««Если», 2008 № 05»

«Если», 2008 № 05 (fb2) - «Если», 2008 № 05 [183] (Журнал «Если» - 183) 2442K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Журнал «Если» - Дэвид Хилл - Майк Резник - Джон Хемри - Уильям Микл

ДЖОН ХЕМРИ. ВРЕМЕНА

Времена, как люди: одни моменты прошлого привлекают к себе гораздо больше внимания, чем другие. Порой для какогото конкретного «здесь и сейчас» достаточно визита парочки темпоральных интервентов — и никаких вопросов уже не возникает. Взять, например, леди Годиву note 1, которая действительно скакала на лошади нагишом. Тот, кому довелось увидеть это зрелище, уже никогда не захочет повторить подобный опыт. Бог с ними, с налогами, лишь бы она оделась.

А есть такие места, где поток ТИ практически не иссякает: одни по заказу клиентов пытаются изменить ход событий, другие собирают информацию о прошлом. Почти невозможно, например, побывать в Вашингтоне в течение трехсот лет с момента создания США и не наткнуться на коллегу.

А еще есть довольно специфические места и времена, где однажды произошло нечто особенное. В таких ключевых, поворотных моментах истории стремится побывать каждый.

Одно из таких местечек — Бостон, штат Массачусетс, апрель 1775 года от рождества Христова note 2.

Дело, за которое я взялся, обещало быть простым и приятным.

На этот раз никаких заказанных клиентами Вмешательств, жаждущих убедить своего прапрапрадедушку Нэда отправиться в Лексингтон лишь для того, чтобы заполучить семейного героя, а не предка, который все знаменательное утро провалялся в постели со страшного бодуна. Никто не желал укокошить Пола Ревира или отравить его лошадь.

Это очень рискованно, особенно когда в одном здесь и сейчас набивается так много ТИ из разных веков, и все пытаются либо вмешаться в историю, либо помешать чужому Вмешательству.

Нынешнее мое задание не предвещало ничего опасного. Назад, в свое время, я должен был вернуться до заката восемнадцатого числа — задолго до того, как начнется серьезная заварушка. Так что любые мои пересечения с точками принятия решений или значимыми личностями закончатся гораздо раньше. Единственное, о чем стоило беспокоиться, — как бы не попасть под перекрестный огонь коллег, стремящихся произвести либо заблокировать различные Вмешательства. К сожалению, таких перестрелок в данном историческом моменте было предостаточно, и поскольку я сам был интервентом, кто-нибудь мог принять меня за противника. Так что приходилось оставаться начеку — как всем, кто знает, что вокруг идет тайная война. И это вдобавок к тому, что я пытался смешаться с местными обитателями, которые тоже были не прочь совершить друг против друга какое-нибудь противоправное деяние.

В прошлое меня отправили по заданию проекта «Виртуальный город». Его создателям пришла в голову идея записать все, что говорилось и делалось в Бостоне и его окрестностях 18 и 19 апреля 1775 года. Все важные места, типа того, где встретились Сыны Свободы note 3, давно уже кишели жучками, так что при желании можно было получить детальные стенограммы всех разговоров в эти два дня хоть маломальски значительных личностей в этом городе. Однако «Виртуальный город» поставил иную цель — создать визуальную и звуковую запись всего этого пространства и времени. Когда подробные данные, полученные с тысяч и тысяч жучков, будут собраны воедино, люди, живущие на несколько столетий позднее, смогут «гулять» по улицам Бостона 1775 года, заходить в любые здания и слышать и видеть то, что происходило с каждым горожанином, а не только со знаменитостями.

Историки были в восторге, любители мыльных опер пребывали в эйфории, защитники права на частную жизнь захлебывались яростью и грозили, что люди из грядущих веков проделают то же самое с нами. Но поскольку по закону ни один подобный проект не мог быть реализован при жизни его участников, живых противников набралось недостаточно. К тому же благодаря личной Помощнице, я (как и все прочие ТИ) был невидим для жучков, так что вуайеристы будущего за мной подглядывать не смогут. Историки настояли на этом, чтобы темпоральные интервенты своим присутствием не создавали искажений в записях — что довольно-таки нелепо, поскольку ТИ только искажением истории и занимаются. Собственно, это наша работа. Историки нас любят за то, что мы приносим им факты, и ненавидят за то, что мы же эти факты и меняем.

Впрочем, на сей раз я ничего менять не собирался. Моя работа заключалась в том, чтобы прогуливаться по обозначенному на карте кварталу, пока автомат, встроенный в тяжеленный плащ, выплевывал сенсоры в пространство в соответствии со своей программой. Если бы их нашел кто-то из местных, то принял бы за клопов, которые устраивались на стенах домов или в оконных и дверных проемах, чтобы наблюдать за тем, что происходит внутри. В каждом таком жучке имелся весьма приличный набор оборудования для аудио- и визуальной записи, пересылавшего данные специальным зондам, которые интервенты, в том числе и я, подбрасывали в различные места под видом камней. Они и на ощупь были как камни — на тот случай, если кто-то из местных их поднимет.

Все, что от меня требовалось, это следить внутренним взором за картой, на которой моя встроенная Помощница по имени Джинни обозначила маршрут, а внешним — за разношерстными обитателями Бостона, попутно обходя препятствия и подозрительные вещи. Работа не то чтобы совсем безопасная, но и не самая рискованная в моей биографии. Все шло хорошо, пока я не обнаружил, что за мной по пятам следует какой-то тип.

Аристократической наружности, светловолосый, элегантно одетый, он скорее походил на растратчика казенных денег, нежели на уличного грабителя. Но он маячил в поле зрения, и меня это нервировало.

Улучив момент, я мельком оглянулся и постарался его рассмотреть.

— Джинни, опасность. Можешь опознать этого парня?

В таких ситуациях внутренняя коммуникация просто незаменима.

— Ответ отрицательный, — отозвалась Джинни. — Ты никогда не встречался с ним раньше, но это и не местный. У него есть встроенный механизм перемещения во времени. С такого расстояния я не могу судить наверняка, но, похоже, он на несколько поколений примитивнее, чем твой. Следовательно, этот человек родом из предыдущего по отношению к нашему столетия.

— Оружие?

— Не обнаружено.

Что вовсе не означало его отсутствия. Но я должен был выяснить, что этому типу от меня надо, и разобраться с ним прилюдно было менее рискованно, чем позволить ему самому выбрать подходящий момент. Следуя своим маршрутом, я зашел за угол, но тут же развернулся и нос к носу столкнулся с «хвостом».

— Здравствуйте, гражданин, — поприветствовал я его вполголоса, поскольку мимо нас сновали местные. В обращении я специально использовал анахронизм, чтобы посмотреть на его реакцию.

Он сердито на меня уставился.

— А ты наглец! — Британский акцент, характерный для высшего сословия, и весьма правдоподобный. Может, даже настоящий. — Думаешь, я не знаю, чем ты тут занимаешься?

— Поскольку у вас имеется встроенный Помощник и прыжковый механизм, то, полагаю, знаете. Ну и что? При чем тут вы?

Мрачный взгляд сменился рычанием.

— Значит, то, что ты ставишь датчики в тех самых местах, где завтра я попаду в засаду, это простое совпадение?— Насколько мне известно, да. — Стоп! Если он был здесь завтра и знает, что там произойдет, значит, он, скорее всего, присутствовал здесь и сегодня. — Вы что, вернулись сюда во второй раз? Вы находитесь в этом моменте времени в двух экземплярах, и все в пределах одного города?Вместо ответа незнакомец неприязненно улыбнулся.

— А разве вы не в курсе, чем это грозит вашим мозгам? — поинтересовался я.

Никто не знает, почему, но присутствие в одном моменте времени больше, чем единожды, может создать кучу проблем, которые напоминают такие древние болезни, как шизофрения и паранойя. Причем чем ближе в пространстве, тем сильнее эффект.

— Это проблема лишь для слабоумных полукровок, — ответил он с той надменной усмешкой, которая получается лишь у потомственных аристократов. — Думаешь, умнее тебя никого нет? Как бы не такТы встретил достойного соперника— Послушайте, я не…

— Ты меня не остановишьСкорее всего, он был из тех, кто пытается совершить Вмешательство. «Интересно, какое именно?» — мельком подумал я, но это было не так уж важно. Каждого, кто хоть что-нибудь значил для событий последующих дней, тщательно охраняли тайные агенты ТИ. Все мало-мальски значимые здания тоже охранялись нашей службой от взрывов бомб и всего такого прочего. У людей, которые хотели, чтобы история оставалась более или менее неизменной, было намного больше денег, чем у тех, кто хотел все поменять, и первые могли позволить себе нанять больше ТИ для защиты ключевых исторических моментов. Кто-нибудь из них завтра обязательно займется этим британцем.

В усмешке незнакомца появился оттенок пренебрежения.

— Знаю я вас. Сидите в безопасности в своем логове, раздаете приказы направо и налево и посылаете своих громил делать всю грязную работу, а сами только дергаете за ниточки. Тоже мне, Мориарти! — Он наклонился ближе, лицо его побагровело от гнева. — Вы остановили меня завтра, но на этот раз вы меня не удержите! Теперь ваши ищейки не застанут меня врасплох.

Я тоже наклонился чуть ближе и произнес, четко выговаривая каждое слово:

— Я не знаю, кто ты такой, и мне плевать, чем ты тут занимаешься.

Я здесь не для того, чтобы производить Вмешательства, Контр-вмешательства или Контр-контр-вмешательства. Я всего лишь занимаюсь сбором информации. Проваливай подобру-поздорову, и я обещаю, что если мы встретимся снова, то по чистой случайности.

— Лжешь! Я не спущу с тебя глаз, Мориарти. Тебе и твоим головорезам не поздоровится, если вы попытаетесь помешать мне снова.

Я тоже начал терять терпение.

— Слушай, ты, дебил. Я не Мориарти, но если ты будешь мешать мне, я тебе устрою битву при Ватерлоо. Усек?

Он сощурил глаза, весь подобрался, и я приготовился к нападению.

В один из пальцев у меня был вживлен заряд с кристаллами транквилизатора, который мог надолго вывести из строя кого угодно, и при необходимости я бы использовал его против этого придурка. Но он только огляделся по сторонам на толпу прохожих и отступил.

— Ладно, янки. Думаешь, ты правишь миром и так будет всегда?

Черта с два! Тебе и твоим дружкам лучше держаться подальше от меня и моих планов.

После чего повернулся и быстро исчез за углом.

Я сделал глубокий вдох, успокоился и двинулся дальше по своему маршруту.

— Джинни, ты, случайно, не в курсе, о чем это он тут разглагольствовал?

— Видимо, он полагает, что ты гражданин Соединенных Штатов, которые вытеснили Великобританию с позиции наиболее мощной политической силы.

А что, похоже на правду. Некто пытается сделать так, чтобы Объединенное Королевство оставалось на вершине мира дольше положенного. Поскольку я не собирался даже близко подходить к любым потенциальным целям таких типов, будем надеяться, что британец оставит меня в покое и займется преследованием какого-нибудь другого ни в чем не повинного интервента.

Карта привела меня к докам, где запах моря, тухлой рыбы и сточных вод бил в нос еще сильнее. Несмотря на то, что британские власти закрыли порт еще со времен «Бостонского чаепития», уличное движение здесь было весьма оживленным. Узкий переулок впереди частично загородила телега с этой самой рыбой, так что мне пришлось пробираться сквозь толпу людей, пытавшихся ее обойти.

Впереди, прислонившись к стене дома, стоял человек, закутанный в плащ и в сдвинутой на глаза треуголке. Когда я проходил мимо, он поднял голову, и наши взгляды встретились.

Я остановился как вкопанный, вызвав злобное ворчание идущих за мной.

Человек в плаще шагнул вперед и протянул мне руку.

— Томас! Это я, Палмер. Помнишь, мы как-то встречались в Лондоне?

— Палмер? — Я пожал руку, слишком тонкую для мужчины. —

И ты здесь?

— По делу. — Ее голос звучал чуть ниже того, что я помнил, скорее всего, это ее Помощница воздействовала на связки так, чтобы усиливать сходство с мужчиной. Одежда и парик по местной моде тоже этому способствовали. Местные, ожидающие увидеть молодого человека, его и увидят. — Рад видеть тебя здесь и сейчас.

Судя по голосу, Джинни тоже была счастлива.

— Я установила контакт с ее Помощницей. Нынешняя встреча произошла после нашего последнего пересечения в Лондоне, но перед всеми прочими пересечениями.

Все эти вещи нам, интервентам, приходится прояснять сразу, как только встречаешься с кем-нибудь знакомым. Виделись ли мы до этого или после? И что мы говорили или делали? Вечная путаница.

Но в этот раз все обстояло нормально.

Я только сейчас заметил, что ухмыляюсь, как полный идиот.

— Я тоже очень, очень рад.

— Ты куда-то идешь? — спросила Пэм. Я кивнул. — Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Еще один кивок, и мы вместе зашагали по улице, негромко беседуя.

— Пэм, что ты делаешь в Бостоне?

— Палмер, — шепотом поправила она. — Как я устала вести себя по-мужски в таких временах, как это! А еще больше устала от ненавистной одежды. В это время года, когда можно носить плащ, мне легче сойти за мужчину… А ты как здесь оказался?

— По заданию проекта «Виртуальный город». Что-нибудь слышала о таком?

Быть может, она там даже прогуливалась.

— Энни мне говорила, — сообщила Пэм. Энни — это, должно быть, ее Помощница. — Она так рада снова пообщаться с Джинни.

— Да, Джинни тоже в полном восторге. — Я бросил на Пэм подозрительный взгляд. Она ведь жила гораздо позже меня. — Думаю, ты могла бы мне рассказать, что вышло из проекта.

Она ухмыльнулась в ответ:

— Могла бы. Но не буду.

Хотя темпоральным интервентам известно будущее других ТИ, им запрещено делиться подобной информацией. Хотя я знавал ТИ, которые нарушали данное правило — чтобы помочь или помешать другому ТИ.

— Надеюсь, твоя улыбка означает, что ничего серьезного со мной не произошло.

Пэм отвела глаза и принялась разглядывать окружающие дома.

— Серьезного? Не знаю. Опасного для жизни — нет, об этом я ничего не слышала.

Загадочно, если не сказать хуже, но, похоже, Пэм не собиралась вдаваться в детали, и я не имел права настаивать.

— Так что привело столь симпатичную девушку в такое место и время?

— Бостон сейчас битком набит симпатичными девушками, — ответила Пэм.

— Только не доки.

— Ну, не знаю. Я ведь не моряк.

— У тебя что, Вмешательство, о котором ты не имеешь права рассказывать?

Она покачала головой.

— Нет. Сбор данных. Мне нужно быть в Лексингтоне послезавтра.

— Послезавтра? Девятнадцатого? Это же тот самый день, когда…—

Я смерил ее откровенно скептическим взглядом. — Говоришь, сбор данных? Да в Лексингтоне 19 апреля 1775-го больше жучков, чем москитов в лесах Амазонки! Неужели там осталось нечто такое, что даже к твоему времени еще не записали?

Пэм кивнула:

— Выстрел.

— Выстрел?

— Да, выстрел.

До меня наконец дошло. Выстрел, прогремевший на весь мир. Противостояние двух сил, американских колонистов и британской армии, и тем, и другим дан приказ: не открывать огонь первыми. Откуда-то раздается выстрел, и обе стороны начинают палить друг в друга. Таково начало американской революции. Но кто же сделал тот первый выстрел?

— Что, неужели этого стрелка все еще не нашли?

— Не-а. — Пэм развела руками. — Выстрел не мог раздаться ни с той, ни с другой стороны. Ученые пробовали сделать тригонометрическую съемку, но звук отражается каким-то странным образом. Они не могут привязать его ни к одному конкретному окну, двери, открытому пространству. Согласно звуковому анализу, пользовались огнестрельным оружием, но каким именно — непонятно. Так же неизвестно, к какому времени оно относится. Так что я собираюсь установить еще больше аппаратуры, чтобы попытаться точно выяснить место выстрела и отыскать того, кто за него в ответе… А в чем дело? — спросила она, заметив выражение моего лица.

— Пэм, Лексингтон здесь и сейчас битком набит ТИ и психами из полудюжины веков. Они здесь буквально кишмя кишат. Я просто беспокоюсь.

Она улыбнулась.

— За меня? Мы же вместе спасли Лондон, помнишь? Я уже большая девочка. К тому же плохие парни не знают, что у меня с собой имеется тяжелая артиллерия. — Пэм тряхнула рукой, слегка повернула кисть, и у нее на ладони блеснул пистолет — сплошь плавные изгибы, прекрасный и смертельно опасный. Я вдруг подумал, что это определение в некотором смысле подходит и самой Пэм. Тут она снова повела рукой, и оружие исчезло. — Но все равно, спасибо за беспокойство.

— Просто я тут недавно встретил одного психа, — сказал я. — Какого-то чванливого британца, который обозвал меня «янки». Он чтото замышляет.

Пэм покачала головой.

— Ты про такого, как этот? — Она поглядела туда, где прогуливался моряк в мундире капитана. — Или как эта? — Она кивнула на элегантную даму в платье, которое в этом здесь и сейчас, вероятно, стоило немалых денег. — У всех у них есть прыжковый механизм. И, наверное, кто-то из них позаботится о твоем британце.

— Надеюсь. Клянусь, он бы набросился на меня, если бы мы оказались одни. А ты могла бы выследить его с такого расстояния?

Пэм явилась из более позднего будущего, и, соответственно, у ее Помощницы были иные возможности.

— Ага. — Она помолчала. — Слушай, как тебе не стыдно! Ни разу не появился в моем времени, чтобы со мной повидаться— Я не мог собрать столько денег. — Совершить прыжок во времени ради одного-единственного свидания — это была роскошь, которую мог себе позволить только сумасшедший богач. Хотя, если честно, я пытался разузнать, нельзя ли это устроить. — За последнее время надо мной глумилось немало специалистов по займам. Так что я очень рад нашей случайной встрече.

Пэм одарила меня новой улыбкой, и я понял: ее Помощница только что проанализировала мои физиологические реакции и сообщила хозяйке, что я сказал правду. Иногда это меня раздражает, но сейчас я был даже рад, что у Пэм не возникло никаких сомнений.

— У нас то же самое. И я не могу себе позволить прыжок в твое время по собственной воле.

— Она не лжет, — сообщила Джинни.

— Без тебя знаю.

Пэм не стала бы мне лгать. Я сверился с внутренней картой.

— Мне сегодня нужно пройти еще около километра, а потом придется искать место для ночлега. Мои клиенты не хотят, чтобы я шатался по улицам в сумерках среди британских солдат, высматривающих подозрительных колонистов. А ты уже свободна?

— Конечно.

Она улыбнулась той самой улыбкой, которую я запомнил с нашей первой встречи в Лондоне, и мы вместе зашагали дальше, болтая о том, о сем и обо всем. Заносчивый британец, который за мной следил, больше не попадался на глаза, так что я перестал о нем думать и наслаждался обществом Пэм.

* * *

Пэм привела меня на постоялый двор, где поселилась сама.

— Как тебе удалось получить отдельную комнату? — изумился я.

— Она крошечная, и я заплатила за нее бешеные деньги. Но сам понимаешь: я просто не могла бы делить ее с кем-то еще, — вздохнула она, когда мы вошли в прокуренный полумрак общего зала. Пылающий очаг давал больше света, чем расставленные по залу светильники.

Почти за всеми столиками сидели мужчины и с самыми серьезными лицами, попыхивая трубками, спорили о политике. Джинни немедленно принялась очищать мои легкие от табачного дыма, одновременно подавляя желание чихнуть и уменьшая жжение в глазах, чтобы они не слезились. Хороший Помощник никогда не подведет.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — предложила Пэм.

— А как здесь пиво?

— Неплохое. И довольно безопасное. А флип ты когда-нибудь пробовал?

— Нет. А надо?

Пэм снова усмехнулась и сделала знак служанке. Один из щекотливых моментов в работе ТИ — это то, что тебя обслуживает настоящая прислуга. Эта девица, например, явно знавала времена и получше, а может, просто сегодня выдался тяжелый день, однако Пэм она игриво улыбнулась — должно быть, сквозь завесу табачного дыма та показалась ей симпатичным юношей.

— Два флипа, — заказала Пэм.

Я скептически наблюдал за тем, как женщина разбила в большую кружку три яйца, добавила несколько разнокалиберных кусков коричневого сахара, плеснула туда же пару рюмок рома и бренди, энергично взбила это месиво, после чего доверху долила кружку пивом. Подтащив ее к камину, она выдернула из огня горячую кочергу и на несколько мгновений погрузила в кружку, пока не поднялась пена, а затем принесла к нашему столику этот, с позволения сказать, «коктейль» и улыбнулась Пэм.

После этого она проделала всю эту процедуру еще раз и притащила вторую кружку мне, хотя улыбка вновь предназначалась Пэм.

Я осторожно попробовал.

— Насколько это опасно?

— Не очень, если, конечно, у тебя современные фильтры и расторопный Помощник. — И Пэм сделала приличный глоток.

Я глянул на служанку, облокотившуюся о барную стойку.

— Представляешь, как была бы разочарована эта женщина, если бы заглянула тебе под плащ— Да, я такая, — легкомысленно согласилась Пэм. — Разбиваю сердца везде и всюду. Хотя обычно они мужские.

— Мое уже почти разбила, — признался я.

Ее улыбка испарилась.

— Правда?

— Правда. Я потратил кучу времени, пытаясь найти способ связаться с тобой через столетия. Но это ужасно сложно. Слишком велика вероятность, что послание попадет не туда, куда надо, а я должен был знать наверняка, что ты не увидишь его до нашего знакомства.

— Да, это трудно устроить, — согласилась Пэм, сделав очередной долгий глоток из кружки. — Как правило, темпоральные интервенты не обращают внимания на указания типа «не открывать до даты икс».

Пей свой флип.

— Ты что, пытаешься меня споить?

Она рассмеялась. Помощники позволяют нам почувствовать лишь вкус напитка, а не опьянение. Потом они начинают фильтровать алкоголь, так что мы можем пить водку всю ночь напролет и оставаться как стеклышко.

— Слушай, насчет послезавтра…

Пэм прижала палец к губам.

— Допивай свою кружку, и поднимемся наверх. Там и поговорим. — Она снова усмехнулась. — Эй, я второй раз приглашаю тебя к себе и надеюсь, на этот раз ты согласишься.

Парой кружек позже я двинулся вслед за Пэм, которая догадалась захватить с собой зажженный фонарь. На полдороге к лестнице нас остановила измученного вида женщина и сердито на нас посмотрела.

Пэм послушно вытащила несколько монет и положила их женщине на ладонь. Та улыбнулась, продемонстрировав нуждающиеся в серьезной помощи дантиста зубы, и засеменила прочь.

— Хозяйка трактира, — пояснила Пэм, пока мы поднимались по узкой крутой лестнице. — Решила, что я пытаюсь тайком протащить в комнату лишнего жильца.

В этом здесь и сейчас делить одну кровать на двоих было совершенно обычным делом, просто из экономии. Хозяйка, должно быть, подумала, что Пэм хочет пересдать половину своей постели и прикарманить деньги.

— Ты что, за меня заплатила?

— Это было проще, чем все время беспокоиться, не следит ли она за нами. Я впишу эту сумму в список расходов. — По тесному коридорчику Пэм повела меня к очередной маленькой лестнице с крутыми ступеньками, которая оканчивалась еще более узкой дверью. — Энни утверждает, что пока меня не было, в комнату никто не заходил.

Она толкнула дверь и жестом пригласила меня войти.

— Добро пожаловать в «Бостон Палас» образца 1775 года нашей эрыВ комнате были кровать, комод с тазом для умывания и надтреснутый кувшин с водой — вот, в общем-то, и все, если не считать крошечного окошка под потолком с запечатанными ставнями вместо стекла.

Впрочем, на большее здесь не хватило бы места.

Пэм указала мне на кровать, поставила фонарь на комод и села рядом со мной.

— Энни говорит: жучков можно не опасаться, даже тех, которые везде разбрасываешь ты. У нее есть восхитительная способность при необходимости создавать сильные радиопомехи.

Сидя рядышком с Пэм, я никак не мог избавиться от мысли, что у нее тоже имеются кое-какие восхитительные качества. Стянув с себя парик, Пэм швырнула его на комод и стряхнула с плеч плащ. Камзол, который под ним оказался, тоже был скроен так, чтобы скрывать ее формы.

— Так вот, обо мне не беспокойся, — продолжила Пэм начатый внизу разговор. Теперь, когда мы остались одни, ее голос снова приобрел свой обычный тембр. — Я не собираюсь переходить кому-то дорогу. Мне нужно просто установить аппаратуру, а потом отойти в сторонку, и пусть оно само ищет злосчастного стрелка.

— В Лексингтоне 19 апреля 1775-го, — скептически добавил я.

— Ты знаешь хоть одну причину, по которой кому-то понадобится в меня стрелять? — спросила она.

— Нет, но у того типа, который за мной увязался, тоже не было никакой причины. Не думаю, что это был интервент. По-моему, просто любитель покопаться в истории.

— Возможно, ты прав, — признала Пэм. — Бостон в апреле 1775-го — это такое место и время, которое просто притягивает к себе дилетантов и фанатиков.

— К тому же он не первый раз возвращается в это здесь и сейчас.

— Ты шутишь! — воскликнула Пэм. — Вот ненормальный— По-моему, когда мы были в Лондоне, ты не слишком-то боялась столкнуться с самой собой, — заметил я.

— Очень даже боялась. Просто не хотела в этом признаваться парню, с которым только что познакомилась. Но этот чокнутый здесь не из-за меня. Так что присматривай за ним сам, а за меня не беспокойся. Мне грозит ничуть не большая опасность, чем тебе.

Ее слова не очень-то обнадеживали.

— Так ты позвала меня сюда только для того, чтобы это сказать? —

Возможно, моя реплика прозвучала немного сердито, но я и правда был рассержен. Мне хотелось, чтобы Пэм приняла мои опасения всерьез.

— Ну почему же? Не только… — Она слегка наклонилась, и ее плечо коснулось моего.

Здесь было так уютно, да и от флипа по телу разлилось приятное тепло. Столько ночей я думал о Пэм, и вот она здесь, сидит со мной рядом. Совсем близко…

Пэм посмотрела на меня долгим взглядом, потом встала и стащила с себя камзол, бросив его на комод. Когда я увидел ее впервые, а это было сто лет тому вперед, она красовалась в наряде английской леди эпохи короля Эдуарда, которая не слишком-то обнажала тело. Сегодняшние плащ и камзол тоже не давали представления о фигуре девушки. Но теперь, как ни скуден был свет фонаря, его все же хватило, чтобы убедиться: в обтягивающих панталонах Пэм просто обворожительна.

Она повернулась ко мне лицом, перехватила мой взгляд и вопросительно подняла бровь.

— Может, скажешь, о чем ты думаешь?

Поскольку панталоны на мне тоже были обтягивающими, она, вероятно, прекрасно понимала, о чем я думаю. Вот только я не был уверен, что это ее обрадует. Но, как сказал Джон Пол Джонс (а вернее, скажет лет через двадцать): «Кто не рискует, тот не выигрывает».

— Я думаю о том, как мне не хочется сегодня возвращаться в свою гостиницу.

— Из-за британских часовых? — невинно спросила Пэм.

В этот самый миг Джинни пискнула:

— Ее дыхание учащается.

— Спасибо. А теперь будь добра, переключись в режим ожидания.

— Да нет, — ответил я Пэм. — Просто я хотел бы остаться этой ночью с тобой.

Ее губы медленно сложились в улыбку.

— Я надеялась, что ты поможешь мне разобраться с застежками.

Смотри только ничего не порви. Мне еще завтра это надевать, а я терпеть не могу заниматься шитьем.

Как потом выяснилось, пару пуговиц я все же оторвал, но к этому моменту Пэм хотела избавиться от одежды так же сильно, как и я, поэтому шум поднимать не стала.

* * *

На следующее утро я проснулся от звука плещущейся воды и, открыв глаза, увидел ее. Совершенно голая, она стояла в большом медном тазу, смывая с себя мыло.

— Если хочешь принять ванну, придется тебе мыться в той же воде, — предупредила она.

— Вот это даПэм закатила глаза («О, эти мужчины!») с тем непередаваемым выражением, которое, вероятно, было частью женского генетического макияжа, поскольку ту же самую гримасу я наблюдал в каждом столетии и в любом месте, где мне довелось побывать. Потом она наскоро вытерлась полотенцем, принялась натягивать на себя одежду и, обнаружив оторванные пуговицы, бросила на меня укоризненный взгляд.

Я быстренько умылся и тоже стал одеваться, старательно думая о том, что мне сейчас полагается сказать.

Когда почти все уже было надето, Пэм глянула в маленькое зеркальце, а потом вдруг повернулась ко мне.

— Пора признаться. Я знала, что ты будешь в этом здесь и сейчас.

Моя недооформленная речь с признаниями в давнем интересе и сожалениями по поводу невозможности близких отношений, когда нас разделяет столетие, — все это растворилось в волне удивления.

— Правда?— В центральном архиве ТИ было записано, что ты работал тут для проекта «Виртуальный город».

Я нахмурился.

— Но ведь эта информация засекречена— Уже нет. Правила поменялись лет двадцать назад. То есть через восемьдесят лет после твоего настоящего. Кто-то решил, что это поможет ТИ лишний раз не сталкиваться друг с другом. — Она пожала плечами. — Я воспользовалась этим, чтобы устроить нашу встречу. Нашла того, кто хотел послать сюда интервента, и подписала контракт. Из архива проекта я выяснила и маршрут, по которому ты намеревался пройти.

— Неужели ты так хотела со мной повидаться? — Наверное, это прозвучало глупо, но мне действительно никогда не приходило в голову, что такая девушка, как Пэм, может совершить столько усилий ради меня.

— Да. Я знала, что ты не сможешь устроить встречу со мной, поскольку я живу дальше во времени. Но… ты ведь был в этом заинтересован?

— Еще как, — воскликнул я. — Мне надо об этом сказать?

— Если хочешь. И если это действительно так.

— Тогда скажу. Пэм, я влюбился в тебя еще в Лондоне. Но не понимал этого, пока не встретил тебя снова. — Она радостно улыбнулась. — Я хочу быть с тобой.

Настало время для холодного душа реальности:

— Но каковы шансы, что мы сможем встречаться в будущем — вот так, как сейчас, в прошлом?

— Шансы невелики, — согласилась Пэм и торопливо добавила: —

Ты когда-нибудь задумывался об эмиграции?

— Эмиграции?! — Ее слова меня ошарашили. Разумеется, каждый темпоральный интервент в тот или иной момент подумывает о возможности перебраться в другое время — в один из тех веков, где приходилось работать, — и сделать его своим настоящим. Но мало кто решается на это. Правила очень строги, и мысль о том, чтобы лишиться всего, к чему привык, невыносима. Так что большинство никогда об этом не задумывается по-настоящему. — Ты это серьезно?

— Ну да. — Пэм снова села рядом со мной и, глядя в пол, взволнованно стиснула сплетенные пальцы. — Я не знала, стану ли просить тебя об этом. Не была абсолютно уверена, до тех пор пока не узнала тебя поближе. Но теперь я действительно этого хочу. Я могу за тебя поручиться. Мы и правда хорошо поработали в будущем: до сих пор не могу забыть тех дней, которые мы вместе проведем в Лондоне. Прекрасное будет время! Я тоже тебя люблю. И наши Помощники друг другу нравятся.

— Да. — Я сделал глубокий вдох. — А если эмигрировать тебе?

Она поморщилась.

— Ты знаешь правила, Том. Если я переселюсь в прошлое, мне придется провести деградацию вживленной электроники, чтобы соответствовать твоему уровню. Для Энни это все равно что сделать лоботомию. На такое я не способна.

— Извини, не подумал. Я бы и сам не стал просить тебя об этом.

— Но если ты переберешься ко мне, то Джинни подвергнется апгрейду, — заметила Пэм, и тут же ее взгляд стал виноватым: она будто извинялась за то, что соблазняет меня.

— Да, точно, — согласился я тоном, призванным показать, что я ничего не имею против ее предложения. Я снова глубоко вздохнул, задумавшись. Дело-то было нешуточное. Но раз уж я прошел через столько веков и только сейчас встретил такую, как Пэм… Какой идиот откажется от такой женщины? — Слушай, можно я немного подумаю?

Я уже почти согласен, но мне требуется время на размышление.

Пэм улыбнулась и поцеловала меня.

— В моем распоряжении еще сорок два часа. Этого хватит?

— Должно хватить. — Я поцеловал ее в ответ. — Особенно если мы проведем их в постели.

Она рассмеялась и оттолкнула меня.

— У меня полно работы и, готова поспорить, у тебя тоже. И вообще, неужели твой интерес ко мне основан только на вожделении?

— А что плохого в вожделении? — парировал я. — Хотя на самом деле это не так. Если бы все дело было в вожделении, я бы не стал думать об эмиграции, даже если бы мне это предложила Елена Прекрасная.

Которая, кстати, действительно была очень горячей штучкой, хотя и отдаленно не напоминала ту блондинку, какой ее обычно изображают. Но это ничего, после нескольких печальных опытов я вообще несколько предвзято отношусь к блондинкам.

— Елена была шлюхой, — отрезала Пэм. Обычно ТИ женского пола очень строги к Елене — наверное, из-за того, что интервенты-мужчины так любят обсуждать ее достоинства.

— Ты намного красивее, — поспешно сказал я.

— Давай-ка застегивайся, — велела мне Пэм, поднимаясь и беря в руки парик. — Мне пора превращаться в Палмера и заниматься проверкой дороги на Лексингтон.

— Ты останешься там на ночь?

Наверное, в моем голосе было столько трагизма, что Пэм это даже развеселило.

— Нет, что ты. Там все забито местными и засевшими в кустах ТИ. Сегодня разведаю дорогу, а завтра с утра пораньше проберусь туда и расставлю свои приборы, пока все остальные будут ползать вокруг, следя друг за другом. Все внимание они сосредоточат на передвижении британских войск и предводителей повстанцев, так что никто не заметит одинокого интервента, гуляющего по сельской местности.

— Не уверен. Пэм, дело не в том, чем ты будешь заниматься, а в том, что может подумать о тебе какой-нибудь чокнутый. Как тот надменный британец.

— Ты сегодня заканчиваешь со своей работой, верно? — спросила Пэм. — Может, встретимся в Кембридже на закате? Сегодня вечером, когда англичане перекроют все ходы и выходы, выскользнуть из Бостона будет проблематично. Лучше пообедаю в Кембридже, а потом отдохну немного, прежде чем снова отправиться в Лексингтон.

— Конечно. Там и увидимся.

Она так ничего и не сказала в ответ на мое предостережение, но мы оба это знали. Как заявила Пэм, она большая девочка и ей нужно делать свою работу.

Уже после того как мы договорились о встрече, до меня вдруг дошло, что в свое настоящее я должен вернуться до захода солнца. А, ладно! Ничего страшного, если я останусь чуть подольше — ведь цена прыжка будет одинаковой. Правда, «Виртуальный город» не оплатит мои сверхурочные расходы, но если я останусь всего на одну ночь, сумма будет невелика.

За порогом трактира мы разошлись в разные стороны. Я хотел поцеловать Пэм на прощанье, но так как она снова была в обличье мужчины, в этом здесь и сейчас подобное могло быть истолковано превратно. Мы ограничились рукопожатием, и Пэм повторила: «В Кембридже, на закате, у въезда в город по бостонской дороге», — после чего отправилась нанимать лошадь. А в моей голове Джинни развернула карту предстоящего маршрута, и я пошел расставлять свои жучки.

* * *

Бостон сегодня, перед бурей, выглядел совершенно иначе. Может, мне показалось, но большинство местных находилось в каком-то возбужденном состоянии, как будто предчувствуя то, что знал я: копившееся годами напряжение вот-вот прорвется и повернет историю совсем в другое русло.

Интервенты были повсюду, и, проходя мимо, я ловил на себе немало подозрительных взглядов. Я узнал нескольких знакомых в одежде солдат и торговцев, слуг и знатных дам, и все они были в полной боевой готовности. Мы находились в эпицентре важного исторического момента, и те, кто хотел попытаться изменить происходящие события, уже схлестнулись в незримой битве с теми, кто старался оставить ход вещей неизменным: две армии, ведущие подпольные сражения рядом с боевыми действиями, в которых участвовали местные.

Когда последняя улица в маршрутной сетке была пройдена, и Джинни получила от моего плаща сигнал о том, что все жучки на месте, я направился к единственной сухопутной дороге из города. В те времена Бостон представлял собой практически остров, соединенный с материком лишь узкой полоской суши, известной как Бостонский перешеек. Этот перешеек сегодня вечером перекроют англичане, но было еще рано, и я рассчитывал успеть выбраться из города.

Мне удалось поймать экипаж до Кембриджа и прибыть в город задолго до заката. В Кембридже слонялось не так много интервентов, замаскированных под местное население, но одного знакомого я все же встретил. Он словно бы невзначай приблизился ко мне, когда я шагал по дороге.

— С работы или на работу? — пробормотал он.

— С работы, — ответил я. — Скоро возвращаюсь домой. А ты?

— На работу. Могу и тебе предложить, если ты не прочь задержаться подольше. Клиенты хорошо платят.

— Спасибо, но у меня здесь назначена встреча.

Он бросил на меня скептический взгляд.

— Так ведь дела уже закончены?

— Это личное дело.

— Она из местных? — Знакомец ухмыльнулся. Некоторым ТИ нравилось, что здесь им предоставлялась идеальная возможность «поматросить и бросить». — А подружка у нее имеется?

— Я же сказал, это личное, — повторил я. — К тому же ты ведь, кажется, на работе?

— До заката я совершенно свободен. — Он мимоходом оглянулся вокруг. — Только учти: если окажешься где-то поблизости около полуночи, будь осторожен. Тут повсюду не только англичане, но и куча интервентов, почти все вооружены и на взводе.

— Спасибо за предупреждение. Ты там тоже полегче.

— Конечно. — Он помолчал, пока мы не дошли до того места, где кончался Кембридж и начинались поля. — Так это здесь у тебя свидание?.. Ну ладно, увидимся.

— Надеюсь, не в ближайшее время, — добавил я. Он посмотрел с пониманием и удалился.

Через некоторое время, когда солнце уже почти зашло за горизонт, появилась Пэм верхом на лошади и устало кивнула мне.

— Проклятые красные мундиры повсюду, но я все же присмотрела подходящий путь.

— Сколько у тебя времени?

— Мне нужно расставить почти две тысячи жучков, так что я могу двигаться не спеша и успеть до того, как начнется вся эта суматоха с Уильямом Дауэсом. — Пэм спешилась, и мы повернули обратно в Кембридж. — Пока мы с тобой проводим время вместе, лошадка тоже отдохнет.

— Две тысячи? — Я должен был догадаться, что времени для еще одной романтической интерлюдии не хватит. По крайней мере, в физическом смысле. — Ты, верно, умираешь с голоду?

— Да. Но сегодня — никаких флипов.

После того как Пэм оставила свою лошадь в стойле, где ту ждали чистка и пропитанное патокой зерно, мы отыскали таверну и устроились за столиком в углу. Здесь среди шума голосов других посетителей, обсуждающих растущую напряженность в отношениях с англичанами, и завесы табачного дыма мы были все равно что наедине.

— И все-таки я беспокоюсь, — наконец произнес я, вгрызаясь в мясо зажаренного на вертеле цыпленка.

— Это простительно, только если у нас с тобой все серьезно, — ответила Пэм, заглянув мне в глаза.

— Серьезно. — Ну же, Том, сейчас или никогда! Можешь прыгать по времени сколько угодно, но вероятность, что такое повторится, близка к нулю. — Я согласен.

— Согласен?

— Эмигрировать. Я не хочу тебя потерять. Теперь мне можно беспокоиться?

Она широко улыбнулась.

— Ну почему мы не одни! А то бы я тебя расцеловала. Да, теперь беспокойся на здоровье. Хотя на самом деле все в порядке. На моей карте обозначены все британские патрули, я изучила действия всех ТИ, планирующих Вмешательства и Контр-вмешательства по поводу Лексингтона, так что никакой угрозы нет, а Энни подскажет, если, несмотря ни на что, кто-то подберется слишком близко… Эй! — воскликнула Пэм, заметив выражение моего лица. — Мне не нравится, когда меня опекают— Понял. — Я вздохнул и пожал плечами. — Я знаю, что ты умница. И что я не должен водить тебя за руку. Ладно. Так как мы устроим это дело с эмиграцией?

— Вот, — сказала она и замолчала.

— Происходит передача поручительных документов от Помощника Энни, — сообщила Джинни. — Они соответствуют идентификационным требованиям нашего настоящего.

Я уставился на Пэм.

— Ты что, заранее все подготовила?

— Я верила в тебя. К тому же мы вряд ли сможем встретиться здесь, когда я закончу работу. Тебе надо выбираться отсюда, пока цел.

— Минуту назад ты утверждала, что здесь безопасно, — заметил я.

— Да, но не для того, кто вооружен однозарядным транк-кристаллом, — возразила Пэм. Она улыбнулась мне как-то иначе, а потом состроила недовольную мину. — Энни говорит, что мне пора идти. Проводишь меня до конюшни?

На улице было очень темно — в прямом, доиндустриальном смысле этого слова. Возле конюшни, в почти неосвещенном месте, Пэм вдруг остановилась, притянула меня к себе и крепко поцеловала.

— Не могу дождаться, когда увижу тебя в моем настоящем.

— Пэм… В моем родном настоящем у меня был кто-то другой?

Она отвела взгляд, потом снова посмотрела мне в глаза.

— Не знаю. Я вообще не заглядывала в твою личную историю, только в записи рабочих поездок. Потому что не хотела знать.

Если я отправлюсь в будущее вместе с ней, я тоже никогда этого не узнаю. Ведь Пэм произведет Вмешательство в мое будущее и в свое прошлое, изменив и то, и другое.

— Это хорошо. Я бы тоже не хотел этого знать. Если бы в моей жизни и появилась другая девушка, с ней я никогда не был бы счастливее, чем с тобой.

Пэм снова меня поцеловала и тут же резко оттолкнула.

— Увидимся через несколько веков. Когда ты эмигрируешь в будущее, Энни передаст Джинни указания о том, где и когда меня найти.

Кроме того, она переведет на твой счет все мои сбережения. Между нами: мы сможем оплатить твой прыжок в будущее, хотя нам и придется расплачиваться за это довольно долго.

Похоже, Пэм все предусмотрела. Стоя в тени и глядя на то, как она садится верхом на лошадь и уезжает из Кембриджа по направлению к Лексингтону, я надеялся: она действительно предусмотрела все…

Вспомнив, что мне пора возвращаться в свое настоящее, я уже собрался уходить, но вместо этого, повинуясь какому-то инстинкту, укрылся в еще более густой тени и стал наблюдать за дорогой, по которой она уехала. Вскоре из соседней конюшни какой-то человек вывел лошадь, посмотрел на то место, где мы расстались с Пэм, потом — на дорогу, а затем вскочил на коня и галопом помчался за ней следом.

Я узнал его. Джинни никогда не забывает однажды увиденный силуэт и к тому же прекрасно разбирает в темноте. Это был тот самый британский аристократ, с которым мы столкнулись в Бостоне. Судя по всему, он каким-то образом следил за мной, так что ни я, ни Джинни его не заметили, и теперь, решив, что Пэм и есть один из моих «головорезов», начал охоту на нее.

Прыжок в будущее подождет. Я бросился к конюшне, в надежде без лишних проволочек раздобыть лошадь и понимая, что скакать мне предстоит по дороге, на которой полным-полно британских военных патрулей и готовых схватиться за оружие интервентов.

* * *

Я перебрался через мост Эйлвайф, а потом, миновав перекресток, добрался до места, которое будет именоваться Арлингтоном, ну а покуда звалось Минотоми, примерно в двадцать два тридцать, чуть не столкнувшись с британским военным патрулем. Поль Ревир и Уильям Дауэс сейчас, должно быть, выезжают из Бостона, чтобы предупредить колонистов о наступлении англичан. Я почти поравнялся с Пирс-хиллом в двадцать три ноль-ноль — в это время, насколько мне было известно, британские войска выступили из Бостона.

Предостережение Джинни запоздало на долю секунды. Что-то ударило слева, парализовав левый бок. Лошадь заржала от испуга и рванулась вправо, я же в это время тщетно пытался удержаться в седле неподвижной половиной тела и продолжал заваливаться влево. Грохнувшись на дорогу той своей частью, которая могла это ощутить, я лежал, пытаясь перевести дух, когда перед моими глазами появилась пара сапог.

— Игра окончена, приятель.

— Я не играю! — только и сумел выдохнуть я, гадая, на кого работает этот ТИ.

— Уже нет.

И все скрыла тьма.

* * *

Я очнулся с мучительной головной болью, оставшейся после удара электрошоком.

— Время?

— Двадцать три тридцать, — без промедления ответила Джинни.

Я что, был в отключке всего полчаса?

— Это устаревшая модель электрошокера, — продолжала Джинни. — Мне удалось частично нейтрализовать его. ТИ, который это сделал, сам попал в засаду, и его устранили трое других ТИ.

Вот оно, началось! А я застрял без лошади на полпути до Лексингтона… Кое-как поднявшись на ноги и пошатываясь от остаточного действия шокера, я поплелся обратно к дороге. И тут же услышал стремительно приближающийся стук копыт. Вот если бы остановить этого типа и заполучить его кобылу…

— Я бы не советовала в данный момент покидать укрытие, — настойчиво произнесла Джинни. — Если мои подсчеты верны, то здесь вот-вот разверзнется ад.

И она была права, тут уж ничего не скажешь. Близилась полночь, и я вдруг понял, что всадник, приближение которого я услышал, может оказаться самим Уильямом Дауэсом — коллегой Пола Ревира, скакавшим в Лексингтон по южной дороге. Если он… Я бросился на землю и притворился невидимкой.

Судя по тому, что происходило дальше, это действительно был Дауэс.

Джинни предупредила меня о многочисленных энергетических разрядах и всадниках, скачущих по дороге в той стороне, откуда слышался стук копыт. И то, и другое приближалось очень быстро. Я заметил человека на лошади, молниеносно промчавшегося мимо в ту самую минуту, когда некто в маскировочном костюме поднялся меньше чем в ста метрах от меня и вытянул руку по направлению к всаднику.

Этот ТИ был невидим для любого местного, но Джинни могла его (или ее) засечь.

Замаскированный ТИ прицелился, но тут же выронил оружие, сраженный ударом электрошока. Через мгновение другой ТИ — тот, что выстрелил из шокера — рухнул на землю, после чего показались еще два ТИ и разделались с тем, кто вывел из строя второго ТИ. Но тут вновь появился замаскированный ТИ, который где-то в будущем пришел в себя и вернулся обратно, чтобы завершить начатое. Один из последней пары ТИ упал, после чего оставшийся сцепился с первым ТИ, в результате оба повалились на землю.

Дауэс проскакал мимо этого поля брани, а когда поравнялся со мной, еще двое ТИ возникли по другую сторону дороги с оружием в руках. Вокруг них тут же материализовалось с полдюжины других ТИ, и воздух наполнился энергетическими разрядами. Еще один интервент объявился прямо за кольцом из шести своих коллег, но вместо того чтобы выстрелить в Дауэса, нацелился куда-то через дорогу и послал заряд в кусты, едва не задев меня. Рядом плюхнулось наземь чьето тело, следом появилась еще одна фигура, забрала у сраженного ТИ оружие, после чего сама была повалена другим человеком.

И дальше все в том же духе. Вмешательства, Контр-вмешательства, Контр-контр-вмешательства… Все еще не поднимая головы, я наблюдал за тем, как Уильям Дауэс скачет по дороге к Лексингтону, не подозревая о безмолвной тайной битве, бушевавшей вокруг него на каждом шагу, когда одни интервенты пытались его остановить, а другие стремились обеспечить успех его миссии. Я вдруг поймал себя на мысли:

действительно ли важную весть принес повстанцам Дауэс или же это был Пол Ревир? А вдруг именно те, кто их защищает, и совершают Вмешательство, изменяя историю. Изначальная истина, если таковая когда-либо существовала, давным-давно затерялась в сети Вмешательств, учиненных путешественниками во времени.

Раньше люди считали (и многие считают до сих пор), что причинность линейна во времени, то есть причина должна предшествовать следствию. Однако правда в том, что причинность образует во времени круг, где причина может с трудом поддаваться обнаружению, но происходить уже после следствия. Порой то, что вы принимаете за причину, оказывается следствием. Мы осознали это, когда смогли путешествовать во времени и различать все преднамеренные и случайные Вмешательства. И чем больше мы об этом узнаем, тем яснее видим, как переплетены и запутаны причинно-следственные кольца.

И все больше людей задаются вопросом: а существовала ли базовая реальность на самом деле? Ибо история, как мы уже знаем, это лишь бесчисленное изменение того, что могло бы быть.

Но сегодня ночью мне нужно было просто добраться до Лексингтона и удостовериться, что, какие бы изменения ни происходили, для Пэм это не обернется ничем плохим. И я пошел пешком. Полночь.

Ревир, если его не остановили, сейчас должен быть уже в Лексингтоне.

Дауэс доберется туда примерно в ноль-ноль тридцать, а потом они отправятся в Конкорд с каким-то другим типом. Где-то далеко позади войска англичан высадились в Лэхмир-Пойнт и сейчас двигаются в мою сторону. Фора у меня приличная, но все равно каждая секунда на счету, поскольку я не могу пойти в Лексингтон напрямик, по главной дороге, по которой двинутся английские солдаты. Там будет слишком много местных и интервентов.

Мой путь лежал на Лексингтон и у развилки остановился. Одна дорога уходила влево — она огибала город с юга, пересекаясь с другой, той, что приведет прямиком к Лексингтону, и при этом менее опасна.

Пэм наверняка выбрала именно этот путь. Как и тот британец, что отправился за ней. Вот только, скорее всего, оба они едут верхом, основательно меня опережая.

Я зашагал еще быстрее.

* * *

Когда я подошел к Лексингтону, пригород просто кишел местными, но избегать встреч с ними было несложно. Колонисты жаждали столкновения с англичанами, поэтому собирались на улице группами или шли в город. Я старался затесаться в их ряды, смешавшись с толпой. У большинства имелись разномастные мушкеты, но я был не единственным безоружным, так что по этому признаку я не выделялся. Мужчины постарше держались солидно; те, кто помоложе, прыгали от возбуждения и перебрасывались шуточками. Забавно, но так происходит всегда. Помню, римские подростки-новобранцы так же смеялись и дурачились перед битвой при Каннах.

В такие вот моменты начинаешь ненавидеть свою работу…

Когда я подошел совсем близко к городу, до рассвета оставалось порядочно времени. Во мраке незаметно свернуть в сторону, чтобы осторожно приблизиться к городу, было нетрудно. А вот когда рассветет и станут различимы лица, какой-нибудь особо подозрительный местный может принять меня за английского шпиона, поскольку здесь никто мою личность опознать не может. К сожалению, я не имел ни малейшего представления, где именно Пэм собиралась устанавливать свои датчики.

Однако Джинни подсказывала мне, в каких закоулках Лексингтона жучки уже стоят, так что я мог предполагать, какие места, с точки зрения Пэм, нуждались в размещении дополнительной аппаратуры.

Вокруг сновало столько интервентов, что Джинни не умолкала, и вскоре я перестал обращать внимание на ее предупреждения. И совершенно напрасно.

— Стой! — раздалось тихо, но очень отчетливо. Я послушно замер, а потом, медленно повернув голову, увидел, как из укрытия появилась фигура с оружием, направленным прямо на меня. — Том? Черт возьми, ты-то что здесь делаешь?

Это был тот самый ТИ, с которым мы вчера встретились в Кембридже.

— Я должен помочь одному человеку.

Оружие в его руке не дрогнуло.

— Ты же говорил, что твоя работа здесь и сейчас уже закончена.

— Так и есть. Это личное дело. Ей нужна моя помощь.

Он покачал головой.

— Том, разве можно так увлекаться местными? Ты же знаешь, кто бы она ни была, ее кости истлели раньше, чем родились твои предки.

— Она не местная.

— Тоже ТИ? Ну, ты даешь! Вот уж никогда бы не подумал… Но я все равно не могу допустить, чтобы ты совершил Вмешательство или помог это сделать другому ТИ.

К этому времени я уже достаточно расслабился, чтобы позволить себе умоляющий жест.

— Она здесь не для этого. Просто сбор данных, клянусь. А вот тот мерзавец, что за ней гонится, действительно задумал Вмешательство.

— Кто такой?

— Не знаю. Какой-то британец. Выглядит так, будто его семейку в нескольких поколениях скрещивали с лошадьми. Ну, ты знаешь этот тип внешности.

Мой знакомец ухмыльнулся.

— Потомственная аристократия? Да уж… Нет, на этой дороге никого похожего я не встречал. Но я появился здесь только после того, как убедился, что с Уильямом Дауэсом все в порядке.

— Этот британец выехал из Кембриджа на лошади рано вечером, так что он, видимо, добрался сюда раньше.

— Возможно, — согласился мой коллега. — И ты хочешь его остановить?

Я кивнул.

— Ты уверен, что он планирует Вмешательство?

Я кивнул снова.

Тогда он поднял вверх оружие и отступил на шаг назад.

— Значит, здесь и сейчас мы работаем заодно. Ступай.

— Спасибо, — выдохнул я с облегчением и рванулся было бежать, но он жестом остановил меня.

— Том, сейчас в городе небезопасно. Твоя крошка стоит того?

— Да.

— Жаль, что я не встретил ее раньше, чем ты. УдачиОн снова отступил в укрытие, а я проделал оставшийся до Лексингтона путь так осторожно, как только мог. Я словно попал в обучающую программу-симулятор, где повсюду враги, готовые появиться из ниоткуда. Оказавшись на улицах такого маленького городка, как Лексингтон, я уже не мог передвигаться крадучись, поэтому просто шел, стараясь не вызывать подозрений.

Я повернул за угол и, несмотря на то, что солнце еще не встало, сразу узнал Пэм. Она была метрах в пятнадцати от меня и шла очень медленно, почти прижимаясь к стенам домов. По ее движениям я понял:

согласно советам Помощницы, Пэм выбирает наиболее подходящие места для установки датчиков.

С ней все в порядке! Выходит, я рисковал и совершал глупости понапрасну? Самое лучшее теперь — убраться подобру-поздорову, пока Пэм меня не заметила…

Внезапно она пошатнулась и, обмякнув, упала. Дверь соседнего дома распахнулась, оттуда высунулся человек, схватил ее за руки и втащил внутрь. На нем была другая одежда — как я успел заметить, мундир английского офицера, — но я и без подсказки Джинни узнал того самого британца. Не знаю, как он умудрился застать Пэм врасплох и почему молчала ее Помощница. Но сейчас это было неважно, я уже бежал, преодолевая те самые пятнадцать метров до небольшого домика, в который британец затащил Пэм.

Я остановился перед дверью. Дом был маленький и старый, с облупившейся штукатуркой — в общем, коробка метра четыре в длину и три в ширину, с нависающей над тротуаром крышей.

— Он близко? — спросил я Джинни, зная, что она сможет обнаружить вживленную аппаратуру британца, если тот находится рядом.

— Я не чувствую никаких следов, — ответила Джинни. — При нашей последней встрече я засекла его присутствие примерно с шести метров.

Этот дом был явно меньше шести метров. Должно быть, мерзавец втащил Пэм внутрь, а сам удрал через черный ход. Успокоенный, я вломился в дверь… и лицом к лицу столкнулся с британцем, который стоял над Пэм, направив пистолет-отпугиватель «дейзер» прямо на меня.

— Не двигаться, — приказал он. — Закрой дверь.

Я хотел было заметить, что не в состоянии выполнить оба приказа сразу, но передумал, решив, что не стоит играть в такие игры с человеком, который держит меня на мушке и нависает над беспомощной Пэм. В доме не было ничего, что могло бы мне помочь: единственный стул и узкая кровать возле стены, да чугунная печь у дальней стены —

металлический ящик, установленный внутри каменного очага. Жестяная труба дымохода уходила вверх, сквозь крышу.

— Почему ты не заметила, что он здесь? — мысленно заорал я на Джинни.

Как странно слышать голос шокированной Помощницы:

— Он отключил все свои системы. И Помощника, и прыжковый механизм.

— Но ведь ты должна была заметить их даже в режиме ожидания— Они не в режиме ожидания. Они выключены совсем. Не представляю, как он сумеет вновь запустить их в этом здесь и сейчас.

Вся эта перепалка заняла секунды две, не больше. Я таращился на британца, пытаясь понять, зачем кому-то лишать себя возможности вернуться в свое время, а потом перевел взгляд на его пушку. По крайней мере, теперь понятно, как он сумел застать Пэм врасплох: ее Помощница тоже его не заметила.

— Этот пистолет способен выстрелить зарядом убойной силы? —

спросил я Джинни, закрывая дверь и стараясь при этом двигаться медленно и осторожно.

— Недостаточно данных. В имевшихся в продаже пистолетах этой модели существовала защита от причинения смертельного вреда, но их легко можно было модифицировать. Поэтому «дейзеры» запретили за шестьдесят лет до нашего времени.

Этот британец был слишком похож на того, кто произвел бы такую модификацию, потому я обратился к нему самым, как мне казалось, миролюбивым тоном:

— Я всего лишь хочу помочь своей подруге. Поверь, к тебе это не имеет никакого отношения.

— Ложь! — Его лицо перекосилось, однако оружие осталось нацелено точно в центр моего туловища. — Я уже готов был разделаться с ней, когда появился ты. Вы все хотите меня остановить— Гражданин, я даже не знаю, что ты собираешься сделать.

— Опять лжешь! Как будто тебе неизвестно об этом! — Свободной рукой британец распахнул свой мундир. Я мельком подумал, что со времени нашей последней встречи он изрядно располнел и тут же обнаружил причину этого явления — жилет с прикрепленными к нему брусочками подозрительно знакомого вида.

— Это еще что за штука?

— Пластиковая бомба, — с готовностью отозвалась Джинни.

— Ты собираешься подорвать ополченцев? — спросил я.

— Разумеется, нет, — презрительно ответил британец. — Если уж подавлять ваш маленький мятеж, то с помощью превосходящей силы и праведного возмездия. Но Бостон не имеет смысла завоевывать, его нужно стереть с лица земли — в назидание всем колониям, которые поддерживают мятежников. — Свободной рукой он махнул в сторону улицы. — Битва, конечно, вызовет в Англии возмущение, но этого недостаточно. Нет, тут нужна вера, что колонисты погубили огромное количество наших солдат с помощью трусливой хитрости.

Его намерения вдруг стали мне ясны.

— Ты собираешься затесаться в ряды английских солдат и взорвать бомбу?

Неудивительно, что он решил отключить свои системы. Он и не собирался возвращаться домой.

— Да! Все подумают, что это колонисты спрятали на дороге взрывчатку и взорвали ее без предупреждения! Даже парламент проголосует за то, чтобы Бостон был разобран по кирпичику в качестве достойного ответа на такое варварское нападение.

Для смертника он был, пожалуй, чересчур счастлив.

— Но ты ведь тоже британец. Ты хочешь убить своих же солдат— Ну и что? — отмахнулся он. — Они уже согласились умереть за корону.

— И ты тоже пойдешь на это с радостью? — поинтересовался я, не скрывая своего отвращения. — Тогда почему на жилете нет детонатора?

Британец нехорошо усмехнулся и вытащил детонатор из кармана.

— Зачем рисковать? Еще, не дай бог, случится преждевременный взрыв. Вот расправлюсь с вами, поставлю эту штуку на место, а потом пойду и присоединюсь к английским солдатам.

Его рука по-прежнему крепко сжимала пистолет, не выпуская меня из прицела, так что пытаться его выхватить было бесполезно. Но я понимал: британец ждет, что я брошусь за «дейзером», и не догадывается, что на самом деле мне нужен детонатор.

Я сделал ложный выпад в сторону руки с пистолетом, а потом метнулся назад, к руке, сжимавшей детонатор. Защищая пистолет, британец отдернул руку и выстрелил туда, где должен был находиться я.

Взрыв раздался так близко, что у меня онемел бок, но я успел одной рукой вцепиться в детонатор, а другой — нанести удар снизу. Я не мог ударить его в корпус, поскольку он был обложен пластиковой взрывчаткой, однако жилет был все же не настолько длинным, чтобы прикрывать пах. Я двинул его ниже пояса, пока британец пытался выстрелить в меня снова. Он взвизгнул и разжал пальцы, так что детонатор остался у меня в левой руке, а правая тем временем выбила из его руки «дейзер».

Британец упал на колени, и пистолет откатился в угол. Детонатор подпрыгнул у меня в руках и дважды перекувырнулся, прежде чем я сумел кое-как поймать его в воздухе и отступить назад.

Посветлевшее небо, еле-еле видневшееся сквозь единственное оконце, показывало, что рассвет уже близок. Я слышал, как где-то в отдалении выкрикивались команды, которые слишком напоминали о дисциплинированных военных силах. Британские войска выстраивались в боевой порядок под Лексингтоном.

Британец тоже это услышал. Задержавшись, чтобы напасть на Пэм, а затем и на меня, он выбился из графика больше, чем предполагал, поскольку у него не было Помощника, который напомнил бы ему о времени.

— Отдай детонатор, — произнес он не то с угрозой, не то с мольбой, когда вновь оказался на ногах.

— Нет уж! Недолюбливаю тех, кто готов укокошить других людей, притом своих соотечественников, ради какой-то высшей цели.

Глаза британца забегали по сторонам в поисках выхода. Снаружи снова раздались выкрики. Похоже, кто-то отдавал указания, а кто-то другой отвечал, хотя слов я разобрать не мог. Тут Пэм застонала и приподняла голову, и мой взгляд, а вместе с ним и внимание, переместились на нее.

Британец прыгнул и, обрушившись на меня всем своим весом, попытался отнять детонатор. Я отпрянул, его рука ударила меня по запястью, и я разжал кулак. Детонатор отлетел назад, в открытый зев чугунной печи, ударился о ее заднюю стенку и сделал то, что обычно делают детонаторы, когда испытывают подобные потрясения.

Взрыв был не очень мощный, но печь усилила звук. Британец споткнулся, замер и уставился на печь.

— Что ты наделал?! — заорал он.

— Спас ваших соотечественников.

Я приставил палец к его шее и закачал в него содержимое транккристалла. Фанатик напрягся на мгновение, а потом обмяк. Как ни велик был соблазн шарахнуть его об пол со всей силы, мое воспитание не позволило мне швыряться взрывчатыми веществами, поэтому я подхватил британца под мышки и осторожно опустил, улавливая краем уха отзвуки других взрывов, гремевших на улице.

Только сейчас я снова обратил внимание на Пэм. Она уже поднялась на ноги и стояла возле стены, глядя на меня во все глаза с совершенно ошалелым видом.

— Что ты наделал! — выдохнула она.

— Да что вы заладили одно и то же?! — Грохот взрывов снаружи нарастал мощным крещендо. — Что случилось?

Пэм перевела взгляд с меня на печку.

— Слышишь? Это колонисты ведут перестрелку с британскими войсками в Лексингтон Грин. Война за независимость началась.

Неудивительно, что она была расстроена.

— И из-за этого типа ты не смогла установить свои датчики, чтобы понять, кто же все-таки сделал первый выстрел.

Пэм бросила на меня такой взгляд, как будто усомнилась в здравости моего рассудка.

— Ты что, издеваешься? Так ничего и не понял? Ты сделал этот выстрел. Ты и есть тот самый «стрелок».

— Но это просто смешно. Я… — И тут до меня дошло. Обернувшись, я уставился на печь. Детонатор взорвался у нее внутри. Металлический корпус усилил звук, большая часть которого растворилась в этой комнате, но немало вышло наружу сквозь металлическую трубу дымохода.

Металлическая труба. Взрыв на одном конце. Хлопок на другом будет копией звука выстрела. — У меня даже нет оружия, и я — стрелок.

Пэм изумленно покачала головой.

— Неудивительно, что никто не мог привязать этот выстрел к какому-то конкретному месту. Звуковая волна прошла по дымоходу, сверху которого есть дождевой колпак, и он отразил звук во все стороны. А оружие никто не мог определить, потому что это был детонатор из другого времени… Но зачем ты это сделал?

— Что значит, зачем? — возмутился я. — Этот британец чуть тебя не убил.

— Ты развязал войну, чтобы спасти меня? — Кажется, Пэм еще не решила, как ей следует к этому относиться. — Том, это ужасно мило с твоей стороны. Очень глупо, конечно, но все же так мило— Я же не специальноПэм отошла от стены, потирая лоб и морщась от боли.

— Значит, выстрел, с которого началась Война за независимость, был случайным взрывом, который произошел из-за того, что некий путешественник во времени, оказавшийся здесь, чтобы запечатлеть начало Войны за независимость, пытался другого, который находился здесь, чтобы выяснить, кто сделал первый выстрел, спасти от третьего, который хотел изменить эти события, но в результате как раз пустил их по исходному историческому пути… Знаешь, вот именно из-за таких вещей у людей складывается превратное мнение о ТИ.

— Я же не виноват, что причина и следствие связаны во времени по кругу, — проворчал я, поднимая с пола «дейзер» британца. — Я не сделал бы этого, если бы не отправился вслед за тобойПэм уставилась на меня.

— Чего не произошло бы, если бы я не отправилась в это здесь и сейчас ради встречи с тобой.

У меня уже голова шла кругом.

— А этого бы не случилось, если бы мы не познакомились в Лондоне спустя сто тридцать лет. А этого бы не произошло, если бы другие люди не пытались изменить исход войны за будущее. Я всегда знал, что все это очень сложно — время, наполненное бесчисленными причинно-следственными связями, которые взаимодействуют, переплетаются и смешиваются. Но, черт побери, когда же всё это началось?

— Начала не существует, как не существует конца. Ты это знаешь.

И древние тоже знали. Поэтому один из первых символов бесконечности — змей Уроборос, кусающий собственный хвост. — Пэм вздохнула. — Но мое задание выполнено. Я выяснила, откуда прозвучал выстрел и почему.

— Но до тебя никто этого не знал. Почему я никому ничего не рассказывал? В смысле, если не из-за скромности.

Пэм улыбнулась.

— Думаю, ты просто не мог рассказать об этом в своем настоящем.

— Почему… О-о. Выходит, теперь я обязан эмигрировать в твое время.

Улыбка сползла с лица Пэм, и глаза ее грозно прищурились.

— Обязан?! Так вот как ты к этому относишьсяИ она так на меня посмотрела, что я понял: надо соображать быстрее, а то Война за независимость может пойти по другому пути. Я потрогал голову и изобразил смущение.

— Я что, сморозил какую-то ерунду? Не обращай внимания: этот тип так меня приложил, что я до сих пор немного не в себе.

— Твоя Помощница сказала моей, что с тобой все в порядке. Сотрясения нет.

— Предательница, — сказал я Джинни.

— Возможно, она просто не в состоянии его обнаружить. Думаю, медицинская техника в твоем времени сможет с этим разобраться. Я правда очень рад отправиться туда вместе с тобой. Я тебе это говорил?

— Угу. Конечно.

— Эй! Я развязал войну только из-за того, что я люблю тебя! Это что, не в счет?

— В следующий раз лучше принеси шоколадку, — посоветовала Пэм. — Что будем делать с этим парнем? Отошлем домой?

— Не получится. Он отключил все свои системы.

— Получится, — заявила Пэм. — Энни способна передать ему достаточно энергии, чтобы реактивировать собственный энергоисточник, а тот уже приведет в действие прыжковый механизм. Когда Джинни пройдет апгрейд в моем настоящем, она тоже сможет выполнять такие штуки. Я велю Энни изменить настройку прыжка, так что парень очнется на пятьдесят лет позже своего времени. Пусть помучается, когда будет объяснять там свое присутствие и пытаться вернуться домой. — Пэм застыла на мгновение, после чего тело британца внезапно исчезло. — Что это на нем было надето?

— Жилет со взрывчаткой.

— Уф… Да, несладко ему придется там, куда я его послала. — Пэм глянула в сторону улицы, и на ее лице отразилась тревога. — Повсюду рыщут ТИ. И кое-кто из них уже подобрался слишком близко. Надо убираться отсюда в Додж note 4 ко всем чертям.

— Ты тоже там будешь? — изумился я.

— В Додж-сити? Да, в 1878-м.

— А я — в 1879-м— Поздно! Вечно вы, мужики, опаздываете… А теперь давай-ка прыгай к себе домой, пока нас не сцапал кто-нибудь еще.

Но я подождал, пока исчезла Пэм, а потом уже прыгнул сам.

* * *

Вот как получилось, что я сейчас заполняю эмиграционные документы, вооружившись поручительством Пэм, и прощаюсь со всеми, кого знал в том времени, которое вскоре станет моим бывшим настоящим. Все мои приятели сказали, что я идиот, раз оставляю дом из-за девчонки, ну а все знакомые девушки пустили слезу и сообщили, что я великий человек. Все они сбросились и собрали некоторую сумму, чтобы помочь мне оплатить прыжок — вместо подарка на свадьбу, которая все равно состоится лишь в будущем веке.

Рассказывать, что это я начал Войну за независимость, я не стал.

Пусть пока останется в секрете — до следующего столетия.

Перевела с английского Зоя БУРКИНА © John G. Hemry. These Are the Times. 2007. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2007 году.

МАЙК РЕЗНИК. ЛАВКА ЧУДЕС АЛАСТЕРА БАФФЛА

Голд и Силвер — это мы. Мы были командой еще с тех пор, как власть главной бейсбольной лиги заканчивалась у реки Миссисипи, а на флаге было только сорок восемь звезд. И выглядело все это в те времена куда приличнее. Более симметрично, что ли, с шестью рядами по восемь звезд или восемью по шесть… Полагаю, это зависело от того, лежишь ты или стоишь… Мы пережили трех жен на двоих (одна его и две мои), и двоих ребятишек (оба его), мы оставались друзьями более чем три четверти века (точнее сказать, семьдесят восемь лет) и жили в доме для престарелых Гектора Макферсона, с тех пор… с тех пор как больше не могли содержать себя.

Он — Голд. Мори Голд. Я — Нейт Силвер. Полагаю, когда-то мы были Силверстайнами, до тех пор пока мой дед не сократил фамилию, когда Тедди Рузвельт еще ходил в президентах. Па Мори изменил свою сразу после первой мировой и стал из Голдберга, или Голдмана, или Голд-как-там-еще, словом, неважно… теперь мы Голд и Силвер.

Как я уже сказал, мы встретились семьдесят восемь лет назад.

И всегда жили в Чикаго. В нашем детстве там было довольно безопасно. Копы вычистили Аль Капоне и его дружков, и город еще не кишел наркошами и попрошайками, так что нам позволялось пользоваться метро. Самостоятельно добираться до «Петли» note 5: мне от Роджерс-парка на Северной стороне, Мори — с Южного берега, в паре миль за Чикагским университетом, в то время так и кишевшим гениями и коммунистами, что тогда зачастую означало одно и то же.

Больше всего я любил приходить к «Палмер-хаус», самому роскошному отелю в городе. Номера для гостей начинались то ли с третьего, то ли с четвертого этажа, а первый и бельэтаж были битком набиты лавчонками, торговавшими самыми что ни на есть занимательными вещицами: светящимися в темноте часами, механическими пианино, одеждой и драгоценностями, привезенными из таких экзотических мест, как Константинополь, Бомбей и Гонконг.

Но поразительнее всего была крошечная лавочка в бельэтаже. Называлась она «Лавка чудес Аластера Баффла», и продавались там волшебные вещи. С их помощью можно было показать любой фокус (по крайней мере, так мне тогда казалось). Тут стояли шкатулки, в которые Аластер Баффл мог положить все, что угодно, от яйца до монеты, и это все, что угодно, исчезало прямо у вас на глазах. Лежали пустые шляпы, в которых неожиданно появлялись кролики, цветы или шелковые платки. Имелась настоящая большая гильотина, и каким-то образом, не заметным глазу, лезвие падало, почему-то оставляя невредимой шею Аластера Баффла. Существовали карточные фокусы, и фокусы с веревкой, и волшебные палочки, летающие по воздуху.

В углу красовались часы с циферблатом в виде прекрасного женского лица, и стоило вам потерять к ним интерес, как женщина улыбалась и заговаривала с вами.

Но самой великолепной штукой было волшебное шоу. О, Аластер не собирался показывать его бесплатно, но если вы обещали купить фокус и доставали деньги (обычно пятидесяти центов было достаточно, но коли у вас такой суммы не было, Баффл иногда соглашался продать вам фокус за двадцать пять), он целых полчаса показывал все новые фокусы, появившиеся в лавке с вашего последнего визита.

Я думал, что лавку посещали только иллюзионисты, но покупатели не походили на фокусников, которых вы обычно видите на сцене… О, в детстве я никогда не видел выступлений иллюзионистов на сцене, зато часто рассматривал афиши и знал, что все фокусники —

высокие, худые, наподобие Фреда Астера note 6, прекрасно смотрятся во фраках с белыми галстуками и имеют при себе ассистенток: весьма скудно одетых женщин, при виде которых я отчаянно мечтал поскорее вырасти.

Но те немногие клиенты, которые посещали лавку, были совсем другими. Один из них выглядел в точности как Пол Муни в той картине, где он бежит из тюрьмы. Другой был разряжен в шелка и атлас, а на голове его красовался тюрбан с драгоценным камнем. Приходили и женщины: не такие, которым, по вашему мнению, полагается выступать на сцене, но в элегантных шляпках, экзотической косметике и темных перчатках. В те времена многие дамы носили горжетки из чернобурки, с головками и хвостами. Как-то я увидел, что Аластер Баффл помахал на прощание женщине, которая выходила из лавки в тот момент, когда входил я. И тут он сказал что-то на непонятном языке такой вот лисьей мордочке, и я мог бы поклясться, что она задрала нос и подмигнула ему.

Тогда мне выдавали на карманные расходы четвертак в неделю.

Накопив пятьдесят центов, я приходил туда, чтобы купить фокус, Л А В К А Ч У Д Е С А Л А С Т Е Р А Б А Ф Ф Л А но поскольку поездка на метро стоила четвертак в один конец, я мог приезжать сюда не больше раза в месяц. И все удивлялся, почему другие ребятишки не обнаружили эту почти бесплатную волшебную лавку.

И тут в один прекрасный день встретил Мори.

Оказалось, что он ходит в лавку больше года, так же, как и я, просто мы появлялись там в разные субботы. Глазели на чудеса и магическое шоу, покупали фокусы.

— А! Юный мистер Силвер! — воскликнул Аластер Баффл, когда я переступил порог лавки субботним утром. — Тут есть кто-то, с кем, думаю, вам просто необходимо познакомиться.

Я втайне надеялся на встречу с полуодетой ассистенткой иллюзиониста, но в лавке оказался всего-навсего другой мальчишка, темноволосый, довольно тощий и на пару дюймов ниже меня.

— Мистер Силвер, поздоровайтесь с мистером Голдом.

— Мори Голд, — сказал мальчик, протягивая руку. Я пожал ее, объяснил, что меня зовут Нейт Силвер, и мы тут же потеряли всякий интерес друг к другу, так как Аластер Баффл стал показывать фокус с Коринфской веревкой, сопровождаемый Исчезающей мышью.

Но в тот день у меня оказался лишний дайм note 7, и мы по пути домой, остановившись выпить содовой, разговорились. И обнаружили: между нами много общего, если не считать того, что он был фанатом «Уайт Сокс», а я болел за «Кабз» note 8. Мы не расставались несколько часов и, наконец, все же решили отправиться по домам, пока родители не вызвали копов. На прощание мы договорились ровно через месяц встретиться в Лавке чудес.

И так продолжалось два года. Потом его отца перевели на Северную сторону, они переехали, и Мори стал ходить в мою школу. Мы были неразлучны. Играли в одних командах, читали одни и те же книги, вожделели одних и тех же девушек. И хотя не посещали Лавку чудес Аластера Баффла регулярно, все же ходили туда раз в год, чтобы отпраздновать наше знакомство.

Вторая мировая война разразилась примерно в то время, когда мы окончили среднюю школу. Мы пошли в армию добровольцами в один и тот же день, но я попал в Европу, а Мори следующие три с половиной года провел на Тихом океане. Воевал на Тараве и Окинаве. Я был в Италии и участвовал в битве за Бельгию. Нас ни разу не ранило. Никто не подхватил венерическую болезнь. Вернувшись, мы решили начать совместный бизнес.

Честно говоря, это было наше первое, но далеко не последнее предприятие. Мы ни разу не разорились. Ни разу не разбогатели. Работали пару лет, потом решали, что денег на этом все равно не сделаешь, продавали или закрывали фирму, начинали сначала, и так далее, и тому подобное. Попеременно становились владельцами аптеки-магазина, пиццерии, службы доставки, даже студии звукозаписи. Последняя была действительно прибыльным делом, но когда настоящую музыку сменил рок-н-ролл, мы не вынесли какофонии и снова объявили о продаже.

В один прекрасный день мы огляделись и обнаружили, что оказались парочкой восьмидесятидвухлетних вдовцов. Моя первая жена умерла от рака, вторая — от удара. Жена Мори погибла в автокатастрофе. Сына убили во Вьетнаме, дочь погубили наркотики. Мы жили на чеки социального страхования, то есть не шиковали. Кроме того, артрит Мори с каждым месяцем становился все свирепее:

бывали дни, когда он не мог стащить себя с постели, а иногда ноги совсем отказывали. У меня тоже был целый букет «радостей»: потеря легкого, пораженного раковой опухолью, проблемы с простатой, замена тазобедренного сустава и несколько других болячек, не смертельных, конечно, но они продолжали накапливаться. Позаботиться о нас было некому, вот мы и решили перебраться в дом престарелых. И выбрали Гектора Макферсона, не из-за приличного обслуживания и, уж конечно, не из-за питания. Просто он предоставлял маленькие квартирки с двумя спальнями, и мы могли постоянно быть вместе. Кроме того, больше никто не хотел нас слушать. Большинство людей толкует о «Тайгер Вудз» note 9 и Майкле Джордане, Джулии Робертс и Томе Крузе. Мы же беседуем о Писании и Бамбино note 10, Мэй Уэст, Богарте и Лефти Гроуве note 11. Они прикалывают на стены снимки Пэм Андерсон и Пэрис Хилтон, мы вспоминаем журнальные вырезки с портретами Бетти Грейбл и Риты Хэйуорт в наших бараках.

Мы переселились за пару лет до начала нового тысячелетия и были вполне довольны. Полагаю, кое-кто из соседей считал нас голубыми, хотя в толк взять не могу, что, по их мнению, делает парочка девяностолетних старперов, когда гасит свет. Мы знали, что наше будущее весьма ограничено, то есть почти сведено к нулю, поэтому толковали о прошлом. О Джей Эф Кей note 12 и Никсоне, о Нашуа и Свопсе, о Шугаре Рее Робинсоне и Джерси Джо Уолкотте note 13, о тех, кто еще жив и кого уже нет, а таких больше всего… вроде Мэрилин, Джеймса Дина и Брайана Пикколо.

Но рано или поздно разговор обязательно заходил о Лавке чудес Аластера Баффла, где мы встретились много лет назад.

— Что за местечко! — восхищался Мори. — Знаешь, я действительно верил, что он может творить волшебство.

— А, брось, Мори, — не соглашался я. — Он продавал фокусы.

В каждом был такой хитрый механизм. Стоило купить фокус, и Аластер показывал, как он работает.

— Я же не сказал, что мы с тобой могли творить волшебство.

Но сам он был магом.

— Ты превращаешься в старого маразматика, — объявил я.

— А ты — в старого сварливого ворчуна, — парировал он. —

Черт возьми, я был мальчишкой! Впереди были вся жизнь, целый мир, миллиард возможностей! Почему бы мне не поверить в волшебство?

— Он никогда не называл себя волшебником. По-моему, он именовался иллюзионистом.

— Он вообще никак себя не называл, — уперся Мори. — Зато мог сделать так, чтобы попугай исчез, или превратить его в яйцо, а в одиннадцать лет это и считается магией.

— Да, он был хорош, верно?.. — задумчиво протянул я. — Интересно, почему мы ни разу не видели его по телевизору или в кино?

— Если в нынешних фильмах Супермен летает, а космические корабли мчатся со скоростью света, кому нужен настоящий волшебник?

— Он не был настоящим волшебником, — повторил я.

— Для нас с тобой он был вполне настоящим. Недаром мы постоянно туда возвращались, верно?

— Пока не переросли все эти чудеса.

— Я так и не перерос, — настаивал Мори. — Просто жизнь все больше усложнялась, и у меня появилось много других дел.

— Черт, — вздохнул я, — наверное, стоило нанять его для выступлений в пиццерии. Может, тогда дела пошли бы лучше.

— Он не согласился бы.

— Откуда тебе знать?

— Он был ценителем прекрасного, а не исполнителем, — убежденно заявил Мори.

— Жаль, — вздохнул я. — А вдруг ему удалось бы колдовством вытянуть из карманов клиентов побольше деньжат?

— Вполне вероятно, что при желании удалось бы, — заверил Мори. — Впрочем, думаю, плевать он хотел на деньги, иначе с чего бы ему тратить по субботам полчаса, чтобы показать нам пару дюжин фокусов? Только чтобы заставить нас потратить четвертак или полдоллара?

Что поделать с этим Мори? Вот он всегда так. Вцепится в задачку пятидесяти—семидесятилетней давности и ходит по кругу— Успокойся! — раздраженно бросил я. — Он, скорее всего, уже полвека как в могиле.

— И что с того? Благодаря ему мы встретились.

— Ну да, Уолл-стрит провалилась бы, не будь Голда и Силвера.

— Что с тобой? — удивился он. — Ты никогда не был таким.

— Раньше я никогда не нуждался в собственной кислородной подушке. Не бегал каждый час в туалет. Обходился без трости и вообще без кучи вещей, которые сейчас мне жизненно необходимы.

— Брюзга, — пробормотал он. — Старый брюзга.

— А ты молодой? — съязвил я. — Я еще помню девяносто свечей на твоем именинном торте. Черт меня побери, если весь дом едва не сгорел— Брось, Нейт, — уговаривал он. — Это наши золотые годы, а ты чертовски ворчлив! Попробуй хоть немного развлечься— Мои золотые годы прошли четверть века назад… но и тогда у меня все болело.

— Думаешь, ты единственный постарел? — не выдержал он. —

Еще месяц, и я даже не смогу перебраться из инвалидной коляски в свою чертову кровать, но при этом не сижу, как последний болван, и не жду смерти.

И опять началась ежедневная проповедь на тему о том, что мы должны быть не сторонними наблюдателями на празднике жизни, а участниками, и так далее, и тому подобное. И, как всегда, я пытался не рассмеяться при мысли о том, как он со своей инвалидной коляской и я с тонной металла в бедре и кислородной подушкой пытаемся в чем-то участвовать. Черт, да чаще всего его руки слишком сильно ныли, чтобы передвинуть шашку на доске, а что же до меня…

последнее время мне все чаще и чаще хотелось вышвырнуть кислородную подушку из окна и разом покончить со всем этим делом.

Наконец он немного успокоился, и мы стали спорить, какой фильм предпочли бы посмотреть: с Джоном Уэйном или Гэри Купером. Возможно, наилучшим вариантом стал бы Клинт Иствуд, но он был одним из новых, так что в расчет мы его не брали.

— Прости, что я вспылил, — сказал Мори. Он всегда говорил это, и всегда искренне. Не его вина: его так одолел артрит, что приходилось время от времени выпускать пар.

— Все в порядке, — кивнул я.

— Спасибо.

— Конечно, знай я, каким чирьем в заднице обернется наше совместное проживание, попросил бы Аластера Баффла превратить тебя в рогатую жабу еще в те времена.

— По крайней мере, я мог бы попроситься с ним в турне. Представление Сильвии об отдыхе ограничивалось шопингом в Эванстоне note 14.

— Он не ездил в турне. Он всегда был на месте, — возразил я.

— Интересно, он все еще там?

— Брось, Мори, он не был молод уже тогда. Ну а сейчас ему было бы лет сто двадцать — сто тридцать.

— Знаю, — отмахнулся он. — Все же интересно, существует ли лавка.

— Семьдесят пять лет спустя?

— Мы забежали к нему сказать, что идем в армию, помнишь?

— Да, семьдесят пять лет назад она была открыта.

— Нейт, я собираюсь провести остаток жизни в этом гребаном здании. Хотелось бы в последний раз выйти на волю.

— Кто тебе мешает?

— И больше всего на свете мне хотелось бы увидеть Лавку чудес Аластера Баффла.

— А мне хотелось бы еще раз увидеть, как Бэби Рут бросает тот мяч в матче со «Щенками». Но мы оба обречены на разочарование, —

вздохнул я.

— Бэби Рут мертв. А вот лавка, возможно, еще открыта. Может, она перешла к сыну или внуку Аластера. Где твоя жажда приключений?

— Я девяностодвухлетний старик с одним легким и одним бедром.

Для меня встать утром — это уже приключение.

— А вот я собираюсь поехать, — упорствовал он. — Если я прожду еще неделю, то не смогу сползти с кресла, поэтому еду завтра утром.

— Чтобы найти лавку, которая закрылась лет шестьдесят назад или больше… У тебя крыша едет, Мори.

— Если это и так, может, у Аластера Баффла я ее поправлю.

В этот момент пришли сестры, чтобы проверить, живы мы или нет, после чего оставили нас смотреть бокс по телевизору. Борьба сильно изменилась со времен Верна Гайна и Душителя Льюиса.

Больше никто не пользуется классическими приемами. Дерутся стульями и столами, а третья сторона вечно мчится на ринг, чтобы врезать тому, против кого дерется на следующей неделе. Мне, как всегда, стало тошно, и я пошел спать.

Проснувшись, я решил, что Мори забыл о своем идиотском плане отправиться в центр искать Лавку чудес, но он уже успел побриться и одеться. Увидев, что я не сплю, он подкатил кресло к моей кровати.

— Нейт, не возражаешь, если я позаимствую у тебя пару таблеток обезболивающего.

— Нет, разумеется, бери, сколько хочешь, — предложил я, осторожно спуская ноги на пол. — Черт, да мы захватим весь пузырек— Мы? — повторил он.

— Не думаешь же ты, что я позволю тебе ехать одному?

— Я боялся, что ты так и сделаешь, — признался он.

— Хорошим бы я был другом, если бы остался дома— Хорошим. Только ворчливым.

— Я ворчу только потому, что не знаю, как сейчас там, на воле.

Может, нам действительно пора в последний раз взглянуть на мир.

— Спасибо, Нейт.

— Кстати, а нам позволяется выйти отсюда?

— Об этом я и не подумал, — признался он.

— Может, выберемся тайком, пока они готовят завтрак и раздачу лекарств.

Он кивнул, сунул в рот пару болеутоляющих таблеток и поднялся с кресла.

— Вот, — сказал я, протягивая ему трость и направляясь в чулан за второй, запасной. — Давай спустимся через черный ход и выйдем в переулок, пока все собрались в передней части здания.

Именно так мы и поступили.

— Далеко отсюда до метро, черт возьми? — спросил Мори, когда мы доплелись до угла.

— Не знаю. Думаю, прилично, и нам понадобится надземка.

— Но я не вижу никакой надземки или рельсов, — пожаловался Мори, оглядываясь.

— Да и станций метро тоже, — вторил я.

— И что мы будем делать? — спросил Мори. — Я не вернусь, после того как проковылял всего полкварталаЯ сунул руку в карман и вытащил старый, потертый кожаный бумажник.

— Сколько еще поездок нам предстоит совершить? И для чего, спрашивается, я все это время экономил?

Мори ухмыльнулся и остановил проезжающее такси. Забирались мы в машину с большим трудом и довольно долго: что поделать, мы уже не так проворны, как когда-то. Но наконец все же уселись и велели водителю, выглядевшему так, словно он был рожден в любой части света, кроме этой, везти нас к «Палмер-хаус».

— Уверен, что не хочешь сначала позавтракать? — спросил я Мори, когда мы проезжали вдоль Северной стороны.

— «Палмер-хаус» все еще в деле, — заметил Мори, — иначе водитель спросил бы нас, где он находится или о чем мы толкуем. А если самый элегантный отель Чикаго все еще действует, значит, на первом этаже обязательно осталась парочка ресторанов.

— Да, это имеет смысл, — согласился я.

— И наша поездка не окончательно провалится, даже если лавки уже не существует— Да брось ты, Мори! Я счастлив увидеть город в последний раз, но неужели ты веришь, будто лавка до сих пор там?

— Даже если ее больше нет, разве не в этой лавке Голд и Силвер встретились и стали друзьями на всю жизнь? Что плохого увидеть еще раз начало, когда мы добрались до конца?

— Черт, если бы ты вчера высказался именно с этой точки зрения, мы бы не поссорились.

— Вздор. Мы всегда ссоримся, — возразил Мори и неожиданно улыбнулся. — Может, поэтому мы так долго держимся вместе. Никто не желает признать, что другой взял верх в споре.

Я не ответил, хотя чувствовал, что он прав.

Движение становилось все более оживленным, как бывает только в центре и в «Петле», и мы еле ползли, проезжая квартал за минуту, а то и больше. Но наконец все же подкатили к дверям «Палмер-хаус».

Зрение у меня недостаточно острое, чтобы увидеть показания счетчика, поэтому я протягивал водителю банкноту за банкнотой, пока тот не улыбнулся, давая понять, что это уж слишком. Я забрал у него последнюю, и мы поковыляли в отель.

— Не очень-то изменился, — заметил я.

— Взгляни на позолоту! Сверкает, как семьдесят пять лет назад.

— Знаешь, — воскликнул я, — клянусь, что помню это большое кожаное кресло.

— Я тоже, — кивнул он. — Что-то я волнуюсь… Может, она все еще на месте.

— Есть только один способ узнать, — ухмыльнулся я, показывая на эскалатор.

Мы подождали, пока на движущейся дорожке никого не осталось, поскольку не слишком твердо стоим на ногах даже в наши хорошие дни, и поднялись в бельэтаж.

— Направо, — велел Мори.

— Знаю.

Мы прошли мимо ряда магазинчиков, торгующих в основном ювелирными изделиями и женской одеждой, и добрались до нужного места. Но Лавки чудес тут не было. В витрине стояло пар двадцать женских туфель, а внутри их были сотни и сотни.

— Я могу чем-то помочь? — спросила хорошо одетая молодая продавщица, пока мы стояли в дверях, обозревая не настоящее, а прошлое — то, что существовало тут много лет назад.

— Нет, спасибо, — отказался я.

— Если ищете одежду для приемов, так магазин чуть дальше. Вниз и по галерее.

— Одежда для приемов? — переспросил Мори.

— Магазин был на этом месте лет шесть назад.

— Вы удивитесь, узнав, что здесь когда-то было, — грустно ответил он и повернулся ко мне: — Пойдем.

— Ну, как держишься? — поинтересовался я, когда мы подошли к эскалатору.

— Я в порядке, — буркнул он и, помолчав, добавил: — Ну, да. Я старый дурак. По крайней мере, теперь я точно знаю, что лавки больше нет.

— Жаль, — вторил я. — Пожалуй, я не прочь посмотреть получасовое магическое шоу.

Мы спустились на первый этаж, но тут Мори так скрутило, что ему пришлось сесть. Он, естественно, выбрал большое кожаное кресло, откуда вытащить его без посторонней помощи не представлялось возможным.

Он снова сунул в рот пару таблеток болеутоляющего, поморщился и потребовал помочь ему подняться. Я уже заходился кашлем и вдыхал кислород из баллончика, поэтому попросил помощи у пожилого, седого охранника.

— Спасибо, — прохрипел Мори, когда мы поставили его на ноги.

— Счастлив услужить, — откликнулся охранник. — Могу я подсказать вам, куда идти?

— Чертовски в этом сомневаюсь, — покачал я головой. — Мы приехали сюда в поисках лавки, которой, возможно, не существует последние пятьдесят—шестьдесят лет.

— Это была глупая идея, — покаялся Мори. — И во всем виноват я.

— А что вы искали?

— Какая разница? — отмахнулся Мори. — Ее все равно здесь нет.

— Магазины время от времени переезжают. Может, я сумею подсказать…

— Этот был здесь задолго до вас, — упорствовал я.

— Должно быть, здорово вас зацепило, если вы вернулись сюда после стольких лет, — заметил охранник.

— Здорово, — согласился Мори. — Это была маленькая лавочка чудес, где мы впервые встретились.

— А владелец — парень с очень странным именем? — спросил охранник.

— Аластер Баффл, — подсказал Мори.

— Именно.

— Вы слышали о нем? — оживился Мори. — Здесь где-то висит фотография?

— Зачем фотография, если существует оригинал?

— Как? Лавка все еще работает? — недоверчиво ахнул я.

— Ну, да. Только она то и дело переезжает. Я вроде бы недавно слышал, что сейчас она оказалась как раз к югу от «Петли», на Стейтстрит, ну, возле того театрика, куда я ходил смотреть бурлеск, когда был молодым и наглым.

Он улыбнулся и подмигнул нам.

— А теперь я просто грязный старикашка.

— И вы уверены, что это лавка Аластера Баффла? — уточнил Мори.

— Такое имя не забывается.

— Спасибо, — поблагодарил Мори, тряхнув руку охранника. — Вы не подозреваете, как много это для нас значит.

— Развлекайтесь, — пожелал охранник. — Иногда мне тоже хочется заглянуть в детство, хотя я, скорее, найду там закрытый магазин комиксов или, может, «Солджер Филд» note 15.

Я знал, о чем он. Тогда «Медведи» еще играли на «Ригли Филд», но половина всех чикагских папаш приучила своих ребятишек парковать машину на стоянке «Солджер Филд» по уик-эндам.

Мы выбрались за порог и пошаркали к Стейт-стрит. Но вскоре Мори остановился и схватился за фонарный столб.

— Нейт, мне ужасно неприятно… но у тебя есть наличные еще на одну поездку? Нам придется пройти пять или шесть кварталов. Боюсь, что мне их не одолеть.

— Пока есть. С ногами совсем плохо?

— Неважно, — признался он, налегая всем телом на столб.

Я остановил желтое такси — по-моему, чекеров note 16 больше не выпускают, — и оно медленно покатило нас по улице. Мори почти прижался носом к правому стеклу.

— Будь я проклят, Нейт, — пробормотал он, когда мы проезжали квартал, где когда-то находились театры бурлеска «Фоллиз» и «Риэлто». — Ничего тут нет! Старый ублюдок нам солгал— Водитель, остановитесь здесь! — попросил, вернее, завопил я.

Взвизгнули тормоза, и Мори, практически выброшенный с переднего сиденья, громко застонал.

— Какого черта тут происходит? — промычал он.

На другой стороне улицы, как раз напротив бывших театров и рядом с закрытым «Дворцом наслаждений» мадам Фифи, находилась Лавка чудес Аластера Баффла.

— Будь я проклят! — выдавил Мори, с трудом выбираясь на тротуар, пока я платил водителю. — Даже я не до конца верил, что она окажется тутВодитель отъехал, радуясь, что избавился от двух старых придурков, а мы поковыляли через улицу, тяжело опираясь на трости.

В витрине были выставлены пара детских фокусов и постеры с изображениями Гудини, Даннингера и Блекстоуна, но все это вполне объяснимо. Не стоит помещать что-то слишком ценное в витрину, если находишься к югу от «Петли». Конечно, несколько кварталов, которые мы успели проехать, за последнее время было облагорожено, но эта часть города по-прежнему оставалась ничейной землей:

не совсем «Петля» и не совсем элегантные кондоминиумы, заменившие большинство трущоб между этим местом и Чайнатауном на Сермак-роуд.

Я повернулся к Мори, чьи широко раскрытые глаза сверкали, как у ребенка, который только что набрел на кондитерскую.

— Собираешься торчать здесь весь день? — спросил я. — Чего мы ждем?

Он улыбнулся, открыл дверь и ступил в Лавку чудес. Я постарался не отстать.

Парень за прилавком стоял спиной к нам.

— Осмотритесь, джентльмены, — попросил он. — Я сейчас вами займусь.

Помещение оказалось меньше, чем в «Палмер-хаус», но было попрежнему битком набито магической атрибутикой: те же самые волшебные ящики, палочки и шляпы. Я словно вновь стал одиннадцатилетним и мог бы поклясться, что артрит Мори отступал прямо на глазах.

Потом парень обернулся, и я чуть в обморок не упал. Передо мной была точная копия Аластера Баффла, вплоть до угря на кончике носа. Должно быть, внук или правнук, но явно родственник того Баффла.

— А! — воскликнул он. — Мастер Голд и мастер Силвер! Жаль, что время не обошлось с вами мягче, как вы, наверное, того желали.

— Вы знаете нас? — удивился Мори.

— Разумеется. Вы Моррис Голд, а вы…

Он повернулся ко мне…

— …Натан Силвер. Рад снова увидеться. Вы уже стали взрослыми— Да, и всю жизнь были партнерами, — сообщил Мори.

— Голд и Силвер. Разумеется.

— Сколько вам лет? — спросил я хмуро.

— Я так же стар, как мой язык, и немного старше своих зубов. —

Реакции не последовало, поэтому он продолжал: — Эдмунд Гвенн сказал это в «Миракле» на Тридцать четвертой-стрит. Славный человек. Часто забегал в прежний магазин в «Палмер-хаус» — всякий раз, когда выступал на чикагской сцене.

— Но как вы можете до сих пор торговать в магазине и выглядеть в точности, как семьдесят пять лет назад?

— Полагаю, я должен был ответить «диета и здоровый образ жизни», но на самом деле люблю поесть, курю турецкие сигареты в огромных количествах и ненавижу физические упражнения.

— У вас, случайно, нет такого фокуса, чтобы вновь вернуть человеку молодость? — улыбнулся Мори.

— Вам он не по карману, — отрезал Баффл.

— О’кей, — вмешался я. — Кто вы на самом деле?

— Я уже ответил.

— Я слышал, что вы сказали, и это чушь собачья. Никто столько не живет.

Он уставился на меня. Не сердито. Не раздраженно. Холодно, словно изучал неведомое науке насекомое. Я хотел ответить таким же взглядом, но вместо этого вдруг отвел глаза.

— Опомнись, Нейт. Это тот же самый парень, — вмешался Мори.

— Я помню его так хорошо, словно все было вчера.

— Вижу, у вас в кармане бумажник, мастер Силвер, — неожиданно заметил Баффл с веселым видом, словно здесь происходило нечто забавное. — Во время нашей последней встречи у вас в кармане лежало кое-что еще. Помните, что это было?

— Еще бы! — солгал я. — И что это, по-вашему, было?

— Весьма непристойная книжонка.

Похоже, он попал в точку…

— А в самый первый раз? — продолжал он.

— Откуда, черт побери, мне знать? — раздраженно бросил я, уже понимая, что он и на этот раз не ошибется, а это означало, что не прав как раз я и передо мной действительно Аластер Баффл.

— Шоколадный батончик «Милки уэй», — напомнил Баффл. —

День был очень теплый, и я сказал, что вам следует выбирать: либо съесть батончик, либо возиться с очередным фокусом. Но и то, и другое вместе не получится, потому что шоколад очень мягкий. И наверняка прилипнет к вашим пальцам, а потом весь фокус окажется в коричневых пятнах.

Я долго молча смотрел на него.

— Черт, — выдавил я наконец, — действительно, было такое…

— И вы по-прежнему здесь! — с энтузиазмом воскликнул Мори.

— Лавка — это моя жизнь, — ответил он. — Вернее, несколько жизней.

Он повернулся к Мори, чье лицо вдруг напряглось.

— Думаю, мастер Голд, вам лучше сесть, пока вы не свалились.

Он достал откуда-то стул и принес Мори.

— Спасибо, мистер Баффл, — пробормотал Мори, почти рухнув на сиденье.

— Зовите меня просто Аластером. Какие могут быть формальности между старыми друзьями? А ведь мы — старые друзья. Сколько лет прошло с тех пор, как вы впервые встретились в лавке?

Я все еще пытался сообразить, в чем тут загвоздка, как стосорокалетний человек может выглядеть на сорок и каким образом можно обличить его во лжи, но тут вмешался Мори.

— Семьдесят восемь лет, — сообщил он.

— Как летит время! — вздохнул Баффл. — Я мог бы поклясться, что прошло не больше семидесяти четырех.

По голосу было не понять, шутит он или всерьез. Пока я пытался сообразить, что Баффл имеет в виду, он вновь заговорил:

— Итак, что я могу показать вам сегодня?

— Ну… не знаю, — протянул я. — Честно говоря, мы не ожидали, что вы по-прежнему работаете.

И вообще живы…

— Что у вас есть?

— Все! — заверил он.

Я заметил волшебный ящик с зеркалами по бокам, из тех, в которых предметы исчезают прямо на глазах, в отличие от более традиционного ящика, в котором предмет пропадает после того, как его на секунду скрыть от глаз зрителей.

— Как насчет этого? — спросил я, показывая на ящик. Баффл покачал головой.

— О, нет, у нас есть кое-что получше, мастер Силвер. Раньше вы развлекались детскими фокусами. Но теперь вы стали взрослыми и жаждете большего, не правда ли?

— То, чего я жажду и что, скорее всего, получу — вещи разные, —

сухо процедил я. — Мори, идея была твоей. Какой фокус ты хочешь увидеть?

— Оставляю это на ваш суд, мистер… то есть Аластер, — заверил Мори. При этом его пальцы скрючились самым угрожающим образом, как всегда, когда артрит особенно его донимал.

— Фокусы — это для детей, — повторил Баффл, — вы давно их переросли. — Он немного помедлил, прежде чем добавить: — Думаю, сегодня я покажу вам кое-какие чудеса для взрослых.

Повернувшись, он стал изучать полки. Верхняя осталась погруженной во тьму, хотя остальная комната была прекрасно освещена.

На одной из полок расположились три высушенные, сморщенные головы; одна показала мне язык, другая хихикнула. Тут же стоял миниатюрный стол для пинг-понга с крошечными ракетками и мячиком размером с пульку мелкокалиберного пистолета; как только я взглянул на стол, ракетки тут же начали яростный турнир. Рядом лежала леденцовая палочка, которая превратилась сначала в змею, потом в стрелу, затем снова в леденец.

— Сесилу Де Миллю note 17 следовало бы посетить мою лавку перед съемками «Десяти заповедей», — заметил Баффл, поднимая леденец.

— Эта штука — куда красочнее, чем тот простой посох, которым пользовался Чарлтон Хестон note 18.

Леденец стал ремнем с пряжкой, после чего вернулся в прежнее состояние, и Баффл положил его на полку.

— А что еще он может? — ахнул Мори, широко раскрыв глаза, с таким же завороженным видом, как семьдесят восемь лет назад.

— Обычные трюки для вечеринок, — пренебрежительно бросил Баффл. — Ничего по-настоящему серьезного для взрослых людей.

Подойдя к дальнему концу прилавка, он поднял маленький кувшинчик, принес его к нам и поставил рядом с Мори.

— Что это? — не выдержал я.

— Если не ошибаюсь, а я редко ошибаюсь, это именно то, что вы обсуждали вчера, — пояснил Баффл.

— Иисусе! — воскликнул Мори. — Только взгляни, НейтЯ шагнул ближе и уставился в кувшинчик.

— Это он, Нейт! Это он! — взволнованно завопил мой друг. —

И готовится сделать бросок, совсем как в первенстве по бейсболу тридцать второго годаИ точно! Передо мной был Бэби, только ростом примерно с полдюйма, показывающий всем болельщикам, куда посылает следующую подачу. Но изображение не было статичным. Игрок между второй и третьей базами колошматил по своей перчатке, рефери отчаянно сигналил Руту, приказывая перестать заниматься ерундой и занять свое место.

Я поднял глаза на Баффла.

— Как вы это проделали? — спросил я.

Он весело хмыкнул, и я снова почувствовал себя насекомым.

— Зеркалами.

— Что это, черт возьми, за ответ? — обозлился я.

— Каков вопрос, таков ответ. Вы платите, я показываю — и оно того стоит, не так ли? Каждого истраченного цента.

Я вытащил пятерку и положил на прилавок.

— О’кей. Итак, каким образом вы это проделали?

— Прошу прощения, мастер Силвер, — ответил он, отодвигая банкноту, — но я никогда не даю двух ответов на один и тот же вопрос.

— А что еще у вас есть? — не выдержал Мори.

— Говорю же: все, что угодно. Где-то тут моя коллекция Мориса Голда… А, вот онаОн дотянулся до верхней полки, схватил какие-то ноты и показал нам.

— Песня, которую вы так и не сочинили.

За нотами появилась книга.

— Роман, который вы так и не написали.

Выражение бесконечной печали омрачило его лицо, когда он вытащил снимок маленького мальчика:

— Внук, которого у вас никогда не было.

— Он очень похож на Марка, — выдохнул Мори. Марк был его сыном, убитым во Вьетнаме. — Кто это?..

— Я только что сказал вам.

— Но у меня не было внука— Знаю, — кивнул Баффл. — Поэтому и снимок никогда не существовал.

Он дунул на фотографию, и она тут же исчезла.

— А я думал, сегодня вы не собираетесь показывать фокусы, —

бросил я.

— Я и не показываю. Фокусы — это для детей.

— В таком случае, как вы назовете то, что продемонстрировали?

Он ткнул пальцем в сторону трех мутных стеклянных кувшинов.

— Надежды. Мечты. Сожаления.

— Нет, серьезно, как вам это удается? — настаивал я.

— Серьезно? — повторил он, изогнув бровь и, казалось, глядя прямо сквозь меня, в какую-то непонятную точку, которую никто не должен видеть.

— Берем две неплохо прожитые, но ничем не выдающиеся жизни, перемешиваем вместе с тем, что могло быть, и с тем, чего никогда не случилось, слегка спрыскиваем оптимизмом юности и цинизмом зрелости, добавляем несколько капель триумфа и чашку неудач, разогреваем печь давно угасшей страстью, посыпаем крохотной щепоткой мудрости — и готово. — Он улыбнулся, крайне довольный своим объяснением. — Срабатывает безотказно.

Он вел себя как типичный торговец. Заговаривал зубы клиентам в надежде всучить подмоченный товар. Но Мори жадно впитывал каждое слово. Глаза сияли, лицо раскраснелось: он снова был одиннадцатилетним мальчишкой, ожидавшим от Баффла всяческих чудес.

— Терпеть не могу торопить клиентов, — заметил Баффл, — но уже почти пора кормить банши note 19 и горгону.

— А нельзя ли нам на них взглянуть? — вскинулся Мори.

— Подозреваю, что они покажутся вам обычными кошками.

— А всем остальным? — не отступал я.

— Это зависит от того, сумеет ли человек разглядеть за внешним обликом истинную сущность вещей.

— Вы всегда так ловко уворачиваетесь от прямых ответов? — не выдержал я, раздраженный тем, что после всех этих лет ему по-прежнему удавалось мистифицировать меня. Мой разум подсказывал: все это фокусы. Но что-то еще продолжало настойчиво шептать: вот оно, истинное волшебство— Нет, мастер Силвер, — ответил он. — Но и вам не всегда так легко давались саркастические вопросы.

— В некоторых кругах сарказм считается признаком интеллекта, — парировал я.

— Но здесь нет «кругов», мастер Силвер. Вы просто не умеете вывернуть наизнанку мир.

И тут Мори застонал. Обернувшись, я увидел, что тело его скручено невыносимой болью. Я вытащил из его кармана пару таблеток и сунул ему в рот. Подождал минуту, прежде чем спросить:

— Помогло?

— Не слишком, — поморщился он. — На этот раз совсем худо, Нейт…

— Я немедленно везу тебя домой— Да. Думаю, так будет лучше.

Но тут Аластер Баффл внезапно очутился между нами и дверью.

— Я только хотел сказать, как был рад снова увидеть старых друзей. И в будущем надеюсь встретиться с вами вновь, — объявил он.

— На вашем месте я бы не очень на это рассчитывал, — буркнул я.

— Думаю, это наш последний выход в свет, если учесть все обстоятельства.

— В таком случае позвольте хотя бы пожать вам руку на прощанье— воскликнул он, схватив меня за руку. — И вашу, мастер Голд.

Мори перепугался до смерти: он ненавидел всяческие прикосновения, когда корчился от очередного приступа боли, и я выступил вперед, чтобы помешать Баффлу сжать его ладонь. Но тот осторожно отодвинул меня, — я говорю «осторожно», потому что он, похоже, вообще не применил силы, но у меня было такое чувство, будто он и слона отпихнул бы с такой же легкостью, — и широко улыбнулся Мори:

— Не бойтесь, мастер Голд, я буду очень осторожен.

Он шагнул вперед и бережно взял костлявую, изувеченную и искореженную артритом руку Мори. Я видел, как иногда то же самое проделывали медсестры. Мори при этом обычно вопит, а чаще всего просто теряет сознание. Но на этот раз он не вскрикнул, не упал в обморок, даже не застонал. Просто уставился на Баффла с необычным выражением — словно снова смотрел свое первое волшебное шоу, а мир был еще молод и полон бесконечных обещаний.

Я проводил его на улицу и поймал очередное такси. Обернувшись, чтобы помочь ему вскарабкаться на заднее сиденье, я увидел, что Мори стоит прямо, не опираясь на трость. Мало того, он поднял руку и сжимал пальцы снова и снова, не веря собственным глазам.

У меня накопилась куча вопросов к Аластеру Баффлу, но я вдруг услышал, как щелкнула дверь, и, обернувшись, увидел, что он уже вешает табличку «Перерыв на обед».

С Мори произошла метаморфоза. Абсолютно невероятная. В ту ночь он отказался от болеутоляющих, а назавтра стал тасовать карточную колоду, чего не мог делать много лет. Доктора заявили, что это почти чудо: мол, иногда артрит дает ремиссию, но чтобы так быстро и до такой степени… Мори вежливо выслушал их, а когда мы остались одни, сказал мне: у него нет ни малейших сомнений, что все это дело рук Аластера Баффла.

Он продал пару акций, которые берег неизвестно для чего, и на следующей неделе мы снова отправились в Лавку чудес.

— Добро пожаловать, мои когда-то юные друзья, — приветствовал Баффл, когда мы вошли в магазинчик. — Что показать вам, джентльмены, на этот раз?

— Все, что хотите! — ответил Мори.

— Дайте подумать, — протянул Баффл. — А! Вот оно! Именно то, что нужноОн вышел в заднюю комнату и через минуту вернулся с маленькой белой лабораторной мышкой в огромной клетке, которая больше подошла бы для шестидесятифунтового пса.

— Вертящийся дьявол с Нептуна! — объявил он. — Одно из редчайших созданий в Солнечной системе, если не в Галактике.

— Ну да, конечно, — скучающе бросил я.

— Вы в этом сомневаетесь? — спросил он тоном кота, играющего с мышкой, причем мышкой был я.

— Разумеется, сомневаюсь.

— О, вы, Фома неверующий! Что вас так беспокоит?

— Если не считать внешнего вида? А он дышит?

— Разумеется, — заверил Баффл. — А почему вы спрашиваете, мастер Силвер?

— Потому что Нептун — газовый гигант, где нет кислорода.

— В самом деле? — искренне удивился Баффл.

— В самом деле, — подтвердил я.

Баффл пожал плечами.

— Ну… мне сказали, что он с Нептуна, но с таким же успехом это мог быть Поллукс IV.

— Чушь! — взорвался я. — Эта белая мышь из зоомагазина за углом.

— Если вы так считаете, мастер Силвер… — пожал плечами Баффл и, внезапно наклонившись над клеткой, крикнул: — Бу-у-уМышь в мгновение ока превратилась во что-то рыжеватое, пятидесятифунтовое, рычащее, вращающееся по кругу и хлопающее двумя парами рудиментарных крыльев.

— Какого черта?! — взвился я. — Что это за пакость?

— Я уже сказал, — отозвался Баффл с самодовольной ухмылкой.

— Вы живете в изменяющейся Вселенной, мастер Силвер. Никогда не считайте, будто все меняется в одном и том же ритме и одновременно.

Он показал Мори Вертящегося дьявола и отнес клетку в заднюю комнату.

— Этот парень — сумасшедший и крайне опасный, — прошептал я Мори. — Давай выбираться отсюда, ко всем чертям.

— Делай, что хочешь, — отмахнулся он. — Это настоящий волшебник. А мне позарез нужно еще одно чудо. Я остаюсь.

Я понял, что дальнейшие споры бесполезны, поэтому сел и уставился на культовую маску смерти, висевшую на стене. Смотрел и честно пытался игнорировать отчетливое и, прямо скажем, неприятное впечатление от ее широкой улыбки, адресованной непосредственно мне.

— Сегодня вы лучше выглядите, мастер Голд, — заметил Баффл, подходя к нам. — Счастлив видеть, что болезнь, от которой вы страдали, оказалась вполне излечимой.

— Она была неизлечимой, пока я не встретил вас, — признался Мори.

— Я польщен уже тем, что вы такого высокого мнения о моих способностях, но я всего лишь простой владелец магазина. А теперь, когда я показал сегодняшнее чудо, какой фокус пожелаете купить?

— Я ничего не вижу правым глазом, — вздохнул Мори. — Глаукома, поражение роговицы, сам не знаю. Куча слов и терминов, которые ни черта не значат. Сделайте с моим зрением то же самое, что сделали с артритом.

— Вам нужен бог, — улыбнулся Баффл. — Повторяю, я всего лишь владелец маленького магазинчика.

— Я хочу чуда. Вы творите чудеса.

— Я занимаюсь фокусами.

— Одно и то же, — настаивал Мори.

— Попроси какой-нибудь другой фокус, — буркнул я, раздраженный благоговейным взглядом Мори. — Бьюсь об заклад, он может сделать слепого хромым.

— Цинизм вам не к лицу, мастер Силвер, — покачал головой Баффл. Сунул руку в карман, вытащил крохотный кувшинчик, наполненный чем-то вроде пыли, и отдал Мори: — Положите малюсенькую щепотку этого в стакан с водой и промойте глаз. Боль сразу ослабнет.

— Никакой боли, — возразил Мори. — Я слеп.

— Я не доктор, — извиняющимся тоном ответил Баффл. — И разбираюсь только в обманах зрения.

Мори забрал порошок с собой, промыл глаз — и на следующее утро прозрел.

После этого он обратил в наличные все свои ценные бумаги (таковых оказалось немного) и стал возвращаться в лавку каждые несколько дней, иногда со мной, иногда — один, в те дни, когда я просто не мог вынести его преклонения перед Баффлом. Он стал делать отжимания и приседания по утрам и совершать долгие энергичные прогулки вечерами. Раньше, когда мы пытались вспомнить всех членов великой команды «Медведи», он путал Гейла Сейерса и Уолтера Пейтона или считал, что Сид Лакман и Лаки Как-его-там были одним и тем же человеком, но теперь к нему вернулась память.

В скольких штатах одержал победу Гарри Трумэн в 1948-м? Сколько мячей забил Майкл Джордан в свой первый сезон? Когда вышла первая золотая пластинка Розмари Клуни? Он мог ответить на любой вопрос.

Зато мне Аластер Баффл ни разу не предлагал продать фокус, а я никогда не пробовал что-то купить. Мори уговаривал меня попытаться, но я провел более девяноста лет, коллекционируя все эти недомогания и хвори, так что, считаю, они честно заработаны. Но мне было очень тяжело наблюдать, как Мори с каждым днем становится все сильнее. Из нас двоих я всегда был крепче физически, но теперь впервые в жизни не мог угнаться за ним. Даже волосы у него стали гуще. Когда кто-то однажды спросил, не мой ли он сын, я едва сдержался, чтобы не врезать обоим своей тростью.

А в один прекрасный день он исчез. Я знал, что Мори отправился к Баффлу: единственное место, куда он мог пойти, но той ночью мой друг не вернулся домой. И даже не позвонил. Наутро руководство дома заявило в полицию о его исчезновении. Много хорошего это дало, как же! Следы Мори затерялись.

Только я один знал, где он сейчас. Выждав еще два дня, я сбежал через черный ход, добрался до угла и поймал такси. Ровно через десять минут я вышел из машины на Стейт-стрит и оказался перед Лавкой чудес. Дверь оказалась закрыта, витрины были пусты, только в одном белела табличка: «Магазин переехал». Новый адрес не был указан.

Я попытался пролистать «Желтые страницы», но потерпел неудачу. Тогда я обратился к «Белым страницам» note 20. Черт, да если бы имелись «Розовые» или «Зеленые страницы», я бы занялся и ими. Следующие две недели я обходил улицы, примыкавшие к Стейт-стрит, спрашивая каждого встречного, не знает ли он, что сталось с Лавкой чудес Аластера Баффла. Сначала со мной были вежливы, но вскоре стали смотреть, как на местного психа. Поворачивались и уходили, стоило им завидеть меня.

Я оставался в доме престарелых Гектора Макферсона еще семь месяцев. Поскольку теперь в моем распоряжении было две спальни, мне пытались подселить нового компаньона, но Голд и Силвер были командой еще до того, как родились, и я не собирался приспосабливаться к новому партнеру.

Наконец настал день, пришествия которого я давно ждал. Доктор запинался и заикался, а потом все-таки выложил правду: рак пожирает мое единственное легкое. Я спросил, сколько мне осталось. Он снова принялся мямлить, после чего назвал срок: от трех недель до трех месяцев. Я ни о чем не сожалел: девять десятилетий — долгий срок, дольше, чем выпало многим, да и жизнь после ухода Мори была не слишком веселой.

Мне становилось все труднее дышать, все труднее вставать.

Но как-то я прочитал в газете, что в маленьком театре, в том районе, который раньше назывался Старым городом, районе, где сначала обосновались битники, потом хиппи и наконец яппи, в паре миль к северу от «Петли», собираются показать «Касабланку». Пару триллионов раз его давали по телевизору, но это был первый коммерческий показ на большом экране почти за сорок лет. Вот я и подумал: есть ли лучшее место умереть, чем в темноте, наблюдая, как Богарт и Клод Рейнс уходят в неизвестность, чтобы скрепить дружбу и бороться с Плохими Парнями: как раз то, о чем мы с Мори мечтали в детстве.

Я был буквально одержим идеей о том, как и где хочу отдать концы. Выждал еще несколько дней, пока сил едва осталось на то, чтобы спуститься вниз. И когда врачи и сестры были заняты делами, вышел через главный вход и подождал такси, которое вызвал по телефону (поскольку не был уверен, что сил хватит на то, чтобы стоять на холоде и ловить машину).

Я дал водителю адрес театра, и четверть часа спустя он высадил меня в нужном месте. Я вручил ему двадцатку, сунул в нагрудный карман рубашки десятку на билет и еще двадцатку на случай, если не умру и буду вынужден вернуться домой, и подошел к кассе. Перед тем как протянуть деньги, я оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на мир…

И вот что увидел: втиснутую между старомодной бакалеей и маленьким хозяйственным магазинчиком Лавку чудес Аластера Баффла. Я перешел мостовую и заглянул в витрину. Все выглядело точно так же, как в прежнем магазине. Я долго изучал дверь, прежде чем повернуть ручку и зайти.

— Мастер Силвер! — воскликнул Баффл без всякого удивления. —

Что вас так задержало?

— Жизнь, — просипел я.

— Да, ничего не скажешь, жизнь ставит нам препятствия, — согласился он скорее сочувственно, чем высокомерно. — Но не стойте на холоде, идите сюда. Кое-кто вас ждет.

— Мори?

Он кивнул.

— Я, честно говоря, сомневался, но он уверял, что рано или поздно вы появитесь.

Молодой парнишка, выглядевший странно знакомым, вышел из задней комнаты, улыбнулся мне, и я понял, что уже видел эту улыбку миллион раз.

— Мори? — полуудивленно-полуиспуганно прошептал я.

— Привет, Нейт. Я знал, что ты придешь.

— Что с тобой случилось?

— Я теперь работаю здесь. Полный день.

— Но ты старик— Знаешь, как говорят: тебе столько лет, на сколько себя чувствуешь? — усмехнулся он. — А я чувствую себя на двенадцать лет, три месяца и двадцать два дня.

Он снова улыбнулся.

— Столько мне было в тот день, когда мы встретились. А теперь мы увиделись вновь.

— Ненадолго, — отозвался я, решив рассказать ему про рак. — На прошлой неделе я получил дурные новости.

— В таком случае, это новости прошлой недели и ничего больше, — беззаботно отмахнулся Мори.

— Я должен покормить венерианских пауков-кошек, — объявил Баффл. — Ненадолго оставлю вас вдвоем. Поговорите, пока меня нет.

Я уставился на Мори.

— Неужели ты не понял, что я сказал? Рак поразил второе легкое.

Мне дали в лучшем случае три месяца.

— Почему ты не спросишь Аластера, что он может сделать для тебя?

— О чем ты?

— Хорошенько взгляни на меня, Нейт. Я не иллюзия. Мне действительно двенадцать лет. И это его работа. Он может сделать то же самое с тобой. Я попросил его придержать для тебя местечко. Мы могли бы работать вдвоем.

— Работа? — переспросил я, нахмурившись.

— Пожизненная, — многозначительно подтвердил он. — И понятия не имею, сколько она продлится. Сам понимаешь, в этом магазинчике все по-другому. Возьми хотя бы Баффла. Знаешь, он однажды видел, как мимо проезжал Джордж Вашингтон.

— Тебе лучше надеяться, что он солгал, — посоветовал я.

— О чем ты? — озадаченно спросил Мори.

— Неужели не понимаешь, как долго придется служить ему?

— Ты так говоришь, будто я раб, — пожаловался он. — Но мне нравится работать здесь. Он учит меня всяким штукам.

— Что это за штуки?

— Ты назвал бы их фокусами, но на самом деле это не так.

— Думаю, тебе стоит вернуться со мной, Мори.

— Чтобы гнить в инвалидном кресле и медленно слепнуть? Не иметь сил поднять карандаш без того, чтобы руку не обожгло огнем?

Здесь я навсегда останусь здоровым— Но ты знаешь, что входит в понятие «навсегда»? — рявкнул я. —

Или подписал контракт, не прочитав того, что напечатано мелким шрифтом? Сколько времени потребуется, чтобы выплатить твой долг ему? Когда ты будешь свободен и сможешь уйти?

— Но я не хочу уходить! — почти прокричал он. — Что там, в твоем свободном мире, кроме боли и страдания?

— Все, — ответил я. — Боль и страдания — всего лишь малая часть этого мира. Ими мы расплачиваемся за все хорошее.

— Всему хорошему пришел конец для таких больных стариков, как мы, — возразил Мори. — И тебе не стоит отговаривать меня. Это мне следует упросить тебя не возвращаться.

— Но все это похоже на обман, Мори. Если Бог существует, я собираюсь предстать перед ним в ближайшее время и хочу, чтобы совесть моя была чиста. Мы никогда не плутовали в бизнесе. Я никогда не изменял своим женам и не собираюсь заканчивать свою жизнь обманом.

— Ты все неправильно понимаешь, — настаивал Мори. — Если не останешься со мной, значит, обхитришь себя. — Он помедлил: — Послушай… Я не знаю, как долго он сможет держать для тебя место. Помоему, ты не слишком ему нравишься.

— А вот это я вполне могу пережить.

— Черт возьми, Нейт! Ты разгуливаешь по городу с одним легким, да и то пораженным раком! Так жить невозможно! Да и не будь рака, ты все равно долго не протянешь! Шевелись, пока есть шанс! Мы снова сможем быть вместе. Голдом и Силвером. В другой жизни.

— Я еще не прожил эту, — покачал головой я. — Может, мне осталось всего три месяца. Может, ко мне применят новый вид химиотерапии или другое средство. Жизнь всегда была чем-то вроде игры в кости. До сих пор я играл по правилам и не собираюсь изменять себе.

— Ну и что, если они вылечат тебя? — возразил Мори. — Дадут еще восемь месяцев? Он может дать тебе восемьдесят лет.

И тут в лавку снова вошел Баффл.

— Полагаю, мастер Голд говорил с вами о работе у меня? — спросил он.

— Вам не нужен усталый, больной старик, — усмехнулся я.

— Совершенно верно, — кивнул он. — Мне не нужен усталый, больной старик. Но вот сильный и здоровый юнец всегда пригодится.

— Желаю вам найти именно такого. Но это не я. А теперь, думаю, мне пора.

— Уйдете без фокуса? — удивился Баффл.

— Боюсь, на этот раз мне придется обойтись без такового. Денег осталось только на кино и на такси до дома престарелых.

— Тогда вы останетесь мне должны.

Он протянул руку и достал из воздуха красную розу, которую и вручил мне.

— Я видел, как вы проделали нечто подобное еще в тот раз, когда я впервые пришел в лавку, — обрадовался я.

— Тут вы не правы, мастер Силвер. Всякий раз бывает по-иному.

Понюхайте, какой аромат— Не могу! — ответил я, показывая свой кислородный баллончик.

И тут, прежде чем я успел помешать ему, он схватил баллончик и швырнул в корзинку для мусора.

— Здесь нельзя держать кислород, мастер Силвер. Он слишком огнеопасен.

Я был готов схватиться за горло и начать задыхаться. Но ничего такого не случилось. Наоборот, я глубоко вдохнул. До чего же хорошо. Нет, не то, черт возьми. Просто здорово. — Как же она пахнет?

Я поднес цветок к носу.

— Чудесно, — пораженно прошептал я.

— В следующий раз, когда посетите лавку, отдадите мне доллар.

— Нейт, — спросил Мори, — уверен, что не хочешь остаться?

— Не могу, — отказался я. — Уверен, что не хочешь пойти со мной?

Он покачал головой.

Я не знал, то ли пожать его руку, то ли обнять, поэтому просто смотрел на него, стараясь в последний раз хорошенько запомнить каждую черту знакомого лица, прежде чем выйти за порог.

Два дня спустя я пришел, чтобы начать лечение. Доктор сделал томографию, рентгеновские снимки, взял кровь и остальные анализы и оставил меня на несколько часов. Наконец вышел самый главный и объявил, что первый диагноз оказался ошибочным, и у меня вовсе нет рака.

На следующее утро я взял такси и отправился платить Баффлу его доллар. В витрине стояла табличка: «Магазин переехал».

Я продолжал искать. Не для того, чтобы принять его предложение. Просто хотел отдать долг, а может, еще раз увидеть Мори и узнать, как он поживает. Я услышал, что Баффл открыл магазин на Морс-авеню, в районе Роджерс-парка, но когда добрался туда, оказалось, что он снова изменил адрес.

Кто-то сказал, что в Гайд-парке открылась новая Лавка чудес, так что, как только мне станет лучше, думаю поехать и посмотреть, так ли это. Но, возможно, к тому времени она опять исчезнет. Полагаю, он просто не хочет, чтобы я его нашел. Может, боится, что передумаю. Что же до меня… честно говоря, не знаю, что сказать им: человеку, который с радостью продал свою душу, и человеку, который ее купил.

Но я отдал бы один из оставшихся мне месяцев, чтобы еще раз оказаться в Лавке чудес Аластера Баффла.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА © Mike Resnick. Alastair Baffle’s Emporium of Wonders. 2008. Печатается с разрешения автора. Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov’s SF» в 2008 году.

ДАЛИЯ ТРУСКИНОВСКАЯ. ХРАНИТЕЛЬ КЛАДА

Это мой дом. Я прожил в нем сперва шестьдесят шесть лет, а потом еще триста восемьдесят.

Сначала я пребывал в великой растерянности, потому что агония моя, при коей присутствовали мои проклятые родственники, оба племянника от старшей сестры и та шлюха, которую родила младшая сестра, завершилась ничем. Я знал, что умираю, вправе был надеяться на райское блаженство, ибо грехов не накопил, и наконец потерял сознание.

Сколько минут провел в забытьи, одному Богу ведомо. Когда же я очнулся, то прежде всего испытал радость от изумительного отсутствия боли.

Вокруг царила темнота, плотная темнота.

Я сел, потянулся, движения мои были легки и непринужденны.

Я спросил: что это? В ответ мрак стал блекнуть. Я вспомнил — ведь только что меня окружали люди. И обозначились продолговатые серые пятна. Меня понемногу, бережно, вводили в мой новый мир.

Родственники совершенно не заметили моего воскрешения, потому что были заняты делом — обсуждали мои похороны. Я прошелся по спальне, малость стесняясь своего вида — я был босиком, в одной замаранной ночной рубахе и в колпаке. Одежда появилась потом — когда привели старух, они обмыли мое тело и приготовили к похоронам. Почему-то решили хоронить меня в бархатной мантии, и вот она дивным образом окутала мое новое тело. На ногах появились белые чулки и мягкие удобные башмаки.

Мы слишком мало знаем о жизни после смерти. Я полагал, бродя меж родственников, что вот-вот за моей душой явится светлый ангел.

Ангела все не было и не было. Тогда я ощутил страх — возможно, чтото в жизни было сделано неправильно, сочтено грехом, и следует готовиться к худшему. Но и рогатые черти тоже за мной не спешили.

Оставалось ждать.

Я видел, как мое тело выносят, и проводил взглядом, стоя у окна, похоронную процессию. Потом прошелся по дому, радуясь тишине.

Совершенно случайно я обнаружил новое свойство теперешнего своего тела — проникать сквозь стены. Это меня несколько развлекло.

Но когда я вздумал было выйти на улицу, уверенный в своей невидимости, некая сила преградила мне путь. После нескольких попыток, включая безумный прыжок из окна, я понял, что обречен находиться в своем доме долго, очень долго.

Причина этого сперва была мне непонятна. За смертным порогом человека должны ждать либо кара, либо награда — так я полагал, так меня с детства учили. Мое одиночное заключение, пожалуй, можно было бы счесть карой, хотя я чувствовал себя в своем доме превосходно.

Несколько дней я бродил по дому, испытывая даже некоторое наслаждение — тело не ощущало привычной боли, движения мои сделались легки и необыкновенно изящны. Потом мной овладела тревога. Наследники мои были твердо убеждены, что принадлежащий мне дом — не единственное мое имущество. Им следовало продать его, а деньги поделить между собой, и я указал в завещании, как именно.

Но присутствовало и еще кое-что.

Я был женат, овдовел, две мои дочери умерли в младенчестве, и потому мои доходы существенно превышали расходы. Поначалу я довольно много тратил на себя, потом стал откладывать деньги и радовался, видя, как возвышаются и растут стопочки золотых талеров.

Я собирал талеры ради собственного удовольствия, совершенно не думая, на что их можно употребить. Они развлекали меня постоянно.

Особенно я веселился, надумав устроить тайник в стене.

Дом мой — средней величины, в два этажа и с узким чердаком под высокой черепичной крышей — имел, как водится, подвал, где хранились припасы и дрова. В свое время отец очень удачно купил земельный участок возле старой городской стены Кёнигсберга.

При строительстве это сберегло ему немало денег — по-настоящему пришлось потратиться только на фасад. Задней стеной дома стала укрепленная и подправленная городская стена, боковые — общие с соседями. А стены подвала старше стен здания примерно на триста лет — это остатки давних монастырских строений, с веками погрузившиеся в землю. Тогда не жалели камня, так что они получились в полтора фута толщиной. И я здраво рассудил, что, потрудившись несколько ночей, выдолблю место для сундучка с талерами. Разумеется, работа затянулась, но я был доволен.

Сейчас тревога моя объяснялась тем, что я боялся за свой сундучок. Наследники, проклятые мои племянники и шлюха с ними вместе, устроили совещание и решили, что старый скряга (таким титулом они меня почтили) непременно спрятал где-то в доме деньги или драгоценности. Я засел в подвале, понятия не имея, как буду охранять от них мой сундучок. Они, конечно же, спустились туда дважды, разворошили поленницу и пытались простучать стены. Тут я впервые порадовался, что племянники мои — дураки, даже это им оказалось не под силу. Переругавшись между собой, они обратились к первому попавшемуся маклеру, чтобы он продал дом, и, к величайшей моей радости, тот их основательно надул.

Сам я был весьма доволен тем, что не попал ни вверх, ни вниз, а остался охранять свое золото. Жаль было, что я не могу более пополнять сундучок, но ни одно блаженство не бывает всеобъемлющим. К тому же я видел вещий сон.

Оказалось, что в моем бестелесном положении отдых тоже необходим, и сны мерещатся примерно такие же, как людям во плоти.

Проснувшись, я уже знал высший замысел относительно себя. Сундучок мне удастся открыть и деньги взять тогда, когда я подберу ключ. Разумеется, в земной своей жизни я имел ключ, но его утащили вместе со всей связкой мои любезные наследнички. Однако в земле хранится множество ключей от давно погибших замков, и среди них я могу найти подходящий. Тогда я наконец прикоснусь к своему золоту и буду счастлив абсолютно.

В доме появились новые жильцы, привезли детей, и от шума я был вынужден спасаться в подвале. Тогда выяснилось, что я способен понимать не только родной язык и латинские афоризмы. Это было неожиданным и приятным преимуществом бестелесной жизни. Дети выросли, завелись новые дети, надстроили третий этаж, улица получила новое название, потом случилась война, в дом попало огромное каменное ядро. После замирения развалины разобрали, но погреб не тронули, а возвели над ним новое здание. И опять рождались дети, помирали старики… да! Один такой покойничек попытался было согнать меня с насиженного места. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы его не забрали. Полагаю, что вниз.

Новая война погубила дом, и опять на его месте поставили другой, а погреб завалили песком и всякой рухлядью. Мне нужно немного пространства, я устроился в подходящей щели, а для прогулок избрал первый этаж, где была кондитерская. Я даже радовался тому, что сундучок мой теперь в совершенной безопасности, а в песке я нашел несколько старых ключей, так что уже имел неплохую связку.

И еще одна война случилась, но на сей раз дом уцелел, зато не уцелела улица. Когда стали заново отстраиваться, дом оказался в глубине двора. Подвал не трогали, он никому не был нужен — до поры.

Однажды пришли люди и за несколько дней все расчистили. Потом другие люди принесли ящики и устроили в моем подвале склад. Стены их не интересовали, так что я без особой тревоги смирился с их присутствием.

Но в дом мой пришла беда.

Среди ящиков появилась женщина с громким голосом и быстрой речью. Таким голосом говорят только дуры. Им кажется, что чем громче, тем убедительнее. Обычно на складе я слышал только мужскую речь, в меру приправленную руганью, и не слишком огорчался — чего же еще ждать от полупьяных грузчиков?

Некоторое время спустя ящики были вынесены из подвала, и тогда она снова заявилась с каким-то полупьяным субъектом самого плебейского вида. Я не сразу догадался, что они сговариваются о приведении моего подвала в божеский вид, о починке пола, штукатурке стен, белении потолка и прочих важных делах. Я бы не доверил субъекту и вытаскивание ржавого гвоздя из стенки. И мнение мое о том, что женщина дура, получило еще одно подтверждение.

Чинили мой подвал со множеством приключений, которые наконец привели меня в бешенство. Единственное, что утешало, — работники были достойны своего предводителя и не делали ничего лишнего, так что стена, в которой был скрыт мой сундучок, совершенно не пострадала. Я и сам принял кое-какие меры. Прожив столько лет в своем теперешнем образе, я кое-чему научился — скажем, знал, как создавать загадочный подземный стон и чем отвлекать внимание от нужных предметов, чтобы они казались потерянными. Работники поняли, что в подвале шалит нечистая сила, но постарались не слишком ее тревожить, только замазали щели, кое-как заделали дыры и навели наружный глянец. Наконец женщина рассчиталась с ними и сама водворилась в подвале.

Места у меня там немного, и это немногое место она поделила перегородками, отчего образовались какие-то жалкие конурки. Первая от входа были прихожей, там моя дура установила вешалку-стояк, два стула, столик с журналами между ними, зеркало, бра, и все это очень небольшое, стоящее тесно. Я заглянул в журналы и ужаснулся — настало время, когда издают целые альманахи для особ легкого поведения. Там целые страницы посвящались духам, пудре, каким-то неслыханным притираниям, а вместо нравоучительных статей я обнаружил целую диссертацию на тему, как удержать при себе женатого любовника.

Из прихожей можно было попасть в комнату более просторную.

Посередине стоял стол — круглый, покрытый бархатной вишневой скатертью, на нем лампа под огромным цветастым абажуром с желтой бахромой и разнообразные шкатулочки. Возле большого стола имелся еще один, пониже, на колесиках, и сразу было видно, что его старались сделать незаметным. На втором столе дура моя разместила телефон и папки с бумагами, электрочайник и посуду. За ним в углу приютился маленький холодильник. Кроме того, она поставила два очень удобных кресла и табуретку у стены.

Окно в моем погребе было именно такое, как полагается в погребах — под самым потолком, длинное и узкое, не более фута. Дура долго думала, как с ним обойтись, наконец притащила и повесила синие шторки с золотыми звездами. Тут я почуял неладное. А когда она приклеила к перегородке огромнейший круг зодиака, я уже стал догадываться о постигшем меня несчастье.

Образовались в подвале и еще два помещения, оба такой величины, что человеку там не повернуться. Попасть в них можно было из большой комнаты. Первое я в целом одобрил — там дура устроила довольно опрятное отхожее место, вот только входить туда следовало задом, это был единственный способ удачно сесть на фаянсовую чашу. Второе помещение меня сильно озадачило, я даже заподозрил, что у нее хватило ума оборудовать для меня спальню. Только существо, проходящее сквозь стены, могло благополучно войти туда и лечь на довольно высокое и узкое ложе, занимавшее почти все пространство.

Кстати сказать, звали мою дуру Марией. Лет ей было столько, что впору внуков нянчить, а все обращались к ней: «Машка, привет!» Да, именно так. В мое время даже уличная шлюха требовала к себе большего почтения.

Эта самая Машка была, разумеется, не замужем, растила дочь, и дочери уже исполнилось шестнадцать лет — самое время вступать в брак. Дочь, насколько я мог понять из разговоров, уродилась не в матушку и сама очень хотела законного брака, но моя дура неизвестно почему возражала.

Я долго не понимал, для чего ей понадобился мой подвал.

Но в один прекрасный день это разъяснилось. У нас появилось два новых предмета меблировки, последних по списку. Один притащил мужчина и установил посреди большой комнаты. Это было нечто вроде двускатного шалаша, какие днем ставят на тротуар, чтобы привлекать покупателей. Я иногда по вечерам глядел в окно и видел эти шалаши.

Тот, что изготовили для моей дуры, был, как занавески, синим с золотыми звездами. Посреди, опять же золотом, были выписаны огромные слова: САЛОН АФРОДИТА, и внизу, помельче: вход со двора, 12.00 — 20.00. Я понял, что мой подвал теперь салон.

Последний предмет меблировки принесла она сама. И на стенку повесила тоже сама, причем загубила всего четыре гвоздя, пятый вбила более или менее успешно. Я подошел и увидел диплом в золотой рамке — ее страсть к золоту была бы похвальной, если бы только золото оказалось настоящим, а не так называемым «самоварным».

Но рамка была подлинным сокровищем по сравнению с самим дипломом. Из него следовало, что моя дура окончила курсы эксклюзивной магии и является практикующей ведуньей второго посвящения с правом совершать обряды и производить гадания.

Если бы в годы моей молодости женщина призналась, что окончила курсы магии, то семье пришлось бы порядком потратиться, чтобы дело обошлось всего лишь поркой на городской площади. Читая этот нелепый диплом, я впервые подумал, что от такой соседки следует как можно скорее избавиться. Мало ли кого она сюда накликает своими дурацкими обрядами. Сущности бывают разные — я, к примеру, сущность спокойная и уравновешенная, но не приведи Господи разбудить полтергейст…

Но когда к ней пришли первые посетительницы, я успокоился.

Ничего моя дура в магии не смыслила, а гадала так, что я хохотал во всю глотку. Так хохотал, что эхо доносило до нее обрывки смеха — и она ежилась, не понимая, что творится в подвале. Мой голос и смех живые могут услышать только в отраженном виде, я установил это случайно, однако место, где есть эхо, искал по всему подвалу уже целенаправленно. Это меня несколько месяцев развлекало.

На самом деле весело мне стало еще раньше — когда она явилась в полном обмундировании сумасшедшей бабы, вообразившей себя городской ведьмой. Я даже не сразу узнал ее.

Машка где-то раздобыла длинное платье, почти до пола, но открытое более, чем у шлюхи с Девичьей улицы. Оно было черное, с крупными золотыми узорами, и тесное в бедрах. Она достала из сумки красную шаль с бахромой и накинула на плечи, а потом подошла к зеркалу. То, что она там увидела, ей очень понравилось, а у меня, будь я в прежней своей плоти, заныли бы все зубы. Ведь она еще и покрасила волосы. Теперь у нее на голове красовалось нечто вроде гривы вороной лошади, она собрала эти космы на макушке, а отдельные пряди вытащила, чтобы они, как взбесившиеся змеи, обрамляли ее простецкое круглое лицо, раскрашенное под стать наряду — чернейшие брови и ресницы, малиновый румянец, губы такого красного цвета, какого в природе не существует. А глаза! Она размалевала их на пол-лица. А ногти! Кровавые, будто она запустила их в чьи-то внутренности. А кольца, браслеты, серьги, цепочки! Я знаю толк в драгоценностях — мне было жутко смотреть на эти убогие подделки.

В магии она не разбиралась. Но это еще полбеды. Только теперь выяснилось, какая это невероятная врунья.

Моя дура всюду растрезвонила, что проводит так называемый «золотой обряд». Цель обряда — привлечь к заказчику побольше денег.

Мысль сама по себе неплохая, но доверять подобное действо Машке было просто опасно. А меж тем она с кем-то сговорилась по телефону, заморочила своим враньем голову, поехала проводить обряд и даже вернулась с деньгами. Когда я увидел у нее в руках ассигнации, скверное предчувствие посетило меня. Я понял, что добра ей эти зеленые бумажки не принесут. Их было для нее слишком много…

У меня есть способность оценивать, какому количеству денег соответствует тот или иной человек. Она появилась, потому что я всю жизнь был связан с деньгами и, каюсь, даже давал в рост под большой процент. Поэтому для меня важно было с первого взгляда оценить просителя и его взаимоотношения с той суммой, которой он домогается.

Так вот, эти деньги были для дуры избыточными. И потому они ее быстро покинули.

В тот день она сидела в своем дурацком салоне одна, листала журнал и вздыхала. Я незримо находился рядом и ждал, когда же случится хоть что-то занятное. Наконец зазвонил телефон, она схватила трубку и выпалила казенно-любезным, невероятно фальшивым голосом:

— Салон «Афродита» слушаетЯ грешным делом обрадовался — телефонные переговоры моей дуры способны заменить лучшую компанию площадных гаеров на ярмарке.

— Тут целители принимают? — спросил басовитый мужской голос. Незримому собеседнику было, пожалуй, за семьдесят. Но моя дура, естественно, опять блеснула интеллектом.

— Да, и целители, и ароматерапевты, и массажисты, приходите, будем радыЯ надеялся, что старец объяснит ей, насколько ему не нужны ароматерапевты, в стиле боцмана парусного флота (город у нас портовый, и моряков я слышал неоднократно). Однако он, я полагаю, не расслышал странного слова, да это оказалось и к лучшему. Его ответ был достоин дурацкого салона— У меня дырка в груди открылась, из нее так сифонит — занавеска шевелится.

— Ого! — воскликнул я.

— То есть как — сифонит? — спросила озадаченная дура почти почеловечески.

— Говорю, дырка, сквозная, навылет, и из нее сифонит, со свистом, сам слышал. У вас дырки лечат?

Тут она опомнилась и зачастила:

— Понимаете, это на самом деле не дырка, это один из признаков смертельной порчи, порчу мы снимаем, приходите, ауру почистим, карму подкорректируем, ну и дырку…

— Мне карма не нужна, у меня дырка! Я вам внятно говорю — дырка сифонит— Да-да, я поняла, приходите, заткнем— Приду, — пообещал голос и пропал.

Дура от радости чуть не пустилась в пляс.

Я не удержался — встал перед ней в правильную позу, как учили на занятиях по риторике, и заговорил, украшая свою речь выразительными и сообразными жестами:

— Рано радуешься! Намаешься ты с этой дыркой! И добром это не кончится! Мало тебя предупреждали? Говорили в один голос — нехорошее место, нехорошее место! Нет, обязательно нужно было клюнуть на дешевку, расковырять подвал! Хорошо, строители тебе попались умные: поняли, что на дуру нарвались, сверху все замазали и —

привет! Ничего тут у тебя не получится! И клиенты не придут! И сама ты отсюда через два месяца уберешься, потому что у тебя НИКОГДА не будет денег даже на аренду, НИКОГДА, НИКОГДАКогда трижды повторяешь слово, оно приобретает некую мощь, которую следует еще усилить жестами. Я так и сделал, отчего дура моя вдруг подпрыгнула в кресле. А потом задумалась — очевидно, лечить дырки ее все-таки не учили.

Все, связанное с деньгами, я очень хорошо чувствую. Приключения вокруг денег — вот лучшее мое развлечение. Когда пахнет деньгами — я молодею. И вот сейчас, глядя на свою дуру, сидящую в растерянности за столом, я вдруг ощутил запах денег. Не очень больших, но все же. Я еще успел подумать — неужели к ней спешит клиент, который хоть что-то заплатит за ее нелепицы и вранье?

В прихожую, а затем в салон ворвалась маленькая женщина, из тех, от кого лучше держаться подальше. Короткие красные волосы стояли дыбом, брючный костюм был пронзительного лилового цвета, на лице я прочитал чистую и прекрасную ярость. Хотя женщина отнюдь не была хороша собой, ярость ее украшала.

Следом прибыл мужчина ростом вдвое ее выше, на вид — тупой и неповоротливый, даже тяжеловатый, коротко стриженный, в кожаной куртке, с повадкой опытного мастера уличных драк. Впрочем, он был куда старше уличного драчуна, я бы дал ему лет сорок пять.

Оружия при нем не имелось, зато имелась большая кадка с пальмой, которую он держал в объятиях и еле пропихнул в салон. Сам же остался стоять в дверях, разумно опасаясь, что для троих смертных, одного привидения и здоровенной пальмы это помещение как-то маловато.

Эта пальма потрясла меня до глубины души — если только у меня еще оставалась душа… а, может, я сам был теперь своей душой, сие неведомо… Я даже забыл о том ореоле денег, который окружал маленькую взъерошенную особу в штанах.

— Ну вот! Застукали! — с торжествующей злостью в голосе воскликнула она.

Дура еще раз подтвердила высокое звание дуры — напустив на круглую размалеванную рожу неземной восторг.

— Анжелочка! — радостно закричала она. — Ну как, есть эффект?

— Есть! Бурый, заходи! Ставь сюдаОстрым лиловым когтем она указала на стол.

Мужчина, которого, оказывается, звали Бурым, взгромоздил кадку на указанное место, пальма уперлась в потолок, моя дура наконецто поняла, что дело неладно.

— Посмотри там! — приказала Анжела.

Бурый протиснулся вдоль стенки и заглянул в обе дверцы, не побеспокоив окаменевшую дуру.

— Сортир и конура какая-то, — доложил он. — С массажной кушеткой.

— Сядь тут. Бурый сел в указанное кресло и выложил на колени кулаки. Хорошие были кулаки, в детстве я о таких мечтал.

Дура наконец опомнилась, но опомнилась по-дурацки. Лучше бы она честно показала свой испуг, так нет же — расплылась в изумительно фальшивой улыбке и даже наклонилась, как лакей над господским утренним столиком:

— Анжелочка, как я рада вас видеть. Кофейку?

Нет, в мое время таких дур еще не разводили— Ко-фей-ку?! — спросила Анжела. — После того, что вы мне натворили? Золотой обряд, бизнес-магия! Сколько я вам заплатила за этот обряд, ну? Назовите цифруЭта женщина мне нравилась — ореол денег вокруг ее красной головы не обманул, она их любила и жить без них не могла.

— Две… двести… двести долларов!.. — заикаясь, выпалила дура.

— Двести долларов? Да вы что, считать не умеете?

— Да я со всех двести беру! Золотой обряд, привлечение духа богатства, поиск через астрал вашей проекции в мире бизнеса!..

И тут она догадалась наконец посмотреть в глаза Анжелы.

И заткнулась— Двести долларов — это для затравки! — прорычала Анжела. —

За вашу дурацкую церемонию! Еще потребовалась новая простыня, мешок пшена, горшок с пальмой! Знаете, почем теперь пальмы?

— Но ведь я говорила — можно любое растение— Я не могу ставить к себе в офис любое растение! Это должно быть приличное растение! Плюс новое зеркало! Плюс моральный ущерб. Итого — пятьсот.

— Чего — пятьсот?

— Долларов! Условных единиц! Убитых енотовЯ пришел в восторг от этой арифметики. Анжела нравилась мне все больше и больше. Хотя, столкнись мы с ней в пору моей телесной жизни, искры бы полетели — никакая взаимная любовь не устоит перед любовью к золоту, и если бы нам предстояло, поженившись, любить одно и то же золото, очень скоро началась бы настоящая война.

Дура моя наконец сообразила, что пора производить правильное отступление.

— Но, Анжелочка, давайте сядем, поговорим по-человечески… — взмолилась она.

— Хватит, уже поговорили! После вашего золотого обряда к нам соседи сверху протекли, на всех столах тазы стояли, два компа сдохло, это раз! Налоговая инспекция наехала, пришлось штраф платить — это два! Партнер поставки сорвал, а неустойка — с нас, это триНичего себе обряд! Ничего себе заговор на процветание фирмы— Какая прелесть! — воскликнул я, но меня не услышали.

— В общем, с вас пятьсот гринов, и точка! — объявила Анжела. —

Иначе от вашего салона камня на камне не останется! Я всю прессу на уши поставлю! Я вам такую репутацию сделаю, что вас на базар бутылки собирать не возьмут— Какие пятьсот гринов? Начнем с того, что у меня их сейчас просто нет! Я сегодня заплатила за аренду, за рекламу…

— ЗА РЕКЛАМУ?! — переспросила Анжела и треснула кулаком по столу. Удар был таков, что кадка с пальмой подпрыгнула, а я сложился вдвое от беззвучного хохота, чуть не слетев при этом с табурета.

— Вот дура! — бормотал я. — Неподражаемая дура! Всем дурам дура— Я вам устрою рекламу! — пообещала гневная Анжела. — Звоните, ищите деньги где угодно, чтоб через час они у меня были! Бурый— Ну? — спросил хмурый мужчина. Все это время он сидел тихо, словно не слышал всего шума, визга и воплей.

— Остаешься здесь, караулишь госпожу Кармен, или кто она теперь? Госпожа Николь? А то смоется — ищи ее по всему городу— Ясно.

— Когда ей принесут пятьсот гринов, заберешь и доставишь в офис.

— Ясно.

Я понял, что дура моя основательно влипла. А вот она этого еще не поняла.

— Но почему пятьсот? Почему пятьсот? — патетически спросила она. — Да, я допускаю, расположение звезд было неправильное, и обряд не сработалРасположение звезд было неправильное!.. Вот тут-то я и свалился с табурета. Но нам, бестелесным, падать не больно, я перевернулся на спину и от восторга заболтал в воздухе ногами, как это делают младенцы. Давно я так не радовался.

— Допустим, это двести гринов, — соизволила согласиться дура, — но я потратила время, потратила психическую энергию…

Слова, которых она нахваталась на своих курсах эксклюзивной магии, на деловую натуру совершенно не подействовали — и странно было бы, если бы подействовали.

— Пятьсот гринов! Знаешь, сколько стоит эта сволочная пальма?

— Вас никто не заставлял покупать пальму! Хватило бы гераниИ она вам пригодится в офисе— Хватит! Уже пригодилась! Фининспекцию пугать! Пятьсот баксов — иначе будет плохо! Бурый, сиди здесь, никуда эту шарлатанку не выпускай— До упора? — уточнил Бурый.

— Ну да… В общем, я тебе буду звонить. И ты тоже звони! Салон, блин! Сплошное надувательствоС тем Анжела и выскочила, а дура моя осталась наедине с Бурым.

Злость Анжелы очень даже была мне понятна. Дама возмущалась специалисткой по дурацким обрядам не только потому, что обряд сработал наоборот. Была и более весомая причина — не могла же она возмущаться собственным легковерием. Она купилась на желание магическим способом увеличить свои доходы — и если бы результат оказался не таким плачевным, она бы похвалила себя за ум. А теперь ей пришлось ругать себя за глупость, и это было для нее так же невозможно, как превратиться в птичку и вспорхнуть на ветку. Поэтому она, естественно, переключила злость с себя на Машку.

Дура некоторое время глядела на захлопнувшуюся дверь, потом перевела взгляд на Бурого.

Очевидно, в ее голове созрело чисто женское решение — разжалобить сильного мужчину. Иначе я не могу объяснить, почему ее нормальный женский голос стал вдруг по-детски плаксивым, как будто у маленькой девочки отняли рождественский пряник.

— Ну где я ей возьму эти пятьсот гринов? — не то спросила, не то прохныкала она.

— Где хотите, — безжалостно отвечал Бурый.

Дура остается дурой в любых обстоятельствах — ей вдруг показалось, что она может в чем-то убедить эту гранитную глыбу с волосатыми кулаками.

— Но это же цифра, взятая с потолка! — воскликнула она. — Допустим, двести — да, за двести я чувствую ответственность, но и двести фактически не двести, а полтораста… У меня амортизация магических предметов, костюма для совершения обряда, заговора, наконец! Заговор тоже не вечный! Им можно пользоваться определенное количество раз! А конкретно этим — не больше десяти— Пятьсот зеленых — и вы свободны, — сказал на это Бурый.

— Но где я вам их возьму?

— Вот телефон, ищите.

— Что телефон? Что телефон?! Вы что, думаете, у людей деньги просто так валяются? У всех в дело вложены! Пятьсот баксов! Да она что, сдурела? Где я ей пятьсот баксов возьму?! Ни фига себе насчитала! Вот вы серьезный мужчина, посмотрите сами — откуда взялись пятьсот долларов? Двести — да! Даже не двести, ну да ладно! А остальные — ее фантазия! Я что, налоговую инспекцию на нее натравила? Да я сплю и дрожу — как бы на меня кто не натравилБурый смотрел на свои кулаки и благоразумно молчал.

— Ну-ну… Залп мимо цели, — сказал я дуре. — А ты его соблазни попробуй! Прямо тут, на столе! На бархатной скатертиЕй и без моего совета эта мысль явно пришла в голову. Но переходить к решительным действиям она пока боялась, а зря. Я бы охотно полюбовался этой комедией. Более того, я бы проникся даже некоторым уважением к женщине, которая ради денег способна совершить умственные усилия. Но дура моя пошла иным путем — самым безнадежным. Она попыталась разжалобить этот монумент тупой силы.

— Я, конечно, могу позвонить своим подругам, но они в таком же положении. Светка стала дилером косметики «Леди Винтер», а там как… Сперва нужно взять косметики на тысячу гринов, и что наваришь — то твое! Вот она и скачет с полными сумками этой «Леди Винтер» по всем фирмам! Знаете, сколько раз ее за шиворот выводили?! Ничего вы не знаете!.. А Наташка стала дилером бижутерии «Коло…» Нет, «Кули…», «Куши»… Ну, эта, индийская, камушки…

Вдруг она выкатила маленький стол, откопала на нем прозрачную папку, достала оттуда визитку и радостно прочитала по слогам «Калак-шет-ра»! Бурый даже не шелохнулся. Но ее это уже не волновало — она ощутила в душе вдохновение и по этому случаю отмахнулась от последних остатков разума.

— Наташка вот тоже — выкупила целый чемодан камней и носится с ними, всем предлагает! Там еще серебро дешевое, знаки зодиака… Кстати, могу предложить! Вы кто по гороскопу?

— Берите телефон и звоните, — ответил на это, не теряя спокойствия, Бурый, но она уже открывала большую плоскую коробку.

— Вот, все знаки зодиака и к ним серебряные цепочки! Можете взять жене, дочке… ну, подруге, им понравится! И цена прямо символическаяТут мне стало страшно.

Господи, только бы он ее не пристрелил, взмолился я. Тогда она навсегда останется в этом подвале. И я сойду с ума. Я буду первым спятившим привидением… Я стану полтергейстомНо Бурого не так-то просто было пронять.

— Берите телефон и звоните, — повторил он.

Дура со вздохом закрыла коробку, потянулась за телефоном и набрала номер.

— Аллочка, привет, это я! — бодрым детским голоском поздоровалась она.

— Ну, привет, — ответил женский голос.

И я прямо-таки увидел ту женщину, Аллочку, мало того что увидел — я ее понял. Моя дура была для Аллочки совершенно ненужным предметом какой-то прошлой жизни, возникающим всегда некстати, и даже малоприятным. Настолько малоприятным, что проще в ответ на просьбу о деньгах дать сколько-то и прекратить беседу, чем выслушивать все подробности временного безденежья.

— Слушай, ты деньгами не богата? — сразу спросила дура. — У меня такое дело — нужно буквально до завтра пятьсот гринов перехватить. Завтра мне долг возвращают, а деньги уже сегодня нужны, мне шубу предложили…

— Ты сперва те двести верни, которые к Новому году брала, — ответила на это Аллочка.

— А разве я не вернула? — дуре казалось, что она очень правдоподобно изобразила удивление.

— Нет, не вернула.

— Надо же, а я думала…

В трубке раздались длинные гудки. Аллочка поставила крест на двух сотнях долларов — лишь бы обломок прошлого перестал возникать со своими просьбами, глупостями и враньем.

Тогда моя дура набрала другой номер. И ринулась в атаку, блистая оптимизмом:

— Светик, привет! Как жизнь молодая?

Я и Светика сразу увидел. Если Аллочка была почти ровесницей моей дуры, но женщиной, сумевшей неплохо устроиться в жизни, хотя и несколько меланхоличной, то Светик относилась к другому темпераменту. Есть такие бойкие женщины, которые умеют, наскакивая на мужчину и вечно у него чего-то требуя, жить весьма неплохо — пока не кончится молодость. Светику, впрочем, было около тридцати.

— Машка, ты? А я тебе как раз звонить собиралась! Слушай, дай до завтра пятьсот гринов! Мне завтра долг возвращают, а сегодня шубу предложили, классную, если не возьму — потом локти кусать буду— Светик, я бы рада… Ты извини, не получается…

— А шуба — просто мечта! Воротник — шалькой, рукава широченные, и еще оторочка, и вся фалдит! Ну, Машка, что тебе стоит?

У тебя же свой салон! Ты у кого-нибудь перехвати, мне же всего до завтра— Светик, солнышко, не у кого— Ну, тогда извини, я прощаюсь. Представляешь, всем звоню, ни у кого несчастных пятисот баксов нет! Все, блин, разом обнищали! ПокаГолос у Светика был не менее фальшивый, чем у моей дуры. Она привыкла решительно требовать денег — и совершенно не привыкла их отдавать. Моя дура, сама великая мастерица по данной части, возможно, еще не догадалась об этом. Она смотрела на онемевшую телефонную трубку, и губы ее шевелились.

— А вот ругаться такими словами неприлично, — сказал я ей.

По крайней мере, при моей телесной жизни было неприлично.

Тут она вдруг додумалась, как использовать оба отказа. Но сделала это с грацией слонихи в посудной лавке.

— Звонить бесполезно. Нужно лично являться, — сразу, без предисловий, сказала она Бурому. — Давайте я съезжу в одно место, это ненадолго, всего полчаса! Вы здесь побудете, а я тут же вернусь с деньгами.

И что же он мог ей ответить? Только одно:

— Никаких мест. Сидите и звоните.

— Так ведь бесполезно— Еще пробуйте.

Дура вдруг вскочила из-за стола и устремилась к двери. Бурый заступил ей дорогу и без лишней вежливости водворил обратно за стол.

Визг и трепыхание на него не подействовали. Я даже зааплодировал его ловкости.

— Вы с ума сошли! — закричала Маша. — Вы мне руку сломали! Я на вас в суд подамБурый опять уселся и замер, как монумент. Кулаки выложил на колени — вместо всяких аргументов. Ну, допросится она, подумал я. Этот не то что руку, он и шею легко свернет. Ох, не накаркать бы…

Так они и сидели: он явно ни о чем не думал, она же думала, как сбежать из подвала.

Я уже достаточно изучил свою дуру. Она никогда не смотрела хоть на дюйм дальше собственного носа. Допустим, ей удастся сбежать, ну и что? Завтра же разъяренная Анжела явится не в салон, а к ней домой, и еще неизвестно, кого она с собой приведет. Всю жизнь имея дело с документами и занимаясь в молодости розыском несостоятельных должников, я знал, насколько это непросто.

А в том, что дура, сбежав, попытается спрятаться у себя дома, я не сомневался.

— Что за черт! У меня клиенты на прием записаны, два гадания и снятие порчи, никто не идет! — сказала она Бурому. — Заблудились, что ли?

Это опять было вранье. Хотя заблудиться тут несложно, проходной дворик у нас — подлинный Тезеев лабиринт.

Бурый промолчал, и она перешла в наступление, тыча кровавым когтем в двускатный рекламный шалаш:

— Слушайте, вы! Вы мужчина или нет? Вытащите этого козла на улицу— Сами тащите, — ответил Бурый.

— Я женщина! — гордо сказала моя дура. — Я его поднять не могуА вы — запросто! Поймите, не придут клиенты — не будет денегБурый подумал, встал и взялся за рекламный шалаш. Приподнял, опустил и нехорошо посмотрел на дуру.

— Он же легкий.

— Это для вас — легкий. А я женщина, мне его не пошевелить.

Я знаю человеческую натуру. Если кому-то по меньшей мере трижды сказать одно слово, оно обретает силу… впрочем, об этом я уже вспоминал… Так вот, дура уже трижды назвала себя женщиной —

того и гляди, Бурый поверитКонечно, если ее отмыть, одеть в обычное платье, убрать эти страшные вороные космы, а главное — зашить рот воловьими жилами, она будет привлекательной женщиной средних лет, и какой-нибудь вдовый вечный подмастерье мясника или плотника обретет свое непритязательное счастье. Только теперь, насколько я понимаю, мужчины этой породы жениться не хотят — они и так могут прожить без забот.

Бурый молча выволок стенд в прихожую и начал пропихивать в дверь. Моя дура была наготове — сразу подтащила кресло поближе к окну, забралась на него и отдернула синюю в звездочках штору.

— Ой, блин… — прошептала она, подоткнула подол и поставила ногу на спинку кресла.

Я понял ее замысел. И ужаснулся последствиям.

— Стой! — закричал я, посылая голос в нужное место, чтобы добиться внятного эха. — Стой, говорю! ЗастрянешьЗвук был — вполне удовлетворительный звук, — но она от волнения и с перепугу, видимо, оглохла. Рама поднималась вверх, и дура, не рассчитав, навалилась пузом на подоконник и попыталась вылезти. Тут рама и рухнула ей на поясницу. Но даже если бы Машка чудом осталась висеть в воздухе — она все равно бы застряла, потому что человеку ее сложения изогнуться так, чтобы преодолеть эту щель, просто не дано.

Я окаменел, глядя на брыкающиеся ноги. Вошел Бурый — и тоже озадаченно на них уставился.

— Вот дура, — сказал он.

Ноги были приемлемые — такие не стыдно показать выше колена.

Моя дура нажила избыток плоти в щеках, груди, талии и заду, однако ноги как-то сберегла. Взгляд Бурого на них был уже более осмысленным, чем прежние его тупые взоры. Я даже подумал, что вся эта затея — ловушка на мужчину. Но отмахнулся от мысли — это было бы слишком разумно для моей дурехи.

Бурый неторопливо подошел, изучил обстановку, примерился и попытался выдернуть неудачницу из окна за талию, но получил удар пяткой в грудь и отскочил. Хорошо, что дура во время своей эскапады потеряла туфли — иначе лежать бы сейчас Бурому с каблуком в сердце.

Его лицо несколько оживилось. Я даже тревогу прочитал на не слишком высоком челе.

— Держи ее, держи! — крикнул я. — Уйдет вместе с оконной рамойИногда страшно хотелось поговорить, пусть хоть о погоде и ценах на дрова. Не то чтобы я ждал ответа от тех, к кому обращался, но если годами молчать — то и спятить недолго.

Пока я еще пребывал в своем уме. Сумасшедший призрак жил через дорогу — в телесной жизни он был монахом, теперь же вообразил себя уличным акробатом. Он нередко свешивался с крыши вверх ногами и заглядывал в окна последнего этажа. Мои же умственные способности не пострадали от времени.

Бурый молча смотрел на мою дуру. И даже щурился, что могло означать улыбку.

Входная дверь скрипнула, мы разом обернулись.

В прихожей появился монументальный дед с примотанным в области груди поверх застегнутого пиджака жестяным тазом. Зрелище было даже для меня жуткое — дед использовал длинные серые полотенца, вроде тех, на каких опускают гроб в могилу. А Бурый преспокойно смерил деда взглядом, решил, что опасности это полоумное чучело не представляет, и опять повернулся к окну.

— Тут целители принимают? — спросил дед.

— Тут, батя. Заходи, садись, — рассеянно ответил Бурый, примериваясь к ногам.

— Не могу, шайка мешает, — сказал дед и постучал в жестяной таз.

— Ну, стой…

Бурый зашел сбоку, что было разумно.

— Лови ее за обе конечности разом и дергай сильнее, — посоветовал я.

— Мне целитель нужен, врачи не берутся. У меня дырка в груди открылась, из нее так сифонит — занавеска шевелится, — сообщил дед. — Я им в поликлинике говорю: дырка сквозная, навылет, и из нее сзади наперед сифонит, со свистом, сам слышал. Они мне говорят: дедушка, мы дырок не лечим, ищи народного целителя. У вас-то хоть дырки лечат?

— Погоди, батя, — отмахнулся от него Бурый. — Видишь, тетка застряла.

Дед с пониманием оглядел ноги.

— Ничего, справная, — сказал он.

— То-то и оно. Ты, батя, погуляй немного, четверть часика, —

распорядился Бурый. — И приноси свою дырку.

Он уже был мне симпатичен своим непоколебимым спокойствием.

— Я схожу пива выпью, — подумав, решил дед и отбыл.

Бурый сел в кресло и молча уставился на мою дуру.

Политика правильная, подумал я. И даже сказал бы — единственно возможная политика. Дуре неудобно, страшно, больно — и долго ли она в таких обстоятельствах будет молчать?

— Да помогите же наконец! — взмолилась она. — Вы мужчина или где?— Брыкаться будете? — спросил Бурый.

— Не буду! Чтоб вы сдохлиНа такую любезность могло быть несколько ответов. Бурый избрал самый практический — потянулся к столику на колесах и включил электрочайник. Этим он без слов сообщил: буду комфортно ждать, пока ты не поумнеешь.

Если бы он знал ее так же хорошо, как я— Ну сделайте же что-нибудь! — опять заныла она. — У меня печень перехватило! Я же помру тут— Лягаться будете?

— Сказала же — не будуНашел кому верить… Хотя в таких обстоятельствах даже безнадежные дуры временно набираются разума.

Бурый встал, подтащил к окну второе кресло, забрался, приподнял раму и кое-как помог пленнице высвободиться. Она буквально рухнула в свое кресло. И как по-вашему, что содержалось в ее первых словах? Вот именно — бесстыжее вранье.

— Черт знает что! Я дворничихе за уборку заплатила, а она окно не вымыла. Я сейчас смотрю — батюшки, на нем репу сажать можно.

Полезла посмотреть, и вот… Я же ей деньги платила! А она в середке поскребла, а по краям — грязь…

Нет, что за женщина! Она хоть одно слово правды за свою жизнь сказала?

— Сейчас придет клиент с дыркой, — сообщил Бурый.

— Это никакая не дырка, это один из признаков смертельной порчи. Порчу я снимаю на раз. Нужна венчальная свечка, стакан колодезной воды и яйцо из-под черной курицы.

Самоуверенность вернулась к ней моментально.

— Где же он все это возьмет?

— Захочет выздороветь — возьмет! Я от рака змеиными яйцами лечу — так люди по лесу неделями ходят, пока эти яйца отыскиваютСвечка, свечка…

И она полезла в холодильник искать свечу.

Змеиные яйца Бурого озадачили. Он еще не знал, что эта женщина умеет только врать. Поэтому таращился на ее обтянутый черным платьем зад и явно думал самую простую мужскую думу.

Я же только вздохнул. С этой дурой мне никаких бродячих шутов и шпильмейстеров не надо.

— Звоните и деньги добывайте, — сказал Бурый. — А то у меня хозяйка крутая. Она тут камня на камне не оставит.

Камня на камне? Этого еще недоставало. А Анжела как раз может в ярости все разгромить — не в переносном, а в прямом смысле слова. И где я жить буду? Нам жилплощадь одну и навсегда определяют… и сундучок!.. Они же найдут сундучок!..

Дура этого не понимала, да и не могла понять.

— Ну что она может сделать? Ну, посуду перебьет. Вы же видите —

я до конца дня денег не достану.

Это была почти правда. Но она их и до конца жизни не достанет.

Впрочем, сказала она эти слова почти по-человечески — нечаянно найдя интонацию, которая вызывает сочувствие даже у таких вырубленных из гранита кавалеров, как Бурый.

— А вы еще звоните, всех спросите. Пятьсот гринов — это же немного.

Его ответ тоже прозвучал почти по-человечески. И тут моя дура, естественно, сорвалась и понесла чушь— Немного? Слушайте, я сразу поняла — вы хороший человек! Давайте я вам погадаю, оберег вам поставлю от огнестрельного оружия, а вы мне одолжите эти несчастные пятьсот гринов! У меня на завтра записаны денежные клиенты, обряд на омоложение, снятие родового проклятия! Я к концу недели эти деньги заработаю и отдамКак вокруг Анжелы сверкал красновато-золотой ореол денег, так вокруг моей дуры сейчас образовался радужный ореол вранья. Такой яркий, что даже Бурый его заметил.

— Берите телефон и звоните всем, кому только можно, — рявкнул он.

— Да я всем уже надоела… — проныла дура.

Это была первая правда за три месяца.

И дальше их разговор пошел сначала, причем оба этого не поняли.

— Не делом вы тут занимаетесь.

— Это мой бизнес! Я курсы закончила, вложила деньги в образование! Я посвящение получила! Знаете, сколько стоит посвящение в потомственные колдуньи? Я в будущем году вступаю в ассоциацию магов и колдунов Старого СветаЯ схватился за голову. Ври на здоровье, если от этого есть польза, я сам не раз в телесной жизни соврал — иначе откуда бы взялись талеры в сундучке? Но ври тем, кто рад слышать твое вранье! А не тем, кто от него приходит в ярость. Конечно, на тупой роже Бурого ярость никак не отражается, но голос-то его выдает— Берите телефон и ищите пятьсот баксов! — в который раз произнес Бурый. — А то я сам этот подвал по кирпичу разнесуЕсли бы я знал, что сейчас случится нечто для меня опасное, то принял бы меры. При желании я могу перемещать небольшие предметы. Это действует на людей устрашающе. Моя дура вылетела бы из салона, как ошпаренная, если бы ее колода карт Таро вдруг взлетела и растянулась в воздухе пестрой лентой. Думаю, Бурый бы тоже выскочил очень прытко. Но я не сделал этого, явив себя таким же невозможным дураком. Я должен был почувствовать беду издалека!..

Такие женщины в своем ореоле носят оттенки беды…

Она вошла, и мне сразу стало тревожно.

Это была не та тревога, которая возникла, когда подвал стала осваивать моя дура. Если бы я мог сейчас испытывать боль, то сказал бы — в тело мое вошла отравленная стрела, и яд сразу же произвел огненное действие.

С виду это была молодая женщина, почти невесомая и очень застенчивая, полупрозрачная блондинка с большими глазами, которые при необходимости враз делаются безумными. Когда такая женщина проходит мимо — большинство мужчин провожают ее взглядом, хотя одевается она просто и неярко, а волосы носит гладкими, не завивая их и не украшая ничем.

— Здравствуйте, — тихо сказала гостья. — Меня к вам Вера Корчагина направила. Ведь вы — Маша?

Я еще пытался ерничать — как иначе я мог погасить в себе тревогу?

— Какая тебе Маша? — ехидно спросил я. — Это госпожа Кармен, госпожа Николь и деревенская бабушка АвдотьяБурый, при всей своей толстокожести, тоже ощутил неладное.

Всего лишь раз глянув на гостью, он отвернулся, словно бы она ему была неприятна. Я знал это движение — оно означает боязнь женской власти, а властвовать эта женщина умела. За долгие годы я несколько раз сталкивался с феноменом женской власти там, где она теоретически не должна возникать. А Бурый был по своей внутренней сути независим от женщин. Он выполнял обязанности перед Анжелой — за деньги, не более того. Почувствовав угрозу, он показал свое неудовольствие.

А вот дура ровно ничего не ощутила. Она все еще надеялась справиться с Бурым. Вот до каких пределов простиралась ее глупость — Ой, подождите, пожалуйста, в холле, — попросила она. — У меня важный разговор.

Белокурая опасная женщина вышла, тихонько села на стул, взяла журнал, но читать не стала. Взгляд ее был потуплен, руки держались за журнал так, что всякий мужчина понял бы: она за это пестрое бумажное безобразие схватилась, как утопающий за соломинку. Бледные руки с тонкими пальцами напомнили мне старинный портрет, хранившийся дома, на нем была изображена такая же хрупкая и печальная дама, но на все мои вопросы я тогда не получил ответа. Ответ явился уже потом — но по порядку, по порядку…

— Ну, давайте сделаем так — я пойду, а вы останетесь тут, придет женщина, Леной звать, и вы у нее возьмете конверт с деньгами! — бодро предложила моя дура.

— Никаких Лен.

— Ну, вы и подарок! Вам только в будке на цепи сидеть! Я думала — приличный, порядочный мужчина, а вы — как этот, ну… ну… ИстуканБурый спорить не стал, а молча сел на табуретку и выложил на колени кулаки.

— В конце концов, вы мешаете мне работать с клиентами. Идите в холл! Там сидитеЯ думал, физиономия Бурого вообще ничего выразить не в состоянии. Но он так посмотрел на окно, на дуру, а потом опять на окно, что я даже обрадовался. А от радости несколько отступила тревога.

— Да не похудела она, не бойся! — сказал я ему. — И через канализацию не уйдет. Я не пущу.

Бурый молча вышел в прихожую, затворив дверь, а блондинка вошла в салон. Но там Бурый поступил по меньшей мере странно — бесшумно установил стул у самой двери, чтобы слышать разговор женщин, буквально прижимаясь щекой к щели.

Дура моя просто расцвела. И защебетала, и защебетала:

— Рада вас видеть, садитесь, будьте как дома! Чайку? Кофейку?

— Кофе, если нетрудно, — тихо сказала гостья. — Я третью ночь не спала и ничего не соображаю. Покрепче, пожалуйста. Если можно.

— Конечно, можно! Вам с сахарком? С печеньицем? Печенье у меня не покупное, сама стряпаю. А можно с бренди.

Да, стряпать она умела, это я знал точно. Она приносила с собой домашние салатики и котлетки. И печенье, разумеется. Она пробовала разные рецепты и обсуждала их по телефону. В хороших мужских руках дуре цены бы не было — сидела бы дома и обихаживала мужа и деток, для этого лишний ум даже вреден.

— Нет, спасибо, я без бренди, — скорбно произнесла гостья. —

Мне Вера Корчагина сказала, что вы все можете. Если не вы — то уж никто не сможет.

— Ну, это Верочка мне польстила, — с тихой радостью возразила Машка. — Я многое могу, это правда, я хорошие курсы окончила, диплом с отличием получила. Я даже авторские техники разработала.

Приворот на окурок, например. Раньше, скажем, привороты делали на вынутый след. А как ты его из асфальта вынешь? Или там на пряник — а кто их теперь покупает? А окурки — они везде! Вы мне окурочек его принесите, а я поработаю, и никуда он от вас не денется.

Гостья слушала с отрешенным видом, возможно, даже не понимая смысла всей околесицы.

— Я знаю, это дорого, — прошептала она, — но у меня есть деньги, я заплачу, только помогите мне.

— Да что хоть случилось? Погодите, не говорите, я сама скажу! —

воскликнула дура, вообразившая себя сейчас по меньшей мере мадам Ленорман.

Она быстро раскинула карты и, бормоча, стала их перекладывать с места на место.

— Десятка бубен, семерка пик — опасное путешествие… — как бы сама с собой беседовала она. — Ого! Девятка пик, ну, это совсем некстати… Послушайте, вы недавно были на похоронах…

И слепая курица порой зерно находит. Гостья наша выглядела так, будто действительно явилась прямо с кладбища, где ее перекормили всякими успокаивающими снадобьями.

— Да, была! — подтвердила она.

— Близкий человек? Он? — догадалась моя дура. А по кому же еще, как не по «нему» женщина так убивается?Тут гостья соскользнула с кресла и опустилась перед моей дурой на колени.

— Я все для вас сделаю, все вам отдам, только помогите! Мне Вера сказала — вы умеете! Вы ей делали! Вызовите его! Хоть на минуткуВот оно, подумал я, вот оно — и ведь моя дуреха не сумеет ей отказать. Вот она, беда.

— Его? — переспросила дура, тыча пальцем в карту.

— Его! На минутку! Мне всего два слова ему сказать— Вы с ума сошли! — строго ответила дура. — Какие еще два слова? Не нужно ему никаких ваших слов, не тревожьте его! Умер человек — и умер! Надо же, что потребовалось! Зазыв с того светаБеда, беда, твердил я. Такие прозрачные блондинки умеют настоять на своем. А когда зазыв с того света делает даже опытный маг, к нему в гости может пожаловать, прикинувшись светлым образом, такая гнусная сущность, что от нее потом всю жизнь не отвяжешься.

Это мой дом. Я тут прожил шестьдесят шесть лет телесной жизни, в конце концов! Я имел право тут остаться! Только я имел это правоВыживать, выживать, пока они чего-нибудь не натворили…

— Но вы же Вере показали первого мужа! — воскликнула гостья.

— Ну, мало ли что я ей показала? Выпили обе, нас понесло! Верка столько на грудь приняла, что ей и полотенце за мужа сошло.

— Какое полотенце?

— Так мы же его в бане вызывали, там в углу длинное полотенце висело, Верка как заорет — смотри, смотри, пришел! А я ей — дура, стой, не выходи из круга— Но он ей важную вещь сказал.

— Я ей сказала! А потом у нее все в голове спуталось, она и решила, что это с ней полотенце беседовало. Утром просыпаемся, у обеих бошки трещат, во рту скотомогильник, было что-то, а что — хрен вспомнишьДура говорила правду, и я в какую-то минуту поверил, что все обойдется. Нет, проклятая блондинка знала, чем ответить на правду— Вы не думайте, у меня деньги есть! Я заплачу! Вера сказала, что вы дорого берете, мне все равно, только вызовите егоДура моя остолбенела. Она пыталась вспомнить, когда это и с кого дорого брала. Но слово «деньги» прозвучало в первый раз — и плохо будет, когда оно прозвучит трижды.

Тем не менее она пыталась сопротивляться.

— Миленькая вы моя, он там, не знаю где, уже давно знает все, что вы хотите ему сказать. Не надо этого, понимаете? Мы с Веркой выпили, дурака валяли, а вы и поверили— Нет, Вера все точно рассказала — как он на пороге топтался, в дверь вошел, к кругу подошел, руки тянул, а войти не мог! Я даже знаю, как вы по бане ключи разбрасывали! Я даже знаю, зачем вы их разбрасывалиКлючи? Это интересно. Если дура знает какие-то приемы работы с ключами, надо их выпытать…

— Ну и зачем я их разбрасывала? — спросила она.

— Вам же при зазыве злые духи помогали. Так если чего не получится и придется убегать, чтобы их отвлечь. Пока они будут ключи собирать, вы успеете выскочить и дверь закрестить! Что, не так?

Не то, не то, подумал я, при чем тут злые духи? Ключи разбрасывают, скорее всего, чтобы подманить другие ключи. Есть ключимужчины и ключи-женщины, но это не каждый видит.

Ключ от моего сундучка — мужчина, значит, приманивать его нужно на женщину. Я уже собрал целую связку, но женщин там —

всего две… Однако если она станет разбрасывать ключи, то они приобретут магические свойства, и их души станут моими. Ключики эти будут мои, мои, мне их нужно прибрать к рукам…

— Все так… — печально согласилась дура. — А, если не секрет, как вас зовут?

— Лизой меня зовут. Вы не бойтесь, я вперед заплачу— Да я не этого боюсь— Так я же за все отвечаю! Хотите — бумагу подпишу? Что всю ответственность беру на себя?

— Ну и кому мы предъявим эту бумагу? Черту с рогами?

Я прямо испытал чувство благодарности к моей дуре — а чувство это и в телесной жизни крайне редко меня посещало. Она, сама того не зная, спасала сейчас меня и мой сундучок.

— Вы просто не понимаете, как это для меня важно! — воскликнула Лиза. — Послушайте, вы тоже женщина, вы тоже кого-то любитеИ вдруг он погибает— Да ну вас! — дура даже руками на нее замахала.

— Машенька, я не могу без него! Я должна его еще раз увидетьМне ведь даже проститься с ним не дали! Меня из дому не выпустили, заперли, сволочи! Я чуть в окно не выбросилась! Машенька, ну, что вам стоит? Вы же умеете! Я деньги принесла — вот, пятьсот гринов— Пятьсот гринов? — переспросила дура.

Пятьсот гринов! То есть долларов, баксов или как там еще зовут эти зеленые бумажки! Ровно столько, сколько нужно, чтобы откупиться от Анжелы. И я понял, что беда неотвратима. Нужно было что-то предпринять… что-то срочно предпринять…

— Машенька, если вы хоть когда-либо, хоть кого-либо любили —

помогите мне! — умоляла Лиза. — Видите — на коленях прошу, Машенька, я люблю его, я больше не могу без него, мне бы хоть увидеть!..

Дальше Лиза уже не могла говорить, она рыдала, обнимая мою дуру за колени. А дура, естественно, в полной панике гладила ее по плечам.

— Ну, девочка, ну, успокойся, на могилку сходи, там поплачь, полегчает, — бормотала она. — Давай мы сейчас холодной водичкой умоемся, а то глазки будут красненькие, давай вставай, пойдем умоемся, что уж теперь плакать…

Лиза, оторвавшись от ее колен, полезла в сумочку, расчетливо брошенную на пол совсем рядом, достала банкноты и выложила их на стол.

— Тут пятьсот! Можете проверить! Нужно будет — еще достануТолько одну минуту, всего минуту! Я ему должна сказать, понимаете?

Очень важноеИ опять улеглась на колени к дуре, прижавшись щекой к золотым загогулинам на черном платье.

Она знала, как нужно обращаться с дурами! А я вот не знал, как спасти свое имущество. Если они тут устроют этот самый зазыв с того света и приманят какую-то злоехидную сущность, плохо мне придется. Я бы охотно достал из сундучка талер или даже два, золото всегда в цене, но я не мог открыть свой любезный сундучок. Я мог только охранять его — пока не отыщется подходящий ключ.

— Ну, скажете, скажете, все вы ему скажете… — совершенно забыв об опасности, произнесла наконец дура.

И вдруг задумалась.

На ее лице я и впрямь прочитал необычайную мысленную работу.

Она пыталась придумать, как бы выставить Лизу — но чтобы ее доллары остались лежать на столе…

— Помогите мне, а то я тоже уйду! Мы на шестом этаже живем, это просто! — пригрозила Лиза.

Такая женщина и должна грозить самоубийством, любовь к театральным затеям дурного тона у нее в глазах светится.

— Ой, мама дорогая… — прошептала моя дура. Ну конечно, это должно было на нее подействовать.

А вот дальше было уже любопытно — дура повела шантажистку в туалет, плеснуть холодной водой в заплаканные глазки, а в салоне вдруг оказался Бурый. Я сам перемещаюсь беззвучно, не касаясь пола, но он, кажется, двигался еще быстрее меня — когда я обернулся, он уже стоял у стола и изучал доллары. Он проводил пальцем по банкнотам и сличал какие-то буквы с номерами. Судя по тому, как он кивал, деньги были настоящие. А я вот так и не привык к бумажным деньгам. Это вам не золотой талер. Какое время — такие и денежки.

Из туалета вышла моя дура и увидела Бурого с долларами в руке.

— Положите обратно, это пока не ваше, — тихо, но очень строптиво сказала она.

— Соглашайся, пока дают, — ответил Бурый.

— Не могу. Чтобы это сделать, знаете, какая сила нужна?

— У тебя же диплом.

— Боюсь! Как вы не понимаете? Это же не дурочкам про женихов врать! Это… это…

— Это жених с того света, — подсказал я. Но она и сама это знала.

Они говорили тихо, очень тихо, чтобы Лиза не услышала. А она все не выходила — и я стал понимать ее игру. Она хотела, чтобы мужчина, которого она сочла приятелем гадалки, повлиял на ту и уговорил взяться за работу.

— Соглашайся, тебе говорят. Чего тут бояться? Свет потушишь, полотенце в углу повесишь, ну?

— Не могу. Это не дура Верка. Верка своего спросить хотела, куда ключ от дачного гаража подевал. У нее в гараже банки с огурцами и помидорами остались. Только у него там и заботы, что гаражные ключи— Сама ты дура, — сказал я. — Ключи — это главное! Ключики мои, драгоценненькие…

— Тогда выбирай. Или ты соглашаешься, вызываешь ей, кого она хочет, и возвращаешь моей хозяйке пятьсот гринов, или пеняй на себя. Я если что сказал — делаю. У тебя дом, хозяйство, дочка. Ничего этого не будет. Если откажешься.

— СумасшедшийБурый не умел говорить выразительно. Слова были сами по себе, а голос и лицо — сами по себе. Но волнение им овладело неподдельное.

— Ей нужно помочь, понимаешь? Не понимаешь… У меня дружка убили, вдова осталась, Наташка. С сыном. Тоже на тот свет просилась… — вдруг он схватил мою дуру за плечи и дважды основательно встряхнул. — Ты дура или притворяешься?— П-п-притворяюсь! — выкрикнула она. — Пусти, козел— Ты ей поможешь, поняла? — не разжимая пальцев, приказал Бурый. — Пусть она этого своего еще раз увидит— Я не сумею! Это только у сильных магов получается— У тебя дипломДура замотала головой.

Я всегда подозревал, что с этим дипломом что-то не так, уж больно он был пестрый.

Отпустив дуру, Бурый полез во внутренний карман куртки и достал черное портмоне.

— Вот, еще двести сверху. Соглашайся! Упрашивать не стану.

— Да там же одна ошибка — и все, и с концами— Вот еще стольник.

Дура моя глядела на деньги с ужасом — как будто увидела их впервые в жизни, или боялась, что они превратятся в мохнатых гусениц, или вообще ожидала от прикосновения к бумажкам смерти скорой и беспощадной. Я понадеялся было, что в кои-то веки дурь окажется на пользу нам обоим, но просчитался.

— Восемьсот! За день! Соглашайся, Маша. Когда ты еще столько заработаешь?

Ни-ког-да! И она сама понимала, что такие дни бывают только раз в жизни. Однако ее наконец прошибло — она заговорила, буквально дрожа от страха:

— Ты просто не представляешь, что это такое… У нас одна девчонка от ужаса с ума сошла! Тоже сдуру зазыв с того света делала! Такая вся крутая! Одна! Утром не выходит и не выходит! Мы — туда, а она голая ползает, вся поцарапанная! Вот ты скажи — кто ее ободрал?! Я тебя спрашиваю — кто ее ободралЕсли в бане зазыв делали — то банник ободрал, он когтистый. Их немного осталось, но они злые. А может, ей тот покойником прикинулся, кто не к ночи будь помянут. Всякое бывает, и дура моя права —

нечего подманивать сущности, которые вооружены не только когтями.

Но Бурый слушать не желал про ободранную девчонку и не на шутку разволновался. Надо же, подумал я, вот где добрая душа-то скрывалась, вспомнил покойного друга, пожалел сумасбродку Лизу…

Мне, пожалуй, этого не дано и вспомнить-то некого.

И вот сейчас эта добрая душа устроит мне преогромную гадостьПомощь явилась, откуда не ждали. Огромный дед с примотанным к пиджаку тазом завершил прогулку и прибыл в салон — так большая баржа неторопливо заходит в гавань, и все мелкие суда расступаются, давая ей место. Плавал я, плавал дважды, сопровождая груз льна и пеньки, говорю же — молодость провел неплохо…

— Я пива попил, вроде меньше сифонить стало, — сообщил дед.

Маша кинулась к нему, как библейский отец к вернувшемуся блудному сыну, может, и в объятия бы схватила, если бы не таз.

— Проходите, садитесь! Чайку, кофейку?

И даже кресло потащила ему навстречу.

— Не могу, шаечка в брюхо врезается, — задумчиво молвил дед.

— Давайте отвяжем— Так сифонит же. Шаечка жестяная и дух во мне удерживает.

А так он весь выйдет в дырку и — кранты.

Встав поближе к деду и словно бы находясь под его защитой, моя дура насколько могла сурово обратилась к Бурому:

— Извините, у меня прием клиентов. Я не могу заниматься целительством при посторонних.

— Еще двести, вместе тыща, — ответил на это Бурый. — Ну, помоги ты ей! Ты не человек, что ли?

— А ты у нас, выходит, человек?

Только тут из туалета вышла Лиза, промокая платочком лицо. Бурый смутился и отступил, он отвернулся к зодиаку и вообще сделал вид, будто он некий предмет мебели.

— Ну вот, я успокоилась, — начала было Лиза.

Моя дура схватила деда под руку и даже, кажется, прижалась к нему.

— Извините, Лизонька, ко мне клиент по записи пришел, мне нужно с ним работать.

— Так я подожду. Я сколько нужно буду ждать— Ну, я прошу вас! — взмолилась моя дура. — У меня клиент, у клиента проблема! Его из поликлиники погнали! Врачи, называется! Садитесь, сейчас я вам помогу.

— Тыща сто, — прошипел Бурый, не поворачиваясь.

— Столько у меня при себе нет, — сказал дед.

— Ну и хорошо, что нет! — весело воскликнула дура. — Я много не беру! Сотенки хватит! Рублей! Идите сюда, присядьте хоть на краешек. Вы кто по знаку зодиака?

— Пенсионер. Так вперед, что ли, платить?

— Нет, что вы, только по результату! Я с вас порчу сниму, здоровье вам поправлю…

— И чтоб не сифонило.

— И только тогда заплатите, сколько можете! Извините, я уже работаю. Я не могу исцелять при посторонних.

Она держалась за деда мертвой хваткой. Я даже похвалил ее — дура дурой, а вот ведь проснулся умишко— Вы хотите моей смерти? — звенящим голоском спросила Лиза.

— Я хочу помочь вот этому человеку. Он мой пациент! Официальная медицина от него отвернулась, денег на дорогую частную клинику у него нет!..

— Как это нет? — удивился пациент. — У меня пенсия! Вот, сколько скажете — столько и заплачу…

И начал вытаскивать из каких-то прорех зеленые доллары. Набрав пачечку, он выровнял ее и шлепнул на стол.

Тем временем Бурый совершал какой-то странный маневр — он перемещался лицом к стене, стараясь не попасть никому на глаза.

— Опять баксы… — прошептала потрясенная дура.

— Не нравится? Схожу поменяю.

Дед, взяв пачечку, направился было к двери, но дура повисла на нем, как черт на сухой вербе.

— Никаких поменяю! Я вас лечить будуТут Бурый незаметно и совершенно бесшумно проскользнул в туалет.

Мне это сильно не понравилось. Конечно, я могу принять свои меры… Но сперва неплохо бы понять, что он затеял— А как же я? — еле сдерживая рыдания, спросила Лиза.

Моя дура набиралась разума не по дням, а по часам.

— Радость моя, вы сейчас разволновались, пойдите погуляйте, потом придете, спокойненько все обсудим, может, до чего и договоримся.

— Во сколько?

— Я раньше чем за два часа не управлюсь, — подумав, сказала бывшая дура, а ныне — почти умница. Нельзя же называть дурой женщину, которая помогает мне спасти заветный сундучок.

— Хорошо, я приду, — кротко пообещала Лиза.

Я мог спорить на два талера, что она, вернувшись, обнаружит запертую дверь и бумажку «Салон по техническим причинам закрыт».

— И давно сифонит? — деловито спросила моя дура подозрительного деда.

— С первой мировой.

Она не удивилась, не ужаснулась. Я заметил: первый признак глупости — отсутствие интереса к истории. Дед мог бы преспокойно сказать, что дырка у него осталась с франко-прусской войны, и для моей дуры это бы тоже сошло.

— И только сейчас пришли? — преспокойно полюбопытствовала она. — Знаете, клиент, если у вас столько лет сифонило — и ничего, то, наверное, вам так надо. Карма у вас такая. Чтобы сифонило. Сейчас порчу с вас сниму, карму вам почищу, и это… магическую защиту поставлю. Оберег-то есть.

Она достала из холодильника яйцо и разбила его в стакан. Потом развернула деда спиной к себе, а чашку поставила у его ног.

— Это для чего?

— Порчу снимать буду. Сорок осиновых веток ломать. Осины, правда, в городе не достать, но я читала — спички тоже годятся, их из осины делают.

Она отыскала коробок и отсчитала на столе сорок спичек.

— И что, не будет сифонить? — с сомнением спросил странный дед.

— Дырка затянется. Не сразу, но затянется. Стойте спокойно, клиент. А то яйцо опрокинете. Ну, начинаем.

Несколько секунд она помолчала, собираясь с духом. Я устроился на табурете поудобнее — никогда не видел, как снимают порчу спичками. Дверь туалета приоткрылась, в щели возник глаз Бурого — ему тоже было очень интересно.

Наконец моя дура вздохнула, выдохнула, всем видом показала, что впала в священный транс, и затянула нараспев, ходя при этом вокруг деда и бросая ему под ноги разломанные спички:

— Червяк в земле, камень в золе, лицо в зеркале! Яйцо в гнезде, крест на стене, порча не на мне, Божьей рабе Марье, не на рабе…

Клиент, как вас по имени?

— Вла-ди-лен, — внятно и с большим самоуважением ответил дед.

— Владимир Ильич Ленин.

Тогда она опять заголосила:

— Порча не на мне, рабе Владилене, не в его руках, не в его ногах, не в головах, не на груди, не спереди, не сзади…

— Дырка у меня вот тут, — попытался подсказать дед. — И сифонит.

Но она пребывала в творческом экстазе.

— Не он отпет, не в нем сто бед, нет в нем лиха, у покойного в сердце тихо…

Тебе бы такое «тихо», подумал я. Вот как раз у тех, кто жив после смерти, тревог и хлопот поболее, чем у вас, пребывающих в плоти телесной! Взять хотя бы меня. Сижу и беспокоюсь, не собьют ли тебя, дуру мою, с толку Лиза и Бурый, не уговорят ли сделать проклятый зазыв с того света— А в груди раба Владилена сердце бейся, кровь по жилам лейся— возгласила она торжественно. Возможно, действительно верила в свои затеи.

— И дырка! — напомнил дед.

Я бы на ее месте послал этого деда известным мужским образом.

Но она старательно показывала, что пребывает в целительском магическом трансе, и потому не могла отвлекаться.

— И дырка — заткнись! — приказала она. — Как я, Марья, ветки эти ломаю, к ногам раба Владилена кидаю, так я и делом своим, и словом своим порчу снимаюОна принялась выписывать руками перед дедовым лицом всевозможные вензеля, плюнула направо и налево, подхватила чашку с яйцом и с криком «аминь, аминь!» кинулась к туалету. Там и столкнулась с Бурым. Но ей это сгоряча не показалось странным.

— Пустите, я порчу на яйцо свела, его в унитаз надо! — закричала дура и скрылась в туалете.

Порчу на яйца не сводят, а напускают. Я хорошо помню. Это была ее очередная глупость — и я все равно не мог спорить. Оставалось промолчать. Странно было, что дед тоже молчит, не напоминая больше про свою дырку.

Спустив яйцо в унитаз и вымыв чашку с порошком, дура моя несколько успокоилась и тут лишь сообразила, что Бурому в туалете —

не место. Но вспомнить, когда именно он исчез, она не могла. И потому спросила прямо:

— Погодите, а вы откуда взялись?

— Интересно было, остался, — так же прямо ответил Бурый. — Ну что, батя, как дырка?

Дура моя сразу всполошилась:

— Клиент, не уходите, сеанс еще не окончен, я вам обереги поставлю, потом карты раскину на прогноз леченияДед молчал.

Он вообще был монументален, а теперь и лицо стало совершенно каменным. Я бы не удивился, если бы он помер и остался стоять, как памятник самому себе — дед был именно из той породы, которая на это способна.

— Ой… — сказала дура, которой, кажется, пришла в голову эта же самая мысль. Бурый — и тот забеспокоился.

— Батя, ты чего? — позвал он. — Подай голосДура кинулась к деду, заглянула ему в лицо, а дальше была целая пантомима: она протянула к его щеке палец, прикоснуться побоялась, отдернула, и так три раза подряд, прежде чем додумалась завопить:

— Ой, мама дорогая! Он помер— Ты чего, сдурела? — спросил Бурый.

Судя по спокойствию, ему приходилось иметь дело с разнообразными покойниками. Теперь взялся за дело он — подошел, постучал по жестяному тазику, прислушался, заглянул деду в тупые буркалы, помахал рукой перед лицом, прислушался к дыханию и наконец оттянул веко.

— Ну что? — прошептала дура.

— Да он вроде спит…

— Как это — спит? Не может он спать— Да спит же— Так разбудить надо— Ты усыпила — ты и буди.

— А как?

Она устремилась к столу на колесах, вытащила папки, вывалила истрепанные листки и тетрадки, порылась в них, вряд ли понимая, что там написано. И наконец замерла в полной растерянности, а потом произнесла так, словно все, обещанное Апокалипсисом, явилось в наш подвал разом:

— Мы этого на курсах не проходили!..

Тут даже мне стало жаль бедную дурочку. Она стояла, опустив руки, такая беззащитная, такая потерянная!.. Если бы я не знал женщин, то сейчас пролил бы слезу умиления над моей дурой. Они не проходили! Так говорят маленькие девочки, искренне полагая, что незнание способно оправдать человека, а меж тем был у меня судебный процесс, где вся склока разгорелась именно вокруг возможности или невозможности для обвиняемого знать определенные обстоятельства…

Я неожиданно для себя погрузился в то воспоминание и упустил некий важный миг.

Когда я опомнился, Бурый уже стоял возле нее, лицом к лицу, и держал ее за плечи.

— Дурочка ты моя… — тихо сказал Бурый.

А она сама, сама прижалась к нему, как прижимается натворившая глупостей женщина к своему сильному, умному, непобедимому мужчине! Сама! К этому бревну неотесанному— Сделай что-нибудь, я его боюсь, — зашептала она, — он совсем спятил, дырка, говорит, дырка…

— Да все будет хорошо, проснется и уберется, ну? Какая ты у меня дурочка…

И он начал ее целовать, сперва — в лоб и висок, потом — в губы.

А она… она ему ответила… этому громиле! Этому тупому чудовищу! Тьфу! Глаза б мои не гляделиСидел, сидел, молчал, молчал, смотрел, таращился — высмотрел мою дуру! А она тут же и повисла у него на шее! Постыдилась бы —

вон дед того и гляди проснетсяВыживать, выживать скорее, пока эта развратная парочка не натворила дел. Ловко он прибрал к рукам мою дуру, ох, ловко… Какое он имел право?! Пришел, потаращился — и схватил в охапку! Ну разве не последняя сволочь?..

Я должен их отсюда выжитьВ конце концов, это моя дураЯ собрался с силами и запустил в стену электрическим чайником, потом — коробкой с картами. Деду это не помешало спать, а дуре и Бурому — целоваться. Я застонал от бессилия… ведь уговорит, теперь уж точно уговорит!..

Как легко, оказывается, было справиться с моей дурой…

Я ушел, я слонялся по всему дому, я рычал и бил кулаками в стены. Кулаки проваливались и попадали непонятно куда. Я понимал одно — от дуры пора избавляться раз и навсегда. Она развлекала меня, да, не спорю, я охотно смотрел на ее проказы… но сейчас…

Когда я вернулся, они уже ушли. Деда я заметил не сразу. Бурый уложил его на пол и прикрыл плотной скатертью — чтобы дед не простудился.

Я сел на свой табурет и, глядя на часы, дешевый будильник, стоявший на столе среди дурацких фигурок, камушков и свечек, думал — вот сейчас они наверняка поехали к нему домой, к ней нельзя, у нее взрослая дочка, матери от дочек такие дела скрывают. Потом она явится к себе как ни в чем не бывало и начнет готовить ужин.

Прошло время ужина — и я, глядя на часы, думал, что сейчас моя дура ложится спать и блаженно растягивается на постели — приятно измученная и безмерно довольная, отложив все попечение о Лизе и ее затеях до утра…

Мне показалось странным, что Лиза не вернулась в подвал, чтобы договориться о церемонии зазыва с того света. Хотелось верить в лучшее, в мои-то годы, и я придумал, что она встретила умных людей, которые отговорили ее от этой блажи, или набрела на другой салон, где ее радостно приняли и обещали обслужить в наилучшем виде. Я утешал себя так — а сам помнил, что бродил по дому довольно долго, она вполне могла вернуться, и моя дура, млея в объятиях Бурого, назначила ей время этого мерзкого сеанса.

Давно мне уже не было так скверно.

Если я не придумаю, как их отсюда выставить, говорил я себе, они своими глупостями подманят какую-нибудь зловредную сущность.

Говорил, говорил — и договорился! Мне сразу полегчало. Я понял, как с ними справиться! Я понял, как спасти драгоценный сундучок.

Заодно я бы навеки отвадил мою дуру от доморощенной бестолковой магии.

Все было именно так, как я и думал — Бурый уговорил ее вызвать для Лизы мертвого жениха или кем там этот господин ей приходился.

Бурый стал ее хозяином, он уладил скандал с Анжелой, он уже заведовал всеми ее покупкамиНа следующий день они примчались вдвоем, стали двигать мебель, умчались, дура вернулась, и сразу же Лиза привезла фотографию. Маша велела ей раздеться и надеть длинную белую рубаху, потом отвела в конуру с массажной кушеткой и приказала лежать тихо, не говоря ни слова.

— А скажешь хоть слово — все пропало, и он никогда больше не вернется, — пригрозила она. Лиза только кивала и смотрела огромными сумасшедшими глазами прямо в глаза моей дуре.

— Вот видишь, я ставлю на столик его фотку, рядом стакан воды, накрываю хлебом, — все это моя дура проделала с неимоверной торжественностью. — Всякое может случиться — ты, если чего, сбивай стакан и хлеб на пол, а я буду молитву читатьЛиза с мычанием указала на дедовы ноги.

— Что-нибудь придумаем! — пообещала дура. — Вытащим его, старого черта… Только бы не помер… Ну, идем, я тебя уложу.

Они втиснулись в конурку.

Я был готов. Я облачился нужным образом. Если они будут проделывать свои дурацкие ритуалы перед столиком — замечательно! Там как раз очень удобное для моей выдумки место.

Вошел Бурый с большой сумкой. Оглядел салон, покосился на дедовы ноги. И вдруг улыбнулся. Его улыбка мне не понравилась. Я успокоил себя тем, что больше эту парочку никогда не увижу. Вспомнил, кстати, как недавно пели на улице: «Это есть наш последний и решительный бой!» Именно так. Я дам им бой.

Это мой дом. Им тут больше не быть.

Из каморки вышла моя дура и плотно прикрыла дверь.

— Тише говори, — предупредила она любовника. — Ей нужно сосредоточиться и представлять себе его таким, как при жизни, все вспомнить, как говорил, как ходил…

— Что еще требуется? — перебил он.

— Сорок свечек.

— Принес. Еще ты три метра черной ткани велела купить. Купил.

Их куда?

Она заглянула в тетрадку.

— Тут написано — закрыть тканью портрет покойного.

— Так он же формата девять на одиннадцать. В шесть слоев, что ли?

— Ой, ну что я за дура! Нужно было его с самого начала закрыватьЯ все перепуталаЯ только вздохнул. Я-то с ней два месяца промучился, а ему все эти радости еще предстоят— Не вопи, — одернул ее Бурый. — Ну, перепутала и перепутала.

— Ничего у нас не выйдет. Дух не захочет приходить. Еще и этотДура показала пальцем на дедовы ноги.

— Сказал же — ночью вынесу и положу на трамвайной остановке.

— А если он и там не проснется?

— Значит, такая его судьба.

— Ты его хоть в холл вытащи, — жалобно попросила дура. — А то нехорошо. При постороннем духов не вызывают.

— Так он же все равно спит… — сказал Бурый, которому вовсе не улыбалось тащить куда-то эту восьмипудовую тушу.

— Тебе трудно, что ли? А если мы об него споткнемся? И все коту под хвостДура остается дурой. Я видел, что ей очень не хочется проводить опасный обряд. И тем не менее она требовала от любовника, чтобы он убрал помеху в проведении обряда. Или я окончательно забыл, что делает с женщинами мужская ласка, или до сих пор не знал всей глубины дурости моей дуры.

— Вот это — аргумент, — согласился Бурый.

Он подхватил деда под мышки и поволок в прихожую, а дура, нагнувшись, семенила следом, пытаясь подхватить дедовы ноги. Потом она подобрала скатерть и хорошенько укутала лежащего на полу деда.

— Умница. Теперь его даже не видно.

От похвалы она просто расцвела. Должно быть, мою дуру очень редко хвалили. И тут же ей показалось, что теперь мужчину можно брать голыми руками. В мое время девиц хоть учили действовать исподтишка, а этой никто никогда не говорил, что нужно выждать подходящий момент. Возможно, она была не так уж виновата в своей глупости…

— Нет, все не так, все не так! Все неправильно! — воскликнула она, не боясь, что Лиза в каморке ее услышит. — Никакой дух не явится, зря ты все это затеял.

— Ни фига, выманим! — сказал Бурый и пустил в ход испытанное средство — обнял дуру и стал целовать. Она к нему прижалась и на несколько минут все забыла, но потом, к величайшему моему удивлению, все же вспомнила.

— Может, не надо, а? Это же прямая дорога в дурдом.

— Да что ты заладила — дурдом, дурдом! Не получится — значит, не судьба. Девчонку жалко! Знаешь, как это — когда не простилась?

Вот у нас Наташка такая была, мужа убили, без нее похоронили, она рассказывала — во-первых, кошмары снились, во-вторых, муж во сне ругался, а она еще перед тем как-то по-глупому налево сходила…

— Ну так кто ж виноват? — на удивление разумно спросила дура.

— Я же говорю — по-глупому. Подружка стерва попалась, подпоила и к одному козлу в постель уложила. Стрелять таких подружек.

Так Наташка ночью на кладбище бегала, мы за ней ездили, по всему кладбищу ловили. Прикинь — ночь, кресты торчат, на дорожке — два джипа, меж крестами фонари скачут, люди бегают, ор, мат… Ты что, хочешь, чтобы эта Лизка повадилась ночью на кладбище шастать?

Там знаешь, сколько всякой сволочи водится?

— Не хочу, и в дурдом тоже не хочу.

Дура нашла самое подходящее время проявлять упрямство — все готово к обряду, и вдруг она вспоминает про дурдом! Бурый, очевидно, имел дело со множеством дур и знал, как их отвлекать от неподходящих мыслей. Он опять поцеловал любовницу в губы.

И пока они так баловались, снаружи все темнело и темнело. Близилось время, когда общаются с покойниками…

Тем временем Лизонька в одиночестве соскучилась. Она слезла с массажной кушетки и вышла в салон — босая, в длинной рубахе, с распущенными волосами. Если не знать, что пребывает в телесной плоти, так можно подумать, будто и она триста восемьдесят лет назад скончалась.

— Ты чего?! — закричала моя дура, выскакивая из прихожей. —

А ну, обратно — и молчи, слышишь! Молчи, как рыба об ледЛиза показала на запястье левой руки. Я не люблю новшеств, но манера носить часы на руке мне симпатична.

— Ну, потерпи немного, пусть как следует стемнеет. Скоро уже, скоро, — тут дура до того раскисла, что даже поцеловала Лизу. —

Иди, ложись, думай о нем, думай самое хорошее. Поняла?

Лиза кивнула и медленно ушла. Волосы у нее были красивые —

спускались почти до талии. Давно я не видел длинноволосых и красивых женщин — дура не в счет, за ее глупостями и нелепой раскраской я просто не видел лица и не мог бы сказать, хорошо оно или нет.

— Ей ни есть, ни пить, ни говорить перед зазывом нельзя, — неизвестно в который раз повторила дура. — Вообще-то и мне тоже…

Но иначе не получается…

— Да зря ты дергаешься, — скучным голосом утешил любовник. —

Все у вас получится.

— Так ведь еще неизвестно, кто явится… — и опять же неизвестно в который раз она принялась рассказывать давнюю страшную историю. — Нас предупреждали — может явиться сам дух покойника, а может какая-нибудь нечистая сила — и будет врать, а потом от нее не отцепишься… Или сразу за собой утащит, или привяжется, понимаешь? А у меня опыта мало, я первый год работаю…

— Давно стемнело, — сказал Бурый. — И время самое то. Это же не обязательно в полночь?

— Ну что ты все лезешь не в свое дело? Надо по правилам, иначе дух не явится.

— Не все ли ему на том свете равно, у нас полночь или не полночь?

— Если ты такой умный — пойди погуляй. Это тебе не цирк, зрителей не надо.

И она вздохнула — очевидно, в ней проснулся страх. Бурый словно ждал этой минуты.

— Никуда я не пойду — мало ли что? Вдруг ты тоже голая ползать начнешь? Я знаешь что — я в туалете спрячусь. Если чего — вылезу.

А Лизке этой скажи, что твой мужик домой поехал, пельмени варить.

Ты не бойся — я с такими духами справлялся, что этот Лизкин для меня — тьфу.

Тут до меня наконец дошло — он тоже дурак! А два дурака — пара, и нечего мне изводиться, глядя на их дурацкую идиллию.

— А что? Это идея, — согласилась дура. — Ты там сиденье опусти и сиди. Лизке без тебя тоже как-то легче будет. А то будешь торчать, как зритель…

— Намучалась девочка. Может, ей после этого зазыва хоть немного легче станет.

— Это тебе не валерьянка. Ой! КлючиОна схватила со столика на колесах ключи и стала раскидывать их по салону.

— Для нечистой силы?

— Хоть бы не понадобились…

А вот ключики — это хорошо, подумал я. Их тут добрый десяток.

Ключики я потом приберу. Они старые, они от давно погибших замков, так что мои будут ключики…

— Ой! День! Какой сегодня день?! — вдруг завопила дура.

— А что?

— Нужен женский— Восьмое марта, что ли? — спросил озадаченный дурак.

— Да нет же! Среда, пятница или суббота! Для зазыва нужен обязательно женский день, иначе не сработает— Так ведь мужика вызываем. Перестань, Машка, хватит. Пора за работу. Тебе что, совсем девчонку не жалко?

— Тебе зато слишком жалко.

Удивительно, что эта мысль вообще пришла ей в голову.

— Дурочка ты все-таки, — сказал дурак. — Вот за что я тебя люблю — за то, что ты такая вся ревнивая дурочка. Пойми, Лизке ведь немного надо — два слова всего сказать и его лицо увидеть. А это в любой день можно.

Дураки имеют занятную способность — изрекать свои глупости так уверенно, что человек разумный может в первую минуту поверить. А неразумный — тем более. Вот взять мою дуру — где-то ее чему-то учили, что-то в голове застряло. А пришел мужчина, склонил ее к разврату, и теперь каждое слово этого мужчины имеет больше веса, чем прежде полученные знания. Если она не полноценная дура, то я тогда не знаю, кого звать дурой.

Она ему поверила. Она знала, что может увернуться от обряда, вопя, что спутала дни, но мужчина сказал — и сомнений больше не осталось.

В сущности, моя дура этим и была хороша — способностью слушаться мужчин. Вся беда в том, что она несколько лет жила самостоятельно и в придачу к собственной дури нахваталась всякой мистической.

— Ну, тогда… начинаем. Где кладбищенская земля? — спросила она.

— Вот, — ответил дурак и высвободил из сумки огромный черный мешок.

— Да ты с ума сошел! Ты что, все кладбище сгреб? Там же нужно…

— Ну, сколько?

— Ну, килограмм, ну, два… — растерянно сказала она. Я думал, добавит «мы на курсах этого не проходили».

— Стану я ради двух кило руки пачкать. Бери, потом еще пригодится. Да, и еще пятаков тебе наменял.

— Тоже целый мешок? — спросила дура и несколько успокоилась, когда дурак выгреб из кармана всего лишь горсть, правда, весомую горсть. — Клади сюда. Я сейчас начерчу круг, а ты давай прячься.

Время позднее. Работать так работать.

Бурый, положив мелочь на стол, обнял ее и поцеловал — почти по-человечески, как хороший муж целует жену при посторонних.

— Ну, иди, иди… — сказала она. — Если чего — я тебя позову.

Но в голосе было иное — что бы ни стряслось, звать не стану, потому что ты мой мужчина и тебя надо беречь. В хорошие бы руки мою дуру — цены бы ей не было…

— Ты, главное, не бойся. И знай — ты делаешь доброе дело.

И очень нужное дело, — весомо сказал он. С его огромной каменной рожей это получилось весьма внушительно.

— Я всегда делаю доброе дело, — гордо ответила она.

Тогда Бурый спрятался наконец в туалете, а дура за руку вывела из конурки Лизу.

— Ты, главное, молчи! — приказала она. — Молчи, пока он не покажется. А потом только говори ему эти свои два слова. Поняла?

Лиза кивнула.

— Теперь нужно зажечь сорок свечек и поставить их на полу.

Молчи, говорю! Я сама не знаю, куда их ставить, и в конспектах ни хрена нет! Куда поставишь — туда и ладно! Лучше вдоль стенки, а то мы их собьем.

Почти на четвереньках Маша вывела мелом на полу круг диаметром около полутора метров и даже не слишком кривой. Потом, поразмыслив, нарисовала еще один, вокруг первого, диаметром метра в два. Я только вздохнул — в юные годы побывал я в гостях у старика, который вызывал тени, и навеки запомнил, что круг чертят не мелом, а ножом по земле. Но ведь дуре непременно нужно проводить вызов в салоне — тут у нее амулеты, талисманы и прочая дешевая ахинея, в мои юные годы такое приобретали горничные из небогатых домов у бродячих торговцев.

— Так надежнее будет, — не слишком уверенно сказала дура. —

Иди сюда, становись. Вот тебе шпаргалка. Лучше бы, конечно, наизусть, но, может, и по бумажке сойдет.

Она взяла черную ткань, которую притащил дурак, и стала драпировать портрет на столе.

Лиза тем временем утыкала свечками пол справа и слева от стола, взяла зажигалку — и вспыхнул первый желтый огонек. Когда их стало с десяток, дура выключила электрический свет и продолжила наставления:

— Если полезут злые духи — главное, воду с хлебом на пол скинуть и бежать. Так, что еще? Возьми кладбищенской земли в обе руки…

Молчи! Сама вижу. Значит, так. Кладбищенскую землю будешь держать в одной руке, шпаргалку — в другой. Молчи! Землю — в левой…

нет, в правой. Тогда бумажку — в левой. Погоди, я одну свечку повыше поставлю, а то ты ни фига не разберешь.

Дура прилепила свечку к краю стола, установила Лизу посреди круга, дала ей землю, сама встала рядом со свечой в руке и пятаками в горсти.

— Ну, давай, что ли… — прошептала она и быстро перекрестилась.

Я приготовился.

— Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой! —

звучно заговорила Лиза. — От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу, от монет откупных, от червей земляных…

В дверях туалета появилась голова Бурого. Очень хорошо, подумал я, ему тоже полезно будет посмотреть.

— От веревок с рук, от веревок с ног, от иконки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи… — старательно читала Лиза. —

С глаз пятаки упадут! Холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызовуДура бросила пятаки об стену. Как раз туда, где я притаился. Попадание пятаков я ощутил — все-таки исковерканный обряд придавал предметам некоторую силу. Я невольно встряхнулся. Пятаки, прилипшие было, посыпались.

— Ой, мама дорогая… — прошептала дура. Она уловила момент подвисания монеток. Но Лиза ничего не поняла.

— К кругу зову-призываю, с кладбища приглашаю! Иди ко мне, раб Александр! Гроб без окон, гроб без дверей, среди людей и не среди людей.

— Ой, Лизка, перестань, прекрати, я боюсь! — вскрикнула дура.

Но Лиза уже вошла в то состояние, когда море по колено.

— Сюда, сюда, я жду тебя! — потребовала она. — Слово и делоАминьТеперь нельзя было терять время. Я окружил себя белым свечением и выступил из стены. На мне был настоящий саван, я позаимствовал его из гроба невесты, которая умерла девственницей. Кладбище находилось как раз у городской стены, когда на месте моего дома ставили новый, прихватили порядочный кусок кладбищенской земли.

Вот теперь все это и пригодилось.

Я знал, что белое сияние съедает всякие мелкие подробности, в том числе черты лица. Так что разоблачения я не боялся. Но моей задачей было перепугать обеих дур, чтобы впредь им неповадно было затевать безобразия в моем подвале, и я, точно направляя голос, завыл:

— У-у! Гу-у! Гу-уПодвал наполнился страшным гулким воем. Для полноты картины я принялся еще размахивать руками.

Дура моя в ужасе спряталась за Лизу. Бурый высунулся из туалета и тут же спрятался обратно. Но дверь не прикрыл полностью. Я знал, что он подглядывает в щелочку, и порадовался — впредь дурак не будет связываться с потусторонними силами и дуре своей не позволит.

— Господи, господи, иже еси на небеси… — забормотала дура. —

Ой, не могу, забыла…

— Гу-у! Вау-у-у! Кыш, кыш! — изощрялся я.

Тут Лиза опомнилась.

— Сашка! Сашенька! — закричала она. — Сашка, милый, только одно слово! Ты куда деньги спрятал?Я окаменел. Разумеется, первым делом я подумал о своем сундучке. Какие еще в мире могут быть деньги?! А она продолжала бесстрашно вопить:

— Сашенька, только одно! Где кейс? В Москве у Кравчука, да? На даче? В Питере? Сашенька, только одно слово! Деньги где? Кому ты кейс отдал? Маме? Сашенька, только это, ничего больше! Я тебе памятник поставлю, большой, мраморный, как у Григоряна! Только скажи — где кейс с деньгами! Ты только кивни, Сашенька! В Москве, да? Нет? Саша, я без этих денег пропаду! Саша, мы же тебя не где-нибудь — на Южном кладбище похоронили, у тебя справа — Петраковы, и Толян, и Дениска! У тебя памятник будет выше Денискиного, я уже белый мрамор присмотрела, мне скульптора нашли! Ты только скажи — где кейс?— Ой, мама дорогая… — повторяла обалдевшая дура. — Ой, мама дорогая…

Я никак не мог понять, какое отношение имеет Саша к моим талерам.

— Саша, я тебя умоляю — где деньги? — взывала Лиза. — Тебе же больше не нужно, а мне…

— Как это — не нужно?! — возмутился я.

Голос мой наполнил весь подвал, он был воистину громовым.

Лиза и дура, обнявшись, опустились на корточки. Но дура опомнилась первой.

— Бежим, бежим скорее! — крикнула она. — Пока он будет ключи собирать!..

Лиза съежилась, не в состоянии пошевелиться, поэтому она сама смахнула на пол стакан и хлеб, а потом ползком попыталась выбраться из круга.

Тут Бурый высунул голову из туалета.

— Стой, дура! — приказал он.

Главное было сделано — я их перепугал, обряд сорвался. Можно было гасить сияние. И в свете свечек собрать отражения ключей.

Ключи, ключики мои! Чем больше — тем лучше! Какой-нибудь да откроетПерестав видеть меня, женщины немного успокоились. Но дурато поняла, что баловаться с потусторонними силами ей не надо, а вот Лиза, уняв испуг, сразу пожелала продолжения:

— Маша, Машенька, давай еще раз— Ты с ума сошла? Да я чуть штаны не намочила!..

— Машенька, миленькая, это очень важно! Ты просто не представляешь, как важно! — и эта чертова блондинка стала вдруг ласкаться к моей дуре, как кошка.

— Еще раз?! Чтобы я совсем с ума сошла?Дура даже головой затрясла — крепко я ее перепугал.

Тогда Лиза отстранилась от нее и заговорила очень спокойно:

— Маша, это большие деньги. Очень большие деньги. Если ты заставишь его говорить — ты не пожалеешь.

— Да как я его заставлю?..

— Сумела вызвать — сумеешь и заставить. Ты, главное, не волнуйся, соберись с духом, и начнем сначала. У тебя все получится! А когда он скажет, где кейс, когда мы найдем кейс, — ты получишь десять тысяч.

Я люблю цифры. Я точно помню, сколько талеров в моем сундучке, помню также, как эта цифра из года в год менялась. Это самые сладкие мои воспоминания. И слова «десять тысяч» мне понравились. Хотя это были тревожные слова — что-то в них таилось нехорошее. Я подобрался поближе, чтобы не упустить ни слова.

— Чего десять тысяч? — спросила моя дура.

— Да не рублей же! Знаешь, я до последней секунды не очень верила, что у тебя получится, ты уж извини. Поэтому только пятьсот дала. Но теперь я вижу, что ты умеешь. Десять тысяч — соглашайся— Отстань. Какие десять тысяч? Что, мне в дурдоме от них намного легче будет?Дура наконец-то догадалась зажечь свет. Следующим решительным поступком было открывание холодильника. Она достала початую бутылку минеральной воды и всю ее выпила.

Лиза следила за ней со спокойствием змеи. Мне сделалось не по себе от этого светлого неподвижного взгляда. А меж тем при иных обстоятельствах белокурая чертовка вызвала бы у меня некоторое уважение. Она шла на все, чтобы заполучить деньги. Она была готова испробовать самые безумные способы. Пока это не касалось моего сундучка — я не возражал…

— Я тебя к лучшим врачам повезу, к экстрасенсам, только найди мне этот проклятый кейс! — сказала Лиза. — Он может быть в Москве у Сашкиного дяди, может быть на даче — мы там, правда, все перерыли, но Сашка же хитрый, мог такой тайник сделать, что и с собаками не найдешь. Еще он мог сейф в банке арендовать, так многие делают. Значит, нужен шифр к замку, ну, и название банка, конечно. Еще он мог их у этой своей дуры спрятать… Прикинь — с шестнадцатилетней девкой спутался, старый козел! На дискотеке подобрал! Ездили туда с пацанами поприкалываться — и подобрал, идиотЯ даже не знаю, как ее зовут, одно знаю — живет в Октябрьском районе. Он для нее квартиру снял, а когда его убили, она оттуда сбежала. Видишь, Маш, я тебе всю правду говорю. Маша, мне эти деньги нужны, мне отсюда уехать надо. Я в положении, Маша. Я здесь рожать не могу…

— Почему не можешь?

— Не могу. Найди кейс, Машенька, вместе уедем, хочешь? У меня подруга в Дании, хорошо замуж вышла, к себе зовет— Какая Дания? Кому мы там нужны?

Кажется, с перепугу у моей дуры наступило умственное просветление.

— Так не с пустыми же руками поедем! Машенька, у тебя все здорово получилось, давай еще попробуем! Пусть он скажет— Нет. Не могу. Если я ЭТО еще раз увижу — я умруИ точно — поумнела— Значит, не будешь? — помолчав, спросила Лиза.

— Не буду.

— Ну и дура. Ты подумай как следует, ты прикинь… Я же и заставить могу.

— Как — заставить?

— Не спрашивай, лучше не спрашивай. У тебя квартира, у тебя дочка Анечка — ты что, забыла? А мне стоит по одному телефончику позвонить — понимаешь? Так что лучше добром соглашайся.

— Это я уже слышала… — пробормотала моя дура, и лицо у нее было совсем тупое, я даже забеспокоился, не сходит ли она потихоньку с ума…

— Ты чего? Маша— Ничего. Все путем. Хорошо. Попробуем еще раз. Ты иди туда, сиди там и молчи, а я все приберу, подготовлю помещение к обряду.

Где заклинание?

— Вот! — Лиза протянула листок.

— Сиди и читай про себя, а то, когда по бумажке, ты спотыкаешься. И молчи, пока я тебя в круг не поставлю. Значит, так… Я заново рисую круг, заново зажигаю свечи…

— Эти потушить, что ли?

— Да, конечно.

Лиза стала торопливо тушить свечи. Дура моя стояла, глядя на нее примерно так, как глядит корова на сельский пейзаж. Я же вытащил свой славный табурет, уселся поудобнее и стал сводить концы с концами. Лиза была мне весьма симпатична желанием заполучить деньги, и я даже жалел, что не могу помочь ей, бедняжке. Насчет своей беременности она, впрочем, врала — мы, живущие внетелесной жизнью, хорошо чувствуем присутствие или же отсутствие живой души, а душа младенца хоть и трудноуловима, поскольку связь ее с плотью еще хрупка, присутствует возле будущей матери постоянно.

А ведь кто-то наверняка охраняет этот кейс с деньгами, подумал я и задался вопросом: много ли там? Вот у меня в сундуке, точно знаю, четыреста семь золотых талеров, остальное — серебро. Сколько же это на теперешние деньги? И какова должна быть сумма, ради которой Лиза готова отдаться черту из преисподней? Похоже, что там —

не меньше десятка моих любезных сундучков…

— Машка, я сейчас! Я все сделаю! — восклицала она, собирая свечи. — Эти круги стереть, да? Где тряпка?

— Ты молчи, тебе перед зазывом нельзя говорить. Задуй свечи и иди в массажный кабинет, — велела моя дура. — И ложись. И сосредоточься опять. Ясно? А то у нас ничего не получится. МолчиЛиза положила свечи на стол и поспешила в каморку.

Тут же моя дуреха бросилась к туалету и столкнулась с выходящим Бурым. Разумеется, спасения от беды она искала в его объятиях, а он — что? Ему, подлецу, объятий не жалко! Принял, стал гладить по спине, даже в висок поцеловал. Хорошо хоть не сразу ударился в откровенную похоть.

— Ты слышал? Нет, ты слышал? — твердила дура.

— Тихо! — приказал он и очень быстро, буквально таща в охапке, выволок ее в прихожую. Продолжая обнимать одной рукой, другой он затворил дверь. Получилось это довольно громко. Я напряг зрение и увидел, как Лиза приподнялась на ложе. Нетрудно было угадать ее мысли — она забеспокоилась, не собирается ли моя дура сбежать.

Той бы и следовало сбежать. Да только как же отлепиться от любовника?

— Я чуть с ума не сошла! Кошмар! — взахлеб шептала дура. —

И так страшно, а тут вдруг ЭТО, белое и воет! Знаешь что? Это же был не загробный дух! Нам лекции читали — загробный дух молча стоит, он тихий, он очень редко говорит, ну, слово скажет, ну, два. А этот как заорет, как взвоет! Все, уходим! Мне тут таких гостей не надо! Потом помещение чистить, ладаном курить! А если привяжется? Будет по ночам шастать, в кровать, чего доброго, залезетНу, размечталась, подумал я, одна похоть на уме. Однако лицо любовника мне сильно не понравилось. Я ошибся — вот он-то как раз меньше всего думал сейчас о похоти. И более того — я опознал тот ореол золота, который мне так нравился в Лизе.

— Не тарахти, — сказал он. — Значит, так. Ты сейчас попробуешь еще раз вызвать ЭТО, и пусть оно скажет, где кейс.

— Ты с ума сошел?! — воскликнула моя дура и попыталась вырваться из объятий.

Тем временем Лиза, прихватив с собой сумку, бесшумно подкралась к двери, ведущей в прихожую. Голос у Бурого был глуховатый, невыразительный, но разборчивый.

— Машка, ты знаешь, кто эта телка? — спросил он. — Это Сашки Слона телка! Я ее сразу узнал. Помнишь, по телеку показывали —

разборка была за старым вокзалом, прямо на путях, два трупа подняли? Весь город гудел! Так это Слон с Гешей Чиквадзе разбирался. Там еще раненые были, самого Чиквадзе зацепило, но его увели и спрятали. Потом все галдели — бандиты друг другу глотки рвут! Помнишь?

А это Слон Гешке деньги был должен, в кейсе Гешкины деньги, усекла? Вот почему она хочет их найти и в Данию рвануть! В общем, так.

Ты опять вызываешь ей ЭТО. Пусть ОНО в самом деле кивнет или там на пальцах покажет! А потом — уже не твоя забота. Ясно?

— Ой, мама дорогая… — прошептала моя дура.

А я хлопнул себя по лбу. Раньше надо было задуматься, почему Бурый так старательно отворачивается от Лизы и вообще старается быть при ней незаметным.

— Потом причитать будешь. Иди, рисуй круги, гоняй чертей, делай, что хочешь! — велел Бурый. — Лишь бы ОНО сказало, где кейсНичего себе интрига, подумал я и пожалел дуру, которая во все это впуталась. От жалости даже мысль в голову пришла: может, назвать им какой-нибудь дурацкий адрес, и пусть они успокоятся?

Но это, как выяснилось, была вовсе не моя мысль.

— Ну, назовет какой-нибудь дурацкий адрес — а дальше? — спросила дура. — Это же…

— Не твое дело. С Лизкой я сам разберусь. Раскатала губу! Сучка мелкая— Как, прямо здесь?..

— Иди, действуй. Получится — за мной не заржавеет. Лизка тебе десять кусков обещала — я пятнадцать дам. Главное — взять этот чертов кейс. А насчет Лизки не волнуйся, на ней уже клейма ставить негде… с ней только ленивый не спал, ее весь город во все дырки имел…

Иди, иди. И ты, это… Поосторожнее с ней. Я видел, она с собой сумку прихватила. Когда этот самый Сашкин дух скажет, где кейс, ты сразу выметайся.

— При чем тут сумка? — спросила моя невинная дуреха.

— При том! Лизка, чтоб ты знала, кандидат в мастера спорта по стрельбе. Вот и соображай, что у нее там в сумкеОн был прав. Несколько войн, пережитых мной в этом подвале, научили меня немного разбираться в теперешнем оружии. Сумочка была дорогая — о, этот ореол золота! — и действительно изнутри была приспособлена под небольшой пистолет, он не болтался, а сидел в гнезде из плотной ткани.

— Ой, мама дорогая…

Есть случаи, когда лучше просто молчать, а не выказывать свою дурь, поминая дорогую маму. Но дура моя была проста, незамысловата, неспособна молчать, и я прекрасно понял взгляд Бурого — ему очень вдруг захотелось ее удавить. Но он, разумеется, сдержался.

И даже несколько отстранился от любовницы.

— Так что Лизку я беру на себя… Тьфу, это что еще за дрянь?

— Ты на деда наступил.

Дед лежал себе и спал. Помирать, к счастью, не собирался — мне тут только такого сожителя недоставало! Что-то я перестал понимать в жизни за пределами подвала — в мои телесные годы ни из кого не сифонило, а теперь вдруг эта хвороба завелась. Такой маленький винтообразный смерч под жестяным тазом… Сифонит! И слова такого не знали! А вот если он помрет — из него все еще сифонить будет?

Оч-чень любопытно…

— И не проснется же, зараза, — удивленно сказал Бурый. — Машка, это точно летаргический сон. Ну, иди, действуй. Узнаешь, где кейс, — твои пятнадцать кусков.

— Ой, как не хочется опять с этим зазывом связываться…

— Ну, Машка! Ну, я же прошуОн знал, на что ее подманить! Он опять стал крепко обнимать, щупать и целовать мою дуру. Но она, как ни странно, не поддалась.

— Прошу, прошу! — передразнила она. — А сам деда вытащить никак не можешь! Вот уж он тут точно посторонний! Хочешь, чтобы из-за него все прахом пошло?

— Ну, если только в нем все дело…

— Как раз темно, ты его спокойно дотащишь до остановки.

Бурый взял деда под мышки, усадил и попытался взвалить на плечо. Естественно, ничего не получилось.

— Да чтоб он сдох! — возмутился Бурый. — Машка, отвяжи ему эту дурацкую шайку— Сейчас…

Она размотала серые полотенца и поднесла руку к середине дедовой груди.

— А знаешь, правда — сифонит…

Вот и я о том же! Единственное, что меня успокаивало — дед был совершенно телесный, никакой мистикой от него не пахло. Странный каприз матушки-природы, ей-богу— Я тут у тебя умом тронусь. Давай сюдаВзвалив на плечо деда, Бурый прихватил шайку и выпихнулся в дверь. Я проводил его взглядом, причем от благодарности во мне проснулось даже сочувствие — трудно взбираться по неровным ступенькам, имея на плече восемь пудов дедовой плоти. А потом я обернулся и увидел сквозь стену лицо Лизы.

Она стояла так, что мне, даже мне, стало страшно. Зверюга перед прыжком…

Я попытался удержать мою дуру, я попытался развернуть ее, чтобы она выбралась из подвала вслед за любовником. Но ей, видите ли, было очень важно забрать свою сумку — как будто за сумкой нельзя прийти потом, при свете дня и в сопровождении каких-нибудь благорасположенных к ней людей! Вот моя дуреха и вернулась в салон, полезла под стол, где стояла эта самая сумка, а тут на нее прыгнула Лиза, вывернула ей руку и усадила ее на пол. Дура моя только вскрикнуть успела.

— Ты куда? Ты куда намылилась?— Я не могу! Не получается! Хватит с меняЯ подумал — а не позвонить ли в милицию? Моей силы хватит, чтобы нажать на кнопки телефона. Номер я тоже знаю. Но что потом? Говорить в трубку я не могу. Поймут ли в милиции по моему молчанию, что случилась беда?

— Никуда ты не пойдешь! — сказала Лиза. — Ты думаешь: сдашь меня этой суке и пятнадцать кусков получишь? Ага, как же! Ты хоть знаешь, кто это такой? Думаешь, он простой охранник? Я его узналаЭто же Бурый— Ну и что? — удивилась моя дурочка. А я по Лизиному голосу понял, кто этот любовник.

— Он из Каштановской группировки! — объяснила Лиза. — Он там бригадиром был, пока их Михайловские не разогнали! И залег на дноВолосы отрастил, зубы вставил! Думал, не узнаю… Когда он про Чиквадзе сказал, меня как ошпарило — он, сука! Машка, это же такая сволочь — клейма ставить негде! Ты меня послушай, я же все про них знаю! Кейс ему? Хрен ему! Дулю ему! Значит, так. Ты сейчас запираешь салон изнутри, мы вызываем Сашкин дух и узнаем, где кейс…

— Так он же во второй раз не придет! Мы его неправильно отпустилиДуру надо было спасать. У меня практически не возникает добрых чувств к людям, тем более дура успела меня разозлить… но это — моя дура, как же допустить, чтобы ей причинили вред? Моя, как подвал — мой, как сундучок — мой… Моя… из всех чувств телесной жизни мне милее всего было чувство собственности…

Так что придется опять натягивать саван девственницы…

— Как это — не придет? Я тебе за что деньги плачу? — спросила Лиза. — Это твоя работа. Сделаешь все, как в тот раз, и придет. Слушай, Маша, я шутить не люблю. Мне! Нужен! Сашкин! Дух! Слышишь? И ты мне его сейчас опять вызовешь! Иначе тебе будет очень плохо— Ой, мама дорогая…

— Думаешь, я не понимаю? Я тебя, дуру, насквозь вижу! Я знаю, чего тебе Бурый наобещал! Ты что, действительно дура? Ты ему поверила? Так он же всем врет! Он еще никогда никому правды не сказалОн тебе сказал, будто у меня в сумке пистолет! Будто я хочу узнать, где кейс, а потом тебя пристрелю! Да ты что, совсем того? Это же полная чушьПожалуй, и поверить можно было бы этой пылкой речи, если бы я своими глазами не видел пистолета. Лиза мне положительно нравилась, но дура… дура все-таки была моей дурой…

— Во-первых, куча народу знает, что я пришла к тебе вызывать духа. Если тут найдут твое тело, то сразу же ясно, чья работа! Во-вторых… во-вторых… — Лиза подняла глаза к потолку, ища там аргументы.

И тут я услышал на лестнице спасительные шаги! Бурый, естественно, не донес деда до трамвайной остановки, а свалил прямо во дворе и поспешил обратно.

Я сделал все, что мог — приоткрыл дверь, чтобы он услышал Лизин голос.

— Во-вторых, ты думаешь, он тебе хоть копейку заплатит? Вот он как раз тебя куда-нибудь выманит и пришьет! Он же без ствола и на горшок не ходит! А ты о дочке подумай! Машка, ты пойми — ты же со сволочью спуталась! Давай так — ты ему скажешь, что у тебя сегодня никак не получается, и назначишь другое время. А мы поедем ко мне на дачу, там все спокойненько подготовим, вызовем духа…

Вот тут Бурый и вломился.

— Умная! На дачу! Там у вас как раз карьер рядом, и тело прятать недалеко выйдет. Руки - Крикнул он вовремя — Лиза потянулась к сумочке. А потом достал откуда-то, чуть ли не со спины, свой пистолет. Я ахнул — надо было приглядеться к нему повнимательней— Стоять! Обе! Хорошо.

Вот это он напрасно, подумал я, стрелять тут нельзя, трупы мне не нужны.

— Ты что?! Ты с ума сошел?! — спросила моя дура так, словно любовник что-то перепутал в домашнем хозяйстве, а не держит ее под прицелом.

— Молчи, дура, — сказал он. — Ты что, не видишь, как тебе мозги пудрят?

Тут у бедной моей дурехи произошло окончательное помутнение разума. И в самом деле — она уже так давно никому не врала— Уходите оба! Сию минуту! Оба! — закричала она и даже топнула. — Я сейчас позвоню! У меня крыша! Охранная фирма! Сейчас приедут — мало не покажетсяБурый уставился на свою подругу с изумлением — наверное, впервые видел женщину, которой наплевать на заряженный пистолет. А Лиза — та как раз не зевала…

— Крыша у нее!.. СтойНо Лиза с нечеловеческой легкостью проскочила в каморку и захлопнула дверь. Бурый кинулся следом, дернул изо всей силы за ручку — и ручка осталась у него в руке. Иначе и быть не могло. Я же помню, какие висельники чинили мой подвал.

— Вот сучка! Машка, там у тебя окно есть? — быстро спросил Бурый.

Окна там не было, поэтому я не ждал ответа дуры, а, повинуясь своей тревоге, оказался в прихожей — как раз вовремя, чтобы встретить деда.

Вот только его тут сейчас и недоставало.

То ли ночная прохлада воскресила его, то ли воздух подвала был виноват в затянувшемся сне, а иной воздух разбудил деда — не знаю.

Он медленно прошел через прихожую, плохо понимая, какое сейчас время суток, и двумя руками прижимая к груди свой жестяной таз.

При этом он еще бормотал:

— Ничего, ничего, посифонит — и пройдет… Вылечат, вылечат…

— Ой, мамочки, там, в холле, кто-то есть! — закричала дура.

— Чтоб я сдох — дед вернулся! — воскликнул Бурый. — Ну, ща…

А вот то, что случилось дальше, было невозможным, диким, неслыханным совпадением. Все случилось одновременно. Бурый кинулся выпроваживать деда. Лиза распахнула дверь каморки и выстрелила в Бурого, который как раз повернулся к ней спиной. Ему бы поймать эту пулю и упасть, но нетЯ видел полет пули. Она вышла из пистолетного дула и стремилась к широкой спине проклятого любовника. Я кинулся остановить ее, хотя мог всего лишь изменить направление, и то немного, самую малость. Мне совершенно не хотелось заполучить в соседи такого подлеца, как этот БурыйЯ сомкнул ладони вокруг пули и повернул комок воздуха, ее заключавший, чуть левее. И отпустил… и она пошла себе дальше, прямиком в безумного деда с его жестяной шайкойЯ услышал стук пули о жесть.

Я должен был убедиться, что дедово тело остановило пулю, но меня оглушил отчаянный визг мой дуры, а перед глазами было лицо Лизы — прекрасное лицо хладнокровной убийцы в ореоле драгоценного золотаИ вдруг я увидел, что к Лизе приближается пуля.

Я кинулся на помощь, но пуля имела преимущество. Ладони мои сомкнулись вокруг пустоты, а прекрасное лицо исказилось. Пуля вошла в ее грудь, и Лиза, вскрикнув, упала.

— Сволочь, сволочь… — прошептала она.

Бурый обернулся и уставился на лежащую Лизу.

— Это что еще за новости?

— Сволочь… успел…

Дед мотал головой. Он устоял на ногах, но соображение все еще ему не давалось. Бурый посмотрел на него и все понял.

— Лизка, это срикошетило. Ты в деда попала, а пуля от шайки отскочила.

Дура моя кинулась к Лизе и опустилась рядом с ней на колени.

Глупость ее была такова, что она приподняла Лизу и усадила, положив ее голову себе на плечо.

Дура никогда не имела дела с ранеными.

Лиза мне нравилась, да… но лучше тысяча агоний, чем такое соседство! Мой сундучок, мой сундучок…

— Маша, у тебя аптечка на полке! — крикнул я и сразу сообразил, что бинты и пластыри тут бесполезны. — В «скорую» звонить надоОна же загнетсяДура не слышала.

Я одним прыжком оказался у телефона. Это была зловредная конструкция, лежащая на подножии кнопочками вниз. Я приподнял ее, но долго держать не мог — выронил, она грохнулась на пол. Я опустился на колени и стал переворачивать эту черную блестящую дрянь.

Телефон «скорой» был мне известен. Когда у тебя над головой шестиэтажный дом, где живет около сотни человек, много чего узнаешь поневоле… кажется, нужно сперва нажать зеленую кнопку…

— Я не понял — который час? — спросил невозмутимый дед.

— Сволочь… Я знала… — шептала Лиза.

— Ой, Лизка, ты чего? Лизка! — причитала моя дура.

Бурый тупо смотрел на них. Это было его естественное состояние — тупое созерцание.

— Он в меня стрелял… сука… — жалобно повторила Лиза.

— Да сделай же что-нибудь! — крикнула дура. — «Скорую» вызови! Смотри — кровьЯ нажал темно-зеленую кнопку, кнопка стала светло-зеленой. Я подтолкнул трубку, и она поехала по полу к тяжелым ботинкам Бурого. Оставалось нагнуться и взять… Лиза же загнется, она же тут загнется… Мне только ее и не хватало— Какая «скорая», ты что? — спросил Бурый. — В общем, ну вас всехОн оттолкнул деда и оказался в дверном проеме.

Я склонился над телефонной трубкой. Теперь нужно было толчком послать ее к моей дуре…

Те, кто учил Лизу, не зря свой хлеб ели. Она и умирающая знала ремесло. Рука с пистолетом поднялась, грохнуло, пуля вышла из ствола и пролетела у меня над головой — прямо в спину Бурому.

Он упал на пороге. Дура моя ахнула и зажмурилась. Пистолет выпал из Лизиной руки.

— Нет, нет, не смейте! — в отчаянии закричал я. — Не смейте умиратьГолос случайно нашел нужное направление. Слова мои наполнили подвал. Но дура ровно ничего не поняла, только съежилась. Ей было настолько страшно, что она лишилась последних остатков ума.

Дед же опустился на корточки и приподнял голову Бурого.

— Жить будет, — сказал дед. — Но очень недолго.

И я опять закричал, срывая голос — да, это и во внетелесном состоянии возможно, оказывается… я многого о себе все еще не знал…

— Маша, дура, ну, сделай же что-нибудь! Им нельзя здесь умирать! Ну, вытащите их куда-нибудь! Только не здесь! Только не здесьМаша наконец кинулась к Бурому, перевернула его на спину, приподняла за плечи и заговорила, как мать с больным младенцем:

— Миленький, солнышко, потерпи, я вызову врача! Сейчас врач приедет, укол сделает! Очень больно, да?

Надежда вспыхнула — и обратилась в прах. Потому что Бурый последним усилием воли приподнял руку и выстрелил в Лизу. Одновременно пуля покинула ствол, а Бурого — его последнее дыхание.

Моя обезумевшая дура опять завизжала. Я же схватился за голову.

Свершилось! Я не знал, что такое ад? Теперь я это узнаюСвет в подвале иссяк — я знал это состояние света, оно предшествует страшным вещам…

Мрак ожил и накрыл все лишнее. Так всегда бывает, если человеку отказано в правильном посмертном бытии.

Человек рождается в свой новый мир, где сперва нет ничего — только он сам. Потом появляются стены его вечного местожительства. Только теперь слово «вечный» привело меня в ужас. Я ощутил вечное бессилие…

Лиза и Бурый медленно сели, а затем встали так, словно их кто-то взял за уши и поднял с пола. А на полу, там, где они лежали, осталось что-то вроде продолговатых свертков, один светлый, другой темный — их бренная плоть.

Ну вот они и прибыли…

Меня агония подготовила к мысли о смерти. А они пока еще ничего не понимали.

— Нет, какая же ты сволочь… — сказала Лиза.

— Лизка, это был рикошет. Это от жестяной шайки срикошетило.

— Сволочь, сволочь…

— Это срикошетило…

Бурый вспомнил первым. Он ощупал свою грудь, попытался ощупать спину и очень удивился тому, что нет боли и крови. Лиза, глядя на него, тоже начала исследовать себя.

Я должен был сразу объяснить им, кто тут главный.

— Явились! Прибыли! — со всем доступным мне ехидством сказал я. — В прихожую ступайте. А здесь появляться не смейте.

— Мужик, ты кто? — спросил Бурый, таращась на мой наряд.

— Кыш отсюда— Вот козел, — буркнул он.

Бурый еще многого не знал. Он вышел в прихожую и попытался покинуть подвал. Отворить дверь, ведущую на лестницу, ему удалось. А вот дальше — дудки! Я вспомнил это ощущение — когда воздух становится плотным, хоть ножом режь, и отпихивает тебя, и отпихивает…

Бурый, как я в свое время, бросался на преграду всем телом, после пятого раза тяжко задумался.

— Вот-вот! — крикнул я. — Теперь понял?

— Это что же — я так тут и буду торчать? Как хрен на насесте?

Я тихо засмеялся и прошептал:

— Смотри…

Он молча уставился на плоть, которую только что покинул, еще не в силах осознать правду.

— Торчи хоть до усера, а я пошла! — выкрикнула Лиза.

Поскольку она погибла, можно сказать, с сумочкой в руках, то отражение сумочки покорно далось ей в руки. Она пошла — тонкая, стройная, вся в белом, с распущенными волосами. Еще пять минут назад я восхищался ее красотой. И ореолом золота восхищался, старый дурак…

Ореол был сейчас у всех нас…

Лизу сгустившийся воздух тоже не пропустил.

— Это что такое? — возмутилась она. — Твои штучки, Бурый?

Она резко повернулась, чтобы все ему высказать, но он показал пальцем вниз — и она увидела свое мертвое тело.

— Бурый, это что? Что это?! — Лиза даже руками замахала на тело, как будто оно ей угрожало.

— Ага, догадалась? — спросил я. — А теперь — в прихожую! Вот тут ты и будешь жить. Вот тут.

— А ты чего раскомандовался? — Бурый еще не злился, ему хватало заботы с осознанием своего нынешнего внетелесного положения.

Этим надо было пользоваться.

— Вот тут оба будете жить, — сказал я. — Дальше — ни шагу! Не пущу! Никого не пущу! Он — мой— Кто — твой? — чуть ли не хором спросили они.

Я не хотел им этого говорить! Я вообще не собирался упоминать о сундучке! Но знание было сильнее меня. Я знал, что это — мой сундучок! А на нем — замочек! А в сундуке — денежки! Четыреста семь золотых талеров и серебро! А ключик пропал!..

Пропал ключик, и я триста восемьдесят лет ищу подходящий. Пока ключик не найду — не успокоюсь… Вот уже сколько собрал… и сегодняшние прибавились…

Мысль о моем сундучке больше не помещалась в моей бестелесности.

И любезный сундучок отозвалсяПосреди стены вдруг засветилась золотая точка. Я хотел погасить ее, но не мог, она росла, стала размером с яблоко, потом с дыню, обрела углы. Я застонал — проклятый сундучок не должен был сейчас являться, чтобы эти сволочи его увидели! Но мысль о золоте была сильнее меня — и он возник в дрожащем сиянии, как новенький, из темного полированного дерева, в ажурной оковке. Крышка откинулась, из сундучка ударил вверх сноп света. Более того — сундучок несколько накренился, чтобы все могли увидеть его содержимое — талеры, золотые талеры!..

Лиза догадалась первой.

— Сундук с золотом? — воскликнула она радостно. — Ни фига— Кыш отсюда, кыш! — закричал я. — Я вас знаю — вы со своими ключами пришли! Кыш! Мой сундук! Я сам его закрыл и закопал! Умные! Думают, пришли свеженькие на готовенькоеИ я заслонил сундучок собой, но золотые лучи проходили сквозь меня, они были настолько плотные, что я спиной ощущал их толчки.

— Уйди, козел! — приказал Бурый.

Я не мог уйти. Я, напротив, собрался с силами и приказал сундучку сгинуть. Но он только едва-едва потускнел.

Мне нужно было выпроводить из головы мысль о золоте.

Но мысль была больше моей бедной головы! Я впал в отчаяние. Я не знал, чем отвлечь себя от своей главной мысли, которая поддерживала во мне внетелесную жизнь триста восемьдесят лет. И вдруг я увидел, что Лиза идет ко мне так… так, как женщина идет к мужчине…

Она оценила мое золото и безмолвно требовала, чтобы я оценил ее красоту.

Это была моя единственная надежда — и я ответил на ее взгляд, прекрасно понимая, что нужен ей не я, а драгоценный ключик… она уже любила мои талеры, она уже была счастлива тем, что может стать их вечным стражем…

Но если так — как же я?.. Сундучку двух стражей не нужноМеж тем Бурый полез в карман.

— Гоните его, гоните! — закричала Лиза. — У него там отмычкаОна уже охраняла от него сундучок! Она уже считала сундучок своим.

— Убирайтесь оба! — приказал я.

— Гоните его, он тут ни при чем! Это он меня убил, сволочь— Сама хороша, сучка мелкая! — огрызнулся Бурый и достал из кармана изогнутую железку.

— Не пущу! — твердо сказал я. — Не вы эти талеры собирали, один к одному, один к одному!.. Вот тут будете сидеть, в углу, оба! Не пущу! Какого черта вы здесь подохли? Могли же на улицу уползти! Вот теперь и будете тут сидеть до конца света! В углу… ни шагу вправо, ни шагу влево…

— Дурак! — разозлилась Лиза. — Что ты мне сделаешь?

— Не знаю— ПустиОна кинулась к сундучку, и тут он стал меркнуть. Она запустила руки в стену, она пыталась ухватиться за крышку — но крышка захлопнулась.

— Он там, я же знаю, он там! — кричала Лиза, шаря наугад в стене. Я схватил ее за плечо и отбросил.

— Не тронь, не твое— Сволочь— Чмо болотное! — сказал мне Бурый. — Ща я тут разберусь…

Желание во внетелесном мире часто обретает плоть — вот у меня в руке и появилась тяжелая булава, утыканная шипами. Я замахнулся, он отскочил. Лиза, которую я невольно отпустил, опять кинулась к гаснущему сундучку. Я ударил булавой сперва Лизу, потом Бурого, оба упали. Но я не первый день пребывал во внетелесном облике.

И потому знал — несколько минут спустя оба поднимутся и полезут к моему сундучку, как ни в чем не бывало.

Ад, ад… а я-то радовался, что избежал ада…

Тишина, воцарившаяся в подвале, была пронизана тонким звоном.

Лиза опомнилась первой и, приподнявшись на локте, уставилась на дверь.

— Сашка… — прошептала она.

На пороге появился крупный молодой мужчина с черным кейсом, бледный и сосредоточенный. Не обращая на нас внимания, он двинулся прямиком к моей дуре, которая все это время сидела возле трупа Бурого, глядя ему в лицо и плохо понимая, что вокруг нее творится.

— Вызывали? — спросил мужчина громко, но отрешенно, как полагается покойнику.

Дура моя повернулась на голос и молча помотала головой. Она даже не поняла, что прибыл долгожданный выходец с того света.

— Тут, в кейсе, семьсот тысяч, — сказал мужчина. — Пока не избавлюсь — не успокоюсь. Я над своей могилой являлся, только туда никто не ходит, бесполезно. Кейс в финской бане спрятан, у Петровича…

— Сашка, Сашенька… — позвала Лиза. — Ты мне отдай, мне…

Я вздохнул. Мы можем отдавать деньги и сокровища только живым. Таков закон. Она его еще не знала, а Саша уже знал. Поэтому он даже не взглянул на Лизу. Увы — во внетелесном состоянии мы знаем о ближних слишком много…

— Там за шкафом щель есть, только снизу доставать нужно, сбоку не получится, сбоку даже не видно, — объяснил он. — Поезжай, скажи — от Сашки Слона, он пустит.

Дура моя отмахнулась от него и опять уставилась в мертвое лицо любовника.

— Тебе что, деньги не нужны? — спросил несколько удивленный Саша. — Семьсот тысяч. Хоть ты возьми.

— Уйди, сгинь, ничего больше не хочу— Ну и дура…

— Пускай дура. Не хочу — и все тутЯ вздохнул. Мне хотелось, чтобы она взяла этот кейс оттуда, где его спрятали, и попыталась жить по-человечески, а не валяла дурака, перерядившись в госпожу Николь. Деньги идут к деньгам — она могла пустить их в оборот, умножить, возвести в квадрат и куб! То, что она дура, не помеха — деньги сами прекрасно умеют размножаться, если ты им доверишься… Я доверился — и у меня теперь есть мой сундучок, он мой навеки, я сумею его защитить! Это будет ад, но ничего, я привыкну…

— А чего хочешь? — разумно спросил мужчина.

— Ну, не знаю… Чтобы все по-хорошему… Чтобы работа, как у людей, чтобы Анька моя школу окончила, чтобы замуж вышла… и я тоже… Чтобы без долгов жить… Чтобы все по-человечески!..

Некоторое время оба молчали.

— Сделай милость, освободи меня… Не могу больше… Избавь меня от этих денег…

— Нет, нет, нет…

Она заткнула уши.

— Ты думаешь, деньги что-то значат при жизни? — спросил он. —

Потом они значат гораздо больше. Этот кейс при жизни весил где-то три кило. Сейчас он весит три тонны. Я не хочу сторожить его. Я хочу от него избавиться. Он тянет меня вниз. Освободи меня, слышишь?

О Господи, подумал я, нашел из-за чего мучаться! Вниз его тянетА чем плохо внизу, если рядом твои денежки? Буду просто лежать, обхватив сундучок…

— Нет, нет, нет… — твердила моя дура. — При чем тут я? Сгинь, рассыпься— Сгинуть-то нетрудно. Я не хотел денег. Я хотел, чтобы у меня все было. А получилось, что у меня только эти деньги. И ничего больше. Освободи меня…

Но она ничего не ответила. Она молча смотрела на покойника, уверенная, что, будь он жив, все бы прекрасно сложилось и без денег.

Дура, чего с нее взять…

И тут появился дед. Все это время он стоял в углу и молчал. Но вот решил, что пора бы и заговорить.

— Ступай, откуда пришел, — приказал он Саше. — Тут тебе не быть…

Это опасные слова. Ими изгоняют сущности. Знал дед или не знал продолжение заклятия, я не понял. Но он протянул руку — и Саша отступил.

— Тут людей лечат. Я по записи, — сказал дед. — У меня дырка —

вот, сифонит.

— Жаль, а я думал, мне тут помогут…

Саша повернулся и медленно, беззвучно вышел.

— Сашка! — крикнула вслед Лиза. Она уже совсем оправилась, и я поудобнее взял булаву.

Дед подошел к моей дуре.

— Ни в одной поликлинике лечить не хотят. С утра еще не так, а к обеду уже вовсю сифонит. Ты мне порчу снять обещала. Ну-ка, вставай, вставай. Пациент пришел. Меня лечить надо. Я не хуже любого другого заплачу. Вставай, вставай, вставай…

— Я не умею, — жалобно сказала она. — Я вообще ничего не умею.

Я просто дура…

— Дура не дура — а жить как-то надо. С меня вот порчу снимешь, кому-то жениха приворожишь, так и будешь понемножку жить… Давай, вставай, пациент пришел… работать надо…

Бурый сел, потер лоб. Мои вечные постояльцы готовились к новой атаке на незримый сундучок. Ад, ад… но я справлюсь!.. Если бы у меня было сердце — оно разорвалось бы сейчас от ярости. Это мое золото! Я буду защищать его днем и ночьюДура же послушно встала, установила деда посреди салона и начала вокруг него ходить, выкликая заговор:

— Червяк в земле, камень в золе, лицо в зеркале! Яйцо в гнезде, крест на стене, порча не на мне, Божьей рабе Марье, не на рабе…

Клиент, как вас по имени?

— Вла-ди-лен. Владимир Ильич Ленин.

— Порча не на мне, рабе Владилене, не в его руках, не в его ногах, не в головах, не на груди, не спереди, не сзади. Не он отпет, не в нем сто бед, нет в нем лиха, у покойного в сердце тихо… у покойного в сердце тихо… у покойного в сердце тихо…

Дэвид Хилл. ТЯЖЕЛЫЙ СЛУЧАЙ ГРИППА

Когда я проснулся тем утром в своей квартире, меня на самом деле там не было. В тот момент я еще не знал этого, но меня не было нигде.

По утрам я всегда чувствую себя не слишком хорошо, поэтому не обратил внимания на то, что освещение не включилось, когда я выбрался из кровати.

В душе не оказалось воды, но меня и это не удивило. Я сонно сказал себе, что дело, наверное, в перепаде напряжения. Периферийные устройства в квартирах всегда сходили от этого с ума.

Я подошел к домашнему терминалу и собирался уже связаться с суперинтендантом здания, когда до меня вдруг дошло, что я проснулся не от сигнала будильника. Я запрограммировал его на концерт для виолончели Генделя, но вместо этого услышал уверенный голос, отсчитывавший секунды. К тому моменту, когда я осознал это, отсчет как раз дошел до нуля, и голос произнес:

— Теперь вы нарушаете статью 13842.736 гражданского права. Вы должны немедленно покинуть квартиру. Вы предупреждены, —

и включилась сирена. Это был стандартный полицейский прием, использовавшийся, чтобы утихомиривать буянов. Никто не мог долго выносить этот жуткий вой, не лишаясь при этом способности слышать и некоторого количества нервных клеток.

Я выскочил в коридор настолько стремительно, что даже не запомнил, как это произошло. Когда за мной захлопнулась дверь, я услышал щелчок замка. В тот же момент сирена смолкла.

Я перевел дух и приложил свой большой палец к сканеру рядом с дверной ручкой.

Ничего не произошло.

«Прекрасно», — подумал я.

Дело в том, что обычно я сплю голым. Так что теперь я оказался перед закрытой дверью собственной квартиры без малейшего намека на одежду, и всё из-за элементарной ошибки в программе. Это было довольно забавно, если посмотреть со стороны. Но я не могу сказать, что у меня было соответствующее настроение.

* * *

Я все еще не понимал смысла происходящего. Картина прояснялась по мере того, как утро сменялось днем.

Сначала на мой вызов не захотел приезжать лифт, так что пришлось спускаться до вестибюля по аварийной лестнице, всего-то воК семьдесят пять этажей. Затем терминал, предназначенный для гостей, отказал мне в доступе.

Люди, проходившие мимо, смотрели на меня с любопытством.

Дело было не в моей наготе — она, собственно, уже не столь удивительна в большом городе, — дело было в том, что я пытался разбить терминал. Раздражение взяло надо мной верх. Верх взяли и охранники, вызванные программой.

— Сэр, будьте благоразумны, — вежливо попросил сержант, когда его люди провели меня через главный вход и выбросили на мостовую.

— Умышленное уничтожение частной собственности является уголовным правонарушением класса А. Моя обязанность — сообщить об этом небольшом инциденте в полицию, однако я испытываю неприязнь к цифровой волоките. Просто не возвращайтесь сюда в ближайшее время, вот и все, — ободряюще закончил он.

— Но я здесь живу— В таком случае, уверен, дверь вас признает.

Но она не признала.

* * *

Не признали меня ни телефонная будка на углу, ни турникеты в метро, ни одно здание из тех, в которые я пытался войти.

В конце концов я оказался на скамейке в парке. Я не понимал, что происходит, и мне никак не удавалось сложить все эти события в единую картину.

Я бы еще мог понять, если бы произошел какой-нибудь местный сбой программы, но ведь мой отпечаток пальца не вызывал ни малейшей реакции вообще нигде. Как будто я попросту не существовал. Я даже начал задумываться, реально ли происходящее, и не снится ли мне вся эта история.

Полдень остался позади. Парк наводнили работники офисов, у которых начался обеденный перерыв, продавцы сосисок и мороженого, жулики, развозчики товаров, матери с детьми, влюбленные парочки.

Когда рядом со мной присел человек, я подвинулся и тут же наткнулся на еще одного человека. А затем почувствовал укол в левую ягодицу.

— Вам ввели яд, от которого вы умрете через пять минут, — радостно произнес первый из моих соседей. — Не шумите и выполняйте все, что я скажу, тогда мы дадим вам противоядие в течение четырех минут. Согласны?

Я кивнул:

— Чего вы хотите?

— Всего лишь большой палец вашей правой руки.

* * *

Пальцушники всегда работают быстро. Не прошло и тридцати секунд, как я получил еще один укол, на этот раз местной анестезии, и мою руку приготовили к операции.

Эти двое болтали друг с другом и улыбались, готовя меня к ампутации. Они вели себя как друзья на прогулке, так что никто не обратил внимания на их действия, если не считать одного любопытного карапуза, которого они прогнали обратно к нянечке.

Пальцушникам не было и восемнадцати. Первый, лениво насвистывая, достал из коробки пластиковый пакет со стерильным раствором и скальпель. Второй встал и как бы случайно заслонил происходящую операцию от глаз прохожих.

— Вам от этого лучше не будет, — в отчаянии прошептал я.

— Вот тут вы ошибаетесь, — бесстрастно ответил один из них. —

Знаете ли, вы довольно долго проспите после того, как мы закончим.

А мы тем временем найдем хорошее применение вашему пальцу. Я ценю ваше участие, правда, но вам нет нужды беспокоиться.

Так пальцушники и работали. Большинство из них заботилось о том, чтобы не вредить понапрасну своим жертвам. Они просто вырубят меня и используют палец, чтобы обчистить мою кредитку, прежде чем я проснусь и смогу сообщить о краже.

— Нет, я серьезно. Послушайте, у вас есть телефон? Проверьте на нем мой отпечаток.

— Ну, у нас есть еще минута в запасе, — согласился первый.

— Но я бы на вашем месте не стал так рисковать, — заметил второй. — Этот яд — мерзкая штука.

— В конце концов, это его решение, знаешь ли, — сказал первый.

Они просто издевались надо мной.

— Поторопитесь, — прохрипел я.

Они пошарили по карманам и наконец после мучительной паузы нашли телефон. Я ткнул пальцем в миниатюрный сканер. Теоретически это должно было привести к появлению на экране моего имени и идентификационного кода. Но ничего не произошло — экран оставался пустым.

— Слушай, а он не врет, — заметил первый пальцушник.

— Что за история с вами приключилась? — поинтересовался второй.

— Не знаю, — ответил я. — Я не имею доступа ни к одному из файлов, с тех пор как проснулся сегодня утром.

В любом случае мой палец оказался для них бесполезен. Они ввели мне противоядие, которое заодно оказывало эффект снотворного.

Уже сквозь сон я услышал их диалог:

— Так этот придурок, похоже, болен.

— Наверное, грипп, — ответил его друг. — Будем надеяться, мы не успели заразиться.

И мерзавцы скрылись в толпе.

* * *

Тогда-то я и понял, что происходит.

Впрочем, в течение следующих двенадцати часов у меня не было возможности подумать об этом.

Очнувшись, я обнаружил себя на больничной койке, подключенным к капельнице и разнообразным сенсорам. Когда я попытался сесть, в комнату вошла медсестра. Посмотрев на переднюю спинку кровати, она сказала:

— Чувствуем себя лучше, не так ли? Очень хорошо. Яд пальцушников — довольно хитрая штука. Они никогда вам об этом не скажут, но противоядие на самом деле действует лишь в 94% случаев. Так что мы решили проследить за процессом выздоровления пристально, просто на всякий случай… Как бы то ни было, все хорошо, что хорошо кончается, вот как я думаю. И оба больших пальца все еще при вас. Учитывая, что я тут видела по ночам, это настоящее чудо. Кстати о чудесах: в коридоре вас ждет посетитель. Я сообщу ему, что вы проснулись, если вы не возражаете.

Детектив Миллет был худым человеком со светлыми волосами, сплетенными во множество тонких косичек, и несколькими глубокими ритуальными шрамами на щеках. На нем были консервативный серый костюм, футболка и кроссовки. Он сел рядом с кроватью, достал из кармана пиджака маленький терминал и, пока тот загружался, начал цитировать исправленную версию прав Миранды note 21:

— У вас нет права хранить молчание. У вас нет права на адвоката. То, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде, но в данном случае это несущественно…

Мое удивление было настолько велико, что я молчал, пока он не закончил.

— В чем вы меня обвиняете? — в конце концов выдавил я. Детектив Миллет проигнорировал мой вопрос.

— Скажите, кто вы такой? — спросил он.

— Карл Дарвин. Идентификационный код 075506905.

— Адрес?

— Шестая улица, дом номер 2830.

— Возраст?

— Тридцать четыре года.

— Род деятельности?

— Докторант. Я слушаю курсы по сети Городского колледжа.

— Семейное положение?

— Холост.

Допрос продолжался полчаса. Я рассказал ему о событиях сегодняшнего дня, о встрече с пальцушниками в парке, о выводах, к которым я пришел. А потом детектив Миллет отложил свой терминал и резюмировал:

— Вы заявляете, мистер Дарвин, что стали жертвой вируса, который уничтожил все касающиеся вас файлы в общественной сети, включая записи о ваших отпечатках пальцев, узоре сетчатки и матрице ДНК.

— Именно так. Я должен был бы сразу узнать симптомы, детектив Миллет. В конце концов, я же собираюсь получать степень в области эволюции программ. Единственное мое оправдание заключается в том, что все произошло слишком быстро. Даже пальцушники догадались обо всем раньше, чем я.

Он медленно кивнул.

— Я слышал о похожих случаях. Однако они возникали нечасто, их было не так уж много. Обычно вирус нацелен на некоторое учреждение, а не на отдельную личность. Интересно, кто же ваш враг, мистер Дарвин?

— Хотел бы я сам это знать.

И тут терминал на его коленях дважды пискнул. Когда взгляд детектива вернулся ко мне, выражение его лица стало таким же суровым, как в самом начале нашего разговора.

— Давайте начнем с начала, — произнес он. — Скажите мне, кто вы?

— Карл Дарвин.

— Вранье! Карл Дарвин находится дома, в своей квартире. Вы —

кто-то другой.

* * *

Он представил неоспоримые доказательства.

Детектив подключил свой карманный терминал к больничному монитору и продемонстрировал мне файл за файлом: мои академические справки со списком предметов и оценок, мою медицинскую и финансовую историю, частные записи, все, что касалось меня во всех возможных базах данных, — гигабайты информации, сотни экранов.

Проблема была только в том, что все эти данные не имели ко мне ни малейшего отношения. Вся биологическая информация, вплоть до хромосом, теперь описывала какого-то другого человека под моим именем.

Я осмотрел фотографию на мониторе. Даже графические данные подверглись атаке вируса. Мое лицо заменилось другим.

Чтобы добыть последнюю улику, детектив Миллет использовал свои права полицейского, получив интерактивную картинку интерьера моей квартиры. Составное изображение, собранное с разных бытовых приборов, постепенно объединилось в одно целое.

Этот человек сидел в моем любимом кресле. На столе возле его локтя стоял сэзэрэк note 22, мой обычный напиток. Этот человек курил мою трубку и носил мою одежду. Это и был мой враг.

Это был человек, укравший у меня мою жизнь, не оставивший мне даже имени.

Во внезапной вспышке гнева я запомнил его черты так, чтобы уже никогда не забыть.

Детектив Миллет очистил экран. Он закинул на затылок свои косички и посмотрел на меня со скучным выражением лица. Я догадывался, о чем он подумал, и его следующие слова подтвердили это:

— Hablo espaol.

Очевидно, он считал меня агентом Los Estados Unidos de la Sud.

Если верить новостям и раздутым выдумкам СМИ, внедрить в страну шпиона на самом деле не так уж и сложно. Иностранный агент должен создать себе прикрытие, уничтожив честного гражданина и заняв его место. Затем, для того чтобы обман не раскрылся, агент снимает с жертвы кожу и прививает себе ее плоть, чтобы пройти любое сканирование ДНК. Также он лишается своих отпечатков пальцев и сетчатки глаз.

— Почему бы вам не рассказать, как это произошло, — продолжал детектив Миллет. — Просто не повезло, да? Пальцушники добрались до вас раньше, чем вы успели осуществить свой замысел. Конечно же, просто несчастный случай. Уверен, вы здорово посмеетесь за компанию с федералами, когда они прибудут.

— Я — Карл Дарвин.

Что я еще мог сказать?

Детектив Миллет нашел это забавным.

— Вы могли бы им стать, — усмехнулся он. — Но это не сработало, не так ли?

* * *

Взбешенный, я ударил его. Детектив отшатнулся, скорее от удивления, чем от боли. Его стул упал, и голова Миллета ударилась о кафель с глухим стуком. Мониторы, показывающие мое состояние, сошли с ума. Я оторвал датчики и встал.

Действовать нужно быстро. Я раздел Миллета, положил его на кровать и подсоединил к датчикам. Я был готов к тому, что в комнату в любой момент прибежит медсестра, получившая данные о моем волнении, но никто так и не появился.

Я надел брюки и пиджак детектива, оставил только обувь, которая все равно была мне мала. Чтобы пробраться к лифтам, мне предстояло пройти мимо комнаты медперсонала. Там же находилась и аварийная лестница. К счастью, на дежурстве сидела только одна медсестра, неприметная женщина со слишком большим количеством косметики и татуировок. Но она смотрела прямо на меня. Она не отвела глаз, когда наши взгляды встретились. Мне пришлось заговорить первым.

— Что-то не так? — спросил я.

— Я знаю, что вы там делали, — прошипела она.

— Правда?

— И мне это не нравится, — продолжила она. — Делайте свою работу в полицейском участке, а не здесь. Здесь больница.

Я должен был оставаться в образе. Я достал карманный терминал и сделал вид, что включаю его.

— Как ваше имя, сестра? — спросил я.

— Белинда Вашингтон, 021482944.

— Что ж, миссис Вашингтон, 021482944, — медленно произнес я, — дело в том, что ваш пациент — шпион с юга. Скоро сюда прибудут федеральные агенты, чтобы забрать его. А вы тем временем дайте ему снотворного, чтобы не буянил. У вас же нет с этим проблем, не так ли, миссис Вашингтон, 021482944?

— Нет… конечно, нет.

— Рад слышать. Мне не хотелось бы думать, что вы симпатизируете…

Я счел бы выражение ее лица забавным, если бы только не был сам перепуган до смерти. Сестра Вашингтон схватила горсть ампул и поспешила скрыться.

Чуть позже подъехал лифт, из которого вышел стажер. Я проскочил внутрь и отправился на пятидесятый этаж в компании парочки медсестер. Затем подождал немного и выбрался в вестибюль вместе с докторами. Там я присоединился к группе уходящих посетителей и вышел через главный вход, избежав необходимости сканирования.

Через четверть часа я был уже далеко. Мое положение немного улучшилось.

По крайней мере, теперь у меня появилась одежда.

Я обыскал карманы детектива и обнаружил кредитную карточку Миллета (бесполезную без его пальца), его терминал (бесполезный по той же причине), бумажник с фотографиями его детей, полицейский значок, несколько ручек и кожаный мешочек с гашишем.

А к внутренней стороне пиджака Миллета крепилась кобура с маленьким лазерным пистолетом.

Все остальное я выбросил.

* * *

На следующее утро я нашел их в другом парке. Они оттерли женщину от группы бегущих трусцой и вели ее к зарослям кустов. Я прокрался через эти заросли и последовал за ними с пистолетом в руке.

— Доброе утро, джентльмены, — сказал я. — Рад снова вас видеть.

Я спустил курок.

Луч прошел по траве у их ног, оставляя полосу пепла. Они удивленно повернулись ко мне.

— Ты, — сказал я веснушчатому пальцушнику, — дашь ей противоядие. Немедленно, — я подчеркнул свою просьбу еще одним выстрелом. Пальцушник чуть не выронил шприц, спеша подчиниться.

Бегунья медленно осела на землю.

— Теперь вколи это своему другу.

— Но ему не нужно противоядие. В смысле, понимаете ли, его же никто не укусил и все такое.

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Сделай ему укол.

Они озадаченно посмотрели друг на друга. Веснушчатый виновато пожал плечами и вколол своему напарнику противоядие, отчего тот упал рядом с бегуньей.

— Как тебя зовут, пальцушник?

— Малахи.

— Что ж, Малахи, кинь мне свои инструменты и выворачивай карманы.

Получив набор пузырьков, игл и скальпелей, я опустил все это на землю. Затем я убрал лазер в карман пиджака, продолжая целиться в пальцушника через одежду.

— Где ты живешь, Малахи? — спросил я.

— На семьдесят шестой улице.

— Один?

— Нет, с Гаррисоном, — он кивнул на своего друга.

— Я очень надеюсь, что ты не врешь, — произнес я. — И вот почему: мы с тобой сейчас пойдем к тебе в дом. Гаррисона мы оставим здесь. Я закончу свои дела часа за четыре… если только мне никто не помешает. Таким образом, у тебя останется еще масса времени, чтобы вернуться за Гаррисоном, прежде чем его найдут. Думаю, ему не понравится объяснять полиции, что он делает здесь вместе с инструментами пальцушника, не так ли, Малахи?

— Так.

— Хорошо, — я махнул рукой в сторону кустов. — Пошли.

Малахи на мгновение заколебался.

— Чего вы хотите? — спросил он.

Я почему-то нашел этот вопрос ужасно забавным и лишь с трудом подавил смех.

— Немногого, — наконец выдавил я. — Всего лишь большой палец твоей правой руки.

* * *

Кража пальцев, похоже, была весьма прибыльным делом. Дом, к которому меня привел Малахи, изнутри щеголял красным деревом, восточными коврами и ирландским хрусталем. Хотя эти пальцушники отличались эклектическим вкусом: отделка спальни представляла собой мешанину из шелка, железа и кожи. Я сковал Малахи одной из трех имевшихся в квартире пар наручников, прежде чем использовать его отпечаток для доступа к терминалу — отличной машине с многими гигабайтами памяти и неисчислимыми терабайтами на жестком диске. Затем я напялил на него одну из уродливых безглазых масок, коллекцию которых обнаружил в платяном шкафу.

— Что вы делаете? — спросил он.

Я промолчал. Я и сам толком не знал ответа.

Я сел перед терминалом и положил руки на клавиатуру.

Некоторое время я просто смотрел на экран и пытался привести в порядок свои мысли и желания.

Чем больше я думал, тем отчетливее понимал, что не смогу снова стать Карлом Дарвином. Я не видел ни одного простого способа вернуть информацию о себе. К тому же детектив Миллет и его коллеги наверняка будут просматривать мои файлы. Да и мой враг готов к нападению.

Выход оставался только один. Я тоже должен был стать кем-то другим.

Мой враг сумел сделать это, заразив информацию в сети дататропным вирусом, который поселился на моей личности и вставил свою собственную матрицу, заменив меня им.

Я же должен был начать с нуля. Мне придется создать свой собственный вирус и отправить его дрейфовать по потокам данных, чтобы тайно внедряться и размножаться, постепенно проникая в мириады файлов, программ и банков данных, развивая информационный образ, который в современном мире определяет сам факт нашего существования, до тех пор пока я не буду перерожден. Я знал, что такое возможно. Теоретически. Смогу ли я это сделать — уже другой вопрос.

Я похлопал по клавиатуре, ощущая скрытые за ней данные как нечто материальное. Экран вспыхнул красками, множеством иконок и надписей. Меня охватило сильное чувство, но я не мог понять, какое именно. Только когда я установил первый бит, начиная создавать сложную молекулу информации, которой через некоторое время суждено было стать мной, я наконец понял, что это за ощущение. Лишенный своей личности, очищенный от прошлого, первый раз в своей жизни я почувствовал себя абсолютно свободным.

* * *

Три часа спустя я покинул квартиру и двинулся к центру города.

Приятная прогулка привела меня на сорок девятую улицу, где я без проблем вошел в большое стеклянное здание. Лифт поднял меня на предпоследний этаж. Там находился закрытый внутренний дворик с минимумом офисной мебели. Я шагнул к столу.

Секретарша, элегантная блондинка с привлекающим внимание треугольным шрамом на одной из щек, осматривала меня без всякого интереса, до тех пор пока я не прижал свой палец к сканеру. Тогда она вскочила на ноги, взметнув вихрь дорогой ткани.

— О, мистер Ньюман, — сказала она с придыханием, — комитет ожидает вас. Мы все ждали вас с нетерпением.

— Спасибо, — ответил я, — мисс…

— Далстром. Ухуру Далстром.

— Что ж, мисс Далстром, возможно, вы будете так добры, что проводите меня.

Она сопроводила меня по проходам между пальмами и папоротниками, которые привели к башенке, располагавшейся на небольшом островке, также наполненном тропической растительностью.

Примерно два десятка мужчин и женщин стояли на этом островке, обсуждая что-то друг с другом. Голос Ухуру Далстром прервал их приглушенную беседу:

— Господа, — сказала она, — и дамы… позвольте представить нашего нового генерального директора, Кейна Ньюмана.

Я сделал шаг вперед, навстречу аплодисментам. Я принял бокал шампанского у официантки, пока все пожимали мне руку и представлялись. Один пухлый исполнительный вице-президент явно проделал нешуточную подготовительную работу. Он отвел меня к сосне и бурно провозгласил:

— Должен признать, мистер Ньюман, я весьма впечатлен вашей последней монографией по теории экономического хаоса. Уверен, что она будет оказывать большое влияние на тактику маркетинга, по крайней мере, до начала следующего столетия.

— Да, пожалуй… спасибо, — прошептал я.

В разговор вступил еще один вице-президент, не желавший отстать:

— Не говоря уж о вашей работе в компании OMI. Я слышал, что вы сыграли ключевую роль в их давлении на Nanomech Zaibatsu. Когда-нибудь вы поведаете нам правду об этой истории, не так ли?

Я слегка улыбнулся.

— Когда ее можно будет поведать…

Третий вице-президент, женщина с шапкой темно-красных волос и колючими глазами, склонилась ко мне и мягко положила свою руку мне на запястье.

— Я могу быть вам полезна, мистер Ньюман, дайте только знать.

— Пожалуйста, — ответил я, — зовите меня Кейн.

* * *

Мне потребовался год. Первые шесть месяцев я занимался укреплением своих позиций в качестве генерального директора. Это оказалось легче, чем я ожидал. Похоже, это один из основных законов бизнеса — чем выше вы стоите в транснациональной корпорации, тем меньше вам нужно делать. А я стоял на самой вершине. Следующие несколько месяцев я занимался тем, что внедрял своих, тщательно отобранных людей в Департамент минимизации потерь.

К октябрю мы поместили его под круглосуточное наблюдение.

Первого ноября мы были готовы.

Он все еще имитировал мои привычки с точностью почти до минуты. Занятия по утрам, обед в забегаловке на углу, научная практика после полудня, несколько дополнительных семинаров вечером.

Мы вошли ровно в семь. Мои оперативники заблокировали все информационные потоки, исходящие из квартиры, отрезав ее от сети.

Затем они заставили дверь открыться и привязали его к стулу.

Пять минут спустя я вышел из своего лимузина у дома, где когдато жил. Поднялся наверх, и мои люди оставили нас наедине. Тогда я сел напротив него и произнес только одно слово:

— Почему?

Он знал, кто я такой и, конечно же, чего я хотел. Он ответил не сразу, очевидно, обдумывая ответ. Я терпеливо ждал.

В конце концов он произнес:

— Ну, дело в том, что я устал. Видишь ли, последние шесть лет я занимался контрабандой данных с Балкан и с юга. Такой бизнес приносил неплохие деньги, но это была не самая легкая жизнь, и я захотел выбраться из нее. Я понял, что в моей ситуации самое лучшее — найти себе какую-нибудь тихую личность и на некоторое время залечь на дно.

— Почему ты просто не создал новую? — спросил я. Он понимал, что я имел в виду.

— Я не настолько силен в информационных технологиях. Это, кстати, одна из причин, почему я выбрал именно тебя — ты был студентом, и я решил, что смогу продолжить свое обучение. У тебя не было семьи, близких родственников, мало друзей, развлечений, ничего такого, что могло бы помешать моему переходу. Ты даже не посещал занятия лично — только через сеть. На самом деле, Карл, ты мне понравился.

— Не называй меня Карлом — ты украл у меня это имя.

— Хорошо, — мягко согласился он.

Мы поговорили еще какое-то время, а затем он спросил:

— Ты не возражаешь, если я закурю? Кажется, я привык к этому.

— Конечно, — я нашел свою трубку, наполнил ее тем, что когдато было моим табаком, хотя сейчас я бы даже не притронулся к этой дешевой дряни. Я забил табак в трубку, поджег ее и поднес к его губам, потому что его руки все еще были связаны за спиной.

— Что ты собираешься со мной сделать? — спросил он.

Я еще раз осмотрел его, перед тем как дать ответ. Передо мной сидел человек, не слишком похожий на меня — он был фунтов на двадцать полнее, одет в старую потертую пижаму. Он сидел в тесной студенческой квартире, окруженный дешевой мебелью и устаревшей техникой. Я рассмеялся.

— Что ж, — сказал я, — сначала я собирался тебя наказать. Но сейчас передумал. Хотя я тебе отомщу. Нет, мистер Дарвин, я оставлю все как есть. Ты забрал у меня мое имя и мою жизнь и теперь завяз в ней по уши. Думаю, этого вполне достаточно, не так ли? Весьма справедливое правосудие, в каком-то смысле. Только не пытайся сбежать. Мы тут же поймаем тебя, и тебе определенно не понравится то, что произойдет вслед за этим.

Когда я встал, зазвонил телефон. Маргарет хотела встретиться со мной за коктейлем во дворце, а затем полететь на Арубу или, возможно, в Гавану, чтобы продолжить вечер. К сожалению, я уже должен был встретиться с Хлоей в Инсбруке. Впрочем, Мэг я этого не сказал.

Я взглянул на свои часы: флорентийское золото хорошо смотрелось в сочетании с темно-синей египетской тканью моего пиджака ручной работы, одного из той дюжины, что я недавно получил из Англии. Если мой пилот поднажмет, я буду в Австрии через два часа.

— Прошу усвоить то, что я сказал, — напомнил я, бросая последний взгляд на блеклую квартирку и толстого человечка, который стал мной. — Мы будем следить за тобой. Ах, да, и еще кое-что, — сказал я, уже думая о предстоящем вечере и о международном саммите, который должен буду посетить следующим вечером. Я улыбнулся: —

Спасибо тебе, Карл. За все.

Перевел с английского Алексей КОЛОСОВ © David W. Hill. A Bad Case of the Flu. 1996. Публикуется с разрешения автора.

ЕВГЕНИЙ ГАРКУШЕВ. ПОЙТЕ!

Очередной день рождения не принес Маше Цаплиной ничего хорошего. По дороге в кафе «Солнышко», где намечался праздник, она сломала каблук — пришлось возвращаться домой на такси и надевать туфли не под цвет платья. Основное блюдо праздничного ужина, жаркое, оказалось пересоленным — гости недовольно кривились, хотя вслух ничего не сказали. Наверное, посчитали, что Маша выбрала не то заведение.

Сливовое вино, которое в последнее время полюбили подруги, в баре «Солнышка» закончилось на второй бутылке, и пришлось перейти на дорогой и невкусный коньяк, от которого еще и кружилась голова. На танцевальной площадке к Маше пристал невоспитанный толстый мужлан, и когда она отказала ему в медленном танце, принялся грязно браниться. А высокий и симпатичный молодой брюнет, который пришел в кафе с другом и пил одну чашку кофе за другой, в сторону Цаплиной даже не взглянул.

Конечно же, ближе к полуночи Маша опрокинула на себя стакан с соком — очень мало праздников в ее жизни заканчивались без обливания чем-то липким и сладким. Подруги разразились обидным хохотом. Казалось бы, не пьяная и вовсе не неуклюжая — но то посуду бьет, то обливается. А симпатичный брюнет еще и посмотрел на мокрую девушку презрительно — так, во всяком случае, показалось Маше.

Аня с Ольгой поругались едва не до драки и обе ушли, обвиняя Машу в том, что она дружит не с теми людьми. Счет оказался неожиданно большим, а одна из купюр, которую Маша достала из кошелька — фальшивой. Хорошо, что удалось договориться с кассиром, и милицию вызывать не стали. Словом, праздник не удался. Как обычно.

— И почему я такая невезучая? — плакала Маша в машине Риты Кольцовой, которая подвозила ее домой. Рита уже два года была замужем и воплощала собой образец респектабельности и удачливости:

молодой, красивый и богатый муж, свой автомобиль, маленький юркий «фордик» приятного синего цвета, не слишком сложная, но престижная работа в преуспевающей строительной фирме…

— Не все так плохо, Маша— Нет, именно так! Если попадается какой-нибудь парень — так непременно негодяй; если устраиваюсь на работу, то начальник мерзавец, а платят мало. Замки на сапогах постоянно ломаются, в автобус и не заходи — непременно пятно на дубленку посадят. Даже этот сок, которым я все время обливаюсь… Нельзя так жить, Ритка— Нельзя, — неожиданно согласилась подруга.

— И что мне — с моста прыгнуть? Пропали мои молодые годы, —

Маша залилась горькими слезами.

— Вот еще — с моста, — усмехнулась Рита. — Я тебя с таким человеком познакомлю…

— С мужчиной? Приятелем твоего Гриши? Богатым? Он старый, наверное, — всхлипнула Маша.

— Не молодой, — согласилась Кольцова. — Только тебе не все равно? Я тебе не замуж за него выходить предлагаю.

— А что? Просто так встречаться? Оно мне надо?

— Да нет, Машка, у тебя все мысли о браке или вокруг него. Мы к нему совсем не для того пойдем. Андрей Сергеевич — он вроде психотерапевта.

— Психотерапевта? — протянула Маша. — Так ты меня не замуж, а в психушку решила сдать?

— Глупая! Он тебе правда поможет. Знаешь, как Григорию помог?

— Откуда же мне знать?

— Ну так мне поверь. Завтра и поедем, часов в десять. Андрей Сергеевич только с Памира вернулся — будет рад тебя видеть.

Какая связь между ней и Памиром, Маша не поняла, но спорить с Кольцовой не стала. Рите лучше знать, а терять все равно нечего.

«Форд» скрипнул тормозами у подъезда старой девятиэтажки.

— Сама поднимешься?

— Поднимусь, — решительно заявила Маша.

Выходя, она зацепилась за дверцу машины и порвала колготки, испачкала платье о пыльный порожек и едва вторично не сломала каблук на ступеньках подъезда. На полу лифта обнаружилась большая лужа, и Маша пошла на пятый этаж пешком. Впрочем, в подъезде пахло почти так же гадко, как и в лифте.

* * *

Кольцова приехала ровно в десять утра — ее отличала патологическая пунктуальность. Маша не хотела вставать, но пришлось быстро подняться, умыться, накраситься, одеться и мчаться на другой конец города. Таинственный Андрей Сергеевич Земляникин уже ждал их — точнее, ее.

— Я с тобой подниматься не стану, — напутствовала подругу Рита.

— Он в курсе, что ты придешь. Главное, ничему не удивляйся и не скрывай ничего — профессор Земляникин видит людей насквозь.

— Так он еще и профессор?

— Ну да. Доктор наук.

— Каких?

— Кажется, физико-математических.

— А работает психологом?

— Хобби. Да ты сама все увидишь. Ничего страшного, поверь.

Маша подумала, что такие напутствия вряд ли придадут ей храбрости. Но, с другой стороны, действительно, чего бояться? Рита ведь знает, куда она пошла. И вряд ли отдаст ее на заклание профессору.

Лифт в доме Андрея Сергеевича был просторным и чистым, консьержка — приветливой. Поднявшись на шестнадцатый этаж, Маша позвонила. Дверь профессорской квартиры из темного натурального дерева матово поблескивала в лучах солнечного света, падающих на нее из маленького окошка лестничной площадки.

Спустя несколько секунд дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился невысокий мужчина с морщинистым лицом, короткой бородкой и наполовину седыми волосами. Черные джинсы, синий бархатный пиджак, верхняя пуговица белой рубашки расстегнута. Пахло от него одеколоном с преобладанием цитрусовых оттенков.

— Здравствуйте, милая девушка! — широко улыбнулся профессор, отчего на лице его стало еще больше морщин. — Полагаю, именно ваш визит предвещала Маргарита?

— Наверное, Андрей Сергеевич. Я Маша. Маша Цаплина.

— Ма-ша Цап-ли-на! — нараспев проговорил профессор. — А проходите в комнату, Ма-ша! Нет-нет, туфли не снимайтеМаша прошла в богато обставленную, но несколько старомодную гостиную: паркет, хорошая мебель, тяжелые гардины, скульптуры, огромная напольная ваза, картины на стенах.

— Вам нужна помощь, Маша, — констатировал Земляникин.

Не спросил, а сделал заявление. — И я вам помогу — если захотите.

— Чем же вы можете мне помочь? Вы экстрасенс? — спросила девушка, усаживаясь в большое мягкое кресло напротив окна и одергивая короткое платье.

Андрей Сергеевич, устраиваясь на диване, рассмеялся:

— Что вы, милая Маша. Я физик. Как мне можно быть экстрасенсом?

— Это взаимоисключается?

— Да, — коротко ответил Земляникин. — А давайте-ка споем, Маша. Мы с вами все время будем петь. Спойте мне свое имя, пожалуйста.

— Вы шутите? — девушка покраснела, отчего вид у нее стал необыкновенно трогательным.

— Нет. Рита сказала, что вы на все готовы. Согласны на любые эксперименты. А вы даже петь не хотите.

— Я хочу, — потупилась Маша. — Только зачем?

В квартире профессора действительно хотелось петь. Обстановка была какой-то музыкальной, хотя ни одного музыкального инструмента в гостиной девушка не заметила.

— Надо, — убедительно заявил профессор. — Подумайте сами — мы с вами не знакомы, как нам быстрее узнать друг друга? Только спеть.

Маша мнения профессора не разделяла, но авторитет Риты заставил ее внимательно отнестись к предложению Андрея Сергеевича.

— Что я должна спеть? Какую мелодию? В какой тональности?

— А вы и в тональности умеете? — заинтересовался профессор.

— Ну, не совсем умею. Ходила в музыкальную школу года три…

— Вот что значит незаконченное образование! — сурово воскликнул Земляникин. — Ваши преподаватели, можно сказать, жизнь вам сломали. Начал учить — учи, нет — так и не берись, человек сам до всего дойдет! Я вот консерваторию не оканчивал и ни капельки не жалею! Более того, всемерно рад! Рад, рад, рад! — пропел профессор последние слова. Маше смотреть на поющего Земляникина было, как ни странно, весело и приятно.

— Так что? Петь?

Андрей Сергеевич вскочил с дивана, подбежал к окну и открыл его. В тихую комнату ворвались звуки: гул автострады, шум деревьев, крики детей, музыка.

— Прислушайтесь! И пойте свое имя! — предложил профессор. — Как ваша душа пожелает.

Маша встала — еще в музыкальной школе ее учили, что сидя поют только пьяные, и пропела:

— Ма-ри-и-я Цап-ли-на.

Получилось грустно, в миноре.

— Хорошо! Мария — лучше, чем Маша, — склонил голову профессор. И пропел, немного изменив мелодию и акценты, — Ма-рия Цаплина! Вы не думали над тем, чтобы представляться только Марией?

И запретить подругам звать себя Машей?

— Нет, не думала. Зачем?

Земляникин подбежал к книжной полке, отодвинул стекло, но взял не книгу, а маленький камертон. Стукнул по нему деревянной палочкой, вернулся к Маше.

— Грустные, грустные вибрации, — констатировал он, прислушиваясь к гулу камертона. — А вы никогда не хотели сменить имя?

— То есть? — опешила Маша. — Выйти замуж?

— Ну, это радикальный способ. Чтобы выйти замуж, нужно сначала изменить свою жизнь. А иначе даже такой красавице, как вы, может сильно не повезти.

Девушка улыбнулась. Какой приятный профессор! Красавицей ее не называли давно, со школы. Хотя в миловидности ей не откажешь, и цвет волос самый подходящий — она ведь натуральная блондинка, но вздернутый носик и вытянутое личико позволяли недоброжелателям считать, что модельной карьеры стройной и даже длинноногой Цаплиной не сделать.

— Так что тогда? — робко спросила Маша.

— Сменить имя! Вы бы не хотели стать Инной? Ин-на Цап-лина— В имени Земляникин сделал ударение на второй слог, а в фамилии — на первый и на последний.

— Вы издеваетесь?

— Ничуть! — воскликнул профессор. — Проблема в том, что ваше имя не звучит! Не соответствует вам! Или вы не соответствуете имени.

Впрочем, это можно исправить. Диез здесь, бемоль там, пару бекаров посреди мелодии, перед определенными нотами, несколько новых аккордов — и все будет просто отлично.

— Да что вы такое говорите? — прошептала Маша, подходя к профессору вплотную. — Какие диезы? Аккорды? Я ведь человек. И даже имя мое — не песня.

— Имя — не песня! Я люблю вас, Маша! — восхитился профессор.

— Нет, имя — самая настоящая песня. Особенно полное имя.

— Не бросайтесь такими словами, Андрей Сергеевич! — нахмурилась девушка.

— Но ведь это на самом деле так— Я о любви.

— Из песни слова не выкинешь! Впрочем, сейчас это неважно, Мария. Не хотите быть Инной?

— Категорически нет.

— Тогда присядем. Вы, наверное, считаете меня сумасшедшим?

Маша смущенно потупилась. Она не считала Земляникина сумасшедшим, хотя для этого имелись все основания. Скорее, она назвала бы его приятным чудаком. Который, к сожалению, ничем не может ей помочь. Да, Рита неплохо развлекла ее, но какая это психотерапия —

распевать на разные лады собственное имя? Или она действительно хочет выдать ее замуж за Андрея Сергеевича? О чем ни думай — мысли непременно возвращаются к замужеству… Ох, может быть, стоит пойти к настоящему психотерапевту?

— А я вовсе не чудак, Машенька, — заявил Земляникин. — Я ученый. И сравнительно недавно понял важную вещь. Можно сказать, сделал открытие — хоть это и звучит высокопарно, фальшиво. Я постиг основной закон мироздания. Впрочем, додумался до этого, стоя на плечах гигантов — тех, кто развивал квантовую физику и теорию струн, волновую механику и общую теорию относительности.

Сформулировать мое открытие очень просто. Каждый человек —

мелодия. Сложная, порой очень запутанная, неритмичная, не всегда мелодичная — как ни парадоксально это звучит — и все же мелодия. Точнее, набор колебаний. Вы, наверное, слышали о теории суперструн?

— Не доводилось, — вздохнула Маша.

— Тогда я вам расскажу. Физика — великолепная наука. Простая, всеобъемлющая и, главное, логичная. А пока — хотите чаю? Или кофе?

— Хочу. Чаю.

— Индийского? Цейлонского? С бергамотом?

— С бергамотом.

— Индийский с бергамотом. Фа-диез. Прекрасный выбор, хотя в вашем нынешнем состоянии вам бы подошел зеленый с жасмином — си-бемоль. Или просто черный, индийский — ре. Но мы ведь не будем сохранять ваше нынешнее состояние, правда? Мы будем звучать в унисон с миром— Наверное, — вздохнула Маша. — Может быть, я лучше пойду, профессор?

— Мы с вами выйдем на улицу, причем очень скоро. Прокатимся в роскошном автомобиле Маргариты, вибрации которого я слышу даже через закрытое окно. Рита и автомобиль звучат в унисон. Ей нужно было для счастья совсем немного, а именно, такую машину. Но пока — чашку чаю, кусочек песочного печенья и поговорим о музыке и о физике.

* * *

Пока Андрей Сергеевич возился на кухне, Маша тосковала. Почему, как приятный человек, так сумасшедший? Хоть профессор и старше ее лет на двадцать, а то и тридцать, с ним интересно. Он смешной.

Да еще и поет — причем не козлиным тенорком или хриплым басом, а мелодично, красиво. Наверное, в молодости в самодеятельности участвовал… Только нормальных слов в его песнях нет.

Чай профессор принес на расписном подносе: две тонкие, просвечивающиеся фарфоровые чашки и такое же блюдце с печеньем.

— Угощайтесь! И я отхлебну немного чаю, настроюсь на вашу волну, Машенька. На чем я остановился? На теории суперструн?

— На том, что каждый человек — мелодия, — подсказала девушка.

— Вот именно! И не только человек! Вот фарфоровая чашка, которую вы сжимаете своими прекрасными тонкими пальчиками — это аккорд. Чай, который вы пьете — нота. Квартира, в которой мы с вами находимся — приятная маленькая пьеса. Квартал с населяющими его жильцами, их домашними животными, голубями, что воркуют на чердаках, и носящимися под облаками ласточками — целая симфония. Или крупная организация, скажем, научно-исследовательский институт. Тоже симфония, но совсем другого рода…

— Но почему так? Вы так видите?

— Вижу? Нет, что вы, Машенька. Это реальное положение вещей.

Каждый электрон, каждый атом, молекула — суть небольшое колебание всеобъемлющей суперструны. Большой материальный объект — сложение таких колебаний, но ведь все равно колебание! А объект, существующий в пространстве — самая настоящая мелодия. Про корпускулярно-волновой дуализм слыхали?

— Нет, — Маша покраснела. Вроде бы в школе говорили о чем-то подобном, но она совершенно не помнила физику. Увы. Да и зачем, по большому счету? Экзамены и зачеты уже сданы.

— Не беда. Человек не может все знать. Но тогда вам просто придется мне поверить. Любой человек в физическом плане представляет собой сложение колебаний. И звук — колебания воздуха. И свет, если на то пошло, не что иное, как электромагнитные колебания, но световых симфоний у нас пока не пишут… А на примере звука объяснить волновую структуру вещей понятнее и проще. Мелодии звучат, мелодии взаимодействуют друг с другом. Для того, чтобы изменить жизнь, нужно изменять мелодии, настраивать инструменты.

Опуская дремучую теорию, скажу: вам надо петь, Машенька! Петь, петь и петь— А что? Современную музыку или, скажем, арии?

Земляникин насторожился.

— Какую еще современную музыку? А что вы слушаете, милая?

Может, у вас от этого все проблемы?

— Да ничего я особенного не слушаю. Так, музыкальные каналы иногда смотрю.

— Винегрет в музыке недопустим! — возмущенно воскликнул профессор. — Некоторые музыкальные каналы хороши — если ди-джей чувствует музыку, а вы настроены на ди-джея. Да только редко такое бывает. В целом — сплошное оболванивание. Вы ведь не приходите в аптеку, не покупаете там таблетки, какие придется, и не глотаете их горстями? Так и с музыкой. Когда я вижу на улице молодого человека или девушку с наушниками, да еще и взором отстраненным, так и хочется наушники сорвать, а плеер растоптать. Губят себя люди! Лучше бы уж курили…

— Вы серьезно? — Маша наконец-то испугалась и положила надкушенное печенье обратно на блюдце.

— Слегка преувеличиваю, — смутился Земляникин. — Пойдемте на улицу, Маша? Или сначала споем? Вам на улице, наверное, неловко петь будет?

— Не знаю, не пробовала, — ответила девушка.

— Сегодня, значит, попробуем! Но для начала — несколько советов. Можно?

— За тем ведь я к вам и пришла, — кротко вздохнула Мария.

Профессор вновь взял с полки камертон, походил вокруг девушки, постукивая палочкой по резонатору то так, то эдак. Потом вытащил из кармана пиджака кусок стекла — треугольную пирамидку. «Призма» — вспомнила название предмета Маша. Все-таки занятия в кабинете физики не прошли бесследно. Земляникин смотрел на девушку через призму, а потом еще и постукивал по стеклянной пирамидке пальцем.

— Знаете, Машенька, я бы не советовал вам носить зеленое, — сообщил он спустя некоторое время. — В высшей степени хороший цвет, универсальный, но вам не подходит. Звучит не так.

— Цвет? Звучит?

— Конечно. Звучит в комплексе. Цвет — это фоновые звуки. Знаете, ваше зеленое платье все время поет: а-а-а-а! А точнее: ля-ля-ля-ля— пропел профессор. — А ваши прекрасные глаза — на другой ноте.

Близкой, но не такой. Возникает диссонанс.

— Вы что, в самом деле слышите?

Андрей Сергеевич приосанился, взглянул на девушку даже с некоторой гордостью и сообщил:

— У меня абсолютный слух. К тому же ноты выглядят цветными.

Распознать ноты в человеке гораздо труднее, чем в чистой мелодии, но я учусь. Все время учусь.

— Понятно…

— Хорошо, что понятно. Теперь мы должны решить, какие еще меры нужно предпринять для исправления вашей судьбы. Полагаю, вам стоит слушать больше классики. В вашем возрасте, с вашими волосами и фигурой вам подойдут ранний Моцарт, Гендель, Паганини. Бетховен — не весь, Стравинский — отчасти… Начните с Моцарта, Моцарт вообще никому еще не навредил, насколько я знаю — только слушают его все меньше.

— И, наверное, нужно подпевать? — Маше стало смешно.

— Можно, очень даже можно. Но еще лучше просто слушать. Вникать. А захочется спеть — садитесь за рояль и напевайте под арпеджио:

Ма-ри-я Цап-ли-на! Очень неплохо получится, вы научитесь слышать свое имя. Помните, что такое арпеджио?

— Помню. До-ми-соль-до, ми-соль-до-ми и так далее?

— В до-мажоре — да. Но вы попробуйте и другие тональности. Два тона — полутон, три тона — полутон. Большая терция, малая терция, кварта. Найдете свою тональность — половина дела сделана.

— У меня-то нет абсолютного слуха— Вы поймете, когда услышите нужное созвучие. Пение помогает даже глухим. Если они способны ощутить вибрации. Знаете, как приятно ощущать вибрацию голоса кожей? Но для этого нужно иметь или очень чувствительную кожу, или пользоваться мощной звукоусиливающей аппаратурой. Если вы больше не хотите чаю, пойдем вниз. Рите скучно, а человек не должен скучать. Это сбивает мелодию.

Профессор сменил мягкие домашние туфли на черные, лакированные, со звонкими каблуками, и они спустились во двор. По дороге Маша заметила, что Земляникин не такой уж низкий — ее роста, а она — метр семьдесят четыре, не так мало. Впрочем, какая разница?

* * *

Рита сидела на лавочке в тени большого тополя и читала толстую книгу в потрепанном бумажном переплете. Похоже, книга оказалась не слишком интересной — так поспешно и радостно девушка ее захлопнула. Окна стоящего поодаль автомобиля были открыты, но радио Кольцова не включила — наверное, исполняла завет профессора, согласно которому музыку нужно слушать строго дозированно.

— Прокатите нас, Маргарита? — спросил профессор.

— Конечно, Андрей Сергеевич! — расцвела девушка. — Куда поедем? На речку, в парк?

— Пожалуй, лучше на реку или на озеро, — задумчиво проговорил Земляникин. — Давно я не слышал наших медленных, спокойных рек. Соскучился. Да и Машеньке на пользу пойдет. У нее окружение совсем неправильное. Ей больше надо с речками, полянками, деревьями дружить. В квартире что-то изменить. Вы пригласите меня к себе, Машенька? После речки?

— Да, — неожиданно согласилась Маша, хотя прежде посчитала бы такое предложение двусмысленным, а то и того хуже — недвусмысленным.

Девушки словно сами собой стали одна по левую руку от профессора, другая — по правую и направились к машине. От соседнего подъезда отделилась крупная помятая фигура небритого и нетвердо стоящего на ногах субъекта. И сивухой от него разило за два метра.

— Э, козел бородатый, где таких девок подцепил? — хрипло спросил мужчина, обращаясь к Земляникину. — Козы, пошли со мной, с настоящим мужчиной. Ик.

Профессор нисколько не смутился. Сделав шаг вперед, он, глядя в глаза верзиле, который был на голову выше его и раза в полтора шире, пропел:

— Ми. Ми. Ля-фа-до. Ре-ми.

Верзила неожиданно вздрогнул, всхлипнул, закрыл лицо руками и поспешно отступил в подъезд.

— Что с ним? — прошептала Маша.

— Оказался не на той волне, — ответил профессор. — А я дал ему почувствовать всё его ничтожество. После этого он мог бы кинуться драться, но вряд ли. Весь мир был против него. Поэтому он отправился зализывать душевные раны.

— Класс! Класс, Андрей Сергеевич! Мне Гриша рассказывал, а я не верила, — восторженно заверещала Рита.

— Не стоит твоих восторгов, милая. Это и не человек был — гора мяса, пораженная дурными страстями и болезнями. Такой горой легко управлять.

— А мне бы вы могли вот так приказать? Нотами? — спросила Мария.

— Нет, Машенька. Вы ушли от животного гораздо дальше. Вы красивее и увереннее в себе. В вас нет беспричинной агрессии, диких порывов. Вы в достаточной степени в ладу с миром — хотя и находитесь пока в противофазе. Но, несмотря на разногласия с общей мелодией, вы не болтаетесь одинокой оборванной струной.

Рита открыла двери, села за руль. Маша тоже хотела юркнуть в автомобиль, наверное, на заднее сиденье, чтобы профессор сел впереди — когда Земляникин осторожно взял ее за руку.

— Послушайте! — предложил он. — Чувствуете, как они звучат?

— Кто?

— Рита и ее «форд».

Кольцова положила руки на руль и улыбалась. Выглядела она прекрасно, и было видно, что очень довольна — но никаких звуков Маша не слышала. Может быть, поскрипывало кожаное кресло или потрескивал на солнце нагревающийся кузов автомобиля, но больше — ничего.

— Не слышу.

— А видите? Чувствуете?

— Вижу.

— Значит, для вас предпочтительнее художественные образы, а не музыкальные. Но я не художник, а музыкант. Я слышу мир, — заявил Земляникин.

Для Маши галантный профессор открыл переднюю дверь, а сам устроился на маленьком диванчике сзади. Рита спросила:

— Поставить ваш диск, Андрей Сергеевич?

— Отчего нет? — нараспев ответил профессор. — Выровняем фон.

Из динамиков полились звуки тибетских мантр. Земляникин прикрыл глаза — Маша видела его в зеркале заднего обзора — и начал барабанить пальцами по креслу.

— А вот так, несколькими нотами, можно победить любого хулигана? — осведомилась Рита. — Или, скажем, расположить к себе человека?

— Можно, — отозвался профессор. — Если мелодии человека или хулигана это пойдет на пользу. Да и не только нотами. Можно — позой и жестом, можно — несколькими словами или, скажем, композицией запахов. Просто у меня абсолютный слух, и я пою. А кто-то —

видит, кто-то — чувствует. Мелодия всеобъемлюща, ее можно представить и цветом, и формой.

Автомобиль выехал на широкое шоссе, и Андрей Сергеевич попросил повернуть на юг, к Тихому озеру. А сам начал рассуждать о музыке, рассказал девушкам о том, как в молодости увлекся джазом и негритянская музыка едва его не погубила. Потом на смену джазу пришло увлечение тяжелым роком, который, хоть и является мощнейшим механизмом воздействия на мелодию человека, вредит карме, выстраивает индивидуальности под одну гребенку, подавляет личность.

Теоретические построения профессора были интересны, но Маша никак не могла забыть грубого хулигана, заплакавшего, оттого что профессор пропел несколько нот. Может быть, сценку разыграли специально, а профессорский сосед каждое утро только и ждет условного сигнала, чтобы напасть на Земляникина и позорно отступить в нужный момент?

— Я джаз не слушаю. И рок тоже, — заявила Маша, когда Андрей Сергеевич прекратил рассказ. — Отчего же у меня с работой не ладится, хотя я и училась хорошо, и стараюсь? Работа — это тоже мелодия?

— Нет, — Земляникин покачал головой. — Вот как раз работа, профессия, род занятий — это не мелодия, а помещение. Концертный зал со своей акустикой. Есть такие залы, что там самая сильная мелодия глохнет. Есть такие, где, напротив, любая нота звучит. А есть те, к которым надо привыкнуть, приспособиться. У вас получится.

— Как же?

— Вы — очень красивая мелодия, Машенька, — заявил Андрей Сергеевич. — Просто звучите не в том месте, не в то время, не так и не для тех. Это исправить несложно — было бы желание.

— Работа — это ведь процесс? Вы раньше говорили, что в музыке мира понятия меняются местами, — вспомнила Рита. — Процессы становятся статичными, а статичные объекты — процессами?

Профессор сдержанно улыбнулся.

— Не совсем так. В мире нет ничего статичного, но аналогия уместна.

* * *

На Тихом озере Земляникин и девушки сидели на траве, срывали одуванчики, плели из них венки, а потом ходили по берегу и пели.

В основном — детские, известные всем песенки. Мелодия отражалась от серебристой озерной глади и уходила к небесам. Вдали, за дачными участками, мычали коровы.

После пары часов музыкальных занятий профессор удовлетворенно констатировал:

— Вот, Машенька, вы стали звучать гораздо мелодичнее. Переоденетесь, сделаете другую прическу — и все станет просто отлично.

— А в прическе моей что плохо? — поинтересовалась Маша.

— Ваши роскошные волосы не нужно выпрямлять. Они так красиво вьются. И стричься коротко не стоит. Думаете, зачем я ношу бороду?

Для солидности? Нет, это прекрасный резонатор. Для меня. Другим борода совсем не идет, а мне вот нужна. А вам пойдут длинные волосы.

В летнем кафе на берегу озера Земляникин заказал всем по стакану тыквенного сока и по куску яблочного пирога, объяснив, что не только питье, но и еда — это ноты, которые формируют мелодию. Если у вас есть только ноты «до» и «фа», вы не составите из них даже трезвучие — поэтому питаться нужно разнообразно, полезно и, главное, правильно.

— А Григорий, муж Риты, растолстел вовсе не потому, что на сладкое налегает, — вспомнил о старом пациенте профессор. — Поет он не всегда то, что нужно, фальшивит. Вот сорные вибрации организм и засоряют. Больше заниматься надо, тренироваться. Гриша думает, что если разбогател, денег много стало, так можно и пение забросить?

Нет, все мелодии стихают. Недаром есть пословица: «Как пришло —

так и ушло». Чтобы сохранить успех, нужно работать.

Рита поспешно делала пометки в блокноте — не иначе для серьезной беседы с мужем.

В конце обеда Маша, поворачиваясь, едва не задела стакан с соком. Но не задела — вздрогнула испуганно и в последний момент удержала руку.

— А ведь я специально поставил сок вам под руку, — удовлетворенно заметил Земляникин. — Видите, вы уже стали звучать по-другому.

То ли еще будет

* * *

И в самом деле, жизнь Маши стала круто меняться. Когда начальник отдела попытался придраться к ее работе, Цаплина запела, игнорируя его назойливое жужжание — и начальник поспешно ретировался, оставив девушку в покое. А через два дня Маша вообще рассчиталась из опостылевшего проектного бюро — ее пригласили на хорошую должность в городской комитет по экологии.

На улице, в магазинах, не говоря уже об автобусах, девушке не давали прохода. Каждый молодой человек норовил с ней познакомиться. Причем молодые люди попадались приличные, а не пьяницы и подонки, как прежде. Многие дарили ей цветы и не просили взамен номер телефона — складывалось ощущение, что сделать приятное Маше для них уже счастье.

Каблуки больше не ломались, и колготки не рвались. Даже старые платья сидели отлично и, казалось, посвежели. Да и новые не приходилось долго выбирать — любой наряд был Маше к лицу. Только зеленого она больше не покупала и даже сережки с хризолитами перестала носить.

Девушка записалась на курсы вязания — профессор заявил, что у постукивания спиц особенная мелодия, к тому же Маша частит, когда поет — нужно учиться вырабатывать ритм, и вязание очень для этого подходит. По вечерам Земляникин и Маша ездили в филармонию, но не каждый день — некоторую музыку профессор на дух не переносил.

— Вы же не читаете все книги подряд? — объяснял он Маше. — Не вся музыка благотворна, не каждый концерт идет на пользу.

А еще они пели. В квартире и в машине, на улице и в кафе, посреди разговора и перед обедом. И самое главное, никто не оборачивался им вслед и не крутил пальцем у виска. Ведь у профессора был абсолютный слухКак ни странно, Земляникину занятия с Машей тоже пошли на пользу. Морщины на лице разгладились, плечи расправились — теперь в профессоре стало не метр семьдесят четыре роста, а все метр восемьдесят, и даже волосы потемнели — из них полностью исчезла седина! Как это могло произойти, Маша решительно не понимала.

Одно дело — устроиться на новую работу и перестать ломать каблуки, другое — вырасти и помолодеть.

Профессору спустя неделю после знакомства с Машей можно было дать от силы сорок лет, хотя прежде он выглядел на все пятьдесят.

А по паспорту ему оказалось сорок два.

— Ничего странного, Машенька! — смеялся Земляникин, когда девушка спрашивала его о такой странной перемене. — Я ведь тоже нашел свою мелодию, ту мелодию, которую не мог отыскать долгие годы. И эта мелодия — вы.

— Не шутите, Андрей Сергеевич! — возражала Маша.

— Не шучу, Мария. Сразу после знакомства я сказал, что люблю вас. У меня абсолютный слух, и свою мелодию я не мог не узнать.

— Вы думаете, ваша мелодия — я? — Маша таяла, глядя в серые глаза профессора.

— Не думаю, а знаю. Слышу. Чувствую. Плохо человеку быть одному. Самая красивая и самая выверенная мелодия не звучит одна.

А вместе мелодии переплетаются, подчеркивают достоинства друг друга, усиливают взаимные темы — и рождают новые мотивы. Как же иначе?

Спустя пару недель после начала знакомства и Маша поняла, что любит профессора. Не как учителя и друга, а как мужчину — вполне еще молодого и очень привлекательного. Они, что называется, спелись.

Мелодия Андрея Сергеевича стала близка девушке, и, оставшись одна, она уже пробовала петь под арпеджио:

— Ма-ри-я Зем-ля-ни-ки-на.

Получалось очень неплохо. Куда мелодичнее, чем Цаплина.

Маша наконец-то поняла, что она действительно нашла, услышала себя. И скоро сама сможет творить мелодии и изменять свою жизнь, людей вокруг себя, возможно, даже выбирать погоду по душе или настроение по погоде — это ведь тоже совсем нелегкоГлавное — она вплетала свою песню в общую гармонию мироздания. Изменяла мир силой любви. А по-другому ведь изменить мир и нельзя — ибо маленькие злобные диссонансы все равно растворяются в мелодии, которая звучала, звучит и будет звучать и совершенствоваться вечно.

АНГЕЛА И КАРЛ ХАЙНЦ ШТАЙНМЮЛЛЕР. ПЛАНЕТА ТЕРНИЙ

ХОЗЯЕВА ПЛАНЕТЫ

С той стороны Великой Пустоши пришли наши предки, из-за края исполинской бездны, в которой холодеет свет и вымерзает жизнь. В провале времен бескрайних блуждали они, в металлической горе стремились сквозь Ничто, пока не увидели наш Мир — страну, пустынную от горизонта до горизонта. С неба спустились они, и плугами, что выше птичьего полета, вспороли жесткую почву, и посеяли в борозды семена деревьев; из мешков, что длиннее суточного пути верхом, вытряхнули они воздух; сквозь гигантское сито процедили море и испекли из мертвого песка живые машины…

В убежище было тепло и уютно. Женщины, сутулясь на грубо сработанных скамьях, прилежно латали изношенные камзолы, чинили кожаные доспехи, людские и конские, резали из дерева кухонную утварь. Дети играли под лавками или помогали матерям в работе. Лишь одна седовласая женщина сидела недвижно, прямая, как свеча, и смотрела перед собой в пустоту. Ее негромкий голос был едва слышен сквозь шум бури, а когда люди вдобавок начинали переговариваться друг с другом — становился и вовсе не разборчив; однако она не позволяла себе сбиться. Лохматый пес положил голову на колени старухи, она почесывала у него за ушами.

Снаружи завывала буря, швырялась обломками скал в створки люка, защищающего световую шахту, — но камни с бессильным грохотом отскакивали от тяжеловесного железа.

— Да, вот что рассказывали Пращуры. Я знаю, вы не верите мне.

Но это — правда. Своими ушами слышала я эти истории из их собственных уст, еще молоденькой девчонкой, и косы мои, нынче седые, тогда были каштановыми, пышными — зато ум мой был переполнен всяческим вздором. Руки мои еще помнят, как в те давно прошедшие годы прикасались к изделиям Пращуров, словно не диковинным сокровищем были те чудо-приборы, а привычной игрушкой. И помню я, старая теперь, престарая, помню день, когда на наш мир обрушилось черное горе…

Воздух тогда еще на вкус горчил, и мы все жили в светлых, крепких домах с гладкими стенами, которые отлили Пращуры. И ветровой генератор — вы его уже не видели, разве только помните заржавленные стальные балки — в ту пору жужжал как пчелка. И наши ночи освещал настоящий электрический свет, а не дымные лучины да мерцающие свечи. И тогда мужчины и женщины работали вместе: что на полях, что по дому. И — хотите верьте, хотите нет — по очереди присматривали за детьми. А героев в ту пору не было, как и нужды в них.

Не назову, правда, нашу тогдашнюю жизнь легкой. Каждый день по какому-нибудь полю или лугу протягивался новый след дракона.

А впрочем… Пусть урожай был никудышный, пусть стада вновь и вновь разбегались в паническом страхе, пусть буря выламывала строевые леса и рушила теплицы, пусть иссякал колодец — зато мы не кричали в ужасе: «Дракон! Дракон!» Страх не витал над нами. Во всяком случае, тот страх, который знаком нам теперь: подобный туче из тяжкого песка, погребающей под собой все живое. И все-таки уже был предначертан закат, уже истекало время Пращуров — родителей и дедов старших из нас. Один за другим уходили они в свои цитадели, в пирамиды из небьющегося стекла. И там смыкали вежды, чтобы навсегда погрузиться… как это они говорили… погрузиться в грезы. Свои знания они уносили с собой, а когда сгинуло знание — умерли и машины.

У меня был друг, Герент по имени, — потом его сочли трусом и в знак этого заставили носить женскую одежду, — так вот, при Пращурах он ходил в школу и выучился на механика. Только он один и пытался следить за ветровым электрогенератором, поддерживать в рабочем состоянии. А еще беспокоило его, что подходят к концу запчасти на складах и пустеют канистры с горючим. Однако не о том хочу я рассказать, а о роковых часах, решивших нашу погибель.

День тогда был солнечный и теплый, с гор тянуло свежестью, высоко в небе кружили ласточки… Разве что земля порой вздрагивала и сотрясалась так, что звенела посуда на полках. Однако мы к этаким встряскам уже привыкли. Последний толчок был посильнее, но и он лишь всполошил скот на лугах, да еще куры, кормившиеся в палисадниках, перестали разгребать мусор, сбились в плотные скопища и попрятали головы под крылья, будто завидев скользнувшую по земле тень ястреба.

Около полудня от дома к дому вдруг пролетела страшная весть: «Ламот погиб!» Я, бросив все, поспешила к сельской площади.

Четверо наших — двое мужчин и две женщины — несли Ламота по пыльной улице, держа его за руки и за ноги. По их окаменевшим лицам я как-то сразу поняла: это не просто смерть, нас постигло чудовищное несчастье. Любопытные дети протиснулись было вперед, но те, кто нес Ламота, сурово отстранили их. А потом уложили тело на скамью.

Я тогда была совсем девчонкой, неуемной и дерзкой, не хуже парней носилась по всей округе и редко упускала случай ввязаться в какое-нибудь лихое приключение. Но на этот раз меня вдруг охватила какая-то непривычная робость. Старейшины поселка столпились вокруг мертвеца, а я все не решалась подойти к ним вплотную.

А потом со стороны скотьего выгона примчался Зейт. Да, тот самый Зейт — герой Пустошей, кумир всех нынешних мальчишек. Зейт, чье имя первым вырезано на Скрижали Почести. Конечно, теперь для мужчины право быть вписанным в Скрижаль есть нечто куда большее, чем цена его собственной жизни. Но Скрижаль Почести еще не существовала тогда, и Зейта знали, по правде-то говоря, как самого обычного парня, пастуха и объездчика. А Ламот — это его брат.

В нос мне шибанул запах конского пота. На мне тогда был свитер затейливой вязки, и Зейт прошел совсем рядом, вплотную, так что пряжка его рукава запуталась в моих кружевах, надорвала их и оторвалась сама, а он этого даже не заметил. Молча уставился на покойника и долго, очень долго не сводил с него глаз.

— Лазер… Кто-то сжег его лазеромУ меня кровь застыла в жилах. Лазер — так называлось оружие для охоты и обороны. Применяли его нечасто, и только против хищных птиц или одичавших зверей; один хранился у Герента, причем тот всегда следил, чтобы лазер был под замком.

Наконец я отважилась пробиться вперед. И увидела: волосы Ламота спеклись в черную массу, кожа на лбу отслоилась от костей и повисла бурыми лохмотьями, щеки полопались, а глаза сварились вкрутую — прямо в глазницах, словно яичный желток. Тошнотворно смердела разъеденная плоть. Даже плащ Ламота был покрыт какими-то пятнами — мерзкими, склизкими, каждое размером с ладонь.

Для меня это оказалось слишком, да и вам, нынешним, такого зрелища не вынести. К горлу подступил горячий комок, и я, зажав рот ладонью, устремилась прочь.

А когда, все еще сдерживая тошноту, снова пробилась вперед — Зейт и Герент уже орали друг на друга. В таком исступлении были они, что даже не обращали внимания: Ламот, страшный, мертвый, лежит прямо между ними, а они бранятся над его телом.

Герент утверждал: это химический ожог, а не след лазера. Он знает точно, он учился у Пращуров. А Зейт кричал, что Герент все выдумывает, что эти хитрости, которым его учило «старичье», лишь отговорки и что именно он, Герент, виновен в смерти Ламота.

Видно было: еще несколько секунд — и они сцепятся в драке. Однако вдруг паренек, который нашел мертвого Ламота, предложил отвести нас всех к тому самому месту: дорога, мол, не дальняя. И мы пошли. Я еще издали поняла, где именно погиб Ламот: там был участок иссохшей травы, потемневшей, обуглившейся. Сперва казалось даже, что в этой точке посреди степи отбушевал пожар. Герент еще на бегу предупредил меня, чтобы я, во имя Неба, не вздумала тут ничего трогать. Сам же склонился к траве, вытащил отвертку — он всегда носил в нагрудном кармане какие-нибудь инструменты — и осторожно провел ею по ссохшимся стеблям. Они мгновенно рассыпались в прах.

Было видно: откуда-то из курящейся дали через степь тянется желтоватая, прямая, как стрела, полоска увядшей травы, заканчиваясь прямо под нашими ногами нешироким кругом. Здесь, в этом круге, трава была уже не просто желтая и увядшая, а чернющая, растрепанная, словно нечесаные волосы. И земля тут тоже черная, с отливом в синеву. Герент осторожно разгреб верхний слой почвы. Чернота уходила в глубину по меньшей мере на палец. А почти точно в центре круга лежал нож Ламота.

И, скажу вам, вид этого ножа потряс меня едва ли не больше, чем вид самого мертвеца. Благородная сталь клинка вспузырилась раковинами, ближе к рукояти лезвие подернулось радужным налетом, а сама пластиковая рукоять оплыла, превратившись в бесформенный, уродливый нарост.

Будто из дальней дали услышала я голос Зейта:

— …Никаких сомнений… МедузаМедузы… Так Пращуры называли этих слизистых тварей в давние годы, да и мы их так называли, вплоть до дней моей молодости. Теперь же мы зовем их драконами.

Воздух в убежище стал жарким и душным. Тяжело пахло землей и свечным воском. На исцарапанной столешнице, на одежде, на руках и в волосах — повсюду оседала тонкая пыль. Хрустела на зубах.

Не было от нее спасу: пыль проникала через световую шахту. А снаружи все так же ревела буря.

— «Медуза» — это, думается мне, слишком благозвучно для черного имени, имени, накликавшего катастрофу. Трудно стало нам звать этих тварей столь незлобиво, когда мы, голодные, валялись на полу земляных убежищ, спасаясь от ядовитых, удушающих, выжигающих все вокруг испарений, насылаемых на нас этими склизкими тварями.

А они ведь, существа эти, еще и умеют убивать издали, разить внезапно, будто налетевший из вышины небесный хищник. Способны они молниеносно поглотить свою жертву, обволочь ее черной студенистой массой. Могут напасть на кого угодно, на все живое по своему выбору.

Так-то вот! Вы, нынешние, разве поймете, что нам довелось вынести?

…Вечером мы собрались в общинном доме. Свет горел ярко, однако тяжесть лежала у нас на душе, и не шло в горло ни ягодное вино, ни сидр, а пили мы только несладкий чай. Потом встал Зейт на лавку и, словно бы обращаясь к своему мертвому брату, принялся выкрикивать или, переходя на полушепот, выцеживать сквозь зубы такие слова, которых мы от него, простого пастуха и объездчика коней, никак не ждали.

Десятилетиями медузы сторонились людей, таясь и скрываясь, прячась и рассеиваясь. Можно было, правда, столкнуться с медузой во время природного бедствия, когда буря валила плодовые деревья, когда солнце сжигало поля, когда питомники превращались в пустыню. Мерзкие они твари, медузы. Однако теперь, без никаких бедствий, посреди ясного дня, медуза напала на человека! Убила! Грань перейдена, чаша терпения переполнена, никогда мы не будем жить в безопасности, если не уничтожим этих гадов, не выжжем их гнезда в дальних горах— Завтра в рассветные сумерки, подвесив к луке седла лазер, поскачу я туда. Кто из вас последует со мной? Кто поможет мне защитить наши жизни и наше достояние, показать медузам, кто хозяин Планеты?

Так сказал Зейт. И поднялись десятки рук, и Зейт считал, и радость заплясала в его глазах, когда он закончил подсчет. Не только мужчины вызвались ему на подмогу, но и кое-кто из женщин, однако он умышленно не заметил их. В том числе и меня.

А из мужчин руку не поднял один лишь Герент. Выждал, пока наступит тишина, потом заговорил по-своему, тихо, раздумчиво и даже почти робко. Он разделяет печаль Зейта, разделяет и его гнев — но не его необдуманную жажду мести! Неужто позабыл Зейт, что за горами громоздятся вечные льды материковых глетчеров? Что по долинам спускается пронизывающий морозный воздух, способный выжечь легкие и коню, и всаднику? Что ни конь, ни всадник не защищены от ядовитых испарений, которые исторгает даже сраженная медуза? Что лазер при седле все-таки не делает человека неуязвимым и непобедимым?

Передо мной стоял стакан чаю, и пока Герент, навеки позоря себя, произносил все это, я сидела, уставившись в темную жидкость, и только вздрагивала порой. Трус! Трус! Вслух этого никто не произнес, но в воздухе, казалось, повисло всеобщее презрение.

— Есть лишь один перспективный путь, — продолжал Герент, —

такой, что пригодится не только сейчас, но и на будущее. Вы все знаете, о чем я говорю, даже если не хотите признаться. А нужно нам призвать на помощь Пращуров. Их энергетических мощностей хватит, чтобы прямо из космоса выжечь разом всех медуз — даже в самом дальнем из их логовищСекунду-другую стояла тишина, потом началась полная неразбериха: одобрительные выкрики, возмущение, упреки, поддержка…

Зейт снова взобрался на скамью и попытался привлечь к себе общее внимание. Герент похлопал меня по руке, успокаивая. Когда шум немного стих и Зейт был готов заговорить, Герент, опережая его, сказал:

— Ладно, не надрывайся. Мне уже все ясно…

И мы с ним вышли за дверь, и ночная прохлада нежно огладила мой разгоряченный лоб, но лишь на улице Герент дал волю своему презрению:

— Этот дурень готов лезть с кулаками на законы природыО том, что и я, вслед за Зейтом, была на это готова, он предпочел не упомянуть.

— Рази дракона! — кричали мальчишки, игравшие внутри убежища. А девочки вздрагивали при каждом шорохе и теснее жались к матерям, но те успокаивали трусих, напоминая об отважных отцах, стерегущих их покой.

Двое особенно расхрабрившихся карапузов дразнили собаку. Она вызова не принимала, однако все же иной раз порыкивала на них. Гдето в уголке тихо переговаривались женщины.

Теперь в убежище стало уже совсем душно. А снаружи завывала нескончаемая буря.

— Ночь была на исходе, странная ночь, когда земля вздрагивала, когда кони беспокойно били копытами и низкие тучи медленно надвигались с гор.

А затем послышался приближающийся шум мотора, и луч фары вырезал из тьмы заборы и палисадники, домики и деревья. Экипаж Пращуров. Никогда прежде не навещали они нас ночью. Да и средь бела дня их машина появлялась на деревенской площади нечасто: я могла бы счесть эти случаи по пальцам.

Шумная повозка остановилась перед нашим общинным домом. Я очень удивилась. В ней сидела женщина: дряхлая, тощая старуха с длинной гривой истончившихся волос, белых как снег… Она помедлила, а затем все же сдвинула с лица дыхательную маску. Я увидела острые черты ее лица, безгубый рот.

Пращурам, изволите ли знать, не нравился наш воздух, очень уж был он для них груб и несвеж. Они так заботились о своем здоровьеОни подключались к аппаратам, фильтрующим их кровь, а свою пресную пищу вкушали лишь в точно отмеренных дозах. Они боялись споткнуться и переутомиться, а вместо этого занимались всякой хитроумной гимнастикой — не то что я, ленивая, толстая. Неудивительно, что они дотягивали до настоящей, глубокой старости, что они переживали своих детей, а то и внуков, и верили — вместе с ними умрет весь мир.

— Какая честь, какая высокая гостья! — не без насмешки приветствовал старуху Зейт, ибо ее и ей подобных следовало, по нашим понятиям, с радостью скорее провожать, чем встречать. Уж очень донимали нас Пращуры своей мелочной опекой, требовали и то, и это, а потом еще упрекали, что никто не посылает больше детей в их, пращуровские, школы, где обучают всякой бессмыслице. И тогда вырастут детки шибко умными, а чтоб родителям помочь — так их нет.

— Меня радует, что вы восприняли это как честь, — ответила Турия (так звали старуху) и тотчас же спросила: — Вы собираетесь убивать терамёб?

Она зажала дыхательную маску под мышкой и осторожными шажками вошла в общинный дом. Я робко последовала за ней. Внутри, едва усевшись, она несколько раз глубоко вдохнула воздух через респиратор, а затем ломким высоким голосом поведала нам, что они, Пращуры, к сожалению, обнаружили терамёб (так они называли странствующих медуз), когда поселения были не просто заложены, но и развернулись вовсю, то есть, мол, ничего уже было не изменить.

Пращуры сперва удаляли терамёб, пытались снимать их с деревьев, с травы, с техники — но те сразу умирали, распадались на едкий пар, отравляющий воздух, и жидкость, впитывавшуюся в почву. Никто не знает, изначальные ли они обитатели нашего Терния — или своеобразный продукт эволюции, существа переходной эпохи. Но сейчас ясно:

речь идет о сотнях, если не о тысячах, десятках тысяч различных видов с непохожими жизненными особенностями — то растительного, то животного типа. Некоторые из них, возможно, образуют колонии наподобие клеточных…

Короче говоря, это была настоящая лекция, вроде урока в тех самых школах.

Я с благоговением взирала на ее изрезанное морщинами лицо — но потупилась, едва лишь Турия поймала мой взгляд. А вот Зейт и старшие мужчины спорили с ней, перебивали ее.

— Так что же,— наконец спросил один из них, — поможете вы нам сейчас или нет?

— Нет! — И все доводы наших разбились о твердость этого единственного слова, точно ледышки о гранитный валун.

Уже не вспомню всего, что было тогда сказано, но поведаю: единственным, кто мог спорить с Турией на равных, оказался Зейт. Она заклинала нас беречь эти уникальные в своем роде формы жизни, а он тотчас же привел искусное возражение, что Пращуры сами заложили основу погибели своих драгоценных амёб: теми атмосферными фабриками, которые делают воздух пригодным для нас, людей, а для «уникальных в своем роде форм жизни» — попросту ядовитым. Ведь люди должны идти к совершенству — это их, Пращуров, учение! А иначе никогда, ни при каких обстоятельствах людям не завоевать и не населить нашу планету и иные миры.

О-о! Какой взгляд бросила на него Турия. Будто нож острый метнула. Нервно вцепилась в свой респиратор и просипела:

— У нас есть основания полагать, что со временем терамёбы приспособятся к окружающей среде. Вы не должны мешать этому процессу— Даже если они теперь все время станут нападать на нас?

— Об этом не может быть и речи. Ведь у них нет органов чувств, способных нас воспринимать.

Властным жестом она отмахнулась от возражений Зейта:

— Хотите знать, как нашел свою гибель Ламот? Вы не можете представить себе, что это было чем-то иным, кроме нападения? Ну так слушайте! Землетрясение растревожило не только скот, но и терамёб. Одна из них случайно наткнулась на Ламота. Он, видимо, испугался, запаниковал. И метнул нож в то, что считал чудовищем. Оно съежилось.

Из его тела повалил густой, едкий чад, окутал Ламота… Трагический несчастный случай. Никаких оснований для карательной экспедиции.

Это очень походило на правду. Все мы посмотрели на Зейта — однако тот не уступал.

— Гады должны быть уничтожены. Иначе вскоре придется погибнуть еще кому-то из нас.

И продолжил: дескать, если она, Турия, слишком стара, слишком слаба, слишком утонченна, слишком мягкосердечна, чтобы помочь нам, тогда он и его друзья поутру оседлают коней и поскачут в бой.

Всем угрозам вопреки— Рассудку вопреки! — прошипела Турия.

Они, Пращуры, не позволят себя шантажировать.

— Даже согласись я с вами, все равно мы не сможем применить наши средства для такого дела. Да, мы в силах развеять на атомы всех терамёб — но что пользы с того вам, если вдобавок будут порушены горы, растоплены льды, сорвутся с цепей такие потопы и бури, которые и представить-то невозможно?

О да, Пращуры, разумеется, давно уже просчитали оптимальный вариант. Нам надлежит жить рядом с терамёбами, и мы вполне можем мирно сосуществовать — при известной осторожности и при более чем скромной потере урожая.

Она откинулась назад и в очередной раз судорожно затянулась воздухом через респиратор. Какой же ветхой и дряхлой, куда дряхлее, чем миг назад, показалась она мне! И усталой, бесконечно усталой…

Но Герент торжествующе посмотрел на меня: его кумир одержал победу. А Зейт только плечами передернул. Что еще ему оставалось?

И вдруг заржали в своих стойлах кони — пронзительно, охваченные смертельным страхом, и голоса их были подобны человеческим воплям…

А теперь в убежище повеяло прохладой. Тяжело распахнулась входная дверь, мелкие камешки простучали по истертым ступенькам крутой лестницы. Вой и грохот бури понемногу затихали, удалялись.

Но рассказчица не замечала этого. Ничего сейчас не существовало для нее, кроме вновь пробудившихся воспоминаний.

— В ту ночь я не могла уснуть. Листья шелестели на ветру, а уцелевшие кони всё ржали и ржали. На дворе было темным-темно, однако стоило мне смежить веки, как я видела перед собой изуродованный труп Ламота — и туши трех наших павших лошадей, покрытые такой же слизью. Я открывала глаза, но все равно мне продолжала мерещиться та же страшная картина. А потом забрезжил рассвет, и утренний холодок пробрался в мою постель, и я услышала крики первых петухов и громкий, уверенный голос Зейта, отдающий команды. Вскоре нашим добровольцам предстояло выступить в боевой поход…

Я поднялась, натянула штаны, сунула ноги в сапоги для верховой езды и вышла из дома. На деревенской площади уже собралось сколько-то мужчин, да и женщины были тоже. Добровольцы зябко переминались с ноги на ногу. Я поискала взглядом Герента. Конечно, он был здесь, даже раньше всех пришел, чтобы раздать лазеры. Но почему он — единственный — в рабочем комбинезоне? И тут он принялся объяснять, что идти на бесполезную, рискованную авантюру ему не должно: механик нужен деревне.

О, как низко он пал в моих глазах! Прав был Зейт, назвав его трусом! Ни о чем ином я тогда и думать не могла, кровь кипела у меня в жилах, и я подошла к тому жеребцу-двухлетке, на котором ездил Герент, затянула подпругу, успокаивающе пошлепала конька по крутой шее — и громко, чтоб слышали все, сказала Геренту:

— Сегодня я поскачу вместо тебя, ясно?

Несколько мужчин рассмеялись, но Герент понял, что я всерьез, и принялся меня отговаривать. Для девушки это слишком опасно: острый ветер на горных склонах, камнепады, нападение медуз, переутомление — и все такое прочее. Исполненная презрения, я пропустила его слова мимо ушей.

С противоположного края площади за нами угрюмо наблюдала Турия. Она сидела на своей машине, сгорбившись, охватив руками иссохшую грудь. Да, медуза не нападала на наших коней: это кони, испуганные, затоптали ее насмерть, и просто так уж получилось, что в результате «бедное безобидное создание» тоже убило их ядовитыми испарениями. Но можем ли мы позволить, чтобы безмозглые гигантские амёбы и впредь опустошали наши поля, губили скот?

Турия подала мне знак приблизиться.

— Дитя, — сказала она осипшим голосом, — будь крайне осторожна— Схватила меня за руку. Ее пальцы были холодны как лед. — Я не могу отправиться с вами: горючего не хватит.

Осторожно сняла с запястья свой браслет и надела мне на руку. Это было не просто украшение, а один из тех старинных приборов, которым вы дивитесь в наши дни, почитая их за чудо. И служил тот браслет, как мне растолковала Турия, чтобы подавать о себе весть с больших расстояний. Крохотный экранчик был на нем, и он тускло светился, что означало — прибор работает исправно.

Турия ласково погладила меня по руке с браслетом.

— Следи только, чтобы контакт не прерывался, дитя. И будь осторожнаЯ высвободилась и, не сказав ни слова, побежала к коновязи.

Меж тем от цитадели Пращуров пришел второй вездеход, на сей раз без водителя: машина-автомат. В кузове его лежали защитные костюмы, похожие на куклы: большеголовые, тощие, нелепые… Это была помощь, которой Зейт добился-таки от «старичья». Да, особые костюмы для защиты от холода и от того, что ныне зовется дыханием дракона. В ту пору мы еще не называли такую одежду «доспехами»…

Я выбрала себе костюм наравне с мужчинами. Материя его блестела и переливалась под лучами солнца, была она толстой, да еще с напылением серебра, но на ощупь оказалась гибкой и мягкой, куда мягче, чем куртка из тонкой кожи или даже льняная рубаха. Вещь из другого, лучшего, былого мира. Из мира Пращуров.

Вот только стеклянный шлем был великоват. Он хлябал на голове и при каждом шаге постукивал по затылку.

Я сложила костюм, перебросила поперек конского крупа и накрепко приторочила к седлу. Наконец можно было отправляться.

Ах, как мы помчались! Мужчины на рослых конях, и я, точно маленький чертенок, на Герентовом двухлетке неслась галопом, ни от кого не отставая. Девятнадцать нас было: восемнадцать мужчин и одна женщина — я. Других женщин, готовых отправиться с нами, Зейт перед самым отъездом принялся отговаривать, и они, что хуже всего, его словам вняли. Хотя вряд ли они держались бы в седле менее крепко. Да, тогда мы, девушки, умели носиться верхом наперегонки с парнями. И еще как обскакивали их! Тогда девочкам ездить верхом еще не запрещали, никто и слыхом не слыхивал, что это будто бы лишь мужское занятие…

Зейт, улыбнувшись, легонько хлопнул меня по плечу.

— Герент, тряпка жалкая, — сказал он, — решил, что ему здесь делать нечего?

Я пришпорила коня. Зейт тоже припустил.

— Ты чудная, Мисна, — крикнул он, — ты нравишься мне, зачем тебе этот отверточник?

Я рассмеялась. Широкая зелено-желтая степь — необозримое пастбище — стремительно ложилась под копыта наших коней. Мне казалось, будто я лечу. Ветер вцепился в мои волосы и одежду. Двухлетка Герента повиновался легчайшему нажиму шенкеля, я была свободна, я отрешилась от всех житейских мелочей и вместе со своими товарищами — непобедимая воительница — скачу теперь навстречу боюПредостерегающий окрик. Мы натягиваем поводья. Кто-то показывает направо. Там, всего в нескольких сотнях метров от нас, по степи неуклюже переваливается медуза.

Зейт крикнул нам не приближаться, сам же направил коня вперед.

Я нажала кнопочку на браслете, посылая весть Турии.

— Делай, чего не можешь не делать, — сказала она отрывисто.

Но через минуту уже осыпала меня вопросами, и голос ее был встревожен: ах, не напугали ли мы несчастную терамёбу? Почему она удирает: от нас или от чего иного? Должно быть, для Турии этот вопрос был очень важен, но мы-то и сами ничего не знали, одно только — вон там ползет наш смертельный враг.

Зейт осадил коня на безопасном удалении. Медуза казалась просто глыбой, тяжелой темной глыбой, высотой лошади до бедра. Ползла она по скудной траве, непрерывно выпячивая вперед бородавчатые, присосчатые щупальца и подтягиваясь за ними. Маслянисто лоснилась ее упругая гладкая оболочка. И когда медуза вдруг разом остановилась, уже никак нельзя было отличить ее от бесчисленных валунов, раскиданных по равнине. Лишь примятая трава, след движения медузы, выдавала ее.

Зейт долго медлил. Задумчиво поднимал лазер, опускал, потом снова брал медузу на прицел… И — яркая вспышка, треск, рвущий барабанные перепонки. По валуну пошла рябь, он сверкнул бликами солнечных зайчиков, сморщился, превратился в дымный шар — бурый, полупрозрачный… вздулся со скрежетом, вырос в набухающее, клубящееся, клочковатое облако…

Я успокоила затанцевавшего коня. Подняв глаза, увидела: нет больше медузы. Прочь уносилось, редея на лету, мерзкое облако, а на земле осталось только круглое синевато-черное пятно.

Вот такой была моя первая встреча с медузой. Однако — хотите верьте, хотите нет — я не почувствовала ни отвращения, о котором рассказывали бывалые, ни тошнотной гадливости, а одно лишь любопытство, желание поближе разглядеть диковинное существо: старопрежнее, немыслимо древнее…

— Ну, насытился местью? — спросила я, когда Зейт снова подъехал ко мне.

— Не глупи! — Он помолчал немного. — Наверное, сейчас нам в самый раз бы и вернуться. А впрочем… Ты браслет-то свой выключила?

Включи: Пращурам настало время узнать, кто здесь хозяин. Стало быть, докладывай им. Вроде как по делу: ну, их техника сработала…

Его колено соприкасалось с моим, его губы были в сантиметре от моего уха.

— Мисна, ты не такая, как другие девушки. Ты настоящий парень, такими, может, были в юности Пращуры. Мисна, а что если нам быть вместе?

Я не ответила. Но мир окрасился свежими красками…

Вскоре после полудня мы достигли предгорий. Перебрались через каменистую осыпь. Теперь перед нами круто вздымались горы. С ледовых полей, что по ту сторону хребта, веют злые, холодные ветры, метут снег по узким ущельям, по просторным долинам… а со скального плато срываются пыльные бури…

Я накрепко затянула рот платком. Кони фыркали, хлопья пены смерзались вокруг их ноздрей. Едва-едва выдерживали они укусы ветра. Мы спешились и повели лошадей в поводу. Следы медуз тянулись в широкую долину, плавно поднимающуюся кверху. Веками буря гнала тут снег с песком, шлифуя скалы до гладкости — и отшлифовала, и с воем плясала теперь меж них, зеркальных.

Мы поставили коней в защищенной от ветра нише, сняли сапоги.

Какое это странное ощущение — скользнуть в похожую на человека оболочку, защелкнуть замки, зафиксировать и подогнать по размеру перчатки, переходящие в рукава костюма, подключить респиратор…

Так непривычно — и все же, трудно поверить, так знакомо… Будто я уже делала это раньше, сто раз делала, только забывала потом.

— Чтобы говорить, надо будет приподнимать забрало, — сказал Зейт и помог мне приладить стеклянный колпак шлема. Громко щелкнули крепления. Все — я отрезана от внешнего мира. Никакая буря больше не поет мне в уши, я слышу только свое дыхание.

Зейт кивнул и двинулся вперед. Все мы взяли лазеры на изготовку и последовали за ним. Меня никак не отпускало чувство невозможности, обманчивости всего, что с нами творится. Слева и справа — стены отшлифованных ветрами скал. Вихрится песчаная вуаль. Сверкает лед в расселинах. Тишина…

Будто бы перенеслась я во времени в те дни, когда Пращуры мчались по небу на своем корабле, и я была с ними, я видела звезды, преодолевала Великую Пустоту, моей воле повиновались стальные диковины, летающие и даже думающие машины, я управляла силами, которые могли сметать горы, стоило лишь нажать кнопку или произнести кодовое слово…

Меж тем сигнальный индикатор на нижней кромке шлема оставался темным, поясные клавиши на прикосновение не реагировали, наушники молчали. Однако всё это не разрушало моего упоения, и стоит мне теперь вспомнить об этом чувстве, заставлявшем сердце биться так бешено, — о да, я понимаю мужчин, которых хлебом не корми, а дай только крикнуть «Рази!» и облечься в доспехи драконоборцев. Плевать им тогда на дом, на подворье, на работу в поле…

О, какой сильной чувствовала я себя! Какой могущественной! Какой неуязвимойВыше в гору видимый след исчез, однако Зейт охотничьим чутьем все же определял путь. И — разом распахнулась перед нами широкая долина, кишащая медузами! Вдалеке, позади этого кишения, высилась отвесная скала, ячеистая, как соты. Часть ячеек была запечатана, а иные вскрыты. Ближе к нам беспорядочно громоздились камни. Одни медузы трудились над ними, перекатывали обломки, другие лежали на открытом пространстве, распластавшись, словно отливающие чернотой лепешки грязи, — грелись, ловя редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь дыры в облаках.

Подняв забрало своего шлема, я схватила Зейта за руку. Он недовольно скривился, но потом тоже открыл забрало.

— Они разумны… — крикнула я ему сквозь стон ветра и острую, как нож, стужу.

— Разумны? Безмозглые козявки, твари! — Он бросил взгляд на браслет, все еще охватывающий мое запястье. — А если… Нет, это еще хуже! Тогда они — наши противники. Тогда речь идет о верховенстве в этом мире: мы или ониОн резко защелкнул шлем и кивком приказал остальным следовать за собой.

Не помня себя, я бросилась следом. Блеснула первая вспышка.

Беззвучно развалилась скала. Желтоватая пелена развеялась на ветру.

Некоторые медузы раздулись, словно воздушные шары, взлетели и, подхваченные ветром, потянулись прочь. Раз за разом стрелял Зейт, и соты рушились, ячейка за ячейкой. Чаще и ярче пульсировали вспышки над туманной, хмурой долиной. Все пришло в движение: люди, медузы, скалы. По ущелью тянулся густой дым, сквозь него просматривались какие-то неясные тени, а потом исчезли и они…

А я как одержимая рвалась вперед. И вдруг встала словно вкопанная, едва не споткнувшись о кого-то, лежащего передо мной. Опустилась на колени. Это был Зейт. При падении он разбил шлем, из ран на его лице текла кровь, однако не в ранах была опасность, а в том, что воздух вокруг превратился в яд. Зейт пошевелился и сказал что-то, но я не услышала. Склонясь над ним, я осторожно приподняла свое забрало. Едкая вонь ударила мне в нос, а Зейт не говорил больше ничего, лишь смотрел на меня неподвижным взглядом… Я в отчаянии потянула его за рукав, но он по-прежнему молчал.

Затем по телу Зейта пробежала дрожь — и он умер. Я, не помня себя, схватила его за плечи, стала трясти. Его голова бессильно болталась в остатках шлема. Я кричала, плакала, слезы жгли мне лицо, я знала:

Зейт мертв, мертв, и никто не может оживить его…

Потом, когда боль утихла и на сердце у меня стало холодно и скорбно, я неловко выпрямилась. Защелкнула шлем. Помахала рукой, чтобы привлечь внимание движущихся в тумане человеческих теней. Где они, все наши? Сквозь буро-серый пар опять засверкали лазерные вспышки. Я плотно зажмурилась, однако резь в глазах не проходила. Даже сквозь смеженные веки я снова и снова видела высверки света — а потом темноту. Свет. Тьма. Свет. Тьма. Тьма…

Мертвая тишина царила в убежище. Даже буря умолкла.

Как долго, как непредставимо долго это тянулось! Погиб Ламот, погиб Зейт, его брат, погибли еще четверо — «Герои первой битвы».

А затем погибли многие. Лишь воспоминания остались от них, да еще имена, высеченные на Скрижалях. И Герент тоже давно мертв, однако еще при жизни его, единственного, кто воспротивился новой — в память Зейта! — боевой вылазке, подвергли позору и отлучили от машин.

Сегодня наши хижины кособоко торчат из земли, леса одичали, поля пришли в запустение, а станки и инструменты испортились и брошены, и нет с нами больше никого из Пращуров. Все знают: тому виной драконы. Да, конечно, драконы. Все чаще неукротимые бури, докатившись отсюда с гор, разрушают убежища. И опаленных судьбой, гонимых — а может, уже и загнанных, — вас, нынешних, разносит, как перекати-поле, по этому миру. Все чаще оставляют мужчины свои повседневные труды и вскакивают в седло, чтобы выйти на бой с драконом. И каждое деяние свое, каждый вздох посвящают они убийственной, нет, самоубийственной борьбе…

Полный страха, человек снова роет убежища, укрывается в чреве планеты. Он, пришедший некогда для того, чтобы обрести здесь новый мир, достойный людского обитания, растрачивает последние силы на бессмысленную войну с драконами. И уже недалек день, когда мы, утратив разум, вернувшись в звериное обличье, изберем своим обиталищем тьму пещер…

Снова тяжело лязгнули створки входной двери.

— Эй, старая, что ты там бормочешь? Буря давно миновала, а все, кто слушал тебя, разошлись по своим делам. Хватит пересказывать самой себе басни о прошедших днях! Драконоборцы возвращаются из похода! Все вышли приветствовать их, поспеши и ты.

Слепая старуха нащупала кожаный ошейник своей собаки.

— Ну-ка, Зейт, славный пес, выведи меня наверхПеревели с немецкого Лемир МАКОВКИН и Григорий ПАНЧЕНКО БРАННУР ПОБЕДОНОСЕЦ Клап, клап, клап — постукивает стеклянный шлем по седельному вьюку. Солнце сияет далеко впереди, над глетчером, пестрыми зайчиками скользят по льду его лучи, то багряным отблескивая, то лазурью.

Узкий ручей струится из-под ледника. А по левую руку стеной вздымаются скалы.

Вот уже третий день Браннур в пути. Встречный ветерок оглаживает холодом его чело, сейчас не прикрытое шлемом. Крепко держится Браннур в седле, будто слился со своим конем, как и он сам, не знающим устали. Уиррал, малорослый, взрощенный в горах жеребец, час за часом без остановки не бежит, а словно плывет над каменистой пустошью. Плавен и мягок его ход, не то что у степных коней, привычных к галопу. Мало кто еще помнит, как назывался в старину этот спокойный и быстрый аллюр, при котором ноги лошади попеременно ступают будто бы накрест: передняя левая, задняя правая — передняя правая, задняя левая. Но в роду Браннура эту память сохранили. «Рысь» — вот как назывался.

Страстно рвался Браннур навстречу этому дню! Он может стать поворотным, день этот. Изменить его, Браннура, снискать ему славу, придать его жизни цель. Никем покинул он свою деревню, героем вернется обратно. Хотя и ведомо ему по слухам: не так уж много драконов ютится теперь в расселинах Рарфрелла — ледяных гор. Да и во всем мире число их изрядно уменьшилось. Некогда завладели они горами, время от времени совершали оттуда опустошительные вылазки в пределы обитаемых областей. Однако это было давно, во времена, когда люди мало-помалу оставляли пришедшие в упадок поселения Пращуров, переходили в Равнинный край, на зеленых лугах его основывая деревню за деревней. Тогда начались войны, люди бились против драконов. Тогда народились поколения героев. От кого же, как не от них, ведет свое происхождение Властитель, которому ныне повинуются и города приморья, и все поселенцы равнин?

А он, Браннур, намерен основать новое колено героев. Никак не менее.

Он ласково потрепал Уиррала по крепкой шее. Смелее вперед, дружище! О тебе тоже будут петь сказители: о коне, который нес Браннура Победоносца к первым его победам.

Победоносный Браннур. Бесстрашный Браннур.

Если он чего-то и боялся, так разве того лишь, что не сумеет выследить ни одного дракона. Ущелья — пустым-пусты. Ничего живого.

Скального зайца — и того ни разу еще не встретил. Правда, с собой вяленое мясо и сушеная рыба: запас недели на две, можно и на три растянуть. А это что за свист?.. И вот — снова!.. Нет, это всего лишь суслики перекликаются, осторожные грызуны, попробуй-ка добудь хоть одного — пустая затеяВысоко в темно-синем небе кружит хищная птица.

Уирралу тоже приходится нелегко. Он может поддерживать силы чахлой травкой, даже лишайниками; и может найти это в горах где угодно. Вот только не прямо на глетчере.

Говорят, однако, будто лед драконам люб не больше, чем людям…

Словно в полусне прорысил Браннур по пересохшему руслу малого ручейка, мимо причудливых скал, изгрызенных ветром так, что они на столбы сделались похожи… И дальше, вперед, по нескончаемой галечной россыпи.

Несколько лет назад в Инвенау после ярмарки случилось с ним скверное. Зашел он в кунсткамеру тхрумского триарха, чтобы вместе со всеми поглазеть на диковинку — «Экземпляр дракона», хранящийся в пузатой стеклянной чаше. Увидел, как в сумерках кабинета всеми цветами радуги переливается внутри чаши слизистое бесформенное нечто — и вдруг мучительно ожгла его безграничная боль, которой истекали эти прозрачные останки, остатки драконьей плоти. Утратив способность владеть собой, бросился он к знаменитому на весь Инвенау старинному туалету с мраморными унитазами, но в беспамятстве обмочился, прежде чем успел распахнуть крышку.

Понятно, все парни его деревни (а потом даже и девушки, когда им рассказали) потешались над ним: ай да герой наш Бран, Браннур Бедоносец, слабачишка… Мертвого пузыря испугался — а что же сталось бы с ним при виде живого драка?Не было в деревне ни одного парня, которого он не вызвал бы на поединок. Порой случалось и ему быть побежденным, однако теперь все знали: Браннур не из тех, кто трусит. Скулы его навсегда украсились памятными знаками схваток, костяшки рук тоже, даже на икрах остались рубцы. Притом не очень-то высока была их цена: большое ли дело — сильнейший в деревне… «Герой курятника!» — кричали вслед ему мальчишки. А по ту сторону полей и лесов ждал его совсем другой мир, полный приключений и славы. Но ведь не бывало еще до сих пор, чтобы деревенского увальня приняли в ряды тех, кого зовут Драконоборцы, они же Непобедимые…

Клап, клап, клап — постукивает стеклянный шлем по седельному вьюку. Слева висит щит, справа — меч «Потрошитель драконов». Непросто было обзавестись древним оружием! Долгие недели горбатился он на ферме Охайма Хардарлта, и все это время, едва выдавалась свободная минута, донимал старика: «Я же твой племянник, первенец твоего покойного брата. Открой сундук, Охм, хоть на минуту — посмотреть! Только посмотреть: хочу я своими глазами увидеть меты, оставшиеся на мече, которым наш славный предок сражал драконов…»

Кто знает, что заставило наконец Охайма смягчиться: усердие Браннура, пролитый им пот или это ежедневное нытье.

Потускнела сталь меча: лишь несколько маленьких пятнышек сверкали на клинке, словно брызги ртути. А во время о- но, когда врубался меч в драконью плоть, небось весь целиком блестелПриметил Браннур, где Охайм хранит ключ — и не успело еще солнце взойти, уже мчался на Уиррале в свою родную деревню, готовиться к великому походу.

Слезно прощалась с ним мать. Перед расставанием пришила к его куртке маленький кожаный мешочек:

— Обещай мне, Бран, что проглотишь это зелье, если… если случится так, что…

Голос отказал, однако Браннур понял, что она имела в виду, и попытался успокоить ее:

— Но, мама, я знаю все драконьи хитрости. А с мечом, щитом и шлемом, на быстроногом Уиррале — да разве могу я пропасть?

Мать, уже больше не таясь, зарыдала.

…Он машинально ощупал мешочек, хрустко зашелестевший под пальцами. «Сухое прощание» — так называют это зелье прибрежные жители. Из листьев редкостного растения готовят его, и покуда те листья свежи и сочны — помогают они восстановить утраченные силы, засушенные же — приносят мгновенную смерть. Последнее избавление.

Драконы — твари, исполненные жестокости. Усладой для них являются мучения жертвы. Пять поколений назад жил Карпиральт Ударостойкий. Уложил он свыше дюжины драконов (по крайней мере, так рассказывают) и все же был повержен в одном из сражений. Гласит легенда: в каком-то скалистом ущелье это случилось — дальнем, безлюдном. Лежал он на камнях изувеченный, с переломленным хребтом и вывалившимися наружу кишками. От пят до темени опаляла его нестерпимая боль. А смерть не приходила, ибо, будто слизистый пузырь, обволок его собой дракон, остановил кровотечение, не давал повышаться жару, да еще и перенаправил капающую сверху ледниковую воду так, чтобы она смачивала пересохшие губы героя.

Один странствующий певец расцветил древнюю сагу: будто лежал Карпиральт, умирая и никак умереть не в силах — когда вдруг предстал пред ним драк в образе юницы дивной красоты, ласковой и заботливой, но прозванием Жестокосердная Дева. И когда уже готова была отступить боль, Жестокосердная снова переломила ему хребет, железной хваткой впилась в его кишки, так что возопил Карпиральт в лютых муках, и от боли оставил его разум…

Три года спустя нашла его в том ущелье группа маркшейдеров из Инвенау: скрюченную, дрожащую мумию, в чьем помутневшем взгляде сквозила лишь одна мольба: «Убейте меня!»

К вечеру Браннур поднялся на осыпь в каньоне Рарфрелла. Уиррал осторожно рысил по гравию. А что это вон там за темное пятно на склоне? Пожалуй, скальная ниша; тут можно укрыться на ночь от морозного ветра, которым тянет с глетчера.

Когда глаза Браннура привыкли к мраку, он понял: не просто ниша это, а широкий грот. Возле входа журчит ручеек; Уиррал, опустив к нему голову, уже пьет воду.

Браннур тоже зачерпнул пригоршней холодную влагу и напился не спеша, маленькими глотками. Ветер мягко посвистывал в расщелинах, с шорохом гонял по полу грота какой-то мусор. Алым цветом полыхали откосы глетчера. Из долины медленно поднималась стена тумана.

Браннур расседлал Уиррала. Потом уселся на седло боком, вытащил из сумки кусок сушеной рыбы, размял в ладонях и принялся жевать, только за ушами трещало. Позабыл о тревоге, чувствовал себя свободным, прямо-таки на удивление. Драком больше, драком меньше… Да хотя бы из-за такого вечера, как сейчас, стоило проделать этот путь. Вдруг представил себе, что теперь — стародавние времена и они с Уирралом несут в горах дозорную службу…

Пожалуй, припасов у него с собой маловато. Да и стремление поскорее убить дракона тоже куда-то сгинуло. Мальчишество это, если по правде. Места, что ли, не хватает под небесной ширью для тех и других, для людей и драков? Облака плывут над скальным гребнем, тянется ввысь сплошная завеса тумана, и отдельные его клочья тоже тянутся…

«Когда же покажешься ты, дракон? — Браннур, прикрыв глаза, все глубже погружался в грёзы. — И в каком обличье ты явишься? Быть может, в образе юницы дивной красоты, Девы Жестокосердной…

Жаль, конечно, что она была столь вероломна с Карпиральтом, ну а случись такое со мной, я бы просто превозмог все его муки. Но я знаю, как сделать, чтобы все получилось лучше, много, много лучше… лишь бы ты не побоялась выйти за меня замуж…»

Браннур вздрогнул. Потянулся к мечу, выхватил его из ножен — и, словно обороняясь от чего-то, простер клинок перед собой.

Ну и дела, однако: здесь, в самом средоточии скверны, таким мечтаниям предаваться! Нечего сказать, доскакался: дремлет наяву…

— Эй, Уиррал! — позвал он. Умный конь встрепенулся и подошел к нему. — Я сейчас немного вздремну, а ты, случись что, буди меня сразуУиррал фыркнул и вернулся на прежнее место.

Спать на голой земле Браннуру было не впервой, а что до опасности, то он знал: Уиррал заметит любую, тут на коня можно положиться, как на самого себя. Так что устроился удобнее — и, едва успев закрыть глаза, задремал уже по-настоящему.

Разбудил его шум: удаляющийся цокот конских копыт. Браннур вскочил, уже сжимая в ладони рукоять меча. Огляделся.

Усталости как не бывало: на смену ей молниеносно пришла сторожкая бдительность. Слух обострился до предела — теперь никакой шорох не укроется…

Браннур нахлобучил на голову стеклянный шлем. Забрало, однако, покамест не опускал.

Кап, кап — срывается с потолка пещеры вода. Высоко в небе ветер гонит перистые облака: легкие, почти прозрачные. Слышно, как вдалеке потрескивают, откалываясь от глетчера, ледяные кристаллы.

Под ногами самого Браннура хрустят мелкие камешки.

Гибкий, точно кошка, он медленно двинулся к выходу из грота.

Совершенно обычная ночь была сейчас — и все же, как удар, поразило Браннура то, что он увидел. Тысячекратно отражаются звезды в леднике, как в водной глади; ультрамариново искрится огнями исполинский панцирь глетчера, глубоко рассеченный темными полосами трещин. Причудливым узором видятся скалы и их тени. А над всем этим величественно вздымается прозрачный купол ночного неба.

Почти в центре его, меж яркими иглами звезд, спешит по своей орбите Быстрая Луна. Вот она — поблескивая, прокладывает путь среди созвездий и туманностей. А вот, оставляя за собой яркий след, срывается с небосвода падающая звезда…

Браннур глубоко вдохнул ледяной воздух. Хотел было свистнуть, подзывая Уиррала, однако свист словно замерз на его губах.

— Ты мог бы убить меня, — проговорил чей-то голос внутри него, — но ты меня не убьешь. Ты мог бы победить меня — но не победишь.

Посреди двух островерхих обломков скалы словно клубилась какая-то масса: бесформенная, хотя и резко очерченная, морщинистая, раздающаяся вширь…

«А ну, брось дрожать, заяц трусливый! — прикрикнул Браннур сам на себя. — Ты еще в штаны наложи! Твой страх лишь потрафляет дракону…»

И — получилось. Стоял он в ночи, под звездопадом — все падали и падали звезды, а у него даже намека на дрожь больше не было. Холоден и бесстрастен был он, как меч в его руке.

— А вы, люди, могли бы править нашим миром — но править им не будете. И сейчас не будете, и никогда, — вновь прозвучал тот же голос.

С драконами не разговаривают, их убивают. Браннур опустил забрало. Теперь он видел все сквозь старое, исцарапанное стекло: полупрозрачная бесформенная масса будто бы приблизилась, вот уже различимо ее нутро, заклубились там маленькие переливчатые облачка, слились в большое облако, серое, изумрудно-зеленое и еще каких-то оттенков, для которых Браннур и названий не знал…

— Рази, Браннур, не будь глупцом! Будь точен, с первого раза попади в мое зеленое сердце, пресытившееся одиночеством. О, как завидую я вам, людямКакой странный сон! Браннур, встрепенувшись, протер глаза. В непривычном виде предстал перед ним грот: одновременно светлым и темным, широким и узким, похожим на какой-то уродливый сосуд.

Он тяжело вздохнул, встал на ноги. Потянулся, ощутив незнакомую ломоту в занемевших суставах, накопившуюся усталость мускулов. Левая нога затекла так, будто ее тысячами тончайших иголок покалывало.

Что за ерунда! Видать, не совсем еще проснулся…

Он расправил плечи, похлопал себя по бокам, сделал несколько шагов взад и вперед. Наконец сознание прояснилось.

Громко позвал Уиррала.

Полное страха ржание было ему ответом. Браннур рявкнул c нарочитой свирепостью, чтобы, раз такое дело, еще больше припугнуть:

куда годится — могучий зверь, а трепещет как сухой лист! Ну надо же, вспотел конь от страха; терпкий, пьянящий запах струями плывет в воздухе! Браннур снова принюхался. Не спеша, осторожно направился к Уирралу. И Уиррал шарахнулся от него — от него, своего хозяинаБраннур громко рассмеялся, протянул к коню руку, однако тот, всегда такой доверчивый, опять прянул назад.

— Ну, ты, кляча бестолковая! — Браннур зло выругался. — А ну, стой! Чего дергаешься, как необъезженный?Спокойней. Что-то не в порядке. Странно острый запах конского пота, путаница ощущений — какая-то непонятная смесь боли и радости… непонятное отупение… Пытаясь сохранить контроль над собой, Браннур поднял седло, взвалил его Уирралу на круп, протащил по спине вперед, к холке… затянул подпругу — раз-два — туже, еще туже…

ремни глубоко врезались в конское брюхо…

Теперь в ржании Уиррала слышалось что-то новое: не только страх, но и боль.

«Что же я делаю?» — Браннур торопливо ослабил подпругу. Однако унять испуг Уиррала ему уже не удалось. Жеребец встал на дыбы, вырвался из его рук, поскакал прочь. Браннур метнул ему вслед меч. Промахнулся.

Долго еще слышал панический перестук копыт. И наконец тот сгинул вдали.

Все потеряно. Все, кроме регалий, подобающих герою: шлема, щита, меча.

Браннур не спеша глотнул немного воды из фляги и зашагал вниз, в долину. На ходу потихоньку бормотал, говорил сам с собой:

— Не растравливай себе душу: теперь это — твое тело; не терзай себя понапрасну: ты сам принял эту ношу, она — твояУзкая полоска земли тянулась вдоль самого края глетчера. Она могла прокормить, эта земля под холодным солнцем, которую еще вчера он считал гибельной пустошью. Браннур жевал мучнистый лишайник, раздвигая увядшие листья, собирал ягоды, вкус которых поражал богатством, ловил и ел крохотных насекомых — но все это отнюдь не могло утолить его голод. Тогда он заходил в воду неглубоких ручьев, переворачивал камни, цепко хватал рачков — маленьких, шустрых…

Это была жизнь. Почти такая же, как и прежде: размеренная, уединенная, без яркой красоты, без сильных чувств. Время потеряло для него значение. Время просто текло…

В свою деревню он вернулся неделю спустя. Навстречу бежали люди, вдруг показавшиеся ему незнакомыми.

— Смотрите, Бран— Смотрите: драконьи меты на мече— Смотрите — Браннур Победоносец вернулся— Слава нашему героюЭто был триумф. Со всех сторон ликующим потоком устремились к нему деревенские. Всех их готов он был теперь обнять. Старого своего недруга Царрура, страдающего язвой желудка. Тетку Алеатру с ее опухолью в зобе. Хиллиарту с воспаленными суставами…

Куда он вернулся?

Ярким пламенем полыхала вокруг него боль. Он никогда не поверил бы прежде, что все его односельчане — включая тех, кто на вид здоров, молод, несокрушимо крепок, — так источены всяческими хворями. Даже этот, не рожденный еще, в утробе Хиллиарты: у него тоже, оказывается, суставы воспалены.

Двое мужчин подвели Уиррала. Рассказали: жеребец с пустым седлом вернулся еще неделю назад. Браннура охватило чувство, подобное опьянению: он почуял страх коня, единственного живого свидетеля его тайны, выхватил меч…

— Этот подлый конь покинул меня и предалКрасная, горячая кровь брызнула из шеи Уиррала.

А когда жеребец уже лежал в пыли, испуская дух, — жгучее сожаление пронзило Браннура. Был Уиррал ему другом, чуть ли не братом…

Но это уже дело прошлое. Теперь важнее всего — не потерять контроль над собой. И разом ушла жалость к убитому коню, иссякла быстрее, чем его кровь.

Сзади — звук шагов. Браннур оглянулся. Нерешительно, с бледным лицом, к нему приближалась мать.

— Ты так изменился, мальчик мойОн обнял ее и, убрав из голоса даже тень фальши, сказал:

— Измучился просто. Долгий путь, голод, жажда… Но я победил дракона! Вот, мама, возьми назад свой мешочек, он мне больше не нужен.

Успел прикусить язык, едва не брякнув: «Скоро он потребуется тебе самой…» Злокачественная опухоль уже глубоко проела ей грудь и росла, казалось, с каждым вздохом. Ах, матушка, если бы ты зналаОн еще крепче прижал ее к себе.

Три дня чествовала его вся деревня. Пришел даже Охайм, похлопал Браннура по плечу, о воровстве и не заикнулся, вместо этого завел речь об их предках, которые, все как один, были героями. А потом Браннур уехал в Инвенау. Новый драконоборец отправился занять свое место в рядах Непобедимых — по крайней мере, в деревне все были убеждены, что дело обстоит именно так.

И никто не знал, что в Инвенау он вскоре получит прозвание «доктор Боль»: «Вот уж, право слово, боль этакая — помучит тебя, помучит… Зато ведь и вылечит!»

Перевели с немецкого Лемир МАКОВКИН и Григорий ПАНЧЕНКО

ПРОВЕРКА НА ДРАКОНА

— Как они жаждут боя…

Пустынный ветер нес мелкий песок. Ярон вынул трубку изо рта, указал чубуком в сторону тренировочной площадки и юношей, бившихся на ней тупыми мечами. Повинуясь его жесту, кто-то из обслуги распахнул дверцы клетки, оттуда выскочил волк — и сражающиеся мгновенно метнулись к столбам, сорвали висящие на них сети из стальных волокон… На то, чтобы спеленать хищника, им потребовались считанные секунды.

— Отличный выпуск, — сказал Крегерт. — Вполне готовы к Испытанию.

Ярон глубоко затянулся, словно бы ополоснул рот дымом — и вдруг как будто с отвращением выдохнул его.

— Славные ребята… Хорошо бы нам никого из них не потерять— Ну, не будь слабаком! Им ведь все равно предстоит понять, насколько это серьезно: боль, кровь, смерть… «Драконоборцы! Драконоборцы!» Как я люблю этот крик ужасаЛедяная вода Орхеронской стремнины только разгорячила Исбана.

Сейчас он стоял среди своих товарищей, вместе с ними кричал:

«Смерть драконам! Смерть драконам!» Вместе с ними славил трака, вседержателя своей родной Грунелии. И вместе с ними пел старинную боевую песню:

Когда земля полыхает и армия отступает, Нас в бой наша честь бросает, драконью силу круша, Наш долг — это наше знамя: страх, боль не властны над нами, Мы рвемся вперед сквозь пламя, врагов, как траву, кроша.

Вместе с ними он слушал, что говорит Ярон, их наставник, варан.

Три года подготовки миновали, пришло время Испытания, Проверки.

Пробы мужества и мастерства.

— Вы знаете, что до сих пор многие простаки в городах и деревнях утверждают: мы, мол, в жизни не видали ни единого дракона. Это так, и это не так — потому что, чем лучше мы учились защищаться от драконов, тем больше возрастало драконье коварство. Вы знаете: облик их изменчив. Только рыцари Хрустального века могли еще видеть драконов в настоящем их обличье, слизистом, ужасном. С тех пор как мы, драконоборцы, научились преследовать драконов вплоть до самых тайных их убежищ, они маскируют собственный облик, скрываются в чужом — если надо, то и в человеческом. Об этом мы не должны забывать никогдаКак обычно, варан очень любил слушать самого себя. Драконье отродье — проклятие человечества… Но все же что-то сегодня было иначе, чем всегда. Может быть, из-за того незнакомца, что стоял сейчас рядом с ним, широко расставив ноги и развернув плечи? В голосе учителя звучали тревога, напряжение. Варан нервничает! Боится за них, беспокоится, что они не смогут пройти Проверку с честью! Но ведь среди них больше нет ни трусов, ни нарушителей дисциплины… ни тех, кто слишком маялся тоской по дому… Давно уже нет: последних — с той поры как варан их послал в пустыню без пищи и воды.

Ровно на неделю. Вернувшихся раньше срока отсылали в родные края — с позором.

Исбан тогда ел саранчу, выдавливал влагу из кактусов. Днем отсиживался в логове под камнями, ночью ловил мышей-скакунцов… Двое из товарищей так и остались в пустыне. Именно он потом нашел их ссохшиеся тела.

С тех пор он уже ничего не боялся: нет страха для выживших в пустыне. Ну разве что страх перед головоломными вопросами варана. Какое опознание дракона следует признать точным, а какое — не вполне точным? Какими словами Эльм Йоуркъ дал описание своего оружия?

Почему драконы наслаждаются человеческим страхом, человеческим страданием? Назови семнадцать способов искусства приближения к драконуМожет, именно этого варан опасался: что кто-то срежется на теоретической части? Ну, тогда как раз Исбана ему следовало вызвать — не зря среди друзей он носил прозвище Всезнайка…

— Близок день, когда вы, став членами тайного Братства драконоборцев, сможете выйти во внешний мир. Но не всем из вас это предстоит. Вот почему сюда и прибыл Крегерт — глава Драконьего приказа в Ренгоре, варан третьего уровня.

Когда они услышали это имя, по рядам прошла рябь. Исбан даже слегка приподнялся вопреки уставу, стремясь заглянуть через плечи товарищей. Верховный драконоборец был одет в поношенное облачение, более подобавшее торговцу, чем воину. Как он умудрился скрыть под ним шеннсанн и короткий меч? А шрамы у него на лице — это от драконьего дыхания, да?

— Приветствуйте его— Смерть драконам! — Ступни слитно ударили в песок. — Смерть драконамПо суровому лицу Крегерта коротко скользнула скупая улыбка. Он резко поднял руку, обрывая приветствие.

— Юные друзья. Защищаете вы не только Грунелию — вы защищаете все человечество. Бой этот длится уже не первый век. Люди против чудовищ. Добро против зла. Драконоборцы против драконов.

Без нас мир давно бы уже опустел. Все вы принесли клятву железной дисциплины, безоговорочного повиновения и неусыпного внимания. — Он повысил голос. — И где же ваше внимание? Вы наизусть знаете все признаки драконов. Но случалось ли вам применить это свое знание? Поклявшись бороться со злом — почему вы терпите его в своих рядах?

Исбан похолодел, точно воды Орхерона вдруг снова обдали его кожу. Покосился налево, направо. Все стояли замерев, слушали. Как и он. Слева от Исбана Боркъ, стиснув челюсти, поигрывал желваками на скулах. А справа высился Кинноркъ, багровый, краснолицый:

он, видимо, еще не совсем понял значение слов Крегерта. Что один из них…

— Не думайте, что мне было легко отменить Экзамен, — проговорил старший варан. — На наш лагерь наложен карантин, дороги блокированы войском — до тех пор пока чудовище не будет лежать у моих ног. А сейчас — пойте! «Когда земля полыхает…»

Песню они подхватили с запозданием — и Исбан тоже:

Наш долг — это наше знамя: страх, боль не властны над нами, Мы рвемся вперед сквозь пламя, врагов, как траву, кроша.

Зной дня еще гнездился под невысоким потолком спального барака. Но не из-за этого по лицу Исбана струился пот. Жар пришел изнутри: дракон! ДраконВсе они наперебой повторяли сейчас это слово.

Весь выпуск собрался в круг. Сидели, скрестив ноги, как при упражнении на концентрацию.

— Но мы ведь все знаем друг друга! — В голосе Киннорка звучало возмущение. — Зачем же варан позволяет такое?

Его прямо-таки распирало.

— Даже просто подумать, что я дышу одним воздухом с драконом… — Фит передернулся. — Что один из нас — перевертень, нелюдь, чудовище…

Взгляды, настороженные, недоверчиво-жгучие, уже весь вечер перескакивавшие с одного лица на другое, снова заметались. Может быть, ты, Кинноркъ, мой давний друг и товарищ, сам чудовище?

— Мы должны его вычислить, — в очередной раз повторил Дассерт, перебирая, покручивая грязные пальцы ног. — А если не сумеем, тогда…

— Тогда лучше всего его назначить, — усмехнулся Элион, и весь выпуск разом уставился на него с искренней ненавистью.

— Они знают! — выкрикнул Кинноркъ. — Знают, кто из нас! Знают — и не говорят! Это невыносимо…

— Ну-ну, драконоборец! Ты еще не раз встретишься с драконами, — осадил его Исбан, но Кинноркъ глянул бешено:

— Уж не с тобой ли?И Исбан ощутил словно бы жар пустыни и холод Орхерона разом, когда взгляды всех вдруг сошлись на нем.

— Мы должны поступать по правилам нашей науки, — быстро сказал он. — Именно этого варан ожидает от нас. Действовать с умом. Чему нас здесь учили…

Облегчения, которое все разом испытали при этих его словах, сам он не разделял. Ему вдруг пришла в голову мысль, что никакие из обретенных ими знаний тут не помогут. О, трак, ведь никто из них еще не встречался с настоящим драконом— Признаки дракона… — буркнул под нос Дассерт, все еще ковыряясь в пальцах ног. И они заученно подхватили хором:

— Злые деяния, бессонные ночи, огненное дыхание, страх радости, радость от страха, внезапное исчезновение, едкий хват…

— Вот! — Элиона точно подбросило в воздух. Он прыгнул к выходу — и почти мгновенно вернулся. С мечом.

Теперь каждому из них поочередно предстояло положить ладонь на короткий обнаженный клинок. Тридцать шесть ладоней.

Это было как торжественная братская присяга. Клинок медленно переходил по кругу.

— Вот так держи! Правильно… Нет, дольше! Крепче прижимайМеч был скользким от пота, когда очередь дошла до Исбана. Он аккуратно вытер клинок об одежду — а потом взялся за него сразу обеими руками. И мгновенно ему показалось, что сталь от этого прикосновения начала таять. А что если поднимется тонкая струя дыма? Если сталь пойдет пятнами? Они бросятся на него, его друзья, свяжут, отволокут к варану… И пропал он ко всем драконам— Дай сюда! — Элиот отнял меч у Исбана, мельком глянув на клинок, прежде чем передать оружие следующему.

Тридцать шесть рук.

Длинные окна барака вспыхнули в красных лучах заката. И когда солнце ушло за горизонт, в ночном небе заполыхала зеленая звезда Смарагд.

Всерьез ли он верил, что дракона удастся разоблачить так просто?

Меч поблескивал в вечернем свете. Его лезвие, отливающее серебром, было безукоризненно гладким.

— Говорю вам, это случилось тогда, в пустыне! В ту страшную неделю! Тогда отбросили копыта не только Сайт и Хервон, а… — Боркъ замялся, почесал затылок, — еще один из нас. Драконье отродье прикончило его. И приняло его облик.

— Я так не могу! — простонал Кинноркъ. — В пустыне! Но ведь мы все были там! Может быть, все вы — драконыОн подскочил к Элиону:

— Давай! Признавайся! — Повернулся к Исбану, тряхнул его за плечи: — И ты! Вы же теперь в большинстве, чего вам меня бояться?— И ты еще хочешь стать драконоборцем… — Дассерт по-прежнему был занят пальцами своих ног: шевелил ими, поочередно сгибал, осматривал. — Каждый раз на утренней поверке торжественно поешь вместе с нами: «Пускай хоть целый мир драконами кишит…»

Конечно, никаких пятен на клинке не появилось — ни тогда, ни позже. Конечно, никто из группы не обладал огненным дыханием.

Конечно, и другие способы опознания драконов не сработали.

Исбан напряженно вытянулся на циновке. Он знал, что его теперь ждет. То же, что и всех остальных. Бессонные ночи. Второй из признаков.

Кто-то из его друзей тихонько захрапел. Но Исбан не поверил этому храпу. Без сомнения, все они притворялись, через силу изображали равномерное посапывание спящих. Чтобы не попасть под подозрение.

Что само по себе крайне подозрительно…

Ночной воздух проник в окна, над полом потянуло холодом. Исбан лежал, словно окаменев. Конечно же, сна у него не было ни в одном глазу. До такой степени не былоКак это вообще можно: заснуть, находясь под одной крышей с драконом? Ведь тогда он, этот дракон-человек, уже почти вычисленный, полуразоблаченный, «внезапно исчезнет» — воспользуется темнотой, чтобы уйти. Или убьет их всех, одного за другим. Или притворится спящим, чтобы остаться незамеченным…

Он мысленно перебирал всех ребят из своего выпуска. Фит — трепло из Регнора… где у него целая куча «влиятельных родичей»… Боркъ на прошлой неделе поранился, повредил ногу — разве может у дракона течь человеческая кровь, красная и теплая? Или это и надо было учесть при проверке? Вот так же сесть в кружок, и чтобы каждый, следя друг за другом, надрезал сам себе предплечье… Бесполезно. «Уловки драконов», часть третья «Драконы в человеческом облике», раздел Б, пункт 7: «…Хотя змию неподступны истинные проявления людской жизни, он в силах подражать оным с высочайшей точностью. Попробуй душить его — лицо его посинеет. Порежь его плоть — и кровь хлынет из раны. Только не пробуй ее на вкус: смертоносностью она тысячекратно превосходит яд аспида!»

Вот какой должна быть настоящая Проверка: не просто оцарапать себя, а еще и попробовать кровь соседа. Один из них пожертвовал бы собой — зато остальные узнают…

А может быть, достаточно дать попробовать кровь собаке? Странно, что о таком не сказано нигде в Руководствах…

Один из них — дракон! Дассерт Пальцекрут? Или нытик Кинноркъ? Или…

Один из них — драконВсегда ли, чтобы распознать дракона, нужно платить за это человеческой жизнью?

Исбан осторожно встал, бесшумно подошел к окну. В черном небе неподвижно висел Мертвый Пахарь, ясным леденящим светом блестела дюжина его звезд. За спиной Исбана все дружно храпели или имитировали храп. А может быть, украдкой следили за ним в сотню глаз?

«Лжецы! — вдруг захотелось ему крикнуть на весь барак. — Притвориться — это по-драконьему!»

Но разве не по-драконьему — НЕ притвориться? Ради еще лучшего обмана?

Сразу за окном — тренировочная площадка. Дальше — дом наставников, видящийся сейчас всего лишь пятном мрака. А еще дальше без конца — пески, камни, скалы. Где-то там, меж скал и песчаных дюн, они сейчас залегли. Солдаты, караулящие их.

Исбан вздрогнул. На его плечо легла рука.

— Ты что, хочешь навлечь подозрение на себя? — прошептал Пальцекрут.

— Я прямо-таки слышу, как они думают! — шепотом ответил Исбан. — «Это он, Дассерт! Нет, не Дассерт, а Фит! Он храпит как-то не так! Лишь бы меня не подозревали…» А откуда там, в Ренгоре, знают, что один из нас дракон?

— Успокойся.

— Как там вообще могут знать про нас что-то лучше, чем мы сами?

Что, Драконий приказ к нам своего шпиона внедрил? Или наш варан им доложил о каких-нибудь странностях? Но мы же — все вместе — и сами не слепые— Тихо, ты— Я вообще не верю, что один из нас…

Дассерт просто зажал ему рот.

Пускай хоть целый мир драконами кишит, Нас и тогда в борьбе ничто не устрашитСтарая песня словно бы дребезжала надтреснуто, когда они, горстка невыспавшихся героев с красными глазами, шли вдоль оврага к Орхеронской стремнине. Исбан торопливо ополоснулся, стуча зубами от холода. Ледяная вода вдруг принесла осколок ясной мысли: а разве дракон под таким напором струй не утратит человеческую форму, не рассеется в пар и дым?

Он отряхнулся. Покосился на остальных. Люди как люди. Правда, трясущиеся мелкой дрожью, но зато уже сумевшие проснуться. И облика вполне человеческого…

Может, мир и вправду кишел драконами. Никогда раньше он не воспринимал эти слова всерьез. Как-то думалось, что дракон — явление редкостное, почти все уже вымерли, большинству драконоборцев вообще повезет никогда в жизни ни одного не встретить. А теперь вот каждый под подозрением… Пальцекрут, его друг — что им двигало прошлой ночью? Почему ноет Кинноркъ, почему шутит Элион? Все — обман, все — маска, все — камуфляж.

Этого чувства Исбан давно уже не испытывал. Со времен сиротского приюта, где ему довелось расти. Один, не нужный никому, затерянный среди чужих, враждебных существ…

Он стряхнул воспоминания, как только что стряхивал воду. Вместе с другими строем возвращался в лагерь, вместе с другими пел:

С оружием в броне сомкнув железный строй, Мы здесь стоим стеной, весь мир прикрыв собой.

Варан встретил их недобро:

— Нашли его? Почему нет? Вы что же, так ничему у меня не научились?

Он шел вдоль строя, иногда останавливался — и тогда все задерживали дыхание. Словно бы принюхивался к ним. Но гнев его — Исбан это видел совершенно ясно — был наигран. Он, казалось, подпитывается их трепетом. Старый варан…

— Что ж. Значит, вы все-таки нуждаетесь в подсказке. Фит, что Мунрет Сарминтский пишет о западнях для драконов? «Их собственное коварство навлечет на них погибель», не так ли? В этом их слабость! Ни один дракон не сможет вести себя подобно верноподданному грунелийцу. Вы что, признаки забыли?

С веранды наставнического дома на них смотрел Крегерт. Ухмылялся.

— Признаки, Кинноркъ! Ничего не заметил?

Кинноркъ, то и дело сбиваясь, начал перечень:

— Бессонные ночи… — Он запнулся. Сейчас он скажет. О том, что увидел ночью, что ночью подслушал…

Ничего со мной не может случиться. Я же не драконКинноркъ продолжил перечисление, не решился выдать Исбана.

Все же ему хватило ума сообразить: если ты видел, что кто-то бодрствовал ночью, значит, и сам ты не спал.

— Сегодня к вечеру, — сказал варан. — Сегодня вечером я увижу, как вы швырнете дракона к моим ногам. Связанного. Или…

— Но они же не могут, — простонал Кинноркъ, пока выпускники, готовясь к ежедневной тренировке, доставали из оружейного склада арбалеты и аркебузы, короткие и длинные мечи, изогнутые саблишеннсанны. — Они ведь не могут убить всех только из-за того, что один из нас дракон— Ты что, забыл, чему учился? — Элион произнес это с интонациями варана. — Дракон должен превратиться в дым и золу. Все равно, какой ценой. Чего стоит человеческая жизнь, чего стоят тридцать пять человеческих жизней? Новые народятсяУдар. Без предупреждения Кинноркъ взмахнул шеннсанном. Элион успел отшатнуться, однако лезвие все же чиркнуло по легкому кожаному нагруднику, рассекло его. Неглубоко — но тренировочный доспех окрасился кровью.

Элион коснулся раны. Побледнел. И вдруг отскочил назад, схватил арбалет, одним движением заложил в него стрелу и вскинул к плечу приклад.

Кинноркъ уже пританцовывал в защитной стойке: ноги слегка согнуты, шеннсанн выставлен перед грудью, как щит.

— Что, арбалетный болт так отразишь? И не думай. Убери свой проклятый клинок и подойди сюда, идиот! — Элион внезапно засмеялся. — Иди-иди, дружокИсбан вздрогнул всем телом, будто снова оказавшись в ледяной воде Орхерона. Драконоборцы сражаются не с драконом — друг с другомБоевым оружием— Сейчас ты, дружок, попробуешь ее на вкус, мою кровь: смертоносностью она тысячекратно превосходит яд аспида. Давай, тяни сюда ручонку, слабакКогда Кинноркъ поднес ко рту окровавленный палец, вокруг стояла мертвая тишина.

— Не выплевыватьВ следующий миг Исбан едва не расхохотался: Кинноркъ, вполне живой, стоял, медленно открывая и закрывая рот, словно лягушка.

— И сколько времени потребуется, — голос Киннорка дрогнул, — чтобы яд начал действовать?

— Несколько минут, — Элион наслаждался своим триумфом, — или несколько дней. Ну вот, теперь вы знаете, что я не дракон. Удачных поисков, друзьяОн отбросил арбалет в угол и, весело насвистывая, зашагал в сторону барака.

— Я сверну ему шею, — прошипел Боркъ, — даже если он и не дракон.

Исбана сегодня совершенно не тянуло упражняться с оружием. Он потихоньку отошел в тень навеса, опустился на песок.

Надо было собраться с мыслями.

Никто из них не сумел раскрыть эту загадку. Весь день прошел в страхе друг перед другом, в тщетных попытках припомнить какие-то события — несомненно доказывающие, что… В таких же тщетных попытках устраивать друг другу уже совершенно дурацкие ловушки — причем, когда в них никто не попадался, это тоже трактовалось как признак «драконьей хитрости»…

Слишком много думали они о загадке. Смысл ее уже совершенно ускользал.

Тут главное было — не впустить в себя это безумие, этот страх.

Не отравить им свой собственный мозг. Сохранить мысли ясными и свободными.

«Мои мысли ясны и свободны. Моя душа летит над пустыней и видит все. Нет ни страха, ни желаний. Ничего, ничего, ничего — вот чего я жажду».

Это был старый способ драконоборцев — и он сработал. Как тогда в приюте, когда Исбан корчился в темном карцере, поддерживая свой дух одной только мыслью: стать драконоборцем! Лишь об этом он всегда и думал, даже когда старшие ребята били его, забирали еду… Стать драконоборцем, чтобы суметь все отразить. Вся мощь, вся магия содержались в этом слове. Как драконоборец, будешь ты любим, все будут тобой восхищаться и трепетать перед тобой. Ты идешь, переодетый в купца или ярмарочного зазывалу, проходишь по темным улицам —

никто не узнает тебя, никто не ведает, какую тайну ты носишь с собой.

Ты защищаешь неизвестных тебе людей, ты безжалостно разоблачаешь и караешь всякое отродье, а затем снова растворяешься в толпе.

Ты, как легкий челн. Ты везде и нигде. Неуловим. Ты, как молния, блеснувшая во тьме и тут же исчезнувшая, будто и не было ее. Ты тащишь за собой нить власти, известной лишь тебе самому, власти высшего вседержателя, власти трака.

Ему очень повезло, что вербовщики из Ренгора обратили на него внимание, взяли в учебный лагерь. Иначе — ну что могло ждать приютского найденыша, человека, у которого во всем мире нет ни одного родича? В лучшем случае судьба караванщика, обреченного вскоре сгинуть где-нибудь в песках…

Но сейчас, три года спустя — три года кровавых мозолей, гудящих от усталости мышц, обучения навыкам боя и искусству бесшумно красться по пустыне — ему открыт весь мир. От Блистающих островов в северных морях до пояса айсбергов в южных. «Смерть драконамСмерть драконам!» — этот клич вошел теперь в его плоть и кровь. Как и у всего их выпуска…

И вот один из них — чудовище.

Мысленно Исбан вдруг увидел сразу всех: Кинноркъ и Дассерт, Фит… Даже Сайт и Хервон, навсегда оставшиеся в пустыне. Каждого он знал так, словно мог ощущать себя в их коже, видеть их глазами.

Драконы? БредКакая насмешка, что они теперь следят друг за другом! Каждое движение стало подозрительным. Даже отсутствие движений, даже бездействие. Вот они, их движения — фигурки на игральной доске, ограниченные ее пространством, предсказуемые.

И был в этой игре некий Мастер. Который ясно видел и с абсолютной точностью понимал, где находится каждый из них и чего от него ждать. Мастер, который поставил фигурки на начальные позиции.

И теперь со спокойным удовольствием наблюдает за всеми изменениями на игровом поле.

Страх радости… Радость страхаДраконы должны испытывать нечто противоположное тому, что ощущают люди. А от него не скрылась потаенная, ускользающая улыбка на лице варана. И едва различимая усмешка старшего драконоборца из столицы. Когда те, сидя на веранде дома наставников, мельком бросали взгляды на тренировочную площадку — и млели от наслаждения. Наставники-драконы, драконы-повелители — как же долго и умело вы готовили себе эту радостьЕго дух — смерть драконам, смерть драконам! — оказался недостаточно тверд. Он был драконоборцем — и вот он беспомощен. Челн, запутавшийся в водорослях. И никак не убедить друзей в том, что вдруг открылось ему.

А когда двое нелюдей получат наконец свою жертву — это тоже станет для них радостью?

«О, герой под стеклянной горой, помоги мне!» — прошептал он, вставая.

Исбан знал, как должно поступить драконоборцу. В слепящих лучах вечернего солнца он спустился в оружейный подвал. Они все еще сидели на веранде и радовались, эти нелюдиХолод и темнота поглотили его на короткой лестнице. На ощупь нашел он шпинден, короткий меч — свое излюбленное оружие. Проверил большим пальцем остроту лезвия. Потом засунул за пояс еще и кинжал. Скрыл под кожаным нагрудником легкую боевую броню.

Или попробовать воспользоваться арбалетом? Натянуть, вложить стрелу, стать на колено, выстрелить? Но ведь успеешь сделать только один выстрел…

На стене висела стеклянноглазая маска, предохраняющая от едкого дыма, который испускает раненый дракон. Но Исбан ее не взял. Иллюзий насчет того, чем это все закончится, у него не было.

Странно, но он не чувствовал никакого страха перед смертью.

Только бы повезло застать этих перевертней врасплохМедленно ступая, он поднялся наверх, к свету.

— Он приготовился к бою! — встретил его крик товарищей. — Дракон приготовился к бою— С дороги! — он закружил перед собой меч, пытаясь оказаться лицом сразу ко всем. — Уйдите! Я знаю, кто здесь дракон— Знаешь. Это ты, — в голосе Дассерта Пальцекрута была грусть. — И никаких в этом сомнений.

Они обезумели? Сошли с ума, все как один?

Прорваться он не мог. Группа выстроилась живой стеной, преграждая путь к веранде.

— Ты дракон, потому что ты не спал.

— Ты дракон, потому что, прежде чем схватиться за клинок, смазал его воском.

— Ты дракон, потому что у тебя нет родичей среди людей.

— Ты дракон, потому что это ты убил Сайта и Хервона.

— Ты дракон, потому что ты приготовился к битве.

И ужас овладел им. Он не мог с ними сражаться, да и все равно вряд ли выстоял бы — с двумя клинками против всех.

— Попробуйте же мою кровь! — умолял он. И смеялся безумно, когда они связывали ему руки. — Наш варан — вот кто дракон! И тот, из Ренгора тоже! Поверьте мне! Страх радости, радость страха — это же все оно и естьВырываться он мог сколько угодно. Искусство связывать — один из необходимых драконоборцу навыков, они все это умели отлично. Старый добрый способ умерщвления дракона: опутать его веревками, сдавить дыхание, сделать так, чтобы кровь ударила перевертню в голову, а веревка с каждым его движением все глубже впивалась в горло…

Дассерт, которого он считал своим другом, толкнул Исбана на доски веранды, к ногам драконов. Успел как раз вовремя: солнце едва коснулось края пустыни.

И в его лучах доски веранды вдруг волшебно преобразились. Исбан увидел, как они щетинятся мириадами тончайших коротких волосков, упрямо поднимающихся вверх, торчком, навстречу закатному солнцу.

Ворсинки тянулись ввысь, ловя рассеянную в воздухе тончайшую пыль. Маленький прекрасный мир. Каждое утро люди, проходя по веранде, стаптывают их, обращают в ничто — но к концу дня они нарождаются вновь.

— Посмотри-ка сюда, юный Исбан.

— Обрати внимание: он даже не изволит проявить интерес к своей смерти…

Крепкая рука взяла его за ворот, подняла. Миг — и он уже внутри дома.

— Ну что, мой юный друг? Каково это — точно знать, что жить тебе осталось пять минут?

Старший драконоборец потрепал его по щеке и слегка ослабил петлю на горле — ровно настолько, чтобы Исбан мог глотнуть воздуха.

Он, варан третьего уровня, человек, под командованием которого были сотни бойцов, широко осклабился. Начиналась игра в кошки-мышки: драконы всегда стремятся насладиться мучением своих жертв.

— Давай рассказывай. — В губы Исбану ткнулся край стакана. Вода, набранная в Орхероне, за день успела согреться. Он жадно глотнул.

В пустыне вода — это жизнь.

— Что ж, владыки-драконы, — он постарался, чтобы голос его не дрогнул, — я распознал вас. Стало быть, только я, один из всех, и прошел проверку воли и духа. К сожалению, сейчас я не в силах выполнить свой долг драконоборца. Но уж видом своего страха я вас точно не порадую— Отважно, отважно, — они засмеялись. — Ну, посмотрим, как тебе понравится испытание болью— Впрочем, ты ошибаешься, — варан сделал глубокую затяжку, выпустил кольцо дыма. — Испытание воли, проверка духа… Ерунда все это, глупость. Слышу речь не мужа, но мальчика… Если чего и не хватает тебе и твоим друзьям — так это проверки смертью. Убийством.

Этому тоже надо учиться. Убийству чужих… Своих… Тому, кто не может убить человека, нет места в нашем братстве. Драконы, надо же! Ты хоть раз в жизни видел дракона, Крегерт?

— Хватит болтать, варан, — Крегерт отломил щепку от стола и почесал себе шею. — Так ты собираешься дать своему лучшему ученику шанс? Возможно, он и вправду из тех, кто может пройти во Внутренний круг.

Варан отложил трубку. Взял Исбана за волосы и рывком приподнял его голову. Глаза наставника теперь казались незрячими: в зрачках его, как в зеркалах, Исбан видел собственное отражение.

— Ты можешь вытащить свою шею из петли, мальчик. Но только если сделаешь драконом кого-то другого. Испытания смертью миновать нельзя: без этого нет драконоборца. Но ни в каких скрижалях не значится, что умереть должен именно ты. Так что используй все, что сможешь, всю драконью хитрость и коварство, мальчик. Представь, что ты и есть дракон. А о деталях вроде драконьего дыма мы уж как-нибудь позаботимся.

Вараны снова подняли его, точно котенка, и, не развязывая, выволокли наружу.

Товарищи молча смотрели на него снизу. Они чего-то ждали. Какого-то знака со стороны наставников? Приказа начать казнь?

Жарким вечерним ветром дышала пустыня.

Никогда он никого из них не подставит под смертьПошатнувшись, он выпрямился. Преодолел три ступени, спускаясь с веранды к друзьям, уже готовым стать его палачами. «Смерть дра-конам, — слышалось ему в звуке шагов. — Смерть дра-ко-нам».

Они вкопали в песок столб, привязали к нему Исбана, как живую мишень. Он даже не открыл рта, чтобы сказать им: «Не нужно. Я и так не убегу».

Он был ясен и спокоен. Его дух был свободен, как час назад.

Маленькое белое облачко скользило в вечернем небе — нестойкое создание, порожденное солнечным светом и водяными испарениями.

— Смотри на нас, дракон, — что-то холодное и острое уперлось ему в шею. — Ну, сейчас ты у нас затрясешься, нелюдьВесь выпуск столпился вокруг. Фит, Боркъ, Кинноркъ… Им пока самим было неясно, как они станут его убивать. Но их лица прямо-таки сочились ненавистью.

— Отсеки ему ухо! Посмотрим, пойдет ли дым— Хочешь, чтоб я свой лучший нож загубил?

— Стрелу… — Дассерт сплюнул. — Это будет легко и быстро: один выстрел…

— Но мы же не хотим сократить ему удовольствие, правда? — усмехнулся Элион. — Ведь драконы, говорят, испытывают от боли такую радость…

Наставники смотрели на все это с веранды — улыбаясь, будто наблюдали за детской игрой.

И вдруг видеть их торжество стало невыносимо. Наверное, эта улыбка оказалась последней каплей. «Сделай драконом одного из них, мальчик, и станешь одним из нас! Всю драконью хитрость используй, мальчик, все коварство…»

— А вот теперь заноешь ты, слабак! — Кинноркъ пританцовывал вокруг столба. — Помнится, ты всегда так задирал нос… Ничего, если я его подрежу? Правда, ребята, это неплохая идея? — Он прямо-таки задрожал от восторга.

Исбан прикусил губу, чтоб не дать смеху вырваться наружу. Ну, Кинноркъ, ты как раз очень кстати расхрабрился и развеселился, очень правильно ты себя ведешьОн глубоко втянул в грудь воздух:

— Стоп! Ну как, ребята, кто-то еще ясную голову сохранил? Смотрите! Ведь моя ловушка на дракона сработала. Прямо сейчасОни замерли все разом, точно какое-то заклятие превратило их в камень. Лишь варан по-прежнему невозмутимо затянулся трубкой.

— «Страх радости, радость при виде страха» — помните?

Исбану было понятно: никто из выпуска сейчас не сохранил ясную голову и контроль над чувствами, все метались между сочувствием и отвращением, облегчением и состраданием. Но он также знал, что они никогда не признаются себе в этом. Тем легче смогут отбросить колебания, тем с большей уверенностью принесут в жертву Киннорка…

— Что вы сейчас чувствуете? Боль, гнев, смятение. И только он один — радость. Только одного мои страдания веселятИ Исбан сам со спокойной радостью увидел, как у Киннорка отвисает челюсть… как он, грязно выругавшись, хватается за меч… как бросается к столбу… И как кинжал Дассерта пробивает Киннорку плечо.

Много объяснений не потребовалось, всего две-три фразы: он, Исбан, специально (заранее обговорил это с вараном!) встал ночью, чтобы послужить приманкой, и тогда как раз сумел разглядеть, что Кинноркъ не спит, притворяется…

Его развязали.

А потом схватили Киннорка, несмотря на его вопли и отчаянное сопротивление. Исбан отвел взгляд. Молча массировал онемевшие суставы. Самое тяжкое было впереди.

— Вы обещали своему лучшему ученику немного драконьего дыма, господа наставники, — тихо сказал он, поднявшись на веранду, — просто на случай, если кто-то еще сомневается…

На площадке за его спиной во всю глотку орал Кинноркъ, уже привязанный к столбу.

— Добро пожаловать в Братство, — приветствовал его Крегерт, не отводя глаз от того, что сейчас творилось внизу. — Ты выбрал правильно. А трус — пусть он умрет тысячью смертей…

Ярон, все это время не выпускавший изо рта трубку, подтолкнул Исбана ко входу в дом.

— Держи флакон. Быстро! И смотри, сам не обрызгайся! А когда он испустит дух, мы брызнем на него для контроля водой… Вот из этого флакона. Очень полезное суеверие, пока что нужно его всеми силами сохранять. А ты, мальчик, я вижу, далеко пойдешь. Может, до места в гвардии трака. Как тебе такая перспектива?

— Никак, — Исбан качнул головой. Древняя песня клокотала в его груди: «Нас в бой наша честь бросает, драконью силу круша, наш долг — это наше знамя: страх, боль не властны над нами…» Кажется, он пел уже вслух. Холод мечевой рукояти проник в ладонь.

Ярон шагнул к двери, но распахнуть ее не успел. Одним стремительным взмахом Исбан — он три года отрабатывал это движение на столбиках — снес варану голову с плеч. Тело наставника тяжело рухнуло на пол.

Исбан выдернул пробку из флакона, плеснул на труп прозрачную жидкость.

Дверь распахнулась. Шеннсанн Крегерта — клинок его был вдвое длиннее, чем меч Исбана, — со свистом рассек воздух.

Исбан ударил встречно — и одновременно с ударом выплеснул остаток кислоты Крегерту в лицо. Закашлялся от едкого дыма. Перескочил через падающего, оказался на веранде.

И там затрясся в корчах беззвучного хохота:

— Смотрите все! Я убил драконов! Я, Исбан, разом двух драконов уложилА Кинноркъ уже мертво обвис на столбе. Из множества колотых и резаных ран ручьями хлестала кровь.

Была поздняя ночь. Две луны, точно наперегонки, неслись друг за другом по темному небу.

Исбан наблюдал за ними, сидя на веранде дома наставников. Он выбрал одну трубку из коллекции варана, закурил. Табачный дым ему не понравился, но это не могло уменьшить его ликования.

Солдаты не дадут ему уйти из лагеря? Что ж, пусть попробуютЛишь несколько мгновений заняла сегодняшняя схватка, но боевое упоение все еще пульсировало в нем.

Радость страха, страх радости…

Дракон ли он, человек ли — ему еще многим предстоит насладиться в этой жизни.

Перевели с немецкого Григорий и Михаил ПАНЧЕНКО © Angela and Karlheinz Steinmueller. Spera. 2004. Публикуется с разрешения авторов.

ТОМ ЛИГОН. ЭЛЬДОРАДО

Виктор Гендег дал глазам время приспособиться, разглядывая бугристый шар из грязного льда. Его освещал только свет звезд, особенно одного яркого светила с расстояния 3,3 световых дня, и Виктор напряженно вглядывался, стараясь рассмотреть хоть какие-то детали. Он так близко прильнул к окну, что оно запотело от дыхания. Виктор протер его и уставился на шар снова.

— Компьютер, включить голосовой журнал.

— Это наверняка он. Классический выброс после удара.

Здесь точно было столкновение с меньшим и более плотным объектом.

Он проверил показания магнитометра. Действительно ли по мере приближения стали проступать следы магнитного поля?

— Да! Да, у него есть магнитное поле. Это должен быть он! —

Виктор взглянул на мониторы, которые показывали объект намного четче невооруженного человеческого глаза, потом вернулся к окну, чтобы установить личную связь с маленькой планетой. — ЭврикаВ точности там, где тебе положено быть! Ах ты, сукин сын: думал, что тебя фиг кто найдет, если ты спрячешься в облаке Оорта, да? Но Виктор Гендег выследил твою побитую задницу! Четыре миллиарда лет уверток и пряток, но теперь ты мой, приятель. Я теперь так свински богат, что даже Астрофеллеры мне позавидуют. Я нашел Эльдорадо.

* * *

Солнечная система была молода, когда Юпитер и Сатурн вошли в орбитальный резонанс с соотношением 2:1 note 23. То было интересное время для всех прочих небесных тел, оказавшихся неподалеку. Пока два гиганта кружились в орбитальном танце, в Солнечной системе царил хаос. Два крупнейших после Солнца космических тела играли в перетягивание каната, и в этой схватке Юпитер победил, а все мелкие наблюдатели проиграли.

Больше всего не повезло двум небольшим каменистым планетам, каждая из которых имела ядро из железа и других металлов, и ее мантия уже преобразовалась в твердый камень. Их орбиты превратились в курс на столкновение. До этого оставались еще сотни миллионов лет, но оно было неизбежно.

Когда это произошло, обе планетки лишились каменистой коры, а их металлические ядра обнажились. Столкновение расшвыряло обломки во всех направлениях. Некоторые улетели в глубины космоса, другие — внутрь системы, где их со временем ждал драматический конец. Были и такие, которые обрушились на третью планету и ее спутник: люди когда-нибудь назовут это «поздней тяжелой бомбардировкой». Многие просто образовали пояс, форму которому придал гравитационный резонанс с Юпитером и несколькими другими массивными сферами. Одно из ядер осталось в безопасности пояса, покрытое толстым слоем обломков столкновения — частично собственных, а частично принадлежавших другой невезучей планетке. Второе оказалось на эллиптической орбите, опасно флиртующей с доминирующим газовым гигантом. Его тоже покрывали обломки, а вокруг обращалась свита из таких же каменных фрагментов.

* * *

Виктор нетерпеливо ждал, пока его кораблик совершал маневры перед мягкой посадкой на ледяную планетку. Теперь показания магнитометра были совершенно недвусмысленными. У этого ледяного шара есть железное ядро, тут никаких сомнений. Здесь, в одной планетке, имеется все необходимое для постройки в космосе нового города.

Города?

— Черт, да я с этой хреновиной могу создать целую страну! Ведь у нее такое большое ядро, каких еще никто не видел. И металла в нем, наверное, больше, чем люди выжали из земной коры за всю свою историю. Да еще взгляни-ка на состав льда. Столкновение, должно быть, поработало со льдом не хуже обогатительной фабрики! Он просто сочится дейтерием и гелием-3 note 24, здесь этого добра под завязку. Я так чертовски богат, что стану императором этих богом забытых космических задворок. А с нынешними медицинскими технологиями…

Подумай: среднюю продолжительность жизни сейчас увеличивают быстрее, чем человек успевает стареть. Если у тебя есть бабки, то, может быть, тебе уготована вечная жизнь! Ты только представь: Виктор — бессмертный император ОортаОн нервно взглянул на панель связи. На дисплее появились новые сообщения в сетевом чате. Поскольку объекты в облаке Оорта разделяли десятки миллионов километров, то есть нескольких световых минут, голосовая связь между ними была редкостью. Большая часть сообщений посылалась в текстовом виде с вложенными файлами — в форме электронной почты и постов на форумах. Судя по этим сообщениям, другие старатели, работающие по соседству с Виктором, позабыв обо всем, обсуждали новость о направленном радиосигнале, поступающем от какого-то источника на расстоянии двух десятков световых лет.

— И что с того, если кто-то решил сказать нам «привет»? Вот и пусть развлекаются, пока я не зарегистрирую заявку. Эти придурки и понятия не имеют, где я нахожусь. — Он легко оттолкнулся от пола в сторону панели связи, помня, что сила тяжести здесь почти отсутствует, и уселся перед клавиатурой.

Последним пунктом своего полетного плана Виктор указал визит к довольно скучному ледяному шарику, дрейфующему неподалеку от станции «Рандеву-3» — всего в шестнадцати миллионах километров.

Все ожидали, что он посадит там свой маленький корабль-разведчик, роботы пробурят скважину, и он проверит, есть ли там стоящий разработки лед или минеральная пыль. Они предполагают, что на связь он станет выходить нерегулярно, но все же время от времени будет сообщать, как у него дела. Виктору меньше всего хотелось, чтобы за ним явилась спасательная команда, поэтому он оставил станцию релейной связи и ретранслятор на этой маленькой комете, взяв на ней ровно столько льда, чтобы потом выпустить его долгой и мощной струей сжатого газа и переместить корабль подальше от кометы.

А затем, оказавшись достаточно далеко, чтобы никто этого не заметил, включил термоядерные реакторы на небольшую мощность, скормил им богатую дозу рабочего тела note 25, превратив ее в тяговую струю релятивистских электронов, и украдкой отправился исследовать более удаленный объект, который счел заслуживающим особого внимания.

Если бы кто-нибудь специально отслеживал его перемещения, то план не сработал бы. Но станция «Рандеву» служила базой лишь для горстки кораблей. Никакого диспетчерского контроля не требовалось, а корабли обычно выходили на связь между собой самостоятельно.

Объем пространства, который исследовали старатели, был огромным и пустынным, им не на кого было положиться — только друг на друга.

— Да, так и я предполагал. Эти идиоты вместо геологической разведки ищут зеленых человечков. Черт, я бы и сам этим занялся, если бы всего в нескольких километрах меня не ждало открытие, которое выпадает раз в тысячу жизней! Если я не присоединюсь к их трепу, то они, наверное, решат, что я помер. Надо почитать… Что? Ну и бредятина!.. Зато теперь понятно, почему они так всполошились…

* * *

Рокхаунд:

— Досмотрщик, ты где, приятель? Тебе что-то пришло из «Лиги SETI» note 26.

Досмотрщик:

— Только что получил, Каменный Пес. Попридержите лошадей, это большущий файл, да еще зашифрованный. Ну-ка, посмотрим, могу ли я вам о нем рассказать… да, он не секретный, просто они захотели, чтоб я первым его увидел. Ого, он от самого доктора SETI! Погоди-ка…

ни фига себе, Пес, команда аналитиков лиги действительно начала извлекать крупицы смысла из этого сигнала. Очевидно, он содержит нечто вроде розеттского камня. Проблема в том, что в случае розеттского камня мы знали один из языков. А тут у них есть лишь смутная идея о нескольких словах, потому что они сопровождаются изображениями.

Что за чушь?! Но тут он пишет, что, по их мнению, это сообщение есть не что иное, как — держись за шлем — религиозный трактатАйсмен:

— А-а-аххх! Как нам повезло! У нас появились соседи, и они чертовы реорганизованные родись-заново-на-седьмой-день инопланетные евангелистыКто-нибудь получал в последнее время весточку от Винера? Этому парню нужно почаще высовывать голову изо льда и оглядываться. Тут такое происходит, а у него на уме только дырки сверлить.

* * *

— Виктор, черт побери. А не Уиннер. И не Винер note 27.

Но Виктор предпочитал скрывать свои чувства. Причиной, по которой другие старатели упорно использовали этот его псевдоним, как раз и служил тот восторг, с каким они читали его протесты и возражения.

Винер:

— Я здесь, Айс. Спускался в скважину освободить застрявшего робота.

Айсмен:

— Ты заставил нас понервничать, парень. Брось ты этого робота, пошли другого. Если, конечно, он не нашел что-то интересное. Ты обнаружил какой-то металл?

Айсмен:

— Винер? Ты куда ушел, парень?

Винер:

— Извини. Был занят, чинил кое-что и не смотрел на экран. Металл отыскал, но скорее астрономический, а не инженерный. В этом ледяном шаре столько карбида кремния, что можно открывать фабрику по производству наждачки. Он буквально жрет оборудование.

Айсмен:

— Плюнь ты на него. Здесь таких ледышек триллион, и не менее половины из них будут получше этой. Ты там уже давно болтаешься.

Возвращайся на «Рандеву» и пробегись несколько раз при хоть какойнибудь, но гравитации.

Айсмен:

— Эй, Ви-инер? Похоже, у этого парня малый объем внимания.

Винер:

— Опять был занят. Я не могу бросить робота. Ты когда-нибудь пытался добиться здесь гарантийного ремонта? Я его уже почти высвободил, просто вернулся за кое-какими инструментами. Слушай, я знаю, что у кого-то из вас, старых пердунов, нет занятия получше, чем пялиться в экран и болтать в чате, но уж дай мне поблажку, если я не всегда буду отвечать сразу, договорились?

Айсмен:

— Понял. Ладно, только возвращайся раньше, чем твои кости превратятся в кашу. Конечно, если такое случится, у тебя останется еще и неплохой кораблик. Я уж точно найду, кому его толкнуть.

Винер:

— Я все нужные упражнения делаю. А тебе, думаю, просто хочется, чтобы в твоем баре постоянно был теплым еще один стул.

Айсмен:

— Сейчас со смеху помру! Что ж, и это тоже. Но уж поверь мне: тянуть резиновые ленты полчаса в день — совсем не то, что гравитация, пусть даже искусственная. Именно поэтому я больше никуда не летаю — угробил всю мускульно-скелетную структуру… Облако существует треть возраста Вселенной. И никуда уже не денется. Какой смысл в богатой находке, если ты к тому времени станешь тряпичной куклой? Так что возвращайся, когда будет возможность, и мы все поднимем тост за то, что нам позвонили инопланетяне.

Винер:

— Скоро вернусь, но мне надо оплачивать счета. До связи.

* * *

Ядро совершило тысячи оборотов, пока не наступило судьбоносное событие — оно наконец-то слишком приблизилось к Юпитеру. Гигант потянул его к себе. Сотни каменных обломочков, вращающихся вокруг ядра, заколебались на своих орбитах, сформировав спиральное жемчужное ожерелье, но все же потянулись следом за более крупным телом, начавшим описывать завершающую петлю вокруг газового гиганта. Следующий проход был очень близким, почти нырком в глубину атмосферы, и закончился бы гибелью. Но ядро совершило резкий поворот вокруг массивной планеты и, подобно скейтбордисту, потянувшему за тормозную рукоятку, изменило направление. Оно приобрело дополнительную скорость в направлении орбиты Юпитера, но при этом еще и направилось под углом к плоскости эклиптики. В ходе этого маневра произошло два события. Во-первых, ядро увеличило скорость — до величины, почти достаточной, чтобы совсем преодолеть притяжение Солнца. Во-вторых, огромные приливные силы начали терзать наружный слой обломков. Некоторые из них высвободились, а ядро обрело вращение из-за несбалансированного нырка в резкий градиент юпитерианского гравитационного колодца. По мере его удаления от большой планеты все больше каменных обломков вылетало с его экватора, а другие рушились на их место, возмещая утраченное. Некоторые из беглецов падали обратно, вышибая новые обломки. Другие преодолевали слабое притяжение ядра и начинали разлетаться. Но все они летели примерно в одном направлении — к холодным, темным и почти пустым дальним пределам Солнечной системы.

* * *

Виктор едва сдерживал возбуждение, когда корабль преодолевал последние метры до поверхности ледяного планетоида, и затаил дыхание, услышав негромкий хруст — посадочные опоры потревожили древний снег. Пока компьютер выполнял процедуру выключения двигателя, он повернулся к панели управления роботами и приготовился к отправке бурильщика.

Уже через несколько минут буровая головка с компьютерным управлением вгрызлась в лед. По мере погружения она нагревала вынутый грунт, испаряя самые летучие газы и используя их для выброса снега через гибкий трубопровод. Твердые фракции выдувались на поверхность, образуя необычную баллистическую метель. Часть этого снега со временем облетит вокруг планетоида и нежно припорошит корабль белыми снежинками. Образовавшееся в результате кольцо рано или поздно станет видимым, но к тому времени заявку Виктора на этот объект уже зарегистрируют.

Часть газа он прогнал через мембраны с избирательной проницаемостью. Ценные дейтерий и гелий-3 были сохранены, а заодно и образцы менее летучих материалов. Виктор жадно разглядывал результаты анализов:

— Хороший материал. Вкусный материал! Немного смолы на поверхности и обычная смесь различной пыли, но пока это почти чистый лед. Легко бурится, но мы, наверное, скоро упремся в более твердый лед. До ядра еще далеко. О, мамочка бы мной гордилась! Ее мальчик будет самым богатым засранцем в системе.

Динамик на панели управления роботами пискнул, подавая сигнал, что бурильная головка только что прошла отметку в сто метров.

Виктор восторженно тряхнул головой:

— Что ты сказал?.. Да, наверное, ты прав, я много ругаюсь. Но ведь ты не против? Уже летал со старателями?.. Нет, я не всегда так разговариваю. Обычно — когда один.

Гидравлический цилиндр в брюхе корабля негромко простонал, компенсируя возросшую нагрузку. Виктор ухмыльнулся:

— О, ты считаешь себя моим напарником? И хочешь стать моим другом, ведь я теперь самый богатый сукин сын, с тех пор как был найден братец этого шарика. Черт, наверное, даже богаче, поскольку тот булыжник был настолько сухой, что по сравнению с ним Сахара покажется болотом… Да, теперь все захотят дружить с Виктором Гендегом! Но ты? Ведь я даже тобой не владею. Я тебя арендовал. Пожалуй, ты не сукин сын, ты — шлюха, разве не так?

Паршивая наштукатуренная дамочка, которую сутенер одалживает любому старателю, положившему на нее глаз. Ты хоть понимаешь, что я, когда вернусь и зарегистрирую заявку, сразу запущу коготки в корабль побольше?

Зашипел регулятор давления в системе жизнеобеспечения — она пополнялась кометным газом.

— Но ты не волнуйся, симпатяшка. Может быть, я сделаю Айсу интересное предложение, а тебя все равно оставлю себе. Может быть, отгрохаю себе дворец, а тебя поставлю на вершине вместо шпиля, буду туда подниматься, смотреть в окна и обозревать свою империю.

Он взглянул на анализатор.

— Гм-м-м, интересный карманчик… Оливин, немного бора и алюминия. Думаю, в этой куче мусора есть всего понемногу. Но к самому ценному мы пока не подобрались.

Виктор открыл ящик и достал похожий на подушку мешочек, а из него — кусок любопытного материала, наполовину каменного, наполовину металлического.

— Компьютер, включить видеожурнал кабины… Привет, малыш, ты знаешь, где ты сейчас? Думаю, я только что нашел твою маму.

И мы не смогли бы это сделать без тебяСвободной рукой он сунул чашку с сифоном в раздатчик воды.

— Теперь у нас есть свежая вода из Эльдорадо. Настало время поднять тост. — Он извлек чашку из раздатчика, надел крышку и открыл клапан. На нем образовалась большая капля, которую он стряхнул.

Капля поплыла к осколку астероида. — Первая дегустация — твоя. —

Когда капля ударилась о камень, Виктор поднес чашку к губам, сделал глоток и слегка поморщился. — Э-э… не помешало бы побольше растворенного кислорода и, может быть, чуток виски. Но теперь все официально, мой маленький друг: мы с Эльдорадо стали единым целым.

* * *

Ядро улетело в темные окраины Солнечной системы, в ее замерзшие владения, где доминировал лед, а не камень. Но расстояния между ледяными телами были настолько большими, что пространство могло считаться пустым. Первоначальное ожерелье крошечных лун, сопровождавших ядро к Юпитеру, давно разлетелось.

Тысячи кусочков мусора, вырванные с его поверхности, все еще летели рядом — большинство не крупнее гальки. Ядро уже потеряло большую часть скорости, но и притяжение звезды, причастной к его рождению, тоже почти исчезло. Если бы оно после окончательной встречи с Юпитером приобрело чуть больше кинетической энергии, то улетело бы в межзвездное пространство. Но вместо этого оно медленно пролетело по все более изгибающейся орбите среди рассеянного льда, почти остановилось, а затем развернулось и направилось обратно. Во время этого первого вторжения в облако Оорта длительностью более миллиона лет почти невидимая пленочка инея покрыла ядро и его спутники.

Но после двух тысяч прохождений слой инея стал гораздо толще.

И при каждом возвращении во внутреннюю систему иней таял и просачивался в трещины. А при каждом возвращении в ледяной мрак влага снова замерзала, но уже чуть глубже. В конце концов лед полностью вытеснил камешки на поверхность, и они из-за слабой гравитации остались лежать там, где оказались. Но иногда — во время прохождения через внутреннюю систему или после редкого столкновения с крошечным фрагментом кометы — один из этих кусочков выбрасывало с поверхности. Часто они присоединялись к свите таких же обломков и кусочков, обращающихся вокруг ядра. Они восполняли эту популяцию, когда другие кусочки увлекало прочь из-за гравитационного взаимодействия с другими телами.

Ядро оставляло за собой след из «хлебных крошек», по которому его можно было отыскать.

* * *

— Взгляни на это! — Виктор поднял странный камень, словно желая показать его кораблю. — Ты хоть представляешь, что это такое?

Это, мой новый жестяной друг, ключ к сундуку с сокровищами. Один из многих ключей, но важный. Кусок железа в этом ледяном шаре — самая большая часть, оставшаяся от планетки, которую разнесло вдребезги примерно четыре миллиарда лет назад. Люди находили ее обломки по всей Солнечной системе. Некоторые из них породили часть кратеров на Луне. Другие люди находили на Меркурии, Марсе и каждом спутнике всех внешних планет, за исключением Плутона, но это неважно, потому что Плутон в этом месяце планетой не считается. Пояс астероидов ими буквально кишит. Множество кусков болтается и в Троянских точках note 28 Юпитера. Но самое приятное — действительно приятное! — то, что кусочки этой планетки влетают в облако Оорта и вылетают из него.

Ты ведь занимаешься старательским бизнесом. И ты уже была подружкой старателя. Ты знаешь, что здесь все хотят найти металл, хороший металл, из которого можно что-то построить… а искать здесь почти нечего. Само собой, из кусочков вроде этого, где сбоку прилепилось несколько сотен граммов железа, много космических флотов не сделаешь. Но такие кусочки подсказывают, где находятся большие куски. Они настолько важны, что правительство дает гранты парням вроде меня, чтобы они их отслеживали и выясняли их историю.

Я нашел этот кусочек, когда он летел из облака во внутреннюю систему. Я отлично представлял, где следует искать, потому что там были найдены и все остальные куски. Стоит на него посмотреть, и любой эксперт скажет, что это осколок границы между ядром и мантией.

Анализ повреждений, нанесенных его поверхности космическими лучами, подсказывает, как давно он перестал быть частью ядра. А это указывает на дату, когда ядро еще обращалось по свободной орбите.

И никто пока не находил более молодых обломков.

Не секрет, что у всех этих обломков один прародитель и что его орбита время от времени пересекала облако Оорта. Люди десятилетиями рассчитывали, где проходила эта орбита, надеясь отыскать беглеца.

В расчетах они учитывали, когда именно вблизи нашей системы проходили другие звезды, все взаимодействия с внутренними планетами и ледяными гигантами, и даже точно рассчитали, когда — 3,748212 миллиарда лет назад — эта штуковина слишком близко пересекла орбиту Юпитера и оказалась выброшена из внутренней системы. Мы знаем, где ей следует быть: достаточно близко, чтобы нашарить ее радаром.

Но ее там нет.

Вот я и спросил себя: как может вот так взять и исчезнуть большое железное ядро, которому положено отражать радар со страшной силой? Все искали упущенные и неучтенные пертурбации в орбитальной механике. А я понял, что большая часть этих теоретических пертурбаций слишком мала, чтобы иметь значение. Период обращения этого ядра составлял чуть более миллиона лет, поэтому оно совершило всего лишь пару тысяч проходов через внутреннюю систему, а все пертурбации во внутренней системе отлично известны. Облако Оорта не хаотично, оно замечательно предсказуемо. Как только все близкие прохождения других звезд были занесены в каталоги, а все ледяные гиганты учтены, вероятность того, что какая-нибудь пертурбация окажется пропущенной, становится очень маленькой. Фрагменты вроде этого вылетают оттуда, откуда им положено вылетать. Значит, нет никаких неучтенных пертурбаций. Поэтому я начал искать событие, которое было настолько маловероятным, что никто всерьез о нем не думал. А какова вероятность, что это пушечное ядро где-то здесь, в облаке Оорта, врезалось в кучу снега?

Есть и другой класс фрагментов, который людей очень интересует.

Тем, кто живет в поясе астероидов, летучие вещества нужны столь же отчаянно, как нужен металл тем, кто прозябает здесь — только в поясе астероидов людей гораздо больше. И что они делают? Гоняются за маленькими кометами, которые регулярно проносятся мимо. И что они выяснили? Подумать только: у многих маленьких комет тоже есть общие родители. Но кометы — это другой департамент, и никто, кажется, не задумался, есть ли тут связь с астероидами.

Поэтому мне надо было лишь заглянуть в базу данных всех фрагментов комет, сравнить орбиты их прародителей с возможными орбитами ядра — и рассчитать, где могло произойти столкновение.

У меня получилось совпадение орбит, но произошло это почти миллиард лет назад. Я не мог знать точно, что произошло в этом столкновении, зато я определил, с какого направления ударило ядро. Все кометы разлетелись по радиусам, исходящим из одной точки, и это поведало мне, что столкновение было лобовым, в самый центр. Благодаря этому я узнал, какой диапазон изменений произойдет с орбитой объекта, получившего удар. Я предполагал, что результирующий объект будет плотнее, чем ему следует, а несколько «странных» параметров орбиты дали мне «пояс», в котором он может находиться.

И еще я знал, какого класса этот объект и что у него должны наблюдаться следы столкновения очень конкретного типа. Все это сократило список кандидатов до нескольких тысяч известных небесных тел.

Глядя на них, я мог прикинуть, соответствуют ли их массы «странности» тех орбитальных параметров. В результате у меня осталось сотни две кандидатов.

Заурчали корабельные трубопроводы, когда поток сжиженного газа переключился от наполненного бака к еще пустому. Виктор улыбнулся и кивнул.

— Что привело меня именно к этому объекту? Все очень просто.

Два лучших кандидата находились ближе всего к этому космическому поселению. А мне оказалось по средствам сюда добраться.

Он взглянул на часы.

— Пожалуй, надо бы пропинговать сеть, чтобы парни узнали, что я еще жив.

* * *

Досмотрщик:

— Так, парни, доктор SETI только что прислал новости насчет перевода. И я понемногу начинаю тревожиться. Расшифровщики все еще думают, будто это религиозный трактат, но не похоже, что нас пытаются обратить в свою веру. Больше напоминает адское пламя и проклятия. Они смогли перевести несколько фраз. Одна вроде бы звучит, как «вы — мерзость мироздания». Другая — как «посмотрите сюда», далее идет текст, который они не смогли понять, а затем «увидите свое проклятие». А ближе к концу сообщения они говорят «поглощенную огнем».

Рокхаунд:

— Когда я был мальчишкой, был у меня сосед, который постоянно болтал примерно такую же чушь.

Айсмен:

— До тех пор, пока они остаются там, а мы здесь, я не очень-то и волнуюсь.

Фрости:

— Фрости на связи. Я возвращаюсь с полным грузом летучих, но ничего примечательного не нашел. Мужики, я всю жизнь хотел получить весточку от инопланетянина. А теперь он предлагает нам отправиться в ад? Да что мы ему такого сделали?

Рокхаунд:

— Привет, Фрост, рад снова получить от тебя известие… Как знать, а вдруг старина инопланетянин ловил наши телепередачи? Даже я считаю некоторые из них весьма мерзкими.

Винер:

— Винер на связи. Мама велела мне не спорить насчет религии, поэтому я воздержусь. Когда вернусь, буду регистрировать заявку.

Конец связи.

Айсмен:

— Будем тебя ждать, парень. Все-таки решил открыть ту фабрику по производству наждачной бумаги и пустить корни?

Досмотрщик:

— Слушайте, никто из вас не пытался подсчитать, на каком расстоянии можно поймать сигнал телепередачи? Пролетев двадцать световых лет, он становится очень слабым, и вам понадобится огромная антенна размером примерно с планету и с большим коэффициентом усиления. И ее следует направить точно на нас, сканируя широкий диапазон частот. И даже в этом случае вы, вероятно, не сможете извлечь из сигнала какую-либо информацию. Мы, SETIяне, искали такой сигнал более столетия. Примерно раз в двадцать лет мы ловили огрызок чего-то, что выглядело как сигнал, и начинали радоваться, но мы никогда не принимали ничего четкого, непрерывного и недвусмысленного. Ни разу, пока не примчался этот сигнал. Вот я и гадаю:

может быть, они уловили наши радарные импульсы, ведь мы тут очень активно составляли карты с помощью радаров.

Айсмен:

— Тогда почему этот сигнал такой сильный, если наши столь трудно засечь?

Досмотрщик:

— Скорее всего, у них есть нацеленная на нас антенна с большим усилением и размером с планету, и они закачивают в нее несколько миллионов ватт. А у нас есть расположенные в глубоком космосе антенны большого размера, нацеленные на все подходящие звезды в пределах семидесяти световых лет, и каждая из них снабжена совершенным оборудованием для прослушивания сигналов. Мы не знаем, что они засекли, но почти нет сомнений — сообщение предназначено нам.

Основная часть моего задания сводится к сравнению мощности сигнала здесь с измерениями его мощности на этом же расстоянии, но под прямым углом. И здесь, вблизи от «Рандеву», сигнал льется точно нам в глотку — от той маленькой желтой звезды прямо к нашей маленькой желтой звезде, и наше поселение находится на этой линии, плюс-минус двести миллионов километров.

Рокхаунд:

— И все равно послание очень напоминает моего соседа. Такое впечатление, что само наше существование его оскорбляет.

Досмотрщик:

— Есть новости. Они решили воспринять «посмотрите сюда» буквально. Позвонили кое-каким друзьям, те навели туда большой телескоп и увидели объект нового класса, который они не могут распознать — прямо на фоне звезды, откуда идет сигнал. Очень горячие гамма-лучи. Теперь они просят направить туда один из массивов датчиков в дальнем космосе — вдруг удастся разглядеть его получше? Можете назвать меня параноиком, но у меня появилось нехорошее чувство: а вдруг инопланетяне запустили к нам какое-то оружие судного дня? Скажем, большой шар из антивещества? Пока он еще вроде бы очень далеко, но как знать? Слушайте, я хочу, чтобы вы были готовы, если нас попросят что-нибудь сделать — провести измерения или даже смонтировать какую-нибудь защиту.

Рокхаунд:

— Можешь на меня рассчитывать.

Айсмен:

— Станция «Рандеву-3» в твоем распоряжении.

Вайолет:

— Вайолет на связи. Вы, ребята, знаете, что я всегда делаю то, о чем меня просят.

Фрости:

— Все, что потребуется, только скажи.

Красти:

— Красти на связи. Я довольно далеко к востоку. У тебя есть мои координаты на случай, если я окажусь на нужной позиции, чтобы чтото сделать.

Вонючка Пит:

— Вонючка на связи. Я севернее вас на две А.Е. note 29 и в вашем распоряжении.

Досмотрщик:

— Я пересылаю код дешифровки всех сообщений от «Лиги SETI».

И тем сделал вас, ребята, почетными членами лиги. Разрешаю вам читать мою почту.

* * *

Ядро прошло через облако Оорта почти три тысячи раз, прежде чем пересекло орбиту древнего, нетронутого и первобытного снежного кома. Ледяное тело было достаточно большим, чтобы иметь округлую форму и многослойную структуру. По некоторым классификациям оно могло быть причислено к карликовым планетам класса Плутона.

Но ему предстояло создать собственную, новую классификацию.

Относительные скорости обоих тел были невелики, а их слабые силы притяжения лишь немного ускорили сближение. По астрономическим стандартам столкновение оказалось мягким. Ядро вошло в ледовый шар буквально лоб в лоб, угодив почти в центр. Углубляясь, ядро выталкивало перед собой лед и выбросило с противоположной стороны фонтан ледяных обломков — так угодившая в спелую дыню пуля вышибает из нее струю брызг. Оставшаяся энергия столкновения перешла в тепло. Его было немного, но для космического тела с температурой, близкой к абсолютному нулю, эффект оказался таким, словно его пронзили раскаленной кочергой. Лед вблизи ядра растаял и вскипел, а из трещин ударили струи пара.

Через несколько тысяч лет объект снова замерз, сохранив шрамы, которым предстояло остаться неизменными миллиард лет.

* * *

Виктор сравнил показания робота-бурильщика с измерениями, которые провели зонды, отправленные на орбиту вокруг Эльдорадо.

Несмотря на необъяснимый фоновый нейтринный шум, он теперь мог точно сказать, где находится ядро, и полюбоваться им. Лед, внутри которого оказалось ядро, был бонусом, а не помехой, потому что, хотя летучие вещества были в облаке в относительном изобилии, расстояния между небесными телами здесь вряд ли можно было назвать тривиальными, а таскать воду из далекого колодца никому не хочется.

Некоторым шахтерам нравилось экранирование от космических лучей, которое обеспечивал толстый слой льда.

Бурильщик уже приближался к ядру, вгрызаясь в твердый лед, где время от времени попадались камни и куски металла. Когда датчики показали, что до ядра всего несколько метров, Виктор снизил скорость бурения. Приборы выдали лес новых пиков.

— Сканирование показывает железо, никель, алюминий, медь, золото, серебро, платину — целый завод! Это все равно что получить в подарок на Рождество набор «Юный химик». Я так отвратительно богатПанель управления роботом пискнула. Виктор взглянул на дисплей.

— Так, начинает входить в контакт. Все, бурение прекратить, очистить поверхность лазерами. Аккуратно и легко.

Робот завершил обнажение металлического ядра и попятился, чтобы камеры могли выдать изображение. Виктор изучал его с гордостью, поглядывая для сравнения на кусок металла и камня в руке. Текстура оказалась поразительно сходной. А форма… Его взгляд сосредоточился на одном участке в поле зрения робота, и он приблизился к экрану, чтобы разглядеть его повнимательнее. Потом обвел пальцем область на изображении.

— Робот номер два, увеличить изображение в указанной области.

Сканировать голографически. Хорошо, теперь вырезать в указанной зоне образец диаметром сорок сантиметров и толщиной в десять сантиметров и доставить его на поверхность.

Он вытянул перед собой руку с каменно-металлическим образцом и еще раз сравнил его с изображением.

— Быть такого не может… У меня просто слов нет…

* * *

Досмотрщик:

— Тревога по всей Сети! Поступила новейшая версия перевода.

«Мерзость мироздания, отбросы мира, посмотрите сюда. Всасывающий водород преследователь света уже летит. Смотрите, как приближается ваше проклятие, которое не остановить. Вас поглотит пламя собственной звезды. Наша обязанность предупредить выполнена. Готовьтесь умереть». «Лига SETI» сообщает, что теперь они спрашивают всех, кто им известен, не может ли «всасывающий водород преследователь света» означать прямоточный двигатель Буссара note 30.

Вайолет:

— Значит, ты был прав. Они к нам что-то запустили. И ты полагаешь, что они действительно могут попасть в Землю с такого расстояния?

Айсмен:

— О, какая прелесть. Они маньяки-убийцы, но они, по крайней мере, этичныРокхаунд:

— Что ты там говорил о прямоточном двигателе Буссара? Я-то думал, что это лишь научно-фантастические железяки. И еще, кажется, читал, что эта идея не сработает. Что-то, связанное с чрезмерным торможением.

Досмотрщик:

— Неправильно, Каменный Пес. В моей базе данных указано, что идея была опубликована доктором Робертом У.Буссаром в 1960 году, в научном журнале под названием «Astronautica Acta». В прошлом тысячелетии было опубликовано несколько трудов о незавершенных конструкциях, которые не смогли бы работать, но в этой области до сих пор ведутся серьезные исследования. Дай мне минутку прочитать всю информацию.

Рокхаунд:

— Твоя идея с антивеществом мне нравилась больше.

Досмотрщик:

— Рок, более поздними исследованиями было установлено, что чрезмерное торможение можно преодолеть, если двигатель не будет реально разгонять водород до скорости корабля. Работоспособная версия будет использовать динамику релятивистского потока, чтобы сжать топливо вне корабля и вызвать зажигание, примерно как в сверхзвуковом самолете.

Рокхаунд:

— Тогда почему мы не сделали такой двигатель?

Досмотрщик:

— Потому что до сих пор не знаем, как построить реактор, в котором происходит термоядерный синтез на основе обычного водорода, и чтобы при этом выделялась полезная энергия.

Айсмен:

— Что мы ищем и как это остановим?

Рокхаунд:

— А как же антивещество? Ведь ракета на антивеществе тоже будет «преследовать свет»?

Досмотрщик:

— Ко мне поступает новое сообщение. Рок, даже ракета на антивеществе подчиняется уравнению ракетного движения. Чтобы настолько приблизиться к скорости света, насколько способен корабль с прямоточным двигателем (КПД), соотношение массы топлива к массе полезного груза у ракеты должно быть просто феноменальным, и головная часть к концу полета должна быть чуть тяжелее перышка.

А КПД не будет терять массу, более того, теория относительности утверждает, что он будет увеличивать массу. Возможно, очень значительно. Но есть еще и гибридная конструкция, где антивещество используется как топливо, а корабль вычерпывает из космического пространства водород, который реагирует с антивеществом и служит рабочим телом.

Рокхаунд:

— Ну вот. Может быть, вы оба правы. Кстати, в случае антивещества неважно, с какой скоростью оно летит — если ты его коснешься, это уже плохая новость.

Досмотрщик:

— Так, поступило новое сообщение. В резюме говорится: получено подтверждение того, что спектр нового объекта содержит широкополосное тепловое излучение, ионизированный водород и фотоны после аннигиляции электронов и позитронов, скорость которых по голубому смещению определена в 0,992 скорости света note 31.

Рокхаунд:

— Ненавижу говорить «Я был прав», но сами видите: антивещество! Если мы способны наблюдать объект, то сможем его остановить.

Для этого сгодится любой кусок любого вещества.

Досмотрщик:

— Наличие позитронов совсем не обязательно означает, что это корабль с двигателем на антивеществе. При использовании обычного водорода для разгона первым шагом должен стать термоядерный синтез на базе слияния протона с протоном — и это при условии, что там вообще используется термоядерный синтез. При П-П синтезе основная полезная энергия обеспечивается за счет позитрона, испускаемого, когда один из протонов превращается в нейтрон. И перечитайте мои сообщения… это же 99,2% от скорости света! Я думаю, что эта штуковина — межзвездный прямоточный двигатель. И я не уверен, что мы сможем его остановить. Дайте мне пару минут, надо кое-что рассчитать.

Рокхаунд:

— Ты считай, а я почитаю кое-что на эту тему.

Досмотрщик:

— Да, этого я и боялся. Допустим, мы видим эту штуковину как крошечное пятнышко на расстоянии одного светового года. При такой скорости она отстает от света менее чем на три дня. Она намного ближе, чем кажется. Намного! Не думаю, что у нас останется время отреагировать. Проклятье, из-за длительности пересылки эта информация устарела минимум на 3,3 дня. Мы ближе к этой штуковине, чем Земля, но работаем со старыми данными.

Айсмен:

— На каком расстоянии они ее видят через тот большой телескоп?

Рокхаунд:

— Это тот самый телескоп, который используется для обнаружения планет размером с Землю возле других звезд?

Досмотрщик:

— Расстояние они пока не определили, но если объект действительно мчится настолько быстро, то он начнет стремительно увеличивать яркость. Возможно, нам больше не понадобится телескоп с 10-километровой апертурой. Слушайте все — вы знаете, от какой звезды идет передача. Направьте на нее свои телескопы и посмотрите, не заметите ли нечто такое, чего там быть не должно. Я знаю, что у всех старателей есть навороченные спектрометры. Может кто-нибудь регистрировать горячие гамма-фотоны?

Айсмен:

— Наша станция может. И я знаю, что у Винера на корабле тоже есть гамма-телескоп. Потому что сам его там монтировал.

Фрости:

— На моем тоже есть.

Вайолет:

— У меня есть такая возможность. Я взгляну.

Рокхаунд:

— Мой сломался, но, думаю, я смогу его починить. Досмотрщик, если прямоточник разгонялся в течение всего полета, то это означает, что он не летел с постоянной скоростью в течение последнего светового года. Теперь он реально летит быстрее. И времени будет меньше, чем ты думаешь.

Досмотрщик:

— Надеюсь, что ты ошибаешься, Рок… но ты почти наверняка прав, и нам лучше спланировать самый быстрый ответ, какой у нас получится. Для начала нам нужен стартовый рывок в информации. Я просмотрел свою базу данных и вот что обнаружил. У меня просто крыша едет. Буссар провел анализ концепции своего прямоточника и пришел к выводу, что его максимальная скорость может достичь 99,9999% от скорости света. Вы можете осознать такую цифру? Давайте ставить на то, что именно такую скорость он и разовьет в конце полета. Буссар также предположил, что очень большой прямоточник, летящий с такой скоростью, может быть использован для инициации взрыва звезды, а не просто планеты. Дайте мне немного времени, надо прочесть саму статью.

Вонючка Пит:

— Вонючка на связи. У меня есть телескопы любого диапазона — от длинноволнового инфракрасного до горячего гамма. Но у гаммателескопа апертура всего полметра.

Айсмен:

— Винер кому-нибудь писал? Он единственный, кто еще не выходил на связь. У него гамма-телескоп с апертурой в восемь десятых метра и очень хорошим детектором.

Фрости:

— Мой телескоп засек точечный гамма-источник примерно там, где мы ищем. Но он почти тонет в фоновом шуме, и спектр пока снять не могу. Какие длины волн мы увидим?

Вайолет:

— Кажется, я его только что засекла. Очень тусклый источник. Я бы его и не заметила, если бы вы не подсказали, где надо смотреть.

У нас уже есть траектория?

Досмотрщик:

— Я сейчас быстро читаю. Надеюсь, не пропущу что-нибудь важное. Буссар предположил: при полной скорости у прямоточника появится то, что он назвал темпорально-защитным экраном. По сути, это означает: на таком корабле время течет настолько медленно, что он даже не будет знать о столкновении со звездой, пока не погрузится в нее почти до ядра, примерно до 0,02 от радиуса звезды, если считать от центра. Едва корабль начнет приближаться к скорости света, то фактически превратится в устройство по преобразованию энергии в эквивалентную массу note 32, поэтому когда он в конце концов испарится, выброс энергии получится колоссальный. Звезды не взрываются, потому что на их ядра, где происходит термоядерный синтез, воздействуют очень стабильные силы сжатия, находящиеся в равновесии с радиальным давлением из ядра. А взрыв такого масштаба это равновесие полностью нарушит. Буссар рассчитал, что результатом взрыва прямоточника станет мощный локальный перегрев ядра, а это вызовет нечто вроде взрыва сверхновой. И тот, в свою очередь, взорвет звезду. Подобное оружие не просто разрушит Землю, оно уничтожит все живое в Солнечной системе! Проклятье, эти парни, наверное, действительно нас ненавидят.

Рокхаунд:

— В ад этого Буссара за то, что он выдумал такую штукуДосмотрщик:

— Рок, это лишь предположение, но я готов поспорить на крупную сумму, что Буссар никогда не посещал ту звездную систему, которая запустила к нам такое дерьмо. Если бы подобная идея никому не пришла в голову, то как бы мы вообще поняли, что это такое и есть ли у нас шанс это остановить? И более того, оказывается, он тот самый парень, который изобрел реактор «Поливелл Р-В 11», стоящий на твоем корабле, и если бы не он, то мы могли вообще не оказаться здесь и сейчас, получив шанс сделать хоть что-нибудь. Буссар рассчитал, что 200-километрового астероида на пути этой штуки будет достаточно, если удастся перехватить ее достаточно далеко от Земли. Это должно уничтожить сам корабль, хотя подозреваю, что попасть под ливень фрагментов, летящий из точки столкновения, не очень-то приятно.

Айсмен:

— Астероиды здесь в дефиците, Досмотрщик. А ледяной глыбы с такой же массой хватит, чтобы сделать дело? Проблема в том, что здесь поблизости совсем нет буксиров для перемещения астероидов.

Поэтому если у нас есть, скажем, 24 часа от «стоячего старта»… да, мы сможем передвинуть тело с такой массой примерно на половину его диаметра, если раскалим реакторы докрасна и в качестве рабочего тела станем использовать материал самого астероида.

Досмотрщик:

— У меня в мозгах был застой, ребята. Честно, я только что сбросил давление, и у меня родилась безумная идея. Межзвездный прямоточник сконструирован так, чтобы собирать межзвездный водород с плотностью примерно один атом на кубический сантиметр, правильно?

А обычный водород — на самом деле весьма жалкое термоядерное топливо. Его трудно зажечь, в звездах он даже работает как ограничитель интенсивности термоядерных процессов, а как топливо он дает всего один мегаэлектрон-вольт полезной энергии за счет того самого позитрона. Реакция слияния пары дейтерий-дейтерий дает энергии примерно в 27 раз больше, и зажигание происходит намного легче! У нас есть дейтерий, и мы можем перемещать его относительно быстро. Может кто-нибудь рассчитать, что случится, если мы поместим сотню тонн дейтерия, а для верности добавив еще и гелия-3, и все это при плотности в миллион раз больше, чем у межзвездного водорода, на пути машины, созданной пожирать и сжигать межзвездный водород?

Айсмен:

— Значит, ты надеешься, что система сбора водорода направит эту порцию топлива в корабль и взорвет его? Вероятно, ты немного переоцениваешь выход энергии. Я подозреваю, что пройдет только первый шаг термоядерной реакции. Быстрое слияние дейтерий-дейтерий даст всего лишь энергетический эквивалент… 2000 мегатонн тротила. Да, этого может хватить. Эффект будет примерно такой же, как если залить литр жидкого нитроглицерина в воздухозаборник двигателя внутреннего сгорания, только помощнее в два триллиона раз.

Досмотрщик:

— Будем надеяться, что этого хватит. Я пытаюсь оценить массу и энергию того корабля. Возможно, взрыв дейтерия окажется для него не страшнее чиха.

Айсмен:

— Может быть, ты и прав. Мы оперируем категориями ньютоновской физики. Но при релятивистских вычислениях формула F = m·a превращается в F = 3·m·a. Тут — это фактор Лоренца, который при 0,999999 от скорости света равен 707. Возводим его в куб и получаем 3,536·108. Выходит, на скорость этого корабля, летящего почти со скоростью света, повлиять в 350 миллионов раз труднее, чем при низкой скорости! Неудивительно, что по расчетам Буссара нужен такой большой объект, чтобы угрохать эту гадину.

Рокхаунд:

— Полагаю, все мы летаем на разведывательных кораблях третьей модели. А у них спасательная капсула — это весь кокпит, вместе с компьютерами и прочим. Без нее корабль лишается мозгов. Мы не сможем запустить наши корабли в беспилотном режиме, если сперва не выведем их к точке встречи.

Досмотрщик:

— Времени уже нет, Рок. И я думаю, что уйдет не меньше месяца, чтобы запрограммировать наши корабли на совершение надежного автоматического перехвата. Есть у кого-нибудь вопросы по поводу математики?

Айсмен:

— Во внутренней системе двадцать один миллиард душ, а нас здесь восемь. Чтобы сделать выводы из такой математики, не надо быть ученым-ракетчиком, Досмотрщик. Я только что нашел кое-что в своей базе данных. Оказывается, некая контора под названием «Дрэйпер Лабз» серьезно исследовала проект использования такого прямоточника в качестве оружия. По их расчетам, толку от него никакого. Его необходимо вывести на окончательную траекторию на расстояние от одного до полутора парсеков до точки нанесения удара. А это минимум 3,3 светового года. Теперь эта штуковина летит на нас. Если мы сможем рассчитать ее траекторию в пределах этого удаления, то можно спорить на что угодно — она на этой траектории и останется.

Рокхаунд:

— Тут сказано, что сам корабль может быть не очень большим, но он собирает топливо, проецируя перед собой силовое поле в форме воронки. Чем шире воронка, тем большую площадь она охватывает и тем больше топлива может собрать. Я видел разные оценки диаметра этой воронки, но этот корабль, чтобы стать убийцей звезд, должен быть очень большим. Ему требуется примерно десять квадратных километров площади захвата воронки на тонну массы покоя корабля.

Допустим, по массе он равен древнему линкору, около 60 000 тонн, отсюда получаем диаметр воронки порядка 860 километров. Знаю, что это не очень много по сравнению с местными расстояниями, но уже лучше необходимости попасть точно в корабль, пусть даже в большой корабль.

Досмотрщик:

— Хорошая находка, Рок. Если ты прав, это означает: воронка рассчитана на то, чтобы захватывать в межзвездном пространстве менее килограмма водорода в секунду. И полный груз дейтерия, доставленный к точке перехвата, безусловно выдаст больше энергии — вероятно, всего за микросекунды, — чем корабль в состоянии переработать.

Вайолет:

— Ребята, топливо должно быть ионизированным. Воронка наверняка или электростатическая, или какая-то комбинация электростатического и магнитного полей. Она не будет взаимодействовать с нейтральными молекулами, а при такой скорости объект наверняка не в состоянии проецировать перед собой что угодно для ионизации нейтрального вещества. Но я возвращаюсь домой почти с полным грузом дейтерия.

Рокхаунд:

— У меня примерно половина полной загрузки.

Айсмен:

— На станции «Рандеву» на складе около 6000 тонн ждут очередного танкера. Но переместить его куда-нибудь мы не можем. Я пересылаю весь наш обмен сообщениями на Землю, но ждать ответа некогда.

Может быть, с нашей подачи они смогут организовать нечто вроде последней линии обороны. Надеюсь, они пришли к таким же выводам или же придумали нечто получше, потому что это даст им еще три дня для подготовки.

Досмотрщик:

— Вайолет, если эта штука пролетит мимо нас, то во внутренней системе, наверное, все погибнут. И ты можешь остаться единственной женщиной. Так что не делай ничего безрассудного, хорошо?

Вайолет:

— Ребята, вы знаете, что я люблю флиртовать и мне нравится ваше внимание. Но, может быть, из-за того, что я единственная женщина в пределах 300 астрономических единиц отсюда, а вы давно не видели других, вы подзабыли, что мне 86 лет. И чтобы сделать из меня новую Еву, понадобится команда специалистов-медиков, которые все поджарятся, если Солнце взорвется.

Рокхаунд:

— Способен кто-нибудь сказать, почему мы не можем вывести эту гадину из строя, просто сбросив у нее на пути булыжник массой примерно в тонну? По-моему, при такой скорости он очень эффективно превратит в энергию то, во что врежется. При околосветовых скоростях столкновение даже с маленьким объектом будет фатальным.

Айсмен:

— Да, Рок, булыжник вызовет офигенный взрыв, если ты сумеешь угодить в такую маленькую мишень, как корпус. А это трудновато, если учесть, что мишень покажется тебе словно на расстоянии светового года всего за несколько секунд до столкновения. Буссар наверняка рассчитал бы все гораздо лучше, но, по-моему, общая теория относительности как-то подтверждает, что прямоточник пожирал энергию десятилетиями, пока мы чесали задницы, и что он с большой вероятностью сильно склонит результат столкновения в свою пользу. Я знаю, что подобная асимметрия существует для растяжения времени. К тому же вряд ли к нам летит нечто вроде пассажирского корабля в форме большой консервной банки. Вероятно, корабль похож на таран. Если бы его конструировал я, то снабдил бы многослойными противометеоритными экранами, установленными на каркас и расположенными на большом расстоянии друг от друга. Ты сможешь испарить первый и повредить второй, зато сам корабль уцелеет.

Рокхаунд:

— Да, но корабль-то состоит из вещества, разве не так? Неужели взрыв мощностью 2000 мегатонн возле корпуса не испарит его?

Досмотрщик:

— Нет, Рок. В материалах программы «Орион», когда собирались использовать атомные взрывы для разгона ракеты, есть ссылка на данные о нескольких испытаниях на атолле Бикини. Там помещали большие стальные сферы очень близко от эпицентра взрыва, но их лишь едва опалило.

Айсмен:

— Точно, «Орион»! Сам должен был вспомнить! Мужики, кажется, я слишком рано впал в пессимизм. Уравнение, которое я вам послал несколько минут назад, справедливо для силы, требуемой в направлении движения! А под прямым углом это всего лишь f = ·m·a. То есть в полмиллиона раз меньше! И еще, Досмотрщик, поищи результаты испытания — одного из первых подземных, — во время которого шахту с атомным зарядом малой мощности заткнули тяжелой пробкой.

Взрывом эту пробку разогнало до скорости примерно в шесть раз больше первой космической. Это должно быть в материалах по «Ориону», потому что вдохновило сам проект.

Досмотрщик:

— Айс, ты прав. Это, скорее всего, программа «Пламбоб», испытание под шифром «Паскаль Б»… Я читаю прямо сейчас. Мощность взрыва была всего 300 тонн — просто хлопок! Думаешь, у нас есть шанс столкнуть эту штуковину в сторону? Можно ли заставить ее свернуть, если она не может свернуть сама?

Айсмен:

— Трудно сказать. Вероятно, проблема нацеливания корабля отчасти имеет ту же причину, из-за которой мы так поздно получили предупреждение: он «преследует свет» и с трудом видит то, что случится в будущем. Если мы сможем подтолкнуть его в сторону со скоростью всего лишь 8726 километров в час, то он пролетит мимо Солнца. Если мы устроим 2000-мегатонный взрыв в контакте с броневой пластиной с массой примерно как у линкора, то, думаю, фокус получится, и даже с запасом. Но против 707 линкоров? И мы лишь предполагаем, какова масса этой штуковины. Но если использовать трюк Досмотрщика, то воронка сама направит дейтерий в нужное место, и взрыв произойдет там, где он станет наиболее эффективным. А поскольку мы почти наверняка попадем не точно в центр, сила взрыва будет направлена чуть в сторону. Просто рассчитать траекторию уже будет нелегко, поэтому меня не очень волнует, попадем ли мы в яблочко. Кажется, Тедди Рузвельт сказал: «Делай, что можешь, тем, что у тебя есть, и там, где находишься». Думаю, это то, что у нас есть.

Досмотрщик:

— Айс, ты Хайнлайна читал? «Всегда прислушивайтесь к экспертам. Они скажут, что нельзя сделать и почему. А потом сделайте то, что нужно». Ты прав, попасть будет нелегко. Но мы можем предположить, что он нацелен практически в центр Солнца, скорее всего, в пределах одной пятнадцатой от его радиуса, и мы знаем, что свернуть с курса самостоятельно он не может. Даже если он угодит в Солнце, но не настолько близко к ядру, может быть, и этого окажется достаточно. На мой взгляд, наш лучший шанс — выйти на линию между точкой, где мы сейчас видим эту штуку, и центром Солнца. Большинство из нас уже сейчас достаточно близко к ней находится… Вонючка и Красти, пожалуй, вам пора стартовать.

* * *

— Компьютер, включить видеожурнал в кабине. — Виктор подождал, когда загорится индикатор записи, и повернулся к камере. —

Это уж точно достойно записи для потомков. В моей библиотеке есть старый телесериал, в котором один из героев говорит: «Не путайте совпадение с судьбой». Совсем недавно мой робот-бурильщик вырезал этот образец ядра и доставил мне. — Он наклонил диск размером чуть больше обеденной тарелки, на выпуклой поверхности которого виднелась ямка. — Смотрите.

Виктор взял обломок астероида, найденный им десять лет назад во внутренней системе. И плавно совместил его с углублением на диске.

Поверхности разлома идеально совпали.

Виктор улыбнулся в камеру:

— До сих пор я думал, что меня привела сюда хорошая детективная работа. Удача тоже сыграла свою роль. Чтобы найти этот обломок, понадобилось немного удачи, но даже для этого, в первую очередь, потребовались знания орбитальной механики и систематические поиски радаром. После всей подготовительной работы у меня имелся лишь один шанс из сотни, что этот объект окажется Эльдорадо, но и это недостаточное совпадение, чтобы впечатлить игрока в покер. А вот добуриться до этого огромного железного шара, обнажить его кусок трехметрового диаметра и отыскать именно то место, где откололся найденный обломок? Черт побери, это уже не совпадение, это судьбаОн взглянул на часы:

— Проклятье, я больше суток не выходил в Сеть. Они, наверное, думают, что я помер! У меня достаточно материала для заявки, а бланки только и ждут, когда их заполнят. Вот я и думаю — не настало ли время выпустить кота из мешка?

* * *

Досмотрщик:

— Тревога по всей Сети! С Земли только что прислали их лучший расчет траектории. Они будут посылать уточнения по мере поступления. Похоже, мы почти на линии перехвата, как и предполагали.

Они пришли к тем же выводам. И еще кое к каким. Сейчас все корабли, которые в состоянии выйти на траекторию объекта, уже летят для перехвата. Они тоже собираются испробовать выброс дейтерия, но опасаются, что ничего не выйдет. Аналитики на Земле предполагают, что воронка будет выключена за какое-то время до столкновения с Солнцем, чтобы объект не потерял часть кинетической энергии изза взаимодействия с солнечной короной и фотосферой. Большинство кораблей, способных выйти на перехват, находится в пределах четырех А.Е. от Солнца. Это примерно половина светового часа. По времени объекта это не более двух с половиной секунд, поэтому высока вероятность, что к этому моменту воронка уже будет выключена. И если мы смогли быстро придумать вариант с дейтерием, то и создатели объекта могли его предусмотреть, и они отключат воронку намного раньше — когда, по их мнению, опасность такой диверсии станет высокой. Скорее всего, у нас ничего не получится.

Поэтому теперь главная стратегия — разместить как можно больше твердых предметов на пути объекта, с учетом допуска в расчетах траектории. Они хотят заставить объект пройти «сквозь строй» и максимально увеличить вероятность прямого попадания. Но траектория объекта проходит намного выше плоскости эклиптики. Она не пересекает пояс Койпера и пояс астероидов, а массивных небесных тел, которые можно хотя бы надеяться поместить на его пути, не очень много. К тому же поблизости всего три буксира для крупных масс. И шансов разместить 200-километровый астероид на пути объекта не больше, чем шансов у снежка уцелеть в аду.

Поэтому они делают заслон из кораблей. Сотен кораблей, которым предстоит выйти на траекторию объекта. Им даже приказано развернуться боком. Но шансы на прямое столкновение все равно паршивые. Проблема в том, что все это делается слишком близко. Если они смогут установить на пути объекта небольшой астероид, то превратят ружейный выстрел в упор в выстрел из дробовика в упор. Результат почти тот же. Но эта штуковина наверняка пройдет сквозь грузовик, как пуля сквозь лист бумаги.

Друзья, мы можем оказаться достаточно далеко, чтобы убить эту гадину вовремя. Шансы на то, что на таком расстоянии воронка будет все еще включена, гораздо выше — выйдя из межзвездного пространства, объект захочет зачерпнуть последнюю дозу энергии из чуть более плотного газа в нашей системе. Они наверняка не рассчитывали, что кто-то будет ждать их так далеко от Солнца. А то, что мы здесь —

вообще самая фантастическая удача. И если мы сумеем хоть немного отклонить убийцу, то у Земли, возможно, появится шанс.

* * *

Ошарашенный Виктор перечитал сообщения на форуме. Через некоторое время он пришел в себя и начал обрабатывать плохие новости. Пока его не было в Сети, они претерпели метаморфозу от почти комического разглагольствования, доносящегося из такой дали, что на нее можно не обращать внимания, до настоящего судного дня.

Он взглянул на дисплей, оценивая текущее состояние корабля.

— А вот интересно, не пытаются ли эти придурки навешать мне лапшу на уши? Р-2, включай свою жалкую механическую задницу и топай стряхнуть снег с купола телескопа.

— Команда недействительна, — пожаловалась панель управления роботами.

— Р-2, удалить посторонний материал с купола телескопа.

— Команда принята, — объявила панель, и на дисплее показался робот техобслуживания, торопливо направляющийся к телескопам по внутренней шахте корабля.

Виктор открыл файл с данными, приложенный к одному из сообщений Досмотрщика, и ввел сферические координаты в гамма-телескоп. Место на поверхности Эльдорадо, где находился корабль, сейчас как раз смотрело в нужную сторону. Минуту спустя робот доложил, что задание выполнено. Виктор открыл купол и включил телескоп. Строки на дисплее быстро сложились в изображение, в центре которого виднелась неподвижная и яркая точка источника жестких гамма-лучей — как раз там, где должен располагаться приближающийся объект. Мощности сигнала хватило, чтобы снять приличный спектр.

— Ребята вроде бы писали, что источник едва детектируется.

А мой телескоп не настолько лучше остальных. Если эти высокие пики означают гамма-лучи от аннигиляции позитронов, то какое у них голубое смещение? Так… получается около 0,02, что соответствует 0,9992 от скорости света. А нельзя ли это подделать?.. Не представляю, как такое возможно… Господи, выходит, они правы, и эта штуковина мчится к нам, причем гораздо быстрее, чем несколько часов назад… Компьютер, объедини спектры инфракрасного, оптического и ультрафиолетового телескопов с рентгеновским и гамма-спектром и введи поправку в 0,02 на голубое смещение.

Виктор изучил результат на дисплее.

— Интересно. Непохоже, что все излучение — тепловое… Компьютер, промоделируй и вычти спектр черного тела. Ага, вот и срез на высоких частотах. Очень похоже на спектр электронно-циклотронного резонанса в узлах пересечения магнитной силовой решетки. А это уже слишком сложно, чтобы подделать. Но какое магнитное поле способно вызвать ЭЦР в нанометровом диапазоне? Черт, около десяти миллионов тесла. А это лишь на порядок слабее напряженности магнитного поля на полюсах нейтронной звезды! Значит, ты, монстр, действительно используешь магнитное поле, как минимум, для работы магнитной воронки.

Но из чего, черт побери, можно изготовить нечто подобное? Конструкцию из железа и никеля такое мощное поле попросту сплющит.

Фактически, оно более чем в миллион раз сильнее поля, в котором левитируют диамагнитные материалы, поэтому даже углеродное волокно оно порвет в клочки.

Насколько быстро такой объект будет увеличиваться? Он всего на семь часов отстает от света, который сам же испустил световой год назад! А если он выдает шесть девяток от скорости света… то отставание сокращается до тридцати секунд! Эта штуковина разбухнет от точки до размеров Луны всего за секунду, словно мчится быстрее светаЗначит, далее, как я полагаю, от меня ждут, что я улечу отсюда и займу позицию, на которой попытаюсь остановить эту чертову штуковину… Да пошли они в задницу! Готов поспорить на что угодно: то, что они предлагают, смертельно опасно. И вообще, все шансы за то, что я не окажусь достаточно близко. В отличие от них, мне есть что терять. Так пусть один из этих придурков и совершает подвиг, раз им так не терпится умереть.

Поступил очередной уточненный расчет траектории. Теперь конус расчетной ошибки стал у- же, а его центральная ось четко проходила западнее станции. Эльдорадо же расположилось вблизи оси.

— Вот дерьмо! И какова вероятность, что эта штука угодит в мой горшок с золотом? — Он провел вычисления. — Небольшая. Фактически близка к нулю. Скорее всего, она пролетит в ста тысячах километров восточнее. Зато есть шанс, что я смогу воспользоваться планеткой как щитом, когда эта штука пролетит мимо… Черт, ведь это целая куча гамма-лучей! И Айс был прав: даже если бы я захотел переместить Эльдорадо на самую вероятную траекторию перехвата, то не хватило бы тягового импульса — раз в тысячу, не менее, — поэтому они не смогут обвинить меня в том, что я не пытался.

Виктор смолк, подумал.

— Они не упрекнут меня в том, что я не попытался переместить Эльдорадо. Зато обвинят, что я остался на месте и не попытался остановить эту штуку. Мои баки под завязку наполнены высококачественным термоядерным топливом, а до лучшей траектории перехвата мне всего часа два полета на восток. Поэтому если я просто дам этой штуковине пролететь мимо и ничего не сделаю, и Земля поджарится, а потом заявлюсь и подам заявку на Эльдорадо, они поймут, что я был рядом и лишь наблюдал, как все происходит. Да уж, если у меня и сейчас маловато друзей, то после этого не останется ни одного…

Где-то в глубине корабля заурчал мотор, поднимая в трюм роботабурильщика.

— Уж ты бы помолчал! — рявкнул Виктор. — Мой жестяной друг, если мы попытаемся остановить эту штуку, то ты поджаришься вместе со мной! Так что давай никуда не лететь. Ведь я буду настолько богат, что эти придурки все равно станут целовать мою задницу.

Виктор замер.

— Или… погоди-ка. Черт, вся моя модель бизнеса накрывается медным тазом! Если внутренняя система будет уничтожена, где я возьму клиентов?

Он снова задумался, потом злобно усмехнулся:

— Но я и после этого останусь владельцем самой богатой находки, какую только выдавало облако Оорта… А что мы здесь имеем поблизости? Четыре исследовательских поселения, да еще корабль дальней разведки «Немезида» — примерно в четверти светового года от нас, в плоскости эклиптики. Как говорится, закон обратных квадратов —

лучший защитный экран note 33. Поселения, скорее всего, отделаются легким испугом, а уж с кораблем точно ничего не случится. Значит, человечество выживет. Мы просто начнем здесь все сначала. Пусть пройдет несколько поколений, прежде чем это будет кое-что значить, но я все равно останусь самым богатым человеком системы. И если у меня есть шанс остановить эту штуку, то, похоже, у трех других кораблей он тоже имеется… Может быть, Земля уцелеет. И тогда я закажу замечательную статую в память о ее спасителе… А-а-а, черт! Ведь здесь почти нет врачей! Интересно, сколько у нас уйдет времени, чтобы воссоздать методы продления жизни, которые есть у медиков в системе?

Тут ему вспомнились слова Вайолет с форума.

— Проклятье, вот еще одна дыра в моем плане. Я даже не знаю, есть ли вообще в облаке женщины детородного возраста. Из-за радиационной опасности большинство женщин, которым хочется прилететь сюда и заняться старательством, ждет, пока этот возраст окажется за спиной.

Где-то в недрах корабля громко зашипел клапан, стравливая газ перед отсоединением «пуповины» робота-бурильщика.

— Да? — отозвался Виктор. — Ну и что, если я кусок дерьма? А теперь заткнись и займись делом.

* * *

Досмотрщик:

— Полагаю, вы все просматривали обновленные расчеты траектории. Они быстро сходятся западнее станции «Рандеву». Вся эта информация — уже устаревшие новости. Если мы и дальше будем на нее полагаться, то наверняка слишком отстанем от реальной ситуации.

Думаю, что с этого момента нам нужно относиться к задаче как к обычному визуальному перехвату, но при безумно больших скоростях. Объект внезапно начнет быстро увеличиваться, вероятно, уже через несколько часов, и когда это произойдет, возможности отреагировать почти не останется. Когда цель не перемещается относительно вашего поля зрения, а лишь увеличивается на экране, то это означает, что вы на курсе перехвата. Старайтесь оставаться на нем как можно дольше и точнее. Пит и Красти, похоже вы, ребята, уже не при делах. Вы не сможете оказаться в нужном месте вовремя.

Айс:

— Судя по всему, станция «Рандеву» тоже выходит из игры… Никто не получал весточки от Винера? Объект, вероятно, пройдет западнее ледяного шарика, который исследует Винер, и он, возможно, сумеет выйти в точку перехвата вовремя. Сейчас его топливные баки должны быть полны.

* * *

Виктор уставился на диск — образец материала из ядра Эльдорадо.

В его глазах пылала ненависть. На экране все еще виднелся обновленный расчет траектории объекта. И расчетная дата его запуска — год, когда родился Виктор.

— Это несправедливо! Ты, дурацкий кусок неодушевленной материи, выманил меня сюда, так ведь? Ты и твой слоистый приятель, что лежит у меня в мешке для образцов. Черт, надо было привязаться к мачте и не позволить вам, двум сиренам, себя обольстить! Но это бы меня не спасло, да? Я наверняка вернулся бы в пояс астероидов и поджарился вместе с остальными. Значит, я сам во всем виноват. Мне надо было выбрать «Рандеву-2» вместо «Рандеву-3». Но тогда я бы никогда не нашел Эльдорадо и остался бедным и одиноким добытчиком льда, проводящим годы в одиночестве, холоде и мечтах о женщине рядом.

Виктор продолжал испепелять диск взглядом, а в голове у него лихорадочно мелькали мысли.

— Как ты здесь вообще оказался, идиотский железный шар? Тебя послал сюда бог? А мог ли какой-нибудь всемогущий и всезнающий сукин сын все это предвидеть? Я что хочу сказать: все это началось более четырех миллиардов лет назад. Жизнь на Земле — и, наверное, на других мирах тоже — тогда была лишь комочками слизи в грязных лужах, если вообще существовала! Ну как мог кто угодно, даже всеведущее существо, знать, что такое произойдет сейчас и здесь? Даже если бог — потрясающий игрок в бильярд, то как он может предвидеть будущее, когда имеет дело с существами, обладающими свободой воли?

Виктор уткнулся лицом в ладони и всхлипнул.

— Что же ты так паршиво прицелился, бог? Ты промахнулся?

В этом все дело? Да, признай это. Сделав ход в самой крутой бильярдной партии всех времен, ты промахнулся на жалкие сто тысяч километров. Поэтому ты заманил меня сюда, чтобы решить проблему, да?

Он резко втянул воздух, потом вздохнул.

— Нет, план был не такой, верно? Ты поместил здесь Эльдорадо для нас, но последний шаг придется делать мне. Ну ты и паршивецНемного подумав, Виктор взял диск и уложил его в транспортный контейнер для образцов.

— Компьютер, запусти контейнер. Может быть, его кто-нибудь найдет и сделает из него памятник.

— Первая команда принята. Вторая команда не понята.

— Компьютер, игнорировать вторую команду. Приготовиться к отлету. Игнорировать мою метафизическую болтовню. Проблема не в том, что я не могу увидеть разницу между совпадением и судьбой.

А в том, что я не могу различить судьбу и рок.

* * *

Винер:

— Виктор Гендег на связи. Извините, ребята, я водил вас за нос. Я на лучшей позиции, намного западнее того места, где я, по вашему мнению, находился. Мои баки полны смесью из примерно 90% дейтерия и 10% гелия-3. Я передаю свой вектор состояния и свои бортовые журналы. В журнале вы найдет вектор состояния, результаты анализа образцов и заявку на космическое тело, которое я на самом деле исследовал. Оно, скорее всего, уцелеет после грядущих событий, и вы захотите прилететь сюда и взглянуть на него сами. Прошу передать его всем, кого я не смог поблагодарить, когда это имело значение. Думаю, это определение должно включать все человечество. В любом случае, просмотрите журналы — и вы увидите, что никакой я не герой.

Просто судьба сделала выбор за меня.

* * *

— Компьютер, начать передачу голоса и данных в реальном времени.

Виктор просмотрел выведенное на дисплей компьютера руководство по эксплуатации.

— Всем, кто меня слушает. Я пытаюсь опустошить баки с дейтерием, но они замерзли через несколько секунд после того, как я открыл клапаны, и теперь из них ничего не выходит. Обогреватели баков слишком маломощные для такого сильного потока. Черт, в фильмах у каждого космического корабля есть устройство самоуничтожения.

Ну почему эту жестянку невозможно взорвать? Проклятые инженеры начисто лишили меня этой возможности. Эх, если бы у меня был термоядерный заряд! А у меня есть лишь несколько геологических зарядов.

Он взглянул на дисплей телескопа. С каждой минутой светящийся диск с яркой точкой в центре становился все крупнее.

— Чертовски много жесткого гамма-излучения. Уж не ошиблась ли Вайолет? Может быть, гамма-излучение ионизирует газ, если я смогу вовремя создать дейтериевое облако.

Он закрыл дренажные клапаны, вывел на экран изображение с камер, показывающих корму, и коснулся на экране нескольких точек на баках с дейтерием.

— Р-2, помести пятикилограммовые заряды в каждой из отмеченных точек. Объявляю аварийное аннулирование протокола безопасности.

— Эта команда нарушает условия договора аренды и страховки, — предупредил компьютер.

— Я принимаю на себя ответственность, а моя франшиза note 34 лежит на депозите, — огрызнулся Виктор. — Это я жадная до денег сволочь, а ты всего-навсего арендованное имущество. И мне наплевать, что ты по этому поводу думаешь. Я сегодня не в настроении.

— Аварийное аннулирование протокола безопасности принято.

Бессмысленные команды проигнорированы. — На дисплее пульта управления показался обслуживающий робот, торопящийся выполнить свое последнее задание.

Виктор перевел взгляд на дисплей телескопа.

— Похоже, мы все еще точно напротив центра. Пожалуй, Айс все же прав… логичнее попробовать направить взрыв чуть в сторону. Если держаться предположения, что объект нацелен точно в центр Солнца, то на таком небольшом расстоянии конус ошибок становится весьма узким. Компьютер, выведи на дисплей положение Земли относительно Солнца, с небесными осями. Покажи траекторию объекта. — Он кивнул. — Компьютер, покажи цель с небесными осями. —

Он вытянул руку и развел пальцы, чтобы наглядно представить относительные ориентации. — А теперь настало время поиграть в угадайку. Компьютер, настрой точку перехвата на десять километров юговосточнее центра конуса ошибок траектории.

Виктор покачал головой, ощутив, как заработали двигатели ориентации.

— Я обманываю себя, полагая, что объект нацелен столь точно…

Если бы у меня было побольше времени! Проклятье, я не знаю, сколько времени понадобится гамма-лучам, чтобы ионизировать газ при такой плотности. Ведь я фактически буду сбрасывать жидкий водород. И он, вероятно, какое-то время будет существовать в виде капелек тумана. Черт, я даже не знаю, какова окажется его плотность. Мне остается лишь выполнить сброс и надеяться.

Проклятье, а насколько быстро станет ослабевать поле воронки при удалении от ее центра? Я оценил его напряженность в десять миллионов тесла вблизи от центра, но магнитное поле будет ослабевать пропорционально кубу расстояния. Вблизи центра оно должно иметь форму узкой воронки, и энергия, накопленная в самом поле, окажется просто невероятной. Но на расстоянии около двухсот километров оно слишком слабое, чтобы захватить большое количество ионов.

Электрическое поле будет ослабевать не так быстро, но дебаевские радиусы экранирования note 35 в плотном облаке будут означать, что большую часть ионов это поле даже не заметит. Сбрасывать дейтерий нужно почти точно в глотку. Если меня кто-то слушает, то запомните: надо подобраться так близко, как только сможете.

Несколько минут спустя робот доложил, что задание выполнено.

В баках снова появилось слабое давление, а корабль выполнял торможение, занимая новую позицию. Виктор развернул арендованный у Айсмена корабль и нацелил корму на быстро приближающийся диск адской радиации, потом набрал команду. Корабль содрогнулся и дернулся вперед. Виктор взглянул на дисплей. За кормой бурлило плотное облако газа и замерзших капелек, с каждой секундой расползаясь все шире и заслоняя приближающийся корабль-убийцу.

— Я собираюсь добавить немного тепла в это облако, чтобы испарить лед и ионизировать все, что смогу. Возможно, полная ионизация и не нужна. Еще несколько минут плотность облака будет достаточно высока, чтобы столкновения частиц вызывали каскадную ионизацию, особенно когда их начнет захватывать и всасывать воронка… Компьютер, вывести реакторы на полную аварийную мощность. Установить свойства выхлопной струи на максимальный выход ионов с энергией в сто электрон-вольт. Мы немного подсветим это облако.

— Команда принята. Реакторы выведены на двадцать мегаватт.

Полная тяга через две секунды, одну, зажигание… Бессмысленная команда проигнорирована.

Виктор напрягся — корабль с максимальным ускорением рванулся прочь от облака кипящего термоядерного топлива.

— Все, что я могу сказать: надеюсь, моя задумка сработает. На каком расстоянии перед собой эта штука способна обнаружить выброс облака? Наверняка лишь за долю секунды перед столкновением. А успеет ли она выключить воронку?.. Да о чем я вообще болтаю? Конечно, все сработает. Иначе зачем я здесь нахожусь? Уж я не промахнусь.

Эй, бог, если ты слушаешь и если пустишь меня в рай, то меня там должна ждать тысяча девственниц. А если ты пошлешь меня в ад, то сатана еще пожалеет, что ему поклонялись те, кто запустил эту штуковину. Я для него приготовил кое-что гораздо…

* * *

Запись оборвалась.

— После этого его передачу заглушил радиошум. — Айсмен нажал кнопку голографического проектора в баре. — А вот что произошло несколько секунд спустя. Помните, как мы прикидывали возможную длину воронки? Но из-за релятивистской скорости она ужалась до почти плоского диска. Больше похоже на космическую мухобойку, верно? Все наверняка кончилось быстро. Большую часть своей боли он уже пережил заранее.

Смотрите дальше. Видите, мне пришлось быстро переключать телескопы, потому что излучения обрели красное смещение, когда объект промчался мимо. Насколько я могу судить, он промахнулся всего примерно на два километра от корпуса. Точность прицеливания абсолютно потрясающая. Вы видите вспышку в ядре, но еще не очевидно, что случилось нечто полезное. Я немного ускорю воспроизведение.

Теперь вы видите, как схлопывается поле воронки, а ядро объекта начинает разваливаться. На вид здесь три крупных обломка, шесть поменьше и облако мелочи. Мощность взрыва оказалась намного больше, чем мы думали — вероятно, потому что большие магниты, которые Виктор обнаружил, накопили в себе энергетический эквивалент в несколько гигатонн, и они разрушились с той же стороны, где взорвался дейтерий. Траектория изменилась всего лишь на тысячную градуса, но этого вполне достаточно, чтобы большие обломки пролетели мимо Солнца.

Фрости качнул свой бокал и насладился ароматом лучшего коньяка в баре Айсмена:

— Есть идеи насчет того, что будет с внутренней системой? К ним все еще летит чертова куча обломков почти со скоростью света. Кусочек размером с горошину при столкновении рванет не хуже ядерного заряда.

Айс кивнул:

— Это точно. Но в Солнце угодит очень мало обломков, и он сумел отвести значительную часть от Земли. Всем в системе придется хреново, тут сомнений нет, но большинство все же выживет. Не пройдет и недели, как мы всё узнаем…

Красти пригладил свои длинные светлые волосы, встал со стула возле стойки бара и заговорил:

— Мы сейчас посмотрели и прослушали его записи, и мне хочется, чтобы мы кое о чем договорились. Предлагаю вырезать из них всё, кроме нескольких избранных цитат, и отдать прессе только хорошие фрагменты. В этих записях слишком много личной информации. Совершенно очевидно, что парень долго колебался, пока не принял решение. Что ж, я тоже могу признаться, что испытал облегчение пополам с виной, когда Досмотрщик сообщил, что я слишком далеко и не успею что-либо предпринять. Быть бесстрашным — попросту глупо. Но не надо смешивать бесстрашие с храбростью. И никто не скажет, что ему понравился бы такой выбор. Готов поспорить, что Пит до сих пор не с нами именно потому, что его гложет вина: он не мог помочь.

Рокхаунд покачал головой:

— А вот я бы не вынес, если бы на меня оказалась нацелена камера. Мне было бы настолько стыдно за свои чувства, что я ни за что не сохранил бы их в записи… Я нажал кнопку, чтобы опустошить свои баки, проклиная невезение и дрожа, как лист, и у меня возникла та же проблема, что и у Виктора. Как только жидкий дейтерий в баках закипел, температура упала, дейтерий замерз и давления не стало. Эти баки попросту не рассчитаны на быстрое опорожнение. Я потратил кучу времени, пытаясь решить проблему, а потом до меня дошло, что я ведь не нахожусь на пути объекта. И тогда я заплакал — и потому, что потерпел неудачу, и от облегчения… Что там говорят о запахе страха?

Так вот, поверьте — он есть! Мне пришлось выбросить тот комбинезон.

— Все вы, ребята, перевозили дейтерий. — Досмотрщик угрюмо покрутил свой бокал. — А у меня было только инертное вещество для электрического тягового двигателя. Я мог бы выйти на позицию, да толку, наверное, от этого не было бы никакого. Но все парни во внутренней системе так поступили. Почему я этого не сделал? Желания-то у меня было столько, что я даже всех вас уговорил.

— А я скажу, почему сама этого не сделала, — призналась Вайолет.

— Перед собой я оправдалась тем, что не успею выйти в точку перехвата… но если честно, то могла бы успеть. Правда, я не смогла бы там остановиться… и точно прицелиться тоже вряд ли сумела бы… но могла хотя бы попытаться выпустить свой запас дейтерия вовремя. Но я слишком долго колебалась, поскольку все время помнила, что у меня есть оправдание: ведь я могла оказаться единственной женщиной, если бы мы потерпели неудачу. Я и мои сморщенные яйцеклетки… Я уже прабабушка, и очередное поколение в пути. У меня двое детей, пятеро внуков примерно возраста Виктора, а у внуков еще девять детей. Мне бы следовало думать о том, как их защитить.

— У тебя была та же проблема: ты не смогла бы достаточно быстро сбросить груз дейтерия, — отметил Рокхаунд.

— Мне следовало умереть, пытаясь это сделать, — заявила Вайолет, уставившись в свой бокал.

Фрости покачал головой:

— Ребята, вы что, так ничего и не поняли? Допустим, ты, Досмотрщик, сумел бы оказаться на пути того корабля, и он промчался бы сквозь тебя. Чего бы ты этим добился?

Досмотрщик открыл рот, чтобы ответить, но Фрости остановил его, подняв руку:

— Заткнись и выслушай правду. Ты бы, скорее всего, сшиб какуюнибудь важную штуковину в оборудовании, которое создавало воронку, и та не засосала бы порцию дейтерия, запущенную Виктором. Корабль все равно угодил бы в Солнце, но теперь уже никто бы не увидел, как он приближается, поэтому более поздние попытки его остановить провалились бы. А ты, Вайолет, наверное, вызвала бы у корабля своим дейтерием нечто вроде отрыжки — и только спровоцировала бы отключение воронки. С тем же результатом.

— Но у меня был неплохой шанс… — запротестовал Рокхаунд.

— Заткнись, дурак! — рявкнул Фрости. — Ты находился с неправильной стороны, всего лишь с половинным грузом дейтерия, понятия не имея, как его сбросить, и, готов поспорить, с наспех отремонтированным телескопом. Ты наверняка оказался бы настолько далеко от центра, что заряд плотного газа вызвал бы локальную перегрузку воронки и не был бы уловлен и втянут. Не говоря уж о том, какого рода проблему ты бы вызвал. Нет уж, никто из вас не должен был остановить тот корабль. Этого не было в плане.

Вайолет приподняла бровь:

— Черт побери, Фрости, ты что, в религию ударился?

— Хороший вопрос. — Фрости вздохнул. — С тот момента, когда Досмотрщик предложил идею с выпуском дейтерия, я рассматривал проблему захвата воронкой такого количества газа сразу. И пришел к выводу, что смысла в этом нет никакого. Да, Виктор затолкал свой дейтерий прямо кораблю в глотку, именно туда, где поле воронки самое сильное. Но она сожрала сотню тонн примерно за микросекунду, а не килограмм в секунду, как была спроектирована. И я не понимаю, почему облако газа попросту не пролетело сквозь поле. Я прикинул, какова должна быть напряженность поля, сколько энергии оно должно хранить, релятивистские эффекты… и результат никак не сходится. Впечатление такое, что воронка была изготовлена из алмазного волокна или чего-то подобного. Или ее удерживало нечто иное.

Но в одном я уверен: в самом конце Виктор был четко убежден, что его замысел обязательно сработает. А кто из вас может сказать, что отправился бы на перехват с такой же убежденностью?

Фрости обвел взглядом помещение.

— Так я и думал. Я тоже не могу. Мы сидим тут и лягаем себя, потому что думаем: у нас мог быть шанс, но мы его упустили. А теперь вспомните обо всех этих бедных героях во внутренней системе, которые пи- сали кипятком, зная, что делают слишком мало и слишком поздно. Представьте, каково быть уверенным, что у тебя ничего не получится. Виктор был святым, друзья мои. Благословенным.

Айсмен поднял бокал:

— Сам уже не помню, сколько лет я надеялся отыскать то проклятое ядро астероида. И не смейте отрицать: вы тоже надеялись. А он уже держал этот приз в руках. Судьба же пырнула его ножом, да еще и крутанула нож в ране. Что с того, что он все время злился и матерился? Ведь его не нужно было тащить силой, он не упирался и не вопил.

Он сделал то, что требовалось сделать, по собственной воле и в одиночку. И не важно, согласился бы он со мной или нет, я поднимаю тост за героя.

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ © Tom Ligon. El Dorado. 2007. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2007 году.

Примечание переводчика

Используемый в современной авиации прямоточный воздушно-реактивный двигатель (ПВРД) устанавливают на сверхзвуковых самолетах. В отличие от турбореактивных двигателей он почти не имеет движущихся частей и наиболее эффективен при высокой скорости полета в верхних слоях атмосферы. Принцип его работы основан на том, что объект, движущийся в воздухе с высокой скоростью, создает высокое давление перед собой и область низкого давления позади себя. Высокое переднее давление загоняет поток воздуха в трубчатый двигатель, где он смешивается с топливом в камере сгорания, нагревается до высокой температуры и выходит через сопло со сверхзвуковой скоростью.

Основанный на этом же принципе метод разгона космических кораблей был предложен в 1960 году физиком Робертом У.Буссаром (Robert

W.Bussard) как вариант ракеты с термоядерным двигателем, способной развить огромную скорость при межзвездных перелетах, и ныне известен как прямоточный реактивный двигатель Буссара (ПРДБ). Двигатель использует огромное — до тысяч километров — электромагнитное поле в форме воронки для улавливания и сжатия водорода, находящегося в межзвездной среде. Высокая скорость загоняет водород во все более узкое магнитное поле, сжимая его до тех пор, пока не начнется термоядерная реакция. Далее магнитное поле направляет струю продуктов термоядерной реакции в виде реактивного выхлопа.

Главная проблема использования ракетных двигателей — огромное количество топлива. Поскольку топливо тоже необходимо разгонять вместе с кораблем, это приводит к экспоненциальному возрастанию массы корабля. ПРДБ обходит эту проблему тем, что не берет топливо с собой. Идеальный ПРДБ теоретически может разгоняться бесконечно.

Но поскольку торможение при улавливании межзвездного вещества возрастает вместе со скоростью, у такого корабля будет иметься предельная скорость, при которой торможение станет равным тяге. Для создания положительной тяги термоядерный реактор должен обладать способностью осуществлять реакцию без существенного торможения поступающих в него ионов (относительно скорости корабля).

Собранное воронкой вещество может служить рабочим телом для плазменного реактивного двигателя, ионного реактивного двигателя и даже реактивного двигателя на аннигиляции вещества и антивещества. Межзвездная среда содержит в среднем 10-21 кг массы на кубометр пространства, в основном в форме неионизированного и ионизированного водорода, с небольшой примесью гелия и без значимых примесей других газов. Это означает, что воронка должна прочесать 1018 кубометров пространства, чтобы собрать 1 грамм водорода.

Очевидным источником энергии, предложенным Буссаром, является термоядерный синтез на основе слияния ядер водорода (протонов) — наиболее распространенного компонента межзвездного газа. К сожалению, добиться слияния протонов чрезвычайно трудно. Поэтому источниками энергии для межзвездного ПРДБ должны быть другие термоядерные реакции, однако нужные изотопы в космосе очень редки, и запас топлива надо будет везти с собой. Реактор может работать, используя известные реакции слияния дейтерия и другого изотопа водорода, трития.

Один из вариантов конструкции ПРДБ читатели могут увидеть на обложке журнала.

УИЛЬЯМ МИКЛ. ПЕРЕЙТИ К ЕДИНОМУ

Старый Горди перешел к Единому через два месяца после нашего прилета. Он ушел радостно, а перед тем как улечься на церемониальный алтарь, пожал мне руку. Только раз ярко сверкнул словно подмигнувший глаз — и старик застыл в неподвижности. Друзо покинули зал счастливыми и оживленными группками, оставив меня возле тела.

Похоже, он точно умер.

Мне его уже не хватало…

Когда мы опустились на планету, нас встречали. Он подошел первым и поприветствовал нас, широко раскрыв пушистые руки.

Без тени удивления на лице. Чуть позже он объяснил свою осведомленность так: «Единый подготовил нас». С этого момента старик стал моим постоянным спутником, бессменным гидом и помощником в изучении нравов и обычаев друзо. Пока Единый не позвал его.

— Мы не можем отказать Единому, — пояснил он, совершая ритуальное омовение.

Это были его последние слова.

Теперь Старый Горди мертв, потерян для религии, которую я так и не смог постичь, и пустая оболочка безжизненно лежит передо мной на камне…

Горди — не имя, а ближайшее созвучие, которое смогли найти наши переводчики, расшифровывая свистящие трели речи друзо. И насколько я смог разобраться, всех местных жителей звали Горди, с тонкими, едва заметными нюансами, помогающими различать их. Например, мой друг был Старым Горди, потому что являлся самым старым в семействе и главой рода. Также мне довелось встречать нескольких разных индивидуумов, известных как Юный Горди, и лишь одного несчастного бедолагу звали Тупой Горди.

Слезы навернулись на глаза, и я украдкой вытирал их, когда кто-то подергал меня за рукав. Опустив глаза, я встретил печальный взгляд молодого друзо.

— Юный Горди, Который-В-Свое-Время-Станет-Главой-Рода, хочет знать, почему у тебя из глаз вытекает вода.

Это единственное, что мне в них нравилось — непосредственная прямота и абсолютное отсутствие хитрости.

— Я опечален тем, что Старый Горди покинул нас, — со вздохом ответил я. Мохнатая бровь молодого друзо недоуменно поползла вверх.

— Но Старый Горди сейчас с Единым, и он всегда с нами. — Он склонил голову, словно прислушиваясь к какому-то отдаленному звуку. — Он говорит, что я должен помочь тебе понять.

Я буквально оттолкнул его и пошел, стыдясь своей несправедливой грубости, но сейчас я меньше всего был готов воспринимать какую-либо религиозную чушь. Я злился и страдал — нужно время, чтобы примириться с потерей друга.

Импровизированный бар в это время дня пустовал — вся команда работала: геологическая разведка, биологические исследования, даже археологи пытались что-то раскопать. Я знал, что эти последние два приятеля уже начинали падать духом. Друзо прошли долгий исторический путь и хранили великолепные рассказы в устных преданиях, но письменности у них не было. Никакими прочными, долговечными постройками друзо тоже не обзавелись — их маленькие домики походили на скособоченные глиняные хаты и не слишком превосходили размерами шалаши.

— Это неестественно, — сказал как-то один из археологов. — Все существа, наделенные сознанием, что-нибудь строят: храмы богов, статуи исторических личностей, да хоть какие-нибудь произведения искусства создаютБлиже всего мы подошли к постижению местной истории через повествования Старого Горди, но даже тогда истина была скрыта под толстым слоем легенд о приходе Единого.

Опять! Я не мог перестать думать о старике: вот он живой — и тут же, в следующую секунду, мертв.

— Виски. Полный стакан, — сказал я Трише, шеф-повару и архивариусу нашей команды. На этой неделе она по совместительству еще и барменша, и весьма неплохая, потому как знает, когда надо держать язык за зубами.

Я прикончил почти полный стакан огненной воды одним плавным глотком и почувствовал, как ее жар упал в желудок, когда я попросил повторить. Пока Триша наливала вторую порцию, я объяснил:

— Тяжелый день… Знаю, что утром грядет расплата.

Триша улыбнулась, и я почувствовал в груди совсем другой жар —

более мягкий, тонкий, но не менее сильный.

— Я заканчиваю через час, — сообщила она. — Не возражаешь, если я к тебе приду? Посидим, поболтаем. Уж и не припомню, когда я последний раз расслаблялась.

На самом деле мне не нужна была компания. Все, чего я хотел —

это лишь напиться и забыться.

— Конечно, ты можешь прийти, но не обещаю, что через час еще буду трезв.

Она снова улыбнулась, и я подумал, что, возможно, не прав. Может, мне лучше оставаться трезвым, если она и дальше будет вот так улыбаться.

Слово за слово, и на следующее утро я проснулся в чужой постели.

Сначала я как-то растерялся, потом почувствовал, что рядом кто-то лежит. Я невольно улыбнулся, вспомнив всё, и решил было разбудить ее, чтобы продолжить вчерашнее, но вечернее пиво лежало горячим и тяжелым грузом в мочевом пузыре.

Пусть не сразу, но я нашел нужную дверь. Шагнул в туалет, включил свет и чуть не закричал.

Маленький друзо сидел на унитазе и улыбался, глядя на меня снизу вверх.

— Если вы закончили свои спаривания, Юный Горди хотел бы поговорить с тобой.

Памятуя беседы со Старым Горди, я понял, что объяснять человеческую физиологию не имело смысла — это лишь вызывало смех. Как друзо производят потомство, оставалось для нас тайной, но я полагал, что зачатие происходило без какого-либо проникновения — обычно в этой части они особенно громко смеялись.

Я также не озаботился спросить, как он пробрался в дом — казалось, они обладали умением сноровисто обращаться с любыми хитроумными замками, которые оказывались сложными для нас. И это притом, что сама идея запирания дверей была им абсолютно чужда.

— Чем я могу помочь Единому? — заговорил я в его манере.

Он перестал улыбаться.

— Горди волнуется. Археологи подобрались слишком близко к Единому. Ты должен остановить их.

Я потерял дар речи. Первый раз на моей памяти друзо о чем-либо просили, и впервые я увидел признаки беспокойства. И главное, появился хоть какой-то намек, что Единый существует неким физическим образом.

— Но они лишь хотят поучиться у Единого, — объяснил я дежурной фразой. Обычно подобная абстрактная формулировка их всегда успокаивала. В этот раз не сработало.

— Единый оберегает нас, Единый учит нас, но мы не ходим туда, где Единый в большой силе. Люди подобрались слишком близко! Ты должен остановить их! — Если судить по возбужденному тону, то малыш друзо просто съехал с катушек.

— Я поговорю с Маккинли, — сказал я, но он покачал головой.

— Маккинли не знает Единого, и нет ему дела до чаяний друзо. Это должен сделать ты, и как можно скорее.

Они вынуждали меня быть осмотрительнее и следить за каждым своим шагом, потому что обладали гораздо большей наблюдательностью, чем мы могли себе представить — они практически не видели капитана и никогда не общались с ним, но при этом знали о нем слишком много.

— Отведи меня туда, — попросил я. — Попробую их остановить.

Вряд ли получится. Если археологи нашли хоть что-то интересное после столь долгого времени, потраченного впустую, они не оставят свои изыскания только потому, что я так сказал. Да и Маккинли их поддержит. Тем не менее я должен был попытаться, обязан — ради Старого Горди.

Я старался одеваться очень тихо, не хотел будить Тришу, но она все равно проснулась.

— Вернись в постель, — протянула она, — отдай мне свое тело!..

Я осторожно кашлянул, но не смог остановить естественное любопытство друзо.

— Почему Триша, Работающая-В-Баре-На-Этой-Неделе, хочет твое тело? Ей не нравится ее собственное?

Триша коротко вскрикнула и нырнула под одеяло.

— Что тут происходит? — спросила она, высунув голову.

Я коротенько объяснил ей ситуацию и посоветовал лечь досыпать.

Была лишь ничтожная вероятность, что она так и сделает.

— Ни за что! — отчеканила она. — Первое волнующее событие в этой юдоли спокойствия, и ты отправляешь меня спать?! Если этих кладбищенских воров надо остановить, то я это сделаюОна заставила нас отвернуться, пока одевалась. Друзо не понял, зачем это надо, но все равно с улыбкой отвернулся, пожав плечами.

Наверняка он подумал, что это просто еще один человеческий обычай.

Он повел нас в сторону от лагеря и далеко за окраину деревни друзо.

— Люди последовали за старейшим, который относил Старого Горди к Единому, — рассказал друзо по пути. — А когда их попросили уйти, все равно остались. Теперь они начали копать в том месте, где Единый. Ты должен остановить их.

На этом он особенно настаивал.

— Почему это так важно? — спросила Триша.

Сначала я подумал, что друзо не собирается отвечать, но он склонил голову набок, как обычно, задумчиво помолчал и ответил:

— Если потревожить Единого, больше никто не сможет перейти к нему, а если никто не сможет перейти, тогда друзо ждет смерть.

Для меня не имело значения, правда это или нет; главное — они верили. Я начал подозревать, что речь идет о каком-то захоронении —

наверняка именно там Единый и пребывает в большой силе. Может, замечание Триши о кладбищенских ворах было не слишком далеким от истины.

Маленький друзо становился все более и более взволнованным по мере нашего удаления от деревни.

— Мы близки к Единому, — сказал он дрожа и прикоснулся руками ко лбу жестом, какого я никогда прежде не видел. Он указал сквозь деревья: — Это там, около двухсот шагов. Я не могу подойти ближе —

мое время еще не пришло…

С этими словами он повернулся и ушел. Триша взглянула на меня и пожала плечами.

— Ты что-нибудь понял? — спросила она.

— Думаю, мы случайно наткнулись на одно из их табу, — ответил я.

Я попытался присоединить эту последнюю информацию к предыдущим маленьким открытиям и составить хоть какую-нибудь общую картину. Что-то вертелось в голове, старалось пробраться в сознание, но мои «мозговые фильтры», видимо, не пропускали туда это «чтото», по крайней мере сейчас.

— Думаю, Ли и Поттер разрыли одну из их могил, и друзо не сильно радуются по этому поводу.

— И как это связано с Единым?

На это я ответить не мог. Религия друзо по-прежнему была вне моего понимания. Но влезание в могилу — это уж слишком, тут я категорически против. И если Ли и Поттер сделали что-нибудь с телом Старого Горди, они ответят передо мной, и к черту Маккинли с его речами о «нуждах науки».

Я пошел быстрее. Сквозь деревья проглядывало солнце, бросая на тропинку перед нами широкие полосы зеленоватых теней. Тропка вывела нас на открытое место, именно туда, куда Старый Горди всегда приводил меня, когда пытался объяснить некоторые замысловатые фрагменты теологии друзо. Он говорил, что здесь Единый всесилен.

В земле зияла широкая нора, которой не было раньше, и вела она вглубь.

Мы как раз собирались проникнуть туда, когда на поверхности появились Ли и Поттер — чумазые, запачканные, растрепанные, но с широкими улыбками в пол-лица.

— Это то, чего мы так долго ждали, — заявил Поттер, как только выбрался наружу. — Вы должны это увидеть. Они хоронили тут своих мертвецов тысячелетиями — это натуральная ночлежка, битком набитая телами, и кажется, она тянется под землей на мили.

— А еще там есть камни, покрытые резьбой, наверняка на них поместилась вся местная история, — сказал Ли, поворачиваясь к Трише.

— Тебе это ужасно понравится.

— Мне бы хотелось, чтобы вы закрыли это отверстие. — Я пытался говорить как можно спокойнее, старательно сдерживая злость. Археологи смотрели на меня, как на дурака.

— Это не мы раскопали, — сказал Ли тоном избалованного школьника. Поттер махнул рукой, чтобы он заткнулся.

— Ничего не выйдет. Маккинли все равно вернет нас сюда. Именно о такой находке мы мечталиЭтого-то я и боялся. Маккинли долгие недели бил копытом, а эти раскопки дадут ему повод хорошенько всеми покомандовать в свое удовольствие. Я хотел было воззвать к лучшим чувствам приятелейархеологов, но понял, что это не сработает. Оставалось прибегнуть к угрозам, но Триша опередила меня.

— Да кем вы себя возомнили, черт побери! Они только что похоронили своего старика, и через пару часов вы уже лезете в его могилу! Не стыдно?

— Послушайте, дамочка… — начал Ли, но Триша еще не закончила.

— А ты сейчас узнаешь, какая я тебе дамочка! — и с этими словами она крепко вкатила ему по причиндалам. Он скрючился от боли и жалобно застонал. Поттер дернулся к Трише, но, видимо, заметил выражение моего лица и сразу отступил.

— Ладно, я скажу Маккинли. Он быстренько с вами разберетсяИ ушел, волоча за собой Ли. Тот хватался за ушибленное место, а его лицо приобрело бледно-серый оттенок.

— Где это ты научилась? — спросил я.

— У меня было три старших брата, — ответила она. — Помоги-ка…

Она попыталась сдвинуть пласт дерна, достаточно большой, чтобы закрыть отверстие. Вдвоем мы уложили пласт на яму и притоптали его каблуками.

— И что теперь? — спросила она.

Я пожал плечами. Дожидаться Маккинли мне совершенно не хотелось, но выбора не было. Ни словом не обмолвившись, мы отошли в сторону, но оба думали об одном и том же — о мертвецах под нами.

Мы сели на здоровенный пень и выкурили пополам последнюю сигарету, пытаясь разработать план действий. Триша сформулировала ситуацию одной фразой:

— Маккинли это страшно понравится — отличный шанс выслужиться. Господи, какой придурокТрудно с этим не согласиться. Давным-давно, когда наша экспедиция была еще только на стадии планирования, я ставил вопрос: так ли уж необходимо привлекать военных во все дела, —

но политики в конечном счете победили и сбросили нам на голову Маккинли. Он не только не понимал тех самых «нужд науки», о которых разглагольствовал, но открыто презирал ученых и все их исследования. И в довершение всего он моментально возненавидел друзо.

«Примитивные дикари», — уверенно заявил он в день посадки нашего корабля, и за последние два месяца его мнение не изменилось ни на йоту. Убедить Маккинли в обратном представлялось совершенно невозможным.

Триша продумывала сразу несколько способов ведения боевых действий.

— Как ты думаешь, мы сможем привлечь себе в помощь друзо? —

спросила она. — Если бы мне удалось взять одного из них в пункт связи, тогда мы могли бы опередить Маккинли и обратиться напрямую к Совету. Держу пари, они решительно не одобрят надругательства над святынейСомнительно. Скорее всего, разработка местных природных богатств и была основной установкой для нашей экспедиции, несмотря на восторженную болтовню, которую мы скормили аборигенам сразу по прибытии.

Ответить Трише я не успел, потому что в этот момент друзо начали выходить из-за деревьев.

Они совершенно игнорировали нас, направляясь прямо к закрытой яме. Я дернулся было окликнуть их, но Триша остановила меня, положив руку мне на колено.

— Я думаю, они все решили и без нас, — прошептала она.

Тем временем друзо один за другим стали входить во вновь открытую нору.

Казалось, тут собралось все племя — и женщины, и дети, и старики. Они не разговаривали, не улыбались и все до одного скрылись под землей.

Я взглянул на Тришу, но она ответила мне таким же ошеломленным взглядом. Скорее всего, ее озадаченное выражение лица было отражением моего собственного. В уравнение с массой неизвестных добавилась новая переменная, при полном отсутствии малейшей идеи его решения. Мы не успели даже словом перемолвиться, как увидели Маккинли, который бодро шагал по тропинке в сопровождении Поттера и двух телохранителей. Я напрягся, готовый принять бой, но Триша вновь остановила меня.

— Пусть делают, что хотят, — прошептала она, когда они уже были почти рядом, — думаю, друзо знают, как с этим справиться.

Маккинли приблизился ко мне почти вплотную.

— Мы заходим внутрь — это приказ. Не пытайся остановить нас.

Ясное дело, они не видели друзо. Я и не собирался слишком долго спорить, но Триша все равно опередила меня.

— Мы тут немного подумали и решили, что влезть туда — неплохая мысль. Возможно, мы узнаем что-нибудь интересное.

В глазах Маккинли образовалось некое сложное выражение — нечто среднее между замешательством и разочарованием. Скорее всего, он рассчитывал поскандалить и настоять на своем. И тут Триша добила его следующим заявлением:

— Мы войдем с вами, ведь кто-то же должен приглядывать за вашими гробокопателями.

Я внимательно наблюдал за ее лицом: оно было абсолютно бесстрастным, ни одна эмоция не отражалась на нем. Играть с ней в покер я бы не решился. Интересно, что она замышляет.

Мы последовали за друзо в недра земли. Не могу сказать, что я мечтал об этом, но Триша убедила меня: кто-то должен защищать интересы местного населения. Меня беспокоило только одно — похоже, защищать было уже некого. Слова Юного Горди звучали в голове:

«Если больше никто не сможет перейти, тогда друзо ждет смерть». Нехорошие предчувствия теснились в душе.

Поттер принес фонари. Он вручил один Трише, и ослепительно яркий свет портативного галогена осветил наш путь, когда мы двинулись в глубь ямы по наклонному спуску.

Стены были выложены большими плитами песчаника. Я бывал в некоторых святилищах и захоронениях времен неолита на Земле —

в Карнаке, на Оркнейских островах, на Солсберийской равнине…

Здесь ощущалась та же древность, та же пыль веков. Однако присутствовало и нечто совершенно иное, неожиданное — непреодолимое чувство, что место обжитое, постоянно используемое для каких-то неведомых целей. Стены были влажными, а в воздухе ощущался резкий соленый привкус, но никаких признаков плесени или лишайников на стенах, только вода, поблескивающая на украшенных резьбой камнях.

На их тщательное изучение времени не было, но даже мои весьма ограниченные познания в археологии позволяли заметить, что они не походили ни на один земной способ изображения, по крайней мере из ныне известных.

Картинки не казались грубыми, топорными, скорее, наоборот, вытачивались с высокой точностью и очень аккуратно, но от сцен, которые они иллюстрировали, кровь застывала в жилах: убийства всех видов — очень разнообразные расчленения, обезглавливания и потрошения. Видимо, подозрения Маккинли оправдывались: друзо скрывали от нас правду. Может, именно поэтому они пытались завуалировать свое греховное прошлое, нагромождая одна на другую запутанные легенды. Я цеплялся за эту мысль, продвигаясь в конце процессии все дальше и дальше по коридору.

Внезапно уклон кончился, и я чуть не врезался в Тришу, которая вдруг остановилась. Она схватила меня за руку, и нежность затопила мое сердце. Однако девушка думала совершенно о другом.

— Смотри, — взволнованно прошептала она, и я проследил за ее взглядом. В стенах сверху донизу помещались тела друзо, каждое лежало в отдельной каменной нише, вырубленной в скале. Маккинли и другие ушли далеко вперед, но нас с Тришей это зрелище буквально приковало к месту.

Одни тела были словно мумии — высушенные и сморщенные, другие, казалось, готовы встать с плит и уйти. В зале, где мы находились, я насчитал не меньше двух сотен тел. Следующий зал оказался еще больше. От него отходили еще десять туннелей, они также вели в подобные залы, и мы как раз успели заметить, как последний телохранитель капитана входит в один из них.

Мы пошли следом, и наши шаги эхом отражались от стен. Интересно, куда подевалось всё племя? Или мы еще не добрались до них в этом гигантском помещении, или они просто спрятались от нас.

В самом просторном зале света наших фонарей не хватало, чтобы осветить его полностью, но эхо подсказывало мне, что потолок находится в нескольких сотнях футов над нами. В стенных углублениях лежали тела, ровные ряды виднелись выше и выше, пока не скрывались в темноте. Тысячи тел…

Я остолбенело вглядывался вверх, когда Триша потянула меня за руку. В середине зала она заметила группу — вот они где, наши друзо.

Маккинли и остальные возвышались над ними, и пока мы пересекали зал, стояла почти гробовая тишина.

Маккинли посмотрел на меня, и в первый раз, с тех пор как мы познакомились, я увидел на его лице смущение и неуверенность.

— Они живые, — негромко произнес он, и голос умчался во тьму, а затем вернулся к нам сразу со всех сторон. — Они живые, — шепотом повторил он, будто отказываясь в это поверить. Я понял, что он имел в виду.

Друзо сидели посреди зала, скрестив ноги, образуя плотный круг.

Их лица были обращены к предкам в стенах. Глаза широко открыты, но когда я подошел поближе к одному из сидящих, он даже не моргнул.

Триша шла рядом, крепко держась за мою руку.

— Они словно ожидают чего-то, — сказала она, почти касаясь губами моего уха, будто стараясь уменьшить эхо. Я кивнул, вдруг потеряв дар речи, потому что уловил некое движение справа, где-то возле самой стены. Затаив дыхание, я смотрел, как Старый Горди ловко спускается из ниши в стене и движется в нашу сторону.

Триша сжала мою руку еще крепче — она тоже узнала его.

Он подошел ближе; его глаза были печальны.

— Старый Горди, Часть Единого, рад снова видеть своего друга, но вам нужно уйти. Это место друзо.

Перед тем как отвечать, я склонил голову набок, как это делали друзо:

— Твой друг тоже рад снова видеть тебя, но он в смятении. Старый Горди не перешел к Единому?

Старик засмеялся — странная теплая нота в могильном холоде поздемелья.

— Конечно, перешел, ведь мой друг видит Единого? Единый здесь повсюду.

Триша поспешила мне на помощь.

— Это коллективный разум, — зашептала она мне в ухо. — Они не мертвыеВ первый момент я подумал, что она имеет в виду племя, сидящее по центру, но потом услышал шуршание.

Старый Горди взял меня за руку и тихо сказал:

— Мой друг должен уйти. Друзо собираются перейти к Единому —

их время настало.

Я хотел поспорить, но он был непреклонен.

— Все здесь присутствующие перейдут к Единому, — проговорил он, а со стен тем временем спускались шелестящие и похрустывающие тела.

— Пойдем отсюда, пойдем скорее, — шептала Триша, пытаясь оттащить меня к выходу.

Я уловил испуганный взгляд Маккинли, который вместе со всей своей компанией словно погружался в толпу иссхоших и сморщенных друзо, затем Старый Горди махнул мне последний раз, перед тем как мы с Тришей выбежали из зала.

Мы ожидали, что Маккинли последует за нами, но больше никто и никогда не вышел от Единого.

Вот, пожалуй, и всё. Две недели спустя мы с Тришей улетели, но сначала удостоверились, что нора в земле надежно закрыта. Маккинли и его команду так и не нашли, а мы с Тришей помалкивали.

Но во сне я часто видел их, безмолвных, с широко раскрытыми глазами, в полном сознании лежащих среди друзо. Интересно, перешли ли они к Единому?

Подозреваю, что нет.

Перевела с английского Татьяна МУРИНА © William Meikle. Joining with the One. 1994. Публикуется с разрешения автора.

Видеодром

Жил да был брадобрей… От его чудесной стрижки даже глупые людишки шли на фарш и на коврижки, и в начинку кренделей…

Не пугайтесь, это великий и ужасный Тим Бартон предлагает аудитории очередную страшноватую сказку-мюзикл.

Хотя новая картина маэстро носит зловещее название «Суини Тодд, демонический цирюльник с Флит-стрит», в ней формально нет ничего сверхъестественного. Сначала предполагалось, что в числе персонажей будут поющие призраки. Главного из них должен был сыграть прославленный ветеран киножути Кристофер Ли, кстати, имеющий оперную подготовку. Однако в окончательной версии привидения не появляются и не поют.

По одним слухам, Бартон посчитал такой ход слишком театральным, по другим — вмешались продюсеры. Но, лишившись откровенной фантастики, действо отнюдь не стало более реалистичным. Бартон остался верен своей гротескной манере. После космической «Планеты обезьян», акварельной «Крупной рыбы» и семейного «Чарли и Шоколадной фабрики», режиссер вернулся к мрачной и одновременно кукольно-ненатуральной стилистике своих более ранних лент. Возвращение ознаменовали мультфильм с издевательским названием «Труп невесты Тима Бартона» и вот теперь — «Суини Тодд».

Фильм переносит в кинозалы одноименный бродвейский мюзикл Стивена Сондхайма на либретто Хью Уиллера, в свою очередь, основанный на пьесе Кристофера Бонда. Слова и музыка рассказывают историю грехопадения некогда добропорядочного ремесленника, который возвращается на родину свершить отмщение за поруганную честь. Не в пример Оводу, этот субъект готов ненавидеть не только своих гонителей, но и почти весь род людской. Не в пример Призраку Оперы, в его деяниях мало романтики: трупы зарезанных бритвой используются для начинки пирогов, что печет сообщница душегуба миссис Нелли Ловетт.

Мюзикл дважды экранизировался для телевидения. Киновоплощение готовилось двадцать пять лет, значительно дольше того срока, какой томился на каторге несправедливо осужденный Бенджамин Баркер, прежде чем стать не ведающим жалости Суини Тоддом. В режиссерское кресло должен был сесть Сэм Мендес, а Расселл Кроу — встать у кресла кровавого цирюльника. Однако в итоге поставил картину все же Тим Бартон, который выдвинул условие: главную роль играет его постоянный актер Джонни Депп. Артист тем не менее сам никогда не пел в кадре. И все же, по настоянию режиссера, лично исполнил свои вокальные партии. Его усилия оправдались третьей по счету номинацией на «Оскар».

Напрячься пришлось не только Деппу. Скандально известный по фильму «Борат» британский комик Саша Барон Коэн для роли цирюльника Пирелли учился профессионально обращаться с опасной бритвой. Хелена Бонэм Картер (миссис Ловетт), даже будучи женой режиссера прошла жесткий кастинг и вынуждена была брать дополнительные уроки вокала, хотя однажды уже спела в картине мужа — за тот самый Труп невесты.

Собственными голосами поют Алан Рикман и Тимоти Сполл. По мистическому совпадению трое последних играли и продолжат играть в новых сериях поттерианы.

Художник-постановщик Данте Ферретти, удостоенный за свою работу заветной позолоченной статуэтки американской киноакадемии (вместе с декоратором Франческой Ло Шиаво), рисует искаженный выморочный мир, похожий на земной ад. Но концепт этого мира принадлежит Бартону и ложится еще одним кирпичиком в его авторское пространство. Где-то здесь существует Сонная Лощина и высится замок ученого, создавшего Эдварда Руки-Ножницы.

Здесь господствуют мрачные тона, и только воспоминания или мечты героев окрашены в теплые, но неестественные цвета.

Здесь не нужен чудесный эликсир, чтобы превратиться из доктора Джекила в мистера Хайда. Суини Тодд проделывает этот путь в собственной душе. Депп замечательно показывает перевоплощение из желчного, убитого горем и охваченного жаждой мести, но все-таки еще человека — в монстра, которого роднит с людьми разве что способность страдать.

Режиссер дает волю своей личной страсти к цитатам и самоцитатам: мы видим седую прядь в шевелюре Тодда, отсылающую к «Невесте Франкенштейна», и путешествие по демоническому конвейеру в духе «Чарли и Шоколадной фабрики».

Только вместо шоколада — густая «компьютерная» кровь. Наиболее брутальные кадры фильма пришлось даже вырезать при монтаже. Но Бартон не был бы самим собой, если бы не противопоставил любовь вакханалии крови и смерти. Мизансцена, когда Тодд в раскаянии склоняется над самой невинной из своих жертв, выстроена по канонам «пьета», европейских иконографических композиций, изображающих оплакивание Христа.

Аркадий ШУШПАНОВ

Рецензии

МЫ ИЗ БУДУЩЕГО

Производство кинокомпании «А-1 КИНО ВИДЕО» (Россия), 2008.

Режиссер Андрей Малюков.

В ролях: Дмитрий Волкострелов, Данила Козловский, Сергей Маховиков, Даниил Страхов, Анатолий Терентьев, Владимир Яглыч и др. 1 ч. 50 мин.

Тема перемещения из настоящего в прошлое весьма благодатна, но уже изрядно использована в кинематографе. Но если поставить задачу снять привлекательное для молодого поколения патриотическинравоучительное кино о прошлом, то лучше темы, наверное, и не придумаешь.

Четверо «черных следопытов» ведут раскопки на местах, где когда-то шли бои Великой Отечественной войны. Добытые ордена и медали продают. Однажды на раскопках им встречается бабушка, она просит найти убитого на войне сына. И следопыты обещают ей это, не подозревая, что сына разыскивать придется непосредственно на войне. Так они оказываются в 1942 году.

В фильме все условно, лубочно, включая характеры персонажей.

Не стоит ждать каких-то серьезных размышлений о войне, о смене ценностей поколений, о столкновении идеалов. Главные герои словно вышли из анекдота: Скинхед, Рэпер, Геймер, Гламурный Мальчик — и всем хочется денег. Авторы фильма бросают парней в ад войны, которая перековывает их чуть ли не в пионеров-героев. Что, конечно, странно для четырех отморозков, какими они показаны изначально.

Тем не менее не стоит ругать фильм за это. Идея, заложенная в нем, — хорошая, правильная, искренняя. И даже условность характеров играет на идею. Есть драматические коллизии, которые заставят зрителя вздрогнуть и задуматься, даже несмотря на прямолинейность киноповествования. Кроме того, фильм можно назвать антискинхедовским. Интересно, что из всех героев наиболее сознательным и дисциплинированным оказался скинхед — авторы подыгрывают аудитории, к которой обращено их послание.

К плюсам фильма также относится то, что при всей его очевидной назидательности он не скатывается ни в унылую агитку, ни в пламенную пропаганду.

Елена Навроцкая

10 000 ЛЕТ ДО НАШЕЙ ЭРЫ (10,000 B.C.)

Производство компании Warner Bros. Pictures, 2008. Режиссер Роланд Эммерих.

В ролях: Камилла Белль, Стивен Стрейт, Клифф Кертис и др. 1 ч. 45 мин.

Долгое время небольшое горное племя жило вдали от всего мира, охотилось на мамонтов и горя не знало. Но однажды здесь появилась голубоглазая девочка Эволет. Старая прорицательница предсказала, что именно Эволет в будущем приведет племя к благоденствию, но прежде красавицу обязательно похитят четырехногие демоны, которых нужно будет остановить любой ценой. Конечно, мрачное пророчество сбылось, и юный охотник Длех с копьем в руке и любовью в сердце отправился в опасный путь…

Судя по всему, капризные кинозвезды первой величины, требующие гонорар в 20 миллионов долларов за фильм, вскоре совсем останутся без работы. В картине «10 000 лет до н. э.» нет ни одного известного актера, как не было их, например, в «Трансформерах». Желая сократить бюджет, киностудии теперь делают ставку на молодых да ранних, забывая, что любая палка — о двух концах. В итоге ситуация складывается совершенно парадоксальная: рожденные технологиями саблезубые тигры и мамонты смотрятся на экране гораздо естественнее людей из плоти и крови. Юным актерам не хватает ни опыта, ни смелости, и потому их персонажи напоминают кукол на ниточках, за которые дергают в нужный момент.

К счастью, таких моментов в последнем фильме Роланда Эммериха оказывается немного. Предпочтение отдается беготне и дракам, а не диалогам и чувствам. На эти «глупости» просто не остается времени.

Любимую девушку нужно спасти, рабов на восстание подбить и на битву вдохновить, злодея Всемогущего уничтожить.

«10 000 лет до н. э.» — среднестатистический блокбастер от режиссера «Дня независимости», «Годзиллы» и «Послезавтра». Излишний пафос, посредственная актерская игра, непрерывный и бескровный экшн, сдобренный ворохом спецэффектов, роскошные декорации и пара удачных шуток — словом, типичное приложение к ведерку попкорна. На что-то большее не тянет, но со своей задачей справляется: глаз радует и мозг расслабляет.

Степан Кайманов

ХОРТОН (HORTON HEARS A WHO!)

Производство компаний 20th Century Fox Animation и Blue Sky Studios, 2008.

Режиссеры Джимми Хейвард и Стив Мартино.

Роли озвучивали: Джим Керри, Стив Карелл, Сет Роген, Айла Фишер, Джона Хилл и др. 1 ч. 35 мин.

Пока монстры мультипликации, Pixar Animation и Dream Works Pictures, с переменным успехом воюют друг с другом по поводу «чьи зверюшки краше, а рыбки ярче», анимационное отделение 20th Century Fox молча следит за схваткой гигантов, продолжая наращивать мощь. Пусть превосходный НФ-мультфильм «Титан. После гибели Земли», недооцененный аудиторией, провалился в прокате, зато дилогия «Ледниковый период» вернула все сполна. А последняя работа — «Хортон» — наверняка лишь укрепит позиции студии.

«Хортон» — экранизация самой продаваемой книги американского детского писателя Теодора Сьюза Гайзеля, писавшего под псевдонимом Доктор Сьюз. Его произведения уже не раз получали путевку на большой экран («Гринч — похититель Рождества», «Кот в шляпе»), но главная сказка до последнего времени удостоилась лишь парочки короткометражек, причем за авторством наших аниматоров. В 1966 году свет увидел кукольный мультфильм Николая Серебрякова «Я жду птенца», основанный на сказке «Хортон высиживает яйцо», а в 1992-м Алексей Карасев закончил рисовать «Я вас слышу».

Как и в других лентах по мотивам книг именитого американца, в «Хортоне» прежде всего подкупают сюжет и уникальный мир. Обаятельный и простодушный слоненок Хортон в один прекрасный день услышал зов о помощи с пылинки на клевере. Оказалось, что в пылинке таится целый город, где живут безобидные «ктошки» (в английском варианте — a who). Чтобы сберечь городок и его микроскопических жителей, Хортон решает перенести цветок в безопасное место. Что и говорить, таким уникальным миром и такой интересной завязкой нас балуют нечасто. Но помимо прочего, в «Хортоне» есть еще и потрясающая цветовая гамма, и здоровый юмор, и настоящая «детскость», и, наконец, благая идея — «любая жизнь имеет цену».

Скорее всего, перед нами фаворит среди претендентов на «Оскар» в номинации «Лучший анимационный фильм».

Степан Кайманов

ПРИЮТ (EL ORFANATO)

Производство компаний Esta Vivo! Laboratorio de Nuevos Talentos, Estudios Picasso, Grupo Rodar, Telecinco и Wild Bunch (Испания), 2007.

Режиссер Хуан Антонио Байона.

В ролях: Джеральдин Чаплин, Белен Руэда, Роджер Принцеп и др.1 ч. 45 мин.

Лаура с мужем и приемным сыном Саймоном, зараженным ВИЧ, поселяется в опустевшем здании приюта, где когда-то выросла. Но воображаемые друзья мальчика, появившиеся у него из-за недостатка общения со сверстниками, оказались не такими уж воображаемыми…

Все-таки неспроста в мировой культуре первопроходцы имеют особый статус. Насколько бы сложнее ни были программы современных космических полетов, какое бы глобальное значение не имели они для науки, главный космонавт в сознании человечества — Гагарин, потому что стал первым. В кино то же самое: как бы ни был хорош фильм, какие бы замечательные актеры в нем ни играли, сравнение с тем, что сняли раньше, всегда окажется не в пользу последователя. Первая же мысль, которая возникает после того, как на экране появляется больной ребенок, видящий то, что остается невидимым для остальных: пойдет ли повествование по пути, проложенному «Шестым чувством», или свернет на тропинку «Других»?

Не балуя зрителя оригинальностью сюжетных ходов, с приемами нагнетания атмосферы страха создатели картины тоже экспериментировать не стали, предпочитая использовать проверенные средства: шорохи, скрип, стоны, ужасные маски, внезапные появления и исчезновения. Ну и, конечно же, погружение основной части происходящего на экране в темноту… Словом, остался бы фильм еще одним крепеньким ужастиком без претензий, доказывающим, что испанцы поднаторели в умении пугать не хуже американцев с японцами, если бы не одна мысль, не без изящества вплетенная в общую канву повествования: за нарисованным Диснеем радужно-карамельным фасадом волшебных земель из детских сказок, возможно, скрывается нечто простое и страшное — смерть. Сама по себе идея, может быть, и не оригинальна, но редко когда бывает столь четко проговорена непосредственно в художественном произведении, а не в посвященных его анализу исследованиях психологов-фрейдистов.

Сергей Цветков

СУКИЯКИ - ВЕСТЕРН : ДЖАНГО (SUKIYAKI WESTERN DJANGO)

Производство компаний Dentsu Productions Ltd., Geneon Entertainment, TV Asahi (Япония) и др., 2007.

Режиссер Такаси Миике.

В ролях: Хидеаки Ито, Коичи Сато, Юсуке Исейя, Квентин Тарантино и др. 2 ч. 01 мин.

О схожести кэнгэки, «самурайского кино», и вестерна рассказывается в статье «Револьверы и звездолеты». Теперь японские кинематографисты, похоже, решили доказать, что это даже не сходство, а генетическое родство. Что они и сделали, причем двигало ими, кажется, как и учеными из КВНовской шутки про НИИ цитологии и генетики, желание «просто позырить».

Сюжет хорошо знаком и любителям самурайских историй, и поклонникам вестернов: приехав в маленький городок, наемный стрелок нарушает установившееся там шаткое равновесие и сталкивает терроризирующие население банды между собой.

Враждующие группировки носят имена Гэндзи и Хэйке — в истории они известны также, как кланы Минамото и Тайра. Но титр в начале фильма сообщает, что события происходят спустя несколько сотен лет после битвы при Данноура, положившей конец войне двух родов. Что же это: потомки самураев решили поиграть в ковбоев или обычные разбойники нацепили личины японских дворян, вообразивших себя героями Шекспира? Где в Неваде искать городок Юда, да и где в Японии находится сама Невада? Искать ответы на эти вопросы, стараясь привязать события фильма к реальности, — все равно что пытаться определить, как именно «давным-давно» и в какой конкретно «далекой галактике» бушевали Звездные войны. Нет, перед нами то, что теоретики фантастики называют «вторичным миром». Здесь перемешаны винчестеры и катаны, кимоно и стетсоны, здесь в прериях голливудского «Дикого Запада» вдруг возникают пейзажи, словно сошедшие с японских гравюр.

Свой мир создатели в пику спагетти-вестерну назвали сукияки-вестерном. Кстати, спагетти в Италию, согласно распространенной версии, попали с Востока, а сукияки (говядина с овощами) появилась в Японии под влиянием кулинарных традиций Запада. Чем не символ того, как взаимное проникновение ведет к обогащению культур. Что и иллюстрирует этот фильм.

Сергей Цветков

Револьверы и звездолеты

Один из «отцов киберпанка» писатель и публицист Брюс Стерлинг, перечисляя штампы, часто встречающиеся в научной фантастике, особо отметил «космический вестерн»: «Самое тошнотворное клише: поседевший в странствиях космический капитан вваливается в космобар пропустить стаканчик юпитерианского бренди, затем тратит кредит-другой на пару световых часов в обществе космошлюхи».

Через двадцать лет после этого один из величайших умов современности астрофизик Стивен Хоукинг заявил, что, по его мнению, космическая экспансия человечества будет очень похожа на освоение Дикого Запада ковбоями, то есть примерно такой, как в сериале «Светлячок» и фильме «Миссия «Серенити».

Можно по-разному относиться к «космическому вестерну», считать его курьезным результатом порочной связи мустанга с ракетой, а можно — пророчеством о будущем землян, но отрицать само существование этого явления вряд ли придет кому-то в голову. А ведь есть еще и то, что в западных энциклопедиях называют «научнофантастический вестерн» — произведения, в которых фантастический элемент вписан в мир классического Дикого Запада («Назад в будущее III», «Дикий, дикий Вест»).

Кроме того, особняком стоят пронизанные ковбойским духом постапокалиптические истории («Почтальон», «Безумный Макс»).

В общем, союз фантастики и вестерна можно считать сколь угодно странным и даже противоестественным, но бесплодным его никак не назовешь.

Из одной оперы Когда в 1941 году американский писатель и критик Уилсон Таккер хлестко припечатал горы псевдонаучной приключенческой фантастики термином «космическая опера», он явно имел в виду параллель с выражением «лошадиная опера». Так с подачи звезды немых ковбойских фильмов Уильяма Харта называли вестерны самого низкого пошиба (похоже, оперное искусство в довоенных Штатах не жаловали). Среди обличаемой Таккером литературы и было немало произведений, скроенных по лекалам «лошадиной оперы», только скакунов героям заменяли звездолеты, в руках вместо револьверов они сжимали бластеры, а головы их вместо «стетсонов» покрывали шлемы скафандров.

Впоследствии этот рецепт получения фантастических сюжетов из ковбойских историй приобрел название «Бэт Дёрстон» — по имени пародийного героя с обложек журнала «Galaxy» — и вовсю начал использоваться в кино. Но местом первой встречи фантастики и вестерна на экране стал не космос, а уединенное ранчо. Именно там, а также в расположенных под ним подземельях, населенных потомками жителей затонувшего континента Му, разворачивается действие киносериала «Призрачная империя» (The Phantom Empire, 1935). Роль владельца ранчо досталась известному кантрипевцу Джину Отри, ведь фильм, помимо прочего, был музыкальным. Что поделаешь — опера есть опера.

Создатели американо-мексиканского «Чудовища Полой горы» (1956) пошли еще дальше. Их ковбой встречается не с наследниками погибшей цивилизации, а с представителем вымершего биологического вида: хищным динозавром. Та же история происходит и с героями картины «Долина Гванги» (1969), известной еще как «Месть динозавров». В истории кино эта вариация на тему «Кинг Конга» осталась лишь благодаря великолепным спецэффектам мастера своего дела Рэя Хэррихаузена.

Дикий космос На дворе между тем царила космическая эра. Простые американские парни водружали на Луне флаг США. Никто не сомневался, что следующим на очереди будет Марс! Первыми уловили настроение, как ни странно, не в Новом, а в Старом свете. В 1969 году в Великобритании выходит космический вестерн «Луна Ноль-Два». Телефон милиции здесь ни при чем: «Луна Ноль-Два» — это название челнока, на котором бороздят окололунное пространство бывший астронавт Бил Кемп и его русский напарник Кормински, собирая космический мусор и перевозя пассажиров. Часы отдыха партнеры проводят, надираясь в местном баре. Однажды миллионер Хаббард нанимает их, чтобы поймать и сбросить на лунную поверхность астероид, представляющий собой гигантский сапфир. Естественно, задание оказывается вовсе не таким простым, как кажется вначале…

Метафору «Луна — новый Фронтир» режиссер Рой Бэйкер передал буквально, изобразив колонизируемый спутник Земли форменным Диким Западом — с салунами, бандитами и перестрелками.

Однако он ухитрился при этом остаться в рамках твердой научной фантастики. А вот Джордж Лукас, работая над «Звездными войнами», о научности, похоже, не думал вовсе.

Этот легендарный режиссер создавал сказку, новый американский миф, естественно, используя в качестве «кирпичиков» мифы старые, среди которых не последнее место занимали истории о ковбоях. Первоначально пилот Хан Соло замысливался как инопланетянин, потом у Лукаса возникла мысль сделать его чернокожим, но уже в третьей редакции сценария «Новой надежды» образ приобрел знакомые черты: «Космический пилот, несгибаемый парень лет двадцати пяти, похожий на Джеймса Дина. Ковбой на звездолете — простой, сентиментальный и самоуверенный». Харрисон Форд, за плечами которого уже были роли в вестернах «Время убивать», «Вирджинец», «Поездка в Шайло» других, как нельзя лучше подошел на эту роль.

Героя вестерна в Хане выдает все: манеры, биография (бывший военный, однажды решивший, что свобода для него важнее субординации), даже оружие. Бластер Хана Соло не случайно похож на «маузер» образца 1896 года. Это для нас «товарищ маузер» ассоциируется, прежде всего, с революционными матросами и гражданской войной, но на самом деле перед нами обычное оружие вестернов.

Подобным вооружен герой Клинта Иствуда из «Джо Кидда»; палит из него и Жан-Луи Трентиньян в спагетти-вестерне Серджио Корбуччи «Великое молчание».

С Дикого Запада в далекую-далекую галактику «Звездных войн» перекочевал и институт «охотников за головами». Представители романтизированной ковбойскими фильмами профессии (например, «долларовой трилогией» Серджио Леоне) играют во вселенной «Звездных войн» одну из главных ролей, ничуть не теряясь на фоне джедаев и ситхов. Джанго Фетт (чье имя отсылает к культовому спагетти-вестерну Серджио Корбуччи «Джанго») так и вовсе стал генетическим прототипом армии клонов, а Боба (его клонический «сын» и коллега) играет роль антагониста «ковбоя» Соло, воспроизводя классическую коллизию ковбойского кино: «охотник за головами» против «беглеца».

В спродюсированной Роджером Корманом картине 1980 года «Битва по ту сторону звезд» режиссер Джимми Мураками не ограничился заимствованием коллизии и полностью воспроизвел сюжет «Великолепной семерки», в свою очередь, позаимствованный из «Семи самураев» Акиры Куросавы. Кстати, в честь японского режиссера планета, которую берутся защищать герои, названа Акир, а Роберт Вон играет практически ту же роль, что и в «Семерке».

В следующем году выходит еще один космический римейк классического вестерна. На этот раз образцом для подражания стал фильм «Ровно в полдень» Фреда Циннемана. Изложение того же сюжета режиссером Питером Хайамсом получило название «Внеземелье»; роль маршала, которому в одиночку предстоит справиться с прибывшими по его душу убийцами, досталась Шону Коннери.

Вперед, в прошлое. А что же «научно-фантастический» вестерн? С уходом эпохи ковбоев единственным местом встречи пионеров Дикого Запада с неизведанным сделалось прошлое. Исключениями стали «Мир Дикого Запада» Майкла Крайтона (1973) и продолжение — «Мир будущего» (1976), где «территория вестерна», точнее, ее кусочек в виде роботизированного аттракциона, перенесена в современность.

В основном же потоке НФ-вестернов фантастический элемент вносится в быт салунов и ранчо второй половины XIX века. Соответственно, и сам элемент приобретает ретро-колорит: в комедийном ужастике «Джесси Джеймс и дочь Франкенштейна» (1966) легендарный бандит участвует в эксперименте по оживлению мертвой плоти; в сериале «Дикий, дикий Вест» (1965—1969), ставшем основой одноименного фильма Барри Зонненфельда (1999), таким элементом становятся невероятные приспособления, которые используют для борьбы друг с другом злодеи и герои. Та же ситуация и в сериале «Изгои» (1986): там изобретателем чудесных гаджетов оказывается сам Никола Тесла, точнее, тот, кто, по версии авторов сценария, эти изобретения совершал вместо него.

Часто НФ-вестерны рассказывают о похождениях по фронтиру странников во времени. В эпоху ковбоев Марти Макфлая и доктора Эммета Брауна привело третье путешествие «Назад в будущее» (1990). Герои сериала «Доктор Кто» в эпизоде «Стрелки» (1966) оказываются свидетелями прославившей шерифа Уайатта Эрпа перестрелки в корале O.K. Экипаж звездолета «Энтерпрайз» из не менее культового фантастического сериала «Звездный путь» в одной из серий сам стал участником той знаменитой схватки — события многотысячелетней для звездопроходцев давности их заставили пережить недружелюбные инопланетяне. Впрочем, похоже, мы снова забрели на территорию вестерна космического.

Особняком стоит один из эпизодов сериала «Скользящие». В нем герои, наши современники, вынуждены путешествовать из одной параллельной реальности в другую, пытаясь вернуться в родной мир.

В серии «Хороший, плохой, богатый» герои попадают на Землю, где на просторах Независимой республики Техас, частью которой является их родная Калифорния, до сих пор царят нравы Дикого Запада.

Рожденные не в США Появившись в Соединенных Штатах Америки, вестерн быстро стал явлением мировым. Достаточно вспомнить, что один из лучших фильмов жанра снят в Испании итальянцем Серджио Леоне по мотивам ленты японца Акиры Куросавы «Телохранитель», в свою очередь, вдохновленным гангстерским боевиком американца Дэшила Хеммета «Кровавая жатва». Не ограничившись заимствованием сюжетов, вестерн не чурался брать и элементы эстетики самурайского кино — «кэнгэки». Так, в ленте «Красное солнце» появляется герой-самурай в исполнении Тосиро Мифуне, игравшего и в уже упомянутом «Телохранителе», и в «Семи самураях» — основе «Великолепной семерки».

А герой фильма «Последний самурай» — типичный для вестерна персонаж: ветеран американской гражданской войны; но фильм, несмотря на то, что снят в США, следует, насколько возможно, традиции кэнгэки.

Иногда однозначно сказать, что перед нами — кэнгэки или вестерн, — очень трудно. Вот, например, «Шестиструнный самурай» (1998, режиссер — Лэнс Манджиа).

С одной стороны, главный герой — самурай (хотя и не японец, а вполне себе американец — но мы же говорим не о классическом жанре, а о его фантастической инкарнации). Тянет ли рок-н-ролльный канон на бусидо, а «Волшебник из страны Оз», мотивы которого прослеживаются в фильме, на средневековые сказания, на которых основаны традиционные кэнгэки?

Допустим. С другой стороны, действие происходит в США, в землях, опустошенных и «децивилизованных» войной (не гражданской, а советско-американской). Динамичное повествование, постоянные стычки со злодеями и финальный поединок героя с главным протагонистом, — форма, одинаково характерная и для кэнгэки, и для вестерна.

Если жанровое определение американского «Шестиструнного самурая» — вопрос спорный, то жанр классического японского аниме-сериала легко понять уже по названию — «Ковбойский бибоп». И пусть главный герой Спайк не носит широкополых шляп, а стременам и уздечке предпочитает штурвал космического корабля, все же он ковбой, потому что выполняет ковбойскую работу — «охоту за головами». Вообще, космический вестерн отчего-то очень любим создателями аниме: «Космический рыцарь и звездные шерифы», «Триган», «Галактический экспресс 999»…

А вот австралийский кинематограф прославился трилогией «Безумный Макс», снятой в другом поджанре — постапокалиптический вестерн.

Относительная дешевизна декораций, необходимых для съемок такого рода фильмов, похоже, повлияла на то, что и в российском кино постперестроечной эпохи тоже нашлось место для образчика жанра. В 1993 году режиссер «Иглы» Рашид Нугманов снял футуристический римейк «Великолепной семерки» — «Дикий Восток», ленту, открывшую и, похоже, надолго закрывшую тему отечественных фантастических вестернов.

Снова в седле К началу нынешнего века тему Космоса — как пространства для покорения и нового Фронтира — вытеснили из массового сознания более насущные проблемы: страх мировой войны, экология, терроризм. Ретро-фантастический и постапокалиптический вестерны еще худо-бедно продолжали сниматься, а вот космический вестерн, казалось, сдал позиции навсегда.

Новые эпизоды «Звездных войн», конечно, содержали какие-то элементы той самой эстетики, но в очень малых дозах, и функция их стала чисто декоративной.

Лишь в аниме еще слышалось клацание барабанов шестизарядных мегабластеров и громкое ржание пришпоренных звездолетов.

Но вот в 2002 году большой любитель аниме и «Звездных войн» Джосс Уидон, находясь под впечатлением от только что прочитанной книги о битве при Геттисберге, снимает сериал «Светлячок», который тут же приобретает культовый статус.

Действие происходит в далеком будущем. Человечество, совершившее вынужденную космическую экспансию, терраформировав и заселив все доступные миры, пережило новую гражданскую войну — «войну за объединение».

Сопротивление планет, не желавших, как когда-то и южные штаты США, подчиняться центральному правительству, подавлено. Наступил мир, и в этом мире пытается выжить и по возможности преуспеть, промышляя извозом, мародерствуя и не гнушаясь разбоя, команда космического корабля класса «Светлячок», названного капитаном «Серенити».

В чем же причина вызванного сериалом и снятым вдогонку кинопродолжением «Миссия «Серенити» резонанса? (Я нарочно не говорю «успеха», — съемки сериала были остановлены, а кино смогло принести прибыль лишь после выпуска на DVD, но при этом количество поклонников «Светлячка» неуклонно растет). Видимых прорывов в освоении Космоса не произошло, так что дело здесь наверняка не в интересе к покорению дальних планет. Но ведь и вестерн классический лишь поначалу был интересен своей актуальностью. Да, интерес к «Луне Ноль-Два» наверняка был сродни тому, с которым зрители шли на премьеру «Большого ограбления поезда» (1903).

Фильмы говорили о том, что может случиться с каждым, пришедшим на сеанс. Если не сегодня, то завтра — непременно.

Со временем реалии Дикого Запада перестали быть главным в картинах о ковбоях, став лишь декорацией, необходимым, но всетаки гарниром к основному блюду.

И в космическом вестерне XXI века космические полеты — не суть.

Это не значит, что в «Светлячке» не уделено должного внимания научно-технической начинке, просто главное здесь — не это. Приключения команды «Серенити» — повод поговорить об отношениях закона и морали, о Боге, о взаимоотношениях полов, о глобализации и борьбе с ней без надежды на победу…

Героев «Светлячка», как две капли воды похожих на персонажей классических вестернов, создала война, весьма напоминающая ту, что выковала характеры покорителей Дикого Запада. Вот что говорит о центральном персонаже своего фильма Малкольме Рейнольдсе Джосс Уидон: «Наш капитан боролся за, скажем так, Юг.

Не потому что он стоит за рабство, но оттого что не хотел подчиняться центральному планетарному правительству. Очень многое у нас стилистически основано на гражданской войне (1861—1865) и эпохе 1880-х».

Кстати, актер Натан Филлион, сыгравший капитана Рейнольдса, — потомок легендарного генерала армии южан Джубала Эрли…

Попытки найти себя в мирной жизни, после того как твоя война проиграна — одна из самых драматичных линий сериала. Новая для космической ипостаси жанра, в классическом вестерне эта тема поднималась не раз. Можно вспомнить многочисленные киновоплощения биографий Фрэнки и Джесси Джеймсов, фильмы «Бродяги» Родни Амато и «Открытый простор» Кевина Кёстнера, сериал «Бунтарь». Даже в советском «красном истерне» есть герой, переживающий подобное — царский таможенный офицер Верещагин из «Белого солнца пустыни».

Сейчас, когда в обществе делиться на своих и чужих становится чем-то вроде спорта и порой достаточно малейшего повода, чтобы противостояние из «холодной» стадии перешло в «горячую», напомнить, что кроме войны есть еще и мир, и он, пусть и худой, всегда лучше — далеко не лишнее.

«Светлячок» сумел «зацепить» миллионы людей. Слухи о съемках продолжения «Миссии «Серенити» не прекращаются, и, хотя официально ни о чем подобном объявлено не было, хочется верить, что экипаж Мэла Рейнольдса продолжит полет.

Хочется также верить, что и другие кинематографисты обратят внимание на тот факт, что «ковбои на звездолетах» по-прежнему интересны публике, а язык космического вестерна подходит для разговора на сколь угодно сложные темы.

Кстати, вовсе не обязательно ждать милостей из-за океана. Совсем недавно в журнале «Если» была опубликована отличная повесть Александра Бачило и Игоря Ткаченко «Красный гигант», соединяющая приемы космической оперы с традициями отечественной разновидности вестерна — «истерна», боевика о гражданской войне. Если вспомнить, что авторы повести — одни из ведущих российских кинодраматургов, то…

Поживем и, будем надеяться, увидим.

Сергей ЦВЕТКОВ

Избранная фильмография фантастического вестерна:

1935 — «Призрачная империя» (Phantom Empire), США

1956 — «Чудовище Полой горы» (The Beast of Hollow Mountain), США—Мексика

1966 — «Джесси Джеймс и дочь Франкенштейна» (Jessy James Meets Frankenstein’s Daughter), США

1969 — «Долина Гванги» (The Valley of Gwangi), США

1969 — «Луна Ноль-Два» (Moon Zero Two), Великобритания

1973 — «Мир Дикого Запада» (Westworld), США

1977 — «Звездные войны» (Star Wars), США

1979 — «Безумный Макс» (Mad Max), Австралия

1980 — «Битва по ту сторону звезд» (Battle Beyond the Stars), США

1980 — «Империя наносит ответный удар» (Star Wars: Episode V — Empire Strikes Back), США

1981 — «Внеземелье» (Outland), США

1981 — «Безумный Макс-2» (Road Warrior), Австралия

1983 — «Возвращение джедая» (Star Wars: Episode VI — Return of the Jedi), США

1985 — «Безумный Макс: Вне Купола грома» (Mad Max Beyond Thunderdome), США—Австралия

1985 — «Инопланетный злодей» (Alien Outlaw), США

1986 — «Изгои» (Outlaws), телесериал, США

1989 — «Звездный путь V: Последний фронтир» (Srar Trek V: The Final Frontier), США

1990 — «Назад в будущее III» (Back to the Future III), США

1993 — «Космические рейнджеры» (Space Rangers), телесериал, США

1993 — «Дикий Восток», Россия

1994 — «Забвение» (Oblivion), США

1996 — «Забвение-2: Отпор» (Oblivion 2: Backlash), США

1997 — «Почтальон» (The Postman), США

1998 — «Ковбойский би-боп» (Kaubi bibappu), мультсериал, Япония

1999 — «Дикий, дикий Вест» (Wild Wild West), США

2001 — «Ковбойский би-боп: Достучаться до небес» (Cowboy Bebop: Tengoku no tobira), Япония

2001 — «Американский астронавт» (American Astronaut), США

2002 — «Светлячок» (Firefly), телесериал, США

2005 — «Миссия «Серенити» (Serenity), США

2008 (?) — «Ковбои и пришельцы» (Cowboys and Aliens), США

КРИТИКА: Глеб ЕЛИСЕЕВ. ОБИТАТЕЛИ ПОДЗЕМНОГО МИРА

В многочисленных статьях и обзорах, опубликованных на страницах «Если», мы, кажется, рассказали едва ли не о всех возможных и невозможных мирах, придуманных фантастами. Но есть интереснейшая область НФ, которой мы до сих пор не касались.

Это произведения о «полой Земле». Что ж, когда фантасты устают смотреть на звезды, они начинают смотреть под ноги…

Мрачные и таинственные пещеры, дна которых, кажется, не может достичь самый пытливый исследователь, издавна манили к себе людей. А древние магические рисунки на их стенах свидетельствуют о религиозном и мистическом чувстве, которое подземные каверны пробуждали у первобытных людей. И не потому ли еще тысячелетия назад родилось представление, будто, пройдя сквозь пещеры, можно проникнуть в иной мир.

Со времен Гильгамеша герои эпических сказаний и легенд спускались в эти сумрачные области.

Древние шумеры считали, что внутри Земли находится обширное подземное пространство, где обитают души покойных. Примерно до XVI века почти все человечество воспринимало идею полой Земли как саму собой разумеющуюся. Впрочем, точно так же все понимали, что достичь этого подземного мира могут лишь умершие или, в самых редких случаях, особо посвященные при прямом соизволении богов.

Ученые «бредни»

Демифологизации идеи полой Земли способствовала эпоха Великих географических открытий.

После того как мореплаватели обнаружили новые, обширные и неизведанные земли на западе и на востоке, на юге и на севере, можно было надеяться, что и к центру планеты сумеют проникнуть отважные путешественники. И что завоевание областей, ранее принадлежавших лишь дьяволу, духам зла или душам умерших соплеменников, окажется не сложнее покорения Мексики или Перу. Тем более что даже во вполне серьезных научных сообществах стали высказываться идеи, обосновывавшие концепцию иного мира, находящегося у нас под ногами.

Среди ученых теорию полой Земли первым высказал знаменитый астроном Эдмонд Галлей в докладе, изданном Королевским научным обществом в 1692 году. Открыватель небезызвестной кометы предположил, что и Земля, и другие планеты — это всего лишь полые шары, внутри которых находятся маленькие звезды — центральные светила, согревающие земную кору. А полярные сияния — не более чем отблески лучей внутрипланетных светил, видимые при определенных условиях благодаря дырам, расположенным у полюсов. Сама же Земля по устройству напоминает матрешку, так как состоит из нескольких пустотелых оболочек, находящихся одна внутри другой.

В начале XIX века американец Д.К.Симмс поддержал эту идею, заявив, что планета наша полая внутри, а земное ядро — светило для целого подземного мира. Модель земного шара у Симмса очень напоминала галлеевскую.

Вот как ее описывают Л.Спрэг де Камп и В.Лей в книге «От Атлантиды до Эльдорадо»: «Симмс настаивал на том, что в нашем полом мире полыми являются кости, волосы, стебли растений и т.п. Планеты также полые, и Земля, например, состоит из пяти сфер одна в другой, все они обитаемы снаружи и внутри, и все имеют широкие отверстия в полюсах, через которые жители каждой сферы могут отправляться в любую точку как внутри другой, так и снаружи ее, подобно муравью, ползающему сначала внутри, а потом и снаружи фарфоровой чашки». Вслед за Галлеем Симмс полагал, что полярное сияние — отблески «подземного солнца».

Одному из пропагандистов теории полой Земли, американцу У.С.Тиду, удалось даже организовать целое религиозное движение вокруг этой идеи. Он утверждал, что в 1869 году к нему явилась небесная посланница Кореша, объяснившая, что люди живут не снаружи, а внутри Земли. И спасение на небесах получат только те, кто осознает истинное устройство нашего мира. Движение приверженцев Тида получило название «корешанизм», и оно, кстати, по сей день существует в США.

Впрочем, теория Тида несколько отличалась от классических версий. А вот другой американец, У.Рид, внимательно изучил записки исследователей Арктики и Антарктики, сообщавшие об аномальных явлениях, отмеченных в экспедициях (например, обнаруженное море и теплые земли у полюсов). В результате в 1906 году в книге «Полюса призраки» Рид написал, что полярные путешественники столкнулись с этими неправдоподобными явлениями, потому что незаметно для самих себя проникали внутрь полой Земли. В 1923 году сходные мысли высказал еще один соотечественник Симмса, М.Гарднер, доказывавший, что в центре нашей планеты находится мини солнце диаметром в 900 километров, а эскимосы являются выходцами из этого подземного мира.

Позднее теория полой Земли оказалась востребована различными уфологами, утверждавшими, что НЛО вовсе не прибывают из космоса, а вылетают из подземного мира сквозь тщательно замаскированные дыры в полюсах. В 1960-е годы американец А.Нунан, подобно У.С.Тиду, сумел создать целый уфологический культ, утверждая, что Галактическое командование, скрывающееся в центре нашей планеты, избрало его спасителем мира и новым мессией для всего человечества.

Однако большинство этих популяризаторов полой Земли так и ограничилось абстрактными рассуждениями об устройстве нашей планеты. Правда, Симмс не только попытался научно обосновать идею, но даже собирал деньги на подземную экспедицию. Экспедиционный отряд Симмсу организовать не удалось, зато, по мнению ряда литературоведов, именно он был автором книги, вышедшей в 1820 году и названной «Симзония: путешествие к открытию». Писатель, скрывшийся под псевдонимом «капитан Адам Сиборн», иллюстрировал гипотезу Симмса, придав ей привлекательную беллетристическую форму. Вскоре по пути Сиборна отправился целый караван литераторов, вознамерившихся изучить «внутренности» Земли.

Альтернативная цивилизация.

Чем же так привлекал подземный мир фантастов? Прежде всего, пустота внутри Земли казалась удобным местом для воплощения утопических идей. Или, наоборот, для их едкой и саркастичной критики. Экстравагантная теория Галлея нашла весьма благосклонный прием у литераторов, потому что выглядела правдоподобной. Разумеется, средневековые европейцы верили, что под землей находится «геенна огненная». Но после бури и натиска Возрождения в ироничную и скептичную эпоху Просвещения эта идея потеряла свою серьезность. Отныне огромную полость внутри Земли должны были населить обитатели «альтернативного общества». Например, в сатирическом романе датчанина Л.Хольберга «Путешествие Нильса Кильма в подземный мир» внутри нашей планеты находилась малая солнечная система, где вокруг земного ядра двигалась планета Назар. Современников поразили многие экстравагантные идеи Хольберга, среди которых выделялась главная и в то время казавшаяся совсем не возможной: на Назаре доминирующим является женский пол, а не мужской. Герои же романа легендарного сердцееда Джакомо Казановы «Иксамерон, или История Эдуарда и Элизабет, которые провели восемьдесят один год среди мегамикров, обитателей Протокосмоса, внутри нашей Земли» обнаружили в подземном мире яйцекладущих и двуполых обитателей. В изображении подземной цивилизации преуспел и наш Фаддей Булгарин, опубликовав в 1848 году сатирическую повесть «Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию Земли».

В 1881 году М.Брэдли Лейн выпустила роман «Мизора», в котором изобразила обосновавшуюся в центре Земли идеальную социалистическую и феминистскую утопию. (Между прочим, мужчин в этом мире вообще не было, женщины размножались исключительно партеногенетическим путем, и все как одна — блондинки!) Неизвестный же автор, скрывшийся под псевдонимом «миссис Д.Вуд», напротив, в самых сатирических тонах обрисовал подземное общество женщин в романе «Панталетта».

Многие писали и об удачно реализовавшемся социалистическом эксперименте в «одном отдельно взятом подземном мире»:

Д.Адамс в «Некуа», Б.Уэлкам в книге «Из центра Земли», М.Луис Мур в «Аль Модаде».

В то же время, подобно непроходимым джунглям Африки или неизвестным островам Тихого океана, пустая сердцевина Земли оказалась удобным фоном для приключенческих НФ романов.

Различные малодоступные области земного шара в воображении писателей хранили ключи к подземному миру. Например, негостеприимная Антарктида на долгие годы была прочно связана с мифом о проходе внутрь нашей Земли, якобы находящемся гдето у полюсов. Об этом рассказывал очень известный в XVIII веке роман Р.Пэлтока. О сути же приключений главного персонажа этой книги повествует уже ее длиннющее название — «Жизнь и приключения Питера Уилкинса, корнуэлльца, в основном касающиеся его кораблекрушения в районе Южного полюса, его чудесного путешествия в подземный мир и встречи там с Гаури — летающей женщиной».

Подобный поворот антарктического мифа укрепил и Э.По, опубликовав два классических произведения — «Рукопись, найденная в бутылке» и «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» (а еще загадочную впадину у полюса видел герой другого известнейшего произведения Э.По — Ганс Пфааль, улетевший на Луну на воздушном шаре).

Постепенно в описаниях подземного мира, возникавших на страницах приключенческой фантастики, стала отражаться негласная, но жесткая схема, использовавшаяся при описании любых затерянных миров. Герои подобных книг обязательно должны были столкнуться на своем путем с чудовищными животными, вымершими на остальной планете, и враждебными жителями подземного мира, ненавидящими обитателей земной поверхности или даже не подозревающими о ее существовании. Хозяева декадентских цивилизаций, скрытых в сердцевине Земли, должны обладать какими нибудь магическими способностями или хранить секреты, доставшиеся им от древних. А покинуть новейшее царство Аида герои приключенческой книги должны каким нибудь экзотическим способом — по жерлу действующего вулкана или используя волшебную технику «просачивания» сквозь земную твердь.

Классический пример такого путешествия со всеми непременными атрибутами, вроде чудовищ юрского и мелового периодов, плещущихся в подземных морях, предложил еще Ж.Верн в «Путешествии к центру Земли». У последующих фантастов менялись разве что средства достижения иного мира. Э.Р.Берроуз применил «подземоход» («К земному ядру», «Пеллюсидар», «Тарзан у земного ядра» и прочие романы о «внутренней земле Пеллюсидар»). В «Тайне Земли» Ч.Била аэронавты во время полета обнаружили проход к центру планеты.

В «Покорителях лунного бассейна» А.Меррита похищенных людей в подземный мир уносил светящийся монстр. Однако большинство добирались до сердца Земли по старинке — пешком, через тайный проход, находящийся у полюса.

В.Обручев в романе «Плутония» изобразил одновременно и неизвестный остров в Арктике, и подземную область, населенную мамонтами и динозаврами.

Писатель изначально замышлял свою книгу как научно популярную, в легкой форме излагавшую основы палеонтологии. Поэтому и вымершие животные расселились у него по подземному миру дисциплинированно, согласно эпохам и биологическим справочникам. Правда, при этом Обручев предложил внешне вполне логичную историю возникновения и заселения Плутонии: якобы пробившая дыру в Земле комета позволила проникнуть внутрь ее сначала динозаврам, затем более поздним млекопитающим и, наконец, первобытным людям. Отсюда и удивительная правильность, с точки зрения учебников биологии 1920-х годов, распределения животного и растительного мира в подземной стране. Берроуз же, напротив, обожал рисовать хаотическое смешение рас и видов, поэтому у него в Пеллюсидаре тиранозавры охотятся на мамонтов, а трицератопсы дерутся с саблезубыми тиграми.

Полая Земля оказалась удобным местом и для авторов, проповедующих странные религиозные идеи и мистические культы. Первым и самым известным из таких фантастов был Э.Бульвер Литтон, состоявший в оккультном ордене «Золотая заря». В романе «Грядущая раса» он нарисовал подземный мир сверхлюдей, контролирующих волшебную энергию «вриль» и готовых сменить вырождающееся человечество. Культ бедности и гуманной смерти, который проповедуют жители затерянной антарктической долины, ведущей к центру Земли, описан в книге канадца Д.Де Милля «Странная рукопись, найденная в медном цилиндре». В романе У.Брэдшоу «Богиня Атватабара:

история открытия внутреннего мира и завоевания Атватабара» обитатели полой Земли благодаря особым религиозным и сексуальным ритуалам узнали секрет почти бесконечного продления жизни. Подземный рай, где обитают гиганты, поклоняющиеся малому внутриземному солнцу, изобразил У.Эмерсон в «Дымящем боге, или Путешествии во внутренний мир». О райской, более совершенной природе внутренней земли писали и Д.Белл в «Последнем открытии мистера Осебы», и Э.Аткинс в «Моей невесте из другого мира». Некоторые из подобных фантастических путешествий представляли собой лишь аллегории эволюции души, вроде «Путешествия к Арктуру» Д.Линдсея, только совершающиеся не на иной планете, а в центре земного шара. Так, в романе Д.Ллойда «Атидорфа, или Конец Земли» герой, которому помогает слепой гуманоид, произвел одновременно и нисхождение в подземный мир, и мистическое путешествие к «совершенству любви».

А одной из самых удивительных историй, связанных с литературными странствиями к центру Земли, оказалась мистификация, предпринятая писателем Р.Шавером на страницах журнала «Amazing Stories». В цикле рассказов, выходивших с 1945 по 1948 год, этот автор вещал, будто на самом деле вошел в контакт с жителями подземного мира, населенного зловещими «деросами» (сокращение от «detrimental

robots» — «вредные роботы»), способными телепатически влиять на людей, обитающих на земной поверхности. Он назвал этот подземный мир Лемурией, утверждая, что его населили бывшие обитатели этого исчезнувшего после географического катаклизма материка. Жители же другого мифического континента, Атлантиды, по большей части сумели улететь в космос. Однако они продолжают контактировать с обитателями Лемурии, проникая на межзвездных кораблях к ним под землю сквозь дыры в полюсах.

Фантаста визионера активно поддержал главный редактор «Amazing Stories» Р.Палмер, развернувший шумную кампанию вокруг так называемой «Тайны Шавера». Позже он и сам написал несколько историй о Лемурии и даже выпустил записки «первооткрывателя» очередного подземного мира отдельным сборником. Кстати, знакомые Шавера утверждали, что тот до конца жизни был искренне убежден в истинности своих идей.

Конечно, Р.Шавер, уверовавший в собственные фантазии, был исключением из правил.

Для большинства писателей, особенно склонных к сатирическому и ироничному взгляду на мир, концепция полой Земли казалась слишком невероятной. А между тем мысль о скрытых цивилизациях, таящихся у нас под ногами, была слишком притягательной, чтобы от нее отмахнуться. Тем паче что в фольклоре многих народов укрепились истории о племенах, некогда ушедших в «полые холмы», но продолжающих изредка выглядывать на поверхность (от «фейри» Британских островов до «подземной чуди» из русского фольклора). В итоге в книгах ряда авторов жители подземелий остались, а вот подземный мир съежился до комплекса пещер, где скрываются их жутковатые хозяева.

Вполне реалистически подошел к этой теме А.Конан Дойл в известном рассказе «Ужас расщелины Голубого Джона», где в темноте подземелий обитают ослепшие потомки пещерных медведей каменного века.

А.Мейчен реанимировал предания о жителях «полых холмов»;

причем в его пугающих рассказах эльфы представали вовсе не веселыми проказниками, а ужасными монстрами, носителями демонического начала (глава «Повесть о черной печати» в романе «Три самозванца»; рассказ «Огненная пирамида»). Подземные пространства, в которых обитают такие существа, являются прибежищем нестерпимого ужаса, и людям лучше держаться от них подальше. Об этом говорит герой «Повести о черной печати» профессор Грегг: «Постигшая меня участь столь ужасна, что подобное не привидится и в страшном сне».

Обращались к образу пещерных обитателей и более поздние авторы. Например, у Д.Лэя в «Дроме» иная, нечеловеческая раса живет в пещерах под Калифорнией; у Д.Уиндема в «Секретном народце» — в английских природных катакомбах.

Конечно же, отдал дань подобному экстравагантному видению мира и Г.Ф.Лавкрафт. В книгах американского мастера хоррора можно обнаружить все варианты обитаемых подземелий — от неглубоких рукотворных пещер, созданных безумцами в «Крысах в стенах» и «Истории Чарльза Декстера Варда», до целых подземных миров, освещенных собственным солнцем, как в «Безымянном городе». Любопытное совмещение темы подземной и антарктической цивилизаций совершил Лавкрафт в повести «Хребты безумия», навеянной романом Э.По об Артуре Гордоне Пиме. В этом произведении американского фантаста описана встреча людей с наследием дочеловеческой цивилизации Старцев, разумных амфибий, обитавших миллионы лет назад на самом южном континенте Земли. По мере похолодания и наступления ледников амфибии переселились в огромные подземные каверны с теплой водой, находившиеся под их городами. Там то Старцы и были уничтожены шогготами — биороботами, которых некогда создали.

Самым подробным образом тему полой Земли мэтр литературы ужасов затронул в небольшой повести «Курган», которую он написал в соавторстве с С.Бишоп.

Действие повести разворачивается в Оклахоме, куда рассказчикархеолог прибыл, чтобы исследовать рукотворный холм — наследие исчезнувшей индейской цивилизации. На вершине кургана ученый обнаружил металлический цилиндр с рукописью испанского конкистадора Панфило де Замаконы, в которой описывался подземный мир Кейнан. Проникший в Кейнан испанский авантюрист узнал, что под землей существует, как в классической схеме Д.Симмса, целая система разноуровневых миров, населявшихся различными разумными расами. Однако их либо покорили, либо истребили жители Кейнана. В противоположность идеям Бульвер Литтона, у Лавкрафта обитатели полой Земли являются настоящим воплощением зла и вырождения.

Они опасаются внешнего мира и контролируют проходы в Кейнан, постепенно превращаясь в призраков и демонов.

Традиционное представление о подземельях как о прибежище инфернального зла стало дежурным образом в ХХ веке, в эпоху расцвета литературы ужаса. Этот мотив усердно эксплуатировал С.Кинг в романе «Оно», где демоническое существо, принимающее различные пугающие формы, обитает в подземных туннелях под американским городком Дерри.

В СССР истории о подземных цивилизациях у творцов НФ популярностью не пользовались. Вопервых, тексты на подобную тему противоречили «достижениям передовой советской науки», которой были обязаны, хотя бы формально, следовать советские фантасты. Поэтому можно было написать о подземоходе, проникающем сквозь раскаленные слои магмы к земному ядру, как у А.Адамова в «Победителях недр» или в очень динамичной повести Б.Фрадкина «Пленники пылающей бездны», но нельзя вообразить подземную цивилизацию.

А чаще и вовсе фантасты ограничивались лишь «разработкой» подземоходов и «поверхностным бурением», как в рассказах и повестях Н.Охотникова.

Поэтому по настоящему запоминающимися примерами подобных книг стали повесть В.Владко «Потомки скифов», где в пещеры удалились потомки этих причерноморских кочевников, да чисто сказочные повести А.Волкова («Семь подземных королей» и дальнейшие истории из цикла о Волшебной стране). Любопытно, что Волков совершенно случайно использовал все главные штампы, сложившиеся к тому времени в описании подземных миров. В Стране подземных рудокопов есть и диковинные животные, давно вымершие на поверхности земли (драконы и шестилапые), и чудесные средства, продляющие жизнь (волшебный источник подземных королей).

Отмечает автор даже инстинктивную враждебность и недоверие жителей Страны рудокопов к верхнему миру и его обитателям, а также их отвращение к солнечному свету.

Впрочем, подобная светобоязнь, да и вообще жизнь в подземном мире под пером некоторых авторов перерастала в метафору духовной темноты и невежества.

Это хорошо заметно в романах С.Кобленца «Потаенный мир» и Д.О’Нила «Страна под Англией».

В последней книге автор даже не скрывал, что, описывая злобных телепатов — потомков римских легионеров, якобы обитающих в пещерах Камберленда, — он рисовал откровенную карикатуру на фашистов.

Характерно, что после окончания второй мировой войны легенды о подземных убежищах вполне реальных нацистов вошли в состав разветвленного мифа о «гитлеровском наследии», циркулирующего в современной массовой культуре. Нет нет, да и появляются в средствах массовой информации истории о фашистских убежищах в Антарктике, где подводники гросс адмирала Деница якобы нашли подземный рай, связанный целой цепью подземных пустот с самым центром Земли.

С середины прошлого века полая Земля стала расхожим образом в «желтой прессе» в современной мифологии. Зато этой идеей стали пренебрегать фантасты — как устаревшей и уже «затоптанной». Один из немногих примеров серьезного отношения к теме в НФ второй половины XX века можно обнаружить в книге Д.Гэллоуи «Темная Вселенная». Там описано, как люди, выжившие после атомной войны, скрываются во мраке пещер бомбоубежищ. Однако это лишь исключение из правил.

К середине 1960-х у критиков и читателей создавалось впечатление, что фантасты навсегда покинули недра Земли ради космических просторов.

Опустеет ли полая Земля?

Возрождение темы неожиданно случилось на заре нашего, постмодернистского времени, когда фантасты стали больше заботиться не о правдоподобии и научной достоверности своих текстов, а о литературной экстравагантности. Впрочем, у таких опытов был весьма достойный предтеча. Ведь самый экстравагантный пример использования данной темы был создан еще в середине XIX века. Потому что, как несомненно помнят все читатели, Страна чудес, куда попала Алиса сквозь кроличью нору, находится именно в центре Земли.

Другое дело, что Л.Кэрролл изначально относился к теориям, вроде тех, что вполне серьезно излагали Э.Галлей или Д.Симмс, с изрядной долей юмора.

Стремление к художественному эксперименту двигало создателями таких книг, как «Полая Земля» Р.Рюкера или «Подземный Левиафан» Д.Блейлока. Игра с привычными темами для НФ, использование литературных героев и авторов, ставших знаковыми для мировой культуры, особенно хорошо заметны в книге Рюкера, где одним из героев является Э.По. У Блейлока же группа героев — нелепых чудаков, возглавляемых сумасшедшим гением Уильямом Гастингсом, — напоминает такие же компании эксцентричных джентльменов из романов классической английской литературы XIX века. Хотя события, происходящие в «Подземном Левиафане», очень точно датированы (это 1964 год), по стилю книга стоит ближе к текстам викторианской эпохи. В то же время Блейлок творчески переосмыслил некоторые НФ концепции, сложившиеся в англо американской фантастике и по сей день сильно влияющие на ее развитие. В романе причудливо смешаны мотивы из произведений Э.Р.Берроуза (подземный мир, который иногда напрямую называют Пеллюсидаром), Г.Ф.Лавкрафта (люди рыбы, якобы живущие под землей), С.Ромера (ученый злодей Фростикос, преследующий героев) и многих других известных фантастов, среди которых можно найти даже Р.Брэдбери и Т.Пауэрса.

Увы, вот только чудес подземного мира в книге Блейлока читатели так и не увидели. Роман завершается тем, что герои строят подземоход, одновременно являющийся подводной лодкой, и отправляются в путь — исследовать потаенные глубины Земли.

Вовсю используют героев и узнаваемые образы из классики жанра С.Атли и Г.Уолдроп в рассказе «Темно как в яме, от полюса до полюса». На исследование обширных пространств внутри нашей планеты эти фантасты отправили чудовище Франкенштейна.

Так что, несмотря на вопиющую антинаучность самой идеи, у концепции полой Земли попрежнему находятся поклонники среди авторов НФ. Впрочем, в фантастике рубежа веков можно обнаружить и даже более экстравагантные формы планетыпрародины Homo sapiens. Например, Р.Лупофф в романе «На полюс!» придает Земле вид тора, а С.Люндваль, Т.Ли или С.Синякин повествуют в своих книгах о плоской Земле.

И все же полая Земля несомненно лидирует среди фантастических представлений о другом облике нашей планеты. К тому же в виде пустотелого шара фантасты и ученые воображали и иные небесные тела. Многие фантасты, от Уэллса и Берроуза до Н.Носова, создавали произведения о полой Луне и населяющих ее внутренности селенитах.

А идея о пустотелых спутниках Марса провозглашалась не только фантастами (скажем, братьями Стругацкими в «Полдне. XXII

век»), но и вполне серьезными учеными.

Есть, видимо, что то неуловимо притягательное, пробуждающее древнейшие, архетипические пласты сознания, в самом образе полой планеты. Да и пещеры, столь же манящие и загадочные, как и тысячелетия назад, все так же порождающие мысли о скрытых внутри тайнах, никуда не исчезли…

Рецензии

Урсула ЛЕ ГУИН. ГЛОТОК ВОЗДУХА

Москва: ЭКСМО, 2008. — 320 с. Пер. с англ. (Серия «Звезды фантастики»). 5000 экз.

Зарубежная НФ поступала в нашу страну крайне непоследовательно. Хронологически более поздние тексты частенько обгоняли ранние работы.

В результате у читателей создавалось искаженное представление о развитии творчества того или иного автора. Эта тенденция сохранилась до сих пор.

Вот и сборник рассказов «фантастической бабушки» Урсулы Ле Гуин, вышедший на английском языке в 1996 году, добрался до нас лишь спустя 12 лет.

Под обложкой — не самая эффектная, но весьма интересная часть творчества знаменитой писательницы, начиная с 1982 года. Большинство рассказов носит поверхностный, эскизный характер. Это не полноценные завершенные миры, а их фрагменты.

Ле Гуин, словно автолюбитель-виртуоз, разбирает машину своего художественного метода на запчасти, чтобы поразмыслить над каждой из них. Образы предметов и лица людей, емкие, лаконичные определения и пространные философские рассуждения, калейдоскоп настроений и отражения воспоминаний — детали литературного механизма аккуратно разложены перед поклонниками. Смотрите! Вот из чего «сделан» ваш кумир.

В «Глотке воздуха» по сравнению с ранними вещами еще в большей степени превалирует феминистская тема. Можно даже сказать: эти рассказы написаны женщиной для женщин и о женщинах. Может быть, поэтому в текстах преобладают образы простых, ничем не примечательных американок.

С их проблемами, радостями и бытом, в котором все же находится место маленькому домашнему чуду.

Истории, предложенные создательницей романов о Земноморье и Хайнского цикла, формально нельзя назвать автобиографическими, но элемент «взгляда назад» ощущается в них достаточно явно. Чтобы охарактеризовать сборник, не нужно кривить душой и придумывать изящных определений. По сути, перед нами воспоминания пожилой женщины. Но великой, прожившей чертовски интересную жизнь.

Николай Калиниченко

Генри Лайон ОЛДИ. ТРИ ПОВЕСТИ О ЧУДЕСАХ

Москва: ЭКСМО, 2008. — 448 с. (Серия «Стрела Времени»). 12 000 экз.

Перед нами снова мир и персонажи «Шмагии» и «Приюта героев», полюбившиеся как читателям, так и самим авторам; обращение к узнаваемым реалиям и чуть ироничная манера повествования позволяют, не отвлекаясь на «вводные», сразу обращаться к «вечным» темам. В «Захребетнике» молодой и удачливый дворянин Джеймс Ривердейл, романтичный, веселый и смелый прожигатель жизни, волею судеб оказывается втянут в мрачную и загадочную историю и на собственном опыте узнает, что милосердие бесценно и бескорыстно — как бы обстоятельства и здравый смысл ни убеждали его в обратном. В «Снулле вампира Реджинальда» «образцовый» вампир опять же на собственном горьком опыте узнает, что единственным спасением от страха может стать смех, а «Скорлупарь» вновь убеждает нас: судьбу можно переломить, даже «дурной глаз» вылущить, лишь бы на то была добрая воля и мужество.

Фирменный стиль Олди — в удивительно «вкусных» деталях и подробностях. Как следствие, и пейзажи, и проходные персонажи, и «случайные» обрывки диалогов работают на сюжет с полной отдачей, делая условный мир магической фэнтези полнокровным и ярким.

Добавлю иронично поданный культурный подтекст, стоящий чуть ли не за каждой фразой.

«— И вот этот кисломордый иблис, чья душа — потемки, чье сердце — омут смердящий, а руки подобны крючьям могильщика, и говорит мне скверным голосом: душенька, если вы согласитесь выйти за меня замуж, я буду счастливейшим человеком в мире… — А ты? — А что я? Замуж-то хочется…

На востоке как на востоке, особенно в Бадандене…» Даже чайхана тут называется «Под небом голубым».

Впрочем, рядом с развеселым Баданденом в пустыне находятся руины страшного города Жженый Покляпец, где и по сию пору бродят неприкаянные души.

Мария Галина

Стивен КИНГ. БЛЕЙЗ

Москва: АСТ, 2008. — 285 с. Пер. с англ. В.А.Вебера. 40 000 экз.

Лет двадцать назад перед нашими издателями открылся океан зарубежной литературы, казавшийся бескрайним. Черпай и черпай. Но вот отгремели бурные 1990-е, и котел качественной зарубежки начал показывать дно. Пришлось обратиться к осадку — не эпохальным творениям, но все же еще очень приличным вещам. Роман «Блейз», принадлежащий перу малоизвестного скромного американского литератора Ричарда Бахмана (он же Стивен Кинг), вписался бы в эту литературную «вторую лигу». Однако в 1973-м роман так и не покинул «скамейку запасных».

Итак, перед нами опять открывается милая сердцу Кинга американская провинция. Здесь на улочках затерянных в пространстве и времени городков разыгрывалось действие самых жутких и беспросветных вещей Кинга. И снова старые подмостки прогибаются под тяжестью шагов героев.

Один из них — слабоумный здоровяк Блейз, другой — его напарник и ментор Джордж, хитрый и уверенный в себе мошенник. Устав от мелких афер, напарники готовятся к большому делу. Все бы хорошо, но тут совершенно неожиданно выясняется, что Джордж на самом деле мертв.

Роман — весьма интересная и в целом успешная попытка декорировать социальную, натуралистическую вещь под нуар. Чудовищный и жалкий Блейз, страдающий раздвоением личности, с каждой страницей все больше напоминает монстра Франкенштейна, а поселившийся в его голове призрак Джорджа преображается из обычного уличного подонка в настоящего вампира.

Есть в книге еще один безумец — Эдгар Фримантл из рассказа «Память». Однако, если жизнь Блейза с самого начала представляется чередой несчастий, то мистер Фримантл, типичный «успешный человек, потерявший все» — излюбленный образ Кинга. Рассказанная от первого лица история безумия, вызванного производственной травмой, является подходом к роману «Дьюма-Ки», публикация которого намечена на 2008 год.

Николай Калиниченко

Гэри ГИБСОН. СТАНЦИИ АНГЕЛОВ

Москва — Владимир: АСТ — ВКТ, 2008. — 413 с. Пер. с англ. Ю.Кряклиной. (Серия «Science Fiction»). 3000 экз.

Вселенная, придуманная автором «Станции Ангелов», не отличается оригинальностью. В ней присутствует старшая раса Ангелов, создавшая подпространственную сеть, связывающую различные уголки Галактики. Ангелы давно удалились из нашей Вселенной, оставив сеть в наследство землянам, ныне обживающим космос. Помимо хомо сапиенс в известной Галактике есть еще только один вид разумных — обитатели планеты Каспер, волкоподобные существа, пребывающие в состоянии дикости.

Контакты людей с касперианами категорически запрещены правительством Земли, заботящимся, чтобы нормальное развитие «братьев наших меньших» не было нарушено вмешательством извне.

Рассказывая привычную историю о Первом контакте, Гибсон чрезмерно переусложнил текст, стремясь одновременно использовать слишком много традиционных НФ-тем. На страницах романа читатель столкнется и с историей очередного неудачного эксперимента по созданию сверхчеловека, и с рассказом о новой мессианской религии, и даже с угрозой всему живому, вызванной взрывом звезд в центре Галактики. Но надо отдать британскому фантасту должное — даже самые экзотичные темы, вроде книг-пилюль, содержащих записи личности людей, или инопланетных машин фон Неймана, использованы не в виде элементов антуража, а влияют на развитие интриги.

К сожалению, из-за этого же тематического переизбытка с ходу включиться в повествование Гибсона тяжело. Несколько сюжетных линий, в которых главными героями выступают не только люди, но и каспериане, в начале кажутся совершенно изолированными, и нет даже внятных намеков на их грядущие пересечения. Лишь к середине романа становится понятно, что связывает ведущих персонажей друг с другом. И все-таки, несмотря на отдельные шероховатости, сделан роман «Станция Ангелов» на отличном профессиональном уровне и читается с интересом.

Глеб Елисеев

Джефф РАЙМАН. ДЕТСКИЙ САД

Екатеринбург: Ультра — Культура, 2007. — 672 с. Пер. с англ. А.Шабрина. (Серия «Альтернатива. Фантастика»). 3000 экз.

Долгое время в основе представлений о будущем, которые бытовали в НФ, лежали технократические образы. Оно и понятно: НФ с момента своего рождения тесно связана с развитием науки и техники. Закономерно и то, что вслед за «новой волной», отразившей в фантастике достижения гуманитарных дисциплин, появились произведения, основанные на науках, с прикладным значением которых нам еще предстоит столкнуться — прежде всего, биология и генетика. К числу таких произведений относится и «Детский сад» (1989) Джеффа Раймана.

После глобальной Революции цивилизация возродилась на биологической основе. Люди получают энергию путем фотосинтеза, знания прививаются детям с помощью вирусов, убеждения передаются как инфекция, а продолжительность человеческой жизни сократилась до 35 лет. Присматривают за человечеством глобальное правительство Консенсус (совокупность многих разумов) и… Социалистическая партия.

В центре романа — дочь беженцев из Чехословакии, начинающая актриса Милена, обладающая Неправильной Морфологией. Имя героини и страна ее происхождения, господство Партии в обществе отсылают к «Невыносимой легкости бытия» Милана Кундеры, с которой роман Раймана во многом созвучен.

Первая сотня страниц, пожалуй, изрядно затянута.

Однако постепенно действие набирает обороты. Знакомство Милены с музыкальным гением Ролфой приводит ее к постановке оперы по «Божественной комедии», в процессе которой она отправится в космос, познакомится с Ангелами, странствующими по Вселенной по нитям гравитации, и почти станет посланием Консенсуса к иным мирам и разумам. В конце события достигнут и вовсе мессианского крещендо, когда Милена своей жизнью возвращает человечеству прежнюю продолжительность жизни и спасает души, поглощенные Консенсусом.

«Детский сад» — очередной выразительный пример союза НФ и мейнстрима.

Сергей Шикарев

Виталий КАПЛАН. ПОСЛЕДНЕЕ ЗВЕНО

Москва: ЭКСМО, 2008. — 448 с. (Серия «Русская фантастика»). 7000 экз.

Московский студент Андрей Чижик вместо обещанной летней халтурки на даче у некоего олигарха попадает в параллельный мир с альтернативной историей. Христианства там нет, а есть религия, основанная на вере в «линию»: излишнее отклонение в радость обязательно компенсируется впоследствии отклонением в горе и наоборот. Учение 22 века назад принесено мудрецом Аринакой. Как результат, люди стран, занимающих в этом мире место объединенной Европы вкупе с Россией блюдут свою линию, стараясь не совершать радикальных, необратимых поступков. Еще одно следствие учения — души людей мира, куда попал Андрей, обречены на цепь перерождений, но не имеют выхода вовне, в этот свет. Боязнь крайностей регламентирует все существование тамошней цивилизации; практически нет убийств, войн, но и гениальных шедевров искусства или взлетов человеческого духа тоже нет.

Америка так и осталась неоткрытой, а общество погружено в «просвещенное средневековье».

Такая модель (учитывая, что Китай, Индия, вся мезоамериканская цивилизация, не истребленная испанцами, а следовательно, развивающаяся на авторской карте мира, не фигурируют) подсказывает, что перед нами скорее философский конструкт, нежели «реконструкция». Виталий Каплан поставил своей целью показать мир без Христа, и результаты получились интересные, хотя и спорные: застой и стагнация при внешнем гуманизме. Отсюда следует, что христианство косвенно привело к НТР, росту пассионарного напряжения и двум мировым войнам. Как и положено, студент оказывается объектом древнего пророчества, однако осуществление этого пророчества зависит от его готовности к самопожертвованию и доброй воли. Сам ритуал осуществления пророчества у меня вызывает некоторые сомнения в теологическом плане, тем не менее концы с концами (по крайней мере, в пределах повествования) сведены вполне крепко, а местами и вовсе неожиданно для читателя.

Мария Галина

Юрий БУРНОСОВ, Михаил КЛИКИН. КНИГА ДЕМОНА

Москва: ЭКСМО, 2008. — 416 с. (Серия «Боевая магия»). 8100 экз.

Говорят, римляне тысячу дней штурмовали маленькую Массаду. Но упорство и доблесть защитников крепости меркнут перед несокрушимым упрямством, с каким фантасты раз за разом собирают основательно проржавевший велосипед протолкиновской фэнтези. Устали авторы, устали критики, несчастный древний ужас невероятно устал зловеще выползать из темных глубин. Но не зря сказано:

«The show must go on!» Книга демона» как раз и есть «в лучших традициях». Здесь тебе и старый-престарый мир, населенный различными расами, и магия, которая сейчас — чушь, но зато раньше — ого-го, и древние артефакты, и… Вы никогда не догадаетесь, кого мы пригласили на наше шоу — это всеобъемлющее, необозримое, ваше любимое заслуженное вселенское злоСлегка потертое от многоразового использования, оно позабыло, как его звали в прошлый раз. Саурон?

Баалзамон? Ктулху? Не важно! На сей раз оно — Дран, падший бог, стремящийся подняться.

Как всегда в такой ситуации, мир привычно делится на два лагеря. С одной стороны, коварные нигилисты, которых хлебом не корми, только дай призвать из великого ничто какое-нибудь порождение тьмы, с другой — конструктивные силы в образе добрых волшебников, добрых разбойников, добрых наемников и прочих добряков, которые на время отвлекаются от мордобоя, чтобы запихать врага рода человеческого обратно в энтропию. Главный же герой — писарь по имени Гай — очень хороший и вежливый мальчик. Алмаз неграненый, только-только выбравшийся в мир из-за стен монастыря и тут же в соответствии с законами жанра угодивший в продолжительное и опасное приключение. Огранить нашего «Иванушку» порываются многие: от воина до мага. И в общем, у них получается.

Книга столь же проста и открыта, сколь и ее главный герой. Но в этой простоте заключается и ее привлекательность. Несмотря на вторичность, роман написан добротно, профессионально.

Роза Берберова

КРУПНЫЙ ПЛАН. ЗА ВСЁ ПРИХОДИТСЯ ПЛАТИТЬ…

Марина ДЯЧЕНКО, Сергей ДЯЧЕНКО. МЕДНЫЙ КОРОЛЬ.

После максимально приближенного к «здесь и сейчас» «Vita Nostra» Марина и Сергей Дяченко вновь погружают нас в уже знакомый по «Варану» мир.

«Фэнтезийным» назвать его можно с большой натяжкой — скорее, это мир биотехнологий, приправленный магией, как приправляют специями сложное блюдо. Действительно — биотехнологий, поскольку летают здесь не на самолетах, а на крупных птицах крыламах, замки строят, заставляя скальных червей прогрызать ходы в камне, колесные лодки движутся при помощи шлепунов и ездовых крыс…

Фауна этого мира вообще радикально отличается от нашей и при этом гораздо разнообразнее.

И на всем его пространстве в любом месте, от хижины до дворца, может родиться маг. Достаточно только, чтобы прохожий человек — Бродячая Искра — разжег в очаге огонь. Поэтому гостеприимство здесь — закон: а вдруг именно к тебе в дом под личиной простого бродяги придет делатель магов.

В остальном — все в рамках исторических закономерностей. Империя, распространяющая свою власть на малоосвоенные территории, несущая, с одной стороны, закон и просвещение, с другой — гибель привычного уклада, а когда и погибель непокорным. Горные не усмиренные племена. Вольные торговые города, где правят, как нынче принято говорить, «мафиозные структуры», между которыми постоянно идет передел власти. Феоды-государства, то враждующие с соседями, то вступающие в альянс с недавними врагами.

И здесь есть Золотой Город — Мирте, процветающая республика, чудо архитектуры и культуры, куда все стремятся, но не все могут попасть.

В этом-то мире перед нами разворачивается судьба гексы-полукровки Развияра, мальчика, вы брошенного за борт с корабля, направляющегося на Мирте (ни один гекса не осквернит своей ногой мостовые Золотого Города) и получившего в наследство от старого, выжившего из ума смотрителя маяка странное заклинание: «Медный король, возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно».

Развияру предстоит узнать загадку своего происхождения, испытать первую любовь, первое предательство, найти друга, попасть в рабство, возвыситься…

А выжить во враждебном мире перепуганному подростку, не имеющему никакой поддержки, очень трудно.

Развияр и сам по себе обладает замечательным даром — он, переписчик книг, помнит каждую страницу, на которую лишь упадет его взгляд. Неудивительно, что в трудные минуты перед ним всплывают страницы-подсказки;

неудивительно также, что в трудные минуты он обращается к Медному королю, предлагая ему нехитрые подношения… поначалу нехитрые. И уже мало просто жизни и свободы, и горизонты все расширяются. А Медный король требует все новых и новых жертв…

Последствия нетрудно угадать;

знатоки фантастики уже сравнили «Медного короля» с продолжением «Бесконечной истории» Михаэля Энде, где маг, произнося заклинание, жертвует тем, что ему дороже всего в данную минуту. Я бы еще прибавила рассказ Лоры Андроновой «Вода окаянная»: за совершенство, полученное магическим путем, приходится платить человечностью.

Да и кто знает, что на самом деле нужно Развияру. Сам Развияр? Или Медный король?

«Ты уже не отдаешь — ты берешь», — говорит женщина-маг Яска, жена Развияра и его названного брата Лукса (кстати, глубина разработки и брачных отношений, и биологии, и обычаев воинственного племени нагоров не уступает этнобиологическим конструкциям Урсулы Ле Гуин).

«Медный король», как и «Vita Nostra» — роман воспитания, мы видим героя в развитии, от тощего перепуганного мальчишки до могущественного властелина.

В этой области Марине и Сергею Дяченко нет равных среди отечественных фантастов. Их герои — и Саша Самохина из «Vita Nostra», и Варан, герой одноименного романа, и Развияр, герой «Медного короля» — проживают на наших глазах самые значимые этапы своей жизни, от подросткового становления до зрелости.

Конец романа предлагается открытым и, возможно, недопрописанным, оставляя на откуп нашего воображения и душевный перелом героя, приведший к развязке, и загадку страшной магии Медного короля. Но, зная Марину и Сергея Дяченко по предыдущим романам, читатель может с уверенностью предположить: и на этот раз выбор будет сделан в пользу человечности.

Мария ГАЛИНА

ХРОНИКА

Сэм Рейми, один из самых успешных продюсеров в области кинофантастики, запускает новый высокобюджетный проект. Это будет телесериал по мотивам цикла Терри Гудкайнда «Правила волшебника», который является одной из популярнейших фэнтезийных саг последнего десятилетия и включает в себя уже 11 романов. Двадцать две часовые серии будут показываться еженедельно. Заинтересованность в прокате сериала высказали все телевизионные мэйджоры США. Съемки начнутся в мае 2008 года. Весь цикл будет снят в формате HD (high-definition).

Медаль «Символ Науки» некоммерческого партнерства популяризации достижений науки и техники «Мир Науки» (Председатель Правления — профессор С.П.Капица) вручена Борису Натановичу Стругацкому «За глубинное проникновение идей освоения космоса в повседневный жизненный обиход большинства представителей общества, за уникальное творчество, ставшее культовым для нескольких поколений русскоязычных читателей, благодаря которому массовая культура включила в себя научное мировоззрение».

Цензура возвращается? Знаменитая серия «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия», увы, не пополнится трудом о братьях Стругацких. Писатель Ант Скаландис, на протяжении нескольких лет работавший над этой книгой специально для серии ЖЗЛ, разорвал отношения с издательством, когда редакторы потребовали убрать главы, посвященные взаимоотношениям соавторов с «Молодой гвардией» во второй половине семидесятых. Напомним, что после разгрома знаменитой редакции фантастики Белы Клюевой новое руководство издательства «Молодая гвардия» блокировало выпуск книг многих известных фантастов по цензурным соображениям. Подробности уже известны из воспоминаний Б.Стругацкого, Б.Клюевой и других авторов, но это не остановило нынешнее руководство «Молодой гвардии», которое посчитало подобный рассказ «очерняющим» издательство. В результате книга все-таки выйдет, но в издательстве АСТ.

Подарок на Пасху получили британские любители фантастики. Двухсерийный телевизионный фильм по мотивам книг Терри Пратчетта «Цвет волшебства» и «Безумная звезда» был показан в праздничные дни на телеканале Sky One. Стоимость фильма составила семь миллионов фунтов стерлингов, а сняла его компания Mob Films, которая в 2006 году экранизировала роман «Санта-Хрякус». Сам Пратчетт в «Цвете волшебства» появляется в камео-роли второго астрозоолога. В главных ролях снимались Дэвид Джейсон и Шон Остин, а в массовках были задействованы фэны Пратчетта.

Знаменитая антиутопия Ф.Д.Джеймс «Дитя человеческое» обретет еще одно экранное воплощение. Продюсер компании Bionic Woman Дэвид Эйк запускает в производство телесериал по мотивам романа, вышедшего в 1992 году. Предыдущая экранизация романа, снятая Альфонсо Куароном в 2006-м, получила несколько номинаций на «Оскар» и завоевала премию «Сатурн» как лучший НФ-фильм года.

Самый значительный российский фантастический книжный проект завершен. С 25 апреля в продажу поступили книги «Убить Чужого» и «Спасти Чужого». Это совместный выпуск издательств, которые считаются конкурентами: АСТ и ЭКСМО. В проекте участвуют самые популярные фантасты, и каждый из них сначала «убивал» Чужого в расчете на то, что коллега спасет несчастного. Затем роли менялись. Основная задача проекта — рассказать о проблеме ксенофобии в современном обществе. Выход книг приурочен к московскому «Еврокону», который пройдет с 15 по 18 мая.

Премия Филипа Дика, организованная Филадельфийским НФ-обществом, досталась роману М.Джона Харрисона «Ритм Сверхновой». Вручение проходило во время конвента Norwescon в Ситаке, штат Вашингтон. Таким образом этот роман сделал «дубль» — в прошлом году он получил премию Артура Кларка.

20 лет назад в Киеве состоялась Всесоюзная конференция Клубов любителей фантастики. На конференцию съехались сотни представителей КЛФ, десятки известных фантастов во главе с А.Н.Стругацким. В марте нынешнего года в столице Украины отмечался юбилей этого знакового события. В рамках ассамблеи фантастики «Портал» прошел конвент старых фэнов «Старкон» (кстати, многие фантасты, например, Лукьяненко или Васильев, посетившие конвент, до сих пор считают себя фэнами). На конвенте людям, которые внесли значительный вклад в развитие движения любителей фантастики, вручался памятный знак «Звезда Фэндома». В дальнейшем традиция вручения знака будет продолжена. Премии самого «Портала» по решению назначенного оргкомитетом жюри были вручены Генри Лайону Олди за роман «Ойкумена-3», Евгению Лукину за повесть «Бытие наше дырчатое», Дмитрию Быкову за рассказ «Отпуск».

Первый российский фильм ужасов по мотивам рассказов Говарда Ф.Лавкрафта — «Показания Рэндольфа Картера» — будут снимать во Владивостоке. Образ Ктулху на экране воплотят режиссер Георгий Саенко и новозеландский мастер спецэффектов, выходец с Дальнего Востока Дмитрий Краснокутский, участвовавший в производстве «Властелина Колец». А нарисует Ктулху известный французский художник Франсуа Лоне.

In memoriam. Эпоха классической НФ закончилась. 18 марта ушел из жизни последный подлинный патриарх жанра и его легенда, один из тех, кто создавал современный облик фантастики, английский писатель, популяризатор науки и блистательный футуролог Артур Чарльз Кларк. В декабре прошлого года писатель отметил 90-летний юбилей, чему была посвящена обстоятельная статья Вл.Гакова в двенадцатом номере «Если». Поэтому нет необходимости напоминать читателю биографию и творческий путь знаменитого фантаста, да и вряд ли найдется хотя бы один подлинный любитель НФ, не знакомый с его книгами… Закончилась большая и прекрасная эпоха, которая никогда уже не вернется, как не возвращается детство. Сэр Артур Кларк оставил немало достойных последователей «твердой» НФ, которой он был верен всю свою жизнь. С его уходом мировая фантастика понесла невосполнимую утрату, но история ее на этом не закончилась. Не бояться смотреть в будущее, не пугаться его приближения — именно этому учил писатель. Похоронен легендарный фантаст 22 марта на острове ШриЛанка, где писатель прожил более полувека. Согласно завещанию Кларка, на его похоронах была проведена светская, а не церковная церемония.

Personalia

ГАРКУШЕВ Евгений Николаевич

Евгений Гаркушев родился в 1972 году в шахтерском городе Гуково Ростовской области. Получил два высших образования: на факультете физики Ростовского госуниверситета, где специализировался на кафедре кристаллографии (обучался также в аспирантуре), и в Ростовском государственном экономическом университете. После учебы работал в областной газете «Наше время». Сейчас в мэрии города Гуково заведует отделом по информационной политике и связям с общественностью.

Дебютом в НФ стал рассказ «Биологический возраст» в журнале «Уральский следопыт» (1994). В 2002 году увидела свет первая книга фантаста — роман в жанре фэнтези «Ничего, кроме магии», а год спустя вышел романпродолжение «Обойдемся без магии» (2003). По собственному признанию, после выхода дилогии практически охладел к фэнтези.

Перу Е.Гаркушева принадлежат такие книги, как «Грани матрицы» (2003), «Близкие миры» (2004), «Великий поход» (2005), «Выше времени» (2006), детектив «Изумрудная сеть» (2007; в соавторстве с Дарьей Булатниковой), а также роман для подростковой аудитории «Афанадор» (2003). Кроме того, в соавторстве с Андреем Егоровым выпустил цикл произведений в жанре пародийной космооперы — «Заповедник», «Космический капкан», «Бунт при Бетельгейзе» и «Межпланетная банда».

ЛИГОН Том (LIGON, Tom)

Американский инженер-физик и фантаст Томас Лигон родился в Ричмонде (штат Вирджиния) в 1953 году. После окончания Политехнического института штата Вирджиния в 1975-м и защиты диссертации работал в нескольких научных лабораториях и корпорациях. В частности, в Matter

Conversion Corporation Лигон принимал непосредственное участие в создании оригинальной установки для инерционного электродинамического ядерного синтеза, опытная модель которой успешно прошла испытания в 2005 году.

В научной фантастике Лигон дебютировал в 1984-м новеллой «Невидимые противники». С тех пор опубликовал еще десяток рассказов, один из которых, «Любители» (1996), был номинирован на премию «Небьюла».

В конце века Лигон внезапно перестал выступать в жанре. Сам он объясняет этот факт так: «Я не публиковал научно-фантастические произведения, потому что претворял НФ-идеи в жизнь». В качестве писателя он вновь появился лишь в прошлом году, напечатав короткую повесть «Эльдорадо».

В настоящее время Лигон работает в консалтинговой фирме ATE (Assorted Technical Expertise), которая, по его словам, «консультирует буквально по любой проблеме — от плотничьего дела до ядерных ракетных двигателей».

МИКЛ Уильям (MEIKLE, William)

Шотландский писатель Уильям Барклэй Микл родился в 1958 году в Килвиннинге. В настоящее время работает редактором в издательстве, выпускающем книги о здоровом образе жизни и воспитании детей.

В научной фантастике Микл дебютировал в 1994-м рассказом «Ранний морозец». На сегодняшний момент выпустил семь романов — «Жизнь на острове (2001), «Поколения» (2007), трилогию «Наблюдатели» (2002—2004) и другие, — а также около 130 рассказов. Более всего Микл известен своими хоррор-произведениями, многие из которых переведены на другие языки.

РЕЗНИК Майк (RESNICK, Mike)

Один из крупнейших представителей американской фантастики последних двух десятилетий Майкл Даймонд Резник родился в 1942 году в Чикаго (предки его были выходцами из России). Окончив университет, Резник работал клерком в управлении железных дорог, кинологом, редактором в издательстве. Активный поклонник творчества Эдгара Райса Берроуза, он дебютировал в литературе романом «Забытое море Марса» (1965), представлявшим собой откровенное подражание кумиру. Начав затем писать коммерческую «героическую фэнтези» в духе того же Берроуза, писатель неожиданно на полтора десятка лет оставил фантастическую литературу, переключившись на иные жанры, и к настоящему времени выпустил под множеством псевдонимов более 200 книг.

Возвращение Резника в научную фантастику состоялось в середине 1980-х. Сейчас на его счету более 130 рассказов и 80 романов, многие из которых объединены в серии: «История будущего», «Рассказы о галактическом Мидуэе», «Хроники дальних миров», «Оракул», «Кириньяга». Писатель выпустил и эротическую тетралогию «Истории бархатной кометы», состоящую из романов «Восход Эроса» (1984), «Эрос в зените» (1984), «Закат Эроса» (1985) и «Эрос в надире» (1986).

Резник восемь раз становился лауреатом премии «Хьюго» (из них три премии в номинации «Лучший профессиональный редактор») и по одному разу завоевывал премии «Небьюла» и Skylark (имени Эдуарда «Дока» Смита), не говоря о двух десятках наград рангом пониже. На премии же «Хьюго» и «Небьюла» произведения Резника номинировались более полусотни разКроме того, известность Резнику принесла серия составленных им оригинальных антологий на темы альтернативной истории: «Альтернативные президенты» (отдельно вышла также антология «Альтернативные Кеннеди»!), «Альтернативные полководцы», «Альтернативные преступники», «Альтернативные тираны» и, наконец, «Альтернативные всемирные конвенции».

ТРУСКИНОВСКАЯ Далия Мейеровна

(Биобиблиографические сведения см. в «Если» № 1 за этот год) Корр.: В последних ваших произведениях стала проскальзывать не столько ироническая интонация (обычная для повестей и романов Трускиновской), сколько едко сатирическая. С чем это связано?

Д.Трускиновская: Может быть, это наконец дали себя знать возраст и жизненный опыт. Возможно и другое: у меня складывается цикл рассказов о нашем гротескном будущем, которое есть наше доведенное до абсурда настоящее. А тут без сатиры не обойдешься. Я просто выбираю тот инструмент, который нужен для обработки именно этого материала.

ХЕМРИ Джон (HEMRY, John G.)

Американский отставной морской офицер и писатель Джон Хемри родился в 1960 году в семье военных. После окончания школы Хемри поступил в Академию ВМФ США в Аннаполисе (где, в частности, изучал русский язык), служил на флоте, а после выхода в отставку начал писать.

В научной фантастике он дебютировал рассказом «Одна короткая прогулка» (1997). За последующие годы отставной военный моряк опубликовал три серии романов — «Война Старка», «Пол Синклер» и «Потерянный флот» (под псевдонимом Джек Кэмпбелл) — и полтора десятка рассказов.

В настоящее время Хемри с женой и тремя детьми проживает в штате Мэриленд.

Повесть Джона Хемри «Леди-Будьте-Добры», опубликованная в «Если», была названа читателями журнала лучшим переводным произведением 2006 года.

ХИЛЛ Дэвид (HILL, David)

Американский писатель Дэвид Уэсли Хилл родился в 1956 году в НьюЙорке. Закончил Высшую школу естественных наук в Бронксе и Университетский городской колледж в Нью-Йорке, где получил звание бакалавра и магистра искусств в области писательского мастерства.

Свою первую, еще школьную, премию получил в 1972 году за лучшее фантастическое сочинение.

Дэвид Хилл работал редактором в крупном издательстве, шеф-поваром в гостиничных комплексах высшего класса, а после стал консультантом в бюро по трудоустройству. Первый профессиональный НФ-рассказ, «Великолепная кухня», опубликовал в1993-м и с тех пор напечатал полтора десятка рассказов. Переводы его произведений выходили в Германии, Китае, Португалии. В прошлом году Хилл завершил рукопись научно-фантастического романа «Изгнание на Темурлон» и начал работу над его продолжением — «Побег с Темурлона». Последние несколько лет писатель собирает материалы для исторического романа о сэре Фрэнсисе Дрейке.

ШТАЙНМЮЛЛЕР Ангела , ШТАЙНМЮЛЛЕР Карлхайнц (STEINMUELLER Angela, STEINMUELLER Karlheinz)

Немецкие писатели-фантасты, супруги. Ангела родилась в 1941 году в Шмалькальдене, окончила математический факультет Университета им. Гумбольдтов в Берлине. Карлхайнц родился в 1950-м в Клингентале, учился в Техническом институте Карл-Маркс-Штадта и получил диплом физика. Оба начали писать в конце 1970-х, а первое совместное произведение, роман «Эндимион», выпустили в 1982 году.

Среди романов супружеской четы выделяются «Пуластер» (1986), «Мастер сновидений» (1990), «Время потепления» (1991). Произведения соавторов переведены на многие языки мира. Помимо литературных работ Карлхайнц Штайнмюллер выступает с прогностическими статьями и книгами, является одним из ведущих футурологов Германии.

На исходе существования Германской Демократической Республики супруги были признаны по результатам анкетирования всех КЛФ самыми популярными авторами, а роман «Эндимион» назван лучшей фантастической книгой за все время существования ГДР. В номинации «Рассказ» трижды завоевывали высшую награду, вручаемую фантастам ФРГ, — премию им. Курда Лассвица.

«Хозяева планеты», «Браннур Победоносец» и «Проверка на дракона» входят в цикл рассказов, посвященный планете Спера (Терний). И своей структурой, и общей атмосферой этот роман в новеллах напоминает «Марсианские хроники» Брэдбери.

Подготовили Михаил АНДРЕЕВ и Юрий КОРОТКОВ

Примечания

Note1

Англо-саксонская графиня, которая, согласно легенде, проехала обнаженной по улицам города Ковентри, для того чтобы граф, ее муж, снизил непомерные налоги своих подданных. (Здесь и далее прим. перев.)

Note2

Имеются в виду события начала американской Войны за независимость. Намереваясь уничтожить военные склады повстанцев в Конкорде, англичане 18 апреля начали наступление из Бостона, но гонец Комитета связи Пол Ревир, проскакав на лошади 16 миль до Лексингтона, успел предупредить американцев, и те оказали вооруженное сопротивление отряду англичан, вынудив их отступить

Note3

Массовая тайная патриотическая организация в английских колониях

Note4

Город в штате Канзас, ставший символом необузданных нравов Фронтира. В XIX веке Додж-сити подвергался многочисленным налетам бандитов, для защиты от которых граждане города наняли стрелков — их реальные и вымышленные похождения послужили основой многих вестернов

Note5

«Петля» (The Loop) —деловой центр Чикаго. (Здесь и далее прим. перев.)

Note6

Известный американский актер, звезда музыкальных фильмов сороковых—пятидесятых годов, прославившийся своими танцами

Note7

Десять центов

Note8

Чикагские бейсбольные команды. «Белые носки» и «Щенки»

Note9

Симулятор игры в гольф

Note10

Прозвище знаменитого бейсболиста начала XX века Джорджа Германа Рута, известного также, как Бэби Рут

Note11

Один из знаменитых американских бейсболистов

Note12

Дж.Ф.Кеннеди

Note13

Прославленные американские боксеры

Note14

Жилой пригород Чикаго, крупный религиозный центр

Note15

Крупный стадион в Чикаго

Note16

Удобные, вместительные такси, бывшие в ходу до шестидесятых годов

Note17

Сесил Де Милль — знаменитый американский режиссер, снявший несколько исторических фильмов, в том числе «Клеопатра», «Десять заповедей», «Самсон и Далила»

Note18

Чарлтон Хестон — американский актер, исполнявший роль Моисея в фильме «Десять заповедей»

Note19

Дух, вопли которого по ирландским и шотландским поверьям предвещают смерть

Note20

Справочник, где в алфавитном порядке приведены фамилии абонентов данного населенного пункта, с адресами и телефонами

Note21

Права лица, подозреваемого в совершении преступления, которыми оно обладает при задержании и которые ему должны быть разъяснены при аресте до начала допроса. Включают в себя право сохранять молчание во время допроса, право на помощь адвоката, присутствие адвоката при допросе и т.д. (Здесь и далее прим. перев.)

Note22

Коктейль из виски, анисового аперитива, сиропа, горькой настойки на травах и лимона

Note23

Орбитальный резонанс возникает, когда два небесных тела оказывают регулярное и периодическое гравитационное влияние друг на друга, обычно из-за того, что периоды их обращения выражаются соотношением двух простых чисел. Орбитальные резонансы значительно усиливают взаимное гравитационное влияние двух тел. В большинстве случаев они приводят к нестабильному взаимодействию, при котором тела обмениваются моментами движения и меняют орбиты, пока резонанс не прекращается. При некоторых обстоятельствах резонансная система может быть стабильной и самоподдерживающейся, при этом тела остаются в резонансе. (Здесь и далее прим. перев.)

Note24

Дейтерий, «тяжелый водород», в природной воде содержится в ничтожных количествах в форме «тяжелой воды» (D2О). Гелий-3, легкий и нерадиоактивный изотоп гелия, на Земле встречается очень редко. Оба вещества могут служить «топливом» для термоядерного синтеза, который пока осуществлен только в форме водородной бомбы

Note25

Любой материал, который в конечном итоге выбрасывается из сопла ракетного двигателя, создавая тягу. Релятивистские частицы имеют скорость, близкую к скорости света, при которой начинают действовать принципы теории относительности

Note26

«Лига SETI» (SETI League) — основанная в 1994 году бесприбыльная международная образовательная и научная организация, объединяющая специалистов-энтузиастов, занятых поисками внеземных цивилизаций. В 2000 году лига объединяла около 1200 членов в 59 странах и использовала около 100 частных радиотелескопов. Возникла после того, как в октябре 1993 года NASA прекратила финансирование первоначального проекта SETI. Сейчас возглавляет лигу ее почетный директор (доктор SETI) американский ученый и инженер Поль Шач

Note27

Все упоминаемые в рассказе сетевые псевдонимы (ники) имеют неоднозначный смысл. Рокхаунд — «собака-ищейка камней» и «каменная собака», Айсмен — «тот, кто путешествует по снежным и ледяным территориям», он же «продавец мороженого» и «развозчик льда». Далее упоминаются Фрости — «морозный, ледяной», Вайолет — «фиалка» и «фиолетовый цвет», Красти — «покрытый коркой, жесткий, твердый» и «несдержанный, раздражительный». Ники Виктора означают: Уиннер — «победитель», Винер — «однофамилец Норберта Винера, основоположника кибернетики», «венский, из Вены» и «дурак, козел» на слэнге

Note28

Точки Лагранжа — пять позиций орбитальной конфигурации, где малый объект, на который действует лишь гравитация, может теоретически оставаться неподвижным относительно двух более крупных объектов (например, спутник относительно Земли и Луны). Троянские астероиды (Троянцы) — большая группа объектов на орбите Юпитера. Относительно системы координат с Юпитером в центре каждый из Троянцев находится в одной из двух точек Лагранжа, расположенных на 60 градусов впереди или позади Юпитера на его орбите. Троянцы распределены там в виде вытянутых и изогнутых скоплений вблизи точек Лагранжа

Note29

А.Е. — астрономическая единица (расстояние от Солнца до Земли), около 150 миллионов километров

Note30

Редакция рекомендует перед дальнейшим чтением ознакомиться с описанием этого устройства, приведенным после произведения

Note31

Голубое смещение — уменьшение длины волны и (или) увеличение частоты передаваемого сигнала. Поскольку коротковолновой конец оптического спектра голубой (фиолетовый), то при уменьшении длины волны видимого света он «смещается в голубую сторону». Противоположный эффект, увеличение длины волны сигнала, называется «красным смещением». Оба эффекта обычно ассоциируются с движением источника сигнала относительно наблюдателя («Доплеровский эффект»), и при голубом смещении источник движется к наблюдателю, а при красном — от него

Note32

Вспомним знаменитую формулу Эйнштейна: полная энергия тела равна его массе, умноженной на скорость света в квадрате

Note33

При увеличении расстояния от источника излучения вдвое интенсивность излучения снижается в четыре раза

Note34

Франшиза — освобождение страховщика от убытков, не превышающих определенного процента от страховой оценки

Note35

Величина названа в честь голландского физика-химика Питера Дебая. Это расстояние, за пределами которого подвижные носители заряда (например, электроны) экранируют свои электрические заряды в плазме и других проводящих средах. Другими словами, это расстояние, на котором может возникать разделение индивидуальных зарядов

Оглавление

ДЖОН ХЕМРИ. ВРЕМЕНА

МАЙК РЕЗНИК. ЛАВКА ЧУДЕС АЛАСТЕРА БАФФЛА

ДАЛИЯ ТРУСКИНОВСКАЯ. ХРАНИТЕЛЬ КЛАДА

Дэвид Хилл. ТЯЖЕЛЫЙ СЛУЧАЙ ГРИППА

ЕВГЕНИЙ ГАРКУШЕВ. ПОЙТЕ!

АНГЕЛА И КАРЛ ХАЙНЦ ШТАЙНМЮЛЛЕР. ПЛАНЕТА ТЕРНИЙ

ПРОВЕРКА НА ДРАКОНА

ТОМ ЛИГОН. ЭЛЬДОРАДО

УИЛЬЯМ МИКЛ. ПЕРЕЙТИ К ЕДИНОМУ

Видеодром

  Рецензии

КРИТИКА: Глеб ЕЛИСЕЕВ. ОБИТАТЕЛИ ПОДЗЕМНОГО МИРА

Рецензии

КРУПНЫЙ ПЛАН. ЗА ВСЁ ПРИХОДИТСЯ ПЛАТИТЬ…

ХРОНИКА

Personalia

Примечания Note1 Note2 Note3 Note4 Note5 Note6 Note7 Note8 Note9 Note10 Note11 Note12 Note13 Note14 Note15 Note16 Note17 Note18 Note19 Note20 Note21 Note22 Note23 Note24 Note25 Note26 Note27 Note28 Note29 Note30 Note31 Note32 Note33 Note34 Note35 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg