«Говорит и показывает искусство. Что объединяет шедевры палеолита, эпоху Возрождения и перформансы»

Говорит и показывает искусство. Что объединяет шедевры палеолита, эпоху Возрождения и перформансы (fb2) - Говорит и показывает искусство. Что объединяет шедевры палеолита, эпоху Возрождения и перформансы (пер. Анна Ландихова) 11305K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дана Арнольд

Дана Арнольд Говорит и показывает искусство. Что объединяет шедевры палеолита, эпоху Возрождения и перформансы

Информация от издательства

Оригинальное название: A Short Book About Art

Издано с разрешения TATE ENTERPRISES LIMITED

Научный редактор Анна Шапочкина

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© First published 2015 by order of the Tate Trustees by Tate Publishing, a division of Tate Enterprises Ltd Millbank, London SW1P 4RG

© Dana Arnold, 2015

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2018

* * *

Памяти Арни

Взгляд

Искусство не то, что вы видите, но то, что заставляете увидеть других.

Эдгар Дега (1834–1917)

Что мы видим, созерцая художественное произведение? Создатели и зрители по-разному смотрят на один и тот же объект. Восприятие представителей разных культур и эпох еще более разнится. Нам нравится думать о предметах искусства как о вечных. Что их смысл, значение и содержание для человечества неизменны. Мы приписываем визуальному материалу независимое существование. Считаем, что произведения искусства сами по себе заставляют нас по-новому видеть мир. Но, главное, мы способны наслаждаться самим созерцанием таких предметов. Воспринимать объекты искусства как таковые, даже если неизвестны условия их создания. Посещение галереи воскресным вечером может стать источником глубоко личного эстетического удовольствия. Любуясь произведениями искусства, мы чувствуем себя лучше.

Вниманию читателя я предлагаю краткое описание моих взглядов на художественное творчество. В этой книге я исследую то, как люди смотрят на произведения искусства. Размышляю над тем, что видят разные зрители в одном и том же объекте. Провожу связи между предметами из разных эпох и уголков мира, чтобы вы увидели: искусство во все времена и повсюду действует одинаково. Исходя из этого мы можем его изучать и говорить о заложенных в нем смыслах.

Я предлагаю поразмышлять об искусстве всего мира. Так мы избежим ряда интерпретаций, когда о неевропейских культурах судят по западноевропейским стандартам. К примеру, всегда есть соблазн называть африканское или шаманское искусство примитивным. Каким оно и является в наивном восприятии. Когда мы говорим о стиле конца XIX – начала XX века, известном как примитивизм, то признаём, что художники вдохновлялись так называемым примитивным искусством. Но их произведения ценятся больше: эти полотна написаны западными живописцами осознанно, в расчете на просвещенную европейскую аудиторию. Об этих работах говорят как об усовершенствующих объекты «примитивного» искусства. В этой интерпретации на первом месте стоит прогресс.

От пещерного человека до Пикассо

Тематическая структура этой книги позволит нам обсудить все моменты, выпадающие из обычных исследований. Как правило, в центре внимания ученых оказываются великие художники или понятие прогресса. Из-за хронологического размаха историки искусства иногда говорят, что книги, подобные моей, обо всем на свете – «от пещерного человека до Пикассо». Эту знаменитую фразу я выбрала неслучайно. В ней отражено понимание западноевропейского искусства XX века как вершины развития и наиболее сложной формы художественного творчества. Но на Пабло Пикассо (1881–1973) эволюция не остановилась. Именно поэтому взгляд на историю искусства, равно как и всего остального, с точки зрения прогресса – дело неблагодарное. Тут нет конца – момента, когда можно ставить точку. С течением времени лишь увеличивается объем материала для интерпретации.

Большинство исследований придерживается одной основной линии. И музеи, и учебники по истории искусств опираются на эти изыскания. Они постоянно обновляются по мере того, как в развитии художественного творчества открываются новые главы. Этот подход влияет и на то, как располагаются произведения искусства, и на то, как мы их воспринимаем. Построение экспозиции художественной галереи в хронологическом порядке ни для кого не станет сюрпризом. Давайте устроим собственную экскурсию по воображаемому музею западного искусства. Я приведу провокационные примеры, просто чтобы обозначить ключевые моменты в том, как судить о произведениях искусства и как они экспонируются. И как наше восприятие зависит от смысла, вкладываемого художником, и от расположения объекта на выставке.

В этом виртуальном музее мы не преминем пройтись по залам доисторического искусства (раньше его называли «примитивным»). В музейной экспозиции здесь обычно соседствуют произведения из разных уголков Земли. На следующем этапе художественные произведения группируют уже по признаку географии. Так, Азия, Океания и Ближний Восток обычно представлены в одном отделе. Далее главная линия в истории искусства переходит к стилизованным изображениям человека и животных в Междуречье и Древнем Египте. Пример – рельеф Небхепетры Ментухотепа II, 2010–2000 гг. до н. э. (рис. 1), выставленный в Метрополитен-музее в Нью-Йорке.

[01] НЕБХЕПЕТРА МЕНТУХОТЕП II

Фрагмент рельефа. Известняк, роспись. 36×98 см. Среднее царство, XI династия, 2010–2000 гг. до н. э. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Затем следует натуралистическое искусство Древней Греции. Это следующий шаг к изображению мира таким, каким мы его видим. Идеальные пропорции статуй атлетов и языческих богов периода классической Греции переняли римляне, создавшие множество копий греческих скульптур. Одна из них – Аполлон Бельведерский, приблизительно 130–140 гг. н. э. (рис. 2). Это римская мраморная копия греческого бронзового оригинала 330–320 гг. до н. э. высотой 2,24 м. Она была найдена в Италии в эпоху Возрождения. Статуя приобрела широкую известность как одно из самых совершенных произведений античного искусства. Она повлияла на творчество многих западных мастеров.

[02] АПОЛЛОН БЕЛЬВЕДЕРСКИЙ

Мрамор. Высота 2,24 м. Древний Рим, прибл. 130–140 гг. н. э. Музей Пио-Клементино, Ватикан

Потом в центре внимания оказывается Византия, а далее мы переходим в отдел Средневековья. С точки зрения стремления к точному изображению мира может показаться, что человечество на этом этапе сделало шаг назад. Натурализм более не актуален. Вместо этого мы видим драгоценные камни и металлы, особенно золото, которое символизирует божественный свет. Примером может стать икона Божией Матери Никопея из базилики Святого Марка в Венеции (рис. 3). Византийский образ Богородицы XII века сохранился в целости вплоть до конца XX века, пока из рамы и из самой иконы не были украдены драгоценные камни. Это ставит перед нами ряд интересных вопросов о стоимости и художественной ценности произведений искусства.

[03] ИКОНА БОЖИЕЙ МАТЕРИ НИКОПЕЯ

Дерево, темпера. 48×36 см. Византия, конец XI в. Собор Святого Марка, Венеция

В эпоху Возрождения художники вновь обращаются к природе как к главному учителю. Мы видим массу вариантов изображения человеческого тела. Оцениваем то, как по-разному художники представляют свет и предметы. Разумеется, мастера прибегают к массе хитростей, чтобы приблизить свои произведения к натуре. В этом направлении развивается западное художественное творчество с XVI по XVIII век. Портрет, жанровая и историческая живопись становятся светским противовесом религиозному искусству. Во всех художественных произведениях того времени главной остается фигура человека. К XIX столетию в Европе и Америке на поверхности картины становятся заметны мазки. Они больше не сглаживаются, а делаются явными и нарочитыми. Рассмотрим работу «Девушка на диване» (Jeune Femme au Divan) Берты Моризо (1841–1895), приблизительно 1885 год (рис. 4). Перед нами пример того, как художник может обращаться к зрителю менее нарочито. С холста смотрит неизвестная с загадочным, благодаря живописной манере Моризо, выражением лица. Свободные мазки не дают точности. Чтобы разрешить загадку и представить, что стоит за картиной, приходится включить воображение. К концу XIX столетия изображение натуры отживает свой век[1]. Художники всё чаще осмысляют и воплощают в своих работах хорошо знакомые зрителю абстрактные понятия и идеи. Воображаемая экскурсия с упором на изображение человеческого тела всего лишь один из подходов к художественному творчеству, основанных на хронологии. Мне бы хотелось показать принципиально другой взгляд на соотношение искусства со временем. Кроме того, мы поговорим о том, как происходит знакомство с художественным произведением и какие переживания с этим сопряжены. То есть какими объекты искусства представлены нам и что в их восприятие мы привносим от себя.

[04] БЕРТА МОРИЗО. ДЕВУШКА НА ДИВАНЕ

Холст, масло. 61×50,2 см. Прибл. 1885 г. Лондонская национальная галерея, Лондон

Есть масса вариантов экспозиции произведений искусства всех времен в музеях и галереях. И столько же способов обсуждать его и писать о нем. От этого зависит как наше восприятие, так и то, что мы вообще способны увидеть. Можно наслаждаться теорией искусства, арт-критикой или историей художественного творчества. Это совершенно разные походы к пониманию, переживанию и восприятию произведений. История открывает важные аспекты изучения искусства, которое может выражаться и в эстетическом удовольствии, и в арт-критике. Но точность хронологии создает историческую последовательность, которая приводит исследователей к идее прогресса искусства. События в книгах по истории представлены либо в рамках постоянного движения к улучшению, либо в качестве историй о великих деятелях и эпохах. Такие периоды рассматриваются обособленно. Например, итальянский Ренессанс или эпоха Просвещения. Наши суждения об искусстве и видение определяются тем, как рассказана его история. Свяжите вместе искусство и исторические факторы, и вы увидите, как история формирует заново наше восприятие. Причем таким образом, что мы начинаем думать, будто развитие художественного творчества можно изучать только с точки зрения выдающихся мастеров или стилей великих эпох. Например, ренессанс, барокко и постимпрессионизм. Изменению или развитию стилей уделяется внимание и в этой книге. Пригодятся наши знания о том, что произошло после создания того или иного художественного произведения или возникновения определенного течения. На подобные изыскания подвигает то, как представлены экспонаты во многих музеях и галереях. На виртуальной экскурсии мы проследили развитие искусства с точки зрения изображения человеческого тела и оценивая произведения с позиций натурализма, реализма и абстракционизма. А можно в своем исследовании исходить из представления других существ или предметов. Я лично собираюсь начать с быков.

Пещерный человек и Пикассо

Вначале я расскажу о двух событиях, происшедших во Франции в 1940-х годах. Оба послужат отправной точкой для дальнейших рассуждений на ключевую тему моего исследования. Рисунки на стенах пещеры Ласко – это первые известные нам произведения искусства. Загадочные изображения людей, животных и геометрических фигур, сделанные более 17 000 лет назад, не утратили своего очарования. Мы не знаем, что они означали для тех, кто их делал. И можем только догадываться, почему их так много – всего около 2000. Рисунки сделаны прямо на стенах минеральными пигментами, а некоторые изображения высечены в камне. На них нет ни окружающей местности, ни растений того времени. Современного зрителя отсутствие контекста наверняка удивит. Еще любопытно то, что животные изображены в разном масштабе, что заставляет задаваться множеством вопросов.

Чтобы постигнуть значение этих картин и пространств и привнести смысл в кажущийся хаотичным мир, мы увязываем их со своими знаниями и опытом. Например, животные. Может быть, это сцена охоты? Тогда, вероятно, это вотивные дары[2] мужчин, которые отправлялись на поиски пропитания? Или первыми художниками были женщины? И украшали стены пещеры в ожидании, пока с охоты с очередным бизоном вернутся мужчины? Пещеры состоят из нескольких связанных между собой пространств, и мы невольно воспринимаем их как части европейского здания. «Зал быков», «пассаж», «шахта», «неф», «апсида», «кошачий лаз» – всё это звучит как названия религиозных или жилых помещений. Но на самом деле мы просто проецируем свои реалии на неизвестное прошлое.

В 1948 году пещерный комплекс был открыт для посещений. Через семь лет оказалось, что углекислый газ, ежедневно выдыхаемый сотнями туристов, повредил картины. В 1963 году пещеру Ласко закрыли, а рисунки отреставрировали. Но стены поразила плесень, от которой, к сожалению, пока не удалось избавиться. Сегодня туристы выстраиваются в очередь неподалеку – в пещеру Ласко II, открытую в 1983 году. В ней точно воспроизведены отдельные части оригинальных пространств, в том числе и знаменитый «зал быков» (рис. 5). Рядом, в парке То, находится Центр первобытного искусства. Там можно увидеть еще больше репродукций наскальных рисунков. Но меня больше волнует соотношение копий и первоначальных изображений. Возникает много вопросов об аутентичности произведений искусства, вернее, о том, какие из них мы готовы считать оригинальными. Опыт Ласко II заставляет задуматься о том, как влияет выставочное пространство на наше восприятие копий наскальных рисунков. Если бы они висели в рамах в галерее или если бы Ласко II находилась в Лас-Вегасе, а не в 200 метрах от настоящей пещеры, мы бы почувствовали разницу? Позднее я вернусь к этим вопросам.

[05] ГОЛОВА БЫКА

Фрагмент росписи. Наскальная живопись. 18–15 тыс. лет до н. э. Пещера Ласко, Франция

Пещера Ласко была открыта в 1940 году. Спустя всего два года каталонский художник Пикассо создал, по мнению некоторых, не менее значимое произведение искусства – «Голову быка» (Tête de taureau), 1942 год (рис. 6). Оно было сделано из сиденья и руля велосипеда. Знаменитый художник использовал ready-made и found object, или так называемый найденный объект. «Голова быка» и наскальная живопись Ласко во многом похожи. И то и другое изготовили из повседневных материалов: в первом случае – из частей велосипеда, а во втором – из камней и пигментов. Однако чтобы понять смысл произведения Пикассо, нам нужно увидеть быка. И вряд ли кто-то решит, будто художник собирался на охоту. Историк искусства Роланд Пенроуз (1900–1984), один из друзей Пикассо, называл это произведение самой знаменитой находкой художника, простой, но «невероятно завершенной» метаморфозой.

[06] ПАБЛО ПИКАССО. ГОЛОВА БЫКА

Бронза. 33,5×43,5×19 см. 1942 г. Музей Пикассо, Париж

Сохранились и слова самого художника об этой работе. В 1943 году он рассказал фотографу Брассаю[3] (1899–1984) историю ее создания:

«Угадайте, как мне удалось это сделать? В один прекрасный день я откопал в куче всякого барахла старое седло от велосипеда и там же – его ржавый руль… В моем сознании эти две находки мгновенно соединились… Идея “Головы быка” пришла мне сама собой, долго размышлять над ней не пришлось… Я лишь приварил одно к другому… Но здесь кроется и некая опасность: если видеть в этом только голову быка, а не велосипедный руль и седло, из которых она состоит, то скульптура теряет часть привлекательности»[4].

Но эта работа и правда впечатляет! В 1944 году ее выставили на Осеннем салоне в Париже. Она вызвала такой шок, что на выставке собрались толпы разъяренных посетителей. Страсти накалились до того, что скульптуру пришлось убрать из экспозиции. Искусство и негодование часто идут рука об руку. Но не протестующие ли самые протестующие в изумлении разглядывали рисунки, обнаруженные на стенах пещеры Ласко? Предполагается, что мы должны различить объекты природы, например быков, в отметинах, оставленных на стенах. И все с большим рвением берутся за дело. Было достоверно установлено: на стенах действительно нарисованы распространенные тогда в этой местности виды животных. В сиденье от велосипеда и руле Пикассо мы тоже должны разглядеть быка. Но здесь очевидна хитрость художника. Мы по-прежнему в курсе, из каких вещей сделан этот бык. Пикассо видел быка и велосипед одновременно и хотел того же от зрителя. Наверное, нам спокойнее, когда мы пытаемся различить то, что, по нашему мнению, видел пещерный человек. Мы верим, что нас не обманывают, не манипулируют нашим восприятием, никто не «заставляет» нас увидеть определенный объект. Хотя именно это и происходит. Быка на стене позволяет усмотреть минеральный пигмент. Пикассо, наряду с пещерным художником (-цей), помогает разрушить пространственно-временные рамки, в которых обычно воспринимается искусство. И мы задумываемся над тем, нельзя ли смотреть на эти произведения иначе.

Это подводит меня ко второму пункту рассуждений. Поговорим о том, как обстоятельства знакомства с произведением искусства влияют на то, каким образом оно будет воспринято. Вернемся к пещере Ласко, внутренние пространства которой получили названия частей европейского здания. Благодаря этому они выглядят привычными в глазах современного человека. Так нам знаком антураж галереи. Какими бы суперсовременными ни были здания выставок, внутри почти нет сюрпризов. Чистые, ровные стены, правильные пропорции и верхний свет – всё, как мы ожидаем. Обычно это называют «белым кубом». Но произведения оказываются вырванными из культурного и временного контекста. Это, разумеется, влияет на наше видение этих предметов. Тем не менее основная масса предметов современного искусства прекрасно вписывается в пространство белого куба. Ведь ни для какого другого места они не создавались. Кроме того, благодаря своему интерьеру и внешнему виду выставочные пространства завораживают своими возможностями и словно бросают художникам вызов.

Часто в музеях и галереях произведения лишены своего предназначения и цели. Скажем, христианский алтарный образ больше интересует нас как типичная работа того или иного художника либо как пример определенного стиля, а не как предмет культа. Такие произведения даже редко предстают перед зрителем полностью, с боковыми створками и пределлой. Иногда разные части алтарного образа продают, причем не как фрагменты, а как самостоятельные объекты. И тогда они рассеяны по разным коллекциям, если не по нескольким континентам. Мобильность и постоянное перемещение произведений между собраниями и частями света влияют на экспозицию работ западных художников в галереях. Нам демонстрируется искусство без контекста в смысле первоначальных условий создания того или иного предмета. Объекты могут быть сгруппированы так, чтобы подчеркивать материал, стиль, характерный для определенного периода или мастера, и т. д.

В случае с западным искусством наш интерес подстегивает понятие гения, как правило, мужчины-художника. Попроси я назвать какого-нибудь великого мастера, многие наверняка бы вспомнили Леонардо да Винчи (1452–1519). В конце концов, именно он создал одну из самых известных в мире картин – «Мону Лизу» (La Gioconda), 1503–1519 годы (рис. 7). С моей стороны было бы упущением не сказать о ней пару слов. Зрители в десять рядов выстраиваются перед пуленепробиваемым стеклом, чтобы хоть одним глазком взглянуть на «Джоконду». Живое свидетельство непреходящей славы художника и картины. Многие, видимо, не в курсе того, какой вред посетители нанесли рисункам пещеры Ласко. Они игнорируют предупреждения о том, что каждая вспышка разрушает пигменты, и фотографируют. Некоторые даже подпрыгивают над головами, чтобы выхватить бесценный кадр. Изображение неизвестной женщины с загадочной улыбкой стало поистине культовым. Не знаю, что хотел открыть зрителю Леонардо, пока писал «Джоконду». Но он точно удивился бы нашей реакции на этот портрет и тому, как его представляют публике. Не говоря уже о брелоках, ковриках для мыши и кофейных кружках в сувенирном магазине Лувра. Массовое воспроизведение картины на сувенирах только усиливает ее ауру и славу. Фотографируя «Мону Лизу», мы как будто получаем ее во владение. Но в то же время рискуем навсегда стереть улыбку с ее губ.

[07] ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ. ПОРТРЕТ ГОСПОЖИ ЛИЗЫ ДЖОКОНДО. МОНА ЛИЗА

Дерево, масло. 76,8×53 см. 1503–1519 гг. Лувр, Париж

Художники  и покровители

На самом деле Леонардо написал не так уж много картин. Он был изобретателем, ученым и архитектором. Стал одним из первых примеров человека эпохи Возрождения. Позвольте остановиться на одной исторической загадке, которая ставит вопрос о художниках и об их покровителях. История Леонардо, которой я хочу коснуться, связана с «Мадонной в скалах». А точнее, с двумя версиями этой картины, одна из которых представлена в Лувре, а вторая – в Лондонской национальной галерее. Работы почти идентичны. На них изображены Мадонна с младенцем Иисусом, а также младенец Иоанн Креститель и ангел на фоне величественного скалистого пейзажа, который и дал название обеим работам. Луврская версия[5] считается более ранней. Экземпляр Лондонской национальной галереи (рис. 8), скорее всего, был создан позднее на полтора-два десятилетия. Обе картины написаны маслом на деревянных панелях высотой почти два метра. Вариант, хранящийся в Лувре, в начале XIX века был переведен на холст. В коллекции Лондонской национальной галереи хранятся также два изображения ангелов, играющих на музыкальных инструментах. Они были созданы учениками Леонардо, вероятно, между 1490 и 1495 годами[6]. Считается, что эти панели были боковыми частями алтарной композиции с двумя версиями «Мадонны в скалах» в качестве центрального элемента.

[08] ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ. МАДОННА В СКАЛАХ

Дерево, масло.  189,5х120 см. 1491(2)-1506(8) гг. Лондонская национальная галерея, Лондон

История с этим алтарным образом пропивает свет на то, как появляются такие сложные, требующие  невероятного мастерства произведения.  Как и в случае с «Моной  Лизой», нам хочется видеть в них результат творческого гения. Работа Леонардо была только частью более сложного процесса. Покровители искусства принимали важные решения об алтарной композиции в целом, включая живопись на деревянных панелях. С учетом этого история становится немного другой, чем мы ожидали. Алтарный образ заказало Братство непорочного зачатия для часовни церкви Сан-Франческо Гранде в Милане. Богато украшенная резная рама была заказана отдельно и задолго до картин. В 1480 году Джакомо дель Майно (до 1469–1503(5)) начал работу над большой резной деревянной рамой композиции, оставив место для картин. Сама композиция должна была помещаться в часовне над алтарем. Работа была завершена к 1482 году. Еще через год братство заказало Леонардо и его помощникам, братьям Амброджо (прибл. 1455–1508) и Эванджелиста (прибл. 1440–1491) де Предис, расписные панели для алтарного образа. Сейчас все они помещены в разные рамы как отдельные произведения.

Сохранился контракт на все работы. Из этого документа становится ясно, что мы сегодня ценим в «Мадонне в скалах» совсем другое, нежели современники Леонардо. Его называют в контракте мастером. Совершенно не ясно, кому из трех художников какую часть композиции заказали. В отличие от этого роспись и позолота, в особенности резных фигур на раме, оговариваются в мельчайших подробностях. Дело в дороговизне красок. Именно это, а не талант Леонардо создавало «добавочную стоимость» произведения искусства.

Можно только догадываться, почему существуют две версии картины. Возможно, Леонардо продал картину, которая теперь висит в Лувре. Но потом, чтобы выполнить обязательства по договору, написал вторую. Алтарная композиция выглядела бы странно без центрального элемента. Скорее всего, Леонардо вынуждали закончить то, о чем с ним договаривались. В конце концов, контракт имел юридическую силу. Не стоит забывать о том, что Леонардо нуждался в средствах к существованию. Художник, умирающий от голода на чердаке, – это романтический взгляд на гения и творчество, возникший в XIX веке. Эти представления затуманивают взор. И мы не замечаем художника-ремесленника, наемного работника, а подчас и расчетливого дельца. Вместо предположения о продаже первой работы историки искусства бросились доказывать, что только одна из картин, версия Лувра, принадлежит кисти Леонардо. Но скоро стремление найти единственный настоящий шедевр удалось побороть. Провели тщательный анализ и почистили картины. Сегодня оба варианта считаются написанными по большей части Леонардо, а стилистические различия между ними объясняются разницей более чем в два десятилетия.

Прежде чем стать реликвиями, связанными с «Моной Лизой», эти произведения были просто товарами. Об этом свидетельствует множество алтарных образов, целых и разделенных на фрагменты, в западных галереях. «Мадонна в скалах» не исключение. В 1576 году, меньше чем через сто лет после создания, картину убрали. Часовню Непорочного Зачатия разрушили. О дальнейшей судьбе картины известно мало. Но ту версию Лондонской национальной галереи в 1785 году купил художник и собиратель древностей Гевин Гамильтон (1723–1798). Картина путешествовала по всей Англии, прошла через руки множества коллекционеров, пока в 1880 году не была продана Лондонской национальной галерее за 9000 гиней (около 4 млн фунтов сегодня). В 1898 году музей приобрел и две боковые панели. В XVIII–XIX веках торговля предметами искусства была весьма оживленной. Именно тогда возникли частные и национальные коллекции художественных произведений. Сегодня аукционные дома и частные коммерческие галереи прилагают все усилия, чтобы художника по-прежнему видели гением, а произведения – товаром.

Смысл

Я хочу, чтобы вы еще раз обратили внимание на мадонн Леонардо. Задавая разные вопросы о произведении и его происхождении, можно открыть для себя совершенно новые смыслы и варианты интерпретации. Причем некоторые из них отнюдь не лежат на поверхности для современного человека. В договоре с Братством непорочного зачатия обозначена дата окончания работ – 8 декабря 1483 года. Она приходилась на католический праздник – Торжество непорочного зачатия. Икона «Мадонна в скалах» была олицетворением христианской веры в непорочное зачатие Иисуса, Сына Божьего, рожденного девственной матерью. В XV веке этот догмат христианского учения активно разрабатывали католические теологи. Так что появилась доктрина о непорочном зачатии самой Девы Марии от обычных родителей, но свободной от первородного греха.

Если Дева Мария была таковой изначально, то могла передать свою природу сыну. И тогда Иисус родился незапятнанным первородным грехом[7]. В этом суть учения о непорочности. Полемика по этому вопросу продолжалась десятилетиями. И споры были настолько яростными, что в 1476 году папа римский Сикст IV запретил их без принятия какой-либо из сторон. Тем не менее в 1617 году непорочное зачатие Марии было принято папой Павлом V как один из догматов католической церкви. Он-то и проиллюстрирован картиной Леонардо. Кроме того, художник использовал апокриф о встрече младенца Христа с двоюродным братом Иоанном Крестителем. Жизнеописание и теология сплетаются воедино, а мы любуемся реалистичной красотой и восхищаемся тайной, стоящей за двумя версиями изображения.

В самом деле, теологическая подоплека картины «Мадонна в скалах» совсем не очевидна тому, кто несведущ в религиозных спорах начала эпохи Возрождения. Изображения Будды представляют собой полную противоположность сценам из жизни Христа (рис. 9). После смерти Просветленного он и его учение изображались в виде символов: колесо, пустой трон или следы ног. В течение почти 500 лет не появлялось антропоморфных изображений Будды. Но примерно в первом столетии нашей эры его начали изображать в монашеских одеяниях.

[09] СИДЯЩИЙ БУДДА, РАЗЪЯСНЯЮЩИЙ ДХАРМУ

Медный сплав. 26,7х7,9х11,4 см  Шри-Ланка, 750-850 гг.  н. э. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Будда или стоит, или сидит в позе лотоса. На его лице написано умиротворение. Часто Просветленный держит миску для подаяний или изображает рукой жест, символизирующий бесстрашие. Матхура в Северной Индии и Гандхара в современном Пакистане были двумя главными художественными центрами того времени. Во втором заметно интереснейшее влияние архаической и классической греческой скульптуры. Сильнее всего оно проявилось в том, как изображались волнистые волосы Будды и складки одежд, а также в использовании акантового орнамента. Еще интереснее, что идея изображать Просветленного в виде мужчины-бога, как утверждают критики, пришла из греческого мифологического искусства. Но реалистические изображения людей, присущие древним грекам, приобрели идеализированные черты, подчеркивающие божественную природу Будды. Его представляли в виде одновременно человека и бога. Это стало иконографической традицией буддистского искусства. И действительно, независимо от размера и материала – от камня до драгоценных металлов – статуи Будды всегда следуют одному и тому же канону пропорций, отражающему представления об идеале и о вселенской гармонии.

Одна из самых известных статуй Будды изображает его медитирующим в позе лотоса. Глаза его закрыты, мы видим стопы и руки, сложенные на коленях в жесте дхьяна-мудра. Иногда одной рукой Будда касается земли. Это символизирует тот момент, когда Будда противостоял искушению злого божества и призвал землю в свидетели своего решения достичь просветления. Время шло, а его изображения не менялись. Возможно, тогда, как и в случае с «Мадонной в скалах», мы утратили способность считывать смыслы и детали. Встает вопрос: не так ли происходит с другими произведениями? Ведь угол обзора зрителей, диктуемый временем и культурой, постоянно меняется.

Мы убедились, что велосипедный руль может соперничать по значимости с драгоценными металлами. А минеральные пигменты, растертые вручную, бывают не менее выразительными, чем масляная живопись Леонардо или Моризо[8]. В последние десятилетия актуален вопрос: что относить к произведениям искусства? Например, в ходе исследования новых выразительных средств появляются инсталляции, инсценированные рассказы или даже ускользающее искусство перформанса. Все эти явления подталкивают нас к следующему вопросу: из чего может состоять произведение искусства и какой эффект должно производить? И более того, как следует показывать такие объекты? Ведь подчас власть в галерее захватывают художники, устраивая в ее стенах собственную экспозицию.

Несколько десятилетий инсталляции сосредоточивались на зрителе. Его погружали во всеобъемлющую среду, воздействующую на все органы чувств одновременно. Но некоторые современные художники ищут способы сделать свои произведения более компактными, демонстрируя своего рода живую картину, сцену. Например, инсталляция Павла Альтхаммера (род. 1967) «ФГФ, Варшава», 2007 год (рис. 10). Это одновременно и скульптура, созданная автором совместно с другими мастерами, и передвижная выставка. Полная экспозиция включает несколько произведений актуального искусства разных художников и занимает пять залов Современной галереи Тейт. Каждая работа создает ощущение постановки. Внутри галереи появляется новое, фиктивное пространство: дом, театр, общественное место либо обстановка учреждения. Инсталляция включает четыре перегородки из ДВП; деревянную платформу; дверь с ручкой Моники Сосновской (род. 1972) и найденные объекты: трамвайное окно, сиденье и столик. Еще в нее входят деревянный стеллаж с журналом, книгами, каталогами и бумагами; несколько мягких скульптур; стул в миниатюре и подставка под статуэтки. Помимо этого, демонстрируются картины Якуба Юлиана Зёлковски (род. 1980) и Вильгельма Сасналя (род. 1972), а также DVD-видео Артура Жмиевски (род. 1966) с DVD-плеером и монитором. Еще инсталляция включает металлическую раковину с пластиковой емкостью для воды и ведерком, вращающееся зеркало и найденный объект – тканый навес на металлических ножках. Стены работы «ФГФ, Варшава» можно составить вместе, так, что получится переносной контейнер. В инсталляции воплощены идеи совместного труда и взаимообмена. Она включает работы других художников, а также библиотеку и документальный фильм, которые проясняют первоначальный замысел. Такие произведения ставят под вопрос наши представления о пространстве, материалах и об авторстве в искусстве.

[10] ПАВЕЛ АЛЬТХАММЕР. ФГФ, ВАРШАВА

ДВП, дерево, тент, дверь, трамвайное окно, трамвайное сиденье, стол, стеллаж, книги, две картины, видео и другие материалы. 8560×4280×3090 мм. 2007 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Взгляд

Каждая из глав этой книги открывает новый способ смотреть на искусство. Это вдохновляет нас на то, чтобы по-разному воспринимать одни и те же произведения. Я начну с рассуждения о взаимосвязи между физическими свойствами материалов и работой художника. Нас ждет краткий анализ разных техник и эффектов от различных материалов и приемов. Речь пойдет о пигментах и краске, о мраморе и металлах, о техниках вроде дриппинга[9], гравирования и пластики. Мы увидим, как разные материалы влияют на эффект, производимый произведениями.

Искусство может служить для медитации и выступать в качестве объекта поклонения. Мы обратимся к применению произведений для выражения особого отношения. Проследим эту идею от картин как подарков на свадьбу до святых образов. Далее рассмотрим несколько религиозных обрядов и их связь с произведениями. Такое применение подводит нас к вопросу о связи искусства с сознанием и с телесным опытом. Речь пойдет о роли воображения в восприятии художественных произведений и о влиянии философии и психоанализа на их интерпретацию. Некоторые темы красной линией проходят через всё исследование. Например, феноменологический опыт искусства позволяет описать телесные переживания от произведения, не зависящие от времени и культуры.

Для нашего исследования и для осознания искусства в глобальном контексте особенно важно понятие природы при всей его объемности и сложности. На протяжении всей книги мы пробуем, размышляя об отдельных произведениях, учитывать постоянно меняющиеся представления людей о физическом мире. Так можно лучше разобраться с формальными признаками произведений искусства и понять, почему одни стараются точно запечатлеть окружающую реальность, тогда как другие увлекаются абстракцией и (или) воплощением в своем творчестве идей. Важной темой остаются связь искусства с властью и использование его для формирования мировоззрения. Примерами служат и иконы, и портреты. Мы поговорим о культе личности и о том, как визуальными средствами создается и разрушается ореол власти. Обсудим и власть художника.

Наконец, не следует забывать, что женская обнаженная натура – главная тема западного искусства испокон веков. В последней главе я обращусь к теме гендера и сексуальности. Вы убедитесь, что при всем географическом и временном размахе в изображении любовных практик присутствуют одни и те же темы. Принимая это во внимание, мы найдем удивительные различия в стилях и интерпретациях разных произведений. И подойдем к более широкой теме соотношения искусства и порнографии.

В этой главе представлен ряд идей, позволяющих разобраться с формой, функциями и смыслом предметов искусства. Далее мы будем возвращаться к четырем главным темам: хронологии художественного творчества, лишению произведений первоначального контекста и назначения, ауре объектов искусства и точке зрения зрителя, обусловленной культурой.

Последнее слово оставим за Пикассо:

«Насколько мне известно, картина говорит сама за себя. Зачем что-то объяснять, когда всё уже сказано и сделано? Язык художника только один».

Материал

Художник часто отдается на волю материала, через который раскрывает душу.

Одилон Редон (1840–1916)

Когда мы говорим о материале в искусстве, то, как правило, имеем в виду физические свойства объекта. Краска, камень, драгоценные металлы – всё это воздействует на эстетическую оценку художественного произведения и на наш опыт. Но не только от свойств материала зависят физические качества объекта. В уравнении не хватает самого художника. Ведь его (или ее) материальность тоже оказывает непосредственное влияние на предмет искусства. Творец выступает в роли посредника между материалом и конечным результатом. Поэтому мы рассмотрим разные техники, применявшиеся при создании произведений. Увидим, какие изменения претерпело отношение художника к своей работе с течением времени.

«Что-то в ее движении…»[10]

Каким образом художник исполняет роль посредника между материалом и произведением? В первую очередь, посредством движений. Давайте сопоставим два художественных процесса, которые, на первый взгляд, кажутся совершенно разными с точки зрения культуры, хронологии и искусства. Но при этом оба демонстрируют тесную связь между художником, материалом и произведением, а также важность движений.

Китайские иероглифы – это самая древняя, до сих пор используемая форма письма. Но, по словам известного синолога Хэрли Глесснера Крила (1905–1944), китайская каллиграфия «не письмо в полном смысле этого слова». Он, безусловно, прав. Ведь китайская каллиграфия – это что-то намного большее. Существуют тысячи иероглифов для передачи идей, понятий (идеограмм) и слов (логограмм). Искусство письма было самой почитаемой формой творчества в Китае. Его влияние распространилось по всей Восточной Азии. Огромное значение каллиграфии придавалось благодаря тому, как серьезно относились в Китае к слову. И правда, в этом регионе письмо считали важнее живописи на протяжении более чем трех тысячелетий.

И всё же китайская каллиграфия тесно связана с живописью тушью и водяными красками. Схожи техники и инструменты. Главные приспособления для каллиграфического письма известны как «четыре драгоценности рабочего кабинета». Это кисть, тушь, бумага и каменная тушечница. Кажущаяся простота этих инструментов с лихвой компенсируется сложностью техники нанесения туши на бумагу и форм иероглифов. Каждый из них – это слово или понятие. Манера, в которой его рисуют, подчиняется строгим правилам. Регламентируется то, как нужно наносить чернила, длина и направление мазка, а также форма самого иероглифа. Неприемлемо добавлять от себя завитушки, как, например, делали западные писари. Здесь не должно быть индивидуального стиля конкретного художника. Меняя консистенцию, густоту и количество туши на кисти, каллиграф создает иероглифы в точном соответствии с этими строгими правилами.

Под видимой простотой материала и техники скрывается невероятная сложность тех эффектов, которых художник достигает движением кисти. Автор «Руководства по каллиграфии» (687) Сунь Готин (646–691) – один из первых теоретиков каллиграфии. Его труды востребованы до сих пор. Сунь писал, что в каллиграфии обнаруживаются чувства и характер пишущего. Ведь китайские иероглифы динамичны. Они связаны с силами природы и энергиями человеческого тела, которые проявляются в самом наложении туши на бумагу. И всё же взаимовлияния ограничены гармоничными рамками техники и материала, а также строгими правилами написания иероглифа.

Искусность наложения туши, контроль ее густоты, направление и форма мазка свидетельствуют о соблюдении приличий и благонравии как художника, так и зрителя.

Всё это мы можем оценить на примере свитка китайского каллиграфа Ми Фу (Ми Фэй) (1051–1107), который творил на закате Северной Сун (960–1127). Ми, один из ведущих каллиграфов своего времени, создавал «Стих, написанный в лодке на реке Ву» приблизительно в 1095 году (рис. 11). Он писал приподнятой рукой. То есть движение шло от локтя, а не от запястья. Художник доверился силе кисти. Допустил свободные, нестандартные движения, наклоняющие и изгибающие иероглифы.

[11] МИ ФУ. СТИХ, НАПИСАННЫЙ В ЛОДКЕ НА РЕКЕ ВУ

Бумага, чернила. 31,1×556,9 см. Династия Северная Сун, 1095 г. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Каллиграфия не просто средство коммуникации. Это еще и способ, которым художник выражает свой внутренний мир и чувство прекрасного. Простые иероглифы, нарисованные кистью с тушью, могут иметь глубокий смысл. Каллиграф выступает как посредник между материалом и произведением. Хотя осознать это западному человеку довольно сложно.

Поток идей и энергии от головы к руке позволяет лучше понять соотношение материала и искусства. Возможно, это прозвучит странно, поскольку мы обычно считаем, что художественное произведение должно быть непременно сделано из чего-то – представлять собой осязаемый объект. Но между мастером, материалом и творческим процессом происходит сложное взаимодействие. У этой темы нет никаких культурных, временных и географических границ. Связь между Джексоном Поллоком (1912–1956) и китайской каллиграфией поначалу не очевидна. И в самом деле, его творческий взгляд всегда казался устремленным вперед, а не назад. Тем не менее в 1950 году, обсуждая свою технику дриппинга в интервью по радио с Уильямом Райтом, Поллок отметил:

«У каждой культуры свои материалы и техники, служащие достижению их непосредственных целей: у китайской, у ренессансной – у всех.

<…>

Я всё дальше ухожу от обычных инструментов художника вроде мольберта, палитры, кистей и т. д. Мне нравятся стеки, скребки, ножи, жидкая краска для дриппинга или густая краска для импасто с песком, битым стеклом или еще чем-нибудь нетрадиционным.

<…>

Мне кажется, что новым запросам должны соответствовать такие же техники. И современные художники ищут и находят доселе незнакомые способы и средства заявить о себе. Ведь наш век с его аэропланами, атомными бомбами, радио не отразить, используя формы эпохи Возрождения или любой другой исчезнувшей культуры. Каждому времени своя техника.

Бессознательное – очень важная сторона современного искусства. Его импульсы играют важную роль в разглядывании картин».

Рискну предположить, что эти две формы творчества объединяет телесное присутствие художника, выраженное в движении. При создании картины «Летнее время: номер 9А», 1948 год (рис. 12), Поллок стремился напрямую взаимодействовать со своим бессознательным. Материалы и техники, которые он для этого применял, привели его к совершенно новому виду творческого процесса. Художник брал масляные, эмалевые и обычные промышленные краски и разбрызгивал либо лил их на холст размером 1×5,5 м. Совершенствуя новую технику, он отказался от мольберта и положил холст прямо на пол. Отчасти это было возможно благодаря его огромной мастерской. В 1945 году Поллок переехал на Лонг-Айленд из Нью-Йорка. Его студией стал перестроенный амбар без освещения и отопления. Я была там. На полу всё еще оставались капли краски, которые проливались за край холста. Благодаря им нетрудно было представить ритмичные движения художника, увлеченного работой. Кроме того, в глаза бросались гигантские колонки, которые были когда-то частью установленной Поллоком музыкальной системы. Он хотел слушать джаз во время работы. Иногда мне кажется, что на картине «Летнее время: номер 9А» мы видим ритм музыки, которая играла, пока художник создавал свое творение[11]. Несомненно, узоры капель краски на холстах Поллока происходят из его убеждения, что «современный художник… выражает в своей работе внутренний мир, другими словами, выплескивает движение, энергию и прочие скрытые силы».

[12] ДЖЕКСОН ПОЛЛОК. ЛЕТНЕЕ ВРЕМЯ: НОМЕР 9А

Масло, эмаль, коммерческая краска, холст. 84,8×555 см. 1948 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Поллок бросил вызов существующим канонам живописи: чем и на чем рисовать, как накладывать краску и как обращаться с холстом. Вместо того чтобы поместить холст на уровне глаз, например прикрепить на мольберт, Поллок стоял на нем и над ним, разбрызгивая и разливая краску. Вот так он описывал этот процесс:

«По большей части я использую текучую, жидкую краску. Кисти применяю скорее как стеки. То есть я не касаюсь ими холста, они остаются над полотном».

Главная особенность живописи Поллока – это движение. Точнее, то, как активно художник действует в процессе работы с материалом. Когда мастер стоит за мольбертом и пишет маслом, темперой или акварелью, то почти не перемещается. Осторожные движения пальцев, руки, запястья и предплечья позволяют водить кистью и контролировать мазки краски. Напротив, Поллок задействует всё тело. Перемещаясь туда-сюда по холсту, он совершает ряд точно выверенных движений. Мы можем представить, как создавалось «Летнее время: номер 9А». Похоже, что первым слоем Поллок разбрызгал по всему холсту серую краску. Некоторые считают, что это похоже на фриз, украшенный скульптурами танцоров. Последний слой был черным. Он оттенил серый на всем протяжении холста. В ритме этих узоров мы не просто слышим джаз. В них можно разглядеть следы воспоминаний, оставленные бессознательным художника, когда он лил краску. И всё же движения Поллока столь же не случайны и выверены, как и у китайского каллиграфа.

Рука есть орудие орудий

Эту фразу я взяла у Аристотеля (384–322 гг. до н. э.). Благодаря ей мы видим, что человеческий фактор в создании произведений искусства волнует умы уже многие века. Движения художника и физическая составляющая творческого процесса помогают нам понять еще один важный аспект создания произведений и влияния материалов. Давайте снова задумаемся над словами Поллока: «Мне кажется, что новым запросам должны соответствовать такие же техники».

Я хотела бы вернуться от Поллока к эпохе Возрождения. Мы легко забываем, что представители каждой эпохи считали себя носителями передовых идей. А ведь именно на период Возрождения пришелся момент, когда в соответствии с новыми социальными нуждами возникли новаторские живописные техники. Повсеместно частные лица возводили часовни и церкви. Их стены расписывали фресками. Технику фрески в эту эпоху довели до совершенства[12]. Краски накладывались на сырую штукатурку. Художнику приходилось работать очень быстро, и набор цветов был ограниченным. Несмотря на это, результат выходил потрясающим. Как, например, в работе Пьеро делла Франчески (рис. 13).

[13] ПЬЕРО ДЕЛЛА ФРАНЧЕСКА. ПРИБЫТИЕ ЦАРИЦЫ САВСКОЙ К ЦАРЮ СОЛОМОНУ

Фрагмент. Фреска. 336×747 м. 1452–1466 гг. Церковь Сан-Франческо, Ареццо

Один из самых ранних текстов о художественном творчестве времен Возрождения – «Книга об искусстве, или Трактат о живописи» (Il libro dell’Arte) Ченнино Ченнини (прибл. 1370–1440). Он датируется первым десятилетием XV столетия. Как следует из заголовка, это руководство для начинающего художника. Там содержатся основы живописи и рассказывается о материалах, техниках, позолоте и т. д. Я люблю отрывок, в котором Ченнини говорит об использовании темперы и советует подмешивать в краски яичный желток, использовавшийся как связующее вещество:

«Если вы рисуете лица молодых людей… возьмите желток городской курицы. Он будет светлее, чем от деревенской».

Это определенно наводит на мысль об органической природе художественных материалов и о том, как важно правильно подобрать ингредиенты.

Именно в эпоху Возрождения художники стали писать трактаты и участвовать в теоретических спорах о природе и месте искусства. Краеугольным камнем оставались сходство и различия живописи и поэзии. Актуальность сохраняла фраза «Подобна живописи поэзия» (Ut pictura poesis) Горация (65–8 гг. до н. э.). Поэт употребил ее в «Искусстве поэзии» (Ars Poetica) в I веке до н. э. Художники становились интеллектуалами. Они овладевали классическими знаниями, изучали распространение света и перспективу. Обсуждалось отношение художника к материалу. Изменение профессиональных практик привело к повышению статуса самого творца. Он перестал быть безвестным ремесленником. Стал профессионалом или даже «звездой» своего времени. Изменению статуса сильно способствовал труд Джорджо Вазари (1511–1574) «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (Le vite de' più eccellenti pittori, scultori, e architettori), изначально опубликованный в 1550 году. Как видно уже из названия, это была одна из первых книг, в которой в центре внимания оказались биографии художников. Вазари связал жизнь мастера с его деятельностью. Искусство объяснялось событиями из жизни. Отсюда берет начало современное понимание этапов творческого пути художника. Сегодня мы запросто рассуждаем о ранних и поздних работах, как будто они отмечены на некой временной шкале.

Присущее эпохе Возрождения самосознание людей искусства подпитывало споры о первенстве живописи или скульптуры (paragone). Эта тема активно обсуждалась в эпоху Ренессанса. Позвольте снова ненадолго вернуться к Леонардо. Он часто и весьма красноречиво касается этого предмета в своих рукописях. Всем формам искусства, включая устные, такие как поэзия, художник предпочитал живопись. А его критика скульптуры была нацелена на конкретного человека, а именно на Микеланджело (1475–1564).

Область чувств

В подтверждение того, что живопись – высочайшее из искусств, Леонардо приводит тот факт, что она основана на наших ощущениях. В самом деле, как говорил художник, «глаз обманывается реже других органов чувств». Поэтому для живописи очень важно непосредственное наблюдение за природой. Оно делает искусство правдивым. Придает ему научную достоверность. Позволяет произведению «мгновенно доставлять удовольствие людям» и в конечном счете соперничать с самой природой. Далее Леонардо дает советы, сопровождая их зарисовками, как передать оптические эффекты, например светотень, расстояние и воздушную перспективу. Потом показывает, как рисовать разные части человеческого тела, учитывая пропорции, и выражения лица. Художник использует всего два измерения, но стремится создать иллюзию третьего. Поэтому от него требуются немалое мастерство, знание законов оптики и математические расчеты перспективы. Леонардо писал:

«Практика всегда должна быть основана на хорошем знании теории. Путеводной нитью станет учение о перспективе».

Вернемся к нашей идее движения, но теперь рассмотрим традиционные живописные техники. Как уже упоминалось, работа за мольбертом предполагает определенный, если даже не ограниченный, диапазон действий художника.

Комментарии Леонардо повлияли на творчество нидерландского живописца XVII века Яна Вермеера (1632–1675). Полотна этого художника обычно были совсем небольшими. Несмотря на это, создание каждой картины занимало долгое время. Во многом это было связано с материалами. В то время невозможно было купить готовые краски. Они появились только в середине XIX века. Каждый день художник вынужден был делать краски: растирать пигменты и смешивать их с льняным маслом. Поэтому за подход мастер писал только какой-то один небольшой участок картины, чтобы не переводить зря краску. Кроме того, Вермеер, любивший дорогие пигменты вроде лазурита и природного ультрамарина, таким образом экономил деньги. Обычно художники делали набросок или намечали всю композицию с учетом света и тени разными оттенками серого или серо-коричневого. Затем на эту основу очень аккуратно, маленькими мазками наносились более насыщенные краски: красная, желтая и синяя.

Техника и материалы Вермеера воплотились в его работе «Девушка с жемчужной сережкой», приблизительно 1665 год (рис. 14). Это холст размером 44,5×39 см. В своей технике живописи художник руководствовался заметками Леонардо о том, что поверхность каждого объекта окрашивается в цвет соседнего. Хотя мы и знаем, что складки ткани желтые, написаны они с использованием других цветов. Так мастер подчеркнул яркость ткани и игру света. Чем богаче цвета и реалистичнее передан свет, тем проще забыть, что перед нами краски и холст. В отличие от Поллока, главное качество живописи Вермеера – естественность. Зрителю не распознать, какие средства использовал художник и как двигался, нанося краски на холст. Мастерство живописца оценивалось по тому, как ловко он создавал иллюзию реальности и в какой-то степени обманывал чувства восхищенной публики.

[14] ЯН ВЕРМЕЕР. ДЕВУШКА С ЖЕМЧУЖНОЙ СЕРЕЖКОЙ

Холст, масло. 44,5х39  см. Прибл. 1665 г. Маурицхёйс, Гаага

Напряжение  или вдохновение

Немаловажно, что Леонардо проводил черту между живописью и скульптурой. С его точки зрения, тяжелый физический труд умаляет интеллектуальную составляющую в искусстве. Когда мы думаем о резчике по камню, воображение рисует ремесленника, а не джентльмена. Леонардо считал неподобающим пот, неизбежный при напряженной работе молотом, долотом и другими орудиями. Скульптора покрывает пыль с головы до пят и придает ему комичный вид. И наоборот, о главенствующей роли живописи свидетельствует то, что это в первую очередь умственный труд. Гениальность художника проявляется в обращении с материалом и преодолении налагаемых им ограничений. И это последнее замечание в каком-то смысле возвращает нас назад (или переносит вперед) к Поллоку. Удивительно, как созвучны мысли этих разделенных веками художников! Леонардо описывает достойное джентльмена искусство: красиво одетый художник сидит у мольберта и наслаждается музыкой (жаль, не джазом). Он мысленно связан с холстом через движения, и его идеи выражаются через краску. Разница с Поллоком только в материалах.

Конечно же, мало кто из скульпторов согласится с характеристикой их творчества Леонардо. Как я уже говорила, своими уничижительными комментариями в споре о первенстве искусств художник метил в Микеланджело. Но тот и сам был выдающимся живописцем, а также немного занимался архитектурой. Вазари считал его творчество венцом развития искусства эпохи Ренессанса. В конце концов, Микеланджело создал легендарный образ «Сотворение Адама»[13], ставший одной из центральных композиций потолка Сикстинской капеллы в соборе Святого Петра в Риме. Художник не писал трактатов об искусстве, но сохранились его письма и стихи. Он признавал важность как творца, так и материала. Микеланджело говорил о скульптуре:

«Внутри каждой глыбы есть статуя. Я беру камень и отсекаю всё лишнее».

Итак, суть процесса высечения произведения из мрамора – уменьшение материала. В отличие от живописи, когда на поверхность картины наносится слой за слоем, скульптор убирает лишнее. Этот процесс носит окончательный, непоправимый характер. У Микеланджело была уникальная техника. Он сам выбирал куски мрамора и начинал работать, двигаясь всё время в одном направлении – вперед, а не отсекая куски со всех сторон. Многие скульптуры остались незаконченными, и эти работы считаются самыми загадочными. Фигуры словно выходят из камня. Сам автор говорил:

«В каждой мраморной глыбе я вижу статую, как если бы она стояла передо мной, полностью готовая и совершенная в своих движениях и позе. Мне остается только расколоть грубую оболочку, в которую заточено это прекрасное создание. И другие увидят его так же ясно, как я».

Именно это мы видим в «Пробуждающемся рабе» (1525–1530) (рис. 15) – мраморной статуе высотой 2,67 м. Она была частью композиции для надгробия римского папы Юлия II (1443–1513), одного из главных покровителей Микеланджело, заказавшего роспись Сикстинской капеллы. Эта фигура относится к незавершенному циклу «Рабов», или «Пленников», от итальянского названия Prigioni. Она предназначалась для одного из вариантов украшения надгробия (предпочтение было отдано другому). Название «Пленники» придает особый вес словам Микеланджело о его работе с камнем.

[15] МИКЕЛАНДЖЕЛО. ПРОБУЖДАЮЩИЙСЯ РАБ

Мрамор. Высота 267 см. 1525–1530 гг. Академия изящных искусств, Флоренция

Физические свойства материала скульптуры, будь то мрамор, металл или дерево, очень много значат для результата. Разумеется, есть исключения. Иногда фигуру расписывают, чтобы создать эффект ткани или плоти. Но мы остановимся на идее взаимосвязи между художником и материалом. И посмотрим, как художники одновременно отрицают свойства материала и успешно их используют.

Одна из моих любимых работ – «Аполлон и Дафна» Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) 1622–1625 годов (рис. 16). В галерее Боргезе в Риме я не могла уйти из зала, где стоит это произведение. Так сильно его очарование. Как я убедилась воочию, Бернини полностью преодолел свойства материала и с помощью резьбы превратил мрамор в плоть, складки ткани и листву. Скульптура повествует об одном сюжете из поэмы «Метаморфозы», написанной приблизительно во 2–8 годах н. э. римским поэтом Овидием (43 г. до н. э. – 17 (18) г. н. э.). Аполлон, пронзенный стрелой Купидона, влюбляется в нимфу Дафну. Она отказывает, и бог гонится за ней, моля о любви. Измученная нимфа, наконец, обращается к своему отцу, речному богу Пенею:

 «Лик мой, молю, измени, уничтожь мой погибельный образ!»[14]

[16] ДЖОВАННИ  ЛОРЕНЦО БЕРНИНИ. АПОЛЛОН И ДАФНА

Каррарский мрамор. Высота 243 см. 1622-1625 гг. Галерея Боргезе, Рим

И только девушка произносит эти слова, как превращается в вечнозеленый лавр. Овидий говорит, что кора окружила ее тело, волосы превратились в зелень листвы, а руки – в ветви. Резвые ноги стали медленными корнями, переплелись и ушли под землю. Именно этот полный чувств и движений момент из «Метаморфоз» решил показать Бернини в своей скульптуре. Мы смотрим на сцену со стороны и наблюдаем одновременно реакцию Аполлона и Дафны в момент превращения. Можно обойти вокруг и рассмотреть композицию со всех сторон в подробностях. Увидеть, как волосы превращаются в листья, ноги – в кору и корни. Разглядеть слегка приоткрытый рот Аполлона, осознавшего происшедшее. Главное, автор позволяет забыть, что перед вами просто кусок камня. Тут не просто ловкость рук живописца, который подменяет природу своим произведением во взгляде зрителя.

Природа переходит в искусство

Новый поворот в работе художника со свойствами материала мы видим в «Фигуре для пейзажа» Барбары Хепуорт (1903–1975) (рис. 17). Это выдающееся произведение высотой в 2,615 м было создано в 1960 году. Хепуорт работала с разными материалами. Ее творчество всякий раз отражало особенности выбранного средства. Эта работа показательна в плане взаимодействия художницы с природой, в частности ландшафтом. Ее скульптуры одновременно и происходят из природы, и вписываются в нее. Хепуорт так рассказывала об этом процессе:

«[она] для особого окружения. Когда я осознаю структуру ландшафта… то чувствую определенный импульс. Внезапно в голове возникает образ. Идея объекта, который отразил бы природу или то, как я ее воспринимаю».

[17] БАРБАРА ХЕПУОРТ. ФИГУРА ДЛЯ ПЕЙЗАЖА

261,5 см. 1960 г. Дом-музей Барбары Хепуорт, Сент-Айвз, Корнуолл

И правда, замкнутая, но будто растущая ввысь форма как будто сама возникает из пейзажа. Природа трансформируется в искусство. Внутренние пустоты дали Хепуорт возможность впустить свет внутрь целостной формы. Художница описывала свой творческий процесс как попытку передать «ощущение того, что объект одновременно содержит нечто и включен в него». Внутренние пустоты были визитной карточкой Хепуорт как скульптора по камню. На примере «Фигуры для пейзажа» мы видим, как эта техника была применена к другому материалу. Сначала художница создала форму из гипса, а потом отлила ее в бронзе. Ощущение гармонии достигается за счет равнозначности скульптуры и окружающего ландшафта. Обволакивающая, передающая неясный образ, она будто помещена в пейзаж и в то же время обрамляет его.

История создания этого произведения – яркий пример совместной работы, когда первоначальный замысел художника воплощают другие профессионалы. Сначала помощники Хепуорт изготовили объемный каркас из алюминия. Затем на него налепили гипс. Затем над гипсом работала Хепуорт. Потом на основе полученного шаблона нужно было отлить бронзовую скульптуру. Изготовить такой большой бронзовый объект оказалось непросто. Цех, в который обычно обращалась Хепуорт, был в это время занят подготовкой других ее работ к выставке в Цюрихе, в Galerie Charles Lienhard. Художница говорила: «И вот осталась предпоследняя фигура высотой семь футов. Я не могла никого убедить отлить ее для меня: во всех цехах было полно заказов». В итоге компания Morris Singer Ltd. отлила фигуру в 1961 году. Это произведение получило название «Фигура для пейзажа, 1/7», потому что всего было отлито семь версий. И хотя каждый вариант немного отличался от других, сам факт, что бронзовые скульптуры легко воспроизвести, ставит вопрос об оригинале и о его копиях. «Фигура для пейзажа, 1/7» осталась в собственности художницы. Поскольку она выставлена в саду, произведение меняется под воздействием природы: бронза покрывается зеленой патиной. Непогода, опавшая листва и птичий помет – всё оставляет следы на материале. Наверное, так и должно происходить со столь близкой к природе скульптурой.

Искусство против природы

Совсем иначе выглядит взаимодействие художника с материалом, а также его отношение к природе в работе Энтони Каро (1924–2013) «Однажды рано утром» 1962 года (рис. 18). После посещения Америки в 1959 году Каро отошел от того типа творчества, который мы до сих пор обсуждали в этой главе. Поездка очень повлияла на его художественную мысль:

«Я понял, что, отбросив историю, ничего не потеряю. …В Америке я осознал, что нет преград и нет правил. Какая колоссальная свобода заключена в знании, что при создании статуи или картины вас ограничивает только вопрос об их соответствии замыслу, а не мысли о принадлежности к искусству в целом!»

[18] ЭНТОНИ КАРО. ОДНАЖДЫ РАНО УТРОМ

Сталь, алюминий, краска. 289,6×619,8×335,3 см. 1962 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Изменение творческого подхода по возвращении из Америки стало следствием желания художника «отойти от той устаревшей формы работы, которая прочно ассоциируется с гипсом и глиной». Каро стал применять стальные листы и балки, которые он обязательно красил. Поэтому у скульптур не было «никаких опор, никакой ностальгии, никакого ощущения ценности, возникающего только потому, что предмет из старой бронзы или ржавый, с облупившейся краской или патиной».

Всё это мы видим в скульптуре «Однажды рано утром». Это светлая, наполненная воздухом и открытая композиция. Каро создал разные ритмы и точки обзора, меняя линии и плоскости скульптуры. Нет фиксированной перспективы, с которой нужно смотреть на это произведение. Оно разворачивается и простирается в наше пространство через низкую горизонтальную ось, при этом оставаясь на уровне глаз. Покрасив всё в ярко-красный, Каро добился от разнородных элементов такой же созвучности, как у нот музыкального произведения.

Без границ

Представитель минимализма Карл Андре (род. 1935) исследует грань между художником и традиционными материалами при создании скульптур. Он сосредоточился на промышленных изделиях, присутствующих в повседневном обиходе. Это обработанные дерево, кирпич и металлы, такие как алюминий, медь, сталь, магний и свинец. Причем для своих композиций художник использует самые обычные экземпляры, которые есть в продаже. На материал он никак не воздействует: не режет, не пилит и не отливает в формы. Вместо этого Андре раскладывает их на полу в простые линейные схемы (рис. 19). Так он возвращает скульптуру к истокам – буквально раскладывает на базовые. Перед нами снова сырой материал. Композиции Андре лежат на полу и из-за этого кажутся горизонтальными. Хотя от скульптуры, которая изображает, например, человека, ждешь вертикального акцента. Своим выбором материалов Андре помог переосмыслить возможности скульптуры.

Он сказал:

«Моя цель как художника – стать Тёрнером материала. Тёрнер отделил цвет от изображения. Я пытаюсь проделать то же самое с материалом».

[19] КАРЛ АНДРЕ СТРОИТ СКУЛЬПТУРУ «КЕДР»

Фотография Мартина Райса. 1964 г.

Наверное, самые известные композиции Андре сделаны из кирпичей. Они создавались с целью бросить вызов смыслу и противостоять пониманию искусства как способа выразить идеи. Скульптор рассказал о том, чего хочет достичь с помощью материала:

«Надеюсь, что моя работа сможет передать такое чувство порядка, какое рождает, например, фуга Иоганна Себастьяна Баха...

Отметины, которые я делал на холсте или бумаге, никогда не были для меня настолько убедительными, как, например, перемещение кирпича или бруса с одного места комнаты на другое».

Движения художника, формирующего композицию, – это часть произведения. Мы осознаём реальность этого процесса в не меньшей степени, чем физические свойства составных частей работы.

В своих произведениях художница Корнелия Паркер (род. 1956) тоже сосредоточивается на материалах. Она использует повседневные объекты. Эти предметы хотя нам и знакомы, на первый взгляд не ассоциируются с произведением искусства. Паркер преображает их, чтобы исследовать природу материи. Вдобавок художница играет с общественными и личными ценностями и смыслами. Так она проверяет на прочность и снимает ограничения произведения искусства, накладываемые его физической формой. Паркер воздействовала на объекты массой способов, в том числе подвешиванием, взрыванием, измельчением и вытягиванием. И полностью исследовала возможности материала. Художница рассказывала о своем творчестве:

«Я воскрешаю вещи, которые были уничтожены… Все мои работы – про потенциал материала. Даже тогда, когда кажется, что все возможности потеряны».

Это мы видим в инсталляции «Холодная темная материя: вид во время взрыва», 1991 год (рис. 20). Основой для нее послужил садовый сарай, для взрыва которого художница привлекла британские вооруженные силы. Паркер решила воссоздать момент взрыва. Она подвесила все элементы так, как будто сарай разлетается на кусочки в эту секунду. Мы испытываем чувство бренности и быстротечности времени от того, что строение из узнаваемого объекта на глазах превращается в груду обломков. И это ощущение драматически усилено светом в центре композиции, как бы посередине сарая. От этого света деревянные обломки бросают на стены галереи впечатляющие тени. Кроме того, Паркер задействует идею времени в своем произведении искусства. Мы смотрим на нечто, находящееся в процессе трансформации, почти как в скульптуре «Аполлон и Дафна» Бернини (рис. 16).

[20] КОРНЕЛИЯ ПАРКЕР. ХОЛОДНАЯ ТЕМНАЯ МАТЕРИЯ: ВИД ВО ВРЕМЯ ВЗРЫВА

Дерево, металл, пластик, керамика, бумага, ткань и провод. 400×500×500 см. 1991 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Функции тела или тело как функция

Диапазон методов и материалов, которые используют художники, всё время расширяется. В этом последнем примере мне хотелось бы вернуться к соотношению физических свойств произведения и телесности и движений художника. В своих работах Кароли Шниманн (род. 1939) показывает, что будет, если исключить из творческого процесса художника, работу или материал. Свой подход она описывала так:

«Я придерживаюсь позиции, что нельзя просить кого-то делать то, чего вы не сделали бы сами. Я использую себя в качестве объекта… материала. [Я] хочу убрать власть и отстраненность художника по отношению к произведению. В патриархальном мире творец выступает в роли режиссера, постановщика. Он всегда за пределами работы, потому что находится над ней».

Творчество Шниманн очень разнообразно. Важная часть ее работы – перформансы, запечатленные на видео или на фотографиях. Она считает свои произведения, включающие фотографии и изображения разных частей тела, основанными на живописи, хотя те сложно счесть принадлежащими к этой форме искусства, по крайней мере на первый взгляд. Художница видит себя живописцем, который оставил холст, чтобы задействовать реальное пространство и текущее время. Мазок она называет «событием во времени», а участников своих перформансов – «трехмерными красками». Когда-то Шниманн тоже писала маслом. Свои фигуративные, абстрактные картины 1950-х годов она решила переделать. Художница вырезала и уничтожила некоторые слои краски, чтобы использовать холсты в фотографиях.

Для работы Eye Body, 1963 год (рис. 21) Шниманн создала специальное пространство с битыми зеркалами, механическими зонтиками и яркими повторяющимися цветовыми сочетаниями. Чтобы стать частью произведения, женщина покрыла себя разными материалами, в том числе жиром, мелом и пластиком. Затем она создала свои «36 трансформирующих движений» – снимков самой художницы в сконструированном ею пространстве. Фотографии сделал исландский художник Эрро (род. 1932). Некоторые из этих работ позднее сочли порнографическими. Но связанные с этим споры далеко не так интересны, как то, что художница стала материалом для собственного произведения. Именно ее тело и движения создают предмет искусства.

[21] КАРОЛИ ШНИМАНН. ФОТОГРАФИЯ ИЗ ПРОЕКТА «EYE BODY / 36 ТРАНСФОРМИРУЮЩИХ ДВИЖЕНИЙ НА КАМЕРУ». 27 ЧЕРНО-БЕЛЫХ ФОТОГРАФИЙ

Фотографии на черно-белую пленку 35 мм сделаны Эрро (Гвюдмюндюром Гвюдмундссоном). Серебряно-желатиновая печать. 61×50,8 см. 1963/1973 гг. Музей современного искусства, Нью-Йорк

Произведения Шниманн и других художников, прибегающих к средствам перформанса, видео и инсталляций, могут быть трудными для восприятия. Ведь мы не привыкли к ним так, как к работам Леонардо и Бернини. Но одна из ролей художника в обществе заключается в том, чтобы испытывать нас и демонстрировать новые возможности.

Иногда при посещении музея или галереи полезно задуматься и испытать сомнения, а не просто наслаждаться созерцанием прекрасного. Как мы уже говорили, каждая эпоха считает себя самой революционной. Ярким примером служат высказывания и произведения Джексона Поллока.

А теперь давайте предоставим слово философу Фридриху Ницше (1844–1900):

«Когда искусство облекается в самую изношенную материю, в нем лучше всего узнаёшь искусство»[15].

Сознание

Воображение, покинутое разумом, порождает невиданных чудовищ, но в союзе с разумом оно – мать искусств и источник творимых ими чудес.

Франсиско Гойя (1746–1828)

Это подпись под офортом Гойи «Сон разума рождает чудовищ» (рис. 22) из серии в 80 изображений, напечатанных художником к 1799 году. Цикл называется «Капричос» («капризы» или «причуды»). Раньше для живописи Гойи были характерны галантные сцены. Теперь его произведения стали более мрачными и часто представляли собой сатиру на политическую и интеллектуальную обстановку того времени. На офорте «Сон разума рождает чудовищ» мы видим мужчину, мирно спящего в то время, как летучие мыши и совы угрожающе кружат над его головой. Невиданный зверь в центре композиции смотрит прямо на нас, будто приглашая внутрь картины. Мы становимся частью рисунка, и чудовища попадают не только в мир спящего на картине человека, но и в наш.

[22] ФРАНСИСКО ДЕ ГОЙЯ. СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ  ЧУДОВИЩ

Металл, офорт, акватинта, сухая игла. 21,5×15 см. 1797 г. Национальная библиотека Испании, Мадрид

В этой серии офортов Гойя критикует испанское общество XVIII века, особенно в отношении общераспространенных суеверий и религиозных обрядов. Их существование художник объяснял недостатком разума. Он считал: повторяемые без осмысления ритуалы ведут лишь к злу и порокам. Это не значит, что Гойя отрицал значение воображения. В подписи к офорту художник предостерегал от попыток руководствоваться одним разумом. Искусство виделось ему результатом взаимодействия рассудка и воображения. С этих способностей сознания мы и начнем исследовать взаимосвязь искусства и разума.

«Я обнаружила, что некоторые вещи могу выразить только посредством цвета и формы, и никак иначе. Слова бессильны».

Судя по замечанию Джорджии О’Кифф (1887–1986), проблема отношения человеческой мысли к искусству включает ряд сложных вопросов, связанных с визуализацией. Например, мы по-своему видим мир вокруг. А как мы будем воспринимать его же в произведении искусства или через призму творчества художника? А если задуматься о связи искусства с психологией человека? Она может быть и предметом творческой деятельности, и способом интерпретации художественных произведений. Еще мы обратимся к эстетике и убедимся, что в области искусства чувственное восприятие всегда опережает рациональное. Конечно же, на этом список вопросов соотношения художественного творчества и сознания не заканчивается. Но намеченных тем хватит, чтобы понять роль разума в создании произведений искусства и их последующей интерпретации.

Давайте начнем с двух очень простых, на первый взгляд, изображений, которые станут отправной точкой в нашем исследовании связи между искусством и сознанием. Это «Утка-кролик» Людвига Витгенштейна (1889–1951) (рис. 23) и пятна теста Роршаха. С помощью Витгенштейна и Германа Роршаха (1884–1922) мы наметим основные черты философских размышлений и психологических исследований по теме главы.

[23] АНОНИМНЫЙ ИЛЛЮСТРАТОР. УТКА-КРОЛИК

Рисунок для журнала Fliegende Blätter. Мюнхен, 23 октября 1892 г. Иллюстрация в «Философских исследованиях» Людвига Витгенштейна. 1953 г.

Философа Витгенштейна интересовала неоднозначность языка и, конечно же, изображений, которые можно, подобно словам, воспринимать по-разному. В качестве примера двусмысленности он приводит известный рисунок «Утка-кролик». На этом изображении можно увидеть как кролика, так и утку. Витгенштейн настаивал на том, что мы не интерпретируем картинку как кролика, а просто сообщаем об увиденном. Просто смотрим на рисунок как на изображение кролика. Но что, если сначала мы увидим утку и только потом – кролика?

Витгенштейн исследовал связь внешнего мира с рисунком «Утка-кролик». Изображение остается неизменным, но становится другим наше восприятие. Познавательные процессы в сознании человека, смотрящего на изображения, в том числе на произведения искусства, – вот что самое интересное. Мы уже сталкивались с неоднозначной интерпретацией при обсуждении рисунков быков в пещере Ласко и «Головы быка» Пикассо (рис. 5 и рис. 6). Важно, что иногда мы воспринимаем объект непосредственно, буквально, например, как части велосипеда. Но временами замечаем в предмете что-то особенное и видим его как нечто, чем он не является. И перед нами вдруг оказывается голова быка.

«Видеть» и «видеть как» только часть процесса восприятия произведения искусства. В своих рассуждениях мы исходим из фигуративного изображения, которое можно увидеть и интерпретировать. Художник-постимпрессионист Поль Гоген (1848–1903) говорил:

«Мой совет: не старайтесь слишком подражать природе. Искусство – это абстракция, извлекайте ее из природы, фантазируя на ее основе, и думайте больше о творчестве и его плодах, нежели о натуре».

Давайте копнем немного глубже и подумаем, как связано искусство с нашим внутренним «я». Иными словами, как человеческий дух, будь то художника или зрителя, проявляет себя в художественном творчестве. Подойти к этому вопросу нам помогут карточки с кляксами Роршаха. Задумайтесь, что они могут рассказать о связи искусства с сознанием. На карточках представлены десять чернильных клякс, которые отобрал швейцарский психолог Герман Роршах. В 1960-е годы они были популярным средством психологического анализа. Пациента просят определить, что изображено на каждой карточке. Потом анализируют ответы для определения разных психологических состояний.

Разумеется, важную роль играет язык, потому что ключом к анализу являются описания пятен клиентами. Использование тех или иных слов культурно обусловлено. И соответствующие различия – важный фактор при применении теста. Люди с разных континентов совсем неодинаково реагировали на некоторые изображения. Интерпретация других повсюду оставалась неизменной. Споры о точности или пользе этого метода оставим психологам. Мне хотелось бы остановиться на соображениях более общего характера. Давайте задумаемся, как мы видим и как интерпретируем изображения. Какую роль при этом играет культура? В конечном счете отметим важность языка, в который мы облекаем свои интерпретации. Если взять «Лето: номер 9А» Джексона Поллока (рис. 12), то может оказаться, что линия, похожая на фриз с танцорами, есть только в нашем воображении, а человек из другой культуры увидит что-то свое. А если сравнить эту картину с деликатными мазками китайского каллиграфа? Роль культурных различий станет еще очевиднее.

Отделить искусство от художника

В  предыдущей главе мы исследовали физическое взаимодействие объекта и тела художника. Теперь, в рамках темы соотношения искусства и сознания, я попробую отделить творца от произведения или по крайней мере покажу, как они могут действовать на разных уровнях.

В продолжение разговора об «Утке-кролике» и пятнах Роршаха мне хотелось бы прежде всего подумать об искусстве как о чистой эстетике. Вспомним о различиях, которые проводит Гойя между рациональным и иррациональным, разумом и чувством. Наше внимание снова окажется приковано к XVIII веку. Для нас важен этот исторический период. Именно тогда, а точнее, к середине XVIII столетия, эстетику как образ мыслей, основанный на чувственном восприятии, стали считать равной рассудочным суждениям и логике, которые основаны на вербальном мышлении. Эстетика, напротив, базируется на чувствах, в нашем случае – на зрении. Снова встает вопрос из самого начала главы о важности языка интерпретации визуального опыта. То, как мы описываем произведения, может идти вразрез с нашим опытом созерцания этого объекта.

Это краеугольный камень «Критики способности суждения» Иммануила Канта (1724–1804) 1790 года. В своей работе философ рассматривал способность человека выносить эстетические суждения и основанное на них понятие гения. Из его учения мы можем вывести один из способов определения, является ли тот или иной объект предметом искусства, а именно – оценивать художественные произведения по целесообразности и красоте. По мысли Канта, эстетические предпочтения людей могут довольно сильно разниться. Кроме того, он придерживался той точки зрения, что прекрасные объекты пробуждают наши чувства наравне с моральными суждениями. Поэтому эстетика и этика тесно переплетены, а понятия гения и вкуса напрямую связаны с нравственными качествами художника и зрителя.

Действительно, вынести эстетическое суждение не всегда просто. История искусства содержит массу примеров того, как искусство вызывало общественный гнев. Такой была первая реакция на «Голову быка» Пикассо. Но сегодня никто не сомневается в том, что эта работа имеет эстетическую ценность. Неужели мы, публика, просто привыкли к этому произведению, когда постепенно прошел «шок новизны»? Кант бы поспорил. Он сказал бы, что мыслительная деятельность по вынесению суждения вызвала расширение понятия прекрасного. И это, в свою очередь, повлияло на общественное мнение.

В фигуративном искусстве тоже есть разные способы изображения, заставляющие задуматься о связи между искусством, негодованием и эстетическим суждением. Родившийся в Америке британский художник Джеймс Эббот Мак-Нейл Уистлер (1834–1903) считал, что на первом месте стоит эстетика, и придерживался принципа «искусство ради искусства». Он проводил параллели между живописью и музыкой. С этой темой мы уже сталкивались в  главе про материалы. Художник давал своим произведениям названия, подчеркивавшие первичность тональной гармонии, неважно, в музыке или в живописи. О своей работе Уистлер говорил так:

«Искусство должно быть свободным от всех этих громких фраз. Пусть оно стоит особняком и напрямую воздействует на художественное чувство глаза или уха, не смешиваясь с совершенно чуждыми ему эмоциями, такими как почитание, любовь, жалость, патриотизм и т. д. Они не имеют с искусством ничего общего. Именно поэтому я настаиваю на том, чтобы мои работы назывались “композициями” или “гармониями”».

Мы можем увидеть выражение идей Уистлера в полотне «Ноктюрн в черном и золотом. Падающая ракета», 1875 год (рис. 24). Картина вызвала негодование публики и послужила поводом для резкой критики Джона Рёскина (1819–1900):

«Ради самого господина Уистлера не менее, чем для защиты покупателей, сэру Коутсу Линдзи не следовало бы допускать в галерею произведений, где невежественное тщеславие художника столь смахивает на преднамеренное плутовство. Я до этого много видел и слышал о нахальстве кокни, но всё же я не ожидал, что самодовольный скоморох посмеет нагло запросить двести гиней за то, что он швырнул горшок краски в лицо публики»[16].

[24] ДЖЕЙМС ЭББОТ МАК-НЕЙЛ УИСТЛЕР. НОКТЮРН В ЧЕРНОМ И ЗОЛОТОМ. ПАДАЮЩАЯ РАКЕТА

Дерево, масло. 60,3×46,7 см. 1875 г. Детройтский институт искусств, Детройт

Из-за этой критики Уистлер пришел в не меньшее негодование. В 1878 году он начал тяжбу против Рёскина. Выступая на суде, художник объяснил спорную картину:

«Это ночное произведение, которое изображает фейерверк в садах Креморна (Лондон)… Это художественная аранжировка. Поэтому я называю картину “ноктюрном”».

Уистлера спросили, чем обусловлена цена 200 гиней за произведение, на которое у него ушло всего два дня. Художник ответил, что высокая стоимость назначена за «знания, которые он приобрел, работая всю жизнь». Современные зрители любят и ценят тональные композиции Уистлера и его эксперименты с формой.

Истина в живописи

Интерес к эстетике XVIII столетия вновь проявился во второй половине XX века в работах Жака Деррида (1930–2004). Французский философ, пожалуй, более всего известен своим исследованием «практики деконструктивного чтения». Он подталкивает нас к пониманию: то, что казалось целым, можно разобрать на составные части и представить в виде пар противоположных понятий. Этот метод называется деконструкцией. Его применение имеет большие перспективы для исследования отношений между искусством и сознанием. В книге «Истина в живописи» (1987) Деррида, как и его предшественники из XVIII века, ставит вопрос: может ли произведение искусства быть автономным, иметь свой код? В таком контексте мы можем иначе взглянуть на предмет искусства, разглядеть его собственный смысл, помимо создаваемого социальным и культурным контекстом. На самом деле это повод задуматься о границах художественного произведения. Поразмышлять о том, что мы видим «внутри», а что – «вовне» работы. Этот подход может быть довольно полезным.

В тексте «Истина в живописи» Деррида ставит под сомнение каждый аспект художественного произведения. Разумеется, понятие внешнего по отношению к картине включает, например, раму или подпись художника. Но в эту категорию входит и многое за пределами самой работы: музеи, архивы и то, как она покупается и продается на рынке. Для Деррида всё это накладывает отпечаток на внутреннюю сторону произведения – его природу или эстетику, которая всегда меняется под действием внешних факторов. Отсюда философ делает вывод о слиянии внешнего и внутреннего. И то и другое, по его мнению, является формами письма или графического изображения знаков, которые всегда можно прочесть.

Эту мысль прекрасно иллюстрируют произведения группы Молодых британских художников. В 1997 году они получили широкую известность на выставке Sensation, устроенной Королевской академией художеств в Лондоне. Большинство работ хранились в частной коллекции Чарльза Саатчи (род. 1943). Он сделал успешную карьеру в рекламе и был одним из главных популяризаторов современного искусства. Некоторые экспонаты уже приобрели скандальную известность. Например, подвешенная в формальдегиде акула Дэмьена Хёрста (род. 1965) – «Физическая невозможность смерти в сознании живущего», 1991 год (рис. 25); палатка Трейси Эмин (род. 1963) – «Все, с кем я спала с 1963 по 1995», 1995 год (рис. 26); работа Джейка (род. 1966) и Диноса (род. 1962) Чепменов и произведение Сары Лукас (род. 1962) (рис. 54) явно сексуального характера. Негодование публики предвосхитило данное Королевской художественной академией предупреждение:

«На выставке Sensation представлены произведения искусства, которые кому-то могут показаться безвкусными. Родителям следует проявить благоразумие, решая, брать ли с собой детей. Один зал будет закрыт для всех моложе 18 лет».

[25] ДЭМЬЕН ХЁРСТ. ФИЗИЧЕСКАЯ НЕВОЗМОЖНОСТЬ СМЕРТИ В СОЗНАНИИ ЖИВУЩЕГО

Аквариум, тигровая акула, 5%-ный раствор формальдегида. 213×518 см. 1991 г. Частное собрание

[26] ТРЕЙСИ ЭМИН. ВСЕ, С КЕМ Я СПАЛА С 1963 ПО 1995

Палатка, вышивка. 1995 г. Не сохранилась

Неудивительно, что Sensation вызвала безумный интерес прессы и негодование общественности. Шоу имело колоссальный финансовый успех. Представители английского среднего класса стояли в очередях, чтобы увидеть скандал своими глазами. В результате такого ажиотажа стоимость произведений возросла. Внутреннее и внешнее предметов искусства слились воедино. Почти невозможно найти границы самих работ, когда вместе столкнулись рекламная шумиха, выход художников за пределы традиционного творчества и коммерческое предприятие. В истории этой выставки есть послесловие или, скорее, эпитафия. Многие работы, представленные на ней, позднее уничтожил пожар в галерее Саатчи, случившийся в 2004 году. Услышав об утрате произведения «Ад, 2000»[17] Чепменов, один из братьев, Динос, сказал:

«Это всего лишь искусство, мы сделаем его снова».

Теперь через Деррида я хотела бы вернуться к идее Канта о нашей способности выносить эстетические суждения, существующей отдельно от чисто логических размышлений. Как и в случае с Кантом, доводы Деррида служат лакмусовой бумажкой для искусства. Эстетика утверждается в качестве предмета исследования, основанного скорее на ощущении, чем на разуме. Учения этих философов разделяет более полутора веков. Это говорит о непреходящей важности их представлений об эстетике для понимания искусства, его процессов и смыслов. Нам же философские споры помогают лучше понять связь между художественным творчеством и человеческой мыслью.

Замечание Поля Сезанна (1839–1906) «Он был глазом. Но каким глазом!» относилось к Клоду Моне (1840–1926), одному из самых известных представителей импрессионизма. Даже именование этого течения происходит от названия его картины «Впечатление. Восход солнца»[18]. Творчество импрессионистов в целом поможет в исследовании точек соприкосновения искусства и сознания. Но начнем мы с того, что рассмотрим технику Моне и то, как он выбирал натуру для своей живописи. В предыдущей главе мы видели, как художники времен Вермеера вынуждены были изо дня в день готовить краски. Следовательно, их работа была ограничена мастерской. Такое положение дел влияло на то, как писались картины. Импрессионистам нравилось работать на пленэре. Они покидали стены мастерских и писали картины на улице. В середине XIX века были изобретены и поступили в массовое производство краски в тюбиках, и именно это сделало возможным пленэр. Уменьшились холсты, чтобы подходить под размер этюдника, а следом за ними и картины. Стараясь ухватить момент из повседневной жизни, художники писали стремительными мазками, накладывая краску в один слой без лессировок. Живописцы отказались от сглаживания мазков, напротив, стал использоваться прием импасто, одна из отличительных черт манеры импрессионистов. «Вокзал Сен-Лазар» Клода Моне 1877 года (рис. 27) не выглядит тщательно проработанным, в отличие от сцен, изображаемых Вермеером. Вместо этого мазки ясно видны, напоминая как о темпе работы художника, так и о мимолетности изображенного момента. В результате появилось много полотен, на которых представлены преходящие природные состояния, такие как бегущие облака или свет, скользящий по одному и тому же объекту в разное время дня. Клод Моне, например, создал цикл картин с видами Руанского собора.

[27] КЛОД МОНЕ. ВОКЗАЛ СЕН-ЛАЗАР

Холст, масло. 60×80 см. 1877 г. Национальная галерея, Лондон

В XIX веке железнодорожная станция могла считаться достижением нового времени, свидетельством прогресса. Эту примету современности не обошел своим вниманием Моне и отразил в серии картин. Что более всего интересно в работе «Вокзал Сен-Лазар», так это клубы пара, которые поднимаются от поезда. Они лишь намечены легкими мазками. Остальное зрителю нужно домысливать. В нашем воображении мазки складываются в поезд, пар и стальные конструкции. Но что бы мы увидели, если бы не знали, как выглядит вокзал?

Давайте вернемся к Канту и подумаем, как его учение помогает установить связь между искусством и сознанием. Как мы воспринимаем прекрасное? Или как расцениваем объект в качестве такового? По Канту, произведение прекрасно, если оно запускает интеллектуальную деятельность или рефлексивное суждение, основанное на чувствах. Оно не имеет ничего общего с размышлением о признаках того или иного объекта, иначе говоря, с эмпирическим наблюдением, характерным для науки. Посредством этого суждения мы оцениваем что-либо как прекрасное. Особенно важно, что красота, которую пробуждает художественное произведение, не сводится к самому объекту. Нет, она заключена в процессе наделения его новыми свойствами. Иначе говоря, красота состоит в том, как произведение предъявляет нам объект, выводя за рамки любого эмпирического понятия о нем. Как сказал французский поэт Стефан Малларме (1842–1898), «рисуйте не предмет, а эффект от него».

Восторженный ужас или возвышенный восторг

Давайте снова остановимся на кантовской эстетике, чтобы лучше разобраться со связью между искусством и сознанием. Кантианское понятие величественного отличается от концепции прекрасного. Красота ограничивает объект, поскольку является качеством формы и внешнего вида. В отличие от прекрасного величественное скорее количественный показатель. Оно указывает на отсутствие формы, а следовательно, границ. Ваше воображение побеждено безграничностью того, что должно быть представлено на картине. Вы испытываете удивление и трепет и не способны вынести суждение о красоте. Посмотрим, как действует на зрителя картина У. Тёрнера (1775–1851) «Снежная буря. Переход армии Ганнибала через Альпы». Она впервые была выставлена в 1812 году (рис. 28).

[28] ДЖОЗЕФ МЭЛЛОРД УИЛЬЯМ ТЁРНЕР. СНЕЖНАЯ БУРЯ. ПЕРЕХОД АРМИИ ГАННИБАЛА ЧЕРЕЗ АЛЬПЫ

Холст, масло. 237,5×146 см. 1812 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Иногда Тёрнера называют предтечей импрессионистов. Я скептически отношусь к подобным заявлениям. Сомневаюсь, что художник знал, что последует в будущем. Это нам легко оглядываться на прошлое и отмечать закономерности в истории искусства, которые на самом деле мы сами и создаем.

Картина не просто точно изображает погоду – она передает эмоции, которые вызывает у нас природа. При ее созерцании зрителя охватывают сильные чувства, внушаемые изображенным на холсте буйством стихий. Такое воздействие осмысляют в связи с эстетической категорией возвышенного. Комментарий газеты The Examiner от 7 июня 1812 года может дать представление о том, как картина воспринималась современниками Тёрнера:

«Зрелище, которое ставит м-ра Тёрнера в один ряд с величайшими пейзажистами благодаря доброй порции высочайших достижений родной сестры Искусства – Изобретательности… Картина потрясает воображение и редкими и возвышенными явлениями природы, и ужасом, представленным как последствия морального зла».

Автор продолжает хвалить полотно и говорит, что Ганнибал и его армия «показаны в соответствии с принципом возвышенного, которое возникает из тьмы». Затем отмечает, как художником переданы погодные явления:

«Ужасающее великолепие отчасти передано светом солнца… Мы видим леденящее душу величие и в громадных снежных вихрях высоко в небе… В конечном счете нравственные и физические элементы слились в мощном единстве. Смешанные самой искусной рукой, они пробуждают чувства трепета и величия».

Психоанализ

В XX веке отношения художника и его произведения стали еще более тесными. Американский художник Эдвард Хоппер (1882–1967) писал: «Великое искусство – это внешнее выражение внутренней жизни художника. Результатом последней становится его личное видение мира».

Рост интереса к человеческой психике пришелся на XX век, особенно на первые десятилетия. Это дало совершенно новое понимание искусства. Возник психоанализ. Зигмунд Фрейд (1856–1939) развивал учение о бессознательном. Для исследования психики человека он использовал метод свободных ассоциаций и анализ сновидений. Сегодня идеи Фрейда широко известны. Перепутав слова, мы часто ссылаемся на «оговорку по Фрейду». Современному человеку непросто понять, насколько революционными были эти идеи в начале XX века. Фрейд считал, что человеческая личность состоит из «Оно» − бессознательного, и «Я» − осознанной части. Эти термины, пожалуй, знакомы нам лучше всего.

Психоанализ позволяет говорить о значении произведения, существующем наряду с тем, которое вложил автор. И это важно. Таким образом мы можем отделить произведение от творца, а также оценить собственную реакцию на него. Через работы художника мы можем исследовать внутренние процессы, происходящие в его бессознательном.

Метаморфозы

Мне хотелось бы сказать еще пару слов о связи искусства и психоанализа в настоящее время. Работы известного представителя сюрреализма Сальвадора Дали (1904–1989) дают нам обширный материал для этого разговора. В картине «Метаморфозы Нарцисса», 1937 год (рис. 29) художник пересказывает греческий миф из «Метаморфоз» Овидия (прибл. 8 год н. э.). Я выбрала именно эту работу, поскольку она позволяет рассмотреть отношение между сознанием и искусством на нескольких уровнях. Для начала попробуем выяснить, кто такие сюрреалисты. Эту группу художников интересовало сложное устройство человеческой психики, в особенности подсознание. Кроме того, можно подумать о предмете картины Дали – превращении.  Выше мы уже говорили о другом сюжете Овидия, использованном в скульптуре «Аполлон и Дафна» Бернини (рис. 16). Там мы видели, как плоть превращается в дерево, хотя скульптура и сделана из камня. На определенном уровне осознания оба элемента объединяются и приобретают общее свойство «кажимости». То есть камень выглядит и как плоть, и как дерево.

[29] САЛЬВАДОР ДАЛИ. МЕТАМОРФОЗЫ НАРЦИССА

Холст, масло. 50,8×78,3 см. 1937 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Дали по-своему пересказывает миф о юном прекрасном Нарциссе. Молодой человек любил лишь себя. Своим тщеславием и эгоцентризмом он разбил не одно сердце. В наказание боги дали Нарциссу взглянуть на свое отражение в пруду, и он влюбился в себя. Не в силах утолить свою страсть, юноша зачах от отчаяния. Но боги раскаялись и в последний момент сделали его бессмертным, превратив в цветок, нарцисс. Эта история также дала мифическое обоснование такому свойству характера, как нарциссизм.

Художник решил воссоздать сам момент превращения. Мы видим Нарцисса, который в нашем воображении превращается в руку, вырастающую из своего отражения. Рука держит яйцо или луковицу. Из нее появится новый нарцисс – уже цветок. Метаморфоза происходит из-за соседства с каменной скульптурой руки, в точности повторяющей очертания сидящего Нарцисса. Похожая на древние руины, она держит живой цветок, сдуваемый ветром. Печальная тень живого Нарцисса рассказывает, что произойдет, когда юноша умрет. Вдали художник изобразил Нарцисса на пьедестале до превращения, разглядывающим себя в восхищении.

В этой картине всё – и манера живописи, и то, как представлен объект – позволяет исследовать отношение между искусством и сознанием на разных уровнях. Дали был увлечен темой галлюцинаций и иллюзий, двоякие изображения в мифе о Нарциссе дали ему прекрасный повод их исследовать. Всё так и одновременно не так, как кажется. Например, рука в то же время является телом Нарцисса, а его плоть – камнем. Мы можем осмысливать отдельные части картины, но в целом они побеждают наш разум. Эта картина стала первым произведением сюрреализма, которое представило и объяснило нечто иррациональное.

Дали написал свою работу в полном соответствии с параноидально-критическим методом. Художник определял его как «спонтанный метод иррационального познания, основанный на систематической и критической ассоциациях и бредовых интерпретациях». Чтобы усилить (сюр-)реализм картины и подчеркнуть эффект галлюцинаций, Дали избрал технику тщательной прорисовки деталей. Художник называл ее «цветной фотографией, создаваемой вручную». Изображение получалось гиперреалистическим, и Дали повлиял на соответствующее течение в живописи. Художник опубликовал небольшую книжку «Метаморфозы Нарцисса» (1937). Она включала поэму на тему мифа и цветное изображение самого произведения. Там же были и комментарии к картине, чтобы читатели могли лучше понять, что происходит:

«Если какое-то время с небольшого расстояния пристально смотреть на гипнотически неподвижную фигуру Нарцисса на картине, то она начнет исчезать, пока не станет совсем невидимой».

Другими словами, если созерцать Нарцисса, то он превратится в камень в вашем сознании, хотя изображение останется тем же самым.

Эта работа снова возвращает нас к Фрейду и психоанализу. И вот почему. В 1938 году Дали знакомится с Фрейдом в Лондоне через общего друга Стефана Цвейга (1881–1942). Чтобы представиться и рассказать о своей работе, Дали пришел к основателю психоанализа с «Метаморфозами Нарцисса» и журналом со своей статьей о паранойе. Фрейд, по всей видимости, был впечатлен. В письме к Цвейгу он упоминал, что «было бы интересно выяснить с помощью анализа, где берут истоки картины вроде этой». Дали тоже был доволен тем, что показал Фрейду картину и объяснил ее значение. Это событие само по себе весьма сюрреалистично. Представьте себе Дали, который приходит на встречу с картиной в руках и вручает ее Фрейду, как какую-то странную гигантскую открытку. Интересно, лежал ли художник на той самой кушетке, пока рассказывал о своей картине?

Двойственность

Сьюзан Хиллер (род. 1940) училась на антрополога, но отказалась от «научного» аспекта своей профессии. Ей нравилось искусство, так как оно позволяет фантазировать о повседневных предметах, а не подгонять их под квазифактическое повествование. На творчество Хиллер сильно повлияла эстетика минимализма, концептуализма и сюрреализма. Помимо этого, художница использовала антропологические методы исследования артефактов. Чтобы развить свои идеи, Хиллер длительное время собирала, каталогизировала, компоновала и выставляла объекты. В этом процессе мимолетность переходящего превращалась в произведение искусства. Глядя на эти артефакты, мы начинаем понимать внутренне присущие нашей культурной среде противоречия, равно как и личное и коллективное бессознательное и подсознание.

Художницу интересовал иррациональный опыт, в частности, как он проявляется в работе подсознания. Это могут быть переживания сверхъестественного, сюрреалистического, мистического и паранормального. Словом, феномены, которые невозможно объяснить логически или рационально. Хиллер применяет «научные» методы сбора, классификации, упорядочивания, описания и сравнения. Они обычно служат объяснению тех или иных явлений. Но художница ставит с ними в один ряд иррациональный опыт, представленный в виде артефактов. В своих работах Хиллер избегает утверждений вроде «истина» или «ложь», «факт» или «вымысел» применительно к этим переживаниям. При взгляде на ее произведения границы рационального и иррационального опыта размываются.

Мы не расстались с Фрейдом и его методом психоанализа, ведь мой пример из творчества Хиллер – это работа «Из музея Фрейда», 1991–1996 годы (рис. 30). Она состоит из личных материалов, собранных автором: сувениров, реликвий и других памятных вещей – и очень напоминает экспозиции антропологических музеев. Артефакты хранятся в коробках и сгруппированы по принципу физических проявлений тех или иных фрагментов памяти. Объекты подобраны так, что приобретают определенное значение, но зритель может и сам интерпретировать инсталляцию. Сама по себе работа остается открытой для непрерывно меняющихся прочтений.

[30] СЬЮЗАН ХИЛЛЕР. ИЗ МУЗЕЯ ФРЕЙДА

Витрина с 50 коробками, видео (15 мин.). 220×1000×60 см. 1991–1996 гг. Современная галерея Тейт, Лондон

«Из музея Фрейда» показывает, как сливаются воедино известное и неизвестное, сон и реальность. Хиллер описывала свою работу так:

«Впечатляющая коллекция классического искусства и артефактов Зигмунда Фрейда вдохновила меня очертить рамки собственного проекта и сосредоточиться на нем. Но собрание Фрейда отсылает к тому пониманию наследия западной цивилизации, которого он придерживался. Тогда как моя работа, если ее рассматривать как целое, это архив заблуждений, кризисов и двусмысленностей, которые затрудняют такое истолкование культуры».

Таким образом, Хиллер исследует исторические и культурные противоречия, изначально присущие любым артефактам и предметам искусства. Эти расхождения частично связаны с тем, как мы видим произведения, а отчасти – с теми значениями, которые им приписываем. В то же время можно вместе с Хиллер исследовать бессознательное культуры и границы коллективной души, которая действует в рамках устоявшихся общественных норм.

Странно знакомое

Иногда произведения искусства кажутся нам странно знакомыми. Я имею в виду то ощущение, когда художник представил нечто, нам известное, но в то же время с элементами нереального. Фрейд называл это Unheimliche – «жуткое» в противоположность знакомому. Несомненно, этот термин применим к довольно широкому ряду художественных произведений. Хотя бы потому, что известное одному будет незнакомым для другого. Давайте рассмотрим понятие жуткого на примере работы скульптора Рэйчел Уайтред (род. 1963). Произведение «Дом», 1993 год (рис. 31), представляет собой отлитый в бетоне интерьер типичного викторианского особняка на востоке Лондона. Реальное здание находилось по адресу 193 Grove Road. Все дома на этой улице были снесены местными властями. Скульптура выставлялась на месте своего прототипа. Работа представляет собой вывернутый вариант оригинала, утратившего свою природу в силу трансформации. Знакомые детали дома неожиданным образом проявляют себя в пространстве: камины выпирают из стен, а дверные ручки, наоборот, стали выемками. Больше всего поражают потолочные плинтусы, которые обычно очерчивают верхний край стены, а теперь превратились в прорези, проходящие по всей работе. Уайтред исследует пространство, в котором обычно нет этих объектов. Конфликт усилился, когда в 1994 году местные власти решили снести «Дом» всего через несколько месяцев после завершения. В интервью Уайтред отнесла свое творчество скорее к реализму, чем символизму. Она сказала, что не дает своим произведениям названий с целью избежать чересчур специфического прочтения. Но при этом признала, что многие зрители придают символическое значение ее работам. И добавила: 

«Я не отвечаю за то, какой отклик встретят мои работы. Вы не можете диктовать людям, как реагировать».

[31] РЭЙЧЕЛ УАЙТРЕД. ДОМ

1993 г. Не сохранился. Фотография Сью Омерод

Вернемся к Фрейду и его понятию жуткого. Немецкое слово Unheimliche происходит от Heimlich (сокровенное, спрятанное, тайное). Основатель психоанализа утверждал, что жуткое неосознанно напоминает нам об «Оно» – наших запретных и вытесненных импульсах, которые «Сверх-Я» сочло опасными. Мы проецируем свои вытесненные желания на окружающие предметы, которые кажутся странно знакомыми. Видим Нарцисса одновременно живым и мертвым, из плоти и из камня. Повседневные объекты, представленные необычным образом, перестают быть знакомыми. Пространственные несоответствия вызывают когнитивный диссонанс. Переживание жуткого противоречиво: объект нас и притягивает, и отвращает. Вот мы и вернулись к жутким чудовищам Гойи, населяющим умы. Впрочем, не стоит забывать слова художника Пауля Клее (1879–1940):

«Искусство не изображает видимое, а делает его видимым».

Верность

Пусть даже многие художники, как выяснилось, считают иначе, искусство не сводится к одному только мастерству и нельзя его так ограничивать. В действительности оно должно быть целиком и полностью выражением наших чувств, умонастроения, глубочайшей преданности и молитв.

Каспар Давид Фридрих (1774–1840)

Задумаемся над связью между искусством и верностью. На ум придет масса примеров визуального выражения человеческого чувства, веры и преданности. Эти сложные категории присутствуют в большинстве культур и религий. Верность может быть выражена как в фигуративной, так и в абстрактной форме, в узорах и каллиграфии, а также с использованием широкого диапазона средств. В этой главе мы исследуем разные аспекты отношения искусства и приверженности. Рассмотрим то, как художественное творчество передает привязанность одного человека к другому, преданность цели, благочестие и веру.

Наиболее интересно в этом контексте то, как произведениям искусства удается передать разные настроения и убеждения, какие сложились художественные (визуальные) традиции передачи разнообразных проявлений приверженности. Но вначале мне хотелось бы сделать небольшое отступление и немного поговорить о разных значениях слова «верность». Эти рассуждения полезны для исследования того, как искусство может выражать чувства и веру. Кроме того, они помогут нам с пониманием огромного разнообразия видов деятельности по созданию произведений в честь человека или события и религиозного искусства с широчайшим временным и географическим разбросом. Чтобы более явно показать, как многогранное понятие верности отражалось в искусстве, я прибегну к сравнениям. Мы увидим, какие образы использовали в частном пространстве, а какие – в публичном. Подумаем, как они влияют на наше настроение и пробуждают чувства, как рассказывают истории.

All You Need is Love[19]

Давайте начнем с выражения верности, а точнее, привязанности одного человека к другому, в искусстве. Мой первый пример – это двойной портрет на деревянной панели, написанный в 1434 году представителем ранней нидерландской живописи Яном ван Эйком (прибл. 1380 (1390)–1441) (рис. 32). Небольшая картина размером 82×60 см, вероятно, предназначалась для жилого помещения, скорее всего, в доме заказчика. Принято считать, что моделями художника были Джованни ди Николао Арнольфини и его жена Констанца Трента. Арнольфини происходил из итальянской купеческой семьи из Лукки. Жил он во фламандском городе Брюгге, крупном торговом центре того времени. Пара написана среди множества предметов интерьера, вероятно, спальни. Стоит отметить выпуклое зеркало в центре композиции, в котором отражается фигура то ли самого художника, то ли кого-то из нас, зрителей. Спорный вопрос: написана ли эта картина в честь бракосочетания Арнольфини? Ее и вправду иногда называют «Брак четы Арнольфини» или «Свадьбой Арнольфини». Некоторые историки даже предполагают, что картина является живописной формой брачного договора. Если это так, то сам ван Эйк, вероятно, был свидетелем этого события. Ведь в центре картины над зеркалом можно увидеть его витиеватую подпись Johannes de eyck fuit hic 1434 («Ян ван Эйк был здесь 1434»). Есть и другое предположение. Возможно, Констанца Трента умерла, и картина является данью памяти и ей самой, и браку Арнольфини.

[32] ЯН ВАН ЭЙК. ПОРТРЕТ ЧЕТЫ АРНОЛЬФИНИ

Дубовая доска, масло. 81,8х59,7  см. 1434 г. Лондонская национальная галерея, Лондон

Многим это произведение покажется не относящимся к современной жизни и далеким от наших реалий. Но какие бы ни велись споры по поводу ее значения и символики, очевидно одно. Это портрет супругов, и нас приглашают увидеть, или даже засвидетельствовать, их верность друг другу. У картины есть и более важные точки соприкосновения с сегодняшним днем и с более широким диапазоном форм выражения взаимной преданности. Попробуем посмотреть на нее как на аналог современной свадебной фотографии. Нам знакома тщательность, с которой продумываются такие постановочные снимки. Например, кольца должны быть хорошо видны. Выбираются такие позы, чтобы язык тел жениха и невесты говорил об их совместном счастье. Иногда на фотографии попадает момент разрезания огромного торта или вход в церковь. Так на свадебных снимках появляется дополнительная сюжетная линия.

Не менее тщательно выверена композиция картины «Брак четы Арнольфини». Зеркало отражает двоих незнакомцев в дверном проеме. Один из них, скорее всего, сам художник, особенно если учесть подпись над зеркалом. Может быть, вторым в комнату входит зритель, и художник включил нас в свое полотно? Арнольфини смотрит на вас с поднятой правой рукой, что можно счесть знаком приветствия. Это произведение захватывает. Будто мы зашли в дом Арнольфини и своими глазами убедились, как эти люди любят друг друга.

Картина богата символикой, помогающей ее лучше понять. Самое очевидное: маленькая собачка, конечно же, означает верность. Есть и другие, более любопытные символы верности, например одинокая свеча в одном из шести подсвечников резной люстры. Возможно, это свеча, традиционно используемая во фламандском брачном обряде. Вишни на дереве за окном могут символизировать любовь. Ван Эйк одним из первых начал писать маслом. Это позволило ему экспериментировать со световыми эффектами. Художник использует их в полной мере по всей картине, например в бликах на латунной люстре.

Картина «Брак четы Арнольфини» наглядно показывает, как иллюзорность, символика и сюжет использовались для выражения верности. Это полотно глубоко личное по своей природе и создано для домашней обстановки. Здесь появляется важная точка соприкосновения светского и религиозного искусства. Небольшой размер работы ван Эйка напоминает нам о маленьких религиозных образах, которые делали в Средние века и в период Раннего Возрождения для личного использования и которые можно было носить с собой.

На протяжении всей истории западного искусства существовала традиция писать портреты в честь бракосочетания. До появления такого быстрого и простого способа задокументировать события, как фотография, подобные картины иногда становились своего рода летописью. В них вносили новые элементы и дописывали спустя годы. Мы видим это на картине Томаса Гейнсборо (1727–1788) «Мистер и миссис Эндрюс», 1750 год (рис. 33). Портрет посвящен свадьбе Роберта Эндрюса из поместья Обери и Френсис Картер из Баллингдон-хауза близ города Садбери графства Суффолк в ноябре 1748 года. Присмотревшись, вы заметите, что портрет миссис Эндрюс не завершен. Вокруг ее колена проглядывает слой грунтовки. Вероятно, Гейнсборо собирался позднее добавить в композицию ребенка. В то время художники часто и оставляли место для будущих членов семьи, и дописывали родственников посмертно. Мистер и миссис Эндрюс изображены на фоне природы. Это немаловажно, поскольку брак их был не просто союзом двух людей, а соединением земель и прочего имущества. Есть мнение, что картина посвящена не столько свадьбе, сколько социальному и финансовому успеху этого союза.

[33] ТОМАС ГЕЙНСБОРО. МИСТЕР И МИССИС ЭНДРЮС

Холст, масло. 119,04×69,08 см. 1750 г. Национальная галерея, Лондон

Парные портреты, особенно «Брак четы Арнольфини», эхом отзывались в 1960-е годы в творчестве художника Дэвида Хокни (род. 1937). Иногда он изображал несуществующие пары, а временами – своих друзей в домашней обстановке, как, например, на картине «Мистер и миссис Кларк и их кот Перси», 1970–1971 годы (рис. 34). Пара на холсте – модельер Оззи Кларк (1942–1996) и дизайнер тканей Селия Бертуэлл (род. 1941), на чьей свадьбе Хокни был другом жениха. Перси – один из их питомцев. Композиция картины производит обманчивое впечатление простоты. Как и в случае с четой Арнольфини, изображенные в спальне мистер и миссис Кларк словно приглашают нас и художника внутрь картины. Мы видим символы: лилии, олицетворяющие чистоту, и кота, который из-за природной независимости служит пародией на преданную собачку Арнольфини. Хокни будто вывернул наизнанку традиционную картину в честь бракосочетания. Взять, например, позы. В отличие от супругов Эндрюс мистер Кларк сидит, а миссис Кларк стоит. Свет из окна в центре комнаты бьет в глаза зрителям, так что фигуры оказываются против света. Художник написал их в контражуре, что технически довольно сложно. Хокни работал по наброскам и фотографиям. Он хотел «достичь… эффекта присутствия в комнате этих двоих людей. Все технические проблемы обусловлены моим желанием изобразить отношения этой пары». В самом деле, молодые люди разделены окном. Такое расположение намекает нам на то, что их отношения не продлятся долго, – и это оказалось правдой.

[34] ДЭВИД ХОКНИ. МИСТЕР И МИССИС КЛАРК И ИХ КОТ ПЕРСИ

Холст, акрил. 213,4×304,8 см. 1970–1971 гг. Современная галерея Тейт, Лондон.

Кровь что вода

Картину «Клятва Горациев» (Le Serment des Horaces) (рис. 35) Жак-Луи Давид написал в 1784 году. В отличие от «Четы Арнольфини» это полотно говорит о верности совсем другого толка и предназначено для публичного пространства. На самой важной ежегодной выставке Франции, Парижском салоне, «Клятва Горациев» мгновенно завоевала широкое признание. Она и по сей день производит впечатление. Картина выставлена в богатейшем крыле Лувра Денон. Хотя глаза там разбегаются, я всегда отмечаю это выдающееся во всех отношениях полотно размером 3,3×4,25 м. Должна отметить, что преданность, на которую она призвана вдохновлять, леденит душу.

[35] ЖАК-ЛУИ ДАВИД. КЛЯТВА ГОРАЦИЕВ

Холст, масло. 330×425 см. 1784 г. Лувр, Париж

Давид изображает сцену из римской легенды о двух городах, воевавших в VII веке до н. э., – Риме и Альба-Лонге. Этот конфликт зафиксирован древними историками. Так, Тит Ливий (59 г. до н. э. – 17 г. н. э.) описал эти события в своей «Истории от основания города» (Ab Urbe Condita, ч. I, 23–27). Для того чтобы положить конец вражде, было решено, что трое братьев из римской семьи Горациев сразятся с тремя братьями из семьи Альба-Лонги – Куриациями. И хотя в источниках такого нет, Давид представил момент, когда Горации подтверждают готовность принести жизнь в жертву ради блага Рима. Мужчины поднимают руки в приветствии, а их отец, дающий свое благословение, протягивает им мечи.

Это история о верности государству, а не семье, сословию или религии. Именно к этой форме преданности взывало французское общество во время создания картины. В период перед Великой французской революцией вопросы патриотизма и долга были актуальны как никогда. По-своему они осмыслялись и в литературе, и в изобразительном искусстве. Картина Давида по-прежнему лучше всего передает умонастроения людей той эпохи. Трое братьев, прежде чем броситься в битву, все как один клянутся ставить Рим превыше всего. С благословения отца они готовы отдать жизни за Родину. Сами по себе эти молодые люди олицетворяют высочайшие добродетели римлян. Цель художника – вызвать у зрителя такой же уровень преданности Франции.

В отличие от мужчин, женщины семьи Горациев нарисованы в позах, отражающих печаль о возможной утрате близких. Чувства и настроения на картине усложняются еще тем, что обе семьи связаны между собой брачными узами. Женщины и дети в правой части холста относятся к трем поколениям сплетенных между собой Куриациев и Горациев. Мы видим сестру Куриациев, которая приходится женой старшему Горацию, и сестру Горациев, помолвленную с одним из Куриациев. За ними стоит мать Горациев и обнимает внуков – потомков обеих семей.

Композиция картины проста: как на римских саркофагах или греческих вазах, она построена по принципу фриза – люди в полный рост изображены в большом пустом пространстве. «Клятва Горациев» считается одним из лучших примеров французского неоклассицизма[20]. Как ясно из названия, представители этого стиля черпали вдохновение в произведениях искусства древних Греции и Рима. Он был популярен в конце XVIII – начале XIX века в Европе и Америке. На картине Давида мы видим образцовое сочетание: античные предметы и идеи воплощены в стиле, превозносящем классику.

Художник отразил противоречивые чувства, обуревающие персонажей, через световые эффекты и патетические позы. Вдохновенным жестом братьев Горациев выражена их безграничная преданность государству. Энергию тел подчеркивают прямые линии одежд, а их яркий цвет внушает мысли о силе и решительности. В отличие от братьев, женщины согнулись, их одеяния написаны в приглушенных тонах. Это говорит о совершенно иных чувствах по поводу клятвы братьев Горациев в момент одобрения их поступка отцом.

Едва ли это можно назвать историей о счастливой семье. Победив Куриациев, единственный выживший Гораций возвращается домой и видит сестру, проклинающую Рим за смерть своего жениха. Потрясенный мужчина убивает ее, поставив преданность Родине выше верности семье. Возможно, изначально Давид хотел написать именно этот эпизод. Художник даже сделал соответствующий набросок. Но, вероятно, решил, что так не с лучшей стороны покажет бескомпромиссную преданность государству и гражданский долг. Если вам интересно, что было дальше, то Горация арестовали. Он предстал перед судом за убийство сестры, но был оправдан после вмешательства отца. Тот заявил, что, учитывая все обстоятельства, его дочь сама заслужила смерть.

Карл Густав Юнг (1875–1961) писал: «Дело в том, что сущность художественного произведения состоит не в его обремененности чисто личностными особенностями... но в том, что оно говорит от имени духа человечества, сердца человечества и обращается к ним». Эти слова хорошо подходят для «Клятвы Горациев». Кроме того, они помогут нам лучше понять картину сэра Эдвина Генри Ландсира (1802–1873) «Скорбящий о старом пастухе», 1837 год (рис. 36). В этом полотне воплощено увлечение атрибутикой смерти, распространенное в Великобритании XIX века. Траурный символизм Ландсир совмещает с изображением животного, служащим для передачи эмоций. Эта смесь чувственности и реализма имела у публики большой успех. Картина была показана в Королевской академии в 1837 году и была очень популярной, особенно в качестве гравюры, отпечатанной во множестве экземпляров годом позже. Сегодня мы скорее отмахнемся от подобного изображения как от слишком сентиментального, да и встречается оно сейчас лишь на открытках. Впрочем, такова судьба и произведений Ван Гога, и японских гравюр, которые от этого ценят не меньше. Но какие бы чувства ни вызывала у нас сегодня картина Ландсира, при ее создании использованы те же приемы, что и в работах ван Эйка (рис. 32) и Хокни (рис. 34). Мы видим, как преданность символически представлена верной собакой. Перед нами история привязанности, победившей смерть.

[36] ЭДВИН ГЕНРИ ЛАНДСИР. СКОРБЯЩИЙ О СТАРОМ ПАСТУХЕ

Холст, масло. 45,7×61 см. 1837 г. Музей Виктории и Альберта, Лондон

Странно ставить Ландсира в один ряд с такими гигантами, как ван Эйк и Давид. Может также показаться, что он не подходит для связки двух частей этой главы. Но  именно его творчество станет мостом между искусством, которое показывает верность, и тем, которое призвано ее внушать.

Вселять веру

Около четверти населения Земли – христиане. Эта мировая религия хотя и распространена во всем мире, наиболее тесно связана с западной культурой. Ее влияние на развитие западного искусства несомненно. В христианском искусстве нет единого образа верности из-за различия традиций и правил в разных церквах. Я не ставлю перед собой цель исследовать все эти каноны. Намного интереснее коснуться трех тем, касающихся того, как именно эти изображения вызывают религиозные чувства. Во-первых, они могут побуждать зрителя задуматься о вере и ее основах. Во-вторых, знакомить публику с религиозными догмами. В-третьих, вызывать любовь, страх и почтение к христианству. Неизвестный в XV веке отмечал:

«Образы призваны волновать душу и вселять веру в сердцах. Ведь часто созерцаемое трогает нас больше, чем услышанное или прочитанное».

Иконы

Одна из древнейших форм христианского искусства – иконопись. На иконах изображали святых, Иисуса и Богоматерь или сцены из Библии, например распятие Христа. Сегодня иконы, как правило, ассоциируются с православием, которое сохраняет традиции, установленные древней Церковью. Со времен Византии религиозные образы делались из самых разных материалов (рис. 3), в том числе из мрамора, слоновой кости, драгоценных камней, металлов и эмали. Небольшие и поэтому легкие для перемещения иконы обычно предназначались для домашнего использования. Более крупные изображения в виде фресок и мозаик украшали стены церквей. Независимо от материала считалось, что созерцание иконы способствует молитвенному общению с изображенным святым. И молящиеся могли обращаться к нему напрямую. Богородица, отдельные святые и другие персонажи писались по строго определенным канонам. Святых можно было узнать по цвету одеяний. Например, святой Петр всегда изображался в синем и золотом. Или же святого можно было узнать по знаку, который, как правило, был связан с его житием. Так, святая Екатерина обычно держит колесо, на котором приняла мученическую смерть.

Один из самых распространенных типов изображения Богоматери – Одигитрия – появился около XII века. На нем Мария левой рукой держит младенца Христа, а правой указывает на него. Образ Одигитрии был невероятно популярен среди православных иконописцев. Тем не менее он сильно повлиял и на западноевропейские изображения Марии и Христа в Средние века и в период Возрождения.

«Одигитрия» (рис. 37) художника Берлингьеро из Лукки (годы творчества: 1228–1236), созданная около 1230 года, наглядно показывает влияние Византии на итальянское искусство в период треченто (XIII в.). У иконы есть свои отличительные черты. Мадонна скорее показывает Иисуса зрителю, а не прижимает к себе, как обычно держат маленьких детей. Христос больше похож на взрослого в миниатюре, чем на младенца. Византийское влияние видно в наклоне головы Богоматери, в чертах ее лица, особенно в миндалевидных глазах, и в удлиненных пальцах. Иногда на иконах можно увидеть символы, предвосхищающие смерть Христа, например коралловые бусы и золотые монеты. Но в первую очередь поражает их красота, богатство материалов, в частности позолота и дорогие пигменты вроде лазурита (сияющей синей краски, которую делали из полудрагоценных камней).

[37] БЕРЛИНГЬЕРО ИЗ ЛУККИ. ОДИГИТРИЯ

Дерево, темпера, золото. 80,3×53,7 см. Прибл. 1230 г. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Этот тип изображений стал начальной точкой для иконографии Мадонны с младенцем, ставшей одной из главных тем христианского искусства на Западе. По мере того как художники изучали фигуры настоящих людей, в том числе младенцев, картины становились все более реалистичными. То же самое происходило и с фоном. В первой главе мы видели эту тенденцию на примере «Мадонны в скалах» (рис. 8) Леонардо. При ее создании художник опирался на свои натуралистические открытия. Он включил в пейзаж узнаваемые растения, так что в картине в полной мере отразилось типичное для эпохи Возрождения увлечение природой. Также Леонардо использует разработанные им возможности кьяроскуро (светотени), которые заставляют нас воспринимать предметы объемными (см. также  главу о материале).

Изображение сцен с определенным сюжетом в религиозном искусстве выходит на новый уровень с ростом популярности циклов картин, особенно в Италии времен Возрождения. За строительство и (или) оформление частной капеллы часто платил покровитель. Иногда в алтарном образе или в цикле, украшавшем стены часовни, изображали этого человека. Иначе говоря, рядом со святыми писался портрет дарителя. Так оберегалась связь между даром и тем, кто его сделал. Часто даритель преследовал цель искупления греха, чаще всего – стяжательства. И в этом ему должна была помочь связь с вотивным изображением. Считалось, что святые, написанные рядом с портретом этого человека, выступят посредниками между ним и Богом. Циклы большинства частных капелл посвящены историям из Библии. Как правило, они писались в технике фрески, по сырой штукатурке. Фрески писались быстро, а дорогие камни и золото не требовались, зато эта техника позволяла создавать мягкие градации цвета. В результате написанные по строгим канонам иконы уступили место натуралистичным изображениям.

Возьмем, к примеру, фреску Мазаччо (1401–1428) «Подать»[21], 1425–1427 годы (рис. 38), в капелле Бранкаччи церкви Санта-Мария-дель-Кармине во Флоренции. Пьетро Бранкаччи был покровителем искусства. Он заказал строительство часовни в 1386 году, его потомок Феличе Бранкаччи – фрески в 1423-м. Большую часть цикла написал Мазаччо. Эта работа ознаменовала полный отход от существовавших традиций живописи. Для создания видимости пространства художник применил недавно открытую теорию перспективы.

На его фресках уже более объемные фигуры по сравнению с плоскостными образами прошлых десятилетий. Мазаччо исследовал, как можно с помощью новых приемов живописи убедительно рассказать историю. Все свои новые знания и умения художник использовал во фреске капеллы Бранкаччи, повествующей о библейском чуде. Согласно Матфею (Мф. 17:24–27), сборщик податей потребовал у Христа денег на храм. В ответ Иисус указал святому Петру вынуть монету изо рта первой же выловленной рыбы и заплатить. Чудо подается как событие из жизни, что не обесценивает учения, которое преподносит живопись.

[38] МАЗАЧЧО. ЧУДО СО СТАТИРОМ. ПОДАТЬ

247×597 см. 1425–1427 гг. Капелла Бранкаччи, Санта-Мария-дель-Кармине, Флоренция, Италия

На фреске по порядку приведены все три эпизода истории. Художник применил прием непрерывного повествования. Он использовал единое пространство, в котором изображаемые события развиваются от центра к периферии. В середине фрески мы видим Христа, от которого требуют заплатить подать. Он учит святого Петра, что делать. Жест Христа символически передает чудо: и вот слева Петр вынимает монету изо рта рыбы, а справа – отдает ее сборщику подати. Выбор темы необычен для иконописных циклов в частности и для религиозного искусства в целом. Вероятно, он был связан с введением подоходного налога catasto, установленным как раз во времена росписи капеллы Бранкаччи во Флоренции.

В христианском искусстве не всегда приветствовалось подражание природе, которое подчас воспринималось как грубый натурализм. Так, многие современники не приняли творчество Караваджо (1571–1610). Вспомним  наши рассуждения о «шоке новизны» и идеи Канта о том, что вначале выносится суждение, расширяющее понятия прекрасного или вовсе приемлемого и правильного, а уже потом происходит сдвиг в общественном сознании, позволяющий принять ту или иную работу.

Джованни Пьетро Беллори (прибл. 1613–1696) писал о Караваджо в своем труде «Жизнь современных живописцев, скульпторов и архитекторов» (Le Vite de’ pittori, scultori et architetti moderni, 1672). Он продолжил традицию, основанную столетием ранее Джорджо Вазари. Пьетро Беллори отмечал:

«Он [Караваджо] довольствовался самим открытием природы и больше не утруждал себя размышлениями».

Очевидно, работа Караваджо была биографу не по вкусу. Ведь художник не просто подражал природным формам, но и создавал искусство неприкрашенного реализма, напоминая нам, что персонажи Библии тоже представители человеческого рода. Святых Караваджо писал с обычных людей, часто с «бородавками и всем этим», а не показывал идеальные образы.

В 1599 году Караваджо заключил контракт на две картины в капелле Контарелли церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези в Риме. «Призвание апостола Матфея» (рис. 39) и «Мученичество святого Матфея» тут же стали сенсацией. Живописная манера художника – тенебризм (усиленный вариант кьяроскуро) – придала картинам особый драматизм. В то же время тонко подмеченные реалистические детали усиливали эмоциональное напряжение. В «Призвании апостола Матфея» внешность святого далека от идеализации. В момент его обращения в христианство со стороны окна падает луч света и создает драматический эффект.

[39] КАРАВАДЖО. ПРИЗВАНИЕ АПОСТОЛА МАТФЕЯ

Холст, масло. 322×340 см. 1599–1600 гг. Капелла Контарелли, Сан-Луиджи-деи Франчези, Рим

Театральность – одна из главных черт стиля XVII века, известного как барокко. На картинах появляются разнообразные атрибуты чудес: ангелы, разверзшиеся небеса, стремительное движение и яркие вспышки цвета. Такая избыточность связана с контрреформацией – борьбой Римско-католической церкви против растущей популярности протестантизма.

Напротив, Караваджо, живописуя историю обращения в христианство святого Матфея, не использует ничего, кроме света и тени. Но в его работе театральности не меньше. Накал страстей передается через освещение и благодаря использованию в качестве натурщиков реальных людей. Святых раньше так никогда не изображали. Неудивительно, что современники очень по-разному реагировали на творчество Караваджо. Ругали за то, что он настаивает на живописи с натуры, без набросков, и прославляли за великие художественные прозрения. Даже Беллори, несмотря на все свое недоверие, подтверждал:

«Живописцы Рима были захвачены этим новшеством. Вокруг него [Караваджо] собиралась молодежь, его прославляли за уникальное подражание природе, смотрели на его работы как на чудо».

В западной христианской традиции господствует фигуративное искусство. Возможно, это определяет наши ожидания от художественного творчества в рамках религии в целом. Интересно, не становимся ли мы в результате невосприимчивыми к способам представления или внушения чувства приверженности в работах художников других вероучений?

«Способность верить – это выдающееся качество. Лишь искусство верно передает его в реальности. Но когда жажду веры мы начинаем утолять идеологией – жди беды»

(Герхард Рихтер (род. 1932)).

Современный немецкий художник Герхард Рихтер проводит важную границу. С одной стороны, искусство может выражать идеи веры и преданности, а с другой – саму религию. Рихтер считает себя выраженным атеистом с «сильным тяготением в сторону католицизма». Какой «беды» опасается художник, мы можем увидеть на примере его работы. Творчество Рихтера включает и абстракцию, и живопись в стиле фотореализма, и снимки. Он намеренно сочетает разные стили и материалы. Лучше всего это видно в его работе со стеклом. В 2002 году художнику заказали витраж Кельнского собора (рис. 40). Над этим произведением в 113 кв. м он работал пять лет. Оно представляет собой коллаж из 11 263 хаотично расположенных, похожих на пиксели квадратиков 72 оттенков. Свет и цвет создают потрясающее изображение, меняющееся как картинки в калейдоскопе. Оно словно заряжает энергией или даже вдохновляет любого зрителя. И всё же кардинал собора Иоахим Майснер (род. 1933) бойкотировал церемонию открытия витража. Священнослужителю хотелось, чтобы витраж был традиционным, фигуративным изображением христианских мучеников, лучше XX века. Ему приписывают интересное замечание, что такое окно больше бы подошло мечети или другому молельному дому.

[40] ГЕРХАРД РИХТЕР. ВИТРАЖ КЕЛЬНСКОГО СОБОРА

11 263 кусочка стекла. 9,6×9,6 см. 2007 г. Кельнский собор, Кельн

Витраж Рихтера стоит на рубеже искусства и дизайна. И тут есть свои противоречия. Как сказал Дэвид Хокни, «искусство должно двигать вас, а дизайн – нет. Разве что хороший дизайн для автобуса». Мне не хотелось бы спорить с Хокни. Вполне ясно, что этот прекрасный художник хотел сказать. Но в то же время я долгое время изучала здания и размышляла над ними, поэтому осмелюсь не согласиться. Было бы несправедливо считать, что архитектурный дизайн не подвигает нас. В контексте этой главы отметим, что он даже может пробуждать религиозные чувства. Это хорошо видно на примере собора Святого Петра в Риме. Здание поражает своим масштабом. Оно словно протягивает нам навстречу руки в виде закругленных колоннад. Замечание Хокни может быть полезно, если мы попробуем понять образы преданности других культур и религий. Зритель-христианин знаком с ограниченным диапазоном изображений, включая распятие, Христа и Деву Марию. Более того, фигуративное искусство, живописующее христианские события, общепринято в западной культуре и часто именуется «Библией для неграмотных».

Возможно, поэтому нам трудно с первого взгляда оценить тонкую красоту знака, узора или цвета, воплощающих приверженность другим традициям и верованиям.

В завершение мне хотелось бы взглянуть на искусство (или дизайн) других мировых религий. Так мы расширим наше понимание связи искусства и верности. Пятая часть населения Земли – мусульмане. Как христианство и иудаизм, ислам – одна из великих монотеистических религий. Вы могли оценить, как образы святых в христианстве подвигают зрителя к созерцанию.

В первой главе мы проследили взаимосвязи между изображениями Будды и западноевропейской культурой. Исламское искусство совсем другое. Оно не сосредоточено на человеческом теле. Вместо этого главенствуют декоративно-прикладное искусство и дизайн в таких формах, как архитектура, каллиграфия и керамика. У этих разновидностей творчества есть общая черта: они служат для украшения поверхности.

Возьмем, к примеру, изготовление изразцов. До XV века на плитки наносились геометрический узор и фигурки животных. Позднее, особенно во времена Османской империи, в моду вошли хорошо известные в наше время белые и синие изразцы.

Этот дизайн керамической плитки распространился по всей Османской империи и часто встречается в мечетях и дворцах того времени. Каждый экземпляр сам по себе красив. Но надо помнить: для создания потрясающих интерьеров соединяли вместе сотни, тысячи таких изразцов (рис. 41). Я посетила много мечетей, особенно в Турции. Тем не менее каждый раз меня поражает то, как декоративное искусство было использовано для создания невероятных внутренних пространств.

[41] СИНИЙ ИЗРАЗЕЦ. ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ

Фарфор, подглазурная роспись. Размер неизвестен. Прибл. 1530–1540 гг. Музей Галуста Гюльбенкяна, Лиссабон

В этой главе мы проделали долгое путешествие от тщательно прописанного интерьера спальни Арнольфини к декоративному искусству в формах витража и керамики. Сила воздействия на зрителя всех примеров этой главы – произведений как фигуративного искусства, так и абстрактного – несомненна. И именно благодаря ей объекты могут служить религиозными символами или напоминать о вере.

Я не знаю, что думал каждый из художников, о которых мы упоминали, при создании своего произведения. Но возможно, что Гвен Джон (1876–1939) сказала за многих из них:

«Религия и искусство – вот вся моя жизнь».

Власть

Для меня искусство – это форма выражения бунта, полного и бесповоротного… С дадаистами меня роднит определенное недоверие к власти. Мы не признаём авторитеты, не любим силу.

Жан Тэнгли (1925–1991)

Позиция Жана Тэнгли говорит нам не только о независимости современного художника, но и о связи между искусством и властью. Эта широкая тема охватывает произведения разных видов искусства, и в особенности портреты и фотографии. Мы рассмотрим тему культа личности и подумаем, какие изобразительные средства позволяют передать или разрушить ореол власти и славы. Замечание Тэнгли указывает на взаимосвязанные вопросы, которые я хотела бы обсудить: о могуществе художника и его покровителя, а также о господстве искусства и о художественном творчестве как средстве выражения власти.

Искусство и идеология

Для того чтобы уяснить связь искусства и власти, полезно рассмотреть, как оно играет роль идеологии. Это позволит нам отойти от кантовской эстетики, о которой мы говорили в главе про разум, и по-новому взглянуть на художественное творчество. Философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) одним из первых ясно обозначил связь искусства и идеологии. Мне бы не хотелось здесь продираться сквозь дебри его учения, равно как и его последователей. И всё же было бы полезно обрисовать пару общих идей о том, как действует художественное произведение и в чем назначение его чувственной формы. Гегель считал очень важным рассматривать произведения в более широком контексте, а именно с точки зрения истории и развития. Кроме того, он подчеркивал необходимость тщательного изучения самого объекта для полного понимания его смысла. В связи с этим он предположил, что в искусстве имеет значение не только форма, ценимая знатоками. К одному только, пусть и заслужившему высокую оценку, внешнему виду всё не сводится. Это утверждение позволяет нам не только лучше понять связь искусства и власти, но и уменьшить значение эстетики в интерпретации художественного творчества, отделить произведение от мастера или покровителя и посмотреть, как оно действует само по себе.

Гегель подводит нас к идее прогресса. Философ считал, что общество отражается в формах искусства, которые производит. В этой идее проявляется его понятие духа времени, согласно которому художественное произведение служит индикатором настроений социального, политического и культурного слоя, в котором оно создано. Мы уже сталкивались с этим в разделе  «Кровь что вода» в случае с «Клятвой Горациев» Давида (рис. 35). Античная история вновь обретает жизнь в живописи французского неоклассика. При этом цель картины – выразить социально-политические идеалы Франции конца XVIII столетия, опираясь на авторитет древних римлян.

Становится понятно, что на художественные произведения можно смотреть по-разному в зависимости от социального положения и культурного бэкграунда. Отсюда следует вывод, что идеология искусства напрямую связана с манипуляцией власти. Ведь искусство может заставить нас думать определенным образом о самих себе. В этом аспекте мне наиболее интересны могущество искусства и художественные средства выражения власти. К этой теме хотелось бы подойти через эстетику, дух времени и отдельные идеологии.

Художник ХХ века Эдвард Хоппер писал:

«Национальное искусство становится величайшим, когда в полной мере отражает характер своего народа».

И это абсолютная правда для XVIII столетия. Как утверждал историк культуры Э. П. Томпсон (1924–1993), «власть господствующего класса в XVIII веке зиждилась прежде всего на культурном превосходстве и только во вторую очередь – на демонстрации экономической и физической (военной) силы».

Томпсон подчеркивал способность искусства разделять людей на социальные слои и роль художественных произведений в выражении власти. Яркий пример – мода на коллекционирование античных артефактов. В XVIII веке они стали обязательным атрибутом представителей элиты. Эти объекты стали частью идеологии определенного слоя. Если вы ценили предметы старины, разбирались в них и – главное – были достаточно богаты, чтобы ими владеть, то входили в эту социальную группу. В первой главе мы уже обсуждали вопрос художественных произведений как объектов международной торговли. Я имею в виду споры о провенансе (об истории владения) «Мадонны в скалах» (рис. 8) Леонардо. Вариант картины, представленный в Лондонской национальной галерее, был куплен в XVIII веке коллекционером антиквариата Гевином Гамильтоном.

Те джентльмены, которые могли это себе позволить, отправлялись в Гран-тур[22]. Эти поездки были прекрасной возможностью приобрести античные артефакты и другие культурные объекты и поднять свой социальный статус и престиж. Вернувшись домой в Англию, путешественники демонстрировали свои коллекции в поместьях, что само по себе было подтверждением элитарности. Сложился определенный жанр – портрет в Гран-туре. Его можно смело отнести к той категории произведений, которые выражают социальную и культурную власть. Известный итальянский художник Помпео Батони (1708–1787) написал множество подобных картин, в том числе портрет Фрэнсиса Бассета I, барона Денстенвилля (1757–1835), 1778 год (рис. 42). Картина показывает нам будущего барона во время поездки в Рим на фоне замка Святого Ангела и собора Святого Петра. На портрете его окружают как раз такие предметы коллекционирования, которые привозились домой из Гран-туров. Некоторые из них настоящие, другие – фиктивные. Например, древнеримский жертвенник, на который опирается барон, придуман в целях композиции.

[42] ПОМПЕО БАТОНИ. ФРЭНСИС БАССЕТ I, БАРОН ДЕНСТЕНВИЛЛЬ

Холст, масло, 221×157 см. 1778 г. Музей Прадо, Мадрид

Провенанс этого произведения проливает свет на более широкий политический контекст соотношения искусства и власти. Батони написал портрет в Риме. Но во время переправки на борту фрегата ее величества «Уэстморленд» в 1779 году картина была захвачена французами, которые вели в то время войну с Великобританией. Они продали портрет королю Испании Карлу III, так что теперь он находится в Национальном музее Прадо в Мадриде.

Так искусство, а точнее, его перераспределение в ходе захвата, позволяет по-новому взглянуть на его возможности выражать власть. Во многих коллекциях музеев и галерей есть трофеи разных военных кампаний, которые теперь служат престижу и превосходству того или иного государства. Действительно, картина Батони недавно попала на выставку, объединившую всё, что было захвачено на корабле «Уэстморленд». Мы часто забываем, какой долгий путь проделывают художественные произведения в качестве добычи или товара и что в процессе их неизменно считают знаками власти. Позднее мне хотелось бы вернуться к этой мысли.

Важно помнить, что заимствование культуры не сугубо западный феномен. Возьмем, к примеру, инков, господствовавших на территории Южной Америки за три столетия до испанского вторжения. Мы увидим: они тоже позаимствовали искусство и разные умения у племен, которых завоевали. Это видно по их декоративной керамике и изделиям из золота. Присвоенные художественные формы и техники стали символизировать право на власть.

История с портретом из Гран-тура Батони помогает нам лучше понять социально-культурные возможности художественных произведений, равно как и собственно создания и коллекционирования артефактов. Теперь я хотела бы остановиться на роли искусства в создании и оберегании образа личности, особенно облеченной властью. Выше мы уже обсуждали ее в связи с портретом «Мистера и миссис Эндрюс» (рис. 33). Этот портрет написан не столько в честь свадьбы, сколько чтобы заявить о высоком общественном положении пары. Теперь мне хотелось бы поговорить о другом, поистине выдающемся произведении искусства. Это серия из не менее чем 24 холстов, посвященных одному и тому же человеку – Марии Медичи (1575–1642), второй жене короля Франции Генриха IV (1553–1610). В 1621 году королева Мария сама заказала этот цикл художнику Питеру Паулю Рубенсу (1577–1640). Серия была завершена менее чем за два года и должна была украсить интерьер Люксембургского дворца в Париже (рис. 43). Три полотна – это портреты Марии и ее родителей. Остальные изображают события из ее жизни.

[43] ПИТЕР ПАУЛЬ РУБЕНС. СУДЬБА МАРИИ МЕДИЧИ

Холст, масло. 394х 155 см. 1622-1625 гг. Лувр, Париж

Во всех аспектах это был очень амбициозный проект, единственной целью которого было увековечить жизнь и достижения Марии Медичи. Про Рубенса шла слава великолепного придворного живописца, мастерская которого с огромным числом учеников и самостоятельных художников, специализировавшихся, например, на цветах или животных, производила невероятное количество картин высочайшего качества. Неудивительно, что именно Рубенс получил заказ на создание грандиозного цикла Медичи. На примере двух версий «Мадонны в скалах» Леонардо мы уже видели, как отношения между художником и покровителем способствуют лучшему пониманию картины. Контракт Марии Медичи и художника предоставлял последнему определенную свободу в композиционном решении и характере аллегорий. Темы выбирали сама Мария и ее советники. Кроме того, были прописаны число работ и обязательство выполнить все фигуры собственной рукой. В отношении цикла картин, прославлявшего супруга Марии Генриха IV и тоже заказанного Рубенсу, королева была не так придирчива, и он остался незавершенным.

Этот цикл картин поднимает интересные вопросы о связи между искусством, созданием образа личности и властью. Прежде всего, для женщины было довольно необычно стать целью такого грандиозного художественного проекта и выступить его заказчицей. Создать 24 картины о ком бы то ни было вообще довольно сложно. Но тут Рубенсу были недоступны патриархальные сюжеты о силе, олицетворенной, например, победой в битве, аллегории мудрого правления или аллюзии на божественное происхождение власти. Более того, Мария не пользовалась популярностью. С ее именем связывали различные дворцовые интриги и скандалы. И снова классические сюжеты становятся для художника способом легитимизировать власть. На многих полотнах королеву окружают боги и богини из древнеримской мифологии. Так художник повышает ее репутацию. На некоторых холстах Мария и сама предстает в божественном обличии.

Отсылка к античному миру встречается и в другой форме художественного творчества, также нацеленной на выражение власти, – в конных портретах. Замысел убранства Зала Королевств во дворце Буэн-Ретиро по масштабности сравним с циклом, посвященным королеве Медичи. Проект принадлежит одному из самых влиятельных политиков испанского двора XVII века графу-герцогу Оливаресу (1587–1645). Он же следил за воплощением замысла. Так же как картины из цикла Марии Медичи должны были чествовать ее особу, портреты Зала Королевств создавались во славу испанской монархии, которая к тому моменту уже клонилась к закату. Картины были заказаны уже завоевавшему признание придворному живописцу Диего Веласкесу (1599–1660). В период между 1635 и 1636 годом он написал пять конных портретов: Филиппа III (1578–1621), королевы Маргариты Австрийской (1584–1611), Изабеллы Бурбонской (1602–1644), Филиппа IV (1605–1665) (рис. 44) и принца Бальтазара Карлоса (1629–1646). Веласкес изобразил верхом и самого Оливареса. Это удивительно, поскольку конные портреты обычно были прерогативой членов королевской семьи. Ирония в том, что последняя картина лучше всего передает идею власти. Но мне хотелось бы остановиться на портрете Филиппа IV. Попробуем понять, каким образом подобные изображения служат созданию ореола превосходства.

[44] ДИЕГО ВЕЛАСКЕС. ФИЛИПП IV НА КОНЕ

Холст, масло. 303×317 см. 1635 г. Музей Прадо, Мадрид

Правителей изображали верхом с античных времен. Есть бронзовая конная статуя римского императора Марка Аврелия (121–180 гг. н. э.), датируемая 160–180 гг. н. э. Ее высота около четырёх метров частично достигается в результате того, что император сидит на коне. Это прекрасный способ выразить власть и божественное величие. Подобные техники активно использовали живописцы и скульпторы эпохи Возрождения. Веласкес отсылает зрителя к этой давней традиции. Он наделяет свою модель ореолом авторитета древности и создает эффектную видимость высоты. В самом деле, холст, на котором написан король, достигает размера 9,6 кв. м. Филипп изображен в профиль, что помогает скрыть некоторые черты его лица, особенно фамильную челюсть Габсбургов. Мы видим на картине его мастерство как наездника. Конь изображен приподнявшимся над землей, в характерной для классической выездки позе. Филипп IV уверенно правит лошадью и страной.

«Филипп IV» кисти Веласкеса был призван подчеркнуть право короля на трон. Цель была достигнута за счет обращения к традиционным приемам парадного портрета и творческих находок самого художника. Изображения монархов – и цикл Марии Медичи, и картины для Буэн-Ретиро – выражают идею власти. Они почти не дают нам представления о том, как на самом деле выглядели модели. Со стороны Рубенса и Веласкеса льстить своим покровителям было мудро. В этом нетрудно убедиться, если вспомнить замечание художника Джона Сингера Сарджента (1856–1925), который писал портреты людей из высшего общества конца XIX века. Он сказал:

«Всякий раз, когда я пишу портрет, я теряю друга».

Размер имеет значение

Несомненно, именно масштаб работ Рубенса и Веласкеса в смысле их физических размеров и количества сделали их убедительными символами власти. Неудивительно, что другие яркие примеры использования искусства как средства пропаганды можно найти на более широком отрезке времени. Гигантские статуи правителей были, например, в Древнем Египте, особенно примечательно изображение Рамзеса II (1303–1213 гг. до н. э.).

Но мне хотелось бы поговорить о другом произведении искусства, Колоссе Константина (312–315 гг. н. э.) (рис. 45). Это гигантская статуя императора Позднего Рима Константина Великого (272–337 гг. н. э.). Изначально она стояла в западной апсиде Базилики Максенция возле Римского форума. Сегодня эта огромная статуя, достигавшая 12 м в высоту, существует в качестве отдельных фрагментов, разбросанных по всему Риму. Но даже эти части производят невероятное впечатление: голова высотой 2,5 м, ступни длиной 2 м каждая. Художники последующих столетий не раз обращались к ним. Вероятно, эти фрагменты (особенно реалистическая проработка лица и рук) вдохновили Микеланджело на создание «Давида» (1501–1504), статуи втрое выше человеческого роста. Колосс Константина нашли незадолго до этого. Император был изображен сидящим на троне. Создание статуи представляло определенные технические сложности. Торс внутри состоял из тесаных камней, закрытых деревянными одеяниями. Открытые участки – голову, руки и ноги – скульптор высек из мрамора. В те времена часто использовали разные материалы. Предполагается, что торс императора был позолочен, что создавало поистине грандиозный эффект. Голова колосса является образцом иконообразно-репрезентативного официального портрета позднеримской эпохи. Вероятно, она должна была олицетворять власть императора над подданными. Можно вообразить, как эту работу представили публике, когда она была закончена. Гигантский размер статуи подчеркнул величие Константина, восседавшего на троне как образ божий.

[45] НЕИЗВЕСТНЫЙ СКУЛЬПТОР. КОЛОСС КОНСТАНТИНА

Акролит. Прибл. 312-315 гг. н. э. Капитолийские  музеи, Рим

Можно снова провести параллель между религиозным искусством и тем, что призвано утвердить власть. Колосс Константина обладает главным качеством такого рода изображений-передает Идею верховенства  императора.  Ранее в этой главе мы уже говорили о том, что это свойство любого монархического портрета и его главная функция. Не так важно, похож ли монарх на свое изображение, если его главная задача – утверждать власть. В этом смысле портрет монарха выполняет функцию, сходную с той, что несут иконы из  предыдущей главы. Такие изображения или иконы могут стать еще более мощными символами, если их пытаются уничтожить. Это нередко происходит по политическим и (или) религиозным причинам. Слово «иконоклазм», или иконоборчество, в переводе с греческого буквально означает «разбивание образа». Например, в Древнем Египте потомки недавно умерших фараонов уничтожали лица на их статуях. Отрицая власть монархов, во Французской революции люди закрашивали на картинах лица королей. Иконоклазм не дела давно минувших дней. Мы тоже можем быть свидетелями разбивания статуй, которые когда-то утверждали культ вождя. Например, сносят памятники В. И. Ленину (1870–1924), которые некогда стояли по всей территории бывшего Советского Союза. Но по закону непредвиденных последствий, будучи демонтированными и смещенными со своих постаментов, гигантские статуи производят еще большее впечатление, чем в первоначальном виде (рис. 46). И правда, использование высокого искусства для утверждения новых политических идеалов не всегда получало поддержку современников. Русский художник Александр Родченко (1891–1956) писал:

«Скажите честно, что нужно, чтобы осталось о Ленине: художественная бронза, масляные портреты, офорты, акварели, дневник его секретаря, воспоминания друзей или папка фотографий, снятых во время работы и отдыха, архив его книг, блокноты, записные книжки, стенограммы, киносъемки, граммофонная запись? Я думаю, выбора нет. Искусству нет места в современной жизни. Оно еще существует, поскольку есть романтическое маньячество и живы люди красивой лжи и обмана. Вести борьбу против искусства как опиума должен каждый современный культурный человек. Не лгите! Снимайте и снимайтесь!»

[46] ДЕМОНТАЖ  ПАМЯТНИКА ЛЕНИНУ В ВИЛЬНЮСЕ. СКУЛЬПТОР Н. В. ТОМСКИЙ, АРХИТЕКТОР В. МИКУЧЯНИС

1952 г. Фотография.  1991 г. Вильиюс, Литва

Издавна монументальная скульптура и архитектура, самый яркий пример которой­ римские триумфальные арки, постулировали господство в разных частях света и империях. Но Родченко указывает то, что современная техника расширила формальные и географические границы диалога искусства и власти. Изображения можно не просто широко тиражировать, но и вовсе сделать вездесущими с помощью электронных средств коммуникации, например телевидения, а сейчас и интернета.

Принято считать, что произведение искусства должно быть непременно оригиналом, единственным экземпляром. Есть исключения, как, например, в случае с «Мадонной в скалах» (рис. 8). Или когда автор отливает несколько копий своей скульптуры, как поступила с «Фигурой для пейзажа» (рис. 17) Барбара Хепуорт. В этих примерах нельзя сказать, что существование разных версий умаляет ценность произведения. Я имею в виду не стоимость в денежном эквиваленте, а культурную ценность, которую часто еще называют аурой произведения. Она достигается отчасти тем, что работа – оригинал. Но можно рассудить и по-другому, что массовая репродукция произведения только усиливает его ауру. Например, когда постеры и другая визуальная продукция используются в политических целях. В таких случаях искусство становится частью популярной культуры, а картины, выражающие власть, входят в набор расхожих зрительных образов.

Повторение

Повсеместное распространение коммерческой культуры, охватившей и знаменитостей, и политиков, привлекло внимание представителя поп-арта Энди Уорхола (1928–1987). Он исследовал это явление в своих работах, изображавших повседневные предметы, например в «Банках с супом Кэмпбелл» (1962) и скульптурах из фанеры «Коробки Брилло» (1964) Уорхол подходил к подобной продукции с иронией, превращая в высокое искусство товары массового потребления. Аналогично художник использовал образы известных людей. С учетом новых технологий, особенно средств печати и телевидения, зазор между славой и забвением лучше всего описывать словами самого Уорхола: «В будущем каждый сможет стать всемирно известным на 15 минут».

Уорхол использовал изображения знаменитостей, особенно звезд Голливуда. Повсеместное распространение образов звезд обеспечивает их славу. Это действует как самоисполняющееся пророчество. Вот что художник говорил о своих взглядах и о визуальной и культурной силе популярных объектов:

«Самое великое в Америке – это вот что: богатые покупают, едят и пьют то же самое, что и самые бедные. Вы можете смотреть ТВ и пить колу, и вы знаете, что президент делает то же самое. И Лиз Тэйлор тоже… Кола есть кола, и ни за какие деньги вы не купите лучшую колу, чем та, которая продается на каждом углу! Любая кола одинакова, вся кола хороша».

Уорхол отошел от традиционной живописи и использовал шелкографию, позволявшую переносить на практически любой материал фотографии. Такой способ представления популярных товаров и людей был необычным. Преходящие образы превращались в вечные произведения искусства, во многом в силу солидности материала, на который попадали. Ирония еще и в том, что шелкографии Уорхола стали довольно дорогими произведениями искусства и цены на них по-прежнему высоки. В выбранном мной примере Уорхол сочетает свой подход к массовому производству с силой знаменитости и проявлением политической власти. Ту же самую технику шелкографии он использовал и для высмеивания тоталитарной пропаганды, критики культа личности китайского вождя Мао Цзэдуна (1893–1976).

У Уорхола много работ с образом Мао, некоторые даже очень большие. Все они подражают реалистическим, фотографическим портретам этого лидера, которые встречаются по всему Китаю. Постоянство этих изображений служило пропаганде отрицания индивидуализма, который осуждал Мао. В противоположность китайским гигантским портретам Уорхол раскрашивает лицо лидера в кричащие цвета. Его изображения Мао становятся уникальными, даже живописными (рис. 47). С помощью иронии и умелого использования материала и техники Уорхол ставит под сомнение и подрывает способ, которым власть выражает себя в массовой и популярной культуре.

[47] ЭНДИ УОРХОЛ. МАО ЦЗЭДУН

Шелкография.  1972 г. Фонд визуальных искусств Энди Уорхола

Мне бы хотелось продолжить изучение стратегий деятелей искусства, с помощью которых они подвергают сомнению как наше восприятие отношений господства и подчинения, так и собственную власть. Смешение новых материалов и техник в искусстве, а также критика поп-культуры, общественного мнения и политической власти – всё это есть в нашем следующем примере. Представляю вашему вниманию работу Сони Бойс (род. 1962) «От Тарзана до Рэмбо: рожденная в Англии “туземка” о своем отношении к сконструированному / собственному “я” и о своих корнях в реконструкции», 1987 год (рис. 48).

[48] СОНЯ БОЙС. ОТ ТАРЗАНА ДО РЭМБО: РОЖДЕННАЯ В АНГЛИИ «ТУЗЕМКА» О СВОЕМ ОТНОШЕНИИ К СКОНСТРУИРОВАННОМУ / СОБСТВЕННОМУ «Я» И О СВОИХ КОРНЯХ В РЕКОНСТРУКЦИИ

Фотография, бумага, фотокопии, акриловая краска, шариковая ручка, карандаш, фломастер. 125×360 см. 1987 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Сложный заголовок дописывался по мере создания работы и нуждается в некоторой расшифровке. Тогда мы сможем понять, как Бойс критикует популистские проявления власти и идентичности. Ее произведение автобиографично. Соня называет себя «рожденной в Англии “туземкой”». Как темнокожая женщина, занимающаяся художественным творчеством, она ставит вопрос обо всех стереотипах и предрассудках, сокрытых в этих словах. Бойс появляется на снимках фотоавтомата, представленных в виде коллажа. На его создание отчасти повлиял фотомонтаж, опубликованный в одном из номеров французского журнала La Révolution surréaliste (Париж, 15 декабря 1929 г., № 12). Творчество Бойс содержит отсылки и к работам представительницы течения сюрреализма, мексиканки Фриде Кало (1907–1954), в частности к идее о важной роли бессознательного в увековечении мифов и стереотипов.

Идея работы родилась из желания Сони Бойс понять взаимосвязь между ее образом в собственных глазах и тем, который транслирует через массмедиа общество, состоящее по преимуществу из белых людей. Важную роль играют растиражированные образы и популярная культура наряду с влиянием Голливуда на наши представления о власти. Яркий пример последнего – фильмы о Тарзане и Рэмбо. Киноленты о Тарзане представляют белой и черной публике экзотический взгляд на Африку, хозяином которой является белый мужчина Тарзан (сын белых родителей). По мнению художницы, новый образ белого воина, которого олицетворяют Рэмбо смешанных кровей и Тарзан, указывает на кризис идентичности белых людей. В обоих случаях темнокожие представлены в качестве «других». В противоположность им конструируется положительный образ белого человека (и его власти). Бойс пытается привлечь внимание к тому, что в массмедиа по преимуществу белого общества темнокожим отводятся единичные и зачастую отрицательные роли.

Используя разные материалы, в основном фотографии, Бойс задает вопрос о влиянии власти белых на африканское меньшинство. В первую очередь это воздействие проявилось в том, что вследствие рабства и колонизации африканцы оказались рассеяны по всему миру. Далее Бойс исследует то, как визуальными средствами создаются собирательный образ темнокожих и стереотипы о них, а также, как их воспринимает зритель. Социальные и культурные силы, стоящие за созданием негативного облика африканцев, сложные и переплетенные. Бойс хотела, чтобы темнокожие люди распознали эти факторы и противостояли бы им:

«Я действительно думала про зрителя и представляла, как разные люди подойдут к этой работе. Но никогда не слышала, чтобы афроамериканцы говорили о ней, во многом потому, что… на самом деле ее мало кто видел… Я не знаю, что думают другие афроамериканцы при виде работы, где всё сведено воедино… Конечно же, это довольно болезненно».

Бойс очень старалась, чтобы зритель тоже участвовал в произведении и понял бы ее мысль до конца:

«Когда я пыталась это объяснять, мне пришлось нарисовать диаграмму. Это была чуть ли не карта разных связей, которые я старалась установить. Тем не менее трудно сказать, в какой мере они выражены в работе».

В качестве источника Бойс использовала комиксы. Она надеялась показать, как популярная культура с течением времени повлияла на самоидентификацию темнокожих, хотя создавалась для белых. Белому зрителю в качестве образца для подражания предлагается белый герой мужского пола. Напротив, перед африканцами в качестве модели предстает неопределенная группа «туземцев», которые показаны живущими в джунглях, практикующими зловещие и варварские языческие обряды, чуть ли не человеческие жертвоприношения. И сама художница, и ее работа устраняют эти сконструированные мифы из реальности и ставят под сомнение властные отношения, которые в противном случае будут считаться нормой.

Подвинутые искусством или искусство, которое подвигает

Работы китайского художника Ай Вэйвэя (род. 1957) сводят вместе многие сквозные темы нашего обсуждения искусства и власти. Вернемся к первому вопросу этой главы о культурном заимствовании и выражении власти. Ай Вэйвэй жил в США с 1981 по 1993 год. Там он испытал влияние концептуального искусства, а также Марселя Дюшана (1887–1968), Энди Уорхола и Джаспера Джонса (род. 1930). Кроме того, страстный фотограф, он сделал серию снимков Нью-Йорка. Но гораздо более интересно то, как Ай Вэйвэй переосмыслил традиционные китайские знаки Зодиака в произведении «Круг животных / Головы Зодиака», 2010 год (рис. 49). Это был его первый крупный скульптурный проект, предназначенный для городской  среды. В основу легли головы фонтана-часов Юаньминъюаня,  императорской резиденции в Пекине. Он был создан в XVIII веке миссионерами-иезуитами при дворе императора Цяньлуна династии Цин. В роскошном, выдержанном в европейском стиле саду Юаньминъюань  стоял фонтан-часы, и его украшали 12 голов знаков Зодиака.  В 1860 году французские и  британские отряды разграбили сад и забрали их. Поэтому головы, воссозданные  Ай Вэйвэем, олицетворяют не только власть китайскнх императоров,  но и строящих свои империи европейцев.

[49] АЙ ВЭЙВЭЙ. КРУГ ЖИВОТНЫХ / ГОЛОВЫ ЗОДИАКА

Бронза, позолота. 2010 г. Частная коллекция

Эта работа обращает наше внимание  на вопросы присвоения и захвата предметов искусства и исследует статус оригинала по отношению к дубликату или копии. Более того, Ай Вэйвэй переосмысливает объекты и воспроизводит их в гораздо большем масштабе, что опять-таки возвращает нас к главной теме этой главы.

«Круг животных / Головы Зодиака» – центральная работа передвижной выставки, которая стартовала в Нью-Йорке в 2011 году. Экспозиция путешествовала несколько лет, чтобы ее увидели во всех уголках Земли. Она напоминает нам о странствующей природе искусства. Ай Вэйвэй остается жестким критиком своего родного Китая. Он считает, что коммунистический режим душит творчество, даже несмотря на переход к рыночной экономике. И в заключение я хотела бы привести слова Ай Вэйвэя, которые резонируют с высказыванием Тэнгли в начале главы и связаны с ее основной темой:

«В обществе, которое ограничивает личные свободы и нарушает права человека, всё, что выдает себя за креативное и независимое, не более чем притворство. В тоталитарном государстве невозможно творить со страстью и воображением».

Гендер

Работа этой женщины [Берты Моризо] исключительна. Как жаль, что она не мужчина.

Эдуард Мане (1832–1883)

В этой главе мне хотелось бы обсудить два важных момента. Во-первых, рассмотреть взаимосвязь искусства и пола, в том числе разницу в изображении мужчин и женщин и то, как по-разному работали и воспринимались художники в зависимости от гендерной принадлежности. Во-вторых, было бы интересно остановиться на представлении самого полового акта в художественных произведениях и на теме искусства как порнографии. Вначале мы поговорим о том, как представлены в искусстве оба пола. В западной культуре преобладала традиция писать человеческое тело с натуры. Подтверждения находятся в Античности, а потом – в эпохе Возрождения и далее по сей день. Даже в этой книге много примеров. Посмотрите хотя бы на младенца Иисуса в «Мадонне в скалах» (рис. 8) или на то, как Караваджо изобразил святого Матфея (рис. 39). Рисунок с натуры становится неотъемлемым элементом обучения изобразительному искусству, таким же, как изучение материалов и техник. Знание человеческого тела, точное воспроизведение анатомии становятся показателем мастерства художника. Вазари говорил:

«Лучше всего писать мужчин и женщин обнаженными и постоянно упражняться, чтобы в памяти осталось расположение мускулов торса, спины, рук, ног и коленей, а также костей под ними».

Несмотря на то что в словах Вазари нам слышится равенство в изображении полов, я бы поспорила по поводу того, что мужчины и женщины представлялись одинаково. Исследование этой проблематики можно начать с обсуждения понятий «голый» и «обнаженный». Давайте подумаем о различиях голых и обнаженных и о том, как эти категории влияют на наше восприятие произведений искусства.

* * *

Когда мы говорим «обнаженный», на ум приходят женские тела, которые со времен Возрождения изображались в искусстве как объект мужского желания. Это можно увидеть на примере творчества венецианского художника XVI века Тициана (1488/90–1576). Его кисти принадлежит много картин, которые можно описать как чувственные, эротические или с легким оттенком порнографии. На этих холстах женщины скорее обнаженные, чем голые. Они похожи на созданий из другого мира, героинь мифов, далеких от повседневной жизни. Некоторые приемы Тициана легли в основу изображения женской обнаженной натуры последующими поколениями художников. В качестве примера я приведу картину «Даная», также известную под названием «Даная и золотой дождь» (рис. 50). Она существует по меньшей мере в пяти версиях, написанных между 1545 и 1564 годами. Мы снова видим, как Античность, в данном случае миф, пересказанный Овидием, влияет на западный мир. Царь Акрисий остерегается предсказания, что первенец его дочери Данаи убьет его. Он держит девушку в заточении, чтобы она оставалась девственницей. Но, несмотря на это, Зевс влюбляется в Данаю и спускается к ней с Олимпа в одном из своих обличий. Громовержец появляется в виде золотого дождя, и ему удается соблазнить Данаю. Какая история! Невинность, похоть, соблазнение и, конечно же, сбывшееся пророчество. Персей, сын Данаи от Зевса, в конце концов действительно убивает своего деда.

[50] ТИЦИАН (ТИЦИАН ВЕЧЕЛЛИО). ДАНАЯ

Холст, масло. 128×178 см. 1553–1554 гг. Музей Прадо, Мадрид

Тициан написал несколько вариантов этой картины. Некоторые – для испанского короля Филиппа II (1527–1598). Каждый немного отличается от других: некоторыми деталями и качеством исполнения в зависимости от вклада подмастерьев. Так или иначе, на всех полотнах Даная изображена сладострастно раскинувшейся на кровати. Ее ноги слегка разведены, и одна согнута в колене. То, как Тициан писал женскую обнаженную натуру, вошло в традиции западного искусства на многие столетия. Стандартной в эротическом искусстве стала и поза полулежа. Тициан пользовался находкой, изображая как Данаю, так и любую нимфу, богиню или куртизанку, например, его знаменитая «Венера Урбинская» 1538 года тоже полулежит, откинувшись на подушки[23].

Разные версии «Данаи» Тициана произвели сильное впечатление на его современников. Например, об этой картине говорил Микеланджело. Его слова записал Вазари:

«Ибо если бы искусство и рисунок так же помогали этому человеку, как ему помогает природа в особенности и больше всего в подражании живому, то лучшего и большего нельзя было бы себе представить, имея в виду его прекраснейшее дарование и его изящнейшую и живую манеру. С этим действительно нельзя не согласиться, ибо тот, кто много не рисовал и не изучал избранные античные и современные образцы, не сможет успешно работать сам по себе и исправлять то, что он изображает с натуры, придавая этому ту прелесть и то совершенство, которые даруются искусством помимо порядка вещей в природе, создающей обычно некоторые части некрасивыми. Современные художники не могут не ошибаться просто в силу ограниченных знаний. Они вынуждены точно копировать то, что видят, не зная, как должно быть».

Комментарий Микеланджело прежде всего показывает, что современники восхищались Тицианом. Но в нем можно отметить и два других важных момента. Во-первых, в эпоху Возрождения существовало разделение на живопись и графику. Художники вели спор, известный как disegno vs. colorito. Венецианские живописцы были знамениты работой с цветом, но не мастерством рисунка. И в этом суть комментария Микеланджело. Это, в свою очередь, подводит нас ко второму, не менее важному моменту. На господстве рисунка основана классическая традиция искусства. Важной составляющей художественного обучения был рисунок, как академический, так и с натуры. Это напрямую связано с изображением обнаженных моделей. Тут мы и видим ключевую разницу между мужским и женским телом.

Разумеется, в Античность обнаженное мужское тело считалось вершиной творения. У Аполлона Бельведерского мы видим идеализированные лицо и пропорции, ведь античная скульптура изображала совершенных богов (рис. 2). Эта традиция продолжается в эпоху Возрождения. Ченнино Ченнини дает такой совет в «Трактате о живописи»:

«Заметь, что, прежде чем идти дальше, я хочу тебе дать пропорции мужчины. Пропорции женщины я оставляю в стороне, так как в них нет совершенных мер».

Женское тело казалось менее подходящим, чем мужское – мускулистое, с более строгой формой. Тем не менее античные скульптуры богинь также влияли на искусство Возрождения и позднейших периодов. Например, статуи Венеры Пудика («Венеры скромной»), когда богиня стыдливо прикрывается рукой, положили начало традиционной позе при изображении женской обнаженной натуры стоя или полулежа. Подражание природе и античной классике, слитые воедино, прочно укоренились в художественной теории и практике. Считалось, что художники древних Рима и Греции и Возрождения создают универсальные идеализированные тела, не отвлекаясь на индивидуальные особенности.

Доблесть и слабость

По мнению немецкого исследователя античности Иоганна Иоахима Винкельманна (1717–1768), идеальная красота греческих статуй воплощена только в мужском обнаженном теле. Благодаря подробному исследованию античного искусства он определил, что римские скульптуры – это, по сути, копии греческих. Это видно и в использованных материалах. Греки, как правило, работали с бронзой, а римляне – с мрамором. Разные свойства этих двух материалов влияют на различия самих произведений. Так, при ваянии Аполлона Бельведерского художнику потребовалось ввести в композицию ствол дерева для того, чтобы мрамор выдержал массу скульптуры. В бронзе это было совершенно не нужно ввиду того, что такие скульптуры отливались полыми. В своих «Мыслях о подражании греческим произведениям в живописи и скульптуре» (Gedanken über die Nachahmung der griechischen Werke in der Malerei und Bildhauerkunst) (1755) Винкельманн утверждал, что «единственный способ стать великими, даже неповторимыми, если это возможно, – это подражать грекам». И всё же он не был сторонником слепой имитации, ведь «если нечто скопировано с тщательностью и осторожностью, то оно приобретает новую природу, становится самим собой». Художники – представители неоклассицизма – стремились возродить дух и формы Античности, зачастую через изображение мужского тела. Понятие и термин «герой» происходят из Древней Греции. Визуальное представление мифологического бога или смертного, который преодолевает человеческую природу, одновременно становится exemplum virtutis (аллегорией высоких моральных качеств или примером исключительной доблести) и воплощает в себе идеал. Восхищение античными культурой и искусством было неотъемлемой чертой академического искусства. Исходя из этого его преподавали в учебных заведениях по всей Европе XVIII века. Например, во Франции по таким принципам действовали вначале Академия живописи и скульптуры, а затем Академия изящных искусств. Студенты работали над рисунком, гравюрой, скульптурой и изображением натуры (мужской).

Результат такого обучения и подхода мы видим в картине «Клятва Горациев» Жака-Луи Давида (рис. 35). Героический идеал (как, по крайней мере, некоторые его воспринимали) выражен физическим совершенством братьев. И хотя они не обнажены, вполне очевидно, что познания Давида в анатомии почерпнуты в равной мере из Античности и из жизни. Изучение старых мастеров и правда было основой академического искусства. Сэр Джошуа Рейнольдс (1723–1792), первый президент Лондонской королевской академии искусств, писал об общем влиянии природы и творчества предшественников:

«Художник должен не только копировать природу… Он в той же мере обязан имитировать произведения других живописцев. Это может показаться унизительным, но от этого не становится менее необходимым. И никто не может быть художником на других условиях, что бы он о себе ни думал».

Подобный взгляд характерен не только для XVIII века. Сезанн, видный представитель постимпрессионизма, утверждал то же самое, хотя немного иначе расставлял акценты:

«Лувр – это книга, по которой мы учимся читать. Мы тем не менее не должны довольствоваться только прекрасными рецептами наших знаменитых предшественников. Выйдем за их пределы, чтобы изучать прекрасную природу во всем ее совершенстве…»

Божественные тела

Мужская обнаженная натура играла важную роль в христианском искусстве. Начиная с XV столетия изображения отдельных фигур, например мученика святого Себастьяна, без одежд постепенно становятся приемлемыми. Работа братьев Антонио и Пьеро дель Поллайоло «Мученичество святого Себастьяна», 1475 год (рис. 51), показывает возросший интерес к анатомической точности в религиозных изображениях. Почти обнаженный святой Себастьян привязан к столбу, и в него летят многочисленные стрелы. Интерес братьев Поллайоло к мужскому телу виден и в том, как они изобразили лучников. Для шести фигур использовано три позы. При этом каждый изображен в измененном по сравнению с остальными ракурсе. Сохранились наброски, позволяющие утверждать, что все фигуры писались с натуры. Католические теологи одобряли изображение обнаженного тела, прикрытого в нужных местах складками ткани. Таким образом достигалось и подчеркивалось единство чувственного и духовного.

[51] ПОЛЛАЙОЛО.  МУЧЕНИЧЕСТВО СВЯТОГО СЕБАСТЬЯНА

Дерево, масло. 291,5х202,6  см. 1475 г. Национальная галерея, Лондон

Сложности с представлением женского и мужского тела в искусстве есть и за пределами христианского мира. В главе, посвященной верности, мы видели, что представители разных религий и верований различно смотрят на изображение божества в человеческом обличии.

В индуизме Брахман (абсолют) не имеет формы и существует за пределами времени. Его невозможно представить визуально. И всё же, словно в помощь верующим, Брахман состоит из мужской троицы богов, тримурти: Брахмы, Вишну и Шивы. Дополняет эту триаду великая богиня Дэви, которая олицетворяет женские аспекты духовности. Все они изображаются по строгим правилам, установленным в священных текстах. Например, бог-мужчина может иметь волосы только на голове, ресницы и брови. Он должен быть величавым и носить богатые украшения.

Другие правила регулируют изображения женщин независимо от того, богини это или смертные. Все они касаются пропорций тела, которые напрямую зависят от того, как изображен мужчина. Например, женщина должна быть не выше плеча партнера. Важны и особенности репродуктивных частей ее тела. Талия должна быть уже мужской, а бёдра – ярко выраженными. В целом женская фигура вторична по отношению к мужской, и ее особенности определяются мужским телом.

Голые или обнаженные

Эдгар Дега задается весьма важным вопросом о роли зрителя в изображении раздетых мужчин и женщин:

«Обнаженные фигуры обычно изображаются в позах, заранее рассчитанных на зрителя. Однако я пишу скромных, простых женщин из народа, которые заняты обычным уходом за своим телом… Это всё равно, что подсматривать за ними в замочную скважину».

Должен ли зритель смущаться от того, что ему показали или что он ненароком увидел? Если нет, то какие средства применил художник, чтобы некто (обычно мужчина) был вправе смотреть и не чувствовал себя вуайеристом, подглядывающим в замочную скважину?

Я бы хотела обсудить это на следующем примере с изображением женщины в позе полулежа. В связи с этим произведением встает вопрос: что превращает обнаженного человека в голого? Эдуард Мане был одним из первых живописцев, отказавшихся от классической живописной традиции и обратившихся к реальному миру. Он писал реальность такой, какой видел. Благодаря необычным темам и изобразительным приемам Мане считали передовым живописцем современности.

«Олимпия» 1863 года кисти этого художника (рис. 52) наделала много шума на Парижском салоне в 1865 году. Шок вызвало вовсе не изображение обнаженной женщины полулежа – мы уже убедились, что это давняя традиция. Публика была потрясена тем, насколько открыто выражалась цель этого произведения. Как если бы с жанра сбросили все покровы, и показалась его истинная суть. Натура была обнаженной буквально и метафорически. Олимпия лежит на кровати в рамках традиции, установленной Тицианом, но, в отличие от Данаи, она смотрит прямо на зрителя. Встречается с нами почти вызывающим взглядом. Более того, контраст между двумя персонажами усиливается еще и очевидностью того, что Олимпия – проститутка, а вовсе не соблазненная мифическая принцесса, которую отец держит в заточении, чтобы сберечь ее невинность. На картине присутствуют намеки на профессию Олимпии: орхидея в волосах, драгоценности и ее имя, которое, как правило, ассоциировалось с представительницами древнейшей профессии. Олимпия сбрасывает маску респектабельности, которая возникала из-за аллюзии на Античность, и попирает своей наготой все живописные каноны. Кроме того, Мане бросает вызов академической живописи своей новаторской техникой. Он пишет стремительными широкими мазками, перекрывая большие участки картины одним тоном. Манера Мане напоминает подготовительные стадии живописи маслом, о которых мы говорили  выше. Тогда художник сначала делал подмалевок, обозначая композицию, а затем дорабатывал ее деликатными мазками. Реалистичности добавляет резкий свет. Он подчеркивает грубоватый натурализм картины, особенно желтоватую кожу Олимпии. Перед нами вовсе не идеализированная обнаженная с алебастровой кожей.

[52] ЭДУАРД МАНЕ. ОЛИМПИЯ

Холст, масло. 130,5×190 см. 1863 г. Музей Орсе, Париж

Есть определенная ирония в истории этой картины. Моделью для Мане послужила Викторина Мёран (1844–1927). Она была любимой натурщицей Мане, но позировала и другим живописцам: Тома Кутюру (1815–1879), Эдгару Дега и Альфреду Стевенсу (1823–1906). Мёран сама была художницей. Ее полотна выставлялись на Парижском салоне шесть раз. В 1876 году члены жюри отобрали картины художницы для экспозиции на салоне, тогда как работу Мане отвергли. В отличие от Мане, Мёран работала в академической живописной манере. Ее вступительная работа висела в 1879 году в том же зале Академии изящных искусств, что и Мане.

История Мёран – модели, музы и художницы – наводит меня на мысль о том, как влияет на наше восприятие произведения пол художника. Я не собираюсь вписывать женщин-художниц в некие общие каноны искусства. Напротив, мне хотелось бы уделить им внимание отдельно. К этому подталкивает, в частности, комментарий Дега:

«Не могу поверить, что женщина [Мэри Кэссетт] способна так хорошо рисовать».

Хорошим ответом на это будут слова Артемизии Джентилески (1593–1653). Она была знаменитой художницей в Италии XVII века. 13 ноября 1649 года она писала своему покровителю дону Антонио Руффо:

«Ваша светлость, я покажу вам, что может сделать женщина. Они [заказчики] обращаются к женщине благодаря ее таланту писать всегда разное. Еще никогда я не повторялась ни в своих находках, ни даже в манере».

Джентилески была одной из немногих художниц того времени. Похоже, что в своей деятельности она сталкивалась с такими проблемами, которые никогда бы не выпали на долю живописцев мужского пола. Она говорила:

«Я поклялась никому не отправлять свои эскизы, потому что люди обманывают меня. Так, сегодня я обнаружила, что… я нарисовала души в чистилище для епископа Святого Гата. Он, чтобы сэкономить, заказал другому художнику картины по моим эскизам. Не представляю, как такое могло бы случиться, будь я мужчиной».

Мой пример работы Джентилески – «Юдифь, обезглавливающая Олоферна» (рис. 53). Эта картина существует в двух версиях. Первая была написана между 1611–1612 годами, а вторая – приблизительно в 1620 году. Темой послужил сюжет из неканонической книги Ветхого Завета об освобождении Израиля от ассирийского военачальника Олоферна. Джентилески изобразила момент, когда Юдифь и ее горничная обезглавливают забывшегося пьяным сном полководца. По степени реализма, порой шокирующего, эту работу можно сравнить с произведениями современника художницы Караваджо. Использование света и тени усиливает драматический эффект. В контексте этой главы мне не хотелось бы говорить, что картина написана под влиянием Караваджо. Скорее она относится к корпусу произведений XVII века, создатели которых преследовали схожие с вышеупомянутым художником цели. Картина достигает нового уровня реализма в изображении физического акта насилия, который исполняют женщины в центре. В кровавых подробностях показано, как женщины орудуют мечом и борются с сопротивляющимся Олоферном. Образ Юдифи – автопортрет. Биографический след становится еще более явным, когда мы узнаём, что Олоферном изображен учитель Джентилески – Агостино Тасси (1580–1644). Его судили и приговорили к наказанию за изнасилование Джентилески. Но, очевидно, разбирательство больше травмировало жертву, чем обидчика. Вероятно, с помощью этой картины Джентилески прорабатывала свой гнев, связанный с Тасси и с этим судом. Переплетение творчества и биографии художницы резонирует с замечанием Джорджии О’Кифф:

«Я была вынуждена обращаться к произведениям мужчин в качестве источников своей живописи, потому что от прошлого осталось слишком мало женской живописи, которая бы обогащала жизнь. Прежде чем прикоснуться кистью к холсту, я спрашиваю себя: это мое? Всё это действительно исходит от меня? Не влияют ли на мое творчество какая-нибудь идея или ее образ, пришедшие от мужчин?»

[53] АРТЕМИЗИЯ ДЖЕНТИЛЕСКИ.  ЮДИФЬ, ОБЕЗГЛАВЛИВАЮЩАЯ ОЛОФЕРНА

Холст, масло. 146,5х 108 см. Прибл. 1620 г. Галерея Уффици, Флоренция

Юдифь (Джентилески)  не пассивный объект, каким была Даная, но и не независимая женщина, какой представлена Олимnия. Творчество  Джентилески указывает нам на сложные взаимосвязи  пола и искусства. Кроме того, мы можем отметить великое разнообразие способов, которыми художники этот вопрос исследовали.

Биографический след и критику политики по отношению к женщине можно увидеть в творчестве Сары Лукас (род. 1962). Скульптура «Зайка Полина» (Pauline Bunny), 1997 год (рис. 54), изначально была частью инсталляции и выставки под названием «Зайка продула» (Bunny Gets Snookered) в 1997 году. Работа представляла собой восемь похожих фигур, рассаженных вокруг бильярдного стола для игры в снукер в галерее Sadie Coles HQ в Лондоне. Лукас отсылает нас к образу официантки в шапочке с заячьими ушами и с пушистым коротким хвостиком – распространенному объекту мужских фантазий. Кроме того, художница апеллирует к игре в снукер, которую предпочитают мужчины рабочего класса. Через снукер Лукас делает отсылку к своему бэкграунду и происхождению.

[54] САРА ЛУКАС. ЗАЙКА ПОЛИНА

Деревянный стул, виниловое  сиденье, колготки, наполнитель капок, проволока, чулки, металлический зажим. 95х64х90 см. 1997 г. Современная галерея Тейт, Лондон

Каждая фигура в работе сделана из пары колготок. Их разные цвета соответствуют бильярдным шарам.  Чтобы придать им форму «заек», художница набила колготки наполнителем для матрасов, и они стали производить впечатление  податливой женственности. «Полина» сделана с использованием черных чулок в соответствии с самым ценным шаром. Поэтому только у этой «зайки» есть имя. Черные чулки придают Полине образ соблазнительницы. Но любые предположения о ее силе моментально разрушаются при виде набитого капком, податливого тела и болтающихся конечностей. Для большего эффекта покорности Полина приделана к офисному стулу.

Лукас бросает вызов гендерным стереотипам и своим изображением женских тел, и самим названием. В нем мы замечаем не только игру слов, но и обыгрывание наших предубеждений. Зритель предполагает увидеть сексуальное и слегка пошлое изображение зайки – официантки в наряде кролика. Но висящее тело и в буквальном смысле пустая голова оказываются злой насмешкой над нашими ожиданиями. Зайка Полина не мифическая Даная, отворачивающаяся от зрителя. Но это и не вызывающая Олимпия, которая смотрит прямо на нас. Официантка обозначает совсем иной вид женственности. Разумеется, она сексуальный объект, но процесс объективации здесь смешон и немного абсурден. Зайка Полина не желанна и в то же время она не соблазнительница. Эта скульптура скорее уходит корнями в традицию использования кукол для изображения женщин и (или) женственности. Сильнее всего она проявилась в творчестве представителя сюрреализма Ханса Беллмера (1902–1975). Он делал и фотографировал кукол, чтобы подчеркнуть сексуальность юных девочек. По понятным причинам работы этого художника довольно противоречивы.

Использование кукол или манекенов приобретает новые смыслы в творчестве Синди Шерман (род. 1954). В серии фотографий под названием «Секс» (1992) художница расставляла медицинские модели людей, как будто их застигли во время занятия любовью. В 1981 году она использовала протезы в серии Centerfolds, чтобы рассказать о создании стереотипного образа женщин в зрительных средствах информации. Художница говорила об этой серии:

«Я хотела, чтобы мужчина, открывший журнал в ожидании чего-то соблазнительного и развратного, внезапно почувствовал себя насильником, каким мог бы быть. Посмотрел бы на эту женщину, возможную жертву. Когда я их создавала, то не думала о моделях как о жертвах… Но предполагала… Очевидно, я хочу, чтобы человеку стало неприятно оттого, что у него были определенные ожидания».

На примере Джентилески, Лукас и Шерман мы видим, как женщины-художницы пытались представить зрителю-мужчине проблему объективации женского тела и как по-разному они вписывали себя в свои произведения. Теперь давайте оглянемся назад, на работы Кароли Шниманн. Кадры из ее проекта Eye Body (рис. 21) – это прямая отсылка к обнаженной женской натуре в положении полулежа. Художница сама выступает своим объектом. Шниманн писала об этом:

«Я хотела, чтобы мое тело слилось с работой воедино и у проекта появилось дополнительное измерение... Я не только создаю изображения, но и исследую эстетическое значение плоти как материала, с которым я предпочитаю работать. Тело может оставаться эротичным, сексуальным, желанным, желающим, но у него также есть и предначертание: метка, запись, сделанная мазками, отчаянный жест моей творческой женской воли».

И в постель

Инсталляция Трейси Эмин «Моя кровать» (1998) наделала много шума на выставке произведений, номинировавшихся на премию Тёрнера, в Современной галерее Тейт в 1999 году и привлекла внимание СМИ. Инсталляция состояла из постели художницы и других предметов, находившихся в спальне. Эмин решила показать свою кровать, после того как провела в ней несколько дней в депрессии. Инсталляция повествует о моменте из жизни художницы, используя реальные предметы в качестве элементов сюжета.

Простыни хранят следы тела. На полу мы видим разные вещи из комнаты художницы. Это и сравнительно нейтральные предметы, такие как шлепанцы, и другие, свидетельствующие о сексуальных контактах и о функционировании организма. Примеры из второй категории: использованные презервативы и трусики со следами менструальных выделений. Демонстрация функций организма и сексуальной жизни вызвала негодование публики. Зрители предпочли бы, чтобы совокупление изображалось в виде золотого дождя, ниспадающего на Данаю. А постель Олимпии – по сути, ее рабочее место – представала бы перед их взором со свежевыстиранным и выглаженным бельем.

Эмин рассматривает инсталляцию «Моя кровать» в качестве дополнения к произведению «Все, с кем я спала с 1963 по 1995» (1995) с другим названием «Палатка» (рис. 26). Внутри представлены имена 102 человек, с которыми Эмин спала за всю свою жизнь с момента создания палатки. Неудивительно, что название произведения часто считают эвфемизмом, указывающим на сексуальных партнеров художницы. Но на самом деле всё намного тоньше. Список имен скорее домашний по характеру. Он проливает свет на многие эпизоды из жизни Эмин. Перечислены члены семьи, друзья, собутыльники, любовники и даже два пронумерованных зародыша. Художница просто делила кровать с людьми из списка, например со своей бабушкой. Инсталляция помогает лучше понять наше восприятие темы секса в искусстве.

Конечно, в истории нет ничего нового. Изображения полового акта широко представлены на протяжении всей истории человечества, по всему миру и в широком диапазоне материалов – начиная от скульптур индуистских храмов и иллюстраций «Камасутры» (400 г. до н. э. – 200 г. н. э.) и заканчивая гомоэротическими фотографиями Роберта Мэпплторпа (1946–1989). Он-то и возвращает меня к началу этой главы. Если мы обратим внимание на то, как представлена красота мужского обнаженного тела в творчестве Мэпплторпа, то увидим совершенно иной образ по сравнению с античным идеалом, воспеваемым Винкельманном.

Мужчины из высших слоев древнегреческого общества участвовали в пирах – симпосиях. Празднества проходили на мужской половине дома. Участники возлежали на клинэ – ложах, больше похожих на софу. Симпосии описаны у Платона (прибл. 427–347 гг. до н. э.) и у Ксенофонта (прибл. 430–356 гг. до н. э.). Они часто изображались на греческих вазах. Смысл этих пиршеств состоял в телесных и духовных удовольствиях. За интеллектуальными беседами участники много пили.

Как и представители неоклассицизма позднее, древние греки ценили мужскую красоту. Молодые неженатые мужчины часто вступали и в гомо-, и в гетеросексуальные связи. Из женщин, которых допускали на симпосии, были только гетеры. На вазах их нередко изображали обнаженными. Разные виды сексуальных взаимоотношений на пирах были одной из основных тем декора керамики. Не обходили вниманием мастера и последствия обильных возлияний, такие как рвота. Телесным функциям греческих мужчин, сексуальным или другим, придавалась видимая респектабельность согласно классическим канонам.

Работа Эвайона середины V века до н. э. типична для ваз, на которых изображались симпосии. Этот стиль называется «краснофигурной вазописью». За основу изображения брали цвет афинской красной глины, на которой черными линиями тщательно прорисовывали анатомические детали. На килике, неглубокой чаше с двумя ручками (рис. 55), мы видим виночерпия на симпосии. Мужчины полулежат на клинэ, а мальчик держит в правой руке килик, а в левой – ойнохою, или сосуд с вином. Стиль краснофигурной вазописи позволил художнику прорисовать с анатомической точностью тела трех полуодетых или обнаженных пирующих. Кроме того, ему удалось запечатлеть призывные взгляды между юным виночерпием и мужчиной, которому он прислуживает.

[55] ВАЗОПИСЕЦ ЭВАЙОН. КИЛИК

13,5×31,1×39,8 см. 460–450 гг. до н. э. Лувр, Париж

Заключительное слово

Изображения симпосий напрямую связаны с одной из главных тем этой книги, а именно с тем, как культура обусловливает наше восприятие искусства. В своем исследовании я сосредоточилась на позиции западного зрителя и на европейских произведениях разных периодов. С одной стороны, греческие вазы с картинами пиршеств – это часть прославляемого европейцами классического прошлого. С другой – на них изображены половые акты на публике, безделье и излишества. Но такая двойственность касается не только представления секса в искусстве. На примере «Клятвы Горациев» Давида (рис. 35) мы увидели, как убийство членов собственной семьи может превозноситься как образец доблести и как преданность державе, которую ставят превыше всего. По-разному можно смотреть и на классические портреты, служившие выражением власти, например на изображенного на коне короля Испании Филиппа IV кисти Веласкеса (рис. 44).

Мы искали точки пересечения и противоположности среди произведений искусства по всему миру, но больше всего внимания уделяли западному искусству. И все-таки наше путешествие началось в пещере. Именно там впервые возник вопрос: что могут рассказать о произведениях искусства и об их восприятии пигменты и зарубки на стенах? Пещера Ласко (рис. 5) дала нам повод обсудить не только материалы, но и то, как в изображениях представлены верность, сознание и власть. Конечно же, не обошлось и без вопросов пола.

Мы вообразили роли мистера и миссис из пещеры и задались вопросом: кто из них создал наскальную живопись? Я начала с этого примера, потому что он вызывает много вопросов, позволяющих вам усомниться в предубеждениях об искусстве и взглянуть на него по-новому. Мой текст пересыпан изречениями художников разных эпох и стилей. Это обогащает книгу, а иногда их голоса вступают в спор с моим собственным. Так за кем же мне оставить последнее слово? Думаю, что за тобой, дорогой читатель.

Благодарности

Эта книга явилась результатом многолетних раздумий и исследований искусства. Увлекательные беседы с коллегами побудили меня сформулировать собственные мысли. Памятуя о риске случайно кого-то забыть, я хочу поблагодарить сразу всех. Отдельно хотелось бы выразить признательность Роджеру Торпу, Николе Бион, Джульетт Дюпир и Мириам Перес из Tate Publishing, а также Роберту Буну и Джеймсу Уорду из Inventory Studio за работу над этой книгой. Кроме того, позвольте сказать спасибо моей «фокус-группе»: Чарли, Джорджи, Джессике и Максвеллу, а также Хилари и Синь за их честное мнение об иллюстрациях, о дизайне и об общем настрое текста. И не в последнюю очередь я благодарна Найджелу за его поддержку: этой книги не было бы без него.

Источники

Литература по художественному творчеству и его истории весьма обширна. К тому же растет число книг, авторы которых предпочитают вначале дать читателю общее представление об искусстве, нежели излагать его историю. Потом они переходят к описанию современных течений и проводят параллели между художественными произведениями разных культур и периодов. Эта книга продолжает богатую традицию текстов об искусстве. Более того, мне хотелось бы, чтобы она вошла в этот громадный корпус литературы. Тем не менее любой список источников окажется неполным. Ниже приведена краткая библиография, которая включает тексты, находящиеся в широком доступе. В частности, приведены книги, современные разбираемым произведениям. По всему тексту вставлены цитаты художников, чтобы их голоса тоже звучали в нашей дискуссии. Многие изречения взяты со специальных сайтов и дополнительно перепроверены. Интернет-ресурсы тоже могут быть очень полезны. Итак, ниже приведен список рекомендуемой литературы.

1.  Арнольд Д. История искусства. Очень краткое введение. М. : АСТ, 2008.

2.  Бергер Дж. Искусство видеть. СПб. : Клаудберри, 2012.

3.  Бурхардт Я. Культура Возрождения в Италии. М. : Юристъ, 1996.

4.  Вазари Дж. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. М. : Книжный Клуб Книговек, 2011.

5.  Гомбрих Э. История искусства. М. : Искусство – XXI век, 2017.

6.  Деррида Ж. Правда о живописи // Эстетика и теория искусства XX века: Хрестоматия. М. : Прогресс-Традиция, 2008. С. 306–319.

7.  Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Соч.: В 6 т. М. : Мысль, 1966. Т. 5. С. 161–529. (Философ. наследие.)

8.  Ченнини Ч. Книга об искусстве, или Трактат о живописи. СПб. : Библиополис, 2008.

9.  Leonardo da Vinci / Ed. by I. A. Richter. Oxford World’s Classics, 1998.

10. Lynton N. The Story of Modern Art. London: Phaidon, 1994.

11. Nagel A. Medieval Modern: Art out of Time. London: Thames & Hudson, 2012.

12. Nochlin L. Women, Art and Power. N. Y.: Harper and Row, 1988.

13. Pollock G., Parker R. Old Mistresses. London: Routledge and Keegan Paul, 1981.

14. Winckelmann J. J. Reflections on the Imitation of Greek Works in Painting and Sculpture. / Trans. E. Heyer and R. C. Norton. Chicago, Open Court, 1987.

Примечания

1

Абстрактное искусство появляется только в начале XX века, в конце XIX столетия художники еще пишут фигуративные картины, но те всё дальше отстоят от натуры. Прим. науч. ред.

(обратно)

2

Вотивные дары – дары божеству для исполнения какого-либо желания. Прим. ред.

(обратно)

3

Брассай – псевдоним фотографа Дьюлы Халаса. Прим. науч. ред.

(обратно)

4

Брассай. Разговоры с Пикассо / Пер. Н. Чеснокова. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015.

(обратно)

5

5. Леонардо да Винчи. Мадонна в скалах. Дерево, масло. Переведено на холст. 199×122 см. 1483–1486 гг. Лувр, Париж.

(обратно)

6

Джованни Амброджо де Предис. Ангел в красном с лютней. Дерево, масло. 118,8×61 см. 1495–1499 гг. Лондонская национальная галерея, Лондон; Франческо Неаполитано (?). Ангел в зеленом со скрипкой. Дерево, масло. 117,2×60,8 см. 1490–1499 гг. Лондонская национальная галерея, Лондон.

(обратно)

7

С точки зрения православных у Иисуса было бессеменное зачатие, поэтому он свободен от первородного греха вне зависимости от мнения теологов о зачатии Марии. Догмат о непорочном зачатии Богородицы связан с ее обожествлением в Римской католической церкви. Православные его считают ересью, так как в Восточной церкви почитание Богоматери достигается без подобных изысканий. Прим. науч. ред.

(обратно)

8

Моризо уже не пришлось готовить краски, так как их в XIX веке выпускали в тюбиках. А Леонардо так же тщательно растирал пигменты, как и иконописцы XI века, только замешивал их на масле, а не на яичном желтке. Прим. науч. ред.

(обратно)

9

При дриппинге краска капает или льется струйкой на поверхность произведения, что заставляет представлять движения художника. Прим. науч. ред.

(обратно)

10

Отсылка к песне группы The Beatles “Something”. Англ. Something in the way she moves... Прим. пер.

(обратно)

11

Summertime (англ. «лето», «летней порой») – ария, написанная Джорджем Гершвином в 1935 году. С ней выступали многие джазовые исполнители.

(обратно)

12

Живопись по сырой штукатурке не была изобретением итальянского Возрождения. По сырому расписывали еще в Древнем Риме, но техника древних отличалась от классической итальянской фрески, которая базировалась на византийской традиции. Прим. науч. ред.

(обратно)

13

Микеланджело Буонарроти. Сотворение Адама. Фреска. 280×570 см. Прибл. 1511 г. Сикстинская капелла, Ватикан.

(обратно)

14

Публий Овидий Назон. Любовные элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии / Пер. с лат. С. В. Шервинского. М. : Худ. лит., 1983.

(обратно)

15

Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 т. Т. 2: Человеческое, слишком человеческое. М. : Культурная революция, 2011.

(обратно)

16

Уистлер Дж. Изящное искусство создавать себе врагов. М. : Ад Маргинем Пресс, 2016. С. 62.

(обратно)

17

Ад. 5000 раскрашенных фигурок в 9 прозрачных боксах. 2000 г. Инсталляция не сохранилась.

(обратно)

18

Клод Моне. Впечатление. Восход солнца. Холст, масло. 48×63 см. 1872 г. Музей Мармоттан-Моне, Париж.

(обратно)

19

Название песни группы The Beatles («Всё, что тебе нужно, – это любовь»). Прим. пер.

(обратно)

20

Этот же период в российском искусствознании часто называют классицизмом (без приставки «нео-»), игнорируя ранний французский классицизм. Неоклассицизмом же именуют стиль рубежа XIX и XX веков. Прим. науч. ред.

(обратно)

21

Другое название – «Чудо со статиром». Прим. пер.

(обратно)

22

Продолжительное путешествие, включавшее поездку по Франции, Нидерландам и Италии, что являлось общепринятой составной частью образования английского джентльмена в XVIII веке. Прим. пер.

(обратно)

23

Справедливости ради, поза Венеры намного скромнее. Прим. науч. ред.

(обратно)

Оглавление

Информация от издательства

Взгляд

  От пещерного человека до Пикассо

  Пещерный человек и Пикассо

  Художники  и покровители

  Смысл

  Взгляд

Материал

  «Что-то в ее движении…»[10]

  Рука есть орудие орудий

  Область чувств

  Напряжение  или вдохновение

  Природа переходит в искусство

  Искусство против природы

  Без границ

  Функции тела или тело как функция

Сознание

  Отделить искусство от художника

  Истина в живописи

  Восторженный ужас или возвышенный восторг

  Психоанализ

  Метаморфозы

  Двойственность

  Странно знакомое

Верность

  All You Need is Love[19]

  Кровь что вода

  Вселять веру

  Иконы

Власть

  Искусство и идеология

  Размер имеет значение

  Повторение

  Подвинутые искусством или искусство, которое подвигает

Гендер

  * * *

  Доблесть и слабость

  Божественные тела

  Голые или обнаженные

  И в постель

Заключительное слово

Благодарности

Источники Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg