«Фрагменты к «Новейшей истории проституции»»

Через несколько дней в один из поздних вечеров я пошел к перекрестку, где должны были дежурить «автомобильные девушки». И две, действительно, там оказались.

Полненькая крашеная брюнетка сидела на лавочке в железной будке трамвайной остановки, ее партнерша голосовала – впрочем, не слишком активно. А в одну остановившуюся тачку она просто не села – похоже, клиент был ей знаком, и, думаю, не с лучшей стороны. Я пригляделся – и удивился: она словно сошла со страниц рассказа «Андрогин». Стрижка наголо, огромные темные глаза, тщательно замазанные тональным кремом прыщики на лице, – тем не менее, вполне приметные даже в свете уличного фонаря. Сутуловатая, плоскогрудая, в пиджачке из кожзаменителя. Вид какой-то немного обиженный. Или нет, нечто другое. Какая-то смесь необъяснимая. Решимость, детское высокомерие, потаенная забитость…

Минуты через две молчаливого сидения брюнетка осторожно обратилась ко мне:

– Чего-нибудь хотите?

– Сам не знаю… – искренне ответил я.

Цены по сравнению с рекламо-шансевыми оказались вполне божескими. Ладно, допустим, уже знаю. Но где? Я ведь сегодня, как, впрочем, и ежедневно, не при авто.

Два угла этого перекрестка занимало кладбище. Когда-то оно шло сплошным массивом, но впоследствии проспект продлили, и он разрезал место последнего успокоения пополам (народ метко окрестил эту часть магистрали «дорога по костям».

Что ж, падать, так вниз головой! «Пошли, девчонки!» И мы дружно углубились в межмогильные извивы.

Хотя это был для меня не первый опыт кладбищенского секса. Помню старинный крошечный погост на Малой Охте. На нем уже давно никого не хоронили. Кладбище обнесено высокой каменной стеной, а с одной стороны в него углом въезжает дряхлый пятиэтажный дом с низеньким первым этажом. И один из деревянных покосившихся крестов словно стучит перекладиной в окошко коммунальной кухоньки.

Март, под ногами хлюпает. Десять часов вечера, темно. Моя отчаянная партнерша, талантливая художница из области (они там все талантливые), развернувшись ко мне упругим задиком, уцепилась за массивный гранитный крест охтенского купца, которому повезло не дожить до революционных перемен. В решающий момент я слышу чавканье грязи и шумное дыхание. Сторож? (хотя откуда ему здесь взяться?) Али купец восстал во гневе? Нет, это к нам подлетела кладбищенская дворняга и, свесив язык на бок, с добродушным любопытством наблюдает за процессом.