«200 дней на юг (2001)»

КРОТОВ Антон Викторович "200 ДНЕЙ НА ЮГ, или НЕЗАКОНЧЕННАЯ КРУГОСВЕТКА"

Телефон автора (495) 457-8949, сот. 8-903-5009850,

Емайл — krotov_avp@mail.ru, krotov.avp@gmail.com,

ЖЖ — http://a-krotov.livejournal.com, сайт АВП —

В начале

В начале 1999 года мы отправились в своё первое африканское путешествие.

Через Грузию, Турцию, Сирию, Иорданию и Египет мы попали в Судан — в крупнейшую страну Африки, туда, где и по сей день живёт детство человечества.

Там, в стране глиняных домов и соломенных хижин, в этих суданских деревнях, где выйдешь вечером на улицу и не увидишь электрического света; где люди живут в простоте, доброте и вере, как во времена Авраама; где просящему с радостью дадут, и стучащему с радостью отворят; там, где многие люди до сих пор не знают, как мы, что такое ДЕНЬГИ и что такое ВРЕМЯ; там, под раскалённым солнцем Африки, живёт человеческое детство.

В окружении стран-подростков, забавляющимися компьютерами и крылатыми ракетами — оно неизбежно должно повзрослеть или погибнуть. И даже в пыльных суданских деревнях люди вынуждены будут научиться считать деньги, воевать и вечно куда-то спешить.

А пока у них нет часов, над планетой проходят минуты и годы, и порой, в нашей московской суете, мне захочется остановиться

остановиться подумать:

а что будет завтра

завтра

букра

иншалла

И затем

Прошёл год.

Первого знакомства с Африкой показалось недостаточно. Более того, захотелось проехать по этому маршруту ещё раз, вновь побывать в гостеприимной Сирии, в щедрой Иордании, в засиженом туристами Египте, и в первобытно-девственном Судане. Кроме того, захотелось побывать и в других африканских странах — Эфиопии (благо, суданско-эфиопская граница, закрытая прежде, вновь успела открыться), Кении, Танзании… В Южной Африке можно было бы попробовать подсесть на попутный пароход, переправиться в Южную Америку, оттуда — в Северную, и через Аляску, Чукотку и Сибирь завершить Кругосветное путешествие.

Официальный старт был назначен на 1 августа 2000 года. Мы планировали пересечь Африку за четыре месяца, ещё полгода потратить на обе Америки и в середине очередного лета вернуться домой.

Судьба распорядилась так, что наша прогулка по Африке затянулась. Спустя полгода после старта мы всё ещё находились в Африке, а перебраться в Новый Свет большинству из нас не удалось. Поэтому «кругосветное» путешествие сие превратилось в новое путешествие по Африке. И об этом — сия очередная книга.

В предыдущей книге "Это ты, Африка!" была подробно описана подготовка к предыдущей поездки и начальные этапы её — путешествие по Турции, Сирии, Иордании и Египту. Жалея читателя, я не стал в этот раз вдаваться в подробное описание наших приключений в этих «ближайших» странах. Возможно, они выйдут когда-нибудь отдельной книгой.

Участники

Читатель предыдущей книги помнит, что тогда, в 1999 году, по Судану путешествовало пятеро автостопщиков — Паша Марутенков, Андрей Петров, Вовка Шарлаев, Костя Шулов, и автор этой книги. Ещё двое — Гриша Кубатьян и Саша Казанцев — достигли Египта; Миша Венедиктов провожал нас до Сирии, другой Миша, Кошелев — до Турции.

На этот раз, в 2000 году, в глубины Африи проникло целых десять человек. Это были: Юра Генералов (Кактус), Олег Костенко, Гриша Кубатьян, Гриша Лапшин, Сергей Лекай, Андрей Мамонов, Олег Сенов, Кирилл Степанов, Вовка Шарлаев и автор этих строк.

В процессе многомесячного путешествия комплект мудрецов тасовался по-всякому, но нигде и никогда все десять человек не собирались в одной точке. И только в одном-единственном городе, в Дар-эс-Саламе, нам удалось на пару дней воссоединиться ввосьмером. Всё остальное время мы странствовали по Африке меньшими группами.

Причин такой разделённости было несколько. Во-первых, четырём из десяти участников не удалось получить суданскую визу, поэтому двое из нас (Андрей Мамонов и Кирилл Степанов) перескочили на самолёте из Египта прямо в Эфиопию; другие двое (Олег Костенко и Вовка Шарлаев) проникли в Эфиопию окольным путём, через Кавказ, Иран, Оман, Йемен и Джибути.

Во-вторых, двое из нас, Гриша Кубатьян и Юра Генералов (Кактус), подцепив по дороге все болезни мира, были вынуждены улететь из Эфиопии домой; поэтому южнее Аддис-Абебы нас осталось восемь.

В-третьих, участники поездки за многие месяцы дороги скомпоновались в довольно устойчивые пары. Причём все (кроме заболевших) проявили в поездке замечательную самостоятельность; мы легко разбредались по поверхности Земли, держа связь друг с другом по Интернету, а потом соединялись вновь.

"Провожающих", пересёкшихся с нами на маршруте, тоже было больше, чем в прошлый раз: Паша Марутенков провожал нас до Египта, Митя Фёдоров — до Иордании, Витя Ветров и две самоходные бабушки — до Сирии, Миша Кошелев — до Калуги; также в поездке с нами пересеклись кришнаиты Игорь и Даша Фатеевы, направляющиеся в своё собсвтенное Большое Путешествие. Краткое описание всех тех, кто отправился летом 2000 года в это великое путешествие, сейчас будет приведено.

Комплект 1. Сенов & Лекай.

Олег Сенов (1976 г.р.), выпускник МГУ, житель подмосковной деревни Орево, побывал в минувшем году в Таджикистане в составе Среднеазиатской экспедиции АВП. Олег привёз из поездки множество прекрасных фотографий и сейчас тоже собирался быть фото-маньяком. Поэтому, когда он утерял в Сирии свой фотоаппарат «Киев», его огорчению не было границ. По счастью, в то время ещё не покинул Москву другой Олег — Костенко, самый запоздавший участник поездки. О.Сенов попросил его приобрести новый «Киев», и, о счастье! — таковой фотоаппарат встретился с ним через пару месяцев, уже в Африке.

Помимо фото-принадлежностей, О.Сенов имел и другую драгоценность — гитару. Ей было суждено стать единственной в мире гитарой, проехавшей автостопом через пятнадцать стран из России в ЮАР. Там, на юге Африки, путешествие гитары завершилось — её украли, а сам Олег, вероятно, с горя, получил американскую визу и единственный из нас перелетел в страну США.

Сергей Лекай (1974 г.р.) был среди нас самым весёлым и опытным человеком, и вторым по старшинству (после Костенко). Ещё до нашего с ним знакомства он побывал в разных горах бывшего СССР в качестве лыжного и самоходного горного туриста; а в минувшем 1999 году он два месяца путешествовал в одиночку автостопом по Тибету, достигнув священной Лхасы, какого счастья не был удостоен в своё время даже Н.К.Рерих. Лекай также мечтал проникнуть в Ирак, и объехал его почти со всех сторон, пытаясь получить визу в Москве, Баку, Тегеране, Дамаске, но Ирак пока остался неприступен.

С.Лекай оказался самым весёлым из нас человеком. Все проблемы, которые пытались нам изготовить местные жители, он возвращал им обратно. "Сюда нельзя! здесь вход только для эфиопов!" — "А мы эфиопы", — серьёзно отвечает С.Лекай. "Здесь нельзя находиться! здесь военная зона!" — "А мы и есть военные", — отвечает он. "Осторожно! здесь нельзя ночевать! здесь воры, разбойники, грабители!" — "А мы и есть грабители!.." Когда же в посольстве ЮАР с нас потребовали приглашение, он с серьёзным, как всегда, видом подсунул им вырезанный из журнала портрет Нельсона Манделы с текстом "Приглашаю вас в ЮАР!", и сотрудники посольства поксерили его и отправили по факсу куда следует. Правда, визу ЮАР нам тогда не дали, но в этом Лекай с Манделой были не виноваты.

Сенов и Лекай совершили несколько героических подвигов: во-первых, они (в совокупности с В.Шарлаевым и О.Костенко) забрались на высочайшую гору Африки, Килиманджаро (5895 м); во-вторых, посетив Танзанию, они вдвоём поехали в Мозамбик в то время как мы, остальные шестеро, тусовались на противоположном берегу континента, в Намибии; если же писать подробности их приключений, то выйдет целая книга, которую, между прочим, неплохо бы написать им самим! Проведя в поездке девять месяцев, Лекай прилетел из ЮАР в Москву — а Сенов, как уже упоминалось, в США.

Комплект 2. Шарлаев & Костенко.

Житель Петербурга Вовка Шарлаев (1979 г.р.) уже в третий раз он участвовал в великих экспедициях. В первый раз он, в качестве ещё стажёра ПЛАС, побывал с нами в Индии (февраль-май 1998 года); спустя год мы путешествовали по Судану, и тогда он был уже полноценным номером ПЛАС. Теперь статус его ещё вырос, и Владимир Шарлаев участвовал в поездке в качестве не только Номера, но и Президента ПЛАС. В период многомесячного отсутствия молодого Президента в Питере его функции выполнял предыдущий Президент — Алексей Воров.

Посольство Судана в Москве почему-то не поспешило выдать визы сему Президенту, а также и следующему участнику экспедиции, О.Костенко.

Пока они безуспешно ожидали визу Судана, прошёл месяц, и остальные мы уже достигли Египта. Когда выяснилось, что получение визы Судана в Каире также затруднено, они отправились в Африку самым интересным маршрутом — через Армению, Иран, Оман, Йемен и Джибути они приехали в Эфиопию, где и встретились с остальными.

Вовка оказался самым инициативным членом экспедиции, и только благодаря его стараниям некоторые из нас получили визу ЮАР, которую нам не хотели выдавать без приглашения. В.Шарлаев отснял во время поездки около 70 фотоплёнок на свой большой фотоаппарат «Pentax», который впоследствии, в ЮАР, у него был похищен.

Олег Костенко (1974 г.р.), неизменный напарник В.Шарлаева в протяжении больше чем полугода, — явился самым высшим членом нашей экспедиции (он обладал ростом 196 см). Отметив ещё в Москве своё 26-летие, он оказался самым старшим из проникших в глубины Африки. Также он обладал самым тяжёлым зелёным рюкзаком (вес его временами превышал 30 кг) и собирал его дольше всех. Эти свойства Олега мы замечали ещё раньше, в других экспедициях АВП: он ходил с нами по рельсам заброшенной Трансполярной Магистрали (август 1998) и ездил по зимникам в холодный Нарьян-Мар (январь 2000).

В конце мая Шарлаев и Костенко улетели из Йоханесбурга в Москву, и на африканской земле осталось лишь двое мудрецов. Это были

Комплект 3. Степанов & Мамонов.

Кирилл Степанов (1981 г.р.) оказался самым юным участником экспедиции: уже во время поездки, в Сирии, ему стукнуло 19. Несмотря на молодость, он оказался самым прожорливым. Раньше он никогда не ездил в столь дальние вольные путешествия, и я и не думал, что он доберётся дальше Египта. Однако, К.Степанов вместе с нижеописанным А.Мамоновым сделались весьма самостоятельными и инициативными участниками экспедиции. Впервые в нашей автостопной истории они открыли для вольных путешественников новую страну — Малави и посетили немало и других «эксклюзивных» мест.

Житель Воронежа Андрей Мамонов (1977 г.р.) появился в Москве примерно за месяц до старта. Он был совсем вольным человеком и имел неограниченное количество свободного времени. Последний месяц перед стартом Андрей зарабатывал деньги, торгуя CD-дисками у метро "Петровско-Разумовская", сделал вместе с нами все визы, кроме суданской, и присоединился к нам. Суданскую визу ни Андрей, ни Кирилл не получили, так как заказали её позже остальных, а суданские посольщики проявили свою неторопливую сущность. Поэтому в Каире Кирилл с Андреем изучали методы заработка, добывая недостающие деньги на авиаперелёт Каир — Аддис-Абеба.

Кирилл и Андрей остались верны Африке тогда, когда все остальные уже улетели оттуда. Они находятся в Зимбабве в тот момент, когда я пишу эти строки.

Комплект 4. Кубатьян & Кактус.

Гриша Кубатьян (1977 г.р.) уже известен читателю по книге "Это ты, Африка!" — в минувшем году он провожал нас до Египта, а оттуда улетел домой на самолёте за небольшие деньги, с помощью наших посольщиков и аэрофлотчиков. На этот раз Гриша мечтал проделать с нами весь, желательно кругосветный, путь, но история повторилась. Гриша улетел из Аддис-Абебы в Москву, вновь по удешевлённому тарифу, при помощи сотрудников посольства РФ и Аэрофлота. Причиной такого улёта были все болезнями мира — малярия, амёбная дизентерия, сальмонеллёз и т. д., — которые подцепил в Африке сей Гриша, а также и другой участник поездки, Юра Генералов, по кличке Кактус.

Кактус (1979 г.р.), в отличие от Кубатьяна, раньше не участвовал в поездках АВП. Лишь один раз он пошёл с нами в однодневный пеший поход, но вскоре утратил самоходность. Заветной мечтой г-на Кактуса было посещение далёкой страны США. Но в Москве ему дважды отказывали в визе той страны, и он надеялся попасть в страну ту "с чёрного хода", прокатившись предварительно по Африке. Спасибо русским врачам в Аддис-Абебе, что кое-как подремонтировали заболевших, и нашему консулу, организовавшему для Кактуса и Кубатьяна особо дешёвые самолётные билеты.

Комплект 5. Лапшин & Кротов.

Создатель сайта АВП, работник центра детско-юношеского туризма г. Дубна Гриша Лапшин (он же Грил) впервые в своей жизни оказался в заграничных странах. До этого он ездил только в пределах нашего Отечества: на Байкал, на Кавказ и др. Грил, в мирской жизни руководя походами детей, и сейчас проявлял свои командирские и организаторские таланты, всю дорогу пытаясь нами руководить. Хотя мы, прочие люди, оказывались непослушными детьми и плохо следовали его заветам, Грил не обижался и даже не замечал того, продолжая щедро раздавать свои советы и указания.

И другие свойства имел он: любил Интернет и в любом городе старался найти его; активно дружил со всеми представителями русской общины во всех странах Африки, рассказывал им о нашей сущности и старался извлечь для всех различные блага; записывал все полезные сведения, телефоны и имена, когда другие ленились; вёл наиболее трезвый образ жизни и пьянству и другим плотским порокам никогда не предавался. Зародившись в 1975 г., Лапшин был третьим по старшинству, после Костенко и Лекая.

О десятом участнике экспедиции, о его сущности, мыслях и поведении вы имеете возможность познакомиться вскоре, ибо ему, а точнее, мне, А.Кротову, принадлежит всё дальнейшее повествование.

Параллельные кругосветчики.

В то время, пока мы вдесятером (а затем ввосьмером) перемещались по востоку и югу Африканского континента, — наши коллеги и друзья, Игорь Фатеев ("Бродячий проповедник") и его жена Даша, оба кришнаиты, — проводили своё собственное путешествие.

Среди всех известных мне людей Игорь Фатеев является одним из самых опытных вольных путешественников: на сегодняшний день его стаж составляет почти 500.000 километров. Больше, чем он, проехал только основатель Петербургской Лиги Автостопа, Алексей Воров (1.200.000 км); мы же, сегодняшние «африканцы», даже не будем указывать свой километраж, чтобы не позориться. Игорь объездил пол-Союза, побывал и на Сахалине, и в Чечне, в Средней Азии, а теперь направился в путь (с женой Дашей, с головы до ног увешанной фенечками) по такому маршруту: Москва — Венгрия — Румыния — Болгария — Турция — Сирия — Иордания — Египет — Ливия — Тунис — Алжир — Марокко — Мавритания — Сенегал; из Дакара Фатеевы собирались уплыть в Новый Свет и продолжить путешествие там. Их путешествие имеет интересную особенность: из Москвы они выезжали, имея ноль рублей и ноль долларов.

Визы Египта, Туниса, Марокко и Мавритании им удалось получить даром в Москве; сирийская и иорданская виза были, также бесплатно, получены в Стамбуле. За полтора месяца сии кришнаиты добрались до Египта, где их ждало огорчение: визу Ливии там не выдавали ни платно, ни бесплатно. На момент нашего приезда они уже недели две тусовались в Российском

Культурном Цетре в Каире и изыскивали методы переплыть или перелететь в Тунис.

Мы расстались с ними в Каире, а последующее путешесвие Фатеевых было таково. Не найдя способов перебраться из Египта в Тунис (пароходов не было, а самолёты были очень дороги), — они вернулись в богатую Иорданию и там за пять дней насобирали нужную на перелёт сумму. Оказавшись в Тунисе, они не смогли попасть в Алжир и были вынуждены насобирать денег и там — уж на самолёт в Марокко. Через пару месяцев вечно безденежные, но довольные путешественники оказались в Мавритании, где и осели на многие месяцы, так как визу следующей страны, Сенегала, им не дали, а пароходов и иных возможностей продолжить путешествие за океан в Мавритании не наблюдалось.

Игорь с Дашей регулярно находили во всех странах бесплатный Интернет и посылали в Россию и нам огромные электронные письма, с подробнейшими описаниями своих очередных приключений, чтобы мы не забывали, что в Африке нас не десять, а двенадцать человек.

Провожающие.

Как всегда в таких поездках, — находятся люди, которые пока не могут выбраться в многомесячное путешествие, и поэтому провожают нашу компанию на определённом этапе. Таких провожающих было на этот раз шестеро.

Паша Марутенков из подмосковного Оболенска, участник прошлогодней поездки в Судан и недавшей зимней прогулки в Нарьян-Мар, — поначалу собирался проехать с нами весь предстоящий путь. Тогда бы он в свои тридцать лет стал самым старшим участником экспедиции. Паша доехал с нами до Египта, но визу Судана на сей раз получить ему не удалось. Через некоторое время его одолели мысли о Родине и он улетучился домой.

Художник Митя Фёдоров, чья путешественническая жизнь началась с АВП-поездки в Таджикистан (1999), посещал с нами также заполярный Нарьян-Мар (январь 2000), а теперь провожал нас до берегов Красного моря. Именно в паре с ним я и преодолел 5000 километров начального этапа — через Киев, Одессу, Софию, Анкару, Алеппо, Дамаск. Попрощавшись с нами в иорданском порту Акаба, Митя Ф. поехал скоростным автостопом через Грузию домой — спешил к началу учебного года. В свои 17 лет он явился самым юным из всех, отправившихся с нами на юг.

Ещё раньше, в Дамаске, столицы Сирии, мы расстались с удивительными самоходными бабушками. Нина Кутузова (69 лет) и Тамара Копейко (59 лет), воодушевившись идеей вольных путешествий и справками АВП, направились из Москвы через Венгрию, Румынию, Болгарию, Турцию в Сирию, а потом обратно домой через Грузию. На всё своё путешествие протяжённостью 10.000 километров они потратили полтора месяца времени и по четыре доллара денег.

Также до Сирии провожал нас ещё один вольный путешественник, Витя Ветров, знаток фарси и арабского языков.

Был и ещё один провожающий, Миша Кошелев из Калуги. В предыдущей поездке (Судан, 1999) он проехал с нами до Турции, а по пути, вместе с остальными, попал в Батуми в шестидневное заточение. В последующей жизни Миха утратил свой загранпаспорт, и поэтому на сей раз его участие в путешествии было совсем скромным. Мы проехали вместе самый первый отрезок пути, от Москвы до Калуги, где нас и догнал мой следующий напарнико — Митя Ф.

Таков был состав людей, что летом 2000 года направились на юг.

Визы Сирии, Иордании и Эфиопии все мы сделали заранее. Шестерым также повезло получить визу Судана. Остальные визы — Турция, Египет, Кения, Танзания и другие — мы планировали получать по дороге. Денег на святое путешествие мы заготовили сколько у кого было — каждый из участников экспедиции зашил в одежды и в рюкзак от ста до тысячи долларов.

От Москвы до Каира

Путешествие автостопом от Москвы до Каира заняло у меня почти месяц.

Выехал из Москвы в сторону Калуги утром 26-го июля, а приехал в Каир днём 24-го августа. Позади осталась Россия, Украина, Румыния, Болгария, Турция, Сирия и Иордания. Об этом путешествии можно было бы написать отдельную книгу. Но сейчас я спешу привести читателя на горячую землю Африканского континента, поэтому о начальном этапе поездки расскажу лишь вкратце.

В утро моего отъезда дома на подоконнике расцвёл белым цветком огромный кактус, словно провожая меня в дорогу. Кактус этот был подобран мною на помойке лет восемь назад; нижняя половина его пожелтела, и её пришлось обрезать и посадить в горшок местом среза. За истёкшие годы кактус выжил, укоренился, увеличился в размерах, но никогда ни до, ни после этого не цвёл.

Из Москвы в Калугу меня провёз, как уже упоминалось, мой регулярный гость и вписчик Миха Кошелев. Он и стал самым первым моим провожающим. Вечером того же дня (26 июля) в Калугу приехал мой следующий напарник, Митя Фёдоров, и наутро 27-го мы продолжили путь на юг.

Движение наше оказалось медленным. Мы приехали в Киев только под вечер 28-го июля, где принял человек по имени Александр, живущий на ул. Танкистов. Он очень приятно нас встретил, накормил и вписал, а на другой день покаазал нам город Киев. Через сию книгу выражаю ему благодарность!

Утром 30 июля мы прибыли в Одессу. Там нас приютила родственница моей мамы, тётя Шура. Пол-дня мы гуляли с Митей по Одессе, смотрели Дерибасовкую пешеходную улицу, созерцали порт и искупались в море. По сравнению с южными морями, Чёрное море является весьма холодным, но мы сейчас этого не ощущали.

Границу бывшего СССР мы пересекали на крайнем юго-западе Украины, недалеко от Рени. Интересно, что между Украиной и Румынией здесь имеется полоса (метров триста) молдавской земли, с соотвествующими таможнями.

Румынию пересекли за день, а вот в Болгарии, как и в прошлом году, автостоп оказался небыстр и мы поехали поездом. В Софии были вечером 2-го августа.

В Софии нас с Митей приютили знакомые моих родителей Мадлен и Наталья. Они показали нам удивительно красивую болгарскую столицу. Болгария вообще уютная для вольного путешественника страна, ведь все надписи — кириллицей, и язык, близкий к нашему. Жаль, что с осени 2001 года Болгария станет визовой, а пока мы гуляли по ней свободно, поставив обычный штамп на границе.

Побыывали и в Пловдиве, посмотрели "памятник Алёше", возвышающийся над городом в честь побед Советской Армии. Тот самый, о котором все мы в школе учили стих:

"…Белеет ли в поле пороша, Иль долгие ливни шумят, Стоит у дороги Алёша, В Болгарии русский солдат."

Повсюду было солнечно и вкусно, а вот с автостопом нам в Болгарии не сильно повезло. От Пловдива до границы мы опять поехали на поезде, презрев заветы великих автостопщиков, не пользующихся рейсовым транспортом. У меня впереди ещё были возможности поавтостопить: по одной только Африке я проехал автостопом более 30.000 километров.

Турция сохранила свойства цивильной и европейской по виду страны, какими обладала и в прошлый наш приезд. Дороги были хорошими, еда — дорогостоящей, и за полтора дня мы проскочили её. Седьмого августа мы были уже в Сирии.

В Сирии, вскоре после нашего прошлогоднего визита в эту страну, умер вечный Президент Хафиз Асад, правивший тридцать лет. Новым Президентом стал его сын, Башар Асад. На прошедшем недавно всенародном референдуме Башар получил 99 % голосов, а многочисленные портреты прежнего лидера дополнили столь же изобильные изображения нового.

Консульство РФ в Алеппо встретило нас по-восточному гостеприимно; все накопившиеся автостопщики были поселены в гостевой домик на территории посольства. Со страниц этой книги я выражаю сотрудникам консульства РФ в Алеппо горячую благодарность всех нас! А через несколько дней после нашего отъезда в Алеппо появились две самоходные бабушки, Нина Артёмовна Кутузова и Тамара Александровна Копейко! Они проехали автостопом из Москвы через Венгрию, Румынию, Болгарию, Турцию до Сирии и сейчас направлялись на общую автостопную встречу в Дамаск.

Из Алеппо мы направились на восток, как и в прошлом году. Ехали втроём — Гриша Кубатьян, Митя и я. В Мансуре вечером пытались найти гостеприимного однорукого человека, у которого останавливались в прошлом году. Но, вероятно, в посёлке что-то изменилось, возможно построили новые дома, и нашего прошлогоднего знакомого в тот вечер мы так и не нашли.

Вообще же сирийский народ остался таким же гостеприимным и радушным, как прежде. Напроситься на ночлег удавалось и в дома, и в монастыри. А на трассах нам останавливались почти все. В одном месте под Пальмирой нам застопилась "Скорая помощь", в которой везли умирающего окровавленного ребёнка. Помимо него, в машине ехали водитель, врач, бабушка и родители больного. Удивительно, что нам остановились, тоже подобрали — и мы поехали в сторону Дамаска. Километров через пятнадцать ребёнок умер, нас высадили, мать заголосила, и «Скорая» с уже мёртвым ребёнком повернула обратно, в Пальмиру.

Кроме Пальмиры, мы облазили крепость Калаат-Джабар, находящуюся на берегу Водохранилища имени Хафиза Асада. До крепости нам пришлось идти пешком 20 километров по пустыне, так как местные жители послали нас "срезать дорогу": там, по их словам, было напрямик всего 1 км. Было очень жарко, но, по счастью, мы шли вдоль Водохранилища Х.А., и могли регулярно купаться (вода прохладная и чистая). Когда же мы с трудом дошли до Джабара, оказалось, что туда ведёт неплохая, хотя и извилистая, асфальтовая дорога, и обратно мы уже уехали.

Побывали также в двух монастырях — в Маалюле и Сейднае, причём, в отличие от прошлого раза, мы побывали в них обстоятельно и переночевали в обоих. Так насладившись сирийским гостеприимством, мы прибыли в Дамаск.

Российский Культурный центр в Дамаске стоял на прежнем месте. За полтора года, прошедших с предыдущей нашей поездки, в Сирию по нашим стопам направились десятки людей. Все они, автостопя, надеялись на ночлег в Культурном центре в Дамаске. Новый директор РКЦ, Дмитрий Леонидович Завгородный, просил передать всему человечеству, что РКЦ — не гостиница, и чтобы все последующие автостопщики, приезжая в Дамаск, направлялись бы в ночлег в иные места! Впрочем, нас он пустил ("В качестве исключения! в последний раз!"), за что ему — огромная благодарность!

Итак, пятнадцатого августа 2000 года в Дамаске собралось двенадцать автостопщиков: «кругосветчики» Ю.Генералов, А.Кротов, Г.Кубатьян, Г.Лапшин, С.Лекай, А.Мамонов, О.Сенов и К.Степанов, «провожающие» В.Ветров и М.Фёдоров, и "самоходные бабушки" Т.Копейко и Н.Кутузова. П.Марутенков находился в этот момент ещё в пути и на стрелке в Дамаске не появился. Не было видно и ещё двоих — О.Костенко и В.Шарлаева, более того, они ещё ожидали суданскую визу в России.

В Иордании нам удалось искупаться не только на Мёртвом Море, но и на горячих источниках. Это такие речки солоноватой воды, температурой около +40, вытекающие из узкого ущелья прямо в Мёртвое море. Ущелья сии являются традиционным местом отдыха иорданцев, и мы тоже, подобно местным жителям, провели полдня в горячих водах.

Как уже известно читателю моих предыдущих книг, — между Иорданией и Египтом на узком перешейке обосновалось государство Израиль. Израильская виза в вашем паспорте делает вас нежелательным лицом во многих арабских странах. Поэтому, как и в прошлой поездке, мы перебрались из Иордании в Египет на пароме, который стоит $20.

В прошлый раз мы сделали визу Египта заранее дома; сейчас мы не озаботились ею, мечтая овизиться прямо в Нувейбе, в порту приплытия. Еще полтора года назад все туристы, включая и русских, могли получить визу в порту приплытия. Но вот незадача: уже полгода, как виза Египта для русских перестала выдаваться в точке въезда!

Первым отправился в Египет без визы Гриша Кубатьян. Удивлённые чиновники после долгих размышлений всё же поставили ему визу и пропустили его в Египет — в качестве исключения. Но когда на другой день в Нувейбу приплыли уже пятеро русских — Кротов, Лапшин, Лекай, Марутенков и Сенов — визу нам ставить отказались. Пару часов продержали в порту и посадили на пароход обратно — уже бесплатно. По счастью, в Акабе находилось консульство Египта, и мы сделали визы в течение получаса и вернулись опять в Египет, куда нас наконец пропустили без проблем.

Кстати, напоминаю читателю, что ныне не только Египет, но и Иордания осложнили выдачу виз вольным путешественникам. Теперь граждане России не могут получать визы Иордании на границе, а должны это делать заблаговременно дома, ибо виза делается несколько недель.

Египет

24 августа, четверг. Здравствуй, Африка!

24 августа, почти через месяц после старта, мы собрались вместе в крупнейшем городе Африки, Каире, в таком знакомом мне Российском Культурном Центре. Двое — Кубатьян и Кактус — уже побывали в РКЦ и направились на юг страны, в Асуан; другие семеро (Кротов, Лапшин, Лекай, Мамонов, Марутенков, Сенов и Степанов) членов нашей мудрейшей экспедиции бурно радовались воссоединению на землях Африканского континента. Помимо нас семерых, в РКЦ обитали ещё два мудреца — Игорь Фатеев ("Бродячий проповедник") со своей женой Дашей.

Как читатель уже знает, Кришнаиты Игорь с Дашей они решили совершить кругосветное путешествие по своему собственному маршруту, имея абсолютный ноль долларов и рублей. Визы Египта, Туниса, Марокко и Мавритании они получили в Москве бесплатно. С визами Сирии и Иордании в России им не повезло — посольства хотели денег, но в Стамбуле они получили безденежно и эти визы. По десять долларов на турецкую визу, а также деньги на паром Акаба—Нувейба они насобирали у местных жителей по дороге. А вот с визой Ливии вышла незадача — посольство Ливии не торопилось выдавать им визы, ни платные, ни бесплатные. Кришнаиты тусовались в Культурном центре уже долгое время, около месяца, питаясь бесплатно в харчевне «кошери» и изучая методы проникновения в Тунис. Срок годности визы Туниса, который истекал, удалось им продлить здесь, в посольстве Туниса в Каире, но методы попадания туда пока не просматривались. Посольство России в Египте уже не очень ценило мудрецов автостопа, и рекомендательное письмо выдавать кришнаитам отказались.

По той же причине, что посольство РФ уже не оказывало автостопщикам своё покровительство, остались без суданской визы Андрей Мамонов и Кирилл Степанов. Посольство Судана в Каире требовало рекомендательное письмо, а его невозможно было получить. Существуют в природе и иные письма, очень похожие на рекомендательные, но и таковых наши спутники не получили. Андрей и Кирилл ходили озабоченные, изучали стоимость билета на самолёт до Эфиопии (это было не менее 300 долларов на человека) и готовились зарабатывать деньги в египетской столице.

Директор Российского Культурного Центра захотел познакомиться с нами, это оказался не тот директор, что принимал нас в прошлом году: как и в Сирии, начальство сменилось. Новый директор был моложе прежнего.

Долгое проживание разных автостопщиков в РКЦ смущало его, но и выгнать нас на улицу он не мог. Я заверил директора, сказав, что проблем с визами и деньгами у нас не имеется, и через пару суток наша команда отправится в дальнейший путь. К сожалению, так оно не оказалось, и после моего отъезда некоторые члены экспедиции ещё долго зависали здесь, зарабатывая деньги в Каире, о чём будет ещё сказано ниже.

Вечером Игорь повёл меня в Интернет-кафе, где я впервые в своей малокомпьютерной жизни залез на свой почтовый ящик на сайте yahoo.com. Раньше я практически никогда не пользовался интернетом в своих путешествиях, и только в этой африканской поездке мне предстояло оценить его — в первую очередь, как дешёвое и быстрое средство связи.

С интересом прочитал свою электронную почту и узнал, что последние два участника мудрейшей экспедиции О.Костенко и В.Шарлаев до сих пор ещё находятся в России. Догонят ли они нас, предстояло нам узнать только в отдалённом будущем.

25 августа, пятница. Встреча в Культурном Центре.

Завтра у меня — месяц со дня старта. Подготовительный этап завершился, мы в Каире! Сегодня — день всеобщего отдыха, помывки, постирки, бесед и покупок, на то она и пятница, всеобщий мусульманский выходной.

Но мне, в отличие от остальных, надо было поторопиться. Я получил свою суданскую визу раньше всех, 5 июля; в визе значился последний день моего возможного въезда в Судан — 5 сентября. Паром ходит раз в неделю; я знал, что последняя дата моего возможного отправления в Судан — 28 августа, а уже 27 августа, послезавтра, я должен был встречаться в Асуане с

Кубатьяном и Кактусом, тоже имеющим скоропротухающую суданскую визу и спешащим уплыть на этом же пароме.

Торопясь, я решил не подвергать себя риску застрять в процессе египетского автостопа и поехал на вокзал покупать себе цивильный билет на поезд. Тут в Египте есть всего три поезда Каир—Асуан, пригодные и для проезда иностранцев. Прочие, локальные, более бомжовые и дешёвые поезда используются только местными жителями. Чтобы затруднить интуристам пользование ими, их расписание имеется только на арабском языке. Когда будет время, изучу их сущность, а пока надо поторопиться. Покупаю билет во второй класс «буржуйского» поезда, заплатив около 40 суданских фунтов ($13).

Вечер прошёл в разговорах. Интересно, кого, когда и где из сегодняшних гостей РКЦ я встречу в будущем? Удастся ли кришнаитским кругосветчикам уплыть в Тунис, а Паше, Андрею и Кириллу — улететь в Эфиопию? Читателю удобнее, он может заглянуть на двадцать страниц вперёд; но мы тогда сделать это, конечно, не могли.

26 августа, суббота. Цивильный поезд. Хитрый ночлег в Асуане

Встал в шесть утра, опасаясь проспать. Над Каиром — великий утренний туман, тепло и сыро, как в общественной бане. Красное утреннее солнце, напоминающее луну, выползая из-за горизонта, медленно протискивалось сквозь туман. Сегодня у меня — месяц со дня старта.

Я попрощался с теми, кто уже успел проснуться, и побежал на метро. В Культурном центре осталось восемь автостопщиков. Марутенков, Степанов и Мамонов, не получив суданских виз, готовятся лететь из Каира прямо в Эфиопию. Другие трое (Лекай, Сенов и Лапшин), имеющие визу Судана, поедут туда неделей позже нас. Супруги Фатеевы будут продолжать попытки достичь Туниса — водным или воздушным путём. Интересно, как сложится их судьба?

Вскоре я был уже на вокзале. Подогнали поезд, и я поспешил в свой вагон вместе с прочими, египетскими пассажирами.

В прошлом африканском путешествии, продираясь автостопом по южному Египту, мы всё время застревали на разных полицейских постах, где египетские полицейские всячески мешали нам ездить автостопом, высаживали из машин, задерживали, пытались посадить в автобус, в поезд и проч. В данный момент можно сказать, что эта политика египетского правительства одержала маленькую, но очень важную победу! Я мирно ехал в поезде и смотрел в окно.

Вагон второго класса был сидячий, с синими самолётными креслами, довольно чистый, каждый пассажир занимал только своё кресло, никто в проходе не стоял, — цивильно, в общем. Кондиционеры шпарили на всю катушку, как в вагоне-холодильнике. Я замёрз и даже подумал залезть, сидя, в спальник, и только присущая мне лень помешала мне это сделать сразу.

Вдоль железной дороги шли бесконечные пригороды Каира: четырёхэтажные облезлые дома, бараки. Все дома выходили окнами на железную дорогу; мусор бросали прямо из окон, из-за чего под каждым домом выросла свалка.

Деревья, росшие внизу, были все увешаны мусором. На верёвках снаружи каждого окна сушилось бельё. Вот на поверхность вылезла линиия метро; она идёт прямо рядом. На платформах скопились каиряне, едущие в центр на работу, точно как москвичи. Между линиями железной дороги и метро, на узкой полоске земли, чинно расселась на завтрак целая семья. Вот метро и дома прекратились; за длинным, исписаным забором протянулся вдоль ж.д. секретный объект. Над объектом видны будки для охраны: старые, ржавые, с остатками пыльных стёкол в выбитых окнах. Объект кончился. Вот гонят стадо овец; вот женщина в чёрном копается палкой в огромной свалке, а вот продолжение этой свалки — мусорный слой толщиной два-три метра дымится, и его дым смешивается с утренним туманом, делая его ещё гуще и липче. Вот две женщины шагают по свалке и читают одну газету на двоих, прямо на ходу.

Вот пошли фининовые пальмы, поля, поля, каналы, финики, финики, крестьяне, трава, поля, опять пальмы. Вот человек злобно кидается камнями в птицу, посмевшую отведать фиников, но птица делает вид, что не замечает.

Вот в вагон зашёл седобородый продавец святых книжек, в шлёпанцах и ослепительно белом халате, произнося по-арабски некоторую рекламу нараспев. Продавец прошёл по вагону и положил каждому на колени стопку книжечек, чтобы каждый мог полистать и выбрать по душе. Мне не положил: видит, что я белый, значит не умею читать. Я подглядываю, что за книжки дали моему соседу, египтянину. На одной обложке нарисована могила, череп и змея, написано что-то по арабски. Вот продавцу из другого конца вагона протягивают 5 фунтов. Продавец подсаживается к покупателю и что-то долго ему объясняет.

Поезд едет очень быстро. Остановки краткие. В вагоне становится всё холоднее и холоднее. Я всё же достал спальник, завернулся в него и задремал. В 17.30 миновали Луксор, а примерно в девять вечера поезд прибыл на конечную станцию, Асуан. Средняя скорость поезда получилась более 70 км/час! При том, что на основных магистралях России 55–60 км/час и только на линии Москва-Питер поезда ходят быстрее.

Город Асуан уже хорошо знаком мне. Здесь полтора года назад мы с Вовкой Шарлаевым несколько часов искали ночлег, и устроили скандал в коптском храме, вопрошая: что важнее — Бог или правительство, запрещающее вписывать иностранцев в доме Божьем?

Теперь уже, зная свойства асуанских храмов и людей, я решил найти укромное, тёмное место и переночевать там, не привлекая внимания. И впрямь, такое место вскоре подвернулось в некотором парке. Я решил не спать на скамейке и не ставить палатку, а замаскировавшись, улёгся под кустом.

Но мой рассчёт оказался неверен. Несмотря на поздний час, в парке время от времени появлялись люди. Два человека прошли мимо моего куста (но не заметили меня). Зато третий, увидев под кустом в парке что-то, оказавшееся белым мистером, подошёл поближе и долго увещевал меня по-арабски, уверяя, что под кустом спать нельзя.

Я сделал вид, что не понимаю, и попытался заснуть, но человек не успокоился и продолжил своё бормотание:

— Спать здесь не можно! Иди отсюда! Спать здесь не можно!

Наконец он мне надоел, я встал и медленно начал собирать спальник. Египтянин не уходил, а терпеливо ждал. Когда мои сборы закончились, он поманил меня за собой. "Может быть, вписку предлагает?" — подумал я и пошёл за ночным гостем.

Поведение его было в высшей степени странным. Он повёл меня на другую сторону парка, затем через пустырь и свалку в тихий ночной квартал (здесь он живёт? — подумал я). Затем подобрал старую циновку на улице (гм, для меня?) и пошёл с циновкой и со мной дальше. На тёмной ночной улице стояла деревянная лодка. Египтянин спрятал в эту лодку сию циновку и, пройдя далее, вывел меня на некую трассу. Застопив машину, он увёз меня в отдалённый пригород Асуана, который назывался Махмудия.

— Ну, где спать будем? — вопрошал я.

— Сейчас-сейчас, подожди немного, — отвечал он.

Мы подошли к довольно высокому жилому дому. На освещённой лужайке перед ним сидели, вероятно, все его обитатели на стульях и курили кальяны.

"Наверное, он сейчас покурит и отведёт меня к себе в гости," — наивно подумал я.

Но всё было не так-то просто. Египтянин начал курить, общаться с другими кальянщиками, заказал для меня маленький стаканчик чая (а где еда? — подумал я). Курил он часа два, и на все мои вопросы отвечал характерным арабским жестом: пальцы сложены в щепоть — значит, "надо немного подождать". Я решил из научного интереса дождаться того, что мне хотят предложить, но уже начал дремать на стуле. И когда, наконец, ночь совсем сгустилась (на часах было 1.20) и кальянщики стали расходиться, египтянин завершил курение и повёл меня — обратно!

Застопив на ночном шоссе некую заблудшую машину, мы вернулись обратно в старые районы города. Проходя мимо сухопутной лодки, мой хелпер достал оттуда заныканную три часа назад циновку. Мы прошли по улочкам, через свалку и пустырь, и часа в два ночи оказались обратно в том же парке, откуда он меня вывел четыре часа назад. Расстелил старую циновку на траве и сказал:

— Спать здесь можно! спать здесь можно!

Сильно удивляясь, я лёг на циновку. Мой помощник ушёл, и темнота скрыла его от моих взоров.

27 августа, воскресенье в Асуане

В 6.30 утра меня растолкал вчерашний человек, пришедший за циновкой. Я понял, что пора, и покинул своё лежбище. Интересно, в чём причина странного поведения сего человека? Или в парке в 1.00 ночи и 7.00 утра проходят проверяльщики, выгоняя спящих? или здесь запрещено спать без циновки? Кстати, в парке оказалось сыро, полно квакающих лягушек и больших жуков, а наутро неожиданно холодно (перед рассветом).

Итак, я отправился в город на главпочтамт, искать письмо, направленное мне в Асуан "до востребования". Город был в утреннем тумане. Я сел на свой рюкзак на набережной, ожидая открытия почтамта, и Асуан быстро разогрелся, сперва градусов до сорока. Интересно, что в такую жару мясные туши в лавках висят безо всяких холодильников, вокруг вьются мухи, в общем, гигиена на высоте.

Когда новый главпочтамт открылся, мне там сказали, что "до востребования" надо искать на другом, старом почтамте; но там был такой беспорядок, что найти письмо не смогли. Зашёл в офис туристской информации; пароход на Судан обещали завтра. Сказали, что в порту билет купить невозможно, нужно делать это здесь, в Асуане, в офисе фирмы "Nile Navigation".

Днём довольно долго сидел у главпочтамта, ожидая кого-либо из спутников. Тут, в Асуане, местные жители испытывают странную любовь к шариковым ручкам, хотя они продаются свободно и недорого повсюду. Со всех сторон слышится: "Give me pen!" (дай мне ручку!). Пример. Иду покупать манго. Почём манго? — полфунта! — покупаю манго, но не успел отойти, продавец видит ручку, торчащую из моего ксивника, и: "Give me pen!" Другой продавец — тоже, манго фунт, можно и за полфунта, но: "Give me pen!" Полицейский на перекрёстке: "Give me pen!" Сижу на набережной, дети окружают меня, и все наперебой: "Give me pen!" А ещё здесь ходят «фелюкамены», противно одинаковые мужики лет сорока в белых халатах, и совершенно одинаковым голосом предлагают покататься по Нилу на фелюке (деревянной лодке с парусом).

Вообще наше путешествие протекает уже месяц без каких-либо эксцессов, на удивление спокойно. Единственным казусом было плавание из Иордании в Египет, и тут же опять в Иорданию за египетской визой, и вновь в Египет; что стоило нам потери двух суток времени и тридцати долларов с носа.

Больше ничего неординарного, всё так знакомо, но при этом замечаешь такие подробности, каких раньше не замечал. Я думаю, то же чувствует челвек, после долгого отсутствия вернувшийся в родной край, где провёл своё детство. А завтра поплывём в мою родную Вади-Халфу. Как там? Не изменилось ли чего?

В назначенное время подошли Гриша Кубатьян с Кактусом, избавив меня от общества многообразных бродячих детей, скопившихся вокруг меня на набережной и мечтающих разжиться шариковой ручкой. А когда стемнело, мы покинули центр города и заночевали на его окраине, возле бетонной водокачки, где бродили, сидели и общались многочисленные люди, радующиеся, вероятно, по случаю какого-то мусульманского праздника (из мечети рядом доносились моления). Часть людей и ночью тусовались там, поэтому на нас в темноте никто не обратил внимания и в полицию не настучал. Египетские дети, взявшиеся наполнить водой мою канистру, потеряли по дороге пробку, но не устыдились этого и долго умоляли сфотографировать их, и мы удовлетворили их просьбу.

28 августа, понедельник. Отплытие

Конечно же, в городе Асуан, в конторе "Nile Navigation", где должны были якобы продаваться билеты на паром, — именно там их и не продавали. Значит, всё осталось по-прежнему, как и в прошлом году, когда мы брали билеты прямо в порту за Асуанской плотиной (имемуемой там Саад-эль-Али). Мы пошли на ж.д. вокзал, желая уехать до плотины на пригородном поезде.

Читатель помнит, наверное, как в прошлом году мы пожалели 50 египетских копеек на билет, а в поезде возник билетёр, требующий уже не 50, а 65 копеек с носа, и мы устроили грандиозный скандал с билетёром.

— Поезд стоит из-за вас! — вещал он по-английски, склонив к нам своё тело с очкастым чёрным лицом. При этом он сложился почти вдвое, так как мы сидели, а переводчик был длинён. — Да, из-за вас! 50 копеек это в кассе, а здесь платите 65 копеек или выметайтесь вон!!

Сейчас мы были более спокойны и уравновешены, чем полтора года назад, и вместо того чтобы кричать "Нехороший город! Нехорошая страна!", пошли в кассу за билетом и обнаружили, что 50 копеек стоит билет туда-обратно, а в одну сторону — всего 30. Вот так оно, только перестали беспокоиться, сразу билет подешевел.

Приехали в порт. Как и в прошлом году, большая очередь темнокожих людей стояли в очереди в кассовую будку, и, как и в прошлый раз, некий меняла махал перед нами пачками денег и хвастливо говорил: "Суданыс!", предлагая обменять доллары на суданские деньги по прошлогоднему курсу 1:2000.

Пароход, еженедельно связующий Египет с Суданом, был, как всегда, наполнен грузами. В Вади-Халфу ехали египетские яйца, стулья, пластмассовые вёдра, коробки, свёртки, железки, ящики с виноградом и помидорами.

Под воздействием сорокаградусной жары указанные овощи тухли, и прямо в пути их перебирали, и протухшее выбрасывали за борт.

Капитан парохода, тучный седеющий дядька лет пятидесяти, был тем самым капитаном, который в прошлом году обнаружил примус, разведённый нами на палубе, и кричал:

— Мы плывём в Асуан!! Мы плывём в Асуан, чтобы сдать вас ментам!!

Это египетский пароход!! Отдавайте примус!!

Теперь у нас не было примуса, а капитан меня не помнил, поэтому с радостью получил в подарок фотографию, где за штурвалом своего парохода он был запечатлён.

Помимо нас, на пароходе плыло ещё пятеро белых мистеров: два немца, два сирийца (если их позволительно назвать белыми мистерами) и один японец. Молодой японец принадлежал к той породе молодых японцев, которым дешевле путешествовать по миру, чем сидеть дома, в дорогой Японии; такие люди катаются год-два по миру и получают столь необходимое жизненное образование, которого не заменит более долгое и дорогостоящее традиционное обучение. Встреченный нами экземпляр находился в пути пока всего полгода; из Японии через Китай, Пакистан, Иран, Турцию он попал в Сирию, Иорданию и Египет, далее он ехал в Судан, Эфиопию и прочие страны, вплоть до ЮАР, а куда ехать после, он пока не решил. Немцы же имели более скромные желания: добраться на поезде до Хартума и потом сбежать обратно в Египет.

29 августа, вторник. Прибытие в Судан!

Граница Египта и Судана маркирована круглыми плавучими шарами типа волейбольных. Линия их пересекает всё широкое водохралилище. Наш пароход «Sinai» долго крутился на месте, ожидая, пока к нам с берега подплывёт египетский пограничный катер и даст «добро» на пересечение границы. Наконец это произошло. Мы вплыли в суданские воды, и вскоре, часа через два, на горизонте показались берега и причал уже столь любимой мной Вади-Халфы.

За минувшие полтора года кое-что измененилось. Портовые службы Вади-Халфы приобрели моторную лодку, взамен той деревянной лодки с вёслами-обрубками, про которую написано в предыдущей книге. Прошлогодний хелпер с венистыми руками, не советовавший ездить по миру без его помощи, на этот раз не успел встретить нас — мы быстро отправились на выход и с ним, вероятно, разминулись. Таможенники, как и в прошлый раз, не распаковывали ни один короб и не заглянули ни в один рюкзак, и так же, как в прошлый раз, половина жителей посёлка вышли встречать пароход.

Судан

Как и в прошлом году, между портом и основной деревней находилась лишь растрескавшаяся земля и развалины глиняных домов, когда-то размытых половодьем. Было очень тепло. Мы зашли в один из домов уточнить дорогу, и сразу нас зазвали внутрь на отдых, чай и угощение. Мне было приятно попасть вновь на суданскую землю, где принято зазывать и угощать путников; Гриша и Кактус тоже возрадовались. Нам предлагали и переночевать, но мы отказались и, отягощённые пищей, потащились по песчаным улицам в сторону указанной нам трассы.

Но не успели мы дойти до края деревни и до людей, угощавших нас в прошлом году, когда мы ждали машину, — как на юг поехала «Тойота» с пустым кузовом. Нам несказанно повезло — она ехала в Донголу. Но, так как торопиться нам не следовало, мы попросились с ней до следующей деревни, Акаши. Машина ехала быстро, в кузове страшно трясло, и всего через два с половиной часа мы, преодолев 115 км, были выпущены из машины там, где должна была располагаться Акаша, вторая от северной границы суданская деревня.

Как знает читатель предыдущей книги, все прочие деревни в плодородной долине Нила между Вади Халфой и Акашей, на протяжении 115 км, были затоплены сорок лет назад, при строительстве Асуанской плотины, и поэтому здесь теперь была безжизненная пустыня: ни домов, ни пальмовых садов. Зато египтяне, наладив своё орошение и спасшись от наводнений при помощи этой плотины, очень довольны ею.

Машина уехала, а мы остались под звёздами одни и никак не могли понять, где деревня. Электричества в ней не было, и жилища нам пришлось буквально нащупывать в ночной темноте. Однако в первом же доме, где мы проявили свою путешественническую сущность, нас зазвали на ночлег; притащили деревянные кровати (вероятно одолженные из соседних домов); добыли даже переводчика — учителя местной школы, знавшего английский язык. После долгих бесед мы успели заснуть, как вдруг нас разбудили — оказалось, хозяйка уже (ещё?) сварила нам неторопливый суданский фуль. Мы поели и заснули снова.

Так началось наше медленное путешествие по этой неторопливой, гостеприимной стране.

30 августа, среда в Акаше

Наутро, как только стало светло, я отправился фотографировать всё, что было в Акаше. Сперва попросил разрешения сфотографировать женщину, готовящую еду на огне, и мне это разрешили. Наши российские хозяйки, имеющие газ, воду и элекричество на кухне, не должны жаловаться на "тяжёлый быт". Здесь же огонь — из каких-то огрызков дерева, дым и копоть; электричества и не было никогда; а количества посуды, имеющегося на кухне у любой москвички, с избытком бы хватило на три-четыре суданских деревни, подобных Акаше. Но больше всего нас удивила сейчас в Судане вода.

Вся вода, какую мы только могли видеть в этой стране, от Вади-Халфы почти до самой столицы, была из Нила, который приобрёл чёрный цвет по причине сезона дождей на юге Судана и в Эфиопии, откуда этот Нил вытекает. Не только в бочках, но и в кружках и стаканах вода была абсолютно непрозрачной и содержала изрядную дозу грязи с эфиопских полей и южносуданских дорог. Густая, противная жидкость вызывала у нас всю дорогу отвращение, и надо же — даже в некоторых городах, даже в городском водопроводе была грязь, не сравнимая ни с чем в России. Вода Москвы-реки, болотные российские лужи, мартовская грязь из-под колёс машин, всё это по сравнению с суданской питьевой водой было просто стерильно.

В прошлом году мы тоже, разумеется, пили воду из Нила, но не возмущались, так как дождей и половодья не было и вода успевала немного отстояться, Нил был не такой грязный и брезгливости у нас не вызывал. А теперь мы дивились и фотографировали эту воду в стаканах и канистрах, ну и пили, превозмогая отвращение.

Сфотографировал также глиняные дома; скот, спрятанный за «изгородью» из сухих колючих кустов, сваленных охапками; глиняные дома и заборы, соломенные крыши, канистру с грязной, но питьевой водой из Нила и другие бытовые явления. Вернувшись в дом, в котором мы ночевали, я застал там вчерашнего учителя-переводчика и расспросил его о работе и жизни.

— Сейчас в Акаше есть восьмилетняя школа, учится 80 человек (а всего жителей у нас человек 600), — рассказывал учитель. — Высшей школы здесь нет, она есть в Вади Халфе, там и общежитие. Занятия должны были начаться с июля, но так пока и не начались — учителя бастуют. Зарплата учителя около тридцати долларов в месяц, но её не платят уже давно, поэтому мы сейчас не работаем, и министр образования бастует вместе с нами. Вообще всё в нашей стране приходит в упадок. И Акаша уже не такая, как прежде. Два года назад было наводнение; вода всё прибывала, накапливалась из-за Асуанской плотины — египтяне не пускали воду; и вода, отразившись от дамбы, размыла многие населённые пункты. Тогда Акашу смыло полностью, дома, школу; всё пришлось строить заново. А в Вади Халфе старый базар затопило и разрушило, так пока и не починили; всё в нашей стране приходит в упадок.

Вспомнили наших российских учителей, которые тоже периодически бастуют из-за невыплаченной зарплаты. Хорошо, что у нас в России дома не глиняные, а то бы тоже их размывало; с другой стороны, суданцам повезло, ведь глиняный дом построить куда быстрее и дешевле, чем каменный, деревянный или бетонный. Ну а зарплата учителей в России и Судане (которую не платят) сходна. Правда в Судане цены выше, а товаров меньше.

В полдень мы вышли на трассу и легли под соломенным навесом, рядом с глиняными кувшинами для воды, периодически поглядывая на дорогу. Воздух, нагретый солнцем и песками пустыни, плыл, и в мареве, стелившемся по земле, можно было увидеть что угодно, но не машину.

Прошло примерно пять часов. Свечерело. Молодые суданские ребята подвезли на ослах навьюченные канистры с какой-то чёрной жидкостью. Я подумал, что это машинное масло, но это опять оказалась питьевая вода из Нила. Перелив её в кувшины и познакомившись с нами, ребята уехали на ослах в деревню.

Долго ли, коротко ли, из небытия выехала двухэтажная «маршрутка», забитая народом. Мы застопили её. Машина шла в Донголу, но поместиться там мог ещё только один человек, и то с трудом. Таким человеком вызвался быть Кактус. Он залез на крышу маршрутки и растворился в дорожной пыли. Мы с Кубатьяном остались вдвоём. Периодически к нам приходили люди из деревни, среди них англоговорящий учитель, — и предлагали, если машин не будет, возвращаться ночевать к ним. Мы решили пока подождать на дороге.

Когда уже начало темнеть, спустя восемь часов нашего ожидания, издалека приехал медленный, старый, скрипучий грузовик-лорри. В его кузове было не более двадцати человек — можно сказать, пустой. Водитель с удовольствием подобрал нас, и мы, провожая глазами гостеприимную деревню Акашу, поехали, подпрыгивая на неровностях дороги, на юг, в Абри.

В кузове «лорри» оказалось два англоговорящих человека. Один из них сразу начал знакомиться с нами.

— Муслим?

— Нет, — отвечаю, — кристиан.

— Ничего страшного, все религии схожи, — не огорчился он.

Наш новый знакомый, которого звали Мохамед Омар, сказался электрическим инженером; он неплохо владел английским языком и немало лет проработал в разных странах Ближнего Востока. Только в Израиле он не был, так как суданцам запрещено посещать эту страну. Даже в суданском загранпаспорте имеется отметка: "Valid for all countries, except Israel" (действителен для всех стран, за исключением Израиля). Всю дорогу Омар делился своими мыслями о странах, в которых побывал.

— Саддам Хусейн очень сильный человек. Если он велит броситься с обрыва в реку, каждый сделает это, ибо его слово — это армейский приказ. Саддам Хусейн был самым сильным в арабском мире и хотел собрать арабов на войну с Израилем. Но его подставили, подговорили сперва напасть на Кувейт. И под этим предлогом Америка начала войну с Ираком. Ирак сейчас обеднел, а был самой богатой и великой страной в регионе. Отовсюду ездили туда на заработки, я тоже там работал — ещё до войны; а теперь, наоборот, много иракцев работает в Хартуме… Америка всюду старается ослабить страны, которые могут имеют влияние. Это произошло и с Россией, когда американцы разделили её на части. И у нас, в Судане, есть Джон Гаранг, предводитель повстанцев — его поддерживают США. Под их покровительством он хочет захватить страну, стать президентом в Хартуме и убить всех арабов.

— Убить всех арабов? Да это же невозможно! — возразил я.

— Очень даже возможно, — грустно ответил мой собеседник.

Мы помолчали, но вскоре он продолжил разговор о разных других странах.

— В Судане люди добрые, а вот я был в Ливии — там люди нехорошие, и президент Муаммар Каддафи — сумасшедший… А в Кувейте люди приятные и образованные. Саудия — бедуины, необразованные, но очень богатые. Египет — там все хотят денег, вы это заметили. Если бы вы встретили президента Мубарака, то он, первым делом, тоже попросил бы у вас денег! А самая бедная страна — Чад: для них Судан — что для нас Америка. И очень жарко там.

В кузове очень сильно трясло и подкидывало. Периодически проезжали деревни глиняных домов, выскакивающих из темноты в свете фар. Электричества в деревнях не было. Я с наслаждением вдыхал суданский ночной воздух и вспоминал свои ощущения полуторагодовой давности.

Так же, как и в 1999 году, мы прибыли в тёмный глиняный город, который назывался Абри, и в котором, как и тогда, завершал свой путь грузовик.

Омар просил у нас прощения за то, что не может нас вписать на ночлег, так как сам не местный и живёт в Эль-Обейде. Из темноты появились сонные солдаты с автоматами и повели нас на ночлег. Мы, попрощавшись с водителем, пошли с ними.

Место, куда они нас привели, оказалось постоялым двором в прямом смысле слова. Снаружи обнесённый глиняным забором, весь двор был заставлен деревянными кроватями, на которых уже спали, под звёздным суданским небом, многочисленные люди. Возник заспанный парень, вероятно хозяин заведения, который быстро приволок нам кусок мешковины и разложил её на песке: располагайтесь, мол. Пока мы сонно думали, что бы это значило, хозяин подошёл ещё раз и заметил, что ночлег в этом отеле стоит 2000 фунтов (20 рублей). Мы, обрадованные тем, что сущность отеля прояснилась так быстро и мы не успели заснуть, подхватили рюкзаки и смылись, оставив хозяина в недоумённом ужасе.

Мы вышли в ночной Абри, и, так как мы были единственными ходящими по городу людьми, были сразу обнаружены теми же солдатами, стерегущими ночной покой граждан.

— Отель! отель! — говорили они.

— Плохой отель, — отмазывались мы, — спать на земле под звёздами за 2000 фунтов! Мы заночуем бесплатно!

Недолго думая, солдаты указали нам мечеть, во дворе которой мы и разложили свои тела и благополучно спали до утренней молитвы.

31 августа, четверг. Трудный путь на вписку

Последнее утро календарного лета. Пустыня. Мы достали "вражеский прибор" — GPS, определяющий координаты по спутникам. Этот прибор нам выделил в пользование московский человек Сергей Бритов. Прибор определяет ваше местонахождение в мире с точностью до нескольких метров, определяет широту, долготу, высоту над уровнем моря. Сейчас мы мы находились на 20º44 17" северной широты. До моего дома по прямой всего 3944 километров, до Кейптауна целых 6180 километров. Это что, получается, мы только в самом начале пути?

Мы вышли на окраину Абри, и вдруг видим — навстречу идёт наш вчерашний Омар из грузовика!

— Ну, как вам отель?

— Плохой отель, — отвечали мы, — мы ушли и заночевали в мечети. Условия те же, но зато бесплатно.

— Эх, если бы у меня был дом в Абри… Приходите в гости ко мне в Эль-Обейд! — и он достал бумажку, на которой написал свой адрес в Эль-Обейде и вручил нам. На бумажке было написано по-английски:

"Мой адрес: Судан, Эль-Обейд. Около большой мечети спросить Мохамед Омара".

Мы взяли адрес, удивляясь, как здесь всё просто (причём это была не шутка, большинство суданцев имеют адреса именно такого типа, даже в Эль-Обейде — 300-тысячном городе), и вновь расстались с нашим попутчиком, который, вероятно, направлялся на толкучку высиживать платный транспорт. Мы же проехали шесть километров на попутном лендровере, затем долго торчали в пустыне и наконец застопили огромный грузовикообразный автобус, едущий в Хартум. Мы, как и в прошлый раз, решили не торопиться и попросились доехать бесплатно до следующего городка Делго. Водитель нам разрешил.

Внутри автобуса опять оказался наш Мохамед Омар, другие многочисленные пассажиры, их вещи и десятки белых пластмассовых канистр, наполненных доверху свежими, липкими финиками. Интересно, как их потом оттуда выковыривают? Канистры с финиками были очень тяжёлые и ежеминутно падали мне на голову и колени отовсюду, поскольку автобус сильно трясло. В незастеклённые отверстия, играющие роль окон, летела пыль, а на особых ухабах я подлетал и стукался головой о железную крышу автобуса, что могло бы кончиться печально, будь моя голова не столь крепкой.

Мы вышли в Делго. С нами из автобуса вышел молодой суданец, который и позвал нас к себе в гости. Мы согласились, не зная, к чему это приведёт.

Суданец оказался очень неторопливым. Сперва он, ведя нас за собой, зашёл пообщаться к деревенским полицейским, потом мы направились в лавку, где ничего не купили, потом — на Нил. Воды Нила были чёрными и мутными. Лодочник посадил нас в металлическую лодку фирмы "Спаси, Аллах!" и повёз чрез воды. По пути я несколько раз успел пожалеть о том, что не загерметизировал вещи в рюкзаке — тогда бы рюкзак дольше сохранял плавучесть. Но, по счастью, лодка добралась до левого берега благополучно. Мы думали, что дом, куда нас зовут, рядом; но мужик повёл нас за собой на юг, показывая, что идти совсем немного. Сперва нас сопровождал старый полисмен с чемоданом, который тоже переправился на одной с нами лодке и тоже куда-то шёл, общаясь с нами и с суданцем. Под тяжестью рюкзаков и под лучами солнца мы исходили потом и таяли, как мороженое на сковородке. Примерно через час такого шагания по жаре нам попался попутный осёл с телегой, на которую поместили полисмена и наши рюкзаки (= самые несамоходные объекты). Через пару километров осёл свернул в сторону вместе с блюстителем порядка, началась новая бесконечная деревня, а мы всё шли и шли, а дом сего мужика был очень близко, но всё никак мы до него не дойдём.

Гриша измечтался о молоке и разных благах, которые должен выделить нам мужик по достижении дома, в компенсацию наших моральных и физических страданий. Видя корову, он восклицал:

— Вот это корова! му-у-у! у коровы есть молоко. Я люблю молоко!

Но человек, мечтающий заманить нас в гости, не обращал внимания на эти провокации и вёл нас дальше на юг.

День перешёл в вечер. Несколько раз наш Сусанин показывал нам разные шикарные (по суданским меркам) глиняные дома и говорил:

— Вот это мой дом. Но мы сейчас идём не сюда.

Когда я уже почти разуверился в наличии вообще какого-либо дома у этого мужика, а Гриша уже проклинал тот час, когда мы сели в лодку фирмы "Спаси, Аллах!", вместо того чтобы быстро найти ночлег в Делго, — мы, наконец, пришли. Хозяйство этого ультрагостеприимного человека состояло из глиняного дома и жены; электричества, водопровода и молока в доме не водилось. Очень довольный тем, что довёл-таки гостей живыми, хозяин вытащил во двор две кровати, и мы разложились на них, помирая от усталости и жары. Небольшое количество чая и фуля принесли нам тогда, когда я уже почти разуверился в существовании здесь какой-либо пищи.

1 сентября, пятница

Итак, завершилось лето. Началась осень. Утром-таки появилось столь желаемое Гришей молоко. Заварили также каркаде.

Хозяин устроил нам экскурсию на Нил, попутно демонстрируя нас всем своим соседям. Вдоль Нила росли финиковые пальмы, а также имелась достопримечательность: дизельный насос, насасывающий воду из реки в оросительный канал. Суданские весёлые дети собирали на земле опавшие финики, обмывали их в чёрных водах канала и вручали их нам. Мы с некоторой опаской поедали эти финики.

Когда мы вернулись на вписку, жена хозяина изготовила нам суперделикатес — кисель из каркаде. Как он был приготовлен, осталось для нас загадкой.

Где-то в середине дня мы решили, что хватит бездельничать. Неторопливо собрались, поблагодарили хозяина, оставили в подарок несколько фотографий и ушли далее на юг. Переправляться на лодке через Нил обратно не хотелось, потому что и с этой стороны Нила в Донголу вела довольно накатанная дорога, расходящаяся в пустыне на тысячу следов в песке и опять иногда сходящаяся в одну колею.

Пройдя небольшое расстояние (долгий ходьбизм вчера нам не понравился), мы высмотрели отдельно стоящее в пустыне дерево. Своими редкими ветками и маленькими листьями дерево давало нам негустую тень. Расположились под ним; периодически залезая наверх — нет ли машин?

Вскоре вокруг дерева возникли дети-наблюдатели, для которых явление белого мистера было сродни чуду, а белый мистер, выросший вместо плода на дереве — чудо вдвойне. Когда их накопилось много, мы покинули дерево и детей и перебрались на другую позицию ещё южнее. И здесь вокруг нас скопилась изрядная тусовка ребят, а более взрослые люди, выглядывающие из ворот домов, видя "умирающих на песке" белых мистеров, организовали нам прямо на трассе еду и чай. Зазывали и в гости, но мы не пошли.

Наконец появилась машина, которая, распространяя повсюду запах тухлой гуавы (порода груши), увезла нас из этого гостеприимного местечка в очередной посёлок Хайбар. Вообще здесь, в Судане, южнее Абри, вдоль Нила с обоих сторон шли бесконечные финиковые пальмы, а параллельно им, на обеих берегах, шла непрерывная деревня глиняных прямоугольных домов, которые, то сгущаясь, то разрежаясь, тянулись до самого Хартума. И с обоих сторон вдоль Нила существовали дороги, точнее, направления в пустыне, которые то сгущались в подобия трассы, то опять рассасывались по пустыне, то превращались в некое подобие улиц очередного посёлка, который являл собой лишь сгущение домов, машин и дорог, и больше ничего.

Итак, наше очередное сгущение цивилизации называлось Хайбар. Машина с тухлым запахом сказала, что дальше она не едет, но завтра, если мы имеем 10000 фунтов, она отвезёт нас в Донголу. Мы поблагодарили за предложение и направились искать ночлег.

Поиск ночлега был здесь несложен. Стоило нам только неспешным шагом пройти несколько десятков метров вдоль вечерних домиков Хайбара, как мы были зазваны на ночлег (и не сопротивлялись). Нам вынесли кровати из двора прямо на улицу, где мы и возлегли среди пальм. На третьей кровати возлёг некий суданец, для услады нашего слуха раскопавший где-то радиоприёмник на батарейках. Суданец уснул, а радио играло пол-ночи разные иноземные песни, пока батарейки не сели и посёлок погрузился в тишину. Нарушали оную тишину лишь звуки нашего с Гришей чесания, потому что пару суток назад, в мечети города Абри, нас жестоко искусали муравьи.

2 сентября, суббота. Деньгопрос под Донголою и пятилетие АВП

Утром хозяин замолкшего радиоприёмника унёс в дом его, себя и кровать, а мы остались на улице; но когда солнце ещё чуть-чуть поднялось, и мы убежали в дом. Гриша Кубатьян некстати начал чиниться и всё утро чинил рюкзак, купленный им в Каире. Дело в том, что Гришу преследовали проблемы с рюкзаками. Выезжая из Питера, он приобрёл некий рюкзак, который ему разрекламировали, но он пришёл в негодность уже в Иордании. В Каире Гриша купил другой рюкзак, но и он, несмотря на внешне цивильный вид, начал рваться через несколько дней. Вывод простой — не берите в дальний путь новые, неопробованные вещи.

Пока Гриша был занят ремонтом, по дороге прополз утренний суданский автобус, и мы упустили его, хотя шёл он очень медленно и даже стоял в деревне некоторое время. Но вскоре за ним показался второй автобус на Донголу, и мы едва успели пересечься с ним. Жители деревни всем миром провожали нас на сей траспорт, приговаривая: без денег, no money, ля гуруш, мафи фулюс и т. п.

Пока мы ехали — а ехали мы эти сто километров часов пять, подпрыгивая на ухабах на крыше сего автобуса, опасаясь за наши помятые рюкзаки и содержимое их (бедный фотоаппарат «Зенит»! он как раз был в рюкзаке), — пока ехали, на крыше возник билетёр. Все жители деревни, провожавшие нас, говорили, что автобус будет бесплатным, но билетёр не знал о том, а сами предупреждать мы сперва поленились, а теперь уже было поздно. Итак, билетёр, не ведая о бесплатности своего автобуса, захотел с нас 10.000 фунтов (четыре доллара), не помню уже, за одного или за двоих. Мы попросили билетёра подождать, и, пока он обилечивал других пассажиров, погрузились в спор. Я предложил заплатить эти несколько долларов, а Гриша категорически отказывался.

— Мы можем потратить эти деньги на что-нибудь более полезное, — говорил он.

— А что может быть полезнее? Здесь такая добрая страна, все нас кормят, подвозят, никто денег не просил; давай просто скинемся и подарим ему по паре долларов! У нас же сейчас денег больше, чем у всех пассажиров автобуса, вместе взятых! — говорил я. — Надо подарить!

— Нет, я уже в этой поездке подарил десять долларов, — отмазывался Гриша.

Дело в том, что в Стамбуле к нему пристали люди, сказавшиеся представителями русской мафии, и предложили поделиться деньгами; так Гриша обеднел на $10.

— Ну вот, плохим людям подарил $10, а хорошим не хочешь дать и меньшей суммы, — удивился я и подготовил для билетёра 3 доллара и 150 билетов МММ. Гриша же счёл бесплатность основным принципом путешествия и уклонился от пожертвования.

…Спустя некоторое долгое, жаркое и пыльное время мы слезли с раскалённой крыши автобуса на окраине Донголы (выдав билетёру вышеуказанную сумму денег). Пошли в город; на нашем пути лежала какая-то фабрика.

Первый же человек, увиденный нами в Донголе, сторож этой фабрики, предложил нам сперва воды, затем — поесть, затем — помыться (на фабрике имелся душ, причём с прозрачной, а не чёрной нильской водой); затем вышел начальник, мистер Мохамед, и предложил нам оставаться на фабрике гостить. От последнего предложения мы отказались, но предыдущие три были очень кстати.

Когда мы пришли на городской базар, мы решили разменять СКВ, так как с самого дня въезда в Судан мы жили "в коммунизме": у нас не появлялось ни местных денег, ни необходимости в них. Однако никто не хотел менять наши 10 долларов. Нас послали в банк, который был сегодня, разумеется, закрыт, а толстый продавец всякой всячины подарил нам 3000 фунтов. На подаренные фунты мы купили пару манго и два стакана сока; затем попросили в подарок апельсин, получили и тут же где-то оставили его. Вскоре мы обнаружили другого весёлого продавца, который обменял-таки нам наши доллары по благотворительному курсу. Мы думали получить 20000 фунтов, а получили 25000, и Гриша даже удивился, какой резон продавцу было нам менять деньги по такому невыгодному для него и выгодному для нас курсу.

— Тут, понимаешь, совсем другие мысли, вовсе не так: «выгодно-невыгодно»! Мы подарили сегодня три доллара автобусному билетёру; нам тут же это вернулось с лихвой. Просто здесь не жадничают.

И точно, вскоре нас уже угощали чаем и горьким (от долгого хранения на жаре) печеньем… Ночевали мы в бедном доме на южной окраине Донголы. Там не было электричества и других удобств, но были вездесущие суданские кровати. Если суданцы несут нам кровать — это признак ожидающейся вписки. Скоро, подумали мы, и на позицию будут нам кровать приносить.

Сегодня, второго сентября, Академии вольных путешествий исполнилось пять лет. Юбилейный день завершился. Интересно, как отмечают его наши московские друзья? Не забыли ли они про сей великий праздник?

Также мне приходили в голову мысли о деньгопросе. Конечно, мир изобилен, и нельзя делать принципа из бесплатности своего путешествия, из того, чтобы потратить как можно меньше, а получить как можно больше. Только тот человек, который умеет просить и умеет давать, а не только делать что-то одно из этого, только такой человек достигнет успеха в этом великом путешествии, а также придёт к счастью в других делах своей жизни.

Над Донголой сгустилась ночь.

3 сентября 2000, воскресенье, очень жаркий день

Мы вышли из Донголы на юг и опять запутались в лабиринте дорог. К счастью, нас вскоре подобрала очередная «Тойота». Водитель, как оказалось, пару дней назад уже подвозил русского, в подтверждение чего показал нам адрес Кактуса, написанный его рукой. Человек сей привёз нас к себе домой и познакомил со своим отцом, который, вероятно, был удивлён столь зачастившими белыми мистерами. Отец был набожный человек и перед каждым телодвижением говорил «Бисмилла» ("Во имя Аллаха").

После плотного завтрака нам стало тяжело и жарко ходить. Почему-то на горизонте очень быстро, ровно и не пыля, проползали миражи машин, и мы решили, что там идёт асфальтовая дорога, хотя это и невозможно. Пока шли туда, вспомнили, что забыли набрать воды. Поскольку там, где изредка проползали машины, домов (и, соответственно, воды) не ожидалось, я оставил Гришу на возвышенном месте и вернулся в деревню, где зашёл в какой-то двор и напугал до истерики ребёнка лет пяти, который с рёвом и скоростью ракеты убежал в женскую половину дома. Женщины, вышедшие во двор, наполнили мне канистру, приняв меня, наверное, за водителя машины, у которой закипел мотор.

Итак, я вернулся к Грише, и мы вместе пошли на запад, туда, где асфальтовая дорога в пустыне оказалась вовсе не миражом. Оказывается, здесь уже давно строится трасса Хартум—Донгола, но построена она лишь кусками. Проходит эта трасса в стороне от Нила, от садов и деревень, прямо по пустыне. Застопили платную машину, которая и высадили нас, по нашей просьбе, там, где вдали наблюдался посёлок Хандак.

Ну и жара! Воздух раскалился градусов до сорока пяти, а рюкзак обжигал руки, как сковородка. Единственной более холодной (и мокрой) частью рюкзака была та часть, где он прислонялся к спине. Интересно, доживёт ли фотоплёнка в моём рюкзаке до Москвы или расплавится прямо в кассетах?

Мы доползли до Хандака и завалились пережидать жару под навесом местного магазинчика, закрытого на дневной перерыв.

Все жители Хандака, вероятно, дремали на своих кроватях, в тени и полумраке своих глиняных домов. Из-за жары никто по городу не ходил, и позвать нас на чай было некому.

Только когда солнце склонилось к вечеру, мы подняли свои утомлённые солнцем тела и повлачили их на южный выезд из города. Как читатель видит, мы вовсе не торопились вперёд. В Судане и путешествовать, и жить надо неторопливо, по-судански.

Вечерние люди потихоньку выползали из домов. Разноцветные тётушки, сидящие на глиняной завалинке и обсуждающие суданские неторопливые новости, предложили нам перекусить. Мы не отказывались и сели на завалинку тоже. Рядом бегали темнокожие дети и играли в футбол, обув правую ногу в носок (левая, неударная нога, для экономии носков и обуви оставалась босая); ребята постарше везли по песчаной дороге тележку с инвалидом. Нескоро мы смогли покинуть длинный и тёплый Хандак.

Дорога в следующий крупный посёлок, Голед-эль-Бахри, была опять не асфальтовая, а песчаная. Время от времени разливы нильских вод преграждали путь, и водители искали обходные пути или пускали свои машины вброд.

Голед оказался крупнее, чем Хандак. Завтра в Голеде обещался быть базарный день, и даже сейчас на базаре ночевали арбузы, некоторые другие товары и их продавцы. Арбуз, длинный и неполосатый, в точности кабачок, нам удалось получить в подарок у сонного продавца; посмотреть, как иностранцы просят и затем едят арбуз, собралось 50 человек. Пока мы шли по уже сумеречным улицам посёлка, за нами погнались шаги. Оказалось, это полицейский. Он предложил нам вернуться с ним на полицейский участок и там провериться.

Мы согласились. Полицейские долго и тщательно обыскали оба наших рюкзака, так и не обратив внимания на мою большую поясную сумку, в которой лежал фотоаппарат «Pentax» и GPS-прибор, определитель координат. Зато нашли большую пачку билетов МММ и поразились нашему богатству — они подумали, что это деньги. А у Гриши в рюкзаке нашли два фотоаппарата — мыльницу и «Смену» — и предложили ему поделиться. Но он не поддался на провокацию, сказав, что эти фотоаппараты для разных целей: это для съёмок при солнце, а это для темноты.

Полицейские предложили нам ужин и ночлег, но мы вежливо отказались — ночью или утром мог прийти ещё один полицейский начальник и нас опять бы начали обыскивать. Поэтому мы удалились от блюстителей порядка подальше и напросились на ночлег в электрифицированный богатый дом, где жила большая семья. Кровати обладали чистым бельём; в углу двора стоял телевизор; вода тоже была водопроводная, а не привозная, хотя, конечно, чёрная, как и повсюду. Пожилой глава семьи, приютивший нас, вероятно думал про себя: "Ходят тут всякие по ночам, спать им, видите ли, негде", но всё же не пренебрёг священным обычаем гостеприимства.

4 сентября 2000, понедельник. Успехи автостопа: 300 км в день!

Как только мы проснулись в богатом доме, нас быстренько выпроводили (после чая, конечно). Долго шли по посёлку на юг, ища лучшее место для автостопа. Навстречу на базар стекались ослы, верблюды, навьюченные мешками, и люди без мешков. Было ясно, что еженедельный базар — главное культурное событие в посёлке Голед-эль-Бахри.

После долгого ожидания вдали показался грузовик, который короткими перебежками приближался к нам. Проедет метров пятьдесят, остановится, подберёт кого-нибудь, потом ещё проедет метров сто, опять остановится и т. д… Когда мы его застопили, оказалось, что этот грузовик везёт мешки с финиками в Хартум.

Опять всё повторилось! Как и полтора года назад, сей грузовик с финиками провёз нас километров сто до Деббы, и мы лежали на мешках с финиками и смотрели в небо. На промежуточной обеденной стоянке в пустыне мы попросили в подарок помятые манго и съели их. Вскоре водитель разругался с хозяином харчевни, вероятно, из-за качества еды или цены её, и мы поехали продолжать обед в другом месте.

Как и в прошлом году, машина с финиками прибыла на толкучку в Деббе, где водитель занялся поиском других, платных пассажиров. Мы же поблагодарили водителя и пошли бродить по Деббе — здесь тоже был базарный день. Почему-то все продавцы мяса мечтали продать нам бараньи яйца и гордо потряхивали ими перед нами. Но вместо них мы купили два манго по 500 фунтов, ещё два получили в подарок и сели на улице разъедать их. На церемонию разъедания собралось несколько десятков зрителей, в основном детей.

Мы не хотели продолжать путь сразу напрямую в Хартум и направились в другом направлении, желая посетить интересный город Кариму, в котором находились древне пирамиды, подобные египетским, но не столь популярные среди буржуйских туристов. Чтобы попасть в Кариму, нам нужно было проехать около двухсот километров вдоль Нила, делающего здесь изгиб, достичь посёлка Мерове, а там переправиться на пароме через Нил — Карима находится на правом берегу. Можно же и не посещать Кариму, а поехать оттуда через пустыню в Атбару, откуда до Хартума будет рукой подать.

О великое счастье! Не прошло и двух часов, как нас с Гришей подобрал почти пустой кузов легковушки, водитель которой гордо называл её "Governement car" (государственная машина), до самого Мерове! Толстый водитель был в белом тонком, почти прозрачном халате, сквозь который просвечивали его белые штаны, чёрное тело и пачка денег в грудном кармане.

Вдоль Нила росли привычные финиковые пальмы, а вот по сторонам была вовсе не безжизненная пустыня, наблюдаемая нами всю последнюю неделю, а саванна с редкими кустами и деревцами. Дикие верблюды, бродившие по саванне, вытягивая шеи, как жирафы, объедали редкие листочки. Посёлки вдоль трассы были стандартные, глиняные, но дорога (она же щель между дворами) почему-то здесь была очень узкая, шириной всего в одну машину, и хорошо, что нам не попадались встречные.

Время от времени водитель подбирал и других пассажиров. Странный мужик ждал попутку на трассе, вооружившись тремя огромными мешками стеклянных бутылок (ехал, что ли, стеклотару сдавать?). Причём часть бутылок была с очень старыми, облезлыми этикетками от древних импортных вин, которых в Судане не продавали с 1989 года, когда ввели законы шариата и все вина и коньяки в стране сгребли и выбросили в Нил. На ухабах и кочках мужик вцепился в свои драгоценные мешки, но тщетно: не меньше трети стеклянного добра по дороге было безжалостно разбито! Мужик так расстроился, что вскоре вышел из машины и выгрузил на землю мешки с бутылками, бережно, как своих детей.

В другом месте в кузов подсели три тётки, и когда машина разогналась, они с визгом вцепились друг в друга, в Кубатьяна и в меня. Тёткам было очень неудобно, что они хватаются за иностранцев, и они очень смущались, но всё равно хватались. Счастье, что ехать им было недалеко, до следующей деревни.

Водитель весьма услужливо довёз нас в Мерове до парома через Нил, развернулся и уехал по своим делам. Мы уже не хотели ехать в Кариму за поздностью часа, размышляя, что лучше будет нам завтра поехать в Атбару, а Кариму оставить на другой раз; мы не знали, что всё получится как раз наоборот.

Мы пошли на базар, угостили себя неплохим фулем, и, проходя мимо большой мечети, решили заночевать там. В туалете при мечети водились огромные тропические тараканы, напугавшие моего спутника Гришу. Нам принесли циновки, и мы ночевали возле мечети, в городе Мерове, помышляя завтра продолжить изучение суданской земли.

5 сентября 2000, вторник. Ситта!

Ночлег при мечети сопряжён лишь с одним неудобством: перед рассветом, в четыре-пять утра, муэдзин громко зазывает на утреннюю молитву, и, разумеется, мешает спать. Даже в Судане многие мечети оборудованы электричеством и громкоговорителями. Голос муэдзина при помощи этих технических устройств обладает мощными будильным действием. А вот вдали от мечети в сём Мерове электричества уже не было, и люди жили по-простому, по-судански.

Пока мы собирали свои сонные принадлежности, к нам подошли три старика.

— Муслим? — поинтересовался самый англоговорящий из них.

— Кристиан, — отвечал я.

— No problem — we are brothers (нет проблем, — мы братья), — улыбнулись старики и прошествовали в мечеть.

Сегодня, вероятно, в Мерове базарный день, ибо уже с самого утра к базару тянулись толпы людей. Люди гонят овец; верблюды везут поклажу; мы ищем трассу на Атбару. Наш электронный компас показывает 18º23 144 северной широты, 31º47 908 восточной долготы, 274 метра над уровнем моря, 4187 километров по прямой до дома и 5960 — до Кейптауна. А вот до Атбары всего ничего, километров 280 по дороге.

Мы шли по окраине Мерове, пытаясь в хитросплетении следов на песке различить тот след, что ведёт в Атбару. Навстречу нам, с востока на базар, шли трое типичных суданцев, неторопливые, в белых одеждах.

— Дорога на Атбару здесь? — спросил я, приблизившись.

На что один из суданцев загадочно покрутил в воздухе пальцем, молча присел на корточки и принялся рисовать на песке какую-то узконосую сколопендру, приговаривая при этом таинственным шёпотом:

— Ситта… ситта!.. — По-арабски "шесть".

Мы молча смотрели. Он затёр полученное изображение, нарисовал ещё раз что-то непонятное, и затем, смотря на нас, долго качал рукой вдоль уха и головы, повторяя тихо и загадочно:

— Ситта!.. ситта!..

Я подумал, что, наверное, в этих краях водится бяка, которую он и нарисовал на песке, и она съела уже шесть человек, или, скажем, у этой бяки шесть ног. При этом спутники странного человека понимающе молчали, а мы с Гришей так и не поняли, где трасса на Атбару.

Человек помахал руками и поманил нас за собой, всё приговаривая «ситта». Наверное, он хотел зазвать нас домой? Я уточнил:

— Инта бет? — твой дом?

Действительно, человек хотел отвести нас в свой дом. А как же Атбара? Странный суданец отвечал, что трасса на Атбару проходит там, где его дом; но самое главное, это не трасса, не Атбара, не дом, а загадочная «ситта». Заинтригованные, мы отправились с ним. Спутники странного человека всё же продолжили свой первоначальный путь на базар.

Дом находился в полукилометре от места нашей встречи, на самой окраине Мерове, там, где сей городок плавно переходил в мелкие, окружающие его бедняцкие деревни. Для нас на песке около глиняного дома расстелили циновку, и хозяин зашёл в дом, обещая познакомить нас с загадочной "ситтой".

Вскоре он вышел, держа в руках необычный металлический предмет типа патрона, величиной и формой напоминающий палец. Задняя часть этого «патрона» отвинчивалась, но внутреннее содержание было неясно. При покачивании чувствовалось, что внутри перекатывается туда-сюда какой-то шарик. Надпись на странном предмете гласила: "Made in USA — 1906".

Хозяин показывал нам патрон и эту надпись (это и была «ситта» — тысяча девятьсот ШЕСТОЙ год), отвинчивал и привинчивал заднюю часть, пытаясь узнать у нас предназначение этого, вероятно, очень ценного предмета, залетевшего в этот глиняный дом из другой цивилизации. Но и мы не могли понять и объяснить владельцу предназначение этой вещи.

Подумать только! Девяносто пять лет прошло, почти целый век! И суданцы, обитатели глиняных домов, из поколения в поколение передают эту реликвию, попавшую к ним из другого мира, с другой планеты, с другой цивилизации!

И за эти 95 лет не сменилось здесь ничего; те же глиняные дома, стада овец, мечети, верблюды, луна над домами по ночам, деревья вдоль Нила, финиковые пальмы, деревянные кровати и соломенные циновки, закопчённый очаг, люди на ослах и вечные присказки: Как дела? — кейф! — тамам! — квейс! — квейсин! — хорошо! — отлично! — ассалам алейкум! — алейкум ассалам!

Сто лет, тысяча лет, как один день. Грязная вода и песок на дне стакана чая, мутного, как Нил. И времени нет.

И в кои-то веки сюда, в сей мир, попали мы, неизвестные пришельцы, возможно из того же другого мира, но и мы не признали странную «ситту». Теперь пройдёт ещё сотня лет, сменится ещё пять поколений суданцев, и, может быть, когда-нибудь в этот мир забредут другие пришельцы и раскроют тайну ситты потомкам этого человека, сидящего на циновке перед нами? Кто знает?

Хозяин, расстроенный нашим непризнанием ситты, бережно унёс её в дом. Но, как оказалось, это была вовсе не единственная фамильная драгоценность. Вскоре человек вновь вышел из дома, неся две другие реликвии: бинокль и приёмник без батареек, обе вещи были только чуть новее ситты.

Предназначение бинокля хозяину было известно. Всучив мне в руки бинокль (почему-то нормально видел только один его глаз), он сообщил, что эта штука нужна, чтобы рассматривать гору Джебель Марра близ Каримы и пирамиды там же, на другом берегу Нила. Объяснив предназначение, хозяин предпринял попытку выяснить возможную стоимость бинокля, вопрошая:

— Кам гуруш?

Мы ответили, что такой старый бинокль никаких гуруш не стоит, так как он старый и плохой, и сделали попытку встать и уйти на атбаринскую трассу. Но нам было отвечено, что атбаринская трасса проходит у самого этого дома, и чтобы мы не волновались и ждали машину, а кровать сейчас появится. И точно, нам организовали кровать — одну на двоих, — и мы с Гришей занялись неторопливым ожиданием машины.

Каркас кровати в деревнях делают из пальмового дерева, и пальмовыми же верёвками перетягивают их. А в городах кровати железные, и перетягивают их синтетическими, более прочными и тонкими верёвочками. Здесь у нас была традиционная, деревянная, расшатанная кровать, тоже почти ровесница ситты.

Овца, подойдя к нам, щекочет мои ноги — изучает нашу сущность. Мы совсем осуданились. Будет ли сегодня машина? — а не всё ли равно? — может пойти поискать ещё другую, более оживлённую трассу? — а зачем? всё равно на этой неделе в Хартум не попадём! Куда спешить? Сегодня, букра, иншалла…

Мы просидели (и пролежали) до вечера на кровати, под соломенной крышей маленького дома сарайного типа. Машин не было. Миновал целый день. Хозяин периодически создавал нам чай. Наконец солнце обрушилось на другую сторону мира, и всё окружающее погрузилось во тьму.

Прошёл ещё один день. Много это или мало? Ни много, ни мало, вообще нисколько. Когда у нашего хозяина вырастут внуки, они так же будут хранить заветную ситту, удивляться, что там перекатывается внутри, и гадать, сколько же стоит их одноглазый бинокль. Почему, интересно, многие суданцы боятся фотографироваться? Может, потому, что боятся утратить первобытную чистоту и девственность своей страны приобщением оной к другому, непонятному миру?

Единственный осветительный прибор, луна, поднялся над глиняными домами и тускло осветил их. Мы отправились в мир сна.

6 сентября 2000, среда. Назад, в Корти, и знакомство с доктором Мохамедом

За ночь машины так и не застопились; вероятно, их и не было, или трасса на Атбару была выбрана неверно. К пяти утра шум грузовика-лорри несколько раз уже разбудил нас, но самих грузовиков не было видно.

Встали в шесть утра. Рассветное солнце вылезало, краснясь, из-за глиняных домов. Сейчас утренняя прохлада, самое время для сна, и все суданцы, включая нашего хозяина, мирно досыпали блаженный утренний час. Мы же, борясь со сном, встали, и, пока хозяин не проснулся, быстро собрались и покинули его дом. Мы чувствовали, что если вовремя не уйти, можно залипнуть, засуданиться и самим превратиться в такие же вечные реликвии этого дома, как старый приёмник, бинокль и ситтта.

Мы решили не ждать машин на Атбару, и не ехать также на Кариму, а вернуться обратно, в Корти, а оттуда — напрямую в Хартум.

Некий грузовик довёз нас до места, где новая строящаяся дорога Донгола—Корти—Мерове пересекала канал с чёрной нильскою водою. На сём месте стояли люди, то ли полицейские, то ли дорожные рабочие. Водитель грузовика оставил нас здесь, развернулся и поехал обратно в Мерове.

— Пейте воду, хорошая, вкусная, — предложили нам суданцы, черпая чёрную грязную воду прямо из канала. Один из них наполнил нашу канистру, попил и сам, тут же помыл руки в канале и плюнул туда же. Гриша, созерцая густую грязную жидкость, страдал от жажды, мечтая о бутылке газировки, но не имел её.

Следующий водитель, бородач, привёз нас в следующую деревню прямо на базар. Гриша был готов купить большую бутылку холодной газировки за любые деньги. Однако, холодильников в этой деревне не было и достать холодное что угодно было там невозможно. Пришлось пить чай. Потом всё же нашли простую прозрачную воду, объявленную нами питьевой. Потом ещё нашли хлеб, и, размышляя "А жизнь-то налаживается", отправились искать трассу на Корти. Местный мужик вызвался быть хелпером и прошёл с нами почти километр, указуя правильный путь.

* * *

Вот и трасса. На этом участке она имеет асфальтовый вид. Нам рассказали, что в этом году правительство решило создать хорошую дорогу Донгола—Мерове, и вот она строилась частями. Но, несмотря на асфальт, машин не было видно. Становилось теплее.

Мы сидели под глиняным забором, прячась в его тени от палящего солнца. Вокруг бегали дети, теряя шлёпанцы. Босиком здесь не ходят, так как песок под ногами раскаляется до такой степени, что можно обжечься. Жители дома изнутри забора выглянули к нам, и, увидев нас, принесли нам кровать. Таким образом сбылась мысль Г.Кубатьяна, чтобы суданцы нам тащили кровать прямо на позицию! Но недолго мы прокроватились.

Из другого дома на противоположной стороне вышел и направился к нам пожилой человек. Приблизился к нам и что-то с интересом спросил. Мы не поняли. Тогда он спросил проще:

— Аллах уахед? — и показал один палец: Бог один?

— Уахед, один, — отвечали мы, и обрадованный старик позвал нас на обед. Мы ещё долго гадали: что было бы, если мы бы ответили, что Аллахов 2, 3, или, например, 25 (хамса-ашрин)? Наверное, в любом случае обеда было бы не избежать.

Только пообедали и попросили наполнить канистру водою, как издалека показалась машина, быстро приближаясь к нам по асфальту. Водитель очень спешил, говорил "Скорей-скорей! быстро!" Уже в тот момент, когда мы тронулись, нам из дома донесли канистру с водой и закинули в кузов. Водитель оказался странно, не по-судански тороплив и нёсся в городок Корти со скоростью 140 киломеров в час! Именно для таких людей на этом участке проложили асфальт.

При этом, прибыв в город Корти, водитель совершенно не захотел заниматься никаким срочным делом, а перешёл в обычную суданскую жизнь, с её длинными разговорами и медленными чаями. Так что его поспешность была дутая: просто ему хотелось прогнать по только что проложенному асфальту как можно скорее и рассказать об этом всему населению г. Корти.

Мы же сели на базарчике этого маленького города, размышляя о том, ехать ли нам сегодня в Хартум, а потом, например, заехать в Эль-Обейд, или не спешить, никуда не ехать, и переночевать здесь же. Пока размышляли, пришла в голову мысль починить мой ботинок, так как обувь моя, приобретённая в России, начала приходить в негодность. На базаре был сапожник, который и занялся ремонтом моего ботинка, а в это время вокруг, рассматривая нас, сапожника и невиданный в Судане ботинок, собралось почти всё население Корти, человек сто. Все они смотрели на нас, на ботинок, молчали и ничего съедобного нам не несли, так что прямо странно было.

Но вот среди толпы кортийцев возник англоговорящий человек, звали его Абдурахман. Он был фермером — выращивал траву для скота и продавал её.

Так как его жена и семья остались в Хартуме, сам себе он пищу не готовил и ходил обедать на базар. Тут-то и увидел нас сей столичный образованный житель, и завёл нас к себе в гости. Когда же мы пришли к нему домой, он привёл знакомиться с нами местного кортинского доктора, на удивление нам — русскоговорящего! Доктор Мохамед учился в Ленинграде, получив образование, в 1994 году вернулся домой, и теперь его правительство направило работать в больницу г. Корти, где он и был единственным врачом. Доктор Мохамед, увидев нас, весьма возрадовался и устроил нам такую "культурную программу", которую нам не устраивал раньше ни один суданец.

У доктора была государственная Тойота, и первым делом он повёз нас по Корти, показывать больницу, свой дом и остальные достопримечательности.

— Без машины доктору тут нельзя — в городе я один-единственный врач, а если кто-то заболеет в селе, то надо поехать и привезти его в больницу. Государство даёт врачу машину, дом, зарплату, но я всё равно недоволен. Работать в таком маленьком городе — это просто мучение для меня.

Больница, как мне показалось, имела тюремный вид. Огорожена забором, колючей проволокой; на входе сидел вахтёр. Ни один другой объект в Корти так не охранялся, как больница. Зачем? Чтобы больные не убежали?

— Государство плохо помогает больнице, но местные жители очень любят навещать больных, любят ходить друг к другу в гости и разговаривать каждый день. Поэтому каждый посетитель должен купить билет, за 1000 фунтов, и тем самым помочь содержанию больницы. Больные сами не платят за лечение, только за кровать, 10000 фунтов, независимо от того, пролежал один день или два месяца. А вон там стоит генератор электричества, мы его включаем, если нужно. Через четыре месяца в Корти обещали подвести электричество. Тогда уже генератор не понадобится.

Мы спросили, какими болезнями страдают суданцы и нет ли заболеваний от плохой воды.

— Все болезни не перечислишь, но самая первая у нас — малярия. Очень много малярии. А отравлений почти нет. От воды никто никогда не заболевал, из Нила вода хорошая, можно пить. Потом есть болезни — бронхит, кашель. У нас очень холодная зима, три месяца дует ветер, очень холодно, иногда +15 градусов бывает, и люди простужаются. Конечно, в России и здесь +15 — большая разница. Здесь нам это кажется холоднее, чем в России.

В больнице оказалось несколько корпусов. Мы за доктором прошли внутрь, не покупая билетов. В больнице работало несколько человек по типу младшего медицинского персонала, а также вахтёр и аптекарь, но врач был только один на всю больницу, он был сразу в одном лице и акушер, и глазник, и инфекционист, и хирург, и стоматолог, и от болезней кожи… Больных было немного, они тусовались на своих любимых суданских кроватях в палатах и на улице, бездельничали и общались со своими друзьями, вошедшими сюда по билету. Покинув больницу, мы поехали к доктору домой.

Дом доктора оказался велик и цивилен для этих мест: сделан не из глины, а из чего-то попрочнее. Впервые за это суданское путешествие мы увидели застеклённые окна, и даже с решётками на окнах. Зачем на окнах решётки?

— Эти окна сделаны в Хартуме, для Хартума. Может, там кто-нибудь и залезет в окно. Хартум… очень большой… очень цивилизованная страна… — отвечал доктор. Мы улыбнулись. Вот он, признак цивилизаиции: решётки на окнах!

Вокруг дома был небольшой участок.

— Я извиняюсь, что здесь всё так не убрано, жена моя четыре месяца как в Хартуме, — говорил доктор. (Мы осматривались: вот растёт арбуз, здесь бараны, тут баклажаны, тут дохлая курица, тут телефон.) — Не работает: надо заплатить 57000 фунтов. Нет, это не много, было 600000 фунтов, предыдущий доктор наговорил так много, а я теперь постепенно расплачиваюсь.

— Государство доктора не обижает. Но я здесь один на весь город. Многие люди из Корти живут в Хартуме, и очень богатые там. Все уезжают в Хартум делать деньги, вот и Абдурахман, он здесь один, а семья в Хартуме. Я с трудом говорю по-русски, я не говорил по-русски с 1994 года. А водку не пил с 1992 года. Тогда мне оставалось два года до возвращения на родину, и я решил бросить пить, так как здесь, в Судане, водку очень трудно достать. А курить — я тоже курил, в день по три пачки, здесь это дорого, целых 6000 фунтов в день на сигареты, но теперь я бросил курить и стал жевать носву. Это всего на 250 фунтов в день получается, но и её я скоро брошу.

Так доктор просветил нас, показав свой дом, больницу, а также мечеть, и школу, и весь городок Корти, а завтра он ехал в Кариму, на свадьбу к другу, и предложил взять нас. В Кариме жил также отец и другие родственники доктора. Мы обрадовались, что попадём-таки в эту Кариму! Доктор обещал заехать за нами назавтра в девять утра, если не задержится с больными. На время его двухдневного отсутствия в Корти должен приехать и подменить его другой врач, из Хартума.

Доктор оставил нас на ночь в доме у Абдурахмана, который, уже в сумерках, повёл показывать нам сельскохозяйственные угодья: пальмы и траву, которую он и выращивал, и продавал оптом на корм скоту. Вязанка такой скотной травы стоит 5000 фунтов (два доллара). Это очень ценный товар, её ездят покупать даже из других деревень. Кроме травы, здесь, вдоль Нила, росли финиковые, апельсиновые, лимонные и манговые деревья. Сезон манго уже отходил, плоды были собраны, а вот финики были в самом разгаре, и мы сами нарвали себе фиников с некоторых маленьких, в рост человека, пальм.

Все эти плантации росли на километровой полосе земли между деревней и Нилом, эту полосу регулярно затапливало половодье, и порой воды достигали даже города Корти, который после таких бедствий разрушался и вновь отстраивался — за последние пятнадцать лет это случалось дважды. Особо крупное наводнение было в 1988 году, когда смыло весь город, и его отстроили на новом месте. Построить дом из глины, говорил Абдурахман, можно и за месяц, земля тут почти бесплатная (нужно только заплатить некую символическую пошлину), строй себе на здоровье. Некоторые суданцы, правда, по присущей им лени строят свой дом целый год и никак не завершат его.

Кстати, Корти оказался городом-героем. Как нам рассказали, в 1820 году здесь произошёл последний бой суданской армии с вторгшимися в страну англичанами. В результате трёхчасовой битвы суданская армия, возглавляемая женщиной со странным именем Мегера, была перебита, и англичанам открылся беспрепятственный путь в центр страны, где они добили последних сопротивляющихся суданцев и основали на слиянии Белого и Голубого Нилов новый столичный город Хартум.

7 сентября, четверг. В Кариму на свадьбу

В девять утра доктор, как и следовало предполагать, не явился. Мы с Абдурахманом пошли его разыскивать и в 10.30 обнаружили его на базаре. Доктор уже заполнил кузов своей машины всякими другими людьми, желающими попасть на Каримскую свадьбу, мы сели тоже и поехали. Двигались сверхдолго: с 10.30 до 17.30, семь часов мы потратили на то, чтобы проехать сотню километров, и всё из-за суданской неспешности, в каждой деревне останавливались. Доктор — уважаемое лицо в округе, все его знают, здороваются с ним, он сам не против заглянуть в гости к своим старым друзьям. Вот заехали к некоему старику, который был очень рад нас видеть, искренне рад, приговаривал: "Я старый сельскохозяйственник…" — организовал нам обед и с любовью потом отпустил. В другом месте доктор купил нам целый ящик манго и бананов, узнав, что мы любим манго. Ящик! Мы потом его целую неделю истребляли! Заехали и в больницу города Мерове, того самого города, где пару дней назад нам демонстрировали «ситту». В больнице Мерове тоже был билетёр, очень старенький, высохший, неведомо как достигший двойной продолжительности средней суданской жизни.

— В нашей стране всё приходит в негодность, это из-за нынешней власти, которая засела в Хартуме. Они всё продали, и если бы им предложили сделку — продать весь Судан, но остаться у власти в Хартуме, — они бы согласились. Всё только хуже и хуже! Вот аэропорт — раньше было три самолёта в день, сейчас один в неделю. В Кариме есть поезд — раньше ходил два-три раза в неделю, теперь раз в две недели. Они уже одинадцать лет у власти, но немного осталось, два года, не больше, — прогнозировал доктор. — Приезжайте через три года, найдёте меня или мёртвым, или большим человеком в государстве.

Наконец, добрались до паромной переправы через Нил, где мы уже были три дня назад, но тогда решили не ехать в Кариму — а вот сейчас судьба вернула нас сюда. Паром ходил медленно, машин было много, и нам пришлось ждать три рейса, прежде чем подошла и наша очередь. За переправу машины здесь платили 5000, за автобус — в десять раз больше, а пешеходы и пассажиры плыли бесплатно. Пока ждали парома, на реку несколько раз приходили с канистрами заключённые местной тюрьмы, босые, и, заходя по колено в чёрно-маслянисто-грязные воды Нила, наполняли канистры местной питьевой водой и несли их в тюрьму — под руководством ленивого охранника. На самой тюрьме, недалеко от берега, висела эмблема оной — фонарь и ключ. А после заключённых на реку пришли городские водовозы с ослиными тележками и наполняли бочки жидкой грязью и увозили её к себе в город для питья и других нужд.

Наконец мы погрузились на паром. Доктор отказался платить паромщику ("Тоже мне, я тут один доктор, а с меня ещё деньги за паром? Если будете брать деньги, уеду отсюда!") Итак, мы попали на другой берег, в древний город Кариму, в котором нам давно хотелось побывать.

Карима

Основными каримскими достопримечательностями являлись:

1) Каменная гора Джебель Марра, стоящая почти на самом берегу Нила,

2) Пирамидно-храмовый комплекс древнеегипетского стиля рядом с сею горой. Пирамиды были видны даже с противоположного берега, с Мерове. Они были, конечно, меньше знаменитых пирамид Гизы, но зато билетёров, верблюдов, полицейских и туристов там не содержалось. Да и сохранились они лучше. Те, великие пирамиды, уже начали разваливаться от городского смога Каира и от взглядов миллионов людей, всё время устремлённых на них.

Доктор Мохамед устроил нам экскурсию по вечерней Кариме. В отличие от Корти, здесь уже было кое-где электрическое освещение. Город состоял из кубических домиков, не только глиняных, но и цементных; некоторые стояли прямо на отрогах горы. А вот вода в городском водопроводе была чёрная, как грязь…

Гуляя по городу, зашли к аптекарю.

— Этот аптекарь — самый богатый человек в городе, — сказал нам доктор. Мы с интересом осматривали довольно облезлую внутренность аптеки.

— А лекарства на жаре у него не портятся? — спросил я.

— Нет, не портятся, у него есть кондиционер! — отвечал доктор. Действительно, на полу, как тумбочка под что-либо, стоял старый, пропылённый ящик, когда-то бывший кондиционером. Наверное, он остался от англичан, и с тех времён никогда не работал.

В Кариме жил брат и отец доктора Мохамеда. В их семейном доме мы и остановились.

— А сейчас я познакомлю вас со своим отцом, — сказал доктор, — он очень старый, ему уже больше ста лет, поэтому он не ходит, а только лежит на кровати (у него артрит). Но всё понимает!

Я удивился, поскольку доктору Мохамеду было около тридцати, а отцу, выходило, больше ста. Это же в каком возрасте они женятся?

С интересом мы прошли в особый дворик. Там, на суданской кровати, лежал старик на вид лет семидесяти и с интересом ждал нас. Мы поздоровались; рукопожатие старичка оказалось довольно крепким для 100-летнего возраста; обменялись несколькими фразами и покинули старика.

— Вашему отцу сто лет? — недоверчиво спросил я доктора.

— Да больше ста! — отвечал доктор Мохамед, а я задумался и вскоре всё понял. Вспомним: в Библии говорится, что когда Аврааму было сто лет, у него родился сын Исаак. Действительно, Авраам жил в такой же неторопливой стране, как и Судан, и если у тебя умирают все сверстники, родители и друзья детства и люди старше тебя, тебе автоматически становится сто лет в той стране, где не считают время. Разливается и усыхает вновь Нил; приносят урожай финики, манго и кокосы; пасутся овцы; и никаких перемен, из года в год, и никто не знает, сколько ему лет, если об этом ему не скажут старшие. Поэтому самый старый человек на деревне автоматически становится столетним, хотя по нашему, европейскому, исчислению, ему может быть лет семьдесят или семьдесят пять (средняя продолжительности жизни в Судане — 45 европейских лет).

Вечером, когда стемнело, и мы осмотрели Кариму, и познакомились со всеми друзьями и родственниками доктора Мохамеда, нас повели смотреть свадьбу, под предлогом которой нас, собственно, сюда и привезли.

На свадьбе

В преддверии свадьбы, на одном из перекрёстков улиц Каримы уже шли приготовления к народному гулянию. Город Карима был снабжён электричеством, в отличие от Корти, так что суданцы где-то нашли и привезли звуковые колонки, микрофоны музыкальные инструменты и освещение. Собралось немало людей, человек сто, а потом и больше, взрослые и дети. На несколько десятков почётных гостей нашли даже стулья. Остальные под звуки музыки и древних песен ходили кругами, хороводились, а самые крепкие таскали на плечах довольного жениха. Потом на машине привезли невесту; в машине, кроме неё было очень много её подруг, напиханых туда с максимальной суданскою плотностью. Невеста, не очень довольная, вышла оттуда, она оказалась в красной одежде со всякими украшениями, жених был в белом, и они воссели на заранее приготовленном возвышении на креслах. Хороводы и песни продолжались, а я ходил и фотографировал при свете вспышки лица людей, в основном детей, которые мне попадались.

Алкоголизма на свадьбе не было, это было запрещено законами шариата, и более того: местные законы не разрешали гулять после полуночи. Я так и не понял, почему: то ли неприлично из исламских соображений, то ли боятся народных сборищ, нарушающих общественный порядок. Кстати, многие жители Каримы оказались диссидентами и ругали правительство, подобно доктору. Ближе к полуночи важный человек вышел к микрофону и зачитывал длинный список людей, которые подарили молодым деньги на начало супружеской жизни. В Судане принято дарить деньги на свадьбу, и список дарителей и суммы подаренного торжественно оглашались. Большинство скромных жертвователей преподнесли 25.000 фунтов ($10), другие 50.000 фунтов, один самый богатый человек расщедрился аж на два миллиона ($800), и сообщение об этом было встречено бурными возгласами и аплодисментами; впрочем, шумом радости сопровождались и другие имена.

Ближе к полуночи молодожёны, сопровождаемые толпой друзей, отправились домой к жениху, а мы отправились в семейный дом доктора Мохамеда, где и улеглись спать в поздний час.

8 сентября, пятница. Карима. Обратно в Корти

Утром было очень душно, хотелось пить, но водопровод Каримы порождал наигрязнейшую в мире воду. Если московский человек выпьет стакан такой воды, ему потребуется неделю промывать внутренности от неё. У нас промывать было нечем, и мы, встав спозаранку, занялись спасением бананов, которые нам вчера купил доктор и положил в тот же ящик, где жили манго. Теперь часть фруктов от жары совсем размокла, и мы, как могли, уничтожали их.

Когда доктор проснулся, мы отправились с ним на дальнейшую экскурсию по Кариме. Сперва поехали к пирамидам, полазили по ним и пофотографировались. От египетских пирамид сии отличались меньшими размерами (и камни, из которых они были сложены, тоже были меньшего размера), были они в лучшей сохранности, были они круче наклоном и острее вершиной и не было там никаких билетёров, туристов и продавцов, как в Египте. А рядом с пирамидами находились и другие, меньшие, объекты: развалины и колонны, покрытые египетскими иероглифами. А ещё там была значительная каменная гора, которую называли Джебель Марра, высотой примерно 150 метров. Интересно, что и другая, самая большая в Судане гора на западе страны тоже называется Джебель Марра.

После осмотра пирамид и горы доктор Мохамед отвёз нас обратно в центр города, показывать другие достопримечательности. Поехали на завод сухих овощей, но он был закрыт по причине пятницы. После неудавшихся овощей поехали на основной стратегический объект города — на электростанцию. Приятно чувствовать себя иностранной делегацией: нам показали цеха, пульты, генераторы и всё остальное. Доктора везде пускали и нас с ним тоже, хотя электростанция и охранялась. Вот двойственная суданская сущность: конечно, официально все борются со шпионами, а здесь ходи, всё смотри, только фотографировать не надо.

Осмотрели электростанцию, и доктор повёз нас в гости к жениху. После массовой тусовки на свадьбе жених устроил обед для особо важных гостей, и мы попали в их число. Нас угощали бараньим супом, халвой, фулем и круглым странным пудингом, который нам не понравился. Он назывался, по-моему, «кисра». Чтобы запивать всё это, подавали густую мутную воду в красивых стаканчиках из холодильника. Вот так оно, холодильник есть (большой пластмассовый ящик со льдом), а вот вода обычная нильская.

Доктор сегодня ещё оставался в Кариме, а его машина отправлялась обратно в Корти — туда ехало, кроме нас, восемь человек. Доктор собирался приехать назавтра на другой, попутной машине. Мы поблагодарили доктора Мохамеда за всё, попрощались со всеми его родными и покинули на его машине гостеприимный город Кариму.

Ехали в Корти опять неторопливо, медленно, оставливаясь в каждой деревне. Опять навестили того старика, который опять был рад нас увидеть, приговаривал: "Я старый сельскохозяйственник…" Когда же добрались до Корти, нашего друга Абдурахмана не оказалось дома. Мы сели на свои рюкзаки и, разъедая манго, дожидались прихода Абдурахмана близ забора его.

К нам подошли две тётушки, соседки Абдурахмана, и узнали нас, так как видели нас три дня назад. Они попросили манго, и мы угостили их, ибо плодов сих у нас было немало. Возрадовавшись, они откупорили нам Абдурахманское жилище, так как деревянная дверь, в которую мы стучались, оказалась не заперта.

Пока хозяина не было, мы, используя его уголь, заварили каркаде. Манго перемыли и разделили: одну порцию, более твёрдые, рассовали по рюкзакам, другие, мягкие, назначили на съедение. Ели манго, пока не объелись. Хозяин так и не появился. Вытащили во двор две кровати и заснули под звёздами.

9 сентября, суббота. Корти — Омдурман

Наутро во дворе вместо двух кроватей, на которых мы спали, образовалось три кровати: на третьей возник Абудрахман. Вероятно, он пришёл ночью. Мы попрощались с ним и пошли на базар, где нам обещали явление прямого автобуса на Омдурман. И этот долгожданный автобус, наконец, появился, со многими пассажирами внутри и кучей барахла на крыше. Мы поступили мудро: подошли к водителю, и, сказавшись малоденежными, предложили ему за проезд ящик манго. Манго водитель не взял, но разрешил нам ехать без оплаты.

Пока автобус ждал пассажиров, на базаре появился окончательно проснувшийся Абдурахман, и мы вновь попрощались с ним.

В девять утра мы отправились. Путь наш был прост — через пустыню сразу напрямик, без заходов в разные другие деревни. Регулярно меняли колёса. Во время ремонтов пассажиры рассаживались вокруг автобуса на каменистой почве и спокойно ожидали. В ста пятидесяти километрах перед столицей выехали на асфальт, который начинался большой придорожной харчевней, в которой мы питались и в прошлом году. Кубатьян, одолеваемой жаждой, пытался добыть стеклянную бутылку 0.33 с пепси-колой, но продавцы не дарили ему, и на манго поменять тоже не удалось. После сего Кубатьян достал железный рубль с В.И.Лениным — он имел их немало, так как нарыл в Питере целый мешочек старых рублей, — и приобрёл бутылочку за ленинский рубль. Я не поддерживал такие методы, считая, что если хочется пить, то 330 грамм не помогут, а если совсем невтерпёж, есть нормальная вода, бесплатно и в изобилии, но не дистиллированная, конечно.

Мы ехали всё далее на юг, и пейзажи пустыни совсем исчезли, сменившись саванной с жёлтою редкою травой и редколистными кустарниками и деревьями. Было сумрачно, и к вечеру даже чуть капнуло сверху — здесь, вблизи столицы, уже существует понятие "сезон дождей".

В поздний час мы приехали в город Омдурман, куда автобус и направлялся. Въездной полицейский пост, где у нас в прошлом году смотрели документы, — проехали безвредно, в темноте. Нас высадили не на той свалке-толкучке, как в прошлом году, а в другом месте. Цивилизация! Мы приехали в богатый и весёлый восточный город! Свет электричества во многих лавках, огромные современные мечети, обилие продавцов. Вот продавцы суданских кроватей продают огромную гору кроватей, и живут и спят на них же — не увозить же товар на ночь! Может, попроситься к ним поспать, ведь кроватей очень много? Вот продавцы длинных, вытянутой формы арбузов. Мы приобрели задёшево не очень хороший арбуз и частично съели, частично выкинули его. А вот продавцы сладостей (5000 фунтов кило), вкусностей, вожделенной для Гриши пепси-колы из стеклянных бутылочек, и другого питья за 300 фунтов стакан, дёшево и приятно. Мы поужинали в вечернем радостном Омдурмане и занялись поиском ночлега.

Поиски сии были недолгими. В прошлый раз нас зазвали на ночлег в старинный мусульманский монастырь, который мы приняли за гробницу Махди. Тогда купола мечети той были видно издали, но сейчас мы оказались в другом районе большого города и пошли в другую, современную мечеть. Мы попали как раз в промежуток между молитвами; возле мечети сидели два пожилых человека, один читал вслух нараспев Коран, второй вышел нам навстречу. Мы попросились переночевать и — подверглись действию всегдашнего суданского гостеприимства. Появились кровати, хлеб с молоком, в мечети обнаружился душ; мы помылись, постирались и улеглись на этих кроватях прямо во дворе мечети. Нам предлагали организовать также фуль, но мы отказались, ибо уже были сыты. Вот благодатная страна — в столичной агломерации, в такой современной мечети, и никаких проблем!

10 сентября, воскресенье. Хартум

Утром, поблагодарив сотрудников мечети, мы отправились в Хартум — сперва стопом, потом подсели в автобус. Хартум находился рядом, на другой стороне Нила. На старом мосту через Нил была транспортная пробка — вероятно, единственная дорожная пробка в Судане. Цивилизация! Вдали высился новый мост, построенный китайцами. Впечатляет — такой длинный и почему-то с изгибом. Он тоже уже действовал.

Сентябрь — время самого половодья на Ниле. Нил был широк, из него торчали полузатопленные травы и кусты; сновали лодки. По обеим сторонам Нила виднелись большие модернистские мечети разных форм — вероятно, построенные в последнее десятилетие на деньги богатых исламских стран. (Я вспомнил, что в пакистанской столице, Исламабаде, была крупнейшая в мире современная мечеть, тоже нетрадиционной формы, построенная в качестве подарка от Саудии.) В центре Хартума — обилие продающих всякие дешёвые шлёпанцы, еду, каркаде и сигареты «BRINGI» (единственный вид изготовляемых в Судане сигарет).

Мы с Гришей поехали автостопом в посольство России. Уже знакомый нам консул РФ Рашид Измайлов был на месте; он сказал, что граница с Эфиопией, вероятно, открыта, и вручил нам письмо от коллег-автостопщиков. Оказывается, ещё до нас Хартума достигли Грил, Лекай и Кактус. Причём Кактус приехал раньше всех и уже успел вписаться в посольство и выписаться оттуда. Мы оставили в посольстве два письма — для коллег-автостопщиков и для отправки в Россию — и пошли искать Интернет-кафе: за последнее время цивилизация проникла и в Хартум, и Интернет здесь было уже несложно найти.

В Интернет-кафе сидели уже двое европейцев, парень и девушка. Оказалось, это тоже вольные путешественники. Сейчас они только что обрели визы Чада и Нигера и отправлялись туда. С большой радостью узнал я о том, что в Хартуме, оказывается, есть столь редкое посольство Нигера, выдающее визы всем желаюшим за $50 — причём эти двое попросили скинуть цену вдвое, и им не отказали в их просьбе. Мы рассказали им свою сущность и тоже залезли в Интернет; там нас ждали послания от моих родителей, от Михи из Калуги, от Винокурова из Москвы и от Моренкова из Швейцарии. Моренков испускал желания полететь на Новый год в страны Южной Африки, Намибию и ЮАР, и где-нибудь пересечься с нами. (Впоследствии он так и не осуществил эту идею.)

Зашли также на обычный почтамт, отправили письмо и оттуда, бумажной почтой. Итак, отправив три письма — через посольство, через почту и через Интернет — мы решили поехать обратно в Омдурман, чтобы-таки найти монастырь им. халифа Махди, в котором мы останавливались в прошлом году, и заночевать там.

Но теперь, когда мы произносили слова "Дом Махди", нам указали совсем другое здание, не монастырь, а дом-музей. Оплатив входной билет (500 фунтов с носа), мы получили впридачу умного разговорчивого гида, который, хотя и знал только лишь арабский язык, но говорил так выразительно, что всё было понятно, а дом-музей только усиливал впечатление. Махди, религиозный вождь Судана, жил в таком же глиняном доме, как и все прочие люди здесь, но дом его был очень большим и двухэтажным. Подняв восстание против англичан, он правил в Омдурмане несколько лет. Воины Махди ходили на англичан с копьями, мечами и щитами из крокодиловой кожи, как встарь; война длилась около десяти лет, и всё же Махди потерпел поражение (по-моему, в 1899 году).

Не решились вписываться в святом доме халифа Махди, и пошли по мечетям. Одна мечеть, которую мы посетили, находилась в ремонте и была довольно грязна. А вот другая — вполне. На ковриках под навесом во дворе мечети тусовались суданцы, общались, дремали, читали Коран. Коврики давно не подметались. Мы подмели всю территорию, застланную ковриками, и там же устроились на ночлег. Никто не мешал нам это сделать.

11 сентября, понедельник. Хартум

Наутро мы опять сидели у ворот российского посольства, надеясь, что подойдёт кто-нибудь из наших (но никто не явился). Суданцы все шли за российскими визами, все очень хотели ехать в Россию на заработки. Многие говорили по-русски, так как учились у нас. Некоторые, правда, боятся России, говорят, что у нас всё время убивают, очень опасно. А самая опасная страна (по их мнению) — Америка, там убивают везде и повсюду. Интересные плоды пропаганды: ведь у нас, а особенно в Америке, про Судан думают так же: опаснейшая страна!

Сидя у врат российского посольства, мы познакомились с суданцем по имени Хафиз, который учился и жил в России (а до этого в СССР) одиннадцать лет! Как и большинство его образованных соотечественников, Хафиз ругает своё суданское правительство и хочет опять перебраться в Росиию, благо знает немало успешных примеров переселения.

Хафиз поведал нам некоторые особенности современной суданской жизни. Например, при правительстве Судана образована спец. комиссия, цель её — "попросить Бога, чтобы дождь пошёл", и заместитель президента — во главе этой комиссии.

Хафиз оставил нам свой адрес в городе Вад-Медани и сказал, что завтра вечером приедет из Хартума в город тот и зовёт нас в гости. Так как Вад-Медани были нам по пути, мы решили навестить Хафиза и направились на выезд из города.

От Хартума до Вад-Медани

Трасса на юг, из Хартума до Вад-Медани шла параллельно Голубому Нилу, хотя и вдалеке от него. Эта провинция Судана называется Джезира, в переводе — «Остров», или «Междуречье», так как находится между Белым и Голубым

Нилами; это самая богатая местность, "житница страны". Между двумя Нилами хорошее орошение, а в сезон дождей здесь ещё и льёт, и хлопок здесь растёт, и хлеб, и манго, и финики.

Довольно долго тянулись пригороды столицы. В одном из мест нас зазвал на чай содержатель шикарной гостиницы для новобрачных. Оказывается, суданские люди, женившись, едут обычно из своих деревень провести "медовую неделю" в столице, и вот, есть специальные такие апартаменты для влюблённых, весьма шикарные и дорогие; для жителей сельских глиняных домов это просто чудо. Пока мы общались с начальником гостиницы, мимо, по улице, проходил толстолицый странный негр и громко закричал, увидев нас, по-английски:

— Судан — это самая плохая страна!! Зачем вы сюда приехали?! Здесь нет ничего хорошего!! Скорее, скорее, сегодня же, сейчас же, скорее уезжайте домой!!

А по-настоящему Судан — очень весёлая страна! Вот, например, мы ехали на машине, у которой неожиданно кончился бензин. И водитель взял канистру и поехал с нею за бензином в ближайший город на попутном… велосипедисте! Хорошо, что город был не очень далеко. Ещё было бы смешнее, если бы он застопил попутного осла.

А в одной из придорожных харчевен — когда мы зашли в неё разъедать наш арбуз, купленный на улице, — один из возлежащих в харчевне завсегдатаев угостил нас за свой счёт без всякого нашего на то намёка.

Поздно вечером мы прибыли в Вад-Медани, один из крупнейших городов в Судане. Хафиза пока не было в городе. В мечеть нас почему-то не вписали, и мы втёрлись на ночлег во двор богатого дома. Всё же и тут, как и в других местах мира, в богатые дома не так просто вписаться, как в дома бедняков, а крупные города меньше располагают к гостеприимству их жителей, чем маленькие деревни. Здесь многие заборы были сверху утыканы битыми стёклами, кое-где виднелась колючая проволока, и мы вспомнили слова доктора Мохамеда по поводу зарешёченных окон:

"Эти окна сделаны в Хартуме… Там очень цивилизованная страна…"

12–13 сентября в городе Вад-Медани

12 сентября, наутро, мы пошли в столовую за фулем, и столовщик не только положил нам здоровенную тарелку оного, но и отказался от денег наотрез.

Утро мы провели в городском парке, занимаясь писанием писем. Ближе к вечеру Хафиз образовался по данному им телефону, и вскоре он встретил нас и повёл к себе домой. Мы провели у него ночь, весь следующий день и другую ночь.

Хафиз ругал своё суданское правительство и мечтал вернуться в Россию, где прожил 11 лет. Здесь же, в Медани, жил его друг Ихаб, тоже русскоговорящий, тоже ругающий правительство. Весь день 13 сентября мы провели в чаях, суданцы устроили нам культурную программу — показ города. Повезли даже показывать какой-то пригородный парк, в котором должны были водиться звери, но парк оказался запущен, и только мусор обитал в нём, да ветер, да некоторые овцы и козлы.

— Вот это всё правительство, эти братья-мусульмане, — возмущался Хафиз, — Я здесь не был двенадцать лет, и посмотрите, до чего они довели страну!

Так же Хафиз комментировал и другие факты. Грязь на улицах города, бедность, засуха, неурожаи, — всё было происками правительства, вернувшего страну в средневековье и внедрившего специальную комиссию: "Попросить Бога, чтобы дождь пошёл".

14 сентября, четверг. Путь в Гедареф и вписка там

Утром попрощались с Хафизом и Ихабом и направились на трассу. Хотите верьте, хотите нет, но на этот раз "комиссия по дождям" поработала на славу, и ночью шёл настоящий тропический ливень. Утром весь город был в грязи, и мы выбрались на трассу, шлёпая потяжелевшими от грязи ботинками.

И вот мы стоим на важнейшей автодороге страны, переходим мост через Нил и стопим проходящий транспорт.

Не прошло и минуты, как «Тойота», везущая много хлебов, подобрала нас и довезла до ближайшего пригородного поворота. Там мы подцепили небольшой автобус, следовавший в городок Фау, и пролетели ещё километров сто.

Фау состоял не из коробчатых домов, как все прочие поселения, встреченные нами в Судане, а из множества круглых хижин у подножия зелёной горы. Это было удивительно для нас, но вполне объяснимо. Мы миновали жаркий и сухой пояс плоской пустыни, где можно строить из глины, и достигли зоны влажного климата, где хижины из веток и соломы надёжнее — не размывает. Появилась в обилии зелень. Мы выгрузились из автобусика и фотографировали всё подряд, дивясь на такое видоизменение пейзажа. (В последующие месяцы мне предстояло увидеть тысячи таких хижин и деревень, но эта была первая, поэтому и запомнилась надолго.)

Мы сидели на дороге и ожидали дальнейших машин. Деревенские дети обступили нас и пытались нам продать всякие жвачки, конфеты и другие предметы явно не местного производства. Не достигнув успеха в продаже, они убежали обратно в деревню. Никто в гости нас не позвал, хотя не меньше часа мы сидели на виду у всего Фау.

Как потом выяснилось, за Фау располагались воинские части. И вот к нам на трассу вышел человек в военной форме. Мы решили перехватить инициативу и расспросить его о сущности Эфиопии и дороги туда. Военный оказался неожиданно умным и чётко объяснил нам всё (по-арабски).

Дорога в Эфиопию есть. Идёт так: Гедареф — Гуллабад — Метема — Азезо — Аддис. Люди Эфиопии хорошие. Если у вас есть паспорт, тогда вам в него поставят штамп.

Мы возрадовались. Вскоре подъехал огромнейший грузовик с пустым кузовом; вероятно, он направлялся за грузом в далёкий Порт-Судан (ибо навстречу, из Порт-Судана, шли такие же, но полные грузовики). В пустом кузове уже ехало человек двадцать пять, и нас взяли тоже. Хорошо!

Пейзаж показался мне необычен после всего, виденного мной в Судане доселе. По сторонам дороги шла не плоская равнина, а зелёные горы; почва была не песчаной, а травянистой; по сторонам дороги паслись стада коров, а местные женщины пытались продать проезжающим машинам пластмассовые канистры с молоком. Временами попадались хижины и целые деревеньки. Хижины были круглыми в плане, стены состояли из палок, диаметром были они метра три. Остроконечные их крыши были покрыты соломой. Наверное, в таких же хижинах живут люди по всему югу страны, где нам пока не случилось побывать.

А вот Гедареф оказался большим городом, и дома там были разные: и дома-хижины (у богатых они бывают даже с электричеством, вентилятором и телевизором), и дома-кубики. Но люди там мало напоминают арабов и нубийцев Севера, это уже люди настоящей Чёрной Африки. Пока ходили по базару и потребляли всякие вкусности, местный сок со льдом и т. п., пока бродили по городу, мимо нас проехала машина, в которой ехал наш Кактус! Белый человек здесь виден издалека; мы были единственными белыми в городе. Оказалось, что он уже приехал сюда, по обыкновению, раньше других и пустил корни на вписке в католической церкви. Туда решили направиться и мы, ибо до «стрелки» у нас оставалось ещё двое суток.

Католическая миссия в Гедарефе представляла собой многофункциональный дом, в котором жил чернокожий англоговорящий пастор (из Эритреи!), образованный и добродушный, и какие-то его люди; там были комнаты с книгами, душ, кухня и собственно церковь. Нас поселили в одну комнату, в которой были кровати, мухи, комары (надеюсь — не малярийные) и книжный шкаф. Священник объяснил, что по нынешним суданским законам строительство новых церквей в стране запрещено, но можно строить так называемые многоцелевые дома, такие, как этот.

Большая часть книг у пастора оказались на английском языке, и мы с интересом изучали сию библиотеку. "Братья Карамазовы", Ницше, "География Африки", "История философии", "3 религии Африки — ислам, христианство и анимизм", "Визит Папы Иоанна Павла II в Судан в 1993 году" (в двух экземплярах, каждый на двух языках, с цветными низкокачественными фото) и многие другие книги, названий коих я не запомнил. Гриша Кубатьян решил почитать Шекспира в оригинале, но, как и следовало ожидать, прочитал только несколько строк, но не понял и их.

Суданские друзья пастора, узнав, что в миссии гостюют иностранцы, решили устроить нам культурную программу. Вообще кормили нас в Гедарефе неравномерно: то закормят до упаду, а то на полдня забывают, а потом опять кормят. Как обычно, нас водили по всяким гостям, а потом повели в колледж, где суданцы изучали всякие науки.

Нас завели прямо в класс английского языка. Там сидело около двадцати взрослых людей. Учитель сказал примерно так:

— Вот мы учим сейчас английский язык, чтобы читать разные импортные книги, чтобы общаться с иностранцами, а вот нам повезло, сегодня в наш город приехали самые настоящие иностранцы, и давайте сделаем типа интервью, мы их о чём-нибудь спросим, а они нам ответят по-английски! Ну, кто хочет задать вопрос?

Над классом повисла мёртвая тишина. Все замолчали, уткнувшись в нас взорами, ибо не были готовы к столь быстрому претворению в жизнь своих скудных теоретических знаний. Наконец самый смелый мужчина собрался с духом, поднял руку, и, когда учитель дозволил ему говорить, спросил нас:

— What is you name? — Как вас зовут?

Все дружно посмеялись, и дальше беседа пошла более живо. Мы пообщались со штудирующими язык минут пять, периодически переходя на арабский, чем сильно повеселили студентов. После сего человек, приведший нас сюда, совсем проникся к нам уважением и решил позвать назавтра в гости, чтобы накормить некой особо вкусной едой, устраиваемой в Судане только для почётных гостей.

15 сентября, пятница в Гедарефе

В мусульманских странах пятница — выходной день, и мы сегодня никуда не ездили, а посвятили весь день городу Гедарефу. Утром мы навестили другой христианский храм — коптской православной церкви, — находящийся неподалёку. Там была тихая, малолюдная служба. Потом вернулись в нашу миссию, где священник накормил нас завтраком. На кухне всё было очень цивильно, и газ был, и стол, и стулья, и чашки, и всё по-европейски, а не по-судански.

После завтрака в миссии за нами зашёл наш вчерашний англоговорящий знакомый, который обещал нам сегодня сварить (руками своей жены) особо праздничное угощение. Мы с ним пошли на базар, сопроводили его в покупке нужных странных тестообразных ингредиентов (а вокруг, видя нас, удивлённые продавцы восклицали: хаваджи! хаваджи! иностранцы!). Потом мы пошли к нему в гости, в его соломенную хижину, снабжённую электрическим вентилятором (богато живёт!), потом обошли все окрестные хижины, угощаясь у его брата и его друзей, покуда его жена готовила суперпраздничную еду.

Среди всех суданских угощений первое место для меня занимает, конечно, фуль (фасолевая каша), хотя мы с удовольствием можем употреблять и рис, и мясо, и бульон, и даже странные сопли, которым даже русского названия не придумаешь. Но есть одна-единственная еда, которую ни я, ни Гриша, ни Кактус терпеть не можем. Это род безвкусного серого пудинга со странной подливой, насыщаться которым можно было разве что в блокадном Ленинграде, и называется это «кисра». Вот эта кисра и была, о ужас, той самой праздничной супер-едой, которую нам, наконец, приготовили!

Мы робко отнекивались, указывая на то, что уже позавтракали в церкви, а потом у брата хозяина и во всех прочих местах, но нам отвечали, что это произведение непревзойдённого кулинарного искусства непременно нам надо съесть. Я, стараясь думать о хорошем, мало-помалу пропихнул сквозь рот в пищевод и расположенный далее желудок несколько щепоток этой массы (едят, разумеется, руками); Гриша и Кактус сидели, не открывая рта, с видом пионеров-героев, у которых немцы хотят узнать военную тайну. В результате мы так и не истребили даже четверти предназначенного пудинга, и доедать его пришлось самим хозяевам.

Оставшуюся часть дня мы провели в миссии, потому что в городе мы вызывали прямо-таки зоопарковое внимание, как если бы слон появился на улицах Москвы. Все обращают на нас внимание, идём по улицам — крики, голоса, шёпот: хаваджи! хаваджи! (белые люди!). Впрочем, всё это по-доброму, никакой агрессии.

Днём в Гедарефе прохладно — всего +25 или +30, сказывается сырость и близость холодных (относительно) эфиопских гор. Дорога в сторону Эфиопии наверняка размыта, и не всякий грузовик-лорри поедет сейчас в сторону Гуллабада. Но нам спешить некуда. Путешествие длится уже 50 дней, из них 20 дней я нахожусь в Судане и совсем просуданился, разучился куда-то спешить и чего-то очень хотеть. Доберёмся до Эфиопии? до Кейптауна? до Москвы? — иншалла!

Поскольку комары прошлой ночью нас совсем достали, мы поставили все три кровати точно под вентилятором в центре комнаты и включили вентилятор на полную мощность; только так удалось разогнать надоедливых кровососущих. Перед сном рассуждали, как это часто бывает, о мирской жизни; Гриша полагал, что для нормальной жизни в России нужно иметь хороший диплом и зарплату в тысячу долларов в месяц, я же не соглашался с ним, считая, что можно обойтись и меньшим их количеством, и без диплома. Так и не придя к консенсусу, мы вскоре заснули.

16 сентября, суббота. Встреча шестерых

Утром в храме появился Олег Сенов и рассказал о своём житии. Странно, но гитару он сохранил. Путь его был таков. Он, а также Грил и Лекай, приплыли в Судан через неделю после нас, на следующем пароме. Грил и Лекай дождались поезда и на нём проехали часть пути (от Вади-Халфы до Абу-Хамеда), а потом направились в Хартум. Олег же один поехал "по классическому маршруту" автостопом через Абри и Донголу. Мы весело трепались до самого обеда, не переставая дивиться тому, что гитара проехала почти весь Судан. (Я ещё не знал тогда, что гитаре сей суждено добраться гораздо дальше, до самого Кейптауна.)

Днём мы попрощались с гостеприимным эритрейским священником и покинули миссию, направляясь на почтамт, где была назначена встреча с остальными. Почта была закрыта (суббота тоже оказалась выходным днём), но за сею почтою обнаружилась метеобудка, где находилась записка от Грила и его рюкзак, а также, о радость, Сергей Лекай собственной персоной. Вскоре подошёл и Лапшин; таким образом, нас стало шестеро.

Другие участники поездки на стрелку прибыть не могли, так как у них не было суданской визы.

Нас ждал самый неясный участок трансафриканского маршрута — суданско-эфиопская граница. Давным-давно она была открыта. Потом, в годы правления в Эфиопии коммунистического диктатора Менгисту, наземный автопереход был закрыт. Но вскоре от Эфиопии отделилась её бывшая провинция, Эритрея, и в начале 1990-х единственно возможный маршрут проходил из суданского города Кассала в эритрейскую Асмару, а оттуда уже в Эфиопию. Затем суданское, эритрейское и эфиопское правительства все взаимно разругались, и на момент нашего прошлого посещения Судана (1999 год) были закрыты все границы. В начале 2000 года прошёл слух, что Судан и Эфиопия неожиданно подружились, и иностранцы вновь могут официально попадать из Судана в Эфиопию по суше. При этом сами суданцы и эфиопы, сидящие в Москве в соответствующих посольствах, мыслили противоречиво: суданцы говорили, что граница открыта, эфиопы — что она закрыта навсегда.

Итак, нам предстояло проверить состояние этой странной границы на своём опыте. Чтобы у нас не было казусов, подобных египетскому, когда Гришу Кубатьяна пропустили, а остальных не сразу, — мы решили ехать нераздельной шестёркой, тем более что кузовная сущность суданского автостопа к этому располагала.

Итак, затарившись напоследок на базаре некоторой пищей, мы обленились и начали стопить машины почти в центре сего города.

Первая «Тойота» провезла нас до конца города; вторая — до некоей пригородной развилки, где мы, неправильно определив нужное нам направление, прохлопали два грузовика, ушедшие куда надо. Затем нас шестерых подобрал шикарный, даже не имеющий кузова, джип, принадлежащий госпиталю "Армии спасения"; Сергей Лекай сел ему на багажник, ибо места внутри было немного. Дорога была ухабистой; в самом ухабном месте на трассе стояли мальчишки, успевавшие попросить подаяние у проезжающих машин в тот момент, пока они боролись с дорогой. Водитель выкинул из окна бумажку в 500 фунтов, и дети радостно бросились за ней. Наконец, джип привёз нас к воротам своего деревенского госпиталя, мы вышли и занялись дальнейшим ожиданием машин на вечерней дороге.

Белые люди на трассе в этой деревне попадались нечасто; особенно в количестве шести человек одновременно. На нас собралось смотреть полдеревни. Вскоре, к нашему удивлению, появилась белая тётка в шлёпанцах: жительница Голландии, работавшая в этом гуманитарном госпитале уже год.

— А я слышу, все в деревне кричат: "хаваджи, хаваджи" (иностранцы)! — посмеялась она.

Мы поведали ей свою сущность, но вписаться на ночлег в госпиталь не успели, так как со стороны Гедарефа ползли грузовики, те, которые недавно пытались уйти из-под нашего носа. Попрощались с голландкой и залезли в застопившийся грузовик.

* * *

Дорога была грязна, сгустился вечер; ближе к пункту назначения грузовик стал петлять в окрестностях деревни назначения, стараясь объехать грязевые лужи. Наконец прибыли куда-то. Это была деревня в 10 км не доезжая деревни Доха, на полдороги между Гедарефом и Гуллабадом. Деревня это была очень бедная, все люди жили в хижинах, электричества не было нигде никакого, хотя народу здесь было немало. Редкие лавки из прутьев и соломы освещали в ночи тусклые мерцающие точки — это были, вероятно, масляные светильники. Кое-где светились и красные точки — угли, на которых готовили еду. Место, где мы сейчас оказались, было деревенским базаром.

Увидев иностранцев, никогда здесь не встречавшихся, люди собрались вокруг той лавки, где мы варили свою чечевицу в котелке. Зрителей было свыше 70 человек. Мы попросили фуля.

Нас поняли, и минут через десять фуль, в дополнение к нашей чечевице, принесли нам в большой металлической миске.

Нас было слишком много для того, чтобы нас сразу зазвали в гости. Куда положить в соломенной хижине шестерых белых мистеров, да и чем накормить? Мы, правда, уже накормились, и намекали собравшейся толпе, что мы можем ночевать не в пятизвёздочных условиях.

Один человек всё же предложил нам пойти спать к доктору, показывая жестами «спать», «шприц» и приговаривая: "доктор, доктор".

— Доктор сделает нам укол, и мы уснём, — так перевёл его предложения С.Лекай.

Пока мы думали о докторе, один из местных жителей, единственный англоговорящий, решился-таки зазвать нас на ночлег к себе.

Мы пошли по тёмной деревне, стараясь не напороться на сучья, палки и хижины. Жилище каждого человека было огорожено забором из палок и соломы, а между ними были довольно узкие проходы-улицы. Прибыли в хижину; её диаметр был чуть меньше трёх метров. Хозяин как-то организовал нам несколько кроватей: вероятно, одолжив их у соседей. Те, кому не досталось кровати, ночевали в палатках, и это было, пожалуй, мудрее: в деревенской сырости, в хижине, водились многочисленные, возможно малярийные, комары.

17 сентября, воскресенье. Вперёд, к неведомому Гуллабаду!

Один из нас, именем Кактус, беспокоился, что наш хозяин потребует деньги за ночлег, но его опасения оказались беспочвенны. Мы поблагодарили хозяина и выбрались на трассу — грязную дорогу среди полей и деревень. Чуть подъехали на «лорри» — вероятно, до той самой Дохи, на полпути между Гедарефом и границей, и застряли. Весь сегодняшний день мы проторчали в ожидании машин у притрассового дерева, в безымянном местечке на 13º30 с.ш., 35º44 в.д., в 629 метрах выше уровня далёкого моря.

Дерево это было местной остановкой транспорта. Под ним сидели люди, желающие уехать в сторону Гуллабада. Этих людей становилось всё больше и больше, потому что примерно ежечасно со стороны Гедарефа подъезжали всё новые грузовики, высаживали часть людей под дерево, а остальных везли в Доху, которая была в стороне от трассы. Со временем под деревом скопилось более сорока человек, ожидающих попутку и желающих уехать нераздельной сорокпяткой. Мы тоже сидели среди них.

В полдень тень от дерева съёжилась, и люди перестали помещаться в тени его. Кстати, я забыл сообщить, что на трассе, у дерева, был пост ГАИ! В хижине придорожной сидел суданец, объявивший себя полицейским, он проверил наши документы и записал наши имена в большую тетрадь. Увидев, что среди нас два Григория, он решил, что они братья, и так их и записал, вероятно: "братья GRIGORI — 2 шт".

Все машины поворачивали в Доху. Наверное, там было очень хорошо, раз все туда ехали! И только тогда, когда солнце приопустилось и тень от дерева вновь стала покрывать всё увеличивающуюся толпу ожидающих, приехал наш грузовик. В его и без того непустой кузов набилось свыше пятидесяти человек! Старики в халатах, кормящие женщины с детьми, солдаты с автоматами, все мечтали ехать в сторону Гуллабада.

Водитель сперва не особо хотел брать в дополнение ещё шестерых белых бесплатных мистеров и велел нам ждать. Пересчитав выручку, полученную со всех иных пассажиров, водитель возрадовался её обилием и разрешил нам ехать даром. Мы залезли и поехали.

Опять, как и вчера, вечерело, дорогу развезло, водитель начал ездить по полям и лесам окольными путями, стараясь найти дорогу в деревню, ветки ударяли нам в лицо, Сенов сильно ушибся о выступающую часть грузовика, меня в указательный палец укусил ночной летучий жук. Мой палец нагрелся и раздулся, как сарделька, и не хотел сгибаться, и целую неделю я проходил потом с таким надутым пальцем (самого ядовитого виновника в темноте я не успел увидеть). Пассажиры, разбредаясь из «лорри», искали дорогу во тьме, «лорри» двигался в неизвестном направлении; в результате трёх солдат и одного человека мы так и забыли в ночном лесу — они пошли искать дорогу для грузовика, а когда он сам нашёл её, они не успели зацепиться за уезжающий кузов. Наконец мы прибыли в очередную деревню хижин, похожую на вчерашнюю, и опять мы готовили на углях в местной харчевне свою чечевицу и каркаде, и опять жители стеклись смотреть на нас, но в меньшем количестве, чем вчера. В деревне была, кстати, маленькая христианская церковь в виде хижины с деревянным крестиком сверху, и мы уже думали спать в ней, если других вариантов не обнаружится.

Местные жители, узнав, что мы хотим бесплатно попасть в Гуллабад, сосватали нас на ночной грузовик, вёзший непонятные мешки и кровать в деревню Кунейни. Это было ещё 20 километров, но ехать пришлось часа полтора: ночь, грязь… Прибыли мы в Кунейни в половину двенадцатого ночи. На ночлег забурились в прихожую какого-то домика и уснули, даже не разглядывая, где мы оказались. До границы оставалось километров двадцать.

18 сентября, понедельник. Альом сейяра Гуллабад фи? Трактор-деньгопрос. Пересечение границы. Наконец в Эфиопии!

Когда мы начали просыпаться и собирать свои шмотки, мы обнаружили, что спали в приёмной врача. Этот сарай, действительно, являлся местной поликлиникой, и наивные рукописные плакаты на стенах подтверждали это. На одном плакате было нарисовано устройство беременной женщины; на другом было нарисовано два человека, один какал в очко туалета, а другой мимо, и тот, который мимо, был перечёркнут: неправильно, мол. Грил же поставил свою палатку в соседней хижине; наутро жители Кунейни были немало удивлены, увидав, что внутри большой соломенной хижины за ночь выросла другая, зелёная и загадочная.

Я вышел из приёмной врача, в которой мы спали, и задал собравшимся вокруг зрителям один вопрос:

— Альом сейяра Гуллабад фи? — Сегодня машина Гуллабад есть?

Это наше пробуждение, моё вылезание и вопрос так поразил всех жителей Кунейни, что они принялись повторять его на все голоса, и целое утро мы слышали, как из разных концов деревни доносилось на все голоса:

— Альом сейяра Гуллабад фи?.. — Альоум суяра Гуллабад фи? — Альём сийяра Гуллабад фи?.. — Альом сейяра Гуллабад фи? — Альюм сюйяра Гуллабад фи?

Я их так поразил, что они никак не могли ответить на мой вопрос. Все ходили и спрашивали друг друга, как звуки испорченной пластинки: Альём сейяра Гуллабад фи? Наконец, один житель деревни всё же ответил мне:

— Сейяра мафи. Трактор фи! — Машины нет. Трактор есть!

И впрямь, на деревенской толкучке стояли трактора, запряжённые в тележки. На одну из них всем миром грузили огромнейший синий мягкий мешок. Наверное, в нём была одежда. Мешок имел длину метра четыре, ширину метра два и почти метр толщины. Чтобы навалить его на тележку, потребовались усилия человек пятнадцати. Трактора шли, возможно, в Гуллабад, но сущность их была деньгопросна, и тем более они куда-то исчезли вскоре, поуползали в неизвестном направлении, но не в Гуллабад; возможно, ушли за дополнительными пассажирами или грузом. Мы пошли пешком на выезд из деревни.

Начинался базарный день. Местные жители раскладывали на продажу маленькие, в сантиметр диаметром, помидорчики, а также кишки кур (интересно, зачем? для какого-нибудь колдовства?), хлеб, древесный уголь, лимончики и сигареты "Bringi".

— Как говорит наука, человек может довольно долго ничего не есть, — произнёс Кактус. Из соображений экономии он решил потратить в Судане ноль долларов и строго придерживался своего принципа. Все дни нас подкармливали, но сегодня почему-то не спешили — вероятно, сказывалось влияние соседней голодной Эфиопии… — Человек может довольно долго не есть, а…

— …А есть он может ещё дольше, — продолжил Сергей Лекай и купил у базарных тётушек хлеба на последние остававшиеся у него суданские деньги. Мы пересекли овраг, ознаменовавший собой конец деревни.

Дорога, идущая на Гуллабад, была грязна — ишаку по колено.

На околице деревни к нам прицепились полицейские, и, намекая на погранзону, спрашивали нас: "Листа! листа!" Это они имели ввиду пермит, официальное разрешение на поездку. Дело в том, что уже много лет в Судане действуют законы, запрещающее свободное передвижение иностранцев. В каждой деревне нам, по закону, нужно было платно зарегистрироваться в полицейском участке, если таковой имелся, и получить, опять же платное, разрешение доехать до следующей большой деревни, а там опять в течение 24 часов зарегистрироваться, и т. д… Однако, в Судане так мало иностранцев, что многие полицейские и забыли, что такое белый человек и что ему нужен этот пермит, «листа». Здесь же об этом помнили; но мы сделали вид, что не понимаем, и нас никто не арестовал: инструкция о том, что делать с иностранцами, не желающими регистрироваться, в эту полицейскую хижину пока не поступила.

По грязной дороге шли местные жители, кто пешком, кто на ишаке или верблюде. Как ни странно, вскоре мы застопили «Тойоту» и проехали на ней километра два. До Эфиопии осталось менее 20 километров.

Тойота куда-то свернула, а мы остались перед разливом воды и грязи, который якобы и представлял собой дорогу на Гуллабад. Было ясно, что «лорри» здесь не пройдёт, да и вообще следов машин не было. Мы побродили вокруг и так и не нашли никакой лазейки для транспорта. Вероятно, мы не на той дороге вообще. Когда мы уже решили возвращаться назад, в сторону деревни, — вдали послышался шум тракторов, и вскоре перед нами оказались сами они, четыре трактора с тележками, идущие, наконец, в вожделенный наш Гуллабад!

На трёх тележках лежали разные мешки, а на четвёртой — огромный синий мешок, который мы уже видели утром. На всех мешках сидели люди, желающие попасть в Гуллабад, их было суммарно человек сто, но распределены они были неравномерно. Среди едущих были и мужчины, и женщины, и даже несколько вооружённых солдат-пограничников.

Так как нас было шестеро, мы сели на разные трактора. Сергей Лекай и Кубатьян оказались на одной тележке и успели предупредить тракториста о своей безденежности, а мы четверо (Лапшин, Сенов, Кактус и я) были на другой тележке и предупреждать тракториста поленились.

Дорога была наихудшей в мире. Мы ехали по лесам, полям, лужам и буреломам, ветки хлестали в лицо, из-под колёс трактора летела грязь и забрызгала меня и других лиц, сидевших на краю тележки. Трактора шли почти по лесной целине, объезжая глубоководные лужи, ломая ветки и сучья, прыгая на ухабах; колючие деревья вцеплялись в одежду и кожу, больно царапаясь. Пассажиры то и дело дружно пригибались, когда над нашими головами пролетал очередной толстый сук. Мы пытались фотографировать трассу, но солдаты, едущие на тракторах, запрещали нам это. Время от времени нам попадались местные пешеходы, встречные трактора, а один раз — даже застрявший в грязи «лорри». Сегодня добраться до относительной цивилизации шансов у него было немного.

Ближе к Гуллабаду мы неожиданно выехали на широкую строящуюся дорогу. Это были начатки нового международного хайвея, призванного улучшить движение и товарообмен между великими африканскими державами. Хайвей должен был соединить Гуллабад с Гедарефом и позволить не только тракторам, но и другим машинам ездить на этом участке. Но пока была построена лишь небольшая часть магистрали, и я не знаю, сумеют ли закончить неторопливые суданцы сие строительство.

Когда мы приехали в Гуллабад (это вновь оказалась маленькая деревня круглых хижин), наш тракторист захотел денег. Запоздалые объяснения (мол, ехали от Гедарефа долго и все деньги проели) на него не подействовали. Чтобы избавиться от назойливого тракториста, я вручил ему несколько билетов МММ (в результате поездки на тракторе я стал такой грязный, злой расцарапанный, что платить нормальными деньгами не хотелось).

Государственных офисов в Гуллабаде было три. Сперва мы обнаружили один из них — двор, обнесённый забором из палок, с хижиной и бочкой воды внутри. Так как мы после дороги были очень грязные, — решили помыться и постираться, тем более что никаких чиновников в офисе не было видно, а вот бочка с неплохой водой имелась. Стали черпать оттуда воду и мыться; но не успели все из нас вымыться, как появилось строгое начальство.

— Это вам не отель, а офис иммиграционных служб! — сказало оно и направило нас в другой офис.

Другой офис имел вид круглой соломенной хижины, внутри которой за столом сидел другой чиновник, отмахиваясь от назойливых мух. Отворив огромную, редко открываемую амбарную книгу, он начал заносить туда наши имена, начиная с моего. Но только он перерисовал своей рукой, непривычной к латинским буквам, моё хитрое имя "A-N-T-O-N-K-R-O-T-O-V", достал выездной штамп, подышал на него и уже занёс его над моим паспортом, — в дверь хижины ворвался некий человек, оказавшийся сотрудником местных спецслужб. В руке он держал три злосчастных билета МММ и что-то громко и быстро тараторил по-арабски. Человек за столом отложил штамп в сторону и с интересом слушал.

Кратко говоря, тракторист, сочтя билеты МММ подозрительными, обратился в местное гуллабадское КГБ, и, в первый и последний раз в Африке, сотрудник местного КГБ оказался умным человеком. Он сразу просёк, что эти бумажки не являются деньгами и пришёл разбираться. Оказалось, что проезд в тракторе стоил 10000 фунтов (четыре доллара) на человека, которые нам четверым нужно было заплатить. Другие двое, Лекай и Кубатьян, как я уже сказал выше, не поленились заранее предупредить своего тракториста, и у них проблем не оказалось. А нам остальным пришлось оплачивать своё раздолбайство, как уже было однажды в Донголе. Сам тракторист-деньгопрос, к сожалению, на разборки не пришёл, передав билеты МММ и свои проблемы спецслужбисту.

Мы спорили минут пятнадцать — не столько с суданцами, сколько друг с другом, и наконец справедливость восторжествовала. Билеты МММ нам были возвращены, а в фонд поддержки суданской экономики были выданы 16 американских долларов, которые и забрал сотрудник спецслужб. Мы просили предъявить нам самого пострадавшего, на что нам было отвечено:

— А зачем он вам? Он — суданский тракторист. Я — суданский полисмен. Я сам эти деньги ему отдам.

Когда проблема была решена, человек за столом всё же поставил сперва

в мой паспорт, а потом и во все остальные паспорта вожделенные выездные штампы, и мы пошли на границу, размышляя о том, достанутся ли все деньги трактористу, полисмену или они поделят их пополам.

* * *

Гуллабад завершался довольно капитальным (не хижинообразным) зданием суданской таможни, где люди в форме нас наскоро обыскали — больше из любопытства, чем желая найти что-либо запрещённое. А вот на эфиопской стороне границы не было никаких цивильных зданий. В круглой хижине сидели пограничники, которые поприветствовали нас, поглядели паспорта и сообщили, что въездные штампы мы сможем получить только километров через сорок, в деревне Шеди.

Пока же первая эфиопская деревня, в которую мы попали, называлась Метема. Она была несколько больше Гуллабада и представляла собой грязную улицу-дорогу, вдоль которой стояли хижины-лавки. По дороге бегали полуголые дети-эфиопы и все, как один, заметив нас, приветствовали нас криками "Ю! ю! ю! ю! ю!" Это было единственное английское слово (You — ты), которое знали тут все, даже дети. Попадались и люди, знающие английский в большем объёме. А вот арабский язык здесь почти никто не понимал!

Приезд в Эфиопию надо было отметить. Такие события мы обычно отмечали местными вкусностями, если таковые обнаруживались. Но местных денег на отмечание у нас не было. Обменных пунктов и самоходных менял тоже не наблюдалось. Один лавочник согласился обменять наши доллары на эфиопскую валюту, именуемую «быр», в соотношении 1:7. Соотношение не самое лучшее, но иных вариантов не было. Но лавочник оказался ещё и с приколом: он принимал только баксы не старше 1998 года выпуска; более старые он считал не имеющими никакой ценности. Сыскали для него новенькую 10-долларовую купюру и обзавелись целой кучей мятых, старых эфиопских быров в количестве 70. Стало быть, один быр сегодня равен примерно четырём рублям. (Через две недели, в Аддис-Абебе, за доллар нам давали 8.5 быр, подешевевших таким образом до 3 руб. 40 коп.)

Ну что, первым делом — фуль! Это важное арабское слово здесь ещё понимали. Мы набились в тесную, тёмную хижину-харчевню и попробовали первую в Эфиопии еду. Тарелки были большими, цена невелика (2 быра), и наши опасения, что в Эфиопии всё будет дорого, оказались напрасными.

Обменяли деньги, насытились фулем и пошли на выход из деревни. Весёлые деревенские дети, от двух до двенадцати лет, все сопровождали нас с криками "ю! ю! ю! ю!" Целая процессия получилась, потому как детей было не меньше пятидесяти. Они бы шли за нами и далее, но в конце деревни двое взрослых цыкнули на них, и дети испуганно разбежались по своим хижинам, а перед нами лежали просторы ЭФИОПИИ.

Эфиопия

История эфиопского народа насчитывает не менее сорока веков. Эфиопская цивилизация, ровесница индийской, шумерской и египетской, зародилась в незапамятные времена. В IV веке, одной из первых, Эфиопия приняла христианство. Она и поныне осталась второй по древности христианской страной (после Армении, принявшей христианство в 301 году).

В дни распространения ислама гордые горные эфиопы сумели отстоять свою религиозную и политическую независимость, хотя все их соседи оперативно приняли ислам. В эпоху колониализма Эфиопия осталась единственной страной на всём континенте, которая никогда никем не была колонизирована (только кратковременно оккупирована итальянцами в течение нескольких лет Второй мировой войны). Устояв перед исламом и колониализмом, Эфиопия не выдержала искушения стать страной передового социализма, в годы правления коммунистического диктатора Менгисту Хайле Мариама. В 1992 году Менгисту прогнали, а вскоре после этого началась война с Эритреей, приморской мусульманской провинцией Эфиопии, успевшей незадолго до этого отделиться. Война сия, то разгораясь, то затихая, длится и по сей день; момент нашего визита совпал по времени с очередным обострением конфликта.

Россия подружилась с Эфиопией довольно давно. Даже великий русский поэт А.С.Пушкин корнями своими был, как полагают, эфиопом ("Арап Петра Великого"). В конце прошлого века русский полковник Булатович побывал в Эфиопии и написал об этом чрезвычайно познавательную книгу ("С войсками Менелика II"), переизданную в наши дни. А российские врачи и лётчики, с которыми нам ещё предстояло познакомиться, и поныне встречаются в Эфиопии в изобилии.

В настоящий момент древняя Эфиопия входит в десятку беднейших стран на Земле, наряду с Мали, Сьера-Леоне, Чадом, ну и со своей бывшей колонией, а теперь противницей, Эритреей. В московских газетах накануне нашего отъезда то и дело описывалась критическая ситуация в стране: война, засуха и голод. Насколько это верно? Мы могли проверить это только экспериментально, посетив сию страну.

Сейчас перед нами расстилались зелёные луга, паслись коровы. Вдали, на горизонте, чувствовались горы, цвели цветы, порхали насекомые и ничто внешне не говорило о том, что мы находимся на такой древней, свободной и многострадальной земле.

Эфиопская окраина

Как и последнее суданское, так и первое эфиопское транспортное средство явилось нам в виде трактора. Он провёз нас километра три до речушки, на которой помылся и отправился обратно в Метему. Мы остались одни. Поставили под деревом палатки, развели костёр и принялись радоваться въезду на эфиопскую землю. В течение вечера нам навстречу, на границу, прошло несколько грузовиков, гружёных людьми и мешками. Впоследствии выяснилось, что в мешках была фасоль, которая и является единственным эфиопским экспортом на этом направлении. Было и два грузовика в нужную нам сторону, но мы решили не торопиться, пообщались с ними и отпустили их. Всё равно в сорока километрах — Шеди, офис иммиграционных служб, где нам надо ставить въездной штамп, а ночью он не работает, так что нам без разницы, ехать туда сейчас или наутро.

В этот момент мы могли оценить мудрость г-на О.Сенова, взявшего с собой гитару. Мы непрерывно варили чай и еду и оглашали эфиопские леса своими завываниям:

— А-а-а ва-акруг такая тишина!! Что вовек не снилась на-а-ам! наам!! И за этой тишиной, как за стеной!! Хва-а-атит места нам с тобой!!

К счастью, никто нас не слышал, потому что с наступлением темноты все эфиопы, бродившие днём в поисках дров и развлечений, вернулись в деревню.

А с вышеприведёнными строчками был связан прикол, так как по-арабски слово «наам» означает «спать», и мы думали, что эту песню хорошо петь, намекая на то, что уже пора укладываться…

19 сентября, вторник. Преодоление 50 километров

…Наутро машин почему-то не было видно, вероятно все они прошли вчера вечером. Но пока готовили чай, появился первый грузовик, водитель которого, увидев такое скопление белых мистеров, сразу потребовал до Шеди по шесть быр с носа. Мы отказали, он уехал, но через часок появился второй. Пока водитель пытался увезти нас хотя бы за пять быр, мы застопили джип, идущий следом. Тут водитель грузовика неожиданно согласился, и повелел нам быстро залезать в его кузов, что мы и сделали.

В путь!

Дорога была пока относительно неплохая. Грунтовая, но не особо грязная, и почему-то с подводными мостами. Во всех нормальных странах мосты делают над водой, а в Эфиопии — и под водой: участок трассы, пересекаемый речкой, бетонируют, чтобы не размывало, и грузовики, разбрызгивая воду, проезжают их вброд. Подводный мост и безопаснее (обрушиться не может), и дешевле, чем надводный.

Деревни попадались каждые десять километров и состояли всё из тех же круглых хижин, крытых ветками и соломой. Следов электричества не было ни в одной из них. Пол у хижин был земляной, и на полу возникала грязь. Основной товар, который продавали эфиопы, был древесный уголь, который они сами и изготавливали неподалёку от своих деревень, пережигая дерево; на этих еле греющих углях эфиопы и готовили свою немудрёную пищу, у кого она имелась.

Деревенские дети, увидев в грузовике едущих белых мистеров, не чуя ног от счастья, бежали вслед (грузовик ехал небыстро) с криками "ю! ю! ю! ю!" Даже маленькие, годовалые малыши, несомые более старшими, видя нас, уже знали, что надо показать в нашу сторону пальчиком и сказать "ю!", — так делали все.

Между деревнями, на траве, паслись многочисленные коровы. Они были довольно тощими, и молока, вероятно, не давали; по крайней мере мы сегодня этого молока пока не видали. По лесам бродили, кроме коров, редкие эфиопы, выискивая сухопалки для розжига огня — вероятно, им не на что было приобрести уголь.

Прошло часа два, и мы прибыли в необозначенный на наших картах посёлок Шеди. Выгрузились из грузовика и сразу озаботили всё местное население вопросом "Где иммиграционный офис?" Дети сперва пошли толпой показывать (а может, они просто сопровождали нас куда глаза глядят), но некий человек в клетчатой синей рубашке (то есть довольно цивильно выглядящий) прогнал детей камнями и отправился показывать нам этот офис. Офис оказался далеко, километр, не меньше.

— Я гид, я единственный гид в этой деревне, — торопливо говорил мужик по-английски, — я вам сейчас всё покажу! Здесь никто не знает английского языка, кроме меня, а я, я вам покажу офис иммиграционных служб и всё, всё остальное!

Мы решили, что пускай он ведёт нас куда угодно, но денег он за это не получит. Когда мы пришли к офису, на наших часах было 12.43, но он был закрыт. Нам сказали, что чиновник появится часа через два; итак, чтобы мы подождали. Офис был единственным капитальным (не хижинным) построением в Шеди и состоял из двух одноэтажных цементных зданий, производивших впечатление неиспользуемых. Однако возле меньшего здания стояла большая бочка с водою, и мы за время ожидания чиновника успели истратить почти всю её на помывку и постирку грязной одежды, как и накануне в Гуллабаде: вычёрпывали воду из бочки в имевшуюся во дворе миску, а потом сушили постиранное на заборе. Вода тут была почти прозрачной. «Гид» бродил вокруг, ожидая непонятно чего.

Кстати, интересно, что никакой солидной вывески «офис» в Шеди не имел, не было и полицейского поста на трассе, шлагбаума и других новшеств, которые должны бы предупредить проникновение в страну граждан-нелегалов. Как выяснилось позже, в Эфиопии вообще не принято спрашивать паспорт, и можно целый месяц гулять по стране, не показывая вообще никаких документов, а потом, так же спокойно, выехать, в те часы, когда не работает офис иммиграции на выезде. Рай для желающих въехать нелегально!

Пока офис был закрыт, мы втроём (Грил, Олег Сенов и я) отправились в центр деревни с целью поесть. Нам удалось найти лавку, где нам предложили фуль за два быра, как и вчера. Мы расселись в ожидании пищи, и что-то странно долго нам пришлось ждать — оказалось, готового фуля не было, и они готовили его специально для нас! Когда же фуль поспел, оказалось, что его порции вдвое меньше вчерашних. Если так пойдёт дальше, в Аддис-Абебе порция будет величиной в одну фасолинку и созревать неделю.

Пока готовился фуль, мы обошли деревню в поисках хлеба и чая и нашли эти блага; и маленькие хлеба, и маленькие стаканы чая стоили по 25 эфиопских копеек, что соответствовало нашему одному рублю. Мы купили хлебов на всю компанию, благо, в этой деревне они ещё не были в дефиците.

Мы пришли назад, к иммиграционному офису, часа через полтора. На заборе оного гордо сушилась свежепостиранная одежда. Главный чиновник пока не пришёл, а служащие рангом поменьше молча удивлялись, как мы себя ведём в офисе иммиграционных служб (это напомнило нам Гуллабад). Наш синий клетчатый хелпер, который так никуда и не ушёл, за это время организовал нам обменщика денег — мужичка с испуганно вытаращенными глазами. Этот мужичок, таращась на меня, произнёс в страхе:

— Этот человек нехороший! Этот человек опасный! Этот человек похож на мусульманина! Я не буду ему ничего менять!

Но я уже поменял деньги в Метеме. Некоторые остальные также решили поменять десять долларов, и испуганный меняла побежал домой за деньгами, так как таких сумм наличности он при себе не носил. За доллар он предлагал по 8 быр, на один быр больше, чем на границе.

Гриша Лапшин неожиданно нашёл в своих закромах 10000-фунтовую суданскую купюру ($4), которая завалялась у него. Как раз тракторист хотел с нас по 10000 фунтов, а мы и забыли, что у нас остались суданские деньги. Гриша пытался поменять суданскую деньгу у сего менялы, но безуспешно. Впоследствии он пытался избавиться от неё до самой Аддис-Абебы, и нигде не мог; и я предложил Грилу сохранить её до Москвы, где я ему на эту сумму выдам книг по автостопу. Так оно потом и вышло.

Мы продолжили ожидание. Местные взрослые эфиопы, прознав про наше наличие, пришли нас угощать. У них была маленькая бутылочка из-под кока-колы (сама кола была разбавлена сырой водой в соотношении 1:10 до достижения почти полной прозрачности) и большой серый блин, который назывался "инжера".

Инжера, как мы позже узнали, это самое главное, традиционное эфиопское кушание. Делается оно не из пшеничной муки, а из каких-то семян, потом жарится на другом блине, но железном, и покрывается перцем или другими наполнителями. Едят инжеру руками, все вместе. Итак, нас угостили первой инжерой, а вот пришёл и иммиграционный чиновник, желающий поставить нам въездные штампы.

Ура! ура! ура! Въездные штампы получены, мы можем продолжать путь! От клетчатого помощника нам удалось избавиться, но, как потом оказалось, ненадолго. Мы пошли пешком по трассе на восток; и вот перед нами открылся зелёный пейзаж, долина реки, красота, а где-то там, вдали, мерещатся горы. Мы спустились к реке, развели костёр, сварили каркаде и суп из чечевицы, купленной в Гедарефе, а с наступлением темноты поставили четыре палатки. Опять пели песни, пили чай, но машин сегодня вечером не было, в отличие от вчерашнего дня. Измерили координаты — оказалось 12º46 с.ш., 36º25 в. д… Ночью был страшный мороз, +22ºC, такого холода мы давно не ощущали.

20 сентября, среда. Пеший день в сопровождении гида

Судя по звукам, одновременно в пять утра проникшим в наши сны, мы наутро успели прохлопать три машины, прогудевшие по дороге. Может, это был глюк? Не знаю. Мы быстро встали, собрались, но машин больше не было.

Становилось жарче. Порхали разноцветные птички, жуки-скарабеи катили свои шарики, жужжали мухи, утренние жители деревни, дивясь на нас, выгоняли из деревни стада тощих коров. В отличие от Судана, никто в гости нас не звал и продукты питания на трассу нам не тащил. Мы умылись из речки, надеясь не подцепить какую-нибудь заразу. Развели костёр и опять продолжили чаепитие, но вскоре солнце нагрело воздух до +30 и мы перешли на поле, под дерево. Здесь нас и обнаружил вчерашний гид. Вероятно, он ночевал у себя дома, а местные жители донесли, что мы ещё не уехали, и он вернулся к нам.

— Я гид, я единственный гид в этой деревне, — торопливо говорил мужик по-английски, — здесь плохое место, а я, я вам покажу сейчас большую реку, в двух километрах протекает большая река, а за ней большая деревня!

Мы решили, что действительно скучно сидеть на одном месте, а искупаться в большой реке было бы неплохо, и мы пошли вперёд по трассе. Пытались избавиться от гида, но гид сделал вид, что тоже хочет посмотреть большую реку, а денег он не просит, — ну и пошёл гид с нами. Припекало. Километра через два, действительно, шумела большая река, и единственный (вероятно) в приграничном районе Эфиопии надводный мост загромыхал под нашими ногами. Он был шириной в одну машину и вместо асфальта был покрыт деревянным настилом. Кстати, под нами текла река Атбара; она текла на север, в Судан, и в районе города Атбара присоединялась к Нилу и была его единственным притоком. Больше ни одной реки не вливалось в полноводный Нил на всём его протяжении (2500 км от Хартума до Каира), Нил лишь расходовал свою воду на испарение и орошение, но всё равно оставался полноводным.

Однако, купание в сей мутной Атбаре лично меня не прельстило. Вскоре мы уже были в обещанной хелпером большой деревне на другой стороне реки.

Мы надеялись на обед в этой большой деревне, но с продуктами там было не очень хорошо. Если в Метеме было много готовой еды, то уже в Шеди нам фуль готовили специально, а здесь на всю деревню в продаже имелось 14 хлебушков: восемь в одной хижине и шесть в другой. Несмотря на дефицит, цена их осталась прежней, примерно по 30 эфиопских копеек. Другой еды в деревне не было. Итак, уточню: вся еда, которую можно было найти и купить в деревне с населением не меньше ста человек, оказалась меньше чем на доллар.

Поскольку в эфиопской глубинке практически нет покупателей, там нет и магазинов; поэтому, желая найти, например, хлеб, нужно пройти по хижинам и спросить: даббо алле? хлеб есть? Сопровождающие нас дети озвучивают наше желание десятками голосов, и вскоре выясняется, какое продовольствие в деревне имеется: каждый рад продать сей хлеб; и, как ни странно, цену иностранцам не завышают, продают честно.

Гриша Кубатьян, как обычно, одолеваемый мечтой о молоке (столько коров, а где молоко?) озаботил гида этим вопросом. Оказалось, что молоко имеется, и стоит всего 1 быр за стандартную ёмкость (молоко переносилось во «фляжках», сделанных из выдолбленных тыкв, ёмкостью около литра). Гриша, Кактус и я решили выпить по литру молока, в то время как прочие автостопщики задержались на реке. Но когда молоко предстало перед нами, оно оказалось очень странным на вкус, как будто оно и не молоко вовсе, хотя тоже белое и жидкое. Я попробовал и не стал пить, отдал свою порцию гиду (он выпил с большим удовольствием!). Кактус и Гриша долго шпыняли меня за то, что я испугался эфиопского молока, и выпили свои порции.

Мы сидели и пили молоко в хижине, поросшей зелёным плющом, там, где купили шесть хлебов, и ожидали наших отставших на реке друзей. Хозяйка-эфиопка решили порадовать нас и оперативно испекла блин-инжеру, намазав его перцем, чтобы мы его съели не слишком быстро. Тут подошли Сенов, Грил и Лекай. Сергей Лекай был у нас самый любитель перца, так как после его путешествий по Китаю и Тибету любой самый острый красный маленький перчик был для него не острее варёной морковки. Вот он и оценил инжеру вместе с

О.Сеновым. А Гриша Лапшин, как оказалось, на дух не переносил перца, и его порция — кусочек инжеры — досталась счастливому гиду. На прощанье хозяйка угостила нас кофе, который сварила при нас, но его оказалось так мало (не более десяти грамм на человека), что я не сумел даже распробовать вкус его. Эфиопы рады были бы угостить нас и ещё чем-либо, но было нечем.

Больше в деревне не было никакой пищи. Мы решили пройти пешком в следующую деревню; гид всё ещё сопровождал нас; также, до конца деревни, бежали за нами и деревенские дети, кричащие "ю! ю! ю!" Дошли до следующей речки (маленькой, мост подводный) и осели на ней в ожидании машин. Тут погода стала меняться, собрался дождь, и гид, настроившись на капитальное ожидание, построил себе шалаш из ветвей. Мы укрыли рюкзаки под полиэтиленовую плёнку и разбрелись по трассе наслаждаться дождём.

* * *

В самом деле, после жаркого дня эфиопский дождь был очень кстати. Но, как оказалось, дождь зарядил надолго. Температура (судя по термометру в часах

С.Лекая) упала до +21. Хотелось пообедать или поужинать. Машин не было. Вероятно, те, что нам приснились в пять утра, были последними. Гид в шалаше уверял, что в 15 километрах по трассе имеется большая деревня и еда. Выделили замёрзшему гиду лишнюю для нас, северян, куртку и пошли туда пешком.

Как хорошо идти по эфиопской трассе! Машин нет, людей тоже немного, погода нежаркая, вся Африка впереди! Правда, Кактус не разделял нашего восторга и через час ходьбы, утратив самоходность, заявил, что будет ночевать в лесу. Мы не стали расстраиваться и пошли дальше без Кактуса.

В сумерках мы достигли довольно широкой и глубокой реки, которую, как и прочие, надо было тоже переходить вброд. Когда-то там был и надводный мост, судя по остаткам оного, но, вероятно, его снесло половодьем. Нашли брод (оказалось неглубоко, чуть выше колена) и пришли уже в темноте в деревню, которая хоть и была большая, но еды там не намечалось — только чай. Наверное, все утренние инжеры здесь уже съели, а еды впрок тут не пекут.

— Есть ли в этой деревне пустая хижина, чтобы в ней переночевать бесплатно? — вопросили мы гида. Сперва ничего путного он найти нам не мог, но затем нашлась какая-то дурная хижина с курами на насесте, которые булькали своё «ко-ко-ко» из-под соломенной крыши. На полу хижины чвякала грязь, так как соломенные стены и крыша протекали. Возник спор — где лучше спать: в этой грязной хижине или в чистых палатках? Палатки было лень ставить под дождём. Эфиопы притащили в хижину две шаткие кровати, суданского типа, деревянные, перетянутые ремнями из волосатых шкур, — но карликовые, каждая кровать была не более полутора метров в длину; ещё две кровати в хижине имелись, на одной из них уже устроился гид. Оставшееся свободным от кроватей пространство мы застелили полиэтиленом (положив его на грязь), и продолжили спор, что лучше, спать в такой хижине или вне оной.

— Ну что, — сказал гид, когда в хижину принесли четвёртую кровать, — неплохой ночлег всего по пять быр с носа: шестью пять — с вас тридцать быр!

— Курицы входят в стоимость? — спросил один из нас, показывая на сонных кур под крышею.

— Нет, не входят…

Мы очень обрадовались, что вопрос с ночлегом в грязной хижине так легко разрешился, и злорадно разоблачили гида (в буквальном смысле — стянули с него мою куртку, которой он до сих пор, бедняга, пользовался), и покинули хижину с «ко-ко-ко» на удивление всех деревенских эфиопов. Шёл дождь, под ногами чвякала грязь, чёрная темнота с чёрными эфиопами никак не освещалась (электричества не было). Но в конце деревни был обнаружен большой, крытый железом (о цивилизация!) сарай, и Грил пошёл туда искать хозяина и договариваться о ночлеге, а вскоре пришли и мы, чвякая по грязи.

Сарай был построен, как и все хижины, из кривых палок толщиной в детскую руку, и был щеляв, но велик, и его крыша — настоящая железная крыша! — могла защитить нас от всех погодных явлений. Этот сарай принадлежал местной мельнице. Вместо двери там было отверстие небольшого размера. Мы влезли в него и разложили (уже на сухом полу) свой полиэтилен, как вдруг вслед за нами в сарай проник Кактус. Ночевать в лесу ему не понравилось, и он догнал нас. Мы расстелили спальные принадлежности и возрадовались. Так завершался день: ни одной машины, зато хорошо прогулялись пешком.

В этот момент что-то заскрипело, и с грохотом сюда пролез наш гид, пытавшийся устроить нас и себя на платный ночлег с курами. В руках он нёс кровать для карликов, вероятно, выпрошенную в той самой куриной гостинице, и пытался втащить эту кровать в входное отверстие сарая. Это ему удалось. Всю ночь он ворочался на этой кровати, дрожа от холода, но куртку мы ему уже не дали — своим поведением с куриной гостиницей он её не заслужил.

21 сентября, четверг. Ожидание… Уезжание! Дорожное строительство

К утру гид на кровати вконец замёрз и перетянул свои штаны с зада на ступни ног, но при этом у него стал замерзать зад. Не знаю, что бы он делал дальше, если бы не настало утро. Но утро настало.

Деревня после дождя выглядела, наверное, как город после бомбардировки. Замёрзшие эфиопы, завернувшись в старые одеяла, ходили туда-сюда, чвякая босиком по грязи. Мы решили сварить рис на чужом огне, и вскоре нашли такой огонь — точнее, красные угли, на которых эфиопы уже готовили утреннее что-то. Мы поставили туда и свой котелок с рисом, но он грелся почти час и никак не мог закипеть. Вокруг собралась толпа замёрзших зевак. Вскоре котелок случайно перевернулся, и я так и не помню, поели мы тогда или нет.

В 7.45 утра появились два грузовика и остановились вдали, ближе к реке.

Гид быстро убежал и погрузился в один из них. Мы приготовились к автостопу. Проезжая мимо нас, водитель даже не притормозил. Из кабины высунулся молодой эфиоп и на ходу спросил нас:

— You have a money? — Есть ли у вас деньги?

Мы отвечали «No», и машина проехала мимо. Во всём виноват был, конечно, наш гид, который погрузился в эту машину ранее и обрисовал водителю нашу сущность в самых чёрных красках. Для нас, кстати, так и не стали ясны цель и поведение гида, куда он направлялся и зачем нас сопровождал, ведь мы неоднократно советовали ему убираться вон. Он, якобы, шёл в следующую деревню к своему дяде. Денег он с нас не поимел, только лишь чаем мы его угощали, горьким молоком, блином инжерой и хлебами. Странный человек. Мы не знали, что этот гид нам вскоре попадётся вновь.

"Едем мы, конечно, небыстро. Но у нас ведь трёхмесячная виза, которую можно будет продлить," — думали мы.

Мы долго ждали машину в этой мокрой деревне, у стен сарая, и даже положили бревно поперёк дороги, чтобы не прохлопать попутный транспорт. Но нам всё время приходилось его убирать, так как одна и та же машина ездила каждый час туда-сюда. Эфиопы были весьма добрыми, хотя и бедными людьми, и через некоторое время тётка-эфиопка принесла нам в подарок деньгу в 1 быр! Мы отказались, но тогда нам принесли инжеру с перцем, которая была тут же истреблена (только Грил не прикоснулся к ней, боясь всего острого). Так увлеклись, что чуть не прохлопали грузовик. Слава эфиопам, которые дежурили на дороге и не пропустили явления транспорта.

Грузовик содержал в кузове уже приличную тусовку эфиопов. Главным человеком в гурзовике был не водитель, а билетёр в рыжей кепке; он был даже не только билетёр, но командир экипажа, начальник рейса. Он знал по-русски несколько слов: "Один, два, три… товарищ! деньги! нет деньги?" Наконец, после некоторых уговоров, он согласился довезти нас бесплатно до следующей деревни.

— Я придумал фразу для твоей будущей книги, — сказал Гриша Кубатьян.

— Какую? — удивился я.

— "И вся деревня радовалась нашему отъезду"!

Я улыбнулся. Действительно было так. Вся деревня радовалась нашему отъезду.

* * *

После вчерашнего длительного дождя дорогу развезло. Подводные мосты стали глубже, грязи на дороге оказалось значительно больше, то и дело мы застревали. Билетёр в рыжей кепке то и дело командовал всем пассажирам: вылезай! тянем-потянем! тащите камни! и т. п… Мы, хотя и не понимали этих команд, но делали так же, как все, только с большим энтузиазмом: собирали камни для укрепления дороги, тянули грузовик за трос или толкали его сзади, закидывали лужи грязи камнями и другой, более плотной, грязью, чтобы грузовик мог продолжить путь.

В следующей деревне к нам в кузов подсел наш знакомый гид. Мы вопросили его:

— Ты же нам говорил, что едешь в эту деревне к своему дяде. Ну и что ты к нам опять пристал?

— Моего дяди нет дома, — отвечал гид, — я еду теперь в следующую деревню к своей тёте.

В одном из мест на трассе скопилось не меньше двадцати грузовиков, застрявших в грязи. Навстречу, на границу, ехали одинаковые машины с мешками, полными фасоли (странно: экспортируют, но сами почти не едят!); в нашем направлении, в Гондар, шли пустые грузовики. Но все они были пусты лишь условно, ибо не меньше тридцати пассажиров было в каждом. В каждом кузове имелся билетёр, собирающий деньги за проезд пассажиров и грузов. Кстати, в нашу сторону, на Гондар, грузы тоже были, но маленькие и неоднородные: то мешки с углём, то какие-то жерди строительного предназначения, то сонные, со связанными ногами, куры. Кур переносили вниз головой, держа их за лапы, целыми гроздями. На крыше некоторых грузовиков эти куры были вообще вязанками, болтались, привязанные к кузову, и при этом они были живые, но усталые с дороги.

Все грузовики с фулем принадлежали одному богатому эфиопскому бизнесмену, жившему в Гондаре. Торговля началась здесь всего полгода назад, до этого граница была закрыта и грузы сии не ездили. Могли ли перемещаться через границу в прошлом году простые беспаспортные люди, местные жители, установить не удалось. Нам только сказали, что жители Гуллабада и Метемы сейчас имеют право в течение дня (но не ночью) ходить из одной приграничной деревни в другую и наоборот, что-то вроде свободной экономической зоны; но проникать дальше в чужую страну они не могут. И ночевать за границей им запрещено: к 18.00 суданского времени все должны вернуться по своим домам и странам.

В одном месте на трассе влипла в грязь маленькая «Тойота». Двое мужчин суетились вокруг неё, но тщетно — грязи было выше колеса. Внутри машины сидела эфиопская дама и грустно взирала на происходящее.

Мы только что растолкали грузовик и собрались ехать, как вдруг заметили эту встречную «Тойоту». Но здесь почему-то не было принято помогать другим машинам: каждый спасал свой транспорт, как мог, и чем больше в грузовике ехало народу, тем быстрее его удавалось вытаскивать из грязи. Машины редко тащили за трос друг друга; чаще за трос брались сами пассажиры. В этом отношении мы вшестером были очень полезными, трудолюбивыми пассажирами, и начальник рейса решил не высаживать нас в следующей деревне, а оставить: кто знает, какая грязь нам ещё встретится на пути?

Так вот, вроде бы уже все полезли в кузов, как вдруг вспомнили про «Тойоту». Мы набросились на начальника рейса с громкими укорами:

— Ты что, совсем спятил, уже ехать, вон твои эфиопские друзья сидят в грязи по уши! Надо их тоже вытащить! В следующий раз ты застрянешь, все так же мимо будут проезжать!

Хотя русских слов, понимаемых "рыжей кепкой", было всего ничего, но громкость и убеждённость наших голосов сделали своё дело; отправление было отложено и пассажиры, выпрыгнув из кузова, побежали откапывать «Тойоту». Её хозяева были очень благодарны нам за помощь, но проехать машина смогла только метров пятьдесят и опять застряла — на этот раз уже намертво — наверное, до конца сезона дождей.

За оставшуюся часть дня и вечер мы проехали, вероятно, километров пятьдесят. Уже в сумерках грузовик доехал (дополз, благодаря усилиям сорока пассажиров) до некой другой деревни, где и остановился на ночлег. Мы пошли ставить палатки вдали от людей, вне деревни, но местные босоногие дети, заметив нас, все побежали за нами вслед с криками "ю! ю! ю! ю! ю! ю!" Их было человек семьдесят-восемьдесят, самого разного возраста, на вид от двух до двенадцати лет.

Уже несколько дней мы находились постоянно в центре внимания, и в каждой деревне нас сопровождали толпы, так что мы ощущали себя слонами в зоопарке. Но и слоном быть надоедает! Мы совершили сговор. Деревня завершалась рекой, через которую был переброшен деревянный (второй в стране не подводный) мост. На мосту мы все вшестером, идя в одну линию, на счёт один-два-три, побросали рюкзаки и бросились на детей, так же, как они, тыкая пальцем и крича зверскими голосами "ю!! ю!! ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю!!"

Эффект был потрясающий. В сумерках, на узком деревянном мосту, с которого трудно разбежаться в разные стороны, дети, не ожидавшие от нас такой ючности, пришли (или, вернее сказать, прибежали) в дикий ужас. Со всей скоростью, на какую они были способны, теряя какие-то ягоды, палочки и прочие предметы ребячьей игры, сбивая с ног своих младших ревущих собратьев, дети в истерике бросились назад в деревню. Пятьдесят более взрослых детишек пробежали в буквальном смысле по спинам и головам своих младших братьев и сестёр, оставив их реветь и бежать позади. Через десять секунд всё было кончено, дети скрылись из виду и только один насмерть перепуганный голый ребёнок лет пяти стоял на мосту и орал, не понимая, что произошло.

Мы вернулись к своим рюкзакам и, пересекши реку и радуясь избавлению от «юкеров», расположились на поляне. К сожалению, поляна была глубоко заминирована пасшимися там ежедневно коровами, но нам пока это было не видно. Зато отсутствие дров сразу обнаружилось. Обойдя всю поляну, мы с трудом нашли какие-то объедки, которые и дровами-то назвать нельзя было. Всё было понятно — эфиопы выбирали все дрова в радиусе пяти километров от своих деревень, а то и более.

Оставив нескольких человек ставить палатки, мы вернулись в уже тёмную деревню в поисках дров. Все дети уже сидели в своих хижинах. Мы нашли одну пустую, вероятно, нежилую хижину, крыша которой заросла плющом, и вытащили из неё несколько палок на дрова, не нарушив её формы.

— Ну как вам нравится этот домик? — послышался голос какого-то англоговорящего эфиопского прохожего.

— Спасибо, очень нравится, — отвечали мы, унося дрова.

22 сентября, пятница. Прибытие в Айкель. Успехи автостопа и ночлег в г. Гондар

Наутро оказалось, что палатки наши стояли на высохших (и не очень) коровьих лепёшках. Мы не особо огорчились. Пока собирали палатки, явился наш гид!

— The car going in five seconds! (Машина придёт через пять секунд!) — объявил он.

Через пять секунд Кактус сказал, что обещанные пять секунд уже прошли, а машины всё нет. Но гид имел в виду пять эфиопских секунд. И точно, через пять эфиопских секунд, эквивалентных примерно московским тридцати минутам, из деревни, где мы вчера пугали детей и разбирали хижину, выполз грузовик. Это оказался наш вчерашний гузовик с рыжей кепкой в качестве билетёра-командира.

Водитель, высунувшись из кабины, заинтересованно произнёс:

— Money? — Деньги?

Но билетёр-командир, довольный нашей вчерашней ударной работой по достройке эфиопских дорог и вытаскиванию застрявших в грязи машин, — показал нам: залезайте! — и вот мы опять ехали в этом же кузове и смотрели по сторонам.

Дорога шла вверх, начались горы, но от нас опять потребовались дорожные работы. Опять собирали камни и укладывали их в глубокую колею, образованную забуксовавшими машинами; опять тянули грузовик из грязи за трос… А вокруг шла обычная эфиопская жизнь. Странные люди, которых мы сочли охотниками, ходили по дорогам с фляжками из тыкв и в сандалиях из резиновых автопокрышек; другие люди готовили в лесу древесный уголь, пережигая деревья; третьи пасли коров; основная же масса эфиопов бездельничала. Они бежали вслед за машиной, кричали "ю! ю-ю-ю-ю!", заворачивались в одеяла и мёрзли в своих хижинах. Трасса поднялась высоко в горы (выше 2000 метров над уровнем моря), стало зябко, пошёл дождь. Жители кузова натянули большой синий тент, которым обычно прикрывали фуль. Пассажиры встречных машин, гружёных фулем, были в менее привилегированном положении, сидели на вершине грузов в кузове и очень мёрзли.

На обеденной стоянке экипаж нашего грузовика, весьма довольный нашим самоотверженным участием в дорожном строительстве, угостил нас инжерой с густым молочным продуктом, это было нечто между творогом и кефиром. И вновь поехали; по сторонам дороги шли красивые горы и пастбища; среди соломенных хижин уже попадались домики, покрытые железной крышей: самые бедные эфиопские районы оставались позади.

Грузовик довёз нас до холодного высокогорного посёлка Айкель, где высадил всех пассажиров до одного. Дальше, по мнению экипажа, существуют дорожные посты, и провозить людей в кузовах там запрещено. (Мы сильно удивились наличию такого правила.) Поблагодарили "рыжую кепку", грузовик уехал пустой, а мы пошли изучать посёлок Айкель. В этот момент от нас, наконец, отвязался наш гид-помощник-переводчик, и больше мы его не видели.

* * *

Толпа «юкал», человек сто, сопровождала нас и разгоняла туман вокруг нас в прохладном Айкеле. Мы решили озаботить их чем-либо полезным и настроили их на поиск фуля. Наша гигантская свита переключилась на крики "Фуль! фуль! фуль-фуль-фуль!", но найти указанное кушанье нам с их помощью не удалось. Зато случайно узрели эфиопскую тётушку, продававшую картошку. Картошка отмерялась большой консервной банкой, в которую влезало не меньше килограмма; а стоила такая мера всего пол-быра. Мы купили огромное количество картошки, предвкушая вкусный ужин.

Интересно, что это была первая картошка, найденная нами в Эфиопии. Все окраинные деревни жили, питаясь лишь инжерой да подгорелой на углях кукурузой. Даже молоко у них было странное и невкусное, несмотря на изобилие коров. Гриша Лапшин, созерцая километры пустующей земли, возмущался: отчего эфиопы здесь не выращивают, например, яблоки, или другие фрукты? По сравнению с Суданом здесь холодно, но ведь теплее, чем в России! И дождей достаточно.

Сперва, кстати, в этом Айкеле нам не удалось найти правильную дорогу. Мы просидели с полчаса, прячась от дождя под некоторым навесом, вместе с бездельниками-эфиопами, пришедшими наблюдать нас и под навес. Машин не было. Наконец джип с японцем (о, чудо) остановился (о, двойное чудо), и англоговорящий японец сказал нам, что мы стоим на так называемой "новой дороге", по которой никто не ездит (о, чудо из чудес), а все ездят по старой, которая проходит в другом конце деревни.

Мы вновь пересекли деревню, отбиваясь от зрителей, а когда деревня кончилась и перед нами раскинулся прекрасный пейзаж: долина, дерево на склоне и т д., — мы разогнали «юкал» методом, испробованным вчера. «Юки» разбежались, но минут через пять вновь вернулись сопровождать нас, и самые англоговорящие из них издали посмеивались над нами:

— I'm not afraid! А я не испугался! Ю!

Мы спускались вниз, в долину. Навстречу нам попался юродивый босоногий монах с бородой и металлическим крестом, исполнявшим также роль посоха и, вероятно, громоотвода. Увидев нас, монах оживился и что-то долго и бодро изрекал, вероятно, благословляя нас, и его благословение материализовалось в виде попутного грузовика.

Грузовик сей вёз кучу барахла. Кузов его был забит мебелью, дровами, мешками с углем… Мы узнали грузовик, который видели сегодня в одной из дорожных пробок (проходя мимо, мы даже слегка помогли ему менять колесо). Грузовик тоже нас узнал и подобрал в кузов, а монах, оставшийся на трассе, продолжил бормотать свои молитвы.

Ну и холодильник! За шестьдесят километров до Азезо мы задубели, как слоны на Южном полюсе. Причём поначалу было лень залезть в рюкзак и достать куртку, а потом нас так свело от холода, что сама мысль о том, что надо пошевелиться, и открыть рюкзак, и достать оттуда куртку, которая на дне… о ужас! лучше так доехать! Сергей Лекай смеялся над этим явлением, говоря:

— Вот, в Судане ехали и мечтали: вот бы попрохладнее! а теперь надо копить холод, радоваться, ведь дальше опять жарко будет!

Быстрая езда по неплохой грунтовой дороге, по вечерним эфиопским горам, нас совсем заледенила, и когда в городе Азезо близ Гондара водитель высадил нас, ибо дальше, через пост ГАИ, он не мог везти пассажиров в кузове, — мы попадали на землю со стуком и звоном, чуть не разбившись, как ледышки, на мелкие кусочки. Температурные часы С.Лекая показывали +15.

Азезо — пригород Гондара, и тоже, как и Айкель, относительно цивильный и богатый (по эфиопским меркам) город. Даже было электричество (кое-где), асфальт (на 12 км до Гондара), пост ГАИ и толпа «юкал» — 150 человек, которые сопровождали нас, пока мы не застопили легковушку до Гондара.

И вот, в поздний и тёмный вечерний час 22-го сентября, шестёрка автостопщиков прибыла в древний эфиопский город Гондар, потратив на преодоление 350 километров более чем пять суток. Ну, а что мы ещё хотели от настоящей Африки?

23 сентября, суббота. Прогулки с гидами по Гондару

Город Гондар, расположенный на севере Эфиопии, несколько веков назад был даже столицей страны. История этого города теряется в глубине веков. Из старины в городе сохранилось несколько замшелых замков, церквей и монастырей.

Мы переночевали в общежитии местного училища и варили картошку из Азезо на костре во дворе, ибо кухня у студентов была заперта за поздностью часа. Утром студенты накормили нас чаем и хлебом, мы оставили рюкзаки на хранение в общежитии сём и отправились на осмотр города.

У ворот общежития уже караулил новый гид — англоговорящий парнишка лет тринадцати в сандалиях из автопокрышек. Он поймал нас ещё вчера, в темноте, и предложил стать нашим гидом; мы сказали, что денег ему не заплатим; он сказал, что готов сопровождать нас бесплатно и будет ждать нас утром у ворот общежития. Мы вышли довольно рано, но гид уже стоял у ворот и терпеливо дожидался нас. Любят же эфиопы сопровождать иностранцев! Мы ещё раз напомнили, что можем посмотреть город и сами; если же ему делать нечего и он хочет погулять с нами, то мы не возражаем, но и платить ему не будем. Парнишка согласился, понимая, что других иностранцев в городе ему найти не удастся, а здесь, может быть, что-нибудь да и перепадёт.

Первым делом, ведомые гидом, мы посетили древний монастырь, возвышавшийся над городом. При вратах жил сторож-билетёр, мимо которого мы благополучно проскочили. Но в центре замка находилась эфиопская церковь, доступ в которую без билета был невозможен. Вышли из замка и пошли смотреть другие диковины.

Второй достопримечательностью оказался эфиопский религиозный бассейн. Как объяснил гид, в дни религиозных праздников в бассейне бывает святая вода, и тогда посещение бассейна бесплатно для всех; сейчас же, между праздниками, в бассейне воды нет, но вход платный. Мы решили это проверить, но в воротах на нас набросился с криками сторож-билетёр.

— Где ваш билет?! — закричал он, бросаясь нам навстречу.

— Вот наш билет, — отвечали мы, показывая справку Академии Вольных Путешествий.

— Это не билет!! вон!! — шумел сей человек, и мы решили не посещать пустой бассейн и продолжили путь по городу.

Город был довольно приятен на вид. Часть улиц даже асфальтовые. По всем улицам и переулкам тянулись на базар люди, телеги, ослы, опять люди. На каждой улице сидели эфиопы с корзинами, продавая зелёные бананы, зелёные апельсины, тоже зелёные мелкие лимоны и другие плоды сельского хозяйства. Городские нищие протягивали к нам свои руки или их обрубки. Повозки и машины, как ледоколы, прорезали уличный люд. По мере подхода к базару плотность людей увеличивалась.

Нам нужно было посетить банк, узнать, наконец, банковский курс валюты и обменять деньги по этому курсу, долларов пятьдесят на всех. Гид долго водил нас и наконец привёл к чистенькому одноэтажному зданию, где было написано: "Commercial Bank of Ethiopia".

Процесс официального обмена денег был довольно длителен. Служащие банка, взяв мой паспорт, долго трогали его, рассматривали и что-то печатали на машинке. Когда то, что они напечатали, попало мне в руки, я рассмеялся: в графе "Имя клиента" было напечатано английскими буквами:

KROTOV KPOTOB ANTON AHTOH BNKTOPOBNY.

Курс опять вырос — доллар здесь стоил уже 8.25. За пятьдесят долларов мы получили 412 с половиной эфиопских быр, разделили их на всех и сразу почувствовали себя богатыми людьми. Для улучшения чувства тугого набитого кармана большую часть купюр мы попросили однобыровиками, а кое-что — и монетами. С удивлением обнаружил, что существует в обороте даже 1 эфиопская копейка, белая денежка, величиной с нашу копейку. Всё это время, пока мы делили деньги и смеялись над их обилием, гид терпеливо ждал нас.

Обогатившись, мы пошли на базар. Чего там только не было! Продукты сельского хозяйства — картошка, лук, чеснок (дороже, чем в Айкеле, но дешевле, чем в Москве), зелёные фрукты; продукты цивилизации — обувь из автомобильных покрышек, пустые бутылки и стеклянные банки, пустые консервные банки из-под гуманитарной помощи. Мы долго выбирали себе какую-нибудь кастрюлю, потому что мы ездили все вместе и готовили на костре во множестве мелких котелков, а один большой котелок — это было бы экономичнее. Сперва приглядели большую металлическую кастрюлю, на которой стояло клеймо "Сделано в СССР", но не взяли из-за космической цены; а тут нам на глаза попалась большая пятилитровая консервная банка из-под европейского гуманитарного масла, и всего за 2 быра! Мы взяли эту банку, дивясь на её эволюцию:

1) Сперва банку сделали белые люди Европы, наполнили её маслом и подарили эфиопам как гуманитарную помощь;

2) Затем эфиопы съели масло, а пустую банку отнесли на базар,

3) Где её купили за два быра другие белые люди.

Интересной была и дальнейшая судьба этой банки: она проехала по дорогам

Эфиопии, Кении, Танзании, Замбии, Бостваны и Намибии, и уже в другом полушарии и в другом тысячелетии была выброшена нами на далёких берегах Атлантики. Редкая консервная банка имеет столь интересную судьбу!

…Цивильность города Гондара навела нас на мысль о том, что здесь может быть и электронная почта. Пока мы с гидом бродили по улицам Гондара, к нам присоединился и другой юный гид. Он уверял, что знает то единственное место в Гондаре, где находится заветный Интернет. Мы пошли с ним, невольно приманивая и других помощников, и так, со свитой из нескольких англоговорящих мальчишек, прошли в далёкие проулки. Где-то в глубине Гондара, там, где мы сами вряд ли бы нашли, и была малюсенькая компьютерная контора. Хозяин, очкастый эфиоп, сказал, что Интернет у него есть, но цена оного — 2 быра за минуту ($15 в час) нас смутила. Объясняя причину столь высокой цены, хозяин объяснил, что единственный в стране Интернет-провайдер находится в Аддис-Абебе, и соединение с ним происходит по междугороднему телефону! При этом связь не очень хороша, и гарантии, что соединение состоится, он никакой не даёт.

После долгих и горячих дискуссий с хозяином мы договорились, что напишем на компьютере текст письма, а он сам перешлёт его по E-mail всего за десять быр. После долгих споров мы согласились и сообщили-таки на родину о нашем передвижении. Только Лапшин, убеждённый в том, что Интернет должен быть повсюду бесплатным, оскорблённо дожидался нас у дверей вместе с нашими помощниками, которые продолжали тем временем размножаться. Когда мы завершили интернетство и пошли в булочную типа кафе, свита помощников заняла отдельный стол. Вероятно, они сказали хозяевам кафе, что будут пить за наш счёт; но для нас, когда нам принесли счёт за двадцать выпитых стаканов чая, это было неожиданностью!

Кстати, о том, как получается горячий чай в Гондаре и во всех крупных эфиопских городах. Так как кипятить воду нет ни времени, ни возможности, да и вода кипит в горах не при 100, а при 90 градусах, — эфиопы поступают иначе. В каждой цивильной харчевне стоит аппарат с трубочками, которые могут пускать пар. И к этим трубочкам подносят стакан, горячий пар пш-ш-ш-ш-ш! напускают в стакан, и вот он уже с пузырьками и тёплый, как бы вскипел. Такая методика «кипячения» применяется во всех передовых заведениях, а вот в мелких деревнях чай делают на углях, но и там до кипения его не доводят: сперва нагревать, потом остужать — себе дороже!

Итак, нам принесли счёт на двадцать стаканов. Мы стали считать и никак не могли понять, как это мы успели выпить столько чая. Конечно, виноваты были гиды, которые уже, опасаясь расплаты, разбежались по улице. Мы отдали владельцам чая несколько быр и стали, невзирая на ругань хозяев, выходить из кафе. Когда вышли, подсчитали, что нас только пятеро; Сергей Лекай отсутствовал. Зашли в кафе вновь и увидели интересную картину: сотрудники кафе хватали Лекая за его маленький городской рюкзачок, а тот махал в их сторону кулаком и по-русски шумел:

— Счас морду вам набью!

Мы решили не нагнетать скандал, подарили ещё пару быр и увели разбушевавшегося Лекая прочь.

После такого скандала многие хелперы, поняв, что белые мистеры жмоты, покинули нас. Остался только первичный гид, сопровождавший нас с утра.

Ему убегать не было причины: всё же мы подкармливали нашего помощника то бананом, то апельсином, то булкой, в общем всем тем, что ели сами.

Пытались ещё посмотреть центральный замок города Гондар, но он оказался сильно платным (50 быр) и мы пренебрегли им. Решили возвращаться в общежитие за рюкзаками.

— Я очень беден, — обратился к нам гид перед расставанием, — я ходил с вами целый день, не могли ли вы дать мне что-нибудь?

Мы напомнили гиду, что мы 1) предупреждали его о нашей бедности, 2) уже угощали его бананами, хлебом и 3) чаем с булочками, который за наш счёт пил не только он, но и все его друзья, и на прощанье выдали гиду открытки с видами Москвы и наши адреса.

— Если будешь в Москве, мы тебе тоже всё бесплатно будем показывать, — заверили мы его. Затем мы забрали рюкзаки в общежитии студентов и покинули древний город Гондар.

Вечером мы развели костёр на чьём-то участке земли (с согласия хозяев) и долго наслаждались сперва чисткой, затем варкой и съедением картошки из новой, купленной нами сегодня ёмкости.

24 сентября, воскресенье. Город Бахр-Дар и русское в нём присутствие

Сегодня мы поехали в следующий большой эфиопский город — Бахр-Дар. Дорога была здесь уже нормальная, хоть и гравийная, но ужасающей грязи не было; по такой хорошей дороге грузовик может проехать километров до трёхсот за день. И деньгопросов стало меньше, а нормальных машин — больше; в одном из кузовов нас даже угостили горьким просроченным печеньем. В попутных деревнях попадались, как всегда, дети-юкалы, а пейзажи были красивые, в одном месте проезжали гору типа столб.

Сменив несколько машин, наша нераздельная шестёрка вылезла из очередного кузова в Бахр-Даре.

Бахр-Дар, город туристского бума, расположен там, где из озера Тана вытекают мутные коричневые воды Голубого Нила. Километров через тридцать этот Нил водопадит, и водопады сии являются одной из главных достопримечательностей страны. На островах озера Тана располагаются древние православные монастыри, куда также могут ездить туристы, нанимая специальную и очень дорогую лодку. В общем, город сей — один из центров туристской индустрии, и асфальтированная главная улица на шесть рядов машин с пальмами посередине является именно парадной визитной карточкой города. Правда, машины на этой улице ездили редко, и шесть полос там явно ни к чему.

В Бахр-Даре имеется политехнический университет, построенный русскими.

На стене главного здания висит мраморная доска:

"БАХР-ДАРСКИЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ.

Эта мемориальная доска установлена в честь празднования Бахр-Дарским Политехническим институтом 20-летия своего создания в июне 1963 года в качестве дара правительства и народа Советского Союза, чтобы вновь подтвердить давнюю прочную дружбу между обеими странами и народами.

Октябрь 1983 г".

Для того, "чтобы вновь подтвердить давнюю прочную дружбу между обеимм странами и народами", мы попытались обрести ночлег в этом институте, и наша мечта сбылась. Толстяк-декан, по имени Гзачо, учился когда-то в России и говорил по-русски. Для нашего размещения был выделен домик на территории университета, сейчас не полностью заселённый. К домику прилагался водопровод, садик и забор, который отгораживал нас от снующих повсюду надоедливых ю-юкал и гидов.

Мы заполнили одну из комнат домика и занялись стиркой и отдыхом. Среди нас появились заболевающие. У Грила, например, в каком-то месте стала чесаться нога. Он вообразил, что в процессе помывки ног в эфиопских реках под нежную грильскую кожу залез подкожный червяк-шистоматоз, и хотел бежать к врачу. К несчастью для себя, Грил не знал ни английского, ни местного (амхарского) языка, и как объяснить врачу свою проблему, он не знал. Тем более он боялся не понять свой диагноз и погибнуть от подкожного червяка. Самое странное, что на месте предполагаемого внедрения червяка на коже у него не было никаких дырочек.

Грил просил кого-либо из нас пойти с ним к какому-либо местному врачу и поведать о болезни, но мы все только смеялись. Тогда Грил, поняв, что все его предали, решился на такой шаг: объявил, что человек, который пойдёт с ним к врачу и будет переводить, получит пять долларов. Все ещё больше смеялись, и только безденежный Кактус пошёл с Грилом искать госпиталь, но по дороге они разругались, и Грил лишился своевременной врачебной помощи, а Катус — пяти вожделенных долларов.

Сам же Кактус тоже был болен уже несколько дней, у него было серьёзное желудочное беспокойство. Также страдал животом Кубатьян, причём у него живот раздулся и стал шарообразным и твёрдым, как у маленьких голых эфиопских детей. Кроме животных проблем, Кубатьян страдал рюкзачными проблемами. Как читателю уже известно, его купленный в Каире новый рюкзак давно весь изорвался и ежедневно требовал очередной починки.

* * *

Эфиопы сообщили нам, что в Бахр-Даре имеются наши соотечественники — русские лётчики-инструкторы, натаскивающие местных асов для войны с Эритреей. Нам было интересно познакомиться с ними; говорили, что они живут в самой шикарной гостинице города. Поздно вечером мы направились туда. На самом берегу озера Тана, среди красивых насаждений и пальм, стоял шикарный отель «Тана». Несколько дивясь его вовсе не эфиопской цивильности, мы зашли внутрь; на первом этаже был ресторан, где питались отнюдь не инжерой отнюдь не эфиопского вида люди. Мы спросили официанта, где тут русские, и нам указали их.

Лётчиков было двое — Толик и Женя, первому было 47 лет, второму 39, родом они были из Краснодара. Здесь они уже около года работали по контракту. Каждый день, с утра до вечера, шесть дней в неделю, они летали над городом и вокруг него, наущая местных лётчиков, которые уже и бросали бомбы на злодейку-Эритрею. Толик и Женя были не единственными русскими в стране, были и другие наши лётчики в других эфиопских городах, но названия этих городов я тут же забыл. В самой Эритрее сидели такие же, но украинские инструкторы, и учили эритрейцев воевать с Эфиопией.

Толик и Женя, узнав о нашей автостопной сущности, решили накормить нас, и вскоре на веранде, выходящей к вечернему озеру, официанты сорганизовали длинный стол, и мы перешли в состояние длинного, разговорчивого русского застолья за эфиопским столом. К банкету присоединились и местные эфиопы — лётчки, их ученики. Олег Сенов достал свою героическую гитару и огласил песнями берега озера Тана. Лётчики были рады и тоже подпевали. Также мы поедали местные кушанья, рассказывали о путешествиях и расспрашивали лётчиков об их жизни, а они были очень рады, что мы нашли их.

— Вы первые русские, которые поздоровались с нами. Все белые, встречая друг друга в Бахр-Даре, здороваются, и только русские не обращают на нас внимания. Вы первые! Мужики… я не знаю вашего отчества, но, обращаясь по-русски — мужики! удачи вам!

Мы посидели до позднего часа. Уходя, поблагодарили лётчиков за банкет и пообещали зайти завтра вечером и подарить на память книжку "Практика вольных путешествий", которой сейчас при себе у нас не было.

25 сентября, понедельник. День в Бахр-Даре

Хорошо выспавшись, мы решили навестить декана Гзачо, попросить его о двух вещах. Во-первых, мы хотели побывать в Интернете: Грил утвержал, что сей Интернет в Политехническом университете обязательно должен быть, и в нас развилось желание посмотреть и отправить почту, а также сообщить на родину номер телефона сего института, чтобы нам вечером смогли позвонить из России. Кактус по причине своей безденежности, так и не заработав вчера $5 на Гриловой ноге, умозрительно изобрёл метод, как из ничего получить аж $900 по системе международных денежных переводов "Western Union". Идея была прямо блестящая: зайти на сайт этого «Union» и заказать переслать себе 900 долларов от имени какого-нибудь американского мистера (если, конечно, узнать номер его кредитной карточки).

Во-вторых, у декана должен был быть ксерокс, на котором мы хотели размножить карты Эфиопии, Кении, Танзании и всех остальных стран мира с того оригинала от фирмы «Mishelin», что был у Сергея Лекая. Итак, мы сформировали делегацию к декану и дожидались его в приёмной, читая газету "Addis Tribune".

Товарищ Гзачо, хотя и желал "подтвердить давнюю прочную дружбу между обеими странами и народами", но не очень усердно. Нам позволили написать два электронных письма (которые потом никто не отправил), поксерили некоторые части карты (неумело и криво), и, кроме того, мы были предупреждены, что завтра нам следует освободить занимаемые нами аппартаменты, так как вернётся их хозяин. Мы поблагодарили декана и вернулись в домик.

Сегодня удалось совершить и такие дела. 1) Я купил себе ботинки эфиопской армии за 82 быра взамен тех, что были куплены мной в Москве за 560 руб в магазине «Спецодежда» на Добрынинской, а теперь уже никуда не годились.

2) Посмотрели на «наружную» эфиопскую церковь: почему-то во время богослужения все прихожане тусовались снаружи церкви, выклянчивая деньги у прохожих. 3) Сходили ещё раз к лётчикам и подарили им книгу "Практика вольных путешествий". 4) Поздно вечером целый час просидели на проходной института, где был телефон и сторож, но никто из Москвы нам сюда не позвонил.

26 сентября, вторник. Два месяца со дня старта. Водопады

Ночью нас заели комары (не знаю уж, малярийные или нет), скрывавшиеся в домике от уличной сырости. Поэтому мы встали раньше обычного.

Сегодня мы решили посетить водопады Голубого Нила. Водопады сии находятся в деревне Тис-Ысат в тридцати километрах от Бахр-Дара. Чтобы не смущать деревенских жителей своей автостопной сущностью, решили шикануть и поехать туда на автобусе, который стоил 3 быра, а ехал целый час. Поехали мы на водопады впятером — Грил остался искать в городе русскоговорящих врачей и показывать им ногу, которая чесалась.

Деревушка Тис-Ысат была полна всяких ю-ю-юкал, гидов, помощников и прочих бездельников. Многие туристы со всего мира посещают эти водопады, и одним из них был наш соотечественник, Владимир Лысенко из Новосибирска. Сей человек сплавился со всех рек, стекающих со всех высочайших в мире гор, а также по прочим великим рекам, включая истоки Голубого Нила. Так вот, у сего мудрейшего человека на истоках Нила местные жители украли сумку с вещами и фотоаппаратом. Поэтому мы шли среди толпы гидов с некоторым подозрением: только попробуйте у нас что-нибудь украсть!

Рядом с водопадами Нила находилась ГЭС, и мы пошли дальше, за неё, чтобы обойти забор, которым всё было огорожено и пролезть на территорию водопадов без билета. Надо сказать, что нас сопровождали всякие эфиопы, которые уверяли, что вход на водопады не там. Мы потратили около часа и всё же не смогли пройти незамеченными. Пришлось пойти в кассу и купить пять билетов для студентов по 5 быр каждый. Взрослые билеты стоили 15 быр, но мы уверяли, что удостоверение АВП на русском языке является студенческим билетом.

Водопады действительно представляли собой шикарное зрелище. Сейчас, в сентябре, они были наиболее полноводны: только что прошёл сезон дождей. Кстати, именно сейчас и озеро Тана занимало наибольшую площадь, а вот в мае здесь воды значительно меньше. Итак — с высоты пятнадцатиэтажного дома с шумом и белой пылью свергалась в бездну огромная масса воды. Всё это можно было наблюдать с противоположного склона. Описать на словах это трудно, лучше увидеть лично или хотя бы на фотографиях, а посему я не буду тратить бесполезные слова. Но, в общем, зрелище стоит потраченных на него быр.

На обратном пути решили не пользоваться автобусом. Жители водопадной деревни занимались доходным бизнесом. Они тусовались на автобусной остановке, а при появлении автобуса залезали в него и занимали все места. Когда появлялся нормальный человек, желающий уехать в Бахр-Дар, кто-то из владельцев мест мог самоотвержено уступить место всего за один быр и выйти из автобуса (разумеется, никто из деревенских жителей и не собирался никуда ехать). А проезд стоймя был официально запрещён — я думаю, это был сговор водителя автобуса с "занимателями мест".

Мы пошли пешком. Стоило нам отойти с километр от места туристского бума, нас зазвали на кофе. В Эфиопии это, вероятно, самый малоценный продукт, который готовы приготовить всем желающим. К сожалению, его наливают таким микро-количеством, что наесться им невозможно. И сахара нет. Кстати, сахар на севере Эфиопии дорогой, и цена килограмма кое-где превышает один доллар.

Вскоре после кофе застопили легковушку и в её кузове с арматурой вернулись в Бахр-Дар. На базаре угостились бананами за 2.5 быр кило и пошли в политех, откуда мы должны были съехать ещё утром, по завету декана Гзачо. В нашем домике сидел Грил, так и не вылечивший свою чесучую ногу, и беспокойством своим заставлял её чесаться ещё более. Попрощались со студентами (с деканом мы попрощались ещё вчера) и пошли на выезд из Бахр-Дара.

Город Бахр-Дар завершался мостом через Нил, который, как вы помните, прямо здесь вытекал из озера Тана. Кстати, озеро было полно грязной и мутной воды. Монастыри на островах мы решили не посещать, подумали, что если уж какие святые постройки посещать, так это Лалибелу.

Лалибела — всемирная достопримечательность. В этой горной деревушке, на высоте 2700 метров выше уровня моря, ещё в XII веке были высечены из скалы монолитные церкви. Это единственные в природе церкви, выдолбленные из целиковой скалы, без кирпичей, гвоздей, брёвен, без шлакоблоков и прочих составных вещей. Эти церкви в Эфиопии самые знаменитые.

Добраться в Лалибелу непросто: нам предстояло поехать опять на север, в сторону Гондара, там, у посёлка Верота, свернуть направо, на трассу, перпендикулярную основной, по ней проехать ешё километров двести и там свернуть на ещё более глухую дорогу на север, которую вообще только недавно продолбили, а до этого все в Лалибелу добирались самолётом или пешком. Но, несмотря на такую удалённость, мы решили посетить это чудо мировой архитектуры и туда сейчас направлялись.

Но направлялись мы туда не все. Кактус, одолеваемый желудочными и прочими болезнями, решил поехать поскорее в Аддис-Абебу: там, по слухам, был большой русский госпиталь, где, вероятно, могли подлечить Кактуса и всех желающих. Поэтому с Кактусом мы попрощались, и он поспешил в столицу, а мы впятером поехали в Лалибелу без него.

Перейдя мост через Нил, мы покинули Бахр-Дар и оказались в селении Тис-Аббай. Кстати, на местном языке Аббай и есть Голубой Нил, а слово Бахр в Эфиопии, как и в арабских странах, обозначает любую большую воду, будь то море или озеро, или тот же Нил.

Как только мы попали в Тис-Аббай, нас опять, как и в любом эфиопском населённом пункте, окружили любопытные эфиопы, взрослые и дети. Мы шли на восток, желая от них избавиться, а они шли рядом, ехали на велосипедах, бежали, просили наш адрес, кричали "ю-ю-ю-ю-ю!" и надеялись на какое-нибудь ответное внимание.

"Вот ведь какие бездельники, — обсуждали мы между собой их недостойное поведение, — некоторые даже английский язык знают, и нет бы в гости позвать, на ночлег, или накормить! Так нет же — только ю-ю-ю-ю и никакой пользы!"

И вот, когда некий молодой англоговорящий эфиоп на велосипеде стал слишком сильно интересоваться, куда мы идём, мы сказали, что идём к нему домой и будем у него дома ночевать. Тот немного посмущался, но всё же повёл нас к себе домой, а мы почувствовали себя экспериментаторами.

* * *

Этой ночью эфиопы отмечали свой религиозный праздник, который внешне выражается в сжигании крестов. В каждом христианском городе и деревне на площадях устраивают кресты из дерева, прутьев и соломы, и в полночь их поджигают. Сжегши крест, на другой день эфиопы предаются радости, а кто имеет возможность — обильному питанию и пьянству. Вот сегодня как раз эфиопы на улицах сооружали кресты для сжигания, и мы наблюдали их.

Дом, куда нас привёл хозяин, оказался не хижиной, а нормальным домом, кубической формы. Стены его состояли из глины и соломы, крыша была металлической, а внутри были даже несколько электрических лампочек, стулья и два старых дивана. Хозяйка дома, мама пригласившего, сварила нам картошку, предварительно нами же купленную. Мы поели и завалились спать, радуясь, что так просто оказалось напроситься к эфиопу на ночлег.

27 сентября, среда. Расставание с Кубатьяном и Кактусом

Ночью спалось не очень хорошо — мы все чесались. Как позже прояснилось, в доме были клопы и блохи. Они заползли в наши рюкзаки и спальники и впоследствии проехали на нас автостопом несколько сотен километров. Только к Аддис-Абебе нам удалось избавиться от них.

Наутро Гриша Кубатьян решил покинуть нас и отправиться в эфиопскую столицу вслед за Кактусом, чтобы вылечиться там от шарообразности живота и других непонятных болезней, симптомы коих начались у Гриши ещё с Судана.

Мы же, оставшиеся четверо, сохранили желание посетить уникальные церкви Лалибелы и поехали по трассе на север (в сторону Гондара) до посёлка Верота, чтобы там, на повороте, высиживать дальнейший транспорт.

Как читателю уже ясно, основная гравийная трасса Гондар—Верота—Бахр-Дар была насыщена машинами, которые проходили несколько раз в час, а вот перпендикулярная ей дорога Верота—Велдия оказалась куда глуше. Машины здесь проходили не каждый час, и порой мечтали о деньгах. Мы долго сидели и высидели грузовик до следующего города Дебре-Табор.

Прохладный Дебре-Табор, находившийся среди живописного леса и гор, был бы вполне уютным городом, если бы не ю-ю-юкающие дети. В воротах некоего заведения, похожего на госпиталь, сидели цивильные эфиопы и отмечали праздник сжигания крестов. Увидев иностранцев, они зазвали нас к себе и угостили кофе, чаем и эфиопским кислым пивом. Даже я попробовал его, хотя и не имею пристрастия к алкоголизму. На вкус и цвет — нечто типа перестоявшего кваса.

Вечером полил холодный дождь. Машины останавливались, но оказывались локальными и деньгопросными. Под вечер некий грузовик предлагал взять нас до Лалибелы всего за 10 быр с носа, однако мы решили отказаться от его услуг и дождаться бесплатного транспорта. Но его так и не было, и мы пристроились к одному из местных жителей во двор. Поставили там палатки и развели костёр. Местный житель был слегка англоговорящий и разрешил нам это.

В темноте, увидев костёр, вокруг нас собралось множество эфиопов. Они все были одеты в одеяла и шорты (одеяло на верхней части тела, шорты на нижней), многие месили грязь босыми ногами, другие, богатые, были обуты в сандалии из шин. Почти все они держали в руках палочки, непонятно для чего, может для погоняния детей или коров. Они стояли и молчали, глядя на костёр, и наши попытки занять их делом (принести нам инжеру, хлеб и т. п.) не увенчались успехом: никто не реагировал. Мы готовили еду, а эфиопы стояли и молча смотрели на это из темноты. Их было не меньше пятидесяти человек, среди них были и взрослые (мужского пола), и дети.

— Почему все эти люди стоят и смотрят на нас? Они никогда не видели огня? — спросили мы хозяина, во дворе у коего мы пребывали. Но хозяин тоже промолчал.

Мы для них — некие инопланетяне. Совершенно из другого мира. И они для нас тоже. Стоят и смотрят. Первый и последний раз в своей жизни они видят белого человека, так сказать, "в природе", а не за стёклами проезжающего мимо джипа. Но хотя мы для них — единственное чудо в ежедневно одинаковой жизни, — я уже устал быть ежедневным объектом зоопарка! Неожиданно я выхватил из костра огненную палку и, размахивая ею, закричал:

— Р-р-р-разойдись!! Па-а-а домам!!

Наверное, я зря проявил такую резкость, потому что эфиопы вмиг испуганно побежали в разные стороны, ломая забор на огороде, теряя сандалии и свои палки, которые были их национальной гордостью. Но не успели мы вздохнуть спокойно и поужинать, как эфиопы, поборов минутный страх, стали возвращаться за своими потерянными палками и сандалиями, да так и продолжали смотреть на нас и на костёр.

Мы поняли, что зоопарк неистребим. Покуда мы не легли спать, упорные ночные зрители ещё продолжали созерцать нас.

28 сентября, четверг. Долгий грузовик до Лалибелы

Утром было сыро и холодно. После суданских жарких утр, когда к десяти часам утра воздух прогревался до +40, здесь мы разогревались не сразу.

После того, как кое-кто из нас уже высказал мнение: "Мы никогда не уедем в Лалибелу!", — появился грузовик, водитель которого не только ехал в Лалибелу, но и знал по-русски несколько слов. С трудом уговорили его подвезти нас безденежно хотя бы до села Гашена, где от нашей дороги Верота—Велдия отворачивала на Лалибелу ещё более безнадёжная дорожка. Все вчетвером мы поместились в его кабину и поехали по горному плато, затянутому утренним туманом и сыростью. Трасса поднялась более чем на 3000 метров над уровнем моря.

Спустя многие часы мы добрались до Гашены. Нас несколько разморило в кабине, и я даже уснул на спальном месте (возможно, мои товарищи тоже временами задрёмывали). Сквозь сон я обнаружил, что грузовик стоит в местечке, называемом Гашена, водитель предлагает нам выйти из машины или заплатить быры, но нам лень выходить и платить. Поняв, что выгнать из машины нас невозможно, водитель свернул на север, и в вечерний час мы вылезли из грузовика уже в заветной точке.

Приключения в Лалибеле

Древний эфиопский король Лалибела, живший около восьми столетий назад, был довольно могущественным королём. Иначе бы ему не удалось отвлечь столь большие народные массы на выдалбливание из скалы семи или восьми здоровенных монолитных каменных церквей. Однако на постройку дорог у короля не хватило ни времени, ни людей; и до сих пор, спустя восемь веков, эфиопские дороги не являются лучшими в мире. Сам посёлок Лалибела, расположенный на высоте 2700 метров над уровнем моря, был соединён гравийной дорогой с внешним миром лишь в 1999 году.

Основным источником дохода лалибельцев является интуризм. Туристов здесь не очень много, но это компенсируется высокой стоимостью билетов — 100 быр ($12), которые должен заплатить каждый, желающий посетить хотя бы одну из церквей. Местные эфиопы посещают свои богослужения бесплатно.

Мы решили оставить на завтра проникновение и осмотр церквей, а пока заняться ночлегом, поскольку весь день мы провели в грузовике, и уже наступил вечер. На этот раз мы вписались в госпитале. Начальство не особо хотело пускать нас на свою территорию, пока мы не достали справку АВП; и только при помощи этой дорожной грамоты мы достигли желаемого успеха. Мы поставили палатки под навесом, злоупотребили душем и побывали на вечерней гулянке сотрудников госпиталя. Все эти сотрудники были неожиданно опрятные, в ботинках и в одежде без заплат, угощали нас инжерой с мясом, пепси-колой и (тех, кто желал сего) пивом. Вероятно, эта вечеринка была связана с минувшим праздником. Олег Сенов, всё ещё продолжающий транспортировать свою гитару, спел перед собравшимися, а мы подпевали; но, разумеется, никто не понял ни слова.

* * *

Вот уже десять дней мы в Эфиопии. Можно сделать первые выводы о сущности эфиопского народа. Народ здесь хороший, хотя в основной массе и бедный, но угостить путника всегда готовы (если есть чем угостить: инжера, кофе, жареная кукуруза). На ночлег зовут редко, но не со зла, а стесняясь своих жилищных условий. Водители попадаются деньгопросы, но опять-таки не со зла, а по традиции, да и никто не может поверить, что у такой толпы белых мистеров не найдётся на всех пару десятков быр. Еда в Эфиопии недорогая, и смертельно голодных мест мы не видали, хотя во многих окраинных деревнях был дефицит, как у нас во времена Горбачёва: всё дёшево, но почти ничего нет.

Полицейские здесь незаметны. Никто не спрашивает паспортов, не тащит в гостиницу, не запрещает ездить автостопом. Хотя в некоторых точках водители избавляются от кузовных пассажиров. Возможно, гаишники и впрямь штрафуют водителя за людей в кузовах — надо же им за что-то кого-то штрафовать! Пассажиров везёшь — значит, деньги имеешь с них; можно и поделиться! Война с Эритреей здесь никак не ощущается, никаких войск, танков, комендантского часа не наблюдаем.

Природа прекрасная, пейзажи, горы, зелень, леса; прохладно (Эфиопия — самая холодная страна Африки). Многие эфиопы, как ни странно, владеют английским, даже в деревнях. Процент англоговорящих выше, чем в Судане или Египте. Все дети, учащиеся в школе, изучают английский и готовы применять его. Студенты, в основной массе, способны общаться по-английски. Многие такие эфиопы стараются извлечь пользу из своей образованности, предлагая услуги гидов и помощников редким в их жизни иностранцам.

Эфиопы — не особо деятельный народ. Почему здесь не выращивают яблок? почему картошку мы видели всего в нескольких местах? почему почти никто ничем не занят? Даже пакистанцы и суданцы, казалось бы, неторопливые и ленивые люди, жили куда устроенней эфиопов. Подумать только — +20 градусов летом, +5 зимой! можно вырастить всё! — но почти ничего не растят! может быть, представители этой древней нации считают, что ковыряться в земле — ниже их достоинства?

И ведь дождей достаточно. Вот в Судане специальная комиссия по дождям ("попросить Бога, чтобы дождь пошёл"), и всё равно осадки только на юге страны, а на севере не бывает ни капли дождя по пятнадцать лет и дольше; и вся вода — грязная, каналами высосанная из Нила. А здесь дождей достаточно, можно по три урожая в год снимать! Нашему бы северному крестьянину такие условия! Ведь даже на Колыме в теплицах картошку выращивают!

Эфиопская пословица гласит: "Лучше умереть от голода, чем от работы". Как это точно подмечено! Дествительно, есть такая черта национального характера, неизвестно, в какой период истории возникшая. Ведь древняя цивилизация, 5000 лет истории, и вот — перешла в состояние упадка.

Детей в семьях очень много, и в каждой деревне дети составляют большинство населения. Средняя продолжительность жизни (45 лет), высокая детская смертность (около 30 %) только подстёгивают родителей к разведению обильного потомства. На всякий случай. Кто-нибудь да выживет…

Эфиопия, занимает в Африке третье место по численности населения (70 миллионов человек), всего лишь вдвое уступая огромной России. Ещё более плотно населены Египет (75 миллионов) и Нигерия (100 миллионов человек). Население Африки сейчас стремительно растёт. Президент Ливии, Муаммар Каддафи, в своей "Зелёной книге" пишет, что вскоре править миром будут чёрные — по причине численного превосходства.

"В силу отсталости общественных обычаев чёрным неведомы ограничения в сфере брачных отношений, что ведёт к неограниченному росту чёрного населения. В то же время другие расы вследствие регулирования деторождения и действующего законодательньства о браке численно сокращаются. Это также результат их постоянной занятости, в противоположность чёрным, ведущим праздный образ жизни в атмосфере вечной свободы".

Праздный образ жизни в атмосфере вечной свободы. Хорошо сказано.

Эфиопы любят созерцать белых людей, следовать за ними. Дети от одного до двенадцати лет всегда кричат нам "ю!", собираются стайками и следуют за нами. В некоторых местах, когда мы ожидали транспорт, рассматривать нас собиралось более чем по 150 человек (сто пятьдесят!). Но не воруют; вероятно, только в туристских местах могут что-то стащить, как у В.Лысенко на водопадах Нила.

Самая же странная порода эфиопов — это служители эфиопской православной церкви. Но мы об этом пока не знали. Нам предстояло познакомиться с ними завтра.

29 сентября, пятница. Дорога к храму и заточение в храме

Разрекламированный в глянцевых журналах и на буржуйских проспектах облик исторических церквей за последнее время ухудшился, так как над каждой церковью реставраторы соорудили большую жестяную крышу, совершенно портящую её фотовид. Только одна церковь, выполненная в виде креста, пока осталась без крыши. Эта церковь находилась как бы в яме, вырубленной в скале, и с поверхности вглубь вёл узкий длинный проход.

Мы решили испросить благословения посетить церкви бесплатно. Главный лалибельский епископ, он же и главный менеджер по сбору доходов, чернобородый эфиоп в длинной мантии, отказал нам и даже разговаривать с нами не хотел, подослал помощника сказать нам: берите, мол, билеты, и без разговоров! Мы пошли к начальнику лалибельской полиции, но тот отвечал: это церковные дела. Если бы у нас были специальные полицейские церкви, мы бы могли вам разрешить, но церковь в нашей стране отделена от государства; а в Лалибеле более трёхсот монахов, у которых единственный источник дохода — билеты!

Мы покинули главмента, решив походить вокруг церквей и сфотографировать их снаружи, особенно ту из них, которая была без металлической крыши. Правда, когда мы залезли на одно из деревьев, чтобы найти лучший ракурс, на нас напали билетёры, но мы сбежали от них, переместившись на другую сторону.

Решив, что взять нас наскоком нельзя, эфиопы пошли на хитрость.

— Вы русские? да? православные христиане? — поинтересовался один из них, — о да, тогда вам можно в церковь бесплатно! Никаких проблем! — И они повели нас по узкому проходу в скале туда, куда мы и сами хотели попасть. Но только мы оказались внизу, за нами закрыли огромную старую дверь.

— Ага, попались! — закричали нам билетёры и другие эфиопы. — Теперь вы заключены в церкви! Здесь только один выход, и он теперь закрыт! Вас не отпустят отсюда, пока вы не заплатите по 100 быр!

Надо сказать, что 100 быр, равные почти 400 рублям или $12, вполне ощутимая сумма не только в бедной Эфиопии, но и в богатой России.

— 100 быр, 100 быр! — веселилась толпа англоговорящих эфиопов-зрителей, тотчас образовавшаяся сверху. — 100 быр на каждого, всего 400 быр, или вас никто не отпустит!

Нам было очень интересно, как всё это закончится. Денег вымогателям выдавать мы не собирались. Мы находились в узкой, глубокой канаве, окружавшей вырубленную из скалы церковь. Вокруг церкви и внутри её ходили седобородые монахи с песнопениями и свечами — здесь шла обыкновенная религиозная служба. Святые монахи древней христианской Эфиопии возносили молитвы ко Иисусу Христу и всем святым, видимо, призывая их послать побольше богатых туристов и повысить выручку от продажи билетов.

— 400 быр! Платите 400 быр, и вас отпустят! Всего 400 быр! — веселились зрители сверху, число коих ежеминутно возрастало. Я обратился к ним по-английски с громкой речью:

— Когда Иисус Христос пришёл в Иерусалимский храм, Он увидел там билетёров, менял и продавцов, и выгнал их всех, и сказал: ни останется здесь камне на камне, всё будет разрушено! Помните это? Когда Он, во втором пришествии своём, придёт в вашу Лалибелу, чтобы посмотреть на ваши храмы и души, Он их не увидит, потому что Он не сможет войти в ваши храмы без билета! И здесь тоже не останется ничего, всё будет разрушено, ибо вы превратили свои церкви в источник наживы!

Но на эфиопов это не подействовало. Г.Лапшин, не дожидаясь, когда нас выпустят добровольно, решил смыться насильственно, и пошёл к двери. Дверь была пока ещё не заперта; большой засов держали два немощных старца. Грил двинул засов, один из старцев упал и заверещал, но наш друг выбрался наружу.

Мы же решили подождать, когда нас пригласят на выход так же, как нас пригласили на вход. Но не тут-то было: служители церкви организовали замочек, которым заперли дверь снаружи. Теперь мы были заперты более надёжно. Грил, оказавшись на свободе, решил подождать свершения всех событий, и предлагал нам сбить наружный замочек. Эфиопы снаружи и внутри, включая святых отцев, взяли в руки камни, чтобы нас забрасывать ими сверху и снизу. Пришлось нам тоже взять в руки камни, чтобы отвадить монахов от нападения на нас.

Я взял какой-то ломик, чтобы отковырять им дверь. Но ломик оказался жезлом-посохом седого старца. Тот, подумав, что сейчас совершится ужасное, встал передо мной на колени, и умильно клянчил свой посох, который я ему и отдал. Многие разные скелеты лежали здесь прямо на открытом воздухе, в нишах, вырубленных в скале. Наверное, это были останки туристов, запертых здесь прежде.

Спустя час мы решили, что пора выбираться, и Олег Сенов, как самый худощавый из нас, направился наружу. Дверь была старой. Над нею, между дверью и скальным каменным потолком, была большая щель, в которую мог просочиться Сенов, как самый худошавый из нас. Старцы вновь попытались образумить нас, взяв в руки булыжники вместо свечей и икон, но мы с камнями в руках и старой кроватью в качестве щита прикрывали Сенова, который в тот самый момент пытался пролезть в щель. Грил страховал его снаружи от эфиопов, которые стояли сверху в количестве около 100 человек и покидывали камешки (пока вяло, предупредительно).

Но не успел Олег просочиться в щель, как ко вратам эфиопской церкви примчался наряд полицейских. Во главе их был начальник лалибельской милиции, у коего мы сегодня утром безуспешно просили бесплатный билет в церковь.

— I kill you!! (Я убью вас!!) — закричал он, узнав нас.

Но всё же убивать не стал, а отвёл в ментпункт для расследования наших преступлений. Мы обвинялись в том, что, применяя насилие, проникли в церковь! Кроме этого, Грил ударил святого отца, который держал деревяный засов, этим самым засовом, и старичок не упустил случая, нажаловался.

— Он так двинул засов, что я упал, — плакался старичок.

То, что Грил двинул засов при попытке выбраться из церкви, где нас заперли эфиопы при участии этого самого деда, и то, что эфиопы сами заманили нас в церковь, утверждая, что православным вход разрешён, — всё это осталось нашими голословными утверждениями: до сотни свидетелей-эфиопов могли подтвердить нашу вину.

После долгих разбирательств (главмент ссылался на тяготы военного времени и на своё право, по законам военного времени, вершить правосудие в оперативном режиме) нам было предоставлено, на наш выбор, две возможности:

1. Отправляться в тюрьму,

2. Отдать свои фотоплёнки с кадрами, сделанными в святой церкви.

Вероятно, дело всё в том, что на наших фотоплёнках были документальные подтверждения случившегося скандала (толпа эфиопов на краю ямы, святые отцы с камнями в руках и т. п.), и начальнику полиции не хотелось, чтобы у нас оставались такие кадры. Кстати заплатить за билет нам уже не предлагали ("Эта возможность была у вас раньше, но вы ею не воспользовались!" — гневно заявил полисмен). Мы решили отдать свои плёнки из фотоаппаратов, благо у всех почти плёнки были свежие, только начатые. Сенов сделал попытку подменить плёнку и отдать чистую, но за нами следили. Сергей Лекай предлагал интереса ради отправиться в тюрьму, но мы его предложение не поддержали, ибо торопились на стрелку в Аддис-Абебе.

Расплевавшись с лалибельцами, мы вскоре покинули сей городок и заночевали в пяти километрах от оного, в деревне, в мельничном сарае. Нас порадовал и сам ночлег, и приготовление еды на углях у хозяев сарая, и вообще хорошее отношение к нам простых, не испорченных туризмом людей.

30 сентября, суббота. Попытки уехать из Лалибелы

Утром восстав, мы сразу застопили автобус до города Велдия, но не поехали на нём, поскольку платить по 25 быр нам почему-то не хотелось. Это было не очень дорого (100 рублей), но мы были злые и не хотели спонсировать лалибелицев ни на копейку. Как оказалось позже, с утратой этого автобуса мы утратили и возможность приехать в Аддис-Абебу на назначенную нами же встречу 2-го октября.

Вероятно, всем жителям Лалибелы стало известно наше вчерашнее поведение в церкви, и на сельской сходке нас решили не брать. Посему наш автостоп завершился километров через пятнадцать. Там был поворот на аэропорт, и несколько машин в день проезжали из посёлка в аэропорт и обратно; билет на самолёт до Гондара стоил около 15 долларов, а в Аддис-Абебу — 60. Южнее поворота на аэропорт был длинный надводный мост, по обоим сторонам которого находились хижины охранников моста. Все надводные мосты в Эфиопии, даже очень маленькие, охранялись по причине войны. В хижинах для охраны моста сидели эфиопские оборванцы с палками и охраняли мост от эритрейских диверсантов-подрывников. А дальше, на юг от моста, в сторону деревни Гашена на основной трассе, за сегодняшний день проехало семь машин, но никто не взял нас: одни не останавливались, другие просили денег. Возможно, это был не сговор, а проклятие святых отцов, исходящее из церкви.

Итак, целый день мы провели на позиции, укрепляя себя пищею, приготовляемой на костре. У Сенова и Лапшина сохранились ещё московские запасы еды в виде прогорклых пакетных супов (мы же думали, что в Эфиопии будет страшный голод). Мы разбавляли ими гондарский рис и ожидали успешного уезда. На дрова пришлось вытащить несколько палок из хижины охранника моста, который был не очень рад этому и даже пытался утащить обратно часть добытых нами дров.

К вечеру навстречу нам поехал, и остановился от удивления, «Лендровер» с двумя юарскими пенсионерами. Они проехали от Кейптауна через Ботсвану, Зимбабве, Замбию, Танзанию, Кению в Эфиопию, а потом направлялись в Судан, Египет и прочие страны. Мы их предупредили о том, что на границе Эфиопии и Судана дорога будет не очень хорошей, а на паром Вади-Халфа—Асуан чрезвычайно трудно затащить машину, разве что вручную по частям, так как портовых кранов в порту Вади-Халфы нет. Они же, в свою очередь, предупредили нас о плохой дороге в 500 км в северной половине Кении, которая пыльна, тряска и бугриста, типа "стиральная доска".

К вечеру мы уже были готовы уехать отсюда за 10 или даже 20 быр с носа, желая попасть на стрелку 2 октября, но такие возможности были давно упущены, а к вечеру вообще не было транспорта. Надвигалась гроза. Неподалёку, у поворота на аэропорт, виднелось множество сараев, каменных и с железной крышей, прямо роскошные здания для эфиопской глубинки. Традиции Лалибельского каменного зодчества проявились при строительстве этих капитальных сараев: они должны будут простоять века. Внутри оказалось пусто. Два оборванных сторожа-эфиопа разрешили нам ночевать в одном из сараев, предусмотрительно подметя пол его ветками деревьев и подняв в помещении густую пыль.

1 октября, воскресенье. Наконец уезжание

Ночью по крыше громыхал ливень, за дверью светились вспышки молний, но нам было сухо. Прямо идеальная вписка, — думал я сквозь сны.

Когда мы поднялись с рассветом и, один за другим, потянулись из сарая на вчерашнюю позицию, оказалось, что ночлег был платной услугой. Я шёл первым; сторож с палочкой, завёрнутый в одеяло, побежал за мной, крича: деньги, деньги! Я продолжал свой уход; тогда, догнав, сторож пытался выхватить из моих рук пластмассовую канистру (ту самую, у которой асуанские дети утеряли пробку) — но безрезультатно! Решив, что со мной справиться ему не удастся, сторож накинулся на Сергея Лекая, идущего позади, пытаясь вытащить у него из-под ремней рюкзака старую помятую пластиковую бутылку-торпеду. Надо сказать, что бутылка была из Иордании, а в Эфиопии таких не изготовляют. Не получив бутылки, сторож набросился на Грила и Сенова, но и они оставили деньгопроса ни с чем. Может быть, и следовало подарить мужику что-нибудь, но, во-первых, надо было ему предупредить нас о платности ночлега заранее, а, во-вторых, в нас ещё кипело недовольство на жителей Лалибелы, делающих деньги на туристах путём зазывания их в каменные здания и требования денег.

Находясь в некоторых дальних странах, например в Эфиопии, Египте или Индии, где многие местные жители так и мечтают получить деньги с проезжающего туриста, проще и удобнее всего отказывать всем подряд. Поэтому первая фраза, которую я изучаю на любом языке, это фраза "денег нет": по-английски "no money", по-персидски "пуль надорам", по-арабски "фулюс мафи", по-тамильски "песо ние", на урду "пайса най", на амхарском "гензеб йеллем". Когда у меня в сотый раз просят денег, проще всего, не вдаваясь в долгие разговоры и не торгуясь, заявить: гензеб йеллем, — и дело с концом. Сейчас, сидя в далёкой и тёплой Москве, я думаю: конечно, что мы, совсем обнаглели, пожалели даже пустую бутылку для сторожей, предоставивших нам место для сна! А тогда, в Эфиопии, мы сами так проэфиопились, что и нам бутылка была дорога, и быра на поддержку местной экономики нам не то что было жалко — мы даже и не представляли себе такой возможности: гензеб йеллем! и бутылка тоже йеллем! и всё йеллем!

Для них мы — фантастические богачи. И обувь у нас есть, и даже не из шинной резины, а если бы они увидели, в каких домах мы живём… Даже самый бедный русский крестьянин — богач по сравнению с эфиопом: у него есть дом из брёвен, а не из ветвей; у него есть дрова и огонь; у него есть обувь и не совсем дырявая одежда… Даже любой бомж с вокзала, пройди он по эфиопской деревне, стал бы объектом ю-юкания и финансовых домогательств! Всё в мире очень относительно…

…Когда мы вышли на трассу, машин было, как обычно, немного. Завтра стрелка в Аддис-Абебе, и у нас (мне так казалось) ещё были шансы достичь её, если быстро выехать на основную трассу и продвигаться по ней в ночь.

И вот — появился рейсовый автобус, и даже застопился нам. Из задней двери его выбежал билетёр. Билетёр был странен и суетлив, внутрь автобуса он пускать нас не хотел, пытаясь извлечь деньги сразу ещё на земле. Торопливо кричал нам по-английски, и писал на руке какие-то цифры, всё разные:

— Велдия, Велдия! давайте скорее 50 быр! дайте 20 быр! давайте 60 быр! билет стоит 80, скорее давайте 80 быр! Давайте деньги сейчас! Нет, я вас не возьму, мест у нас нет, и никто вас тут не подвезёт!

Билетёр погрузился обратно в автобус, захлопнул дверь, и автобус тронулся. Грил прицепился на автобус снаружи, но он вновь остановился, Грила согнали, и автобус уехал прочь.

Для нас такой автостоп был непривычен! Если бы мы вчера пошли пешком, то уже были бы в Гашене, на более оживлённой автотрассе. Решили сейчас пойти пешком, и направились на юг — занялись «треккингом». Дорога петляла в горах серпантином, а мы срезали его по каменистым и красивым склонам.

Через пару часов мы прибыли на другую речку; было жарко, хотелось организовать чай, и мы занялись помывкой на реке и костром. Вдруг появилась и остановилась встречная машина с европейскими номерами.

Ехавшие в ней очередные двое вольных европейских путешественников катались вокруг Африки. Они проехали из Европы через Марокко и Западную Африку до Ганы, где поставили машину на пароход и перебазировались в Кейптаун. Оттуда, через Намибию, Замбию, Танзанию, Кению они прибыли в Эфиопию и дальше собирались продолжить путь в Судан, Чад, Алжир или Ливию, Тунис и назад в Европу. Сегодня они, как и их вчерашние коллеги, ехали в Лалибелу смотреть широко разрекламированные эфиопские монолитные церкви; и даже их удивила большая стоимость билета в церкви — 100 быр.

Когда мы уже попрощались с европейцами, и их машина, забитая канистрами, запасными шинами, вещами и запчастями, шурша колёсами по гравийной дороге, ушла на север, — оттуда, с севера, показался иной европейский джип, принадлежащий нидерландской гуманитарной организации. Этот джип ехал в город Бахр-Дар, попутно фотографируя мосты, школы и прочие социальные объекты. Трое образованных, англоговорящих эфиопов, ехавшие в машине, подобрали нас с интересом, а для нас было ещё более интересно увидеть всякие местечки, лежащие в стороне от трассы. В процессе довольно долгого пути водители останавливались и подкармливали себя и нас всякими вкусностями, включая чёрным эфиопским хлебом, что было весьма дивно: нигде больше в Африке и Азии чёрного хлеба не было!

В деревне Гашена, лежащей уже на более оживлённой трассе Верота—Велдия, нидерландская машина ушла на запад, в Бахр-Дар, недавно посещённый нами, а мы пообедали в харчевне и направились на восток, в город Велдия. По причине высоты (3180 метров над уровнем моря) было прохладно, и босоногие эфиопы ходили, нацепив на себя рваные свои одеяния, одно на другое, а наверх те, кто побогаче, надевали ещё и одеяло.

И здесь, в Гашене, нас одолевали помощники. Один босоногий паренёк лет тринадцати стал вместе с нами стопить машину, хотя мы пытались уйти от него (но он шёл за нами) или прогнать его (но тот отходил на безопасное расстояние и показывал всем видом, что он не сам по себе, а наш гид). Когда появился грузовик, парень стал яростно его стопить (и мы тоже). Когда водитель согласился нас подвезти (бесплатно), паренёк подбежал и вместе с нами залез в кузов.

— Ты куда едешь, парень? — спросили мы его по-русски, но он жался в угол кузова (от холодного ветра) и нам не отвечал. Грузовик проехал километров пять и свернул в соседнюю деревню. Мы выпрыгнули, поблагодарив водителя; паренёк сделал то же. Грузовик, пыля и урча, уехал.

— С вас 1 быр, — обратился к нам помощник-гид, — за услуги сопровождения!

Мы ответили, что услуг сопровождения не заказывали, и паренёк сперва секунду поразмышлял, а потом побежал назад, в свою деревню.

Порадовались было, что мы проехали 5 км и избавились от помощника, но тут появились другие, пожилые дядьки в рваных одеждах и босиком. Один из них показывал жестами, что ему холодно и ему нужна одежда и обувь. Второй, подняв и положив на плечи тяжёлый булыжник, стал ходить перед нами туда-сюда, тем самым говоря нам: я сильный, я могу таскать ваши рюкзаки за приемлемую плату, вероятно 1 быр.

С трудом отделались от этих дядек, а тут подошли и другие. Особо много было оборванцев. Лапшин подарил одному из них старую футболку, которую носил ещё его отец; на ней был изображён Лев Яшин. Эфиоп чуть не умер от счастья, нацепил её поверх другого рванья и, склонившись низко, поцеловал Грильскую ногу (ту самую, которая чесалась) ниже колена. Тут подошли и иные желающие потаскать наши рюкзаки, приодеться, обуться и поцеловать нам ноги. Так бы мы и провели время своей жизни в разговорах с помощниками, как вдруг застопили легковушку. Она шла в Велдию, но водитель почему-то не хотел нас брать. Зато он был англоговорящим.

— What is the problem? — спросили мы его.

— Problem is… you too many in number (вас слишком много), — отвечал водитель.

Отправили Сенова и Лекая, а сами остались на трассе вдвоём с Грилом. Тут и нам фортуна улыбнулась. На другом пикапе мы также отправились в Велдию, куда прибыли одновременно с первой парой.

* * *

Велдия! Цивилизация! Асфальт!

Город сей лежит на трассе Аддис-Абеба—Асмара, соединяющей две столицы: Аддис-Абебу, столицу свободной христианской Эфиопии, и Асмару, столицу ранее приморской эфиопской провинции, а теперь вражеского государства, мусульманской Эритреи. Дорога эта была покрыта асфальтом в не очень давние времена (лет пятнадцать назад, судя по состоянию асфальта); раньше по ней шли мирные грузы, а теперь ещё и фронтовые. Впрочем, основной поток машин вёз бутылки с пивом и кока-колой на север, а пустую стеклотару обратно на юг.

Велдия, полная магазинов, эфиопов, электрических огней и машин, порадовала нас своим крутым видом. Доехать за наступающую ночь 600 км до столицы было нереально, но мы мечтали сделать это за следующий день: асфальт всё-таки! Но пока надо было затариться хлебом и забананиться.

Приятная почтенная эфиопская старушка, англоговорящая, продала нам множество хлебов. Пока мы их покупали, вокруг лавки столпились дети, кричащие «ю-ю-ю-ю», вымогающие хлеба, зрелищ и быров.

— Подарите им несколько быр, — посеветовала старушка, — ведь у вас много денег, а у них мало!

Тяжело быть белым туристом в такой бедной стране! Каждый видит в тебе потенциального спонсора. Но если трудолюбивая бабушка вполне заслужила те несколько быр, что мы дали ей за хлеб, — то в этих детях (они нам уже сильно надоели) поддерживать бездельничью психологию нам не хотелось! Мы прошли сквозь их толпу и побрели на трассу, думая в наступающей ночи ещё сколько-нибудь отъехать от города. И точно, нас догнала пустая маршрутка.

— Подвезите нас, пожалуйста, без денег, сколько-нибудь!

— А куда?

— …Прямо по трассе, сколько не жалко!

— Куда вы едете? — недоумевал водитель. Что ответить ему? мы ведь не знаем ближайших населённых пунктов! Ответили:

— Пять километров прямо по трассе и бесплатно!

Водитель согласился. Было уже совсем темно. Мы сели, и через некоторое время дома, лавки и хижины кончились, начался лес, горы, приятные места для ночлега.

— Стой! стой! стой! здесь!

— Нет, ещё один километр, — отвечал водитель!

И вот опять такие хорошие места для сна, лес, трава…

— Стой! мы выходим!

— Ещё 100 метров, — отвечал водитель, вероятно, засёкший 5 километров по спидометру. Вскоре, проехав точно 5000 метров, маршрутка остановилась, и мы покинули её. Залезли на холм, там стояли какие-то сараи, и во мраке на нас дивились завёрнутые в одеяла их ночные сторожа.

— Можно мы здесь поставим палатки, заночуем? — спросили мы.

— Можно, — отвечали сторожа, — только осторожно: в этих сараях хранятся бомбы и оружие, так что пожалуйста, не разводите огонь!

2 октября, понедельник. Продинамленная стрелка

Сегодня я в третий раз в своей путешественнической жизни не являюсь на назначенную мной же самим стрелку. Первые два случая были таковы: 1) в 1999 году, просидев неделю в батумской темнице, мы ввосьмером не явились на стрелку в городе Алеппо, на которой ждал нас только один лишь

В.Шарлаев; 2) однажды я не принял участие в самоходном пешем походе по льдам Иваньковского водохранилища, опоздав на элеткричку. И вот настал третий позорный факт моей биографии: в стрелочное утро мы находились в 600 километрах от Одессы-Бабы.

Автостоп был нетруден. По извилистой горной дороге тащились медленные тяжелогружёные машины с бутылками от кока-колы (обратно, навстречу нам, они тянулись уже с полными). Водители были добродушны и денег не просили. Мосты были не подводными, а надводными (у каждого моста стояла хижина со сторожем). Пейзажи были красивые: горные серпантины, эвкалипты, реки, водопады, а в долинах — стада коров, блестящие на солнце металлические крыши, свежий ветерок, райская земля! В церквях нас не запирали, в городах можно было выпить стаканчик чая с булочками, машины шли одна за другой. Но, несмотря на такие хорошие условия, мы проехали за день всего чуть больше трёхсот километров и к наступлению ночи оказались на некоей освещённой бензозаправке. Может быть, судьба улыбнётся нам, и мы наконец уедем в ночь, познав тайны эфиопского ночного автостопа?

Все ночные попутки везли в своих кузовах живых коров. Но даже те их них, которые стопились, не хотели нас брать. Например, вот так: грузовик проскакивает мимо, но, поздно заметив нас, выруливает обратно (слышно по шуму) и опять выявляется из-за поворота, из темноты; останавливается напротив, водитель выбегает нам навстречу:

— Мой брат! Могу ли я помочь тебе?

— Конечно! Мы едем в Аддис-Абебу, но нам нечем платить!

— О, это невозможно! нам запрещено брать пассажиров!

Долго в темноте разворачивается назад и уезжает в Аддис-Абебу. Некоторые водители уверяли нас, что по законам Эфиопии в кузове может ехать не более чем 1 человек, а большее население кузова запрещено.

В полночь пошли спать, так и не уехав, и заночевали в палатках на краю поля.

3 октября, вторник. Эфиопская культура

В семь утра мы выползли на утреннее шоссе, надеясь хоть сегодня прибыть в Аддис-Абебу. Оставалось всего 250 километров! От Ярославля до Москвы столько же, и обычно всего за четыре часа это расстояние проезжается автостопом. Здесь — вроде бы столица близко, машин много, дорога асфальтовая, но мы не уложились даже в сутки.

Нас подобрал на грузовике умный, бескорыстный водитель, который здорово улучшил всё наше отношение к эфиопской нации в целом. Приятно, что есть в Эфиопии такие водители. Не только не просил денег, но и угощал нас, и общался с нами; на одном из редких дорожных постов пропустил нас вперёд, чтобы мы прошли пешком, а сам следом подъехал на машине: оказывается, и впрямь на некоторых постах водителей штрафуют за пассажиров в кузовах!

На одной стоянке нас, вылезших из кузова, окружили продавцы эфиопских шерстяных шапок, громко возглашая:

— This is Ethiopian culture! (Эфиопская культура!)

…В высотных горах текли прохладные ручьи, пахло сыростью из тоннелей, которыми были прорезаны (о чудо техники) высочайшие эфиопские горы, шумели от ветра леса, а на самом высоком перевале, выше облаков, стояли на ветру замёрзшие монахи, босые, с большой иконой и крестом, и ждали подаяния.

— Самое бойкое место нашли! — удивился Лапшин. Нам всё никак не удавалось избавиться от неприязни к представителям эфиопской православной церкви.

Кстати, собирание денег на дороге — одно из любимых занятий эфиопских монахов и священников, и нам уже неоднократно попадались такие сборщики с крестами и иконами, но сейчас нам особо запомнилось то, что эти забрались на высочайший перевал.

Как читатель уже понял, сегодня нам опять не удалось достигнуть Аддис-Абебы. Попрощавшись с добродушным водителем в 70 километрах от эфиопской столицы, мы шли пешком по очередному городку, слушали звонкое юкание детей и выбирали место для палатки. Африканское путешествие неторопливо продолжалось.

А в это время в мире что-то происходило! Сперва в Москве произошёл очередной взрыв, затем утонула подводная лодка «Курск», потом сгорела и перестала работать Останкинская телебашня; в Югославии случился переворот, в ходе коего свергли Милошевича; в Сиднее открылась очередная Олимпиада; но об этих всех событиях мы узнавали значительно позже, из пересказов местных жителей и от редких посольщиков или соотечественников. Мир жил своей быстрой и активной жизнью, а мы выбирали место для ночлега в самой окраинной мировой привинции, и варили картошку на костре, а полторы сотни эфиопов, столпившись вокруг, созерцали нас, и для них это созерцание было интереснее и важнее, чем для нас — все взрывы, подводные лодки, перевороты и телебашни, вместе взятые.

4 октября, среда. "Новый цветок". Новости хорошие и плохие

Двенадцать градусов тепла — таков абсолютный минимум температуры, измеренный нами на трассе во время всего африканского путешествия, и этот минимум был замерен именно сегодняшним утром. Сыро, ветер, дождь; мы надели на себя все комплекты одежды и ехали в Аддис-Абебу в кузове грузовика с землёй.

Аддис-Абеба, один из крупнейших городов Африки, был основан сравнительно недавно — в конце XIX века — королём Менеликом Вторым (тем самым, о котором писал русский путешественник Булатович в книге "С войсками Менелика II"). Аддис-Абеба — в переводе с амхарского "Новый цветок" — расцвела в центре Эфиопии, в горной долине на высоте 2400 метров над уровнем моря.

Бедный эфиоп, житель северных голодных провинций, посетив свою столицу, должен быть просто потрясён огромной величиной города, обилием транспорта (машин, таксистов и автобусов), электрическим светом, витринами магазинов, где продаются товары всех буржуинских стран за космическую цену, высокими домами, широкими проспектами центральной части города, светофорами, банками и кафе. Вершина цивилизации, подумает такой человек.

А житель далёких буржуйских стран, пройдя по Аддисе пешком (а не на такси), будет тоже потрясён — невероятным бомжизмом этого города. Не меньше миллиона нищих и калек, живущих просто на улицах, или в лачугах величиной с собачью конуру, грязных, больных, прокажённых, покрытых язвами, со всеми возможными деформациями рук и ног или вообще без таковых, с детьми или без, в бинтах или с гнилыми язвами, сидящих на мостовой или передвигающихся в ожидании монет, которые подадут им другие, более обеспеченные люди. А вот по главной улице гонят стадо овец, и, пока его перегоняют через дорогу, машины пережидают его. Ну и столица, — подумает белый мистер.

Мы сразу направились, с опозданием на двое суток, ко вратам российского посольства, думая и гадая, кого же мы увидим там, и достигли ли Кирилл с Андреем счастья улетания из Каира сюда? И вот, о чудо! Мы встретили у ворот российского посольства Кирилла, Андрея и Гришу Кубатьяна!

Новости были таковы.

Кирилл Степанов и Андрей Мамонов проявили редкий героизм в деле зарабатывания денег в Каире. Кирилл даже устроился на несколько дней работать в египетской закусочной — кошери (эта работа у египтян считается очень престижной, берут туда по большому блату). Помимо работ, оба автостопщика настреляли немало денег, и в результате каждый из них подправил свои финансовые дела примерно на 150 долларов. Ещё по стольку же пришлось доплатить им из своего кармана. Они прилетели в Эфиопию уже две недели назад (почти без денег); нас не наблюдалось; всё это время они прожили в посольстве России, которое приютило их. Консул всё интересовался, где же остальные члены экспедиции. Узнав, что мы едем автостопом через Судан, он сказал:

— Из Судана?? Пешком?? Хрен дойдут!!

Немало времени прошло, прежде чем из Бахр-Дара приехал Кактус, страдающий всеми болезнями мира. По счастью, в Аддис-Абебе находится русский госпиталь Красного Креста, именно туда и положили Кактуса, и нашли в нём малярию, амёбу, сальмонеллу и другие болезни. Мы решили сегодня же навестить его.

Тоже нездоровый Кубатьян пока притворялся здоровым и в госпиталь не ложился. Для жизни Гриша устроился в католическую миссию, где его вписали, кормили и поили. За время нашего отсутствия Гриша изучил сущность многих потенциальных вписок; убедился в полной бесполезности всех столичных отделений эфиопской православной церкви (туда даже войти нельзя было без билета); также отказал во вписке Культурный центр и госпиталь русских врачей (Гриша ещё не знал, что завтра ему всё же придётся там прописаться).

Все вместе (Степанов, Мамонов, Кубатьян, Лекай, Лапшин, Сенов и я) мы отправились в посольство Танзании, где заказали визы сей страны, а потом — повидать Кактуса в госпитале.

Кактус лежал под капельницей, но был уже весел и мечтал о возвращении домой. В нём нашли несколько болезней одновременно. Лежать ему было не очень скучно — в той же палате лежал больной эфиоп, который знал русский язык.

Интересно, что все врачи в госпитале были русскими. Официально он назывался Русский Госпиталь Красного Креста им. Деджамена Балча (какого-то эфиопского генерала). Хоть он был и Красный крест, но с большинства людей здесь брали деньги за лечение, и только российских автостопщиков смогли подлечить бесплатно. Директор, Валерий Хачатурович Акопян, отнёсся к нам хорошо, но поселить нас на территории больницы не мог, боясь, что мы подцепим здесь какие-нибудь эфиопские болезни. А вот простые русские тётушки-врачи весьма полюбили нас.

Нам предложили постирать бельё в их стирально-прожарочном цехе, а одна докторша, Любовь Юсуповна, вплотную занялась проблемой нашей вписки. Мы подарили врачам несколько автостопных книжек и пообещали прислать ещё, как вернёмся домой.

А пока — в город! Наши друзья за две недели пребывания в Аддис-Абебе выяснили расположение всех основных посольств и госпиталя и научились ездить по городу автостопом, экономя 25 эфиопских копеек, которые нужно было бы платить в больших, забитых людьми жёлто-красных автобусах. Мы побродили по городу, поели вкусностей в кафе (чай здесь делали эфиопским методом: пш-ш-ш-ш-ш! напуская пар в стакан), а на ночь распределились так:

Кактус ночевал в госпитале; Кирилл и Андрей ночевали, по традиции, в посольстве России (а вот прочих автостопщиков туда поселить не удалось, хотя в посольстве жили сотни людей и территория была огромная); Грил проник на ночь в Эфиопский Университет, прикрываясь удостоверением «Teacher» (учитель) — это международное учительское удостоверение ему удалось сделать в… Хартуме; Сергей Лекай и Гриша Кубатьян ночевали в католической миссии; Олег Сенов и я тоже хотели пожить в миссии, но пастор оной сказал, что вписывать столь много народу у него нет места, и заплатил за наш ночлег в каком-то эфиопском отеле, где номер на двоих имел размер 2x2 метра и вонял бензином — наверное, этим бензином там травили клопов. В гостинице были перебои с водой и электричеством, зато тётушки-эфиопочки, работающие там, угостили нас блином-инжерой.

5 октября, четверг. Подписываем завещание. Заболевание Кубатьяна и Лекая

Утром мы вдвоём покинули гостиницу, куда нас вписали церковники, и направились сперва на почтамт, а потом во французскую католическую церковь, которая была совмещена с школой для цивильных детей богатых родителей. В этой церкви нас приютить не захотели, зато удалось оставить там на хранение рюкзаки. Затем пошли на почтамт, где я получил письмо от моих родителей и отправил свои послания. В 10 утра мы уже были в госпитале и созерцали Кактуса, которого там поставили на ноги и собирались выписывать к полудню. Кактус был озабочен улётом домой и думал, у кого бы одолжить 500 долларов. Почему-то опробовать свой метод ("$900 из ничего"), о применимости коего мы спорили в Бахр-Даре, Кактус не восхотел. Вероятно, потому, что он и сам не очень-то верил в успех проповедуемого им способа.

После Кактуса мы отправились в посольство Танзании. Благодаря хорошей приёмщице анкет, а также начальнице консульского отдела миссис Элизабет, мы получили все свои паспорта с визами Танзании бесплатно. "Так как вы автостопщики, — сказали нам, — мы идём вам навстречу и выдадим визы бесплатно!" Всегда бы так!

Приёмщица анкет интересовалась уже посещёнными нами странами и спрашивала, удобно ли там ездить женщине в одиночку. Особенно в странах, где господствует ислам. Сама она была мусульманкой, но в Танзании правительство светское. Мы отвечали, что можно, но лучше взять с собой напарника мужского пола.

Получив танзанийские визы, мы поехали в посольство РФ, разбившись на пары. Я ехал в паре с Кириллом, который тусовался здесь более двух недель и город знал хорошо. В посольстве России наш консул, Владимир Вячеславович, назначил нам встречу, чтобы, собравшись, мы подписали бумагу, составленную в посольстве специально для нас. Бумага называлась «Заявление», хотя мне хотелось назвать её "Завещание".

"В КОНСУЛЬСКИЙ ОТДЕЛ ПОСОЛЬСТВА РОССИИ В ЭФИОПИИ

ЗАЯВЛЕНИЕ

Мне…, проживающему:…, паспорт серия… N… выдан…, известно, что во время передвижения из Эфиопии в ЮАР существует опасность заражения малярией, гепатитом, тифом, менингитом, различными видами тропических лихорадок и другими опасными заболеваниями, что может вызвать серьёзные последствия для моего здоровья или летальный исход.

Мне также известно, что на территории стран по этому маршруту действуют антиправительственные вооружённые формирования, происходят межплеменные столкновения, широко распространён бандитизм, что чревато возможностью разбойных нападений или захвата в заложники с непредсказуемыми последствиями.

В этой связи сообщаю адресные данные и телефоны своих родителей:…. Дата, подпись".

Пока мы все, кроме Гриши Кубатьяна, читали и подписывали эту бумагу, посольский доктор готовил шприцы, чтобы сделать всем нам, кроме Гриши Кубатьяна, прививки от менингита. Сам же упомянутый Г.Кубатьян в это время сидел на скамеечке у посольства: его температурило, колбасило, трясло, исчезла речь, а физиономия приобрела нездоровый цвет.

Сделав нам прививки, доктор вышел на улицу, и, одев резиновую перчатку, прикоснулся Г.Кубатьяну.

— Один готов, малярия, — мрачно произнёс он.

— Надо вызвать «скорую» и отвезти в больницу! — распорядился другой Григорий, Лапшин. Консул и доктор усмехнулись.

— Какая «скорая», тут не Москва!

— Я видел в госпитале «скорую», — сообщил Лапшин.

— Это не «скорая», а "очень скорая", но за деньги. Кто платить будет?

Негромко ругаясь, доктор посадил в свою машину двух Григориев (здорового и умирающего) и меня, и мы поехали в госпиталь.

Здесь надо ещё раз подчеркнуть, что страхи консула перед нашими возможными болезнями оказались не беспочвенными. Только из больницы выписали Кактуса, как туда положили Кубатьяна, а вслед за ним на очереди был и Лекай — он, по причине болезненного состояния, даже не был сегодня в посольствах, ибо, пребывая в церкви, утратил самоходность. Поселив Кубатьяна в больницу, мы с Лапшиным заехали к Лекаю и нашли его в церкви, с температурой 38º. Там же, в церкви, мы собрали остававшиеся там вещи Кубатьяна в его раздырявившийся рюкзак и отправились с этим рюкзаком на ночлег в другую «гостиницу», куда нас поселила Любовь Юсуповна, заплатив 12 быр за две маленькие двухместные комнатки. Гостиница находилась в одной минуте ходьбы от госпиталя и состояла примерно из тридцати комнаток два на два метра. Почти всю площадь каждой комнатки занимала одна большая кровать; туалет и умывальник были представлены отдельно. Там мы и ночевали втроём — Лапшин, Сенов и я. Кактуса поселили в посольство РФ.

6 октября, пятница. День героя Олимпиады. Заказали визу Кении

Узрев столь печальную участь некоторых из нас, оставшиеся здоровыми члены экспедиции отправились поутру в госпиталь, чтобы своевременно сдать все анализы на наличие всяких болезней: малярии, амёбы и прочего. Добрался до госпиталя и Сергей Лекай. Все, кроме оного, были признаны здоровыми и отправились сдавать анкеты на визу Кении.

А в городе были гуляния. Сегодня вся Эфиопия радовалась итогам минувшей Олимпиады. Самый скоробеглый в мире эфиоп Хайле Гебреселассие пробежал 10-километровую дистанцию всего за 27 минут; второе место занял кениец, а третье — другой эфиоп. Сегодня победители должны были прилететь из Сиднея, и столица встречала и чествовала их, получивших золотую и бронзовую олимпийские медали.

Все основные улицы были полны людей, а автобусы и машины не ходили по центру вообще. Портреты эфиопа-героя красовались на стенах домов и, наскоро напечатанные, болтались в автомобилях наподобие вымпелов. Всё население Аддис-Абебы вышло на улицы, и от госпиталя до посольства Кении (находящегося рядом с российским) пришлось идти пешком; по азимуту это пять с половиной километров, по улицам — семь.

Туристская виза Кении стоила пятьдесят долларов, недельная транзитная — 20, но давать нам «транзит» не захотели; а разговор о снижении цены за туристскую визу вообще чуть не привёл нас к отказу в таковой. Заказали туристскую визу, заплатили по $50 и вернулись в центр города, а потом и опять в госпиталь. Там нас ждало письмо следующего содержания:

"Антон и Гриша, хочу обрадовать всех Вас…

1. Решён вопрос с жильём. Валерий Хачатурович (директор госпиталя) решил заплатить за гостиницу, так что оставайтесь, где уже ночевали.

2. Кого-то из вас (одного) уже показали по TV в радостной толпе встречающих олимпийских героев.

3. Завтра утром хотелось, чтобы вы подошли для завтрака.

Вписка сделана, слава Богу! Наука победит!

С уважением, Любовь Юсуповна".

На конверте этого письма Грил надписал: "Сохранить для истории. Научный документ. Аддис-Абеба, Эфиопия". Позже письмо это перебралось в Москву, и вот я помещаю его текст в сию книгу.

Хотя наука всегда и побеждает, но надо ей помогать, и мы с Грилом отправились в Российский культурный центр, представленный в Аддис-Абебе, — не вечно же нам жить в гостинице, как цивильным людям! Но директор РКЦ, Михаил Александрович, полный седобородый дядька лет 60-ти, во вписке нам отказал. На вечер вернулись в эфиопскую гостиницу, рассуждая о болезнях, о мухах и других эфиопских вещах.

7 октября, суббота. Кубатьяна выписали, Лекая положили

Сегодня был отдыхательный день субботний. Гришу Кубатьяна выписали из больницы, а Сергея Лекая, наоборот, положили. Кубатьян перебрался в нашу гостиницу и уже не мечтал продолжать путешествие до конца, а думал доехать до Найроби, столицы Кении, а оттуда уже улететь домой.

Кактус, образно говоря, "сидел на чемоданах". Консул РФ пообещал ему специальную скидку на самолёт домой. К сожалению, с 2000 года прямые самолёты «Аэрофлота» из Москвы в Аддис-Абебу не летают, хотя раньше они это делали регулярно. Теперь же до Москвы можно добраться только с пересадкой — или через Каир, или через Дубай. Именно билет с пересадкой в Дубае за 450 долларов и был обещан Кактусу, который сейчас ждал, когда ему эти деньги пришлёт из Швейцарии наш друг Олег Моренков.

Олег Моренков, один из выдающихся людей АВП, уже много лет был известен всему автостопному миру. В 1997 году он принимал участие в Гонках Мудрости Москва—Салехард, там, где мы в мае переходили двухкилометровую Обь по тающему льду при +14ºC, а также впервые в истории отечественного автостопа путешествовал по Ирану вместе со мной и ещё одним автостопщиком

В.Разживиным. К сожалению, на этой стадии героические достижения О.Моренкова завершились, ибо он, доучившись в своём МГУ, перебрался на некоторое время в Швейцарию — надеюсь, не навсегда? Теперь Кактус обратился к нему, как к швейцарскому банкиру, за денежной ссудой, которую О.Моренков ему и предоставил, отправив нужную сумму международным денежным переводом, именуемым Маниграмма (MoneyGram).

Я постепенно освоился в Аддис-Абебе, узнав расположение её улиц, почтамта, российского и иных посольств, русского госпиталя и т. д… Однако, ездить автостопом по городу я не любил, предпочитая двигаться на автобусах и пешком. Столичные эфиопы, видя идущего по городу белого мистера, здесь уже не кричали мне "ю!", а испускали более длинные фразы:

— Hallo! How are you? How do you do? Where are you go? What is it? Where are you from? Give me my money! Excuse me, mister… Hallo, mister! (Привет, мистер! Как дела? Как вам нравится наше дорожное движение? Дай мне мои деньги, мистер! — и т. д.).

И эту, уже последнюю ночь, мы ночевали в той же гостинице, ещё не зная, что завтра нам суждено перебраться на другое, более присущее мудрецам, место.

8 октября, воскресенье. Обретение вписки!

Сегодня Грил отправился в Культурный центр с целью почитать русские газеты, поискать других русских (не директора) и напроситься на вписку. И счастье ему улыбнулось. Русская женщина, Валентина Семёновна, живущая в Эфиопии уже долгие годы, согласилась приютить нас в своей квартире, куда мы вчетвером и перебазировались.

Квартира сия находилась в одном из шикарнейших домов столицы, в районе Пьяза, примерно на полпути между посольством РФ и госпиталем. Хозяйка жила в Эфиопии уже много лет, ибо когда-то вышла замуж за эфиопа. Затем Валентина Семёновна развелась, но, изучив к тому времени амхарский язык, осталась жить в Аддис-Абебе с сыном и служанкой. Подрабатывала она уроками музыки для других цивильных жителей столицы. Поскольку квартира была большая, нам выделили одну из комнат, и мы быстро заполнили её своими телами и вещами.

На вписке меня одолевало сочинительство всяких глупых двустиший об Африке. Они, правда, сочинялись у меня и раньше. Привожу некоторые из них:

АНГОЛА

В Анголе славная Унита

От менингита не привита.

КЕНИЯ

Пока доедем до Нануки,

У нас появятся и внуки.

МАРОККО

Живут под знаменем Пророка

В Мали, Тунисе и в Марокко.

МОЗАМБИК

В далёком городе Мапуто

Кто оказался — это круто!

НИГЕР

Ночую возле Ниамея,

Машин на трассе не имея.

СИРИЯ

Фатеев, чемпион по аску,

Бродил по городу Дамаску.

ЭФИОПИЯ

Не каждый повезёт вас даром

От Гуллабада до Гондара.

ЮАР

Excuse me, в городе Претории

Хочу вписаться в крематории.

9 октября, понедельник. Непонятки с визой Кении

Кенийское посольство, к нашему удивлению, не выдало нам виз! Их смутила наша многочисленность и странность, а также то, что в графе "Вид занятий" многие из нас написали «Студент». "Или в России странные студенческие каникулы размером в год, или здесь что-то не так", — подумали в посольстве. Мы пошли на собеседование к консулу. Консул, увидев наши озарённые светом путешественничества небритые лица, спросил, сколько у нас с собой денег; мы сказали, что очень много; он обещал подумать двое суток и заповедал приходить нам 11 октября, в среду.

Вот было бы глупо не получить визу Кении, одной из самых туристических стран мира! И ведь из Эфиопии не выедешь на юг никуда больше — ни в Южный Судан, ни в Сомали ехать нам не хотелось. Мы ещё не знали, что виза Кении выдаётся на границе всем желающим за ту же сумму, и без всяких анкет, консулов, фотографий и ожиданий.

10 октября, вторник. Прогулки по столице

Пока у кенийцев выходной, я имею возможность поближе рассмотреть жизнь эфиопского мегаполиса. Такое ощущение, что треть жителей столицы — калеки, нищие и бомжи, босиком и в рванье. Такие, что по сравнению с ними какой-нибудь бомж с Казанского вокзала покажется моделью от Пьер-Кардена. Эти инвалиды, с отвалившимися пальцами рук и ног, с язвами на теле, с тонкими ногами (ноги тоньше, чем руки), с искривлением суставов и всего тела, с утраченными конечностями, с костылями… Голые люди, не имеющие почти никакой одежды; дети, играющие на перекрёстках выпрошенными у прохожих монетками в 10 эфиопских копеек; кормящие матери с отвисшими сморщенными грудями; старики и дети; инвалиды-слепые, ищущие прохожих на слух по звуку шагов и ползущие за ними на четвереньках; безногие на колясках, тележках и без оных; люди с раздутыми до неимоверных размеров конечностями, с деформированными частями лица… Беспалые прокажённые хранят свой капитал во рту. Когда надо что-то купить — наплевал нужную сумму, а сдачу всосал обратно в рот; бумажных денег у таковых не имеется. На перекрёстке нищие заглядывают в окошки машин и маршруток, в автобусах нищие долго рассказывают свои заунывные истории; бомжи подстерегают на площадях, у магазинов, на рынке.

Сегодня я посетил посольство ЮАР в Эфиопии. Методика получения визы в нём была непростою. Как объяснила белая англоговорящая женщина в визовом окне, виза будет делаться две недели, причём наши анкеты будут посланы не только в Преторию, но и в Москву, в посольство ЮАР в России, где и будут изучать нашу благонадёжность. Заказ визы стоит 50 долларов, которые нужно заплатить при подаче анкет; в случае отказа деньги, конечно же, не вернут.

На всякий случай зашёл и в посольство Замбии. Здесь всё было попроще, виза Замбии выдаётся всем желающим в течение двух суток, и для её получения нужно заплатить 25 долларов, заполнить две анкеты, приложить две фотографии и справку АВП, желательно без определённого маршрута. Наша справка, в которой был чётко указан маршрут (… — Эфиопия — Кения — Танзания — Мозамбик — ЮАР —…), была недостаточно универсальной, ибо Замбии в первоначальном маршруте не было.

11–14 октября. Аддис-Абебская жизнь. Вторичная болезнь и исцеление Кубатьяна

В среду, к десяти утра желающие получить визу Кении собрались у соответствующего посольства. Грил добирался автостопом, застрял, спешил, упал, разодрал руку, опоздал на 28 минут и теперь боялся подцепить какую-нибудь эфиопскую болезнь. Лекай, обретший самоходность в госпитале, временно сбежал оттуда и тоже прибыл на стрелку. И, — о, счастье! — кенийская фортуна поняла нашу сущность и мы получили месячные визы Кении, ура! ура! ура! Теперь до самой Танзании включительно у нас горел зелёный свет.

А вот Гриша Кубатьян уже не мечтал о посещении Кении, Танзании и других стран в глубине Африки. Уже несколько дней, с тех пор, как он выписался из госпиталя, ему становилось всё хуже. Сегодня на квартире у Валентины Семёновны ему стало совсем плохо, и хозяйка со служанкой всерьёз обеспокоились тем фактом, что у них в квартире умирает человек. Служанка организовала такси, и мы вновь отправились в русский госпиталь. Вновь те же двое, что и в прошлый раз, Лапшин и я, сопровождали умирающего.

В приёмном покое, увидев очередного бесплатного больного, врачи выказали недовольство:

— Опять вы нам привезли своего больного! Мы не примем!

— Это ваш больной! — громко нападал Грил, доставая из кармана его предыдущую выписку из этого же госпиталя, — это вы его недолечили! четыре дня назад выписали, а ему всё хуже и хуже! это ваш больной!

— Нет, это ваш больной! — отвечали в приёмном отделении. —

Мы тут приехали для того, чтобы зарабатывать деньги, а вы шляетесь по Африке, бездельники! Кто будет платить?

Мы хотели выяснить, сколько и кому надо платить, но врачи молчали, как партизаны. Никто так и не раскрыл нам стоимость лечения наших собратьев, хотя я полагаю, что она была небольшой. Тут в приёмную притащили какого-то эфиопского больного, упавшего с высоты; его сопровождала куча причитающих его родных, со слезами извлекающих мятые быры за лечение, которых, конечно, не хватало, и они все клятвенно обещались изыскать недостающие деньги… Кубатьяна всё-таки приняли, и мы с Грилом отвезли его на каталке в ту же палату, где он лежал и ранее, и где до сих пор тусовался Лекай — ещё не выписанный, но уже здоровый. Вскоре обнаружилось, что Лекая выписали, но никто ему об этом не сообщил.

В четверг мы заказали и в пятницу получили визу очередной страны — Мозамбика. Виза стоила девять долларов и наклеивалась всем желающим; на гербе сей страны главным объектом был автомат Калашникова. Получили визу Мозамбика не все, а лишь Грил, Сенов, Лекай и я; прочие не желали ехать в ЮАР через сию страну, а мечтали о Замбии и Зимбабве. Интересно, что впоследствии вышло так, что лишь Сенов и Лекай побывали в Мозамбике, а мы с Грилом оставили эту визу так и не использованной.

Посольство Малави, найденное нами в южной части города, могло выдать визы всем желающим всего за 15 долларов, но весёлый консул сказал, что получить оную лучше будет в Танзании или в других странах, чтобы виза сия не успела протухнуть. Он уверял, что виза Малави и во всех прочих странах стоит столько же и получается в тот же день. Виза позволяет находиться в стране один месяц, но мы можем при желании продлиться до одного года и более — так сказал весёлый консул, и мы поверили ему.

Наши дни, проведённые в Аддис-Абебе, сплелись в моей памяти в непрерывную колбасу, и я сейчас с трудом разделяю её на отдельные сосиски. Мы въезжали десять дней назад в мокрый, холодный, дождливый, негостеприимный город. Сейчас этот город был уже такой родной, знакомый, и автостопом по городу стало ездить куда легче, и со впиской уже не было проблем, благодаря Валентине Семёновне, и солнце светило ярко, и было реально тепло, всё-таки мы в Африке или где?

Такие знакомые все места, и знакомые маршруты сине-белых микроавтобусиков, из которызх высовываются билетёры и на ходу кричат:

— Кера, кера, кера, кера! — Пьяза, пьяза, пьяза, пьяза! — Мексико, мексико, мексико! — Були-були-були-були-були! — Кера-кера-кера-кера!

Так они рекламируют свой пункт назначения. Пустыми они ездить не умеют, поэтому, если на какой-то остановке из маршрутки вышло несколько человек, то машина останавливается и билетёр начинает бродить вокруг маршрутки, крича «були-були-були» (это значит, он едет в район аэропорта Боле) или другое, пока не заполнит маршрутку по числу сидячих мест. Проезд в оных стоит 45 или 90 эфиопских коп., в зависимости от расстояния. А вот городские автобусы за 25 и пригородные за 50 коп. всегда полны людей и на остановках не задерживаются, имеют свои номера и машруты. Тут билетёр не высовывается и ничего не кричит, а сидит в отдельной кабинке в салоне за стеклом и продаёт билетики в окошечко своей кассы.

В Аддис-Абебе обнаружилось несколько пунктов дорогого Интернета с поминутной оплатой (но всё же дешевле, чем в Бахр-Даре и в Гондаре). Мы узнали, что наши друзья Олег Костенко и Вовка Шарлаев вот-вот догонят нас: они, не получив визу Судана, поехали в Африку через Иран, Оман, Йемен и Джибути и обещали на днях прибыть в Аддис-Абебу. Вот будет встреча!

Кактус наконец получил деньги, приобрёл билет и улетучился на Родину. Мы передали с ним свои фотоплёнки и иные предметы. Часть других предметов была передана Кубатьяну, который, вновь подлечившись, уже мечтал ехать назад посуху, через Джибути, Йемен и Оман, но консул, решив, что его затея неполезна, отказал ему в выдаче рекомендательного письма для Джибути и предложил ему отправиться домой на самолёте с такой же скидкой, как у Кактуса.

15 октября, воскресенье. Покидаем Аддис-Абебу!

Утром я попрощался с хозяйкой Валентиной Семёновной и со своими спутниками. В пол-десятого утра за мною зашёл Кирилл Степанов в качестве провожающего и Андрей Мамонов, мой новый напарник. Дорога на юг начиналась от площади, именуемой Маскаль-сквэ, там мы попрощались с Кириллом и отправились на юг Эфиопии и затем в далёкую, неизведанную Кению. Оставшиеся в городе четверо наших остались ждать в Аддис-Абебе Костенко и Шарлаева, которые вот-вот должны были прибыть.

А надо вам сказать, что про юг Эфиопии и особенно про Кению ходило немало нелепых слухов. Даже консул РФ и русские люди, живущие в Аддис-Абебе, уверяли нас, что на юге Эфиопии очень опасно, что в Кении опасно втройне, и что Найроби — второй по криминальности город на Земле (первым объявлен Йоханесбург в ЮАР), где нас непременно обворуют, убьют и из черепов сделают копилочки, ну, конечно, если с нами не случится это раньше, где-то ещё в Эфиопии, по дороге.

Поэтому ехали мы на юг с некоторым беспокойством. Конечно, про все страны во всех предыдущих странах нам говорили, что в них очень плохо и опасно, что нас обворуют в Румынии, в Египте, в Эфиопии, что нас ждут и в Судане, и в Эфиопии злые менты, голод и война, но, в общем, про Найроби говорили так плохо, что и мы забеспокоились — разумеется, пока сами там не побывали.

Дорога была асфальтовая и ровная, мы ехали по относительно гладкому плато, вовсе не напоминающему эфиопский север. Хижины здесь уже были побогаче, стены их, созданные из ветвей, подчас были обмазаны глиной; водители подвозили бесплатно; эфиопы перевозили из деревни в деревню большие пучки жевательной травы, называемой «чат» и жевали её; в деревнях росли зелёные бананы и пекли, заворачивая его в листья, вкуснейший эфиопский чёрный хлеб, и не было уже такого дефицита еды, как на севере страны. Но «ю-ю-ю-ю-ю-ю» кричали повсюду, и свита детей из каждой деревни сопровождала нас.

Мы проехали за день астрономическое (по эфиопским меркам) расстояние, километров четыреста. В городе Авасса мы видели большой собор, вокруг которого толпились люди, шло богослужение. Андрей подарил местному нищему свою драную майку, тот кинулся ему целовать ноги, было неприятно и смешно. Вкусностей же в Авассе не было.

— В далёком городе Авасса Вы не найдёте даже кваса! —

изрёк Андрей Мамонов, подцепивший от меня стихоплётство.

Мы заночевали в городке Дили, поставив палатку под козырьком цивильного дома-отеля, с разрешения его владельцев.

16 октября, понедельник. Избиение младенцев

Мы продолжали движение на юг. Ни один российский автостопщик, вероятно, пока не забирался так далеко по трассам Чёрного континента. Убивать нас пока никто не начал, даже наоборот: я чуть было не совершил публичную казнь эфиопских юкающих детей.

Дело было так. Сначала мы в деревне пили чай, и собралась толпа, человек пятьдесят или сто, смотреть на это чудо. Потом все, кто был ещё молод и резв, решили сопровождать нас всегда. Через пару километров почётный эскорт мне надоел, они мешали бы стопить машины, если бы эти машины вдруг появились. Я сказал детям (как всегда, среди них было немало англоговорящих или хотя бы англопонимающих), что на счёт 1-2-3-4-5 я начну их убивать, так что они пусть пеняют на себя, если окажутся в зоне досягаемости. Я сосчитал 1-2-3, снял рюкзак, оставив его напарнику, досчитал 4–5 и начал преследование детей, которые тут же бросились врассыпную, рассыпая по дороге также свои шлёпанцы (кто их имел) и какие-то несъедобные ягоды. В результате — не зря среди эфиопов зародились непобедимые бегуны Олимпиад! — ни одного ребёнка догнать мне не удалось, и единственным уловом был чей-то шлёпанец. Таким образом мне удалось разредить толпу, но не до конца, потому как остаточные проявления детей всё продолжали, идя на расстоянии, сопровождать нас, до самого момента появления очередной машины, которая и увезла нас далее. (Трофейный шлёпанец Андрей Мамонов вернул хозяину.)

Последний вечерний водитель гуманитарного джипа, направлявшийся в пограничную деревню Мояле, заночевал в сотне километров от неё, но обещал подвезти нас на своём джипе завтра ровно в шесть утра.

Смущенные словами водителя, мы поставили палатку вне посёлка, стараясь не проспать и уже в пол-шестого утра стоять и ждать его на трассе.

17 октября, вторник. Прощай, Эфиопия!

Я всё боялся проспать, и мы встали при луне, в середине ночи. Будильник мой сглючил, а Мамонов и вовсе часов не имел. Луна висела высоко, был ветер, но мы упрямо собрали палатку и вышли, зевая, на трассу; машин не было. Прошли пешком несколько километров, пытаясь убедить себя в том, что восток розовеет. Но, так и не почувствовав сего, вскоре мы легли прямо на трассу и проснулись от утреннего холода и от шума грузовика, каковым оказался наш советский военный «Урал», с кузовом, полным эфиопских солдат. Подобрали и нас.

— Русская военная машина, — похвалились эфиопы, узнав, что мы русские.

— Эфиопские военные ботинки, — показал я на свои ботинки, чем обрадовал солдат, обутых в такие же. Действительно, ботинки были неплохие, и то, что они потом доехали до Москвы — лучшее тому подтверждение.

Военные свернули на просёлочную дорогу, а мы погрузились в другой кузов, оказавшийся деньгопросным. Пока мы это выясняли и его покидали, мимо нас промчался вчерашний джип Красного Креста и не взял нас, думая, что мы уже пристроены. Через некоторое время нас взял и отвёз на границу иной кузов с козой, сонными курами, бутылками и иными пассажирами, содержащимися в нём.

А вот и пограничная деревня Мояле. Эфиопов толпы. Множество лавок, продают хлеб и чай (недорого), бутылочки с кока-колой и огромные мандарины (дорого). В одной из лавок заплатили бырами, а сдачу получили в кенийских шиллингах. Обрадовались и попросили обменять ещё. Кенийский шиллинг был в десять раз легче эфиопского быра.

А вот и таможня. Мы вовремя выезжаем из страны — ведь хоть наша виза и трёхмесячная, но все, пробывшие в Эфиопии более тридцати дней, должны получить особую выездную визу в особом офисе в Аддис-Абебе; а это ненужный расход: двадцать долларов для тех, кто прогулял чуть больше месяца и сотня баксов для тех, кто эфиопился год. Я эфиопился 29 дней.

Прощай, Эфиопия! Самая древняя, свободная и загадочная для меня страна Африканского континента.

Прощай — и прости.

Мы, автостопщики из далёкой России, не всегда правильно вели себя в гостях. Пугали многочисленных детей, обманывали ожидания добровольных помощников и гидов, вытаскивали из чужих хижин палки себе на дрова… Оказавшись впервые в жизни в такой бедной стране (по сравнению с северной половиной Эфиопии даже Судан и Индия покажутся райскими садами), насмехались над чужой бедностью и нищетой. А ведь кто знает, что было бы с нами, если бы нам пришлось родиться и вырасти не в Москве, а в той же Лалибеле? или в одной из тех безымянных деревень, где десятки людей, увидев впервые в жизни белого человека, сопровожали нас? и часами смотрели на огонь?

Какими бы глазами провожали бы мы, эфиопы, проходящих рядом инопланетян, белых ангелов, спустившихся к нам с небес? не упустили бы момента — единственного шанса в жизни! — докучать высшим существам своими просьбами? Если есть хотя бы один шанс из тысячи, что наша просьба будет исполнена — попросить в подарок рваную футболку, пустую пластиковую бутылку или один эфиопский быр?

Может быть, это путешествие нас научит чему-то? Дай нам Бог что-то понять, стать самим лучше и добрее, и когда-нибудь, возможно, через много лет, вновь оказавшись на повороте дороги в горах, подарить тому, кто пустил нас на ночлег, один быр или пустую пластиковую бутылку…

На выезде из Эфиопии нас тщательно обыскали, непонятно зачем, записали в пограничную рукописную книгу наши имена, шлёпнули выездные печати в паспорта и отпустили на все четыре стороны. Мы выбрали сторону юга и обрели там кенийскую таможню, и сим сырым дождливым утром, впервые в истории отечественной автостопной науки, ступили на территорию КЕНИИ!

Кения

Кения, расположенная на экваторе, является одной из основных стран всемирного буржуйского туризма. Суахильское слово «сафари», означающее в оригинале «путешествие», сейчас стало международным. Наблюдение и фотографирование зверей в национальных парках, восхождение на горы, купание в прибрежных тёплых водах привлекают сюда сотни тысяч туристов со всего западного мира. Даже наших, российских туристов иногда заманивают сюда.

Говорят в Кении на языке суахили. Этот язык является также государственным для соседних Танзании и Уганды. Весьма многие образованные люди, в том числе большинство водителей в центре страны, хорошо знают английский. А вот в провинции, особенно на севере Кении, английский ведом только полицейским и другим государственным служащим.

Кения — страна средней величины, по размеру чуть меньше Украины; зато столица Кении, город Найроби, является крупнейшим городом Восточной Африки. Это настоящий африканский Нью-Йорк: стеклянные небоскрёбы, супермаркеты, ну и конечно грабители, которые, если верить самим кенийцам, заезжим интуристам и их путеводителям, встречаются здесь повсюду и составляют значительную часть населения.

Центральная часть Кении, находящаяся в южном полушарии, содержит современные города и асфальтированные дороги; там довольно прохладно благодаря горам (Найроби лежит на высоте 2000 м над уровнем моря), а вот к северу от экватора вас и нас ждёт жаркая, пыльная пустыня и 500 километров разбитой грунтовой дороги, где свирепствуют грузовики-деньгопросы.

* * *

Кенийская часть пограничного посёлка Мояле оказалась меньше эфиопской; небольшой базарчик и несколько кафе предлагали желающим дорогие чаи с молоком (за 10 шиллингов = 1 быр = 3 руб. 50 коп.) и мандарины и хлебцы за ту же цену 10 шилл. 1 шт. Машин было немного, удалось лишь отъехать километров на пять от границы. В 15.00 мы сели на развилке жарких, пыльных дорог и развели костёр.

Удивительно — местные жители, проходя мимо, не кричали нам «ю-ю-ю-ю» и вообще не интересовались нами. Это было удивительно, ведь шесть километров назад, как и по всей Эфиопии, белый мистер являлся всенародным зрелищем. Здесь же люди шли из леса домой с вязанками дров, проходили мимо, и только редкий человек беспокоил нас своим взглядом. Мы, правда, сами решили обеспокоить местных жителей. Поскольку почти все дрова в радиусе нескольких километров были ими собраны, мы объявили на трассе таможню и с каждого проходившего мимо дроволома или дроволомки просили по 1 палке для костра. Какая-то женщина вела из леса осла, нагруженного сушняком. Когда мы подошли и попросили у неё одну палку, она пришла в панику и побежала от нас с воплями; молча побежал и осёл, но от нервного потрясения, убегая от нас, осёл уронил несколько палок, которые мы и подобрали.

18 октября, среда. Пыль

Мы поднялись в шесть утра и пошли пешком из интереса и из-за отсутствия транспорта. Дорога пыльна. Вокруг растут мелкие деревца, такой мелкий колючий низкорослый лес, он здесь называется «буш». В стороне от дороги для машин в буше было несколько тропинок для ослов и людей, а где-то в глубине скрывались хижины и голоса. Итак, мы шли пешком, было сухо и начинало уже быть жарко, как вдруг издалека запылил и застопился нам огромный грузовик с арабскими номерами и надписью "Сомали"!

— Здравствуйте, вы понимаете по-арабски?

Водитель понимал, но почти не говорил. Однако спросить нас о деньгах у него хватило словарного запаса. Мы отвечали, как обычно, хозяин согласился, и мы залезли на верх огромного покрытого брезентом кузова, где сидел один сомалиец, запасной член экипажа. Вид груза узнать не удалось. Грузовик шёл в Найроби, но был просто убойно медленным: за час проезжал не более двадцати километров, и мы парились под солнцем на чёрном раскалённом брезенте.

Грузовик провёз нас 60 километров до поворота на посёлок Сололо. Там был большой пост ГАИ, стоянка и столовая грузовиков. Наш сомалиец решил от нас избавиться, передав на поруки полисменам. Хотелось пить.

Полицейские указали нам источник воды: в этом регионе была засуха, и все люди пользовались водой из привозной бочки на колёсах. Дети и женщины близлежащих деревень наполняли водой свои пластмассовые бочонки и затем катили их домой, пиная ногами. Более состоятельные граждане имели тележки или велосипеды, на коих и везли свои бочонки. Я пошёл заправлять канистру, вода была прозрачной, но два жука плавали в ней. Когда уже отходил, меня окликнули: оказалось, вода здесь платная, и с меня содрали 5 шиллингов! Впервые в моей практике с меня взяли деньги за воду; интересно, неужели у них реально проблемы с водой?

На юг с небольшим интервалом пошли грузовики, преимущественно деньгопросы. Они все останавливались в харчевне, и мы имели возможность поговорить с водителями и пассажирами. В этой части Кении английский не знал почти никто; некоторые умники знали арабский или амхарский. Вскоре нас подобрал грузовик с мешками и людьми, и мы с Андреем сели в задней части кузова за недостатком места в передней. Нам предстояло проехать 200 километров до Марсабита, где грузовик собирался на ночлег, а назавтра — ещё 250 км до Исиоло, где начиналась нормальная дорога.

…Пыль!

Пыль отовсюду и везде: из-под колёс грузовика, из-под встречных, пыль на мешках, на пассажирах, пыль в глазах, во рту, в ушах, в носу, под одеждой и на одежде, пыль была просто адская. И ехать надо было не час и не два, а до самого вечера. Я чувствовал себя пылесосом, который давно не вытряхивали. Все пассажиры тоже чувствовали себя не лучше. К тому же ещё и трясло, ибо дорога была типа плоха, и конца ей не было. Это была та самая африканская пыль, которую называл адом, и поделом, древний поэт Киплинг.

Когда мы достигли, наконец, Марсабита, мы потяжелели на пару килограммов от пыли, впитавшейся во все наши поры. Водитель и пассажиры отправились в трассовый "Дом отдыха", где были совмещены едалища и ночевалища. Помыться там было, правда, негде, тоже проблемы с водой, тоненькая такая струйка в кране. Приготовили ужин на раскалённых углях и пошли искать место для ночлега. Кенийский хелпер пытался вписать нас в католическую миссию, но сторож уже спал и дверь нам не открыл. Мы пошли на выход из города; была уже ночь. Неожиданно сзади подъехала и остановилась легковушка; оказалось — полицейские.

— Куда вы идёте?

— Ищем место, где поставить палатку и переночевать.

— Ночуйте в городе! Тут опасно: звери всякие, слоны!

— Ха-ха-ха, слоны живут в зоопарке, а если тут нам попадётся слон, мы его съедим. Ха-ха-ха.

— Не смейтесь, у нас сейчас засуха, слоны и другие звери мигрируют и спускаются к городу в поисках воды. Поэтому, чтобы обезопасить вас от слонов, мы довезём вас до выездного поста ГАИ, можете поставить палатку там.

Мы согласились на то, чтобы полицейские охраняли нас от слонов, и вскоре уже поставили палатку возле маленькой будки поста. Всю ночь мне было плохо, мне снилось, что я огромный пылесос, который забился пылью, и вытряхнуть меня никто не мог.

19 октября, четверг. Пыль-пыль-пыль-пыль!

Утром действительно оказалось, что слоны мигрировали в поисках воды, нам полисмены указали на этих животных на склоне соседней горы, а потом они попадались на трассе, так что я впервые видел живых слонов на воле. Первая утренняя «тойота» провезла нас двадцать километров, свернула с трассы, и мы оказалсь в деревне дикарей.

Дикари жили в маленьких хижинах из соломы и веток, эти хижины были высотой от одного до полутора метров и сверху накрыты мешками от американской гуманитарной помощи, так что кое-где прямо на шалаше виднелась большое синее слово «USA». Сами жители деревни были в красных странных одеждах, а некоторые без них, с луками, копьями и детьми; длинные уши свисали почти до плеч; на шее — украшения типа фенечек. Все одинадцать человек, увидев остановившуюся машину, с гиканьем подбежали и залезли в кузов её и так сидели, пока отлучившийся на минутку водитель не вернулся и не разогнал их. Когда же мы хотели сфотографировать этих колоритных персонажей, одни испугались, а самые смелые произнесли слово «Деньги», так что не такие уж они были и дикари, а вполне сообразительные люди. Вероятно, это были племена масаев, о которых написано во всех книжках-путеводителях.

Когда же мы сидели опять на трассе, к нам подошёл англоговорящий парень лет двадцати, который оказался тоже из такого племени. Его родители отдали его учиться в город, и вот он познал язык, а сейчас находился на родине предков, отпросившись из школы по болезни. Увидев на трассе иностранцев, он подошёл поупражняться в английском языке и доупражнялся до того, что мы с Андреем напросились к нему в гости.

Дом сей представлял собой хижину из ветвей высотой менее полутора метров с узким входом. Внутри окон не было, и свет проникал только через щели между прутьями. Внутри шалаша находился примитивный очаг (пара камней) и семейная кровать в виде шкуры, положенной на земляной пол. Вся внутренность жилища была покрыта сажей, так как дымохода не было, а костёр разводили здесь регулярно. В хижине жила мать пригласившего нас человека, маленькая тихая женщина с кучей бисера на шее, не говорившая по-английски. Вероятно, имелись и другие члены семьи, но сейчас они отсутствовали.

Мы предложили сделать чай и даже предложили свою воду (остатки вчерашней за 5 шиллингов) и чайный порошок; женщина развела огонь и закипятила чай в металлической кастрюле (это одна из немногих вещей, имевшихся в доме). После чая мы вышли на улицу (уж очень дымно и темно было внутри) и показали хозяевам фотографии Москвы, чем ввели их в большое удивление: они так и не поняли, что это всё тоже жилища.

Англоговорящий парень предложил нам остаться, но мы предпочли вернуться на трассу. Также он сделал попытку настрелять у нас денег, но мы не профинансировали кенийцев и оставили хозяевам на память только пару открыток. Вернулись на трассу, сильно удивляясь на то, в каких условиях могут жить люди — это было ещё хуже Эфиопии!

Из Марсабита на юг потянулись грузовики одинаковой конструкции. Почти все они везли коров, экспортируемых из Эфиопии, где их очень много. Как вы помните, с севера Эфиопии их тоже везли на юг, так что наблюдалась огромная международная миграция коров. Наверху, над коровами, на металлических трубах, которыми был скреплен кузов сверху, сидели многочисленные пассажиры. Для того, чтобы так ехать, нужно иметь железный зад. Нас тоже подобрал такой грузовичок, и мы тряслись в нём целый день, и отбили зады до синяков, не говоря уже о пыли, которая пропитала нас вдвойне от вчерашнего. Пыль поднималась от встречных грузовиков, от обгоняющих и от самого нашего грузовика, который был такой уже серый от пыли, что она отваливалась слоями там, где кто-нибудь прикоснётся.

Дорогу время от времени пересекали слоны, жирафы, страусы и другие животные, которых я впервые в жизни видел в диком состоянии. Местные жители были тоже ничего — с фенечками, длинными ушами и копьями. Это опять были масаи. А наш грузовик шёл на юг, с толпой других грузовиков, и водители их играли в догонялки, обгоняя друг друга и обдавая пассажиров обоих кузовов просто облаками пыли. Хочу фруктов и проточной воды! Хочу стираться и мыться!

Во тьме позднего вечера мы прибыли, наконец, в Исиоло. 500 километров грунтовки позади, начался асфальт!

Мы с Андреем поблагодарили водителей грузовика и пошли искать ночлег. Первым делом нам на глаза попалась мечеть, да не просто мечеть, а целый молодёжный исламский центр, где готовят молодых людей бороться за победу ислама во всём мире.

Мы уже было постирались (ибо на улице, при входе в мечеть, было много кранов с проточной водой), умылись, помыли голову и ноги, начали раскладывать спальник, и ребята-исламисты, тусовавшиеся вокруг, не испытывали к нам никакой неприязни, но когда я заговорил о ночлеге и признался, что мы не мусульмане, отношение к нам изменилось.

Вокруг нас собралась агрессивная толпа чёрных мусульманских парней, было им лет по 17-18-20, и вперёд вылез низкорослый парниша, вероятно, отличник мусульманской школы, и, указуя на нас, громко возгласил по-арабски:

— (…вероятно, какая-то цитата из Корана, из которой следовало, что ночевать неверным в мечети нельзя…)!!

Все дружно поддержали цитатчика, хотя немногие поняли смысл, ибо, как мы уже убедились, мало кто из ребят понимал даже самые простые арабские фразы и слова. Не все понимали и английский, а у нас были проблемы с суахили. Отличник молча переждал гул одобрения и продолжил обличение нас:

— (…неверный, оскверняющий мечеть, совсем плох… ему надо объявить газават и выгнать из святой мечети…)!! — гул одобрения.

Мы робко попросили позвать имама, чтобы он принял окончательное решение о вписке или отказе в таковой.

— (…во имя Аллаха милостивого, милосердного! беспокоить имама в поздний час — величайший грех! вон отсюда и при выходе не забывайте свои вещи… идите в свою христианскую церковь…)!! — гул одобрения. Толпа увеличивается.

Пришлось нам покинуть мусульманское место и направить свои стопы к католической миссии, которая находилась неподалёку. Ночной сторож открыл нам ворота и позволил поставить палатку на зелёной траве возле церкви, а наутро мы помылись и постирались из шланга с водой. Наука победит!

20 октября, пятница. Экватор

О счастье! Никто ночью и утром не потревожил нас; Андрей приготовил в уличной харчевне 2.5 литра чая в нашем котелке; обещанные кенийские бандиты и грабители не нападали на нас; дорога была асфальтовая и пыли злодейской уже не было видно, хотя внутренности мои всё ещё были пропитаны пылью. Несколько машин — и мы прибыли в город Нануки, находящийся в двух километрах от экватора. Пешком, держа в руках GPS-прибор, мы направились к сей воображаемой линии.

Пока доедем до Нануки, У нас появятся и внуки.

К счастью, этот прогноз не оправдался.

Линия экватора оказалась не такой уж воображаемой. В том месте, где трасса пересекала экватор, стояла большая надувная бутылка Кока-колы величиной с двухэтажный дом, стоял рекламный щит сигарет «Спортсмен» ("Сигареты Спортсмен. Истинный вкус Кении. Вы пересекаете экватор") и собственно плакат с изображением Африки и Экватора. Вокруг этого плаката суетились толпы богатых белых туристов в шортах, окружённые водителями, гидами и продавцами сувениров. По сторонам располагались сувенирные лавки, место было бойкое. Мы сфотографировали друг друга, этих туристов, продавцов сувениров и рекламу сигарет «Спортсмен» (Андрей Мамонов, единственный из всех участников поездки, страдал курением и тотчас стрельнул одну из сих разрекламированных по всей Кении и Танзании сигарет). GPS-прибор, который показывал нынче 0º00 00" северной (а также южной) широты и 1985 метров над уровнем моря, мы сфотографировали тоже. Экватор, кстати, проходил ближе к сигаретам «Спортсмен», а плакат «Экватор», вокруг которого толпились все туристы, находился уже в южном полушарии на южной широте 0º00 01".

Как ни странно, на экваторе было нежарко, и когда мы подцепили очередной пикап, в его кузове мы успели замёрзнуть. Слева по ходу движения, в облаках, возвышалась высочайшая в Кении гора Кения, на которую заманивали нас в Нануках и на экваторе разнообразные гиды. Я спрятал прибор GPS и фотоаппарат в рюкзак, подальше от грабителей, которые должны были встретиться нам в Найроби.

— Вся Кения хороша, — объяснял нам очередной водитель, — ананасовые плантации, горы, озеро Виктория, пляжное побережье… Всюду у нас хорошие люди, но только в Найроби у нас не хорошо: вас там ограбят и убьют!

Мы решили не ехать, на ночь глядя, в этот страшный город, а переночевать в какой-нибудь церкви, не доезжая столицы, в городе Тика (Thika). В Кении мы успели увидеть много католических миссий, в каждой деревне была, как минимум, одна облупленная, но большая церковь, а в городах их было даже по нескольку штук. На мусульман мы обиделись после вчерашнего случая и решили исследовать наших коллег по вере. Поэтому мы покинули машину, ехавшую в Найроби, и свернули в Тику.

Тика оказалась довольно опрятным городком (никак не нарадуемся, что никто ю-ю-ю не кричит), было там немало продавцов ананасов, картошки и манго, причём стоили эти овощи совсем недорого. Например, за ананас просили 10 шиллингов, что соответствовало 1 быру или 3 руб. 50 коп. В одной из харчевен мы приготовили себе ужин — на их огне, но из наших продуктов — и пошли заранее искать ночлег. Зашли в одну из церквей, но тамошний сторож отправил нас в церковное управление (headquarters), где нас якобы должны были бесплатно принять, вписать, помыть и накормить. Headquarters оказалось далеко, мы шли туда пешком, пока Андрей Мамонов не устал и не занялся автостопом. Нас увёз на своём грузовичке молодой кениец, но не в headquarters, а к себе домой, на вписку.

Кениец жил в частном одноэтажном доме, гораздо более цивильном, чем эфиопские хижины. В доме были душ, еда, жена и телевизор. Хозяин был христианином, молился перед едой и на дорогу, в совершенстве владел английским. По телевизору показывали новости — оказывается, сегодня государственный праздник, именуемый День Кениаты. Кениатой звали первого президента Кении.

— А в Танзании первого президента звали Танзаниата? — спросил я, недоумевая, произошла ли фамилия президента от названия страны или наоборот. Но хозяева только хихикнули и не ответили.

Пока по телевизору показывали фильм (текста я не понимал, но всё было ясно и без слов), разные старые кинохроники борьбы на независимость и про Кениату, я проникся его величием и неожиданно вспомнил, что президента Туркмении величают Сапармурат Туркменбаши. Так что Кениата не одинок в своём величии.

Кстати, внутренность дома была вполне современной; готовили там не на углях, а на примусе; были стулья и диваны; в ванной — проточная вода; жена хозяина говорила по-английски свободно, как и сам хозяин; вокруг стояли такие же одноэтажные дома, ограждённые заборами, и пейзаж чем-то напоминал подмосковный дачный посёлок.

21 октября, суббота. Страшный город Найроби и бегство из него

Утром мы покинули гостеприимного кенийца и вышли на основную трассу, которая здесь превратилась в автобан. Мы бы с удовольствием не посещали страшный город бандитов и убийц, но нас влекло туда одно: письмо, которое должно было ждать меня на найробском почтамте в отделе "До востребования". Водитель, подвозивший нас, доставил нас прямо к почтамту, возле которого находилось ещё не починенное посольство США. Дело в том, в один день 1998 года в столицах Кении и Танзании, одновременно в полдень, прогремели взрывы возле посольств США в этих странах. Взрывы были произведены по одинаковой схеме — у стен посольств США взорвались грузовики, начинённые взрывчаткой. Более 5000 человек было убито и ранено, причём среди них почти не было сотрудников посольств США — в основном досталось местным жителям. Чуть не пострадал и известный всем великий путешественник Владимир Лысенко, уже упоминавшийся выше в рассказе о водопадах Нила; он прибыл на почтамт Найроби через полчаса после взрыва. Как мы убедились ныне, здание посольство США чинили до сих пор. Как полагают, взрывы устроил международный исламский террорист Усама Бин Ладен, и именно после этого правительство США нанесло ракетный удар по местам в Судане и Афганистане, где он якобы скрывался.

На почтамте письма не было, так как по причине субботы отдел "До востребования" был закрыт, и все начальники сей почты не могли добыть моё письмо, хотя долго и тщательно пытались это сделать. Несолоно хлебавши, мы обменяли деньги, забурились в супермаркет, поели, и тут же выехали из Найроби автостопом в сторону Момбасы, радуясь, что выбрались из бандитского города живыми и невредимыми.

Самочувствие было у меня паршивое, виновата была пыль минувших дней, ещё засевшая в моём организме, а, возможно, и другие заболевания. Вспоминая неудачный исход Кактуса и Кубатьяна, я слопал пару таблеток от малярии. На душе полегчало, и мы продолжили путь на восток.

Не найдёте лучшей трассы, Чем с Найроби до Момбасы.

Действительно, эта дорога протяжённостью 500 км оказалась всюду насыщена довольно быстрыми и дальними машинами, которые стягивались в Момбасский порт не только из городов Кении, но и из Танзании, Уганды и Конго-Заира. Машины сии отличались по номерам: танзанийские начинались на TZ, кенийцы на K, угандцы на U, машины из Конго имели номер жёлтого цвета на зелёном фоне. А вот машин из Эфиопии не было вовсе ни здесь, ни где-либо ещё в Кении, ни в Судане, нигде вне эфиопских земель не попадалось нам машин с эфиопскими номерами. Возможно, что они невыездные, как и суданские.

Поскольку водители все спешили в Момбасу, а мы не торопились, в каждой машине мы ехали по сотне километров, до следующего посёлка, а там выбирали новую машину. Они останавливались и везли так же легко, как и в Сирии, и никаких вопросов о деньгах. На полпути до Момбасы, в деревне Макинду, мы увидели огромный сикхский храм. О чудо! Я и не думал, что сикхи, представители индийского народа, и здесь строят такие огромные храмы.

Зная, что в каждом храме можно помыться, поесть и переночевать, мы зашли в ворота и оказались в обширном дворе; всё было чисто; бородатые индусы в чалмах бродили туда-сюда, прекрасная помывочная комната и огромная столовая, где нас с удовольствием накормили. Спать мы не остались, хотя мы видели большую комнату, заставленную кроватями. Ещё засветло мы вышли на природу, поставили палатку и и развели костёр в буше для приготовления дополнительного чая, хотя у сикхов еды можно было съесть неограниченное количество.

Пока катаюсь в паре с Андреем, узнаю подробности его жизни. Первый свой заграничный вояж совершил он в Европу, причём нелегально. Будучи пойман, он провёл пару недель в департационной тюрьме (по-моему, немецкой) и был отправлен на Родину самолётом. Теперь он первый раз легально за границей. Денег у него уже никаких не осталось, и он надеялся на успешный аск или заработок в какой-нибудь из богатых стран на маршруте.

22 октября, воскресенье. Фермер-сикх и его поместье

Утром нас подобрал грузовик, в кузове которого ехала пустая легковушка.

В неё нас и посадили. Впервые в жизни мы ехали в машине на машине.

Машина на машине ехала в Момбасу, но мы опять вышли через сотню километров и подцепили другую машину, джип, и вышли из него тоже у городка Вои. В самом Вои было мало чего интересного, зато мы там позабыли мою канистру с водою, и у нас осталась одна, Андреевская. Попив чаи, поев мандаринов в Вои, мы покинули его, и нам застопился «BMW» с индусами. За рулём сидел большой седобородый сикх, звали его Гурнам Сикх. С ним ехал парень без бороды (Секхар Сикх) с девушкой, оба тоже явно индусской внешности. Мы и не думали сегодня спешить в Момбасу, думали и из этой машины выйти и заночевать в глубинке, но водитель оказался добродушен и разговорчив, он предложил нам поехать с ним на его ферму и там переночевать. Мы согласились.

По дороге сикхи заехали в Момбасу, водитель завёл нас в супермаркет и купил там много вкусной и очень дорогой еды, включая два блина по цене блокадного Ленинграда. Потом мы поехали на юг: поместья сикха находились на самом юге Кении, близ границы с Танзанией.

Сперва прибыли на первую ферму. Там мы узрели множество кур, овец и старых машин и грузовиков ("Раньше я занимался ещё и грузоперевозками в Танзанию, но потом стало невыгодно, и я оставил это", — пояснил хозяин).

Навстречу нам вышел чёрный управляющий, и хозяин о чём-то поговорил с ним, а затем мы поехали на основную его базу в нескольких километрах оттуда.

Дом хозяина ферм был просто огромен, и он устроил нам экскурсию.

Состоял дом из трёх этажей, имел длину 35 метров, а ширину 13 метров. На верхнем этаже располагались спальня, комната для молитв и туалет, в котором свободно бы разместилось четыре дома более бедных жителей Кении, каких мы встретили на севере страны. На втором этаже была кухня, столовая и гостиная, огромная комната площадью 150 кв.м. На первом этаже ничего не было, только лестница на верхние этажи и место для машин. Окна дома были не стеклянные, а сетчатые, защищены трояко: решёткой, крупной и мелкой сеткой от воров, жуков и малярийных комаров. Дом был полностью предохранён от них, как говорится, комар носа не подточит; но чтобы ещё более обезопаситься от малярии, хозяин регулярно пил профилактические таблетки.

А вот от воров таблетки не действовали, приходилось иметь сторожей с ружьями, но воровство на ферме всё равно проявлялось. Весь дом строился три года и был предметом гордости хозяина, который жил там один (для гостей на участке находилось четыре дома поменьше). Электричество порождалось специальным генератором. Вода из-под земли качалась в бак на третьем этаже дома и распределялась по локальному водопроводу.

На землях нашего фермера, произрастал сахарный тростник (приносящий более миллиона шиллингов прибыли в год), а также мандарины, апельсины, папайи и другие фрукты-овощи; на другой день он обещал нам показать сие. Около 100 человек работало на сих плантациях. Одни собирали урожай, другие сторожили его от воров, коих тут водилось множество.

Хозяин, Гурнам Сикх, снял чалму и прибор для закрепления бороды на подбородке и превратился из строгого хозяина в обычного дедушку. Пока он показывал нам дом, он поведал нам историю своей жизни. Родился он в Индии, в штате Пенджаб. В 1945 году, ещё в те времена, когда Индия, как и Кения, были английскими колониями, отец его поехал из Индии в Африку на заработки и взял сына с собой. Через два года Индия получила независимость, а затем и Кения; Гурнам Сикх вырос, разбогател, как принято среди сикхов, и остался жить в Кении. Последние тридцать лет он жил в этом лесу и предавался своим сельскохзяйственным и строительным помыслам, реализуя их в жизнь.

Парень с девушкой, приехавшие с нами (возможно, это были дети хозяина), и двое кенийсмких слуг сообща приготовили ужин (включая мясо, обычно сикхам не свойственное), и мы плотно поели, а потом нас отвели спать в предназначенный для нас гостевой домик. Молодой сикх с девушкой отправились в другой домик. Эти здания были скромнее, хотя и там были душ, туалет, чистое бельё, а слуга постучал к нам и занёс новое мыло в упаковке и новый рулон туалетной бумаги. Вот такова она, буржуйская жизнь! Мы ещё раз вспомнили жителей северной Кении, живущих в шалашах ниже человеческого роста, спящих на шкурах и разводящих дымный огонь на полу своего жилища.

Примерно в полночь хозяин выключил генератор электричества, и ферма до утра погрузилась во тьму. Было слышно только пение насекомых.

23 октября, понедельник

Утром сикх, посетив своё поместье, направлялся обратно в Найроби, где у него тоже было жилище. Несмотря на то, что поместья сикха находились в 600 км от столицы, он несколько раз в неделю мотался на своём «BMW» туда-обратно. Интересно, что шофёра у него не было: наверное, просто любил водить машину. Но сперва мы опять заехали на другой участок земли, где чёрные работники, по завету хозяина, угостили нас кокосами, апельсинами и другими плодами, которых я раньше никогда не видел и названия не знал. Нагрузили излишки плодов и в рюкзаки.

На ферме оказались большие весы для взвешивания овощей. Мы с Андреем побежали взвешиваться. Я оказался 74 килограмма, Андрей 62. Заинтересованный хозяин тоже взвесился под общий смех своих слуг, в нём оказалось 95 кг, и он чуть не сломал 100-килограммовые весы. Весами заведовала очень толстая тётка, которая отказалась взвешиваться, сказав, что ей жалко сломать сей ценный прибор.

Мы думали, что по дороге до Момбасы сикх завезёт нас на какой-нибудь пляж. Но вдоль дороги тянулись нескончаемые отели и места для буржуйского отдыха. Мы так и не нашли свободной, безгостиничной земли, так что приехали с сикхом обратно в Момбасу, где и расстались: он уехал в Найроби, а мы остались в городе.

В багажнике у сикха Андрей Мамонов забыл свою канистру и нимало не переживал о том. Получилось, что мы в течение суток забыли в Кении обе свои канистры, которые ехали с нами от самой Сирии. И каково же было наше удивление, когда уже в Танзании мы заглянули в Интернет и обнаружили там письмо от нашего сикха, который сообщал, что мы можем заехать к нему в Найроби и забрать канистру! Но мы так этого и не сделали, было поздно, и канистра сия осталась ему на память.

Момбаса оказалась большим городом. Вавилон — смешение народов находилось в нём. Люди всех цветов бродили по её улицам — негры, индусы, арабы, европейцы и мы, автостопщики. Сильно загазован и забит машинами. Мечети, индусские и христианские храмы, и всякие прочие. На перекрёстках и у заправок, за деревянными криво сколоченными столами, сидели и пили чай все желающие, чай стоил 10 шиллингов, и столько же стоил сладкий блин (не тонкая дырчатая инжера, как в Эфиопии, а более плотный и более сладкий блин). Блины жарились тут же, на углях. Уличные коробейники, с коробками на головах перемещающиеся по улицам Момбасы, предлагали всякие китайские часы, кенийские бананы и другие товары народного потребления. Большие грузовики с газировкой обещали всем жителям влажного, жаркого и душного города "Гарантированное охлажение по гарантированной цене 15 шиллингов". Мы тоже охладились.

В Момбасе обнаружился Интернет, причём его было много и дешевле, чем в Аддис-Абебе. С радостью узнали, что Гриша Кубатьян уже в Питере, но прочитать его письмо нам не удалось, так как оно оказалось по-русски. Шарлаев и Костенко слали привет всем из Аддис-Абебы. Мы тоже сообщили в мир наши последние новости.

* * *

Мы решили переночевать в Момбасе, а назавтра съездить в Малинди, город также на побережье Индийского океана, но в 100 км к северу. Но сейчас нужно обрести ночлег. Вот первая цель наших посягательств — Лютеранская Церковь.

Богослужения не было, и к нам навстречу вышел из ворот одноглазый сторож.

— Hallo, mister! Can I help you? (Чем могу служить?)

— Yes, we want sleep here (мы хотим здесь спать) — и мы вкратце объяснили ему нашу автостопную сущность. Но сторож заколебался.

— Нет, я не могу разрешить… что скажет мой хозяин… my owner…

— Your owner is God! (Твой хозяин это Бог!) — напомнил я ему строго.

Сторож продолжал колебаться. Пока он думал, мы нашли туалет и рукомойник, но проточной воды, к сожалению, не было. Уже много лет растущий мегаполис Момбаса испытывает проблемы. Воду в городском водопроводе подают на несколько часов в день, и все накапливают её в бочки, канистры и другие ёмкости.

Всё же нам разрешили установить палатку в церкви. Но только мы поставили её перед алтарём и улеглись спать, как в церкви включили свет: люди собирались на вечернее богослужение. Мы зашторились поплотнее, чтобы наши неодетые тела не проглядывали наружу, и сделали вид, что всё в порядке. Вечерние молитвы заполняли воздух церкви, а мы думали, как всё это может выглядеть со стороны — палатка с белыми мистерами перед алтарём. Может быть, прихожане решили, что это какая-то реликвия, и сейчас молятся на неё?

Через некоторое время богослужение кончилось, люди ушли, свет в церкви выключили, и мы отправились в мир сна. Сны были не очень лёгкими, так как было жарко, сыро и душно, а расстегивать палатку тоже не хотелось — в церкви летали комары.

24 октября, вторник. Малинди: туда и и обратно

Утром собрались и направились на нужную трассу. Навстречу нам босые бегуны, блестящие от пота, совершали свои утренние пробежки, но не любовь к спорту влекла их: они катили перед собой огромные телеги с мешками фруктов и овощей на утренний момбасский базар.

Курортная трасса в Малинди была не очень быстра для нас. Нам попадались то деньгопросы, то локальные машины на пару километров, которые не хотели везти. Порой из любопытства останавливались битком забитые машины, и узнав, куда и зачем мы едем, недоумевали. Вдоль дороги утопали в зелени «десятизвёздочные» отели, буржуи ехали на свои пляжи, а продавцы вдоль дороги старались продать им ананасы и бананы по ценам выше московских.

Всё же одна легковушка провезла нас километров пятнадцать, затем грузовик довёз нас до города Килифи, а затем нас подобрал пикап с кузовом, полным автомобильных шин; на них-то мы и прибыли в Малинди.

Малинди — один из наиболее древних арабских городов на восточном побережье Африки. Как известно, ещё в древние времена арабы были хорошими корабелами, и вся торговля внутри Индийского океана была в их руках. Свыше тысячи лет назад арабы основали свои торговые городки на восточном побережье Африки, на территории современных Сомали, затем Кении и Танзании, заселили острова Занзибар, Танга и Мафия (да, есть и такой остров), а после сего обосновались даже в Мозамбике и Мадагаскаре. Вместе с арабами проникали их товары и религия — ислам, поэтому и поныне восточное побережье Африки является наполовину мусульманским.

Европейские мореходы начали открывать эти места для себя лишь пятьсот лет назад. Именно здесь, в Малинди, высадился Васко де Гама более 500 лет назад. Мы посетили это легендарное место, где в качестве памятника стояла облезлая цементная тумба с крестом наверху, и сфотографировали там друг друга с флагом АВП в руках.

Кроме мемориала Васко де Гамы смотреть в городе оказалось почти нечего: несколько мечетей, лавки и базар. Мы решили предаться разложению и пошли на пляж, чтобы искупать себя в тёплых экваториальных водах Индийского океана. Весь городской берег был уставлен гостиницами, так что мы с трудом нашли свободное место, но и там во время нашего высыхания к нам пристали продавцы и предлагатели всяких товаров и услуг.

Мы зашли в одну из арабских харчевен на чай, озаботив хозяев вскипятить нам наш здоровенный котелок. Пока котелок грелся на углях, мы смотрели телевизор (сквозь орды летающих мух), вместе с другими посетителями. Телевизор показывал клип о Палестине. Я смотрел и без всяких слов (клип был то ли немой, то ли на арабском языке) преисполнялся ненавистью к проклятым оккупантам-израильтянам.

Картинки на экране сменялись, перетекая друг в друга. Вот идут что-то скандирующие толпы. Вот руки, бросающие камни, и ещё, и ещё, и в замедленном режиме. Вот бегущие люди с носилками, вот без носилок бегущие, вот раненые и убитые. Покалеченные дети. Старый Ясир Арафат что-то вещает. И всё это на фоне периодически всплывающей Иерусалимской Мечети, на месте которой, как известно, израильтяне хотят состроить свой противный иудейский храм. Вот опять Арафат, бегущие люди, давка, кровь, демонстрации, лозунги на арабском языке, взрывы, обстрел домов, развалины, дым, огонь, опять мечеть, опять дети, опять камни, опять Арафат, опять мечеть. Вся улица собралась смотреть, и я тоже неотрывно смотрел, и только бесчувственный Андрей всё никак не мог дождаться, когда же закипит чай.

На южном выезде из города рос баобаб. На его толстом стволе висела табличка: "Баобаб такси" с прайс-листом на услуги этих такси, стоящих поблизости. Все маршруты начинались от баобаба: "От Баобаба в аэропорт", "От Баобаба в Момбасу", "От Баобаба на южный берег" и т. д… Такси было весьма дорогим: так, прогулка до аэропорта стоила $60.

Вечером, покидая Малинди, обнаружили оптовую фруктовую базу, где стоимость одного крупного мандарина составляла 1 шиллинг (80 мандарин на доллар).

В городе они стоили втрое, а то и впятеро дороже. Мы возрадовались и утяжелили рюкзаки до такой степени, что никто нас не хотел подвозить на трассе, и мы с трудом дотянули до посёлка Килифи, где и перелезли через забор на чей-то огород и устроились на ночлег в палатке под деревом.

25 октября, среда. Опять трасса Найроби—Момбаса

Мы спали на чьей-то земле, и утренние крестьяне увидели нашу палатку, но не очень удивились и прошли мимо. Мы выбрались на трассу, продолжили разъедание вчерашних мандаринов и вскоре застопили военную машину, весь кузов коей был полон весёлых кенийских солдат. Всю дорогу они нас кормили своим армейским пайком: консервированными ананасами, фасолевыми консервами и печеньем. Военные свернули на свою базу в пригороде Момбасы, а мы поймали другую машину и прибыли на уже известное нам место, откуда не так давно стартовали на Малинди.

Опять там же. Опять потные бегуны вбегают в город с огромными телегами фруктов. Это всё, наверное, прошлые или будущие олимпийские чемпионы. Попробуй-ка в такую влажную жару, бегом и босиком, хотя бы километров десять по утреннему асфальту, где стоит копоть тысяч машин, проезжающих мимо и сигналящих: посторонись! Это даже без телеги тяжко, а если взять ещё телегу, гружёную мешками, килограмм на двести-триста, и даже если вас будет двое или трое на такую телегу, несладко выполнять работу лошади! Не зря на Олимпиаде в беге на 10.000 метров второе место, после эфиопа, завоевал кениец. Вероятно, тоже поутру с мешками бегал на базар и натренировался!

Мы не стали задерживаться в Момбасе и вскоре уже выбрались на лучшую дорогу в Кении. До столицы оставалось 500 километров, но мы решили не торопиться и ехать, как в прошлый раз, урывочками, чтобы пообедать в сикхском храме в Макинду и попасть в Найроби лишь завтра.

Нету лучшей автотрассы, Чем с Найроби до Момбасы.

По дороге нас подобрала двадцатилетняя француженка, работающая в Кении из романтических соображений. Она оказалась специалисткой по сельскому хозяйству. Хотела поехать работать в Афганистан или хотя бы в Пакистан, но там женщина может быть только доктором, а в сельском хозяйстве можно работать только мужчинам. Вот и поехала в Кению. Узнав, что мы из России, француженка много расспрашивала нас. Я рассказал о нашей стране, о севере, бесконечных снежных просторах зимой, о машинах, проезжающих по зимникам 200 км в день, о далёком Магадане и о посёлках на холодном побережье… Она загорелась! Так что, как истечёт её контракт в Кении, вполне возможно, что она поедет в Россию (её интересуют не цивильные места, а наоборот). Француженка много расспрашивала нас. Хороший ли Путин? На Западе говорят, что он плохой, потому что из КГБ. А Горбачёва все на Западе любят, а у вас? А правда, что учителя и врачи получают маленькую зарплату? А остались ли ещё не потревоженные цивилизацией ландшафты, как в Кении? Я заверил её, что есть и получше и побольше, чем в Кении, только слонов нет — климат не подходящ.

Хоть и хотела нас француженка везти дальше, в Найроби, — но всё же мы вышли в Макинду и пошли на обед и на помывку в наш любимый теперь уже сикхский храм. Опять нас кормили. Вообще, самые сообразительные индусы сбежали из Индии во все другие страны мира и теперь проявляют полезные свойства, средним индусам не свойственные.

Вечером мы направились на ужин в харчевню одной из редких притрассовых деревень. Эта деревня называлась Султан Хамуд. Мы попросили хозяев вскипятить наш котелок с чаем; нас угостили и бесплатной жареной картошкой. Пока мы ужинали, сидя на скамейке на улице у сей харчевни (внутрь идти не хотелось, там жарко и мухи), вокруг стайкой бегали кенийские англоговорящие детишки. Увидели большой котёл с чаем, закричали по-английски:

— Дай мне чай! Дай мне чай!

— Давай чашку! — отвечал я.

Дети, действительно, нашли чашку и мы угостили их чаем. А потом они отыскали печенье и угостили нас. Сильно отличаются от своих эфиопских сверстников, которые кричат только «ю-ю-ю», а как ещё пообщаться с иностранцем, не ведают.

Во двор харчевни вошла очень полная молодая женщина, на самом пределе полноты, когда женщина может ещё считаться красивой. На лбу у неё был ремень, а сзади, за плечами, у неё была коробка с бананами. Хозяин выбрал из короба три банана для нас, помог нацепить короб обратно, и женщина пошла разносить бананы дальше. Да, это совсем не Эфиопия, там такого не случалось!

Хозяин предлагал поставить нашу палатку прямо во дворе едальни, но там было сыро и грязно. Поэтому мы поблагодарили его, попрощались, ушли далее по дороге и уже в вечерний поздний час заснули в чьём-то огороде типа вчерашнего.

26 октября, четверг. Снова в страшном г. Найроби. Встреча мудрецов

Все деревни между Найроби и Момбасой очень маленькие, по нескольку домов, магазинов и столовых. Локальный транспорт эти деревни почти не рождают. Нам застопилась дальнобойная легковушка, ехавшая из Момбасы в самую Танзанию, в Арушу. Водитель, сперва спросивший о деньгах, сразу передумал, и вместо своего поворота на Танзанию довёз нас до самого Найроби, сделав большой крюк; а там, в столице, мы вскоре обрели машину до почтамта.

На почте, в отделе "До востребования" обнаружилось письмо от родителей. То самое, которое не удалось получить на прошлой неделе. Я сел отвечать на него, а в это время А.Мамонов отправился искать посольство Замбии — узнать, сколь дёшево и легко выдаётся там виза всем желающим. Желание посетить Замбию, зародившись когда-то, никак не покидало его.

Пока я сидел на почте и ждал напарника, неожиданно встретились нам Олег Сенов и Сергей Лекай! От них мы узнали новости. На следующий день после нашего отъезда из Аддис-Абебы туда приехали Вовка Шарлаев и Олег Костенко. Эти героические люди впервые в истории науки проехали из Ирана через Оман — Йемен — Джибути и таким образом попали в Эфиопию, обогнув Судан и не пользуясь рейсовым транспортом. Гриша Кубатьян прилетел домой самолётом, добрался из Москвы до Питера и уже там вновь попал в больницу.

Сенов и Лекай прибыли в Найроби вчера. Так и не встретив обещанных бандитов, они гуляли по городу и прописались в одной из церквей. Храмов в городе оказалось немало: христианские всех видов, храм сикхов, кришнаитов, индуистов, и даже некая "Универсальная церковь". Вчера сии мудрецы ходили по святым местам и изучали вопрос вписки. В Универсальной церкви им ответили: мы вас не впишем, но помолимся за вас, чтобы вы обрели ночлег в этом городе! Возложили на них руки, помолились и отправили восвояси. Сикхи отвечали им: мы вас накормим, но не сейчас, а в субботу или воскресенье, а пока езжайте в пос. Макинду, там самый сикхский храм: всех всегда кормят и приглашают ночевать! А огромный индуистский храм прямо поразил их своей цивильностью: там, говорили наши друзья, даже в туалете были специальные поручни и подушечка под голову, чтобы, сидя на унитазе, откидывать голову и отдыхать; а на кухне огромные газовые конфорки диаметром в метр и огромные кастрюли; но всё — только для своих. Индусы сказали, что у них праздник, много своих паломников, и поэтому вписать они не могут. В конце концов удалось найти ночлег в небольшой католической церкви.

Тут вернулся Андрей из посольства Замбии (виза там, как и в Аддис-Абебе, стоила $25), и мы покинули почтамт и решили прогуляться вместе по городу и церквям, тем более что не все святые заведения были нами посещены.

Найроби сверкал окнами небоскрёбов и машин, и даже редкие бомжи и нищие выгодно отличались от своих эфиопских коллег.

Газетчики продавали газеты на английском языке (все газеты в Кении выходят на английском, только одна на суахили). В самой популярной газете заголовок на первой странице гласил: "DAYLIGHT ROBBERY" ("Грабёж среди бела дня"). Опять на эту вечную тему, но самих грабителей всё никак не было видно.

Кришнаитский храм был велик. С одной из его сторон были магазинчики, где бледнолицые (по сравнению с неграми) жители Индии продавали кришнаитские сладости; мы попробовали все, но не купили ни одной. В самом храме кришнаитов в ночлеге нам отказали, под предлогом, что храм вписывает только братьев по вере. На первом этаже, в помещении типа гараж, стояли грузовики с надписями "Food for life" ("Еда для жизни").

— Food for life! Где эта ваша Food for life? — вопрошал С.Лекай у сотрудников храма. Те делали вид, что еды нет. Но запах пищи выдавал её присутствие.

— Я чую запах Food for life! Дайте нам побольше Food for life! — но нам так её и не дали. Поскольку храм кришнаитов находился недалеко от католической церкви, где жили наши друзья, — мы направились туда, думая, что не стоит ходить далеко, когда почти собратья по вере есть под боком.

Начальник церкви, отец Петер, сперва отсутствовал. Когда же пришёл и увидел, что вместо двух русских стало четверо, обругал нас. Ночевать всё же разрешил, но вызвал сотрудников кенийского КГБ, которые скоро и пришли в ту кухню при церкви, где все мы пили чай. Чекисты смотрели наши паспорта, справки АВП, расспросили о том, о сём, и не найдя в наших действиях состава преступления, ушли. Отец Петер был немного смущён своим же странным поведением, но нашёл оправдание:

— Вы не удивляйтесь, ребята, что я стукнул в КГБ, — но у нас так принято с тех пор, как взорвали посольство США.

Вечером, когда стемнело, мы оставили свои вещи в церкви и отправились гулять по вечернему городу, в том числе пошли и в индусский храм, где были большие кастрюли и туалет с подушечками под голову. Храм, действительно, оказался роскошен. Освещён со всех сторон праздничной иллюминацией, с фонтаном, большая автостоянка, подъезжают дорогие машины, выходят всякие индусские бизнесмены с мобильниками и в чалмах, а храм сверху весь обложен резьбой по дереву, специально привезённой из Индии, и забор вокруг высокий, и всё чисто, и при входе в храм куча снятой лакированной обуви, и на мраморных ступенях свечи стоят, воткнутые в бумажные пакетики с песком, чтобы воск не накапал на мрамор, и книжная лавка с дорогими книгами (с портретом гуру лет 60-ти с не понравившимся мне лицом), и ещё была книга "Smoking is suicide" ("Курение — самоубийство"); а в туалете действительно всё сверкает и унитаз был с подушечкой под голову и с поручнями, чтобы во время сидения на нём было комфортно и откинуться можно было (правда, оказалось, что это специальная кабинка для инвалидов, а остальные унитазы обычной конструкции). Индусы праздновали свой новый год, и поэтому в храме было много народу, тем и объяснялось, вероятно, непредоставление нам вписки. Но ничего — мы ведь уже поселились в католическую церковь, и КГБ уже проверило нас.

27 октября, пятница. Прощай, Кения!

Наутро Лекай и Сенов провожали нас до уже знакомого нам Uhuru Highway (шоссе Свободы). Пока мы шли вчетвером по одной из улиц, из среды пешеходов выбежал за нами какой-то чёрный человек, ущипнул меня за мягкую часть тела и тут же скрылся в толпе. Вероятно, это и был один из представителей найробских грабителей и убийц, о которых нам так много рассказывали все. Вскоре после встречи с «бандитом» мы расстались с нашими друзьями; они пошли в храм кришнаитов добиваться получения "Food for life", а мы — на выезд из города!

По дороге зашли в книжный магазин. Здесь немало книг обо всём на свете, включая книги про государственных деятелей: Hitler, Mao, Lenin, Stalin (Э.Радзинского), Yeltsin, даже была книга Putin, всё на английском языке. Вот какие быстрые, успели издать книгу даже про Путина, а ведь он только полгода как выбран у нас президентом! Были в книжном магазине и путеводители от "Lonely Planet" по всем странам мира, и прочие книги, всё по космическим западным ценам. Если бы я продавал свои книги за такие деньги, то мог бы купить себе собственный самолёт. Простецкие книжки, себестоимость коих в России не превысила бы 20 центов, продавались по 5-10 долларов.

Я и Сенов, чтобы не уходить с пустыми руками, купили в сём книжном магазине карту Танзании + Кении + Уганды. Неплохая карта, но дороги здесь размечены не по качеству, а по значению, как в старом советском "Атласе автодорог", а вот асфальт или грунтовка — на карте не прочтёшь.

Не успели дойти до шоссе, как нам навстречу, словно прочитав наши намерения, бросился другой умник (уже не грабитель):

— В Арушу всего за 1000 шиллингов! — как он угадал, что мы едем в Арушу?

Это многолетние традиции хелпирования сделали его таким догадливым!

— Нет, мы в Арушу поедем бесплатно, — отвечали мы.

— I can't believe! Невероятно! — искренне поразился он и побежал искать других интуристов.

По дороге, в уже знакомом нам супермаркете я заплатил 185 кенийских шиллингов за кексы, молоко и хлеб, и, таким образом уничтожив всю свою кенийскую наличность, мы отправились далее. Трасса на Танзанию вскоре ответвлялась от уже пройденной нами трассы на Момбасу. Вдоль дороги попадались страусы, зебры; нас подвезла спортивная микромашинка (в которую мы с Андреем с трудом влезли), а затем более солидный джип с англичанином.

Прощай, Кения! Мы и не знали, что это такая хорошая страна. Мы приняли близко к сердцу словеса о том, что здесь всё дорого и опасно, а оказалось, что всё очень приятно и здорово, и автостоп хороший, и люди в гости зовут, и церкви изобильные и могут вписать, и нищих мало, и «ю-ю-ю» не кричат, и никто в Найроби на нас никто не напал (за исключением странного человека, ущипнувшего меня). Только первые 500 километров на севере страны было тяжко, а здесь приятно и хорошо. В следующий раз я обязательно покатаюсь в Кении подольше и съезжу на озеро Виктория, в город Кисуму, и в Ламу, и в другие пока не посещённые мною здесь места.

Мы были очень довольны тем, что не проехали страну транзитом насквозь, что успели увидеть и почувствовать аромат Кении, её не буржуйско-туристическое, а народное гостеприимство. Нам удалось побывать и в доме миллионера, и в шалаше бедняка, увидеть и самый богатый город Восточной Африки, Найроби, и Момбасу, и побережье, и полюбить эту замечательную страну, в которую я когда-нибудь ещё раз вернусь.

Бумажно-паспортные формальности на границе с Танзанией были минимальными. Нужно поставить их в пример всем прочим бюрократам. Выездной штамп здесь, въездной штамп там, и вот мы, отгоняя предлагателей автобусов и менял, выходим вон из пограничной деревни Наманга. Перед нами лежит ТАНЗАНИЯ!

Танзания

Стоило нам только отойти от пограничного поста, как нас взял большой и медленный грузовик на Арушу, в котором мы ехали до самого вечера, потому что он непрерывно ломался, а порой вода в радиаторе закипала, и водитель заливал туда иную, холодную воду.

В центральной Кении почти все водители понимали английский, здесь же, в Танзании, не все проявляли такие свойства, и наш водитель в том числе. Поэтому молча ехали и смотрели по сторонам.

Танзания — страна не столь развитая, как Кения. Впрочем, развитость Кении тоже вопрос спорный: можно смотреть на стеклянные и бетонные небоскрёбы Найроби и думать: о! цивилизация, — а можно зайти, согнувшись в три погибели, в шалаш-хижину бедняка и подумать: неужели и сейчас, в век Интернета и космических полётов, целые народы живут так! Так вот, в Танзании все эти контрасты оказались сглажены: люди живут просто, но такой нищеты, как на севере Кении или в Эфиопии, здесь мы не нашли.

Как и северная соседка Кения, — Танзания была когда-то английской колонией, но лет сорок назад получила независимость. Причём поначалу это были два разных государства: Республика Танганьика (почти вся современная территория страны, населённая, в основном, африканцами) и Республика Занзибар (маленькие острова вдоль побережья, населённые арабами-мусульманами). В 1964 году эти два государства, Танганьика и Занзибар, объединились в единую страну — Объединённую Республику Танзанию, сокращённо ОРТ. Первым президентом объединённой страны стал Джулиус Ньерере, сперва сельский учитель, а затем лидер танзанийской борьбы за независимость.

Сей Дж. Ньерере, ныне изображённый на всех танзанийских монетах, сумел объединить страну, населённую сотней разных племён и народов, в единую нацию, при этом сумел избежать кровопролитий и гражданской войны, которые так присущи всем другим крупным странам Африки (Судан, Заир, Ангола, Сомали, Алжир, Мозамбик…) Дж. Ньерере нарекли Отцом нации, а когда через пару десятилетий он сам, добровольно, ушёл со своего поста, все ещё больше удивились. Этот мудрый человек, много сделавший для своей страны, дожил до 78 лет (для африканцев это запредельная старость) и умер в 1999 году.

В своё время Советский Союз возлагал надежды на Танзанию как на очередной плацдарм для строительства социализма, но далеко этот процесс не зашёл. Однако определённое советское присутствие сохранилось здесь и поныне, в виде Российского культурного центра в Дар-эс-Саламе и в виде редких русскоговорящих танзанийцев, получивших образование в СССР. Некоторые наши соотечественники работают в Танзании в качестве геологов и моряков, о чём будет подробнее написано ниже.

Пока мы ехали в сторону Аруши, слева от нас, покрытая дымкой, возвышалась гора Меру, одна из высочайших гор Африки (4567 м). Здесь же, вблизи Аруши, росла и другая гора, Килиманджаро, высочайшая вершина континента (5895 м), покрытая вечными снегами; но увидеть её мы должны были завтра. А сейчас мы въехали в Арушу, город, расположенный на полпути между Кейптауном и Каиром.

Аруша оказалась большим городом одноэтажных домов (не хижин). Мы сразу пошли изучать церкви и проситься на ночлег. В первой церкви нас постигла неудача. Пастора не было на месте, а его заместитель, мужичок с коричневыми кривыми зубами и редкой бородкой, вышедший нам навстречу, стал задавать всякие вопросы, типа: а почему у вас нет денег, а кто ваш спонсор, а почему вы пришли в эту церковь, а не в соседнюю, и т. п..

Он спросил ещё, христианин ли я, оставив себе лазейку-надежду на то, что я окажусь мусульманином и нас удастся сплавить подальше под этим предлогом.

Я мусульманином не сказался, но нас всё равно прогнали.

Не найдя здесь счастья, мы пошли в соседнюю церковь, и здесь нас ждал полный успех: при этой церкви был специальный гостевой дом, с чистыми комнатами, москитными сетками, с туалетом и душем во дворе. Мы так и не поняли, платный ли этот дом, и мы сразу предупредили о своей безденежности, и никто с нас денег не попросил. Вечером нам в номер принесли книгу регистрации гостей (я заполнил все графы, кроме Tribe, племя), а потом и ужин из макарон. Ура! Так первые километры и первая вписка в Танзании показали нам хорошую сущность этой страны, и мы с Андреем были очень довольны.

28 октября, суббота

Утром, после помывки, мы покинули церковный гостевой дом и отправились в город. Центральные улицы его выглядели цивильно: магазины, машины, предлагатели всяких туров и гиды, зазывающие на Килиманджаро. Обнаружился и Интернет. Мы обменяли деньги в банке (доллар стоил здесь 800 шиллингов, получалось один шиллинг — три с половиной копейки), отправили E-mail, купили некоторую пищу и продолжили путь.

Каждая страна в день приезда не кажется дешёвой. Так и здесь — нас удивили высокие цены на хлеб (250–300 шиллингов — около 10 рублей за легковесную белую буханочку), на чай (100 шиллингов за стакан). Вероятно, мы ещё просто не освоились в стране, ведь каждая страна дешевеет в ходе путешествия по ней. Танзанийский народ был добродушным, приятным, нищих и деньгопросов было очень мало, по улицам Аруши разъезжала машина с громкоговорителями и портретами действующего президента Мкапы — с призывами не забыть вновь проголосовать за него на завтрашних выборах. Президент имел очень толстое тело и лицо, он возглавлял правящую партию CCM. На столбах и заборах виднелись его портреты и надписи «Mkapa», "CCM".

Английский язык здесь понимали немногие. Впрочем, и среди нас не все знали указанный язык. Например, Андрей использовал для всех своих нужд лишь одно слово — «possible» (возможно): possible сигарет, possible туалет и т. п… Местные жители понимали нас, как могли.

Мы покинули Арушу. В соседний город Моши нас привёз старик-грек, живущий здесь, в Мошах. По дороге слева виднелась снежная шапка Килиманджаро, но облака вскоре закрыли её. В какой-то деревне мы обнаружили дешёвые апельсины, по 20 шиллингов, и наелись ими по самое не хочу.

Также сегодня мы угостили себя бананами и арбузами. Арбузы были маленькие, размером чуть больше апельсина, и не очень зрелые, еле розовые внутри.

Вечером мы приготовили целый котёл чая в придорожной харчевне и с наслаждением его выпили. В харчевне в это время жарились на углях три вида пищи: картошка, именуемая здесь «чипсы», бананы и странные белые корешки. Мы, с полнымии рюкзаками апельсинов, не соблазнились на сие, отошли от людных мест и провели ночь в палатке.

29 октября, воскресенье

Танзания — красивая страна!

Асфальтированная дорога ведёт за горизонт; по сторонам — горы, горы, зелёно-жёлто-красно-оранжевый редкий лес, попадаются большие толстые баобабы, пока без листьев — сезон дождей ещё не наступил.

В каждой деревне имеется придорожная харчевня. Это, пожалуй, одна из самых приятных вещей в Танзании. Хижина из прутьев, обмазанная глиной, сверху покрытая соломой, с отверстиями на месте окон и дверей, внутри содержится деревянный стол, топчаны для сидения и китайский термос с горячим чаем. Чай здесь обязателен (уже не за 100 шиллингов, как в Аруше, а за 50). К чаю — плюшечки-сладкие-булочки, разных размеров и за разную цену, от 10 до 50 шиллингов, а иногда, в более мощных заведениях, — фасолевый суп, рис, картошка, мясопродукты и прочая серьёзная еда, по цене от 50 до 500 шиллингов за тарелку, в зависимости от того, насколько платёжеспособным покажется хозяйке заведения интурист-покупатель.

Самый пищевой цех в Танзании — это деревня Чалиндзе. Здесь соединяются самые главные автодороги страны, толпятся сотни продавцов всего, от бананов и ананасов до китайских пластмассовых часов; здесь останавливаются автобусы, обедают транзитные водители и их пассажиры; здесь танзанийские дорожные полицейские собирают с водителей добровольно-принудительные пожертвования, подобно российским их коллегам.

От Чалиндзе — около ста километров до крупнейшего города Танзании, Дар-эс-Салама, где у нас была назначена встреча с остальными мудрецами. Встреча назначена на 1 ноября, так что у нас с Андреем пока есть пара дней свободного времени, чтобы съездить в Додому, маленький городок в центре страны, являющийся её столицей.

Сегодня в Танзании проходили выборы, и в каждой деревне с самого утра стояли очереди к избирательным участкам. Как у нас, так и у них пожилые сельские тётушки являются самыми обязательными избирателями. В каждой деревне висела реклама президента Мкапы и его партии ССМ. Висели зелёные флаги правящей партии. Также попадались рекламы оппозиционной партии и её белые флаги, но исход выборов был нам уже ясен.

До города Морогоро нас довезли на джипе двое англичан, работающих на Занзибаре. Под Морогоро мы сварили чай в своём котелке на территории какой-то сектантской церкви. Мы хотели войти внутрь, но служитель церкви сказал, что там проходит особо секретное богослужение, и помог нам развести костёр и приготовить чай снаружи. Дальше машин было немного, и мы пошли пешком; срывали зелёные апельсины с дерев и ели их; росли вдоль дороги и бананы, но они оказались незрелыми и горькими. Также росли вдоль дороги кокосы, манго и папайи, причём всё это было в таком количестве, какое я не видел никогда до сих пор. Все фрукты были не совсем зрелыми. Я думаю, что местные жители собирают их ещё до полной готовности, и фрукты доспевают уже в процессе хранения и продажи.

Через некоторое время нас подобрал грузовичок.

Грузовичок сей был подобием грузопассажирского такси. В кузове его ехали здоровенные корзины с папайями, стул, стол, мешок сахару, корзина с помидорами, огромные мешки с картошкой и хозяева всего этого добра, а также мы. В каждой деревне водитель (он выглядел молодым бизнесменом, даже имел мобильный телефон) подбирал и выгружал крестьян с их овощами и собирал с них плату за проезд (автостопщики ехали бесплатно). Стемнело, а мы всё ехали и ехали; где-то во мраке нас остановили дорожные полицейские и содрали с водителя 2000 шиллингов за проезд людей в кузове. "Моя работа очень трудная, друзья," — пожаловался нам водитель по-английски. Завершила путь сия машина в большой базарной деревне не доезжая 100 километров до Додомы.

30 октября, понедельник. Додома

Правительство Танзании ещё лет тридцать назад перенесло столицу из портового города Дар-эс-Салама в городок Додома, находящийся в центре страны. Идея переноса столицы из крупного города на окраине в маленький городок в центре довольно популярна в современном мире. В Пакистане столица переехала из огромного грязного портового г. Карачи в специально построенный чистенький, аккуратненький Исламабад; в Нигерии — из многомиллионного портового Лагоса в Абуджу; в Казахстане — из Алма-Аты в Астану, и т. д… Даже в России в 1917 году столица переехала из портового Петербурга поближе в центр государства, в Москву, которая в то время была меньше по населению, чем Питер.

Но не все столицы спокойно прижились на новых местах. В случае Танзании это как раз было не так. За тридцать лет, минувших со дня переноса столицы, в Додому переехал только президент Танзании и многочисленные нищие. Действительно, нищих в Додоме было изрядно, тогда как в Даре их практически не было — нам предстояло убедиться в этом завтра. (Танзанийцы шутят, что даже есть профессия такая — "нищий из Додомы".) Посольства всех стран мира и основные учреждения, фирмы и банки также остались в Даре. Так что в Додоме смотреть было почти нечего, и город был пустоват.

Есть город в Африке — Додома. Оттуда далеко до дома.

Мы с Андреем нашли в столице следующие объекты:

1) Сикхский храм. В нём жили всего два сикха, и всякие блага (типа помывки и большого обеда) здесь не предоставлялись. Хозяева нас угостили чаем с прассадом (священными сладостями) и поведали о том, что большинство сикхов уехали в Дар-эс-Салам, там больше возможностей для бизнеса, ну и храм там тоже есть. Также сикхские храмы есть в Морогоро, Аруше и Мванзе.

2) Большой базар. На нём продавались все виды фруктов, в том числе и зелёные супербольшие фрукты пока неведомых нам видов. Мы предпочли бананы. Бананы были двух видов: обычные и короткие-толстые-мясистые, какие попадались мне когда-то в Индии.

3) Железнодорожный вокзал, построенный немцами в начале века. По железной дороге из Дар-эс-Салама в Додому и далее, на озеро Танганьика, уже 85 лет четыре раза в неделю ходили поезда. Дожидаться поезда не стали.

Столица оказалась настолько маленькой, что уже часа через три после приезда нам захотелось покинуть её. Обратно, до Морогоро, нас подобрал в кабину огромный сорокатонный грузовик с англоговорящим водителем. Он ехал уже третий день из города Мванза на берегу оз. Виктория, дорога там была не очень хороша.

Многие километры мы ехали сквозь дым — местные жители разжигали саванну, чтобы освободить территорию для своего земледелия. На такой обгорелой земле мы и поставили свою палатку в поздний час, не доезжая сотню километров до Дар-эс-Салама.

31 октября, вторник. Въезд в Дар-эс-Салам. Чудо Моисея

Утренние велосипедисты ехали с канистрами к своим источникам вод. В маленьких танзанийских домиках-харчевнях в каждой деревне ждал нас утренний чай и сладкие плюшки, а также фасолевый суп. Некий грузовик с песком довёз нас до самого въезда в главный город страны.

И вот мы, запесоченные и испачканные сажей, стоим на окраине Дар-эс-Салама. Здесь, где в город входит важнейшая в стране трасса, большое сгущение маршруток-матату, продавцов ананасов, грузовиков, предлагателей услуг. Надо ловить машину в центр города! Отгоняя помощников, таксистов и продавцов, мы стопим свою первую городскую машину.

Вот чудеса! Первый остановившийся нам водитель оказался русскоговорящим. Он девять лет назад окончил Харьковский сельскохозяйственный институт, и в машине у него лежал учебник по агрономии на русском языке, 1990 г. выпуска. Водитель сказал, что автостопом в Дар-эс-Саламе ездить не принято, и вскоре пересадил нас в маршрутку-матату, купив для нас билеты. На матату мы и достигли главпочтамта.

Центр Дар-эс-Салама оказался очень бойким местом. Высились большие современные здания офисов и банков. На узких центральных улицах, непрерывно сигналя, скопились тьмы маршруток, для которых почтамт является конечной остановкой. На тротуарах расположились чайные танзанийские тётушки с китайскими термосами и пластмассовыми вёдрами, полными съедобностей. Продавцы китайских часов и других пластмассовых предметов, обманщики-обменщики валюты с картонками, на которых написан завышенный, нереальный курс, — все они бродят туда-сюда, приставая к нередким здесь иностранцам. Встречаются современные аккуратные здания христианских церквей и прочих храмов — вот в них-то мы скоро и пойдём!

На почтамте не было никаких следов завтрашнего присутствия наших друзей, и мы пошли воцерковляться. В этом городе так много церквей и храмов, что, думаю, все блага мира получить здесь будет несложно.

Возле почтамта, буквально соседнее здание — англиканская христианская церковь. Целый комплекс: большое здание собственно церкви, жилой дом для персонала и какой-то сарай. Первым делом решили помыться и постираться, а потом уже займёмся ночлегом.

— Здравствуйте! Мы путешествуем автостопом по Африке, сейчас запылились с дороги, где у вас вода помыться, постираться?

Служители церкви, явно не готовые к такому нецелевому использованию церкви, что-то недоумевали и общались между собой на суахили. Я повторил просьбу.

Через пару минут нам всё же пошли навстречу: один из церковников ушёл в дом и вскоре принёс оттуда графин с водой, литра на полтора. И это всё?

— У вас что, проблемы с водой? Больше нет воды? — удивились мы.

— Нет воды, нет воды… — отвечали грустные церковники, уже собравшиеся вокруг в количестве не меньше пяти человек, — проблемы с водой…

Мы с Андреем, как могли, умылись из этого графинчика; ни о какой помывке и постирке с полутора литров речи не было. Сотрудники церкви утверждали, что воды во всей церкви больше не имеется. Я громко возгласил:

— Я возношу свои молитвы к Господу неба и земли! Чтобы как Моисею был дарован источник воды в пустыне, так и вам — чтобы Господь даровал вам источник воды на все времена! Чтобы никогда не было здесь проблем с водой!!

Кто-то вежливо хихикнул.

Но только мы с Андреем уже нацепили рюкзаки и собрались уходить, как внимание моё привлёк какой-то ручеёк. Этот ручеёк, блестя на солнце, выползал из соседнего с церковью сарая. Заинтересованный, я снял рюкзак и пошёл в сарай. Открыл дверь — внутри стояли два огромных чёрных бака, на 5000 литров каждый, полные воды, и вода из одного из них, переполнившись, уже текла по полу сарая и изливалась на улицу.

— О чудо! Господь неба и земли услышал наши молитвы! как Моисею был дарован источник воды в пустыне, так и тут Господь даровал вам достаточно воды на все времена!! — ещё громче возгласил я из сарая и снял уже ботинки и штаны, чтобы погрузить своё тело в долгожданную прохладную жидкость. Я действительно хотел залезть целиком в этот танкер, но церковники уже преследовали меня и вошли в сарай следом.

— Нет! нет! только не сюда! — заверещали они, видя мои грязные намерения, и тут же открыли нам специальную помывочную комнату, где мы смогли использовать столько воды, сколько нужно для помывки тел и постирки штанов. Пока мы по очереди мылись, церковники ещё более дивились, а один даже потом достал фотоаппарат и сфотографировал нас на память. Мы ему ответили тем же.

— Нет ничего невозможного для Бога! Пусть этот чудесный источник вод никогда не кончится! И пусть никогда не будет здесь проблем с водой!! Ждите, мы придём к вам ночевать! — громко возгласил я, и мы, оставив служителей англиканской церкви в растерянности, покинули сие место и направились в город, чтобы изучить и другие религиозные места. Мы шли и смеялись от души, как всё весело получилось; ведь когда я возносил к Богу своё первое громогласное моление, мы ещё не знали, что буквально в считанные секунды оно зримо исполнится.

* * *

На берегу Индийского океана, на набережной, где ездили машины, стояли продавцы и бегали зазывалы, рекламируя пароход на Занзибар, — на этой улице стояли ещё две большие церкви, католическая и лютеранская. Обе эти церкви были сделаны в европейском стиле, высокие, аккуратные. У лютеран был целый "Лютер Хаус", типа гостиницы, с Интернет-кафе и прочими благами, а у католиков тоже было немало всякого рода служебных помещений.

Господа лютеране отказали нам в бесплатном ночлеге, заявив, что их церковная гостиница нужна им для выкачивания денег, а вовсе не для приёма всяких там путешественников. Мы пошли к соседям-католикам.

Директор католической церкви (он показался нам именно директором, а не священником) сидел в кожаном кресле за массивным столом, заваленном бумагами. Мы попали на аудиенцию не сразу: много желающих, всякие монашки, которые становились на колени и просили благословения… Это, наверное, был очень важный начальник, вроде епископа Дар-эс-Салама. Мы подробно объяснили свою сущность, но во вписке он нам сразу отказал. Когда мы ему напомнили, что у него огромные здания и место есть, он искренне возмутился:

— You want discuss with me (вы хотите спорить со мной)?!

Редко такие большие и красивые церковные здания вмещают добрых начальников, обычно всё происходит наоборот… Зато епископ на прощание распорядился выдать нам холодной питьевой воды из холодильника, и на том ему было спасибо.

"И если кто напоит одного из вас хотя бы чашею холодной воды, не потеряет награды своей".

Следующим был сикхский храм. Найти его было непросто в большом городе. Нам повезло, в одной из молочных лавок работал индус, мы его и спросили.

Он нарисовал нам схему, и мы вскоре были у врат храма. Сначала нас удивили полицейские на входе: они долго вертели наши паспорта и не хотели пускать нас в храм, сказали: ждите, и один из ментов пошёл доложился сикхам: вот, какие-то люди хотят посмотреть храм. Сикхи были сонные, вероятно днём они спали и сейчас их разбудили. Мы сказали, что хотим посмотреть храм.

Сикхи показали нам храм, а экскурсоводом выступала очень толстая индусская девочка лет тринадцати, англоговорящая, почти шарообразная. Кроме девочки, нас по храму сопровождали два сикха, молодой и старый. Старый внешне был улыбчив и добр, а молодой своим видом выказывал недовольство: ходят тут всякие, храм им хочется, видите ли, посмотреть.

— А вон там наш Бог, — сказала толстая девочка, указывая на возвышение в храме, где под всякими святыми покрывалами лежала священная книга сикхов — Грантх Сахиб.

— Думаю, не Бог, а книга Бога, — предположил я.

— Ну да, книга Бога, — поправилась девочка. Для священной книги имелась специальная спальня, где книга «спала» по ночам в маленькой детской кроватке.

— Интересно, как спит книга! А людям у вас тоже можно спать? — поинтересовался я. Старый сикх отвечал, что можно. В 19.00 в храме должно было происходить вечернее моление и ужин, и мы подумали, что в это время мы и придём ещё раз, если других мест для ночлега не образуется. А пока поблагодарили сикхов, сказали, что мы, возможно, ещё придём, и продолжили изучение наших христианских собратьев.

Наконец, уже ближе к вечеру, нам удалось пристроиться во двор маленькой христианской церкви. В маленьких зданиях чаще можно встретить живое, человеческое отношение. Объяснили, что мы путешественники, что нам надо поставить палатку и переночевать одну ночь. Священник согласился и даже перед своим уходом написал записку на суахили — для сторожа. Во дворе церкви был кран с неограниченным количеством воды, мы мылись и стирались, а Андрею удалось, сходив куда-то с котелком, приготовить чай. Поставили палатку и уснули с комфортом под звёздами на церковном дворе в центре Дар-эс-Салама.

1 ноября, среда. Улитка. Грил. РКЦ

Утром к месту нашего ночлега приползла улитка величиной не меньше ладони. Такого размера бывают черепахи, но никак не улитки. Я посадил пришелицу на кирпич и фотографировал её во всех возможных ракурсах. Ни до, ни после этого мне такие экземпляры не попадались.

В 10.00 утра на главпочтамте Дар-эс-Салама мы ожидали встретить наших коллег-автостопщиков. Однако, мы обнаружили одного только Гришу Лапшина — никто более не появился. У нас заранее было предусмотрено, что если 1-го ноября встреча будет неполной, то полная встреча откладывается на понедельник 6 ноября.

Грил рассказал следующее. От Аддис-Абебы до танзанийского города Моши он ехал в паре с Кириллом Степановым. В страшный город Найроби они не заглянули, опасаясь грабителей, проехали мимо по объездной. В Мошах они познакомились с директором фирмы "Кигуса Трэвэл", организующим восхождения богатых туристов на Килиманджаро. Лапшин сказался веб-мастером и сильно обрадовал того директора, который давно уже мечтал создать сайт в Интернете о своей восходительной фирме. Он отвёз автостопщиков к себе домой, кормил-поил, только что на Гору не водил, так как удовольствие это дорогое: себестоимость каждого человеко-восхождения составляет почти 300 долларов (это только государственные сборы, за вход в национальный парк и т. п.) — не считая оплаты услуг самой фирмы. В общем, пока Кирилл со своим безразмерным желудком объедал сего директора турфирмы, Грил поехал в Дар-эс-Салам, чтобы здесь в Интернет-кафе засканировать фотографии для этого обещанного Килиманджарского сайта.

В Дар-эс-Саламе Грила подвезли прямо ко вратам Российского культурного центра. Директор оного пригласил Грила остановиться у него. Сейчас Грил был готов отвести нас туда, на улицу Морских Видов (Sea Wiew Road), познакомить с директором и вписать нас. Мы пошли.

Единственным россиянином в Российском культурном центре был Рифат Кадырович, его директор. Его культурный центр, находящийся в непосредственной близости океана, напоминал буржуйский особняк, и никаких надписей на нём не было. Только внутри, на входе, о принадлежности здания напоминала большая настенная фотография Кремля и российский флаг.

Культурный центр в Танзании оказался весьма многофункциональным домом. В некоторых комнатах его возникали иностранцы; проходили выставки картин и занятия каратэ; по пятницам вечером здесь собирался "Русский клуб" — соотечественники, живущие в Дар-эс-Саламе. По ночам цивильные люди здесь играли свадьбы, шумела музыка; имелась сауна и стиральная машина; проходили курсы английского языка; в библиотеке водились советские книги; в общем, много всего интересного оказалось вокруг. Аккуратные слуги-негры готовили ежедневную пищу — рис с мясом, которым угощали и нас.

Получилось так, что заселившись в РКЦ 1 ноября, автостопщики так и залипли у гостеприимного Рифата Кадыровича. Некоторые из нас то приезжали, то уезжали, но целый месяц ноябрь Российский культурный центр в Танзании превратился в базу российских автостопщиков. Спасибо!

2–8 ноября в Дар-эс-Саламе

Последующие дни мы прожили в Дар-эс-Саламе, в Культурном центре, постепенно там накапливаясь. Попутно изучали город и обживались в нём.

Дар-эс-Салам оказался самым интернетизированным городом Восточной Африки. На каждой улице, на каждом углу, были Интернет-кафе, в которых просиживали часы молодые образованные танзанийцы. Стоимость интернет-часа составляла 1000, а порой и 500 шиллингов (18 рублей). В некоторых кафе были также принтеры, сканеры и другая техника, и Грил успешно засканировал фотографии для килиманджарского сайта.

Самая распространённая еда в Дар-эс-Саламе называлась чипсы, и представляла собой обычную жареную картошку, иногда даже с солёной капустой, чисто русское кушанье. Ещё здесь был рис, чай и фасоль, а также жареные белые корешки, по вкусу похожие на картошку, а по форме — на морковь. А вот бананы в городе были дорогие, один банан стоил 50 шиллингов — почти московская цена.

В городе было поразительно мало нищих (все они перебрались в столичную деревню Додома, надеясь, что именно в столице их ждут основные заработки). Немало встречалось белых мистеров, особенно когда мы ездили автостопом по городу, они нас часто подвозили: американцы, англичане, немцы, австралийцы, канадцы, китайцы, французы, индусы, арабы и прочие иностранцы, работавшие в этом городе.

Мы разыскали несколько интересующих нас посольств. Недалеко от РКЦ, практически на одной улице, стояли посольства Ливии, Японии, Руанды, Нигерии, России, Франции и других стран, а также Иранский культурный центр. Посольство Малави оказалось на самом северном конце этой дипломатической улицы и было готово выдать транзитную визу за 50 долларов, туристскую за 70, полугодовую за 110; при этом для русских её выдавали не сразу, а после долгого (2-3-недельного) процесса посылания наших анкет в Малави и в случае получения оттуда положительного разрешения. Мы огорчились: ведь в Аддис-Абебе виза стоила всего $15 и выдавалась тут же!

А вот виза Замбии стоила здесь, как и повсюду, 25 долларов, и мы пока втроём (Гриша, я и Андрей) сделали её. В посольстве долго смущались тем, что на паспортах некоторых из нас было до сих пор написано «СССР», и мы с трудом убедили посольщиков, что в нашей стране до сих пор распространены такие паспорта.

Четвёртого ноября Рифат Кадырович опытным взглядом моментально диагностировал малярию, начавшуюся у Андрея Мамонова. В соседней клинике сделали анализ крови — и он подтвердил диагноз эксперта.

В той же клинике нам продали множество таблеток, которые и должен был пить А.Мамонов в огромном количестве вплоть до полного выздоровления.

Гриша Лапшин, наконец засканировав нужные ему фотографии, уехал в Моши завершать изготовление Интернет-сайта для фирмы Кигуса Трэвел. Довольно быстро он успел съездить и всё сделать, и через несколько дней вместе с Кириллом прибыл обратно в РКЦ.

Шестого ноября, в понедельник, в городе появились С.Лекай с О.Сеновым. Они обрели ночлег и долговременное пристанище в сикхском храме, а мусульмане здесь, как выразился С.Лекай, оказались «подставные». По Интернету узнали новости от Фатеевых (Игорь с Дашей направлялись из Марокко в Мавританию), а также от Шаралева с Костенко (вчера они прислали E-mail из Найроби, но завтра обещали явиться в Дар-эс-Саламе).

Седьмого ноября, в светлый праздник 83-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, у нас произошёл не меньший праздник — явление В.Шарлаева и О.Костенко. После расставания в России я впервые видел их.

Тем самым в Дар-эс-Саламе, в первый и последний раз на нашем пути, собрались все восемь автостопщиков, находящихся на сиём маршруте: москвичи Олег Костенко, Антон Кротов, Сергей Лекай и Кирилл Степанов, жители Подмосковья Олег Сенов и Гриша Лапшин (Грил), петербуржец Владимир Шарлаев и житель Воронежа Андрей Мамонов.

Олег Костенко был самым высоким участником экспедиции (196 см), имел самый тяжёлый рюкзак (около 30 кг) и дольше всех мог собирать его. В рюкзаке его хранились бесчисленные бумаги, буклеты, журналы и другая макулатура, а также более пяти фотоаппаратов! Олег был единственным человеком, владеюшим французским языком. В свои 26 лет являлся сейчас самым древним из нас, на четыре месяца опередив второго по старшинству С.Лекая. Костенко уже третий раз участвовал в поездках АВП; ранее он бывал с нами на Севере: на заброшенной Трансполярной железной дороге и в Нарьян-Маре.

Лекай же был единственным женатым человеком, и более того — он уже имел потомство (1 экз.). Также С.Лекай был самым оптимистичным и весёлым из нас, и ни одна из ситуаций в пути не могла его огорчить. Он имел большой туристский опыт, и автостопный тоже: он ранее посетил далёкий Китай и Тибет и множество других интересных мест.

Самым младшим был у нас Кирилл Степанов (19 лет ему исполнилось уже в дороге, в Сирии). Он был и самым прожорливым. В Дар-эс-Саламе он наладился питаться двояко: в РКЦ и в храме сикхов, где всех желающих тоже кормили… Несмотря на то, что Кирилл оказался в дальнем путешествии первый раз, его мудрость и самоходные свойства росли с каждым месяцем.

Житель Воронежа Андрей Мамонов был среди нас единственным курильщиком и единственным человеком, не имеющим фотоаппарата. Ныне к его недостаткам прибавилась и малярийная болезнь, от которой, к счастью, он вскоре излечился. Недавно я прокатался с Андреем две недели и остался доволен — всё же он был человек весёлый и с лёгким характером, не создающий проблем себе и другим и имеющий неограниченное количество свободного времени.

Двое, А.Мамонов и Грил, на старте не владели никакими языками, кроме русского, и только в пути некоторые иностранные слова запали им в память; почему-то больше всего им обоим запомнилось арабское слово «Мумкен» (можно). Зато у Грила были невостребованные свойства лидера; он всё время пытался руководить окружающей действительностью, но, когда мы его не слушались, словно и не замечал того.

Вовка Шарлаев уже третий раз участвовал в экспедициях АВП (ранее он ездил с нами в Индию и Судан). В.Шарлаев был самым фотографическим маньяком, снимая на свой модный «Pentax» всё подряд; за время экспедиции он отснял около семидесяти плёнок. Также В.Шарлаев являлся и автостопным маньяком, за всю дорогу от Питера до Кейптауна ни разу не воспользовавшись рейсовым пассажирским транспортом. Все эти месяцы он педантично вёл хронику движения, записывая время и место посадки и высадки в каждое попутное транспортное средство.

Олег Сенов явился единственным в мире человеком, который сумел провезти автостопом из Москвы (через Судан, Эфоипию и всю Африку) свою гитару, которая была у него впоследствии похищена в далёкой стране ЮАР. Олег Сенов был известен нам прежде, ибо ездил с нами в Таджикистан в 1999 году, а незадолго перед стартом торговал автостопной литературой на Грушнском фестивале.

Восьмого ноября мы все вместе направились в это посольство ЮАР, той самой страны, где Сенову было суждено в следующем году расстаться с гитарой, а Шарлаеву — с иными предметами. По дороге в посольство четверо из нас (Костенко, Шарлаев, Грил и я) умудрились заблудиться, потому как кореец, подвозивший нас, сперва поехал на загородный рынок купить мясо, а потом обнаружил полное незнание того, где находится искомое посольство. В результате мы опоздали на 45 минут, но остальные, ожидавшие нас в посольстве, отнеслись с пониманием.

Сотрудники посольства ЮАР, отделённые от нас пуленепробиваемым стеклом, хотели бы получить от нас приглашение, фотографии, авиабилеты, подтверждение оплаты гостиниц и по 50 долларов с носа за подачу анкет. Встретиться с консулом мы не могли, так как нам говорили, что госпожа консул очень занята. Мы долго обсуждали что-то, спорили с жителями консульского отдела, и уже под самый конец приёма, сдали:

1) Восемь заполненных анкет и шестадцать фотографий (по две с каждого);

2) Длинное умное письмо, объясняющее нашу сущность: мы, мол, не можем представить авиабилеты, так как поедем на местном наземном транспорте, въедем в ЮАР из Мозамбика, а выедем оттуда в Намибию;

3) Справки АВП о том, что мы являемся участниками величайшей экспедиции;

4) Приглашение от Нельсона Манделы. Перед посещением посольства всегда оптимистичный С.Лекай вырезал из какого-то рекламного буклета портрет сего первого чёрного президента свободной ЮАР, с текстом примерно такого содержания: "я, Нельсон Мандела, приглашаю вас в нашу счастливую страну ЮАР, где вы найдёте всё: горы, реки, леса, море, всякую всячину! Приезжайте, жду вас в нашей стране ЮАР!" Интересно, что посольщики ЮАР, не оценившие юмора, отксерили это наше «Приглашение» и отправили его по факсу вместе с остальными документами!

5) С нас собрали по 50 долларов, выписали квитанции, забрали паспорта, сказав зайти за паспортами завтра, а за визой — через неделю.

Перед уходом из посольства мы набрали там бесплатных презервативов (специальная коробка была наполнена ими, бери сколько хочешь) и, надувая их, ввосьмером весело направились на нужное нам прибрежное шоссе, чтобы застопить машину и вернуться обратно, в Культурный центр. Каково было наше удивление, когда нам застопился джип, в котором ехал сам Рифат Кадырович, директор Культурного центра!

— Вас уже так много? — удивился он, пытаясь сосчитать нашу весёлую толпу. Всё же он нас не взял (вместимость джипа не позволяла), и мы уехали на следующем, более толстом джипе, водитель которого оказался, на удивление, русскоговорящим.

* * *

В ожидании визы ЮАР мы решили расползтись из города в разные стороны. Четверо самых отважных товарищей, Лекай, Сенов, Шарлаев и Костенко, решили залезть на высочайшую гору Африки, Килиманджаро, не покупая при этом билета и не пользуясь услугами всяческих гидов. Интересно, что даже известный путешественник Ф.Конюхов, желавший взойти "в одиночку" на все вершины мира, не смог избавиться от этих гидов, поваров, переводчиков и носильщиков, насильно предоставляемых всем восходителям администрацией национального парка. Люди, совершившие вольное восхождение без гидов, никогда нам не встречались. Итак, четверо мудрецов собрались покорить Килиманджаро. Это должно было занять около недели.

Я решил отправиться в длинное одиночное путешествие по стране, сперва в южные провинции, потом в западные, поглядеть на озеро Танганьика и вернуться обратно в Дар-эс-Салам на поезде по той самой железной дороге длиной в 1250 км, что была построена немцами ещё в начале ХХ века. Всё это путешествие тоже должно было занять неделю или чуть больше, в зависимости от состояния дорог. На Танзанию надвигался сезон дождей, и было неясно, в каком состоянии сейчас грунтовые танзанийские дороги.

Кирилл, Грил и Андрей тоже планировали осуществить разные путешествия по стране. Мы договорились собраться вместе в этом городе 20 ноября, в понедельник, и пойти за визой ЮАР.

9 ноября, четверг. Мой уезд из Дар-эс-Салама

Проснувшись утром, мы вдвоём (Костенко и я) направились в посольство ЮАР забрать на неделю наши паспорта. На этот раз очень быстро нашли посольство; в ту сторону нас подвёз австралиец, обратно — канадец. В Дар-эс-Саламе вообще немало белых людей со всех стран мира, которые занимаются здесь всяческим бизнесом. В посольстве мы забрали пачку неиспачканных никакими штампами паспортов и вернулись в РКЦ.

Я отделяюсь. Наконец, после трёх с половиной месяцев совместной с кем-то езды, я направляюсь, хотя и в относительно небольшой (на десять дней), но самостоятельный путь. С большим удивлением, вспоминая разные массовые путешествия, обнаружил, что никогда десять дней не ездил один! В прошлом году, расставшись с Андреем Петровым в Аммане (Иордания), проехал до Москвы за неделю, и это был, вероятно, мой максимальный одиночный путь вне России. Вот такое неожиданное наблюдение! Хотя начинал свою путешественническую жизнь в одиночку и именно один ездил по России в 1991-93 гг.

На прощание поели чипсов, и я покинул своих сотоварищей.

Проходя мимо почтамта, я опять зашёл туда в поисках письма от своих родителей и наконец получил его. Дело в том, что всю предыдущую неделю я появлялся на почте и спрашивал своё письмо, но его не было; при том, что письмо О.Сенову, отправленное позже, пришло раньше.

— Ну что, вы теперь счастливы? — спросила меня почтамтская тётушка, у которой я уже несколько раз требовал своё письмо.

— Да, конечно, — отвечал я.

— Тогда с вас 200 шиллингов за почтовые услуги!

В Танзании, как и в некоторых других странах Африки, плата взимается не только с отправителя, но и с получателя письма, если таковое пришло ему в отдел "до востребования".

Получив послание, я отправился в Интернет, чтобы написать ответное письмо родителям, а также и другим людям.

В результате, когда я стал выбираться из города, уже сильно перевалило за полдень, и было довольно жарко. Мой путь лежал на юг, в сторону города Килва, а улица, ведущая туда, называлась Килва роад. Долго выбирался на конец города; на трассе была здоровенная пробка из машин и матату, так что, наверное, идти было настолько же быстро, как и ехать. Рюкзак был непривычно лёгким — ещё бы, ведь почти половину тяжёлых вещей я оставил на хранение в РКЦ! Так что было приятно идти. Наконец, когда город уже перешёл в длинный базарный пригород и трассовая пробка рассосалась, меня подобрали — сперва военный грузовичок, а затем джип с фермером и его двумя братьями. Все они были в мусульманских шапочках и привезли меня на свою ферму, находящуюся километрах в пятнадцати к югу от города.

Ферма представляла собой плантации вкусных растений. Ананасы (впервые увидел, как они растут: как капуста, торчат на грядках!), кокосы, манго, папайя и какие-то непонятные фрукты величиной с арбуз, пупырчатые и жёсткие на ощупь (эти фрукты росли на деревьях). Я спросил разрешения и сорвал один ананас, затем залез на манговое дерево и сорвал несколько незрелых манго. Фермеры куда-то ушли и исчезли из моего поля зрения, растворившись в огородах, а я сорвал ещё один большой непонятный фрукт с дерева.

Двое рабочих неподалёку расталкивали застрявший трактор. Я присоединился к ним.

— Это что, тоже съедобно? — спросил я у одного из них.

— Конечно! — отвечали они, удивляясь на меня, как на дикого туземца (сперва сорвал ананас, потом набрал незрелых манго и папайя, да и этот фрукт, и ещё и не знает, что с ними делать!)

Я покинул ферму и вернулся на трассу, отвергнув предложения о ночлеге.

Зелёный странный фрукт пришлось выбросить — ничего съедобного в нём не было видно, а более подробно спрашивать, как его есть, я постеснялся (совсем примут за дикаря!). Только вылез на трассу — застопился грузовичок до самой Килвы!

Водитель взял меня в кабину (несмотря на то, что основная куча пассажиров находилась в кузове), и мы поехали на юг в наступающих сумерках, замечая уже не глазами, а телом, что дорога превратилась из асфальтовой в грунтовую.

* * *

Я люблю каждую страну, но каждую — своей особой любовью. Сегодня я опять почувствовал себя принадлежащим к огромной, всемирной семье людей.

Учёные предполагают, что именно здесь, в Танзании, с её тёплым и вкусным климатом, впервые зародился человек. По крайней мере здесь обнаружили остатки совсем доисторического человека. Древним людям здесь так понравилось, что они выжили и расплодились впоследствии по всему земному шару.

В закате и в наступившей быстро темноте, навстречу нашему грузовику попадались разные люди, целые толпы людей. Велосипедисты, водоносы, женщины с корзинами на головах… И ведь спокойные какие эти танзанийцы! В Эфиопии бы заю-юкали сразу, увидев идущего или даже проезжающего мимо белого мистера.

В деревнях лежали большие груды зелёного фрукта, типа недавно выброшеного мною. Я не утерпел и спросил у водителя метод употребления этого фрукта.

Водитель остановился, приобрёл фрукт, и мы поехали далее, разъедая его.

Всё оказалось просто — фрукт надлежало сначала разрезать на четыре или более частей; внутри, под толстой, твёрдой шкуркой находилась сочная мякоть, что-то среднее между апельсиновой и ананасной. В этой мякоти содержались большие, сантиметра в полтора, толстые косточки.

Ощущая грунтовую, неторопливую дорогу, я думал, что до Килве мы будем ехать целую ночь. Но оказалось иначе — мы достигли некоторой деревни, где грузовик остановился на ночлег. Мне объяснили, что в этой деревне протекает река Руфиджи, через которую нет моста, а паром работает только в светлое время суток.

Вокруг скопилось ещё с десяток машин, а на противоположном берегу, казалось, и более. Я вылез. Деревня сия, окружавшая нас, при ближайшем рассмотрении оказалась торговым базаром, предоставлявшим в ночное время питательные услуги водителям, застрявшим у реки. Многочисленные лавки были освещаемы масляными коптилками и, изредка, светом фар новоподъезжающих машин. Водитель и его друзья, ехавшие в кабине, позвали меня на ужин и плотно накормили рисом с курицей, именуемой в Танзании "куку".

Собираясь ночевать, я поставил свою палатку прямо у торгового навеса на главной и единственной улице этой деревни. Всю ночь люди ходили мимо меня, разговаривали и шумели, но это не мешало мне спать.

10 ноября 2001, пятница. Дорога на Линди

Утром, как только солнце озарило окрестности, я собрал свою палатку, но паром и водители ещё не проснулись. Только в семь утра началось медленное движение грузовиков, которые, как бы потягиваясь после ночного сна, подползали к перевозу. Водитель дал мне монетку в 100 шиллингов:

— Закон этого парома такой, что в машине может ехать только один водитель. Все остальные люди должны заходить на паром пешком, покупая билет за 100 шиллингов. Возьми.

Я так и сделал, и, приобретя билет, переправился на другой берег, где в грузовик подсели и все наши вчерашние пассажиры. Интересно, если бы моей целью был спортивный автостоп, является ли это спортивным или неспортивным поведением? Наверное, наш друг В.Шарлаев избежал бы платного парома и переправился бы через речку заранее на «нерейсовой» лодке-долблёнке, которые сновали по реке в изобилии.

Мы ехали целое утро. Узкая песчаная дорога шла извилисто, а по сторонам её росли манговые деревья, все усыпанные плодами. Опять, как и вчера, вдоль дороги попадались люди, люди, люди, несущие корзины с фруктами, канистры с водой и другие ценные предметы. Наконец, достигли некоего поворота: водитель уходил с трассы налево, в Килву.

Мы тепло попрощались, я приобрёл на перекрёстке несколько бананов и тут же — о чудо! — стоял, поджидая пассажиров, следующий грузовик на юг. Нехорошо, что я с бананами, надо теперь вежливо предупредить о своей безденежности. Подбегаю к водителю с бананом наперевес.

— Здравствуйте! Угощайтесь бананом! Куда вы едете?

— В Мтвару, — отвечал водитель.

— О, как хорошо! — отвечал я. — Довезите меня, пожалуйста, до Линди! Только платить нечем, у меня есть деньги только на бананы! — предупредил я.

Водитель улыбнулся, я залез в кузов и вскоре грузовик тронулся, увозя меня и ещё каких-то женщин, сидящих в кузове на мешках.

* * *

Грузовик оказался очень шустрым. Мы ехали почти без остановок — только если кому-то надо было выйти или, наоборот, садился новый пассажир. В один из таких моментов машину окружили дети, протягивающие нам красивые корзинки, сплетённые из листьев. В каждой корзинке было килограмма полтора небольших спелых манго.

— Миа, миа, миа, миа! — кричали они наперебой, пытаясь продать сии комплекты всего лишь за миа (100) шиллингов. Но желающих не находилось.

— Хамсини, — проворчала толстая тётка, сидящая рядом со мной. И, о чудо, цена сразу упала до хамсини (50) шиллингов. Пассажиры обзавелись сими небывало дешёвыми фруктами и в пути угощали меня ими.

"Вот так оно и начинается, — думал я, вспоминая улетевших из Аддис-Абебы товарищей, — немытыми руками немытые манго, а потом…"

Местность была заселена. То и дело попадались деревни и целые посёлки, причём в каждом населённом пункте была церковь, а чаще несколько.

Большие, капитальные церкви выглядели довольно запущено. Я предположил, что в далёкие 1950-60-70-е годы деятели Ватикана собрали некую большую сумму на просветительскую и миссионерскую работу в странах Африки, и на всю эту сумму понастроили шикарных каменных и бетонных церквей. Но дальше дело хистианизации не пошло, церкви сии не пользуются спросом. Мечетей здесь значительно меньше, и не такие роскошные, но видно, что все они посещаются, все "в работе".

В Африке, как и везде, личный пример одного человека — миссионера, энтузиаста, просветителя, — даёт гораздо больше, чем миллионы долларов, потраченных на строительство церковных (или, например, больничных, школьных…) зданий. Один человек, искренне желающий помочь людям, как, например, Альберт Швейцер, сделает больше, чем миллионы безадресной и молчаливой гуманитарной денежной помощи.

Все религии были основаны именно одиночными людьми, не имеющими ни богатых спонсоров, ни покровительства государства, порой даже крыши над головой. И Моисей, и Христос, и Мухаммед, — все они были гонимы в своё время, были, можно сказать, беженцами, и начинали свою деятельность словом, а не строительством помпезных храмов и дворцов. Святость редко живёт во дворцах.

Наступил вечер. Трасса на юг вела вдоль моря. Слева над морем поднялась полная луна и отразилась в гладких чёрных водах Индийского океана. Так ехали долгое время. Наконец, вдруг, на повороте — вдали мигнули и показались тысячи огней (в большинстве, как оказалось, керосиновых) — вот он, там, город Линди!

Когда начался асфальт и город и грузовик остановился, я покинул его. Попрощался с водителем и отправился лицезреть ближайшую церковь, одну из нескольких монументальных церквей, что украшали сей город. Две англоговорящие танзанийки вызвались выкликать сторожа, и мы подошли к вратам.

Церковный сторож, которого тётки звали «аскер» (это означало «солдат», а вовсе не специалист по попрошайничеству), лысый, грустный, с маленькой головой, в которой не содержалось ни одного английского слова, но почему-то в длинном, почти до земли, фраке, вышел ко вратам. Лунный ветер дул с моря, и чёрный фрак сторожа развевался, делая сторожа похожим на грустного ангела тьмы.

Сторож впустил меня во двор и позвал священника (строгого англоговорящего мужчину лет сорока). По непонятным уже мне причинам тот не захотел вписывать меня на территории церкви, поручив сторожу отвести меня в иное место, где мне будет, якобы, предоставлен ночлег. Грустный сторож молча повёл меня через весь город, что мне не понравилось, и привёл меня в какой-то хотель, что мне понравилось ещё меньше. Посовещавшись с дирекцией хотеля, сторож вышел ко мне с ещё более грустным лицом и развёл руками. Я понял, что затея по вписыванию меня провалилась, и, не найдя никого англоговорящего, пошёл искать другие церкви.

Следующая церковь оказалась закрытой, и никого, ни сторожа, ни священника, найти мне не удалось. Третья церковь оказалась лютеранской, и там оказался целый гостевой дом. Я решил начать издалека и попросил воды, чтобы помыть ананас, который уже второй день ехал в моём рюкзаке (съесть его было негде, да и ножик я забыл в Дар-эс-Саламе, и даже почистить его нечем было). В гостевом лютеранском доме оказалась кухня, я помыл ананас, порезал его и даже пытался предлагать его присутствующим, но те отказывались, а доесть ананас в одиночку я не мог. Ночлег же и здесь оказался невозможен, ибо, якобы, самый главный начальник гостевого дома отсутствовал, а именно он-то всё и решал. Оставив лютеранам пол-ананаса, я отправился дальше, и при свете поднявшейся луны обнаружил огромный католический собор, возвышавшийся над южной частью города.

Я поднялся к нему. Уже не стал искать сторожей и начальников, и, на огромной паперти этого собора, под здоровенным противодождевым козырьком, тихо поставил свою палатку. Луна освещала бесконечную чёрную гладь моря, прибрежные пальмы и крыши приморского городка Линди. Я тихо лёг спать, радуясь отсутствию сторожей, священников и прочих лиц.

11 ноября, суббота. От Линди до Тундуру

Ночью шёл сильный дождь, но место для ночлега было идеальным. Никто и ничто меня не беспокоило до шести утра. В шесть утра раздался колокольный звон, утренний богослужитель пошёл отпирать врата храма и, увидев палатку, задумался, что это за явление. Внутри церкви оказалось гулкое запустение, ряды деревянных стульев были свалены, как хлам, в огромную кучу друг на друга. В конструкциях храма наутро я заметил трещины, а в них — зарождающуюся траву. Прихожан пока не наблюдалось, я собрал рюкзак и спустился вниз, изыскивая дорогу на запад, в сторону посёлка Тундуру.

В придорожных харчевнях продавали дешёвый фуль; блестела почти неподвижная поверхность океана; корни прибрежных деревьев торчали из земли, как ноги; начинался неторопливый дождь. Дожди здесь бывают разные. Бывает спокойно моросит себе, и никаких проблем. А бывает…

Я сидел в некоторой деревне в придорожной харчевне, покрытой железной крышей. На улице рядком стояли разнаряженные танзанийские тётушки с вёдрами, полными хлебных вкусностей. Ничто не предвещало изменения погоды. Как вдруг я слышу нарастающий крик: "а-а-а-АА-ААА!!" и сопровождающий крики грохот. Это в один миг на Танзанию обрушился тропический ливень! Как молотком, заколотил по железной крыше харчевни; водяная пыль висит в воздухе; хлебные тётушки, пряча хлеб под свои огромные юбки, намокающие в тот же миг, разбегаются под навесы. Вот уже текут потоки по дороге, ничего не видно, проходит пять минут — резкое прояснение, дождь как будто выключили, засияло солнце, опять тепло, и опять хлебные тётушки выползают на свои привычные торговые места.

В Танзании удобно — в каждой деревне такие "заправочные станции" с хлебом, чаем, супом, рисом или другими съедобностями; заправился — дальше пошёл. А сколько здесь фруктов! Манго просто как мусор, валяются по дорогам, падают с деревьев, и только дети иногда собирают их в лесу в большие кучи вдоль дороги и пытаются продать проезжающим. А вот угощают меня только водители и их пассажиры, в общем, люди на колёсах; а местные деревенские жители пока ни разу не звали в гости или на чай.

Дома здесь строят повсюду. Двумя методами. Первый — самый простой: из палок связывается сетчатый каркас дома, потом стены обмазываются глиной, а крыша — уж как получится, или соломенная, или железная. Второй метод для людей обстоятельных. В каждой деревне есть мини-кирпичный завод. Ручной. То есть люди сами месят глину и делают из неё множество кирпичей, которые равномерно сохнут и мокнут под солнцем и под дождями. Когда количество солнца в кирпичах превысит количество дождя, эти кирпичи складывают в длинные и высокие печи, внизу которых — отверстия для подкладывания дров. Эти печи снаружи обмазывают глиной и собирают очень много сушняка по окрестным лесам. Потом в печи разводят огонь и топят целый день и целую ночь, а может быть, и дольше, пока не кончатся дрова. Потом эту печь разбирают и получают множество красно-чёрных кирпичей, неравномерно обожжённых. Из них и стоят дома, промазывая обычной глиной, и нацепляют железную крышу. Методика трудная, но доступная каждому, у кого есть время, трудолюбие и глина.

Я шёл по дороге, рассматривал придорожные деревни, фотографировал дома и растительность, время от времени меня подбирали машины. Вот опять стоит "заправочный чайный пункт", и его хозяин, видя меня идущего, зовёт:

— Карибу! чай!

Угостили чаем и плюшкой. Несмотря на то, что на стене был написан даже прайс-лист на услуги харчевни, они оказались для меня бесплатными. Я поблагодарил хозяина и пошёл дальше.

Вскоре меня подобрал грузовик, едущий очень далеко — в Сонгеа. Но он оказался корыстен. Я ехал в кабине. Через несколько километров, в деревне Масаси водитель на ломанном английском произнёс:

— I give me my money! (Я дам мне мои деньги!)

Я отказался и, когда машина остановилась, в знак протеста вылез из кабины, продолжил путь пешком. Грузовик остался стоять, но вскоре догнал и остановился возле меня.

— I give me half of my money! (Я дам мне половину от моих денег!)

Интересно, какую же сумму он имеет ввиду? я предпочёл не выяснять и опять ушёл. Через три минуты сзади опять послышался шум грузовика, и водитель махнул мне рукой: раз бесплатно, залезай, мол, в кузов! Я и не думал, что в его кузове окажется столько пассажиров; а там их было немало. На мешках с цементом ехали танзанийцы и тяжеленная (килограммов семьдесят) инвалидная коляска. На коляске были наклейки: "Don't drink and drive" (не пейте за рулём) и "High speed kills" (высокая скорость убивает). Было очень смешно увидеть такие наклейки (обычно встречающиеся на машинах) на инвалидной коляске. На коляске восседал человек, совершенно не инвалид, вероятно он просто перевозил эту коляску из одной деревни в другую. В кузове работал и билетёр, с меткой «С», выжженной на кудрявом затылке. Интересно, что это означает? Вдоль дороги попадались большие валуны, по типу карельских, дорога из асфальтовой превратилась в пыльную грунтовую, мосты встречались деревянные, а также бетонные, но с дырками, пассажиры из кузова вылезали и залезали вновь, на одной из стоянок водитель позвал меня в кабину, где сидело уже шестеро, включая толстую женщину. В таком тесном коллективе мы и прибыли, уже в темноте ночи, в городок Тундуру. Здесь водитель собирался ночевать, и я был не прочь сделать то же.

* * *

Городок Тундуру был весьма невелик. Это был пересадочный и ночевательный пункт на юге Танзании, где останавливались на ночь грузовики и путники, утомлённые пыльными (или грязными, от погоды зависит) южнотанзанийскими дорогами. Все жители посёлка, как мне показалось в темноте, были работниками общественного питания. Я тоже приобщился к еде; пока ел рис, ко мне подсел англоговорящий пацанёнок лет двенадцати.

У многих жителей Африки существует мечта увидеть иностранца, поговорить с ним и выпросить у него его адрес. За полгода я раздал не менее 300 своих визитных карточек со своим адресом, искренне удивляясь, зачем они нужны жителям южных стран. За всё время моих путешествий ко мне в гости не приехало ни одного индуса, иранца, араба, африканца, хотя на словах многие из них мечтали это сделать. Более того, все 300 экземпляров моего адреса, розданных в этой поездке, даже не понадобились им для написания писем. И только один эфиоп, которого я, разумеется, уже и не помнил, собрав 1 быр на марку, сочинил мне письмо, в котором просил меня прислать ему ботинки 42-го размера. Я так ему ничего и не послал.

Так вот, пацанёнок из Тундуру сразу начал разговор с желания узнать мой адрес. Я выдал ему адрес, попутно интересуясь, какие существуют варианты ночлега. Звать меня в гости парниша не захотел (я пока так и не побывал внутри ни одного танзанийского жилища), зато сказал, что тут имеется церковь, и даже захотел проводить меня туда. В домике с надписью "Лютер хаус" горел тусклый свет; за столом, среди бумаг, сидел бумажный человечек и что-то писал.

— Это и есть священник? — удивился я.

— Да, это священник, — отвечал мой «гид», переводя ему моё желание.

Священник достал из кипы бумаг некую книгу регистрации вписчиков и показал мне, где и что нужно заполнить. Я заполнил.

— Теперь с вас 2000 шиллингов, — перевёл мне парниша.

— Я думал, это церковь, а это гостиница! — удивился я, покидая и парнишу, и бумажного человека в большом удивлении. Конечно, надо было мне самому догадаться, что здесь, как и в Дар-эс-Саламе, лютеранская церковь предоставляет ночлег и другие блага за деньги. Стало почему-то смешно: ведь они просто не поняли, что мне нужно! Я пошёл по освещённой луной грунтовой дороге в сторону Сонгеа, выбирая место для научного ночлега.

Дорога была узкой и пыльной. Вдоль дороги шли тёмные деревни глиняных и глинокирпичных домов. Света нигде не было, все спали, и только в одном месте аборигены с большими вязанками дров караулили костёр, разведённый в большой кирпичной печи. Я подошёл ближе, но сторожа испугались и с криками разбежались; я вернулся на дорогу. Вскоре деревни кончились, и вдоль дороги, слева, обнаружился некий забор, а за ним — ночные строения какой-то колхозной автобазы. Я подошёл к воротам; сторожа не было; вошёл в скрипучую железную дверь и оказался во дворе. Ярко светила полная луна. Посреди двора стояла будка и навес больших весов, на которых взвешивают машины с зерном. Я отворил дверцу будки, но тут же закрыл её: на полу будки с храпом спал беспробудным сном колхозный сторож, бормоча во сне. (Я подумал, что он пьян, хотя это чисто моя гипотеза, навеянная сходством с нашими советскими колхозами.) Ладно, будку занимать не буду! Поставил свою палатку прямо на колхозных весах и забрался в неё вместе с рюкзаком при свете луны.

12 ноября, воскресенье

Часам к пяти утра колхозный сторож, протрезвев, отворил свои глаза и дверь своей будки и от удивления протрезвел ещё больше: на колхозных весах за ночь вырос непонятный предмет, нечто среднее между древесным грибом, эфиопской хижиной и летательным аппаратом. Сторож так поразился, что побежал за своим начальником, и вот они вдвоём начали бродить вокруг палатки, громко разговаривая, но опасаясь прикоснуться и выйти на прямой контакт с неопознанным предметом. Пришлось встать; ещё больше поразив их, я вылез, собрал палатку и продолжил хождение по трассе.

* * *

Еду в пыльном медленном автобусе Тундуру—Сонгеа. Здесь всего 250 километров, чуть больше, чем от Москвы до Тулы, но ехать пришлось целый день, двенадцать часов. Всё вокруг так привычно, и уже не удивляет, всё равно что ехать на троллейбусе по Ленинградскому шоссе. Привычно! Женщины несут вёдра на головах, и в каждом ведре плавает черпалка. А вот дети толкут в ступе что-то. Увидев автобус, бросают пестики и все вместе бегут вслед за медленным автобусом, обдаваемые пылью. Повсюду — активное жилищное строительство, "кирпичные цеха" повсюду, деревья по цвету как золотая осень в Карелии, и валуны в лесу, как у нас, и большие и маленькие. Вот люди собирают манго, технологии разные: пустой тыквой, привязанной к шесту, или корзиной, или просто сбивают их длинным дрыном и потом подбирают под деревом. Деревенские дети хорошие, аккуратные, и денег не просят, и «ю-ю-ю» не кричат, хотя с интересом рассматривают иностранца там, где на продолжительных автобусных остановках я выхожу из автобуса поглазеть на них. А вот ребёнок едет на деревянном велосипеде, и колёса у него тоже деревянные, а вот педалей нет, и он отталкивается ногами от земли. (Мне почему-то представилось, что и смерть сюда не приходит с косой, как у нас принято думать, а приезжает на деревянном велосипеде.) Билетёр улыбается мне. Money problem? — No problem!

Танзанийские билетёры, что в автобусах, что в кузовах, собирают деньги вполне официально: в руках у них стопочка билетов, и они выписывают билеты под копирку в двух или даже трёх экземплярах: одна копия пассажиру, вторая, наверное, водителю, третья, возможно, в налоговую инспекцию. Даже в самых разбитых грузовиках мне попадались билетёры с такими формальностями.

Ехали весь день, и пассажиры автобуса несколько раз уже все сменились, только я еду и еду, дождей сегодня здесь нет, только пыль из-под колёс. Встречного транспорта очень мало. Уже во второй половине дня автобус прибыл в город Сонгеа, расположенный в долине среди гор, покрытых красной, жёлтой и зелёной светофороцветной растительностью.

* * *

Прикупив фруктов и постиравшись в очередной лютеранской церкви в Сонгеа, я отправился на север. Дорога здесь была асфальтовая, и я надеялся было застопить что-либо вечернее, но ездили по ней только велосипедисты, уже не на деревянных, а на обычных китайских велосипедах, возвращающиеся из города по своим деревням. Я пошёл среди них пешком. Большинство не обращали на меня никакого внимания. Но один оказался слегка нетрезвым и надоедливым. Поравнявшись со мной, он увидел во мне иностранца и заунывным голосом произнём:

— My brother! Give me two hundred! (Брат! дай мне 200 шиллингов!)

Я отказал нетрезвому «брату», но он снизил скорость до пешеходной и продолжал причитать:

— Мой брат! мой дорогой брат! пожалуйста, дай мне 200 шиллингов!

Вскоре мне этот «брат» основательно надоел, и, когда мы проезжали по мосту, я строго предупредил его:

— Эй, брат! Сейчас я скину с моста в речку и тебя, и твой велосипед!

"Брат" немного испугался, отъехал от меня, но как только мост кончился, опять продолжил обработку "богатого белого мистера". Сейчас он уже хотел 500 шиллингов.

"Вот прямо эфиоп какой-то, — подумал я, — это в Эфиопии принято было сопровождать иностранцев и просить деньги, а здесь принято работать! Все строят дома, лепят кирпичи, пилят дрова, растят бананы, ананасы, варят чай, пекут плюшки, в крайнем случае можно собирать манго в лесу… А вот бездельник попался! ещё брат называется!"

Чтобы избавиться от «брата», я решил напугать его. Подошёл к обочине, отломал ветку какого-то кустарника… Брат секунду стоял на месте, но осознав, что я могу его отшлёпать, вдруг развил большую скорость. Я погнался за ним (с веткой в руках). Хорошая дорога и велосипед должны были, по идее, спасти «брата» от меня, пешехода, да ещё и с рюкзаком за плечами. Но «брат» оказался не умён. В диком ужасе, на предельной скорости, он свернул с асфальтовой дороги в какой-то пыльный проулок, и, не удержав равновесие, упал, подняв огромную тучу пыли. Но тут же вскочил, и, бросив в пыли велосипед, убежал со всех ног в деревню. Больше я его не видел. Велосипед так и остался лежать.

Я возрадовался, что проблемы кончились, но, дойдя до деревни и желая попить там чай, увидел, что вызываю в аборигенах великий страх. Стоит мне только подойти к какой-нибудь харчевне, как оттуда с визгом вылетала её хозяйка и все её клиенты. Три или четыре харчевни так и разбежались при виде меня в полном составе, и только на самом дальнем краю деревни мне удалось заказать чай.

В этой, последней, харчевне, уже находилось человек пять немного пьяных танзанийцев, так как в этой деревне помимо чая имелось ещё и местное пиво. И до них уже тоже дошла информация о моём поведении (слухи распространялись со скоростью звука), и танзанийцы, видя меня, начали шуметь.

— Танзания — миролюбивая страна! — вещал мне по-английски один пьяный абориген. — Танзания миролюбивая страна!

— Давай сюда паспорт! — требовал второй, сказавшийся полицейским, хотя никакой формы он не имел. Я сделал вид, что не слышу.

Пока они спьяну в полумраке харчевни чуть не устроили потасовку, выясняя, миролюбивая страна Танзания или нет, я исшёл… Пройдя ещё несколько километров, я — уже в темноте — поставил палатку поле среди банановых растений.

13 ноября, понедельник. Арест и освобождение. Долгий путь в Мбейю

Утром в шесть пропищал будильник. Я встал, собрал палатку и начал чистить зубы, как слышу — шум машины, едущей прямо по полю. Затихла, остановилась за кустами. Из кузова машины выпрыгнули солдаты с автоматами и бросились врассыпную. Пригибаясь в зарослях бамбуков и бананов, автоматчики распределились вокруг меня. Их оказалось шестеро.

Если бы я был героем американских боевиков, то тут же и перестрелял бы всех этих солдат из какого-нибудь секретного оружия, из зубной щётки, например. Но, к сожалению, щётка оружием не являлась. Завершая чистку зубов и полоща рот, краем глаза я подсмотрел, как солдаты, крадучись, заходят мне в тыл и оказываются всё ближе. Я принял решение сдаться превосходящим силам противника.

"Танзания — миролюбивая страна!"

В кузове этой утренней машины вместе с группой захвата я трясусь по полю, на другой стороне которого неожиданно для меня оказалась воинская часть. Там меня ждал тщательный обыск. Не найдя ничего интересного, военные вновь погрузили меня в машину и повезли назад, на трассу. Я думал — отпустят, но там уже ждала другая машина, с полицейскими. В ней меня повезли назад, в Сонгеа, в областной полицейский участок, скрывая от меня сущность моего преступления и какое меня ждёт наказание за него.

В областном полицейском участке на стене висели диаграммы — столбики красного и синего цвета, помеченные «2000», «1999», «1998» и т. д. Не требовалось знание суахили для того, чтобы догадаться: синие столбики означали число зарегистрированных, а красные — число раскрытых преступлений. В текущем году число преступлений перевалило уже за 4000, но раскрыта была лишь малая часть их. За столом под диаграммами сидел следователь и методично заполнял моё «дело», крупным, красивым почерком на английском языке. Время от времени он задавал мне очередной краткий вопрос, и, получив краткий ответ, продолжал своё писание.

— Может быть, вы объясните, какое преступление я совершил?

— Не мешайте!.. Итак, записываем дальше: "восемнадцатого сентября 2000 года я покинул Судан и прибыл в эфиопский город Метема…"

Предыстория моего преступления уже заняла несколько листов. Ну и бумагомаратель! Пока следователь писал моё «дело», ему поминутно приносили бумаги, дела, он что-то вписывал в конец дела (ха-ха — приговор?) и бумаги эти беззвучно уносились.

— Вы, наверное, хотите улучшить свои показатели? — я показал на график раскрываемости преступлений. — Пишите больше, наверное, вы станете генералом!

Но следователю было не до смеха. "Двадцать седьмого октября я прибыл в Танзанию, в город Аруша..."

Когда моя исповедь была дозаписана (в чём меня обвиняют, мне так и не объяснили, но и так можно догадаться — ночлег на поле недалеко от захолустной военной части), меня позвали в другую комнату, где уже собрался целый консилиум.

За длинным столом сидело пять человек в штатском — вероятно, специалисты по международным шпионам, а во главе, за перпендикулярным столом, сидел главный полисмен, главный военный и какая-то женщина (вероятно, секретарша). За противоположный торец длинного стола посадили меня. Перед каждым «специалистом» лежала шариковая ручка и свежая пачка белой бумаги, на которой они фиксировали свои вопросы и мои ответы на них. Со стенного портрета недремлющим оком на нас взирал недавно переизбранный президент Мкапа.

— Знаете ли вы, в каком городе вы получили свой паспорт? Кто является вашим спонсором? Чем вы занимаетесь в Академии вольных путешествий?

Преподаёте? Так кто же вы — писатель или преподаватель? Сколько у вас при себе денег? 16 долларов и 12620 шиллингов? Как вы думаете с такими деньгами доехать куда-нибудь? Почему вы не заночевали в той деревне, где пили чай? (Значит, именно они проследили и стукнули!) Вы не боитесь зверей?

Я отвечал, что зверей не боюсь, а людей теперь буду бояться и обязуюсь отныне ночевать не ближе чем в двадцати пяти километрах от ближайшего населённого пункта.

Вошёл секретарь и принёс пятьдесят листов ксерокопий, на которых были поксерены все мои бумаги: паспорт, справка АВП и даже визитные карточки (по одной на лист — бумагу специалисты по шпионам не жалели). Ксерокопии делались на стороне, потому как в областном отделении полиции были только печатные машинки, ксерокса не было.

Разбирательство длилось до 10.00. Спросив всё, что пришло им в голову, «специалисты» изгнали меня из совещательной комнаты в приёмный тамбур: ждите, мол.

— Народ, я уже четыре часа как арестован вами, принесите мне завтрак и чай! — возмутился я.

— Ха-ха-ха! чай ему! ха-ха-ха! — засмеялись полицейские в тамбуре, занятые регистрацией разнообразных преступлений в толстые амбарные книги. — Чай ему! ха-ха-ха! ха-ха-ха!

И только через полчаса главный полисмен вызвал меня опять. В комнате уже был только он один, специалисты по шпионам попрятались или вышли через другую дверь.

— Мистер Кротов, вы свободны! — объявил он торжественно, возвращая мне паспорт, справку АВП и прочую макулатуру. Я быстро взял всё сие и шумно покинул полицейский участок.

* * *

Трасса на север, по которой я шёл вчера вечером, и сегодня вновь оказалась населена одними лишь велосипедистами. Идти пешком по второму разу не хотелось — опять будут приставать "мой брат, мой брат", а в деревне, откуда ночью на меня стукнули, увидев меня вновь, стукнут ещё раз. Но вот в толпе велосипедистов показался джип, он подобрал меня и провёз километров пять, до той самой реки, с моста через которую я вчера обещал скинуть "брата"-велосипедиста.

"Танзания — миролюбивая страна!"

Там меня и подобрал автобус на Макамбако. Автобус был полон, и я сел на полу на свой рюкзак, довольный тем, что наконец удаляюсь от столь «миролюбивой» местности. Симпатичная девушка-мусульманка собирала с пассажиров дань, но ко мне пока вопросов не возникало. Но как только на одной из остановок часть пассажиров вышла и я перебрался на сиденье, как билетёрша обратила внимание и на меня.

Моё нежелание оплатить проезд расстроило девушку, тем более, что английского языка она не знала, и объяснять ей свою сущность я не стал. Высаживать меня тоже было ей как-то боязно. Я решил, чтобы не печалить билетёршу, выйти из автобуса на следующей остановке, в какой-нибудь банановой деревне.

* * *

Меня подобрала маршрутка. Её водитель умудрился впихнуть в салон шестнадцать человек (не считая его самого), их объёмистый багаж и дюжину огромных, 50-60-килограммовых мешков с зерном, которые по причине своей бесформенности заняли все, ещё остававшиеся там, пустоты! Последние мешки подвязали верёвками сзади машины сей. Теперь маршрутка (величиной меньше нашего "Автолайна") шла как танк, если врежется во что — раздавит; загрузка более 2000 кг — не шутка!

Но и этого водителю показалось мало, и на остановке он приобрёл связку свежей рыбы. Чтобы она не пахла и не занимала место, которого и так не было, он подвязал её снаружи к боковому зеркальцу! Так и едет: мешки во все стороны торчат и болтаются, рыба знаменем развевается, а я делаю свои заметки, зажатый в углу — одна рука случайно осталась непридавленной!

Над саванной дым костров — крестьяне разжигают себе участки для земледелия. Здесь горная местность (2000 м над уровнем моря) и прохладно. Встречные мотоциклисты мёрзнут на ветру и кутаются в китайские пуховики.

Здесь такие же горы, как в Эфиопии, но народ активней: все в трудах, все строят, что-то растят, собирают, вот пилят большие брёвна, вот сушат кирпичи, вот продают все виды еды, какие только можно вырастить здесь… Удивительно, ведь всего месяц назад я был в Эфиопии, там тоже можно бы выращивать, пилить и строить, но — не пилят! не строят! ходят и ю-ю-юкают. Непостижимо!

* * *

В деревушке Макамбако дорога из Сонгеа соединялась с основной трассой Дар-эс-Салам — Мбейя — Замбия. Было уже темно. Меня подобрал пикап, в кузове которого ехал большой металлический ящик, пахнущий бензином. Этот ящик занимал почти весь кузов, а я пристроился сзади него, в узкой щели между ящиком и задним бортом. Кроме меня, водитель подобрал какого-то старичка и паренька лет десяти. Тут начался ливень, ветер, стало очень холодно, я достал спальный мешок, и мы втроём прикрылись им от ветра и ночного тропического ливня. Так и ехали примерно 150 километров, спальник намок и провонял бензином, а мы втроём — я, старик и ребёнок — сидели, тесно прижавшись друг к другу, в щели между ящиком и бортом, и созерцали уносящиеся назад редкие огни далёкой и родной нашей Танзании.

Город Мбейя оказался велик и длинен. Я попробовал втереться на ночлег вцерковь. Англоговорящий священник вроде бы понял меня (чтобы мои намерения были более ясны, я достал свой мокрый спальник и прямо во дворе церкви разлёгся на нём), но священник позвал сторожа и что-то тихо и торопливо объяснял ему на суахили. Я расслышал только слово "полиси, полиси", но сделал вид, что не понял. Сторож убежал, а священник вежливо сказал: "Подождите минуточку!" — и минут через пять уже сдавал меня оперативно приехавшему на вызов полицейскому.

Полицейский увёз меня на своей машине в участок, хихикая.

— Кричит: скорее, скорее! тут какой-то иностранец хочет заночевать в церкви! — веселился полицейский. — А ведь это очень опасно. Я сам тебя отвезу в самое лучшее место для ночлега.

Полицейский отвёз меня в самое худшее место для ночлега во всём городе.

Это была скамейка на автовокзальной площади, по которой всю ночь ходили, торговали, шумели, орали местные жители. Единственное «преимущество» этой скамейки (по мнению полицейского) было то, что рядом располагался полицейский участок, но ночевать внутрь меня не пустили, завещав оставаться на скамейке снаружи. Я недолго пытался спать на ней: дурное было место, и, тихонько собравшись, смылся и поставил палатку во дворе какого-то ночного спящего хотеля.

14 ноября, вторник. Волшебная фраза

Вновь ночевательные проблемы! Если в Судане все люди нормально звали на ночлег, и ни одной ночи нам не пришлось провести на улице; если в Эфиопии мы нормально ставили палатки где угодно, и местные жители хотя и дивились на это, но молча; если в Кении никаких проблем не было вообще; то здесь опять ближе к рассвету работники гостиницы увидали непонятный объект на своей территории и, шумно разглагольствуя, бродили вокруг да около, боясь прикоснуться. Встал в 5.20 утра и продолжил свой путь, превратив шумных людей в молчаливо недоумевающих.

Медленный грузовик, не знавший никаких языков, кроме суахили, неторопливо вывез меня из города и потащил по дороге в сторону замбийской границы, по пути загрузившись мешками с цементом. Я пока в Замбию не спешил, но там, в пограничном селе Тундума, от главной трассы Т1 ответвлялась другая дорога Т9, ведущая на озеро Танганьика.

Ехал в кабине медленного грузовика часа два, пока не проснулся оттого, что только-на-суахили-говорящий вспомнил английское слово «Money» (деньги). Я рассердился (что ж ты раньше не сказал!), потребовал остановиться и вышел. Грузовик грустно постоял на трассе минуты три, всё надеясь, что я вернусь, но не дождался и невесело пополз прочь.

Через некоторое время я уже ехал в другой, более понятливой машине, но на ближайшем полицейском посту меня высадили. Оказалось, водитель медленного грузовика успел нажаловаться.

— Прошу прощения, я не знаю суахили, и водитель просто не понял меня. Может быть, вы мне напишете фразу на суахили, что я хочу проехать бесплатно?

Полицейские, недолго думая, написали мне фразу из четырёх слов: Tafadhali naomba msaada, Kusafiri.

Фраза оказалась поистине волшебной. Я так и не понял её точного перевода, но она оказалась столь действенной, что тут же очередная проезжающая маршрутка подобрала меня, а её билетёр выписал мне особый билет, где в графе «цена» стояло: "Free pass" ("Бесплатный проезд")!

Как я уже писал, танзанийцы любят выписывать билеты даже в грузовиках. Но с помощью этой фразы, которая теперь была у меня в руках, никаких проблем с оплатой проезда в автотранспорте у меня больше не ожидалось.

А вот и Тундума, граница с Замбией. Здесь оживлённое торговое место, много людей и продавцов. Продают дешёвый замбийский липкий сахар тёмно-коричневого цвета. Если перевести их цены в рубли, то выходит, что в Танзании сахар стоит 20 рублей, в Кении ещё дороже — 25, в Судане и Эфиопии порой оказывался дороже 30, а в Замбии сахар дешевле — примерно 15 рублей за килограмм, полдоллара. Также продают бананы, манго и китайское всякое барахло. И бензин в канистрах. В Танзании дорогой бензин (более 20 рублей за литр), но в Замбии ещё дороже — 30, и при этом ещё дефицит!

До города Кигома, находящегося на берегах озера Танганьика, автостопом три или четыре дня езды. Мне нужно проехать через городки Сумбаванга, Мпанда и Увинза, и моя скорость сильно будет зависеть от количества дождей. Я читал в танзанийских газетах, что в этих районах страны очень много растёт всякой зелёной еды, но вывезти её в другие районы страны почти невозможно из-за плохого состояния дорог.

Там, где на север ответвляется грунтовая автотрасса на Сумбавангу, наполнялся людьми здоровый кузов. В нём уже находилось немало ящиков с пивом и длинным танзанийским мылом, а также около 50 человек и их вещи. Кассир, выписывающий билеты под копирку, вместо оплаты присвоил бумажку с волшебной фразой — хорошо, что я успел переписать себе её копию. На выезде из Тундумы, в дополнение ко всем людям и вещам, в кузов погрузили целую кучу досок.

* * *

Грузовик суданского типа, исполявший функции грузопассажирского автобуса, вёз сперва 50, а потом и больше 60 человек и множество груза, как Ноев ковчег. По дороге подбирали всех, и ехали в большом столпотворении и тряске, даже стоять было тесно и негде. В одной деревне нас застопила очередная группа «стопщиков». Но почему-то сразу лезть в кузов они не стали, а словно ждали чего-то. И точно, из одной из хижин вышел человек с мешком на плечах; мешок по приближении оказался несамоходной женщиной, которая только что родила (муж нёс её). Бабушка несла маленького новорожденного размером с большой ананас, и ещё толпа родственников сопровождала их, неся одну на всех стеклянную бутылочку с фантой, уже начатую (для новорожденного, что ли?) И вся эта семья погрузилась в кузов. На месте ребёнка я бы умер, так как дорога была плохая, и все 60 человек в кузове падали из стороны в сторону, и даже странно, что не угробили умирающую женщину и ребёнка. Когда же приехали в какой-то посёлок, где был докторский пункт, водитель грузовика направился прямо туда, изменив своей обыкновенной привычке разгружать сперва пиво. Муж вынес из кузова свою жену, и вся семья с причитаниями перебралась в больницу, а грузовик отправился в другой конец деревни, выгружать пиво и ящики с длинным оранжевым мылом.

Скорость такого общественного транспорта невелика. 215 км ехали 10 часов. Совсем свечерело, когда я вылез из кузова в Сумбаванге, столице юго-западной провинции. Сегодня мне попались более прогрессивные церковники, чем накануне, и я переночевал на чистой постели в большом общежитии. Наутро, уходя, с интересом прочитал на входе, что остальные люди, ночующие здесь, платят за «нумер» по 1100 шиллингов (40 рублей).

15 ноября, среда. Путь до Мпанды и русские геологи

Тут очень много бананов растёт повсюду, но никто их не продаёт — ведь они есть у всех, а вот лишних денег нет ни у кого, и мало надежды на покупателей. С трудом обнаружил каких-то детей, разложивших бананы на земле, и поразился их цене — три банана на десять шиллингов, т. е. $1 = 270 бананов, или 1 банан на 10 российских копеек. Также получил в подарок манго.

Как и на предыдущем участке, так и здесь роль общественного транспорта выполнял грузовик, но не такой большой, как вчера, а маленький. Английского языка здесь ни один не понимал. В старом кузове с продырявленным от старости днищем ехали многочисленные мешки с зерном, в каждом мешке было килограммов сто. Мешки тоже были старые и дырявые и ежеминутно рвались на каждом резком толчке. Билетёр кузова непрерывно ремонтировал их так: заметив, что какой-то мешок опять сыпет зерно (а оно сыпалось на пол кузова и сквозь него — на дорогу), он брал очередной пучок травы и запихивал в дыру; затем длинной и толстой сапожной иглой с верёвкой стягивал края дырки. Но тут на очередном ухабе какая-нибудь запчасть от машины падала на другой мешок и рвала его, и билетёр заталкивал туда очередной куст травы и опять зашивал края, и т. д… В результате таких ремонтов, к моменту нашего прибытия в Мпанду на каждые 100 кг зерна уже приходилось несколько кг травы и не меньше одного кг верёвок, используемых для зашивания мешков.

Вот, а сейчас я еду в очередном грузовике, еду в город Мпанга. Пишу на стоянке. Интересно, достигну ли я города Кигома? Он на озере Танганьика. От него в Дар-эс-Салам ехать надо по железной дороге. А если в поезд не возьмут или высадят, окажется задержка, так как поезда не ежедневные. Одна надежда, что «зайцы» в третьем классе — распространённое явление! А грузовики здесь такие «всеразвозы», везут всё, что придётся — мешки, людей, ящики с мылом и кока-колой, коров, а также куриц, связанных в вязанки за ноги, вниз головой едут они, привязанные к разным частям кузова.

Интересная форма локального мыла. Оно очень длинное, в полметра или даже больше, а толщина обычная. Как толстая палка. Продавец может отрезать вам нужную длину. Цвет у него обычно рыжий. Мыльные палки продают даже в супермаркете. Обычное же кусковое, мелко расфасованное мыло значительно дороже длинного.

А женщины здесь все такие шикарно-разноцветные, и все почти перемещаются с детьми, и дети сии привязываются к спине платком. У каждой женщины есть большой платок, наверное 1.5 на 1.5 метра, он и как юбка, и как платок, и детей примотать, чтоб не потерялись, и даже как кошелёк — в угол платка заворачивают и завязывают узелком свои сбережения. Поэтому почти все мелкие бумажные деньги (200 и 500 шиллингов), имеющиеся в обороте в Танзании, имеют ужасно мятый вид и почти уже ничего на них не разобрать, всё чёрное, и только по измятости можно угадать, что это были деньги. Всё из-за того, что женщины их заминают в угол платка.

Более крупных денег у женщин обычно нет, и это хорошо, иначе бы и крупные измяли.

На больших платках женщин часто изображён первый президент Танзании Дж. Ньерере (отец нации) или нынешний президент Мкапа (с толстым лицом). Иногда платки повязаны так, что святой лик Президента красуется как раз пониже спины! А вот в заплатанной, дырявой одежде, как было в Эфиопии, здесь никто не ходит. Более аккуратные, опрятные и чистые.

Но в гости — не зовут! не принято это у них. Угощают, подвозят, а в домах побывать пока не удалось. И ещё — танзанийки и их дети боятся фотографироваться! Только достанешь фотоаппарат — визг, крики, все разбегаются.

…По сторонам дороги возвышались леса. В них гуляли слоны и крупный рогатый скот; в речках грелись спины неизвестных зверей, наверное, бегемотов. Дорога была очень узка, как канава или желоб для стока машин. В одном из мест на приличной скорости из-за поворота вырулил встречный грузовик… караул! Наш водитель резко отвёл руль влево (движение в Танзании левостороннее) — столкновения удалось избежать, но зато нас, живущих в кузове, сильно тряхнуло: мы вклеились в стену земли и древесных корней, которая окружала здесь дорогу с обоих сторон. Потратили не меньше часа на выкапывание машины и смену колеса, проколотого каким-то корнем.

На одной из стоянок водитель извлёк меня из кузова — рассмотреть иностранца поближе. Увидав, как я ем манго с кожурой, он решил, что я умираю с голоду, и купил мне на стоянке огромную порцию риса с курицей "куку".

Удивительно, но в этой харчевне была горячая вода для помыва рук. Эта вода была в большом металлическом чане, внутри которого была труба с тлеющими углями, по принципу самовара. А внизу чана был кран, ну точно самовар!

Один из пассажиров кузова, заинтересованный моей иноземной сущностью, в пути упрашивал меня:

— Дай мне Россия 1-2-3! дай мне 1-2-3!

Наконец я понял, одарил его металлической российской мелочью, и человек тот был этому очень рад.

Мпанда

Городок Мпанда, куда мы прибыли вечером, стал пунктом моего очередного ночлега. В ста метрах от того места, где остановился мой грузовик, находилась очередная церковь, и я пошёл проверять её на полезность. Церковь принадлежала Адвентистам Седьмого Дня. Я вошёл; прихожане, человек тридцать, сидели на деревянных скамеечках и слушали пастора; на стене висел большой плакат с изображением Земного шара и с таким текстом:

"10/40. Между 10º и 40º северной широты живёт более половины населения Земли — 3400 миллионов человек. Из них менее 1 % верят во Христа, и менее 0.001 % являются Адвентистами Седьмого Дня. Наша задача — в 2000 году открыть 1040 церквей между 10º и 40º северной широты!"

Рядом висел образец свидетельства о браке. Обрадовала особая графа, где надо было указать: брак моногамный или полигамный.

Наконец богослужение кончилось, и пастор подошёл ко мне. Я объяснил свою сущность.

— О, ты русский? Здесь, в Мпанде, русские геологи живут! Я тебя отведу!

Я очень удивился, но пошёл за пастором. Он подвёл меня к цементному дому, находящемуся точно в том месте, где я сегодня вышел из грузовика.

Постучали, но никто сперва не открыл. Я заглянул в щель — за столом сидели и пили пиво несколько мужиков совершенно русской наружности. Наконец, дверь отворилась.

Русских геологов оказалось четверо, кто из Москвы, кто с Одессы.

Здесь они разрабатывают золотые прииски. Юридически это несложно. Сперва покупаешь лицензию на геологоразведочную деятельность — это стоит 20 долларов на квадратный километр, и производишь разведку. Потом, если и впрямь пахнет золотом, можно купиль лицензию на промышленную добычу — это ещё 400 долларов. И можно добывать, и продавать это золото, первые пять лет налоги небольшие. В России сейчас так всё усложнено, что и работать невыгодно, а здесь, может быть, и повезёт. У сих геологов оказалось две базы в двух местах Танзании — одна здесь, другая южнее, около города Чунья.

Только зашёл к ним — ударил такой ливень! Бьет по крыше, как град. Ураганный ветер унёс всё электричество в посёлке, но, к счастью, оно затем восстановилось. Хлопают двери, всё летает. Я поставил палатку прямо в комнате — вдруг протечёт крыша — но протекла не крыша, а дверь, из-под которой под палатку направились струи вод. А я ещё зачем-то постирался. Сушить теперь надо будет на себе после ливня. Завтра дороги будут, понятное дело, месивом грязи, и я завтра вряд ли достигну Кигомы. Но хотя бы послезавтра! Иншалла!

Я спросил, не болеют ли здесь малярией. Оказалось, болеют, да ещё как.

— Это ведь сперва любые таблетки помогают, выпил и внушил себе, что вот сейчас должно помочь. А симптомы у неё всякие, бывает, кажется, что просто простудился. А у нас все любят советы разные давать, лук, чеснок… Один у нас тут умер от малярии, и всего три месяца как прожил. Лечили от насморка, а умер от малярии…

Я пожаловался на обилие ментов в южной части Танзании и на проблемы с ночлегом.

— А не удивительно, — отвечали мне, — это у них уже давно на юге напряжёнка. Со времён войны в Мозамбике, когда тамошние повстанцы здесь, в Танзании отсиживались, а мозамбикская армия прямо на танзанийской земле бомбила их. И на границе с Замбией тоже: там ведь, в Замбии, кожа белого человека стоит 6000 долларов! Замбия вообще страна всякой контрабанды. Вот менты и беспокоятся.

Я спросил, почему они выбрали именно Танзанию.

— Да и в других странах, мы этого золота не граммы видели — тонны! Да и не только золота… Вот в Ливии мы работали, уран искали. Каддафи спал и видел во сне атомную бомбу. Нашли ему уран, сколько хочешь. Только кто ж ему технологию продаст?

Вечером к геологам забрели их танзанийские подружки, совсем ещё молодые. Пользуясь случаем, они пили пиво «Килиманджаро» за счёт богатых белых мистеров. Одна, самая юная девушка, выхлебала целых три бутылки и совсем опьянела, но трясущимися руками заливала в себя четвёртую; пиво стекало по подбородку, лилось за пазуху, но остановиться девушка не могла, пока всё пиво не было истреблено.

16 ноября, четверг. Долгий путь под дождём

Всю ночь и утро бушевал ливень, превратив дороги и, казалось, всю страну в месиво из воды, грязи и манго (ураганный ветер сорвал с деревьев немало манго и они повсюду валялись в грязи). Геологи сказали, что сегодня транспорта не будет, так чтобы я возвращался вечером опять ночевать у них.

Я вышел в дождь. Первые два часа прогноз геологов оправдывался — не было ни самих машин, ни следов их, а редкие местные жители говорили, что дорога стала непроходимой. Я уже не думал ни 16-го, ни 17-го достичь Кигомы — как вдруг меня подобрал джип на пять километров, за рулём был узкоглазый белый человек.

— Откуда? — спросил он меня.

— Из России, — отвечал я.

— А я китаец, — обрадовался он, — соседи, земляки!

Китаец работал здесь над улучшением дорог. Особого улучшения пока не просматривалось, и через пять километров он свернул куда-то — вероятно, на свою базу, — а я обнаружил на повороте чайную лачугу и спрятался в неё пить горячий чай, поскольку сильно промок.

Но не успел я съесть два приобретённых там пончика, как послышался шум машины. О, джинны, рабы Аллаха! из дождя выплыл «Лендровер» с кузовом! Я выбежал из чайной комнаты, побросав чай и пончики, и было это очень вовремя. Лендровер имел надпись «Police», спереди из него торчала трёхметровая антенна, а в кабине ехало трое танзанийцев, один из которых был с автоматом, а другой, англоговорящий строгий господин в форме, наверное, местный полицейский генерал. В кузове машины сей сидело уже шесть замёрзших, мокрых пассажиров, и я пристроился седьмым. Мы прорубались сквозь стену дождя, как подводная лодка, вода была сверху и снизу, а трёхметровая антенна ещё и выколачивала воду из мокрых веток деревьев, смыкавшихся над узкой дорогой.

Это была единственная машина на Кигому в этот день, ведь там 360 км — фантастическое расстояние! По пути мы встречали застрявшие в грязи грузовики, которым проехать это расстояние дай Бог за двое-трое суток.

По сторонам дороги шли редкие мокрые деревни и лагеря беженцев из Конго-Заира; кузова с гуманитарной помощью, направлявшиеся к ним, тоже тонули в грязи. Моя полицейская машина ехала даже чуть дальше Кигомы, в посёлок Уджиджи, куда я и прибыл, абсолютно мокрый, в весьма позднее тёмное время.

Здесь, в Уджиджи, за 130 лет до меня побывал Давид Ливингстон, известный исследователь Африки, передвигавшийся по ней не автостопом, а пешим ходом. В 1840 году он начал путешествовать по Африке и бродил там почти всю оставшуюся жизнь (с двумя небольшими перерывами). Он впервые в истории науки пересёк Африку в южной её части, от Анголы до Мозамбика, открыл несколько больших африканских озёр, и всё мечтал отыскать истоки Нила. Величайшие дожди, превращавшие всю твердь в жидкость, вражда арабов и европейцев с местными племенами, делали путешествия утомительными: от побережья до Танганики нужно было тогда добираться почти год. Эпидемии делали безлюдными целые местности. В 1871 году Ливингстон застрял на берегах Танганики, не в силах продолжать дальнейшие путешествия из-за болезней и отсутствия припасов; ящик с хинином (единственным в то время средством от малярии) у него кто-то украл, а новые лекарства достать в глубине континента было нельзя. В Европе многие думали, что Ливингстон уже давно умер — несколько лет от него не поступало вестей. Но тут на поиски оного отправился другой первопроходец-исследователь Африки, Стэнли, и обнаружил Ливингстона, привёз ему всякие припасы и хинин. Встреча их произошла здесь, в Уджиджи.

В честь этого здесь должен был быть так называемый "мемориал Ливингстона". Но найти мемориал сегодня не удалось, было весьма темно, а местная уджиджинская молодёжь задиристо предлагала мне поделиться шиллингами, на что я не соглашался.

Решил найти церковь и переночевать в ней. Так как было уже позно и церковь была закрыта, местные помощники повели меня домой к священнику. Католический священник лет сорока оказался весьма передовым человеком и принял меня в своём доме, предварительно изучив паспорт. Так я впервые оказался в доме у танзанийца. Причём гостеприимство у этого человека было традицией: он достал огромную книгу записи гостей и попросил записаться и меня. За последний год гостей набралось всего на пол-страницы, и оставшейся книги ему хватит на запись гостей лет на двести.

В кирпичном доме у священника было несколько комнат, в коих проживали его жена и многочисленные дети. Была мебель — старые кресла и диваны, а в ванной комнате стояла даже ванна, а туалет был во дворе. Всем детям был очень интересен дядя-иностранец, я достал фотографии и рассказал о России и о своём путешествии. Чай не предложили, вероятно, за поздностью часа все уже успели поужинать. Для ночлега мне выделили отдельную комнату, где я разложил на столе множество своих мокрых вещей и бумаг на просушку.

17 ноября, пятница. Уджиджи и Кигома

Утром я покинул священника и пошёл искать Мемориал Ливингстона, не найденный мною вчера. Я казался себе таким опытным танзанийцем, отмахав по Танзании аж 4276 км — это очень много, если учесть, что дороги здесь не всюду хороши и всё это пройдено впервые в истории автостопной науки. А ведь каково было Ливингстону, который был здесь за 130 лет до меня!

Стэнли, отправившийся на поиски Ливингстона, добрался с побережья океана до озера Танганьика всего за семь месяцев (невиданная тогда спешка!), а припасы его несли сто пятьдесят носильщиков. Сам Ливингстон, как уже упоминалось выше, уже много лет находился в Африке, и можно представить, что и он, и Стэнли по пути довольно сильно обтрепались. Тем не менее, в мемориальном музее фигуры Ливингстона и Стэнли (изображённые в момент их встречи в Уджиджи), сделанные из папье-маше, были очень цивильными, Стэнли был в пиджаке и в галстуке-бабочке, а Ливингстон в пиджаке и бритый, хотя известно, что он был к тому времени с седой бородой.

В музее, помимо фигур Ливингстона и Стэнли, висело по стенам пять картин следующего содержания: 1) доктор Ливингстон; 2) Стэнли сидит в Англии и думает: а где же Ливингстон? 3) он отправляется на поиски Ливингстона; 4) встреча г-од Стэнли и Ливингстона; 5) г-да Стэнли и Ливингстон вместе тусуются в Уджиджи. Кроме этих пяти картин и двух фигур, в музее была ещё краткая история г-од Ливингстона и Стэнли, написанная на двух тетрадных листах по-английски корявым детским почерком, эти потрёпанные листочки, являвшиеся, вероятно, школьным сочинением, выдавались всем посетителям миссии для прочтения, чтобы не заботить сторожа пересказом.

Снаружи, на улице, росло манговое дерево, потомок того самого дерева, под которым и произошла столь знаменательная встреча; стоял некий мемориальный камень; кроме этого, ничего занимательного в Мемориале Ливингстона не было выявлено. Я записался в огромный гроссбух — книгу посетителей (мемориал посещали представители всех стран, кроме России) и завершил осмотр миссии, уклонившись от дачи пожертвования неожиданно активизировавшемуся сторожу.

Из исторической деревни Уджиджи я направился в соседний городок Кигому. Дорога между ними была асфальтовая, и я сразу уехал на маршрутке, заплатив 100 шиллингов.

Кигома оказалась довольно длинным городом, растянутым вдоль одной главной улицы. В Кигоме был железнодорожный вокзал, построенный немцами в 1914 году и с тех пор довольно облупившийся; рельсы железной дороги и металлические шпалы, все — начала ХХ века и с тех пор не менявшиеся.

Поезд на Дар-эс-Салам обещали завтра. Рядом с ж.д. станцией был порт, порождающий гидропароходы по водам озера Танганьика в соседние страны: Замбию, Бурунди и Конго-Заир. В Кигоме были консульства Бурунди и Заира, и я даже навестил одно из них, заирское. Но ничего хорошего мне там не сообщили: на том берегу озера местность контролировали повстанцы, а посольство представляло интересы правительства.

Озеро Танганика было велико и прохладно. По глубине это второе озеро мира, после Байкала, и такое же, как Байкал, длинное и узкое. Противоположные гористые берега Конго-Заирской стороны виднелись вдали. На моей стороне была даже песчаная полоса, напоминающая пляж, но купаться я не стал, памятуя страшные рассказы врачей о заразе, живущей во всех африканских реках и озёрах.

18 ноября, суббота. Шиллинги куми, хамсини, ашрини!

Сегодня день долгожданного поезда. Я выбрался на станцию заранее, чтобы увидеть момент прибытия состава и оценить, сколь много зайцев окажется на его крыше. К прибытию поезда на станцию сбежались носильщики, помощники и продавцы; я купил у одного из них ножик взамен своего утерявшегося, сопровождавшего меня от Болгарии до Танзании. В таких путешествиях часто привязываешься к вещам, они становятся такими привычными, что их утрата огорчает (а ведь умом знаешь, что все вещи не вечны, на то и вещи, чтобы их терять). Нож из Кигомы оказался плохим и уже через несколько дней покрылся ржавчиной.

Поезд прибыл в 10.20 утра. Зайцев почему-то на крышах не было ни одного. Странно, неужели все зайцы едут внутри поезда? А может быть, здесь перед Кигомой есть тоннель с низким потолком, и все зайцы с крыши спрыгивают заранее? Всё это мне предстояло выявить сегодня.

Я сидел на перроне, писал письма и дремал. Наконец к 17 часам поезд подготовили к посадке. Сразу при входе у меня спросили билет, вместо которого я показал справку АВП и проник в поезд. Отправились в 18 часов; странно, но у всех прочих пассажиров были билеты. Зачем?

А вот и проявилось, зачем. По вагонам пошли контролёры, и они оказались принципиальные дядьки: ни справкой АВП, ни волшебной фразой "Tafadhali naomba msaada, Kusafiri" они не были удовлетворены. Билет, мол, до Додомы стоит 8600, до Морогоро 10900, до Дар-эс-Салама 12500 ($15), если нет билета, давайте платить! Я отказался, контролёры ушли и в 19.00 привели мне начальника поезда. Тот тоже оказался непреклонен.

— У меня сейчас почти нет денег, — соврал я, — но дайте мне один час, и я постараюсь собрать вам кое-что.

Начальник поезда дал мне 1 час отсрочки, и я достал свою железную кружку и начал сбор пожертвований с пассажиров поезда. Надо заметить, что уже стемнело, а поезд не был внутри освещён (только два тамбура освещались, а в вагонах — темнота); кроме того, почти никто не понимал по-английски, а я не знал языка суахили.

Я наложил в кружку некоторую сумму своих денег "на развод", и отправился по вагонам, звеня деньгами в кружке и приговаривая:

— Шиллинги куми, хамсини, ашрини! Тикет проблем! — Для тех редких людей, кто знал английский, я добавлял объяснение, что мне нужны деньги на билет.

Поначалу шло не очень хорошо. Представьте себе сами: на далёком севере, где-нибудь под Архангельском, ночью по общему вагону идёт чёрный-чёрный негр с большой железной кружкой, звенит монетами в ней и повторяет:

— Рубель пять, два, один! Тикет проблем! рубель один, два, пять!

Я был настойчив. Вскоре мне повезло: один из англоговорящих пассажиров решил стать моим помощником и объяснять всем мою сущность. Вот представьте ещё раз: идёт у нас в поезде по вагонам негр с кружкой ("рубель один, два, пять!"), а рядом идёт русский мужик и объясняет: этот человек не имеет денег на билет, дайте ему, сколько не жалко!

И процесс пошёл. Если бы было светло, я думаю, что и без помощника я бы собрал полную кружку денег, а если бы я знал суахили хотя бы в объёме арабского, то с одного вагона с лихвой хватило бы мне на билет. Но и здесь, несмотря на темноту и иные факторы, я постепенно двигался к успеху. Поезд тащился медленно, наполняясь пассажирами на каждом ночном неосвещённом полустанке, и кружка тоже наполнялась. Наконец, спустя час, я нашёл освещённый тамбур, в котором тусовались контролёры, и вывалил на пол у их ног целый килограмм денег, которых оказалось 11600 шиллингов (из них тысяч пять я подложил сначала, "на развод", а остальные 6600 были представлены в основном монетами). За 10900 шиллингов (около 400 рублей) я купил билет до Морогоро.

Читатель спросит, неужели с деньгами у меня было так плохо, что пришлось попрошайничать в поезде? Отвечу — конечно же, нет! Я легко мог бы в Кигоме обменять несколько дополнительных долларов и купить билет хоть до самого Дар-эс-Салама и вообще мог бы проехать всю Африку на недорогом платном транспорте, на автобусах, поездах, на платных грузовиках, что бы обошлось в 200–300 долларов от Каира до Кейптауна, плюс комплект соответствующих виз. Но тогда путешествие было бы совсем другим, у нас были бы совсем другие приключения, нам встретились бы совсем другие люди, и впечатление, полученное от континента, было бы тоже совсем другим.

Но и бесплатность как принцип тоже не являлась моей целью. В данном случае в поезде я поставил социальный эксперимент: а что, если… Вся поездка автостопом через Африку является большим социальным экспериментом, ответом на вопрос: а столь ли важны деньги в современном мире, а что будет, если на каком-то этапе жизни попробовать обойтись без них? Это хороший тест на сущность страны. Узнать, посмотреть: а является ли это иноземное гостеприимство других народов только лишь маской для извлечения денег с иностранцев, или мы можем надеяться встретить искреннее, бескорыстное, доброжалетельное отношение?

И это также эксперимент над самим собой; ведь нередко мы встречаем у себя дома, в России, в Москве, таких людей, собирающих на что-то деньги: одни на билет, другие на операцию, третьи на хлеб, четвёртые просто так, и мы быстро проходим мимо них, потому что никогда даже не пробовали посмотреть на себя их глазами, с их стороны.

В нашей благополучной российской жизни к нам часто обращаются люди с разными просьбами, но мы стараемся не замечать этого. Каждый из нас может быть в такой ситуации: увидеть на трассе — голосующего, в метро — просящего, в городе — ищущего ночлег; и есть такой шанс, что побывав в такой ситуации на другой, «неблагополучной» стороне, хотя бы понарошку, — мы лучше сможем что-то понять и как-нибудь своим небольшим, но своевременным поступком улучшить мир, в котором живём.

Итак, возвращаясь к теме: билет у меня появился, и я вернулся в свой вагон к своему рюкзаку и прочим вещам, но сразу уснуть мне не удалось, так как ко мне стеклись те редкие англоговорящие люди, которым хотелось узнать побольше о моей сущности.

19 ноября, воскресенье, в поезде

Всю ночь по головам друг друга ходили люди, а какой-то человек завладел большей частью моего рюкзака и коврика и спал на них. В шесть утра поезд прибыл на станцию Табора, преодолев таким образом треть пути. Поезд обступили продавцы. Вообще на каждой станции что-то продавали, именно нечто местное: там бананы, там тростник, там рис, там горький чай с перцем, в одном месте (в Увинзе) — каменную соль; один старик ходил по поезду и толкал лекарства ото всех болезней, вероятно, самодельные. Ступки и пестики, табуретки, стулья, деревянные ложки и расчёски, на каждой станции всё самодельное, ничего нет привозного или промышленно изготовленного. Так проехать один раз в поезде и можно купить всё, что делается в Танзании. Многие пассажиры так и делали и поезд ежечасно наполнялся всё новыми и новыми их покупками.

Только на одной станции, название не помню, был универсальный базар, в основном съедобный — пассажиры вышли из поезда и расползлись вдоль длинных, во весь поезд, уже подготовленных для них столов; столы были накрыты специально к приходу поезда, всё было только что с огня, горячее и вкусное; наверное, и машинист обедал здесь же, и поезд стоял на месте, пока все не поели. А вот чая тут не было, он оказался на следующей станции.

Ближе к вечеру один из пассажиров поезда, мой вчерашний помощник в сборе денег, нашёл меня и сказал проникновенно:

— А сейчас… а сейчас я тебя отведу в вагон-ресторан и ты там поешь бесплатно! Можешь ли ты поверить мне?

Я отвечал, что могу поверить (по дороге меня уже подкармливали). Но оказалось всё оно непросто. Мой помощник раскопал в вагоне-ресторане некоего мусульманина, бизнесмена из Кигомы по имени Зеид, который посетил множество стран мира, включая Россию; он сейчас повёл меня предъявлять этому бизнесмену, рассчитывая сам выпить и поесть за его счёт!

Бизнесмен из Кигомы оказался очень эрудированным человеком. Он действительно бывал в России и в доказательство этого написал мне русские буквы А, Б, В, Г, Д на обратной стороне пивной этикетки. Кроме этого, он бывал в других странах, например, в Заире. Киншаса — огромный город, больше Дар-эс-Салама, там всё есть, но правительство запустило страну, довело до войны. Лубумбаши — город хороший, и Кисангани тоже хороший, приятный город, хотя правительство его не контролирует, там правят повстанцы. Поехать в Кисангани из Танзании — нет проблем, с повстанцами вполне можно договориться; а вот в правительственную Киншасу по земле не доехать, надо на самолёте лететь, так говорил Зеид. А вот сущность бизнеса своего он мне так и не раскрыл.

Зеид заказал для меня старую, уже мумифицированную жареную «куку», которая, наверное, когда-то умерла от старости; а приведший меня помощник стал требовать пиво и непрерывно его пил за счёт Зеида; вероятно он думал, что оказал Зеиду большую услугу, приведя ему меня. В тот момент, когда официант принёс счёт, я деликатно покинул их, оставив их разбираться друг с другом и решать, кто больше выпил и кто будет платить (хотя предполагаю, что платить пришлось Зеиду).

Вторая ночь в поезде была не лучше первой; народ опять ходил по головам, а я валялся среди людей и вещей на полу, подобный мусору, и идущие мимо танзанийцы спотыкались об меня. Как читатель уже понял, все сидячие места в поезде были плотно и безнадёжно заняты плотной чернокожей толпой.

20 ноября, понедельник. Вновь в Дар-эс-Салам!

В пять утра поезд выгрузил меня, уколбашенного, в предрассветном Морогоро. Ехал я всего полтора суток, а успел устать и выпачкаться. Умылся на бензоколонке и побрёл на трассу — здесь это и быстрее, и приятнее, чем на поезде.

В утре застопилась «Скания», ехавшая из Сумбаванги. Ещё неделю назад мне это название ничего не говорило, а сейчас это было уже знакомое мне место, с церковной гостиницей, с бананами по десять копеек. Проехал на этой «Скании» до въезда в Дар-эс-Салам, до того самого места, где мы с Андреем Мамоновым высадились в прошлый раз, три недели назад.

Родные места, знакомый РКЦ! В нём — Грил, Кирилл и Андрей. Все трое рассказали мне о своих приключениях. Грил ездил на северное побережье, в города Багамойо и Танга, был арестован за постановку палатки на берегу моря и провёл ночь в тюремной камере. После сего случая он вернулся в РКЦ и никуда более по стране не ездил. Андрей умудрился провести все десять дней в РКЦ совершенно безвылазно; его мечты о том, чтобы заработать денег в сём городе, так и не были претворены в жизнь. Он жил в долг за счёт Кирилла и ходил питаться в сикхский храм. Кирилл съездил в Моши и Арушу и затем даже проехал по глухой дороге из Аруши в Додому, а вернувшись, также тусовался, вместе с Андреем и Грилом, в РКЦ (бедный Рифат Кадырович!). А вот четверо килиманджарщиков так до сих пор не вернулись назад, и никаких вестей от них не поступало.

Зато были вести из посольства ЮАР. Несмотря на наличие приглашения от Нельсона Манделы, южные африканцы отказали нам в визе. Наши анкеты они направили не только в Преторию, но и в посольство ЮАР в Москве, где именно и решался вопрос о нашей благонадёжности. Нам даже передали письменный отказ такого содержания:

"Уважаемый мистер такой-то,

Я отвечаю на ваше визовое прошение, поданное в Верховный комиссариат ЮАР в Дар-эс-Саламе. Вот решение, принятое посольством ЮАР в Москве.

Спасибо за ваше обращение к нам. После тщательного рассмотрения всех фактов, относящихся к делу, мы отказываем в выдаче визы, так как не соблюдены въездные условия:

1) Нет контактной персоны в ЮАР (есть такое соглашение между Россией и ЮАР — ни один гражданин ЮАР также не может въехать в Россию без приглашения от гражданина России);

2) Нет фиксированной программы (все люди, направляющиеся в ЮАР в составе организованного тура должны подтвердить полную оплату тура);

3) Нет доказательств трудоустроенности;

4) Долгий визит, это не очень хорошо.

Я надеюсь, что вы поймёте это наше решение. Л.Барклай, атташе, г. Дар-эс-Салам".

Мы покритиковали устно посольство ЮАР и занялись помывкой и постиркой. В ближайшие дни нужно будет покинуть этот город и отправиться в Замбию, а то ведь совсем нахально заселились в Культурный центр и никак не выедем отсюда.

Вечером нас неожиданно посетили трое русских. Один из них оказался журналистом "Комсомольской правды", по фамилии Черняк. Сей Черняк нынче пребывал в Танзании и сочинял всякие забойные материалы для своей газеты. Мы попались ему в качестве одной из таких тем. Поговорил с нами, выслушал жалобы Грила на танзанийских ментов и пообещал написать о нас. В декабре в "Комсомольской правде" вышел материал под таким примерно подзаголовком:

"Оказывается, до Килиманджаро можно доехать и бесплатно. Правда, для этого не надо бояться ночевок в местных тюрьмах, в которых водятся вши и блохи".

Зато г-н Черняк совершил и доброе дело: передал нашу оказию в Москву, а также подарил нам 40 долларов, взамен которых мы обещались ему привезти из Африки разных монеток-сувениров.

21–23 ноября

Наконец мы вчетвером (я, Грил, Андрей и Кирилл) собрались покидать Культурный центр, где прожили, с позволения гостеприимного Рифата Кадыровича, весьма долгое время. Наверное, мы ему сильно надоели. Незадолго до нас здесь жил другой русский путешественник, у которого кончились деньги, и с большим трудом директору удалось сплавить его в Замбию на попутном грузовике; но от нас избавиться не так просто!..

Но стоило нам собрать рюкзаки, а сотрудники РКЦ не успели свободно вздохнуть, как с мокрой дождливой улицы вошёл в РКЦ наш давно исчезнувший Олег Костенко, один из четырёх килиманджарствующих! Вот что он рассказал.

Четверо мудрецов, задумавших покорить высочайшую гору Африки, направились к вершине не с южной стороны, как прочие туристы, а с северной. Этот путь оказался сложнее, но зато там не было гидов и иных сотрудников национального парка. Восхождение было непростым и длилось шесть дней, но наконец мудрецы стояли на заснеженной вершине, на высоте 5895 м над уровнем моря. Обратно решили спускаться по южному, более простому пути. И вот незадача — в ходе спуска трое из восходителей (Лекай, Шарлаев и Сенов) наткнулись на врата национального парка, где и были задержаны. Четвёртый, Костенко, устал и брёл сильно сзади, проходил мимо врат парка уже в темноте и задержан не был.

Тем временем трёх задержанных привлекли в город Моши, где отобрали у них паспорта и предложили заплатить и уладить конфликт. На что те отвечали, что на Килиманджаро они не лазили, английского языка не понимают, а денег у них нет. Так как мудрецов не заперли, предоставив им возможность гулять по Мошам без паспортов, но вольно, — Костенко вовремя встретился с ними, изъял у них фотоплёнки и направился в Дар-эс-Салам.

Я решил перед посещением Замбии съездить в Моши, узнать судьбу задержанных героев, в то время как Костенко остался в РКЦ (появляться в опасной близости от Килиманджаро ему не следовало, тем более что он собирался нажаловаться консулу на незаконную самодеятельность мошинских властей). Итак, мы расстались — Лапшин поехал в Замбию, Андрей с Кириллом — тоже в сторону Замбии, я — в Моши, Костенко остался у Рифата Кадыровича.

* * *

Прощай, Дар-эс-Салам!

Каир, Аддис-Абеба, и вот Дар-эс-Салам, стали для всех нас такими родными городами, что кажется — вдруг перенестись из Москвы на какой-нибудь дар-эс-саламский перекрёсток — и сразу увижу, где РКЦ, где сикхский храм, где почтамт, где российское посольство, где мороженое на палочке за 300 шиллингов, где ближайшая газировка и чипсы. Там церковь, где я вызвал "чудо Моисея", а там самый дешёвый в Африке Интернет… И вот я стою на выездном шоссе, прощаясь с городом, в котором прожил… прожил… неужели всего две недели? кажется, целую жизнь!

Уже такая знакомая трасса до Моши, опять Чалиндзе — в четвёртый раз вкусная пищевая деревня Чалиндзе! Пообедал — и в путь на Моши. Трасса оживленная, весёлая, и даже в полночь, на повороте на Тангу, меня подобрал бензовоз до Мошей! Наутро я был в сиём городе.

Следов автостопщиков не было нигде — ни в полицейском участке, ни в Интернете, ни на главпочтамте, ни в офисе иммиграционных служб (хотя все нам говорили, что вчера они были). Опросив местных жителей, продавцов и гидов, зазывающих на Килиманджаро, я узнал, что мудрецам вернули паспорта и отпустили их с миром на все четыре стороны вчера в 16.00.

Значит, мы разминулись с ними ночью в районе поворота на Тангу. Хорошо, что всё обошлось. В Танзании, в этой миролюбивой, но слегка полицейской стране, где за ночлег в палатке готовы арестовать, — восходители на Килиманджаро легко отделались. Хорошо, что Костенко успел увезти их фотоплёнки, не оставив тем самым никаких доказательств их пребывания на вершине.

Как уже упоминалось, восхождение на Килиманджаро стоит, в среднем, 500 долларов с носа, из которых около 300 долларов — плата за вход и пребывание в национальном парке, которую нужно внести и за себя, и за гидов-переводчиков-носильщиков. Путешествовать без этих хелперов запрещено. На Килиманджаро ходят толпы туристов, создавая значительный вклад в государственный бюджет.

Горы, реки, ямы, леса, озёра, водопады и другие природные достопримечательности в наше время часто являются платными в большинстве стран мира. В Непале, например, платное всё, кроме столицы: покупаешь пермит (разрешение) и идёшь куда хочешь. Пермит стоит по-разному: на многолюдные пешеходные маршруты — несколько долларов, на Эверест — десятки тысяч долларов. В Эфиопии, как читатель помнит, водопады Голубого Нила тоже были платными (и церкви тоже…) В Судане иностранец, по закону, не может ступить и шагу, не регистрируясь и не получая платных пермитов — но, по счастью, за этим почти не следят. В России иностранец тоже должен регистрироваться, и если он имеет неевропейский вид — милиционеры соберут с него дополнительные поборы за право свободно передвигаться, изначально и бесплатно присущее каждому человеку! Зато горы у нас бесплатные. Все.

Вольные путешественники зачастую берутся исследовать пределы этой свободы перемещения, которая хотя на словах и повсеместно декларируется, но фактически во многих странах (включая нашу) не наблюдается. Нам всегда казалось, что горы должны быть для всех, и не может быть правом одного или другого народа, живущего вокруг Горы, продавать билеты на вершину. Услуги гидов — пожалуйста, хижины, носильщики, переводчики, помощники могут предоставлять свои платные услуги туристам, желающим этого. Но — на добровольной основе! Хочешь — плати за гидов, ночуй в хижинах с крышей, телевизором и телефоном, хочешь — мокни под дождём и ходи без комфорта самостоятельно. Без навязчивых услуг.

* * *

Первые километров пятнадцать из Мошей меня провёз грузовичок, развозивший по ларькам минеральную воду. Только я вышел из него и выбрал место на трассе, как меня подобрали на легковушке кенийцы, ехавшие из Найроби в Дар-эс-Салам. К сожалению, кенийцы ехали очень медленно и вскоре осели на ремонт. Не прошло и минуты, как меня подобрал на джипе белый мистер, это оказался американец по имени Чарльз. Всю дорогу он рассказывал о тех странах, в которых успел побывать, и мне было очень интересно слушать его.

— Судан — да, там удивительные люди! Я прожил там год, в районе Вад-Медани. Когда я уезжал — все плакали. Они действительно плакали, понимая, что мы больше не встретимся. Я нигде такого не видел! И вот, поразительно, какие хорошие люди, — и какое дурное правительство! Впрочем, и афганцы тоже хорошие люди, а правительство — худшее в мире. Женщинам нельзя работать, нельзя ходить в школу… Да и ваш Путин, он агент КГБ, от него не знаешь, что и ждать. В России я тоже был, но только один раз, в Петербурге. У меня мама — финка, и вот мы поехали, в 1994 году. Это такой ужас! Нигде в мире я не видел столько нищих. И все с надписями, с целыми историями на груди. Я не успевал доставать рубли. Ужас! — Наверное, он не был в Индии или в Эфиопии… — Впервые в Танзанию я приехал двадцать лет назад, в 1980 году. Это была очень бедная страна. Здесь сейчас общий экономический подъём, а в Замбии — наоборот: была богатая страна, а сейчас экономический спад, и эти страны сейчас примерно на одном уровне. Дар-эс-Салам очень дорогой город, дороже Нью-Йорка на 40 %. А ночевать просто так в палатке здесь не принято, нужно обратиться к старосте деревни и предупредить его.

…Опять, в пятый раз, я оказался в Чалиндзе. По своему обыкновению, отправился искать церковь. Местный ночной помощник сказался гидом и предложил показать мне расположение миссии. Я предупредил его, что не заплачу ему, на что он ответил:

— Как хотите! Я доведу, а вы можете заплатить, а можете и не заплатить… Только не идите так быстро, вы, наверное, солдат, а я не солдат…

Когда же наконец мы пришли в миссию (она располагалась довольно далеко, километрах в двух от развилки дорог), помощник оказался весьма активным и потребовал денег. Я отвечал, что денег не будет, и пусть он забирает апельсин (у меня было пол-рюкзака апельсинов) и идёт себе с миром.

Но помощник почему-то разъярился, и, испуская крики, набросился на священника, крича что-то на суахили, примерно следующее: если вы мне сейчас не дадите денег, я вас всех сдам в полицию, в полицию, в полицию!! Священнику даже пришлось свистнуть сторожа, и тот, прибежав, утащил чрезмерно активного помощника — и всего-то 200 шиллингов на бутылку кока-колы он хотел. Но я не люблю такого хамского отношения, это просто шантаж: давай копейку, а то будет драка и скандал!

Священник позволил мне поставить палатку под манговым деревом, и, несмотря на то, что всё вокруг было сладким и вокруг обитали миллионы муравьёв, — я не заметил этого и спокойно уснул.

24 ноября, пятница. Вписка под Ирингой

И вот опять я иду по такому знакомому Чалиндзе. Это очень длинная деревня, тянется на три километра вдоль трассы, и повсюду всякие вкусности, фасолевый суп за 50 шиллингов (менее 2 руб.) за тарелку, плюшки за 10 шиллингов (35 коп.). Чем больше путешествуешь по стране, чем более дешёвой она становится. Кстати, именно поэтому многие люди, путешествующие по миру, замечают, что путешествовать дороже, чем сидеть дома, и что родная страна — самая дешёвая. Танзанийцы уверяют всех, что Танзания самая дешёвая страна; сирийцы говорят то же о своей стране, а вчерашний американец был уверен, что Дар-эс-Салам дороже Нью-Йорка, хотя африканец, прилетевший в США, подумает точно наоборот.

До Морогоро меня подобрал водитель-мусульманин по имени Рамадан, в галстуке, он ехал в Сонгеа (где меня брали шестеро автоматчиков), но после Морогоро высадил меня из кабины, сказав, что ему надо будет подбирать кого-то ещё. Интересно, что в Танзании запрещено ездить в кузовах грузовиков, и за это штрафуют дорожные полицейские; но стоит только к бортам кузова приварить вертикально четыре металлические трубы по бокам и одну сверху, типа поручня, — такой грузовик уже автоматически становится автобусом и не штрафуется.

Следующий грузовик, тоже с мусульманином за рулём, довёз меня до города Иринга. По пути попадались зебры и слоны, мы останавливались тут и там, я фотографировал, водитель и его друзья, ехавшие в кабине, тоже вылезали и снимались со мной на свой фотоаппарат.

Иринга, где меня высадили, оказалась длинным городом, за которым начались бесконечно длинные деревни-пригороды. Повсюду люди, замечают меня, многие приветствуют, говорят "Джамбо!", но в гости не зовут. Какой-то мужик, вспомнив английский, попросил у меня денег; я погнался за ним; мужик спрятался в лавку; я подбежал к лавке и похитил банан с витрины под общий народный хохот. (Банан тут самый малоценный продукт.) Я шёл по вечереющей Танзании, меня сопровождали любопытные, но вдруг застопился среди толпы вечерний молоковоз. Он ехал домой, в свою деревню через 20 км, и подобрал и меня. Водитель оказался англоговорящим, и я пытался напроситься к нему на вписку.

— А где вы ночуете? — поинтересовался он.

— Иногда в церквях, а иногда люди попадаются хорошие, приглашают на ночлег, — хитрил я.

— В церквях… В четырёх километрах дальше моей деревни есть миссия, там можно переночевать, — отвечал он. Тем временем стемнело.

— Четыре километра — очень далеко, ведь уже поздно! А можно ли поставить палатку у твоего дома? — продолжал я.

Пару раз водитель сделал вид, что не понял, но потом понял, что я не отвяжусь, и отвечал:

— О, это невозможно; наш деревенский староста запрещает это дело!

Уже в его деревне, стемнело, я попрощался с водителем, попробовал ещё раз напроситься к нему в гости, но получил отказ. Ничего страшного, сейчас отойду подальше от людей и заночую, или через четыре километра миссия какая-то, можно и туда заглянуть. Как сзади топот шагов. Оборачиваюсь — мой водитель!

— О, извините, возвращайтесь, ночуйте, всё в порядке!

А у ворот его деревенского дома стояла толстая, в десяти одёжках и в платке бабушка-танзанийка, мать водителя, и громко, на всю округу, причитала на непонятном, но при этом столь понятном языке суахили:

— Это ж куда ж ты человека на ночь глядя послал? Это ж где он эту твою церковь искать будет? Кругом ночь, разбойники всякие, а он один совсем, и ты не подумал! А ну беги верни его!

— Всё, всё в порядке! — извинялся запыхавшийся водитель, — не бойся, деревенский староста ничего не узнает!

Вот так исполнилось моё желание быть приглашённым в простое танзанийское жилище. Ничего особенного оно собою не представляло — типичный дом из жареных кирпичей, с несколькими экземплярами мебели (столик, лежанка и стулья) и очему-то без электричества — я уже не помню, было ли это вызвано какой-то технической неполадкой или света вообще не было предусмотрено. Во дворе стоял ещё один небольшой домик-кухня, где хозяйка приготовила чай и какие-то съедобности.

25 ноября, суббота. Опять русские геологи!

Предрассветным утром молоковоз уехал — он ежедневно мотался на молокозавод в Иринге, заправлялся молоком и вёз его в Дар-эс-Салам, а к ночи возвращался обратно. Выходило, он делал 1000 километров каждые сутки — надеюсь, всё же не каждые, так как не свойственно африканцам так быстро и часто гонять туда-сюда. Зато в доме появился брат молоковоза, который подумал, что я путешествую пешком, и решил меня сопровождать четырнадцать не то километров, не то миль. Чтобы сопровождать меня, этот брат одел самую лучшую одежду, кроссовки, яркие шорты и спортивную майку, и пришёл уже в предвкушении, что пойдёт со мной и всем будет по дороге хвастаться об этом. Мои уверения в том, что я иду пешком не всегда, а только во время отсутствия транспорта, его не убедили (хотя умный человек, мог бы догадаться сам, ведь его брат именно привёз меня на молоковозе!) Избавиться от спортсмена не получилось, пришлось выпить чай, попрощаться с толстой бабушкой, благодаря которой я и попал сюда на ночлег, и отправиться на юго-запад "пешком".

На Кавказе, в Средней Азии, когда останавливается машина, водитель первым делом обычно спрашивает:

— Из Москвы? Пешком? Пищ-ком?

"Автостопом, на попутных машинах," — отвечаю я, и водитель кивает: "Всё ясно. Пищ-ком". И вот этот спортивный человек лет двадцати пяти тоже решил, что я пищ-ком, и хотя я старался идти быстро и избавиться от сопровождающего, он не отставал от меня и всячески здоровался со всеми встречными, чтобы запомниться в памяти всех своих односельчан в форме неотделимого от меня образа. Прошли всю деревню; дальше поддерживать репутацию «пищ-ком» мне не хотелось, я застопил грузовик в утренней прохладе и уехал, оставив спортивного сопровождающего на дороге удивляться.

Большой грузовик довёз меня до Макамбако, до той самой деревни, откуда ехал почти две недели назад в щели между железным ящиком и бортом кузова, вместе с двумя танзанийцами, под проливным дождём, укрываясь спальником. (Хорошо, что спальник успел постирать и просушить в Дар-эс-Саламе, а то он был грязен и вонял бензином.) Если сейчас попадётся такая же быстрая, как тогда, машина до Мбейи, а затем до границы, то мне удастся попасть сегодня в Тундуму, на Замбийскую границу, до закрытия её.

И вот, стопится джип с кузовом ("хорошо бы до Мбейи, — подумал я, — быстро домчимся), но представьте моё удвиление, когда в этом джипе оказался начальник русских геологов г-н Евгений и узнал меня! Он только что ездил в Дар-эс-Салам за кислотой, нужной для золотой промышленности, и с шестью здоровенными 35-литровыми канистрами сейчас ехал на вторую геологическую базу, недалеко от пос. Чунья! Я сразу передумал ехать сегодня в Замбию.

Начальник геологов сперва ехал в Мбейю, где оставил на хранение канистры с кислотой и купил целую гору дорогих продуктов в магазине, в котором (о чудо) работала продавщицей совершенно русская женщина. Оказалось, она когда-то вышла замуж за танзанийца и вот немало лет как живёт в Мбейе. Затем мы поехали на золотые прииски, расположенные в глухой местности. Полил сильный дождь, наш путь полностью залило и развезло; в одной из деревень пришлось даже нанять человек десять танзанийцев, чтобы они ехали в кузове джипа и протаскивали его через участки размытой дороги. Миновав сии грязи, г-н Евгений дал каждому помощнику на пиво, чем их весьма обрадовал и скрасил их пешеходное возвращение домой под дождём.

Когда приехали в золотую деревню, Клондайком она не оказалось, и электричества не было нигде. В глино-соломенном домике сидел ещё один геолог, а рядом был негр, который что-то писал при свете керосиновой лампы. Забрали этого второго геолога и поехали в городок Чунья, где уже было электричество и все блага мира — там находилась основная их геологическя база и тусовка.

Вытащив рюкзак из джипа, я поразился его мокроте: промокло всё. Но что я ещё хотел от Африки? Зато геологи вкусно накормили меня, пытались напоить, и положили спать на просторной кровати под противомоскитной сеткой.

26 ноября, воскресенье. Въезд в Замбию

Я покинул домик геологов в 7.15 утра. До города Мбейя и основной трассы оставалось 72 километра. Дорога была лучше вчерашней — гравийная, сухая, но машин на ней не было, только велосипедисты и женщины с корзинами на головах. По сторонам дороги тянулись поля, редкие домики. Около часа шёл пешком. Потом вспомнил о том, что вчерашний ливень наверняка подмочил фотографии в боковых карманах рюкзака. Так оно и оказалось (почему-то на вписке мне эта мысль в голову не пришла). Вытащил промокшие фотографии и с удивлением обнаружил, что фотоэмульсия потекла слоями. Отдельно поплыл красный, отдельно чёрный слой и т. д., так что подмокшие фотографии стали очень странными. Пока изучал их странность — из-за поворота почти бесшумно вывернул джип, я еле успел поймать его. Джип ехал в Мбейю — впрочем, больше некуда ему было ехать.

Дорога шла по горам, потихоньку забираясь всё выше. Джип наполнялся местными автостопщиками. Наконец выехали на перевал — успел прочитать табличку "Высшая точка магистральных автодорог Танзании. 2700 м". С перевала была видна Мбейя, огромный город в долине. Спускались с перевала примерно час по горному серпантину, и наконец я оказался в городе.

Как и вчера, — город предстал предо мною, весь заваленный бананами. Вдоль всей дороги стояли танзанийские банановые женщины, продававшие сей вкуснейший фрукт всего по 50 шиллингов за гроздь (в Дар-эс-Саламе за такие деньги можно было купить только один банан). Немец, фермер, подвёз меня километров на десять, и я покинул Мбейю, на этот раз окончательно.

Там, где свернул на свою ферму немец, находился очередной банановый базар.

Я вновь запасся этим божественным фруктом и застопил очередного иностранца — это был индус, он провёз меня ещё километров десять. Расставшись с ним, я отправился дальше пешком, доедая оставшиеся бананы, — искать следующий банановый базар.

На обочине стояли пятеро местных мужиков. Как только я поравнялся с ними, один из них повернулся ко мне и произнёс:

— Мой брат! Дай мне 500 шиллингов!

Рассердившись, я бросил в «брата» банановую кожуру и, к своему удивлению, попал. Пока «брат» недоумевал, я поднял с земли большой камень, и в это же мгновение все пятеро «братьев», взрослые мужики, бросились врассыпную и исчезли среди строений неподалёку. Оставшись на трассе, я наблюдал, что они спрятались за этими строениями и, в величайшем страхе, периодически выглядывали оттуда, проверяя, ушёл я или нет. Я же решил никуда не уходить и стоял на обочине минут пять, пока меня не подобрал, как ни странно, очередной индус (в грузовике). Он оказался любопытным и расспрашивал меня о моей сущности.

— Писать книгу об Африке — занятие неполезное, — говорил он, — существует множество путеводителей по всем странам Африки, и для автостопщиков в том числе. В каждом городе описаны все дешёвые гостиницы…

— Ни один автостопщик не будет спать в гостиницах, когда вокруг так много мест для свободного и бесплатного ночлега! — возмущался я. Но индус не понял моего пыла и вскоре высадил меня, так как этот грузовик тоже оказался локальным.

Ещё километров десять я проехал на маршрутке-матату, показав волшебную фразу. Так я оказался в той самой большой деревне, где был дней десять назад, когда мой тогдашний грузовик набирал цемент и после оказался деньгопросом. После цементной деревни машины совсем иссякли, а матату оказывались настолько забитыми, что и впрашиваться в них не хотелось. Приближался вечер, и я уже начал беспокоиться, что не попаду в этот день на границу. В конце концов я втиснулся в какую-то переполненную матату за 500 шиллингов, с интересом отметив для себя, что это я мог догадаться сделать и раньше.

Пограничная деревня Тундума оказалась, как и многие другие пограничные деревни, полна продавцов, менял и предлагателей автобусов и прочих услуг. Отвергнув их предложения, я поставил выездной танзанийский штамп и проник в калитку, соединявшую Танзанию и Замбию. Через эту калитку шныряли туда-сюда менялы, продавцы и рекламные агенты. На этот раз целый шлейф оных последовал за мною в Замбию, надеясь заработать на мне что-нибудь.

На входе в Замбию моё имя внесли в пограничный гроссбух, в котором чуть раньше был уже записан Гриша Лапшин, а вот других россиян не наблюдалось. Поставили штамп, и я оказался на территории Замбии и, по настойчивым просьбам менял, всё же отдал им оставшиеся у меня танзанийские деньги, взамен получив разноцветные замбийские. Эти деньги назывались «Квача», на одной стороне была нарисована сова, на другой — негр, разрывающий цепи колониализма; отличались деньги только номиналом и цветом, а картинки были все одинаковые. За доллар мне предлагали до 3600 квачей, а за вязанку бананов просили 500 квачей, так что деньги сии были недорогими.

Прощай, Танзания! Страна вкусных бананов и проливных дождей, страна весёлых водителей и бдительных полицейских, страна огромных баобабов, сладких ананасов, высоких гор, разномастных церквей, ухабистых дорог, неторопливых слонов и полосатых зебр, страна чайных тётушек и дешёвого Интернета! Спасибо всем, кто подвозил и подкармливал меня в течение этого месяца; спасибо и тем, кто не восхотел меня подвозить, кормить и вписывать на ночлег — благодаря и таким людям эта весёлая страна приобрела для меня такой интересный, неповторимый аромат!

Итак, впервые в своей жизни, со связкой бананов в одной руке и пачкой мелких денег-квачей в другой, я вступил на территорию ЗАМБИИ.

Замбия

Замбия расположена в центре южной половины Африки и граничит с восемью крупными соседями: с Танзанией, Малави, Мозамбиком, Зимбабве, Ботсваной, Намибией, Анголой и Заиром. Довольно большая по территории страна (752 тыс. кв. км, это в полтора раза больше Франции) населена слабо — менее 10 миллионов человек сейчас проживает здесь.

Ещё в середине XIX века, в те дни, когда между Москвой и Петербургом уже ходили поезда, — слово «Замбия» ещё не существовало, и эта земля была полностью неведома белому человеку. Португальцы, обосновавшись на восточном и на западном берегах юга Африки (в Мозамбике и Анголе), тщетно пытались наладить сообщение между ними и соединить эти земли в единое целое. А англичане в то время начинали осваивать большие территории на севере Африки и на юге её, и тоже старались проникнуть в неведомые районы современной Замбии и создать непрерывную колбасу английских колоний от Кейптауна до Каира.

Жизнь сложилась так, что именно английский исследователь, Давид Ливингстон, оказался первым европейцем, сумевшим пробраться так далеко в глубины Чёрного континента и научно пересечь его. Он посвятил исследованиям более двадцати лет, открыл водопад Виктория (в 1855 году), всякие реки и озёра, а в результате умер на территории нынешней Замбии в 1873 году от малярии, дизентерии и прочих тропических болезней, которые одолевают жителей и посетителей Африки и сейчас.

Спустя несколько десятилетий англичане надёжно обосновались на сией территории, назвав её Северная Родезия (соседняя Южная Родезия не что иное, как современная Зимбабве). В 1964 году страна получила независимость и жила преимущественно за счёт меди, которой здесь водится немало.

Хорошие, ровные автодороги без колдобин здесь успели построить именно тогда, когда цены на медь были высоки. Тогда, в 1960-х, замбийская деньга, квача, стоила дороже одного фунта стерлингов своей бывшей хозяйки, Англии.

В наши дни цены на медь резко упали, а цены на нефть возросли, и экономика Замбии, не имеющей выхода к морю, зависящая от внешнего экспорта-импорта, стала обваливаться. В тот день, когда я въезжал в страну, за один американский доллар здесь давали 3700 квача; через неделю доллар вырос до 4000; а ещё через три недели, когда мы окончательно покидали Замбию, замбийцы были готовы отдать за доллар аж 4500 новеньких, хрустящих квача. Резкий рост доллара провоцировал ещё более резкий рост цен; так, например, литр бензина стоил здесь больше доллара.

Итак, я вышел на очень ровную и гладкую, но увы, пустынную дорогу, ведущую от границы Замбии до её столицы, Лусаки. Добраться на завтрашнюю встречу, в 10.00 на главпочтамте Лусаки, я и не мечтал — до места встречи оставалось более 1000 километров, а уже вечерело, и машин не было видно. С такими ценами на бензин не особо покатаешься. Я, по своему обыкновению, побрёл пешком, но мне повезло: современная скороходная легковушка с затемнёнными стёклами зашуршала и остановилась возле меня. Внутри уже ехало трое людей тёмно-арабской (но не негритянской) внешности.

— Садись, подвезём! — произнесли они по-английски. — Ты, наверное, путешественник? хочешь посмотреть всю Африку… кроме Сомали?

— Сомали тоже — когда обстановка там наладится, мне и там хотелось бы побывать[1][2]. Те сомалийцы, которых я встречал, были хорошими людьми, — отвечал я. — А вы из Замбии?

— Сейчас в Замбии, в городе Ндола, а вообще-то мы из Сомали, — отвечали жители машины.

Мы понеслись. Дорога оказалась очень ровная, гдадкая, ни бугорка, почти не было и встречных машин. Я постеснялся спрашивать, куда едет сия машина, радуясь, что приеду хоть куда-то. К моему великому удивлению, всего за семь часов, с пяти вечера до полуночи, мы преодолели восемьсот километров — почти от самой границы до посёлка Капири-Мпоши. Всю дорогу сомалийцы весело разговаривали, подкармливали меня, расспрашивали о жизни в России и говорили, что и у нас, в России, тоже много сомалийцев; они сейчас живут во всех странах мира и ждут, когда прекратится гражданская война у них на родине.

В городке Капири-Мпоши, на дорожном посту, сомалийцы высадили меня, так как сворачивали в сторону, в Ндолу, город медных рудников. Поскольку машин ночью не наблюдалось, я поставил палатку прямо на посту. В соседней Танзании мне бы не дали спать, но здесь полицейские оказались удивительно спокойными и на появление палатки на своём посту практически не обратили внимания.

27–29 ноября в Лусаке

Благодаря вчерашним сомалийцам у меня был шанс добраться к 10.00 утра на главпочтамт, на объявленую заранее стрелку. Кто мог подумать, что за вчерашний вечер, когда я уже думал лечь спать, — мне удастся проехать восемьсот километров? До столицы оставалось всего двести километров прекрасной утренней дороги.

Легковушки проезжали одна за одной, за рулём сидели почти поголовно белые мистеры, но почему-то они не хотели меня подбирать и проезжали мимо с умным лицом. Проехало машин тридцать (неслыханное дело! в Танзании десять раз бы уехал!), прежде чем очередная машина с двумя белыми человеками проехала опять мимо, затормозила, развернулась, подъехала и подобрала меня. Благодаря такому стечению событий я был на главпочтамте в 10.10 утра, в тот самый момент, когда прибыл туда и Грил. Остальные участники поездки не были явлены; опять пунктуальный Грил приехал в Замбию первый и всё уже узнал, я — второй, а прочие подъедут позже.

Как и в Дар-эс-Саламе, Грил уже успел разведать, какие есть в столице Замбии наши соотечественники. Российский культурный центр здесь тоже имелся, но был очень маленьким, по сути дела, одна только библиотека на втором этаже и "Русское кафе" на первом, причём в этом "Русском кафе" ничего и никого русского не было, это была такая же метафора, как у нас в магазинах "Масло вологодское (made in Finland)". Итак, РКЦ в Замбии не мог вписывать вольных путешественников за отсутствием места, зато оттуда можно было совершать телефонные звонки, потому как городских телефонов в Лусаке было мало и каждый звонок стоил очень дорого.

Помимо директора РКЦ, в городе были и другие русские. В посольство мы с ночлегом не напрашивались, чтобы не портить отношения с посольщиками нашей множественностью (нас ведь только пусти, потом не выкуришь!). Была здесь и некая Уральская золото-алмазная компания, но с её представителями мы пока не познакомились. А самым известным русским в Лусаке был коммерсант г-н Жуков, который жил в районе Калинду. Хотя самого хозяина дома не было, а были только его гости, слуги и жена, мы направились туда с целью постирать бельё в стиральной машине.

Пока мы стопим машины в отдалённый район Калинду, скажу килобайт слов о Лусаке. Город сильно отличается от Дар-эс-Салама и других городов. Деловой центр весьма компактный: всего три улицы, идущих параллельно друг другу. Главная улица-бульвар — Cairo Road, на ней расположены основные небоскрёбы, магазины, богатые фирмы и банки. Самый главный двадцатиэтажный небоскрёб недавно сгорел и глядел во все стороны пустыми чёрными дырами окон. Параллельно этой парадной улице высоких домов шли две «оптовых» улицы, там находились лавки, где продавали всё, от сахара до полиэтиленовых пакетов, оптом и недорого (на главной улице всё то же было в розницу и дорого). Среди этих оптовых лавок находился и

Российский культурный центр. В разные стороны из центра расходились и иные улицы, застроенные аккуратными, утопающими в зелени особняками белых мистеров, которые здесь жили, огороженные от мира колючей проволокой, под опекой сторожей, садовников, кухарок и прочих слуг: у всех белых мистеров были чёрные слуги. Непрерывно эти слуги занимались всякой неэффективной работой: например, выкашивали траву вокруг особняков своих хозяев особым ножом (газонокосилок они не имели). По верху каждого забора шли электрические и колючие проволоки, в цемент забора были натыканы битые стёкла и всё такое, чтобы не залезли воры.

В таких цивильных особняках жили, наверное, несколько десятков тысяч жителей миллионной Лусаки; а вот ещё дальше, по окраинам, где уже не было асфальтовых дорог, садовников, газонов, цветов и заборов под напряжением, там жили основные массы жителей замбийской столицы. Домики из кирпичей или цемента стояли весьма плотно, и хаотическое расположение их было ведомо только самим местным жителям. Но мы сейчас были в буржуинских кварталах и наконец уехали в сей район Калинду, а я успел мысленно подумать, что автостоп в Лусаке и вообще в Замбии не очень хороший. (Как читатель уже знает, эта мысль всегда приходит в голову первой при посещении страны: автостоп плохой, еда дорогая; а вот через месяц всё кажется уже наоборот).

Итак, мы пришли в очень цивильный дом г-на Жукова, которого сейчас не было, а были только всякие другие белые люди; Грила тут уже знали. Мы занялись постиркой белья и его просушкой, как вдруг нам передали: нам звонил и нас искал консул, желая нас куда-то поселить. Мы с Грилом подумали, что это очень кстати (Грил уже успел познакомиться и с консулом), и мы, оставив бельё сушиться, поехали к нему.

Посольство РФ располагалось в особом месте Лусаки, именуемом "Дипломатический треугольник". Там, между тремя некими улицами, прятались разнообразные посольства всех основных стран мира, в том числе и российское. Был уже вечер. Консул, между прочим, знал о нашем возможном приезде заранее: испуганные нами посольщики РФ в Эфиопии успели разослать факсы с описанием нашей болезненной сущности по всей Африке.

Как оказалось, нам передали неточно: консул РФ не нашёл нам вольной вписки, и предложил идти в некую платную гостиницу. Мы его предложение отвергли, предпочитая ещё не посещённый, но точно имеющийся в Лусаке сикхский храм.

Дело в том, что на карте города Лусаки и в его описании от фирмы "Lonely Planet", в графе "Где остановиться" было написано:

1. Сикхский храм. Храм сикхов в городе Лусаке предоставляет возможность пожить всем желающим до трёх дней, бесплатно или за свободное пожертвование. В храме нельзя курить, пить и есть мясные продукты…

Мы решили, что пить и курить мы и так не собирались, а любимые Грилом мясные продукты он может слопать и вне территории храма, и попросили консула отвезти нас в сикхский храм. Консул согласился с некоторым удивлением. Мы поехали, размышляя о том, насколько много там должно быть всяких вписчиков, если даже во всемирном путеводителе этот храм указан под номером 1.

Сикхский храм

Интересно, что хотя храм широко известен, показан на всех картах и даже разрекламирован в путеводителе "Lonely Planet", — посещается он редко.

Судя по журналу записи посетителей, — мы были первые за последний месяц! Никакой религиозной пропаганды — сикхи рекламируют свою религию не словами, а делами. Ни в одном сикхском храме нас не спросили, какую религаю мы исповедуем; а вот христиане регулярно спрашивают конфессию, паспорт, ксиву АВП, и даже если всё окажется как надо, вписывают далеко не всегда.

Сикхский храм в Лусаке малолюден. Здесь живёт только один молодой индус-священник, ему лет двадцать пять. Священник сей родом из Дели, сам же здесь два года как бы в командировке, до этого служил в Найроби, а через некоторое время, если будет хорошо себя вести, его могут перевести в другой храм, попрестижнее, например в Лондон или Нью-Йорк. Они здесь как послы, их могут перемещать туда-сюда. А на поясе у священника висит два предмета — сотовый телефон и кинжал. Есть ещё сторож-негр (не сикх), и ещё два индуса (парень и старик) приходят в храм на ежевечерние богослужения.

Нам с Грилом выделили комнатку с кроватью и окном, а также ключ от оной.

На стене нашего «нумера» висели правила вписки в сикхском храме. Привожу их в сокращенном переводе:

1. Храм вписывает посетителей, независимо от касты, пола и убеждений.

2. Посетители сдают возвращаемый залог $10, а когда выписываются, могут получить их обратно.

3. Вписка производится максимум на три ночи. В особых обстоятельствах может быть разрешено пребывание до 7 ночей.

4. Строго запрещено курение, алкоголь, наркотики и мясные продукты.

5. Парковка машин при храме осуществляется на ваш риск (храм не несёт отвественности за них).

6. Вписчики не должны приводить дополнительных гостей без ведома храмового начальства.

7. Нарушители этих правил могут быть немедленно выписаны из святого храма.

Мы воспользовались храмом по полной программе: три дня жили, спали, стирались, мылись, днём смотели Лусаку, а вечером питались на сикхской кухне. Священник и его двое прихожан совместно ужинали ежевечерне и подкармливали нас с Грилом; мы купили на кухню рису и сахару, чтобы не объедать храм.

Весь последующий день 28 ноября посвятили подробному изучению Лусаки. Именно здесь мы обнаружили супермаркет «Shoprite», где можно было купить продукты не только на наличные деньги, но и по кредитной карточке, в том числе и по пустой, потому что электронного терминала для проверки карточек в магазине не было. В центре города мы обнаружили также банкоматы и даже сняли с другой карточки (не пустой) двести тысяч квача ($50) и в одночасье разбогатели.

В столице Замбии выявились дешёвые молоко, сахар, ксерокс, почта и шоколад. А вот услуги фотоателье, телефоны, Интернет, газировка и бананы были дороги. Порадовал тот факт, что всего за 5000 квача (чуть больше доллара) в иммиграционном офисе всем желающим могли поставить Re-entry визу — особый штамп, позволяющий выехать из Замбии куда-либо, например в Намибию, и без дополнительных расходов в течение недели въехать обратно.

Пока наших других друзей не было явлено, мы с Грилом решили на три дня съездить в города "медного пояса" Китве и Ндолу, и заодно изучить свойства замбийского автостопа и народа. Наметили в четверг покинуть Лусаку, поскольку встреча мудрецов ожидалась только в понедельник, 4 декабря.

30 ноября — 3 декабря. Прогулки по Замбийским церквям

Итак, мы с Грилом отправились в катание по стране, в города к северу от Лусаки — Кабве, Китве и Капири-Мпоши. Не вдаваясь в длинные подробности наших там приключений, расскажу лишь о том, как во всех четырёх упомянутых городах мы находили ночлег через разные христианские церкви. Замбия оказалась ещё более церковной страной, чем Кения и Танзания, ибо церкви всех конфессий здесь попадались повсюду, а танзанийской ментобоязни в этой стране не было. Более того, полицейские были совсем безвредны и документов не проверяли нигде. Палатка, поставленная где угодно, не вызывала нездорового интереса ни у властей, ни у местных жителей. Итак, Грил, заядлый атеист и антицерковник, и я, таковым не являющийся, — мы занялись изучением разных направлений христианской веры, и вот что у нас получилось.

В первом городе, Кабве, при помощи местных жителей мы нашли дом священника и вписались прямо у него, в его роскошном жилище.

В следующем городе, Китве, всё было сложнее. Сперва в католической церкви имени Франциска Ассизского белый пожилой пастор нам отказал! Он сказал, что многие, мол, хотят у него вписаться, но если он кого-нибудь пустит ночевать, то потом захотят и другие, и что он будет делать? Я сказал, что пускай он принимает потом и других. Кстати, рядом с церковью было довольно большое здание, где жил этот священник и другие церковники, места там было предостаточно. Когда же этот святой человек нас отшил, я обратился прямо к его пастве (чёрной), к людям, что выходили из церкви после богослужения. Они выходили довольные, что здорово послужили Богу и могут идти по домам с чувством выполненного долга. Не тут-то было! Появился я и стал предлагать всем свою персону (и грильскую тоже). Прихожане смущались. Один сказал, что он, мол, очень далеко живёт (я переспросил, где сие «далеко» — в Анголе? Заире?), другой сказал, что у него вообще нет дома, и т. п..

Наконец нашёлся человек, который и отвёл нас в дом к своему другу, а сам скрылся. Кстати, на этой вписке нас кормили традционной замбийской едой, называемой ишима — это такой белый пудинг, чуть вкуснее, чем суданская кисра.

В Капири-Мпоши мы переночевали в палатке, которую водрузили во дворе местной католической миссии. В миссии оказалась белая, причём польская, монашка, мы уже понадеялись на какой-нибудь ужин для братьев-славян, но его не оказалось.

Так мы покатались по соседним с Лусакой городам, изучая религизоные свойства замбийского народа и пользу, проистекающую из этих свойств.

Назад в Лусаку, от Капири-Мпоши до столицы, вёз нас утром третьего декабря Джозеф Бреза, чех из Брастиславы. Всю дорогу он излагал нам свой взгляд на мир.

— Я приехал сюда в 1991 году, в качестве помощи социалистических стран развивающимся странам. И я был коммунистом. Теперь я прожил здесь девять лет и стал расистом!.. Да, я расист! Вот посмотри на этих людей из буша, они же не думают о будущем. Он думает: я голоден, находит банановое дерево и срубает его, вместо того, чтобы собрать бананы и оставить дерево в покое. А завтра будет нечего есть, но он об этом не думает. Вот у меня есть рабочие, приходит ко мне один: скорее дай денег, мне надо купить мыло и ещё что-то, моя жена сегодня родила! А я ему: а ты о чём, голубчик, раньше думал, когда она девять месяцев беременная ходила? Так и все они, эти люди из буша, ни о чём не думают, но они хотят власти, хотят править.

И вот что у них получается, — продолжал чех, — вот посмотри: Замбия, получила независимость в 1964 году, она совсем не развитая страна. Лет пятнадцать ещё развивалась по инерции, а теперь экономика пошла вниз. Один квача стоил два доллара, а теперь один доллар — 4000 квача. А вот Зимбабве: независимыми стали в конце 1970-х, и, как следствие — более развитая страна, за американский доллар — 100 зимбабвийских. Раньше там шампунем мыли тротуары. А теперь экономика пошла вниз, и президент Мугабе — сумасшедший — решил выгнать всех белых фермеров, и на следующий год не будет урожая. А вот ЮАР: белые правили там дольше всего, до 1991 года, и там самая богатая и развитая страна. Но и там, за один доллар было три ранда, а теперь уже семь. И вот четвёртый пример, возьмём Эфиопию, вы там были: что, там хорошо живут? А ведь это единственная страна, которая не была колонией…

Всюду, где к власти приходят эти люди из буша, они заботятся только о сиюминутной выгоде и не думают о будущем. У нас, в Европе, люди воспитывались поколениями, десятками поколений, а тут всего за три поколения они перепрыгнули из каменного века в современный мир. Как они могут толковать о равенстве? как они могут управлять?

Но всё это не вечно. Есть такая штука — СПИД. Сейчас уже треть африканцев больны СПИДом, и вычислено, что две трети сегодняшних 15-летних людей обречены умереть от СПИДа. Это, конечно, страшно. Вот идут трое людей, и из них двоим суждено умереть от СПИДа.

— Но, может быть, врачи изобретут средства от СПИДа, — перебил я.

— Они всё равно будут им не по карману. Ну придумали от малярии лекарства, и что же, всё равно умирают от малярии, два, три миллиона человек в год и даже больше. Конечно, они умирают от малярии и СПИДа одновременно, ведь СПИД не убивает сам по себе, он ослабляет иммунитет, и организм не может бороться с болезнями, с малярией в том числе. Но даже если и изобретут средства от СПИДа, и всё останется по-прежнему, я всё равно останусь расистом!

Так вещал сей Джозеф Бреза, пока мы не достигли столичного города Лусаки, где и расстались с ним. Конечно, вполне естественно, что африканцы не успели, не сумели (и не захотели!) вписаться в ту западную модель жизни, которую им внедряли европейцы. Вполне естественно, что в тех странах, где европейское влияние было сильнее, там и дороги построили лучше, и денег там побольше, и дома выше, и машины дороже. Но ведь это не главное! не толщина кошелька есть мера развития человека и общества!

Я опять мысленно возвращаюсь в Судан, в те края, куда западное влияние проникло, вероятно, менее всего на планете. Во всём мире осталось, наверное, всего несколько таких неиспорченных (неулучшенных) цивилизацией мест. Да, традиционные западные «боги» — деньги, время, вещи, — здесь пока не стали объектом поклонения. Но какие же там прекрасные люди! И мы вспоминаем, что и западная цивилизация до сих пор не решила самые основные, самые насущные вопросы современности: как жить в мире и никого не убивать; как распределить материальные блага, чтобы никому не было завидно и чтобы не было войн; как спасти природу и всю планету от экологической катастрофы? Самые эти неразрешимые вопросы, вставшие перед западной цивилизацией, неведомы "людям из буша", "людям из пустыни" — и эти вопросы не стоят перед ними, они стоят перед нами!

А ведь если почитать книги о том, как путешествовали по Африке первые исследователи-миссионеры лет полтораста назад, — можно сделать вывод: там, куда «цивилизованные» люди ещё не проникли, и где они не внедрили оружие, золото, деньги, работорговлю, прочие явления цивилизации, — там эти «дикари» жили своей мирной жизнью и не убивали друг друга так, как столкнувшиеся с «цивилизацией» племена.

Автомат Калашникова на гербе Мозамбика; миллионы противопехотных мин в Заире, Сомали и Анголе; многолетние войны по всему африканскому континенту — это не изобретение "людей из буша", это подарок нашей, западной культуры, и мы, взрослые люди, завезя в Африку такие опасные для детей игрушки, постыдно используем внутренние конфликты на континенте в своих меркантильных целях, заставив африканцев гоняться за благами научно-технического прогресса, которые им, откровенно говоря, совсем и не были нужды.

Опять в Лусаке

И наконец, опять в Лусаке… завтра, в понедельник, мы должны встретить остальных мудрецов. А пока мы с Грилом сидим на скамейке на главной улице-бульваре и едим хлебопродукты. Воскресный день, почти все магазины закрыты, улицы тоже пустынны, только дети лет десяти бегают по пустынной улице и, увидев нас, попрошайничают. Физиономии у этих ребят довольно сытые, выглядят они лучше своих эфиопских собратьев и все говорят по-английски. В такой ситуации лучше поделиться хлебностями, чем деньгами: есть разница, действительно им хочется перекусить или хочется заработать? Получив хлебности, дети весело убегают.

Вообще нищих здесь немного; вероятно, их гоняют; да и уровень жизни здесь выше эфиопского. Но вечером, в сумраке, на каждом светофоре, образуются бригады детей, которые в поисках заработка пристают к водителям, остановившимся на перекрёстке. В Замбии из-за инфляции монет в обороте не осталось; самые мелкие деньги — 20, 50 и 100 квача — почти всегда новенькие и хрустящие, так как используются всего один раз. Получил такую купюру как сдачу в супермаркете — но купить на неё ничего нельзя, буханка хлеба стоит 1400, а проезд в маршрутке — 900. Поэтому эти почти бесполезные для покупок 20-50-100-квачевые банкноты и получают обычно в качестве подарка уличные дети. Ближе к ночи можно видеть стайки этих детей, пересчитывающих и делящих прямо на асфальте довольно солидные пачки этих малоценных купюр.

А вот к нам подходят две чёрные девушки-сектанточки, ну прямо как у нас в Москве: мы приглашаем вас в 15.00 сегодня на богослужение, приходите к нам в церковь… и т. д… Я им сразу: а заночевать у вас можно? Они замялись, но всё же сказали, что приходите в церковь, а там и разберёмся. Ну, приходим, а это происходит совсем рядом в кинотеатре, и вывеска такая: "Универсальная церковь". Стоят и завлекают всех с улицы.

Тут я вспомнил — Сенов и Лекай рассказывали мне про эту церковь в Найроби. Они пришли туда, говорят: хотим у вас переночевать. Те возложили на них руки и говорят: ночевать у нас негде, но мы молимся Богу о том, чтобы у вас всё наладилось, и со впиской тоже! "Ну-ну," — думаю. В нужное время мы пришли; богослужения проходили в большом зале по типу кинотеатра.

Все ждут; и вот пастор (белый) выходит на сцену, и говорит по-английски, и кричит, и возглашает, а все прихожане чёрные, и поют, и танцуют, и кричат в экстазе таком, руки на головы друг другу возлагают, языками непонятными бормочут, деньги в качестве пожертвований в мешки собирают. Всё богослужение длилось часа полтора, мы истосковались, но прерывать общий экстаз и лезть на сцену со своими желаниями мне тоже не хотелось. Наконец, кончилось; на выходе я обращаюсь к людям со своей нуждой. Но тут начались отмазки: у меня дом не мой; а я живу далеко; а я живу на военной базе и всё такое прочее… Все старались от нас отказаться. А там много служительниц церкви, из тех, что днём ходят по улицам и всех зазывают, а на богослужении помогают петь и деньги собирать. И вот одна из этих служительниц, по имели Элизабет, чтобы не позорить церковь, увела нас к себе домой.

"Я живу далеко, и дом у меня недостроен", — предупредила она и привезла нас на маршрутке в отдалённый квартал Лусаки, в котором мы никогда не были. Здесь нет асфальта и шикарных магазинов, зато очень много людей. Дом оказался хотя и недостроенный, но зато гигантский. Четыре туалета, тринадцать видов шампуня в ванной, куча комнат, но вода пока приносная — водопровод ещё не подвели. И комаров в доме было немало, малярийных, наверное.

Таким образом, в Замбии с первых дней мы наладились находить ночлег по религиозным мотивам. Как правило, так попадаешь на ночлег к людям богатым. В Замбии вообще живут чуть богаче, чем, например, в Танзании, а на ночлег к тому же попадаешь обычно к людям выше среднего достатка (бедняки всегда найдут повод уклониться от приёма иностранцев). А вот к тем же танзанийцам, как помнит читатель, редко удавалось попасть на ночлег.

Грил, насмотревшись на всяких служителей церкви, затеял религиозный спор. Видимо, большие богатые дома священников вновь натолкнули его на богохульные мысли.

— Я, вообще, не понимаю этой религии и не признаю всех этих священников. Они неплохо устроились — не работают, а живут за счёт народа. И неплохо живут! Говорят: дай мне денег, я сейчас за тебя помолюсь, а ты там, в загробной жизни, будешь от этого жить хорошо. Эта загробная жизнь — научно не доказана она! Не доказана! И родители своих детей тоже тащат в церковь, потому что это модно, и начальник тоже ходит в церковь, мода такая. Выполнять обряды, креститься, молиться, сколько времени тратить, всё из-за какой-то загробной жизни, в рай чтобы потом попасть. А священнику только это и нужно, ходит с мобильником, получает неплохо, живёт за счёт других!

Я отвечал:

— Вы ведь тоже, работники народного образования, в чём-то напоминаете этих священников, и также живёте за счёт народа. Говорите: повышайте нам зарплату, мы учим детей, чтобы им потом от этого образования было хорошо. Образование ведь тоже для этих детей как загробная жизнь, мол, получишь образование, будет диплом, устроишься на хорошую работу, будешь много денег получать. А ведь эта «загробная», т. е. взрослая будущая жизнь тоже никак не доказана. Вот сколько пожилых людей у нас в стране. В юности сколько потратили времени на всякие обряды образования, чтобы попасть потом в рай обеспеченной жизни, а теперь у большинства из них этого материального рая не оказалось. А вы, работники образования, только и жалуетесь на свою зарплату, хотите получать больше, говорите, что ваша деятельность полезна для будущей жизни. То же самое, Гриша!

Так мы и не пришли ни к какому выводу относительно распространителей всяких ересей, и, сидя на лавочке, на главной улице, в воскресный день (3 декабря) перебирали в памяти всякие контакты с религиозными людьми. В общем, сошлись на том, что самая правильная религия — это сикхи, потом идут мусульмане суданского типа, а самую ложную религию исповедует эфиопская православная церковь.

4 декабря 2000, понедельник, стрелка в Лусаке

Сегодня на главпочтамте этого столичного города мы встретились вшестером — А.Мамонов, К.Степанов, О.Костенко, В.Шарлаев, Г.Лашин и я. Житие наших друзей было таково.

Андрей и Кирилл совершили чудесное посещение страны Малави. Несмотря на то, что посольство этой страны в Дар-эс-Саламе не спешило выдавать визы русским (делалась виза не меньше двух недель, и стоила $50 транзитная и $70 туристская), друзья поехали туда без визы, надеясь получить её на границе. На границе их, после некоторых колебаний, пропустили, выдав специальную бесплатную бумагу (одну на двоих) — это было разрешение в течение трёх дней доехать до города Мзузу и получить там визу, уже внутри страны, в Иммиграционной службе. Когда они достигли Мзузу, визу им также сперва давать не хотели, но потом всё же фортуна склонилась в их пользу, и они получили малавийские визы на одну неделю, за 25 долларов с носа. Малави оказалась красивой и приятной страной, особенно в южной её части, и, побродив по Малави, Кирилл с Андреем поехали в Замбию, куда прибыли вскоре и таким образом внесли свой уникальный вклад в автостопное исследование Африки.

В Лилонгве, столице Малави, сии мудрецы подались на визу ЮАР (благо, подача документов там бесплатная), ответ обещали им прислать через неделю в посольство ЮАР в Лусаке. Слова из путеводителя "Lonely Planet" о том, что в Малави дают визу ЮАР бесплатно, быстро, и всем желающим, оказались, к сожалению, устаревшими.

Костенко и Шарлаев, герои Килиманджаро, прибыли в Замбию пару дней назад, причём от Морогоро до Лусаки они проехали на одной транзитной машине за 36 часов (1800 км). После сего африканского рекорда они уже успели смотаться на юг страны, в город Ливингстон и на границу с Зимбабве, и посмотреть водопад Виктория. Узнали от них, что виза Зимбабве на границе русским не выдаётся.

Что касается ещё двоих, Сенова и Лекая, то мы их в Замбии не увидели.

Жизнь их была такова. Вернувшись в Дар-эс-Салам, они отсиживались всё в том же Культурном центре, а потом, когда Рифату Кадыровичу всё же надоело быть гостиницей автостопщиков, переселились в храм сикхов. В один из дней

С.Лекай поехал в городок Багамойо и там подвергся нападению грабителей, которые похитить ничего не смогли, но порезали ему руку ножом. Пока рука

С.Лекая заживала, мудрецы жили в храме сикхов и просрочили танзанийскую визу (но никто на границе этого не заметил). Покинув Дар-эс-Салам, они поехали в Малави (по следу К.Степанова и А.Мамонова), а затем в Мозамбик. Поэтому здесь, на почтамте, их не было.

По причине такой радостной встречи мы заправились в супермаркете «Shoprite» и, вернувшись на почтамт, прямо там устроили банкет. К сожалению, некоторые из нас, пристрастившиеся к алкоголю, не удержались от соблазна приобрести пиво, и вот в результате нас зацепили полицейские за распитие спиртных напитков в общественном месте. Потребовались долгие дипломатические переговоры с полицейскими, чтобы избежать штрафа, величина коего превысила бы многократно стоимость всего злосчастного пива.

Сегодня мы, по традиции, решили воцерковиться в какой-нибудь очередной святой храм; на этот раз мы покусились на протестантскую Апостольскую Миссию. Пастор, проверив наши документы, разрешил нам разместиться в одном из учебных классов, имевшихся при церкви. Там мы прямо и поставили свои палатки (от комаров), а потом пол-ночи готовили чай при помощи Олега Костенко и его кипятильника.

Завтра мы намеревались пойти в посольство ЮАР. Интересно, что нам там скажут? Уверуют ли в нашу святомудрую сущность или же опять, как и в Дар-эс-Саламе, будут требовать приглашение, билет, бронь гостиницы и иные традиционные для них вещи?

Рассуждали мы и о дальнейшем продолжении святого путешествия. Сейчас казалось уже довольно вероятным, что мы на сей раз не попадём в Южную и прочую Америки, а возможно, даже в ЮАР. Впрочем, сокращение экспедиций АВП относительно планируемого уже стало традицией, и уж кто-кто, а мои родители всегда бывают рады такому сокращению. Если мы не попадём в Южную Америку сейчас, то нам придётся возвращаться домой иным путём, а страны Нового Света тогда оставим на другой раз, например на 2003 год.

Весьма заманчиво было бы вернуться домой по Западному Берегу Африки, но это сильно зависит от того, какая сложится ситуация в Конго-Заире и Анголе на момент нашего поворота на север. В Лусаке были посольства Анголы и Конго, но утешительных сведений они нам пока не сообщили; в Конго-Заире сейчас продолжалась гражданская война, и передвижение по стране (по словам посольщиков) возможно только на самолётах, а посольство Анголы, расположенное напротив сикхского храма, недавно взорвали террористы, и найти место, куда перебрались уцелевшие его сотрудники, нам пока не удалось.

5 декабря, вторник. Облом с ЮАР. Православная вписка

Посольство ЮАР в Замбии оказалось честнее своего танзанийского аналога. Консул, не скрываясь, показался в окошке (в Танзании консула от нас, как вы помните, прятали) и сказал, что на русских господ Мамонова и Степанова, подававшихся на визы в Малави, пришёл отказ. Более того, из посольства ЮАР в Москве по всей Африке разослали циркуляр, чтобы таким-то русским гражданам визы ни в коем случае не выдавали.

— Вы можете поехать в Намибию, в Ботсвану, в Мозамбик, в Зимбабве и в другие страны, но если вы там хотите получить там визу ЮАР, это тщетно: вас там уже ждут и никакой визы без приглашения вы не получите!

Обрадованные тем, что нам сказали всю правду и не попросили ещё раз тратить по $50 на подачу анкет, — мы покинули посольство ЮАР. Решили завтра заняться получением визы Ботсваны, благо она обещала быть дешёвой (15000 квача — менее четырёх долларов) и выдавалась всем желающим. А пока мы направились в некую Уральскую Золото-алмазную Компанию (там, судя по названию, имелись русские). Мы хотели узнать, не летит ли кто-нибудь в Россию (чтобы передать домой очередные накопившиеся фотоплёнки), хотели проверить сию компанию на наличие Интернета и, если будет возможность, разведать возможность вписки.

Действительно, искомая Уральская компания в городе существовала. Единственными русскими, кого мы там обрели сегодня, были жители Екатеринбурга Владимир Сапожников и его жена, которые собирались улетать домой в конце декабря (с пересадками в Найроби, Амстердаме и в Москве); они могли взять нашу передачу, с тем, чтобы в Москве кто-нибудь встретил их. Что же касается вписки на обширных территориях, принадлежащих компании, — этот вопрос решать было некому, так как главное начальство, способное решить этот вопрос, временно отсутствовало.

Не вписавшись в золотой компании, вечером мы, по своему уже ежедневному обычаю, занялись изучением церквей. Забрали рюкзаки в Апостольской Миссии, чтобы больше её не напрягать, и пошли все вшестером по вечерней Лусаке, высматривая прочие святые места. В церкви баптистов никого не было за поздностью часа. Следующей по ходу нашего движения оказалась Новая Апостольская Церковь (не путать с Ап. Мисией, в которой мы останавливались прошлую ночь), её огромное здание было видно издали; рядом с церковью был дом священника и большой двор и газон — места больше чем достаточно. А вот прихожан было немного, человек двадцать, в зале величиной с большой кинотеатр.

— К сожалению…, — отнекивался пастор, вертя в руках мобильный телефон, — мой начальник… который мог бы разрешить вам ночевать… мой начальник очень далеко и я не могу ему позвонить…

— Твой начальник это Бог! — намекнул я (как и пару месяцев назад, в одной из церквей Момбасы), но пастор всё равно не хотел нас вписывать, тем более что мы (оказалось) не являемся приверженцами Новой Апостольской Церкви. Пока общались с пастором, его малочисленные прихожане уже разбежались, обращаться за впиской было не к кому, а тут и совсем стемнело.

Следующим объектом нашего посягательства стал Зал Царства Свидетелей Иеговы. Там горел свет, внутри было многолюдно, шло что-то вроде лекции. Вообще в Замбии нам было вписываться в церкви интересно, так как почти все знают английский язык и даже друг с другом местные жители говорят на нём. Среди всех стран, посещённых мною, только Замбия отличается почти 100 %-ным англоговорением и англопониманием. В Кении было 50 %. В Танзании, Эфиопии, Судане и Индии примерно по 10 % (причём большой географический разброс, в крупных городах многие, а в деревнях почти никто). В Замбии таких англоумных людей оказалось не менее 90 %, а в столице и все 100 %.

Так вот, как только мы накопились у врат сего Царствия Небесного, к нам сразу выскочил привратник, желая сразу нас завербовать и отправить в рай вместе с прочими, ибо хотя по вере иеговистов только 144.000 людей будут спасены Богом, но вакантные места ещё есть.

Однако мы оказались удивительно примитивны, и вместо вписки в Царствие Небесное захотели вписаться в буквальном смысле в Зал Царства или к кому-нибудь из сих последователей. Вербовщики сразу приуныли, но один из них, на своё и наше счастье, спросил:

— А вы католики?

— Нет, — отвечали некоторые из нас, — мы православные, Orthodox.

— О, Orhodox, а у нас в Лусаке есть Православная церковь, давайте мы туда вас и отвезём!

И, счастливые тем, что избавились от нас, иеговисты завели машину и повезли нас по тёмной Лусаке (улицы по ночам тут почти нигде не освещены) туда, где находилась Коптская Православная Церковь. Все были довольны, и только неверующий Грил ворчал, предлагая не вылезать из машины, если вписка в указанном месте нам тоже не будет предоставлена.

Коптская Православная Церковь

Коптская Православная Церковь имени святого Марка располагалась не так далеко. Она была обнесена большим забором, так что можно было предположить, что на территории, кроме самой церкви, есть ещё что-то. Нам открыл вежливый негр-привратник, и, пока мы объясняли свою сущность и просили позвать батюшку, — иеговист вежливо уехал.

Торопливо прибежавший к воротам низенький, рыжебородый батюшка оказался самым прогрессивным священником во всей Замбии. Звали его отец Джон, и был он египтянином, но таких египтян невозможно встретить в самом Египте, вокруг знаменитых пирамид! Отец Джон прямо светился гостеприимством и сразу буквально затащил нас во двор и в дом; долго расспрашивал нас о нашей сущности, о путешествии, смеялся, притащил фотоаппарат, а потом и видеокамеру, чтобы запечатлеть нас; жена о. Джона, тоже египтянка, в это время сооружала угощение.

На территории, принадлежащей Коптской церкви, размещалось несколько зданий:

1) Собственно большая церковь, в которой по воскресеньям проходили богослужения.

2) Небольшая православная клиника святого Марка, которую обслуживал живущий тут же египетский доктор. В том же здании, но с другого входа, жил сам священник со своей женой и маленькой дочкой.

3) В третьем здании находилась гостиная (где сейчас нас собирались кормить), кухня, и в соседней комнате была мини-церковь, в которой три раза в неделю тоже проходили богослужения.

4) В четвёртом здании были учебные классы. В одном из них было три компьютера (потом на одном из них обнаружился Интернет), а в другом классе о. Джон читал своим семинаристам лекции на религиозную тему. В этом четвёртом здании мы и поселились, заполнив своими палатками и вещами значительную часть этого здания.

На заборе, окружавшем всё это хозяйство, большими рекламными буквами было написано по-английски:

Думали ли вы когда-нибудь о том,

Как Бог мог умереть?

Как Бог мог родить Сына?

Как Бог может иметь мать?

Действительно ли христиане верят в "трёх богов", именуемых "Святая троица"?

Как Сын может иметь тот же возраст, что и его Отец?

Действительно ли христиане поклоняются идолам, именуемым «Крест» и "Иконы"?

Как Бог мог молиться Богу?

Как мы понимаем семь таинств?

Как дева могла остаться девой после рождения ребёнка?

…И на многие другие вопросы вы найдёте ответы каждый вторник, четверг и пятницу с 9.00; в субботу и воскресенье — с 18.00; приходите и утвердитесь в вере. Приглашение бесплатное.

Такой же текст был написан на листе, вывешенном в приёмной церковной клиники. Отец Джон действительно был очень активным священником, и не покладая рук занимался истинно просветительской, миссионерской деятельностью. Был он очень весёлым, и мы запомнили на всю жизнь его весёлые приговорки.

Когда на столе появлялась еда (а кормил нас о. Джон просто до отвала), появлялась целая куча еды, и он восклицал:

— Attack!! Kill it!! Destroy everything!! (Атакуйте!! Уничтожайте всё!!)

Рассказывая библейские истории или читая проповедь, он то и дело перебивал ход истории возгласами-вопросами:

— Yes or no? Yes or no? (Да или нет? да или нет?)

И слушатели, уже быть может начавшие погружаться в свои, не относящиеся к делу мысли, начинали судорожно думать — да или нет? да или нет? и их мысль возвращалась к теме проповеди.

Проходя мимо нас во дворе, с поводом и без повода, он спрашивал нас:

— Happy-happy? Happy-happy? — счастливы-счастливы?

И мы были действительно счастливы, а больше всех светился счастьем сам о. Джон, сильно радуясь тому, что заполучил гостей и получил возможность и здесь проявить свойства гостеприимства.

6–9 декабря в Коптской Церкви в Лусаке

Последующие четыре дня мы провели в коптской церкви под опекой отца Джона. Отец Джон был, конечно, необычайный священник. Кормил он нас регулярно и весьма обильно. Нам даже было стыдно, что объедаем его, но он не замечал расходов, производимых шестеркой прожорливых автостопщиков. В церкви обнаружился Интернет, которым заведовал египетский доктор; нам дали ключ от интернет-комнаты, и мы по ночам сидели за компьютером, пока не съели весь запас Интернета, за который, вероятно, было заплачено впрок. Доктор, увидев это, потихоньку отключил и унёс модем.

Олег Костенко пошёл к о. Джону, говоря, что мы, наверное, огорчили доктора, съев весь запас Интернета, но мы готовы заплатить за наносимый нами ущерб. Отец Джон сказал: ни о чём не волнуйтесь! Вероятно, он что-то сказал доктору, и модем так же незаметно появился. Доктор тоже был добрейшей души человек; хотя наши интернет-развлечения весьма дорого обошлись ему, он так и не мечтал ни о какой компенсации. Вот какие бывают египтяне! А ведь если погулять вокруг знаменитых египетских пирамид, о египтянах сложится совсем противоположное мнение. Выходит, чем дальше от пирамид, тем египтяне лучше.

Каждый день мы ходили в город, завершая свои мирские дела. Седьмого декабря консул РФ познакомил нас с двумя русскими путешественниками, вообще-то живущими в Германии; одного из них звали Владимир Станенков, а имя другого я забыл. Сии двое ехали навстречу нам таким образом: прилетели в ЮАР, теперь через Намибию и Ботсвану попали в Замбию, а дальше мечтали на местном транспорте добраться до Танзании, Кении, пересечь Эфиопию и Судан и т. д., и таким путём вернуться в свою Европу. Мы поделились полезными сведениями друг с другом и договорились встретиться в следующем году, по окончании путешествий. Впоследствии оказалось, что сии путешественники добрались только до Кении, а оттуда улетели в свой Гамбург самолётом.

В Лусаке нам удалось пообщаться ещё с некоторыми соотечественниками. Самым многоопытным из них оказался г-н Жуков, бизнесмен, занимающийся грузоперевозками и знающий истинное состояние всех дорог и стран на большой территории от Кейптауна до экватора. Именно у него в доме, где мы с Грилом в первый день своего приезда в Замбию стирали бельё в стиральной машине, — но самого г-на Жукова тогда не было дома, ибо он уехал по делам в г. Лубумбаши (Конго-Заир). Теперь он был в городе, и мы пошли к нему, чтобы узнать у него ситуацию в Анголе и Конго-Заире. Только он, занимаясь грузоперевозками, мог точно ответить, где можно проехать, а где нет.

Фирма его находилась в центре Лусаки. На ступеньках перед офисом сидел странный пьяный человек, похожий на русского, и ругался нехорошими словами по-английски. Это оказался тот самый путешественник, который незадолго до нас осел в Культурном центре у Рифата Кадыровича.

Г-н Жуков принял нас в своём кабинете. На стене висела маленькая рекламка советских мотоциклов ИЖ на английском языке: "Замбийские дороги и русские мотоциклы — созданы друг для друга! Прочный, как танк! Надёжный, как автомат Калашникова! Дешёвый, как ещё что-то там! Всего за $1699!" На рекламе был нарисован мотоцикл и красные серп и молот.

Мы внимательно слушали:

— Вон, видели, на крыльце сидит, тоже путешественник. Его Рифат Кадырович из Дар-эс-Салама ко мне отправил, безденежный совсем. Я его устроил электриком работать, а он не только алкоголик, но ещё и малярию подцепил.

Тут путешественники регулярно появляются. Я раньше здесь консулом работал, и вот лет восемь назад из Ижевска в Кейптаун автопробег был. Там был «Камаз» и шесть мотоциклов, а всего 14 человек ехало. С Ижевска до Москвы они быстро доехали, потом до Италии, на пароме переправились в Египет, ну и дальше через Судан, Эфиопию, Кению, Танзанию приехали в Замбию. Тут у них деньги кончились. «Камаз» продали и три мотоцикла; половина народу домой улетели. Остальные добрались-таки до Кейптауна, затем вернулись сюда, в Замбию, допродали всё и улетели домой. А в 1994 году трое из них вернулись, и до сих пор они здесь: первый привёз контейнер ружей, второй — контейнер мотоциклов, продавать. Вид на жительство у них, как у инвесторов: привёз контейнер мотоциклов — как бы инвестировал здешнюю экономику. Только дела плохо идут — мотоциклов штук по десять в год продаётся, и с тех пор ещё третий контейнер не дораспродан. А третий механиком был в том автопробеге, его здешняя фирма на работу устроила. И с тех пор они здесь живут.

— А ещё были двое путешественников, — продолжал Жуков. — В 1992 году они наскребли денег на «Аэрофлот» до Аддис-Абебы и оттуда, как и вы, хитч-хайком приехали в Замбию. Они дальше собирались, в Намибию, в Уолфиш-Бей, хотели устроиться работать на какое-то судно. Смешно, они не знали, ведь тогда ещё Уолфиш-Бей не намибийский был, его оккупировала ЮАР и только в 1994 году отдала. Здесь, в Замбии, у них все деньги кончились, и жили они у нас две недели в консульстве, в библиотеке, надоели всем, насобирали им на билет домой. Лет по двадцать им было. Аэрофлот сюда ещё летал, и скидку им особую предоставили, баксов по 200 до Москвы, чтобы только отправить их. А они — не захотели лететь! Исчезли и перебрались-таки в Намибию; тамошний консул звонит мне: тут какие-то двое приехали, говорят, от тебя… ммм… И вот остались они оба в Намибии. Бизнесменами стали. Восемь лет прошло! Будете в Намибии, можете познакомиться.

А вот через Заир ездить пока я вам не советую. От Лубумбаши до Киншасы дороги нет. На карте есть, а реально — нет, забудьте! Новый шикарный джип едет из Киншасы до Лубумбаши полтора месяца. От Киншасы до Бакана 160 километров только есть дорога, старый асфальт, а потом грунтовка, до Бакана ещё ходят трёхтонки, а дальше… дальше повозки!

Кабилу, Заирского президента поддерживают Намибия, Ангола, даже Зимбабве поддерживает Кабилу. Почему? Тамошний президент, Мугабе, впилил в Кабилу 170 миллионов баксов, и вот теперь ему жалко денег. А повстанцы — их же сам Кабила и сделал. 35000 вооружённых людей, ребята из Руанды, по национальности тутси, это большая сила, они его и привели к власти. Он им за это пообещал земли на востоке страны, и так и не дал, сказал: спасибо за работу, а теперь выметайтесь. Они пошли и захватили порт Матади. Это единственный порт в стране, и грузы, жратву, электричество, всё перекрыли, вооружённые голодные люди. Столицу полностью блокировали, а ведь там, в Киншасе, восемь миллионов человек, огромный город. Ангольское правительство послало четыре танковых батальона на помощь. Выбили этих повстанцев из Матади, а на обратном пути решили освободить один из ангольских населённых пунктов, занятых Унитой. Ну, а те недавно прикупили из Уганды шесть советских ракетных установок «Град». Сорок минут — тридцать шесть танков, это для Анголы существенно.

Такая там, ребята, "military zone" между Луандой и Киншасой, проехать там нельзя. Может, километров сто ещё и проедете, как путешественники, ну а дальше этого просто не поймут, и самое меньшее, что с вами сделают, это расстрел. А вот из Намибии до Луанды ещё можно проехать, и там ездят, и груз возят. Севернее Луанды — забудьте. И из Замбии — только в Лубумбаши, и ещё километров на сто к северу, туда я на охоту ездил, а дальше уже не проехать.

А вот Лубумбаши вполне нормальный город. Хотя там шпиономания везде. Я два раза шпионом был, представляете? не смейтесь: один раз за этот сотовый телефон. На нём написано «Telecell», а такая компания есть в Руанде. Они сразу подумали: у тебя связь с Руандой? Четыре часа продержали, и только потому отпустили, что карточка была замбийская. И второй раз я был шпионом, за атлас автодорог. Смотрите, вот, в этом атласе дорога Лубумбаши—Киншаса показана, хотя в реальности её нет. Ну и всё — значит, шпион!

Лубумбаши — огромный город, миллионов пять жителей, в основном это беженцы, и на весь город всего десяток магазинов. Пачка масла, 250 грамм, стоит семь долларов! Просто потому, что нормальной еды у них нет. 99 % населения едят местную еду из кукурузной муки, и какую-то баланду из травы, и бананы, а больше ничего нет. Но, представьте себе, Лубумбаши очень спокойный город. Не грабят никого, можно ночью спокойно ходить. А всё потому, что Кабила, когда к власти пришёл, первых тридцать воров, кого поймали, расстреляли прямо на глазах у всех на улице. И вот они боятся, не воруют. А вот там, где правительство не контролирует, — там, ребята, полный беспредел. Любой вооружённый человек, если заподозрит, что у вас есть деньги — то всё!

— А где проходит линия фронта между правительством и повстанцами? — спросили мы, разворачивая карту.

— А за эту линию фронта американцы миллион долларов дадут, если кто сможет сказать точно, где эти, а где те, кому принадлежит это месторождение, а кому эта шахта… За эту линию фронта миллион долларов дадут, но никто не знает точно, как она проходит.

* * *

По вторникам, четвергам и субботам о. Джон совершал богослужение в маленькой церкви комнатной величины, а по воскресеньям — в большом храме. Копты, как и русские, называют себя православными, но внешний вид богослужения здесь отличался от принятого в России. Во-первых, в храме стояли скамеечки, и во время некоторых молитв можно было сидеть. Во-вторых, служба проходила на понятном (английском) языке, и в храме был комплект книжечек с текстом службы, чтобы прихожане могли подглядывать. Перед алтарём, на специальной подставке, один из дьяконов молча выставлял деревянные таблички с цифрами — номерами страниц, где находится читаемая в данный момент молитва; очень удобно, особенно для тех, кто опоздал и не сразу может понять, о чём речь. Сама служба длилась не более полутора часов, что также было удобнее, и понятнее, чем в нашей стране, когда прихожане порой вынуждены стоять по три часа на ногах, выслушивая такие традиционные, но не всем понятные песнопения.

Целование крестов, икон, рук священника здесь не производилось, хотя сами иконы присутствовали. Отец Джон во время службы очень любил кадить, и напускал дыма столько, что сам скрывался в клубах дыма. Наверное, это должно было символизировать кучевые облака небесные. Вообще же обрядов было немного, не было и свечей, столь популярных у нас. После богослужения прихожане часто оставались пообщаться со священником, попить с ним чай и поглазеть на нас, российских автостопщиков.

Проповеди читал о. Джон очень живо, интересно, и, хотя я не являюсь специалистом по английскому языку, всё было понятно. У служб был один недостаток — они начинались часов в семь утра, когда мы, утомлённые ночным Интернетом, еле продирали глаза. Некоторые из нас досыпали после службы, а Грил вообще не посещал церковных мероприятий, считая оные ересью; но отец Джон не ругал нас за плохое посещение.

Во время пребывания в святой церкви Шарлаев подцепил странную болезнь, похожую на простуду. Сперва у него была высокая темература, потом она, наоборот, понизилась. Потом у меня появились те же симптомы. Скорее всего, это была малярия. Болеть в церкви нам не хотелось. У нас был такой план: оставить в церкви часть вещей и съездить на неделю прогуляться по окрестностям, а потом опять собраться в Лусаке. Кирилл с Андреем собрались на север страны, Грил — на восток, Костенко, Шарлаев и я думали прокатиться на разведку в Ботсвану и Намибию.

10 декабря, воскресенье. Больные малярией отправляются ботсванить

Грил, видя, что мы с Вовкой подцепили вредную болезнь, нравоучил нас:

— У вас малярия! Вам надо пойти к врачу! Здесь есть русский врач, доктор Никишаев, не бойтесь, он вас проверит бесплатно! Если вы боитесь, я сам с вами пойду и сам с вами проверюсь, чтобы вы знали, что это не страшно!

Грил даже вчера заочно договорился с этим доктором Никишаевым, что в воскресенье нас проверят. Но мне не хотелось идти или ехать в клинику Никишаева, только для того, чтобы узнать, что у меня малярия; тем более, что в воскресенье отец Джон обещал особо праздничную службу в большом храме, и не хотелось из-за малярии её пропускать. Решили так: Грил с Шарлаевым пойдут и сделают утром анализ, и если потом окажется, что у Вовки малярия, то значит, и у меня то же самое.

Итак, Грил с Вовкой поутру поехали проверяться на малярию, а я остался на воскресную службу. На ней было много народу, человек пятьдесят; служили, как и в маленьком храме, на английском языке; специально к службе привезли сюда целый микроавтобус прихожан из далёких кварталов. Было и несколько египтян и одна русская дама по имени Лариса. Отец Джон, как всегда, напустил дыма от кадила так, что не было в храме ничего видно из-за этого дыма.

Заранее скажу, чтобы не интриговать читателя: малярия нашлась в крови и у больного Шарлаева, и у внешне здорового Грила. Но эти результаты мы узнали не сразу, а через несколько дней, так как сегодня же мы втроём (я, Костенко и Шарлаев) временно покинули Лусаку.

Покидая Лусаку, Шарлаев сказал Грилу, что мы едем без визы в Конго-Заир на недельку, изучить свойства этой страны (мы хотели спастись от преследования Грила и от его врачебно-лечебных наставлений). Грил, наслушавшись речений г-на Жукова, решил, что мы самоубийцы, но отговаривать не стал, понимая, что с шизофрениками, то есть с нами, спорить бесполезно.

Попрощавшись с Грилом, Кириллом, Андреем и отцом Джоном, мы оставили в церкви часть своих вещей и распрощались с замбийской столицей, собираясь вернуться сюда через неделю вновь. Вскоре мы уже ехали в большом грохочущем кузове грузовика на юг, в сторону намибийской, ботсванской и зимбабвийской границ.

11 декабря, понедельник. Больные малярией приботсваниваются

Мы с Шарлаевым были уже в совсем никаком самочувствии, когда наутро приехали в город Ливингстон. Все симптомы малярии были налицо, затягивать не стоило, и мы направились в ближайшую аптеку.

— У вас есть что-нибудь от малярии? — спросили мы аптекаря.

— Есть, — отвечал аптекарь, — хлороквин, ородар, фанзидар…

— Он, он! Давайте нам поскорее фанзидара, и побольше! И воды принесите, пожалуйста! — на глазах изумлённого аптекаря мы тут же распечатали и выпили по три таблетки фанзидара, и прикупили ещё про запас, на случай, если симптомы малярии не прекратятся вскоре.

Когда мы, наконец, направились в дальнейший путь, мы (наверное, под действием малярии) никак не могли решить, куда ехать — в Намибию или в Ботсвану! Здесь практически в одной точке сходятся границы четырёх стран — Замбии, Зибабве, Бостваны и Намибии. Решили — куда поймаем машину, туда и поедем. Машина довезла нас до Казунгулы, где паром в Ботсвану, решили — судьба, поехали туда.

Мы поставили выездные штампы, паром перевёз нас через полноводную Замбези, и мы оказались в другой, дивной стране.

Огромное число живности. Мы, по ошибке, заехали в сторону национального парка Чобе, и сидели, стопя в обе стороны. Или проехать через весь парк и выехать, опять-таки, в Намибию, или вернуться обратно на перекрёсток и углубиться в Ботсвану? Вдруг, пока мы ждём машин, из-за дорожного знака-щита выглядывает огромный слон. Вовка сразу побежал фотографировать. Только вернулся — выбежали толпы обезьян. По дороге скачут, лазят по деревьям — десятки обезьян, повсюду! Только нафотографировались — глядь, целое стадо слонов! Человек шесть-семь. Мы с Вовкой бросились в лес, за ними. Олег остался караулить рюкзаки — а то затопчут ещё другие слоны. Фотографировали слонов, пока им это не надоело, и они дали дёру. Мы погнались за слонами, но всё стадо скрылось из виду в лесу, сопровождаемое толпой белых птиц, питающихся слоновьим калом.

Мы сидели на этой ложной дороге, и чуть всё же не уехали в Намибию, но потом поймали машину обратно на перекрёсток. Был уже вечер, и с машинами было глухо. Пытались поменять доллары, но никто не знал, что это такое. Заночевали у самой трассы. Всё думали, что будет, если ночью наступит слон — их здесь развелось не в меру много. Ночью слоны так и не пришли, наверное они тоже спали, но когда я надевал ботинок, в нём оказался, о ужас! — огромнейший жук, который занял чуть не треть ботинка. В детстве я мечтал о таком жуке, а сейчас вытряхнул, и он попал в палатку и напугал спящего В.Шарлаева. Вскоре выгнали жука. Здесь также есть сороконожки, шмели, жирафы, ослы и все виды животных — только люди редки.

Ботсвана

12 декабря, вторник

В России 12 декабря праздник — День конституции. А на нашей улице тоже сегодня праздник. За сегодняшний день мы проехали тысячу километров, и пересекли всю Ботсвану с севера на юг. Получилось это так.

Ботсвана, заодно с Намибией, — две самые малонаселённые страны мира (если не считать за страны Гренландию, Якутию, Эвенкию и Антарктиду). Ботсвана по размерам превосходит Украину, а проживает там всего полтора миллиона человек; Намибия чуть больше и по населению, и по территории. Лет тридцать назад пустынная Ботсвана, не имеющая ни промышленности, ни выхода к морю, была одной из самых отсталых стран мира и жила только за счёт животноводства (количество коз и овец здесь превышало численность редкого человеческого вида). Но в 1970-х годах здесь обнаружились алмазы, и на сегодняшний день уровень жизни в Ботсване — один из самых высоких среди всех 54 стран континента.

Некоторые мои соотечественники часто спрашивают меня: а где самый низкий уровень жизни? наверное, в России? Статистика отвечает любопытным, что хуже всего люди живут в африканских странах. Самый низкий уровень жизни в Африке и вообще в мире — в Эфиопии, Эритрее, Мали, Сьера-Леоне, в Центрально-Африканской Республике и в Чаде. Самая низкая грамотность — в Буркина-Фасо, где только 18 % взрослых людей могут разобрать буквы, а в Эфиопии таких грамотеев вдвое больше. Реже всех иных людей мира выходят в Интернет жители Конго-Заира. А самая низкая средняя продолжительность жизни у мужчин — 25 лет — была отмечена в Габоне, во второй половине XX века! Альберт Швейцер, именно там основавший свою клинику, прожил 90 лет, почти четыре среднегабонских жизни. Вот такова жизнь в глухих местах Африки, а сейчас мы находились в той же Африке, но сколь не-африканской она была!

Ботсванские дороги почти европейского качества, ровные, гладкие, к асфальту приклеены светоотражающие катафоты, красные, оранжевые, есть и зелёные, и ночью обочины и дорожная разметка сверкают в свете фар. Между соседними деревнями — порой 200 и даже 300 километров. Но автостоп не так хорош, как в соседних Танзании, Кении, Замбии. Несутся на скорости и не успевают заметить нас, остановиться, — так что подбирают не сразу. Английский язык понимают. Выглядят цивильно. Вдоль дороги — мелкий лес, кусты и трава, и раз в двадцать километров — вышки-антенны для сотовых телефонов: мобильники действуют здесь на всех основных трассах.

Вдоль дорог расставлены бочки-урны. На постах санитарного контроля колёса машин опрыскивают химикатом, видимо, чтобы не провозить микробы. А людей заставляют выйти из машины, обуться и протопать по влажному дезинфицирующему коврику.

Ботствана в последние годы стала одной из стран элитного буржуйского туризма. Слоны, когда-то находившиеся на грани исчезновения, расплодились здесь толпами. Шикарные кемпинги и гостиницы привлекают сюда любителей буржуйского отдыха из богатых стран мира. А вот автостопный туризм здесь не развит. Не зря в ботсванском законе о туризме, который где-то достал Костенко, были такие слова:

"До сих пор в нашей стране попадаются и такие туристы, которые проводят в Ботсване много времени, но тратят мало денег. Эти туристы не только не подпитывают нашу экономику, но и наносят ей ущерб, так как скапливаются в городах, на дорогах и в общественных местах и постепенно приводят к их разрушению!"

(Далее содержались методы сокращения популяции таких нежелательных туристов.) Как верно! Мы, скопившись на общественной дороге, действительно не приносили никакого дохода экономике Ботстваны, и более того: я подобрал и увёз в Россию собственность ботстванского государства — отклеившийся от асфальта, под действием солнца, оранжевый катафот.

* * *

Жара. На экваторе мёрзли, а в тропиках греемся, здесь не меньше +35 в тени, декабрь в Ботсване, как июнь в Судане. Да ещё и эта наша малярийная температура! К счастью, она рассеивалась помаленьку.

За день нам удалось пересечь всю страну; мы потратили на преодоление 1000 км всего десять ходовых часов. Ещё два дополнительных часа мы отдыхали на полдороги, в городке под названием Францисктаун — изучали город и магазинные цены. Они выше, чем в Замбии или в России; купили еды на $10 и тут же съели всё. Зато товары вкусные, красиво запакованные, и ничего тухлого.

А столица, Габороне — современный город, модерновые здания из стекла и бетона, и каждое в своём стиле. Приехали в Габороне поздно вечером, и с трудом нашли место для палаток — в самом центре, на стройплощадке, у стен ещё одного созревающего небоскрёба. Народ не злобный — сколько людей видели наши палатки в центре столицы, но никто нас не побеспокоил.

Во мраке габоронской ночи я выкинул всё то, что осталось от джинсов, в которых я выезжал из дома. Они уже тогда были не новы; в Латакии (Сирия) они были превращены в шорты; и только в Ботсване число дырок в них стало столь велико, что они стали непригодны для носки в аккуратной ботсванской столице. Индийские белые штаны давно выкинуты тоже. Любопытно, какие вещи уцелеют на мне к моменту возвращения домой? Узнаем и сие.

13 декабря, среда. Габороне. Странный консул. Снова в пути

Утром осмотрели ботсванскую столицу. Интересный вид у неё: как будто ботсванским властям обрушились на голову большие деньги, и они решили заказать себе архитекторов из Европы и построить несколько, около десятка, суперсовременных офисных зданий из стекла и бетона. Если не считать этих зданий, Габороне весьма малоэтажный, зелёный город, чистый и дорогой. В Габороне 150 тысяч жителей (не больше Подольска), но город сей с обилием машин, супермаркетами, очень широкими улицами. Машины в городе есть у всех, городские автобусы не обнаружены, все люди такие современные, бомжей не встречаем, никто не попрошайничает и не копается в мусорных урнах. По-моему, и воровать здесь не принято — страна маленькая, все на виду. Много дорогих и вкусных соблазнов. Накупили много хлебностей, вкусностей и газированностей; разменяли несколько долларов на ботстванские копейки с птичками; отправили письмо.

Во всём столичном городе всего несколько посольств: Россия, США, Ангола, Нигерия, Ливия, Эфиопия, несколько стран Европы и африканцы-соседи. Посольство Российской империи проявило странность. Консул, в традициях

КГБ, выведал у нас всё, что можно, и записал "в дело", а сам не ответил ни на один наш вопрос! Местонахождение посольства Зимбабве, методы получения виз в ЮАР и Малави он не знал; список посольств в Габороне он, якобы, не имел; оказию и письма на Родину передать не мог, так как из его посольства никто никогда в РФ не летал. И даже рюкзаки в его посольстве на полдня оставить было нельзя. Зато он отксерил наши паспорта, и, наверное, не прочь был бы снять и отпечатки пальцев, да эта мысль прийти в голову ему не успела: отвлекли его ботсванцы, стремящиеся получить визу РФ и поехать к нам на учёбу или для бизнеса. Единственное, что получили мы от соотечественников — Кока-колу баночную, по 340 миллилитров на нос. Но и та была без сахара, Coca-cola light называется, для лиц, боящихся калорий и ожирения.

Ботсванский народ отличается от замбийского и прочих.

1) Уже два человека признались нам, что не знают, что есть такая страна «Russia» (слово "Soviet Union" также им ни о чём не говорило).

Подсказываю: какая страна в мире самая большая? — Не знают. (Впрочем, и в России, я думаю, большинство людей не знают, где есть такая страна — Ботсвана.)

2) Английский язык знают почти все, но между собой не говорят на нём, имея свой ботсванский язык. А вот в соседней Замбии большинство людей говорили даже друг с другом по-английски!

3) Бдительные "следящие за порядком" полицейские проявляют активность и любопытство довольно часто. На трассах ловят водителей, превышающих скорость 120, и штрафуют их.

…Вот ещё один англоговорящий водитель не мог понять, что за страна Russia. Я подсказываю: Moscow, Soviet Union, USSR. Никак не вспомнит, спрашивает меня: это Европа или Азия? Тут случился более «образованный» ботсванец и с надеждой вопрошает: Россия — это остров? Даже мои намёки, что, мол, крупнейшая страна в мире! — не приводят к просветлению их.

Большинство перемещающихся здесь людей совершают свои поездки на частных машинах. Не имеющие такой возможности — автостопят на специальных остановках. Выезжая из Габороне, мы видели десятки людей, стопящих кучно, и проходящие грузовики и легковушки разбирали их, кто сколько мог, правда, платно. Мы стояли вне "оборудованных автостопных позиций" и сперва долго не могли уехать, но затем один парень, нас подвозя, угостил газировкой и печеньем, а потом подобрала машина, в которой ехало четыре женщины: за рулём старушка лет 65-ти, в кузове — две её дочки и даже внучка, вот такая женская команда взяла нас, троих мужиков! А потом — кузова, кузова… И мы остановились на ночлег на некоем повороте, южнее южного тропика, там, где зелёная саванна уступает место пустыне Калахари, кою нам надлежит пересечь вскоре.

Мы поставили палатки где попало, прямо возле деревни. Ночью толпы каких-то ослов и овец съели все наши хлеба, купленные вчера в столичных супермаркетах, и чуть не обрушили палатки, но мы не огорчились.

14 декабря, четверг. Из Ботсваны — в Намибию

Вот сидим втроём на позиции. Дорога очень хорошая, но машин нет. Жарко весьма. Сейчас мимо пролетел огромнейший жук, размером почти с вертолёт.

Я погнался за жуком, но он оказался проворен и улетел вдаль. Тут, в Ботсване, всё живое очень велико. Попадаются гиганские муравьи. Сегодня видели страусов. Грузовики тоже здоровенные, есть такие экземпляры с прицепом — 9 осей по 4 колеса, тонн шестьдесят, не меньше.

Вокруг — лето. Вся пустыня в жёлтых цветах. Под деревцем неподалёку притаился местный стопщик. Поверхность шоссе вдали кажется зеркальной водной гладью — это воздух от асфальта нагревается и изменяет свои оптические свойства.

Интересно, что большинство людей, участвовавших в поездках АВП, участвуют только один раз. Не потому, что поездки плохие, а просто нормальному человеку в жизни достаточно одного путешествия. Потом человек переходит в мир обычной жизни, но святое путешествие пускает корни в его душе и как-то скрыто улучшает его последующую жизнь. Большинству людей только один раз приобщиться к величию окружающего мира достаточно, потом можно хоть всю жизнь вспоминать. И, может, какая польза выйдет из этого. И только некоторые фанаты путешествуют долго. Вот и я — весь уже в мыслях и планах о следующих поездках. Опять пролетел жук-гигант. Ещё тут есть гусеницы длиннее шариковой ручки, переползают дорогу. Они похожи на куски толстого чёрного кабеля. А вот с машинами нам пока не везёт.

Даже здесь, на довольно глухом повороте на Канг, стоит бочка для мусора. Буржуи они тут все! Играют в Европу. Я, правда, ещё не был в настоящих европейских странах, и вот мне Ботсвана кажется слишком богатой и цивильной.

Мы стопили сегодня довольно долго, но всё же уехали до поворота на Ганзи, а там нас подобрал весёлый мужик, ехавший из

Йоханесбурга в Виндхук. Дорога, по которой мы ехали, называлась Транскалахарское шоссе. Пустыня Калахари оказалась не такой, как мы ожидали, не жёлтой, а травянистой. Вся её песчаная почва была покрыта редкими травинками, кустарниками и даже кое-где низкими деревцами. Хотя жарко и сухо тут было, как в настоящей пустыне.

На границе Ботсваны и Намибии таможенные формальности были просты. Всего семь минут понадобилось на то, чтобы отметиться и на той, и на другой стороне. И вот мы въезжаем в Намибию, единственную безвизовую для нас страну Африки.

Намибия

Намибия, ещё одна малонаселённая страна мира, получила независимость совсем недавно, в 1990 году. Сто лет назад эта территория, названная тогда "Юго-Западная Африка", попала в руки немцев, которые и построили первые намибийские города в европейском стиле, провели железные дороги и нашли месторождения алмазов. После Первой мировой войны колонию сию отобрали у немцев англичане; затем, после Второй Мировой, управление Намибией перешло к ЮАР по мандату ООН. Хотя в 1966 году ООН приняла решение отобрать у ЮАР мандат на управление Намибией, — ЮАРцы не отпустили свою колонию на свободу и продолжали управлять ею. Здесь действовали законы апартеида, заключающиеся в разделении белого и чёрного населения, а братские державы Ангола, Куба и СССР как могли, помогали намибийцам в их освободительной борьбе. В 1990 году, наконец, Намибия получила независимость, а граждане дружественных стран Анголы, Кубы и СССР получили право на безвизовый въезд на любой срок до 90 дней.

Белые люди, правившие страной до 1990 г., отстроили все основные дороги и несколько городов страны по европейскому образцу — столицу Виндхук, города на побережье Свакопмунд, Людериц, Уолфиш-Бей и др… Намибия и поныне привлекает многих буржуазных туристов, приезжающих сюда как на свою вторую родину: чем вам не Европа? когда в Европе зима, тут лето; продукты дешевле круглый год; а помимо городов, есть большие песчаные дюны, океан, а в национальном парке Этоша — звери всякие и слоны.

Нас высадили вчера поздно вечером в самом центре сияющего предрождественской иллюминацией Виндхука. Все магазины были уже закрыты.

Мы обратились к полицейским, не знают ли они какой-нибудь супермаркет, работающий допоздна, чтобы там принимались кредитные карточки. Двое блюстителей порядка, бросив свой пост, минут тридцать шлялись с нами по городу, ища нам вечерний магазин, и в конце концов нашли его. Мы затарились продуктами и сели ужинать на свои рюкзаки — прямо у входа. К нам подошли белые люди, мужчина и женщина, и спросили, что мы тут делаем. «Едим», — отвечали мы, питаясь, и объяснили свою сущность. "А где будете спать?" — спросили белые люди. "Пока не знаем, — отвечали мы, — будем решать свои проблемы по очереди! Захотелось поесть — поели, захочется спать — поищем и место для сна". — "Поехали ночевать к нам!" — предложили они. Мы не заставили себя долго упрашивать, погрузились в их машину и отправились на вписку, весьма довольные таким развитием событий.

15 декабря, пятница. Виндхук и выезд из него

Так мы побывали в одном из частных виндхукских домов; в таких домах здесь живёт всё белое население города. Многоэтажных частных зданий нет, только несколько центральных гостиниц, банковские и офисные здания на главной улице многоэтажны. А здесь — огорожено забором с колючей проволокой, сад, бассейн, пальмы с искусственным поливом, в доме много комнат, очень просторно, есть горячая вода (прямо кипяток) и все блага цивилизации. Зарплата хозяина была по местным меркам средней — $1000 в месяц.

Утром нас накормили; хозяин вписки довёз нас на своей машине до ворот российского посольства. Консул РФ в Виндхуке был уже осведомлён о нашем существовании: ему уже сообщили сие наши другие консула, из Эфиопии, Замбии и Ботсваны. К счастью, никаких вредных свойств мы в посольстве не проявили, на вписку не просились и малярией не болели, хотя О.Костенко и восхотел увидать врача, так как по неизвестной причине у него болело ухо. Возможно, на высоте его роста (196 см) дули сильные высотные ветра, и в ухо надуло что-нибудь, но мы опасались, что это малярия, так как любая болезнь теперь напоминала нам малярию.

Мы посетили посольство Анголы — узнать о получении визы там на случай возвращения домой. Ангольцы находились в специальном Ангола Хаусе в центре города. Хотя они и могли выдать нам, по идее, визу, но не хотели даже разговаривать с нами без рекомендательного письма из посольства РФ, и мы покинули Ангола Хаус, несолоно хлебавши. Кстати, вчерашний водитель, довёзший нас до Виндхука, был в Анголе неоднократно. Говорит — нормальная страна, только дороги плохие и не во все места можно ездить, потому что воюют кое-где.

Также мы навестили главпочтамт, Интернет-кафе и супермаркет "Shoprite".

Все эти заведения находились на одной главной улице — ул. Независимости (Independence Avenue). Эта Avenue и вела на север, на выезд из солнечного Виндхука. Мы решили не задерживаться в городе по двум причинам. Во-первых, нам надо было поскорее вернуться в Замбию, ибо если бы мы загуляли здесь надолго, то нам пришлось бы на границе покупать новую замбийскую визу. Во-вторых, мы знали, что ещё успеем насладиться Намибией и Виндхуком в частности.

* * *

Independence Avenue, ведущая на север, через некоторое время превратилась в настоящий автобан, а потом обратно сузилась до обыкновенной, но хорошей дороги. Сперва мы добрались до соседнего города Отжиранга, а там, уже вечером, застопили иную машину, которой привелось вскоре попасть в аварию.

Был уже вечер. Дороги здесь повсюду огорожены, чтобы на трассу не вылезали всякие ослы, слоны, кабаны и иная живность. Но, конечно, в этих заборах бывают дырки, и вот машинка, в кузове которой мы ехали, врезалась в стадо из нескольких ослов. Были сумерки, и водитель не увидел вовремя, потом резко начал тормозить, но было поздно. Я зажмурился. Нас, едущих в кузове, обрызгало какими-то каплями, я думал, что это всё, что осталось от осла. Но оказалось иное — осёл разбил весь передок машины, пробил радиатор (вода, покрывшая меня, была из радиатора), отломал капот, подлетел ввысь, упал на крышу встречной машины и повредил её тоже. Совершив все эти диверсии, осёл-камикадзе улетел в кювет, где конвульсивно дёргался в тот момент, когда все участники ДТП достигли его. Водитель встречной машины, одолжив у Шарлаева складной ножик, спустился в кювет и отрезал ногу осла-диверсанта и, погрузив её в свою машину, скрылся. Сфотографироваться с ногой он не пожелал. А наша машина уже не была способна двигаться. Водитель вызвал подмогу при помощи сотового телефона (они здесь, как и в Ботсване, повсюду работают), а нам пришлось ожидать другую машину в вечернем мраке.

16 декабря, суббота. Зависание близ г. Хрутфонтейн

Мы ночевали в палатке на выезде из городка Отживаронго. Утром нам удалось уехать в следующий город, Хрутфонтейн, а после этого мы застряли. Целые сутки — всю оставшуюся часть 16-го декабря, а также утро 17-го мы проторчали на трассе. Машин было много, но останавливались одни деньгопросы, и мы никак не могли уехать по-научному.

Нигде, даже в самых бедных странах, такого не наблюдалось! Ездили и в Судане, и в Эфиопии, и по многим странам Азии и Африки нераздельной тройкой, пятёркой, шестёркой, и если не первая, то вторая или третья машина увозила нас. Здесь же, в одной из процветающих стран, проезжают с безразличным лицом сотни водителей, и лишь некоторые из них, обуреваемые жаждой наживы, останавливаются. И это потрясает! Никто из нас — ни я, ни Шарлаев, ни Костенко — пока не встречали такого явления в своей практике. Конечно, есть деньгопросы и в Иране, и в Судане, и в Эфиопии, но если правильно объяснить сущность — всё будет ОК.

Сегодня мы вновь стали свидетелями аварии. Едет белый мистер на легковушке с большим прицепом. Мы голосуем: "Эй, подвези!" — "Не могу, поворачиваю," — показывает жестом он. "Куда, интересно, он поворачивает? — думаем мы, — Дорога прямая до горизонта!" Оборачиваясь, провожаем «поворачивающую» машину взглядом. Тут он и впрямь начинает поворачивать: тяжёлый прицеп занесло, машина ушла в кювет и с грохотом перевернулась на бок, подняв тучу пыли, метрах в ста позади нас. Мужик не пострадал и тут же вызвал себе подмогу, другую машину, которая приехала вскоре и вытянула обратно на трассу сперва прицеп, а потом всё остальное.

Сделав перерыв в ожидании машин, мы сходили в город (супермаркет и еда — это вкусно, как всегда), вечером жгли костёр из колючек, кипятили чай и ели очень большой хлеб, в общем, радовались как могли и качались, как на качелях, в пустой бочке для мусора — тут, как и в Ботсване, они стоят повсюду.

Зависание на трассе было для нас дивно. Или здесь не принято ездить в тройках? Или мы совсем расслабились в Судане, в Кении, в Танзании, привыкнув, что если не первая, то вторая машина останавливается и везёт? Как тогда будем ездить в России?

17 декабря, воскресенье. Хрутфонтейн — Багани

Наше сидение под Хрутфонтейном позорно затянулось. Но наконец нам повезло — удалось отправить Олега Костенко на переполненной машине с гражданами ЮАР. Машина шла быстро, и у Олега были все шансы попасть на сегодняшний конвой в 15.00 из Багани, ну а мы приехали в Багани немного позже, в большом пустом кузове быстрого грузовика, и были вынуждены ночевать здесь в ожидании утреннего конвоя.

* * *

Багани — маленькая деревушка, на самом севере страны. Мы с Вовкой прячемся от дождя под козырьком местного «ресторана». Здесь большая часть жилищ уже не в таком европейском стиле, как в центре страны, — а обычные африканские хижины. В обилии, однако, бары, люди пьют и танцуют под музыку. Еда здесь дорога — один хлеб весом полкило стоит $0.6, и всё остальное на том же уровне. Интересно, что некоторые африканские столицы, вроде Лусаки, Габороне и Виндхука, дешевле в плане еды, чем окрестные поселения; а вот Москва и Дар-эс-Салам, к примеру, — дороже.

Льёт дождь, сыро и прохладно. Машин сегодня не будет, пойдут все организованно в 9.00 утра с конвоем. Здесь 200-километровый участок дороги, идущий вдоль ангольской границы, проезжается только под вооружённым конвоем, который отправляется дважды в сутки — в 9 и 15 часов. Конвой ввели здесь недавно, примерно полгода назад, после того как ангольские повстанцы расстреляли проезжавшего здесь на машине француза с семьёй. Поэтому мы ночуем здесь, в Багани, а завтра впишемся в конвойную колонну и поедем с нею. Военные сопровождают машины до посёлка Конгола, а дальше ещё 100 км считается безопасным участком, до города Катима-Мулио. Тот город является пограничным, и в нескольких километрах за ним начинается уже Замбия.

Странно вообразить, что где-то в Москве снег, и, может быть, даже мороз. А мы так привыкли к Африке! Тут каждая страна со своим свойством и со своим лицом. И, в общем, автостопный рай. Даже в Намибии — столько времени провисели, а потом 500 км пролетели с ветерком! И так иногда подумаешь: а где она — Россия? Это Африка или Европа? Того и гляди, подобно местным жителям, скоро путать начнём.

Мы поставили палатку прямо под козырьком ресторана. В сумерках к нам наведался какой-то дядька, назвавшийся «секьюрити». Мы ему объяснили, что переночуем здесь, а завтра уедем. «Секьюрити» удовлетворился и ушёл. И это в пяти километрах от Ангольской границы! Поразительно спокойная страна!

18 декабря, понедельник. Конвой. Лодка. Сешеке

Утренний конвой стартовал ровно в девять утра. В составе конвоя было около двадцати машин — в большинстве своём это были леговушки, грузовиков только несколько. Наш вчерашний водитель грузовика, ночевавшего здесь же, на этот раз нам отказал — вчера пустой его кузов теперь уже был чем-то забит. Мы пришли поздно, конвой вот-вот отправлялся, и мы едва успели пристроиться в кузов легковушки до Конголы.

Трасса сия, покрытая отличным асфальтом, проходит здесь в нескольких километрах от ангольской границы. Там, в ангольских влажных лесах, засели повстанцы Унита, ведущие вот уже 25 лет войну с правительством Анголы, а с недавних пор — и с правительством Намибии. Вражеские действия унитовцев на территории Намибии заключаются в угоне скота, расстановке мин и в периодическом нападении на транзитный транспорт с целью его ограбления. Поэтому, (чтобы грабить было удобнее всех сразу?) машины здесь ехали пачкой, под охраной двух джипов, в которых сидели строгие намибийские солдаты и целились из пушек в ангольскую сторону.

Конвой ехал очень быстро, 200 километров за два с небольшим часа, и никто с ангольской стороны на нас напасть не успел. В середине пути нам встретилась такая же колонна, едущая в противоположную сторону. Там, где конвой завершал свой путь, мы застопили ещё одну машину — до самого последнего ангольского города Катимы-Мулио; получается, что от столицы до северо-восточной границы расстояние 1150 км, это немало. Как написано в намибийском учебнике географии для школьников,

"Намибия — очень большая страна. Вам потребуется целый день и целая ночь, чтобы пересечь её на машине с севера на юг".

Пограничный пост находился в пяти километрах от Катимы. Намибийцы выпустили нас легко, а замбийцы, увидев Re-entry визу, долго просили показать квитанцию об оплате, которую мы успели потерять. Впрочем, пустили нас в Замбию и без квитанции, опять разрешив нам там находиться месяц. Надеемся, это нам не понадобится и мы уедем быстрее.

На реке Замбези большой паром не работал, и переправу людей осуществляли деревянные лодки-долблёнки. Как только мы подошли к берегу, лодочники обступили нас, желая перевезти на тот берег за умеренную плату. Мы же предлагали им взаимовыгодную услугу, мол, денег не заплатим, но грести будем сами. Один лодочник согласился. Мы очень долго махали веслом и потратили добрых пятнадцать минут на то, чтобы разобраться с управлением лодки и перебраться на другой берег; лодочник стоял в лодке сзади и боролся с нахлынувшими на него чувствами (он, наверное, опасался, что белые мистеры утопят и его, и себя). Когда же мы переправились-таки и вышли на берег, лодочник, хотя и был заранее предупреждённый, потребовал плату за пережитый страх. Мы же тоже (в шутку) попросили с него плату за перевоз и в результате оставили друг друга ни с чем.

В нескольких километрах от перевоза находилась старинная замбийская деревня Сешеке. В сей момент — было около шести вечера — машин она уже не порождала. Дорога была удивительно плоха и раздолбана. Немного подождав так и не появившихся машин, мы поставили палатку и перешли в мир сна.

19 декабря, вторник. От Сешеке до Лусаки

Посёлок Сешеке на реке Замбези был известен ещё Д.Ливингстону, первому европейцу, попавшему сюда 150 лет назад. Сейчас нам показалось, что трасса из Сешеке до Казунгулы не ремонтировалась со времён Ливингстона, а то и с более ранней эпохи. На сильно утрамбованном песчаном коричневом основании дороги росли там и сям разнокалиберные серые «грибы» — остатки асфальтового покрытия, уложенного здесь в доисторические времена. Я впервые в жизни видел такую дорогу, где общая площадь выбоин составляла более 95 %, а асфальт сохранился только на 5 % поверхности.

Машин было мало, и их водители страдали жаждой наживы.

Ездили по такой дороге они медленно и плохо, объезжая асфальтовые наросты. С трудом уговорили одного проезжающего водителя, но он привёз нас в некую деревню в стороне от трассы и высадил там. Мы наконец осознали, почему большинство людей ездят из Катимы в Ливингстон не через Сешеке, а через Ботствану. Когда же мы наконец достигли города Ливингстон, нас одолел сильный голод, и мы пошли в супермаркет «Shoprite», на полу которого мы подобрали 10000 квача и таким образом пообедали беззатратно.

В Ливингстоне нас подобрал грузовик с кузовом, полным всяких разносортных вещей: ящики, кресла и мебель ехали в кузове у него. Мы сели на эти вещи и, заливаемые дождями, охлаждаемые ветрами, ехали до самой полуночи, так что я почти уже успел сгнить. В первом часу ночи грузовик с вещами углубился в кварталы города Кабве, километров шестьдесят не доезжая Лусаки. Мы покинули его и поставили палатку на газоне около очередной Новой Апостольской Церкви, — а наутро продолжили путь.

20–23 декабря. Снова дома!

Сегодня утром мы опять встретились в такой знакомой уже Лусаке, и в восемь утра уже стояли на службе в нашей любимой Коптской православной церкви. Итак, нас опять шестеро: Костенко, Шарлаев, Мамонов, Степанов, я и Грил.

Житие остальных было таково. Специалист по здравоохранению Грил, излечившись от малярии при помощи доктора Никишаева, отправился в один из национальных парков, где ему, как единственному в мире человеку, достигшему этого парка автостопом, устроили двухдневное бесплатное сафари на специальном джипе. Грил насмотрелся и нафотографировался по самое не хочу, вернулся в Лусаку, а сегодня, встретив нас с Шарлаевым, потащил всех вместе к доктору Никишаеву — опять делать анализы на малярию. По счастью, на этот раз ни у кого малярию не обнаружили.

Андрей и Кирилл съездили на озеро Танганьика, затрагивающее северо-западный уголок Замбии, и тоже были преисполнены интересных рассказов, а мы были рады, что наши друзья пополняют сокровищницу знаний мировой автостопной науки.

Нам уже было неудобно пользоваться гостеприимством и объедать доброго отца Джона, но тот придумал правильный выход из положения: поручил нам покрасить большую церковь изнутри. В покраске принимали участие все ученики его семинарии, но нам поручили самую ответственную часть — алтарь, так как купол был именно над алтарём, и именно там ожидались самые высотные работы, которые вряд ли бы выполнили местные жителм. Последующие четыре дня мы посвятили ударной покраске церкви и красили её до самого вечера 23-го декабря (24-го должно было состояться очередное воскресное богослужение, и к этому моменту всё должно было быть готово).

Величайший героизм проявил любитель высотных работ В.Шарлаев. Он, при помощи А.Мамонова, затащил лестницу на самую крышу, выставил два противоположных окна в куполе храма и протянул лестницу через эти окна, образовав мост под самым куполом. Стоя на этом мосту, длинною кистью Владимир за два дня покрасил всю внутреннюю поверхность купола, после чего лестница была извлечена и выставленные окна возвращены в прежнее положение.

На куполе храма находился приклееный туда Христос. Обводить его кисточкой было неудобно, и о. Джон проявил антидогматизм, он сказал: "Если можете его обкрасить вокруг, это прекрасно, но если придётся красить поверх — нет проблем!" В.Шарлаев всё же не стал закрашивать Христа и аккуратно соскрёб эту наклейку, и она спланировала вниз, что выглядело, конечно, кощунственно, но очень смешно.

Вообще пустить автостопщиков в алтарь мог только такой прогрессивный батюшка, как о. Джон. Мы создали там настоящую Вавилонскую башню из скамеек, залили краской все полы, истоптали святые престолы и всё прочее, но священник ждал от нас быстрой и качественной покраски (надо было успеть к воскресенью) и поэтому отпустил нам все грехи, связанные с попиранием алтаря.

В один из дней к о. Джону приехал его друг из Конго-Заира, тоже коптский священник отец Теофилос. Он рассказал, что в его городе Лубумбаши имеется целых три коптских церкви, и ещё восемь строятся. Мы очень удивились. Чёрный о. Теофилос собирался прожить здесь, у о. Джона, несколько дней, поскольку на следующей неделе сюда собирался нанести визит коптский ЮАРский епископ.

Что касается ситуации в Заире, о. Теофилос был оптимистом. Он сообщил, что и Лубумбаши, и Киншаса находятся под контролем правительственных войск, и всего за неделю можно проехать на машине из одного города в другой. Всё нормально, но по дороге в каждом населённом пункте часть людей являются сторонникам правительства, а часть — повстанцы, поэтому чёткой "линии фронта" тут не имеется. А вот в Кисангани из Киншасы проехать не просто, и речные суда теперь туда не плавают, так как в Кисангани все повстанцы, и ехать туда надо окольными путями, через Конго-Браззавиль и Центрально-Африканскую республику. Повстанцы же воюют не сами от себя: их поддерживают Руанда, Уганда и Америка, а порознь им бы никак невозможно было бы вести войну с таким здоровенным Конго-Заиром.

21-го декабря, вечером, нам в церковь звонили наши родители и все желающие из России и мы довольно долго общались с ними. Спасибо всем, кто нам звонил, это бывает так чудесно — поговорить по телефону на русском языке!

22-го декабря Грил покинул нас и направился вперёд нас в Намибию, чтобы там, как всегда, оказаться первым и разведать, какие там, в Намибии, есть русские люди, фирмы, посольства, пароходы и самолёты. Мы намеревались собраться все вместе 31-го декабря на главпочтамте города Свакомпунда (Намибия) и все вместе встретить на берегу Атлантики наступающий Новый год.

24 декабря, воскресенье

Утром торжественная воскресная служба прошла в свежепокрашенном, при нашем участии, храме.

Завтра всё автостопное человечество собиралось отмечать день рождения Вовки Шарлаева. По этому поводу мы заранее заправились большим количеством еды в супермаркете «Shoprite» — завтра это сделать невозможно по причине Рождества. При входе в магазин негр в костюме Деда Мороза с приставной белой бородой раздавал конфеты всем желающим — детям и русским автостопщикам.

Не успел день рождения В.Шарлаева начаться, как мы стали бросать кривые взгляды на колбасу и иные вкусности. Еле-еле дождались полуночи и начали поедание. Некоторые занялись также и выпиванием, благо все благочестивые дьяконы и сам отец Джон в сей полуночный час давно уже спали.

Ровно четыре месяца назад я въехал в Каир, тогда — в паре с Пашей Марутенковым (впоследствии улетевшим домой). Прошло четыре месяца, а Африка всё так же огромна, и мы так и не добрались до противоположного конца её! Стоит нам только найти хорошую вписку, типа Коптской церкви или Дар-эс-Саламского РКЦ, как мы застряём там на всё увеличивающееся время. Возможно, это свойство всех больших путешествий: наши кришнаиты Фатеевы уже немалое время тусуются в Мавритании, а Шанин — в Австралии. Наверное, в любой дальней дороге человеку подсознательно хочется обжиться на новом месте и создать себе локальный, временный, но столь родной и привычный дом!

25 декабря, понедельник. Рождество И.Христа и В.Шарлаева

Сегодня католическое Рождество, а также рождество В.Шарлаева, которому в сей день исполнился 21 год. По случаю этих праздников в Лусаке был всеобщий выходной, и отец Джон отговорил нас от идеи уезжать сегодня — машин, мол, на трассах сейчас нет по причине Рождества. Сам о. Джон сейчас не праздновал Рождество — копты, как и русские, отмечают его седьмого января.

Пользуясь нашим неуездом, отец Джон затеял переделку ламп во кресте на куполе церкви и повеску большой (и неполезной, хотя красивой) люстры в самом центре храма. Периодически шёл дождь. Главный верхолаз В.Шарлаев и главный электрик О.Костенко, воздвигнувшись на большую высоту, с энтузиазмом производили святоэлектрические работы.

— Хорошо, великолепно! — непрерывно радовался о. Джон. — Приезжайте ещё! Каждый год мы будем открывать новые церкви. Вернее, каждые два года. Сперва надо открыть ещё несколько церквей в разных районах Лусаки. Ведь люди, живущие на окраине, не могут ходить в церковь, так идти пешком трудно, а городской транспорт очень дорогой, беднякам не по карману. И поэтому надо открывать новые церкви, приезжайте через два года, будете и дальше помогать мне!

Днём жена о. Джона испекла по причине дня рождения Шарлаева торт, и на праздничный ужин собрались не только мы, но и святые отцы (о. Джон и о. Теофилос), а также жена о. Джона. Шарлаеву удалось угостить вином даже святых отцов, хотя выпили они совсем по чуть-чуть.

В поздний вечерний час мы отправились искать Уральскую золото-алмазную компанию, чтобы передать в Москву фотоплёнки с оказией. Владимир Сапожников, с которым мы познакомились в прошлый приезд в Лусаку, завтра летел в свой родной Екатеринбург с тремя пересадками (в Найроби, Амстердаме и Москве) и, пролетая мимо российской столицы, мог передать наш пакет. Пакет оказался весьма объёмистым — в нём было целых 39 фотоплёнок — всё это накопилось примерно за месяц с момента предыдущей оказии. Здесь надо не упустить момент поблагодарить сего В.Сапожникова: весь объёмистный пакет с фотоплёнками прибыл в Москву в целости и сохранности.

Пока шли к этому В.Сапожникову и обратно, подивились темноте замбийской столицы. Гораздо меньший по размерам Виндхук ночью прекрасно освещён, тем более — Рождество, иллюминация, лампочки всякие и гирлянды в любом намибийском городке. Здесь же — огромный мегаполис, а главные улицы освещены лишь светом фар проезжающих машин, и тротуаров не предусмотрено, того и гляди, свалишься в какую-нибудь яму.

Ночью, вернувшись в церковь, пели песни под гитару, мучали церковный Интернет и смеялись над тем, как надолго залипли в церкви!

26 декабря, вторник. Пять месяцев пути! Покидаем Лусаку

Мы встали в 8.20, но отец Джон опять не хотел нас отпускать так скоро: поутру он успел купить в магазине ещё одну цепь и хотел, чтобы мы повесили последнюю люстру. Олегу пришла в голову мысль соединить обе люстры наверху одним шнуром, чтобы они выключались одним выключателем. Вовка Шарлаев проявил чудеса верхолазства, бегал по потолку церкви, как паук, и всё наладил, в то время как я, непривычный к высотным работам, страховал его снизу. Страховка была скорее самоуспокоительной, чем действенной, но к счастью, проверять её нам не пришлось.

Сделав сию последнюю работу, мы доели на кухне последние угощения отца Джона и долго, утомительно собирались (так успели обжиться!) Попрощались со Стивом, Денисом и другими дьяконами, с самим отцом Джоном и с его супругой, и, наконец, ушли.

— God bless you! God bless you! God bless you all! — маленький отец Джон долго стоял в воротах церкви, прощался с нами и благословлял нас. По причине расставания хотелось плакать, хотя и не следовало это делать: ведь нельзя же оставаться в Лусаке на всю жизнь!

На пути к перекрёстку Манда-Хилл на разбитой дороге возникла большая лужа, и дети босиком ходили по ней, утопая по колено (машины — по бампер). Самые ленивые из нас даже застопили машину через лужу, а я обошёл её.

На столь часто посещаемом нами лусакском главпочтамте Олег Костенко получил письмо из Америки, в котором лежали чеки на его имя на сто американских долларов. Ему прислал сие его отец, проживающий в США.

Теперь Костенко был богат, и мы в честь этого, по традиции, завернули в супермаркет "Shoprite".

Итак, когда мы наконец окончательно покинули Лусаку, был уже вечер. Как и в прошлый малярийный наш уезд, — нас подобрал большой кузов, в котором мы разложились спать. Пока кузов стоял, ночуя, в Кафуе, хозяин грузовика долго пытался нас разбудить, уверяя, что рядом стоит прямой грузовик на Ливингстон, — но мы не вняли ему во сне.

27 декабря, среда. Водители-деньгопросы. Бесплатная гостиница в Ливингстоне

В 6.13 кузов с дремлющими нами тронулся и медленно полз ещё часа три. Водитель под конец спросил о деньгах, но, не получив их, не расстроился, занялся своими делами.

Мы впятером вылезли на дорогу — сидя на рюкзаках, обсуждать проблемы и перспективы мирового автостопа.

— Это всё неправильно! — лениво возмутился В.Шарлаев. — У нас в ПЛАС даже рюкзак нельзя снимать, ведь это расслабляет! Только через полтора часа ожидания на позиции можно снять рюкзак!

ПЛАС (Петербургская Лига Автостопа), основанная ещё в 1978 году, является образцом строгих спортивных автостопных традиций. Шарлаев, с недавних пор не только член, но и Президент ПЛАС, видел в нашей нераздельной ленивой «пятёрочной» езде греховное отступление от многолетних ПЛАСовских канонов.

При этом сам В.Шарлаев не являлся примером строгого нерасслабленного автостопа, так как не только снял с плеч свой рюкзак, но и сидел на нём (подобно нам прочим, неспортивным автостопщикам). Тут послышался шум машины, и, продолжая лениво спорить сидя, Кирилл вытянул поперёк дороги ленивую руку с оттопыренным большим пальцем. На удивление всех, машина застопилась; это был джип. Нас пятерых взял до следующего города некий библейский работник, американец. Мы повеселились по поводу строгих спортивных теорий и полезли в машину.

Олег Костенко заметил, что среди лиц, подвозящих нас на трассе, значительный процент составляют библейские работники. Однако мы не могли узнать процент таких работников среди тех, кто, не подвозя нас, проезжает мимо.

Проехав километров сорок с миссионером, мы расстались с ним и застопили иную машину, пикап.

— But we cannot pay money for lift (но мы не можем заплатить деньги за подвоз), — предупредили мы его.

— OK, let's go (всё в порядке, поехали), — и мы забрались в его кузов и поехали в город Ливингстон.

Водитель оказался странен, он заезжал в разные деревни и подбирал там и высаживал разных прочих пассажиров, а под конец прибыл в Ливингстон не по основной дороге, а по какой-то окольной. Привёз он нас на автостанцию, где сидел большой толстый негр с большой толстой пачкой денег в руках.

— А вот и главный билетёр, — пошутил Кирилл.

Но всё оказалось не так смешно. Водитель, получив деньги с прочих пассажиров, стал требовать денег и с нас (хотя до этого, как я писал выше, он согласился на бесплатную перевозку). Когда же мы покинули странного водителя, оставив его ни с чем, — он пожаловался ментам, которые вскоре и встретили нас в городе (Ливингстон — городок небольшой, и люди с рюкзаками там были на виду). Полицейские долго объясняли нам правила проезда в машинах на территории Замбии, но трое самых активных "поборников справедливости" — Шарлаев, Костенко и Степанов — произвели такой скандал, что полицейские, поняв, что с нами так просто не сладишь, выпроводили нас вон, завещав впредь не уклоняться от оплаты проезда (а мы, в свою очередь, завещали водителям заранее объявлять о своих намерениях).

Поругавшись с полицейскими и с водителем, мы посетили Иммиграционный офис, чтобы на всякий случай ещё раз удвоить наши замбийские визы — поставить нам Re-entry (тогда, покинув Замбию, мы могли вновь въехать сюда, не платя новые $25 за новую визу). Как уже читателю известно, такая процедура удвоения визы стоила всего 5000 квача — чуть больше одного доллара.

Когда нужные нам штампы поселились в наших паспортах, мы двинулись на выезд из города, споря о том, где будем ночевать: в Замбии, Ботстване или в Намибии. Но вышло так, что мы застряли в сём городе Ливингстоне. Сперва мы решили основательно поесть и закупились в супермаркете «Shoprite». Потом пошёл дождь и мы спрятались с едой под навес бензоколонки. Затем мы пошли смотреть музей старых паровозов, а после этого обнаружили на одном из заборов свеженамалёванную надпись "FREE ACCOMODATION" (бесплатная гостиница). Это было интересно, и мы направились выявлять её сущность.

Сущность бесплатной гостиницы была такова. Заведовал ею какой-то белый мистер. Он действительно хотел с 1 января 2001 года предоставлять бесплатный ночлег всем желающим, но зато в баре, который был неотъемлемой частью гостиницы, цены были втрое выше нормальных. Поскольку «нумера» были ещё не готовы, нам дозволили поставить палатки на территории этого заведения, и так мы залипли на ночь в городе Ливингстоне.

Рассчёт хозяина удался: некоторые члены экспедиции, наслаждаясь бесплатным пристанищем, половину ночи предавались алкоголизму.

28 декабря, четверг. Прощай, Замбия!

Утром очень долго собирали палатки, принимали душ, готовили чай на кухне, затем ещё дольше ждали Олега Костенко, который, по своему обыкновению, весьма неторопливо собирал свой огромный зелёный рюкзак. Андрей и Кирилл поехали на водопад Виктория, ещё не посмотренный ими, а мы втроём, как и в прошлый раз, направились в Ботсвану. Паром через речку Замбези медленно перетащил нас на другой берег. Хотя контролёру мы предъявили не новый, а с прошлого раза билет, — выкидывать нас за борт он поленился.

Когда мы вошли в Ботсвану и добрались до уже знакомого нам поста у развилки, — как и в прошлый раз, успех автостопа нас не поджидал. Сдуру сели в машину явно таксического свойства, набившую кузов целой кучей людей; Костенко сел в кабину, мы с Шарлаевым — в толпе пассажиров, сзади. Мы уже чувствовали, что водитель может оказаться деньгопросом, и хотя предупредили его о нашей безденежности, — в его сознание эта информация не проникла.

Но стоило нам проехать 300 километров до посёлка Ната и выйти из этой набитой битком машины, как водитель проявил свои долгожданные деньгопросные свойства. У нас было плохое настроение, и мы передали его водителю, не выплатив положенной компенсации. Водитель увёз оставшихся пассажиров дальше, во Францисктаун, призывая все несчастья мира на наши неумудрённые жизнью головы. Наши головы действительно были неумудрёнными: за минувшие полтора суток мы умудрились дважды огорчить подвозящих нас водителей (был и третий, вчерашний водитель грузовика, который, правда, не огорчился). Мы стояли на трассе и мысленно ругали "глупых водителей", не объясняющих толково свою сущность, хотя, конечно, ругать нам нужно было исключительно самих себя.

Несчастья не замедлили явиться: все машины, проезжавшие мимо нас сегодняшним вечером, оказывались деньгопросными. Простояв часа три на повороте на Маун, мы легли спать, недовольные водителем, окружающей средой и друг другом.

29 декабря, пятница. Ботсваним помаленьку

В 5.40 утра мы уже вновь были на трассе, а минут через двадцать на позиции образовались и местные стопщики. Машины-деньгопросы принялись за развозку их. Ещё три часа над нами тяготело проклятие вчерашнего водителя, и только в 8.49 наконец автостоп сработал: толстый белый ботсванец, с белой дочкой и с чёрным слугой в белых, по колено, носках, ехал в Маун на своём джипе. По профессии водитель сей был мастером по установке антенн для сотовых телефонов (это в том числе и его стараниями все ботсванские трассы были утыканы вышками с антеннами, по одной вышке на каждые 20 километров).

Вдоль дороги, под деревом, прятались от полуденной жары трое слонов, и водитель подогнал машину поближе, чтобы мы могли пофотографировать этих животных. Когда же мы вылезли из машины и пошли потрогать слонов, водитель и его дочка стали нам кричать: скорее бегите! слоны вас съедят! от этих криков слоны испугались и убежали, а мы вернулись в машину.

Антенный мастер ехал сперва в Маун, где потратил час на брожение по магазинам (и мы тоже побродили отдельно от него). Маун оказался огромнейшим по территории, чрезвыйчайно разбросанным посёлком; народу там, наверное, никак не больше десяти тысяч человек, но длинный — не менее десяти километров вдоль одной улицы-шоссе! Несколько магазинов в самом центре и множество кемпингов и гостиниц, так как именно здесь, рядом с Мауном, разветвляется в пустыне и превращается в болото известная река Окаванго. (Эта река, исчезающая в пустыне, является местной достопримечательностью, и буружйские туристы, приезжающие сюда кататься на слонах и глазеть на крокодилов, готовы платить по 8000 долларов в неделю за проживание в некоторых роскошных местах.) Итак, пообедали в Мауне, и тут антенный мастер поехал в дальнейший путь, и провёз нас ещё немного, до деревни Тотенг, где мы расстались с ним.

Дорога от Тотенга до Ганзи не была ещё полностью асфальтирована.

Рядом, в лесу, прокладывали новую автотрассу, а здесь пока нас ожидала грунтовка. Нас (и ещё кучу народу) подвезли в плотно забитом кузове два бескорыстных индуса.

В вечерний час мы оказались вблизи Ганзи, где нас удивил тот факт, что на три километра вдоль трассы стояли фонари, освещающие эту трассу и окружающую пустыню. Правда, местность вокруг числилась как населённый пункт, но там было всего несколько домов на этих трёх километрах. Мы вспомнили, как в миллионной Лусаке не были ночью освещены даже многие центральные улицы, и ещё раз подумали, что ботсванцам некуда девать деньги.

В 22 часа мы завершили сегодняшний автостопный путь на развилке Канг/Ганзи/Намибия, на той самой развилке, где две недели назад мы застопили прямую машину до Виндхука. Сейчас для прямых машин было время слишком позднее (переход закрывался в 0.00), и мы, подождав для солидности ещё часок, поставили палатки. Тут собралась гроза, налетел ветер, и нам пришлось залезать поскорее в свои палатки, пока они не улетели в ночную тьму.

30 декабря, суббота. Бесплодное ожидание и наконец успех автостопа

Странно, но гроза не порушила палатки. В пять утра нас с Вовкой разбудил Костенко, сообщивший, что в сторону Намибии уже успели проехать три машины. Мы быстро собрались и присоединились к процессу автостопа; но, о странность, нам останавливались только локальные машины, едущие в ботсванские поселения Калфонтейн и Чарльз Хилл. Мы не знали, что Чарльз Хилл находится в трёх километрах перед границей, а то бы сразу поехали туда; но, находясь в позорном неведении, чарльз-хиллские машины мы прогоняли, ожидая прямые транспорты в соседнюю страну, а таковые не останавливались и проезжали, забитые, мимо.

Висели на одном месте свыше десяти часов, всё ожидая прямой машины, затем утомились ждать (запасы воды кончились) и поехали в Калфонтейн в забитом кузове. На повороте на Калфонтейн — оказалась оборудованная позиция: кран с водой, можно мыться, полоскаться, стираться! Но недолго мы наслаждались водой: нам застопилась новая машина, и ботсванец за рулём воскликнул:

— Я знаю, что вы хотите! Я довезу вас до границы!

В машине сей уже ехало два рюкзака с пенками и два их хозяина, молодые голландцы, парень и девушка. Они несколько лет проработали в Танзании в госпитале, близ посёлка Букоба и границы с Угандой, а теперь, наработавшись, пустились в путешествие по странам Африки до самой ЮАР.

На намибийской стороне границы нас подвёз кузов до Гобабиса (голландцы ехали платно, а мы — так, "в нагрузку"); оттуда, уже в вечерней тьме, мы поймали машину на пятьдесят километров. По пути волновались — успеем на Новый год или не успеем? Но следующая ночная машина, довёзшая не только до Виндхука, но и сквозь него до самой Отжиранги (ещё 80 км в нужную нам сторону), решила нашу судьбу. Хотя мы сильно замёрзли в кузове, но были рады: до Свакопмунда (места утренней стрелки) оставалось 289 км. Было два часа ночи.

31 января, воскресенье. Встреча в Свакопмунде и новогодние покупки

Как говорит молва, как встретишь тысячелетие, так его и проведёшь; простоишь всю новогоднюю ночь на обочине — так весь год (и тысячелетие) никуда и не уедешь. Мы хотя и не особо верим в эти теории, но было всё же приятно уехать в момент рассвета в нужную сторону.

Мы опоздали на полчаса. Кирилл, Андрей и Гриша валялись на травке возле здания свакопмундского почтамта и рассуждали о том, как поступить, если мы так и не появимся. К счастью, мы всё же соединились. Грил, прибывший в Намибию на несколько дней раньше нас, поделился с нами своими научными наблюдениями. По его словам, главный намибийский порт Уолфиш-Бей — самый русский город Африки. Там можно встретить неисчислимых русских моряков, бизнесменов, лётчиков. Даже капитан порта и лоцман — и те были русскими! Все пароходы с нашими соотечественниками были рыболовными, далеко не плавали, а ходили только вдоль намибийского, ангольского и юарского побережья.

Зато, рассказал Грил, из Намибии существуют прямые авиарейсы в Россию. Это чартерные самолёты, отправляющие домой смены моряков. Ближайший самолёт полетит 5 января на Калининград. Потом, в феврале, будет самолёт в Симферополь, а в марте — на Мурманск. Все эти самолёты, по словам Грила, могут перевозить и автостопщиков, если на то согласятся их заказчики, хозяева пароходных компаний. С одним из них, директором компании «Намсов», Грил уже пытался подружиться, но тот не сказал ему ни «да», ни "нет".

Дивясь на такие новости, мы всё же решили поторопиться в супермаркет «Shoprite», желая приобрести там побольше новогодней еды, пока он не закрылся. Сегодня мы себе не отказывали ни в чём и накупили огромное количество продуктов, и газировки, и соков — не менее 70 килограммов пищи! Тут были и десяток буханок хлеба, и большая банка майонеза, и арбуз, и пятилитровая канистра сока, и джемы, и консервы с горошком и фасолью, и молоко, и макароны, и пепси-колы и йогурты всякие, и булки, и сладости, и всё остальное, и четыре литра мороженого, которое мы съели в первую очередь, только выйдя из супермаркета. Еда была не очень дорогой по причине новогодних скидок — за всё про всё мы заплатили около 50 баксов.

Шарлаев с Мамоновым, оставив нас охранять все пакеты с едой, отправились искать выпивку, но не тут-то было: в Намибии по выходным дням, включая сегодняшнее воскресенье, никакой выпивки в продаже не имеется. После очень долгих поисков им удалось купить только двухпроцентное пиво «Windhoek» и безалкогольное шампанское.

— Кротов, это ты всё виноват! — отругал меня Шарлаев, — это всё твои происки! Какой же Новый год без выпивки?

Так и не найдя ничего крепкоалкогольного, мы вышли на трассу и занялись предновогодним автостопом, вшестером, с огромными рюкзаками и пакетами.

Жизнь затруднялась тем, что некий местный житель пытался уехать с нами, добавившись к нам седьмым, и нам никак не удавалось прогнать его. Так и уехали всемером на одной машине, потом местный житель вылез, и на другой машине мы ехали уже вшестером. Мы направлялись на север от Свакопмунда, туда, где на пространных пустынных песчаных пляжах собрались отмечать Новый год и другие люди, в основном намибийцы. Всё побережье было усеяно отмечающими и их машинами, на каждом километре были они. Мы с трудом выбрали относительно пустынный участок берега.

Несмотря на общую пустынность, дров на песчанном берегу было предостаточно: это были всякие дощечки, сучки и палки, принесённые морем с далёких неведомых земель. Мы поставили четыре палатки на шестерых, воздвигли флаг АВП и определили наши координаты. Если ты, читатель, окажешься в Намибии, то можешь заглянуть в точку с координатами 22º27 32" южной широты и 14º27 23" восточной долготы — именно там мы и отмечали Новый Год.

Шумели волны. Воды Атлантики были прохладными, примерно +20 — нашим друзьям, Сенову и Лекаю, в Мозамбике, наверное, теплее! Развели костёр и начали методично уничтожать пищу, как это и водится на Новый Год.

Красное солнце — последний закат тысячелетия — погрузилось в тёмные вечерние волны. Наступало 1 января 2001 года.

Когда настал полуночный час, мы раскупорили свои великие запасы безалакогольной выпивки и стали пить за всё и за всех. За Сенова и Лекая, встречающих Новый год в Мозамбике; за Игоря Фатеева с Дашей — они сейчас в Мавритании, ещё в одном углу континента; за провожающих — за Кактуса и Кубатьяна, улетевших из Аддис-Абебы, за Пашу Марутенкова, сбежавшего из Египта, за Митю, провожавшего до Акабы, за Витю Ветрова и самоходных бабушек, с которыми мы расстались в Сирии; за тех, кто в Москве сейчас вспоминает и пьёт за нас; за российских посольских и консульских работников во всех странах мира; за молодёжь — Кирилла и Андрея, кто первый раз отправились в дальний путь; за ветеранов вольных путешествий и за всех, кто сейчас в пути; за успешное возвращение когда-нибудь домой; за великий русский народ и за все гостеприимные народы; за всех, кто помогал нам в пути; за отца Джона из Лусаки и за добрых деятелей всех религий; за фотоплёнки, переданные нами в Москву, чтобы их не потеряли; и за то, чтобы мы не переругались друг с другом и опять встретились когда-нибудь в России! Хорошо, что это были сок и газировка, а не более ценимые среди наших соотечественников напитки.

Но, так как и количество тостов, и вместимость наших тел были ограничены, в некоторый момент мы завершили питие и один за другим отправились в сон. Была ветреная ночь; тёмные волны, шумя, обрушивались на побережье; а где-то вдалеке лежал невидимый нам Свакопмунд и весь окружающий нас, такой большой мир.

1 января 2001 года, понедельник. Продолжение банкета

Четыре палатки, море, песок, берег весь в ракушках и водорослях. Флаг АВП. Следы машин на песке. Все вчерашние отдыхающие, отмечавшие Тысячелетие на берегу океана, разъезжались по домам. И только мы, зевая, выползаем из палаток, которые начали быстро и сильно разогреваться.

Весь день провели в разложении. Собирали дрова — их на этом голом безлесном берегу оказалось довольно много. Варили еду и потребляли её. Фотографировались в разных позах около флага АВП и без оного. Шарлаев зарылся в песок по самую шею и мы фотографировали его и в таком виде. Купались неодетыми. Пили чай. Истребляли остатки газировки, сока и вкусностей. Изучали сущность прибора GPS, измеряя свои координаты и скорость бега и ходьбы. Нашли череп какого-то морского животного и фотографировались с ним.

Весь день 1 января мимо нас, дивясь, проезжали местные отдыхающие, возвращающиеся по домам после встречи Нового года. Ближе к вечеру на берегу остались одни рыбаки, но затем уехали и они, оставив нам весь берег до самых краёв горизонта в нашем полном распоряжении.

Так беззаботно прошёл наш первый день двадцать первого века, в точке с координатами 22º27 32" южной широты и 14º27 23" восточной долготы. Надо было бы, конечно, закопать в этой точке бутылку с письмом для потомков (кто-нибудь бы, пользуясь современной техникой, точно смог бы найти это место), — но мы тогда не подумали об этом.

2 января, вторник. В город за новыми продуктами. Явление полицейских

Утром, за завтраком, обнаружилось, что из семидесяти килограмм купленных на Новый год продуктов осталось не больше пуда. Особо смущало отсутствие хлеба и вкусного сока. Часть хлеба удалось разыскать — оказалось, что по ночам хлеб в пакетах обретал самоходность и, влекомый ветром свободы, вылезал из-под тентов и перемещался в разные стороны (более тяжёлые консервы не обладали таким свойством). Но найденного хлеба оказалось маловато, и мы приняли решение пополнять продуктовые запасы.

Итак, трое из нас (Грил, А.Мамонов и я), преодолевая растлившую нас лень, оделись и побрели на трассу. Вскоре мы с Грилом уже выбирали продукты в нашем любимом «Shoprite», а Андрей пошёл за выпивкой, которая сегодня, к его радости, продавалась (день был уже не выходной).

Приобретя полезные и вредные продукты, мы забрели в Интернет-кафе. Хорошие новости: рождественскую оказию (фотоплёнки) в Москве получили, Сенов и Лекай завершают прогулки по Мозамбику и едут в Замбию, а потом — в Намибию, к нам. Плохая новость была одна: родители писали мне, что на них начал ругаться Сбербанк.

Проблема со Сбербанком была такова. Перед отправлением в Африку я сделал себе кредитную карточку «Visa-electron». В дальних странах я умудрился не только потратить лежащие там 30 долларов, но и влез в долги, чего Сбербанк от меня никак не ожидал. Спустя некоторое время из Африки в Москву стали поступать неоплаченные счета. Мои родители пытались было заплатить по ним, но увы: положить в Сбербанк деньги на мой валютный счёт мог только сам я, и никто другой. Так примерно месяц сотрудники Сбербанка не знали, что делать со всё возрастающим комплектом африканских счетов (и поэтому ругались), пока выход не был найден — все счета отправились обратно в Африку, а на моей карточке вновь образовалась плюсовая, но небольшая сумма (92 цента). При этом, когда по возвращении в Москву я посетил сей банк, все сотрудники оного просили меня раскрыть секрет, как я умудрился потратить больше денег, чем имел.

Когда мы вернулись на нашу береговую базу, солнце уже перевалило свой полдень. Бутылки, привезённые Андреем, были закопаны в полосе прибоя, а мы продолжили новогодний пир. Но долго пировать нам не дали — к нашему палаточному лагерю подъехала машина, в которой сидел зелёный человечек. Он оказался настроен очень решительно, желая нас прогнать с этого места в кемпинг (за 70 намибийских долларов) или заплатить штраф (200).

Поругавшись таким образом, он уехал, оставив нас в недоумении — вероятно, он отправился искать других нарушителей.

Мы не особо смутились нападками зелёного человечка, но вскоре он вернулся, ругаясь ещё больше, требуя нашего немедленного исчезновения и демонстрируя листок, на котором были указаны разные возможные преступления и штрафы за них. Оказалось, что зона, в которой мы живём, заповедная, и жить тут можно только в кемпинге.

— А эти люди, которые по всему берегу ловят рыбу, тоже преступники? — спросили мы.

— Ловить рыбу можно, гулять можно, а спать нельзя!

— А мы тут и не спим. Мы так просто сидим, звёзды считаем.

Человечек совсем разозлился и опять уехал. Мы (на всякий случай) решили начать складывать палатки, тушить костёр и собирать мусор. И не зря — вскоре беспокойщик вернулся уже втроём. Два человека в шортах, вылезшие из его машины, представились нам как полицейские — и даже продемонстировали документы.

Громко высказывая своё неудовольствие, мы собрали рюкзаки, дождались Олега Костенко, сделавшего это, как всегда, последним, залезли в кузов машины, уже пыхтящей от нетерпения, и поехали в кемпинг. Кемпинг оказался противным местом, где не было дров, а места для жизни располагались прямо рядом друг с другом, как на Грушинском фестивале — хотя за кемпингом были десятки и сотни километров безлюдного побережья. Полицейские в шортах, как оказалось, тоже встречали Новый год в этом кемпинге и сейчас как раз ехали в город. Мы быстро пересели в их машину, и, оставив недоумённого зелёного человечка с носом, умчались по шоссе в вечерний Свакопмунд.

Чтобы далеко не ходить, мы попросили полицейских вывезти нас на южную окраину этого крошечного городка. Там мы расстались с ними и, перейдя пешком через огромный и длинный (600 метров) мост, под которым не протекало ни малейшего ручейка, удалились спать в прибрежные дюны.

3 января, среда. В дюнах. Церковь-бар в Уолфиш-Бее

Проснувшись утром, мы возрадовались окружающей нас красоте. Дюны, состоящие из мельчайшего песка, возвышались со всех сторон. Ветер перегонял туда-сюда песчинки, и на поверхности дюн возникала рябь, подобная морской. Откуда-то из-за дюн раздавался странный звук "тр-р-р-р-р-р!" Ветер поднимал и шевелил наши вещи, а палатка Костенко, как наиболее круглая из наших палаток, освободившись от хозяина и всех его вещей, каталась по дюнам колобком. Костенко шёл за нею, возвращал, но палатка вновь убегала, а Шарлаев тоже убегал за ней, подталкивал и помогал палатке смыться поскорее от хозяина. Из-за таких развлечений мы собирались очень долго.

Наконец, вшестером, с шестью рюкзаками и шестью мешками недоеденной еды, мы выбрались на трассу. На ней уже стояли машины с прицепами, на которых находились маленькие четырёхколёсные машинки ростом меньше велосипеда. Белые туристы со всех стран мира брали эти машинки напрокат и гоняли туда-сюда по песчаным дюнам, и именно их звук «тр-р-р-р-р-р» мы слышали с самого утра. Впрочем, стопить сии одноместные машинки нам вшестером не хотелось, и вскоре мы уже ехали в обычной машине, существенно нагрузив её своими телами и мешками, в самый русский город Африки — Уолфиш-бей. Три дня назад, на стрелке в Свакопмунде, Грил весьма рекламировал нам этот город, и нам уже не терпелось побывать в нём.

"Все белые там ездят на машинах, но если увидишь — белый человек идёт с пакетом по улице, можно подойти поздороваться: это точно русский!"

Уолфиш-Бей оказался маленьким городком, километра два в длину, с широкими улицами и редкими посленовогодними машинами. "Людей с пакетами", кроме нас, не было видно. Первым делом мы направились в разрекламированную Грилом "Миссию для моряков", которая находилась у самого входа в порт.

Это действительно оказалась необычная церковь, самая странная, какую я видел, даже целый комплекс. Большая картина на наружной стене изображала Иисуса Христа и первых апостолов, которые были, как известно, моряками-рыбаками, и тут же с борта большого современного парохода выходили пятеро моряков всех цветов кожи и направлялись в Миссию. Надписи гласили:

“Мы приглашаем моряков и заботимся о них, как это было сделано однажды в Галилее 2000 лет назад. Миссия "Летящий Ангел". Пепси.”

Внутри миссии находились вполне светские удовольствия: пивной бар, закусочная, двор, сад с душем и бассейном, на втором этаже — переговорный пункт, Интернет, магазин барахла, почта и обмен валюты по невыгодному курсу. Коридоры вели туда, где находилась безлюдная библиотека и собственно церковь. Отдельный вход с другой улицы вёл в особое здание, где выдавались бесплатные Библии на всех языках, включая русский (и даже слово Библия было над входом по-английски и по-русски). Вся миссия прямо сверкала цивильностью и новизной, и от неё пахло прямо каким-то богатым клубом. За столиками в зале за стеклянными дверями сидели белые люди (оказавшиеся потом русскими моряками) и пили пиво. Гардеробщик на входе рассматривал нас и предложил записать свои имена в большую гостевую книгу, лежащую на столе. Многие надписи в ней были на русском языке, в том числе и неприличные.

— А где священник? — спросили мы по-английски, всё ещё не понимая, что это — церковь или гостиница.

— Вам нужен священник? минуточку! — заверил нас гардеробщик, и мы, скинув рюкзаки и мешки с объедками, принялись изучать фотографии и картинки на внутренних стенах. Из нах следовало, что "Миссия для моряков" — международная организация, предлагающая за доступную цену пиво, душ и Интернет морякам по всему миру.

Но вот из стеклянных дверей вышел белый человек выше среднего роста, лет сорока пяти, бритый и в очках. Никаких крестов, спецодежд и других признаков священника он не имел. Но это и был начальник сей миссии, именовавшйся капелланом, звали его Дон Виттич, и происходил он из Англии. Мы кратко объяснили нашу сущность и попросили у него несколько квадратных метров площади, чтобы там поставить наши палатки, отоспаться и привести себя в порядок, и чтобы это было, разумеется, бесплатно.

Дон Виттич посмеялся, немного задумался, но тут же и нашёл решение ситуации. "Конечно, не five-star, — улыбнулся он, — но кое-что я вам придумал," — улыбнулся он. Вскоре мы стали обладателями ключа от заднего дворика, находившегося между зданиями миссии и ж.д. станцией, и второго ключа — от двери, ведущей в общественный сад с пальмами, душем и бассейном. Из этого сада можно было попасть в стеклянный зал с пивом или в резиденцию самого священника, который жил здесь же рядом.

Мы были очень довольны и спросили также, нет ли у него где-нибудь стиральной машины постирать наши загрязнившиеся шмотки. И в этом священник пошёл нам навстречу, пообещав постирать в своей стиральной машины всё, что мы соберём для этой цели.

Итак, российские автостопщики поблагодарили капеллана, поставили палатки во дворе миссии и пошли мыться, а затем — знакомиться с посетителями сего необычного места. В основном это были русские моряки. Мы убедились в том, что моряки всех рыболовецких судов, плававших вдоль Намибийского и Ангольского побережий, были русскими, украинцами, эстонцами и прочими соотечественниками. Каждый день в уолфиш-бейском порту разгружали рыбу несколько русских кораблей. На один из них, Рубикон, моряки зазвали нас в гости. Моряки были калининградцами, работали здесь, сменяясь в полгода раз, и в этот момент как раз ждали пересменки — чартерного самолёта в Россию. По случаю знакомства моряки подарили нам глыбу из нескольких килограммов мороженого кальмара, которого мы долго, по частям, всю ночь потом варили на примусе.

4 января, четверг. Готовимся к бегству

Утром некоторые представители российской автостопной элиты никак не могли встать по причине ночного своего алкоголизма (это было следствием знакомства с моряками). Грил повёл нас с Кириллом на обход разных пароходно-самолётных компаний, руководимых нашими соотечественниками. Пароходов, самолётов, работы, денег, вписки и бесплатного Интернета нам сии соотечественники не предлагали — видимо, такой возможности снабдить нас всем у них и не было. Но что мы точно узнали — что в грядущую ночь, 4/5 января 2001 года, из Намибии в Россию (а точнее — в город Калининград) отправится самый настоящий русский самолёт, везущий смену моряков компании «Намсов». Мы с Грилом неожиданно решили попробовать улететь на нём. У наших новых друзей — моряков с «Рубикона» мы выяснили, что в 2.00 ночи за ними прямо в порт придёт автобус и отвезёт их из порта в Виндхук прямо к самолёту, который полетит в Калининград. Сущность пролёта в нём оставалась для нас таинственной.

Никто, кроме нас, пока улетать не собирался: все ещё ожидали получить визу ЮАР. Наше с Грилом неожиданное решение попытать счастья в улёте вызвало большое удивление остальных участников экспедиции.

Имя главного человека, заведовавшего этим улётом и вообще всеми делами компании «Намсов», было Иван Васильевич Бережной. Как нам говорили все прочие русские в Уолфиш-Бее, сей Бережной являлся очень полезным человеком, а фирма его была самой богатой русской фирмой в Намибии. Даже её название «Нам-Сов» отдавало чем-то намибийско-советским. Но дело было затруднено тем, что Гриша Лапшин успел ещё в конце минувшего тысячелетия побывать у И.В.Бережного и с ним поссориться.

— А какие у меня есть основания посадить вас на наш самолёт? — спросил ещё в прошлом тысячелетии сей Бережной И.В.

— А какие у вас есть основания, НЕ посадить нас на ваш самолёт? — возразил ему сей Лапшин Г.А.

С этого и начались прения сих указанных лиц — Бережной так и не сказал ни «да», ни «нет». На сей раз, после долгих поисков, Бережной И.В. был встречен нами в порту (он вышел из парохода и направлялся к своей машине). Грил тут же, почуяв добычу, набросился на уважаемого человека с громкими криками. Содержание их заключалось в том, что Бережной И.В. обязательно должен вернуть нас на историческую Родину.

— Понимаете, не люблю шаровиков, — сказал, не повышая голоса, Иван Васильевич Бережной, делая попытки проникнуть в свою машину и уехать. —

Вы сюда заехали сами, по своей воле, вы не терпите бедствие, вы гуляете по Африке и ждёте, что вас кто-то накормит, кто-то пустит ночевать, а старушка на базаре отдаст вам последнюю лепёшку. А когда вам надоест, вас отправят обратно к мамочке…

— Мы заехали сюда не по своей воле, — гремел над портом голос Гриши Лапшина, — нас держит здесь гнусное упрямство бюрократов из посольства ЮАР — я вам уже объяснял! И теперь, когда они перекрыли нам все пути…

…Отдаляя читателя от сего спора, скажу лишь, что Бережной И.В., так и не сказав нам своего «да» или своего «нет», уехал в своей зелёной машине по своим делам. Дело было не в деньгах — «пожертвованиями» начальник не интересовался. Мы с Грилом решили рискнуть присоединиться к морякам в два часа ночи и отправились в миссию собирать рюкзаки.

Нас огорчило наименование «шаровики». Целью нашего путешествия было вовсе не выискивание халявы; мы не считали каким-либо достижением пересечь Африку как можно дешевле (или, например, как можно дороже). Мы просто хотели увидеть мир таким, какой он есть на самом деле (а не таким, каким его могут представить нам за соотвествующую плату составители экскурсионных туров). Поставить и завершить большой психологический и социальный эксперимент. Ощутить самим и передать другим своё ощущение всемирного человеческого братства.

Интересно, что в Сомали я-таки пытался попасть — через три года……………!!!!!

Начало ненаучного авиастопа

Пока я бродил вокруг полуночной миссии, общаясь с Олегом Костенко и обсуждая с ним наше предстоящее разделение, из ворот порта, разгоняя ночную пустоту и тишину, выехало и проехало мимо нас четыре здоровенных автобуса. Не моряки ли это? Да, это были они — физиономии в автобусах сидели явно советские. Получалось, что отправление экипажей мы прохлопали!

Для проверки сходили в порт, к уже знакомому нам пароходу «Рубикон». Но там шла только подготовка к отъезду, все моряки были на месте и дружно говорили, что приедут за ними только в 2 часа ночи. Получалось, что основная порция моряков уже уехали в аэропорт, а сии поедут вдогонку.

Кстати, о проникновении в порт. Поскольку большинство моряков в Уолфиш-Бее русские, на проходной нас все тоже считали моряками. Если даже бы возник какой-нибудь вопрос, надо было отвечать «Рашен», и вопрос тут же бы исчез. Даже капитан порта, г-н Гусев, и портовый лоцман были русскими. Но помочь нам уплыть куда-либо они не могли, так как все пароходы плавали только вдоль побережья, а самолётами сии люди не заведовали.

Вернулись к палаткам. Мы с Грилом взяли рюкзаки, Олег Костенко отправился нас провожать. Беспокойство и ощущение, что происходит что-то загадочное и в чём-то запретное, не покидало меня. В ночной тьме мы прошли в ворота порта (мимо сонного охранника) и затаились в тени большого крана, созерцая издали наш "Рубикон".

Но вот некий микроавтобус — мест на шестнадцать, но с прицепом, — въехал в ворота порта и подполз к тихо покачивающемуся на волнах «Рубикону». Громкая пароходная связь возвестила всем морякам (и нам) о том, что настал нужный нам момент. Моряки с большими чемоданами и сумками, уже, вероятно, ждавшие сего момента, пошли вниз по трапу и, подойдя к микроавтобусу, стали закидывать сумки в его прицеп. Мы с Грилом подошли и положили рюкзаки туда же.

— У нас мест не хватит, — прдупредил один из моряков, посвящённых в наши коварные планы.

— А мы только двое, — отвечали мы ему.

Уезжающие моряки долго прощались и обнимались с остающимися. Наконец, был подан сигнал к погрузке, и все желающие улететь (включая нас с Грилом) полезли в салон. Костенко остался снаружи и долго махал нам на прощание.

Улетим — не улетим?

Когда микроавтобус подъехал к воротам порта и шлагбаум лениво поднялся над нами, — было час-пятьдесят ночи.

5 января, пятница. Ненаучный авиастоп

Ехали мы достаточно быстро и под утро даже обогнали, один за другим, выехавшие за два часа до нас большие автобусы. Светало, когда мы проехали Виндхук и продолжили путь на сорок километров дальше, туда, где на трассе на Гобабис находится Виндхукский международный аэропорт имени Хосеа Кутако.

Все окружающие, а с ними и мы, а также и те, кто ехал в слегка отставших автобусах, вышли из своих транспортных средств и наполнили собой, своими сумками, русской речью и сигаретным дымом небольшой зал ожиднания Виндхукского аэропорта. Все паспорта моряков находились в руках каких-то начальствующих лиц, типа групповодов. Человек, ответственный за рейс, на глаза нам не попадался, а мы и не искали его, сокрытые в толпе других русских людей.

Но вот все, подхватив свои вещи, перешли в другую часть зала и выстроились в какую-то очередь. Мы с Грилом пристроились туда же. Подойдя поближе, я увидел, что люди по очереди подходят туда, где установлен рентген для вещей, там весь багаж просвечивают, а некий человек на выходе проверяет, есть ли в паспортах выезжающих выездной штамп. Каким-то образом он уже успел у всех появиться. Я взял свой паспорт и понёс его туда, где за стойкой сидел и дремал пограничный офицер, ответственный за простановку штампов. Когда он успел проставить штампы всем остальным?

Сую паспорт.

— Извините, я забыл свой выездной штамп, — говорю я.

— Вы тоже моряк? — вяло поинтересовался он.

— Да, — нагло соврал я, получив паспорт с выездным штампом. Вскоре по моему совету такую же процедуру произвёл и Грил.

…Вся толпа, и мы с нею, плавно перетекла в международный зал аэропорта, и мы расположились на креслах — здесь их было немало. Грил был озабочен проблемой потратить оставшиеся у него намибийски деньги.

— Если улетим, всё будет хорошо, а если не улетим, потратить их ещё успеешь, — говорил я ему, но Грил всё же пошёл и купил на остатки намибийских долларов маленького слоника в деревянной коробочке размером чуть больше спичечной.

Но вот, объявили долгожданный миг посадки, и все моряки, и мы вместе с ними, ломанулись на лётное поле, держа свои вещи и сувениры в обоих руках. Кто-то несёт деревянного жирафа, кто-то — пакет с пачками намибийских соков, и сумки, сумки, сумки, только мы двое с рюкзаками. Я — в головной части толпы, Грил — в хвостовой. Метрах в двухстах стоял уже большой приветливый самолёт с надписью "Аэрофлот".

Пассажиров было явно больше сотни. Я краем глаза отследил, что у трапа стоит какой-то подозрительный тип, и поскорее обогнул и миновал его. Поднялся в самолёт, сел в кресло и запихнул под него свой рюкзак. Поглядел в окно.

Последние моряки уже поднимались по трапу, а Грил в своём оранжевом автостопном комбезе стоял у трапа и что-то доказывал стоящему там человеку.

Это и решило исход ситуации. Человек тот и был начальником рейса. Увидев Грила, он вспомнил завет Бережного И.В. Тот заповедал: "Если будут такие два автостопщика — не берите их!" Выявив Грила, он понял, что должен быть и второй. Вскоре меня вычислили и попросили из самолёта вон. Я не сопротивлялся.

…Познав таким образом все тайны международного авиастопа, мы с Грилом направились обратно, из международной зоны на намибийскую территорию. Наш самолёт пошёл на взлёт, а тут прибыли пассажиры другого рейса, из Анголы. Мы встали в конце очереди ангольцев в окошко, где ставят иные, на этот раз уже въездные, штампы.

— Вы с каким рейсом прилетели? — спросила нас девушка-штампистка.

— Мы сейчас никуда не летали. Мы просто ошиблись. Нам сказали, что будет почти пустой самолёт в Россию и нас возьмёт, мы сходили, проверили, а мест там не оказалось, — отвечал я.

— А вы тоже моряки?

— Нет, мы их друзья.

— Хм, а где ваш билет?

— А билета нету, нам сказали, что проезд оплачивается внутри самолёта!

Совершенно недоумевая, как мы, не имея билета и ничего иного, свободно разгуливаем по международной зоне аэропорта, по самолётам и т. п., девушка смутилась и позвала начальника. Удивление её было велико и потому, что даты и места нашего с Грилом въезда в Намибию оказались весьма разные.

— А где и как вы встретились?

— Под Свакопмундом, мы вместе Новый Год встречали, — отвечал я, чем совсем запутал всё дело. Удивлённые имиграционные чиновники

написали нам на каждом из выездных штампов «cancelled» (аннулировано) и впустили нас в счастливую утреннюю страну.

— Но смотрите, не просрочьтесь! Мы проверим вас по вашему адресу! (В графе «адрес» мы написали адрес нашего посольства.) И если вы просрочите сей въездной пермит, вы будете арестованы!

Улыбаясь, мы с Грилом вышли на трассу и вскоре поймали машину до намибийской столицы. Было 10.00 утра.

* * *

Неудачу с улётом я воспринял спокойно. Значит, улетать нам пока ещё не следовало. А вот Гриша возмущался:

— Это ж надо! Это всё Бережной И.В.! Ну вот что ему стоило нас взять? И ведь моряки не против, и лётчики не против, и в аэропорту нас пропустили!.. Эх!.. Напишу про него в своей книге, пускай ему будет стыдно! Ну почему, почему он нас не взял?

— Ну что ты так обижаешься на этого Бережного? Ничего он нам не сделал, ни хорошего, ни плохого. А ты на него такие нападки устраиваешь, будто он был просто обязан нас взять. Я думаю, что он не взял нас только с одной-единственной целью. И знаешь, с какой?

— С какой?

— С одной целью: показать нам, раскрыть нам глаза на тот факт, что директором компании «Намсов» является вовсе не Лапшин Г.А., и не Кротов А.В., а Бережной И.В… Вот и всё. Он здесь распоряжается, а не мы. И не моряки, и не лётчики. И нам не следовало сразу портить с ним отношения, как будто он нам обязан чем-то.

— Ага, он же и сайт АВП видел, и больше всех нашей сущностью интересовался, и помнишь, как он нам вчера сказал: "Не люблю шаровиков!" Всё это из-за того, что он считает нас «шаровиками». Я так, когда буду писать про него, главу про него напишу и назову: "Не люблю шаровиков!" — Так размышлял товарищ Грил.

Споры о сущности Бережного И.В. продолжались до самого Виндхука. Когда же по сторонам дороги пошли утопающие в садах за высокими заборами домики намибийской столицы, мы вышли из машины и направились в российское посольтво — оно как раз располагалось близ восточного выезда.

* * *

Посольщики были рады нашему визиту и напомнили о том, что послезавтра, 7 января, у них состоится рождественский вечер, и мы тоже приглашены.

Нам пообещали также помочь с визой Анголы, чем мы должны были заняться в понедельник. Посольство Анголы было уже закрыто. На бумагах, вывешенных в его окне, было что-то написано по-португальски — я понял, что ангольская виза стоит 250 намибийских долларов (что равно 35 американским).

Отсыпаясь за минувшую ночь, полдня мы провалялись на траве в центральном парке. Страна удивительно спокойная. И чисто, никаких окурков на траве или навозных куч. Когда же день склонился к вечеру, мы отправились искать русское кафе близ ж.д. вокзала, о котором нам рассказывали ранее.

И точно — мы его нашли! Кафе было заметно издали по надписи "Русские пельмени" (надпись тоже была по-русски). Имя хозяйки было Людмила, она приехала в Намибию в 1998 году из далёкого Якутска. Сперва она жила в городке Карибиб, держа там автозаправку. Но цены на бензин вскоре выросли и заправку пришлось продать, а взамен открыть кафе.

Людмила угостила нас пельменями. Пока мы их ели, в кафе подходили местные жители, загружаясь пивом и т. п… Вероятно они не знали, что это русское кафе, и надпись "Русские пельмени" прочитать они не могли. Поблагодарив хозяйку, мы сфотографировались с нею и с родственниками её, которые случились тут же.

Когда сгустился вечер, мы с Грилом поползли по закатному опустевшему Виндхуку в поисках ночлега (хозяйка кафе вписать нас не смогла). Две цивильные, чистые, аккуратные европейского вида церкви совсем не походили на места, пригодные для ночлега, но к одной из них мы всё же подошли. Из домика близ церкви вышел белый человек, священник или сторож — неизвестно, и посоветовал нам пойти в парк. Мы отправились туда, но парк оказался освещённым и охраняемым. Более того, в недрах оного находились важные здания (я так понимаю, местный парламент или Совмин). Дальше, за парком, обнаружился стадион, близ которого стояли памятник какому-то всаднику и большое, ветвистое дерево. Наверное, это дерево, всадник и сам столетний город Виндхук были почти ровесниками. В ночном мраке мы поставили палатку под этим деревом, предварительно расчистив место от опавших с дерева листьев и каких-то шишек.

6 января, суббота. Соотечественники в Виндхуке и в Карибибе

Никто под деревом сим не помешал нам доспать до утра. Утром встав, мы собрали палатку и отправились в центр города, в наш любимый супермаркет «Shoprite». Когда же мы шли из него, нам попались стоящие на тротуаре распространители журнала "Awake!" ("Пробудитесь!") — намибийские свидетели Иеговы. Я пожертвовал один намибийский доллар на пробуждение всех желающих и отправился с Грилом в парк читать и повышать своё владение английским языком.

Пока мы сидели на свежей утренней траве и пытались пробудиться при помощи сего журнала, к нам подошёл ещё один свидетель того же самого. Он любезно поговорил с нами, и, узнав, что мы русские, сказал, что напротив парка, в центральном магазине сувениров, работают тоже русские, наши соотечественники.

Удивившись, мы тут же отправились проверять. И впрямь, в самом центре намибийской столицы, на Индепенденс авеню, работают в магазине сувениров два русских человека! Один, самый разговорчивый, Владимир, сразу вышел общаться с нами на улицу; другой продолжил втирать посетителям блестящие камушки, деревянных слонов, открытки и безделушки.

Мы рассказали о своей сущности и о затруднениях, связанных с попаданием в ЮАР.

— А с ЮАР всегда такие проблемы, — сказал Владимир. — Мы тоже два раза неудачно визу ЮАР получали. Был тут один такой, он сперва в миссии ООН работал шеф-поваром, а в свободное время оружием торговал, а потом у нас в общежитии прятался, а потом в ЮАР образовался. И вот он шлёт приглашение нам, да не один — семнадцать подписей, и 4000 долларов перевели на счёт, это на случай, значит, нашей депортации. Приходим в посольство ЮАР здесь — нет проблем, говорят, приходите в пятницу. Собрались уже ехать, заходим в пятницу в посольство — там стоит штамп: «rejected» — отказано, мол. И другой раз. Один поляк, он в ЮАР живёт, пригласил меня. Мы вместе с ним пошли в посольство ЮАР. "Нет проблем, — говорят они, — приходите в пятницу". Он не мог меня ждать до пятницы, говорит, там, в Кейптауне встречу, договорились где, я уже и билет на автобус купил: в пятницу получу визу, в субботу на автобус, в воскресенье там. И вот опять: отказано. — Почему? — Имеем право не объяснять!

С болгарами тоже история. Было тут двое нелегально, без документов вообще. Ну, пока ты живёшь в Виндхуке, документов у тебя никто не проверит никогда. Только если напился и подрался, или на посту, на выезде из города. Ну так сиди в городе и помалкивай! Нет же, они поехали на север. На посту останавливают, к водителю: документы! Ну так сиди тихо-мирно; так нет же — сразу начал шуметь: "Да у нас! да у нас!" У водителя проверили — о'кей, а ну-ка ты давай! И так поймали их, и в тюрьму обоих. Вся болгарская община собирала деньги на депортацию. Купили им билеты и отправили в Софию, с пересадкой в Йоханесбурге. Так один и вернулся, а другой сбежал в Йоханесбурге прямо из аэропорта!

В ЮАР все лезут. На границе с Мозамбиком отлавливают тысячи имигрантов! Они дают взятку водителям, и целыми семьями прячутся под тентом грузовика. Их ловят, а они опять, и тем же путём. Нет бы по-умному обойти, проволоку подрезать где надо, а они все так одинаково лезут и попадаются! Впрочем, наверное, те, кто лезут умно, тех не ловят, и поэтому в отчётах они не фигурируют.

С ангольцами так оно. Этот президент Намибии взял да решил поддержать ангольского президента, и тоже объявил Уните войну. А унитовцы — они же умеют воевать, они 25 лет сидят в джунглях, только и делают, что воюют, уже второе поколение выросло, и войско 150.000 человек у них, а алмазов продают на два миллиарда долларов в год. И вот Намибия объявляет Уните войну. До этого они тихо-мирно у себя воевали в Анголе, а из Намибии даже ни одной коровы не украли, ни одной мины не поставили. А сейчас они начали делать свои вылазки на границе, и каждую неделю человек пять там подрывается на противопехотных минах, и воруют скот, а правительство никак не может там обеспечить порядок и безопасность.

…Мы решили не ночевать этой ночью в Виндхуке, а поехать в Карибиб — городок на полдороги между столицей и океаном, — побывать там в гостях у художника Леонида, о котором нам многие говорили раньше. Выезжая с Виндхука на север, мы застопили пару молодых буржуйчиков нашего возраста. Грил впросился к ним на заправке, покуда я безуспешно махал руками на трассе, и подобрал меня. Буржуйчики ехали на север страны, в национальный парк Этоша, и мы расстались с ними на развилке в 70 км от столицы. Там, на развилке у посёлка Отжиранга, продавались сотни деревянных сувенирных слонов, жирафов, носорогов и т. п. любых размеров от самых карманных до почти натуральных. Там я быстро поймал машину, а Грил задержался, рассматривая сувенирный базар. С некоторым временным разрывом мы уехали в городок Карибиб.

* * *

Леонид Ступеньков, художник с Алтая, жил здесь уже несколько лет. На западной окраине Карибиба стояли два домика, видных издали. На одном было крупно написано по-английски "Минералы и рукоделие от Леонида". В другом располагались мини-фабрика и магазин. На воротах стояли смешные деревянные фигурки; во дворе росли различные кактусы. В магазине было много камней, минералов, картин, крупных насекомых, замурованных в прозрачную эпоксидку, украшений и прочих предметов. Помогала художнику магазинить молодая русская девушка, степень родства которой с Леонидом мы не устанавливали. Торговля сейчас не шла, так как основные покупатели, белые жители Европы, отдыхали сейчас на рождественских пляжах побережья. Основной поток покупателей ожидался тогда, когда они должны были начать собираться по домам.

Художник был молчалив, погружён в себя, а вечером, накормив нас, ушёл, оставив нас с Грилом в своём доме смотреть длинный, то ли болгарский, то ли румынский видеофильм про каких-то цыган. Герои его гонялись и ловили друг друга, и стреляли, но (о необычность!) убили лишь одного, а остальные все оставались живёхоньки на протяжении всего фильма.

7 января, воскресенье. Рождество и обжорство

Утром Леонид вывез нас на своей машине на противоположный конец Карибиба, откуда, по его мнению, быстро можно было уехать на Виндхук. Там уже стояли некоторые автостопщики чёрного цвета, едущие за Очиваронго (на север) за деньги. Мы отошли от них подальше и вскоре нам повезло — остановился белый старичок, едущий в Виндхук из Свакопмунда, с рыбалки. Машина его уже казалась полна удочками, рыболовными принадлежностями, какими-то канистрами и… Кириллом Степановым, который ехал туда же, куда и мы.

— Прикольный немецкий старичок, — предупредил Кирилл, — знает по-русски всего два слова: "Понюхай!" и "Ёршкин чёрт!"

Старичок, вышедший в этот момент из-за руля, чтобы переложить вещи в машине и освободить место нам с Грилом, услышал знакомые слова и засмеялся.

— Он произнёс те два слова, которые я знаю по-русски! — сказал он по-английски. — Моя мама знала в совершенстве семнадцать языков, включая русский; а я выучил только два этих слова. Бывало, говорит она мне что-то по-русски, я слушаю, но не понимаю, и потом отвечаю ей только: "Ёршкин чёрт!" Вот только два этих слова знаю: "Понюхай!" (он показал кулак) и "Ёршкин чёрт!"

Мы поехали. Этот весёлый старик, звали его Петер, почему-то родился в Перу. Мать его была немка, а отец очень давно эмигрировал из России.

По профессии Петер был инженер-металлург, объездил много стран, по работе и просто так, а в Намибию переехал в 1978 году, двадцать три года назад. Сейчас, в 67 лет, он являл собою распространённый тип богатого, жизнерадостного пенсионера, не жалеющего времени и денег на то, чтобы посмотреть мир.

— Я вот всё думаю, куда поехать на следующий год, в Канаду или в Австралию? — делился он своими мыслями. — Австралия отличная страна! Но я узнавал, сколько стоит переправить туда морем мою любимую машину, вышло очень дорого, придётся там, в Австралии, покупать другую машину, а потом продавать её обратно. В Россию? нет, в Россию я никогда не поеду, хотя мой отец родом оттуда; но у вас сейчас очень опасно, мафия повсюду. Водители-дальнобойщики, которые ездят с грузами из Германии в Россию, очень рискуют, и даже страховые компании не берутся страховать их, потому как 20 % из них грабят. Если даже, вы говорите, ситуация улучшается, я не доживу, пока она совсем улучшится. И потом, я знаю по-русски только два слова, и боюсь, что мне трудно будет общаться с людьми.

Пенсионер привёз нас к себе домой. Жил он неплохо: дом был просто громадный, а машин было аж четыре штуки. На одной он приехал сейчас из Свакопмунда, на второй, более дорогой, он собирался нас отвезти в город, а ещё две машины были старые, вроде как запасные. Мы помылись (душ, разумеется, тоже присутствовал, да и наверняка не один), и Петер повёз нас в город на обед. Рюкзаки мы оставили у него, так как дом его находился очень близко от российского посольства, минут пять ходьбы.

Старичок привёл нас в шикарный ресторан, где был шведский стол: заходишь и ешь что хочешь и сколько хочешь, а цена от этого не меняется.

В ресторане сидели только белые мистеры, а наш вид, конечно, был условно белым. Но чего там только не было! Десятки видов мяса, мороженого, тортов, устрицы на льду, сладости, фруктности, солёности, так много, что невозможно было всего попробовать хотя бы по кусочку. Но мы старались!

Стартуя из Москвы, наш Кирилл поначалу экономил на еде и привык есть редко, но помногу, когда предоставлялась такая возможность. Поэтому в нём развилась прожорливость. Начиная с Танзании, периоды обильного питания случались у нас чаще периодов голода, и Кирилл начал толстеть; прожорливость же его всё возрастала.

Когда Кирилл появился с очередной кучей тортов на большом блюде, наш старичок начал хихикать.

— Лопнешь!

— Нет, я привычный, — отвечал Кирилл, уминая торты.

Остальные тоже старались не отставать, потребляя ананасы, мороженое и другие съедобности. В результате мы так наелись, что с ужасом представляли себе, как пойдём сегодня на рождественский вечер, если там тоже, о ужас, опять будет еда? Ведь будет уже некуда! Так оно, кстати, и случилось…

* * *

На рождественский вечер в посольстве собралось не меньше ста человек. Большинство из них оказались русскими жителями Виндхука, хотя были и жители Рунду и Уолфиш-Бея. Посольщики приготовили много закуски, газировки и выпивки, поэтому было всё вольно и празднично, народ бродил по посольскому саду, подгребая еду там и сям, и непринуждённо общался. Из наших знакомых были врач, консультировавшая О.Костенко по вопросам заболевшего уха, а также бригадир лётчиков из Уолфиш-Бея, и другие лётчики, возившие ранее грузы из Намибии в Анголу. С недавних пор они не летали, ибо недавно президент Анголы распорядился прекратить всякие полёты русской авиации (слишком часто падали).

Узнав о нас, лётчики сразу спросили, как мы пересекали Заир. К сожалению, похвастаться нам было нечем, ибо пока мы Заир не посещали. В этой стране тоже есть наши соотечественники, но совсем немного, так как работа там непредсказуемая: привезёшь куда-нибудь груз, а денег не заплатят, отберут и груз, и самолёт — иди на все четыре стороны, пока цел. В отношении заработков Ангола, конечно, более стабильная страна. Но наши лётчики есть повсюду в Африке — и в Буркина-Фасо, и в Мавритании, и в Мали…

На вечере мы познакомились с несколькими новыми для нас людьми. Один из них — виндхукский корреспондент ИТАР-ТАСС Павел Митцев, который обещал сделать и о нас сообщение. Мы договорились встретиться с ним завтра. В половине девятого вечера Грил, Кирилл и я были вынуждены распрощаться — наш старичок ложился спать рано и ждал нас не позже девяти; а вот Костенко, Шарлаев и Мамонов остались на тусовке подольше. Консул обещал завтра поспособствовать нам в получении визы Анголы.

8 января, понедельник. Новости из посольств

Утром поднялись в семь утра — наш старичок ехал зачем-то опять в Свакопмунд. Мы же втроём пошли к российскому посольству, ождать его открытия, а также ждать наших прочих спутников. Шарлаев, Костенко и

Мамонов провели эту ночь в палатках на лесистой горе, в пяти минутах ходьбы от российского посольства.

Нам было назначено приходить в посольство РФ к 11.00. Пока оставалось время, Костенко и я отправились в город, чтобы посетить посольства некоторых других стран и узнать их сущность. Посольство Конго, как оказалось, представляло вовсе не ближайший и крупнейший Конго-Заир, а более далёкий и маленький Конго-Браззавиль, и выдавало визы за 150 намибийских долларов (20 американских) всем желающим. Однако, действие сей краткосрочной визы начиналось со дня выдачи, поэтому желающие попасть в Конго-Браззавиль должны сильно поторопиться. Другое посольство, Зимбабве, также выдавало недорогие визы всем желающим (дешевле, чем во всех соседних странах), правда процесс занимал примерно неделю. Я побежал назад в российское посольство, а Костенко заглянул ещё в Малави и Бразилию, но те оказались менее дружелюбными.

Консул РФ, г-н Башкин, позвонил в посольство Анголы и велел нам приходить туда завтра, к 9 утра, к некоей миссис Феломене.

Мы вновь разделились. Шарлаев и Костенко поехали ускоренными темпами в Замбию, чтобы «отметиться» — получить там очередной Re-entry штамп и тем самым не лишиться замбийской визы. Ездить 1200 километров в одну сторону и столько же обратно, только чтобы отметиться в Замбии, казалось вполне нормальным делом. Оно имело свой смысл, ибо сии мудрецы ожидали секретное приглашение в ЮАР, которое должно было прийти в посольство ЮАР в Лусаке.

Кирилл с Андреем пока остались в Виндхуке, так как в идею приглашения из ЮАР Шарлаев их не посвятил; а мы с Грилом направились в гости к Павлу Митцеву, журналисту ИТАР-ТАСС, имея корыстный план помыться, отправить E-mail, и, возможно, вписаться у него.

9 января, вторник. Заказ ангольской визы. Уботсваниваюсь

Наша затея удалась. Павел Митцев жил в большом доме с собакой, бассейном и своей семьёй на окраине Виндхука. Нас очень тепло приняли, накормили, ну и наконец мы дорвались до Интернета и отправили домой всякие новости. А наутро к 9.00 Павел привёз нас с Грилом к вратам Ангольского посольства, у коих уже сидели Кирилл с Андреем.

Из посольства РФ сюда уже звонили, но одними звонками тут не отделаешься: миссис Феломена, работница ангольского посольства, объяснила нам процедуру: первым делом обязательно мы должны принести рекомендательное письмо от посольства РФ; затем заполнить анкеты, которые отправляются в Анголу; если оттуда придёт разрешение — через десять дней приходить за визой, сдавать паспорт и 280 намибийских (35 американских) долларов. Транзитная виза действительна всего 15 дней плюс не более 5 дней пребывания в Анголе; обычная въездная виза — 2 месяца срок годности плюс месяц там. Но без рекомендательного письма никаких благ нам не будет. Пришлось отправляться в Российское посольство вновь.

Там, после долгих процессов, всё же составилось рекомендательное письмо, где посольство РФ очень просило посольство Анголы выдать въездные (entry) визы трём российским гражданам — Кротову, Лапшину и Степанову. Четвёртый из нас, Мамонов, в Анголу пока не спешил, да и денег не имел. Помимо письма, нам подарили в посольстве РФ целый мешок вкусностей, оставшихся с рождественского вечера. С этим пакетом и с письмом я приехал в "Ангола Хаус" и, незадолго до его закрытия, мы всё же сдались на ангольские визы.

Нам сказали приходить дней через десять.

Сейчас же мне надо было ехать в Ботсвану, ибо мой паспорт, содержавший штамп о попытке неудачного улёта из Виндхука, выглядел странно, да и срок моего пребывания в Намибии истекал (я по глупости на границе написал "14 дней", столько мне и разрешили). Поэтому я решил съездить на пару дней поботсванить, а потом вернуться в Намибию уже с новым штампом. Мы все намеревались встретиться в Виндхуке, в городском парке, 16-го января.

Кирилл и Андрей, а также, отдельно от них, и Лапшин, решили отправиться в южные провинции Намибии, в Людериц и на реку Оранжевая, на границу с ЮАР, посмотреть одним глазком на сию страну бывшего апартеида, не спешащую с выдачей виз всем желающим. Костенко и Шарлаев, как читатель уже помнит, в это время уже ехали в сторону Замбии. Я поехал ботсванить.

* * *

Поскольку перед разделением мы плотно наелись продуктами от «Shoprite», я еле выполз из города. На повороте на аэропорт голосовал, подняв вверх большой палец, белый стопщик лет сорока в шортах, шляпе, шлёпанцах и очках, с мешком а-ля рюкзак. Стопщик оказался жителем ЮАР и ехал сейчас, сквозь Ботсвану, в свой родной Йоханесбург. Он показался мне не особо общительным, но когда нас обоих подобрал большой грузовик до Гобабиса, стопщик проявил удивительную болтливость, общаясь с водителем на их родном языке африкаанс (а вот английский они оба знали совсем слегка).

В уже вечернем, тёмном Гобабисе мы расстались — стопщик в шлёпанцах исчез, а я ушёл на трассу, где неподалёку от города и поставил палатку.

10 января, среда. Очередное ботсванство

Утром меня подобрал юарский негр на развалюхе-грузовике, с ним я и добрался до Ботсваны, до поворота на Газни, где нас в прошлом тысячелетии заливало грозой и дождём. Тут же поймалась легковушка в сам Газни. Было очень жарко, ботсванские чёрные девушки прятались от солнца, заворачиваясь в полиэтиленовые пакеты (боялись загореть?) Оттуда я уехал до посёлка Д'Кар, где и застрял. Дальше транспорта было мало, и все деньгопросы. Интересен такой факт: некая машина подобрала меня и ещё десяток человек, проехала километров пять, и тут у неё лопнуло колесо. Водитель запаски не имел, поэтому высадил всех пассажиров, предоставив им возможность найти другую попутку; но при этом он не забыл стрясти с каждого, кроме меня, по монетке за проследованное в его машине расстояние.

Но вот навстречу проехала цивильная легковушка с двумя белыми людьми. Завидев меня, белого стопщика, они подкатились ко мне: "Жди нас, мы вернёмся в 17 часов, поедем в обратную сторону!" Мне не очень хотелось ждать 17 часов, и до этого времени я уже добрался до некоего поста ГАИ на развилке дорог, как вот смотрю — эта же машина!

— А, это ты! — сразу узнали водители. — Мы же сказали, что вернёмся в

17 часов! Поехали! Из какой ты страны?

— From Russia, — отвечал я.

— FROM FUCKING RUSSIA????!! — удивлению водителей не было границ, — из проклятой России???!!

Мы поехали. Водители оказались жителями ЮАР, работающими здесь на прокладке новой дороги Ганзи—Сехитва (белые инженеры-начальники над местными чёрными рабочими). Они свернули на эту новую дорогу, и непрерывно восхваляли свою страну.

— Южная Африка — это всё! Это хороший дом, хороший секс, хорошая машина, хорошие деньги, хороший бренди. Американская мечта! Если вы слышали, что в Англии получают много денег, не верьте! Тысяча фунтов в Англии — это ничто! Там зарабатывают, но много и тратят. А у нас! Тысяча фунтов, это десять тысяч рандов, это… (он приводил список всего, что можно купить в ЮАР на 10000 рандов). Или вот, я был в Мозамбике, прекрасная страна, один доллар равен 20000 местных денег, метакаш; вот, каждый миллионер; но что там можно купить на эти миллионы? А здесь, в ЮАР, я за 70.000 рандов купил себе эту машину; можно ли в России купить такую машину за 70.000 рандов ($10.000)? — Я сказал, что можно, но он не расслышал, увлечённый своей речью. — А дома! У нас прекрасные особняки стоят…

…Нас обвиняют в том, что мы обижаем чёрных. Но они сами! они сами ничего не умеют и не хотят! Вот чёрный, он работает на насосе. Его работа такая: когда насос сломается, он звонит по телефону: эй! насос сломался! Приедут, починят. Он звонит опять: о'кей, насос работает! Я его спрашиваю: почему ты не отдал свою жену учиться? он говорит: ага, тогда она станет умнее меня! И вот они хотят, чтобы зарплата у него и у меня были равны. Никогда такому не бывать!..А Йоханесбург — это Нью-Йорк. Прекрасный город. Только не надо там ездить автостопом: пиф-паф — и всё! ЮАР прекрасная страна.

Дорога была только что заасфальтирована, но никаких знаков и разметки там не наблюдалось. Мы неслись по ней со скоростью 190 км/час.

— Где в твоей проклятой России можно ехать 190 км в час? — продолжил высокопарную речь водитель. — А сейчас, а сейчас, я покажу тебе то, что ты никогда не видел и не увидишь во всей своей жизни! Никогда, нигде такого ты не видал! — и, вскоре притормозив, мы свернули в лес. Там, недалеко от дороги, рос баобаб средних размеров. Почему-то он был возведён в ранг величайшего баобаба на свете, хотя я в Танзании видел куда более здоровенные экземпляры (но скрыл это). Вылезли из машины и долго фотографировались вокруг того, что никогда в жизни больше не удастся увидеть. (Кстати говоря, действительно, в этой поездке больше мне баобабы не встречались.)

Через некоторое время, наснимавшись, мы опять сели в машину и скоро были на базе дорожных рабочих. Она была в стороне от дороги и содержала несколько брезентовых палаток с кроватями внутри и большой бассейн с водой, непрерывно наполняемый водой из трубы. Эти бассейны находились вдоль всей строящейся трассы, и вода здесь была для технических нужд, но искупаться можно было. Водители и я полезли купаться. Как это часто бывает, я потерял в бассейне мыло и не нашёл его.

11 января, четверг

Я переночевал в одной из брезентовых палаток. Часа в четыре утра привезшие меня инженеры-дорожники тихо уехали. Когда я проснулся, обнаружил, что в лагере никого нет, кроме молчаливого негра, того самого, который должен следить за насосом и говорить: "Насос работает! насос не работает!"

Вышел на пустынную гладкую строящуюся трассу и застопил других дорожников, которые неторопливо отвезли меня в деревню Сехитва, по дороге заезжая на разные автобазы и давая указания трактористам и др. В Сехитве я сидел на дороге и ждал попуток на север, доедая вчерашний намибийский хлеб. Подошли двое ботсванских ребят, один семи, другой десяти лет.

— Give me some bread! (Отломи хлебца!) — Я поделился.

Ботсванские дети и вообще люди очень общительны. Ребятишки и девушки, знающие английский, любят заговаривать первыми с проходящими иностранцами. Хлеб — это только предлог. В другой раз, когда мы ехали с Шарлаевым и Костенко, очень пышно разодетые тётки, проходя мимо нас, просили кока-колы, тоже не из-за бедности, а из интереса. Так и сейчас, дети протусовались вокруг меня минут десять, выспросили, куда и зачем я еду, истребили остатки хлеба, примерили по очереди мой рюкзак и, попрощавшись, убежали дальше по своим босоногим ребячьим делам.

Я же вскоре уехал по своим взрослым непонятным делам в следующий городок, где застрял на целый день. Тут, в Ботсване, возникла величайшая жара, разгар лета в пустыне Калахари. Хотя это и не настоящая песчаная пустыня, а травянистая ерунда со скоплениями деревьев, кустов и даже травы. В тени было не меньше +40, а на солнце плавился асфальт, и местные ослы и лошади оставляли на нём следы, да и ботинком этот асфальт ковырялся легко, а приставные красивые катафоты легко от него отклеивались. Едущие в кузовах ботсваночки прикрывали свои чёрные ножки пакетами, чтобы не обгореть.

Днём по трассам тут почти никто не ездит, а кто ездит — не останавливается, а кто останавливается — нередко хочет денег. Только к вечеру меня подобрал солдатский грузовик до села Шакаве на самом севере Ботсваны; до границы Намибии оставалось километров пятнадцать. Интересно, что некая ботсванка, долго болтавшая со мною, заранее знала о том, что будет бесплатный грузовик, и сознательно не стопила местный частный транспорт, ожидая солдатской оказии.

Из тех километров, что оставались до границы, половину пути меня подвезли, а дальше я пошёл пешком, ибо транспорта не наблюдалось. Вдоль дороги тянулись североботсванские деревни. Воды реки Окаванго дают здесь достаточно влаги для густой травы, кустов и зелёных деревьев. Ботстванцы жили здесь не в капитальных домах, а в аккуратных хижинах из веток, соломы и глины, эти хижины были огорожены высокими соломенными заборами и смотрелись очень приятно — не так, как в Эфиопии. Видно было, что живут люди в хижинах не от нищеты, а по традиции, как уж повелось. Навстречу мне по дороге шли многочисленные женщины с предметами на головах, отбрасывая длинную тень (солнце садилось). Они несли корзины, короба, а одна шла даже с колесом от машины, которое я сперва принял за огромную шляпу. Тут вообще бывают странные головные уборы, многие ботсванки носят «рога» — мягкие, из ткани, набитые чем-то; эти толстые рога оберегают лицо от солнца. Когда я добрался до границы, было 18.15, а граница закрылась в

18.00, поэтому я, немного покричав в закрытые ворота, установил свою палатку прямо под вывеской "MAMUNO BORDER POST".

В России меня бы арестовали сразу же, особливо после того, как я сфотографировал палатку на фоне колючей проволоки и пограничных сооружений. Так же было бы и в Египте, Танзании и в других полицейских странах. Здесь же мной никто не заинтересовался. Поставив палатку, я отправился к колючей проволоке, за которой стояли домики пограничников, просить воду и еду. Воду мне дали, а о еде соврали, что её нет. Несолоно хлебавши, я лёг спать, но, видимо, даже у ботсванских пограничников бывают нормальные дети, и какая-то девочка в вечернем полумраке пришла ко мне и принесла одно недозрелое манго, которое я с удовольствием съел.

12–13 января. У врат Анголы. В гостях у болгарских врачей в Ошакати

Ровно в 6:00 ботсванцы открылись, а их намибийские коллеги спали ещё 25 минут. Приехали какие-то белые люди — навстречу, из Намибии в Ботсвану — и мы с ними долго искали пограничников и наконец разбудили их. Намибийские погранцы, как и ботсванские, живут прямо на границе в домиках.

Всё же проснувшись, они поставили в мой паспорт очередной штамп и (уже в третий раз) впустили меня в свою страну.

На стене пограничного домика висел список стран, жители которых могут въезжать в Намибию без визы. Это — все богатые страны Западной Европы, США, Канада, Япония, соседи по Африке Замбия, Танзания, Зимбабве, ЮАР, Лесото и некоторые другие, и страны социализма, помогавшие в борьбе с апартеидом — Куба, Ангола и СССР. На пожелтевшем от времени листке так и значилось — Union of Soviet Socialist Republic.

Судя по пограничной книге, машин здесь было не более десяти в день.

Я не стал никуда спешить, тем более что начинался дождь, остался на границе и дождался какую-то развалюху. Эта машина стоила хозяину, как он сам сообщил, всего 5000 пула ($900), и он мечтал как можно скорее отработать эти деньги таксизмом. Видя мечты и устремления водителя, я предложил ему 10 намибиийских денег, и хотя он всю дорогу клянчил 20, но и десятке был рад. Подбирая и других платных попутчиков, мы проехали километров двадцать по размокшей от дождя песчаной дороге до основной трассы, где, в местечке Багани, мы и расстались — водитель поехал дальше таксовать в сторону Рунду, а я устремился в ту же сторону, но на другой, бесплатной машине.

Я многократно писал, что в Намибии и Ботсване нередки деньгопросы, хотя здесь такие все богатые, по сравнению с Эфиопией или даже с Замбией. Но тут самые богатеи не останавливаются — лень, — а "средний класс" мечтает о заработках. Общественный транспорт здесь развит плохо. И в Намибии, и в Ботсване, порой можно встретить целые тусовки чёрных платных автостопщиков. Междугородних автобусов вообще нет, есть только маршрутки на десять-пятнадцать человек, они очень тесные, и багаж пассажиров едет сзади в прицепе. Но маршрутки эти берут только людей, едущих до их конечного пункта, это 400–800 км, а локальным пассажирам приходится автостопить.

…В Багани было не жарко. Я улёгся на асфальте (коврик оставил в Виндхуке корреспондену ИТАР-ТАСС на хранение) и ждал машин, которые должны прийти в 11.00 с утренним конвоем. Как вы уже знаете, 200 километров от Багани до Конголы и обратно машины идут только в конвое, отправляющимся в 9.00 и 15.00.

В этом долговременном путешествии я обнаружил некоторые явления.

1) Появился вкус к подробному осмотрению всех стран, и чем дольше в стране, тем больше мне в ней хочется всего посмотреть.

2) Из этого следует вывод, что объехать вокруг света нормально невозможно, — надо или делать это в спортивном, гоночном режиме, не останавливаясь, или надо ехать годами, впитывая аромат каждой страны потихоньку.

3) Интересно также, что чем дольше нахожусь в какой-либо стране, тем она кажется дешевле, а люди — лучше.

4) Любопытно: экватор и окружающие его места были самыми холодными в Африке, а самые жаркие места оказались в тропическом поясе, в 2000–3000 км к северу и к югу от экватора. Может быть, это связано с тем, что когда мы были в Египте и Судане, там было лето, а когда мы переползли в Южное полушарие, лето настало уже и здесь.

5) Неожиданное наблюдение — чем больше в стране белых людей, тем меньше процент останавливающихся машин. Впрочем, даже в полностью «белых» странах типа России или в Европе этот процент никогда не опускается до нуля. А вот в Судане и Эфиопии останавливаемость была почти 100 %. Для дальнейшего изучения этого эффекта нужно затащить в Россию несколько автостопщиков из Африки.

6) А Россия, оказывается, полицейская страна, и многие страны СНГ ещё хуже. Сколько раз ловил себя на мысли, что будь я дома, в России, ко мне бы давно прицепились блюстители порядка, а в каком-нибудь Узбекистане уже упрятали бы в тюрьму за такое подозрительное поведение.

Вскоре я прибыл в пограничный с Анголой город Рунду. Намибию и Анголу разделяла мирная зелёная река, и я украдкой сфотографировал её. Переход людей туда был давно уже прикрыт из-за того, что на той стороне реки хозяйничают повстанцы Унита. С интересом обнаружил консульство Анголы в Рунду, но все его сотрудники куда-то отошли, и только случайно попавшийся сотрудник консульства объяснил мне, что виза здесь, как и в Виндхуке, делается 10 дней. Ближайший погранпереход с Анголой находился в посёлке Ошиканго. Я решил прокатиться дотуда, понюхать, чем пахнет из Анголы, такой манящей и загадочной страны.

На следующий день, преодолев ещё более 600 километров, я был в Ошиканго.

На удивление хорошая дорога вела до самой границы, до последнего метра. Пограничный посёлок Ошиканго меня удивил. Ни одного вооружённого человека, и вообще армии не видно, ни одного БТР'а. Но огромные базарные места, товары из ЮАР, Намибии, Анголы и даже китайский рынок! Главный намибийско-ангольский погранбазар. Десятки огромных ангольских грузовиков загружались всеми видами газировки и пива, пластмассовыми стульями, резиновыми шинами и всякими другими товарами; толпы ангольцев создавали очередь на границе.

После целого месяца питания буржуйской пищей я обнаружил, наконец, в Намибии вкусное местное питие, похожее на киргизское шоро, и почти так же дешёвое. Типа подбродившего кислого кваса, но бело-серого цвета, и на дне осадок вида каши, из белого пудинга, который тоже является местной пролетарской едой. По-моему, эта еда того же состава, что и суданская кисра, и замбийская ишима. Один литр народного питья стоит один намибийский доллар, а на ангольской границе ещё меньше — 60 намибийских центов (менее двух российских рублей); столько же стоила и порция белого пудинга.

Я спросил ангольцев, ожидающих своей очереди на границе, о сущности их страны. Они отвечали, что страна и люди хорошие, но дороги плохие; их грузовики направлялись в пять ангольских городов — Ондживу, Лубанго, Намибе, Бенгелу и Лобито (самое дальнее). Машина до Лобито, по их словам, едет трое суток. В другие города, говорили они, проехать сейчас нельзя, и все желающие достичь, например, Луанды, должны плыть из Лобито на пароходе. Больше я ничего выведать из ангольцев не смог, так как они говорили только по-португальски. Однако, их грузовики были так огромны, что я подумал, что если они за трое суток доезжают до Лобито, то не всё так плохо; и дороги, наверное, не хуже суданских; а в Лобито наверняка обнаружится, что можно проехать и до Луанды.

Побывав на ангольском базаре, я поехал в город Ошакати. Мне уже было известно ранее, что в госпитале Ошакати есть русские врачи. Я подумал, что неплохо было бы их найти и помыться (за время своего ботсванства я пришёл в грязное состояние). До Ошакати было около ста километров, и я вскоре преодолел это расстояние.

Во времена апартеида, до 1990 года, северные части страны были определены для проживания чёрных, а центральные и южные — для белых. Правда, в каждом большом городе, например в Виндхуке или в Уолфиш-Бее, были специальные кварталы, вдали от центра, где тоже жили чёрные; но свободно гулять в «белых» кварталах, ходить в «белые» рестораны они не могли. Вышло так, что север страны, где жили чёрные, явился более населённым, чем её «белый» центр. На целые километры, на десятки километров тянулась здесь этакая деревня с редкими мелкими домиками и барами-магазинами. Но вот какое различие было во всей Намибии между домами чёрных и белых: белые все жили за высокими заборами, с сигнализацией, колючей проволокой, со сторожевыми собаками, а вокруг домов коренных африканцев не было никаких заборов. И все северо-намибийские поселения явились мне именно таким скоплением редких мелких домиков.

Я нашёл госпиталь, он занимает приличную территорию, множество лечебных и жилых корпусов, и неясно, где кого искать — жара, все попрятались, спросить некого. Тут окликают меня. Смотрю — белая женщина. Говорю по-английски: я русский путешественник, ищу русских врачей с целью помыться. А она мне по-русски: можно помыться и у болгар! И вот я здесь.

Пригласившие меня болгары оказались замечательными людьми. Звали их Ангел и Аделина, был у них и сын, школьного возраста. Я быстро помылся, накормился и пришёл в цивильный вид. Меня оставили на вписке, так как сегодня вечером у них намечалось гуляние, совместный день рождения: по-моему, сегодня был день рождения у Ангела, завтра у Аделины, или же наоборот.

Вечером пришли сюда разные люди. Русский, из Львова, военный врач лет 50-ти с женой и сыном Димой, все глазные хирурги. Страшный чёрный человек, с квадратным, наголо бритым черепом, в маленьких очочках и с серьгами в ушах; оказался тоже доктор, и по паспорту русский; зовут его Николай; мать его из Твери, а отец из Нигерии. Николай пил водку «Pushkin» и прекрасно говорил по-русски.

Тут, в Африке, Россия часто ассоциируется с водкой. А над въездом в г. Ондангва огромный облезлый рекламный щит прославляет эту водку «Pushkin». На бутылках этих снизу по-русски написано: "Старый имперский спирт". В каждом винном магазине — несколько видов водки. Вот оно, "проникновенье наше по планете"! Во многих странах водители порой интересовались: русский? а водка есть?

Вечером я читал школьный учебник по географии Намибии для 5 класса. Отличный! На 132 страницах в картинках рассказано всё! Добыча и обработка алмазов; климат и рельеф; история с первобытого человека до времён апартеида; борьба с апартеидом; миссионеры; выборы, состав и члены правительства (в картинках тоже — а у нас, наверное, в учебниках такое нельзя); права детей; сущность ООН; выдающиеся женщины в истории Намибии; борьба с преступностью; экология; экспорт-импорт; религиозные верования; богатства океана; изобретение телефона в 1876 г и как пользоваться телефонным справочником; и т. д… Много картинок, каждая тема поясняется несколькими картинками, а текста совсем чуть-чуть. Но что есть, запоминается очень быстро. Я вот сразу запомнил:

"Намибия — очень большая страна… Вам потребуется целый день и целая ночь, чтобы пересечь её на машине с севера на юг!"

А в наших школьных учебниках полно текста, куча ненужной, избыточной информации, которая тут же и забывается вместе с нужной. А ведь печатать учебники с картинками совсем не дорого — этот намибийский учебник весь чёрно-белый, и бумага газетная, чтобы не жалко было потерять.

14 января, воскресенье

Сегодня я должен был покинуть город и госпиталь Ошакати.

Гостеприимные Ангел и Аделина решили меня вывезти из города на своей машине, и, утверждая что "никто здесь тебя не подберёт", никак не могли со мной расстаться. Они провезли меня через весь город, довезли до следующего города Ондангва и повезли дальше, всего около 60 километров вывозили — еле уговорил их меня отпустить! Милые такие, гостеприимные люди. Даже презервативов подарили 40 штук, буду теперь всем водителям-деньгопросам предлагать по одному презервативу в качестве оплаты проезда. Также подарили мне ещё одежду и кучу еды.

В этот воскресный день водители всей северной Намибии занялись частным извозом людей, причём именно в Виндхук. Все, все, все едут и стараются под завязку заполниться народом, и на каждом повороте стоят люди, готовые уже уехать за любые деньги. Но и мне повезло — впихнулся в какой-то кузов и достиг города Цумеб.

Странное название «Tsumeb» вкралось досадным исключением среди городов северной половины Намибии, начинающихся на О. Ошакати, Ошиканго, Онджива, Охопохо, Отави, Очиваронго, Омаруру, Окаханджа, Оучо, Оперет, Очивело, Омбаланту, Огонго…, и только странный Цумеб (Tsumeb) портит всю о-о-о-чень стройную картину. А вот в южной половине страны названия нормальные, разнобуквенные. (Помню, в Танзании любили букву М — Мтвара, Мпанда, Мбейя, Мванза и даже президент у них был Мкапа.)

Цумеб оказался маленьким городком с населением тысяч пять народу, с чистыми и пустынными улицами (как и всюду в Намибии, на выходные дни населённые пункты вмиг становятся ненаселёнными) и с широченным автобаном, ведущим в город с основного трассового перекрёстка. На этом автобане красовался очередной знак "No autostop" — перечёркнутый большой палец. И действительно, хоть пальцем, хоть не пальцем, — мимо проезжало много машин, но никто меня не подбирал, забиты были все. Я не огорчился — пора бы отоспаться! — отошёл от города и от трассы подальше и расположится в палатке, перебираясь в мир сна.

15 января, понедельник. Опять в Виндхуке!

Сижу в парке, в самом центре города, на Индепенденс авеню, где лежат на траве и многие виндхукеры, спасаясь от полуденной жары. Здесь это не запрещается. Нельзя лишь сорить, выпивать, кататься на роликах, купаться в фонтане, нищенствовать, рвать траву и цветы, разводить костры и проч. (все сии запретные удовольствия перечислены при входе в парк).

До Виндхука меня довезли немецкие туристы. Тут вообще полно немцев, приехавших на новогодне-летний отпуск. Они арендуют машины и катаются по Намибии, Ботсване и ЮАР. Паспорта у немцев имеют десятилетний срок годности, а не пять лет, как у нас — и куда меньше засоряются визами, так как этим буржуинам выпала честь быть безвизовыми во многие другие страны. В Африке не менее 20 стран безвизовы для них, а для нас только одна Намибия. Зато мы пока можем ездить свободно по десяти странам СНГ, а им в каждую из них нужна особая виза, порой дорогая и труднополучаемая.

Вчера в моей палатке завелись муравьи. Я давил их, но безуспешно, они появлялись вновь и вновь, хотя палатка была застёгнута. Откуда появились эти микроскопические гады? Наутро выяснилось, что муравьёв приманил крошечный кусочек сладкой булки, лежащей в пакете-в пакете-в пакете-в рюкзаке. Или они залезли туда накануне, а потом оттуда расползлись по всему рюкзаку и палатке, — или же запах булки просочился сквозь три пакета, рюкзак и палатку, и приманил их из внешнего мира? Загадка. В рюкзаке возник целый муравейник. С трудом вытряхнул большую часть муравьёв вместе с их угощением.

В тёплых странах вообще не стоит оставлять еду на ночь — я не раз уже накалывался с этим. То насекомые заведутся, то протухнет. Всё, пригодное для съедения, надо доесть вечером, и только сухие продукты — сахар, рис и т. п. — могут благополучно храниться (в герметичной упаковке).

В Виндхуке обнаружились и другие наши автостопщики — Грил, Кирилл и Андрей. Мы пошли в бассейн. Здесь, в Виндхуке, этот бассейн компенсирует отсутствие естественной проточной воды. Всего за полтора намибийских доллара (пять рублей) тут можно неограниченно плавать, лежать под пальмами, ходить в душ, и чисто всё, можно приходить с рюкзаками на целый день. В отличие от бесплатного центрального парка, где все почти были чёрными, — здесь, в бассейне, половина белых. Но толчеи нет — ведь у большинства людей дома личный бассейн, и им незачем ходить в общественный. Жалко, что в 20.00 бассейн закрывается — а то здесь можно было бы поставить палатку и жить. Вернулись опять в парк, но и он закрывается (в 22.00). Переползли к уже известному нам стадиону и возлегли там на травке.

Лежали на травке, так и уснули, а в четыре утра проснулись от дождя!

Ничего себе! Неужели бывает такой ливень в Виндхуке? От струй некуда было увернуться. И тут оказалось, что это просто одновременно включились поливалки, скрытые в газоне. С громкими криками, подхватив спальники и рюкзаки, мы перебрались в другое место, под большое дерево, куда поливалки не доставали.

16–27 января. Сидение в Намибии

Последующую неделю мы провели в Виндхуке. Мы нашли отличное место для жизни — та самая гора близ российского посольства, где ночевали после рождественского вечера Шарлаев и Костенко. Мы поставили свои палатки на этой горе, среди сохлых, изобильных дровами дерев и трав, жгли костры, варили супы и чаи, а за продуктами спускались в город и навещали супермаркет «Shoprite». Жизнь на горе была нетороплива и приятна: помыться можно было в бассейне; утром я навещал посольство Анголы, узнать, не готова ли моя виза (прочие в сию страну пока не собирались); днём — грелись на солнце и наполняли свои брюхи.

Шестнадцатого числа в Виндхук приехали, отметившись на замбийской границе, Костенко и Шарлаев. Они только что съездили в Замбию, вернулись сюда и тут же ехали в Замбию вновь! И вот зачем: как обнаружилось, для пятерых из нас (г-од Шарлаева, Костенко, Сенова, Лекая и Кротова) созрели приглашения и визы ЮАР, которые надо было получать в Лусаке, в Замбии.

Итак, Шарлаев и Костенко срочно возвращались в Замбию, желая там получить вожделенные визы ЮАР, а также встретить там Лекая и Сенова, которые тем временем покинули Мозамбик и обосновались в Коптской церкви в Лусаке. Они уже думали было ехать к нам, в Намибию, но узнав из Интернета о появлении виз ЮАР, вернулись в Лусаку. Что же до меня, я уже не думал о посещении ЮАР, мечтая об Анголе.

А вот Лапшин, Степанов и Мамонов, для которых не созрела виза ЮАР, были весьма удивлены. Это всё были происки г-на Шарлаева — именно через его связи и возникли приглашения на пятерых человек. Приглашать в Кейптаун остальных Вовка не восхотел, опасаясь, что Грил, Кирилл и Андрей будут вести себя в ЮАРе недостойно и испортят репутацию его уважаемых приглашателей. Итак, Костенко и Шарлаев в очередной раз поехали в Замбию.

А вскоре Грил, вероятно, с горя, утратил в Виндхуке свой паспорт.

Произошло это так. Вообще он имел привычку не хранить паспорт на себе, а вешать ксивник с паспортом и деньгами на рюкзак или раскладывать его на траве во время отдыха. Так что странно, что нигде ещё на него не покусились. Но в один прекрасный день, когда мы, четверо оставшихся в Виндхуке, ели в городском парке мороженое, ксивник Лапшина исчез вместе с содержащимся там паспортом, справкой АВП, наручными часами, пустой кредитной карточкой и небольшой суммой намибийских денег.

Гриша проявил здоровый оптимизм, видя, что теперь у него появился хороший повод непосещения ЮАР. Он уже хотел получить в посольстве, вместо паспорта, справку на возвращение на Родину, но вот незадача: справка эта стоила 100 американских долларов и была годна только в течение месяца. Пока Грил раздумывал, что ему делать, и катался по стране без паспорта, — его проблемы решились сами: какой-то бомж подкинул ксивник Грила, вместе с паспортом и справкой АВП, в российское посольство в Виндхуке. Похититель оставил себе только 100 намибийских долларов, пустую кредитку и часы.

В один из вечеров, когда над Виндхуком разразился настоящий, а не поливальный ливень, в наш лагерь на горе прибыла целая бригада намибийского спецназа в составе восьми человек, вооружённых гранатами, автоматами, пистолетами и красной точкой оптического прицела. Вероятно, им кто-то стукнул о том, что в горе над городом скрываются странные белые люди. Смешно, что у этих вооружённых до зубов людей не было никакого фонарика, и рассмотреть наши паспорта они во тьме не могли. Кирилл ругался на этот спецназ, как мог; более спокойные Андрей и Грил вылезли под дождь и пошли в российское посольство вместе с группой захвата. Посольщики как раз пили вечерний чай, а тут приводят автостопщиков.

— Не волнуйтесь, это наши, — сказали в посольстве, и от нас немедленно отстали. Группа захвата, так и не посмотрев паспорта, уехала прочь.

В один из дней мы с запозданием узнали, что в Конго-Заире, которым мы уже интересовались раньше, президент Кабила был убит собственным телохранителем. Правительство страны объявило траур и на целый месяц прекратило выдачу виз. Так что потенциальное пересечение Конго-Заира стало ещё менее реальным, чем прежде.

Жил в Конго президент Кабила, Но пуля оного убила.

Подробности убийства Кабилы были таковы. Один из охранников президента, «прозрев», решил, вероятно, что убийство президента остановит кровопролитную гражданскую войну. Войдя в кабинет Кабилы, он выпустил в него несколько пуль, и тут же был убит сам другими охранниками. Кабила был ещё жив, но информационные агенства вражеской Руанды уже распространяли по миру "радостное известие". Тем временем Кабилу погрузили в самолёт и повезли в лучшую клинику дружественной страны Зимбабве, а СМИ Конго-Заира сообщили, что Кабила жив и отдаёт приказы. На борту самолёта президент окончательно умер, но ещё двое суток правительство уверяло весь мир, что с президентом всё нормально, и вот-вот он выздоровеет и покажется народу. В это время уже информагенства Бельгии и других стран мира подтвердили "вражескую информацию". Только на третий день после убийства президента правительство Конго-Заира подтвердило этот факт и объявило траур и чрезвычайное положение. Новым президентом объявили сына Кабилы (выборы проводить было некогда).

А вот с визой Анголы были всякие непонятки. Сперва мне несколько дней говорили "приходите завтра". Наконец, когда я окончательно пришёл, мне протянули паспорт, в котором вместо месячной стояла пятидневная транзитная виза со сроком годности всего 15 дней, с момента выдачи до въезда в

Анголу! Я не понял, была ли это ошибка или злой умысел ангольских властей: ведь в рекомендательном письме и в наших анетах было ясно сказано, что мы хотим обычную въездную месячную визу! Но сколько я ни ходил в посольство Анголы, поменять визу мне не могли. Так я и забрал паспорт с транзитной визой, зато денег не заплатил: о них посольщики забыли.

Видя такие явления, прочие люди не стали брать в Виндхуке ангольские визы и стали ожидать будущих событий. Я решил рискнуть и в одиночку поехать в Анголу с пятидневной визой: а вдруг там можно будет продлиться, или Ангола окажется такая хорошая страна, что никто пятидневности визы сей и не заметит?

Перед отъездом на север надо было заехать в Уолфиш-Бей. Пароходов в

Анголу там не намечалось. Значит, мне нужно будет ехать по земле, через Ондангву и Ошиканго, где я побывал совсем недавно. С Грилом я попрощался (и увидел его потом уже в Москве); а вот Кирилл и Андрей решили сопровождать меня до последнего крупного города Ондангва.

28 января, воскресенье. Мне 25

Получилось так, что последнюю ночь перед своим 25-летием я проспал со своими спутниками под каким-то намибийским мостом близ города Одживаронго. Правда, в середине ночи я, опасаясь невесть откуда взявшихся комаров, перебрался в палатку, но цивильности мне это не прибавило. Проснулись, собрались, вышли на пустую воскресную трассу и в утренней безмашинной прохладе умяли купленный накануне праздничный «торт», а вернее, рулет.

Наконец проснулись редкие машины. Нас довезли до следующего городка, Отави, где мы перекусили варёной кукурузой за 1 намибийский доллар и продолжили путь дальше. На повороте на Цумеб мы посетили найденную мной прежде заросшую травой трассу и сфотографировались на ней.

250 километров от этой красивой развилки до самой Ондангвы нас провёз белый старичок-фермер. Ему было на вид лет семьдесят пять, его кожа сморщилась и обвисла, но он сохранил жизнерадостность и ради нас даже изменил свой маршрут. (Он думал сперва заехать на свою ферму, а на другой день ехать в город, но решил, раз уж взял нас, поехать сперва в город, а на ферму потом.) Высадил он нас в самом центре Ондангвы — если этот раскиданный город может вообще иметь центр. Ведь его одноэтажные дома без садов разбросаны по окружающей песчаной местности, как спичечные коробки на пляже, без какого-либо порядка и на большом расстоянии друг от друга.

Ещё в Лусаке я нашёл список всех коптских православных центров в Африке, подобных церкви отца Джона, и нашёл вожделенный адрес и в Намибии. Но «адрес» был прост: город Ондангва, коптская православная церковь.

Мы потратили почти час, ища оную. Большая часть людей вообще в сей воскресный день не показывалась вне домов, а те, кто по каким-то нуждам покинули свои жилища, оказались непонятливыми и не знали никаких английских слов. С трудом мы разыскали какого-то сторожа с ружьём, который, бросив охраняемый им объект, повёл нас задворками и дальними улочками и, наконец, указал нам вдали два здания, одно из которых, по мнению сего сторожа, было церковью, а второе — домом священника. Сторож вернулся охранять свой объект, а мы направились изучать сущность намибийской Коптской православной церкви.

Ондангвская коптская церковь

Мы постучались в ворота. Нам открыл молодой бородатый египтянин лет 25-ти, это и был священник. Мы объяснили нашу сущность, и он пригласил нас в дом. Жил он там с женой и дочкой лет семи. От лусакского отца Джона он отличался цветом бороды (в Лусаке батюшка был рыжебородый, а этот оказался чёрнобородым), ростом был повыше, а возрастом помоложе, чем его коллега из Замбии.

Участок земли, где ныне находится церковь, приобрёл африканский епископ ещё в 1991 году. По теории этого отца, благовествование надо начинать из провинции, а не из столиц, так как в столицах люди слишком озабочены погоней за временем, за деньгами и т. п… Находясь в разъездах по Африке, сей епископ приобретал участки земли в разных странах, и вот один из них оказался в Намибии, в Ондангве.

Однако прошло немало лет, прежде чем удалось найти деньги на постройку собственно храма. И вот сей священник, окончив в Александрии курсы миссионеров, был послан сюда для благовествования. Так вот, в книгах всё было просто, рассказывал он, а на деле — совсем неожиданно сложно!

Во-первых, церквей в Ондангве открыто уже великое множество.

Католики, баптисты, лютеране, иеговисты, все протестанты и сектанты уже обжились здесь и имеют свою паству. К новоприбывшему православному священнику относятся холодно, даже не здороваются. Единственный, кто здоровается, — католический священник! Остальные даже внимания не обращают.

Во-вторых, очень тяжело быть здесь… с бородой. Все христианские проповедники и священники, как живущие в Намибии, так и показываемые по телевизору — бритые. А мусульмане тоже имеют здесь свою церковь, они не называют её «мечеть», а говорят "церковь мусульман", и все там с бородами. И все думают, что православный священник = мусульманский священник, и переубедить их невозможно.

Даже когда идёшь по домам, рассказываешь о Библии, о Христе, всем интересно, — под конец благодарят: "спасибо, уважаемый мусульманский священник, за прекрасный рассказ". И после крещения, или венчания — то же самое: "спасибо, мусульманский священник!" Они никак не могут понять разницу!

Поэтому, из-за большой конкуренции и из-за спутывания с мусульманами, священник сей и не добился большой популярности своей церкви. Единственные прихожане — в Ондангве есть четыре семьи коптов-египтян, все они работают учителями физики, они и ходят в церковь. И вот уже второй год, а благовествование плодов не приносит.

Мы с интересом слушали рассказ сей, и, чтобы благовествование принесло хоть какие-то плоды, попросились помыться. Наша просьба была исполнена. В доме священника обнаружился горячий душ. Должна была иметься и кухня, но нам оттуда принесли только по стаканчику кока-колы. Мы сидели довольно долго, всё ожидая, что священник предложит оставаться на ночлег или поужинать, но тщетно. Когда же мы сами спросили о ночлеге, оказалось, что ночевать в доме у священника невозможно: это-мол частная собственность, а также юарский епископ запрещает иностранцам ночевать у подконтрольных ему священников. Правда, нам разрешили поставить палатки возле здания самой церкви, которая виднелась неподалёку. На всей большой церковной территории было только одно здание — собственно церковь, остальная земля пустовала, но высокий забор вокруг был предусмотрительно покрыт колючей проволокой и стёклами, вставленными сверху.

Священник погрузил нас в машину и отвёз на 50 метров, в церковь, во дворе которой мы и расположились. День склонялся к вечеру, собирался дождь. Мы расставили палатки: я — под козырьком церкви, Кирилл с Андреем — в будке для сторожа, которая была пуста.

Мы поблагодарили священника, попрощались с ним, и он уехал на машине обратно домой (хотя это было совсем рядом), спать в защищённом от ветров и дождей помещении. Мы же, удивляясь на то, что нас не пустили даже внутрь самой церкви, подальше от дождей и комаров, — залегли спать в палатках. Дров вокруг не было, и костёр разводить было нам не из чего.

Завершая описание сей православной церкви, замечу следующее. Вероятно, всё же не длина бороды, не количество конкурентов и не удалённость от столиц влияют на успех миссионерской деятельности. Отец Джон из соседней Лусаки и в столице жил (хотя, вроде бы, миссионерство в столице труднее, чем в провинции), и бороду тоже имел (не жалуясь на сие), и конкурирующих церквей в Лусаке на порядок больше, чем в Ондангве. Однако, к о. Джону люди шли и были от него в восторге. А сей священник, хотя, вероятно, много библейских книг прочитал и всё по букве правильно делал, но любви такой пылкой к своим прихожанам не имел, и даже имя его я сейчас вспомнить не могу.

29 января, понедельник. Первый взгляд на Анголу

Встать надо было с рассветом. Ночью шёл дождь и подлил воды под козырёк, под которым я поставил палатку опрометчиво без тента. Но тем лучше — раньше проснуться — раньше в путь!

Мы собрались, вышли из церковного двора и задвинули за собой тяжёлую железную дверь на колёсиках. Дойдя до трассы, расстались: Андрей с Кириллом поехали на северо-запад, на Ошакати, а я на север, в Анголу. На часах — 7.15 утра.

Было немножко беспокойно на душе. Всё же про Анголу нам рассказывали столько всяких гадостей! Поэтому для самоуспокоения я стал вспоминать всякие другие страны, о которых нам тоже говорили всякие плохие вещи. Вот, например, Иран. Перед поездкой туда кое-кто даже советовал с иранцами за руку не здороваться, из опасности заразиться, а оказалась — самая чистейшая страна, стерильная, России не чета. Или вот Судан, где нас должны были, по слухам, кастрировать, снять кожу и заставить её съесть, а затем убить; там, где все прогнозировали голод, а в институте тропической медицины старый доктор предупредил: "Судан — страна беззакония! Даже наши самолёты его облетают!" А оказалась страна спокойная, счастливая и очень вкусная, не то что голода не почувствуешь, но только от обжорства и можно умереть. Таджикистан, особенно районы, контролируемые исламскими "боевиками-головорезами" — места просто сказочные! и кормили вкусно. Эфиопия, где война и голод, оказалась тоже вполне сносной страной, только крики "Ю! ю! ю!" донимали. А Пакистан — вообще сказка, весёлая и свободная страна, а сколько дряни говорили и писали и про него… Так перебирая в памяти всяческие «зловредные» страны, которые при ближайшем рассмотрении оказывались самыми весёлыми, лучшими и безопасными, я приближался к границе очередной счастливой страны — Анголы.

"Первый день пускай будет тестовым, — решил я. — Если Ангола окажется дурацкой страной, всегда можно успеть вернуться обратно, в безвизовую Намибию. Если же всё будет в порядке, нужно будет продлиться в первом городе — Ондживе. Или лучше во втором городе — в Лубанго. Если же страна нормальная, но продлиться не удастся, тогда… тогда… тогда и посмотрим".

Пограничный переход в Ошиканго открывется в 8 утра. Я приехал в 8.20. Купил утреннюю буханку последнего намибийского хлеба и пошёл туда, куда вела асфальтовая дорога, — на известный уже мне пограничный пропускной пункт.

Из Намибии выпустили меня легко, а вот в Анголу не пустили — ангольцы, как оказалось, открывают свои врата не в 8, а в 9 утра. Впрочем, в Анголе время сдвинуто на час от намибийского, так что они тоже собирались открыться в 8 утра, но по своему времени. Я сел на рюкзак на чрезвычайно загаженной всяким мусором, банками из-под пива и тряпьём нейтральной полоске земли, разглядывая Анголу сквозь решётчатый забор.

Ангола

Гладкий асфальт, покрывающий все основные дороги Намибии до последнего миллиметра, здесь завершался. На ангольской стороне его не было видно вовсе. На большой замусоренной площади наблюдалось построение одетых в синюю форму ангольских пограничных солдат. За спинами этих солдат стояло большое здание — вероятно, это раньше было двухэтажное здание таможни; но, некогда развороченное взрывом, оно являло собой лишь три стены с дырками окон (перекрытий уже не было). На этих руинах висел потрёпанный ангольский флаг — чёрно-красный, с кинжалом, звездой и обломком шестерёнки. Новые здания таможни имели вид вагончиков.

Вокруг меня скопились ангольские труженики, ожидающие, как и я, открытия границы. Тут ко мне подошла женщина лет тридцати из намибийских пограничников и заговорила по-русски. Оказалось, она училась когда-то в Одессе. Я хотел расспросить её о порядках в Анголе, но она ничего не знала или не хотела говорить и вскоре вернулась обратно на свою намибийскую сторону.

Наконец, отперли какую-то калитку, и всех жаждущих попасть в Анголу потихоньку пропустили, записывая их в специальный журнал. Интересно было то, что ни у кого, кроме меня, не было паспортов как таковых. Все люди предъявляли на границе особый документ, имевший вид потрёпанного листа бумаги формата А4, много раз сложенного и порванного на сгибах. Отпечатан этот лист был у них на ксероксе, а оригинал — на печатной машинке. Фотографий у большинства не было вообще, хотя место для фотографии было обозначено. В графе «Адрес» было написано название посёлка или города, без каких-либо уточнений типа улиц; были заполнены ещё графы «Имя» и «Племя», а все прочие графы были пусты. Заверял документ синий прямоугольный штамп, так что подделать всё сие было легче лёгкого.

На обороте эти листы были полны въездных и выездных штампов, поставленых хаотически без всякой последовательности. У нескольких тёток «документ» был так испечатан, что пограничник с трудом находил места для нового штампа. И только у меня был нормальный паспорт, и из-за этого сразу вышла задержка — пограничники стали трогать его, листать, чуть не нюхать.

— Куда направляетесь? — спросил самый смелый из них.

— В Луанду, — отвечал я. Мне поставили въездной штамп и пропустили.

Ангола!..

* * *

Приграничная деревня оказалась очень грязной. Толпы людей ходили туда-сюда среди мусора, а неподалёку, в овраге, скопилось множество тонн мусора, из коих основным предметом были пустые алюминевые банки из-под пива. Их были миллионы! Какой-то человек деловито испражнялся среди всего этого мусора, увеличивая его гору.

Асфальт на дороге почти не наблюдался — это напомнило мне трассу с Сешеке на Ливингстон. Лучше бы этого асфальта не было вовсе — его остатки создавали пупырышки и наросты на дороге, уже почти избавившейся от сего странного покрытия.

Я наполнил канистру водой в одной из хижин и пошёл пешком на север, желая подальше отойти от приграничной деревни и её возможных деньгопросов. Но не успел я пройти и пару километров, как меня догнала старая-старая машинка с кузовом, в которой сидело уже человек восемь. Я стал девятым.

О джинны, рабы Аллаха! вот и он — первый ангольский автостоп! Машина ехала то справа, то слева от основной «дороги» с наростами асфальта, ибо ехать по песку было мягче, чем по жёсткой, разбитой трассе португальских времён. Удивило обилие встречного транспорта — очень многие ехали на границу. Я разъел свой последний намибийский хлеб с другими пассажирами. По дороге нас остановили ангольские гаишники, заставили водителя помигать фарами и заплатить штраф. Я удивился, увидев, что гаишники были в светоотражающих куртках, и ещё больше удивился, когда у меня не спросили документов. Машина провезла меня километров шесть, до посёлка Намакунде, и завершила путь.

Почти сразу же следующая кузовная легковушка взяла меня на сорок километров, до первого крупного города Онджива. В кузове оказался один англоговорящий пассажир и один русскоговорящий. С их помощью я подружился со всеми остальными пассажирами и с водителем, и все они, узнав мою сущность, удивились. Денег никто не просил.

Перед Ондживой начался новый, неплохой асфальт, и я, удивляясь, как всё идёт благополучно, въехал в сей первый ангольский город. Было 10.15 ангольского времени.

* * *

Онджива оказалась компактным городком. Старые солидные здания колониальных времён придавали ей некоторую солидность. Русскоговорящий человек, прощаясь со мной, обещал мне завтра прямые грузовики до Лубанго, но дожидаться их я не стал. Вопрос о продлении визы решил оставить на потом — пока есть время, надо ехать вперёд! Ещё неизвестно, сумею ли я проехать до Луанды или там начнутся проблемы с повстанцами или полицейскими.

Одно из самых больших зданий в центре города, высотой не меньше четырёх этажей, представляло собой руины, обрушившиеся, как карточный домик, — вероятно, от взрыва. Интересно, что солидный бетонный забор, окружавший это разрушенное здание, был свежевыкрашен. Я хотел сфотографировать картину сию, но убоялся полицейских в синей форме, обильно циркулировавших по главной улице, и прошёл её быстрым шагом.

На выезде из города меня подобрал белый человек — местный фермер. В Анголе всего несколько десятков тысяч белых людей, и половина из них живёт в южных районах страны, а вторая половина — в столице. Белый человек не знал, можно ли доехать автостопом до Луанды, и высадил меня километрах в трёх от города, свернув на свою ферму.

Здесь, вблизи города, дорога была относительно гладкой (почти новой: наверное, всего лет десять как асфальтировали); я пошёл пешком, осматривая страну. Слева от дороги было минное поле, и треугольные знаки-указатели с черепом и надписью «MINES» меня повеселили, но фотографировать я не стал — вокруг были солдаты, могли плохо воспринять. Пока я шёл далее, дивился, ибо в Анголе имеет вид алюминевых банок из-под пива и кока-колы, и валяется повсюду. Спустя час мне удалось застопить очередную машину, в которой ехали из Намибии весёлые девушки, частью даже англоговорящие. Машина шла на сто километров, в Шангонго, а девушки ехали ещё дальше, в Лубанго (машина оказалась не их, они тоже были автостопщицы, только чёрные).

На выезде из Шангонго путь нам преградила река, через которую был переброшен целый комплект когда-то новых, а затем последовательно взрываемых мостов.

Посему асфальтовая дорога, подходя к реке, разветвлялась на несколько грунтовок, и самая накатанная из них вела к последнему, ещё действующему мосту. Перед ним находился дорожный полицейский пост. Водитель высадил меня и девушек (у них оказалось немало сумок и чемоданов), и мы остались на посту ожидать иных машин. Дорожные полицейские опять не спросили у меня документов. Видимо, они понимали, что никакие проверки документов сами по себе не спасут и сей мост от взрывов. А вот московские их коллеги полагают, что террористическая сущность человека видна по его паспорту. Думаю, что у настоящих террористов документы всегда в порядке.

Тут к посту подъехала тёмно-зелёная джипная легковушка с виндхукскими номерами и кузовом. Кузов содержал упаковки с пивом, одежду, кастрюли, звенящие друг об друга, какие-то коробки и прочие товары, которые их владелец вёз на продажу из Намибии в Анголу. Водитель оказался англоговорящим, он подобрал девушек и меня на триста километров до самого Лубанго!

Ехать было удивительно интересно!

Дорога периодически превращалась из очень плохого асфальта в нормальный и наоборот. На участках хорошего асфальта водитель, ловко объезжая выбоины, разгонялся более чем до 100 км/час. На плохих участках наша скорость резко падала, тем более мы старались не сбить детей, занимающихся «улучшением» дороги. Ангольские дети и некоторые женщины, всё время попадавшиеся нам на трассе, занимались там безделием, причём там, где трасса была похуже. Завидев машину, они приходили в движение, и быстро бежали, держа в руках заранее приготовленные куски дёрна, и утаптывали их в дырки в асфальте. Пока машина, виляя между (незалепленными) выбоинами, приближалась к ним, дети успевали заполнить две-три дырки. Когда же машина подъезжала совсем близко, они разбегались и поднимали поперёк дороги также заранее приготовленную лежащую там верёвку с висящими на ней грязными тряпочками — типа стой, проезда нет, идут дорожные работы! Наш водитель приостанавливался, бросал из окна подаяние "на улучшение дорог", верёвка опускалась, и мы проезжали. Водители погрубее нажимали на газ, и попрошайки быстро и бесплатно отпускали верёвку, провожая взглядом очередную свою несбывшуюся надежду.

На самых плохих участках дороги машины ехали уже не по ней, а параллельно оной. В низинах скапливалась обильная вода и брызгала из-под колёс.

Ближе к Лубанго пошли настоящие горы, поросшие лесом. Красиво!

А иногда и поля, зелёные луга, пальмы, коровы, крестьяне, возращающиеся вечером с полей, напевающие песни на ходу, несущие на головах свои инструменты труда или корзины — с урожаем, наверное; опять коровы; останки танков — то ли наших, то ли нет; порой попадались полудикие люди с луками и женщины с отвислыми грудями; в посёлках — цивильные коттеджи и тут же развалины и мусор; хижины и каменные дома; дорожные полицейские с патронными лентами через плечо а-ля Чапаев. Хорошо!

Водитель утверждал, что на машине в Анголе можно доехать только до Лобито, а далее в сторону Луанды машины, люди и грузы плавают только на пароходе (или летают на самолёте). Из Лубанго до Лобито ехать надо так: сперва на запад, в сторону г. Намибе, а потом на север, вдоль берега. Я очень удивился, ибо на карте дорога вдоль берега показана как наихудшая; а если магистральный «асфальт» оказался с большими перебоями, то дорога вдоль берега вообще непроезжая! Водитель отвечал, что дорога проезжая, и притом это единственная дорога, а все прочие опасны из-за повстанцев. Водитель заповедал мне ехать от Лубанго 150 км на запад, в сторону Намибе, а потом, на посту, свернуть на север. Кстати, о постах: ни на одном из многочисленных постов ни один полицейский не спросил у меня паспорт! А ведь меня предупреждали, что в Анголе каждые 10 км стоит пост, на котором иностранца задерживают, обыскивают или даже расстреливают.

В лучах заходящего солнца мы прибыли в прекрасный город Лубанго, находящийся в 440 километрах от границы и в 500 километрах от православной церкви, в которой я ночевал накануне. Мои утренние беспокойства совершенно развеялись. Как я и хотел, первый день был тестовым, и он показал мне сущность страны в самом хорошем виде. Ангола оказалась живописной и автостопной страной, так что я решил продолжить своё перемещение.

Водитель занялся развозом девушек-автостопщиц по Лубанго, предоставив мне возможность поглядеть одним глазком на этот город. Здания там были разного фасона — португальского, советского и африканского. Высокие дома содержали кучу спутниковых антенн на своих крышах. А вот глинобитные лачуги бедняков таких антенн не имели. На их металлических крышах лежали булыжники, штук десять на каждый квадратный метр крыши, чтобы её, никак не закреплённую, не унесло ветром. И такой здоровущий этот Лубанго, здесь, наверное, под миллион жителей будет!

Людей на улицах было очень много. После долгой жизни в Намибии, где улицы городов были безлюдны, Лубанго показался мне весьма оживлённым. Жители ходили туда-сюда, продавали что-то, несли на головах разные вещи и просто тусовались. Хотелось бы пожить здесь хотя бы пару дней! Водитель сделал попытку избавиться от меня на автостанции, но затем осознал свою ошибку и вывез на трассу, туда, где начиналась дорога на запад, на Намибе. Я поблагодарил водителя и попрощался с ним, удивляясь тому, что за сегодняшний день в Анголе никто не попросил с меня ни копейки.

В вечернем полумраке мне удалось подъехать ещё километров на пятнадцать, до некоей безымянной деревни. Несмотря на то, что в деревне был электрический фонарь (вот не ожидал такого от Анголы!), и время от времени мимо проезжали машины, — застопить мне их не удавалось. Местный житель, стопящий под тем же фонарём в противоположную сторону, никак не мог уехать в Лубанго, и под конец применил странную методику — догоняние машин и залезание в кузов на ходу. Вскоре ему удалось уехать, и я подумал, что эта методика прогрессивна. Но не тут-то было — минуты через три он же, несколько расстроенный, вернулся из темноты к фонарю пешком. Вероятно, водитель почувствовал прибавление и выгнал непрошенного пассажира.

Я провёл ещё около часа во влажной, жирной темноте. Никто не испытывал ко мне интереса. Мимо проходили подвыпившие парни, но внимания на меня не обращали и в гости не звали. Тогда я покинул сию трассу, отойдя от неё в переулок, поставил палатку возле простого деревенского дома (проверив, нет ли поблизости значка с черепом и надписью "MINES"). Хозяин дома наблюдал весь мой процесс и не мешал мне. Я залез в палатку и уснул весьма счастливым ангольским сном.

30 января 2001, вторник. Второй день в Анголе

Утром хозяин дома так же молча созерцал мой подъём и сбор палатки. Я вышел на трассу и продолжил автостоп. Вчерашний человек под фонарём исчез — значит, всё же автостоп существует и здесь. Вскоре меня подобрал грузовичок, а затем другой грузовик, побольше, в кузове которого ехали разные ангольские труженики.

Вдоль дороги тянулись поля, покрытые туманом, скромные дома и хижины. Крестьяне, неся на головах орудия труда и пищевые припасы, шли на свои угодья. На сельском базаре тётушки распаковывали корзины, предлагая покупателям хлебные и банановые продукты.

Затем дорога поднялась в горы, высокие, зелёные и туманные. Около получаса ехали по красивейшему горному серпантину. Ангольские труженики угощали меня кислыми яблоками и хлебами из дорожных припасов. Как известно, в Анголе почти никто не знает английского языка, а я не знаю португальского, но чувство взаимопонимания у нас образовалось.

Грузовик свернул на какую-то базу, и я продолжил путь пешком. Пейзаж был мирным, дорога — хорошей, высоковольтные ЛЭП тянулись за горизонт, справа, вдоль трассы, показались рельсы железной дороги. Я прошёл пешком часа два — останавливающихся не было, пока, наконец, медленный грузовик с огромным кузовом не подобрал меня.

Наконец я достиг того дорожного поста, откуда идёт трасса на север, на Лобито. Я ещё сомневался в том, что именно эта глухая дорога может вести в тот город, но дорожные полицейские подтвердили эту информацию. Жили ангольские гаишники в двух тесных вагончиках-контейнерах, забитых жарким дневным воздухом, мухами, патронными лентами и несъедобными зелёными бананами, которые следовало жарить. Здесь у меня впервые в Анголе проверили документы и не нашли в моей пятидневной визе ничего подозрительного. Я подумал: какая ненапряжная страна — и это здесь 25 лет идёт гражданская война! И страна совсем не нищая.

Тем временем стало жарко. На дороге, ведущей на север, сидело уже около десятка человек, ожидающих попутку. Я присоединился к ним. Один из ангольских автостопщиков проявил знание русского языка. Мы разговорились.

Как оказалось, сей ангольский пролетарий, житель города Намибе, в далёком ещё доперестроечном году учился на Украине. (Всего же в СССР получили образование целых 18.000 ангольцев, как я узнал позже.) Сейчас он ехал в поисках заработков в столицу, г. Луанду. Он подтвердил информацию о дорогах и добавил: 460 км до города Лобито проезжается за два-три дня, так как трасса очень плохая, а с Лобито надо плыть на пароходе, так как по трассе там не ездит никто — повстанцы шалят. Особенно на участке Лобито—Сумбе, проехать вообще невозможно. От Сумбе до Луанды ещё можно проскочить, если повезёт, разумеется. Но лучше сесть на пароход. Стоимость парохода человек не знал, уповая, как и я, на бесплатное проникновение.

В отношении полицейских мой новый знакомый сказал, что они безвредны, заботятся лишь наполнением своего кармана; а продлить визу мою пятидневную нигде нельзя, кроме как в столице. В Луанде имеется большое посольство РФ и много русских самолётов, летающих как в Россию, так и по стране.

Но вот, о счастье! — огромный неторопливый грузовик вырулил с Лубангской магистрали и пополз к нам. Гаишники остановили грузовик, получили от водителя взятку пивом и посадили всех пассажиров на крышу грузовика, а меня, как белого мистера, в кабину. Я предупредил о своей неплатежеспособности, но никто не смутился — вероятно, пассажиры были такие же.

…Ехали мы очень долго и медленно. Асфальт время от времени исчезал, а порою опять появлялся, но в столь разбитом состоянии, что ехали мы не по асфальту, а вдоль него по песку, земле и горам. Водители, посадившие меня в кабину, активно угощали меня.

Во второй половине дня наш грузовик неожиданно одолел очередной перевал и нам открылась волшебная панорама Атлантики. Где-то внизу узкой белой полоской шумел прибой, узкой жёлтой нитью тянулся пляж, и среди серо-коричневых каменистых пейзажей окружающей прибрежной пустыни зелёным пятном расстилался оазис. Голубой океан до самого горизонта переходил в бело-голубо небо, и вся эта бело-жёлто-зелёно-коричнево-голубая картина лежала прямо под нами. Но прежде чем прибыть в этот благословенный уголок, нам надлежало не менее получаса спускаться по серпантину того, что когда-то называлось дорогой. На подъезде к оазису умножились полицейские посты, они теперь стояли чуть не на каждом километре и выглядели очень просто — хижина или старый, помятый контейнер. На каждом посту водитель останавливался и вручал дорожным полицейским упаковку пива или другие товары.

Деревня Бентиаба находилась в оазисе, образованном устьем одноимённой реки. В оазисе продавали толстые, вкусные бананы, сушёную рыбу и прочую пищу. Мы остановились, водители занялись обедом и опять накормили меня. Русскоговорящий анголец, всё это время ехавший в кузове на грузе вместе с другими ангольцами, подарил мне 10 кванза — ангольские деньги, которые я увидел впервые. Деньги сии тут же были потрачены на мясистые бананы. Водители тоже приобрели бананы для меня, так что я почувствовал, что забананился надолго.

И вновь в путь! Как оказалось, наш грузовик идёт не до Лобито или

Бенгелы, куда я устремлялся, а до следующей деревни Луцира, являющейся как бы перевалочным пунктом. Дальше — предупредили меня — дорога совсем плохая, и такой тяжёлый грузовик там не пройдёт, поэтому в Луцире грузы переваливают на другие грузовики, поменьше и помощнее. Пассажиры, едущие на север, собирались выгрузиться на повороте на Луциру и дальше ждать проходные машины.

И точно, вечером, одолев двести километров от места поворота на север, грузовик попрощался с нами и уехал куда-то в щель между горами, оставив меня и десяток других пассажиров на достаточно замусореной площадке, которую можно назвать «автовокзалом». Водитель на прощанье подарил мне 50 кванза ($2.5), а полицейским — два ящика пива и ящик газировки.

Вокруг уже тусовались какие-то люди, приехавшие ранее, а также водители встречных грузовиков, менявшие колёса и чинившие что-то в своих машинах.

А вокруг сего замусоренного «автовокзала» цвели кактусы! Цвели большими, сочными, изумительными красными цветами! Это было так здорово! (А под Лубанго кактусы цвели жёлтыми цветами.) Ведь в путь сей меня провожал зацветший белым цветком огромный кактус на окне в моей московской квартире; а здесь меня провожают домой его ангольские собратья. Довольный, я пошёл фотографировать эти кактусы, считая их цветение правильным предзнаменованием.

Но не тут-то было! Полицейские на посту бдительно узрели, что какой-то человек вдали ходит по пустыне, приседает на корточки и… нет, он не отправляет естественные надобности! он делает что-то страшное и опасное! он фогографирует! Тотчас со всех ног прибежал мент, запрещая мне мою шпионскую деятельность. Но было поздно: кактусы уже были сфотографированы. Расстроенный, мент вернулся обратно на пост — потреблять полученное от водителей пиво.

Как мне сообщил позже русскоговорящий пассажир, — все эти дорожные полицейские живут в своих будках, хижинах и контейнерах по неделе, чередуя сию вахту с неделей дома. Основной заработок их (как и у их российских колллег) — с проходящих машин; государство приплачивает полицейским долларов по пять в месяц.

Все люди сидели на своих мешках, я лежал на пенке, ожидая вечерних машин далее, но их не имелось. По счастью, климат здесь был сухой, и я заснул прямо под ангольскими звёздами, воров, грабителей и дождей не опасаясь. Экспериментальное путешествие по Анголе шло отлично: за два дня у меня спросили документы лишь однажды; деньги не менял ни разу; кормили сытно, проехал за день 356 километров. На двести меньше, чем вчера, но всё равно неплохо. Есть шансы попасть в Луанду к утру пятницы, чтобы успеть обратиться за продлением визы в соответствующие учреждения.

31 января 2001, среда. Медленные горные дороги

За ночь машины не возникали, или мы их проспали. Не было их и утром. Все грузовики, ночевавшие на «стоянке», ушли в Луциру или в Намибе, а на Бенгелу ничего не было. Народ поговаривал, что шустрый синий грузовичок с прицепом, ушедший в Луциру, вот-вот загрузится там рыбой и поедет в Бенгелу или Лобито, но шёл час за часом, а он никак не появлялся. Полицейские на посту, скучая без водителей и их подачек, обратились к исследованию людей, и один из них, сказавшийся начальником всей на свете полиции, даже повертел в руках мой паспорт и записал какие-то каракули на листок бумаги, выпрошенный у меня же.

Все ангольские автостопщики, ожидающие машин здесь же, не скучали: жгли костёр, варили пищу для своих малолетних детей, общались со мной через русскоговорящего переводчика. Я перебирал барахло в своём рюкзаке, и, найдя там много вымокшего неизвестно когда и как, сушил сие.

Наконец, появился грузовик, и так неожиданно, что я не успел собраться. Впрочем, он и не остановился. На самой вершине везомого им груза подпрыгивало на кочках не меньше сорока человек. Наверное, водитель испугался такой толпы, среди которой я находился, и не взял нас.

Но с этого момента я был уже начеку, отошёл подальше от толпы местных жителей, и когда на север поехал другой грузовик, привлёк его внимание и застопил его. Грузовик шёл в далёкий и желанный город Бенгелу, в 40 км не доезжая Лобито. За рулём был достаточно белый, на фоне остальных, человек; остальные люди, ехавшие в кабине и кузове, были его экипажем — механики, чинильщики, прочие помощники, ну и пассажиры.

— Доллар? кванза? спросил смешной негр в широкополой шляпе, выпрыгивая на ходу из кабины и бросаясь ко мне.

— Нету ни кванз, ни долларов, — отвечал я словами и жестами и тут же был приглашён в кузов.

Машина оказалась нагружена стеклянными бутылками (о чудо! я думал, в

Анголе все бутылки алюминевые) с пивом «Лубанго» и и пустыми. Груза было очень много, я едва залез наверх, заметив, что все верхние ящики были перевязаны верёвками и привязаны к нижним ящикам. Поверх всех ящиков, на четырёхметровой высоте, было несколько запасных колёс, десяток людей и их мешки с продовольствием в дорогу, коробки с кафельной плиткой (уже наполовину разбитой) и другие ценности.

Мы тронулись — ура! Все прочие ангольцы, мои спутники по предыдущему грузовику, остались на стоянке. Они ждали синего грузовика с рыбой и прицепом, который уже пообещал им всем провезти их бесплатно. На грузовик с пивом «Лубанго» они не обратили внимания, опасаясь почему-то, что этот водитель может заломить плату за проезд… Мы тронулись — ура!

Но проехали мы всего метров сто. Конечно, автотранспорт в Анголе ходит не новый, а колёса и дороги местные не созданы друг для друга. Шины уже не рифлёные, а гладкие, и более того, уже местами стёртые до металлической проволоки, укрепляющей шину, колёса разной величины, старые камеры — заплата на заплате… Особенно страдали колёса на таких горных крутых каменистых дорогах, которые простирались теперь перед нами и которые никогда не знали асфальта. Поменяли колесо (на это ушло почти полчаса) и наконец поехали окончательно.

Двигались медленно. Перед нами простирались горы, почти лишённые растительности. Оно и хорошо — только здесь, вдоль побережья, где нет лесов и воды, негде скрываться повстанцам Унита. На крутых подъёмах, которые грузовик одолевал со скоростью 2–3 км/час, впереди машины шли "члены экипажа" — отбрасывали с пути большие камни. И всё равно регулярно лопались старые колёса, их медленно отвинчивали, ставили очередную заплатку на камеру и привинчивали колесо вновь. Колёса были тяжёлые и пыльные, ангольцы — неторопливые, и на каждую смену колёс уходило не меньше получаса. Тем более что в ящике для инструментов прятались две сонные курицы и петух, которые ехали с грузовиком в качестве пищевого НЗ, и во время смены колёс куры сии часто уползали из ящика и лениво разбредались по окружающей каменистой пустыне, заставляя экипаж развлекаться вылавливанием и возвращением оных.

Изредка попадались встречные машины. А через некоторое время мы догнали и тот грузовик, что, полный людей, проехал мимо нас утром. Многочисленные люди сего грузовика занимались очень полезным делом. Ввиду того, что подняться на гору грузовик не мог, его разгрузили и оставили внизу половину его мешков; с оставшимися мешками грузовик едва заехал на перевал; там его разгрузили и грузовик вернулся вниз; там пассажиры неторопливо закидали вторую часть груза; на перевале в кузов доложили остававшиеся там мешки и поехали медленно дальше. Мы всё это наблюдали, меняя очередное колесо.

Никто нас не обгонял. На одной из стоянок, пока мы готовили на костре ужин (ангольцы угощали меня белой ишимообразной кашей, которую все ели прямо из кастрюли немытыми руками, заедая сушёной ангольской рыбой), нас догнал синий грузовик с прицепом, на котором ехали все недавно покинутые мною ангольские товарищи. Но вскоре мы вновь обогнали их.

В некий момент пошёл дождь, превратившийся в ливень. Я вымок и замёрз, но потом, по счастью, наводнение прекратилось. Мы ехали и стояли, стояли и ехали, мой третий ангольский день склонялся к вечеру, пятидневная виза неумолимо укорачивалась, а мы продвигались очень тихо. По счастью, водитель не собирался ночью спать и двигался всю ночь — я уже мечтал наутро оказаться в Лобито, но нет: к девяти утра 1 февраля 2001 года мы прибыли только лишь в деревню Домбе Гранде, преодолев 160 километров за 22 часа езды.

1 февраля 2001, четверг. Совсем медленное движение в Бенгелу

Домбе Гранде, переведённое мною как Великое Домбе, находилось при пересечении трассы некоей долиной и походило на оазис, виденный мною позавчера. Великое Домбе, видимо, состояло всего из двадцати соломенных хижин, скопившихся вокруг трассы. Они являлись одновременно жилыми и торговыми. Только я сфотографировал всё сие, как откуда-то появился полицейский — к счастью, мой проступок он не заметил.

Всё утро простояли в деревне. Жители деревни и их дети, завидев нас, потащили из своих лавок ящики с пустыми стеклянными бутылками, желая совершить обмен с доплатой на полные бутылки. Экипаж грузовика работал не меньше получаса, выполняя их заказы. Местные жители суетились, пытались поднять свои ящики повыше, чтобы обменять их поскорее, а мы, жители грузовика, быстро принимали их и меняли на полные. Даже дети пяти-шести лет занимались торговлей и помогали взрослым в этом пивном бизнесе. Как я понял, деревня сия жила только за счёт перепродажи содержимого одних грузовиков другим грузовикам. Обменяв определённую квоту бутылок, водитель отказался продолжать сей выгодный обмен и отправился питаться в одну из хижин, являвшейся, как и все остальные, также гостиницей, лавкой и харчевней. Угостили и меня — ангольскими грушами, марокканской рыбой из консервов (вероятно, привезённых на другом грузовике) и булочками.

Позавтракав, все разложились спать после трудной ночи на циновках вокруг грузовика. В это время прибывали и другие грузовики в нашу сторону, приполз и синий грузовик с прицепом, рыбой и русскоговорящим ангольцем. Полицейский, которого я заметил утром, ходил вдоль грузовиков и чего-то домогался. Подошёл он и ко мне, я рассмотрел его поближе. Уже старик по африканским меркам — лет пятьдесят, со сгнившими чёрными обломками зубов, в выцветшем на солнце когда-то синем мундире, в старых ботинках а-ля бомж, он подошёл ко мне и попросил 1 кванза на курево. Я отказал, и полицейский отправился далее.

За околицей Домбе Гранде, на том, что здесь можно назвать трассой, стоял небольшой бетонный куб, являющийся военным объектом, судя по большому ангольскому флагу, развевавшемуся перед ним. С этим зданием и было связано наше ожидание. Дальнейший путь, на участке Домбе—Бенгела, был небезопасен, и многие машины должны были скопиться в Домбе Гранде и отправиться в путь вместе, в одной колонне, под прикрытием автоматчиков. Самих же автоматчиков пока не было, они сопровождали другую колонну, из Бенгелы в Домбе, и все жили в ожидании их.

Но вот, наконец, часа в два дня, вдали что-то запылило, поползло, и вот вскоре уже небольшой проезд между торговыми хижинами был заполонён встречной колонной грузовиков — их было около десятка. Некоторые везли огромные связки зелёных бананов из Бенгелы, другие шли «пустые» (10–20 пассажиров в кузове и 30–40 мешков и ящиков не в счёт). На каждом грузовике, среди пассажиров, восседал вооружённый ангольский солдат (своего автотранспорта у сих конвоиров не имелось). Солдаты слезли и отправились в свою бетонную будку, возле которой и стал формироваться великий наш караван на север. Солдаты — кто с патронными лентами через плечо, кто с трубами в руках (миномёты, наверное), пообедав в своём бетонном здании, вышли наружу и расселись на попутных грузовиках, на каждый грузовик — по одному-два солдата. В путь!

Машины в Анголе прямо коллекционируют всякие неисправности. Вот едет грузовик без лобового стекла и вообще без всяких стёкол. Ветер в глаза водителю не ударяет, так как движется со скоростью коровы на прогулке. Вот у грузовика колёса разного размера — одно немного больше остальных, от этого машина идёт кособоко и большее колесо всё время перегревается (и, должно быть, лопается иногда). Вот на одной оси справа два колеса, слева одно, или наоборот. Вот опять протекторы стёрты до проволоки, а вот все дефекты соединились в одной машине одновременно. Техосмотра здесь, я понимаю, нет в принципе. И все машины такие старые, и пыльные, и перегруженные, и куча народу в кузове наверху. Когда едем по краю пропасти (дорога кривая, узкая, и с каждым годом всё уже из-за осыпей и обвалов), верёвки, которым стянут груз, скрипят, кузова скрипят, мы наготове: если машина полетит в пропасть, успеем спрыгнуть с другого борта, только бы в кактус не попасть при спрыгивании. А вот на дне пропасти валяется то, что осталось от упавшей машины, и почему-то живые люди (видимо, вовремя выпрыгнули) перетаскивают груз на удобное для его продажи место.

Ангольцы — очень музыкальный народ. Поют повсюду — на поле, на дороге, в городе, в грузовике. И сейчас ангольцы пели какие-то песни и угощали меня яблоками, манго и грушами, из дорожных мешков с едой, которые были у каждого, кроме меня.

До Бенгелы оставалось километров пятьдесят, но скорость наша неумолимо падала. В первый ангольский день я проехал 450 км; во второй 356 км; в третий 160 км; наступал вечер четвёртого дня… Колонна из десяти грузовиков, медленно пыля, продвигалась на север; скорость наша ещё упала из-за того, что поломка каждого грузовика тормозила всю колонну. В момент очередного прободения колеса наш водитель сделал попытку избавиться от солдата-конвоира и от всего конвоя, чтобы не задерживать прочих. Солдат устроил настоящий скандал, долго кричал, ругался, лез в кабину, пока, наконец, водитель не сторговался с ним на некоторой сумме, которая и перешла в карман солдата за услуги по спасению водителя, машины, пассажиров и груза от злокачественных повстанцев, которые, благодаря вооружёному сопровождению, так на горизонте и не появились.

2 февраля, пятница. Последний день визы. Проникновение на пароход

В середине ночи наш неторопливый грузовик, преодолевший 260 километров за 36 часов и сменивший за эти полтора суток девять колёс, ввёз меня в ночной, но кое-где электрически освещённый приятный город Бенгелу. Наконец-то!!

— Сейчас никуда не ходи, здесь повсюду «бандито», — объяснил мне водитель на чистейшем португальском языке. — Когда рассветёт, тебя направят на истинный путь в Лобито!

От Луанды до Лобито Бродят по лесу бандито. Не обычные бандиты, А сторонники Униты.

Я поверил, хотя было немного неспокойно: ведь с таким ангольским замедлением я оказался в Бенгеле, даже не доезжая Лобито, в последнее утро действия моей визы, которую (я уже знал) здесь невозмжно продлить. Может быть, если бы я избрал другие машины или простоял тогда, близ Лубанго, всю ночь под фонарём, мне бы удалось уехать на другой волне и уйти с конвоем из Домбе Гранде на сутки раньше? Но, вероятно, и в медленном грузовике был определённый смысл! Посмотрим, что принесёт мне сегодняшний день.

Теперь я приеду в Луанду с уже просроченной визой, и это будет в субботу, и до понедельника вопрос решить будет невозможно. Дальше всё будет зависеть от посольщиков РФ (помогут ли они мне продлиться) и от ангольских чиновников. А дальше — или будет какой-нибудь военный или иной самолёт на Москву долларов за двести (у меня как раз осталось $220), или можно получить визу Конго-Браззавиля и попасть туда через Кабинду (из Луанды в Кабнду, как я узнал, тоже ежедневно ходят пароходы).

Когда стало светать, ко мне, дремлющему во дворе на коврике, подошли двое ангольских парней и поманили меня за собой, обещая указать путь в Лобито. Мы вышли со двора в утренний, ещё почти не проснувшийся город. Куда меня вели, я так и не понял, пока не увидел перед собой старое колониальное здание железнодорожного вокзала. Неужели здесь есть ж.д. сообщение? Мы прошли на платформу. О чудо! Здесь стоял дизель, напоминающий нашу электричку, утренние ангольцы живо садились в него со своими корзинами и детьми, а билетёры на платформе ненавязчиво предлагали билеты всем желающим.

— Сейчас пойдёт поезд до Лобито. У тебя есть 2 кванзы?

У меня было даже 55 кванз, подаренных щедрыми водителями и пассажирами. Неужели билет так дёшев? Я приобрёл его. Это оказался даже билет туда-обратно, и всего за $0.1. "Ну, обратно я точно не поеду", — подумал я, поблагодарил своих ангольских провожатых, зашёл в ещё неполный поезд и сел у окна. Так завершился мой автостоп 1-го рода по Анголе, в ходе коего я проехал более 1000 километров всего за четверо суток. Всего же я проехал по Африке (начиная с Египта) примерно 28570 км автостопом и 2000 км на поездах.

Дизель-поезд ехал среди каналов и полей. Внутри циркулировал билетёр и какие-то продавцы. На каждой остановке (а останавливались почти через каждый километр) поезд окружали торговцы, предлагающие хлеб и бананы.

Мужик напротив купил себе булку — я заметил, что стоила она 2 кванзы, и приобрёл себе тоже. Вдоль железной дороги шла узкая асфальтированная трасса, на которой многие люди голосовали, заполняли кузова проезжающих машин и ехали в Лобито. Эти два города, Бенгела и Лобито, довольно велики, находятся рядом, и люди часто ездят туда-сюда, даже дорога асфальтовая.

Вот мимо, обгоняя поезд, проехал грузовичок, в кузове оного, помимо примерно пятнадцати человек, стоял большой напольный вентилятор. И, что самое интересное, он вращался — то дорожный ветер обдувал его! На каждой станции в деревнях подсаживались тётки с корзинами на головах (вероятно, ехали на базар). Пригородный поезд ехал полтора часа, хотя здесь всего не более 50 км, и наконец вдали показались дома и заводы и портовые краны вожделенного Лобито.

Пароходы на Луанду ходили каждый день, но расписание и методы проезда остались мне неведомы. Оставалось полагаться на удачу и на всегда правильную последовательность событий. Порт был окружён высоким забором; в воротах была приоткрыта узкая щель, куда пытались просочиться сотни ангольцев с корзинами, детьми и инвалидами на руках. Восемь полицейских, побивая людей дубинками, строили эту толпу в цивилизованную очередь, попутно проверяя билеты. Билет покупался заранее неизвестно где и стоил непонятно сколько. Как читатель и я уже поняли, это и были люди, желающие попасть в Луанду.

Моего спутника, англоговорящего ангольца, ехавшего на другом грузовике с прицепом, здесь не было — возможно, он добрался до Лобито в ночь и уже уплыл в Луанду на другом пароходе. Я пристроился в хвост толпы-очереди, попутно размышляя, что мне показать вместо билета.

Пока очередь шла, я достал из рюкзака свою папку с бумагами и нашёл там два билетозаменителя: справку АВП о путешествии вокруг света и вырезку из газеты "Moscow Times" с моей фотографией. Оба этих документа были на английском языке, которого здесь никто не знал, — но иных не имелось. Я взял в руки паспорт и справку АВП, засунул в карман газету и стал дожидаться событий.

Толпа конвульсивно, рывками, всасывалась в узкую горловину ворот; люди, по которым попали резиновые дубинки полицейских, что-то кричали на непонятных мне языках; маленькие дети плакали на плечах родителей; потные руки сжимали мятые билеты, на одном из которых я уголком глаза прочитал цену — 600 кванза ($30). Толпа, уже сформировавшаяся и сзади меня и облепившая меня со всех сторон, подтолкнула меня ко входу, и я в момент замешательства одного из полицейских был пропихнут внутрь порта. Люди один за другим входили в какое-то здание (там, как оказалось, обыскивали), потом выходили из него и проходили по трапу на некий пароход. У трапа стоял представитель власти, который тоже, вероятно, что-то проверял. Я показал ему паспорт и справку, и он, увлёкшись рассматриванием сего, даже позабыл спросить билет.

Пароход был уже переполнен. Толпы ангольцев и анголянок, их дети, частью здоровые, частью какие-то хромые, пьяные солдаты, ползающие по полу инвалиды, ящики, корзины и коробки — всё это наполняло и сидяче-стоячий салон, и палубу. Чтобы не привлекать излишнее внимание, я забрался в салон и притворился изучающим Библию (на самом деле мне было не до этого, так как пот лил с меня просто ручьями, кондиционеров не было).

Через некоторое время в салоне появилось некое начальство и устремилось ко мне. Я был единственным белым человеком, и привлекал всеобщее внимание, хотя старался не делать этого.

— Покажите паспорт!

Я показал. Ангольская виза в последний день её действия удовлетворила сего иммиграционного чиновника, но он хотел видеть и билет.

— Там, на входе, такая давка, — объяснил я жестами, — что билет просто измялся и исчез!

…Вскоре пароход отошёл от лобитского причала, направляясь в столичный город Луанду.

На пароходе

Ангольский пароход был переполнен людьми. Питьевой воды не наблюдалось, равно как и туалетов. Люди отправляли свои естественные надобности за борт. Богатые ангольцы стояли в очереди за баночным пивом, пользуясь счастливой возможностью напиться всего за $1 (цена 330-граммовой баночки). Продавец пива с большой пачкой мятых кванз и долларов не успевал отсчитывать сдачу. Американские доллары принимались здесь как равноправное платёжное средство, но курс разных купюр был различен — 1 доллар стоил 15 кванза, но 100 долларов — уже 2000 кванза.

Я вышел на палубу. На ней, среди коробок и мешков, весело гоготали ангольские пьяные солдаты. Увидев меня, они захотели подружиться со мною. Минут двадцать я посвятил общению с сими молодыми людьми, не знающими никаких слов по-английски, кроме "Excuse me" ("извините"). Вокруг деловито ползали инвалиды-безногие, а также с недействующими тонкими ногами. Тонконогость почему-то часто встречается в Африке. Такие люди одевают шлёпанцы на руки, а две тонкие, безжизненные ноги впихивают в третий шлёпанец, и так перемещаются, на трёх точках. Верхняя половина тела у таких людей очень хорошо развита. Хватаясь мощными руками за предметы, они могут очень быстро с пола залезать на столы и на другие поверхности.

— Мы тоже хотим поехать в Россию! — смеялись по-португальски пьяные солдаты.

— Давайте, добивайте Униту и поезжайте к нам! — отвечал я по-русски.

Дружный гогот (слово «Унита» они понимают на всех языках.)

— Может, дашь нам 20 кванза на пиво?

— Не дам!

Опять дружный гогот.

Когда мне уже надоели пьяные солдаты и инвалиды, с верхней палубы, на которую никого не пускали, спустился негр, который оказался русскоговорящим. Оказалось, он — шкипер этого парохода — учился в далёкие годы в Одессе; да и капитан оказался тоже «русским», учился в

Баку, а звали его Тимофей.

— Теперь у вас тоже непорядок, — поделились они своим политическим мнением, — не надо было сразу всё отпускать, а постепенно, постепенно!

Как на Кубе, или вот в Северной Корее, или в Китае. Постепенно свободу надо давать, а не сразу, а то непорядок получается! Вот и у нас тоже всё, видишь как. А в России есть хорошие пароходы, вот бы сюда их, чтобы быстро — туда-сюда!

Вспоминая величие державы СССР, шкипер отправился показывать мне секреты парохода, доступные лишь посвящённым.

На самом нижнем этаже судна, среди полутёмных, обшарпанных коридоров и гнилых переборок, находился туалет, полный воды по щиколотку. Является ли эта вода туалетной или забортной, проникшей в пароход сквозь щели — осталось неизвестным. Туалет закрывался на замок и мог быть использован только членами команды или мной. Другое секретное заведение — кухня — снабдило меня живительной пресной водою. Проведя меня по этим секретным местам, шкипер привёл меня на самую верхнюю палубу (вход на неё охраняли полицейские, трезвые и многочисленные). На верхней палубе, на её грязном полу, уже возлежало человек пятнадцать «блатных», к коим присоединился и я. В других местах парохода было не до лежания.

Пароход, урча, двигался на север в сторону Луанды. Пассажиры регулярно блевали за борт. Радуясь тому, что даже в случае аварии парохода я погружусь в море одним из последних, я заснул. Путешествие по Анголе продолжалось.

3 февраля, суббота. С просроченной визой в столице Анголы

Всего за сутки старый пароход сей преодолел 500 километров по морю. Утро; мы подплываем к Луанде.

Шкипер, разбудив меня, предложил мне помыться и мы спустились в уже посещённый мною накануне мокрый туалет. На сей раз он был полон людей. Внутри, в помещении размером с обычный московский туалет, прыгали четверо абсолютно голых ангольцев, которые намыливали друг друга и по очереди подставлялись под кран. Это была помывка членов команды. Теперь я понял происхождение воды на полу туалета. Я быстро помылся тоже, и вовремя: помещение уже закрывали.

…В широкой, красивой бухте Луанды стояли многочисленные пароходы. Набережная обросла высотными зданиями, этажей по 10–20 было в них. Справа, вдоль длинной песчанной косы, протянулись пляжи. Столица великой Анголы показалась не так бедна и бомжова, как я предполагал. По сравнению с Аддис-Абебой и Хартумом это просто Нью-Йорк какой-то!

Пароход долго швартовался; люди вытаскивали свои тюки и детей; инвалиды тоже бодро прыгали на руках к выходу. Попрощавшись с капитаном и шкипером, я покинул судно сие.

Пассажиры шли по порту куда-то, где был выход. Выход имел вид тоннеля, в котором стояло несколько полицейских, вглядываясь в толпу. Время от времени они выцепляли кого-то из толпы — это напомнило мне Москву. Выцепили и меня.

Я показал им содержимое моего рюкзака, паспорт с уже просроченной визой, но что-то им не понравилось, и меня перевели к другому полицейскому. Тот был более важным — не стоял в проходе, а сидел в будке за столом. Он тоже чем-то смутился и не хотел меня пускать в город, но в чём проблема — не говорил. Рядом стоял мешок с батонами; я попросил один; он дал. Вскоре меня отвели в какое-то здание рядом, где, на четвёртом этаже, сидел за столом и ворошил бумаги ещё более важный начальник. Все говорили только по-португальски.

Я, как мог, объяснил свою сущность и показал заранее подготовленный телефон посольства. Позвонили. Хотя была и суббота, дежурный быстро разыскал консула. Я представился, сказал, что путешественник, приплыл на пароходе в Луанду из Лобито, но меня не отпускают в город. Консул сказал полицейскому начальнику несколько волшебных слов по-португальски. Я поблагодарил консула, забрал свой паспорт и рюкзак и отправился восвояси, искать в Луанде ночлег, Интернет и все блага мира.

Луанда мне показалась когда-то давно цивильным, но сейчас весьма замусоренным городом. На каждом углу стоял полицейский, и, как мне показалось, смотрел на меня, ибо других прохожих почти не было. Главная набережная, по которой я шёл, называлась Авеню 4-го Февраля — получается, завтра какой-то праздник? Все здания на набережной имели на первых этажах офисы, которые все до одного были закрыты (суббота!) Я решил, что мне нужно найти какой-нибудь госпиталь, а в нём — русскоговорящих или вообще русских врачей, и вписаться у них до понедельника, а в понедельник заняться изучением дальнейших возможностей продления визы и возвращения домой.

Я внедрился в город, и, удивляясь на обилие полиции и почти полное отсутствие транспорта, пешеходов, продавцов и открытых магазинов, вскоре обнаружил какой-то госпиталь. Но проникнуть в него мне не удалось; окружающие госпиталь полицейские гнали меня вон, а на вопрос "Есть ли здесь медику-руссу?" направляли меня в сторону других зданий. В общем, я подумал, что там, в других зданиях, и живёт какой-нибудь доктор-рус, и отправился туда, весь мокрый от влажной жары и солнца, которое стояло в зените. Вход к этим другим зданиям преграждал шлагбаум, а стоящий и там полицейский сперва недоверчиво осматривал меня, а потом задержал и отвёл в маленькое здание, в котором сидели какие-то странные люди за столами, с печатными машинками и бумагами; на стенах висели государственные пропагандистские плакаты. Они долго изучали содержимое моего рюкзака (так и не найдя фотоплёнок, монет, карт и других шпионских вещей), а затем отвели в большое здание неподалёку. Да, забыл сказать, один из этих людей действительно когда-то изучал русский язык, но, вероятно, он был двоечником и говорил по-русски хуже, чем я по-португальски, и очень злился, что я его не понимаю.

В общем, из большого здания мне пришлось ещё раз звонить в российское посольство. Опять оторванный от своих дел консул, узнав о моих очередных проблемах, был недоволен:

— Вот, я думал, вы нормальный путешественник, значит сразу пойдёте в 5-звёздочный отель «Меридиан», а вы теперь знаете где находитесь?

— Где?

— В министерстве обороны! А завтра у них праздник, и все только и ждут терактов и других провокаций, а тут вы — такая находка! Подождите часок, я сейчас поеду вас вызволять, а там что-нибудь придумаем.

Явление консула. Вписка в Луанде

Не прошло и часа, как в дверь того помещения, где я находился, вошёл толстенький человек в очках, на вид лет пятидесяти пяти. Это оказался консул РФ в Анголе Сергей Леонидович Крившич. Скептически оглядев меня, он сказал:

— Ну, вот и всё понятно. Вы же выглядите как наёмник! Белый человек, неопрятно выглядящий, с бородой и рюкзаком, типичный наёмник!.. В последнее время их опять стали бить, и они разбегаются, среди них много украинцев и прочих; вот они вас и задержали. А мне в выходной день из-за вас хлопотать!

Консул произнёс несколько португальских слов, показал задержавшим меня ангольцам консульское удостоверение, позвонил их военному начальству, где-то расписался, и, в общем, через десять минут я уже ехал в консульской машине (с кондиционером) по улицам Луанды.

— Если бы вы, например, оказались португальцем или украинцем, вас никто бы не вытащил. Русские тоже тут всё время безобразничают, но благодаря старой дружбе нас тут ещё терпят. А так здесь для всяких подозрительных личностей, типа вас, имеются соляные копи. Там средняя продолжительность жизни — тридцать дней, там дольше не живут.

Консул отвёз меня в Торгпредство РФ. Это было шестиэтажное здание, населённое исключительно русскими лётчиками. Собственно сотрудников торгпредства там не было, кроме дежурного и самого торгпреда, какового звали Владимир Георгиевич. Сей торгпред, пожилой и весёлый человек, познакомившись со мной, рассказывал мне о своих приключениях в разных иноземных странах — в Перу, Анголе, Коста-Рике, Пакистане. Торгпред дал мне ключ от большой трёхкомнатной квартиры, которая сейчас пустовала, и направил ужинать в столовую, где готовили вкусную гречневую кашу наши молодые соотечественницы. Гречка в Африке не растёт, её привозят самолётами наши лётчики, поэтому я в ней нашёл особый, деликатесный вкус.

4 февраля, воскресенье. День Начала Вооружённой Борьбы

Сегодня в Луанде замечательный праздник — День Начала Вооружённой Борьбы. Город полон ментов; вероятно, проходят и массовые мероприятия, демонстрации какие-нибудь. Все учреждения закрыты. Я отсиживаюсь в торгпредстве — консул заповедал мне никуда не выходить.

На первом этаже оного обнаружил новый гимн России, который очень сильно напоминает прежний гимн СССР. Вдоволь посмеявшись, я поднялся к себе и занялся гимносочинительством, поскольку решил, что сочинять такие гимны может любой человек. И вот что у меня получилось:

1. ГИМН АНГОЛЫ

Ангола — великая наша держава!

Наш флаг — чёрно-красный, с звездой и кинжалом,

Немало алмазов и диких племён

Осталось у нас с португальских времён.

Пусть пахнут мочою трущобы Луанды,

Но мы добываем в горах бриллианты,

И нефть добываем, бананы растим,

А кто за Униту — мы тем не простим!

Когда же мы всё же замочим повстанцев,

Тогда мы начнём и гулянки, и танцы,

Наш флаг — чёрно-красный, с звездой и кинжалом,

Ангола — великая наша держава!

2. ГИМН ЕГИПТА

Нас в Африке — 75 миллионов,

Страна Нила, сфинкса, страна фараонов,

Страна истуканов, страна пирамид,

Над миром великая слава гремит!

Буржуйских туристов безумные толпы

Везут нам валюту с далёкой Европы,

Ещё повезло нам с Суэцким каналом —

И денег с него получаем навалом!

Менты наш покой круглый год охраняют,

И всех интуристов они наблюдают,

Чтоб тратили деньги они по закону —

В великом Египте — в карман фараону!

3. ГИМН ЭФИОПИИ

Мы древний народ, мы древнее Европы,

Свободные пять тысяч лет эфиопы,

С рожденья нас тянет к деньгам и к наукам,

И Пушкин-поэт нам приходится внуком!

И мы — победители Олимпиады,

И нам ничего, кроме денег, не надо,

И если узрим автостопщиков белых —

Тотчас замуруем в церквях Лалибелы их!

Кресты мы сжигаем, читаем молитвы,

В войне с Эритреей — победные битвы,

Никто никогда захватить нас не сможет —

Ему самому это встанет дороже!

5-10 февраля. Отсиживаюсь в торгпредстве

Целую неделю я прожил в российском торгпредстве, в выделенной мне пустующей квартире. В столовой кормили очень вкусно. Консул забрал мой паспорт, выдав взамен его ксерокопию, посоветовал не шляться по городу и занялся продлением моей визы в Министерстве внутренних дел. Сотрудники этого министерства, увидев мой паспорт, полный виз, среди которых оказалась виза вражеской Замбии, — сочли меня шпионом Унита, и консулу потребовалось три рабочих дня, чтобы продлить меня ещё на пять дней. С трудом, за 50 долларов, с разрешения зам. министра внутренних дел Анголы, меня удалось легализовать.

За эти дни консул рассказал мне немало интересного о наших соотечественниках в Луанде. В городе обитает около 800 «советских» граждан. Половина с российскими паспортами, ещё человек триста — украинцы, тоже в основном этнические русские, но с украинскими паспортами. Если им что-то нужно, например паспорт продлить, — такие паспорта приходится отсылать в ЮАР, в Преторию, где находится ближайшее посольство Украины. А ещё есть 60–80 белорусов (тоже русские, но с белорусскими паспортами); узбеки; по паре киргизов, казахов… Один таджик в Луанде есть. У него всё время проблемы с таджикским паспортом. Нашему консулу приходится время от времени выдавать ему справки: да, подтверждаем, что такое государство, Таджикистан, действительно существует!

Помимо Луанды, россияне есть и в других местах, например на алмазной шахте, в глубине страны, и на строительстве ГЭС. Одно время эвакуировали их — унитовцы подошли, — а вот опять отогнали их, и опять русские работают.

Есть «советские» и на территории повстанцев Унита. Вообще, у унитовцев нет какой-то определённой территории, хотя были времена, когда у них была почти вся восточная половина страны, и всерьёз шли переговоры о том, чтобы разделить Анголу вдоль: восточная половина Унита, западная — правительство. Но теперь передумали. На унитовской территории много украинцев, которые обслуживают их как лётчики; а вот русских, когда они сбивают, берут в плен. Есть, конечно, и мирные профессии, например, строители колодцев: так их не трогают ни правительственные, ни Унитовские войска: понимают, что всем эту воду пить.

А в Луанде, как и в Намибии, очень много русских моряков. Большинство работают на рыболовецких судах, или на танкерах, возят нефть. Бывает, что и пароходы угоняют: за прошлый год с нашими было шесть таких случаев.

Вот, например, случай: везли нефть в Кабо-Верде; танкер арендованный, срок аренды кончается, последний рейс. Хоп! — поплыли в Европу, нефть продали (на два миллиона долларов), танкер продали, а сами разбежались в разные стороны. А ещё делают и так: плывут в Намибию, там, в Уолфиш-Бее, кораблю оформляют другие документы, липовые, перекрашивают, дают другое название, и он плывёт куда-нибудь на Тайвань под флагом Панамы или Белиза, — и продают его там.

Поэтому ангольцы сейчас купили несколько быстроходных сторожевых катеров. Если видят, что ночью пароход огни погасил и сматывается, они сразу за ним, сигнальная ракета: всем стоять! Он не останавливается; выстрел по курсу: если не остановитесь, буду стрелять по рубке! Тут у них голова проясняется, и они останавливаются.

А бывает и наоборот. Был пароход, у которого исчез хозяин. А русская команда осталась, и четыре года (!) они жили в бухте Луанды. Питались рыбой, побирались на других судах и продавали свой пароход по частям. Всё ждали, что появится хозяин и даст им зарплату за все эти годы. Но хозяин так и не появился, а продать весь пароход сразу — вовремя они не сообразили. А потом стало поздно: пароход окончательно сгнил и начал медленно тонуть, прямо в бухте Луанды. Только тут эти моряки обратились в консульство за помощью. Но что тут сделаешь? хозяина уже не найти, пароход никуда не годится — отбуксировали его километров на пятьдесят, на пароходное кладбище. А горе-моряков (их около сорока человек было) через пару месяцев отправили домой — на военных самолётах. Самолёты эти изредка летают в Евпаторию и Ташкент, но редко, несколько раз в год, и морякам пришлось дожидаться в Луанде ближайшего рейса.

А другие, наоборот, умудряются продать совсем негодные пароходы. Один русский деятель нашёл трофейный пароход, выпущенный ещё в царской Болгарии. Его покрасили, а дырки заклеили газетой и так закрасили с обеих сторон — а дырки были здоровые, так, что голова могла пролезть; выше ватерлинии, конечно. И продал этот пароход, как новый, какому-то нигерийцу. Тот купил и обнаружил подставу; продавца судили, еле удалось выручить его и отправить на Родину.

А вот вообще необычный случай. Задержали пароход наших, которых купил один итальянский мафиозо для органиации переворота в Экваториальной Гвинее. Но по ошибке они приплыли в Анголу, в город Кабинда. Их арестовали, а они: не знаем, что везём, нам сказали, что это сельхозоборудование. А на ящиках написано: Guns. Made in USA. А также: Ammunition. Made in USA. Капитану грозило 25 лет тюрьмы, но и его удалось отмазать и отправить на Родину — под тем предлогом, что в ангольских тюрьмах нет условий для содержания иностранцев. Условий действительно не было — даже воды не было, не говоря уже о еде. Но в этом году здесь наконец открыли специальный комплекс для иностранцев, где уже сидят, в основном за экономические преступления. Но и туда лучше не попадать.

Русские лётчики, летающие в Анголе, регулярно падают, и вот почему это происходит. Покупают где-нибудь на свалке в Магадане старый самолёт за 30 тысяч долларов, чинят кое-как, перегоняют в Киев (причём там его только лётчики-испытатели могут пилотировать), а потом в Анголу. На него делают новые документы и он летает, как новенький.

В среднем же самолёт б/у стоит не тридцать, а шестьдесят тысяч долларов.

Ещё столько же надо, чтобы перегнать его сюда и привести его в божеский вид. Загрузка нормативная 12 тонн. Максимально, если пустые баки и т. д., можно загрузить в него 16 тонн. Но, стараясь больше заработать, туда грузят 20, или даже 24 тонны. Официально он везёт 12 тонн, а остальное — левый груз, его доставка стоит доллар за килограмм. И до самого верха забивают самолёт, а там, под потолком, ещё человек сорок ангольцев лежат на грузе, с них по сто долларов собирают за проезд. И вот за один рейс выходят шальные деньги, левый доход за день равен месячной официальной зарплате экипажа.

Самолёт за квартал приносит сотни тысяч долларов чистой прибыли. За такие деньги можно было бы своевременно чинить самолёты, но обычно этим не занимаются. В прошлом году сгорело 26 лётчиков, и очень много ранено; пять самолётов пропало без вести. На востоке страны настоящие джунгли — найти можно только если сразу, быстро искать; потом всё зарастает, за несколько дней. Был случай: в один город самолёты 200 рейсов в сутки делали, пока за него бои шли; это получается каждые пять минут самолёт летел, один за другим. И вот один упал, все видели, где. Направили туда поисковую партию солдат, они всё прочесали, на километры, все джунгли — и нашли только остатки вертолёта, который десять лет назад у нас пропал и найти не могли. А самолёт, что только что упал, не нашли. Отправили вторую партию на поиски — так уже и вертолёт найти не смогли.

Недавно правительство Анголы подписало указ о запрете русской авиации, оттого что всё время падали. Один самолёт упал прямо на городской рынок в Луанде, погибло больше ста ангольцев — и тогда нашим летать запретили. Сразу в восточных провинциях цены взлетели вверх: банка пива, которая в Луанде стоит полдоллара, — там она до 5 долларов подскочила. На машинах-то не увезёшь! Но наши быстро перекрасились: сделали документы, что они не российские самолёты, а из Сан Томе и Принсипи (там, на островах, и местные авиаторы сидят под пальмами и выдадут любые документы), или вот ещё великая авиационная держава — Босния и Герцоговина. Под этим флагом и летают, и проблем никаких.

Самый же прикольный случай, о котором я узнал, был такой. В Замбии двое наших купили грузовик, наполнили его консервами, одеялами, мылом, и повезли в Восточную Анголу. Там обычно хозяйничают повстанцы, но это как раз был момент, когда правительство и Унита старались создать совместную администрацию. А те въехали безо всякой визы и прибыли в самые алмазные провинции. Там алмазов море, а денег нет, и ничего нет. Они и стали менять, например: одеяло — один алмаз, другой алмаз — две банки сгущёнки, мало? дадим три банки, и т. д… И вот, полицейские приходят, видят: две белых физиономии, устроили базар, пиво на алмазы меняют, и грузовик стоит. Пытались арестовать их, но наши полицейским морду набили; те подкрепление вызвали. Арестовали-таки и отвезли их в Луанду, поскольку тогда было перемирие с повстанцами, и судили по сорока статьям уголовного кодекса. С большим трудом консулу удалось отвести и от них карающую руку ангольского правосудия и отправить их домой. Перед улётом спрашивает у них: ну, а теперь куда, ребята? Те: как куда? в Анголу опять поедем! — Зачем? — Мы там алмазы кое-где заначили, поедем доставать!

Так как у меня в паспорте уже стояла виза Замбии, — ангольские чиновники и подумали, что я тоже связан с какими-то Унитовскими делами. Поэтому и были такие проблемы с продлением. Впоследствии я узнал, что Сенов и Лекай, которые подались в Лусаке на визу Анголы, в течение месяца не получили никакого ответа: ангольцы решили, что хватит для них «неправильных» русских.

Поскольку отправлять меня домой за 170 оставшихся у меня долларов консул не очень хотел (у него и так регулярно возникало немало проблем с бесплатной отправкой всяческих попавших в бедствие соотечественников), моим родителям пришлось покупать мне билет в Москве. Если иметь визу на месяц-два-три, есть шансы дождаться грузового военного рейса; а на цивильный самолёт билет стоил аж 700 долларов! столько же стоило всё моё предыдущее 200-дневное путешествие от Москвы до Луанды. Ну что же, деньги всегда можно будет заработать дома, а я в следующий раз буду умнее и не буду брать ангольскую пятидневную визу.

В пятницу, девятого февраля, мой билет наконец материализовался в ангольском офисе «Аэрофлота». Консул велел мне не ходить за билетом пешком и повёз меня на машине. «Аэрофлот» находился на той самой улице 4 Февраля, с которой я неделю назад начал своё не очень благополучное хождение по заментованной Луанде.

Я получил билет, и консул, обрадованный этим событием, повёз меня в какую-то харчевню — угощать. Ангольское путешествие заканчивалось. Приближалась новая, совсем другая и забытая уже московская жизнь. В последнюю африканскую ночь я никак не мог заснуть — сказывались волнение и сырой, субэкваториальный климат далёкой ангольской столицы.

11 февраля, воскресенье. Прощай, Африка!

Сегодня в первый раз в жизни я лечу на настоящем большом самолёте. До этого мне приходилось летать только трижды: один раз — авиастопом на грузовом борту из Нарьян-Мара в Рыбинск, и другой раз пришлось лететь из Чаваньги в Умбу (на Кольском полуострове), и третий раз — в Иране, из Бушира в Тегеран. Ну что ж, хоть тут самолёт и не автостопный транспорт, но интересно испытать и этот метод передвижения.

В 10.00 консул меня уже ждал в своей компактной синей машине. Я попрощался с жителями торгпредства и покинул сие гостеприимное здание. Консул провёз меня по воскресным улицам Луанды — было утро, полицейские ещё не все выползли на улицы, и в некоторых местах предоставилась возможность сфотографировать город. После такой шпионской деятельности консул повёз меня в харчевню и напоил пивом (вот что делает Африка даже с очень стойкими людьми!), а потом отвёз в аэропорт. Пока длились предулётные формальности, консул тусовался в зале аэропорта на тот случай, что возникнут какие-нибудь вопросы и проблемы. Но проблем не возникло, алмазов я не вывозил, а виза моя была продлена, как и положено.

В 14.00 ангольского времени большой самолёт «Аэрофлота», во чреве которого я содержался, покинул ангольскую землю.

Полёт длился чуть больше полусуток, с дозаправкой самолёта на Мальте. Самолёт, конечно, волшебное устройство. Больше чем полгода жизни, 200 дней наземного пути спрессовались всего в полсуток такого скоростного возвращения. Машина времени. Да, кстати, и по цене полгода путешествия и полсуток возвращения стоят примерно одинаково.

Самолёт летит выше облаков, и остаётся только вспоминать карту мира и гадать, где мы летим: над Заиром? или над Сахарой? или уже над Средиземным морем?

Да, позади пятнадцать стран, позади тридцать тысяч километров по Африке, позади больше чем полгода! Мы часто говорим, что в дороге, как и на фронте, год идёт за три, полгода — за полтора года, но сейчас кажется, что в Африке прошла целая жизнь.

Песчаные дюны Намибии и финиковые пальмы Судана. Интернетный бум в столицах и ручное вытаскивание машин из грязи в провинции. Чудо Моисея в Дар-эс-Саламе. Автоматчики, нервно реагирующие на палатку среди банановых кустов. Заточение в Лалибельской церкви и сказочная жизнь у отца Джона в Лусаке. Хижины из соломы и дворцы с пальмами и бассейнами. Сезон болезней в Эфиопии и улёт домой Кактуса и Кубатьяна. Удивительный Культурный центр и гостеприимный Рифат Кадырович. Танзанийская толстая бабушка, зазвавшая меня в гости наперекор всем историческим танзанийским традициям. Русские геологи в Танзании и другие русские, во всех странах Африки. Десятки церквей всех религий и конфессий, начиная от мечетей Омдурмана и кончая миссией "Летящий ангел — Пепси" в Уолфиш-Бее. Нищие калеки, помощники, крики «Ю-ю-ю-ю» в Эфиопии и огромные здания из стекла и бетона в Ботсване. Шиллинги куми-хамсини-ашрини! — Попрошайничество в поезде. Неудачная попытка надуть суданского тракториста билетами МММ. Наши собственные споры — платить или не платить?

Гладкие асфальтированные магистрали с катафотами и песчаные, разветвляющиеся на тысячу дорог, направления в Судане. Бананы, ананасы, манго, кокосы и неизвестные науке фрукты в Танзании и Кении. Попытка авиастопа из Виндхука. Добродушие и жизнеутверждающие песни ангольского народа. Цветущие кактусы в пустыне. Весёлые русские моряки. Мы сами — такие разные и такие несоединимые вместе.

Даже и невозможно описать в словах, невозможно написать такую книгу, чтобы передать все ощущения, приключения, образы и мысли этой африканской жизни. Что может рассказать карта? Что может рассказать книга? Что расскажут мёртвые буквы, байты, о вкусе настоящей жизни!

И мы сами — десять человек, почти случайно оказавшиеся вместе, на одном маршруте в Африке, сами наши маршруты и приключения — такие же разные, как и мы. Вряд ли мы ещё когда-нибудь соберёмся вместе в другой долгий путь в таком же составе; наши жизни такие разные, но теперь в жизни каждого из нас осталась частичка Африки.

* * *

А вот и Москва!

Нет, лучше так: МОСКВА!!

Меньше полусуток — и я совсем в другом мире, в тёмном, заснеженном; а что вы ещё хотели? — три часа ночи, двенадцатое февраля.

Уже который год я провожу здесь меньшую часть своего времени, но Москва всё равно для меня остаётся лучшим городом на планете. Здесь — дом, родители, компьютер, друзья, книги — написанные и ещё не начатые, проданные и только начинающие продаваться. Начался очередной сезон: писать, издавать, ездить по фестивалям, продавать, рассказывать о путешествии.

И хотя здесь всё так здорово, вкусно и приятно, везде горит электрический свет, не надо есть таблетки от малярии и не надо думать, где сегодня поставить палатку или в какую церковь постучаться на ночлег, — порой в голове мелькает-таки предательская мысль: "эх, бросить всё, поехать в Африку!"

Африка.

…

Продолжение следует…

ОСТАЛЬНЫЕ

Гриша Лапшин недолго тусовался в Намибии. Визы ЮАР он не имел, ехать обратно автостопом не хотел, но и денег на самолёт у него не было. В конце февраля ему купил билет до Москвы г-н Киров, менеджер фирмы "Афромак Бункерс". Как оказалось, этот Киров — брат того самого человека, который в далёком 1994 году поехал автостопом из Эфиопии в Намибию и остался там навсегда. Довольный Грил вернулся в Москву, пишет книгу о Большом Путешествии и мечтает вскоре продолжить путь по дорогам Американского континента.

В далёкую вожделенную страну ЮАР удалось проникнуть четверым. Сперва Шарлаев и Костенко, а затем Лекай и Сенов получили долгожданные южноафриканские визы и побывали в Кейптауне, а также на самой южной оконечности Африки — на мысе Доброй Надежды.

Управляемый международный гидростоп, о котором так долго мы мечтали в этой и в предыдущих поездках, так и не был обнаружен. Как рассказывают знающие люди, с каждым годом правила проезда на грузовых судах всё ужесточаются, и уплыть куда-либо гидростопом сейчас стало почти невозможно. Из Кейптауна регулярно отправлялись суда во все стороны мира, но брать с собой мудрецов никто не хотел. Многие суда были русские, шли в Штаты, в Антарктиду, даже на Питер, но перевозкой автостопщиков они не занимались.

Шарлаев и Сенов сделали в Претории визы США. Американская виза в ЮАР выдаётся всем желающим в день обращения, по предъявлению справки АВП. Но вот третьему, Костенко, в визе отказали по той причине, что в США уже живёт его отец.

Лекай так и не сделал визу США, зная, что если пароход будет согласен, то взять сию визу он всегда успеет. Но, так как пароходы не ходили, а если и ходили, то никого не брали, — в начале мая Сергей Лекай прилетел на самолёте домой.

Восьмого мая улетел в США Олег Сенов. Незадолго до этого, ещё в ЮАР, он стал жертвой ограбления: местные воры похитили его старую гитару, первую гитару в мире, доехавшую автостопом от Москвы до Кейптауна. Вероятно, не зря всё-таки ЮАР именуют самой криминальной страной мира.

Добрались грабители и до Шарлаева — в один из дней, когда он гулял в одиночестве по далёкому ЮАРу, в одночасье он лишился всех своих вещей, включая фотоаппарат «Pentax», на который успел сделать до этого не менее трёх тысяч снимков. К счастью, сами фотоматериалы не пострадали: очередную порцию плёнок Вовка успел передать с Лекаем в Москву. Шарлаев и Костенко прилетели из Йоханесбурга в Москву в конце мая, и в Африке остались лишь двое.

Андрей Мамонов и Кирилл Степанов так и не получили визу ЮАР. Они провели три месяца в Намибии, Ботсване и Зимбабве и накрутили по этим странам не меньше сорока тысяч километров. В то время, как мы уже покинули Чёрный континент, — они остались в далёких южных странах и вернулись домой по Западному берегу Африки, впервые пройдя невероятно сложный, интересный и длительный маршрут.

Кришнаиты Игорь Фатеев и его жена Даша, с которыми мы расстались в Каире, — капитально обосновались в Мавритании и прожили там безвыездно больше полугода. Ещё девять месяцев они провели потом в Сенегале. Что-то, значит, есть в этой загадочной Африке такое… такое…

Африка.

Продолжение следует…

Антон Кротов. Москва. 4.06.2001.

Оглавление

В начале

И затем

Участники

От Москвы до Каира

Египет

Судан

Эфиопия

Кения

Танзания

Замбия

Ботсвана

Намибия

Начало ненаучного авиастопа

Ангола X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?