«Великолепная Ориноко»

— Этой дискуссии, похоже, конца не будет, — сказал господин Мигель, прерывая яростный спор своих коллег.

— Конечно, нет, — ответил господин Фелипе, — если для этого я должен поступиться своими убеждениями и согласиться с точкой зрения господина Баринаса.

— Ну а я ни за что не соглашусь с мнением господина Фелипе! — заявил господин Баринас.

Уже добрых три часа эти упрямцы беспрерывно спорили. Яблоком раздора явилась знаменитая южноамериканская река, главная водная артерия Венесуэлы, Ориноко[1]. Ученые пытались уточнить, в каком направлении движется Ориноко в своем верхнем течении. С востока на запад, как указывали последние карты? Или же — с юго-запада на северо-восток? В последнем случае Атабапо или Гуавьяре вряд ли можно было бы считать притоками Ориноко.

— Атабапо — это и есть Ориноко, — решительно утверждал господин Фелипе.

— Нет, Ориноко — это Гуавьяре, — не менее категорично возражал господин Баринас.

Что касается господина Мигеля, то он разделял точку зрения современных географов, считавших, что Ориноко берет свое начало в той части Венесуэлы[2], которая граничит с Бразилией[3] и Британской Гвианой[4], и, следовательно, вся река находится на территории Венесуэлы. Однако попытки господина Мигеля примирить своих друзей остались безуспешными, ибо у них был еще один весьма существенный повод для разногласий.

— Нет, — твердил один, — Ориноко берет свои истоки в Колумбийских Андах[5], и Гуавьяре, которую вы считаете притоком, и есть Ориноко; верхнее течение ее проходит по территории Колумбии[6], а нижнее — по территории Венесуэлы.

— Заблуждение, — возражал другой, — Ориноко — это Атабапо, а не Гуавьяре.

— Ах, друзья мои, что до меня, так мне приятнее считать, что одна из самых прекрасных рек Америки несет свои воды исключительно на территории нашей страны.

— Тут дело не в самолюбии, — возразил господин Баринас, — а в географической истине. Гуавьяре...

— Нет!.. Атабапо! — воскликнул господин Фелипе.

Противники вскочили, готовые вцепиться друг в друга.

— Господа... господа! — увещевал их господин Мигель, мягкой натуре которого претили шумные споры.