«Владимир Клавдиевич Арсеньев»

Bbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbb

А. И. ТАРАСОВА

Владимир Клавдиевич АРСЕНЬЕВ

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МОСКВА 1985

ББК л8

Т 19

Ответственный редактор В. С. МЯСНИКОВ

Тарасова А. И.

Т19 Владимир Клавдиевич Арсеньев. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1985.

ЗН с. с ил. (Русские путешественники и востоковеды). Книга посвящена талантливому исследователю Дальнего Восто­ка, путешественнику и писателю В. К. Арсеньеву (1872—1930). На основе документов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, в монографин освещается его жизненный путь, вклад в нау­ку и литературу, при этом устраняется значительное число неточно­стей, попавших на страницы биографических работ о В. К. Арсень-еве. Автор знакомит читателя с ценнейшим документальным наследи­ем В. К. Арсеньева — путевыми дневниками, явившимися основой его известных книг «По Уссурийскому крак», «Дерсу Узала, «В горах Сихотэ-Алиня» и др.

1905020000-058 ВБКл8

013(02)-85

© Главная редакция1 восточной литературы 1 издательства «Наука», 1985.

На долю Владимира Клавдиевича Арсеньева

выпало счастье сделать богаче наш мир.

В. Г. Лидин

СОДЕРЖАНИЕ

От автора............. • 5

Изучение жизни и деятельности В. К. Арсеньева в дореволю­ционной и советской историографии....... 9

Первые шаги к признанию......... 9

Признание............. }2

Первая биография . . . ... . . . . . 15

Начало критического изучения ....... 23

Созвучен времени........... 26

Первые книги о В. К. Арсеньеве....... 28

Интерес все возрастает.......... 34

Споры о жанре книг В. К. Арсеньева...... 39

Публикация мемуаров о В. К. Арсеньеве..... 44

В. К- Арсеньев и А. М. Горький ....... 50

Откуда берутся ошибки?......... 53

Документальное наследие В. К. Арсеньева..... 60

О судьбе личного архивного фонда...... ^2

Что было и чего нет......... . 75 ■

О том, что сохранилось . ...... 84

Экспедиции.............. Ю1

Мечта осуществляется.......... 101

Уссурийские (Сихотэ-Алиньские) экспедиции . . . . 111

1906 г.............. П1

1907 г.............. П7 *

1908-1910 гг............ 122

1911 г. . ............ 133

1912-ШЗ г.......... 145 ,j

Поездка в 1917 г. на р. Тунгуску....... 153 |

Олгон-Горинская экспедиция 1917—1918 гг..... 156 щ

Экспедиция на Камчатку 1918 г........ 164

Путешествие в Гижигинский район 1922 г..... 180

Поездка на Командорские острова 1923 г...... 187

Анюйская экспедиция 1926 г....... 197

Экспедиция по маршруту Советская Гавань—Хабаровск

1927 г. ... Г ■......... . 199

Спутники В. К- Арсеньева......... 203

Этнографические исследования В. К. Арсеньева .... 216

Формирование научных взглядов....... 218

Изучение удэгейцев и работа над монографией «Страна

Удэхе»............... 225

Вопросы этногенеза народов Дальнего Востока в трудах

В. К. Арсеньева...... . ... . . 246

Обзор этнографических работ В. К. Арсеньева ... 259

Собирательская и музейная деятельность ..... 268

Научно-организационная, педагогическая и общественная

деятельность............. 274

Заключение ............. 286

343

Приложения ...... ....... 298

Основные даты жизни и деятельности В. К. Арсеньева . 298 Список географических и других объектов, а также раз­личных мероприятий, названных в честв В. К- Арсеньева

и Дерсу Узала............ 315

Библиография . . . . . , ,..... 317

'Список сокращений............ 334

Именной указатель.......... . . 336

ОТ АВТОРА

Выдающийся путешественник, ученый и писатель Владимир Клав-диевич Арсеньев (1872—1930) занимает почетное место в истории изучения Дальнего Востока — исконной и неотъемлемой части нашей Родины. По характеру и методу своих исследований, по гуманисти­ческой направленности всей деятельности он стоит в одном ряду с лучшими представителями русской школы ученых-путешественников— Н. М. Пржевальским, Н. Н. Миклухо-Маклаем, П. П. Семеновым-Тян-Шанским, чьи имена составляют славу и гордость русской науки.

Примечателен весь жизненный путь В. К- Арсеньева — патриота своей страны, подвижника науки, неутомимого практика, талантли­вого писателя. Сама личность этого мужественного, целеустремлен­ного человека вместе с его прекрасными книгами, которые так высо­ко ценил А. М. Горький, оказывала и продолжает оказывать огром­ное влияние на молодежь, помогает воспитанию новых патриотов и исследователей Дальнего Востока.

- Обширное печатное наследие Арсеньева известно не только спе­циалистам, но и самым широким кругам читателей. Обладая талан­том ученого, популяризатора и художника слова, Арсеньев создал ряд прекрасных научно-художественных произведений, о все возра­стающей популярности которых говорят следующие факты.

По собранным мною данным, при жизни Арсеньева было опубли­ковано 20 книг и брошюр и более 60 статей, заметок, корреспонден­ции. Среди книг особенно примечательны «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала», «Китайцы в Уссурийском крае», изданные на русском и немецком языках, «В дебрях Уссурийского края», изданная дваж­ды на русском языке, «Быт и характер народностей Дальневосточного края» — на русском и японском языках. Две статьи («Древняя Мань­чжурия» и «Соболь и способы охоты на него в Уссурийском крае») опубликованы на английском языке (последняя параллельно и на русском).

После смерти Арсеньева вышли два собрания eFO сочинений (двух- и шеститомник), книга «В горах Сихотэ-Алиня» и пять сбор­ников: «В дебрях Приморья», «Встречи в тайге», «Дерсу Узала», «Сквозь тайгу», «Жизнь и приключения в тайге», а также более 40 отдельных статей, очерков, рассказов, заметок, писем и, других ма­териалов, большинство из которых оставалось в рукописи. Общий список напечатанных произведений Арсеньева насчитывает более Л#0 названий, на которые опубликовано 92 рецензии, в том числе 31 ре­цензия при жизни путешественника. Однако и этот список нельзя считать исчерпывающим: ведутся поиски затерянных печатных.и ру­кописных работ Арсеньева. Наряду с изданием неопубликованных работ продолжалось и переиздание большими тиражами его основ­ных шести книг. Так, даже по далеко не полным данным (ибо учесть все иноязычные, в особенности зарубежные, издания не представля­ется возможным), общая картина переиздания книг Арсеньева пред­ставляется в следующем виде.

Книга «По Уссурийскому краю» с 1934 по 1983 г. издавалась 17 раз, в том числе 8 раз на русском, по 2 раза на немецком и поль­ском, по одному разу на белорусском, украинском, чешском, англий­ском и японском языках; «Дерсу Узала» с 1934 по 1984 г.— 70 раз, в том числе 27 раз на русском языке, 5 раз на немецком, 4 раза на венгерском, по 3 раза на украинском, чешском, английском, поль­ском, словацком, по 2 раза на белорусском, болгарском, французском и финском, по одному разу на новогреческом, итальянском, латыш­ском, шведском, датском, норвежском, голландском, фламандском, бенгальском, сербохорватском и словенском языках; «В дебрях Уссу­рийского края» с 1928 по 19вЗ г.—-20 раз, в том числе 10 раз на рус­ском, 3 раза на немецком, 2 раза на венгерском, по одному разу на украинском, болгарском, чешском, румынском и французском язы­ках; «Сквозь тайгу» с 1931 по 1972 г.—14 раз, в том числе 7 рая. на русском, по 2 раза на чешском и болгарском, по одному разу на 1 украинском, польском и словацком языках; «В горах Сихотэ-Алння» с 1940 по 1955 г.— 4 раза, в том числе 2 раза на русском и 2 раза на немецком языках; «Встречи в тайге» с 1950 по 1982 г.—11 раз; в том числе 5 раз на русском языке, по одному разу на болгарском, польском, венгерском, румынском н японском языках.

Кроме того, имеются косвенные сведения о том, что книги Ар­сеньева издавались также на мансийском, молдавском, нанайскбм, тувинском, чукотском и эвенкийском языках (к сожалению, автору настоящего издания Не удалось библиографически зарегистрировать эти издания). Таким образом, книги путешественника изданы более чем на 30 языках.

Следует отметить и тот факт, что книги Арсеньева, несмотря на такое количество переизданий, приобрести почти невозможно — их нет на книжных прилавках. То же самое можно сказать и о книгах, рассказывающих о самом Арсеньеве. Вышедшие в свет в 1947, 1957, 1965 и 1977 гг, они сразу же стали библиографической редкостью 134; 175; 200; 277; 302]. „„„

К 90-летию со дня рождения путешественника в ГДР специаль­ная газета для изучающих русский язык «По свету» поместила в 4962 г целую полосу, посвященную В. К. Арсеньеву [215, с. 171].

К произведениям Арсеньева обращаются и кинематографисты. Ha IX Московском международном кинофестивале советский фильм «Дерсу Узала», поставленный на киностудии «Мосфильм» прогрес­сивным японским кинорежиссером А. Куросавой, получил высшую награду — золотой приз, затем американскую премию «Оскар», c][o уже вторая экранизация одноименной книги В. К. Арсеньева, пер­вая принадлежит советскому режиссеру И. Я. Болгарину. В декабре 1984 г. демонстрировался новый документальный телефильм «Тропой Арсеньева» по сценарию Н. П. Задорнова.

Приведенные факты свидетельствуют о том, что книги Арсень­ева не устаревают, что поднятые в них проблемы не теряют своей актуальности. Их автор воспринимается как наш современник, хотя после его смерти прошло уже более 50 лет. Пройдут и еще сотни лет а люди «а всех континентах будут так же зачитываться этими книгами как зачитываемся мы, современные читатели, так же, как и мы, полюбят русского яутежественника и его преданного друга , нанайца Дерсу Узала.

6

О жизни и деятельности В. К. Арсеньева существует обширная литература— книги, очерки, статьи, публикации писем и воспомина­ний. Большинство этих работ имеет популярный характер, в них ча­ще констатируется, чем исследуется, его многогранная деятельность. В общих чертах биография путешественника широко известна, но а нее попали существенные ошибки и неточности, легенды и домыслы, которые по сей день кочуют из книги в книгу и искажают его истин­ный облик.

До сих пор недостаточно изучен такой важный, аспект деятель­ности В. К. Арсеньева, как его этнографические исследования. В ли­тературе все еще имеет хождение взгляд на В. К. Арсеньева как на топографа, лишь попутно занимавшегося этнографией. Между тем эт­нография, по признанию самого путешественника, была «центром тяжести» во всех его исследованиях. Выдающиеся заслуги В. К. Ар­сеньева перед русской этнографической наукой неоспоримы: он впер­вые дал наиболее полную и четкую картину расселения народов рус­ского Дальнего Востока, изучил их историю, условия жизни и быта, материальную и духовную культуру. Он является автором одного иэ первых вузовских курсов этнографии дальневосточных народностей и глубоким/знатоком природы Дальнего Востока — географической среды обитания этих народностей. В целом В. К. Арсеньев своими этнографическими трудами внес ценный вклад в изучение истории народов советского Дальнего Востока, которое в настоящее время приобрело не только научную, но и политическую актуальность в све­те современной международной обстановки.

Преждевременная смерть не позволила В. К- Арсеньеву реализо-' вать все научные замыслы, и его этнографические работы остались незавершенными. Не была доведена до готовности к печати и моно­графия об удэгейцах «Страна Удэхе», которую он считал целью сво­ей жизни. Рукопись этого труда впоследствии затерялась, но факти­ческая его основа содержится в неопубликованных дневниках, сос­тавляющих значительную часть рукописного наследия В. К."Арсень­ева, которое вплоть до настоящего времени оставалось почти неизу­ченным.

Эти обстоятельства и побудили автора настоящего издания про­вести в качестве предварительных работ комплектование и изучение архивных источников, сличение их с опубликованными данными. Уда­лось собрать из разных мест (архивов, музеев, библиотек, частных собраний), обработать и изучить материалы о В. К. Арсеньеве (не­сколько сотен листов документов, десятки фотографий и более 500 кадров микрофильма), которые были впоследствии переданы в Ар­хив Академии наук СССР в дополнение к уже имевшимся там ма­териалам. В 1972 г. во время служебной командировки автору до­велось произвести научно-техническую обработку личного архивного фонда В. К. Арсеньева, хранившегося в то время в Приморском филиале Географического общества СССР во Владивостоке, а ныне переданного в Архив Географического общества СССР (Ленинград). Этот фонд состоит из 424 единиц хранения, содержащих ценнейшие научные и биографические материалы.

На базе всех этих разработок и изучения литературы автором предпринята попытка критически рассмотреть известные, а также вы­явленные вновь печатные источники и литературу об Арсеньеве, про­анализировать путем тщательного документирования имеющиеся в них ошибки и заблуждения и затем проследить судьбу его докумен­тального наследия, дать обзор сохранившихся архивных источников. Следующая задача — показать роль и значение В. К. Арсеньева как путешественника и этнографа в истории научного познания Дальнего

7

Востока,, а также дополнить существовавшее до сих пор представле­ние о других аспектах его многогранной деятельности.,

Следует отметить, что общее построение монографии и способ подачи материала были подчинены еще одной цели; не повторяя без крайней необходимости широко известных фактов из биографии В. К. Арсеньева, внести в нее ряд новых, существенных сведений и уточнений. Именно поэтому материалы' каждого очерка излагаются в хронологическом порядке, на фоне биографической канвы, что так­же дает возможность сообщить дополнительно многие, ранее неизве­стные или ошибочно освещенные биографические данные.

При оценке общего вклада В. К. Арсеньева в развитие науки ав­тор руководствовалась следующим высказыванием В. И. Ленина: «Исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали историче­ские деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками» [3, с. 178].

Некоторые указания были почерпнуты в специальной литерату­ре о жанре научной биографии — одного из важных видов историче­ского исследования. Советские историки, подчеркивая преимущества марксистского исторического метода в разработке биографии и не­обходимость сочетания его с анализом субъективно-психологической Стороны биографии изучаемой личности, предостерегают от опасности модернизированных оценок взглядов того или иного деятеля, проеци­рования поздних биографических обстоятельств на ранние, так как это ведет к искажению реальных общественно-исторических усло­вий. Не меньшую опасность, отмечают исследователи, представляет очернительство или идеализация изучаемого лица, замалчивание или Отрицание теневых его сторон, противоречивости высказываний и по­ступков, что вносит односторонность в оценки и искажает в конеч ном счете историческую действительность (см. [368, с. 18—31; 116, с. 231—234]).

Во избежание подобных ошибок автор настоящего издания сти­ралась опираться на всю совокупность фактов, имеющихся в ее рас­поряжении, критически анализировать по возможности все сохранив­шиеся источники и только после этого делать какие-либо выводы и обобщения.

Географические названия, встречающиеся в монографии, приво­дятся в том виде, в каком они употреблялись В. К. Арсеньевым и его современниками. Устаревшие названия народностей везде (кроме ци­тат) заменены новыми. Все дореволюционные даты приведены по старому стилю.

В книге применена кодовая система, однако при ссылках на ар­хивные материалы указывается не кодовый номер, а название архи­ва (в сокращении).

Авдор выражает благодарность за помощь в сборе материала Для книги родным и близким В. К. Арсеньева —В. В. Богдановой, Н. И. Горелышевой, В. С. Лопатиной, О. Н. Окулист, Т. А. Фиалко, Л. Н. Хлопониной, Э. К. Хлопониной.

ИЗУЧЕНИЕ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В. К. АРСЕНЬЕВА В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ

И СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Первые шаги к признанию

Список работ о В. К. Арсеньеве на русском языке включает большое число названий1. Не ставя перед собой задачи! назвать все эти работы и дать их полный критический разбор, 'попытаемся рассмотреть основ­ные этапы и направления 'этих исследований» показать вкравшиеся в них неточности и ошибки и выявить не­достаточно разработанные или вовсе не освещенные вопросы.

Дореволюционная литература и печатные источни­ки 'о В. К- Арсеньеве довольно обширные— всего око­ло' 100 названий. Впервые его имя упомянуто в печа­ти в 1896 г. в «Списке лиц, бывших учениками пятой гимназии с 1845—1895 гг.» [168, с. 5]. В.1900 г. встре­чается упоминание о его переводе на Дальний ТВосток в петербургском еженедельном специальном журнале «Разведчик»: «Высочайшим приказом по военному ведомству ма(я 19-го 'дня, в Царском Селе, переводят­ся: Во Владивостокский крепостной пехотный полк: в 1-й пехотный полк: 14-го Олонецкого полка поручик Арсеньев...» [397, 1900, № 501, с. 603].

О первых годах пребывания Арсеньева на Дальнем Востоке сведения находим в «Отчете о деятельности Общества изучения Амурского «рая эа 1903 г.», где указывается о приеме его в члены этого общества в отчетом году и 'о пожертвовании им зоологической коллекции в Музей общества. В «Адрес-календаре г. Владивостока» на 1905 г. сообщается, что Арсеньев

9

1 Литература о В. К. Арсеньеве на иностранных' языках здесь не. оассматривается. ] 1,9

является поручиком 29-го Восточно-Сибирского стрел­кового полка и кандидатом в директоры Владивосток­ского общества любителей охоты.

Сведения о нем как о путешественнике появляют­ся в 1906 г. в местной печати. Дальневосточные газе­ты «Приамурье» и «Приамурские ведомости» довольно подробно освещали его экспедиции 1906—1910 гг. в Уссурийский край, нередко добавляя к его имени определения «неутомимый таежник», «дельный иссле­дователь». По окончании первой крупной экспедиции В. К- Арсеньева 1906 г. газета «Приамурские ведомо­сти'» 26 ноября 1906 г. писала, что «офицер этот, про­ведя все свое время в наблюдениях' жизни уссурий­ской тайги, познал и полюбил ее, выработав из себя ;умелого таежника-исследователя, редкостного съем­щика и неутомимого ходока» [395, 26.11.1906]. [ Особый интерес представляет репортерский отчет "в газете «Приамурье», опубликованный ' четыре года спустя, 10 апреля 1910 г. В нем содержится характе­ристика В. К- Арсеньева как «истинного путешествен­ника, обладающего теми же данными, которые созда­ли некогда Пржевальского» |[396, 10.04.1910]. Газета сообщала об исключительных трудностях, преодолен­ных путешественником в экспедиции, на которую были отпущены ничтожные средства Приамурским отделом РГО — всего 5000 руб. «На эту сумму,—писала газе­та—он должен был содержать в дикой тайге в тече­ние 19 месяцев 7 человек своей 'команды... нанимать проводников, переводчиков, покупать перевозочные средства, лодки, собак... приобретать коллекции ,и пе­редвигать их по абсолютно бездорожной, а иногда и малодоступной тайге». В (заключение газета обращала внимание высшей краевой администрации на необхо­димость изыскания средств для опубликования резуль­татов этой экспедиции и подчеркивала, что экспеди­ция Арсеньева, «обогащающая географическую науку оригинальнейшими сведениями, дает ему несомненное право на признание в нем не только „отличного офи­цера", во и истинного путешественника, которого уже пора оценить как в свое время оценил Пржевальский Козлова» [396, 10.04.1910].

Этот репортерский отчет явился, по существу, первым общественным признанием В. К- Арсеньева, имевшего к тому времени десятилетний опыт исследо­вательской работы в крае, а также ряд ценных печат­

10

ных работ [49; 50; 51], осуществившего три самые длительные и результативные экспедиции на Сихотэ-Алинь. Несмотря на краткость, эта заметка очень важна, в ней (впервые отмечено большое научное зна­чение экспедиций В. К- Арсеньева и сделано вполне правомерное причисление его имени к когорте славных имен Н. М. Пржевальского, П. К- Козлова и др. Кро­ме того, она рассеивает заблуждения Некоторых ав­торов (Ф. Ф. Аристов, М. М. Пришвин, Н. Е. Каба­нов щ др.), утверждавших,, что.'В К- Арсеньев впервые был оценен не у нас на Дальнем Востоке и даже не в России, а за границей после появления там ib 1924— 1925 гг. (немецкого перевода его книг «По Уссурийско­му краю» и «Дерсу Узала», сделанного Францем Даниэ­лем [374].

В 1910—1911 гг. был опубликован очерк участника арсёньевской экспедиции И. А. Дзюля i[160], где со­держатся интересные бытовые детали путешествия 1908 г., даются меткие, правдивые характеристики на­чальника экспедиции и некоторых ее участников. Эта публикация является ценным дополнением к книге В. К- Арсеньева «В горах Сихотэ-Алиня», тем более что сама книга осталась незаконченной.

В 1912 и 1914 гг. появилась публикация другого участника экспедиции — П. П. Бордакова [120], сооб­щавшего отдельные эпизоды путешествия 1907 г. на Си-хотэ-Алинь, не вошедшие в книгу В. К. Арсеньева «Дер­су Узала».

Следует отметить, что с 1910 по 1917 г. сведения об Арсеньеве появляются в печати ежегодно. В основ­ном это хроникальные, информационные заметки "& центральной и местной периодической печати, в годо­вых отчетах научных обществ, со сведениями о про­читанных докладах (иногда с приведением их рефера­тов или программ), о приеме в члены научных об­ществ и о деятельности в них, о назначениях по службе. В ряде этих заметок отмечены большие успехи исследо­вательской деятельности Арсеньева, его талантливость и целеустремленность.

Более существенным биографическим материалом явилась работа самого путешественника, в которой от третьего лица довольно обстоятельно рассказано о его экспедициях 1908—1910 гг. ([54; 58]. Список основ­ных экспедиций за тот же период помещен в Книге П. Ф. Унтербергера [341, с. 52—53 (приложение)],:

11

а маршрут экспедиции 1912 г.—в газете «Приамурье» за 8 января 1913 г.

В печатных «Отчетах Академии наук» за 1913 и 1915 гг. имеются краткие сведения о деятельности Арсеньева и его сотрудничестве с Академией наук в этот период.

В 191.5 г. впервые в печати появилась рецензия на одну из работ В. К- Арсеньева. Ее автором был изве­стный московский этнограф В. В. Богданов, лично при­сутствовавший на одном из докладов путешественника в .Москве в 1911 г. и отметивший характерную черту Арсеньева-этнографа: «Проникновение во многие та­кие детали быта и с таким наглядным их воспроизве­дением, которые доступны только очень внимательно­му и вдумчивому исследователю» '[117, с. 152—154]. В том же году 1в России появился первый зарубежный отзыв об Арсеньеве. Норвежский путешественник 4. Нансен, лично встречавшийся с Арееньевым в Ха­баровске в 1913 г., с большой похвалой отозвался о знаниях своего русского коллеги — в книге «В стра-. ну будущего» 1(244, Пг., 1915, с. 439, Магадан, 1969, С. 228—230, 235—236] и в письме от 6 июня 1916 г., явившемся первой публикацией эпистолярных мате­риалов Арсеньева [379, 1916, № 38—39, кн. 2—3, с. 179].

, Первая обобщенная информация об археологиче­ских исследованиях Арсеньева сделана профессором Восточного института (Владивосток) А. В. Гребенщи­ковым в 1916 г. [152, с. 66—67, 70, 72].

На этом исчерпывается дореволюционная литера-, тура по интересующей «ас теме. В ней нет даже по­пытки написания биографии В. К. Арсеньева. Несмот­ря на то что в ученом мире авторитет путешественни­ка был уже признан не только ]b России, но. и за гра ницей, имя его (Оставалось в дореволюционный период неизвестным широкой публике. То же самое можно сказать и о его трудах, публиковавшихся незначи­тельным тиражом большей частью на Дальнем Восто­ке в научных и ведомственных изданиях и потому доступных только узкому кругу специалистов.

Признание

Последнее десятилетие жизни В. К- Арсеньева,, совпавшее с послереволюционным периодом,— это по­

12

ра полного всеобщего признания его заслуг как иссле­дователя и писателя. В это время появляются первые биографические справки о нем 1(383, с. 1—2; 171, с. 4—5; 392, 1922, № 2, с. 34; 31, с. 196; 165, с. 11; 247, с. 14; 320, с. 135], первая библиография его трудов, содержащая 21 название, из которых одно ошибочное («Шаманство удэхейцев. 1918 г.» —такая работа в пе­чати не появлялась) [227, с. 29]. Его книги впервые снабжаются предисловиями редакторов и других ком­петентных лиц, сообщающих необходимые сведения об авторе и о публикуемых произведениях '[139; 245; 345; 374]. С выходом в свет во Владивостоке научно-худо­жественных книг В. К- Арсеньева «По Уссурийскому краю» (1921) и «Дерсу Узала» (1923), являющихся в известной мере шКУбиографическими, дальневосточ­ные газеты публикуют ряд отзывов на эти книги [197; 308; 309], а вскоре появляются отклики на них и в центральной печати [190, с. 180]. С этого времени Арсеньев стал известен не только как путешественник, но и Как писатель. Все рецензенты, высказав много слов искреннего восхищения в адрес автора, приветст­вовали появление его книг и отмечали их большую познавательную ценность, высокие художественные до­стоинства— впрочем, без малейшей попытки какого бы то ни было критического' анализа этих произведе­ний.

Особенно широкое писательское признание пришло к Арсенъеау после первого (1926) и второго (1928) изданий сокращенного и переработанного' .варианта обеих книг, объединенных автором в. одном томе под общим названием «В дебрях Уссурийского края». Профессор Ф. Ф. Аристов назвал эту книгу «одним из самых выдающихся произведений русской литера­туры последнего десятилетия» [45]. М. М. Пришвин, прочитав, отправил ее А. М. Горькому в Сорренто с надеждой, что благодаря авторитету А. М. Горького она «станет на полки всех наших библиотек и воспи­тает юношество лучше, чем М. Рид» i[295, с 191]. О впечатлении, произведенном на А. М. Горького этой книгой, свидетельствуют статья П. С. Когана [187] и ряд писем Горького Арсемьеву, много раз публико­вавшихся [151, с. 140, 152, 160, 169; 148; 149, с. 141— 144; 150, с. 149—-153; 353, с. 33—40]. Первое из пи­сем, датированное 24 января 1928 г., вскоре опублико­ванное в газетах [386, 25.02.1928; 385, 25.03.1928],

13

стало широко известным и многократно предпосыла1-лось к книгам путешественника при их переиздании-. В нем А. М. Горький отметил важнейшую черту ар-сеньевского творчества — синтез науки и литературы («Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора-Купера»). Отзыв Горького положил начало огромной популярности В. К- Арсеньева как писателя.

Дальневосточные и центральные издательства, ре­дакции газет и журналов стали наперебой обращаться к нему с предложениями о публикации его книг, ста тей, очерков2. Издательство «Молодая гвардия. 21 июня 1929 г. заключило с Арсеньевны договор об издании в течение четырех лет пятитомного собрания его сочинений общим объемом до 65 печатных листов. В 1930 г. решено было издать десятитомник. Автор успел приготовить только четыре тома, но издание э-гйх собраний сочинений осталось неосуществленным.

Наряду с признанием писательского таланта В. К- Арсеньева были высоко оценены и научные его труды, опубликованные в 20-е годы [28, с. 112- 113; 30, с. 125—126, 128, ,130; 113, с. 65, 98; 189, с. 263— 265; 366, с. 159]. Его имя как знатока и исследователя Дальнего Востока стало поистине общепризнанным и необычайно популярным. Дальневосточники с боль­шим вниманием следили за ходом его экспедиции 1927 г. (маршрут Советская Гавань — Хабаровск) по печатавшимся на страницах «Тихоокеанской звезды путевым очеркам, посылаемым путешественником не­посредственно из тайги [400, 2, 18, 25.09, 5, 7.10.1927]. По просьбе редакции «Комсомольской правды» он дал материалы об этой экспедиции, но они из-за своего значительного объема были опубликованы не в газете, а в журнале [86; АГО, ф. ВКА, оп. .2, № 15].

Нашла частичное отражение в печати и научно-организационная, педагогическая и общественная дея­тельность В. К- Арсеньева [122; 156; 195, с. 46; 209; 386, 17.12.1927; 251; 390, 17.10.1922; 393, 29.07.19231.

В 1928 г. В. К- Арсеньев проездом с Кавказа побы-

2 В 1928—1930 гг. В. К. Арсеньев напечатал две книги: «В деб-рях Уссурийского края» (изд. 2-е, двумя заводами в 1928 и 1929 гг. и «Сквозь тайгу» (М.— Л., i960), несколько брошюр, статей, очер­ков. При заключении договора' с издательством «Молодая гвардия в 1930 г. на переиздание книги «Дерсу Узала» было предусмотрено, по желанию автора, часть гонорара внести от его имени на построй­ку самолета «Молодая гвардия» (см. [АГО, ф.ВКА, оп. 2, № 15г листы не нумерованы. Издательский договор or 15 июля 1930г.]

14

вал в Москве, посетил ученых А. А. Борзова, В. В. Бог­данова, Ф. Ф. Аристова и др., ездил к М. М. Пришвину в Загорск.

Первая биография

С профессором Московского университета Федором Федоровичем Аристовым В. К- Арсеньев переписывал­ся еще с 1926 г.3, но лично познакомился только в свой приезд в Москву в 1928 г. «Есть люди,—вспо­минал ан позднее,—которые как-то особенно и сразу запечатлеваются в памяти: их фигура, выражение глаз, манера говорить и т. д. Я посетил Ф. Ф. Аристо­ва на квартире. По тому, как он содержал свои книги, по тому, как о;н писал, и по тому удивительному по­рядку, который царил во всех его делах, я понял, что имею дело с весьма серьезным, точным и добросовест­ным работником» [47, с. 14]. Во время беседы Аристов рассказал Арсеньеву, что уже около 10 лет собирает материалы для своего многотомного исследования «Русские путешественники — исследователи Азии», куда думает включить и биографию Арсеньева. Для этой цели он попросил Владимира Клавдиевича при­слать ряд материалов и написать автобиографию. Так как исполнение этой просьбы, в особенности написа­ние автобиографии, требовало немало времени, Ар­сеньев определенного ответа не дал, но в принципе обещал Аристову помочь в его работе. После возвра­щения Арсеньева во Владивосток переписка между ними участилась, главное внимание в ней занял воп­рос написания биографии путешественника.

В ноябре 1929 г. Арсеньев сообщил телеграммой Аристову о своем согласии высылать частями автобио­графические материалы, после чего Аристовым был за­ключен договор с издательством «Молодая гвардия» о написании очерка «В. К. Арсеньев, его жизнь и тру­ды» (объемом в 3 печатных листа) для опубликова­ния в качестве вступительной статьи к тому 1, подго­товлявшегося издательством пятитомного собрания со­чинений Арсеньева. Но фактически Аристов намеревал-

3 Из переписки В. К. Арсеньева с Ф. Ф. Аристовым в настоящее

Кемя известно только восемь писем Ф. Ф. Аристова за 1929—1930 гг. ГО, ф. ВКА, оп. 3, № 5, л. 1—14] и одно письмо В. К. Арсеньева от 27 июня 1930 г. [ЦГАЛИ, ф. 196, on, 1, ]f[ 8, л. 1—2].

15

ся, придав очерку" юбилейный характер (30-летие ис­следовательской деятельности Арсеньева), «составить его в виде книжки... (в 100 печ. стр.)», из которой са­мое основное взять для вступительной статьи к со­бранию сочинений [АГО, ф. ВКА, оп. 3, № 5, л. 1]. Затем план этот изменился: биограф предполагает написать сначала очерк, порученный ему издательст­вом, затем большую книгу и ряд юбилейных статей в советские и зарубежные журналы. Кроме того, Ари­стов договорился с редактором журнала «Землеведе­ние» А. А. Борзовым о публикации полной библиография трудов Арсеньева. Насколько серьезно и широко была задумана -вся эта р'абота, можно судить хотя бы по тому перечню материалов, которые Аристов считал необходимым получить от Арсеньева в двух экземп­лярах и за его Подписью:

1. Хорошо исполненный портрет Арсеньева с ука­занием даты съемки, ]

2. Подробную автобиографию.

3. Хронологический перечень всех трудов с точным указанием места и года издания, числа страниц и на­печатанных.о них отзывов.

4. Обзор всех путешествий Арсеньева с подробны­ми выдержками из его книг.

5. Самооценку Арсеньева напечатанных им трудов и авторефераты неизданных сочинений.

6. Заветные мысли Арсеньева об изучении Уссурий- ского края (с подведением итогов сделанного им и с указанием вопросов, подлежащих разработке со сто­роны будущих исследователей края).

7. Все напечатанные труды Арсеньева,, включая отдельные оттиски небольших очерков, журнальные и газетные статьи.

8. Документально-официальный материал (выписки из послужного списка, копии извещений об избрании в члены ученых обществ и о присуждении ими премий и др.).

«Только располагая всем этим материалом,— писал Аристов 25 ноября 1929 г. Арсенъеву,— возможно бу­дет составить обстоятельный обзор вашей жизни и трудов... Было бы идеально все это получить еще до конца 1929 года... Надеюсь, что на этот раз наша об­щая работа будет выполнена скоро и успешно» [АГО, ф.ВКА, оп. 3, № 5, л. 1—2].

В. К. Арсеньев с присущей ему добросовестностью принялся за исполнение этой работы и, несмотря на свою занятость, к началу января 1930 г. написал «Ав­тобиографию», а в июне начал писать «Воспомина­ния». Эти и другие материалы он посылал Аристову частями, но, по-видимому, до конца и в полном объе­ме сделать этого не успел-. Как указывает Аристов, к 28 января 1930 г. у него имелись уже следующие полученные от Арсеньева материалы: «1) Автобиогра­фия Арсеньева (не хватает окончания); 2) Документы (нет сведений о раннем периоде жизни); 3) Портреты (нет довоенных фотографий); 4) Список трудов (тре­бует дополнения и уточнения); 5) Труды В. К. Ар­сеньева (нет большинства их4, и необходимо получе­ние 'копий работ, входящих в собрание сочинении); 6) Отзывы печатные (те хватает копий из нескольких журналов); 7) Письма (есть интересное письмо старо­обрядцев Дальнего Востока В. К. Арсенъеву и ряд его писем ко мне, .дающих биографический материал)» {АГО, ф. ВКА, оп. 3, № 5, л. 7].

В дальнейшем Арсеньев продолжал высылку мате­риалов, что видно из письма Аристова от 17 апреля 1930 г., в котором он благодарит Арсеньева за «си­стематическую и частую посылку ценных и весьма интересных материалов», обещает «все это богатство биографических данных» положить в основу своей книги «В. К- Арсеньев (Уссурийский), его жизнь и труды», над которой работает с начала 1930 г., вы­ражает уверенность в том, что книга «выйдет удачной и, вероятно, будет переведен'а на иностранные языки» [АГО, ф. ВКА, оп. 3, № 5, л. 8].

Что же касается очерка,' то он был уже сдан в из­дательство «Молодая гвардия» 14 марта 1930 г., одобрен к печати и в июне находился в наборе; к сере­дине июля ожидалась корректура. Аристова очерк не удовлетворял. Он находил его отрывочным, прото­кольным, с диспропорцией частей, а главное — без выводов и «той задушевности, которая обычно подку­пает читателя». Причину этих недостатков автор видел в том, что издательство торопило его, «стояло над ду­шой» и даже не дало времени перепечатать рукопись

4 Арсеньев послал Аристову 10 книг: «В дебрях 'Уссурийского края», «Искатели женьшеня», «Лесные люди-удэхейцы», «Дорогой хищник», «За соболями», «Тихоокеанский морж», «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала», «Сквозь тайгу» и «Сведения об экспедициях штабс-капитана В. К. Арсеньева» [АГО, ф. ВКА, ©и. 2, № 10, л. 14].

17

на машинке. «При таких условиях,— писал Аристов в письме Арсеньеву от 17 апреля 1930 г.,—я не могу ставить под очерком ввое имя, предпочитая, чтобы издательство сделало примечание, что „эта вступи­тельная статья составлена на основании материалов, имеющихся у Ф. Ф. Аристова"» [АГО, ф. ВКА, оп. 3, №5, л. 8].

Итак, Аристов объясняет,, что вступительная .статья «оставлена им «а основании имеющихся у него мате­риалов. Этими материалами, как мы видели, были две, возможно, неоконченные рукописи Арсеньева— «Авто­биография» и «Воспоминания», которые, по-видимо­му, после незначительной переработки были скомпоно­ваны Аристовым в единую статью (очерк). Судя йо всему, Арсеньев считал «Автобиографию» официаль­ным документом и писал ее очень сжато, сухо и, веро­ятно, от третьего лица, как и опубликованные им «Сведения об экспедициях капитана Арсеньева В.1 К.» [54, с. 1—36]. Поэтому решил в дополнение к «Авто­биографии» написать еще «Воспоминания», т. е. бо­лее подробный, живой, ведущийся от первого лица рассказ о себе, о людях, о пережитом. Несомненно', при написании «Автобиографии» и «Воспоминаний» путешественник пользовался своими экспедиционными дневниками, что видно из сопоставления текста очер­ка Аристова и дневниковых записей Арсеньева. Так, описание экспедиций 1918 и 1922 гг. в очерке местами почти дословно совпадает с записями в дневниках.

По-видимому, но просьбе Аристова Арсеньев со­ставил подробный план (оглавление) будущей книги, вызвавший со стороны биографа возражение. «Полу­чается около сотни подзаголовков, не сгруппирован­ных в отдельные главы...— писал он Арсеньеву 17 апреля 1930 г.— Название этих глав и их хроноло­гические границы сможете установить только вы сами, о чем я вас убедительно и прошу. Подзаголовки вно­сят пестроту, эпизодичность... Главы же, наоборот, сосредоточивают внимание на основном, самом важ­ном» [АГО, ф. ВКА, оп. 3, № 5, л. 8].

Арсеньеву пришлось заново переработать план кни­ги, в котором теперь появилось 19 глав с меньшим против прежнего числом подзаголовков. В целом но­вый план книги был одобрен Аристовым, предложив­шим добавить к нему еще одну главу, 20-ю, в которой были бы подведены итоги 30-летней деятельности Ар­

18

сеньева: сколько всего километров пройдено им » экспедициях, к каким общим выводам он пришел, ка­кие советы может дать своим продолжателям, какие железные дороги в крае считает необходимыми. Здесь же изложить его взгляды как человека, общественного деятеля, ученого и путешественника. С прибавлением главы 20 книга, по мнению Аристова, «будет охваты­вать тогда все важнейшие вопросы» [АГО, ф. ВКАУ оп. 3, № 5, л. 13]. ,

Книгу предполагалось иллюстрировать портрета­ми Арсеньева и экспедиционными фотографиями, а в качестве приложения к ней дать полную библиогра­фию его трудов, список всех вообще его портретов и фотографий (с указанием дат и места съемки), геогра­фические карты с маршрутами экспедиций и весь документально-официальный материал. С предложени­ем Аристова о добавлении главы 20 Арсеньев согла­сился и выслал окончательный вариант оглавления Аристову. 10 июня 1930 г. Аристов просит прислать полный хронологический перечень своих писем Ар­сеньеву, интересующий его с точки зрения истории со­здания книги, над которой он работает «систематиче­ски и упорно» и придает ей «большое значение» [АГО, ф. ВКА, оп. 3, '№ ,5, л. 14].

Составил ли Арсеньев полный перечень писем Аристова — остается неизвестным. Трудно что-либо ска­зать и об отношении Арсеньева к уже сданному в набор очерку Аристова и « будущей книге. Очерка он не видел и вряд ли мог видеть какую-либо' часть рукописи книги — в сохранившихся восьми письмах Аристова Арсеньеву никаких сведений на этот счет не имеется. Известно только, что Арсеньева в будущей книге смущали два обстоятельства: ее объем и заго­ловок. Он считал лишним добавление к своей фамилии слова «Уссурийский», на что Аристов отвечал ему 10 июня 1930 г.: «Добавление к вашей фамилии .„Ус­сурийский" облегчит в дальнейшем все справки о вас в энциклопедических словарях, к тому же эта идея исходит от меня, а не от вас» [АГО, ф. ВКА, оп. 3, № 5, л. 13об.]. О том, что объем книги озадачивал Арсеньева, свидетельствует письмо его вдовы М.Н.Ар-сеньевой к Ф. Ф. Аристову от 9 ноября 1930 г.: «Как обстоит дело с биографией Владимира Клавдиевича? Его очень смутило ваше письмо, где вы пишете о раз­мере книги. Он собирался написать вам (а может

19

быть и написал), чтоб» вы сократили по мере воз­можности его биографию. Владимир Клавдиевич был всегда такой скромный человек, что объемистое жизне­описание ему как-то не к лицу5. Он говорил об этом по приезде из Николаевска за несколько дней до того, как слег» [ЦГАЛИ, ф. 196, on. 1, № 9, л. 1—2]. Упо­мянутое М. Н. Арсеньевой письмо Аристова не сохра­нилось, поэтому ничего определенного нельзя сказать ни о размере книги, ни о степени и (времени ее готов­ности к печати. 1

В начале 1930 г. В. К- Арсеньев как начальник Бюро экономических изысканий новых железнодорож­ных магистралей взял на себя руководство одновре­менно четырьмя экспедициями и 19 июля выехал в ни­зовья Амура для инспектирования экспедиционных отрядов. Там он простудился и вернулся во Владиво­сток 26 августа больным. 4 сентября 1930 г. неожидан­ная смерть прервала все его работы. Остались неосу­ществленными и пятитомник (были подготовлены только четыре тома, но ни один из них не вышел в свет), и десятитомник. В центральной и местной печа­ти появились многочисленные некрологи, в которых от­мечалась выдающаяся роль Арсеньева в изучении Дальнего Востока и в развитии советской литературы. По просьбе редакции журнала «Землеведение» Ф. Ф. Аристов напечатал «краткое извлечение из об­ширной биографии В. К. Арсеньева, подготовляемой к изданию трудов покойного» [44, с. 207].

Можно предположить, что опубликованный Аристо­вым очерк-некролог [44, с. 208—243] является той са­мой вступительной статьей к пятитомнику сочинений В. К. Арсеньева, которая в связи с приостановлением этого издания была взята автором из издательства «Молодая гвардия» и после придания ей характера некролога сдана в редакцию журнала «Землеведение». Это предположение подтверждается содержащимися в очерке отсылками читателей к подготовлявшемуся пя­титомному собранию сочинений В. К. Арсеньева. Так, на с. 231 Ф. Ф. Аристов, упоминая работу В. К. Ар­сеньева «Материалы по изучению древнейшей истории Уссурийского края», пишет: «В несколько измененном

6 10 мая 1930 г. В. К. Арсеньев писал А. А. Борзову о том же: «Напрасно Ф. Ф. Аристов так много пишет ооо мне... Мне очень хо­телось бы быть в тени... Популярность только мешает жить к рабо­тать» [27, собр. И. А. Борзовой].

20

виде читатели найдут ее в томе IV его сочинений». По­добные отсылки имеются и на других страницах очерка-некролога (см. [44, с. 232, 234]).

О судьбе «большой» биографии В. К. Арсеньева, над которой Ф. Ф. Аристов работал с начала 1930 г., ничего определенного сказать нельзя. Из авторского примечания к очерку-некрологу видно, что Аристов считал этот труд оконченным, однако в печати он не появился. После смерти Аристова (1932) рукопись это­го труда, по-видимому, затерялась.

Что же касается напечатанного Аристовым очерка-некролога, то в нем степень достоверности сообщенных сведений очень высока, поскольку они исходят от само­го путешественника. В то же время этот источник, как и всякий материал мемуарного характера, не лишен некоторой субъективности, фактических ошибок и мел­ких неточностей. Содержание очерка показывает, что Арсеньев при написании мемуаров придерживался в отдельных случаях заведомо неверных версий для осве­щения некоторых событий и фактов. Так, рассказывая о своей родословной, он передает, по-видимому, приня­тую в его семье версию о происхождении своей фами­лии и совершенно не упоминает о том, что родители его были выходцами из среды крепостного крестьянст­ва (подробнее см. [132, с. 126—129]).

Благодаря огромной популярности книг Арсеньева широкое распространение получила литературная (т. е. вымышленная) версия о времени и обстоятельствах пер­вой встречи Владимира Клавдиевича с Дерсу Узала. Согласно этой версии, она произошла якобы в 1902 г. на р. Лефу. В действительности это случилось 3 авгу­ста 1906 г. на р. Тадуши, что тогда же было подробно описано самим путешественником в экспедиционном дневнике 1906 г. [АГО, ф. ВКА, on. 1, № 1, с. 97—99; 312, № 8, с. 138—140]. Вероятно, Арсеньев счел нецелесооб­разным отказываться от укоренившейся в сознании читателей литературной версии и повторил ее в преди­словии к книге «В дебрях Уссурийского края», а также в своих мемуарах, использованных Аристовым.

Ошибочно и еще одно утверждение Арсеньева, со­держащееся в его «Автобиографии», и, следовательно, попавшее в очерк Аристова: будто бы близкое общение с Л. Я. Штернбергом на Дальнем Востоке в 1900— 1904 гг. окончательно определило дальнейшую дея­тельность Арсеньева — изучение народности удэге.

21

В действительности Л. ]. Штернберг уехал с Дальнего Востока еще в 1897 г. Во время своей экспедиции к нив­хам (гилякам) он летом 1910 г. побывал в Хабаров­ске, посетил- краеведческий музей, где и состоялась его первая встреча с Владимиром Клавдиевичем, давшая повод к их многолетней дружеской переписке. Об этом сообщает сам В. К. Арсеньев в письме Б. Ф. Адлеру от 14 августа 1910 г. {АГМЭ, С-11, № 780/503, л. 2].

Следует отметить, что приведенные нами ошибочные сведения, попавшие в очерк Аристова по «вине» самого Арсеньева, вызвали неприятные последствия Опираясь на работу Аристова, последующие биографы нередко повторяли и теперь повторяют эти ошибки, что, конеч­но, не может не сказываться на общем состоянии изу­ченности биографии Арсеньева. Достаточно сказать, что в связи со 100-летием со дня рождения путешест­венника владивостокские краеведы организовали экспе­дицию по маршруту Арсеньева и установили памятную доску якобы на том самом месте, где в октябре 1902 г. в верховьях р. Лефу Арсеньев «впервые встретился со своим будущим другом и помощником Дерсу Узала» [394, 6.07.1972, с. 6]. Таким образом, очерк Аристова, а также полное незнание экспедиционных дневников Арсеньева способствовали укоренению ошибочного взгляда на научно-художественные книги Арсеньева как на достоверный биографический источник, в кото­ром будто бы совершенно отсутствует писательский вымысел и событийная сторона путешествий отражена с документальной точностью. Хотя, по словам автора, книги «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» явля­ются обработанным путевым дневником, но сравнитель­ное изучение текста дневника 1906—1907 гг. с текстом книг показывает, что обработка дневника была слож­ным, многоплановым творческим процессом и отнюдь не сводилась к литературному редактированию и, как отмечает И, С. Кузьмичев, все путевые дневники Ар­сеньева— это только «прообраз состоявшихся и несо" стоявшихся его книг» [199, с. 63—64].

Другим важным недостатком первой биографии Ар­сеньева, по свидетельству самого Аристова, является диспропорция частей и отсутствие выводов и оценок. Период детства в ней освещен довольно подробно, бо­лее сжато даны сведения об основных экспедициях и местах службы путешественника в дореволюционное время и почти совсем не отражена его деятельность

22

в советский период. Совершенно не упоминается о та­ких важных экспедициях, как Анюйокая (1926) и по маршруту Советская Гавань — Хабаровск (1927). Ко­нец биографии вообще как-то окомкан: чувствуется, что Аристов располагал неполными или незавершенны­ми автобиографическими работами Арсеньева. Есть в биографии и ряд неточностей, опечаток. Например, фамилии и инициалы некоторых лиц даны в несколько искаженном виде: Модзалевский вместо правильного Мозолевокий, Соловьев вместо Соловей, П. А. Кропот­кин вместо Л. А. Кропоткин, Н. В. Шкуркин вместо П. В. Шкуркин и т. д. Ошибочны сведения о том, что в 1924 г. Арсеньев был избран профессором Дальнево­сточного университета, перепутаны маршруты экспеди­ций 1911 и 1912 гг. Документы указывают, что 19 фев­раля 1929 г. состоялось утверждение Арсеньева в должности доцента, а через несколько месяцев он по­лучил звание профессора Дальневосточного краевого научно-исследовательского института при Дальнево­сточном университете [ГАПК, ф. 117, оп. 5, № 7, л. 60].

;И все же, несмотря на указанные недостатки, очерк Ф. Ф. Аристова имеет большую научную ценность, по­скольку использованные в нем первоисточники пока остаются неизвестными, за исключением нескольких отрывков, опубликованных Т. Ф. Аристовой. Особенно ценными в очерке Ф. Ф. Аристова являются сведения о детских и юношеских годах В. К. Арсеньева, о его ближайшем окружении — родных, учителях и товари­щах, о круге его интересов, занятий, чтения. Это дает возможность проследить истоки и путь становления В. К. Арсеньева как путешественника, писателя, чело­века.

Начало критического изучения

В 1930—1931 гг. продолжали выходить работы, по­священные памяти В. К. Арсеньева. Их авторы, лично знавшие путешественника, обращаются к своим вос­поминаниям, рассказывают частные случаи общения с ним, подчеркивая при этом не только его большие за­слуги перед наукой и литературой, но и его прекрас­ные человеческие качества (см. [214, с. 133—134; . 290, с. 397; 347 и др.]). В этом же духе написано и преди­словие А. П. Георгиевского к сборнику стихов В. Коз­

23

ловского и Н. Толпегина «Сихотэ-Алинь» (188, с. 13— 17], также посвященному памяти В. К. Арсеньева.

Ленинградский этнограф Н. К. Каргер впервые де­лает попытку серьезного критического анализа науч­ных (главным образом этнографических) взглядов В. К. Арсеньева. В целом положительно оценивая ис­следовательскую деятельность путешественника, он отмечает ряд характерных ошибочных положений, со­держащихся в его трудах [182, с. 135—137]. Эта статья, написанная с объективных, научных позиций, не потед ряла своего значения до наших дней.

Однако наряду с работами, констатирующими боль­шие научные заслуги В. К. Арсеньева, в 1931 г. в даль­невосточной прессе появляются статьи, авторы которых пытаются «ревизовать» творческое наследие путешест­венника. Подобные попытки предпринимались еще при жичнч В. К. Арсеньева: одновременно со все возра­ставшим признанием и популярностью увеличивался и поток всевозможных обвинений, начало которого отно­сится к 1920—1923 гг., «Огда усилиями отдельных недоброжелателей путешественник был отстранен от преподавательской работк в Дальневосточном государ­ственном университете и возобновил ее только в 1927 г. Особенно сильным нападкам В. К. Арсеньев подвергал­ся в 1927—1928 гг. со стороны этнографа А. Н. Лип-окого, всячески пытавшегося доказать научную «несо­стоятельность» этнографических трудов путешествен­ника [АГО, ф.ВКА, on. 1, № 79, л. 1 — 16].

После того как местные рапповцы-догматшш взяли на себя «труд» огульного охаивания Арсеньева-писате-ля, кампания по «развенчиванию» его авторитета при­няла характер полного «изничтожения» его трудов.

Атмосфера накалилась до такой степени, что В. К. Арсеньев в 1929 г. собирался оставить Дальний Восток, отказался от предложения отметить свой 30-летний юбилей исследовательской деятельности. Если бы не постоянная поддержка со стороны местных партийно-правительственных органов, то Арееньеву, вероятно, пришлось бы оставить Дальний Восток. Именно этой тяжелой обстановкой объясняется совер­шенно несвойственная Арееньеву нотка пессимизма, прозвучавшая в его письме к Ф. Ф. Аристову от 27 июня 1930 г.: «Мое желание — закончить обработку своих научных материалов и уйти, уйти подальше, уйти совсем —к Дерсу!» [ЦГАЛИ, ф. 196, on. 1, № 8, л. 2].

24

В данной работе нет необходимости подробно оста­навливаться на всех перипетиях этой кампании, тем более что она уже освещалась в нашей литературе |297, с. 189—193]; отметим только, что после смерти В. К. Арсеньева она развернулась с новой силой и ока­зала отрицательное влияние на изучение его биогра­фии и творческого наследия.

После появления в 1931 г. во владивостокской газете «Красное знамя» статьи Г. Ефимова, в которой автор с позиции своего времени пытается оценивать работу В. К. Арсеньева «Китайцы в Уссурийском крае», опубли­кованную еще в 1914 г., и, отождествляя политику с этно­графией, дает этому ценному научному труду необосно­ванную резко отрицательную характеристику [386, 16.07. 1931], авторитет В. К- Арсеньева на некоторое время ослабевает, особенно на Дальнем Востоке. Вслед за статьей Г. Ефимова в- дальневосточной печати появилось еще несколько публикаций,'выдержанных в том же духе [140; 167; 337; 345].

Вместе с тем в Москве и Ленинграде продолжа­лось переиздание научно-художественных произведений В. К. Арсеньева, сопровождавшихся необходимыми пре­дисловиями- разных авторов, где наряду со справедли­вой данью уважения к его заслугам как путешествен­ника и писателя встречались, однако, и утверждения, будто он мало чем отличался по своим взглядам от ти­пичных представителей окружавшей его в дореволюци­онную пору военно-чиновничьей среды [136, с. 11—17; 204, с. 211—214; 310, с. 19—26].

Еще более нелепым представляется вывод А. Энли-ля, заявлявшего, что в книгах В. К. Арсеньева «нередко проскальзывает» неуважительное отношение к народно­стям Уссурийского края [369, с. 63]. В унисон с выводом А. Энлиля прозвучало несколько лет спустя высказыва­ние М. А. Сергеева о работе В. К- Арсеньева «Коман­дорские острова» [316, с. 50]. Несмотря на такого рода критику, произведения Арсеньева пользовались огром­ной любовью читателя. В 1934 г. на I Всесоюзном съезде писателей С. Я. Маршак в своей речи дал высо­кую оценку книге В. К. Арсеньева «В дебрях Уссурий­ского края» [254]. Однако значительных работ об Ар-сеньеве в 30-х годах не было напечатано, а само имя его продолжало оставаться в некотором забвении.

Следует отметить, что статьи Г. Ефимова, Е. И. Ти­това и других авторов, допустивших известные «переги-

бы» критики в отношении общей оценки научного на­следия Арсеньева, имели в то же время и положитель­ное значение в Том смысле, что они объективно способ­ствовали началу критического изучения этого наследия,, сложного, противоречивого, имеющего в своем составе работы далеко не одинаковой научной ценности и об­щественной значимости. Кроме того, в этих статьях содержатся в отдельных случаях правильные указания на те черты буржуазной этнографической науки, кото­рые в какой-то мере отразились на работах В. К. Ар­сеньева 20-х годов.

Созвучен времени

В 40-х годах наметился значительный перелом в от­ношении к работам В. К. Арсеньева. За истекшее 10-летие со дня его смерти сама действительность спо­собствовала прояснению истинной ценности его тру­дов, их гуманистической направленности. Успехи ле­нинской национальной политики, ставшие к 40-м годам очевидными даже для самых заядлых западных скеп­тиков, социалистические преобразования в жизни мест­ных народностей, огромный подъем культуры всего на­шего народа диалектически обусловили усиление ин­тереса к прошлому страны и народов, ее населяющих. Арсеньевская тема дружбы русского народа с народно­стями Севера получила как бы новое звучание. Глубо­ко созвучными времени стали и другие Темы его произ­ведений— патриотизм (особенно в связи с начавшейся Великой Отечественной войной), гуманизм, охрана природы.

В 1940 г. в Москве переиздается книга Арсеньева «В горах Сихотэ-Алиня», в 1944 г.— «Дер-су Узала», а в 1949 г.— почти все основные книги. В Хабаровске в 1940 г. журнал «На рубеже» публикует два рассказа, «Быгин-Быгинен» и «Гора Лао-хутун», с примечаниями С. П. Наумова [248], владивостокская газета «Крас­ное знамя» печатает статью Г. Корешова и А. Никули­на к 10-летию со дня смерти Арсеньева [192]. В 1944 г. впервые появились сведения о материалах из -личного архивного фонда Арсеньева, хранившегося в ПФГО СССР во Владивостоке: журналист А. И. Мельчин в га­зете «Боевая вахта» рассказал о содержании пяти писем А. М. Горького В. К. Арсеньеву [231]. ,'

26

В связи с 15-летием со дня смерти путешественни­ка, в 1945 г., дальневосточные газеты опубликовали' ряд статей и воспоминаний о нем [386, 5.09.1945; 110; 174; 191; 300; 301], а также информационные заметки о его фонде и краткие сведения о материалах фонда {239; 240; 386, 17.04.1945; 389, 1.05.1945 и др.]. В пер- . вые послевоенные годы, годы восстановления народного хозяйства, интерес к научному наследию В. К. Арсенье­ва и изучению его деятельности особенно возрос. На Дальнем Востоке, в центре и в других районах страны печатается большое количество статей и мате­риалов об Арсеньеве, в которых содержится немало новых сведений. Все эти публикации являются как бы подготовкой к более важному этапу в изучении творче­ского наследия путешественника. В связи с 75-летием В. К. Арсеньева в 1947 г. появились его первые собра-/ яия сочинений [100; 101] и первые книги о нем [175; 302].

Издание сочинений В. К. Арсеньева и первых книг о нем было встречено читателями как давно ожидав­шееся событие. В многочисленных рецензиях отмеча­лись . большая важность этих изданий, их положительные стороны и недостатки [32, с. 46—48; 127; 135; 229; 271; 303; 306; 382, 1947, № 3, с. 135, № 4, с. 127]. В ше­ститомнике, изданном во Владивостоке, были собраны основные произведения Арсеньева и часть неопублико- ванных материалов (рассказы и переписка), впервые даны Н. Е. Кабановым общий обзор архивного фонда лутешественника и довольно полная аннотированная библиография его работ и литературы о нем. Особую ценность представляет вступительная статья энтомоло-i га А. И. Куренцова, впервые в литературе охарактери­зовавшего научное значение исследований Арсеньева как натуралиста. Другая вступительная статья, посвя­щенная биографии путешественника (автор — писатель М. Н. Самунин), ничего нового не содержит. Из недо­статков этого издания следует указать прежде всего «а неудачную систематизацию материалов, произволь­ные сокращения текста, замену старых названий и тер­минов новыми, отсутствие научно-справочного аппа­рата.

Значительная часть текстологических ошибок оыла устранена в последующих изданиях отдельных книг В. К. Арсеньева Географгизом и другими издательства­ми. Двухтомник, изданный в Хабаровске, вследствие

27

своего незначительного объема не имеет явных наруше­ний систематизации материала, но тоже лишен научно-справочного аппарата. В него вошли только опублико­ванные работы путешественника.

К 75-летнему юбилею В. К. Арсеньева было также опубликовано несколько статей и воспоминаний в пе­риодической печати, давших новые штрихи его биогра­фии, но эти публикации в основном не выходят за рам­ки юбилейных статей, в комплиментарной форме кон­статирующих заслуги юбиляра (118; 235; 241; 349, с. 32; 336 и др.}, поэтому рассматривать их нет смысла.

Первые книги о В. К. Арсеньеве

Как уже упоминалось, в 1947 г. увидели свет и кни­ги о В. К. Арсеньеве: монография Н. Е. Кабанова [17]5] и критико-биографический очерк Н. М. Рогаля [3021, внесшие большой вклад в изучение биографии путеше­ственника. Эти авторы мало в чем повторяют друг дру­га, круг их источников разный, форма подачи мате­риала— тоже, поэтому их книги как бы дополняют одна другую. Характерной чертой обеих книг, в отли­чие от всех предыдущих работ на эту тему, является наличие критического анализа деятельности Арсеньева и его творческого наследия. В целом авторам удалось достаточно глубоко и объективно осветить основные этапы жизни и главные аспекты деятельности Арсенье­ва, правильно оценить его вклад в науку и литературу. Но эти небольшие по объему работы, при всех своих достоинствах, являются одним из первых опытов био­графии путешественника, в то время слабо изученной, поэтому не могут претендовать на полноту: в них не нашли отражения некоторые существенные стороны его деятельности, а в отдельных случаях допущены серьезные ошибки и фактические неточности.

Книга Н. Е. Кабанова, лично знавшего В. К. Ар­сеньева и участвовавшего в его экспедиции 1927 г., основана главным образом на архивных материалах, хранившихся в Приморском филиале Географического общества во Владивостоке, частично на материалах, предоставленных автору проф. А. А. Емельяновым и доктором биологических наук А. И. Куренцовым. Кро­ме того; автором были использованы опубликованные труды Арсеньева и работы о нем, рассказы и воспоми­нания лиц, встречавшихся1 с: ним, обследованы карто-

28 теки важнейших библиотек Москвы, Ленинграда и Вла­дивостока для составления аннотированного списка трудов путешестдаейника и работ о нем. Следует отме­тить, что Н. Е. Кабанов пользовался материалами то­гда еще не обработанного фонда Арсеньева (вероятно, по этой причине не дает ни одной архивной ссылки на этот фонд), к тому же он не видел всего фонда в це­лом, а получал только отдельные его материалы во временное пользование; другие архивохранилища, имеющие материалы об Арсеньеве, остались вне поля его зрения. Следовательно он не располагал в достаточ­ной мере источниками, что, конечно, сказалось на его-работе. Биографическая канва (гл. 1) в основном за­имствована им у Ф. Ф. Аристова (со всеми имеющими­ся у последнего ошибками), остальная часть книг» (гл. 2—4) является оригинальным и очень ценным тру­дом, базирующимся на указанных источниках и лич­ных воспоминаниях автора, встречавшегося с Арсенье-вым в 1927—1930 гг. В книге прослеживается экспеди­ционная деятельность Арсеньева, определяется в об­щих чертах его вклад в науку (краеведение, топогра­фию, этнографию, археологию и астрономию, ботаниче­скую географию, зоогеографию и охотоведение, эконо­мику и народное хозяйство) и литературу, рассматрива­ется деятельность Арсеньева в оценке современников, дается карта маршрутов основных экспедиций, анно­тированный список трудов путешественника и работ о нем. Книга иллюстрирована фотографиями, многие из которых опубликованы впервые. Из всех работ на эту тему труд Н. Е. Кабанова~тю сих пор является са­мой полной и наиболее достоверной биографией? В. К. Арсеньева, хотя и не лишенной отдельных оши­бок и неточностей. Укажем на основные из них.

Н. Е. Кабанов приводит ряд неточных сведений об» отце путешественника Клавдии Федоровиче Арсеньеве (1848—1918). Из личного дела К. Ф. Арсеньева видно, что ко времени рождения сына Владимира он был не кассиром, а конторщиком на Николаевской" железной) дороге и получал жалованье не 75 руб. в месяц [175, с. 7], а только 20 руб. [ЛГИА, ф. 1480, оп. 8, № 33840]. В 1880 г. К. Ф. Арсеньев получил должность не на­чальника конторы отправления [175, с. 9], а кассира с жалованьем 960 руб. в год и только в 1885 г. стал начальником конторы прибытия на той же железной дороге, где проработал беспрерывно более 45 лет, вый-

29

дя в отставку в 1913 г. в должности заведующего дви­жением Московской окружной железной дороги 1ЛГИА, ф, 1480, оп. 8, № 33840].

В книге Н. Е. Кабанова почти нет сведений о школьных годах путешественника. «До сих пор неиз­вестно,—пишет, автор,— где и в каком городе учится Арсеньев» '[175, с. 9] и далее приводит скупые сведе­ния, заимствованные у 4. Ф. Аристова, о его обучении в пансионе сестер-немок Целау и в военном училище;. Сейчас этот пробел можно в какой-то мере восполнить. По воспоминаниям родственников В. К. Арсеньева, в пансионе сестер-немок Целау он не обучался, а неко­торое время был учеником 2-го Петербургского реаль ного училища (на Измайловском проспекте), откуда «был исключен за шалости» [27, собр. А. И. Тарасо­вой]. Эти сведения мемуарного характера другими до­кументами пока что подтвердить не удалось. Досто­верно известно только следующее: В. К. Арсеньев окончил в Петербурге Владимирское городское 4-клас-сное мужское училище [ЦГВИА, ф. 409, on. 1, № 80— 720/51, с. 245—245 об.], затем какое-то время (вероят­но, 1885—1886 гг.) учился вместе со старшим братом Анатолием в Петербургской 5-й гимназии (у Аларчи-на моста) и вышел из нее до окончания курса [168, с. 5] 6. Как указано в послужном списке, сдав экзаме­ны экстерном при 1-м кадетском корпусе (вероятно, в 1891 г.), он зачисляется 22 ноября 1891 г. вольноопре­деляющимся в 145-й Новочеркасский полк с откоманди­рованием с 1 сентября 1893 г. в Петербургское пехот­ное юнкерское училище, которое заканчивает 12 авгу­ста 1895 г. [ЦГА РСФСР ДВ, ф. р.-4412, on. 1, № 18, л. 18—19].

В книге приводятся ошибочные сведения о воин­ских подразделениях и времени службы В. К. Арсенье­ва. Командирован он был из г. Ломжи под Варшаву не в 1897 г., а в 1896 г. (с 14 мая по 17 июля) и не в 15-й саперный батальон [175, с. 11], а в 4-ю сапер­ную бригаду [ЦГА РСФСР ДВ, ф. р.-4412, on. 1, № 18, л. 19]; перевод .на Дальний Э°сток был ему разрешен не в 1899 г. и не в 8-й Восточно-Сибирский линейный батальон [175, с. 12], а 19 мая 1900 г. в 1-й Владиво­стокский крепостной полк, куда он прибыл 5 августа

6 Архивный фонд этой гимназии за 1845—1915 гг. погиб во вре­мя наводнения в Петрограде 23 сентября 1923 г.

30

1900 г. [ЦГА РСФСР ДВ, ф.р.-4412, on. 1, №18, л. 19], а не в конце 1899 г. [175, с. 12]; охотничьей ко­манды Арсеньев не организовывал (она существовала до него), а был назначен ее начальником в 1903 г. [ЦГА РСФСР ДВ, ф.р.-4412, on. 1, № 18, л. 19}; во время первой мировой войны Арсеньев был мобилизо­ван не в 1915-м [175, с. 20], а в 1917 г. [ЛОА, ф. 142, оп. 2, № 117, л. 61—61 об.; АГО, ф. 1, on. 1 (1916), № 9, л. 218-221; 364, с. 108—109].

Н. Е. Кабанов ошибается, указывая, что еще в на­чале своих исследований на Дальнем Востоке В. К. Ар­сеньев встретился с известным деятелем Общества изучения Амурского края Ф. Ф. Буссе и занимался с ним учетом древнейших памятников в ряде мест Приморья [175, с. 50]. Ф. Ф. Буссе умер 28 декабря 1896 г. [31, с. 198], за несколько лет до прибытия В. К. Арсеньева на Дальний Восток. Подобного рода" ошибка допущена Н. Е. Кабановым и в датировке лич­ного общения В. К. Арсеньева с Л. Я. Штернбергом: заимствованная им у Ф. Ф. Аристова дата 1900— 1904 гг. не соответствует действительной—1910— 1911 гг., о чем уже говорилось выше.

Неправильно указание Н. Е. Кабанова и на то, что В. К. Арсеньев получил премию РГО им. М. И. Веню-кова [175, с. 72]. Эта премия была присуждена Ар-сеньеву решением особой комиссии при РГО, в составе которой были П. Ф. Унтербергер, М. Е. Ждавдсо и др., на заседании 30 мая 1917 г. [АГО, ф. ВКА, оп. 3,№71, л. 13—14], но в связи с последовавшими в стране со­бытиями не была вручена из-за отмены всех вообще выдававшихся по РГО премий [ЛОА, ф.277, оп. 2, № 24, л. 11].

По сообщению Н. Е. Кабанова, В. К. Арсеньев «уже в первый период Советской власти охотно взял на се­бя обязанности первого комиссара по туземным де­лам» [175, с. 72]. В действительности, согласно по­служному списку В. К. Арсеньева, это произошло в пе­риод Временного правительства, а именно: 29 июня 1-917 г. он был назначен комиссаром по инородческим делам 'в Приамурском крае, а 7 февраля 1918 г. добро­вольно сложил с себя это звание [ЦГА РСФСР ДВ, ф. Р.-4412, on. 1, № 18, л. 23; АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 1, листы не нумерованы]. Есть в книге Н. Е. Кабанова и ряд других неточностей, отмеченных М. К. Азадов-ским в письме Кабанову в 1948 г. [36, с. 155—163].

31

Вйшедшая в том же, 1947 г. упомянутая уже книга известного дальневосточного писателя Н. М. Рогаля основана главным образом на опубликованных мате­риалах, частично в ней использована переписка В, К. Арсеньева с Главнаукой и другими учреждения­ми, хранящаяся в Хабаровском краеведческом музее, в Государственном архиве Хабаровского края и в ПФГО. Основное внимание Н. М. Рогаль уделил после­революционному, периоду деятельности В. К. Арсенье­ва, что значительно дополняет работы Ф. Ф. Аристова и Н. Е. Кабанова. Автору удалось, показать в основ­ных чертах весь жизненный путь исследователя и писа­теля Арсеньева, критически оценить его опубликован­ное творческое наследие. Эта книга способствовала по­пуляризации знаний о В. К. Арсеньеве, о его большом вкладе в дело социалистического преобразования на Дальнем Востоке.

Вместе с тем Н. М. Рогаль не только повторил мно­гие ошибки, содержащиеся в труде Ф. Ф. Аристова, но и сам дал некоторые неправильные сведения. Так, рас­сматривая деятельность путешественника после Ок­тябрьской революции, автор категорически утвержда­ет, что «именно в советский период проявился и рас-, цвел литературный талант» В. К. Арсеньева и что «че­тыре пятых всех научных работ Арсеньева написаны и изданы в советский период» [302, с. 33]. Это не соот­ветствует истине: основные научные труды и научно-художественные произведения Арсеньева были написа­ны еще до революции7. Научные работы были изданы тогда же, а книги «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» увидели свет с большим опозданием в 1921 и 1923 гг. только по причине бумажного голода. Заблуж­дение Н. М. Рогаля было неоднократно повторено в работах последующих авторов, упрощенно изображав­ших условия становления научно-исследовательской работы в первые послереволюционные годы вообще и деятельности Арсеньева в частности. Будто бы с уста­новлением Советской власти все пошло как «по-щучье­му велению», без трудностей и т. п. Это совершенно.

7 Об этом свидетельствуют даты выхода в свет работ В. К. Ар­сеньева, а также его письма В. Л. Комарову от 3 июня 1915 г., Л. Я. Штернбергу от 7 октября 1916 г. и 4 января 1917 г. [104, с. 227, 2391 Д. Н. Анучину от 28 января 1917 г. Ц31, с. 187] и др. Из писем видно, что к концу 1916 г. обе книги («По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала») были уже написаны.

32

неверно. В первые годы восстановительного период заниматься научно-исследовательской работой было очень трудно, а подчас и невозможно из-за общей хозяйственной разрухи, голода и других тяжелых по­следствий интервенции и гражданской войны.

В книгу Н. М. Рогаля попали и такие ошибочные сведения, как упоминание в числе учителей и настав-иикои В. К. Арсеньева, в период его обучения в юнкер­ском училище в Петербурге, профессоров Э. Ю. Петри, С. И. Руденко и Ф. К. Волкова. «Руденко и Волков на­правляли его знания в области антропологии... Его учителями и наставниками были: М. Е, Грум-Гржи-майло, профессоры Петри, Руденко, Волков... Отправ­ляясь на Дальний Востбк, Арсеньев уже обладал из­вестным запасом специальных знаний»,— сообщает Н. М. Рогаль [302,. с. 4—5]. По-видимому, автор использовал автобиографические анкеты Арсеньева 20-х годов, где указано: «Курс географии Азии про­шел под руководством известного путешественника и исследователя М. Е. Грум-Гржимайло. Изучал этно­графию под руководством проф. Петри, а антропомет­рию под руководством профессоров Руденко и Ф. К. Волкова»8. Здесь следует внести уточнение. М. Е. Грум-Гржимайло действительно преподавал гео­графию в Петербургском юнкерском- училище в пери­од обучения там Арсеньева [ЦГВИА, ф. 307, on. 1, № 4514, л. 172], лекции профессора кафедры геогра­фии и этнографии " Петербургского университета Э. Ю. Петри [115, с. 103—105] Арсеньев мог в тот пе­риод посещать в университете в качестве вольнослу­шателя, что же касается Ф. К. Волкова и С И. Руден­ко, то с ними он впервые столкнулся только зимой 1910/11 г., во время своего приезда в Петербург при посещении Этнографического отдела Русского музея, где первый был хранителем, а второй трудился над описанием коллекций. Ранее Арсеньев не мог с ними общаться, так как Ф. К. Волков с 1879 по 1905 г. на­ходился в эмиграции в Париже [157, с. 215—216], а С. И. Руденко (1885—1969), будучи на 13 лет моло­же Арсеньева, сам обучался в университете в 900-х годах и, естественно, не мог быть профессором в 90-е

8 Автобиографические анкеты В. К. Адсеньева хранятся в АГО в личном фонде путешественника, в ЛОА АН СССР и в ряде других архивов и учреждений. Одна из анкет опубликована М. К. Азадов-ск'им (см. (104, с. 233—237]).

33

годы [155, с. 91—93]. Из личной беседы с С. И. Руден-ко в 1962 г. автору настоящего издания удалось выяс­нить, что в 1924—1925 гг. В. К- Арсеньев советовался с ним по отдельным вопросам антропометрии9.

У Н. М. Рогаля встречаются и другие фактические ошибки, но здесь представлены те из них, которые в литературе об Арсеньеве до сих'пор кочуют из рабо­ты в работу. -

Интерес все возрастает

Со времени выхода шеститомного и двухтомного собраний сочинений В. К. Арсеньева, а также книг Н. Е. Кабанова и Н. М. Рогаля интерес к арсеньевской теме возрастает с каждым годом. Массовыми тиражами переиздаются книги Арсеньева на русском и других языках народов нашей страны и зарубежных стран, а работы о нем печатаются ежегодно до сего времени (исключение составляет только 1953 г., но, возможно, и в этом году не было «пропуска», а что-то ускользну­ло от нашего внимания).

Кроме переиздания опубликованных книг В. К. Ар­сеньева с этого времени все чаще появляются в печати вновь найденные его работы, остававшиеся в рукописи, а также материалы из эпистолярного наследия, воспо­минания о нем, обзоры отдельных групп документов, связанных с его жизнью и деятельностью. Все это рас­ширяло круг источников и способствовало накоплению и углублению знаний [131, с. 181 — 189; 134, № 1, с. 161—163; № 2, с. 164—174; 179; 193, с. 19—36; 207, с. 26—29; 208, с. 284—300; 259, с. 329—338; 281, с. 50— 62; 282, с. 123—127; 325, с. 31—40; 352].

Большое число статей и материалов о В. К. Ар­сеньеве было напечатано в памятные даты: к 20-й (1950), 25-й (1955), 30-й (1960), 35-й (1965) годовщи­нам со дня смерти и к 90-летию со дня рождения (1962), а особенно много к 100-летию со дня рождения (1972), которое широко отмечалось. В праздновании

8 Об этом имеются сведения и в письме В. К. Арсеньева к С. И. Руденко от 21 сентября 1929 г.: «До известной степени Вы являетесь моим руководителем по антропологии, когда я впервые стал знакомиться с методами антропометрических измерений живы людей»,— писал он, обращаясь с просьбой дать отзыв на некоторые из своих работ [ЛОА, ф. 1004, оц. \, № 300, л, 1 об.].

34

100-летнего юбилея приняли участие многие совет­ские, партийные и научные учреждения, центральная и местная печать, широкие «руги общественности.

В 1954 г. в Ленинграде была защищена кандидат­ская диссертация преподавательницей средней школы В. К. Путоловой на тему «В. К. Арсеньев и его литера­турная деятельность» [298]. Это была первая работа, i'lii'iuiu]ibiio посвященная художественному творчеству Арсеньеве. В ней дан краткий обзор литературы об Арсеньеве. Автор сделала попытку монографического изучения жизненного и творческого пути В. К. Арсенье-ви как художника-исследователя и писателя-патриота, определив жанровую природу его основных книг как очерка-путешествия, занимающего в русской литерату­ре особое место . и восходящего своими традициями « путевым очеркам реалистического направления, дан­ного А. И. Радищевым в «Путешествии из Петербурга к Москву» и А. С. Пушкиным в «Путешествии в Ар-арум», затем подхваченного И. А. Гончаровым во «Фре­гате „Паллада"». В работе В. К. Путоловой есть ряд спорных положений, но, поскольку в нашу задачу не входит раскрытие темы «Арсеньев-писатель», мы оста­навливаться на них не будем и коснемся лишь биогра­фической части ее работы.

В. К. Путилова использовала в своей работе основ­ные труды о В. К. Арсеньеве —Ф. Ф. Аристова, Н. Е. Кабанова, Н. М. Рогаля, повторив их ошибки, и шеститомное собрание сочинений путешественника,. а также архивные материалы о нем, хранящиеся в Ар­хиве Академии наук и в Архиве Географического об­щества СССР. «К сожалению, мы не могли осущест­вить поездку во Владивосток для изучения архива Ар­сеньева»,— указывает она во введении к своей дис­сертации. В биографическом очерке ею впервые под­робно был рассмотрен вопрос об условиях исследова­тельской работы Арсеньева на окраине царской Рос­сии, о его отношениях с царским сатрапом, приамур­ским генерал-губернатором Н. Л. Гондатти, всячески препятствовавшим научным начинаниям Арсеньева. Однако здесь она допускает ошибки. По ее мнению, Арсеньев впервые приступил к своей литературной ра­боте только в 1914 г., фактически же, как сообщает сам автор Л. Я. Штернбергу в письме от 21 июля 1910 г., работа над книгой «По Уссурийскому краю» была им начата в 1910 г. [104, с. 215]. Далее указыва­

35

ется, что «Гондатти решил избавиться от беспокойного ученого. И в 1915 г. Арсеньева отправляют на фронт» [298, с. 46]. В действительности это произошло в 1917 г., в период Временного правительства, а Гондатти к тому времени уже эмигрировал в Харбин [221, с. 184].

В главе 3, давая краткий обзор: художественных произведений В. К. Арсеньева, В. К. Путолова совер­шенно не касается их творческой истории и в ряде слу чаев сообщает неверные сведения о времени их напи­сания.'Например, книгу «Сквозь тайгу» она считает «последней» 10, в то время как последней является кни-1 га «В горах Сихотэ-Алиня», которую Арсеньев писал до конца жизни, но так и не успел закончить. Непра--вильно трактуются как самостоятельные и как не свя­занные друг с другом книги «В дебрях Уссурийского края» и «Дерсу Узала». «Книга „В дебрях Уссурийского края" охватывает события 1902—1907 гг.,— пишет Пу толова.— Путешествие 1907 г., повторяющее предыду-,. щее, отражено в книге ?,Дереу Узала-'; заканчивающей­ся описанием трагической гибели Дерсу» [298, с. 146— 147]. Арсеньев по этому поводу в письме В. Г. Богора-зу от 19 января 1928 г. указывал: «„В дебрях Уссурий­ского края" есть сокращенная переработке двух книг: 1) „По Уссурийскому краю" и 2) „Дерсу Узала". Вот почему именно их я Вам и посылаю. Они хуже изданы, но богаче содержанием» [ЛОА, ф. 250, оп. 4, № 18, л. 1]. В своих письмах в издательство «Молодая гвар­дия» Арсеньев настаивает на переиздании именно, первых двух книг, а не «В дебрях Уссурийского края», которую называет «школьным», «детским» вариантом тех книг. При этом он подчеркивает, что издательство «Книжное дело», печатая книгу «В дебрях Уссурийско­го края», без его ведома выпускало целые абзацы и даже страницы, не ааботилось сгладить переход от одной мысли к другой.' «Мало того,— продолжает Ар­сеньев,—вместо выпускаемых абзацев какой-то неведо­мый мне гражданин по поручению „Книжного де'ла" вставлял мостики совершенно безграмотно... Такое бес­церемонное обращение с чужой книгой иллюстрирует невнимание к читателю... Меня это даже как-то рас­строило, потому что лицо, дозволившее себе такое от­ношение к моей рукописи, спряталось за моей фамилией

10 В машинописном экземпляре готовой к печати рукописи кни­ги «Сквозь тайгу» имеется дата и подпись автора- «25 декабря 1928 г. В. Арсеньев» [АГО, ф. В. К- Арсеньева, on. I, № 34].

36

[АГО, ф. ВКА, вн. 2, № 15. лиеты не нумерова­ны] . В свете этого высказывания В. К. Арсеньева ста­новится очевидным и такой недостаток работы В. К. Пу-таловой, как выбор издания: при литературоведческом мнализе творчества Арсеньева она опирается не на первые «здания книг «По Уссурийскому краю» и «Дер­су Узала», а на книгу «В дебрях Уссурийского края», вышедшую в Москве в 1952 г. шестым изданием. Ыа-укилько опрометчив такой выбор, можно судить по той характеристике, которую дает Н. Е. Кабанов посмерт­ным изданиям книг Ь. К. Арсеньева: «После его смерти книги переиздавались без всякого соблюдения тождест­ва с оригиналом» [175, с. 5—6]. Книга «В горах Сихо-тв-Алини» рассматривается В. К. Путоловой вне вся­кой сияэн с книгами «По Уссурийскому краю» и «Дер­су Узала». По-видимому, о том, что фактически все три Книги являются одним -произведением — трилогией, ей даже и МЫСЛЬ Не пришла, хотя содержание книг, сама их логика, идейная и тематическая общность, стиль — все указывает на это, Арсеньев & своих письмах Н. Ь. Михайлову и М. К. Азадовскому указывал, что книга «В горах Сихотэ-Алиня» является продолжением «Дерсу Узала» [РФ ГЛМ, ф. 37, оф. 4807/1-7, листы не нумерованы; 104, с. 237—238].

Прослеживая традиционную связь художественного творчества Арсеньева с русской классической литерату­рой, Путолова утверждает, что он «учился художест­венному мастерству у лучших классиков русской лите­ратуры: Гоголя, Тургенева, С. Т. Аксакова, Короленко, Чехова» [298, с. 269]. С этим утверждением нельзя не согласиться но следует добавить, что круг «учителей» в действительности был намного шире: в фонде В. К. Арсеньева имеются его собственноручные недати­рованные выписки из произведений русских и иностран­ных писателей, и ученый (И. С, Тургенева, А. П. Чехо­ва, А. М. Горького, А. И. Куприна, Л. Н. Андреева, М. М. Пришвина, Ч. Диккенса, Ф. Купера, Г. Мопас­сана, А. Брема, Ф. Мариета, Ж- Боса-Рони, К. Фаррера и др.) по темам — «Дождь-буря», «Море», «Лунная Н'очь», «Летняя ночь», «Огонь», «Птицы», «Утро» и др. Как видим, более всего В. К. Арсеньева интересовали вопросы, связанные с описанием природы, ее явлений. - Выпнск-и сделаны по старой и новой орфографии, сле­довательно, В- К. Арсеньев не переставал учиться ху­дожественному мастерству и в последнее десятилетие

37

бвоей жизни [АГО, ф. ВКА, on. 1, № 102, листы не ну мерованы]. Кстати, среди выписок встречаются отрыв­ки из книг Н. М. Пржевальского «Путешествие в Уссу­рийский- край...» [292] и С. В. Максимова «На Во­стоке». [225] — непосредственных предшественников В. К. Арсеньева, оставивших путевые записки своих пу­тешествий по Уссурийскому краю.

Несмотря на указанные недостатки, работа В. К. Путоловой хотя и не дала новых биографических сведений, но своими выводами о преемственной связи научно-художественных произведений В. К.. Арсеньева с русской художественной и очерковой литературой, о самобытности его творческой манеры, явившейся но­вой ступенью в развитии жанра реалистического путе­вого очерка, о принадлежности арсеньевских книг в равной степени и к научной, и к художественной ли­тературе явилась определенным вкладом в изучение В. К. Арсеньева-писателя. В. К- Путолова с полной ясностью сделала вывод о том, что Дерсу Узала — обобщенный художественный образ (об этом до нее вы­сказывались только смутные догадки), прототипом которого послужило реальное лицо, а о том, что дру­гой главный герой арсеньевских книг — автор-путеше­ственник тоже является в известной мере обобщенным литературным образом, до нее никто еще не говорил.

Тема «Арееньев-писатель» в последующие годы не­однократно привлекала внимание советских исследова­телей [33; 104; 145, с. 176; 153; 199, с. 53—77; 200; 201; 297, с. 169—248; 305; 329, с. 128—149; 354, с. 30—31; 355, с. 73—76; 356, с. 95—108; 371, с. 83—85, 89—92]. Каждый автор по-своему пытается проникнуть в тайну арсеньевского художественного творчества, определить его место в советской литературе, раскрыть своеобра­зие его литературного таланта, показать широкую па­литру изобразительных средств. При всей неравно значности и разнородности этих работ есть у них одна общая черта — сочетание влюбленности авторов в кни­ги Арсеньева с объективным критическим анализом их содержания. Среди этих многочисленных работ осо­бенно выделяются глубиной содержания, широтой освещаемых вопросов, важностью выводов, наличием обзоров литературы об Арсеньеве книга М. К. Азадов-ского, работы В. Г. Пузырева и И. С. Кузьмичева. Все эти авторы — профессиональные литературоведы. И. С. Кузьмичевым в 1978 г. была защищена диссерта-

38

ции на степень кандидата филологических наук по те­ме «П. К. Арсеньев —писатель» [201].

Из рнбот общего характера, т. е. посвященных жиз­ни н деятельности В. К. Арсеньева в целом, обращает ни себя внимание небольшая, научно-популярная бро­шюра Г. В, Карпова, написанная хорошим, литератур­ным шиком |183]. Каких-либо новых сведений или ма-И'рммлии пин не содержит (за исключением цитат из двух инеем В, К. Арсеньева Д. Н. Анучину), но читает­ся с большим интересом. Недостатком ее является ппптореиие ошибок Ф. Ф. Аристова, работой которого автор безусловно пользовался.

В 1975 г. шпором этих строк была защищена дис­сертации на степень кандидата исторических наук «В. К, Арсеньеп — исследователь этнографии народов Дальнего Востока (Историографический и источнико­ведческий аспект)» [334].

Споры о жанре книг В. К. Арсеньева

Большое значение для оценки Арсеньева-писателя имеют высказывания М. М. Пришвина и К. Г. Паустов­ского. Еще при жизни Арсеньева Пришвин писал в сво­ей книге «Журавлиная родина»: «Свою первую книгу этнографическую „В краю непуганых птиц" я писал, не имея никакого опыта в словесном искусстве... Ко­гда судьба привела в мою комнату В. К. Арсеньева, автора замечательной книги „В дебрях Уссурийского края", и я узнал от него, что он не думал о литерату­ре, а писал книгу строго по своим дневникам, я по­нял... недостижимое мне 'теперь значение наивности своей первой книги. И я не сомневаюсь теперь, что, ес­ли бы не среда, заманившая меня в искусство слова самого по себе, я мало-помалу создал бы книгу, подоб­ную арсеньевской, где поэт до последней творческой капли крови растворился в изображаемом мире» [294, т. 4, с. 343].

.В другой своей книге, «Моя страна», Пришвин сно­ва говорит о творчестве Арсеньева. «Все мы так любим праздничные книги, написанные тружениками науки. Сколько таких замечательных книг, полных поэзии целомудренной и действительной, вышло из-под их пе­ра. Я назову из этих книг только одну... Это всем изве­дшая книга В. К. Арсеньева „В дебрях Уссурийского

39

края". Вот эта книга и меня увлекла в дебри Уссурий­ского края, и я оттуда привез свой „Жень-шень"» [294, т. 4, с. 700—701].

С последним высказыванием Пришвина вполне «к гласуются и слова, принадлежащие К. Г. Паустовско­му: «У нас были и есть великолепные ученые-поэты, такие, как Тимирязев, Ключевйкйй, Кайтородов, "Фер­сман, Обручев, Пржевалдакий, Арсеньев, Мензбир» [270, с. 12]. '

В приведенных отрывках речь идет, по существу, о жанре книг Арсеньева. И Пришвин, и Паустовский видят в Арсеньеве «ученого-поэта».

С поразительной силой и мастерством воссоздает „образ В. К. Арсеньева, бесстрашного путешественника, этнографа-гуманиста и писателя, М. К. Ааадовсвдй в работе «В. К. Арсеньев — путешественник и писатель» [34, с. 7—72] которая имеет отчасти/ полемический характер: автор дает отповедь всем, кто пытался све­сти значение книг Арсеньева к «охотничьей беллетри­стике», и вслед за Н. Е. Кабановым и В. Л. Комарову справедливо и горячо отстаивает их почетное место как в художественной, таи ив научной литературе, называя эти книги «в буквальном смрсде анциклойеди-ей дальневосточной природы» [-34, с. 52], а их автора — продолжателем литературной традиции Н. М. Пржевальского. Подчеркивая своеобразие писа­тельской манеры, Арсеньева, в которой «так счастливо, сочетались органически и неразрывно исследователь ' и художник» [34, с. 41], М. К. Азадшсашй протестует я против отнесения книг Арсеньева только к произведени­ям литературно-художественным [34, с. 42], 'считая их

11 Работа М. К. Азядовского была написана в 1951—1952 тт., но издана уже после смерти автора. В ней помещены выявленное Азадовским в газете «Приамурье» первые публикации очерков из'Пу-тевых дневников В. К. Арсеньева 1908—1909 гг., не вошедшие в ше­ститомное собрание его сочинение, но частично использованные в книгах «Краткий военно-географический и военно-статйстический очерк Уссурийского края», «В горах Сихотэ-Алиня» и «Китайцы в Уссурийском крае». Азадовский сделал тщательный анализ и сопо­ставление текста очерков с перечисленными произведениями, дал об­ширную вступительную статью (имеющую самостоятельное значение и потому дважды издававшуюся отдельно [33]) и комментарии, вклю­чил в книгу ряд неопубликованных писем путешественника и его послужной список, относящийся к 1926 г.

М. К. Азадовский был лично знаком с Арсеньевым с 1913 г., вел с ним дружескую переписку, поэтому смог сообщить интересней­шие сведения.

«безусловно памятниками научной литературы, почему они должны рассматриваться и изучаться как тако­вые» [34, с. 61]. Определяя, таким образом, природу и характер арсеньевских книг, он приходит к выводу, что В. К. Арсеньев занимает исключительное, единст­венное и неповторимое полвжение и в художественной, и id этнографической литературе, являясь писателем-атиогрифом [34, с. 62].

В 'противоположность М. К. Азадовскому В. Г. Пу­зырев считает, что в книгах «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» беллетристическая форма повествова­ния «преобладает над научным изложением» [297, С. 202] и что «было бы натяжкой относить их к науч­ным сочинениям. В основном они — литературно-худо­жественные, беллетристические произведения. Вместе с тем в них нельзя не заметить научно-этнографической окрашенности, научных форм подачи материала» [297, с. 183]. Иными словами, В. Г. Пузырев вслед за

A. А. Фадеевым [343, с. 543—544], И. Машуковым [230], В. Лидиным [217, 1957, с. 69] безоговорочно включает Арсеньева в число художников слота и имен­но под этим углом зрения рассматривает вопросы, связанные с оценкой и определением места в советской литературе главных арсеньевских книг. Решая пробле­му традиций и преемственности творчества Арсеньева, Пузырев видит его главную заслугу в том, что он «обо­гатил сложившийся во II половине XIX века жанр очеркачпутешествия... и талантливо продолжил работу, начатую Н. Карамзиным („Письма русского путешест­венника") и продолженную И. Гончаровым, А. Чехо­вым и Н. ГарНным-Михайловским» [297, с. 199].

На этом разнобой в определении жанра книг

B. К. Арсеньева не исчерпывается. Существует третья, «нейтральная» точка зрения, приверженцы которой 'считают Арсеньеява одновременно « писателем, и уче-ным, а его произведения в равной мере принадлежащи­ми и науке, и литературе (В.' К. Путолова [298], Е. Д. Петряев [282; 286], Г. В. Карпов [183],, И. С. Кузьмичев [199; 200; 201]). Этот взгляд вполне

'согласуется со взглядом А. М. Горького (вспомним его -крылатую фразу: «Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера...»).Так,в статье И. С. Кузь-мичева указывается на «органическую двойственность» книг В. К. Арсеньева, в которых «естественно сочета­ется методология исследователя-натуралиста, прежде

41

всего в этнографическом аспекте, со способностью ав­тора к / художественному воплощению человеческого характера», а «грань между научным и художествен­ным познанием не всегда наглядно определима», так как «произведения этого жанра сплошь и рядом пред­ставляют собой такое единство, такой сплав... где дей­ствуют законы не „механического", а „химического" порядка» [199, с. 71]. В. К. Арсеньев, по мнению И. С Кузьмичева, не только писатель-этнограф с ярко выраженным художественным дарованием, он — писа­тель по самой своей природе, его интерес к человеку \не ограничивался этнографическим любопытством, а «перерастал в неизмеримо большее — в писательскую заинтересованность людьми вообще» [199, е. 61].

Рассмотренные здесь работы литературоведов до­статочно полно и глубоко освещают проблему художе­ственного творчества В. К. Арсеньева и в целом ре­шают ее на высоком научном уровне. Но есть в них и некоторые фактические ошибки. Неверно, например, у М. К. Азадовского указано [104, с. 275], что Первым публичным выступлением путешественника в Петербур­ге был доклад в РГО 18 марта 1911 г. об удэгейцах. Первым его выступлением в РГО был доклад «Китай­цы в Уссурийском крае» 25 февраля 1911 г. М. К. Аза-довский ошибается, когда утверждает, что элементы беллетризации присутствуют только iB позднейших про­изведениях В. К. Арсеньева, главным образом в книге «В горах Сихотэ-Алиня» и в предназначенных для ли­тературных альманахов очерках и этюдах [104, с. 63]. Выше уже отмечалось, что в первой научно-художест­венной книге «По Уссурийскому краю» имеются белле-тризующие моменты (первая встреча с Дерсу Узала, пурга на оз. Ханка и другие эпизоды). Кроме того, М. К.1 Азадовокий неправильно считает последней кни­гой В. К. Арсеньева «Сквозь тайгу», а не в «В горах Сихотэ-Алиня» [104, с. 64].

У В. Г. Пузырева ошибочно назван 1895 г. (вместо 1900 г.) датой перевода В. К. Арсеньева на Дальний Восток [297, с. 181], несколько преувеличены познания путешественника в языках: якобы он «безукоризненно владел иностранными языками Европы (английский, немецкий, французский), знал латынь и, что особенно важно, в совершенстве изучил китайский и удэгей­ский языки» [297, с. 238]. В действительности познания эти были более чем скромными. В автобиографической

42

анкете от 21 марта 1925 г. против графы «Какими язы­ками владеет» В. К. Арсеньев указал: «Удэхейским (тунгусским) и китайским» [ЦГА РСФСР _ ДВ, ф. р.-4412, on. 1, № 18, л. 117]. Однако знание и' этих языков было довольно относительным. В работах Ар­сеньева имеются примечания, свидетельствующие о том, что пи пользовался услугами переводчиков китай­ского H.ii[iKii ГТ. В. Шкуркина, Е. А. Федорова и А. А. Шилыписова [57, с. 2].

Неточные сведения сообщает В. Г. Пузырев о пер­воначальном замысле книг «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узяла», о котором сам В. К. Арсеньев пишет Л. Я. Штернбергу 21 июля 1910 г.: «Первую часть я думаю написать исключительно в научно-литератур­ном духе... Вторая часть чисто научная» [ЛОА, ф. 282, оп. 2, № 20, л. 5—6]. В. Г. Пузырев считает, что под «чисто научной» частью подразумевалось этно­графическое исследование об орочах-удэге [297, с. 210]. Заблуждение В. Г. Пузырева легко рассеивается дру­гим письмом Арсеньева от 20 июля 1910 г. к А. М. Ива­нову: «Через два года выйдет в свет мое „По Уссурий­скому краю" в двух томах. Первый том будет заклю­чать и себе описание путешествия, наши приключения, гсогрпфб статистические описания и затем все, что касается жизни и быта наших инородцев—орочей гллппым образом. Этот том будет научно-литератур­ный. Второй том будет чисто научный. Туда войдут зоология, ботаника, метеорология, астрономия и геоло­гия» [ЦГАЛИ, ф. 1014, on. 1, № 24, л. 2].

В. Г. Пузырев, позаимствовав неправильные сведе­ния, вероятно, из книги Г. Г. Пермякова «Тропой женьшеня», сообщает: «Первое издание книги „В деб­рях Уссурийского края" вышло в 1917 г. малым тира­жом, к тому же оно было целиком утрачено в дни фев­ральской революции. В годы засилья интервенции на Дальнем Востоке писатель предпринимает второе издание на свои средства (1921). Лишь третье издание этой книги (1926) обратило внимание журналов и га­зет» [277, с. 180]. Ниже, при разборе книги Г. Г. Пер-мякбва, читатель найдет аргументы, позволяющие усомниться в том, что в 1917 т. вышло первое издание книги Арсеньева «По Уссурийскому краю», условно на­званной В. Г. Пузыревьгм «В дебрях Уссурийского края».

Представляется спорном и другое утверждение

43

В. Г.4 Пузырена, будто бы «окрыленный успехом» третьего издания книги «В дебрях Уссурийского края» (1926), Арсеньев «всерьез обращается к жанру худо­жественного очерка и создает целый ряд небольших произведений-очерков новеллистического плана» [297 с. 211]. Дело в том, что к наотсанига художественных очерков Арсеньев приступил задолго до выхода в све/г упомянутой книги, действительно вышедшей в 1926 р„ но, если быть точным, не третьим, а первым изданием (см. с. 265 настоящего издания). «Я закончил свой большую работу „По Уссурийскому краю" в двух то­мах (848 с.|. Кроме того, у меня есть несколько от­дельных рассказов, написанных для юношества. Хоте­лось бы поместить их в какой-либо журнал... Таких рассказов у меня шесть»,— сообщал Владимир Клав-диевич 28 января 1917 г. в письме к Д. Н. АнучИргу [134, с. 187]. К сожалению, названия рассказов в лйсь-ме не приведены, поэтому ничего другого оказать о них не представляется возможным. Остается "предположить, что впервые опубликованные в шеститомнике (Влади­восток) шесть рассказов являются теми самыми о ко­торых Арсеньев упоминал в письме Авучяву.

Публикация мемуаров о В. К. Арсеяьеве

В советский период в разные годы было напечата­но немало интересных и достоверных в своей основе воспоминаний лиц, знавших В. К. Арсеньева лично. Среди них М. К. Аза'довский [1041, Н. Е. Кабанов [175: 179], В. Г. Финк [348], В. Г. Лидия [217], М. Л. Поляновский [291], А. А, Литвинов [218; 2191, а также А. И. Мерзляков [235], В. Бакуменко [111], А. Нефедьев [252] и др. А начиная с 1959 г. в местной и затем в центральной печати публиковались статьи, заметки, материалы Г. Г. Пермяков а [272; 273; 274], , оснбванные главным образом на переработанных им вос­поминаниях родственников, друзей и знакомых ггутеше-ственника. Г. Г. Пермяков проделал огромую кропот­ливую работу, собрав драгоценные свидетельства знав­ших Арсеньева людей. Многих из них ныне уже нет в живых. Он первый обратил _ внимание на завись в дневнике Арсеньева об истинной дате его встречи с Дерсу Узала. Число публикаций Пермякова велико, по качество оставляет желать много лучшего. Главный

ИХ недостаток — некритическое отношение автора к источникам мемуарного характера. Отсюда пройстека-РТ большое число неверных сведений, выводов, сужде­ний, Часть своих публикаций Пермяков объединил [ книгу «Тропой женьшеня», изданную в Хабаровске 1 1965 г. [277] и обсуждавшуюся на заседании Москов­ского филиала Географического общества СССР и Швб г,, гд§ она была признана не отвечающей тре-бонйИНЯ'М, предъявляемым к подобного рода публика­циям [324, с. 14]. Как в этой книге, так и в других СЮИх работах Пермяков допустил ряд существенных ОШгбок, поэтому, несмотря на известную новизну его Штерна л он, использовать эти публикации можно толь­ко с большой осторожностью, проверяя их другими ис­точники ми. Вольный пересказ воспоминаний разных лиц, случайный отбор материала, отсутствие коммента­рии к публикуемым текстам — характерный прием ра­боты Пермикопн,

Прнюдить полный перечень фактических ошибок -Шрмякова нет необходимости, ограничимся указанием на важнейшие из них. Так, в книге «Тропой женьшеня» приподятся сведения о деде В. К. Арсеньева "со сторо­ны отив, Аштор называет его Богданом Корнмайером, [o6pyeeiuiHM немцем, попавшим в нашу страну чуть ли не с Чудского побоища», пишет, что «был он компози­тором и n[piWM скрипачом Мариинского театра в Пе-тарбурм». О матери путешественника — Руфине Его­ровне—в книге сказано только, что она была дочерью лесника Костромской губернии и в молодости работала учительницей [277, с. 29, 30, 971,

Может 'быть, не стойло бы та"к углубляться в дебри родословной автора «Дерсу Узала», но истины ради следует сказать, что деда В. К. Арсеньева звали Федо­ром (Теодором) Ивановичем Гоппмайером (в некоторых документах —Гаппмайер, Гопмейер, Готмайер). Сведе­ний о нем сохранилось очень мало. Известно только, что он был мещанином г. Твери, умер в 1866 г. Клав­дий Федорович Арсеньев, отец путешественника, ро­дившийся 11 .марта 1848 г. в селе Алексейково Твер­ской губернии, считался незаконнорожденным сыном Ф, И. Гоппмайера и крепостной -крестьянки тверского помещика генерал-майора Николая Ивановича Лодыги­на (1790—1864) [296, с. 489]' Агряфены Филипповны (девичья фамилия ее неизвестна). В 1855 г. Аграфена Филипповна вместе с единственным семилетним сыном

44

Клавдием получила отпускную, а позднее вступила r брак с отиом своего ребенка и стала носить фамилию Гоппмайер. Клавдий Федорович по беспечности отца не был усыновлен и до конца жизни остался Арсенье-вым. Эту фамилию он получил при крещении. В силу тогдашнего обычая незаконнорожденным детям при­сваивалась фамилия крестного отца. Крестным отцом Клавдия Федоровича был дворовый человек помещика Лодыгина Арсений Тимофеев сын, не имевший фами­лии, поэтому Клавдий получил фамилию по его имени. В 1869 г. Клавдий Федорович Арсеньев был приписан к мещанскому сословию по ходатайству своей матери, вдовы мещанина г. Твери Ф. И. Гопимайера [ГАКО, ф. 21, on. 1, № 4420, л. 5—8 об; подробнее см.: 132, 4891.

Мать Арсеньева — Руфина Егоровна Арсеньева (до замужества Кашлачева)—была дочерью «вольноотпу­щенного г-жи Немчиновой» [ЛГИА, ф. 19, оп. 114, № 358, л. 15], т. е. бывшего крепостного крестьяиина, впоследствии работавшего в лесничестве, находившем­ся, по-видимому, на стыке Нижегородской и Костром­ской губерний. Сведения о том, что она была сельской учительницей, сомнительны. По воспоминаниям сестры путешественника В. К. Богдановой, Руфина Егоровна, будучи уже замужем, некоторое время держала в Пе­тербурге маленькую швейную мастерскую, где кроме нее работали еще две женщины — М. М. Хлопонина и М. П. Алексеева [27. собр. А. И. Тарасовой].

Как утверждает Г. Пермяков, Арсеньев «сотрудни­чал в Географическом обществе еще с Польши. Реко­мендации ему дал Г. Е. Грум-Гржимайло» [277, с. 931 Обратимся к документам. В архиве Географического общества СССР сохранились материалы о представле­нии В. К. Арсеньева в действительные члены общества. Избрание его состоялось 28 января 1909 г. (а из Польши он уехал в 1900 г.), рекомендовали Арсеньева секретарь Русского географического общества А. А. До­стоевский и действительный член этого общества рот­мистр А. Н. Гудзенко. проживавший в Хабаровске [АГО, ф. 1-1909, on. 1, № 4. с. 1].

Экспедицию В. К- Арсеньева 1911 г. в среднюю при­брежную часть Уссурийского края Г. Г. Пермяков на­зывает «Сучанской» [277, с. 36] и указывает, что нача­лась она весной. Эти сведения неверны. В 1911 г. Ар-гньев выступил в экспедицию 20 июня и на р. Сучане

46

не был (ЦГА РСФСР ДВ, ф. 702, ои. 1, № 716, л.7]. Утверждение Пермякова в том, что 'среди участников этой экспедиции был брат путешественника, А. К. Ар­сеньев, документами не подтверждается. А. К. Арсеньев участвовал в экспедиции 1912 г. [ЦГА РСФСР ДВ, ф. 702, on. 1, № 716, л. 130].

Иснерпо сшбщение Г. Пермякова о том, что «п 1910 г., когда положение русской армии ухудшает­ся, Арсеньев идет добровольцем на фронт» [275]. Вла­димир Клавдиевич отрицательно относился к империа­листической войне и понимал ее антинародный харак­тер, ее напрасные, бессмысленные жертвы. Узнав о том, что известный путешественник П. К. Козлов мобилизо­ван, Арсеньев писал ему 1 августа 1915 г.: «Берегите себя на войне! Ваша жизнь для нас дорога. Полковни­ков много, а П. К. Козлов один: полковника найдут кем заменить, а Козлова не заменят» (цит. по [257, с. 193]). Как уже указывалось выше, Арсеньев был мобилизован и отправлен на фронт весной 1917 г., но по ходатайству научных учреждений страны был воз­вращен с шути, уопев доехать только до Ачинска.

Сомнительны с точки зрения достоверности и сведе­ния относительно времени окончания работы В. К. Ар­сеньева над книгами «По Уссурийскому краю» и «Дер-су Узала» и о первом появлении их в печати. По утвер­ждению Пермякова, точная дата завершения книг — начало июля 1916 г., а выход в свет—1916 г. в Петро­граде, после чего книги якобы были изъяты революци­онной цензурой из-за монархического посвящения их цесаревичу Кириллу, сделанного не автором, а ультра­монархическим издателем [277,'с. 132]. Эти сведения, заимствованные Пермяковым из воспоминаний первой жены и сына путешественника, никакими документами и фактами пока не подтверждаются. Кроме того, в них обращает на себя внимание неправильное указа­ние имени цесаревича: как известно, сына Николая II звали Алексеем, а не Кириллом.

В 1920 г. в г. Никольске-Уосурийском были напеча­таны отдельным изданием два рассказа из упомянутых книг, в предисловии к которым близкий знакомый В. К. Арсеньева — А.З.Федоров писал: «Рассказы... предлагаемые читателям... являются отрывками из большой, еще не опубликованной (разрядка моя.—Л. Т.) работы В. К. Арсеньева... Ввиду того что опубликование указанной работы несколько задержит -

47

ся по условиям переживаемого момента, автор любез­но изъявил согласие на «здание Южно-Уссурийским отделением Приамурского отдела Русского географиче­ского общества ряда отрывков, имеющих самостоятель­ное значение» [345, с. V]. А вот что писал сам В. К. Арсеньевна 1921 г. в предисловии к первому изда­нию книги «По Уссурийскому краю»: «К 1917 году к печати были готовы... книги:' 1) „По Уссурийскому краю", 2) „Дерсу Узала"» [100, т. 2, с. XX], а в преди­словии ко второму изданию книги «Дерсу Узала»: «Впервые (разрядка моя.—Л. Т.) книга эта была напечатана в мае 1923 г. и получила распространение только на Дальнем Востоке [100, т. 2, с. XXII]., Написанное П. В. Шкуркиным «Необходимое предуве-' домление» к книге «По Уссурийскому краю» датиро­вано 20 марта 1917 г. В каталогах важнейших библио­тек страны также нет сведений об издании 1916 г. Сейчас трудно сказать, было ли действительно первое издание книг Арсеньева в 1916-г., но воспоминания его лизкйх на этот счет, возможно, имеют под собой акое-то 'реальное основание. Не исключено, что даль­нейшие поиски позволят Дать- более определенный от­вет на этот вопрос. '

Что касается даты окончания работы над книгами, то правильнее будет считать не июль 1915 г., как ука­зывает Пермяков, а начало 1917 г. Об этом свидетель­ствуют письма Арсеньева. Впервые об окончании рабо­ты над книгами он сообщил В. Л. Комарову в письме от 3 июня 1915 г.12: «Я только что закончил свой большой труд „По Уссурийскому краю" — физико-гео­графическое описание пройденных маршрутов, но не могу пустить в печать, пока не проредактирую все то, что касается растительности» [104) с. 239], затем в письме к А. А. Емельянову от 9 апреля 1916 г.! «Сам лично занимаюсь литературой и только что закончил свой большой труд» [100, т. 6, с. 251], в письме Л. Я. Штернбергу от 7 октября 1916 г.: «Не могу при­ступить к печатанью.своей работы 800 с. (она совер­шенно готова), из-за бумажного голода придется Печа­тать на будущий год» [104, с. 227], в письме С. М. Ши-рокогорову от 17 декабря 1916 т.: «Моя большая рабо­та (838 с.) закончена. Корректирую ее последний раз

"В публикацию М. К. Азадовекого вкралась опечатка: 3 июля {104, с. 239] вместо 3 июня {ЛОА, ф. 277, оп. 2, № 24, л. 1].

48

й подбираю фотографии» [ЛОА, ф. 142, оп. % Ш'ЛМ, Л. 7] и, наконец, в письме Д. Н. Анучину от 28 января 1917 г.: «Я закончил свою большую работу „По Уссу­рийскому краю" в двух томах (в общей сложности 848 с). Хочу печатать теперь же. Затруднения только возникают из-за бумаги» [131, с. 187]. Из этих писем видно, что работа над книгами шла вплоть до 28 янва­ри 1917 г. и объем ее увеличивался (сначала 800 е., потом 838 ]c. и п результате 848 с). . .

Требует проверки сообщение Пермякова о том, что во Владивостоке Лрсеньев лично встречался, с Сергеем Лазо и с юным «белоголовым Сашей Фадеевым», так как ни в литературе, ни в архивах, ни в устных воспо­минаниях лиц ближайшего окружения В. К. Арсеньева подобных сведений не встречалось. И только из книги писателя С. М. Бытового, где приведен отрывок рас­сказа А. А. Фадеева о себе, узнаем, что А. А. Фадеев однажды видел В. К. Арсеньева в Хабаровском музее В 1913 г., но лично знаком с ним не был [126, с. 51-52].

Сообщая о поездке В. К. Арсеньева в Японию, [. Пермяков пишет, что «в 1926 г. Арсеньев и акад. Л. С. Берг представляют СССР на. Тихоокеан-. оком конгрессе ученых в Токио» [257]. В действитель­ности Арсеньев, в отличие от акад. Л. С. Берга, ие был На конгрессе, а ездил в Японию годом позже, в октяб-v ре —ноябре 1927 г., от Дальневосточного университета на экскурсию, в которой акад. Л. С. Берг не принимал участия [АГО, ф. ВКА, оп. 2, №14, л. 1-61; 391, 1928, № 2, с. 98].

Более краткий и видоизмененный вариант воспо-минаний родных путешественника, где наряду с новы­ми и весьма интересными данными содержится боль­шое число серьезных фактических ошибок, Г. Г. Пер-i мяков опубликовал в 1983 т. Особенно характерны здесь всякого рода преувеличения. Так, утверждается, что Арсеньев знал польский и корейский языки, что ушел в отставку полковником, а не подполковникам, что «после экспедиций 1906—1910 гг. ученый мир Дальнего Востока, а затем й всей России называет 'Владимира Клавдиевича Колумбом дальневосточных ;Альп» [280, с. 291, 294, 299] и т. п. Думается, "что «ученый мир всей России» в тот период редко прибегал к столь ассоциативной и броской фразеологии.

49

В. К. Арсеньев и А. М. Горький

Несколько путаные сведения имеются в литературе о связи В. К. Арсеньева с А. М. Горьким. По одним данным, А. М. Горький впервые написал В. К. Ар-сеньеву в ответ на присланную ему самим путешест­венником книгу «В дебрях Уссурийского края» [149, с. 141; 220, с. 350, примеч. 8], по другим —на книгу «Дерсу Узала» [161, с. 62]. Один автор утверждает, что книга «В дебрях Уссурийского края» была получе­на и прочитана А. М. Горьким в Сорренто в 1926 г. [339, с. 86—87], другой —в 1927 г. [187], в одной из статей сообщается о том, что первое письмо А. М. Горь­кого впервые было напечатано газетой «Комсомоль­ская правда», а затем перепечатано в газете «Красное знамя» 25 февраля 1924 г. [232, с. 210—217]. В юби­лейной статье к 100-летию В. К. Арсеньева появились и такие сведения: «Арсеньев вынашивал планы выпус­ка „Дальневосточного сборника" со статьями о крае. Эта мечта нашла горячую поддержку у А. М. Горько­го» [48, с. 214]. .

Из переписки А. М. Горького и других материалов можно установить, что 30 марта 1927 г. критик А. К. Воронский написал А. М. Горькому в Сорренто письмо, в котором советовал прочитать книгу В. К. Ар­сеньева «В дебрях Уссурийского края» (Владивосток, 1926). С такой же рекомендацией обратился к нему и М. М. Пришвин в письмах от 2 и 9 апреля 1927 г., называя книгу Арсеньева «замечательной» и «превос­ходной». А 10 апреля того же года А. М. Горький обра­щается с просьбой к М. М. Пришвину и дальневосточ­ному издательству «Книжное дело» прислать в числе нескольких других книг и книгу В. К. Арсеньева «В дебрях Уссурийского края» [216, вып. 3, с. 515— 517; 220, с. 344] и уже 17 апреля сообщает И. А. Груз­деву о впечатлении, произведенном на него этой, толь­ко что прочитанной им книгой, полученной от М. М. Пришвина [154, с. 201]. Вскоре А. М. Горького посетил президент Академии художеств П. С. Коган, в беседе с которым великий писатель высоко оценил книгу В. К. Арсеньева. Прочитав статью П. С. Когана об этой беседе [187], В. К. Арсеньев 4 января 1928 г. написал А. М. Горькому первое письмо и получил на него ответ, датированный 24 января 1928 г. Это знаме­нитое горьковское письмо («Вам удалось объединить

50

в себе Брема и Фенимора Купера...») впервые было опубликовано газетой «Красное знамя» во Владивосто­ке 25 февраля 1928 г., через месяц перепечатано «Ком­сомольской правдой» и затем многократно повторено в книгах Арсеньева и в других изданиях.

А. М. Горький в своих письмах предлагал В. К. Ар-сеньеву написать две-три статьи о современном Даль­нем Востоке для журнала «Наши достижения» и при­нять участие в создании серии сборников «Библиотека „Наших достижений"». Арсеньев обещал написать статью о руководимых им четырех экспедициях по об­следованию таежных районов в связи с прокладкой новых железных дорог, а также принять участие в ра­боте по созданию сборника о Дальнем Востоке, но успел лишь организовать ряд очерков, которые и были опубликованы в редактируемом Горьким журнале. Всего в настоящее время известно и опубликовано 5 писем и одна авторская надпись на книге «Жизнь Клима Самгина» Горького Арсеньеву за период 24 ян­варя 1928— 17 мая 1930 г. и 12 писем, 3 телеграммы и несколько авторских надписей на книгах «В дебрях Уссурийского края», «Сквозь тайгу» и др. Арсеньева Горькому за период 4 января 1928 — 6 мая 1930 г. Кроме того, Горький и Арсеньев обменялись своими фотографиями. Подлинник фотографии Алексея Макси­мовича хранится во Владивостокском краеведческом музее, куда был передан, по сведениям сотрудников музея, самим Владимиром Клавдиевичем.

Состоялась ли личная встреча В. К- Арсеньева с А. М. Гооьким?

До 1969 г. на этот вопрос имелся отрицательный ответ. М. К. Азадовский, близко знавший Арсеньева, писал: «Личной "встречи (с Горьким. — А. Т.), о кото­рой так мечтал Владимир Клавдиевич, так и не произо­шло» Г34. с. 39]. Сейчас этого утверждать нельзя, так как в 1969 т. было опубликовано письмо В. К. Арсенье­ва к М. М. Пришвину от 13 ноября 1928 г., где имеют­ся такие строки: «В Москве я виделся с А. М. Пешко­вым (Горьким). Он ангажировал меня на статью раз­мером в два листа для „Альманаха"» [295, с. 193]. В 1972 г. появилось дополнительное свидетельство В. К. Арсеньева: «Из последних моих встъеч наиболее интересным является А. М. Пешков (М. Горький), давший весьма лестный отзыв о моей книге „В дебрях Уссурийского края" и подаривший мне свой труд

51

„Клим Самгин" с авторской надписью14. Кто не зйает А. М. Горького? Это столь большая фигура, что мне о нем особенно распространяться не приходится. Я имею в виду несколько теплых писем, которые вселя­ют в меня бодрость жизни»,— писал В. К- Арсеньев в своих «Воспоминаниях», фрагменты которых опубли­ковала дочь его биографа Ф/ Ф. Аристова —Т. Ф. Ари­стова [47, с. 14]. Это высказывание Арсеньева не такое уж определенное, как первое, но все же и в нем есть, хотя и не очень ясный, намек на их личную встречу' Переписка его с А. М. Горьким, длившаяся два года (1928—1930), имела характер общения лично незна комьгх или весьма мало знакомых между собою людей.

В переписке А. М. Горького с другими лицами и в литературе 6 нем никаких сведений о его встрече с В. К. Арсеньевым обнаружить не удалось. В письмах к писательнице Н. В. Чертовой (12 января 1930 г.), к близкому знакомому В. К. Арсеньева —Ф. Д. Колалису (13 января'1931 г.), в беседе с писателем П. А. Пав­ленко. (1935 г.) А. М. Горький говорит об Арсеньеве, о его книгах и ни словом не обмолвливается о личном знакомстве с ним Г216, вып. 4, с. 51, 84, 539]. В воспо--минаниях ИИ. Халтурина, часто' сопровождавшего Арсеньева по Москве в октябре 1928 г., о встрече с Горьким также нет никаких сведений f351, с. 20—23]. Остается предположить, что В. К. Арсеньев, будучи проездом в Москве осенью 1928 г., возможно, посетил (не ранее 9 —не позднее 12 октября) 14 квартиру Горь­кого в Машкове переулке, но из-за плохого самочув­ствия Алексей Максимович, вероятно, не смог говорить с ним лично, а передал через своего секретаря повтор­ное приглашение к участию в журнале «Наши дости­жения». А может быть, Арсеньев виделся (мельком)' с Горьким И октября 1928 г. в Госиздате на Рождест­венке (ныне ул. Жданова) на последнем организацион­ном заседании редколлегии журнала «Наши достиже­ния», на котором Алексей Максимович присутствовал. Все это только предположения, ибо факт присутствия самого Арсеньева на этом заседании не установлен. Так или иначе, но этот вопрос остается открытым. _

13 Книгу «Жизнь Клима Самгина с авторской надписью В. К Ар­сеньев получил от А. М. Горького по почте.

14 Состояние здоровья А. М. Горькою в то время сильно ухуд­шилось» что принудило его 12 октября 1928 г. выехать в Сорренто (см. [400, 14.10Л928]),

Откуда берутся ошибки?

Нередко в литературе об Арсеньеве встречаю искажения-Даже таких, казалось бы, общеизвестн по энциклопедиям и справочникам сведений, как даты его жизни, специальность, время осуществления от­дельных экспедиций, основные вехи служебной и препо­давательской деятельности, годы изданий некоторых его рабрт и т. п. Приведем лишь некоторые из них. Так, вместо 1872 года рождения В. К. Арсеньева в статье В. Финка указан 1871 г. [347, с. 6], а в сборнике, по­священном 25-летию со дня освобождения Приморья от интервенции, означен 1878 г. [293, с. 79]. Дата смерти В. К. Арсеньева (4 сентября 1930 г.) в одном из некрологов значатся 5 сентября 1930 г. [214, с. 133--1341, а редакция журнала «Юный натуралист» отне­сла ее даже на 1931 г. [90, с. 9—11]," кроме того, оши­бочно указала на неопубликованность рассказа «Пти­чий базар», напечатанного еще в 1928 г. Г90, с. 35].

Дата прибытия В. К. Арсеньева на Дальний Во сток — 5 августа 1900 г.— большинством биографов да­ется неправильно: 1899 г., как было указано у Ф. Ф. Аристова, да и сам путешественник почему-то иногда указывал тот же, 1899 г. [104, с. 239]. Встреча­ются и другие даты:'А. Мельчин. например, указывает 1898 г [232, с. 211], Н. А. Навиндовский—1889 г. [241], Е. Д. Петряев —1896 г. [286, с. 229], а Н.Н. Сте­панов и А. И. Мартынов пишут, что краеведческая деятельность В. К. Арсеньева на Дальнем Востоке началась в 90-х годах [173, с. 22]. В послужном спис­ке В. К. Арсеньева четко указано, что 19 мая 1900 г. он переведен на службу в 1-й Владивостокский кре­постной пехотный полк из 4-й саперной бригады, сто­явшей под Варшавой, с 8 по 25 июля 1900 г. находился в составе благовещенского отряда- генерал-лейтенанта К Н Грибского, а 5 августа того же года прибыл во Владивосток в полк [ЦГА РСФСР ДВ, ф.р.-4412, on. 1, № 48, л. 19, 241.

Иногда Дерсу неправильно называют удэгейцем [185, с. 13], хотя он был нанайцем (гольдом). Вызыва­ет недоумение свидетельство П. П. Бордакова о_том, что его первое знакомство с Арсеньевым и с Дерсу Узала произошло в 1908 г. в Хабаровске на. квартире путешественника [281, с. 50]. Или это опечатка, или тсакое-то иное недоразумение. Ведь Бордаков, будучи

62

студентом, участвовал только в одной экспедиции Ар-сеньева —1907 г. [100, т. 2, с. XXI] и не мог, естест­венно, впервые знакомиться с ним и с Дерсу Узала в 1908 г. Дату гибели Дерсу Узала — 1908 г.— один из авторов относит на 1907 г. [170].

П. П. Бордаков неправильно датирует и экспеди­цию по маршруту Советская Гавань—Хабаровск: вме­сто 1927 г. указывает 1926 г. [281, с. 61]. Одни авторы экспедицию на Камчатку датируют или 1913 или 1919 г. [1,12, с. 456; 350, с. 482] вместо действительного 1918 г., другие — ошибочно утверждают, что по специ­альности Арсеньев был военным топографом [283, с. 10; 141, с. 22; 159, с. 346]. Известно, что Арсеньев окончил трехгодичное среднее учебное военное заведе­ние в 1895 г., а именно Петербургское пехотное юнкер­ское училище, где в то время из общеобразователь­ных предметов преподавались русский язык, матема­тика, физика, география, история и закон божий, а из специальных — тактика, воинский устав, военная топография и топографическое черчение, фортифика­ция, сведения об оружии, военная "администрация, све­дения из военно-уголовных законов [ЦГВИА, ф. 307, on. 1, № 4514, л. 166]. На военной службе, начавшейся в г. Ломже 14 февраля 1896 г. и продолжавшейся во Владивостоке с 5 августа 1900 г. и в Хабаровске с 22 декабря 1905 г., последовательно был в саперной роте для обучения саперному делу, исполнял долж­ность делопроизводителя полкового суда [ЦГВИА, ф. 409, on. 1, № 80—720/51, л. 245—248], адъютанта 1-го батальона в 1-м Владивостокском крепостном пе­хотном полку, командира роты, заведующего учебной, а затем охотничьей командами, полкового квартирмей­стера и заведующего полковой лавкой, начальника Владивостокской крепостной конноохотничьей команды, начальника (на правах батальонного командира) лету­чего отряда, в который вошли все охотничьи команды крепости Владивосток, затем был прикомандирован к штабу Приамурского военного округа для производства рекогносцировочных работ в качестве начальника экспе­диций (1906, 1907 и 1908—1910 гг.) по исследованию горной области Сихотэ-Алинь, береговой полосы от залива Святой Ольги на север и северной части Уссу­рийского края, после окончания экспедиций был переве­ден (с сохранением военного чинопроизводства) в ведом­ство Главного управления землеустройства и земледе­

54

лия на должность штаб-офицера дли особых поручений; перед увольнением с военной службы (10 октября 1917 г.) наполнял должность комиссара по инородче­ским делам Приморской области [ЦГА РСФСР ДВ, ф. р.-4412, on. 1, № 18, л. 17—24]. Из этого перечня должностей и исполняемых работ видно, что В. К. Ар­сеньев ни по образованию, ни по роду своей службы не был военным топографом, хотя очень многого до­стиг и в топографии, и в картографии.

Особенно пестрит ошибками статья А. И. Мельчина, опубликованная к 100-лётнему юбилею В. К. Арсеньева [234, с. 54—56]. Автор сообщает, что в 1838 г. (в дей­ствительности в 1900 г.) Арсеньев получил назначение младшим офицером военно-топографического отдела 8-го Западно-Сибирского полка (Арсеньев никогда не служил топографом, тем более указанного полка), что по прибытии во Владивосток он «попросил разрешения организовать охотничью команду» (в действительности охотничьи команды в России существовали с 1887 г. [361, с. 604], а во Владивостокской крепости имелись задолго до прибытия туда Арсеньева), что самая круп­ная по своим результатам — экспедиция Арсеньева 1906 г. (а не 1908—1910 гг., как это есть в действи­тельности), что в 1907 г. (а не в 1910 г.) Арсеньев был назначен директором Хабаровского краеведческого му­зея и проработал там всего два года (в действительно­сти почти 10 лет, с 1910 по 1918 г., в других докумен­тах—по 1919 г.), что в 1928 г. (по-настоящему в 1923 г.) Арсеньев побывал на Командорах, что в Даль­невосточном университете в 20-х годах заведовал ка­федрой этнографии (на самом деле был сверхштатным доцентом), что книга «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» были изданы в 1926—1927 гг. (в дейст­вительности в 1921 и 1923 гг.) и что отзыв на них дал акад. Я. Штейнберг (вероятно, автор имел в виду чл.-кор. АН СССР Л. Я. Штернберга) и т. д.

Если А. И. Мельчин, неизвестно на каком основа­нии, указывает датой перевода Арсеньева на Дальний Восток 1898 г., а местом новой службы — 8-й Западно-Сибирский полк, то другой автор, Н. Леонов, также по неизвестной причине, называет соответственно 1899 г. и 2-й линейный Владивостокский батальон [214, с. 133].

Если у Мельчина Арсеньев «заведовал» кафедрой этнографии в Дальневосточном университете, то

55

у Ю. А. Сема «был избран профессором» по той же ка­федре в том же университете [313, с. 26].

Некоторые авторы, в частности Мельчин, непра­вильно датируют съемку этнографических фильмов на Камчатке под научным руководством Арсеньева 1924 г. [235, с. 214], в то время как происходило это в 1930 Г. [365, с. 191} (Арсеньев на место съемок не выезжал); \Л. П. Якимова, разбирая книги Арсеньева «По Ус­сурийскому краю» и «Дерсу Узала» в связи с инона­циональной темой, относит их написание к 20-м годам» тогда как в действительности они были написаны в ос­новном к 1915 г. и окончательно завершены к 1917 г. Следовательно, «творческие искания» Арсеньева «про­ходили» несколько-раньше, чем' указывает Л. П. Яки­мова [372, с. 138—140].

В одной из работ Э. В. Шавкунова читаем: «Новый этап деятельности Общества изучения Амурского края в области археологических исследований наступает с принятием в ©го члены в 1915 г. В. К. Арсеньева» [359, с. 31]. Из печатных источников, однако, известно, что В, К. Арсеньев был принят в члены ОИАК не в 1915-м, а в 1903 г. [263, с. 6—7].

Требует некоторого уточнения широко распростра­ненное мнение о том, что В. К. Арсеньев первым уста­новил биогеографическую границу, разделяющую в Си-" хотэ-Алине охотскую и маньчжурскую флору и фауну. Эту границу: проф. А. И. Куренцов назвал «линией Арсеньева» [203, с. 101—106]. Заслуга Арсеньева в этом определении неоспорима, однако не следует при­писывать ее только ему одному. Вот что пишет сам Арсеньев по этому поводу в письме А. А. Достоевскому от 29 октября 1911 г.: «Ботанизирование производил специально приглашенный в экспедицию i -н Десулави. Им собрано более 800 растений и точно установлена граница, где маньчжурская флора стыкается с охот­ской. В данном случае это будет река Сунэрл (на 25 верст севернее мыса Олимпиады). Переход от одной флоры к другой поразительно резок, Наши ожидания встретить постепенные переходы и приспособляемость растений не оправдались. Центром тяжести моих лич­ных исследований были следующие работы...» Далее перечисляются работы, основными из которых являлись: раскопки стоянок каменного века, сбор коллекций по религиозному культу удэгейцев и составление «Ороч-ского словаря» [ЛОА, ф. 723, on. 1, № 8, л. 4}. _

56

Приведенный перечень фактических ошибок отнюдь не является исчерпывающим. Отмечены лишь наиболее характерные, и часто встречающиеся. «Список ошибок не менее важен, чем летопись достижений,—говорил Вводной из своих недавних бесед с журналистами акад, Ю. Б. Харитон.—Право на ошибку есть у каж­дого—важно не повторять их» [383а, 26.02.1984]. Именно с этой целью — не повторять их —уделяется немало внимания архивным изысканиям на страницах данного издания. Кстати, ошибки встречаются не толь­ко в работах об Арсеньеве. «Литературная газета» довольно часто публикует материалы о фактических ошибках, всякого рода неточностях, встречающихся в массовых изданиях литературоведческого характера. Однако, как замечает литературовед М. Гиллельсон; «простая консхатацйя ошибок вряд ли способна испра­вить сложившееся положение... следует задуматься о том, каким образом, по какой причине в массовых по­пулярных изданиях... возникают неверные утверждения, ошибочные даты и разного рода неточные сведения» [142]. При этом он имеет в виду не работы малоком­петентных авторов (с ними, он полагает, «все предель­но ясно»), а книги и статьи серьезных и честно Относя­щихся к своему труду литераторов и ученых. Откуда у них берутся ошибки? М. Гиллельсон считает основной причиной возникновения ошибок в популярной литера­туре отсутствие научных биографий и других научно достоверных справочных изданий. «Я убежден, пишет он,—что выверенной, прочной базой для популярной литературы должны являться'научные труды... научная биография... открыв которую авторы популярных и научно-популярных книг об этом писателе могли бы получить разносторонние и досконально проверенные биографические данные». Далее он называет и другие печатные источники достоверных сведений — летописи жизни, и творчества писателя, публикации его эписто­лярного наследия. И тут же констатирует, что «очень мало уделяется внимания этим необходимейшим изда­ниям» [142].

~ Указанные М. Гиллельсоном причины появления ошибок можно отнести и к некоторой части работ 6 В. К. Арсеньеве. Большинство же статей о нем вызы­вает много конкретных замечаний, а нередко и суще­ственных возражений явно по причине неосведомлен­ности их авторов, взявшихся за перо, не утруждая се­

' 57

бя еерьезным ознакомлением с темой по имеющимся печатным источникам, а довольствующихся беглым просмотром часто одной и реже нескольких работ об Арсеньеве. Огромное число поверхностных, компилятив­ных статей, и заметок, опубликованных в разные годы в журналах и газетах, широко распространили недо­стоверные сведения из биографии В. К. Арсеньева, что способствовало искажению его подлинного, реального облика как исследователя, писателя и человека. По­добного рода «литературы» особенно много в местных газетах, предоставляющих свои полосы в юбилейные арсеньевские даты для авторов, зачастую очень дале­ких от этой темы. Такие статьи — а их к 100-летию со дня рождения путешественника вышло рекордное чис­ло— являются плохой популяризацией знаний, дезори­ентируют читателя, распространяют ошибочные сведе­ния и неправильные суждения. Однако само обилие этих работ служит своеобразным свидетельством не­ослабевающего интереса к Арсеньеву и большого спро­са на литературу о нем. Всякого рода легенды и вымыс­лы об Арсеньеве, попавшие в печать, глубоко укоре­нились в сознании читателей. Необходимо это положе­ние исправлять: жизненный и творческий путь В. К. Арсеньева заслуживает глубокого изучения и правдивого отражения в литературе.

Заканчивая обзор печатных источников и литерату­ры о В. К. Арсеньеве, необходимо отметить, что в до­революционный период основным биографическим источником были печатные труды самого путешест­венника, что его биография не была еще написана, а имя его было известно лишь в сравнительно неболь­шом кругу русских и западных ученых.

Активная разработка проблем, связанных с изуче­нием жизни и деятельности Арсеньева, началась толь­ко в советский период, главным образом в послевоен­ный. С 1945 по 1970-е годы опубликован ряд неизвест­ных его работ, выпущены в свет двух- и шеститомник основных его произведений, создана обширная литера­тура о нем, а также аннотированные библиографии его трудов и работ о нем, напечатаны различные архивные материалы—письма, воспоминания, фотографии.

Благодаря работам советских исследователей, а так­же частому переизданию и переводу на различные язы­ки народов мира основных книг Арсеньева" имя его приобрело широкую известность и признание. Теперь

58

имеется ряд биографических очерков, изданных отдель­ными книгами и брошюрами, довольно обстоятельно изучено с литературоведческой точки зрения писатель­ское наследие Арсеньева, делались попытки охаракте­ризовать конкретный его вклад в такие области зна­ния, как география, краеведение, топография, археоло­гия, этнография, биогеография и охотоведение, эконо­мика и народное хозяйство. В общих чертах освещена преподавательская и научно-организационная деятель­ность, выявлены и описаны в кратком виде маршруты основных экспедиций. Однако биографы Арсеньева не достигли единства взглядов по некоторым вопросам его деятельности, отдельные аспекты которой ими зача­стую просто декларируются. Наряду с известными до­стижениями биографами были допущены и сущест­венные ошибки, о чем подробно говорилось в этом раз­деле. Главной причиной появления в печати столь большого числа разнообразных ошибок и неточностей надо считать, на наш взгляд, эпизодичное, случайное обращение к архивным материалам, а порой и полное их игнорирование. Ничто не может заменить архивных источников — эта аксиома со всей определенностью подтверждается на примере литературы об Арсеньеве.

. Итак, существующая обширная литература о В. К. Арсеньеве не дает оснований считать, что эта те­ма полностью изучена. До сих пор все еще нет его полной научной биографии, полного выверенного собра­ния сочинений, летописи жизни и деятельности, сборни-, ков писем и воспоминаний о нем, остаются нераскрыты­ми некоторые существенные аспекты деятельности и факты биографии. К слабо изученным вопросам отно­сятся, например, экспедиции 1911, 1912 гг., а также эт­нографические исследования В. К. Арсеньева и его деятельность в советский период. Восполнение этого пробела является неотложной задачей советских ученых.

Источниками для решения указанных задач помимо печатных работ Арсеньева и литературы о нем явля­ются многочисленные и разнообразные по содержанию архивные материалы, хранящиеся, в центральных и местных архивохранилищах страны, в частности лич­ный фонд путешественника, содержащий ценнейший биографический материал.

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ НАСЛЕДИЕ В. К. АРСЕНЬЕВА

О судьбе личного архивного фонда

Самым ценным из документальных источников яв­ляется личный архивный фонд В. К. Арсеньева, окла- дывавшийся на протяжении 30 лет его жизни на Даль­нем Востоке (1900—1930). Фонд хранился в кабинете В. К. Арсеньева на последней его квартире (Владиво­сток, Федоровская ул., 7, кв. 4; ныне эта улица названа именем В. К. Арсеньева). По некоторым сведениям можно предположить, что Арсеньеву не удалось сбе­речь свой фондполностью. Как указывают его род­ные и близкие & своих воспоминаниях, рукописи путе­шественника пропали в гражданскую войну, и только небольшая их часть сохранилась в музеях, архивах и в Географическом обществе; среди пропавших материа­лов ими названы следующие:

1. Записные книжки, «которые постепенно заполни­ли пол-ящика его письменного стола. Если найти их, записи много расскажут о внутреннем мире Арсенье­ва». Указывается, что начал он их вести чуть ли не с первых месяцев прибытия на Дальний Восток.

2. Палка с проектами маршрутов и планом исследо­ваний неосуществленной Северной экспедиции, насчи­тывавшая более 100 страниц.

3. Записи сказок, верований и слов удэгейцев, на­чатые Арсеньевым, вероятно, в 1900 г.

2. «Много серьезных работ на сотни страниц» В. К. Арсеньева о Корее, а также материалы по изуче­нию корейцев: «сотни фотографий корейских деревень, орудий земледелия и труда, женыпеневых плантаций. К каждому снимку прилагалось объяснение, описание, а то и маленькая статья».

5. Отдельные альбомы по удэгейцам, нанайцам,

китайцам, японцам, куда вносились фотографии,

60

"статьи, вырезки из газет и журналов. Алфавит и карто­тека-оглавление к этим альбомам.

6. Большой журнал, куда путешественник наклей-. вал все свои напечатанные статьи.

7. Журнал е газетными и другими статьями, в кото­рых упоминалось имя В. К. Арсеньева.

8. Рукописи, фотографии, альбомы и китайские кни-,ги, привезенные В. К. Арсеньевым в 1916 г. из Маньч­журии.

9. Тетрадь оглавлений интересных эпизодов и по-: учительных мест к экспедиционным дневникам В. К. Ар­сеньева.

10. Часть материалов (письма, фотографии), сож­женных в 1939 г. первой женой В. К. Арсеньева — ;'Анной Константиновной Арсеньевой (Кадашевич) [277,

е. 58, 87, 90, 92, 100, 124, 127, 132].

В личном архивном фонде В. К. Арсеньева BGe эти материалы отсутствуют. Вероятно, они пропали или затерялись в годы интервенции на Дальнем Востоке.

В.одной из статей В. К. Арсеньев сообщал, что во время путешествий по Приморью в 1906—1912 гг. и во Время служебных поездок 1900—1905, 1913—1918 гг. .он тщательно вел путевые дневники [69, № 2, с. 1]. 1-0 ведении дневников в 1902—1903 гг. Арсеньев упоми­нает и в работе «Сведения об .экспедициях капитана -Арсеньева В. К.» [54, с. 3]. Однако дневников 1900— .. 1905 гг. в фонде не имеется. Возможно, именно о них !;идет речь в воспоминаниях А. К. Арсеньевой: «В 1918 г. „гмы жили на Корфовской даче и зимой, укрываясь от ;" белых... Муж в это время был в экспедиции. Сюда не раз приходили калмыковцы. Они знали Арсеньева и хотели забрать его в армию. По моему совету Воля (сын путешественника Владимир Владимирович Ар-'; сеньев.— А. Т.) собрал все золотые и серебряные ме­дали Володи, его военные награды и ордена, все на­ши ценные вещи и несколько дневников Владимира Клавдиевича и, сложив все это в цинковую банку, пе­ревязал ее изоляционной лентой. Затем самодельный сундук с сокровищами был закопан около дачи. Когда же потом Володя стал копать в указанном месте, то ничего не нашел. Или кто-то выкопал банку, или, ско­рее всего, Воля забыл место. Так около нашей дачи и лежит до сих пор этот клад, в котором самое цен­ное — дневники Арсеньева. Мы так и прозвали его „кррфовский клад Арсеньева"» (цит. по [277, с. 100]).

61

Воспоминания Анны Константиновны позднее были, по-видимому, дополнены и уточнены, так как появи­лись в следующей редакции. «Арсеньев снимал дачу в густом лесу Хехцира, что в 30 километрах южнее Хабаровска... В 1918 году... Владимир Клавдиевич ре­шил спрятать ценности от бандитов. Он взял 20-литро­вую квадратную в сечении банку и разрезал ее попо­лам. В одну половину сложил дневники, что были с ним, свою двухтомную работу „Страна Удэгэ", золо­тые и серебряные медали, часть рукописей, а также другие ценные для него вещи. Обе половинки он соеди­нил и запаял шов. Эту банку он с сыном Владимиром тайно закопал за дачей... Лишь через много лет он вер­нулся в Хехцир. Увы, пожар уничтожил его дачу... Как Арсеньев ни искал клад, обнаружить его не уда­лось» (цит. по [280, с. 303]).

Имеется свидетельство самого путешественника о сдаче им на хранение своих дневников в Хабаровский музей в 1915 г., перед отправлением в очередное путе­шествие (или служебную поездку) по краю. Так, в пи­сьме А. Н. Пеллю он писал 12 августа 1915 г. из Хаба­ровска во Владивосток: «Я скопирую ее (горы.— А, Т.) точное расположение из своих рабочих дневников (ко­торые сейчас уложены, опечатаны и сданы на хранение в музей) и пришлю Вам... Относительно себя скажу, что доживаю в Хабаровске последние дни. Свою моби­лизацию кончаю. С дороги Вам напишу еще раз» [АГО, ф. ВКА, оп. 3, № 98, л. 1—2]. К сожалению, Ар сеньев не указывает ни количества дневников, ни их датировки, поэтому определить, какие именно дневни­ки были на хранении в музее, невозможно.

О судьбе некоторых материалов, в частности так называемой «зеленой книжки», рассказал брат путе­шественника Александр Клавдиевич Арсеньев: «Зеле­ная книжка имела гибкий переплет. Владимир хранил в ней важные записи, касающиеся находок драгоцен­ной руды... пещер смерти, мест, богатых женьшенем... Карту плантации (плантация женьшеня, подаренная Дерсу Узала В. К. Арсеньеву.— А. Т.) брат начертил сам. Я помню, что на ней были нанесены коричневые горы и зеленые деревья. Среди них голубели верховья реки Лефу. Карту прорезали красные стрелки — указа­ния, где достичь потайной рощицы. Место, , где рос женьшень, Владимир отметил красным квадратом. Позднее карту он скопировал и передал своему сорат­

62

нику Александру Ивановичу Мерзлякову... Карта план­тации женьшеня может храниться о его семье... Зеле­ная книжечка, думаю, затерялась в библиотеках, архивах и в музейных фондах Хабаровска, Владиво­стока, Уссурийска. Там во время интервенции Влади­мир Клавдиевич прятал от иноземцев свои рукописи, дневники, карты и документы. Там же он хранил аль­бомы с письмами выдающихся людей России: Прже­вальского, Семенова-Тян-Шанского, Козлова, Роборов-ского, Комарова, Шокальского, Анучина, Берга» [279, с. 4].

Отметим, что в фонде нет ни «зеленой книжечки», ни карты плантации женьшеня, ни альбомов с пись­мами выдающихся людей. Есть просто письма (без альбомов) Д. Н. Анучина, Л. С. Берга, П. К. Козлова, В. Л. Комарова, Ю. М. Шокальского, но писем Н. М. Пржевальского и В. И. Роборовского нет. (По словам Александра Клавдиевича, письмо Н. М. Прже­вальского было подарено В. К. Арсеньеву П. К. Козло­вым [277, с. 37].) О степени достоверности приведен­ных воспоминаний судить трудно, но реальная основа в них, несомненно, есть.

В Хабаровском краеведческом музее имеется одна тетрадь (типа большого альбома), между чистыми (без текста) листами которой хранятся: фотографии В. К. Арсеиьева и членов его семьи; письмо (подлин­ник) проф. В. М. Савича В. К. Арсеньеву от 3 февраля 1926 г.; исполненная В. К. Арсеньевым недатированная карта района нижнего Амура; его же карта участка р. Онона и линии КВЖД (с подписью и датой 4 июля 1925 г.); подлинный отчет путешественника об экспеди­ции 1927 г. по маршруту Советская Гавань —Хаба­ровск (сброшюрованная машинопись); письмо Н.П.Ма-цакова В. П. Сысоеву от 12 мая 1968 г., в котором со­общается о том, что у проживавшего в г. Костроме Н. А. Михельсона 1 хранился альбом со многими запи­сями В. К. Арсеньева; недатированная афиша, изве­щающая о темах предстоявших одиннадцати лекций путешественника во Владивостокском народном уни­верситете; две подлинные групповые фотографии чле­нов этнографического кружка, созданного Арсеньевым . в 1914 г.

1 Михельсон Николай Адамович, член Приамурского отдела РГО (с 1 марта 1915 г.) и его Отделения археологии, истории и этногра­фии (с 1916 г.),

По сведениям журналиста А. И. Сердюка, в Хаба­ровском же музее хранится с 1964 г. папка с докумен­тами Сихотэ-Алиньской экспедиции 1928 г.,, консуль­танте которой был В. К. Арсеньев [318], а по утверж­дению 1 Г. Г. Пермякова, там имеется несколько уцелев ших страниц черновика книги «По Уссурийскому краю» [277, с. 132].

Из статей сотрудников Хабаровского музея, посвя­щенных 100-летию со дня рождения В. К. Арсеньева, видно, что в музее хранятся «многие на редкость цен­ные материалы, письма, документы Арсеньева» [144], но конкретно указаны только следующие: фотография В. К. Арсеньева за работой в его кабинете в 1929 г., его письмо председателю Дальневосточного краевого отдела Русского 'географического общества (январь 1929 г.) с выражением благодарности за избрание по­четным членом отдела [144] и недатированное письмо учителю А. А. Раханскому, написанное в конце 1925 или в начале 1926 г. [253].

Из доклада участницы «Арсеньевских чтений» (Ха­баровск, 7—8 апреля 1984 г.) А. А. Пономаревой стало известно, что в Хабаровском краеведческом музее хра­нятся скомплектованные В. К. АрсеНьедым фонды фо­тографий с Хабаровской выставки 1913 г. и к I конфе­ренции по изучению производительных сил Дальнего Востока 1926 г., а также его записки и письма, подчер­кивающие необходимость сбора этнографических, ар­хеологических, филателистических и других коллекций, составленная им первая инвентарная книга музея, по­левая документация Арсеньева, его планы-схемы и кар­точки-планы археологических памятников. Хранится здесь и коллекция из 136 почтовых марок, сданная в музей сыном путешественника Володей Арсеньевым в 1915 г. Хабаровский музей ныне располагает фото­копиями всех путевых дневников и других материалов из фонда путешественника.

Во Владивостокском краеведческом музее им. В. К. Арсеньева, как сообщил на тех же «Чтениях» И. Н. Клименко, имеются подлинники карт маршрутов 1906—1909 гг., вычерченных путешественником на вос­ковке черной тушью; удостоверение, выданное Арсенье-ву штабом 8-й Восточно-Сибирской дивизии, свидетель­ствующее о высокой оценке выполненных им рекогнос­цировок во время русско-японской войны; свидетельст­во РГО (1909) об избрании Арсеньера членом общест­

64

ва; биографическая анкета, заполненная его рукой (декабрь 1928 г.); квитанция о получении им денежных средств на раскопки на п-ове Песчаный и его собствен­норучная карта-схема мыса Бринера с пояснительной запиской к ней (1921); телеграмма В. К. Арсеньева ректору ГДУ И. В. Пашкевичу (3 ноября 1925 г.) и те­леграмма Дальневосточного университета Дальревко-му, датированная тем же числом, о переводе Владими­ра Клавдиевича из Хабаровска во Владивосток для работы в университете и в местном отделе ГРГО; ча­стично сохранившаяся переписка (письма его к В. Н. Козьминых, Продайводе и др. 1927—1930 гг., письмо проф. В. М. Савича В. К. Арсеньеву от 3 фев­раля 1926 г.) и подлинный договор, заключенный меж­ду В. К. Арсеньевым и Ф. Мулинкой о согласии по­следнего быть проводником в экспедиции 1927 г.

Кроме того, в этом же музее сохранились отдельные фотографии и некоторые книги В. К. Арсеньева с его дарственными надписями В. Е. Глуздовскому, В. Л. Ко­марову, учителю Федорову, а также Владивостокскому музею; экспедиционный дневник № 2 (типа записной книжки) экспедиции 1927 г. по маршруту Советская Гавань — Хабаровск и другие материалы путешествен­ника (всего более 130 с.) [222, с. 43].

В Хабаровском филиале FO СССР хранится пере­данный А. В. Штундюком фотоальбом В. К. Арсеньева экспедиции 1927 г. [386, 22.06.1969].

В архиве бывшего Дальневосточного филиала Си­бирского отделения АН СССР (ныне —Дальневосточ­ный научный центр АН СССР) хранятся: 1. Биографи­ческие материалы В. К. Арсеньева 1921—1928 гг. Это — машинописные копии некоторых документов из личного дела В. К. Арсеньева, хранящегося в Государ­ственном архиве Приморского края во Владивостоке. Копии (43 л.) сброшюрованы в одну единицу хранения. 2. Работы В. К. Арсеньева «Археологические раскопки на полуострове Песчаном» (1921 г., с фотографиями раскопок в тексте, сброшюрованная машинопись на 31 л., опубликована в сокращенном виде А. П. Оклад­никовым [259, с. 329—338]) и «Дерсу Узала» (машино­пись в 4-х томах, с многочисленными рукописными вставками и правкой автора).

Разумеется, есть материалы В. К. Арсеньева и о нем в архиве Приморского филиала (б. Владивосток­ского отдела) Географического общества СССР, так

65

как Владимир Клавдиевич был активнейшим членом не только этого филиала, но и его предшественника — Общества изучения Амурского края.

В Архиве АН СССР в Ленинграде хранятся мате­риалы, переданные туда в 1962 г. братом путешествен­ника— А. К. Арсеньевны. Это — фотографии семьи К. Ф. Арсеньева (отца путешественника), письмо В. К. Арсеньева брату Александру Клавдиевичу от 6 апреля 1929 г., воспоминания Александра Клавдиеви-ча о брате (рукопись) и его же воспоминания об уча­стии в экспедиции 1912 г. и др.

Часть материалов В. К. Арсеньева хранится у сына путешественника, В. В. Арсеньева (род. 5 сентября 1900 г., ныне проживает в Челябинске), в частности подлинные листы рукописи «В дебрях Уссурийского края» [400, 16.01.1970], «неизвестная еще работа В. К. Арсеньева „Уссурийский край"», письмо и фото­графия отца путешественника — К. Ф. Арсеньева [273]. Возможно, его же архив имеется в виду в статье Г. Г. Пермякова: «Сохранились (где? — автор не ука­зывает.— А. Т.) корейские альбомы Арсеньева и его труды по Корее, прежде всего о проникновении амери­канских миссионеров в эту страну» [280, с. 294]. По сведениям других авторов, у В. В. Арсеньева хра­нятся также «старый альбом фотографий, среди кото­рых портреты Дерсу Узала и В. К. Арсеньева с орде­ном за 'поход по Сихотэ-Алиню, неопубликованные за­писи путешественника, конспекты лекций, прочитанных им в Географическом обществе» [322, с. 13], «альбомы, в которых собраны не только фотографии замечатель­ного писателя, его родных и близких, но и снимки, запечатлевшие его экспедиции, его спутников, пейзажи тайги», фотография В. К. Арсеньева «в юнкерском мун­дире», несколько снимков Дерсу Узала: «...вот Дерсу с Арсеньевым, вот он у костра» [128].

В Ленинграде хранятся некоторые материалы, глав­ным образом фотографии членов семьи Арсеньевых, у внучатой племянницы путешественника Эллы Кон­стантиновны Хлопониной, часть семейного архива Кашлачевых имеется у вдовы племянника В. К. Ар­сеньева— Людмилы Николаевны Хлопониной.

В Москве бережно сохраняются семейные фотогра­фии, книги путешественника с его дарственными над­писями и другие материалы у его племянницы, Ната­лии Иннокентьевны Горелышевой, а у ее родственницы

бб

Тамары Алексеевны Фиалко есть подлинники писем до чери путешественника, Наталии Владимировны Ар­сеньевой, документы (в копиях) о жене путешествен­ника Маргарите Николаевне Арсеньевой и ее родите­лях— Н. М. и Ю. Н. Соловьевых.

У жителя г. Хабаровска А. М. Котова хранятся подлинники восьми писем В. К. Арсеньева (не ранее 1926 г.), адресованных владельцу. Историю своей пере­писки с Владимиром Клавдиевичем он подробно рас­сказал на «Арсеньевских чтениях» 7 апреля 1984 г., продемонстрировав упомянутые письма, свидетельст­вующие о глубокой заинтересованности их автора не только вопросами воспитания подрастающего поколе­ния, но и судьбой конкретного мальчика — Анисима Котова.

Нет нужды доказывать, насколько целесообразно было бы все документальные материалы В. К. Арсенье­ва сосредоточить в одном месте, приобщив их к его фонду.

Вскоре после смерти путешественника комиссия в составе представителей нотариата, научных органи­заций и Экспедиции экономических изысканий Уссурий­ской железной дороги2, в присутствии его вдовы, М. Н. Арсеньевой, произвела осмотр и опись кабинета на его квартире, указав в акте от 8 сентября 1930 г. на наличие систематизированной библиотеки, главным образом краеведческого характера, «в количестве книг и наименований согласно прилагаемого каталога» (при акте каталог библиотеки не обнаружен) и 15 рукопис­ных дневников В. К. Арсеньева, относящихся к его пу­тешествиям. В этом же акте отмечается, что «означен­ные книги и тетради комиссией сданы на хранение жене покойного Арсеньева», в чем она и расписалась в конце акта [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 25].

10 сентября 1930 г. комиссия в том же составе в помещении конторы нотариуса г. Владивостока про­извела осмотр материалов В. К. Арсеньева, собранных в семи папках (откуда поступили — не указано, но скорее всего они хранились в Экспедиции Уссурийской железной дороги), и в своем акте, перечислив эти ма­териалы, указала на изъятие из общих дел и передачу Экспедиции Уссурийской железной дороги некоторых

2 Учреждение во Владивостоке, где Арсеньев работал незадолго до смерти.

67

служебных документов, относящихся к работе В. К. Ар-сеньева в указанном учреждении (корешки чековой книжки, принадлежавшей Арсеньеву как руководите­лю экспедиции, квитанция от 29 августа 1930 г. о сдаче Арсеньевны 150 руб. в кассу экспедиции, мар­шрутная карта экспедиции В. К. Арсеньева 1927 г. от Хабаровска до Советской Гавани и др.)- О месте даль­нейшего хранения рассмотренных комиссией семи па­пок с материалами В. К. Арсеньева в акте не сказано [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 25].

В 1931 г. по поручению Дальневосточного краевого научно-исследовательского института, где также в по­следние годы работал В. К. Арсеньев, П. Бардунов ознакомился с материалами, хранившимися в кабинете путешественника (в служебном или домашнем — П. Бардунов не указывает), и составил докладную за­писку от 12 мая 1931 г. «О ценности в научно-исследо­вательском отношении оставшихся после смерти В. К. Арсеньева материалов и бумаг», рукописный экземпляр которой хранится в фонде В. К. Арсеньева [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 27], а машинописный — в «Личном деле сверхштатного доцента Государствен­ного Дальневосточного университета В. К- Арсеньева», хранящемся в Государственном архиве Приморского края [ГАПК, ф. 117, оп. 5, № 7, л. 72—76]. В конце докладной записки указано, что к ней «прилагается список всех материалов, хранящихся в кабинете Вла­димира Клавдиевича Арсеньева».' К сожалению, этот список, являющийся ценнейшим документом, обнару­жить не удалось.

Автор докладной записки, раскрыв в общих чертах характер осмотренных им материалов и отметив их несомненную научную и практическую ценность, опре­делил и систему хранения: «Разложены по папкам, пакетикам и сверткам, на которых сделаны надписи рукою самого В. К. Арсеньева... и подобраны по груп­пам и разложены они самим покойным... Я не посмел нарушить тот порядок, который ввел в своих бумагах покойный Владимир Клавдиевич» [ГАПК, ф. 117, оп. 5, № 7, л. 72—76]. В этих строках П. Бардунова видно не только уважение к памяти знаменитого исследова­теля, но и глубокое понимание необходимости и важ­ности сохранения его документального наследия имен­но в том виде, какой придал ему сам фондообразо-ватель.

68

Следовательно, Бардунов в 1931 г. застал в полном

порядке и документальный фонд, и библиотеку путе­шественника, насчитывавшую, как он указывает, более 500 книг и имевшую систематизированный ка­талог. Докладная записка П. Бардунова является цен­ным свидетельством, дающим хотя и общее, но все же реальное представление о составе и содержании фонда. Кроме того, в ней названы некоторые конкретные рабо­ты В. К. Арсеньева и других авторов, ныне отсутствую­щие в фонде.

В том же «Личном деле...» Арсеньева имеется не­сколько документов, касающихся истории его фонда, которые приводятся ниже полностью, так как они очень важны, а в фонде путешественника отсутствуют.

29 мая 1931 г. Дальневосточная краевая плановая комиссия (Далькрайплан) при Далькрайисполкоме3 в Хабаровске получила от ДВК.НИИ из Владивостока машинописную копию докладной записки П. Бардуно­ва и поручила своему научному сотруднику подгото­вить оправку и письмо в ДВКНИИ по вопросу сохра­нения и использования материалов В. К. Арсеньева.

Далькрайплан для выяснения правовой стороны это­го вопроса обратился к юрисконсульту Далькрайиспол-кома И. Гвоздеву, который 30 июня 1931 г. ответил: «Осветить вопрос об использовании материалов и бу­маг, оставшихся после умершего В. К. Арсеньева, с правовой стороны затрудняюсь, так как из переписки нельзя с точностью установить, являются ли эти ма­териалы личной собственностью В. К. Арсеньева, или они принадлежат тому учреждению, в котором он ра­ботал перед смертью, являются ли они продуктом труда самого В. К. Арсеньева или других лиц и распро­страняется ли на них авторское право. Полагал бы прежде всего определить научную ценность этих мате­риалов и в связи с разрешением этого вопроса дать поручение выяснить детально принадлежность этих материалов и что они собою представляют в правовом смысле. Только после этого можно будет решить вопрос о правовой стороне дальнейшего использования этих материалов. Одновременно, если эти материалы дейст­вительно имеют научную ценность, надо предложить принять срочные меры к сохранности этих материа­лов» [ГАПК, ф. 117, оп. 5, № 7, л. 79—80].

3 В Далькрайплане В. К. Арсеньев работал в 1924—1925 гг.

69

На основании докладной записки П. Бардунова И ответа И. Гвоздева в Далькрайплане 30 июня 1931 г. была составлена следующая оправка:

«Докладная записка тов. Бардунова (12.V.1931 г.) ДВК научно-исследовательскому институту „О ценно­сти в научно-исследовательском отношении оставшихся материалов и бумаг после В. К. Арсеньева" говорит, по-видимому, о материалах и бумагах, оставшихся в служебном кабинете покойного в ДВКНИИ. К этому выводу приводит и указание Бардунова, что много ма­териала остается неизвестным, хранится в семье.

В соответствии с заключением юрисконсульта Далькрайисполкома тов. Гвоздева при сем прилагается письмо на имя проф. Савича (проект) по данному вопросу.

Кроме того, можно предложить еще следующий способ (практикующийся в СССР) сохранения и тех материалов, которые имеются в семье покойного. Это — признать высокую научную ценность для Даль­невосточного края всех материалов, оставшихся после Арсеньева, и объявить его домашний кабинет (со все­ми, конечно, материалами) государственной собствен­ностью (как кабинет Л. Н. Толстого, А. С. Пушкина, М. И. Глинки, Н. Г. Рубинштейна и т. д.) и сохранять его в неприкосновенности» [ГАПК, ф. 117, оп. 5, № 7, л. 78].

Упомянутый в оправке Далькрайплана проект пись­ма на имя директора ДВКНИИ проф. В. М. Савича был одобрен, и письмо отослано 1 июля 1931 г. Вот его содержание:

«В Далькрайплан поступила «опия сообщения П. Бардунова (от 12.V.1931 г.) в ДВКНИИ (без прило­жения описка) о ценности в научно-исследовательском отношении оставшихся после смерти В. К. Арсеньева материалов и бумаг.

Далькрайплан весьма заинтересован не только в со­хранении, но и в использовании этих материалов и бумаг, почему и просит вас сообщить, определена ли научная ценность этих материалов, являются ли эти материалы личной собственностью В. К. Арсеньева, или они принадлежат ДВКНИИ, являются ли эти ма­териалы продуктом труда В. К. Арсеньева или других лиц и распространяется ли на них авторское право.

В связи с изложенным Далькрайплан предлагает прежде всего принять срочные меры к сохранности

70

этих материалов и, в случае положительного решения этого вопроса, выяснить детально принадлежность этих материалов и что они собою представляют в правовом смысле.

Вместе с тем крайплан просит вас решить вопрос о возможности сохранения в неприкосновенном виде всего ценного научного материала, который, быть мо­жет, имеется в семье покойного В. К. Арсеньева, конеч­но, после установления, что именно имеется, насколь­ко высока научная ценность имеющегося материала; опять-таки вопросы авторского права осветить, после чего можно будет поднять вопрос о создании кабине­та-музея имени покойного В. К. Арсеньева.

С ответом просьба не задержать» {ГАПК, ф. 117, оп. 5, № 7, л. 77].

Из этих документов видно, что дальнейшая судьба фонда В. К. Арсеньева беспокоила прежде всего те научные учреждения, в которых он работал. Предполо­жение Далькрайплана о том, что П. Бардунов осматри­вал не домашний, а служебный кабинет В. К. Арсенье­ва в ДВКНИИ, скорее всего ошибочно. Приведенный им довод в пользу своего предположения — указание П. Бардунова на оставшиеся неизвестными многие ма­териалы, хранящиеся в семье путешественника,— неос­нователен. Указание П. Бардунова вполне естественно: ведь оп осматривал не псе имевшиеся в семье В. К. Ар­сеньева документальные материалы, а только те, что хранились в домашнем кабинете путешественника. Та­кие материалы, как семейные фотоальбомы, фотогра­фии, переписка интимного характера и др., могли храниться не в кабинете, а в других комнатах квар­тиры В. К. Арсеньева, непосредственно у его жены, М. Н. Арсеньевой.

О том, что П. Бардунов осматривал домашний ка­бинет, говорит и тот факт, что он одновременно позна­комился и с личной библиотекой В. К. Арсеньева, хра­нившейся, несомненно, на его квартире, а не в ДВКНИИ, о чем свидетельствует упомянутый акт осмотра домашнего кабинета от 8 сентября 1930 г.

Беспокойство за судьбу архива путешественника высказал в 1933 г. и соавтор некоторых опубликован­ных работ В. К. Арсеньева — Е. И. Титов: «И теперь, когда Арсеньев уже умер, даже еще не привели в по­рядок его литературного наследства, не разобрали рукописей» [337, с, 110],

71

Архивом В. К. Арсеньева интересовались не только на Дальнем Востоке, но и в Москве. И. И. Халтурин в письме от 5 февраля 1963 г. Е. Д. Петряеву сообщал: «Я очень жалею, что после его (В. К. Арсеньева.— А. Т.) смерти не поехал во Владивосток, чтобы приве­сти в порядок и сдать куда-'нибудь его архив. Об этом тогда беспокоился Горький» [286, с. 318]. В этом же письме высказывается уверенность относительно гибе­ли архива Арсеньева, а также содержатся ценные све­дения о некоторых материалах фонда Владимира Клав-диевича, в частности о ныне хранящихся в нем маши­нописной рукописи книги «В горах Сихотэ-Алиня», о верстке тома 3 неосуществленного собрания сочине­ний и об отсутствующих теперь других рукописях и гранках (каких именно — не указано) из этого собра­ния сочинений. Предположение И. И. Халтурина о гибе­ли архива В. К. Арсеньева, к счастью, оказалось оши­бочным.

Известно, что жена В. К. Арсеньева, Маргарита Николаевна, была его верным помощником. После смерти мужа она не только бережно хранила его ма­териалы, но и старалась их издать. Она доработала (как смогла) и издала неоконченную книгу «В горах Сихотз-Алиня», напечатала несколько отдельных рас­сказов и очерков, переиздала книгу «По Уссурийскому краю», подготовила к печати и издала книгу «В дебрях Приморья» и другие работы.

М. Н. Арсеньева умерла 21 августа 1938 г. После ее смерти материалы оставались на квартире, где про­живала дочь, Наталия Владимировна Арсеньева.

10 сентября 1938 г. Приморский филиал Географи­ческого общества СССР обратился с письмом к Н. В. Арсеньевой, вероятно, в развитие устных перего­воров с ней о возможности приобретения филиалом книг, карт и документальных материалов ее отца [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 297], на что указывает и со­ставленный ранее сотрудниками библиотеки филиала список рукописей, дневников, географических карт и

4 И. И. Халтурин познакомился с В. К- Арсеньевым в 1928 г. в Москве и вскоре получил его согласие на переработку для детей книги «Дерсу Узала. «Детский» вариант книги вЫшел уже после смерти В. К. Арсеньева, в 1932 г., выдержал не менее шести изда­ний и переведен на многие языки. В 1946 г. И. И. Халтурин обрабо­тал для детей рассказы В. К Арсеньева «Встречи в тайге» (см. [285, с 177]).

72

других материалов В. К. Арсеньева [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 28].

Переговоры завершились приобретением архива В. К. Арсеньева Приморским филиалом ГО СССР, но было ли это приобретение документально оформле­но, остается неизвестным: ни актов приемки, ни сда­точных описей, ни денежных документов обнаружить не удалось. Поэтому точной даты поступления доку­ментального фонда,, а также личной библиотеки В. К- Арсеньева в ПФГО нет. Лишь на одном из фото­альбомов В. К. Арсеньева имеется помета: «Остатки альбома Арсеньева В. К., найденные в его библиотеке 1.XI.38 г. Г. Красюк» [АГО, ф. ВКА, оп.4, № 51, листы не нумерованы]. Это дает некоторую возможность предположить, что «библиотека В. К. Арсеньева по­ступила в ПФГО не позднее 1 ноября 1938 г., несомнен­но, поступил одновременно с ней и личный архивный фонд путешественника5. Впрочем, неизвестно также ме­стонахождение библиотеки в момент найденных в ней остатков альбома. Не исключено, что она находилась еще на квартире, а не в Приамурском филиале ГО СССР.

В связи с тем что фонд самого Приморского филиа­ла ГО ССОР был до 1972 г. не обработан и не опи­сан, найти в нем нужные документы при крайне огра­ниченном времени оказалось очень трудно. Попытки в этом отношении почти не дали результатов. Удалось только обнаружить в одном из писем бывшего ученого секретаря ПФГО Н. А. Навиндовского от 22 марта 1950 г. беглое упоминание о годе приобретения архив­ного фонда В. К. Арсеньева у его дочери — 1941-м [АГО, ф.ВКА, оп.2, № 34, листы не нумерованы]. На чем основана эта дата, автор письма не указывает, а из личной беседы с ним выяснилось, что он назвал ее предположительно. Из беседы автора этих строк с бывшими соседями Н. В. Арсеньевой, И. Емолоным и его женой, проживавшими в квартире Арсеньевых одно­временно с Н. В. Арсеньевой, стало известно, что в 1941 г. Н. В. Арсеньева «продала библиотеке книги отца за 5 тыс. руб.», а в 1943 г. после ее отъезда из

5 Н. Е. Кабанов указывал, что «в архиве В. К- Арсеньева сохра­нилась личная библиотека, которая соединена с основными книжны­ми фондами библиотеки Приморского филиала Географического об­щества» (см. [100, т. 6, с. 262)).

73

Владивостока «приехали На машине какие-то мужчины и забрали все, что было в квартире Арсеньевых»6. Ни этих мужчин, ни содержимого, забранного ими, Емоловы не знают. Понятно, что за достоверность этих сведений ручаться не приходится.

Судя по сообщению владивостокской газеты [386, 17.11.1938], фонд и библиотека Арсеньева взяты на хранение в Приморский филиал ГО СССР не позднее 17 ноября 1938 г. в значительном объеме и в до­вольно упорядоченном состоянии, как это можно видеть из списка сотрудников библиотеки ПФГО И. Агрономовой и М. Лютц от 11 апреля 1938 г., где указано 81 наименование папок и конвертов с материа­лами Арсеньева (папки и конверты к настоящему вре­мени в фонде не сохранились), а в некоторых случаях оговорено и наличие конкретных номеров на отдельных папках и конвертах (№ 30, 31, 39, 44, 45, 47, 54, 56, 60, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 72, 74, 2707), но без указания на почерковую принадлежность этих номеров. Не ис­ключено, что номера на папках были проставлены са­мим фондообразователем или его женой.

По этому же списку можно судить и о составе ма­териалов фонда: путевые дневники 1906—1927 гг., руко­писи отдельных работ В. К. Арсеньева и других иссле­дователей, книга «Дерсу Узала» с пометами автора, гранки тома 3 неосуществленного собрания сочинений В. К. Арсеньева, служебная и личная переписка, подго­товительные материалы к работам (в том числе карто­тека— три ящика), карты, планы, чертежи, фотогра­фии, диапозитивы, газетные вырезки и др.

О составе фотографических материалов фонда по состоянию на 13 июля 1943 г. дает представление дру­гой описок, составленный теми же сотрудниками биб­лиотеки ПФГО И. Агрономовой и М. Лютц [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 31, л. 1—4], а по состоянию не позд­нее 17 июля 1965 г.— по статье Г. Пермякова [276]. О составе и объеме материалов всего фонда в целом по состоянию на май 1946 г. можно судить по записи в инвентарной книге Приморского филиала ГО СССР [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 32, л. 1—7]. Кроме того,

6 Запись беседы с И. и П. Емоловыми от 13 апреля 1972 г. во Владивостоке (27, собр. А. И. Тарасовой].

7 Упоминание в списке от 11 апреля 1938 г. папки под № 270 наводит на мысль, что когда-то у Арсеньева было не менее 270 па­нок с материалами, а к 1938 г. их осталось всего 81.

74

в фонде сохранился недатированный список экспедици­онных дневников В. К. Арсеньева, составленный М. Н. Арсеньевой [АГО, ф. ВКА, оп.2, № 26, л. 1—3]. Не совсем точный список экспедиционных дневчиков и других материалов В. К. Арсеньева напечатан Н. Е. Кабановым [100, т. 6, с. 259—262]. Все перечис­ленные учетные документы позволяют составить до­вольно ясное представление об объеме и составе мате­риалов фонда В. К. Арсеньева и установить степень его сохранности по состоянию на апрель 1972 г.

Что было и чего нет

Выше уже говорилось о том, что ни акта поступле­ния фонда В. К. Арсеньева, ни сдаточных описей обна­ружить не удалось. На вопрос о том, существовали ли эти документы, не могли ответить бывшие ученые сек­ретари ПФГО Н. А. Навиндовский и Б. А. Сушков, а с В. Г. Приходько встретиться не довелось. Б. А. Суш­ков лишь сообщил, что принял все дела от В. Г. При­ходько без акта и без всякой фактической проверки наличия документальных материалов Приморского фи­лиала ГО СССР, в том числе и фонда В. К. Арсеньева.

В ходе производимой мною научно-технической об­работки фонда В. К. Арсеньева и в результате беглого просмотра документальных материалов архива и кан­целярии самого Приморского филиала ГО СССР уда­лось обнаружить несколько актов и списков, а также запись в инвентарной книге архива филиала о мате­риалах В. К. Арсеньева по состоянию на май 1946 г. С этой записи, а также с других документов, относя­щихся к истории фонда В. К. Арсеньева, пришлось снять машинописные копии и приобщить их к учетным материалам фонда [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 32, л. 1 - -7, № 34, л. 1—6]. Все эти учетные документы, дополняя друг друга, позволяют в известной мере определить степень сохранности фонда и уяснить, какие же кон­кретно материалы ныне в нем отсутствуют.

Несомненно, самой ценной частью фонда являются экспедици@нные тетради. Сам В. К. Арсеньев писал 8 марта 1928 г. Н. Е. Михайлову: «Я имею 27 мелко исписанных дневников, типа толстых (общих) тетрадей в клеенчатых переплетах» [РФ ГЛМ, ф. 37, оф. 4807/1— 7, листы не нумерованы]. При этом он не поясняет, входят ли в это число только собственно путевые

75 дневники или все вообще экспедиционные тетради, как-то: журналы определений астрономических пунк­тов, дневники метеорологических наблюдений и слова­ри удэгейского языка. Если предположить, что В. К. Ар-сеньев имел в виду все без исключения имевшиеся у него экспедиционные тетради, независимо от характе­ра записей и целевого назначения каждой тетради, то остается непонятным, почему в упомянутом выше не­датированном списке его дневников, составленном М. Н. Арсеньевой, указано большее число тетрадей: не 27, а 33. В списке же И. Агрономовой и М. Лютц 1938 г., а также в инвентарной книге ПФГО по состоя­нию на май 1946 г. числится 27 тетрадей, в опублико- панном списке Н. Е. Кабанова — 30 тетрадей.

Сличение этих списков между собой и с составлен­ной мною де-визу описью дневников показывает, что наиболее полным и точным является список М. Н. Ар­сеньевой и что в настоящее время в фонде отсутствуют следующие дневники:

1) дневник 1911—1913 гг.—две тетради со сквозной нумерацией страниц — с 1 по 483; числится только в описке М. Н. Арсеньевой8;

2) дневник 1927 г.—одна тетрадь, с. 1—130; чи­слится только в списках М. Н. Арсеньевой и И. Агроно­мовой и М. Лютц. Этот дневник в настоящее время хра­нится во Владивостокском краеведческом музее им. В. К. Арсеньева под шифром «МПК 603», куда был передан В. И. Кошелевым 13 февраля 1951 г.;

3) черновые путевые записи 1906 г.— одна тетрадь, с. 193—351; числится только в списке М. Н. Арсенье­вой;

4) записи метеонаблюдений на маяке Николаев­ском—три тетради, страницы не указаны; числятся только в списке М. Н. Арсеньевой. В фонде имеется одна тетрадь (самодельный блокнот из 98 листов) с записями и заголовком рукою неустановленного лица: «Тетрадь для записывания метеорологических наблю­дений Николаевского маяка с 1 января 1910 г. по 1 июля с. г.». На обложке-титуле имеется штамп: «В. К. Арсеньев». По всей вероятности, эту и еще две тетради передал В. К. Арсеньеву смотритель маяка

8 В. К. Арсеньев указывал, что на с. 94—102 дневника 1911 г. имелась сделанная им запись удэгейской сказки «Чиктам Куай» («Ле-'дяной Лебедь»?), поправки к которой он дал в дневнике 1927 г. (см. [АГО, ф. ВКА, on. 1, № 28, с. 401—402]). -

76

A. Я. Майданов. Возможно, М. Н. Арсеньева по ошибке включила в список и эти материалы как дневники свое­го мужа [АГО, ф. ВКА, оп. 5, № 39, л. 1—98].

Итак, суммируя учетные данные, можно констати­ровать, что в фонде В. К. Арсеньева отсутствует семь тетрадей, из них: одна тетрадь (дневник № 2 1927 г.) хранится во Владивостокском музее, а другая тетрадь (записи А. Я. Майданова метеонаблюдений на Нико­лаевском маяке 1910 г.), ошибочно приписанная

B. К. Арсеньеву, в фонде В. К. Арсеньева присутствует, но относится не к дневникам В. К. Арсеньева, а к ма­териалам других лиц; три экспедиционные тетради В. К. Арсеньева (две тетради дневника 1911—1913 гг. и одна тетрадь черновых путевых записей 1906 г.) и две тетради (А. Я. Майданова) с записями метеонаб­людений на Николаевском маяке. Последние пять те­традей, отсутствующие в фонде, числятся только в списке М. Н. Арсеньевой, в остальных же учетных до­кументах не упоминаются. Описок М. Н. Арсеньевой, несомненно, был составлен до поступления фонда в Приморский филиал ГО СССР. Отсюда можно за­ключить, что в составе фонда В. К. Арсеньева в момент поступления его в ПФГО указанных пяти экспедицион­ных тетрадей и не было, а те дневники, что имелись, полностью сохранились до настоящего времени.

К сожалению, относительно других материалов фонда этого сказать нельзя.

В настоящее время в фонде В. К. Арсеньева отсут­ствуют следующие числящиеся в учетных документах материалы:

По докладной записке П. Бардунова

от 12 мая 1931 г.

1. Разин А. Й. «Археологическая разведка на берс гу Уссурийского залива».

2. Красовский, полк[овник]. «Сообщение об архео­логических находках в окрестностях г. Николаевска».

(Возможно, эти работы были взяты во временное пользование вместе с другими материалами по архео­логии научным сотрудником ИАЭ АН СССР 3. В. Ка­закевич у М. Н. Арсеньевой по расписке от 2 октября 1936 г. [АГО, ф.ВКА, оп.2, № 36, л. 1]. Сведений о возвращении этих материалов не обнаружено.)

3. Автор не указан. «Манзовская война в Уссурий­

77

ском крае»9. (Эта работа кем-то была выделена из фонда В. К. Арсеньева и ныне хранится в архиве са­мого ПФГО.)

4. Арсеньев В. К. «Описание берегов».

5. Арсеньев В. К. «Шантарские острова».

6. Леонтович С. «Русско-орочский словарь».

7. Протодьяконов. «Русско-ороченский словарь, (1888)»,0.

8. Арсеньев В. К. «Статья по поводу смерти Ф. Нан­сена».

9. Арсеньев В. К. «Работа о женьшене».

10. Отчеты, программы, проекты лекций и другие материалы по деятельности В. К. Арсеньева в Дальне­восточном университете.

11. Коллекция карт (о ней см. с. 82—83).

По списку И. Агрономовой и М. Пютц

от 11 апреля 1938 г.

1. Арсеньев В. К. «Голодовка на р. Хуту».

2. Арсеньев В. К. «Экспедиция на Камчатку 1918 г.».

3. Арсеньев В. К. «Дерсу Узала. Книга с пометами автора».

4. Арсеньев В. К. «Этнография Дальнего Востока».

5. Чертежи к докладу Иванова из каменноуголь­ных разведок Южно-Уссурийской экспедиции.

6. Чертежи к докладу Масленникова «О трепанго-вом промысле».

7. Чертежи к докладу Надарова «О производстве ханшина».

8. Папка № 56 (бланки СПб. университета].

9. Папка № 69 (Котов. «Ого-Туляк-богатырь. Якут­ская былина»).

10. Математическая география и картография (биб­лиография).

11. Список книг на русском языке по библиографии Манчьжурии.

12. Табель китайских официальных праздников.

9 Имеется в виду вооруженное выступление китайцев-отходни­ков («манз) в Уссурийском крае в 1867—1868 гг., связанное с за­прещением русской администрацией хищнической добычи золота [184, с. 46]. Возможно, автором этой работы является Н. М. Тихме-нев, опубликовавший статью «Маизовская война» («Военный сбор­ник». 1909, № 2—7).

10 В списке не отмечено, в каком виде имелись словари С. Г. ]i[-, онтовича и А. и П. Протодьяконовых: в печатном или рукописном.

78

13. Курс английского языка заочного обучения для Плавсостава № 1—7.

14. Отчеты экспедиций Переселенческого управ­ления.

15. Арсеньев В. К. «Удэхейцы» (папка № 64) По записи 1946 г. в инвентарной книге ПФГО

1. Биографические материалы В. К. Арсеньева (ру­копись). 11 листов.

2. Археологические раскопки В. К. Арсеньева на Амуре. Рукопись. 11 листов.

3. Материалы по этнографии северо-востока Азии. Рукопись Арсеньева. 23 листа.

4. Журнал «Мурзилка» со статьей В. К. Арсеньева.

5. Материалы по деятельности В. К. Арсеньева в редакции Энциклопедии Дальневосточного края. Письма и заметки. 30 листов.

6. Центральное бюро краеведения (циркуляры, пере­писка и др.). 1 связка.

7. Материалы по этнографии гольдов. 1 связка.

8. Черновые материалы по антропологии. 14 листов.

9. Шкотовский район Приморской области. Рисунки из быта китайцев-отходников и других народов. 26 ли­стов.

10. Материалы Камчатской экспедиции А. Литви­нова. 1 связка.

11. Полуостров Янковского. 1917. Археологические заметки. 1 связка.

12. Машинописная рукопись Ястребова 1908 г. «Обзор Посьетского крестьянского участка». 33 листа.

13. Копия письма Г. Г. Пермякова Вере Клавдиев-не Арсеньевой. Машинопись. 12 листов.

Фотографические материалы фонда сохранились также не полностью. В настоящее время нет в (|)он;и следующих числящихся в учетных документах матг риалов:

По списку И. Агрономовой и М. Лютц

от 13 июля 1943 г.

1. Постройка Восточного отделения КВЖД.

2. Приложение к отчету Лопатина. Альбом фото­графий

11 Последние две единицы хранения (Ks 14 и 15) числятся так же и в записи 1946 г. в инвентарной книге ПФГО.

79

3. Экспедиция Свиягина.

4. Альбом фотографий к последней войне в Китае12.

5. Различные фотографии села Никольска-Уссурий-ского. 11 фотографий.

6. Фотография китайского короля13. 1 снимок.

7. Фотография Пугачева м. 1 снимок.

8. Порт Аден. 10 фотографий. I

9. Виды Порт-Саида и Египта. 17 фотографий.

10. Имение Шевелева. 4 фотографии.

11. Фотографии Японии. 10 фотопрафий.

12. Фотографии шахт. 32 снимка.

13. Фотографии Сахалина. 10 снимков.

14. Шмаковский. 4 снимка.

15. Снимок американского путешественника Смита. 1 шт.

16. Два альбома снимков Владивостока.

17. Альбом снимков Колымы.

18. Петропавловск. 30 фотографий.

19. Различные снимки природы интервенции15. 60 снимков.

20. Фотографии к отчету по командировке на Ко­мандорские острова. 266 фотографий.

21. Альбом снимков освящения знамени 4-го Во­сточно-Сибирского полка.

22. Снимки Викольска-Уссурийского. 75 шт.

23. Река Амур. 93 пл.16.

По инвентарной книге ПФГО

1. Фотоснимки по Камчатке (кинорежиссера А.Лит­винова). 65 снимков.

2. 6 неизвестных фотографий (в семейном фотоаль­боме В. К. Арсеньева имеется только 205 снимков [АГО, ф. ВКА, оп. 4, № 48, л. 1—42], а в инвентарной книге их указано 211. Следовательно, нет 6 снимков).

По описку И. Агрономовой и М. Лютц 1943 г. чис­лится всего 13 альбомов, из них шесть с семейными и экспедиционными снимками -и семь тематических (альбом к отчету Лопатина, альбом гидрографической

12 Вероятно, имеются в виду события 1900 г. (связанные с вос­станием ихэтуаней). 18 Так в списке.

14 Так в списке.

15 Так в списке.

16 Вероятно, «пл.» можно прочесть как «пластинки» (негативы).

80

экспедиций, альбом последней войны в Китае, дйа" альбома видов г. Владивостока, альбом Колымы, аль­бом освящения знамени 4-го Восточно-Сибирского полка).

По записи в инвентарной книге (1946 г.) значится

7 альбомов, из них шесть альбомов семейных и экспе­диционных фотографий и один альбом «не Арсеньева», но какой именно — не указано.

Таким образом, за четыре года (1943—1946), раз­деляющих даты составления этих списков материалов фонда В. К. Арсеньева, из фонда исчезли шесть альбо­мов фотографий (два альбома, вероятно, с семейными и экспедиционными снимками Арсеньева, четыре аль­бома тематических). К настоящему времени сохрани­лось семь альбомов, из них четыре альбома с семейны­ми и экспедиционными снимками Арсеньева и три альбома, посвященные отчету И. А. Лопатина, Хабаров­скому музею и экспедиции на о-в Врангеля.

Отсутствуют в фонде и подлинники писем А. М. Горького В. К. Арсеньеву (имеются только фото-,и машинописные копии пяти писем). О них есть све­дения только в одном документе — «Расшифровке к записи № 44 „Фонд В. К. Арсеньева" в инвентарной книге архива ПФГО»17: «Копии писем Горького (Пеш­кова) к Арсеньеву: фотокопий — 4, копия на машинке, заверенная Арсеньевым,— 1» [АГО, ф.ВКА, оп. 2, № 33, л. 1]. Однако в фонде заверенная Арсеньевым машинописная копия письма А. М. Горького не обнару­жена, и о ее местонахождении сведений не имеется. Что касается подлинников писем А. М. Горького, то они были переданы в 1945 г. в Архив А. М. Горького (Ин­ститут мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР), где они ныне и хранятся, хотя соответст­вующих документов об их передаче не обнаружено.

8 фонде сохранились только три письма музея и архи­ва Института литературы им. А. М. Горького Примор­скому филиалу ГО СССР с просьбой выслать в их адрес книгу А. М. Горького «Жизнь Клима Самгина», имевшую авторскую дарственную надпись В. К. Ар-

17 Фактически этот документ является своего рода актом о прие­ме-передаче фонда В. К- Арсеньева (при смене ученого секретаря ПФГО, в обязанности которого входило хранение фонда) от Н. А. На-виндовского его преемнику В. Г. Приходько, составленным пример­но в 1964 г. Следовательно, до 1964 г. заверенная Арсеньевым ма­шинописная копия письма А. М. Горького имелась в фонде.

81

сеньеву [АГО, ф.ВКА, on. 2, № 30, Л. 1—3]. Эта прось­ба была удовлетворена.

Не имеется в фонде и документов об избрании Ар-сеньева членом Русского географического общества и Вашингтонского национального географического об­щества 18.

Совершенно исчезла из фонда огромная коллекция карт, собранная фондообразователем. Вот как ее опи­сывает П. Бардунов: «Поражает необыкновенное оби­лие карт. Не говоря о сотнях чертежей, карт отдельных районов, планов, маршрутов, вычерченных собственно­ручно, на месте, есть не менее 300 карт (в трех сверт­ках), начиная от самых старых, изданных разными картографическими заведениями, и [кончая] отпечатан­ными яри Советской власти. Разумеется, больше всего карт Приамурского края, Восточной Сибири, Маньчжу­рии. Можно сказать, после Владимира Клавдиевича осталась целая коллекция разнообразных карт» [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 27, л. 2].

О том, что в фонде Арсеньева имелось собрание самых различных карт, свидетельствует и Г. Г. Пермя­ков, указывающий на несколько связок карт Северо-Востока «в подлинниках, в фотокопиях и рукописных копиях», полученных Арсеньевым из Академии наук, Географического общества, Адмиралтейства и от гео­логов, военных и моряков [277, с. 75]. В сохранившей­ся в фонде путешественника рабочей картотеке имеет­ся раздел: «Карты в библиотеке Арсеньева» [АГО, ф.ВКА, on. 1, № 114].

Как явствует из записи П. Бардунова от 12 мая 1931 г., 'в фонде имелись также «карты населения Маньчжурии (с 2000 г. до н. э. до 1689 г, н. э.) с объяс­нительным текстом, составленные П. В. Шкуркиным и А. М. Барановым» [АГО, ф. ВКА, оп. 2, № 27, л. 2; 133, с. 176—177]. О том, что у Арсеньева было 14 карт,

18 Удостоверение об избрании Арсеньева членом Русского гео­графического общества 28 января 1909 г. опубликовано фототипиче­ским путем в т. 6 Сочинений В. К- Арсеньева между с. 240 и 241 Там же, на с. 261, в кратком перечне материалов фонда Арсеньева Н. Е. Кабанов называет в числе научных обществ, избравших Ар­сеньева своим членом или наградивших медалями, Вашингтонское национальное географическое общество (следовательно, в фонде имел­ся об этом соответствующий документ). В настоящее время удосто­верение об избрании Арсеньева членом РГО хранится во Владиво­стокском краеведческом музее его имени, а соответствующий .доку­мент Вашингтонского общества пока не найден.

82

а осталось 13 (одна затерялась), он сам сообщает в письме Н. В. Кюнеру от 16 декабря 1928 г. [АИЭ, ф. 8, оп. 6, № 22, листы не нумерованы], а также упо­минает в своей работе об удэгейцах [79, с. 8], где ошибочно даны инициалы Баранова «И. Г.» вместо «А. М.».

Нет в фонде и рукописной карты Анадырского края в меркаторской проекции, масштаб которой: 40 верст в 1 дюйме, на 19 л. (значится в инвентарной книге 1946 г.).

В связи с отсутствием коллекции географических карт в фонде В. К. Арсеньева может создаться впечат­ление, чтр они в Приморский филиал и не поступали, но это не так. В списке И. Агрономовой и М. Лютц от 11 апреля 1938 г. под № 39 и 79 значатся географи­ческие карты (какие и в каком количестве — не указа­но); следовательно, они в фонде были. Можно предпо­ложить, что вся коллекция карт была кем-то выделена из фонда В. К. Арсеньева и ныне составляет часть так называемого «картографического собрания» Примор­ского филиала ГО СССР. При просмотре одной из описей этого собрания встретилось описание схемати­ческой карты путей сообщения Китая (М: 5000 000 ки­тайских ли) с отметкой в графе примечаний: «Из фон­дов Арсеньева».

По свидетельству Г. Г. Пермякова, в 1965 г. в фонде имелись так называемые «северные альбомы» Арсенье­ва. «Это большие серо-зеленые матерчатые книги, пол­ные фотографий, сделанных во время путешествий по Колыме, Чукотке, Анадырю, Камчатке - и Охотскому морю. На них чукотский мыс „Сердце Камень", селение Уэллен, жилища и одежда чукчей, эвенов, якутов, кам­чадалов и эвенков, быт северных народностей, вулка­ны Камчатки, северные олени, их лов и забой, нарты всех видов и множество других предметов этнографии северян. На обороте ряда снимков надписи рукой Ар­сеньева... Фотографии сделаны самим Арсеньевым и его друзьями учеными и краеведами: доктором Н. В. Кириловым, П. Т. Новограбленовым, Н. А. Ла­риным и другими. На снимках есть и даты: 1911, 1912, 1913, 1915 гг.» [276]. Эти альбомы (число их Г. Г. Пер­мяков не указывает) тоже отсутствуют в фонде Ар­сеньева.

Не оказалось в составе фонда и копийных материа­лов о В. К. Арсеньеве, переданных Ю. А. Семом

83

в 1972 г. (о передаче этих копий см. (380, 22.03.1972]). По словам Н. А. Навиндовского и Б. А. Сушкова, реги­страция вновь поступавших в фонд материалов от уч­реждений и разных лиц никогда не велась. Во всяком случае, никаких письменных свидетельств, касающихся этого вопроса, обнаружить не удалось.

Теперь трудно, а может быть, и невозможно уста­новить, где, когда и по чьей вине произошла «утечка» материалов фонда В. К. Арсеньева. 'Все же вероятнее всего большая их часть была утрачена еще до поступ­ления фонда в ПФГО.

О том, что сохранилось

Выше указывалось, что помимо опубликованных ра­бот В. К. Арсеньев оставил рукописное наследие, со­средоточенное главным образом в его личном архивном фонде, приобретенном в конце 1938" г. Приморским филиалом Географического общества СССР (Владиво­сток), а в 1979 г. переданном в Архив Географического общества СССР (Ленинград). Сейчас трудно сказать, в каком объеме и состоянии был принят на хранение в Приморский филиал ГО СССР этот фонд, так как ни акта приемки, ни сдаточных описей обнаружить не удалось, однако некоторые косвенные документы пока­зывают, что фонд к настоящему времени сохранился не в полном объеме и утратил свою прежнюю системати­зацию, которая была принята фондообразователем.

За исключением экспедиционных тетрадей и некото­рых других физически обособленных единиц хранения, материалы фонда хранились вплоть до 1972 г. в со­стоянии россыпи. В апреле — мае 1972 г. автором этих строк была произведена архивная обработка фонда, в результате которой появилась возможность дать ха­рактеристику его объема и содержания.

Фонд В. К. Арсеньева представляет собой комплекс документальных материалов в количестве 424 единиц хранения за 1888—1972 гг. Этот комплекс состоит главным образом из материалов, отложившихся при жизни Арсеньева, а также из материалов, собранных вдовой путешественника М. Н. Арсеньевой после 1930 г.; кроме того, небольшую часть комплекса со­ставляют материалы, переданные разными лицами и приобщенные к фонду в период 1945—1972 гг. Все ма­

84

териалы распределены по пяти разделам и занесены соответственно в пять описей: 1. Экспедиционные дневники, научные труды, научно-художественные про­изведения и материалы к трудам. 2. Материалы био­графические и по деятельности. 3. Письма. 4. Иллюст­ративные материалы. 5. Материалы других лиц.

Самой ценной частью фонда являются материалы первого раздела, в особенности экспедиционные днев­ники, сохранившиеся достаточно полно за период 1906—1927 гг. (всего 26 единиц хранения, в том числе 18 общих тетрадей в темных клеенчатых переплетах, 3 блокнота, 4 записные книжки и 1 самодельная тет­радь без обложки). Предварительный краткий обзор еще не обработанного фонда В. К. Арсеньева, содер­жащий неполный и не совсем точный список дневников, дал Н. Е. Кабанов (см. {100, т. 6, с. 255—263]).

Следует отметить, что наименование «экспедицион­ные дневники» является до некоторой степени услов­ным. Сам путешественник называл эти материалы по-разному: «экспедиционными», «рабочими», «путевыми» в сочетании со словами «дневники», «тетради». Приме­няя в своих исследованиях метод комплексного, т. е. всестороннего, изучения исследуемой территории, В. К. Арсеньев перед выступлением в экспедицию дол­го и тщательно к ней готовился, в частности старался заранее продумать систему ведения путевых записей.

В период экспедиций 1906—1910 гг. он вел в основ­ном три дневника: «Путевой» — систематическое описа­ние пути следования (поденные записи), «Дневник метеорологических наблюдений» и «Журнал астрономи­ческого определения пунктов». Кроме того, имелось несколько рабочих тетрадей, куда вносились наиболее пространные записи наблюдений, мыслей и фактов, могущих, по мнению путешественника, дать отт-ты мн поставленные перед экспедицией задачи. Несколько тетрадей специально были отведены для записи удч-гейских и орочеких слов, хотя немало словарных ма­териалов (главным образом вкупе с этнографическими) попадало и в другие экспедиционные тетради.

Впрочем, при всей сложности походных условий чет­кое разграничение записей по соответствующим тетра­дям путешественнику не всегда удавалось соблюсти. Нередко одна и та же общая тетрадь служила одновре­менно и путевым дневником, и рабочей тетрадью, и записной книжкой, и даже своеобразным альбомом,

85

куда наклеивались во время путешествия и по возвра­щении из него различные рисунки, планы, карты, фото­графии, документы, газетные вырезки. Только «Днев­ники метеорологических наблюдений» и «Журналы астрономического определения пунктов» строго отвеча­ли целевому назначению.

Случалось, что путешественник, отдалившись от экспедиционного отряда на значительное расстояние, не имел при себе дневниковой тетради и вынужден был делать 'беглые записи на случайных листках, обрывках газеты, а потом на бивуаке у костра переносить эти записи в более развернутом виде в тетрадь. Следова­тельно, у дневников (точнее —у некоторой части днев­никовых записей) имелись черновики, в фонде не со­хранившиеся. По-видимому, и отдельные дневники в походных условиях велись тоже как бы «начерно», а позднее переписывались в новые тетради самим пу­тешественником. Возможно, иногда переписывание вы­зывалось случайными причинами, например сильно подмокшую во время ливня или лодочной аварии тет­радь с трудно читаемым размытым текстом необходи­мо было обновить. Во всяком случае, относительно дневника 1906 г. для таких предположений есть ос­нования. В упоминавшемся списке дневников, составлен­ном Арсеньевой, указано: «1906 г. 3 тетради с 1 по 397 стр. 1906 г. 1 тетрадь —черновые путевые записи с 193 по 351 стр.» Иными словами, наряду с тремя беловыми тетрадями дневника 1906 г. существовала четвертая тетрадь — черновая, которая, судя по ее па­гинации, являлась продолжением подобной же тетра­ди, утраченной к моменту составления списка.

Вообще экспедиционные дневники В. К. Арсеньева являются сложным источником, требующим от иссле­дователей очень осторожного и внимательного подхода. Все они разные и по-разному связаны с его печатными работами. Работал Арсеньев над дневниками всю жизнь: дополнял новыми материалами, вносил поправ­ки в старые записи, подчеркивал или отмечал нужные места для выписок, сверял прежние наблюдения с но­выми. Таким образом, со временем часть дневников теряла свой первоначальный вид и назначение и посте­пенно превращалась в конгломерат различных по свое­му составу и содержанию материалов, обычно называе­мых подготовительными, рабочими материалами или научной «кладовой» фондообразователя. Хотя дневни­

86

ковая первооснова тетрадей сохранялась, но просле­дить ее систематически в массе другого, более позднего материала подчас бывает трудно. Те же причины усложняют и датировку тех или иных конкретных запи­сей, содержащихся в экспедиционных тетрадях.

По-видимому, некоторые экспедиционные тетради в процессе работы с ними автора не раз переформиро­вывались, а затем снова брошюровались. Об этом сви­детельствуют и неоднократное (два-четыре раза) пере­нумерование страниц в тетрадях, и авторские пометы на контробложках («Кончена систематика», «Страницы 121—126 перенесены в дневник метеорологических на­блюдений» и т. п.), и включение в тетради явно не дневникового материала.

Наиболее характерной в этом отношении является тетрадь № 3 дневника 1906 г. В ней, начиная со стра­ницы 297, идут поденные записи с 4 по 18 сентября 1906 г. вперемежку с дополнительными записями того же характера, относящимися к июлю и августу 1906 г., здесь же имеется одна запись от 10 ноября 1907 г. Далее идут вклейки на отдельных листах (абрисы, планы, записи этнографического содержания), за ни­ми—недатированное описание 21-дневной голодовки, испытанной экспедиционным отрядом В. К. Арсеньева в августе 1908 г. на р. Хуту [АГО, ф. ВКА, on. 1, № 3, с. 352—361] 19. Затем идет продолжение поденных запи­сей с 19 сентябряпо 17 октября 1906 г., заканчиваю­щихся на странице 379. А на страницах 380—396 поме­щена недатированная рукопись одного из первоначаль­ных набросков известного эпизода с описанием пурги на оз. Ханка, опубликованного в книге «По Уссурий­скому краю» [100, т. 6, с. 48—56}. В нем отражены со­бытия, датированные автором в печатном варианте 1902 годом. Его главными действующими лицами янлн ются сам путешественник и проводник-наняец Дорсу Узала — будущий главный герой книг «По Уссурий­скому краю» и «Дерсу Узала».

О том, что этот набросок является олитературен­ным описанием эпизода на оз. Ханка, свидетельствует не только стиль описания, но и тот факт, что в дейст­вительности первое знакомство В. К. Арсеньева с Дер­су Узала состоялось 3 августа 1906 г. на р. Тадуши,

19 Это описание значительно отличается от печатных вариантов (см. [51, 31.01, 5.02, 17.03.1909; 54, с. 24—25; 100, с. 62—69]).

87

как это видно из подённых записей экспедиционного дневника 1906 г. (отрывок из дневника об этой встрече см. [277, с. 135—136]). Кроме того, «книжный» Дерсу совершенно -одинок, а реальный Дерсу имел брата, ко­торого называли русским именем Степан. Оба брата вместе сфотографированы Арсеньевым 15 сентября 1906 г. во время экспедиции [АГО, ф. ВКА, ост. 1, № 2, л. 1]. Следовательно, в этом первоначальном наброске рассказа, а также в опубликованном его варианте со­вершенно очевидно наличие художественного вы­мысла20. По признанию самого Арсеньева, книга «По Уссурийскому краю» была задумана и написана им как научно-литературная, а не «чисто научная» [ЦГАЛИ, ф. 1014, on. 1, №. 24, л. 2]. Об этом же узнаем из беседы В. К. Арсеньева с М. М. Пришвиным, происходившей в Загорске осенью 1928 г. «Арсеньев, между прочим, рассказал мне, как он ншисал свою книгу,— вспоминал впоследствии М. М. Пришвин.— Она вышла из дневников, которые он вел в экспедици­ях... Владимир Клавдиевич вел дневник в хронологиче­ском порядке, и ему пришлось преодолеть следующее препятствие, прежде чем решиться превратить свой дневник в книгу. Материал сам подсказывал автору необходимость несколько перетасовать события во вре­мени ради их художественной убедительности» [295, с. 192].

В. К. Арсеньев называл свою книгу «По Уссурий­скому краю» обработанным путевым дневником. Обра­ботка путевого дневника 1906 г. в ходе создания книги являлась сложным творческим процессом, один из мо­ментов которого отражен в подробно рассмотренной нами тетради № 3. Формирование состава ее материа­лов, по-видимому, в известной мере соответствовало первоначальному замыслу книги. Первооснову этой те­

20 Некоторые биографы придерживаются иной точки зрения: Н. Е. Кабанов, принимая этот набросок рассказа за отрывок путе­вого дневника 1902 г., настаивает на полном отсутствии в книгах В. К- Арсеньева элементов писательского вымысла (см. [100, т. 6, с. 259)); Л. И. Сем и Ю. А. Сем в своей публикации материалов дневника В. К. Арсеньева 1906 г. называют рукописный набросок рас­сказа о пурге «Воспоминаниями», придавая ему значение докумен­тального первоисточника мемуарного характера, при этом они со­вершенно не касаются причин хронологической неувязки между пер­вой встречей В. К. Арсеньева с Дерсу Узала в 1906 г. и их якобы совместным путешествием на оз. Ханка в 1902 г. (см. {312, № 8, с. 129, № 9, с. 133]).

88

тради составила последняя часть поденных записей 1906 г. (переписанная автором с черновика), сюда же были включены описания двух эпизодов (голодовки на р. Хуту и пурги на оз. Ханка), не относящихся к данной экспедиции. Вероятно, автор намеревался вставить эти эпизоды в книгу о путешествии 1906 г., изменив их действительную хронологическую принад­лежность. Позднее план книги уточнялся, менялся, и эти эпизоды, с 'их географической конкретикой, «не впи­сывались» в маршрутную схему и сюжетную логику книги, поэтому автор вынужден был от одного эпизода вообще отказаться (эпизод на р. Хуту впоследствии был включен автором в книгу «В горах Сихотэ-Алиня»), а другой отнести в начало книги, где дано описание экспедиции 1902 г. Таким образом, тетрадь № 3 дневника 1906 г. является как бы частью самого раннего черновика книги «По Уссурийскому краю».

Среди экспедиционных тетрадей В. К. Арсеньева есть и такие, в которых содержатся дневники не одной, а нескольких экспедиций. Так, например, общая тет­радь в черной обложке (ед. хр. № 27) состоит из днев­ников 1911, 1912, 1913, 1917 (начало) и 1927 гг., а тетрадь в коричневой обложке (ед. хр. № 28) заклю­чает в себе дневники 1917 (продолжение), 1918, 1923 и 1925 гг. Кроме того, имеются еще отдельно дневники 1926 г. (две тетради типа записных книжек) и 1927 г. (такие же две тетради, одна из которых хранится не в фонде, а в Приморском краеведческом музее во Владивостоке).

Экспедиционные дневники, снабженные многочис­ленными иллюстрациями, представляют собой резуль­тат огромного подвижнического труда их автора и яв­ляются ценнейшим источником по изучению Дальнего Востока. Их характерная особенность — обилие энцик­лопедических сведений о природе и населении, об лр-хеологии и истории Дальневосточного края. Дневники служили В. К. Арсеньеву основной базой для всех его осуществленных и неосуществленных работ. Многими дневниковыми материалами он щедро делился с колле­гами — Б. М. Житковым, А. А. Емельяновым, Л. С. Бер­гом, А. Н. Байковым, И. В. Палибиным и др.

Однако научными сведениями не ограничивается содержание дневников. В них нашли отражение фило-софско-лирические раздумья автора, навеянные обще­нием с природой, его мысли и чувства, связанные

89

с -трудностями путешествия и наблюдаемыми фактами тяжелой дореволюционной действительности. Дневники характеризуют их автора как человека исключительно­го мужества и целеустремленности, большого патриота своей страны, ученого-гуманиста и художника слова. В этом заключается не только познавательное, но и воспитательное их значение.

В последние годы путешественник готовил к печати монографию об удэгейцах «Страна Удэхе» и в связи с этим приводил свое дневниковое «хозяйство» в по­рядок: обновил надписи на обложках, пронумеровал заново все страницы. Для удобства пользования днев­никами он 'составил к ним предметно-тематический ука­затель на карточках по следующим рубрикам: этно­графия (наибольшее число карточек), археология, гео­графия, геология, климат, фауна, флора и др.

Монографию «Страна Удэхе» В. К. Арсеньев не успел закончить, рукопись ее затерялась и до сих пор не найдена, но все же этот труд не может считаться безвозвратно утраченным: фактическая его основа со­хранилась в экспедиционных дневниках и словарях удэгейского языка, составленных по всем отраслям бы­та и духовной культуры этого народа.

Дневники путешественника еще очень мало исполь­зованы, ссылки на них встречаются преимущественно в работах археологов и этнографов: А. П. Окладнико­ва, А. П. Деревянко, В. Е. Ларичева, Э. В. Шавкунова, Ю. В. Аргудяевой, Л. И. Сем, Ю. А. Сема, В. Г. Ларь-кина. Ученые самых различных специальностей, работа которых связана с Дальним Востоком, найдут в них ценный и малоизученный материал.

К экспедиционным материалам относятся также многочисленные хорошо сохранившиеся абрисы мар­шрутных съемок, кроки карт, картосхемы.

В первом разделе фонда кроме дневников имеется несколько неопубликованных статей и заметок В. К. Ар­сеньева по географии, экономике и населению Дальне­восточного края 20-х годов, предназначавшихся, веро­ятно, для служебного пользования.

Работ В. К. Арсеньева по этнографии в фонде почти нет, если не считать некоторых небольших по объему материалов (см. с. 267 настоящего издания).

По археологии работ сохранилось значительно больше. Среди них только одна опубликована (уже «по­сле смерти автора) — «Археологические раскопки на

90

полуострове Песчаном, произведенный Ё. К. Арсёйье-вым в 1921 году» [259, с. 329—338] (о неопубликован­ных работах по археологии см. с. 255—256 настоящего издания).

Много материалов по археологии, в том числе со­ставленных В. К. Арсеньевым карт, содержится, как уже указывалось выше, в экспедиционных дневниках.

В этом же разделе имеется ряд рукописей (и мате­риалов к ним) широко известных книг В. К. Арсеньева: машинописный экземпляр работы «Ледниковый период и первобытное население Восточной Сибири» (Влади­восток, 1929); отрывки, наброски и материалы (на 32 л.) к книге «Сквозь тайгу» [34]; два правленных автором и М. Н. Арсеньевой машинописных экземпляра книги «В горах Сихотэ-Алиня» [97]; машинописный черновик (на 211 л.) переработанного варианта книги «Китайцы в Уссурийском крае» [57], предназначавше­гося для издания в томе 3 неосуществленного десяти­томного собрания сочинений (сохранилась 81 типо­графская гранка этого тома с титульным листом: «Собрание сочинений В. К. Арсеньева. Т. III. Китайцы в Уссурийском крае. Историко-этнографический очерк. М.—Л., 1931»). Следует отметить, что рукописей ран­них работ, а также книг «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала»21 и «В дебрях Уссурийского края» в фонде не имеется.

Большой вклад В. К. Арсеньев внес в дело охраны природы на Дальнем Востоке. С самого начала своей деятельности в крае (с 1900 г.) и до конца- жизни он вел неутомимую борьбу с хищничеством, бездумным, бесхозяйственным отношением к уникальным при­родным богатствам Дальнего Востока и был инициато­ром создания природных заповедников на Командор ских островах, на Камчатке и в Приморье. В фонде хранились фрагменты его работы по вопросам охраны природы и несколько набросков статей (с материалами к ним) о звериных промыслах Дальнего Востока.

В течение многих лет В. К. Арсеньев готовил труд по теории и практике путешествий, оставшийся неза­вершенным. Уже в ранних экспедиционных дневниках обычно в форме советов молодым путешественникам фиксировался его личный опыт. В 20-х годах он читал

21 В архиве ДВНЦ АН СССР хранится машинопись в 4-х то­мах книги «Дерсу Узала» с многочисленными авторскими поправка­ми, вставками, зачеркиваниями (без шифра).

91

лекции на тему «Теория и практика путешествий в Во­сточной Сибири» в Дальневосточном университете. Сохранились фрагменты этой работы и 12 пачек с ра­бочими карточками, систематизированными по следую­щим вопросам: «Материальные средства и документы», «Оружие, снаряжение», «Палатки», «Спутники и про­водники», «Дневники», «Списки литературы» и т. д. Фрагментарно представлена в фонде и другая неокон­ченная работа — описание путешествий на Камчатку в 1918 и 1923 гг.

Свидетельством широкого диапазона научных инте­ресов, а также необычайного трудолюбия В. К. Ар-сеньева является его вспомогательная рабочая картоте­ка. Карточки в ней систематизированы самим фондооб-разователем по 264 темам (с преобладанием этногра­фических). Назовем лишь некоторые из этих тем: история антропологии, история классификации рас, введение в этнографию, скифы, славяне, океанография, теория относительности, классификация животных, буд­дизм, появление русских на Амуре, история исследова­ния Уссурийского края, вымирание туземцев, история Аляски, древняя культура Гватемалы, Австралия, коло­низация народов, индусы, культ медведя, зоопсихоло­гия, Малайский архипелаг, Африка, пигмеи, наследст­венность и атавизм, календарь, Новгородская республи­ка, землетрясения на Камчатке и в Японии, неолит в России, охрана промыслов и т. д. В число тем (карто­теки вошли также названия почти всех народностей русского Севера, Сибири, Дальнего Востока и стран Юго-Восточной Азии.

Литературная «кладовая» Арсеньева-писателя пред­ставлена собственноручными недатированными выпис­ками из произведений русских и иностранных авторов.

Во втором разделе фонда сосредоточены материалы биографические (70 ед. хр.), которые позволяют более полно осветить некоторые этапы жизни и, деятельности В. К. Арсеньева. Сохранились автобиографические за­метки, анкета и списки печатных трудов (1923, 1929); «Послужной список» (до 1911 г.); документы о награж­дении орденом св. Владимира 4-й степени (14 октября 1907 г.), золотой медалью Амурского общества сель­ского хозяйства (28 сентября 1913 г.), дипломом 1-й сте­пени (1923) и натур-премией 3-й степени (1924) Глав­ного выставочного комитета Всероссийской сельскохо­зяйственной и промышленно-кустарной выставки в Мо­

92

скве, премией им. М. И. Венюкова Русского географи­ческого общества (присуждена на заседании РГО 30 мая 1917 г., но в связи с последующими событиями в стране не была вручена); дипломы и извещения об избрании членом различных научных обществ и обще­ственных организаций (1911—1930); приказы, удосто­верения и другие документы о военной службе (1906— 1918), о научной, служебной и общественной деятельно­сти (1906—1930); протоколы, отзывы, извещения и пе­реписка о преподавательской и лекторской деятельно­сти во Владивостокском педагогическом институте им. Ушинского, в Государственном Дальневосточном университете, в техникумах, народных университетах, рабочих клубах и научных обществах Хабаровска и Владивостока (1920—1930); записная книжка, счета, справки и переписка о поездке в Японию в составе экскурсии научных работников Дальневосточного уни­верситета (октябрь — ноябрь 1927 г.); алфавитный описок корреспондентов В. К. Арсеньева, описки учреж­дений и лиц, которым он высылал свои печатные рабо­ты (20-е годы); договоры, счета и переписка В. К. Ар­сеньева и М. Н. Арсеньевой с издательствами и редак­циями об издании его работ (1920—1937).

Большой интерес представляют обстоятельные слу­жебные отчеты В. К. Арсеньева об экспедициях в Анюйский район Приморья (1926) и по маршруту Со­ветская Гавань — Хабаровск (1927), а также материалы об участии его в работах Приморской экспедиции и Дальневосточной киноэкспедиции «Совкино» . (1928— 1929).

Деятельность путешественника в области охраны природы нашла отражение в следующих материалах: докладная записка В. К. Арсеньева о вреде лесных пожаров (не ранее 1906 г.); составленная им схсмитп-ческая карта Чукотского полуострова с указанием леж­бищ моржей (1926); переписка с Государственным ко­митетом по охране природы, Главнаукой, Всероссий­ским обществом по охране природы и другими учреж­дениями об организации природных заповедников на Дальнем Востоке (1926—1929); переписка с Метеорит­ным отделом АН СССР и отдельными лицами о поис­ках метеоритов на территории Дальневосточного края (1926—1928); большая подборка писем местных жите­лей В. К. Арсеньеву о местах обитания промыслового зверя (1914—1915).

93

Небольшая группа материалов по участию В. К. Ар« сеньева в подготовке Сибирской Советской Энциклопе­дии состоит из переписки и семи его рукописных ста­тей для очередных томов (1927—1929): «Женьшене-вый промысел», «Спальный мешок»', «Полог, или спаль­ная палатка», «Саке», «Опиум», «Татуировка», «Япон­ская циновка».

Из материалов, собранных после смерти В. К. Ар-сеньева и приобщенных к фонду, наибольший интерес представляют: неопубликованные воспоминания брата путешественника — А. К. Арсеньева о малоизвестной экспедиции В. К. Арсеньева 1912 г.; вырезки из газет и журналов с отзывами о печатных работах В. К. Ар­сеньева (1913—1959); неопубликованные отзывы о кни­гах Н. Е. Кабанова, М. К. Азадовского и др., посвя­щенных жизни и деятельности путешественника. Имеется более 30 писем и телеграмм с выражением соболезнования по поводу смерти В. К. Арсеньева, в том числе от А. М. Горького (копия), профессоров В. М. Савича, Ф. Ф. Аристова, А. Либуса (Прага), Б. Ведича (Кельн) и др.

Третий раздел фонда составляет переписка (111 ед. хр.), охватывающая большой период времени (1904— 1938). В основном это письма к В. К. Арсеньеву, соб­ственных его писем в фонде очень мало (9 ед. хр.), и большинство из них, естественно, являются чернови­ками, причем часть черновиков написана М. Н. Ар-сеньевой.

Следует отметить, что В. К. Арсеньев вел огромную переписку и относился к ней с исключительной акку­ратностью. На каждом полученном письме он делал помету «отвечено» и ставил дату ответа. Свои пись­ма строго регистрировал в особом журнале (несохра-нившемся), присваивая каждому письму номер. В по­следние годы жизни путешественник вынужден был прибегнуть к услугам личного секретаря, чтобы вовре­мя отвечать на письма, которых ежегодно приходило -по нескольку сотен (в 1928 г., например, Арсеньевым было получено около 500 писем).

В фонде сохранилась лишь небольшая часть эпи­столярного материала, но и она дает представление о широких научных и дружеских связях В. К. Арсенье­ва, содержит ценные сведения по истории отечествен­ной науки, в особенности периода становления иссле довательских работ на Дальнем Востоке в первые годы

94

Советской власти, помогает уяснить многие моменты биографии путешественника.

Среди его адресатов: Ф. Ф. Аристов, В. В. Арсень­ев, М. Н. Арсеньева, археолог Н. К. Ауэрбах, зоолог А. А. Емельянов и др.

Среди корреспондентов В. К. Арсеньева: русские и зарубежные ученые — Б. Ф. Адлер (18 писем), М. К. Азадовский (4), Э. Э. Анерт (3), Д. Н. Анучин (5), Ф. Ф. Аристов (8), Н. А. Байков (9), К. И. Ба-уэрман (2), Л. С. Берг (1), В. В. Богданов (12), А. А. Борзов (1), Г. С. Виноградов (3), Ф. К. Волков (2), П. П. Гнедич (2), Б. В. Давыдов (1), Б. М. Жит­ков (5), Е. Г. Кагаров (1), Г. А. Кожевников (7), П. К. Козлов (1), В. Л. Комаров (4), С. Нансен (1), Ф. Нансен (1, копия), Н. В. Насонов (4), П. Т. Ново-грабленов (2), С. И. Огнев (9), Е. П. Орлова (1), И. В. Палибин (9), П. И. Полевой (1), Г. Н. Пота­нин (3), К. Рейхерт (1), С. И. Руденко (3), К. Солл (1), В. Я. Толмачев (2), А. 3. Федоров (3), Е. М. Че-пурковский (1), В. Т. Шевяков (1), П. Ю. Шмидт (1), Ю. М. Шокальский (1), Л. Я. Штернберг (14), Ю. Яворский (1); писатели —Т. М. Борисов (1), А. М. Горький (5, копии), Е. Н. Пермитин (2), М. М. Пришвин (1); работники издательств и редак­ций— Я. Грунт (1), В. А. Попов, основатель журнала «Всемирный следопыт» (2), Н. П. Смирнов (1); участ­ники экспедиций В. В. Арсеньева — Н. П. Делле (1), Н. Н. Мазуров (1), Н. А. Пальчевский (2), Б. Н. Ро­берт (1) и др., участники Селемджйнской экспедиции 1928 г.; сотрудники Общества строителей Красного стадиона (Москва); разные лица, в основном читате­ли (26 писем) — с просьбами о высылке книг и фото­графий В. К. Арсеньева, о разрешении принять уч.четпе в его экспедициях, с откликами на его книги; стпрооб-рядцы местечка Междоречия Приморского края; орочи Советской Гавани.

В. К. Арсеньев придавал большое значение иллюст­ративным материалам, тщательно подбирал их для своих работ. Неизменным спутником всех его больших и малых экспедиций был фотоаппарат. Неудивительно, что в фонде имеется большой иллюстративный матери­ал (86 ед. хр.), составивший отдельную опись.

Сохранились два альбома экспедиционных фотогра­фий, а также сотни отдельных видовых и этнографи­ческих снимков, относящихся к разным экспедициям.

95

Недостатком большинства фотографий является отсут­ствие поясняющих надписей на них, поэтому трудно, подчас невозможно установить дату и конкретное их содержание, привязать к тому или иному географичес­кому пункту и к какой-либо определенной экспедиции. Подавляющее большинство фотографий не опубликова­но. Кроме подлинников в фонде имеется много фото­репродукций, изготовленных в основном в 60-х годах бывшим ученым секретарем Приморского филиала ГО СССР В. Г. Приходько.

Самые ранние фотографии относятся к 1900— 1909 гг. Индивидуальных фотографий самого В. К. Ар­сеньева очень мало (всего восемь снимков), на группо­вых фотографиях его можно встретить чаще: с солда­тами у бивуака (примерно в 1900—1903 гг.); во главе военно-охотничьей команды (около 1904 г.); с Дерсу Узала (1906—1907); с П. П. Бордаковым, Дерсу Узала и другими участниками экспедиции 1907 г.; с норвеж­ским путешественником Ф. Нансеном в здании Хаба­ровского вокзала (1913); с группой учителей в Хаба­ровске (около 1916 г.); в составе вьючного обоза Кам­чатской экспедиции (1918); среди крестьян-дальнево­сточников (начало 20-х годов); со студентами Дальне­восточного университета (1922); с известным коммуни­стом-дальневосточником Б. К. Рубцовым в Петропав­ловске (1923); с группой сотрудников Хабаровского краеведческого музея (приблизительно в 1924— 1926 гг.); с участниками экспедиции 1927 г.; с группой экскурсантов в Японии (1927); с участниками кино­экспедиции «Совкино» во Владивостоке (1928); имеет­ся несколько семейных групповых фотографий с В. К. Арсеньевым, а также семейный альбом, в кото­ром размещены фотографии жены путешественника М. Н. Арсеньевой и дочери Н. В. Арсеньевой, родите­лей жены, родственников, друзей и знакомых.

Интересен альбом с фотографиями залов и экспози­ций Хабаровского краеведческого музея, которым заве­довал В. К. Арсеньев в 1910—1919 и 1924—1926 гг. Есть и отдельный снимок археологического отдела это­го музей.

На индивидуальных и групповых Снимках можно увидеть известного охотоведа К. Г. Абрамова, провод­ника В. К. Арсеньева — 70-летнюю орочку Аннушку Бизанка (экспедиция 1927 г.), участников той же экс­педиции Н. Е, Кабанова и А, И. Кардакора, участника

96

экспедиции 1908 г. нанайца Тимофея Косякова, чл;-кор. АН СССР А. Н. Криштофовича, помощника режиссера «Совкино» Н. М. Фельдмана и многих других лиц.

В этом же разделе хранятся фотографии (видовые и этнографические) Камчатки, Чукотки, Командорских островов, Приморья, Японии, Маньчжурии, а также фотографии по дальневосточной флоре и фауне, по археологии (в основном предметов коллекций из сбо­ров В. К. Арсеньева, А. 3. Федорова, Л. Я. Штерн­берга) .

Любопытно отметить, что сохранились фотографии знаменитых (ныне утраченных) семи этнографических картин (всего картин, как известно, было десять), ис­полненных по заказу В. К. Арсеньева и по его эскизам художниками А. Н. Клементьевым и К. П. Трофимовым для экспонирования на Всероссийской сельскохозяйст­венной и промышленно-кустарной выставке в Москве в 1923 г., а в 1924 г. подаренных путешественником Читинскому музею (подробно о судьбе этнографиче­ских картин см. [286, с. 302—309; 378]).

Несомненную ценность представляют 80 негативов и 9 отпечатков, относящихся ж этнографической экспе­диции члена Общества изучения Амурского края К. Д. Логиновского в низовья Амура, на оз. Чля, р. Амгунь в 1906—1907 гг., о которой почти не сохрани­лось сведений. Этот материал предназначался К. Д. Ло-гиновским к напечатанию в подготавливаемой им боль­шой работе, так и не вышедшей в свет22. Среди нега­тивов сохранилось несколько листков бумаги с руко­писным планом этой работы. По некоторым надписям и пометам на обложках-разделителях можно предполо­жить, что к материалам К. Д. Логиновского В. К. Ар­сеньев обращался в связи с подборкой иллюстраций для своих работ. О подборе иллюстраций В. К. Ар­сеньевым свидетельствуют также многочисленные вы­резки из книг, журналов, почтовые открытки, фотогра­фии специальных рисунков с предметов музейных кол­лекций.

К иллюстративным материалам относятся и много­численные негативы (на стекле и частично на пленке), изготовленные в большинстве своем самим В. К. Ар-

22 Наши исследователи давно разыскивают материалы экспедиции К. Д. Логиновского. В необработанном архиве Приморского филиа­ла ГО СССР имеется рукописный предварительный отчет К. Д. Ло­гиновского об экспедиции 1906—1907 гг.

97;

сеньевым и размещенные в небольших' картонн робках с надписями (рукой путешественника, а т неустановленных лиц). Вот некоторые из .этих на, сей: «Этнография. Страна Удэхе», «Туземцы», «Кита цы», «Корейцы», «Негативы, уже использованные для' книги „Китайцы в Уссурийском крае"», «Негативы т книги немецкого издания»23,.«1906—1907гг.»,«1908/9г.» «От А. Н. Пелль. 13.Х.1921 г.», «Археология», «Геоло­гия», «Растительность», «Звери», «Реки» и др. Часть коробок не имеет надписей, в их числе и коробки с диапозитивами. На некоторых негативах снят В. К. Ар­сеньев.

К сожалению, фактическое распределение негати­вов по коробкам не соответствует надписям на них. Все негативы перемешаны. Для их систематизации не­обходимо сделать контрольные отпечатки, а также использовать описок произведенных В. К. Арсеньевым фотосъемок во время экспедиции 1906 г., помещенный им в начале путевого дневника № 2 за 1906 г. В опис­ке указаны дата съемки, номер катушки и негативна номер и название (содержание) снимка. Этот документ интересен и сак по себе, поскольку позволяет точно датировать некоторые широко известные фотографии и помогает уточнить прохождение маршрута экспедиции. Кроме того, из описка узнаем, что в эту экспедицию Арсеньев несколько раз фотографировал Дерсу Узала: «12 августа. Река Лифудзин. Снимки № 1 и 2. Дерсу Узала», «7 сентября 1906 г. Снимок № 8—9. Дерсу с Альпой24 на россыпях», «15 сентября 1906 г. СнйЩок № 11. Два гольда — Степан и Дерсу», «16 сентября 1906 г. Снимок № 12. Дерсу снимает кот&|», «18 октяб­ря 1906 г. Дерсу Узала в своем шалаше». Кем-то из членов экспедиции был запечатлен и сам В. К- Арсень­ев на групповом снимке с Н. А. Пальчевским и

23 Вероятно, имеется в виду берлинское издание книг В. К. Ар-сеньева «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала», обильно снабжен­ное большей частью впервые опубликованными фотографиями [373?.

24 О собаке Альпе Арсеньев писал в эпизоде о 21-дневной голо­довке летом 1909 г. на р. Хуту: «В этот день вечером мы убили ее и мясо разделили на части. Бедная Альпа! Восемь лет она дели­ла со мной все невзгоды походной жизни. Своею смертью она спас­ла меня и моих спутников» [100, т. 6, с. 63]. В фонде Арсеньева со­хранился фотоснимок Альпы, на обороте которого рукой Арсеньева написано: «Тяжелые, неприятные воспоминания», а ниже этой запи­си приведена «родословная» Альпы, «предки» которой были «выве­зены графом Потоцким из Лондона за 1100 руб.» [АГО, ф. ВКА, оп. 4, № 49. Альбом экспедиционных фотографий 1900—1917 гг.].

98

В. И. Рубинским 10 октября 1906 г. Индивидуально снят еще один участник экспедиции — хорунжий Г. С. Бочкарев, остальные снимки или видовые (боль­шинство), или с изображением всего экспедиционного отряда в разные моменты (спуск с перевала, передви­жение по льду р. Кулумбе и т. п.).

Последний небольшой раздел фонда составляют работы и материалы других лиц (40 ед. хр.). Здесь прежде всего следует назвать работу жены путешест­венника М. Н. Арсеньевой «Краткий обзор маршрутов В. К. Арсеньева 1909—1910 гг. к северу от Советской Гавани» (машинопись, 3 л., с авторской правкой и под­писью). Известно, что Арсеньев не успел закончить подготовку к печати книги «В горах Сихотэ-Алиня», в частности не написал о последнем маршруте 1909— 1910 гг. М. Н. Арсеньева много работала над неокон­ченной книгой: восстанавливала по дневникам некото­рые маршруты, редактировала черновики, систематизи­ровала разрозненные части рукописи. Сохранившийся В фонде «Краткий обзор...» дает представление о про­деланной ею работе и является дополнительным источ­ником для творческой истории книги «В горах Сихотэ-Алиня».

Здесь же имеются работы участников экспедиции В. К. Арсеньева 1927 г. по маршруту Советская Га­вань— Хабаровск: Н. Е. Кабанова «Предварительный отчет о геоботанических исследованиях» (машинопись, € л.) и «Сведения, полученные от С. М. Крупина, ста­рожила села Копи» (Машинопись, 3 л.); В. М. Савича «Краткий предварительный отчет геоботанической пар­тии об изысканиях, произведенных по северному скло­ну водораздела рек Хор и Амур» (машинопись, с автор­ской правкой, 58 л.).

Ряд неопубликованных работ и материалов рп:»цых авторов свидетельствует о глубоком интересе fl. К. Ар­сеньева к истории исследований Сибири и Дальнего Востока. Среди них: «Путевые записки Г. И. Броников-ского о поездке в 1909 г. по Забайкальской области и Иркутской губернии для ознакомления с духовным бы­том бурят-ламаитов» (машинопись, 111 л., с замечания­ми и правкой В. К. Арсеньева); фотоальбом (80 сним­ков) — приложение к отчету о поездке И. А. Лопатина по рекам Уссури и Амуру летом 1913 г. по поручению Общества изучения Амурского края; «Краткие сведе­ния об Амтуноко-Кербинском районе» А. А. Ненсберга;

99

«Вулканы Камчатки» П. Т. Новограбленова; «Древнее языческое капище и легендарные плоты Охотского по­бережья» и «Извлечения из черновика рукописи „Ко-лымско-Приохотская окраина"» Г. И. Нордштерна; «968 обитателей бассейна р. Има по зимней 49-дневной всеобщей переписи» Н. А. Пальчевского; «Орографиче­ское описание района, расположенного к западу от селения Атамановского, обследованного автором в 1910 г.» Р. И. Термена; схематическая рукописная кар­та п-ова Янковского и района р. Сидеми, с обозначени­ем мест археологических находок (составлена М. И. Ян­ковским) ; фотокопии с планшетов экспедиции Л. А. Боль-шева в заливы Пластун и Де-Кастри в 1874 г. (46 л., на некоторых — пометы Арсеньева).

Кроме того, имеется список печатных работ (37 на­званий) и фрагменты рукописей трудов одного из пер­вых научных наставников В. К. Арсеньева — врача и этнографа Н. В. Кирилова, машинописный экземпляр опубликованного рассказа писателя Т. М. Борисова «На берегах Амурского залива» с авторской дарствен ной надписью В. К. Арсеньеву и другие материалы.

Материалы фонда В. К. Арсеньева, несомненно, при­влекут к себе внимание специалистов самых различных областей знания и помогут им в решении задач по дальнейшему изучению Дальнего Востока. В настоя­щее время эти материалы хранятся в Архиве Геогра­фического общества СССР в Ленинграде, куда были переданы из Владивостока согласно постановлениям Ученого совета Приморского филиала ГО СССР 11 мая и Президиума Географического общества СССР от 29 мая 1979 г. (акт передачи от 3 октября 1979 г. хранится в Архиве ГО СССР).

В заключение отметим, что помимо личного архив­ного фонда путешественника немало материалов о нем имеется в архивохранилищах Москвы, Ленинграда, Томска, Хабаровска и других городов страны.

ЭКСПЕДИЦИИ

Мечта осуществляется

Большая семья Арсеньевых, казалось, мало чем отличалась от множества других петербургских семей, живших на' скудное жалованье. Заработка главы семьи Клавдия Федоровича, медленно продвигавшегося по служебной лестнице в конторе Николаевской железной дороги, не хватало. Поэтому его жене Руфине Егоровне некоторое время пришлось держать маленькую швей­ную мастерскую, в которой работали три женщины: сама Руфина Егоровна, Матрена Петровна Алексеева и Мария Михайловна Хлопонина, в недавнем времени вернувшаяся из Барнаула, где ее муж служил на же­лезной дороге. У Хлопониных был сын Владимир, ставший близким другом Володи Арсеньева, а позд­нее— мужем его сестры Веры Клавдиевны. Рассказы Хлопониных о жизни в Барнауле, о природе и населе­нии Западной Сибири и Алтайского края производили на Володю Арсеньева неизгладимое впечатление.

Отличительной чертой семьи Арсеньевых была не­обычная тяга к знаниям. Отец, Клавдий Федорович, выходец из крепостных крестьян Тверской губернии, был умным, целеустремленным человеком. Не окончив никакого учебного заведения, он самостоятельно подго­товился и сдал экзамен на звание домашнего учители. Нелегко ему было в те времена, когда в обществе презрительно относились к людям «низкого» происхож­дения, подняться от простого конторщика до «генераль­ской» должности начальника Московской окружной железной дороги, получить звание личного (.1898) и по­томственного (Ш01) гражданина г. Петербурга. Стра­стный любитель чтения,, он составил небольшую, но хорошо подобранную библиотеку. Другим его увлечени­ем была домашняя «оранжерея», размещенная в не­большой комнате. Этот уголок природы дополняли клетки с певчими птицами, которых он очень любил.

101

Клавдий Федорович Арсеньев, отец путешественника

Мать, Руфина Егоровна, также принадлежавшая к крепостному сословию, на протяжении всей своей жизни с увлечением читала художественную литерату­ру, интересовалась театром, была хорошей рассказ­чицей.

В семье жили две бабушки. Александра Семеновна Кашлачева в молодости жила в доме помещика, ис­полняя работу экономки. Ее дочь Руфина дружила с хозяйской дочерью, своей сверстницей, от которой выучилась 'немного говорить по-немецки. Держалась Александра Семеновна несколько чопорно, с большим чувством собственного достоинства. Выдержанная, спо­койная, немногословная, всегда тщательно одетая (любила белоснежные кружевные воротнички и / чеп­

102

чики), она не баловала внуков, была с ними ровна, требовательна и справедлива.

Аграфена Филипповна Гоппмайер была в некотором отношении противоположностью Александры Семенов­ны— простая, общительная, веселая. Всегда окружен­ная внуками, она то тела, то рассказывала им сказки, много смеялась, шутила. Жизнь у нее сложилась тяже­лая. Муж ее, Федор Иванович, был легкомысленным, пьющим и очень ленивым человеком. Он управлял имением какого-то помещика, но фактически ничего не делал. Любимым его занятием было лежание на диване с трубкой (с длиннейшим чубуком). Фактически Аграфена Филипповна исполняла за него эту долж­ность. Она была энергичной, умной, деловой, хотя со­вершенно неграмотной. Много раз она просила мужа усыновить их сына Клавдия, родившегося до офици­ального оформления брака, но ответ был неизменным:. «Завтра». В 1866 г. Ф. И. Гоппмайер умер. Так и остал­ся Клавдий неусыновленным. Положение незаконно­рожденного наложило на его характер свой отпечаток. После смерти мужа Аграфена Филипповна с сыном; Клавдием отправилась в Петербург, где зарабатывала на жизнь стиркой, уборкой и глажением белья [27, собр. А. И. Тарасовой].

В семье Арсеньевых очень любили собираться по вечерам за общим столом и читали вслух для детей, пока они были маленькими. Детей было девять своих и десятая — приемная девочка-сирота, племянница Аграфены Филипповны1. Все жили дружно, с детства были приучены к труду и дисциплине. В доме всегда было шумно, весело. Любили петь всей семьей хором. Среди товарищей по учебе у старших сыновей, Анато­лия и Владимира, был Аполлинарий Рудаков, будущий известный ученый, профессор Восточного института во Владивостоке, оставивший воспоминания о В. К. Ар-сеньеве [АВ ИВ, ф. 96, on. 1, № 100, л. 1—\об\

Атмосферу семьи Арсеньевых характеризует в не­которой мере сохранившаяся самодельная тетрадочка 1891 г. (размер 11X3 см), принадлежавшая сестре путешественника Руфине Клавдиевне [27, собр.

1 Сыновья; Анатолий (1870—1938), Владимир (1872—1930), Клавдий (1873—1918), Александр (1883—1962); дочери: Руфина (1876—1956), Вера (1877—1964), Ольга (1879—1918), Лидия (1881— 1918), Мария (1889—1981) и приемная дочь Капитолина Кокина (го­ды жизни неизвестны).

103

Реклама на сайте