«Не открывая лица»

Поздним зимним вечером к селу Ракитному приближался одинокий путник.

Это был паренек лет шестнадцати — семнадцати, одетый в шапку-ушанку из облезлого заячьего меха, в стеганую ватную куртку, подпоясанную тоненьким ремешком. За его плечами висел небольшой мешок-пудовичок. По тому, как округлый мешок оттягивал лямки, можно было догадаться, что в нем находилось что-то тяжелое, сыпучее: очевидно, зерно или мука.

Когда до Ракитного оставалось не более километра, впереди послышался далекий, заглушаемый ветром свист. Паренек остановился, торопливо стянул зубами рукавицу и, сунув пальцы в рот, дважды пронзительно свистнул. Через несколько секунд свист впереди повторился. Паренек одел рукавицу, надвинул шапку поглубже и, свернув с дороги вправо, зашагал по снежной целине.

Идти было трудно. Кое-где твердый наст выдерживал паренька, но часто ноги его проваливались по колени в сугробы. Ветер к ночи усилился, срывал с гребней сугробов снежную крупку и с шорохом гнал ее по степи. Фигура путника, и без того едва различаемая на темном снегу, то и дело скрывалась за мутной пеленой.

На полях разыгралась поземка, но морозное небо было чисто и, точно битым стеклом, густо усыпано крупными и мелкими звездами. Каждый раз, когда паренек останавливался, чтобы перевести забиваемое ветром дыхание, он поднимал лицо к небу и смотрел на звезды, как бы выискивая по ним то направление, которого ему следовало держаться.

Отшагав от дороги метров триста, он стал забирать влево и вскоре спустился в ложбину, на которой росли толстые дуплистые вербы с обрубленными ветвями. За вербами смутно вырисовывались во мгле крайние хаты села. Паренек замедлил шаги и, подойдя к толстому стволу вербы, остановился.

В селе было тихо, точно люди в нем вымерли. Ни одного огонька, только ветер шумел в голых ветвях деревьев, да где-то далеко лаяла одинокая собака. Юный путник прислонился плечом к шершавому стволу вербы и долго стоял, прислушиваясь и вглядываясь в контуры ближних хат. Мех его шапки, плотно сросшиеся над переносьем брови и даже ресницы курчавились инеем. Черные глаза блестели настороженно, как у охотника, приблизившегося к тому месту, где прятался опасный, сильный зверь.