«На одинокой дороге»

На одинокой дороге (fb2) - На одинокой дороге (Зеркало небес - 1) 797K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Константин Юрьевич Седов

Константин Седов На одинокой дороге

Глава 1

Море не любило этот город. Каждый день обрушивало на него волны, било по скалам, терзало берег, раскидывая песок и портовый мусор. Бешеные волны накидывались на выходящие в море суда, раскачивая и стремясь потопить. Елова город маленький, но стремясь выжить в битве вновь и вновь отправлял в бурлящие воды рыболовные суденышки. Северный ветер надувал их паруса, метал по кипящему холодом морю, топил, миловал, выкидывал на берег, потом успокаивался и отдыхал среди чаек на скалах. На следующий день все повторялось заново. И зимой, и летом солнце почти не грело. Здесь всегда холодно.

* * *

— Ты чего сюда приперся мелкий?!! Жена погулять отпустила? Так иди под мостом лягух собирай! Здесь тебе делать нечего!

Рослый, в потертом пальто детина наступал на закутанного в тряпки невысокого мужичка, пятившегося под таким напором.

— Нет! Я ж на минуту отошел только! И уже занято. Какой-то прыщ вскочил. Ты чё решил? Придешь сюда, и тебе сразу работу дадут? Ты и стоять на этом месте не должен! Места забиты! И давно! Только своим работа полагается! Понял!!!

— Я думал…  — начал невысокий.

— Чё ты делал?!! — еще больше возмутился детина. — Думал?!

Он пригнулся, крепко, по-дружески, обхватил мужичка за шею и повернувшись с ним вокруг своей оси, громким шепотом прошипел тому в ухо:

— Думать ты будешь в другом месте, как я уже сказал — под мостом. Работа тебе не светит. Нет, это как вам понравится?! Как только лед сходит, тут же всякая шушера набегает!

— Мне семью кормить надо…  — вновь попытался вставить бедолага.

Детина, не меняя выражения лица, легко стукнул его:

— А мне себя.

Оттолкнул в снег, который тут же окрасился красным.

— Да и дохлый ты слишком, чтобы в грузчики лезть. Поэтому давай под мост… там твое место. Всех касается!

А это в небольшую толпу, молча стоявшую неподалеку. Подойти ближе они не решались. У самых пирсов стояла еще одна толпа и с одобрением наблюдала за происходящим.

Детина нависал над упавшим на четвереньки, кряхтящим мужичком и судя по лицу раздумывал — не добавить ли еще и пинка, но в этот момент по утопающему в грязном снегу порту прокатился мелодичный звук рынды.

Все, как по команде, обернулись в сторону звука и два людских скопления рванули в том направлении.

— Мы!!! Мы грузчики, а это так, приблудные, — детина опередил всех и теперь стоял на пирсе перед кораблем, откуда ударила рында. С корабля ничего не ответили, только разбрызгав черный снег шлепнулся трап.

Над бортом появилась голова:

— Привет таскуны! Передрались уже?! — поинтересовался купец.

— Цена как всегда? — не столько спросил, сколько уточнил кто-то из толпы.

— Как всегда.

Люди постепенно вытягивались в цепочку.

— А что разгружаем?

— Зерно.

Неряшливая цепочка перестала разматываться и замерла.

— Зерно?

— Так — вперед опять выскочил детина — хрен с деньгами! Возьмем товаром!

— И как? — насмешливо спросил купец, — один мешок больше ста фунтов весит. Каждому по мешку жирно выйдет. А по мешку на несколько человек, вы здесь и передеретесь — товар не только не разгрузите, но еще и повредите. Нет! Десять крейцеров каждому и все!

Из толпы что-то возражали, поднялся гул, но купец зычно перекрыл гомон:

— Всё! Или я их позову — он махнул рукой в сторону второй толпы.

Замершая было цепочка, вновь стала раскручиваться.

* * *

Холодно. За заиндевевшим окном еще темно. Через щель в потолке в таверну залетают снежные крошки и морозный запах — смесь сырости и гари. Она влетает в нос и мгновенно пронизывает до желудка. Впрочем, это не трудно — он пустой. Как и всегда.

Утро началось с того, что хозяин — веселый парень отвесил несколько хороших оплеух Курти. По причине хорошего настроения и крепкой опохмелочной кружки. Затем тщательно пересчитал вчерашнюю выручку, заметно погрустнел, плюнул на пол, о чем-то задумался и нахлобучив кусок рваной дерюги, которую называл шляпой, свалил.

На час Курти остался один. Посуду закончил мыть ночью, тогда же вымыл полы в зале. За стойкой царил бардак, убрать который в темноте невозможно, поэтому оставил на утро.

Основные клиенты, — заплывшие со всех сторон света моряки. Есть работа — есть деньги. Местные месяцами ждали, чтобы выстроится в очередь на рыболовецкое судно или грузчиками в порту. Когда наступал сезон, завербовавшиеся счастливчики шли бить китов. Вернувшись из плавания, сидели в трактирах вроде этого, делились впечатлениями и, наконец — то могли позволить себе выпивку. Город только в эти дни и оживал, чтобы потом опять впасть в полуголодную зимнюю спячку.

Трель свистка резанула по ушам, на улице загомонили, заорали, что-то опрокинулось, кто-то упал, прибавив к шуму порцию ругани.

Курти вздрогнул, повернулся. В дверь ввалилась охапка лохмотьев и споткнувшись о порог, взвыла:

— Курти, спасай, — там Зуб, а у меня два предупреждения.

В зал с воплем упал Колокольчик. В голосе ужас.

— Щипнуть успел? — быстро спросил Курти.

— Да.

— Сколько?

— Не знаю, когда бы я считал. Да поможешь ты или нет?!

— Давай кошелек.

— Курти — и — и!!!

— И быстро!

Уличный шум подкатывался к двери.

— Сволочь ты — провыл Колокольчик — на! Подавись!

Курти подхватил кошелек и быстрым движением откинул крышку погреба.

— Прыгай сюда!

Из подвала неприятно пахнуло сырой землей. Колокольчик перемахнул через стойку, бросился к дыре люка, ноги заплелись, и он опять упал.

— Да, что б тебя! Быстрее! — зашипел Курти.

Колокольчик неловко вскочил, сделал шаг, снова грохнулся, но уже в подвал. Курти хлопнул крышкой, прислушался. Судя по звукам, ступеньки Колокольчик пересчитывает не ногами. На обратном пути пары зубов будет не хватать. Хоть бы лестницу не сломал.

Кошелек в бак, бак на крышку люка.

Дверь хлопнула, ударилась об стену и противно задребезжала.

— Где он?!

— Кто? — удивление разыграно искренне.

— Не зли меня крысеныш. Я прямо за ним бежал, а когда за угол заскочил, его уже не было. На улице только одна дверь достаточно близко, что бы он успел туда заскочить. Это твой вонючий кабак.

Зуб тяжело дышал, широко открыв рот и в своем мутно-синем мундире, казался одной из воинственных фигур, изображенных на фресках городской ратуши. Там на протяжении всех стен, от пола до потолка, с таким же героически разинутым ртом, фигурки в синем убивали фигурок в белом. Здание стояло в городе со времен империи, и что за баталии там изображены, никто не помнил.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Сюда с утра никто не заходил. Вы первый клиент за весь день. Что-нибудь налить?

— Ох, простодушный ты мой — шумно и вонюче выдохнул Зуб. — Не понимает он. — Огромный полицейский навис над Курти. — Я не забыл кто ты, ворюга. Ты можешь сколько угодно корчить из себя честного работягу, но я знаю, что руки у тебя, по-прежнему, чешутся, — Он игриво подмигнул, — Ничего и тебе их обрубим. Не ты первый не ты последний.

Курти не отвечал и Зуб заговорщицки прошептал:

— Тырим потихоньку, а Курти? Ну, скажи. Ведь шарят твои ручки по чужим карманам?! И ведь два предупреждения у тебя уже есть, как и у того щенка, что ты спрятал. Помнишь, что после второго предупреждения бывает?

Он поднял левую руку и красноречиво провел по кисти ребром правой.

— Оттяпаем тебе ручку, и нечем будет воровать.

Курти отвечал тихо:

— Вы ведь знаете, что я давно завязал. Смысла нет этим заниматься. У меня есть работа, неприятностей я не ищу.

— Ничего, они сами тебя найдут. А завязал ты или нет, я не знаю. Бога благодари, а лучше меня, что не попался пока. А если неприятностей не хочешь, скажи, где этого ублюдка заныкал и будем дружить дальше.

— Я уже сказал, что не понимаю, о чем вы говорите.

Зуб скорбно покачал головой:

— А я ведь всего лишь хотел тебе жизнь облегчить. Найти я его и так найду. У тебя не дворец, прятаться негде. А когда я его на свет божий вытащу, ты вместе с ним к палачу пойдешь. За укрывательство.

Еще не договорив, он направился прямо за стойку. У Курти похолодело внутри, когда Зуб, явно не колеблясь, шагнул к мусорному баку. Все! Этот чертов страж знает! А вся эта болтовня — так он играл с ним.

— Что тут у нас — вкрадчиво пробасил Зуб, поравнявшись с кучей мусора. И тут же нагнулся. Курти представил себе, как петля захватывает его руку и прижимает к деревянному чурбану, а сверху зависло лезвие секиры и закрыл глаза.

— Оп ля, а это что?

«Все» — сердце поперхнулось очередной порцией крови и остановилось.

— Так мы еще и клиентов дурим! Воровства и укрывательства нам мало.

Что?! Выпрямившийся Зуб держал в руках небольшую бутылку. Обычная глиняная бутылка, с широким горлом, фермеры в таких масло хранят. Только в этой не масло, а хозяйская медовуха. Самогон делался из меда и то ли дурмана, то ли белены, то ли того и другого. Добавляют пару — другую капель в пиво или вино, продукт становится крепче, дуреешь от него сильнее — клиент становиться сговорчивее. И уже не спорит, если с него за пять кружек берут цену как за семь.

Курти понял, что никакого люка этот горе-полицейский не заметил и искал Колокольчика за стойкой, очевидно вообразив, что беглец лежит свернутый в рулон между полками.

Зуб, не желая сдаваться, с азартом ревнивого мужа шарил глазами по залу, как бы решая, где проверить раньше — в шкафу или под кроватью? В задумчивости он хлебнул из бутылки. Курти открыл рот, чтобы успеть предупредить о некоторых особенностях этого напитка, но опоздал.

Зуб вытаращил глаза, покраснел, а из раскрытого рта вылетел звук похожий на брачную песнь моржа. Это должно быть обычная реакция на хозяйскую медовуху… Впрочем, наверняка Курти не знал. До Зуба таких смельчаков не находилось.

Полицейский, продолжая вращать глазами, заметил в руке Курти кружку, выхватил ее и сделал глубокий глоток. Замер, облегченно выдохнул и просипел:

— Ну и спиртяга. Вы чего туда намешали? Стекла толченного?

Сделал новый глоток из кружки, поморщился и добавил:

— И эту гадость вы вином называете? Кислятина, да еще и воняет.

— Нет, эту гадость мы называем уксусом — пожал плечами Курти. Я им ложки протираю. Но вы, если нравится, пейте. Все равно лучше, чем выливать потом.

Зуб вторично поперхнулся, кружка полетела на пол, глаза полицейского воткнулись в Курти.

— Ты щенок, паскуда воровская…

Не договорив, он своими ручищами сгреб Курти за рубашку…

— Эй, кто здесь хозяин?

Зуб и подвешенный Курти повернули головы к двери.

То, что он не местный, было видно сразу. И не столько по одежде, сколько по манере держатся. Местные даже ходят вразвалочку, как по палубе. А если стоят, то полусогнувшись. Жизнь здесь давит. А незнакомец стоял прямо, широко расправив плечи и склонив голову набок. Речь тянул на южный манер и говорил, как показалось Курти, властно и с легкой насмешкой.

Зубу тоже так показалось и очень это не понравилось.

— Позже зайдешь, — с намеком на то, чтобы незваный гость убирался, мрачно сказал он.

— А этот малый, в фартуке, что у тебя в руках болтается, разве не отсюда?

— Ты не понял? Тебе сказали — зайдешь в другой раз — с угрозой в голосе, повторил Зуб.

— Да я бы с удовольствием, при том, какой вы сердитый, но у меня не так много времени, и я кое-кого ищу. Над таверной нет вывески, а мне нужно знать, то ли это место.

Говорил незнакомец спокойно и все так же насмешливо, а в конце фразы даже развел руками, как бы извиняясь за сказанное. Плащ, при этом распахнулся и показал висящий на боку меч. Настоящий, боевой, а не игрушечная показуха, как у старших офицеров стражи.

Незнакомец подержал руки в том же положении, что бы меч можно было хорошо разглядеть, затем сложил их на груди.

Зуб растерялся. Курти это почувствовал по тому, как ослабла хватка. Зуба боялись все. И местные, и приезжие. Он полицейский, и он здоровый полицейский. До драк дело не доходило. Никто не хотел связываться. Не на месте, так потом в камере, этот громила вполне мог переломать все кости, а то и убить. Никто с него и не спросит. То, что вытворял приезжий выскочка, было не просто неуважение, а походило на угрозу.

Зуб опустил Курти на пол, вышел из-за стойки и двинулся к незнакомцу. Движения были скованными и Курти подумалось, что Зуб не знает, что ему делать, когда дойдет.

Незнакомец облегчил ему задачу. Он сунул руку за пазуху и, что-то оттуда вытащил. Курти успел заметить, как это «что-то» ярко сверкнуло и обзор ему преградила резво вытянувшаяся спина Зуба. Руки по швам, подбородок наверх. Сзади не видно, но и живот Зуб наверняка втянул. Если бы у него был хвост, он бы им завилял.

Курти стоял, раскрыв рот. Зуб побит в первом же раунде нокаутом, да еще и на своей же территории. Кто этот тип?

Тип вполголоса о чем-то разговаривал с Зубом. Полицейский все время разводил руками, кланялся, пожимал плечами, затем согласно закивал головой, схватил руку незнакомца, потряс ее и вышел.

— Как называется это место?

Зуба в помещении уже не было. Гость стоял пред стойкой.

— «Свинья с кувшином», а Зуб разве не сказал?

— Кто?

— Ну,…  — Курти вспомнил, что, как и весь квартал, понятия не имеет, как по-настоящему зовут Зуба, — полицейский, с которым вы разговаривали.

— Этот и имени своего толком не помнит. А, где вывеска над дверью? Ветром унесло?

— Почти. Ветер ее только покосил, а потом там драка была, кто-то ножом случайно зацепил, вниз потянул, она ему на голову и свалилась. Но нас и без вывески все знают.

— Веселое у вас место. Значит и мне подойдет.

В темноте дверного проема Курти толком его не разглядел. Тогда гость показался ему огромным, почти великаном. Теперь, при свете окон, казался помельче. Но крепкий, широкий. Плечи грузчика. И широкополая шляпа с длинным пером, нелепо смотревшаяся среди снегов, скрывала глаза. Специально, решил Курти.

— За, что этот страж тебя так любит. Даже к груди прижимал.

— За широкую отзывчивую душу, наверное, — Курти не знал как себя с незнакомцем вести.

— Мне она отзовется?

— Смотря, о чем и как спросить.

— Насчет «как» не беспокойся. Я щедрый. Ты сын хозяина?

— Нет. Обыкновенный работник.

— Так плохо?

— Лучше, чем на улице.

— А родители.

— О чем мы начинали говорить?

— Верно. Извини. Плохая привычка — много расспрашивать.

— Вредная. Не раз замечал.

— Но, я все же спрошу. Где я могу найти Олафа Инграда?

— Не знаю — совершенно искренне ответил Курти.

Незнакомец с понимающим видом полез в карман, вытащил увесистый кошель и положил перед Курти золотую монету. Настоящий флорин.

Курти сумел не ахнуть.

— Так, где я могу найти Олафа Инграда?

— Правда, не знаю. Точно не здесь. Здесь бы за одно такое имя прибили бы. — Курти не сводил глаз с флорина. Это сколько же он с собой в кошельке таскает! Ему за всю жизнь не заработать. Этот тип соображает, что значит его кошелек для местных?!

Гость задумался.

— Его еще могут называть Мельником, — медленно проговорил он.

Курти насторожился. Мельником прозывали здоровенную белобрысую скотину ростом с тролля и такой же писаной красы. В городе его все знали. И все боялись. Появился с полгода назад, и его имя стали упоминать вместе с именем местного воротилы — Снорра Безумного. Что их свело неизвестно, но по его поручению Мельник принялся за взимание «дани» с местных. Причем с таким рвением и жестокостью, что дурную славу себе заработал в считанные дни. Регулярно появлялся в трактире, где разговаривал только со Шмяком.

Мельник не тот тип, с кем ищут знакомства. И если Курти скажет, где найти Мельника, не станет ли потом Мельник искать Курти.

Незнакомец прочитал сомнение на его лице и добавил:

— Неприятностей у тебя не будет, ручаюсь.

«А кто поручится за твое поручительство?» — едва не ответил Курти, но сказал другое. Медленно, взвешивая каждое слово, спросил:

— Вы платите целый флорин, за то, что можете узнать на каждом углу?

— Где же на каждом, полицейский этого не знал.

— Этот полицейский имени своего не помнит, — напомнил Курти, — а почему вы хотели попасть именно сюда, в наш трактир?

— Люблю людей с широкой и отзывчивой душой, — улыбаясь, ответил незнакомец.

Курти смотрел на флорин, затем одним движением сгреб со стойки золотой и сказал:

— Мельник будет послезавтра перед закатом.

— Точно это знаешь?

— Послезавтра пятница, он придет за деньгами. Как и каждую неделю.

— Значит, я везучий — продолжал улыбаться гость. — Ладно, спасибо, вечерком послезавтра зайду, попробую, что у вас еще, кроме уксуса выпить можно. — На пороге он обернулся и вежливо добавил:

— Я надеюсь, Мельник не узнает, что им интересовались.

Курти лишь пожал плечами:

— Да захоти я ему сказать, где его искать, я не знаю.

— Тебя как зовут парень?

— Курти. И — да, вот еще. Если вы хотите оставаться неузнанным или хотя бы не выглядеть, как приезжий, то мой совет — смените шляпу. Широкополая, с пером. Здесь никто так не ходит.

Бородач недоуменно посмотрел на Курти и тот пояснил:

— Уши мерзнут.

Дверь уже с минуту как была закрыта, а Курти все еще смотрел вслед странному незнакомцу, а в голове крутилась мысль. Интересная такая. В целом стоящая идея.

— «Бу — бу — бу» — замогильно произнес мусорный бак. Колокольчик, про которого Курти совсем забыл.

— Где Зуб, — отряхиваясь, поинтересовался Колокольчик, когда бак был отодвинут, а люк открыт.

— А, что своих не хватает?

— Чего?

— Да, так. Жрать хочешь?

— А у тебя есть?

— Раз спрашиваю.

— Кошелек все равно отдай. Он мой.

— Был.

— Я его честно украл.

— Классно сказано Колокольчик. А потом ты честно со мной расплатился.

— За что это?

— За руку. Что она у тебя до сих пор на месте, — прервал пререкания Курти.

Он вытащил кошелек и высыпал на ладонь содержимое. Пятнадцать крейцеров. А неплохо! Какой-то бедолага лишился всей вчерашней выручки.

Курти наклонился к углу за мусорным баком и выудил оттуда аккуратно сложенное полотенце. Размотал его, достал маленькую, твердую как дерево вяленую рыбину.

— Садись, ешь, — кивнул он в сторону стола. — Это будет честно.

По лицу Колокольчика было ясно, что у него на этот счет имеется свое мнение. Но он вытер грязные руки о грязную одежду, уселся и стал жадно запихивать еду в рот. Курти высыпал ложки в ящик, повесил фартук на гвоздь и уселся напротив.

— И чего такой щедрый? — поинтересовался воришка.

— Колокольчик.

— М — м-м-м.

— Сколько сейчас за наводку полагается?

— Забыл ты нас Курти. В трактире работаешь, чистенький. Когда, как и все под мостом жил, таких вопросов не задавал.

— Когда под мостом жил вас здесь не прятал. Так сколько?

— Все так же. Четверть от куша.

— Это если разбойно, артелью. А если кошель срезать?

— Так же. Если меж собой другого уговора нет. А, что лох наклюнулся?

— Да был тут один, кошелем сверкал.

— Много?

— Много Колокольчик, много.

— Я тебе зачем? Забыл, как это делается?

— Тебе не все равно? Я ж тебе заработать предлагаю.

Колокольчик, ни на секунду не прекращая жевать, прищурился, насмешливо спросил:

— Боишься?

Курти ничего не ответил и только выжидательно смотрел на Колокольчика. Но тот не унимался:

— А мою руку тебе не жалко? Себя то бережешь. Вот поймают меня и оттяпают граблю. В прошлом месяце Вилли так поймали. Палач неумеха с первого раза не отрубил. Кость треснула, кисть на куске мяса повисла… мать моя… как Вилли орал! Захлебываясь, с воем. Вскочил, хотя его два бугая держали, а его обратно на колени… надо же дело закончить! Палач примеряется, чтобы в это место попасть, малыш наш продолжает орать — «Нет! Не надо, не надо, не надо»!

— Я там был, видел — стараясь быть спокойным, ответил Курти.

— Я тоже, да все наши там были… Такое никогда не пропускают. Хотя ловят нечасто. Тех, кто так глуп, чтобы три раза попасться, сразу и вылавливают. Нет, не подумай, я себя глупым не считаю, но каждый раз, когда в чужой карман лезу, приходиться напоминать себе, что я умный! И те два раза, что меня ловили, были теми самыми уроками, что вбили мне это в голову.

— То есть ты не боишься?

— Страшно только первый раз, когда секут. Во время второго раза боль и не чувствуешь. Тогда думаешь только о той боли, которая предстоит, если попадешься третий раз. Что я тебе рассказываю? Ты ведь сам знаешь.

— Колокольчик, ты винишь меня в том, что я не хочу себе такой судьбы? Не хочу потерять руку?

— Нет, в этом я тебя не виню. Интересно, что ты даже не паришься, подставляя меня.

— Я тебе даю шанс подзаработать.

— Ну да, ну да… Курти?

— Что?

— А ты знаешь, как говорят? — Колокольчик беззубо ухмыльнулся и подмигнул — Чего боишься, то и произойдет? Так, что ты не бойся. Ничего в этой жизни. Вот ты испугался, что руку тебе оттяпают и сюда ушел. Честно работать!

Слово «честно» он произнес с издевкой.

— И теперь живешь как… да хреново ты живешь! На побегушках! А я свободный!

Курти ничего не ответил на это и слегка выждав, продолжил:

— И еще. Делим пополам.

Колокольчик опять перестал трескать:

— Зарываешься Курти. То деньги за укрытие забираешь, теперь это. Ты знаешь, у нас за такое по голове не гладят, а если гладят, то дубиной.

— То, у вас, а сейчас ты у меня. На дело согласен?

— А, ты уже знаешь, когда и где твой лопух появится?

— Знаю. Ты согласен?

Колокольчик, вгрызаясь в рыбину, буркнул:

— А, что я теряю?! Много денег говоришь. Так, когда?

— Завтра, перед закатом.

Колокольчик уже уходил, вытирая рот рукавом, но перед самой дверью оглянулся:

— Зря ты ушел. Самый сноровистый был. Я большего ловкача не видел никогда. Талант у тебя Курти — талантище! Не только я говорю! Все наши! Ты рожден кошельки тырить!

Курти не ответил.

* * *

В тяжелой жизни бывает момент, когда всё настолько приспичит, что уже и выть не получается. Приходит осознание, что ты достиг какого-то предела и дальше так уже продолжаться не может. Когда-то Курти мечтал попасть в теплое место, наевшись сосулек под мостом. А сейчас в «Свинье с кувшином» вспоминал ночевку в старых ящиках и не мог сказать, что было плохо. Голоднее, но проще.

Сейчас увидел шанс. Хоть раз в жизни должно повезти. Жаль завтрак пропал, но это можно вытерпеть, главное дело. Картины замелькали самые соблазнительные, половина желаний еще и не сформировавшиеся, но сначала нормальная еда. И много!

Кусок хлеба, настоящего белого и с боку поджарившаяся корочка. Ее он отломит и обмакнет в подливу, и вместе с мясом отправит в рот.

Однажды его занесло на Холм. Случайно. Он убегал от стражи и залез в бочку золотаря, по счастью ещё пустую, когда тот только направлялся в единственный богатый квартал нищего города. Затем вылез и спрятался в подвале местной таверны. Даже не от стражников, их там не было. На Холме стража была только у стены, отделяющей обитателей квартала от остальных жителей. Курти так растерялся, увидев белые дома и чистые улицы, что полез от этой картины в ближайший темный угол.

Лёжа в узкой подвальной нише, видел потрясающее блюдо на кухне заведения.

Мясо на ребрах подавалось в большой деревянной тарелке. Вокруг в соусе плавали раковые шейки и грибы с дольками распаренного чеснока. Он три дня не ел и чуть не захлебнулся слюной, глядя как таскали еду в обеденный зал.

Курти вздохнул, бросил тряпку на стойку, вспомнил, как блестел жир в свете свечей, и опять невольно сглотнул.

Глава 2

Парень, лет под тридцать, сидел внутри магазина и скучающе пялился в окно. К слову, стеклянное — настоящее. Что значило, что магазин очень дорогой. Начавшийся зевок прикрыл черной широкополой шляпой, с черным же пером. Небо начинало хмуриться. «Дождь будет» — подумалось парню — «даже, наверное, шторм».

— Эрик, тебе нравится?

— Да.

— Так ты не смотришь!

— Ты мне нравишься любой и что бы ты не делала.

— Прошу тебя, посмотри!

Эрик повернул голову от окна.

Лиза была очень красива. А в этом платье — великолепна. Длинные узкие рукава с прорезями для рук, широкий кружевной воротник вокруг совершенно нецеломудренного выреза. Низкая талия, длинная юбка, переходящая в шлейф.

Лиза погладила руками ткань:

— Настоящий шелк!

— Бери.

— Ты, так и не сказал, нравится тебе или нет?

— Мне ты нравишься. И нравилась бы, даже если бы в мешковину была одета. А платье красивое. Больше я тебе ничего не скажу — я в платьях не разбираюсь.

Лиза постояла, осмысливая сказанное. Затем изящно приподняла бровь и спросила:

— Правда?!

— Правда. Не разбираюсь.

— Нет, я про то, что нравлюсь?

— А. Нет, про это я вру.

— Эрик! — Лиза топнула ножкой.

— Правда.

— А то зеленое с золотом? Как тебе?

— Я же говорю — ты мне во всем нравишься.

— Так какое мне брать?

— А какое больше нравится?

— Мне оба нравятся.

— Бери оба.

— Правда!!!

Эрик страдальчески закатил глаза:

— Правда.

Внимательно слушавшая разговор хозяйка магазина недоверчиво посмотрела на неброско одетого Эрика:

— За два этих платья будет сорок два флорина.

— Сколько?!! — изумилась Лиза.

— Я помнится, цену не спрашивал — Эрик говорил лениво, прищурившись глядя на хозяйку — сказал, что беру!

— Да, конечно! Куда доставить?

— Улица Старого Лесничего, дом Семи якорей.

Хозяйка сморщила лоб, пытаясь что-то вспомнить:

— Дом Семи якорей… но там же… так вы…

Она перевела взгляд на насмешливо наблюдавшего за ней Эрика.

— А… Эрик… получается… тот самый который Бе…

Эрик сощурил глаза сильнее, а возившаяся с платьями Лиза тревожно замерла.

Хозяйка мило улыбнулась и вежливо произнесла:

— Отправим, как можно скорее.

И покосилась на шляпу в его руках.

Эрик с Лизой вышли из магазина на запруженную людьми площадь Ликеделла. Солнце ушло окончательно, окружающие площадь мраморные скульптуры в холодном воздухе приобрели отчетливый вид. От фонтана в центре площади повеяло холодом.

Лиза зябко поежилась:

— Мне еще меховая накидка нужна… и туфли!

— Купим. Только, давай завтра.

— Куда ты опять торопишься?

— В «Каракатицу».

— Фу, — Лиза сморщила носик, — опять на кулаках драться?

— Ага.

— Я стараюсь сделать из тебя эдельмана, а ты по трактирам ходишь. Драться. Даже не на мечах. А на кулаках.

— Если я буду драться на мечах в Ликеделле народу не останется.

— Благородные так себя не ведут.

— Так, я и не благородный. Я пират.

— Но на кулаках, Эрик! Опять синяки будут.

— Да, синяков будет много. Я ещё не всем городским морякам печати оставил.

— Зачем тебе это?

— Нравится.

* * *

Ликеделл город старый, основанный более шестисот лет назад. Но еще полвека назад о нем никто, кроме нескольких купцов, возивших сюда зерно, соль, скот, меха, воск и кожи, не слышал.

Маленький городок вскарабкался на скалистый островок с красочным названием Виталлер. От материка он был отделен узким проливом в четыре морских мили. Когда семьдесят лет назад стала рушиться Империя, потихоньку начали шалить пираты. Когда Империя пала окончательно море наполнилось ошалевшими от безнаказанности разбойниками.

Окрестные государства, включая, вновь образовавшиеся на обломках державы, первое время ничего не могли поделать с внезапно нахлынувшим бедствием. Пиратство существовало в этих водах всегда, но его масштабы были несравнимо скромнее. Военные корабли Империи, вместе с южными и западными королевствами, вполне успешно пиратов отлавливали и украшали их телами реи кораблей и площади портовых городов.

Впрочем, это было раньше. Империи нет, новые королевства, герцогства и вольные города были заняты дележом наследства некогда могучей державы и организованной силы способной противостоять морским разбойником, больше не было.

За последние пятьдесят лет Ликеделл окончательно превратился в пиратскую столицу. Некоторая удаленность от материка, естественная, большая гавань, горы, окружавшие вместе с портом весь город и делающие его неудобной целью для атаки — все это благоприятствовало тому, что после удачного или неудачного похода члены «Братства», как стали называть себя пираты, шли сюда.

Ирония судьбы, но с тех пор город расцвел, сильно разросся и из небольшого вольного городка, бывшего таким только по причине того, что был никому не нужен, превратился в богатый процветающий мегаполис.

Лет тридцать тому назад Сагульский король, озлобленный постоянными нападениями на его суда, организовал атаку на город. Более шестидесяти боевых кораблей с десантом на борту напали на Ликеделл. Были истреблены все пираты, находившиеся в городе. Лишь немногим удалось скрыться в горах, где они сидели неделю без еды, пока чернявые уроженцы юга «зачищали» город. В живых остались лишь те, кто сбежал из города, да те, кто был в море. Уцелело менее пятой части всех членов «Братства». Мирных жителей вырезали почти всех. Хотя какие они мирные, по мнению сагульцев, если основу их деятельности составляло обслуживание пиратов и их судов.

После успешного похода король Сагульский объявил об искоренении пиратства в Борейском море, наградил адмиралов и успокоился. Остатки членов мэрии Ликеделла собрались, поговорили, приняли решение просить Диттхардское королевство о принятии их города под свою руку. В Аделейде, давней столице династии Диттхардов, прикинули выгоды, которые даст им владение крупным морским портом и согласились. Из столицы был прислан губернатор, который за десять лет выстроил в Ликеделле мощнейшую крепость, полностью защищавшую гавань. Когда последний камень был вмурован в устрашающего вида стену, губернатора пригласили на очередное совещание в мэрию. О чем именно старожилы с ним говорили неизвестно, но после этого губернатор прекратил все контакты с Диттхардом.

Официально Ликеделл все еще числился в их составе, но это уже никому не было интересно. Губернатор, враз ставший одним из самых богатых людей на этом свете, продолжал богатеть за счет доли с пиратства, которое пусть и не обрело прежнего размаха, но… проще говоря, ни черта толком не изменилось и нападение сагульцев на город осталось лишь неприятным воспоминанием.

* * *

— Эрик, вставай. Вставай, слышишь? Проснись!

Неприятно, когда после тяжелого рабочего дня кто-то решает, что дневной работы тебе было мало. Только успеваешь задремать, как выясняется, что будешь бегать и ночью.

Когда Эрик закончил ходить с Лизой за ее бесконечными покупками, отправился по своим делам.

Скоро в море, а в Ликеделле не бывает торгаша не пытающегося обмануть и страшно обижающегося, если ему об этом сказать. По здешним улицам и ветер гуляет с придыханием воровства и авантюры. Продавцы колотят себя кулаками в грудь и гортанно орут такое, что заставляет задумываться, всем ли словам тебя в детстве учили? Никого и ничего не слушают, и не воспринимают нормальных слов. Поставщик согласился заменить канаты, только тогда, когда Эрик пообещал его на них повесить. Купец тут же пошел на попятный. Все-таки репутация сказывается. Эрик тогда так взбесился, что, действительно, чуть не прибил этого закутанного в халат ворюгу.

Напряженный был день и ночью, хотелось лишь поспать.

— Эрик проснись же, кто — то в дом ломится.

От этих слов весь сон, как рукой сняло. Оторвав голову от подушки, он услышал, как внизу кто-то колотит в дверь. Дождь за окном превратился в ливень. Лиза, прижав к груди одеяло, испуганно смотрела на него.

— Кто это? За полночь уже — сказала она.

— Не знаю. Если кто из твоих бывших напился, я его убью.

Она отрицательно покачала головой, и в глазах промелькнул укор. Будто спросила, — опять начинаешь? Он мотнул головой, отгоняя ненужные мысли. Действительно — нашел время. Встал, натянул штаны, вытащил меч из ножен и спустился по лестнице.

Погода за окном пошла на убыль. Но струи дождя, по-прежнему, бешено барабанили по стеклу, грозя его выбить. В дверь больше не стучали. Лунный луч проскочил через окно, тускло ухмыльнулся в лезвии и потух. Эрик подошел к двери и только приложил ухо к двери, как она вновь загрохотала под чьим-то кулаком.

— Лиза, скажи Эрику, чтобы слез с тебя. Это срочно.

Эрик вздрогнул от неожиданности, но голос узнал. Звякнул щеколдой, дернул дверь на себя.

— Ты спятил?

Георг, его старший помощник, стоял под дождем с занесенной для удара правой рукой, а левой безуспешно натягивал спадающий с головы капюшон. Вода залила лицо и лилась в тяжело дышащий рот.

— Беда капитан. Всю охрану на Кошачьем острове вырезали.

Реальность опрокинулась на Эрика вместе с холодной водой. Он покачнулся, в глазах помутнело. Почувствовал, как закипает ярость.

— Кто?

— Ничего еще не знаем. Рыжий вплавь до берега добрался, только это пока и сказал.

— Так, он жив?

— Порезан сильно, но живой. Я Сигарда за доктором послал, но Рыжий пока держится.

— Вы в «Каракатице»?

— Да все там, где Синяк только не знаю.

— Ты один?

— Каспар с Катышем со мной.

Эрик постоял в задумчивости, потом заговорил:

— Пошли их на Западную улицу. Где она на пристань выходит. Там кабак есть, Синяк наверняка в нем. Пусть разбудят, отпинают, что бы протрезвел и срочно в «Каракатицу». Пусть проследят, что бы меч не забыл. С него станется. Меня жди. Я сейчас.

Эрик вбежал вверх по лестнице и стал натягивать одежду. Лиза испуганно наблюдала за ним. Эрик кинул:

— Не волнуйся, все в порядке. Это ко мне. Я ухожу, когда вернусь, не знаю.

Она кивнула. Прядь светлых волос упала на лицо. На мгновение он обо всем забыл и в сотый раз подумал — как же она все-таки красива. Запахиваясь в плащ, буркнул:

— Закрой за мной дверь. Никому не открывай.

Дорога поднималась от доков вверх, где стоял трактир. По каменной мостовой навстречу стекала вода, отражая в лужах частые молнии. Только по их вспышкам можно было различить дорогу. Факелы по стенам давно залило, и весь путь их сопровождал мерзкий горелый запах нефти. Несмотря на ливень, было тепло, и отсыревшая одежда противно липла к телу.

«Каракатица» встретила их зажженными свечами и шумом. Уже собравшаяся команда на разные голоса, что-то вопила. При их появлении все на секунду замолчали и тут же вновь загомонили, обращаясь к Эрику. Он поднял руку и перекрывая шум спросил:

— Где Рыжий?

— Наверху — ответил кто-то, — врача еще нет.

Эрик поднялся. Рыжий лежал в одном из номеров. Многочисленные раны были перевязаны порванной на бинты простыней. Постель пропиталось кровью. В полутьме Эрик едва не споткнулся о стоящую на полу кастрюлю с водой. Сел на стул рядом с кроватью. Наклонился к уху своего моряка:

— Рыжий, ты меня слышишь?

Легкий стон.

— Он все время такой. Как до нас добрался, только и сказал: «Всех убили».

Эрик обернулся. В углу на табурете сидел Доходяга. Сколько Эрик его знал, он всегда числился в лучших друзьях у Рыжего. Они и дежурить на острове собирались вместе. Но Доходяга был единственным из всей команды, кто умел читать, а крупные сделки необходимо было регистрировать в мэрии. Эрик сам не успевал, бегая по торговцам, и регистрацией оставил заниматься Доходягу.

— Кто «они», не сказал?

— Нет.

— Давно это случилось?

— Он уже с час здесь. Пока доплыл. Не знаю. Но остров в полумиле от берега.

— Как сам думаешь, кто?

— Не знаю капитан. Кроме наших никто не о казне не знал. А эти ребята именно за ней приплыли.

Казна — это куш. Не маленький. Такой, что даже родного брата режут, не ища при этом оправданий. Эрик провел пять удачливых лет в море. И знали о куше все и завидовали так же все. Прятали казну тщательно, но кто-то все же узнал.

— Я не знаю, что именно там случилось, но огрызнутся наши все же успели, — продолжал Доходяга.

— Откуда знаешь?

Доходяга показал, что держал в руках — пояс Рыжего с тремя петлями для метательных ножей. Он забавлялся ими все свободное время. Миниатюрные сагульские ножи с яркой красной рукояткой. Два ножа по-прежнему висели на поясе, третьего не было.

* * *

Команда «Недотроги» расселись на стульях по всему залу. Все при оружии, половина пьяные, половина еще в процессе. Злые, дерганные, ни на минуту не утихая, спорили. Большинство хотели сорваться с места, идти и ловить. Неважно кого и где. В самый неподходящий момент в зал ворвался хозяин таверны и присоединился к общему шуму, громко объясняя, что он думает о пиратах, ворвавшихся среди ночи в его заведение, забрызгав все кровью и распугивая постояльцев.

— Крови будет больше, если ты не заткнешься — пообещал Георг, выразительно проведя рукой по кинжалу. Хозяин мгновенно утих, ушел за стойку, откуда бросал злобные взгляды на команду. Настроение кабатчика улучшилось, когда пираты, пользуясь тем, что он спустился вниз, в больших количествах стали покупать выпивку. Продолжалось это недолго, пока вниз не спустился Эрик и запретил ему продавать вино. Остальные недовольно загомонили, но Эрик прекратил все возражения, сказав, что они нужны ему трезвыми.

— Капитан, против братства идешь — мрачно заметил кто-то. Эрик ему не ответил, поднял руку и сказал:

— Кто бы эти ублюдки не были они или местные или недавно прибыли.

— Почему? — спросили одновременно и с нескольких мест сразу.

— В такой шторм никакой ловкач сюда корабль не приведет, значит, налет был отсюда, из Ликеделла. Леший, возьми людей и давай в порт, узнай, чей корабль выходил в море ночью. Никому не расходится, узнаем, кто это, на ремни порежем.

В дверях Леший чуть не столкнулся с доктором и пришедшими с ним Синяком и Катышем. Синяк покачивался и плохо соображал, что происходит. Катыш посадил его на стул и прислонил рядом меч. Эрик сам повел доктора наверх к Рыжему. Тот уже не стонал.

— Выживет? — спросил Эрик. Доктор раскрыл сумку с инструментами, взглянул на Рыжего, вместо инструментов достал зеркальце и поднес его к губам моряка.

— И? — повторил Эрик.

Доктор, молодой, почти мальчишка, укрыл одеялом лицо Рыжего и лишь, затем сказал:

— Ему я уже ничем помочь не могу.

— Шестой — медленно произнес Эрик.

— Простите, что?

— Я не тебе. — Эрик повернулся, чтобы выйти.

Пятеро на Кошачьем острове, теперь Рыжий. Шестой.

Эрику кинули вызов. Его боялись и уважали, любили и уважали, ненавидели, но уважали. В свои неполные тридцать, он прославился после того, как захватил сагульский конвой, шедший из западных колоний с грузом золота. Эрик выманил первый неф и посадил его на риф, второй потопил точным выстрелом из единственной на «Недотроге» кулеврине. Оставшийся в одиночестве, груженный золотом когг, взял на абордаж. С тех пор прошло два года, а забыть об этом никто не мог.

— Десять крейцеров.

— Что? — Эрик обернулся.

— Я говорю, с вас десять крейцеров, — повторил молодой доктор.

— За что вам платить, если он умер.

— Я и не беру денег за лечение. А вызов стоит десять крейцеров.

Эрик дал ему флорин.

— Боюсь у меня не будет сдачи.

— А ты не бойся, бояться меня в море надо. Сейчас деньги бери, пока дают.

Доктор, не споря взял деньги и смущенно улыбнулся:

— Вот уж не думал, что мне заплатят. Думал, в лучшем случае, в живых оставят.

— Чего же шел сюда, если трясся?

— А у меня выбор был?! Ворвались ваши ребята в дом, спросили, кто здесь доктор, все на меня и показали. Меня под руки взяли и потащили сюда.

— Что значит — на тебя показали? А ты где живешь?

Доктор смущенно улыбнулся:

— В гостинице у Ника.

— У Ника есть гостиница? Быстрое повышение в ранге. Я думал это ночлежка. Дешевая и грязная, мыши вшам с клопами изменяют. Ты как там оказался? Доктор и такое место, а главное такая кампания — душевная. Там же последний сброд живет.

Молодой доктор смутился и будто бы извиняясь, сказал:

— Вот поэтому, я там и живу. Как и вся эта кампания, как вы сказали, я — сброд.

— Ты точно доктор? Они обычно чванливые лохи, которым самовлюбленности не занимать. Как и все, кто в университете учился. А ты вдруг себя не любишь.

Ответить доктор не успел, это сделали за него. Неприятный голос прокаркал:

— А любить не за что.

В дверях номера стоял странный тип. Продолговатое лицо почти невидимое в полутьме и прикрытое мокрым капюшоном. Тени остро прорезали множество морщин, когда при свете свечи беззубый рот расплылся в ехидной ухмылке. Но на него Эрик уже не смотрел. Человечек терялся в тени некоего существа с виду очень похожего на человека. Но им он быть не мог. Таких людей не бывает. Когда и как это успело сюда зайти? И так бесшумно. Когда входило наверняка согнулось в три погибели, чтобы не ударится о косяк. Или его не выбить. Голова упирается прямо в потолок, а он еще и сутулится. Эриком овладело, что-то вроде детского восторга. Он уже хотел сказать по этому поводу что-то забавное, но увидел, как побледнел доктор.

Старичок чувствовал себя, как дома. Сел за грубый стол в номере, не мигая смотря на доктора, хрипло произнес:

— А мы его ищем. Он чудной. Он знает, что должен делать, точнее не делать, но все равно ушел. Хотя ему сказали никуда не выходить.

Гигант встал позади стула и по-прежнему не произнес ни слова.

Эрика и Доходягу они полностью игнорировали, как и умершего Рыжего на кровати.

— Прихожу, спрашиваю — где? Он ушел, говорят. Собрался и с какими-то недоносками пошел. А не припекли бы хозяина, то и не узнали бы куда.

— Про недоносков это ты зря — задумчиво вставил Эрик.

Старик, не обращая никакого внимания на реплику, продолжал:

— И, то, что ночью сегодня из-за него мокнуть пришлось — ему лишний раз припомнить придется. Долг только вырос. И отработает он его теперь не скоро.

Эрик кинул взгляд на доктора. Мальчишка стоял бледный с опущенной головой. Ни одного движения, только в горле промелькнул комок.

— Но мне пришлось…  — слабо начал он.

— Ему не надо мне рассказывать, его найдется, кому спросить, — морщинистый встал со стула — пошли.

— Никуда он не пойдет — спокойно сказал Эрик.

Старик, уже наполовину развернувшийся к двери, остановился. Доктор вскинул голову и даже подпотолочное нечто повернуло голову в сторону Эрика.

— Что сказал мальчик?

— Ты расслышал — не меняя интонации, ответил Эрик.

— Мальчик кто?

— Тот, кто его пригласил.

— Это звучало бы серьезно, но мальчик знает кто мы?

— Нет, но попробует угадать. Этот, сзади тебя выглядит, точь-в-точь, как ярмарочное пугало, а ты похож на клоуна. Я думаю, вы из балагана.

Старик ещё секунду смотрел на Эрика, потом повернулся к «пугалу» и слегка кивнул головой. Свеча колыхнулась от ветра, когда существо сделало шаг вперед. Разглядеть его было все равно невозможно. Высокие, неуютно острые, сужающиеся своды, свет не замечали, а значит и до лица он не доставал.

Эрик безо всяких эмоций развернулся к великану правым плечом, откинул, так и не снятый плащ, и ухватившись руками за ножны, полуобнажил меч. Услышав лязг, старик выкинул руку вверх. Существо замерло на полпути.

— Ручной, — с уважением отметил Эрик.

Старичок снова сел.

— Я не знаю кто мальчик с мечом, но он рискует ввязаться в очень неприятную историю. И замечу, что ссорится с мальчиком никто не собирался, и если он по задиристой глупости ищет приключений, то рискует их найти. Происходящее его не касается и не будет касаться, если мальчик успокоится, и не будет дергаться. Это совет старого человека молодому. Пусть мальчик живет спокойно, не ищет себе бед. Одна у него, я вижу, уже есть — он кивнул в сторону тела Рыжего.

Эрик, не убирая руки с меча осклабился:

— Если девочка продолжить разговаривать, как дурочка, то беда грозит ей.

— Не хами!

— Не напрашивайся.

Старичок утомленно вздохнул, как будто полчаса уговаривал несмышленыша скушать ложку за бабушку.

— Хорошо, этот — он ткнул пальцем в сторону доктора, тебе еще нужен?

— Да, вроде нет, пока.

— Тогда мы уходим. — Старичок стал тяжело подниматься.

— Пока. Но «этот» останется здесь.

— Значит, все же поссориться хочешь?

— Хочу, — не стал возражать Эрик.

— Не за тем я сюда пришёл, но если мальчик считает, что слишком хорошо живёт и хочет горя, то у него получается.

— Кстати, как вы сюда вошли? — спросил Эрик.

— Что значит «как»?! Через дверь.

— Через парадную?

— Что мы сумасшедшие, что ли, там же пираты.

— Здесь тоже — спокойно резюмировал Эрик.

Морщины на старческих щеках вытянулись, а лоб, наоборот, сложился в гармошку.

— И, как же тебя величать молодой человек?

— Эрик.

— Бешеный?! — изумился старик.

У Эрика потемнело в глазах. Краем глаза он заметил, как вскинул голову Доходяга. Старик понял, что сказал лишнее, раскрыл рот, но исправиться не успел. Пол у него ушел из-под ног, плащ затрещал, наматываясь на кулак пирата, а само лицо морского разбойника стало необычайно близким… и очень злым.

— Никогда. Слышишь! Никогда не называй меня так.

Стоявший за стариком истукан словно очнувшись от спячки сделал шаг вперед и вытянул по направлению к Эрику свою лапищу. Не отпуская левой рукой перепуганного старика, правой Эрик схватил стул и с силой заехал им в бочкообразный живот.

Стул сломался. Истукан аккуратно согнулся, по-детски пискнул и рухнул лицом в стол, разбив его в щепки.

— Меня зовут Эрик — глухо прорычал пират.

Глава 3

Первый признак весны для Еловы — это первые корабли в гавани, первые грузчики в порту, первые драки за рабочие места. Первый признак весны для «Свиньи с кувшином» — это работяги с угрюмым взором, скупыми движениями и деньгами за разгрузку в карманах.

Поднося к столику заказ Курти каждый раз сглатывал слюну. Цвета болотной жижи грибной суп и овсяная каша с мелкими кусочками жирного свиного мяса, — его завезли днем раньше и по сумасшедшей цене продали за час. Бешеная по меркам материка цена. Дороже шли только яйца. Их даже не выставляли на продажу, все уходило в «свои» трактиры, «своим» клиентам. Заказ из двух блюд для такого работяги, грузчика, а значит настоящего мужчины, означал конец ледовой блокады мелкого городишки. Со дня на день поговаривали об открытии публичных домов. Сезон действительно открыт.

В такие дни трактир забит. Днем Курти и племянник хозяина Бьорн вытаскивали с чердака дополнительные столы и стулья, и помещение, без того тесное, превращалось в узкий лабиринт.

Работяги трапезничали, обед нередко перерастал в попойку и до самой ночи в кабаке были тесно, шумно, воняло потом и перегаром. Единственный камин плохо прогревал зал и лучшими столиками считались те, что были к нему поближе.

До обеда целых два часа. Курти, Бьорна и Анну кормили после полудня. За час до того, как из порта потянутся первые клиенты. Хозяину это было выгоднее, чем платить им. Хотя Анна, крепкая молодуха из пригорода, получала какие-то копейки.

Несмотря на плотно закрытую дверь, ветер принес с улицы запах свежеиспеченного хлеба. Курти сглотнул. Вспомнился отданный Колокольчику завтрак, но это ладно, это ради дела. Не маленький — терпение есть. Да и, к сожалению, опыт.

Здорово, но нелепо иметь в заначке целый флорин. Забавно, но что с ним делать Курти не знал. Где примут такую монету? Вот в отобранном у Колокольчика кошельке была неплохая сумма. Можно было бы пробежаться до пекарни на Вороньей улице — мелочи хватило бы набить живот хлебом, но там, как и всегда в начале судоходного сезона, наверняка очередь, а отлучаться из таверны Шмяк запрещал, а чтобы и соблазна такого не было — загружал работой.

Вот Курти и драил полы. Руки стыли от беспрестанного погружения тряпки в холодную воду, но и к этому ощущению он привык.

Хлеб с Вороньей улице наполовину состоял из крапивы и жмыха, но горячий был невероятно вкусный. Момента, чтобы запустить зубы в ароматную дырчатую мякоть Курти ждал всю зиму.

Вечером опять будет полно работы, а вот завтра с утра, первым делом — на Воронью улицу. Шмяк отправит его вырубать кусты на растопку на пустыре перед городским кладбищем, — это на полдня, легко можно выкроить время.

Но как же сейчас есть хочется! Пытка сознавать, что еще столько ждать!

Дверь черного входа распахнулась.

— Товар принимайте.

Из пекарни приехали. Курти крикнул в сторону второго этажа Бьорна, с которым обычно вместе разгружал товары и вышел вслед за посыльным. Огромного роста амбал в белом фартуке ходил вразвалочку. Заметно, что по палубе ему доводилось ходить чаще, чем по мостовой. Около фургона стояли еще четверо «пекарей» такой же комплекции. У троих в руках были обитые медью дубинки, четвертый сидел на козлах, в руках держал вожжи, но на поясе висел скрамасакс.

— Где хозяин? — поинтересовался он.

— Сейчас спустится — успокоил Курти.

— Когда сейчас? У меня нет времени ждать. Хлеб еще по всем портовым тавернам развозить. Вы одни такие что ли?

— Я такой вообще один — буркнул Курти.

— Чего?

— Подойдет сейчас, говорю.

— Мы всегда в одно время приезжаем. Он у тебя тупой или времени не знает?

— Ну-у-у — протянул Курти, — время он знает.

— Понятно — шутку возница не оценил.

Курти сноровисто зачерпнул снег в и без того задубевшие от воды руки и тщательно стал тереть ладони. Если делать это быстро, то можно согреть. Но главное, хлеб надо грузить чистыми руками.

В дверях появился Бьорн.

— Шмяка нет, его в полицейский участок вызвали.

— Для чего? — удивился Курти.

— Не сказал. Так, что придется тебе малышок, одному хлеб таскать.

«Малышок»?! Так к Курти обращался только Шмяк. От него это звучало не столько покровительственно, сколько презрительно, но Бьорн?! Старше Курти всего на год и туда же! В отсутствие хозяина решил поиграть в главного?

— Конечно, дедуля, только почему ты не хочешь мне помочь? Таскать много.

— Значит, поторопись начать, а у меня своих дел хватает — хозяйский племянник если обиделся на «дедулю», то виду не показал.

— Какие у тебя дела? — с неожиданной для самого себя злостью спросил Курти.

Бьорн уже почти скрывшийся в дверях удивленно обернулся. Скривился и с насмешкой произнес:

— Если тебе так интересно, то слушай. Я собираюсь заняться расчетами прибыли, как просил дядя. Это тебе понять будет сложно. Вряд ли ты знаешь, как это. Больше тех нескольких монет, что ты вышаривал по чужим карманам, ты никогда ничего не считал. Но вот мне это будет не сложно — работы там мало, минут на пять. Так, что потом я поваляюсь в кровати у каминной трубы. Там тепло. Это на втором этаже, где ты не бываешь. И еще я знаю, чего я не буду делать. Я не буду ничего разгружать, и уж точно не буду лезть не в свое дело, да еще и тявкать при этом. Собственно, если б я был приблудным выкормышем, которого держат только из жалости, то я бы вообще держал рот на замке и знал, где мое место. Ни отца, ни матери, только гонор непомерный вылезает наружу!

Курти молча слушал. Зубы были сжаты так, что могли раскрошиться. Что тут скажешь? Сказать, то конечно можно и немало, а можно и без слов вогнать в глотку хозяйского племянника все только что им произнесенное, но… тогда он потеряет эту работу. А здесь кормят, пусть мало, пусть раз в день, но все же.

Курти тихо произнес:

— Я умею считать.

— Да!!! — Бьорн подошел к Курти лицом к лицу и так же тихо спросил:

— Посчитай сколько тебе предупреждений осталось, прежде чем руку отрежут!

— Эй, мелкие! — окликнул их возница — разгружать кто будет?! Потом пособачитесь.

Бьорн скрылся в дверном проеме.

* * *

Не так уж и тяжело таскать. Хлеб продукт не тяжелый. На деревянных лотках разложено пятнадцать буханок, и тринадцатилетний подросток вполне может справиться. Но лотков много, носить хлеб надо ровно, на вытянутых руках и многочисленные ходки выматывают. Но худшее не это.

Как же пах хлеб! Горячий, час назад вытащенный из печи, он источал ошеломляющий аромат. Поджаристая корочка, под которой теплый мякиш. Прижимая лоток к груди, Курти делал ходку за ходкой и каждый раз горбатые спинки буханок почти упирались ему в нос. Запах какой!!! Оторвать бы кусок, чтоб пальцы погрузились в горячую, пористую мякоть. Засунуть в рот и жевать вместе с хрустящей корочкой… Нельзя. Буханки обязательно пересчитают. Шмяк всю неделю, как в город впервые завезли муку и заработали пекарни, всегда присутствовал на разгрузке, не сводя глаз с Курти и Бена, чтобы проследить, что бы они ничего не стащили. Даже странно, что сегодня его нет.

Курти отнес на кухню последний лоток. Постоял несколько секунд, вдыхая сводящий с ума аромат, и лишь потом захлопнул хлебницу. Теплый и сухой шкаф был обычной нишей в стене, куда затем вмуровали косяк, петли и навесили дверь с засовом.

Курти вернулся в зал, окунул тряпку в грязную ледяную воду и продолжил тереть пол. Час до обеда. Вот бы Шмяк расщедрился и дал бы им буханку. А что?! — на троих не так уж и много. Хотя, размечтался. Хлеб денег стоит. В обед им дают овсяную кашу, а позавчера Шмяк расщедрился на пшенную. Всю зиму одну рыбу ели. Жареную, вареную, копченую, сушеную. Но ее было мало. Интересно, что сегодня будет? Анна готовила что-то на кухне, но Курти туда еще сегодня не заходил.

Мыть пол довольно бессмысленное и неблагодарное занятие. Скоро придут клиенты и портовая грязь вновь переселится сюда. На глиняном полу ее не видно, но на заносимой с улицы слякоти становится скользко. Курти пол не столько мыл, сколько соскребал с него грязь.

Почти закончил. Рукам бы привыкнуть к холоду за столько времени, но все равно мерзнут. Красные опухшие они саднили от любой царапины. А царапин было много. Курти снова обмакнул тряпку в ведро.

— Так, ублюдок мелкий. Бегом сюда!

Курти удивленно оглянулся. Хозяин стоял в дверях кухни и не только по голосу, но и по глазам было видно, как он зол.

Курти отложил тряпку и двинулся в его сторону, соображая, что могло случиться? Никакой вины за собой, во всяком случае, перед Шмяком, он не помнил. С недоуменным видом подошел к шарообразному владельцу таверны и только открыл рот, чтобы спросить, что случилось, как здоровенная лапа ухватила его за ветхую куртку и Шмяк потащил его на кухню. Стремительными, что удивительно для человека такой комплекции, шагами, Шмяк протащил Курти до распахнутой двери хлебницы.

— Сколько хлеба привезли из пекарни?

Рубашка натянулась и впилась в горло. Дышать стало трудно, Курти засипел, ухватившись руками за душивший его воротник. Шмяк развернул паренька перед собой лицом, хватка ослабла, но плечи сжал так, что Курти почувствовал, как хрустнули кости. Все еще ничего не понимая, он попытался спросить, что происходит, но опять не успел.

— Я спрашиваю — сколько хлеба привезли из пекарни?!! — повторил Шмяк.

— Не знаю — испуганно ответил Курти, я разгружал, пока возница не сказал — «хватит».

— Он знает, что мы берем у них сто восемьдесят булок и никогда не врет, ему это не выгодно. Здесь же всего сто пятьдесят!!! Где еще тридцать?!! Слышишь, ты ворюга! Ты думал я не замечу?! Раз меня нет, то можешь спокойно воровать?! Правда, думал я такой тупой?! — Шмяк притянул Курти к себе и прошипел:

— Хотя ты, наверное, правильно подумал — я действительно тупой, раз взял бывшего воришку, к себе на работу! Хотя, какой бывший?! Вы ведь бывшими не бываете!!! Вор они есть — вор! Был, есть и всегда будет! Это уже в натуре твоей паскудной! Да! Я действительно тупой! Думал, доброе дело сделаю — мальчишку к себе на работу возьму — спасу от улицы! И где твоя благодарность?!!

Шмяк с размаху ударил Курти по лицу, голову кинуло в сторону, в ушах зазвенело, по лицу потекло, во рту стало солено. Когда Шмяк жалел себя, рука у него становилась тяжелее чем обычно.

— Я спрашиваю, где хлеб?!!

— Я ничего не брал. Я разгрузил и отнес в кладовку — попытался оправдаться Курти. Он действительно ничего не понимал. О чем говорит Шмяк? Какая пропажа? Курти скосил взгляд в сторону кладовой и обмер — сколько он разгрузил буханок, он действительно не помнил, но их было меньше, чем тогда, когда он закрывал дверь. Крайние полки пустовали.

— Тогда, где хлеб? По волшебству испарился? Крысы сожрали? Домовой унес? Где? Отвечай щенок!

Каждый крик сопровождался ударом. Одной рукой Шмяк держал его, другой размашисто лупил. Голова Курти нещадно моталась из стороны в сторону.

— Я не брал! — в очередной раз, с отчаянием в голосе, почти закричал Курти — Клянусь!

— Клянешься?!! — еще больше взъярился Шмяк. — Да чего стоит твоя клятва?!! Воришка в честности поклялся! Ты не клянись, ты скажи — если ты не брал, то куда делся хлеб?!! Разгружал то ты!

— Дядя, что случилось?! — В дверях стоял взъерошенный, заспанный Бьорн.

— А Бьорн! Посмотри, чего мне моя доброта стоит. Щенок хлеб украл. Тридцать буханок!

— Сколько?! — изумленно переспросил Бьорн. — Тридцать! Ничего себе! — он подошел к распахнутой хлебнице, заглянул и сокрушенно покачал головой — Надо же! И я, конечно, хорош! Нет, чтобы присмотреть за ним. Знал же, что парень нечист на руку…  — он опять закачал головой.

— Да тут причем! Ты своей работой занят был. Как и я, на честность этого мелкого подонка понадеялся. Забыли с кем дело имеем.

Курти больше не пытался оправдываться. Ситуация развивалась без его участия и что бы он не сказал сейчас, было бы только хуже.

Бьорн не отводил задумчивого взгляда от распахнутой хлебницы и слегка раскачивался на пятках:

— Подожди дядя, что-то не то! Куда бы он их дел? Съел, что ли? Так в него не влезет. Тридцать буханок. Он проглот, конечно, но не настолько же.

— А вот сейчас и спросим — Шмяк встряхнул Курти — я уже устал тебя спрашивать, но сам пойми гаденыш — ты попался! Все! Тебя застукали! Понадеялся, что мы не заметим?! Говори, а то хуже будет!!! — Он широко размахнулся.

Курти понял, что сейчас будет такой удар, что, возможно, убьет его. Сказать больше было нечего, он зажмурился.

— Дядя, а что, если он их продал?

Курти открыл глаза. Удара не было. Пока.

Шмяк нахмурил лоб, обернулся и переспросил:

— Продал? Кому?

Бьорн, так же раскачиваясь, продолжил:

— Что сложного? Желающих купит хлеб по дешевке много. Он и продал за меньшую цену. Подельники с черного хода, наверняка, уже ждали.

Бьорн говорил спокойно и уверено. Но, что за чушь? Даже если предположить такой бред, то откуда Курти было знать, что именно сегодня никто не будет наблюдать за разгрузкой? Когда бы он успел кого-то позвать?

Как будто услышав его мысли, Бьорн добавил:

— Да, и кстати. Он сегодня утром хвастался, что умеет считать. Я еще удивился — с чего бы вдруг он об этом заговорил?

Вот сука!!!

Шмяк нахмурил лоб. Затем зашагал в сторону зала, таща Курти за собой.

— Он что-то прячет в углу за мусорным баком. Несколько раз видел. Я думал, может жратву нычет, но сейчас посмотрим.

Тащить Курти за собой ему надоело, и он толкнул его в зал. Курти упал, еще толком не осознавая, куда именно они направляются. В голове самым натуральным образом звенело, мир вокруг кружился в безрадостном танце, а в глазах разбегались радужные круги.

Шмяк опять его поднял и толкнул к стойке. Курти пробежал три шага, опять ударился, уже о стойку. Шмяк откинул прилавок, шагнул к бочке и легко, рывком отодвинул ее.

— Тряпка какая-то…  — он развернул полотенце и ахнул. Пару секунд он потрясенно молчал, замерев с открытым ртом, затем выдал такую тираду, что будь здесь хоть один из обычных клиентов — китобой ли, грузчик ли, срочно бы кинулись обратно в порт, топиться от зависти.

— Что там дядя? — Бьорн остался по эту сторону прилавка, и оперившись о него, вытягивал шею.

Шмяк достал флорин и поднес его к своему картофельному носу, будто желая убедится, что монета настоящая.

— Это что? Золото?! — потрясенно спросил он.

Перевел взгляд с монеты на пытающегося подняться Курти. По глазам можно было определить, что в его голове идет некий мыслительный процесс, но вот последующий вывод был для Курти неблагоприятным.

— Это сколько же ты у меня хлеба успел наворовать?! — ахнул Шмяк. — На целый флорин!!!

— Э-э-э… За тридцать буханок? — спросил Бьорн.

Шмяк держа монету на весу, будто боясь разбить, перевел глаза на племянника.

— Ты что, не понял?! Он давно этим занимается! Настолько давно, что успел накопить денег и обменять их на монету. Оно и понятно, так хранить удобнее… тут еще какая-то мелочь…  — Шмяк сграбастал медь, которую получил Курти от Колокольчика.

— Это я так понимаю его сегодняшняя добыча… за только что украденный хлеб. Мой хлеб!

Шмяк вышел за стойку и присел перед вжавшимся в ее стенку Курти. Тот понял, что влип, но не понимал до конца насколько сильно, так как еще не полностью осмыслил, что происходит.

— Ну и как ты это объяснишь? Ты говоришь, что не воровал хлеб, но тогда что это за деньги? И ответь, наконец, куда делись те тридцать буханок?!

Говорил Шмяк медленно и тихо и от этого становилось еще страшней. Лучше бы кричал, как обычно.

И что ему ответить? Рассказать про бородатого незнакомца в идиотской шляпе? И что тот ему дал целый флорин за мелкую наводку? Этого нельзя было делать по многим причинам. Во-первых, Шмяк в это не поверит. Собственно, в это никто не поверит в промерзшей и нищей Елове, во-вторых, не может же он сказать, за что получил монету? С мелочью то же самое. Сказать, что забрал у карманника в обмен на укрытие?

— Это мои деньги, но я у вас ничего не воровал. — Губы плохо разлипались, язык еле ворочался, и выдавить из себя смог только то, что уже говорил прежде.

— Да. Я понял, ты честный, но на вопрос ты так и не ответил, хотя я тебя уже десятый раз спрашиваю, и честное слово последний. Где мой хлеб и откуда деньги?

Курти молчал. Ответить было нечего. Выводы сделанные Шмяком не выдерживали критики, учитывая, что тот всегда считает хлеб, но вот объяснить ему что-то было совершенно невозможно. Шмяк скажет что-нибудь вроде, «значит украл потом» и найдя такое объяснение и сложившийся настрой против Курти, окончательно убедит в этом сам себя. А придумать что-то убедительное не получится. Ситуация и так насквозь неправдоподобная, а гудящая от ударов голова не способна сейчас ничего выдумать.

— Я так и думал. Слушай, ты хоть бы слезу пустил. Хотя, ты ж не плачешь никогда. — Шмяк, не поднимаясь с корточек, медленно взял Курти за волосы и поднял ему голову. Потом замер и со скучающим видом отвернулся. Курти ждал. Ему и так было страшно, но эта показная медлительность пугала еще сильнее.

— Бьорн — не поворачивая головы, позвал Шмяк.

— Да, дядя.

— Может, ну его, все это?! Зачем нам с этим вором возиться? Позовем стражу, пусть разбираются. Два предупреждения у нашего Курти уже есть, доказательства, что он продолжает воровать, вот они — в полотенце завернуты. Пусть делают свое дело.

Шмяк перехватил Курти за горло, но дыхание у мальчика перехватило не от этого. А Шмяк продолжал:

— Наша совесть чиста, мы честно пробовали ему помочь. Работу я ему дал, приютил, кормил его. Но он вор! Был, есть и будет.

Курти дернулся:

— Да не воровал я!!!

— Да, да, да… я это понял уже. Ты и до этого кошельки не воровал. Зубу это расскажешь.

Бьорн пожал плечами:

— Так я за Зубом?

— Давай.

Бьорн рванул чуть ли не вприпрыжку. Уже у самой двери Шмяк окликнул племянника:

— Подожди.

— Что?

— Я тут подумал. Жалко все-таки мальчишку. Как-никак руки лишится. Да и больно это. Представляешь — руку рубить будут!

— Да и черт с ним. Чего жалеть вора-то? — Бьорн не понимал, с чего вдруг у дяди проснулась жалость.

Дядя, тем временем, повертел в руке золотой, аккуратно переместил его себе в карман и продолжил:

— Да и сам посуди, придет сюда Зуб, расшумится, назовет украденные деньги уликами и заберет. Пока разберется, что это мои деньги, что они за украденный у меня хлеб. Нужен он здесь такой шумный? Вот скажи?

— Не нужен! — понимающе засмеялся Бьорн.

— Но оставить это дело так мы тоже не можем. Что делать-то с ним?

Бьорн пожал плечами и добродушно ответил:

— Я не знаю, что с ним делать, ты его и так уже неплохо измолотил. Будем надеяться, что этот урок он запомнит. Но глаз с него, конечно, теперь не спущу. Все парень! Кончилась твоя привольная жизнь! А то ишь! Хорошо устроился. И кормят его, и крыша над головой, так он еще и воровать умудряется. Это ж надо было придумать — воровать хлеб, выносить его подельникам на улицу через черный ход! Отработано все, и людей нашел. Наверняка не один человек — один столько сразу не унесет, а то и тележку подгоняют. Это все придумать надо было. Время выбрать пока никто не видит.

До этого момента Курти сидел на полу, смотря в пол. Теперь смотрел на Бьорна. Как-то очень подробно он описывает якобы совершенное Курти. И действительно — куда же делся хлеб?

Шмяк поднялся с корточек:

— И добавить нечего. А отделался парень ты легко. Считай везунчик.

Везунчик все не сводил взгляда с Бьорна.

— Чего уставился?!! — совсем не добродушно рявкнул тот. Потом воровато стрельнул глазами в сторону Шмяка. Тот уже входил в кухню, на пороге обернулся и позвал:

— Бьорн, что стоишь, время обеда, пошли на кухню.

Курти невольно перевел взгляд в ту сторону, откуда через открытую дверь в зал проникали сумасшедшие запахи. Что-то горячее, ароматное, и лук пригорел.

— А ты чего смотришь? Ты моего хлеба уже столько сожрал, что тебя неделю можно не кормить? Да, пожалуй, что неделю будет справедливо. Увижу, что хоть что-то жуешь — забью до смерти. И пол вымой. Вон, все своей кровищей залил — Шмяк удовлетворенно кивнул, довольный принятым решением и пропал в кухне. Бьорн вышел вслед за ним. Хлопнула дверь. Но наваристый сытный запах уже вырвался наружу и заполнил весь зал.

— Пшенная сегодня — тихо сказал сам себе Курти.

Затем на шатающихся ногах поплелся к ведру. Уборки много. Теперь еще и кровь.

* * *

Курти не знал и не помнил родителей, не помнил и того момента, когда осознал себя. Самые первые воспоминание — все тот же холод, каменные ступени, выцветшие грязные тряпки и бегающая по влажной грязи лохматая собака. Он хотел с ней поиграть, а она его боялась и пыталась стащить высохший рыбий хребет, который лежал под ногами.

К скошенному храму в низине вела длинная, прямая, начинающаяся далеко за городскими воротами, дорога. Шли к святилищу бородатые низкорослые просители с окрестных деревень. Говорят, когда-то в этих местах жил народ, почитающий богов старого пантеона за способность исцелять все болезни. А уж потом возник город. Но, конечно, в это никто не верил. Эти лесные дикари на создание города разве способны?!

Но слава об исцеляющем храме осталась. К поздней весне, к городу, к храму, тянулись из деревень люди. Оборванные, грязные, с въевшимся, неистребимым запахом копоти. У них были свои, никому кроме них самих не понятные древние боги, и молиться они шли, или как не раз бывало, ползли, к этому храму, где эти небожители располагались. Шли и раздавали нищим мелочь, как велел обычай.

Городские нищие, осведомленные о сроках этих визитов, начинали свою работу еще за стеной. Лесное дурачье видимо неплохо жило, раз могло отдавать деньги оборванцам. Курти помнил нелепые улыбки, идущих к храму идиотов, способных отдавать деньги. Деньги! На которые можно купить еду!!! Сизым, непонятно из чего испеченным хлебом, и водянистой болтушкой, вспоминалось раннее детство. Болтушкой и лохматой собакой.

Охотнее всего лесовики давали милостыню детям. Что-то связанное с их богами, возрождением, весной, новой жизнью. За совсем уж небольшую плату, к весне, «профессиональные» нищие выкупали малышей двух — трех лет у обедневших городских семей. За лето, пока продолжались визиты лесных охотников, нищие «зарабатывали» намного больше. Осенью младенцев в буквальном смысле слова выкидывали, и первые детские трупики появлялись за стеной и на городских улицах уже в конце сентября. Улицы юго-западной окраины называли синими вовсе не из-за цвета домов и заборов улицы. Следующей весной нищие выкупали новых младенцев.

Иногда у тех же семей.

Глава 4

— Слышишь клоун?! Так ты кто?! — спросил Эрик.

Старикан, вроде бы пришел уже в себя, смотрел настороженно, но упрямо. На вопрос не отвечал. Может, обиделся на клоуна, может не привык, чтобы с ним так разговаривали и теперь осваивался в новой для себя роли жертвы и старался придумать линию поведения. Примчавшиеся на шум ребята из команды привязали его к стулу, маленькая лысая голова потешно торчала из большого ему промокшего плаща.

Эрик кивнул Доходяге. Помощник ткнул неожиданного визитера в бок кулаком. Тот беззвучно охнул, еще больше сморщился и болезненно шипя, втянул воздух через рот.

— Гусем зови.

— С чего ты взял, что я тебя куда-то позову — удивился Эрик. А с таким именем дальше кухни и смысла нет звать. И это имя или все-таки кличка?

— Тебе не все равно фраер?

И тут же вновь скорчился от нового удара. Доходяга, потирая кулак объяснил:

— Слушай, Гусь или кто ты там. Вот это тебе сейчас не в обиду было, а чтобы ты сразу понял, что фраера, паханы, сявки и все остальные сидят на парашах, парафинят, держат мазу и творят всю остальную хрень, за пределами порта, но никак не здесь. Здесь у вас даже не второй номер, а двадцатый. Когда разговариваешь с капитаном, то изъясняйся на человеческом языке. Ты с джентльменом удачи разговариваешь.

«Бум-бум-бум» — послышалось с лестницы. Все в комнате, включая пленника, обернулись к двери, запереть которую пираты не удосужились. Пребывающего в нокауте здоровяка тащили вниз по лестнице за ноги, ступеньки пересчитывала голова. Ступеньки высокие, голова энергично подпрыгивала и кивала. Казалось, что крепыш горячо и безоговорочно одобряет все, что с ним делают.

— Нормальное имя у тебя есть? — продолжил Эрик.

— Птух — коротко представился старикан.

— Это ты пернул или имя свое назвал? — вежливо продолжил разговор Эрик.

— Ты спросил, я ответил.

— Подожди. Птух?! Птух, который предпочитает называть себя Гусем?!

— А что?!!

— Нет, ничего. Птух.

Доходяга смеялся.

— И как ты с таким именем до таких лет дожил? В такой-то среде. Хотя да. Ты же Гусь. Птица гордая.

Тихонько стоявший все это время в уголке молодой доктор впервые открыл рот:

— Извините, если это все из-за меня, то…

— Заткнись — Эрик к нему не повернулся — ты здесь не при чем. Я не выношу хамства. Взрослый уже вроде, даже старый, а за языком не следит. Я не злой, но некоторых учить надо. Несмотря на возраст.

— Так ты чего сюда приперся? Что от доктора надо было? — это уже к обладателю птичьей клички.

— Почему было? И сейчас надо. И срочно, — старик опять замолчал.

— Ну?!

— Он после того, как пациентку на операционном столе прирезал, нам должен. Наш пахан его, от её родственников отмазал. Теперь вместо того, чтобы в каталажке сидеть на нас работает.

— Подожди. Как прирезал?

— По пьяне. Операцию делал.

Эрик бросил взгляд на доктора. Тот молча стоял в углу. Поймав взгляд Эрика, глаза опустил.

— А час назад к пахану нашему его племяша привезли. С пером в боку. Хрен его знает, где поймал, но докторишка и понадобился. Вот только времени мало, загнуться его племяш может в любой момент.

— Ясно. — Эрик достал кинжал и подошел к старику. Тот сильнее вжался в стул, в глазах мелькнул ужас. Эрик перерезал связывающие Гуся-Птуха веревки.

— Забирай своего доктора и вали отсюда. И подумай, если бы нормально разговаривал, то этой беседы не было бы и время сэкономил бы для племяша вашего.

Гусь скинул остатки веревок. Молча, старательно пытаясь сохранить достоинство, мотнул головой доктору на выход.

— Хорошо, что инструменты с тобой. Ему нож под правую руку попал, мы и не сразу заметили его. Там нож странный — маленький, почти весь вошел, еще и рукоятка красная.

Стул под ним хрипло крякнул, когда Эрик быстрым рывком вернул старика на место.

— Такой нож?!! — он сунул Гусю под нос один из ножей погибшего Рыжего.

Обалдевший от резкого возвращения в статус кво, старик, непонимающе глядел на нож, на Эрика, но потом до него стало доходить. Глаза забегали.

— Я спрашиваю — такой нож!!! — почти зарычал Эрик.

Забыв про все попытки сохранить достоинство, Гусь испугано кивнул.

* * *

Ночной Ликеделл, несмотря на свою разбойничью славу, один из самых тихих, безобидных и в чем-то даже гостеприимных городов мира. Всё его «разбойство» распространяется только на море. В самом городе пираты криминала не терпят. Не удивительно учитывая, что корсары составляют значительную часть жителей. Ночью кабаки, как и все остальные заведения, которые принято называть злачными, благоденствуют.

Бессчетное количество треугольных крыш со ступенчатыми фасадами воткнулись в угрюмое небо. Дождь кончился, вода скатилась с покатых каменных мостовых и только кое-где поблескивали лужицы отражая масляные фонари и потухшие факелы, закрепленные в металлических настенных кольцах.

Но вот эта часть города не была освещена вовсе. Такие кварталы есть в каждом городе, и везде добропорядочные граждане их избегают.

Эрик подтолкнул Гуся к двери и слегка кивнул — «стучи мол». Но тот отвернулся, демонстративно сложив руки на груди. Эрик вздохнул, схватил его за лысую голову и трижды шарахнул об дверь. Гусь безмолвно рухнул.

— Кто стучал? — спросили из-за двери.

— Гусь — честно ответил Эрик.

— Что-то я твой голос не узнаю.

— А говорит не он. Он на земле валяется.

— А ты кто?

— Да открывай ты! Вы урки, в своем районе кого-то боитесь, что ли?!!

За дверью помолчали, затем щелкнул засов и дверь открылась. На пороге стоял невысокий тип, напоминавший крысу. Мелкие черты лица, вытянутый нос, бегающие глазенки.

— Какого…  — начал он.

— Я к вашему главному, — Эрик отодвинул крысенка в сторону и двинулся вперед.

— Э!!! Ты кто такой?!!

— Эрик.

Крысеныш моргнул:

— Бешеный, что ли?

Эрик на мгновенье остановился и коротко двинул ему в челюсть.

Георг, Доходяга, Каспар и Катыш, переступили через крысенка и вслед за Эриком поднялись. Доктор нерешительно последовал за ними.

Ни снаружи, ни внутри, дом не блистал роскошью. Но и нищей обстановка не была. Ничего лишнего и на удивление чисто. Три двери на втором этаже. Эрик направился к полуоткрытой, откуда доносились голоса.

На кровати лежал человек в окровавленной одежде, на столе стояли миски с водой, измазанные красным рванные тряпки. Вокруг постели толпились люди. Почти та же картина, что и недавно в «Каракатице». Только человек на кровати был живой и в сознании. Он громко стонал, молодое некрасивое лицо сморщилось от боли.

— К вам гости — Эрик, не останавливаясь в дверях прошел к кровати и внимательно уставился на лежащего на ней раненого. Остальные члены команды вошли в комнату за ним.

На пиратов недоуменно уставились.

— Э-э-э… начала какая-то дама.

— Заткнись — вежливо прервал Эрик. — Говорить я хотел бы с ним — он кивнул на раненого, но чувствую, что придется еще вот с этим хмурым дядькой. — Эрик повернулся к невысокому, плотного телосложения мужчине за пятьдесят. Тот не двигался, и, сложив на груди руки, недобро смотрел на капитана.

— Насколько вежливой будет беседа, зависит от того насколько он в курсе дел своего племяша.

— Выйдите все — приказал «хмурый дядька». Окружившая кровать толпа безропотно двинулась к выходу. Эрик кивком приказал своим последовать за ними.

В комнате висела тишина. Даже раненый не стонал.

— Слышал о тебе — произнес наконец хозяин.

— Мне от радости плясать? Или сказать, что я тоже о тебе слышал? Роган. Король ночного Ликеделла. Слышал, но мне и на тебя, и на твою кампанию, и на твои дела плевать с присвистом. Хотя нет, вру! Твоя компания влезла в мой огород и твои дела стали моими. «Ночные короли»! Как я понимаю, сами себе название придумали. Ты, стало быть, король королей. Так вот король битый — объясни мне, как оказалось, что твой племянник украл мои деньги и как в этом замешан ты?!

Роган чувствовалось, не привык, чтобы с ним так разговаривали, хотя орешек, судя по всему, был крепкий. Но и он ошалел от такого наглого напора.

— Слышишь ты, фраер! Ты, что с чиримисом разговариваешь?! Я Роган, король! Если есть, что сказать базарь нормально!

Эрик сокрушенно покачал головой:

— Не так часто я с вами барбосами общаюсь, но каждый раз удивляюсь. Вы почему-то уверены, что представляете из себя что-то. И считаете искренне. Если вор, то это звучит гордо. Какая-то блатная романтика, понятная только вам или недалекому дурачью из Черепашьего квартала. Хотя она и им непонятна, но они делают вид, раз это выглядит круто. Но в том то и дело, что только выглядит. А ты никто!

Роган набычился:

— Ты меня жизни учить пришел?! Вот уж точно Бешеный!

— Твою мать — с чувством сказал Эрик. Затем шагнул вперед, ударил «короля» под дых, не давая упасть, схватил за рубашку и кинул на кровать. Роган клацнул зубами о колено племянника, попытался подняться, но Эрик уперся своим коленом в его спину, а рукой схватил за волосы.

— Похожий разговор сегодня уже был, но повторю. Это ты среди своих урок что-то значишь и король чего-то там. Меня с собой не ровняй. Ты дешевка. Понты твои дешевые, сброд твой дешевый и поднялся ты среди них только потому, что остальные стоят еще дешевле тебя! Ты что?! Действительно думал, что я с тобой о чем-то нормально разговаривать буду?! Как с равным? Морской разбойник к ночному королю пришел? Собрат к собрату?! «Попутал», как вы выражаетесь. И я с тобой не «базарить» буду, а говорить, а ты слушать и когда надо отвечать, — потом наклонился к уху Рогана и уже спокойно добавил:

— И не зови меня «Бешеный».

— Ах ты сука — просипел Роган.

— Уже лучше — не стал спорить Эрик, но ты прав — сука и убить меня мало. — Теперь. Твой Птух, который Гусь, не знал, где в твоего племянничка нож воткнули. Мне интересно — знал ли ты, чем он был занят?

Раненый на кровати пошевелился и попытался что-то сказать. Эрик прервал его:

— Цыц! Ты главное пока не умирай, потерпи пару минут. Я пытаюсь определить, почему твой дядя такой недоумок — потому ли, что на меня решил наехать или потому что у него родственник еще больший придурок, чем он сам.

Рванул Рогана за голову и спросил:

— Ты убил моих людей и украл мои деньги?!!

Роган хрипел и продолжал ругаться. Что бы там Эрик не говорил, мужик он крепкий и не трус.

— Он не знает — голос умирающего доносился как будто издалека.

— Хорошо. Поверю. Но значит ты знаешь. Рассказывай!

Голос племянника вновь сорвался на слабый сип.

Эрик отпустил Рогана и повернулся к двери:

— Эй, доктор, как тебя там. Сюда.

За дверью зашумели, послышалась какая-то возня. Раздраженный голос Катыша кому-то выговаривал:

— Ты докторша что ли. Стой, не рыпайся!

В дверь вошел доктор. С ужасом посмотрел на поднимающегося с пола Рогана. Испугаться сильнее Эрик ему не дал. Кивком указал ему на умирающего:

— Лечи, как хочешь, но мне нужно, чтобы он заговорил.

Пьяница или нет, но доктор, кажется, был неплохой. Резво разложив у изголовья хитрый саквояж, он зазвенел какими-то щипцами, баночками, придвинул поближе такой же, как и в таверне таз с кипяченной водой и только наклонился к умирающему, как вытаращив глаза, откинулся назад. Эрик стремительно отпрыгнул в сторону, когда Роган, видимо забывший, что сейчас ему дороже всего племянник, бросился на посмевшего оскорбить его «фраера». Тяжелый кинжал, непонятно откуда взявшийся в руках пахана, коротко свистнул около уха. Первый удар не удался, но Роган быстро ударил Эрика в живот. И почти достал. Пират не успевая вытащить меч полностью, парировал удар полуобнаженным клинком плашмя. Роган ударил опять, но Эрик уже выхватил меч, отбил удар и молниеносным поворотом кисти, крутанув меч, выбил кинжал из руки. Не останавливая контратаку, сделал шаг вперед, сильно пнул Рогана в живот и приставил к горлу растянувшегося на полу пахана меч.

В комнату ввалились члены команды. За их спинами мелькали перепуганные домашние Рогана. Эрик отмахнувшись приказал всем выйти обратно. Вышли все кроме Георга, который, не вдаваясь в споры прислонился к стене и сложив руки на груди ясно дал понять, что никуда не уйдет.

Эрик не стал спорить, тем более что Георг, как его первый помощник, с которым они вместе прошли немалое, пользовался абсолютным доверием и мог позволить себе некоторую недисциплинированность.

Эрик слегка надавил на кожу на шее пахана и спросил:

— Тебя убить?

Тот смотрел злобно, отвечать не собирался.

Эрик перевел взгляд на доктора:

— Мы тебя не зацепили?

Доктор, на глазах которого рушился тяжелый незыблемый авторитет уголовного мира, коротко и испуганно мотнул головой.

— Тогда лечи!

Опять зазвенело.

Эрик поднял с пола кинжал. Повертел в руках.

— Здоровый какой. И откуда ты его вытащил?

Роган по-прежнему молчал, лишь снова воткнул злобный взгляд в Эрика.

— Операция нужна — сказал доктор.

— Делай, мешаю что ли.

— Я не знаю, переживет ли он ее. Рана глубокая, потерял много крови, и я боюсь, что внутреннее кровотечение продолжается.

— Сможешь сделать так, чтоб он сначала поговорил со мной? А уж потом делай с ним что хочешь.

— Могу попробовать.

— Пробуй.

В комнате сильно и резко запахло. Доктор поднес что-то к окровавленному носу. Паренек открыл глаза. Эрик убрал меч от горла Рогана, коротко бросил:

— Не вставай. В этот раз убью.

Подошел к кровати. Мальчишка перевел на него мутный взгляд и попытался, что-то сказать.

— Молчи — перебил Эрик. — Только отвечай на вопросы.

Он сел к изголовью:

— Ты участвовал в нападении на моих ребят на Кошачем острове?

— Да.

— Сколько вас было?

— Девятнадцать жохов.

— Кого?!

— Ну…  — малолетний грабитель и так был плох, а необходимость объясняться связанности его речи не прибавляла.

— Жохами налетчиков называют — вдруг подал голос доктор.

— Понятно. Девятнадцать рыл на шестерых моих ребят. Понятно, что храбрецы. Кто именно нападал?

— Кыванч, Серый, Вобла, Вдо…

— Да на черта мне их имена? Кто все организовал? Что за банда? Кто у вас главный?

— Мне Лимон сказал, что хватит на дядю работать. Пора взрослеть. За серьезные дела браться. Сказал, что…

— Короче! Отвечай на вопрос.

— Он привел меня к Гречине…

— Гречина?! — изумлено переспросил Эрик.

— Опаньки — равнодушно произнес подпиравший стену Георг.

Было чему изумиться. Гречина — мелкого пошиба капитан с небольшой командой, с небольшой же шхуны. Он даже самостоятельно пиратствовал не так часто. В основном «садился на хвост» более успешным собратьям и за небольшой процент с добычи помогал им в нападениях на купеческие корабли. Иногда заявлялся на места нападений и подбирал в воде завалявшееся. Таких было немало, называли их не иначе, как «мусорщики» и как понятно из прозвища, уважением они не пользовались. И такой мелкий деятель смог организовать нападение на казну одного из самых известных пиратов Борейского моря? Да как это возможно? Как смелости-то набрался?

Впрочем, если допустить, что он был уверен в том, что Эрик никогда не узнает, то наглости могло и хватить. Куш-то огромный. Тем более для «мусорщика». Но откуда он узнал, где Эрик хранил казну?!

Эрик задал этот вопрос племяшу, но тот лишь слабо пробормотал, что не знает, пошел вместе с остальными.

— Где мои деньги сейчас?!

— Не знаю, меня сразу сюда принесли.

— Хорошо, где ты с этим своим Лимоном встречался с Гречиной?

Племянник отвечал все слабее и адрес он уже почти прошептал. Впрочем, Эрик расслышал. Он поднялся и направился к выходу, по пути небрежно наступил на Рогана, остановился у двери и обернулся:

— Все. Можешь встать.

Трофейный кинжал он не метнул, а небрежно швырнул в главаря. Лезвие плашмя ударило бандита по лицу. Роган испугано дернулся.

— Пока, ночной король.

Собирался выйти.

— Ты меня не убьешь? — изумление в голосе непритворное. Грузный пахан с трудом поднимался с пола. Вся энергия ушла в короткую, но яростную схватку.

Эрик остановился в дверях:

— Тебе что, хочется?

— Я бы тебя убил.

Эрик почти ласково взглянул на него:

— Так-то ты. Я же говорил — меня с собой не ровняй. Ты бы меня убил, потому что я для тебя опасен. А ты для меня нет. Ночные короли?! Горшки вы ночные. И стоите столько же.

Георг вышел вслед за ним.

Глава 5

Весной, после полудня зал «Свиньи с кувшином» всегда забит. Китобои, грузчики, моряки со всего света. В тепле трактира оттаивали и телом, и душой. Камин горел, человеческая масса жарко дышала, и от разогретых немытых тел смердело. Но душа грелась вином, поэтому на запах, как и на многие другие неприятности всем было плевать.

Курти беспрерывно мотался от кухни к столам. Подавал хлеб, лук, рыбную или мясную кашу. Выбор меню днем невелик. Но для Еловы это было роскошью. Как и для Курти. Ныли расцарапанные о грязный пол пальцы, гудела голова, но больше всего хотелось есть. Днем после избиения Шмяком, чувство голода на какое-то время прошло, уступив место боли и обиде, но к вечеру голод вернулся — сердитый и требовательный. Курти поставил перед очередным клиентом порцию каши — на масле, горячая, с мясом и невольно сглотнул. Который раз за день. Запах сводил с ума. С позавчерашнего несытного обеда, прошло уже полтора дня. Руки сами тянулись стащить, что-нибудь с тарелки. Хоть кусочек. Подносы носил с кухни, где властвовала Анна. Воровать на ее глазах еду было невозможно. Дело не в подзатыльнике, болезненном, опять же унизительном, но вполне терпимым, а в том, что Анна тут же расскажет Шмяку или Бьорну. Что будет потом, даже думать не хотелось.

Из кухни дверь открывалась сразу в зал, и подчерпнуть хоть ложку каши на глазах клиентов тоже было невозможно. И жевать втихомолку не получилось бы. Ты здесь у всех на глазах. Дурость какая-то — воровать кошельки и то можно, руки не видны, все движения отработаны, а кусок хлеба в рот не положишь!

Клиент жадно чавкнул и засопев погрузил ложку в кашу, другой рукой ломая горбушку.

Корта быстро отвернулся.

Неделя без еды!!! Может просто по злобе сказал?! Ведь не может же так быть! Это слишком даже для такой скотины как Шмяк! Может послезавтра отойдет?! Или завтра?!! А вдруг! Хлеба, конечно, не даст, но как обычно, каши?!

— Чего встал?! Вина тащи. Видишь, грузчики пришли. Самые драчливые в порту. Значит, корабли с мукой разгружали. У них деньги сейчас из карманов вываливаться будут. А ты встал столбом! Бегом давай!

Бьорн аж плевался. Понравилось ему из себя начальника строить.

Курти сохраняя непроницаемую маску на лице, пошел на кухню за вином. Его можно ставить на стол сразу, не дожидаясь заказа. Итак, ясно, что эта компания вино потребует раньше, чем хлеб.

Да черт с этим Шмяком, с его ворюгой-племянничком и их проклятыми обедами! Завтра придет чудак-бородач, Колокольчик «свистнет» у него кошелек, деньги пополам и Курти заживет!!! Это сколько же у него денег в кошельке должно быть, если он так легко швырнул золотой?! Придурок толком кошелек и не прятал. Лишь бы только никто не стащил его раньше! Интересно, там, на юге все такие беспечные? Вот скоро Курти и узнает. С такой сумой можно навсегда свалить из Еловы.

Интересно — каково это жить на юге? Говорят, там круглый год в море купаться можно, настолько теплая там вода. Хотя это, скорее всего враки.

— Эй, щенок!

Это ему. Так здесь только его зовут. И только Шмяк.

— На дальнем столике грязные тарелки убери. Быстрее!

Курти поплелся к дальнему углу и стал сгребать посуду на поднос. Тарелки обычно были почти чистыми и, обычно их вытирали хлебом и затем съедали. Но здесь, видимо, сидела какая-то сытая кампания. На тарелках оставалось полно недоеденной каши, и несколько кусков хлеба валялись на тарелках и вокруг них прямо на столе! Да каких кусков!

Курти воровато оглянулся. Теперь осторожно. Здесь есть нельзя. Заметят, что он стоит и ничего не делает, а если еще и жует! Курти стал нарочито медленно ставить тарелки на поднос, подхватил один из кусков хлеба и не поворачиваясь направил кусок в карман…

— Курти!

Курти вздрогнул, хлеб выскочил из руки, прыгнул на стол и отлетел куда-то к стене на пол.

К нему подошел Бьорн:

— Стол у входа освободился, давай быстрее здесь убирай. Что тут?!

И удивленно добавил:

— Сколько жрачки осталось! Наверняка проглоты заморские сидели.

Курти молчал, не зная, что ответить, да и надо ли отвечать?

— Я говорил, что Анна ни хрена готовить не умеет. Только местным жрать.

— Сам себе готовить будешь. Тоже мне господин выискался, еда моя ему не нравится!!! — заорала с другого конца зала Анна.

— О! А я думал ты на кухне торчишь и ложки себе в уши засунула!

— Я сейчас тебе засуну!

— Ой, давай лучше я тебе — и заржал Курти в ухо, — всё она слышит… ты чё замер-то? Давай собирай и пошли.

Он пребывал в отличном расположении духа. И даже стал помогать Курти. Сволочь! И ведь не нарочно это делает, просто надо столы освобождать, для новых посетителей, вот и старается.

Немытую посуду притащили в кухню. Анна в зале, перепирается с кем-то из моряков, если Бьорн сейчас уйдет, то может быть…

В дверях Бьорн посторонился, пропуская входившего в кухню Шмяка.

— Щенок, соскребай остатки жратвы в ведро и пошли за мной.

Курти выполнил приказ.

Вместе с Шмяком они вышли на улицу, пересекли внутренний дворик и вошли в сарайчик. Здесь обитала главная радость жизни Шмяка по имени Рюха. Весила Рюха не меньше центнера, была здорово похожа на своего хозяина, и даже хрюкала также. А уж образ жизни у них был так и вовсе один в один. Жрать, спать и недовольно ворчать по любому поводу.

— Высыпай давай! — буркнул Шмяк, наклонился к Рюхе и бесстрашно потрепал ее за ухом. Это действительно требовало смелости, так как нрав у свиньи был скорей хряковский. Вот и сейчас она пронзительно взвизгнула и попыталась тяпнуть хозяина за руку. Тот ловко отдернул и засмеялся:

— Натерпелась милая, натерпелась. Тяжелая зима была. Во всем себе отказывали, но тебя выкормили. Не раз думал, что все! Пора закалывать. Но ничего выдержали, пояса, конечно, подтянули, но до весны тебя Ряха сохранили. Будет чем клиентов кормить. Да, моя хорошая, тобой, моя милая.

Градус любви в голосе не упал ни на одно деление.

— Высыпай, или так и будешь пялиться?!

Курти наклонил ведро. Остатки еды густо и тягуче перелились в корыто.

— Выгребай, выгребай давай. До последней крошки все… Теперь лезь туда — щели в полу проверь. Чтоб навоз не застаивался. А то накопится…

— Да все равно же колоть ее со дня на день! Чего там убирать…

Курти услышал этот то ли крик, то ли рык и с изумлением узнал собственный голос.

И тут же получил по голове.

— Ты чего это? Смелости, что ли набрался?! Работай, давай!! А не нравится — хоть сейчас вали! Я даже Зубу про твои художества говорить не буду. Как скоро тебе руку отрубят?! Есть догадки? Лезь в дерьмо!!!

Курти молча полез в отгороженную от Рюхи часть станка.

* * *

Руки по привычке отмыл снегом. Ссадины болели настолько привычно, что он и внимания не обращал.

В зале ничего не изменилось, единственно, хотя до вечера было далеко, сильнее надирались.

Курти взяв кувшин, вышел за прилавок.

— Кому долить, кому добавить? Вина себе налей — жизнь станет веселей, — заученно и со скукой пропел он.

— С моста иди, прыгни — поприветствовал кто — то из забулдыг — еще веселей будет.

— Ага, вслед за тобой — живо откликнулся Курти.

— Слышишь малыш — позвали его из угла — мне плесни.

Дагур — старый моряк, завсегдатай и полумифическая кабацкая личность. Был одновременно старым занудой и лучшим рассказчиком на всем побережье. Почти всю жизнь провел в море, а теперь пропивал ее остаток по кабакам. На что он пил непонятно, он уже давно не выходил в море, никогда не дрался в порту за работу грузчика. Но деньги у него были всегда. И он всегда пил, хотя и пьяным его никто никогда не видел. Курти подошел к столику, и алая бурда забулькала в кружке старика.

— Кулаки покажи.

— Что? — удивленно спросил Курти.

— Кулаки говорю, покажи.

— Тебе погрозить что ли? Так у меня не того размера руки. К морякам обратись.

— У тебя мозги не того размера, если здесь работаешь. Морда изукрашена, а кулаки чистые. Исцарапаны слегка, но с боевыми ссадинами не перепутать. Значит, тебя били, а ты терпел.

— Да, что ты знаешь?!

— Ты прав, ничего. Только много знать и не надо. И так все понятно. Тебя бьют, ты терпишь. Может все же лучше на улице, как раньше? Не говорю, что проще. Но лучше.

— Кому?

— Кому лучше? Любому! Чтобы человеком себя чувствовать. Понятно, что холодно, голодно, но по-человечески. Я вас воробьёв часто вижу. Кошельки срезаете. Какая-никакая, но вольница. А здесь?

— Дагур, ты вот везде плавал. На юге тоже был?

— Был. Отсюда куда ни плыви, везде юг.

— Я слышал, там острова есть. Мелкие, много их. По океану рассыпаны. Правда, что там вода такая теплая, что даже зимой купаться можно?

— Правда.

— И там плоды на деревьях растут. Очень сладкие. Слаще шиповника?

— И это правда.

— А ты купался?

— Я там много, что делал. Там есть развлечения поинтересней купания. И уж куда как послаще твоих плодов.

— Какие?

Дагур усмехнулся:

— Маленький еще. Вот подрастешь, глядишь и узнаешь.

— Вот подрасти я и хочу. Весь. И чтобы руки на месте были.

Дагур залпом осушил кружку и подвинул его к мальчику.

— Налей.

Курти послушался.

— Я тебя учить, конечно, не буду. Во-первых, бессмысленно, во-вторых, я в людях разбираюсь, и ты из тех, кто учится только на своих ошибках. Вижу, ты уже об этом думал, выводы для себя сделал. Но вот скажи, разве не лучше жить там — Дагур мотнул головой в сторону двери — пусть на холоде, голодным, но без мерзкого ублюдка, который тобой помыкает. Да! С риском! Но, все же мать твою — с ощущением свободы!

Курти слушал молча, без эмоций, обняв кувшин. Затем ответил:

— Вот именно, с ощущением. Самой свободы нет. Только ее ощущение.

Наклонился к Дагуру и едва не вылив на него содержимое кувшина, прошептал:

— Свободы вообще нет. Есть только те, кто в нее верят и стремятся ощутить. А есть те, кто давно понял, что ее нет, а одного ощущения мало. И что на улице, что здесь одинаково хреново. Так вот. Я из тех, кто это понял.

Дагур откинулся к стене.

— Быстро ты повзрослел, мальчик.

— Опять же. Здесь жизнь такая, что взрослеешь быстро. А значит и умнеешь. Потому как те, кто не поумнел, теряют руку. А я хочу быть грустный, избитый, отчаявшийся, но с рукой.

— А что не смоешься отсюда? В смысле из Еловы. Только что спрашивал про острова, про юг. Каждую весну приходящие капитаны мальчишек берут. На грязную работу, конечно, но все лучше, чем здесь.

— Полагаешь, я не думал об этом? Думал. Это же возможность. Если не на корабле юнгой устроится, то хотя бы из города смыться. Где бы ни был, хуже, чем здесь не будет.

— Так в чем дело? Капитаны состязания устраивают, кто по мачтам лучше карабкается — ты даром, что худющий, силы-то есть, я вижу.

Курти вздохнул:

— Они с родителями приходят. Те за них капитанов и просят. Я уже пробовал. Меня не подпустили.

— Я уже жалею, что затеял этот разговор. Что тебе сказать?! Держись тогда.

— За что? У меня ничего нет.

Старик повертел кружкой по столу:

— Даже надежды?

— Почему? Я надеюсь.

Курти еще ближе наклонился к Дагуру и почти шепотом закончил:

— Надеюсь выжить.

— Это не надежда.

— Другой нет. Надеяться можно, если веришь, что жизнь изменится к лучшему. Мне надеяться не на что. Я бы описал тебе мое будущее, да не буду. Хреновое оно. Хочу лишь выжить.

— Что это? Жизнь что ли? Куда уж хуже парень?

С улицы раздался крик. Посетители прекратили гомон и прислушались.

Дверь распахнулась. На порог прыгнул какой-то малый из местных моряков.

— Воришку поймали! С третьим предупреждением! Сейчас потеха будет! Айда все на площадь!

— Как видишь, может быть и хуже. — Курти смотрел перед собой. Лицо как мел.

* * *

Полицейские и судьи заметно торопились. Вечерело, но жечь факелы, даже ради единственного местного развлечения, городская управа не позволила бы, а про масляные фонари здесь никто и не слышал. От лукавого это.

Выпавший ночью снег превратился в грязь, и толпа размазала его по площади. День был ясный, по местным меркам, но как только начало темнеть, пороша вновь посыпалась на головы собравшихся.

Никакого эшафота не сооружалось. И без того площадь маленькая, чтоб загромождать ее. Редких висельников убирали уже через день. Для того, чтоб воришке руку отрубить, тащили плашку — широкую, грубую. Она уже стояла в центре площади, а рядом откровенно скучая, возвышался детина, чьи ладони судя по размерам, могли бы соперничать со створками городских ворот. Сейчас в этих створках был топор.

Толпа напирала и белый круг площади с плахой посредине становился все меньше. Детина безразлично наблюдал за людьми, но вдруг слегка оживился, с высоты своего роста заметив, что-то за их спинами.

— А ну разойдись!!! — гаркнул он. Люди шарахнулись, а с деревьев и крыш с хриплым карканьем в сизое небо брызнули вороны.

Людская масса расступилась.

Сквозь толпу тащили Колокольчика. Он толком не сопротивлялся, лишь слабо упирался ногами, но тащивший его на ошейнике Зуб этого не замечал. Колокольчик был бледен, но глаза черные. Из-за расширенных зрачки белки не видны.

Кто-то из толпы больно наступил Курти на ногу, но он не заметил, не сводя глаз с приятеля.

Зуб дотащил того до центра площади, ленивым рывком кинул к плашке. Колокольчик рухнул на колени перед палачом, вскочил и, забыв про поводок, нелепым прыжком шарахнулся в сторону. Петля кинула его обратно, опять упал, захрипел, закашлялся. Вновь попытался вскинуться, но палач небрежно, одной рукой схватил его за загривок, прижал к земле, отложил в сторону топор, второй рукой развязал узел на шее и одном ловким движением перекинул её Колокольчику на запястье.

Тот, с тоской в глазах, следил за действиями палача и больше не трепыхался. Зуб, на всякий случай, крепко держал его сзади. Колокольчик поднял голову и повел взглядом по лицам в толпе. Курти понял, что сейчас их глаза встретятся, и попятился назад. Не мог он видеть эти глаза!

Толпа напирала вперед, Курти не мог протиснуться. Судорожно заработал локтями, пятясь назад и не сводя взгляда с Колокольчика. Толпа не поддавалась, Курти сильно пихнул кого-то спиной, получил тычок в ответ, но сумел протиснуться и почти скрылся в людской толпе, когда встретился с взглядом Колокольчика. Затем спины сомкнулись, скрыв и его, и Зуба с палачом. Все так же пятясь, Курти выбрался из толпы, развернулся и лицом к лицу столкнулся с Бьорном.

— А ты куда? Все на площадь, а он с неё. Зрелище не по нраву? Ты ж всегда ходил смотреть раньше.

Курти не ответил и попытался пройти мимо, но Бьорн схватил его.

— Да куда ты? Или живот вдруг прихватило? Пойдем, посмотрим, что с тобой могло бы быть, — затем осклабился — Или еще будет?! А Курти?!

Курти молча пытался освободиться. Толпа загомонила активнее, Бьорн не выпуская Курти, заинтересовано оглянулся и Курти вырвался. Оглянувшись, увидел, как племянник хозяина нырнул в толпу, опасаясь пропустить самое интересное.

Скучный, заунывный, но громкий голос зазвучал над площадью. Зачитывали приговор.

Курти быстрым шагом уходил с площади, затем неожиданно для себя побежал. Быстро. Очень.

Не успел. Крик все же услышал.

* * *

Посетителей в таверне не было. Все побежали на площадь. От порта до нее недалеко. Елова город маленький. Клиенты вот-вот вернутся. Курти сидел на стуле, чего почти никогда не делал. Люди выбегали в спешке, но тарелки на столах были пусты. Это Курти отметил краем глаза.

— А ты почему не на площади?

Курти поднял глаза. Дагур все так же сидел в углу.

— А ты?

— Что мне там смотреть? Я за свою жизнь такого навидался, что зрелище как кому-то руку отрубают удовольствия не доставит, — затем подумал и добавил, — да и старый я уже бегать.

— И я насмотрелся.

— Друг что ли?

— Что?

— Приятеля твоего сейчас руки лишают?

Курти опять отвернулся:

— Да нет. Не друг. Так, знакомый.

— Понятно.

Дагур замолчал. Курти продолжил:

— Колокольчик говорил, что если чего-то боишься, то именно это с тобой и произойдет. А он никогда не боялся руку потерять. Даже после второго предупреждения. Говорил, что только умнее от этого стал. И что самое страшное с ним уже произошло.

— Почему Колокольчик?

— Он когда к нам пристроился, все время терялся сначала. Старшой пошутил, что надо бы к нему колокольчик привязать, чтобы всегда знать, где он. Так и приклеилось — Колокольчик. Он нормальный был. В голове ветер, правда, но не злой.

— А почему был-то? Он же жив. Руки нет, но ведь живой. Как-нибудь…

— Как?! Ты думаешь, мы кошельки воровали от скуки? Прирожденное ворье малолетнее? Была бы работа, девять из десяти наших работали бы. Только где? Кем? Грузчиками? Матросами? Туда не пробиться — там все свои и рабочие места для своих. Причем с детства. Работы для нас нет, жрать охота — идем туда, где можем денег раздобыть. А это значит кошельки таскать. Колокольчику себя не прокормить. Скажи, ты в городе видел кого-нибудь однорукого? Он теперь замерзнет где-нибудь. Хотя, может ему повезет.

— Это как?

— Некоторые сразу умирают. От боли, страха.

— Это везение?!

— Медленно подыхать от голода, зная, что — вот это всё, конец — хуже. Поверь, я видел.

Дагур помолчал. Затем произнес:

— Так, значит ты и вправду счастливчик. Что работу здесь нашел.

— Ага. Видишь, как мне везет. Счастье из меня аж через край переливается, боюсь утонуть в нем. Сейчас посетители вернуться и продолжу блаженствовать.

Курти встал и начал собирать со стола тарелки. Все пустые. Хоть он и проверил каждую.

* * *

Спал на чердаке. В углу была навалена солома. И однажды летом он ее менял. Год назад. Или два. Уже не помнил.

Сон никак не шел. Несмотря на пережитое днем на площади, сильнее всего терзал не ужас произошедшего, а голод. Он давно вытеснил все остальные чувства.

Впервые отсекли руку его близкому знакомому. Всех остальных толком не знал. Пересекались раз-два на улице и все. А с Колокольчиком был знаком лично, несколько раз помогал ему и даже основы ремесла карманника впервые показывал ему именно Курти.

Прежде чем подойти к окну набросил на плечи кусок дерюги, подобранный летом у портовых конюшен. Вымазанный смолой кусок покрывала с повозки, выброшенный за ненадобностью, не грел, но мог защитить от ветра.

Черный ломанный контур городских крыш слабо различим в синей ночи. Единственный источник света — светлое пятно над морем. Счастливчики, получившие работу в порту, смолили по ночам корабельные корпуса. Костер под чаном не затухал никогда.

Как там сейчас Колокольчик — выжил ли? Если да, то, где он? Помочь бы ему, но как? Еды и то не принести, не то, что бинты или лекарства.

При мысли о еде поморщился, затем что-то вспомнив, сбросил дерюгу, тихо спустился в общий зал и полез под стол. Полы здесь моет только он и завалявшийся в углу кусок хлеба, который выскочил из руки, когда окликнул Бен, никто не нашел. Курти изогнулся на полу в неудобной позе, двумя пальцами дотянулся до подсохшего куска, ухватил и так же тихо вернулся к себе на чердак. Прежде чем съесть хлеб осторожно сдул с него грязь.

Сделать это в темноте было трудно, но он неплохо видел в темноте. Привык к ней. Как и к холоду.

Глава 6

— Отдать кормовой!!!

Эрик шарахнулся от собственного боцмана. Несмотря на небольшой рост, голос у Фроста был громовой. Когда он отдавал приказы, ему отвечали все портовые собаки, и удивительно как рыба в море не всплывала. Хотя может и всплывала, кто ж видел?

— Фрост! Здесь глухих нет. Тебя все слышат.

— Виноват капитан, привычка.

— Надо уйти тихо — объяснил Эрик, повернулся и тут же зажмурился.

— Отдать носовой!!! Быстрее там, креветки подгальюнные!!!

Эрик приложил ладонь к уху и закончил:

— И завязывай чеснок в таких количествах жрать. Команда если не оглохнет, так задохнется.

— Виноват. Привычка. Отводи и лево на борт!!! Быстрее, чтоб тебя семь моржей трижды через киль отодрали!!! Да! Ты! Там на корме — Так крепить! Быстрее!!! Якорь тебе в…

«Недотрога» выходила в море под утро, почти ночью. Гречина с командой ушли на три часа раньше, не иначе предупредил кто-то, что Эрик вышел на его след. Помирающий племяш местного авторитета сказал, где живет Гречина, но, когда Эрик нагрянул в ту гостиницу, там уже никого не было. Из спутанного рассказа перепуганного хозяина стало ясно, что Гречина среди ночи рванул в порт.

Впрочем, куда он плывет не было загадкой. «Племяш» выдал все и вся. Гречина рванул на юг. Как и многие пираты, он подыскал себе глухой островок и добычу держал там. Наверняка отправился туда.

Эрик знал те места. Россыпь небольших островов, где никто из людей не жил никогда. Рассуждал Гречина правильно. Место глухое, от любых морских путей далеко. Но все же странный выбор. Острова эти…

Обычно при упоминании Ганпагских островов, что здравомыслящие, что идиоты, что моряки, что сухопутные боязливо поеживались, делали таинственное лицо и многозначительно произносили: «Нечисто там». Наибольший страх вызывал самый крупный из островов, с красивым названием — Летний.

Что именно там нечистого, никто не мог рассказать. Но все знали. А спорить с убежденностью людей во что-то таинственное абсолютно бесполезно. Да никто и не спорил.

Ходили слухи то ли о ледяных великанах, то ли о королевстве вампиров, а однажды Эрик лично слышал в одной таверне рассказ незнакомого моряка, как он после кораблекрушения остался на Летнем острове и оказался в плену у сирен «Задницы — во! Сиськи — во-о-о-о!». Сирены жили, не зная мужской ласки «Им мужик прежде не попадался толковый. До меня!» Моряк прожил с сиренами несколько дней. Ублажил их всех без исключения. Но потом «ихняя королева… а уж у нее-то сиськи!!!» и без того ревновавшая его ко всем остальным, потребовала, чтобы он на ней женился, а уж этого свободолюбивая натура моряка не вытерпела и он в ту же ночь сделал себе плот и сбежал на нем.

Как он умудрился в одиночку сделать плот, да еще всего за одну ночь, да еще под присмотром ненасытных сирен? Как он умудрился пересечь Борейское море на этом плоту, без еды и воды? Непонятно. Чтобы не допустить массового побега команды, жадно слушавшей невероятное повествование, к островам, Эрик задал моряку эти вопросы. Тот недовольно посмотрел в сторону нахального выскочки, посмевшего прервать такой интересный рассказ, но разглядев, кто именно спрашивает, стушевался, что-то невнятно промямлил и перекочевал за другой стол, откуда спустя какое-то время послышалось: «во-о-о-о-от такие»!!!

Так что вывод о моряке, как об источнике информации напрашивался сам собой. Ну и еще то, что королев себе сирены выбирали явно исходя из размеров бюста претендентки.

Версия с ледяными великанами тоже была сомнительной. Это юг, там зимы-то толковой не бывает, откуда-то взяться чему-то ледяному? И что значит «ледяной великан»? Гигант из ледяной глыбы? На Летнем острове? Это тропики. И про вампиров бред. Чем или точнее кем они питаются, если острова необитаемы? Да еще целое королевство.

Все эти страхи можно было бы смело отнести к морским байкам, коих немеряно на просторах всех морей, как обычных, так и пивных, но вот в чем штука. Люди там действительно пропадали. Причем экипажами. Целые корабли исчезали в тех водах. Некоторых из этих людей Эрик знал лично. Так, что вампиры ли, великаны ли, страдающие от одиночества сирены, но что-то там было. Что-то, о чем Эрик, человек рациональный, так же мог сказать себе — «нечисто». Поэтому выбор Гречины одного из тех островов — Нифльхейма, в качестве тайника и убежища казался странным. Правда, остров находился не среди тех «нечистых», но все же близко. Может, считал, что слава островов отпугнет от его казны? Хотя какая у Гречины казна?! Откуда?! Кроме той, что он украл у Эрика? Он всегда был мусорщик! Бесхребетный, нелепый, откровенно туповатый.

— Ладно, догоним, вот тогда и спросим, — зло пробормотал Эрик.

Но догнать сразу не получилось. Сначала Георг озабоченно заметил, что куда-то пропали чайки, хотя «Недотрога» совсем недавно оторвалась от береговой линии и только-только вышла в открытое море. Прибрежные скалы кишели этими «летучими засранками» как их называл тот же Георг и обычно они не отставали от корабля. Затем утренняя линия горизонта полностью слилась с морем. Воздух прозрачен. Когда начал подниматься ветер, стало ясно, что корабль идет в шторм. Эрик, посовещавшись с Георгом, решил на берег не высаживаться. Можно было бы переждать, но Эрик надеялся перехватить Гречину еще в море, чтоб не переться за ним до Ганпагских островов, куда идти все же не хотел. Не боялся, конечно. Его считали вовсе бесстрашным и не без оснований. Да и свое нелюбимое прозвище он получил во многом, потому что всегда лез на рожон. Сам Эрик думал о себе, как о человеке рассудительном и спокойном, а все свои бесшабашные предприятия таковыми не считал. Каждую операцию, каждый налет, каждый морской рейд он просчитывал до мелочей, отчего они успешными и становились. А характер? Бывало, иногда вспыхивал. Не нравилось ему его прозвище!!! Хотя многие корсары наверняка о таком мечтали.

Вот и сейчас, решение идти в шторм было вполне обоснованным. Пока пережидали бы шторм на берегу, Гречина мог уйти. Куда он идет известно, но ищи его потом на этом острове. Где пришвартует корабль? Где там бухты пригодные для гавани? Куда именно ушел на острове, в какую часть? Нет, надо догнать его в море! А шторм?! Так и Гречина попадет в него.

— Не складывается.

Эрик поднял голову, обнаружил рядом с собой Георга и переспросил:

— Что не складывается?

— Все это странно. Гречина. Из всех капитанов братства — он последний на кого можно подумать, что он посмеет связаться с тобой. Килька беззубая.

— И я думал об этом. И я считаю это странным. Но я нашел ему оправдания. Точнее попытался понять, о чем он думал.

— О чем же?

— Он наверняка думал, что мне не удастся узнать, кто напал на наших ребят. И верно, мы это выяснили благодаря чистой случайности. Доктор у нас оказался «общий». А так, Гречина вполне мог выйти сухим из воды. И причина проста — кто ж на него подумает?! Нет! — потом бы конечно все равно узнали бы — обязательно кто-нибудь из нападавших проговорился бы.

— Почему так уверен?

— Георг, морда ты небритая — деньги карман жгут, а значит прямой путь в кабак, куда ж еще пойдет моряк с деньгами?! Хоть одному, но вино язык развяжет. И прихвастнуть таким подвигом, да такой добычей надо будет обязательно. Узнали бы.

— Думаешь, Гречина этого не понимал?

— Не знаю, хотя думаю, он надеялся к тому времени смыться подальше. — Что гадать? Скоро сами спросим — повторил Эрик. Затем добавил:

— Меня гораздо больше другое волнует.

— Да. Меня тоже — кивнул Георг.

— Что же? Я ж не сказал.

— А то не понятно. Как? Точнее кто?

— Да — тихо повторил Эрик — Кто? О казне знали только наши. И то не все. Они, конечно, тоже по кабакам языком треплют, но о таком ни один бы не сказал. О том, что казна на Кошачьем острове знали только серьезные ребята и никогда бы не выболтали. Не идиоты.

— Значит один все же выболтал. Вот только идиот ли он? Или…

— Будем надеяться, что все же по пьяне. О том, что среди нас крыса даже думать не хочется.

Георг помолчал, затем медленно и тихо спросил:

— Думаешь на кого-нибудь?

— Честно? Думаю. Но почти на всех. Каждый мог. Кроме тебя, пожалуй. Слишком через многое с тобой вместе прошли. А так… За процент с добычи… кто-нибудь да соблазнился. Так что сам видишь, вопросов к Гречине много. Надо догнать побыстрее.

Георг кивнул:

— Надо, — снял шляпу и глубоко вздохнул, — а шторм будет знатный.

Небо насупило тучи, приметилось и метко плюнуло первыми каплями в корабль, затем криво ухмыльнулось злой молнией и наконец утробно прорычал гром. Георг прав. Шторм будет серьезный.

* * *

— Марселя крепить!!!

«Недотрога» прыгнула вниз с огромной волны, кивнула, подставила корму кинувшемуся на нее валу, зачерпнула носом воды, на мгновенье гордо выпрямилась и некрасиво накренилась на правый борт.

Ветер вопил и бешено трепал корабль. Волны до палубы не доставали, но очень к тому стремились и разбивались о борта, прыгая в лицо облаками острой пыли. Чтобы там ни было, самое страшное позади, шторм шел на убыль. Но радости все равно мало. Корабль хлестался в буре часов пять не меньше. О том, чтобы следовать курсу не могло быть и речи, не утонуть бы. Куда шторм за это время отнес Гречину, да и попал ли он в него? Время потеряно.

— Георг верни корабль на курс и спускайся ко мне, разговор есть. Фрост за старшего. — Эрик, недобро посмотрел на выглянувшее бледное заспанное солнце, — «где шлялось?» и направился к себе в каюту, когда его догнал Каспар:

— Капитан, у нас беда!

— Да у нас их много. Какая сейчас?

— Вино!

— Хайрадин, вино — это не беда, это счастье. Не веришь — любого из матросов спроси.

— Бочка разбилась. Вроде и закрепили хорошо, но не удержалась. Когда корабль накренило, она упала, дно и выбило. Весь водный трюм провонял.

— И с каких это пор у вас вино воняет, вы от этого запаха только в восторге обычно. Жаль, конечно, но одно плавание можно и без вина обойтись. Трюм отмыть!

— Да, но Синяк!

Эрик встал как вкопанный.

— А черт! Не подумал. Пойдем, покажешь.

Вино, что брали с собой моряки, раздавалось раз в день, и было одним из немногочисленных пряников морской жизни. Но вот в этот раз не повезло. Особенно одному из моряков, хотя матросом он как раз не был.

— Синяка сюда не пускать — озабоченно приказал Эрик, обозревая залитый трюм. — У него разрыв сердца будет.

— Ага, зато у крыс праздник — серьезно кивнул Каспар.

Эрик подумал, что если бы кто-нибудь со стороны понаблюдал как он, да и вся команда носятся с одним единственным членом экипажа, да еще и озабоченные тем, чтобы у того был доступ к выпивке, то посчитали бы их всех сумасшедшими. Хотя дело тут не в любви к Синяку, а сугубо практический подход.

Эрик поднялся на палубу и на тебе! — нос к носу столкнулся с Синяком. Тот никогда не нес вахты, никогда не выполнял никаких матросских работ, и конечно упаси боже, не поднимался на реи — его бы смыло первой же волной. А вот сейчас вылез из кубрика. С растерянным видом, как всегда, пошатываясь, он шел по палубе. Ноги спотыкались о пустые ножны. Лицо выражало крайнюю озабоченность и насторожённость. Лоб сморщен, как будто он пытался что-то вспомнить, но никак не мог уловить какую-то мысль, какая бы, безусловно, и привела к разгадке. Но самое главное он в буквальном смысле слова держал нос по ветру. Голова приподнята, а крылья носа шевелятся.

Увидев Эрика, он просиял, и с тем же озадаченным видом затряс перед ним пальцем, словно его вот-вот осенит идея и он сейчас ее выдаст, а собеседник, упаси бог, его перебьет.

— Катыш! — Эрик подозвал ближайшего матроса — уведи его обратно в кубрик. Катыш насторожено посмотрел на Синяка и сделал два осторожных шага им навстречу, готовый в любой момент задать стрекача.

— Успокойся он трезвый.

— А запах?

— Это не от него. Уведи, я сказал!

— А чего он… ?

— Спокойно. Все с ним в порядке, это не горячка и меча при нем нет.

Катыш успокаивающе обнял Синяка и повел его по палубе. Тот не упирался, лишь обиженно оглядывался в сторону трюма.

Эрик вновь направился к себе, но опять не дошел.

— Парус! Прямо по курсу! — завопил наблюдатель из «вороньего гнезда».

Эрик поднялся на нос, вытащил трубу, поднес к глазу и произнес одно слово:

— Они!

* * *

Шхуна Гречины с красивым непонятным названием «Эспиноза» потрепанной не выглядела — паруса не убраны и все целы. Или не попали в шторм или их задело краем, но самое удивительное, что корабль шел не от них, а на них! То ли Гречина безумно смел, то ли… да нет никаких «или» — чушь это, они пока не заметили «Недотрогу». Воздух после шторма свинцовый, видимость плохая. Но все же странно, что они шли обратным курсом.

— Фрост, командуй. Только тихо!!!

Последнее уточнение — это не блажь. Если на шхуне их еще не заметили, то это большой плюс. Есть шанс подобраться поближе. Корабль у Гречины от шторма почти не пострадал, паруса целы, могут уйти. Надо подобраться как можно ближе и тихо.

«Недотрога» — барк, корабль серьезный, мощный — идеален для дальних плаваний и собственно морского боя, но вот скорость и маневренность оставляют желать лучшего. Шхуна Гречины легче и, несмотря на всего две мачты, может смыться.

Все-таки не зря Гречину считали мусорщиком и недотепой. Он и команду себе такую же набрал, да кто к нему еще пойдет?! Прошло не менее получаса прежде, чем их заметили. К тому времени тучи разбежались окончательно, солнце засияло вовсю, и лишь тогда ветер донес тревожный звук боцманской дудки со стороны вражеской шхуны. Но тогда уже было понятно, что им не уйти.

— Фрост, сигналь. Абордажной команде приготовиться!

Эрик повернулся к забегавшим по палубе пиратам из абордажной команды:

— Ребятки! А послушайте капитана!

Ребятки послушались. Эрик оглядел их, хищно оскалился и негромко, но выразительно произнес:

— Братва! Видите во-о-он на том корабле уроды, что порезали наших на Кошачьем острове. Вы их слышите — орут чего-то, не иначе очередь в гальюн занимают, сейчас им туда захотелось!

Ребятки поржали.

И Эрик гаркнул:

— Надо им объяснить, что никто, ни одна сука, ни в этом мире, ни в другом, где многие из них скоро окажутся, не смеет безнаказанно связываться с нами! Объяснить так, чтоб дошло не только до них! Чтоб только от одного упоминания о ребятах с «Недотроги» у таких вот сыкунов коленки с зубами дрожать начинали. И объясним прямо сейчас!

Ребятки дружно заорали. Понравилась речь, значит, правильно слова подобрал. Можно было обойтись и без нее, команду лишний раз мотивировать не надо и так в ярости. И за то, что дружков порезали, на месте которых мог оказаться любой из них, и за то что деньги сперли. Последнее, был уверен Эрик, взбесило их куда как больше, чем смерть друзей. Что поделать — натура такая у пиратов — друзья при такой профессии гибнут часто, а вот деньги… короче — деньги — это деньги!

* * *

Море после шторма успокоилось не полностью, корабль покачивало, наглый ветер задирался к парусам, но был попутным, а значит опять-таки и врагам в лицо бил. На «Эспинозе» попытались сделать маневр, надеясь развернуться, но не успели и лишь подставили борт, став еще уязвимей. Обстрел Эрик исключил сразу — живыми они ему были нужны и только живыми. Порежут, конечно, поначалу кое-кого, так, для острастки, да и чтоб лишний раз не дёргались и поняли, что всё серьезно.

«Недотрога» благодаря попутному ветру шла на всех парусах. На грот-мачте взвился черный флаг с оскалившимся в жуткой улыбке черепом, символизирующим бешеную ухмылку. Эта идея с полотнищем была не Эрика, все знали, как он относился к своей кличке, но против флага возражать не стал. Репутация вещь такая — её блюсти надо, даже если не хочется. Нередко неприятель, видя флаг, сдавался без боя.

Эрик надел дублет-бригантину. Его изготовили по персональному заказу. Панцири он терпеть не мог — тело сковывают и снять сложно. Если за борт угодишь, то и дублет не подарок — задубевшая кожа в металле, но его все же можно успеть скинуть. Шлем надевать не стал, видно в нем хуже, а в бою это может стоить жизни. Каждому по его привычкам, а Эрик привык к своей широкополой шляпе. И ерунда это, что ее поля драться мешают. Придумали те, кто никогда меча в руках не держал, а им всё мешает.

«Недотрога» вплотную приблизилась к шхуне.

Подошли легко.

Абордажные кошки взлетели в воздух, с треском вгрызлись в борт шхуны. Её бойко притянули к «Недотроге». Раздался стук сошедшихся кораблей. Треск, затем вой.

Пятьдесят с лишним глоток взвыли во всю пропитую и просоленную мощь. Это была характерная для команды Эрика выходка. Яростный волчий вой, сквозь который послышалось:

— Лезьте на реи! Вам, суки сейчас проще повеситься!!! — вопил Фрост.

— На абордаж! — приказал Эрик.

Первые ребята из абордажной команды посыпались с бака на шкафут и бешено заработали мечами и топорами. Яростно, но организовано. Не давая себе разбиться на стычки «один на один». Основная часть нападавших перепрыгивала через правый борт и мгновенно присоединялась к схватке, на палубе шхуны закипел бой.

Эрик проскочил по доске на борт шхуны, спрыгнул на палубу и почти упал на какого-то парнишу из команды Гречины. Тот отпрыгнул, неловко отмахнулся мечом, сразу выпрямился, выставив меч. Видно, что хорохорится, губы сжал, но сильно напуган и пытается этого не показать. Мальчишка совсем — куда его понесло?

Эрик привычно крутанул меч, забросил за спину, перехватил другой рукой и легко отбил размашистый удар сверху. Мальчишка бил азартно, но неумело. Не отклоняясь, Эрик отбил следующий удар в сторону, паренька развернуло. Когда паренек атаковал третий раз, Эрик перехватил его руку, сделал подсечку, мальчишка грохнулся, оставив меч в руке победителя. Эрику стало жаль мальца, и чтобы не убивать наступил ему на шею. Тот захрипел, попытался скинуть ногу, но Эрик приставил ему к лицу меч и парнишка замер. Эрик повертел головой в стороны и убедился, что бой, собственно, окончен. Команда Гречины и без того была деморализована неожиданным нападением, плюс у Эрика численное преимущество, плюс… плюс он Эрик и его репутация действительно играла роль.

Он завертел головой:

— Гречину не вижу, проверьте трупы и обыщите корабль! Найдите этого козла и самое главное, наше золото где-то здесь.

Часть команды разошлась по шхуне, часть занялась связыванием пленных. Их собрали в одном углу, слегка отпинали и приставили охрану.

— Не найдете ничего.

Эрик взглянул вниз, нога по-прежнему покоилась на шее его противника, который до этого момента и пошевелиться-то боялся. К остальным пленным его не повели, посчитав, что раз на нем стоит Эрик, то значит так и надо. Сам Эрик про него подзабыл.

— Это почему мы ничего не найдем?

— Нет их здесь! Ни Гречины, ни вашего золота.

— Хорошо, здесь нет, где есть?

— Они на Нифльхейме сошли.

— Вместе с золотом?

— Ну да, я же сказал.

— Ты не возражаешь, если мы проверим?

Получается «Эспиноза» не только в шторм не попала, но за это время они успели дойти до своего острова, высадить там капитана с золотом. Его, между прочим, золотом!

— А если б возражал, это бы что-то изменило?

Эрик с любопытством поглядел вниз и снял ногу с шеи пленника:

— Ты чего осмелел? Думаешь, все закончилось?

— Да нет, я просто…  — мальчишка, кажется, пожалел о своей несдержанности.

— Просто за борт угодить, вот это и вправду легко.

Плохо. Ищи теперь Гречину на этом Нифльхейме. Место дурацкое — Эрик знал этот остров, сплошные скалы, изрезанные пещерами. Плюс Летний остров совсем недалеко. Опять же странность:

— Он что, один сошел?

— Нет, взял шестерых матросов — парень начал подниматься с палубы. Эрик пинком вернул его на место.

— Я тебе вставать не разрешал. Они золото внутрь острова понесли?

— Да, — прокряхтел поверженный.

— Какого черта вы их там бросили? Они, что жить там собираются?

— Я не знаю. Гречина приказал уходить, мы его потом забрать должны были.

— Когда потом?

— Да не знаю, он со шкипером разговаривал.

— Кто шкипер? — рявкнул Эрик в сторону пленных.

Ему не ответили. Только несколько человек отвели глаза. Пленники выглядели неважно. Ничего хорошего они для себя не ждали.

— Он, — раздалось снизу и из-под Эрикова сапога вытянулась рука. Палец указывал куда-то под основание фок-мачты.

Эрик взглянул в ту сторону и сокрушенно качнул головой:

— М-да, теперь не узнаешь.

Фок-мачту почти любовно обнимал моряк в залитым кровью дорогом жакете. Кровь была его.

— Где искать Гречину на острове, кто знает?

— Никто. Он один всегда ходит, — это опять снизу.

— Тебя, как звать-то говорливый?

— Бешеный, — неохотно ответил тот.

— Как?!!!! — изумился Эрик.

— Бешеный. Ребята сказали, что у меня характер…

— Заткнись. — Однако его команда уже хохотала вовсю. Ржач стоял такой, что продолжать разговор было невозможно. Эрик подождал, когда смех утихнет и покачав головой произнес:

— Первый раз морду не бью после того, как это слово слышу. — Если Гречина один на остров ходит, он каждый раз с собой добычу один таскает?

Тишина.

— Ты спишь там что ли? Палуба мягкая?!

— Ты сам приказал заткнуться. Да какая добыча? У нас ее и не было то никогда толком. Только в этот раз…

— Ага. Понятно. Наше золото. Я спрошу по-другому — кроме как сегодня, Гречина брал с собой кого-нибудь?

— Нет, — очень быстро ответил «Бешеный».

Эрик опять взглянул в сторону пленных. Кто-то так же отвел глаза, а кто-то смотрел на парня у него под ногами.

— Слышь, тёзка! — душевно произнес Эрик — ты, что еще не понял, что злить меня не надо? А когда мне врут, я злюсь.

— Один раз, — неохотно ответил «тёзка». — Я за ним книги относил. Много, тяжелые.

— Книги? Гречина читает?

— Да нет, мы один корабль захватили, там кроме книг ничего не было. Мы самые большие взяли — думали, может, стоят чего.

— Ладно, тихо. Ну что, тезка? Поднимайся. С нами пойдешь.

Глава 7

— Курти, бегом в погреб. — Хозяин стоял на лестнице и полутрезво щурился, — принеси шесть бутылок танферского.

Танферское. Его здесь пьет только Мельник. Местным работягам оно не по карману. А чего с утра-то? Или Мельник, он же Олаф Инград, как недавно выяснилось, вот-вот придет?

Курти потрусил к двери.

— Малыш, — окликнули его сзади. Курти обернулся — Дагур несмотря на ранний час уже пил в своем любимом углу и хотел ему, что — то сказать, но хозяин заорал:

— Быстрее давай или тебе все по два раза повторять бестолочь?! И кто вас только плодит кретинов. Бегом давай, бегом!

Курти сжал зубы, нацепил непроницаемую маску и послушно зашагал к погребу. Спустился по лестнице и в темноте погреба пнул одну из бочек.

Вернувшись, до лестницы не дошел. Шмяк ждал у погреба, морщась выхватил одну из бутылок прямо из рук, вырвал зубами пробку и присосался к горлышку. Выдул не менее полбутылки, прежде чем оторвался от нее. На лице появилась блаженная улыбка.

— Жизнь-то знаешь ли малец, налаживается. Я вчера с такими людьми пил!!! — и вполне добродушно, потрепал Курти по волосам. Курти чуть остальные бутылки не выронил.

«Малец»?!! Беззлобный тон и человеческий жест?!! А как же «Щенок» и подзатыльники?

— Ну чего встал придурок?! Иди, давай! У тебя работы полно! И помнишь, — да? Увижу тебя жующим…  — он красноречиво сжал кулак.

Слава богу, а то Курти уже волноваться начал.

Всю ночь он гнал от себя мысли о Колокольчике и о том, что теперь некому будет украсть кошелек бородатого приезжего. Под утро даже немного поспал. Но настроение все равно паршивое. И невыносимо хочется есть. Когда лазил в погреб за бутылками, наклонился и в глазах потемнело. Дальше будет хуже. И мерзнуть стал сильнее.

Опять полы мыть. Курти казалось, что Шмяк озабочен не столько чистотой «Свиньи с кувшином», сколько тем, чтобы он — Курти не сидел без дела. Вечером мыть понятно, после клиентов, но по утрам зачем?

Шмяк несмотря на похмелье был необычайно деятельным, в том смысле, что гонял беспрерывно Курти. Неожиданно потребовал, чтобы тот поднялся на второй этаж, куда его «голодранца», крайне редко пускали и потребовал принести оттуда посуду. Курти никогда такой не видел и, прежде чем нести ее вниз, долго разглядывал — тарелки были кристально белые и блестели. Курти слегка покачал одну из них в руке, чтобы посмотреть на блики. Из чего они были сделаны непонятно, но точно не из глины. Еще удивительнее были цветочки на тарелках. Как их там нарисовали?

Когда позвали на обед, Курти рефлекторно дернулся в сторону кухни, но тут же опомнился и исподлобья огляделся — никто не увидел? Хотя на него никто, никогда не обращал внимания, а сегодня тем более. Шмяку было не до него. Непосредственно перед самим обедом, в дверь трактира вдруг вошел Зуб.

Полицейский долго стоял, отряхивался от снега. Шмяк подскочил к нему, помог снять шинель. Зуб царственно позволил ему стянуть с себя одежду и направился на кухню. Когда открывалась дверь Курти заметил, что накрыт большой стол, вместо того обычного, где они прежде всегда обедали. На столе стояло вино и куча тех самых тарелок, наполненных разнообразной едой.

Курти отвернулся.

Странно, Зуб редко здесь появляется. Обычно только по работе. А уж, чтобы обедать!

За дверью зазвенела посуда и Курти захотелось заткнуть себе уши. Хоть бы потише ложками стучали!

На счастье, следующим, по списку делом — было нанести воды из колодца, и он на какое-то время уходил из-под крыши подальше от этих звуков. Хотя запахи доносились и до заднего двора, где стоял колодец. Приходилось терпеть. Возвращаясь в дом, выливал воду в бочку, стоявшую в коридоре перед кухней. Внутрь не заходил. Хотя сознавать, что вот тут за дверью, горячее, вкусное, сытное, шкворчащее… Когда вылил последнее ведро, дверь отворилась и на него вышел Зуб. За ним шли Шмяк и Бен.

— О! Перевоспитавшийся! — как старому приятелю обрадовался ему Зуб. Курти как мог, избегал встреч с ним, поэтому кивнул и попытался уйти.

— Вот видишь, — продолжал, видимо начатый за столом, разговор Зуб — моя работа пользу приносит. Взгляни на него — он ткнул пальцем в Курти. — Был ворюга, каких поискать. Кошельки срезал, как траву садовник. А вот поймал я его, проучил, поговорил, как следует и пожалуйста — нормальный человек получился. Нет, пока еще, конечно, не полностью, но вот — встал же на путь исправления!

— Этого исправишь — с сомнением покачал головой Шмяк — вы не представляете, как я с ним мучаюсь! Он же бездельник, ничего делать не хочет. Только жрет в три горла. Я б его выгнал, но жалко. Пропадет на улице! Опять ввяжется в плохую компанию, а это неизбежно — натура у него такая. Тот самый случай, когда моя жалость, меня же и губит. Стараюсь, как могу, хотя от него сплошные убытки, приходиться терпеть.

— Терпеть? — удивился Зуб, — учи, раз заслужил, а другого языка он не понимает! Он дерзкий, я сколько раз замечал — язык бы ему прищемить. Поэтому — учи!

— Так учу, что делать?!

— Да я вижу. Рожа у него вся подученная!

Оба захохотали. Спустя секунду к ним присоединился Бен. В руках он держал калач и все время пока Зуб и Шмяк разговаривали, откусывал по куску.

Курти наклонил голову, чтобы не видеть. Зуб продолжал:

— А ты подумай, у тебя ведь теперь нормальная жизнь! Человеческая! Крыша над головой! Тепло! Кормят тебя! Люди о тебе заботятся! Вот себе признайся — ты заслужил такое?! Честно только!

Курти медленно поднял голову, посмотрел на стоящих перед ним и тихо произнес:

— Нет.

— Хорошо, что понимаешь!

— Такого я точно не заслужил, — продолжил Курти.

— А теперь у тебя даже будущее есть! А то ведь мог кончить, как вчерашний на площади!

Курти промолчал.

— Ладно, как договорились — дело несложное, за нами такие люди стоят! — Зуб продолжал какой-то разговор и про Курти забыл.

Троица прошла мимо. Проходя мимо Курти, Бен остановился и набитым ртом спросил:

— Калач хочешь?

Курти удивленно и осторожно поднял голову. Бен смотрел ему в лицо и продолжал жевать.

— Попроси.

Курти молчал.

— Ну чего ты? Скажи — дядя Бен, дай мне калач. Давай!

Курти отвел взгляд.

— Слушай, а вот чего это в тебе гордость есть?! А?! Откуда? Ты кто вообще? Вот сам подумай? Не по рангу тебе гордость. И вот еще что — он приблизил лицо к самому уху Курти — я обещаю тебе. Ты у меня заплачешь!

Бен двинулся дальше, догонять дядю с Зубом.

Курти вернулся во двор закрыть крышку колодца. Потер ладони. Холодно.

* * *

Плох снег еще и тем, что, когда вечером набрались посетители, опять нанесли в зал свежей грязи. Курти стоял за стойкой и ждал. В голове эхом вертелась сказанное Зубом — «теперь у тебя будущее есть». Тварь!

Стемнело, почти ночь. Посетители скоро начнут расходиться. Голода он не ощущал, наоборот обострились чувства, зрение улучшилось. Все предметы стали казаться резкими и яркими, воздух прозрачным.

Мельник вошел в трактир и, как всегда, направился к дальнему столику. По пятницам, вечером, его держали свободным для него. Странно, но Шмяк, на этот раз не стремился показаться. Обычно он сразу подходил и начинал обхаживать бандита. Мельника это тоже удивило, и он стал недовольно оглядываться.

Курти происходящее не касается. Сам он к Мельнику первым никогда не подходил, — не по чину, а раз нет хозяина, то, чего дергаться?

Ждал другого.

Он обслуживал столик с иноземными матросами, когда появился Бородач. Курти его бы и не заметил, если бы не следил за дверью — тот вошел тихо и незаметно.

Незнакомец, прислушался к совету Курти и избавился от широкополой шляпы, переодевшись в меховые шапку и полушубок. Если хотел смешаться с толпой, то у него это плохо получалось. Одет слишком непохоже на местных и слишком дорого. Однако никто на него не обратил внимания, к собственному удовлетворению отметил Курти. Не нужны ему конкуренты.

Бородач прошел в зал, сел за столик у стены. Самого не видно, а вот столик с Мельником у него на виду, отметил Курти. Как это он его сразу заметил? Будто знал, где тот будет сидеть. Интересно, что там у них за дела? Не похоже, что дружить будут. Если намечается поножовщина, то будет много шума, излишнее внимание, а это лишнее. Значит надо торопиться.

Курти подошел к бородачу:

— Что будете заказывать?

Тот поднял голову, удивленным взглядом окинул избитое лицо мальчика:

— А! Широкая душа. Принеси что-нибудь, рядом не стой.

— Что именно принести?

— Да говорю же, что угодно, вина давай, только не мешай.

Курти обежал его взглядом. Он, что так и собирается в застегнутой одежде сидеть? Здесь же камин и несмотря на то, что грет он этот угол так себе, в такой дорогой и теплой одежде он скоро зажарится.

— Расстегнулись бы, жарко, — как можно равнодушнее сказал Курти.

— А?! Да, пожалуй, что. — Бородач распахнулся.

Кошелек на прежнем месте! И теперь не прикрыт одеждой!

Курти пошел за стойку, к винному стеллажу. Взял бутылку, кружку, двинулся обратно…

— Щенок, матросы у камина уже на весь зал орут, вина требуют, ты глухой что ли?!!

Бен как будто вырос перед ним. Черт! С этим бородачом Курти про все остальное забыл.

— Что? — слегка растеряно переспросил он.

— Да ты оглох подлец! Я из кухни слышу, сюда вышел! Ты хочешь, чтобы они драку устроили, так я тебя первого к ним в разборку кину! Быстро неси им вино!!!

— Да, конечно, сейчас.

— Бегом! Спроси, что им еще надо, смотри у них закуски мало, скоро опьянеют, больше ничего заказывать не будут. Скажи им, что морской окунь, жаренный есть, уха из трески, селедка… ты меня слышишь?

— А у нас есть? — чуть отрешенно переспросил Курти и предательски сглотнул, и сразу наклонил голову, чтобы это было не так заметно.

— ТЫ ДУРЕНЬ УБОГИЙ!!! ПРОСНИСЬ!

— Да, уже иду к ним.

— Что с тобой сегодня?!! Раздолбай!!!

Курти пошел к матросам. Когда вернулся, Бена уже не было. Курти опять взял бутылку, кружку, подошел к Бородачу, поставил перед ним. Тот не взглянул, сидел, наклонившись и внимательно изучал Мельника. Шмяк к Мельнику так и не подошел, и тот раздраженно постукивал по столу кулаком, но ничего не предпринимал.

— Вот вино, что-нибудь еще будете? — спросил Курти Бородача.

— Нет, не надо ничего.

— Есть окунь жаренный, треска, селедка — заученно повторил Курти.

— Да сказал же тебе нет, уйди!

— Тогда рассчитайтесь за вино.

Бородач полез в кошелек на поясе.

— Сколько?

— За бутылку три крейцера.

— Держи.

Кошелек закрылся.

— Сегодня точно больше ничего не будете?

— Точно!!! — Бородач начинал злиться.

Значит, в кошелек в трактире он уже не полезет. И если тот пропадет, то, где он пропал — неизвестно. А здесь он свой кошелек видел. И все с ним было в порядке!

Курти наклонился:

— Я вам налью. — Кувшин вдруг слегка дернулся, пролив вино Бородатому на полушубок.

— Ой, извините, я случайно.

Бородатый раздраженно встал, отряхнулся.

— Я вытру. — Курти прошелся полотенцем по одежде, — вот и не испачкал ничего.

— Слушай, уйди!

— Все, больше вы меня не увидите!

Курти отходил от стола. И вправду все, и вправду больше не увидит. Будем надеяться. Кошелек был зажат в полотенце. Даже на вес чувствовалось, какой он тяжелый.

* * *

Кошелек спрятал между бочек в погребе, в самом дальнем углу. Страшно чесались руки раскрыть и посмотреть сколько там денег, но на это нет времени, да и опасно сейчас. Всё потом.

Людей в зале стало поменьше, но две пьяные компании все же сцепились. Дело привычное. Играли в карты, обвинили друг-дружку в шулерстве. Здоровяк Шмяк обычно или не вмешивался, если не начинала страдать мебель или разбирался сам, если стулья все же шли в дело. С посудой легче, ее вносили в счет.

Сегодня вечером Шмяк не появлялся вообще, даже когда один из стульев был сломан о хребет противника.

Курти краем взгляда посматривал на затаившегося в углу Бородача, и на так и не замечавшего его, Мельника. Что-то все-таки будет.

Людей в зале стало меньше. Бородач встал и направился к Мельнику. Тот сидел, отвернувшись от зала и не сразу заметил, что к нему подсели.

Курти стоял за стойкой, достаточно далеко, но мог бы поклясться, что и без того бледная кожа Мельника побелела еще сильнее, когда он повернул голову и увидел кто перед ним сидит. Бандит замер.

Пьяный полупустой зал гудел и было не слышно, о чем говорила эта парочка. Мельник по-прежнему не сводил взгляда с Бородача. Затем он осторожно положил руки на стол, как если бы собирался встать.

Открылась кухонная дверь, вышел Зуб и с ним еще один полицейский. Они подошли к сидящему к ним спиной Мельнику. Широкая спина Зуба закрыла происходящее и от Курти и от зала. Была какая-то возня, и удалось разглядеть, как вскочил Мельник, как Зуб заломил ему руку за спину и как скривилось лицо бандита от боли.

Неслыханно! Чтобы Зуб посмел поднять руку на местного авторитета?! Он же у него куплен едва ли не официально! Мельник отошел от первого испуга и с перекошенным лицом, видимо нечто подобное и выговаривал сейчас Зубу. Тот ему не отвечал и лишь вопросительно поглядывал на Бородача.

Курти с любопытством оглядел зал. На копошение в углу особого внимания никто не обратил. Несколько человек с соседних столиков посматривали с любопытством и только. Ну разборки. Не поделили что-то местные бандюганы, что в форме, что без нее. И что? Дело привычное и насквозь житейское. А самое главное никому не интересное.

Мельник тем временем, поняв, что разговаривать с Зубом более смысла не имеет, повернулся к Бородачу, который сложив руки на груди, с легкой усмешкой посматривал на него. Выкрикнул, что-то гневное, Курти расслышал, что-то вроде: «… такой?! Ты здесь никто! И прав у тебя нет… что вы его слушаете?!!» — последнее уже Зубу и откуда-то нарисовавшемуся Шмяку. Бен тоже встал рядом и с жадным любопытством наблюдал за происходящим.

Что происходит?!

Зуб со Шмяком молчали, а вот Бородач что-то ответил. При этом он как бы вопросительно указал на себя пальцем, мол «я кто-такой»? После чего его рука поползла к поясу… Что!!!

Бородач шарил рукой по поясу, еще ничего не понимая. На лице сначала появилось легкое недоумение, затем растерянность, которая сменилась раздражением. Он хлопал себя по поясу, ища то, чего там уже давно не было.

Сердце у Курти провалилось вниз и не захотев остановится в пятках, рвануло ниже, стремясь вырваться на пол. Он неожиданно для себя громко вздохнул.

Бородач, нахмурившись, продолжал себя обыскивать. Что-то сказал удивленно глядевшим на него Зубу и Шмяку с Беном. Лица у них так же на секунду исказились удивлением… но только на секунду.

Первым повернул голову и стал обшаривать взглядом зал Шмяк. Бен и Зуб сразу за ним. На Курти уставились почти одновременно. Бородач повернул голову за ними, задавшись вопросом, куда все вытаращились?!

Интересно, если бы Курти так напряженно не смотрел бы на них, удалось бы ему… хотя это глупый вопрос. Он смотрел.

Медленно, не осознавая, что он делает, повернулся и пошел к входной двери. Кажется, его окликнули, внятно он не расслышал, повернул голову, увидел, как за ним бежит Бен. Зуб все еще крепко держал Мельника, Шмяк, что-то говорил насторожено смотревшему на Курти Бородачу. Курти успел увидеть, как и незнакомец рванул за ним и в этот момент побежал сам. Взлетел к двери, распахнул и выскочил в морозный, пропахший гарью печей воздух.

Темень.

Курти отвык бывать за пределами таверны в ночное время и когда рванул вниз по улице, бежал, не разбирая дороги. Он был в одной рубашке — когда одеваться-то было? Елова и днем-то город не очень светлый, а ночью темно настолько, что иди хоть с открытыми глазами, хоть с закрытыми — никакой разницы.

Курти пробежал до конца улицы, врезался в стену углового дома, свернул и помчал дальше. Не пробежал и пяти шагов, как споткнулся обо что-то, размашисто и теперь уже больно грохнулся на землю. Вставая, разглядел опрокинутую телегу и тут услышал то, чего боялся.

Чьи-то быстрые шаги. За ним гнались. Он замер, осторожно встал и как можно тише отошел к стене ближайшего дома. Зрение освоилось, сказалась многолетняя привычка жить на чердаке без огня.

— Сюда побежал! — голос Бена — Здесь! Больше некуда! Я его слышал, он споткнулся обо что-то и упал!

— Обо что? — Бородач!

Раздался грохот.

— Здесь телега какая-то, точно об нее, — приглушенно простонал Бен снизу.

— Сейчас он где? — голос незнакомца приближался.

Бен почему-то молчал.

— Эй, малый, ты где?

Вот интересно к кому он сейчас обращается?

По-прежнему тишина. Слышно, как замедлился шаг Бородача. Потом раздался лязг. Черт — да это же он меч вытащил. А Бен почему молчит?!

Совсем рядом раздался шорох. Курти чуть не отпрыгнул, но вовремя взял себя в руки и медленно, стараясь не шуметь, стал отодвигаться подальше от источника звука.

— Да где ты?! Я сейчас мечом угощу!

— Не надо мечом, я здесь! — Бен очнулся.

— А чего не отвечал?!

— Я наступил на что-то!

— На что?!

— Вляпался во что-то.

— Вот придурок, я тебя спрашиваю — почему молчал?!

— Пытался разглядеть.

— Воришку?

— Нет… во что я вляпался!

— Идиот! Вор где?!

— Я не знаю, наверное, где-то рядом!

— Почему так думаешь?

— Он тоже здесь упал, а потом тихо было. Шагов не слышно. Значит где-то рядом. Нас слушает.

— Слышь парень… как его зовут?

— Курти.

— А да. Слышишь Курти, мы все еще можем договориться. Да и замерзнешь ты. На снегу, ночью, в одной рубашке.

Курти, естественно, молчал. Но продолжал тихо пробираться вдоль стены дома подальше от них обоих.

— Курти, мне нужн…

Прямо над головой Курти распахнулось окно. Луч света осветил улицу.

— Это кто мою телегу опрокинул!!! — старческий голос дребезжал, но угрозу передать сумел.

— А какого ты ее выставил посреди дороги! — завопил Бен — Вот украдут, будешь знать!

— Украдут?! Кому это посреди ночи навоз понадобился!!!

— Навоз!!! Я же говорил, что во что-то вляпал…  — голос замер. Курти видно не было. Луч света прошел над головой, оставив его в темноте, но цепочка следов отчетливо виднелась на свежем снегу. Ее-то Бен и увидел.

— Он здесь! Я знаю, где он!!!

Курти рванул дальше вдоль улицы. Услышал, как за ним погнались. Улица петляла, но он уже неплохо видел в темноте, а вот догонявшие тем же похвастаться не могли и, судя по регулярно доносившимся проклятьям, все время натыкались на стены. Курти свернул на первом же повороте и оказался на площади, где вчера проводили экзекуцию над Колокольчиком. Побежал дальше, нырнул в одну из улиц… и со всего размаху врезался в проходивший по улице полицейский патруль.

Глава 8

Чем дальше в море, тем больше вопросов. Почему Гречина отпустил корабль? То, что не захотел показывать команде, где спрячет золото — понятно. В команде то — пираты! Но почему отпустил корабль? Это как долго он собирался торчать на острове? Хотя главное все же, кто его навел на Кошачий остров? Ближайший помощник Гречины валялся с проломленной головой и ответить не мог. Эрик задумчиво посмотрел на него и вздохнул:

— И кто ж тебя так?

— Я.

Эрик обернулся. Рядом стоял Доходяга. На плечах меч, на мече руки.

— Ну, что бандит! Взял и человека убил. Не стыдно?

— Очень. Но он первый начал. С какой-то железякой на меня кинулся. Острой, кстати. С пленными что делать?

Эрик смерил взглядом толпу, собранную в углу под ютом.

— Я так успел понять, что на наших ребят никто из них не нападал?

— Нет. Гречина для этого собрал толпу ушлепков из городской шпаны, вроде племяша Рогана. А вот почему, пока не пойму.

— В этом деле столько вопросов, что ответим на все, глядишь и тайну мироздания раскроем. Но для этого надо найти Гречину. Найдем его, найдем золото.

— Пленные — напомнил Доходяга.

Громко он это произнес. Те, о ком шла речь, услышали. В сторону Эрика повернулись головы. Лица испуганные.

— Возглавишь призовую команду, поведешь «Эспинозу» в Ликеделл, а этих…  — он подумал…  — там и отпустишь.

— Вы нас отпустите — радостно удивился «Бешеный».

— Тебя нет — ответил Эрик. — Ты пока нужен. — Остальные могут уматывать на все четыре стороны.

— Но почему?

— Доходяга, обоснуй.

Доходяга насмешливо посмотрел на вопрошавшего:

— Да на черта вы нужны? Вины, как выяснилось, на вас нет. Золота тоже нет и опять же за него не отвечаете. Капитан ваш инвалид — вместо головы — жопа, но его мы как раз вылечим, а раз и за него вы не отвечаете, то смысл вас казнить? Еще с братством по пустякам сориться. Пустяки это вы, если не кто понял. Да и получили вы уже свое.

— Что б я без тебя делал? — растроганно произнес Эрик.

— Трудно бы было, — серьезно кивнул Доходяга.

— Ты не думал в законники пойти? Так все разложил.

— Думал, — еще раз кивнул Доходяга.

— Так почему не пошел?

— Я человек честный. Совесть мешает. Лучше пиратом.

— Ясно. Забирай шхуну и веди ее в Ликеделл.

— Капитан — лицо Доходяги стало вдруг серьезным — шхуну кто угодно отвести может, вон хотя бы Сигард. Несколько матросов и все. Пленные все равно в трюме связанными будут, да и не будут они рыпаться — сам видишь — овцы. А мне с тобой надо.

— Со мной надо?

— Гречина и мне должен. За Рыжего. Очень хочется встретиться.

Эрик подумал.

— А не зашибешь его?

— И этого хочется, конечно, но я ж не дурак и понимаю, что с ним в первую очередь поговорить надо. Вот я и это… поспрашиваю.

Эрик кивнул:

— Ладно, идешь со мной. Позови Сигарда.

* * *

Нормальной бухты у Нифльхейма не было. То есть, может она, где-то и была, но вот искать ее времени не было, а, где высаживался Гречина «тезка» не помнил. Эрик не удивился. То какая была у Гречины команда, уже стало притчей во языцех.

«Недотрогу» пришлось оставить на рейде в море. А самим плыть на шлюпке по ориентиру «во-о-он тот холм… а за ней пещеры. Гречина тама». «Тама» — «тезка» показал рукой. Поплыли, что делать?

На берег Эрик взял Георга, Каспара, Катыша, Доходягу и Синяка.

— Вас не слишком мало? — озаботился «тезка» — этих то, вместе с Гречиной семеро!

— Поверь, хватит. — Это ж надо. Уже «этих». То есть своими он их уже не считает. Оно и понятно — такие «преданные» у мусорщика люди. Не объяснять же ему то, какие люди у Гречины и какие у Эрика. Вспомнив о Синяке, Эрик озаботился тем, чтобы взять с собой две бутыли вина.

К слову, «тезка» какое-то время осторожно наблюдавший за понуро сидевшим Синяком, в лодке осторожно спросил Катыша:

— А, что с ним вообще? Странный он какой-то. И молчит все время.

— Да нет, иногда разговаривает, точнее, поет, но только когда танцует — совершенно серьезно ответил ему Катыш.

«Тезка» ничего не понял, но больше не спрашивал.

Нифльхейм, по сути, здоровенная скала, точащая из моря. Ровной поверхности мало, причалить удалось с трудом, лодка долго петляла между многочисленными мелкими скалами, торчащими из моря. Ярко-красные они сильно контрастировали с мутно-зеленой водой.

Путь вглубь острова обещал быть пусть не слишком долгим, но не слишком легким. Каменистая земля кое-где радовала глаз зеленью, но в целом это была грубая, неровная поверхность, передвигаться по которой было неудобно. Небо, очистившееся пару часов назад, снова стало хмуриться и на них закапало.

— Дурацкое место — пробормотал Катыш, преодолевая очередной подъем — как обратно пойдем, да еще и с сундуками?

— Обратно нам дорогу Гречина покажет или его матросы, они и потащат — успокоил его Эрик.

— Все равно дурацкое место и остров этот поганый в двух шагах почти.

— Летний что ли? Не обращай на него внимания. Во-первых, до него не так уж и близко, во-вторых, более половины всего, что о нем рассказывают — сумасшедшие байки, ничего с реальностью не имеющие.

— А как переплывет с него что-нибудь?

— Что?

— Я не знаю. Что там водится?

— А раз не знаешь, нечего и боятся.

— Пришли — неожиданно сообщил тезка.

Эрик огляделся — они стояли на небольшой площадке, поднимавшейся над окрестностью, и поинтересовался:

— Куда пришли?!

— Вот же — пещера! — ткнул пальцем провожатый.

И вправду, в скале зияла огромная щель, которую со стороны моря не было видно. Даже здесь, в двух шагах от входа, поверни слегка голову, и она терялась из виду.

— Я дальше не ходил тогда — виновато признался «тезка».

Факелы оказались не нужны. Это оказалась не пещера в полном смысле слова. Как будто несколько скал над их головами сошлись вместе, но сошлись неровно, оставив большое количество широких прорех, сквозь которые проникал свет. Получилось что-то вроде неровного каменного замка с большим количеством комнат. Интересно, как Гречина набрел на это место?

Они не прошли и ста ярдов, как шедший впереди Каспар вдруг замер и предостерегающе вскинул руку. Все остановились.

— В чем дело? — спросил Эрик.

Каспар всматривался в полусумрак пещеры. Осторожно покачал головой:

— Показалось. Что-то желтое мелькнуло, но так быстро, что я не понял.

— Может солнечный свет просто?

— Да нет, что-то ярко-желтое.

Они шли по проходу, сворачивать было некуда, поэтому, когда вошли в некое подобие широкого зала, от которого во все стороны разбегались многочисленные коридоры, то пришлось остановиться.

— Ну и куда дальше? — поинтересовался Эрик.

— А зачем вам дальше? — вдруг поинтересовался кто-то сверху. — Вы уже пришли. Точнее сказать — приплыл ты Бешеный!

Эрик вскинул голову. Над ними возвышалась ровная площадка, на которой стояли люди. Одеты они были в ярко-желтую форму Сагульской гвардии. Всего человек десять. Тот, что обратился к Эрику, был не в форме — простой черный жупан и непростой жемчужный медальон на цепи. Аккуратно выбритое лицо, что не свойственно сагульцам, немолодой уже, и хитрые глаза. Не жулика-торговца, а умного и опытного игрока. Он сидел на корточках, положив вытянутые руки на колени.

— Когда мне сообщили, что вы идете прямо сюда, да небольшим отрядом всего, то честное слово — я чуть было в бога не поверил.

Эрик не отвечал, стараясь оценить обстановку.

— Мало того, что мне удалось вернуть Сагульской короне украденное тобой золото, так еще и самого грабителя, его укравшего, прихватил, — продолжал незнакомец.

— А ты уже прихватил? — спокойно спросил Эрик.

— Даже не сомневайся — весело и одновременно жестко ответил тот.

Из коридоров показались еще люди. В желтой с красными полосами форме, в кожаных доспехах. Раз, два, три, четыре, пять, шесть… бесполезно считать, счет уже идет на десятки.

Эрик посмотрел назад, в коридор из которого они пришли. Коридор был не слишком широкий, но и там уже мелькало желтое с вульжами наперевес.

Эрик, не сводя взгляда с говорившего, кивнул Катышу. Но тот уже и сам лез в сумку, вытаскивая оттуда бутыль с вином.

— А ты кто? — продолжал тем временем Эрик разговор.

— Хирург — кивнул ему незнакомец, с некоторым удивлением посматривая на манипуляции Катыша.

— Это имя?

— Да тебе уже все равно…

— Не согласен — рядом с незнакомцем в черном появился молодой человек в одеянии, которое иначе, как роскошным и не назовешь. — Преступник должен знать, кто его арестовывает и за что.

Эрик заметил, что, когда заговорил молодой, Хирург опустил голову и поморщился.

— Вас, Эрик, по прозвищу Бешеный, арестовывают офицеры сагульской армии по обвинению в пиратстве в целом, и за нападение на торговые корабли сагульского королевства и за захват груза золота, которое они перевозили, в частности. Вас и ваших сообщников препроводят на корабли королевства, где закуют в цепи и доставят в Ташду, откуда вы отправитесь в столицу Великого Сагульского королевства — Арейруш, где будете преданы суду. Не скрою, что почти наверняка Вас и Ваших сообщников ждет смертная казнь через повешенье.

— А на любовном фронте как?

— Что, простите? — удивился молодой человек.

— Ты же мне на будущее гадаешь. Что ждет, что будет. Мне вот и интересно, что меня в личной жизни ждет?

— В данной ситуации я нахожу Ваш юмор неуместным…

— Ты где его взял? — Эрик обращался к Хирургу — «препроводите», «простите», «нахожу».

Тот не ответил, но голову все же опустил и ухмылялся.

— Как вы на нас вышли и каким боком здесь Гречина? — продолжал Эрик. Если не секрет, конечно.

— Не секрет уже, — охотно откликнулся Хирург. — Когда узнали, где золото, не могли же мы сами в Ликеделл сунуться. Нашли кого попроще — Гречину, сторговались, дали денег. Он там кого-то нанял, те за золотом и сходили. Гречина, как и договаривались привез его сюда. А то, что ты так быстро его вычислил и почти один пришел — это уже неожиданный, но приятный бонус. Гречина, кстати здесь — он повернулся вглубь пещеры — Эй, Гречина — иди, покажись, если хочешь.

Гречина действительно показался. Долговязый, нескладный, лупоглазый. Увидев «тезку» нахмурился и спросил:

— Ты что здесь делаешь? Где мой корабль?!

— Это теперь мой корабль — ответил за него Эрик. — А ты придурок понимаешь, во что ввязался?

— Понимаю. Я денег заработал, а ты ведь меня никогда ни в грош ни ставил! А теперь посмотри — твое золото мое! Я когда узнал, где оно — понял, что твоя слава великого пирата дутая…

— Заткнись. Ты действительно не стоишь и гроша, если думаешь, что получишь с этого золота хотя бы этот самый грош, но черт с тобой и твоей тупостью. Что значит — когда узнал, где золото? Откуда ты узнал?

Лицо Гречины расплылось в невероятно самодовольной ухмылке. И что странно — так же насмешливо заулыбались Хирург с молодым аристократом.

— А ты сам посмотри! — Гречина повернулся вглубь пещеры и кого-то позвал — Подойди-ка сюда. Ты головой не мотай, сказано иди!

Эрик был заинтересован — к кому обращался Гречина, но оглянулся на своих. Держались спокойно, ребята тертые, хотя все сознавали, что влипли крепко. Синяк с выражением блаженства на лице присосался к бутылке. Кадык, как заведенный, ходил туда-сюда. Мельком Эрик увидел лицо Георга и как оно вдруг нахмурилось. Он обернулся и замер.

На площадке, рядом с Гречиной стояла Лиза.

Все такая же красивая, в знакомом красном платье, правда, в этот раз она не улыбалась как обычно. Стояла, насупившись, с чуть сконфуженным видом. Эрик думал, что мало что способно его удивить, но это!!!

— Слушайте, не могу удержаться и не спросить: — А что это вы делаете? — Хирург кивнул на Синяка. Вы решили, что именно сейчас ему срочно нужно вино?

Эрик с трудом оторвал взгляд от Лизы. И хриплым голосом произнес:

— У него в горле пересохло.

— Да у тебя я вижу тоже. — Гречина продолжал лучиться самодовольством — но, что поделаешь, женщина всегда выбирает лучшего. Это закон природы такой! Против природы не попрешь!

— Вот тебе и про личную жизнь погадали, — прервал Хирург — Короче! Разговариваете много! Теперь побросали оружие на пол. Причем так, чтоб я слышал, как звенело! Мечи, кинжалы — всё!

— Звон хочешь услышать? — понимающе кивнул Эрик — Давай позвеним — он вытащил меч и кинжал — ты спустись сюда, здесь будет лучше слышно!

Сзади него так же зазвенело — спутники вытащили свое оружие.

— Вы намерены сопротивляться?! — изумленно спросил молодой аристократ, — но ведь это безумие! Даже вы с вашей известной лихостью должны это понимать! Вас всего шестеро, нас больше двух сотен!

— Лихостью?! Знаешь, ты мне даже нравишься — улыбнулся ему Эрик. — Не испорченный жизнью еще. Во что-то там веришь, в справедливый суд… еще во что-то. Хороший парень! Так ты это… там лучше стой, а то зашибем. Жалко будет. Правда!

Лицо аристократа исказилось злостью, Хирург поднял руку…

Сзади громко икнул Синяк, оторвавшийся от пустой бутылки, и впервые произнес что-то осмысленное:

— А еще?

— У тебя в сумке под ногами, — не оборачиваясь, произнес Эрик — сам возьми.

На площадке над ними опять возникло замешательство, затем Хирург наконец дернул застывшей прежде рукой.

На них кинулись сразу со всех сторон. С копьями, с мечами, топорами. Их и убить должны были сразу, если бы нападавшие не мешали друг другу. Эрик отбил несколько первых ударов, услышал, как забряцало слева, справа, сзади. Драться приходилось в сумасшедшем темпе. Всюду кружилось оружие. Успел заметить, как ткнули копьем Катыша, как тот оскалился, но не упал, тут же ответил. Эрик круговым взмахом отбил два удара, сделал ложный замах мечом, но молниеносно и коротко ткнул кинжалом. Попал. Оба клинка уже пылали красным. Хотел повторить этот трюк с новым нападавшим, но получил сильный удар в плечо, бригантина смягчила удар, но тут же получил новый режущий в бедро. Нападавшие уже перестали тесниться, а равномерно распределившись, атаковали. «Только не дать им разделить нас, тогда хана» — мелькнуло в голове. Больше он ни о чем подумать не успел — крюком вульжа ему подсекли ногу, и он рухнул на спину. Жала трех клинков с разных сторон кинулись вниз добить его… не долетели. Одним незаметным движением, чей-то меч отбил их все. Через лежащего Эрика переступил Синяк. Небрежно отбил удар себе в лицо и не меняя направления движения, легкой танцующей походкой вошел в толпу нападавших. Так же плавно перехватил у одного из них меч и заработал двумя.

Те с площадки наверху, наверное, не поняли, что произошло. В центре нападавших вдруг образовалось открытое пространство, где стоячих уже не было. За пару секунд вокруг Синяка, под его ногами оказалось с десяток трупов. Остальные брызнули во все стороны от сумасшедшей мельницы клинков. Спустя мгновение несколько человек, в горячке боя, бросились на него, но сразу умерли. Хотя Синяк убил еще троих прежде, чем на него перестали кидаться, решив, что имеют дело с чем-то сверхъестественным.

Воцарилась тишина.

Синяк, весь в крови, стоял посреди зала, с довольной пьяной улыбкой, чуть насмешливо осматривая толпу вокруг. Затем одними пальцами крутанул меч вокруг своей оси и осведомился:

— И что застыли?! Выпить есть у кого?

— Кто это?! — послышался потрясенный голос молодого аристократа.

— О, простите, забыл представиться! — Синяк пьяно поклонился — но вы должны меня понять, обстоятельства нашего с вами знакомства, мало того, что внезапны, но еще и столь удручающе трагичны, что я надеюсь, вы простите мою неучтивость. Меня зовут…

Сзади на него кто-то кинулся с копьем наперевес. Синяк, не меняя позы и не поворачивая головы, закинул руку за спину, заплел мечом копье, повел противника в сторону и на обратном движении крутанул меч.

— А впрочем, что вам мое имя?! — кончиком ступни он брезгливо откатил прыгнувшую перед ним отрубленную голову — прежнее имя мертво, как и прежний я, а мои новые друзья, коим я безмерно благодарен за сердечную дружбу, зовут меня Синяк. Думаю, понятно почему. Увы, моя страсть к бодрящим напиткам, в свое время и стала той причиной, по которой я расстался со своим прежним именем, как, и со всем остальным. Но это все суета и ненужные подробности… Я ведь серьезно спросил — Есть, у кого выпить?!!

В скалистом зале по-прежнему стояла тишина.

Эрик быстрым взглядом окинул товарищей. Ранены все, включая его самого, но ничего серьезного. Если вот так же сомкнувшись, начать пробиваться, может получиться.

Тишину нарушил голос Хирурга:

— Собрались! Ряды сомкнули, копейщиков вперед, близко к себе его не подпускать, держать дистанцию. Мечники и с те, кто с топорами, все назад, кто посмелее заходите ему за спину и ждите момента. Атаковать только ноги! По-глупому не рискуйте — бить только наверняка!

— И арбалеты сюда! — Это уже аристократ.

— А я думал, вы поговорить хотите — пожал плечами Синяк. Дожидаться, когда противники выполнят приказ, он не стал, прыгнул вперед, сделал выпад правым мечом, развернулся на месте, ударил левым, еще повернулся, стремительный выпад в сторону на не ожидавшего противника. Люди вокруг него падали, не успевая отреагировать. Синяк отвел сразу два копья в стороны, одновременно проткнул их хозяев.

— Да где же арбалеты! — в голосе аристократа послышалась истерика.

На Эрика с остальной командой уже никто не нападал, — самое время уйти, но не бросишь же Синяка одного. Тот тем временем веселился вовсю.

Прости, не пить я не могу, живу вином, умру же с песней Бокал себе, бокал врагу, один умрет, другой воскреснет

Синяк напевал, пританцовывал. Сагульцы пытались сорганизоваться, как приказывал Хирург, но не слишком успешно — были напуганы, да и собраться Синяк им не давал, атакуя всех, кто пытался собраться в группы.

Первый арбалетный болт сверху был пущен впопыхах, отскочил от пола в двух шагах от Синяка и утонул в крови, которой был залит пол пещеры. Синяк мгновенно переключился на новую угрозу. Повернувшись лицом к площадке, он вызывающе поманил пальцами. Следующая стрела летела в грудь — Синяк отмахнул её мечом, как если бы прогонял муху. Только сверкнул окровавленный металл. То же со следующими двумя.

— Да это невозможно!!! Тем более с такого расстояния! — снова подал голос аристократ.

Стрел становилось все больше, Синяк танцевал под сыпавшимися на него болтами на залитом кровью полу:

Что пить, что петь — душа наружу, а ты мой друг, пока умри А что с тобой мы в танце кружим — то смерть считает раз-два-три

Сверху ударил залп. Стрел и болтов было больше десятка, но Синяк просто отпрыгнул. Порванные на ленты рукава белого жакета набухли от крови и тяжело прыгали при движении.

У Эрика мелькнула мысль, что если сейчас группой ударить по арбалетчикам, то они бы обеспечили Синяку свободу маневра. Где вход на площадку?! Как-то же они туда забрались! Он стал озираться, больше ничего делать они не могли — выскочить в зал — подставить себя под стрелков. Часть зала совсем рядом была совсем темной и труднопроходимой — отовсюду торчали сталагмиты. Может там?

Следующий залп был более осмысленным — арбалетчики стреляли и на опережение тоже, Синяк не сумел отклониться и отбить все. Он болезненно поморщился, глядя на торчащий из плеча болт, выронил меч и рухнул на одно колено — другой болт торчал из ноги.

— А я б все же выпил…

Несколько человек опомнились и рванули к нему сзади, Синяк выгнул спину дугой, молниеносно описав круг вторым мечом над головой. Послышались крики боли и проклятья. Синяк вскочил, развернулся навстречу нападавшим. В тот же миг его спина расцвела оперением арбалетных болтов. Синяк ничком рухнул на залитый кровью пол.

— Теперь этих внизу! Стреляйте! — истерика в голосе молодого только усилилась.

— Не достанут, они прямо под нами — остудил его пыл Хирург и опять махнул рукой.

Сагульцы не сразу кинулись. Потрясенные Синяком они мялись, глядя на пол, заваленный телами сослуживцев. Затем стали осторожно подходить, но атаковали все еще с дальней дистанции.

Первым упал Катыш. Рана серьезная и отбиваться он не мог. Почти в то же мгновение проткнули копьем Каспара. Сагульцы осмелели, вернулись к прежнему темпу атаки. Пиратов осталось всего трое, удары сыпались отовсюду. Эрик бился бешено, полностью сейчас оправдывая свое прозвище, отчаянно наносил удары, был еще раз ранен, в руку и в лицо. Бросил взгляд на темную часть зала и скомандовал:

— За мной!

Они попробовали прорваться, но тут упал Доходяга, Эрик даже не пытался прийти к нему на помощь, и так было ясно, что не успеет. Кажется, тот хотел что-то сказать, но не успел — его добили ударами с разных сторон.

Эрик прыгнул за сталагмит, развернулся и прикончил не в меру ретиво бросившегося за ним сагульца. Здесь узко и темно, можно еще побарахтаться. Черт! Где Георг?! Он же прямо за ним бежал.

Несколько желто-красных сунулись за ним, но Эрик, вооружённый мечом и кинжалом, убил двоих и троих ранил. Из-за сталагмитов и сталактитов, эта часть пещеры позволяла ему действовать неожиданно для противника. Он был почти невидим в темноте и яростно бил оружием во все желтое. Сагульцы остановились в замешательстве.

Раздался голос Хирурга:

— Бешеный, выходи, давай, я не хочу из-за тебя людей терять. Ты там, конечно, можешь еще похорохориться, но надолго ли тебя хватит, все равно завалим?!

— Ты, что ли завалишь?! — тяжело дыша, проревел Эрик — ты только за спинами и прячешься! — Иди сюда, покажи, что можешь!!!

Он поднял голову к потолку, жалея, что не видит неба и понял, что вот сейчас все же придется умирать. Не хочется то как! Ребят жалко!!

— Ты не ори там, а взгляни сюда.

Эрик выглянул из-за соляного столба.

Хирург уже стоял внизу, а рядом с ним был Георг. Его поставили на колени, и раненого держали за волосы.

— Ваша Светлость — обратился Хирург наверх. Можете ли вы дать слово дворянина, что если Эрик Бешеный сдастся сейчас нам, то его и его сообщника оставят в живых.

— Да, безусловно — ответил ему «Светлость». Голос доносился издалека, а там, где стоял Эрик голос звучал одновременно и глухо, и громко за счет отраженного эха.

— Капитан не вздумай. — Георг говорил тяжело, с хрипотцой — со мной уже все.

Эрик смотрел на кинжал у горла своего помощника. Хирург стоял и скучающе ждал, ничего не предпринимая. Эрик постоял немного, затем выбросил меч и кинжал на освященную часть зала.

* * *

— Ты из-за бабы драться начал? Со злости? Я еще подумал не надо тебе ее показывать было, но сам видишь Гречина придурок, ему обязательно надо было похвастаться. Он нам-то всю плешь проел, какой он мужик, пока мы с ним общались. У самого Бешеного бабу увел!

Хирург шел рядом с Эриком по берегу, вертел в руках и рассматривал его меч и вел непринужденный разговор.

— Хотя, знаешь для меня это, конечно загадка, как такой недотепа такую девочку отхватил?! Да получается, у тебя увел!

Эрик не отвечал. Их с Георгом вели вдоль воды к пришвартованным лодкам. Недалеко в море виднелись три галеры и баркентина рядом с берегом.

— Молчишь? Обиделся что ли? Так мне в пору на тебя злиться. Столько ребят моих положили. Между прочим, гвардейцы. Если б мне кто сказал, что стольких из них положит один человек, да еще в одном бою, я б даже злиться на такого болтуна не стал. Слишком уж глупо!

Эрик шел полностью связанный, можно сказать укутанный в веревки. Свободными были только ноги. Думается и их бы ему связали, только не тащить же его.

— Кто это был?! Я не представлял себе, чтобы кто-то мог достичь подобного уровня фехтования! Собственно, я не подозревал, что такой уровень существует.

Эрик по-прежнему молчал. Георга никто ни о чем не спрашивал, он был бледен и видно, что плох. Как Эрика его в веревки не укутали, но руки связали. Георг шел по берегу, стараясь высоко держать голову. Подернутая сединой борода заносчиво задралась кверху, но самого старшего помощника шатало. Эрик подумал, что никогда не задумывался, сколько Георгу лет, а сейчас видно какой он старый.

— Да ответь ты мне — снова Хирург. — Кто это был?

— Что тебе его имя? Оно ни о чем не скажет. Граф он был. Не отсюда. С северных земель. — Может теперь отвяжется?!

— Где он так фехтовать научился?

— Не знаю, не спрашивал.

— К тебе как попал?

— По воде и пьяным. Отстань.

Хирург наклонил голову:

— Подерзи, это нормально. Я на такое не злюсь. Тебя понять можно. День у тебя сегодня не самый удачный. Меч потерял, бабу потерял, людей потерял, корабль потерял…

Эрик вскинул голову.

Хирург, не поворачивая головы продолжил:

— Конечно, потерял. Прямо отсюда мы за мыс и пойдем. Где твой корабль стоит, мы видели. Людей на нем мало, призовая команда ушла, паруса спущены, нас раз в семь больше, да и не ждут твои нападения. «Недотрога» значит. А я вот ее потрогаю. Крепко, знаешь ли, обниму. Хороший барк.

Они дошли до лодок, остановились. Хирург продолжил:

— Я о тебе много слышал, как о великом фехтовальщике. Сегодня видел, что не врут. И правда, хорош. Всегда мечтал с тобой сразиться. Но вот не вышло. Дуэли у нас тобой не получилось бы — ты б меня послал, верно?! А сейчас ты не боец уже. Полудохлый и выдохся. Так, что не узнаем уже, кто из нас лучше фехтует.

— Фехтовальщик? Ты?! — усмехнулся Эрик — что ж ты прятался весь бой?

— Я не прятался. Не вижу смысла по пустякам свой талант растрачивать — серьезно ответил Хирург.

Они подходили к Гречине и молодому аристократу. Те стояли в окружении трех гвардейцев и горячо спорил. Лиза была уже там. Увидев Эрика поспешно отвернулась. Потом подняла голову и, набравшись смелости, сделала несколько шагов навстречу, и с вызовом заговорила:

— Ты, наверное, хочешь знать, как это произошло?!

Эрик не смотрел на нее, думая лишь о том, как подвел своих людей.

Не дождавшись ответа, Лиза опять заговорила:

— Понимаешь, в том театре, куда ты меня водил, на меня все мужчины так смотрели… а Гречина внимания не обращал. Представляешь?! На меня!!! Мне вот интересно и стало. Я потом специально стала ходить в те места, куда и он. А он все не смотрит и все! Представляешь!!! Нет, это я потом поняла, что он ни на что не надеялся, но это уже потом… когда мы… как-то так получилось.

— Знаешь, — задумчиво произнес Эрик — умной ты, конечно, никогда не была, но что настолько дура, я не представлял.

— Если бы только больше уделял мне внимания!!!

Эрик закрыл глаза и представил, как хорошо бы было сейчас оказаться на «Недотроге».

Он поднял голову, вздохнул:

— Красавица моя.

— Я теперь не твоя!

Хирург все тем же спокойным тоном прервал ее:

— Заткнись дура. Он не о тебе.

Лиза возмущенно удалилась от них в сторону Гречины.

До них донеслись его визгливые нотки:

— А я требую, чтобы вы догнали и вернули мой корабль.

— Требовать ты будешь вон у нее — аристократ кивнул в сторону Лизы. — А я уже пятый и честное слово, последний раз объясняю, что твой корабль мы все равно не догоним, да и у нас дела поважнее, со своими разбирайся сами.

— Его Светлость второе плавание со мной. — Хирург опять заговорил с Эриком — Раньше мы гвардейцы, одни по таким вот заданиям ходили. Теперь вот этого приставили. — Говорил Хирург тихо. — А он нудный!!! Молодой совсем, в голове еще дури полно — долг, честь… ну ты слышал, как он разговаривает. Жаль у меня нет времени ждать пока поумнеет. Так, что с тобой мне действительно повезло.

Странный переход с одной темы на другую. Эрик нахмурился, но спросить не успел.

— Он ведь действительно захочет золото Сагульской короне вернуть — спокойно продолжал Хирург. — А у меня на него другие планы, да и ребята со мной согласны, так, что с тобой мне повезло — золота не нашли, предъявим ваши тела, расскажем, как вы наших ребят в пещере кромсали, как его Светлость героически бросился в битву, и как кровожадный Эрик Бешеный его убил.

Эрик медленно повернул к нему голову:

— Ты же поклялся, что оставишь нас в живых!

— Я?! Нет, я в таком не клялся. Это милорд слово давал, и я тебя уверяю, что он бы его выполнил. Но он сейчас умрет.

Хирург кивнул головой стоявшему рядом с мальчишкой гвардейцу. Тот кивнул в ответ, спокойно вытащил кинжал, внезапным рывком за волосы откинул пареньку голову и стремительным движением провел лезвием по горлу.

Кровь струей ударила Гречине в лицо, он отшатнулся, споткнулся об одну из лодок, упал.

Пронзительно завизжала Лиза, потревоженные чайки вскинулись в небо и закружили над головами. Парнишка с перерезанным горлом упал вперед, повалив и накрыв собой перепуганного Гречину.

Эрик взглянул на Георга. Тот стоял спокойно, сохраняя достоинство и тихо произнес Эрику:

— Рад был служить под твоим началом капитан. А ты, сейчас вот… не бойся. Мы славно погуляли, доля у нас такая. У морских бродяг…  — он все же сбился, — не в постелях же нам умирать…

— О бабе своей не беспокойся — продолжал Хирург — хотя она уже не твоя. И на нее тебе, чувствую, плевать. Подвела и действительно дура. А мне вот такая в самый раз. Не люблю умных, а своему месту научу. А она еще и бойкая.

При этом он как бы между делом, мечом, который вертел в руках, ткнул Георга в грудь и выдернул меч обратно. Его меч. Эрика… Георг упал без стона.

Хирург, все так же спокойно произнес:

— Рад был помочь. А то и вправду — не в постели же.

Он повернулся к Эрику.

Раздался повторный визг. Лиза не видела, как упал Георг и ничего не соображая, неслась прямо на них. Хирург вздохнул.

— Не на её же глазах. Скверное начало, да и ты такого не заслужил.

Он обратился к сопровождавшим их четверым гвардейцам:

— Уведите за скалы и закончите. И без излишеств мне!

Эрика потащили по каменистому берегу. Он не упирался.

Далеко его вести не стали, поднялись на ближайший обрыв, где валялось кривое старое дерево. Внизу плескалось море. Эрика развернули к нему спиной, и он получил сильнейший удар под дых, от которого согнулся и упал на колени.

— Это тебе за ребят наших — объяснили ему. — По-хорошему тебя бы надо долго резать, да и костер развести, чтоб ты все прочувствовал, но приказ есть приказ.

— Ничего, на бабе его отыграемся! Она уж прочувствует — заржал второй.

— Ты идиот, если думаешь, что Хирург поделится. Это ты размечтался — осадили его. — Он себе таких баб подбирает всегда сочных, но только сам их всегда.

— Не по-товарищески как-то.

— Вот и скажешь ему. Подойдешь и объяснишь свою точку зрения. Скажешь, что у него есть товарищи и они возражают.

— А вы еще баб любить можете?! — сипло удивился Эрик — Я думал друг-дружку только! Вон, какие девочки сладенькие и платьица у вас такие приятные — желтенькие.

— Это кто у нас голос подал?! — гвардеец подошел к нему и взялся за подбородок.

Укутанный веревками Эрик зубами ухватился на висящий на поясе гвардейца кинжал, вскинув голову выхватил его из ножен, и на стремительном подъеме с колен, жестко мотнув головой, косым рывком перерезал гвардейцу горло.

Трое остальных замерли.

Из-под пальцев, схвативших горло, туго брызнуло алым. Лишь когда гвардеец рухнул на землю, остальные кинулись к Эрику, хватаясь за оружие.

Пират выплюнул кинжал, вновь повалился на землю, подбив в прыжке по ногам несущегося на него гвардейца. Сам упал на спину, сильно ударившись головой об дерево. Двое бежавших споткнулись об упавшего приятеля. Первый сразу же выпрямился, выхватил меч и попытался ударить Эрика по голове, Эрик увернулся, меч сухо стукнул рядом с ухом и застрял в дереве, Эрик связанными руками схватил согнутого гвардейца за шею и с силой ударил его головой об собственный застрявший меч.

Голова насадилась на клинок, труп так и застыл над деревом, в полусогнутой позе, только безвольно повисли руки.

Все произошло так быстро, что двое упавших еще поднимались, когда связанный Эрик навалился на одного из сверху и размашисто, высоко задирая голову, с силой, ударил его лбом в лицо.

Еще! И еще раз! И опять!!

Кровь брызгала во все стороны, гвардеец обмяк и затих.

Своей возней они мешали встать последнему, и сейчас, тот обалдело моргая, отплевываясь от песка, пытался подняться и уже стоял на одном колене. Эрик лежал на земле, и навалиться на противника не успевал, поэтому оттолкнувшись ногами от земли, сбил его плечом. По-идиотски получилось, но иначе не доставал. Гвардеец упал, кинжал вылетел из рук. Хозяин кинжала оказался на земле припертый к скале. Тяжело дыша, Эрик навалился на него спиной, уперся в дерево и крепко прижал к скале. Поясницей сильно надавил ему на лицо, пытаясь задушить. Руки гвардейца оставались свободными, он пытался дотянуться до горла пирата. Безуспешно, слишком высоко. Глухо мыча, он в отчаянии замолотил по торсу. Ирония, но толстенные веревки, которыми был обмотан Эрик, смягчали удары.

— Помо…

Черт, могут услышать! Страшно напрягаясь, Эрик усилил давление.

— Помог…  — продолжал хрипеть гвардеец.

Давить его! Давить! Сильнее!!!

— Что у вас там?

Проклятие! Услышали!

Послышался хруст мелких камешков под сапогами. Кто-то поднимался.

Эрик изогнулся и вскочил. Тут же по инерции упал лицом вперед. Проклятые веревки! Снова вскочил. Придушенный гвардеец громко захрипел, начал вставать. Связанный Эрик из последних сил сумел подняться, его повело прямо на спуск, по которому уже кто-то поднимался. Не успел затормозить и нос к носу столкнулся с Хирургом.

Тот застыл, потянулся к поясу. Эрик шарахнулся назад, его опять повело, ноги не останавливались, пока земля под ними не исчезла, и он не полетел с обрыва в воду.

С громким всплеском упал, руки невольно попытались плыть, но связанный не смог ничего сделать. Вода накрыла Эрика и последнее, что он увидел это как ярко зеленые волны, накатывают на торчащие из моря ярко красные скалы.

Глава 9

— Куда?! — полицейский ухватил Курти за воротник. — От кого бежим?

Курти так растерялся, что не мог сообразить, что ответить. Да еще сбитое от бега дыхание. Так, что он просто тяжело дышал перед пятеркой полицейских.

— Нос, посмотри на площади — кто за ним гонится?

Нос?! Интересный полицейский участок в Елове. Зуб, Нос, этот, наверное, Рот, а те двое Уши. Занятно, кто из них правое, кто левое? Курти, несмотря на ситуацию, ухмыльнулся.

— Смешливый? Повторяю вопрос — от кого бежим? Ночью. Раздетый.

— Мне показалось, за мной гонятся. Я испугался и побежал.

— Кто за тобой гонится? Кому ты нужен?!

— Не знаю, не разглядел. Дяденька, отпустите, пожалуйста, меня мама ждет, волнуется, наверное.

Полицейский, наклонив голову, с неприятным прищуром посматривал на Курти. Затем, не отпуская его, второй рукой прошелся по его одежде.

— Ничего. А я, грешным делом, подумал, что кошелек найду. Вот увидел тебя и сразу такая мысль в голову пришла. Не знаешь, почему?

В этот момент Курти поблагодарил бога, что спрятал кошелек в подвале, между бочками.

— Нет. Какой кошелек?! О чем вы говорите? Я маленький еще кошельки носить.

— Я таких вот маленьких около порта навидался. И кошельки у них были часто. Вот только не свои.

Вернулся Нос.

— Нет там никого. Площадь пустая. Да и не видно ничего — темно.

Слава богу — мелькнуло в голове у Курти. Бен и Бородач заплутали в улочках.

— Хорошо, что нет, я все же боялся, что за мной кто-то бежит. Страшно ночью… так я пойду?

— Мама ждет, говоришь. А кто твои родители?

— Папа в порту грузчиком работает, мама дома — хлеб печет.

Заговорил про хлеб и непроизвольно сглотнул. Полицейский все с тем же прищуром смотрел на него. Затем медленно протянул:

— Ну-у, ладно.

Его хватка уже стала слабнуть, когда он вдруг покачал головой.

— Нет, парень, никуда я тебя не отпущу. Что-то не нравишься ты мне. Темнишь. И почему раздетый совсем?

— Да ничего я не темню, мне домой надо. Я бы уже давно там был, да испугался, когда за мной кто-то погнался. Плащ бежать мешал, вот и скинул.

— Тем более с нами пойдешь. А то поймает тебя этот «кто-то», а так ты с нами, в безопасности, а так еще и замерзнешь. Давай-давай, не упирайся…

И не слушая возражений, держа за шкирку, повел его с собой.

* * *

Обнесли один угол вмурованными в пол и потолок железными прутами — вот тебе и камера. На удивление просторная, но ничего похожего на скамью. Та же солома на полу, что и на чердаке у Курти, и даже теплее, чем там. Неудивительно, мерзнуть полицейские не хотели, и у стены стояла огромная печь-камин. Горела она жарко, а открытый огонь сносно освещал комнату. Огонь горел буйно и по стенам и потолку плясали жуткого вида тени. В противоположном углу стояла кушетка с наваленным на нее тряпьем.

Соседом Курти по камере оказался лохматый тип неопределенного возраста, пьяным взглядом посматривающий на паренька. Курти на всякий случай отодвинулся от него в другой угол.

Когда его только ввели в участок, или точнее будет сказать — втащили, сидящий за единственным столом, необъятных размеров полицейский заинтересовано спросил:

— Привет Сигмунд. Это у тебя кто? Воробей? Кошельки таскает?

— Непонятно. Кошелька при нем нет, но он мне не нравится.

— Может скинул, когда вас увидел?

— Нет. Он на нас налетел. Говорит, гнался за ним кто-то. Но мы никого не видели.

— Ясно, давай в камеру, утром разберемся, а сейчас собирайтесь и за мной все.

Полицейский впихнул Курти в камеру и запирая за ним дверь, удивлено обернулся:

— Да мы только с дозора, там же холод собачий!!!

— Зубу объяснишь. Он всех в «Свинью с кувшином» зовет. И кажись не праздновать. Что-то там случилось.

— Что? Матросня опять подралась? Если кого прирезали, то это до утра подождать может?! Куда они денутся из города-то?! Ночью корабль никто не выпустит.

— Я сам не понял, что случилось, но что-то серьезное. Посыльным Прыщ был, а он мало того, что тупой, так еще и косноязычный. Я ни хрена не понял. Что-то украли у кого-то из клиентов. Что-то важное.

— Ишь ты! Важное! У клиента. А нам-то что?! Сам лох, сам пусть и разбирается.

— Говорю же — не знаю!!! Может награду обещал клиент? Пошли короче!

— Дай хоть…

— Не дам, сказано — пошли!!! Зуб и так на слюну исходит.

— Да знаем мы, на что он исходит — пробурчал один из стражников. — Этих кто охранять будет?! — он ткнул рукой в сторону Курти с соседом.

— Брюхана оставь.

— Брюхан!!!

— А! — То, что Курти принял за груду тряпок, оказалось человеком. От окрика он поднялся и сонно хлопая глазами смотрел на окружающих.

— Мы уходим. За этими присматривай.

— Хорошо — ответил Брюхан и лег на другой бок.

— Брюхан!!!

— Ладно, встаю. Куда они денутся?!

Курти слушал разговор ни жив, ни мертв. «Что-то важное». Еще бы, кошелек, набитый таким количеством золота! Конечно важное. Кто ж знал, что Бородач еще полезет за ним в этот вечер! Кто ж знал, что у них там дела какие-то с Зубом!! Сейчас стражники придут в трактир, узнают, в чем дело и сразу вспомнят про Курти! Даже такие тупицы, как они поймут о ком речь!

Один из стражников поинтересовался у Брюхана:

— Ты опять пьяный что ли?

— Да я чуть-чуть совсем. Холодное же!

— Тебя, по идее, жир греть должен. Удивительно, что снег вокруг тебя не тает. — Сигмунд кинул ключ от камеры Брюхану. Тот поймал и поинтересовался:

— А у тебя выпить есть?

Стражник плюнул, подхватил алебарду и вышел за остальными.

— Слушай, может пару монет оставишь? Лавка Гринольва за углом, он вино совсем задешево продает!

— Это потому, что это не вино, а бурда. И не вздумай к заключенным заходить.

Дверь впустила морозного воздуха и хлопнула.

— Нету? Жа-а-аль. Пару монет бы.

Брюхан повесил ключ себе на пояс и повалился обратно на кушетку.

Курти, сел на пол и прислонившись спиной к стальным прутьям, схватил себя за голову. До «Свиньи с кувшином» идти всего ничего. Пока придут, пока разберутся — поймут и сразу назад. Времени нет совсем. Из камеры не выбраться! Но выбраться надо!!! Или как Колокольчика… Что же делать?! Неужели ему отрубят руку?!! Нет! И у него будет тот же взгляд, как у Колокольчика.

Курти поднял голову и увидел, что его сосед по камере, так же прислонившись головой к решетке мирно дрыхнет. Курти ему позавидовал. Вот у кого ничего страшного в жизни не происходит. Выпил, подрался, переночует в камере и завтра его вышвырнут. Курти скользнул взглядом по пьянчужке. Красочная форма забрызгана, свежей грязью. Музыкант городского оркестра. Где-то играл, что-то отмечали, и как всегда, музыканты нажрались… Стоп! Форма.

Курти взглянул в сторону Брюхана. Тоже спит. Курти тихо встал и подошел к музыканту. Голова задрана, через открытый рот вылетают звуки далекие от чарующих музыкальных. Мундир расстегнут, и не холодно ему! — яркие медные пуговицы свисают с воротника, с обшлагов. Курти осторожно потянул за одну из них.

Черт! Крепко пришита. Он потянул сильнее. Музыкант хрюкнул во сне, повернулся и потянул руку на себя. Курти отпустил рукав. Время! Время! Чтоб его…

Музыкант перестал ворочаться. Курти огляделся. Над головой музыканта, на одной из горизонтальных стальных палок решетки был заостренный уголок. Курти осторожно ухватился за пуговицу на рукаве и потянул ее вверх. Музыкант, которому задрали руку захрапел, но не проснулся. Курти завозил нитками пуговицы по острому краешку. Пуговица легко отделилась. Курти вернулся в «свой» угол. Взглянул в сторону Брюхана. Спит. Курти подкинул пуговицу вверх. Она подпрыгнула, скучно звякнула и затихла. Брюхан даже не повернулся.

Курти подобрал пуговицу и высоко подкинул её. Та громко дзинькнула и с мелодичным пристуком запрыгала по каменной камере.

Брюхан развернулся на кушетке. Курти сонным взглядом посмотрел на него и зевнув закрыл глаза. Услышал, как направляется к ним стражник.

— Эй, это что сейчас было?

Курти открыл глаза и изобразив удивление посмотрел на Брюхана, стоявшего у решетки:

— Что? Где было?

— Ты не придуривайся. Тебя помниться Сигмунд говорил, что обыскивал?

— Да, обыскал. Кошелек говорит, искал. Хотя откуда у меня…

— Правильно. Он кошелек искал. Не нашел. А несколько монет спрятать легче. Иди-ка сюда!

— Зачем это?

— Иди, кому сказано!

Курти, с как можно более недовольным видом подошел к решетке. Брюхан, даром, что уперся в нее животом, руки оказались длиннющие и он, протянув их сквозь решетку, цепко схватил Курти и стал обыскивать.

— Ничего — разочаровано произнес он, — но я же точно звон слышал!

— Звон?! — переспросил Курти, — так это вон у того типа пуговица оторвалась, когда он ворочался. — Он ткну пальцем в спящего музыканта.

Брюхан посмотрел в указанном направлении. Отпустил Курти, сделав пару шагов, присел и все так же через решетку, притянул себе пуговицу. Повертел, разочаровано вздохнул, откинул пуговицу в угол и вновь бухнулся на кушетку.

Курти ждал минуты полторы не больше. Стражники могли вернуться в любой момент. Он тихо поднялся, вытащил из кармана ключ от камеры, который снял с пояса у Брюхана, и просунув его через решетку вставил в замок. Ржавый механизм заскрипел и Курти замер. Но Брюхан похоже успел уснуть. Курти зажал губу и с перекошенным лицом повернул ключ второй раз. Снова заскрежетало. Брюхан ответил ему храпом. Курти выдохнул, раскрыл дверь и…

— Эй! Ты куда это собрался?!

Курти подпрыгнул и не сразу сообразил, кто с ним разговаривает. Стремительно обернулся. Пьяный музыкант недовольно смотрел на него.

— Что это за скрип был? Разве труба так должна звучать?! Бездарь ты Кьярваль! И руки из задницы растут. Только потому в оркестре и держат тебя, что ты на дочери этой муниципальной сволочи женат. А так толку от тебя никакого! Бездарь! Я это и тестю твоему скажу! В лицо! Всю правду! Я никого не боюсь!

Он же сейчас Брюхана разбудит!

Курти чуть губы себе не разбил, с такой скоростью ударил по ним пальцем:

— Тс-с-с…

Брюхан перестал храпеть. Затем, не поворачиваясь сонно рявкнул:

— А ну тихо там! Разорались!

Курти в ужасе перевел взгляд на музыканта, боясь, что правдолюбец, прямо сейчас и начнет резать правду-матку в глаза Брюхану. Но тот уже спал.

Курти постоял в проеме, затем тихо прикрыл за собой дверь, боясь, что если Брюхан повернется, то заметит, что она открыта. Отсутствие Курти будет заметить сложнее. Он сидел в дальнем углу.

Сделал несколько осторожных шагов к двери, не сводя глаз с Брюхана. Тот опять захрапел. Курти пересек комнату и протянул руку к дверной ручке…

Ручка наклонилась сама, без помощи Курти. Курти не успел удивиться такому чуду, как дверь, не спеша, стала открываться. Курти метнулся к камину. Это была печь, вмурованная в стену и Курти заскочил за нее, прижавшись к теплому камню. Верно, говорят, что темнее всего у пламени свечи. Он был на той же самой стороне, где и камера, но спрятан за печью.

В дверь кто-то вошел.

— Вот соплежуи недочуханные!!! Нет никого. Вот где их носит?! Давно должны были с патруля вернуться. Точно в каком-нибудь кабаке засели и греются и кабатчика разоряют!

Зуб!

Если бы Курти мог сильнее вжаться в стену, он бы это сделал.

— Проходите, садитесь. Здесь не таверна, людей мало, можно спокойно поговорить.

Послышался звук отодвигаемого стула.

— Вот, прошу. — Спустя секунду, — а этот спит, как всегда. Вставай, давай!

— А Зуб, здорово, слушай у тебя есть выпи…

— Отставить!!! Что за фамильярность! Какой я тебе Зуб!!! Ко мне обращаться капрал Фрейвар! Вот распустились!

— Э-э-э… чего?

— Не обращайте внимания. Этот недотепа здесь недавно служит, еще не научился правильно обращаться.

— Послушайте Зуб или как вас там… капрал…  — мне совершенно все равно как вы общаетесь со своими подчинёнными. Меня интересует только одно — вернуть украденное.

Бородач! И этот здесь! Казалось бы, куда уж Курти сильнее влипнуть. Оказывается можно. И чего это Зуб перед ним так распинается?!

— Конечно, не извольте беспокоиться! Поверьте, мы вернем вам пропажу в самые короткие сроки. Рядовой Вагни, где все?! Я отправил посыльного еще полчаса назад.

— Так они это…  — голос Брюхана-Вагни был растерянным. Он тоже не понимал, почему Зуб так раскланивается с этим незнакомцем. — К вам в таверну и направились. Недавно совсем.

— Вот черт! Разминулись, значит. А ты чего здесь?

— Так я дежурный, да и заключенных охранять надо.

— Кто у тебя там?

— Музыкант из городского оркестра. На свадьбе у Тюрьдисов напился, в драку полез. А второго недавно Сигмунд с ребятами привели. Подозрительным показался.

Секунд десять стояла оглушительная тишина. Даже музыкант не храпел в это время, а Курти, вполне серьезно подумал, что сейчас эти трое услышат, как бешено бьется его сердце!

— Какой второй? — голос у Зуба был скорее растерянный, чем удивленный.

— Вот этот… э-э-э… а где он?

Опять тишина.

— Дыхни-ка.

— Это не при чем…

— Значит все-таки пил.

— Я чуть-чуть совсем, чтоб согреться.

— Чуть-чуть. У тебя в глазах двоится!

— Да нет же! Они мальчишку привели, как раз перед тем, как к вам уйти. Странный такой. Рожа вся избитая и в одной рубашке почему-то…

В этот раз тишина длилась секунды две, не больше.

— Что?! Где он?!

— Я ж говорю, здесь был. Вот только сейчас… кажется.

— Кажется?! Ты пустоголовая бочка из-под вина! Что тебе кажется?! Где мальчишка?!

Раздался треск. Похоже Брюхана схватили за грудки.

— Так, постойте. — Голос Бородача. — Ты говоришь он в камере сидел?

— Ну да!

— Камера запирается?

— Конечно. Вот ключ… э-э-э… а где он?!

— Где он?! — опять Зуб — Где он?!! Ты какие-нибудь другие слова знаешь кроме «где он»?!!

Брюхан вместо ответа громко икнул.

— Значит ни парнишки, ни ключа — констатировал голос Бородача. — Парня обыскивали?

— Да.

— Что при нем нашли?

— Ничего не было. Его Сигмунд обыскал, и я потом.

— А ты зачем? — поинтересовался Зуб.

— Э-э-э… ну это… для бдительности… вдруг пропустили чего.

— Значит, кошелек он где-то спрятал. Но где? Времени у него было немного. — Бородач.

— Да, что гадать, поймаем — спросим. — Опять Зуб.

— А вы поймаете?

— Да, конечно! Куда ему деваться? У нас не столица. Город небольшой. А его будут искать все! Город прочешем — найдем! Да ему спрятаться негде. Он же приблудный! Родственников нет. Знакомых, таких, чтоб согласились его спрятать, тоже нет. Он никто!

Курти стоял и слушал, опустив голову. А ведь Зуб прав. У него никого нет! И идти некуда. Совершенно.

— А ловкий паренек — усмехнулся Бородач. — Кошелек увел, так, что я и не заметил. Из камеры выбраться сумел, ключ стащив. Талант!

— У нас для таких талантов даже призы есть — кивнул Зуб. — Огонь и секира. А этот давно напрашивался. Я б ему еще и язык отрезал, но думаю, так и быть руки хватит. А ему я её самолично отрублю!

— Сурово тут у вас, смотрю.

— Почему сурово? — обиделся Зуб. — Это у нас еще по-доброму. Только после того, как третий раз поймают. В других странах, на Востоке, я слышал, после первого же случая — хрясь и все! А что?! Правильно! Это у нас с ними возятся чего-то. А надо тоже сразу. Горбатого могила исправит. Раз один раз попался — всё! Значит — вор! А воры не меняются.

— Ну, почему…

— Да потому — довольно грубо перебил Зуб. — Уж я-то опыт имею. Они всегда начинают воровать снова! Этот Курти единственный был кто, после второго предупреждения за ум взялся… казалось бы! Работу нашел. А как только представилась возможность — тут же вся его воровская сущность проявилась! Да, что я вам-то рассказываю?! Он же вас и обворовал!

— Давайте просто его поймаем. Мне лишь нужно вернуть свое. Это сейчас самое важное. Надо же, как из-за какого-то незначительного происшествия, может круто поменяться судьба такого важного дела!

О чем это он?! Хотя да! Деньги — это всегда важно! Курти поднял голову и увидел, что музыкант из-за криков, опять проснулся и теперь, сквозь решетку, с интересом, смотрит на зажавшегося в уголке Курти. Курти поднял ладонь перед своим лицом и завертел ею — «отвернись»! Музыкант не понял, что от него хотят и только нахмурился.

Курти опять прошиб холодный пот — а если сейчас кто-нибудь в комнате обратит внимание — чего это заключенный ужимки корчит, уставившись в угол?

— Налить вам вина? — Зуб продолжал обхаживать незнакомца.

— Налейте — скучающе ответил Бородач.

— Так нету! Я о том и говорю — Брюхана увлекла перемена темы в разговоре. — Я к Гринольву сбегаю?

— Как нету?! А бочонок в нижнем шкафу? — спросил Зуб.

— Так он это… давно уже… того. Еще три дня назад… Холодно здесь… вот я и… мы, то есть… его. Нет, правда холодно!

— Рядовой Вагни!!!

— Да успокойтесь вы. Я б и вправду выпил. А то вечер сегодня выдался суматошный. — Голос Бородача звучал примиряюще — Вагни, верно? Вот вам деньги, сходите, купите, что и сколько считаете нужным. — Послышался звон монет.

У него еще деньги есть?! Неужели кошелек нашли?!!! Нет! Этого не может быть. Ведь они только что обсуждали необходимость поимки Курти и возвращения украденного. У него, что, два кошелька? И в каждом столько денег?!

Вот толстосум! Сволочь жадная! Ну и оставил бы тот, другой Курти!

— Я мигом сбегаю, самого лучшего возьму!

— По пути не выпей! — когда хлопнула дверь, Зуб продолжил:

— А вот касательного того разговора о моем повышении? Вы действительно можете это сделать?

— Вы уже столько раз спрашивали об этом, что я не знаю, как еще вам ответить. Хотите прямо сейчас покажу бумаги и гарантирую, что подпишу их сразу после того, как мне вернут украденное?

— Я спросил без задней мысли, но давайте посмотрим.

Звук отодвигаемого стула. Они у дальней стены. Дежурный сидел спиной к камере. Если они сейчас оба за столом, то комнату не видят.

Курти осторожно выглянул из-за камина. Точно! Бородач сидел на месте дежурного, Зуб сбоку, но наклонился над столом так, что спина Бородача закрывает ему обзор.

Курти тихонько сделал первый шаг. Хорошо полы глиняные. От такого жаркого камина дерево бы просохло так, что каждая доска скрипела бы. Бородач и Зуб увлечены разговором. Курти прошел уже полкомнаты, когда музыкант захрапел. Курти вздрогнул, испуганно уставился на источник звука и повернул голову к тем двоим за столом.

Зуб не поворачивая головы бухнул:

— Тихо там!

Удивительно, но храпеть пьянчужка перестал.

Курти сглотнул и двинулся дальше. Дверь уже совсем рядом и помнится открывалась совершенно бесшумно. Метели на улице нет, значит, звука улицы они не услышат. За столом послышался звон. Бокалы готовят.

— И мне вина! — вдруг снова подал голос музыкант.

— Я тебе сказал — тихо…  — голос Зуба оборвался на полуслове.

Курти повернул голову и встретился с ним глазами.

До двери оставалось три шага не больше. Курти преодолел их за мгновенье. Рванул ручку и вылетел на холод. Стремглав помчался по улице, слыша, как сзади летят стулья и по тихому глиняному полу теперь грохочут сапоги.

Курти выскочил на улицу, второй раз за ночь нырнул в пропахшую солью и гарью темноту Еловы и помчался по улице. Свернул за первый же угол и едва не разбил себе нос обо что-то деревянное. «Что-то» отлетело в сторону, с треском разбилось об обледеневшую мостовую, но перед этим громко выматерилось.

Курти вскочил, перепрыгнул через продолжавшего ругаться, растянувшегося на мостовой Брюхана, краем ноги наступил в разлитое вино, носом учуял, что горе-стражник сэкономил и вино купил дрянное. Вонючее, но крепкое. Додумывать эту несвоевременную мысль, бывший работник трактира продолжил на бегу. Услышал цоканье кованых сапог о мостовую, за собой. Улица, как назло, была протяжной и никуда не сворачивала. Кроме того, она беспрерывно петляла, так, что разогнаться было невозможно. Курти едва не запаниковал, слыша, как приближается топот. Заметил справа невысокий забор, прикрывавший узкий проулок между домами и притормозив, попытался с ходу заскочить на него. Ободранные пальцы лишь скользнули по обледенелым прутьям и Курти, в который раз за ночь, упал. Клацнули зубы и Курти несмотря на боль, удивился, что не увидел, как высеклись искры, так здорово он шарахнулся. Вскочил, подпрыгнув уцепился за горизонтальные прутья, подтянулся и залез на забор. Обернулся и увидел, как к нему несется Зуб, спрыгнул на обратную сторону… и повис на собственной рубашке, зацепившейся за заостренный штырь забора. Оголившуюся спину обжег холодный металл. Дернулся! Раз! Два! И без того латанная-перелатанная рубашка с треском порвалась, Курти приземлился на карачки и еле успел отскочить, как к его лицу, между прутьев метнулась рука Зуба. Пальцы схватили воздух перед глазами мальчика. Курти отшатнулся, вскочил и стал протискиваться между домами. Каменные стены были холодными, и порванная рубаха мгновенно дала это почувствовать.

— А, ну вернись! Хуже будет!

Вот зачем это всегда говорят?! Ясно же, что не вернется Курти и хуже, чем оказаться в лапах у Зуба ничего быть не может. Курти молча продолжал пролазить между домами. Расстояние между ними было совсем узким и стены становились все уже и уже. Курти не сводя глаз с полицейского спешно продолжал пропихивать себя и когда до выхода на улицу оставалось пара футов Курти с ужасом понял, что застрял. Он попробовал двинуться туда-обратно, но бесполезно. Стены держали крепко. Курти тяжело дышал и испуганно смотрел на Зуба.

— Да ты никак застрял?! — радостно констатировал полицейский. — Вот ладненько. Я сейчас с той стороны подойду. Ты это… не уходи никуда. — И довольно заржал над собственной шуткой. — Не переживай, я тебя вытащу. Обдеру, конечно, но это ничего, нормально. Это ты привыкай, скоро ты еще более куцым станешь. На целую руку короче!

Зуб пропал из поля зрения. Побежал проход искать. Долго это не продлится, рано или поздно он его найдет и скоро будет здесь. Что дальше понятно — Зуб это достаточно красочно расписал. Курти изо всех сил напрягся, попробовал пролезть, но не смог. Он чуть не заплакал от отчаяния. Вот дурацкое положение! Хотя не дурацкое — страшное! Ведь его действительно скоро, ободрав об стены, вытащит Зуб. Силенок у него хватит, а потом… Курти закрыл глаза и опять вспомнил взгляд Колокольчика… Курти поднял глаза к небу.

Над ночной Еловой висело скучное, беззвездное небо. Луны и той нет. Темно и Курти, с его умением видеть в темноте, мог разглядеть не больше пары футов перед собой.

На улице проще — там нерастаявший снег подсвечивает. А здесь между домами видно только стену, в которую уперся носом. Где-то забрехали собаки. Холодно. Зато голод исчез напрочь.

Не ныть!! Пожалеть себя успеется — будет время, когда тебе собственную руку покажут. В ярде от тебя самого.

В ту сторону невозможно — там еще ýже становится. Но ведь сюда как-то влез! Курти попытался протиснуться обратно. Бесполезно. Зажат намертво. А если так?! Он повернул ступни в сторону решетки, через которую перелез. Теперь колени не упирались в стену, а смотрели в сторону. Тогда Курти попробовал присесть, с наклоном в ту же сторону. Тяжело и медленно, обдирая грудь и спину тело поддалось. Еще…  еще…  и еще чуть-чуть…  Когда преодолел «мертвую точку», стало легче. Курти «выпал» к решетке и перелез обратно.

Ежась, боясь напороться на кого-нибудь, быстрым шагом устремился по улице.

* * *

«Свинья с кувшином». Дело даже не в том, что здесь искать не будут. Зуб детина недалекий, но дело свое знает неплохо и вполне может сообразить, что раз при обыске кошелька не нашли, то спрятать его Курти мог в трактире. Следовательно, вполне способен сюда вернуться.

Для самого Курти вопроса — возвращаться или нет? — не существовало. Он затеял это все только ради денег. Жизни в Елове ему теперь не будет, значит надо на юг. А без денег там делать нечего.

Он часа два наблюдал за трактиром, прежде чем сунутся. Внешне все было спокойно, и он решился. По-хорошему надо было бы подождать еще часа полтора, дождаться «волчьего часа». Полчетвертого утра самое воровское время. Самый крепкий сон. Но к тому времени он так замерз, а с моря налетел ветер, что надо было переместиться куда-нибудь за стены.

Лезть по водосточной трубе на крышу соседнего дома было самой настоящей пыткой. Невыносимо холодно, застывшие пальцы еле сгибались и болели от каждого прикосновения, а трубу приходилось сжимать крепко. Он едва не упал на самом верху, но сжал зубы и подтянувшись втащил себя на крышу. Обледенелая черепица заскребла по голому животу. С крыши дома Курти перелез на крышу трактира и влез на собственный чердак. Тихо открыл дверь, тихо спустился привычным маршрутом в зал. Бродить по ночному трактиру не впервой.

Войдя в зал, первым делом он бросился к камину и прижал руки к печи. И чуть не застонал от разочарования. Она была еле теплой. Хорошо протопленная печь будет греть всю ночь, но раньше этим занимался Курти, а что Шмяк, что Бен, то ли поленились, то ли заняты были. Курти бухнулся на колени и засунул руки в золу. Головешки еще не полностью остыли и Курти впервые за ночь испытал что-то вроде блаженства.

Руки грелись, но зубы продолжали выбивать чечетку. Посидев пару минут у камина и тихонько помычав, Курти поднялся и в темноте зала направился за стойку. И сразу остановился, разглядев в темноте ту самую цветастую тарелку и кусок колбасы в ней. То ли забытый, то ли приготовленный.

Курти схватил ее, откусил, стал жадно жевать. Сильно запахло чесноком. Засунул остальную колбасу за пазуху, зашел за стойку.

Крышка погреба за стойкой никогда не запиралась, да и мусорным баком её подпирал лишь Курти, и то однажды, когда прятал Колокольчика.

Крышка не скрипнула, Курти спустился вниз. Метнулся к бочкам, нащупал кошелек, вытащил, сунул за пазуху, к колбасе. Дорогой кошелек из неизвестной гладкой ткани приятно ласкал голое тело. Какой же он тяжелый!!! Захотелось раскрыть его прямо здесь, но темно, да и опасно. Надо быстрее сваливать! Метнулся обратно, поднялся по лестнице и только вылез из люка, как хлопнула входная дверь.

Закрыть погреб?! Нет, не успеет. Услышат.

Курти согнулся за стойкой и прижался к ней.

— Где он?

— Да прям вон там, в углу.

— Да. Место поукромнее!

Раздался смех.

Курти замер с непрожеванной колбасой во рту. Он узнал голоса. Это были Зуб, Бородач и Шмяк. Выследили! Входная дверь перекрыта — значит через чердак на крышу. Так же, как вошел.

Курти напрягся и приготовился к рывку.

— Не замерзнет? Всю ночь на полу пролежал.

Курти уже собиравшийся выпрыгнуть к лестнице наверх, остановился.

— Слышишь приятель. О тебе забоятся. Боятся, чтобы не простыл.

Не к Курти же Зуб обращается?! Возникло непреодолимое желание выглянуть из-за стойки, но Курти благоразумно его в себе подавил. Да и темно.

Как будто услышав его мысли кто-то, видимо Шмяк, зажег пару ламп. На стене перед Курти криво затанцевали стертые силуэты.

— Господа, я так понимаю, что моя роль во всем этом уже закончена. Так у меня к вам просьба — вы не могли бы забрать его и унести. Честно вам скажу, я слегка нервничаю из-за своего участия в… м-м-м…  — Шмяк не мог закончить фразу.

— В аресте государственного преступника? — подхватил Бородач.

— Называйте, как хотите, но если его приятели решат, что я к этому как-то причастен…

— Не решат. Да и плевать им, поверь. — Россказни об уголовном братстве, мести и тому подобном сильно преувеличены. А этот и не нужен никому, и никому ничего уже не расскажет.

— Может быть, но я бы не хотел узнать так это или нет, из первых рук.

— Рассказывать я, что ли кому-то буду?! Спасибо вам за помощь. Все, можете идти. Дверь мы сами закроем.

Раздались шаги. Шмяк поднимался по лестнице. Затем послышалась возня. Зуб произнес:

— А вам не все равно, замерзший он или нет? Вам ведь главное его доставить.

— В том то все и дело, что он живой нужен. К нему вопросов много.

— Каких? — в голосе Зуба слышалось искреннее любопытство.

— Я, конечно, мог бы тебе, приятель наврать все что угодно, но зачем? — Область, о которой его будут расспрашивать, тебе совершенно неизвестна. И поверь тебе же от этого только лучше.

Курти осторожно выглянул из-за стойки. Его часть зала была совершенно темной, а троица преследователей расселась за одним из столов у камина, где был свет. Впрочем, не троица — четвертый лежал связанный перед ними. Во рту кляп. Белобрысый, здоровый — Мельник.

— А почему вы не забрали его в участок сразу? — спросил Шмяк.

— Там слишком много лишних глаз. А тут никого ночью нет.

То есть все это время, Мельник был здесь. И наверняка видел, как Курти спустился в погреб! А если он им сейчас расскажет? Хотя у него кляп во рту.

— Ладно, ноги я ему развяжу. Не тащить же его по морозу. Сам дойдет.

Зуб освободил Мельнику ноги, поднял его. Тот злобно рыкнул на него. Зуб лишь усмехнулся и похлопал связанного по щеке.

— В чем-то мне будет тебя не хватать.

— Что, щедро платил? — Бородач смешливо смотрел на Зуба.

— Кто платил? Что? — Зуб удивленно хлопал глазами.

— Да мне все равно, честное слово. В маленьких городах своя жизнь, свои законы и правила. Так было, есть и будет.

— То есть в больших все по-другому? — Теперь насмешка звучала в голосе Зуба.

— Нет! Там еще хуже. И гораздо масштабнее.

— Так было, есть и будет — закончил Зуб — Нет, не так уж и щедро. А вы обещаете мне пост префекта городской полиции. То есть, я в, любом случае, в выигрыше.

— Вот мне интересно, как отреагирует нынешний префект, когда ты к нему с бумажкой о твоем назначении заявишься. Здесь ведь глушь у вас, пошлет тебя к черту и все. Кто ж проконтролирует-то?

Зуб не отпуская Мельника, наклонился к Бородачу и подмигнул. Весело произнес:

— Вы мне главное бумажку дайте. Мне все равно не ужиться со старым префектом. У него свои дела, свои связи. И не нужно, чтобы он копать под меня начал. Людей своих настраивать. А проконтролировать, чтобы он этого не делал, я как-нибудь сам смогу. Вы ведь правы — здесь у нас глушь.

— Вы что же? Собираетесь…

— Что? Смущает? Просто дайте мне бумажку, а остальное…  — Зуб душевно повел рукой, — ведь не интересно это вам. А?!.. Плюс деньги, которые вы за мальчишку обещали. А я его поймаю! А потом развернусь. С бургомистром договорюсь. Знаю как. И это будет только мой город… да что ты дёргаешься?

Это уже Мельнику, который мотал головой в сторону стойки, где сидел Курти.

Курти убрал голову, прижался спиной к стойке. Вот гад. Это Мельник выслуживается. Про деньги за «мальчишку» услышал. Он, что, думает, что его освободят, если он Курти сдаст?! Идиот!

— Чего он головой трясет?

— Не знаю вина, наверное, захотел.

Курти покосился на расставленные над его головой бутылки в стеллаже.

— Не-а парень, вина ты не получишь.

Мельник замычал еще сильнее и сразу же перешел на стон. Кажется, Зуб ему под дых врезал.

— Вообще я бы вина выпил! Холодно, да и под настроение. Вы мне помнится, уже обещали вино.

— Обещал — выпьем. Где-то здесь было неплохое, которое Шмяк не для матросни держит.

Звуки шагов. Зуб шел к стеллажу. Курти вжался в дальний угол стойки. Темно. Может не заметит?! Зуб зашел за стойку, сделал два шага и замер. Удивленно уставился на Курти, прищурился и скривив рот, произнес:

— Вот это…

И следующим шагом рухнул в открытый погреб. Точно, как Колокольчик позавчера, которого полицейский искал, забрякал по ступенькам вниз, только с большим грохотом. Курти вскочил, перепрыгнул через люк. Зуб для его комплекции обладал поразительной реакцией. Он сразу же вскочил, выстрелил рукой из-под лестницы, и сцапал Курти за ногу. Курти упал. Развернулся и схватился за крышку люка. Второй рукой Зуб ухватился за край пола и стал подниматься. Курти вырвал ногу, пальцы Зуба скользили по полу, когда Курти с силой обрушил на них крышку люка.

Раздался хруст и дикий вопль Зуба. Курти с неожиданной для себя самого яростью, подпрыгнул и еще раз, с силой обрушился на край крышки. Вопль перерос в протяжный болезненный вой. Курти выскочил из-за стойки. Бородач находился у стола и непонимающе смотрел в их сторону. Руку положил на меч.

Не останавливаясь Курти помчался наверх. Поворачивая на второй этаж, выскочил на выходившего из своей комнаты Шмяка. Со свечей в руке, видимо вышел на шум.

Не останавливаясь Курти дунул ему на свечу и помчался дальше наверх. Добежал до своей бывшей комнаты, мигом выбрался на чердак и по крыше, в темноте, помчался к соседнему дому. Ориентируясь исключительно на слабо очерченный снегом силуэт крыши с трубой, перемахнул через пролет между домами, добежал до водосточной трубы, опять чуть не упав, вконец разодрав и без того израненные руки, спустился по трубе на мостовую. Спрятал руки под мышки, согнувшись, завернул в первый же переулок.

Глава 10

Ганпагские волки считаются пусть не самыми большими среди всех южных, но уж точно самыми свирепыми. На обычных волков севера они не похожи. Намного больше, размером с жеребёнка. Длинные, со взъерошенной холкой, гибкие как кошки и такие же полосатые. Удлиненные приплюснутые морды с торчащими и загнутыми клыками, торчащими из закрытой пасти.

Этот волчонок не знал, что он не из самого крупного вида, но что свирепей их никого нет, у него не было даже сомнений. Но как вести себя в нынешней ситуации, не представлял. Грозно зарычать? Пока решил подобраться поближе и посмотреть.

Береговая линия была сплошь зеленой. Ветви мангровых деревьев свисали над морской водой, кое-где погружались в нее. Волчонок высунул любопытную мордашку из зарослей и с любопытством понюхал заинтересовавший его предмет. Предмет в ответ зарычал. Что сделать было нелегко, так как он держался зубами за ветвь. Если бы не это, его давно снесло течением.

Волчонок зарычал в ответ и осторожно попробовал куснуть рычавшего. Предмет зарычал еще громче и бешено завращал глазами. Волчонок дернулся назад, но ненадолго. Предмет был немногим крупнее его и менее подвижным. Снова приблизил морду вплотную к его лицу и понюхал. Пахло вкусно. Кровью. Волчонок оскалил пасть и попытался куснуть. Непонятный предмет был полностью связан, еле держался зубами за ветвь и все что мог сделать это снова зарычать. Хищника это не остановило, и его морда была уже совсем близко.

Связанный, неожиданно оторвался зубами от ветки и вцепился волчонку в нос. Бедный зверек завизжал и подался назад. Связанный не отрывался от его носа. Волчонок, продолжая визжать, завозил всеми четырьмя лапами и пытаясь вырваться, вытащил вцепившегося в его морду человека на берег. Замотал головой, вырвался и с визгом умчался в лес.

Эрик выплюнул изо рта шерсть и тяжело дыша, остался на берегу. Минуты две лежал, не двигаясь, наслаждаясь ощущением твердой поверхности, потом решил, что валяться связанным на неизвестном берегу, где бродят хищники, не очень умно. Попытался подняться, но безуспешно. Был настолько вымотан, что с трудом шевелился. Последние силы ушли на стычку с волчонком. Когда же оказался на берегу, тело решило, что задача по спасению выполнена и отключилось. Единственно на что его хватило — вырвало. Заставив себя сесть, огляделся. Увидел перед собой каменистый выступ и пополз к нему. Ползти было тяжелей, чем идти. А сил не было совсем. Он раньше и не знал, что это выражение надо понимать буквально.

В три бесконечно долгих перехода, несколько раз отдыхая, заставил себя подлезть к камням. Незадача. Все они были округлыми и гладкими. Эрик, сидя, минуту тупо смотрел перед собой, голова гудела, перед глазами стояло красное марево, и он боялся отрубиться. А этого делать было никак нельзя! Сидя на заднице, загребая ногами, обогнул скалу. Дальше от моря появились острые углы, не тронутые и не сглаженные водой. Медленно подполз к одному из них и бессильно уперся лбом в камень. Посидев так с минуту, повернулся и начал тереться веревками об острое.

Бестолку. Мокрые волокна плохо поддавались, а тереть сильнее он не мог. Не было сил. Солнце палило нещадно, веревки начали подсыхать, но по-прежнему не поддавались, а лишь сильнее сжимались, высыхая. Эрик даже застонать не мог — сил не было. Лишь слабо замычал. Изо рта вырвался низкий, тонкий сип, которого Эрик испугался. Он не узнал своего голоса. И тут понял, как хочет пить! Сильнее всего на свете! В мире не было ничего кроме его жажды! Выпрямился, сделал глубокий вдох, расправил грудь и резко отвел плечи назад. Веревки натянулись, откуда-то появились силы и Эрик остервенело завозил веревками об острый камень. Потом сообразил, что так может продолжаться долго, упершись лбом в скалу, с трудом встал, как можно дальше развел запястья, стал тереть об угол веревки на кистях рук. Когда они слегка ослабли, зацепил их о выступавший угол, с силой потянул. Веревки больно впились, в кисти, но ненадолго. Одна из них лопнула, остальные стали сползать. Освободив кисти, Эрик продолжил тереться о выступ. Ослабленные веревки постепенно слезли. Эрик по-старушечьи покряхтел, потер запястья, огляделся. Иллюзий он не питал, куда его принесло течение он прекрасно понял. Летний остров. Короче говоря, полный пи… , тяжко будет.

Болело плечо. Рана была неглубокой, бригантина не пустила клинок дальше, но сильный удар превратилось плечо вокруг раны в один сплошной багровый синяк.

Раздался треск — сквозь заросли кто-то продирался. Эрик насторожился, но увидев высунувшуюся, уже знакомую морду волчонка расслабился. Любопытство у зверюшки сильнее страха. Эрик повертел головой, подобрал какой-то камень, сделал шаг навстречу, чтобы отпугнуть… и тут же, бросив камень, с невиданной для недавнего утопленника прытью, рванул в обратную сторону. Точная копия волчонка, только раза в три больше, высунулась из тех же кустов, узрела обидчика своего чада и немедленно кинулось его наказать.

Эрик вскочил в полосу леса, со всех сторон его окружила невиданная по яркости зелень, но любоваться на нее было некогда. Эрик вскарабкался на ближайшее дерево. Оно было развесистым, ближайшие ветки росли от самой земли, тем проще было забираться. Эрик пролез футов пятнадцать, прежде чем остановился и посмотрел вниз.

Родитель или родительница, не ходила кругами, вокруг дерева, не бросалась на него, как положено приличным волкам, а сев у самого ствола дерева, задрав морду, молча смотрела на Эрика. Выражение этой самой морды было таким выразительным, что ближайшее и совершенно неприглядное будущее мокрого пришельца, читалось ясно.

Эрик на всякий случай залез еще на пару футов выше. Взглянул наверх. Ствол тянулся далеко ввысь. Деревья здесь не маленькие. Забраться эта клыкастая скотина, конечно, не сможет, но и ему никуда не деться.

Вокруг него покоилось зеленое море листвы. Вверху, внизу, справа, слева. Подул ветерок, море колыхнулось, но снова уснуло.

Снизу послышалось легкое повизгивание. Волчонок не обладал безграничным терпением матери. Эрик сентиментальным не был, человеческими качествами животных не наделял, но мог бы поклясться, что в его нотках слышится, что-то вроде: «Ну, ты чё?! Ну, кто теперь крутой?! Нет, ну ты спустись, покажи-да!!!»

На дереве можно было бы сидеть до потери пульса, но в планах этого не было. Надо как-то выбираться. Эрик наступил на одну из веток, попробовал на прочность, ухватился руками за ту, что над головой и двинулся по толстому суку. Лес густой, деревья стояли плотно, и он перебрался на другое дерево. Взглянул вниз — волки не отставали. Подняв морды, сосредоточено следили за его перебрасываниями и передвигались следом.

Эрик залихватски пролез три дерева, потом понял, что так продолжаться не может. Несмотря на густую листву волки прекрасно его видят, а также слышат и чуют, а он и без того измотан настолько, что вот-вот вырубится и того и гляди свалится с дерева. И как же пить хочется.

Он остановился, огляделся. Если залезть еще выше, несколько толстенных ветвей отходили от ствола в одном месте и образовывали, что-то вроде здоровенной пятерни. Она была поката, но устроится там вполне возможно. Вот только… Нет, высоко — сил уже нет, не заберётся.

Эрик сел верхом на ветвь, на которой стоял, обнял ствол дерева. Тут же накатило то же чувство, что и на пляже — организм устал настолько, что попросту выключился. Находиться в такой позе было неудобно, в задницу и во внутреннюю часть бедер впились мелкие сучки, но ветвь была широкой, а облокотился он так, что упасть не боялся. Несмотря на неудобства, расслабленный он опустил голову вниз, сквозь листву увидел, что парочка преследователей, сидела и так же молча пялилась на него. Уходить они явно не собирались.

Опять прошелестел ветерок, наступившая затем тишина, проявила незаметный прежде шум — сквозь переставшую шептаться листву он услышал тихое журчание. Повернул голову — так и есть — ручей. И прямо под ним. «Это уже пытка» — подумалось ему прежде, чем он провалился в темноту.

Как ни странно, вода не снилась. Ему не снилось вообще ничего. Только перед тем, как проснуться, к нему подошли Доходяга, Катыш и Каспар. Они стояли рядом и Эрик удивился, как легко они передвигаются по дереву. Как по мачтам. Ни Синяка, ни Георга с ними, почему-то не было. Эрик хотел спросить, где они, но не мог произнести не слова. Только странно прохрипел. Ребята смотрели на него, тоже ничего не говорили. В глазах не было ни упрека, ни сожаления. Эрику хотелось объяснить, как ему жаль, что подвел их. Что это из-за его глупости и доверчивости к бабе, они погибли, но он только хрипел. Он хотел удивиться этому, как Доходяга вдруг вскочил и как-то странно выдохнул. Выдох из шипения превратился в жуткий рев. Эрик вздрогнул и проснулся.

Он спал часа четыре — солнце не зашло, но перестало палить, а небо порозовело. И ведь только утром он еще был на корабле! С ребятами.

Взглянул вниз. Клыкастые стражи все сидели внизу, но смотрели не на него, а куда-то в сторону. Уши у обоих стояли торчком.

Нос был забит, Эрику захотелось чихнуть. Он уже раскрыл рот…

Где-то внизу снова послышался выдох. Как будто кто-то стонет от боли и не в силах сдерживаться переходит на крик. Дикий вопль пронесся по лесу. Волки вскочили и рысью умчались.

Эрик застыл с открытым ртом. Радоваться не стал. Это, что ж такое их спугнуло?!

Минут пять стояла тишина. Полная. В лесу обычно поют, перекликаются птицы, но сейчас не было слышно даже их. Только еле слышно журчит ручей.

Где-то внизу, совсем рядом, опять послышался выдох. Или показалось?! Крика не было.

Эрик и без того сидел без движения, а теперь дышать перестал.

Нет. Не показалось. Внизу зашуршало. И опять тишина.

Вжавшийся в дерево Эрик напряженно всматривался вниз. Ничего. Вообще никакого движения.

Опять шорох. Или чудится от напряжения?! Хотелось так думать, потому что звук шел из-под самого дерева, на котором сидел Эрик.

Тишина.

Протяжный стон-вопль прокатился по лесу и Эрик чуть не свалился с дерева. Что бы это ни было — оно внизу! Под деревом! И деться некуда.

Четырехчасовой сон придал бодрости и Эрик чувствовал прилив энергии. Вот только если это нечто внизу не знает о существовании Эрика, а он сейчас ломанется вверх по дереву, то точно себя выдаст. А так может мимо пройдет?!

Нечто внизу стояло молча. Или лежало? Кто его знает, как оно передвигается?

Темнело прямо на глазах. Здесь на юге так бывает. Темнота наступает, как будто свечу задули.

Эрик прижался к дереву лицом и несмотря на забитый нос, почувствовал терпкий аромат смолы. Ныли многочисленные после боя в пещере, порезы. Стертые веревками, промытые в морской воде они болезненно зудели. И какое-то насекомое цапнуло за спину. Сильно чесалось. Одежда так толком и не высохла, штаны неприятно холодили кожу.

Тихо уже довольно долго. Может ушло?

Он щурил глаза пытаясь разглядеть, что-нибудь внизу в наступающей темноте. Ничего. Или точнее ничего не видно. Осторожно посмотрел по другую сторону ствола. Так же. Вернул голову обратно. И ничего не видно и ничего не слышно. Вот только… Какая-то мелочь не давала расслабиться, и он никак не мог понять в чем дело. Он присмотрелся внимательнее. Те же ветки, те же листья и даже не колышутся от налетевшего ветерка.

Черт! Вот именно!! Даже не двигаются!!! Когда остальные свободно качаются по ветру. Минуту назад, когда он всматривался с этой стороны — этих веток здесь вообще не было!!!

Только он это отметил в мозгу, как недвижимые ветром ветки оторвались от ствола и метнулись вверх, цепляясь за дерево. Это не ветки — это лапы! Тяжелый крик-стон, сквозь выдох, донеся внизу в футах в пяти от Эрика.

Нечто слившееся цветом с деревом поднималось к нему.

Эрик полез вверх. Может это местная лесная фея прогнала плохих волков от несчастного путешественника, а теперь решила лично удостовериться, что с ним все в порядке. Может быть она сейчас озадачена и обижена, что он с такой скоростью удаляется от своей благодетельницы. Оттого и стонет. Может быть. Но проверять не хочется.

Эрик продирался сквозь листья вверх, когда ногой почувствовал, как ветка, которую он покидал, напряглась и сразу же спружинила, понял, что существо весит больше него самого.

Привычка карабкаться по мачтам помогла, он легко лез вверх. Судя по звукам тварь не отставала. Стонать перестала — то ли дыхалку сбила, то ли берегла силы.

Ствол стал сужаться — сквозь листву прорезались верхушка дерева и начинающаяся луна на розовеющем небе.

Эрик выбрался на самый вверх и оказался, будто в гигантском зеленом птичьем гнезде. Раскидистая крона взорвалась зеленью во все стороны.

Эрик, паникуя, вцепился руками в ближайшую ветку и на карачках пополз-побежал по ней. Толстая ветвь уходила далеко в сторону, а когда начала кончаться, Эрик, уже привычно перескочил на ветку соседнего дерева.

Неудачно. Вот, что значит паниковать, да в темноте. Ветка прогнулась под ним, Эрик замахал руками, пытаясь удержаться и полетел вниз. Ударился головой, плечом, падая, попытался уцепиться хоть за что-нибудь. Что-нибудь оказалось ненадежным, ободрало ему ладони, наградило кучей заноз, но падение замедлило. Одной рукой Эрик схватился за ствол, второй, точнее тремя пальцами за ветку. Ногой за другую ветку, вторая нога болталась в воздухе.

Нелепая поза, но Эрик боялся пошевелиться, чтобы не продолжить падение.

Прислушался. Своими кульбитами он ввел тварь в затруднение. Во всяком случае, хотелось так думать. Она или потеряла его или умнее, и не стала прыгать на тонкие ветви. Эрик скосил глаза вниз. Стемнело еще не окончательно, он мог определить, что висит на высоте не менее ста пятидесяти футов над землей.

Ствол вздрогнул. Где-то вверху тварь перепрыгнула на дерево.

Эрик вцепился в ствол и полез вниз. Лично убедился в истине, что спускаться с дерева трудней, чем залазить на него. Слез на несколько древесных ярусов вниз, уперся в толстенную ветвь, уходящую далеко в сторону и не раздумывая пошел по ней. Устал, и тварь догоняла. Может так легче будет.

Хватаясь за ветки, листья, лианы он мелко перебирал ногами по ветви, поднял глаза и застыл на месте. Впереди на него смотрел огромный глаз. Ярко белый, в него как будто капнули желтой краски, которая скопилась вокруг вертикального узкого зрачка. Глаз смотрел из зеленых зарослей и непонятно было, где все остальное. Второй глаз, лицо… морда?

Пока они с глазом пялились друг на друга ветвь под ногами вздрогнула. Тварь вышла на прямую с Эриком. Раздался знакомый уже выдох, перерастающий в шипящий вопль.

Эрик обернулся, но так и не смог ее разглядеть. Что-то он видел… какое-то хищное движение. Два желтых огонька… или… не ясно. Темно уже совсем. К тому же тварь сливалась цветом с деревом.

Посмотрел вперед. Глаз из зарослей моргнул.

Подмигивает что ли?! «Молодцом капитан! Давай сюда — вино, девочки ждут!» Вот что делать? Куда? Может этот глаз еще худшей твари, чем та, что за спиной?

Времени на размышления не было. Тварь его явно преследует и вряд ли с благими намерениями, а что за глаз еще неизвестно. Все это пронеслось в мозгу мгновенно, он сделал шаг вперед и… и взлетел. То есть по-настоящему. Только вниз головой. Какая-то сила ухватила его за ногу и швырнула вверх. Он взлетел над деревьями и… снова вниз. Ногу крепко обхватывала веревочная петля.

Он угодил в чью-то ловушку. Вряд ли охотились на него. Трудно представить, чтобы кто-то из местных ждал, что по здешним лесам будет бегать беглый пират. Но попался он и сейчас висел в петле на уровне макушек здешних немаленьких деревьев. Причем на открытом пространстве. Ловушку притянули с другого дерева так, что предполагаемая жертва до стволов дотянуться не могла.

На то, чтобы все это осознать ушла пара минут. Ошарашенный Эрик, покачиваясь вниз головой разглядывал внизу небольшую полянку, затем изогнулся в воздухе, ухватился за веревку и подтянул себя до вертикального положения.

Хватая ободранными ладонями веревку, полез вверх, молясь, чтобы она выдержала его дрыганья, и уцепился за ветку, к которой веревка была привязана. Все терпимо, насколько это возможно в данной ситуации, но ногу по-прежнему крепко держала петля. Из-за нее до ствола он по ветке не долезет.

Уже с трудом подтянулся, сел верхом на ветку. Прочная, но тонкая — сидеть на ней неудобно. Если свалится, вниз пусть и не упадет, но второй раз по веревке уже не заберется. Балансируя на высоте, вцепившись в ветку, изогнувшись, с трудом стянул с себя петлю. День видимо такой — из веревок выпутываться.

По дереву спускался осторожно, ежеминутно останавливаясь и прислушиваясь. Вряд ли тварь его ищет. Скорее всего, она в недоумении — куда из-под ее носа упорхнул предполагаемый ужин? Но она где-то рядом. Не так уж далеко его закинула ловушка. Вот загадка, кстати. Кто ее поставил? Почему на дереве? Кто здесь обитает? Никогда не слышал о людях на Летнем острове. Во всяком случае, живыми выбравшимися. Черт! Теперь еще и об этом думать!

По-умному надо было остаться на дереве, а не бродить по ночному лесу Летнего острова и без того уже «гостеприимно» встретившего Эрика. Но то «по-умному». Понимая, насколько безопаснее на дереве, он все-таки решил спуститься. Невыносимо хотелось пить! И честное слово, ему было плевать на свою репутацию несгибаемой мужественности пирата, способного терпеть все что угодно. После пережитого, после таких кульбитов он обязан был себя хоть как-то вознаградить. Да и не смог бы он сидеть на дереве, сознавая, что внизу, совсем рядом журчит ручей.

Перед тем как спрыгнуть с дерева долго вслушивался и вглядывался в темноту. Уже наступила полноценная ночь, поэтому ничего не удалось ни разглядеть, ни услышать.

Спустился осторожно, в любую секунду готовый сигануть обратно. Сделал только шаг, как справа от него затрещала цикада. Поморщился, сделал второй шаг, как рядом подала голос еще одна. Через минуту вся поляна стрекотала вокруг замершего Эрика.

Остается надеяться, что это совпадение и перекличка у них плановая. Потому что если это из-за него, то древесная тварь вполне может сообразить, кто их потревожил.

Из-за этого шума он ничего не слышит. И захоти к нему кто-нибудь подобраться, то теперь это не сложно. Тем более в темноте.

Ухватился за дерево и отдернул руку. Под ладонью что-то вспыхнуло. Другой огонек загорелся рядом. Почти сразу зажглось еще несколько на соседнем дереве. Цепочка вспышек прокатилась по лесу.

Эрик огляделся — окрестные деревья, будто украсились мерцающими гирляндами.

Опять же — будем надеяться, что и данное нормальное явление и происходит без Эрикова вмешательства. Интересно, что это? Или кто? На обычных светлячков не похоже.

Из-за цикад журчания родника не слышно. Впрочем, это как раз не проблема. Если умеешь ориентироваться в море, то на суше и подавно. Куда идти он прекрасно себе представлял.

Любой водопой — всегда излюбленное место для хищников. Эрик пережил несколько томительных минут, засев в кустах, слушая журчание ручья и ночные звуки острова. Когда жажда стала совсем невыносимой, беспрестанно озираясь, выбрался к ручью и подставив ладони под стекавшую с камней воду, долго и жадно пил. От ледяной воды заломило лоб, но на это было плевать — общее самочувствие намного улучшилось.

Вот теперь можно думать, что делать дальше. С острова надо выбираться — это понятно. Во-первых, здесь не выжить, во-вторых, дел много. Что стало с ребятами с «Недотроги» старался не думать. Чувство упоения виной за собственную глупость — это увлекательно, но на самобичевание сейчас времени нет. Надо возвращаться. Вот только как?! С этого острова действительно, по слухам никто живым не выбирался. Иначе имя такого счастливчика было бы давно известно.

Эрик мысленно представил себе карту Ганпагских островов. На северо-западе от Летнего тянулась целая цепочка островов поменьше. Рядом с самым северным проходят морские торговые пути. Высаживаются люди — на стоянку, на ремонт, пополнить запасы пресной воды. Все это зыбко, ненадежно, но другого выхода нет. До ближайшего к Летнему острова — пролив меньше морской полумили. Для такого пловца, как Эрик — это не расстояние. Дойти бы только до этого пролива. Это ж через весь остров.

Через Летний.

* * *

Прогулку он начал довольно бодро, только что не присвистывая. После того, как напился воды ситуация представлялась не такой уж безнадежной. Никто не выбирался, говорите?! Так и я вам не кто-нибудь! Эрик Бешеный — гроза Борейского моря, полосатых волчат и славный покоритель лесных веток.

В какую сторону идти он представлял, но вот как? Местность неровная — лес рос на холмах. Идти приходилось в полной темноте, спотыкаясь обо все, что торчит из земли — корни, камни, падая в ямы, овраги, крутые спуски. Он пробродил так около получаса, прежде чем понял, что такими темпами далеко не уйдет, а направление, и без того приблизительное, все время терялось. Темнота, неровность дороги, точнее отсутствие последней, не самое трудное. Отвлекал живущий своей ночной жизнью лес. Равномерно стрекотали цикады. В каждом кусте, что-то ворочалось, приходилось останавливаться и нацелившись на темные очертания ближайшего дерева, ждать не вылезет ли кто из этих кустов. Громко ухали совы, и пару раз Эрик мог поклясться, что слышал волчий вой. С местными зубастыми он уже имел возможность познакомиться, повторного общения не жаждал и несколько минут потратил на прислушивание к их вою, так как ему показалось, что он приближается.

Он уже почти окончательно принял решение залезть на ближайшее дерево и дожидаться утра, когда вышел на внешнюю опушку леса и из-за крон деревьев пробился яркий лунный свет.

Сначала внимание привлек огонек, поблескивавший с земли. Он чуть не прошел мимо, но заинтересовало некое несоответствие происходящего. Сияние было не похожим на обычного блуждающего светлячка. И более тусклым, и более пространным. Ярко-оранжевого цвета. Подошел ближе — наклонился. Притертое землей, что-то красно-желтое… стекло? Потер его, очищая от земли, попытался подковырнуть.

Оно было широким и уходило дальше в землю. Заинтересованный Эрик отодвинул закрывавший обзор широкий лист папоротника и увидел, что это присыпанная землей целая мозаика. Она тянулась дальше и Эрик с удивлением понял, что это дорога. Старая, присыпанная по краям землей. Сквозь щели между многоугольными плитами торчала трава, но, безусловно, дорога. Широкая. По ней могли бы ездить телеги и не мешать друг-другу. Футов в пятнадцать в ширину. Хотя, какие телеги? Такая дорога, создана скорее для карет.

Мозаика была немыслимо разноцветной — желтой, красной, зеленой, синей, фиолетовой с пурпуром, еще что-то и вряд ли была из стекла. Из чего-то похожего, но намного более твердого. Стеклянная дорога вряд ли просуществовала бы дольше одного перехода по ней. Она тянулась на север, как раз, куда направлялся Эрик и, не раздумывая, он пошел по ней.

Летний остров действительно загадка. Выходит, здесь не просто когда-то жили люди, но еще и способные строить подобные вещи. Снова вспомнилась ловушка на дереве. Может это потомки тех, кто здесь когда-то жил? Высокоразвитая цивилизация, в результате некой катастрофы погибла, а выжившие жители острова деградировали до состояния примитивных охотников?

В любом случае лучше не встречаться… он резко повернул голову.

Вот поклясться может, что только что из-за деревьев на него пялился тот же самый глаз, что и был на дереве, прежде чем его как рыбу из воды выкинуло вверх. А сейчас нет ничего. Показалось? Или этот глаз и что там к нему прилагается, за ним шляется? Или этих существ на острове много?

Не сводя глаз с того места откуда на него смотрели, осторожно пошел дальше. Может все же на дерево? И до утра? Нет, не хочется время терять. Чем раньше он уберется с этого острова, тем лучше. Да и на деревьях как выяснилось немногим безопаснее.

Черт! Как все-таки оружия не хватает! Хотя бы обычного ножа. Мужик с заточенной железякой на мир смотрит если не проще, то уж точно увереннее.

«Иди ко мне» — в голове прозвучал необычайно ласковый голос. Тихий, нежный. Он принадлежал девушке, скорее молодой женщине, но уже все видевшей, все повидавшей, прекрасно сознающей насколько сейчас ему тяжело и способной помочь. Эрик внезапно остро осознал, насколько она понимающая. И как ему сейчас не хватает её заботы.

Он повернул голову и увидел ее. Красивая. Хотя скорее милая. Она стояла у самой дороги. Добрые, чуть усталые глаза. Да, она о нем позаботится. Такая чувствуется чуткая, отзывчивая. Ей тоже тяжело здесь. На это страшном острове. Эрик ее утешит. Прижмет к себе. Обнимет. Расскажет о своей жизни, о том, как оказался здесь. Она поведает ему свои печали, они поймут друг друга и будут, обнявшись, стоять в красивом свете луны.

«Пойдем» — прозвучало в голове.

Да, конечно, родная. Иду. Он подошел к ней. Женщина, продолжала стоять у дороги и не двигалась. Белое платье чуть колыхалось на ветру, отражая лунный свет. Эрик раскрыл объятия, сейчас она упадет в них.

Она сделала шаг навстречу… взвизгнула, некрасиво дернулась назад, неуклюже изогнулась и зашипела. Худое угловатое лицо, вытаращенные белесые глаза, утонувшие в широких глазницах, будто вспыхнули.

«Какого!!!» Эрик отпрыгнул назад, мотая головой, избавляясь от наваждения.

Тонкий, узкий жабий ротик оскалился до остроухих ушей, обнажив забор длинных игольчатых зубов. Но это не угроза. Существо, замотанное в подобие белой тряпки, свистяще подвывало, и совершенно по-человечьи, подпрыгивало на одной ноге, держась когтистыми руками за вторую ногу.

Ошеломленный Эрик, все ещё как в тумане, посмотрел себе под ноги. Босая тварь наступила на одну из мозаичных плиток дороги и обожглась, или как это назвать? Теперь понятно, почему она не подошла к Эрику ближе, а хотела выманить его с дороги. Дорога по краям присыпана землей. Тварь то ли с голодухи, то ли по глупости не рассчитала, где начинается дорога и наступила ногой или что у нее там? Лапой?

Интересная дорога! Может она так построена не из-за красоты и применение у цветастой мозаики, самое что ни на есть практичное? Не способна такая вот нежить по ней ходить.

Тварь перестала скулить, встала на обе ноги и пристально посмотрела в глаза Эрику. Образ взлохмаченной неряшливой женщины с длинным, тонким ртом стал пропадать. Сквозь дымку стало ясно, что это все-таки интересная, красивая девушка, с добрыми глазами, наверняка чутким сердцем…

«Стоп»!!! Эрик замотал головой и чуть не врезал сам себе. Не поддаваться! И самое главное не смотреть в глаза! Он попятился назад. Дорога широкая, он отскочил к противоположному краю и не сходя с мощеного стекла исподлобья попытался внимательнее разглядеть существо. Инстинкт бежать, как можно дальше, постарался подавить. С дороги сходить не стоит.

Никогда о таких тварях не слышал. Кто-то, где-то, как-то рассказывал, что на подобные внушения способны вампиры. То есть доля правды в слухах о Ганпагских островах все-таки есть. Не королевство, будем надеяться, но такие вот милые образчики нежити здесь встречаются.

Образчик тем временем по-собачьи поскуливал, нервно ходил туда-сюда вдоль дороги и все время пытался заглянуть Эрику в глаза. Эрик уставился в землю, как нашкодивший школяр в классе и боком-боком двинулся в уже заданном направлении. На север.

Вампирша нетерпеливо взвизгнула и с шумом втянув в себя воздух застучала зубами.

Интересно — у этого существа мозги есть? Ведет себя совершенно по-собачьи. Кажется, все эти видения, что она насылает, у нее неосознанные и работают на уровне инстинктов. Каким-то образом она посылает ему сигналы, но в конкретные образы их, по-видимому, превращает уже воображение Эрика.

Эрик отвернулся и пошел дальше. Вампирша, все также сохраняя дистанцию, не заходя на дорогу, двинулась за ним.

Ну и прогулка по цветастой мостовой!

Отсвечивающая под лунным сиянием всеми красками радуги дорога и это создание рядом. Тварь время от времени забегала вперед, подпрыгивала, снова убегала, тут же возвращалась и не оставляла попыток поймать его взгляд. Ему все время казалось, что он то бросил волкам на съедение ребенка, то оставил любимую в руках банды разбойников, то оставил замерзать на снегу несчастную нищенку, в которой узнавал мать. Прекрасно понимая природу этих неосознанных картинок в голове, невольно несколько раз дергался спасти, приютить, обнять, обогреть.

Так идти невозможно. Рано или поздно он расслабится и ринется спасать не пойми кого, да и на нервы действовало. Может швырнуть в нее чем-нибудь?! Она не шибко умная, может, спугнет?!

Как назло, по «его» сторону дороги ничего нет. Да и так глупость. Чем ее спугнешь? Камнем? Палкой?

Так и придется идти с ней до самого края острова? А если дорога кончится? Точнее «когда» кончится. Вряд ли она прямо к проливу идет. Вампиры вроде существа ночные. Может утром от него отстанет? Так, что же — до утра с этой красоткой гулять?!!

— Ты знаешь, раскрою тебе секрет — обратился Эрик к вампирше — мужчинам тоже приятно, когда женщины настойчиво добиваются их внимания. Но ты дорогуша, явно перебарщиваешь! Не путай милую настойчивость с приторной навязчивостью. Это мужиков даже не раздражает, а бесит! В конце концов, имей гордость! Ну не нравишься ты мне!

Вампирша, как ни странно, внимательно выслушала Эрика. Он подумал, что не такая уж она и примитивная хищница и поняла его. Но она тут же снова забегала вдоль дороги. Тяжело дышала, вот только что язык из пасти не высунув.

Эрик плюнул и пошел дальше.

Ситуацию можно было назвать смехотворной, если бы не устрашающей длины зубы, которыми она беспрерывно стучала. Спустя десять минут Эрик научился если не блокировать меняющиеся в голове образы, то хотя бы игнорировать их. А еще через пять минут он увидел, что дорога раздваивается.

Эрик остановился на перекрестке.

— Не, ребята — покачал он головой — халтура. А где камень — пойдешь туда отгребешь от того-то, а туда — коню кранты?

Ему никто не ответил, вампирша услышав его голос перестала щелкать зубами.

Раздался грохот. Эрик, ждущий от острова любой пакости, вздрогнул, пригнул голову, но в этот момент по нему застучали капли дождя. Сверкнула молния… Нет! Точно! Во-о-он из-за того дерева на него, точнее на них, пялился глаз! Но тут же опять пропал. Вместо него рядом с деревом рос огромный желтый цветок. Эрик уже видел несколько таких на острове. Цветы выше человеческого роста, с огромными лепестками. Мечта любого манерного садовника.

Дождь в секунды перерос в ливень. Эрик моментально промок. По счастью ночи здесь теплые. Единственно, что напрягало — стена воды затрудняла видимость. Сбиться с пути он не боялся — дорога под ногами, под струями воды сверкала всеми цветами радуги. Не проглядеть бы никого за этой стеной. Куда идти понятно. По левой дороге. Идти по правой, значит в компании лупоглазой, зубастой твари.

Эрик не удержался и помахал рукой. В ответ почувствовал, что только что продал в бордель сестру, а теперь уходит от публичного дома и слышит ее отчаянные крики о спасении.

— У меня и сестры то нет — пожал он плечами и пошел по левой дороге. Крики преследовали его до тех пор, пока дороги не развелись настолько, что несчастная девушка не исчезла из виду. После этого он услышал только раздраженное фырканье. Странно, прежде только зубами стучала. Может тоже дождь не любит?

* * *

Дорога увела далеко от кромки леса, он шел по пустынному полю. Чувствовал себя неуютно, для любой местной твари, как на ладони и не факт, что вся здешняя фауна испытывает такой же страх перед мозаичной дорогой, что и отставшая вампирша.

Вот выскочит сейчас на него очередная напасть и что делать? Стоять и ждать — остановить ее дорога или нет?

Будем надеяться, что не выскочит.

Поле заканчивалось. Или точнее, переставало быть пустынным. Эрик, человек сугубо приземленный остановился и приоткрыл рот. Он вышел на возвышенность — уходившая вниз дорога открыла перед ним редкой красоты картину. Широкая цветочная поляна многоцветным ковром развернулась у ног. Те же цветы, что он уже видел — большие, с широкими лепестками. Ночь, дождь — лепестки закрыты. Но даже в таком состоянии Эрику показалось, что ничего более красивого он никогда в жизни не видел. Впрочем, почему «показалось»? Не видел. Яркие цвета — красные, фиолетовые, желтые, бирюзово-синие. Он представил, каково здесь должно быть днем, когда это все раскрыто и поежился. Вот уж чего никогда за собой не замечал, так это тяги к прекрасному.

Дорога шла через поле и минуту он размышлял, стоит ли туда соваться? Красиво-то, спору нет. Но вот прятаться среди этой красоты, среди высоких стеблей может все что угодно. А на эти самые «что угодно» остров горазд, что уже несколько раз доказал.

Думал недолго и в очередной раз позволили себе себя убедить. Во-первых, дорога показала себя неплохой защитой. Во-вторых, «а куда еще-то»? В-третьих, — на подсознательном уровне не представлял себе, что в такой красоте может таиться какая-то опасность. И опять же разумом прекрасно понимая нелепость последнего аргумента, вошел в этот цветочный лес, с недопустимым для морского волка восторгом, посматривая на окружавшее его многоцветье.

Никто на него не нападал, и он позволил себе чуть расслабиться и даже потянулся к одному из цветов, чтобы рассмотреть поближе. Жаль, что закрыты.

Дождь прекратился, так же внезапно, как и начался. Стало неожиданно тихо. Впервые за последние пару часов никаких звуков. Ни шума дождя, ни чокнутых цикад. Поэтому хруст, раздавшийся под его ногами, прозвучал как аркебузный выстрел. Эрик удивленно посмотрел себе под ноги. Широкие лепестки цветов, пусть и закрытые, смыкались над разноцветной дорогой и перекрывали доступ лунному свету. Эрику пришлось наклониться, чтобы разглядеть, что он наступил на чей-то скелет. А наклонившись, увидел, что вся земля под стеблями усыпана костями.

Он выпрямился и стал озираться. Вокруг сплошная стена мясистых стеблей и закрытые бутоны. Если кто и водится, то может быть, где угодно.

Эрик ускорил шаг. Надо бы поскорее это поле перейти. На открытой местности все же спокойнее.

Вот! Опять! Из-за зеленых стеблей на него таращился глаз. Эрик остановился, всматриваясь. Показалось, что заметил движение сбоку, повернулся — не уловил. Опять чудится?! Нервы напряжены. Надо валить отсюда.

Под ногами снова хрустнуло. Посмотрел вниз — наступил на горку костей. Человеческих. Вон и череп рядом валяется. Маленький только. Ребенка что ли?

Ногу кольнуло. Сапог проткнул. Он облокотился на ближайший стебель у дороги и стал рассматривать обувь. Стебель переходил в мясистый, пышный ярко-пурпурный бутон на лепестках которого подрагивали капли дождя. Цветок вздрогнул?! Разве это возможно? Эрик удивленно обернулся на бутон. Тот начал раскрываться.

Ночью?

Эрик вытянул шею, чтоб разглядеть получше. Бутон повернулся к нему и раскрылся. Эрик застыл.

Цветок действительно был красивый. Широкие лепестки, насыщено пурпурного цвета с лазуритовой каймой. А из центра этой красоты на него смотрел уже знакомый бело-желтый глаз с вертикальным змеиным зрачком.

Эрик по-прежнему не двигался, только растеряно моргнул. Цветок моргнул в ответ, а глаз задвигался, изучая его.

Эрик попятился. Пурпурные лепестки задрожали крупной дрожью и будто подернулись белой пылью. Потрясенный Эрик увидел, что это не пыль, а множество мелких, очень острых зубов.

… и еле успел пригнуться. Бутон сомкнулся у него над головой. Цветок попытался его цапнуть, как змея.

Эрик перекатился под стеблем, ударился о другой, вскочил и побежал по дороге. Цветы тесно росли вдоль дороги и не задевать их он не мог. Все новые и новые бутоны распускались по мере того, как Эрик бежал вперед, толкая разноцветные лепестки. Со всех сторон на него таращились бело-желтые глаза и начинали дрожать лепестки, выпускавшие зубы.

Цветы закрывались не на ночь, а только на время дождя. Сейчас они отходили от легкой дремоты, не без помощи Эрика, но пока приходили в себя, Эрик уже успевал пробежать.

Только бы не споткнуться!

Проскочил находящееся в низине поле, выскочил по дороге на холмы и остановился лишь тогда, когда последний цветок остался далеко позади. Оглянулся.

На него смотрело не меньше десятка тысяч глаз. Это уже не была долина цветов. Скорее долина глаз. Все цветы, что были внизу, смотрели на него. Моргали, щурились, бегали туда-сюда и подмигивали.

Теперь назвать поле красивым было невозможно.

А ведь таких зубастых глазастиков на острове получается множество. Даже на деревьях как-то растут.

Эрик вспомнил кости, устилавшие землю под цветами, и вздрогнул. Там самые разные кости были — в основном животных, но попадались и человеческие. Вот это цветочки!

По дороге он поднялся на холм. Опять открывалась низина. Только цветов в ней не было видно. В лунном свете перед ним лежал город.

Глава 11

Светает. Сырой портовый воздух насыщен запахами рыбы и черного смолянистого дыма от сосновых дров. Светло уже настолько, что можно разглядеть собственную физиономию в отражении лужи.

Только в отражении Курти заметил, что у него еще и нос разбит. Лицо окоченело и ничего, кроме мороза не чувствовалось. Кровь подсохла, но вид, конечно, убогий. Но это ерунда. Главное — кошелек!

Он забился в грязный угол между старыми сараями у одного из пирсов и одеревеневшими от холода руками вытащил заветный мешочек. Приятная тяжесть! И какой гладкий, хоть и плотный материал.

Шёлковый шнурок перетягивал кошельку горло. Курти замешкался, пытаясь замерзшими пальцами раскрыть узел. Обломанными ногтями сумел подцепить, растянуть и наконец, широко открыть. Подставил ладонь, затряс.

На руку тяжело вывалилось, что-то массивное, широкое, круглое. Кошелек сразу обмяк, скукожился. Курти продолжал трясти, уже понимая, что что-то не так, но не осознавая, что именно.

Денег в кошельке не было.

Курти растеряно смотрел на странную штуку у себя на руке, машинально покачивая пустым мешочком.

Тяжеленный диск он разглядывал две секунды, затем отшвырнул его в сторону и разодрал горловину кошелька пытаясь добраться до несуществующего содержимого.

Кошелек все же был пуст.

Курти, прежде сидевший на корточках, упал на задницу и невидяще смотрел перед собой. Ужас случившегося медленно начинал до него доходить.

Все зря! Потеря теплого жилья, нерегулярного, но все же ощутимого куска хлеба, а в перспективе и руки. А может и головы. После того, как он изуродовал Зубу пальцы, еще неизвестно, чем тот ответит. Весь этот риск был ради одного — кошелька! Деньги, которые могли бы там быть дали возможность уплыть из Еловы и начать нормальную жизнь, где-нибудь на юге. А теперь все! Неужели руку отрубят?!

— А ну убери руку!

Курти встревоженно оглянулся на крик. Дорога уходила от пирса в сторону рыбачьих кварталов. Порт и непосредственно город разделяла внушительная канава, частично заполненная грязной водой. Через нее в разных местах были перекинуты мосты. Низкие, каменные они служили пристанищем для бродяг всех мастей. Зимой вода где-то уходила, где-то замерзала. Воры, попрошайки, грабители, да всё дно, часто жили там. Немногим хуже, чем те развалюхи, что заполняли припортовые кварталы. Стены оврага — стены, мост — крыша. Холодно, так в Елове везде холодно, в трущобах те же очаги, что можно развести здесь.

Канава была нестрого поделена между городскими париями от моста к мосту. Рвано-серая масса неспешно перемещалась вдоль мерзлых земляных стен. Нищие собирали лягушек, выискивая замерзших под камнями и трухлявыми пнями. Тут же потрошили, готовили на огне. Рыбу здесь едят редко. Вода у пирсов грязная настолько, что ничего живого там не водится. За рыбой выходят далеко в море.

Сейчас один из нищих, старый, с седой бородой по пояс, тощими руками вытащил из какой-то щели в земле белесую полумороженую лягушку, к нему тут же подскочил другой, такой же старый и пытался ее выхватить. Бородатый, не вставая с колен, отставил руку с добычей в сторону и беспорядочно, но активно отмахивался тощей ручонкой.

— Убери руку, сказал!

Откуда-то выскочила мелкая собачонка. Такая же тощая, всклоченная, с безумным взглядом, она подскочила к дерущимся, выхватила болтающуюся лягушку и обогнув костер, поскакала прочь, петляя между камней и ледяных лужиц.

Оба нищих бросились за ней.

Собачонка по насыпи выскочила из оврага, сжимая в зубах лягушку, прижалась к боковине моста, попыталась проскочить выше, но заскребла лапами по земле, дальше склон был слишком крутым. Оглянулась — преследователи приближались. Собака в несколько жевательных движений сожрала лягушку и ощетинилась в сторону подбегающих нищих. Негромкое рычание собачки заглушила их ругань.

Рычание прервал прилетевший камень, размозживший собаке голову. Та взвизгнула, рухнула на землю и стала медленно скатываться по насыпи.

Нищие удивлено озирались. Камень прилетел не от них.

С насыпи спустился невысокий однорукий крепыш в лохмотьях, подобрал собаку, скатившуюся к ногам побирушек, молча прошел мимо них.

— Ты поделиться должен! Она у нас еду украла.

— Да, половина собаки наша!

Крепыш, не слушая их, шел дальше. Нищие не отставали. Один попытался схватить труп собачонки. Крепыш повернулся, положил собаку на землю, наступил на нее ногой, нагнулся и поднял с земли камень. Молча подбросил его в единственной руке, выразительно глядя на попрошаек. Те мгновенно отстали.

Когда однорукий поравнялся с пирсом, заметил смотревшего на все это Курти.

— Чего уставился?! Это моя жрачка!

Курти отвернулся.

Минуту сидел, глядя перед собой, запустил руки в волосы и тяжело выдохнул. Денег нет, в кошельке только странный кругляш… , кстати, где он? Металлический. Может серебро?

Он огляделся, нашел его глазами, поднял. Повертел перед собой. Не похоже, что серебро. Странный металл. Очень тяжелый.

Диск был шире его ладони. Темно-красный с черными значками в центре. По обводу тонкая линия с мелким, но тщательно выгравированном узором. Значки — это кажется буквы. Текст заполнял почти всю поверхность. Читать Курти не умел и что там написано понять не мог. Повернул кругляш другой стороной — тот же обвод с тонким рисунком, но никаких букв. Круглое поле разделено горизонтальной чертой — в верхнем птица с ключом в лапах, в нижнем непонятно — русалка, что-то ли? Или скорее русал. Мускулистый здоровяк с рыбьим хвостом и таким же ключом в руках. Герб. Тонкая работа. Что это за штуковина? Может дорогая? Хотя толку-то. Здесь ее никому не продашь. Во-первых, непонятно что это и имеет ли какую-то ценность для жителей Еловы, во-вторых, Курти сейчас ищут и ему вообще нельзя где-то показываться.

Пора что-то решать. Оставаться в городе невозможно. Найдут. И скоро. Как сказал Зуб — прятаться ему негде. Да и где в Елове можно спрятаться?!

Курти засунул кругляш обратно в кошелек, кошелек за пазуху и вышел к порту.

Вдоль многочисленных пирсов стояли корабли. После начала судоходного сезона кораблей наплывает множество, город в эти первые дни, как мальчишка, дорвавшийся до сладостей. Потом привозимые товары становятся делом достаточно привычным, первый ажиотаж падает, спрос становиться меньше и уже через пару недель некоторые пирсы и вовсе будут пустыми.

Курти подошел к ближайшему, огляделся. Корабли стояли с двух сторон, но на те, что у начала Курти не обратил внимания, ему нужны пришвартованные у самого края, готовящиеся к выходу в море.

Он пробежался по деревянному настилу вдоль баркасов, яликов, шхун, редких шлюпов и остановился у самого края пирса рядом с высокой баркентиной. Задрал голову и увидел стоявшего на корме и явно скучающего моряка. Долговязый матрос в синем сюртуке, поверх которого был накручен толстенный шарф, о чем-то размышлял. Лицо было помятое, а судя по тому, как он глубокомысленно теребил край своей приплюснутой широкополой шляпы — о вечных ценностях — бабах и выпивке.

— Эй, на корабле!

Задумчивый взгляд опустился на него снизу.

— О! Человече! Маленький, правда, но человече.

— Как раз подрасти хочу. С кем можно поговорить, чтоб вы меня с собой взяли?

— С собой?! Тебя?! А зачем?

Курти пожал плечами:

— Здесь холодно.

— Холодно ему — все так же задумчиво продолжил матрос — а у нас ты погреться хочешь?

— Я хочу, чтоб вы меня с собой забрали.

— Сколько платишь?

— Денег нет, — опустил глаза Курти.

— А бесплатно нигде не греются, даже у вас в Елове.

— Я работать могу. Ты не смотри, что я такой худой, я жилистый. Разгружать, таскать умею. Любые работы. Помочь в трюме или на кухне. Палубу драить.

— Что, действительно, все это можешь? — неожиданно серьезно спросил помятый.

Курти подозрительно посмотрел на перешедшего на столь обстоятельный тон моряка и кивнул:

— Да.

— Хорошо, тогда можем и договориться. Ты подожди пару минут, я пойду капитана спрошу. Сам понимаешь, такие вопросы только он решает.

Моряк исчез из поля зрения, но спустя секунду, снова появился над бортом.

— И что, все это забесплатно?! Тебе и денег не надо?

Он так внимательно это спросил, что у Курти подозрения о том, что над ним смеются, стали развеиваться. Он подумал, что может и вправду денег попросить, но тут же решил, что от добра добра не ищут и помотал головой.

— Хорошо, тогда я щас. Ты это… главное не уходи.

Он вновь пропал.

Курти похлопал себя по плечам.

Помятый вернулся скоро и не один. Вместе с ним над бортом показался еще моряк, одетый в такой же синий сюртук. Руки он держал в карманах и был весь нахохлившийся, мрачный.

— Капитан согласен — сразу продолжил разговор первый, только нам юнга нормальный нужен. Чтоб, как говорится, действительно моряк в душе! Ты понимаешь. Разгружать, полы мыть, это все хорошо, но самое главное не это.

Он чуть свесился с борта и серьезно произнес:

— Ты плавать умеешь?

Курти удивлено посмотрел на него:

— Умею, конечно. Я же живу у моря. Летом все в море плавают.

— Вот то-то и оно — озабочено покачал головой помятый — летом! Летом любой дурак побултыхаться может. А нам серьезный парень нужен. Я же говорю — моряк в душе! Который море любит и не боится его.

— Я не боюсь — ответил сбитый с толку Курти.

— Так докажи!

— Как? — Курти не понимал, куда тот ведет.

— Докажи и покажи, — помятый ткнул рукой в сторону, — доплыви вон до того пирса.

Курти изумленно посмотрел в сторону вытянутой руки.

— Сейчас? Зимой?!!

— Какая же зима? — тяжело вздохнул матрос. Весна уже. Судоходный сезон начался. Мы же сюда, как-то приплыли. Льда почти нет.

— А если бы и был, — вдруг заговорил мрачный, не вынимая рук из карманов. — Тебе же говорят — нужен настоящий моряк! Который трудностей не боится. А ты думал все легко? Ты о нас подумай. Ты одним из нас хочешь стать. Мы должны знать, кого к себе в команду берем — щенка или волчонка!

Курти еще раз посмотрел в сторону указанного пирса.

— Там футов сто пятьдесят будет, а то и больше.

— И обратно столько же — кивнул моряк.

— Да бесполезный это разговор, — покачал головой мрачный. Не сможет он. Кишка тонка. Зря звал только, сейчас отходим, а капитан прислал посмотреть, что за человек… а тут…  — он махнул рукой и повернулся, чтобы уйти.

— Стойте, — крикнул Курти. Хорошо, я согласен!

Оба моряка выжидающе застыли.

Курти поежился:

— А можно я одежду сниму. А то намокнет? А она у меня одна.

— Это ты сам решай. Нам все равно. Но быстрей. Мы прямо сейчас отходим.

Курти стянул с себя рубаху, штаны. Скинул дохлые ботинки. Остался в одних коротких подштанниках. Поежился. Оглянулся на матросов. Те выжидающе смотрели.

Курти взглянул под ноги. На иссиня-темной воде плавали мелкие ледяные островки. Он выдохнул и прыгнул.

Дыхание перехватило, голову сдавило, а тело обожгло. Он вынырнул, легкие неконтролируемо вдохнули мерзлого воздуха, сразу же выдохнули обратно. Сердце бешено колотилось и Курти, чтобы скорее прекратить эту пытку забил руками по воде, направляясь к находившемуся так далеко пирсу. Обычно он неплохо плавал, но сейчас с трудом управлял собственным телом. Ни руки, ни ноги его толком не слушались и у него ушло около минуты, прежде чем он смог войти в обычный ритм пловца. Не помня, как, он доплыл до пирса, неловко оттолкнулся, захрипел и поплыл обратно. Ухватился за столб и хватаясь совершенно окоченевшими руками за заледеневшие доски выбрался к тому месту откуда прыгал.

Он поднял лицо к матросам и прищурился — вода стекала по лицу, замерзала и льдинки лезли в глаза.

— Все. Я проплыл.

— Ну и дурак! — сказал мрачный. — Я из-за тебя целых тридцать крейцеров проиграл.

— Чего на парня наехал?! Он молодец, видишь, какой смелый. В воду прыгнул. — Помятый был явно доволен, — ты бы так не смог!

— Конечно, не смог бы! Именно потому, что я не дурак! Черт! Целых тридцать крейцеров! Вот кто мог подумать, что такие придурки на свете существуют?!

На корабле раздался звон склянки.

— Так я принят? — Курти дрожал и все не мог нормально смотреть из-за налипшего в уголках глаз и на ресницах льда. Впрочем, как усмехнулся этому вопросу рыжий, он заметил.

Корабль вздрогнул и медленно двинулся вдоль пирса. Курти схватил одежду и стал оглядываться.

— Как мне подняться?!

— Мда-а парень. Тебе, конечно, спасибо. И за развлечение, и за пари выигранное, я б с тобой, наверное, поделился, быть может, но прости, времени нет. Отходим. Но ты и вправду позабавил!

В это время с берега послышался свист. Курти тревожно оглянулся. Звук был слишком знакомым. Это был полицейский свисток. К нему присоединился еще один! Послышались крики. Из-за стоявших у пирса кораблей не было видно, что происходит.

Курти невольно подался за отходившим кораблем. Шагая за набиравшим скорость судном, он повторил:

— Так, как забраться?

Помятый уже откровенно ржал:

— А ты вплавь за нами попробуй. Неплохо получается. Я серьезно! Вот догонишь, заберешься — берем с собой! — он даже припрыгивать начал. — Правда, хорошо плаваешь. Глядишь и пригодится в этой жизни! Бывай, не скучай! Хотя, судя по всему, сейчас тебе не скучно будет. Вон как свистков испугался. Хотя они трезвонить начали еще, когда ты туда только плыл.

Уже понимая, что это бесполезно, Курти продолжал бежать по пирсу за отплывавшим кораблем. Он так и топал босиком по засыпанным снегом доскам, лишь обернулся испуганно однажды на очередной полицейский свист, откуда-то со стороны канавы. Шел пока не кончился пирс и остановился лишь на самом его краю, провожая взглядом корму, откуда уже исчезли оба — что помятый, что мрачный.

Налетел ветер. Мокрого Курти будто хлестнули наждаком. Он зашагал по пирсу, закоченевшими руками подхватил одежду, начал одеваться. Ветер врезал по голой спине ледяной крошкой и как игрушку затряс одежду. Курти быстрым шагом пошел к берегу, чтобы прикрыться от ветра кораблями.

У края пирса, помня о свистках, дрожащий, осторожно выглянул из-за крайнего баркаса. Канава была пустой.

Вдали виднелись синие мундиры, вперемешку с разномастной грязью нищенских одеяний. Судя по всему, здесь были все полицейские Еловы. Шум удалялся. Вооруженные алебардами стражники гнали все городское дно вдаль по Синей улице. Было шумно. С обеих сторон ругались, кто-то пытался бежать, кого-то повалили на землю, то ли пинали, то ли пытались поднять.

Курти подбежал к ближайшему костру, натянул одежду, обулся, похватал с земли разбросанные тряпки — рванную мешковину, какую-то дерюгу, остатки лысых шкур, еще что-то, закутался в это все и как можно ближе придвинулся к костру. Замерзшее лицо обдало жаром. Всего трясло.

В канаве он был один. Странно, что такая масштабная облава проведена рано утром. Бледный рассвет размазался между глиняными ямами и сараями. Небо подернуто тьмой, сквозь черно-белые облака пробивалось розовое небо. И холодно!!! Ногам особенно.

Он попытался спрятать руки под мышки, чтобы погреть, но под одеждой и всеми этими тряпками тепла не было, и он ожесточенно тер руки над костром.

Странно. Стражники угнали всех. Даже грузчиков, которые обычно терлись рядом в ожидании работы. Их-то почему? Давно здесь облав не было. Тем более зимой. Полицейские тоже люди, точнее только они и люди, по их собственному убеждению, и морозиться не любят. Да и кого им искать-то? На этой мысли Курти замер. Ему вдруг стало понятно, кого именно искали полицейские!

То, что он не попал под общую гребенку — чудо. Как бы это нелепо не звучало, но два злых шутника помогли ему не попасться.

Рукам полегчало. Пальцы ног поджал. Башмаки сухие, их он придвинул к огню. Запретил себе думать про двух уродов с корабля. Потом плакаться будем и мечтать, что еще встретимся. Кольцо сжимается и в следующий раз ему не уйти. Значит надо на корабль. Но не нахрапом. Он уже попробовал, теперь вынужден отогреваться у костра.

Курти год назад пытался пристроиться. Как он и говорил Дагуру, заморские капитаны иногда брали себе юнцов-помощников, но таких счастливчиков было мало. Конкуренция так велика, что к кандидатам его и не подпустили. Увидев, что к соревнующимся приближается паренек, заботливые папаши стали бросать в него камни. Чужакам и в порт на разгрузку не пробиться, а уж к капитану, тем более не подойти.

Сколько у него времени, прежде чем его найдут? Пока полицейские отсортируют всех нищих, воров, грабителей, поймут, что среди них его нет и начнут искать снова. Хотя они и прекращать не будут. Самое большее, сколько удастся продержаться — день-два, а то и меньше.

Интересно, как там Зуб? — пальцы ему Курти точно переломал. Все.

Несмотря на всю трудность положения, Курти усмехнулся. Жестоким он себя не считал, но в том, что изуродовал этому подонку руки, ничего страшного не видел. Совесть не подумала корить ни на мгновение. Собственно, она даже пошевелиться не потрудилась. Не тот случай. Пусть Зуб Колокольчика вспомнит. И остальных. Им хуже было.

Курти подкинул в костер дров, сильнее закутался в тряпье, почувствовал, что начинает согреваться, хотел было подумать еще о чем-то, не смог вспомнить, о чем и неожиданно для себя задремал. Он не спал всю ночь, много бегал и поплавать пришлось.

* * *

— Бестолочи!!! Уроды!!! Сволочи!!!

Курти вздрогнул, вынырнул из полудремы, испуганно вскочил. Часть рванных одеял посыпалась с него в костер.

— Вот, что за сволочи?! Чтоб разорвало этот город и каждого в нем по отдельности!

Курти выпнул тлеющие тряпки из огня выглянул из канавы. Посредине пустой гавани стояли два человека. Один прислонился спиной к прикордонному складу, пожевывал соломинку и флегматично поглядывал на второго. А тот, необъятных размеров толстяк, продолжал разорялся на весь порт:

— Скоты, уроды, недоумки! Договорились же! Тупые пожиратели селедки!!

Флегматичный выплюнул соломинку и лениво проронил:

— Если это ты их так зазываешь, то точно никто не придет!

— Нет, ну не идиотизм ли? Это они должны меня искать! Им это нужнее.

Не местные — это видно по одежде. Смуглые. Плюс акцент. Наброшенные на плечи шубы им непривычны, да и яркие слишком. Местные так не одеваются. У того, что опирался о стену склада — светлый жёлтый плащ. «И не боится испачкать?» — подумалось Курти.

Он высунулся, чтоб разглядеть повнимательнее, одеяла снова потянуло в костер. Курти неплохо согрелся и тряпки откинул. Своей возней он привлек внимание громогласного:

— Эй! Ты!

Курти повернулся на оклик.

— Это ты?! Правильно?!

Замечательный вопрос, подумалось Курти. Он пожал плечами и честно ответил:

— Это? Я!

— Где ходишь?! Мы тут уже с четверть часа стоим. А один почему? Где твой отец?

И на этот вопрос Курти ответил максимально честно:

— Понятия не имею! Самому интересно.

— Да не он это — подал голос второй — тот повыше был и не такой тощий.

Толстяк засопел и внимательно стал разглядывать Курти.

— Вот черт! Точно не он! Хотя теперь какая разница. Выбора-то нет. Слышишь малец? В обезьяны пойдешь?

— В кого я пойду? — удивленно переспросил Курти.

— Обезьяной, я спрашиваю, на корабле будешь?

Курти так удивился вопросу, что не знал, что ответить. Вроде бы оскорбить его не хотели, но что имелось ввиду он не понял.

— Ты пацана-то не пугай, объясни нормально — засмеялся второй.

— В вороньем гнезде сидеть, палубу драить, каюты убирать, оружие чистить, да найдется тебе работа.

— Так, это…  — у Курти перехватило дыхание — юнгой что ли?! На корабль?!

— На корабль-то — да. Но вот только юнгами становятся мальчишки из благородных семей. Они навигацию изучают, как кораблем управлять, командой, паруса ставить, а тебя в обезьяны зовут. Грязную работу на судне выполнять. Согласен?

У Курти, что-то внутри перевернулось. Вот это удача! Вот это повезло!! Он вылез из оврага и мигом оказался рядом с толстяком.

— Да!

— Еще бы он не согласился, — второй, наконец-то отлип от склада и приблизился к ним. — Из этого города все убраться хотят. Обычно от желающих отбоя нет, даже соревнования между мальчишками проводят. Мы и вчера провели. Специально веревочные трапы с корабля приносили. Победитель должен был нас здесь ждать. Но вот не пришел почему-то. Более того. Весь порт опустел. Что случилось-то?

Курти прекрасно знал, что случилось и что победитель сейчас наверняка в полицейском участке, вместе с остальными, но говорить об этом не стал и лишь как можно честнее пожал плечами:

— Не знаю.

— Это ж надо. Впервые в жизни, срочно обезьяна понадобилась и на тебе — как вымерли все. И это в Елове, где от желающих отбоя нет.

— А что с прежней…  — Курти запнулся — … обезьяной случилось?

— А?! Да так, ерунда. В вороньем гнезде сидел. Мы в шторм попали, корабль так качало, что его из гнезда выкинуло.

— Да, нет — возразил толстяк, — скорее водой смыло. Нас, правда, здорово мотало. Не удержался паренек. Пошли?!

— Э-э-э… пошли, — чуть растеряно согласился Курти.

Толстяк, стремительно развернулся и широко зашагал по гавани. Курти пошел за ним.

— Я Клеон — представился флегматичный обладатель пурпурного плаща — старший помощник на «Канарини». Это Лукас — он кивнул толстяку в спину, квартирмейстер «Канарини». К нам обращаться «господин старший помощник» и «господин квартирмейстер». Тоже касается остальных офицеров, их звания выучишь позже. «Канарини» пинас торгового флота славного королевства Аргелия.

Курти еле успевал за ними. Про Аргелию он что-то слышал. Где-то на юге. Хотя, как правильно сказал Дагур, отсюда, куда ни плыви, везде юг.

— Что входит…  — э-э-э тебя как зовут-то?

— Курти.

— Так вот, Курти. Что входит в твои обязанности, Лукас уже перечислил, в ответ ты можешь требовать от нас двухразового питания. Кормим сухарями, вяленым мясом, сушеной рыбой, салом, изюмом, но врать не буду — основное это все же сухари. Если три дня подряд будут с червями, скажешь коку, чтоб пропек их еще раз. И боцману скажешь, чтоб проследил.

Что Курти может у кого-то из них что-то требовать было здорово и не совсем укладывалось в голове. Но слова о двухразовом питании засели в голове накрепко.

— Что такое изюм?

Ответить Клеон не успел.

— Эй! Стойте! Куда?! Мы здесь!!!

Из-за тыловых складов к ним бежали двое. Крепкий мужик, по виду из грузчиков, а следом за ним мальчишка.

— О! — прокомментировал их появление Клеон — нашлись.

Курти смотрел на приближавшихся, шага не сбавлял и врезался в спину остановившегося Лукаса.

— И где были? — невежливо поинтересовался Лукас.

— Дык нас в участок загребли! И меня и малого!

— Хорошая рекомендация, — одобрительно кивнул Лукас — если б я знал, что вас полицейские ловят, я б еще вчера вам отказал.

— Да никто нас не ловит! — Сегодня утром в порту облава была. Замели всех! Всех подряд хватали. Ищут кого-то серьезного, но не нас же. Нас вон почти сразу отпустили.

— Да неважно уже. У нас был уговор. Я отпустил мальчишку с тобой и стальными родителями попрощаться, да чтоб он не маячил лишний раз перед командой, и не кормить его лишний день. То, что с вами случилось ваши проблемы. Вы вовремя на корабль не пришли. И я. Я! Квартирмейстер, был вынужден самолично переться с судна в порт искать вас. Искал вас, нашел замену. Все, пока!

Лукас повернулся, чтобы идти дальше.

Курти едва дышал, боясь спугнуть удачу.

— Да, как же это?! — хрипло лязгнул мужик — Нашей вины-то нет. Мой Альмод вчера самым ловким оказался, сами это признали! И что за замена?! Кто он такой? Вы его знаете? Его хоть кто-нибудь знает?! Ты кто-такой?!!

Он схватил Курти за плечо.

— Он и не из наших будет. Приблудный какой-то. Вот кто за него поручится? Кто в случае чего ответ держать будет если он не справится с работой? А то и вовсе напортачит или вообще воровать начнет. Ты ведь начнешь воровать а?!

Курти сбил с плеча руку мужика и рявкнул в ответ:

— Вот именно, что не знаешь ты меня. Так чего собачишь перед людьми?

— А ведь он прав — задумчиво произнес Клеон — мы ведь первого попавшегося взяли, а кто он — понятия не имеем. Не обижайся парень, я чисто по-деловому мыслю.

— Да на рожу его посмотрите — битая вся. Рубаха рванная. Шантрапа местная. Точно вам говорю!

— Ты свою рожу видел — огрызнулся Курти — и бить не надо. Без того харя такая, будто черти горох молотили.

Только что обозначившаяся надежда покинуть город, загоревшаяся перед ним так ярко, гасла на глазах. И это было по-настоящему невыносимо.

— Так, тихо! Еще вашу ругань я слушать должен! — Мощный окрик Лукаса перекрыл голоса обоих.

Квартирмейстер задумчиво переводил глаза с Курти на неожиданно возникшего конкурента.

— Ладно, оба правы. Но шанс должен быть у всех. Проведем еще одно соревнование.

— Какое соревнование? — загорячился папаша — вчера же всех выиграли, — Альмод летает по снастям.

— А сегодня опоздали…  — Лукас поднял руку, не давая тому продолжить — я спорить не буду. Не нравится что-то, я не держу.

Родитель замолчал, только зло насупив брови, прожигал глазами Курти. Тот стоял молча и думал о том, какое будет соревнование.

— Нам ловкий нужен — вот кто из вас лучше лазает, того и возьмем.

— Мы сегодня трапы с собой не брали — заметил Клеон, — не идти же за ними на корабль ради этого… «соревнования». Да и время уже! Опаздываем.

— Куда мы опаздываем? Пять минут роли не сыграют. А трапы? Да на черта они нужны — Лукас повертел головой по сторонам и пальцем похожим на сардельку ткнул куда-то им за спины — во! То, что надо!

Все повернули головы в указанном направлении. Самой высокой постройкой в порту был кран. Большой, пузатый, с широким колесом сбоку, он напоминал недовольную толстую курицу, мрачно склонившую голову.

Кран был гордостью Еловы. Не во всяком крупном городе, в порту стоял такой. Но Елова жившая исключительно привозимыми товарами, его себе заимела. Деревянный, он возвышался вверх на сорок футов надменно посматривая на людишек внизу.

— Вот кто из вас двоих первый на самый вверх залезет, того на «Канарини» и берем.

— Да легко — вдруг впервые подал голос Альмод. Крепкий, сытый, он стоял широко расставив ноги, руки за спиной и насмешливо разглядывал Курти.

«Трудно будет» — мелькнуло в голове у Курти. «В себе уверен и характер бойцовский». Видел он уже ребят с такими глазами. И тут же сам себя мысленно одернул — «а я чем хуже?!». «Посмотрим, насколько крепкий — ты потаскай с мое»! Плюс в отличие от этого парниши, у Курти от конкурса зависит жизнь. Есть ради чего стараться.

— А если упадет? — озабочено спросил родитель. — Здесь сорваться легко — это не веревочная лестница, цепляться толком не за что.

— Тем интереснее — насмешливо ответил Лукас. — По веревкам легко. А здесь характер нужен. Как он по мачтам лазить будет? Да в шторм? Впрочем, я не держу, я уже говорил.

— Спокойно па, — опять Альмод, — дело плевое.

Они с Курти встали по обе стороны крана. Стрела основанием уходила под брюхо конструкции, механизм был укрыт деревянными панелями, широкое колесо приводило в действие цилиндрическую зубчатую передачу, позади система противовесов. Они, к слову, были подняты, поэтому крюк покачивался у самой земли.

— Ты меня слышишь, выскочка? — Альмод говорил тихо, но уверенно. — Ты же все понимаешь? Тебя здесь вообще быть не должно. Поэтому во всем виноват сам. Проигрывать я не собираюсь, поэтому мой тебе совет — тихо проиграй. Сам. По-хорошему! Начнешь лезть вперед — пеняй на себя!

Курти не успел ни ответить, ни понять, чем именно ему угрожают, как Лукас крикнул:

— Давай!

И махнул пухлой рукой.

Курти подпрыгнул, уцепился за край стрелы, криво повис — левое плечо выше, правое ниже и подтягивая руку к руке, полез по крутому подъему. Мелькнула мысль, что Альмоду легче — у него первой делает подъем правая рука. Но потом уже не был способен думать ни о чем, кроме напряженных мышц и боли в пальцах. Сказалось все — и ободранные за ночь руки и недостаток сна и то, что он уже второй день толком ничего не ел. В глазах потемнело, тяжесть собственного худого тела казалось неподъёмной, руки он перебирал машинально и… при этом выигрывал! Альмод крепкий парень, но тяжеловат. Возможно вчера на трапах, где под ногами есть опора это и не было так заметно, но здесь, когда работают только руки, это дало о себе знать! Курти был легче, и тоже не слабак. Работа в таверне сделала его жилистым и цепким.

Они шли почти наравне, но несколько дюймов Курти у него выигрывал и разрыв увеличивался. Понял это и Альмод, пнув на тридцатифутовой высоте Курти. Удар пришелся в живот и Курти перестал дышать. Земля внизу показалось бесконечно далекой, но Курти ощутил, что сейчас он на нее рухнет. Левая рука соскользнула, кончики пальцев правой еле держались. Налетел ветер, забрался под рубашку, затрепал на ветру. Не понимая как, Курти, подтянулся, уцепился, вдохнул, ничего перед собой не видя, продолжил перебирать руками.

Поздно. Драгоценные секунды утеряны. Альмод добрался до края и ухватившись за трос соскользнул вниз. Курти спустился сразу за ним, но проиграл. Полученный в воздухе пинок оказался или незамеченным или «судьям» было плевать. Победитель у них был.

Лукас неспешно зашагал по гавани в сторону дальних пирсов, рядом с ним вприпрыжку вышагивал отец Альмода и что-то говорил, мотая головой. Клеон посмотрел на Курти, отвернулся и пошел следом. Сам Альмод все еще стоял рядом с Курти, небрежно держась за трос.

— Ты извини, — сказал он равнодушно, — но уж очень мне хочется убраться из этого города. Ты понимаешь. Да и тебя я предупреждал.

— Тогда и ты меня поймешь — кивнул головой Курти.

— Чего?

— Я говорю, и ты меня извини…

Коротко, без замаха, ткнул Альмода в живот, а когда тот согнулся, схватил висящий у земли крюк стрелы, зацепил им соперника за ворот рубашки, подскочил к рычагу и дернул.

Очень уж усердными были полицейские, когда во время облавы смели всех, кто был в порту. Немногочисленные, в утреннюю пору рабочие тоже попали под горячую руку и не успели опустить противовес.

Сейчас он рванул вниз, крюк соответственно вверх, унося беспомощно мотавшего ногами Альмода к самой вершине стрелы.

Лабр, Клеон и отец Альмода обернулись на грохот заработавшего механизма. Последний, углядев свое чадо в воздухе, немедленно рванул в их сторону. Когда пробегал мимо неторопливо шествовавшему ему навстречу Курти, паренек кивнул ему одобрительно:

— Он у тебя и вправду летает!

Подошел к остановившимся Лукасу и Клеону.

— Вам все еще нужен победитель?

Лукас сделал какое-то движение рукой в сторону висящего и что-то возмущенно орущего Альмода… Курти не дал ему сказать:

— Он там надолго. В одиночку его не отпустить.

Отец Альмода действительно пытался повернуть колесо, но диаметром оно было больше его самого и крутило махину обычно сразу несколько человек. Они бегали внутри как белки, чтобы поднять противовесы. Одному, даже крепкому мужику, ловить было нечего.

Лукас с Клеоном переглянулись. Первым захохотал Клеон:

— А что? Со смекалкой паренек.

— Да уж, — развеселил. К тому же выбора теперь нет, — кивнул Лукас, — ладно, тот ведь тоже его в воздухе пнул, — пошли.

— Так, что такое изюм? — повторил вопрос Курти, стараясь не отставать.

* * *

«Канарини» был большим пинасом. Широкий, грузный, он казался солидным господином, случайно затесавшимся на многолюдном рынке среди бедноты.

Боцман с длиннющей фамилией, которую Курти не смог запомнить, брезгливо оглядел мальчика, приказал подойти к Лукасу и попросить выдать куртку. Иначе замерзнет к «… такой-то матери». Куртку Курти получил после того, как выслушал лекцию о необходимости беречь казенное имущество и ценить своих благодетелей. Курти заметил про себя, что Лукас ему все больше и больше начинает не нравится. Это мнение он благополучно держал при себе. На первый в свой жизни обед на корабле пришел, утопая в большой ему куртке, жадно съел ровно две ложки ячменной каши с солониной, зажал себе рукой рот, подбежал к борту и склонился над ним. Отвыкший от еды желудок, получив жирную пищу, сразу взбунтовался — Курти вырвало.

— Взяли моряка на корабль. Его от легкой качки тошнит, — услышал за собой раздражений голос боцмана.

Так началось плавание Курти.

Глава 12

В сиянии полной луны остроконечные шпили домов отбрасывали длинные тени и выглядел город мрачно. Точнее сказать — был это когда-то город. Обветшалые и полуразрушенные здания, пустые глазницы окон. Город пуст и давно. Эрик насторожено, но с любопытством шарил взглядом по обломкам фасадов. Никогда прежде не видел такой архитектуры. Высокие дома — некоторые по семь-восемь этажей. Широкие, почти без украшений, вроде и разные, но все похожи друг на друга, как будто строились по одному проекту одного же ленивого архитектора.

Разноцветная дорога бежала сквозь развалины, как самая обычная городская улочка и через пару кварталов сворачивала, уходя вглубь города. Верный своему решению идти по ней в заданном направлении Эрик, беспрестанно оглядываясь, двинулся вперед по дороге.

Окна первых этажей все были выбиты. Именно выбиты. Рамы, ставни, то, что от них осталось, как будто вдавлены, вогнуты внутрь. Не желая сходить с дороги, он пару раз подпрыгнул, чтобы увидеть, что там?

Старые, почерневшие остатки рам валялись в комнатах. Что-то или кто-то врывалось через окна снаружи.

Разноцветная улочка свернула за угол, Эрик повернул за ней и остановился. В паре ярдов от поворота, радужная дорога была разобрана. Она не заканчивалась — нет. Еще ярдов через шесть она продолжалась, но вот в этом месте как будто ленту оборвали. Недостающие фрагменты — разноцветные куски стекла правильной формы лежали недалеко, аккуратно сложенные в несколько пирамидок. Недалеко, но так, чтобы дотянутся до них с дороги, было нельзя. Эрик сразу это отметил.

Сделано все это было с одной целью, чтобы тот, кто шел по дороге, был вынужден с нее сойти. Именно поэтому делать этого было нельзя.

Эрик устал, поэтому, не доходя до оборванного края дороги сел на нее и стал думать. У дороги есть очевидный плюс — она не позволяет кому-то по ней ходить, следовательно, служит своего рода укрытием. Достаточно вспомнить клыкастую дамочку, не так давно забравшуюся ему в голову. Дорога широкая, можно колоннами маршировать, но вот оборвалась.

Эрик прикинул — кто и когда дорогу разобрал, неизвестно. Может здесь уже нет никого? Но вот как проверишь?

Разобранный участок находился между все тех же стандартных домов и Эрик подозрительно шарил глазами по пустым окнам и дверям. Но если кто там и прятался, то сидел тихо. Везение, что яркая луна и ночь безоблачная, и видимость хорошая.

Эрик встал и осторожно спустил одну ногу с дороги. Постоял так пару секунд, внимательно поглядывая по сторонам, затем стал обеими ногами на землю и вскочил обратно. «По-детски, как-то» — мелькнуло в голове, и тут же — «хорошо никто не видел».

Ничего не произошло. Никто на него не бросился, даже звуков никаких не было слышно. Тишина на этом острове становится привычной. Эрик постоял еще немного, подумалось, что если бы сразу прошел эти бездорожные ярды по земле, то сейчас бы уже шел дальше и нечего придумывать себе проблемы на пустом месте. Вот только никак не мог себя заставить идти дальше. То ли он действительно так напуган всеми странностями острова, то ли интуиция не позволяла двинуться дальше. Кто-то же разобрал дорогу! И не скуки ради. Тут же возник другой вопрос — если дорогу разобрала какая-то местная нечисть, то, как она к ней прикасалась? И что это за нечисть такая, что дороги разбирать может?

Проскочить бы быстрее этот участок!

Эрик все с той же великой осторожностью ступил на землю, осторожно сделал шаг, второй, третий. Он прошел ровно половину отмерянного бездорожья, когда его нога за что-то зацепилась и он споткнулся. Удивленно взглянул вниз — за носок цеплялась какая-то струна… нитка… Эрик присмотрелся… Черт! Да это же паутина!

Толстенная нить уходила в темный проем двери ближайшего дома, откуда на него бесшумно, но стремительно уже что-то летело. Эрик рванул быстрее вперед. Нить оказалась липкой, держалась за ногу, и он упал. Рывком освободил ногу, вскочил, бегом преодолел оставшееся расстояние, прыгнул на дорогу, или точнее упал на нее, резво загреб всеми конечностями, перевернулся на спину.

Больше всего это было похоже не на паука, а скорее на краба — восьминогая тварь, семи футов ростом, передвигалась боком и передвигалась прытко. Передние суставчатые мохнатые лапы зависли над мозаичной плиткой, десяток выпуклых глаз на голове-туловище суматошно вращались. Огромный, бородавчатый кожаный мешок под глазами распахнулся и оказался зубастой пастью. Существо застыло над дорогой, не в силах дотянутся до Эрика. На поднятых лапах хищно дрожали бесчисленные зазубренные волосинки. Но на дорогу не вступали. Тварь безмолвно открывала и закрывала пасть. С обоих боков вислого, у самой земли брюха, тянулась склизкая нить паутины, уходя из дверного проема дома в другой напротив. Тварь постояла так несколько секунд, затем также, как и выскочила — боком-боком ушелестела обратно в пустой проём. Существо казалось нанизанным на паутину.

Ошеломленный Эрик выдохнул и поднялся. Ноги были, как ватные, в животе пустота. Задержись он хоть на одно мгновение…

Сильно захотелось выпить. И не воды разумеется. Сейчас бы рому или вина крепкого! Такого, чтобы и горло обожгло и по мозгам врезало. Ладно, «хотелку» надо попридержать. Выпить… Здесь и есть-то нечего. Единственное, что можно сожрать поблизости, он сам. Во всяком случае, если верить местным обитателям.

Надо признать, что скоро перед ним остро встанет еще и эта проблема. До разделяющего острова пролива добираться полсуток — не меньше. А если быть реалистом, то и больше — вряд ли дорога доведет его до самого места назначения. А насколько остров «гостеприимен» он уже убедился — вынужден идти, беспрерывно крутя головой и вовсе не из-за красочных видов. Сама дорога еще не гарантия безопасности — глазасто-зубастым цветочкам она не помешала напасть. Росли сквозь неё. Значит цветочки к нечисти не относятся. Флора местная… или фауна. Короче. Жрать нечего и не предвидится. Пока чувство голода было легким — его вытесняли множество других чувств — в основном обостренное чувство самосохранения, но это только пока, и не понимать этого Эрик не мог. Ладно, потерпим, а может и попадется что-нибудь. Как же все-таки ножа не хватает!

Город несмотря на кажущееся величие высоких каменных зданий и сплошные мостовые из брусчатки, быстро закончился. Каменные кварталы возвышались позади, и как Эрик и предвидел — дорога переросла в обычную мостовую из серого булыжника, убегая из города, забираясь на лесистый холм. Радужная дорога не исчезла, заворачивала дальше, петляя между улиц. Сам город не такой уж и маленький — закончился только квартал.

Эрик стоял на последних оранжево-фиолетово-зеленых плитках и очень не хотел с них сходить. Но выбора не было — ему надо на север, дорога поворачивала на запад.

Первые несколько шагов он сделал, как и в прошлый раз осторожно, чуть ли не крадучись. По мере отдаления от стен и улиц, он, как ни странно, успокаивался — никто не выскакивал, не выпрыгивал и идти не мешал. Чуть успокоившись, забрался по дороге на холм и опять остановился. Булыжная мостовая вела на городское кладбище. И если вокруг города никаких стен не было, то кладбище было огорожено высокой стальной оградой со сложным витиеватым узором. Дорога проходила сквозь ворота. Эрик подошел к ним вплотную, размышляя, сколько же ушло железа на такую ограду и каких бешеных денег это стоило?

Наверное, надо было бы обойти кладбище, но суеверным Эрик никогда не был, и посчитав, что на этом острове, что на кладбище, что вне его и без того жути хватает, решил идти по дороге. Потом неизвестно насколько проходима местность, как далеко тянется холм, чтоб его обходить и что там водится? А здесь все-таки проходимая дорога. Толкнул ворота — они не поддались. Пригляделся, замков не увидел и толкнул сильнее. Ржавчина настолько плотно схватила металл, что ворота и не подумали открываться. Эрик поднатужился, уперся ногами в землю и со всей дури толкнул ворота.

«Ксхи-и-и-и-и-и-а-а-а…».

В ночной тиши скрип отворяемых ворот прозвучал, как вопль. Если в городе или поблизости и был кто-то живой… или неживой, услышал это наверняка. Что город? Наверняка на соседнем острове слышно было!

Эрик скривился. Ворота приоткрылись, замерли и открываться дальше отказались наотрез. Эрик пролез в образовавшуюся щель.

Откуда-то со стороны леса раздался жуткий вой. На скрип ворот отвечает, что ли?

Трудно сказать, насколько старым было кладбище, как, собственно, и город, но большинство каменных памятников покосились. Скособоченные, с отбитыми краями, а то и вовсе разломанные. Один такой валялся прямо перед входом на дорожке. Такое ощущение, что его сюда специально вынесли и разбили. Крупные куски камня раскидало по сторонам. Эрик обошел их по шуршащему гравию дорожки и пошел дальше. Та же проблема — его шаги как бы тихо он не старался идти разносились в ночной тишине по всей округе. Может здесь и не было никого, но выяснять это не хотелось. Он прошел пару сотен ярдов, когда дорожка незаметно рассыпалась, перешла в бездорожье из остатков гравия и обломков могил. Вышел к провалу в земле осторожно заглянул в него — такое ощущение, что отсюда кто-то выбирался из-под земли. Эрик поежился и пошел дальше. По всей видимости, это центр кладбища. Могилы почти нетронутые, крупные, масштабные. Кладбище стало напоминать парк, только разросшийся. Мощные, старые дубы и тополя вдоль дороги. Луна серебрила шпили и вычурные навершия воистину грандиозных склепов. Дорога под ногами, по-прежнему потрескивала и когда после очередного шага, он замешкался, куда поставить ногу и на мгновение замер — то услышал легкий хруст, как будто он все же ступил на гравий.

Кто-то шел совсем рядом, и чтобы не выдать себя — шел буквально шаг в шаг!

Вокруг сплошные могилы, заросшие высокой травой и разглядеть, кого бы то ни было, не удавалось. Эрик внимательно посмотрел по сторонам.

Так! Спокойно! Кто бы или что бы это ни было, раз не напало сразу, а крадется за ним, то не так уж в себе и уверено. Не паниковать! Может какая-нибудь безобидная зверушка из местных из любопытства увязалась за ним. И тут же следующая мысль — что за зверушка, что идет за ним шаг в шаг?! Очень осмыслено для зверушки! В который раз, за последние пару часов, с тоской подумал о ноже. Нужен в руках клинок. Любой! С ним и на опасность по-другому смотришь — а так, как голый!

Медленно наклонился, подобрал с дорожки камень покрупней и взвесил в руке — все лучше, чем ничего.

Ничего не происходило, но Эрик был уверен в том, что слышал, а теперь еще и физически ощущал, что на него смотрят. Но откуда и кто? Повсюду высились надгробия и создавалось ощущение, что он в некоем несерьезном лабиринте — путей много, открытое пространство, но вокруг стены.

Почему-то вспомнились глазастые цветочки — они на острове везде, а вот на кладбище не видел. Может… да ну глупость — они не ходячие… наверное.

Эрик, не выпуская из рук камня, сделал осторожный шаг. Гравий, как ему и полагается тихонько зашуршал.

Как Эрик не прислушивался, дублирующего звука не услышал. Медленно пошел дальше, слегка подбрасывая камень в руке.

Сделал еще пару шагов. Шорох. Вон за тем прямоугольным надгробием. Звук шел оттуда!

Эрик, держа дистанцию, стал медленно обходить памятник по кругу. Памятники в этой стороне кладбища были совершенно одинаковыми. Луна светила с левой стороны, тени перед Эриком оформились, стали четче. Но тень от этого надгробия была толще остальных.

Эрик седлал осторожный шаг вперед, тень пошевелилась. Стало понятно, что кто-то прижимается к памятнику. Тень была то ли в плаще, то ли завернута в перепончатые крылья.

Эрик, холодея, шагнул вперед. Обладатель тени сделал такой же быстрый шаг навстречу. Эрик запомнил только глаза — бешеные, полные дикой, неестественно для живого существа злобы и протянутую к нему крючковатую руку… лапу? с кривыми когтями. Эрик не успел ни отреагировать, ни даже нормально испугаться, как существо ринулось в сторону. Зашуршало, затрещали ветки и тварь пропала.

Эрик выдохнул, откинул в сторону ненужный камень и пробормотал:

— Какие тут все… глазастые…

Прошел десять шагов, потом вернулся, поднял камень и дальше шел уже с ним. Спокойнее как-то.

Он еще несколько раз оборачивался, прежде чем поворот не скрыл это место. Обломки и гравий продолжали шуршать под ногами, дальше дорога переросла в приличную тропинку гравия и убежала в аллею акаций. Невысокие деревья образовали плотный туннель, куда не проникал лунный свет и Эрик пару минут мялся прежде, чем туда войти. Здесь-то жутко, а там, в полной темноте прятаться может кто угодно. Он прикидывал, может обойти как-нибудь? Но альтернативой были лишь плотные кусты жасмина, которые, хоть и распространяли приятный аромат по округе, росли плотно и были совершенно непроходимыми.

Никто на него в аллее не бросился, но, когда Эрик вышел на освещенную лунным светом дорожку, опять облегченно выдохнул. Неприятно все же идти в полной темноте, да еще на кладбище, да еще ночью, да еще на этом острове.

Эрик повернул за очередной памятник и, в который раз за ночь, замер.

На тропинке перед ним стояла девушка. Совсем молодая, она непринуждённо облокотилась на один из склепов у дороги. Из одежды на ней было только что-то невразумительно прозрачное, шелковое, легкое, что ничего не скрывало, а скорее наоборот подчеркивало. Длинные волосы спускались ниже пояса. Стояла девушка, даже скорее девочка, ровно на перепутье дорожек влево и вправо. В руках держала огромную косу, раза в два больше ее самой. Чувствовалось, какое тяжелое лезвие насажено на толстенное косовище, тем удивительнее было, что девушка держала ее легко и небрежно. Будто тросточку. Циклопических размеров стальной обушок был широк, остро заточен и необычно выгнут. Не крестьянское орудие. Держала она его так, что он обрамлял девушке голову. На фоне пламенеющей луны самое то зрелище, что хочет видеть путешественник в незнакомой местности, на каком-то далеком кладбище. Под ногами у нее валялась куча костей и здоровый волчий череп.

Повисла неловкая пауза. Точнее неловкость испытывал только Эрик. Девушка без стеснения, но и без лишнего любопытства рассматривала его.

Нормальная такая встреча. Стоят парень с девушкой в свете луны. Вокруг жасмин цветет. У симпатичной девушки в руках стальная коса размером с небольшой дом. Романтика.

Молчать дальше Эрик уже не мог. Надо как-то разговор начинать.

— И зачем тебе эта штука? — осторожно поинтересовался он.

— Косить — разумно, как будто несмышленому ребенку объяснила девушка. Говорила она спокойно, не сводя с Эрика глаз.

Маленькая красивая девушка, еле одетая.

— А балахон с капюшоном где? — так же осторожно поинтересовался Эрик. Вот убей бог, не знал, как себя вести с ней.

— Жарко — девушка говорила так же спокойно, со все той же непоколебимой логикой.

Еще немного помолчали.

— Да, погода здесь…  — Эрик не смог даже предложение закончить.

Подул ветерок. На голову девушке упал одинокий лист. Прядь волос упала на глаза. Она не шевелилась.

— У тебя лист — вот тут…  — Эрик показал рукой.

— А у тебя вся рожа расцарапана. — Ни малейшей эмоции в голосе.

Девушка в упор разглядывала его. У Эрика появилось желание развернуться и бежать, куда глаза глядят. Но вот только ноги были как ватные. И чего испугался?! Самая обычная девочка! Может тоже заблудилась? А коса? Подобрала где-нибудь. В этих развалинах, чего только нет. Самая обычная девочка, которая спокойно разгуливает полуголая по острову, где водятся огромные волки, приставучие вампирши, цветы с глазами, воющее что-то, да и чего здесь только нет. А так самая обычная девочка.

— Заблудилась? — с надеждой спросил Эрик.

— Нет.

Опять тишина.

— Ты откуда здесь взялась?

Девушка не ответила, только склонив голову к плечу, почему-то косо посмотрела на луну.

— В смысле с нее свалилась? — схохмил Эрик.

Девушка вернула голову в прежнее положение и покачала головой:

— Со мной не шутят.

Эрик только сейчас понял, что изменилось с тех пор, как он ее увидел. Он уже отмечал тишину вокруг, но слабый ночной фон все же присутствовал, то филин ухнет или еще какая-нибудь ночная пичуга голос подаст, а уж цикады стрекотали пусть и приглушенно, но непрерывно. Сейчас же тишина. Полная.

— Я Эрик — он все же решил продолжить разговор. Молчание было даже хуже этого нелепого диалога.

Она опять ничего не ответила.

— В том смысле, что здравствуй! — продолжил он.

— Виделись — коротко ответила она.

А у нее ведь голос приятный. Певучий такой.

Эрик хотел спросить — где это они виделись, но почему-то не мог больше вымолвить ни слова. Стоял, пялился и боялся почувствовать, что у него намокают штаны. Чего не было ни разу за все то время, что он был на острове.

Девушка смотрела на него минуту, затем повернулась спиной, перехватила косу, закинув на плечо, как заправский косарь и пошла по дорожке.

— Нет, — не оборачиваясь, сказала она.

— А?!!

— Ответ на твой вопрос — нет.

— Да я вроде ничего не спрашивал — растеряно пролепетал Эрик.

Она остановилась, повернула голову и рассмеялась:

— Забавно, правда! Ты еще и вопроса не задал, а ответ уже готов.

Отвернулась и пошла дальше.

Неожиданно набравшись смелости, Эрик крикнул ей вслед:

— Я тебя иначе представлял. Другой. Страшной, уродливой.

— А это зависит, с какой стороны смотреть — донеслось до него.

Эрик деревянными шагами двинулся по левой дорожке. Хотелось убраться отсюда поскорее.

— Туда не ходи — она уже почти скрылась в темноте.

— Хорошо — ответил Эрик и повернувшись пошел направо. Ему, в конце концов, все равно, а перечить ей… нет уж. Желания такого не возникало.

Вдруг она, совершенно по-разбойничьи, свистнула. Эрик остановился, думая, что это она ему, но в этот момент у него под ногами, что-то застучало. Он недоуменно опустил голову и тут же подпрыгнул в воздух на ярд — не меньше. То, что он принял за груду обычных волчьих костей, оказалось полноценным скелетом. Волчий скелет поднялся с земли, по-собачьи отряхнулся, загремело сильнее, — повернул пустые глазницы к Эрику и зевнул. Прекрасно сохранившиеся зубы на челюстях клацнули. Скелет присел, постучал задней лапой по черепу, в районе, где когда-то было ухо. Послышался повторный свист, более требовательный. Скелет, поднялся с земли и лениво последовал за хозяйкой.

Эрик сглотнул и проверил ладонью штаны. Как ни странно, по-прежнему сухие.

Раздался осторожный звук цикады, затем присоединилась вторая, через минуту цикады вновь ровным фоном стрекотали по всей округе.

* * *

Левая или правая дорожки, собственно, и правда, все равно. Во всяком случае — пока обе тянулись на север. Расходились они неспешно, и какая должна вывести к проливу, черт его знает. Мысль эта пронеслась у него в голове, и он тут же трижды сплюнул через плечо. Нашел, кого поминать, да еще в таком месте. Интересно она то, кто? Неужели… нет, лучше не думать. То есть буквально выкинуть из головы. Жить будет проще. А сейчас и без того есть чем мысли занять. И все же интересно, куда вела левая дорожка, что даже… м-м-м… непонятно как её называть, не советовала туда идти. Хотя, наверное, и об этом лучше не думать.

Странное место. И страшное, но какие невероятно красивые места здесь уже не первый раз ему встречаются. Вот и сейчас он внимательно, но с затаенным восторгом смотрел на открывшуюся картину.

Издалека можно было принять за небольшое озерцо, правда, удивительно правильной круглой формы. Ближе видно, что водоем искусственный. Выложенный изнутри белой плиткой, он странно смотрелся посреди открытой местности. Такое ощущение, что светился изнутри. Голое песчаное поле, круглый бассейн и несколько деревьев, растущих по кругу края водоема. Только рядом развалины, то ли графской усадьбы, то ли дома зажиточного купца после вандальского налета. Нелепые каменные горгульи, напоминающие все тех же волков, только с перепончатыми крыльями, сидели на разных концах остатков крыши, спинами друг к другу, будто поссорившись.

Наверное, все же купец здесь жил. Слишком аляповато для графа. Но Эрик так внимательно и осторожно приглядывался не к дому и безвкусным горгульям. Вокруг бассейна-озера в наклонившихся позах сидели несколько скелетов. Человечьи, опять же волчьи. Человеческие маленькие, как Эрик уже видел на цветочном поле. Остатки обветшалой одежды лениво трепыхались по ветру. Все в разных местах, без какой-либо системы, но сидели у самого края и как будто внимательно изучали что-то в воде, не способные оторваться от зрелища ни на секунду. Вроде бы застывшие, как и полагается приличным скелетам, но как себя ведут на этом острове кости, Эрик уже имел возможность убедиться. То, что эти смирные, не значит, что они не вздумают двигаться, когда Эрик подойдет. И двигаться в его, капитана, сторону. И хозяйки способной окликнуть, рядом нет. Последнее, впрочем, и слава богу. До сих пор мороз по коже, когда её взгляд вспоминает. Хотя глаза у нее как раз красивые. Пронзительные, но вот красивые. И сама она, кстати… Эрик помотал головой. Куда-то не туда его мысли уходить начали.

Осторожно, как и все, что он делал на этом острове, он стал приближаться к озерцу и «костлявой» скульптурной композиции. Опять же, по-умному обойти бы это все, но… то по-умному. А его одолело детское любопытство — на что они все уставились?

Он осторожно ткнул пальцем один из скелетов. Волчий. Тот не шевелился. Эрик так же осторожно задел человечий скелет. С неприятным постукиванием с позвонков слетел череп, свалился в бассейн. Булькнуло. Эрик проследил за ним взглядом, вступил на бортик бассейна и, как и члены окружающей его композиции заглянул внутрь.

Невероятным образом дно бассейна подсвечивалось. Видно было, какое оно чистое, как и сама вода, что странно, учитывая, что находился бассейн в чистом поле. Регулярно чистят? Тогда кто?

Бассейн, или скорее искусственный пруд, широкий, но относительно неглубокий — футов десять, не больше. Самая обычная вода. Эрик пожал плечами и хотел уже идти дальше, решив, что эта загадка, одна из многих на этом острове, для него останется неразгаданной. Но чистоту воды испортил упавший в него лепесток. Эрик поднял голову. Лепесток упал с одного из деревьев, чьи ветки густо покрыты разноцветными цветами. Что вообщем-то не так странно, так как сейчас весна, но то, что цветы с одного дерева разноцветные — это уже удивительно. Меленькие, но и на них Эрик посмотрел искоса — успел невзлюбить цветы на этом острове.

Деревья были похожи на иву — многочисленные длинные ветки клонились к воде, но не достигали ее. В воду упал второй лепесток, третий, четвертый.

Посыпались гуще.

Эрик смотрел по сторонам. Со всех деревьев в воду сыпались лепестки. Вода тихо заколыхалась, подхватила их, закружила в легком танце. Разноцветные лепестки складывались в некое подобие узора, мозаику. На воде стала появляться отчетливая картинка.

Потрясенный Эрик, раскрыв рот, смотрел на все это, а потом заиграла музыка. Непонятно откуда она доносилась. Такое ощущение, что отовсюду. Играли свирель, что-то струнное, еще что-то, что плохо разбирающийся в музыке Эрик не мог распознать.

Вода продолжала колыхаться, лепестки заполнили поверхность всего озера. Преобладали темно-синие, и немного белых. Через минуту Эрик мог бы поклясться, что смотрит не в озеро, а заглянул в полное звезд небо, настолько точно колышущиеся на воде лепестки воссоздали его изображение.

А потом он услышал голос. Красивый, звонкий девичий голос, как и музыка, раздавался непонятно откуда, пел негромко, но каждое слово было отчетливо слышно, как будто невидимая певица находилась в двух шагах от него. Песня медленная, мелодичная.

Две звезды с ночного неба падали Твердо веря, что летят Говорить о чём-то надо ли? О любви молчат В пустоте небес им холодно Манит теплотой земля Удивительно свободная Реки, рощи и поля Звезды ждут, что будут поняты искрят Ещё миг — они сгорят

Волнующаяся вода с необыкновенной скоростью перемещала на своей поверхности лепестки, которые продолжали падать, добавляя цвета и меняя картины. Эрик наблюдал, как две звезды, падали по ночному небу сквозь туман, облака. Как розовыми лепестками осторожно обозначился рассвет. Падающие звезды потускнели и постепенно пропали. Постепенно стал преобладать желтый цвет. Озеро было холстом, на котором своей жизнью жила картина. Сквозь желтые нивы неубранных полей из глубины озера к Эрику шла сотканная из лепестков девушка. Это она пела.

Эрик вгляделся глубже, завороженный и картиной, и песней. В отдаленной части подсознания отметил, что принял такую же позу, как и скульптурная композиция скелетов вокруг. Но его это уже не волновало. Такие пустяки теперь были неинтересны. Какой невероятный голос, какая сказочная мелодия, какая красивая, изумительная картина перед ним. Как поразителен мир, в который он окунулся и отныне будет в нем всегда. Вечно! И это ли не счастье?! Больше не надо ничего искать, добиваться, все это беспокойно и совершенно не нужно. Можно наслаждаться…

Приятные мысли нарушил громкий, но уже знакомый стон, переходящий в кричащий выдох. Эрик поежился, но не более того. Такие пустяки его больше не волновали. Единственно — стон мешал наслаждаться песней…

Ты видел розы под дождем? Так посмотри, пока мы ждем Стучатся капли в лепесток, а он дрожит, а он намок Вода в цветах сверкает, вода шипы ласкает И я люблю, и любишь ты,… как любит дождь… цветы

… пела девушка. Ее образ не становился четче, хотя она приближалась. Удивительно, но там, в озере, на поляне роз, действительно шел дождь.

Снова раздался тяжелый выдох. Теперь ближе.

Эрик с трудом оторвался от зрелища и недовольно обернулся. Звук исходил с той стороны, откуда пришел Эрик.

Холм, откуда он спустился, был от него футах в ста пятидесяти. Эрик равнодушно посмотрел на цепочку собственных следов, тянущуюся от холма к озеру-бассейну, хотел отвернуться обратно, чтобы насладиться песней и зрелищем, но что-то его все-таки напрягло. Не сильно, но эта досада мешала сосредоточится на девушке из лепестков. На холме сверкнули два огонька. Два желтых огонька…

Да твою же ш!

Эрику показалось, что с его головы будто рывком сорвали мешок и он опять оказался в реальном мире. Отчетливыми стали звуки, в лицо дунул прохладный ветер.

Опять морок! Нельзя на этом острове ни к чему приближаться!!!

Музыка все еще продолжала играть, но приятный девичий голос раздавался, как будто издалека.

А с холма, по его следам, к нему двигалось что-то. Точнее сказать было нельзя. Судя по кричащим выдохам-стонам и желтым огонькам глаз, эта та самая тварь, что гонялась за ним по деревьям. Или она же или кто-то из ее сородичей. И если в лесу существо сливалась цветом с деревьями, то сейчас было песочно-земельного цвета, как и пейзаж вокруг. Разглядеть детали было невозможно. Только невнятный образ, слабые контуры. На четырех лапах и пригнув морду к земле, оно шло по следам Эрика. Его самого не видело. Эрик в оборванной одежде среди многочисленных скелетов был незаметен.

Тварь остановилась. Сверкнули глаза.

Бежать некуда. Козе понятно, что сразу догонит. Открытое пространство. А жив он только потому, что она его пока не видит. Ключевое слово — пока.

Эрик, не сводя глаз с преследователя, медленно, еще не осознавая, что делает, опустил одну ногу в бассейн. Только бы не всплеснуть!

Так же медленно опустил вторую ногу, напряг руки, чтобы тело не бухнулось и осторожно погрузился в воду. Тихо, стараясь не сильно потревожить воду, оттолкнулся от стенки бассейна, и спиной вперед вытолкнул себя подальше от края искусственного озера. Окунулся так, что из воды торчало пол-лица. Лепестки полезли в глаза, нос. Глубже не окунуться — дышать-то надо.

Теперь из-за окружающих озеро скелетов не видно, где тварь и что делает.

Среди костей что-то мелькнуло.

Она у бортика, где только что сидел Эрик.

Между скелетов просунулась морда. Ее земляной оттенок контрастировал на фоне черного неба и белоснежных черепов, и Эрик мог ее наконец разглядеть. Похожа на крупную кошку, но выдающаяся тяжелая челюсть делала существо похожим скорее на варана. Впечатление усиливала чешуя, но назвать это ящерицей было нельзя. Глаза большие, глубоко утоплены в глазницах. По обе стороны пасти из-под губы, торчали загнутые клыки, сидевшие в верхних челюстях.

Тварь взобралась передними лапами на бортик, шумно задвигала носом. Вытянутые широкие мощные лапы с длинными крупными суставчатыми пальцами, заканчивались внушительными когтями.

Все это Эрик разглядел за пару секунд, затем тварь поменяла цвет. Стала, то ли черной, с белыми вкраплениями, то ли прозрачной. Теперь Эрику хоть он и был в паре ярдов, было трудно распознать ее среди скелетов. Она продолжала активно нюхать воздух.

Держатся на воде трудно. Еще труднее делать это тихо. Дна под ногами не было и Эрик медленно шевелил ногами. Будто крадучись, делал гребущие невнятные движения руками, боясь всплеснуть. Если бы не плотный ковер из лепестков, тварь бы давно уже его увидела.

Опять заиграла музыка. Или она и не переставала?

Тварь снова стала видимой и, вскинув остроконечные уши крутила лобастой башкой, пытаясь понять, откуда идет звук. Перестала мотать головой, уставившись прямо на Эрика. Капитан замер и почувствовал, как идет ко дну. Тварь не сводила с него глаз, но Эрику казалось, что она смотрит не на него, а как бы сквозь!

Да она же движущиеся картинки разглядывает!

Лепестки вокруг снова пришли в движение, на голову и рядом посыпались новые.

Глаза у твари стали стекленеть и Эрик подумал, что пять минут назад выглядел, точно так же.

Он по-прежнему пытался осторожно держатся на воде, не зная, что делать дальше. Когда она войдет в транс настолько, что он станет для нее незаметным? Или неважным? Или у нее такого не будет? Долго так не продержатся.

В это время кто-то коснулся его ноги под водой.

Это еще кто?!! Или что?!!

В бедро кто-то ткнулся. Не агрессивно, скорее с любопытством. Кому-то под водой стало интересно, что это такое затесалось между лепестков. Хорошо если так и будет. Потыкается с ознакомительными целями и отвалит. А если его сейчас под водой жрать начнут?!

Ткнулись в другое бедро и, кто-то задел за левую ладонь. Так, их там несколько.

Эрик подавил инстинктивное желание отмахнутся, но напряжение возросло еще больше. Как опытный пловец он мог долго держатся на воде, не так давно, полностью связанный, пролив переплыл, но вот так, еле двигаясь, чтобы не привлечь внимания. Так на воде не удержаться. И кто там в воде? Хорошо, если местный аналог аквариумных рыбок, а если что-то вроде крокодила? А если учитывать, что Летний остров вот такими погаными сюрпризами и славен, то, скорее всего именно его или вот это «что-то вроде» и надо ожидать.

В него опять ткнулись. Сильнее. Откуда они там взялись? Он же заглядывал в бассейн прежде, чем началось представление с музыкой и лепестками. Чистейшая вода. Мелкую плитку на дне пересчитывать можно было. Может опустить голову, посмотреть?

Нет. Слишком рискованно. Тварь наверняка заметит… хотя, если не нырять, а просто опустить голову. Эрик осторожно наклонился.

Бесполезно. В глаза полезли лепестки. Так ничего не увидеть. Это глубже надо…

Додумать мысль он не успел. Кто-то пребольно куснул его за руку. Нервы капитана были на пределе, неожиданно для себя самого он заорал и с шумным всплеском вылетел из бассейна.

… прямо на преследовавшую его тварь.

Когда на полусонного хищника, из воды с диким воплем выпрыгнуло что-то мокрое, непонятное, в цветных лепестках, существо совершенно по-кошачьи выгнуло спину, зашипело, с мявом шарахнулось в сторону, сбило несколько скелетов, стукнулось о стену развалившейся усадьбы и гигантскими скачками скрылось в том же направлении, откуда и пришло.

Эрик, наполовину высунувшись из бассейна, тяжело дышал и ошалелым взглядом проводил убегавшую. Перевел взгляд на руку. Да это и не укус даже. Так, царапина. Испугался просто.

Он вылез, посмотрел в направлении, куда убежала тварь и пробормотал:

— Вообще-то «спасибо», сказать должна. А то бы к остальным присоединилась, — и ткнул укушенным пальцем в сторону скелетов.

Поверхность озера была полностью скрыта плотным недвижимым разноцветным ковром лепестков. Музыки тоже не было слышно. Всё? Закончился морок? Или Эрик своим воплем и здесь всех распугал. Кто бы его не укусил, сейчас был невидим. Да и хай с ним.

К мокрым ногам цеплялся песок, но Эрик упрямо двинулся дальше. На север! К проливу. Большая часть пути, можно с уверенностью сказать, пройдена.

Глава 13

Первый обед на «Канари» закончился для Курти неудачно. Его вырвало, и он долго стоял, свесившись за борт, тяжело дыша и отплевываясь. Хуже всего, что это произошло на глазах боцмана и кока. Если первый решил, что Курти укачивает и крепко выругался в сторону сухопутного салаги, то второй решил, что Курти не по вкусу его стряпня и крепко на Курти… нет, не обиделся. На кораблях не обижаются. А люто возненавидел. Курти это понял во время ужина. Желудок малость поокреп и весь оставшийся день Курти ждал, когда им снова выдадут еду. Собственно, он только об этом и думал. Не уместившаяся в желудке ячменная каша с солониной, оставила после себя послевкусие, которое Курти чувствовал весь день.

День, надо сказать, был трудный. Никто ему поблажек не делал и скидку ни на неопытность, ни на возраст он не получил. Как только он вступил на корабль, его тут же отправили в трюм к помпам — откачивать воду. Работал, в пропахшем мокрым деревом трюме, один и, несмотря на свою выносливость устал. Один из матросов понаблюдав за ним, «подбодрил» его:

— Это еще что. Первый день плавания. Швы пока крепкие. Вот через пару недель ты здесь полдня проводить будешь.

Затем Курти драил палубу, терпя тычки и насмешки от матросов, которым все время мешал. Отпихивали они его беззлобно, привычно, как будто камешек с дороги.

Самому Курти больше всего мешала качка, к которой он никак не мог приноровиться. А качало корабль нещадно. Курти привычно возивший тряпкой по дереву, не мог научиться твердо держатся на ногах.

Все время наблюдавший за ним боцман, рявканьем комментировал любые его действия и грозивший «дать линьков», неожиданно смягчился и почти нормальным голосом пообещал, что у него, салаги, «морские ноги» еще вырастут.

К ужину Курти был полностью вымотан. Когда кок вместе с бачковыми вытащили на палубу казан и стали раздавать еду, паренек пристроился к самому концу очереди, терпеливо ожидая своей порции. В этот раз никакой солонины не было лишь маленькая миска гороха. Плохо проваренную желто-зеленю бурду снабжали огромным, в ладонь размером, сухарем, твердым как камень и такой же толщины.

Когда подошла очередь Курти, кок насмешливо бухнул ему половником гороха, кинул сверху сухарь, сунул в руки и стал закрывать казан крышкой.

Курти держал в руке миску и удивленно спросил:

— А ложка?

— А у тебя ложки нет, что ли? — наигранно удивился кок? — вот обидно-то как! Я тебе ничем помочь не могу. И у меня нет! — И тут же спохватился — а нет, у меня-то как раз есть и похлопал себя по поясу. Широкий живот перетягивал грязный шелковый пояс и удивительно, как он не лопался. Пояс, не живот… хотя и то, и то удивительно. За поясом, помимо ложки примостился необъятных размеров тесак, два ключа свирель. Он еще и играет? Или это боцманская дудка? Неважно — ложки нет, не предвидится, и не станешь же кому-то жаловаться. Такого позорища ему никогда не забудут. Да и не в правилах это Курти.

— Вы играете? — поинтересовался Курти.

— Твое какое дело? — сквозь зубы ответил кок, приноравливаясь поудобнее ухватить казан за ручку.

— Никакого — пожал плечами Курти, — музыку люблю, — … осторожнее, перевернется…  — он переложил миску с горохом в левую руку и заботливо поддержал казан.

— Да отвали ты, желторотый — буркнул кок.

— Хорошо — Курти повернулся к нему спиной и воткнул в кашу, вытащенную у кока из-за пояса ложку, — помочь хотел.

Никаких помещений для приема пищи им не полагалось — это только офицеры столовались в кают-компании. Казан вытаскивали из камбуза на палубу и раздавали еду у бизань-мачты. Матросы рассредоточивались по палубе и ели, скрестив ноги, где кому привычно.

А ведь это пинас — довольно большое судно. Курти слышал, что-то про кубрики, где по идее должны спать матросы, но как выяснилось — это бывает только на военных кораблях, к коим матросы торгового флота относились с крайним презрением. Сами эти корабли называли «бабушкиными тапочками» и тщательно избегали службы на них. Хороший моряк, туда не попадет, во-всяком случае, по собственной воле, если вербовщики не затащат — силой или по-пьяни. Платили там мало, а дисциплина гораздо жестче, чем в торговом флоте, хотя и здесь, как успел убедиться Курти, далеко не вольница — боцман откровенно свирепствовал, пару раз хлестнув нерадивых матросов самой настоящей плеткой. Те принимали удары покорно, безо всякой попытки огрызнутся, чувствовалось, что для них, что для боцмана это рутина.

Так, что и спали, и ели кто, где придется, и все на палубе. В южных широтах это было даже плюсом, если конечно не попасть в сезон дождей, но на Севере! Хотя моряки люди привычные, умело закутывались в широкие овчинные одеяла, грязные, но теплые и бед не знали. Сама мысль о том, что матросу можно разместиться где-то внизу, была нелепа. Внизу груз! Это ради него затеяны все плавания. А матрос и так привычный.

По поводу груза. «Канарини» несмотря на то, что был торговым кораблем, имел по восемь кулеврин с каждого борта. Курти драил среднюю палубу и видел, как Лукас с двумя матросами возился с замком на широкой двери одной из кают. Когда Лукас открыл дверь, Курти увидел неглубокую комнатку, с аккуратно разложенными на полках блестящими кирасами, капеллинами и парой изящных морионов с опереньем. С другой стороны, были не менее аккуратно уложены палаши в ножнах, абордажные топоры, серпы для резки снастей, короткие тонкие кинжалы, один из которых Лукас вертел в руках и назвал кортиком и множество коротких пик. Колющих и режущих предметов было гораздо больше, чем кирас и шлемов, так, что предназначались последние не всем. Впрочем, Курти ничуть не удивился тому, что увидел. Пиратство на северных торговых путях было обыденностью и ни один серьезный корабль, без оружия в море не выходил. Несерьезный, впрочем, тоже. Отношение к оружию было соответствующее. За кулевринами тщательно ухаживали, Курти запретили к ним подходить. Чтобы влага не попала в ствол их не мыли и тщательно кутали в парусину. Бортовые порты неизменно закрыты. Хотя, по словам того же Клеона, «от этих колокольчиков, в бою толку мало — если только пират слепой и идиот одновременно, подойдет прямо под них. Вот ярдов с десяти они попадут, может быть. А в морском бою все и всегда решает абордаж. А там смотреть надо у кого меч длиннее, да храбрости больше». Каждый «колокольчик» весил не менее трех тысяч фунтов. Тщательно уложенные в громоздкие лафеты, они выглядели устрашающе. Впечатление мощи усиливали сложенные в ящиках каменные и чугунные ядра, но Клеону, надо полагать, виднее.

* * *

Скрестив ноги и прижавшись спиной к борту Курти устало выдохнул. А ведь это еще не все. После ужина в воронье гнездо. Что вечер он проведет там, ему сказали, когда он только на борт поднялся. Сейчас ему эта перспектива не казалась такой уж страшной — просидеть несколько часов, без дела, смотря по сторонам — да это отдых.

Гороха мало, проварен плохо, но елось с удовольствием и несмотря на то, что он бы в море — холодно не было. Выданная куртка была перелатана, косо ушита в поясе — из-за чего правый бок временами оголялся, длинные рукава сползали по кончики пальцев. Но теплая, а рукава Курти каждые несколько минут подтягивал. Неудобно, но терпимо. Главное вдали от Зуба, Шмяка, Бена и прилагающихся к ним прелестей — побоев, перспективы потери руки.

Курти закинул в себя горох, почти не жуя, проглотил. Затем засунул в рот верхушку твердого сухаря, стал размачивать. Сухарь старый, и сделан явно не только из муки, чего-то туда еще добавили, и пропекался он не единожды. Но во рту сделалось вкусно и осознание, что сухарь большой и грызть его долго, приносило дополнительную радость. Еще один был за пазухой, и понимание этого так же грело душу. Радовало и то, что завтра его опять будут кормить.

Небо стало темно-розовым, синей каймой обозначились облака. Солнце медленно тонуло в море.

— Карась!

Курти продолжал грызть сухарь.

— Карась глухой! Или тупой?! Паруса расправь и тряси кости сюда!

Боцман стоял у грот-мачты уже привычно злился.

Карась? Он же вроде обезьяна?! Курти дожевал крошево во рту, остаток сухаря сунул за пазуху и подскочил к боцману. Тот ткнул пальцем вверх:

— Воронье гнездо. Лезешь туда, сидишь детскую вахту.

— Что я там сижу?

— До восьмой склянки, бестолочь, собаку тебе рано, сам не привычный, глаза не те, да и испугаешься. Полночь нормально, вот после, да под утро самый страх в море. Ты там посматривай. Что увидишь, ори во все горло — боцман рывком нахлобучил Курти на голову шляпу с высокой тульей и медной квадратной пряжкой, повернулся и не дожидаясь ответа, ушел.

Курти почти ничего не понял, кроме того, что сидеть ему в вороньем гнезде до полуночи. Это восьмая склянка. Полдень тоже был восьмая склянка, но назывался рында. Отмечали битьем в колокол. Он пока не все понял. И при чем здесь собака?

Курти оглядел себя — куртка, шляпа с пером, вот если бы еще…

— А ботинки мне можно? — крикнул он вслед боцману.

Тот недовольно обернулся:

— Тебе какие? С золотыми пряжками? Или бантами шелковыми?

— Да нет, мне бы…  — растеряно ответил Курти.

— За работу!!!

Курти ополоснул ложку в ведре, засунул ее в рукав и деловито полез наверх. Нетрудно, он цепкий. На самом верху ощутил, как качнулся корабль, не испугался, сильнее уцепился за ванты, долез до бочки, укрепленной на верхушке грота. Залез в нее и провалился. Бочка оказалось глубокой, ее края были ему по брови. Ну и как ему «посматривать»? Он подпрыгнул, что само по себе тяжело на качающемся корабле, уперся спиной в мачту, ногами в стенки бочки и высунулся. В лицо ударил ветер, но сильного холода Курти не почувствовал. Скорее некую веселость. Над головой хлопнул вымпел. На зеленом поле тряс головой лупоглазый грифон с хищно раздвоенным языком — Аргелийский флаг.

Стоять так было неудобно, но плевать. Будет время от времени отдыхать на полу бочки, а пока и так сойдет. Курти вытащил сухарь и опять засунул верхушку в рот. Грызть еще много. Отлично.

— Да не знаю, не видел! Сам потерял — сам ищи. Следить я за твоей ложкой должен что ли?

Курти посмотрел вниз. Из трюма на палубу поднимался раздраженный бачковой, за которым шел красный как рак кок.

— У тебя этих ложек, как селедки в косяке, другую возьми, если эту посеял.

— Не скажи, они казенные…

Курти усмехнулся, — не хамил бы кок и ложки бы не терял. А эту он себе оставит. При этом горе-кашеваре морском показывать ее нельзя, а при матросах нормально. Кока они терпеть не могли, даже если и узнают про их разлад — не сдадут. А если тот и начнет его подозревать, то главное морду кирпичом. «Ложка? Какая ложка? Нет — не знаю».

Кока традиционно ненавидели на всех кораблях. За близость к еде, за скупердяйничество, за постоянную попытку наживы. Собственно, называть кока поваром, нещадно ему льстить. Кок не столько готовил, сколько отвечал за продукты. Разносолы и сложные блюдам матросам и так не полагались, но все к чему сводилось умение кока — это к готовке каши из пшена, гороха или овса. И то через день. Обычно он раздавал сухари, солонину, сушенное или копченное мясо и конечно не в тех пропорциях, что ждали от него матросы. То же касалось и рома. Его, так же раздавали раз в день незадолго до ужина и ждали этого часа матросы, куда, как сильнее, чем какой-то ужин. Курти, так же полагалась «половинчатая» порция. Памятуя о вечном перегаре, что шел от Шмяка, и постоянных пьяных драках в «Свинье и кувшине», Курти выработал стойкое отвращение к любого рода выпивке и свою порцию выменял на тот самый дополнительный сухарь, что запрятал за пазухой. Матрос, к которому он обратился с этим деловым предложением, на обмен пошел с радостью и как чувствовал Курти, так будет со всеми. Ром — единственная радость моряка в этом качающемся мире и лучшая «твердая» валюта. Точнее «жидкая», но это уже детали.

Курти продолжал хрустеть сухарем и вертел головой по сторонам. Отчасти, потому что «посматривать» велел боцман, хотя в основном, потому что было интересно. Выросший в портовом городе и перевидавший тысячи кораблей, он впервые оказался на самом корабле.

Продолжало темнеть. Розовый закат перекрасился в багряный, куцый полукруг солнца тусклой головешкой медленно уходил в море. Облака почернели и слились с серой дымкой неба. В лицо опять ударил ветер. Курти стоял на самой верхушке стофутовой мачты, под ним упруго, гулко и мощно хлопнул парус, вокруг было море. Какое-то странное чувство нахлынуло на паренька. Странное, незнакомое, но приятное.

Через полчаса полностью стемнело. Курти догрыз сухарь. Тщательно собрал и дожевал крошки. Вокруг него был полный мрак, единственными источниками света были фонари на носу и на корме. Небо еще хранило остатки света и, увидев впереди тучу, Курти будто с разбегу врезался в нее. «Канарини» несся по морю на всех парусах. Мачты и деревянные крепления корпуса оглушительно скрипели, что в полном мраке и на фоне шума ветра звучало откровенно жутко.

Вот на «что» здесь посматривать? Или «куда»? Все что ему видно, это те самые два фонаря по краям корабля и если бы не ощущение твердого дна бочки под ногами, то, казалось бы, что он летит куда-то в темноте.

Прошел первый час. Глаза привыкли к темноте и Курти стал различать крупные детали корабля под собой. Вырисовались очертания завернутых в тяжелые овчинные одеяла и куски рванной парусины спящих на палубе матросов. Палуба была заполнена ими от носа до фока. И не холодно же им! Да еще нещадная качка.

Прыгающий свет фонаря выхватил из толпы чье-то спящее лицо. Кажется, кок. Курти подавил внезапно нахлынувшее желание плюнуть. Наверняка не попадет, да и далеко. От грота до фока расстояние приличное.

Ветер даже не дунул, а как будто ударил в спину. «Канарини» и так летела на всех парусах, а здесь ее как будто кто-то потащил. У новичка в морском деле Курти мелькнуло в голове, как моряки не боятся налететь на что-нибудь в темноте? На мель. На рифы.

Хотя здесь открытое море — откуда взяться мели или рифам — это все прибрежные опасности. Если только на другой корабль. Но он, наверное, тоже будет с фонарями… вот бы их не проглядеть! Курти честно таращил глаза в темноту, но ничего не видел.

Ещё через час он начал мерзнуть. Несмотря на новую толстую куртку, в которую он тщательно укутался, было холодно. Ветер нещадно бил в лицо, а прятаться в глубине бочки Курти побаивался. Вдруг да пропустит, что-нибудь? Да еще в свою первую вахту. Он стал тереть лицо ладонями, чтобы согреться, но получилось только хуже. Мозолистые ладони расцарапали лицо и холодный ветер больно лупил по, и без того битой, физиономии.

Время тянулось бесконечно и Курти удивился, когда услышал третью склянку. Он был уверен, что его вахта подходит к концу, а что он не слышал звуков колокола, так, наверное, ночью, не каждые полчаса склянку бьют? Выяснилось, что каждые, и что он еще и половины вахты не простоял.

Курти уперся покрепче спиной в мачту, ногами в стенку бочки, обнялся спрятанными в рукава руками и упрямо уставился в ночь. Выдержит.

В этот момент, корабль качнулся вправо, мачта, как подрубленная ухнула вниз. Курти свалился на стенку бочки, судорожно уцепился в ее края, с правой стороны его обдало крупными брызгами, воронье гнездо кинулось вниз в море, чуть не нырнув в воду. Курти ясно разглядел в паре футов от себя, невидимую прежде в темноте, белесую окантовку пенящихся волн. Затем корабль неспешно выпрямился, выровняв мачту до прежнего положения. Вцепившийся в края гнезда Курти, поправил скосившуюся шляпу и ошеломленно заморгал. За пару секунд он мгновенно промок. Вспомнилось, что Лукас говорил про прежнюю «обезьяну», — в море его смыло из гнезда. Теперь понятно, как.

С накатившим страхом пришел новый — о чем там, говорил боцман? «Самый страх в море», «поглядывай», «если что — ори во все горло»? Если что — это что?! Кроме все тех же яростно болтающихся на ветру фонарей по краям корабля, ничего не видно. Он посмотрел вниз — интересно — там внизу, на этот наклон никто не отреагировал? Может смыло кого? Так буйно наклонился корабль! Внизу ничего не было видно и у Курти на мгновенье промелькнула жутковатая мысль — может их всех там смыло? И он теперь один на корабле? В этот момент внизу отбили четвертую склянку и Курти слегка успокоился. Вахтенный хотя бы на месте.

Чтобы удержатся, в случае нового наклона, Курти держался за края бочки. В таком раскорячившемся положении он провел полчаса, когда слева его внимание привлекло какое-то движение.

Сначала это было небольшое движущееся пятнышко света в море. Курти вгляделся, когда пятнышко, одним движением вдруг расширилось, будто разверзлась яма в воде. Пред глазами изумленного Курти появился, казалось, город в море. Только перевернутый. Виделось, что дома, прикреплены к внутренней стороне огромной светящейся воронки. Узкие улицы между домами, заполненные движениями суматошно несущегося ало-фиолетового пламени. Пятно света постояло в воде, после чего быстрым, почти неуловимым движением кинулось далеко в море. Вместе с домами, огнем.

Курти с открытым ртом наблюдал это, потом помотал головой, неуверенный, что ему это не привиделось. Да нет. Слишком уж детальной была галлюцинация, да и не могло ему привидеться то, чего он никогда не видел… наверное… Он долго вглядывался в ту сторону, пытаясь понять, — а что он, собственно, видел?

К концу вахты Курти был совершенно замерзший, от холодного ветра слезились глаза и когда раздался звук восьмой склянки, он, хватаясь деревянными руками за стеньги и реи, полез вниз. Сменщик, тоже молодой еще совсем матрос, уже стоял внизу и отчаянно зевая, притоптывал на месте.

— Видел что? — спросил матрос.

Курти собирался ему сказать про невиданное пятно света, со своей жизнью внутри и даже уже открыл рот. Потом замотал головой:

— Нет, ничего.

Ему не поверит никто, а начинать службу на корабле со статуса враля не хотелось. Он повернулся, чтобы уйти. Сменщик, душераздирающе зевнув содрал с его головы шляпу, чья широкая медная пряжка на высокой тулье покрылась инеем, напялил на себя и поправив вокруг шеи широкий шерстяной шарф полез верх.

Интересно — шарф у него. Он всем вахтенным полагается?

— Тюфяк у полубака слева твой. Иди, спи, уже нагретый — сверху подал голос сменщик.

Заразил он его зевотой. Курти прикрывая рот ладонью, пошел в указанном направлении. Усталый, замерзший, но вот странно — спать не хотелось. Был слишком возбужден. Много впечатлений сразу — и «воронье гнездо», и качка, и яркое видение, которому не было никакого объяснения. Вспомнилось про запасенный сухарь, но грызть его сейчас, здесь — холодный, замерзший не хотелось. Да и сосущего голода уже не было. Завтра съест. Утром. В трюме, перед тем как воду откачивать.

Он проходил мимо открытого люка в трюм, когда отчетливо услышал хруст. Как будто кто-то хворост ломал об колено. Курти остановился, удивленно поглядывая в развернутую пасть темного отверстия в палубе.

Хруст послышался снова. Он шел с самого низа — ловердека. Приглушенный, но различимый. Вокруг была полная темень, но для привычного Курти это трудностью не было. Это не вверху, на самой мачте сидеть, где действительно ничего не разглядеть. Здесь внизу, когда под ногами палуба и предметы на расстоянии руки, все видно.

Курти постоял с мгновение и хотел уже идти дальше искать свободный тюфяк на полубаке, как «Канарини» снова наклонилась и Курти опрокинуло в люк. Не сильно, не больно, он уже привычно успел схватится руками за края люка и удержался на ногах. Ветер здесь не шумел и Курти опять услышал хруст. Курти уже был внутри и его разобрало любопытство — вот что там может хрустеть? Впечатлений за день и за начало ночи и без того было множество, и ему, как будто, хотелось продолжения чего-то неведомого.

Он спустился по заледенелому скользкому трапу, миновал среднюю палубу и оказался в трюме. Морозный морской воздух остался наверху, в нос ударила смесь запахов выделанных кож и смолянистых бревен, которые, надо полагать, были закуплены в Елове. Оттуда ничего, кроме этого, не везли. Еще меха, но они не пахли.

Курти сделал несколько шагов по темной галерее трюма и увидел свет. Неровный, прыгающий, как будто от костра. Неужели ночью в трюме разжигают огонь? Рядом с крюйт-камерой?!!

Любопытство толкнуло вперед, он прошел водный трюм и зашел за кубрик, где хранились, крупа, соль, сухари, солонина, горох. Кладовая представляла собой огороженную от борта переборку с решетчатой дверью. Толстые широкие доски в крупную клеть. На двери кубрика два огромных замка.

Сначала ему показалось, что это Дагур. Лишь после того, как напряг в полутьме трюма глаза увидел, что это не так. Похож — да. Не столько морщинистым и задубевшим лицом, сколько общей неторопливостью в движениях. Старик у костра тем временем, с хрустом переломил очередную жердину и подбросил в костер… Костер?!

В узеньком закутке трюма горел огонь. У костра, разожженного посредине трюма, сидел старик. Одет в старинного покроя бушлат, полностью скрывавший фигуру, полы волочились по полу. Аккуратные седые бакенбарды перерастали в подстриженную бороду.

— Э-э-э… Привет — поздоровался Курти.

Старик поднял голову, с хрустом переломил жердину в руках, подбросил ее в огонь и вежливо ответил:

— Здравствуй. Проходи, садись, погрейся.

Курти сел напротив и протянул руки к костру. Странно. Руки совершенно не почувствовали огня. Видимо настолько задубели, что и тепло их не сразу возьмет.

— Я Курти. А кто вы? — продолжил Курти — Я первый день на корабле, еще никого не знаю.

— Да?! — как-то невпопад спросил старик. А я вот здесь давно. — Имени он не назвал.

— Я и не знал, что по ночам в трюме огонь разжигают. А для чего?

— Для чего…  — как эхо повторил старик, — чтобы тепло было.

Курти повертел головой в стороны.

— А что здесь греть-то? Кладовую? Чтобы еда не замерзла? Так маловато такого костерка! И разве не опасно разжигать костер прямо на киле?

— Еда? — переспросил старик и тревожно затеребил в руках хворостину. — Еды нет! Совсем нет!

— Вас что не покормили? На ужин не позвали? — спросил Курти, пытаясь вспомнить, видел он старика на ужине или нет. Перед глазами мелькали лица команды, но Курти здесь всего первый день, а народу на пинасе больше сотни, и он всех не помнил.

— Не покормили — вздохнул старик.

Курти не колеблясь, полез за пазуху и вытащил свое самое заветное на сегодняшний день сокровище — затвердевший как камень морской сухарь и протянул его старику.

— Возьмите. Здешний кок, конечно, скотина. Я бы сказал — редкая скотина, но не могу. Мне такие уже встречались. Я не знаю — не сменили вас вовремя или не позвали, но голодать не должен никто.

Старик молча смотрел на сухарь в руке Курти и ничего не говорил. Курти почувствовал себя неловко, положил сухарь перед стариком и поднялся:

— Приятно было поболтать. Мне сказать наверху, чтоб вас сменили? Хотя я так и не понял, что вы здесь греете? Да и костер хоть и яркий, но я его даже не ощущаю. Здешний холод ничем не прогреть.

— Хлеб, — все так же отстраненно произнес старик.

Языки огня задрожали, задергались. По стенам трюма забегали тени. Странные — как людские силуэты. Курти удивленно посмотрел на них:

— Что это? Здесь же нет ветра.

— Это не от ветра, — тихо ответил старик. — У теней своя жизнь.

Курти скованно махнул ему рукой, закутался поплотнее в куртку и полез обратно. На палубе, скользя по покрывшемуся тонким льдом деревянному настилу, первым делом подошел к вахтенному, стоявшему за штурвалом на юте, и спросил:

— Не мое дело, конечно, но не пора ли сменить старика в трюме? Он там уже давно, как сам говорит.

Корабль качнулся и обоих обдало волной. Вахтенный, чье изрезанное морщинами лицо, неистово прыгающий на ветру фонарь превращал в жуткую маску, высокомерно посмотрел на пригнувшегося Курти, повернул широченный штурвал и надменно переспросил:

— Какой старик в трюме? Ты вроде непьющий. И кого менять? В трюме нет вахты! Чего несешь?

Курти пожал плечами:

— Я плохо разбираюсь в морской жизни, может не так сказал. Имени он не назвал, но он старый, с бородой, в бушлате. Сидит у костра.

Рулевой вытаращился на Курти и почему-то запинаясь повторил:

— У к-к-костра?! С-с-старик? В т-т-трюме? Т-т-ты его видел?

— Ну да…  — не понимая, почему вахтенный растерял спесь и стал заикаться, Курти махнул рукой в сторону люка — говорит, давно там. Ужин пропустил.

Вахтенный открыл рот, в этот момент их снова обдало волной и рулевой поперхнулся залетевшей в рот водой. Закашлялся и заговорил:

— Давно, когда «Канарини» только спустили с верфи в Гайде, его первым походом было плавание на Север. Далеко ходили — за Латибский мыс аж. Это на севере королевства Горг. «Канарини» застрял во льдах. Провизия закончилась. Люди стали дохнуть. Капитан с частью команды ушли, то ли тюленей искать, то ли моржей. Смотреть за кораблем оставили старшего помощника Жерардо с тремя матросами. Когда команда вернулась, уж не знаю — с добычей или нет, то нашли только одного Жерардо сидящего в трюме у костра. Добиться от него, где остававшиеся с ним матросы, никто не мог. А потом и еще одну странность подметили. Вся команда в доходяг бледных с голодухи превратились, а старик упитанный, — рулевой, покосился в сторону трюма, — нашли матросов этих. Точнее то, что от них осталось. Там же недалеко от корабля, в снегу прикопанных — они на холоде хорошо сохранились. Значит ужин он, говоришь, пропустил?! Черт!

Рулевой поперхнулся и тут же трижды плюнул через левое плечо:

— Не к ночи помянут. Кто его знает, как у них с Жерарадо все это вышло? Он, когда его к стенке приперли, утверждал, что они первые его хотели… того… в свинью долговязую приговорить и что он защищался. И как он с ними тремя справился, немолодой уже? Теперь уже никто не знает. А Жерардо повесили там же, на рее.

Рулевой ткнул пальцем в сторону грот-марса, оглянулся, как будто их кто-то мог подслушивать и громким шепотом продолжил:

— Так, вот. Говорят, с тех пор Жерардо уже дважды видели — первый раз пятьдесят лет назад, когда «Канарини» по Борейскому морю ходил — перевозил невольников. Надсмотрщик с нами плыл. Он тогда боцмана, по-тихому, в сторону вызвал и рассказал ему, что невольники в трюме перепуганы насмерть — посреди ночи среди них, невесть откуда появился старик, да еще и с костром. Сидит, хворост в огонь кидает. Надсмотрщик сначала решил, что они ему мозги пудрят и даже плеткой по нескольким из них прошёлся. А потом видит, что перепуганы по-настоящему, причем все! И решил с боцманом переговорить. Тот тоже не сразу поверил, но когда ему старика описали, то понял о ком речь. Боцман был в том походе на Север. — Рулевой вдруг бросил штурвал и схватив за плечи совершенно ошеломленного от услышанного Курти, и тем же громким шепотом закончил — Но дело не в этом! Бывает, что призраки на корабле приживаются, подумаешь невидаль. Дело в том, что через три дня «Канарини» попал в шторм и его выкинуло на один из островов, там в Борейском. А шторм был такой, что половину команды в море смыло. Невольники тоже все погибли! Их за борт выбросили, чтобы судно на плаву удержать.

— А второй?

— Что второй? — переспросил рулевой. Лицо у него было белое.

— Ты говоришь, его уже дважды видели. Второй раз, когда?

Рулевой икнул, снова схватился за штурвал и продолжил:

— А это когда на запад ходили. Лет пятнадцать назад. К Скадурским островам. Они вроде, как необитаемые должны были быть. Там тепло и капитан с командой на берегу заночевали. Душно на корабле, провоняло все. А острова очень даже обитаемые оказались. Под утро дикари местные полуголые, с размалеванными рожами повылазили из джунглей и всех, кто на берегу был, вырезали. Оставшиеся на корабле только вопли и слышали, да поделать ничего не могли. Потом, когда ясно стало, что живых там уже никого из наших не осталось, а если, кто и остался, то им уже не помочь, паруса подняли и свалили оттуда.

— А старик здесь при чем?

— А при том, что за неделю до этого опять Жерардо в трюме видели. Так же у костра сидел. Улавливаешь?

— Что улавливаю? — поежился Курти.

— Да то, что появляется этот гад, каждый раз незадолго до того, как на «Канарини» очередная напасть свалится. Теперь вот…  — рулевой по-девичьи простонал — Черт! Может, пронесет?! — и тут же трижды плюнул через плечо — опять упомянул, да еще и ночью!

Корабль качнуло, фонарь опять суматошно задергался — по внутренней стенке юта запрыгали тени… уже знакомые.

— Это от качки? — отрешенно спросил Курти, — уже предчувствуя ответ и боясь его услышать.

— Что от качки?

— Да вот же тени! Как будто три силуэта…

— Ч-ч-что?! К-к-какие т-тени?! Какие с-с-силуэты?!! — в голосе рулевого слышалась откровенная паника, — нет здесь никого! Ты что несешь пацан?!! Ты видишь кого-то?

Курти не успел ответить, корабль опять качнуло, рулевой судорожно завертел штурвал и выпалил:

— А ну иди отсюда! И запомни — ты никого не видел! Никого и ничего! Ни теней, ни старика. Не говори никому!

Курти на деревянных, и не от холода, ногах, спотыкаясь, пошел к носу. Открытый люк трюма он обошел так далеко, что прижался к мерзлому дереву борта. Нашел на полубаке слева пустой тюфяк, плотно зажатый храпящей матросней, нырнул под тяжелую овчину, убедился, что она давно остыла и, потирая друг о друга ноги подумал, что наверняка не уснет до самого утра. Перед глазами стояло освещенное негреющим костром лицо старика по имени Жерардо и тени, прыгающие от неровного света. Потом почему-то вспомнилась соломенная подстилка в каморке в «Свинье с кувшином» и промелькнула уж совсем нелепая мысль — интересно, как там сейчас Зуб? Это было последнее, о чем он подумал, перед тем как провалиться в сон.

Глава 14

Эрик продолжал беспрестанно оглядываться, пока шагал по песку. Вдруг тварь опомнилась и решила пойти за ним?

Лесистый остров прорезала пустынная полоска, что сильно нервировало пока шел по ней. Опять открытая местность и он как на ладони. Впереди невысокие холмы, а за ними, в слабом предрассветном свете, торчали верхушки деревьев. В лесу проще.

Странно, но есть, так и не хочется. А вот усталость дает о себе знать. Нормально выспаться на дереве невозможно — и неудобно и времени было совсем ничего. А он мало того, что после боя в связанном виде до острова доплыл, еще и всю ночь по этому острову шатается. Спать, вроде и не хочется, но Эрик знал, стоит сейчас расслабиться, и, хотя бы прислонится к чему-нибудь, мгновенно нападет сонливость. А спать здесь нельзя. С острова надо обязательно валить. Ему и так везет, что живой до сих пор.

Он забрался на холм, что было нелегко, песок осыпался и расползался под ногами. На вершине пережил несколько неприятных мгновений, когда нога провалилась по щиколотку в песок. Эрик решил, что попал в зыбучие пески и судорожно рванулся в сторону. Но это оказалась всего лишь нора, то ли сурка, то ли суслика, то ли кто здесь водится, а он бугай, невежливо эту нору проломил.

Когда вошел в лес, почувствовал себя чуть лучше — ну некомфортно ему, когда вокруг ширь, гладь и пустое пространство. Кажется, что тебя всем видно. Странно для моряка, но одно дело в море, где все привычно, в том числе и опасности, другое дело суша. Да еще такая, как этот островок.

Продолжало светать. Утренний лес пах смолой, свежестью, через рваные штаны ноги щекотала трава и холодила роса. Свет сквозь густые сплетения ветвей не пробивался, но очертания окружающего пейзажа стали более четкими. Эрик разглядел огромный, заросший мхом валун, вросший в землю и прислонившийся к нему, такой же огромный ствол эвкалипта.

Просыпались птицы, их пение вроде бы и приятное, неприятно резануло слух, привыкший к ночной тиши. В птицах Эрик не разбирался, как и в их пении, но среди этих трелей и свиста ему явно послышалось, что-то неестественное. Не птичье. Если только какому дятлу кто-то между ветвей хвост прищемил.

Высокий свист — приглушенный, короткий, но отчетливый. Эрик остановился, прислушиваясь и свист тут же стих.

Откуда свист доносился, понять было невозможно, звук в лесу идет как бы отовсюду и Эрик насторожившись, пошарил взглядом по ветвям. И чуть не прозевал атаку.

Из-за того самого валуна на него выскочило что-то темное, низенькое с широкой рогулиной наперевес и с диким воплем ринулось вперед. Эрик мгновенно ушел с линии атаки, правой перехватил оружие за древко, крутанул, чувствуя, как выдергивает его из маленьких ручонок, пропустил противника вперед, а левой крепко добавил ему в спину… точнее в затылок. Рост нападавшего был ему по грудь. Лишившийся оружия крикун, получив неслабый удар по голове, прекратил вопить, уже молча пролетел лицом вперед пару футов, ткнулся головой в ближайший ствол и больше не хулиганил.

Эрик взглянул на деревяшку у себя в руках. Боевой ухват, единственно полностью деревянный, а не с обитой железом, рабочей частью, как обычно. Это что же? Коротыш его намеревался живым взять? Додумать мысль не успел, учуяв движение сзади. Обернулся и увидел, как на него несутся еще двое. В руках развернутая сеть в крупную ячейку, и не для того, чтобы Эрик мог оценить качество работы. Они ее не бросали, а целеустремленно неслись на него и были уже в одном шаге.

Не думая, Эрик выставил вперед ухват, сеть насадилась на него, натянулась. Эрик вскинул рогулину, вырывая сеть из маленьких, но цепких рук, перекинул скомканное плетение веревок через себя, развернувшись, подбил ухватом ногу одного и продолжая движение, обрушил удар на голову другого. Рогулина с хрустом сломалась, но противник больше не вставал.

Второй вскочил и ничуть не смущенный неудачей выхватил из-за пояса небольшой каменный нож. Оружие могло бы показаться смешным, если бы противник, склонив голову, мрачно не глядел на Эрика и умело перекидывал его из руки в руку.

Эрик впервые смог рассмотреть одного из нападавших. Ростом ему даже не по грудь, по живот. Смуглый, с темно-красной кожей. Приплюснутый нос, широкие губы. Одежды практически нет, только травяная юбчонка, да все тело перевязано широкими ремнями-веревками, за которыми торчат, различные предметы — от недобро-острых, до самых обыденных, вроде округлой шкатулочки и розово-голубых раковин, чье назначение непонятно. Выражение глаз самое что ни на есть недружелюбное, губы твердо сжаты и искривлены в жесткую ухмылку. Коротыш что-то прошипел тонким, но от этого ничуть не менее воинственным голосом. Эрика он не боялся, и разница в росте его не смущала. Равно, как и то, что Эрик только что, на его глазах, уже расправился с двумя его сотоварищами.

Коротыш угрожающе сделал несколько ложных выпадов. Эрик, в чьих руках был только обломок непрочного ухвата, крепко сжимал его в руках, ожидая атаки и в который раз за день пожалел об отсутствии ножа. А еще лучше кинжала, — здоровой обоюдоострой дуры — и рубить, и колоть, а еще лучше меч… так, отставить — хотелка, что-то разошлась, не к месту. В руках у него только это деревяшка и плясать надо исходя от этого. Причем плясать в буквальном смысле, коротыш, пригибаясь к земле, стал припрыгивать, то на месте, то в разные стороны, продолжая азартно пришептывать.

Эрик ткнул ему в лицо куцым осколком рогатины и, хотя этот удар должен был быть отвлекающим, перед тем как атаковать аборигена с размаху, удар пришелся точно в лицо. Туземец не удержался на ногах и упал спиной в мокрую от росы траву. Тут же вскочил, с искажённым от бешеной ярости окровавленным лицом, продолжая что-то вопить. Он вообще не ожидал нападения от Эрика и был крайне этим обстоятельством изумлен. Ударил каменным кинжалом Эрику в область паха. Привычный к куда, как более серьезным противникам Эрик удар отбил, хотя проворство противника не мог не отметить. Тот атаковал повторно, нанося множество быстрых сильных ударов, метя то в предплечья, то в ноги. Нет, он решительно не хотел убивать Эрика!

Низкий противник всегда неудобен и Эрик отбив удары, перехватил деревяшку фехтовальным хватом, ударил на опережение по запястью коротышки. Тот болезненно вскрикнул и тут же получил повторный удар, уже в челюсть, от которого рухнул на землю, как подкошенный.

Схватка с этой троицей была вроде и недолгой, но такой яростной, что Эрик и без того уставший, запыхался. Он тяжело дышал, окидывая взглядом «поле боя». Трое поверженных противников валялись недалеко друг от друга и признаков жизни не подавали. Вряд ли Эрик их убил. Все трое получили по голове, но не настолько, чтобы отдать богу душу. Несмотря на свой невысокий рост, ребятки были крепкими. Почему его пытались взять живым? Ухват, сеть. Он нагнулся над ближайшим и опять раздался свист.

Эрик выпрямился. Откуда он доносился, понять, по-прежнему, было невозможно. Свист повторился, и в нем угадывались вопросительные нотки. Направление все то же — черный эвкалипт. Эрик, сжав посильнее обломок рогулины, шагнул за дерево и замер.

Открылась небольшая поляна, с высокой травой и торчавшими отовсюду стержнями крупного и густого лопуха. Но смотрел Эрик не на лопухи. Поляна была усеяна коротышками с бронзовой кожей. Они направлялись к тому месту, где только что дрался Эрик с их сородичами. Не спешили — шли вразвалочку, нестройной колонной. То ли не знали, что их соплеменники успели сцепиться с заморским пришельцем, то ли знали, но не сомневались в исходе схватки. В любом случае, уставились на него туземцы с совершеннейшим изумлением. Стороны несколько мгновений обалдело смотрели друг на друга, потом кто-то из коротышек пронзительно заверещал, и вся туземная толпа кинулась на Эрика.

Эрик поступил, как и полагается настоящему морскому волку, храброму, прошедшему не через одну схватку, о чьей смелости слагаются легенды и песни. А именно, кинулся наутек. Драться с толпой обезумевших туземцев с одним деревянным обломком… нет уж. Впрочем, будь он даже вооружен до зубов — поступил бы так же. Слишком уж неравные силы. Он потому и считался морским волком, потому что глупцом не был. Смельчак — не значит идиот.

Он бежал сквозь густые заросли, бросаясь в любой относительно свободный просвет, чтобы не упереться в лесной закоулок. За ним, такое впечатление, гнался сам лес, со всеми деревьями, кустами, зверями и птицами. Все сзади гудело, вопило, трещали кустарники, ломались ветви. Земля дрожала. Этих ребят не меньше пары сотен.

Эрик несся сквозь лес, боясь споткнутся.

Он не споткнулся, но больно шарахнулся раненым плечом об неожиданно выросшую перед ним стену. Заросшая лианами, мхом, еще какой-то дрянью. Самую настоящую стену, какими обычно огораживаются замки. Она так обросла, что уже в паре ярдов была совершенно неразличима от окружающей зелени.

Эрик задрал голову — стена уходила далеко вверх. В принципе, по лианам, наверное, можно было бы… Нет, не успеет! Раздумывать было некогда, и Эрик побежал вдоль стены вправо.

Коротышки продолжали вопить за спиной. Расстояние между ними не сократилось, но отставать они не собирались.

Таинственная стена убегала вглубь джунглей и Эрик мчался вдоль нее. Вместе со стеной выскочил на открытый, почти не заросший лесом каменистый участок.

Опять какие-то руины.

Когда-то это был замок. Не похожая ни на что из прежде виденного архитектура. Округлые формы, коренастые широкие башни, сложенные из крупных каменных блоков. У самой стены высокие полукруглые зубцы. Сквозь разрушенную арку ворот виднеются останки барбакана.

Площадка ровная, слабо тронутая джунглями, сплошной камень, хотя сквозь него активно пробивалась трава.

И еще сюрприз. Из-под развалин ворот наружу выбегала уже знакомая Эрику радужная дорога. Разноцветные стекла плит были тусклы из-за осевшей на них каменной пыли, но не узнать дорогу было невозможно. Выйдя из ворот, она заворачивала и дальше шла, тесно прижавшись к стене.

Это был единственный путь и Эрик побежал по разноцветной дороге вдоль стены… и уперся в очередные развалины. Путь преграждала рухнувшая башня.

Эрик развернулся, чтобы броситься в сторону, но понял, что не успеет. Смуглые коротыши уже выбегали из джунглей ему навстречу, мчались со всех направлений, перерезая все пути к побегу. Эрик оказался в тупике, прижатый к стене.

Обломок рогулины он давно бросил. В горячке попытался схватить камень из развалин, но они были тесно навалены один на другой, и не поддались.

Эрик прижался к стене, хищно оскалился и подумал про себя, что живым им не дастся. Кракен его знает, для каких целей он им нужен?!!

Туземцы тем временем подскочили к краю мозаичной дороги и стали неистово что-то орать, потрясая над головами копьями и каменными топорами… но дальше не шли.

Их было и вправду не меньше двухсот. Коротыши заполонили собой все пространство вокруг Эрика, но стояли точно по границе дороги, не делая больше ни шагу.

Они что же? Тоже нечисть?

Выяснилось это спустя секунду. Напиравшая толпа невольно вытеснила одного из коротышей прямо на дорогу. Вытолкнутый чуть ошалело посмотрел себе под ноги, тут же с криком рванул обратно в толпу. Та расступилась перед ним. К нему подскочил туземец, покрытый многочисленными татуировками, украшенный разноцветными и разномастными птичьими перьями и без слов заехал здоровенным, но тонкой работы каменным крюком по макушке. Бедолага и не подумал сопротивляться. Толпа сразу сомкнулась обратно, а по ней прошелестело что-то вроде «Тапу-у-у-у».

Вот оно как! Табу. Нельзя им на эту дорогу вступать. Что-то Эрик об этом слышал. Табу. Система запретов, принятая у южных дикарей. Неизвестно как, но видимо до этих ребят, в такой вот форме дошел запрет ступать на эту вот дорогу. Причем, как только что выяснилось, даже случайное вступление на нее не спасает провинившегося. Почему, неизвестно, да и неважно сейчас. Не могут они к нему подойти, а это главное.

Туземцы, стоявшие у края дороги, тем временем, повернувшись, что-то возмущенно орали тем, кто теснил сзади. Хотя, в общем-то понятно, что. Мол, — куда прете?! Там послушались и напирать перестали.

Дорога была такой же широкой. Эрик стоял на самом краю, прижавшись к стене и от бесноватых полуголых ребят его отделяло не менее двадцати футов.

А если сейчас копье прилетит? Да не одно?

Но туземцы продолжая подвывать и возмущенно прыгать на месте, убивать его не торопились. Он по-прежнему нужен им живым. А может им, и перебрасывать что-то через дорогу запрещено?

Ответ на эту мысль он получил тут же. Из толпы в его сторону вылетела веревочная петля и обвилась вокруг руки. Дернуть не успели. Эрик дернул первый. На дорогу выпал крепко державший веревку туземец и распластался под ногами Эрика. В ужасе посмотрел на мозаику перед собой, завопил, вскочил и, забыв и про Эрика, и про веревку, кинулся обратно в толпу. К нему подскочил тот же коротыш в перьях. Проштрафившийся лассометатель, с тоской в глазах опустил голову. Эрику его даже жалко немного стало. Проявил парень инициативу… кто ж знал, что так получится? Толпа сомкнулась, но над их головами Эрик разглядел взметнувшийся и опустившийся уже окрашенный красным хищно изогнутый крюк, насаженный на деревянную дубину.

Добраться до него они не могли, но и ему деваться некуда. Лассо больше никто не бросал, одного случая им хватило. Эрик подумал, что вот если бы бросили несколько человек сразу — на руки, на ноги, то ему пришлось бы кисло. Но то ли эти ребята не были такими сообразительными, то ли у них не было такого количества веревок. Пока они пялились на него, грозно вращая глазами и не прекращая возмущенно вопить.

Поводов для возмущения у них, впрочем, предостаточно. Приперся, ходит здесь, в руки не дается, сопротивляется, по запретной дороге ходит, да еще и своих из-за его раздолбайства теряют…

Эрик повернулся к стене. Та ее часть, что в джунглях, была плотно покрыта зеленью, обросла лианами, в некоторых местах к ней плотно прислонились деревья. Можно было бы забраться и перелезть, но в этом месте она совершенно гладкая, почти без шероховатостей. Неприступная, как замковой стене и полагается. Хотя у разрушенной башни довольно низкая. Но все равно для него высоко.

Пока он думал, что делать дальше, коротыши, уже что-то надумали. Из толпы вперед вышел тот самый тип в татуировках и перьях. Немолодой, надменно посмотрел на Эрика, грозно протянул к нему руки. Крюка в них не было, засунул за пояс, при том, оружие был размером едва ли не с самого коротышку.

Повращав перед собой руками, татуированный растопырил пальцы, вытаращил глаза и стал что-то подвывать. Руками, он как будто царапал перед собой воздух. Потом замотал головой, так что бесчисленные пышные перья на голове закачавшись, превратились в одно туманное белое облако перед лицом.

Эрик озадаченно за ним наблюдал, не понимая, что тот делает. Тот же продолжая махать руками, завыл громче, добавив голосу хрипотцы, стал, как бы тянуть на себя Эрика.

«Да это же он колдует» — догадался Эрик. С магией он уже сталкивался, когда однажды в море нарвался на купеческий корабль из Фраккара. Тогда на его команду как будто налетел рой здоровенных злобных черных пчел. Вместо абордажа, команда, да и он сам были заняты, тем, что колотили себя по всем частям тела пытаясь отогнать мерзких тварей. Как только пираты переключились с погони за купеческим кораблем на танцы с пчелами, тот дал стрекача. Уже потом, в Ликеделле, узнали, что на том корабле плыл один из магов Сонной десятки Фраккарского королевства. Вопросы, откуда в ста морских милях от берега взялись пчелы, и куда потом пропали укусы, исчезли. Их шуганули тогда, ничего серьезного, но воспоминания о болезненных укусах оставались долго и желания связываться с магами, не было.

Но сейчас Эрик ничего не чувствовал. Непонятно было — шарлатан этот коротышка с татуированной физиономией или нет, но сам он свято верил, что сейчас Эрик отлипнет от стены и подойдет к нему.

Шаман и сам почувствовал, что его потуги уходят впустую, нахмурился, смерил Эрика тяжелым взглядом и потянулся себе за спину.

Эрик напрягся.

Шаман вытянул из-за спины короткую трубку и поднес ее к губам.

Эрик приготовился отпрыгнуть. Духовая трубка. И о таком слышал. Смазывают стрелку ядом, и она вылетает вот из такой вот штуки.

Шаман набрал воздуха в легкие и дунул.

Эрик пригнулся, но вместо стрелки из трубки вылетело несколько странных звуков.

Дудочка! И что он хочет? Чтобы Эрик от его жуткой музыки бежать бросился и через дорогу перескочил?

Додумать ехидную мысль он не успел, так как его правая нога вдруг подпрыгнула на месте и притопнула. Эрик изумленно уставился на нее, пытаясь сообразить, что это за фокусы позволяет себе его конечность, как в ту же секунду такой же витиеватый фортель и так же безо всякого согласования с хозяином, выкинула нога левая.

Через минуту Эрик самозабвенно танцевал на поблескивающей в утренних лучах радужной дороге. И ладно если б танцевал. Совершенно неожиданно у него в голове возникла песенка, какую он часто слышал в кабаках, но никогда в жизни не пел, и даже не знал, что он ее помнит:

Как у матушки Варвары были три дочурки Днем гуляли по бульвару стройные фигурки Ночью первая свалила к моряку на вахту Вино пили, кружки били, потопили яхту А вторая танцевала на столе кабацком Лишь пиратов целовала, не салаг рыбацких…

Ночные похождения дочурок с этого, собственного говоря, лишь начинались. Дальнейшие приключения были такими, что петь песню в трезвом виде не краснея, было невозможно даже в кабаках. Там еще и их мамочка присоединялась.

Эрика вело к толпе нелепым, кривым шагом. Вроде и, пританцовывая, но пытаясь сопротивляться, прихлопывал себя по груди и по бедрам и ничего не мог с этим поделать. Татуированный туземец продолжал играть, а на его лице проявилось что-то вроде снисходительного торжества. Эрик понял, что, двигаясь в танце, идет прямо к нему. Мелодию туземец выводил дикую, но вполне ритмичную и не танцевать Эрик не мог. Он понимал, насколько по-идиотски выглядит, но продолжал двигаться в сторону сгрудившихся дикарей.

Ему очень хотелось танцевать! Он и танцевал.

Проорал очередной куплет, подпрыгнул и выбил каблуками несколько искусных чечеточных движений.

Шаман не прекращая играть, растеряно моргнул. Эрик подпрыгнул еще раз, опустив на радужную поверхность стопу, затем притопнул носком. Потом тоже повторил с другой ногой.

Шаг-носок, шаг-носок. Кабацкая чечетка, несмотря на свою простецкую природу, вещь довольно сложная. Сапоги на Эрике были добротные, даром, что побывали с хозяином во всех переделках последних дней. Единственно, что проколоты в одном месте. Причем о скелет одного из этих бедолаг. Но прочные, с набойками.

Туземцы завороженно смотрели на богохульника, прислушивались к странной для их уха песенке и с восторженным ужасом не сводили глаз с его ног, которыми пришелец колотил по священной дороге. Эрик дважды подпрыгнул, присел, закрутил сложный финт и взмахнул руками.

Шаман перестал играть, оторопело посмотрел на него, потом перевел взгляд на дудочку в своих руках, явно пытаясь сообразить — как это меня угораздило?!

Как только музыка прекратилась Эрик замер на месте, хотя находился уже в паре шагов от размалеванного маэстро, тяжело дыша, уставился ему в лицо. И злобно плюнул тому под ноги. На священную дорогу.

Туземец взвизгнул, завизжал что-то возмущенное, но Эрику ясное дело, непонятное.

В ярости, не соображая, что делает, размашисто ударил Эрика крюком.

Эрик перехватил оружие за деревянную часть, вращающим движением на себя, выхватил его. Рывок выкинул шамана на дорогу и сейчас он изумленно смотрел себе под ноги на разноцветные плиты, не в силах понять, как такое могло произойти?

Воцарилась тишина. На глазах туземцев произошло то, чего не могло случиться в принципе. Рушились устои. Возможно, сейчас небо должно было упасть на землю или река потечь вспять.

Эрик не стал дожидаться ни того, ни другого. Оружие уже было у него, но этого было мало. Он выхватил из левой руки шамана дудочку, сунул за пояс, отскочил назад к стене. Подбежал к месту, где она уходила в руины башни, подпрыгнув, зацепился трофейным крюком за стену и, подтянувшись, залез на нее. Обернулся.

Шаман все еще стоял на дороге, но уже лицом к молчаливой толпе своих соплеменников. Затем он что-то растеряно пролепетал и сделал робкий шаг к ним навстречу. Толпа подалась вперед.

— Ну, вы тут разбирайтесь, а у меня дела, извините, — вежливо попрощался Эрик и спрыгнул с другой стороны стены.

Пока они о нем забыли, но вряд ли это продлится долго. А учитывая, что, в силу понятных причин, местность они наверняка знают лучше его и вполне способны просчитать, где он выйдет, и чтобы радужная дорога не мешала, следовало поторопиться.

Замковый двор оказался почти не разрушен. Донжон стоял не покосившийся, а лишь кое-где по камню, будто сильный ветер прошел, «обкорнав» местами башню и выбив из нее несколько камней. Эрику подумалось, что в другой раз он, может быть, и нашел время прогуляться, дав волю естественному чувству любопытства, но уж точно не сейчас.

Из открытых дверей башни пахнуло гнилью. Выскочила крыса, увидела несущегося Эрика, юркнула обратно. Эрик меньше чем за минуту пробежал вымощенный камнем двор, так же стремительно взлетел по узкой лестнице на противоположную стену.

Разглядел неподалеку прислонившееся к стене кривое дерево, помчался по стене в ту сторону. Боевой ход стены был широкий, но неровный, с глубокими выбоинами и Эрик дважды споткнулся. Добежал до дерева, скинул крюк вниз и прыгнул в густоту листьев, наугад хватаясь за место, где по идее должна быть ветка. И чуть опять не упал. Ветки тонкие и Эрик сорвался с них. Над самой землей, хватаясь за все окружающее, снова завис «врастопырку», как ночью, когда удирал от древесной твари. Спустился и проверил рукой чудо-дудочку за поясом. Цела.

Подобрал с земли крюк и сжимая первобытное оружие в руке побежал сквозь лес. Один раз остановился и прислушался. Погони не слышно. Или им обходить долго, ли они нашли занятие поинтереснее. Например, шамана своего кончают.

Через пять минут лес кончился. Деревья расступились, выведя Эрика на невысокий обрыв, под которым начиналась полоса белого песчаного пляжа. Море.

Правильное направление он все это время держал! Правильное! Соседний остров совсем недалеко и если пройти по берегу на запад около мили, то расстояние до него будет футов пятьсот, может чуть больше.

Переплывет! Слышал, что и соседние острова с Летним почти такие же «гостеприимные», но то «почти». В конце концов, это успех, удача — пройти через весь этот долбанный остров и остаться в живых! Худшее уже позади!

Додумать радостную мысль не успел. Услышал людские голоса. Гортанные, и уже знакомые. И еще какой-то странный вопль — то ли давно не смазанные ворота медленно открывают, то ли в кривую трубу дуют. И ругательства! На понятном языке, между прочим!

Эрик рухнул на холм. Внизу продолжили орать.

Эрик по-пластунски пополз к краю холма. Осторожно выглянул.

У самой кромки воды, смуглые коротыши, вряд ли те же самые — не успели бы, но такие же дерганые, атаковали какого-то человека. Человек был хорошо одет, в длинный и богатый темно-зеленый пелиссон, чьи полы ему мешали прыгать. А прыгал он много и активно. Коротышей было трое, со все теми же ухватами и сетью, и не будь Эрик уверен, что напавшая на него у кромки леса троица, наверняка все еще там и валяется — бил он крепко, то решил бы, что это они и есть.

Человек был больше всего похож на купца. Отбивался от туземцев самым настоящим мечом — длинным, прямым и ему тяжелым. Отбивался неумело, неловко взмахивая оружием. Движения были далеки от совершенства, бойцом он не был. Что его до сих пор не закутали в сеть, можно было бы назвать странным, если бы не одно обстоятельство. За его спиной, рядом с походным шатром, сваленными на землю тюками и деревянными ящиками, метался привязанный к дереву верблюд. Это он так бешено орал. Кажется, чудную для этих мест животину коротыши видели в первый раз и боялись. То, что верблюд их боится еще больше, оттого орет и суетится, они не понимали и атаковали «купца» нерешительно, мешая друг-другу, с оглядкой на мечущуюся на месте жуткую двугорбую тварь.

Думал Эрик недолго. Обрыв был невысокий, а беспрерывно откуда-то прыгать он уже попривык. Приземлился прямо за спинами туземцев. Богато одетый страдалец перестал скакать и изумленно уставился на него поверх курчавых макушек. Те за шумом прибоя и верблюжьими воплями приземления Эрика не услышали, но невольно повернулись, следуя взгляду своей предполагаемой жертвы.

Эрик крюком подбил ногу ближайшего к нему коротышки, обратной стороной крюка заехал в висок второму. Оба упали на собственную сеть. Последний, слабо соображая, вскинул ухват в направлении нападавшего. Эрик отбил рогулину и ткнул туземцу округлой частью крюка в переносицу. Тот рухнул на песок.

Человек в зеленом открыл рот и хотел что-то сказать. Эрик вскинул руку в его сторону, сделал шаг назад и крюком, плашмя, ударил по голове начавшего подниматься коротышку. Облокотился на шест и, прислонившись щекой к тыльной стороне крюка, выдохнул и спросил:

— А ты, собственно, кто?

Человек с тем же ошарашенным видом смотрел на Эрика, дважды моргнул, затем завопил и размахивая мечом бросился вперед. Эрик только и успел, как оторваться от шеста и выставить его перед собой, когда «купец», широко размахнувшись, попытался ударить мечом одного из лежавших на песке коротышек.

Эрик тычком увел удар в сторону и заметил:

— Да им хватит.

— Хватит?!! — человек вновь запутался в полах платья, умудрился утопить в них меч и суетливо пытался в этом клубке разобраться — Хватит?! Да вы посмотрите, что они сделали!!! — свободной рукой он ткнул себе за спину.

Эрик взглянул на рассыпанные по земле большие деревянные ящики, внимательнее. Большая часть из них была сломана, уцелевшие уткнулись в песок.

— Вы представляете, я проснулся оттого, что эти варвары ломали клетки! К тому же они напугали Антуана!

— Кого?

«Купец» бросил меч на песок, подбежал к продолжавшему метаться верблюду, схватил его за шею и стал успокаивать — Все, все. Уже все хорошо. Напугали моего хорошего! Напугали малыша. — Он ласково поглаживал верблюда по шее. «Малыш» продолжал неистово орать, косясь на валяющихся на песке туземцев большим влажным мутным глазом. Чтобы продолжать с ним обниматься, хозяин был вынужден семенить ногами.

Эрик с интересом наблюдал за идиллической сценой. Наклонился, поднял с песка меч, осмотрел.

Бастард. Отличная сталь. Меч большой, не для абордажа — во время палубного боя, таким не размахнёшься, не задев своих, а вот на суше, в нестесненных условиях, можно помахать от души.

Эрик крутанул клинок в руке, сделал оборот вокруг себя, повращал кистью. Тяжелый, но ему нормально.

Спасенный незнакомец полез в карман в пелиссона что-то достал оттуда и стал запихивать верблюду в рот. Тот перестал суетиться и сосредоточенно задвигал челюстями.

— Он финики любит — объяснил незнакомец Эрику, бросив короткий взгляд на его фортели с мечом. — Оторвался от верблюда и широким шагом, продолжая путаться в полах пелиссона, выставив вперед протянутую руку, направился по мокрому песку к Эрику. — Простите, я не поблагодарил Вас за спасение! Позвольте от всей души пожать Вашу мужественную руку.

Протянутая им рука блестела от слюны.

— Меня зовут Теодор Сильвен Хорас Шестой, сын Повэля — продолжил он.

Верблюд за его спиной смачно плюнул.

Эрик переложил меч в левую руку, а правой дружески хлопнул Теодора по плечу.

— Кристофер. Первый. Чей сын самому интересно. Есть у меня пара вопросов к папашке. И спрошу прямо сейчас еще раз — ты кто? И я не про имя. И откуда взялся?

Теодор, сын Повэля слегка покачнулся от дружеского хлопка.

— Я негоциант Арморианского королевства. Здесь ловлю экзотических животных.

— Никогда не слышал, чтобы кто-то заплывал на Летний остров и оставался в живых.

— Тогда вы можете себе представить, как был удивлен я, когда увидел вас!

Эрик кивнул.

— Слушай, поговорить мы сможем потом. Сейчас отсюда надо убираться. За мной неслась целая шайка таких вот же милых ребят — он кивнул в сторону оглушенных коротышек.

— Уверяю, что здесь вам ничего не грозит, — почти радостно проговорил Теодор, — на эту часть острова они никогда не ступают. Видите ли — рядом проходит дорога, с которой у них связаны определённые суеверия. Она полностью преграждает доступ к этому пляжу. Здесь они никогда не появляются. — Он смотрел на Эрик с радостно-идиотским выражением и кажется, собирался лезть обниматься.

Эрик выразительно взглянул на лежащих на песке оглушенных туземцев. К ним потихоньку начинал подбираться прилив.

— А, это надо полагать у нас с тобой массовая галлюцинация там валяется?! Коротконогая и предельно злобная.

— А! Эти?! Нет. Они появились другим путем.

— Другим? Это как?

— Ну-у-у…  — замялся вдруг Теодор…

— Говори, не мямли…

Теодор, чуть удивленно посмотрел на Эрика.

— Вы, наверное, военный? И, по всей видимости, командир?

— Ну-у-у…  — теперь уже слегка смутился Эрик. Не рассказывать же ему кто он такой на самом деле. Неизвестно, как отреагирует. — Да. Я капитан.

— Что с вами случилось? Где ваш корабль? Команда?

Эрик чуть отвернул голову. Как мог, старался об этом не думать, а этот напомнил, растравил. Коротко бросил:

— Пираты.

Теодор выдохнул:

— Ужасно. Как вам удалось спастись?

— Потом об этом. Скажи, наконец, как эти типы, что сейчас загорают кверху брюхом, сюда попали? Если им путь сюда прегражден? Я не из любопытства спрашиваю. Как бы новые гости не появились. Тем же путем.

— Они сюда приплыли.

Эрик завертел головой.

— На чем?

— Э-э-э. Была у них лодка. В море унесло.

— Не боишься, что новые приплывут? Тоже на лодке?

— Нет, не боюсь. Не переживайте. Не появятся они здесь, уверяю вас.

Что-то он темнил. Хотя понять можно. Свалился на него странный незнакомец, сомнительного вида, оборванный, хамоватый, вот и темнит.

— Чем я могу вам помочь? — продолжил Теодор.

Верблюд за его спиной еще раз плюнул.

— Чего он плюется все время? — спросил Эрик.

— Косточки. Их он не любит. Так, может вы все-таки чего-нибудь хотите?

Эрик проводил взглядом плевок, прикинул расстояние, отодвинулся и честно сказал, чего хочет:

— Я б, пожрал. И хорошо бы не финики.

* * *

Они сидели около шатра, напротив друг друга, на тех самых разломанных ящиках. Деревянные вертикальные решетки были сломаны и торчали обломками наружу. У Эрика в руках была тарелка с сушенным мясом и подсохшей, но такой вкусной кукурузной лепешкой. С набитым ртом он слушал рассуждения Теодора о трудностях купеческой жизни. Теодор рассказывал неохотно, будто оправдываясь, что он здесь делает. Кроме-того он все время беспокойно заглядывал Эрику за плечо на связанных коротышей. Эрик связал троицу спинами друг к другу, усадил подальше от берега и воткнул во рты по кляпу. Один из них уже пришел в себя и пытался подняться, но тела остальных ему мешали. Он что-то сердито мычал сквозь тряпку, но Эрик не обращал внимания и слушал молодого купца.

— Это нелегкая работа. Единственная радость, сам маршрут — пираты на нем появляются редко. Семейное дело. От отца мне досталось. Больше десяти лет назад впервые он сюда заплыл, приглядел, что звери здесь редкие, таких больше нигде не было, и стал их потихоньку вылавливать. Не сам, конечно. Он вроде меня был — тоже тощий и все больше по купеческой части. Охотников привозил.

— Охотников? — с набитым ртом переспросил Эрик, — так они охотились или все-таки ловили?

— Это я звероловов так называю — отмахнулся Теодор. Охотники, звероловы — какая разница? Звероловов. Рокских, Фраккарских, Сакульских, Рапайских. Из тех, что поопытнее. Они ловили, а отец товар на рынки поставлял. Товар штучный, дорогой. А как отец нас покинул, — Теодор возвел глаза к небу, — то дело я возглавил.

— Что-то я таких зверюг у ни на одном рынке ни разу не видел. А я за ночь тут многих навидался. Вот только что волки Ганпагские, так они по всем южным островам бегают. Даже на юге Рапайского каганата водятся. Здоровые гады. Злобные.

— Так я же говорю — товар штучный, — сказал Теодор. Продаю я их все больше тем же рапайцам. Севернее не довезу. Сдохнут, почти наверняка. Они теплолюбивые очень. Сдыхают, я уже пробовал. До сих пор денег жалко — они ж мне дорого выходят. Еще и охот… звероловом платить надо. А они дорого берут. Работа-то опасная. Так, что север для меня закрыт. А вы сами ведь с севера? — спросил он.

Эрик прожевал, потом ответил:

— Да. Не с самого, но…

— А чем занимаетесь? Тоже торгуете?

— Да нет. Я больше по военной части.

— Ах, да. Вы ведь уже говорили. Впрочем, видно. Вы, чувствуется человек жесткий. Значит, корабль был не ваш? Какому королевству служите?

— Диттхардскому — ответил Эрик и почти не соврал. Ликеделл официально числился в составе именно Диттхардского королевства. То, что он совершенно ему не подчиняется, это уже детали.

— Так это еще не Север, — согласился Теодор, — подождите! Вы же сказали, что на вас напали пираты — удивился Теодор. — Это кто же осмелился на военный корабль напасть?

Эрик сосредоточенно жевал. Не подумал. Брякнул, что первое в голову пришло и на тот момент показалось правдивым. Действительно, зачем пиратам на военный корабль нападать? Если они не полные идиоты, конечно.

— Вы, наверное, ценный груз перевозили? — помог ему Теодор. Или сопровождали?

— Да, сопровождал — согласился Эрик.

— А что, если не секрет? Золото?

— Ага. Золото — опять согласился Эрик.

— Эрик?!! — вдруг спросил Теодор.

Эрик замер с набитым ртом.

— Что? — растеряно переспросил он.

— Напал на вас Эрик?! Бешеный?!! Этот мерзавец всем честным купцам поперек горла стоит. Подонок. Совсем крышу ему снесло. Только он способен на военный корабль напасть. У другого пирата наглости не хватило бы. А за этим уже водилось подобное! Вот уж точно Бешеный!!!

Эрик медленно продолжил жевать. Затем так же медленно кивнул, оценив про себя идиотизм ситуации:

— Ага… он…  — и через силу выдавил — подонок, конечно…

— Ничего, когда-нибудь мерзавца поймают.

— Будем надеяться — кивнул Эрик — а твой корабль где? Ты что один, что ли здесь?

— За водой ушли — махнул рукой в сторону соседнего острова Теодор.

— За водой? На соседний остров?

— Поблизости больше негде воду искать. Эта часть острова почти полностью безопасна, — я уже упоминал про дорогу из прозрачной мозаики. Так вот — она лежит так, что не позволяет туземцам сюда попасть. У них запрет какой-то с ней связан, и они дикари, ему следуют. А туземцев именно в этой части острова много. Поэтому местные твари, включая волков и даже тройдахаров избегают этих мест. Туземцы на них охотятся — облавы, капканы, ловушки на деревьях ставят. Короче — избегают этих мест твари. На моей памяти ни разу не появлялись. Но вот вода…  — Теодор, свесившись с ящика покачал ногами…  — воды поблизости нет. Поверьте, мы все обыскали. Поэтому, когда задерживаемся надолго, как в этот раз, приходится за водой на другой остров плыть, — он спрыгнул с ящика — а ведь вы, наверное, пить хотите?

— От жажды не умираю, но вообще-то да. Попил бы чего-нибудь, — ответил Эрик, размышляя кто такие тройдахары и вспомнив ловушку на дереве в которую попал.

— Чего-нибудь? — с хитрецой спросил Теодор. — Чего-нибудь не обещаю, а вот славное куцебское у меня есть, — он достал из одного из разбросанных по песку тюков тыквенную флягу и беспокойно зашлепал по краю ящика — где-то у меня кубок был.

Эрик, не дожидаясь кубка, вынул у Теодора флягу из руки и приложился. Кадык шумно заходил вверх-вниз. Вино было не самое изысканное, но выше среднего. В нос приятно шибануло ароматным и терпким. Эрик оторвался лишь, когда опустошил больше половины.

— Ого! Осторожнее, оно довольно крепкое! — Теодор смотрел на него не иначе, как с восхищением.

— Крепкого ты парень не пробовал — отмахнулся Эрик. — В любом случае это было именно то, что мне нужно. — Настроение и без того уже неплохое, продолжало стремительно улучшатся. Эрик сделал еще несколько глотков.

— Слушай, Теодор,… прости дальше, кроме номера не запомнил, кстати, почему шестой?

— Сильвен Хорас Шестой! — с нажимом ответил Теодор — Сын Повэля! Это значит я шестой, кого в роду назвали Теодором — с оттенком гордости ответил тот. Уважение к традициям, в нашей семье незыблемое правило, равно и как уважение к отцу!

— Традиции и я уважаю, — кивнул головой Эрик, — как и старших. Я, например, всем, кому за пятьдесят, в борделях, всегда дорогу уступаю. Вдруг кто из них мой папаша.

Он опять выпил.

— Так, вот Теодор, как ты сам понимаешь, оставаться здесь мне совсем не хочется. Когда твой корабль вернется? Надеюсь, что в знак благодарности, ты меня отсюда вытащишь?

— О чем речь?! — развел руками Теодор — можно было и не спрашивать — корабль должен к вечеру вернуться.

— К вечеру? До соседнего острова плыть полчаса. И обратно столько же. Это ж куда они за водой ходят?

— Ну… , не только вода. Все припасы пополнят — птицы набьют. Свежатины то хочется.

— То есть вы еще долго на острове будете? Не всех наловили?

— Ага. А теперь, так и вовсе придется все с начала начинать. Сами видите — клетки сломаны — добыча упорхнула.

Эрик опять взглянул на клетки. Что-то его смущало в этой картинке, но что он так и не понял. Беспокойство было далеким, невнятным, а сам он слишком рад тому, что выжил и встретил этого парня, поэтому мысль, не успев оформиться, задвинулась куда-то далеко.

— Хорошо, упрощу вопрос — сколько вы еще собираетесь провести времени на этом чудесном, гостеприимном острове? — А он действительно здорово устал, оказывается. Только теперь, сидя, это почувствовал.

Теодор, странно посмотрел на него, опустил глаза, помедлил и неуверенно пожал плечами:

— Я точно не скажу. Как лов пойдет.

— Я тебя не тороплю, конечно, тебе решать. Но дел у меня много. Накопилось. Очень надо переговорить кое с кем. Мне надо побыстрее…  — Речь путанная. Ему бы сейчас поспать. Всю ночь по острову носился.

Теодор в этот раз не ответил, отвернулся и стал смотреть на море. Затем задумчиво осмотрел пляж и разбросанные вещи. Как-то невпопад произнес:

— Все разбросали уроды мелкие. Теперь собирать все это. Порядок наводить. Ненавижу бардак.

Эрик клюнул носом и выронил из рук флягу и лепешку.

Только что бывший медлительным Теодор быстро соскочил, подхватил с песка забулькавшую флягу, заботливо стер с горлышка прилипший песок, заткнул пробкой и не спеша вернулся на место.

Эрик удивленным взглядом проводил его и хотел уже спросить, в чем собственно дело, он и сам бы поднял, но вдруг почувствовал, что не может пошевелиться. Легкая вялость переросла в тяжелейшую сонливость.

Теодор вернулся на место и задумчиво уставился в океан. Потом перевел взгляд на связанных коротышек и озабочено качнул головой:

— Надеюсь, ты их хорошо связал, если вырвутся, то боюсь с ними, все же не справлюсь. Верткие, ловкие… может и вправду прирезать?

Эрик, не понимая, что с ним происходит, растеряно и тупо смотрел на ящик, на котором сидел и на сломанные прутья решеток. И только сейчас понял, что было не так в общей картинке, рассказанной шестым Теодором. Сломанные прутья не были вогнуты внутрь, как если бы по ним били сверху, а торчали наружу. Туземцы не приплывали сюда на лодке, которой, по видимости и не было. Они вылезли из клеток, сломав решетки!

Он вскинул голову, чтобы спросить, но вместо вопроса только, что-то невнятно промычал и тут же понял еще одно… про вино.

Теодор со скукой во взгляде смотрел не на Эрика, а на море. Затем произнес:

— А ты здоровый! Я таких крепких еще не встречал. Столько выпил, а подействовало только сейчас. Дорогущий порошок, к слову. Здесь такой нигде не достать. И на землю пролилось…

Эрик рухнул на песок, тяжело хватаясь пальцами за землю, изо всех сил сопротивляясь действию снотворного. Потянул пальцы ко рту, надеясь поглубже засунуть в глотку. Пальцы не гнулись, руки, как и все тело, не слушались. Он стоял на карачках, земля находилась менее, чем в футе от него и дико танцевала, танцевала!

Тело, лишившееся опоры, рухнуло на песок. Земля сделала завершающее па, перепрыгнула через него и замерла.

Глава 15

— Хорошо идем парень! Третий день всего, а уже столько прошли! Ни разу такого не было. Ветер то какой! И попутный, и непрерывный. Летим, а не идем! Может это ты нам удачу принес, а?! — капитан потрепал Курти по голове.

К похвале Курти отнесся удивленно. Он и не представлял, что капитан знает о его существовании. Курти его сегодня впервые увидел. Стоял на мостике, смотрел в трубу, потом о чем-то говорил с Лукасом. Затем спустился и его, Курти заметил. Старый совсем уже — ему уже, наверное, около сорока, даже седина в бороде есть. Как на голове неизвестно — широкополая шляпа скрывала макушку. Но старик уже, конечно.

— Удачливый, — мимо прошел боцман — ленивый он! И руки корявые. Гонять надо!

— Не ворчи! — капитан усмехнулся — себя вспомни. Каким неумехой был. А смотри — до боцмана дорос.

— Потому и дорос, что гоняли — боцман шел дальше и голос становился тише. — А, что ворчу, так у меня работа такая.

— Ты на него не обижайся — продолжил капитан. У него и правда, работа такая. Он, когда кричит, то не со зла. Так надо. Поймешь потом. И не напрягайся — все у тебя нормально. А дальше еще лучше будет.

Капитан снова взъерошил ему волосы и пошел дальше.

Настроение было неплохим. Курти выспался. Более того — встал сам. Спать долго не привык. Кто работнику в трактире долго спать позволит? А здесь его не разбудили вместо со всеми, потому что часть ночи провел на вахте. А это, как выяснилось — святое.

На завтрак сухари, точнее один большой сухарь и миска с белого цвета мелкой разбухшей крупой, которую называли «ризовой» или как-то так… все равно вкусно! И много! Хотя последнее мнение окружающие не разделяли. Неженки! Им и сухари надоели!

После ночного посещения трюма, Курти, с радостью держался бы от него подальше, но утром, первым делом, его приставили к помпе.

Рутинная работа скоро стала привычной. Единственно тяжело. Рукоять насоса, не то, чтобы очень тугая, но толкать ее пришлось часа два. Руки болели, пальцы немели. Курти сменили, но работа помп не останавливалась ни на секунду. Исключение ночью, но тем больше работы было утром. Оказывается корабль, а точнее все корабли «текли» беспрерывно.

О том, что Курти сменил шило на мыло, он не пожалел ни разу. И на корабле, и в трактире — работа и много. Но, во-первых, здесь неплохо кормят, а во-вторых, не бьют. Тычки и подзатыльники не в счет. Это в порядке вещей к салаге. И не больно, и самое главное — не унизительно. Ну, работает парень обезьяной и что? Все через это проходили.

Не рай конечно — телесные наказания на флоте были всегда и страшные — от «линьков», «кошек», до купания с реи и «любования небом». В последнем случае проштрафившегося привязывали к одной из верхних рей, лицом вверх и оставляли так на несколько часов. Жара, ветер — это ерунда. Укачивало там невыносимо. Вплоть до того, что отвязывали от реи уже труп. Лучше уж порка.

Но пока все это было из разряда баек. И если делать свою работу правильно — не опаздывать на вахту, на борт с берега, не напиваться (больше положенного), то и проблем быть не должно. Пока все шло нормально. Матросы, как уже упоминалось к Курти относились нормально, единственно — кок.

Когда смена у помп закончилась Курти выпало идти в бачковые. На каждые двенадцать человек свой дежурный. Прежде, чем дойти до раздачи, еду следовало приготовить. Когда распределили вахту, боцман проорал: «бачковые» и произнес несколько имен, в том числе и Курти, точнее он проорал: «обезьяна», но это уже детали. По имени его здесь знали всего пара человек, для остальных он был… нет, не «обезьяна», так его звали, только, когда распределяли смену, что-то вроде официального имени, а обычно просто — Салага.

* * *

Камбуз маленький, тесный. Огромный чан с варевом бурлил у почерневшей переборки. Пахло странно, но вкусно. Дикий жар комнатушки контрастировал с холодом палубы.

Курти остановился в дверях. Кок (интересно, как его зовут?) стоял над чаном и разливал суп в котлы поменьше.

— Я пришел — сказал Курти.

Кок смерил его взглядом и сплюнул:

— И что? Пришел он.

— Я бачковой сегодня.

— Рад за тебя — кок отвернулся и продолжил колдовать над чаном.

— Делать то, что? — спросил, помявшись Курти.

— Обращение неправильное.

— Что?

— Как обращаешься, спрашиваю?!

— А как?

— Вот бестолочь. Ты ко мне должен обращаться «господин кок»!

— Хорошо, — пожал плечами Курти.

— Что «хорошо»?

— Господин кок, что мне нужно делать?

— Занятие тебе нужно? Хорошо, — кок отложил в сторону половник, — к печи подойди.

Курти послушно сделал шаг.

— С другой стороны, придурок.

Курти сжал зубы и промолчал. С другой стороны?

— Там же огонь!

— И что? Работа есть работа. Видишь качка! Чан шатает. А это непорядок. Зайди с той стороны и поддерживай печь, чтоб из него не выливалось. Ничего, обгоришь слегка — так тебе полезно — вон какой бледный.

— Печь же каменная и вмурована намертво… господин кок.

— А ты ее клал что ли? Тебе крысе сухопутной откуда знать, как она вмурована — намертво или вживую! Ты сам спросил — что делать? Я тебе сказал — что! Работай.

Курти опустил голову и вздохнул:

— Ясно. — Но с места не сдвинулся.

— Раз «ясно», чего встал?

— Ясно, что это заморочка такая для салаги. Знаю я про такие. Меня уже сегодня утром пытались к якорю приставить. Наточить, говорят надо, чтобы в грунт лучше входил. Я хоть и сухопутный, как ты говоришь, но при море давно. Слышал.

— Ты, что умный что ли? Знает он. Знал бы, что к чему, не салагой бы пахал, а человеком был бы. Не прислуживал, а тебе бы прислуживали.

Курти тихо проговорил:

— Я человек.

— Кто?! Ты!! Человек?!!! Обезьяна ты! Хватай вот этот котел тащи на палубу, обед скоро. Твоя артель первая харч получает.

Кок половником ткнул в один из котлов, куда только что перелил суп из общего котла. Курти подошел, оценивая про себя тяжесть посудины, схватился за ручки… и тут же одернул ладони. Ручки были раскалены от залитого в котел кипятка.

Курти обернулся:

— Рукавицы нужны, господин кок.

— Ты меня будешь учить, что нужно?! У себя на берегу будешь командовать, а не на моем камбузе. Нет руковиц. Так тащи.

— Так невозможно…

— Быстрее! Урод мелкий — кок поднял руку для затрещины. Курти проследил за рукой и в последний момент сдвинулся в сторону. Кока повело дальше и рука, с всплеском угодила в приготовленный для Курти котел. Взвыл, выдернул и бросив из левой руки половник ухватился за кисть обожженной правой. Со стоном стал ее баюкать.

— А я говорил — горячо, — кивнул ему Курти.

Взбешенный кок попытался его пнуть. Маневрировать в тесном помещении камбуза невозможно, но Курти юрко прянул вбок. Кок не удержался и грохнулся на пол. Задом ударился о палубу, головой о печь. Большой чан угрожающе качнулся. Кок в ужасе посмотрел вверх, но чан замер.

Курти скинул казенную куртку, обернул ею ручки соседнего котла, ухватил его.

— Я этот возьму, без ошпаренной кожи вкуснее… господин кок.

Кок держался за обожженную руку и на Курти не смотрел.

Тяжело.

Гладкие грани рукояток котла пребольно впились в пальцы и через намотанную куртку. От тяжести заломило в зубах и перехватило дыхание. Курти покраснел от натуги, но упрямо потащил котел вверх по трапу, оставив кока стонать на полу.

Хорошо налито не по самый край, а то бы расплескал. Жар варева бил в лицо, проникал через куртку к ладоням. Вкусный запах смешивался с духотой прохода. Тонкие покрытые трещинами деревянные проборки пахли солью и смолой. Еще они скрипели, но здесь, скрипело все. С трудом Курти вытянул котел на палубу.

— Поберегись, кипяток! — натужно прокричал он и потащил котел к бизани, где уже собиралась «его» артель.

Матросам и это варево не нравилось. А Курти умял за милую душу и сухарем протер стенки котла. Зажравшиеся они на корабле.

Дневная вахта в вороньем гнезде разительно отличалась от ночной. Не холодно и все видно. Они второй день летели на всех парусах и как Курти понял из разговоров моряков, это было редкостью, но удачной. Ему все больше нравилось на «Канарини». А в «вороньем гнезде» красота — ничего делать не надо, просто смотреть на море. Так, что во всех смыслах — красота. Укачивало, но он начинал к этому привыкать.

* * *

Сначала это была точка, будто кто-то капнул смолой на край воды у горизонта. Курти начал приглядываться и честно таращил глаза, пока точка не укрупнилась и не обрела пусть и слабые, но отчетливые очертания парусов. Курти набрал побольше воздуха в грудь и завопил:

— Корабль! — Подумал и добавил — Лево по борту! — Так, кажется правильно. Никто его этому не учил, но что-то такое от моряков слышал, еще из пьяных разговоров в «Свинье и кувшине».

Наверное правильно, так как Лукас быстрым шагом перешел к левому борту и стал шарить подзорной трубой по горизонту, а через минуту на мостик поднялся и сам капитан, так же вынувший трубу. Они о чем-то говорили, бурно жестикулируя, но о чем, с верхушки грота не слышно.

Ветер попутный и понять идет корабль за ними или просто тем же курсом нельзя. Курти, впервые отличившийся на службе, с интересом всматривался в далекое судно, одновременно пытаясь расслышать, о чем говорят Лукас и капитан. Бесполезно — и высоко и ветер в ушах. До паренька долетали только невнятные обрывки. Но с тревожными интонациями. Еще через десять минут к тем двоим на палубе, присоединился Клеон. Трубы у него не было, он поочередно прикладывался, то к подзорке капитана, то Лукаса и нервничал.

— Бригантина — донеслось до Курти снизу. Это Клеон. Чего орет-то? Курти вглядывался — двухмачтовый, на фоке паруса прямые, на гроте косые. Точно бригантина, и что так испугало-то?

— И что? От каждой бригантины теперь шарахаться? — Лукас разделял мнение Курти, стараясь успокоить Клеона.

И тут Курти вспомнил. Бригантина считалась излюбленным пиратским кораблем. Как, впрочем, и кеч, шхуна, бриг. Но кечи в открытом море не попадались — это прибрежный корабль, а у шхуны ходовые качества были ниже. А бригантина быстроходна и вместительна, что позволяло держать на ней большую команду, что важно при абордаже, есть место для добычи. Иногда пираты использовали бриг, но это корабль редкий и дорогой. Бывали пираты на барках, но это редкость и ходили на таких только настоящие морские волки. Фок, грот — прямые и бизань с косыми. По сути — большая бригантина, только вместо двух мачт — три. Но именно поэтому барк не очень маневренный и управлять им надо уметь — зато если разовьет скорость, то его уже не остановить. Вместительный и на нем, как правило, большая команда, что, как уже говорилось, при абордаже имеет решающую роль. Барки бывали северные и южные. Северные — тощие, вытянутые и вполне маневренные. Применялись как военными, так и торговцами. Южные, выросшие в барки из коггов и нефов — широкие, башмакообразные — любили купцы. Корабль идеально подходил для перевозки большого количества товаров. Хорош для обороны, но вот нападать на таком — бессмысленно. Он вряд ли кого-нибудь догонит. Но это была бригантина.

— Эй, в гнезде?!

Курти свесился вниз.

Капитан, задрав голову прокричал:

— Под каким флагом идет — видно?

— Нет — заорал в ответ Курти, — они вообще без флага!

Капитан, что-то произнес себе под нос, что-то вроде — «вот и я не вижу».

Бригантина тем временем прочно встала на курс и шла им в кильватер.

Их будто услышали, и над фоком бригантины медленно поднялся зеленый вымпел с желтым грифоном. То есть тем же, что буйно колыхался у Курти над головой.

Кричать об этом Курти не стал — тем внизу в подзорные трубы наверняка было видно. Тем более они от них не отрывались.

Странно. Почему прежде корабль шел без флага?

Бригантина изначально легче пинаса и судя по высокой ватерлинии, ничем не груженная. Она продолжала стремительно, по морским меркам, приближаться. Ее уже было видно с палубы и матросы занятые работами с любопытством посматривали в ту сторону. Несколько из них откровенно забив на работу, подошли к борту и оглядывались на приближающееся судно. Они о чем-то переговаривались между собой, но особой тревоги не проявляли. То ли люди бывалые, то ли не верили, что это могут быть пираты, так как видели желтый вымпел.

Бригантина шла за «Канарини», как привязанная, но по-прежнему непонятно — специально, или нет? Последнее вполне объяснимо — это торговый путь и шли оба корабля фордевиндом, но вот не реагировать на появившееся рядом подозрительное судно, было нельзя.

Капитан пришел к тому же выводу и отдал короткую команду Лукасу. Толстяк понимающе кивнул и поманив за собой боцмана нырнул в трюм.

Так прошел почти час. Бригантина неуклонно приближалась, капитан перешел с мостика на корму и не сводил с корабля подзорной трубы. Он все больше хмурился и нервно постукивал коленом по борту.

Курти разглядывал приближавшийся корабль с любопытством, но без особого страха. Он не верил, что с ним могло что-то произойти. Все по-настоящему плохое осталось там — в Елове.

Бригантина была уже совсем близко. Сверху Курти уже мог видеть ее палубу, почему-то пустую. Кое-где мелькало движение, но слабо-различимое, да и далеко все еще. Обзор перекрыт такелажем. Только, что-то в этом такелаже шевелилось.

Потом неяркое прежде утреннее солнце взбодрилось и стало бить «Канарини» в спину, практически ослепив их.

Часа через полтора солнце запрыгнуло за тучу и Курти увидел — бригантина была уже менее, чем в кабельтове от них и на ее вантах и шкотах сидели люди. Много. Полуголые, несмотря не нетеплую погоду, в руках держали луки и арбалеты. Нос облепила большая и колючая толпа. Остатки солнца прыгали по мечам и топорам.

То же разглядели капитан с Клеоном. Капитан подался вперед, как бы заостряя внимание на какой-то только ему видимой детали, оторвался от трубы и скомандовал:

— Боевая тревога! Корабль к бою, экипажу аврал!!!

Яростно засвистел в дуду боцман и сразу же дико прокричал, повторяя:

— Аврал!!! Свистать всех наверх!

Курти вцепился в края бочки и с полуоткрытым ртом смотрел, как Аргелийский флаг бригантины спустился вниз, а на смену ему прытко выпрыгнуло и заколыхалось на ветру черное знамя с белым черепом и скрещенными под ним белыми саблей и костью.

Часть команды «Канарини» выстраивалась цепочкой у трюма, но большая часть лезла по вантам вверх на мачты.

На палубу выскользнули Лукас и Клеон закованные в панцири, с капеллинами на голове. На Лукасе шлем держался криво, сползал и тот неловко поправлял его пухлой рукой. В руках сжимал охапку пик, торчащих в стороны. При выходе из трюма споткнулся, пики наклонились и бросились на матросов. Те с ругательствами отскочили в стороны. Лукас удержался на ногах и поспешно раздавал копья. За ним из трюма появился еще матрос, стал передавать разнообразное оружие дальше. Цепочка вооружалась. Матросы хватали мечи и топоры.

Бригантина неслась на них, как снежный ком с горы — скорость невероятная. Пиратский корабль шел прямо в кипящем кильватере пинаса, стремительно разрезая воду. Курти показалось, что в какой-то миг бригантина их протаранит.

— К повороту фордевинд приготовиться! — Ветер в ушах, все вокруг что-то орут, но команду капитана расслышал даже Курти в гнезде. Матросы на реях стали хвататься за шкоты.

Бригантина почти задевала корму. Курти видел, как несколько пиратов на носу бригантины раскручивали в руках железные крюки на тросах. И невысокий, почти голый человечек, одетый только в меховую безрукавку и рваные кожаные штаны, хищно оскалившись лютой беззубой улыбкой завопил:

— Лови грапнель тварь! — и отвел назад руку с крюком.

— Травить шкоты! — жесткая, быстрая, но хорошо различимая команда капитана. Он по-прежнему стоял на самой корме, ближе всех к пиратам.

Матросы на реях под Курти бешено задергали тросы. Часть парусов поползла вниз, часть вверх, на соседней мачте опустили гика-шкот.

— Поворот!

Рулевой вращал штурвал.

«Канарини» круто нагнулась и чуть ли не плашмя легла на воду. Курти второй раз за сутки едва не вылетел из гнезда, судорожно хватаясь обеими руками за мачту и стараясь упереться в дно бочки ногами. Тяжелая лазурь воды промелькнула в десяти футах от него. Лицо обдало влажным холодом.

«Канарини» повернув, замедлила ход, и бригантина пролетела мимо на все той же бешеной скорости. Курти поднялся со дна бочки и, уцепившись за ее края, высунулся. Беззубый в меховой безрукавке что-то вопил, выбирая из воды утопленный гранпель.

Курти впервые разглядел название, аккуратно написанное красной краской на борту: «Праведник греха».

Теперь этот «Праведник» разворачивался в их сторону.

Новичок в терминах Курти совсем запутался. «Канарини» повернул, хотя ветер дул с другой стороны.

— На грота-гитовы! — капитан переместился на правый борт и не сводил с бригантины трубы.

— Грота галс и шкот, грота-гитовы и гордеки разобрать!! — Это уже боцман, откуда-то из под Курти.

Матросы продолжали колдовать с парусами, что-то тянули, что-то опускали.

«Праведник греха» приближался наперерез курсу. Какой быстрый все же корабль!

— Правый борт, огонь!!!

Как они его там на нижней палубе услышали? Но под бортом, на удивление негромко, что-то взорвалось. Огня Курти не увидел, но облако черного дыма выскочило из-под правого борта и лениво уплыло в сторону.

Капитан зло наклонил голову и что-то пробормотал.

Мимо. Теперь Курти понял, что имел ввиду Клеон, когда пренебрежительно отзывался о корабельной артиллерии. Кто вообще выдумал пушки на кораблях устанавливать? Как стрелять при такой качке?

Бригантина опять сближалась. С ее борта свесился один из пиратов, тощий, жилистый, загорелый и приложив руки рупором ко рту прокричал:

— Капитан, слышь? Не выеживайся!!! Посмотрим, что у тебя в трюме, может даже не возьмем ничего! Ложись в дрейф! Хуже же будет! Пока крови нет. Потом с тебя по-другому спросим! Ну, ты чё?! Стой тебе говорят!!!

Капитан не отвечал, внимательно следя за маневрами бригантины. И когда та подошла достаточно близко скомандовал:

— Фок убрать!

— Фок-галс и шкот травить!! — снова подхватил боцман.

— Поворот!

Корабль снова накренило, но далеко не так сильно, как прошлый раз. Но «Праведник греха» снова пронесся мимо.

Недостаточно далеко! Пираты стали бросать грапнели и один из них уцепился за борт. На бригантине восторженно взвыли.

К кошке подскочили матросы и стали остервенело рубить ее трос топорами. В них полетели стрелы. Стрелки засевшие на вантах бригантины стреляли плохо. Или не умели, или при такой качке метиться трудно. Не попал никто. Трос обрубили и железный крюк безвольно звякнул об палубу. К нему подскочил кто-то из матросов, Курти не помнил его имя, — схватил и собирался выбросить за борт, но получил стрелу в плечо. Вскрикнув, выронил и крюк, и топор из другой руки, согнулся и застонав мелко затеребил в сторону. Отличиться хотел, а как не знал.

Бригантину увело в сторону, а пинас продолжив поворот оверштаг опять ушел с линии атаки.

— Не уйдем, не уйдем — запричитал кто-то на верхней рее грота под Курти. — Тяжелые слишком.

Курти и сам видел, несмотря на то что «Канарини» дважды уже уклонился от пиратов, расстояние между кораблями сокращалось.

То же поняли и на палубе и Курти услышал:

— Может груз за борт? — предложил Клеон.

— Я шел за этим грузом столько времени, лучше пушки эти идиотские за борт, все равно толку от них никакого, а заодно и пушкарей! — ответил капитан. — Да и все равно — поздно уже.

Вооруженные матросы, все это время плотной кучкой двигались по кренящейся палубе, держась каждый раз поближе к бригантине, откуда бы она не заходила.

«Грешный праведник» носом правого борта устремился к корме. Даже Курти видел, что в этот раз не уклониться.

— Левый борт, огонь!

Вновь глухой взрыв, но в этот раз от правого борта бригантины полетели деревянные брызги, а одно ядро утонуло в глубине корабля.

Послышались крики боли и ругань. Непонятно, какой именно был ущерб, но Курти видел, как несколько фигур, облепивших такелаж пиратского корабля, сорвались вниз.

Хотя это уже неважно. «Праведник греха» врезался носом в левый борт «Канарини». Поднялся от удара сам и приподнял пинас. Курти крепче уцепился за края бочки. В воздух взмылись множество грапнелей. Вцепились в борта и корабли затрещали притираясь друг к другу.

— К бою!!! — это боцман, не капитан. Матросы под Курти посыпались по вантам вниз, оставляя бесполезные ныне паруса. Хватали валяющиеся на палубе у трюма пики и бежали по палубе к месту сцепки.

— На абордаж!!! — это уже орали на бригантине.

Несколько пиратов перемахнули через борта. Их мгновенно встретила ощетинившаяся пиками толпа. Курти вздрогнул, увидев, как первых пиратов — смельчаков буквально нанизали на лезвия пик.

Беззубый, в меховой безрукавке, отвернувшись, что-то кричал своим, загребая рукой. В общем шуме криков, деревянного треска и тупого звона не слышно, но, кажется призывал не торопится.

Пираты продолжали тянуть «Канарини» к себе, борта кораблей прижимались все плотнее и площадь соприкосновения палуб росла, как и обзор вражеской палубы. Курти охнул увидев, сколько на ней пиратов. Раз в пять больше, чем матросов на «Канарини». Такелаж, по-прежнему полон стрелков и теперь, вплотную, они мазали реже. Несколько матросов с «Канарини» уже лежали на палубе, качка болтала их тела по мокрой палубе. Мокрой она была не только из-за воды — босые ноги моряков испачкались красным.

— Давай, давай, давай!!! Не дайте им перепрыгнуть! — Это Лукас. У него истерика, почти визжит.

Экипаж «Канарини» сбился плотной толпой. Кто-то кричал, чтобы те, кто в броне вышел вперед, чтобы прикрывать от стрел. Лукас, хоть и отчаянно трусил, последовал этому призыву и проталкивался вперед. Несколько человек в кирасах, в основном офицеры, уже вышли вперед, но толкового боя не получалось. Толпа придавила их к борту и стесняла в движениях. Пираты пока не лезли, ограничиваясь стрельбой из луков. Стрелы с щелчком отлетали от блестящих доспехов, но лучники сидели выше и стали стрелять поверх латников в незащищенных доспехами матросов. В толпе выделялся огромный Лукас, который прикрыл широкой абордажной саблей лицо и наклонил голову, выставив вперед шлем.

Нос «Праведника греха» с треском дошел до шкафута «Канарини». Прыгать на палубу пираты начали не в толпу, собравшуюся у форштевня, а ближе к фоку, перебрасывая тяжелые абордажные мостики, чьи заостренные шипы ломая фальшборт, вгрызались в корпус «Канарини», закрепляя сцепку. А когда часть матросов повернулась к появившимся на палубе пиратам, разрушив единство строя, основная группа атаковала уже в лоб остальных. Первому такому, стоявший впереди всех Лукас заехал своей саблей по голове. Неловко, суматошно, он не попал лезвием. Но удар плашмя был так силен, что оглушенный пират полетел в воду.

Пираты атаковали с двух сторон, продолжая орать, что-то свирепое, но в общем оре неразличимое. Размахивающая мечами и абордажными топорами толпа лишь казалось неорганизованной. Вычурно одетые в разноцветные, но грязные одежды, бандиты размашистыми ударами врубились в толпу. Курти сверху только вздрагивал, глядя, как очередной удар достиг цели. Пираты упорно лезли на пики, отталкивая их руками и не обращая внимания на получаемые раны.

Курти глазами поискал капитана и Клеона, но в общей мешанине боя их было не разглядеть. Глаза невольно остановились на боцмане, полуголом, с топором в одной руке и широким кинжалом в другой. Высокий, корявый, широко расставив ноги, он выдавался из общей толпы обороняющихся, сноровисто и деловито, будто делая привычную работу, дрался, вертясь на мокрой палубе во все стороны, сопровождая каждый удар отрывистым уханьем.

Прикрываемый таким образом, пиками, он уже убил, на глазах Курти, одного пирата, двух зацепил и уставать не собирался. Ругань на палубе раздавалась иступленная, вокруг эпицентра боя, каким стал боцман, лежало несколько человек, нелепо разбросав руки и мешая обеим сторонам.

Стрелки с «Грешного праведника» прекратили стрельбу — дерущиеся были слишком близко друг к другу, а попасть при продолжающейся качке можно было и в своего.

Пиратам несмотря на многократное преимущество было нелегко. Экипаж «Канарини» сбился в плотную кучу, ощетинился пиками и дрался отчаянно и довольно умело. Курти наконец разглядел капитана. Тот стоял в центре этой самой кучи и пытался управлять боем. И у него начинало получаться — все теми же отрывистыми командами он сумел выстроить матросов в непробиваемую стену. Часть матросов в приседе выставили пики вперед, другие держали пики над их головами.

Несколько раненых сидели на корточках внутри толпы, прислонившись, точнее прижатые к борту. Сморщившиеся от боли лица, приглушенные стоны. Курти разглядел среди них вчерашнего рулевого, которому рассказывал про костер в трюме. Бледный, полулежа сидел на палубе, прислонившись головой к борту, потеряно смотрел перед собой, зажимая правой рукой левое плечо. Из-под пальцев сочилась кровь. Испуганно смотрел перед собой вверх, где метались клинки.

После нескольких безуспешных атак пираты отхлынули, муравьиной сворой распределившись по всей палубе. Командовал ими тот самый тощий, беззубый тип со злой ухмылкой. Он выступил вперед, тяжело дыша, покачивая в руках катласс. За спинами не прятался, значит. Дрался.

— Все?! — спросил он. — Навоевались? — он сплюнул — Дальше, что? Сколько так простоите?

Матросы, набычившись ничего не отвечали, дышали так же тяжело, пик не опускали.

— Короче — беззубый опять сплюнул. — Корабль уже взят, что хотим, то и сделаем — руль, паруса наши. Только вы тараканы в кучу сбились. — Нет! Если нравится, там и стойте. Только толку? — Беззубый, еще постоял и наклонив голову произнес:

— Можем и договорится. Живы останетесь.

— Какие гарантии? — кто-то из матросов.

— Я не с тобой сявка разговариваю — рявкнул беззубый — болтало прикрой! Гарантии от шлюх портовых тебе будут, что вшу подцепил! — беззубый перевел взгляд на капитана.

Капитан тоже смотрел на него, но молчал.

— Так, короче — беззубый продолжил разговор — Я Хранг-сундук! Меня все знают! Знают, что свое слово всегда держу! Бросайте оружие — каждый матрос жив останется! Мое слово!

Тишина стояла несколько секунд и нарушилась глухим стуком первой упавшей пики. Потом второй, потом третьей. Через минуту с оружием стоял только капитан. Он никого не уговаривал, ничего не делал.

Хранга-сундука это не волновало. Он коротко кивнул, снова сплюнул и продолжил:

— Теперь от оружия отодвинетесь!

Кто-то из моряков возразил:

— Куда? Мы на форштевне.

— Хорошо, тогда сюда бросайте.

Матросы нехотя снова подняли оружие и снова пошвыряли его в сторону. Клинки скучно позвякивали.

Вот и хорошо. — Хранг подошел вплотную к боцману и широко улыбаясь, снизу вверх заглянул ему в лицо:

— Хорошо дерешься!

— Рад, что тебе понравилось — боцман ответил медленно и нехотя.

— Скольких моих ребят положил — покачал головой пират.

— Троих.

— Что?

— Я думал ты спрашиваешь, скольких твоих я положил. Я отвечаю — троих.

Хранг молча смотрел на него, медленно меряя взглядом.

— Ранил еще больше — продолжил боцман так же.

Хранг одобрительно кивнул:

— Вот это правильно. Не хрен перед кем-то прогибаться. — Он покивал и добавил, — ко мне в команду пойдешь?

— Нет, — эмоций боцман не проявлял.

Хранг постоял перед ним в задумчивости:

— Жаль, — и прошел мимо боцмана к остальной команде, — чего встали? Показывайте трюм? И груз посмотрим и вас там оставим.

Послышался ропот. Кто-то выкрикнул:

— Зачем нас в трюм?

— А что на палубе вас все остальное плавание держать? Или вы олухи решили, что я вам корабль оставлю? Корабль и груз теперь мои. И вы мои! В трюме посидите. Так спокойнее.

— И куда теперь корабль? Нас?

— Хранг удивленно посмотрел в сторону кричавшего:

— Как куда? Куда и шли. На юг.

Повернулся в сторону стоявшего в одиночестве капитана и крикнул:

— Оружие в общую кучу! Или так и будешь стоять?!

Капитан, держал в руке меч, слегка шевеля пальцами. Затем бросил его за борт.

Хранг подошел к нем вплотную.

— А отдать западло было?

Капитан не отвечал.

— Слушай, может у тебя языка нет? Хотя странно. Ты так громко команды отдавал, еще четверть часа назад. В бою может, отрезали? Покажи а?

Капитан по-прежнему не отвечал. Пираты и плененная команда прислушивались к разговору. Курти высунулся из бочки ровно настолько, чтобы видеть происходящее, с риском быть замеченным, тоже наблюдал.

— Тебя! Такого благородного, чувствуется, — какой-то босяк просит язык ему показать. Ты ж меня на место поставишь! Ты вона какой — Хранг поднял руку вверх, — а я — рука опустилась к самой палубе — пес неблагородный. Покажи язык, а?!!

Капитан ему, так ничего и не ответил, а Хранг с размаху врезал капитану тыльной стороной ладони. От удара с головы капитана слетел незакрепленный шлем, а седые волосы всклочились.

— Ты что, от меня уважения ждешь, что ли? Добром бы все отдал, и крови бы не было. Вон на матросов своих посмотри — мертвые лежат. Это не я сделал. Это ты сделал. И панцирь тоже сними!!! — Хранг опять сплюнул.

Капитан вдруг улыбнулся окровавленными губами:

— Что и чего я жду, тебя… «пса», не касается… и не плюй на моей палубе.

Хранг с серьезным выражением лица шмыгнул носом, опять кивнул:

— Это моя палуба.

Капитан усмехнулся:

— Может ты и прав. Очень уж по-скотски себя на ней ведешь. Только не пес ты. Не льсти себе. Собака животное благородное. В действительности, ты свинья. И сейчас превращаешь мой корабль в свинарник. Все под себя.

Хранг еще раз кивнул. Затем спросил:

— Кладовая где? Под ахтер-люком или в трюм загнал? Мы второй месяц в море, еда червивая, вода и та гнилая уже.

— Что?

— Где вино, ром? Видишь у нас праздник — день удачный. Новый корабль приобрели. Отпраздновать надо.

Капитан снова отвернулся:

— Найдешь…

— И то верно. Не, ну это я так. Разговор поддержать. — Хранг широко и радостно улыбнулся.

Он направился к остальным и выругался:

— Почему эти не в трюме? Гоните их туда. В нижний. Заодно у помп пусть постоят. Корабль хороший — еще потопим случайно. Да и команда ничего, видишь какие крепкие. Пригодятся ребятки.

Нехорошо это прозвучало. И не только Курти это почувствовал.

— И чем это мы тебе пригодимся? — вопросительно крикнул кто-то из толпы…

— Чет, груз, какой-то разговорчивый попался, — будто бы сам к себе обратился Хранг. — Для чего нужны спрашиваете? Груз, который внизу, это хорошо. Но по опыту знаю, что с севера ничего кроме дерева не везут. А его продать трудно. А вот вы ребятки… я ж говорю — крепкие — хорошо пойдете.

— Это, что же? В рабство нас?!! — завопил кто-то.

— Ага — кивнул Хранг. — Я и говорю — груз должен быть в трюме. — И набрав в легкие воздуха: — А ну вниз пошли!! Я вам жизнь обещал — выполняю честно. Будете жить. А вот как, это уже не мое дело! Хотя…  — он задумчиво посмотрел на катласс в руке, потом решительно задвинул его за пояс. Ножн не было. — Кто не хочет, может в рабство не идти! — он остановил рукой своих, которые гнали матросов в трюм.

Матросы остановились. Смотрели и со злостью, и с недоверием, и со страхом. Но и с надеждой.

— Доску принесите кто-нибудь, — приказал Хранг.

Несколько пленных, под присмотром, притащили доску из трюма. Вид у них был озадаченный, в отличие от пиратов, которые ехидно ухмылялись.

— Откройте порт и кладите — продолжал Хранг. Так, чтобы большая часть на палубе лежала.

Матросы выполнили приказ.

— Вот и хорошо. Слушайте меня внимательно. Тот из вас, чертей безруких, кто не хочет отправляться на малагарский рынок рабов, может пойти ко мне в команду. А для этого надо пройти испытание…  — он вновь обернулся к капитану — ты пока к доске подойди. — Опять пленным:

— Так вот — тот из вас, кто поможет во-о-он тому типу — он ткнул рукой в сторону капитана, прогуляться по этой доске в море… идет ко мне в команду.

Воцарилась тишина.

— Ты не матрос, тебе я жизни не обещал — обратился к капитану Хранг — да сними ты панцирь, говорю же тебе… он тебя сразу на дно потянет, — ну так кто?! Мне только один нужен! Шаг вперед.

Курти испугано перевел взгляд на пленных матросов. Находились они прямо под ним, такелаж сильно мешал обзору, но движения никакого не было. Стояли испуганные, мрачные, но никто вперед не вышел.

— Что? Такой капитан хороши…  — начал Хранг.

— Я согласен!

Хранг вытянул шею, пытаясь разглядеть говорящего. У Курти екнуло в груди. И голос узнал.

Вперед вышел кок.

— Хорошо, а то я уже переживать начал — Хранг сделал вид, что вытирает пот со лба. — Значит не все капитана любят… любили, то есть.

Хранг широким шагом подошел к коку, дружески обнял его и приветливо спросил:

— Тебе капитан не нравится, да? Или в кандалы не хочешь?

Кок испуганно молчал.

— Да ты скажи, не бойся.

— Не хочу…  — выдавил кок.

— Ясно. Да не бойся так, я в общем так и подумал. Ты на корабле кем?

— Кок.

Хранг поморщился. Потеребил коку волосы и обернувшись к пленным спросил:

— Как он готовит?

Матросы по-прежнему молчали.

— И с этим ясно — кивнул Хранг — это нормально. Я еще ни разу не видел хорошего повара, который бы по доброй воле согласился на корабле служить. Повара народ такой — им бы потеплее, поуютнее. А нас вот такие и кормят! — он обращался к матросам — несправедливо да?… Молчаливые какие, — сокрушенно покачал головой и продолжая обнимать кока, ласково глядя ему в глаза, потянул из-за пояса саблю.

Кок начал вырываться, но Хранг держал его крепко и бросив: «Не дрейфь», вложил саблю в руки. Бросив взгляд в сторону открытого порта, раздраженно произнес:

— Идиоты, капитана свяжите, он чувствуется шустрый, даром, что седой, боюсь если нашего нового члена команды к нему с саблей подпустить, то капитан его этой же саблей и того…  — и опять потрепал кока, — слышишь, я за тебя уже боюсь.

С капитана содрали кирасу, связали. Он так и не сопротивлялся. Его подвели к доске, уходившей через открытый порт в море.

Один из матросов завопил, Курти не разобрал слов, слишком надрывным был вопль. Толпа заколыхалась. К крикуну, прямо в толпу бросился один из пиратов и несколько раз ударил крикуна по голове дубинкой. Глухие звуки ударов донеслись и до бочки на гроте.

Связанный капитан обернулся и зычно взревел:

— Прекратить!

Замерли все. И матросы, и пираты, и Хранг с коком. Последний слегка присел.

Капитан смотрел на него мягко и насмешливо:

— Чего встал? Начинай отрабатывать свой новый статус. Ты теперь пират.

Кока трясло. Он испугано глядел на капитана, каталас в руке мелко подрагивал. Хранг тоже смотрел на капитана, но зло. Затем толкнул кока в его сторону и произнес:

— Слышишь, что его благородие тебе приказывает? Давай! Господин капитан у нас до самого конца благородным будет. Учись.

Кок сделал мелкий шажок в сторону капитана и неловко ткнул в него его кончиком сабли. Пираты заржали.

Капитан наклонил голову к месту укола и вздохнул:

— Ты все такой же придурок. Ты в веревки ткнул. Они толстые. Коли или ниже или выше. Я должен от боли шаг по доске сделать.

Пираты гоготали.

Кок сглотнул и, отведя руку с саблей назад, замер, не сводя глаз с капитана.

Тот был так же спокоен.

Они бы так и стояли, но не выдержал уже Хранг. Он сделал нетерпеливый шаг в их сторону:

— Коли уже, креветка!!!

Капитан повернулся к Хрангу и спокойно произнес:

— А ты, свинья заткнись. На этом судне пока я капитан. И командую я. — И сделал несколько уверенных шагов по доске.

Доску перевесило и вместе с человеком она опрокинулась в море.

Другим концом ударила кока по руке, выбив саблю из рук. Тот суматошно замахал руками, ловя оружие и отдернул руку, порезавшись. Брызнула кровь. Окрашенная красным, сабля упала на палубу.

Хранг раздраженно оттолкнул кока, поднял саблю, и вытирая ее о фартук повара, перегнулся через борт и поднеся ладонь рупором ко рту, прокричал:

— А я на свинью и не обиделся даже!

Отошел от борта и покачал головой обращаясь к своим:

— Че ржете? Доску же жалко! Полезная вещь… а вот утопили. — Потом покачал головой, — ох, чувствую, акулы им подавятся.

Глава 16

Пробуждение давалось тяжело. Солнце било по глазам. Неистово яркое, оно проникало и сквозь закрытые веки. Эрик с трудом разлепил их, зажмурился и сглотнул. Во рту пересохло. Дико болела голова. Тело затекло, а когда Эрик попробовал выпрямиться, то понял, что не может этого сделать. Макушка болезненно во что-то уперлась, давило в поясницу. Эрик покрутил головой, как мог, разглядел пляж и море сквозь решетку, понял, что находится в одной из клеток. Тесно и неудобно.

Свет на мгновение исчез и снова ударил в глаза. Мимо клетки кто-то прошел.

— Эй! — Хриплым голосом позвал Эрик — Теодор, как тебя там по номеру? Шестой?! Ты чего творишь, сволочь?!!

Свет снова заслонила фигура.

— Ого! Я же говорил здоровый! Так быстро очнулся! Ты кабан, доложу я тебе! Еле в клетку засунул. А так и не скажешь, вроде и не толстый — Теодор смотрел так же приветливо и радостно, как при встрече.

— Я тебя спрашиваю, какого хрена ты делаешь, урод?!!

— Чегой-то урод?! — обиделся Теодор. — Я, знаешь ли, один из первых женихов у себя в Шарине. Хоть и подозреваю, что дело тут не столько в моей красоте, а в моем финансовом положении, работорговля бизнес прибыльный, если к нему правильно подойти. Но точно не урод!

Эрик схватился за решетку. Прутья деревянные, но толстые, а само дерево крепкое. Подергал прутья.

— Не напрягайся, ничего ты не сделаешь, сиди, береги силы. Это самая большая из клеток. В ней тройдахара обычно возят, а это такая тварь, что поздоровее тебя будет. Пить, наверное, хочешь?

— Выпусти меня! Слышишь Теодор, мать твою, шестой!!!

— Шестой я по отцу, а не по матери, так, что оставь ее в покое. Она на редкость благочестивая женщина и не заслуживает ни одного плохого слова. Хамство никого не красит, а ты последние пару минут, только и делаешь, что хамишь. Пить, спрашиваю, хочешь? — Он протянул Эрику флягу.

Эрик прикинул расстояние. Теодор это заметил и дружелюбно рассмеялся:

— Не дотянешься. До меня, в смысле, до фляги — да. Я же упоминал, что давно в этом бизнесе, и научился измерять расстояние, когда протягиваю что-то невольнику, тем более свежепойманному.

Слово «невольник» неприятно резануло слух. Эрик зло взял флягу, протиснул ее сквозь решетку, неестественно вывернул руку, чтобы донести до рта и замер.

— Да пей спокойно, это вода. Теперь тебя усыплять уже не надо. Какой смысл? Ты уже там, где надо. А вот жажда вещь страшная, по себе знаю, доводилось. А ты мне нужен не обессиленный. Я тебя и покормлю, но чуть позже.

Вода была теплой, но очень вкусной. Эрик пил долго и когда Теодор протянул руку, чтобы забрать флягу, отдать и не подумал. Мрачно взглянул на работорговца, мол, «подойди, забери».

— Себе оставь, — добродушно махнул рукой Теодор. — Когда вода кончится, только попроси, я тебе еще налью, воды много. Тогда и отдашь. — Он отвернулся и хотел идти дальше, но остановился, будто, что-то забыв.

— Слушай, я тут у тебя нашел кое-что. — Он похлопал себя по одеждам и вытащил из складок дудочку, которую Эрик отобрал у предводителя коротышек. — Ты играешь на этом?

Эрик, стараясь быть хладнокровным, спросил:

— Так, значит меня теперь в рабство?

— Ага, — мирно откликнулся Теодор, — не обижайся, я против тебя ничего не имею. Но сам подумай, — ты моряк с захваченного пиратами судна — искать тебя никто не будет. Погиб или в плену. А ты сейчас именно в плену. Пойми, судьба у тебя такая. Постарайся не обижаться.

— А я вот, наверное, обижусь. Ты всех, кого встречаешь, в рабство продаешь?

— Почему же всех. И главное в твоем вопросе — где встретишь? Встреть я тебя в городе, среди улиц, то конечно нет. А здесь, на острове, в джунглях… я ведь не шутил, когда говорил, что дела сейчас не очень. Эти вот ребята — он ткнул пальцем в сторону связанных коротышек, хорошо продаются при Малагарском султанате. Там целые представления с их участием проводят. Я одно такое видел — Теодор мечтательно поднял глаза к небу. — При дворе самого султана, между прочим. Как они все обставили! Одежда, краски, огни. Но в основном, конечно, бои. Я знаю, их пытались пристроить, как прислугу, но…  — он покачал головой — слуги из них так себе. Драчливые очень — вот это они любят. Но самые лучшие представления они устраивают с участием их женщин. Вот за кого огромные деньги отваливают! Только баб ихних добыть сложно. Они их дома держат, в хижинах своих, после наших визитов охраняют.

Теодор крутил в руках дудочку и рассказывал так, будто они с Эриком приятели сто лет, и находятся не посреди острова в море, а где-нибудь в каминном зале роскошного особняка за бокалом вина.

— Знаешь, мы для них, вроде, как злые духи. Приплываем откуда-то из-за моря на странных огромных лодках, похищаем и неизвестно куда увозим. Для них ведь весь мир — этот островок, еще несколько на соседних есть. Но там другие племена, они вроде, как воюют между собой, я же говорю — драчливый у ребят характер.

— Мы?

— Что?

— Ты сказал «мы». Так, где остальные? Я так понимаю не за водой они ушли.

— А, это. Да нет, именно, что за водой. Я же не врал, когда рассказывал про то, что до родника не добраться.

— Ты только что сказал, что воды полно.

— Так это нам двоим полно. А на целую команду мало. Плюс нам жрать, что-то надо. Еда тоже кончается. А здесь, как я уже говорил, дальше этой цветастой дороги не сунешься. Приходится на другой остров ходить. А теперь все еще хуже. Видишь этих уродов мелких — троих в одну клетку засунули, сэкономить место хотели, думали, что наловим их побольше, решили прикинуть, поместятся они там или нет? Они не такие уж и тупые оказались — как-то сообразили, совместили силы и вылезли. Клетки поломали, твари. Теперь новые делать, так, что мы здесь надолго.

— А ничего, что это я тебя от коротышек спас?

— Ничего, — спокойно помотал головой Теодор. — Я ведь тебе «спасибо» сказал. А все остальное чистый бизнес. Ты крепкий, за тебя много дадут. Не переживай так, я видел, как ты дерешься и как меч мой крутил. На рудники не пойдешь. Тебя или в охрану кому продадут или в гладиаторы.

— Это ты меня утешаешь так?! На рудниках не сдохну, зато по арене кишки свои размажу.

— Ты вроде, как воин. Для тебя это должно быть почетно.

— Слушай, а давай я сам буду решать, что для меня почетно, а что нет.

— Нет. Твое «сам» закончилось. И хватит об этом! — он замахал руками, видя, что Эрик собирается, что-то ответить — я начал тебя спрашивать, вот про это — он поднял перед собой дудочку. — Ты играть на этом умеешь?

— Нет! — ответил Эрик.

— А на лютне? У меня есть, ты же можешь руки сквозь решетку просунуть…

— Слушай, ты, придурок! Я ни на чем играть не буду.

— Опять ругаешься… а жаль. В смысле, жаль, что не играешь. Честно скажу, я очень люблю музыку, хотя сам не умею. Пытался научиться, но то ли мне на дано, то ли времени всегда не хватает. Вот матушка моя, которую, ты не так давно всуе упомянул, так на лютне играет — заслушаешься. Она сейчас уже в возрасте, но до сих пор иногда, когда в гостиной сидим вечерами, берет лютню… а уж когда гости собираются…

Эрик в коротких, точных и предельно эмоциональных выражениях высказал пожелания матушке Теодора в которых доминирующая роль отводилась лютне и весьма новые и оригинальные способы ее использования.

Теодор обиженно посмотрел на Эрика и проворчал:

— Я тебя прошу не хамить! А то кормить не буду. — Покрутил в руках дудочку и сел на один из разбросанных по пляжу тюков, — ты, наверное, меня болтуном считаешь? А мне ведь поговорить не с кем. Ловцы, народ угрюмый и простой. Грубые шуточки, никаких манер.

— А меня ты менестрелем при королевском дворе считаешь?! Если не выпускаешь, то хотя бы заткнись! Я пусть и невольник, как ты меня назвал, но слушать нытье кислого барыги не обязан!

Теодор наклонил голову, беззвучно пошевелил губами. Потом поднял голову:

— А ты исключительно нахален. Но, это пока! Думаю, ты еще не осознал, как влип, вот и хорохоришься. Но я ведь твои дерзости тоже слушать не обязан, как и ты мое «нытье»!

Он встал:

— Я упомянул, что шуточки у моих подчиненных грубые. Хотя, раз ты и сам не «менестрель», то тебе может и понравится. — Он с решительным видом направился в шатер и исчез в проеме.

Эрик снова ухватился за прутья. Это даже не ветки, это деревянные бруски. Толстые, грубо обтесанные, с угловатыми краями. Непонятно, что за дерево, но крепкое. Знали из чего делать. Рассчитано все же на коротышек и на зверюг, пусть и сильных, но без рук. А у Эрика руки есть и крепкие. Как мог, прислонил лицо к решетке, посмотрел на засов. Все плохо — металлические скобы и такой же замок.

Теодор вышел из шатра с железными крючьями в руках и переключил на себя внимание. С видом раздраженным и увлеченным копался в разбросанных по пляжу тюках. Что-то говорил под нос. Потом выкрикнул «ага» и вцепившись в тюк потянул на себя. Из тюка выскочил моток толстой веревки, Теодор вместе с ним бухнулся назад. Ничуть не смущенный, вскочил, отряхивая с себя песок, затряс, распутывая моток.

Все внимание Эрика было направленно на него.

— Эй, чудила за номером шесть! Ты что удумал?!

— Придумал это впервые Брейди. Рыжий Брейди, если точнее. Хотя они с братом оба рыжие, и очень похожи. Не близнецы. Второй Шон, но Рыжим мы зовем только Брейди. Но они оба шутники… Впрочем, неважно. Ты опять решишь, что я болтаю много. Поэтому — про дело.

Болтая, Теодор Шестой слегка размотал веревку и стал привязывать к ней один из крюков.

— Сразу предупрежу — это не смертельно, но неприятно.

Эрик с возрастающим беспокойством смотрел на его манипуляции.

— Так, вот. Впервые они привернули этот трюк еще почти год назад. Если ты думаешь, что сейчас жарко, тебя здесь летом не было. Настоящая преисподняя. Парни скучают на жаре и развлекаются, как могут. Так вот. Был у нас один из этих коротышей. Злобный, дерзкий, вообщем, почти как ты, только поменьше. Вроде и в клетке сидит уже, но орет что-то по-своему, грозится, руками машет. Решили ребята пыл его охладить… хм-м-м… Черт, не подумал. Ты то побольше будешь, да и я не Брейди, с его руками-окороками.

Теодор, продолжая крепить крюки, стал вертеть по сторонам головой. Лицо его просияло, и он хлопнул себя по лбу ладонью.

— Придумал! Так даже лучше будет.

Работорговец мелкими частыми шагами припустил в сторону меланхоличного верблюда, с философским видом жевавшим траву на том же месте, где и прежде.

— Фу, Антуан, фу!!! Что за гадость ты ешь?! Я же тебя недавно кормил!

Теодор, не обращая внимания на верблюжий обед, совал ему уздечку в рот. Антуан недовольно орал, пытаясь вырваться. Хитрым маневром, едва ли не с размаху работорговец всунул верблюду уздечку, затянул ремень на затылке. Выказав изрядную сноровку, запряг слабо упиравшегося Антуана, подвел его к клетке и прицепил веревки к упряжи. Крючья хищно поблескивая в свете уходящего солнца, торчали из мокрого песка.

Теодор, по-детски хитро улыбаясь обратился к внимательно наблюдавшему за всем этим Эрику:

— А вот сейчас самое сложное и интересное. Хотя может не такое уж и сложное, учитывая, что в движениях ты стеснен.

Эрик не отвечал, понимая, что говорить что-то совершенно бесполезно, можно лишь хуже сделать — раззадорить спятившего болтуна. Когда такой избалованный жизнью тип фанатично чем-то увлечен, то любое препятствие, любое возражение только усилит интерес к задуманному. Он по-прежнему не понимал, что купчишка затеял.

Купчишка, тем временем взял в руки две веревки с крюками и с небрежной усмешкой на лице направился к Эрику. Не стирая ухмылку с лица, он зашел за клетку с левой стороны и пропал из виду. Эрик прижал лицо к прутьям и стал напряженно всматриваться в ту сторону. Левая щека прижалась к пахнувшей свежей древесиной стенке клетки, бровь уперлась в один из прутьев.

Бесполезно. Ничего не видно. Только веревка заползала за клетку. Тянулась, казалось рядом, но Эрик бы не достал, так что и не пытался.

Веревка перестала струится по песку. Эрик перестал дышать. Когда происходит что-то непонятное, но изначально ясно, что по своей сути хреновое, напряжение лишь усиливается. Страшно не было — и не в таких переделах бывал, но мерзко, противно и во всех смыслах неуютно…

Шорох раздался с правой стороны. Эрик дернулся, всадил себе в щеку занозу и стремительно развернувшись, насколько позволяла клетка увидел, что Теодор, обойдя клетку стоит у другого края, где просунул веревку сквозь крайний правый прут. Он отскочил и увел конец далеко к себе, и с помощью крюка закрепил в какой-то сложный узел.

Эрик перевалился к тому краю, протянув руки сквозь решетку, схватил веревку и затряс, сам не понимая, что он делает. Купец бросил веревку, исчез из поля зрения.

Эрик потянул сильнее и понял, что тянет на себя верблюда, к упряжи которого она крепилась. Сдвинуть с места горбатую скотину ему не удалось, Антуан покачнулся, безнадежно вздохнул и потянулся к растущему рядом кусту.

Шорох раздался с левой стороны. Эрик порывисто качнулся обратно, но не успел. Теодор замотал узел и бросил продетую сквозь решетку вторую веревку. Отошел, удовлетворенно поглядывая на результаты своей работы. Два троса прочно закрепленные за прутья клетки тянулись по сторонам от него.

— Все-таки я умный, — радостно произнес он.

Непонятно было, говорит он это иронично или серьезно. С довольной рожей, чуть ли не вприпрыжку, подскочил к Актуану. Взяв верблюда под уздцы, повел к берегу. Веревки напряглись и потянули клетку с Эриком по песку.

— Главное, чтобы клетка не опрокинулась — приветливо сообщил Теодор. — Тогда уже не веселье будет… хотя…

Он подвел тащившего клетку верблюда к стоявшей у края воды пальме и аккуратно обвел его вокруг дерева. Пальма росла у основания уходившей в море короткой косы. Веревка натянулась, Теодор повел верблюда в сторону от моря, и клетку с Эриком потащило вдоль косы в море.

— Сейчас как раз прилив — продолжал Теодор, — волны доведут до твоего ума, то, что пытался сказать тебе я.

— И что же ты пытался мне сказать?! — Эрик несколько раз отчаянно ударил тыльной стороной ладони по прутьям решетки. Подавшись головой назад, прислонился спиной к задней стенке клетки, с трудом протиснул сквозь прутья ноги в изорванных штанах и попытался упереться в мокрый песок.

— Как что? — удивился Теодор, ведя под уздцы Антуана дальше по косе — о вреде хамства. Я с тобой поговорить пытался, по-человечески, а в ответ одни оскорбления.

— Ты падла, меня в клетку засунул, сказал, что в рабство продашь, а я с тобой светские разговоры вести должен? Ты какой-то особенный придурок!

— Вот-вот. Это я имел ввиду. Падла, придурок… Это недопустимые выражения в разговоре двух порядочных людей.

— Это ты-то порядочный?!! — ноги Эрика лишь пропахали песок, движение клетки не остановили и вошли в теплую воду.

— А разве нет? Хотя, возможно, ты плохо меня знаешь. Обычно я оставляю только положительное впечатление о себе, — клетка продолжала двигаться, в нее заливалась вода.

— Молись сука, чтобы я из этой клетки не выбрался!

— И опять же — ты ругаешься! Но ничего, сейчас твой пыл остудим. И советую втянуть ноги обратно, так ты можешь клетку перевернуть. А уж тогда…

На клетку накатила волна. Она ударила по ящику, вода заполнила сразу все и подступила Эрику к горлу. Эрик сидел, подняв голову, так как не мог выпрямиться. До лица вода не достала.

Теодор провел верблюда еще немного и остановился. Эрик сидел в ящике почти по пояс в воде, скрючившись и тяжело дышал. Следующая волна была на подходе.

— Видел когда-нибудь, как люди захлебываются? — с интересом спросил Теодор.

Волна повторно ударила, накрыв клетку. Эрик успел набрать воздух в легкие, но рывком, неполно, и он запыхался пока упирался ногами в дно, поэтому надолго его не хватило. Он почти хлебнул соленой воды, когда вода отступила.

— Самое время спросить — ты остыл? С тобой уже можно разговаривать? — Теодор стоял, поглаживал морду Антуана.

— Слушай, — Эрик отплевывался — а у тебя с этим верблюдом, что — любовь? Ты с ним так нежен, чувствуется.

Теодор не умел нормально злиться. Вот и в этот раз он обиженно надулся, как барышня, которой непристойность сказали, гордо отвернулся и повел «возлюбленного» верблюда дальше. Клетка рыхло заскользила по песчаному дну, погрузилась в море глубже. Вода дошла Эрику до горла, задела щеку.

Вновь накатила волна. Эрик, бывалый моряк мог без воздуха пережить и несколько таких волн, но угнетало и бесило ощущение собственной беспомощности.

Волна отступила.

— Еще что-нибудь скажешь? — Теодор смотрел на Эрика воистину с детским любопытством. — Казалось, он сейчас конфету попросит.

— Скажу, конечно! — Эрик ухмыльнулся. — Ты Антуана матушке представь! Скажи так, мол, и так — у нас любовь. И будут они вместе с матушкой твоей, вечерами в гостиной сидеть. Она на лютне играть… слушай, а верблюд твой на чем-нибудь играть умеет? Представляешь радость гостей — твоя матушка на лютне, а Антуан на клавесине музицирует. А ты напитки разносишь, и гостям так таинственно говоришь — видите этого горбатого?! Это моя будущая жена!

— Перед тем, как тебя продать, я тебе язык отрежу — задумчиво и совсем не зло сказал Теодор. — Такого строптивого даже ланиста не купит.

— Ты смотри, какие у него губы, представляю, что он ими вытворяет…

Новая волна ударила по клетке. Эрик успел хапнуть воздуха, но почти сразу весь выпустил от удара о заднюю стенку ящика. Волна перевернула клетку.

Эрика опрокинуло на спину. Вода хлынула и в рот, и в нос. Эрик сжал носоглотку, но запоздало, и в горле остро запершило морской водой. Инстинктивно он рванул вверх, лицо уперлось в решетку. Между ним и воздухом была тонкая прослойка воды. Тонкая, но непреодолимая. Схватился за прутья, уперся спиной в заднюю стенку клетки и изо всех сил потянул их вперед. В воде все становится легче, прутья поддались. Совсем чуть-чуть.

Нет, не получается! Хотя вот этот прут в середине явно прогнулся. Слегка, но все же! Давить сильнее!!

Остатки воздуха от напряжения вылетели суматошным пузырем из губ. Дышать нечем! Но прут ощутимо поддается. Сил толком нет! Поза неудобная… Дышать!!!

Эрик давил сильнее. Грубо обтесанные прутья решетки впились в пальцы, кожа порвала дерево, оно вошло в мясо. Плевать! Сейчас на это плевать! Дышать!! Воздух рядом. Расстояние до него тоньше нити. Он, извиваясь, пытался просунуть лицо сквозь решетку. Вот он — кончик носа даже ветерок обдал. Еще чуть-чуть и он вдохнет…

Накатила новая волна. Легкие страшно, бешено распирало, он понимал, что не выдержит и вдохнет в себя морской воды.

Лицом воздуха не достать, надо ломать прутья!!! Всеми силами навалится на тот, который уже поддался. В глазах потемнело… Дышать!!!

Эрик остервенело давил на прут. Не поддается. Надо пнуть под основание! Надо извернутся в этом проклятом ящике. Он яростно забрыкался в четырех стенах, тратя силы и остатки кислорода. «Дави!!!» — приказал себе и в этот момент легкие, уже не слушая его, сами втянули в себя воду. Он попытался остановить этот вдох, подавился водой, которая пошла в желудок, начал кашлять. Но под водой это значит лишь, что он втянул в себя еще порцию воды.

Не паниковать!!! Дави сильнее! Еще можно успеть!

Ящик движется? Проклятый прут, он поддается, но сил… сил уже нет… и вода внутри… в глазах сильнее темнеет, небо и без того искаженное водой позеленело, покраснело, начало чернеть… вода во рту, в носу, в горле, в легких… ДЫШАТЬ!!!

… вода вдруг осталась позади, в легкие пошел воздух, Эрик хрипло вдохнул, но легкие, отчасти заполненные водой, не слушались. Эрик закашлял водой. Она все еще была повсюду, стекала по телу, плескаясь, била по ушам. Но уходила. Заходящее солнце медленно отползало в сторону. Клетка действительно двигалась и уже шелестела по песку. Эрик, лежа на спине, повернул скрюченную голову в сторону, продолжая кашлять. Второй раз за последние пару дней тонет.

Голова гудела, закатное солнце меняло мутно-зеленые облака на мутно-розовые. Липкое месиво цветов перекрыла голова Теодора Шестого.

— Ты уж меня извини. Брейди, как-то умеет держать веревку так, чтобы клетку не переворачивало. А я как он не могу, вот и задействовал Антуана. Но он клетку волочил. А так трудно уследить, чтоб ее в одном положении держать. И честно говоря, может быть и я виноват — я не уверен, что правильно привязал веревки. Извини.

Говорил Теодор виновато и искренне. Но издевка в голосе сохранялась. Настоящий придурок.

— Ты как? Живой? Не до конца захлебнулся? Говорить можешь?

Эрик откашливался. Вода лилась изо рта и из носа. Все что он мог — повернуть голову набок, так как по-прежнему лежал на спине. Он и лежал — откашливаясь и отхаркиваясь. Вода выплевывалась на стенку ящика и стекала ниже ему на грудь.

— Клетку переверни! — Эрик выдохнул брызгами.

— А?! А, да, конечно… Все, как ты скажешь. Я вот думаю, может тебе еще воды предложить? Устал, наверное, да и взмок, вижу.

Эрик не мог понять — этот урод, то ли издевается над ним, таким образом, то ли просто идиот. Впрочем, может быть и то, и то. Сейчас, он зашел Эрику за спину, послышалось кряхтение. Ящик тяжело и медленно стал подниматься, возвращая Эрика в вертикальное положение. Сидяче-вертикальное, точнее. Когда клетка стала на ребро, достигнув критической точки, Теодор не смог ее удержать и она, продолжив, по инерции, движение снова рухнула, но уже лицом, точнее прутьями вниз. Лицом вниз полетел Эрик, которого задняя стенка при этом еще и по затылку долбанула, припечатав лицо в песок.

Эрик приподнял голову и снова вспомнил маму Теодора.

— А вот это уже слишком!!! Я ведь тебя предупреждал по поводу шуточек о моей матери!

— Да только и делаешь, что говоришь — прохрипел Эрик…  — ты мне вот все же ответь — твоя матушка, как отнесется к вам с Антуаном? Согласись, брак может вызвать нарекания. Ведь вы…  — он выплюнул песок. Говорить было тяжело. — Пара неравная.

— Да. Это смешно.

— Не понимаю, что смешного. В конце концов это трагедия. Две души, две непонятых обществом, тонких натуры. Два любящих друг друга сердца…

— Слушай, а ты не простой капитан. Слишком уж изысканно выражаешься.

— Я? Да я самый простой моряк на свете. — Эрик продолжал хрипеть тяжело и яростно — рубаха-парень… мне до ваших изысков далеко, да и до задницы. Но по-человечески я вас понимаю и переживаю за влюбленных. Слушай, как мужик-мужику, скажи — как у вас с этим-то? — Эрик исхитрился повернуть голову и подмигнуть.

— Для пленного, да еще и мокрого ты обладаешь невероятной наглостью. Хотя… знаешь — я тебя в общем понять могу. Морской капитан, а впереди рабство, гордыня наверняка не позволяет смириться, — вздохнул Теодор, — Но ты знаешь, мой тебе совет — расслабься и прими это как неизбежное.

Он вернулся к верблюду и повел его вперед:

— Урок тебе, чувствую, впрок не пошел, если даже сейчас продолжаешь шутить. — Веревки натянулись и клетку вместе с Эриком вернуло в стоячее положение.

— Шутить? Не понимаю, что смешного? Я переживаю! За вас. Тебя с Антуаном ждут такие трудности! Вот сколько ему лет?

— А это здесь причем? — удивился Теодор.

— Скажи.

— Девять лет скоро.

— Вот я и говорю — пара вы неравная. Общество такого не примет — ты для него уже старый. То, что у вас любовь — не поймут. А тебя еще и в совращении обвинят.

Теодор выглядел озлобленным и сделал шаг по направлению к Эрику. «Ну, давай! Подойди ближе» — мелькнуло в голове у Эрика — «желательно очень близко». Но Теодор, сделав один шаг остановился, обиженно пожал плечами и повел Антуана дальше. Клетку волочило по песку, по мелкой гальке и перед Эриком прыгал вид купца ведущего Антуана к шатру.

Теодор привязал Антуана, что Эрик тут же прокомментировал, вернулся к клетке и предусмотрительно не подходя ближе, покачал головой:

— Я уж не знаю, как твой нрав усмирить — упрям ты братец непомерно. Самое страшное для тебя, что я сейчас смогу сделать — это зеркало тебе принести. — Теодор ухмыльнулся — рожа у тебя! И исцарапана, и в мокрая, и в песке вся. Смотреть страшно. Ладно, у меня не получилось, у моих ловцов точно выйдет. Я уже обещал тебе с ними встречу. — Теодор потянулся, зевая, — утопить бы тебя… да жалко. Я ж говорю — лов в этот раз неудачный, каждый пленник на счету. А ты здоровый — хорошо продам. — Он завершил зев и выдохнул:

— Как же я устал с тобой возится. Посплю пойду. — Он направился шатру. На полпути остановился, подобрав полы пелиссона, потрусил к связанной троице коротышек, придирчиво изучил завязанные Эриком узлы, подергал веревки. Коротышки смотрели на него исподлобья, но не верещали. То ли понимали, что бесполезно, то ли тоже устали.

Теодор закончил осмотр и поплелся к шатру. Клетку не проверял. Видимо успел сделать это, когда запихивал Эрика в нее.

Теодор откинул полу шатра, когда Эрик окликнул его.

— Чего тебе? — устало и раздраженно откликнулся Теодор.

— А Антуана с собой не берешь? Поссорились что ли?

— Слушай, тебе не надоело?!

— Не-а — со злой ухмылкой мотнул головой Эрик.

Теодор вздохнул и скрылся в шатре.

Эрик проводил его взглядом и как только подол шатра закрылся, стал тщательно теребить прутья клетки у основания. Когда барахтался в воде, почувствовал, как один из них явно подался, но вот какой? В воде не разобрал, а вот сейчас самое время выяснить. Какой-то из тех, что по центру.

Он дергал каждый прут по очереди. Вот этот. Толстый сучковатый кусок дерева плотно сидел в глубоком пазу. Хотя не так уж и плотно. Эрик сильно затряс прут. Еле ощутимо, но «гуляет». Растрясло, когда клетку тащили по гальке. Но это все. И этого мало. Прут все равно не вынуть. Он теперь намок, разбух и сидит плотно. Надо бы дождаться, когда высохнет, тогда… хотя уже почти вечер, солнца толком нет.

Эрик пошлепал ладонью по полу клетки. Разлетелись мелкие брызги. Воды полно. Нет, высохнет все это не скоро.

Эрик ухватился двумя руками покрепче за решетку и потянул вверх со всей дури. Прут слегка поддался, но это мелочь. Нет, так ничего не выйдет.

Эрик с трудом извернувшись в тесноте клетки потянул с себя рубаху. Руки уперлись в потолок, мокрая ткань залепила лицо. Так и задохнутся можно. Рубаху с себя не снял, а содрал. Вспомнил рассказы одного из своих матросов, как с помощью мокрой одежды можно стальные прутья согнуть. Если даже железо можно, то уж дерево наверняка.

Обмотал рубахой два прута, затянул концы в узел… М-м-м-м-м… сто акул тебе в… глотку… рычаг нужен, чтобы на него рубаху наматывать. Тогда прутья начнут сгибаться или ломаться… а голыми руками, каким бы ты сильным не был — ткань не стянуть.

Эрик оглянулся. Теодор, так «бардак» и не убрал. Поленился. Не похож он на человека, привыкшего к «лишнему» труду. Деревянные обломки от ящиков валялись по всему берегу.

Эрик размотал рубашку успевшую прилипнуть к решетке. В тесном ящике не развернутся. Поэтому бросок получился неловким. Край рукава лишь зацепил одну из досок. Она перевернулась, показав Эрику запачканную песком обратную сторону, но осталась лежать на месте.

Эрик затянул рубашку, уже больше похожую на тряпку, назад. Огляделся по сторонам. Связанные коротышки расположились прямо под утесом, с которого еще утром спрыгнул Эрик. Двое спали, третий не без интереса смотрел на Эриковы усилия.

Эрик приложил палец к губам, туземец никак не отреагировал.

На пятый раз рукав рубашки подтянул обломок доски достаточно близко, но перед самой клеткой тот провалился в яму в песке.

Глубоко. Рубахой не вытащить. Но сама яма недалеко.

Эрик вытянул руку стараясь дотянутся. Лицо опять прижалось к решетке. Плотно, до боли. Подушечка среднего пальца задела край обломка, но ухватить не получалось. Эрик наклонился, чтобы быть ближе к земле и невольно замычал от усилия. Толкнул себя вместе с клеткой вперед…

Клетка наклонилась, Эрик понял, что сейчас опять свалится вместе с ней лицом в песок и шарахнулся назад. Клетка постояла на ребре, словно думая, куда ей упасть, потом нехотя вернулась в прежнее положение.

Эрик выдохнул и не сразу осознал, что деревянный обломок у него в руке. Обхватил мокрой рубашкой два центральных прута, затянул концы рубахи на обломке и закрутил его по кругу, мысленно представляя себе, что затягивает гарроту на шее Теодора.

Прутья и вправду были крепкие. С великой неохотой они медленно и тяжело сближались. Дошли до определенного момента и двигаться дальше отказались. Эрик тянул мощно, изо всех сил. От натуги перед лицом закружились искры.

Поддается!

Послышался хруст. Прутья преодолели мертвую точку и…

Теперь раздался треск. Эрик отлетел к боковой стенке клетки, ударившись виском об нее. Выпрямился и обалдело уставился на две неровные тряпочки в своих руках. Рубаха порвалась. В джунглях всегда влажность, одежда нормально не сохнет, а тут еще и такое обращение.

Эрик громогласно выругался. Затем покосился на шатер — не разбудил?

Но Теодор дрых или не обратил внимания. Ругается пленник и ругается. Он в клетке, ему положено.

Эрик внимательно посмотрел на два прута посередине. Содрал с них остатки рубашки. Дерево прогнулось и заметно это было невооруженным глазом.

Штаны, что ли попробовать? Но не хотелось оставаться совсем голым. Даже несмотря на угрозу будущей неволи. Глупо, кончено, нужда выше неуместного стыда, но вот не хотел он штаны снимать. К тому же они еще более рванные, чем рубаха.

Эрик прижался спиной к стенке, уперся себе коленями в грудь, так, что стало трудно дышать, втиснул подошвы вплотную к решетке и надавил.

Опять послышался треск…

Дышать в такой позе было невозможно, а напряжение лишило его кислорода. Эрик, тяжело дыша снова сел на пол.

Но всё же решетки были погнуты. Основанием ладони Эрик попытался ударить по пруту, но локоть уперся в заднюю стенку. Все та же беда — тесно. Эрик отвел локоть в сторону и ударил сбоку.

Неровно и слабо.

Эрик сжал зубы и продолжил колотить. Стук ритмичный, но глухой. Из-за шума волн слышен слабо. Если Теодор спит, то вряд ли услышит. А если и услышит, черт с ним! Хуже уже не будет.

Шумом заинтересовался лишь Антуан. Подняв голову, верблюд величественно посмотрел на лупящего по прутьям пирата, потом опустил голову и продолжил щипать кусты.

Эрик начал выдыхаться. Не похоже, чтобы прутья поддались. Откинулся к задней стенке и взглянул сквозь непреодолимые решетки на небо, где сквозь темнеющее небо начала просвечивать луна.

Прикрыл глаза.

Рабство? Неохота — это мягко сказано. Нельзя ему в рабство! Дел слишком много. За ребят надо поквитаться. Надо! Перед глазами вдруг отчетливо всплыло лицо Хирурга. Его высокомерная ухмылка… Георг. За него с Хирурга особый спрос. Не за Лизу. Здесь Эрик сам виноват, что с дурой связался. Опять накатило сознание собственной вины. Это ведь и из-за него тоже. Нашел, о чем с бабой трепаться. Но как он мог предположить?!

Эрик открыл глаза. Нет, но ведь треск прутьев он тогда слышал!

Придвинулся к решетке. Медленно взялся за один прут. С угрюмой решительностью ухватился за второй. Вплотную притиснулся к решетке, с глухим рычанием, напряг руки, спину, все тело, потянул в стороны.

Острые края свежеструганного дерева по мясо вонзились ладони. Прутья как струна натянулись…

… и с хрустом лопнули. Дерево прутьев, разбрасывая щепки, сломалось. Локти Эрика разъехавшись врезались в прутья по бокам. Он вырвал остатки решетки из гнезд и неловко выпал на песок. Встал… Господи, хорошо-то как, когда не скрючен!

Что-то тарахтели связанные коротышки, но их лопотание заглушил вопль Антуана. Верблюд вопил и привязанный метался по кругу. Несчастный! Опять на его глазах, кто-то из клетки вылазит.

Эрик отбросил в стороны остатки прутьев. Деревянные куски прилипли к окровавленным рукам.

Эрик подошел к верблюду, мрачно смерил его взглядом, размахнулся и врезал по морде.

Антуан прекратил орать и заплетая тонкие длинные ноги, рухнул на песок, подняв небольшой смерч.

— Скотина, — с чувством произнес Эрик.

И направился к шатру, откуда уже высунулся заспанный Теодор под номером шесть, с все тем же мечом в руке.

Увидев полуголого Эрика, ойкнул, дернулся обратно в шатер, передумал, выставил перед собой меч, опять передумал, повернулся и захотел зайти обратно.

Эрик подошел, перехватил руку с мечом, вывернул, другой рукой ухватил купчишку за меховой ворот пелиссона, подтянул к себе и шипя произнес:

— Ничего личного! Совсем ничего! Просто не повезло тебе! Ой, как не повезло!

Глава 17

Курти впервые за долгое время не испытывал голода. Несмотря на то, что ужин пропустил, хотя его и быть не могло — вся команда заперта в трюме, а к пиратскому столу его бы вряд ли пригласили. Пираты представления не имели, что кто-то находится в «вороньем гнезде». Проверять никто не полез.

Курти скрючился на самом дне бочки. Укачивало невыносимо. Он весь день и всю ночь находился на самой высокой точке корабля, который беспрерывно мотало. Кто бы там не стоял за штурвалом, сабля ему была привычнее, чем руль.

Курти пытался высунуться, наплевав на то, что могут заметить, чтобы его обдало свежим воздухом, но стало только хуже, и он свернулся калачом на дне бочки. Его вырвало. Деваться от тесноты он никуда не мог, но испачканная одежда не волновала. Во-первых, продолжало сильно мутить, сосредоточится на чем-то другом, он не мог. Во-вторых, было страшно. Он не имел ни малейшего представления, что ему делать?

Если спуститься, его тут же заметят и в лучшем случае запрут в трюме с остальными. В худшем, недолго думая, проткнут. Ни того, ни другого, не хотелось, вот он и лежал, упершись головой в стенку бочки, а ногами в мачту. Было так плохо, что он стонал в голос, не боясь быть услышанным. Ветер, треск мачт и хлопанье парусов все равно заглушали стоны.

Под ухом что-то заскрипело. Курти измученно поднял красные глаза кверху и увидел, как грифон на зеленом фоне исступленно заколыхался и пополз мимо него вниз. Кто-то из пиратов решил спустить флаг. Скрипели блоки.

Флаг исчез из поля зрения, обнажив темноту неба. Ночь заканчивается, а все еще мрак.

Раздался звук склянки. Пираты, недисциплинированные, но вахту стоят, как полагается. Тем более странно, что никто в «воронье гнездо» не лезет. Видимо наткнутся на что-то или кого-то в море не боятся. Хотя чего боятся? Воды эти им наверняка известны. А бегают здесь только от них.

Сидеть наверху дальше было невозможно. Чтобы там внизу не было, ничего хуже этой тошноты быть не могло. Теперь еще и голова заболела так, что казалось, кто-то давит на глаз изнутри.

Постанывая Курти перевалился через бочку и цепляясь ослабевшими руками за снасти пополз вниз. Было совсем темно и за снасти он хватался наугад. Продолжало немилосердно качать, но стошнить его уже не могло. Нечем. Только сухие позывы подкатывали.

Когда спустился до грот-рея, кислым взглядом всмотрелся в темноту под собой. Ничего не было видно. Как и вокруг. Только те же фонари на носу и корме. Но, никого нет. Он уже додумывал эту мысль, прикидывая, как наугад спрыгнуть, когда по уже опущенной ноге что-то мягко прошлось.

Курти отдернул ногу, прижался к мачте и скосил глаза вниз. Уже знакомая высокая шляпа с квадратной пряжкой, скользнула пером по ботинку.

Теперь новый обладатель шляпы задрал голову и таращился в темноту пытаясь понять, что это было? Думал недолго, сразу опустил голову и пошел дальше, видимо решив, что зацепил снасть.

Курти выждал минуту, напряг зрение, таращась вниз. Но даже его умение видеть в темноте не помогало. Луны не было, из освещения все те же два фонаря на носу и корме. Но и они освещали только ночь в ярде от себя. Тьма такая, что и кошка ничего бы не увидела. Курти не был уверен, что часовой или кто там внизу шлялся в «его» шляпе, далеко ушел, да и ушел ли? Может облокотился об мачту и стоит?

Курти оседлал грот-рею и упираясь в нее руками полез в другую сторону. Он уткнулся в бейфут, и только собрался через него перелезть, как услышал в тишине сдавленный, но настойчивый шепот:

— Стой!

Курти замер и оглянулся. Непонятно было, откуда это было сказано?

— Вот здесь нормально! — продолжил шепот. — Тут и сиди!

Курти опустил голову вниз — голос раздавался оттуда.

— Так не видно будет. Подожди, я сейчас найду…

Курти не шевелился, пялясь в темноту. Голос он не узнавал. Кто-то еще не попал в плен? Тоже где-то прятался?

— Сюда смотри!

Курти честно вытаращил глаза пытаясь разглядеть, что бы там ни было, но ничего не видел. Он наклонился пониже и уже собрался шепотом переспросить, когда внизу вспыхнул свет.

— Все! Нашел! — радостно продолжил голос.

Свет выхватил из темноты две фигуры. Пираты стояли под Курти и он видел их головы. Знакомую уже шляпу с пряжкой одного и платок, намотанный вокруг головы второго.

— А не увидят? — осторожно спросил «Платок».

— Не боись — успокоил «Шляпа», — за мачтой не видно, а фонарь у меня хитрый. Свет только в одном направлении видно.

— Хранг ненормальный! — с досадой продолжил «Платок» — пить можно, играть нет! Передеретесь, говорит. «До суши терпите!» — судя по интонации, «Платок» передразнивал. — Доставай карты!

— Достал уже, но ты еще раз скажи. Очень похоже!

Курти распластавшись на мачте ошеломленно смотрел на пиратов. Те деловито опустились на корточки.

— Раздавай.

«Шляпа» разметал по шесть карт, придавил одну колодой.

— Желуди козырь.

Ставки крупные и минут за десять игры «Платок» проиграл все за сегодня награбленное. Курти боялся пошевелиться, и молился, чтобы кто-нибудь из пиратов не поднял голову. Но они были увлечены игрой.

— Все? Играть больше не на что? — «Шляпа» поднимался.

— Стой! — «Платок» стал рыться в складках одежды — Вот!

— Что это?

— Дудка! Играем!

— Что за дудка? — «Шляпа» протянул руку…

— Э! Нет! В руки ее получишь, когда выиграешь!

— Не нужна она мне. Если тебе ставить нечего, это не значит, что я на любую дрянь поведусь.

— Чегой-то дрянь? — обиделся «Платок» — отличная вещь. Работа качественная.

— Да хоть гномы ее делали, мне она зачем? Если ставить нечего, то все. Игра закончена.

— Да ты послушай, как звучит, — «Платок» потянул свирель к губам. Больше он ничего сделать не успел, «Шляпа» зажал ему рот.

— Тихо придурок! Услышат!

Он убрал руку.

— Хрен с тобой, давай играть, если по-другому не успокоишься.

Он стал тасовать карты. «Платок» довольно крякнул и уперся спиной в мачту:

— Тонкая работа. Поэтому ставка высокая будет.

— Нет.

— Что нет? Я еще не договорил.

— Ставка будет такая, какая я скажу. Ты вообще торговаться не можешь. Мне эта дуделка не нужна, а играю я с тобой только потому, что иначе ты не угомонишься. Ты все равно проиграешь.

— Это почему?! Шулерствуешь?! — вскинулся «Платок».

— Тихо, говорю! Проиграешь ты не потому, что я шулер, а потому что ты играть не умеешь. Но всегда в игру лезешь. Поэтому у тебя всегда в карманах пусто, а на голове платок вместо шляпы.

Выражения лица «Платка» Курти не видел, но судя по сопению, ответ ему не понравился.

— Раз я такой плохой игрок, то и ставка никакого значения не имеет?

— Почему никакого? Имеет. Иногда тебе везет, — говорил «Шляпа» спокойно, раздавая карты. — Кубки козырь.

— Давай на все! Сам сказал — ставка значения не имеет!

— Я такого не говорил. Я сказал — ты все равно проиграешь!

— Так, давай!

— А, черт с тобой, давай, — неожиданно быстро согласился «Шляпа».

— Вот так! Сейчас посмотрим, кто из нас играть не умеет.

— Давай еще проще — каждому по карте. У кого старше — тому все. Только не ори!

— Давай — в голосе «Платка» слышалась озадаченность, но отказывается от такого выгодного предложения он не стал.

— Ты где взял дудку эту? — спросил «Шляпа», тасуя колоду.

— У кока забрал.

— А, этот. Который новенький. Что ж ты «своего» грабанул? — усмехнулся «Шляпа».

— Он не свой. Терпила и фраер он, — раздавай!

— И то верно — согласился «Шляпа» и протянул колоду — тяни.

«Платок» поколебавшись, вытянул карту.

— Теперь я…

— Еще перемешай! — сказал «Платок».

— Хорошо — пожал плечами «Шляпа».

Он показательно тщательно перетасовал колоду и глядя в лицо «Платку» вытащил карту.

— А что за запах? — вдруг сморщился он.

— Запах? Не чувствую.

— Ну как? Будто блеванул кто.

Курти и без того, как приросший к рее, вжался в дерево. Пахло от него, и сделать с этим было ничего нельзя.

— Да. Есть душок. Может, подошел кто? — «Платок» насторожено привстал и оглянулся.

Его голова находилась менее, чем в пяти футах от Курти. «Платок» повернул голову к корме. Курти, скосив взгляд, заметил, как «Шляпа» быстрым, почти неуловимым движением провел пальцами по колоде.

— Да черт с ним. На этом корабле везде воняет.

— Нет, подожди. — «Платок» продолжал осторожно крутить головой. — Сейчас нас засекут, потом Хрангу кто-нибудь стукнет.

— Не стукнет. Среди наших таких нет.

— Подожди, я взгля…

Корабль качнуло. Курти вцепившийся в рею, почти не сдвинулся, пираты зачертыхались.

— Играем.

Курти накрыл очередной приступ тошноты. Рвотные спазмы сдерживать было невозможно. Желудок был давно пуст и Курти лишь икнул.

«Платок» только севший на корточки, вскочил обратно.

— Ты это слышал?

— Да, — «Шляпа» тоже поднялся. — Только я не понял, что именно слышал, — он осторожно позвал в темноту:

— Кто здесь?

Курти, разумеется, не откликнулся, испуганно таращился на них, боясь, что кто-нибудь поднимет голову.

— Говорят, на этом корабле…

Что-то шлепнуло Курти по носу. Паренек вскинулся и тут же вжался в мачту обратно. Чайка, севшая перед его лицом, сама не ожидала кого-то увидеть и всполошено отскочив дальше недовольно крикнула.

— Так это чайка — донеслось снизу — я же говорил, что-то слышал.

— Значит земля рядом, — что проходим?

— Арнери. По штирборту. Красивый, говорят город. Правда, сам ни разу не был.

— Быстро идем. Вот это ветер… Листья козырь…

— Без мастей — произнес «Платок», — по старшинству.

Курти сверху видел, что в руках у него дама и возбуждение «Платок» сдерживал с трудом.

«Шляпа» пристально смотрел на него, потом пожал плечами:

— Хорошо.

Туза в его руке Курти тоже хорошо видел. Ох, не зря он по колоде пальцами провел.

— Вскрываемся! — «Платок» не договорив шлепнул дамой о палубу.

«Шляпа», кивнув, накрыл даму тузом.

— Не фартит, — продолжая кивать, вздохнул он. Ничего, так бывает. С девками, должно повезти.

«Платок» опять засопел. Тяжело.

— Не может быть.

— Я что могу поделать? Фарт. Ты это… не переживай. Знаешь… оставь себе эту дудку.

— А я говорю, не может быть.

— И почему не может? — скучно переспросил «Шляпа».

— Не может, говорю, быть.

— Ох, тебя заклинило. Все, пойдем, пока не застукали нас.

— А я говорю, не может быть — в который раз возмущенно повторил «Платок». Он вскочил и почти прокричал эту фразу.

— Тихо, тихо — успокаивающе зашептал «Шляпа», не пались.

— А ну покажи рукава!

«Шляпа» вздохнул:

— Даже если бы там что-то было, то сейчас-то уже нет. Сам подумай. Игра закончилась.

— То есть все-таки было!

— Да не ори ты. Не было там ничего. Ты спросил, я ответил.

— Разводной! Ерша гонишь!!

«Шляпа» встал, придвинулся лицом к лицу к «Платку» и громким шепотом прочеканил:

— Метлу привяжи. Иначе ответишь. Ты чего на рога лезешь? Ты меня на разводе поймал? Да ни хрена! Ты игру принял, остальное твои проблемы.

— Ты на меня наехать решил? Лоха нашел?!

— Да не ори! Запалимся!

— Да мне плевать!

— А мне нет. Лови!

— Чего?

«Шляпа» бросил в лицо «Платку» карту, а когда тот поднял руки, придвинулся к нему и неуловимо дернул кистью.

— Писало лови.

«Платок» охнул и опустился на палубу. «Шляпа» отпрыгнул него и осмотрел свою одежду. Затем поднял голову и процедил:

— Лох ты. Судьба у тебя. Говорю же — не фартит. Писало, как и дудку эту, себе оставь.

Он со спины подошел к обмякшему «Платку» ухватил его и семеня ногами потащил к борту. Несмотря на шум ветра и скрип мачт, всплеск, Курти услышал.

«Платок» вернулся, подобрал разбросанные карты, в несколько движений пальцами пересчитал и усмехнулся:

— Прав Сундук оказался. Передрались. Вот нельзя на нас положиться. Ненадежный мы народ, пираты.

Сунув за пазуху колоду, ушел в сторону кормы.

* * *

Курти и так не хотелось спускаться вниз, а после того, что увидел, желания не прибавилось. Но, что в гнезде, что на мачте оставаться было нельзя. Выждав немного, он спрыгнул на палубу и ухватился за мачту, с которой спустился. Как же его тошнит!

Куда теперь идти? Безопасных мест нет. Не на палубе же оставаться. Скоро рассветет. Пару секунд беспокойно помявшись на месте Курти решил спрятаться в трюме. Он сделал шаг и почувствовал, как на что-то наступил.

Та самая дудка, ставшая невольной виновницей ссоры пиратов. Курти хотел ее пнуть, но представил, как загремит по палубе полая деревяшка, сунул себе за пояс.

Он не прошел и десяти ярдов, как чуть не наступил на спящего на палубе пирата. Он бы и наступил, но замер, когда под ногой раздался храп.

Курти присмотрелся. Еще прошлой ночью он сам спал на этом месте. Теперь там дрых бородатый детина, а из его открытого рта свешивалась слюна. Овчина откинута, но бородача это не смущало. Холода он не испытывал и продолжал жизнерадостно храпеть. Курти наклонился, вытащил у него из-за пояса нож и сориентировавшись, осторожно пошел в сторону трюма.

В короткий срок потеплело. Вчера под утро было гораздо холоднее.

С этой мыслью он нырнул в трюм.

Верхнюю палубу он прошел беспрепятственно, но, когда вступил на среднюю батарейную, его окликнули.

— Мелкий, это ты?

Курти замер. Потом стараясь не паниковать, продолжил спуск.

— Ты чего молчишь?

Курти спустился на нижнюю палубу, остановился и задрал голову вверх. Кто-то из пиратов подошел к трапу. К трюмному запаху кожи и вина прибавился сильный дух рома.

— Мелкий? — голос был чуть удивленный.

— Ты с кем там разговариваешь? — еще один голос донесся со стороны оружейной.

— Да вроде видел кого-то… кажется Мелкого.

— Я разливаю, — ты идешь?

— Иду.

Курти опустил голову и двинулся по коридору трюма.

Почувствовал под ногами воду. Ее никто не выкачивал. Галереи, где стояли помпы, пустые. Воды пока мало, но еще неделя плавания и у пиратов начнутся проблемы. Раз не беспокоятся, значит идти им недалеко или плевать.

Из-за многочисленных выгородок, сложенного груза, частей такелажа и завернутых в рогожу кулей со всевозможной утварью, коридор был упорядоченно извилистым. Дальше протянутой руки Курти ничего не видел. Он двинулся к крюйт-камере. Перед ней хранились тюки с мехами. В них Курти и собирался залезть поглубже. И тепло и не заметят.

Глаза привыкли к темноте. Курти вышел на не загроможденное пространство и остановился как вкопанный.

Посредине коридора кто-то стоял.

Стоял странно — силуэт неестественно изогнут. Напряженно вытянутая очень высокая фигура.

Курти вспомнил, кого он вчера видел на этом месте и попятился назад. Потом остановился — силуэт не был похож на Жерардо. Призрак худой, а фигура в проеме трюма толстая.

Любопытство взяло вверх, Курти сделал несколько осторожных шагов вперед.

Перед ним стоял кок.

Стоял — не совсем точное слово. Его горло охватывала петля, уходящая в подволок, а сам кок странно пошатывался. Не как повешенный — нет. Он как будто мелко дрожал. И по-прежнему, был очень высоким.

Курти опустил голову. Кок стоял на доске. Доска лежала на перевернутом на бок котле. Кок со связанными за спиной руками балансировал, потому что если упадет, то станет висельником.

Вычурную странность картины завершала длинная палка, которая будто торчала из спины кока и уходила в сторону правого борта.

Кок, так же мелко подрагивая, скосил глаза на мальчика.

Курти обошел подвешенного, пытаясь разглядеть, что торчит у того из спины.

Его схватили за плечо.

Курти подпрыгнул, шарахнулся в сторону и чуть не заорал.

Из клети кладовой торчала рука. Пухлая, как и лицо Лукаса, прижатое к решетке.

— Курти? Живой? Я еще подумал — он наверху в гнезде, наверное, жив остался. Хорошо. Я боялся, что тебя убили…  — Лукас тяжело дышал и говорил бессвязно. — А я слышу, ходит кто-то…

— Это пацан? — послышалось откуда-то сзади Лукаса, — вот везучий карась!

Курти узнал голос боцмана. Потом заговорил кто-то еще. Поднялся приглушенный гомон и Курти оглянулся в сторону трапа. Ему представилось, что их сейчас услышат.

Кладовая была забита пленными моряками.

Курти перевел взгляд обратно на кока.

— Это капитан этих ублюдков так Луца наказал. Говорит, приготовь что-нибудь. Ты же повар. Луц приготовил. Этот Сундук, якорь ему в глотку, попробовал, стал плеваться и сюда Луца в таком виде определил. Говорит, на большее ты с котлом не способен.

Курти еще не пришедший в себя от испуга, слушал, затем вновь перевел взгляд за спину коку, которого, как выясняется, звали Луцем.

— А это швабра твоя. Я ему в спину упер, чтоб не упал. Подобрал, она у решетки валялась.

Второй рукой он действительно держал ту самую черту, которая тянулась из-за спины кока.

— А капитан? — тихо спросил Курти.

Лукас сразу понял, о чем речь.

— Да вот и мне говорят — отпусти, а я не могу — жалко. Луц ведь не со зла даже, а со страху — по глупости. Да и не он же убил капитана! Не Луц. Дурак наш Луц, но не подонок.

— Я бы так не сказал — тихо произнес Курти.

Он внимательно осмотрел замок на кладовой, затем повернулся, подтащил к котлу, на котором балансировал Луц трехшкивный блок, валявшийся среди частей такелажа. Встал на блок и оказавшись лицом к лицу с коком, вытащил нож, который забрал у спящего пирата.

Луц и без того дышавший через раз, замер.

— Эй, парень, ты чего задумал — обеспокоился Лукас.

Курти глядя в глаза Луцу поднял нож.

— Господин квартирмейстер, держите швабру покрепче, сейчас господин кок на пол долбанется.

— Эй, парень…

— Чего там у вас? — опять боцман.

Курти перерезал веревку. Луц обмяк, швабра, не выдерживая его веса задрожала. Курти спрыгнул с блока, помогать он не собирался.

Луц еще балансировал, затем рухнул.

Курти подошел к нему, перерезал веревки на руках.

— Хоро…  — Луц хрипя, стягивал с шеи петлю — Хорошо!

— Да, так, наверное, лучше — не стал спорить Курти.

— Хорошо, что качки не было, — тяжело дыша, закончил мысль кок.

Курти присел перед ним на корточки.

— Ключи от кладовой где?

— Что?

— У тебя были ключи, я видел. За поясом. Где они сейчас?

— У этого. Хранга-сундука.

— Угу — кивнул Курти. — Хранг-сундук где?

В глазах Луца промелькнул ужас.

— Не знаю.

— Хорошо. Где вы с ним разговаривали, прежде чем он тебя сюда в петлю определил?

— Э-э-э…

— Скорее всего, Хранг сейчас в каюте капитана, — подал голос Лукас. — Ему по рангу положено. Но мог и к себе на бригантину вернутся.

— Не вернется — заговорил из-за его спины боцман. — Его корабль корыто. Рабочий инструмент. А ему сейчас надо всем показать, что он главный. Что царь, мать его, морской. Команде показать и себе. А «Канарини» красавица. И каюта у нашего капитана не чета его конуре на бригантине. Он форс любит, я таких знаю. В каюте он спит.

Курти обернулся к Луцу:

— Пойдем.

— Куда?!!

— Во-первых, покажешь, где это — я новенький, не забыл? Во-вторых, поможешь.

— Что помогу?!

— А ты из разговора не понял?

Луц сглотнул и отвернулся.

— Ты только что умереть собирался, — продолжил Курти, — и жив лишь благодаря господину квартирмейстеру. Так, что ты ему, вроде как обязан. И не только ему, кстати.

— Как мы через весь корабль пройдем?!

— Это ты мне скажи.

— Везде пираты. Мы далеко не уйдем.

— Далеко и не надо. Только до каюты капитана. А пираты или спят, или пьяные. Сюда же я прошел.

Луц ничего не говорил, испуганно смотря на Курти.

Тот придвинулся ближе.

— Здесь серьезный замок. Я такой не вскрою. Ключ нужен.

— Луц, давай, не дрейфь — заговорил кто-то из матросов. — Мы отсюда выберемся, пиратов кончим. Они не ждут нападения. Да и пьяные, правильно малец сказал.

— И пьяные и мало их. Наверняка большая часть к себе на бригантину вернулись. Здесь только призовая команда. И те спят, — Лукас говорил убедительно. Боцман его отодвинул и прижавшись лбом к решетке продолжил:

— Луц, не ссы! Выберемся, пиратов порежем, корабль захватим и уйдем. Те, что на бригантине остались, пока прочухают в чем дело, мы уже далеко будем. Да может и не станут преследовать. Их меньше уже будет — он кровожадно ухмыльнулся — гораздо меньше. И без капитана своего. А уж его я первым делом, — он выразительно провел пальцем по горлу. — Того самого капитана, что тебя сюда подвесил. — Давай иди с пацаном! Слышь малец, а ты сможешь ключ по-тихому увести?

— Смогу.

— Это надо суметь не испугаться.

— Сумею.

— Луц? — Лукас выглядывал из-за плеча боцмана.

Кок страшно боялся и все это видели.

— У меня шея болит — выдавил он. — Горло, — и для убедительности показал пальцем.

— Слышишь придурок — злым шепотом заговорил боцман. — Она еще сильнее заболит, когда тебя опять повесят. Или думаешь, увидят тебя не подвешенным, то простят? Не пригодился ты им! И никакой услуги новой уже не окажешь! О нас не думаешь, так о себе вспомни. Повесят! Снова! И уже без котла под ногами.

Луц задрожал.

— Я просто доведу тебя до капитанской каюты.

— Я о другом и не просил, — пожал плечами Курти.

— Это под верхней палубой, — кок на негнущихся ногах двинулся в сторону трапа.

Когда поднимались, Курти снова услышал пьяное:

— Говорю тебе, ходит здесь кто-то!

Он ткнул в спину замершего Луца и они поднялись дальше.

Курти пришлось несколько раз подтолкнуть кока, прежде чем они дошли до нужной каюты. Не доходя, Луц остановился и указал пальцем на дверь.

— Ты видел, куда он ключ засунул?

Луц задумался, потом замотал головой.

— Капитанская каюта изнутри закрывается?

— Нет. Кого боятся-то? Все свои. Капитана уважали.

— Все?

— Ну да.

— И ты?

Луц насупился.

— Я не предатель, — выдохнул он. — Просто так получилось. Так бывает, когда страшно!

— Я не исповедник, — ответил Курти и двинулся к двери.

— И я не трус!

Курти обернулся к нему и приложил к своим губам палец. Первые лучи уже проникали снаружи. Вряд ли этот Хранг просыпается рано. А если еще и пил, то сейчас лучшее время. Сон самый крепкий.

— Вот стой и думай, какой ты «непредатель» и «нетрус». Но тихо. Мне не мешай.

— Если кто-нибудь появится, мне что? Сигнал какой-нибудь подать?

— Какой сигнал?! Твой сигнал только они и услышат. А я там внутри — нет. Да и не войдет к нему никто. Какой тупица будет среди ночи своего пьяного командира будить? Всё. Стой и думай.

Дверь не скрипнула, петли были отлично смазаны. Каюта, хоть и капитанская, небольшая. Хранг-сундук лежал на кровати, одетый, в сапогах. Одна нога свешивалась. Пират не храпел, но шумно дышал, прислонив к груди бутылку, на дне которой темнели остатки рома.

Курти осторожно подошел к спящему. У него в голове крутилась мысль, нужная, но невозможная. Еще не осознавая до конца, что делает, Курти вытащил нож и поднес лезвие к горлу Хранга.

Дрожащими руками почувствовал, как продавилась кожа на шее пирата, и одернул руку. Его трясло.

Пьяный пират ничего не чувствовал.

Курти приставив рукой кончик острия к кадыку пирата, занес другую, чтобы ударить по рукоятке.

Простоял так несколько секунд, потом выдохнул и убрал нож.

Не сможет. И понял это.

Откинул полы меховой безрукавки на Хранге, увидел ключ. Не на шнурке на груди, а торчал из внутреннего кармана.

Курти вытащил его и так же осторожно вышел.

Они подходили к трапу ведущему в трюм, когда Луц остановился и набычившись повторил:

— Я не предатель.

— Стоял, думал, значит — кивнул Курти. — Я уже говорил, — я не исповедник. С ребятам об этом поговоришь, если так хочется. Не стой — идти надо.

— Я про них и говорю. Они мне этого все равно не простят. Никогда.

— Потом об этом! Пошли. Замок сам не вскроется.

— Я не предатель, — повторил Луц.

Не понимая, к чему он, Курти обернулся.

— Это не предательство, это необходимость — сказал Луц. — Наш боцман не прав в одном. Если я им окажу услугу, то и посмотрят на меня по-другому.

— Кому «им»? — непонимающе спросил Курти и тут же понял весь идиотизм своего вопроса, когда Луц шагнул вперед, обхватил его и что есть силы, завопил:

— Сюда! Поймал! Побег! Сюда!!

Ошеломленный Курти задергался, пытаясь вырваться. Но Луц, подался спиной назад, легко оторвал его от палубы и продолжал кричать.

На его вопли никто не реагировал довольно долго. Пьяные пираты в большинстве спали. Какая-то дисциплина все же полагалась, потому что единственной реакцией на рев Луца был ответный вопль с верхней палубы. Громовым матом потребовали заткнутся, иначе… дальше Курти не понял, но что-то про якорь и куда его можно вставить. Крик был пьяный. Пираты не встревожились еще и потому, что решили, что кто-то из их собратьев находится в том же кривом состоянии, вот и бузит. Так, что беспокоится нечего. Ничего необычного.

Курти отчаянно извивался, но Луц держал крепко и вырваться из его лап у паренька не получалось. Курти замолотил затылком по его лицу, но тот после первого удара в нос наклонил голову и все остальные удары Курти пришлись на бычий лоб.

Курти потянулся к ножу за пазухой, но был так крепко сжат, что не мог шевелить руками. Ухватился за нож двумя пальцами, потянул, но выронил, когда Луц толкнул его лицом в переборку. Рука нащупала дудочку и Курти выхватив ее, с силой ткнул себе за плечо.

Вопли Луца о побеге сменил нечленораздельный рев, Курти выпустили, точнее, выронили на пол.

Он вскочил, увидел, как распахнулась дверь капитанской каюты и на ее пороге вырос сонно щурящийся Хранг-сундук с кинжалом в руках.

Курти подался назад, побежал мимо держащегося за глаз Луца и бросился в сторону трапа ведущего в трюм. Еще успеет! Пока они разберутся, что к чему, а ему только вставить ключ в замок и повернуть. Ребята освободятся, пока пираты не на ногах, у пленников есть шанс…

Проклятье! По трапу кто-то поднимался. Те самые со средней палубы, что распивали ром и один из них его «Мелким» назвал.

Бежать можно было только наверх. Курти и побежал.

Тусклая верхушка белесого солнца протягивала из-за сизого моря первые лучи. К трюму с разных сторон, на крики, шли пираты. В руках оружие.

Увидев высунувшегося Курти они, как по команде, приостановились, затем кинулись к нему.

Петляя меж надстроек Курти пробежал шкафут, шканцы. Краем сознания отметил, что вахтенный за штурвалом отсутствует и корабль неуправляем. Единственное место, где не было пиратов — ют. Курти забежал на него и не зная, что делать дальше, завертел головой.

— Кто это?!!

— Туда побежал…

— Лови!

— Да куда он денется?!!

Последнее, к сожалению, верно. Курти сжал зубы и чуть не застонал от отчаяния. Куда бежать?! Ключ от кладовой потел в кулаке.

Грохот сапогов по трапу. Курти бросился под рычаги кабестана и распластался на палубе, вжавшись в канаты.

— Где он?

— Да кто это вообще?

— Он из команды?

— Прилетел что ли?

— Да плевать «кто»? Куда делся?

Пираты рассыпались по юту, голоса слышались со всех сторон. Перед глазами мелькнуло несколько сапог. Потом остановились.

— А теперь улетел, что ли?!

— Он сюда бежал?

— Да! Я видел.

— Тогда где? Спрыгнул?

— Посмотри в воде!

— Может на бизань залез? Он за штурвалом мелькнул и потерялся.

— Да здесь он!

— Тогда где?!

— Да кто это вообще?!

— А где штурвальный?

Сапоги пропали из поля зрения.

— Значит, пьет где-то.

— А чей пост-то?

— Не знаю, но Хранг его «приласкает» за это.

— А вот и он.

Курти выскользнул из-под кабестана.

— Где пацан? — Курти узнал голос пиратского капитана, — поймали?

— Пропал куда-то — ответил кто-то в двух шагах от Курти.

Паренек пригнулся, сделал шаг.

— Вот он!!!

Курти стоял у самого края фальшборта. Увидел, как к нему несутся пираты, махом перепрыгнул через борт.

… и отбив колени и локти приземлился на кормовом балконе.

Вскочил, увидел, что дверь с него ведет в капитанскую каюту, которую он покинул пару минут назад.

Крепко сжимая ключ, вбежал в пустую каюту, выбежал в коридор, понимая, что успевает! Сейчас он выпустит ребят! Теперь будет сложнее, конечно, но их все же больше, чем пиратов, да и оружейная рядом, и пираты опять же пьяные.

С этой мыслью он споткнулся обо что-то в полутьме и упал. Ключ со звоном полетел вперед. Курти вскочил, увидел, что споткнулся о тело Луца с широкой раной в груди. Кок лежал на спине уставив невидящий взгляд в подволок. Хранг-сундук, не стал разбираться, что и как.

«Луц — тварь! Даже после смерти, паскудничает», — мелькнуло в голове. И тут же — «Ключ! Где ключ?!!».

Упал на карачки и захлопал по полу, шаря ладонями.

Ключ пропал и в полутьме его не было видно. Курти замычал от досады и бессилия, продолжая искать.

Пальцем нащупал металл, попытался схватить, но ключ застрял в щели между досками, торчал только кончик и Курти никак не мог его подцепить.

Послышался шум у трапа.

Наконец, ухватившись ногтем за бороздки, Курти, затаив дыхание, вытащил ключ. Вскочил…

На него обрушился удар. Курти упал, опять выронив ключ. Поднял голову. Над ним стоял тот самый бородач, у которого Курти стащил нож. Вряд ли бородач об этом знал, но сейчас его это и не волновало. Он поднял ключ и недоуменно на него уставился. Потом на лице проявилось понимание… Не вставая, Курти пнул его между ног.

Бородач охнул и стал заваливаться. Курти в воздухе подхватил падающий у него из рук ключ и побежал дальше, к другому трапу. Спуститься можно и там. Но времени мало! Пираты знают, где его искать и наверняка остальные уже где-то рядом.

Курти залетел на нижнюю палубу, обогнул тюки с кожей и мехами, двинулся к кладовой и замер.

Перед кладовой стояли двое.

— Освободил его пацан наверное? — рассуждал первый. — Вот только, чего тот орать начал?

— Не знаю. Но вот они думаю, знают. — Второй обращался к пленникам. Голос был Курти знаком.

Ему никто не отвечал.

— Я вас спрашиваю убогие! Что случилось? Куда пошли кок с пацаном этим? Кто он, кстати? Где прятался?

По-прежнему тишина.

— Ладно, сейчас пацана выловим, спросим.

Раздались шаги с другой стороны. Шаги и ругань.

Курти поспешно зарылся в те самые тюки с мехами, куда и планировал с тех пор, как спустился с вороньего гнезда.

Мимо него прошли.

— Там Йозеф валяется, — услышал Курти голос Хранга-сундука.

— Кто?

— Борода.

— А-а-а. А что с ним?

— Из его ругани я понял, что пацан ему по шарам врезал.

— А где пацан?

— А вот это всем интересно. Я, так и вовсе думал, что он здесь.

— Нет, здесь нет.

— То есть ты его не видел. Это еще не значит, что его нет. Видишь ли, пацан у меня ключ от кладовки спер. Значит, бежал сюда.

— Корабль большой. Пацан маленький. Где угодно спрятаться мог.

— Так ищи! Что стоишь?! Лоха для игры себе очередного ищешь? Так они пленные, у них уже ничего не выиграешь. Где, кстати, дружок твой?

— Кто именно?

— Кого ты вечно в карты общелкиваешь? Якобс где?

— Непутевый? Да откуда я знаю? — голос был старательно равнодушный — последний раз видел его, когда он по палубе пьяным шатался. А в карты я всех общелкиваю.

Курти вспомнил, где он слышал этот голос.

— Обыщите трюм. Он большой, запутанный, но не верю, что вы не сможете пацана найти. Не такой уж он маленький. Груз хорошо перешерстите.

Послышались еще шаги.

— Вот и остальные. Ищите. Пацан в трюме. Это точно.

— Да сделаем Хранг. Когда найдем, то что? К остальным?

— Нет. Слишком много неприятностей от поганца. Найдете, кончайте. Я наверху буду. Закончите и бочонок наверх тащите. Лечиться будем.

— Что будем?

— Похмелятся, говорю пора. Так, что, чем быстрее закончите, тем быстрее начнете. Думаю, ты понял.

Когда Хранг проходил обратно, чуть не задел втиснувшегося в тюки Курти.

В своем нехитром и ненадежном убежище паренек слышал, как пираты начали обыскивать трюм. В голове вертелось множество мыслей, неясных и мгновенно рассыпающихся планов.

Быстро подбежать к кладовке и так же быстро ее открыть?

Не получится. Во-первых, не успеет. Там по-прежнему стоят пираты, да и остальные рядом. Во-вторых, даже если получится, это уже ничего не изменит. Пираты, хоть и их меньше, уже все здесь и вооружены. У безоружных моряков нет шансов.

Курти представил себе, как его сейчас найдут, выволокут в узкое пространство трюма и проткнут. Кинжалом или катласом. Стало страшно.

А ведь найдут. Деваться ему некуда. Пара минут или если повезет — полчаса. И все.

Курти свернулся в калач, как можно плотнее вжался в тюки. В трюме полутьма. Вдруг не увидят? Решат, что…

А что они решат?! Они точно знают, где его искать! Бежал вниз, мимо бородача, сворачивать негде, да и известно куда бежал.

Опять рядом шаги. Один из пиратов шарил меж тюков. В двух шагах от Курти. Проверил, двинулся дальше. Точнее, ближе.

Увидел Курти, приостановился, воткнув в него глаза. Тут же просиял, на губах появилась глумливая ухмылка. Ни слова не говоря, вытащил из ножен кинжал и двинулся вперед.

Зажатый меж тюками Курти не мог даже двинутся, не то, что бежать. С расширенными от ужаса глазами, он смотрел, как к нему идет его смерть. Приземистая, корявая, со всклоченной бородой.

Пират протягивал руку, когда под его ногами что-то хрустнуло. Корявый озадаченно остановился. Нагнулся и поднял что-то с палубы.

— Это, что? Сухарь? — недоуменно спросил он? — Ты сухари здесь жрешь? Со страху что ли?

Он недоговорил. Осекся, когда увидел взгляд Курти. Но испуганный взгляд был направлен уже не на него, а куда-то за него.

Пират обернулся.

Перед ним стоял высокий худой старик в допотопном бушлате.

— Ты кто? Что здесь делаешь? — от изумления пират толком не испугался.

— Хлеб, — тихо ответил Жерардо.

— А?!

По стенам закутка заметались тени. Три тени.

Курти оторвался от мешков. Идти куда бы то ни было, он боялся, поэтому полез по тюкам вверх. Цепляясь непослушными руками за грубую ткань, уже не боясь, что его кто-то увидит. Он уже не мог бояться чего-то еще.

Сзади него раздался вопль. Дикий, остервенелый, страшный.

Послышался топот. Недоуменные возгласы.

Курти вылез на верхушку сложенных мешков, уперся головой в подволок трюма и пополз к выходу. Краем глаза видел мечущиеся в полутьме трюма шляпы, платки, капюшоны, береты. Все около кладовой. Понял, что идти спасать ребят уже поздно. Между ним и кладовой полно пиратов. Он уже ничего не может сделать. И он туда, в любом случае не пойдет. Там ЭТО.

Раздался еще один крик. Уже скорее протяжно-отчаянный. Потом голосов стало сразу много.

— Что с ним?

— О Боже!

— Это пацан его так?

— Да как это вообще возможно?!!

Курти спрыгнул и никем не замеченный взлетел по трапу вверх. Мгновенно преодолев все палубы, выскочил на верхнюю.

Вспомнил, что так уже было совсем недавно. Он появляется из трюма, а к нему бегут пираты. Они бежали и сейчас, только их было меньше. С тревожными лицами бежали на вопли снизу. Увидели Курти, побежали быстрее.

С рыком отчаяния Курти побежал от них, понимая, что деваться, по-прежнему, некуда. Добежал до кормы, увидел в полумиле от берега город. Высокие шпили домов в утреннем тумане.

Арнери. Так один из пиратов его назвал. Курти перемахнул через фальшборт и головой вниз, сомкнув над ней руки, вошел воду.

Вынырнул, обернулся. Увидел, как раскачивается кормовой фонарь, который он зацепил ногой в прыжке. Над бортом лица пиратов.

Отвернулся и широкими движениями поплыл в сторону города.

Глава 18

Прозрачная луна держалась за утреннее небо, не желая уходить.

— Ты человек деловой. Почтенный купец. Для тебя дело — главное. Так, что, думаю, ты меня поймешь.

Эрик в одних штанах и широкополой шляпе с пышным пером сидел на клетке, опустив ноги в море, пересчитывал золотые в шкатулке, которую нашел в шатре. Шляпа и вино были оттуда же. Эрик время от времени прикладывался к плетеной бутыли. Вино было нелюбимое белое, но здесь не до привередничества. Оказалось неплохим. Некрепким, но душистым, с пряным вкусом. Эрик пил, любовался на рассвет и постукивал мокрой пяткой по клетке, на которой сидел.

— Ты меня слышишь? — он наклонил голову и посмотрел на Теодора в клетке.

Очередная волна отхлынула и сидевший в клетке Теодор, стал жадно ловить губами воздух.

— Я говорю, мы с тобой люди деловые, поэтому должны стремиться к взаимопониманию.

Эрик отхлебнул вина. Прежде, чем его пить, влил немного бледно-янтарной жидкости поочередно Теодору и всем коротышкам. Засыпать никто из них и не подумал, а мелкие туземцы, так и вовсе пришли в необычайное возбуждение.

— Мне от тебя много не надо. К тому же, все что мог, я уже взял. Но давай поговорим. Мне интересно, когда вернется твой корабль и сколько людей на борту?

За все время, с того момента, как Эрик освободился, Теодор не вымолвил ни слова. Лишь испуганно таращился на тюремщика. Он впервые попал в по-настоящему сложную ситуацию и пал духом настолько, что потерял связь с реальностью.

— Ты пойми, что тебе все равно придется мне отвечать. То, что я тебя в клетку засунул и в воду, — это ерунда. Это я отыграться хотел. Серьезно я за тебя еще не брался. А ты даже не представляешь, что я могу устроить. У меня, благодаря тебе несколько острых железяк и я собираюсь развести костер. Если ты думаешь, что вот этот вот трюк с клеткой и водой — пытка, то ошибаешься. Пыток ты себе не представляешь.

Эрик спрыгнул в воду, наклонился и дружелюбно произнес:

— Могу просветить. И пойми — ничего личного. Просто не повезло тебе! — широко и открыто улыбнулся, — я же говорю, ты должен меня понять.

Теодор испуганно смотрел на него и кивал.

— Наверное, это значит, что ты понял?! Только чего молчишь то? Я тебя слишком сильно приложил? Язык отсох, что ли?

Теодор замотал головой.

— Скажи что-нибудь. Что у тебя за корабль?

— «Джимена», — вымолвил, наконец Теодор.

— Это название, я так понимаю. А, что за корабль?

— Тендер, кажется.

— Кажется? Ты не знаешь, на чем ходишь?

— Он одномачтовый… наверное тендер. А может бот. Брейди лучше знает.

— Брейди? Это который развлечение с клеткой придумал?

Теодор опасливо посмотрел на Эрика и кивнул.

— Сколько человек на борту?

— Э-э-э… пятнадцать. Нет, чуть меньше.

— Вы на одномачтовом сюда пришли?! Ближайший порт Матура. И вы шли на одномачтовом через все Аскадосское море?!

— Нет. Есть еще остров. Недалеко. — Теодор, почему-то смутился. Про него мало кто знает. Мы до него на шхуне идем, а «Джимену» уже там берем.

— Что за остров?

— Не знаю, как называется. На картах его нет. Там мой дядя живет.

— А, что ты стушевался, когда про дядю заговорил?

— Я не стушевался, — прозвучало жалко и Теодор опять отвел глаза.

Эрику все стало ясно. Он усмехнулся.

— А дядя твой, случайно не контрабанду на этой «Джимене» в Рапайский каганат водит?

Теодор опять замолчал.

— Милая семейка. Ты работорговец, дядя контрабандист. А вы еще пиратов не любите.

Эрик выпрямился.

— Что за название дурацкое — «Джимена»?

— Оно не дурацкое! — вдруг встрепенулся Теодор. — Так мою матушку зовут!

Эрик кивнул:

— Я и говорю — милая семейка. Еще и мама — Джимена.

Теодор юмора не понял, но посмотрел мрачно.

— Что за люди твои ребята?

— В каком смысле?

— Хотя пятнадцать, в любом случае много — вздохнул Эрик. — И корабль, пусть и тендер, мне одному будет тяжело вытянуть. — Когда они должны вернутся?

— Когда как. Могут на несколько дней пропасть. Как охота пойдет. Они и вчера вернуться могли. А могут неделю плавать. Лов и на других островах идет. Здесь самый лучший, хоть и самый опасный. А работу они и без меня свою знают. Я лишь торгую.

Эрик закрыл шкатулку с монетами.

— Кроме денег и меча взять с тебя толком нечего. Жаль ни лука, ни арбалета. Если бы на том утесе засесть, да дождаться. А ты чего остался-то? С ними не пошел?

— Я не ищу лишнего общения. — Голос Теодора был чуть ли не гордым. — Они люди грубые, мне без них лучше. Я в такие моменты, когда один остаюсь, много думаю, пытаюсь играть на лютне. Хотя у меня не получается.

— Да, ты говорил.

— К тому же, кто об Антуане позаботится?

Эрик насмешливо посмотрел на Теодора.

— Что же у тебя с этим верблюдом-то? Люди плохая компания, потому что грубые, а верблюд хорошая?

— Он грузы переносит. Удобно, когда клеток много.

Сзади них послышался то ли крик, то ли плач.

Один из связанных коротышек, с раскрасневшимся лицом, подняв голову самозабвенно пел. Через мгновенье, к нему присоединились остальные двое.

— Им нельзя вина давать — буркнул Теодор. — Уже проверено.

Эрик снова наклонился к клетке.

— Вот, скажи Теодор, под номером шесть, что мне делать? Первоначальный план, уйти вместе, провалился. А без тебя, подозреваю, меня не заберут. И с тобой не получится. Я ж не могу тебя из клетки выпустить. Вы меня опять туда засунете. Верно?

— Мы можем договориться…

— Нет, не можем — покачал головой Эрик. — Ты себя показал и с тобой все ясно. Поэтому я и не знаю, что мне делать? — он посмотрел на Теодора в клетке. Сквозь решетки, за мокрым купчишкой уже встало солнце, вода из тускло-голубой превращалась в синюю. И на этой прекрасной синей воде из-за заросшего мангровыми деревьями берега выглядывал нос корабля.

Эрик вскочил. Корабль только показался. До него больше полумили. Еще поворот к бухте не делал.

Эрик сел обратно. Внимательно и жестко взглянул на Теодора, который не понял, почему его тюремщик так возбудился. Он поворачивал голову в ту же сторону, когда Эрик одним быстрым движением просунул руки в клетку и ухватив Теодора за голову, коротко произнес:

— Не договоримся, — и с силой двинул молодого купца, сначала лбом по решетке, затем затылком об стенку ящика.

Теодор обмяк и начал уходить под воду. Эрик не дал ему этого сделать, схватил ящик и царапая дно, поволок клеть на берег.

Тащить по песку было гораздо тяжелее. Эрик кинул быстрый взгляд на Антуана, пасущегося неподалеку, но понял, что не получится. Пока он эту скотину запряжет, чего делать не умеет. Да и не подпустит его верблюд. Он до сих пор обиженно косится на Эрика, после мордобоя.

Пришлось руками. Двигался спиной вперед, таща ящик за собой. С натужным уханьем, рывками, до боли напрягая спину, дотащил до кромки леса. Запихнул в кусты, сломал пару веток и накрыл ящик. Отскочил, посмотрел и нахмурился. Плохо спрятан купчишка, конечно, но на большее времени нет.

Побежал обратно. Корабль уже повернул к бухте. Эрик вбежал в шатер, стал рыться в вещах. Посуда, столовые приборы, корзины, здесь же астролябия. Нашел лютню, видимо ту самую. Черт! Где одежда? Не может он почти голым к ним выйти. На нем только рванные штаны и шляпа… Так, шляпа. Слишком приметна. Наверняка члены команды видели в ней Теодора. Она рядом с гамаком валялась. Надо что-то другое. Недавно все перешарил, но тогда искал только золото и вино.

Сундук нашелся посреди шатра, «замаскированный» под стол. Поэтому и не сразу заметил. Отодвинул придвинутые к сундуку плетеные фляги с вином, вытащил пару платьев, пытался на себя надеть и выругался. Ростом они с Теодором одинаковые, долговязый купчишка даже повыше, но Эрик намного шире в плечах и попытка влезть в рукава любого из котарди, оказалась неудачной. Когда пытался пропихнуть руку в рукава силой, ткань затрещала и пошла по швам.

Стал рыться дальше. На самом дне лежала ярко-красная котта. Почти как раз. Надевая, Эрик подумал, что носил ее Теодор наверняка поверх другой одежды. Натянул штаны с пышными буфами, застегнул под коленями. Они немилосердно жали, но впихнутые в разрезы буфов копны конского волоса раздували брючины так, что снаружи не было видно, что малы. Схватил кокетливое зеркальце, лежавшее поверх бумаг на столе-сундуке, взглянул. Одежда сидит почти нормально, хоть и мятая, но вот остальное. Башка лохматая, рожа исцарапана. Причесывать бесполезно — Эрик знал свои волосы — непослушны, гребнем не взять. Да и не видел нигде гребня. Была шляпа с высокой тульей, но она свалилась с головы. Сложно расшитый шаперон не знал, как правильно надевать. Оставался бездонный берет, свисающий на плечо. Эрик напялил его, залихватски загнул, посмотрелся в зеркало, вспомнил, как ходил с Лизой по модным лавкам, плюнул и вышел из шатра. Одежду собрал с самого низа сундука, будем надеяться, что остальные Теодора в ней не видели.

Первое, что увидел, когда вышел, это продолжавший движение корабль, второе — широкий след на песке от клетки, которую только что оттащил в кусты. Прикинул расстояние до корабля — еще далеко. И между ними шатер. Пока ничего не видно. Во всяком случае, будет на это надеяться. Ухватился за одну из выломанных досок, стал выравнивать песок, понял, что бесполезно — какой-то след все равно останется. Забросал след досками и разбросанными тюками. Не очень ловко, но на берегу такой бардак, что след на песке не выделяется. А то, что след уходит в кусты, за ящиками не видно.

Эрик вытолкнул две клетки на самое видное место, затем подошел к воде, напустил на себя самый, что ни на есть невозмутимый вид и стал ждать. Покосился на связанных туземцев. У двоих вид потерянный, что-то под нос себе мурлычут. Третий спал.

Шлюпка отделилась от корабля и когда подошла к берегу на Эрика с изумлением смотрело десять пар глаз. Эрик пересчитал людей в лодке еще раз, прикинул, что на корабле осталось меньше. Что ж — десять лучше, чем пятнадцать. Вспомнил Синяка, — сейчас бы ему налить этого самого вина, дать в руки меч, а об остальном можно было бы и не беспокоиться.

— Здорово ватажные, — Эрик ухватил шлюпку за форштевень и помог вытащить на берег.

Члены команды «Джимены» высыпали на берег. Изумление на лицах безмерное.

— Ты еще кто?!! — рыжий бородач с топором за поясом, на приветствие не ответил.

— Брейди, ты бы поздоровался сначала, — отвечал Эрик чуть насмешливо, но, что важно — не нагло. Главное не перегнуть.

— Откуда он тебя знает?! — похожий на бородача тип вышел из-за спин остальных.

Черт! У него же вроде еще брать должен быть — Шон. Забыл! Хорошо, что попал — подозрений меньше.

— Теодор описал. Говорит, раз увидишь, уже никогда не забудешь. Вы братцы и рыжие, и здоровые, и с юмором. Купать тех ребят любите. — Эрик ткнул пальцем назад, в сторону коротышек.

— Где Теодор? И откуда ты взялся?!

— Да, ты прав, извини, представиться надо. Меня зовут Кристофер сын Фелипе, мы с Теодором, вроде, как партнеры. Хотя не столько с ним, сколько с его дядей. Уж его-то ты знаешь?! — Чуть повысил голос. Правильно, мол, не твоего ума дело. Уверенно, но не нагло. Лишь бы не спросил, как дядю зовут, этого Эрик узнать не успел.

— Теодор, с ребятами за остальными ушел. Видишь из клеток повылазили?! Ночью это было. Так они на нас напали, дрыщи краснозадые. Отбиться мы отбились, но товар терять никто не хочет. Этих — опять жест в сторону связанных, — видишь, успокоили, а остальные в лес драпанули. Теодор за ними, так что, далеко не уйдут. Сам понимаешь! — Эрик кивнул Брейдли — Дорога! Они за нее, радужную, не уйдут. Боятся! Что я тебе рассказываю, ты знаешь! — Эрик хлопнул Брейдли по плечу.

Тот не сводил с Эрика взгляда. Не столько подозрительного, сколько беспредельно удивленного. Затем он обернулся к остальным:

— Кто-нибудь понимает, о чем речь?

Ловцы, моряки покачали головами. Брейдли повернул голову обратно.

— Ну-ка. Еще раз скажи кто ты такой? И что за чертовщина тут творится?

— Я уже представился. И что случилось, рассказал. Мы с Теодором партнеры…

— Какие мать твою партнеры!!! Ты что лепишь тут. Я тебя первый раз в жизни вижу, — широко посаженные глаза под могучим лбом впились Эрику в лицо.

Больше уверенности! Если сейчас дать слабину, хоть как-то показать колебание, то все. Почувствуют и сожрут. Не дать возможности думать в этом направлении.

— Слушай, босяк. Ты следи, что говоришь и как, — уверенно, чуть повысив голос, но, не скатываясь на крик. Истерика первый признак слабости. — Я купец. Ты на промысле. По сути, ты на меня работаешь. Не на Теодора. — Это уже наглость, но правильная.

— В каком смысле?

Так, разговор чуть отклонился, это хорошо. Пока тот озадачен сказанным, можно развить.

— А, как ты думаешь, Теодор сам коротышек в султанат продает? Пришел однажды, постучался во дворец и говорит: «Не хотите коротышек купить?».

Эрик опять ткнул рукой в сторону связанных туземцев и царственно произнес:

— Это мой товар. Это я их поставляю. Теодор мне их продает, а уже потом, я иду к султану.

Ну и бред! Лишь бы не переиграть. Но на эту компанию произвело впечатление.

— А то, что ты меня не видел никогда, прости, так и задумано было. Не твоего ума дело, не обижайся уж.

Брейдли и остальные, не то, что бы уж совсем купились, но уже не так агрессивны. В таких делах главное уверенность. Уверенно врущего человека, даже перед самим собой подозревать неудобно.

— Так, где Теодор? — кто-то из матросов подал голос — он, что один за недомерками побежал, что ли?

— И где твой корабль? Ты, как сюда приплыл? — остальные тоже заинтересовались.

Так, — не забыть про «недомерков». Они их так называют.

— Конечно, не один! Ты, что спятил, что ли?! — Эрик отвечал снисходительно. Надо теперь на этих двоих наезжать. Пусть они виноватыми выглядят. Неважно в чем, главное создать атмосферу.

— Ты, правда, считаешь, что Теодор один кого-то преследовать будет? Наш Теодор? Да он если догонит кого-то, что он делать будет? Сам подумай! На лютне им сыграет?

Попал. Матросы заухмылялись. Только Брейди смотрел все так же пристально и все так же недоверчиво.

— Хотя он и на лютне играет хреново, поверьте мне. — Вот матушка его, когда я у них был, играла прекрасно. Джимена — Эрик благочестиво приложил руку к груди — редкой доброты женщина. Доброты и праведности. — Он махнул рукой в сторону леса. — Я своих с ним отправил. Сам бы пошел, но ногу подвернул, когда ночью отбивался вот от этих, — и еще один жест в сторону пьяных туземцев.

— Кого своих?

— Ребят с команды. Они бы одни пошли, но Теодор эти места знает, они — нет. Мы не должны были плыть сюда, но обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— А вот это вас не касается. Купеческие дела. Но видишь — не зря приплыли. Если бы не мы — недомерки таких бы дел наворотили.

— Да их трое всего было! А у тебя говоришь команда. Они втроем вас так напугали, что ли?!

— Да и вон эти трое, связанные, — добавил Брейдли.

— Было трое. Мы, когда приплыли, тоже без дела не сидели. На клетки посмотри.

На песке перед ними валялись сломанные клетки. Из одной, действительно выбрались коротышки, из второй Эрик. Решетки выломаны изнутри и это видно. Еще несколько сломанных ящиков лежали рядом. Эти сломали коротышки, когда крушили все вокруг, прежде чем Эрик их успокоил. Так, что все совпадало. А как они сломаны, толком не понятно. Главное те две — на самом виду.

— А где корабль твой? — опять спросил кто-то.

— Корабль? — Эрик с тоской покосился на фальшион у него на ремне. Вот бы ему такой. Меч Теодора он оставил в шатре. Было бы странно, надень он его. — «Эспиноза» пошла вдоль берега — там недомерки могут прятаться. Пусть подстрахует.

— «Эспиноза»?

— Шхуна моя. — Название корабля Гречины он выбрал специально. Такой корабль действительно существует, но вряд ли сильно известен. Гречина — падальщик.

— А ты чего остался? — Брейдли не моргнул ни разу.

— Глухой?! Говорю же — нога болит — я хожу-то с трудом, после боя. — Для убедительности, Эрик показал пальцем на свои ссадины на лице. И про хромоту, почти не врет — кюлоты страшно натирают в паху — ходить, действительно трудно.

— Что-то не то! — Видно, что Брейдли ни в чем не убежден, но и сказать-то толком ничего не может. Слишком происходящее странно.

— Да все не то! — Не тушеваться, продолжать давить. — И меня не должно здесь быть было. Говорю же обстоятельства! Короче! — Эрик поднял руку, видя, что Брейдли собирается его перебить — Вернется Теодор с моими ребятами. Думаю, уже скоро. И все, что считает нужным, тебе расскажет. До тех пор нам с тобой можно и не разговаривать. — Эрик отвернулся и направился к шатру. Черт, прихрамывать надо! Эрик стал волочил ногу. Потом обернулся и с усмешкой закончил:

— А, по-твоему, я откуда взялся? Сколько людей ты видел на Летнем острове? И сколько людей знает об этом месте, и о недомерках, и о той клятой дороге?

Вот так. Отличный штрих. Пусть подумают. Главное вести себя так, что и мысли не допускаешь, что тебя заподозрить могут. Эрик дошел до шатра и услышал еле различимый стон. Проклятье! Теодор начинает приходить в себя.

Эрик бросил осторожный взгляд в сторону команды «Джимены». Собрались в круг и переговариваются. Нет, оттуда не услышат. Пока. Сейчас купчишка очухается — может во весь голос завопить. Тем более, если голоса своих услышит. Значит надо его заткнуть. Но как? Если сейчас в кусты ломанется, будет подозрительно выглядеть.

Эрик вошел в шатер, подхватил две фляги с вином, вытащил и поставил перед остальными. Позевывая, обронил:

— Костер-то разведите. Свежатину же наверняка набили. А то и вы несколько дней на сухом и холодном, да и мои сейчас с Теодором вернутся.

Демонстративно развязывая шнурок на кюлотах, направился в кусты. Спиной чувствовал взгляды. Не спеша зашел в кусты и почти прыжком преодолел расстояние до клетки. Теодор мутным взглядом смотрел вокруг, держась руками за голову. Не мог понять, где он. Вырубили его на берегу. Эрик сел перед клеткой. Теодор сосредоточил на нем взгляд, глаза стали расширятся от удивления — узнал одежду и берет. Купец открыл рот, чтобы спросить, но Эрик, не говоря ни слова, просунул руки в клетку — левой приподнял голову Теодора за подбородок, а правой заехал в челюсть. Клацнули зубы, Теодор вновь ударился затылком о стенку ящика и затих. Эрик прикинул, что правки не требуется. Вырубил аккуратно, но не убил. Хотя сотрясение наверняка есть. Ладно, переживет — молодой еще. Убивать все-же жалко. Хотя сволочь он, конечно.

Эрик подождал пару минут, потом вышел, так же демонстративно подтягивая штаны.

Разговор при его приближении стих. На него покосились, но в разговор никто не вступил. Несколько человек стали разгружать шлюпку, кто-то разводил костер. Брейдли, демонстративно не смотря на него и чуть не толкнув плечом, прошел мимо. Встал посреди разгромленного лагеря, стал разглядывать обломки клеток.

Эрик прекрасно понимал, что долго его легенда не продержится, неизбежно возникнут вопросы, на которые он не способен будет ответить. Ему и сейчас не слишком поверили. Пока все держится только на эффекте неожиданности, и держится с трудом. У него один выход. Попасть на корабль, завладеть им и дать деру. И это будет трудно. На «Джимене» человек пять или «чуть меньше», как сказал Теодор. Но там сработает тот же эффект. Ловцы, охотники здесь — значит там только моряки. Возможно даже без оружия, во всяком случае, серьезного. Эрик сжал зубы. Должен справиться. Да и выхода другого нет. Хорошо бы оружие, но с этим будет еще сложнее. Бастард Теодора с собой не возьмешь — не его клинок. Сразу появятся вопросы. С ним на корабль не отправиться. Корабль… Какой найти предлог? Ничего в голову не шло. Все будет подозрительно.

Эрик провел взглядом по охотникам. Если попросить у одного из них оружие — посмотреть? А потом напасть? Или вернутся в шатер и взять там бастард? Нет, не получится. Если он выйдет с мечом, то на него будет все внимание. Какая тут неожиданность? И их слишком много. Не вояки, конечно — охотники, но ребята крепкие. Если бы двое или трое — Эрик бы рискнул. Но их десять. Значит, остается одно — попасть на корабль. Одному управиться с парусами и рулем будет нелегко, но можно.

Может угнать шлюпку? Спокойно подойти, запрыгнуть и грести к кораблю. Эрик посмотрел на шлюпку. Нет. Тяжелая, на десять человек. Пока он ее столкнет… Даже если успеет запрыгнуть и поплывет, то уйдет недалеко. Почти у каждого из парней на берегу лук или арбалет. Охотники они или ловцы — не просто так с собой их носят. И даже если промахнутся, суматоха будет такая, что на корабле услышат. И его там встретят.

Взгляд Эрика приковал Брейдли. Тот внимательно рассматривал следы возле разбросанных товаров. Присел возле обломков, взял доски в руки посмотрел, откинул, пошел дальше. Черт! Охотники или ловцы — значит хорошие следопыты. Если Брейдли и не поймет, что никаких других дикарей, кроме этих троих здесь не было, то точно определит, что не было погони. И, что в лес никто не за «недомерками» не умчался. Да и нет здесь больше никого, кроме Эрика. Выходит, времени совсем мало.

Опять завопил один из коротышек. Разбудил остальных, которые так же присоединились к гвалту. Поводом послужило, то, что один из ловцов налил себе вина из фляги, которую принес Эрик. Туземцы или запах учуяли или были уверенны, что все, что пьют эти дылды, такое же вкусное и веселящее, что дал им Эрик. И требовали своей доли.

Брейдли поморщился и подойдя к «недомеркам» отвесил размашистый подзатыльник сразу по трем головам. Повернулся к пьющему и отрывисто скомандовал:

— Мэксимо! Не нажирайся раньше времени. Займись завтраком. Привези сухарей и куропаток, что набили. Почисти.

Дальнейшее произошло само собой.

— И свитки захвати, что Теодор там держит. Перо, чернильницу — Эрик с изумлением узнал свой голос.

На него вновь уставились. Эрик, сохраняя невозмутимость, уточнил:

— Ты ведь на корабль?

Выпивоха, недоверчиво смотря на Эрика кивнул, затем перевел взгляд на Брейдли.

— Какие еще свитки? — недовольно спросил тот.

— Я же говорю, я по купеческим делам. Нам с Теодором, кое-что составить надо, подписать. Теодор сказал, что вся его канцелярия на «Джимене».

Брейдли опять немигающим взором уставился на Эрика.

— Я ничего не знаю ни про какие свитки.

— А тебе и не полагается — пожал плечами Эрик. И обернулся к парню с вином в руках:

— Возьми, что я сказал и привези. Вернется Теодор, все равно придется за ними плыть. Или ты хочешь потом второй раз веслами в обе стороны грести. — Эрик разговаривал, как можно равнодушнее.

— Я не знаю, где это все находится.

— А сам, как думаешь? У Теодора в каюте.

— Как это выглядит?

— Ты не знаешь, как чернильница и перо выглядят? Бумажные свитки?

— Ну-у…  — парень был растерян.

— Вот ты с ним и сплавай — мрачно сказал Брейдли.

— Есть!

— Не купеческое это дело, — Эрик пригладил берет.

— А чье? Его? — он все равно не знает, что брать. А ты, раз вы такие друзья с Теодором, знать должен.

Эрик, изображая недовольство, направился к шлюпке.

— Я один грести буду? — раздосадовано спросил Мэксимо.

— Да, ладно, помогу — бросил Эрик.

— Не надо — сказал Брейдли, — дело, то некупеческое! Тристан, помоги ты.

Эрик кинул взгляд на Тристана. Здоровенный детина в кожаной безрукавке был удивлен:

— Мэксимо хоть и олух, но с греблей справится.

— Ты посмотришь, что именно господин Кристофер, сын Фелипе возьмет на корабле. И вообще за ним присмотришь.

Эрик, изображая оскорбленного направился с ними к шлюпке.

Плыли молча, только Тристан не сводил глаз с Эрика. Выражение «присмотришь» он понял буквально.

Эрик глядел ему не в глаза. А на колени. На них лежала аккуратно вырезанная дубинка с оббитой железом верхушкой. Хорошая такая. Качественная. У Мэксимо за поясом был только нож, за спиной лук и стрелы. Но это не то. «Раз и два» — посчитал про себя Эрик.

— Кто это с вами? — первое, что услышал Эрик, когда влезли на палубу.

Один из матросов с любопытством пялился на Эрика. «Три», продолжил считать Эрик.

— Я думал Теодор. Когда в шлюпке увидел. Так только он одевается — Из-за нактоуза вышел еще один матрос. «Четыре» — отметил Эрик.

Мэксимо начал объяснять кто такой Эрик, точнее Кристофер сын кого-то там, но Эрик поднял руку.

— Потом поговорите. — Обернулся на берег. Далеко, да и не смотрит на них никто.

— А ты чего раскомандовался?!

— Прости, привычка, — а вы что только вдвоем на корабле что ли?

— Да нет, — чуть удивленно ответил матрос, — еще Бривель, но он на помпе.

— Тебе то что? — Тристан угрюмо наклонился над Эриком.

— Пять, — вздохнул Эрик.

— Что?

Эрик поднял голову и уставился на Арморианский вымпел на единственной мачте корабля. Полосатый сине-белый флаг лениво колыхался на слабом ветре. От луны на небе остался лишь размытый бледный контур.

Тристан удивленно проследил за взглядом…

Эрик ударил лбом ему в челюсть, выхватил из рук посох и обрушил на первого матроса. Продолжая движение, подбил ногу схватившегося за лицо Тристана, повернулся к отшатнувшемуся от них Мэксимену и заехал ему дубинкой по голове. Тот рухнул.

Последний убегал от него в сторону кормы. Эрик перехватил посох и метнул. Железный наконечник попал между лопаток. Матрос упал. Эрик подбежал, схватил с палубы дубинку и ударил поднимавшегося по голове.

Держась за мачту одной рукой, второй за окровавленное лицо, с палубы вставал Тристан. Эрик побежал к нему.

Тристан вытащил из-за поясницы скрамасакс и зарычав бросился навстречу.

Эрик отбил посохом выставленный вперед клинок и успокоил здоровяка ударом посоха в висок.

Ни на секунду не останавливаясь, спустился в трюм.

— Бривель! — громко позвал он, двигаясь вдоль отсеков трюма. — Бривель!!

Из-за одной из переборок высунулось удивленное лицо.

— Кто это? — спросило лицо, и рухнуло, брызнув кровью.

Эрик откинул посох, посмотрел на упавшего и удовлетворенно кивнул.

— Пять.

Эрик поднял оба якоря. Бросил взгляд на берег. Ловцы стояли у самой воды и что-то кричали, размахивая руками. Не стреляли.

Эрик подавил в себе детское желание помахать им рукой, поставил стаксель, стал тянуть кливер, когда уловил тень за спиной. Начал оборачиваться, и тут ему на голову упала луна. Ничем другим это быть не могло.

Глава 19

Набережная из розового камня спускалась прямо в море. Через каждые шестьсот футов в воду вели ступеньки. Возможно, летом горожане часто купались. Но сейчас еще весна, пусть и поздняя. Набережная пуста, хотя около берега кто-то уже плавал. Про ступеньки он, видимо, не знал, так, как зацепился за каменную стенку и вылез на мостовую.

Пловец был одет, и с одежды на мостовую стекала вода. Сам пловец удивленно посмотрел на каменную брусчатку, будто видел такое впервые, потом сел на нее и ухватившись руками за голову стал тихим шепотом причитать:

— Я не мог ничего сделать, я не мог ничего сделать, я все равно не мог ничего сделать.

Он посидел так минут десять, затем слабо поднял голову и стал осматриваться.

Перед ним высилась ограда домов. «Ограда», наверное, неправильное слово, но как еще это назвать, Курти не знал. Четырех- и пятиэтажные разноцветные дома с треугольными черепичными крышами стояли сплошной стеной. Кое-где зияли арки для прохода в город. За крышами виднелись два остроконечных шпиля. Курти посмотрел выше и от удивления открыл рот. По слабо-фиолетовому утреннему небу летел человек. Он держался за связку воздушных шаров и судя по тому, как дергал ногами, человек не был рад полету. С ноги сорвался башмак и полетел вниз.

Курти прошел через ближайший сводчатый проход. Он впервые шел по городу, который был не Еловой. Собственно, он впервые был где-то еще, кроме города-отшельника на далеком Севере.

Непривычная улица, вымощенная камнем и так же непривычно чистая. Людей не было. Единственный из встреченных, летел по воздуху. Курти снова поднял голову, но уже никого не увидел. Второй, кого он встретил, пройдя чуть дальше, был дворник. Во всяком случае, человек был с метлой. Лицо пропойцы, которых Курти навидался в трактире, искажено брезгливой гримасой. Дворник мел улицу, но голову повернул в сторону, откуда доносился гул. А потом людей стало много.

Нестройная, но многочисленная толпа вытекла из ближайшей арки. Ярко одетые в сверкающие, немыслимые по фасону платья, люди нестройно и громко пели, кричали что-то радостное. Многие были в масках.

Смотрю на тебя. Шепчу осторожно Простые слова о безумной любви Любовь — это сон. Любить это сложно Любовь — это мир, где мы только одни Мне надо уйти. Все очень непросто Но я не могу не смотреть на тебя Я будто художник. Рисую набросок И словно не верю, что ты не моя

Кто-то пел, кто-то нестройно подпевал. Несколько молодых людей отделившись от общей компании, нырнули в альков, утопленный в белом камне дома. Парень с девушкой стали целоваться. Высокая, пышная прическа девушки, украшенная приклеенными к волосам звездами, пригнулась уперлась в потолок стенной ниши, но парочка не обращала на это никакого внимания. Остальные, вытащив бутыль стали разливать по кубкам, которые несли в руках и тут же распивать. Две девушки в длинных и широких юбках на каркасах с кружевными оборками, приподняв подолы, чтобы не волочить их по земле, пританцовывали и насмешливо пропели хором что-то рифмованное в адрес целующейся парочки. Слов, в общем шуме Курти не разобрал. Но девушка со звездной прической, не отрываясь от губ кавалера, повернула к проказницам ладонь, сложив пальцы в непристойный жест. Зато кавалер оторвался и подмигнув, что-то ответил. Тут же получил легкую пощечину от девушки и вернул губы обратно. Не отрываясь от поцелуя, приобняв девушку одной рукой, вторую, с кубком, протянул к разливающим и получил свою порцию.

Дворник, так же брюзгливо глядя на все это, плюнул себе под ноги и прошелся по плевку метлой.

— На площадь!

— Солнце встало! Все! Вот и наступил новый день!

— Какой день! Новая эпоха!

— Всех с праздником!!!

Последний радостный крик был совершенно пьяный и Курти удивляясь всему увиденному, удивился и тому, когда эти люди успели напиться?! Утро же еще.

Толпа текла вниз, мимо него, не обращая никакого внимания на мокрого паренька. Люди шли на какую-то площадь. Курти не меняя направления шел вверх. В толпу вошел, но ее частью не стал. Когда поток стал пореже Курти обернулся, сдержал неведомо откуда взявшееся желание пойти вслед за всеми и свернул в ближайшую улочку. Дома здесь не такие большие, двухэтажные и приземистые, но аккуратные. Оград не было, к частым деревянным дверям ступеньки не вели, окна были низкие, так, что все происходящее внутри можно было спокойно разглядеть. Вот только смотреть было не на что. Комнаты оказались пусты. Видимо весь город гулял на празднике. Из любопытства Курти заглянул в одно из окон, ничего в полутьме не разглядел и тут же смутившись, отдернул голову. В каждом окне было настоящее стекло, пусть и мутное, но Курти и это показалось невероятным богатством. Он пошел дальше, уперся в огромную стену, заканчивающуюся зубцами и подняв голову разглядел над ними уходящую в небо башню. Пошел вдоль стены, думая, что ему теперь делать? Он ничего не знал о месте куда попал, а в голове беспрерывно колотилась мысль: «Ты мог их спасти! Испугался!! Трус!!».

Шел долго, стена все не кончалась. Курти сделал изрядный крюк, обойдя вокруг местного замка, прежде чем дошел до нового поворота. Улицу заставляли прилавки и на Курти накатило, ставшее давно знакомым, чувство голода.

С дощатых прилавков продавали большие круглые бриоши, поджарые крендели и еще какие-то пышные булки в форме сердечка, усыпанные маком. У него заурчало в животе, и он поймал себя на том, что отвел глаза от прилавков, боясь, что кто-то увидит его взгляд. Спохватился, но голову все же опустил. Смотреть было можно, но тяжело. Разглядывая выщербленную мостовую под ногами, он постарался пройти улицу побыстрее. Но дальше стало только хуже.

Улица вывела на площадь, куда стремились горожане. С другой стороны она была ограждена каналом. Посредине площади возвышался огромный столб, заканчивающийся не менее грандиозным фонарем в виде шара, окруженного плоским металлическим кольцом.

Курти будто нырнул в бассейн с красками. На площади веселились люди. Никогда прежде не видел столько человек в одном месте. Они танцевали, пели, пили. В нескольких местах площади стояли столы, где выпивали и закусывали.

Мимо Курти пробежали несколько ребят, чуть постарше его. Их повадки показались ему знакомыми. Отвлекся на компанию угрюмых мужчин, сидевших за деревянным столом установленном прямо на выпуклых крупных камнях мостовой.

Одетые в похожие белые рубахи и черные жилеты, они выделялись из общей пестрой толпы. Дружно что-то выкрикнули и дружно осушили кружки с пивом. На столах перед ними стояли блюда с крупно нарезанными ломтями хлеба. Кольца лука, подкопченный сыр, кровяные колбаски. Огромное блюдо с кусками пареной репы. В центре стола железный противень с жареной рыбой.

Проклятый запах! Даже замутило.

Курти отошел от всего этого к огромному фонтану, возвышавшемуся рядом со столбом. В центре, на постаменте, спиной друг к другу стояли три мраморных силача, смотрящие в разные стороны. Несмотря на мускулистые руки, которые скульптуры сложили у себя на груди, Курти показалось, что физиономии у них полноватые. Выставленной вперед правой ногой каждый силач попирал огромный мраморный венок опоясывавший фонтан. В венок были вплетены пшеничные, ржаные и ячменные колосья, цветочные букеты. Лежал венок на собачьих и львиных головах, через одну. Из разинутых пастей лилась вода.

Курти наклонил голову и долго пил. Потом сел на бортик фонтана и обхватил себя руками за опущенную голову. Он так и не имел ни малейшего представления, что делать дальше.

В поле зрения появились ботинки с бантами. Курти поднял голову. Перед ним стоял толстый мальчик, чуть младше его самого, одетый в аккуратный синий полосатый костюмчик. В руках держал леденец, который старательно лизал. Оторвался, с интересом посмотрел, прикидывая, сколько еще осталось, затем с таким же интересом взглянул на Курти:

— А ты мокрый, — лизнул леденец и добавил, — и смешной.

Курти окинул взглядом золотые банты на чулках мальчонки, кружева на штанах и рукавах камзола и поинтересовался:

— Ты себя-то видел?

Вопрос поставил паренька в тупик. Он нахмурился и ответил:

— Да, конечно. У нас дома зеркало есть. Настоящее!

Курти чуть наклонил голову и увидел позади франта экипаж. Рядом стояла красивая дама в пышном белом платье и с ажурным зонтиком и сморщив носик разглядывала ткани на одном из прилавков. Около самого экипажа стоял кучер во всем черном и нехорошо изучал Курти.

— Зеркало? Настоящее?! — уточнил Курти.

— Да.

— И ты в нем помещаешься?

Мальчик нахмурил лоб, видимо не понимая вопроса. Потом глаза возмущенно распахнулись, он засопел:

— Со мной нельзя так разговаривать!

— Почему? — спросил Курти.

— Я! Я! Потому что я…  — возмущенный мальчик не мог найти слов от возмущения и засопел еще громче.

— Потому что ты шарик и сейчас лопнешь?

Мальчишка бросил на землю леденец и обернулся к экипажу. Кучер, уже видя, что что-то не так, направлялся к ним, сжимая в руках кнут.

Отскочить Курти успел. Через мгновение хвост плети яростно щелкнул по бортику, где он сидел. Останавливаться Курти не стал, ушел подальше. Выждал пару минут и вернулся, запомнив, где толстый франт бросил леденец.

Они все еще были неподалеку. Пухлощекий стоял около дамы, продолжавшей разглядывать местные прилавки и с любопытством смотрел в сторону края площади, где, что-то бодро сооружали плотники. Кучера рядом не было. Бросая в ту сторону осторожные взгляды Курти стал искать леденец. Но тот забился под края бортика и на глаза не показывался.

— Эй, парень.

Курти повернулся, готовый задать стрекача.

Перед ним стоял один из той компании мрачных белорубашечников. В руках держал глубокую тарелку.

— Прими от нас. Не в одолжение. От сердца. В такой день никто голодать не должен.

Курти осторожно взял тарелку и с достоинством кивнул. Человек ушел.

В тарелке лежали огромный неровный ломоть хлеба с поджарой корочкой, блестящая жиром бугристая колбаса и разбухший кусок пареной репы.

Ел аккуратно, пытаясь не выглядеть жадным. Никогда в жизни Курти не было так вкусно. Даже на корабле.

Вспомнив «Канарини» Курти опять повесил голову. Чувство вины было слишком сильным.

Перед ним сел щенок. Небольшая светло-коричневая собачонка с широкими ушами уселась перед ним и высунув язык с интересом посмотрела на оставшийся кусок колбасы. Влажные глаза погрустнели.

Курти усмехнулся, завернул остаток колбасы в крупный хлебный мякиш и бросил щенку.

Тот схватил подачку и растворился в толпе.

Плотники завершили свою работу и у края площади, куда выходили с двух сторон улицы, теперь стоял помост. За ним ставили балаган. Натягивали белоснежный шатер.

Из-за шатра, из общего шума пробивалась музыка. Она играла на площади и раньше, но местами и негромко. Здесь же слаженно играл целый оркестр. Наверное, репетиция, так как звуки несколько раз обрывались, потом начинались заново.

Курти напился воды, льющейся из мраморной пасти. Его новый знакомый, высунув язык и виляя хвостом, подходил к толстому франту в полосатом костюмчике. Тот уже опять что-то жевал. Щенок уселся напротив и посмотрел на мальчонку тем же взглядом, что прежде на Курти.

Франт пренебрежительно покосился и ногой отодвинул щенка. Тот вернулся обратно и продолжил вилять хвостом. Щенок совсем молодой и прежде ему встречались только хорошие люди. Он считал, что и все остальные такие же. В своей ошибке убедился сразу. Пухлый щеголь с ухмылкой наступил щенку на хвост. Песик взвизгнул и цапнул его за ногу. Теперь визжал уже малолетний франт. Снова бросил еду на мостовую, ухватил себя за ногу и подпрыгивал. Скачущий толстяк — зрелище потешное. К нему подскочила дама с ажурным зонтиком, запричитала. Роняя с головы шляпу, засуетился кучер. Он побежал за щенком. За ним еще два парня в расшитых золотом ливреях.

— Как посмел?! — донеслось сквозь общий шум.

Чего так всполошились? Из-за мелкого песика?! Так они не различают, кого можно кусать, а кого нет. Всех, кто наступил на хвост, цапнут обязательно.

— Прошу внимания!

На подмостки из балагана вышел клоун. Долговязый, он казался еще выше из-за нахлобученного на голову высокого цилиндра. Круглый красный нос алел на покрытом мукой лице.

— Здравствуй лучший город! — закричал он. — Здравствуй лучшая публика!

Лучшая публика лучшего города отозвалась гулом. Нестройным, но громким.

Клоун привстал на цыпочки и наклонив голову, зашевелил пальцами, требуя аплодисментов.

Люди на площади захлопали в ладоши, засвистели.

Клоун улыбнулся. И благодарно, и снисходительно.

— Никто не любит долгих речей. Скажу просто — с праздником! Пусть нас называют пьяницами, за то, что мы пьем с самого утра, но сами понимаете — те, кто это говорит, завидуют. И вот еще что!

Клоун торжественно поднял палец.

— Те, кто так говорит, абсолютно правы — мы пьяницы!!!

Народ радостно заголосил. Пить публика и не переставала. Клоун достал из-за пазухи разноцветного пиджака бутылку с красным вином и в несколько глотков, хищно подергивая кадыком, осушил ее. Перевернул пустую и громогласно объявил:

— Если там осталась хоть капля, можете назвать меня тенью!

Потом подмигнув, добавил:

— А теперь для вас споют ученики музыкальной Нежданной школы. Встречайте! Поет Фелиса!

Клоун изящно отскочил в сторону, вытянув руки в сторону балагана. Из шатра вышла девушка. Темные волосы аккуратно уложены в сложную пышную прическу. Локоны спускались на льняное синее платье. Девушка подошла к самому краю сцены и, закрыв глаза замерла.

Она стояла так не меньше минуты. Публика стала недовольно выкрикивать что-то неразборчивое. Шум становился все громче, но Фелиса, сделав вдох, раскрыла глаза и запела. Легко перекрывая шум сильный голос вывел:

Расскажи, ведь я же вижу, очень хочешь мне сказать Подойди ко мне поближе, я смогу тебя обнять Про сегодня и про завтра, про забытое вчера Этот день плохой и грустный — ты останься до утра

Позади девушки заиграла музыка.

Говори, о чем захочешь, просто будь самим собой Просто рядом, просто вместе, просто будь со мной, родной Как же бьется твое сердце, словно тикают часы Отсчитало сердце время до рассветной полосы

Курти, слушал, открыв рот. Он никогда не слышал такого прекрасного пения. Он и девушек таких красивых никогда не видел. Когда она закончила, то площадь взорвалась аплодисментами. Курти захлопал вместе со всеми остальными. Он первый раз кому-то рукоплескал.

Девушка смущенно и кокетливо улыбнулась, запела новую песню. Когда она уходила со сцены, площадь загудела. На сцену полетели цветы. Курти покосился на цветочниц недалеко от него. В мисках полных горьковатой воды плавали розы и листья. Цветочницы сегодня неплохо заработают.

На сцену по очереди поднимались ученики музыкальной школы, почему-то Нежданной. Пели хорошо все, но Курти больше всего запомнилась Фелиса.

Впрочем, запомнилось и еще одно выступление. Вышел парень, сел на стул и заиграл на гитаре.

Ты последнему мне улыбалась Я последний с кем ты оставалась Закрывала стеклянную дверь «Не смотри», — говорила, — но верь Я хотел бы тебя не любить Я старался тебя позабыть Я сказал, что уже не вернусь Отвернулся, но снова стучусь

Голос у парня был мягкий, но уловимо насмешливый. Когда он пел, со стороны, где сидели «серьезные» ребята, угостившие Курти, донесся легкий смешок. Он не имел никакого отношения к певцу, белорубашечники обсуждали, что-то свое, но парень кинул в их сторону взгляд. Петь не прекращал.

Я люблю, я надеюсь, я верю Я стою за закрытою дверью Невиновный, но все же прости Не открой, но разбей и впусти

Компания уже вовсю хохотала, полностью сгладив, первое впечатление Курти о них, как о мрачных типах.

Парень убрал пальцы с гитары и вежливо произнес:

— Ребята, извините, конечно, я понимаю — праздник и все такое, собственно, и я здесь поэтому. Но вы не могли бы немного потише? Остальные послушать хотят.

Над площадью воцарилась тишина.

Мужиков за столом было девятнадцать. Крупные и сурового вида. Сейчас они смотрели на нахального певца. Сидевший во главе стола бородач, сквозь зубы, произнес:

— Поешь у себя на сцене и пой. Остальное тебя не касается.

— Меня касается публика. Вы даже не столько мне, сколько ей мешаете. И да. Я хотел бы продолжить петь. Поэтому и прошу вас, чуть потише.

— Не тебе нас просить, со своими слезливыми песенками.

— Я понял, что вам не нравятся лирические песни, — говорил парень все так же спокойно. — Но здесь не только вы. Остальные хотят услышать песни про любовь.

— Вот и пой.

— Я пою. Вы мешаете.

— Ничего, мы можем. — Бородач, произнес «мы», с нажимом. — И потом, мы ведь тоже публика. Вот когда для нас споешь, что-то стоящее, тогда и сможешь просить.

— А если спою? — парень за весь разговор ни разу не повысил голоса.

— Несерьезно.

— А если?

— Спой. Тогда и поговорим.

Парень не меня позы, кивнул.

Навек впечатан в губы вкус крови и земли Мы — дети слез, рожденные закатом Короткой была жизнь — до утрени зари И кончилась легко — под гулкие раскаты Легко звучала сталь, легко с ней обнимались Легко встречали тень, а встретив, умерли Потом, опять легко, в крови мы поднимались А тени удивлялись — они так не могли Кровавая земля, впечатанная в губы Мозоли на руках, сжимающих клинок Сплошные раны, боль и выбитые зубы Сплетенный воедино ликующий венок Раскаты барабанов под Храмовой скалой Мы — дети слез, но плакать будут тени Немногие ушли, покрытые золой Замолкли барабаны, рассыпанные в тлене

Певец закончил. Толпа на площади, за всю песню ни разу не шелохнулась. Не издала ни звука.

Бородатый поднял голову и хрипло произнес:

— Молод еще… но песня хорошая. Как будто сам там был.

— А я и был — пожал плечами певец.

Вся компания за столом вскинули головы.

— Что-то не помню я тебя.

— Зато я тебя помню. Сначала ты с рыбаками собачился, пытался шлюпки у них забрать. Всё хотел ночью на корабли теней напасть, пока они на рейде стояли. Бургомистр тебя, помнится, в сторону отводил, выговаривал что-то. Затем, утром, когда уже тени с лодок высаживались, вы в воде стоял. Кстати, спасибо. Потому что вы их там встретили, мы на берегу уже не со сплошной линией атакующих сошлись, а с разрозненными группами. Потому и выстояли. Хоть их и было пятеро на одного.

— Об этом многие знали, а твоего возраста, там только пацаны были с мореходки. Хотя нет. Ты и их младше. Ты не с морского училища. Не ври пацан о таком — не люблю!

— Нет, не с мореходки. Я тогда еще нигде не учился. И вру я только девушкам. И только под луной.

— Где же ты был?

— Сначала на берегу, потом, когда нас к скале прижали, то на самой скале.

— Скале? На скалу только один забрался… Черт! — бородатый медленно выдохнул. — Так это был ты?!! Забрался на вершину в темноте. Разжег костер и подал сигнал. Заблудившаяся эскадра увидела и пришла на выручку… Я думал ты погиб. Ты же, говорили, потом опять под скалу вернулся.

— Я тоже думал, что ты погиб. Я даже не знал, что из тех, кто в воде был, кто-то жив остался.

— А я думал вас под скалой перебили. Зачем ты эти сладкие песенки поешь? Гитара эта… Тебе в мореходку надо было или в военное училище.

— Потому что я артист и всегда им был, — пожал плечами парень. А сладкие песенки я пою, потому что люди хотят их слышать. Им не только про подвиги нравится. Им, как раз больше всего про любовь и хочется. Нет… я, конечно, тоже могу одеться во все черно-белое и сидеть мрачно за столом, но мне больше петь нравится.

* * *

Курти сидел на бордюре фонтана весь день. Он был сыт, ему было интересно. Когда стемнело, в полукруглых окнах зазолотился свет. Курти крутил головой, чуть раскрыв рот, с интересом ожидая какое из окон засветится следующим. Когда над головой вспыхнул, разбрасывая миллиарды искр огромный фонарь, Курти испугался. Непонятно, как тот загорелся. На площадь упали вытянутые тени. Концерт не прекращался, а в канал люди запускали фонарики. Те плыли по темной реке, мигая на легком ветру. Будто еще одно небо с торопливыми и игривыми звездами. Как зеркало. Потом в небе что-то со свистом взорвалось. Разноцветные огни шипели и с треском вспыхивали. Изумленный Курти раскрыл рот шире. Горожане в масках продолжали танцевать. Мимо Курти пробежали несколько ребят чуть младше его. Счастливо смеясь, они гонялись друг за другом. Какая-то девочка остановилась рядом с ним, удивленно посмотрела, напилась воды из мраморной пасти. Вытерла рот кружевным, расшитым в бисер рукавом, побежала дальше.

Курти посидел еще немного и опустив голову пошел с площади. Стало тоскливо.

* * *

Он отошел не больше, чем на три квартала, когда услышал чью-то ругань. Заглянул за угол и увидел огонь.

Пожар только начинался, горели какие-то то ли сараи, то ли склады. Рядом стоял деревянный дом. Двухэтажный, небогатый. Единственное украшение — фигурный шпиль на краю крыши. Огонь уже добрался до него. Облезлый дом, с хлипкими подпорками, покосившийся в сторону тех самых складов, что сейчас горели. В этом узком пространстве, сейчас носилось несколько человек с ведрами, баграми и топорами.

— Треклятый фейрверк! Бесовское занятие. Честным людям от него одно расстройство.

— Празднуют они! День свободы у них! Вольный город! — человек, говоривший это, сплюнул и выругался. А отошли бы под Корнуайское герцогство, так и налогов бы меньше было и бездельников этих не терпели бы. Серый флаг им не нравится. Это пока молодые, в башке дури полно…

— Тише! — осадил его один из «пожарных», — услышат!

Курти узнал в говорившем дворника, плевавшегося утром в сторону гуляющих.

— А-а-а-а — проревел еще кто-то, — Не стойте! Потом власть ругать будете! Разбирайте, пока огонь не перекинулся!

— О! Смотри! Сейчас потеха будет.

Под «потехой» говоривший имел ввиду выскочившего на горящую крышу, уже знакомого Курти, щенка. Сейчас он носился по деревянному настилу, ища, где спрыгнуть. С одной стороны, к нему подбирался огонь. Собачонка подбежала к другому краю крыши и засучив передними лапами, заскулила. Высоко.

— Жрать хотел шавка тупая, вот и полез в склады. Треску сушеную учуял.

— Ничего, сейчас сама жизнь вора накажет. Интересно — сгорит или разобьется?

— Да плевать, тушите, пока на огонь дальше не перекинулся! Сгорит псина и черт с ней.

Курти подбежал к окну, взобрался на ставни, прыгнул и зацепившись за балконный карниз влез на него.

— Это еще кто?!

Курти забрался с ногами на перила и перепрыгнул на горящую крышу склада. Внизу охнула толпа.

Огонь тек как вода по сухой деревянной крыше. Курти не приземлился, а именно, что упал на нее, в который раз отбив себе локти и колени. Щенок смотрел испуганно, осторожно виляя хвостом. Курти схватил его и двинулся обратно к балкону. Ему под ноги рухнул горящий фигурный шпиль с крыши дома, перекрыв путь. Курти отпрыгнул, лицо обдало жаром. Щенок в руках вырывался.

— Тихо, тихо. Сейчас, — успокаивающе зашептал ему на ухо Курти.

А что сейчас? Куда деваться? Курти подбежал к краю крыши. И для него высоко. А внизу бугристая земля с камнями, доски какие-то, оглобли и все это торчит.

Спине стало жарко. Щенок перестал вырываться и протяжно заскулил. Мокрый нос уткнулся в грудь. Курти запихнул щенка поглубже за пазуху, разбежался, перепрыгнул через огонь. Чуть не достав до балкона, обдирая пальцы, уцепился за его карниз. Здесь ниже и земля ровная. Спрыгнул.

— Не знаю, псих ты или герой, но иди-ка отсюда со своей псиной, — порекомендовали ему.

Курти доставая из-за пазухи испуганного щенка, последовал совету. Песик дрожал. Курти взглянул в большие черные глаза, щенок лизнул его в нос.

— А вот он!

Перед Курти стояли кучер и лакей с площади.

— Знал, что найду. У меня на такие вещи нюх!

Это они весь день за щенком гонялись?!

— Давай его сюда. Тебе, спасибо, что нашел, но давай его и вали отсюда. Уйдешь небитый. Это тебе благодарность.

— Зачем он вам?

— Ты видел, кого этот кабысдох укусил?!! Давай сюда!

— Это маленький щенок!

— Я еще разговаривать с тобой должен?! — кучер шагнул вперед, протянув руку.

Курти подался назад.

— Дай сюда, тебе сказали! Славная шкурка — подал голос лакей, — я его прямо отсюда на живодерню. Хозяевам все равно, главное наказать, а мне перчатки на зиму.

Щенок прижался крепче.

— Это, какими же остолопами надо быть, чтобы за маленькой собакой по всему городу гоняться? Вы ребята, прирожденные лакеи!

— Ах ты, стервец!

Курти убегал по мостовой, прижав к груди комок грязной шерсти. За ним стучали сапоги. Курти бы убежал. Но он не знал куда. Незнакомая улица, незнакомого города привела в тупик. Парочка, бежавшая за ним, запыхалась и с искаженными от ярости лицами, неспешно приближалась к нему.

— Я вот думаю и тебя к живодеру отвести. Тебя за человека все равно никто не примет, — кучер протянул руку.

Эти двое заняли собой все пространство улицы. Лишь небольшой просвет между ними. В него Курти и нырнул. Худой, рассчитывал проскочить. Помешал щенок, стеснявший движения. Курти ухватили за шиворот, но он повернулся на месте, захватив воротником ладонь кучера в петлю. Падая, кинул щенка дальше по улице. Лакей дернулся за собакой, но Курти пнул его под колени и тот, ругаясь, рухнул.

Курти сидел, прикрыв голову руками на которую сыпались удары, провожая взглядом стремительно уносящийся свернутый баранкой хвост.

— К судье этого сопляка! На виселицу бродяжку!

— Да не. Резвый, борзый. Наверняка в Цирк продадут. Водный.

Курти потирал руку. Под пальцами проступила кровь.

— О! Так он и тебя, спасителя дранного укусил!

— Это он от испуга, — тихо ответил Курти. — Ему сегодня досталось.

Глава 20

Сознание вроде бы и вернулось, но как будто не полностью. Обрывки реальности больше походили на воспоминания. Фрагментарные, спутанные и болезненные. Качка, теснота, сильнейшая головная боль, которая никак не хотела проходить. Да и окружающий мир этому не способствовал. Запомнился момент, когда протиснутая сквозь прутья решетки нога пинала его в лицо. Эрика удивляло не это, а то, что он почему-то опять в клетке. Он же хорошо помнил, что выбрался оттуда. Потом кто-то говорил: «Тристан перестань, он живой нужен. Сказали же!». А голос твердил: «Щас, еще разок». Голос был злой. И нога продолжала пинать. Эрик смотрел на ногу, пытался вспомнить откуда ему знакомо имя Тристан. Смотрел почему-то одним глазом. Хотел открыть второй, но он не открывался. Все вокруг было мутным, к головной боли прибавилась еще и тошнота.

Если похмелье, то тяжелейшее.

* * *

— Здоров ты спать братец! Да и вообще здоров. Даже странно, что выжил после такого. Во бычара!

Брейдли сидел перед клеткой на корточках. Деревянный пол качало. Это трюм, и они плывут.

— За бычару ответишь — Эрик еле ворочал распухшим языком. Огрызнулся шепеляво, но Брейдли его понял. Усмехнулся.

— Кристофер, чей-то там сын, если тебя действительно так зовут. Ты счастливчик.

— Ага… счастье переполняет. Отойди подальше, сейчас на тебя польется.

— Тебя убить там же хотели. И я хотел, честное слово. Но Теодор запретил. Говорит, продадим хорошо. Мы чуть не взбунтовались, ей-ей. Здорово ты нам насолил. Твое счастье, что не убил никого. Переломы, вырубил нескольких, но все живы. Потому Теодора и послушали. Как ты его, а!

Брейдли издал короткий отрывистый смешок.

— Мы сначала понять не могли, откуда он вопит? Где-то в кустах, а где непонятно. Он так орал! — в полутьме трюма здоровяк засверкал белоснежными зубами. — Знаешь, при других обстоятельствах мы бы с тобой глядишь, друзьями бы стали. Мне по душе такой стиль. И не боишься ничего.

— Я таких друзей, только в шкварных держу, — прошепелявил Эрик.

— Ого. Капитан говоришь. А выражения из другой масти.

— Пошел ты.

— Да, сейчас пойду. Дел полно. Товар проверять надо. И начну с тебя.

Брейдли просунул руки в клетку и бесцеремонно ухватил Эрика за лицо. Эрик дернулся, хотел схватить руку, но обнаружил, что его собственные руки связаны за спиной.

— Прости, оставлять тебя в клетке опасно, как выяснилось.

Второй ручищей Брейдли достал нож и просунув его в клетку пытался разжать Эрику зубы. Эрик рычал и пытался вырваться.

— Да не дергайся ты.

Брейдли клинком раздвинул Эрику зубы, ухватил за нижнюю челюсть как собаку, чтобы не кусалась и смотрел в рот.

— Точно. Сейчас вытащу, — и завозился ножом у него во рту.

Эрик хрипел, бешено вращая глазами.

— Все. — Брейдли его отпустил. — Осколки зубов в языке застряли. Если бы не вытащил, загноилось бы. И пропал бы ты как товар. Хотя… можно было тебе еще язык отрезать. Он тебе больше не понадобится, но это может быть потом. Да и Теодор о чем-то таком упоминал.

Эрик сплюнул кровью.

— О. И не видно. Это боковые были. Так, что если широко улыбаться не будешь, то незаметно.

Эрик хотел ответить, но понял, что не сможет — во рту все горело. Он лишь яростно сверкнул одним глазом.

Брейдли достал флягу.

— Выпей. Это тебе язык прижечь. Да и боль облегчит.

Отказываться Эрик не стал. Приложился к просунутой сквозь решетку фляге и злобно смотря на Брейдли тянул крепчайший ром. Во рту как будто бочка с порохом взорвалась. Боль была адской, но Эрик старался не подать виду, продолжая злобным взглядом буравить тюремщика.

— Нескучный ты мужик. — Брейдли убрал флягу. — Теодор тебя ланисте продать хочет. Хотя на мой взгляд, ты уже старый для арены. Туда совсем молодых обычно берут. А с другой стороны, учить тебя не надо. Боец ты будь здоров. А я это немногим говорю. Да и смекалистый. На арене это важно. Особенно, когда стенка на стенку. Я вот другое место знаю, где любят таких — и драчливых и с мозгами. Правда, они там тоже долго не живут. Как и на арене.

— Это где ж такое…  — лучше бы не говорил. Больно языку!!! Эрик замычал.

— Ты цирк любишь?

Эрик продолжал стонать. Себя ненавидел и презирал, но боль была такая, что слезы брызнули из глаз.

Сбоку заголосили. В соседней клетке сидел краснокожий коротышка и с благоговейным восторгом в глазах смотрел на флягу. Руки у него не были связаны и он, просунув их сквозь решетку тянул к Брейдли. Тот встал, подошел к нему вплотную и достал флягу.

Эрик даже одним мутным глазом разглядел, как туземец сглотнул. Брейдли откупорил флягу, сделал долгий, смачный глоток, насмешливо глядя на «недомерка». Удовлетворенно крякнул, втянул сквозь зубы воздух и направился к выходу.

— Холодает к ночи. И дождь будет. Интересно, конечно, как тебя зовут, но уверен, не скажешь. Да теперь уже и все равно. Про себя прежнего можешь забыть.

Он вышел. Туземец разочарованно вопил ему вслед.

* * *

— Шестьдесят флоринов за каждого.

— Ты спятил? Такие деньги за этих недомерков?

— Нет, я не спятил. И очень интересно смотреть как ты удивляешься. Мы торгуем больше десяти лет, но каждый раз ты разыгрываешь одно и то же представление. Они всегда идут по шестьдесят флоринов за штуку, по причине их редкости. Но ты почему-то этому удивляешься. Опять.

— Обычно ты нормальных привозил! Крепких! Они хорошо продаются. А эти…

— А эти точно такие же. Никакой разницы. Меряешь ты их что ли?

— Бывает, что и меряю. Но сейчас и так вижу. Эти мельче.

Эрик рассматривал мрачное горбоносое лицо, пристально уставившееся на него из ближайшего угла. Бюст, сделанный из чистого мрамора, был настолько темный, что казался серым, почти черным. Физиономия крайне надменная, с презрительно выпяченными губами и надутыми щеками. Эрику показалось, что где-то он уже ее видел. Разглядеть нормально мешали заплывший глаз и решетки.

Ящики с пленниками поставили на улице. Клетка, из которой Эрик смотрел на бюст стояла близко к дому. У самого входа. Или скорее навес. Вытянутое здание, сложенное из бамбука, дверей не имело. Большой, хоть и качественно выполненный шалаш. Зато пол выложен дорогой плиткой в шахматном порядке. И бюст мраморный. Сам дом-шалаш стоял недалеко от побережья. Уже и не на пляже, но море из-за деревьев видно. Было даже не влажно, а именно сыро. Подул ветер, пальмовые листья, покрывавшие крышу, затрепыхались.

— Они и драться-то нормально не смогут, — человек за столом высморкался.

— Жуан, они стоят шестьдесят флоринов за голову. Так было, есть и будет, все-то время, сколько я буду их тебе таскать.

Теодор шестой, сын Повэля, сидел напротив и что-то прихлебывал из кубка:

— Я всегда с интересом и восхищением наблюдаю за твоими попытками сбить цену, но и ты должен бы уже привыкнуть за десять лет, что я не уступлю.

— Эти мельче. Пятьдесят пять еще, куда ни шло, но шестьдесят?!! Нет. Не пойдет.

Теодор продолжал выпивать.

— Чего молчишь? — человек за столом снова высморкался.

— А что говорить? Мне добавить нечего. Ты все равно возьмешь их за шестьдесят.

— А вот если не возьму?! Что делать будешь?! Больше их никто не покупает.

— Больше их никто не покупает, потому что я их только тебе продаю. А уже ты потом во дворец султану. Не купишь ты, я пойду во дворец напрямую.

— Ты?!! Кто тебя пустит?!

— Хорошо, меня никто не пустит. Хотя думаю, что если я намекну кому-нибудь при дворе, что у меня за товар, то двери мне откроют. Собственно единственно, почему я этого до сих пор не сделал, это время. Я вынужден сам ходить в такие экспедиции.

— А если…

— Без «если» Жуан! Я могу найти другого покупателя. Товар редкий. Товар быстро заканчивающийся, учитывая, что берут их в основном, для драк друг с дружкой. Если ты не будешь поставлять султану, их будет поставлять кто-то другой. Но продавать ему их буду я! И Жуан…

— Что?

— Поставлять их я буду по шестьдесят.

Собеседник снова высморкался и вышел из-за стола. Эрик смог его разглядеть. Вислый мясистый нос, обрюзгшее лицо, мешки под глазами. Сами глаза пронзительные, злые. Седина с проплешиной.

— Разорюсь я с тобой.

— Ага. Я видел твой новый дом в Кала Монсе. Причем ты его не купил. Сам построил. Вот как только увидел, сразу понял — ты разорен!

Жуан, сложив руки за спиной стал прогуливаться по своему шалашу. Ходил по-детски — избегая черных плит и ступая только на белые.

— А почему их мало в этот раз? И опять без баб.

— В этот раз приключений было больше, чем обычно. У меня до сих пор башка трещит.

Жуан поравнялся с горбоносым бюстом у входа и стал его изучать.

— Уродливей. Причем гораздо, — солидно кивнул Эрик.

Жуан перевел изумленный взгляд в его сторону.

— А?!

— Я думал ты стоял и сравнивал, кто из вас уродливее. Могу успокоить. Ты. Даже не сомневайся. — Эрик поморщился. Во рту все болело. Говорить трудно.

Жуан повернул голову вглубь бунгало.

— Кто это?!

— А это и есть те самые приключения, о которых я говорил. — Теодор приветственно поднял кубок, — ближе не подходи.

Но обрюзгший подошел. Одетый не по-тропически тепло. Тяжелый камзол, воротник фреза. Как будто при королевском дворе, а не на забытом острове посреди океана.

— Я понимаю, что это не из недомерков. Но тогда, где ты его взял?!

— По Летнему острову шатался. Ко мне забрел.

Жуан недоверчиво переспросил:

— По Летнему острову шатался? Там никто не выживет. Я недалеко от Ганпагских островов обитаю и то толком не знаю, что там творится. Ты вот только со своими ходишь.

— Я хожу только по определенному маршруту. На небольшой части острова. И каждый раз страшно. Я кое-что видел, кое-что слышал. Ночью остаться во внутренней части острова — верная смерть. Я дальше Стеклянной дороги сам никогда и не хожу. Ребята иногда. Днем, плотной группой и недалеко. Только чтобы нескольких краснозадых поймать. Но вглубь?! Ни за что. Мы даже зверюг стараемся только на соседних островах добывать.

— А тройдахар?

— Да будет тебе тройдахар! Это такая тварь, что я ее за все десять лет видел только шесть раз. Поймал дважды.

— Дважды?! Ты мне одного привез.

— Сбежал один. Да я тебе рассказывал. Ты вот лучше этого купи.

Жуан изучающе посмотрел на Эрика.

— И сколько?

— Сто, — Теодор налил себе.

— Сто?!!! Ты с ума сошел! Я еще никогда, ни за кого столько не платил!

— А тебе такие еще и не попадались.

Обрюзгший наклонился к клетке.

— Ближе не подходи, — повторил Теодор.

— Он же в клетке. А связал зачем?

— А клетка для него не преграда.

— Объясни.

— Когда я его встретил, он сначала в одиночку трех недомерков раскидал. Вооруженных. Я его сонным порошком напоил и в клетку засунул. Он ночью решетку разломал и вылез.

— Как разломал?

— Руками — кивнул Теодор.

Жуан издал короткий смешок.

— Эти клетки ты у меня покупаешь. Уж я знаю их крепость. Их рычагом не каждый сломает. У меня мастеровые их специально из хурмы делают. А это эбен крепчайший.

— Мастеровыми ты ремесленников называешь, что в Малагармском султанате приобрел? Вилланов?

— Тебе какая разница? Не ты же их мне поставлять будешь. Но не об этом. Не мог он руками!

— Я тебе говорю. Причем клетка была самая здоровая. Разломал, вылез. Засунул в другую клетку меня. Вырубил, спрятал. Когда Брейдли с ребятами прибыли он им наплел с три короба, да, так, что они поверили. Хитростью заставил себя привести на корабль. Там, в одиночку, без оружия справился с пятью моими ребятами. В том числе и с Тристаном. Он бы и корабль увел, но там еще Джорг в трюме спал. От волков своих любимых не отходил. Прямо у клеток. Услышал шум, подошел сзади и успокоил по затылку.

— Интересно. А откуда он на острове взялся?

— Не знаю, мне сказал, что капитан с корабля, на который пираты напали. А он вроде, как сбежал. Думаю, врет. Сказал, что его зовут Кристофер, но думаю и здесь врет.

— А правду ты из него выбить не мог?

— Не поверишь — нет. Я думаю и не получится. Упрям, дерзок сверх всяких мер. Не забывай, еще и на Летнем острове выжил. Поэтому, когда я говорю, что он стоит сотню, значит, столько он и стоит. И когда я говорю, не подходи к нему ближе — тоже послушай меня.

— Я понял, что он сокровище, но платить за него сто я не буду. Кому такой раб нужен? Строптивый.

— Ланисте. Кому еще? Я ж его не в дом прислугой продаю.

— Я тебе за него может быть пять дам. Не знаю, подумаю.

— Пять?!

— Не нужен он мне. Причем совсем не нужен. Да и ланисте тоже думаю. Старый уже. Ему самому за тридцать уже.

Жуан повернулся к Эрику и визгливо залаял:

— Тебе сколько лет?! А? Отвечай! Вор. Тебе сколько лет?!

Эрик повернулся в сторону бунгало и крикнул:

— Слышь Теодор? У тебя все друзья такие?! И все верблюды? Всего забрызгал. Хотя Антуан и то умнее.

— Говорю, дерзок очень.

— Я умею дерзких рабов усмирять, поверь мне. — Обрюзгший зло повернулся. Сейчас позову бидла.

— Не надо. Во-первых, бесполезно, во-вторых, товар изувечит, а он и так уже ободранный. Мне больше про пять интересней. Ты сегодня неудачно торговаться начал.

— Я с ланистой редко дела веду, только с теми, кто из Тадж-Варнавана у меня недомерков покупает. Но они только их и берут. Хочешь продать за большую сумму, вези его в Кахарибер сам.

— Не люблю султанат, ты знаешь. Жарко, грязно и они там все чокнутые. И малагров я не люблю. Именно поэтому.

— Я их тоже не люблю, но дело есть дело. Покупать его не буду. Тем более за сто.

— Я знаю цены, по которым ланиста при арене Тадж-Варнавана покупает бойцов. Поэтому сто — это именно та цена, сколько он стоит.

— Ланистой сейчас Хиджонис и на свою арену он берет только исключительных бойцов. В том числе и недомерков. Я перепродаю их ему, хм-м-м… неважно. Они бойцы отличные, но самое главное редкие. А уж за обычного матроса, каким бы он там драчуном не был он и десятки не отвалит.

— Он исключительный боец Жуан. Я не знаю кто он, но продемонстрируй его умения этому Хиджонису и ты увидишь, что возьмет он его за, куда большую цену, чем ты перепродаешь недомерков.

— Пока все его достоинства, с твоих слов. Прости, это не значит, что я тебе не верю, но сам понимаешь.

— И как ты хочешь, чтобы он их продемонстрировал? Я тебе уже все о нем рассказал. Силен, упрям, с оружием отлично управляется…

— Я еще и меткий — подал голос Эрик, которого бесила ситуация. Непривычно быть вещью. Хоть и расхваливаемой.

— Молчи вор! Тебя не спрашивали. Да и как мы твою меткость проверим? — Обрюзгшее лицо сильнее морщилось, когда опускалось до разговора с рабом — у тебя руки связаны.

Эрик перевалился к самой решетке и прислонив к ней лицо, кровавым сгустком точно плюнул Жуану в глаз.

— Ах, ты!!! — тот схватился за лицо, выхватил откуда-то из складок одежды платок, стал вытираться.

— А я предупреждал — Теодор опять подлил себе вина, — близко не подходи.

— Я его прямо здесь, сейчас…

— Сто!

— Что?

— Это мой товар, поэтому если хочешь, что-то с ним сделать, покупай. Стоит стольник. Я уже говорил.

— Да ты видел, что он…

— Видел. И предупреждал тебя. Причем несколько раз.

— Знаешь. — Жуан говорил отчетливо, с плохо скрываемым бешенством — я его у тебя куплю. И за сто, но! — он продолжал яростно тереть глаз платком, если только ты действительно докажешь, что он стоит этих денег!

— И как мне это сделать? Сразу говорю — из клетки его лучше не выпускать. Хлопотно. Потом обратно не засунешь.

— Так его же на арену продавать, верно? Значит, я должен знать, какой он боец!

— То есть его меткости тебе мало, как и моего рассказа — Теодор вздохнул — и против кого ты собираешься его выставить?

— Я? Ни против кого. Да и нет здесь бойцов сейчас. Недомерки, если только, но рискованно. Попортит их, а мне это не надо. А вот ты выстави. Это ты же товар рекламируешь.

— И кого?

— Как сам сказал, из всех твоих людей с ним только Джорг справился. Вот и посмотрим.

— Джорг охотник. И один из лучших. Он не боец для арены.

— Я его видел. Больше щести футов ростом, и я не уверен, что это вообще человек. Лохматый, как медведь. Я из-за бороды и лица не видел. Кажется и правда медведь.

— Я не буду рисковать охотником, чтобы раба расхваливать. К тому же он при волках. С ними только он и справляется.

— О!

— Что?

— Волки.

— Что волки?!

— Если твой товар такой великий боец, то пусть с волками и дерется.

— Ты спятил?

— Да, ты спятил?! — подал голос Эрик — я тебе, что? Волкодав, что ли?

— Причем оружия ему не давай.

— И где здесь проверять?

— У меня арена есть. Иногда гости приезжают. Хотят посмотреть товар в деле.

— Почему мне не показывал?

— Ты этот товар продаешь. Ты и так о нем все знаешь, — уклончиво ответил Жуан.

— Ох, и вправду интересно, за сколько же ты моих недомерков перепродаешь? Ладно, не отвечай, глаза забегали. Понимаю — дело есть дело.

* * *

Большая яма в земле. Около тридцати-сорока футов в диаметре, высотой в пять футов, стены обиты досками. Зрителей изначально много не предполагалось, поэтому вместо трибун над ареной возвышалась небольшая беседка, так же из бамбукового каркаса и покрытая пальмовыми листьями.

Как и всё вокруг Эрик разглядывал эти подробности с самого низа, с пола клетки. В этот раз она стояла прямо посредине арены, куда его внесли через опускавшийся наискосок сквозь землю, сверху вниз, туннель.

— Неплохой ты у себя на заднем дворе цирк выстроил — с балкона послышался голос Теодора, — это каменные чаши?!

— По ночам в них огонь разжигают, вон-он там барабанщики стоят. Тут такое представление разыгрывается, что ода-баши и селям-чауши смотрят и завидуют — отвечал Жуан.

На арену через те же двери внесли еще одну клетку и поставили рядом с той, в которой сидел Эрик. Поставили вплотную и на Эрика злобно уставился гапангский волк. Он был напуган и в отличие от Эрика не понимал, что происходит. Уши прижал и оскалился на носильщиков.

— Нет, ты ему какую-нибудь палку дай все-таки — опять Теодор. — Вон, какая тварь злобная. Даже если он с ним и справится, волк его все равно порвет.

— С палкой это уже не то будет. Ты его как паладина из эпоса расписал, вот пусть и докажет. Что-то волк у тебя не очень резвый — последнюю фразу Жуан крикнул здоровенному детине, вышедшему на арену. Несмотря на жару он был закутан в меха, а из-за бороды не было видно лица.

— Да, Джорг, разозли волка! — Над ареной из беседки показалось лицо Теодора.

Джорг что-то нечленораздельно промычал хриплым басом и удивительно быстрым движением для такого громилы ткнул волка шестом с железным наконечником. Волк взвизгнул и развернувшись в клетке ухватил зубами шест. Джорг таким же ловким движением стряхнул волка и ткнул ему шестом в морду. Шест вытащил, а свирепая полосатая тварь стала в бессильной ярости грызть зубами решетку клетки, в которой сидела. Клыки защелкали в паре дюймов от лица Эрика, и он отодвинулся к задней стенке.

— Джорг! Сначала разрежешь веревки на руках у пленника, но клетку не открывай. Замок сними. Двери у клеток откроешь одновременно и уходи оттуда. Нечего тебе там делать. Дальше они сами…  — Теодор обернулся внутрь балкона — может все-таки, дадим ему палку? Можно небольшую. Не хочу я товар так по-глупому терять. Мне и волка жалко, но раз тебя по-другому не убедить.

— Нет — коротко ответил Жуан. — Сделка есть сделка.

— Ладно, но уточним условия — если, после того, как они выберутся из клеток и если победит этот Крис или как его там, то ты покупаешь его у меня за сто? Ну а если нет…

— Если нет, то и покупать будет некого, а волка я возьму по обычной цене.

— Верно, но если победит Крис, а волк пострадает, то ты оплатишь и его.

— Ладно — нехотя ответил Жуан, — это будет честно.

Джорг стоящий над клетками что-то вопросительно промычал. Вероятно, он был немой, но Теодор его понимал.

— Да, Джорг, начинай. И сразу уходи оттуда.

Джорг опять начал мычать.

— Прости, но волку тоже может не повести… давай уже!

В клетку к Эрику проворно нырнула гигантская пятерня и прижала его лицо к решетке. Вторая лапа начала развязывать веревку на руках за спиной.

Волк с прижатыми к голове ушами, поднятой в оскале губой бешено грыз решетку в полудюйме от лица Эрика. Ярился, брызгая в глаза слюной, гортанно рычал. Эрик, сжав зубы смотрел на него, понимая, что сейчас окажется с этой тварью один на один. Ему освободили руки.

— Надо было ему все-таки дать палк…

Эрик просунул свободные руки сквозь обе решетки и ухватив волка за шею, рванул на себя.

Зверь подавился прутом решетки, на которую Эрик его продолжал насаживать, исступленно завозил лапами, пытаясь вырваться.

Эрик откинулся к задней стенке, уперся ногами в решетку и с силой сжимал волчью глотку. Густая шелковистая шерсть стала выскальзывать из рук, но Эрик вцепился и продолжал тянуть. Волк заскулил, но остервенело вырывался.

Сбоку запестрели разноцветные шкуры. Джорг что-то ухнул растеряно, заревел. В клетку опять влезла пятерня, Эрик, не отпуская волка вцепился зубами в руку охотника.

Теперь заскулил Джорг. Он пытался вырвать руку, но тоже бесполезно. Брызнуло красным, во рту у Эрика стало солено. Обе клетки ходили ходуном, стучало дерево. Джорг дико заревел и рванул руку на себя. Вырвался, упал на песок арены и с ужасом уставился на свою ладонь. Эрик выплюнул мясо в морду волку и хищно улыбнулся окровавленным ртом. Желтые глаза потускнели, стали закатываться. Зверь перестал теребить лапами и медленно оседал на пол клетки. Эрик продолжал жать, боясь ослабить хватку.

Спустя минуту, единственным звуком на арене были всхлипывания Джорга, державшего на весу изуродованную руку.

— Я как-то даже и не успел понять, — а что случилось-то? — Голос у Теодора был растерянный.

— Однако…  — это уже Жуан.

— Значит, берешь? — Теодор уже пришел в себя. — За сто?

— Нет.

— То есть, как нет?! Уговор как же?

— У нас с тобой был уговор, что я его куплю, если он победит волка после того, как они выйдут из клеток. Они не вышли.

— Но… Ты же сам… Как ты… Ну ты и…

— В одном ты прав. Боец неплохой. Но мне такой не нужен. При дворе султана его не примут, там только недомерков ценят, а обычному ланисте, я его все равно не смогу перепродать, чтобы в накладе не остаться. Это мне придется и им представление с волком показывать? Хлопотно и ненадежно. Прости.

Жуан ушел. Теодор свесился из беседки и разражено крикнул:

— С тобой одни проблемы. Хлопотный ты товар! Надо было тебя сразу убить!

— Ага. Мне часто это говорят, — криво усмехнулся кровавым оскалом Эрик. И сдул с ладоней шерсть.

Конец первой книги

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg