«Скитальцы океана»

Скитальцы океана (fb2) - Скитальцы океана 1833K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Богдан Иванович Сушинский

Богдан Сушинский Скитальцы океана

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© Сушинский Б. И., 2008

© ООО «Издательский дом «Вече», 2008

Часть первая

Пираты всегда принадлежали к той отчаянной части человечества, высшим смыслом бытия которой становилась рыцарская преданность законам и традициям разудалого морского братства, а высшей наградой за риск, кровь да труды ее неправедные – корабельный саван и королевская виселица.

Автор

1

Шторм постепенно утихал, однако раскаты грома и порывы ветра все еще, волна за волной, накатывались на остров, угрожая растерзать его, как нарвавшийся на мель полузатонувший корабль.

Прислушиваясь к оглушительному грохоту прибоя, Ирвин Рольф чувствовал себя так, словно стоял не на скальном уступе у входа в пещеру, а на затерянном посреди океана спасательном плоту. Поэтому то, что он рассмотрел во время одной из вспышек молнии, показалось ему совершенно немыслимым. Ночное видение, океанский мираж, бред… все, что угодно, только не благостная явь: неподалеку от входа в бухту, чуть левее его, вдруг появилось… очертание двухмачтового парусника!

– Но этого не может быть! – охладил свое воображение охрипшим от влажных ветров, простуд и долгого, томительного молчания, голосом штурман Рольф. – Перед тобой – всего лишь мираж!

И все же следующей вспышки молнии он ждал, как господнего озарения, которое все не являлось и не являлось ему.

«Да не может быть в этой бухте корабля! – отчаянно убеждал себя опытный моряк, точно так же отчаянно рассчитывая на чудо. – Ни один капитан, будучи в здравом уме, пробиваться сквозь ее чертову горловину не решится! Тем более – в такую ночь!»

Сомнения могли терзать его целую вечность. Но уже через несколько мгновений после того, как штурман сумел-таки убедить самого себя в иллюзорности надежд, молния вновь осветила всю полузамкнутую, охваченную двумя почти смыкающимися горными грядами бухту. И то, что открылось Ирвину на сей раз, списать на ночное видение полуодичавшего от одиночества островитянина уже было невозможно: чуть левее выхода в пролив, в идеально укрытой от штормов гавани, действительно стоял огромный корабль! Только теперь Рольфу показалось, что он ошибся: парусник был трехмачтовым. Просто третья мачта предстала искореженной и завалившейся на корму.

«Дьявольщина какая-то… Или же, наоборот, знаменье Божье, – помотал головой штурман. – Буду считать, что знаменье!»

Теперь штурман уже не сомневался, что там, за черным саваном мрака, действительно скрывается корабль. Причем, судя по постройке, это был военный фрегат. Но откуда он здесь, в Бухте Отшельника, взялся?! Каким образом он мог войти сюда? Как при таком шторме экипаж сумел провести судно через пролив?! В любом случае, он, штурман Рольф, почитал бы за честь служить под началом капитана, который решился на этот заход, и иметь в своем распоряжении рулевого, который его осуществил.

Штурман мысленно представил себе невидимую отсюда, даже во время самых ярких вспышек молнии, горловину амфороподобной бухты. Узкую, извилистую, с береговыми уступами и прибрежными скалами… Бот, шлюп, небольшая шхуна – еще куда ни шло. Но трехмачтовый военный корабль! Из тех красавцев, которые лишь недавно начали появляться, да и то в основном у испанцев, португальцев да изредка у англичан…

Ему тут же захотелось закричать, объявить о своем существовании, докричаться до тех, кто оставался на борту фрегата, чтобы услышать в ответ… обычный человеческий голос. Всего лишь – человеческий голос. И все же, несмотря на обуревавшие его страсти, Ирвин сдержался.

«Не теряй голову, – вдруг сказал он себе, подчиняясь не эмоциям, а опыту и инстинкту моряка. – Будь осторожен. И вообще, сначала дождись утра. Ты видишь на борту фрегата хоть какой-то огонек? Нет! Ни голосов, ни огонька. Так не кажется ли тебе, галерник, что фрегат этот больше похож на “летучий голландец”, нежели на боевое судно? Поэтому дождись рассвета, выясни, есть ли на судне кто-либо живой, и, если есть, то кто он и как здесь оказался».

Впрочем, выдержки островного отшельника хватило ненадолго. Вновь мысленно нарисовав себе озаренную солнечными лучами горловину бухты, штурман смежил ресницы и, подставив лицо струям теплого ливня, несколько минут стоял так, время от времени нервно посмеиваясь и еще более нервно покачивая головой.

«Нет, галерник, – говорил он себе. – Ты слишком много времени провел на этом безлюдном острове в одиночестве, чтобы однажды ночью вот так, у самой твоей пещеры, появился корабль!.. Хотя за последние два месяца ни одного из них в этом закутке океана, хотя бы далеко на горизонте, не появлялось».

– Даже осененный сатаной «летучий голландец» не может оказаться здесь, пока на этом выступе скалы стоит такой безбожник и бродяга, как ты, – покаянно бормотал Рольф, уже почти успевший уверовать в то, что на остров этот Господь забросил его исключительно за грехи его тяжкие.

Но пока он томился в сомнениях, молния вспыхивала еще несколько раз, и воспаленному взору ошалевшего штурмана вновь и вновь являлся корабль, вместе с которым зарождалось щемящее ощущение того, что вся его островная одиссея, само одиночество его – кончились таким же странным образом, как и начались.

Ирвин даже подумал, что во время очередной вспышки небесного озарения стоит броситься в воду и, поскольку волна здесь небольшая – не сравнить с теми, что обрушивались на остров со стороны открытого океана, – доплыть до корабля прямо сейчас. Правда, днем он видел здесь плавники двух акул. Тоже, кстати, появившихся здесь впервые.

Но ведь в океане всегда рискуешь. Сама жизнь моряка – сплошной судный риск. И если бы этот морской рейд к борту фрегата удался, уже через несколько минут он блаженствовал бы в каюте корабля. В настоящей каюте, а не в той, в которую Рольф тщетно пытался превратить свою пещеру.

О том, чей это корабль: королевский, пиратский; под каким флагом он ходит и чем может завершиться неожиданный визит его, – об этом островитянину думать не хотелось. Хотя и понимал, что следовало бы.

2

Солнце уже склонялось к закату, но затянувшийся на палубе «Адмирала Дрейка» ожесточенный, на истребление, бой все еще продолжался. Он и начинался-то, когда в командах обоих пиратских кораблей было по каких-нибудь пятьдесят человек. Но теперь их вообще оставалось по горсточке. И моряки из многонациональной команды «капера»[1], с самого утра преследовавшего «Адмирала Дрейка» и расстреливавшего его из орудий, теперь, уже сражаясь на обеих палубах фрегата, больше думали не о том, как захватить «англичанина», а как бы подостойнее оставить его.

И англичане, и «каперы» видели, как с северо-запада на стянутые абордажными крючьями корабли надвигается огромная, на весь небосвод, черно-фиолетовая стена урагана. И понимали, что охватившая все прибрежье островка, у которого происходила эта драма, почти штилевая зыбь, на самом деле была лишь суровым предупреждением о том Армагеддоне, который настигнет их уже через несколько минут.

Тем временем исход боя на фрегате решали совсем еще юный моряк Констанций Грей и шкипер-шотландец О’Ноллин. Это они, расправившись со своими противниками, которые уже было прижали их к бортовым орудиям, вырвались на верхнюю палубу и с яростными криками: «С нами Бог! Смерть каперам!» врубились в спины занятых сражением врагов.

Подхватив валявшийся под ногами толстенный брус, гигант-шотландец принялся орудовать им как двуручным мечем. «Ударом косаря» по ногам он валил противника на палубу, а шедший вслед Констанций Грей мгновенно вонзался в него зажатым левой подмышкой абордажным копьем или же разил короткой абордажной саблей.

Получив неожиданное подкрепление, загнанные в надстройки или прижатые к ним моряки «Адмирала Дрейка» вновь воспряли духом и ринулись на врагов, убивая, раня и оттесняя их к борту «Дракона».

– В бой, пираты! Вперед, любимцы смерти! – подбадривал свое поредевшее воинство раненный в плечо капитан «Адмирала Дрейка», которого моряки знали только по кличке Ро Лютый. – Вперед, святители Святого Роджера!

Матросы «Дракона» еще попытались сдержать натиск англичан у левого борта фрегата, чтобы не допустить их на борт своего корабля. Но последовавший примеру О’Ноллина бомбардир Вент тоже сумел вооружиться обломком тяжелого весла и принялся ожесточенно скашивать испанцев за борт. Вдвоем с шотландцем они очищали палубу «Адмирала Дрейка», как старательные косари – свою скудную, политую потом и кровью ниву; и, казалось, уже никакая сила не способна была противостоять им.

Увлекшись, они даже не обратили внимания на то, что юнге Грею пришлось остаться одному против рослого, оголенного по пояс бродяги, с остервенением, безо всяких фехтовальных приемов отмахивающегося от Констанция длинной драгунской саблей. Но самым жутким было то, что из-под парусины сваленной на палубу мачты выполз раненный в плечо «капер» и, приподнявшись, попытался помочь своему собрату. Однако именно он, по существу, и спас Грея.

Увернувшись от клинка, юнга захватил его за рукав куртки у рассеченного плеча, рванул на себя, проскочил под рукой и поначалу несколько мгновений играл с капером-«драгуном» в прятки, возникая то слева, то справа от «рассеченного», а затем, улучшив момент, толкнул его прямо под удар драгунского клинка.

Взревев от боли, «рассеченный», уже почти падая, все еще в ярости потянулся своим абордажным кортиком к «драгуну», но и на сей раз Грей опередил его, чтобы, полуприсев, из-под руки «рассеченного», возникнуть перед «драгуном». На мгновение взгляды их встретились, и это были взгляды людей, для которых схватка уже лишена была каких-либо ощущений страха или самосохранения, всего, кроме испепеляющей ненависти.

Живот «драгуна» оказался проткнутым саблей Грея почти в то же мгновение, когда «рассеченный» замертво повалился ему на грудь. Так, оба, они и рухнули на рею бизань-мачты[2].

Опустившись рядом с ними на бочонок, Грей привалился спиной к остатку мачты и, совершенно обессилев, закрыл глаза. Он уже не видел, как, сраженный пистолетным выстрелом, упал за борт капитан «Адмирала Дрейка»; как, судорожно ухватившись руками за ванты, повис, истекая кровью, их корабельный кок Самуэль, как один за другим погибали еще несколько его товарищей.

Очнулся юнга лишь тогда, когда от мощного ураганного удара «Дракон» буквально взлетел над «Адмиралом Дрейком». Замерев от ужаса, Констанций проследил, как на несколько секунд огромный корабль, чуть ли не оголив свой киль, завис над фрегатом, да так, что, казалось, вот-вот рухнет на его палубу, чтобы вместе уйти под убийственную девятибалльную волну.

Когда же «капер» вновь опустился, теперь уже в провалье между волнами, палубы обоих кораблей огласились криками ужаса. Несколько пиратов тотчас же оказались между бортами, и уже следующая волна перемолола их там, как в огромных кошмарных жерновах.

Одни соперники все еще упорно сражались, другие, более благоразумные, забыв о вражде, упорно рубили абордажные канаты, стараясь как можно скорее рассоединить корабли, чтобы не дать погибнуть их обоим. А когда это наконец удалось, остатки экипажа фрегата дружно расправились с появившимися с нижней палубы тремя легко раненными матросами «Дракона», которые поднимались оттуда в ореоле «истребителей бомбардиров», и были уверены, что наверху их собратья уже празднуют победу.

Двоих пираты сбросили за борт, третьего, упорно сопротивлявшегося, сумели повалить и взять в плен. К мачте его привязывали уже тогда, когда с разных концов огромного фрегата стали доноситься крики: «Корабль дал течь! Две пробоины! Поднимать паруса! Идем к островку, иначе все погибнем!»

Преодолевая порывы штормового ветра, растерзанный «Дракон» стал уходить в сторону островка, у берегов которого, на виду у любопытствующих воинов-аборигенов, происходила вся эта пиратская трагедия. На «Адмирале Дрейке» тоже сумели поднять два паруса и направить фрегат в сторону Острова Привидений.

Как они поступят дальше, никто не знал, да и старался не думать об этом: может, удастся выбросить корабль на мель; может, повезет, и их шлюпки да спасательные плоты перенесут заблудшие души на твердь земную. Сейчас они молили Господа только об одном: чтобы тот как можно поближе подпустил их к этому островку.

Две пробоины в борту уже заставляли корабль крениться и наполняться водой, а посему в их распоряжении оставались считанные минуты. Однако спускать шлюпки прямо сейчас никто не решался. То, что творилось вокруг, напоминало сущий ад, заставлявший вздрагивать даже таких бывалых моряков, как Вент или Рыжий Горбун. Что уж говорить о Констанции Грее!

Не успели они преодолеть и половины пролива, как на океан снизошла кромешная тьма, и теперь пираты одновременно погружались в две бездны: ночи и океана.

3

Еще несколько минут ливневого дождя прошло в мучительном желании Ирвина вновь дождаться вспышки молнии. Когда же она – величественная, на полнеба – озарила Бухту Отшельника и прибрежную часть острова своим жертвенным огненно-голубым сиянием, штурман вновь, теперь уже совершенно отчетливо, увидел, как на фоне огромной отвесной скалы вырисовываются очертания большого корабля, одна мачта которого и в самом деле завалилась, а две другие восставали над черным овалом фрегата, как огромные кресты – над полуразверзшимися могилами.

Почти полгода Ирвин Рольф провел на этом острове в полном одиночестве, и этого было достаточно, чтобы научиться разговаривать с самим собой, как с навязчивым, порядком поднадоевшим, но неминуемым спутником, к которому, однако, штурман привык относиться со всем мыслимым благоразумием. С таким же благоразумием отнесся он теперь и к объяснению того, что открылось ему в бухте.

– Теперь ты, галерник, наконец убедился, что на бредовое видение посудину эту не спишешь. Она существует точно так же, как существуешь ты.

Несколько последующих вспышек молнии не только окончательно утвердили Ирвина Рольфа в мысли, что «летучие голландцы» и прочие видения здесь ни при чем, но и зародили подозрение, что корабль-то действительно без экипажа. Может, это и не древний полумифический «голландец», но экипаж почему-то покинул его.

Отсюда, с высоты площадки, на которую выводил один из двух выходов его пещеры, корабль казался очень внушительным, каким он и был на самом деле. Тем не менее, бывший лейтенант английского военного флота не сомневался, что шторм занес в бухту трехмачтовый фрегат, на котором, очевидно, не менее сорока орудий и команда которого могла состоять как минимум из двухсот человек.

Даже при спокойном океане заводить такой корабль в узкую, усеянную подводными рифами горловину бухты капитан, конечно же, не рискнул бы. Но северный ветер поднял уровень прибрежных вод, и корабль-«призрак» каким-то чудом пронесло между двумя скалами, вершины которых при незначительном волнении океана обозначались пенистыми водоворотами.

Если этот полупогибельный проход произведен по воле капитана, то человек, стоявший у руля, несомненно, должен прослыть не только выдающимся мастером своего дела, но и отчаянным фаталистом. Если же фрегат забросило в бухту уже неуправляемым, то это следует воспринимать то ли как знак высшего покровительства богов, то ли как хмельную шутку загулявшего океана, ураганный шторм на котором не утихал вот уже более суток.

«В любом случае этот скиталец морей обречен, – молвил про себя Ирвин. – “Скиталец морей”… – понравилось собственное определение. – Если когда-либо под твоим командованием окажется хоть какой-нибудь шлюп, назовешь его именно так: “Скиталец морей”. Но, очевидно, им станет не тот корабль, что оказался сейчас в бухте. Этот наверняка дожидается своего рокового часа с распоротым бортом или брюхом, и вот-вот затонет. Как в свое время затонул твой “Король Ричард”».

4

В последний раз взглянув на освещенный небесными громами корабль, Ирвин поежился под шквалом возродившегося ливня и неохотно вернулся в пещеру, старательно занавесив вход полуистлевшей, почерневшей от времени и стихий парусиной.

Первая «каюта» ее уже была наполнена влагой и океанской прохладой, зато вторая, тоже отгороженная пологом, показалась настоящим раем. Здесь, в возведенном Рольфом камине, еще тлел огонь, дым от которого уходил в специально расширенное отверстие-трещину, а ложе, устроенное на возвышенности и вымощенное сухой травой и шкурами, казалось королевским. Вдобавок ко всему, обрывки канатов штурвал, древняя рында да целый набор найденных на берегу амфор и впрямь создавали некую иллюзию то ли корабля, то ли хижины ссыльного моряка, для которого всякий предмет, напоминающий о паруснике или побывавший на нем, считался священным.

В островных владениях его была еще и хижина, которую Рольф возвел на горном плато, метрах в пятистах отсюда. Но однажды неподалеку от бухты причалило несколько пирог, и туземцы принялись прочесывать остров в поисках человека, разводившего замеченные ими с моря костры. Вот тогда-то лейтенант благоразумно перебрался сюда, в эту пещеру, обнаруженную им лишь благодаря трещине в скале. После того, как барон фон Рольф старательно заложил камнями и замаскировал эту трещину, входить в нее можно было только со стороны бухты. Но для этого следовало то ли подняться по почти отвесной приморской скале, то ли спуститься с вершины хребта по узкому карнизу. Туземцы хижину не тронули, зато почти двое суток подстерегали ее обитателя у подножия плато и протекающего неподалеку пресного ручейка.

Вряд ли они поверили, что объявившийся по соседству с ними чужеземец навсегда исчез из острова, а значит, вскоре могут появиться еще раз. Вот почему наполненные пресной водой кувшины, запасы провизии и свое оружие Рольф хранил здесь, в «штурманской каюте», в своей горной цитадели. Сюда же он спускался, когда начинались ливни, – а сейчас в этих краях, похоже, в самом разгаре был сезон «зимних» дождей.

Отгремел мощный раскат, и за стенами горной цитадели вновь воцарилась тягостная тишина. Гром, ливень, вой ветра, грохот прибоя – все как-то сразу затихло, однако штурман продолжал сидеть в кресле-колоде, мерно покачиваясь перед огнем, словно творил молитву или заклинание.

Несколько раз он настороженно замирал, прислушиваясь к тому, что происходит за двумя пологами его «храма», но всякий раз гасил в себе желание подняться и опять выйти на площадку. И не только потому, что понимал: во мраке ночи, без света небесных кресал, он вряд ли сумеет разглядеть очертания корабля. Его вдруг обуял предрассудный страх: если он выйдет сейчас, немедленно, не дождавшись, как решил ранее, утра, его парусник окажется всего лишь океанским миражом. И тогда вновь рухнут все его мечты, все надежды на освобождение из островного плена.

– Не торопись, дождись утра, – вслух убеждал себя Ирвин, полусонно глядя на едва освещенный угасающим пламенем полог. – Если корабль действительно вошел в бухту, значит, утром ты его обязательно увидишь. Коль суждено ему было оставаться на плаву до утра – значит, именно до утра он и продержится. Главное, что это не было видением: очертания борта, покачивающиеся мачты…

«Если корабль в самом деле окажется в бухте, можешь считать, что небо простило тебе все твои прегрешения, – размышлял он, смежив веки и раскачиваясь из стороны в сторону, словно уже находился на палубе фрегата. – Такой подарок оно способно преподносить либо великим праведникам, либо великим грешникам. На праведника ты, пусть даже и несостоявшийся пират, явно не тянешь. Но и, находясь среди тех, настоящих морских волков-грешников, тоже больше смахивал на непорочного юнгу».

Еще через полчаса Ирвин отклонил полог «прихожей» и всмотрелся в черноту ночи. Шторм окончательно утих. Листья нависавшей над пещерой и как бы прикрывавшей ее от посторонних глаз пальмы роняли последние капли давно прекратившегося дождя. Где-то далеко на небосводе зарождалось пока еще едва заметное зарево: то ли рассвета, то ли запоздалой луны.

Мужества подойти к краю площадки и взглянуть туда, где должен был находиться корабль, у штурмана уже не хватило. Хотя он несколько раз порывался сделать это.

– На рассвете, – суеверно остановил он себя. – Теперь главное – дождаться рассвета.

5

Проснулся он, когда солнце уже поднялось над скалистой косой, отделяющей бухту от океана, и лучи его озаряли штилевую гладь теплой небесной лазурью.

Где-то далеко, на северо-востоке, горизонт все еще оставался подернутым черно-багровым занавесом отступающего грозового ливня, однако над островом уже воцарилась райская благодать тепла и безветрия.

Лишь осмотрев покрытую редкой растительностью скалистую часть острова и две холмистые косы, так и не сумевшие дотянуться друг до друга за амфорой бухты, Рольф вдруг вспомнил о ночном корабле. Он вспомнил о нем, как вспоминают об удивительно правдивом, убедительном сне, просыпаясь после которого, очень хочется, чтобы все увиденное воплотилось в чудную явь.

Метнувшись к краю обрыва, Рольф взглянул туда, где – он точно помнил – стоял вчера корабль, но взгляд его скользнул по серовато-бурой поверхности прибрежного склона, по двум похожим на верблюжьи горбы холмам, по проливу, в левой части которого даже сейчас, почти в полный штиль, пенились подводными скалами огромные буруны.

Возможно, штурман так и решил бы, что фрегат – всего лишь ночное видение, если бы не крестовидная тень на водной глади. А такую тень могла оставить только мачта.

Быстро взобравшись на уступ, венчавший западный край площадки, лейтенант протиснулся между склоном и когда-то давно свалившимся сюда осколком скалы, и замер: корабль стоял прямо под ним, уткнувшись носом в полуоголенную отливом песчаную отмель. Штормовой дрейф и отлив определили то место стоянки корабля, которое может оказаться для него вечным.

Фрегат стоял, слегка накренившись на левый борт, и выглядел так, словно бросил якорь в уютной гавани. Получше присмотревшись, Рольф обратил внимание, что корма его едва заметно покачивается, а значит, все еще пребывает на плаву.

– Эй, на корабле, есть там кто-нибудь?! – крикнул штурман, так и не обнаружив на фрегате флага, указывающего на государственную принадлежность.

Судя по характеру постройки, можно было предположить, что сотворяли его на одной из испанских верфей как военно-торговый, хорошо вооруженный корабль. Появление здесь «испанца» сразу же уменьшило радость лейтенанта английского военного флота, хотя он и понимал, что «испанская» постройка судна еще ни о чем не говорит. Нередко команды кораблей отрекались от одного флага, чтобы перейти под другой, который, увы, нередко оказывался пиратским.

С минуту выждав, Рольф повторил свой вопрос, но и на сей раз ответом ему было кладбищенское молчание.

«И все же на “летучего голландца” он не похож! – заключил штурман, еще раз внимательно осмотрев фрегат. – Слишком нов и ухожен». Другое дело – эти пробоины в верхней части левого борта, следы пожара на приподнятой корме, которой фрегат был развернут к Рольфу, а еще – изорванные в клочья паруса и все прочее, свидетельствовавшее о том, что в шторм судно попало уже после боя, основательно потрепанным, с расщепленной снарядом мачтой.

Что-то подсказывало штурману, что не все скитальцы морей покинули эту посудину, а значит, надо выяснить, почему молчат и кто такие. Вдруг там еще остались моряки, с которыми можно будет выйти в море.

Вернувшись в пещеру, Рольф забросил за плечи лук и колчан с пятью самодельными, как и все прочее, стрелами, зарядил и сунул за ремень пистолет, а на бок приладил деревянные ножны с саблей. Он еще хотел было взять и ружье, но к нему не осталось ни одного заряда. Поэтому вместо него Ирвин сунул за ремень два прекрасных метательных ножа, сработанных некими арабскими мастерами. Брошенный пиратом, один из этих ножей когда-то вонзился в надстройку корабля в пяти дюймах от щеки барона. Зато второй он добыл сам, вовремя подстрелив упражнявшегося в метании по нему пирата.

Переметнувшись с помощью привязанного к ветке каната на уступ соседней горы, Ирвин довольно быстро перебрался на лесистый склон ее и, перебегая от дерева к дереву, стал приближаться к кораблю. Вскоре он оказался в такой близости от него, что, притаившись за небольшим замшелым валуном, сумел прочесть: «Адмирал Дрейк».

Именем этого адмирал-пирата англичане, конечно же, могли назвать только военный корабль. Однако во время своих блужданий по морям Рольф такого названия не встречал. К тому же на борту «Адмирала Дрейка» было не два ряда орудий, как положено на военном фрегате, а лишь по одному, то есть как на торговом или каперском судне.

Борт корабля находился в каких-нибудь двадцати кабельтовых от кромки берега. И все же спускаться к воде Рольф не спешил. Здесь, на возвышенности, он оставался как бы на уровне палубы, но за естественной защитой, недосягаем для тех, кто мог оказаться в каютах фрегата.

– Так это что, корабль мертвецов?! – не удержался штурман, подбадривая самого себя на решительную вылазку.

– Если он – корабль мертвецов, якорь тебе под виселицу, – вдруг послышалось в ответ мощное, утробное рычание, – то перед тобой один из них! Поднимись и поздоровайся!

Нет, такой громоподобный бас почудиться не может, в этом штурман не сомневался. Иное дело – кому, какому бродяге он принадлежит.

Рольф внимательно осмотрел палубу. Владелец густого, хриплого баса пребывал где-то на палубе или в надстройке, но, как ни напрягался штурман, обнаружить его так и не смог.

– Под парусиной я! – подсказал ему моряк. – Привязанный к остаткам поваленной мачты!

Рольф хотел было поинтересоваться, кто и почему привязал его, но вовремя убедил себя, что задавать сейчас какие-либо вопросы неуместно. Разглядеть же этого скитальца морей он тоже не мог: остатки мачты действительно покрывались растрепанным холстом посеревшей от времени и стихий парусины.

– Получается, что на корабле ты один?! – все же поинтересовался штурман, уже спускаясь к прибою и прикидывая, как поудобнее взбираться на борт «Адмирала».

– Если только эти драконы, якорь им под виселицу, увезли с собой всех раненых.

Плот, который Рольф строил в небольшой заводи неподалеку от пролива, был еще не завершен, однако его вполне хватило, чтобы пройти между бортом и берегом и причалить к баку «Адмирала Дрейка». Взобравшись на палубу, штурман обнажил саблю и, осторожно осматриваясь, приблизился к огрызку мачты.

Привязанный к нему моряк оказался могучим детиной. Огромный рост и густые заросли на голове, груди и оголенных плечах делали его похожим на косматое чудовище. Рольф и сам был под два метра роста, да и плечи напоминали увесистые булыжники, но рядом с этим гигантом он почувствовал себя как-то слишком уж неуютно и незащищено.

– Ты англичанин?

– Фриз[3], якорь тебе под виселицу. Но пребываю на службе у английской короны. Что, не устраивает? Признаешь только англосаксов, всех остальных презираешь?

– Привязали тебя, судя по всему, недавно. – Освобождать пленника штурман не спешил. Хотелось присмотреться к этому человеку, понять, что он собой представляет, чего стоит и чего можно ожидать от него.

– Вчера, – нервно повел плечами гигант, пытаясь избавиться от каната.

– За излишнюю словоохотливость?

– За то же, за что высадили здесь, на Острове Привидений, тебя.

– Так это и есть Остров Привидений?! – тотчас же сменил тон Ирвин Рольф. – Именно так я как штурман и предполагал, но…

– Ты что ж это, даже не знал, где тебя высадили? – оскалился моряк. – И это я слышу от человека, именующего себя штурманом?!

Фриз совершенно не был похож на человека, который еще полчаса назад чувствовал себя обреченным. Этот моряк вел себя настолько самоуверенно и непринужденно, словно это не он, а невесть откуда явившийся англичанин, привязан сейчас к мачте, а ему лишь выпало решать судьбу пленника.

– Да, парень, это Остров Привидений. Наверняка тебе приходилось встречать здесь скелеты наших собратьев. Некоторые из них появляются и тенями привидений.

– Скелетов – да, здесь хватает, – согласился Рольф. – А вот с привидениями пообщаться не пришлось.

– Не посчастливилось, значит, привидениям. Когда-то здесь высадилась целая команда потерпевшего крушение торгового корабля, человек пятьдесят. И тогда туземцы прибывали сюда с соседних островов, словно на охоту. Пока не повыловили и не сожрали всех, кроме одного, чудом уцелевшего, который ушел на плотике в океан и был подобран каким-то морским бродягой. Замечу, что тогда остров все еще принадлежал к испанским владениям. Мне приходилось бывать здесь. В западной части еще сохранились остатки их деревушки и форта.

– И даже форта? – удивился Рольф. – Почему-то не обнаружил…

– Испанцы соорудили его на мысу, в южной части острова, между двумя каменистыми грядами. И камни под рукой, и сам форт как бы прикрыт и защищен и со стороны океана, и со стороны острова.

– Но теперь-то он принадлежит британской короне?

– И пусть только кто-либо осмелится усомниться в этом! Так что мы с тобой, висельник, оба на своей территории.

– Туземцам, правда, совершенно безразлично, кого пожирать, – обронил Рольф, вспомнив о том, какую охоту устроили в свое время эти аборигены на него, – но все же ощущение того, что ты на своей земле…

– Тогда что ты стоишь и смотришь на меня, как на обнаженную королеву Викторию? Может, все-таки окажешь любезность: перережешь эти чертовы веревки, якорь тебе под виселицу?!

Ирвин намотал на пальцы густую бороду моряка, подтянул вверх его подбородок и, подперев горло лезвием ножа, назидательно проговорил:

– Я – лейтенант флота его королевского величества. Корабль «Король Ричард», на котором я был штурманом, погиб в бою с французами. И ты, пират, будешь относиться ко мне так, как и должно относиться к лейтенанту флота его величества. Иначе я лично вздерну тебя на рее. Ты понял меня?

– А меня зовут Гуннар, – прохрипел детина, когда Ирвин слегка ослабил натиск лезвия и он смог двигать челюстями. – Гуннар Гольд. А еще в приличном морском братстве меня величали просто – боцманом Гунном.

– Гунн, говоришь? Удачное сравнение.

– Наконец-то оценил, якорь тебе под виселицу. Что тянешь? Разрезай веревки!

– Ты так и не сознался, что пиратствовал.

– Нам обоим будет лучше, если ты не услышишь моих признаний, лейтенант. И совесть у тебя будет почище. Разве я не прав, якорь тебе под виселицу?!

Смилостивившись, Ирвин уже поддел одну из веревок ножом, но в последнее мгновение задержал руку.

– Нет, лучше еще с полчасика постой на привязи. Так мне спокойнее будет осматривать корабль.

– Если бы я стал укорять тебя, то оскорбил бы.

– Почему вдруг – «оскорбил»?

– Потому что только что ты доказал: передо мной опытный моряк, – признал его правоту Гунн. – На твоем месте, попав на неизвестный корабль, я тоже не стал бы торопиться. Только не слишком долго разгуливай, стоять чертовски неудобно.

6

Ни одного тела на палубе лейтенант так и не обнаружил: очевидно, их предали океану то ли те, кто покидал «Адмирала Дрейка», то ли сами волны. Зато руки одного из пиратов свисали с «вороньего гнезда» мачты, где он, по всей вероятности, тоже оставался привязанным. Еще одного страдальца Ирвин обнаружил у двери капитанской каюты. Из-под рубахи его выбился массивный золотой крест, который для такого оборванца, каковым предстал перед Рольфом этот корсар, мог стать целым состоянием. Поскольку висел он у пирата на обычной бечевке, никому, очевидно, и в голову не приходило, что под рубахой у него таится такая роскошь.

Решив, что крест – такая же добыча, как и все остальное, что может достаться ему на этом корабле, Ирвин разрезал бечевку, сунул драгоценность в карман и вошел в незапертую каюту.

На удивление, там все осталось так, словно хозяин ее все еще пребывал на корабле: никаких следов поспешного бегства или разграбления. В шкафчике над кроватью штурман обнаружил то, что ему сейчас больше всего хотелось найти: запасной пистолет капитана, несколько зарядов к нему, а также старинную, с позеленевшим корпусом подзорную трубу.

Уже давно Рольф не чувствовал себя таким счастливым, как сегодня. Корабль, несомненно, был ниспослан ему Господом в плату за одиночество и все те бедствия, которые пришлось пережить сначала при гибели «Короля Ричарда», а затем уже здесь, на острове.

Бегло осмотрев все остальные надстройки, каюты и подсобные помещения, штурман вернулся к Гунну.

– И сколько же тел на корабле? – деловито поинтересовался тот.

– Обнаружил пока что только три.

– Приблизительно так оно и должно быть. Последние десять-двенадцать человек ушли к берегу на двух вельботах. Один из них опрокинулся на волне-убийце неподалеку от корабля, и пираты тонули на моих глазах. Но второй скрылся в тумане. И не исключено, что спасшиеся на нем достигли острова и бродят сейчас по прибрежью в поисках остатков «Адмирала Дрейка».

– Так ты не из экипажа этого корабля?

– Я – боцман каперского судна «Дракон», охотившегося неподалеку, в водах Ямайки. Мы дважды пытались взять «Адмирала» на абордаж, но всякий раз пираты отбивали наши атаки. То ли потому, что их оказалось на борту слишком много, то ли потому, что наша команда была набрана из берегового сброда.

– Значит, ты все-таки не пират, а моряк, состоящий на королевской службе?

– «Каперами» обычно становятся бывшие, помилованные королевским судом, пираты, – напомнил ему Гунн.

– Но прощенные и помилованные. Почему сразу же не сказал об этом?

– А ты разве поверил бы мне, лейтенант? Ты и сейчас не очень-то веришь.

– Иначе ты не признал бы во мне опытного моряка, – сдержанно улыбнулся лейтенант. – Но ты, галерник, не отвлекайся, выкладывай, что происходило дальше.

– Длинным мой рассказ не будет. На третий абордаж бросились сами пираты. Уже после расстрельной канонирской дуэли. Как ни странно, на сей раз мы потеснили их и даже перешли на палубу «Дрейка», но теперь нас действительно было слишком мало. Двое моих товарищей сдались здесь, на палубе, но их тотчас же сбросили в море. Я же прорвался к вон той надстройке и отбивался в ней до тех пор, пока их предводитель не объявил, что, ценя мою храбрость, сохраняет мне жизнь. К тому времени у меня уже появилось три легкие раны, и силы мои были на исходе.

– Как же корабль оказался здесь, в бухте?

– Этого нам с тобой понять не дано. Судя по всему, я уже должен пребывать в аду. Но выходит, что сначала суждено познать рай.

Рольф вновь прошелся взглядом по могучему телу Гунна и, ни слова не говоря, несколькими ударами ножа избавил его от веревок.

– Так, значит, ты – фриз?

– Так оно и есть на самом деле. Разве это не видно по моему произношению?

– А я – нормандец. По отцу. Мать англичанка. Лейтенант. Штурман. Барон фон Рольф, – довольно сурово представился Ирвин, давая понять, что готов воспринять Гунна лишь в качестве подчиненного.

– Вы – барон фон Рольф?!

– Родового герба и королевской грамоты у меня при себе нет, уж извините, сэр.

– Да не в родовом гербе дело. Просто я знал капитана Рольфа, который командовал когда-то фрегатом «Виктория», флагманским кораблем королевского флота. И тоже барона.

– Все верно! Фрегат «Виктория», флагман…

– И что из этого следует?

– Только то, что капитаном «Виктории» был мой отец, Генрих Рольф! – восхищенно подтвердил его познания островитянин.

– Но мне известно, что он погиб… В бою под Дюнкерком, где… – Гунн прервал фразу и вопросительно взглянул на лейтенанта.

Тот понял, что ответ его станет веским аргументом для боцмана Гунна в пользу того, действительно ли он является сыном известного английского капитана, а точнее – командора Рольфа.

– Он не погиб тогда, Гунн, а был всего лишь тяжело ранен. Это произошло в бою с «голландцем», в нескольких милях от Дюнкерка. Через два месяца, так и не оправившись после ранения, капитан Рольф вновь взошел на корабль, однако умер от кровоизлияния прежде, чем фрегат вышел из Бостона.

– Кажется, ты действительно сын самого капитана Рольфа, якорь тебе под виселицу! – возбужденно прохрипел Гунн. – Но из этого еще не следует, что и из тебя тоже получится… капитан Рольф. Не скажу, чтобы я близко знал твоего отца. Но мне дважды пришлось отбиваться от его парней, когда они пытались громить нашу пиратскую эскадру.

– Какое джентльменское знакомство!

– К тому же знаю, что он охотно зачислял в свою команду бывших пиратов, добиваясь для них амнистий, – проигнорировал Гунн его ухмылку. – Твой отец явно был не из тех капитанов, которые всякого скитальца морей тащили на виселицу. И за это его уважали по обе стороны Ла-Манша. А теперь извини, барон: сам чувствую, что от меня разит, как от давно недраенного гальюна. Но ведь не ты, а я почти сутки простоял привязанным к мачте. Пойду приведу себя в порядок.

Пока он, сошвыривая с ног куски веревок, медленно, вальяжно проходил мимо Ирвина Рольфа, тот внимательно и настороженно следил за каждым его движением.

– Да перестань опасаться меня, барон. Я в любом случае не тронул бы тебя. Ты ведь меня спас. А уж сына командора Рольфа! Который однажды, в молодости, тоже спас меня от виселицы… Лучше осмотри корабль. Два якоря мне под виселицу, что где-то там, в трюмах, есть бочонки с серебром-золотом.

– На борту есть сокровища?!

– Еще какие! Но сначала нам с тобой следует прочесать ближайшее побережье и подготовить нашего «Дрейка» к обороне.

«Нашего “Дрейка”…», – иронично прищурился вслед ему Рольф. И хотя вслух он этого не сказал, прежде чем прыгнуть в воду, чтобы искупаться, Гунн задержался на корме.

– Да, нашего. По законам моря, корабль, оставленный командой, принадлежит тому, кому первому он достанется. Разве не так?

– То есть тебе?!

Плюхнувшись в воду, как сельдевый бочонок, Гунн блаженно вскрикнул и, ощущая на своем теле океанскую прохладу, обогнул корабль так, чтобы оказаться на мелководье между «Адмиралом» и берегом. Только тогда лейтенант вновь услышал его глухой, словно бы их подземелья доносящийся, голос:

– Нет, лейтенант, перед Богом и морем нужно оставаться справедливым.

– И в чем же заключается твоя «справедливость»?

– Только в том, что к экипажу «Адмирала Дрейка» я никогда не принадлежал и достался тебе на борту в виде полуказненного пленника. Так что, по законам моря, судно принадлежит вам, капитан Рольф.

– Вот теперь я вижу перед собой истинного моряка королевского флота.

– То, что я – висельник, знает все побережье Атлантики. Но законы моря, якорь мне под виселицу, я всегда чтил свято.

– Это тебе еще придется доказать, – недоверчиво хмыкнул Рольф, вновь отправляясь на осмотр своего неожиданного трофея – теперь уже носовой части и трюма. – Но обычаи моря именно таковы, каковыми ты их трактуешь.

– Как прекрасно мы поняли друг друга, капитан! – блаженственно погрузился в теплые прибрежные воды Гунн. А, вынырнув, прокричал: – Но мы еще доверительнее станем понимать друг друга, когда вы станете обращаться ко мне «боцман Гунн»!

– Возможно, так я и стану обращаться к вам отныне, скиталец Гунн! – не спешил окончательно развеивать его сомнения капитан Рольф. – Но в любом случае, не задерживайтесь с возвращением на борт «Адмирала Дрейка»!

7

Еще раз внимательно осмотрев судно, Рольф был приятно удивлен. Первое, что его поразило: все подсобные помещения фрегата были забиты оружием, порохом, а также всевозможными съестными припасами. Не говоря уже о бочонках с серебром, золотом и прочими драгоценностями.

Уже сам характер груза свидетельствовал, что пираты успели ограбить несколько кораблей, с каждого из которых забирали лишь самое ценное, самое необходимое. Золото и серебро они, очевидно, добыли, захватив какой-то испанский галеон, переправлявший драгоценности в метрополию из испанских колоний Вест-Индии; оружие – на корабле, направлявшемся для усиления одного из гарнизонов этих же колоний…

Что же касается кают офицеров и даже матросского кубрика, то все они были обставлены драгоценными изделиями и картинами лучших мастеров Старого Света, которые наверняка предназначались правителям колоний.

Не менее удивило Рольфа и то, что фрегат имел всего лишь одно серьезное – но не губительное – повреждение. Второе опасений не вызывало. Шесть опытных матросов могли привести его в полный порядок в течение каких-нибудь двух дней. Вопрос лишь в том, где их взять, этих шестерых опытных матросов?

– Так все же, почему команда оставила корабль? – спросил Рольф, вновь появляясь на ярко освещенной солнцем палубе. Теперь на нем висело два пояса с двумя пистолетами на каждом, а грудь опоясывала розовая перевязь, удерживавшая короткую офицерскую шпагу.

– Потому что корабль несло прямо на рифы, а моряков оставалось слишком мало. К тому же на подходе был еще один каперский корабль, – боцман завершил свое купание и теперь, стоя в устье небольшого ручейка совершенно нагим, обмывал пресной водой разбереденные океанской солью раны.

– То есть рядом оказался еще один корабль?!

– В том-то и дело, барон. Правда, он всего лишь прикрывался «каперством», чтобы пиратствовать с благословения короля Испании.

– И куда же он девался?

– Будем надеяться, что затонул или ушел в океан. Да только вряд ли. Скорее всего, притаился в бухте одного из ближайших островов, чтобы привести в порядок парусное вооружение и уже завтра, или, в крайнем случае, послезавтра появиться у Острова Привидений.

– То, что вы только что сообщили, Гунн, – бесценно. С этой минуты мы должны быть начеку и готовить судно к отражению атаки.

– Несмотря на то, что нас всего лишь двое, капитан, – поддержал его Гунн.

– В крайнем случае, отступим в мою пещеру, предварительно пополнив ее оружием.

– В пещеру? Она недалеко и хорошо замаскирована? Тогда давайте перенесем часть сокровищ туда. На капере-пирате наверняка знают, что на «Дрейке» много драгоценностей. И им небезразлично, кто всем этим добром завладеет. Мы ведь с вами теперь сказочно богаты, разве не так, барон?

– В это трудно поверить, но… вы правы, Гунн.

Из глубины острова донеслись какие-то голоса, и оба моряка замерли, напряженно вслушиваясь в наступившую тишину. Когда крики повторились, стало ясно, что это затеяли ссору самцы орангутангов.

– В отличие от вас, капитан, я еще не осматривал трюмы судна, но уверен: там есть все, что необходимо, чтобы мы безбедственно могли прожить как минимум месяца три плаванья, а затем, вернувшись в Старый Свет, объявить себя владельцами двух старинных замков. – Произнося это, Гунн стоял спиной к Рольфу, демонстрируя совершеннейшее безразличие к его действиям и своей судьбе.

«А ведь пожелай я избавиться от него, это не составило бы никакого труда, – прикинул Рольф, нервно подвешивая кортик, который до этого держал в руках, сзади, к ремню, как это делали английские лучники. – Но, может быть, сей детина – и есть тот лучший из рода человеческого, кого Господь способен был послать тебе на этом корабле да на этот остров? Так что стоит рискнуть…»

– Кстати, на судне есть запасы солдатского обмундирования. Пойдите переоденьтесь, боцман, – перешел Рольф на сухой официальный тон.

– То-то я заметил, что часть команды щеголяет в мундирах французских пехотинцев, – лениво отозвался Гунн. – Но приказ есть приказ. – Вам, капитан, будет проще, – повернул он голову в сторону Рольфа. – Но сподобил бы Господь портного пошить хоть что-нибудь пригодное для этих бренных телес, якорь мне под виселицу.

Поднявшись на борт, он с помощью Ирвина перевязал свои подзатянувшиеся раны, и затем оба принялись осматривать мундиры. Рубахи подобрали довольно быстро, со штанами было сложнее, особенно Гунну; но вскоре управились и с ними.

– Если есть корабль, должен быть и капитан, якорь мне под виселицу. Поэтому принимайте командование, капитан. Это я уже говорю устами члена команды, признавая вас капитаном этого фрегата. И пусть только кто-нибудь когда-нибудь посмеет оспорить ваше право командовать «Адмиралом Дрейком»! Только что вы были избраны командой корабля. Это факт, традиция соблюдена.

Суровые взгляды двух моряков встретились, словно скрестились, но ни тот, ни другой глаз не отвел. И тогда Гунн протянул руку через стоявший посреди корабельного пакгауза стол, чтобы поздравить «избранного командой» капитана.

– Как вы правильно заметили, мистер Гольд, на всяком уважающем себя корабле должен быть уважаемый командой боцман. Как избранный командой капитан боцманом «Адмирала Дрейка» я назначаю вас. Как вы относитесь к этому назначению?

– Не обиделся бы, если бы мне была предоставлена честь начинать у вас матросом, капитан Рольф. Однако считаю, что, назначив меня боцманом, вы поступили благоразумно.

– Особенно, если учесть, что особого выбора у меня не было, – иронично заметил Рольф.

– Я имел в виду, что если бы даже у вас появился больший выбор, благоразумнее было бы назначить боцманом именно меня. В чем вы убедитесь сразу же, как только у нас появится команда.

8

Они выпили по небольшой – «обеденной», как ее называли на кораблях, – рюмочке рома, закусили ветчиной и снова выпили. Откинувшись на спинку кресла, Рольф самодовольно потянулся и восхищенно, словно видел ее впервые, осмотрел каюту.

Сегодня у него и в самом деле небывало счастливый, почти невероятный по своей удачливости, день. Вот уже более пяти месяцев нога его не ступала на палубу корабля. Более пяти месяцев он провел отшельником на небольшом гористом островке, который, опасаясь рифов, корабли обычно обходили стороной и на котором его ждали два естественных исхода: то ли полное одичание, то ли ритуальное поедание туземцами с соседних островов. И вот сейчас судьба неожиданно послала ему корабль, еды и оружия в достатке – и такое богатство, которого хватит на всю дальнейшую жизнь. Теперь все зависело от того, как он сумеет распорядиться и кораблем, и богатством, и самой жизнью.

– А ведь и впрямь прекрасно сработанный, совершенно новый корабль. Сорок орудий, великолепные надстройки, мощные трюмы.

– Не корабль, а плавающий форт, – согласился Гунн со всем высказанным и невысказанным капитаном вслух. – Но опасаюсь, что свое право на «Адмирала Дрейка» нам все же придется отстаивать, причем прямо здесь, в этой бухте.

– Неминуемо. Рано или поздно кто-то из уже высадившихся здесь пиратов обнаружит его.

– Ну, с этими, «островными», справиться мы еще можем. Я осмотрел окрестности. Настоящая береговая цитадель, которую, надеюсь, вы уже основательно обследовали.

– Еще бы! Времени было предостаточно.

– Обнаружив при этом все имеющиеся здесь пещеры, гроты и прочие тайные укрытия?

– Одно из которых спасло мне жизнь во время нашествия туземцев.

– Поэтому, если один из нас возьмет под защиту корабль, а второй устроит засаду в скалах, их перевес в людях вскоре окажется призрачным.

– Тем более что к тому времени остатки их патронов уйдут на охоту. Иное дело – угроза с моря.

– Как я уже сказал, кораблей было два. Тот, уцелевший, – всего лишь небольшой шлюп, слишком беспомощный, чтобы справиться с пиратским сорокапушечником. Подробности боя вы знаете… А потом неожиданно нагрянул сатанинский шторм, во время которого стихия расправлялась и с висельниками, и с праведниками, если только в этих морях таковые существуют. Так что готовыми мы должны быть ко всему.

– Значит, второй корабль – вспомогательный шлюп?

– Точно, капитан.

– Мне приходится высеивать из вас сведения, как песчинки золота – из мутного горного потока, – проворчал барон фон Рольф.

– Но кто дал бы вам более обстоятельные, господин барон?

– Ладно, для начала нам следует еще раз, теперь уже пристально, осмотреть, в каком состоянии наш «Адмирал». И долго ли он способен продержаться на плаву. Не скрою, первые впечатления обнадеживают.

– Скромная оценка, сэр.

После тщательного осмотра, при свете факелов, они обнаружили еще одну, третью пробоину, которая тоже находилась выше уровня воды. Одну из них – ту, что была со стороны океана, – моряки тотчас же заделали и тщательно законопатили. Теми, что со стороны берега, решили заняться чуть позже и более основательно. А пока что срубили два дерева, высокие пни которых использовали в качестве причальных тумб. Закрепив на них причальные концы, они избавили себя от неприятностей, которые могли возникнуть во время отлива. Впрочем, канаты обвисали так, что вполне позволяли отвести корабль на глубину и там заякорить. Что Гунн и Рольф вскоре и сделали.

Лишь заделав вторую пробоину, работа над которой заняла около двух часов, и, откачав воду, моряки вновь вернулись к изучению неожиданно нахлынувшего на них богатства. Добравшись до тех участков, которые ранее были затоплены, Рольф убедился, что оно значительно большее, нежели барон мог предположить после первого осмотра. Обоих скитальцев морей это привело в восторг.

– А ведь удачливые были стервецы, якорь им под виселицу, – признал Гунн, вынося на палубу кожаный мешок, наполненный золотым песком, и присоединяя его к еще четырем, набитым золотой и серебряной утварью. И теперь все это – ваше, капитан. – Из того, что осталось в надстройках, в сундуках, тоже можете взять, сколько пожелаете. Моя доля будет таковой, каковой вы ее определите.

– Вы всерьез полагаетесь при дележе сокровищ только на мою порядочность и волю? – не поверил его безразличию барон.

– Исключительно. Сокровища совершенно не привлекают меня. Денег мне нужно не больше той суммы, которая обеспечивает мне одежду и пропитание.

– Ваши уста, боцман, изрекают нечто невероятное.

«А ведь он проверяет тебя на жадность, – вдруг понял Рольф. – Не может быть, чтобы у этого бродяги напрочь отсутствовали страсть к обогащению и элементарная человеческая жадность. Такого попросту не бывает».

– Все, что здесь есть, мы поделим поровну. Кроме того, что понадобится для оснащения и пропитания команды.

– Совсем поровну? – недоверчиво переспросил Гунн, вызвав этим своим вопросом снисходительную ухмылку Рольфа.

– Причем свою часть вы спрячете на острове без меня, чтобы у вас никогда не возникало опасения, будто я могу воспользоваться ею. Я со своей частью поступлю точно таким же образом. Тогда ничто не станет омрачать наших отношений.

– Их может омрачить что угодно, кроме золота, капитан.

Разделив свои сокровища на три части, новоявленные нувориши одну из них решили оставить на корабле, чтобы разделить потом, как только удастся добраться до ближайшей английской колонии. Свою долю капитан перенес в неприметную, расположенную неподалеку от бухты, пещеру, некогда служившую ему первым убежищем. Одну из карстовых пустот, образовавшихся как бы на нижнем этаже пещеры, Рольф использовал в качестве временного тайника, завалив вход в него камнями.

Гунн о существовании этого подземелья не знал. Свою долю он должен был перенести в глубь острова и спрятать, где сочтет необходимым. Пока что Рольф оставался доволен тем, что пират ведет себя подчеркнуто дружелюбно и что отношения их складываются как нельзя лучше.

Когда с доставкой драгоценностей на берег было покончено, Рольф и Гунн вновь спустились к плоту, чтобы вернуться на корабль. Солнце уже клонилось к закату, но океан по-прежнему оставался на удивление спокойным. Что же касается залива, то здесь, как обычно, воцарился полный штиль, при котором казалось, будто «Адмирал Дрейк» стоит вмерзшим в ледяную гладь его зеркала.

– Хочется верить, что этот день так и закончится в мире и согласии, – проговорил боцман, когда они добрались до середины залива, и в просвете между скалами вновь стал виден горизонт океана. – Предполагаю, что пираты дали нам передышку.

– Считаете, что они неминуемо вернутся сюда?

– И уже рыскают где-то неподалеку. Возможно, обнюхивают какой-либо из соседних островов, якорь им под виселицы. Они ведь исчезли во время шторма и понятия не имеют о том, какая судьба настигла «Адмирала Дрейка». Но в любом случае нам следует решить, как поступить, когда они нагрянут сюда: то ли сражаться на корабле, для которого нас слишком маловато, то ли уходить в глубь острова.

Вместо ответа Рольф направил плот в небольшой залив, образующийся справа от пролива. Восточная часть его, обращенная к горловине бухты, оставалась более открытой, так что несколько бортовых орудий могли быть направлены против любого корабля, решившегося проникнуть в бухту. В то же время с корабля или шлюпки обнаружить «Адмирала Дрейка» могли, лишь миновав прибрежные скалы. То есть в любом случае «Адмирал» оказывался позади них, и, пользуясь внезапностью, мог открывать огонь первым.

– Вы правы, капитан, двухорудийного залпа достаточно, чтобы любая шлюпка была разнесена вдрызг, – Гунн все продолжал поражать капитана своей способностью очень точно улавливать его мысли и намерения. А ведь в определенной ситуации эта его способность могла оказаться слишком опасной.

– Но для этого сначала нужно умудриться загнать фрегат в этот… хм… фьорд.

– Я не желаю, чтобы такой корабль достался пиратам. Пусть лучше он погибнет.

– А еще лучше – пусть спасется вместе с нами. Эти скалы мы можем превратить в грозный форт. Оружия у нас хватает.

– Да уж, везение, которое постигло нас с вами, капитан, случается раз на две жизни. Нам бы еще парочку надежных проходимцев… А то ведь не устоим.

Рольф относился к опасности намного спокойнее. В душе он радовался каждой возможности вновь ступить на палубу корабля. Гунну трудно было понять, как все здесь умиляло человека, которому несколько месяцев пришлось провести в полном одиночестве на необитаемом острове.

Однако наслаждаться корабельным бездельем было некогда. Моряки-островитяне упорно трудились до заката солнца, а затем еще – до полуночи, совершая рейды на плоту, и уже потом, на самом судне, при сиянии полной яркой луны. И хотя поспать в ту ночь им не пришлось, зато на следующий день осталось перевезти лишь незначительную часть корабельного арсенала.

Гунн, проведший в море несколько месяцев, решил провести это утро отдыха на берегу, в гамаке. Рольфу, наоборот, не терпелось поскорее вновь очутиться в капитанской каюте, соединявшей в себе две мечты островного отшельника: корабль – и хоть какие-то признаки цивилизации.

Отправляясь на косу, Гунн захватил с собой два ружья и два пистолета. Рольф тоже тщательно проверил и зарядил несколько ружей и пистолетов, и часть из них занес в каюту, а часть расставил у надстроек, чтобы в случае нападения они оказались под рукой.

Прежде чем скрыться в каюте, барон еще несколько минут стоял на баке корабля, любуясь освещенными рассветным сиянием хребтами прибрежных гор и серебристо-синей гладью бухты. В эти минуты Рольфу показалось, что он уже прощается с островом, и этого было достаточно, чтобы к горлу подступил удушающий комок тоски и какой-то еще не совсем осознанной жалости к самому себе.

«А ведь, возможно, “Адмирал Дрейк” – первый большой корабль, который вошел в эту бухту за всю историю ее существования, – попытался барон развеять это чувство некими отвлеченными размышлениями. – Не исключено, что тысячи моряков, которые изредка оказывались вблизи Острова Привидений, даже не догадывались, что за двумя лесистыми скалами, между которыми открывается небольшой просвет, скрывается чудесная бухта, войти и выйти из которой можно лишь во время прилива».

Рольф – этот отшельник, еще вчера томившийся своим одиночеством на безлюдном острове, – сегодня вдруг почувствовал, что ему не хочется покидать сей клочок суши. И что, куда бы ни забросила его судьба, жить он предпочел бы вот на таком корабле, стоявшем в какой-нибудь тихой бухте. Время от времени он мог бы выходить на этом плавучем замке в открытое море, чтобы, развеяв ностальгию странствий, вновь возвращаться к причалу. Клочок земли на побережье, свой причал и свой собственный корабль, небольшая команда которого одновременно была бы и прислугой, и охраной его владений, – вот и все, что нужно барону фон Рольфу, чтобы дома он чувствовал себя как в море, а в море – как дома.

– Эй, командор, надеюсь, вы не выйдете в океан, не дождавшись своего боцмана?! – в словах Гунна впервые промелькнула хоть какая-то попытка сострить.

– Если к десяти утра не явитесь на корабль, буду считать вас дезертиром!

Шутка Гунну понравилась, и из-за деревьев еще долго доносился благодушный хрипловатый рокот его просоленной морскими ветрами луженой гортани.

«Что-то слишком добродушен и щедр этот Гунн, – подумалось Рольфу. – Когда речь заходит о бывшем пирате, это кажется подозрительным».

9

Открыв глаза, Рольф увидел, что солнце поднялось уже довольно высоко, и лучи его, проникая через иллюминатор, освещают бо́льшую часть просторной каюты.

Еще лежа в постели, он ощутил легкое покачивание, и сначала с радостью вспомнил, что он на корабле, а уж затем понял, что во время утреннего прилива корабль сошел с мели и вновь оказался на плаву. Помогло ему, очевидно, и то, что вчера они с боцманом славно потрудились, переправив на берег большую часть вест-индского золотого песка и прочих драгоценностей, значительно облегчив этим «Адмирала Дрейка».

Гунн уже был на палубе. Едва выйдя из каюты, Рольф услышал его ворчливое мурлыканье, которое должно было означать пение, и увидел, что боцман с топором в руке приценивается к сломленной мачте.

– Я верно понял, командор, что эту мачту мне приказано убрать? – проговорил он, не оглядываясь на подступавшего сзади капитана и даже не поздоровавшись с ним.

– Вы должны были сделать это еще вчера.

– Это вы должны были приказать мне убрать ее еще вчера, – благодушно напомнил Гунн. – Она создает ненужный крен и помешает нам маневрировать при заходе во фьорд.

– Думаете, нам действительно следует загонять «Адмирала» в этот каменный мешок? По существу, в ловушку?

– Лучшего укрытия нам не сыскать. Учитывая численность вашего экипажа, капитан, это ясно, как божий день. И потом, это ведь было ваше предложение.

– Предложил, но, как видите, усомнился. А если усомнился, то почему бы не посоветоваться с бывалым моряком? Хотя вряд ли корабль, о котором вы ранее говорили…

– Едва поднявшись на рассвете на плато, я увидел далеко в море огонь. Два якоря мне под виселицу, если это не какой-то корабль пиратов, промышляющий у соседнего острова.

– А вот это уже серьезно. Значит, не сегодня так завтра они действительно появятся здесь…

– Уверен, что уже сегодня. Но это еще не все. Когда я проснулся, мне показалось, что откуда-то с побережья, оттуда, с запада, – показал рукой Гунн, – потянуло дымком. Кто-то явно развел костер. То ли готовил еду, то ли заметил сигнальные огни корабля и хотел привлечь внимание команды. Хотя выстрелов, признаюсь, не слышал. А вы, капитан?

– Вынужден признаться, что весь остаток ночи бесчувственно блаженствовал. Вы не представляете себе, какое это счастье: после стольких дней отшельничества вновь ощутить себя в каюте корабля!

– Приблизительно то же самое, что мне, старому бродяге, проснувшись поутру, ступить на покрытую росой землю.

Предварительно обрубив канаты, Гунн окончательно отделил мачту от ее основания и столкнул за борт. Затем, воспользовавшись парусами и имевшимися на корабле веслами – пираты всегда запасались ими, чтобы подходить к жертве в безветренную погоду или двигаться против ветра, – медленно, с огромным трудом моряки завели корабль в бухточку, где ему не страшны были никакие штормы и из которой любое судно, вошедшее в Бухту Отшельника, как называл ее про себя Рольф, они могли расстреливать, как из крепости.

– Если они и высадятся на берег, то на скалы эти вряд ли полезут, – провел Гунн рукой вдоль отвесного берега, прикрывавшего корабль с севера и северо-востока. – Здесь скалы тоже довольно крутые, – переключил он внимание Рольфа на левый берег. – А вон там, пожалуй, единственный участок, взобравшись на который, они могут расстреливать нас напрямую, прячась за камнями, – и он указал на пространство от носа и почти до средины левого борта корабля.

– Поэтому часть орудий мы установим здесь, а еще пять-шесть стволов нужно установить на корме и по бортам, чтобы держать под контролем все пространство напротив фьорда.

Наспех позавтракав и подкрепившись ромом, они прихватили с собой по бутылке вина и вяленой рыбине и отправились прочесывать побережье. Если корабль пиратов и в самом деле рыщет вокруг архипелага, в какой-нибудь миле, то очень важно было определить, кто же бродит по острову. Что это за люди, сколько их и чего от них следует ожидать.

Рольф, хорошо знавший эту часть острова, повел Гунна по плоскогорью, что позволило им значительно сократить расстояние и, оставаясь незамеченными, время от времени осматривать бухты и побережье.

– Насколько большой этот остров? – спросил Гунн, восходя вслед за Рольфом на одну из возвышенностей, с которых хорошо просматривались две бухты и разделявшая их неширокая каменистая коса. – Сможем мы обойти его до заката?

– Скорее, до рассвета. Основная часть острова небольшая, но в океан уходит восемь довольно больших полуостровов, так что птицы, очевидно, воспринимают остров из поднебесья как огромного зеленого кальмара. К тому же вся центральная часть его, а также та часть, что подступает к Бухте Отшельника, гориста и напоминает полуразрушенную, но все еще неприступную крепость.

– Может быть, именно здесь эту крепость и стоит воссоздать, водрузив на ней флаг английской короны.

– Если только остров и в самом деле принадлежит Великобритании, – все еще не мог избавиться от гнетущих его сомнений Рольф. – Я ведь до этого плавал в основном у берегов Англии да в Средиземном море.

– Не сомневайтесь, капитан. Когда в 1655 году англичане взяли под свое правление Ямайку и Барбадос, эта группа островков тоже оказалась в короне Великобритании. Во всяком случае, голландцы, решившись осесть на Кюрасао и Тобаго, сюда не дотянулись; французы же довольствовались Мартиникой, Гваделупой и частью Санто-Доминго.

– Основная их база располагалась на острове Святого Христофора, – поддержал ход его размышлений барон фон Рольф.

– Конечно, время от времени те или иные острова переходили от одной короны к другой, за них велись споры и войны. Но два якоря мне под виселицу, если я собственными глазами не видел, как одно время над главным островом архипелага, над его прибрежным фортом, трепетал английский флаг. Так вот, я и думаю, а почему бы не возвести сначала форт, а затем и крепость на Острове Привидений, комендантом которого вполне мог бы стать капитан английского королевского флота барон фон Рольф?

– Я так понимаю, что пиратское ремесло вам уже порядком поднадоело, а, мистер Гольд?

– Особенно после вчерашнего вечера, когда я понял, что, как никогда, богат. Отправляться на виселицу, зная, что где-то там, на прекрасном островке, скрывается целое состояние, – до безбожности глупо, якорь мне…

– То есть вы не намерены возвращаться в Старый Свет?

– До него еще нужно добраться. Все больше состоятельных людей оседает здесь, на островах Нового Света, а это о чем-то да говорит, барон. И потом, разве каждый из нас не мечтал о том, чтобы построить замок где-нибудь на заморской земле, где достаточно рабов и солдат и где бы ты чувствовал себя пусть маленьким, но властелином?

– О, да вы стремитесь стать властелином этого острова, Гольд?! Кто бы мог предположить…

– Речь идет не обо мне, а о вас, барон. С меня же будет достаточно должности коменданта крепости Острова Привидений. Ну, разве что еще – управляющего имениями барона, а к тому времени, возможно, графа, а то и лорда фон Рольфа. И в конце концов, если вдруг окажется, что остров находится под флагом Франции, то что помешает нам, фризу и норманну, перейти во французское подданство? – рассмеялся Гунн, проходя мимо капитана и поднимаясь на небольшую возвышенность, за которой начинался спуск в низинную часть острова.

Но не успел он ступить и нескольких шагов, как настороженно остановился в просвете между пышными тропическими кустами.

– Вон они, командор, – почти вскричал он, указывая стволом пистолета куда-то вдаль.

– Кто? – поспешил к нему барон.

– Да те, что спаслись. Здесь их двое, но не исключено, что где-то неподалеку обитает еще несколько их сообщников.

Пристроив подзорную трубу между двумя сросшимися пальмами, Рольф внимательно осмотрел прибрежье бухты. Двое пиратов нашли себе пристанище в закутке между отвесной скалой и упиравшейся в нее прибрежной возвышенностью. Они сидели, привалившись спинами к стволам деревьев, и то ли дремали, то ли безучастно смотрели на полупогасший костер. Неподалеку от их стоянки, между враставшими в берег валунами, чернело нечто похожее на остатки лодки, на которой эти скитальцы морей добрались до острова.

– Посмотрите, боцман, какую западню устроили сами себе эти двое, – передал Рольф подзорную трубу Гунну. – Если мы незаметно приблизимся со стороны вон того мыса, ни отступить, ни, тем более, укрыться им уже будет негде.

– Что верно, то верно, – признал боцман, тоже внимательно осматривая пристанище пиратов. – Но когда люди не в состоянии ни убежать, ни укрыться, им остается только одно – отчаянно сражаться, два якоря им под виселицу.

– И пусть. Их, как и нас, двое.

– Ну да, если не считать вон того, третьего, улегшегося под кустарником, из-под которого выглядывают только его ноги. Разве что это они уложили его, раненного, в тени…

Рольф молча отнял у боцмана подзорную трубу и вскоре убедился, что тот прав: один из сидевших у камня пиратов поднялся, подошел к кустарнику и, присев у него, очевидно, стал переговариваться с лежащим.

– К тому же не исключено, что один или двое их собратьев отправились на разведку, поиски воды, пищи и остатков корабля.

– В любом случае нам лучше сразу же выяснить, что это за люди и на что они, так уютно устроившись в наших владениях, рассчитывают – решительно промолвил Гунн, и, проверив пистолет, забросил на спину большое осадное ружье.

– О да… В наших владениях! – иронично поддержал его Рольф.

– Вам как капитану корабля и губернатору острова, – уловил Гунн его настроение, – следует, если того пожелаете, провести с этими бездельниками жесткие переговоры.

– Уже пожелал, комендант.

– Тогда вам лучше всего подойти к ним с западной стороны, вон по тому спуску, и заодно закрыть выход из лощины. Я же спущусь к морю, чтобы потом подняться на прибрежную возвышенность и напомнить им о нормах приличия, достойных общения с бароном, капитаном и губернатором, – произнес Гунн со всей возможной серьезностью.

– Они будут поражены вашим уроком, – высокопарно заверил его барон.

– И даже слегка растеряны от неожиданности.

10

Пробираясь вершиной прибрежного хребта, Рольф внимательно всматривался в заросли дикого винограда и прислушивался ко всему, что происходит вокруг. Нет, никаких признаков того, что кто-либо из пиратов оказался вне «ловушки», не появлялось. Между тем голоса сидящих у костра становились все явственнее.

– И долго мы будем стоять у его смертного одра, как почетный караул – у ложа адмирала?! – взорвался недовольством один из пиратов, густой пропитый бас которого сразу же выдавал в нем человека властного и раздражительного.

– Но ведь не можем же мы оставить его здесь одного, и в таком состоянии, – неокрепшим голосом юнги возразил второй моряк. – Если бы я не принес ему воды, он уже умер бы. А так, видишь, ему стало лучше.

«Значит, их всего трое, – убедился Рольф. – К тому же третий тяжело ранен. В таком случае с ними и в самом деле можно говорить жестко, диктуя свои условия. Они понятия не имеют о том, сколько нас. И в этом наше преимущество».

Подойдя к скале, возвышавшейся у входа в долину, Рольф приготовил ружье и пистолеты. Выждав еще несколько минут, он увидел, что Гунн уже взобрался на плато и, незамеченный пиратами, затаился у валуна.

Один из пиратов продолжал сидеть в той же позе, – прислонившись спиной к дереву, – в какой они впервые увидели его; второй был занят раненым. Склонившись над ним, юнга то ли поил его, то ли поправлял повязку. Сочтя это внимание к раненому занятием весьма благородным, барон решил с ультиматумом не торопиться.

– Эй, вы! – крикнул он, как только рослый, стройный пират покончил с обязанностями сиделки. – С вами говорит лейтенант английского королевского флота барон фон Рольф! Вы окружены моими людьми. Если вы сдадитесь без боя, я предоставлю вам возможность войти в команду фрегата «Адмирал Дрейк», который отныне принадлежит мне, а значит, и флоту его величества короля Англии!

Парень, хлопотавший возле раненого, так и остался сидеть рядом с ним. Правда, теперь в руке у него оказался тесак, однако и в этом случае особой опасности для барона он не представлял. Зато его товарищ мгновенно вскочил на ноги и, спрятавшись за ствол дуба, довольно агрессивно произнес:

– Еще чего – «Адмирал Дрейк»! Это наш корабль. Это мы – из его команды! И ни о каком бароне-капитане слыхом не слыхивали.

– Но теперь-то слышите!

– Брось, парень! Корабль давно затонул! Так что стоит ли спорить?!

– Просто вы слишком рано покинули его. Корабль на плаву, и у него теперь другая команда. Как офицер королевского флота предлагаю вам сдаться и тогда обещаю похлопотать перед королевской администрацией о вашем помиловании.

– А может, сразу вздернешь, а, барон?! – не унимался пират.

– Слишком уж ты разговорчив, якорь тебе под виселицу! – наконец подключился к переговорам Гунн, хриплый бас которого отзывался в скалах таким эхом, что, казалось, вот-вот вызовет горную лавину. – А тратить на тебя время мы не собираемся!

Пока пират лихорадочно шарил взглядом по вершине возвышенности, пытаясь определить, где именно засел соратник барона, Гунн выстрелил, и пуля расщепила ветку у плеча несговорчивого джентльмена удачи.

– Прекрати палить!

– А ты прекрати болтать!

– И что дальше?!

– Еще раз напоминаю, что мы не на королевском совете, и нам некогда изощряться в дипломатии, якорь тебе под виселицу!

– Но не может быть, чтобы «Адмирал Дрейк» остался на плаву, – вновь возмущенно взорвался пират. – Какого дьявола?! Он ушел на дно!

– Перестань спорить с ними, Рой, – попробовал повлиять на него тот, что все еще сидел над раненым. – Иначе они попросту перестреляют нас.

– Или перевешают, – поддержал его Гунн. – Так что одно из двух: или ты принимаешь условия капитана Рольфа, или – порцию свинца!

Рой был не из тех, кого можно было запугать свинцом или авторитетом. Именно тогда, когда Гунн с презрением отверг какую-либо дипломатию, Рой как раз почувствовал влечение к переговорам.

– Так не пойдет! Мы не примем никаких ваших условий, пока не соизволите считаться с нашими!

– Нет, вы слышали, капитан, этот висельник собирается ставить нам условия!

– И что же вы хотите предложить нам?! – не стал горячиться Рольф.

– Сначала вы покажете корабль и познакомите нас с командой, а уж затем мы решим: входить в ваш экипаж или же дождаться более пристойного суденышка.

– К тому же вы должны принять нас вместе с этим раненным джентльменом! – поспешил воспользоваться случаем второй пират.

– Вот именно, Грей. Это как раз и является еще одним нашим условием. Причем непременным, испепели меня огонь святого Луки!

– Да вы взгляните на себя, идиоты! – не мог угомониться Гунн. – Кто вы такие, два якоря вам под виселицу, чтобы выдвигать какие-либо условия?!

– Такие же флибустьеры, как и вы, джентльмены, – ответил Грей, поднявшись и даже не пытаясь искать укрытия за деревьями или камнями.

Второй выстрел Гунна пришелся чуть повыше головы Грея, и теперь уже барон не сомневался, что в лице боцмана он получил меткого стрелка, который пока что всего лишь демонстрирует свое умение прицельно не попадать.

– Хватит спорить, джентльмены! – молвил Рольф, выходя из-за скалы. – Можете считать, что оба ваши условия приняты! Берите своего раненого и бредите за нами. Не пройдет и получаса, как вы увидите мачты «Адмирала Дрейка». А еще лучше – оставьте пока раненого здесь. Тряска для него смертельно вредна.

– Вы великодушны, сэр, – вполголоса проговорил Грей, первым приближаясь к капитану. И Рольф обратил внимание на то, какие большие, с лазурной поволокой, глаза у этого парня и как прекрасно он сложен. Широко расставив ноги и обхватив руками толстый ремень из буйволиной кожи, Грей оценивающе смерил Рольфа добродушно-ироничным взглядом и неожиданно протянул ему руку.

– Будем друзьями, капитан. Если, конечно, вам не претит дружба с юнгой.

– С моряком, – вежливо уточнил Ирвин.

– Констанций Грей. Обычно зовут просто… Грей.

Барон тоже представился.

Пожимая руку Констанция, он вдруг ощутил какое-то странное волнение, как если бы в его ладони оказалась рука женщины. Ему даже не захотелось отпускать ее. Именно поэтому, устыдившись, он буквально отшвырнул руку Грея, почувствовав себя слишком неловко при мысли, которая посетила его в эту минуту.

– Морской опыт у меня небольшой, капитан. Пиратский – тем более. Тем не менее, спокойно можете включать меня в команду – уже как матроса королевского флота.

– Вот это – решение истинного моряка.

– Да, сэр, истинного.

– Откуда вы родом?

– Из Англии. Мой отчим был военным моряком.

– И как же вы оказались на пиратском судне?

– Я плавал юнгой на военном корабле, сэр, который в одном из боев был взят на абордаж пиратами. Случилось так, что я не погиб, а вместе с несколькими своими товарищами оказался у них в плену.

– Странно, что вас не вздернули и не выбросили за борт.

– Только потому и не вздернули, что среди пиратов оказался Рой Вент.

– Этот самый? – кивнул Рольф в сторону пирата, пытавшегося объясниться с раненым.

– Когда-то он тоже служил на военном корабле, бомбардиром, под командованием одного старшего лейтенанта, и тоже Грея – как оказалось, моего отчима. Он-то и уговорил капитана, поручился за меня. Кроме того, капитан обратил на меня внимание еще во время боя, – чуть замявшись, добавил Грей. – Кажется, я не выглядел тогда трусом.

– Вряд ли мы донесем его, Грей, – приблизился к ним Вент. – Лучше пока что оставить здесь. Найдем на корабле кусок парусины, соорудим носилки и уж тогда вернемся. Если только в этом еще будет какой-то смысл. – Бомбардир исподлобья взглянул сначала на Рольфа, затем на спускавшегося с возвышенности Гунна, и, презрительно сплюнув, направился к выходу из долины. Однако Рольф попридержал его за плечо и в мгновение ока выхватил у него из-за пояса пистолет и нож.

Вент недовольно покряхтел и даже раскинул руки, словно намеревался тотчас же наброситься на Рольфа, но затем признал:

– Справедливо, разрази меня огонь святого Луки. Коль уж мы оказались у вас в плену. А ведь могло быть и наоборот.

Наблюдавший за этой сценой Грей молча извлек свой пистолет и нож, однако едва заметным движением руки Рольф остановил его.

– Можете оставить его при себе, матрос.

– Как это понимать? – полуоскорбленно удивился Грей. – Считаете, что никакой опасности для вас не представляю?

– Считайте это проявлением доверия. Тем более что при нашей встрече особой воинственности вы не проявляли.

– О чем уже сейчас сожалею. Когда у моряка не отбирают оружие, это ведь может показаться оскорбительным: значит, его не принимают в расчет.

– Кажется, вы сказали, что во флоте его величества служили юнгой?

– Да, служил, – с вызовом признал Грей. – Почему вы решили вспомнить об этом, сэр?

– Потому что вы и сейчас все еще ведете себя, как юнга, – снисходительно улыбнулся Рольф.

– После еще одного подобного оскорбления, сэр, – вполголоса пригрозил Грей, очевидно, чтобы его не могли услышать Гунн и Вент, – я вынужден буду вызвать вас на дуэль.

– Не боитесь, что эта ваша первая в жизни дуэль может оказаться последней?

– Вполне допускаю. Всякая дуэль может оказаться для любого из дуэлянтов последней. Но только она у меня, к вашему сведению, не первая, барон фон Рольф.

– В таком случае беру свои слова обратно, – все в том же иронично-снисходительном тоне пошел на примирение Рольф. – Надеюсь, семнадцать вам уже исполнилось?

– Мне уже давно идет двадцатый, капитан, – округлились от возмущения глаза Грея.

– В таком случае назначаю вас старшим офицером бомбардиров, лейтенант Грей.

– Да, старшим офицером бомбардиров?!

– Что вас так удивляет?

– Это не шутка? – понизил он голос почти до шепота. – Вы действительно хотите назначить меня лейтенантом бомбардиров?

– Уже назначил.

– Но согласятся ли с этим бомбардиры?

– А кто посмеет перечить капитану?

– Я имею в виду – вне корабля. То, что я лейтенант… Это разве будет признано?

– В общем-то, офицерские чины в королевстве Великобритании раздаю пока что не я.

– Вот и я смею предположить точно так же, сэр.

– Но как только мы доберемся до ближайшего английского порта, я сумею связаться с адмиралом или вице-адмиралом.

– …И если он подтвердит, что вы назначаетесь капитаном «Адмирала Дрейка», – теперь уже не мог не съязвить Констанций Грей. – В чем ни я, ни вы сами не уверены.

И, не выслушав возражений барона, решительно пошел вслед за Вентом.

Барон удивленно посмотрел ему вслед, ухмыльнулся, но «приводить в чувство» не стал – решил, что еще успеется.

– Этот и в самом деле может не выжить во время перехода к судну, – подвел тем временем итог своего первого знакомства с раненым боцман Гунн.

– Значит, оставляем его здесь, это уже решено, – рассеянно молвил Рольф, все еще глядя вслед новоявленному старшему бомбардиру.

– Как вам пополнение, командор? – мрачно проследил за выражением его лица Гунн.

– Скоро увидим. – И Рольф вручил боцману трофейные пистолет и нож.

– А почему не разоружен любимчик Грей?

– Наоборот, его следовало бы вооружить.

– С чего вдруг?!

– Поскольку на самом деле у него в запасе нет ни одного пистолетного заряда. Как бы он при этом ни храбрился. Другое дело – Вент.

– Думаю, ничего страшного не произойдет, если после сегодняшней вылазки нас станет не четверо, а всего лишь трое… – задумчиво жевал травинку Гунн.

– Не торопитесь, боцман, не торопитесь; вы не на пиратском судне и над вами английский флаг, а не «Веселый Роджер».

11

Только теперь Рольф приблизился к раненому и внимательно осмотрел его. Грудь бедняги была оголена, и из окровавленной повязки сочилась кровь вместе с остатками морской воды. Он еще жил, еще что-то бормотал в бреду, но уже было ясно, что время его исходит.

– Эй, Вент! – позвал Рольф пирата, уже намеревавшегося начать восхождение на хребет. – Вернитесь и останьтесь с раненым. В трехстах метрах отсюда – вон в том направлении – протекает ручей. Возьмите флягу, принесите воды и обмойте рану. Если этот несчастный умрет, идите в сторону вон той вершины, – указал на гору, видневшуюся неподалеку от Бухты Отшельника. – Мы найдем вас у подножия склона, спускающегося к океану.

Заметно было, что приказ капитана Венту не понравился, однако возражать пират не решился. Возвращаясь к раненому, он молча протянул Рольфу руку. Верно истолковав его жест, капитан так же молча вложил в нее лишь недавно отобранный у Вента пистолет, затем, метнув, вонзил в ствол дерева его нож.

– Для флотского лейтенанта его величества – неплохо, – оценил Вент, вновь давая понять Рольфу, что сломить его будет не так-то просто и что в роли капитана «Адмирала Дрейка», а значит, и своего вожака, Рольфа он все еще не признал.

– Не стоит так рисковать, барон, – недовольно прохрипел Гунн. – Эти бродяги – отпетые негодяи. Это говорю вам я, точно такой же бродяга и отпетый негодяй.

– Но вам-то я доверяю, боцман.

– Потому что только мне и можете пока что доверять.

– И все же будем считать, что теперь нас уже четверо, – и, выждав, пока Грей удалится еще шагов на десять-двенадцать, вполголоса проговорил: – И потом, без Вента нам легче будет выяснить, что представляет собой этот парень.

– Корабельный любимчик – вот что он собой представляет. Такие долго на кораблях не задерживаются. Тем более – на пиратских. Им хочется приключений и славы, славы и приключений. А море таких не терпит.

– Вам-то чего хочется, Гунн? Богатства, славы, чинов?

– Плевал я на все это, – и Гунн смачно сплюнул. – Все ваше золото и все ваши чины не стоят одного порыва мести. Нет, конечно, ни от денег, ни от почестей я не отказываюсь. Но и не стремлюсь к ним.

– Золото и чины – не стоят порыва мести? – щедро сморщил лоб капитан.

– Да, капитан. Золото и чины не стоят… порыва мести. Но только не надо сейчас об этом.

– И все же я верно понял: вы появились на море, стали моряком, пиратом… всего лишь ради мести?

– Вот именно: ради мести. Но только я ведь попросил вас, сэр… Потолкуем об этом в другой раз, – голос Гунна стал еще суровее. – В иной обстановке и более рассудительно.

– Как изволите, – высокомерно протянул Рольф, хотя категоричность боцмана явно обескуражила его.

– Извините барон, – понял свою оплошность Гунн. – На то есть причины. То, что мною движет, не подлежит ни пересудам, ни пониманию и осуждению. Это следует выносить в себе, проникнуться этим, взорваться собственными ненавистью и местью. Вот только вряд ли вам удастся постичь всю глубину и святость этого чувства, этой страсти.

Рольф снисходительно улыбнулся и похлопал боцмана по плечу.

– Зачем же так безнадежно, мистер Гунн? Обычно мне удается понимать своих собеседников. Тут многое зависит от того, как они объясняют свои взгляды.

– Мне почему-то показалось, что вам проще понимать корабельных любимчиков, вроде Констанция Грея.

– Не хватает еще, чтобы с первого же дня вы с лейтенантом Греем невзлюбили друг друга, – мрачно предупредил его капитан. – Но только помните: вражды на своем корабле я не потерплю.

Поднявшись на плато, Рольф повел своих матросов не на восток, к кораблю, а к западной оконечности острова, рассчитывая таким образом продолжить его обход. Впрочем, Грей все равно не знал, в каком направлении им следует двигаться, поэтому молча последовал за капитаном, располагаясь между ним и боцманом.

– Так все же: ты англичанин или испанец? – резко спросил его Гунн, как только они завершили подъем и двинулись по козьей тропе в сторону видневшейся вдали конусообразной вершины, очень похожей на вершину вулкана.

– Англичанин, естественно. Я уже сообщил об этом капитану.

– А может быть, испанец? Я встречал немало испанцев, которые довольно сносно калякают по-английски. Тем не менее впоследствии они оказывались испанцами, два якоря им под виселицу, что всегда основательно раздражало меня.

– Вас раздражает уже само то, что кто-либо из известных вам людей – испанец? – довольно миролюбиво удивился Грей. – Даже если он совершенно не враждебен вам?

– Уже одного этого, сэр, вполне достаточно, чтобы вздернуть его на любом из произрастающих здесь деревьев, – на ходу потянулся Гунн к низко свисающей ветке с желтоватыми, похожими на абрикосы, плодами, которые, хотя и отдавали легкой горьковатостью, но были очень сочными и великолепно утоляли жажду.

– Вы-то сами, как я уже обратил внимание, по-английски говорите с акцентом.

– С чем? – проворчал Гунн.

– Я сказал: с акцентом. Обычно по-английски так говорят то ли скандинавы, то ли германцы.

– А еще – благословенное Богом племя фризов, к которому принадлежал мой отец. В то время как мать оставалась саксонкой.

– Тогда откуда у вас такая ненависть к испанцам?

– Я не желаю объясняться перед вами по этому поводу, сэр. Но предупреждаю: если в конечном итоге окажется, что вы или ваш товарищ по команде – испанцы… И потом, я ведь не утверждал, что ненавижу испанцев только потому, что считаю себя чистокровным англичанином.

– Где вы выискали этого лютого испаноненавистника, барон? – все с тем же добродушием нарушил Грей молчание капитана. В общем-то, он был доволен, что пленение обошлось без схватки и что эти двое джентльменов относятся к нему не как к пленнику, а пусть пока что к ненадежному, непроверенному, но все же члену команды.

– Что произошло с остальными моряками, покинувшими «Адмирала Дрейка» вместе с вами? – не стал отвечать на его провокационный вопрос Ирвин Рольф.

– Одна шлюпка перевернулась на волне неподалеку от рифов, и мы видели, как моряки гибли в водоворотах, на остриях камней, а возможно, и в пастях акул.

– Вам уже удалось найти проход между рифами и благополучно достичь берега.

– Не совсем так. Мы действительно прошли через рифовый барьер, однако затем шлюпку швырнуло на прибрежную скалу. Спастись, как видите, удалось только нам троим. Да и то лишь потому, что мы с Вентом помогли коку Самуэлю – тому, раненому – добраться до берега. Тогда он еще держался. Однако морское купание на пользу ему не пошло.

– То есть вы уверены, что, кроме вас троих, никто из команды «Адмирала» берега не достиг?

– Почти уверен в этом, сэр.

– А ведь на вашем корабле было несколько пиратствующих испанцев, – вмешался в их разговор Гунн.

– Которых мы захватили в плен. Кажется, их было пятеро. Но когда вы напали на наш корабль, они взяли в руки оружие и погибли вместе со многими другими.

– Можешь считать, что им здорово повезло, парень. Так и передашь, встретив их на том свете, на задворках ада. Куда сам ты, уверен, тоже отправишься очень скоро.

– Разумеется, но только в вашей компании, боцман.

– Прекратите, Гунн! – вынужден был вмешаться в их спор барон фон Рольф. – Оба немедленно прекратите! – Жгучая ненависть боцмана к испанцам оказалась для капитана совершеннейшей неожиданностью, поэтому он решил, что это всего лишь повод, чтобы придраться к их новому лейтенанту бомбардиров.

Достигнув возвышенности, у которой плато расчленялось на две части (одна продолжала уводить на восток, другая же – резко на юг), Рольф остановил свою группу.

– Здесь мы разделимся. Вы, Гунн, направляйтесь вон к той, похожей на парус, скале. На развилке тропы уходите вправо и, время от времени приближаясь к побережью, осматривайте его. Оказавшись у скалы, то есть на полуострове, побывайте на северной и южной его частях. Главное для нас – выяснить, нет ли где-либо поблизости корабля. То ли того, второго, пиратского, то ли любого другого. Возвращаться будете по уже известной вам тропе, к тому месту, где остались Вент и раненый. Вместе с ними и доберетесь до судна. Мы же с Греем пойдем на юг, вновь выйдем к побережью и по нему тоже достигнем Бухты Отшельника. Таким образом мы значительно сократим время обхода острова.

– Первого губернаторского обхода, сэр, – не без удара по самолюбию Грея напомнил Гунн. – И пусть только кто-либо усомнится в вашем праве на этот титул, два якоря ему под виселицу!

– Усомниться в праве капитана Рольфа на губернаторство? – мгновенно сориентировался в обстановке Грей. – Да кому может взбрести такое в голову?!

Барон отчетливо уловил в его словах неприкрытую иронию, однако благоразумно решил, что она больше относится к Гунну, нежели к нему.

Расставшись с боцманом, он еще какое-то время шел, постоянно оглядываясь. Ему видна была вершина-парус, и он помнил, что очень скоро тропа, по которой движется боцман, раздваивается. Если Гунн забудет о его наставлении и свернет влево, то окажется южнее мыса и потом уже вряд ли сможет вернуться на него, поскольку очутится по левую сторону от крутой скалистой гряды.

– Вы с Гунном тоже познакомились совершенно недавно, сэр, – не спросил, а скорее высказал догадку Грей.

– Можно считать, что два дня назад. Разве не помните: он ведь был пленником вашей команды.

– Гунн? Пленником нашей команды?! Странно. Вот почему лицо его показалось мне знакомым. После абордажа у нас действительно оказалось несколько пленных, но, признаться, я не очень-то интересовался ими. Может быть, потому, что и сам не так давно оказался в плену у пиратов. А сразу после сражения отправился в кубрик и не выходил оттуда до того времени, пока команда не начала оставлять судно.

– Теперь вы уже чувствуете себя истинным пиратом?

– Джентльмены удачи так не считали. Во всяком случае, не были в этом уверены.

– А вы? Сами вы… уверены?

– Вы, сэр, насколько я понял, тоже ведь успели побывать среди пиратов.

Вместо ответа Рольф, шедший первым, оглянулся и одарил Грея снисходительной улыбкой. Барону не было еще и тридцати, но по сравнению с этим юнцом он уже казался себе умудренным жизнью и океаном морским волком.

– Если честно, – поспешил оправдаться Грей, – то стать пиратом я мечтал с детства.

– Мечтали стать пиратом?!

– А что, у каждого своя мечта.

– Но далеко не каждый мечтает стать пиратом. Мне приходилось встречать десятки пиратов. Однако ни один из них не был в восторге от своего ремесла, своего жизненного пути и своей судьбы. Просто для каждого из них так сложились обстоятельства.

– В таком случае можете считать, что до сих пор ни один истинный пират вам не встречался. Они не были настоящими морскими бродягами и, скорее всего, ни черта в своем пиратском ремесле не смыслили.

Рольф присвистнул от удивления и вновь оглянулся:

– Прощаю вам, что решаетесь быть столь откровенным с офицером королевского флота. Но не советовал бы оставаться столь же откровенными с судьей, который будет решать вашу участь после того, как вы окажетесь закованными в кандалы и перед вами замаячит виселица.

– Не смею вас огорчать, мой капитан, но боюсь, что именно таким, если не еще более откровенным, с судьей я и останусь. Ведь то, что мне придется сказать ему, будет последним моим словом, которое уже вряд ли кто-либо, кроме палача, услышит.

– Который, как правило, не предрасположен к выслушиванию подобных исповедей, равно как и проклятий в свой адрес.

– Каждый, кто готовит себя к судьбе пирата, должен быть готов и к виселице, – упрямствовал Грей, хотя Рольф почувствовал: убежденность его все же каким-то образом подействовала на способ мышления юного пирата, и говорит он о пиратстве уже не столь уверенно – во всяком случае, не столь возвышенно и вызывающе.

– Не знаю, бомбардир, лично мне еще не приходилось встречать человека, достаточно готового к тому, что его вздернут, совершенно смирившегося с этим.

– Может, вы попросту не сумели уловить такой подготовленности?

– Всегда оказывается, что эшафот не так уж героичен, как может показаться, когда слушаешь рассказы бывалых пиратов. Ведь именно из них вы и узнали о законах морского братства. Хотя многие из тех, чьими россказнями вам приходилось заслушиваться в портовых кабачках, не очень-то распространялись по поводу своего собственного пиратствования. Отделывались портовой молвой…

12

Они спустились в долину, в которой густой девственный лес перемежался с оголенными скалистыми островками, а между холмами притаились залитые солнцем поляны, покрытые коврами невысокой, густой, выпасаемой стадами диких коз, травы.

Месяцы, проведенные Рольфом на Острове Привидений, убедили его, что, по существу, судьба занесла его на райский уголок Земли с вечно теплым, но не слишком жарким климатом, на котором влаги и солнца приходилось ровно столько, чтобы все на нем круглый год не предавалось ни изнурительным ливням, ни еще более губительным засухам. Где банановых и кокосовых пальм, а еще коз и прочей дичи было столько, что здесь безбедственно и без особых трудов могло жить несколько тысяч человек. Почему сложилось так, что именно в этом раю человеческом ни один человек до сих пор не прижился – этого понять он не мог.

Из раздумий капитана вырвал крик Грея. Резко оглянувшись, он увидел, что Грей стоит на носке левой ноги, правая же высоко поднята и конвульсивно согнута.

– Что случилось?! – бросился к нему Рольф. Однако ответа не последовало. Констанций застыл с широко открытым ртом и замершими от ужаса глазами. – Змея? Вас укусила змея?!

Покачав головой, Грей указал пальцем на древесного питона, медленно уползавшего в сторону расщепленного молнией, некогда могучего клена.

Метнувшись к змее, Рольф в мгновение ока отсек ему саблей голову и, вытирая лезвие о стебли травы, вернулся к лейтенанту.

– Это как раз не самая опасная из подобных тварей, мистер Грей, – проговорил он, не скрывая насмешки. – Я бы даже сказал: самая безобидная.

– Я их терпеть не могу, – даже не пытался утаивать страха и отвращения Грей.

– Мне еще не приходилось встречать людей, которые бы обожали их. Особенно если они оказывались на таких вот диких островах.

– И часто подобное гадье встречается здесь?

– Да нет, в общем-то их развелось не так уж и много. Хищное зверье тоже не водится. Во всяком случае, почти за шесть месяцев своего отшельничества ни одного волка, тигра или еще чего-либо подобного встречать не приходилось.

– Шесть месяцев отшельничества?! – не слишком уверенно переспросил Грей. – Хотите сказать, что целых шесть месяцев вы провели на этом острове в полном одиночестве?

– Не скажу, чтобы в полном. Дважды наведывались туземцы из соседних островов. Наверное, заметили мой костер и решили, что неплохо было бы вашим покорным слугой отобедать. Но от осознания этого я стал воспринимать себя еще более одиноким и… беззащитным.

– Странно слышать нечто подобное, капитан. Вы даже не пытаетесь храбриться.

– Ну, почему же. В ожидании того, когда дикари разведут костер, чтобы зажарить меня, я бы, конечно, храбрился, как мог. Не знаю, правда, как бы это у меня получалось…

И они оба рассмеялись. Это был тот искренний, «всепонимающий» смех, который способен примирять даже недавних врагов.

– Значит, они здесь еще и людоедствуют, местные аборигены? Почему их до сих пор не истребили? Всех до единого?

– Вы что, впервые в этих водах, Грей?

– В этих – да, впервые. Я уже трижды выходил в море, но всякий раз это происходило в водах Ла-Манша или у берегов Ирландии.

– На берегах Ирландии людоедов водится поменьше, – признал Рольф и вдруг, внезапно остановившись, удивленно посмотрел на лейтенанта. Он вспомнил о том, что так поразило его в первое мгновение: крик, которым Грей пронзил воздух, наткнувшись на питона, очень напоминал характерный вскрик женщины, как если бы она наткнулась на крысу, мышь или что-то еще более «ужасное». Только необходимость тут же избавить Грея и весь остров от «страшилища» развеяла у Рольфа это впечатление. Но лишь на какое-то время. Теперь оно вновь воскресло в нем, поражая своей странной достоверностью.

– Вспомнил, как вы вскрикнули, лейтенант.

– Мне неловко перед вами, сэр.

– Я не хотел упрекать вас. И вообще, дело не в этом.

– В чем же?

– Трудно объяснить. В любом случае, впредь советую оставаться более сдержанным в своих эмоциях, которые морским сообществом никогда и никоим образом не поощрялись.

– Благодарю за совет, сэр. Учту, не быть мне адмиралом трех океанов.

– Адмиралом трех океанов?! Мое воображение потрясено.

– Вам действительно нравится такое высказывание? – убил его своим простодушием Констанций.

– Неподражаемо. А главное, теперь я знаю, что именно привело вас под паруса странствий. Какая мечта позвала в море.

– Никакая это не мечта, – все с тем же простодушием – вот только Рольф так и не смог понять: напускным, игриво-мальчишеским или естественным, – разочаровал его Грей. – Когда-то, еще в детстве, я по несколько раз в день слышал это восклицание от нашего садовника и ночного сторожа, который большую часть жизни проштурманствовал на разных кораблях.

– Надеюсь, у него не хватало наглости титуловать «адмиралом трех океанов» самого себя?

– Не сомневайтесь, хватало.

– Отчаянный наглец!

– Это как раз о нем. Всякий раз, когда я предавался озорству, он, огромный, косматый, хватал себя, – не меня, заметьте, а именно себя, – за борта камзола, рвал его на себе так, словно пытался избавиться от него, оказавшись за бортом, и грозно рычал.

Остановившись, Грей решил воспроизвести вид «лжеадмирала трех океанов» в минуты гнева. Однако попытка Грея превратить свое аристократически смазливое, загорелое, но еще не успевшее огрубеть лицо в некое подобие свирепой маски грозы океанов ни к чему не привела. Впрочем, сама эта попытка выглядела довольно комично. И больше всего подводили большие, голубовато-лазурные, покрытые романтической поволокой глаза.

– Вы правильно поступили, Грей, что подались в моряки, поскольку актера из вас не вышло бы, – иронично обронил Рольф. Но ради того, чтобы завершить свой рассказ, бывший юнга простил ему нелестный отзыв.

– …Так вот, в такие минуты наш бродяга-садовник обычно громыхал своим яростным басом: «Не будь я адмиралом трех океанов, если этот юный разбойник не повергнет в трепет всю Британскую империю!»

– Это он о вас, Грей? – изумленно уставился Рольф на «корабельного любимчика».

– Представьте себе.

– Это вы, в его представлении, должны будете повергнуть в трепет «всю Британскую империю»?! – от души расхохотался капитан.

– Мне и самому смешно вспоминать его слова. Но в мальчишеские годы я так привык к «адмиралу трех океанов», что стал подражать буквально во всем. Ну а фраза эта, о «трех адмиралах», привязалась как-то сама собой.

– …Не будь я адмиралом трех океанов! – попытался поддержать его Рольф, спародировав штурмана-садовника. – Кстати, в команде «Адмирала Дрейка» все еще нет штурмана. Правда, самой команды тоже пока еще нет, но ведь со временем она появится.

– Хотите предложить мне должность штурмана? – вежливо удивился Грей, останавливаясь на огромной каменной плите, похожей на круглый стол короля Артура, одна часть которого зависала над прибрежным провалом, вторая – врезалась в поперечную расщелину между двумя глыбами.

– Не только хочу, но уже предложил.

– Но ведь совсем недавно…

– При этом чин лейтенанта остается за вами. Просто я решил, что проходя через должность штурмана, вы скорее окажетесь в каюте капитана одного из судов, чем проходя через должность начальника бомбардиров.

Грей задумчиво помолчал, а затем произнес:

– А ведь вы, пожалуй, правы, капитан. Очень мудрое решение, я о подобном подходе почему-то не подумал. Конечно, мне еще многому надо научиться…

– Только не стоит убеждать, что вы не в состоянии справиться с такими обязанностями, – добродушно прервал его Рольф. – Тем более что несколько уроков вы получите лично от меня, бывшего штурмана. А старшим бомбардиром мы назначим Вента.

– Вент будет так же счастлив, как и я.

– Значит, согласны.

– А вы, капитан, надеялись, что откажусь? – вновь улыбнулся Грей. – Меня одно удивляет: предлагая мне столь ответственную должность, вы даже предположить не могли, что все те полгода, которые вы проскучали в этом островном Эдеме, я провел в учениках опытного штурмана. Хотя и числился при этом юнгой, что совсем несправедливо.

– Что странного? Ежедневно выслушивая от своего штурмана-садовника: «Не будь я адмиралом трех морей!» (в этом месте к нему дуэтом присоединился Грей), вы, конечно же, не раз видели себя если не адмиралом, то уж, по крайней мере, штурманом или шкипером огромного парусника.

– Так оно и было, сэр, – блеснул лазурью своих по-женски смазливых, коварных глазищ Констанций Грей. – А вот Вент – и в самом деле бомбардир, так что и в этом случае вы не ошиблись, капитан.

– Какие странные предвиденья! Если так пойдет и дальше, я начну верить, что месяцы, проведенные на Острове Привидений, превратили меня в провидца.

– Так оно и произошло, господин барон, – восторженно произнес Грей. – Вам открылся дар Небес – ибо именно они специально завели «Адмирала Дрейка» в эту странную бухту, прямо под стены вашей пещерной обители. При этом смею вас заверить, что Вент и в самом деле прекрасный бомбардир. Так на судне считали все, включая капитана.

Однако, выслушивая восторги новоиспеченного штурмана, Рольф почему-то думал не о Венте – будь он хоть лучшим бомбардиром всех трех океанов, – а о самом Грее. Это были какие-то странные размышления. Капитан знал, сколько моряков, будучи по многу месяцев лишенными женских ласк, предаются содомскому греху мужеложства. Но, видя перед собой Грея, он об интимной близости с ним не помышлял. Тем не менее…

Все же ему в самый раз быть женщиной, только женщиной. Полжизни отдал бы, чтобы в облике Грея ему явилась женщина. Бред, понятное дело, но что ему еще остается в этой ситуации, как не бредить?

Рольф действительно соскучился по женщинам. Даже по виду их исстрадался. Ведь островному отшельничеству предшествовало несколько месяцев морских скитаний. Он и в самом деле забыл, как выглядит женщина, как пахнут и пленяют ее волосы, как игриво изгибается под жадной рукой ее стан.

– Хотите, скажу, о чем вы сейчас грезите? – неожиданно ворвался в его интимные бредни вкрадчивый голос Грея.

– Ну, поведайте-поведайте, коль уж вам не терпится блеснуть своим провидчеством.

– О женщине.

Рольф саркастически ухмыльнулся.

– Вы опять разочаровали меня, Грей. О чем еще может мечтать моряк, уже около года не видевший женских силуэтов? Конечно же, о хорошем портовом борделе.

– Не о борделе вы только что помышляли, капитан.

– О чем же?

– Сказал уже – о женщине, которая могла бы сейчас…

– Хватит! – резко и зло прервал его барон. – Вам что, не о чем больше говорить? По-моему, мы еще не выбрались с этого проклятого клочка суши.

– Простите, сэр, – и впрямь по-девичьи зарделся Грей, – но ведь говорил я с вашего согласия.

– Так будьте добры, с моего же согласия, помолчать!

Рольф недовольно взглянул на новоиспеченного штурмана, отвернулся и зашагал прочь, так и не решившись выслушать его дальнейшее гадание. А вдруг этот несостоявшийся «адмирал трех океанов» и впрямь научился вычитывать мысли?!

13

Еще полчаса блужданий по лесистой долине – и козья тропа вновь вывела моряков на прибрежную возвышенность, пологие склоны которой плавно спускались прямо к океану.

Места эти уже были знакомы Рольфу, и он умышленно повел Грея так, чтобы они оказались у руин хижины, служившей когда-то пристанищем двум спасшимся после кораблекрушения солдатам – судя по остаткам одежды, испанцам. Рядом с их лагерем сохранилось кострище, на котором эти несчастные были зажарены и тут же съедены. Их обглоданные, местами закопченные и обгоревшие кости Рольф сложил в скелеты, и так и оставил на песчаной россыпи склона, чтобы эти «знаки судьбы бродяжьей» видно было даже с моря. Как предостережение всякому, кто вынужден будет столкнуться с аборигенами.

При виде останков Грей брезгливо поморщился и, поеживаясь, взволнованным голосом спросил:

– Кто это был?

– Вот все, что осталось от испанских идальго после того, как они были «поданы к столу» гостеприимных туземцев.

– Боже, покарай этих людоедов!

– Не молите, не покарает. Когда они заводят свои танцы вокруг костра, на котором зажаривают очередного своего пленника, боги пиршествуют вместе с ними.

– То есть такое понятие, как гостеприимство, им не знакомо?

– Тот случай, когда хозяева не угощают гостей, а наоборот, лакомятся ими. Думаю, трапеза длилась недолго: обычно аборигены приближаются к острову как минимум на десяти пирогах, по четыре человека в каждой.

– И вам уже приходилось сталкиваться с ними?

– Была такая возможность. Но если бы она действительно состоялась, вам, Грей, пришлось бы собрать еще один костяк и уложить рядом с останками этих покорителей Нового Света.

– Даже страшно предположить нечто подобное, – удрученно пробормотал Грей. – Рад, что своим появлением вы избавили меня и Вента от подобной участи.

– От столь смелых утверждений я бы пока что воздержался, штурман. Если вдруг аборигены вновь нагрянут сюда, нам придется давать бой.

– Да, но вместе с вами мы действительно сумеем дать бой. А представьте, что произошло бы, если бы вместо вас у нашего пристанища появились дикари.

– Избавьте меня от подобных фантазий, Грей.

– Может быть, нам следует похоронить эти скелеты, как того требует христианский обычай?

– Пусть этим займется кто-нибудь другой, и чуть попозже. Обгоревшие кости у кострища – уже не просто останки, а важное послание всем тем морякам, которые волею случая окажутся на Острове Привидений.

– Тоже верно, – еще более удрученно согласился Грей и, пугливо поеживаясь, осмотрелся по сторонам. – Остров Привидений… Почему его так назвали?

– Наверное, кому-то что-то почудилось.

– Нет, раз уж назвали так… Может, само название это – тоже послание… с предупреждением? Вы ведь провели здесь целую вечность. Неужели ни разу не встречали?

– Кого? – довольно рассеянно поинтересовался Рольф. Он уже почти не слушал штурмана. Внимание его привлекли следы, оставленные кем-то на небольшой дюне, в нескольких шагах от скелетов. Это были отпечатки не босых ног аборигенов, а полуботинок или сапог. Оставлены они были европейцами, причем совсем недавно.

– Что вас так заинтересовало, капитан?

– По своей наивности, я все еще считаю остров необитаемым. Но, похоже, что очень скоро на нем будет так же многолюдно, как на припортовых улочках Бристоля. Если я верно понял, ни вы, Грей, ни бомбардир Вент до этих дюн не добирались, – и Рольф побрел по следу, уводящему сначала в сторону разрушенной хижины, а затем в сторону моря.

– И не могли добраться.

– К тому же их было двое. Один рослый и грузный, ходит, переваливаясь и кося на внешние стороны стоп. Другой семенил за ним мелкими, почти женскими шажками.

– Не может такого быть: женскими! Так уж и женскими! – почему-то возмутился штурман, словно само предположение о том, что на острове может оказаться женщина, каким-то образом оскорбляло его. – Я тоже не привык ходить быстро и большими шагами.

– Судя по тому, что постоянно отстаете… – хмыкнул Рольф. – Будем считать, что здесь тоже бродил юнга. Не в этом дело. Сейчас важно выяснить: что это за люди, как оказались на острове и где они теперь обитают. Может, вы ошиблись: на самом деле спасся еще кто-то из вашей команды?

– Тогда они вышли бы на берег неподалеку от нас. Но мы все осмотрели. И потом, каждый из них искал бы спасшихся так же, как искали мы: прежде всего – рядом с местом высадки.

Рольф молчаливо согласился с его доводами и продолжил осмотр. Нет, эти двое неизвестных «паломников» ни к мощам испанцев, ни к руинам хижины не приближались. Неподалеку от них тоже долго не топтались, а значит, просто проходили мимо, к тому же – торопились. Куда? Похоже, что к берегу, где их может ждать… А вот что их может ждать на берегу или у берега: шлюпка, корабль, плот? Лагерь, в котором расположились остальные члены команды?

Капитан обратил внимание, что появление здесь новых обитателей Констанция Грея совершенно не интриговало. Он как будто все еще не понимал, что самое страшное, что может произойти на необитаемом острове, происходит как раз тогда, когда на нем появляется еще один обитатель. Ибо ничто не таит в себе большей опасности для одинокого неприкаянного островитянина, чем появление еще одного… столь же неприкаянного и одинокого.

Когда они приблизились к руинам хижины, Грей решил задержаться возле них и даже старательно, хотя и неумело, уложил в створы стояков два нетолстых бревна, словно собирался заняться восстановлением этого пристанища.

– Представляю, как долго они трудились, возводя это свое жилище, – с романтической грустинкой произнес Грей. – Единственные спасшиеся после крушения, эти солдаты, очевидно, решили, что теперь им уже ничто не угрожает.

– Иначе не возводили бы свою хижину на открытой, просматриваемой с моря возвышенности, на которой туземцы просто не могли не заметить их. А обнаружив – не напасть. Прошли времена, когда всякий белый воспринимался аборигенами как явление небесного существа. Теперь оно их раздражает, и многие племена готовы скорее погибнуть, нежели допустить, чтобы европейцы окончательно утвердили на их территориях свое владычество.

– Вы слишком суровы к этим солдатам, капитан. Может, они и в самом деле вели себя неосмотрительно, однако их можно понять. Вдвоем, на диком острове…

– Вам, Грей, надо было бы податься в монахи или адвокаты.

– Я же, как видите, моряк, – отрубил штурман. И тут же попытался изменить тему разговора: – Бедный Гунн… Какая жалость, что он не видит костей испанцев. Ах, как обрадовало бы его это зрелище!

– Еще обрадует, – простил барон Констанцию его уловку. – Но, пытаясь восстанавливать хижину, думаете вы не о Гунне.

Грей тоскливо взглянул на Рольфа, на виднеющийся вдали залив и вновь перевел взгляд на руины.

– В отличие от вас, барон, мне не приходилось по полгода проводить в полном безлюдье, в дальнем закутке океана.

Рольф понимал его состояние: когда сам он впервые наткнулся на этот лагерь, то, несмотря на разбросанные неподалеку кости, долго не решался оставлять его: как-никак перед ним было человеческое жилье, хоть какое-то отражение того мира, от которого он оказался отрешенным. Хоть какой-то признак цивилизации. Совершенно очевидно, что молодой моряк чувствовал сейчас то же самое. Только из солидарности с ним, капитан подошел и безуспешно попытался водворить на место осевшую полуразрушенную дверь.

– Но вы-то жили не здесь, капитан.

– Нет, конечно.

– Хотя очень хотелось, поскольку никакого иного жилья обнаружить на острове не удавалось.

– Если не считать пещеры неподалеку от Бухты Отшельника, то есть того убежища, где я провел почти три месяца. Перед входом в нее кто-то соорудил из бревен и камней нечто похожее на предкрепостной редут. Очевидно, какое-то время там жил какой-то солдат из одного из отрядов, которые в последнее время все чаще стали сопровождать торговые суда. Именно в форте я встретил пулями первых добравшихся туда туземцев.

– И сумели выстоять? – Рольф заметил, как в глазах Грея появился азарт юноши, приготовившегося выслушать какую-то захватывающую историю.

– Распугав их выстрелами, быстро перебрался незамеченным в другую пещеру, в которой они меня так и не смогли обнаружить и в которой я мог бы обороняться еще удачливее. Они же попросту решили, что я по лиане спустился вниз, к подножию, и бежал.

– Только-то и всего?

– Понимаю, вам хотелось бы чего-то более захватывающего, леденящего кровь. Такого, чего вам понарассказывает любой просоленный ветрами странствий джентльмен удачи.

– Вы хотя бы попытайтесь придумывать, – улыбнулся Грей. И вновь, в улыбке, в игривом движении плеч, в том, как, сказав эти слова, он повел головой, словно забрасывал за плечо растрепанные ветром волосы, барон уловил нечто такое… женственное, что было бы к лицу девушке, но казалось совершенно неестественным для морского бродяги.

Почувствовав что-то неладное, Грей недовольно повертел головой, как делал это всегда, когда разочаровывался в самом себе; затем, опустив голову, неуклюжей, нарочито небрежной морской походкой двинулся в сторону невысокого горного кряжа.

«Черт знает что он мог подумать о тебе в эти минуты, – в свою очередь смутился барон. Он знал, как часто в отношениях между некоторыми членами команды, особенно на пиратских кораблях, переходили черту общепринятых норм. И где гарантия, что этот смазливый полуюнга не воспринял внимание к нему как попытку завязать именно такие отношения… характер которых лично он, барон фон Рольф, никогда не одобрял. – Так что впредь постарайся быть с ним осторожнее и жестче. Как и подобает капитану. Но в то же время, черт возьми… Есть в нем нечто не только мальчишеское, но и слишком уж непозволительно женственное. Нелегко, наверное, приходилось этому парню на пиратском судне».

– Задумываясь, вы теряете осторожность, капитан.

– Почему вы так решили, штурман?

– Это же очевидно. Бредете, потупив голову, почти не смотрите по сторонам…

– Считайте, что в такие минуты полагаюсь исключительно на вас.

Грей улыбнулся и промолчал. Не мог же он объяснить капитану, что об осторожности заговорил только потому, что его угнетало молчание. Что более или менее спокойно чувствовал себя, лишь когда ощущал его физическую близость или хотя бы слышал его мужественный голос.

Капитан тоже не хотел обострять отношения. Ему тоже приятно было слышать голос попутчика, хотя его по-детски наивные суждения и страхи порой удручали опытного моряка. Ощутив, что Грей нуждается в общении с ним, барон хотел вновь заговорить с ним, однако не успел.

– Корабль! – вдруг всколыхнул напоенный влажным морским бризом и лесными травами воздух острова встревоженный голос Грея.

– Где корабль? – на полушаге споткнулся Рольф.

– Вон там, за скалой! Вернитесь, вы попросту не заметили его. А еще лучше, давайте поднимемся вон на тот перевал. Судя, по всему, корабль полузатонувший!

14

Поднявшись на перевал вслед за штурманом, Рольф и в самом деле увидел далеко впереди, у окаймляющего небольшую бухточку рифа, остатки корабля. Пройдясь по ним подзорной трубой, он довольно быстро уяснил для себя, что побитое штормом о подводные скалы рифа судно буквально развалилось на части, и теперь на банке каким-то чудом удерживалась лишь задняя часть его, с высоко приподнятой кормой, на которой еще виднелись орудия.

– Интересно, остался ли там кто-либо из команды? – все с той же встревоженностью спросил Грей.

– Пока не вижу.

– Может быть, вы и мне позволите взглянуть на него в подзорную трубу? – несмело попросил штурман. А получив согласие, столь же несмело взял ее из рук капитана.

И вновь Грей ощутил какое-то странное волнение, сходное только с тем чувством, которое познал во время первой юношеской близости с баронессой Юлией, смазливой, но немыслимо капризной особой из рода фон Шеннеров.

Пока Грей стоял, почти прикасаясь плечами к его груди, капитан едва сдерживал желание не просто притронуться к этим плечам, а заключить их в объятия и долго-долго не отпускать.

– Вы правы, капитан, – молвил тем временем Грей. – Никаких признаков жизни на палубах и в надстройках. В то же время трудно предположить, чтобы в такой близости от берега могла погибнуть вся команда.

– Правильно мыслите, штурман, – все еще едва сдерживая волнение, согласился Рольф. – Какая-то часть команды, несомненно, уцелела, и, как только шторм улегся, эти моряки, очевидно, переправились на берег. Среди них – и те двое, следы которых обнаружены нами у лагеря испанцев.

– Думаете, нам опасно встречаться с ними? – спросил Грей, возвращая капитану подзорную трубу и отходя чуть в сторону.

– Причем опасно в любом случае, кем бы они ни были. На таком диком острове лучше встретиться с самым страшным зверем, чем с самым тихим на вид человеком. Потому что, встречаясь со зверем, ты знаешь, что перед тобой зверь, поэтому ведешь себя, как и подобает в таких случаях. Но так трудно разглядеть зверя в человеке, который, уверяя тебя в дружбе, выжидает удобный момент для удара в спину!

– Однако возвращаться вы не намерены? – неуверенно поинтересовался Грей.

– Коль уж мы здесь, надо выяснить, что это за корабль и сколько моряков он подарил этому острову, – точно так же неуверенно предложил Рольф, сожалея, что расстался с Гунном.

Теперь ему уже было ясно, что ничего более важного для них Гунн не обнаружит, зато втроем они чувствовали бы себя увереннее.

– Вы правы, капитан, нам выпала роль следопытов. Все зависит от того, чей это корабль, под каким флагом забрел в прибрежные воды… Словом, приказывайте и рассчитывайте на мою поддержку. Как-никак, нас двое.

– Но вам-то хоть приходилось принимать участие в каких-либо стычках, Грей? – сурово спросил Рольф, вновь передавая подзорную трубу штурману. Они приблизились к месту крушения еще шагов на сто, и очертания корабля теперь казались намного выразительнее. – Только говорите правду.

– И даже в двух абордажных боях.

– В них участвовала команда вашего корабля. Меня же интересует ваш личный опыт, поскольку многие капитаны участие своих юнг в подобных атаках не приветствуют.

– Вы не правы, капитан. Я лично принимал участие в этих абордажных боях, – обиженно поджал четко очерченные, выразительные губы Констанций. – Да мне, как я уже говорил, пришлось сражаться даже на дуэли. Это правда, не будь я адмиралом трех океанов.

– Вы уже ошарашивали меня этим сообщением. Не сомневаюсь, что за ним таится потрясающая история.

– Во всяком случае – правдивая.

– И кто же тот несчастный, кто осмелился сразиться с вами?

– Некий, как он называл себя, «отставной пират». Это произошло в тот же день, когда мы бросили якорь в порту Ямайки. Видели бы вы эту дуэль!

– Вот как?! – с нескрываемой иронией осмотрел Грея капитан. – И чем же она закончилась для вашего обидчика?

– Кажется, перед вами стою я, а не он, – вызывающе процедил штурман и, смерив Рольфа уничтожающим взглядом, припал к окуляру подзорной трубы.

– В самом деле, – невозмутимо признал барон.

– Э, да похоже, что это тот самый корабль, который атаковал нас. Корабль «каперов». Пример того, как порой стихия погибельно примиряет враждующих.

– Опять вы заговорили языком пастора, штурман.

– Скорее, языком поэта.

– Убирайтесь к дьяволу, – добродушно поморщился барон фон Рольф. – Лучше осмотрите пистолет. Ибо еще неизвестно, каким языком заговорят с нами уцелевшие пираты.

– Увидев нас, они вздрогнут.

Встретившись с озорным взглядом Грея, барон не выдержал и рассмеялся. Еще через мгновение они уже смеялись вдвоем.

– Жаль, что вы не девушка, Грей.

– Почему вдруг обязательно «девушка»?

– Или женщина, если такое определение устраивает вас больше.

– Не будем выяснять: девушка, женщина, – почти зарделся Констанций. – Вопрос в сути. Хорошо, был бы женщиной, что тогда?

– Извините, вам это шло бы… Есть в вас что-то такое… озорное, что ли.

– Ожидаете, что оскорблюсь и вызову на дуэль?

– Я ведь шутя. Кстати, эта, первая и единственная в вашей жизни, дуэль возникла из-за женщины?

– Из-за кого же еще она может возникнуть?

– Красивой?

– Думаю, что очень. Так мне казалось. Во всяком случае, допускаю.

– Что значит «казалось, допускаю…»? Вы что, никогда не видели ее?

– Видел, но со стороны всегда виднее. Как по мне, так она, должно быть, достаточно красива.

– То есть вы ее не любили? – спросил Рольф, вновь припадая к окуляру подзорной трубы.

– Ну, я… собственно… и не мог любить ее.

– Почему не могли? Только потому, что она замужняя? Для истинного рыцаря преградой это никогда не было.

– Да нет, она не замужняя, но…

– У нее появился другой? Которого вы сразили на дуэли?

– Тот, кого я сразил, всего лишь пытался неудачно шутить по поводу женственности той особы, честь которой мне пришлось защищать.

– Прежде чем послать вас к дьяволу еще раз, штурман, позвольте последний вопрос.

– Валяйте.

– Вы что, неплохо фехтуете?

– В чем убедились многие. Поскольку считали моего противника одним из наиболее яростных и упрямых дуэлянтов.

– Ну-ну… – примирительно согласился Ирвин. – Как-нибудь на досуге испытаю. Но только для того, чтобы убедиться.

– Лучше не надо. Не стоит.

– Угроза?

– Наоборот, сэр. Давайте заключим своеобразное соглашение… Ни я, ни вы никогда не будем вызывать друг друга на дуэль. Все будем стараться решать мирным путем. Что способно укрепить дружбу лучше подобного договора?

– Трусите, значит?

– Вы не поняли меня, барон: я ведь говорил о дружбе, а не о храбрости и трусости, – укоризненно напомнил Констанций Грей и, первым спустившись по крутому склону холма, подставил руки, подстраховывая капитана на случай падения.

15

«Испепели меня огонь святого Луки, в море эти проходимцы выйдут без меня, – пророчил себе Вент, тоскливым взглядом провожая удалявшихся капитана Рольфа и его людей. – Раненый, возле которого мне велено оставаться в роли сиделки, – всего лишь повод избавиться от меня, бросив на берегу. Капитан принял такое решение сразу же, как только мы с ним сцепились. Не убил только потому, что были свидетели, а якоря он пока еще не рубит. Рассчитывает предстать перед губернатором, вице-адмиралом и судьей если и не чистым, то, по крайней мере, без имен убитых и без свидетелей. А значит, неподсудным. Сын капитана… Аристократ. Таких, если и вешают, то уж, по крайней мере, мыла на веревку не жалеют».

Едва моряки скрылись за ближайшим холмом, Вент подошел к раненому, и, широко расставив ноги, долго смотрел на него, судорожно сжимая торчавшую из-за ремня рукоятку ножа.

Бомбардир понимал, что он не может и дальше оставаться здесь, у него попросту не хватит на это терпения, не хватит мужества. Если Рольф не убил его здесь, значит, и на корабле убить тоже вряд ли решится. А ему, Венту, нужно выбраться отсюда. Во что бы то ни стало – выбраться!

Два месяца тому назад, нанимаясь на корабль, Рой Вент твердо решил, что это будет его последний рейс. К чему тянуть? Кое-что он сумел накопить и припрятать. На Барбадосе у него появилась женщина, вдова офицера, которая владела несколькими большими участками земли и небольшой фермой, расположенной всего в двух милях от порта. Вент уже прикинул, что дом – каменный, двухэтажный, с замкнутым двором, обрамленным такими мощными пристройками, словно это не обычный сельский дом, а настоящий форт, – он построит почти на самом берегу океана. Причем где-нибудь на далеком, пустынном берегу. И даже место более или менее подходящее присмотрел – в долине, между горой и двумя холмами, со всех сторон укрытой от ветров, тихой и плодородной.

– Я все еще жив? – в клочья изорвал сеть его мечтаний некстати оживший Самуэль.

– Жив, приятель, жив, – на корточках присел над ним Вент. – Только что-то не чувствуется, чтобы ты радовался этому благостному известию, студент, изгнанный из всех университетов Европы.

В свое время «студентом, изгнанным из всех университетов Европы», Самуэла нарек капитан. Что, однако, не мешало ему объявить изгнанника корабельным доктором.

– А где… все остальные? – раненый едва выговаривал слова. Они давались ему с трудом, болью и кровью. Каждое движение груди как бы заново вскрывало все еще не затянувшуюся рану. Его мучили жара и жажда, а жизнь неумолимо уходила вместе с кровью, которая все обильнее орошала повязку.

– Остальные уже мертвы. Остались только я и Грей. Ты ведь был в сознании, когда мы добрались до берега.

– Грей, говоришь? Он все еще жив? Припоминаю. Слава богу.

– Что это ты возрадовался, приятель?

– Он принесет мне еще немного воды.

– Вряд ли.

– Воды приносил Грей, он приносил… Теперь я хорошо припоминаю…

– Может, и приносил, но больше не принесет. Он ушел, твой Грей.

– Куда… ушел?

– Искать пищу, а заодно осмотреть остров. Вообще ушел… – раздраженно объяснял Вент, сожалея, что напомнил ему о Констанцие. – Мы повздорили, подрались, и он ушел. Так что вот как, испепели меня огонь святого Луки!..

Самуэль жалобно всхлипнул, словно оплакивал уход своего спасителя, и умолк. Широко открытые глаза его источали обреченность и отчаяние. Он понимал, что Вент не будет ни добывать для него воду, ни перевязывать, как это делал Грей. Парень лишь недавно стал пиратом, душа его еще не успела очерстветь в бесконечных стычках, ссорах, дуэлях и убийственных штормах.

В понимании Грея жизнь товарища по команде еще чего-то стоила… хоть чего-то – да стоила. Все остальные, в том числе и Вент, всегда оставались одинаково безжалостными и к врагам, и… к самим себе. Впрочем, он, Самуэль, бывало, представал перед оком сего мира почерствее и бездушнее любого из них – тут уж ничего не отнять.

– А почему не ушел ты, Вент?

Бомбардир чуть было не проговорился о том, что остался по приказу капитана Рольфа, однако вовремя сдержался. Раз Самуэль вспоминает только о Грее, значит, всю историю с появлением Рольфа и Гунна он пробредил. Так стоило ли посвящать в нее умирающего, объясняя, откуда взялся капитан?

– Так почему ты остался со мной, Вент? – повторил свой вопрос несостоявшийся теолог-еретик.

– Ты как будто не догадываешься. Чтобы не оставлять тебя наедине с местным зверьем и туземцами-людоедами.

– …Неправда, Вент. С такими мыслями со мной мог остаться только Грей. – Он немного помолчал и сквозь стон проговорил: – Грей мог бы, а ты – нет. И я тоже не мог бы. Потому что такие уж мы с тобой… Совершенно не похожие на этого парня с истинно христианской душой.

– Ты, старина, прав: мы с тобой давно забыли и о Христе, и о душе, испепели нас обоих огонь святого Луки, – жестко, без тени покаяния в мыслях и голосе, молвил бомбардир.

– Значит, остался, ты, Вент, только для того, чтобы прикончить меня? – спокойно, и даже с едва уловимой надеждой в голосе, спросил Самуэль.

Еще полтора года назад Самуэль действительно был студентом Падуанского университета и готовился к карьере философа и теолога. Но был изгнан за ересь – вначале из университета, а затем как иностранец, англичанин и из города.

Но тогда еще Самуэлю и не снилось, что корабль, на который он нанимался помощником кока, чтобы благодаря этому добраться до Англии, уже через неделю будет превращен взбунтовавшейся командой в пиратский.

– Ты на моем месте разве поступил бы иначе? – донесся теперь до его слабеющего слуха голос этого проходимца Вента.

Самуэль не знал, как он поступил бы, окажись на месте Роя Вента. Не думал над этим, да и сейчас ему было не до размышлений по поводу жестокости, человечности и прочих зол и благодетелей людских.

Однако он помнил, что, когда полгода назад Вент был ранен в ногу стрелой туземца, выхаживал его именно он, Самуэль, ставший, за неимением врача, еще и корабельным «доктором». Неужели Вент успел забыть об этом? Он не знал, как поступил бы на месте Вента, но именно поэтому довольно твердо укрепил его в жестокости намерений:

– Ты прав. Поступил бы точно так же.

– Не погибать же мне тут, вместе с тобой, приятель. Будь это на корабле, я, возможно, еще поколдовал бы над тобой, а так…

«Нет, ничего он не забыл, – облегченно вздохнул Самуэль. – Хотя память ни к чему не обязывает его».

– Это ведь необитаемый остров?

– Похоже на то. Однако на соседних островах полно туземцев. И, если достанемся им, – сожрут нас полузажаренными, испепели их огонь святого Луки.

– Но все же ты надеешься каким-то образом спастись…

– Если только ты умрешь. Так уж распорядилась судьба, что мое спасение, испепели меня огонь святого Луки, в твоей смерти.

– Лучше мне было бы не приходить в себя.

– Лучше? Еще как «лучше»… – Раздражение в голосе Вента исчезло. Вместо него появились какие-то благодушные, пасторские нотки.

– Только… не ножом. Мне страшно.

– Это произойдет без ножа, студент.

– Ты прав, лучше пристрели!

– Будто не знаешь, что теперь каждый пистолетный заряд – на цену жизни. Не бойся, все случится быстро и бескровно. Закрой глаза.

И не успел Самуэль сомкнуть веки, как в шею его тотчас же вцепились толстые узловатые пальцы Вента.

– …А там уж Господь пусть разбирается, – вместо молитвы проговорил бомбардир над телом убиенного, – чему ты должен был учиться по-настоящему: пасторской смиренности или пиратскому буйству.

Затащив труп Самуэля на обрыв, Вент столкнул его в море и сразу же бросился вдогонку за Рольфом и его спутниками.

Еще через полчаса ему удалось заметить фигуру человека, поднимающегося на невысокий каменистый перевал, с которого можно было осмотреть обе части мыса. Как потом выяснилось, это был Гунн. Ни окликать, ни ускорять шаг Вент не торопился, предоставляя событиям право развиваться не по людской воле, а по воле рока.

«Если он откажется принять меня в свою компанию, то, испепели меня огонь святого Луки… удушу, как только что удушил недоученного студента, – наметил план своих действий Вент. – Не моя вина в том, что жизнь на Острове Привидений измеряется не количеством дней, а количеством оставленных тобой мертвяков».

16

Первое, что они увидели, спустившись в бухту, – спину человека с почти по колено оторванной ногой. Он лежал, уткнувшись лицом в песок, но так, что левая, целая, и обрубок правой ноги оставались в воде.

Приподняв за седоватые волосы его голову, капитан заглянул страдальцу в лицо и, убедившись, что оно принадлежит мертвецу, мягко, почти благоговейно уложил голову на плоский, омытый волнами камень.

– Это ему что, оторвало ядром? – с дрожью и отвращением в голосе спросил Грей.

– Не похоже. Уже где-то здесь, на мелководье, на него напала акула.

– Кошмарная смерть, – поморщился Грей. – Странно, что у него еще хватило мужества доплыть до берега.

– В страхе и горячке такое случается. Трагедия произошла несколько часов назад. Видишь, никаких следов крови.

– Д-да, никаких…

– Очевидно, его прибило к берегу уже мертвым и обескровленным. Или, может, затащил сюда кто-то из товарищей.

– Надо бы предать его земле…

– Если так пойдет и дальше, очень скоро мы превратимся в могильщиков Острова Привидений, что, в общем-то, в мои планы никогда не входило.

Чтобы не превращаться в этого самого могильщика, Рольф затащил погибшего подальше на берег, затем доставил к ближайшей возвышенности и, насыпав ему за пазуху песка, сбросил тело в море.

Грей в это время осматривал изогнутую каменистую косу. Кроме всего прочего, занятие это избавляло его от необходимости помогать капитану.

– Здесь следы! – объявил он как раз тогда, когда барон окончательно избавился от мертвеца. – Человеческие.

– Много их?

Ничего не ответив, Грей старательно обследовал довольно большой участок песчаного прибрежья; пригибаясь, словно принюхивался к следам, прошелся по травянистому склону его и только тогда заключил:

– Двое! Здесь прошло не более двоих. Причем обувь одного из них – маленького размера и шаги помельче. Очевидно, это шел юнга, на следы которого мы уже натыкались.

– Или женщина, – поспешил к нему капитан, а наткнувшись на первые следы, добавил: – В любом случае, здесь были те же двое, что и возле лагеря испанцев.

– Вам везде грезятся женщины, капитан.

– Мы ведь уже выяснили, что после шести месяцев, проведенных в полном одиночестве на безлюдном острове, вам ни с того ни с сего начнет грезиться даже Дева Мария. Тем более, что до того, как попасть сюда, я несколько месяцев провел в плавании. И вообще, странное замечание, Грей.

– И все же уверен, что это не женские следы, – молвил штурман после некоторой паузы. – Во всяком случае, на женские они совершенно не похожи, – ему явно хотелось огорчить Рольфа. Разочаровать и разуверить до полного огорчения.

Подойдя к тому месту на склоне, где Констанций исследовал следы островных невидимок, барон несколько секунд внимательно осматривал именно те, которые могли принадлежать юнге или женщине, но, так и не вынеся окончательного вердикта, двинулся вслед за ними по склону, туда, наверх, к тропическим зарослям. Обрывались они на самой вершине, в разрывающих кустарник каменистых россыпях, за которыми начиналось обширное скалистое плато. Было ясно, что эти двое решили основательно исследовать остров в попытке обнаружить питьевую воду и местность, пригодную для лагеря.

– Позвольте, капитан, а где же то, на чем они прибыли на берег? – спохватился Грей. – Шлюпка или какой-нибудь плот?..

– Верно, ничего нет, – задумчиво признал барон. Однако думал он сейчас не об этом.

Лишь небольшая скалистая долина отделяла плато от того горного массива, на краю которого находилась одна из пещер, где они с Гунном временно спрятали значительную часть сокровищ. Конечно, отыскать ее этим двоим пришельцам будет непросто; однако случай есть случай. Он-то и способен вывести бродяг к тайнику. К тому же эти бродяги могут добраться до Бухты Отшельника и в конце концов оказаться на борту «Адмирала Дрейка» раньше него, капитана. Что помешает им потом заявить свои права на фрегат, а значит, диктовать условия «приема на службу»?

– Чего очень не хотелось бы, – проворчал Рольф, вслух завершая свои сумбурные размышления и предчувствия. От одной мысли, что кораблем может завладеть кто-то иной, его бросало в холодный пот.

– Не хотелось бы, чтобы они обнаружили вашего «Адмирала Дрейка»?

– Теперь уже нашего «Адмирала Дрейка».

– Вряд ли. Скорее всего, они уже вернулись на свой полузатопленный корабль, чтобы передохнуть там, запастись провизией и смастерить большой плот, – предположил Констанций.

– Правильно, на их месте так вел бы себя любой другой моряк. Но следы-то уводят туда, на плато.

– Они обследовали его, затем спустились к океану, к припрятанной где-то неподалеку шлюпке, и вернулись на борт.

– Хотелось бы надеяться, что именно так оно все и произошло. А то ведь эти безумцы морей действительно могут оказаться на «Адмирале Дрейке» раньше, нежели мы с вами. И объявят корабль пиратским. Мы ведь не собираемся пиратствовать, штурман Грей?

– Ни в коем случае, сэр. Если только сами не пожелаете поднять над «Адмиралом» Веселый Роджер.

– Странная у вас логика, мистер Грей. И никаких убеждений. Правда, при этом вы демонстрируете преданность, но…

– Их всего двое, капитан. Неужели они сумеют без боя захватить ваш корабль?

– Что тут уметь, если на борту «Адмирала» не осталось ни одного человека.

– Как это «не осталось»? Вы всех отпустили на берег? Не оставив на борту даже вахтенной охраны?

– Уже хотя бы потому, что формировать эту, как вы изволили выразиться, вахтенную охрану, было не из кого.

– Потому что остатки команды взбунтовались?

– Извините, Грей, но придется посвятить вас в тайну, которая и так очень скоро перестанет быть ею: дело в том, что весь экипаж «Адмирала Дрейка» состоял из меня и… боцмана Гунна. Надеюсь, вы понимаете, зачем понадобилось скрывать этот прискорбный факт, когда мы вынуждали вас и ваших товарищей сдаваться?

Этим сообщением Грей был шокирован. Несколько минут он провел в напряженном молчании, попросту отказываясь верить капитану.

– В таком случае мы действительно в опасности, – наконец признал он.

– Остается лишь уповать на то, что пираты окажутся у корабля позже, нежели Гунн и Вент. Или же вообще уйдут в другую сторону. Поэтому сначала попробуем добраться до покинутого ими самим корабля, чтобы выяснить, что там небо оставило нам в наследство. Ведь кто знает, не появится ли здесь вскоре судно пиратов или какой-либо военный корабль. Отсюда не так уж и далеко до Ямайки[4].

– Послушайте, капитан, а ведь на остатках их корабля должен кто-то быть. Просто он не торопится открываться нам.

– Почему вы так решили, штурман?

– Очевидно, их оставалось четверо. Один попытался добраться до берега вплавь и погиб при нападении акулы. Затем оставшиеся смастерили плот. Двое высадились на берегу, а третий увел плот на корабль, чтобы после их возвращения подать его к «причалу».

Выслушивая версию Грея, капитан уже вновь пристально всматривался во все то, что осталось от некогда большого – судя по размерам кормы – корабля. Обнаружить плот ему не удавалось, но барон допускал, что пират попросту завел его в полузатопленную часть судна, чтобы быть спокойным за сохранность своего творения.

Странным казалось только то, что матрос до сих пор не заметил их. Однако этому тоже могло быть множество объяснений. И одно из них уже высказал штурман Грей: страх. Или же мудрая осторожность.

Разгадка пришла сама собой. Тронув его за плечо, Грей заставил капитана оторваться от подзорной трубы и взглянуть в сторону небольшого гористого мыса. Из-за него медленно выходила шлюпка, в которой восседал только один человек.

– Оказывается, все очень просто, – объяснил самому себе и штурману капитан, быстро спускаясь назад, к побережью. – Двое действительно отправились на поиски воды и места для будущего жилья, третий же, поджидая их, осматривал окрестные берега.

– Значит, на корабле может быть еще один.

– Не будем гадать. Пришла пора развязывать и этот узел. Эгей, на шлюпке!

Сидевший к ним спиной моряк от неожиданности забыл о веслах и, резко оглянувшись, медленно приподнялся. Поначалу он, очевидно, принял их за своих товарищей, но очень скоро присмотрелся и понял, что на берегу чужаки.

– Кто вы такие?! – отозвался моряк на английском.

– Моряки, как и ты!

– Вижу, что моряки, – пришелец не спешил поворачивать шлюпку к берегу, хотя входил в просвет между ним и кораблем в каких-нибудь двадцати взмахах весел от песчаной отмели. – Откуда вы?! С какого корабля? У острова нет ни одного судна.

– Ты в этом уверен? И мы тоже не уверены, – объяснил Рольф его молчание. – Я провел здесь более шести месяцев! Один, на безлюдном острове!

– Сейчас таких «аборигенов» можно встретить на любом из необитаемых островов океана. Раньше смутьянов вешали, не задумываясь, а теперь капитаны почему-то предпочитают высаживать их на острова. Веяние, говорят, такое. Лучше, скажи, где ты обитал до высадки!

– Служил на английском военном корабле «Король Ричард», погибшем в бою с испанской эскадрой!

– Так ты с «Короля Ричарда?!» – вновь забыл о веслах моряк. – И кто же там был капитаном?

Прежде чем ответить, Рольф и Грей сбежали по склону к прибрежной полосе.

– Джеймс О’Ккенли. Ирландец. А штурманом – Питер Молбрайт! Эти имена что-нибудь говорят тебе?

– Только то, что и в самом деле командовал кораблем ирландец О’Ккенли по прозвищу Сварливый Ирландец. А штурманом был Молбрайт. По прозвищу Пьяная Сова. Попробовал бы ты назвать другие имена, и с тобой, якорная твоя душа, все было бы ясно!

– Теперь мы можем доверять друг другу и нам есть о чем поговорить. Так что причаливай к берегу.

– Но ты еще не назвал себя!

– Я – Ирвин Рольф. Лейтенант с этого корабля.

– Даже лейтенант? Терпеть не могу лейтенантов. Но, может, ты действительно славный парень. А кто это рядом с тобой? – указал пришелец в сторону Грея.

– Матрос с погибшего каперского судна, – приблизился Рольф еще ближе к океану.

– Каперского или пиратского?

– С каперского, приятель! Но сейчас это особого значения не имеет. Все мы теперь – заложники Острова Привидений, а потому спасаться должны сообща.

– На чем спасаться, джентльмены? На остатках нашего «Нормандца», который вряд ли продержится дольше ближайшего прилива, не говоря уже о шторме?!

– Поэтому-то их и следует поберечь. Или хотя бы снять с них то, что еще можно добыть в незатопленной части кормы.

– Не могу не согласиться, джентльмены! Так и должны поступать истинные моряки, превращаясь в островитян.

– Мы с Греем видели свежие следы. Похоже, что двое ваших ушли в глубь острова?

– Верно, ушли!

– И как скоро вернутся?

– Как получится! Если у них что-то случится, прозвучит выстрел. Однако выстрелов пока что не слышно.

– Прежде всего нам следует позаботиться о создании лагеря прямо здесь, на берегу, куда можно будет перевезти все, что осталось на корабле. Того и гляди, разразится шторм.

– Согласен, джентльмены! – и на сей раз не стал возражать пришелец, однако причаливать все же не торопился.

17

Пока Рольф вел эти свои переговоры со все еще державшимся на почтенном расстоянии от берега пиратом, Грей, так ни слова и не произнеся, вошел в воду и побрел к шлюпке. Сделал он это как раз тогда, когда пират обратил свой взор на остатки корабля, пытаясь таким образом убедиться в мудрости совета Рольфа. Именно поэтому приближение Грея он заметил слишком поздно: тот уже стоял по грудь в воде, почти вплотную приблизившись к носу шлюпки.

Заподозрив неладное, пират схватился было за весла, однако Грей бросился к нему, вцепился в борт и, с силой рванув его на себя, направил шлюпку к прибрежным камням, между которыми стоял теперь капитан.

– Ты что, парень?! – попытался было владелец шлюпки воспротивиться захвату, но, пока он добывал из-за пояса свой абордажный палаш, Грей резко накренил шлюпку, и, потеряв равновесие, пират плюхнулся в воду, вонзив при этом клинок в илистую отмель.

Воспользовавшись этим, Грей выхватил саблю и дважды с силой ударил пирата рукоятью по затылку. А еще через несколько секунд Рольф уже помогал вытаскивать обмякшее, худосочное тельце странника морей на берег.

– Это было слишком рискованное нападение, Грей.

– Почему бы вам, капитан, не сказать: «Точно рассчитанное»?

– Потому что вы могли все испортить.

– Извините, сэр, что сорвал столь важные для вас переговоры, – насмешливо укорил его в многословии штурман, завладевая оружием пирата. – Что-то мне показалось, будто они слишком затянулись.

– Потому что договариваются не на час, а, возможно, на всю жизнь. И цена подобных переговоров тоже порой оценивается на вес жизни, – как можно внушительнее объяснил ему Рольф.

– Но что-то ваше красноречие не очень-то разжалобило проходимца с «Нормандии», явно готовившегося удрать на корабль.

– Не мог же я сразу стрелять в него. А иного способа заманить на берег не существовало. Но согласен: вы нашли прекрасный выход, – неожиданно сдался Рольф. – Иначе кто знает, как повел бы себя он в следующую минуту. Теперь же, когда «нормандец» оказался на земле, мы поговорим с ним на равных.

– Теперь, когда он оказался на берегу, нам следует как можно скорее сесть в шлюпку и переправиться на судно. Вернувшись из экспедиции, те двое бродяг будут приятно удивлены, узнав, что на корабле уже появилась своя команда.

Не дожидаясь согласия Рольфа, Грей ножом вырезал из рубашки пирата четыре полоски, быстро соединил их по две, и одной такой «веревкой» связал ноги пирата, другой – руки.

– Да вы, оказывается, бывалый моряк, Грей!

– Просто так уж случилось, что мне попались очень суровые учителя. И, поверьте, у них – в отличие от вас, лейтенант королевского флота, – было чему поучиться.

– Но-но, штурман Грей, не забывайтесь!

– Мы ведь условились: без дуэлей.

– Однако я не позволю злоупотреблять нашим союзом.

– Как бы вы теперь ни воспринимали этот союз, он освящен нашими общими приключениями на Острове Привидений. А ничто так не роднит людей, как приятные воспоминания. Что вы стоите? Заслушались?

– Ох, вы ж и наглец, Грей!

– Спасибо, за комплимент. А теперь помогите затащить этого бродягу на шлюпку и налегайте на весла. Уж извините, что приходится командовать вами.

– Покомандовать капитаном всегда приятно, – проворчал Рольф, подхватывая пирата за плечи.

– Капитаном вы станете тогда, когда мы окажемся на «Адмирале Дрейке». Но пока что этого вашего «Адмирала» я и в глаза не видел. Даже не уверен, что он в действительности существует. Как не существует и его мнимой команды. Я прав?

– Допустим, – проворчал Ирвин.

– А в шлюпке и на «Нормандце» мы оба – всего лишь простые матросы, – взялся Грей за ноги пришельца.

– И все же, напрасно вы усомнились в существовании «Адмирала Дрейка»!

– Всего лишь хотел показать, что у меня есть основания сомневаться. И вы это уже признали.

«А ведь он перехватывает инициативу», – недовольно отметил про себя Рольф, чувствуя, что в нем зарождается нечто среднее между недовольством и опасением: как бы этот скиталец океанов не восстановил против него остальную часть все еще несостоявшейся команды.

– Не тревожьтесь, барон, – уловил его состояние Грей, укладывая ноги пирата на бак шлюпки. – В присутствии Гунна, Вента и всех остальных я буду относиться к вам с самым яростным почтением.

– Простите, с каким почтением? – пристраивал Ирвин на шлюпке остальную часть туловища бродяги, все еще стоя при этом на мелководье.

– С самым яростным.

– Тогда конечно… Это будет убедительно.

– И пусть только кто-либо из них посмеет отнестись к вам как к капитану без должного послушания!

– В вашем присутствии никто этого не посмеет, – уже откровенно издевался над ним Рольф. – Пока вы живы, никакие корабельные бунты мне не угрожают.

– Вот теперь мы окончательно поняли друг друга, – почти победно улыбнулся Грей озорной мальчишеской улыбкой. А как только капитан забрался в шлюпку, хотел молвить еще что-то, но вместо этого вскрикнул от ужаса.

Прямо на них, как бы атакуя, шла огромная акула. Вспахав волну буквально под веслом капитана, она развернулась у самых камней и, обойдя шлюпку со стороны кормы, вновь ринулась в атаку. Однако Грей уже смотрел не на нее, а на целый рой более мелких акул, устроивших ритуальную пляску вокруг гибнущих останков корабля.

– С чего это они вдруг? – с дрожью в голосе спросил он капитана.

– Видимо, еще недавно здесь было кем поживиться. Нога того несчастного – не единственный трофей, доставшийся им у борта «Нормандца».

Акула-предводительница вновь прошла так, что чуть было не вспорола плавниками борт шлюпки, и морякам оставалось лишь молить Бога, чтобы во время следующего захода она не вильнула хвостом или кинжальным ударом не протаранила их ветхое суденышко насквозь.

– Очевидно, при крушении здесь погибло немало людей, и акулы действительно пировали, – согласился Грей. Молчать было страшнее.

Тем временем гроза океана вновь развернулась и пошла наперерез шлюпке, пытаясь не подпустить ее к корме корабля. Но это уже было слишком. Выхватив саблю, Грей врубился ей в голову. Вырвать клинок из тела он уже не сумел, и акула так и ушла с ним в сторону корабля.

– Что ты наделал?! – холодно возмутился капитан. – Теперь эти твари растерзают ее вместе с нами!

– Пусть пируют, но уже без нас. Туша им достанется солидная.

– Почуяв кровь, они взбесятся.

18

Их действительно спасло только то, что Рольфу удалось быстро обогнуть корму и прижаться к левому борту «Нормандца». Буквально через несколько мгновений по ту сторону небольшого рифа, за который ушла слабеющая раненая акула, вода закипела от множества акульих тел. Набросившись на истекающую кровью подругу, хищницы устроили настоящий пир.

Созерцая его, Рольф оставался доволен. Обреченная акула отвлекла остальных рыбин от осады, позволив ему вогнать шлюпку прямо в разбитый трюм корабля. Выяснилось, что «Нормандец» не развалился на две части, как это представлялось, когда моряки смотрели на него с берега, а просто кормовая часть его оказалась раздробленной и посаженной на риф, в то время как носовая уцелела и покоилась на отмели, так что по ней легко можно было передвигаться.

– Странно, что судно почти развернуто кормой к берегу, – пробубнил Грей, цепляясь за фальшборт и проворно вскарабкиваясь на судно.

– Завидев опасность, капитан, наверное, приказал развернуть корабль, чтобы легче было противостоять волне, – принялся разгадывать Рольф секрет капитанского маневра, все еще оставаясь при этом в шлюпке. – Однако его понесло бортом на риф и швырнуло на скальную отмель. Теперь он сидит настолько прочно, что вряд ли прилив сумеет снять его отсюда. Разве что сорвет или окончательно разобьет ураганный шторм.

– Эй, не забудьте поднять на борт меня! – неожиданно ожил связанный пират.

Он пришел в себя еще во время первой атаки акулы, но до поры до времени молча наблюдал за действиями своих пленителей, стараясь не раздражать их, дабы не подтолкнуть к мысли, что от него пора избавиться.

– А почему ты считаешь, что мы обязаны это сделать? – поинтересовался Грей.

– Для чего-то же вы доставили меня на борт, а не прикончили прямо на берегу.

– Если только ты откажешься войти в команду капитана Рольфа, мы оставим тебя в виде приманки для акул! – выдвинул свое условие Грей.

– Капитана Рольфа?.. – болезненно поморщился пират. – В команду? Капитан Рольф – это вы, сэр? – обратился он к барону. – Ах да, припоминаю, припоминаю. Но…

– Припоминай скорее, – подбодрил его Грей. – И постарайся убедить меня как штурмана, которому капитан поручил формирование команды, что ты действительно будешь полезен нам на судне.

– Разве я отказывался войти в состав вашей команды, капитан? – сипловато проканючил пират, привалившись спиной к борту. – Я ведь слова не успел молвить, как этот мерзавец, – кивнул он в сторону возившегося с канатом Грея, – саданул меня по башке.

– И правильно сделал. – Рольф поймал конец каната, пропустил его через причальное кольцо на носу шлюпки и завязал двойным узлом.

– Не скажу, чтобы моя голова оценивалась так же, как голова губернатора Ямайки, но все же не стоило ее вот так вот…

– Если не заткнешься, – прикрикнул Грей, – она будет стоить одной-единственной петли прогнившего каната. Ты понял меня, бездельник? Проверьте, сэр, насколько прочно он связан, и пусть пока остается в шлюпке, чтобы не путался у меня под ногами. Кстати, вот еще веревка, – бросил он кусок нетолстого каната Рольфу, – попрочнее свяжите ему руки и привяжите к причальному кольцу: пусть отогреется на солнце, пока мы осмотрим судно.

– Да не слушайте вы его, сэр! – вновь взмолился пленный, покорно, однако, подставляя и без того прочно связанные руки под его веревку. – Зачем превращать меня во врага? Мы здесь одни. Вокруг никого. Нам вместе нужно сколотить плот и добираться до соседнего острова.

– В гости к туземцам-людоедам, – прокомментировал это предложение Грей. Он стоял у надстройки и, подбоченясь, следил за тем, как Рольф не очень охотно и столь же неумело возится, связывая пирата.

– Тебя как зовут?

– Том, джентльмены. Матушка моя не очень-то мудрила над выбором имени.

– Согласен, не мудрила. А каково прозвище?

– Лорд-Висельник, если изволите.

– Как-как?! Только не ври!

– Меня действительно зовут Лордом-Висельником. Правда, кое-кто предпочитает называть Внебрачным Лордом.

Грей и Рольф дружно рассмеялись.

– Никогда не встречал более идиотского прозвища, – объявил Грей. – «Висельник» – это понятно. Это у тебя на лбу клеймом выжжено.

– До сих пор не замечал, но если вы так считаете, штурман…

– Только при чем здесь «лорд»?

– С этим связана целая история, сэр, – обращался Том исключительно к капитану. – Когда-нибудь, на досуге, расскажу ее.

– Для моего боцмана Гунна с его любимой поговоркой: «Якорь тебе под виселицу», ты окажешься неоценимым приобретением, – молвил Рольф, потуже стягивая веревку и завязывая узел.

– А все же интересно: за что тебя называют Висельником? – не устоял перед любопытством Грей. – Пиратов ведь и так все называют «висельниками». Чем ты особо отличился перед остальными?

– Все очень просто, сэр, – хотя вопрос был задан Греем, Том демонстративно не признавал его. – Однажды на берегу меня захватили испанцы. Они очень торопились, потому что с минуты на минуту должно было подоспеть подкрепление. Я был третьим, кого сии мерзавцы повесили на одной ветке с двумя предыдущими казненными. Но едва палач сел на коня, как ветка обломилась и я оказался на земле. Со связанными руками, под телами своих товарищей. Так как же друзья могли прозвать меня после того, как извлекли из-под рухнувшей виселицы? Конечно же, Висельником.

– Правдоподобно, как считаете, капитан Рольф? – спросил Грей голосом городского судьи.

– Однако прозвище-то его Лорд-Висельник, – напомнил Ирвин.

– И мне еще не приходилось слышать, чтобы висельников именовали лордами, – объявил Грей. – Или, наоборот, лордов – висельниками.

– Позволю себе возразить, – проворчал Том, – что среди лордов больше настоящих висельников, нежели среди пиратов.

– Попробуешь убедить в этом королевского судью Ямайки. А заодно объяснить, по какой такой наглости присвоил себе титул лорда.

– Видите ли, джентльмены, если бы вы предложили мне сейчас кружку хорошего рома, – связанный уселся так, чтобы упираться спиной о борт, – то услышали бы рассказ о том, что когда-то я и сам командовал небольшим вспомогательным четырехпушечным барком, на котором однажды даже удалось захватить большой испанский галеон.

– Ну, эти байки мы слышали, – проворчал Рольф, хватаясь за фальшборт. – На четырехпушечном барке… Большой испанский галеон. На котором кроме команды находилось не менее пятидесяти солдат сопровождения…

– Утверждают, что их было около сотни, сэр. Но видит Бог, что я не вру. Так уж сложились обстоятельства. Я действительно умудрился захватить этот галеон, после чего испанский король назначил за мою голову такое вознаграждение, что за него можно было приобрести еще один барк. Я уж даже подумывал: не отнести ли мне самому собственную голову прямо в резиденцию губернатора.

– И что же вам помешало, сэр? – язвительно поинтересовался Грей.

– Мне не повезло. Через месяц мой барк оказался окруженным тремя «испанцами». Каким-то чудом нам все же удалось прорвать блокаду и проскочить между островками. Однако барк пришлось оставить, так как он был буквально изрешечен ядрами испанцев, гореть им в аду. Мало того, они начали преследовать нас даже на берегу. Но знаете, кто сумел нас спасти? Никогда не угадаете. Капитан Миссон[5]. Да-да, сам капитан Миссон. Это вам уже не какие-то там пиратские побасенки.

– Вам приходилось встречаться с капитаном Миссоном? – искренне удивился Грей, и Лорд-Висельник впервые почувствовал, что парень наконец-то поверил ему.

– Вы слышали, капитан Рольф? Этот оборванец интересуется, приходилось ли мне встречаться с Миссоном? – горделиво ответил обладатель бесценной головы.

– Не «оборванец», а штурман, – осадил его капитан. – И побыстрее завершай свой рассказ, если и в самом деле мечтаешь о паре глотков рома.

– Вы были бы ближе к истине, джентльмены, – все так же вальяжно продолжил свое повествование Том, – если бы спросили, приходилось ли Миссону встречаться с капитаном Лордом-Висельником. Да, господа, тогда вы были бы ближе к истине, поскольку в те времена слава моя была не меньшей. Это вы слышите от меня, Лорда-Висельника.

Грей уже заметил: о чем бы ни говорил Висельник, он пытается говорить с пафосом и аристократическим высокомерием. Но поскольку это его высокомерие очень уж не вязалось с порядком изношенной одеждой, поросшим грязной щетиной лицом и обрамленной жиденьким венцом лысиной, то и выглядело оно комическим.

– Ну, хорошо, Висельник – это понятно, убедительно, – иссякло терпение Ирвина Рольфа. – Но почему вдруг «лорд»?

– Да потому, что многие в Ливерпуле знают, что я являюсь незаконнорожденным сыном лорда.

Тут уже Рольф и Грей заржали так, что эхо достигло прибрежных скал и пошло гулять по горным лесистым окрестностям.

– Это не так смешно, как вам кажется, джентльмены, – спокойно заметил Лорд-Висельник. – Даже если бы все пираты Вест-Индии принялись обхохатывать это известие, хватаясь за животы, суть от этого не изменится. Перед вами и в самом деле сын лорда, хотя и незаконнорожденный. – Том стойко выдержал еще один приступ хохота и, как ни в чем ни бывало, продолжил: – Даже находясь среди пиратов, – хотя, замечу, начинал я свою службу королю сержантом пехотного полка, – я все же чувствую, как во мне полыхает кровь аристократа.

– Это заметно, – простонал Грей сквозь слезы смеха.

– Да, джентльмены, она полыхает во мне, извергается высокомерием и гордостью, прорывается гневом и страстью к роскоши, страстью, которую я так до сих пор и не способен ни удовлетворить, ни тем более погасить в себе. Я – лорд, я – граф, я – аристократ… Даже восходя на виселицу, буду восходить, как велят мне честь и гордость аристократа. И никакая стихия морей, никакие насмешки, никакая дикость пиратского сообщества и островных аборигенов не способны заставить мое аристократическое величие угаснуть. Да, джентльмены, да… Лорд-Висельник, Внебрачный Лорд… Пусть так. Но все может быть в этом мире, все может быть… Вдруг когда-нибудь…

– Кто же из досточтимых лордов должен иметь счастье считать себя вашим отцом? – с трудом вклинился в его аристократический монолог Грей, отмечая про себя, что говорит этот проходимец и в самом деле довольно складно, любой профессор позавидовал бы.

– Лорд Джеферсон, джентльмены.

– Джеферсон?! – напряг память барон фон Рольф. – Тот самый, который еще недавно был послом Великобритании в Португалии?!

– Вы поразили меня своими познаниями, мистер Рольф.

– Барон фон Рольф, – коль уж тут принялись щеголять аристократическими титулами.

– Причем вполне законнорожденный и наследственный, – заметил Грей.

– Снимаю шляпу вежливости, джентльмены, – ничуть не смутился Лорд-Висельник. – Извините, что вынужден называть это всем известное имя. Но думаю, что, назвав его, не согрешу против истины, и уж ни в коей мере не унижу достойного имени отца моего, равно как и достоинства его – а значит, и моего тоже – древнего рода.

– Тебе бы пастором быть, висельник, – проворчал Грей.

– Только не пастором. Ненавижу пасторов, равно как и лейтенантов. Кстати, фамилия моя тоже – Джеферсон. Том Джеферсон. Когда-нибудь это имя будет греметь на всю Вест-Индию. Его будут знать во всех владениях Великобритании. Тем более что мать моя тоже, заметьте, джентльмены, не из прачек. Она – дочь известного в Ливерпуле адвоката, викария.

– А я теряюсь в догадках: откуда такой гейзер красноречия? – ухмыльнулся Рольф. – Оказывается, это у вас наследственное.

– В любом случае, учитывая все вышесказанное, вам, господа, следовало бы немедленно извиниться, освободить меня от веревок и впредь вести себя со мной как подобает вести себя с человеком моего сословия и достоинства.

Рольф и Грей вопросительно переглянулись, однако улыбки на лицах их все еще были преисполнены добродушной иронии.

– Так что будем делать, штурман Грей? Все-таки не так уж часто на борту корабля оказывается сам… лорд Джеферсон.

– И, вполне возможно, будущий вице-король Вест-Индии. В крайнем случае, вице-адмирал флота его королевского величества, – не упустил возможности повысить свой статус в глазах моряков Лорд-Висельник.

– Одного «адмирала трех морей» на борту мы уже имеем, – шутливо проворчал Рольф.

– Не говоря уже о том, что на борту замечен барон, – съязвил штурман.

– Не слишком ли много адмиралов и аристократов для одного судна? – подытожил Рольф. – И вообще, кто способен командовать такой командой?!

– Примите мои сочувствия, господа, – подал основательно осевший голос Лорд-Висельник, которому и в самом деле не помешал бы сейчас глоток рома или хорошего вина.

– Команду поручено формировать вам, Грей, – лукаво улыбнулся капитан Рольф, прекрасно помнивший, что никакого такого поручения штурману он не давал. Но коль уж тот присвоил себе такое право… – Так что решайте: то ли в команду, то ли за борт.

– Разве что потребовать, чтобы он дал слово лорда и поклялся честью своего отца и всего рода Джеферсонов, что не предаст нас, а, став членом вашей команды, будет выполнять все ваши приказы, – смилостивился над поверженным аристократом Грей, не обращая при этом внимания на колкости Рольфа.

– Почему бы вам не выразиться проще, штурман, – все еще не отказывался от своих амбиций Лорд-Висельник, – то есть не сказать: «Мы рады видеть вас членом нашей команды, уважаемый Том Джеферсон».

– Все, что я хотел сказать, я уже сказал, – ужесточил тон штурман Грей.

И тогда Джеферсон сразу же сменил тактику.

– Нет, вы заметили, капитан?.. – вдруг благодарственно оживился он. – Обратите внимание на этого парня. Несмотря на некоторые сугубо садистские наклонности, он все же не лишен налета цивилизованности, и из него еще вполне можно будет воспитать неплохого моряка.

– Вы слышали наши условия, Джеферсон, – прервал его Рольф. – И прошу учесть: сейчас решается ваша судьба, а не судьба штурмана Грея.

– Но, джентльмены, я ведь тоже обязан высказать свое мнение по этому поводу. Даже стоя под виселицей, аристократ имеет право высказать свое особое мнение.

– Разве что о прочности веревки, на которой его в следующее мгновение вздернут, – еще более резко прервал его Рольф. – И прошу не отвлекаться по пустякам. Сейчас вы не на заседании палаты лордов.

– К сожалению, нет. Хотя охотно сменил бы влажную скамью этой шлюпки на скамью в палате лордов. Так что от меня требуется, джентльмены?

– Слово лорда и моряка, что не предадите нас и будете выполнять все наши – мои и штурмана – приказы и команды.

– Боже мой, а кто мог усомниться в том, что Том Джеферсон не предаст? Джентльмены, вы не правы…

– Прекратите эту болтовню, Джеферсон, – выхватил Грей пистолет. – Иначе я лишу вас слова раз и на целую вечность. Не думаю, что в аду вам позволят оставаться столь же многословным, как здесь.

Внебрачный Лорд все еще опасался Грея куда больше, нежели капитана. Увидев направленный на него пистолет, он тотчас же понял, что время на песочных часах его истекло.

– Слово лорда и моряка, джентльмены. В моем лице вы получите самого дисциплинированного матроса. А, возможно, и капитана вспомогательного корабля. Учитывая мое происхождение и мой опыт, а также знание многих портов и обычаев. Так что подумайте, джентльмены, над моим предложением.

– Судя по наглости, он действительно происходит из лордов, – вынужден был признать Грей.

– У меня закралось то же подозрение, штурман.

– Давайте освободим его, капитан.

– Придется. Займитесь этим, Грей. Кстати, лорд, вы подсказали неплохую идею: назначить вас шкипером[6] как человека надежного и опытного.

И тут аристократический апломб предал Лорда-Висельника.

– Вы назначаете меня шкипером, капитан? – искренне обрадовался он, мигом забыв о былой вальяжности. – Это по-настоящему благородно, господа. Весьма тронут.

– С условием, что при необходимости будете помогать мистеру Грею справляться с обязанностями штурмана.

– Именно это я и имел в виду, говоря о своей роли в вашем благородном мероприятии, джентльмены. Меня приятно поражает ваша способность, сэр, тонко улавливать ход моих мыслей.

– Ох и болтун же ты, – ворчал Грей, морочась с его веревками.

– Это единственный мой порок, милорд.

Когда Внебрачный Лорд взобрался на накрененную палубу «Нормандца», Рольф вновь, теперь уже более пристально, присмотрелся к нему. Среднего роста, плечистый, крутой волевой подбородок, прямой, и впрямь аристократический, нос англосакса, тонкие, аристократически поджатые губы.

«То ли неплохой артист, то ли в нем действительно бурлит и вулканизирует аристократическая кровь наследственных лордов Джеферсонов», – подумалось Рольфу. На всякий случай он подал Лорду-Висельнику руку и, стараясь не выказывать иронии, представился:

– Лейтенант военного флота его величества, барон фон Рольф. Из древнего нормандского рода Рольфов. В настоящее время являюсь капитаном фрегата «Адмирал Дрейк».

– Мне известно это судно, сэр, – величаво склонил голову Лорд-Висельник. – Вам повезло.

– Вам, полагаю, тоже.

– Именно так и следовало начинать наше знакомство, барон. Как люди благородные будем считать это рукопожатие истинным началом нашего сотрудничества, забыв обо всем, что ему предшествовало. Так велят честь, долг и кровь аристократа, джентльмены. А теперь пожалуйте за мной. Имею честь показать вам все, что осталось от некогда воинственного фрегата «Нормандец».

19

Обойдя все надстройки и оставшуюся над водой трюмную часть, моряки обнаружили, что здесь сохранилось немало свежего провианта: мешки с горохом и бобами, мука, рундуки с ячменными хлопьями и крупами, несколько бочек красного вина и рома.

Мысленно соединив эти запасы с теми, что имелись на «Адмирале Дрейке», Рольф прикинул, что их небольшой команде этого провианта вполне хватило бы как минимум на четыре месяца – особенно если учесть, что на острове великое множество дичи. Радовало и то, что на «Нормандце» имелось много пороха и свинца, около пяти десятков ружей и пистолетов, а также сабли, ножи и даже пики – незаменимое оружие при отражении абордажной атаки.

– Но и это еще не все, господа, – заявил Внебрачный Лорд, когда, завершив осмотр, они вновь вышли на залитую солнцем палубу. – Главное состояние все еще находится там, – и указал на затопленную часть корабля. – Потому что именно там пребывают три бочонка с золотыми монетами и несколько бочонков со слитками серебра и золота.

– Очень часто продовольствие и запасы питьевой воды на корабле действительно ценятся дороже золота, – сказал Рольф. – Но в данном случае вы явно испытывали наше любопытство, шкипер.

– Все равно обладателями этих сокровищ являемся мы с вами, джентльмены.

– Теперь уже несомненно.

– Следует подумать, как ими благоразумно распорядиться. И если распорядиться мы сумеем, как подобает джентльменам…

– А как собиралась распорядиться своим состоянием команда «Нормандца»?

– Рассчитывали, что, придя в более или менее спокойный порт, сможем разделить все это, и те, кто пожелает – а среди них и ваш покорный слуга, – вернутся к более достойной жизни, нежели та, что дарит им современное пиратство. Которое, должен вам доложить, джентльмены, хотя все еще овеяно романтикой, однако слишком уж неприбыльное, непрестижное и, я бы даже осмелился утверждать, опасное дело.

– Считайте, что остальная часть команды согласна с вашими глубокомысленными выводами, шкипер, – промолвил капитан.

– Каперские свидетельства монархи выдают теперь все неохотнее, в то время как все охотнее объединяют свои усилия в борьбе против вольных стрелков моря. Что скажете на это, джентльмены?

– Ваше сообщение о бочонках весьма заинтриговало нас, шкипер, вот что я скажу, – сразу же пресек возможную полемику относительно пиратской романтики капитан Рольф.

– В таком случае готов указать вам, где именно нужно нырять. Бочонки следует захватывать сетями и вытаскивать на палубу. Или, в крайнем случае, можно прорубить правый, более высокий, борт, чтобы попытаться выкатывать их на отмель. Есть еще одна возможность: доставать монеты и слитки из бочек и выносить их из-под воды в мешочках. Занятие довольно муторное, но в принципе способно окупить себя. Как вам ход моих рассуждений, джентльмены?

– Вполне достоин лорда Джеферсона, – признал капитан.

– Однако я еще не назвал своего особого условия.

– Кроме «особого мнения» у вас еще, оказывается, есть и «особые условия»?

– Вот оно: половина одного из бочонков – моя.

– Что вполне справедливо, – признал Рольф. Но, по традиции, дележом добычи, насколько я знаю, занимается штурман. Так что выясняйте свое отношение к золоту с ним.

Внебрачный Лорд недовольно пожевал нижнюю губу и проворчал нечто нечленораздельное.

– Да не пугайтесь вы, лорд, – похлопал его по плечу Грей. – Теперь, когда вы стали членом команды, мы очень быстро подружимся. Вы даже получите лишнюю горсть монет, о которой не узнает никто, в том числе и капитан.

– Что было бы весьма предусмотрительным, – невозмутимо признал Рольф. И эта его рассудительная долготерпимость все больше нравилась Грею. Как все больше нравился и сам этот человек, с которым столь неожиданно, но столь удачно свела его судьба моряка.

– И мне будет позволено спрятать часть своей доли на острове? В том месте, где я пожелаю?

– Могу даже указать самые надежные места, – пошутил Рольф. – Как-никак знаю весь остров.

– Нет уж, спасибо. Хотя о недоверии к вам не может быть и речи. Но золото, как и всякие прочие деньги, – вещь сама по себе подлая. Оно способно поссорить даже весьма уважаемых джентльменов. За работу примемся прямо сейчас?

– Для начала выпьем хорошего вина и поедим, – предложил Рольф. – В конце концов пришло время обеда. К тому же нигде так не скрепляется дружба, как за кружкой хорошего вина. Джентльмены, займитесь столом, который стоит накрыть в каюте капитана. Я же пока осмотрю остатки корабля и пройдусь той частью, что чуть было не оказалась под водой.

– Не будет ли справедливее, чтобы этим занялся самый молодой член нашей команды? – коварно посоветовал Внебрачный Лорд. – Но уже после обеда.

– Э, нет. Во-первых, я плохо плаваю, во-вторых, еще хуже ныряю, – заупрямился Грей. – К тому же здесь множество акул.

Том выслушал штурмана, высоко вздернув подбородок, затем, не опуская его, повернулся лицом к Рольфу.

– Вот они, нынешние молодые моряки, сэр. Если бы мне когда-нибудь взбрело в голову признаться капитану, что я плохо плаваю и боюсь снующих у борта акул, то мне тут же пришлось бы покончить жизнь самоубийством, как велят честь, долг и кровь аристократа.

– Займитесь обедом, шкипер, – назидательно повторил свой приказ капитан, не желая поощрять соперничество подчиненных. – И как можно скорее.

20

– Может, попробуем вместе? – предложил Рольф, раздеваясь у мачты. – Давайте, Грей, оголяйтесь. Заодно поучитесь нырять.

– Нет-нет, – помотал головой штурман, успевший переодеться. – Вы приказали накрывать стол. Сейчас он будет накрыт.

– Внебрачный Лорд и сам справится с этим.

– Но не лучше меня. В конце концов я начинал помощником кока. А уж затем был возведен в ранг ученика штурмана.

– Сногсшибательная карьера. Если у нас не окажется достойного кока, придется остановить свой выбор на вас.

– Никогда. Не спорю, мне нравится готовить. Особенно приятно будет делать это для вас. Но я остаюсь штурманом.

– Вам, Констанций, следовало родиться женщиной. Не обижайтесь, вины вашей в этом нет. Просто суровая мужская жизнь слишком опасна для вас. Да, судя по всему, вы и не приемлете ее.

Совершенно забыв о присутствии Грея, капитан разделся донага, сложил одежду на канатный сундук, стоявший под мачтой, и медленно побрел на затопленную часть «Нормандца».

Прежде чем войти в каюту капитана, Грей бесстыдно осмотрел Рольфа; отметив про себя, как прекрасно сложен этот мужчина, каким могучим предстает его на удивление загорелое тело (не исключено, что значительную часть своего отшельничества он пребывал в обнаженном состоянии, уподобляясь аборигенам, а точнее, сохраняя свое единственное одеяние), Констанций загадочно ухмыльнулся и, пожелав барону приятного купания, исчез.

Обнаружив вход в трюм, Рольф открыл люк и, придерживаясь за поручень, нырнул в него. На один из бочонков он наткнулся сразу же, прямо на ступенях. Скатившись, тот застрял посреди лестницы. Ощупав его и убедившись, что бочонок не заклинило и поднять его будет не так уж сложно, он вынырнул и, раздобыв два куска каната, приготовил петли, которые затем без особого труда затянул на бочонке.

Капитану даже не понадобилось звать на помощь. Ухватившись за оба каната, он медленно вытащил бочонок на палубу, вода над которой едва достигала колен, а затем перекатил его к мачте.

– Просто странно, с какой легкостью ты становишься одним из самых богатых людей Нового Света, – пробормотал он, отправляясь на поиски следующей добычи. Изучить содержимое бочонка он решил потом, времени было предостаточно. – Кто бы мог подумать, что с тобой одним к обитаемому острову может прибить такие сокровища! Если только все то, что происходит сейчас, не сон, а дележ добычи не закончится кровавой драмой, можешь считать сегодняшний день – днем своего ангела-спасителя.

Едва не задохнувшись под водой, он сумел подкатить к лестнице еще один бочонок и тоже вытащил его. Только извлекая третий, вынужден был позвать на помощь Грея. Каковым же было его удивление, когда вместо него на палубе появился Внебрачный Лорд.

– Этот ваш парень, капитан, боится воды, как ведьма – освященной инквизицией проруби. Не знаете, как и почему такие оказываются на кораблях?

– Возможно, стесняется раздеваться при нас, – пожал плечами барон.

– Стесняется? Кого?! Здесь что, женщины?! Впрочем, все зависит от воспитания и впечатлительности. Да, барон, и от впечатлительности – тоже.

Обнажив непропорционально большую, выпуклую грудь, пират помассировал ее короткими крупными пальцами и прямо в штанах нырнул в люк, отстранив при этом капитана. Рольф потом поражался, как долго умудряется этот человек быть под водой. Тем не менее дальше четвертого бочонка дело не пошло.

– Как я уже говорил, сэр, нужно будет пробиваться к трюму со стороны кормы или же рубить правый борт. Еще лучше – попробовать и то, и другое: сокровища стоят любых наших усилий.

Подкатив четвертый бочонок к остальным трем, они уселись между ними и несколько минут сидели молча, приходя в себя и стараясь отдышаться. При этом каждый из них демонстрировал, что жадностью не заражен и что содержимое бочонков не очень-то интересует его.

– Мы как-то совершенно упустили из вида тех двоих, что ушли в глубь острова, – нарушил молчание капитан.

– Что верно, то верно. Упускать их из вида не стоит. Не те они люди, чтобы позволить не принимать их в расчет. Особенно это касается первого штурмана, Джесса Марра – человека злого и до неописуемости мстительного. Не говоря уже об алчности. Ходят слухи, что он умудрился поднять бунты уже на трех кораблях. Поэтому обычно капитан Рейтель остерегался его.

– Почему же тогда назначил первым штурманом?

– Чтобы держать поближе к себе. К тому же вынужден был постоянно ублажать его, ведь среди команды было немало сторонников Марра.

– С ним ясно. Кто второй? Мне показалось, что следы принадлежат юнге. Если только не женщине, – на всякий случай Рольф хохотнул, заранее предупреждая, что шутит.

Но Лорд-Висельник загадочно осклабился и столь же загадочно покачал головой.

– Значит, вам тоже так показалось?

– То есть это женщина?

– Не стану утверждать. Скорее всего, не женщина. Но и не мужчина. Он появился у нас совершенно недавно, на острове Нью-Провиденс, куда мы заходили, чтобы получить амнистию.

– И вы ее получили?

– Теперь, сэр, ее получают все, кто покаянно попросит об этом губернатора острова Нью-Провиденс, досточтимого мистера Роджерса, – виновато объяснил Лорд-Висельник. – Мы не стали исключением. В Нью-Провиденс мы вошли пиратами, а вышли из него каперами, посылая приветы судьям и палачам Англии. Так что сейчас Лорд-Висельник чист перед королем и законом, а потому сокровища, таящиеся в этих посудинах, – похлопал он рукой по бочонку, – пришлись бы ему очень кстати. Но смею предположить, что мы несколько отвлеклись, сэр.

– Нет, то, что вы сообщили, тоже важно.

– Так вот, Стив Норвуд, как зовут этого парня, появился у нас уже после объявления амнистии, за два часа до отплытия, в роли юнги. Как вы уже поняли, пробыл он на корабле всего месяц, даже чуть поменьше. Но мы почти не видели его. Если Стив и появлялся на палубе, то лишь на баке и в сопровождении капитана Рейтеля. Когда капитан прогуливался по баку, все остальные пытались не соваться туда, чтобы не мельтешить у него перед глазами: Рейтель терпеть этого не мог. А если уж он не мог чего-либо терпеть, то нетерпение его обычно завершалось ударами плети, которой он любил прогуливаться по спинам матросов, как по спинам черных рабов.

– И вы, Лорд-Висельник, терпели это? – как бы мимолетно поинтересовался Рольф.

– В отношении меня плантаторские замашки Рейтеля – кстати, сына плантатора – проявлялись не столь ярко, как в отношении других моряков. Тем не менее, поведение его было вызывающим.

– Обычно на пиратских кораблях капитанов принуждают вести себя более сдержанно.

– Так оно и происходит, сэр, когда команда дружна и когда у нее появляется вожак, способный, если это понадобится, говорить с капитаном на равных. Но, видит Бог, ни единства, ни вожака на «Нормандце» не было. Капитан словно бы умышленно подбирал весь портовый сброд, готовый идти в море за пайку сухарей, только бы не бездомничать под кабаками, где их пинал ногами любой стражник и откуда вела прямая дорога на виселицу, ибо жить они могли только воровством.

– Однако Стив Норвуд к отбросам такого сорта не принадлежал? Каким он предстал перед вами?

– Благовоспитанным, сэр. Насколько это возможно для человека, случайно оказавшегося в роли юнги на пиратском корабле. Неплохо одет, новые башмаки, короткая аккуратная стрижка. Нет, на бродягу он явно не был похож. Впрочем, поговорить с ним мне так и не пришлось: капитан опекал его куда более жестко, нежели блюл бы собственную невесту.

– Кажется, только что вы произнесли то, что боялись произносить при жизни самого капитана и в присутствии Стива Норвуда.

– Да, сэр, странное сложилось у меня впечатление по поводу этого юноши. Было несколько эпизодов. Особенно один из них – я бы сказал, подозрительно невнятный.

Так и завершив свой рассказ на этом «невнятном» эпизоде, Внебрачный Лорд, как всегда, горделиво вскинул подбородок и, поджав губы, замолчал, словно и в самом деле только что закончил речь в палате лордов, в присутствии королевы.

– Но оружием-то он хоть владеет?

– Несомненно, сэр. Пусть это не покажется вам столь же странным, как показалось нам, команде, но мы наблюдали, как он фехтовал с Марром, первым штурманом. Такие выпады, сэр, такая защита от ударов… А ведь, замечу, что Джесс Марр, при всем моем неуважении к нему, – не из худших фехтовальщиков и один из лучших абордажных бойцов команды. Он не раз доказывал это в бою.

– Нам следует учесть его умение, – задумчиво произнес Рольф.

– К этой мысли я и хотел подвести вас, милорд. Извините, «милорд» – это у меня что-то в виде такого себе «словца».

– Я это уже уловил. Вернемся к Марру.

– Так вот, когда Марр давал Норвуду уроки фехтования – а происходило это чуть ли не каждый день, – то было не совсем ясно, кто выступает в роли ученика. Единственное, что сразу же бросалось в глаза, – удар у юнги послабее. Да и сдерживать удар первого штурмана ему было неловко. Но ежедневные тренировки, сэр… И потом, знание приемов фехтования… Нет, Стив Норвуд, как подсказывают мне честь и кровь аристократа, не из припортовых бродяг. В чем вы сами очень скоро сумеете убедиться.

21

Пока они беседовали, из камбуза повеяло дымком. Потянув носами, Рольф и Внебрачный Лорд переглянулись и уважительно покачали головами.

– На кухне этот парень чувствует себя куда увереннее, нежели в окруженной акулами шлюпке, – заметил Лорд-Висельник.

– Только не пытайтесь доставать его своими замечаниями, Джеферсон. Кстати, он тоже прекрасный фехтовальщик, а главное, при любой возможности хватается за оружие. Ничего не поделаешь, есть такой тип кровожадных моряков. Поэтому в следующий раз он, не задумываясь, ударит вас не рукоятью сабли, а ножом.

– Спасибо, за предупреждение, капитан, – безропотно поблагодарил Внебрачный Лорд.

– Но дело даже не в этом. Мне бы хотелось, чтобы мы трое да еще боцман Гунн, который вскоре должен появиться здесь, составили костяк новой команды. И чтобы всякий вновь появлявшийся в ней сразу же чувствовал: костяк этот существует, а потому с заговорами и бунтами на судне не разгуляешься.

– Очень правильная мысль, сэр. Честь и кровь аристократа подсказывает мне то же самое. Если в моем поведении и обнаруживаются черты простолюдина, капитан, то это не от крови, а от постоянного общения с такими людьми, как Марр и прочий сброд. Но когда капитаном становится столь достойный аристократ, как вы, барон…

– Самое время осмотреть наш золотой «улов», – прервал его Рольф. Несмотря на уважительность, с которой он беседовал со Внебрачным Лордом, никакой уверенности в аристократическом происхождении его у капитана не прибавилось.

– Самое время, сэр. Вдвоем нам легче будет оценить и обсудить создавшееся положение.

В первом же вскрытом ими бочонке оказалось соленое свиное мясо. Бочонок был настолько старательно законопачен и покрыт воском, что морская вода еще не успела проникнуть в него. Во всяком случае, серединная часть мяса была вполне пригодна к употреблению. Убедившись в этом, Лорд-Висельник воинственно прокричал: «Теперь мы непобедимы!» и даже принялся отплясывать возле него, радуясь этой находке больше, чем если бы бочонок действительно оказался набит золотом.

– Прошу прощения, сэр, – понял он свою оплошность. – Но по природе своей, по чести и крови аристократа, я гурман. Да, сэр, изысканный гурман. И этим, как вы со временем поймете, объясняется многое. Эй, штурман Грей! Получите мясо и выложите на стол лучшие куски его.

– Но, может быть, и в остальных бочонках – то же самое? – высказал довольно безрадостное сомнение Рольф.

– Даже если ваше предположение подтвердится, это не должно повергать нас в уныние. Ибо очень скоро… Впрочем, кажется, вы говорили о том, что на острове полно всякой дичи. Зато потом, когда мы выйдем в море…

– Послушайте вы, Лорд-Висельник, – неожиданно вскипел Рольф. – Только что вы морочили мне голову рассказами о целом сокровище, которое якобы таится в трюме. Если вы лгали, первая часть вашего прозвище исчезнет, останется только вторая. Вы улавливаете ход моих мыслей, господин Лорд-Висельник? – придал он особое ударение слову «висельник».

Второй бочонок и в самом деле оказался наполненным золотыми монетами: английскими, испанскими, португальскими… Здесь было целое состояние. Еще более богатыми они ощутили себя, когда вскрыли бочонок со слитками и довольно большими самородками золота, наподобие тех, какие испанцы обычно поставляли из Вест-Индии в казну своего короля.

– Ну, теперь вы поняли, что слово Тома Джеферсона – это слово истинного лорда?

– Понемногу убеждаюсь, – сдержанно признал Рольф, не решаясь признаться, что слишком рано погорячился.

– Тем более странно, что я не вижу радости на вашем лице, капитан. Отныне все это – наше. Все, представляете?! А ведь там, в трюме, есть еще несколько бочонков.

– Вы тоже не пляшете от радости, Джеферсон. И вообще, сокровища, как утверждают знающие люди, редко когда приносят их владельцам длительную радость. Куда чаще они стоят крови и страха…

– Все это потому, что, как правило, они попадают к людям, не обладающим никакой фантазией. Те не способны ни надлежащим образом вложить свои сокровища в какое-либо доходное предприятие, ни достойно растранжирить их. Одни мгновенно впадают в беспробудный кутеж, другие, наоборот, замыкаются в себе и своей норе, и до последних дней жизни алчно дрожат над каждым шиллингом, боясь ощутить себя хоть на монетку беднее, нежели были вчера.

– Для начала нам пока еще предстоит мудро разделить эти сокровища, по справедливости.

– Еще никому в мире не удавалось разделить их «по справедливости». Какими бы огромными эти сокровища ни были. Поэтому мой вам совет, сэр: давайте немедленно переправим бочонки на остров и припрячем их, пока не вернулись Марр и Нордвуд. Если Грей сумеет придержать язык за зубами, они и знать не будут, что бочонки уже извлечены.

– Полагаете, что «справедливый» дележ следует начинать со вполне справедливого обмана?

– Сам по себе дележ, сэр, возможен только тогда, когда мы выясним, как эти люди настроены по отношению к нам, а следовательно, чего они стоят.

Согласившись, что Лорд-Висельник прав, капитан настороженно осмотрел берег. Бочонки действительно следовало как можно быстрее переправить туда. И суть этой операции заключалась не только в выяснении, кто чего стоит.

Если они втроем переправят бочонки на остров, то эти сокровища станут тем общим, что способно будет объединять их. Они сразу же превратятся в их общую тайну, общий интерес. К тому же исчезновение из трюмов золота и серебра поможет избежать ссоры с теми двумя пиратами, которые вот-вот вернутся и которые, конечно же, решат, будто имеют больше прав на золото, нежели он, Рольф, и штурман Грей.

22

Приняв решение, капитан тотчас же оторвал Констанция от плиты, и приказав позабыть на время об обеде, приняться за настоящее, достойное моряка, дело.

Завернув бочонок с золотом в парусину, они погрузили его на шлюпку и отвезли за мыс, за которым Джеферсон уже успел побывать и который давно был известен Рольфу. Там, на довольно крутом склоне, на высоте четырех метров, они отыскали небольшую седловину, образовавшуюся между стволами двух могучих кленов и густым кустарником и, быстро орудуя лопатами, погребли сокровища под песком и щебнем. Точно так же они поступили с двумя остальными бочонками, условившись при этом, что каждому из троих принадлежит равная доля содержащегося в них богатства.

Замаскировав свои тайники дерном и тщательно заметая за собой следы, они спустились к шлюпке и, по инициативе капитана, крепко пожали друг другу руки.

– Если кто-либо из нас погибнет, двое других передадут его долю тому, кому будет указано в завещании погибшего, – молвил Рольф. – Пусть каждый подумает, кому именно, и сообщит. Но лично я, в случае гибели, завещаю свою долю вам двоим. Надеясь, что вы поделите их и в самом деле по справедливости.

Грей и Джеферсон переглянулись, и штурман тотчас же заявил, что принимает точно такое же решение.

– Весьма благородно, джентльмены, весьма благородно, – не спешил поддержать их собственным бескорыстием Лорд-Висельник. – Однако у меня особые взгляды на ценность оказавшихся у нас сокровищ. В принципе, я тоже мог бы завещать свою часть вам, тем более что мать моя умерла, а внебрачный отец в моих пожертвованиях не нуждается. Особенно, если узнает, каким образом они мне достались. Церковь же – если только священник ее не отпетый проходимец, вроде нас с вами, – попросту откажется от моего пожертвования, небогоугодными трудами добытого.

– Так что вы предлагаете, лорд? – кончилось терпение Грея, первым усевшегося на весла. – Чтобы на оставшуюся после вас долю мы соорудили на этом мысе конную статую Лорда-Висельника в доспехах из чистого золота? Тогда так прямо и говорите, не стесняйтесь.

– Конную статую? – вполне спокойно воспринял эту идею Том и, остановившись у шлюпки, внимательно осмотрел взмывающий ввысь каменистый выступ мыса. – А что, место вполне подходящее, джентльмены. И сокровищ, которые все еще ждут нас в трюме «Нормандца», вполне хватит на золотые доспехи. Но, если позволите, образ моих мыслей заключается в совершенно иных соображениях…

– Пироги! – вдруг закричал Грей, не дослушав многословное рассуждение Внебрачного Лорда. – Сразу три пироги туземцев!

– Так вот, джентльмены, относительно моего завещания, – решил было невозмутимо продолжить Том, однако метнувшийся к шлюпке Рольф чуть не сбил его с ног и, под руку затащив в шлюпку, приказал браться за весла.

– Быстро – к кораблю! Если мы не успеем к нему первыми, выполнять наши завещания будет некому!

Пироги еще только показались из-за дальней косы. Туземцы уже заметили останки корабля, но медлили, не торопясь устремляться к нему. Веером развернувшись на выходе из небольшой бухты, они, очевидно, совещались, решая, как поступать: немедленно направляться к кораблю или же позвать на помощь соплеменников? Еще больше сбило их с толку то, что со стороны мыса к кораблю направляется шлюпка с матросами. Приближаясь к «Нормандцу», Рольф уже видел, как, приподнявшись, двое туземцев внимательно осматривают ту часть берега, от которой они, моряки, отошли.

– Как бы эти нехристи не набрели по нашим следам на золото, – встревожился Грей.

– Сейчас оно интересует их менее всего, – возразил капитан. – Они пытаются выяснить, есть ли на берегу наш лагерь и где – на корабле или на острове – пребывает основная часть команды.

– Вполне возможно, что теперь эти людоеды мысленно делят нас точно так же, как мы сами только что делили золото, – вздохнул Грей.

– Гребите изо всех сил, – приказал ему капитан. – Пироги быстроходны, а потому аборигены могут перестрелять нас, прежде чем мы поднимемся на судно.

– Уже не успеют, капитан, – устало выдохнул Джеферсон, – при всей быстроходности их корыт.

Вот только уверенность его выглядела не слишком убедительной.

Несколько минут они молча налегали на весла, нацеливая шлюпку прямо на широкую, мощную корму «Нормандца». Оказавшись под ее прикрытием, моряки немного успокоились и, приготовив пистолеты, осторожно вышли из-за нее. Туземцы, наверное, все еще не решили: атаковать корабль или же поостеречься. Почти соединившись бортами, они теперь несмело приближались к судну, пытаясь понять, что на нем происходит. И лишь когда Рольф и Джеферсон начали подниматься на палубу, в сторону «Нормандца» полетели первые стрелы. Но они едва достигали того места, где из воды чуть-чуть выступал нос корабля.

Заведя шлюпку на затопленную часть судна, моряки затем подтащили ее поближе к мачте, опасаясь, как бы она не досталась туземцам.

Прихватив каждый по три ружья и по два пистолета, моряки рассредоточились по корме. При этом каждый устраивался так, чтобы, оставаясь защищенным от стрел, мог поражать аборигенов еще до того, как они достигнут борта корабля.

– Не вступить ли с ними в переговоры, лорд? – неуверенно спросил Рольф. – У вас, судя по всему, больше опыта в общении с этими джентльменами.

– Только не называйте их джентльменами в моем присутствии! – буквально взревел Джеферсон. – Я этого не прощаю. Если мы хотим выиграть несколько минут, рискнуть, конечно, можно. Но что они дадут нам, эти несколько минут? Разве что позволят пирогам приблизиться прямо к судну. К тому же индейцы могут пронзить вас стрелой прежде, чем вы успеете прокашляться, чтобы начать свою тронную речь. Грей, давайте-ка лучше развернем пару орудий так, чтобы можно было распугать их.

Пока штурман и шкипер готовили к бою орудия, Рольф отнес к каюте капитана и соединенной с ней каюте слуги еще несколько ружей и пистолетов, а также почти все имеющиеся на судне копья. А затем забаррикадировал дверь, ведущую в каюту слуги, сундуками и приготовил все, что подвернется под руку, для баррикадирования пристанища капитана. Именно оно должно было стать тем последним фортом, в котором им надлежало обороняться от туземцев до последней возможности.

Покончив со всем этим, барон вышел на палубу и, прячась за пристройкой, осмотрел лодки индейцев.

Аборигены по-прежнему не спешили. Они приближались медленно, но неотвратимо, как стая акул. Это были большие пироги, в каждой из которых находилось по четверо туземцев. Двенадцать против трех. «Но если учесть, что у нас есть два орудия, – прикинул капитан, – пользы от которых пусть и немного, но все же… К тому же мы владеем ружьями и пистолетами…»

Повинуясь команде вождя, индейцы осыпали корабль градом стрел и, хотя никто из матросов не пострадал, воинственно взвыли, потрясая высоко поднятыми над головой луками и копьями.

– Молите Бога, чтобы эти твари не догадались смочить наконечники стрел ядом! – посоветовал Том капитану. И тут же выстрелил из ружья.

На первый взгляд выстрел мог показаться неудачным, поскольку ни один индеец ранен не был, но очень скоро капитан понял, что он не прав. На средней пироге засуетились. Судя по всему, пуля изнутри пробила борт их суденышка, и туда начала поступать вода. Именно по этой пироге выстрелил из орудия и Грей. Ядро упало рядом с лодкой, возможно, даже прошло под нею, потому что она перевернулась, накрыв всех четверых воителей.

– Честь моряка! – воинственно прокричал теперь уже Внебрачный Лорд. И двое остальных моряков поддержали его: – Честь моряка!

Воодушевленный этой победой Грей выстрелил из второго орудия, но снаряд прошел слишком высоко над головами индейцев. Теперь уже возиться с орудиями было некогда. Взявшись за ружья, они залпом ударили по пироге, которая только что избежала попадания ядра – тем более, что к ней устремились двое индейцев, очутившихся в воде. Но тот, первый, который уже, казалось, достиг борта пироги, неожиданно высоко выпрыгнул из воды, пронзительно закричал и исчез в пенящейся волне.

– На помощь нам пришли акулы! – провозгласил Грей и первым же выстрелом вышиб индейца, сидевшего на носу лодки. – Стреляйте так, чтобы дырявить их суденышки!

Рольф видел, как кто-то из них – то ли сам он, то ли Том – убил еще одного индейца. Но третья пирога успела довольно близко подойти к рифам и теперь подкрадывалась к кораблю со стороны острова. Схватив два ружья, капитан переметнулся на правый борт и залег на палубе за канатным рундуком. Однако первым все же выстрелил не он. Этот выстрел прозвучал с берега.

Приподняв голову, Рольф увидел двух моряков, прячущихся за стволами деревьев на высоком уступе неподалеку от кормы корабля. После второго выстрела с берега один из туземцев осел, раненный в плечо. Еще одного тотчас же сразил Рольф. Две стрелы вонзились в мачту прямо над его головой, однако капитан мужественно приподнялся на колено и следующим выстрелом буквально вспорол корму пироги за спиной у раненого индейца.

Поняв, что они оказались между двух огней, уцелевшие индейцы причалили к затонувшей части корабля и попытались вскарабкаться на нее. Но первого из них Рольф ранил в живот выстрелом из пистолета. На второго, уже взобравшегося на борт, бросился с саблей. Схватка была короткой, но яростной. Индейцу удалось прорезать острием копья кожаный ремень капитана, но именно в это мгновение Рольф врубился ему в плечо.

Теперь на плаву оставалась только одна пирога. А на ней – двое индейцев, один из которых был ранен. Он навалился на правый борт и мешал оставшемуся на корме товарищу уходить из-под обстрела, поскольку лодка все время черпала бортом воду.

– Не дайте ему уйти! – обратился Рольф к морякам, сбегавшим к кораблю по склону откоса. – Бегите наперерез!

Те поняли его и с пистолетами в руках побежали к мысу, на который нацеливал свое суденышко туземец.

– Грей, Том, с ружьями – на нос! – продолжал командовать Рольф и первым, бредя по грудь в воде, начал пробираться к баку.

Три выстрела с палубы «Нормандца» прозвучали почти одновременно. Все трое целились не в индейца, а в борта пироги. А главное, залп прозвучал как раз в то время, когда, оставив весла, воин взялся за лук, чтобы сразить одного из бегущих ему наперерез моряков. Возможно, только он и спас жизнь кому-то из береговых пиратов, погубив при этом самих аборигенов.

Пробитая свинцовыми зарядами пирога окончательно накренилась на левый борт и развернулась на волне так, что оказалась между двумя выступающими из воды скалами. На несколько минут индейцы исчезли с поля зрения капитана и его товарищей, но затем один из них вновь появился. Уже без лука и копья, он вскарабкался на крутоверхую скалу и застыл там: гордый, прекрасно сложенный, готовый принять гибель так же достойно, как и жил.

– По законам аристократических чести и крови, его, в награду за храбрость, следовало бы пощадить, – произнес Том, лихорадочно перезаряжая свое ружье. Рольф и Грей делали то же самое.

Тем временем «береговые» моряки осторожно, словно боялись вспугнуть огромную, готовую вот-вот взлететь птицу, с двух сторон подкрадывались к скале.

– Ну так пощадим его! – отреагировал Рольф. – Сейчас я крикну.

– Нет! – резко упредил его Лорд-Висельник. – Никакой пощады! Не думаю, чтобы к Острову Привидений подошли только три пироги. Возможно, их целая флотилия. Но они разделились. Уже через час этот абориген приведет сюда стаю таких же стервятников.

Пока они спорили, два выстрела прогремели один за другим, индеец и в самом деле подбитым коршуном взлетел над скалой и, неуклюже перевернувшись в воздухе, рухнул на пенящийся риф. А еще через несколько мгновений рядом с рифом показалась черная спина акулы.

– Не кажется ли вам, что в здешних водах слишком много акул, господа? – чопорно изрек «внебрачный лорд», забрасывая ружье на плечо, словно охотник, только что подстреливший дичь. – Не знаю, как вам, джентльмены, но лично мне ужасно не хотелось бы исчезать в пасти одной из них. Возможно, это всего лишь предрассудки, но я предпочитаю скромную могилку за оградой сельского кладбища. Пусть даже над ней и не появится конной статуи с золочеными доспехами.

О последнем из погибших индейцев, как и о его соплеменниках, было забыто. Они победили. Это была их первая совместная победа, тем более ценная, что никто из них не был даже ранен.

– Кстати, вы так и не сообщили нам, в чем же заключается ваше завещание, – напомнил штурман Лорду-Висельнику, наблюдая, как двое пиратов приближаются по берегу к корме корабля. – Уверен, что нам лучше узнать о нем, прежде чем эти джентльмены удачи взберутся на борт «Нормандца».

– Вы правы. Я хотел бы, чтобы моя часть пошла на покупку, или на строительство – как вам будет угодно, джентльмены – корабля, который бы назывался «Джеферсон», а еще лучше – «Капитан Том Джеферсон». Как вам эта мысль, джентльмены? – победно осмотрел он Рольфа и Грея. – Вот лучший из памятников, который может оставить после себя такой моряк, как я. Истинный моряк.

Капитан и штурман уважительно помолчали. Мечта внебрачного лорда-пирата приятно удивила их обоих.

– Эгей, на судне! – донеслось с берега. – Какого черта?! Спустите шлюпку!

– Как бы мы ни относились к вашей идее, она принимается, – заверил шкипера Рольф.

– Но появится ли у нас право называть вас капитаном? – усомнился Грей, видя, что барон не спешит с ответом, которого ждут на берегу.

– В этом весь секрет, господа. Мистер Рольф, дайте слово, что, как только в вашей эскадре появится хоть какое-нибудь суденышко, вы тотчас же назначите меня его капитаном. Пусть даже это будет четырехпушечный барк. Или шлюп без единого орудия. Но тогда всякие сомнения у нашего друга Грея относительно надписи на борту отпадут.

– Слово офицера, шкипер Джеферсон, что первое же судно будет вашим.

– И аристократа, – потребовал Лорд-Висельник.

– Клянусь честью рода баронов Рольфов.

– Вот видите, Грей, – похлопал штурмана по плечу Том. – Истинные аристократы – это всегда истинные джентльмены. А значит, они всегда могут договориться. Даже по такому щекотливому вопросу, как наследие Лорда-Висельника. Эй, смотрите! – вдруг указал он рукой в сторону мыса, из-за которого еще недавно появились три суденышка индейцев. Рольф и Грей повернулись туда, куда указывал внебрачный лорд, и увидели, как из-за мыса медленно выползает… нос пироги.

– Так долго нам ждать здесь? – хрипел, стоя на берегу, рослый моряк, в котором, вспомнив рассказ шкипера, Рольф без труда признал первого штурмана «Нормандца» Джесса Марра. – Или, может быть, вы вообще не собираетесь принимать нас на борт, ангелочки каторжные?!

– Грей, Том, быстро заряжайте орудия. Нижнего яруса – тоже. По обоим бортам. Готовьте ядра и пистолеты. Я мигом.

– Есть, капитан, – отозвался Том. – Только побыстрее возвращайтесь.

Отвязав шлюпку, Рольф спустил ее к перелому судна, сел и вывел на чистую воду.

– На нас вновь нападают индейцы, – сообщил Рольф Марру и его спутнику, едва только обогнул корму судна. – Заряжайте ружья и пистолеты. Придется отбивать еще одну атаку.

– Сколько же их там? – пробасил Марр.

– Пока неизвестно. Но через несколько минут все окончательно прояснится.

– Сам-то ты откуда взялся на «Нормандце»? Что-то я тебя не припоминаю.

– Я – капитан Рольф, – представился барон, налегая на весла и старательно обходя рифы.

– Капитан Рольф? Ты когда-нибудь слышал о таком, Норвуд?

– Никогда.

– Так чего ж, какого судна ты капитан?!

– Объяснения – потом. Я сказал: готовьте ружья и пистолеты! Туземцев может оказаться значительно больше, чем во время первого нападения.

– Сколько вас теперь на «Нормандце»? – не унимался Марр, давая понять, что появление на корабле чужаков тревожит его куда больше, нежели появление индейцев. Но, оглянувшись, Рольф заметил, что он все же усердно возится с ружьем. Тем же занят и широкоплечий, с широкой борцовской грудью Стив Норвуд.

– Вместе с Лордом-Висельником – трое. Там еще находится мой штурман Констанций Грей.

– Черт возьми, Стив! Не успели мы сойти на берег, как на «Нормандце» невесть откуда объявились новый капитан и новый штурман. Теперь я понимаю, что этот клочок суши не зря называют Островом Привидений. Но не слишком ли много титулованных привидений для одного-единственного кораблекрушения?

– Успокойся, Марр, – раздосадованно остановил его Норвуд, проницательно глядя на Рольфа. – Мы в опасности, которая должна объединять нас.

– Почему я должен успокоиться? Пока мы здесь бродим в поисках воды и места для лагеря, на моем корабле появился капитан?

– Вы не так поняли меня, Джесс. Я не претендую на звание капитана всего того, что некогда называлось «Нормандцем». Для меня это было бы оскорбительно, – спокойно возразил барон, поглядывая в ту сторону, откуда вот-вот могут появиться новые пироги. – Впрочем, и вы тоже никаких прав на этот корабль не имеете.

– А кто же имеет?! – рявкнул Марр. – Кто был первым штурманом на этом судне: я или, может быть, вы со своим, извините, Греем?!

– Капитаном будет тот, кого изберет экипаж. Таковы традиции пиратских и каперских судов, – Рольф пристал к берегу, развернул шлюпку носом к кораблю и выжидающе уставился на Марра.

Затевая полемику о капитанстве на «Нормандце», он умышленно уводил ее от вопроса о том, какой же в действительности корабль пребывает под его командованием. К тому же таким образом готовилась почва под возможный спор о сокровищах «Нормандца».

– В любом случае капитаном буду я, понял, ты?!..

– Понял, – спокойно ответил Рольф и, как только Стив сел в шлюпку, тотчас же отчалил от берега. – Советую объявить себя губернатором этого острова! – дерзко ухмыльнулся он, увидев перекошенное от злобы и страха лицо Марра. – Одного претендента на этот высокий пост я уже знаю, но он охотно уступит первенство вам.

– Эй, ты куда?! – подался за ним вброд Марр. – Ты куда увел шлюпку? Это шлюпка с моего судна, черт возьми! Стив, верни этого негодяя! – кричал он, уже находясь по пояс в воде.

– Вам действительно хочется, чтобы этот человек вновь оказался на борту «Нормандца»? – задержал весла над водой Рольф, видя, что Норвуд даже не пытается остановить его. – Мне кажется, что лучше будет, если он пока что погуляет на берегу.

– Мне – тоже, – едва слышно, смутившись, проговорил Стив. – В жизни не видел большего негодяя, чем этот злодей, сэр. Он и среди пиратов смотрелся, как… настоящий пират.

Рольф улыбнулся: определение ему явно понравилось. Но в ту же минуту он заметил, что Марр выхватил пистолет. Теперь все решали мгновения. Бросать весла и выхватывать свое оружие – означало упустить время.

– Держись за борт! – успел крикнуть он Стиву и резко налег корпусом на правый борт. Реакция оказалась верной: Рольф ощутил, как свинец прошел у плеча, обдав его теплом и гарью. Вслед за ним, уже совершенно неожиданно для капитана, прозвучал еще один выстрел, и от левого весла отлетела большая щепка.

– У него что, пистолет двуствольный? – спросил он Норвуда, изо всей мощи налегая на весла.

– Точно. Благодаря этому он уже дважды выигрывал стычки. Случалось, что после первого его выстрела-промаха противник смело сходился с ним, понимая, что перезарядить пистолет он уже не успеет. Вот тогда-то и гремел второй выстрел. Наше счастье, что у него не заряжено ружье.

23

Шлюпка уже приближалась к корме «Нормандца», а вслед ей все еще неслись проклятия.

– Ни один из вас, негодяев, не ступит на этот берег! – буквально захлебывался собственным гневом Марр. – Пока я здесь – ни один! К нему будет прибивать только ваши тела!

– И можете не сомневаться, капитан, что он действительно сделает так, чтобы ни один из нас на этот берег уже не ступил, – молвил Норвуд, оглядываясь на первого штурмана.

– Что вы предлагаете?

– Если уж вы намеревались исключить Джесса из команды, нужно было просто-напросто убить его. Поверьте, это единственный способ избавиться от чудовища по кличке «Джесс-резник».

– Видно, он порядком надоел вам, юнга. – По-мальчишески округленное, смугловатое лицо Норвуда привлекало своей трогательной свежестью и мягкими, элегантными очертаниями. Если бы оно принадлежало девушке, его вполне можно было бы считать смазливым.

– Он всем надоел. Все буквально стонали от его ярости и ненависти, от стремления властвовать над экипажем. Этот человек… – Стив не договорил. Приподнявшись, он всматривался туда, откуда совсем недавно появилась пирога.

Резко оглянувшись, Рольф понял, что так поразило юнгу. Причаливая к кораблю, он уже насчитал девять пирог. Теперь барон не сомневался, что те три, с которыми они относительно легко расправились, были всего лишь разведчиками. Основная часть эскадры аборигенов – вот она. Очевидно, индейцы знали, что у Острова Привидений состоялось сражение двух кораблей, и что, по крайней мере, один из них потерпел крушение. Как знали и то, что на останках корабля всегда можно найти очень много важного и полезного для себя: прежде всего ножи, топоры, сабли.

Рольф успел убедиться, что некоторые племена аборигенов давно перестали бояться огнестрельного оружия и теперь уже сами вооружаются ружьями и пистолетами. Особенно если среди них оказывался кто-либо из прирученных белых пленников – а таких становилось все больше и больше.

– Вы готовы к бою, Джеферсон? – крикнул капитан, подтягивая вместе с Норвудом и подоспевшим Греем шлюпку поближе к мачте.

– Все орудия готовы. Запасные заряды поднесены. Что там у вас произошло с Марром, сэр?

– Небольшая стычка.

– Я сам намеревался просить вас, капитан, не брать этого мерзавца на борт, но опасался, что вы резко воспротивитесь. Да на самом деле так оно и было бы.

– Естественно. Сначала нужно было пообщаться с этим моряком.

– Но теперь-то вы пообщались…

– Теперь – да.

– Конечно, он пригодился бы здесь. Стрелок он, несмотря на то, что так и не попал в вас, неплохой. И вообще, всякое лишнее ружье сейчас на вес короны его величества. Да только слишком уж он опасен на борту любого корабля. Даже такого вот, полузатонувшего.

Рольф посмотрел в сторону берега. Марр уже заметил индейцев и теперь поспешно взбирался на вершину откоса, откуда легко можно было уйти в горный лес.

– Зарядов у него осталось всего на пять ружейных выстрелов, – сказал Стив, стоя рядом с капитаном и тоже наблюдая за первым штурманом. – Может быть, еще столько же – пистолетных. Только вряд ли он пожелает теперь прийти нам на помощь.

– Но и видеть свой корабль разграбленным туземцами ему тоже не хочется. Значит, на пару выстрелов все же расщедрится. Только бы не испугался и не сбежал.

– Может, и нам следовало бы поскорее перебраться на остров?

– Не согласен, мистер Норвуд. Отбивать атаку такой шайки дикарей на суше во сто крат труднее. Там они будут приближаться перебежками, врассыпную. Нет, здесь мы, как в цитадели. У нас орудия и ружья. А пироги аборигенов – прекрасные мишени.

– Но их слишком много, капитан, – дрогнувшим голосом оправдывался Норвуд.

– Они в этом не уверены – что «слишком»…

И вновь пироги приближались не спеша. В подзорную трубу Рольф разглядел на одной из них – той, что держалась в центре – воина, голова которого была украшена короной из высоких перьев. Слева и справа от его лодки двигалось по два таких же суденышка. Ясно, что это была личная охрана вождя, на пироге которого работали веслами только два гребца – один на носу, другой на корме. Очевидно, вождь пытался понять, что произошло с четырьмя пирогами его разведки, и очень удивлялся, что море не оставило никаких следов.

Но вот один из воинов – из пироги, которая держалась ближе всех к берегу, – заметил остатки выброшенной волнами на отмель лодки и тело последнего индейца, что погиб на скале, расстрелянный Марром и Норвудом. Копьем он указал вождю на это суденышко, а затем принялся воинственно тыкать в сторону корабля. Вождь воздел вверх обе руки, и все его воинство тотчас же подняло вверх копья и пронзительно завизжало, взбадривая себя перед атакой.

Рольф понимал, что теперь уже нельзя терять ни минуты. Послав Тома и Стива к орудиям нижнего яруса и объяснив им, какой тактики следует придерживаться, он сам навел орудие верхней палубы на пирогу, державшуюся слева от вождя, и поднес фитиль. Выстрел оказался более чем удачным: одну пирогу ядро разнесло, а волна, которую оно подняло, перевернула вторую. Ядро же, выпущенное Томом, упало далеко за суденышком аборигенов, но не на шутку испугало команду одной из пирог, и, наводя орудие на лодку личной охраны, державшейся справа от вождя, Рольф видел, как ее экипаж начал уходить из-под обстрела. А еще он заметил, что двое индейцев из команды пироги, которая ближе всех подошла к кораблю, встали на колени и выстрелили из ружей.

– Грей! – крикнул он, поднося фитиль. – Ружья – сюда! Не дай этой лодке подойти слишком близко!

Тремя последующими ядрами морякам удалось потопить еще одну пирогу, а остальные развеять по бухте. К четвертому выстрелу Рольф готовился особенно тщательно. Понимая, что ему вряд ли удастся попасть в пирогу вождя, он навел орудие так, чтобы ядро упало у его борта. Каковым же было удивление барона, когда оно буквально разнесло переднюю часть большой пироги, швырнув самого вождя в морскую пучину.

Экипажи двух ближайших лодок немедленно бросились спасать своего предводителя, но капитан решил воспользоваться и этим. Схватив ружье, он приказал морякам залпом ударить по спасателям. Убив, как минимум, двоих индейцев, они тотчас же перенесли огонь на пирогу, которая уже подошла к борту. Какого-то воина, взобравшегося на судно, Стив сразил прямо у корабельной шлюпки. Еще один – рослый, мускулистый индеец – замешкался у фальшборта, поскольку пытался проникнуть на палубу, не расставаясь ни с ружьем, ни с копьем. Этого было достаточно, чтобы, схватив лежащее рядом копье, Рольф с силой бросил его в грудь аборигена. Прежде чем упасть, воин успел сделать два шага и тоже метнуть копье, но оно вошло в надстройку в двух ярдах от плеча капитана.

Пока они втроем отбивали абордажную атаку экипажей двух пирог, Лорд-Висельник успел перебежать по нижнему ярусу к орудиям правого борта. И как раз вовремя. Один из челнов приближался к кораблю со стороны берега. Но как только он поравнялся со скалами, где лежала разбитая пирога, шкипер в упор расстрелял его картечным зарядом.

Собравшись у надстроек верхней палубы, все четверо защитников залповым огнем отбили атаку команды еще одной лодки и успели дать по два выстрела вслед последней тройке суденышек, спешно уходивших в сторону мыса и увозивших из-под огня выловленного в океане вождя. Очевидно, он был ранен, потому что индейцы направили свои суденышки прямо к косе, стараясь как можно скорее причалить к берегу.

И тут произошло то, что удивило не только их, но и команду «Нормандца». Как только передняя пирога с вождем на борту приблизилась к мысу, из зарослей прогремело два выстрела. Затем еще два. Стреляли в упор, и Рольфу, наблюдавшему за этой стычкой в подзорную трубу, показалось, что ни один выстрел не прогремел зря. Во всяком случае две уцелевшие пироги отвернули от мыса и стали быстро уходить в открытый океан. В это время грянул еще один выстрел, и двое бойцов, пребывавших до этого в засаде, выхватив сабли, бросились на уцелевшего индейца. Тот попытался защищаться копьем, но упал еще до того, как кто-либо достал его клинком.

«Кто-то из них метнул нож, – понял капитан. – Скорее всего, Гунн. Не зря же, оставляя “Адмирала Дрейка”, он подвесил к поясу по два ножа с каждой стороны». Это были прекрасные метательные ножи – с арабскими надписями на специально утяжеленных лезвиях.

А еще Рольф помнил, как долго любовался ими Гунн, взвешивая каждый из ножей на ладони, и если лезвие оказывалось тяжелее рукояти, значит, нож признавался им вполне пригодным для метания. Эти как раз годились.

Пока они все четверо наблюдали за драмой у мыса, неожиданно прогремел еще один выстрел. Как выяснилось, это Марр наповал сразил выбравшегося из пенистого водоворота индейца. Тот был ранен и восходил на крутоватый берег пошатываясь, словно пьяный.

– Смотрите, и наш первый штурман наконец-то расхрабрился, – мрачно прокомментировал этот выстрел Лорд-Висельник. – Я уж было подумал, что он переводит дух на противоположном конце острова.

– Жаль, что те две пироги ушли, – вытер вспотевшее лицо Грей. – Уже завтра утром уцелевшие индейцы могут привести сюда целую флотилию.

– Вряд ли, – возразил Лорд-Висельник. – Если вождь действительно погиб, то скорее всего три ближайших дня его подданные будут предаваться неутешной скорби.

– Если бы! – мечтательно вздохнул Рольф.

– Они не знают такого понятия, как скорбь, – не согласился с ними Стив. – Эти обезьяны вообще не способны что-либо чувствовать. Тело умершего вождя они скорее всего зажарят и съедят, радуясь отличному мясному блюду.

– Вы слишком резко судите о них, мистер Норвуд. – Сидя на сундуке у мачты, Грей, единственный из четверых, занимался делом, то есть заряжал ружья. – У них своя культура, свои традиции, свое боевое искусство. А главное – свое восприятие нас как одичавших в своей жестокости пришельцев.

– Странно, что до сих пор вы не стали вождем одного из таких вот осиротевших племен.

– А еще заметьте, что не они нахлынули на Англию, Испанию или Францию, чтобы покорить их, истребляя местную цивилизацию, а именно мы ринулись на них всей мощью своих флотов, оружия и религии, пытаясь большую часть аборигенов истребить, а оставшуюся – превратить в рабов.

– Так чего вы хотите от нас? – вспылил Стив. – Сдаться им и, раскаиваясь по поводу деяний наших предшественников, ждать, пока они зажарят нас, как диких свиней?

– Кстати, капитан Рольф, мы совершенно забыли об обеде, – не стал продолжать этот спор Грей. – А ведь самое время перекусить.

– Учитывая, что теперь наш экипаж увеличился еще на троих матросов – тех двоих, что сражались на мысе, и досточтимого мистера Марра, который своим выстрелом тоже заявил об участии в сражении… Грей и вы, Норвуд, займитесь приготовлением пиршественного стола на семерых.

Как только двое новоиспеченных коков ушли, Рольф и Внебрачный Лорд приблизились к левому борту. Прямо перед ними на берегу с ружьем в руке стоял Джесс Марр. Какое-то время они молча смотрели друга на друга. Гордость мешала Марру попросить, чтобы за ним прислали шлюпку, а боязнь остаться на острове в одиночестве не позволяла посылать команде корабля свои изысканные проклятия.

– Так вы намерены присоединиться к нашему экипажу, Марр?! – спросил Рольф, сложив ладони рупором.

– Каковы ваши условия? – крикнул тот в ответ.

– Об условиях поговорим при личной встрече! Не возражаете?

– Высылайте шлюпку.

– За два выстрела в капитана мы должны были бы или повесить вас, или же, лишив оружия, навсегда оставить на острове! Но мы не мстительны! – прокричал Лорд-Висельник. – Однако знайте: команда «Нормандца» избрала своим капитаном мистера Рольфа. Вы согласны с этим нашим решением?

– Присылайте шлюпку, черт возьми!

– Только для того, чтобы повесить вас на рее? Судить всей командой и повесить?

– Так вы согласны присоединиться к команде? – спросил теперь уже сам Рольф.

– Что же мне еще остается делать?

– Такой ответ нас не устраивает!

– Тогда каких обещаний и гарантий вы добиваетесь от меня?!

Капитан вопросительно взглянул на Лорда-Висельника. Тот молча пожал плечами: дескать, поступайте, как знаете.

– Ладно, я сам сяду на весла.

– Нельзя вам идти одному, капитан. Он может убить вас уже в шлюпке.

– Может, конечно. Но кто-то же должен перевезти его на корабль.

– Лично я соглашусь идти к берегу, лишь получив ваш приказ убить этого мерзавца. Так велят мне кровь, честь и долг аристократа.

– Не будем спешить с этим, шкипер Джеферсон. Первый урок ему уже преподнесен. Теперь он знает о решении команды и вынужден будет подчиниться ему. А те двое моряков, что на мысе… ваши люди?

– Мои. С «Адмирала Дрейка».

– И они надежны?

– Будем надеяться.

– То есть и в них вы тоже не уверены?

Что мог ответить на это Рольф? Ведь с уверенностью он мог судить только о Гунне. Но время, которое боцман провел вместе с Вентом, и их совместная схватка с индейцами для бомбардира, наверное, зря не прошли.

– Я не прав. Они вполне надежные.

Том облегченно вздохнул.

– Уж очень не хочется, чтобы предводительствовать в команде вновь стал Марр. Мы ведь только угрожаем, что можем повесить его на рее. Разве не так?

– С такими решениями не торопятся.

– То-то же и оно. А вот Марр будет вешать, не расточая никаких угроз. Просто вешать и наслаждаться зрелищем.

– Вешать и наслаждаться зрелищем, – задумчиво повторил Рольф. Он и сам понимал, что появление на корабле Марра сразу же привнесет в жизнь команды определенную нервозность. А главное, еще неизвестно, как при нем поведет себя юнга Норвуд. И не присоединится ли к ним Вент. Заговор и бунт на уцелевшей, выброшенной на мель корме погибшего корабля! Чего только не случается в этом грешном, полуаристократическом-полупиратском мире! – На вас-то я по-прежнему могу положиться, лорд Джеферсон?

– На меня – да. Только на меня, судя по всему, и можете. Ибо так велят мне кровь, честь и долг аристократа.

– Тогда помогите спустить шлюпку.

24

Вдвоем они спустили шлюпку на воду, но прежде чем сесть в нее, Рольф проверил оба пистолета. В свою очередь, Том пообещал ему, что все время будет держать Марра под прицелом своего ружья. Хотя и не уверен, что заряд достанет его. Во всяком случае, до тех пор, пока он будет оставаться на берегу.

– Послушайте, лорд Джеферсон, а не приходило ли вам в голову, что можно набрать команду из одних только аристократов?

– Команда из аристократов? Вы, как всегда, небесно мудры, барон.

– Причем из элиты самых разных национальностей.

– Где даже кок, палубные матросы и юнга будут графами и виконтами?

– Почему бы и нет?

– Побойтесь Бога, барон! – тотчас же отрекся от своей похвалы Лорд-Висельник. – Забудьте о подобных мыслях. Боже вас упаси иметь когда-нибудь на борту больше трех аристократов.

– И что же такого страшного произойдет?

– А то, что судно затонет прямо у причала, так и не подняв паруса.

– Не думаю.

– Это говорю вам я, Лорд-Висельник. Оно затонет в порту, стоя на якоре и не подняв ни одного паруса, поскольку там некому будет ни поднять якорь, ни тем более – взобраться на реи, чтобы расправить парусную оснастку.

– Вот теперь понятно, – рассмеялся барон. – Корабль аристократов запросто может превратиться в корабль утопленников. А жаль.

– Но нас-то всего двое.

– Пока что. Придется внимательно следить, чтобы на нем не оказалось еще столько же.

Приближаясь к берегу, Рольф старался не смотреть на нервно ожидавшего на берегу Марра. Лишь однажды, да и то украдкой он оглянулся и увидел, что первый штурман «Нормандца» стоит, уперев приклад ружья в полусогнутое колено – в позе стрелка, нетерпеливо поджидающего, когда жертва приблизится на расстояние более прицельного выстрела. Возможно, он и в самом деле выстрелил бы, но в это время по склону холма спускались к прибрежью боцман Гунн и бомбардир Вент.

– Так вам понятны наши условия, мистер Марр? – спросил Рольф, разворачивая шлюпку. Завидев приближающихся моряков с «Адмирала Дрейка», Рольф почувствовал себя увереннее.

– Это не условия, это приговор, – проворчал первый штурман, поспешно садясь на нос, чтобы дать возможность беспрепятственно взойти на шлюпку тем двоим, что приближались.

– Почему вы так безрадостны, Марр? Это же невозможно: быть свободным человеком, скитальцем морей, ходить под парусами к таким прекрасным островам, каждый из которых способен продемонстрировать нам, что имел в виду Творец, когда вел речь о рае, – и в то же время столь безрадостно смотреть на весь этот изумительный мир.

– Я смотрел на него намного радостнее, но лишь до тех пор, пока на нем не появились вы, сэр, – это свое «сэр» он произнес с прямо-таки вызывающим сарказмом.

– А что в нем изменилось с моим появлением?

– Многое.

– Все равно кто-то должен был появиться. Не я – так другие. Не могли же вы выйти в океан только вдвоем с Лордом-Висельником, чтобы потом с плотика брать на абордаж испанский галеон. Все равно ведь нужна команда. Нужен корабль. О корабле мы, конечно, еще поговорим. Но команда – вот она. Как только присоединятся эти двое джентльменов, нас станет семеро. Согласитесь, это уже нечто похожее на экипаж небольшого парусника.

– Но меня сейчас больше интересует не команда будущего корабля, который еще только должен появиться, а право на то, что осталось от нашего «Нормандца».

– То есть на все те сокровища, что покоятся в его трюмах?

– Так вы уже знаете о них? – подался к капитану Джесс. – Вам известно, что хранится в трюме «Нормандца»?

– В общих чертах. Со слов Лорда-Висельника.

– Болтливый идиот! Жалею, что не вздернул его. Так, значит, теперь вы уже капитан «Нормандца». И только вы будете определять долю каждого? Забыв о том, что претендовать на эту долю могут всего-навсего два человека: я и этот свихнувшийся полуаристократ Лорд-Висельник… Ну, еще Стив Норвуд.

– Насколько я понимаю, вы не являетесь ни капитаном корабля, ни его владельцем. «Нормандец» уже довольно давно стал пиратом, а затем – капером, продолжавшим заниматься пиратством. Поэтому решим просто: половина первого же бочонка с золотыми монетами, который удастся извлечь, будет вашей.

– Полный бочонок. Полный. Там хватит на всех. Только полный, – нервно бубнил Марр, яростно сжимая в руках ружье. – На меньшее я не согласен.

– Эй, приятель, на что «меньшее» ты не согласен? – неожиданно вмешался Гунн, первым приблизившийся к шлюпке. – Что тут происходит, командор? Сей джентльмен, оказавшийся на берегу рядом с вами, ведет себя как-то слишком уж агрессивно, якорь ему под виселицу.

– Не твое дело, – окрысился Марр. – То, что мы обсуждаем с капитаном, мы обсуждаем только с капитаном. И ни с кем другим.

– В трюмах этого полузатонувшего корабля обнаружились бочонки с золотом.

– И все? – беззаботно ухмыльнулся Гунн. – Покажите мне корабль, в трюмах которого их не оказалось бы.

– Так вот, сей джентльмен, являвшийся ранее первым штурманом этого «пирата», требует, чтобы на его долю пришелся полный бочонок золотых монет. Как вам нравится такое решение, джентльмены?

Гунн молча вошел в воду, приблизился к носу шлюпки и, схватив Джесса за грудки, с силой потянул на себя, так что тот чуть было не вывалился за борт.

– Тебе нужен бочонок? – спросил боцман, вывернув Марра таким образом, что тот едва не касался затылком воды. – Это тебе нужен бочонок?! Я тебе его обещаю. Собственноручно заколочу тебя в нем и швырну в океан. У меня, приятель, это очень хорошо получается. На корабле, на котором мне приходилось пиратствовать, у меня была такая должность: ублажать недовольных разделом добычи. Слышал о такой обязанности боцмана?

– Слышал, – невнятно пробормотал Джесс, поняв, что прибегать к дипломатии этот гигант не станет.

– Так вот, перед тобой – лучший «ублажитель» во всей Вест-Индии.

– Прямо-таки лучший? – попробовал кисло улыбнуться Марр.

– По крайней мере, до сих пор никто из удушенных мною не жаловался, два якоря всем им под виселицу! Если другим приходится вешать, я просто беру вот так вот, – захватил он Марра за шею, – и отрываю от земли. При этом оказавшиеся в моих руках счастливчики трепыхаются не дольше, чем те, кому досталась грубая канатная петля на рее. Так что, будем и дальше делить бочонки?

– Ладно, я согласен… на ваших условиях, капитан, – полуудушенно прохрипел Марр.

Гунн взглянул на капитана.

– Отпусти его.

Гунн усадил Джесса на то же место, где тот сидел, а затем отвесил ему такую оплеуху, что алчный штурман чуть было не вылетел за борт.

– И чтобы я больше не слышал твоего поганого голоса, два якоря тебе под виселицу! – прорычал боцман. – И боже тебя упаси попасться мне под руку, когда я окажусь не в настроении. И господь тебя убереги от того, чтобы ты набросился на кого-либо из команды барона фон Рольфа, – внушал он Марру, словно проповедь читал. – И Дева Мария тебе в заступницы, если ты еще раз вспомнишь о бочонке с золотом…

«Сам Господь послал мне в команду этого Гунна, – решил капитан, с благодарностью посматривая на могучую фигуру боцмана. – Пока он на моей стороне, сила и власть на судне тоже будут на моей…»

25

Солнце уже близилось к закату, когда голодные, как волки, моряки уселись за стол. Приготовленная Греем и Норвудом похлебка состояла из гороха, бобов, раскрошенных сухарей, мелко нарезанной тушеной говядины, каких-то круп и всего прочего, что только удалось отыскать на корабле. Тем не менее она оказалась на удивление вкусной, и не было за столом кают-компании того, кто бы не попросил третьей миски добавки.

– Господа, – поднял свой тяжелый кубок с вином Рольф, когда голод был утолен и настало время превратить банальное насыщение в дружеское застолье. – Судьбе угодно было свести нас на этом осколке «Нормандца», у берегов необитаемого клочка суши, весьма справедливо нареченного Островом Привидений. В течение дня нам уже удалось отбить две атаки аборигенов, что, однако, не гарантирует нас от того, что уже утром здесь вновь не появится целая армада их суденышек.

– Два якоря им под виселицу, – прорычал Гунн, грохнув кулаком по столу.

– Если это произойдет, мы встретим их так же мужественно и достойно, как встретили тех, что нападали сегодня, – продолжил капитан, жестом руки остановив его. – Нас – семеро опытных моряков, знающих цену жизни и смерти. Поэтому мы выстоим, в конце концов выберемся отсюда и снова уйдем в открытый океан. Так выпьем же за мужество и за то, чтобы никакие враги, никакое отчаяние не растерзали нашу мужскую, воинскую дружбу!

– Честь моряка! – первым воскликнул Лорд-Висельник слова, которые теперь уже стновились боевым кличем моряков «Нормандца». Он так и предложил считать их боевым кличем.

– Честь моряка! – недружно, но мощно всколыхнуло кают-компанию.

– Мы – пираты, и нам не пристало подражать ни римским легионерам, ни рыцарям-крестоносцам, – не присоединился к этому восторгу Джесс Марр. – Мы – пираты, у нас свои законы, свои традиции.

– А что, над «Нормандцем» уже развевается Веселый Роджер? – поинтересовался Лорд-Висельник. – Мы уже объявили себя командой пиратского судна, которого, впрочем, еще не существует?

– Тост был произнесен, джентльмены, – вмешался Гунн. – И произнесен он был капитаном Рольфом, – голос его становился все тверже и напористее, а взгляд буквально вонзался в широкую загорелую переносицу Марра. – Так давайте же выпьем за сказанное досточтимым капитаном. А кому это не нравится, пусть убирается вон.

– Просто я требую ясности, – огрызнулся Джесс. – Ясности – и больше ничего. Я желаю знать, что за люди собрались в этой кают-компании, чего они хотят и за что мне предстоит сражаться. Разве я и все остальные, собравшиеся здесь, не имеют права на такую ясность?

Ни Гунн, ни Рольф не ответили ему. Все молча выпили и принялись закусывать, кто ломтиками соленой свинины, кто вяленой рыбой.

– Я понимаю, что сначала нужно захватить какой-нибудь корабль и только тогда решать, как нам поступать дальше, – вновь заговорил неугомонный Марр. Он явно был не из тех людей, которые привыкли первыми умолкать и последними вступать в разговор. К тому же он стремился показать Стиву и всем остальным, что не приемлет старшинства Рольфа, а тем более – этого свирепого дикаря Гунна. – Но все же мы пираты. Верно я понимаю?

– Хочу внести ясность, которой вы так добиваетесь, Марр, – молвил барон фон Рольф. – Прежде чем оказаться на Острове Привидений, где мне пришлось в полном одиночестве провести более пяти месяцев, я был лейтенантом английского военного флота и служил на фрегате «Король Ричард». В бою с двумя «испанцами» фрегат был сильно поврежден.

– Вы сказали: «испанцами»? – невежливо перебил его Гунн.

– Именно так.

– Никто не вызывает у меня такой ненависти, как испанцы, – грохнул кулаком по столу Гунн.

– Преследуемый врагами, – продолжал свой рассказ Рольф, – наш фрегат попал в сильный шторм, которые случаются в здешних краях довольно часто, и затонул. Только чудом мне удалось добраться до суши на небольшом плотике, связанным мною и еще двумя матросами из того, что попалось под руку. Один из моих товарищей был ранен и скончался на вторые сутки наших блужданий в океане; второй то ли уснул, то ли потерял сознание и ночью свалился с плотика. Я же привязал себя к плоту и вскоре тоже впал в забытье. Очнулся я ночью, очевидно, на пятые сутки, от того, что на меня лились спасительные струи дождя. Как оказалось, плот мой застрял на банке неподалеку от этого острова. Теперь вы знаете обо мне все, что должны знать, принимая в свое морское братство.

За столом воцарилось долгое молчание. Гунн вновь наполнил бокалы вином и предложил тост за капитана.

– Выскажется ли кто-либо из вас против того, чтобы нашим капитаном был избран лейтенант Рольф? – буквально прорычал он, воинственно осматривая собравшихся.

– Нет, – ответило несколько голосов.

– Пусть выскажется каждый. Я, Гуннар Гольд, по кличке Гунн, говорю прямо: желаю, чтобы капитаном судна был лейтенант Рольф. Что скажете вы, Грей?

– Только Рольф. Он уже показал себя в бою, уже командовал нами, отбивая две атаки туземцев. Никто не сможет усомниться в том, что мистер Рольф – опытный моряк и еще более опытный солдат.

– Тебе ли судить об этом? – проворчал Марр. – Сам-то ты со своим опытом наверняка еще и узлы морские вязать не умеешь.

– Что я умею, а чего не умею, я покажу тебе, как только представится случай, – мстительно пообещал Грей.

– Прекратите спор, – хлопнул могучей ладонью по столу Гунн. – Вы, Норвуд, согласны?

– Я плохо знаю лейтенанта Рольфа. Но он действительно командовал защитой корабля. И, как я понял, все вы доверяете ему. Поэтому я не против. – Говоря это, Стив старался не встречаться взглядом с Джессом Марром, который, конечно же, рассчитывал на его поддержку.

– Вент, ваше слово.

– Пусть командует. Там посмотрим. Настоящий капитан проверяется не на берегу, а в открытом океане.

– Это слово моряка, – скупо похвалил его Гунн. – Думаю, что и капитан Рольф может положиться на вас так же, как положился, когда пришлось вступать в схватку с индейцами, я.

– Вы, Том Джеферсон?

– По-моему, я первым назвал барона Рольфа капитаном. И пусть только кто-либо посмеет пойти против моей воли. Если только она совпадает с волей большинства членов команды, – тотчас же уточнил он. И, прокашлявшись, потянулся со своим кубком к Грею, который в это время разливал вино, как за наградой.

– И, наконец, вы, Марр?

Первый штурман «Нормандца» угрюмо молчал. Он сидел мрачный. Одна рука его сжимала рукоять торчавшего из-за пояса кортика, а пальцами второй он выбивал нервную дробь по столу, тупо смотря в обагренный лучами предзакатного солнца иллюминатор. Все остальные члены команды напряженно следили за ним, понимая, что в душе этот человек против не только Рольфа, но и вообще всякого иного претендента, ибо видит капитаном только себя. И то, что ни один из присутствующих не согласился бы отдать за него голос, нисколько не смущало его. Главным было то, чего желал он сам.

– Я все же считаю, что капитана мы можем избрать лишь тогда, когда появится корабль. Что же касается осколка «Нормандца», то после гибели капитана старшим на нем оставался я, первый штурман. И никто не имеет права оспаривать эту преемственность.

– Кроме меня, – возмутился Лорд-Висельник. – Поскольку я был членом команды «Нормандца». Да, во время боя в случае гибели капитана его замещает первый штурман. Но бой давно прекратился. Команда пополнилась и избрала нового капитана – барона фон Рольфа. Традиция такова, что, избирая капитана, моряки не обращают внимания на то, кем был претендент на капитанскую каюту до избрания: первым штурманом, боцманом или коком. Им может стать даже отличившийся умом и храбростью юнга. Хотя ничего подобного история пока не припоминает.

– Она многого не припоминает, Висельник.

– Лорд-Висельник, если уж быть совершенно точным. Так вот, я как член бывшей команды капитана Рейтеля заявляю, что решительно против того, чтобы капитаном были вы. Точно так же против и наш юнга – Стив Норвуд. О чем он уже сообщил собранию лордов всех трех океанов. И еще вот что, джентльмены. Предлагаю немедленно высадить мистера Марра на берег, предоставив в его распоряжение полбочонка рома, пистолет с двумя зарядами и саблю. Все остальное пусть добывает на острове, как это делает всякий, кого, в наказание, команды судов высаживают на необитаемом острове. И требую, чтобы команда высказалась по поводу моего предложения.

Несколько мгновений все молчали. Не меняя позы, Джесс Марр тяжело, убийственно смотрел на Лорда-Висельника, и глаза его наливались кровью и ненавистью.

– Я – за это предложение, – первым поддержал Внебрачного Лорда боцман Гунн.

– Я, очевидно, тоже поддержу, – не столь решительно подал голос Норвуд. Однако Марр никак не отреагировал на их высказывания. Все его внимание, вся ненависть к этим людям и к этому миру сосредоточилась сейчас на Томе Джеферсоне.

– Кажется, у нас просто нет иного выхода, – неожиданно охотно подключился к голосованию Вент. Однако и его Марр тоже проигнорировал. Пресытившись собственной ненавистью, он вдруг взорвался, как пороховой заряд.

Взревев что-то нечленораздельное, первый штурман медленно поднялся, и поначалу показалось, что он попросту хочет задушить Лорда-Висельника голыми руками. Так он, возможно, и поступил бы, если бы ему удалось дотянуться до Тома через стол. Но тот сидел наискосок от него, к тому же благоразумно отклонился. И тогда, взревев подобно раненому быку, Марр выхватил саблю и прямо за столом попытался проткнуть своего ненавистника. И неминуемо проткнул бы, если бы не молниеносная реакция Стива Норвуда. Невесть откуда появившийся в его руке кортик заставил лезвие сабли пройти мимо Тома.

Это был очень опасный выпад: Рольф услышал, как сабельный клинок алчно проскрежетал по лезвию кортика, соскользнул под его рукоять и стукнулся собственной рукоятью о край стола. И вот тогда Стив еще раз поразил всех присутствующих: захватив Марра за загривок, этот хрупкий с виду парнишка с ненавистью потянул его на себя, так что заставил штурмана лечь на стол, опрокинув при этом два кубка с вином, и ударил его кортиком в затылок.

Поняв, что с Марром кончено и сейчас должна наступить агония, Гунн ухватил раненого за пояс и поволок к выходу. На помощь ему подоспел Вент. Вдвоем они вытащили Джесса на палубу и при свете уходящего дня осмотрели рану. Она оказалась неглубокой: была пробита всего лишь могучая холка пирата, и хотя он пребывал в полуобморочном состоянии, крови потерял немного.

– Его еще можно было бы перевязать, и он, конечно, еще мог бы жить, – загробно пробасил Гунн. – Но когда человек не достоин земной жизни, которой он жил, его лучше восвояси отпустить на тот свет. Как ты насчет этого, Вент?

– Если мы оставим жизнь ему, он лишит ее нас с тобой, Гунн. Это уже очевидно.

– Я тоже так считаю, два якоря ему под виселицу. – Ухватив Марра за грудки, Гунн приподнял его над палубой, подтащил к фальшборту, удерживая одной рукой, перекрестил, а затем, почти поставив на увядшие ноги, головой, словно тараном, нанес удар ему в грудь.

– Когда пирату удается умереть, избежав виселицы, это прекрасная смерть, – кротко отпел бомбардир улетевшего за борт Марра. – Дай-то Бог всякому моряку с миром почить в морских волнах.

– Под молитвы плакальщиц-акул, – уточнил Вент.

Взглянув на багровеющее предзакатное небо, словно жнецы, опасающиеся, как бы ливень не испортил им жнивье, они вернулись в кают-компанию.

– Не нравится мне этот закат, капитан, – молвил Гунн, занимая свое место за столом. – Побагровел, словно солнце уходит не за небосвод, а в кровяную реку. Как бы на наше пристанище не навалился шторм.

Ни Рольф, ни Лорд-Висельник не ответили ему, и лишь тогда Гунн обратил внимание, что Норвуда за столом нет.

– А где наш храбрец, якорь ему под виселицу?

– В каюте охраны, – ответил Грей. – Приходит в себя.

– Приходит в себя?

– Да, именно так, – без какого-либо злорадства и даже без иронии подтвердил Грей.

– После чего?!

– Когда убивать приходится кинжалом, да еще и за столом… это впечатляет.

– Странно, – искренне удивился Гунн. – Он ведь уже был в сражении. Да и сабельный удар этого варвара он отбил как заправский фехтовальщик. Что скажешь, Лорд-Висельник? Перед этим парнем за тобой должок.

– Лорд Джеферсон долго в должниках оставаться не привык, – отрешенно парировал Том, и по виду его, по тону, Гунн определил, что и тот тоже все еще приходит в себя после случившегося.

– Где этот негодяй? – спросил Рольф, отрываясь от кубка с вином.

Гунн и Вент молчали, и молчание их выглядело непочтительно.

– Я спросил вас, где Марр?

– Охлаждается за бортом. Не огорчайтесь, он этого стоил.

В кают-компании воцарилось напряженное, неловкое молчание. Все ждали, как поведет себя в этой ситуации капитан.

– Плохо, что создание команды мы начали с казни, – нарушил он молчание в ту минуту, когда, казалось, что так и промолчит.

– Но это говорит о том, что мы все же начали создавать ее, капитан, – не терял присутствия духа Гунн.

– К тому же нас стало на одного меньше, а не исключено, что уже утром вновь придется выдержать натиск туземцев.

– Если команда выбрасывает одного мерзавца за борт, из этого еще не следует, что она стала слабее на одного бойца. Скорее, наоборот, якорь всем нам под виселицы. Так что давайте выпьем за то, чтобы команда командора Рольфа стала самой боевой командой Вест-Индии. И чтобы о нашем капитане разошлась такая же слава, как об адмирале Дрейке, чье имя начертано на борту нашего фрегата.

– Наконец-то и на нашем судне раздались первые воинственные призывы, – одобрительно поддержал его Лорд-Висельник. Он сидел, вальяжно раскинувшись во вместительном, прикрепленном к полу каюты кресле, с увенчанными изысканной резьбой подлокотниками. Нет, он не просто сидел, он предавался этому сидению! Он делал это с таким видом, словно и в самом деле восседал в палате лордов. – Если так пойдет и дальше, господа, вскоре Атлантика и впрямь получит целую плеяду блестящих морских офицеров.

– И я даже смею предположить, имя какого адмирала будет блистать на ее фоне, – с нескрываемой иронией поддержал его Вент, пытаясь, очевидно, не только сбить спесь с Лорда-Висельника, но и вернуть всей этой «тайной корабельной вечере» атмосферу заговорщицкого единения.

– Если вы имеете в виду барона фон Рольфа, досточтимый бомбардир, то позволю себе согласиться.

– Я имел в виду тебя, – прохрипел Вент. – Именно тебя, висельник.

– Обо мне поговорим чуть позже. Когда у нас появится несколько кораблей и возникнет потребность в капитанах.

– Или хотя бы один… корабль. Но не в виде обломков, а на плаву.

– За нашего капитана, барона фон Рольфа! – вовремя вклинился в их стычку, пока еще всего лишь словесную, боцман Гунн.

– За лучшего капитана Вест-Индии! – поддержали его моряки.

Опустошив кубок, Грей вновь наполнил его, затем – пустующий кубок Норвуда и отправился с ними в каюту охраны.

26

Джесс Марр пришел в себя как раз в ту минуту, когда тело его ударилось о морскую волну. Еще не осознавая, что с ним происходит, он как опытный пловец инстинктивно захватил ртом воздух и, погрузившись на глубину, словно бы замер там, упираясь рукой о борт корабля.

«Они убили меня! – первая мысль, которая пронзила его мозг еще там, на глубине. – Они пытались убить…» – подумалось ему, когда, стараясь не фыркать и вообще не выдавать себя взмахами рук, первый штурман осторожно, придерживаясь за борт, вынырнул.

Где-то там, наверху, торжествующе звучал голос Гунна, человека, который отныне станет его кровным врагом. Ему вторил незнакомый голос, который мог принадлежать только Венту. Или Грею? Нет, Венту.

Как только голоса затихли, Марр заполз на затопленную часть палубы и, выбрав место подальше от кают-компании, почти на носу корабля, ощупал пояс. Нож был на месте.

«Они пытались убить меня, но не убили, – вновь злорадно, воинственно произнес он почти вслух. – Потом они долго будут проклинать тот день и час, когда… так и не добили меня. Впрочем, не так уж и долго придется им предаваться этим проклятиям, поскольку я таких обид не прощаю».

Рядом торчал из воды кусок реи, на которой трепыхались на легком ветру остатки парусины. Это было как раз то, что ему нужно. Парусина оказалась почти сухой и не настолько пропитанной морской солью, как его мокрая рубаха. Вырезав кусок, он наложил ее на рану, а затем, вспоров рубаху, как можно туже перевязал шею уже по парусине.

Навалившись на рею, Марр отлежался на ней, зорко посматривая при этом на корму, где с минуты на минуту мог появиться кто-либо из людей капитана. И вот тогда они уж, конечно, попытаются растерзать его. Они, не задумываясь, растерзали бы… Но он не доставит им такого удовольствия.

Немного передохнув и окончательно придя в себя, Джесс обдумал ситуацию, в которой оказался. Рана, судя по всему, была не только не смертельной, но и не особо тяжелой. Сейчас главное – не изойти кровью, а потому следует как можно меньше двигаться, а еще лучше – где-нибудь спокойно отлежаться. Но не на корабле. Здесь негде. Здесь его обнаружат.

Шлюпка! Вот она, рядом. Вплавь он вряд ли сумеет добраться до берега. Одежда. Есть только один выход – захватить шлюпку.

Придерживаясь за поваленную мачту, Марр подкрался к шлюпке, двумя взмахами ножа перерезал канат, которым она была привязана к грот-мачте, и, столкнув ее на воду, мешком свалился на днище. Все эти движения отняли у него слишком много сил и потревожили рану. Чувствуя, как по шее и спине разливается приятное тепло, он понимал, что это уходит его кровь, его жизнь. Однако долго бездействовать нельзя. Превозмогая боль и усталость, Марр установил весла и, стараясь как можно меньше шуметь, начал обходить «Нормандца» со стороны бака. Это был хоть и более длинный, зато более безопасный путь.

Отойдя на несколько кабельтовых от корабля, Марр осушил весла, опираясь о них, привстал и, глядя на темнеющую в предвечернем сумраке громадину, мстительно расхохотался. Этот хохот продолжался долго и незаметно для самого штурмана перерос в яростное волчье вытье. Не было такой силы, которая способна была воплотить в себе всю ярость этого человека; не было такой мести, которая могла удовлетворить его ненависть к остававшимся на борту корабля людям.

Чем больше познавал он на своем веку людей, тем больше и яростнее ненавидел их. Всех. Он всегда чувствовал себя в этом мире волком-одиночкой и старался выживать так, как мог выживать только отбившийся от стаи матерый: никого не щадя, всех опасаясь и всех ненавидя.

Отец Джесса – Кларк Марр – был известным на Западном побережье Англии пиратом. Находящиеся под его командованием три корабля какое-то время наводили ужас на всех торговых моряков, которым приходилось оказываться в Ирландском и Северном морях. Но потом он вдруг объявил себя врагом французской короны и, действительно, совершил несколько довольно удачных нападений на французские корабли в районе Нормандских островов, а также вблизи побережья Страны Басков.

А поскольку всякое ослабление французского флота и французской короны в Англии всегда приветствовалось, то последний уцелевший корабль Кларка Марра был зачислен в состав военного флота, а сам капитан чуть было не получил чин вице-адмирала Западного побережья.

Да, чуть было… Однако же помешала придворная интрига. Кто-то там при дворе короля выступил против этого повышения в чине, а потому, по воле врагов, он не только не был произведен в вице-адмиралы, но и отстранен от командования кораблем. Вот тогда-то старый пират и вспомнил о припрятанных в скалах Уэльса кое-каких пиратских сокровищах и, уйдя в отставку, приобрел небольшой рыболовецкий парусник, ставший для него и его второй жены да запоздавшего со своим рождением сына Джесса и домом, и кормильцем.

Однако и на рыбацкой шхуне отец продолжал заниматься тем же, чем занимался, по существу, всегда. Выходя в море, он не столько заботился о ловле рыбы, сколько выслеживал отдельные рыбацкие суденышки. Подходя к жертве, он обычно палил из двух своих бортовых орудий по парусам, а затем навербованная из бывших пиратов команда из десяти человек брала рыбака на абордаж, конфисковывая улов, сети и все, что представляло хоть какую-то ценность.

Само собой понятно, что ни одного рыбака при этом он не щадил, ни одну посудину на плаву не оставлял. «Враги становятся друзьями только на дне, – любил говаривать он при этом. – Всякий, кого не утопишь ты, утопит тебя».

На побережье, конечно, подозревали, что Марр не рыбачит, а пиратствует. Однако все, кто мог бы подтвердить это, умолкали на морском дне. И гибель их списывалась на шторм, удары молнии и просто кару Господню.

Как потом понял Джесс, отец его был сказочно богатым человеком. Он всегда приходил с большим уловом, у него никогда не переводились оптовые покупатели; все, что нужно было ему для обновления шхуны, пропитания и оплаты команды, он добывал пиратством, нападая при случае и на небольшие каботажные суда, перевозящие пассажиров из Ирландии в Англию или Шотландию.

Тем не менее, до последнего дня жил он только на шхуне, лишь изредка, в основном зимой, проводя недельку-другую в мрачной, выложенной из огромного дикого камня хижине, расположенной на крутом утесе, венчавшем один из фьордов на севере Уэльса. Узкую извилистую бухточку эту, которую, как и викинги, он называл «фьордом», Кларк Марр считал своей. А всякий, кому приходило в голову заходить туда на своем суденышке, там же каким-то образом бесследно исчезал. При этом молва, распускаемая самим капитаном Марром, списывала их исчезновение на дурную славу, которой эта бухта и в самом деле издревле пользовалась.

«Убивай их, сын, у-би-вай!» – не раз звучал в ушах Джесса Марра суровый, луженый голос отца, напутствовавшего пятнадцатилетнего пирата на абордажную атаку. А когда дело доходило до расправы над пленными, зорко следил, чтобы сын всегда оказывался среди палачей. «Убивай их, сын, у-би-вай! Только убитый тобою не способен убить тебя!»

И он убивал. Ненавидя – убивал, а убивая – ненавидел.

Поначалу Джесс направил шлюпку прямо на чернеющий впереди мыс, но где-то на полпути почувствовал себя плохо и повернул к ближайшему побережью, пусть и скалистому, совершенно непригодному для того, чтобы где-то на нем можно было спрятать шлюпку, но все же побережью. Вблизи него Джесс чувствовал себя увереннее.

Теперь он осторожно подгребал к каменистой косе, держась на таком расстоянии от берега, что порой левое весло его касалось то отмели, то прибрежной скалы. А наткнувшись на небольшую каменистую бухточку, зашел туда, посадил шлюпку на мель и, подняв весла, улегся на нос, лицом вниз, разбросав руки по оба борта.

«…Только убитый тобою не способен убить тебя!» Отец, как всегда, был прав. Джесс никогда не ставил под сомнение правильность его занятий. Если кое-кто из пиратов тешил себя тем, что предается пагубному пиратскому ремеслу лишь на несколько лет, чтобы разбогатеть, а затем вернуться к праведной жизни трактирщика или судовладельца, то Кларк Марр считал пиратство своим семейным ремеслом. Помня о том, что им, – закончив, как и полагается, свои жизни на виселице, – промышляли его отец, дед (а возможно, и прадед), а также отец и братья матери.

В душе он был уверен, что пиратство в их роду ведется со времен захвата Англии дружинами викингов под командованием Вильгельма Завоевателя. Что Марры начали заниматься этим у берегов Англии, Ирландии и Уэльса сразу же после победы норманнов над королем Гарольдом[7].

Может быть, поэтому Марр всегда чувствовал свое превосходство над англосаксами, уэльсцами и шотландцами, не говоря уже об ирландцах. Он не то чтобы сильно ненавидел их, а просто мелко презирал, считая людьми, недостойными той благородной земли, которую Господь, исключительно по недомыслию своему, отвел им. И не мог простить Гарольду, что тот не истребил всех англосаксов до единого, не истребил аборигенов острова, на котором сам Творец благословил бы могучее норманнское государство. К тому же морские набеги он считал исконным ремеслом норманнов и не признавал это пиратством в том понимании, в коем его пытались истолковывать короли и судьи Англии, Франции, Испании и всех прочих приморских государств.

Слава, сила, богатство, новые земли норманнов – все это зарождалось и добывалось в набегах. Разве не так? Вот почему он, Джесс Марр как истинный норманн считал себя вправе заниматься ремеслом предков так же, как занимаются им виноделы или кузнецы.

«Убивай их сын, только убитый тобою не способен убить тебя!» – последнее, что пришло в голову Джессу Марру, прежде чем он впал сначала в полузабытье, а потом – в кошмарный, с кровавыми видениями пиратских абордажных баталий, сон.

Пришел он в себя, лишь когда высоко над океаном поднялась луна, а корма «Нормандца» – корабль был назван так по предложению Марра, испанцам же он служил под названием «Изабелла» – чернела вдалеке, словно произрастающий из океанской глубины утес. Выйдя в море, Джесс опять повел шлюпку, держась поближе к берегу и старательно выискивая место, где ее можно было бы спрятать более надежно, чем в открытой скалистой бухте. Шлюпка теперь была главной его ценностью, его надеждой и спасением, и Марр понимал, что, добравшись до берега, Рольф и его матросы прежде всего бросятся на ее поиски.

Теперь он чувствовал себя значительно лучше. Стараясь не шевелить шеей, он оглядывался по-волчьи, поворачиваясь всем туловищем, чутко прислушиваясь при этом к каждой вспышке боли. Главное, утешал он себя, что наконец-то остановилось кровотечение, а значит, заживет, как на собаке. Они пытались убить тебя, но не сумели, теперь ты обязан убивать их: по одному, преподнося уроки истинной пиратской – или норманнской – жестокости.

Обогнув мыс, штурман стал углубляться в далеко врезающуюся в остров бухту, а пройдя ее, обнаружил в скалах узкий проход, настоящий фьорд. Свет луны почти не достигал сюда, но все же Марру удалось подыскать отмель, прикрытую скальным карнизом, на склоне которого произрастал довольно густой кустарник. Наклоняясь к воде, кустарник прикрывал небольшой грот, обнаружить который можно было, лишь тщательно осматривая правый берег фьорда. А Рольф и его парни сделать это не могли, поскольку шлюпки у них не было.

Правда, уже завтра они постараются сколотить плот. Только вряд ли им придет в голову соваться сюда на тихоходном плоту. В лучшем случае осмотрят бухту, остановившись у входа в нее.

«Нет, Джесс, ничего надежнее ты здесь не найдешь, – заверил себя пират. – А сил для того, чтобы обойти остров и поискать убежище понадежнее, у тебя пока что нет. Тем более что поднимается волна».

Он завел шлюпку в грот, затолкал на песок и для верности закрепил камнями. А причальным канатом обхватил большой островерхий валун. Все это отняло у Джесса множество сил, однако работой своей он остался доволен.

Взобравшись по довольно крутому склону на поросшую высокими деревьями террасу, он вновь торжествующе помахал поднятыми вверх кулаками и прорычал что-то нечленораздельное, но такое понятное, такое родственное его душе, что, будь поблизости волки, они ответили бы ему точно таким же торжествующим воем.

Нарезав ножом стеблей высокой травы и кустарника, он выстелил себе ложе – между тремя деревьями и зарослями терновника – в этаком природном форте, отгороженном от выхода на верхнюю террасу склона россыпью валунов, и, повалившись ничком, вновь забылся кошмарным пиратским сном.

27

Войдя в каюту с двумя кубками вина, Грей поставил один из них на столик рядом с лежащим на койке Стивом Норвудом, из другого принялся медленно смаковать не очень-то благородный, судя по кисловато-уксусному привкусу, напиток.

– Так это действительно твое первое убийство?

Стив отрешенно покачал головой:

– Если бы!

– Мне почему-то так и показалось, что далеко не первое. На первое так сразу, молниеносно, с холодным безразличием, не решаются.

– Не решаются, – все с той же отрешенностью согласился Норвуд. Он лежал, глядя в потолок каюты, и последние лучи солнца едва освещали его профиль: бледноватый, заостренный, принадлежащий кому угодно, только не огрубевшему в морских походах юнге, а тем более – пирату. Грей уже успел убедиться, что пиратство накладывает на моряков какой-то особый отпечаток: удальства, бесчувственности и, конечно же, обреченности. – Но первое убийство случилось во время абордажного боя, когда вместе с командой мне пришлось отбивать атаку солдат с испанского сторожевика.

– Второе тоже в бою.

– Третье, как и тринадцатое, всегда должно чем-то отличаться и чем-то поражать.

Грей жадно отпил вина, которое уже потеряло для него и всякий вкус, и способность пьянить, а стало всего лишь способом утоления жажды – вечной, непреходящей, круто замешанной на тоске по земле, по городской жизни, по дому.

– Третье – как и тринадцатое, – согласился он, думая о чем-то своем. – Почему ты ударил его? Почему решился? Ведь в общем-то все могло бы уладиться.

– Не могло бы. Кто-то должен был нанести этот удар.

– Кто-то – да. Но в любом случае встал бы вопрос: почему нанес именно он, а не кто-то другой?

– Встал бы.

– Так почему нанес именно ты?

– Марр стоил этого удара.

– Он-то, несомненно, стоил. Чтобы понять это, не обязательно было ходить с ним под одними парусами, якорь ему под виселицу, как в подобных случаях любит говаривать наш боцман. Но почему ты решил, что он стоит именно твоего удара?

– Это невозможно объяснить.

– Может быть, это невозможно будет понять мне или кому-то другому. Но объяснить, по-моему, все же можно.

– Можно. Однако вряд ли кто-либо способен понять это.

– Тогда выпей вина, – предложил Констанций, поняв, что разговор зашел в тупик. – В голове сразу просветлеет, а смерть сраженного тобой пирата – сколько их еще будет! – попросту забудется.

– Не забудется, – вяло, как-то безинтонационно, возразил Норвуд. И именно это «палаческое» безразличие убедило Грея, что юнга действительно не скоро сумеет забыть то, что только что произошло в кают-компании.

– Я тебе вот что скажу, парень, – молвил Грей, поняв, что к кубку с вином Норвуд так и не притронется. – Удар был лихой, это каждому понятно. Неясно другое: почему моряк, нанесший такой неожиданный и решительный – к тому же во время собрания команды, когда ссоры и стычки запрещены – удар, потом мгновенно сник и ведет себя, словно изнеженная придворная дама, способная впасть в обморок от одного только вида крови.

– Это действительно бросилось в глаза? – встревожился Норвуд. – Это станут обсуждать?

– Если бы не эта твоя хандра, завтра утром ты предстал бы перед командой, перед капитаном лихим пиратом, с которым нестрашно идти на любой абордаж, даже если силы противника превышают нас впятеро. Но ты впал в апатию, показал свою слабость, и теперь каждому ясно, с кем он имеет дело.

– Вы правы, Грей, теперь каждому ясно. К счастью, ясно далеко не все, – добавил он после непродолжительного молчания.

– Не то, чтобы не все, – слегка улыбнулся Грей. – Скажем точнее: не всем. Все, но не всем. К твоему счастью.

Услышав это, Стив сначала приумолк, насторожился, а затем, поерзав в постели, повернулся на бок и, подперев щеку рукой, уставился на Грея.

– Что вы имеете в виду, штурман?

– Не лучше ли нам вернуться к команде и не продолжать этот разговор?

– Но ведь начали его вы.

– За время плавания, точнее, после гибели капитана Рейтеля, вы с Марром сдружились. На кораблях, где круг общения слишком узок, дружба всегда оказывается прочнее, чем это представляется на берегу. Это известно любому матросу. Вот почему удар твоего ножа так поразил всех нас.

Норвуд облегченно вздохнул и вновь откинулся на подушку. «Ожидал, что вопрос будет коварнее, – расшифровал его вздох Констанций. – Он, естественно, ожидал худшего. Но впереди тебя еще ждет и это», – мысленно пообещал он Стиву.

– Это был один из самых жестоких и своенравных мужчин, которых мне когда-либо приходилось встречать.

«Мужчин», – мгновенно подметил Грей то, чего сам Норвуд не уловил. Эдакий нюанс способен выдать любую женщину.

– Что поделаешь, мужчины всегда грубы и своенравны. Во всяком случае, в большинстве своем. – Как можно беззаботнее присоединился к его мнению Грей. – К этому пора привыкнуть. Тем более, что и женщины тоже бывают своенравными.

– Сейчас мы говорим не о женщинах, – повертел головой юнга. – И вообще, о женщинах мне бы говорить не хотелось.

– В таком случае продолжим разговор о мужчинах, – рассмеялся Грей. – Хотя на пиратском корабле, ежедневно испытывая судьбу в обществе нескольких десятков загрубевших, привыкших к грабежам и насилиям мужчин, говорить о них тоже, вроде бы, неприлично.

– Значит, и о мужчинах тоже не будем. – Все еще пребывая в каких-то своих терзаниях, Норвуд так и не понял, какие сети расставляет ему Грей своими подноготными вопросами. Только однажды он насторожился, но стоило Грею свести разговор к дружбе с Марром, как тут же беспечно успокоился.

– Тогда выпейте-ка вина, Норвуд, и поговорим как мужчина с мужчиной. – Он сам поднес кубок Стиву, заставив его подняться с постели. – Сейчас ты выпьешь это, мы вернемся к мужчинам, и ты дашь слово, что в последний раз проявляешь такую слабость, какую проявил сегодня.

– Кому… я должен дать такое слово? – ошарашенно уставился на него юнга. – Всей команде?

– Самому себе, – язвительно уточнил Грей, – не капитану же. Или, может, все-таки сразу капитану?

Норвуд поднялся, подсел к столу, несколькими большими глотками попытался осушить кубок, однако на втором или третьем поперхнулся и, обхватив пальцами горло, долго прокашливался.

– Вино какое-то странное. Слишком крепкое и резкое, – едва выговорил он, обретя дар речи. – По-моему, оно имело совершенно иной вкус.

– Все верно: слишком крепкое и резкое. Я подлил туда рома.

– Зачем? – удивленно поднял на него глаза Норвуд.

– Чтобы сделать его более хмельным.

– Спасибо, что хоть не отравы.

– До отравы дело дойдет позже.

– Позже? – отказывался что-либо понимать Стив.

– Не исключено.

– Но почему?

– Если с капитаном Рольфом вы попытаетесь завязать такую же крепкую и верную дружбу, как вначале с капитаном Рейтелем, а затем со штурманом Марром, то я за себя не ручаюсь.

– Что вы имеете в виду, Грей? Уж не хотите ли сказать, что и капитана Рейтеля тоже убил я?

– Помня то, как скоро вы расправились с Марром, с которым лишь несколько минут назад прошли чуть ли не пол-острова…

– Может, только потому и убил, что «прошел чуть ли не пол-острова…» – как бы про себя проворчал Норвуд. – Но к убийству капитана я никакого отношения не имею.

– Оно на совести Марра? – спросил Грей, удивившись собственному предположению. Еще минуту тому назад ему и в голову не приходило, что гибель Марра могла быть хоть в какой-то степени связана с гибелью капитана «Нормандца». Да что там… он ведь и представления не имел о том, каким образом погиб капитан этого судна. В сознании как-то само собой складывалось, что произошло это в бою. – Что вы умолкли, Норвуд? Убийство капитана Рейтеля – на совести Джесса Марра?

– Уверен, что да. По крайней мере… Господи, да на чьей же еще?!

28

А тем временем в кают-компании об убийстве Марра уже забыли. Там обсуждали положение «Нормандца», возможность завтрашней атаки аборигенов и действия экипажа на случай появления вблизи какого-либо судна, особенно военного. Все почему-то склонялись к тому, что оно обязательно будет испанским.

О Грее и Норвуде там тоже не вспоминали, словно они уже были списаны за борт вместе с Марром. Происходило что-то вроде совета старейшин. Но, поскольку говорили там довольно громко – будто во время ураганного шторма перекрикивались между кормой и баком, – то Констанций, как и Стив, не напрягая слуха, могли слышать все, что там происходило.

– Значит, желая отомстить за Рейтеля, вы решительно, не дожидаясь окончания спора, не узнав приговора команды, ударили Марра…

– Не только поэтому. Были еще причины, о которых с вами, Грей, я говорить не намерен.

– Выпейте еще вина, Норвуд. Тогда, возможно, мы спокойно поговорим и о том, о чем пока что говорить со мной не желаете.

– Не стану я лакать эту дрянь, – брезгливо поморщился Стив. – Дайте мне сделать глоток из вашего кубка. В горле у меня жжет, словно там развели костер.

Грей позволил ему утолить жажду своим вином, вновь принял кубок и теперь уже окончательно осушил его.

– Давайте договоримся, Норвуд, что с капитаном Рольфом вы этой вашей, – подчеркнул Констанций слово «вашей», – дружбы заводить не станете. Хватит с него того, что с ним подружился я. Моя просьба кажется вам достаточно убедительной?

– Так вы?.. Не может этого быть!

– Что вас так удивляет?

– Совершенно не заметно, чтобы вы…

– Не терзайте себя, Стив.

– Ревнуете вы что ли? – несмело ухмыльнулся Норвуд. – Понимаете, существует и такая, мужская ревность.

– Когда, юнга Норвуд, убивать приходится мне, я после этого в обморок не падаю, – жестко проговорил Грей. – Падают все остальные, кто оказался свидетелем убийства. Разницу улавливаете?

– Это уже угроза, которая обычно заканчивается дуэлью.

– Только не с вами, Норвуд.

– Почему не со мной? Нет, почему вы так говорите? – стукнул кулаком по столу Стив. – Почему не со мной?

– С подростками и женщинами не дерусь.

– Но вы оскорбляете меня, Грей! – почти вскрикнул Норвуд, подхватываясь из-за стола. Пусть опыт общения с моряками у него еще был небольшим, но он прекрасно знал: никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя показать сопернику, команде, что кого-либо из них побаиваешься.

– Что вы! Ни в коем случае. Всего лишь… – Констанций запнулся на полуслове. Дверь каюты отворилась, и на пороге появился боцман Гунн.

– На штурмане Марре ссоры на корабле закончились, джентльмены, – объявил он тоном дворецкого. – От того, что мы перережем друг друга, никому в этом мире, кроме врагов наших, якорь им под виселицу, легче не станет. Прошу в кают-компанию. Нам еще предстоит многое обсудить.

– Может, это и к лучшему, – многозначительно подытожил свой разговор с Норвудом штурман Констанций Грей. – О главном поговорим попозже. При более удобном случае.

– Хватит, поговорили.

Грей многозначительно улыбнулся и, покачав головой, последовал за Гунном в кают-компанию. Норвуд же сказал, что появится через пару минут, вдохнув несколько глотков свежего морского воздуха.

Однако дожидаться юнги капитан и боцман не стали. Достаточно было того, что в их круг вернулся штурман.

– Будем считать, что команда в сборе, – объявил Гунн. – Норвуд появится через две-три минуты. Если почтенный капитан позволит высказать свое мнение, то оно таково: может быть, сегодняшняя ночь и пройдет без шторма, но из этого не следует, что она не налетит завтра. Поэтому нам следует срочно создавать неподалеку от Бухты Отшельника лагерь, в который мы могли бы переправить все, что удастся спасти на «Нормандце». Вплоть до последней бочки и последнего куска парусины.

– Все знает свою цену, – поддержал его Вент. – У нас есть шлюпка. Имея столько корабельного леса, соорудить плот не составит особого труда. Как далеко отсюда Бухта Отшельника, капитан?

– В часе ходьбы на самом медлительном плоту, – ответил Рольф. – Времени у нас, судя по всему, будет предостаточно.

– Поэтому укрепленный лагерь – назовем его хотя бы фортом Рольфа, то есть Форт-Рольфом, если, конечно, капитан не возражает…

– Чудное название, – лишь на секунду упредил капитана Грей.

– Над названием мы еще подумаем, – проворчал Рольф. – Не сбивайте боцмана с мысли.

Однако в мире не было силы, которая могла бы сбить с мысли Гунна.

– Так вот, Форт-Рольф мы заложим неподалеку от бухты, чтобы он не бросался в глаза всякому проходящему морем, но в то же время был достаточно близок к бухте и достаточно недоступен и при штурме с моря, и при атаке с острова. К тому же из-под скалы там вытекает чудесный ручей. На случай осады, господа.

– Но, позвольте, – начал было Вент, – беря нас в плен, вы утверждали, что…

– Мы не брали вас в плен, – прервал его Гунн. – Это была встреча, во время которой пришлось обсудить кое-какие условия нашего сотрудничества.

– И тем не менее, – решил Вент, что после гибели Марра возмутителем спокойствия пристало быть именно ему, – тогда вы, капитан, утверждали, что где-то там, в Бухте Отшельника, у вас имеется корабль. Но почему-то сейчас все свои планы мы строим так, словно этого корабля никогда не существовало. Словно мы обречены всю оставшуюся жизнь провести на этом осколке «Нормандца», как на льдине, посреди Северного моря.

– Вы правы, у нас есть корабль, – невозмутимо признал Рольф.

Услышав это, Лорд-Висельник даже приподнялся от удивления. Несколько мгновений он просто не в состоянии был вымолвить что-либо, а лишь обводил присутствующих озаренным взглядом чудом спасенного, широко открыв при этом рот.

– Так у нас что, и в самом деле имеется какой-то корабль?

– Есть-то он есть… – зажигая большой фонарь, проворчал Гунн.

Рольф знал, что боцман, как и сам он, не очень-то торопился приводить команду на «Адмирала Дрейка». Ждал, пока появилась ясность с Марром и Норвудом. Но теперь она появилась.

– Тогда чего мы выжидаем? – нервничал Внебрачный Лорд.

– В бухте Отшельника действительно стоит сорокапушечный фрегат… – при этих словах у Вента, Грея и Лорда-Висельника вырвались возгласы восхищения. – Но он занесен туда мощным штормом, после боя, потерявшим мачту. С несколькими пробоинами и сильно измятым корпусом. Если в бухте, куда капитан, будучи в здравом уме, завести свой корабль не решится, он еще и держится на плаву, то выходить на нем в открытый океан решится разве что самоубийца.

– Так давайте основательно подремонтируем его, – предложил Вент. – В конце концов, перед вами старый корабельный плотник.

– Да? – удивился теперь уже Рольф. – В таком случае нам повезло.

– …Проработавший к тому же несколько лет на судостроительной верфи в Бристоле.

– Вам, боцман, не кажется, что мы подобрали прекрасную команду?! – молвил барон.

– Кто теперь в этом сомневается, капитан? Тем более, что и в руках всех остальных членов команды плотницкие топоры тоже успели побывать, как мне кажется, якорь нам всем под виселицу.

– Но даже проведя идеальный ремонт, мы вряд ли сможем провести его неповрежденным через слишком узкий скалистый пролив, – продолжил свою мысль капитан. – Ибо занести фрегат в эту бухту мог только дьявол. Когда однажды утром я увидел «Адмирала Дрейка» на отмели в бухте, я решил, что это и есть то самое привидение, в честь которого назван остров.

– То есть, вроде бы, у нас и есть корабль, – подытожил Вент, – однако на самом деле его как бы и не существует.

– Позвольте с этим не согласиться, – возразил Рольф. – Он существует. При всех своих уцелевших парусах и орудиях. В бухте мы сможем использовать его как жилище, как плавучую крепость, способную противостоять и кораблям, которые попытаются захватить нас, и аборигенам, пожелающим полакомиться нами. Уже пребывая на борту «Нормандца», я прикинул, что, если «Адмирала Дрейка» отвести под скалу, где находится пещера и удобная площадка, на которую спокойно можно забросить пару орудий из «Нормандца», то получится великолепная крепость, вполне неприступная и со стороны гор, и с моря.

– Уж не собираетесь ли вы и в самом деле обживать этот остров? – вдруг вклинился в их разговор Грей. – Создавать здесь форт, город, порт, отстаивать его в сражениях с испанцами? Кстати, чьи это владения?

– Мистер Гунн утверждает, что английские, – ответил Рольф. – Лично я затрудняюсь оставаться столь категоричным, но, судя по всему, остров отошел к английской короне вместе с Ямайкой и рядом других островов и пока что не колонизован ни Испанией, ни Францией. К сожалению, мне не удалось обнаружить карты капитана фрегата. Уверен, что она внесла бы полную ясность. В худшем случае, Остров Привидений является спорной территорией, на которую английская корона имеет такое же право, как и всякая другая.

– Так почему бы нам не водрузить ее флаг? – вдруг загорелся Грей. – В каюте запасливого штурмана я обнаружил сразу три совершенно новых полотнища.

– Еще одно обнаружено мной в шкафу, здесь, в каюте капитана, – добавил Рольф. – Очевидно, они рассчитывали подарить английской короне открытый ими архипелаг.

– В таком случае завтра же водрузим один из них над островом.

– Над Бухтой Отшельника, то есть над нашим фортом. И над «Адмиралом Дрейком», – внес ясность капитан. – Мы, конечно, предпримем попытку выйти в океан через пролив, хотя, согласитесь: имея на борту только шесть человек команды, наш парусник становится легчайшей добычей всякого, кому только вздумается прощупать нас на прочность.

– Что верно, то верно, – прокряхтел Гунн. – А сейчас в этих водах ни один корабль не пройдет мимо нас, чтобы не попытаться выяснить, кто мы, кому служим, а главное, чего стоим. Так что лучше нам какое-то время сооружать форт и ждать удобного случая.

– Какого именно случая, джентльмены? – поерзал на своем стуле Лорд-Висельник. – Нет, я понимаю ход ваших размышлений, однако мне хотелось бы знать, о каком «удобном» случае идет речь.

– Например, – ответил ему Гунн, – можно заманить какой-либо испанский или французский корабль. Спровоцировать его к попытке войти в бухту или высадить десант, который бы испытал судьбу, захватывая форт и «Адмирала Дрейка». Перебив большую часть экипажа, мы могли бы захватить сам корабль, предложив оставшимся матросам присоединиться к команде «Адмирала Дрейка». Или, в крайнем случае, предстать перед капитаном одного из судов как часть команды потерпевшего крушение английского «капера» и уйти отсюда в качестве пассажиров или членов команды.

– А потом поднять бунт, – притишил голос Вент, наливая себе еще одну порцию рома, – и захватить корабль. А Остров Привидений превратить в свою базу.

Капитан Рольф хотел что-то ответить ему, но в это время дверь кают-компании открылась, и в проеме ее возникла фигура Норвуда.

29

– О чем бы мы здесь ни судачили, джентльмены, – взволнованно проговорил Стив Норвуд, появившись в кают-компании, – а шлюпку нашу уже увели.

– Что значит «увели»? – первым подхватился капитан.

– Кто?! Когда?! – раздались недоуменные возгласы моряков, ответить на которые Норвуд был не в состоянии.

– Это индейцы, – проговорил Лорд-Висельник.

– Канат перерезан ножом. На парусине кровью нарисованы череп и скрещенные под ним кости. Вряд ли индейцы стали бы превращать парусину в Веселого Роджера.

– Это мог сделать только Марр, – упавшим голосом произнес Лорд-Висельник. Появление с того света самого страшного врага ничуть не воодушевляло его. – Только он мог додуматься до такого: кровью рисовать «черную метку» пиратов. Крови у него для этого хватало.

– Он-то как раз не мог этого сделать, – возмутился Гунн. – Он был убит, и мы с Вентом собственноручно швырнули его…

– Предали океану, – несколько раздраженно поправил Вент, которому даже перед этим изысканным пиратским обществом не хотелось представать в роли убийцы. – Как подобает предавать всякого погибшего моряка.

Выйдя из-за стола, Рольф решительно направился к двери. За ним последовали остальные.

Несколько минут все молча осматривали перерезанный канат, место, на котором находилась шлюпка, оставленную Марром кровавую метку.

– Нет ничего страшнее в этом мире, джентльмены, недобитого врага, – поскреб заросший седоватой сединой подбородок Внебрачный Лорд. – Так говорят мне кровь и честь аристократа.

– Вот ты и добил бы его, – огрызнулся Вент. – Ссора-то, помнится, началась из-за тебя, лорд недовешанный.

– Почему из-за меня? Она возникла из принципиальных соображений. Когда мы пытались выяснить, кто признает капитана Рольфа, а кто – нет.

– Да замолчите вы!.. – взорвался презрением Гунн. – Что вы запаниковали, словно нас окружила испанская Непобедимая армада[8]? Ну, выжил, так выжил, ушел, так ушел. В следующий раз не уйдет.

– Прежде чем швырять за борт, мог бы для верности стукнуть его хотя бы кулаком, – проворчал теперь уже Вент, заставив при этом Гунна удивленно воззриться на него: «Почему не стукнул его ты?!» – вопрошал взгляд боцмана.

– Позвольте подытожить обмен мнениями, господа, – в наступившем молчании голос Рольфа звучал особенно тревожно и немножко грустновато. – Во-первых, мы повели себя, как необученные юнги, да простит нас Стив Норвуд, ибо не позаботились даже о том, чтобы выставить часового. А поскольку всякая неосторожность, как и глупость, должна быть наказуемой, то в результате мы потеряли единственную шлюпку. Взамен же приобрели врага, который в любую минуту может напасть на нас то ли прямо на корабле, ночью, то ли на берегу, но уже средь бела дня. Сильного, опытного, мстительного врага.

– …Якорь ему под виселицу, – архиерейским басом пропел Гунн. – Он на моей совести, джентльмены. Поэтому я сам еще раз отправлю его туда, откуда он так некстати вернулся.

– Но он еще и на моей совести, – довольно робко заметил Норвуд.

– Не путайся под ногами, – благодушно «пнул» его Гунн. – Ты свое дело сделал, как не сделал бы его никто другой.

От такой похвалы Норвуд окончательно сник и удрученно покачал головой. Сейчас он проклинал себя и за вялость удара, и за слабость, проявленную после того, как Марра унесли из каюты. Просто он забыл, что в жестоком мире настоящих мужчин слабость всегда ценится значительно дешевле мужества, но обходится значительно дороже его.

30

Несмотря на багровый закат, вечерние пророчества Гунна, порывы ветра и все прочие приметы и предчувствия, ночь выдалась на удивление тихой и по-южному звездной. Прежде чем уснуть, Грей открыл иллюминатор и добрых полчаса стоял у него, подставив лицо лунному сиянию и глядя на звезды и на отроги гор, очень напоминающие какие-то химеры.

– Ты уже спишь, Стив?

Норвуд не ответил, но по тому, как он приглушенно вздохнул и поерзал в постели, Констанций понял, что тот все еще не уснул.

В общем-то Грей рассчитывал, что ему достанется каюта охраны, соединенная с каютой капитана, однако ее решительно занял Гунн, а оставаться вместе с ним Констанцию не хотелось. Его худшие предположения оправдались сразу же, как только через несколько минут он услышал могучий храп боцмана, сотрясавший, казалось, не только каюту юнги, но и всю корму полузатонувшего корабля.

С другой стороны это даже хорошо, что в каюту вселился этот увалень-боцман, поскольку она могла достаться Стиву Норвуду, который все еще претендовал на судовую роль юнги и в которой он действительно раньше обитал. Но допустить того, чтобы по соседству с Рольфом остался Стив, Констанций Грей не мог. Это было бы непростительной оплошностью. Пусть уж лучше Гунн охраняет своего капитана, как цербер. Хотя при таком-то храпе… какой из него охранник?

Но когда Гунн вытеснил его, Грей поспешил занять каюту штурмана, которая теперь принадлежала ему по чину. Это решение подсказал Норвуд, хорошо знавший, кто где из членов команды располагался. Каюта оказалась тесноватой, с проломленным потолком и трещиной в стене, то есть в борту. Но все же это было лучше, нежели располагаться в каюте матросов, в которую отправились Вент и сам Лорд-Висельник.

Норвуд тоже должен был отправиться с ними, но, показав Грею каюту штурмана, он уже не пожелал уходить из нее и, не получив ни согласия Грея, ни его отказа, обосновался там, благо что в ней было два лежака.

– Теперь я понимаю, почему этот остров назвали Островом Привидений. Когда-то сюда пристал корабль. Кто-то вот так же смотрел на берег из каюты корабля. И каждая вершина при свете луны что-то напоминала ему: то ли крест, как вон та, неподалеку от мыса, из-за которого выплывали аборигены; то ли монаха в одеянии, как вон та, посредине острова. Или вон та, похожая на шатер или хижину Отшельника…

– Неужели Рольф и в самом деле провел здесь около шести месяцев? В полном одиночестве?

– Если только он не Адам, сотворенный Господом в этом земном раю, то это правда.

– А Гунн разве был не с ним?

– Нет, боцман появился позже.

– Но, по-моему, они давно знают друг друга и очень друг другу доверяют.

– Гунн должен был погибнуть, привязанный к мачте «Адмирала Дрейка». Но сначала – по какой-то прихоти судьбы – ураганный ветер загнал тонущий корабль в Бухту Отшельника, а затем на его палубе появился и сам отшельник – барон фон Рольф, который и спас его. Потом они вдвоем нагрянули на нашу с Вентом стоянку.

– У барона благородное лицо. Обратили внимание? Холеное, аристократическое. Не то что у Лорда-Висельника. Трудно представить себе такого человека в роли пирата.

– Вы тоже не очень-то смахиваете на джентльмена удачи, – неохотно отреагировал Грей, продолжая любоваться ночными видениями острова. – Тем не менее оказались в той же компании, что и Марр, которому пиратство на роду было написано.

– Да не упоминайте вы больше о нем! Хватит! Терпеть его не могу. Само имя его раздражает.

Грей понимающе осклабился и не стал продолжать этот разговор. Из рощи, опушка которой начиналась сразу же за прибрежным откосом, доносился крик ночной птицы, немного напоминающий крик совы, но казался еще более тягостным и надрывным. Грей пытался представить, как бы он чувствовал себя, окажись, подобно Рольфу, на этом клочке суши в полном одиночестве. Страх, тоска, желание поскорее встретить хоть какую-то живую душу; стремление броситься в океан и плыть куда угодно, плыть, только бы вернуться на землю обетованную… Какие еще чувства и страсти может испытывать человек, волей рока оказавшийся на необитаемом острове, на который к тому же время от времени наведываются своры аборигенов-людоедов?

Но в то же время, глядя на проплывающие мимо борта корабля одинокие островки в океане, Грей не раз ловил себя на мысли, что, возможно, один из этих островков предназначен судьбой именно для него. Однажды за провинность на такой островок высаживали моряка-пирата, которого до этого чуть было не повесили на рее. Грей был потрясен тем, что несчастный буквально в ногах валялся, пытаясь уговорить не оставлять его на острове. Пусть уж лучше его казнят. Констанция так и подмывало вызваться сойти вместо обреченного или вместе с ним. Остановила его только нерешительность, да еще то, что Грей знал: остаться на острове «вместо» никто не позволил бы, а прожить с этим типом на необитаемом острове хотя бы месяц Грей попросту не смог бы: слишком уж неприятен был ему этот человек. И все же где-то в глубинах его души теплилось чувство какого-то особого отношения к островам. Стив грезил ими. Они взывали к раздумьям над тайнами земли и тайнами судеб человеческих, понуждали уяснять, хотя бы для самого себя, каким образом они появились и уцелели посреди океана, заселялись всевозможным зверьем и птицами; откуда на них появлялись аборигены, которых многие моряки, особенно англичане и испанцы, в общем-то и за людей не считали. Но все же откуда они? Кто рассеивал их туземное семя по столь отдаленным островам? Ради чего они здесь существуют? В чем смысл их появления на Земле? И коль уж Господу угодно было сотворить их людьми, а не обезьяньим зверьем, то почему они настолько отстали в своем развитии от европейцев?

31

В нем и в самом деле жило страстное желание высадиться на одном из таких островков: построить хижину, небольшой форт, суденышко и шлюпку, которые стояли бы у им же возведенного причала, в нескольких шагах от дома… Прекрасный климат, вечное тепло и вечная зелень. Богатая охота. Бананы, кокосы, ананасы… все прочее, что вполне пригодно было для пропитания. И прожить жизнь, зная, что это – твой остров, твоя земля. Ты ее властелин.

«Нет, в этом обитании действительно есть что-то особое, – размышлял Грей, прислушиваясь к тоскливому стенанию птицы и едва уловимому шуму волн, которые только сейчас начали появляться у кормы корабля. – Что-то такое, что стоит погубленной жизни отшельника. Кстати, Рольф тоже не очень-то торопится покидать этот клочок суши. Что-то не видно, чтобы он слишком уж истосковался по океану, по парусам над головой, по своей Нормандии. Впрочем, как всякий норманн, он, очевидно, не привык к излиянию чувств, и эта его сдержанность позволяет думать, что на Острове Привидений он чувствовал себя ничуть не хуже, чем на своих Нормандских островах».

Барон фон Рольф… Было что-то такое, что притягивало Грея к этому человеку. Что-то мужественное просматривалось в его взгляде, профиле, в манере говорить и держаться. Именно такими властными и сдержанными наверняка и были молодые предводители норманнов, высаживавшиеся во Франции, в Англии, на юге Италии и на Сицилии[9]. Во всяком случае, будь на месте того сосланного на остров пирата барон Рольф, он, Констанций, возможно, и в самом деле решился бы разделить с ним одиночество.

– Кажется, вы что-то хотели мне сказать… – вновь обрел голос Стив Норвуд. – Что-то такое, важное для вас.

– И для вас тоже.

– Но помешало появление Гунна?

– Верно, если бы в эту минуту не появился боцман, я, наверное, сказал бы это. Но он все же появился. А теперь… Не знаю, уместно ли.

– Не сомневайтесь: уместно.

– Капитан приказал отдыхать. Завтра у нас будет хлопотный день. Нужно строить плот и создавать лагерь у Бухты Отшельника.

– Почему она так называется?

– Кажется, это ее Гунн так назвал, в честь отшельника Рольфа. А может, и сам Рольф.

– То есть названа она так в честь капитана?

– Что совершенно справедливо.

– Вы слишком часто обращаетесь к разговору о бароне, Стив. Слишком часто. Но чаще всего – после того, как разговор этот начинаете или провоцируете вы сами, Стив Норвуд. А, Стив Норвуд?..

– Что «а, Стив Норвуд»? – насторожился юнга.

– Как ваше настоящее имя? Может, нам уже пора познакомиться?

– Оно и есть настоящее – Стив Норвуд.

– Фамилия – да, может быть: Норвуд. Но только не имя.

– Почему? – оторвавшись от иллюминатора, Грей увидел, что Норвуд поднялся, сел в кровати и уставился на него.

– Да потому, что мне еще не приходилось встречать женщину, которая бы носила имя Стив. «Мисс Норвуд» – это еще вполне может быть.

– О чем вы говорите? Что-то я не пойму…

– О том, леди Норвуд, что плохо, когда на пиратском корабле вдруг появляется женщина. Это очень плохо, леди Норвуд. По уставу большинства команд пиратских кораблей, моряк, которому вздумается привести на корабль переодетую женщину, должен быть казнен. Что же касается самой женщины, то, хотя ее редко предают казни, а чаще всего высаживают в ближайшем порту, все равно позавидовать ей трудно. Потому что не всякая доживает до этого ближайшего порта. Во всяком случае – в своем уме. Особенно если женское происхождение ее обнаруживают в океане, далеко от ближайших берегов.

– Может быть, может быть… – суеверно как-то согласился Норвуд. – Но с какой стати?..

– Кто вас привел на «Нормандец», леди Норвуд? Капитан Рейтель? Это он нарушил свой собственный устав и традиции пиратских команд?

– Вы с ума сошли, Грей! – угрожающим шепотом произнесла (теперь уже следует говорить о ней, как о женщине) Норвуд. – Что вы несете? Кто меня привел? Я сам нанялся на это судно, поскольку давно хотел испытать себя в море, стать пиратом. Хотел разбогатеть, чтобы затем купить себе где-нибудь в Бразилии, или здесь, в Вест-Индии, побольше земли, создать ферму.

– Вы, очевидно, плохо понимаете, о чем вас спрашивают, леди Норвуд. Мой вопрос прост и односложен, как якорная цепь: как вы оказались на «Нормандце»? Кто привел вас на судно? Капитан Рейтель?

– Завтра же утром я вызову вас на дуэль как человека, оскорбившего мою мужскую честь…

Запрокинув голову, Грей раскатисто хохотнул.

– «Как оскорбившего мужскую честь!» Да вы только попробуйте пикните об этом, и я заставлю каждого из команды – повторяю, каждого – лично ощупать вас, чтобы убедиться, с кем он имеет дело. Или же, по решению команды, вас заставят раздеться прямо на палубе, как заставляли делать это многих переодетых пираток до вас.

– Неужели с ними так и поступали? – ужаснулась Норвуд.

– Дабы чтить морские традиции, леди.

– Но ведь выяснится же, что вы ошиблись…

– Если ошибся, тогда, конечно, дуэль. Так что, предоставим команде самой установить ваш пол, леди Стив Норвуд? Или, может, ограничимся нашей милой беседой?

– Какая же вы сволочь! – простонала Норвуд. – Как же вы меня!.. А ведь вы казались мне…

– Перестаньте стенать. Что произошло? Разговор ведь происходит тет-а-тет. Я ведь не пошел со своими подозрениями к капитану, а еще хуже – к боцману Гунну. Уж он-то, боцман, мгновенно смог бы убедиться, что вы из себя представляете.

– Еще и боцман!.. – возмутилась Норвуд, брезгливо передернув плечами.

– Так вы женщина? Мы это уже установили?

– Нет. Вы всего лишь…

– Да черт возьми! – взъярился Грей. – Подойдя к Норвуд, он сильным толчком в плечи повалил ее на кровать и, разметав полы жилета, грубо, по-мужски ощупал ее грудь, затем принялся расстегивать поясной ремень…

– Не троньте! Не смейте… – задыхалась от стыда и страха Норвуд. – Прекратите, я позову на помощь.

– На помощь кому, милочка? Вам или мне? Итак, спрашиваю в последний раз, а затем будем устанавливать истину всей командой.

– Да, да, да! – неожиданно громко вскричала Норвуд, и Грей едва успел прикрыть ладонью ее рот.

– Не орите вы так, сюда сбежится вся команда.

– Тогда прекратите раздевать меня!

– Уже прекратил. Для меня всего лишь важно было знать, кто вы на самом деле.

– То есть вы не тронете меня?

– На кой черт вы мне нужны?!

– Слово чести? Хотя… странно, такого отношения моряка к молодой и, согласитесь, все еще привлекательной, женщине наблюдать мне еще не приходилось.

– Я буду последним, кто польстится на ваши прелести, мисс Норвуд. Можете в этом не сомневаться. Лично меня они не прельщают.

– Неправда, – кротко возразила Норвуд. – Просто вам хочется, чтобы я поверила вам и доверилась.

– Сможете в этом убедиться.

– Хорошо, хорошо, я скажу все, как есть. Я действительно женщина. Настоящее мое имя – Анна. Анна Норвуд[10].

– Наконец-то истина озарена провидением божьим, – самодовольно заключил Грей, только теперь оставляя в покое брючный ремень «юнгессы».

– Но вы не выдадите меня? – тяжело дышала Норвуд, все еще лежа поперек кровати. – Ради бога, не выдавайте.

– Скорее вы сами выдадите себя.

– Я – нет, я буду стараться. Еще прилежнее, чем до сих пор.

– Как «старались» сегодня, после неудачного покушения на Марра. Хотя, собственно, я признал в вас женщину, как только увидел.

– Такого не может быть. Ведь до сих пор в команде считали…

– Чего вы хотите от этих огрубевших в походах и набегах мужланов? Каждый из них видит женщину дважды в год – не больше. Да и то она попадает ему в руки, когда, надравшись виски, он уже не способен отличить ее женские ягодицы от корабельного колокола.

– Это уж точно. Прекрасно подмечено. Ягодицы – от колокола, – болезненно вспомнила Норвуд о чем-то своем, сугубо женском. – Какими же они бывают мерзкими в эти минуты! Вы, действительно, не выдадите меня, штурман Грей? Ведь если они набросятся… Лучше уж погибнуть в пасти акулы. Вы понимаете меня?

– Еще как, Анна!

– Продолжайте обращаться ко мне, как и раньше: Стив Норвуд. Или просто Норвуд. Юнга. Иначе рано или поздно проговоритесь. И давайте перейдем на «ты».

– Согласен, Ан… Пардон, Стив.

– Вот видите… Видишь, как это опасно.

Прямо у каюты кто-то громко прокашлялся и что-то пробормотал. По голосу Грей узнал, что это был Лорд-Висельник. Опасаясь, как бы некстати оживший Марр не наведался на корабль за еще одной добычей, капитан выставил охрану. Внебрачного Лорда должен был сменить Вент, затем, еще через два часа, наступала очередь Норвуд… Но это будет нескоро. Пока что Анна, как и Констанций Грей, приумолкла, ожидая, пока часовой отойдет подальше. Сейчас они вели себя, как заговорщики.

– Ты прав, Норвуд, рано или поздно я могу проговориться, а потому между нами все должно оставаться, как прежде.

– Все-все? – с откровенной хитринкой переспросила Норвуд. – Абсолютно все?

– Прекрати кокетничать, Норвуд.

– Разве я кокетничаю?! – возмутилась Анна.

– До неприличия, как престарелая проститутка в портовом борделе.

– Раскрыв тайну моего пола, ты решил, что можешь теперь шантажировать меня всю оставшуюся жизнь, – с грустью констатировала Анна.

– Нет у меня такого намерения. Просто веди себя, как подобает мужчине, морскому волку, пирату, в конце концов.

Анна приумолкла, однако Грей слышал, как она обиженно сопит, пытаясь пересилить себя, удержаться от словесной мести.

«И эта кокетка решилась идти на корабль в мужском одеянии! – ужаснулся Грей. – О чем она думала, отваживаясь на это? О чем думал тот, кто, зная ее тайну, рискнул привести ее на пиратское судно?! Какими нужно быть идиотами, чтобы пойти на такую авантюру!»

– Ладно, – вернулся Грей к иллюминатору. – Спи. Приказ капитана: выспаться и быть готовым приняться завтра за строительство плота.

– Но это уже будет завтра… – произнесла Анна с томной тоской капризной девчушки. – Сейчас меня совершенно не интересует, что будет завтра.

32

Несколько минут в каюте царило молчание. Грей прислушивался к прерывистому дыханию Норвуд, к шагам Внебрачного Лорда, который вел себя слишком уж шумно для часового, и посматривал на меняющиеся под угасающим лунным сиянием уже знакомые ему очертания гор.

– Кажется, мы должны еще кое-что выяснить, штурман.

Грей настороженно замер и лишь несколько мгновений спустя ответил:

– Нам уже больше нечего выяснять.

– Да нет, кое-какие сомнения все же появились.

– Странно. Только говори коротко, ясно и без каких-либо вступлений.

– Как бы это вам сказать?

– Лучше поспи, Норвуд, ты мне уже порядком надоел.

– Не грубите, штурман. Теперь вы, конечно же, станете пользоваться раскрытой вами тайной, чтобы всячески ущемлять меня, позволяя себе непозволительное.

Грей улыбнулся и сплюнул за борт. «Поскорее бы она умолкла. Отправить ее в общую каюту что ли? К Венту и Лорду-Висельнику».

– Но ведь в любом случае за молчание свое вы потребуете какую-то плату. Разве не так, штурман Грей? Вы ведь не станете молчать только из уважения или жалости ко мне?

– Ну, если вы так решили…

– Увы, это решил не я. Молчание всегда стоит дорого: так говорил еще мой дед. А еще он утверждал: «Молчание – слишком дорогой товар, чтобы его дешево ценить».

– Тоже пиратствовал?

– Боже упаси. Ни он, ни отец, ни кто бы то ни было другой. Я – первый урод в нашем роду. А дед мой сначала был судьей в Ливерпуле, затем адвокатом на Ямайке. Отец – адвокат. Господи, знал бы он, где сейчас его дочь!

– Он что, вообще не представляет себе, куда вы девались? – не удержался Грей, опять переходя на «вы».

– Решил, что села на корабль, чтобы вернуться в Англию. И вообще, я незаконнорожденная. Впрочем, жизнь моя – удивительна, как библейская легенда.

– Когда-нибудь ты перескажешь ее?

– Когда-нибудь – возможно. Так что, какую плату вы решитесь установить за то, что не станете выдавать меня? По крайней мере, до ближайшего порта, ближайшей английской территории.

– Вы так бездумно настойчивы, леди Норвуд, что хочется спросить: а что вы способны предложить в качестве платы? Кроме, разумеется, сердечной благодарности, которая на пиратских кораблях ценится куда меньше, нежели молчание.

– На сегодняшний день все мое состояние – две золотые монеты.

Грей взорвался таким хохотом, что Внебрачный Лорд, вышагивавший рядом с каютой, остановился и настороженно прислушался.

– Не ржите вы так, – шепотом прикрикнула на него Анна. – У меня действительно больше ничего нет. Зато здесь, в трюмах, хранится целое сокровище. Вам это известно?

– Тайну сию уже раскрыл Лорд-Висельник.

– Мы ведь попытаемся добыть их, разве не так?

– Возможно. – Грей вспомнил о бочонках с драгоценностями, которые они с Рольфом и Лордом-Висельником припрятали в каменистой россыпи прибрежного склона, и только теперь по-настоящему осознал, что он сказочно богат. Чтобы еще и ощутить это, надо всего лишь заполучить один из бочонков в свое владение и добраться с ним до ближайшей английской колонии… Но путь этот настолько долог и опасен, что, даже пройдя его совершенно нищим, можно почувствовать себя счастливчиком.

– Так вот, половина доли, которая достанется мне, – ваша. Считаете, что это несправедливо?

– Почему не две трети? – вновь хохотнул Грей.

– Что вы опять ржете? – обиженно упрекнула его Анна. – И почему две трети? Половина всегда была проявлением справедливости: пятьдесят на пятьдесят. Почему обязательно две трети?

– Если честно, я ожидал, что вы предложите что-либо другое, леди Норвуд.

– Что… «другое»? Чего вы молчите: что «другое»? Что вы имеете в виду?

– То же, что имел в виду штурман Марр. Что вы вновь замолчали, леди Норвуд?

– А что… вам известно о Марре? О наших былых отношениях с капитаном? Откуда? От кого? От Лорда-Висельника? Но ведь и он тоже ничего толком не знает, ни о чем не догадывается. Никто ни о чем не догадывался…

– Кроме первого штурмана Марра.

– Вы правы, – упавшим голосом признала Норвуд. – Кроме него, будь он проклят. Все пронюхал. Сразу догадался, кто я и почему капитан Рейтель якобы нанял меня в качестве юнги. Буквально на третий день после моего появления на корабле он уже понимающе ухмылялся. Все то время, пока капитан добывал каперское свидетельство и ждал окончательного решения об амнистии, этот проклятый норманн соблюдал хоть какое-то приличие. Но как только мы оказались в море, его словно бы подменили.

– В чем это проявлялось? – не мог скрыть своего любопытства Констанций.

– В команде были верные ему люди, и это позволяло Марру шантажировать капитана угрозой бунта. Угрожал, что выдаст меня и Рейтеля, и тогда капитана повесят на рее или высадят на безлюдном острове. В лучшем случае лишат права командовать кораблем. Меня же спустят в трюм, для общего пользования.

– И вы не сомневались, что он может решиться на это.

– Сомневаться?! В угрозах Джесса Марра? Вот если он не угрожает, это и в самом деле должно вызывать сомнение. И даже подозрения.

– И тогда, тайком от капитана, вы стали спать с ним.

– Я очень любила капитана Рейтеля. До моего появления на корабле мы были знакомы с ним уже два года. С тех пор, когда он еще был старшим лейтенантом на большом фрегате, приведшем из Англии караван судов. Он тогда отличился в бою с испанской эскадрой, губернатор Ямайки лично пожал ему руку и вручил наградное оружие. На балу в честь прихода эскадры все девицы столицы Ямайки Порт-Рояля буквально сходили от него с ума. Сама не знаю, каким чудом мне удалось приковать к себе его внимание и добиться благосклонности. Хотя на балу я была отнюдь не самой знатной, красивой и богатой дамой.

– Но до свадьбы дело не дошло.

– Мне всегда не везло. Прошло какое-то время, и до Порт-Рояля долетела весть о том, что на корабль Рейтеля напали пираты. Уже ходили слухи о том, что старшего лейтенанта Рейтеля должны назначать капитаном небольшого военного корабля, предыдущий капитан которого оказался в госпитале после ранения… И тут это нападение пиратов почти у самой Ямайки!

Поначалу считали, что Рейтель вместе с другими офицерами погиб в бою. Затем кто-то сообщил, будто он оказался в плену и был казнен пиратами. На самом же деле все происходило немного не так: Рейтель действительно попал в плен к английским пиратам, которые еще в бою отметили его храбрость и предложили стать их старшим бомбардиром. Уж не знаю почему, но он согласился. Как он мог согласиться – этого я не пойму. Такой офицер, и вдруг пират!

– Извините, леди Норвуд, но в эти минуты я должен рассуждать приблизительно так же: светская дама, из неплохой семьи – и вдруг в одеждах матроса, на корабле пиратов!

33

Норвуд поднялась и подошла к соседнему иллюминатору. Несколько минут Грей видел ее голову, оттененную лунным сиянием. Он не торопил Анну. Рассказ так заинтриговал его, что Констанций готов был пожертвовать этой ночью и слушать девушку до утра. Что ни говори, а житейская история Норвуд стоила этого.

– Потом мне говорили, что Рейтель словно бы сотворен был для пиратской жизни и пиратских набегов. Он оказался удивительно храбрым, неалчным. Для него куда важнее были свобода и пиратское братство, нежели презренный металл. Конечно, я уверена, что пристал он к пиратам только ради того, чтобы остаться в живых и вновь увидеть меня. Разве не так? – жестко спросила Анна, оглянувшись на Грея.

И штурман понял: ответь он отрицательно, и Норвуд уже не простит ему этого.

– Иначе и быть не могло. Храбрые люди никогда не спасают свою жизнь ценою достоинства и чести. Если уж они соглашаются на условия своих врагов, то лишь из благороднейших побуждений.

Грей произнес все это с явной иронией, однако Анна не заметила ее. Не пожелала замечать. Она вслушивалась в смысл слов, а не в их звучание. Для нее важно было, что Грей такого же мнения, а значит, не осуждает ее жениха за нарушение присяги его величеству.

– Но потом оказалось, что я слишком плохо знала старшего лейтенанта Рейтеля.

– Или же до этого он слишком плохо представлял себе, что такое пиратское братство, но команда попалась дружная и удачливая и очень скоро Рейтель прижился в ней, завоевал авторитет. Тем более, что о возврате на королевскую службу уже не могло быть и речи: путь назад пролегал только через суд, каторгу, а то и виселицу.

– Меня поражает, штурман Грей, как точно и тонко вы все воспринимаете. Только признайтесь: о Марре… относительно Марра… Вы кое-что выведали у Лорда-Висельника или же просто догадались?

– Догадался. И потом, я не так уж плохо знаю женщин.

– Вот как?

– Но еще лучше – мужчин. А также законы, по которым обычно развиваются все корабельные интриги бунтарей. Так уж случилось, таков мой жизненный опыт.

– Значит, Внебрачный Лорд ни во что не посвящен? Это облегчает мою участь, не правда ли?

– Вплоть до сплошного праздника. Будь то на «Нормандце» или на «Адмирале Дрейке». Но что было дальше? Как все это между вами происходило?

– Опасаюсь, что из дальнейшего моего рассказа вы уже не почерпнете для себя ничего нового.

«А я и в предыдущем тоже ничего нового для себя не почерпнул, – мысленно возразил Грей. – Но из этого ничего не следует. Важно знать, как все это прозвучит в устах того, для кого эти события стали судьбой».

– Уже через полгода команда взбунтовалась, сместила бывшего капитана и избрала своим капитаном Рейтеля. А еще через какое-то время он уже слыл самым удачливым и самым беспощадным пиратом Карибского моря и Мексиканского залива.

– Припоминаю, припоминаю… Мне приходилось слышать о таком капитане. Правда, корабль, на котором я пиратствовал у берегов Венесуэлы, а затем и севернее Тортуги, в Карибское море заходил крайне редко. Тем не менее слава – она и есть слава. Имена удачливых пиратов одинаково известны и в Лондоне, и в Маракаибо.

– К сожалению, многих пиратов пленит именно это – кровавая слава грозы морей. Рейтель тоже не устоял перед ней.

– С тех пор, как вы узнали о роде занятий вашего жениха, вы решили разделить его участь?

– У меня попросту не было иного выхода.

– Терпеть не могу подобных признаний, Норвуд.

– Но это правда.

– Именно потому, что это правда. Дело ведь вовсе не в том, что у вас не было иного выхода, а в том, что вам очень хотелось быть рядом со своим возлюбленным. Я не прав?

– Вынуждена признать.

– Так и говорите. Вы ведь пока что стоите не перед королевским судьей, а всего лишь перед штурманом пиратского корабля. Вам очень хотелось разделить не только судьбу, но и славу капитана Рейтеля. Вы уже видели себя рядом с ним, в капитанской каюте, у штурвала, под тугими парусами, которые уносят вас к неведомым островам, навстречу новым приключениям, с лихой командой пиратов…

– Вынуждена признать, – еще более покорно согласилась Анна, отходя от иллюминатора и садясь на койку.

Привалившись спиной к стенке, она несколько минут упрямо молчала: судя по всему, это «вынуждена признать» действительно давалось ей нелегко.

– Но в жизни все оказалось совершенно не так, как мечталось.

– Абсолютно. Ничего общего с теми мечтаниями, которые привели меня на борт «Нормандца».

– Так оно и должно быть.

– Почему «должно»?

– Иначе жизнь перестала бы оставаться жизнью и представала бы перед нами таковой, какой она нам видится в собственных мечтаниях. А это уже никуда не годится. Тогда она потеряла бы всю свою суровость, всю жестокость бытия, в конце концов, всю пиратскую авантюрность.

– О нет, что-что, а авантюрности моя жизнь не утратила. Иное дело, что авантюры оказались более жестокими и кровавыми, нежели мне это представлялось.

– Но тогда, восхищаясь подвигами своего пиратского капитана, вы, леди Норвуд, пока еще не догадывались об этом. – Тон, в котором Грей повел беседу с Норвуд, откровенно стал напоминать если не тон судьи, то уж, по крайней мере – адвоката. Да, скорее всего, адвоката, решившего, коль уж не оправдать поступки леди Норвуд, то, по крайней мере, объяснить самому себе побуждения, которые привели эту девицу к пиратству. – Вы хотели быть похожими на него, однако для того, чтобы быть достойным капитана пиратов, для начала следовало родиться мужчиной. Но даже это не остановило вас.

– Не издевайтесь надо мной, штурман, – с капризной приторностью попросила Анна. – Переродиться, как вы понимаете, я не могла, поэтому осталось одно: перевоплотиться, насколько это возможно, в мужчину, пирата, храбреца… В детстве меня многие принимали за мальчишку. Было во мне что-то такое, что напоминало их пол.

– Случаются у девиц и такие недостатки, случаются, – охотно признал Грей.

– Когда мы с отцом плыли из Англии на Ямайку, на палубе я появлялась только в одежде моряка, и многие принимали меня за юнгу. Капитан, который подружился с моим отцом, даже прикрепил ко мне матроса, чтобы тот обучал меня кое-каким корабельным премудростям – например, вязать морские узлы, вскарабкиваться на мачту… Как оказалось, я совершенно не боюсь высоты, и это буквально поразило всю команду. А еще – поднимать и свертывать паруса…

– То есть уже тогда вы как бы готовились к теперешнему перевоплощению. И занятие сие вам очень понравилось. – Грей снял башмаки и улегся на свой лежак, находящийся на втором ярусе. – Оно представлялось вам смесью детской шалости с игрой в театре на базарной площади.

– Во всяком случае, подобные перевоплощения меня интриговали.

– Как и вашего Рейтеля – преисполненная тревог и приключений жизнь на борту пиратского судна. Это вас роднило.

Анна взглянула на Грея с благодарностью:

– Нас это роднило, как точно вы это подметили. Хотя Рейтель то ли не сразу понял это, то ли слишком неохотно воспринял.

– Однако оставим в стороне чувственную часть этого рассказа и вернемся к его сути.

– Через год, сославшись на невыносимую тоску по родине, я упросила отца позволить мне отправиться в Англию вместе с моим дядей, лейтенантом пехотинцев, составлявших отряд охраны корабля. Того самого, где капитаном был друг отца. Плаванье оказалось очень рискованным, мы дважды вступали в схватку с пиратами, попали в жуткий ураган, две недели вынуждены были простоять у какого-то островка у Северной Африки, чтобы подремонтировать судно… Однако все это время меня воспринимали на корабле как юнгу. А я старалась не подводить.

– Возвращаться назад, на Ямайку, вам уже пришлось без дяди, и совершенно иным кораблем.

– В своем провидчестве вы просто невыносимы, штурман Грей. Если бы не столь откровенный разговор, я попыталась бы обмануть вас только для того, чтобы прекратить ваше ликование провидца. Но и на сей раз вы оказались правы: возвращаться мне пришлось совершенно иным кораблем, поскольку тот, на котором я прибыла в Англию, вскоре был отправлен в африканские колонии, о чем лично я узнала лишь после его отхода. А дядя получил новое назначение – комендантом какого-то форта в Африке. И поскольку денег у меня уже почти не было, мне не оставалось ничего иного, как наняться юнгой на одно торговое голландское судно, капитан которого вынужден был списать часть команды на берег, так как опасался бунта. К тому же на борту появились больные.

– Обычное явление.

– Что происходило дальше, как моя жизнь на корабле превратилась в сплошной ад и как я сначала оказалась в голландской колонии, а потом, с помощью индейцев, переправлялась на Ямайку, – это уже совершенно невыносимая история, пересказывать которую я просто не в силах. Да вы и так все прекрасно представляете себе.

На палубе послышались голоса. Это Вент пришел сменить на посту Лорда-Висельника, а значит, уже была полночь.

– 0у. – Много их бродит по Острову Привидений?

– Все зависит от количества рома, который употребишь, заступая на пост.

– Если бы хоть немного употребить… – мечтательно произнес Вент. – А то ведь капитан приказал: «Ни глотка», разве не помнишь? Возможно, я бы и налакался, однако согласись, приятель, что начинать службу у нового капитана с нарушения устава и его приказов – дело никудышнее. Да и потом, боцман у нас такой, что шкуру спустит и солью посыплет. И после всего окажется правым.

– Этот – да, посыплет, – прокряхтел Лорд-Висельник. – Не знаю, как ты, а пару глотков я все же пропустил. Под утро наверняка похолодает, а мои бедные кости…

– В этом раю никогда не холодает. Особой жары тоже не ощущается. Разве что влажность… Кстати, воскресший наш, Марр, поблизости не объявлялся?

– Пока нет. Сегодня он еще решит отлежаться, но уже завтра будет рыскать вокруг, как гиена у скотомогильника. Если бы он попался мне на глаза, я поступил бы с ним, как велят честь и кровь аристократа.

– Что же ты не поступил с ним, как велят твои честь и кровь, когда он попытался проткнуть тебя на глазах у всей команды? Если бы не этот сморчок Норвуд, вытаскивать из каюты нам пришлось бы не Джесса Марра, а тебя.

– Все произошло слишком неожиданно. – Грею показалось, что упрек Вента ничуть не смутил Внебрачного Лорда. И вообще, похоже было, что в любой ситуации он оставался в той роли – внебрачного сына лорда, – которую раз и навсегда избрал для себя. – И потом, увидим, как поведешь себя ты, когда этот мерзавец набросился на тебя, старая ржавчина.

Моряки обменялись еще двумя-тремя репликами, и Внебрачный Лорд отправился спать, а Вент затих где-то у мачты, очевидно, достал из кармана бутылку и, несмотря на уверения, продолжил свое привычное занятие.

– Капитан Рейтель сам похитил тебя? – полушепотом спросил Грей, возобновляя прерванный разговор.

– Наоборот, это я отыскала его.

– Где?

– В порту, конечно же.

– Еще одна история твоей жизни?

– Такая же странная и нелепая, как и все остальные.

– Тогда давай оставим ее на следующую ночь. Эта ведь у нас не последняя. Тем более, что и история тоже не последняя. Ты ведь еще далеко не все рассказала о своих отношениях с Джессом Марром и о гибели Рейтеля.

– Когда вы узнаете все-все, мне просто страшно будет оставаться с вами на одном корабле.

«Может быть, я тоже позабочусь о том, чтобы ты оказалась не только на другом корабле, но и посреди другого океана, – немстительно проворчал про себя Грей. – Впрочем, все будет зависеть от того, как будешь вести себя дальше…»

– Но ведь вы не выдадите меня?

– Об этом мы уже говорили. Клясться на Библии не собираюсь.

– Мы и в самом деле говорили об этом, однако цену молчания вы, мистер Грей, так и не назвали.

– Но ведь и ты еще не до конца поведала о своей судьбе, юнга Анна Норвуд.

– То есть мы еще вернемся и к судьбе моей, и к цене, – устало и с нескрываемым сожалением подытожила Анна Норвуд, погружаясь в полуночную дрему.

34

Первое, что ощутил Марр, открыв на рассвете глаза, – что он все еще жив.

Далеко в океане, из-за скалистого мыса, восходило солнце. Бухта дремала в полном штиле, при котором водная гладь напоминала осенний, еще «дышащий» молодой лед. Лес оживал голосами птиц и трещотками цикад, а стая чаек плавно кружила над прибрежными водами, как стая ангелов, отпевающих всех, кому этой ночью суждено было навсегда остаться в глубинах моря, и приветствуя тех, кто продолжал испытывать судьбу на его просторах и берегах.

Так вот, он, Джесс Марр, до сих пор принадлежал к тем, кто все еще испытывал…

С трудом поднявшись на ноги, он стоял, тесно прижавшись к стволу старого лавра и, обхватив его руками, смотрел туда, где из-за похожей на кратер разверзшегося вулкана возвышенности горы просматривалась верхушка мачты «Нормандца».

В эти минуты он даже не ощущал ненависти ни к Анне Норвуд, этой корабельной стерве, чуть было не отправившей его на тот свет, ни к Гунну и Венту, бездушно швырнувших его за борт. В конце концов, все проистекало так, как и должно было проистекать. Он и сам не раз бросался с ножом на совершенно невинных и вышвыривал за борт полуубиенных. Таков был тот мир, в котором он обитал вот уже добрых двадцать лет, таковыми были жестокие законы и традиции, царящие в корабельном пиратском братстве.

Но даже не ощущая никакой злобы по отношению к своим врагам, Марр оставлял за собой право мести. О, этого права не способен был отнять у него никто! Ибо отнять его можно было только вместе с жизнью. И тот, кто уже попытался сделать это, но кому это не удалось… Он должен понимать, что отныне обречен. На гибель, на страх перед гибелью, обречен на… обреченность.

Отпустив ствол лавра, Марр попридержал ногами землю, будто она, как палуба в сильную качку, уходила у него из-под ног, и, почувствовав, что способен удержаться на ней, начал медленно подниматься по склону гребня, чтобы взойти на равнину. Конечно, здесь у него было почти идеальное убежище, здесь его не было видно ни с моря, ни с глубины острова, но Джесс не мог оставаться на этом каменистом взморье слишком долго: нужно было во что бы то ни стало разыскать источник пресной воды и добыть хоть какую-никакую пищу. Воду и пищу. И сделать это нужно как можно скорее, пока солнце не поднялось достаточно высоко, пока на остров не снизошла губительная для всякого раненного и ослабленного жара.

Брел Джесс раскачиваясь, словно пьяный, в глазах его мутилось, и вообще, все уплывало и уходило из-под ног. Моряк понимал, что весь этот день ему надо было бы провести где-нибудь в спасительной тени, а еще лучше – в какой-нибудь холодной, влажной пещере, но ему нужны были вода и хоть какая-то пища. А еще оружие. Нож все еще был с ним. Но где-то там, под кустом, неподалеку от корабля, лежал его двуствольный пистолет.

Когда Джесс увидел, что на веслах шлюпки не Лорд-Висельник, а незнакомый широкоплечий парень, нормандская бородка которого, загорелое лицо и выступающий подбородок выдавали в нем бывалого, волевого моряка, он вдруг почувствовал неладное, и один из заряженных двуствольных пистолетов незаметно швырнул под куст. Причем сделал это так, что Анна Норвуд ничего не заметила. Теперь Марр благодарил удачу за то, что надоумила его на эту хитрость. Два пистолетных заряда на необитаемом острове – не так уж мало. К тому же у него есть нож. Все остальное, включая и право на жизнь, он себе добудет. Как добывал его в этой суровой жизни викинга уже не раз.

Если двигаться напрямик, до корабля было не так уж и далеко, однако Марр решил вести себя осторожно. Описав дугу, он побрел опушкой леса, который как раз напротив «Нормандца» резко уходил по склону вниз, к океану. Там он и выйдет на открытую местность, чтобы ползком добраться до заветного куста.

«Только ползком. Они не должны видеть тебя. Не должны знать, где ты и в каком состоянии. Они еще на рассвете бросятся искать тебя, шлюпку, а не найдя, с тревогой будут всматриваться в горы, в лес, каждую минуту ожидая твоего нападения. Постепенно ты превратишься в то самое страшное привидение Острова Привидений, которого они будут бояться, как сатаны. Ты же станешь истреблять их по одному. Похищать, пытать и распинать, как Иисусов. Никто, ни один из них, кто попадется тебе в руки, не умрет легкой смертью. Каждый пройдет через ад. Первого же из них ты исполосуешь ножом и, окровавленного, но еще живого и при полном сознании отвезешь на шлюпке на одну из прибрежных скал, что неподалеку от «Нормандца», чтобы вместе с членами команды наслаждаться его муками, его ужасом, его предсмертными стенаниями…»

Рядом с тем местом, где лес круто спускался к берегу, Марр наткнулся на дерево, увешанное небольшими красноватыми плодами, которых он никогда раньше не встречал. Побродив немного вокруг дерева, он нашел нечто похожее на дубинку и сразу же прикинул, что, если обрезать слишком длинный ствол и обчистить его от веток, то может получиться отличная боевая палица, наподобие тех, с которыми бросаются в бой некоторые племена аборигенов. Но пока что он использовал ее для добычи пищи.

Плоды оказались кисловато-сладкими, сочными, слегка напоминающими сливы. Он сбивал их целыми гроздьями, но съел лишь несколько, остальные развесил на ближайших кустах, чтобы подкрепиться ими на обратном пути. О, теперь, наученный горьким опытом, вернувшийся с того света, он будет расчетливым, мудрым и беспощадным. А еще – молчаливым.

«Ты слишком рано выдал себя, Джесс. Слишком много болтал, а потому слишком рано выдал свои намерения, свою злость и свое презрение. Теперь ты станешь мудрым – молчаливым и коварным, как сатана. Если уж тебе суждено остаться на этом острове, то ты должен сделать так, чтобы он стал твоим владением. Неважно – официальным или неофициальным, но твоим. И чтобы враги твои тоже остались на нем. В виде скелетов».

Мысль ему очень понравилась. Вообще, в эти минуты он начинал нравиться самому себе все больше. Распихав горсти этих «райских яблочек» по карманам, Джесс дошел до южной оконечности опушки и небольшими переходами – от куста к кусту, от валуна к валуну – начал пробираться в сторону «Нормандца».

На корабле все еще спали. Они уже, несомненно, заметили исчезновение шлюпки, поняли, что он, Джесс Марр, спасся, и добрую часть ночи провели в раздумиях и терзаниях, обвиняя друг друга в том, что столь безалаберно и легкомысленно отнеслись к самому ярому своему врагу.

Последние метры он полз, время от времени поднимая голову и хищно посматривая то на корабль, то на окрестные россыпи. Ночью кто-то из команды мог перебраться на берег и устроить здесь засаду. Они могли смастерить плот и переправиться на остров всей командой, только бы изловить его. Они были его врагами, и Марр ожидал от них всего, чего только можно ожидать от самых непримиримых, лютых врагов.

Однако засады не было. Вот он, пистолет. Лежит на нижней ветке куста, подпираемой толстыми стеблями травы, как толстой подстилкой. Резная рукоять его еще хранила влагу ночной росы, и Марр забеспокоился, как бы не отсырел порох. Впрочем, пускать оружие в ход прямо сейчас ему вряд ли придется. Оргия мести откладывается на неопределенный срок.

Все еще лежа под кустом, Джесс засунул пистолет за пояс, рядом с ножом, и съел несколько плодов. Они могли заменять пищу и воду, утоляли жажду. Благословенная Богом земля. Кто мог объяснить, почему сотни поколений его предков вынуждены были выживать на безжизненной каменистой земле Скандинавии, ютиться на скалистых берегах фьордов и беспрестанно завоевывать почти такие же суровые и неблагодатные земли, в то время как индейцы, эти дикие варварские племена, проводили жизнь в почти полном безделии, питаясь дарами господними, как манной небесной? Ни теплой одежды и обуви, ни каменного жилья, ни тяжкого земледельческого труда… Где справедливость, архангелы небесные?

35

Отлежавшись и перекусив, Джесс потуже завязал повязку на шее, приподнялся и… замер.

Прямо перед ним, у борта «Нормандца», стояла Анна Норвуд. Марр не мог понять, заметила она его еще до того, как он поднялся, или же эта их встреча взглядами оказалась совершенно случайной. Но сразу же узнал ее по стройной фигурке и по тому, как не по-мужски держит она – словно ребенка на руках – ружье.

«Выстрелит? Неужели выстрелит?!»

Скрываться уже не было смысла. Марр поднялся – однако пистолет из-за пояса не выхватил, – и теперь они стояли друг против друга, ожидая первого движения, первого шага, слова.

«Это ее вахта, – понял Марр, убедившись, что больше на палубе никого нет. – Она была на вахте и заметила меня совершенно случайно. Почему же не кричит, не поднимает тревогу? Не стреляет. Оторопела от страха?»

Как жаль, что в их отношения, в их судьбу вмешался сей мавр – капитан Рольф. Как же некстати он возник между ними! А ведь во время вчерашнего похода на остров Джесс вновь сумел овладеть этой мужеподобной красоткой.

Во время плавания, еще при жизни Рейтеля, у них уже было несколько тайных свиданий. Дважды он буквально силой и шантажом завлекал ее в свою каюту и брал самым грубым образом. Но однажды, когда капитан заночевал на берегу, она пришла к нему сама. Они провели тогда несколько сказочных часов любви. И совершенно непонятно, почему, уходя, Анна заявила, что это было их последнее свидание.

Да, вчера он вновь овладел Анной. Несмотря на ее жесточайшее сопротивление, на угрозу убить, если только посмеет прикоснуться к ней… «Угроза убить!.. Оказывается, она не была пустыми словами. Хотя кто бы мог предположить, что Анна попытается осуществить ее при первой же возможности?!»

А ведь какие сладостные воспоминания… Ковер из травы на склоне холма, с ниспадающего к небольшому озерцу, над которым, на зеленоватых замшелых скалах, играл на струнах радуги горный ручей… И женщина… Настоящая женщина, архангелы небесные! Здесь, на необитаемом клочке суши посреди взбесившегося океана…

Острое, незабываемое ощущение близости… запах женской плоти, женской груди, женских волос… Господи, скольких сладостей лишает себя всякий мужчина, презревший ласку женщины, близость семьи и самой земли, – лишь бы только скитаться морями!

Норвуд все еще не двигалась. Хотя нет, каким-то незаметным, едва уловимым движением переложила ружье так, словно собиралась выстрелить, не поднимая его, из-под руки, как умудрялись стрелять только очень опытные охотники да еще овладевшие оружием туземцы, почему-то не любившие стрелять от плеча, тем более – целясь так, как обычно целятся белые.

Как женщина она была великолепна. Потом, когда Анна наконец прекратила сопротивляться и предалась страсти почти так же самозабвенно, как предавался он… О, тогда она показалась Джессу богиней, сатанинским сладострастием во плоти. Все остальные женщины – не так уж много их случалось на его веку – отойдут в небытие, исчезнут из его памяти. Останется только эта. Ковер из трав, водопад, лазурное озерце… и обнаженная женщина посреди острова. Посреди дикого, необитаемого, райского по красоте и щедрости своей острова. Где они предавались любви, подобно Адаму и Еве.

Но те двое богосотворенных стеснялись своего греха, подступали к нему неумело и богобоязненно, в то время как он, Джесс Марр, предавался ему со всей возможной изощренностью. И это продолжалось долго, на удивление долго. Тем более, что и Анна – эта Ева Острова Привидений – чутко улавливала каждое его движение, поддавалась его натиску, отвечала, пусть и не столь откровенно, как собственной плотью, на каждый его порыв, каждое прикосновение его щеки, каждый поцелуй.

«Она не выстрелит, – молвил про себя Марр. – Тогда – да, тогда она действительно, решилась ударить тебя ножом. Но, может быть, только этим избавила от суда команды. А значит, спасла. Ибо кто знает, пожелали ли бы люди Рольфа высаживать тебя на этом острове в полном здравии и при оружии. Не проще ли повесить на рее или связаным бросить на съедение акулам? Так что, кто знает, возможно, убивая, на самом деле она спасала тебя.

Как она называла тебя тогда, сопротивляясь? “Нормандским извергом”? Вот именно “нормандским извергом”. Но как же точно, как сладострастно произносила она эти слова!».

Джесс уже окончательно убедился, что Норвуд не решится ни стрелять, ни поднимать тревогу. Но понимал и то, что в любое мгновение на палубе может показаться кто-либо из команды, и тогда уж выстрел прозвучит во что бы то ни стало.

Первые несколько шагов Марр отступал к каменному барьеру, пятясь и стараясь не сводить глаз со все еще стоявшей у борта женщины. Затем повернулся спиной и стал медленно подниматься по россыпи – самое удобное положение, при котором Норвуд можно было попасть в него. Несколько мгновений Джесс даже ждал этого рокового выстрела, ощущая холодок между лопатками. Но он так и не прогремел.

«Вдруг она умудрилась зачать от тебя! Существует ли в этом мире женщина, которая когда-либо зачинала от тебя? Может, и существует, но только знать этого ты не мог».

В каких только портах ни случалось ему бывать с женщинами! Иногда это были гулящие портовые девки, иногда невинные дурнушки из ближайших селений, рассчитывавшие покорить его, соблазнив крестьянской усадьбой и крестьянскими телесами. Но в последнее время все чаще – туземки или рабыни-негритянки, которые попадались им, когда удавалось захватить корабль, доставлявший в Вест-Индию «черное золото Африки».

Негров-мужчин они, как правило, убивали или оставляли несколько человек, чтобы в нужное время сажать их на весла и использовать как рабов, а потом, при случае, продавать. Зато женщины… О, когда на корабле оказывались негритянки, он превращался в плавучий сумасшедший дом, в океанские Содом и Гоморру. Но зачинала ли хотя бы одна из них? Возможно, даже родила. Хотя… вряд ли. Так, может быть, той, первой, которая осмелится родить от него, станет Анна Норвуд? Коль уж она умудрилась не зачать от своего Рейтеля.

Впрочем, кто знает, возможно, она и не отдавалась ему? Тянула до ближайшего английского порта, где их, уже помилованных, мог бы тайно от команды корабля обвенчать священник.

«Не утешайся столь примитивно, – укоризненно остепенил себя Марр. – Эта корабельная стерва спала с капитаном еще задолго до того, как попала на его корабль».

Спустившись с возвышенности, Марр окончательно убедился, что выстрела так и не последует, да и достать его пулей на таком расстоянии Анна вряд ли смогла бы. И теперь уже пошел увереннее. Хотя слишком долгое хождение давало знать о себе резко усилившейся болью в затылке и верхней части спины.

«Значит, она простила тебя! Иного объяснения ее молчания не существует. Он не выдала тебя команде, не схватилась за ружье сама… Из этого кое-что следует, приятель. Только не торопись, хорошенько продумай, как вести себя с этой корабельной стервой дальше, чтобы превратить ее из врага в союзницу».

– А ведь она действительно простила тебя! – вслух расхохотался Марр, убедившись, что поднимать на корабле тревогу Норвуд тоже не пожелала. – Она сумела простить тебя сразу же после того, как не сумела отправить на тот свет. Хотя страстно желала убить, а прощать не желала. Но простил ли эту корабельную крысу ты?! Сумеешь ли в принципе когда-либо простить?

Еще несколько минут назад Джесс готов был убить ее, как всякого другого члена команды. Но теперь что-то вдруг сломилось в нем, словно надломилось само острие его ненависти. Штурман понял, что не так-то просто будет казнить эту женщину, даже сгорая от мести. Что самое страшное, что он мог бы сделать с ней, впадая в яростную месть, – так это отвести на ту же поляну, над озером у водопада, где уже овладевал ею. Отвести, чтобы повторить все сначала, все то райское первобытное безумие… повторить.

Даже если окажется, что повторить все то, что случилось тогда с ним (все то, чего он желал и что перечувствовал, – всю ту страсть и все то безумие, через которое они оба прошли за несколько минут греховных забав), уже невозможно. Никогда. Ни с одной женщиной мира.

Он оглянулся. Фигурка Анны выделялась на фоне моря и корабля уже не так отчетливо. Теперь она сливалась с синевой горизонта, с безбрежием небес, и растворялась в нем. Тем не менее Марр отчетливо «видел», что она все еще смотрит ему вслед, стоит на том же месте, у борта, в той же позе, и всматривается. Возможно, жалея и о том, что совершила вчера в кают-компании, и о том, что не может последовать за ним; что даже крикнуть этому мужчине что-нибудь на прощание, и то ей уже не позволено. Пусть даже слова проклятия. Но женского. Женского проклятия. А это допустимо.

Сколько их просыпалось на голову Джесса, пока он сумел повалить ее там, на лужайке, и совершенно оголить! А ведь страсть все равно взяла верх. Теперь она тоже брала свое… Жестокая, безжалостная женская страсть, в отличие от мужской, круто замешанная на чувственности, сентиментах, на богоугодии материнства…

Собрав побольше «райских яблочек» и по дороге сбив гроздь бананов, Марр вернулся в свое логово. Забравшись под густой тенистый куст, продуваемый со стороны моря легким бризом, он позавтракал там и завалился спать. Повязку он решил пока не трогать, чтобы основательно заняться ею и раной только завтра. Так будет надежнее. Жизнь многому научила его и еще многому научит. Теперь он во всем будет мудрым, расчетливым и осторожным, станет настоящим подмастерьем жизни.

«Только бы они не наткнулись на тебя сонного… ангелочки каторжные», – уже совершенно беззлобно помянул Джесс Марр команду «Нормандца» на сон грядущий. И совсем уже добродушно вспомнил, что среди них ведь может оказаться и Анна. Его… Анна Норвуд.

36

Грей разбудил Анну около четырех ночи, и только тогда девушка узнала, что, оказывается, всю свою вахту преступно проспала. За что капитан любого из пиратских кораблей тотчас же мог вздернуть ее на рее.

Когда Вент пришел, чтобы разбудить ее, Грей, который в ту ночь так и не уснул и сонную затащил в каюту, запретил ему это делать, заявив, что вахту примет он, а уж затем разбудит Стива. Точно так же запретил рассказывать кому-либо, что во время вахты Норвуд уснул.

– Дело ваше, как вы тут распорядитесь, – согласился бомбардир предаться молчанию. – Но смотрите в оба. Чутьем чую, что нормандец этот где-то рядом. В любое время может подкрасться на шлюпке, снять вахтенного и завладеть оружием. Тогда все мы окажемся у него в заложниках.

– Думаю, что сегодня ему не до захвата оружия.

– Дело не в оружии, а в золоте, которое хранится в трюмах, – огрызнулся Вент. – Из-за него Марр из могилы поднимется. По-существу, мы восседаем на сокровищнице, и еще неизвестно, как капитан Рольф распорядится ею.

Грей понял, что Бомбардир (узнав, что Рольф назначил Вента старшим бомбардиром, все теперь только так и называли его: должность стала прозвищем) запускает пробный шар, выясняя, как штурман воспримет весть о несправедливом разделе сокровищ. Будто когда-нибудь, в какие-либо века раздел драгоценностей мог быть воспринят как справедливый. Даже если случалось, что он и в самом деле был таковым.

Прежде чем ответить, Грей деликатно вытеснил Вента из каюты, чтобы своим басом он не разбудил Норвуд, и только тогда заверил его:

– Уже все известно, Бомбардир: этот капитан распорядится корабельными драгоценностями вполне благородно. Рольф принадлежит к тем людям, которые привыкли распоряжаться всем, любыми сокровищами, в том числе и человеческими жизнями, исключительно благородно, исходя из священных морских традиций.

– Много ты знаешь о нем: «Жизнями человеческими!..» Насколько мне помнится, взяли нас на стоянке вместе. Но теперь ты ведешь себя так, словно пришел туда, к бухте, в которой мы спасались, вместе с Рольфом.

– Лучше скажи, как тебе удалось так быстро распрощаться с раненым Самуэлем? Ты заметил, что командор даже не устраивал тебе допрос?

– Это он, Самуэль, распрощался со мной. А заодно и с бренным миром.

– Не слишком ли быстро? Гунн сказал, что ты настиг его уже через полчаса после нашего ухода. И у него такое впечатление, что тронулся ты в путь вслед за нами, покончив с Самуэлем буквально через пять минут после того, как мы скрылись за ближайшим кустарником.

– Я ведь вам всем объяснил: раненый умер не по моему желанию, а по велению Господа нашего, – спокойно стоял на своем Вент.

Анна теперь уже не спала. Окончательно разбуженная басом Бомбардира, она поднялась с постели и осторожно подошла к двери, чтобы слышать их заметно поостывшие голоса.

– «По велению Господа», говоришь? – все еще не желал развеивать свои подозрения Грей.

– Легко, как всякий безгрешник, понявший, что Господь простил ему все земные грехи, – откровенно издевался Бомбардир, не поощрявший дотошности Грея в столь деликатном вопросе, как смерть раненого моряка.

– И где же его тело? – Констанций понимал, что выяснять обстоятельства гибели пирата Самуэля – дело бессмысленное. Тем более, что сам Самуэль наверняка не возился бы ни с кем из своих раненных собратьев и минуты. Приятелем Грея он тоже не числился. Просто штурман желал немного пошантажировать Бомбардира, дабы тот не смел больше огрызаться по поводу любого распоряжения капитана.

– Там же, где упокаиваются тела всех уважающих себя моряков. Не мог же я оставить его на берегу. А предавать земле было бы против его воли.

Беседуя, они отошли к мачте, и голоса их стали еще тише. Поняв, что лично ее, Анны, разговор этих двоих пиратов совершенно не касается, и что разглашать ее тайну Грей не настроен, Норвуд вернулась в постель и почти тотчас же вновь уснула. При этом она так и не поняла, что Вент приходил по ее душу и что Грей вызвался стать на вахту вместо нее: о вахте она как-то совершенно забыла.

До того, как спустя два часа в каюте прозвучал набатный голос Констанция, Анне снились луг у водопада, зеленый берег озерца, а еще… терзающий ее душу и плоть Марр. Сладко, бесстыдно терзающий ее плоть и душу «норманнский изверг». И терзание это продолжалось до тех пор, пока не появился Грей и не объявил, что ее время заступать на вахту. В принципе, он мог бы постоять и за нее, но это не прошло бы незамеченным, а подобные вольности на кораблях не приняты: вахта – дело святое.

Все еще находясь под впечатлением бесконечно длившегося сна, Анна вышла на палубу, мельком взглянула на пугающий очертаниями своих скал-привидений остров и подошла к левому борту. Океан безмолвствовал. Свинцово-пепельная гладь его – сколько достигал взор – казалась застывшей и безжизненной. Ни один парус не прорезал ту грань, за которой он сливался с поднебесьем, образуя непроницаемый сплав вечности.

Несколько минут Норвуд стояла с ружьем в руках, поеживаясь под великоватой, обнаруженной в штурманской каюте, куртке, которая, очевидно, принадлежала Марру, и в фантазиях своих досматривала сон. Усевшись на бухту каната, она вновь предалась этому же занятию и незаметно задремала. Сколько продолжался ее палубный сон, Анна не знала, помнит только, что проснулась так, словно кто-то подтолкнул ее в бок и предупредил: «Он где-то здесь, рядом!»

Подхватившись, Норвуд панически заметалась по покоящейся на отмели части корабля, заглянула на кончик кормы, осмотрела едва выступающий из-под воды нос… А затем словно бы прикипела к правому фальшборту, зорко всматриваясь в прибрежное пространство. Когда на едва освещенной восходящим солнцем излучине появилась фигура Марра, девушка вздрогнула, словно увидела перед собой то самое, ожившее привидение Острова Привидений, и хотела было закричать, позвать Грея, всех остальных. Но решила, что все это опять будет воспринято как проявление ее трусости. И вообще вся ее тревога выглядела бы глупо: все равно добираться до берега не на чем.

Следующим ее порывом стало желание выстрелить в бывшего штурмана «Нормандца», в мужчину, который долго и нагло шантажировал ее на корабле, а затем, уже на острове, изнасиловал, что называется, при первом же удобном случае. Но, вместо того, чтобы произвести свой роковой выстрел, Норвуд продолжала прижимать ружье к груди и неотрывно смотреть на гипнотизирующего ее Марра.

Юнга знала, что привело Джесса в столь ранний час к излучине: там лежал его пистолет. Анна заметила, как штурман бросил его, стараясь скрыть это не только от Рольфа и стоявшего на палубе Лорда-Висельника, но и от нее. Она помнила о пистолете, и, как только стало известно о том, что Марр ожил, обязана была предупредить об этом оружии капитана. Тот мог приказать матросам немедленно сколотить плот и послать кого-то за ним. Скорее всего этим «кем-то» оказалась бы она сама. В любом случае, сгораемый от ненависти и жажды мести «норманнский изверг» бродил бы теперь безоружным.

Если история с пистолетом всплывет, то есть если она сейчас же признается в том, что знала о припрятанном пистолете, ее сочтут за предательницу. И, в лучшем случае, изгонят из корабля. О худшем ей даже страшно было подумать.

«Какое же проклятье и чье свело меня с этим человеком на одном корабле, одном острове, в одном мире?» – с горечью размышляла Норвуд, наблюдая за тем, как Марр медленно, по-волчьи оглядываясь, уходит в сторону леса.

Вот он устало поднимается по склону возвышенности, и Анна еле сдерживается, чтобы не выстрелить ему вслед – очень уж удачно открывался ей сейчас этот пират. Вот бредет по седловине и наконец скрывается на опушке леса.

Но как только это произошло, Анна вдруг представила себе, как трудно и больно передвигаться теперь этому раненному человеку. И как страшно ему, раненному, обессиленному, было этой ночью одному, на безлюдном острове, в лесу. А ведь еще не известно, как долго придется ему скитаться по горам и лесам Острова Привидений, прежде чем какой-то случайно прибившийся сюда корабль решится взять его на борт, да и то до ближайшего порта его, возможно, доставят закованным в кандалы, как морского разбойника.

«Если бы ты не ударила его ножом, может быть, все и обошлось бы. Мужчины каким-то образом нашли бы общий язык, и теперь Марр спал бы в матросской каюте или готовился заступить после тебя на вахту. Негодяй он, ясное дело, отпетый, – вспомнилось Анне, как долго и упорно добивался ее на корабле этот крепкий медведеподобный мужчина, какие интриги плел к каким ухищрениям прибегал, чтобы тайно от капитана Рейтеля превратить в свою любовницу. – Но ведь и все остальные на этом корабле тоже оказались здесь не после монастырских келий, и к святым великомученикам их не причислишь. И потом, не появись на “Нормандце” ты, Джесс оставался бы обычным пиратом, первым штурманом, пусть не самым любимым на корабле, но все же…»

Это ты, без особого раскаяния, – говорила себе Норвуд – нарушила устав, уговорив капитана Рейтеля взять тебя с собой; ты, в конечном итоге, привела к гибели и капитана, и теперь вот ведешь к погибели Марра. Не зря все старинные поверья моряков предупреждают, что женщина на корабле – что Сатана в церкви. То ли еще было бы, если бы Джесс выдал тебя команде.

Да, история пиратства уже знала случаи, когда женщины тоже становились пиратками. Причем становились ими, прокрадываясь в команду в мужском одеянии, чтобы сражаться рядом с возлюбленными. Но для этого следовало как-то улучить момент и «преподнести» пиратку команде, а Рейтель на это все не решался и не решался, хотя Норвуд всячески подталкивала его к этому, заявляя, что сама, без его согласия, готова предстать перед моряками с покаянной головой.

Еще несколько минут Анна пристально всматривалась в голубоватую дымку, медленно таявшую над побережьем, надеясь, что где-то там, на склоне гряды, уходящей к мысу Аборигенов, как она назвала его для себя, вновь появится могучая гороподобная фигура Джесса Марра. Поймав себя на том, что она действительно хочет опять увидеть его, Норвуд мысленно перекрестилась: «Упаси меня Господь! Только этого мне сейчас не хватало!»

Задумавшись, Норвуд совершенно забыла о поставленном прикладом на палубу ружье, но в ту минуту, когда оно должно было соскользнуть по фальшборту и упасть – хорошо бы не в океан! – чья-то рука ловко подхватила его.

– Скоро ты не только ружье упустишь, но и сам за борт выпадешь, – услышала она за спиной голос Грея. – Придется тебя почаще ставить на вахту, чтобы научился нести ее.

Услышав, что штурман обращается к ней как к мужчине, Норвуд облегченно вздохнула. Значит, тоже не выдаст.

– Всего лишь задумался.

– Или засмотрелся? Там кто-то появлялся? Покажи, где именно.

– Никого там не было.

– Вообще никого? Ни привидения, ни даже Джесса Марра?

– Откуда ему здесь взяться, Джессу Марру? – недовольно проворчала Анна.

– Не знаю, откуда именно, однако появиться рано или поздно он должен. Теперь Джесс будет кружить вокруг корабля, как выслеживающая добычу акула. Он что действительно не появлялся?

– Если бы кто-либо появился, я тотчас же доложила бы капитану.

– «Доложил», – вполголоса, внушительно исправил ее ошибку Констанций Грей. – Ты по-прежнему Стив Норвуд. Я тоже буду обращаться к тебе, как к мужчине. Или, может, ты намерена – прости, намерен; вот видишь… – открыться. Только правду, правду… Чтобы не получилось так, что ты откроешься капитану, потом Гунну, а я «узнаю» об этом – официально, разумеется – последним.

– Это капитан станет последним, кому я решусь открыться на этом корабле.

– Разумно.

– Тебя ведь все время волнует, как бы Ирвин Рольф не догадался, что я – женщина. Точнее, как бы мы с ним не сдружились. Потому что тогда он так или иначе узнает, кто я. Был бы ты женщиной, я решил бы, что ревнуешь.

– Был бы я женщиной – если бы я только мог стать на этом корабле женщиной, – капитану Рольфу уже было бы не до тебя. А если бы ты раскрылась, тебе пришлось бы уходить на остров вслед за Марром.

– Жестокая ревность.

– Ревность всегда жестокая, иначе что это за ревность?

– А что касается Марра… – Анна долго молчала, колеблясь: говорить то, что хочется сказать, или лучше отмолчаться? – Не хотелось бы, чтобы ты бесконечно упоминал его имя.

Грей сдержанно и недоверчиво рассмеялся.

– Однако сказать ты намеревался что-то другое. – В это время из каюты, словно медведь из берлоги, выбрался Гунн. Сурово осмотрев палубу и обнаружив Грея и Норвуда у правого борта, он недовольно прорычал:

– Какого дьявола, якорь вам под виселицу?! Что вы там шепчетесь? Если затеяли бунт, то лучше сами полезайте на реи и подвешивайтесь там. – Говорил он все это, вроде бы, шутя, однако никакая шутка не могла избавить его слова, его тон и его лицо от того налета свирепости, который всегда отпугивал каждого, кому приходилось иметь с ним дело.

– Да погоди ты со своими реями, – огрызнулся Констанций. – Мы обдумываем, как теперь обезопаситься от Марра. Найти его, изловить и в конце концов отправить туда, куда ему дорога.

– А что тут обдумывать? – недовольно уставился на них Гунн. Сама необходимость что-либо обдумывать вызывала в нем отвращение ко всякому думающему, а вместе с ним и чувство мучительного невосприятия. – На рею его – и все тут!

– Прикажете прямо сейчас или сначала сойдете на берег, чтобы изловить его?

– И сойти, – пожал плечами Гунн. – А затем поймать и сюда, на рею!

Он спустился к затопленной части корабля, до пояса оголился и, войдя в воду, долго умывался, фыркая и постанывая от удовольствия.

– Так что ты хотел сказать? – нетерпеливо напомнил Грей Анне. – Все равно ведь поговорить не дадут.

– Да теперь уже не стоит об этом, – вполголоса пробубнила Анна.

– И все же?

– Может случиться так, что я и в самом деле подамся на остров вслед за Джессом.

– Так я и думал. Он овладел тобой. И случилось это уже здесь, на острове.

– Случилось. И не раз. Началось еще тогда, когда «Нормандец» был под парусом.

– Все понятно. Ты познала его мужскую силу. И хотя насилие, с которым овладел тобой Джесс, поначалу вызвало у тебя отвращение, теперь ты вспоминаешь об этом приключении, как о сладком сне. – Норвуд заметила, как у Грея загорелись глаза. Произнося все это, он – возможно, сам не замечая этого, – захватил ее за предплечье и тормошил, словно пытался выбить такое признание, которое все еще оставалось ее, Анны, женским табу.

– Тебе, мужчине, я не должна признаваться во всем этом, штурман Грей. И давай больше не говорить о чем-либо подобном. Ведь, что ни говори, а с той поры, как мне пришлось открыться, мы уже не можем вести себя так, словно ничего не произошло и словно мы – два обычных матроса. Особенно когда остаемся наедине.

– Пока рок сводит нас на одной палубе, именно так мы и будем вести себя, – сдержанно объяснил Грей. – А что касается твоего намерения уйти вслед за Джессом…

– Ну, это еще не намерение. Просто порой кажется, что я могла бы решиться на такой шаг.

– …То, возможно, – не дослушал ее Констанций Грей, – на твоем месте я поступил бы точно так же. Последовал за ним на остров. Если только память о погибшем капитане Рейтеле не жжет тебе душу факелом мести.

Слушая его, Анна посматривала в сторону, словно ожидала, что там вновь появится Джесс Марр. Грей, конечно, вновь затронул струны, притрагиваться к которым чужой руке не позволительно. Да только что она могла поделать, какие слова и поступки противопоставить?

– Потребность мести еще есть, – согласилась она после недолгого молчания. – Вот только факел… Факел, кажется, угас. Теперь уже окончательно.

– Начав угасать еще при жизни капитана?

– С тех пор, как я впервые оказалась в каюте штурмана Марра.

– Кто бы мог представить себе такое?! – округлились глаза Грея. То, что он только что услышал, совершенно меняло представление Констанция о характере отношений между Анной и Джессом.

– Поэтому никогда больше не напоминай мне о покойнике-капитане. И не провоцируй на месть Марру. Мне и без того нелегко.

– Наоборот, хотел посоветовать, чтобы, если уж решишься на встречу с ним, то решайся без чувства мести. – Он, конечно, лгал. Но это была ложь во спасение. Ее, Анны Норвуд, спасение.

– Дай-то бог, чтобы и он тоже усмирил и гнев свой, и мстительность.

«Черт возьми! – изумился Грей, вдруг поняв, что сейчас произошло. – Да ведь у Джесса Марра, оказывается, появился союзник. Тайный, осведомленный обо всех замыслах и действиях команды “Нормандца”. А это уже опасно, крайне опасно». А главное, как теперь должен вести себя он, Констанций Грей? Известить капитана – значит, предать Анну. Умолчать? Станнешь союзником Марра. И если, в конце концов, предательство Анны Норвуд всплывет, предстанешь перед судом команды как ее сообщник.

– Послушай, Стив Норвуд, мне понятны твои чувства, и выдавать тебя Рольфу я, как видишь, не тороплюсь. Но если окажется, что, пребывая на корабле, ты хоть каким-то образом поможешь Джессу расправиться с кем-либо из моряков команды, я лично отправлю тебя на дно.

– Что ты, Констанций?! – ужаснулась Анна. – Пока я на корабле, я – член команды. Для меня это свято. – А немного помолчав, вдруг уточнила: – Но лишь пока я на корабле.

37

Сразу же после завтрака Рольф вывел команду на палубу и приказал немедленно сооружать плот.

– Быстрее, скитальцы шальных океанов, быстрее! – подгонял он, первым бросаясь с топором на затопленную часть корабля, чтобы извлечь из его бортов и надстроек как можно больше бревен и досок. – Потеряв шлюпку, мы потеряли связь с землей. Теперь нам нужен плот, большой плот, иначе этот корабль превратится для нас в погибельный остров.

– За топоры, якорь вам всем под виселицы! – поддержал его Гунн. – За топоры, пока нас не осыпают роем стрел, океан не штормит, а небо благоволит к нам.

Океан и в самом деле предался такому редкому в этих краях штилю, а небо оставалось безоблачным и возвышенно-лазурным, как роспись на куполе храма.

Никаких признаков появления туземцев на море или на острове тоже не было. Но капитан словно что-то предчувствовал – то ли шторм, то ли нашествие, – и его нетерпение и встревоженность передавались команде.

Вент и Лорд-Висельник и в самом деле оказались неплохими плотниками. Мастерски орудуя топорами и пилами, они быстро подгоняли бревна так, чтобы между ними оставалось как можно меньше зазора; подравнивали их и попарно сбивали гвоздями, а затем каждую пару связывали между собой канатами.

Материала оказалось вполне достаточно, и уже к обеду огромный и почти готовый плот, защищенный от постепенно нарождающейся океанской волны правым бортом «Нормандца», успокоительно покачивался между кораблем и берегом, превращаясь в своеобразный наплавной – метров шесть в длину и около трех в ширину – мост.

Если бы Бухта Отшельника оказалась чуточку поближе и к ней не нужно было пробираться через горный массив, они, возможно, соорудили бы еще два таких плота и, развернув их в длину, фактически соединили бы корабль с ближайшей отмелью. Но до бухты и «Адмирала Дрейка» было далековато, а им нужен был большой устойчивый плот, способный перевозить орудия и бочонки с провиантом.

– Да это же не спасательный плот! – воскликнул доселе сдержанно молчавший Гунн, вдоволь налюбовавшись творением «плотников». – Это Ноев ковчег, два якоря всем нам под виселицу! На нем можно спокойно переплыть океан!

Как только работа над ковчегом была окончательно завершена, Вент, Лорд-Висельник, Гунн и Грей отправились на нем к берегу, срубили там два нетолстых, высоких дерева и скрепили плот их стволами, как двумя мощными килями. Теперь они уже не сомневались в прочности ковчега, и верили, что такое надежное судно еще не раз сослужит им службу не только у бортов «Нормандца», но и в Бухте Отшельника. Однако Вент этим не ограничился. Он предложил соорудить еще один плот, чуть поменьше, чтобы затем стволами деревьев соединить их вместе.

Не прибегая к спорам и дискуссиям, шестеро моряков снова набросились на корабль, а затем свалили три дерева, стволы которых очень напоминали стволы корабельных сосен, что шли на кили и мачты на верфях Англии, и соединили оба суденышка вместе. Таким образом получился мощный плот-фрегат, к которому плотники приспособили невысокие дощатые борта и даже очертили канатами фальшборт. К тому же они соорудили довольно просторную надстройку, которую разделили на две каюты, и обтянули ее парусиной, чтобы защитить себя от дождя.

– Вы что строите: плот или королевскую яхту? – негодовал Рольф, которого судостроительная основательность матросов уже начинала выводить из себя. Тем более, что, установив мачту, Вент и Внебрачный Лорд решили соорудить еще и небольшие порты для орудий. – Нам пора заняться перевозкой.

– Не волнуйтесь, капитан, – успокоил его Гунн, которому старательность плотников, наоборот, очень нравилась. – У нас здесь будет столько времени, что мы не только перевезем по частям весь «Нормандец» вместе с содержимым его трюмов, но и добрую часть вон того мыса вместе со всей его растительностью, якорь нам всем под виселицу.

Рольф махнул рукой и больше не сопротивлялся, только все тревожнее посматривал на тот самый мыс, который Гунн собирался перевозить. Под вечер огромное неуклюжее сооружение, и в самом деле напоминающее Ноев ковчег, было готово к отплытию. Нос, корма, борта, подставки и порты для четырех орудий, некое подобие надстройки с двумя каютами, мачта с парусами, три пары весел и руль на корме в придачу… Сама же корма получилась приподнятой и обведенной легкими бревнами, из-за которых можно было вести огонь, как из форта.

Осмотрев это странное сооружение, капитан остался не менее доволен, нежели Гунн и все остальные моряки, но, как никто из них, понимал, что целый день ими упущен. А еще неизвестно, что принесет им день грядущий.

– Меня беспокоит то, что уже двое суток «Адмирал Дрейк» остается без присмотра, – проговорил он, когда все вновь собрались в кают-компании. Ужин был довольно пышным: с супом, копченым мясом и вином. – Как бы его не обнаружили аборигены или пираты.

– Не говоря уже о том, что на него может наткнуться и наш коллега, Джесс Марр, – напоминал Лорд-Висельник. – А, прячась за корабельными надстройками, перестрелять нас прямо на плоту – сплошное удовольствие.

– Хватит каркать, якорь тебе под виселицу! – огрызнулся Гунн, понимая, что упрек адресован прежде всего ему. – Ни сегодня, ни завтра добраться до корабля он будет не в состоянии. Особенно если учесть, что Джесс даже не догадывается о его существовании. Конечно, если бы в его руки попал весь тот арсенал, что имеется на «Адмирале Дрейке»… К тому же он наверняка неплохо управляется с орудиями.

Грей искоса взглянул на Анну Норвуд. Он хорошо понимал, каково ей сейчас, при ее-то двуличии.

– Когда доходило до стычек с военными кораблями, Джесс сам становился к одному из орудий, – угрюмо поддержала Норвуд боцмана. – Капитан Рейтель считал его лучшим бомбардиром команды.

Это ее сообщение моряки выслушали с мрачной заинтригованностью. Каждый из них в душе подумал при этом, что лучше бы иметь такого моряка в своей команде, нежели во врагах.

– Как только начнем перевозить содержимое трюмов «Нормандца», Марр обязательно постарается проследить, где мы разбиваем лагерь, – вновь заговорил Рольф. – И тогда ему откроются и Бухта Отшельника, и фрегат. А поскольку он постоянно будет следить за нами, оставаясь при этом невидимым, то какое-то время нам придется охранять оба корабля, да к тому же оберегать плот.

– И трудно предположить, джентльмены, – попытался завершить его мысль Лорд-Висельник, – что нас слишком много для всего этого.

– Значит, нужно устроить засаду, – предложил Гунн, наполняя свой кубок бархатистым испанским вином. – И лучше всего это будет сделать здесь, у «Нормандца». Допустим, где-нибудь на опушке леса, которую ему никак не миновать, если он захочет поближе рассмотреть, что здесь происходит. Главное, первыми обнаружить его, а потом уж мы устроим облаву, как на волка.

– Я готов сам выследить его, – неожиданно предложил Внебрачный Лорд. – Не просто устроить засаду и ждать, но обнаружить, выследить и… как велят мне кровь, честь и долг аристократа.

– Кровь, честь и долг аристократа велят сражаться в открытом бою, а не выслеживать и расстреливать из засады, – кротко, но в то же время убежденно заметила Анна.

Внебрачный Лорд сначала снисходительно осмотрел Норвуд и презрительно хмыкнул. Затем вальяжно откинулся на спинку кресла и, глядя в потолок, пророчески изрек:

– Неужели никто не замечает, что это только тело Марра бродит по острову? Дух же его все еще на корабле. И еще не известно, в кого он воплотится уже следующей ночью.

– На что вы намекаете? – отшатнулась Анна.

– Не в моих правилах намекать. Слова я прошу лишь тогда, когда вынужден констатировать очевидные факты.

– Послушайте, вы, – мгновенно вмешался Грей, – кажется, еще вчера вы убеждали нас, что являетесь внебрачным сыном лорда. Так вот, попытайтесь и впредь оставаться им. Иначе мы станем воспринимать вас как внебрачного выкидыша гориллы. А это не одно и то же.

Гунн глуповато хохотнул. Капитан тотчас же предусмотрительно приподнялся, чтобы не допустить окончательной ссоры. Норвуд, тая улыбку, отвернулась. Грей же, не давая Внебрачному Лорду опомниться, продолжал:

– Разве не Норвуд спас вас от смертельного удара штурмана? Разве не он, единственный, сумел прийти вам на помощь? Так что ж вы пытаетесь изображать из него врага?

– Дело в том, мой юный собрат, что старая морская дружба порой оказывается сильнее и дальновиднее вспышки ненависти или случайной ссоры. К чему это приводит, лучше всего знают те, кто, застигнутый корабельными бунтами, оказался на дне морском и кто уже не способен молвить ни одного поучительного слова. А мне не хотелось бы, чтобы на остров был высажен еще один матрос.

– Может сложиться так, что все мы останемся здесь. Поэтому стоит ли загадывать? Кстати, ночь должна выдаться спокойной и лунной, – мудро увел разговор от опасной темы Грей. – Поэтому первый рейс следует сделать уже сейчас, поскольку ночью Марр вряд ли станет бродить по острову, выслеживая нас.

С минуту за столом царило тягостное молчание. Грей понимал, что своим предложением он лишает людей счастливой возможности отоспаться после трудного дня. Но в то же время никто не мог отрицать, что при сложившихся обстоятельствах это единственный способ начать переброску всего необходимого на «Адмирала Дрейка», не подвергая себя опасности быть выслеженным Марром.

Разрушил эту тягостность, как и положено, сам капитан.

– Нас слишком мало. И пока в трюмах столько драгоценностей, а местные воины-аборигены жаждут мести, разделяться на два экипажа крайне опасно. Ибо может случиться, что в конце концов мы потеряем оба корабля.

– Вместе с жизнями, джентльмены, – уточнил Внебрачный Лорд. – Нашими жизнями.

– И что же вы предлагаете, капитан? – поинтересовался Вент.

– Устроить себе адскую ночь, в течение которой мы попытаемся как минимум дважды добраться до «Адмирала». А днем следует проникнуть в трюмы и извлечь из них все то, что еще можно извлечь. Чтобы следующей ночью окончательно перебазироваться в Бухту Отшельника.

– …Соорудив для этого еще один плот, – опять пробасил Гунн. – Кстати, таким образом мы спасем немало строительного материала, таящегося на «Нормандце». И еще замечу, что в местном лесу много прекрасного корабельного дерева, из которого очень быстро можно построить и хижину, и некое подобие форта. А главное, использовать его для ремонта фрегата.

– Зачем нам сооружать хижину и форт, если у нас есть корабль? Подремонтируем – и двинемся в путь, – не согласился с ним Вент.

– Вы забыли о скалах в проливе, джентльмены, – напомнил Внебрачный Лорд. – И потом, как мне кажется, очень скоро в этих краях начнется сезон дождей и штормов, то есть некое подобие местной зимы. И если нам не удастся выбраться из залива на корабле, то придется зазимовать и выдерживать осаду аборигенов.

– И потом, вспомните, что, как показывает карта, поблизости расположены только три более или менее крупных островка; два из них населены аборигенами, третий, очевидно, остается таким же необитаемым, как и Остров Привидений, – вновь заговорил Рольф. – А до Ямайки – сотни миль. До других английских владений – еще дальше. В то время как встреча с испанскими или французскими военными кораблями, не говоря уже о встрече с пиратами, не сулит нам ничего хорошего.

– А все потому, что нас слишком мало, – торжественно заключил Внебрачный Лорд.

– И есть подозрение, что размножаться мы тут не сумеем, – прорычал Гунн.

– Кто знает, кто знает… – многозначительно ухмыльнулся Грей, но, к счастью, никто не обратил внимания на то, как встревоженно взглянул на него юнга Норвуд. – Мало ли что может случиться.

– Поэтому хватит роптать! – не уловил тонкости его намека боцман. – Мы будем делать то, что прикажет капитан, якорь нам всем под виселицу!

– Но все ли будут? – едва слышно проворчал Грей.

– И болтать – тоже хватит! – еще сильнее взревел Гунн, недовольный тем, что капитан слишком деликатничает, не проявляя нужной решительности. – Пусть только кто-нибудь посмеет увиливать от работы! Загрузку плота «Ковчег Привидений» начинаем немедленно, сто якорей нам всем под виселицы!

38

Только теперь, когда на плот удалось загрузить целый арсенал оружия, а также бочонки с порохом и провиантом, создатели его по-настоящему оценили и свое трудолюбие, и предусмотрительность: окажись их творение помельче размерами и не столь устойчивым, рейс на нем, при экипаже в четыре человека, мог бы показаться почти бессмысленным.

К десяти вечера, когда над островом неожиданно – как всегда в этих местах – снизошла чернота ночи, постепенно осеняясь сиянием луны и ясностью звездного неба, «Ковчег Привидений» был готов к отплытию.

– Ну вот, теперь сами убедились, что, если не случится непредвиденного, к полуночи мы уже можем быть у борта «Адмирала Дрейка», – проворчал Гунн, все еще упрекая всех остальных в медлительности и нерешительности. – А то бы вся ночь зря пропала.

Рольф видел, что боцман острее всех воспринимает временность и неуместность их пребывания на осколке «Нормандца» – ту неуместность, за которую они и в самом деле могут заплатить и «Адмиралом Дрейком», и своими жизнями. И, в общем-то, понимал его. В то же время ему по-человечески жаль было покидать на произвол судьбы остатки погибающего судна. Слишком долго он был отшельником, слишком тягостно тосковал по кораблю, чтобы вот так вот, безжалостно, отдавать «Нормандца» на растерзание океану.

– Вент и Грей, остаетесь здесь. Сооружаете плот и внимательно следите за подходами к судну. При малейшей опасности даете выстрел из орудия, который мы, конечно же, услышим и на «Адмирале». Для нас это будет сигналом тревоги.

– Все ясно, капитан, – покорно согласился Вент. – Мне хотелось бы взглянуть на этот ваш легендарный фрегат уже сегодняшней ночью, но приказ есть приказ.

– Налюбуетесь им во время следующего рейса, – добродушно пообещал Рольф. – Мы не собираемся скрывать его от вас. Но сейчас, здесь, на «Нормандце», должен остаться хотя бы один опытный моряк, умеющий к тому же ладить с топором, пилой и канатами.

Последним ступив на борт «Ковчега Привидений», капитан махнул рукой Лорду-Висельнику, чтобы тот отвязывал плот, но Грей упредил его.

– Извините, капитан, – неожиданно нарушил он согласие, – но просил бы оставить вместе с Вентом Стива Норвуда.

Все, в том числе и Норвуд, недоуменно посмотрели на Грея: было бы понятно, если бы он просто попросил взять его на плот. Но Констанций сразу же назвал того, кого следовало оставить на «Нормандце», а это уже нарушало всякие нормы матросского приличия.

– Тоже не терпится взглянуть на «Адмирала», штурман? – выручил его капитан, сам того не ведая.

– Очень хотелось бы, сэр. Точно так же, как юнге Стиву Норвуду хотелось бы еще одну ночь провести на своем корабле. Возможно, для него это последняя ночь на «Нормандце». Почему бы не позволить попрощаться с ним? Я прав, юнга?

Рольф сразу уловил, что предложение это оказалось для Норвуда полной неожиданностью. Однако возражать не стал. Он уже заметил, что Грей старается держаться поближе к нему, и не считал это слишком уж большим недостатком; ведь существовало то, что их по-настоящему сближает, – возраст.

– Это действительно важно для вас, Норвуд, – провести еще одну ночь на родном судне?

– Пожалуй, я останусь, – неохотно согласился Стив. – Последняя ночь, сэр. Грей, как всегда, прав.

– Ну, если «как всегда», – иронично ухмыльнулся Рольф. От капитана не ускользнуло то обстоятельство, что между Греем и Норвудом установились особые отношения, однако это его не настораживало: в конце концов, им, самым молодым в команде, действительно лучше держаться вместе.

– Последний вечер… – удрученно промямлил Норвуд.

Когда он оставлял плот, капитан при всех предложил то, что в данной ситуации лучше всего было предлагать именно так, при всех, поскольку шепот мог вызвать слишком опасное подозрение:

– Если вдруг появится Марр, попытайтесь поговорить с ним. Объясните, что со временем мы создадим лагерь на берегу, и он, если только пожелает, спокойно сможет обосноваться на «Нормандце», извлекая не добытые нами сокровища. То есть все оставшееся после нас достанется только ему.

– А что, неплохие условия для переговоров, – поддержал его Гунн.

– Ну а что на эти же остатки будут претендовать и аборигены… – добавил Вент, – не мы тому виной.

– Все, что Джесс добывает, все – ему! Обрадуйте его этим, Норвуд, – хитровато ухмыльнулся боцман.

– Жизнь прекрасна сама по себе, господа, – подытожил Внебрачный Лорд, оставаясь доволен тем, что Грей отправляется на «Адмирала Дрейка». Ему откровенно нравился этот парень, несмотря на то, что недавно они поцапались. С ним, как и с капитаном Рольфом, Том чувствовал себя намного «аристократичнее», нежели в обществе Гунна и Вента. Не говоря уже о Марре. – Пока мы не ценим ее, она не ценит нас.

Вся эта история с Марром не очень-то встревожила Рольфа. Он все еще пребывал в состоянии истосковавшегося по общению отшельника, и эти люди, этот осколок корабля, плот, сами голоса матросов, весело переговаривающихся перед недалеким и неопасным рейсом, – в очередной раз убеждали его, что жизнь все еще прекрасна.

Плот – с виду огромный и неуклюжий – под парусом и веслами продвигался на удивление быстро, и уже через полчаса мореплаватели достигли скалистого мыса; за ним начиналась цепь фьордов, один из которых завершался проливом в Бухту Отшельника.

– Вы ощущаете?! – обрадованно воскликнул Рольф, когда «Ковчег Привидений» достиг западной оконечности мыса. – Да ведь здесь же мощное прибрежное течение. Я-то все решал для себя: с какой стати наше скопище бревен несется, подобно крейсерской яхте!

За скалой, напоминающей полуотрубленный хвост динозавра, ветер уводил плот на запад, поэтому капитану пришлось сместить парус под таким углом, чтобы, не упуская его порывов, направить ковчег в сторону бухты, удерживая его как можно ближе к берегу.

– Наверное, нам лучше уйти на десяток кабельтовых в океан, – посоветовал Грей, использовавший огромное, тяжелое весло в качестве руля, – чтобы и ветер улавливать, и обезопасить себя от подводных скал?

– Не похоже, чтобы здесь, поблизости… – попытался было возразить Рольф, но в это время левый борт плота наткнулся на скалистую банку, приподнялся, и морякам понадобилось немало усилий, чтобы не дать «Ковчегу Привидений» ни развернуться, ни, тем более, уйти правым бортом в глубину.

После всей этой суеты возражать Грею капитан уже не решался.

– Вынужден признать, джентльмены, у Грея чутье истинного штурмана, – не упустил возможности поддержать парня Лорд-Висельник. Для него это была прекрасная возможность заявить, что о недавней стычке из-за Норвуда забыто.

Скорое свидание с кораблем взбодрило всех настолько, что они радовались ему, словно возвращались в родной дом. Друг за другом каждый из них запел свою песенку, и вскоре над ночным побережьем и над пенистой кромкой океана зазвучал целый хор: неспевшийся, бесталанный, но зато мощный, словно в устах моряков звучали не легкомысленные кабацкие напевы, а грозные боевые гимны.

Плот уже подошел к горловине бухты, когда все тот же неугомонный Грей неожиданно умолк. Оставив руль, он перешел на нос плота, чтобы перед глазами не мельтешил парус, и, всмотревшись в черноту ночного горизонта, возбужденно произнес:

– Там огни! По-моему, там огни. Взгляните туда, капитан!

– Костры туземцев на соседнем острове, – объяснил его видение Гунн.

– Разумное объяснение, боцман. Однако соседний остров отсюда не виден, – задумчиво возразил капитан, становясь рядом с Греем и наводя подзорную трубу в том направлении, в котором указывал штурман. Оказалось, что огни видел только Констанций, у капитана и остальных зрение оказалось послабее. – К тому же его северная оконечность, горная вершина которой иногда, в ясную погоду, просматривается с вершины над Бухтой Отшельника, находится значительно южнее, и с этого места открываться не должна. Его береговая линия уходит на юго-восток.

– Тогда что мы гадаем, барон фон Рольф? – молвил Внебрачный Лорд. – Если там действительно что-то светится, значит, мы видим или огни корабля, или отблески ада. И хотелось бы, чтобы ада. Корабль нам ни к чему.

– Но мы – на безлюдном острове, и пока без корабля, – заметил Грей. – Ибо еще не известно, способен ли «Адмирал Дрейк» выйти в открытый океан.

– Так вот, сынок, до тех пор, пока ты не уверен, что твой собственный корабль не способен пересечь океан от Нового Амстердама[11] до Йорка[12], радоваться любому появившемуся вблизи кораблю – все равно, что радоваться припасенному для тебя савану.

– Пока что ясно только, что этот корабль дрейфует у острова, – молвил капитан, не отрываясь от трубы. – И, очевидно, часть команды высадилась на сушу в поисках воды и провианта.

– Или в поисках нас, ржавый якорь им под виселицу, – мрачно проворчал Гунн. – Завтра они разберутся, что к чему, и появятся здесь. А наткнувшись на останки «Нормандца», уже не остановятся и пойдут рыскать по острову. Жаль, что нас маловато. Можно было бы подойти за полночь к кораблю и тихонько взять его на абордаж.

– Если им известно, что на «Нормандце» были сокровища, то стычки с ними не миновать, – согласился Рольф.

Еще несколько минут понаблюдав за далеким, затерянным в океане огоньком, капитан и Грей утвердились в мысли, что корабль действительно стоит на якоре, и вновь направили плот в Бухту Отшельника. Уже в проливе они ощутили резкое дуновение ветра, похожее на воздушную волну от взрыва ядра, только очень мощного.

– Как бы не налетел штормовой ветер, сэр, – первым ощутил тревогу Грей.

– Здесь, в проливе, он всегда свежее, нежели в заливе и даже в открытом океане. Обычный сквозняк.

– Но это не похоже на обычный сквозняк, сэр, – упрямо возразил Грей, пронаблюдав, как второй порыв ветра с такой силой рванул парус, что едва не сорвал его вместе с наспех закрепленной мачтой.

– На «Адмирале Дрейке» мы его вряд ли ощутим: корабль стоит так, словно мы пристроили его за мощной крепостной стеной.

– Вопрос в другом: как его ощутят наши моряки на «Нормандце»?

Капитан молча осмотрел чернеющие по обе стороны пролива мрачные скалы, прошелся взглядом по багровеющей луне и нехотя признал:

– На «Нормандце» парням придется потуже, это верно, Грей. Но ведь мы с вами ничем не сможем помочь им. По крайней мере, до тех пор, пока не примем их на плот. А для этого сначала нужно вернуться к останкам парусника. И потом, ветер с севера – значит, «Нормандец» будет прикрыт гористым островом.

39

Как только плот миновал скалистые ворота и вошел в бухту, Грей сразу понял, почему этот клочок суши называют Островом Привидений. Совершенно очевидно, что название возникло здесь. Такой же лунной ночью, как эта. Причудливые вершины скал отражались в освещенном луной зеркале бухты, рождая отчетливые и столь же причудливые видения.

Сама бухта была небольшой, однако уходившие от нее в пространство между скалами фьорды, казалось, уводили еще далеко-далеко, в сердцевину острова, представая перед мореплавателями во всей своей таинственности и неприступности.

Зато громадина трехмачтового корабля способна была развеять все миражи и страхи. «Адмирал Дрейк» восставал огромной неприступной крепостью. Две орудийные и третья, «матросская», палубы, а также небольшая верхняя палуба с высокими носовыми и кормовыми надстройками могли впечатлить кого угодно. По характеру своих надстроек корабль напоминал уже отходившие в небытие древние испанские галеоны, а по размерам и мощи орудийных палуб – самый современный французский военный фрегат.

Под сенью его борта Грей сразу же почувствовал себя увереннее. Первым взобравшись на палубу, он мельком осмотрелся, прислушался, не появляются ли какие-либо посторонние звуки и, приготовив пистолет, прошелся вдоль пристроек.

– Похвальная осторожность, якорь ему под виселицу, – одобрительно признал Гунн. – Этот парень знает толк в нашем… в нашем деле, – почему-то так и не решившись произнести слово «пиратском». Очевидно, из уважения к капитану Рольфу, который еще недавно был офицером военного флота.

Через несколько минут Грей и поднявшийся вслед за ним Лорд-Висельник спустили трап, и все четверо принялись за работу. Рольф работал в паре с Греем. Он ощущал, что штурман физически слабоват, но ни разу не упрекнул его в этом и вообще делал вид, что не замечает его хилости – наоборот, старался подниматься по трапу задним, принимая основной вес на себя.

– Вы считаете меня слишком слабым, сэр? – вполголоса спросил Грей, когда, поднимаясь с последним мешком крупы, Рольф деликатно отстранил порядком обессилевшего штурмана и взвалил ношу себе на плечи.

– Подстраховывайте меня, – не стал вдаваться в подробности Рольф. – Здесь дьявольски темно. Да и сам я тоже устал.

– Я мог бы занести этот последний мешок один. Вы и так довольно много…

– Вы и так довольно многословны сегодня, Грей. Я этого не люблю.

Отдых был коротким и торопливым. Они подкрепились ромом и вяленой рыбой и стали собираться в обратный путь. Первыми на плот вернулись Гунн и Лорд-Висельник. Грей видел, как раскачивается фонарь, который держал на весу Гунн, а это свидетельствовало о том, что даже здесь, в тихом заливе, начало ощущаться нервное дыхание океана.

– Может, нам не стоит возвращаться на «Нормандец» прямо сейчас, ночью? – спросил Грей, обращаясь к командору. Он не различал фигуры Рольфа, но слышал, как приближаются по носовой надстройке его шаги. – Похоже, что надвигается шторм.

– Тем более нам следует вернуться. Может, еще удастся кое-что спасти. Потому что этот шторм остатки корабля могут не выдержать. К тому же плот поможет спасти оставшихся на «Нормандце». Где вы там, Грей?

– Здесь, сэр.

Капитан поднялся по трапу и чуть не столкнулся со штурманом в узком проходе между каютами. Пытаясь протиснуться между ним и стенкой, он потянулся рукой к его плечу, но Констанций отшатнулся, и пальцы капитана невольно вцепились ему в грудь. Вцепились и застыли. Рольф оцепенел: рука его ощутила грудь девушки: небольшую, упругую и, несмотря на тугую перевязь, которой Грей маскировала ее, упрямо топорщащуюся. А еще – это была грудь женщины, истосковавшейся по мужской ласке, почти парализованной близостью мужчины, который нравится и с которым, если и не готова была предаваться первородному греху, то по крайней мере – любовной игре.

– Так все-таки останемся, сэр? – рука женщины мягко легла на руку командора, но вместо того чтобы отбросить или деликатно снять, наоборот, прижала к груди.

– Днем сюда может подойти тот, дрейфующий, корабль и запереть нас в бухте, – запинаясь, объяснил Рольф. – А шлюпка его уйдет к «Нормандцу», останки которого пираты пока что не обнаружили. Но могли узнать о них от уцелевших аборигенов.

Сейчас ему не хотелось говорить ни о пиратах, ни о шлюпке… Вернее, сейчас ему вообще не хотелось говорить о чем-либо. Разве что спросить, не ошибся ли он. Не почудилось ли?

Теперь уже Констанции Грей, до сих пор скрывавшейся под мужским именем и мужским одеянием, понадобилось пройти мимо капитана. И вряд ли Рольф догадывался, с каким трепетом она решилась на это. Протискиваясь между ним и перегородкой, Констанция ощутила, как рука мужчины едва-едва коснулась ее талии и медленно поползла вниз, к бедру.

– Что вы ведете себя со мной, как с женщиной, капитан? – неожиданно для самой себя резко и въедливо поинтересовалась она, с подчеркнутым отвращением отбивая его руку. – Понимаю, что, сидя на этом проклятом острове, вам слишком долго пришлось обходиться без женских ножек, но ко мне это никакого отношения не имеет.

Если бы это происходило днем, Констанция заметила бы, как побагровело лицо барона и как, стиснув зубы и сжав кулаки, он с трудом сдержался, чтобы не схватиться за кортик или пистолет.

– Вам показалось, мистер Грей, – процедил он. – Вы не так поняли меня, сэр.

«А ведь этот скиталец шальных океанов все еще сохранил в себе что-то от юношеской совестливости, – приятно удивилась Констанция. – Многие его сверстники успели окончательно огрубеть».

– Я так и понял, что произошло недоразумение. В детстве меня всегда принимали за девчонку.

– Эй, где вы там застряли, капитан?! – невежливо поторопил их Гунн. – Пора уходить, иначе до утра мы вряд ли сумеем вернуться. А то еще заметят с корабля.

– Идем, идем! – тотчас же откликнулся Рольф.

Голос боцмана показался ему теперь спасительным.

– Штурман уже на плоту?

– Нет еще, сэр! Я тут оступился, черт бы побрал эту посудину! – объяснила Констанция. А вполголоса продолжила: – Но если вам действительно нужна женщина, то она есть.

– Женщина? Где?!

– В нашем экипаже.

– О чем вы, Констанций Грей?

– Она действительно есть.

– Вы мерзавец, Грей. Я – аристократ, и никакие силы – земные ли, сатанинские – не заставят меня…

– Заставят, сэр, заставят. Женщина есть женщина, а страсть есть страсть. Против женщин, как и против самой страсти, мы бессильны.

– Так речь действительно идет о женщине?

– А вы опасались, что я хочу подсунуть вам сладострастного мужчину? Нет, капитан, такой экзекуции я вас не подвергну. Если почувствуете, что сойдет и мужчина, вы изберете его сами. Как избирают многие другие скитальцы морей.

– Вот как?!

– Очевидно, вам не пришлось пожить в матросских кубриках. Начали с офицерской каюты.

– Забываетесь, штурман.

– Так вы хотите заполучить настоящую молодую женщину или будете довольствоваться стычкой со штурманом по поводу его невежливости?

– Это вы о Стиве Норвуде?..

– Урожденной Анне Норвуд – так будет точнее. Странно: как это вы сумели догадаться, что речь идет именно о ней? – съехидничала Констанция.

– Не мог же я заподозрить в принадлежности к прекрасному полу боцмана Гунна! – холодно возмутился Ирвин Рольф.

– Почему? Вы-то как раз могли бы.

– За кого вы меня принимаете, штурман? – хватило у барона юмора, чтобы не оскорбиться.

– За отшельника Острова Привидений, капитан. То есть за того, кем вы есть на самом деле.

– Как вы это обнаружили? Точнее, я хотел спросить, как вы догадались, что Стив Норвуд – на самом деле не Стив…

– Это оказалось не так уж сложно.

Рольф многозначительно помолчал, затем столь же многозначительно протянул:

– По-нят-но…

– Что вам «понятно», капитан? – насторожилась Констанция.

– В постели, естественно, обнаружить такое несложно.

– При чем здесь постель? – прошипела Констанция.

– Но только там и можно убедиться.

– Но я не убеждался в этом в постели…

– Ну, значит, на палубе… У мачты, стоя… Это не так уж важно.

– Вы так считаете?

– Однажды мне пришлось брать женщину прямо в кабачке, сидя за столом.

– Представляю себе, какое удовольствие вы при этом познали.

– До этого я почти три месяца в глаза не видел ни одной женщины.

– Какой ужас! – наигранно посочувствовала ему Констанция.

– Когда после этого заходишь в порт, тебе уже все равно: в кабачке ли… сидя ли за столом…

– Хорошо хоть не в храме Господнем.

– Не богохульствуйте, Грей.

– А что… Там тоже удобные скамьи.

– Лучше признайтесь, как вы убедились относительно Норвуда…

– Что вы там устроили тайный совет, капитан и штурман? – вновь подал голос Гунн. – Уж не собираетесь ли организовать бунт на собственном корабле? – и он басовито расхохотался. Ему всегда нравились собственные шутки.

Рольф и Грей на несколько секунд приумолкли и недовольно взглянули на покачивающийся внизу, прямо на лунной дорожке, плот, на который им совершенно не хотелось спускаться, потом на чернеющую на фоне лунного сияния надстройку корабля – тихую, уютную, манящую к себе.

– Не был я с ней в постели, командор.

– Почему?

– Что значит «почему»?

– Если вы убеждены, что Норвуд – женщина, то почему, проведя с ней ночь в одной каюте, не оказались в одной постели? Как это возможно?

– А почему вы считаете, что я должен оказываться в постели всякой женщины, которая только откроется мне в том, что она – не мужчина? И потом, у меня нет должного опыта: чтобы, как вы, – в кабачке, прямо за обеденным столом…

– Хотите сказать, что она попросту подошла к вам и сказала: «Извините, Грей, напрасно вы считаете меня мужчиной»?

– Не совсем так, но в общем…

– И произошло это прошлой ночью. В каюте.

– Ночью, в каюте. Но не в постели.

Рольф рассмеялся и сугубо по-мужски похлопал ее по плечу.

– Нет, штурман, вы как были юнгой, так юнгой и остались. А пора бы уже становиться мужчиной. Я, когда случайно облапал вас, ей-богу, обрадовался. Подумал: «Господи, неужели?.. Вот было бы прекрасно».

– Что было бы «прекрасно»? – упавшим, дрогнувшим голосом поинтересовалась Констанция.

«Дурак! Он и в самом деле поверил, что я не женщина!» – ужаснулась она. А убеждать в этом барона не входило в ее планы. Она рассчитывала, что отнекивание ее лишь подбодрит Ирвина, заставит еще раз попытаться выяснить истину, а попросту попытать счастья. Господи, до чего же эти мужланы доверчивы и глупы!

– Было бы прекрасно, если бы вы оказались женщиной. Хотя, понимаю, говорить об этом неприлично.

– Думаете, как женщина я понравилась бы вам? – задавая этот вопрос, Констанция почувствовала, что у нее перехватывает дыхание.

– Значительно больше, нежели в обличье мужчины. По крайней мере, силой вы явно не блещете. Правда, Вент утверждает, что вы прекрасный фехтовальщик.

– Если вы еще когда-либо решитесь распространяться о моей силе, то лично убедитесь в этом.

Рольф снисходительно рассмеялся.

– Мы ведь, кажется, заключили союз, условия которого запрещают дуэли.

– Это было моей роковой ошибкой.

– Послушайте, Грей, коль уж вы заговорили об этом… Если бы вы были женщиной… Кого из мужчин команды выбрали бы?

– Ну, хотя бы Гунна. Или Джесса Марра. Но в любом случае не вас, барон. Кого угодно, кроме вас.

– Кажется, мне тоже придется пожалеть, что мы заключили «союз бездуэльщиков».

– Не сожалейте. За такие, сугубо женские, оплеухи, настоящие мужчины на дуэль не вызывают. Если, конечно, эту, сугубо женскую, – подчеркнула Констанция, – оплеуху получает настоящий мужчина.

– А не пошли бы вы к дьяволу, Грей!

Первой сойдя на плот, Констанция элегантно подала руку Рольфу, но тот, вспомнив о только что завершившемся разговоре о мужчинах-женщинах, сердито отвел, даже отбил ее, и довольно неуклюже плюхнулся – плот в это время основательно качнуло на прорвавшейся через пролив волне – рядом с ней.

– Не смейте больше возвращаться к этому дурацкому разговору, штурман, – вполголоса предупредил он.

– К дурацкому – не посмею. Но если разговор зайдет о… мисс Норвуд… – проворчала Констанция ему прямо на ухо, воспользовавшись тем, что плот опять качнуло и у нее появилось основание ухватиться за борт кожаной куртки капитана, и даже слегка прильнуть к нему всем своим телом.

– Я сказал: не смейте. И не вздумайте проболтаться. Сначала я сам должен убедиться.

– Кто спорит? Конечно же, сначала вам следует убедиться в этом лично. Причем немедленно. По праву первой ночи сеньора.

– Штурман Грей! – угрожающе взревел Рольф.

– Забочусь о вашем комфорте, сэр. И потом… уверен, что вы сами вернетесь к этому разговору. Причем произойдет это довольно скоро. Может, мне уступить свое место в каюте Норвуд, перебравшись на время к Гунну?

40

Открыв глаза, Джесс Марр еще какое-то время лежал, глядя на обрамленный багровым венцом полукруг луны, ясно осознавая, что он все еще жив, что внизу, прямо под ним, грохочет океанский прибой и что вся та ненависть, которая еще вчера буквально испепеляла его, ни черта не стоит по сравнению с этим вот щемящим ощущением жизни и свободы.

Забыв о своей ране, штурман попытался резко оторвать голову от подушки из травы и листьев, однако острая, пронзительная боль вновь заставила его улечься и еще какое-то время лежать совершенно неподвижно, подставляя заросшее, обветренное лицо сиянию луны и прислушиваясь к голосам ночи.

Марр чувствовал, что ветер усиливается, и опасался, что к утру может разыграться настоящий шторм. Здесь, на берегу, это, конечно, ничем не угрожало ему, но там, внизу, под скалой, оставалась шлюпка. Правда, прежде чем залечь в своей небольшой, открытой со стороны океана пещере, он нашел в себе силы спуститься в бухту и еще лучше закрепить шлюпку, подперев ее несколькими увесистыми камнями. Но кто знает, спасет ли это ее от волн, не растрощат ли они шлюпку о стенку грота?

Подумав об этом, штурман «Нормандца» поерзал от нетерпения плечами. Его так и подмывало вновь сойти к косе. Каким бы прекрасным и надежным ни казался ему сейчас Остров Привидений, единственной своей ценностью он все же считал шлюпку, эту хрупкую посудину, которая все еще продолжала связывать его с океаном, с «Нормандцем» и даже с родиной. Да, и с родиной – тоже. Несмотря на то, что и в самые лучшие времена она оставалась совершенно холодной и безразличной к нему.

Джесс понял, что ему уже не уснуть.

Еще несколько минут он лежал, прислушиваясь к порывам утихающего ветра, затем поднялся и, выйдя из пещеры, спустился в бухту, к гроту. Поначалу он даже не удосужился придумать хоть какое-то оправдание этому визиту к «Нормандцу». Просто пооттаскивал камни, которые казались уже не такими тяжелыми, как тогда, когда приходилось поднимать их из воды и заносить на отмель, и спустил шлюпку на воду.

– Они не станут стрелять, – молвил он вслух, пытаясь развеять опасения. – Во всяком случае, вряд ли. Главное – дождаться появления Анны. Потом они устроят лагерь где-то на берегу, и уже тогда подстерегать ее будет труднее.

Джесс видел, что в течение всего минувшего дня моряки мастерили огромный плот. И очень опасался, что, погрузив на него все ценности и оружие, Рольф и его люди решатся уйти в сторону Ямайки или одного из соседних островков архипелага, от которого к Ямайке значительно ближе.

Здесь, внизу, ветер оказался куда слабее, нежели на вершине склона. Стараясь держать шлюпку против волны, Джесс зашел за прибрежный риф и стал медленно пробираться между ним и берегом. Волна в этом своеобразном канале выдалась не такой уж крутой, и вскоре на фоне гористого мыса зачернели очертания «Нормандца».

«Почему они там, в тепле кают, а ты – здесь? – бессвязно размышлял Марр. – Несправедливо. “Нормандец” – твой корабль. Это они должны были бы ютиться в пещере. На таком прекрасном острове – и в пещере! Почему именно ты? Несправедливо».

Но чем ближе Джесс подходил к носу корабля, тем размышления его становились все менее агрессивными. Единственное, чего ему хотелось сейчас, так это дождаться, когда на вахту заступит Анна Норвуд.

«Если на вахте окажется кто-либо другой и заметит меня, скажу, что прибыл, чтобы побеседовать с капитаном Рольфом», – продумал Марр свой единственный запасной вариант.

Однако на самом деле ему не хотелось ни быть замеченным, ни тем более вступать в переговоры с бароном Рольфом. Во всяком случае, до тех пор пока в составе команды находятся Гунн и Вент. Джессу вообще не хотелось возвращаться в команду. Он уже как бы смирился с ролью и судьбой изгнанника и отшельника.

Другое дело, если бы эти красавцы раздобыли корабль. Тогда он, возможно, укротил бы свою гордыню и вступил в переговоры. На что люди Рольфа могут рассчитывать в их нынешнем положении? И дальше ютиться на обломках «Нормандца», пока однажды, во время шторма, его не разнесет в щепки? Соорудят какую-нибудь хижину и станут разжигать на берегу костры в надежде обратить на себя внимание команды первого попавшегося в этом закутке корабля?

Скорее всего, так они и поступят, хотя еще не известно, что это будет за корабль и под чьим флагом прибудет сюда. Нет, коль уж ему, Марру, суждено сколько-то месяцев среди этих райских кустиков, лучше провести их свободным человеком на свободном острове. «Господь спас тебя от гибели, – напомнил себе Джесс, – и Господь же дал тебе свободу».

Дойдя до скалы – той самой, на которой выстрелом из ружья он сразил последнего из нападавших на корабль индейцев, – Джесс притаился в ложащейся от нее тени и несколько минут настороженно всматривался в очертания «Нормандца». Даже такой, в полуразломанном, виде фрегат все еще продолжал впечатлять своими размерами. А ведь прекрасный был корабль. Джесс горестно вздохнул и, забывшись, покачал головой. Эти движения тотчас же отозвались болью в шее, и Марр должен был надолго замереть, чтобы погасить яростную вспышку огня.

Как только Джесс почувствовал себя легче, он, стараясь держаться поближе к отмели, направил шлюпку к выступающему из воды носу «Нормандца». Первое, что его поразило, когда, никем не замеченный, он приблизился почти к самому разлому и спрятался за вершиной подводной скалы, – никакого плота у борта фрегата нет! Джесс помнил, что строили его моряки между правым бортом и берегом. Там же, защищенным от волн, он и должен был оставаться.

«… А раз плота нет, значит, несколько людей Рольфа решили заночевать на берегу. Вместе со всем тем добром, которое удалось погрузить на плот», – прикинул Марр, явно чувствуя себя обворованным. Кто стал бы оспаривать, что часть корабельного имущества и сокровищ принадлежит ему, первому штурману пиратского фрегата?

Ветер уже почти утих, но волны все еще мотали шлюпку туда-сюда, угрожая в любую минуту разбить ее о выступ скалы. И Джесс понимал, что долго ему тут не продержаться. Шло время, а на корабле – никаких проявлений жизни: ни огонька, ни голоса, ни фигуры вахтенного.

«Может, они вообще все перебрались на берег? – подумал он, так и не дождавшись какой-либо ясности. – Брось, не дури! Капитан Рольф не решится оставить “Нормандца” без вахты. Не такой уж он, судя по всему, кретин».

Тем не менее, нужно было на что-то решаться. Подойдя к носу корабля, Джесс загнал шлюпку на его проломленную часть, куда волны почти не достигали, закрепил ее и, пригнувшись, добрался до расщепленной мачты.

– Ну что, поспал? – вдруг услышал он сипловатый, простуженный голос моряка, который пришел вместе с Гунном. – Принимай вахту. Можешь прятаться здесь, в проходе, чтобы не продрогнуть на ветру. Только не выдавай себя и смотри в оба.

– Иди ложись, Вент! – в предчувствии удачи Марр замер: голос принадлежал Анне Норвуд. Он узнал бы его среди тысяч других голосов. Даже в преисподней.

– Если вдруг покажется твой дружок Марр, сразу стреляй. И вообще, что бы подозрительное ни появилось поблизости, стреляй. Утром разберемся.

– Так и поступлю.

– Да смотри не усни. Вот-вот должен появиться «Ковчег Привидений».

– По-моему, они заночевали в бухте.

– Ни черта они не заночевали в бухте. Если капитан сказал, что вернется ночью, значит, вернется. Разве что решили переждать где-то там, за мысом, пока стихнет волна – это другое дело. Но она-то ведь и в самом деле стихает, как считаешь, приятель?

– Похоже, что стихает, сэр.

– Что ты заладил: «сэр, сэр»? Нет, мне, конечно, нравится, когда обращаются, как во время заседания палаты лордов. Но только на самом деле никакой я не «сэр», а такой же висельник, как и «внебрачный лорд» Джеферсон.

– Неправда, сэр. Вы такой же джентльмен, как и все на этом корабле.

Вент бурно расхохотался.

– Знаешь, парень, тебе нетрудно будет прижиться в команде. Раз уж ты научился ладить даже с таким отъявленным негодяем, как Марр, то со всеми остальными, не говоря уже обо мне, будет нетрудно.

– Марр не такой уж негодяй, как может показаться на первый взгляд, сэр. – Анна подошла к мачте, и теперь она уже была совсем близко от притаившегося Джесса. Что касается Вента, то он продолжал оставаться у перил, которыми окаймлялась открытая часть кормовой надстройки. Переговаривались они теперь довольно громко, так что первому штурману даже не понадобилось напрягать слух. – Просто он основательно огрубел, почти всю жизнь находясь среди действительно отъявленных мерзавцев и грубиянов.

– «Грубиянов!» – вновь взорвался хохотом Вент. Марр подозревал, что всю свою вахту этот недоносок мирно проспал и теперь пребывал в отличном расположении духа. – Всякое мне приходилось слышать, но чтобы кто-либо из пиратов называл своих собратьев «грубиянами»… Такое, наверное, пришлось бы услышать разве что в монастыре кармелиток.

«А ведь этим своим “грубияны” она явно выдает себя», – почти с тревогой подумалось Джессу. Его приятно удивило то, насколько сдержанно отзывается о нем Норвуд. И это женщина, которая еще совсем недавно, в порыве ярости и мести, чуть было не отправила его на тот свет!

Джесс знал, что никто из присутствовавших тогда в кают-компании так и не понял, с чего это вдруг именно Стив Норвуд набросился на него с ножом. Ведь остров они осматривали вместе, возвращение на корабль тоже, вроде бы, произошло мирно. Догадайся они, что Стив – вовсе не Стив, кое-что сразу же прояснилось бы.

«Это Анна мстила тебе за насилие на острове! – воинственно осклабился Марр. – Силой, видишь ли, взял, а хотелось, чтобы нежностью. Не понравилось. А то, что ни с того ни с сего вдруг отказалась приходить в каюту и даже за ляжку подержаться не позволяет, – тебе, Джесс, должно нравиться?.. Несправедливо!»

41

Придерживаясь за фальшборт, Анна спустилась почти к самому разлому, так что основательно поутихшая волна едва не касалась ее башмаков, и смотрела, как при свете выглянувшей луны мечется косяк довольно больших рыбин. Переливаясь под лунным сиянием, стая была похожа на бурлящий вулкан, серебристые выбросы которого время от времени устилали внушительную часть поверхности.

Увлекшись этим зрелищем, она не заметила, как Марр перешел с правого борта на левый и, осторожно ступая, подкрался к растерзанному строителями плота разлому.

– Не пугайся меня, Анна.

Услышав это, Норвуд вздрогнула так, словно одним из вулканических выбросов стаи взметнуло вверх и ее саму. Повернувшись лицом к Джессу, она выхватила пистолет и присела.

– Да не собираюсь я нападать, Норвуд, – решил Джесс, что называть ее женским именем слишком опасно, можно разоблачить. – Нужно поговорить.

– Тогда подними руки.

– Это еще зачем?

– Подними руки вверх, иначе продырявлю твою голову уже не с затылка, а со лба, – не зло, но требовательно приказала Анна.

– Хорошо, поднял, – все так же негромко молвил первый штурман, поднимая руки вверх и тоже приседая, чтобы в случае появления на палубе кого-либо из экипажа не сразу броситься ему в глаза. – Только не шуми.

Все еще держа его под дулом пистолета, Норвуд поднялась и, нащупав выступающую над водой балку, подошла поближе к Марру.

– Зачем явился? Чтобы отомстить, убить меня?

– Если бы я хотел убить тебя, то несколько минут назад такая возможность у меня уже была. Пока ты любовалась косяками рыб.

– Тогда что я должна делать теперь? Убить тебя, чтобы обезопасить и себя, и команду?

– Хотела бы убить – совета моего не спрашивала бы, а сразу же нажала на спусковой крючок.

– Какой же ты мудрый! – насмешливо заключила Анна. – Прямо-таки не пират, а ректор университета. Чего тебе нужно на корабле?

– Ты. Мне нужна только ты. Садись в шлюпку и вместе уйдем на остров. Зачем тебе жить в этой своре, каждый день опасаясь, что тебя вот-вот разоблачат? А что случится, когда они действительно разоблачат тебя, ты знаешь.

– Может, ничего и не случится. Во всяком случае, ни капитан Рольф, ни Грей, ни Лорд-Висельник на меня не набросятся. Как ты… на острове.

– Не только набросятся, но и растерзают. А на острове… Теперь на острове все будет по-иному.

– С тобой – и по-иному?! Но ведь ты же мерзавец, «нормандский изверг»! Ты будешь вести себя точно так же, как вел себя, когда я уже однажды решилась пройтись с тобой по острову.

Марр не спешил ни с ответом, ни с оправданием. Он понимал, что Анна права, ей есть чего опасаться.

– Это происходило не от ненависти, – наконец преодолел он свою гордыню.

– От чего же еще?

– От обиды.

Анна едва слышно рассмеялась.

– От обиды так не зверствуют. От обиды с женщиной так не расправляются.

– Потому что понял: ты не желаешь больше встречаться со мной. Ты меня отвергла… А значит, станешь заходить в каюту к кому-либо другому.

– К кому? К Лорду-Висельнику?

Норвуд заметила, что Марр опустил руки, однако заставить его поднять еще раз не решилась.

– Хотя бы и к лорду.

– Он такой же лорд, как ты – кардинал.

– Брось, Том действительно внебрачный сын лорда Джеферсона, – произнес Марр.

– Ты это всерьез? Откуда ты знаешь?

– На Ямайке ко мне подходил человек, который интересовался им. Но только потому, что им интересовался лорд Джеферсон, который все еще помнит, что Том – его сын. Дело в том, что сам лорд пребывал в то время на Ямайке и хотел встретиться с сыном, которому исполнялось тогда двадцать восемь.

– Двадцать восемь? Лорду-Висельнику всего-навсего двадцать восемь?

– Теперь уже под тридцать.

– Да этому бродяге давно под сорок!

– Выглядит он старовато, согласен. Однако на самом деле… Да, не брит, основательно подустал, но только-то и всего.

Увлекшись историей Лорда-Висельника, они совершенно забыли, что еще несколько минут назад опасались друг друга, и что в руке одного из них до сих пор пистолет.

– И ты рассказал ему о том, что лорд присылал своего человека?

Джесс Марр посопел, прокашлялся, но так и не ответил.

– Так ты что, не сообщил ему об этом?!

– Тогда уж он совершенно зазнался бы. А то еще ушел бы вместе с этим посыльным. И, кто знает, может, уже сегодня разъезжал бы по Ямайке в карете.

– То есть ты скрыл от него этот визит из зависти?

Джесс опять немного промолчал, затем согласился:

– Получается, что скрыл.

– Не захотел, чтобы один из нас – хотя бы один – вдруг совершенно изменил способ жизни и стал уважаемым джентльменом?

– Можешь считать и так. Он – пират. Это наше ремесло. Мы тоже джентльмены. И нас тоже уважают. Потому что мы заставляем уважать себя.

– Мы всего лишь «джентльмены удачи», Джесс. Всего лишь пираты. Нас ненавидят все: от детей убитых нами моряков до судей и палачей.

– Но ведь тебе это ремесло тоже нравилось. Я видел, как ты шла на абордаж. Не только сама сражалась, но и других подбадривала. Мы тогда еще поражались, что попался такой безумно храбрый юнга. А уж догадка о том, что ты – женщина, никому и в голову не приходила. Удивлялись только, почему капитан так отчитал тебя и потребовал…

– «…Никогда не врываться на палубы чужих кораблей». Это действительно выглядело комически.

– Говорят, ты тоже из какой-то аристократической семьи.

– Весьма уважаемой и древней. Но теперь это уже не имеет никакого значения. Если я и решаюсь порвать с пиратством, то не потому, что род мой слишком славный и древний. Просто мне уже надоело скитаться по морям.

– Тогда что же тебя удерживает на «Нормандце»? Садись в шлюпку.

– Но я хочу вернуться на Ямайку. А для этого нужно попасть на корабль.

– Какой еще корабль?

«Нет, – приказала себе Норвуд. – Об “Адмирале Дрейке” Джесс от тебя не узнает. Иначе предашь и Рольфа, и всех остальных».

– На любой, который способен увезти меня отсюда.

– Но для того, чтобы захватить корабль, у Рольфа слишком мало людей. А для того, чтобы какой-либо капитан согласился взять их на борт в качестве пассажиров или членов команды, – слишком много. Возникает опасность бунта. А вот нас двоих возьмет любой корабль. Если только…

– Что «если только»?

– Если только, обжившись на острове, мы захотим покинуть эту райскую землю. Знаешь, мне пришлось повидать немало островов и в Старом, и в Новом Свете. Но то, что – пусть даже мельком – мне пришлось увидеть здесь… Если это еще и не сам рай, то что-то очень похожее. По-моему, здесь не бывает ни изнуряющей жары, ни убийственного холода. Плодов и дичи хватит для того, чтобы человек сто жили здесь только сбором и охотой.

– Ты расхваливаешь остров так, словно собираешься продавать его мне.

– Дарить.

Вот теперь Анна взглянула на него с откровенным любопытством. Нет, дело вовсе не в том, что она поверила, будто этот человек способен подарить ей остров. Просто что-то в Джессе появилось такое, чего раньше она не замечала.

– В конце концов это ведь тоже земля его величества короля Великобритании. И пусть мы с тобой не самые верные верноподданные короля, но все же… мы англичане. И находимся на своей земле. И чем она хуже той, холодной, туманной земли в окрестностях Бристоля или Йорка, на которой нам вряд ли удастся отыскать хоть какой-нибудь, пусть даже постный и каменистый, но свободный клочок?

– Так ты хочешь остаться на Острове Привидений навсегда?! – ужаснулась Анна.

– Вряд ли меня назначат губернатором острова. Но старшим бомбардиром форта вполне мог бы сгодиться. Как считаешь?

– Для начала тебе следует унять свою вражду и месть. По крайней мере, барон Рольф и Внебрачный Лорд вполне могли бы стать твоими друзьями.

– И станут.

Норвуд трудно было уловить, когда Марр говорит всерьез, когда шутит. Тем более что шутки его всегда были с умыслом и злорадством.

– А не боишься, что тебя повесит первый же офицер английского королевского флота, который ступит на эту сушу? Как бывшего пирата.

– Как бывшего моряка каперского судна, получившего официальное свидетельство на каперское плавание вблизи английских владений Вест-Индии, команда которого приняла амнистию.

– И где же оно теперь, это ваше свидетельство? – язвительно поинтересовалась Анна. – Ты сможешь его предъявить?

– Нет, конечно.

Анна торжествующе рассмеялась.

– Но только я знаю, что оно все еще на корабле, в тайнике каюты капитана. Я не спешил взламывать этот металлический тайник, поскольку не рассчитывал, что меня так скоро предаст один из лучших моих друзей. – Многозначительно помолчав, Джесс дал Анне понять, кого именно он имеет в виду, и Норвуд почувствовала себя крайне неловко. – Но уверен, что капитан Рольф вряд ли догадывается о его существовании.

– Где же этот тайник?

– Ты не выдашь его капитану?

– Все будет зависеть от тебя. Где он?

– Не выдашь?

Анна понимала, что слово, которое она могла дать Джессу, ни к чему не обязывало ее. Впредь они могут и не встретиться, а вражды и так хватает. Но в нее вдруг вселился бес противоречия. Джесс стоял на своем, требуя клятвенных заверений; Анна – на своем, не снисходя до них.

– Можешь не говорить. Каюту капитана по щепке разнесем, но отыщем.

– Под кроватью тайник этот… Все пространство под кроватью капитана превращено как бы в большой сундук для вещей. Так вот, левая стенка его – двойная. Снаружи обшита деревом, внутри – металлический пенал. В нем Рейтель и хранил каперское свидетельство вместе с личными драгоценностями.

– А ключ?

– Где он прятал ключ – не знаю. Но взломать можно и без ключа. Поможешь? Кто там сейчас на корабле?

– Вент и боцман Гунн, – соврала Анна, опасаясь, как бы Марр тотчас же не ринулся убивать мирно спящего Вента.

– Где они?

– Гунн – в каюте капитана, которая заперта изнутри. Вент – в каюте слуги. Которая тоже, наверное, заперта.

Марр поднялся и сделал шаг в направлении Анны, но она тут же угрожающе повела стволом пистолета.

– Не смей, Джесс, – отступила на несколько шагов, чтобы держаться поближе к мачте и прислоненному к надстройке ружью. Потом еще, на всякий случай, выхватила из-за пояса второй пистолет. – Я не позволю тебе убить кого бы то ни было из команды капитана Рольфа.

– Хорошо, – согласился Джесс после некоторого колебания. – Тогда сама обшарь каюту. Попытайся обнаружить ключ. В крайнем случае, не выдавай Рольфу этот тайник. Пусть он останется нашим. Как только команда Рольфа покинет «Нормандца», я сам им займусь. Может быть, там… – Джесс не договорил. Заметив, что внимание его что-то отвлекло, Анна взглянула в ту сторону, в которую смотрел первый штурман, и увидела, что на море, неподалеку от мыса Кораблекрушений, как назвал его Рольф, появился какой-то огонек. Не нужно было долго соображать, чтобы догадаться, что это свет фонаря, установленного Лордом-Висельником на носу плота.

– Они возвращаются, Джесс. Немедленно уходи.

– Да-да, ты права. Отдай мне свое ружье и хотя бы один из пистолетов. Я совершенно безоружен.

– Но тогда капитан и боцман поинтересуются, куда девалось мое ружье.

– Упустила в море. Нечаянно. На корабле целый арсенал. Разве они все увезли на берег?

– Пока что нет.

– Вот и вооружишься. Но обязательно отложи для меня еще пару ружей, а главное – побольше пороха и свинца. Как можно больше пороха и свинца. Иначе нам с тобой долго не продержаться.

– Ты говоришь так, словно я уже согласилась уйти на остров вместе с тобой.

– Но ведь ты согласишься?

– Не знаю. Может, я все-таки достойна лучшей участи, нежели участь одичавшей отшельницы. Так что мне еще стоит поохотиться на свое счастье.

– С капитаном Рольфом? – устало, без грусти и озлобления уточнил Джесс.

– Или с Констанцием Греем.

– Подвешу на рее, как только доберусь до него. Ты не можешь поменять Джесса Марра на какого-то юнгу. Переспать – да, но не поменять. И помни: когда ты наконец согласишься, это оружие придется отбивать у людей Рольфа силой. А ты ведь сама не желаешь, чтобы на судне опять пролилась кровь.

Прежде чем плот приблизился на такое расстояние, что с него могли заметить шлюпку Джесса, Норвуд снабдила этого островного изгоя ружьем, пистолетом и пятью зарядами, которые носила в кожаном подсумке у пояса. А еще – успела сбегать в каюту и принести кусок соленого мяса и бутылку рома, которой Марр несказанно обрадовался и за которую мог простить не только измену с Греем, но и со всеми остальными членами команды.

– Я сообщу капитану, что ты приходил на шлюпке, – успела сказать Анна, прежде чем Марр покинул «Нормандца».

– Ни в коем случае! Ты что, с ума сошла? Чтобы тот устроил на меня засаду?

– Не устроит. Скажу, что ты приплывал только для того, чтобы сказать, что зла не помнишь и мстить не собираешься. Что ты согласен остаться на острове, но капитан не должен опасаться тебя, а ты – людей капитана. Тогда Рольф прикажет Гунну и Венту не трогать тебя. И у всех у нас останется только один враг – аборигены.

– Да еще пираты, обитающие сейчас у соседнего острова.

– Там появились пираты?

– Несколько раз видел огни. Какой-то корабль явно дрейфует у берегов. Не причаливает, а именно дрейфует. Очевидно, опасаясь нападения туземцев.

– Почему же он дрейфует у соседнего острова, а не у нашего?

– Утром появится здесь. Уверен в этом. Пираты, очевидно, выясняют, не появлялись ли на ближайших островах какие-либо моряки. Не знают ли аборигены о каком-либо кораблекрушении в окрестных водах. Здесь ведь три больших и несколько маленьких островов, и пираты прочешут каждый из них.

– Хорошо, я предупрежу капитана. Возможно, это твое предупреждение станет началом вашего примирения.

Джесс отвязал шлюпку и начал уходить прямо по носу корабля, чтобы тот до поры до времени укрывал его от глаз команды плота, а затем поравнялся со скалой и словно бы растаял в ночном сумраке.

Глядя ему вслед, Анна ощутила, что ей бесконечно жаль этого человека, которому суждено теперь жить на острове отшельником, и с ужасом подумала, как жутко и неуютно чувствовала бы она себя, если бы согласилась сесть в шлюпку изгоя. Нет, вместе с командой Рольфа она еще, может быть, спасется; если же окажется в компании Джесса Марра, этого вечного неудачника, то, безусловно, погибнет. Так зачем же столь безнадежно рисковать? Тем более что где-то там, в бухте Отшельника, стоит почти готовый к отплытию корабль. На котором все они смогут уйти. Почти все. Кроме Джесса.

Разве что уговорить капитана взять его с собой? Хотя зачем торопиться? Пока на корабле не будет этого свирепого викинга, она попробует покорить человека более сдержанного и состоятельного, принадлежащего к тому же к высшему свету, – барона фон Рольфа.

Задумав эту авантюру, Анна прошла на корму и мечтательно уставилась на словно бы застывший посреди океана сигнальный огонь «Ковчега привидений». В эти минуты она ждала плот, как ждут повеления рока.

42

Едва шлюпка Джесса Марра скрылась за скалой-парусом, как к борту «Нормандца» неуклюже причалил «Ковчег привидений».

– Как тут у вас, все спокойно? – слегка охрипшим голосом поинтересовался Рольф, подхватывая брошенный Анной конец причального каната.

– Туземцы пока что не появлялись. Поблизости ни души.

– Если только забыть о душе Джесса Марра, – вызывающе вставил Гунн, первым поднимаясь на палубу «Нормандца». – Она над этими обломками еще не витает?

– Действительно… Марр не наведывался? – поддержал его вопрос барон фон Рольф.

Анна сама не поняла, как это произошло, однако солгать она так и не решилась. Это был даже не страх перед разоблачением – ведь капитан мог заметить в подзорную трубу шлюпку штурмана. Или что-то мог заподозрить Вент и выдать ее. Нет, Норвуд просто не могла обманывать капитана – человека, которому твердо решила открыться не только в том, что она – женщина, но и в том, что тот нравится ей.

– Наведывался. Был здесь. Подняться на палубу я ему, конечно, не позволил. Он мог напасть. – Рольф и Гунн вопросительно переглянулись и внимательно осмотрели пространство вокруг корабля, подозревая, что бывший штурман все еще находится где-то поблизости. – Но я держал Джесса под дулом пистолета – это охладило его.

– Чего он хотел? – жестко спросил Рольф, не сомневаясь в том, что Норвуд и Марр сумели кое о чем договориться.

– Он был голоден. Я дал ему немного еды.

– Но интересовала-то его не еда, интересовало его оружие.

– На острове полно всякой жратвы! – возмутился доселе молчавший Лорд-Висельник.

– Он просил, чтобы я обратился к вам, капитан… Выделить ему два ружья и побольше пороху и свинца.

– Да ты продался ему, приятель! – вцепился боцман в плечо Норвуд. – А тех, кто предает команду, у нас принято вздергивать. Что скажете на это, капитан? Эй вы, Лорд-Висельник, Грей, Вент, вы слышали? Наш юнга вступил в сговор с дезертиром.

Несколько мгновений капитан Рольф упорно молчал, и Анна прекрасно понимала, что в эти мгновения, кажущиеся ей кандальной вечностью, решается ее судьба.

– Ни в какой сговор с беглым штурманом Стив Норвуд не вступал, – решительно разрядила напряжение Констанция Грей. – Разве Джесс не был членом команды «Нормандца»? Лорд-Висельник, вот ты скажи: Марр был членом команды?

– Был, конечно, – мрачно подтвердил бомбардир, сразу же уловив, к чему клонит Грей. – И кое-что из того, что все еще находится на обломках корабля, по праву может принадлежать ему. Таков обычай «джентльменов удачи».

– Здесь, на этом корабле, команду которого Марр предал, принадлежать ему ничего не может, – отрубил Гунн. – Кроме веревки, на которой я лично вздерну его.

– Вздернуть его, боцман, вы сможете только тогда, – спокойно возразил Внебрачный Лорд, – когда таковым будет решение команды. Всей команды. И когда капитан Рольф это решение утвердит. Таков он есть, обычай «джентльменов удачи». И когда зайдет речь о доле штурмана Марра, первое слово будет за мной и Норвудом, последними из команды «Нормандца».

Встретив столь неожиданный отпор, Гунн слегка подрастерялся. Уж кто-кто, а он-то прекрасно знал обычаи и нравы английских пиратских сообществ и понимал, что Внебрачный Лорд прав.

– И потом, Джесс Марр ведь не ступал на палубу «Нормандца», разве не так? – обратилась Констанция к Анне Норвуд, решив, что самое время окончательно вывести свою подругу из-под удара.

– Я ведь уже объяснил, – робко подтвердила та.

– Он всего лишь подплыл и попросил, чтобы юнга Норвуд выступил посредником в переговорах между ним и капитаном, – еще более решительно наступала Констанция. – А если бывший штурман приплывал, чтобы не стрелять, а мирно поговорить с вахтенным и попросить его о встрече с капитаном, то какое же это со стороны вахтенного предательство?

– Все мы зря портим себе нервы, – сурово вмешался наконец Рольф.

Все это время он и сам пытался выяснить для себя, что, собственно, происходит. Рольф всерьез опасался, как бы Джесс Марр не нашел в лице Анны Норвуд свою союзницу. Теперь, когда он знал, что под одеждами юнги скрывается девушка и что довольно длительное время Марр и Норвуд были любовниками, такая опасность представлялась ему вполне реальной. Несмотря на попытку Анны убить Джесса.

– И что, твой дружок Марр даже не пытался мстить тебе за то, что ты чуть не отправил его на тот свет? – приблизившись к Норвуд, боцман с такой силой ударил плечом в его плечо, что Анна отлетела к мачте и ударилась затылком. – Даже не угрожал? Так вот сразу взял и простил?

– Это не твое дело, – выхватила Норвуд абордажный кортик. – Раз не выстрелил, значит простил. По крайней мере, не угрожал.

– Странно. На Марра это не похоже, – проворчал боцман, стараясь не замечать оголенного оружия.

– Не тебе знать, боцман, что на Марра похоже, а что нет, – вновь отрубила Анна. И тут же, обращаясь к Рольфу, объявила: – Мне нужно будет зайти к вам, капитан, на несколько слов.

Рольф отыскал взглядом Грея, поскольку лишь он мог придать этой их встрече тот, особый, смысл, которого не способен был придать никто другой из команды. Однако штурман сделал вид, что не обратил на его призывный взгляд никакого внимания.

– Мне нужно немного отдохнуть и привести себя в порядок, – сказал Рольф. – Загляните минут через десять. Речь пойдет о Марре?

Констанция поняла, что вопрос был задан только ради ее ушей.

– Естественно, капитан.

– Всем остальным – по бутылке вина и часу отдыха. После этого вновь займемся плотом.

Констанции не нужно было напрягать фантазию, чтобы понять, что визит свой Анна использует прежде всего для того, чтобы соблазнить барона – что будет не так уж и трудно. Мужчины здесь давно извелись без женщин, а тем более – Рольф, проведший несколько месяцев на острове в полном отшельничестве.

А потом она станет вынуждать капитана должным образом поставить команду перед фактом: на борту женщина! И будет всеми возможными способами защищать ее. Анна понимала, что коль уж Грей раскрыл ее тайну, то лучше признаться остальным самой, и прямо сейчас, пока команда небольшая и пока что вполне управляемая. Долго хранить такое в тайне все равно невозможно: догадался Констанций Грей – значит, догадаются и другие. Но тогда бог знает, чем это кончится. Особенно если это произойдет уже в море.

«А ведь ты ведешь себя легкомысленно, – упрекнула себя Констанция. – Рольф набросится на нее, как изголодавшийся волк – на серну. Но что делать? Не пустить ее сейчас к капитану? Бессмысленно. Глупо. Все равно прорвется. К тому же это вызовет недовольство Рольфа. Упредить ее? Заставить повременить с визитом, чтобы оказаться у него в каюте – говори уж “в постели” – первой? Но побывав с тобой, Рольф все равно пожелает переспать и с Анной. Из сугубо мужского любопытства. И еще кто знает, захочет ли он опять возвращаться к развлечениям с тобой. В любом случае, ты должна оставаться до хладнокровности спокойной и мудрой. Если только не хочешь напрочь проиграть эту глупую дуэль».

– Ты ведь идешь к Рольфу не только для того, чтобы выпрашивать амнистию для Марра, – устало произнесла она, когда они с Анной оказались вдвоем в своей каюте. – Похоже, что ты решила открыться барону.

– А что мне остается делать? Не одобряешь моего поступка? Нет, попросту ревнуешь?

– Может, не стоит торопиться? Еще неизвестно, как он посмотрит на это.

– Я знаю, как он посмотрит на… «это», – рассмеялась Анна. – Как на ниспосланное ему Богом чудо. Как на плату за все то, что ему пришлось пережить на Острове Привидений в полном отшельническом одиночестве. Он решит, что имеет на меня полное право. И что появление в его постели женщины – справедливая награда за многие месяцы монашеского воздержания.

– Так уж и… монашеского… – проворчала Констанция. – Причислять его к лику святых я бы все же не торопилась.

– С кем же ему оставалось грешить здесь? Ни одной дикарки. Правда, утверждают, что во время длительных походов легионеры Александра Македонского, как и гордые римляне, покушались на благочестие овечек, отары которых гнали вслед за легионами. Однако наш бедный барон лишен был и этого удовольствия.

– Ну, не знаю, не знаю…

– Все же считаешь, что он занимался здесь всяческими недостойными грехопадениями? Ха-ха! А что ему, бедняге, еще оставалось делать? А чем занимался бы на его месте ты, Грей, а? – приблизилась к стоявшей у стола Констанции Норвуд, жеманно провела губами у ее губ, потерлась бедром о ее бедро, явно пытаясь возбудить штурмана.

– Прежде чем наброситься на капитана, ты решила испытать свои чары на мне? – суховато поинтересовалась Констанция, хотя и понимала, что, все еще пребывая в образе мужчины, она ведет себя по-идиотски, пытаясь отстаивать свою «невинность» с упорством благочестивого монаха.

– Признайся: каким образом утоляешь эту греховную жажду ты сам? У тебя были партнеры среди членов команды? Я ведь знаю, что многие пираты с упоением предаются мужеложству. Мне самой предлагали это, не подозревая, что могли бы испытать и более естественное наслаждение, если бы только…

Положив руки на плечи Констанции, Анна вновь потерлась ногами о ее ноги, провела губами по ее подбородку. И Констанция с удивлением обнаружила, что заигрывание этой женщины не вызывает у нее ни раздражения, ни отвращения.

– Почему же ты даже не пытаешься обнять меня? – вполголоса спросила она, явно недоумевая по поводу столь неуместной стойкости Грея.

– Ты ведь собралась лечь в постель с бароном фон Рольфом, а не со мной.

– Это уже кое-что. Уже похоже на ревность, – Анна повела руками по ягодицам Констанции, ее бедрам, поблуждала пальцами по низу живота…

– Это и есть ревность, двенадцать повешенных на рее.

– С кем предпочитаешь сражаться? Со мной или с Рольфом, а, наш не поддающийся никаким соблазнам Констанций Грей?

– Мне не хочется, чтобы ты отправлялась к капитану.

– А какой мужчина на твоем месте захотел бы этого?

– Нет, ты, конечно, можешь пойти к нему, но говорить будешь только о Марре. И ни о чем ином.

– То есть не буду пытаться соблазнять его? – Анна все еще стояла, положив руки ей на плечи. И если Констанция и не отталкивала ее, то лишь потому, что не хотела вызывать подозрения. Она – мужчина-моряк, давно не знавший женских ласк, а потому легко поддающийся соблазнам невесть откуда взявшейся девицы. Что так естественно.

– Не будешь… пытаться.

– Ладно, я могу просто пойти и поговорить с ним о Марре.

– На палубе.

– Я ведь уже сказала, что не стану провоцировать его.

– Но разговаривать будешь на палубе.

– Разве можно поговорить с капитаном о чем-то важном на палубе? Да к тому же на палубе полузатонувшего судна?

– Можно, о чем угодно. Даже о Джессе Марре.

Анна обхватила ногами ее ноги, и тут уж Констанция и впрямь пожалела, что она не мужчина. И позавидовала – в этом смысле – барону Рольфу.

– Я не стану соблазнять. Обещаю. Но с условием, что следующую ночь проведу в одной постели с тобой. Что-то я стала беситься, непонятно с чего вдруг.

– Это уже не важно, станешь ты его провоцировать и соблазнять или нет. Он и сам примется за тебя, – обреченно признала Констанция.

Анна недоверчиво улыбнулась и покачала головой.

– Такого не бывает. Он не решится. Утром… считай, среди бела дня… набрасываться на юнгу… Аристократ, барон. Такого не позволяли себе даже самые отпетые негодяи, совершенно опустившиеся в своих низменных страстях. Другое дело, если бы он знал, что перед ним женщина…

– В том-то и дело, Анна, что он уже… знает.

Норвуд намерилась было впиться губами в ее губы, да так и застыла с приоткрытым ртом. Несколько мгновений она попросту не знала, как ей реагировать на это признание Констанция Грея.

– Такого не может быть!

– Может – не может… Поздно рассуждать об этом. Он знает – и все тут!

– Но как он мог узнать?

– Очевидно, догадался.

– Когда ходил на «Ковчеге Привидений» к «Адмиралу Дрейку»? Или как только увидел меня? – иронично выясняла Норвуд. – Я знаю, как. Это ты ему сказал. Ты проболтался. Сразу же. При первой же возможности.

– Проболтался. Признаю.

– Так действительно проболтался, или же он каким-то образом?.. – вновь не поверила ей Анна. Слишком уж легко и быстро Грей признался в своей болтливости.

– Он услышал об этом от меня. Почему-то казалось, что этим я помогу тебе, подготовлю капитана к твоему признанию. Дам возможность продумать, каким образом лучше всего преподнести тебя команде в облике женщины.

– Вот именно: «преподнести команде», – упавшим голосом повторила Норвуд. – Представляю себе, что будет, если он и в самом деле решит «преподнести меня команде».

Анна отстранилась от Констанции и с нескрываемой грустью осмотрела ее охваченную истрепанной кожаной курткой грудь, талию; задержала взгляд там, где обычно стараются не особенно задерживать его даже портовые девицы. Констанции показалось, что в эту минуту Анна совершенно забыла, что она не мужчина, и с истинно мужской тоской в глазах пожалела, что Грей не женщина.

«Черт знает что, – подумалось Констанции. – Кажется, мы уже основательно запутались. Может, взять да признаться Анне, чтобы окончить эту комедию?»

– Я имел в виду совершенно иное. Рольф не станет «преподносить тебя». В конце концов мы имеем дело с офицером королевского флота.

– Бывшим офицером королевского флота. И еще неизвестно, как именно он стал пиратом. Впрочем, трудно найти хоть один пиратский корабль, на котором бы не было бывших офицеров королевского флота: кто уже капитанствует, кто все еще ходит в штурманах, шкиперах, боцманах или квартирмейстерах. Но зачем, зачем ты это сделал?! – обхватив голову руками, Анна почти в отчаянии прошлась по каюте и вновь остановилась напротив Грея.

– Я ведь уже объяснил тебе.

– Помню, что объяснил, потому и спрашиваю: «Зачем ты это сделал?!» Пусть бы я сама. Тогда для него это было бы сногсшибательным сюрпризом. Он буквально очумел бы от радости.

– В том-то и дело, что мне не хотелось, чтобы ты сама…

– Эта твоя идиотская ревность! – потрясла вознесенными к небу руками Анна. – Чувствую, что мне не останется ничего другого, как убить тебя. Не подло, конечно, нет… Вызвать на дуэль и растерзать. Рас-тер-зать! – повторила Норвуд, хищно оскаливаясь и выбрасывая согнутые пальцы, как когти.

– Хотел бы я видеть, как бы это у тебя получилось.

– Ты еще не знаешь, как я дерусь, когда свирепею, – упавшим голосом объяснила Анна Норвуд, понимая, что и это ее объяснение Грей воспримет с ироничной ухмылкой. А ведь пока он не знал, что перед ним женщина, опасался. Особенно после того, как Внебрачный Лорд представил ему Стива Норвуда в ореоле лучшего фехтовальщика.

Кстати, он не так уж и преувеличивал: Анна и в самом деле сражалась довольно храбро. В команде это заметили во время первого же абордажного боя, когда они брали испанского «работорговца», завозившего очередную партию черных рабов откуда-то из западного побережья Африки.

– Не огорчайся. И вообще… двенадцать висельников на рее… Я передумал. Ступай к капитану и веди себя в его каюте, как хочешь.

– Я слышала, как Гунн несколько раз называла Рольфа «командором». С чего бы это? – просветлело лицо Анны. У нее была странная привычка: задавать неожиданные, совершенно невпопад, вопросы, способные мгновенно менять тему разговора.

– У Гунна такая привычка – иногда называть капитанов кораблей командорами, – неохотно объяснила Констанция.

– Но мне показалось, что Рольфу такое титулование понравилось. Ко-ман-дор! – артистично повела рукой Норвуд. – Кто знает, вдруг когда-нибудь он и в самом деле станет командором, и кличка эта окажется вещей.

– Станет, если только не погибнет в первом же бою или же его не вздернут вместе с нами. По приговору королевского суда.

– Вот-вот… А ты говоришь: «Не иди к нему. Не признавайся, что женщина. Не соблазняй…» Жизни-то нашей – от абордажа до абордажа. Все, заваливайся в гамак и дрыхни. Пока что дрыхни, потому что этой ночью тебе понадобится немало сил, – по-заговорщицки подмигнула Норвуд.

43

И все же в каюте капитана Констанция оказалась немного раньше, нежели там побывала Анна. Грей удалось уговорить ее отложить визит. Всего на несколько минут. И Норвуд была столь великодушной, что согласилась.

«Конечно, знай она о том, что ты тоже женщина… От великодушия ее не осталось бы и следа!» – праздновала Грей свою странную, преисполненную грусти победу.

Капитан дал команде два часа для отдыха и завтрака, поэтому мог позволить себе лежать прямо так, поперек широкой кровати – не разуваясь и даже не снимая оружия.

– Позвольте, сэр?

– Входите, Грей, – добродушно ответил Рольф. – Что случилось?

– Знаю, что вам хочется, чтобы Анна Норвуд зашла к вам.

– Зашел, штурман, зашел. До тех пор, пока я не решу, что настал момент раскрыть ее тайну, Анна Норвуд остается мужчиной, юнгой Стивом Норвудом, – назидательно объяснил капитан. – И не вздумайте проболтаться.

– Как можно, сэр, я ведь узнал об этом первым и…

– Но теперь вам не хочется, чтобы я первым оказался с ней в постели? – спросил Рольф, чуть приподнимаясь. – Говорите откровенно.

– С чего вы взяли, сэр? Я не собираюсь ревновать вас. В конце концов, я ведь сама сообщила вам…

– Сообщила? – подозрительно покосился на нее барон, опираясь на локоть.

Констанция запнулась на полуслове и беспомощно уставилась на командора.

– Очевидно, вам послышалось, сэр. То есть я хотел сказать, что она, то есть Анна Норвуд, желала бы поговорить с вами.

Рольф поближе пододвинул небольшие массивные кубки, налил себе и Констанции вина и выждал, пока она возьмет свой.

– Вы были откровенны со мной, Грей. Настолько же откровенным буду и я. В общем-то, никаких особых эмоций Анна Норвуд у меня не вызывает. Но у нее есть одно неоценимое преимущество перед вами: она, как вы сами уверяете, женщина. Поэтому вы сейчас же пригласите ее сюда. Якобы для переговоров по поводу Марра, – по-заговорщицки объяснил капитан. – И останетесь по ту сторону двери, никого сюда не допуская. – Констанция не заметила, как, потягивая вино, Рольф иронично ухмылялся, но все равно уловила в его словах нечто такое, что должно было и насторожить ее и даже слегка оскорбить.

«Вот ты и добилась, чего хотела! – с горечью упрекнула она себя. – С чего вдруг ты так торопилась? Еще как минимум день можно было подождать. Ах, тебе хотелось отвести от себя подозрения? И поэтому ты швырнула ему в объятия Анну Норвуд? Очень мудрое решение. Так вот, теперь охраняй каюту капитана, пока он будет с ней развлекаться».

– Мне не хотелось бы, сэр…

– Понятно, что не хотелось бы, штурман. Но ведь и мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь случайно ворвался или же попытался ворваться сюда. И потом, я ведь не приказываю, а прошу… По-дружески.

«“По-дружески”! – мысленно возмутилась Констанция. – “По-дружески” ты мог бы просить меня о чем угодно другом. И это было приемлемо. Даже если бы речь шла о том, чтобы мне повиснуть вместо тебя на рее… Но охранять ваши с Анной любовные игры в каюте!..»

– Понимаю, сэр. Весьма польщен. Но просил бы вас потерпеть до ночи.

– До ночи?!

– Ну, хотя бы до позднего вечера.

– Думаете, это так просто, зная, что где-то за перегородкой томится женщина?

– Почему вы решили, что она «томится»? – ревниво проворчала Констанция.

– Женщины всегда томятся. Это их естественное состояние.

– Эта томится не вами.

Рольф рассмеялся и вновь долил вина себе и Констанции, хотя и заметил, что при первом тосте она едва прикоснулась к кубку губами.

– Вам не кажется, штурман, что ведете вы себя как-то слишком уж странно.

– Нет, сэр.

– Ревновать – естественно для всякого мужчины?

– Это… вовсе не мужская ревность.

– Тогда объяснитесь. Только не надо лепетать о том, что Анна нравится вам. Она ведь и Марру тоже нравится, и, как вы сами предполагаете, наверняка долгое время оставалась его корабельной женушкой.

– Что несомненно, капитан, – подстроилась Констанция под его тон.

– Поэтому причислять ее к сонму девственниц не стоит.

– Что еще более несомненно, сэр.

– Тогда что вас смущает? Увозить ее с собой в Лондон я не собираюсь. Как и не собираюсь жениться на ней. Так что условимся: она в такой же степени будет моей, как и вашей.

«Нет, – сказала себе Констанция. – Так мы ни до чего не договоримся. Он ведь даже не догадывается, что перед ним женщина. И ревнует она не потому, что сама пытается обладать Анной, а наоборот – видеть ее не желает. По крайней мере, рядом с ним. Я ревную не потому, что хочу близости с Анной, а потому, что хочу близости с ним – что не одно и то же. Но как все это объяснить Рольфу, не раскрывая своего инкогнито?»

– Мне нужно кое-что выяснить у Анны по поводу Марра. Подозреваю, что за то время, пока мы ходили к бухте Отшельника, они с Марром успели сговориться. А раз так, Норвуд не должна знать, ни где именно находится «Адмирал Дрейк», ни о ваших тайниках на острове.

Рольф поднялся, вплотную приблизился к Констанции, и она почувствовала, что если барон вдруг потянется к ней, – не выдержит и бросится в объятия.

Но вместо того, чтобы хотя бы притронуться к ней, капитан чокнулся кубком о ее кубок и провозгласил: «За тех, кому все еще суждено вернуться к родным берегам». Опустошив свою посудину, Рольф, как-то странно оглядывая Констанцию, обошел ее вокруг.

– Если говорить откровенно, штурман – только прошу воспринять это без обиды и непотребного намека, – мне куда приятнее было бы узнать, что под одеждами матроса женщиной оказались вы, а не Норвуд. Не знаю, осознаете ли вы это, но что-то такое… То ли детское, то ли затаенно женское в вас все же есть.

– Значит, она может зайти к вам уже сейчас? – неожиданно спросила Констанция, пытаясь как можно скорее погасить его интерес к своей особе. Тем более что от самой близости Рольфа, мужчины, который нравился ей, от его слов Констанцию бросало в жар.

– Мы ведь условились, что это произойдет ночью. Благо, что каюты наши рядом.

– Я всего лишь хотел предупредить, чтобы вы не старались быть с ней слишком уж откровенным… Особенно в том, что касается наших тайников да и самого «Адмирала Дрейка».

– Поскольку она выдаст нас Марру?

– В этом можете не сомневаться.

– То есть Норвуд вообще опасно оставлять в команде?

– Разве я давал повод думать, будто намерен изгнать ее с «Нормандца»?

– Благородно.

Почти с минуту Рольф молча вышагивал по каюте, затем вновь сел к столу и уже совершенно иным, сухим, официальным тоном приказал:

– Пригласите ко мне юнгу Норвуда, штурман. С ним и в самом деле пора серьезно поговорить. И вы – да-да, вы, сэр – будете присутствовать при этом разговоре. Такой вариант нашей с Анной встречи вас устраивает?

Несколько мгновений Констанция решалась. Она понимала, что Рольф предлагает тот идеальный вариант, до которого сама она почему-то до сих пор не додумалась, но который, в любом случае, имел право предложить только барон.

– Нет уж.

– Это будет всего лишь разговор.

– Как знать, как он сложится. Зачем вам терять такой шанс переспать с женщиной? Нет, это было бы не по-мужски.

– В таком случае я совершенно не понимаю вас, штурман.

– Не хочу, чтобы Норвуд восприняла это так, будто я мешаю полноценной встрече с вами.

Рольф приподнялся из-за стола, рассмеялся и хлопнул Констанцию по плечу.

– Вот это по-мужски. И даже в какой-то степени благородно.

44

Вернувшись в свою каюту, Констанция мрачно молвила: «Иди, капитан готов выслушать тебя» и, проследив, как Анна поспешно подхватилась и, прихорашиваясь, заметалась по комнате, грустно ухмыльнулась.

– Ну и как он?

– Что «как он»?

– Как барон воспринял это? – взволнованно спросила Норвуд.

– Что «это»? – и Констанция бросилась навзничь на кровать.

– Ты что, издеваешься?! – сорвалась Анна. – Ты ведь прекрасно понимаешь, о чем я! Коль уж ты решил, что мы останемся просто друзьями…

– Почему ты решила, что я так решил?

– Не обращайся ко мне как к женщине, иначе выдашь меня, – испуганно прошипела Норвуд. – И вообще, поговорим об этом позже. Только не корчи из себя идиота. Рольф догадался, что я иду к нему не просто из-за Марра, что мне хочется соблазнить его?

– Он уже прекрасно знает, что, явившись к нему, ты начнешь раздеваться еще от порога. Капитан так соскучился по женскому телу, что готов наброситься хоть на Деву Марию, прости меня господи, или даже на старуху-нищенку.

– Что ты хочешь этим сказать? Что, не будь он столь изголодавшимся, я не в состоянии была бы соблазнить его? – подбоченилась Анна. – Скажи честно: «Мне обидно. Я зверски ревную». Хотя… кто тебе мешал флиртовать со мной? Мы ведь с тобой в одной каюте.

Почти неслышно ступая, Анна приблизилась к Констанции, склонилась над ней так, что тугая грудь уперлась в ее лопатки.

– Только не озлобляйся, – нежно проворковала она. – Успокаивай себя тем, что уж кто-кто, а ты своего не упустишь. Да и я тебе это обещаю. Почему до сих пор ты вел себя так смирно?..

– Очевидно, не настолько изголодался, как барон фон Рольф, – огрызнулась Констанция.

– Женщину нужно брать лаской, а не озверением или грубостью. А барон и впрямь нравится мне. Вовсе не потому, что он… барон и капитан. Если только удастся вызвать в нем такие же ответные чувства, тогда мне плевать на Джесса Марра. Хотя, не скрою, он тоже…

– Как, впрочем, Гунн, Вент, Лорд-Висельник и все прочие, кто только подвернется тебе, – съехидничала Констанция, угнетенно отворачиваясь лицом к перегородке.

– Ну, знаешь, – сомкнулась рука Анны на рукояти пистолета. – За такие слова я ведь могу и пристрелить.

Констанция вздохнула и, повернувшись на спину, угрюмо ухмыльнулась.

– Не трать попусту время. Капитан ждет. Пользуйся тем, что остальные члены команды – Гунн и Лорд-Висельник – отдыхают в кубрике, а Вент на вахте.

Восприняв ее слова как акт примирения, Норвуд прикоснулась коленками к ее коленям, затем, не устояв перед соблазном, скрестила ноги и была немало удивлена, когда Констанций Грей вдруг брезгливо оттолкнул ее от себя. И это сделал парень, который только что обиженно ревновал ее к капитану Рольфу! Который якобы желал ее.

– Нет, наверное, сегодня же подыщу себе на этом обломке место поспокойнее.

– Например, в каюте капитана. Спокойнее попросту не сыщется.

– А что, – неожиданно рассмеялась Анна. – Прекрасная мысль. Так и предложу Рольфу. Вдруг согласится? Но только учти, Грей, в эту каюту, где обитаешь ты, я уже не наведаюсь.

«А ведь согласится! – раздосадованно забарабанила кулаками в спинку кровати Констанция, как только Норвуд закрыла за собой дверь каюты. – Конечно же, согласится. Что ему? Что способно сдержать его? На острове, где он провел столько дней полного одиночества, вдруг обнаруживается женщина! На его месте ты бы сошла с ума от радости. Нет, долго ты так не продержишься. Ведь это ж надо было, чтобы какой-то дьявол свел на одном корабле двух женщин! Да к тому же – переодетых в мужское платье, скрывающих свой пол. Такого, очевидно, не случалось за всю историю существования пиратства[13], всю историю флота. Хотя, кто знает…» – вдруг несколько успокоившись продолжила она свои размышления, устало обращая взор к потолку.

Как ей хотелось оказаться на месте Анны Норвуд! Как неудержимо ей хотелось этого! Какой неизъяснимой тоской наполнялось сейчас ее сердце, все ее женское естество… Если бы кто-нибудь знал, с какой убийственной страстью желала она оказаться в объятиях этого красавца-барона!

Если бы кто-нибудь мог представить себе, как она влюбилась в Рольфа… И ведь по-настоящему это произошло только сегодня. Какой черт дернул ее выдавать тайну Норвуд?! Пусть сама и выпутывалась бы, сама находила бы способ как-то подобраться к капитану. Да помучилась при этом, как мучится в эти вот минуты она, Констанция Грей.

«Но ведь ты же поклялась никогда, ни при каких обстоятельствах, не раскрывать своей тайны. Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах. Разве что найдется парень, который очень понравится тебе и который возгорит желанием взять тебя в жены. Или же тайна эта раскроется случайно, как бы сама собой».

Вспомнив о клятве, Констанция саркастически ухмыльнулась: «О чем можно было думать, сочиняя подобные клятвы-заветы? Каким образом может обнаружиться парень, согласный стать твоим мужем, если ты упорно будешь представать перед ним Констанцием Греем? Это ж надо было додуматься до такой чертовщины! Разве что помочь этому парню раскрыть твою “мужскую тайну”».

И все же Констанция решила, что признаваться Рольфу прямо сегодня, ближайшей ночью, не станет. Уже хотя бы потому, что это было бы слишком… Может быть, капитан, и переживет появление сразу двух женщин в такой маленькой команде, но с огромным трудом. К тому же ей хотелось увидеть, чем завершится кавалерийский налет Анны Норвуд на барона. Не сейчас. Тут все ясно: буквально через пару минут он завершится грубой постелью. Важно, чтобы этой же «грубой постелью» завершилось и все их знакомство.

И вообще, над ситуацией, которая создалась на борту «Нормандца», еще стоит поразмыслить. Может, это и к лучшему. Утолив свою взбудораженную плоть, погасив бездумную страсть, барон в конце концов обретет способность принимать тебя, Констанцию Грей, более спокойно, а значит, и вдумчиво. И не только в качестве невесть откуда свалившихся на него бренных, греховных женских телес.

Укротив себя таким, сугубо женским, образом, Констанция поднялась и уже довольно спокойно прошлась по каюте. Ведь если разобраться… Анна – всего лишь кость, которую она швырнула и Рольфу, и всем остальным членам экипажа: развлекайтесь, джентльмены! Так или иначе, Норвуд уже не могла дальше скрывать своего происхождения, у нее это не очень-то получается. Странно, что она продержалась до сих пор. Эта история должна была всплыть: если не в отношениях с Рольфом, то уж, совершенно точно, в отношениях с Джессом Марром.

«Что же касается тебя, – угнетенно молвила себе Констанция, – то в своей жизни ты и так наделала уйму всяких глупостей. Так что на сей раз тебе лучше оставаться спокойной и мудрой. Ибо вполне возможно, что именно теперь решается твоя судьба».

Часть вторая

Само существование пиратов придавало каждому выходу в море ту остроту ощущений и тот привкус соленовато-кровавой романтики, без которых мореплавание утратило бы в глазах будущих моряков и искателей приключений весь свой фатум, всю веками воспетую неприкаянную отчаянность и горделивую обреченность.

Автор

1

Войдя в каюту капитана, Анна прежде всего извлекла из-за пояса пистолет и нож, добыла из ножен абордажный кортик и положила все это на черневший слева от двери рундук, на котором уже лежали подзорная труба и какие-то бумаги капитана. Проделала она все это с такой обыденной деловитостью, словно чувствовала себя здесь хозяйкой. А что касается барона, то она его попросту не замечала.

Рольф в это время сидел в глубине просторной каюты, за столом, за которым обычно собирались на свой совет офицеры, и внимательно, напряженно следил за каждым ее движением.

– А здесь у вас уютно, капитан, – проговорила Норвуд, словно вошла не в каюту, а в холостяцкую обитель барона.

– Да, в общем-то здесь… Был бы «Нормандец» на плаву… – неуверенно поддержал ее Рольф, обнаруживая, что основательно подрастерялся.

Вот если бы Анну пришлось заманивать к себе, добиваться признания того, что на самом деле она вовсе не Стив, подавлять ее сопротивление… Тогда он наверняка чувствовал бы себя увереннее. Но тут все по-другому. Вот она. Пришла. Сама. Впрочем, дело даже не в том, что она пришла, а что вообще, в принципе, здесь, на острове, на каком-то жалком осколке судна вдруг объявляется женщина! Хотя, казалось бы, откуда она могла здесь взяться?! Дивные дела творятся нынче под господними небесами! А ведь как долго и бредово, до маниакальности, мечтал он о таком «явлении грешницы» все время своего отшельничества!

– Главное, чтобы мы с вами всегда оставались на плаву, капитан, а корабль найдется.

– Садитесь… юнга. – К этому спасительному «юнга» он прибег только для того, чтобы избежать обращения по имени. Оказывается, взять и назвать Стива Анной не так-то просто.

Анна присела к столу и вопросительно взглянула сначала на капитана, затем на стоявшую между ними бутылку вина. Понять значение этого взгляда было нетрудно, поэтому Ирвин тотчас же наполнил кубки.

– За «Нормандец», на котором каждый из нас хоть и чувствует себя очень близко к суше, тем не менее, пребывает на море. Идеальное, Богом благословляемое душевное состояние всякого моряка.

– За «Нормандец», – сдержанно согласилась Анна Норвуд и, стоически осушив вместительный кубок почти до половины, отставила его подальше от себя.

Рольф последовал ее примеру, но продолжал держать кубок в руке, на весу, то и дело рассматривая его содержимое при свете свечи и луны.

– Вы никогда не улыбаетесь, Норвуд. Мне, во всяком случае, видеть вашей улыбки не приходилось. Не слишком ли сурово для юнги?

– Очевидно, не так уж часто случался повод для какой-то особой радости, сэр. Зато ожесточаться приходится очень часто.

– Шторма. Абордажные бои. Матросский кубрик… Суровая жизнь требует суровых людей. Легкомысленных, как и легковерных, море не терпит.

– Вы произносите все это так, словно беседуете сами с собой.

– Так оно по существу и происходит, юнга. Вся наша жизнь – не что иное, как философские диалоги с собственным одиночеством. Которое, увы, с годами и мудростью становится все более молчаливым. Очень скоро вы, Стив, поймете, что я имею в виду.

– Меня зовут Анной, сэр. По крайней мере, сейчас, у вас в каюте. – Паузы, последовавшей после этого ее заявления, вполне хватило бы для того, чтобы капитан мог прийти в себя даже в том случае, когда явление этой женщины было бы для него полнейшей неожиданностью. Однако Норвуд знала, что это не так: Констанций Грей успел основательно подготовить его. – Очнитесь, капитан: я сказала, что меня зовут Анной. Я – Анна Норвуд. Перед вами – женщина.

Если бы Рольф не был так смущен, то заметил бы, что как раз сейчас на смугловатом, обветренном и не очень-то привлекательном лице Анны вырисовалась снисходительная улыбка женщины, которая привыкла к тому, что мужчины не слишком рьяно набрасываются на нее, поскольку она не настолько красива, чтобы сводить их с ума. Однако же и не настолько непривлекательна, чтобы, уединяясь с ней, мужчина мог позволить себе забыть, кто с ним рядом.

– И вы осмеливаетесь признаваться в этом мне, капитану?

– Это самое мудрое, что можно предпринять в моем положении.

Рольф поднялся из-за стола, нервно прошелся по каюте и остановился так, что голова его оказалась в ореоле лунного сияния.

– Вам известно, что на некоторых кораблях женщин-пираток, скрывающих свой пол, судили?

– И даже – какой ужас! – насмешливо развила его мысль Анна, – вздергивали на рее.

– Да, и вздергивали – тоже, – вызывающе подтвердил Рольф.

– Последний такой случай, если не ошибаюсь, произошел, по преданиям, в прошлом веке.

– В нынешнем – тоже случалось. Капитаны кораблей понимали, что в открытом океане это единственный способ уберечь команду от поножовщины.

– Исходя из соломонова принципа: «Всем или никому!» Давайте, капитан, валяйте: веревку принести самой, или позаботитесь?

– Ну, о веревке пока речь не идет, поскольку суд команды еще не состоялся…

– Ах, суд пока что не состоялся?! – возмутилась Анна. Она была поражена тем, с каким хладнокровием барон произнес это. Она-то ожидала, что он легкомысленно отшутится. – Так чего вы ждете? Долго ли его созвать, этот «суд команды»? Вашей команды, состоящей из каких-нибудь пяти бродяг… Чего тянете, барон?!

– Уже хотя бы потому, что я все же барон и лейтенант королевского флота, а не предводитель морских разбойников.

– Какая жалость! – откровенно поиздевалась над ним Норвуд и, демонстративно забросив ноги на стол, вновь сделала несколько глотков. Вино было терпковато-сладким, и с каждым новым глотком – все более приятным. Тот, кто подбирал марку вина для экипажа «Нормандца», знал толк в этом деле. Хотя для морских бродяг, больше привыкших к крепкому «самовоспламеняющемуся» рому, могли бы и не стараться. – Но когда он все же соберется, то, кто знает, возможно, эти парни решат, что без приблудившегося невесть откуда лейтенанта королевского флота им, пиратам, обойтись будет проще, нежели без невесть какими богами ниспосланной им красотки, – уже более примирительно пригрозила Анна.

– Но ведь в пиратских братствах прошлого столетия традиция эта, действительно, была живучей, – смиренно напомнил Ирвин, решив, что самое время оправдываться.

– Из всех ваших достоинств, сэр, больше всего мне нравится ваша рассудительность.

– Не дерзите, юнга.

– Что вы! Со всем возможным в нашей ситуации почтением. И потом, я подумала: а почему бы нам не нарушить это условие: «всем или никому»? «Никому» – это я на судне уже прошла. Теперь настал черед объявить, что «всем». Тем более что по численности своей ваша команда для такой женщины, как я, будет не слишком обременительной, – интонационно выделила она «такой женщины, как я».

– Какая вы женщина – это мне пока неизвестно, – вновь ожесточился Рольф. – Поэтому судить о том, насколько легко вы справитесь с моей командой, не берусь.

– С того дня, когда вы убедитесь, что я справлюсь, это уже будет не ваша команда, а моя. Взгляните на меня повнимательнее, барон: тот редкий случай, когда на лице моем вы можете увидеть улыбку.

Рольф долил себе – только себе – вина, но, прежде чем поднести кубок к губам, и в самом деле подался через стол, чтобы присмотреться к смутновато освещенному светом лампы, грубоватому, обветренному лицу Норвуд. И только теперь Анна поняла, что в развязности своей она явно переигрывает. А не следовало бы. Как-никак Рольф все еще капитан этой корабельной руины и он все еще отстаивает свое звание перед претендентами, хотя бы перед тем же Джессом Марром… И этот «укус змеи» в виде заявления относительно того, что его команда может стать «ее командой», барону явно не понравился. Любой другой капитан на его месте мог бы отреагировать и порезче. Но остановиться она уже, как видно, не могла:

– Так что будем делать, сэр: вешать меня на рее, объявлять достоянием всей команды или?..

– Вам не кажется, что разговор наш пошел по какому-то очень странному руслу? – вновь подтвердил свое благоразумие Рольф.

– Именно это и кажется, – поспешно признала Норвуд, понимая, что более удобного для примирения случая может и не представиться.

Они помолчали, вновь выпили. Норвуд почувствовала, что напряженность в их отношениях развеивается, хотя теперь им обоим было одинаково трудно возобновить прерванный разговор.

– Не молчите, господин барон, – не удержалась в конце концов Анна. – Время – наше с вами время – уходит. И, на всякий случай, напоминаю: зовите меня не Стивом, а Анной.

– А ведь все-таки удивительно… Когда Грей открыл мне вашу тайну… Кстати, вы на него не в обиде?

– Могли бы уже и догадаться, капитан, что я сама попросила его об этой услуге.

– Вот как?! – удивленно повел подбородком капитан.

– Чтобы стать наградой за месяцы вашего монашества.

– …Так вот, когда штурман Грей… Я сначала не поверил. Не так-то просто мне, отшельнику Острова Привидений, который рад был появлению пиратов-мужчин, только потому, что они – люди… Просто невероятно, что здесь, на этом клочке суши, в компании пиратов…

– Сначала не поверили, согласна. На вашем месте я и сама завизжала бы от радости и завыла от сомнений… Но теперь-то верите?

– Теперь… По-моему…

– То есть верите, но не совсем. – Опасаясь, как бы разговор за столом вновь не затянулся, Анна поднялась, чтобы взять дверь на засов. И пока она медленно, грациозно поигрывая бедрами, приближалась к ней, Рольф пережил мучительную минуту опасения, что Норвуд просто решила оставить его. – Так, может, пора развеять эти ваши сомнения самым решительным образом? Понимаю, вам трудно преломить себя. Стив, юнга… и вдруг девица. Явись я к вам в бальном платье придворной дамы – тогда другое дело. Тогда вы набросились бы на меня, как ястреб – на перепелку. Так что еще по глотку вина, и развеем страх и сомнения. Это – как порция рома перед абордажным боем.

– Лихое сравнение.

– Дело не в сравнении, а в самой сути. Так что, капитан, – бесстрашно поинтересовалась Анна еще через несколько мгновений, – на абордаж?

Остатки вина они и в самом деле допивали так, словно в полумиле от них убирало паруса судно противника и через несколько минут должна была начаться перестрелка, после которой неминуемо последует команда: «На абордаж!»

– Вы решительно нравитесь мне…

– Анна, – упредила его Норвуд, побаиваясь, как бы Рольф вновь не назвал ее Стивом.

– …Анна.

– Наконец-то вы решились. На всякий случай, повторите.

– Анна.

– Нет, «Анна» уже было. Повторите то, с чего и должно было начаться наше ночное рандеву. И им же завершиться.

– Вы нравитесь мне, Анна.

– Уже хотя бы потому, – продолжила его мысль Анна, – что на десятки миль океана и островов – вы единственная доступная мне женщина… Разве не так, барон? Ладно-ладно, не буду. Налейте еще немного вина, только очень немного… – Подставив кубок, Норвуд перехватила затем горлышко бутылки, остановив Рольфа на разумном количестве. – Дело сделано: вы решились, убедили себя, что Норвуд – это вовсе не припортовый бродяга, а наоборот, самая прекрасная женщина на этом океане.

– Что совершенно очевидно, – Ирвин уже достаточно выпил для того, чтобы уверенность Анны в ее исключительной красоте показалась ему совершенно искренней. И теперь он с чистой душой мог утверждать то же самое.

– Тогда чего мы медлим, господин барон? Опасаетесь, как бы, ощутив ваши ласки, я не схватилась за пистолет? Так знайте же, когда стоит выбор, что ласкать: достоинства своего мужчины или пистолет, я обычно избираю достоинства, – хмельно улыбнулась Анна. – Я не кажусь вам слишком вульгарной и недопустимо откровенной, барон?

– Н-нет, – не совсем убедительно заверил ее Ирвин.

– Не стану уверять вас, будто прослыла изысканнейшей из фавориток его величества и над воспитанием моим трудились лучшие педагоги-аристократы Старого Света.

– Теперь это даже выглядело бы излишеством, – храбро предположил Рольф.

– Ничто в постели не кажется таким излишеством, как аристократизм и похвальная воспитанность. Это уж можете положиться на мой пиратско-великосветский опыт.

– И великосветский – тоже?

– Еще немного, и вас потянет на ностальгические воспоминания и всхлипы, – решительно пресекла Норвуд любопытство такого рода.

Возродились и вновь угасли голоса Вента и Грея. И Анна подумала, что ведь глупый Констанций так и не воспользовался их совместно проведенной ночью и теперь, должно быть, анафемски жалеет об этом, исходя половой истомой и жесточайше ревнуя.

Ветер чуть усилился, и шум бьющихся о прибрежные камни волн смешивался с шумом леса, а крики «рыдающих» птиц дополнялись надрывным оплакиванием всех не «доживших» до берега корабельных снастей. И во всем этом чудилось оплакивание моряков, погибших на борту этого корабля, у этих берегов.

– Не кажется ли вам, капитан, что что-то одно здесь лишнее: то ли ваш все еще не угасающий фонарь, то ли разгорающаяся полуночная луна?

– Луна – да, – с аляповатостью подвыпившего гуляки пробормотал капитан, полностью отдаваясь на волю женщины.

– Но поскольку луну погасить значительно труднее, нежели фонарь, то именно с ним мы и расправимся. А, капитан? Гасим свет – и на абордаж?

2

После того, как Анна Норвуд отправилась к капитану, прошло минут сорок. Однако ее подозрительная задержка в каюте Рольфа особого огорчения у Констанции уже не вызывала. За то время, которое Грей пришлось провести в мужском одеянии, в обществе суровых и скорых на расправу «джентльменов удачи», она и в самом деле научилась сдерживать свои эмоции. А если и разряжала их, то не словами, а разряжая при этом пистолеты или скрещивая сабли. Как ни странно, и то и другое искусство давалось ей без особого труда. Как-то уж так случилось, что в чем-в чем, а в оружии толк она знала.

– Как дела, адмирал?

Бомбардир стоял, прислонившись спиной к надстройке, и с тоской всматривался в морскую даль. Земля, начинавшаяся за тридцатью взмахами весел, казалось, совершенно не интересовала его.

– Не нравится мне это прозябание на обломках «Нормандца», – проворчал он, обрадовавшись появлению собеседника. – Не нравится, сэр. Уходить надо отсюда. И как можно скорее.

– С чего вдруг? Лично мне здесь неплохо. Вроде бы, и на суше, но в то же время – на корабле. На мели сидим прочно, крен небольшой, несколько кают уцелело. Камбуз тоже. И потом, на суше атаку индейцев мы так легко не отбили бы. Если бы только вообще сумели отбить. Здесь все решают орудия, адмирал. Плавучая крепость в океане.

– И все же тревожно здесь как-то…

– Когда корабль не на плаву, всегда немножко тревожно. Все мерещится, что он вот-вот станет легкой добычей.

– Именно этой легкой добычей мы и станем, если только вовремя не уберемся отсюда. Ведь у нас есть корабль. Есть или нет?! А если есть, то какого дьявола медлим? Почему бы не перебраться туда?

– Капитан сказал, что мы сделаем это после нескольких рейсов на плоту. Здесь слишком много ценностей, оружия и провианта, чтобы отказываться от него. К тому же «Адмирала Дрейка» все равно еще следует основательно подремонтировать, да и не ясно, сумеем ли мы вырваться из Залива Отшельника с неповрежденными бортами и трюмами.

– Но корабль-то хоть действительно существует? Или это всего лишь мираж, бред?

– Я был на нем, Вент. Большой военный корабль. Побольше «Нормандца». И тоже после сражения. Одна мачта повалена. Палуба в нескольких местах прожжена, надстройки пробиты ядрами. Но все же это корабль, а не обломки, наподобие тех, которые ты сейчас охраняешь. И уж он-то точно на плаву.

Вент потягивал вино из своей бездонной бутылки и все так же задумчиво всматривался в даль. Он словно бы твердо знал, что вот-вот где-то там появится парус.

– И как тебе этот остров, Грей?

– Остров – как остров.

– Не прав ты. Каждый остров – по-своему… остров.

– Выражаешься ты, адмирал, как королевский прокурор на эшафоте: «Остров – по-своему остров!..» Хотя, в сути своей… Места, вроде бы, красивые, не малярийные. Во всяком случае, климат не такой влажный и болотный, как на некоторых островах южнее Эспаньолы[14]. Два небольших ручья. Несколько родников. Прекрасные бухты.

– Что еще нужно всякому возжелавшему построить здесь, для начала, форт, поселок, пристань, а затем и прекрасный портовый город?

– Здесь, на этих каменьях? – повел Вент бутылкой в сторону окаймляющей бухту возвышенности. – Форт, город? Вы что, с ума тут все посходили? Когда это вы так решили?

– Кто это «вы», адмирал трех океанов?

– Ну, наверное, ты да еще капитан Рольф и этот… боцман Гунн.

Констанция рассмеялась и, перехватив бутылку у самого рта Вента, сделала несколько глотков. Вино было кисловатым – таким, если бы его в меру разбавить водой, хорошо утолять жажду.

– Пока что это только мои собственные мечтания, адмирал. Можете даже считать их бреднями. Ни капитан, ни Гунн не поддерживали их. Впрочем, я ведь и высказал их тебе только потому, что рассчитывал, что ты первым согласишься поддержать меня в решении основать в этих отдаленных владениях его величества могучий форт.

Она вернула Венту бутылку и, похлопав его по плечу, попросила:

– Помоги-ка отвязать эту громадину, плот! Переправлю его поближе к берегу, за корабль.

– Но капитан приказал…

– Он ничего не приказывал, адмирал. И вряд ли в ближайшие полчаса в состоянии будет приказать. А ветер, как видишь, усиливается.

Вент проворчал что-то нечленораздельное и, осматривая лишенный облаков довольно ясный ночной небосклон, поводил носом, как вынюхивающая дичь гончая.

– Вроде, не похоже. И ветра нет. Форт, видишь ли… На этом-то острове! – Однако плот он все же отвязал и даже перепрыгнул на него, чтобы помочь Констанции обогнуть корму и пришвартовать «Ковчег привидений» у правого борта.

– Громадный он какой! – восхищенно молвила Констанция. – И на волне устойчив. Предложу капитану установить на нем орудие. Посредине, на возвышенности.

– Лучше два, – иронично поддержал ее Вент, поднимаясь назад на палубу «Нормандца». – Одно – на большом, другое – на маленьком. Тогда ковчег станет похож на фрегат аборигенов. А еще лучше… – попытался он развить свои скептические предположения, но, запнувшись на полуслове, прокричал: – Эй, смотри: шлюпка! Вон, у мыса!

Хватаясь за обвисшие канаты, Констанция поднялась на палубу и тоже увидела шлюпку.

– Но это не Марр. Она идет под парусом.

Поднеся к глазам подзорную трубу, Вент с минуту сосредоточенно рассматривал мореходов.

– У них большой баркас, на десять гребцов. Откуда он здесь появился?

– Пришел от соседнего острова. Там корабль. Ночью, находясь у Бухты Отшельника, мы видели его огни. Похоже, что он не пристал к берегу, а дрейфует у северного побережья.

– Но мы не знаем, чей он. Не знаем ведь? Возможно, он поврежден, и капитан послал этих молодцев, чтобы, обогнув Остров Привидений, они выяснили, что здесь происходит.

– Неужели еще оттуда, от берегов соседнего острова, они заметили ваш плот?

– Ты забыл о нападении туземцев. Тоже, кстати, приходивших от соседнего острова.

– Вот, черт, так, вместе, они и позавтракают нами, каннибалы синюшные.

– Пойди-ка разбуди капитана.

– Почему я? Кто вахтенный?

Вент удивленно взглянул на Грея и пожал плечами.

– Ну, я… вахтенный. Пойду я, какая разница?

– Нет-нет, – вдруг спохватилась Констанция, вспомнив, что ведь бомбардир обязательно обнаружит в каюте Рольфа Стива Норвуда, и тогда он может подумать о бароне черт знает что. А ставить в неловкое положение капитана ей не хотелось. Вот только сумеет ли Рольф оценить ее джентльменство? Вряд ли. – Я сам пойду. Из уважения к вашему возрасту, Вент. Все-таки я помоложе.

Вент ошарашенно взглянул на Грея и похмельно помотал головой. Он понимал, что Грей явно темнит, не мог лишь понять, по какому случаю.

3

Погасив фонарь, Анна обнаружила, что в каюте как-будто бы стало еще светлее. Голубой разлив лунного сияния половодно охватывал большую часть этой обители, наполняя ее таинственностью, приглушенным рокотом прибоя и музыкой небес.

Приблизившись к Рольфу, она провела пальцами по его волосам и прислонила голову к груди.

– Да женщина я, Ирвин, женщина! – иронично прошептала она. – Не противьтесь мне так, словно вас пытается ласкать мужчина. Кстати, вас… или сами вы когда-либо ласкали мужчину?

– Это исключено. Совершенно исключено, – нервно заверил ее капитан. – В сути своей немыслимо.

– Мне тоже так кажется, – прошептала Анна. – Для этого вы столь же суровы, как и я – для того, чтобы признаваться в своем женском естестве… Хотя порой так хочется оказаться в объятиях одного из этих просоленных, невоспитанных верзил!..

– Но вы так никогда и не открывались ни одному из пиратов?

– Вы же знаете, что пришлось открыться. Вернее, меня разоблачили. И удалось это первому штурману, Джессу Марру. Слава богу, что он оказался не из болтливых.

– Что же произошло потом? Почему вы так невзлюбили друг друга?

– Кто сказал, что невзлюбили? Впрочем, это довольно тягостная история, – нервно пресекла его любопытство Анна. Ей не хотелось, чтобы эта, первая их встреча окончательно погрязла в воспоминаниях и выяснениях.

Взяв руку барона, Норвуд повела ею по своей груди, бедру, милостиво подпустила к низу живота. Она чувствовала, что капитан все еще не может отрешиться от восприятия ее как мужчины, и старалась помочь ему в этом.

– Ну что, теперь вы убедились, капитан, что я… не мужчина?

– Знали бы вы, сколько раз я представлял себе эту, первую после моего островного заточения, встречу с женщиной!

– Но ни разу фантазия ваша не сумела вообразить ее такой, каковой она случилась этой ночью.

– Наверное, потому, юнга… простите, Анна, что она оказалась самой невероятной.

– Так уж и невероятной. Ночь как ночь. Корабль. Каюта. Одинокий мужчина. Одинокая женщина. И несусветная тоска.

Несколько мгновений они молчали, при этом Анна по-матерински прижимала голову Рольфа к своей груди, томительно выжидая, как он поведет себя дальше.

– Поняла, – вдруг осенило ее. – Все поняла! Это все мои чертовы брюки. Это они… сбивают вас с толку, мешают воспринимать меня как женщину, не позволяют наброситься на меня.

Усевшись на кровать, она с невероятной быстротой стащила с себя сапоги, а затем, поднявшись, начала медленно, дразня поигрыванием бедер, стаскивать с себя всю прочую одежду.

Откинувшись на спинку кресла, Ирвин с замиранием сердца следил за этим подлунным раздеванием женщины, словно бы досматривал сладкий утренний сон. Больше всего он боялся пошевелиться или произнести в этом сне какое-либо слово, потому что вслед за ним неминуемо наступило бы пробуждение, и всю эту сцену с раздеванием пришлось бы потом вспоминать с той же душевной тоской и сугубо мужской неудовлетворенностью, с какой он вспоминал подобные видения бесчисленное множество раз.

– Уж не знаю, как вы там устраивали свои развлечения с женщинами, но что ни с одним мужчиной в постели вы не развлекались, это мне теперь известно доподлинно.

– У вас и не было оснований подозревать меня в этом, Анна, – опять нервно возразил капитан.

– Не обольщайтесь, было. Все вы тут, на этих чертовых кораблях, понемногу звереете и впадаете в содомский грех. На это тоже пришлось насмотреться. Но как бы там ни было, имя мое произносить вы уже научились.

Окончательно разоблачившись, Анна поначалу решительно ступила к капитану, но, оказавшись в ореоле лунного сияния, осмотрела себя и остановилась. Она ведь уже успела забыть, когда в последний раз представала вот такой, обнаженной, перед мужчиной. Поэтому сама удивилась стройности и гармоничности своего налитого, по-мужски мускулистого тела. Так уж складывалось, что все ее встречи с Джессом Марром были краткими, поспешными, с постоянной оглядкой на то, как бы кто-нибудь не подсмотрел, не подслушал, не догадался.

К тому же Джесс, похоже, понятия не имел, что такое красота женского тела и мужские ласки. Он набрасывался на нее сразу же, оголяя лишь настолько, насколько это нужно было, чтобы хоть каким-то образом овладеть ею. Именно так, «хоть каким-то образом». А едва насытившись, тотчас же забывал о ней, что всякий раз больно ранило Норвуд.

Потому и расставания с ним тоже казались ей тягостными и в какой-то степени оскорбительными. Но что поделаешь? Джесс называл это «корабельно-абордажной любовью». Очевидно, так оно и было на самом деле: любовь у них действительно получалась корабельно-абордажная. Даже когда случалась вне корабля. Как это уже происходило на острове.

Теперь Анне, конечно же, не хотелось, чтобы и с бароном фон Рольфом все происходило и завершалось с такой же корабельно-абордажной бесчувственностью.

– Что вы приумолкли, капитан? – вполголоса спросила она, стеснительно прикрывая руками свои груди.

– Это невероятно, – так же, вполголоса, едва сдерживая волнение, проговорил Ирвин.

– Только-то и всего? – удивилась Анна после томительной паузы. – Это все, что вы можете сказать о женщине, которая стоит перед вами, нагая, словно Венера?

– Вы мне нравитесь, Анна.

– Какая непорочность чувств и мыслей! А как насчет «корабельно-абордажной любви»?

– Какой-какой?! – рассеянно переспросил Рольф.

– Вы и в этой, в «корабельно-абордажной», ничего не смыслите! – обреченно констатировала Норвуд, готовя себя к полной безысходности.

За перегородкой послышались грузные шаги, а затем властный голос Вента, и они по-заговорщицки притихли. Втайне Анна рассчитывала на то, что Констанций Грей сумеет отвлечь внимание всякого, кому вздумается врываться в столь неподходящее время в каюту капитана, и все же на душе у нее было неспокойно. Каким-то образом беспокойство это усиливалось еще и тоскливым, заунывным криком птицы – то ли совы, то ли престарелого попугая, – безутешно оплакивающей свою судьбу в чернеющей при свете луны рощице, крайние деревья которой подступали прямо к береговой линии.

Ирвин потянулся к ней рукой, и Анна подступила поближе, чтобы он смог прикоснуться пальцами к ее груди, уткнулся лбом в ее живот, провел рукой по тому потаенному, ради постижения которого мужчины теряли не только разум и душу, но и головы; решались на самые страшные, какие только можно вообразить себе, грехи, восходили на виселицы и костры.

Заставив Рольфа подняться, Анна помогла ему раздеться с такой же молниеносной быстротой, как недавно – сама, вновь усадила на кровать и, не позволяя лечь, уселась ему на колени, страстно впиваясь губами в его губы и буквально обвивая руками и ногами его тело.

– Вы ведь мечтали об этом, барон? – страстно прошептала она, чувствуя, как в тело ее вонзается сладостная, пылающая огнем страсть, постепенно расползающаяся пламенем эроса по всему телу. – Именно об этом вы ведь и мечтали все дни и ночи своего отшельничества?

– Мне и сейчас еще кажется, что это – всего лишь предутренний любовный бред, – признался Рольф, зарываясь лицом в ее пахнущие морем волосы.

– И можете поклясться, что мечтали… именно обо мне? – не унималась Норвуд, пытаясь окончательно завлечь барона в сети любовного умопомрачения.

– О вашем существовании я, конечно, не догадывался…

– Прекратите брюзжать, барон. Следовало догадываться. Всякий мужчина должен жить ожиданием того, что рано или поздно в спальне появлюсь я – Анна Норвуд.

– В виде кары Господней.

– Или награды Всевышнего. А что касается вас… то вы мечтали, чтобы все было именно так и чтобы женщиной этой была я.

– Но я даже не догадывался о вашем существовании, Анна, – с непостижимым упрямством твердил барон, поражая Анну полным отсутствием фантазии.

– Быть такого не могло! – нежно убеждала его Норвуд, смыкая руки у него на шее и припадая щекой к его щеке. – Женщина, о которой вы мечтали все месяцы своего метания по дикому, безлюдному острову, как раз и была я. Корабельно-абордажная судьба. Никакая другая женщина появиться здесь до меня не могла.

4

Постучав в каюту капитана, Констанция несколько мгновений прислушивалась к тому, что происходит за дверью. Услышав возню, полушепот и топанье ног, она устыдилась своего подслушивания и не стала дожидаться, пока барон решит, будто выглядит вполне пристойно, чтобы явиться ей на глаза. Тем более что она очень четко представляла себе, как именно он будет выглядеть.

– Капитан, к нам приближается шлюпка!

– Вы, Грей, сообщаете об этом так, – проворчал Рольф, отодвигая дверной засов, – словно приближается не беглый штурман Джесс Марр, а пиратский фрегат.

– Вы угадали, капитан, это не Джесс Марр. В шлюпке – пираты. Их не менее шести. Они под парусом и на веслах.

Рольф предстал перед ней в одной рубахе, нервно застегивая широкий, с медными наклепками, пояс из буйволиной кожи, способный защищать в бою не хуже кожаного щита мавров. Одного взгляда на его уставшее, покрытое капельками пота лицо, одного его расхристанного вида было достаточно, чтобы Констанция могла убедиться, что он только что поднялся с постели, и что занятие, которому он там предавался, было долгим и бурным.

– Откуда они взялись? Где их корабль? Я спрашиваю: где их корабль?

– Никаких кораблей на горизонте нет, сэр. Очевидно, они с того судна, ходовые огни которого мы видели этой ночью, находясь у Бухты Отшельника.

– Из этого, считаете?

– Иного поблизости не наблюдалось.

– Тогда почему они приближаются на шлюпке, а не на судне?

– Если нам удастся захватить хотя бы одного из них, он будет откровенен.

– Ладно, умник.

– Юнга Норвуд, мою саблю и пистолеты!

– Есть, сэр, – отозвалась Анна из глубины довольно внушительной по своим размерам каюты.

Пока она приводила себя в порядок и искала оружие, Рольф успел смерить Грей таким испепеляющим взглядом, что она поняла: убраться следует, не дожидаясь появления соперницы. Тем более что ей не очень-то хотелось представать перед победительницей этой коварной женской дуэли.

– Чего вы стоите, Грей? Команду – на палубу!

– Если учесть, что под «командой» подразумеваются боцман Гунн и Внебрачный Лорд, то собрать ее будет нетрудно, – не отказала себе Констанция в удовольствии съязвить «предателю». И демонстративно потянула воздух. Дух, который так дразнил ее сейчас, был полузабытым запахом мужского пота и любовных игрищ. – Если вы решите отправиться на этой шлюпке на переговоры к капитану пиратов, сэр, советую прежде принять ванну, – как можно вежливее посоветовала она. – И не забыть о бодрящей порции рома.

«Все же ему здорово повезло, что поднимать его с постели явилась я, а не Вент, – поморщилась Грей. – Вот только он этого не понимает, не-благо-дарный…»

Времени на то, чтобы «поднять команду на палубу», и впрямь понадобилось недолго. Внебрачный Лорд отнесся к сигналу тревоги, как и надлежит истинному аристократу: спросив, «кто посмел нарушить мой отдых», он несуетно надел куртку и стал проверять пистолеты и ружье. Что касается Гунна, то он взревел так, словно в кубрик ворвался не штурман Грей, а все те шестеро, или сколько их там, пиратов.

– Они уже здесь, ржавый якорь им под виселицу?! – разразился он таким яростным басом, что обшивка каюты содрогалась, словно от раскатов грома. – Если они хотят получить в свое владение остатки «Нормандца», то сейчас они его получат… вместе с саванами!

И надо же было так случиться, что, как только он возник на палубе, кто-то из пиратов выстрелил из ружья. Пуля вонзилась в надстройку довольно далеко от боцмана, и вряд ли следовало предполагать, что целились именно в него или вообще в кого-либо из команды. Тем не менее Гунна это привело в неописуемую ярость.

– Эй вы, старые мерзавцы! Это вам привет от капитана Коссара, – прокричал один из пиратов. – Он требует, чтобы…

Прежде чем пират успел сообщить, что же решился требовать от команды «Нормандца» капитан Коссар, боцман, мгновенно прицелившись, выстрелил в сторону баркаса. Длинное, тяжелое ружье в руках Гунна показалось Констанции бамбуковой палкой – таким оно представлялось легким и послушным.

Один из пиратов тотчас же подхватился, взмахнул руками и, упав ничком, завис на борту.

– Не стреляйте! – прокричал все тот же громадный детина, стоя на корме двенадцативесельного баркаса, экипаж которого составлял, впрочем, семь – вернее, теперь уже шесть – человек. – Мы всего лишь поприветствовали вас! Только поприветствовали – и все!

– Если вы еще раз поприветствуете нас таким образом, – прорычал в ответ Гунн, укрывшись на всякий случай за мачтой, – мы пальнем из всех бортовых орудий!

Констанция видела, как пираты помогли своему то ли убитому, то ли тяжело раненному собрату уйти на дно океана и тут же взялись за ружья. Но тот, старший, который начал переговоры, быстро укротил их пыл.

– Капитан «Черного принца» Коссар объявляет вашу руину и все, что есть в ее трюмах, призом своей команды!

– По-моему, эти парни слишком перепились вчера, а сегодня с утра явно не похмелились, – прокомментировал решение Коссара боцман Гунн.

– Кто такой Коссар? Вам, боцман, приходилось сталкиваться с ним? – поинтересовался Рольф, осматривая баркас в подзорную трубу, хотя он уже прекрасно был виден невооруженным глазом.

– Сталкиваться – нет. Но слышал о нем. Испанец, – он выдержал паузу, как бы подчеркивая, что, произнеся откровенно презрительно свое «испанец», тем самым сказал решительно все, что следовало сказать о таком человеке. Но затем все же добавил: – Отъявленный негодяй. Сами испанцы ненавидят его похлеще англичан, французов и голландцев. Говорят, он уже дважды убегал от собственных команд со всей захваченной ими добычей. За что на совете команд двух этих кораблей был приговорен к «черной метке». Кстати, команды он, как правило, набирает из испанцев, англичан и ирландцев. Не допуская к ней французов.

– Основательная рекомендация, – мрачно согласился Рольф. – Эй, там, на баркасе! – тут же обратился к парламентерам. – А капитану Коссару не приходило в голову, что на этих обломках есть моряки, которые считают содержимое трюмов своей собственной добычей?!

– Он в курсе.

– Тогда пусть убирается к черту!

– Он предлагает войти в состав команды его «Черного принца», обещая, что каждый из вас получит свою долю! Кстати, сколько вас там?

– Говорите, что пятнадцать, – подсказала Констанция. – Это их должно усмирить.

– Нас здесь пятнадцать человек! – уверенно объявил барон. – И я, капитан Рольф, от имени команды заявляю, что мы не желаем переходить на «Черный принц» под командование Коссара.

На баркасе их ответ вызвал замешательства.

– Странные вы люди, – пираты подгребли поближе к «Нормандцу», – что же, вы так и будете сидеть на обломках у необитаемого острова?! Мы предлагаем вам корабль!

– Корабль нас устраивает. Но смените капитана, – вмешался в их диалог Гунн. – Коссар, два якоря ему под виселицу, успел обмануть экипажи двух своих кораблей, лишив их добычи. Об этом знаю все пираты Вест-Индии и во всех портах Нового Света. Так неужели вам это не известно?

– Нет!

– Врете! – голос боцмана был мощным и уверенным. «Вот кому быть бы капитаном», – подумала Констанция. – Однако вранье вас не спасет: точно так же он обманет и вас! Поэтому тот из вас, кто захочет присоединиться к нам…

– Э, да никак это ты, Гунн?! – вдруг обрадованно воскликнул старший баркаса. Может быть, его даже обрадовало не столько то, что на обломках оказался давний знакомый, сколько возможность уйти от слишком опасного разговора.

– Откуда ты знаешь меня?!

– Что значит «откуда»? Мы ходили с тобой у берегов Мадагаскара! На «Черной Розе», которой командовал капитан Бирон, да простят его Дева Мария и все святые!

– Тебе остается только назвать себя.

– Если я скажу, что меня зовут Джим Баррлоу, это, наверное, ничего не прояснит в твоей башке!

Несколько секунд боцман безнадежно напрягал жалкие остатки своей памяти.

– Пока что – полный мрак! – наконец признал он.

– Зато вспомнишь, что какое-то время на «Драконе» был матрос по прозвищу Вечный Смертник.

– Которого трижды приговаривали к смертной казни?!

– Четырежды, приятель, теперь уже четырежды, дева Мария и святые заступники! Четвертый – уже после «Дракона». Амнистию принял с петлей на шее!

– Везет же тебе, негодяю! Но постой, при мне тебя выбросили за борт! В океане. Далеко от ближайшего острова. Это произошло на моих глазах!

– Все верно, Гунн! Как видишь, опять всплыл! Почти сутки держался на волне просто так, еще сутки – вцепившись в какое-то бревно, невесть как оказавшееся посреди океана. А затем меня подобрала рыбацкая шхуна.

– Неправедны старания твои, господи, – проворчал Гунн, но так, чтобы слова эти до Баррлоу не долетели.

– Так теперь ты веришь, что я и есть тот самый Вечный Смертник?!

– Все может быть.

– Рассказать, как ты сражался на дуэли с квартирмейстером Хенгольдом, во время которого вы одновременно ранили друг друга в живот?

– Что может засвидетельствовать мой шрам! – признал Гунн и это его доказательство.

– Но Хенгольду повезло меньше, нежели тебе.

– Это уж точно.

– Так что передать капитану Коссару?

– Что ему передать? – обратился Гунн к Рольфу, который все это время нетерпеливо следил за их словесным поединком.

– Пусть поищет добычу где-нибудь в районе Подветренных островов, мимо которых часто проходят груженые золотом и серебром испанские галеоны. Мы такие же пираты, как и он. Потерпев бедствие, спасаемся на обломках корабля. Поэтому нападение на нас будет еще одним преступлением, совершенным против рыцарей Веселого Роджера.

– Капитана Коссара это не остановит. Тем более, что вы убили нашего матроса. Правда, мне очень жаль, что вина ложится на моего старого друга Гунна, но что случилось, то случилось… Разве я не прав, Гунн?

– Ты – не королевский прокурор, и я не собираюсь оправдываться перед тобой… Вечный Смертник!

– Всего лишь пытаюсь рассуждать так, как неминуемо станет рассуждать капитан Коссар. А он решит, что есть все основания напасть на ваши обломки и захватить их. Но тогда уже о пощаде молить будет некого.

– Послушай ты, Вечный Смертник! – заговорила Констанция именно тогда, когда Рольф уже решил было, что переговоры закончены. Да и команда баркаса, дрейфовавшего почти у затопленного носа «Нормандца», взялась за весла. – Меня зовут Констанций Грей! Я – штурман «Нормандца». Возможно, я и подумаю, не согласиться ли на предложение твоего капитана, но в то же время потребую, чтобы его предложение было обсуждено на совете всей нашей команды. Нас пятнадцать человек. Сможем ли мы разместиться на вашем корабле? Не окажется ли кто-либо лишним?

– Пятнадцать человек? Ты что, парень?! Да там поместится еще трижды по столько же. «Черный принц» – это бывший линейный корабль голландцев. Он побольше любого фрегата, которого тебе приходилось видеть. А нас осталось всего тридцать два человека. Теперь уже, как видишь, тридцать один.

Грей заметила, как, приподнявшись со своего сиденья, один из матросов потянул Вечного Смертника за полу камзола, укоряя, что тот проболтал столь важные сведения о численности команды «Черного принца», но Баррлоу лишь пренебрежительно отмахнулся от него.

– Так или иначе, мы захватим эти обломки. Одного залпа тридцати наших бортовых орудий будет достаточно, чтобы от «Нормандца» остались только щепки. Так что, капитан Рольф, сколько времени понадобится вам на размышления?

– До завтрашнего утра.

– Вряд ли Коссар согласится на такой срок. Уже к закату солнца «Черный принц» будет в нескольких кабельтовых от вас.

На сей раз ружье подняла Констанция Грей, решив, что будет лучше, если команда Коссара уменьшится еще на одного матроса. Однако Рольф перехватил оружие за ствол и с силой отвернул его в сторону.

– Никто не смеет стрелять без моего приказа. Они прибыли на переговоры, и переговоры эти состоялись.

– Ну и напрасно, сэр, – возразила Констанция. – Когда «Черный принц» приблизится к нам и его матросы пойдут на абордаж, они очень скоро убедятся, что нас всего шестеро. И противостоять им мы не в состоянии.

– Разве что призвать на помощь Джесса Марра, – как бы между прочим проговорила Анна Норвуд. – Все же на одно ружье, на один абордажный кортик больше.

– Теперь он скорее подастся к Коссару, нежели к нам, – заверил ее Вент.

Умолкнув, весь экипаж «Нормандца» еще несколько минут молча наблюдал за тем, как баркас уходил в сторону мыса, на котором прятался Джесс Марр. Теперь они отлично понимали, что каждая минута приближает их к гибели.

– Если уж мы дали им уйти, то и самим пора уходить в глубь острова, – нервно постукивал стволами пистолетов по фальшборту Вент. – Придется скрываться в джунглях. Как туземцам.

– Не слишком ли торопимся, адмирал? – охладила его Констанция, посматривая при этом на Рольфа. Она понимала, что капитану не хочется терять и частицы тех сокровищ, что покоятся в трюмах «Нормандца». К тому же похоже, что и чисто по-человечески он, бывший отшельник, успел привязаться к этим осколкам цивилизации, осколкам своей далекой родины.

5

Совет, состоявшийся в кают-компании «Нормандца» сразу же после отплытия баркаса, был недолгим, но довольно бурным. Первым слово взял боцман. Приободренный удачным выстрелом, которым он сразил одного из людей Коссара, Гунн настаивал на том, чтобы и дальше оставаться на обломках судна и, приготовив к бою все орудия, встретить «Черного принца», как подобает истинным джентльменам.

Если, говорил боцман, у них там и в самом деле большой линкор, то вряд ли он сможет подойти сюда, не рискуя сесть на банку. А значит, капитан вынужден будет пойти на абордаж из шлюпок. Но в таком случае они, все шестеро, могут стать к орудиям, а затем, потопив половину шлюпок, взяться за ружья.

– Вы сами можете убедиться, сэр, что здесь собрались неплохие стрелки. Не менее пятнадцати человек нам удастся расстрелять еще на подходе вражеских шлюпок к судну. Остальных встретим огнем, копьями и саблями уже здесь. Двое к одному – при том, что все мы соберемся в кормовой части, – их перевес будет не таким уж решающим, два ржавых якоря им под виселицу.

– Если учесть, что Грей тоже отлично владеет ружьем, – не очень уверенно поддержал его Вент. – А я кое-что смыслю в бомбардирном деле… Может, и в самом деле стоит рискнуть.

– Мы, то есть я и Стив Норвуд, в меткости не уступим никому из вас, – вальяжно добавил Внебрачный Лорд, удобно расположившись в низком венском кресле, прибитом к палубе чуть в стороне от стола. Оказавшись в нем, Висельник и впрямь почувствовал себя истинным аристократом, а кают-компания, очевидно, стала напоминать ему зал заседаний Палаты лордов. – И все же куда безопаснее будет уйти к «Адмиралу Дрейку». В Залив Отшельника «Черный принц» войти уж точно вряд ли решится. Но даже если попытается, то во время медленного прохождения через пролив будет прекрасной мишенью для наших орудий. Кстати, одно орудие можно установить на плоту, а сам плот спрятать за мыс Крушений. Неподалеку от бухты, в которой стоит наш фрегат. Два человека на плоту вполне успели бы произвести три выстрела по кораблю, а затем отвлечь на себя одну шлюпку пиратов. В крайнем случае, они сошли бы на сушу и поднялись на возвышенность.

Констанция и Анна пока молчали, и лишь время от времени переглядывались да едва заметно ухмылялись: Норвуд – хитровато, все еще празднуя победу над капитаном Рольфом; Констанция – снисходительно, давая понять, что усматривать победу в собственном падении – не лучший способ самоутверждения.

– И все же нам следует оставаться здесь и дать «Черному принцу» бой, – отстаивал свой план боцман.

– Чтобы первым же залпом бортовых орудий они разнесли нас в щепки, – с непонятным самодовольством парировал Внебрачный Лорд. Ему нравилась эта каюта, сама атмосфера полуаристократического комфорта, дополняемая полным отсутствием качки. – А потом бросились вылавливать между остатками трюма и добивать.

– У нас есть плот, и мы еще успеем уйти в Бухту Отшельника, – нарушила молчание Анна Норвуд.

Капитан вопросительно взглянул на Констанция Грея. Только он до сих пор не произнес ни слова. А может, Рольф и не рассчитывал услышать от штурмана что-либо путное, а всего-навсего тянул время, зная, что так или иначе окончательным будет решение, принятое им самим.

– Когда мы проходили мимо мыса Крушений, вы, джентльмены, могли заметить: за ним открывается уютная бухточка, развернутая на север, то есть в сторону Бухты Отшельника. Если мы загрузим плот всем, чем только сможем загрузить, и заведем его в эту бухточку, заметить его с борта «Черного принца» не смогут. Мы же встретим пиратов здесь, но, как только почувствуем, что бой складывается не в нашу пользу, сядем на маленький плот, под прикрытием «Нормандца» отойдем к берегу и по суше устремимся к хребту, окаймляющему бухту, в которой сейчас находимся. Но при этом будем направляться в сторону мыса Спасенных, где, по всей вероятности, прячется Джесс Марр.

– Это уже целый план, – пока что неуверенно поддержал штурмана барон Рольф. – Его стоит обдумать.

– Решив, что мы уходим на запад, пираты могут одну-две шлюпки направить в том же направлении, чтобы затем преследовать нас на суше. Остальные люди Коссара займутся обследованием обломков «Нормандца». То есть у нас будет достаточно времени, чтобы, дойдя до лесистой части острова, тотчас же повернуть в сторону мыса Крушений, сесть на плот и уйти к «Адмиралу Дрейку». Зато когда Коссар поведет свой корабль к Бухте Отшельника, у него уже будет не тридцать один член команды, а, в лучшем случае, двадцать, справиться с которыми под прикрытием орудий «Адмирала» будет не так уж и сложно.

– А Джесс Марр? – интригующе напомнила Анна, обведя всех присутствующих почти победным взглядом.

– Что… Джесс Марр? – нервно отреагировал Вент.

– Как поведет себя при этом Джесс Марр? Почему никто не вспомнил о нем? Вы что, решили не принимать его в расчет?

– А как он может повести себя?! – взревел Гунн. – Если ты имеешь в виду, что он переметнется к джентльменам Коссара, то в таком случае на одного негодяя у него станет больше – только-то и всего.

– Очевидно, юнга имеет в виду то, что Марр может устроить на берегу, где-нибудь на склоне хребта, засаду, – рассудил Рольф. – И тем самым помешает нам беспрепятственно отойти в глубь острова.

– Зная Марра, именно такой исход и можно предположить.

Констанции было не совсем ясно, почему Анна объявляет об этом с такой иронией, словно бы лично ей нападение Джесса ничем особым не грозит. Разве что она собирается сразу же присоединиться к нему? Но ведь это не так-то уж и просто будет сделать. И потом, почему она так странно ведет себя после романа с Рольфом? Объяснение могло быть только одно: приняв ее «жертвоприношение», барон тем не менее дал ясно понять, что на большее рассчитывать ей не стоит.

«Впрочем, Рольф тоже хорош: нашел на что польститься!» – бросила она на капитана один из тех испепеляющих женских взглядов, от которого всякий мужчина неминуемо вздрогнул бы. Барон тоже наверняка не устоял бы. Но для того, чтобы взгляд ее хоть как-то подействовал на Рольфа, нужно было сначала открыться ему, как это сделала Анна Норвуд.

– В плане штурмана Грея, конечно же, заложена хитрость, – наконец-то, после многозначительного молчания, согласился Рольф. – Увидев, что мы уходим в западном направлении, они ринутся туда же, начнут исследовать бухту и все пространство, вплоть до многомильного мыса, уходящего от западной оконечности.

– У которой, возможно, уже находится «Черный принц», – заметил Гунн. Так что поторапливаться нам нужно, поторапливаться, два якоря им под виселицу.

– Нет, корабль их еще, очевидно, у соседнего острова, – возразил капитан. – Что-то там у Коссара не сладилось, и корабль не готов к отплытию. Поэтому он послал на разведку баркас.

– Наслушавшись рассказов уцелевших индейцев, он, конечно же, стал осторожничать, – поддержал его Вент.

Когда, завершив совет, все они вышли на палубу, то увидели, что море окончательно успокоилось, и лишь легкий бриз все еще гнал едва заметную волну, уходившую с запада на северо-восток. Ветерок, поднимавший эту волну, и должен был сослужить им добрую службу на всем пути до мыса Крушений.

Чтобы полюбоваться бухтой и ее островными окрестностями, хватило нескольких секунд. Подгоняемые капитаном, матросы тотчас же принялись на работу. Прежде всего, с помощью лебедки, они опустили на большой плот одно из орудий. Вент и Внебрачный Лорд довольно быстро смастерили для него специальный портик, а для маскировки, вместе с надстройкой, накрыли парусиной. Туда же закатили бочку с порохом и пять ядер.

Затем Вент предложил малый плот не отцеплять, а загружать бочками, оружием и всем прочим оба плота, пообещав быстро сколотить из нескольких бревен совсем маленький плотик, на котором спокойно можно будет добираться до берега, как на пароме. Это сразу же прибавило всем работы. Но ворчать на бомбардира никто не решался, ведь теперь на плот можно было погрузить значительно больше всяких припасов. Особенно все обрадовались этому, когда Гунну удалось прорубить палубу и добраться до полузатопленного отсека трюма, в котором хранились два сундука с золотыми слитками, монетами и старинными изделиями из серебра, ценность которых определялась уже не столько стоимостью материала, сколько мастерством ювелиров.

– Послушайте, а ведь после этой находки мы спокойно можем отдавать обломки «Нормандца» Коссару, – возрадовался Внебрачный Лорд, наверняка почувствовавший себя в эти минуты неслыханно богатым. – Единственное, о чем я могу сожалеть, что не буду видеть рожи этого крысолова, когда он обнаружит, что ничего, кроме тушек дохлых крыс, в трюмах нашей посудины он уже не обнаружит.

– Да, джентльмены, с этой минуты мы с вами становимся людьми состоятельными. И можете не сомневаться, что содержимое этих сундуков будет поделено совершенно справедливо, – заверил Рольф членов своей команды, более чем сдержанно осмотрев невесть откуда свалившиеся на них сокровища. – Но пока что требую забыть о золоте и заниматься погрузкой. Если мы не успеем вовремя укрыть плот за мысом Крушений, все это состояние окажется у моряков «Черного принца» Нам же достанутся только саваны. Да и то… вряд ли. Обойдутся без них.

Услышав это, Констанция встревоженно взглянула на Рольфа. Ей показалось, что капитан предчувствует что-то недоброе. А Грей не хотелось, чтобы он впадал в уныние, особенно сейчас, да к тому же первым из экипажа. Она была уверена, что пока что все идет прекрасно. И что пребывание их на «Нормандце», да и вообще на Острове Привидений, завершится – пока что неизвестно как, но обязательно благополучно. Во всяком случае, Грей очень хотелось этого.

6

После короткого, но нескудного обеда – с мясом, вином и политыми медом сухарями – команда «Нормандца» вновь принялась за работу. Напряжение нарастало с каждой минутой. Чем дальше солнце уходило от зенита, тем все чаще моряки посматривали в сторону мыса Спасенных, откуда должен был появиться «Черный принц». Теперь они почти физически ощущали приближение опасности и старались сделать все так, чтобы оказаться готовыми к ней.

– Все, все! – первым не выдержал Гунн. – Хватит. Плот пора уводить. Я не желаю, чтобы этому презренному испанцу досталось хоть что-нибудь из такого трофея.

– У вас какая-то особая нелюбовь к испанцам, боцман, – заметила Констанция. – С чего бы это? Уж не была ли испанкой ваша бывшая жена?

– Жены у меня вообще никогда не было, – блаженно ухмыльнулся Гунн, давая понять, что безбрачие – одно из немногих достоинств, которые ему удалось сохранить целиком и полностью. – Но ты, Грей, прав: испанцев терпеть не могу. И не потому, что они испанцы. Если уж, в конце концов, Господь, среди всех прочих человеков сподобился создать и такое несовершенство, как чванливых испанцев, значит, для чего-то ему это понадобилось. Но мы здесь, в океане и в колониях, мы, английские подданные, ненавидим их так же, как ненавидят их французы, голландцы или венецианцы. Не будем выяснять, почему. По разным причинам. Так повелось. Что же касается лично меня, то испанцев я ненавижу за то, что они жестоко истребили почти все индианское население своих колоний, а к той части его, которая еще только подлежит истреблению, относятся с такой же немыслимой жестокостью. А разве по-иному они вели себя в Нидерландах?

– О, да в отношении испанцев у вас существует целая философия, – поощрила его монолог Грей, помогая Гунну устанавливать на плот последнюю бочку с сухарями. Поскольку места было мало, ее решили закрепить прямо на крыше надстройки.

– Это не только моя философия.

– Но и Господа?

– Не богохульствуйте. Приходилось ли вам когда-нибудь слышать об епископе Лас Кассасе?

– Кое-что. Как-никак, два года я провел в Падуанском университете.

– Ты-ы?! – изумленно взревел Гунн. – В университете?! Падуанском?

– Меня ведь не поражает, что даже ты, и то умудрился запомнить имя епископа, написавшего несколько трактатов в защиту американских индейцев.

– Ты знаешь о том, что Лас Кассас написал такие трактаты?! Вот уж не ожидал, что на «Нормандце» появится столь просвещенный штурман, – откровенно и безо всякой иронии удивился боцман. – Так вот, в свое время, когда я учился в одном из университетов Франции… я упускаю детали…

– Ты, – прервала его Констанция, – ты учился в университете?

– Учился, – как-то слишком уж робко подтвердил Гунн.

– Вы, очевидно, шутите, мистер Гольд? – вдруг, сама того не замечая, она вновь перешла на «вы».

– Если я уточню, что учился в двух университетах – парижском и генуэзском, – вы, конечно же, согласитесь, что я совершенно не настроен иронизировать по поводу своего образования. Окончил я, правда, только парижский. В генуэзском же проучился всего полтора года, затем нанялся на судно, уходящее в Александрию. Проплавав год, вновь вернулся к наукам, но уже в Париже. При этом многие принимали меня за итальянца, что значительно облегчало мою жизнь во Франции.

– Почему же вы не используете добытые знания в более цивилизованных формах человеческой деятельности, нежели пиратство? – Грей заговорила в таких выражениях, в каких и следовало говорить с человеком, обучавшемся в двух старейших университетах Европы.

– Во-первых, штурман Грей, я никогда не считал себя пиратом. Даже когда ходил под Веселым Роджером.

– Кем же вы считали себя, сэр? – не удержался Рольф, спустившийся на еще незавершенный плот, который мастерил Вент и который стоял рядом с «Ковчегом привидений», ближе к берегу, почти соединяя его с выступающим из прибрежья плоским валуном.

– Мстителем, господин капитан.

– Кем-кем? – бестактно сорвалось у Рольфа.

– Вы не ослышались, барон. Я сказал: мстителем. Едва завершив учебу, я опять нанялся на корабль, на сей раз уходящий на Ямайку. Оттуда я прибыл на Тортугу и, захватив вместе с двадцатью парнями, навербованными мною единомышленниками, испанский барк, начал нападать на прибрежные поселения испанцев. Не на корабли, а именно на поселения. Это уже потом, командуя парусником «Меркурий» и приобретя опыт морских боев, я более двух лет истреблял все испанские корабли, какие только оказывались в поле моей досягаемости. И можете не сомневаться в том, что не было ни одного случая, когда бы я помиловал хотя бы одного испанца. Слышите: хотя бы одного! Я истреблял и буду истреблять их везде: на всех морях, островах и континентах мира.

Вся команда – кто, стоя на плотах, кто по правому, осевшему борту «Нормандца» – с удивлением слушала Гунна. Явись сюда апостол Павел, то и он не поразил бы их своими откровениями настолько, насколько поразил Гунн. А поскольку все они в той или иной степени недолюбливали, а то и ненавидели местных потомков конкистадоров, то и смотрели на боцмана, как первые рыцари-крестоносцы на Пьера Отшельника[15], готовые по первому призыву его ринуться в поход за освобождение гроба Господнего.

И лишь барон со свойственной ему иронией позволил себе поблагодарить Бога, что тот не сподобился сотворить его в подобии нечестивого испанца.

– Вот только потом мне не повезло, – пропустил его колкость мимо ушей Гунн. – Однажды, после боя с французским корсаром, напавшим на меня только потому, что тот решил, будто я – английский торговец, мой корабль дал сильную течь. Отбиться-то мы отбились, однако «Меркурий» пришлось уводить в ближайшую бухту, чтобы основательно заняться его ремонтом. Там-то нас и обнаружили три испанских военных корабля, сопровождавших большую королевскую эскадру. Во время расстрела из более чем ста орудий судно наше пошло на дно, а мне вместе с уцелевшими матросами пришлось уходить высоко в горы, где испанский десант не смог бы нас достать. Ну а потом мы захватили рыбацкий баркас, вышли в море и были подобраны командой проходящего мимо пиратского судна. Им-то как раз и оказался «Нормандец», на обломках которого вы сейчас стоите. Все, господа, на этом моя первая и последняя исповедь закончена. Будем же считать, что вами, равно как и Господом, она услышана.

– Капитан прав: всем нам очень повезло, что среди нас не оказалось ни одного испанца, – молитвенно вознес руки к небесам Вент.

– Вам действительно повезло, – хрипло прорычал Гунн, потрясая мощными, волосатыми кулачищами. Громадина эта источала такую силу, что, глядя на нее, Грей с ужасом подумала о тех, кому приходится сталкиваться с ним в рукопашном бою. С таким же ужасом она подумала и о себе, если бы ей вдруг пришлось оказаться подмятой этим «мстителем» в постели.

– Позволю себе заметить, что однажды мне приходилось слышать, будто между Антильскими островами и Эспаньолой начал рейдировать некий корабль под командованием капитана по прозвищу Истребитель, – проговорил Внебрачный Лорд, свешиваясь через фальшборт так, что чуть было не касался указательным пальцем огромной оголенной груди Гунна. – Который фанатично нападает только на испанцев, а захваченное у них добро раздает в основном морякам, чьи корабли погибли во время боев с испанцами. Да еще, вроде бы, индейцам, что крайне удивляло всех, кому приходилось слышать эти легенды об этом странном пирате. Моряков – дело понятное… Аборигенов – зачем одаривать?

– Из ненависти… Ко все тем же испанцам, – уже самим ответом своим признал Гунн, что этим странным пиратом был некто иной, как он сам.

– Да и мне тоже приходилось слышать о монахе-капитане, который, вроде бы, поклялся на Библии истреблять всех, кто в его присутствии осмелится назвать себя испанцем или кто решится жестоко обращаться с американскими индейцами, – молвила Констанция.

– Можете не сомневаться, Грей, что и в данном случае речь шла обо мне. Дело в том, что, прежде чем отравиться на Ямайку, я принял монашеский сан. Это привело к тому, что и называть меня стали пиратом-монахом.

– И вы до сих пор монашествуете?

– К счастью, нет. От сана мне пришлось отказаться по настоянию одного епископа, которого я слишком хорошо уважаю, чтобы не прислушаться к его мнению. Так вот, он уговорил не связывать святое звание монаха со «званием» пирата, – рассмеялся боцман. – Но Гунн-Истребитель[16] – прозвище, которое сохраняется за мной до сих пор. Очевидно я принял слишком близко к сердцу учение защитника индейцев епископа Лас Кассаса.

– Что да, то да, Гунн-Истребитель явно переусердствовал.

– Но я специально побывал в окрестностях Санта-Доминго, на побережье Мексики, в некоторых других местах, чтобы лично убедиться, с какой жестокостью истребляли испанцы даже самые миролюбивые племена индейцев, даже тех, кто давно подчинился им и кого испанцы почитали за рабов.

Гунн умолк. Рольф и остальные члены команды тоже молчали, пораженные тем, что они узнали о своем боцмане и что совершенно меняло отношение к нему.

– Плот, однако, пора уводить, – как-то совершенно некстати напомнил Вент, с опаской осмотрев пространство рядом с мысом Спасенных. – Баркас уже давно достиг «Черного принца», и теперь линкор под всеми парусами движется сюда.

– Верно, бомбардир, – поддержал его Гунн. – Кстати, джентльмены, можете считать, что я достаточно убедительно объяснил вам, почему не могу уйти на плоту, а желаю остаться на «Нормандце», дабы сразиться с Коссаром и прочими испанцами «Черного принца». Если при этом погибнут входящие в состав команды неиспанцы, то Бог простит их так же, как простит за это меня, два якоря мне под виселицу.

– А ведь какой прекрасный миссионер погибает в этом человеке! – расчувствованно молвил Внебрачный Лорд, припадая к небольшому, исполненному в виде пастушьей баклажки кувшинчику, в котором у него всегда имелось что-нибудь горячительное. – Даже когда он откровенно богохульствует, в устах его это звучит как благословение.

Сделав еще несколько глотков, он объявил, что остается на «Нормандце» вместе с Гунном-Истребителем и впредь, как только Гунн сумеет вновь завладеть какой-либо посудиной, желает сражаться под его предводительством.

– К «Адмиралу Дрейку» следует идти вам, капитан, – предложил Гунн-Истребитель, решив, что его исповедь незаметно перешла в совещание команды, на котором решается, кому оставаться, а кому уходить на плоту. – Вместе с вами может уйти юнга.

Заметив, как восторженно загорелись глаза Анны Норвуд, Констанция встрепенулась и нервно осмотрелась, метнув взгляд сначала на барона, а затем на Лорда-Висельника и Вента. Ей очень хотелось, чтобы кто-либо из них возразил. Она пока что представления не имела, на чем должно было основываться это возражение: ведь, что ни говори, а отправлять с капитаном следовало прежде всего юнгу; тем не менее Грей казалось, что кто-то обязательно должен отыскать нужный аргумент. Но все молчали. Как молчал и капитан Рольф.

И тогда решилась сама Констанция. Она не могла допустить, чтобы Анна опять надолго оказалась рядом с Рольфом. К тому же – один на один на плоту. Хватит с нее той жертвы, на которую она пошла, сведя их вдвоем в капитанской каюте. Еще одного такого «подарка судьбы» преподносить этой потаскушке Норвуд она не намерена.

– А мне кажется, что Норвуду лучше остаться здесь. Это поможет вам, когда на берегу или в бухте появится Джесс Марр, с которым он лишь недавно виделся и помирился.

– Лично мне не хотелось бы встречаться с Марром еще раз, – возразила Анна, но как-то слишком уж несмело и невнятно.

– Еще совсем недавно у тебя было совершенно иное настроение, – уже откровенно измывалась над ней Констанция. – Насколько мне помнится, вы вновь стали друзьями.

– Не становились мы друзьями, – огрызнулась Анна.

– И все же, прежде чем вступить в переговоры, Джесс потребует, чтобы на палубе появился Стив Норвуд, который уже помог ему едой и оружием и которого, несмотря на ранение, он все еще считает своим лучшим другом. И разговора с ним ни у вас, Гунн-Истребитель, ни у вас, Вент и Лорд, не получится, пока Марр не выяснит, куда девался юнга.

– Грей прав, – первым согласился с Констанцией Внебрачный Лорд. – Лучше если переговоры поведет Норвуд. Тем более, что ни со мной, ни с Гунном штурман говорить не пожелает.

– А я и сам не пожелаю беседовать с ним, – горделиво обронил Вент.

– Мы, то есть я и Констанций Грей, уходим, – завершил эту словесную стычку Рольф. – Пока вы доберетесь до «Адмирала Дрейка», мы уже приготовим его к бою. Если же застрянем в бухте за мысом Крушений, то постараемся поддержать вас огнем из своего орудия. В крайнем случае, конечно. Когда станет ясно, что вам не продержаться и появится смысл рисковать даже сокровищами плота.

7

Выстирав свою повязку в удивительно холодном, почти ледяном ручейке, несмело пробивавшемся сквозь каменистую трясину гальки, Джесс Марр слегка подсушил ее на вяленом утреннем солнце и вновь перевязал себя. Еще на рассвете Джесс отправился в глубь острова, пытаясь разведать окрестности. Там до него донеслись выстрелы, прозвучавшие у «Нормандца». Это слегка заинтриговало первого штурмана, но не настолько, чтобы он тотчас отправился выяснять причину стрельбы. Тем более, что едва начавшись, она тотчас же прекратилась.

Ощущение влаги и холодка как-то сразу уняло боль не только на месте удара ножом, но и в голове и позвоночнике. Захотелось вновь залечь и уснуть, на сей раз – надолго и безмятежно. Однако штурман позволил себе лишь несколько минут полудремы, а затем старательно замаскировал шлюпку и пошел по гористому склону прибрежного плато туда, на запад, где ему открывались две заползавшие далеко в океан гористые косы полуострова.

Взойдя на высокий островерхий холм, он долго осматривал эту местность, все больше утверждаясь в мысли, что если уж и подумывать о сотворении своей хижины, то стоять она должна где-то там, как бы на перемычке, откуда в случае опасности можно было отходить или на один из полуостровов, или в глубь острова. Теперь ему уже не хотелось тратить время на бессмысленные скитания вблизи останков «Нормандца» и на выяснение отношений с его экипажем. Пора было уйти, отдышаться, осмотреться.

Джесс вдруг заставил себя вспомнить, что, по существу, вернулся с того света, что, сброшенный с палубы, как мертвец, он спасся только чудом, и теперь самое время насладиться этим прекрасным островом, его заливами, скалами, лесами. Зачем уповать на рай на небесах, дорога в который ему, конечно же, давно заказана, если рай – вот он?! Только бы окончательно прийти в себя после ранения да кое-как обосноваться, привыкнуть.

Нет, от мести «нормандцам» он пока еще окончательно не отказался. Просто решил немного развеяться, осмотреться, возродить само понимание «сухопутной» жизни, от которой за долгие годы морских скитаний успел основательно отвыкнуть. К тому же он пытался избавиться от того жуткого осознания горести и ярости, которые все еще нет-нет, да и вспыхивала в нем при малейшем воспоминании о предательстве Анны Норвуд. В том, что он давно заслужил свой нож в спину или петлю на рее, сомневаться не приходилось. И все же этот нож должен был принадлежать кому угодно, кроме Анны. Так предавать, как это сделала она, не решаются даже самые отпетые висельники из портовых таверн.

Солнце – неяркое и оскорбительно безучастное – еще только поднималось над горизонтом, с океана повевала утренняя прохлада, а потому идти было легко, а весь этот пока еще неизнуренный дневной полутропической жарой мир казался прекрасным и только для него, Джесса Марра, созданным. Впрочем, Остров Привидений тем и отличался, что, при всей его богатой тропической растительности здешний климат был помягче, чем в районе Новой Испании[17], Тортуги или Эспаньолы. К тому же джунгли просматривались здесь лишь в глубине острова, да и то они были как бы разбавлены кленом, южным кедром и дубом, а потому некоторые участки побережья больше напоминали прибрежные перелески Северной Франции или Бискайского побережья Испании.

Но, в отличие от благословенных берегов Европы, на этом острове произрастало в диком виде почти все, что необходимо было для человеческого пропитания: кокосовые и банановые пальмы, манго, какие-то диковинные, но вполне пригодные для поедания фрукты, которых они с Анной уже успели вкусить во время своих путешествий по окрестностям бухты. Так, может быть, действительно стоит обосноваться здесь: построить дом да обнести его небольшим фортом, вооруженным на случай нападения туземцев корабельными орудиями и ружьями! А со временем подобрать несколько надежных парней, которые бы составили его гарнизон.

Вот именно: подобрать парней. Для Джесса Марра это всегда оказывалось почти непреодолимым. Слишком уж трудно сходился он с людьми, слишком долго сживался с ними, легко и некстати превращая из друзей в мстительных врагов. Только это помешало ему, опытнейшему, отчаянному моряку и пирату, хотя бы раз сколотить свою собственную команду и обзавестись собственным кораблем. Всякий раз подобные попытки завершались тем же, чем они только что завершились на обломках меченного сатаной «Нормандца».

Подкрепившись на пальмовой роще бананами и какими-то сладковато-терпкими плодами наподобие райских яблок, Марр прошел еще несколько метров в поисках пресной воды и вдруг остановился: прямо перед ним начиналась прекрасная, усеянная небольшими рощицами долина. Отгороженная от океана невысокой прибрежной грядой, она уводила на север, к отрогам гор. В то время как слева от Марра, прямо из-под огромной скалы, зарождался небольшой ручей, который буквально метрах в пятидесяти вновь исчезал под землей, чтобы где-то там, на самом берегу, слиться с океаном.

«А вот и забытый Богом и людьми мир, в котором ты вполне можешь строить свою хижину. Где-то вон там, у подножия горного шатра, замаскировав ее так, чтобы и из глубины острова, и отсюда, от побережья, заметить ее было трудно. Правда, до океана всякий раз придется добираться почти две мили. Зато можно не опасаться, что твой форт заметят с проходящего мимо пиратского или испанского корабля, или, что еще хуже, с пироги аборигенов. Интересно, понравился ли бы этот закуток Анне?» Многое он отдал бы за то, чтобы все же понравился.

Джессу тотчас же захотелось осмотреть место для своей будущей хижины, но прежде он решил подняться на некрутой хребет и оттуда окинуть взором прибрежье. Ему важно было знать, есть ли там хоть какая-нибудь более-менее подходящая гавань, хоть какой-то приемлемый спуск к морю. Однако стоило первому штурману взойти на ближайшее горное плато, как он замер от неожиданности: то, что он увидел, вмиг заставило его забыть о долине, хижине и форте. Совсем рядом, на рейде одного из заливов полуострова, стоял большой четырехмачтовый корабль.

Это видение открылось ему настолько неожиданно, что какое-то время Джесс попросту отказывался верить своим глазам. Здесь, у острова, корабль?! Под каким он флагом и каким образом оказался у острова, никакого значения для Джесса уже не имело. Главное, что там, в кажущемся недалеке, стоял корабль. Не выброшенный на мель, не разломленный на прибрежных скалах, он дрейфовал с приспущенными парусами, направляясь к западной оконечности мыса, поскольку команда его, очевидно, намеревалась осмотреть все западное побережье и отдохнуть где-то там, в заливе между полуостровами.

Душа, само естество Марра буквально возликовали. Все недавние грезы по поводу тихой долины, райских лугов и хижины у подножия гор как-то сразу же показались ему полусонным бредом истосковавшегося по земле морского скитальца. Джесс вдруг вновь осознал, что он – моряк, только моряк и никто больше, а потому никакие блага этого острова, никакие прелести сухопутной, «земной» жизни не способны лишить его права снова и снова откликаться на зов парусов и рев океанского шторма, на пленительную неизвестность всего того, что сокрыто за горизонтом. Новые острова, новые материки, новые неизведанные берега, романтика пиратских абордажей и лихих набегов на прибрежные селения… Что в этом мире способно заменить ему весь этот рыцарский набор джентльмена удачи?!

Пристанище корабля оказалось значительно дальше, чем это казалось с вершины гряды, однако первого штурмана это уже не останавливало. Он спешил, преодолевая отдельные, поросшие невысокой сочной травой участки прыткой трусцой, хотя каждый такой шаг давался ему с болью, пронизывающей все тело с головы до пят. Подгоняло первого штурмана еще и то, что, чуть опережая его, под парусом и веслами, продвигался баркас. Он шел – мог идти – лишь от «Нормандца». А поскольку на «Нормандце» такого баркаса не было, то принадлежать он мог только этому линкору. И Джесс очень опасался, что, приняв гребцов на борт, судно уйдет. Не имеет значения, в каком именно направлении.

Пока он, в конце концов, добрался до небольшого залива, корабль, на котором был поднят Веселый Роджер, уже бросил якорь почти у самого берега, и к отмели одна за другой причалили две шлюпки с матросами, решившими, по всей вероятности, устроить себе отдых и запастись фруктами и водой. В любом случае Джесс Марр считал, что ему отчаянно повезло. Взобравшись на невысокое плато, отторгнутое от прибрежной низины крутой, почти отвесной скалой, он выждал, пока к берегу пристанет и тот баркас, что «сопровождал» его. Между экипажем баркаса и одним из «отдыхающих» моряков – очевидно, капитаном – разгорелась небольшая стычка, которая, впрочем, довольно быстро угасла. Но Джесс видел, как один из баркасников указывал рукой в сторону «Нормандца» и что-то вспыльчиво, гневно объяснял предводителю. Скорее всего понуждал немедленно поднять паруса и разнести остатки фрегата в щепки. Но предводитель не торопился. У него был свой расчет.

Как только страсти улеглись, матросы сразу же отправились осматривать окрестности. Один из матросов поравнялся с той расщелиной, в которой затаился первый штурман.

– Я здесь, парень! – окликнул его Марр, как раз в тот момент, когда моряк рассматривал попавшуюся ему под руку ягоду, очень похожую на крупную, несозревшую сливу. – Не вздумай кричать! – и навел на него двуствольный пистолет. – Он выстрелит намного раньше, чем кто-либо услышит твой крик.

– Вот и получается, что кричать бессмысленно, – осенил свое лицо скупой ироничной ухмылкой рослый веснушчатый парень, задержав в загорелых узловатых руках только что сломленную ветку со «сливами». – Кто ты и какой антихрист занес тебя на эту скалу?

– Меня зовут Марр. Джесс Марр. И хватит обо мне. Твое имя?

– Джим Баррлоу. Что, до сих пор слышать не приходилось?

– А ты считаешь себя известным? Что это за корабль?

– Нашей команды.

– Когда я размозжу твой череп, умник Джим Баррлоу, ты сразу же поглупеешь. Еще раз спрашиваю: что это за корабль? Кажется, «Черный принц»?

– Во всяком случае, только под таким названием его знают все капитаны военных английских кораблей, пытающихся избавить от него воды Нового Света.

– И кто его капитан?

– Досточтимый дон Коссар, – все с той же едкой иронией представил предводителя пиратов Баррлоу. И Марр почувствовал, что парень этот и в самом деле не из пугливых. Есть в нем, просматривается что-то такое: от пиратского рока до рыцарского фатума.

– Почему «Черный принц» оказался у Острова Привидений?

– Почти неделю мы ремонтировали его у соседнего острова. – Джим пожевал сливу, поморщился и, брезгливо выплюнув косточку, протянул ветку Марру, предлагая отведать. – Прекрасные, должен я тебе поведать, были деньки. Каждое утро на берег спускалось до двух десятков местных амазонок. Некоторые из них со временем падали от усталости и засыпали прямо на прибрежном песке.

– Расчувствовал ты меня, бродяга. Местное племя, как я понял, вас не трогало?

– Вождь принимал Коссара как бледнолицего брата. Капитан же – истинный испанец, презирающий в этом мире всех, включая своих собратьев-испанцев, – мерзко отплевывался, но терпел. Что еще интересует тебя?

Неподалеку, за рыжеватой скалой, основательно, болезненно прихрамывая, появился матрос. Опершись рукой о валун, он окликнул Джима, поинтересовался, не набрел ли тот на источник, но Баррлоу послал его к черту, объявив при этом, что набрел лишь на зелье местных колдунов. Моряка сие не прельстило и, медленно обходя плато, на котором засел Марр, он направился в глубь острова. Джесс облегченно вздохнул. Окружить его на этом взгорье ничего не стоило, а долго уходить от преследования он, с его раной, вряд ли смог бы.

– А ты, конечно, с «Нормандца»?

– Был в его команде.

– Но тебя не признали, а глядя на повязку, можно предположить, что прежде чем ты бежал на сушу, попытались убить.

– Так оно все и было.

– Только что мы подходили к «Нормандцу» на баркасе.

– Я был в глубине острова, но слышал что-то похожее на выстрелы.

– Одного нашего моряка мы там уже потеряли.

В молчании, которым пираты увенчали свой диалог, улавливалось нечто такое, что способно было если не сдружить, то уж, во всяком случае, примирить их.

– Но если уж тебя изгнали с «Нормандца», значит, придется идти на «Черного принца». Правда, я не советовал бы тебе объявляться прямо сейчас, пока Коссар лют на всех вас за убитого матроса. Лучше потерпеть. Шлюпка у тебя есть?

Джесс засомневался, стоит ли раскрывать свои возможности, а потому довольно неохотно признал:

– Есть.

– Тогда я намекну капитану. Чуть попозже.

– Вы собираетесь нападать на «Нормандец»? – встревоженно спросил Джесс.

– Вряд ли капитан откажется от такой затеи. Это правда, что в трюмах «Нормандца» водится золотишко?

– Слух такой есть. Вот только есть ли оно там на самом деле? Сомневаюсь.

Уточнять и спорить Баррлоу не стал. Пренебрежительно взглянув на Джесса, он повернулся и, не обращая внимания на все еще наставленное на него оружие, побрел в сторону шлюпок.

8

Море… В сознании Констанции оно представало как таинственный неземной мир, в глубинах которого зарождалась иная – совершенно не похожая на человеческую, земную – жизнь, властвовали таинственные законы и совершались столь же таинственные, никаким богам земным не подвластные деяния.

Старинный, выложенный из огромных диких камней особняк виконта Леопольда Грея мрачно высился посреди небольшого плато, сокрытого от глаз людских в горной, обрамленной скалами, чаше, буроватые склоны которой напоминали стенки утерянной апостолами чаши Грааля.

Нелюдимое, всем окрестным миром отторгаемое родовое гнездо виконтов де Греев порождало столь же нелюдимых обитателей. Предки Констанции по отцовской и материнской линии происходили из Франции, из Бретани. Свой наследственный титул ее прадед получил по повелению французского короля за мужество, проявленное во время сражения с испанцами. Но затем, во время очередной религиозной смуты, он, как гугенот, чуть было не погиб от рук наемного убийцы. Уже раненным он с трудом добрался до моря, наткнулся на какую-то лодку, обрубил конец и сумел отойти на ней за минуту до того, как на прибрежном склоне появились конные преследователи.

…Дом этот, выстроенный невесть когда и кем на берегу Ирландского моря, находился всего в трех милях от окраины городка Уэркингтон, но всякий раз, когда Констанция оказывалась в нем, она чувствовала себя так, словно из шумного портового города ее сослали на затерянный посреди океана, безлюдный и почти безжизненный остров.

Позже, когда ей исполнилось тринадцать, виконт де Грей навсегда переехал в Виндхуд, как именовалась эта нелюдимая местность, и с тех пор появляться в городе его заставляла лишь самая крайняя необходимость. Да и то подчинялся он ей неохотно. Очевидно, виконт был достаточно состоятельным человеком, чтобы позволять себе даже такое вот, бедственно-аристократическое, отшельничество.

Однако «странности детства», как называла их про себя Констанция, на этом не заканчивались. Некоторые подробности ее происхождения так и оставались для Констанции загадкой. Тем не менее, она знала, что, оказавшись в Уэркинготоне, Леопольд Грей поначалу жил у своего родственника, отпрыска древнего нормандского рыцарского рода. И кто знает, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы однажды в залив Солуэй-Ферт не вошел корабль под провидческим названием «Добрый самаритянин».

Когда после двухдневной стоянки в порту Уэркингтона, где команда приводила свое судно в порядок, проклиная жестокие шторма океанов, оно пошло дальше, к берегам Шотландии, капитан не досчитался одного матроса – Артура Керда, ушедшего с корабля ночью, во время вахты, вместе со своим матросским сундучком. На самом же деле этим матросом оказалась Кэрол Керд, рослая, плечистая и довольно смазливая служанка виконта.

Разузнав от вернувшейся после смуты в родовое имение матери Леопольда о том, что в Англии ее сын, скорее всего, может обитать у своего родственника в Уэркингтоне, Кэрол решилась на поразительную авантюру. Переодевшись в мужское платье – ей и раньше приходилось прибегать к подобным переодеваниям, когда она исполняла роль шпиона виконта Грея или когда, в облике вооруженного слуги, уезжала с ним в лес, чтобы вместо охоты предаваться любовным забавам в одном из охотничьих домиков, – она на рыбацкой шхуне переправилась на один из Нормандских островов, в Сент-Хелиер, где, по рекомендации шкипера шхуны, так и не распознавшего в ней женщины, но тем не менее подружившегося с храбрым и словоохотливым новичком, нанялась на парусник, шедший до Ливерпуля. А уж там, через неделю, дождалась судна, которое должно было высадить небольшой отряд солдат на побережье неподалеку от Уэркингтона, чтобы усилить гарнизон крепости, сдерживавшей набеги ирландских пиратов.

– Что-то вы слишком угрюмы сегодня, Констанций, – попытался вырвать ее из потока воспоминаний капитан Рольф.

– Не слишком, – почти не задумываясь, парировала Констанция. – Просто задумалась – и все тут.

– Томящие душу воспоминания?

– Что же еще?

– Тоска по Англии?

– Что касается вас, то отныне вам проще будет тосковать по Острову Привидений, нежели по своей родине. Причем происходить это с вами будет во всех портах Европы, не говоря уже о Вест-Индии.

– Вы непристойно воспитаны, штурман Грей.

– «Непристойно воспитаны»… Замысловато сказано, сэр.

– Хотя порой ведете себя, как истинный аристократ, сбивая меня этим с толку.

– Еще бы! – озорно рассмеялась Констанция. Держать себя в суровости и мрачности было не для нее. – Рядом с таким аристократом, как Лорд-Висельник! Утешьтесь тем, что это сбивает с толку не только вас.

– Так, может быть, хотя бы в нескольких словах расскажете о себе? Любопытно все же, в какой семье воспитывались, как оказались в Новом Свете. Каким образом попали на первое свое судно и принялись пиратствовать…

– Именно этим я сейчас и занята.

– Чем?

– Рассказом, капитан, рассказом.

Рольф недоуменно посмотрел на Констанцию и пожал плечами.

– В таком случае, вы крайне неинтересный рассказчик, штурман.

– Зато слушатель попался внимательный, а главное, умеющий понимать меня.

Рольф взглянул на нее еще пристальнее – он не любил, когда с ним говорили загадками – и перевел взгляд на приближающийся мыс. «Черный принц» так и не появлялся, и это немного успокаивало их обоих. Теплилась надежда, что свой рейд Коссар отложит на завтра. Теперь они уже видели только верхушку мачты «Нормандца», но в то же время не могли пропустить того момента, когда поблизости от него появился бы корабль пиратов.

– Очевидно, вы решили, что на что-то намекаете, – довольно язвительно парировал он.

– Намекаю, – признала Констанция.

Барон подбадривающе улыбнулся.

– Если я верно понял, этот слушатель – вы сами. Но почему бы вам, Грей, не смириться с еще одним, не менее заинтересованным слушателем? Возможно, ваши откровения помогут нам лучше понимать друг друга.

– К чему?

– Мы ведь теперь офицеры одной команды.

– Это довод, – согласилась Констанция после некоторого раздумья.

Скалистый мыс был уже совсем близко, а потому, умолкнув, моряки налегли на весла. Парус они подняли, однако он едва-едва наполнялся ветром. Но чувствовалось, что стоит им зайти за мыс, как ветер оживет и налегать на весла с таким упорством уже не понадобится.

– Так что, решитесь?

– Но ведь вы же потребуете говорить правду, все как было.

– Иначе какой смысл?

– В нашем пиратском братстве любопытство не поощряется. Кто каждый из нас на самом деле – этого лучше не знать. Ну а чего мы на деле стоим – так это познается в первом же абордажном бою.

Возразить Рольфу было нечего: Констанций прав. Всякая попытка покопаться в прошлом своего собрата считалась в их братстве презренной.

…Разыскать Леопольда Грея было не так уж трудно, вернулась Констанция к своим воспоминаниям. Основательно обнищавший, он все еще служил в конторе своего родственника-нормандца, владевшего несколькими судами, портовыми складами и шерстяной мануфактурой, что, однако, не мешало ему эксплуатировать подданного французского короля со всей возможной бездушностью, обеспечивая тому лишь самое скудное содержание. Оправданием ему могло служить только то, что и его собственные дела тоже шли крайне плохо.

Как бы там ни было, а появлению служанки виконт обрадовался несказанно. Еще больше он обрадовался и удивился, узнав, что в нательном поясе, который Кэрол смастерила вместе с его матерью, она привезла целое состояние в драгоценных камнях и золоте. Немало золотых хранилось и в истрепанном матросском сундучке Кэрол. Кроме того, небольшой ларец с драгоценностями она закопала в землю неподалеку от Ливерпуля, не решаясь подниматься с ним на корабль, команда которого показалась ей слишком уж ненадежной и какой-то полупиратской.

Распорядился виконт этим состоянием довольно разумно. Он не стал вкладывать его в предприятия разоряющегося двоюродного брата, а выждав, скупил кое-что буквально за бесценок; остальное он получил от умирающего родственника по завещанию, поскольку единственная наследница, престарелая вдова, и тоже уже парализованная, предпочитала общаться со священником, а не с кредиторами.

Вот только отношения с Кэрол складывались у него совершенно не так, как это грезилось молодой отважной служанке. В тайну этого путешествия жену Леопольда они с его матерью не посвящали. Да и жена, полумонашествующая религиозная фанатичка, особого интереса к судьбе ударившегося в бега мужа, казалось бы, не проявляла. Тем не менее, ссылаясь на брак с ней, виконт продолжал держать Кэрол в роли служанки. Хотя и довольно приближенной.

К тому времени, когда ей пришла пора рожать, виконт де Грей уже был владельцем того самого особняка посреди плато (а также фермы неподалеку от него), который местные жители почему-то называли Черной Обителью. Де Грей решил, что лучшего места для Кэрол и своего внебрачного сына ему не сыскать. Черная Обитель и впрямь превратилась для нее в монастырь. Впрочем, и это влюбленная служанка, твердо верившая в свою счастливую звезду, пережила прямо-таки стоически.

Подчиняясь воле виконта, Кэрол назвала своего сына Констанцием. И даже не огорчилась, поняв, что на имени весь интерес отца к своему незаконнорожденному чаду был исчерпан. В душе она уже была готова и к этому. Кэрол очень тосковала по своему хозяину, но, чтобы повидаться с ним, всякий раз вынуждена была переодеваться в мужское платье и тайком пробираться к нему в город. К тому времени виконт уже встречался с дочерью генерала и не желал, чтобы будущий брак с ней был омрачен сплетнями о его связях со служанкой.

А затем случилось так, что три важнейших события в жизни Кэрол и Леопольда почти совпали. Во Франции умирает жена виконта, освобождая его таким образом от святости церковного брака и оставляя солидное состояние, которое перешло к матери Леопольда. А в Черной Обители неожиданно и скоропостижно умирает его сын. Однако Кэрол, уже ожидавшей второго ребенка, каким-то образом, с помощью верной няни Констанция, удается скрыть этот факт. Почему? Да потому, что она опасается, что виконт де Грей может не признать второго ребенка. И вскоре, буквально через месяц после смерти мальчика, в Черной Обители опять появляется Констанций. Правда, Господом было велено, чтобы это была дочь, однако француженка решила, что и впредь полагаться на волю Господа не имеет никакого смысла, пора действовать по собственному усмотрению. Выдав свою дочь за Констанция – благо, что разница в возрасте не достигала даже года, – она и воспитывать ее принялась, как мальчика[18].

9

Сумев достичь оконечности мыса, капитан Рольф и Констанция подвели плот поближе к берегу и, укрывшись между прибрежными камнями, решили передохнуть. Там, по ту сторону каменистой гряды, их поджидал попутный ветер, а вход в бухту Отшельника казался уже настолько близким, что они успели бы достичь его, даже если бы у восточной части острова замаячили паруса «Черного принца».

Напряжение постепенно спадало. Давая себе возможность отдохнуть, они улеглись так, чтобы можно было припасть спинами к надстройке и спокойно осмотреться.

Если с борта «Нормандца» им открывалась лишь получаша бухты с двумя скалистыми, немного похожими друг на друга мысами, то отсюда они могли видеть и западную часть острова, завершающуюся заползавшей далеко в океан косой, скала на которой очень напоминала полуразрушенную башню маяка. А главное, что где-то там, на краю спокойного умиротворенного моря, восставали едва улавливаемые взглядом очертания островка, которые вполне можно было принять за контуры застывшего, полузатонувшего, что ли корабля.

Само появление на горизонте этой земли, о существовании которой там, на «Нормандце», они даже не подразумевали, заставляло Констанцию как-то совершенно по-иному взглянуть на их пребывание на Острове Привидений, на сам остров. Не такой уж он одинокий и заброшенный, как казалось поначалу. Вон она – земля! И поди знай: остров это или континент.

Попросив у капитана подзорную трубу, Констанция взобралась на надстройку и несколько минут рассматривала украшенный, словно гербом, тремя лесистыми островерхими вершинами, хребет, который вполне мог сойти теперь за овеянную местными легендами «землю обетованную», причалив к которой, она наконец-то избавилась бы не только от тоски по Англии и большим портовым городам, но и вообще от всего того, что мерещится моряку, что так манит его, давно не видевшего ничего, кроме палубы, океана и безлюдных островков.

– Прикидываете, не повернуть ли нам плот к этому пристанищу аборигенов? – устало и в то же время насмешливо поинтересовался Рольф.

– Разве что рассчитывая на то, что очень скоро вы окажетесь во главе их племени.

– Еще бы! Это будет племя пиратов, доселе никогда не ступавших на палубу ни одного корабля. Вот только хотелось бы знать, какую роль вы отведете при этом себе.

– Жрицы, – смеясь, ответила Констанция. – На одном из островных плато даже появится величественный храм Жрицы Констанции.

Все еще сидя на плоту, Ирвин развернулся так, чтобы видеть Грея и удивленно уставился на него.

– Кем-кем вы собираетесь стать, штурман Грей?!

– Что вас так удивляет?

– Жрицей?!

«Дьявол! Проболталась! – раздосадованно пожевала нижнюю губу Констанция. – Только не сегодня! Только не сейчас!»

– Почему «жрицей»? Кто сказал: «жрицей»? Понимаю, что после не совсем удачно проведенной с юнгой Анной Норвуд ночи вы оказались подвержены слуховым бредням… Но причем здесь я?

– Почему неудачно проведенной? – безошибочно клюнул барон. – Я бы так не сказал. И потом, стоит ли вникать в такие подробности вам, штурман? Несмотря на то, что мы друзья и что вы даже оказывали мне кое-какие услуги при свидании с Анной. – «Неужели действительно послышалось?» – усомнился между тем Ирвин, не решаясь настаивать на, в общем-то, явственно услышанном слове. – Но все же вы сказали то, что сказали: «жрицей». И никакие это не бредни.

– Да ладно вам, барон. Будем считать, что я неудачно пошутил. Имел в виду, что жрицей станет Анна Норвуд, если, конечно, вы решитесь бежать на этот остров вместе с ней.

Рольф неуверенно ухмыльнулся, давая понять, что извинение принято, а недоразумение объяснено. Что, однако, не помешало ему вновь, в который раз, очень пристально осмотреть фигуру Констанция. Да нет же, какая там, к черту, женщина!

– Окажись я вновь на этом острове в роли отшельника, предпочел бы, чтобы отшельничество со мной делила женщина. Пусть даже далеко не самая красивая и любимая. Когда начинаешь познавать, что такое полное одиночество на оторванном от мира клочке суши, то и ценить людей, вещи, явления начинаешь не по эмоциям и впечатлениям своим, не по былым удовольствиям и оскорблениям, а по существу. Исходя из первоначальной сути этих самых людей, вещей и явлений.

– Говорите-говорите, пиратствующий философ.

– И уж, поверьте мне, что-что, а женщину начинаешь ценить только за данное ей Господом первородную святость – оставаться женщиной. Ибо начинаешь понимать, что женщина прекрасна и незаменима сама по себе, независимо от внешней красоты и тех обстоятельств, при которых жизнь сводит с ними нас, мужчин.

– Да вы – певец провансальской любви! – изумленно молвила Констанция, только теперь спускаясь со своего наблюдательного пункта. – То, что вы оказались моряком – сущее недоразумение.

Рольф загадочно улыбнулся и, ничего не ответив, вновь перевел взгляд на косу. Недоразумение! Он так не считал. Его «уходу в океан», несомненно, предшествовала какая-то история, а возможно, скрывалась и некая тайна. Но ведь, в конечном итоге, у каждого моряка есть своя история, и далеко не каждый считает возможным посвящать в нее даже самых близких, преданных ему людей.

Барон все еще лежал, вальяжно разбросав руки, и Констанции понадобилось немало мужества удержаться от того, чтобы, презрев всякую конспирацию, улечься рядом с ним, положить голову ему на плечо и сказать: «Извините, барон, но, по всей вероятности, я и есть та ЖЕНЩИНА, которая “прекрасна и незаменима сама по себе”, изначально в сути своей. Которая ниспослана вам Господом, чтобы влюбить вас в себя, развеяв при этом ваше одиночество и лишив возможности предаваться всякому отшельничеству, где бы вам ни взбрело в голову ему предаваться».

«Интересно, – подумалось Грею, – как бы он отреагировал? А ведь эти его рассуждения о женщине, в которую он готов влюбиться, независимо от внешней красоты и обстоятельств – удачное благословение на то, чтобы, последовав примеру Норвуд, открыться ему. Тем более что рано или поздно открыться все равно придется, поскольку все тайное… Да и вообще дальше так продолжаться не может. Не хватит у нас сил безропотно взирать на то, как капитан утоляет свою половую страсть с другой женщиной. Которую я, дуреха, сама же и подставила ему».

– Взгляните-ка в сторону Бухты Крушений, штурман. Не появился ли там «Черный принц»?

– Пока что не появился и сегодня уже вряд ли появится. Очевидно, капитан Коссар тоже решил поразвлечься. Благо, в отличие от вас, у него есть неплохой выбор из числа аборигенок. Кстати, почему вы не решились переправиться на какой-либо из заселенных аборигенами островков, чтобы похитить одну из девиц? В молодости, лет эдак до двадцати пяти, они еще, говорят, неплохо смотрятся. Чтобы уже к тридцати выглядеть старухами.

– Предлагаю отправиться туда вместе, штурман Грей. Предоставлю вам право первой брачной ночи со всякой, какая только попадется нам. Мне же вполне хватит Анны Норвуд.

– Узнав об этом, Норвуд почувствует себя счастливой.

– Кстати… Если уж речь зашла о Норвуд… Почему вы не остались на «Нормандце»? Ведь эту ночь вы могли провести в одной каюте с Анной. Ночь – в каюте с женщиной! Что может быть прекраснее? Вам приходилось когда-нибудь хотя бы одну ночь провести в каюте корабля, посреди волн, в любовных забавах с женщиной?

– В забавах? Посреди волн? Считаете, что в шторм чувства обостряются?

– Ну, в шторм, конечно, нет… И все же…

Констанцию так и подмывало съязвить что-нибудь по поводу того, что все ночи, которые только ей пришлось провести по каютам разных кораблей, она как раз и проводила «в любовных забавах с женщиной». Но ведь все равно он ничего не поймет. На пальцах придется объяснять, как младенцу. Вместо этого она вдруг решительно подошла к обвернутому вокруг мачты парусу, освободила его от крепежной веревки и залюбовалась тем, как, еще не наполненный, он трепетно заметался на легком прибрежном ветру.

– Что мы тут разлеглись, капитан? – взялась она за весло. – Ждем, пока «Черный принц» и в самом деле появится у бухты, чтобы догнать и разнести в щепки наш плот, а затем спокойно расправиться с «Нормандцем»? Нашли время для разговоров об этом ничтожестве Анне, о женщинах. Размечтались!

Рольф приподнялся, удивленно и в то же время виновато скосил глаза на штурмана, но, очевидно, решив, что он прав и спорить нет смысла, встал и тоже взялся за весла.

– Все равно до полуночи вряд ли успеем вернуться к «Нормандцу», – проворчал он, как только удалось вывести огромный неуклюжий плот из-за прибрежных скал в открытый океан и направить его к оконечности мыса.

– В таком случае эту ночь мы проведем на «Адмирале Дрейке», сэр, – все увереннее принималась командовать Констанция.

– Не возражаю.

– Есть опасение, что к полуночи туда может наведаться Джесс Марр. И дай-то Бог, чтобы мы не оказались в роли незваных гостей.

– Считаете, что он догадывается о существовании корабля?

– Догадывается? Откуда уверенность, что он не знает о нем наверняка? И вам хорошо известно, от кого он мог узнать об «Адмирале»…

– Это всего лишь предположение или… вы уже подозреваете Норвуд?

– Предположение и подозрение, сэр, – одно и то же, – вежливо, но все так же твердо заверила Грей. – В данном случае, конечно. К тому же мне хочется провести эту ночь на настоящем корабле, а не на каких-то жалких обломках. Ощутить, что судно на плаву, что его качает волна.

– С волной будет сложновато. В Заливе Отшельника почти всегда царит мертвый штиль. Возможно, это единственное такое место, единственная большая судоходная бухта на всем океане, в которой царит вечный штиль. И этим она прекрасна.

– В таком случае предвкушаю столь же прекрасную ночь, сэр. Могу я позволить себе такое?

– Если не последует возражения капитана, – холодно процедил Рольф, давая понять, что сам он оставляет за собой право хорошенько подумать.

Обогнув южную точку мыса, Рольф и Грей осторожно провели плот между двумя скалами и только потом неожиданно ощутили, что их судно подталкивает не только ветер, но и довольно сильное прибрежное течение. Бросив за борт завалявшуюся у пристройки щепку, Констанция увидела, что ее закружило и понесло так, словно та попала в горный поток. Они с Ирвином молча подивились этому: в океане – и вдруг такая мощная река! И Грей тотчас же принялась регулировать движение «Ковчега привидений» парусом, а капитан – веслами.

О женщинах на время было забыто. Они вновь чувствовали себя морскими волками, созданными вовсе не для того, чтобы распевать серенады под балконами провансальских красавиц.

– Видите вон ту скалу? – молвил Рольф, как только они зашли за стену прибрежного рифа.

– Назовем ее Скалой Констанция. Если, конечно, не последует возражения капитана.

– Согласен: Скала Констанция. Так и нанесем на карту острова, – как-то слишком обыденно согласился Рольф, словно речь шла не об увековечении ее имени, а о чем-то совершенно незначительном. – Так вот, за этой скалой…

– …Констанция.

– …Открывается пролив, соединяющий океан с Бухтой Отшельника.

– Я запомнил, ведь мы уже однажды проходили мимо нее.

– Значит, память у вас и впрямь штурманская, что весьма похвально. Как видите, мы уже рядом. Только бы наши, на «Нормандце», продержались до утра.

– Ночь, проведенная на «Адмирале Дрейке»! – мечтательно вздохнула Констанция, не поддаваясь его беспокойству. – Уверен, это будет одна из прекраснейших ваших ночей, капитан.

10

То, что открылось Констанции за проливом, вновь превзошло все ее ожидания. Да, она успела запомнить эти места, и все же… Извилистый, убийственно-узкий проход между скалистыми берегами уводил куда-то в северо-восточную часть этого райского оазиса, которой ветры, постоянно веющие с юга и северо-запада, почти не достигали. Вся остальная часть Бухты Отшельника напоминала огромную чашу с застывшим в ней бирюзово-небесным напитком, поверхность которого лишь время от времени взбудораживала легкая, почти незаметная зыбь.

– Добро пожаловать, господа, в заокеанские владения барона фон Рольфа! – голосом королевского глашатая провозгласила Констанция. – Земли и воды эти, переданные во власть барона с повеления его королевского величества и его святейшества папы римского, являются неприкосновенными для всех христианских правителей и их подданных! Как, по-вашему, я верно истолковала королевский рескрипт?

– Вы – мудрейший из его толкователей. Вы слышали то, что вы слышали, скитальцы шальных океанов! – тотчас же горделиво подыграл капитан.

– Власть адмирала, барона фон Рольфа на этих землях и водах беспредельна и непререкаема, и в ответе за благополучие владений и подданных своих он есть лишь перед королем, папой римским и Всевышним нашим.

– Нельзя ли уменьшить число суверенов, господин королевский прокурор?

– Прошу прощения, господа, описка королевского писаря: на самом деле барон фон Рольф, он же маркграф Острова Привидений и всех прочих островов в пределах трехсот океанских миль, подвластен и подотчетен в своих действиях только Господу Богу нашему, да и то лишь в тех случаях, когда барон возжелает, чтобы Господь выслушал его, или он – Господа.

– Запишите все сказанное вами, Грей, – никто не смог бы убедить Констанцию, что барон говорит это шутя. Она была убеждена, что подала ему важную идею, которой он как натура романтическая тотчас же увлекся. – Это будет проект рескрипта, или как он там станет называться, который мы подадим сначала губернатору Ямайки, а затем – вице-королю Вест-Индии, или же прямо Его Величеству.

– Вы, конечно, делаете вид, будто шутите.

– Что мне еще остается делать?

– На самом же деле идея стать владетелем этой территории уже захватила вас и – не будь я адмиралом трех океанов – вы и в самом деле настроены сотворить проект подобного королевского рескрипта.

– Не стану лукавить, я и в самом деле настроен написать его, штурман Грей. С вашей, кстати, помощью. Рассчитывая на то, что, в конечном итоге, вы действительно станете адмиралом, под командованием которого окажется эскадра, охраняющая Остров Привидений и соседние осколки архипелага.

Констанция не узнавала капитана. Рольф даже не пытался скрывать своего восторга от мысли, которую она только что подарила ему.

– Согласен помочь вам, барон, – слишком сдержанно для подобной сцены пообещала Грей. И, до оскорбительности буднично презрев его разбушевавшуюся мечту, забыла о ней: – Взгляните, какая здесь неописуемая красота.

– Имел удовольствие любоваться здешними красотами несколько месяцев подряд, – суховато отрубил Рольф, не желавший столь скоро уходить от заманчивой темы разговора.

Парус здесь уже был бесполезен. Работая веслами, они развернули плот так, чтобы нацелить его на «Адмирала Дрейка». Жара уже спала, солнце клонилось к закату, однако вся северная часть бухты с ее почти отвесной скальной стеной, вершина которой обрамлялась пышной растительностью, все еще была озарена золотистыми лучами, высвечивавшими изумительный по красоте своей пейзаж, в котором базальтовая чернота прибрежных валунов сочеталась с нетронутой первозданностью песчаных отмелей, а высокие, с истрепанными парусами мачты фрегата как-то слишком уж странновато смотрелись на фоне крутых, недоступных гор, на вершинах которых пальмы перемежались с кипарисами, стоявшими на страже их вершин, как одетые в зеленовато-черные доспехи воины.

И лишь в двух местах, на восточном берегу бухты, скалы как бы расступались, сотворяя два небольших плато, на которых вполне мог бы разместиться небольшой поселок, а под ним, в фиорде – портовые сооружения. По крайней мере, Констанция сразу же определила, что хижину свою они с Ирвином Рольфом могли бы построить на одном из этих плато, чья травянистая вершина была щедро обрамлена пальмами, между которыми протекал небольшой, переходящий в водопад ручей; пологость же склонов позволяла проложить тропы, уводящие и к кромке океана, и на горный перевал.

– Признайтесь, что вы потрясены, Грей.

– В чем тут признаваться? Это начертано на моей роже.

Констанция тут же, с чисто женской щепетильностью, поймала себя на том, что с «рожей» она явно перестаралась. Барон давно мог убедиться, что лицо у нее довольно смазливое, с правильными чертами и даже с налетом аристократизма. И если уж сравнивать его с рожами сотен других пиратов, коих ей пришлось повидать на своем веку, то оно вполне могло прослыть просто-таки божественно красивым.

Однако сам барон никакого значения этому слову не придал. Упорно работая веслами за себя и за предпочитавшую больше любоваться пейзажами, нежели грести, да к тому же порядком приуставшую Констанцию, он то и дело освобождал правую или левую руку, чтобы молча указать ей на очередное очаровательное местечко. Ирвин и впрямь чувствовал себя здесь хозяином, которому было чем удивить гостя или случайного визитера.

– Такое впечатление, барон, будто Господь поначалу долго трудился над сотворением этого уголка, но потом, испугавшись, что люди сочтут его раем земным и перестанут уповать на рай небесный, сделал все возможное, чтобы понадежнее спрятать его и на пушечный выстрел не подпускать к нему никого, даже ни черта не смыслящих в красотах природы и до сих пор не догадывающихся о существовании рая библейского аборигенов. И этот красавец фрегат. Несмотря на снесенную мачту и рухнувшую кормовую надстройку… Он прекрасен. Вам не приходило в голову, что его не следует выводить отсюда? Пусть так и остается в бухте.

– Плавучей виллой, – согласно кивнул Рольф.

– И плавучей крепостью, не доступной ни с моря, ни с берега.

– Кажется, мы совершенно одинаково представляем себе этот мир, штурман.

– По крайней мере, нам обоим хочется обжить эту бухту, этот остров, сделать его родным. И я еще не уверен, что со временем мы стали бы радоваться появлению здесь каждого нового человека.

– Поселок можно основать в другом месте, неподалеку от стоянки «Нормандца», или в долине, неподалеку от места вашей, Грей, высадки на берег.

Спустив на плот трап, они кое-что из того, что полегче, занесли на корабль, что потяжелее – выгрузили на берег, загнав плот на прибрежную отмель. А два небольших сундука с драгоценностями занесли в распадок подальше от корабля, и там, углубив одну из пещер, замаскировали камнями, сотворив таким образом свой собственный тайник с сокровищами.

– Дальше мы поступаем так: находим на корабле что-нибудь такое, что способно укрепить нас физически и морально…

– То есть хорошее вино и хоть немного съестного, – уточнила Констанция. – Вино или ром обязательно найдутся, в этом я не сомневаюсь, – она слегка поморщилась, сталкивая плот с мелководья. – А вот относительно жратвы – сомневаюсь.

– Там ее хватит на сто человек команды.

– Не может быть!

– И потом, не забывайте, что вокруг нас – пальмы с бананами, кокосовыми орехами, а еще плоды манго; дикие, тем не менее довольно вкусные яблоки или что-то в этом роде. До дьявола коз, косуль и зайцев.

– Признайтесь, что только здесь, на острове, вы познали истинный вкус охоты, барон.

– Не советовал бы вам произносить сие с такой ироничной серьезностью. Как оказалось, во мне действительно умирает великий охотник.

– На коз.

– Извините, мистер Грей, тигры здесь не водятся. Львов, слонов и леопардов тоже пока не замечено. Даже волков – и тех почему-то не наблюдается.

– Что, вообще ни одного хищника?

– По-моему, нет. Разве что орлы. Во всяком случае, раз пять или шесть прямо надо мной угрожающе проносилась пара огромных горных орлов, которым, очевидно, очень не нравилось…

– …Появление в их владениях еще одного, по-настоящему опасного хищника, – все с той же, но уже скорее комической серьезностью продолжила его мысль Норвуд.

Рольф удивленно взглянул на нее, пожал плечами и, подав руку, помог взобраться на плот. Ирония Грея, стремление все время каким-то образом подковыривать его, язвить и противоречить уже начали удивлять Рольфа. Ему были непонятны мотивы. Они с Констанцием по-прежнему не враждовали; только с ним, из всей команды, Ирвин как-то совершенно неожиданно заключил джентльменское соглашение: ни при каких обстоятельствах, ни при каких конфликтах не вызывать друг друга на дуэль. А ведь никогда раньше Рольфу не приходилось слышать, чтобы кто-либо из знакомых ему составлял подобный уговор. Но так уж получилось. Грей как-то неожиданно, непринужденно предложил его условия, а он, Рольф, столь же легко, не особенно задумываясь о последствиях, согласился с ними.

Само собой подразумевалось, что уговор этот превращал их в друзей и единомышленников. Но пока что получается так, что, пользуясь этой индульгенцией, Констанций позволяет себе легкомысленно подтрунивать, не опасаясь того, что он, барон фон Рольф, успевший победить своих противников на четырех дуэлях, может схватиться за саблю, пистолет или абордажный кортик.

Впрочем, сейчас Рольфа интриговала даже не столько нарочитая колкость Констанция, которую он мог списать на особенности характера штурмана, сколько на то, что, подавая руку Грею, он вновь ощутил какое-то странное волнение. Как и тогда, во время знакомства, когда ощутил его прикосновение впервые. Так чувствуешь себя только тогда, когда прикасаешься к женщине. Когда чувствуешь в своей ладони ладонь той, которая нравится тебе, вызывает в тебе потребность влюбить ее в себя, покорить, свести с ума, овладеть… Но тогда он очень быстро остепенил себя, объяснив странное волнение тем, что совершенно отвык не только от прикосновений женщины, но и всякого другого человека, от самого его вида.

– Вот к этой разломленной мачте был привязан боцман Гунн, – показал рукой барон, как только они поднялись на палубу. – Это был первый белый человек, которого я встретил здесь, после шести месяцев отшельничества. До этого я лишь дважды, издали, видел стаи туземцев, которые пытались обнаружить меня, чтобы выяснить, кто я таков, а затем полакомиться, как военным трофеем.

– В том, что они людоеды, вы меня уже убедили, – зябко повела плечами Констанция, вспомнив обглоданные скелеты матросов на южном побережье острова. – Какую угодно смерть, только не на костре людоедов! Слишком уж это не по-человечески.

11

Ужином занимался Рольф. Зная расположение кают и трюмов корабля, он довольно быстро раздобыл и занес в обитель капитана копченую говядину, ром, сухари и все прочее, что пригодно было к употреблению без возни на камбузе. Констанция же в это время бродила по палубам фрегата, осматривая каюты, матросские кубрики, орудийные капониры и боевые башенки, в которых, отстреливаясь, моряки могли держать круговую оборону, как в настоящих крепостных башнях.

Она была буквально потрясена мощью этого фрегата, красотой его постройки и продуманностью внутреннего расположения помещений. Особенно ей понравилось то, что все переходы и кубрики были обустроены таким образом, что в них и возле них было удобно сражаться в рукопашном бою.

– Жаль, что здесь не осталось ни одной шлюпки, – сказала Констанция, увидев на верхней палубе поджидавшего ее Рольфа.

– В противном случае нам с вами, Грей, пришлось бы любоваться этим фрегатом лишь издали и брать его на абордаж. Впрочем, одна шлюпка здесь все же имеется. Вон она, неподалеку от водопада, – Констанции не нужно было напрягать зрение, чтобы разглядеть на песке, неподалеку от покрытого ковром ярко-зеленой травы нечто похожее на каноэ.

– Она принадлежала команде фрегата?

– Она принадлежит мне. Лично мне, – не без гордости сообщил Ирвин. – Мало того, я сам же и смастерил ее, вырубив из ствола могучего дерева. Самое грандиозное сооружение, какое только удалось осуществить на этом острове.

– Если учесть, что соорудить хоть какую-нибудь хижину вы все же бессовестно поленились.

– Хижина у меня была в другом месте. Там, за хребтом. Кажется, я уже говорил об этом. Здесь же я обитал в пещере. Двухэтажной, прекрасно обставленной, защищенной и – что при здешней жаре очень важно – умеренно прохладной, а главное – почти недоступной. Тем более что аборигены даже не догадываются о ее существовании. Сам тоже я наткнулся на нее совершенно случайно, охотясь на горного козла, который, уже будучи раненным, до полусмерти загонял меня по окрестным тропам.

– И вы покажете ее мне, капитан? – загорелись глаза Констанции.

– Естественно. От вас у меня тайн нет.

– А что, остальные члены команды все еще не знают о ней?

– Только Гунн. Но и он в этом пещерном храме пока еще не побывал.

– Мы прикажем ему молчать, – по-заговорщицки округлила глаза Грей. – Молчать – и все. Никому ни слова. Самому ему, этому толстяку и испаноненавистнику, вряд ли захочется карабкаться по этой крутизне.

– Во всяком случае, он не станет настаивать на таком путешествии. Разве что случится нечто из ряда вон выходящее, и нам придется искать там убежище.

Солнце зависло над перевалом, освещая окна каюты багровым предзакатным заревом. Жара постепенно спадала, но все равно Рольф расстегнул куртку и рубаху, да так, что полностью оголил загорелый живот, и Констанция, все еще не решавшаяся на такую вольность, отчаянно, почти не скрывая своего любопытства, любовалась его мощным, мускулистым телом.

Обед выдался просто-таки роскошным. Они ели мясо, обмакивали сухари в разбавленный ромом мед, лакомились вяленой рыбой и вымоченной в вине и особым способом вяленой свининой.

– Кстати, здесь водится немало диких свиней, – вальяжно сообщил Рольф. – Причем я точно знаю, где их лежбища. Два из них – недалеко отсюда. Прежде чем уйти в море, мы насолим их мясо, а также насобираем орехов и насушим фруктов. Это будет не плавание, а прогулка королевской семьи.

– Но сначала вы покажете мне смастеренную вами шлюпку, которая так никогда и не выходила в море.

– Почему же…

– Потому что первая же попытка пройтись на ней по бухте закончилась тем, что она перевернулась. По неопытности вы не рассчитали центр ее устойчивости.

– Как вы догадались, штурман? – благодушно рассмеялся Рольф. – Все так и было. Она начала крениться, как только я отошел на несколько кабельтовых от берега. Для устойчивости сначала пришлось один борт обшить досками, а еще две доски набить наискосок на днище.

– Теперь по скорости движения она вряд ли уступит местным черепахам.

– Зато более устойчива на волне, чем любая другая шлюпка, когда-либо спущенная на воду корабельными мастерами.

– Мы обязательно покатаемся на ней, – озорно предложила Констанция.

Она пьянела, а всякий раз, когда она пьянела, ей хотелось куролесить, ехидничать и задираться. Правда, в такие часы ей еще очень хотелось ощутить объятия мужчины, затащив к себе в матросский гамак любого из слоняющихся по ночной палубе в поисках спасения от душевной тоски и буйства плоти оболтусов-висельников. Однако признаваться в этом ей с годами становилось все сложнее. Ее воспитывали как мальчишку, она вырастала и формировалась как мужчина, в сугубо мужской среде. Возвращаться в женское обличье долгое время вообще казалось ей позором. Во всяком случае до того, как она оказалась на острове и встретила капитана Рольфа. А еще – до того, как на ее глазах и при ее участии раскрыла свое инкогнито другая заброшенная сюда судьбой женщина – Анна Норвуд.

Именно грехопадение Анны и стало тем толчком, который буквально надломил ее. Она не могла и впредь уступать ей Рольфа. И все эти колкости, которыми она щедро одаривает капитана, тоже исходят от плохо скрываемой ревности.

– Покатаемся, естественно, – без какого-либо энтузиазма заверил ее капитан.

– А потом поднимемся в вашу пещеру.

– Или сразу же завалимся спать в каютах «Адмирала Дрейка». Но сначала искупнемся в заводи, поблаженствуем под пресной прохладой водопада да поваляемся в траве. Вы не представляете себе, Грей, какой удивительной красоты травяной ковер в долине у водопада. Сколько там цветов и как упоительно они пахнут. Знаете, о чем я мечтал всякий раз, когда наслаждался купанием под водопадом и валянием в траве?

«Чтобы поваляться там с прекрасной женщиной», – легко нашла Констанция для себя отгадку прихоти барона. Однако вслух произнесла:

– Ни за что не догадаюсь, барон.

– Чтобы когда-нибудь, хоть раз в жизни, поваляться в этой траве, а затем понежиться под водопадом вместе с женщиной. Молодой, красивой женщиной.

– Вы что, капитан, ни о чем другом здесь больше не думали все эти шесть месяцев, кроме как о женских ножках? – подлила себе в кубок немного рома Констанция. Но тут же разбавила его родниковой водой, которую они привезли с собой в кувшинах, возвращаясь от тайника с сокровищами.

– Можно подумать, что вы о них никогда не думаете?! – возмутился барон. Всякому терпению есть предел.

– Не стал бы этого утверждать. Иногда тоже думаю. («Все больше с отвращением или завистью, – добавила она исключительно для самой себя, чтобы уж до конца оставаться искренней хотя бы с собой. – Но не столь целеустремленно и тягостно, как это вырисовывается из ваших воспоминаний об островном отшельничестве».) Однако теперь я понимаю, почему вы так порывались уйти к «Адмиралу Дрейку» вместе с Анной.

– Жалею, что не с ней, – озорно улыбнулся капитан. – Не скрывайте, штурман. Играйте в открытую. Я ведь вижу, что вы ревнуете.

– Слегка, – отмахнулась Констанция. – Но я виноват, следовало уступить место Норвуд. Тогда ваша мечта уж точно осуществилась бы: поплескаться под водопадом…

– Анны Норвуд. Водопад Анны Норвуд. Как вам такое название? Я ведь собираюсь составить карту острова.

– Нет уж, только не Норвуд. Придумаем какое-нибудь другое, более романтическое.

– Что-то я не пойму, кого к кому вы ревнуете, – хмельно улыбнулся капитан.

– Не терплю, когда между настоящими мужчинами возникает женщина. Не зря ведь один из суровых пиратских законов требует, чтобы капитаны не пополняли свои команды девицами из портовых борделей.

– Из портовых – да, – почему-то выделил Ирвин только эту часть ее напоминания.

– Хотя, согласитесь, вся история пиратства полна женских имен.

– Начиная с имени Жанны де Бовиль, свирепствовавшей вместе со своими сыновьями в XIV веке в водах Ирландского моря и Ла-Манша.

– Забыли вспомнить о Маргарите Дэни, не менее яростно свирепствовавшей в водах Северного моря. Только хватит о них. Трапеза завершена. Может, нам стоит вернуться на «Нормандец»?

– Едва ли мы доберемся туда до ночи. Точно так же едва ли Коссар решится идти туда в столь поздний час. Скорее всего, он тоже появится на горизонте утром, коль уж что-то очень задержало его. Кто знает, возможно он решил обучить морскому ремеслу нескольких туземцев, чтобы доукомплектовать ими свой экипаж.

– Но если он все же прибыл к Бухте Спасенных, то, заметив нас, расстреляет из орудий или пошлет два баркаса наперерез.

– Если пираты действительно нападут и «нормандцам» придется сражаться без нас, это останется на вашей совести, Констанций Грей, – тоном окружного прокурора объявил капитан, хотя вместо этого спокойно мог приказать ей перейти на плот и поднять парус.

Собственно, он и приказал перейти, но только для того, чтобы отправиться к водопаду. И был удивлен, что и на этот десятиминутный переход штурман согласился как-то слишком уж неохотно.

12

Остановив плот в двух десятках шагов от водопада, Констанция и капитан сошли на берег, и штурман открыла для себя, что из разлома скалы по глубокому каменному ложе в залив спадает целая подземная река. В отличие от водопада, вода в ней была настолько горячая, что ею спокойно можно было заливать ванну или же устраивать себе большую помывку прямо здесь, в котловине, у самого истока.

Опробовав ее на вкус, Грей признала, что Рольф прав, уверяя, будто вода здесь пресная и вполне пригодна для питья, но, тем не менее, вкусом своим значительно отличается от обычной питьевой воды, напоминая карлсбадские воды в Чехии, на которых еще в детстве Ирвин побывал вместе с отцом, излечивавшимся от болей во внутренностях.

– Предлагаю начать купание прямо здесь и сейчас, в этой чаше, – мигом взбодрился Рольф. – Затем продолжить его в менее теплой воде залива и завершить под леденящим душу водопадом.

– Показывайте пример, капитан. На правах хозяина.

– В последние два месяца, которые я провел уже не в хижине, а в известной вам кают-пещере, я совершал эти иорданские омовения почти каждый день. Может быть, только это и скрашивало мое скудное существование. – Произнося этот монолог, капитан присел на валун, разулся, а затем принялся разбрасывать по траве свое почти новое трофейное обмундирование, в котором он совершенно не напоминал оборванца-отшельника. Перед отплытием к источникам точно такой же офицерский мундир он подобрал и для Констанции; в него она собиралась облачиться сразу после «омовения».

– Теперь я согласен: если бы к этому вашему каждодневному вечернему моциону да присовокупить хоть какую-нибудь индианочку, вряд ли вы возрадовались бы, увидев на горизонте спасительный корабль, а всякого ступившего на остров расстреливали бы из засады.

– Только ни слова о женщинах, черт бы их побрал! – предостерегающе выбросил вверх руку Рольф. – Только ни слова о них. Иначе мне придется пробираться через перевал, чтобы еще дотемна добраться до «Нормандца».

В ту же минуту он снял с себя кальсоны, и хотя Констанция стыдливо отвернулась, чтоб не видеть его бесстыже оголенного тела, тем не менее, успела заметить, что барон настолько возбужден, что говорить о женщинах действительно было бездушно. Зная, что за перевалом, на обломках другого корабля, томится никем не узнанная, жаждущая его женщина, Рольф и в самом деле может не сдержаться и отправиться на поиски приключений.

– Почему не раздеваетесь, штурман?

– Купайтесь, сэр, я чуть попозже.

– Да вы никак стесняетесь раздеваться? Меня что ли стесняетесь?

– Вас – нет. С какой стати? Купайтесь, я немного пройдусь, полюбуюсь пейзажами.

Поток, впадавший в залив, весь был усеян большими валунами. Перепрыгивая с одного на другой, Констанция благополучно перебралась на тот берег. Там она оглянулась и увидела, что Рольф все еще ждет, когда она разденется. Сам он ее (его, Констанция Грея!) не стеснялся. Штурман взглянула на него лишь мельком, но даже теперь, когда их разделяли пятнадцать-двадцать шагов, она видела, как прекрасно сложено тело барона, которого еще не коснулись ни тлен старости, ни худоба и усталость островных скитаний.

«Еще бы! – с легким злорадством подтвердила свои наблюдения Констанция. – С чего ему чувствовать себя уставшим? Дичи – до дьявола. Он прекрасно питался, принимал оздоровительные ванны и наслаждался природой. Мне же в последние недели пришлось пить тухлую воду, питаться пахнущими крысятиной сухарями да время от времени лакомиться не менее дурно пахнущей похлебкой, самым питательным в которой оказывались два-три мелких кусочка желтой подпорченной солонины… Женщины, как мы выяснили, ему тоже не досаждали. Но, ничего, относительно женщин – это мы исправим…»

– Да раздевайтесь же, Грей! Не томите свое тело и душу!

«Он все еще возбужден? – удивилась Констанция. – Или, может быть, это у него естественное состояние?! – скабрезно хихикнула она про себя. – Тогда совершенно понятно, что всякий день, проведенный без женщины, был для него настоящей пыткой».

– Отмывайте свои грехи, барон. Я же пока поплаваю в заливе. Акулы здесь бывают? Ужасно боюсь акул!

– Здесь – нет. Во всяком случае, мне ни одной видеть не приходилось. Очевидно, воды «карлсбадские» им не по нутру! – Ирвин медленно забрел в одно из небольших озерец, над которым не было пара. В этой устоявшейся луже вода, очевидно, была не столь горячей, как в основном «котле», потому что погружался в нее Рольф с возгласами блаженства, переходящими в самодовольный поросячий визг. – Заходите, заходите, Грей. Слишком много пресной воды, в том числе и из подземных источников, а акулы этого не любят.

Преодолев еще и ручей, порождаемый водопадом, Констанция зашла за выступ скалы и обнаружила потрясающую по своей красоте лагуну, отгороженную от основной части залива едва заметным рифом, и решила, что лучше места ей все равно не найти. Мужчина сюда вряд ли забредет: его хватит только на то, чтобы, искупавшись в заливе, понаслаждаться прохладой водопада. Акула же, даже окажись она в заливе, тоже вряд ли станет прорываться через риф.

Возможно, вода в лагуне и была чуть прохладнее, чем в горячей купели Рольфа, тем не менее, входя в нее, Грей ощущала, что она значительно теплее, нежели за рифом. Быстро раздевшись, Констанция аккуратно сложила оружие и одежду на валун и, прежде чем войти в воду, внимательно, придирчиво, насколько это было возможно, осмотрела свое тело.

Понятно, что оно не было так гармонично сформировано, как тело Ирвина Рольфа; к тому же она не могла похвастаться накачанными бицепсами, поскольку рядом с мощными мужчинами всегда чувствовала себя этаким недоразвитым подростком. Но все же ей достались довольно широкие плечи и крепкая грудная клетка. Правда, с не очень-то выпирающей грудью, которую она к тому же всегда плотно обвязывала специальным бандажом, чтобы не выдать в себе женщину, но все же… К уродливым фигуру ее не причислишь. Да и ноги, вроде бы, ничего – загорелые, с икрами-бутылочками.

«Любой мужчина имеет полное право обвинить тебя в том, что скрывать от него такое тело – великий грех, – не без самолюбования заявила себе Констанция. – Так что пора бы тебе каяться…»

Она могла бы еще добавить, что и сама все чаще обвиняет себя в этом небожеском, нечеловеческом сокрытии. Если еще несколько лет назад Грей была порой просто-таки признательна своей матери, которой взбрело в голову превратить ее в мальчишку-юношу, воспитав в сугубо мужском, спартанском духе, без чего она не стала бы ни юнгой военного корабля, ни кадетом пехотного полка во Фландрии, ни затем пиратом, а значит, многое из этой странной сумбурной жизни ее так и осталось бы неизведанным…

Так вот, если еще несколько лет назад она была счастлива, что им с матерью удалось обмануть не только ее отца, виконта де Грея, и всех окружающих, но и – как ей казалось – саму природу, то теперь она вдруг все чаще стала задаваться вопросом: «А был ли во всем этом здравый смысл? Был ли смысл вторгаться в мужскую жизнь, пытаться прожить свои годы жизнью мужчины, жертвуя при этом всем тем, чем наделила ее природа и происхождение?» Оставаясь дочерью виконта де Грея, она давно могла бы войти в высший свет, блистать нарядами на балах, плести любовные интриги с самыми красивыми и достойными мужчинами королевства…

А сколько сугубо женских ночей потеряла она – «ни-мужчина-ни-женщина», – встречая на своем пути красивых парней, которым так и не решилась открыться?! Сколько нежности и женской страсти перегорело в ее душе, груди и женской плоти из-за невозможности разделить свои чувства ни с мужчинами, ни с женщинами. А эта вечно забандажированная грудь! И вечный страх перед тем, что тебя вот-вот изобличат и, если не повесят на рее, то прямо там, посреди океана, набросившись сворой в добрую сотню изголодавшихся по запаху женской плоти, истосковавшихся по ласкам мужланов, в буквальном смысле растерзают тебя!

Выяснение того, что она, оказавшись «ни мужчиной ни женщиной», потеряла, а что, наоборот, таким образом приобрела, всегда казалось ей делом крайне неблагодарным. Тем не менее, потребность прибегать к подобному взвешиванию своих поступков на весах чувств, христианской морали и женской зависти стала возникать все чаще. И ничего поделать с собой и своими сомнениями виконтесса де Грей уже не могла.

Вода здесь действительно была лишь слегка солоноватой, она не въедалась, как океанская, в поры тела, не жгла соленым осадком. Шелковисто-мягкая и прозрачная, подпитываемая подземными источниками, она превращала купание в истинное наслаждение. Констанция даже заподозрила, что Ирвин так ни разу и не искупался здесь, ограничиваясь лишь ванной, плаванием в заливе и отмоканием под неброским водопадом. Совершенно забывшись, она чуть было не позвала барона, чтобы открыть ему глаза на этот южный фьорд, но в последнее мгновение сдержалась.

«Ты что, хочешь, чтобы, увидев тебя обнаженной, Ирвин потерял дар речи?» – рассмеялась она, и поплыла к огромному плосковерхому валуну, восстававшему посреди лагуны в виде гранитного островка.

Плавала она по-мужски, делая широкие, мощные взмахи руками, при этом время от времени погружала лицо в воду, чтобы, почти ложась на поверхность, пронестись какое-то расстояние с быстротой акулы.

Как оказалось, из-под валуна бил холодноватый родник. Там ей было всего лишь по грудь и, обходя свой остров, Констанция явственно ощущала пульсирование воды, ее прохладу. Прежде чем добраться до поросшего травой пятачка посреди острова, она вынуждена была сначала охладить его, щедро смочив склон донной водой. Лужайка здесь была всего три на три шага, но этого было вполне достаточно, чтобы Констанция могла улечься на нее – согретую теплом гранитной основы и прикрытую тенью какого-то карликового, но обладающего мощной густой кроной, деревца.

Отсюда, с высоты валуна, ей видно было, как, закончив свои банные возлежания, Рольф забрел в залив и поплыл в сторону фрегата, который, как ей показалось, успел продрейфовать поближе к водопаду. Словно хотел разделить с ними все их блаженство.

Заметив привставшую на коленях Констанцию, Ирвин принялся по-дельфиньи выпрыгивать из воды и выкрикивать что-то несуразное: то ли приглашал присоединиться к его заплыву, то ли вдруг испугался, что Грей оставил его и он вновь окажется отшельником Бухты Отшельника. Но теперь, обнаружив своего штурмана, обрадовался ему как спасителю.

Поднявшись – вряд ли Ирвин способен был разглядеть на таком расстоянии ее женские прелести, – Констанция тоже помахала ему в ответ. Несколько минут они подпрыгивали, перекрикивались, зазывая друг друга к себе, и вообще вели себя, как ошалевшие от красоты бухты и собственной свободы дети. При этом Рольф оставил попытку достичь корабля и все приближался и приближался к тому месту, напротив которого клокотал водопад, а значит, и к ней.

13

Неизвестно, чем бы кончилось это их сближение, если бы вдруг, оказавшись на мелководье, Рольф не закричал:

– Смотри, штурман! Смотри!

Констанция резко оглянулась, но ничего не увидела. Рольф указывал рукой куда-то в сторону пролива, который был совсем близко от Грей, однако капитан не учел, что восточный берег его был значительно длиннее, поскольку с этой стороны чернела чуть оторванная от основного массива, извилистая, похожая на спину ящерицы, скала.

– Что там?! – встревожилась Грей. – Я ничего не вижу!

– Шлюпка! И в ней – трое!

Выяснять что-либо дальше уже не имело смысла: это лишь отнимало бы время, которого у Констанции и так оставалось немного. С разбега плюхнувшись в воду, она со всей мощью своего акульего стиля понеслась к тому месту, где оставалась одежда. Грей не видела, что делал в эти минуты капитан, но хотела верить, что он точно так же несется в сторону своих одежды и оружия.

«Все, что угодно, только не шлюпка! – молитвенно заклинала Констанция, вброд преодолевая по отмели последние метры. – Ее здесь быть не должно».

На «Нормандце» шлюпки не было. Индейцы на шлюпках тоже не ходят. Разве что Рольфа подвело зрение, или просто с испуга, от неожиданности он назвал шлюпкой индейскую пирогу, которую моряки обычно никогда шлюпками не называли. Но если там действительно шлюпка, значит, в ней люди Коссара. Впрочем, если это не шлюпка, а пирога, от этого не легче: значит, в ней – аборигены. Правда, среди гребцов мог быть и Джесс Марр. Но кто остальные двое?

Выбежав на берег, Грей нервно преодолевала песчаную отмель, интуитивно ощущая, что в спину ей целятся: не важно, из чего – ружья или лука. Она ощущала это настолько явственно, что не хватало мужества оглянуться. Решилась Констанция на это лишь тогда, когда, исцарапав ноги, добралась наконец до ружья и пистолета. Схватив то и другое сразу, она метнулась за камень, и сразу же взглянула туда, где начинался створ пролива.

Рольф был прав. В бухту вошел большой «морской-океанский», как они еще называли его у себя на военном судне, шестнадцативесельный баркас. Однако на веслах было только двое. Да еще стоял парус. А самое странное – что управляли им индейцы. Они уже были недалеко, и Констанция прекрасно видела, что голова аборигена, стоявшего на корме посудины, увенчивалась короной из перьев. Констанция не могла разглядеть его лица, но видела, что он – рослый и величественный, как монумент последнему уцелевшему в Новом Свете аборигену – стоял, скрестив руки на груди. Двое других усердно работали веслами, держась поближе к восточному берегу, но в то же время явно нацеливаясь на фрегат.

Прошло еще несколько минут, вождь что-то гортанно прокричал, и воины замерли с приподнятыми веслами. Все трое смотрели теперь в сторону фрегата.

«Вот чего они совершенно не ожидали увидеть здесь, так это “Адмирала Дрейка”», – как-то отлегло от сердца Констанции. Очевидно, дикари отсиживались где-то в прибрежной засаде, между скалами, и заметили, как они с Рольфом входили в пролив на плоту. О существовании же корабля они даже не подозревали.

Несмотря на то, что гребцы сушили весла, баркас явно дрейфовал в ее сторону, и Констанция, все еще нагишом, стоя под огромным камнем, вынуждена была держать его под дулом своего ружья. Пистолет, абордажный кортик и нож лежали на камне, под рукой, ибо, придя в себя, Грей была полна решимости сразиться с индейцами даже в том случае, если по каким-то причинам барон не сумеет прийти ей на помощь.

Единственное, что ее смущало – что она все еще оставалась совершенно голой, поскольку боялась, что, занявшись одеванием, может пропустить тот момент, когда туземцы начнут высаживаться на берег. Не менее опасным было и то, что они очень быстро могли достичь фрегата и элементарно захватить его. Ни она, ни капитан помешать этому уже не могли. Странно, что индейцы до сих пор не решились на этот абордаж. Разве что опасаются, что там, на судне остались другие члены команды. В таком случае следует предположить, что через несколько минут, вслед за шлюпкой вождя, появятся другие, с целой ордой аборигенов.

Констанция оглянулась. Прошлась взглядом по крутому склону хребта. Нет, в этой части ей не подняться. А значит, отступить может только в сторону водопада, поближе к Рольфу.

Какого дьявола они тянут? Ждут своих? Выжидают, появится ли кто-либо на палубе «Адмирала Дрейка»? Они ведь не могли не заметить если не ее, то уж во всяком случае Рольфа. Впрочем, ее они тоже прекрасно видели: по многим рассказам пиратов и солдат английских гарнизонов Нового Света Констанция знала, что обычно индейцы отличаются прекрасным зрением. Так почему же эти, собственно, должны составить исключение?

Констанции хотелось позвать Рольфа. Попытаться выяснить, где он и что намерен предпринять. Но, опасаясь окончательно выдать свое пристанище, тоже молчаливо выжидала.

Зато туземцы долго ждать себя не заставили. Дружно взмахнув веслами, они еще на несколько кабельтовых приблизились к ней и к берегу. Хотя опасность усилилась, приближение их все же заставило Констанцию на минутку прислонить ружье к валуну и схватиться за штаны, сшитые из плотной, очень напоминающей парусину, ткани. Одевалась она нервно, путаясь и чертыхаясь, напяливая мундир на все еще влажное тело уже почти на глазах у индейцев. Но когда, в конце концов, эта пытка стыдом и страхом завершилась, сразу же почувствовала себя увереннее. Тем более что аборигены не стреляли, хотя могли попытаться достать ее здесь. И вообще они вели себя довольно миролюбиво, а значит, странно.

Зайдя подальше за валун, Констанция надела рубаху и китель и теперь посматривала на сапоги.

– Эй, кто вы? – зычный голос вождя прозвучал настолько неожиданно, что буквально пригвоздил ее к камню, распял на нем, заставив забыть о сапогах и вновь схватиться за ружье. – Испанцы или англичане?!

– Англичане! – тотчас же ответила Констанция.

– По-английски я говорю плохо! – сложив ладони рупором, прокричал один из воинов, восседавший на носу баркаса. – Вы говорите по-испански?

– Так же плохо, как и вы по-английски! Но вы говорите, как можете, постараюсь понять.

– Говорите по-испански, я прекрасно понимаю вас! – тотчас же вклинился в их диалог голос капитана.

Констанция оглянулась. Нет, она не могла видеть барона, притаившегося где-то рядом, в нескольких шагах, вон за тем выступом. Но это уже было не столь важно. Индейцы пришли не из желания сражаться. Всем своим видом, очень рискуя – особенно это касалось все еще молча, невозмутимо, стоявшего на корме вождя, – они показывали, что явились не для того, чтобы проливать кровь. А это сразу же меняло ситуацию.

Прислушиваясь к их разговору, штурман принялась надевать носки и натягивать сапоги, чтобы уже через минуту-другую быть готовой к любым неожиданностям.

– Кто ваш вождь?! – спросил тем временем индеец, все еще пользуясь английским.

– Я! – последовал ответ Рольфа.

– Вот уж не думала, – насмешливо проворчала Грей. – Поздравляю, барон!

– Не вмешивайтесь, штурман, – недовольно парировал Рольф, но все же решил уточнить: – Только я не вождь, а капитан этого судна.

– На котором нет команды?

Рольфу, как и Констанции, вопрос не понравился. Индеец явно хотел выспросить то, что должен был выяснить как разведчик.

– Часть команды сошла на берег. Часть находится на остатках корабля по ту сторону острова, – резко ответил барон. – Что вас еще интересует?

– Значит, на корабле, который по ту сторону острова, тоже ваши матросы?! – переспросил индеец, вперемешку коверкая испанские и английские слова.

– Я уже сказал! И потом, я ведь не спрашиваю, сколько ваших воинов поджидает вас по ту сторону пролива.

– Мы прибыли одни! – последовал ответ. – Наш вождь желает поговорить с вами, капитан! Мы можем пристать к берегу?

– Можете.

– Тогда прикажите своей белой женщине опустить ружье.

– Какой еще «белой женщине»? Эй, штурман, – озорно подшутил Рольф, – вы слышали: они принимают вас за женщину.

– А вас – за вождя племени. И ничего, я с этим как-то мирюсь.

– Это не женщина! Это штурман моего корабля. Один из лучших моих воинов.

Индеец промолчал. Очевидно, ответ капитана несколько озадачил его. А главное – заставил усомниться в искренности: ведь он-то прекрасно видел, что за валуном прячется женщина.

– Штурман!

– Что, капитан?

– Отходите ко мне! В случае чего – прикрою. Вместе держаться будет удобнее. И потом – рядом плот и уводящая на перевал козья тропа.

Сунув абордажную саблю в ножны, а кинжал и пистолет – за пояс, Констанция еще раз проверила ружье и, держа его наготове, быстро перебежала к ближайшей пальме, от нее – к валуну, а затем во всю прыть преодолела самый опасный, совершенно открытый участок побережья, за которым начинался выступ.

– Что, не дали вам поблаженствовать, штурман-белая женщина?

– Не смейте называть меня «белой женщиной», капитан, – жестко осадила его Констанция. А чтобы как-то смягчить эту жесткость, добавила: – Согласитесь, в соединении со словами «штурман» и, как вы барон, изволили выразиться, «лучший из моих воинов», «белая женщина» как-то не очень вяжется.

– Приношу свои извинения, штурман, – решил не осложнять отношения Рольф.

Отступление Констанции тоже вынудило индейцев направить баркас к выступу, за которым скрывались эти двое белых.

– Вы не станете стрелять, капитан? – вновь ожил индеец-переводчик, как только баркас уткнулся носом в прибрежную гальку.

– Слово капитана!

– Вождь Длинное Копье выходит на берег. Вы, капитан, выйдите ему навстречу! Ваш штурман пусть остается за скалой, но не поднимает ружья!

– Вождь и вы можете не опасаться.

– Мы пришли к вам с миром и оставим остров тоже с миром.

– Хотелось бы надеяться, – ворчливо усомнился барон, передавая ружье Констанции, но пистолет все же оставил у себя за поясом. – Если увидишь, что в проливе появилась еще одна шлюпка, пали по этим, по вождю, из всего арсенала.

14

Вождю было уже под шестьдесят, складки на шее и животе предательски выдавали его возраст, но темно-красное лицо с длинным, чуть изогнутым на самом кончике, крючковатым носом все еще выглядело воинственно и по-королевски горделиво. Рольф поневоле засмотрелся на него. Барона не раз удивляла эта королевская осанка не только вождей, но и большинства простых воинов-индейцев, их хладнокровие, умение владеть собой, презрение к опасности и смерти. В представлении фон Рольфа, многие предки которого были рыцарями, эти качества характера являлись теми истинными, духовно-аристократическими достоинствами, которые столь непростительно растеряло большинство аристократов Старого Света. Что теперь, в начале XVIII века, становилось все заметнее.

– Приветствую вас, капитан…

– Рольф.

– Капитан Рольф. – Только сейчас барон и Констанция сумели объяснить себе, почему переводчик остался в баркасе – оказывается, вождь неплохо владеет английским. Во всяком случае, для того, чтобы вести подобные переговоры. – Вы все верно поняли: я побывал в плену у англичан. Это было давно, еще в молодости. Потом у тех же англичан служил проводником, – вождь признал этот факт, ничем не выдавая своего отношения к нему. – Тоже давно. Затем – переводчиком у английского губернатора, полковника, которому часто приходилось сражаться с индейцами. Как и вести с ними переговоры.

Если бы не эта его гортанная, с хрипотцой, речь и не стремление произносить каждое слово как бы отдельно, почти выкрикивая его с такой твердостью, словно бы каждый звук был отчеканен по жести, английский вождя и впрямь был бы почти безукоризненным.

– Оказывается, у вас уже есть заслуги перед Англией, – несколько льстиво отметил Рольф.

– Моя первая жена тоже была англичанкой, – словно бы предугадал ход его мыслей Длинное Копье. – Она учила меня языку и она же объясняла мне, как нужно обращаться с белыми людьми и их огненным оружием.

Вступление было на удивление длинным, просто-таки необычным для обычно неразговорчивых индейцев, однако Рольф признал, что вождь избрал очень верную тактику: сразу же объяснив все то, что могло интересовать собеседника, он таким образом заставил и поверить в искренность его намерений, и сосредоточить свои мысли не на разгадке тайны англоговорящего вождя, а на том, что именно волнует этого вождя.

– Где она сейчас? – не удержалась Констанция, хотя дала себе слово в переговоры не вмешиваться, а следить за теми двумя аборигенами, которые все еще оставались в баркасе.

– Она успела родить мне сына и готовилась родить дочь, но… – судорожно глотнул воздух этот, казалось бы, лишенный всяких эмоций воин, – была захвачена в плен воинами соседнего племени анара.

– И?..

Вождь поджал губы и задумчиво смотрел куда-то вдаль, в пространство между головами Рольфа и Грей.

– Воины анара взяли вашу жену в плен, – настойчиво повторила свой вопрос Констанция. – Что с ней произошло?

– Она была съедена. Таких пленников удостаивают чести быть съеденными в день посвящения молодых индейцев в воины. Самый большой праздник местных индейцев.

Рольф и Констанция многозначительно переглянулись. У обоих было гадко на душе, оба чувствовали себя неловко от того, что заставили Длинное Копье предаться этим кошмарным воспоминаниям.

– Но ведь и вы, ваше племя, тоже предаетесь… подобным празднествам, – деликатно обошла Констанция слово «поеданиям».

– Раньше – да. Теперь в моем племени кобарро людоедство запрещено. Воины, сидящие в баркасе, могут подтвердить это. Хотя старики племени недовольны моим запретом.

То, что он сослался на воинов, чтобы подтвердить честность своих слов, подсказывало Рольфу, что вождь и в самом деле европеизируется, продолжая предаваться пагубному влиянию цивилизации. Истинному вождю индейцев – да что там, даже простому воину – в голову не придет делать подобные ссылки. Ибо кто может усомниться в правдивости его правдивых слов? Кто способен на это?!

– Не нужно подтверждений, – молвил Рольф, поскольку Длинное Копье ждал его реакции. – Слово вождя – это слово вождя.

– Как и слово капитана?

– Как и слово барона фон Рольфа, капитана этого судна.

– Вы – барон? – Рольф решил было, что аристократические достоинства ни о чем не говорят Длинному Копью. Но это было не так. Получив подтверждение тому, что он, Ирвин Рольф является бароном, вождь вежливо, насколько позволяли осанка, воспитание и достоинство вождя племени, склонил голову.

– Думаю, будет удобнее, если мы отправимся на фрегат и поговорим там за бутылкой виски, – предложил Рольф, почувствовав, что отношения выяснены и можно приступать к самим переговорам, вести которые вот так, стоя на берегу, капитану и вождю не приличествует.

– Это будет достойно вас, – горделиво согласился Длинное Копье и, оглянувшись на своих воинов, все так же гортанно, но с еще более резкими выкриками, отдал какое-то приказание.

Воины тотчас же подвели баркас к тому месту, где стояли вождь, капитан и штурман. Один из них остался на берегу, второй, тот, что выступал в роли переводчика, сел на весла вместе с Констанцией Грей. Капитан и вождь уселись посредине баркаса лицом друг к другу. Казалось бы, Длинное Копье позаботился о том, чтобы на баркасе было равенство сил, но не успели они сделать и десяти взмахов веслами, как в проливе появилась большая пирога с воинами.

– Как это понимать, вождь?! – схватился за ружье Рольф, сразу же пожалев о том, что решился приглашать индейцев на корабль. Ведь там они быстро убедятся, что команда фрегата состоит всего из двух человек.

– Это мои воины, капитан. Они не собираются нападать. Среди них – мой младший сын, который всего лишь желает убедиться, что со мной ничего не произошло. – Поднявшись во весь рост, вождь объяснил своим подданным, что он вне опасности, и приказал выйти за пределы бухты.

– Мне-то казалось, что вы прибыли всего лишь с двумя воинами, – деликатно напомнил Рольф вождю его заверения.

– Это не так, капитан. На остров мы прибыли еще утром. Ночью меня сопровождали четыре пироги. Мы враждуем с племенем анара. Его воины могли бы напасть на меня. На всякий случай мы устроили небольшой укрепленный лагерь. Там удобное место, на берегу между скалами.

– Логично, – признал барон, наблюдая, как воины племени кобарро медленно и с явной неохотой разворачивают свой челн. – Где именно вы расположились? – Рано или поздно удобное место могло пригодиться и ему самому.

– У Белой Скалы. Это мыс, в нескольких минутах ходьбы от пролива.

– Чуть дальше того места, где мы с вами впервые встретились, – вполголоса объяснил Ирвин сидевшей позади него Констанции. – То есть совсем рядом. – Барон, вроде бы, и верил вождю, но кое-какие сомнения все продолжали мучить его: поди знай, вдруг индейцы и в самом деле решат напасть? Хотя, находясь на корабле, шансов отбить атаку у моряков все же появлялось больше.

– Но там они и будут терпеливо ждать моего возвращения. Особенно теперь, после того как убедились… Мы не желаем вражды, капитан. Мы хотим, чтобы воинов моего племени вы считали своими друзьями. Точно так же, как мы, племя кобарро, могли бы рассчитывать на помощь ваших матросов.

«Ах, вот что… Теперь уже просматриваются и интересы вождя», – уловил барон хоть какой-то намек на гарантию со стороны индейцев.

– Следует понимать так, что вчера на моих людей, остававшихся на потерпевшем крушение корабле по ту сторону острова, нападали не ваши воины, а воины анара?

– Верно, капитан: нападали они.

– И что им понадобилось на обломках парусника? К золоту и прочим драгоценностям, насколько мне известно, вы по-прежнему остаетесь безразличными.

– Они нападали по просьбе капитана Коссара. Испанца, которого вы, англичане, ненавидите точно так же, как мы – племя анара.

– Вы неплохой дипломат, вождь, – похвалил Рольф, но, заметив, что лицо Длинного Копья осталось непроницаемым, понял: с подобной похвалой следует быть поосторожней, поскольку вождю она может показаться оскорбительной.

– Но мои разведчики донесли, что вы убили почти всех воинов сына вождя Комая и потопили все его пироги, кроме одной, – вскинув подбородок, Длинное Копье ждал подтверждения правдивости этого сообщения и, получив его, хищно оскалил зубы в мстительной воинственной ухмылке.

– Если бы победили анара, вряд ли нам пришлось бы мило беседовать в этой бухте.

– Мы, кобарро, восприняли вашу победу как свою собственную. Сын Комая увел с собой лучших воинов. Самого его доставили на остров с тяжелой раной, от которой спустя несколько часов после возвращения он умер. Мы признательны вам за эту победу, капитан.

– Видно, сами вы уже давно не знали собственных побед, вождь, – неожиданно вклинилась в их разговор Констанция. Рольф недовольно покряхтел, давая понять, что вмешалась она совершенно некстати, но было уже поздно.

– Побеждать их становится все труднее, вы совершенно правы, леди.

С ироничной улыбкой на лице Рольф взглянул сначала на Констанцию, затем на Длинное Копье.

– Ошибаетесь, вождь. Перед вами, как я уже сказал, штурман Констанций Грей. Он еще слишком молод и до недавнего времени был юнгой, а потому…

– Извините… штурман, – не меняя выражения лица-маски, замял инцидент Длинное Копье. – Я и мои воины ошиблись.

– Ничего, вождь, просто моей матери очень хотелось, чтобы я родился девочкой, и вот теперь… случается и такое.

Длинное Копье и Рольф терпеливо промолчали, давая понять, что встретились они вовсе не для того, чтобы выяснять пол штурмана.

15

Сделав несколько последних взмахов веслами, Констанция и молчаливый воин-переводчик подвели баркас к тому месту, где их ждал канатный трап. Прежде чем предложить вождю подняться по нему, Рольф вдруг спросил:

– Как вам удалось узнать, что мы находимся здесь? Понятно, что наш плот вы выследили, сидя в засаде. Но в принципе: как вы узнали, что мы прибудем в эту бухту.

– Один ваш моряк жил здесь в течение многих месяцев.

– В таком случае, это был я.

– Вы?! – искренне удивился вождь, не стремясь на сей раз скрыть своих эмоций.

– Этим одиноким матросом, много месяцев проведшим на острове, действительно оказался я. А среди тех, кто пытался охотиться на меня, очевидно, были и ваши воины?

Длинное Копье замялся, не зная, как бы поделикатнее объяснить барону ситуацию.

– На вас охотились трижды. Первыми были воины Комая. Они чуть было не убили вас.

– Мне удалось уйти от них только чудом.

– Вторыми были мои воины. Их было немного. И они старались не стрелять в вас даже тогда, когда вы, засев на вершине горы, вели по ним огонь из двух своих ружей и пистолета…

Запрокинув голову, Рольф несколько мгновений припоминал, как все тогда происходило, и в конце концов признал, что вождь прав: индейцы действительно вели себя довольно странно.

– Чего же они добивались?

– Хотели встретиться с вами. Выяснить, кто вы. Помочь вам. Возможно, переправить к нам, на остров Кобарро. Мы с анара живем на очень близких друг к другу островах – нас разделяет пролив шириной в эту бухту: мы – на Кобарро, они – на Анаре, том, что чуть южнее вашего острова.

– Свой мы называем Островом Привидений. Так значилось на наших картах.

– Мы называем его точно так же, только на языках наших племен. Они у нас очень похожи. Но вы… не пожелали встретиться с моими воинами, – лишь щадя самолюбие барона, вождь не употребил слово «побоялись».

– Обожаю риск. Но не люблю раскаиваться. А после той, первой, охоты…

– А затем на вас вновь напали воины анара. Хижину вашу они обнаружили и сожгли. Но вас опять упустили.

– Странно: если вы так давно и кровно враждуете, то как умудряетесь получать столь точные сведения?

– В их племени, среди приближенных Комая, есть преданный нам воин. Который, рискуя жизнью… Вам не стоит знать его имя.

– Достаточно того, что буду знать: он достоин быть воином племени кобарро.

При этих словах вождь горделиво взглянул в сторону Констанции, но, вспомнив о недавнем конфузе, столь же горделиво, высокомерно отвернулся.

Они поднялись на палубу, и воин-переводчик помог Констанции закрепить брошенный с баркаса канат. Затем все вчетвером обошли почти весь корабль: скрывать, что на нем нет команды, уже не имело смысла. Впрочем, вождь постарался простить Рольфу его вынужденную ложь. Тем более что сам корабль вызывал у него искреннее восхищение: он старался все осмотреть, все потрогать руками, на все бросал такие придирчивые взгляды, словно бы приценивался к судну, желая приобрести его.

– Большой вигвам на воде. В нем можно жить у берега, как в вигваме. Вы собираетесь выходить на нем в океан?

– Корабли для того и существуют, чтобы время от времени выходить на них в море.

– Но он может остаться здесь и служить прекрасным большим «домом белых».

– Какое-то время так оно и будет: фрегат послужит нам и домом, и плавучей крепостью.

– Но если вы решите покинуть бухту, прежде всего подойдете к Кобарро, где вас встретит все мое племя, а также небольшое племя воджу, обитающее на нашем острове и союзное нам.

– Для вас это важно?

– Анара должны видеть, что англичане – наши союзники. И что у нас есть такой же большой корабль, как и у их друзей – испанских пиратов. Это вопрос… – замялся вождь, подыскивая нужное слово.

– …престижа, – подсказала Констанция. – Вы хотите показать своему племени, что могучи и воинственны не менее Комая и что у вас тоже имеются надежные покровители.

– Как мудро высказали вы все это, штурман, – величественно признал Длинное Копье.

– Но «Черный принц» – судно пиратское. А есть ли у вождя Комая человек, способный связать его с испанскими властями Нового Света?

– Таким человеком может стать капитан Коссар, пожелавший уйти от наших островов с одним из сыновей вождя на борту, чтобы убедить испанцев вернуться – при поддержке воинов анара – на наши острова. В свое время испанцы уже видели анара в роли своих союзников. Когда наши племена пытались объединиться, чтобы вместе противостоять испанцам, их вождь – отец нынешнего вождя Комая – предал нас и перешел на службу к испанцам. С помощью белых он перебил ту часть нашего, тогда еще могучего, племени, которая обитала здесь, на Острове Привидений, истребил или вытеснил тех, чьи предки много веков жили на острове Анара, на котором теперь хозяйничают только они, анара; перебил в боях значительную часть наших союзников ваджу и даже пытался захватить остров Керин, что восточнее вашего острова.

– Юго-восточнее, – педантично уточнил капитан. – Тот, который с южного берега просматривается тремя своими вершинами?

– Да. Однако там их постигла неудача: керинцы устроили анара и испанцам засаду и загнали их на болото, где одни из них погибли в трясине, другие – от стрел.

Достигнув бака судна, с которого они начинали свой осмотр, вождь остановился и задумчиво, ностальгически окинул взором склоны бухты. С такой грустью в глазах люди осматривают холмы, на которых прошло детство и которые помнили их в молодые годы, в самые лучшие времена.

– Мы тогда восхищались победой керинцев точно так же, как недавно восхищались победой команды вашего «Нормандца». Вот только Комая это не остановило. Испанцы ушли, но вы, англичане, по-настоящему так и не пришли. Племена остались предоставленными самим себе.

– Разве это плохо? Никто не угрожает, не вмешивается.

– Когда-то мы об этом лишь мечтали. Но Комай слишком вдумчиво слушал рассказы испанских офицеров. Ему захотелось стать таким же великим правителем, как их король. Он решил, что, если ему удастся разгромить кобарро, воджу и керинов, он станет правителем четырех больших и еще десятка мелких островков, разбросанных в прибрежье Кобарро, Керина и Анара. Вот тогда-то, дескать, Новый и Старый Свет признают в нем великого воина, короля королевства Анара.

– Простите, вождь, если откровенно… Вам самому никогда не хотелось того же? Покорить, захватить, объявить себя королем или императором?

Длинное Копье снисходительно взглянул сначала на Рольфа, затем на штурмана – своего воина он словно бы и не замечал – и вновь обратил взор на вершину горы, под которой находилась пещера отшельника.

– Пока здесь не появились вы, белые, мы не знали о существовании огромных кораблей, огромных войск и огромных империй. Каждый жил жизнью своего племени, и признание племени было высшим его признанием. Иногда между племенами случались ссоры, но продолжались они недолго, поскольку очень скоро вожди и старейшины начинали понимать, что жить без войны значительно спокойнее и мудрее, нежели постоянно бродить по тропе войн и смерти. Но теперь мы начинаем смотреть на мир иначе. Когда нас захватывают, покоряют и истребляют большие корабли больших вождей, нам тоже хочется становиться большими вождями и иметь большие корабли, охраняющие большие империи.

– Вот так, самим своим появлением, Грей, – поучительно молвил капитан, воспользовавшись предоставленной ему паузой вождя, – мы изменили мир в глазах и душах местных племен.

– Нам тоже хочется, чтобы нас уважали и боялись не только на этих островах, но и там, – указал вождь на запад, – на Большой Земле, где много таких же племен, как наши, но где мир наших племен тоже уже поделен между англичанами, испанцами и французами.

– Вы имеете право на такое уважение, вождь, – едва заметно склонил голову барон.

– Вы тоже так считаете, капитан? – искренне удивился он.

– Барон фон Рольф всегда придерживался такого мнения, – ответила вместо капитана Констанция Грей. – Поэтому нам с вами, вождь, следует сделать так, чтобы барон был назначен губернатором этих островов. Вам знакомо это понятие – «губернатор»?

– Знакомо, штурман. Барон желает стать губернатором островов? – спросил вождь, обращаясь при этом к самому Рольфу.

– Имея поддержку губернатора, – вновь упредила Рольфа Констанция, воспользовавшись услугами туземца-переводчика, – ваше племя, вождь Длинное Копье, забыло бы о каких-либо врагах. Ибо все ваши враги были бы повержены.

– Такие же слова говорит и будущий губернатор барон фон Рольф? – вновь обратился вождь к капитану, уже недвусмысленно требуя их подтверждения.

– К сожалению, я еще не губернатор, – совершенно некстати предавался скромности Рольф. – Но можете не сомневаться, что мы с вами навсегда останемся союзниками.

– В таком случае мы обратимся к английскому королю с просьбой назначить вас губернатором. А до этого назначения люди двух наших союзных племен будут считать вас временным губернатором.

– Это был бы прекрасный ход, – обрадовалась Констанция, – если бы несколько племен этих островов сами провозгласили барона губернатором и обратились с просьбой о подобном назначении к английским властям.

– Так мы и поступим, – незамедлительно заверил его вождь. – Желаете ли вы, губернатор, выслушать мой дальнейший рассказ о судьбе наших племен?

– Конечно-конечно.

– Долгое время наши острова оставались неоткрытыми белыми людьми. Но и потом, когда на Анара высадились первые испанцы, они лишь формально объявили его и соседние острова своей территорией да вывесили на вершине горы флаг, который мы поначалу воспринимали лишь как красивый, ничего не значащий лоскут ткани. Но потом сюда пришли французы. И в проливе между Анара и Кобарро произошло большое сражение, в котором приняло участие более десяти кораблей. Несколько из них затонуло или сгорело, а спасшихся матросов наши племена еще несколько дней вылавливали по островным джунглям и, невзирая на их национальность, поедали. Как пленников. Кстати, мы не людоеды, каковыми нас считают. Мы поедаем только пленных. Это не трапеза ради насыщения желудков, а ритуал. Поедая врагов, мы вместе с телом поглощаем и их силу.

– Жертвам, как я полагаю, от этого не легче, – заметила Констанция, не желавшая скрывать своего отношения к каннибализму как таковому.

– Мы, воины племени кобарро, уже отказались от этого ритуала, хотя некоторые наши старики до сих пор недовольны таким решением вождя.

Длинное Копье умолк, и на баке воцарилось долгое тягостное молчание.

– Вы слышали, Грей? Мы-то считаем, что открыли совершенно новый, дикий мир. На самом деле этот мир давно живет своей жизнью, творит своих героев и негодяев, свою историю.

– Которая, увы, может исчезнуть вместе с исчезновением всех этих небольших племен. К чему, собственно, все и идет.

– Прошу ко мне в каюту, вождь, – обратился Рольф к Длинному Копью. – Грей, захватите с собой воина вождя и принесите еды и вина. Теперь, когда доверие между нами установлено, настало время поговорить о главном, ради чего вы, наши союзники, прибыли сюда. – Последнюю фразу Рольф сказал, явно рассчитывая на то, что вождь поймет его намек и перейдет к сути дела.

16

Беседа в каюте капитана продолжалась недолго. Опустошив стакан вина и лишь из вежливости пожевав кусок копченого мяса, Длинное Копье вдруг сообщил, что завтра, после полудня, моряки «Черного принца» попытаются взять штурмом остатки «Нормандца».

– Почему после полудня? – из чистого любопытства поинтересовался Рольф.

– Потому, что ночь напролет пираты обычно пьют и гуляют с женщинами, пленницами анара. Воины анара взяли в плен более двух десятков дочерей и вдов убитых ими воинов кобарро, воджу и керинов, которых продают теперь пиратам за оружие, ткани и всякие безделушки. На ночь. Так что после кутежа пиратам понадобится несколько часов, чтобы проспаться, прийти в себя, поднять паруса и достичь Острова Привидений.

– Поскольку мы с вами уже, вроде бы, союзники… Вы со своими воинами можете помочь нам в обороне «Нормандца»?

– Нет.

Ответ был настолько категоричным, что принудил Рольфа, так и не донесшего кубок с вином до рта, удивленно уставиться на вождя.

– Почему «нет»?

– Потому что пираты придут сами, без воинов анара. Капитан повздорил с вождем Комая. К тому же племя анара понесло большие потери и его люди пребывают «в поминовении погибших». А главное, воины анара так и не поймут, почему они должны сражаться против моряков «Нормандца», когда Коссар ничего конкретного им не обещает. Старейшины говорят: «Испанские пираты перебьют английских и уйдут. А нам понадобится много лет, пока подрастут новые десятки воинов, которые нужны племени уже сейчас, чтобы сражаться против наших врагов кобарро, керин и воджу». А поскольку анара с пиратами не пойдут, мы тоже пока не будем выступать против испанцев, чтобы не дать им повода объединиться с анара и напасть на наши селения.

– Я так понял, что у вас теперь очень мало воинов?

– Слишком мало, капитан. Еще меньше их у воджу, которые, вместо того чтобы сражаться, предпочитают уходить далеко в горы и там отсиживаться. Хорошо еще, что наш остров намного больше Острова Привидений. Да и острова Анара – тоже.

– Вот почему вы не желаете переселяться сюда, на Остров Привидений.

– Земля предков наших там, на Кобарро. Мы не можем потерять ее. Надеемся, что со временем кобарро и воджу сольются в одно племя, и тогда мы тоже сумеем создать сильное войско, способное противостоять и анара, и испанцам.

– Чего же в таком случае вы ожидаете от нас?

– Прежде всего – дружбы.

Рольф понимающе кивнул. Относительно дружественности своих намерений Длинное Копье мог не сомневаться.

– Мы оставим троих своих воинов у Белой Горы. Если анара нападут на нас и нам понадобится ваша помощь, эти воины увидят сигнальный костер на священной горе кобарро и сообщат вам.

– Но и нас ведь тоже не так много, чтобы вступать в сражение с анара.

– Больше всего мы, индейцы, опасаемся орудийных залпов. Во многих воинов они вселяют ужас. Вам достаточно будет подойти к восточной оконечности Анара, где прямо у бухты находится селение анара, и сделать два-три выстрела из орудий. Пусть даже ядра упадут не на селение, все равно Комай воспримет их как последнее предупреждение – и прекратит войну.

– Слишком просто все это выглядит… в вашем изложении, сэр, а потому вызывает некоторые сомнения.

– Если помощь понадобится вам, мои воины разожгут костер на вершине Белой Горы, дым от которого будет виден даже в ясную погоду, – невозмутимо продолжал вождь. – А сами немедленно присоединятся к вашим морякам. Долго ждать моих шлюпок вам тоже не придется. И еще… Когда все ваши матросы перейдут на этот корабль, чтобы отдать «Нормандца» океану, я попрошу, чтобы вы обучили нескольких моих молодых воинов умению сражаться, используя ружья и орудия. Было бы хорошо, если бы хотя бы два-три орудия «Нормандца» вы передали нам. За плату, конечно же, – поспешил уточнить вождь.

– То есть вы стремитесь вооружить своих воинов огнестрельным оружием, а главный поселок племени превратить в современную крепость.

– Вы все верно поняли, капитан, – властно подтвердил Длинное Копье. – Я хочу, чтобы у меня было оружие и укрепления, как у белых людей.

– Понимаю: император всех четырех островов и окрестных морей.

– Нас слишком мало по сравнению с анара. Противостоять им мы можем только оружием и хитростью, а еще – дружбой с губернатором Острова Привидений и его гарнизоном.

– Но пока что я не губернатор, – вновь напомнил ему Рольф, вызвав неудовольствие Констанции.

– Пока что, – вежливо согласился вождь, поднимаясь из-за стола, – вы действительно не губернатор.

– И хочу быть честным с вами, – не побоялся Рольф вызвать новую вспышку неудовольствия Грея, – никто не предлагал мне этот пост.

Вождь жевал мясо и задумчиво смотрел в иллюминатор каюты.

– Когда ваш корабль пойдет на Ямайку, где вас могут назначить губернатором Острова Привидений и всего архипелага, – наконец произнес Длинное Копье, – на вашем корабле окажется один из моих воинов, Мудрый Орел. Вот он, – указал Длинное Копье на переводчика. – Он передаст губернатору Ямайки мое письмо с просьбой нашего племени: назначить губернатором вас, человека, прожившего здесь дольше любого другого англичанина. А еще – с предупреждением: если губернатор Ямайки не сделает этого, здесь появится губернатор-испанец. И вполне возможно, что им станет прощенный испанским королем капитан Коссар. Тогда на этих островах не окажется места ни нам, племени кобарро, ни вам, англичанам. Никто на островах, кроме меня, не будет знать: согласился ли король с назначением губернатора Ямайки или не согласился.

Вождь произнес это жестко, не скрывая своей горькой иронии по поводу нерасторопности губернатора Ямайки, который, конечно же, должен был помнить его, вождя кобарро, оказавшего столько услуг английской короне.

Спустившись на нижнюю палубу, с которой свисал канатный трап, вождь подал едва заметный знак Мудрому Орлу. Мгновенно сориентировавшись в ситуации, тот преградил путь капитану и стал выяснять, как далеко могут стрелять корабельные орудия.

Воспользовавшись этим, Длинное Копье взял Констанцию за локоть и отвел к срубленной мачте.

– Это останется между нами, штурман. Я и мои воины не могли ошибиться: вы ведь действительно белая леди?

– Воины ваши, конечно же, ошиблись, – вполголоса объяснила Грей. – А вот вы, лично вы – нет.

На лице вождя конвульсивно пробежала едва уловимая улыбка. Ему понравилось не только то, что Грей признала его правоту, но и то, как она это сделала.

– Как же зовут белую леди?

– Констанция.

– Неужели капитан так до сих пор и не догадался? Неужели не ощутил, что рядом с ним – женщина?

– Видите ли, мы знакомы с ним совсем недавно, – попыталась Констанция оправдать барона. – К тому же ни один мужчина из команды не знает, что я женщина.

– В том, что белые совершенно не умеют слушать голоса птиц и деревьев, читать следы зверей, я убедился давно. Но чтобы не чувствовать рядом с собой женщины!..

– Напоминаю, вождь: не ошиблись только вы, но не ваши воины. Для них я – мужчина!

– Так оно и есть на самом деле, – подтвердил Длинное Копье. – Однако я надеюсь, что белая леди всегда будет на стороне вождя Длинное Копье.

– В этом можете не сомневаться, вождь.

– Что она сумеет подсказать губернатору того, что будет подсказано ей вождем Длинное Копье, – уже откровенно вербовал ее будущий туземный правитель местных племен.

– Не сомневаюсь, что губернатор островов будет прислушиваться к ее словам, а значит, и к словам вождя.

Услышав это, вождь просиял:

– Вы мудрейшая из белых леди Нового Света. Если губернатор не согласится взять вас в жены, вы станете женой моего старшего сына, будущего вождя.

– К этому разговору мы еще вернемся, – дипломатично молвила Констанция, решив пока что довольствоваться тайным союзом с вождем племени, в котором изначально никакого предательства не усматривала.

– Обязательно вернемся, – гордо вскинул голову старый вождь и, пожав руку подошедшему капитану, начал спускаться в баркас.

Уже отойдя на его бак, вождь снизу вверх оценивающе прошелся по фигуре Констанции. Это был взгляд невовремя размечтавшегося мужчины, которому совершенно не хотелось покидать Бухту Отшельника и который с куда большим удовольствием предался бы постижению той тайны, которую только что пообещал хранить.

«Не надейся, что Длинное Копье поторопится отдавать тебя в жены своему старшему сыну, – иронично напророчила себе Констанция. – Сначала он сделает все возможное, чтобы ты оказалась в его собственной постели».

17

Это была одна из тех южных ночей, в которые планета погружается, как в великое таинство. Высокие, необычайно яркие звезды, светлая сиреневатая дымка, растворяющая в себе очертания и образы, упоительные рулады цикад; доносящееся из глубины джунглей рыдание неведомых птиц, суховатое педантичное перещелкивание попугаев…

Прежде чем предаться сну, капитан и Грей несколько минут решали, стоит ли им всю ночь дежурить по очереди или же положиться на удачу, рискнуть и уснуть обоим. Зато на рассвете они смогут уйти на плоту в сторону Бухты Спасенных хорошо отдохнувшими. В конце концов решили, что никакой реальной опасности не существует. Ожидать нападения индейцев Длинного Копья просто грешно. Пираты Коссара о существовании «Адмирала Дрейка» не знают, да и ночью они сюда, через пролив, не сунутся.

Капитан остался в своей каюте в кормовой части фрегата, Констанция же выбрала себе каюту на баке. Приготовив четыре заряженных ружья и два пистолета, она выложила весь этот арсенал на стол рядом с лежаком и, открыв иллюминатор, чтобы избавиться от духоты, разделась и легла.

Корабль стоял почти неподвижно. Лишь время от времени едва уловимое покачивание напоминало штурману, что она все же на корабле; точно так же, как видневшаяся в квадрате иллюминатора седловина хребта, на которой разжигала свой серебристый ведемский костер луна, притягивала ее мысли к земле, к этому необитаемому островку, с которым так неожиданно связала ее судьба, к обычным женским мечтаниям. Впрочем, она не рискнула бы называть их женскими. Ее пиратская судьба, положение «ни мужчины ни женщины» сотворяли некий особый мир бытия, ощущений, взглядов на отношения мужчины и женщины, на способ жизни.

…Так и не разгадав подлога, виконт де Грей воспринял Констанцию как своего сына. Однако великосветские условности еще какое-то время не позволяли ему ни официально признать внебрачное дитя, ни тем более жениться на служанке. Благо, что оба они были еще совсем молодыми и у них оставался запас времени.

Констанции шел седьмой год, когда виконт, к тому времени уже очень состоятельный промышленник и судовладелец, женился на местной аристократке, ухаживание за которой до неприличия затянулось. В том же году с молчаливого согласия – а возможно, кто знает, и при содействии – виконта ее мать познакомилась с боцманом военного корабля, вскоре произведенным в лейтенанты. Вся семья этого моряка – жена и трое детей – умерли в течение года, и он считал великим счастьем для себя жениться на красивой, молодой, прекрасно воспитанной женщине, имеющей сына и пообещавшей к тому же родить еще одного.

Со временем произведенный не без протекции виконта де Грея в лейтенанты Артур Паккард взял четырнадцатилетнего пасынка Констанция Грея к себе на корабль и определил его в юнги. Это была суровая и жестокая школа. Их корабль сопровождал торговые суда, уходившие в сторону африканских колоний, сражался с пиратами у берегов Мавритании и в Ирландском море… Да, это была жизнь – во всех ее прелестях, скотствах и сатанинствах. Констанция уже сама видела себя в мечтах лейтенантом флота его величества, когда сторожевой бриг «Норд», командование которым принял капитан Паккард, неподалеку от Нормандских островов был неожиданно атакован испанскими пиратами. Сильно поврежденный, полузатопленный бриг с огромным трудом сумел дойти до Англии, чтобы там, у родных берегов, затонуть на каменистой отмели. Однако сам капитан Паккард рыцарской гибели своего корабля уже не видел: за несколько часов до этого он скончался в своей каюте от тяжелого ранения в грудь.

Добравшись до Ливерпуля, юнга Грей почти месяц потеряла в попытках устроиться на один из военных кораблей, но из этого ничего не получалось. Зато она сумела попасть на рыбацкую шхуну и дойти на ней до Блэкпула, чтобы оттуда почтовым дилижансом дотрястись до Уэркингтона. Там Констанция намеревалась нанять кабриолет и отбыть в имение виконта де Грея-Виндхуд.

Однако вояж пришлось на пару дней отложить. От владельца первой же таверны, в которую Констанция зашла, чтобы перекусить, она узнала, что завтра в городе ожидается важное событие: виконт де Грей женится на миссис Паккард, вдове морского офицера, лишь недавно погибшего в морском сражении. Только тогда Констанция поняла, почему виконт так спокойно воспринял замужество своей служанки и боцмана военного корабля и даже стал протекционировать ему при произведении в офицеры. Жениться на вдове морского офицера, капитана военного корабля – это ведь совсем не то, что жениться на собственной служанке.

Неизвестно, правда, на что рассчитывал виконт, то есть каким образом он намеревался вырвать свою возлюбленную из объятий никогда не бывавшего в своем доме в Ливерпуле офицера Паккарда… Неужели и впрямь предвидел, что тот очень скоро сложит голову в бою? А его, Грея, жена умрет от чахотки? Впрочем, это уже было не столь важно.

Целых две недели Констанция прожила в Виндхуде, где слуги восприняли ее, как и надлежит воспринимать сына хозяйки, теперь уже виконтессы де Грей. Однако ни сама виконтесса, ни ее муж о приезде юнги не знали. Когда же супруги прибыли в свой загородный дом, чтобы провести там несколько дней перед путешествием в Лондон, они были приятно удивлены, узнав, что здесь их терпеливо дожидается блудный сын. Констанция даже представить себе не могла, что виконт встретит ее с таким радушием. Она-то ведь и не стремилась поскорее предстать перед ним, из опасения каким-то образом повредить восхождению матери. Вдруг откроется, что на самом деле Констанций вовсе не Констанций, а «она»?

…Сон все не являлся и не являлся. Констанция поднялась, подошла к иллюминатору и, по пояс высунувшись из него, жадно вдыхала морскую свежесть. Море было спокойным, горы величественны, ночь изумрудно неповторимой и прекрасной, как сама жизнь. Чего еще хотеть, о чем мечтать морскому бродяге, в которого она уже давным-давно превратилась? Да, морскому бродяге, пирату. А ведь тогда, в Виндхуде, все могло сложиться по-иному. Виконт де Грей воспринял ее приезд как появление наследника своего дела и своих капиталов. Тем более, что он как раз собирался в Лондон, чтобы открыть там свой банк и стать совладельцем крупной фабрики. К тому же он намеревался приобрести в столице особняк, который бы стал его деловой резиденцией.

Одним словом, как она поняла со слов матери, де Грей уже основательно подготавливал свой переезд в столицу, свое «взятие Лондона», где он, при его капиталах и влиянии, вполне мог претендовать хоть на место в парламенте, хоть на министерский портфель.

Уикенд явно затягивался. Виконт был на седьмом небе. Лондон мог подождать. Все складывалось как нельзя лучше. Он женился на любимой женщине. Его сын не погиб вместе с капитаном Паккардом, как об этом сообщили вдове капитана; он здесь, он жив, молод, симпатичен и достаточно хорошо воспитан. Во всяком случае, ведет себя с достоинством, как и надлежит будущему морскому офицеру. Отчим готовил его к этой карьере, а потому заботился о том, чтобы сын побольше читал, почаще общался в офицерской среде, а все стоянки в портах виконт использовал для того, чтобы приставить к Констанцию кого-нибудь из местных учителей.

Они втроем катались верхом или просто бродили в окрестностях Виндхуда, и виконт без конца строил планы, один радужнее другого, уже тогда видя сына то управляющим своего лондонского банка, то крупным промышленником, будущим лордом или адмиралом. Констанция даже не догадывалась, что ее отец такой любитель фантазий, которые он почему-то не считал необходимым скрывать или как-то вуалировать.

Единственное, что его время от времени смущало – в разгар очередных его фантазий, которые сам он таковыми не считал, ибо все строил на трезвом расчете и реальной оценке своих сил, возможностей и капиталов, жена и сын как-то странно переглядывались и отводили взоры. Его постоянно не покидало ощущение того, что они чего-то не договаривают. Но что именно? Какую такую тайну скрывают от него?

Несколько раз де Грей то полушутя, то совершенно серьезно пытался вызвать на откровенность обоих вместе и каждого в отдельности, как бы невзначай заводя об этом разговор за обеденным столом или у себя в кабинете. Но заговорщицы упорно уходили от объяснений. Хотя обе понимали, что дальше так продолжаться не может.

18

Разоблачение должно было произойти вечером, накануне их отъезда в Лондон. Отправив из дома всех слуг, мать помогла Констанции одеться в специально приготовленный женский наряд и вместе они вошли в кабинет виконта. Поначалу де Грей рассмеялся, решив, что таким образом жена и сын пытаются скрасить сумрачность дождливого вечера.

Но когда он понял, что это вовсе не розыгрыш, а совершенно немыслимое перевоплощение почти восемнадцатилетнего юноши в дочь, то оказался в состоянии шока. Они обе испугались, как бы его не хватил удар, и в том, что отец был близок к нему, Констанция не сомневалась. Отъезд пришлось отложить еще почти на неделю, так как виконт слег и никого, кроме вызванного из города лекаря, не принимал.

– Это я во всем виновата, мама, – покаянно признала Констанция, вновь облачившаяся в такое привычное для себя мужское одеяние. – Мне не нужно было показываться здесь.

– Неправда, ты обязана была сделать это. Ведь мы и в самом деле считали, что ты погибла вместе с капитаном Паккардом. Но если смерть мужа я перенесла относительно спокойно, то по тебе сердце мое болело. Хотя в душе все еще надеялась… Ведь, как вскоре выяснилось, корабль-то затонул неподалеку от берега. Я даже просила виконта отложить нашу свадьбу, поскольку его жена тоже лишь недавно умерла в монастырской больнице. Но виконт настаивал. Он панически боялся, что какие-то силы вновь вторгнутся в наши отношения, нашу жизнь и опять помешают нам соединиться. Если говорить честно, я боялась не меньше его.

– В таком случае мне так и следовало до конца дней своих оставаться Констанцием, – продолжала казнить себя блудная дочь-юнга. – Если уж мне столько лет удавалось дурачить всех вокруг, в том числе и отчима, то почему я не могла там, в Лондоне, сойти за управляющего солидным банком? Которому не так уж и часто пришлось бы соприкасаться с членами своего правления, не говоря уже обо всех прочих?

– Нет, в Лондоне так вести себя нельзя было бы. Рано или поздно эта твоя тайна оказалась бы раскрытой, и тогда нашему семейству было бы не миновать скандала. Нас – прежде всего меня и тебя – осуждал бы не только королевский двор и весь высший свет, но и церковь. А это уже опасно. Многие видные люди могли бы попросту отвернуться от нас, и тогда виконту и мне вновь пришлось бы бежать из страны, как в свое время мы бежали из Франции. Вот этого краха виконт уж точно не пережил бы. А так у нас еще есть шанс.

– Считаешь, что он есть?

– Несомненно.

– Что же в таком случае зависит от меня? Как я должна вести себя?

– Отец хотел блеснуть в высшем свете, представляя молодого виконта Констанция де Грея? Что ж, теперь у него появился шанс блеснуть в роли отца прекрасной юной виконтессы. Иного выбора у него нет. Так или иначе, родить ему сына я уже не смогу. После моего замужества виконт постоянно навещал меня и в Виндхуде, и в Ливерпуле. И, видит Бог, я надеялась, что смогу родить сына и таким образом замолить свой грех перед ним, искупить свой святой обман. Вот только Господь, как видно, окончательно отвернулся от меня. После тебя иметь ребенка я уже не могла.

Они совещались весь вечер, затем попытались поговорить с виконтом, но тот через сиделку заявил, что не может принять их, и тогда они вновь принялись обсуждать свое положение, засидевшись до полуночи. Выход Констанция нашла сама, решительно объявив матери, что вновь переодевается в мужское платье и исчезает из дома. На сей раз навсегда.

– Только не навсегда, – возразила мать, понимая, что отговаривать дочь от этой затеи бессмысленно. Она помнила, с какой решительностью она сама переодевалась в свое время в мужское платье – из желания пробраться в Англию и отыскать там своего хозяина и возлюбленного. – Если ты и уйдешь, то лишь до тех пор, пока не станет ясно, что виконт окончательно пришел в себя, смирился с тем, что наследницей его становится дочь, а потому готов к твоему возвращению. Так что, где бы ты ни находилась, хотя бы раз в два-три месяца должна сообщать, каким образом я смогу отыскать тебя.

Констанция, конечно, дала матери слово, что будет сообщать о себе не реже чем раз в три месяца, хотя уже тогда была убеждена, что не сдержит его. Уходить она намеревалась, хлопая дверью. Весь следующий день прошел в приготовлениях к отъезду, которые держались в тайне от виконта. Узнав, что Констанция намерена побывать в Лондоне, поскольку давно собиралась полюбоваться столицей, в которую судьба еще ни разу не забрасывала ее, мать посоветовала остановиться у знакомого нотариуса, своего дальнего родственника. При этом она рассчитывала, что с его помощью Констанций Грей откроет там какое-то свое дело: то ли таверну, то ли заезжий двор. Или же станет совладельцем торговой рыбацкой шхуны.

Денег и драгоценностей, которые она дала Констанции перед отъездом, и впрямь хватило бы на то, чтобы открыть свой собственный заезжий двор или начать карьеру ростовщика. Судя по всему, это была часть тех драгоценностей, с которыми служанка виконта когда-то прибыла в Англию и то ли скрыла их от хозяина, то ли получила в виде вознаграждения; однако выяснять происхождение их Констанция не стала.

…Прервав свои воспоминания, Констанция с грустью взглянула на расплавляющуюся в горниле перевала луну и представила себе, как в такие же ночи Ирвин Рольф стоял у входа в пещеру, всеми забытый, совсем один на всем этом безлюдном острове, и с тоской смотрел на луну, на звезды, на океан, в котором месяцами не появляется ни одного паруса, ни одной пироги… Каково ему было здесь одному? Как это должно быть страшно: осознавать, что ты один на всем острове, на сотни миль безлюдного, враждебного тебе океана!

Ей вдруг показалось, что кто-то прошел рядом с ее каютой. Прислушалась: да, скрип досок под ногами, удаляющиеся шаги. Набросив на себя куртку и схватив два пистолета, Констанция в одних подштанниках осторожно приоткрыла дверь каюты. Никого! Прошла по переходу, спустилась по трапу на палубу… Это был Рольф. Он стоял у левого борта, обращенного в сторону океана, и смотрел на перевал, на луну, туда, куда только что смотрела она. Вот только появление ее самой он так и не заметил.

«А ведь если бы не заявились эти чертовы индейцы… – подумала Грей. – Там, под водопадом, или в озерце, произошло бы то, что в конце концов рано или поздно должно было произойти… Совершенно ясно, что обязательно случилось бы сегодня».

Констанция не знала, как и где именно это должно было свершиться. Возможно, она решилась бы подойти к Ирвину, когда тот наслаждался бы пресной прохладой водопада. Закрыв глаза и запрокинув голову, он стоял бы под струями воды, а потом вдруг совершенно случайно бросил взгляд в пространство перед собой и увидел… женскую грудь! Нагую женщину! Красивую, беззащитную, влюбленную. И произошло бы то, о чем он столько мечтал, плескаясь в водах залива, бродя по джунглям острова, томясь в своей отшельнической пещере.

А может, она все еще плавала бы в своем озерце или лежала на острове-валуне… А он, нагишом, ничего не подозревая…

Там, под водопадом, или на островке посреди озера, он и брал бы ее.

Закрыв глаза, Констанция попыталась представить себе, как именно это у них происходило бы. Как бы вел себя и что говорил он. Как бы вела себя и что лепетала она… Нет, скорее всего и лучше всего, если бы это произошло в воде, прямо в воде… За свою недолгую жизнь она знала лишь троих мужчин: мужа и двух случайных… Однако ни один из них никогда не брал ее в воде. Наверное, это какое-то особое ощущение.

Пытаясь возбудить свою фантазию и разогреть чувства, Констанция придумывала все новые и новые ситуации, все новые позы, в которых должна была происходить их первая любовная связь. Ей это нравилось. Мечтания разогревали кровь, и женщина не спешила отказываться от них, как от девичьих грез. Хотя и чувствовала себя при этом не совсем комфортно. Уже хотя бы потому, что осуществлять или не осуществлять любую из своих фантазий – было сейчас исключительно в ее воле. Стоило только раскрепоститься, открыть Ирвину свою тайну и избрать место для любовной встречи…

«Ну, если, находясь наедине со своим бароном на огромном безлюдном корабле, в заливе, обрамленном дикими берегами, ты еще мучаешься по поводу того, где и как предаваться любви с ним!.. – саркастически одернула себя Констанция. – Тогда дела у тебя действительно плохи, и вряд ли кто-либо способен помочь тебе в этом».

19

– Вы кого-то поджидаете, мистер Рольф? – решила Констанция нарушить собственное, становившееся слишком тягостным для нее, молчание.

Прошло несколько секунд не менее тягостного ожидания, прежде чем капитан ответил:

– Можно предположить, что рассвета. Больше ждать здесь некого.

– Не спится, – подступила Констанция на несколько шагов ближе к Рольфу.

– Колдовская ночь Острова Привидений. Как бы меня ни убеждали потом, никогда не поверю, что где-то, в какой-либо другой части мира сего, ночи могут быть точно такими же. Возможно, нынешняя не самая изумительная, но поверьте: это что-то непередаваемое.

– Уже верю, господин барон.

– Мне пришлось побывать во многих краях, и можете себе представить…

– Я ведь уже поверил вам, барон, – мягко, чисто по-женски прервала его Грей, стараясь не позволять капитану слишком увлекаться описаниями ночи, колдовская магия которой будоражила ее не менее, чем самого капитана.

– А вот вам стоило бы поспать, – недовольно заметил Рольф, очевидно, обидевшись за то, что штурман не позволяет ему излить свою душу. – Судя по тому, как вы устали, к подобным весельным переходам вы еще не привыкли.

– Вас тоже трудно заподозрить в том, что несколько последних лет вы провели в роли гребца на весельной галере.

«Дьявол меня растерзай, что я несу?! – тут же ужаснулась Констанция. – Почему мы ни разу не можем поговорить с Ирвином по-человечески?! Почему из-за любого пустяка ты начинаешь вести себя, как норовистая необъезженная лошадь? Но, может быть, потому и лягаешься, что, несмотря на свое семимесячное замужество и двух ухажеров, так и осталась необъезженной?..»

Почувствовав, что разговор не клеится, Рольф тоже умолк.

Подойдя еще ближе, Грей привалилась спиной к прохладной влажноватой мачте и долго смотрела на звезды, на угасающее кострище луны, тлеющее на южном отроге перевала; на черный створ пролива, из которого доносился шум океанского прибоя. Если бы не сей грохот, место это вообще казалось бы задворками рая.

– Коль уж вы опасаетесь появления туземцев и решили покараулить, то позвольте сделать это мне, капитан, – покаянно предложила Грей, надеясь вернуть себе расположение барона.

– Я действительно караулю, но не аборигенов, а собственную бессонницу. К сожалению, в последнее время приходится наслаждаться этим занятием все чаще. Не пойму только, к чему бы это.

– Тоска по Британии.

– Возможно. Пока однажды на рассвете я не обнаружил в бухте «Адмирала Дрейка», все мое бытие представлялось как-то по-иному. Я уже начал привыкать к своему отшельничеству и к тому, что Остров Привидений отведен мне Всевышним, как гробница – фараону.

– Так давайте сожжем его. Или загоним в пролив и там затопим, а сверху забросаем камнями, чтобы впредь ни один корабль не смог войти в эту бухту и потревожить наше с вами отшельничество.

– Затопить «Адмирала» в проливе, сделав бухту недоступной для судов? А что, это действительно обезопасило бы Бухту Отшельника. Стоит подумать. Но в общем-то… выбросьте подобные мысли из головы, ибо ровно через месяц взвоете от тоски. Этот затопленный корабль будет являться вам во сне и наяву, как самое жуткое видение… Ладно, штурман, – недовольно остановил себя капитан, не желая продолжать разговор. – Идите, отдыхайте; можете считать, что я вас караулю.

«А ведь вождь кобарро прав, – с досадой подумала Констанция. – Этот белый – слепец. Все они слепцы. Даже если бы я оделась во все женское или, наоборот, разделась до всего женского… и то вряд ли они поняли бы, кто, какая ценность перед ними. Дикарь. Полуслепой, полуодичавший от своих мечтаний монах-отшельник!»

Грей хотелось придумать для Рольфа еще какое-то прозвище, более оскорбительное, но, как назло, ничего такого в голову не приходило. Она и в самом деле чувствовала себя измотанной, руки и ноги ныли от усталости. На ладонях ожили старые мозоли.

– Если уж вам слишком тоскливо, капитан, давайте зайдем ко мне, выпьем немного вина, – несмело предложила она и замерла, ожидая ответа Рольфа.

– Благодарю, штурман. Понимаю, что вам грустно. Но у меня было время привыкнуть к одиночеству.

– Или пригласите к себе, – еще более неуверенно, переступая через саму себя, посоветовала Констанция.

И вновь тягостное молчание. Лишь когда Грей решила, что вообще не дождется никакой реакции мужчины, которого она уже откровенно, в открытую, как могла, соблазняла, тот проворчал:

– Очевидно, я настолько привык к одиночеству, что теперь придется привыкать к обществу. Пусть даже очень приятного тебе человека.

«Это он так демонстрирует свое воспитание! – фыркнула Констанция, решительно направляясь к себе в каюту. – Ну и стой, прозябай тут, полуослепший, ни черта не смыслящий дикарь-отшельник!»

20

…Нотариус Якобсон – приземистый широкоплечий здоровяк лет пятидесяти, с багровым лицом и крупным, тоже багровым, носом – встретил Констанцию довольно приветливо. Он как-будто уже все знал: и о ее мытарствах по морям, и о замужестве своей родственницы, Кэрол Керд-Паккард, и о том, что сын ее прибыл в Лондон, чтобы, удачно разместив немалые средства, обеспечить себе будущее.

Говорить с этим умудренным знанием законов, жизненным опытом и человеческими пороками юристом было просто и легко. Он как-то сразу располагал к себе, вселяя доверие не только к своей особе, но и ко всему окружающему миру. Капиталом Констанции он распорядился очень быстро и благоразумно: часть, под солидный процент, занял сыну известного генерала Питеру Джерди, получившему в награду за завоевания отца огромные плантации и золотоносный рудник в Вест-Индии; еще две части поделил между успевшим разбогатеть на мануфактурах промышленником и владельцем судоверфи. Все они, по желанию Грей, должны были вернуть ей эти деньги по долговым распискам лишь через пять лет, зато с солидными процентами. Кроме того, каждый из них обязывался в случае необходимости предоставить ей работу на любом из своих предприятий. На этом настоял предусмотрительный Якобсон, твердо знавший, что не век же Констанцию Грею скитаться по морям.

– Трудно сказать, как вы проведете эти пять лет, господин виконт, – сказал нотариус, когда все дела были улажены, – но прекрасно могу представить себе, как вы станете жить, когда вернетесь в Лондон после указанного срока. Боюсь, что одним лондонским повесой в нашем королевстве станет больше.

Уже можно было прощаться, но Констанция замешкалась, растерянно замялась.

– У вас осталась еще какая-то сумма?

– Лишь та, что крайне необходима мне, пока я не стал сам зарабатывать себе на хлеб.

– В таком случае смею предположить, что вы сказали мне не все, что должны были сказать человеку, поверенному в ваших делах.

Молчание было долгим, тягостным и отвратительно неловким.

– Не все, мэтр, – наконец решилась Грей. – Я скрыла от вас, что на самом деле я – девушка. Мисс.

Разговор происходил в небольшой таверне, почти в центре Лондона, за кружками пива. Более неподходящего места для подобного признания придумать было просто невозможно. Однако Якобсон оказался на высоте своей мудрости. Снисходительно и в то же время осуждающе осмотрев ее, он изрек:

– Самой большой тайной для меня всегда оставалось стремление людей любой пустяк из своей биографии превращать в великую многострадальную тайну.

– Что вы хотите этим сказать, мэтр?! – ужаснулась Констанция, мысленно согласившись с тем, что тайна сия и в самом деле многострадальная.

– А то, что мне с самого начала было ясно, кто передо мной, мисс Грей. Виконтесса де Грей.

– Как?! Вы… вы знали, что я – девица?!

– Еще как знал.

– Но в своем письме мать об этом не сообщала. Разве что она поделилась этой нашей тайной раньше…

– Не идеализируйте свою матушку, Констанция: раньше она тоже не делилась. Но если бы вы не признались мне в этом, а я оказался бы менее догадливым, все ваши долговые расписки могли бы стать через пять лет фикцией. Ибо любой из этих благородных людей, кто установил бы, что вы, простите, женщина, тотчас же на суде, под присягой, поклялся бы, что никогда не имел с вами – гнусной самозванкой – никаких дел. А в доказательство предъявил бы расписку на имя мистера Констанция Грея.

– Вы так считаете?

– Так считает закон. А еще – на подобную, хоть и малейшую, оплошность рассчитывает всякий, кто оказался под жестокой, разорительной пятой кредитора.

– Что же тогда делать?

– Ждать пять лет. Всего лишь.

– Но ведь…

– К вашему счастью, вы имеете дело с нотариусом Якобсоном. Долговые расписки, которые отныне, по вашему решению, будут храниться у меня, выписаны на имя виконтессы Констанции де Грей, а также на мое имя. То есть в конфликтной ситуации ваши долги, при вашем письменном поручении, я смогу получить лично. И мой вам совет: никогда не превращайте в тайну то, что надлежит знать Господу и нотариусу.

Поблагодарив и отблагодарив Якобсона, Констанция еще недельку пожила в Лондоне, в одной из припортовых гостиниц, а затем записалась добровольцем-кадетом в пехотный полк, направлявшийся на службу в Фламандию, в Бреду.

…В последний раз взглянув на растворявшуюся в синеватой ночной дымке фигуру капитана Рольфа, Грей скрылась в проходе, ведущем к избранной ею каюте. Что ж, у него свои воспоминания, у нее свои. Видно так уж суждено, чтобы и эту ночь они провели порознь. Может, это и к лучшему. Она не собиралась повторять ошибки Анны. Та решила преподнести себя сразу, напористо, рассчитывая на то, что покорит сердце истосковавшегося по женской ласке барона быстро и навсегда. Кто знает, возможно, эта первая их ночь и запомнится им обоим, но только она уже никогда больше не повторится. Насладившись плотью Анны, Рольф тотчас же остыл к ней. Верила… Хотелось верить, что остыл.

Нет, она, Констанция, будет предусмотрительнее. Осторожнее. Если бы речь шла лишь о том, чтобы усмирить свою плоть – а Констанция уже приучила себя кое-как усмирять ее, – тогда все было бы проще. И этим мужчиной не обязательно был бы Рольф. Им вполне мог стать, например, тот же Гунн. Однако ей нужен был не Гунн и не Лорд-Висельник, а именно Рольф. Она боялась потерять этого мужчину. Боялась уже сейчас, еще до конца не познав и еще, собственно, не заполучив его.

Вернувшись к себе в каюту, Грей запер дверь и сказала себе, что не откроет ее до самого утра, даже в том случае, если капитан вздумает ломиться в нее. Не откроет уже хотя бы из обычной, вульгарной женской мстительности.

…Во Фландрии в кадетах она продержалась недолго. Дослужиться там, в пехотном полку, до офицерского чина она не могла, поскольку сама служба в пехоте казалась муторной и недостойной ее. Возвращаться же на флот, чтобы и впредь ходить юнгой на военном корабле, было уже поздно. А наниматься матросом – слишком опасно. Вдобавок ко всему она неожиданно влюбилась. Во фламандца. Командира эскадрона фламандских драгун, которого успела приметить во время одного из боев, когда драгуны неподалеку от Бреды пришли на помощь ее батальону и буквально спасли его от гибели, отбросив наседавших испанцев.

Стоит ли удивляться, что поначалу любовь ее была неразделенной, поскольку красавец драгун понятия не имел, кто перед ним. Зато Констанция успела привязаться к нему и как мужчина – слишком уж храбрым, волевым и благоразумным представал перед ней ее Огюст, – и как женщина. Открыться же ему решила напропалую и безоглядно: однажды они хорошо посидели в компании офицеров-фламандцев, в которой Огюст представил ее как своего друга и дальнего родственника, а затем, наняв экипаж, Констанция отвезла явно переусердствовавшего в пьянке драгуна на его квартиру. А то, что какой-то пехотинец остался переночевать у своего друга-драгуна, особых подозрений у хозяина постоя не вызвало.

Проснувшись на рассвете по какому-то наитию, Огюст уселся в кровати и отдернул одеяло. Перед ним лежала оголенная, Самим Богом ниспосланная ему женщина. Она не спала, а выжидающе-виновато смотрела ему в глаза. Возможно, драгун тотчас же набросился бы на нее, ибо чувствовал себя не таким уж разбитым – случались попойки и поосновательнее, – но женщина эта была в облике англичанина, кадета-пехотинца. Решив, что это привиделось ему с похмелья, лихой драгун набожно перекрестился, с головой укутался в одеяло и вновь уснул.

Прошло еще не менее часа, прежде чем он проснулся, но уже от нежных прикосновений женщины. Опять увидев все то же полубредовое обличье назойливого пехотинца, драгун еще раз попытался было спастись от соблазна крестным отречением, однако Констанция властно придержала его, уложила на спину и, взобравшись на него, принялась осыпать такими поцелуями, что драгун понял: пора и в самом деле просыпаться.

И все же тогда, в первый раз, брали не ее, брала она. С азартом, жадностью, искуплением за все то воздержание, которое пришлось выдержать ей до сих пор; с местью за глупо истраченную юность и погубленные девичьи грезы.

21

Странное перевоплощение кадета Констанция Грея в смазливую девицу, которая тотчас же влюбилась, было воспринято в полку как одно из чудес света. Кто-то даже порывался тотчас же вызвать драгуна-фламандца на дуэль, однако друзья-офицеры вступились за него; кто-то лил слезу по поводу того, как это он сам не сумел рассмотреть-догадаться. Еще бы: кому не хочется иметь такую бедовую, надежную жену?

Но закончилось все тем, что накануне венчания офицеры и солдаты пустили шапку по кругу, чтобы собрать Констанции на приданое. Оно и впрямь получилось солидным. Присовокупив к нему свои собственные деньги, Огюст Редвуэль, вслед за Констанцией, вышел в отставку и приобрел почти в самом центре Бреды, у крепостной стены, таверну, которую они назвали «У пехотинца Констанции». А поскольку с первых дней хозяйничанья в ней Огюста и Констанции таверна начала обрастать легендами, связанными с их браком, то вскоре сие заведение стало любимым местом всех офицеров гарнизона и местной знати.

Словом, Редвюэли процветали. Сложись все по-иному – и, возможно, она, Констанция, до сих пор оставалась бы в Бреде, превратившись в местную матрону, покорительницу мужских сердец. Однако на землю Фламандии неожиданно пришло перемирие, английский гарнизон был выведен из города, а случилось все это в дни, когда ее Огюст буквально догорал от невесть откуда свалившейся на него хвори.

Похоронив мужа-фламандца и вновь перевоплотившись в Констанция Грея, она поняла, что ей, англичанке, оставаться во Фландрии небезопасно. Быстро продав таверну, дом и небольшую ферму мужа в двадцати милях от Бреды, она сумела довезти всю солидную сумму золотых до Лондона и передать своему покровителю-нотариусу. Вновь вернувшись во Фландрию, чтобы уладить кое-какие свои дела, в том числе и связанные с еще одним, спорным наследством мужа, она затем нанялась в качестве матроса на голландский парусник, идущий с товарами в Вест-Индию.

Кроме всего прочего, Констанция рассчитывала отыскать в этих заморских краях некоего Томаса Джексона и предложить ему выполнить условие долговой записки, то есть подыскать какую-либо более-менее подходящую должность, которая бы позволила ей обойтись без скитания по морям на пиратских и каперских судах. У промышленника, имеющего столько земли и столько всяких предприятий и контор, обязательно должна была найтись какая-то доходная должность. Ну, хотя бы охранника плантаций…

Констанция прислушалась. Почудились шаги у самой каюты. На минуту замерла, оцепенела, прислушиваясь к каждому шороху. Нет, всего лишь причудилось… Не зря существует поверье, что ночами по кораблям разгуливают привидения матросов, которых когда-то повесили на рее. Очевидно, только что она обнаружила дух одного из этих несчастных. Да только что ей до духов, если хотелось тела Рольфа?! Впрочем, тоже «одного из этих несчастных». Убедившись, что вламываться в ее каюту «дух» не собирается, Грей вновь предалась воспоминаниям.

…На одном из островов, неподалеку от Мавритании, на корабль завели около сотни черных рабов – в основном молодых девушек, которых должны были доставить в голландскую колонию в Вест-Индии. Девушки оказались на удивление рослыми, статными, а некоторые из них даже по-настоящему красивыми. Однако трогать их запрещалось под страхом смертной казни. Даже капитан и штурман, которые все же завели себе одну любовницу на двоих, и те пытались грешить скрытно, всячески отрицая это нарушение святого корабельного правила.

И все же неподалеку от Ямайки, по поводу какого-то праздника, да еще в связи с тем, что корабль чудом удалось провести сквозь мощнейший ураган, капитан разрешил команде слегка поразвлечься. Для этого были отведены сутки. Всего одни сутки. Маловато, конечно. Тем более что на каждых пятерых членов команды приходилась всего-навсего одна женщина. Очередность устанавливали по жребию, как и самих женщин тоже выбирали по жребию.

Его пятерке досталась уже довольно зрелая мулатка с удивительно правильными чертами лица – разве что лоб был слегка удлинен, приплюснут и как бы заострен кверху. А еще поражали ее чуть раскосые миндалевидные глаза. В отличие от других женщин, жребий свой она восприняла удивительно спокойно и не скрывала радости по поводу того, что первым ей достался молодой симпатичный матрос, которого она уже давно приметила и которому даже пыталась игриво улыбаться.

Констанции она тоже, в общем-то, понравилась, хотя Грей смутно представляла себя, что они будут делать, оставшись тет-а-тет в отведенной им на два песочных часа каютке, на нижней палубе, почти в трюме. Однако отказываться было опасно. У кого-то это вызвало бы подозрение, у кого-то насмешки, а того и другого ей следовало избегать. Констанция вообще старалась быть, как все, не привлекая к себе никакого особого внимания. Тем более что команда состояла почти исключительно из голландцев, а она числилась англичанином.

Нгант, как назвала себя африканка, уже неплохо владела английским. Стоило им остаться в каюте вдвоем, Констанция тотчас же спросила, была ли она замужем.

– Эйля! Была, – неспешно ответила Нгант. – Шестеро мужей.

– Шестеро? – удивилась Грей. О многоженстве она, естественно, была наслышана, но чтобы одна женщина…

– Шестеро, – спокойно подтвердила африканка, снимая с себя юбку, наподобие тех, которые любили носить испанские цыганки. Они – братья. Женился старший. Но мужьями стали все шестеро.

– У вас что, так заведено?

– «У вас так заведено», – повторила Нгант. – И еще белый хозяин. И его управитель.

– Так всего их было восемь?

– Их было восемь.

– И ты жила с ними постоянно?

– Нгант жила постоянно, – избрала африканка очень верную тактику разговора с любым иностранцем: услышав вопрос, старательно повторять его. Если, конечно, ответ должен быть утвердительным.

– Как же ты попала сюда? – Вместо ответа Нгант кисловато, но в то же время совершенно беззаботно, ухмыльнулась. – Провинилась перед белым хозяином?

– Эйля! Провинилась! Некоторых забивали плетями, продавали в другое племя или привязывали к дереву, чтобы их съедали звери. Мне здесь хорошо, – добавила она еще увереннее.

– А дети у тебя были?

Нгант решительно и все так же беззаботно повертела головой.

– Восемь мужей и ни одного ребенка?

– Эйля! Ни одного! Восемь мужей – и ни одного! – скорчив дурашливую гримасу, она пожала плечами, как бы говоря: «А что я могу поделать?!»

– Наверное, в этом-то и состояла твоя вина?

– В этом состояла вина. Мужчины решили, что я дурачу их и не хочу иметь детей. – Эту фразу она проговорила медленно, старательно и почти без акцента выговаривая каждое слово. Очевидно, не раз приходилось слышать ее из уст белых мужчин. – Но было еще… Нгант считали колдуньей.

– С чего вдруг?

– Меня любили все мужчины племени. Все мужчины, которые когда-либо видели меня. Ты ведь тоже любишь меня.

– Можешь считать, что все, кроме меня.

Нгант вновь скорчила смешливую рожицу и повертела перед своим носом указательным пальцев, мол, ты один-единственный из мужчин, который не влюбился в меня.

– Матрос говорит неправду.

– Советую поверить.

– Советую поверить, – согласилась Нгант, так и не поверив этому молодому красивому мужчине. Судя по всему, она действительно была убеждена, что ни один мужчина попросту не способен не любить ее.

«Мне бы твою самоуверенность, – искренне позавидовала ей Констанция. – А что, очевидно, всякая знающая себе цену женщина только так и должна вести себя. Быть о себе такого же мнения».

Тем временем африканка сняла с себя последнее, что на ней было – набедренную повязку, и только теперь Констанция «увидела» ее как женщину. Выглядела она довольно молодо, очевидно, значительно моложе и свежее, нежели была на самом деле. Тлен трюмного заточения и ностальгии еще совершенно не коснулся ее.

Природа наделила тело Нгант какой-то исключительной пропорциональностью. Ноги были в меру длинными и мускулистыми, ягодицы вызывающе оттопыренными и очень «удобными» для любовных игрищ; живот слегка выпячен, но упруг и без каких-либо жировых складок; две груди напоминали половинки спелого кокосового ореха, а покатые грациозные плечи плавно, двумя изысканными линиями, соединялись с шеей.

Не удержавшись, Констанция слегка вздрагивающими пальцами прикоснулась к ее шее, провела ими по груди, дошла до низа живота. Им обоим была приятна их близость, и они даже не пытались скрывать этого.

За перегородкой одна из пар уже наслаждалась греховной страстью, и оттуда доносилось яростное рычание мужчины и томное постанывание женщины, а вся каюта, казалось, ходила ходуном. Справа от них, на палубе, матросы пили за здоровье их мудрого капитана и напевали какую-то явно пиратскую песню. Прямо над ними ревматически постанывала под порывами ветра бизань-мачта. Но все это был иной мир, отгороженный от их «мира на двоих» простенками, палубами, снастями.

В жизни Констанции случалось немало всяких курьезных случаев, связанных с тем, что порой приходилось буквально отбиваться от назойливых поклонниц. И всякий раз она отторгала их если и не с откровенной брезгливостью, то уж, во всяком случае, без сожаления. Но то, что происходило сейчас между ней и этой полунегритянкой-полуарабкой, привносило в ее любовно-сексуальный опыт нечто совершенно новое и пока еще неосмысленное.

Все еще не решаясь открыться Нгант, Констанция уложила ее на некое подобие топчана, а сама присела рядышком. Разжигая партнершу и саму себя ласками, Грей постепенно довела себя до экстаза, и когда многоопытная африканка почувствовала это, она неожиданно обхватила ногами стан Констанции, буквально затащила на лежанку и заставила покрывать поцелуями ту часть женского таинства, прикасаться к которой губами до сих пор англичанка еще никогда не решалась.

По всей вероятности, Грей попросту упустила тот момент, когда еще могла контролировать свою страсть и свои поступки, поскольку Нгант уже полностью властвовала над ней, ее руки запутались в волосах Констанции и становились все требовательнее, а стан изгибался в таком невероятном абрисе, на который только способно было тело этой черноволосой пантеры.

22

Предавшись женскому озорству и чувственной слабости, Констанция позволила Нгант как-то незаметно оголить свою грудь, а затем уложить рядышком с собой и стащить брюки. Больше всего Грей потрясло то, что, открыв в ней женщину, эта черная пантера, казалось, совершенно не удивилась или, по крайней мере, никак не выдала своего удивления. Поласкав партнершу точно таким же образом, каким Грей только что ласкала ее, африканка слила свое тело с телом белой и повела себя, как подобает мужчине: решительно, напористо и в то же время нежно. Порой Констанции казалось, что и ощущала она ее в своем лоне, как можно ощущать только мужчину.

– Неужели тебя не поразило, что на самом деле перед тобой женщина, а не мужчина? – спросила Грей, когда их обоюдная страсть несколько улеглась, а песочные часы все еще показывали, что для любви и взаимопонимания у них осталось целых полчаса.

– Совершенно не удивило. Обрадовало.

– Так ты, что, догадалась, то есть раскусила меня, еще до того, как раздела?

– Ты ласкала так, как мужчины не ласкают. Я подумала: «У меня было восемь мужей и еще несколько мужчин. У него же было несколько женщин и ни одного мужчины».

– Постой, при чем здесь мужчина?

– Как, разве мужчины у вас на корабле не ласкают мужчин?!

– Не знаю, – резко, брезгливо помотала головой Грей. – Я этим не занимаюсь и не интересуюсь. А вот муж у меня был. Тут ты не права. А ты… ты уже бывала с женщинами?

– У тебя был муж?

– Ты спросила так, будто у меня вообще не могло быть мужа.

Нгант приподнялась на локте, повела пальчиками по ее груди, потерлась своей грудью о ее, согрела теплом своего тела низ ее живота и только тогда решительно покачала головой:

– У тебя не могло быть мужа.

– Но он был.

– Тогда это был муж, но не было мужчины, – продемонстрировала Нгант два ряда изумительно белых, ровных, острых, как у молодой хищницы, зубов. – Это я, я – твой первый мужчина!

– А ты не слишком самоуверенна?

– Я знаю, когда женщине хорошо. И знаю, что со мной тебе было очень хорошо.

– О-ля-ля, гореть нам с тобой в аду, – не решилась спорить с ней Констанция.

Нгант понятия не имела, что такое «ад». У нее были свои боги и свои верования. А еще свое понимание жизни, любви, нежности и страсти. Оставаясь верной этим понятиям, она отдавалась Грей со всей своей африканской страстностью, наслаждаясь при этом жизнью – какой бы муторной они ни была за перегородками этой каюты и за бортом этого судна.

– А у тебя уже была… женщина. Это чувствуется.

– Была женщина, чувствуется… – с самодовольной игривостью подтвердила Нгант. Казалось, не существует в интимной жизни ничего такого, что бы могло обескуражить ее или хотя бы вызвать тень стеснительности.

– И кому же так повезло? Некой пылкой негритянке?

– Пылкой англичанке.

– Англичанке?!

– Графине.

– Так это англичанка-графиня обучала тебя всему тому, чем ты поучаешь сейчас меня?

– И всему тому, чему не поучаю.

– Мне-то казалось, что таким страстям и таким нежностям подвержены только африканки.

– Африканки нетерпеливы. Они, как львицы в момент любовных игрищ: или недоступны, или же сгорают в своей собственной страсти. Африканки не умеют ласкать. На это у них попросту не хватает времени. Их удовлетворяет только спаривание с мужчиной. Много раз, до истощения. Африканке некогда ласкать своего мужчину, и он никогда не станет ласкать свою женщину. Этому меня не обучали.

– Кто же она была, эта графиня? Где и как вы познакомились? И как долго длилось ваше знакомство?

– Долго. Она была женой моего хозяина, графа Дейтона которого не любила и не подпускала к себе, как тигр не подпускает тигрицу, ожидающую приплода. Хозяин очень страдал от этого. Конечно, иногда он спал со мной, но я для него была лишь женщиной для страсти. Она же, его жена, была женщиной для молитв.

– «Женщиной для молитв»… Никогда не слышала такого определения.

– Не слышала, да…

– Это он так говорил о своей графине: «Женщина для молитв»?

– Нет, он называл свою Элен «негритянской шлюхой». Только так. Когда бывал со мной – всегда только так. Но однажды Нгант видела, как он молился – хозяин называл это «молитвой» – женщине с ребенком на маленьком портретике, который висел у него в большой комнате. Мы тогда еще не были с ним в кровати, и он еще не ухаживал за мной. Но Нгант спросила, почему женщина, которой он молится, не похожа на его жену. Он ответил, что это не его жена, а Дева Мария. Тогда я спросила, почему же он избрал «женщиной для молитв» эту Деву Марию, а не свою жену или ту женщину, которую он любит и которую всегда хочет видеть в своем доме и своей постели?

– «Женщина для молитв»… Как необычно это сказано, – мечтательно признала Констанция, выслушав рассказ африканки. – Это должно стать мечтой всякой женщины: сделать так, чтобы для своего мужчины стать женщиной для молитв. Но, насколько я поняла, граф Дейтон не согласился с тобой. И так и не превратил свою жену в «женщину для молитв»?

– Он так и не понял, о чем я говорила ему. И еще долго не понимал. А когда понял, его жена уже не желала, чтобы мужчиной, который должен молиться на нее, был граф Дейтон. А еще она стала опасаться, как бы этой женщиной не стала для графа я.

– Странная история. Как в рыцарском романе. Такую и в самом деле можно описать в книге.

– О ней напишут «Библию»?

– Перекрестись: о таких беспутствах, какие вы творили там, у себя в джунглях, ты и супруги Дейтоны, в Библии не пишут.

– Почему? Графиня Элен Дейтон говорила, что в Библии написано все и обо всем.

– Это она так решила, что «все и обо всем». Если бы там было все это описано, она была бы не Библией, а какой-то там Сатано-библией. Впрочем, тебе, нехристианке, этого не понять. Лучше расскажи, как вы впервые оказались в одной постели с графиней Элен. Только коротко, у нас очень мало времени.

– Только с графиней? А с графом?

– О том, как с графом, можешь не рассказывать. С ним ты оказалась, как оказывались многие другие рабыни до и после тебя. Как в конце концов оказывается в чьем-то мужском ложе каждая из нас. А вот как ты умудрилась пройти через чистилище белой и высокородной леди – это любопытно. Где произошло это?

– На корабле.

– Как… на корабле?! Откуда там взялся корабль? Вы ведь были где-то в глубине джунглей.

– В глубине джунглей.

– А корабль? Он-то откуда взялся?

– Он взялся на реке. Небольшой корабль – на большой реке. Мы с графиней отвозили ее больную племянницу к доктору, туда, где было много английских солдат и где ее муж был офицером. Мы плыли туда по реке, на корабле. Началась гроза и страшный ливень. Корабль остановился. Графиня позвала меня к себе, поскольку очень боялась молнии. Молния вскоре перестала, но мы так и остались с ней в одной каюте и в одной постели.

– А потом вы еще много раз бывали вместе, и кончилось все тем, что однажды граф узнал об этом.

– Но сначала графиня застала Нгант в постели с графом. В хижине охранника плантации, неподалеку от нашего дома. Это было еще до того, как Нгант с Элен плыли на корабле по большой реке. И тогда Элен била его ладонями по щекам, а меня – плеткой по спине. А затем уже граф застал нас двоих, неожиданно вернувшись из форта, где много английских солдат и где он должен был ночевать у своего родственника-офицера.

– И кто кого хлестал по щекам на сей раз?

– На сей раз они оба хлестали Нгант. Уж не помню, как и чем. Они решили, что это Нгант соблазняет их обоих. И что это из-за Нгант они так холодны друг с другом и Элен никак не может стать для графа «женщиной для молитв». А еще они оба собрались уезжать из этой усадьбы в город, к морю. Но перед отъездом граф сначала продал в рабство четверых из шести моих братьев. А затем – и меня.

– Какая же дивная и чувственная была там у вас любовь! – иронично подытожила ее рассказ Констанция. – И запомни: если ты вздумаешь кому-либо – то ли матросам, то ли своим черным – проговориться, что я – женщина, мне придется продать тебя в рабство еще раз. Но теперь уже навсегда.

Нгант в последний раз прошлась поцелуями по всему телу Констанции, затем легла рядом с ней и, закинув руки за голову, мстительно улыбнулась.

– Нет, – молвила она. – Нгант не станет продавать тебя в рабство капитану и его людям.

– Мер-завка! – незло огрызнулась Констанция, признавая, что женщина эта мудра и хитра, как престарелая настоятельница монастыря кармелиток.

– Нгант не мерзавка. Нгант не станет продавать тебя. Она сделает тебя своей «женщиной для молитв».

– Ты – меня?! Женщиной для молитв?!

– А ты купишь Нгант и сделаешь свой рабыней. Тогда я не достанусь многим другим мужчинам, которые захотят меня на плантации белого хозяина.

Взгляды их – переливы бирюзовых звезд и сияние двух черных алмазов – на несколько мгновений скрестились.

«А ведь у нее созрел целый план, – удивилась Констанция. – Пока ты предавалась ее ласкам, сгорая в них, как рождественская свеча, она продумала, как бы нам остаться верными друг другу, спасти и помиловать друг друга, сохранить наши отношения в будущем».

– Ты ведь понимаешь, что это невозможно. Я – моряк. На корабле рабынь не держат.

– На корабле их не держат. Рабынь держат на берегу.

– Но я-то на корабле.

– До тех пор, пока ты не на берегу.

– Но ведь у меня нет плантаций. И нет дома.

– У нас будет маленькая плантация в джунглях. И маленькая хижина. И двое мужчин. Твой – и мой, мой – и твой, – озорно погарцевала она пальцами по груди Грей. При этом, скрещивая пальцы, она давала понять, что «мой» означает «и твой». – Не для молитв. Для работы.

– Но у меня нет денег.

– Неправда, немного денег у тебя есть, – постучала Нгант указательным пальцем по грудной клетке Грей. – Поговори с капитаном. За то, что ты работала у него, он заплатит тебе мной.

Грей очумело смотрела на африканку и молчала. Теперь-то она понимала, почему в деревне ее считали колдуньей и хитрушкой. Но то, что она предлагала, и в самом деле выглядело заманчивым.

– Я подумаю, – задумчиво пообещала она.

– Если он не отдаст, ты соберешь деньги, много денег, и купишь Нгант.

В дверь постучали. Грубо и требовательно. Там не намерены были терять ни минуты.

Констанция взглянула на песочные часы. В верхней части – ни песчинки. Такие же часы наблюдали и те, кто томился ожиданием своей очереди. Получалось, что они с Нгант явно заболтались.

Игриво скорчив капризные рожицы, женщины с тоской взглянули друг на друга.

– Их будет у тебя еще четверо, Нгант. Целых четверо. Так решили, я ничего не могу сделать для тебя.

– Их будет всего четверо, – растопырила элегантные пальчики африканка, сразу же заставив Констанцию вспомнить о ее шести законных мужьях и приблизительно стольких же белых любовниках, которые предпочитали ее своим женам.

«Мер-зав-ка!» – игриво прошлась по ней взглядом Грей и вдруг, без стыда и совести, позавидовала… Но не мужьям-любовникам, а удивительной отчаянности и беспечности этой африканской львицы.

– Все-все, я ухожу, – кивнула Грей в сторону двери, которая вновь содрогалась под ударами нетерпеливых мужчин. – Ты тут с ними не очень любезничай, – попросила она Нгант, не сумев подавить в себе ревности.

– Ты была моей «женщиной для молитв». Нгант станет их «мужчиной для молитв», – по-заговорщицки понизив голос, пообещала африканка.

– Как это?

– Мужчины глупые. Они будут брать Нгант так, как обычно мужчина берет мужчину, и думать о том, какая прекрасная женщина им досталась. Они будут «умирать» на мне, как я захочу.

– Мне придется многому поучиться у тебя, Нгант.

– Ты была для меня «женщиной для молитв». Они – мужчинами для… – нервно пошевелила африканка пальчиками, подбирая нужное слово.

– Для работы? – улыбнулась Грей.

– Эйля, для работы! – звонко рассмеялась африканка. – Это, конечно, неверно, – заливалась она обворожительно-бархатным смехом. – Нгант хотела сказать не так. Но… «мужчина для работы». Здесь не плантация, и все же очень верно: «мужчина для работы»! Хотя Нгант хотела сказать, что мужчина, как в Библии. Каяться.

«Ты была для нее “женщиной для молитв”, они же будут для нее “мужчинами для покаяния”», – догадалась Констанция, поспешно облачаясь в мужское одеяние.

23

«Черный принц» появился из-за мыса столь стремительно, словно преследовал уходящий от него фрегат[19]. Лишь заметив его нос, «нормандцы» поняли, как непростительно затягивали они отход плота и как убийственно рисковали при этом.

– Посмотрите, у него четыре мачты! – воскликнула Анна Норвуд, указывая рукой в сторону гористого мыса, из-за которого к тому мгновению появилось только три. – Он огромен!

– Линейный корабль. Самое крупное боевое судно, – сплюнул за борт Гунн-Истребитель, высказывая тем самым презрение не столько к судну, сколько к испанцам. – Они привыкли возводить по три палубы, а надстройки у них, как голубятни. Не военный корабль, а плавучий замок с гаремом.

Теперь, зная, как Гунн относится к испанцам и всему испанскому, Анна не удивилась бы, даже если бы боцман раскритиковал идеальнейшее из созданных ими судов.

– Все же мне хотелось бы оказаться на таком корабле. Наверное, на нем чувствуешь себя уютно, а главное, защищенно.

– Да уж, уютно. Особенно на рее, – еще презрительнее сплюнул боцман и, поднявшись на переход между кормовыми надстройками, внимательно всмотрелся в пространство у мыса Крушений.

К его величайшей радости, плот уже скрылся за южной оконечностью, и можно было надеяться, что Рольф и Грей окажутся достаточно проворными, чтобы войти в бухту раньше, нежели «испанец» поравняется с «Нормандцем».

– А теперь слушайте меня, бездельники! – обратился Гунн к своей команде. – Видите вон те два бочонка? Они полупустые, но пороха в них достаточно, чтобы превратить их в хороший заряд. Оставьте их между фок-мачтой и правым бортом. Чтобы в них нетрудно было попасть с берега. Ты, Норвуд, бери канат, протыкай его гвоздями и обвязывай ими бочонки.

– Это еще зачем?

– Во время взрыва эти гвозди станут разить людей Коссара, как наконечники стрел. Мне уже приходилось видеть, какой «фурор» производят подобные заряды.

– Но Коссар разнесет нас ядрами своих орудий.

– Не станет он делать этого. Не захочет. Наверняка он знает, что в трюмах «Нормандца» много золота, а потому решит, что лучше заполучить его в сундуках и бочонках, нежели собирать разбросанное по дну океана.

– А вот мы уж точно не откажем себе в удовольствии встретить их несколькими залпами, – угрюмо пообещал Вент, который, как успела заметить Анна, и в самом деле был неравнодушен к орудиям. Не зря же его так и называли – «бомбардиром».

Спустившись на орудийную палубу, они зарядили все бортовые орудия и четыре фальконета[20], подготовили все, что необходимо для их перезарядки, и принялись расставлять ружья и копья. Очень кстати оказались и два арбалета с десятью стрелами.

– Главное, не торопитесь подставлять головы под пули испанцев, – посоветовал Гунн-Истребитель, деловито осматривая пространство, на котором предстояло отбивать атаки противника. Порох и заряды они держали по правому, более защищенному борту. Через проделанный в нем пролом защитники «Нормандца» могли, не выходя на открытую палубу, спуститься на плот, на который уже погрузили несколько ружей, пистолетов и три арбалета.

– Только бы они не вздумали сразу же высаживаться на берег и окружать нас, – нервно покусывал нижнюю губу Внебрачный Лорд. – Тебе, юнга, надо будет первым перебраться на сушу и залечь на вершине башни-скалы. Оттуда ты можешь поразить любого, кто окажется на палубе, а потому, когда станем отходить, прикроешь.

– Мысль полководца, – тотчас же поддержал эту идею Гунн, стараясь держаться как можно увереннее.

Впрочем, порой Анне казалось, что ему вовсе не следовало прилагать для этого каких-либо усилий: он от природы был достаточно уверенным в себе и хладнокровным. Капитан Рольф тоже могуч телом, рядом с ним тоже чувствуешь себя, как карлик рядом с циклопом. Но все же Гунн почему-то вызывал у нее больше уважения. И если бы его не было сейчас вместе с ними, все трое, очевидно, отъявленно трусили бы.

– Я отправлюсь туда после первых наших залпов, – молвила Анна. – Сначала хочу помочь вам здесь. Давайте привяжем к плоту канат, тогда сможете вернуть его на манер парома.

Несколько мгновений все удивленно смотрели на Норвуд. В их положении идея юнги показалась просто-таки спасительной.

– Паром! – первым пришел в себя Вент. – Все правильно: паром! Давайте сразу же загрузим плот, и первый рейс мы сможем сделать уже сейчас. Взгляните-ка на эту гряду, – указал он на небольшую увенчанную башней-скалой каменную возвышенность прямо напротив корабля. – Ведь это же самой природой сотворенный форт! В нем можно держаться, как в крепости. К тому же от него совсем недалеко до мыса Крушений.

– Да, соединив стенами эту, почти квадратную, скалу с окаймляющей бухту грядой, можно возвести настоящий форт, – согласился Гунн. – Интересно, придет ли такое в голову еще кому-нибудь?

Пока они загружали плот оружием и провизией, «Черный принц» оказался на дальнем рейде бухты и, повернувшись к «Нормандцу» бортом, приспустил паруса.

– Теперь он развернется к нам носом и начнет медленно дрейфовать в нашу сторону, – прохрипел Гунн, комментируя действия капитана линкора.

– Почему же он сразу не направился сюда? – спросила Анна Норвуд, закрепляя конец линя на краю плота.

– Да потому, что, в отличие от тебя, Стив, капитан Коссар уже давно не юнга. Если у него нет карты глубин – а вряд ли глубины у этого безлюдного острова вообще нанесены на какие-либо карты, – то он успел посоветоваться с индейцами, которые объяснили ему, что вход в бухту испещрен подводными скалами и каменистыми отмелями. А Коссар не желает, чтобы его судно постигла та же участь, что и «Нормандец».

Орудуя обломками досок как веслами, Вент и Норвуд, не выходя из-за корпуса судна, быстро завели плот за прибрежные скалы, а уже оттуда направили его к оврагу. По нему, пробираясь зарослями, они начали поднимать груз к возвышенности, из-за которой козья тропа уводила на вершину скалы, и впрямь напоминающую полуразрушенную крепостную башню, вход в которую был только с одной стороны – с северо-востока.

Они очень торопились, опасаясь, как бы пираты Коссара не ринулись штурмовать обломки «Нормандца» немедленно, не давая его команде опомниться. Возможно, они и в самом деле ринулись бы, но тут вдруг произошло совершенно непредвиденное: из-за мыса Спасенных показалась шлюпка. Даже с вершины Скалы-Башни Норвуд и Вент не смогли рассмотреть сидевшего в ней гребца, тем не менее оба сошлись во мнении, что им может быть только Джесс Марр.

– Кажется, у Коссара станет на одного члена экипажа больше, – недовольно проворчал Вент, затаскивая на «крепостной вал» бочонок с порохом. Перед ним Норвуд только что занесла увесистый фальконет. Поставленный рядом с двумя водруженными туда ранее, он оказался в составе целой орудийной батареи.

Анна не была уверена, что ядра этих небольших орудий способны долететь до борта «Черного принца» на том его расстоянии от берега, на котором он находится сейчас, но в том, что они способны будут топить баркасы противника, она не сомневалась.

– Больше всего я опасалась предательства Марра, – раздосадованно проговорила Анна.

Однако, к счастью, Вент не обратил внимания на то, что юнга сказал о себе в женском роде – слишком уж он был поглощен зрелищем, которое ему открывалось: огромный корабль и маленькая шлюпка медленно сближались, намереваясь встретиться где-то там, в наиболее узком месте бухты, между двумя выступающими из океана скалами, пройти между которыми Коссар вряд ли решится.

– Самое ужасное, что уж он-то знает о нас все: сколько нас, как вооружены, что хранится – вернее хранилось – в трюмах «Нормандца». Испанец получает слишком ценного советника. Как считаешь, юнга?

– Считаю, что он должен был перейти на нашу сторону, а не на сторону Коссара, – нервно сжала Анна рукоять абордажного кортика. – Жаль, что я не добил его тогда, предателя.

– Ты прав: это уже предательство, – угрюмо согласился Вент, спускаясь вслед за ней к плоту, на котором еще оставались два ружья, арбалет и бочка сухарей.

Единственное, что его радовало сейчас – что, даже захватив «Нормандец», люди Коссара не найдут там ничего, кроме затопленных водой остатков груза в трюмах. Все, что еще можно было спасти и переправить на берег, они все же умудрились спасти и переправить. Бомбардир представлял себе, какую ярость вызовет это прискорбное обстоятельство у капитана пиратов.

– Когда они ворвутся на корабль, тебе лучше всего засесть здесь, – указал он на замшелый валун, лежащий на краю оврага, у самого моря, посреди довольно густых зарослей. – Думаю, отсюда тебе не так уж и трудно будет попасть в один из бочонков с порохом.

– Отсюда – нетрудно.

– Только не вздумай стрелять до того, как мы, сидя на плоту, зайдем за скалы. Иначе все мы погибнем вместе с людьми Коссара. Ты ведь не желаешь этого? – недоверчиво как-то взглянул он на Норвуд. – Действительно не желаешь?

– Я ведь не Джесс Марр, – процедила она в ответ.

– Верно, приятель, ты не Джесс.

– Мы – одна команда, и продаваться Коссару я не собираюсь.

Вент ничего не ответил, однако Анна заметила, что, выслушав ее, он облегченно вздохнул.

24

…На рассвете им открылся один из тех островков, которыми щедро было усеяны все подступы к Кубе с юго-востока. Войдя в его небольшую гавань, «Святой Антоний» принял на борт целую ораву перекупщиков, одни из которых поделили между собой африканцев, другие – большую часть иного товара.

Заприметив седобородого ирландца, в партию которого попала Нгант, Констанция отозвала его чуть в сторонку, ткнула в руку пару монеток и спросила, куда он собирается отправить этот свой товар. Тот ответил, что на соседние, более крупные острова, а несколько человек, возможно, будут куплены плантаторами с материка.

– А вам никогда не приходилось иметь дело с покупателями, прибывающими от Томаса Джерди?

– Покупатели никогда не называют ни своего хозяина, ни своего настоящего имени. Они всегда говорят просто: «хозяин». А почему это ты спросил о Томасе Джерди, галерник?

– Но ведь вы же не знаете его.

– Не согласен, одного какого-то Джерди припоминаю, – задумчиво потер подбородок контрабандист. – Но только вряд ли это тот Джерди, который может интересовать тебя, странник. Этот – слишком крупный удав, чтобы тебе когда-либо приходилось пить хотя бы по соседству с той таверной, в которой обычно пиршествует он.

– И этот, ваш, Томас Джерди владеет огромными плантациями на материке, в английских колониях. А где-то здесь, на одном из островов, открыл мастерские, швейную мануфактуру и золотой рудник. Меня интересует только этот Джерди, сын генерала Питера Джерди, и никакой другой.

Ирландец щедро отхлебнул из висевшей у него на поясе фляги, столь же щедро отрыгнул, многозначительно осмотрелся и произнес:

– Слушай, галерник, не советую тебе вспоминать всуе это имя даже тогда, когда палач любезно намылит петлю над твоей головой. Поверь, моряк, даже тогда это все еще опасно. Тот Джерди – если только это и в самом деле «тот» Джерди, а не один из множества других и всяких прочих, околачивающихся в здешних местах, – лишь месяц назад назначен губернатором шести островов. Произошло это всего лишь каких-нибудь два-три месяца назад, тем не менее он уже успел перевешать на прибрежных виселицах и корабельных реях верных ему каперских судов добрых три десятка точно таких же странников, как ты.

– Ошибаетесь, сэр, я никогда не был пиратом.

– «Я никогда не был пиратом», – может с чистой душой заявить только тот англичанин – как, впрочем, и ирландец, Господи, душу мою воскреси, – который никогда, слышишь ты, галерник, никогда, ни разу в жизни, не выходил в море. Но ты-то, собачий сын, я так понимаю, в море не первый год.

Разубеждать его Констанция не стала. Попросив у портового канцеляриста лист бумаги, она быстро набросала Джерди письмо, в котором просила его приобрести рабыню Нгант, половину стоимости которой она уже заплатила, а вторую половину он должен выплатить в счет известных ему обязательств, а затем сохранить эту африканку для нее. И подписала: «Виконтесса Констанция де Грей», присовокупив к подписи нижайший поклон от виконта де Грея.

– Это я по поручению одной важной особы из Лондона, именем которой подписано сие письмо, – объяснила она ирландцу. – Во что бы то ни стало пробейтесь к губернатору и передайте ему эту африканку, – указала она на Нгант. – Только не перепутайте: именно эту.

– Эту перепутать невозможно, – многозначительно прокашлялся ирландец. – Пробьюсь. Продам.

– Тогда вот тебе часть платы за нее, – отсчитала Констанция несколько золотых монет. Остальное получишь от губернатора.

– Вместе с петлей.

– Если не подвесишь свой язык. И запомни, чем меньше ты затребуешь денег, тем больше у тебя шансов добиться потом – в том числе и через меня – покровительства губернатора Джерди. Так что это твой шанс, га-лер-ник. А теперь напиши мне расписку о том, что товар и деньги получил.

На прощание они с Нгант обнялись. Это было трогательное прощание, на которое обратили внимание и моряки, и торговцы. Как сложилась дальше судьба этой воительницы внебрачных лож, Констанция пока не знала. Хотелось верить, что слово свое ирландец сдержал. Вот только представится ли когда-нибудь возможность повидаться с черной пантерой джунглей?

25

В последний раз метнув взгляд на окончательно угасающую луну, Грей уснула под едва заметное, мерное покачивание «Адмирала Дрейка». Проснувшись на рассвете, она прежде всего вышла на палубу и осмотрела корабль и плот. Все нормально. Ночь прошла спокойно. Капитан, по всей вероятности, безмятежно похрапывал в своей каюте.

Быстро проделав все, что требовалось по утреннему туалету, она нашла еще с вечера припасенные ножницы и кусок зеркальца. Подрезание волос, возможно, получилось не очень старательным, зато так она чувствовала себя спокойнее: непомерная длина волос тоже могла выдать ее. Тем более что Констанция уже привыкла к короткой, заведенной для матросов военных судов, стрижке.

Закончив с «постригом», Грей, не предупредив капитана, отвязала плот и направила его к горячему озеру-ванне, попариться в которой вчера так и не пришлось. Сегодня, прежде чем отправиться в обратный путь к «Нормандцу», она решила побаловать свое тело.

Утро выдалось чудное. Несмотря на столь раннее время, когда солнце еще, по существу, не взошло, воздух был удивительно теплым: ни ветра, ни влаги. Какая-то уму непостижимая умиротворенность во всем, что окружало Констанцию в этом райском уголке. Умиротворенность и душевная, прямо-таки библейская, благодать, снисходящая с небес, с гор, с вершин твоего собственного сознания и твоей души. Если бы не Рольф, она, возможно, так никогда и не узнала бы, что существует этот отрешенный не только от всей остальной части Земли, но даже от этого крохотного островка, закуток. Никогда не познала бы, что такое полное согласие окружающего тебя мира с твоей собственной душой. Если бы не Рольф…

А еще, если бы однажды она не оказалась на борту пиратского судна… если бы судно, на котором она прибыла сюда, не было атаковано и не погибло… Сколько же их, этих немыслимо странных «если бы»… И все это – жизнь, ее, Констанции Грей, странная, неподвластная ни собственной, ни Господней воле, – жизнь…

…А ведь тогда, у острова, ирландец-«галерник» – словцо это, «галерник», так и осталось в ее лексиконе, как бы в память о нем и неунывающей рабыне Нгант – напророчил ей: «Пиратом не был только тот англичанин, который никогда не выходил в море».

Отдохнув, подремонтировавшись и взяв на борт новый товар, который они должны были доставить в одну из голландских колоний, они вновь вышли в открытый океан. Шкипер стоявшего рядом в гавани судна советовал капитану «Святого Антония» подождать еще сутки, чтобы выйти в море вместе. Тогда миль триста они шли бы одним курсом, что было бы куда безопаснее – слишком уж много пиратов развелось в окрестных водах, на торговых путях англичан, испанцев и французов.

Но их капитан почему-то свято полагался на свою удачу, двадцать орудий и просоленных отпетых бродяг, которых он навербовал по различным портам Нидерландов. Вот только на сей раз пиратское судно настигло их всего в каких-нибудь сорока милях от острова.

Воспользовавшись полосой тумана, которую «Святой Антоний» преодолевал около двух часов, пираты сумели незамеченными приблизиться почти на пушечный выстрел. Впрочем, бомбардирам работать пришлось недолго. Распотрошив голландцу паруса, пираты пошли на сближение и бросились на абордаж. С какой яростью сражалась она тогда! Сама была поражена. Когда, нанявшись в Нидерландах матросом, она взошла на судно со своим, изготовленным ружейных дел мастером-мавром, обоюдоострым копьем, один конец которого напоминал короткий меч, – это восприняли как чудачество. Но в их пехотном полку копье все еще считалось грозным оружием, особенно в бою против конницы. И умение фехтовать им почиталось как прозрение Господне.

Сержант, который скорее по дружбе, нежели по службе, вызвался обучать ее этому ремеслу, был настоящим виртуозом «копьевспарывания» – как он это называл. Однако Констанция была довольно крепкой руками, а главное, старалась всех превзойти, чтобы никто не смог заподозрить ее в слабости или неумении. И вскоре сержант-швед вынужден был признать, что, хотя по силе «вспарывания» рядовой Грей все еще уступает ему, зато в виртуозности владения копьем уже почти превзошел.

Этот странный вид копьефехтования и в самом деле увлек Констанцию. Вот и тогда, во время схватки с пиратами, она разила врагов, нанося удары то по ногам, то по голове; успевала выхватывать один из четырех навешанных на поясе пистолетов, задерживая удар абордажной сабли копьем, зажатым между рукой и бедром; поддевала копье-мечом противника за пах, вспарывая по самым святым и неприкосновенным местам.

Вместе с еще тремя матросами Грей сумела пробиться к окруженному капитану и даже чуть было не ворвалась на корабль пиратов. Вот только бродяги-голландцы еще не совсем протрезвели после нескольких дней пьянок в порту, да к тому же от природы ленивы и безвольны.

Уже поняв, что сражение проиграно, Констанция забаррикадировалась в каюте и решила держаться до конца, до последней возможности.

– Эй ты, паршивый голландец! – заорал кто-то из пиратов, врубываясь саблей в мощную дверь. – Долго ты собираешься отсиживаться там? Или, может, поджечь, чтобы вышел отдышаться?!

– Я такой же голландец, как и ты, – по-английски ответила Констанция. – Только я родом из-под Ливерпуля, а ты, очевидно, из Бристоля.

– Выходит, что ты – англичанин?

– Кто же еще?! Ты-то сам откуда?

– Из Честера.

– Это же рядом с Ливерпулем.

– Если не врешь, мы почти земляки, – вынужден был признать лихой пират.

– Здесь, в Вест-Индии, все мы, англичане, не почти, а самые настоящие земляки.

– Как же ты оказался на голландском судне?

– Нанялся. Решил добраться до Вест-Индии, чтобы как-нибудь прижиться здесь. Я ведь был военным моряком. Затем служил кадетом в пехотном полку, расквартированном во Фламандии.

– Тогда выходи, какого дьявола?! Меня зовут Ховерг. Я поговорю с капитаном. Кстати, в свое время он тоже служил во Фландрии. Только в кавалерии. Потом, как и ты, решил испытать судьбу на военном корабле.

Тогда ей действительно здорово повезло. Когда она, сдавшись Ховергу и двум его товарищам, пытавшимся вышибить дверь в каюту, вышла на палубу, там, куда уже выводили последних пленников, начинался скорый и жестокий суд. Одних сразу же рубили, других сталкивали за борт. Капитана и боцмана решено было повесить.

– Капитан, – подвел ее Ховерг к предводителю пиратов. – Этот парень наш, англичанин.

– Мой отец Артур Паккард командовал бригом «Норд», который погиб в сражении с испанцами неподалеку от Нормандских островов.

– Так ты – сын Паккарда?! – всверлился в Констанцию своими багрово-белесыми глазами главарь пиратов.

– Совершенно верно, сэр. Могу назвать поименно почти всю его команду.

– Я знал этого морского дьявола. Правда, мы были врагами, поскольку он командовал военным кораблем и должен был топить корабли пиратские. Но он был храбрым моряком.

– Этот бродяга тоже храбр, – вставил и свое слово Ховерг. – Я видел, как он жонглировал копьем. Нам такой подойдет. Тем более что так или иначе, а команду надо пополнять.

– Так что, идешь с нами? – спросил капитан, согласившись с тем, что, коль уж на голландском судне попался опытный английский моряк, то лучше пополнить им свой экипаж. – Сразу предупреждаю: если не согласен, придется высадить тебя на одном из безлюдных островов.

– Иду с вами, – не долго раздумывала Констанция. – Видно, так уж мне было суждено, – вспомнила она слова торговца: «Только тот англичанин не был пиратом, который ни разу в жизни не выходил в море».

…Предавшись этим воспоминаниям, Грей вернулась в каюту «Адмирала Дрейка», прилегла, чтобы дождаться того часа, когда проснется Рольф, и тотчас же вновь уснула.

26

Проснувшись от стука в дверь, Констанция подхватилась и ошарашенно осмотрелась, пытаясь определить, где она, какое сейчас время суток и что, собственно, происходит.

– Солнце уже давно поднялось, штурман! – донесся до нее бодрый, хотя и слегка сипловатый голос барона фон Рольфа.

– Поднялось? Да? Ну и что? – рассеянно пробормотала она, посматривая в едва подернутый сиреневой дымкой квадратный иллюминатор.

– Вы слышите меня, штурман? – не удосужился внять ее лепету капитан. – Нам пора выходить в море!

– А нельзя ли перенести сей благородный вояж на более позднее время? – сладко позевывая, взмолилась Констанция, ступая на пол босыми ногами и направляясь к двери. – Боюсь, что усну прямо на палубе.

– Хватит ворчать, мистер Грей! Мы должны успеть к «Нормандцу» раньше, чем до него доберется «испанец».

– «Испанец» тоже мог бы подождать, – скорее по привычке, нежели от утренней свежести, поежилась Констанция. – Как, впрочем, и вы.

– Но я не испанец, а ваш капитан! – вежливо возмутился барон, но затем вдруг рассмеялся и, постучав, для верности, кулаком в дверь, предупредил, что уход его – не основание для того, чтобы вновь предаться постельной лени.

– Советую сразу же выйти, иначе пальну из орудия.

– Какой же вы убийственно надоедливый, капитан. Это просто невыносимо, – изливала душу Констанция, отодвигая запор, сонно щурясь и поеживаясь.

Зная, что кроме нее на корабле только капитан Рольф, она позволила себе основательно расслабиться и размечтаться, а потому легла спать в батистовой офицерской рубашке из трофейных запасов «Адмирала Дрейка». Теперь она предстала перед бароном босая, с оголенными выше колен ногами, в просвечивающейся рубашке, под которой просматривалось налитое женское тело.

То, что раньше Рольфу только мерещилось, теперь стало явью: перед ним была… женщина! Проснулся он давно и основательно и был непростительно трезв для того, чтобы рассмотреть, как под плотно облегавшей тело рубашкой рельефно и призывно вырисовывается девичья грудь. И уловить, как все тело Грей источало мятный запах пряностей, которыми она с вечера облагородила свой дух.

– Вы?.. – едва смог вымолвить барон фон Рольф. – Вы, Констанций Грей, – женщина?!

– Что? – сонно улыбнулась Констанция, потом вдруг настороженно взглянула на пораженного увиденным Ирвина, затем мельком прошлась взглядом по своей груди, ногам и, вскрикнув от ужаса, отступила в глубь полусумеречной каюты.

– Но вы, Констанций, вы – действительно женщина!!

– Ну, если женщина, то, очевидно, уже не «Констанций», а «Констанция», – все же умудрилась съязвить Грей, прекрасно понимая, что это ее уже не спасает. Чувствовала она себя прескверно. Констанция понимала, что рано или поздно должна попасться. Но не так же глупо! И потом, ей очень хотелось самой открыться Рольфу: неожиданно как-то, романтично и чтобы только ему одному.

– Грей! Мисс Грей! – попытался было успокоить ее Рольф. Но Констанция захлопнула перед ним дверь и прокричала: – Вы ничего этого не видели, капитан Рольф! Если вы – благородный человек, капитан, аристократ, вы ничего этого не видели и ни о чем не догадываетесь!

– Это понятно, мисс Грей. Я абсолютно ни о чем не догадываюсь. Но… почему вы до сих пор скрывали это от меня? – вопрошал он, улыбаясь и покачивая головой. Теперь Рольф стоял, упираясь обеими руками в дверь, которую с другой стороны всем своим телом подпирала Констанция Грей, однако нажать, навалиться на нее не решался.

– Потому, что вы прекрасно знаете почему! – уже откровенно давала волю своему женскому естеству Констанция. – И совершенно непонятно, к чему эти ваши вопросы.

– Но вы… вы, штурман Грей, – женщина! – потеряв всякую логику их разговора, вновь воскликнул Рольф.

– Не пойму только, почему вы произносите это с таким ужасом, словно речь идет о морском чудовище, – огрызнулась Констанция. Какое все же счастье, что тайну ее раскрыл – пусть даже таким вот, дурацким, образом, – капитан Рольф, в которого она успела влюбиться. И что на корабле они только вдвоем, а значит, никто, ни одна живая душа не стала свидетелем ее разоблачения. – Когда вам открылась тайна Анны Норвуд, вы… – она хотела сказать: «Недолго поражались своим открытием, а сразу же затащили ее в постель», однако сообразила, что таким образом не столько подковырнет его, сколько спровоцирует к насилию. – …Не очень-то удивлялись, – с трудом нашлась Грей. – Восприняли как само собой разумеющееся и не преминули…

– Но ведь это же вы помогли раскрыть ее тайну!

– Я?

– Конечно, вы!

– Пусть я, ну и что? Просто из жалости к вам. Исключительно из жалости, а не из желания навредить Анне. И потом, я ведь – только вам… И всего лишь намекнула.

– Успокойтесь, я ни в чем не собираюсь обвинять вас, Грей, – фамилия позволяла Ирвину Рольфу обращаться к ней и как к мужчине, и как к женщине, что значительно облегчало ему общение.

– Вы, барон? Ни в чем? Меня? – горделиво вспыхнула Констанция. – Это я вас ни в чем не обвиняю. Хотя могла бы.

Барон задумчиво помолчал, чувствуя, что разгадать еще одну загадку Констанции Грей, заключенную теперь уже в этом ее очередном намеке, он не в состоянии.

– Кажется, мы начинаем ссориться, Грей, что в нашем положении совершенно неуместно.

«Это в каком еще “нашем положении”?» – удивилась Констанция.

– Вы действительно помогли раскрыть тайну, но только Анны Норвуд, а не свою – вот что меня по-настоящему интригует и даже обижает.

– Хотите заверить, что в таком случае ту ночь провели бы со мной, а не с Норвуд?

– С вами, естественно, – выпалил Рольф, ни минуты не колеблясь.

– И я обязана этому верить?

– Неужели вы предполагаете, что если бы у меня был выбор между вами и мисс Норвуд?..

– А какая вам, собственно, разница? Вам нужна была женщина – только-то и всего. Любая, лишь бы…

– Тогда – да. Не сказал бы, что совершенно уж «любая», но поскольку выбора у меня не было… Позвольте, вы что, пытаетесь ревновать?

– На это не рассчитывайте.

– А я-то все не мог понять: почему вдруг женщину, оказавшуюся в вашей каюте, вы так охотно уступили мне.

Грей оскорбленно рассмеялась.

– Объяснитесь, – вежливо потребовал Рольф.

– Это я не ее уступила, капитан Рольф, а вас. Вас, а не ее уступила я тогда. Вот в чем суть.

Теперь уже настала пора Ирвина рассмеяться. Но это был смех с привкусом горечи. Ему вдруг показалось, что понимание, которое только что с таким трудом удалось наладить в отношениях с Констанцией, опять развеялось, как утренний морской призрак.

– Понимаю, что для мужчины это звучит не совсем лестно. Но ведь вам действительно все равно, кого укладывать в свою постель. Лишь бы женщину.

– У вас нет оснований упрекать меня. Кстати, как вас зовут на самом деле?

– Так и зовут: Констанция.

– Так вот, вы не вправе упрекать меня, Констанция. Столько месяцев провести на острове…

– Обычная отговорка мужчин.

– Можно подумать, что вам так часто приходилось встречаться с мужчинами, проведшими по полгода на безлюдных островах.

– Все наоборот. Это мужчины, почти все без исключения, ведут себя с женщинами так, словно они не по полгода, а по полжизни провели в полном отшельничестве.

– Тогда мне не повезло. Мне, тому единственному, который и в самом деле…

– Ну что вы, барон. Я помню, что передо мной – закоренелый отшельник Острова Привидений.

– И потом, в любом случае мне далеко не все равно, какая именно женщина рядом со мной в постели. Иное дело, что я не знал, даже не догадывался…

– А следовало, – деликатно съязвила Грей. – А пока что дайте слово аристократа, что не выдадите моей тайны. Мало того, если кто-либо из вашей команды попытается проникнуть в нее, вы всеми возможными средствами воспрепятствуете этому. Всеми возможными… Что вы молчите, барон фон Рольф?

– Слово аристократа. Слово чести, – Констанция уловила, что голос его прерывается волнением, и понимала, что дается Рольфу это «слово чести» с огромным трудом. В то же время просто сейчас, вот так вот, взять и отдаться – она не могла. То есть Грей не сомневалась – причем не сомневалась уже давно, – что рано или поздно это должно произойти. Но не теперь. Не здесь. Она пока не знала, как и где, но не здесь и не сейчас.

– Не вижу энтузиазма, капитан, – только теперь Констанция отшатнулась от двери и внимательно прислушалась. Нет, похоже, что капитан и не собирается врываться к ней.

– Не издевайтесь надо мной, Грей, – сурово предупредил Рольф. – Это нечестно.

– Понимаю.

– Ни черта вы не понимаете. Две женщины на одном корабле! Обе переодетые и не узнанные. Мистика какая-то! Такого попросту не может быть.

– Полагаю, что со своими сомнениями вы как-нибудь справитесь без меня.

Наступило унылое молчание, которое и Констанция, и Рольф долго не решались прервать.

– Может быть, нам отправиться на берег, в нашу священную купельную могилу? – несмело предложил Рольф, первым не выдержав пытки молчанием.

Констанция рассмеялась и взялась за одежду.

– А как быть с «испанцем», который уже спешит к обломкам «Нормандца»? Как быть с плотом, на котором мы должны возвращаться? Или, может быть, все это теперь подождет?

– Нет, мы должны поспешить на «Нормандец» и помочь команде, – не очень охотно признал Рольф. – Это дело чести. Мы не можем предавать людей, полагающихся на нашу порядочность.

– Тогда мой вам совет, капитан: потерпите еще несколько часов. Пока мы вернемся сюда, на «Адмирала Дрейка».

27

Когда через несколько минут Констанция вновь появилась на палубе в камзоле офицера английской пехоты, в высоких ботфортах и при шпаге, Рольф придирчиво осмотрел ее и в первое время даже не нашелся, что сказать. Перед ним был мужчина-офицер, пират, переодетый в военную форму коммивояжер – словом, кто угодно, но только не миловидная женщина, девушка, столь некстати пригрезившаяся ему недавно на пороге штурманской каюты.

– Только в такой ипостаси вы и должны воспринимать меня, мой милый капитан, – озорно улыбнулась ему Констанция, решив, что и в этом одеянии она достаточно хороша, чтобы покорить и совратить опешившего барона.

– В какой именно?

– В ипостаси штурмана Констанция Грея. Только-то и всего. И до тех пор, пока мы не вернемся на борт этого корабля, свободно можете флиртовать с Анной Норвуд. В определенных рамках, естественно, – недвусмысленно обозначила она свое право на барона.

– Черт бы вас побрал, Грей!

– Надеюсь, только что вы обратились со столь лестными пожеланиями к штурману Грею, а не к Констанции Грей.

– Само собой разумеется, мисс Констанция.

– Штурман Грей, – поправила его Констанция.

– Вы правы: штурман Грей.

– И не вздумайте проговориться в присутствии кого-либо из матросов, барон. Тогда уж мне и в самом деле придется вызвать вас на дуэль.

– Дуэль с дамой? Скорее сам себя проткну… вашей же шпагой.

– Со штурманом Греем, – резко напомнила ему Констанция.

– А как быть с нашим договором?

– Каким еще договором?

– Не вызывать друг друга на дуэль. Совершенно идиотский, должен признать, договор.

– Он будет действовать до тех пор, пока вы будете мудры и сдержанны.

Спускаясь по веревочному трапу на плот, барон протянул было руку Констанции, но она так хлестнула его по ладони, что барон помахал ею, как после ожога.

– Возьмите себя в руки, командор! – приказала она густым сочным басом, полностью подражая при этом Гунну. – И не смейте, два якоря вам под виселицу…

Они оттолкнули плот от борта «Адмирала Дрейка» и молча взялись за весла. Поднимать парус было пока бессмысленно: откуда-то оттуда, из-за скальных перемычек, до них доносился грохот океанского прибоя, но здесь, в скалистой бухте, было тихо, как в раю, и на поверхности залива лишь время от времени появлялась легкая, едва заметная рябь. Утро выдалось тихим, теплым, напоенным запахами и ароматами прибрежных лесов. То и дело посматривая на медленно отдаляющиеся очертания «Адмирала Дрейка», Констанция чувствовала, что ей совершенно не хочется покидать ни этот корабль, ни бухту. Одной ночи оказалось вполне достаточно, чтобы сродниться с ними, и теперь она глядела назад с такой тоской, словно надолго разлучалась с родным домом.

Когда плот проходил мимо дымящейся Священной Лагуны, Констанция и Ирвин с грустью посмотрели в ту сторону, потом друг на друга и едва заметно, по-заговорщицки улыбнулись. В эти минуты они оба вспоминали о своем купании, которое так некстати прервали своим появлением вождь индейцев и его свита. Сейчас они могли разве что буйно фантазировать по поводу того, как развивались бы события, каким образом складывались бы их отношения, если бы туземцы повременили со своим визитом.

– Теперь я понимаю, почему вы столь упорно отказывались нырять в трюм «Нормандца» и почему стеснялись купаться вместе со мной в «римских термах» Священной Лагуны.

– Вы удивительно догадливы и сообразительны, капитан Рольф.

– Не зарывайтесь, штурман, – осадил ее барон. Все же в том, что Констанция продолжала выдавать себя за мужчину, были и свои преимущества. – Не стоит. Нам следует как-то ладить.

– Следует.

По ту сторону узкой горловины пролива открывалась полоска пенящегося океана. Едва выступающий над поверхностью гребень подводного хребта напоминал спину огромного, затонувшего ящера.

– Собственно, о Грее-мужчине я тоже так ничего толком и не узнал. А уж тем более – о Грей-женщине. Кем вы были в той жизни, которую вели на Британских островах?

– Виконтессой, если вам угодно, барон фон Рольф.

Ирвин на мгновение забыл о весле, и оно чуть было не оказалось за бортом. Швырнув его себе под ноги, капитан подошел к Констанции и, положив свои руки на ее весло, попридержал его.

– Вы назвали себя виконтессой?

– Почему «назвала»? Это не я себя назвала, это меня мой отец назвал. Наследственный родовой титул.

– Кто же ваш отец?

– Виконт де Грей. Владелец двух имений на западном берегу Англии, неподалеку от Честера, а также владелец нескольких мануфактур, банка в Лондоне, двух курсирующих по Темзе парусников, больших земельных плантаций в самой Британии и в нескольких ее колониях. Впрочем, мои сведения уже порядком устарели, поскольку я давно потеряла связь со своими родителями.

– Вы… вы, конечно же, фантазируете, Констанция Грей.

– Виконтесса де Грей, коль уж вам угодно было обратиться ко мне как к женщине.

– Признайтесь, что это всего лишь легенда. Ваши фантазии. Еще более призрачные, нежели фантазии Лорда-Висельника.

– Мне трудно судить о правдивости родовой версии Внебрачного Лорда. Но что касается меня, то я вполне «брачная» виконтесса.

Несколько мгновений Ирвин очумело смотрел на Констанцию, но, так и не найдя нужных слов, удивленно развел руками и так прошелся по плоту.

– Неужели все это правда?

– На ваш выбор: я могу поклясться под слово аристократки или под слово штурмана. А могу просто спросить: если бы выяснилось, что я – обычная женщина, без всякой породистой родословной, ваше отношение ко мне оказалось бы совершенно иным?

– Но… согласитесь, то, что вы являетесь виконтессой де Грей…

– Клянусь честью и аристократическим достоинством виконта де Грея. Правда, признаю, что моя мать – не из дворянского рода. Хотя виконт де Грей женился на ней, когда она уже была вдовой морского офицера, капитана судна. Такая родословная вас устраивает, командор Рольф?

– Клянусь всеми святыми, меня устроила бы любая ваша родословная, виконтесса Констанция.

– Верить в это трудно, тем не менее такое признание весьма облагораживает ваши чувства ко мне, барон фон Рольф.

– Сейчас вы говорите искренне?

Констанцию буквально поразила наивность его вопроса.

– Как и всегда… Кроме тех случаев, – спохватилась она, – когда приходилось скрывать свой пол и свое происхождение. Но ведь вы понимаете, что это была ложь во спасение.

– Еще бы.

– И заметьте, что не так уж и часто мне приходилось прибегать к ней. Оказывается, я играла, как актриса Королевского театра.

– Понимаю. Кстати, все то, что вы говорили о своей службе во фламандском полку?..

– Мне действительно пришлось послужить в нем. Если я стану утверждать, что это были самые счастливые дни в моей жизни, тоже не спешите верить.

– Очевидно, там еще труднее было скрывать свое происхождение, нежели на корабле?

– Тем не менее, мне это удавалось.

– Но как вы поступали, когда… ну, когда кто-либо из мужчин начинал нравиться вам?

– Для таких случаев у меня выработалось отчаянное средство, барон: старалась не влюбляться.

– И все же?

– Если уж вас это вас так интересует, вспомните, как я вела себя все то время, что мы знакомы с вами. А ведь, возможно, вы и есть тот первый и единственный мужчина, который по-настоящему… В общем, вы поняли меня, барон.

Они улыбнулись и, обнаружив, что стоят непозволительно близко, почти одновременно потянулись друг к другу. Поцелуй, в котором они застыли, был настолько пленительным, что прервать его Ирвин и Констанция решились только тогда, когда плот врезался в прибрежную скалу у входа в пролив и они чуть не опрокинулись за борт.

Пройдя через пролив, они осторожно пробрались между вершинами подводных скал и, оказавшись за поясом рифов, сразу же ощутили мощное прибрежное течение, охватывавшее остров как огромную воронку. Сориентировавшись по нему, подняли парус и, помогая себе веслами, взяли курс на выступающий впереди мыс, за которым их взорам должны были открыться остатки обреченного корабля.

– Взгляните, капитан! – встревоженно указала Констанция в сторону прибрежных скал, которые они только что обогнули. – Аборигены!

Оглянувшись, Рольф увидел пирогу, в которой сидели двое индейцев. Один из них приподнялся и повертел веслом над головой. Рольф и Констанция сразу же облегченно вздохнули: в пироге были воины племени кобарро. Весло над головой было сигналом, о котором они условились с вождем Длинное Копье, чтобы отличать кобарро от анара.

– Но ведь они знают, что на «Адмирале Дрейке» нас было только двое, – вновь забеспокоилась Констанция. – Вдруг нападут и разграбят?

Рольф задумчиво помолчал. Такое же предположение волновало сейчас и его самого.

– Они – наши союзники, и, вроде бы, не должны.

– Никогда впредь оставлять фрегат без охраны мы не будем.

– Однако сейчас изменить что-либо мы уже не в состоянии.

– Может быть, попросим хотя бы одного из них высадиться на борт «Адмирала Дрейка»?

– Это еще зачем?

– От нападения анара он его вряд ли защитит, зато сможет остановить кого-либо из своих соплеменников.

Поначалу предложение Констанции показалось Ирвину наивным и абсурдным. Но, увидев, что пирога не спеша приближается, и поняв, что эти двое воинов, по существу, патрулируют вход в пролив, чтобы первыми заметить появление своих врагов анара, тоже поднял весло и помахал им. Затем начал махать шляпой, приглашая индейцев приблизиться.

Им повезло: это были те же воины кобарро, что сопровождали вождя во время его переговоров на борту «Адмирала Дрейка». Длинное Копье благоразумно оставил на острове именно их, поскольку оба они уже были известны морякам фрегата, а главное, один из них сносно владел английским.

– Анара на острове не появились? – поинтересовался Рольф, приложив правую руку к груди и поклоном поприветствовав индейцев.

– Анара нет, – сразу же уверенно ответил Переводчик, которого Рольф так и решил называть про себя, поскольку имени его не запомнил.

– А ваши воины?

– Вождь прислал еще десять и пять воинов. Они находятся вблизи Белой Горы. Они готовы помочь вам, мистер капитан.

– Сейчас нам придется сражаться с моряками «Черного принца», союзниками анара.

– Вождь знает об этом.

– Если удастся разбить их, тогда вместе нам легче будет справиться с анара. Вы понимаете меня?

– У наших островов корабли появляются редко. Когда исчезнет «Черный принц», здесь долго не появится корабль, который стал бы поддерживать анара. Мы, кобарро, не вмешиваемся в войну англичан и испанцев и хотим, чтобы испанцы не вмешивались в нашу войну.

«И англичане – тоже?» – поинтересовался Рольф, однако вслух произнести это не решился.

– Весьма дипломатичные рассуждения, – признал он. – У меня к вам просьба, сэр.

– В племени ко мне обращаются Мудрый Орел.

– Не могли бы вы, Мудрый Орел, пока мы сражаемся против ваших врагов, взять под охрану корабль, который, как вы уже поняли, остается без присмотра?

– Взять под охрану?

– Да-да, какое-то время охранять его, – объяснила Констанция, считая, что Переводчик попросту не понял слов «под охрану».

– Но ведь анара на острове нет.

– Однако есть ваши воины, господин Мудрый Орел.

– Разве вы и наши воины – на тропе войны? – изумленно уставился на него индеец. Он стоял в своей большой пироге, скрестив руки на груди, рослый мускулистый и величественный, как монумент нормандца-завоевателя на площади в центре Лондона.

Рольф и Констанция многозначительно переглянулись. Оплошность следовало как-то исправлять.

– Просто мы очень доверяем вам, сэр, – вмешалась Констанция. – И пока мы будем сражаться там, на обломках «Нормандца», у нас будет спокойнее на душе, если вы войдете в бухту… Чтобы ни один из разведчиков анара не проник на наш корабль.

– Из разведчиков анара?

– Возможно, несколько воинов уже пристали сегодня утром к берегу по ту сторону острова. Их мог призвать на помощь капитан Коссар.

Индейцы обменялись между собой короткими гортанными фразами и, судя по всему, признали ее правоту.

– Мы вернемся к фрегату, – объявил их решение Мудрый Орел. – Мокана, – указал он на своего товарища, – останется на корабле. Ни один воин анара или кобарро не ступит на корабль, пока на нем будет Мокана.

– Вы правильно поняли нас, – вежливо поблагодарил капитан, заслужив в ответ едва уловимую улыбку Мудрого Орла, сообразившего, что на самом деле англичане опасались нападения не столько анара, сколько их, кобарро.

– Весьма признательны, сэр, – поддержала своего капитана Констанция.

Моряки уже хотели отводить плот, но Мудрый Орел неожиданно перешел на него и, обнаружив веревку, которой были связаны бревна, перебросил ее конец Мокане. Под недоуменными взглядами Рольфа и Грей, тот соединил им свою шлюпку с плотом и тоже перешел на «Ковчег Привидений», прихватив с собой оба весла. Все еще ничего не объясняя англичанам, индейцы принялись грести.

– Господи, да они же решили помочь нам! – осенило Констанцию.

Однако Рольфу это их старание не понравилось.

– Разве мы просили их об этом? – оскорбленно, хотя и вполголоса, бросил он, словно забыл, что Мудрый Орел прекрасно понимает его.

– И за это мы тоже очень признательны вам, сэр, – тотчас же попыталась сгладить дипломатический конфуз Грей.

– Вы будете сражаться против испанцев, которые помогали племени анара нападать на нас. Мы помогаем вам поскорее дойти до «Нормандца», – невозмутимо объяснил Мудрый Орел. – Доведем вон до того мыса и вернемся.

– Признайте, капитан, что суждения нашего друга весьма мудры.

– Вы это уже признали, – почему-то все еще не был в восторге от их помощи Рольф. – Да прекратите любоваться им!

И только теперь Констанция поняла, что смущало барона: появление этих двоих мужчин, один из которых точно знал, что она, Констанция Грей, – женщина, вызывало у него то ли легкую ревность, то ли недовольство тем, что аборигены помешали еще какое-то время оставаться наедине с ней.

«Ах, эти сугубо мужские страсти!» – лукаво упрекнула его про себя Констанция.

28

Пока Джесс Марр приближался к судну, оно успело подойти к подводной скале на такое погибельное расстояние, что морякам с трудом удалось провести его чуть правее, поближе к мысу Спасенных, чтобы избежать столкновения и лишь затем бросить якорь. Заметив этот маневр, Гунн, Внебрачный Лорд и Вент принялись наводить на неприятеля все имеющиеся орудия. Расстояние до «Черного принца» было вполне приемлемым, да и прицеливаться им было намного легче, нежели бомбардирам пошатывающегося на волнах судна.

Однако открывать огонь боцман не торопился. Сначала он собирался выслушать предложения Коссара. Не может же «испанец», размышлял он, напасть, не выдвигая никаких условий: например, прибыть к нему на корабль вместе с сундуками, набитыми драгоценностями.

В подзорную трубу он видел, как Джесс причалил к борту «Черного принца» и поднялся на судно. Гунн и в самом деле жалел сейчас, что не сумел окончательно расправиться с ним, но в то же время понимал, что появление на «пирате» бывшего первого штурмана «Нормандца» подарит еще не менее получаса для того, чтобы получше приготовиться к бою.

– Хотелось бы мне знать, известно ли Марру о существовании фрегата «Адмирал Дрейк», – проворчал он, не отрываясь от подзорной трубы.

– И заметил ли он, что двое наших ушли на плоту, – добавил Внебрачный Лорд, готовя факелы, с помощью которых можно будет «добывать огонь» из орудий.

– Может, это и к лучшему – если заметил. Убедившись, что нас очень мало, «испанцы» будут вести себя нахрапистее и не станут расстреливать из всех тридцати, или сколько их там у них по левому борту, орудий.

В это время Вент, устанавливавший ружья в проломе кормы, заметил фигуру человека, приближающуюся берегом со стороны мыса Крушений.

– Гунн, к нам подкрепление! – радостно возвестил он.

– Какое еще подкрепление?

– В виде капитана Рольфа!

– Решился оставить на плоту одного Грея? Рискованно. Очевидно, понял, что, если не удержимся на «Нормандце», то и «Адмирала Дрейка» удержать тоже будет невозможно.

Прежде чем подойти к остаткам корабля, Рольф поднялся на Скалу-Башню, где в то время находилась Анна Норвуд, и оттуда осмотрел в трубу «Черного принца». Корабль вызывал уважение. Орудия в два яруса. Четыре мачты. Команда такого корабля должна была составлять как минимум сто человек. К тому же он мог брать на борт отряд – тоже человек в сто – воинов, способных защищать его в абордажном бою или высаживаться для нападения на прибрежные селения.

– Вы хотели бы командовать таким кораблем, капитан? – потерлась щекой о его плечо Анна. Она была счастлива, что в эти минуты Рольф вновь оказался рядом. Час, проведенный в постели с этим мужчиной, представлялся ей часом, проведенным в раю. И ее не могло не поражать, сколь холодно и отстраненно воспринимал сейчас барон фон Рольф ее ласки и ужимки.

– Таким – да. Собираешься подарить мне его, Анна?

– Называйте меня Стивом. Иначе рано или поздно проговоритесь, и тогда остальные мужчины вашей команды никогда не простят вам, что вы скрыли от них такое бесценное сокровище.

– Действительно, бесценное?

– А то нет?

– Сокровище?

– Издеваетесь?

– Выясняю для себя.

– Но ведь у вас уже была такая возможность – выяснить. И, насколько мне помнится, вы ею воспользовались. Уверена, что некоторые из этих истосковавшихся мужчин за одну только ночь со мной с радостью отдали бы половину причитающихся им сокровищ.

– Кто, например? – как бы между прочим поинтересовался барон. «Черный принц» застыл, охваченный пламенем предзакатных лучей, и Рольф смотрел на него с тоской моряка, давно и окончательно списанного на берег. Он завидовал Коссару и страстно желал оказаться сейчас в его роли капитана. Страсти же Анны Норвуд совершенно не интриговали его. Ирвин сам был удивлен тому, как быстро он охладел к «юнгессе».

– Ну, хотя бы Гунн.

– Гунн – да, возможно, – неохотно согласился Рольф, лишь бы поддержать разговор. Дрейфуя, линкор все приближался к берегу, и теперь Рольф видел, что его команда находилась сейчас на верхней палубе. Марр поднялся на переход у кормовой надстройки, где его ждали трое офицеров – по всей вероятности, сам капитан Коссар и двое его ближайших сподвижников. Остальные готовили шлюпки к спуску на воду и проверяли ружья. – Хотя я был уверен, что ты назовешь Грея.

– Грея?! – рассмеялась Анна. – С чего вдруг?

– Почему ты смеешься?

– У него тоже была возможность поразвлечься со мной. До сих пор не пойму, что его сдерживало и почему он так легкомысленно уступил меня вам?

– Уступил?!

– Из арбалета стрелять когда-нибудь приходилось? – поспешно сменила тему Анна.

– Все равно получится не так метко, как у королевских лучников, – проворчал барон.

– Тогда покажите, как им орудовать.

– Это очень просто, – Рольф показал, как вставляют стрелу и как отводят тетиву. Но по тому, насколько невнимательно воспринимает Анна его урок, барон легко определил, что она попросту хитрит. Арбалет интересовал эту женщину так же мало, как и появившийся на рейде корабль противника. Она пребывала в каком-то своем, сугубо женском мире иллюзий и грез, вырвать ее из которого было почти невозможно.

Как бы подтверждая его предположения, Норвуд, запрокинув голову, призывно улыбнулась и, обняв Ирвина за талию, шаловливо прошлась рукой по его бедру, по самым заветным мужским местам.

– Но мы же не можем заниматься этим прямо здесь, Анна, – расслабленно хмелея, воспротивился он.

– Считаете, что это причинит неудобства капитану Коссару, которому придется наблюдать наши любовные игры в подзорную трубу?

– Они вот-вот спустят шлюпки.

– Одну уже спустили, барон.

– Действительно, – признал Рольф, вновь поднося к глазам подзорную трубу. – Кажется, капитан тоже садится в нее. Нет, вон он, и в самом деле рассматривает нас в трубу. Значит, на переговоры прибудет кто-то из его офицеров.

– Тем не менее, у нас еще есть время.

– Почему ты рассмеялась, когда я вспомнил о Грее? – ловчил Рольф. Он уже чувствовал себя достаточно возбужденным, чтобы наброситься на женщину, но почему-то стеснялся этой своей страсти.

– Мы провели с ним ночь в одной каюте, однако он так и не тронул меня. А ведь знал – единственный среди вас, мужчин, – что рядом с ним лежит и мается женщина.

– Может, не поверил?

– Что значит «не поверил»? Кто же разоблачил меня, если не он? Хорошо, хоть не разболтал. Но по отношению ко мне, согласитесь, ведет себя слишком странно. Не пробовали затащить его в постель, капитан?

– Прекратите, Норвуд… – брезгливо поморщился Рольф.

– Вдруг он тоже окажется женщиной. Ведь есть же в нем нечто такое… улавливается.

– Если бы это было так, я знал бы об этом раньше вас. Коль уж начистоту, у меня порой тоже закрадывалось такое подозрение. Но сейчас не время выяснять тайны подобных причуд.

– Выяснять такие вещи всегда есть время, барон, – вновь расхохоталась Анна, все еще рассчитывая, что Рольф не выдержит и набросится на нее прямо здесь.

Однако, все с той же снисходительно-брезгливой гримасой на лице окинув взглядом довольно мешковатую, вовсе не похожую на девичью фигуру Норвуд и процедив: «Не команда, а сборище оборотней», капитан начал спускаться к морю. Метнув встревоженный взгляд в сторону «Черного принца», словно только теперь уяснив для себя, какую опасность навлекло на нее своим появлением это судно, Анна двинулась вслед за бароном.

Оказавшись на берегу, Рольф подтянул к себе плот-паром и, оставив Анну на извилистой косе одну, переправился на судно. Успел он как раз вовремя: шлюпка с четырьмя гребцами и сидевшим на корме офицером уже находилась на полпути к «Нормандцу».

– Вы намерены принимать их условия, капитан? – спросил Гунн безо всяких обиняков.

– Смотря какие. Переговоры есть переговоры, и если Коссар…

– Нам не следует принимать условия этого испанца, – весьма непочтительно прервал его боцман, – каковыми бы они ни были. Этот мерзавец может предложить нам только одно: сдаться на его милость, предоставив ему все наши сокровища.

– Но при этом предложит войти в состав его команды.

– Именно это он и намерен предложить нам, но лишь для того, чтобы заполучить сокровища, сведения о которых вырвет из нас под любыми пытками. А заполучив их, решит, что мы лишние. Нет уж, капитан, мы тут с командой решили, что, пока сможем, будем защищать свой «Нормандец», а затем отойдем в глубь острова или на «Адмирала Дрейка». Словом, мы не намерены идти на поклон к испанцу.

– Но «Адмирал Дрейк» вряд ли будет в состоянии пересечь океан. Еще не известно, в каком состоянии нам удастся вывести его из Бухты Отшельника…

– Мне почему-то казалось, что раньше вы были более уверены в возможностях своего фрегата, командор.

– Поскольку никакого иного судна поблизости не наблюдалось.

– Мы и в самом деле решили, что ничего хорошего от Коссара нам не дождаться, – сурово поддержал боцмана Внебрачный Лорд. – Вент, скажи свое последнее слово.

– Как перед королевским судьей, стоя под виселицей, – ни мгновения не колеблясь, присоединился к ним бомбардир. – Мы можем войти в команду только того корабля, на котором не будут знать о сокровищах «Нормандца». Иначе нам их не сохранить.

– И на котором нас воспримут как часть команды погибшего корабля, – разъяснил Внебрачный Лорд. – Добравшись до ближайшего порта, мы наймем какой-нибудь барк и вернемся сюда, чтобы забрать свое состояние. При этом команду барка мы составим такую, чтобы ни в одном из матросов не сомневались. Я все верно скомпоновал, боцман Гунн-Истребитель?

– Абсолютно, два ржавых якоря им всем под виселицу! Вот только никому еще не удавалось сформировать из портового сброда команды, в которой ни в одном моряке можно было бы не сомневаться.

– Потому что при найме на судно, – поддержал его Вент, – даже самые отпетые бунтовщики, изгнанные аж с предыдущих кораблей, вдруг превращаются в бордельных ангелочков.

29

Поднявшись на квартердек[21], Джесс Марр оказался перед среднего роста тучным детиной со слегка припухшими, полусонными глазками. Он был облачен в кирасу, прикрытую пурпурным, как у римских консулов во время боя, плащом, а на широком ремне висели две кобуры с пистолетами и короткий, узкий, крайне редко встречающийся среди моряков, но, очевидно, довольно удобный в рукопашном бою меч.

– Слушай, англичанин, ты рассматриваешь меня так, словно уже прицениваешься к трофеям, – по-английски Коссар говорил с заметным акцентом, старательно подбирая слова. И хотя Джесс неплохо владел испанским, но все же решил до поры до времени не раскрывать этого, упорно придерживаясь английского.

– Это не так, сэр. Я прибыл сюда, потому что уже несколько дней вынужден был скрываться в пещерах, что вон над той бухтой, сразу за мысом Спасенных. Попал я туда после того, как мне удалось избежать гибели. Вот, взгляните… – повернулся к нему спиной.

Лишь мельком бросив взгляд на рану Марра, капитан подозвал врача, и тот объявил, что рана недавняя, ножевая, и что заживает она плохо, обрастая нагноившимися волдырями.

– Он совершенно прав, – охотно подтвердил реноме лекаря-англичанина Джесс Марр. – Все так и было. Недавняя, ножевая, гниль… Сразу видно, что с лекарем вам повезло.

– По совместительству он выполняет у нас и роль палача, – мрачно осадил его словоизлияние Коссар. – Поскольку пока что не обзавелись профессиональным. Поэтому советую быть искренним, как перед последним причастием. Рану ты мог получить в обычной драке. После чего бежал на остров.

– А может, и не бежал, синьор капитан, – вмешался один из офицеров, стоявших по обе стороны от капитана, словно телохранители. – Капитан Рольф мог использовать полученную где-то этим человеком рану, чтобы подослать его к нам на корабль… Есть на что сослаться.

– Не спорю, могло случиться и такое, – спокойно признал Джесс. – Но очень скоро вы убедитесь, что я готов сражаться против тех, что остались на борту «Нормандца», а любой из оказавшихся в плену матросов этой, собранной Рольфом, команды подтвердит, что все было именно так, как я только что изложил.

Капитан и офицеры удрученно помолчали. Невозмутимость, с которой пришелец-островитянин отверг выдвинутое ими «висельничное» предположение, очень смахивала на искреннюю.

Поскольку солнце клонилось к закату, а на обломках «Нормандца» поднять паруса и бежать от него не могли, Коссар явно не торопился. У него и так было слишком мало людей, и терять их в бою с жалкой горсткой команды «Нормандца» ему не хотелось. Кроме того, все знали, что Коссар страдал от мнительной подозрительности. Всякого нового человека, появлявшегося под его командованием, он встречал так, как если бы тот был давным-давно уличен в намерении отравить его или поднять бунт. Поэтому никого не удивляло, что Коссар лично по несколько раз допрашивал новичков, заставляя своих приближенных устраивать им всевозможные проверки.

Лицо одного из матросов, что держался несколько особняком, показалось Джессу знакомым. Да, это был тот самый Джим Баррлоу, с которым он беседовал на острове. Встретившись взглядами, Джесс и Джим тотчас же отвернулись, давая понять друг другу, что не станут посвящать капитана в тайну своей встречи.

– Хорошо, пойдем ко мне в каюту, – обронил Коссар после долгого, устрашающего, как занесенная, но почему-то замершая на плече палача секира, молчания. – А вы, бездельники, чего уставились? – обратился он к группе матросов, которые должны были спустить шлюпку. – Ты, Вечный Смертник, – прикрикнул он на Джима Баррлоу, – отправляйся к Рольфу и скажи, что его штурман уже у нас. Теперь нам все известно, а потому у него есть очень простой выход: сесть в шлюпку и прибыть сюда, чтобы стать матросом моей команды. Если он сделает это немедленно и без каких-либо оговорок, я, возможно, забуду о том, что вчера его люди убили лучшего из моих матросов.

– Если же нет? – задал Баррлоу один из самых наивных вопросов, которые только способен был задать в этой ситуации.

– Если же нет, пусть пеняет на себя. И вообще, все они там – безмозглые англичане и прочие выродки, – Коссар совершенно забыл, что часть его команды состоит из все тех же англичан, ирландцев и «прочих выродков», среди которых завелось два португальца, венецианец и даже невесть как оказавшийся в этой части света хорват.

– Хорошо, капитан. Рольфу и его кровопийцам я скажу все, что вами велено, – без особого энтузиазма заверил его Баррлоу, приказывая пиратам, стоявшим у лебедки, спускать шлюпку на воду.

Джессу сразу же бросилось в глаза, что когда-то каюта капитана была роскошно обставленной, однако теперь здесь царил такой раскардаш, словно только вчера в ней сражались остатки команды этого некогда военного судна испанцев: перила кровати были рассечены, одна из висевших на стене картин прострелена пулей; на огромном, кованом сундуке отчетливо видны засечки, сделанные то ли боевой секирой, то ли алебардой, а еще – следы взлома. Вдобавок ко всему, стол капитана был заставлен всевозможными мисками, в которых виднелись остатки яств, но притрагиваться к которым уже было рискованно.

Однако весь этот натюрморт безалаберности хозяина каюты явно не смущал. Хотя пропахла она так, словно лишь час назад в ней располагался припортовый бордель, оказавшийся к тому же по соседству с ночлежкой. Усевшись в старинное венецианское кресло, высокая спинка которого была украшена изощренной арабеской, он горделиво указал доктору и двум офицерам на свободные кресла и, пренебрежительно ткнув в сторону Марра коротким, полусогнутым пальцем, процедил:

– А ты будешь стоять и отвечать. И если хоть в одном слове я почувствую неправду, мои бездельники тотчас же вздернут тебя. Прямо здесь.

Проследив за движением его пальца, Джесс, к изумлению своему, обнаружил, что стоит прямо под свисающей с потолочной балки петлей. Открытие это буквально повергло его в шок. Не от страха перед «капитанской виселицей», а от возмущения: это до какой же грани нравственного падения нужно дойти, чтобы устраивать виселицу прямо у себя, в священном для каждого моряка месте – капитанской каюте?!

А ведь совершенно очевидно, что подвесил он сию петлю не для легкого устрашения и не для того, чтобы попугать его: мотается она здесь наверняка давно – возможно, с того самого дня, когда владельцем каюты стал этот корабельный могильщик. И если он прав и его корабельный доктор по совместительству превращен в корабельного палача, тогда…

«Нет, – резко прервал свои размышления Джесс, – ты никогда не станешь служить под началом этого мерзавца. Появившись здесь по своей воле, ты совершил одну из своих дичайших глупостей».

– В моих ответах, сэр, все будет выглядеть так, как оно есть на самом деле. В конце концов я не пленник ваш, капитан, а – присутствующие здесь джентльмены свидетели – всего лишь гость. Я сам прибыл на корабль. Моряк, много лет считавшийся одним из лучших штурманов Вест-Индии, появился здесь только для того, чтобы спросить: «Не нужен ли вам хороший штурман, сэр?» Если не нужен, тогда я, пожалуй, вернусь на остров и дождусь более подходящего судна.

Молвив это, Марр вначале набыченно уставился на Коссара, а затем, не давая ему опомниться, уселся в ближайшее кресло, почти столь же массивное, как и кресло капитана. Присутствовавшие моряки охнули от удивления. Они были уверены, что в следующее мгновение Коссар прикажет вздернуть наглеца.

– А теперь спрашивайте, джентльмены, я – весь внимание, – спокойно молвил тем временем этот наглец.

Коссар что-то недовольно промычал про себя и, поднявшись, грузно прошелся по каюте. В то время, когда офицеры молча наблюдали за ним, сам Джесс мечтательно смотрел в увенчанное готическим шпилем окно. Чувствовал он себя в эти минуты прескверно, однако прекрасно понимал, что, оказавшись на борту «Черного принца», предал не только Рольфа, но и Анну Норвуд. Узнав от него об истинной численности экипажа, пираты набросятся на «Нормандец», как стая воронов.

Лишь оказавшись в роли островного отшельника, в пещере над дикой бухтой, Марр по-настоящему понял, как ему нравится эта женщина. И какое это везение, что досталась она – по крайней мере, несколько раз доставалась – именно ему, а не кому бы то ни было другому из команды Рейтеля или команды Рольфа. Однако по странной прихоти судьбы именно эта женщина чуть было не отправила его на тот свет. Это по ее воле он оказался не только вне команды, но и вне корабля. Марр уже не раз пытался осмыслить странное хитросплетение фактов и событий, приведших его к отшельничеству, и таким образом определить свое отношение к Анне, Рольфу, Гунну и вообще к ссоре с командой «Нормандца». Но из этого почему-то ничего не получалось.

Нет, в принципе Джесс понимал, что жизнь его складывается как-то не так, как должна бы складываться. Однако он очень смутно представлял себе, каким образом следует ее изменить. Одно ясно было уже сейчас: появление на «Черном принце» – очередная несусветная ошибка, которых он совершил в своей жизни уже немало.

– Сколько людей на «Нормандце»? – ворвался в поток его покаянных размышлений нахрапистый голос Коссара.

– Шестеро, – неохотно, после долгой паузы, ответил Джесс. Говорить неправду не было смысла: команду «Нормандца» этим не спасешь, а ложь обнаружится сразу же.

– Врешь.

– Даже если бы мне очень захотелось соврать вам, все равно на «Нормандце» их останется шестеро. В чем вы очень скоро убедитесь.

– Почему так мало?

– Потому что почти все члены команды «Нормандца» погибли. Кроме нас, троих. Это уже потом появился капитан Рольф, а с ним еще двое моряков. До крушения судном командовал капитан Рейтель.

– Это верно: Рейтель, – подтвердил корабельный врач. – Я слышал о нем еще на Тортуге.

– Откуда они появились на острове?

– Рольф прожил на нем несколько месяцев. То ли был высажен на него в виде наказания, то ли спасся после крушения. Толком я так и не понял. А те двое – с пиратского корабля, потерпевшего крушение после схватки с каким-то английским военным судном.

– Каким именно?

– Понятия не имею, – процедил Джесс, демонстративно переводя взгляд на окно и давая понять, что Коссар со своими вопросами уже не то что надоел, а просто-таки осточертел ему.

– Послушайте, Марр, вы ведь хотите стать членом моей команды?

– Мысль такая была. Однако до сих пор в члены команды вы меня не зачислили. Или, может, я не расслышал?

– Для начала вы, Джесс, – ушел от прямого ответа Коссар, – должны понять, что как капитан о кораблях, которые оказались или могут оказаться поблизости, я должен знать все. Так вот, что произошло с кораблем, орудия которого потопили корабль людей, пришедших с Рольфом?

– Этого я действительно не знаю. Поскольку люди, пришедшие с бароном Рольфом – зовут их Грей и Вент, – тоже не знают этого.

– Как назывался корабль, на котором они прибыли к Острову Привидений?

– «Дракон».

– Неужели «Дракон»?

– Так мне его назвали.

Коссар обратил взор на доктора, который выступал сейчас и в роли советника. Похоже было, что до недавнего времени Коссар промышлял где-то в другом районе океана, а возможно, и в другом океане. Но без этого доктора, который оказался сейчас наиболее сведущим в делах местной пиратской элиты.

– Да, было такое судно – «Дракон», – не очень-то уверенно подтвердил тот, как-то странно поеживаясь при этом.

– А вторым кораблем, рейдировавшим поблизости, был, насколько мне известно, фрегат «Адмирал Дрейк». Но он куда-то исчез.

– Ушел в океан, только и всего, – все так же нехотя огрызнулся Марр.

– Две недели назад я встречался с одним бежавшим с этого корабля моряком. У него были для этого причины. Так вот, он утверждал, что корабль поврежден и нуждается в ремонте. Команда же наполовину истреблена в боях, наполовину разбежалась. Капитан «Адмирала Дрейка» превратил его из каперского судна в обычное, пиратское, а это нравилось далеко не всем, поскольку они привыкли грабить, прикрываясь каперским свидетельством.

– Тогда что вы хотите услышать от меня, капитан?

– Есть ли в команде Рольфа хотя бы один матрос с «Адмирала Дрейка»?

– Я уже сказал, что нет. Во всяком случае, никто из них ни разу не упоминал о таком фрегате.

Коссар вновь мрачно осмотрел присутствовавших офицеров, как бы спрашивая их совета.

– Я – шкипер Роунс, – представился Джессу один из них, худощавый, с короткой седоватой бородкой, узкой полоской опоясывающей лицо от уха до уха. И уже обращаясь к капитану: – Мне кажется, что в численности команды «Нормандца» мистер Марр не ошибается.

Марр благодарно взглянул на шкипера, и тот не отвел взгляда. «А ведь шкипер может стать твоим сообщником, – назидательно молвил себе Джесс. – Не упусти его!»

– Сын вождя индейцев, с которым я беседовал, – продолжил тем временем Роунс, – тоже уверен, что людей на корабле немного. Правда, они неплохо стреляют из орудий, и у них достаточно ружей, которые те заранее готовят к стрельбе. Это так, мистер Марр?

– Вы правы, мистер Роунс. Ваш индеец умеет не только смотреть, но и видеть. Все они – неплохие бомбардиры, и почти все прекрасно стреляют из ружей и арбалетов, которых на судне действительно оказалось немало. Оно ведь везло оружие в виде груза.

Оставшись удовлетворенным его ответом, Роунс откинулся на спинку кресла и, запрокинув голову, уставился в потолок, считая, что свою миссию он выполнил. Но Джесс успел обратить внимание, что по-английски Роунс говорит без акцента, да и манера говорить и вести себя тоже выдают в нем англичанина. И вновь решил, что с этим парнем можно иметь дело.

И вообще Джессу вдруг пришла в голову мысль: если Коссар действительно оставит его на борту «Черного принца», он обязательно предпримет попытку бунта. Хотя что значит «попытку»? Он устроит настоящий бунт и захватит этот чертов корабль. А Коссара, этого наглого испанца, если только он уцелеет, повесит здесь, в этой каюте, на этой вот петле, ангелочки каторжные!

– Ладно, в конце концов, это не так уж важно, сколько их там, – презрительно пропыхтел Коссар, наливая себе вина и движением руки предлагая офицерам последовать его примеру. – Так или иначе одних мы перебьем, других – перевешаем на реях. Меня интересует другое: что в трюмах?

– А еще точнее, вас интересует, есть ли там золото.

– Вы находите мой интерес странным?

– Наоборот, нахожу странным, что разговор со мной начали с того, что поинтересовались не трюмом, а палубой, – дерзко парировал Марр. – Груз «Нормандца» состоял из оружия, нескольких огромных сундуков с мундирами для английских солдат и офицеров, которые, побывав в морской воде, очевидно, давно потеряли свой парадный вид, и нескольких бочонков и сундуков с золотыми и серебряными монетами.

За столом воцарилось молчание. Роунс взял кувшин и, наполнив один из кубков, пододвинул его к лежащим на столе рукам Марра. Штурман залпом осушил его и жадно взглянул на застывший в руке шкипера кувшин. Но тот почему-то решил, что для утоления жажды одной порции достаточно.

– Что значит «нескольких бочонков и сундуков»? – подался к нему через стол капитан.

– Сколько именно? – загорелись глаза у доктора.

– Не могли бы вы выражаться поконкретнее? – сипловато прокряхтел сидевший рядом с Марром штурман.

– Три сундука с драгоценными изделиями ювелиров и шесть-семь бочонков с монетами.

– А если попытаться ответить точнее?

– Вы должны понять, что точные сведения об этом опасном грузе были только у капитана Рейтеля. А он, конечно же, скрывал их даже от меня, первого штурмана. Явно опасался бунта.

– Но в бочонках этих действительно золото?

– Можно, я отвечу так, чтобы ответ этот удовлетворил все ваше любопытство, сэр?

– Окажи любезность, – процедил Коссар.

Теперь уже Марр сам потянулся к кувшину и, сопровождаемый разгоревшимися от азарта взглядами офицеров, наполнил свой – к сожалению, слишком маленький, рассчитанный скорее на ром, нежели на вино, – кубок.

– Там столько всего, что вполне хватит на всех вас. Настолько хватит, что от щедрот своих вы не забудете даже меня, бывшего первого штурмана «Нормандца», а ныне нищего отшельника Острова Привидений. Давно превратившегося в одно из привидений этого самого острова.

– Конечно, конечно, – несколько раздраженно проворчал Коссар.

В душе он согласился, что ответ и в самом деле исчерпывающий. Вот только любопытства он не удовлетворил. Золото имеет свою особую силу. О нем можно говорить, мечтать, им можно грозить и даже бредить дни и ночи.

– Заранее благодарю.

– Но вы не врете, штурман? Там действительно имеется все то, о чем вы только что?..

– «Нормандец» в какой-нибудь полумиле от вас, капитан. На вашем месте я уже давно был бы на его палубе и убедился, что не в правилах штурмана Марра – лгать. Особенно, когда он сам рассчитывает, пусть на очень скромную, – ехидно улыбнулся Джесс, обводя взглядом присутствующих, – по сравнению с остальными джентльменами вашей команды, но все же, извините, долю.

– Ведете вы себя крайне нагло, штурман, – резко побагровел Коссар. – Однако вешать я вас пока не стану.

30

Марру очень хотелось услышать от капитана Коссара что-нибудь более предметное по поводу его дальнейшей судьбы. И, возможно, он дождался бы какого-то вразумительного ответа, с которым капитан «Черного принца» почему-то непростительно и явно не по-джентльменски тянул. Но в это время со стороны острова донеслись приглушенные расстоянием и перегородками каюты выстрелы.

Коссар и доктор подхватились со своих мест и нервно переглянулись, словно бы вот так, даже не выходя на палубу, были в состоянии выяснить, что там, в бухте, у останков «Нормандца», происходит. Третий офицер – испанец – сжал рукоять пистолета; при этом эспаньолка его заострилась, превращаясь в прелестную козлиную бородку. И лишь Роунс, как и подобает истинному англичанину, оставался на своем месте и выглядел еще более невозмутимым, нежели до стрельбы, которая, поутихнув было, разгорелась вновь.

– По-моему, переговоры мистеру Баррлоу явно не удались, – заметил он, потянувшись к кувшину с вином. – Впрочем, как и в прошлый раз, когда он вернулся, не только ничего не достигнув, но и потеряв одного матроса убитым.

– Да, черт возьми! – вскипел Коссар. – Он умудрился потерять лучшего из моих матросов. – Приоткрыв окно, капитан попытался рассмотреть, что происходит в глубине бухты. Но, поскольку ничего, кроме оконечности мыса Крушений, увидеть он не мог, то пришлось, увлекая за собой всех остальных, выйти на палубу. – Если и на сей раз… Придется потерять и его самого. Как считаете, доктор?

– Что будет не такой уж большой потерей, – самодовольно осклабился доктор-поляк.

– Очевидно, на сей раз Вечный Смертник попытался захватить судно командой своего баркаса, – подлил масла в огонь Роунс, что дало Джессу основание заподозрить, что между этими двумя англичанами, Роунсом и Барроу, давно тлеет некая давняя вражда. – Чтобы затем объявить «Нормандец» своим призом.

– Баррлоу не настолько безумен, чтобы решиться на такое, – неожиданно вступился за парламентера доселе молчавший офицер, которого, как вполголоса представил его Роунс, именовали у них на корабле «лейтенантом бомбардиров», хотя на самом деле еще недавно Кастио был всего лишь сержантом на одном из военных испанских кораблей. – Стрельбу могли спровоцировать только люди Рольфа. Прикажете немедленно сажать команду в шлюпки? – обратился он к капитану.

– Если бы стычку спровоцировали матросы «Нормандца», они сразу же пальнули бы из орудия, – возразил Марр. – Баркас – не такая уж плохая мишень.

И без трубы, в которую капитан Коссар осматривал сейчас бухту, было видно, что на баркасе понесли потери. Как минимум три человека были убиты или ранены. Уцелевшие же во всю прыть гребли в сторону «Черного принца», пытаясь поскорее уйти за пределы досягаемости ружей.

– Так прикажете спускать шлюпки на воду? – еще более резко поинтересовался Кастио, понуждая капитана принять наконец то главное решение, которого давно ждал.

– Не раньше, чем выслушаем Баррлоу.

– Баррлоу сообщит нам, что в него стреляли из всех ружей и бортовых орудий. Это что-то способно изменить в нашем решении немедленно захватить «Нормандец»?

– Так говорите, Марр, что их там всего шестеро? – поморщился Коссар, не желая вступать в полемику с «лейтенантом бомбардиров»; в конце концов, кто он такой?!

– Это те, кого я видел. Вполне допускаю, что на острове оставались еще какие-то люди из команды боцмана Гунна, спасшиеся, как и он, с затонувшего корабля.

Коссар и другие офицеры подозрительно покосились на него, и Джесс понял, что только что допустил одну из самых непростительных ошибок. Возможно, самую глупую после решения прибыть сюда. Ведь еще несколько минут назад он уверял, что команда «Нормандца» состоит только из шестерых моряков, а теперь, перед атакой, вдруг решил посеять сомнения. Непростительная оплошность. Однако изменить что-либо уже было невозможно. А жаль.

Джесс вдруг вспомнил, что на борту «Нормандца» – Анна Норвуд. И ему очень захотелось, чтобы штурм корабельной развалины был перенесен на утро. Вдруг у Рольфа хватит ума увести к тому времени своих людей куда-нибудь в глубь острова?

Марр взглянул на заходящее солнце, багровые лучи которого медленно догорали между холмами длинной, змееподобной косы, уводящей в сторону соседнего острова. Оно словно бы застыло, навеки вплавленное в зеленоватую крону острова и голубовато-белесый небосвод океана.

Джесс понимал, что вечер этот будет тянуться вечность, а ночь предстоит страшная и тягостная, и еще не известно, удастся ли пережить ее.

Гребцы на баркасе орудовали веслами с такой быстротой, словно их преследовала вражеская эскадра.

– Мы сцепились с ними, капитан! – доложил Вечный Смертник еще издали, за несколько минут до того, как шлюпка причалила к борту корабля. – У меня один убит и двое раненых. Один раненый отделался царапиной, но другой, этот вот, Саареш… Вряд ли он дотянет хотя бы до заката. Но мы тоже прощупали их борта.

– Вот именно, борта… – презрительно процедил Коссар. – Ни на что большее ты, Вечный Смертник, не способен. Так, может быть, тебе пора перестать быть вечным… смертником?

В эту минуту баркас врезался носом в борт «Черного принца», и Баррлоу, который прекрасно расслышал капитана, запрокинул голову, чтобы с ненавистью взглянуть на него. Джесс не мог ошибиться: во взгляде его не было ничего, кроме отъявленной ненависти. Если бы в одно из таких вот мгновений Джим вдруг выхватил пистолет, Марр даже не удивился бы – настолько это выглядело бы естественным.

«С этим парнем надо бы потолковать, – прикинул Марр, наблюдая, как довольно бесцеремонно поднимают на палубу стонущего тяжелораненного пирата. – Вдруг удастся поднять мятеж и захватить “Черного принца”?»

Уложив Саареша у грот-мачты, прибывшие тотчас же забыли о его существовании, а доктор даже не сделал попытки осмотреть его. Все внимание было приковано сейчас к Баррлоу. Что же касается убитого, то Коссар великодушно осенил его размашистым, бездушным крестом и приказал придать тело морю. Что было выполнено немедленно и без какого-либо сожаления.

– Они что, так и собираются обороняться на этих обломках? – спросил капитан, как только Баррлоу, последним из прибывших, оказался на палубе.

– Похоже, что так, – мрачно разочаровал его Джим. – Но если пальнуть по ним из всех орудий, то вполне возможно, что уцелевшие сбегут на остров.

– А кто после этого будет ползать по дну океана, собирая разбросанные взрывами золотые монеты и прочие ценности? Разве что пустить тебя, как кашалота, предварительно привязав к якорю?

– В таком случае следует подождать до утра. Пальнуть несколько раз для острастки, снести одну из надстроек и выждать. К утру, под покровом темноты, они оттуда уберутся.

– Вместе с ценностями, – оскалился Коссар, вновь загоняя Джима Баррлоу в тупик. Тот уже попросту не понимал, чего добивается капитан. Палить из орудий не желает, терять людей боится, ждать до утра не собирается…

– Вряд ли они вообще догадываются о существовании затопленных в трюмах ценностях, – как бы между прочим обронил Джесс.

– Что?! – изумился Коссар. – Что ты сказал?!

– Что они, ангелочки каторжные, не знают о сокровищах, покоящихся в затопленных трюмах «Нормандца», вот что я сказал, капитан. Если точнее, знает о них лишь один матрос – Стив Норвуд. Единственный из уцелевших членов экипажа. Кроме меня, естественно, – произнося это, Марр мучительно пытался вспомнить, говорил ли он во время первой беседы с капитаном, что на «Нормандце» их оставалось трое, то есть кроме Норвуд был еще и Лорд-Висельник.

Вспомнить он так и не вспомнил, а потому довольствовался тем, что Коссар слишком увлекся его лживой новостью.

– И вы считаете, что он будет молчать? – скептически ухмыльнулся Роунс.

– Можете в этом не сомневаться. Уж кто-кто, а Норвуд не проболтается. Он знает, что я пожелал присоединиться к вам, а потому решит дождаться нашего штурма обломков. Даже если экипаж «Нормандца» уйдет на остров без боя, он все равно присоединится к нам. Когда на наших руинах появились Рольф и его люди, мы с Норвудом договорились: о сокровищах в залитых водой трюмах – молчать! Рассчитывая, что сумеем добраться до них вдвоем. Рольф сунулся было извлекать бочонки, но в них оказались залитые океанской водой сухари да солонина. Мы же с Норвудом подтвердили, что ничего другого там и не было.

Коссар и его офицеры угрюмо переглянулись. Ни один из них не был уверен, что этот недобитый и недотопленный пришелец не лжет им. Тем не менее, все согласились с мнением капитана, что с абордажем «Нормандца» стоит подождать до утра.

Подведя, на свой страх и риск, корабль к обломкам еще на несколько кабельтовых, Коссар чуть было не посадил его на мель. Но пока он дрейфовал между двумя подводными скалами, бомбардиры успели дать залп по «Нормандцу», и, по крайней мере одно из ядер врезалось при этом в полузатопленный нос корабля. Произведя еще три залпа, они попали в кормовую надстройку. Однако и это ядро сильных разрушений не произвело.

Наблюдая за работой пушкарей, Марр мысленно молил Бога, чтобы при их обстреле не пострадала Анна. Уверяя испанца в том, что Норвуд умеет молчать, он чуть было не сболтнул, что на самом деле речь идет не о мужчине, а о женщине, но вовремя удержался от этой очередной глупости. Ведь если случится так, что Анна тоже окажется на борту «Черного принца», ей лучше оставаться необученным юнгой, а не ищущей приключений девицей. Ну а потом… Им бы только добраться до первого обетованного берега: Ямайки, Тортуги, Новой Испании… Затем они найдут способ вернуться сюда, чтобы взять свою часть сокровищ, которую Норвуд наверняка припрячет где-нибудь на острове.

– Значит, у вас на борту «Нормандца» остался свой человек? – вполголоса поинтересовался Роунс, оказавшись наедине с Марром. Как-то само собой получилось так, что теперь он выполнял роль конвоира Джесса.

– Он мог бы стать нашим с вами человеком, – так же едва слышно проговорил Джесс. – Причем очень надежным. Вместе с ним еще двое парней. С Баррлоу мы тоже давно знакомы. Может случиться так, что в наших руках окажутся не только сокровища, таящиеся в сундуках «Нормандца», но и «Черный принц», на котором эти сокровища будут доставлены туда, где мы захотим видеть их.

Роунс на несколько мгновений задумался, а затем едва заметным движением сжал руку Марра.

– Теперь нужно поговорить с Баррлоу, – сказал он.

– Если сообщите, что со мной уже поговорили, Вечный Смертник согласится с тем планом, который вы как будущий капитан «Черного принца» предложите.

– Как будущий капитан? – счел необходимым уточнить Роунс.

– Только так, сэр. Опытный и мудрый. И к тому же, что очень важно для меня, англичанин.

– Хорошо, что ты оказался здесь, на борту, – и Роунс снова сжал руку Марра.

Рядом появился доктор, и шкипер отошел чуть в сторонку, чтобы не вызывать подозрения. А еще через несколько минут, оставив Джесса под присмотром доктора, шкипер уже толковал в одном из корабельных закутков с Вечным Смертником.

– Ночью мы все же захватим эти чертовы обломки! – громоподобно объявил Коссар, когда вся команда сгрудилась на палубе, ожидая его решения. – Подойдем к ним к полуночи, возьмем на абордаж и к утру будем самыми богатыми пиратами во всей Вест-Индии!

Слова его тут же были поддержаны возгласами одобрения. Двое матросов тотчас же вскарабкались на реи и пальнули оттуда из пистолетов в сторону «Нормандца». Еще двое бросились к орудиям, но после второго выстрела «лейтенант бомбардиров» приказал им прекратить пальбу, поскольку на корабле уже почти не осталось ядер и пороха.

Выждав, пока матросы, ликовавшие так, словно они уже были на борту «Нормандца», угомонились, капитан объявил, что на сей раз добыча будет поделена поровну, независимо от ранга. И еще раз напомнил, что сокровища, покоящиеся в трюмах «Нормандца», несметны – ему это было известно задолго до дня, когда фрегат оказался на мели у Острова Привидений.

Он не обратил внимания на то, что стоявшие как бы особняком Джесс, Роунс и Вечный Смертник многозначительно переглянулись и на лицах их заиграли ухмылки. Капитан пока еще не догадывался, что на судне зреет бунт и что появились моряки, которые предпочли бы делить сокровища обоих кораблей уже без него.

31

Роунс не знал и не мог знать всех тонкостей замысла Коссара; в частности, он так и не сумел выяснить, останется ли сам капитан на корабле или тоже отправится к «Нормандцу». К тому же было неясно, позволит ли ему Коссар составить экипаж шлюпки или же будет формировать его сам. Осторожный и маниакально подозрительный, капитан постоянно опасался заговора, да к тому же с недоверием относился к любому – пусть, на первый взгляд, самому праведному и преданному англичанину, – а потому от него можно было ожидать любого подвоха.

Тем не менее, к полуночи Роунс и Марр уже имели на борту «Черного принца» двоих надежных сообщников: ирландца О’Доннела и Джима Баррлоу. Еще с одним матросом по кличке Хромой Роунс попытался договориться. И тот даже дал понять – но лишь так, намеками, – что готов примкнуть к ним. Однако уверенности в нем не было, и теперь Марр опасался, как бы этот несостоявшийся бунтовщик не выдал их капитану.

В общем-то, Хромой давно ненавидел Коссара, который уже не однажды, при всей команде, унижал его. К тому же он был полуиспанцем-полумавром, а к таким полукровкам чистокровные гранды, к коим Коссар причислял и себя, всегда относились с нескрываемым презрением.

– Да все будет по-божески, Хромой окажется на нашей стороне! – подытожил их общие размышления Роунс. – Но лишь в том случае, когда нам повезет. Если только он почувствует, что проигрываем, первым же и ударит нам в спину.

– Это понятно, – проворчал Джесс. – Чего от него еще ожидать? Но даже если нас останется четверо, этого вполне достаточно, чтобы погрузить сокровища и добраться до ближайшего берега.

Они сидели в каюте Роунса, пили ром и посматривали в приоткрытый иллюминатор, за которым опускались густые, замешанные на синевато-черном морском тумане, сумерки. Оба заклинали небо, чтобы оно не позволило месяцу взойти. Именно темнота этой ночи должна была стать их самым надежным сообщником.

Стая чаек в тревоге металась между кораблем и мысом, словно бы пыталась предупредить о приближающейся трагедии, и крики ее сливались в штилевом предвечерьи с многоголосицей островных джунглей.

После возвращения баркаса Баррлоу капитан как будто бы на какое-то время забыл о появившемся на судне островитянине, не объявив ни о том, что зачисляет его в состав команды, ни о том, что он арестован. Воспользовавшись этим, Роунс увел Марра к себе в каюту, где довольно скоро обнаружилось, что цель у них одна: захватить корабль, избавив себя и всю команду от Коссара.

– Само собой разумеется, что капитаном становитесь вы, мистер Роунс, – подтвердил Джесс то главное, что по-прежнему волновало шкипера.

– Вы же, мистер Марр, насколько я понял, в течение многих лет были штурманом.

– Первым штурманом.

– Именно это – «первым штурманом» – я и имел в виду. И не понимаю, что может помешать вам оставаться им здесь, на «Черном принце».

– …Учитывая при этом, что я никогда не рвался в капитаны.

– В нашем деле это всегда существенно, – похлопал его по плечу будущий капитан.

После этого Роунс то ненадолго исчезал, то вновь появлялся в каюте, и все это время Джесс Марр, припав спиной к переборке, дремал; ему виделся в полусне-полудреме красавец фрегат, стоящий на рейде бухты, над которой раскинулся огромный город. Красивый, как Лондон, Венеция или еще какой-то из городов, которые ему приходилось видеть во время морских странствий.

Но это был его собственный корабль. Джесс отчетливо осознавал, что именно его… собственный. И даже во сне восхищался и гордился им, СВОИМ фрегатом. А просыпаясь, радовался, что никто, в том числе и Роунс, не способны проникнуть в его сны.

Часам к десяти вечера, когда на судне уже все были готовы к отплытию в сторону «Нормандца», Роунс вернулся в каюту с Баррлоу, и несколько минут они все трое обсуждали план бунта. Ночь выдалась довольно темной, и они рассчитывали увести свою шлюпку на запад, в сторону мыса Спасенных, делая вид, что хотят подойти к «Нормандцу» со стороны скал. На самом же деле они предполагали незаметно вернуться на «Черного принца» и захватить его еще до того, как Коссар со своей командой ворвется на обломки корабля барона фон Рольфа. Ну а дальше… дальше они будут действовать, исходя из обстоятельств.

Большую часть своего совещания Роунс и Баррлоу посвятили составлению списка моряков, которые могли бы при тех или иных обстоятельствах присоединиться к ним. По их подсчетам, таких набиралось как минимум семеро. Вот только трудно было предугадать, кого из них Коссар оставит на судне, а кто погибнет во время захвата «Нормандца».

– Послушайте, Роунс, а вы уверены, что этот парень с «Нормандца» надежен? – Джесса удивило, что Баррлоу спросил об этом шкипера таким тоном, словно самого его, Марра, здесь не было. В пиратских командах так обычно спрашивали только тогда, когда речь шла о человеке, на котором уже поставили крест.

– Кажется, да, – слишком неуверенно ответил Роунс, заставив Джесса удивиться еще раз. Ведь всего несколько минут назад они с Роунсом поделили роли в командном составе будущего пиратского корабля.

– И почему же вы так решили? Что произошло? Каким образом этот скиталец-островитянин сумел убедить вас?

– Он убедил меня тем, что с «Нормандца» его изгнали, чуть было не отправив при этом на дно. Такой довод тебя не убеждает?

– Если только он не лжет. Вдруг лжет? Почему я должен верить тому, что сказал этот проходимец?

– Потому что он – не лжет, – ответил вместо Роунса сам Джесс Марр. – Мы с вами задумали такое, что в течение какого-то часа может или прославить нас, или погубить. Разве не так?

– Но все же мы постараемся уцелеть, – сказал шкипер, вспомнив, что в секретере у него осталась нетронутой бутылка коньяку. – Мы теперь команда и должны до конца доверять друг другу. Если возникают хоть какие-то сомнения, значит, нам лучше сейчас же разойтись, напрочь забыв о том, что только что мы вели какие-то переговоры. Но в таком случае вы должны забыть и о сокровищах, покоящихся в трюмах «Нормандца» или уже припрятанных где-то на берегу.

Роунс и Баррлоу задумчиво помолчали. Марр говорил смело и как будто достаточно убедительно. Во всяком случае, Роунсу этот парень нравился. Что же касается Баррлоу… Возможно, он не очень доверял Марру, однако же никаких конкретных обвинений выдвинуть пока что не мог.

– Будем считать, что мы все выяснили и обо всем договорились, джентльмены, – вывел их из этого сомнительного молчания шкипер Роунс. – Вы, Марр, правы: единственное, что нас способно спасти сейчас, так это абсолютное доверие. А еще – вера в свою небесную звезду, свою удачу.

Он достал бутылку рома, и они подняли кубки за небесную звезду и морскую удачу пирата.

32

Готовясь к захвату «Нормандца», Коссар снарядил целую флотилию. Постепенно, одна за другой, от борта «Черного принца» отчалили четыре небольшие шлюпки, два баркаса и две специально ради такого случая захваченные у индейцев пироги.

Наблюдая за тем, как пираты рассаживаются по ним, Марр отметил, что капитан прав: решаясь на такой штурм, людей лучше всего рассаживать в шлюпки – что ни говори, а у Рольфа до дьявола орудий. Другое дело, что ему хотелось, чтобы как можно больше моряков Коссара полегло под залпами именно этих орудий.

– Эй, Роунс! – услышал Джесс голос капитана как раз в ту минуту, когда садился в шлюпку, в которой уже приютился штурман. – Где наш гость?

– Он здесь, капитан!

– Он что, тоже решил идти на абордаж?!

– Это я решил, что он пойдет. Не оставлять же его здесь. Или, может, оставить?

К счастью, Коссар не уловил ноток вкрадчивости, появившихся в голосе предводителя бунтовщиков.

– Пусть идет. Хочу видеть его в деле, после которого подумаю: достоин ли он и впредь оставаться на борту «Черного принца».

– И мы обязательно увидим его в деле, капитан.

– Кто еще в твоей шлюпке? – баркас, в который спустился Коссар, как и шлюпка Роунса, оказался по левому борту «Черного принца», но был развернут так, что обходить корабль моряки должны были по носу, в то время как Роунс намеревался обойти его со стороны кормы. В этом-то и состоял главный его расчет.

– Джим Баррлоу, Робертс и О’Доннел.

Коссар, очевидно, обратил внимание, что в шлюпке оказались три англичанина и ирландец, которого он тоже причислял к англичанам, – и это показалось ему подозрительным.

– Возьми к себе Кастио, – приказал он. – Вы должны подойти к «Нормандцу» со стороны скал и ударить по нему первыми. Как только завяжете перестрелку с людьми Рольфа, мы окружим уцелевшую корму и пойдем на абордаж. Эй, Кастио! – позвал он.

– Здесь, капитан! – отозвался тот по-испански. Марр достаточно хорошо владел этим языком, чтобы понять смысл их разговора.

– Садись в шлюпку Роунса!

– Но вы приказали мне оставаться на фрегате, – откровенно заканючил матрос, уже решивший было, что на сей раз удастся благополучно отсидеться.

– На нем останутся Хромой и Сольвег. Двоих вполне достаточно. Эй, вы, Сольвег, Хромой, теперь вы – хранители корабля, так что смотрите в оба!

– Когда станете делить добычу, не забудьте, что здесь, на фрегате еще двое, – хмельно прохрипел Сольвег.

– Странно, этому забулдыге все еще везет, – процедил Баррлоу. – Хотя его уже никто ни во что не ставит. И он этим пользуется.

– Главное, что на корабле остается Хромой, – вполголоса проговорил Роунс, возбужденно толкнув в плечо сидящего рядом Марра. – И их всего двое.

– Это уже удача.

– Хромой!

– Здесь я, мистер Роунс.

– Смотри не проспи дележ.

– Недооцениваете, сэр.

– И не забудь выпить за наш успех!

– Выпьем, как только вернетесь, шкипер! – склонился тот над бунтовщиками с кормовой надстройки.

И Марр понял, что эти двое тоже сумели обо всем договориться.

Приняв в свою команду обозленного неудачей Кастио, Роунс тотчас же приказал налечь на весла, и шлюпка довольно быстро обошла корабль, нацеливаясь на едва освещенную слабым лунным сиянием скальную вершину мыса Спасенных.

– Что, Кастио, на сей раз отсидеться на корабле не удалось? – подколол испанца Баррлоу, как только «Черный принц» остался за кормой.

– А кто собирался отсиживаться на нем, англичанин? – презрительно сплюнул за борт «лейтенант бомбардиров». – Капитан сам приказал оставаться, чтобы быть спокойным за корабль. Затем сам же и передумал. Потому что он имеет право сначала приказывать, а затем передумывать, а ты, англичанин, нет!

– Скажи, что сначала ты упросил его, – не унимался Баррлоу. Он сидел на корме, орудуя веслом то с левого, то с правого борта. – Однако затем он действительно передумал. Потому что имеет на это право.

– Может, ты все же заткнешься?! – прорычал Кастио. Вечный Смертник прекрасно знал, что завести его – все равно, что бросить факел в сухую солому.

– Уходим влево от мыса, – скомандовал тем временем Роунс, приступая к осуществлению их замысла.

И пока оскорбленный Кастио напыщенно остывал, англичане успели повернуть шлюпку на запад, все больше отдаляясь от остальной флотилии Коссара, веером охватывающей залив, в глубине которого едва улавливались очертания потерпевшего крушение «Нормандца». А главное, они уходили со все четче проступающей лунной дорожки, чтобы на какое-то время раствориться в тени прибрежных скал, а затем незаметно развернуть шлюпку и направить ее назад, к «Черному принцу».

Кастио был единственным человеком, которого заговорщики не посвятили, да и не собирались посвящать, в тайну своего мятежа. И прошло еще несколько минут, таких важных для бунтовщиков, прежде чем он по-настоящему насторожился.

– Вы что, не видите, где находится «Нормандец»? – вполголоса возмутился он.

– Нам приказано обойти его, – уверенно объяснил О’Доннел.

– Но не вокруг же острова!

– Верно, не вокруг.

– Тогда что это вы нацелились на мыс? – приподнял он свои весла.

– По тени пойдем, между прибрежными скалами и берегом, – не торопясь, после довольно затяжной паузы, явно выигрывая время, объяснил Баррлоу. – Или, может, тебе хочется угодить прямо под ядра этих бездельников?

Еще две-три минуты Кастио выжидал с приподнятыми веслами. Чутье подсказывало ему, что Баррлоу и Роунс сговорились и у них нет никакого желания принимать участие в абордаже, но он все тянул, все не хотел поверить то ли в заговор, то ли в такую вот, слишком откровенную, висельничную, их трусость.

Прозрение пришло к нему слишком поздно: когда первые ядра «Нормандца» прошипели над головами нападающих и когда заговорщики, оказавшись почти на подходе к мысу Спасенных, уже не обращали на Кастио никакого внимания, а молча развернули шлюпку и, стараясь держаться за пределами едва намеченной лунной дорожки, устремились к «Черному принцу».

– Да ведь Коссар вздернет всех вас! – прокричал Кастио, все еще в душе надеясь, что эти четверо попросту струсили. Но уловив зловещесть в молчании экипажа, на какое-то время сник и даже вновь взялся за весла, а как только шлюпка поравнялась с небольшим, едва выступающим из воды островком, являющимся как бы пунктирным продолжением мыса Спасенных, метнулся за борт.

– Предательство! Капитан, здесь предательство! – успел прокричать он. Однако, прыгая, нахлебался воды, отчего голос его сделался клокочуще-негромким. К тому же именно в это время прогремел залп орудий «Нормандца».

– Успокой его! – прокричал Роунс, обращаясь при этом к Марру, находившемуся ближе всех к беглецу.

Развернув шлюпку, они быстро приблизились к барахтающемуся на одном месте Кастио, явно не принадлежавшему к лучшим пловцам Испании.

– Это дело привычное, – буквально прорычал штурман и, выхватив весло из уключины, изо всех сил опустил его на голову беглеца.

33

Бой на обломках «Нормандца» был в самом разгаре, когда их шлюпка, вновь обойдя «Черного принца» у кормы, пристала к борту.

– Что там у вас произошло? – встретил их на нижней палубе с пистолетом в руке Сольвег.

– Шлюпка дала течь, – у Роунса имелось заранее приготовленное объяснение.

– Какую еще течь?! Она прекрасно держится на плаву. И до «Нормандца» вам было куда ближе, нежели до нашего судна.

– Какой же ты надоедливый, Сольвег, – незло укорил его Баррлоу, первым поднимаясь по веревочному трапу на борт.

– Да вы что, дезертировали что ли?!

– Можно считать и так, – устало отмахнулся предводитель бунтовщиков.

– Где же тогда Кастио? – успел спросить все еще не унимающийся сторонник капитана Коссара. Однако насладиться ответом не успел. Подкравшись к нему сзади, Хромой оглушил его рукоятью кинжала и швырнул обмякшее тело к ногам Баррлоу и Роунса.

– Дальше – как прикажете, господа-джентльмены, – отдал себя в руки мятежников Хромой. – Как видите, я свою «черную метку» капитану Коссару уже вручил.

– За борт его! – объявил свой скорый приговор Роунс.

– Может, он еще согласится перейти на нашу сторону? – заколебался О’Доннел. – Как-никак одним матросом окажется больше.

– Но если Коссар со своими людьми сумеет вернуться сюда, мы получим один пистолетный ствол в спину, – возразил Баррлоу. – Поэтому к дьяволам его.

– Так будет спокойнее, – согласился Марр. – А главное, не теряйте времени. Нужно осмотреть корабль. Нет ли на борту еще кого-нибудь.

– Я так понял, капитан, – молвил Хромой, – что вы приказали стукнуть его для верности еще разок.

Это был почти двухметрового роста детина, со слегка искривленной левой ногой, на которую он припадал так, словно собирался перекувыркнуться. Но Марр уже видел, как он передвигается по палубе и как взбирается на реи. Ловкостью и быстротой своей он вряд ли поступился бы тренированной обезьяне.

– Благословляю, – проворчал Роунс.

– А затем, связав по рукам и ногам, запереть в арестантской каюте.

– Вот чем ты мне нравишься, так это тем, что все улавливаешь с полуслова, – подтвердил Роунс, явно довольный собой и своим матросом.

В душе он уже согласился с тем, что в конце концов, их может оказаться на борту слишком мало, чтобы выходить в море, которое буквально кишит сейчас военными фрегатами и судами джентльменов удачи.

Взвалив Сольвега на плечи, Хромой отправился на нижнюю палубу. Остальные бунтовщики разделились. Баррлоу и О’Доннел бросились осматривать корабль, получив при этом приказ вынести на палубу пистолеты, ружья и заряды к ним; двое других – Роунс и Марр – принялись поднимать якорь, чтобы отвести корабль подальше от рифов и бухты, а значит, отсрочить появление у своих бортов людей Коссара. Хромой тут же принялся колдовать над бизань-парусом.

А тем временем у «Нормандца» разгорелось настоящее сражение. Теперь там палили не только из бортовых орудий, но и из фальконетов и ружей, установленных на вершине Скалы-Башни, чего испанцы никак не ожидали.

«Значит, кому-то из моряков Коссара удалось ворваться на палубу, – понял Джесс Марр. – По крайней мере, на носовую, полузатопленную часть корабля. Ну что ж, чем больше их там уложат… Ты-то чего радуешься?! – тотчас же вспомнил он об Анне Норвуд. – Может, в эти самые минуты она уже истекает кровью!»

– Послушайте, капитан, – обратился он к Роунсу. – А не подойти ли нам поближе к «Нормандцу»?

– Это еще зачем? – наблюдая, как Хромой и О’Доннел поднимают паруса фок-мачты.

– Помогли бы расстрелять Коссара и его людей.

– Ну, во-первых, мне не хочется всех их, без разбора, расстреливать. Там ведь есть три-четыре человека, которых я охотно взял бы в свою команду. Лишь бы они вернулись ко мне на борт без этого вонючего испанца Коссара. – Хромой обнаружил где-то подзорную трубу, и теперь новоявленный капитан пытался осматривать в нее «поле» ночного боя. Именно с появлением этой трубы он по-настоящему чувствовал себя капитаном. – И потом, мы ведь можем напороться на рифы.

– Тоже верно, – неохотно проворчал Марр. – Можем.

Ночь выдалась на удивление безветренной, но даже при таком штиле, подняв всего два паруса, Роунс начал уводить «Черного принца» из бухты, все отдаляя и отдаляя его от сражающегося «Нормандца».

34

Обломки «Нормандца» капитану Коссару захватить все же удалось. Но когда на рассвете «воители морей» собрались на верхней палубе, у кормы, то выяснилось, что осталось-то их всего девять человек. Причем двое из них – капитан и еще один испанец по кличке Марс – оказались раненными.

– Взгляните, капитан! – вдруг прокричал этот самый, раненный в ногу, Марс, указывая рукой в сторону удаляющегося «Черного принца». – Вон туда! Он уходит! Наш корабль уходит!

– То есть как это «уходит»? – нервно осмотрелся по сторонам Коссар. – Куда он может уходить без меня?

– Вот и я тоже хочу поинтересоваться, куда он может уходить без капитана и всех нас!

– Где моя подзорная труба? – моряки знали, что со зрением у тучного, стареющего капитана довольно плохо.

Они осмотрели обе уцелевшие шлюпки, но трубы там не оказалось. Очевидно, в суете абордажа она попросту упала в океан. Правда, на борту «Черного принца» было еще две трубы, однако обе они там и остались.

– Но ведь вы же видите: он повернулся к нам кормой, – продолжал объяснять Марс, получивший это прозвище из-за того, что больше всех любил подниматься на марсовую площадку, надеясь первым увидеть приближающуюся землю, а главное – открыть какой-нибудь островок, – паруса подняты, они уходят!

– Кто это «они», кто «они»?! – буквально взревел Коссар, болезненно морщась и сжимая наспех перевязанную руку у локтя.

Моряки переглянулись, лихорадочно прикидывая и вспоминая, кто погиб на их глазах, кто остался на судне, кто мог вернуться и кому могло взбрести в голову уводить «Черного принца».

– А что, если его захватили люди Рольфа? – высказал предположение рулевой Эльд.

– Когда бы они успели сделать это?! Каким образом?! – еще пуще взревел Коссар. – Сколько их в таком случае было?! Кстати, где тело хотя бы одного из них? Я вас спрашиваю, проходимцы?!

Пираты осмотрелись. Ни одного тела противника и в самом деле не было, что показалось весьма странным. Кто-то из матросов, правда, заметил, что лично ранил одного из офицеров, возможно, даже самого капитана Рольфа, однако это его замечание пропустили мимо ушей.

– Хотите убедить, что все это время мы сражались с привидениями?!

– Нет, капитан, – обреченно вздохнул Эльд. – Судя по тому, как они палили по нас из орудий и ружей… В том числе – и вон с той скалы, существование которой мы почему-то совершенно не приняли в расчет…

– Но сейчас мы говорим не об этой скале и не о прошедшем бое. Почему ушел корабль? Кто его увел? Я вас спрашиваю, ублюдки портовые?! – метался Коссар между украшенной двумя полуспущенными, во многих местах простреленными парусами мачтой и кормовой надстройкой.

– Пока неизвестно, – пожал плечами Марс, напротив которого остановился капитан.

– Известно только, что, судя по всему, мы с вами променяли свой прекрасный линейный корабль на чужие, застрявшие на камнях обломки, – осуждающе прокряхтел-прокашлялся кок Вульф, здоровенный детина, которому уже было хорошо за сорок и на котором все – живот, грудь, плечи – обвисало так, словно это были не части тела, тем более мужского, а набитые песком грузила. – Ничего не скажешь, достойный обмен предложил нам капитан Рольф.

– Но-но, ты!.. – ухватил его за грудки Коссар. – Портовый ублюдок! Кто тебя подобрал, когда ты уже был в руках полиции, кто спас от виселицы?!

– Я всего лишь хотел сказать, синьор капитан, что в нашей компании что-то не видно Баррлоу и Роунса, – ехидно улыбнулся Вульф, одним ударом отметая от себя костлявые ручонки Коссара. – Ведь не видно же их, разве не так?

Еще несколько мгновений капитан удивленно смотрел на стоявшую перед ним лысую громадину, затем медленно, поражаясь своей недогадливости, осмотрел собравшихся.

– Кто видел Роунса и Баррлоу, синьоры? Вас спрашиваю, ублюдки портовые! Кто видел их последним?

– Наверняка, ушли на дно, – предположил Ранд, высокий, неописуемо тощий матрос, доселе стоявший по правому борту, и, не дожидаясь реакции капитана, не целясь, выстрелил в вершину Скалы-Башни. Ему вдруг почудилось, что там что-то шевельнулось. Кто-то прячется.

– Если и ушли, то не от борта «Нормандца», – возразил Марс. – Лично я видел, что Роунс повернул свою шлюпку в сторону вон того мыса. А потом она исчезла в темноте и больше не появлялась. С командой «Нормандца» Роунс и его люди не сражались, это точно.

– Куда же они в таком случае исчезли? Хотите сказать, что они вообще не принимали участия в абордаже? И что шлюпка их не могла погибнуть от ядра противника?

– Я находился в шлюпке, направлявшейся к затопленной части «Нормандца», – пришел на помощь Марсу матрос с внешностью мавра. Именно Мавром его в команде и называли. – Западнее нас двигалась только шлюпка Роунса. Задев корму нашей посудины, ядро разнесло ее, а все мы, уцелевшие, оказались в воде. Но я точно помню, что западнее нас ни одно ядро не упало.

– Идите вы к дьяволу со своими подробностями! – взревел Коссар. – Я спрашиваю, куда девались Баррлоу, Марр, Роунс и прочие портовые ублюдки?!

– Ответ мы узнаем, как только вернемся на «Черного принца», – вновь саркастически ухмыльнулся Вульф. То, что капитан оказался в идиотском положении, настолько радовало толстяка-кока, что о собственной судьбе он уже не заботился. – Вот только боюсь, что вернуться туда нам уже не удастся.

– Это почему же?!

– Да потому, что и его теперь тоже придется брать на абордаж. А под руками – только один исправный баркас да полузатопленная шлюпка. Ну, еще вон тот любезно оставленный нам «нормандцами» плотик…

– Получается, что мы оказались между двумя отрядами: капитана Рольфа, который будет подстерегать нас на берегу, и Роунса, попытающегося расстрелять нас, как только попробуем приблизиться к «Черному принцу», – включился в их нервный совет Карлос – рыжебородый моряк, который до этого вместе с еще одним моряком, по кличке Рысь, обследовал полузатопленную носовую часть «Нормандца». – Эти, островные, уже завтра на рассвете начнут расстреливать нас, как перепелов в лесах герцога Виндзорского. Или Кастильского. Кому как угодно.

– И никаких сокровищ в трюмах этих давным-давно нет, – еще более возмущенно раздувал искру недовольства Рысь – колченогий бретонец, который при ходьбе так переваливался с ноги на ногу, словно между икрами у него застряло ядро, выпущенное из осадного орудия. – Возможно, они и были, да только моряки «Нормандца» давно перетаскали их куда-нибудь вон туда, за островные холмы.

– Если только этот перебежчик, Джесс Марр, не солгал, – писклявым, почти девичьим голоском уточнил широкоплечий блондин, непонятно с какой стати прозванный Карликом. Роста он был хоть и невысокого, но все же далеко не карликового. – К тому же сдается мне, что Рольф попросту подослал его к нам, чтобы спровоцировать абордаж и помочь захватить наш корабль.

Выслушав возмущенные суждения этой троицы, Коссар впервые очень явственно ощутил, что бунт пылает не только на борту «Черного принца», он назревает и здесь, среди остатков его команды, оказавшихся на обломках «Нормандца». А Коссар всегда панически боялся бунтов. Он вообще панически боялся всякого недовольства команды, и это постоянно усложняло ему жизнь.

– Ладно, хватит орать! – зычно прикрикнул он на троицу. – Осмотреть корабль, вооружиться всем, что здесь осталось… Еще не все потеряно. Их там немного, так что мы попытаемся вернуть себе «Черного принца».

– А как же быть с сокровищами «Нормандца»? – не отказал себе в удовольствии Вульф. – Какого дьявола мы рвались сюда, теряли людей?! Нас слишком мало, чтобы брать на абордаж еще и «Черного принца».

– Но и их там не сотня.

– Да, не сотня. Однако у них орудия, из которых они разнесут наш баркас…

– Может, лучше отойти на остров… – послышались голоса других матросов.

– «Принца» нам все равно не вернуть. Поэтому лучше захватить вон ту Скалу-Крепость. Тогда люди Рольфа не смогут расстреливать нас на этих обломках. Здесь же, между скалой и «Нормандцем», можно будет возвести форт, который станет нашим лагерем.

– Я уже приказал!.. – вновь попытался остепенить свое воинство Коссар. – Осмотреть и вооружиться, портовые ублюдки! Ты, Марс, дальнозоркий наш… Как теперь ведет себя «Черный принц»? Он ведь никуда не ушел? Я вижу его очертания.

– Он лишь отошел на полмили, не больше, и остановился. Паруса приспущены. Развернут к нам левым бортом.

– Значит, бунтовщики все же поджидают нас. Иначе они давно ушли бы.

– Это-то и странно. Если они собрались уходить, то почему тянут с этим? Для них так важно сразиться с нами?

– Что тут гадать: Роунс уверен, что часть из нас поддержит его, – брякнул Эльд, не обращая внимания на капитана. – И правильно рассчитывает.

– Прекратить болтовню! – вновь взревел Коссар, причем, забывшись, прокричал это по-испански. – Ты, Рыжебородый, и ты, Карлик, – на плот! Остальные – на баркас! Нет, все садимся в баркас, – спохватился капитан, опасаясь, как бы и на плоту тоже не взбунтовались. Теперь он намерен был держать остатки команды в кулаке. – Плот привязать к баркасу. Он нам еще может пригодиться. Когда подойдем на выстрел, ты, Рыжебородый, и ты, Карлик, перейдете на плот, чтобы рассредоточиться.

– Но сначала нам нужно прочесать окрестности бухты. Не успеем мы покинуть «Нормандец», как на нем вновь окажутся люди Рольфа, – сказал Эльд, который всегда, в любой ситуации, умудрялся иметь собственное мнение, чем очень раздражал Коссара.

– Тогда взорвать их!

– А как быть с сокровищами, ради которых мы так рисковали, потеряв стольких матросов?

– Не твое дело! Рыжий, и ты, Карлик, подгоните сюда плот. Хотя, может быть, нам действительно стоит пройтись хотя бы по окрестностям этой чертовой скалы? – совершенно запутался в своих планах и решениях капитан. То, что «Черный принц» оказался в непонятно чьих руках, основательно выбило его из колеи.

Они перешли на правый борт, и Карлик решил спускаться на мерно покачивающийся между берегом и подводной скалой плот. Но как только он ступил на него, прогремел выстрел, и матрос, вскрикнув, свалился в воду. Не успели Коссар и стоявшие рядом с ним Рыжебородый и Колченогий сообразить, где именно засел стрелявший, поскольку прозвучал выстрел явно не со скалы – засада оказалась где-то на поросшем кустарником прибрежном склоне, – как один за другим прогремело еще несколько выстрелов. Теперь уже и со склона, и из «башни», после которых Коссар и Колченогий упали замертво, а Рыжебородый, зажимая рукой рану на бедре, уполз за надстройку.

Поняв, что на берег им не пробиться, уцелевшие пираты бросились к баркасу. Пытаясь не дать им уйти, а может быть, не заметив, что корсары «Черного принца» ретируются, кто-то из засевших у подножия Скалы-Башни выстрелил в стоявший под мачтой бочонок с порохом. Пламя взрыва – вот то последнее, что успел увидеть Рыжебородый, попытавшийся приподняться у левого борта, чтобы броситься в воду и догнать отходящий баркас.

В сторону корабля четверо матросов – Эльд, Марс, Вульф и Мавр – отплывали уже без него и выброшенного взрывом за борт Ранда. Они уходили под ликующие возгласы победителей, которые для одних звучали фанфарами позора, для других, мертвых, – радостным хором нераскаивающихся убийц.

35

Взрыв оказался настолько мощным, что вырванные им части палубы, борта и оснастки опадали вокруг Констанции, словно остатки небесной колесницы. Прижавшись к огромному валуну, она с ужасом наблюдала, как одни из них дымят буквально в пяти дюймах от ее ног, другие, помельче, – почти у самой вершины Скалы-Башни.

Немного прийдя в себя, Грей высунулась из укрытия и взглянула на то, что осталось от «Нормандца». Зрелище было удручающим. Некогда мощно сработанная центральная часть фрегата напоминала теперь разверзшийся посреди мелководной лагуны, окутанный дымом кратер вулкана.

Все окрестное прибрежье было усеяно обломками мощных балок и кусками обшивки корабля, между которыми всепрощенчески омывались прибоем тела двух растерзанных пиратов. Один из них покоился на каменистой отмели у самого плота. Он лежал лицом вниз и, казалось, вот-вот выползет на берег, но, присмотревшись получше, Грей заметила, что головы у него не было, а шея и часть спины растерзаны так, словно бочонок с порохом взорвался внутри этого человека.

Перекрестившись, она испуганно осмотрелась. Хотелось тотчас же кого-нибудь позвать, она даже попыталась сделать это, но ее: «Сэр! Капитан Рольф!» было похоже на писк испуганной пичужки. Забыв о предосторожности, она поднялась теперь уже во весь рост, и тотчас же из уходящей в сторону «Черного принца» шлюпки прозвучал выстрел.

Стреляли, очевидно, с гребня волны, потому что пуля ушла ввысь, отколов большую щепку от стоящей неподалеку старой пальмы. Еще через мгновение в ответ прозвучал выстрел из фальконета, а затем – из ружья. Однако попасть с такого расстояния с вершины горы в кажущийся крохотным баркас было делом почти невероятным. Поэтому Рольф оставил сие бессмысленное занятие и, взобравшись на вершину «крепостной стены», застыл на ней в позе гордого победителя. Лучи солнца, светившего ему прямо в спину, и впрямь создавали вокруг его фигуры некий ореол.

Сейчас, стоя на Скале-Башне, в матросской одежде и широкополой мушкетерской шляпе, барон был похож на некое привидение «вечного солдата», восставшее над горной вершиной острова в облике ангела-хранителя последних его защитников.

– Вы все еще живы, Грей?!

«Господи, каким тоном он спрашивает об этом! – ужаснулась Констанция. – Словно убийственно разочарован тем, что вновь видит тебя живой. А вдруг и в самом деле разочарован?! И вообще, сначала приручи его, а затем уже возмущайся, ревнуй и предъявляй какие-то претензии».

– Что совершенно очевидно, сэр! В отличие от многих нападавших на нас пиратов! – позабыв об обиде и страхе, воинственно потрясла ружьем Констанция. – Но посмотрите, что произошло с «Нормандцем»!

– Вижу, – едва слышно отозвался капитан после нескольких мгновений молчания.

Казалось, Рольф и в самом деле только сейчас заметил, что вместо величественного остова могучего фрегата у побережья дымят его жалкие осколки. И, словно бы подтверждая свое неоспоримое превосходство над кораблем, волны все увереннее накатывались на его останки, с минуты на минуту угрожая полностью разрушить, разнести по окрестным отмелям и окончательно поглотить.

– Страшно смотреть, не правда ли?

– Напрасно мы сделали это. Погубили еще один корабль! – произнес он, уже выйдя из башни и направляясь к Констанции.

– Ну, это уже трудно было назвать чем-либо, напоминающим корабль, – попыталась успокоить его штурман.

– Вы не правы, Грей. Только что погиб еще один корабль. Который давал нам пристанище и благодаря которому мы одинаково уютно чувствовали себя и в этом уголке океана, и на этом острове.

Констанция вновь попыталась то ли что-то возразить, то ли просто утешить барона, но, уяснив для себя, что это бессмысленно, умолкла. Она прекрасно понимала, что они говорят о совершенно разных вещах: она – об обломках фрегата, барон – об образе корабля, который все еще продолжал жить в его фантазиях, как, впрочем, и в ее, Констанции Грей, – тоже.

– Пожалуй, вы правы, капитан, одним кораблем в этом океане стало меньше. Но давайте лучше поплачемся друг другу в жилет по поводу вон того, который все еще под парусами, – и она указала стволом пистолета в сторону застывшего на рейде «Черного принца». – Потому что он все еще на плаву, но в то же время все еще не наш.

– Да уж, вряд ли нас согласились бы принять на этот корабль. Даже если бы мы молили об этом на коленях. Особенно в том случае, когда капитану Коссару удалось бы вернуться на него на этом чертовом баркасе.

– Считаете, что он мог погибнуть?

– Почти уверен в этом. Я видел его на палубе. Понял, что это именно он, поскольку слишком уж громко и уверенно командовал он остальными.

– Но если Коссар действительно погиб, тогда у нас есть повод провести переговоры с теми, кто оказался во главе команды. Хотя сначала надо посмотреть, чем закончится встреча тех, кто оставался на «Черном принце», с матросами, возвращающимися с «Нормандца». А то у меня создалось впечатление, что, пока капитан Коссар брал на абордаж наш корабль, его собственный оказался захваченным бунтовщиками.

– Не опасаетесь, что они высадятся на берег, и нам вновь придется сражаться с ними?

– Не опасаюсь. Чтобы решиться на прочесывание острова, нужно вести с собой человек тридцать, не меньше. Учитывая, что половина из них может пасть под выстрелами из засады. К тому же большинство моряков попросту не умеет сражаться на суше, а тем более – в гористых лесах. Но у «черных принцев» такого количества людей нет.

Не доверяя его опыту, Констанция обвела взглядом окрестные склоны и с тоской подумала, что на сей раз им придется уходить туда, в горы, чтобы скитаться вдали от океана, от «Нормандца», от этой солнечной, завораживающе красивой бухты, которая наверняка будет сниться-мерещиться ей и через много лет, где-нибудь в ее родовом гнезде на западном побережье Англии. Если только… Вот именно, если только…

– Взгляните, барон, а ведь корма «Нормандца» по существу уцелела. Взрыв разметал лишь центральную часть корабля да его нос, а корма-то, с ее каютами, хоть и разрушена, тем не менее…

– Желаете вернуться туда?

– А вам этого не хочется?

Рольф пожал плечами и, перезаряжая пистолет, исподлобья проследил за тем, что происходит у левого борта «Черного принца». Баркас уже причалил к его корме, однако ни один из прибывших на нем так до сих пор и не поднялся на борт. И это показалось странным.

– Что там у них происходит, как считаете, штурман?

– Эти, в баркасе, объявили, что вернулись без капитана. Те же, что оставались на корабле, уже успели избрать нового капитана и наметили план действий.

– А теперь обе группы выясняют, могут ли они оставаться в одной команде, – согласился Рольф с выводами Констанции, уже осматривая корабль в подзорную трубу. – И я не уверен, что те, кто находится сейчас на палубе, рады возвращению этих, что в баркасе, ибо считают их людьми Коссара.

Он хотел добавить еще что-то, но в это время прозвучал выстрел, и Рольф увидел, как человек, стоявший на корме баркаса и усиленно жестикулировавший, упал за борт. Только после этого взбунтовавшийся экипаж спустил трап, и остальные пираты начали взбираться на борт «Черного принца».

– Все, Грей, все! – нервно оторвался капитан от окуляра подзорной трубы. – Они нашли общий язык.

– И это плохо, – заметила Констанция, – поскольку плот наш все еще пребывает в Бухте Крушений. Мы с вами потеряли слишком много времени. Пора уходить.

– Но если мы тоже уйдем, они вновь вернутся на «Нормандец». На этот его осколок.

– Если же не уйдем, они заметят плот и блокируют его у мыса Крушений. Тогда мы потеряем и его, и матросов, то есть значительно больше, нежели жалкий обломок этой корабельной кормы.

– В любом случае нам следует пригласить главаря этих бунтовщиков на переговоры.

36

Только теперь, когда они добрались до Бухты Крушений, Констанция обратила внимание, что океан как-то странно застыл. Ни ветерка, ни волн, ни такой привычной утренней свежести.

У нее появилось явственное предчувствие того, что вслед за мертвизной стихии на остров нахлынет ураган, однако думать об этом не хотелось. Все пространство между извилистым берегом мыса и короткой, изогнутой косой было устлано зеленовато-голубым покрывалом, легкая, едва заметная рябь которого напоминала узоры поблекшего восточного ковра.

– Господи, капитан! Взгляните-ка на эту красоту! – остановилась Грей на изгибе козьей тропы, так что протиснуться со своей ношей между ней и валуном барон уже не мог. – Вам это ничего не напоминает? Например, райские луга. Воды, омывающие наш с вами островной замок.

– Какой еще замок?! – возмущенно изумился Рольф. – Через несколько минут «Черный принц» появится на рейде этой бухты и захватит наш плот.

– Не захватит, мы сумеем увести его в Бухту Отшельника.

– Когда мы выйдем на нем в открытое море, на виду у моряков линкора, то буквально через час будем любоваться этими красотами с высоты его рей. Уверяю вас, штурман, это будет незабываемое зрелище.

– Вы должны казаться храбрее, барон, – умиротворенно напомнила ему Констанция.

– Казаться?

– Хотя бы казаться.

– Это что, упрек?

– А еще – увереннее и оптимистичнее, не будь я адмиралом трех океанов.

– Вы – адмиралом? – саркастически процедил Рольф. – Трех океанов? Впрочем, все может быть.

– Иногда и вас посещает мудрость, сэр. Действительно, все может быть. – Услышав это, Рольф удивленно уставился на Констанцию Грей. Никогда еще бывший юнга не позволял себе столь дерзко вести себя с ним. Впрочем, он понимал, что в эти минуты с ним беседует не суровый морской волк, а взбалмошная, по поводу и без повода дерзящая женщина.

«Все еще ревнует к Анне Норвуд? – недоумевал барон. – Однако это ее не извиняет».

– Она посещает меня значительно чаще, нежели вам это представляется, Грей. В чем вы очень скоро убедитесь. Как только доберемся до корабля и вы станете членом его команды.

«Хвастовство, слегка напоминающее угрозу», – прокомментировала Констанция. Впрочем, высказать это вслух она не решилась.

В любом случае Рольфу было не до красот. На плече у него лежал увесистый фальконет, с левого плеча свисало длинное ружье, а поясницу подпирали большой арбалет и колчан с длинными стрелами, способными пробивать не только легкие кирасы испанских кабальеро, но и мощные мавританские щиты, прикрывающие в бою испанскую пехоту. Да и там, внизу, их уже заметил экипаж плота, который нервно посматривал теперь то на вход в бухту, то на капитана и штурмана, не понимая, какого черта они застряли на склоне, почему зря теряют время.

– Может, сэр, не будем проситься на этот корабль? Иметь дело с людьми, которые дважды атаковали «Нормандец»…

– Нас и не пустят на него.

– Ничего страшного: останемся на острове, чтобы основать еще одну колонию английских моряков. Известие о ее появлении в Лондоне воспримут как ваш личный подвиг. Напрочь забыв при этом обо мне, несчаст… – лишь в последнее мгновение Констанции удалось проглотить окончание слова, чтобы не сказать о себе в женском роде.

«Почаще думай о Рольфе лишь как о мужчине, и ты дострекочешься, сорока… – укорила она себя. – Причем произойдет это при всей команде. Увидим, как тебе потом удастся выкрутиться».

За спиной у Констанции болталось два длинных осадных ружья, с ремня свисали два коротких легких меча, очень удобных для прокладывания пути в джунглях, и два еще более коротких абордажных тесака. Но она давно привыкла к мужским тяжестям и матросским тяготам. И единственное, что ее по-настоящему тяготило – так это необходимость постоянно скрывать свое женское – физическое и душевное – естество, не убивая в себе при этом… женщины. Во всяком случае Грей пыталась не убивать ее. При всем своем полумужском характере, при всей напускной матросской огрубленности она все же стремилась сохранить в себе то истинно женское, аристократическое начало, которое со временем надеялась возродить… во всем блеске его салонной томности и почти королевской изысканности.

– Капитан! Грей! – рявкнул потерявший терпение Гунн. – Два якоря вам под виселицу! Через несколько минут они обнаружат нас здесь и запрут в этом лягушатничке, как в крысиной норе.

– Мы осматриваем прибрежье! – попыталась хоть как-то оправдать свою неспешность Констанция.

– Совершенно верно: осматриваем его, – негромко, скорее для Грей, нежели для Гунна и остальных моряков, подтвердил барон.

– Значит, оставаться на этом райском островке вы не желаете, – с грустью констатировала Грей, спускаясь по тропе чуть ниже, а затем пропуская капитана мимо себя.

– Кто провел здесь более трех месяцев: я или вы? – недовольно засопел барон. – Так, может быть, хватит с меня? Если вам это доставит удовольствие, поживите столько же. Увидим, насколько райским он вам покажется. Особенно когда обнаружится, что на всем этом клочке суши нет ни одной женщины… – запнулся теперь уже он.

– С женщиной вы бы, конечно, остались.

– Не уверен. Вряд ли. Хотя, если бы это была женщина, которая нравится…

– Анна Норвуд, например. Почему бы вам не уговорить ее?

– С Норвуд – вряд ли. Хотя в постели она ничего.

– После трех месяцев монашеского воздержания – может быть.

– Вы-то сами переспать с кем-нибудь из наших моряков рискнули бы? Извините, что интересуюсь, – Рольф тотчас же вспомнил о своей призабытой воспитанности.

– Я – нет.

Барон оглянулся на штурмана и победно рассмеялся.

– Ну так рискните. Может быть, после этого вам не понадобится уговаривать меня оставаться на острове. Сами останетесь с кем-либо из новых друзей.

Поняв, что оказалась в весьма щекотливом положении, Констанция явно тянула время. Спустившись на нижнее плато прибрежного склона, Грей вновь остановилась и обвела бухту таким настороженным взглядом, словно опасалась засады.

– Ладно, не будем об этом, барон, – примирительно молвила она. – Все равно «Черный принц» уйдет без нас, и возможно, нам еще как минимум месяц придется скитаться по местным джунглям.

Рольф хитровато усмехнулся и покачал головой. Он понимал, что Грей явно избегает подобных разговоров. Но при этом не забывает напоминать ему, капитану, о связи с Норвуд.

– С «Черным принцем» еще не все ясно, – увел он разговор в иное, спасительное, русло. – Теперь на его борту поняли, что в бою нас не одолеть, а значит, «принцам» придется или уходить, или же искать способ договориться с нами. Так что Коссар…

– Коссар погиб, сэр, – напомнила Констанция.

– Хотелось бы верить в это. Но в таком случае пират, принявший на себя командование кораблем, пожелает пополнить свою команду. И не индейцами же пополнять ее.

– Кто знает, барон, кто знает… После того, как мы перебили часть его друзей и окончательно разрушили «Нормандец»… И потом, взамен они ведь потребуют сокровища.

– Получив которые, сразу же потеряют к нам всякий интерес.

– Не будь я адмиралом трех океанов.

– И вы непременно станете им, штурман Грей, если только научитесь видеть мир таким, какой он есть, а не каким вам хочется его видеть. Во всей его суровости.

Сан-Франциско – Коктебель – Одесса

Примечания

1

Капер – частное судно, команда которого получала особую королевскую грамоту (каперское свидетельство), дающую право захватывать вражеские и пиратские корабли. Нередко каперами становились бывшие пираты, которые переходили на королевскую службу. Таким образом каперство представало одной из форм борьбы с пиратством и способом охраны королевских владений.

(обратно)

2

Кормовая мачта на многомачтовом судне.

(обратно)

3

Фризы – известное с древних времен германское племя, потомки которого по сей день живут на Западно-Фризских и Восточно-Фризских островах, а также на северо-западном побережье континентальной Германии.

(обратно)

4

С 1665 г. островом владели англичане. К началу XVIII в., когда происходят описываемые в романе события, Ямайка уже была не только самым крупным опорным пунктом английской короны в ее борьбе за господство в Вест Индии, но и самой важной базой английских пиратов. И английские военные корабли, и английские пираты с одинаковым упорством противостояли здесь владычеству испанцев, вступая при случае в схватки также французскими и португальскими кораблями.

(обратно)

5

Миссон – известный пират, предводитель джентльменов удачи конца XVII столетия. Начинал свою карьеру в качестве офицера военноморского флота Франции. Был приверженцем бывшего монаха доминиканца Караччиоли, который тоже стал пиратом, но, как он всех вокруг уверял, только для того, чтобы, захватив один из островов, основать там «Либерталию» (об этом читайте в моем романе «Пиратская страна «Либерталия»), страну свободных людей, в обществе которых не признавалось бы право на частную собственность. По некоторым сведениям, такая республика вскоре была основана на северной оконечности Мадагаскара. Президентом ее якобы был избран сам капитан Миссон. Однако просуществовала республика недолго, так как вскоре пала под натиском воинственных аборигенов. (Автор.)

(обратно)

6

На больших морских судах шкипер отвечал за все палубное имущество, а также за содержимое трюмов.

(обратно)

7

Король норманнов Вильгельм Завоеватель привел на берега Англии норманнов, осевших еще в X веке в устье Сены, куда они пришли со Скандинавии под предводительством вождя Роллона. Произошло это нашествие в 1066 г., когда Ла-Манш пересек флот, состоявший из 1400 ладей викингов. 14 октября этого же года близ Гастинга состоялась решающая битва норманнов с войсками англосаксов под командованием короля Гарольда. Разгромив англосаксов, Вильгельм Завоеватель провозгласил себя королем Англии.

(обратно)

8

Непобедимая армада – крупный военный флот (130 тяжелых кораблей), созданный Испанией в 1586–1588 гг. для завоевания Англии во время англоиспанской войны (1587–1604).

(обратно)

9

На юге Италии и на Сицилии норманны появились в IX веке. Вскоре они полностью покорили эти края, и папа римский под именем Роберта II провозгласил их предводителя королем Апулии и Сицилии.

(обратно)

10

В основу этого образа положены некоторые факты из жизни известной английской пиратки XVIII в. Анны Бонни. Однако автор не пытался биографично воссоздавать ее образ, а потому к образу Анны Норвуд следует относиться лишь как к художественному.

(обратно)

11

Новым Амстердамом голландцы называли основанный ими в Америке город, захватив который в 1665 г., англичане в назидание своим врагам голландцам назвали Нью-Йорком. Здесь употреблено старое название данного города.

(обратно)

12

Речь идет об известном английском городе.

(обратно)

13

В истории пиратства действительно был случай, когда судьба свела двух переодетых в мужское платье девушек, выдававших себя за мужчин, на борту одного корабля. Женщинами этими были известные пиратки: ирландка Анна Бонни и англичанка Мэри Рид. Судно, на котором они оказались, называлось «Дракон», и командовал им капитан Джеком Реккам. В ноябре 1720 г. обе пиратки предстали перед судом города Сантьяго-дела-Вегас, что на Ямайке и были приговорены к смертной казни через повешение. Однако казнь пришлось временно отменить, поскольку к тому времени обе были беременны. Так вот, в основу образов Констанции Грей и Анны Норвуд положены образы именно этих пираток. Хотя судьбы героинь романа складываются несколько поиному, нежели судьбы их прототипов.

(обратно)

14

Современный остров Гаити.

(обратно)

15

Пьер Отшельник (он же – Пьер Амьенский, ок. 1050–1115) – французский религиозный деятель, идеолог движения крестоносцев и организатор их первого похода.

(обратно)

16

В основу этого образа положены реальные факты из жизни пирата Даниэля Монбара, который, обучаясь на юге Франции, познакомился с трудами одного из немногих яростных защитников индейцев – епископа Лас Кассаса, после чего отправился на Тортугу, где вскоре стал пиратом. Жестокость его по отношению к испанцам не знала пределов: он истреблял их во время схваток на море, а также нападая на их поселения. При этом Д. Монбар, действительно прозванный «Истребителем», не признавал личного обогащения, демонстрируя презрительное отношение к захваченным в боях сокровищам. Как в конечном итоге сложилась его судьба, историкам не известно.

(обратно)

17

Новой Испанией называлась в те времена территория современных Никарагуа, Гондураса, Сальвадора и Гватемалы.

(обратно)

18

В основу этой житейской истории положены некоторые реальные факты из жизни известной пиратки Мэри Рид (1677 – прибл. 1721), которую мать воспитывала как мальчишку, подменив ею своего умершего сына. В 14 лет Мэри (она же Мак Рид) уже служила юнгой на военном корабле. Затем – кадетом в британском пехотном полку, базировавшемся во Фландрии, где и вышла замуж за фламандского драгуна. Вот только роль домохозяйки ее не прельщала. Спустя какоето время она вновь перевоплотилась в мужчину и, нанявшись матросом на голландское судно, отправилась в плавание, а попав во время нападения пиратов в плен, тоже принялась пиратствовать.

(обратно)

19

В военном флоте тех времен фрегаты считались наиболее быстроходными из больших судов, а по размерам своим уступали только линейным кораблям.

(обратно)

20

Легкое переносное орудие.

(обратно)

21

Квартердек – кормовая надстройка на парусных судах.

(обратно)

Оглавление

Часть первая

Часть вторая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg