«Миша-Мишутка Романов»

Миша-Мишутка Романов (fb2) - Миша-Мишутка Романов 418K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Андреевич Жоров

Алексей Жоров Миша-Мишутка Романов

Пролог

Территория Российской Империи.

Марс. Марсгород.

26.10.2134.

Молодой человек медленно шёл по гулкому коридору.

Медленно — чтобы не упасть с непривычки.

Антигравов на этом уровне не наблюдалось, а сила тяжести всё же — половина земной.

Он только что миновал третьего охранника и мысли были не весёлые.

Нет, скорей всего его не убьют, хотя он почему-то совершенно уверен, что третий страж из Хранителей Трона.

Эта загадочная спецслужба из 16 человек единственная цель, которой следить за чистотой династии, сиречь выпалывать слабых, была создана ещё его великим тёзкой около двух веков назад. Палачи Императоров. За двести лет две выбраковки. Хранитель совершал казнь, потом медленно умирал от яда.

В кармане у него находили стандартный бланк, написанный от руки ещё в 1939 г и только имя писал сам Хранитель.

Молодой человек знал этого немногословного охранника с трёх лет.

Один из первой пятёрки его телохранителей. Они были для него ближе матери, ближе братьев. А оказывается Кирилл-Молчун все эти годы готовился к одной из двух миссий — внимательно оглядеть Михаила, задать пару вопросов из его детства, глянуть на сканеры и пропустить его в это чёртово хранилище, вторая миссия… Михаил надеялся, что она не понадобится.

Это чёртово хранилище… Каждая собака в Империи благодаря Зарубежной прессе знала о нём, но сугубо неофициально. Разговоры в этом направлении, мягко говоря, не поощрялись. Но как уже сказано выше все знали, что на самом нижнем уроне первого города на Марсе лежит нечто являющееся главной тайной Империи и Дома Романовых. Что же — скоро он всё узнает.

Но в одном можно не сомневаться — отсюда он выйдет или трупом или полноправным наследником.

Коридор закончился дверью, на этот раз древней металлической.

Повернул ключ, выданный матушкой, еще, когда он поступал в младшее военное, c напутствием — "Надобно носить!". Прошёл в убого обставленную комнату времён первых поселенцев.

Основной элемент декора — камень.

И Книга. Старая. Без названия на кожаном переплёте.

Пыль в помещении отсутствовала. Других предметов, кроме каменного кресла и стола не было.

Он сел. С трепетом откинул обложку. Прочел название-Миша… Мишутка!!!

Глава 1

Территория Российской Империи.

Земля. Санкт-Петербург.

20.11.1880.

Миша… Мишутка!!!

Звали явно не меня. Какого-то мальца, наверное, мать потеряла. А вот я…

Где я собственно. И голова болит как с бодуна. Больно. Тело не двигается.

И что-то с ним не так. Не могу точно понять. Спать хочется.

Так, еще раз. Кто я?

Имя — Василий. Фамилия — Котов. Отчество, светлая ему память, Витальевич.

Где я — не помню.

Так, а вчера что было. Не помню. Позавчера…

Вот, зацепил. Сегодня — воскресение. А две недели назад я сидел в баре, кстати, за какие бабки? С кем-то.

Так, а на что я мог пить? Вспомнил!!!

Занавеска сбоку от меня приподнялась, и чьи то огромные руки просто выдернули меня к свету.

Великанша, хотя и не дурна собой. И приговаривает.

— Миша… Мишенька, а я то дура под кровать сразу не заглянула.

Простите, Матушка, на секунду отвернулась. Кто ж мог знать, что он туда.

Так, две большие женщины в странных длинных платьях.

Одна держит меня на руках. Положила на что-то мягкое. Проверяет всё ли в порядке.

В сознании всплыло имя женщин — Няня и Мама. Странно.

Няня проверила на месте ли ножки и ручки. Что!!!

Я поднёс к лицу левую руку, отстреленную у меня ещё 6 лет назад. И заорал! Противным детским писком!!!

Вокруг поднялась суета. Что-то щебетали обе женщины.

Но ко мне полностью вернулась память. Две штуки. Вторую я отстранил и сосредоточился на первой.

Я — безрукий. Бывший телохранитель. Попал я в охрану случайно. В 1990.

В армии охранял дачу Мишки генсека. Ну и после дембеля со старыми дружками отметили.

Один из них мне после позвонил. Его отцу на склад был нужен сторож.

Валера Габуния дружка звали, светлая ему память. Грузин по отцу.

К 1999, когда я был его начбезом, его и грохнули. Валили грамотно, на внутренней территории Югбанка, расслабился я, в общем.

Из троих охраны в живых остался только я. Д а и в таком виде, что что ко мне даже у родни Валеры претензий особых не было. Одного из автоматчиков я всё же положил. Бабок подкинули — много. А потом бабки кончились.

Ушли вместе с женой и двумя детьми. И вот я в моей старой однокомнатной клетушке, пытался на хлеб зарабатывать. К родичам Валеры не пошёл.

Наглых штрафников там не любят. А я всё же проштрафился. Не сохранил.

И вот мыкался. То там, то здесь деньгу сшибал.

И вот месяц назад появилась Люська, сволочь. Детей в Ростове у матери оставила.

Явилась из меня квартиру выбивать. Я, оказывается, ей не только нашу трёхкомнатную переписал, когда при смерти был. Запасливая. Она мне много бумажек совала. Мол, на детей, на детей, я и не читал. Трехкомнатную продала и к матери… такой-то.

Я собственно тогда и не брыкался.

Но делать из меня бомжа — это перебор. Люська мне дала два дня на сборы — и на дачу за город. Не дача одно название. Другое название она прикарманила и продала. Явилась с двумя амбалами. Знает меня.

Прежде я бы их за секунду положил. С двух рук. А теперь…

Как ушли — потянулся за бутылкой и вдруг такая злость взяла.

Взял трубку и позвонил Сереге. Серега — риэлтер. Или Серёга кидала. Это, смотря с какой стороны вы его знали.

Это у него моя жена тогда документы подбирала.

Но я не в обиде — не он так другой. Хоть в живых посоветовал меня оставить.

Сама она девка простая — проще акулы. Могла и съесть.

Серега, мол, за тот фингал обид не держит. Вник в ситуацию. и сказал, что сразу продать не сможет — сам составлял бумаги.

Но кинуть — вполне. Сейчас наплыв абитуриентов. Деньги пополам.

Вот мы и сдали квартиру 45 молодым парням и девчатам на два месяца каждому с возможностью продления на год если поступят. Серега не светился, только консультировал по мобиле. И всё прошло гладко. Квартира за три квартала от политеха всё же. Получилось 4500-2-45/2.

Короче поехал я в Обнинск к другому моему корешу. От греха подальше с Двухсоткой в кармане.

Вот там, в Обнинске я собственно спьяну и согласился на бредни бывшего сослуживца.

Что, мол, если всё пойдёт гладко, то и рука может отрасти.

Потом лаборатория, чей то череп на подставке напротив.

Потом свет. Много света!

И вот я сейчас с рукой, но в плену у великанши.

Так, а о чём говорят эти дамы, надо прислушаться.

— Всё Татьяна. Отвлекаться на мужчин в окне я тебе боле не позволю — Но Матушка-Государыня, простите, христа ради, больше ни сном ни…

— Да не будешь. Теперь Прасковья главной будет, а тебя видеть не желаю.

Точно государыня. Мой кореш бывший узколобый. Он со мной дачи охранял. Месяц.

А потом его за полярный круг загнали за то, что он спросонья машине. Самого не отсалютовал.

Про государя он говорил, не помню какого. Мол, череп у гробокопателей конфисковали государя-монаха или монаха-государя. Старца, какого то, в общем.

И, мол, хотят данные из него получить из черепной коробки.

И вот теперь рука есть. К ней прилагается государыня. Матушка.

Которая носит меня на руках и колыбельную поёт.

А вокруг спальня — Великанская. Вот к окну подошли, солнце.

Вот к двери. И В большом зеркале я увидел Матушку. И себя.

И опять завопил.

Глава 2

Территория Российской Империи.

Земля. Санкт-Петербург.

11.1880-01.1881

На день или два отключился. Стал обычным ребёнком. перелистовал его память.

А ребёнок — Мишутка, тем временем, жил обычной жизнью. Плакал, смеялся, звал старую няню Татьяну, привыкал к новой.

А я переваривал. Теперь я часть этого тела. Миша Романов.

На дворе сейчас 1880 г. Я младший в семье брат. Двое старших Николай и Георгий.

И я собственно обдумывал, что же мне делать.

Память вернулась полностью. Знания то же. Основное моё негласное занятие у Валеры было — куратор наркогрупп. Шеф создавал посадки зелья и нанимал два три человека — обычно родственника. Им четверть + вся ответственность если что.

Я следил, что бы сильно не приворововали. И всё это через подстав. Нет, люди догадывались кто главный.

Поэтому мы с ними жили почти дружно. Конкретно же никто ни чего не знал.

Со смертью Валеры все дружно разбежались и сдохли в чужих когтях.

Я год провалялся в больнице — думали сдохну. А потом стало не до меня.

Так что после моё основное — казначей и убийца.

Работал я хорошо, к рукам липли только крошки, и шеф был доволен.

Официальная крыша шефа — стеклопластиковые окна- то же давала копейку.

Это всё присказка, а что же мне делать теперь?

И вот что-то стало вырисовываться.

Тезис главный — теперь только от меня будет зависеть количество моих рук.

А это значит, что главным буду я. Не Коля. Не Валера. Не Егор.

Предпосылки вроде были.

Тело Миши — моё то есть слушалось всех команд. Хорошо бегало.

Вначале главное — увеличивать физическую форму подвижными играми.

Научится читать и писать по ихнему с этими твёрдыми знаками после каждого слова — жуть.

После празднования — оказалось мне исполнилось два года, стал слегка изменять своё поведение. Слезами настоял на выезде в город.

Зима, мороз градусов 10.А дитя в истерику — хочет по городу в карете.

Пришёл дед. Дал соизволение — всё же любимый внук. Укутали, как на полюс и в карету.

Едем. Перед каким-то базаром — толпа. И вдруг возле рынка я увидел его.

Первого моего солдата. На вид ему было, лет пять. Худющий. В рванье.

Выпрашивал милостыню. Но что-то в нём было. Что-то от гранитного утёса.

Мол, стоит он тут по праву.

Потом он мне рассказал, что за это хлебное место он одного мальца прикончил. Избил в переулке вечером.

Когда нашли — лёд.

Так вот проезжаем мы мимо. Движение застопорилось. Я зубами цапнул за держащие меня нянины руки.

Дверцу рванул и из кареты в снег. Эскорт обалдел. Прежде чем до меня добежали, я в этого паренька вцепился и визжу что это мой солдат. Ни кому его не дам. Малец стоит, ни жив, не мёртв, того гляди, свалится от испуга. Я у него на шее повис. Ору-Мой! Мой! Мой солдат!

Народ в отпаде от бесплатного балагана. Вобщем разнимать нас не стали.

Я сразу в истерику кидался, если пытались. Посадили в карету вместе и домой. Дом правда дворцом называется.

Занесли нас в спальню, посадили на кровать.

Я отцепился и на главного казака из эскорта наехал — почему у моего солдата нет отдельного лежака, почему не накормлен. Усач стоит глазами хлопает. В общем, по моей подсказке, бросил он свой тулуп возле кровати. Няня сбегала за едой.

Покормил пацана, и стали мы маршировать. Я впереди, он с подсвечником наперевес, сзади.

Из дверей народ на диво дивное пялится. А я деда жду.

Тельце моё уже устало, спать хочет. Да и малец еле держится.

Но вот зашёл дед, нахмурился и велел спать.

Я, командуя раз, два — солдат спать. И указываю мальцу на тулуп. Говорю государю — до завтра дедушка. И на кровать. Сразу же и заснул. Проснулся ночью на горшок.

Смотрю, спит солдат. Взрослые всё поняли правильно.

Не стоит один оборванец их нервов.

На армию нужны были деньги. Где взять их я ещё не определился. То есть я у Матушки золотой червонец выпросил. У дядьки усача разменял его на серебро и медь.

На пятый день, откормив, умыв и приодев мальца, отослал его с рублём медью на тот же рынок найти четырёх беспризорных не много его постарше и посильнее. Если, мол, приведёт, раздам им по рублю, а который выдал ему в награду.

Малец просёк все. Усач его к воротам проводил. День нет, два нет.

Усач говорит, мол, зря Мишутка ты деньги ему дал. Няня вторит.

А я сежу спокойно с толстенной книгой на коленях и у неё спрашиваю.

Эта, какая буква, а эта, а потом возьми и с первой страницы шпарю по слогам "Cоставилъ членъ-корреспондентъ Императорской академiи наукъ и почётный членъ Имперского Статистического Комитета". Фу, чуть язык не сломал.

Дядька с тёткой рты разинули. Смотрят на меня как на чудо природы.

И тут мой оруженосец забегает. Это няня когда ему бумагу писала, образованная, однако, спросила его как зовут. Тот ей в ответ — постушок. Так его на рынке кликали. Дудеть имел хорошо.

Я ему сказал так, мол, не пойдет. Нарекаю тебя Оруженосцевым.

А имя тебе будет Лаврентий. Вот так пошутил.

Его с этим, с позволения сказать документом, отправили ко мне.

А остальных за ворота не пускают. Я чуть за голову не схватился.

Лицо избитое. И привёл он аж 15 душ от 6 до 10 годков.

Схватил я остаток денег. К усачу моему конному на руки и приказ — к воротам.

Он и порыскнул. Прибежали к воротам, велел опустить на землю.

Смотрим — они на меня, а я на них. Не рыба ни мяса, но взгляд у крысят хороший, матерый.

За верный кусок хлеба перегрызут горло у любого.

А уж если не зубами, а пером…

Я к усачу — мол, моя армия должна жить за оградой — больше манёвра.

Я к дядьке — есть ли, мол, идеи. По нему вижу — идей нет. Тут няня подбежала, другие тётки. Одна из тёток вскинулась, мол, есть место тут рядом.

Я её спрашиваю сколько. Не понимает. Спрашиваю ещё раз, сколько за аренду в месяц.

Не знает. Спрашиваю, четыре рубля хватит, кивает.

Усачу приказ — снова на руки. К дому для армии. В проводники — тётку.

Солдатам приказ — за мной. Прикрывать тылы. Не поняли. Объясняю — смотреть по сторонам есть ли рядом взрослые с оружием. Двое вперёд, двое назад и по двое по бокам.

Если что — орать.

Идём за ворота. Мы гурьбой более менее организованно. За нами тётки — не организованно. Дальше девять сабель на 10 конях — команда усача.

А впереди всех еду я на нем, моем белом коне. Папаха только мешает.

Прибыв, застали хозяина на месте. Сделал предложение. Хозяин обрадовался пустил, наверное, и без денег уж очень нашей толпы испугался.

Схватил деньги и к родне через забор. Осмотрел жилье, да халупа.

Но обогрев организовать можно — дрова имеются.

Приказал одному из казаков отдать засопожный нож Лаврентию.

Укрепил моим шарфом к своему поясу. Отправил их обоих с остатком денег купить продуктов.

Местным городовым и другим властям объяснить ситуацию.

Лаврентию, со товарищи, прибыть завтра к воротам. Ну, всё, спать.

С одеждой для всей этой банды, как ни странно, проблем не было.

Старьё братьев было воспринято ими на ура и стоило мне только одной истерики при Матушке.

Неделя ушла на притирку. И вот мы в парке. Я с игрушечной сабелькой.

Сзади марширует, с палками в руках, квадрат 4 на 4.Впереди на дереве Усач прибил игрушечный щит. Левой, левой, раз, два, три…

Все встречные крестятся.

Глава 3

Территория Российской Империи.

Земля. Санкт-Петербург.

01.1881-01.03.1881

Приближалось первое марта. Приближался Екатерининский канал.

Дедушка в принципе мне нравился. Но вот генеральной линии его спасение не соответствовало.

За январь и февраль мои ребятишки работали в основном филерами и пиарщиками.

Слухи разносили. Теперь каждая собака в столице была наслышана о том, что душа великого тёзки основателя вселилась в младшего Романова.

Теперь я местная достопримечательность. К нашей армейской базе бегают толпами глазеть.

Это навело на интересную мысль. В первых, издал газету — так не газета — листок.

Усач под письменную гарантию матушки купил дышащую на ладан типографию.

Организовал производство. Сотню в неделю от продажи ежедневной копеечной "Имперской Правды" теперь имею.

Вторая задумка — трижды ко мне братья в карете приезжали.

Их, в принципе можно и потом, не форсируя. Но можно…

Вышел через самого старшего — Гришку силача на одного народовольца.

Я всё же бывший телохранитель и убийца. На курсах дело "первого марта" разбирали. Сам потом кое-что почитывал. Заговорщиков знал поимённо.

Так что пару записочек от сочувствующего углём на десятирублёвых купюрах подкинул. Ни чего конкретного, мол, работаю в охране, но сочувствую делу.

Это их немного напугает, но сведения правдивые.

Будет только одна деза — первого марта. Ко мне на базу в этот день поедет не мой отец, а братья. Если план сработает, а я даю где-то четверть шансов, то валить народовольцев придётся всех.

И нить надо тянуть от тех, кто будет нападать на карету возле базы.

Если дело будет только на канале — нужно будет по-тихому снять того с кем контактировал Гришка. Лучше пожар, чтобы все следы полностью.

А у меня впереди годы и не Ники не Георгий не куда от меня не денутся.

Папашу в этот день я буду беречь от внеплановых глупостей лично.

Он плюс старый реакционер Победоносцев — сохранят для меня империю.

А часы тикают.

День приближается.

Газета моя поёт дифирамбы Освободителю, называет его отцом нации, намекает что хочет, мол, отменить совсем выкупные платежи за землю. И моего отца тоже не забывает. О бомбистах, мол, недоноски не на что не способные турецкие шпионы.

Хотят, мол, Народной неволи и кровавой бани по образцу французской революции.

Ну, вот и день Х.

Утром проснулся в шесть. Начал с гимнастики до семи. Отослал Лаврентия к нашим — готовится.

План был простой — все мои плюс типографские плюс разносчики газет плюс люди усача собираются на армейской базе. Часам к 10 к АБ подтянутся все — чтобы, если всё пойдёт по плану, взять бомбиста.

Взял в руки сабельку, любовно заточенную Оруженосцевым до остроты скальпеля.

Голову отрубить с одного удара нельзя, а вот палец — вполне. Заглянул в окно.

Снег падает в зелёной тиши парка кровавыми хлопьями. Встряхнул головой-— нет, ну привидится такая чушь.

Снег скоро должен кончится. Во всяком случае при покушении снегопада точно не было.

Вспомнил как, проснувшись, заглянул в глаза Лаврентия — страха там не было только преданность.

Вошёл дядька усач — вот этот ни чего не знает, но дергается. Чует что-то.

Повязку теребит. У него, Лаврентия и у всех остальных моих повязка на правом плече на чёрном фоне золотое солнце — пересечённое серебристой детской сабелькой. И девиз — Вернём Россию.

Ну что — время скоро ни чего не смогу остановить даже Я. сейчас ещё в силах — но не буду. Стрелки забиты.

Братьев я заманил просто — ещё две недели назад объявил учение своей дружины.

Драку на палках с местной уличной шайкой.

Восемь парней от пятнадцати до восемнадцати лет.

Одежду им подкинул, червонец дал. И пообещал ещё десять, если побьют моих ребят.

И для народа вчера в Правде рекламку тиснул.

А братья всё через мать узнали — загорелись посмотреть. Примчатся обязательно.

И карета единственная для них осталась — легкая. У другой колесо чинят, но она другого цвета. В записке для Воли я описал первую.

С отцом решил не оставаться не маленький он. Даст бог выживет.

С дедом всё по плану. Он уже выехал, ну и мне пора. Начнем, помолясь.

Усач посадил впереди себя на коня. По дороге ещё раз обдумываю план засады — три места.

3десь карета почти останавливается. Ну что, всё тихо. До времени перевода стрелок два часа. Решил проводить акцию в одиннадцать.

Вот я и на месте. Толпа на пустыре недалеко от дома — уже подтягивается.

Взял у Усача часы — полчаса до начала. Сутолока.

Лаврентия я отослал к точке два, очень мне она понравилась. В прошлом был случай — с парой несогласных адыгов разбирался бомбой — бабушкой нынешних пиротехников — РПГ-1 называлась. Широкий рулон скотча, веревочка, граната под машину — дешево и сердито. И там тоже остановился на точке два — а ведь могли до тех девок в этот день и не поехать. Но место было удобным.

Смотрю на часы — до боя двадцать минут. Нет, к бою я готовился, ребята так вообще уверены в победе. Но победа в этой крысиной драке меня не интересует.

Я жду взрыва и Лаврентия. Он должен взять бомбиста — арбалетом.

Арбалет он с Гришкой изготовил в тайне от других наших.

Стреляет коротким тупым болтом. Не убивает, но вырубает начисто.

Вот он на чердаке рядом там и ждет. Хорошее место — сам пристреливал.

Есть контакт. Все разворачиваются в сторону взрыва. Многие ничего не понимают — но не мой эскорт. Те, сразу, бегут к лошадям.

Мы — один казак, несостоявшиеся противники, моя банда — бежим в ту же сторону.

Да этот казак не усач как куль с картошкой меня несет. Уха у него нет — правого.

На полдороге сзади из проулка выскакивает Лаврентий. Кивает два раза — значит, стрелу подобрал.

Великолепно — а, поди, ты сработало, не дал бы и рубля за этот план.

Подбегаем — карета на боку. Рядом копошатся казаки. Кого-то вытаскивают из кареты.

Человек пять держит под руки бомбиста-гимназиста.

Подбегаю к телам. Григорий, брат мой пусть земля будет тебе пухом.

А Николя — живучий зараза. Глаза только нет одного, и посекло сильно.

Ну ладно — один не двое — но тоже ничего, пора играть.

Рву на себе волосёнки, Мишутка Григория любил, хватаю шашку.

Ору, кто меня любит — со мной. Бежим к пятёрке казаков с террористом, усач бежит справа, Лаврентий слева.

Давим сопротивление силой, без боя. Просто я киваю Усачу и он с другими казаками просто вырывают парня.

Я спрашиваю таким писклявым ментовским голоском — имя, фамилия.

Удивлён, потом узнал эмблему, сплюнул. Попал мне на штанишки, зараза.

Командую — на колени его. Ставят. Гришка-силач и ёще пара ребят тащат колоду.

Не большую — из ближайшей поленницы. Ложат руку парня. Тот что-то понял — упрямится. У нас с Лаврентием это обговорено. Бьёт палкой по костяшкам.

Ещё раз. Разжал на мгновение кулак — сразу рубанул. Два пальца долой. Шок.

Кулак даже сжать забыл. Смотрю на казаков, бледные, но держат крепко.

Ещё взмах. Большой палец. Пытается поджать остальные. Рублю грязно — то есть безымянный и мизинец долой — но счастью кисти.

Отдаю сабельку Лаврентию, он счищает снегом кровь, достает точило.

Вжик, вжик.

Велю перевязать. Чем-то руку ему перематывают. Один из казаков достаёт Из-за пазухи фляжку — выливает на кисть.

Вжик, вжик.

Проходит пара минут — вроде взгляд у парня просветлел. Орет поменьше.

Посмотри, говорю, на карету. Глядит. Показываю на вторую руку — говорю — следящая. Потом ноги. Потом портки сниму, чай там тоже палец имеется.

И руку другой себе в локте сгибаю для ясности. Имя, фамилия. молчит. Говорю Усачу — Вторую руку. Орет, скажу, всё скажу.

Говорю, скажешь, всё скажешь. Беру у Лаврентия сабельку и повторяю операцию.

Повторяю потом ноги, потом сам знаешь.

Мать спрашиваю, есть аль сестрёнка, по глазам вижу что есть.

Отдам, говорю своим на потеху, потом сделаю то же что и с тобой. Так что говори побыстрее.

С пол часа я его слушал, Лаврентий и один из пацанят рядом были — тоже слушали.

У них из всех наших, после меня, лучшая память, особенно у Ваньки. Ивана нашего Сусанина.

Это я ему такую фамилию выправил, мол, врагов моих будет сусанить, восьмилетка.

Память — короче — зверь.

Вжик, вжик.

Задаю под эту музыку вопросы, вроде не врёт.

Про те адреса, что я знаю, сказал и что не знаю пару выложил. Живенько парень колется.

Усач, услышав про государя, бледнеет.

Своим бывшим противникам говорю — давайте студента и на базу.

Лаврентия с одним казаком во дворец за грамотной няней, принадлежностями для письма и подмогой.

Рядом казаков тридцать не занятых работой.

Разделяю на тройки. Ванька сообщает адреса. Выбираю из пацанов, тех кто знает конкретные адреса, если народовольцы будут драпать.

Сообщаю приметы. Приказываю сразу без разговоров в лоб давать и связанных на базу.

Ну, всё я на базе. Появляется Усач с новостями.

С дедом всё по плану — при смерти. Велю Усачу быть рядом с отцом — мол, раз деда достали то и его могут. Студент ведь признался, что думал тот в карете.

Попросил прислать мне толковых людей из охранки. Ускакал.

Прибывает одна из троек — удачно. Беру сабельку и по схеме.

Рядом студент беспалый — так что всё скоренько и без шуток.

Прибавляю ещё адресок. Отсылаю тройку на новый адрес.

Приезжают, колются, отсылаю по другим адресам — конвоир, короче.

Приехали три жандарма — смотрят на меня как на тибетского Будду.

Или ламу, короче не знаю, как у них там называется.

Один, по пузу видно, начальник — вякнул, мол, я не прав и он берёт расследование в свои руки.

Кивнул казакам — без слов взяли и на колени. Провел тыльной стороной на бровями, сабелька там чуть измазана в двухнедельном дерьме, и за порог — в снег.

Повернулся к остальным, спрашиваю, будем работать, те кивают.

Подрядил жандармов отчёты их менторские писать, мол, чистосердечно такой-то признался в содееном, и прочая лабуда.

Теперь стараюсь, если клиент грамотен, пишущую руку ему или ей не портить.

Что бы под протоколом расписывались. К одиннадцати вечера взяли всех кроме одного.

Ушел. Ну, пусть побегает.

Спать.

Глава 4

Территория Российской Империи.

Земля. Санкт-Петербург.

01.03.1881- 12.03.1881 Утро. Холод.

Странно — топят у нас во дворце вроде хорошо.

Нет, я не во дворце — свет слишком мутный — я на базе.

Вчера вроде всё по плану было. Что же я упустил?

Отец — теперь он главный.

Так, мои безрукие трофеи, количеством 15 душ, заперты напротив.

Вчера заплатил родственникам моего арендатора 50р. Все дружно смылись к другим родственникам.

Оставили мне прекрасную тюрьму.

Встаю, вывожу всех кто в доме во двор. Во дворе уже эскорт — оперативно.

Подсадили меня к Усачу. Приказал забрать трофеи и бумаги тоже. Лаврентия со товарищи отправил своим ходом.

Вот и дворец. Зал. Какие-то толстые крутые рожи в мундирах.

Дед, говорят, только час назад представился. Тушу убитого медведя похоронная комиссия делит.

Мои парни втолкнули в зал народовольцев. Посадили меня на стол, положили передо мной подписанные признания.

Киваю одному из бомбистов. Колется, бледнея, по полной, всё как оговорено.

Я ему жизнь обещал, приватно конечно. Сабельку глажу, когда запинается. Киваю, мол, стой.

Беру ту из бумаг, которую он только что озвучил. Даю ближайшему дядьке, Говорю, передай отцу. Передает по цепочке, мельком взглянув.

Передаю остальные — читайте, мол, господа хорошие.

А сам сажусь по-турецки с таким видом, что могу и просидеть хоть век не сдвинусь.

Сижу глазёнками на всех сверкаю, сабельку из ножен вынул и перед собой положил.

Вот заговорили, зашушукались, цвет нации. На меня типа внимания ноль.

Ну ладно, звонким голоском говорю Усачу — как, мол, поставлены поиски беглого народовольца.

Усач что-то бормочет. Отец на меня смотрит, у него затравленный взгляд.

Я ему говорю — всю семью потерять хочешь?

Враг государев — один из подлых убийц на свободе. А ты сидишь, разговоры разговариваешь?

Усачу и команде приказываю — держите бандитов. На колени их матёрых.

Одного, тот, что говорил много, по горлышку. Спрашиваю — где же друг ваш сердешный?

А, чтобы память подстегнуть поворачиваюсь к усачу. Говорю, а сходи-ка милый друг, к двум моим жандармам — пусть узнают имена всех их родственников.

Дедов ихних, детей ихних. И, улыбаясь, с сабельки кровь стряхиваю.

Не успел он до дверей дойти, все 14 разом вспоминать стали, один громче другого.

Все дружно сошлись во мнении, что мог побежать к бабе своей — Агрепине.

Усачу говорю, пошли троих проверить, не соврали, ироды?

Поворачиваюсь к безрукой братии, смотрят со страхом и надеждой, мол, рассказали всё.

Говорю, ладно верю. И взмахиваю сабелькой по количеству комбатантов противника.

Усачу говорю — сведения готовь на всех их родственников. Это я так сказал для понта — сведения на всех ещё вчера подбиты.

Усачу говорю — подсади на стол. Прошелся до отца. Тот в шоке на сабельку смотрит.

Я ему под нос пять бумажек на подпись — ну он их и подписал.

Сверху там бумага лежала к казначею на 1000 червонцев — сказал ему, что, мол, моих людей поощрить надо за работу, а остальные паровозиком — чуть сдвигая верхний лист.

Как пятую подписал, хотел прочесть я документы, цапнул и в папочку — зелененькую. Усачу говорю, снимай. Слез со стола — всем по-доброму киваю — говорите, мол, дальше без меня.

Пошёл я 10000 расходовать. Прибыл на базу с деньгами, отдал команду.

Завертелось где пожар, где несчастный случай, где ограбление.

К вечеру в городе шесть адресов неподчищенными остались.

Отравил по каждому адресу самых ответственных, из своих, в масках.

Так что к утру город мои ночные братья — это 16 моих,8 тех которые палками нас отлупить хотели, и 10 волков постарше. Троих из мальцов отправил в уездные городки дал им для понту по паре казаков, но и действовать приказал самим.

За Володей Ульяновым Гришку послал. Пусть земля будет тебе пухом несбывшийся вождь народов. Троим, раздал по штуке на расходы остальным ночникам по 250 на брата.

Сижу на баз ловлю слухи обеими ушами. Ситуация для меня напряжённая.

Я, мол, не дух Михаила 1,а Ивана Грозного.

Рассмотрел бумаги подписанные отцом, ну ничего, через неделю с этим можно когти рвать из столицы, на север пора. Для моей частной охранной службы — РСС золотой запас создавать.

Статейку в Имперской правде опубликовал — мол родичей бомбистов бог наказал.

Ни кто в столице не поверит — а приятно.

Неделю сидел на базе — пользуясь возникшим страхом, стриг баранов.

То есть брал в долг под векселя Издателя Имперской Правды — Усача, с моей припиской внизу — мол, гарантированно Михаилом.

Двухгодовые векселя, типа, беру 100 через два года 120, но не раньше.

Взял в долг у всех, на кого добыл твёрдую компру.

Ну, вот и 12 марта — сегодня попрощался с матерью. Взял с собой грамотную няньку.

Легенда поездки Усач везёт меня к родичам на Кубань — у него отец там крутой магнат то бишь старшина войсковой писец землю отписывал ну и себя не обидел.

Усач младший. Их семья уже 20 лет бой за дворянство ведет, ну я ему князя лет через 10 пообещал.

Так вот я, мол, еду к его родне. Про Колыму молчу, тем более заеду и на Кубань там, по словам Усача много из безземельных казаков много народа лёгкого на подъем. А сам на Колыму. Я для Валеры за год до событий маркетинг проводил, чем живут наши главные оппоненты из адыгейцев — золотишком живут. Вот я туда и слетал. Рудник, где у них доля посмотрел бараки рядом, людей умных поспрашивал — приехал так и сказал Валере — не надо туда лезть — съедят.

Ну, все. Хватит воспоминаний. В дорогу.

Глава 5

Территория Российской Империи.

Земля. Санкт-Петербург, Бологое

12.03.1881-14.03.1881

Кличут меня Усач, я и не обижаюсь — громко имя это звучит ныне.

На пороге нового двадцатого века мой Император велел мне описать нашу поездку за златом сибирским. Я — верный слуга царя — пишу.

Выехали мы, дай бог памяти, 14 марта. Отец императора, непочивший тогда ещё, Александр 3 (Угрюмый). Выделил поезд сыну. Выделил охрану, которую тот с радостью принял, и нянюшек, от которых он отказался — кроме одной — грамотнейшей из них. Она и сейчас со мной — мать моих наследников и услада взора. Матушка-царица, всё с Николкой безглазым возилась, выхаживала. Не в себе она была уже тогда не много — вот и отпустила без слов.

Но описания того дня начну не с отъезда, а ране. Не доехали мы до вокзала — малец наш великий, орёт, стой. Ну, думаю, опять себе под крылышко брать будет.

И точно — возле поворота — музыкант слепой. Играет знатно — дудочка у него, лютенка, и девочка мала — дочь видать — поёт яки ангел.

Ну, выходим мы, значит. Первым Лаврентий выпрыгивает по сторонам зыркает, волчонок этакий.

Чую, Малец прикажет, набросится на меня с одними зубами и горло перегрызёт.

А мои молодцы будут стоять и смотреть, а то и помогут — подержат меня под белы рученьки, потому как видят в мальце великого царя.

Ну, ладно, отвлёкся я. Забрали мы слепца с повязкой и барахлишком. Малышка дочкой его оказалась. Бездомные одни одинёшеньки на свете. В столицу пришли неделю как.

Царь-малец няньку спрашивает — где, мол, поблизости музыкальная лавка — инструменты получше купить нужно.

Солнышко мое, оказалось, знала — торговец ейный дальний родич. Приехали — купили, малец проворчал только — ну на безрыбье и карась — щука.

Приехали на вокзал в час по полудни. Царь пары приказал побыстрее разводить, шайку свою малолетнюю по вагону рассадил, постращал их маленько, а сам с новенькими заперся.

Стою рядом с купе ихним. Слышу голосочек — колокольчик песню незнакомую выводит, так что заслушаешься.

Слова за душу берут и гитара звучит нежно.

Под небом голубым Есть город золотой — ну, дальше вы не хуже меня знаете, слышали, небось. Доехали мы до Бологого, — полпути до Москвы за два дня. Сделали три коротких остановки, а на четвёртой царь приказал поезд на запасной путь загнать.

Утро было, вот и созвал он своих волчат, по тихому слух распространить, что, мол, он, царь-дитя по велению отца своего, с подданными разных сословий знакомится будет.

Крестьянами, купцами, дворянами. Сегодня значитца, чтоб были только крестьяне.

Ближе к вечеру поели мы, костры запалили — один и них огромный — метров шесть в поперечнике, ну и народ стал подтягиваться.

Мужики трусят. Боязно им, но любопытно на царя будущего поглядеть, про судьбу свою горькую, если выйдет, поведать.

Царь шестнадцать среди них выбрал, бабы средь них две были, к костру большому посадил, стал угощать и разговоры заводить.

У других костров и остальные крестьяне расселись. В провизии недостатку не было — малец еще утром предупредил что разговаривать выберет из тех, кто харчи к общему столу припрёт.

Сидим мы подле костра — царь всех гостей расспрашивает. Про житьё их мыторное узнаёт и, как мудрый старик, степенно кивает.

Много гуторили о выкупных за землю, вместе решили — плохо это. Мол, сколько наших солдат из крестьян кровью своей родную землю удобряет.

Грех за эту землю, выстраданную плату требовать. Мал я, вздыхает царь, подросту вот — да и отменю выкупные, а коле не согласен кто будет кину клич среди солдатушек моих, ну тогда, мол, пусть дети ваши не зевают, меня поддержат кровушкой своей, а лучше чужой.

Я сижу, ни жив, ни мертв, глупый был тогда — эти речи государя за крамолу великую принял.

Хотя малец не из тех, кому палец в рот можно положить — руку откусит.

Сидим мы, а он всё бает, мол, те бомбисты свободы равенства обещают. А сами они говорит, и за пазуху лезет, золотом не нашенским за бомбы расплачиваются.

И передаёт по кругу деньги англицкие, гинеи по ихнему. Две деньги и обе бабам.

Даёт каждой из них по одной и говорит, не тратьте их, а людям показывайте со словами моими.

Нашёл их, мол, мой верный Лаврентий у ворога лютого, народовольца который бомбы за них покупал.

За химию всякую золотом, чужденским, расплачивался, делал из неё бомбу и царя освободителя порешил.

Царь Лаврентию кивает — тот встаёт и крестится, так, мол, и было люди добрые.

Послал, говорит меня царь мой — и на мальца кивает, к ихнему главному ворогу-злодею, который колдовством-алхимией своей бомбы делал.

Потому как я, допрежь, чем государевым человеком стать, недалеко от логова бомбиста того звериного на дуде играл — народ веселил.

Знал я тот двор как свои пять пальцев.

Не раз там от ветра лютого там прятался. Пошли мы я, трое казаков и местный городничий.

Дядьки сразу без разговоров, и чего с ворогами гуторить, за брёвнышко взялись и стали дверь выносить.

Трое в дверь били, а мы с дядькой безухим, кивает на того казака, что сзади него стоит, на двор задний, неприметный.

И вываливается оттуда ворог лютый с пистолем. Я ему в ноги кинулся он выстрелил, падая, но промазал, а боле не успел безухий, ему рукоятью сабли промеж лба засветил.

Я ему руку за пазуху запустил, бумаги нашёл и кисет кожаный — в нём деньги рубли золотые были и эти монеты. Десять таких монет было. Две из них вам отдали.

Другим тоже людям добрым раздадим, чтобы правду про шпионов ворожьих знали.

Опять Государь говорить стал. Медленно слова цедит. Деды, мол, землицу нашу защищали — воевали зело.

А дети ихние городские воевать не хотят. Злато берут за убийства тайные.

Плохо это деды, мол, в гробах переворачиваются, видя, как разбазаривают в боях с ордой, с крестоносцами лютыми.

Забыли дети предков. Забыли.

И тут сзади его как по волшебству гитара заиграла и полилась песня знакомая ныне многим-— Вся его долгая жизнь только работа — — вся его трудная жизнь только заботы…

Выводил ангельский голосок, бабы начинали всхлипывать.

— Ночью ворожий отряд в хату ворвался-— Жить уцелевший старик чудом остался — — Но, не проснувшись, лежат дочка и внуки-— Рвут клочья белых волос старые руки-Тут слёзы заблестели и у стариков, а мужики кулаки стискивать начали.

— Сабельку, взяв с пепелищ, молча побрёл он-— Где-то звучали вдали смех разговоры-— За деревянным мостом вьётся дорога-— Кони тянулись по неё в линию строго-— Вышел из леса старик сабельку вскинул-— Весь край родимый он наш взглядом окинул-_ Рыцарь, какой то, взглянув, двинул конягу-— Молча навылет пронзив деда беднягу-— Кони тянулись вперёд в линию строго-— Солнце за лес заползло, вьётся дорога-— Сколько ещё впереди мирных окраин-— Рыцарь, скривившись, сказал русиш ист швайн-Мы просидели с минуту над костром не в силах молвить не слова — только бабы плакали.

А царь опять заговорил душевным тихим голоском.

Этого хотят они для Руси, расчищая бомбами дорогу для своих хозяев.

Для англичан, немцев других ворогов которые пока рядятся в одежды союзников.

Все они хотят больше земли, золота нашего, руды, угля нефти.

Хотят они опять в кабалу народ и чтобы без юрьева дня до смерти добывали мы для них недра земли нашей. А несогласных, старых и немощных в землю на удобрения, чтобы пуще она цвела — кормила их солдат.

Не хотят перемен они для русского народа, не хотят, чтобы инженеры его делали новые пушки, корабли, ружья. Чтобы цари-освободители, цари-войны в земле лежали их взгляды не мозолили.

Хотят сначала навязать народу русскому ихние дерьмократии, где решает всё тот, у кого больше денег, а не за кем идут, правда, земли нашей — армия ее, флот её.

С теми с кем слово божье.

И не ведают многие из этих гимназистов-бомбистов, что продали рогатым заграничным купцам душу свою, не за тридцать серебряников даже, а за грош.

Что царь у нас в душах — это отец, а Россия-Мать, что, уничтожив всех царей, они развалят нашу матушку на окрававленные лохмотья, где бомбисты-дерьмократы будут рвать глотки друг другу за власть.

А крестьянство так и не получив обещанного будет медленно вымирать.

И завоюют осколки эти по одному, и не будет им пощады от ворогов лютых, ибо иуды не нужны им будут боле.

Я знаю — сказал.

И снова полилось пение, заиграла гитара.

— Под небом голубым-— Есть город золотой-Потом закончилась и эта песня.

Встал будущий государь во весь свой малый рост и сказал он — верю, верю и знаю, что приведу нашу матушку Россию к подножию этого чудного города.

Что будут расти поколения уважая сделанное отцами своими. Что вороги скорее отрубят себе руки, чем протянут их к земле нашей, политой кровью дедов, что подавятся тридцатью монетами все иуды.

Перекрестился он, поклонился сидящим в пояс и пошёл во тьму к поезду.

Глава 6

Территория Российской Империи.

Земля. Москва

14.03.1881-16.03.1881

Ночью, часа в два, поезд тронулся. На следующий день мы были в Старой Столице.

Государь был бодр и весел, делил своё время между нами и слепцом с дочерью.

Бегал, как нормальный малыш, туда сюда задорно топая ножками.

Ну, вот и Москва. Здесь нас, как и было уговорено, сначала встречали купцы — Целая делегация.

Повёл себя, в отличие от прошлого раза с крестьянами, как купец. Барственно и радушно, с благодарно натянутой высокомерной гримасой откушал хлеб с солью.

Потом с эскортом проехал в хоромы одного из купцов первой гильдии.

Разговор шёл степенно под вкусную снедь уже час. Купцы привыкали к Царю, о котором так много слышали но многие не верили в разумность карапуза. Царь барственно отщипывал от разных блюд, одобрительно кивал.

Я и остальные казаки молча уплетали за обе щёки. К вину прикладывались умеренно — приказ царя.

Гуторили степенно о ценах на рыбу, соль, пушнину и шерсть, другие товары не забывали.

У царя, надо сказать, в одном из вагонов была типография — небольшая один печатник с двумя помощниками.

А в Бологом оставил часть напечатанного, номера Имперской правды.

Оставил безухого начальником местного отдела РСС — тому понравилась дочка местного старосты дал ему 1000 р. денег потом о чём-то шептался до отправки.

Так вот гуторят царь и купец. И государь с мудрыми глазёнками на своём личике пеняет купцу — много, мол, аглицкой ткани берёте за границей, свою производить надобно. Один из купцов возражает — мол, свои фабрики есть.

Тут Михаил мне кивает — я достаю из сумы у ног 30 кожаных папок.

Развязал одну царь да взгромоздился на стол. Поближе купчишек подозвал и ну им листочек за листочком показывать и объяснять что-то начал. От туда только и слышалось — противоположный водный поток, производительность, другие мудреные слова.

Потом всё обратно сложил и говорит купцам — кто 1000 р. даст того и папочка. Все разобрали — ещё просили — царь деньги взял и пообещал, буду послезавтра уезжать — готовы будут. На те деньги, что вы мне дали товар отвесьте — и список подал те порассматривали заказ, в затылках почесали.

Найдём, сказали, всё что надобно, за те же деньги. Ну и ладушки сказал царь, а теперь другой вопрос.

Еду я не просто так, сами понимаете. Дела впереди у меня большие.

Помощники мне нужны образованные и верные — от каждого из вас кто решится.

И передаёт по кругу бумагу и передаёт по кругу бумагу с подписью батюшки своего.

Мол, разрешает он своему сыну для своей безопасности от террористов подлых создать и возглавить во славу России Русскую Специальную службу.

Пусть не смущает, мол, вас его возраст — его слово — моё слово, его подпись моя подпись. Решение остаётся в силе пока я, присутствуя лично, с моим сыном Михаилом не подпишем другой документ противоречащий этому.

Прочёл Михаил нам всем вслух эту бумагу и говорит купцам — кто в РСС поступит служить, моими людьми будут. Моя охрана и другие воины — первый отдел.

Второй отдел Ваши родичи. Каждый должен знать не менее одного иностранного языка, от каждого вступительный взнос 5000р Будут на месте прибытия созданы предприятия, и товары ихние будут продаваться через ваших сынов, под вывесками Михаил Романов и К — вместо К в каждом торговом доме будут разные ваши Фамилии.

Так что кто любит меня — со мной. И помните, кто не со мной, тот против меня, а кто против меня, и он похлопал по сабельке на боку.

Ну, хватит разговоры разговаривать — отдадим должное десерту.

Ближе к ночи он говорил с пятёркой самых богатых купцов, у каждого из которых, были мануфактуры.

Разговаривал с ними приватно, присутствовали только я и Лаврентий.

С ними он говорил о конвейере, продал ещё 5 папок по 5000 за каждую, но как мне показалось, купцы уходили от него довольные.

Ложился царь, впервые выглядев, устало.

Следующий день начался, как обычно у государя, с бурной деятельности.

Он приказа Лаврентию найти Московских газетных мальчишек и раздать им номера Имперской правды напечатанных в вагоне.

Велел мне выделить одного казака для печатника, тот должен был осмотреть дохленькую местную типографию, взятую у одного из купцов, вместо 5000 за племянника.

В напечатанном номере Правды была описана наша остановка на предыдущей станции, разговор с крестьянами — слово в слово.

Оповестив об этом весь город, он приказал, договорится на 17 часов с дирекцией инженерной академии провести в главном зале встречу с военными. Мол, только офицеры и только те, кто пороху понюхали, ну и разбавить инженерами среднего звена МПС.

Послал он на это дело также двух наших жандармов с нарукавными повязками у каждого РСС 3й отдел, выделил им мою нянюшку для написания приглашений — очень у неё подчерк знатный. Так же двух из своих юнцов — чтобы с местными посыльными договорились.

Сказал им, если найдёте пару производителей оружия — тоже хорошо.

Общее количество приглашённых не более ста.

Наступил вечер и 121 гость из более 300 желающих. Все очень вежливы с мальцом — наслышаны.

Но было во многих и недоверие — многие прочли утренние газеты.

С моей помощью царь влез на высокую кафедру, выхватил сабельку, рубанул ей со свистом.

В зале прекратились беседы. Начал царь речь говорить, мои верные войны, и в левой руке у него появился номер правды, многие гадают, что это за речи, не сошёл ли малыш с ума, мол, с крестьянами о земле дворянской беседует. Но нет, не об этом были мои речи — земли в России матушке на наш век хватит Но доложили мне мои верные жандармы страшные цифры. И кивает на своих.

Есть ли ответственные за рекрутов из крестьян — поднимите руки.

Подняло трое — идете ко мне — приказывает им. Знаете ли вы, что средний рост в этом году стал на 20 см меньше чем в год 61 освобождения. На 10 см в десятилетие мельчает наш солдат.

Меньше он — меньше его силы. Обращается, к тем троим — а нука вспомните тот призыв и сегодняшний — задумалась троица — головами кивают.

Так вот ситуация грозит нам через 10 лет такими неприятностями, что Севастополь покажется нам великой победой.

Как возникла эта ситуация? Да очень просто. Раньше заботились дворяне о своих мужиках, в рабстве держали, но заботились.

Теперь же многие отдают свои имения на откуп управляющим, да и сами трясут людишек — так что вой стоит. Те, кто читал Имперскую правду, понимают, что бомбистов поддерживает, пусть и молчаливо, больше половины нашей армии. Теперь же хочу задать вопрос — что для вас важнее — половину земли отдать своим солдатам — или потерять всё?

Что такое террор французской революции помнят, надеюсь, все. А в русском исполнении — и царь аж закатил свои глазёнки, мол, мы можем и получше, террор устраивать.

И начал описывать это получше. Представьте, говорит, шахту куда сбрасывают ещё живыми жён ваших, потому что насильникам уже не в мочь.

Полные шахты — верхние лежат в десяти саженях от края и ещё копошаться, ещё стонут. Представьте подвалы, где молодцы с лицами бывших гимназистов, Малюты Скуратовы новой власти, приказывают людям раздеваться, чтобы не попортить их справную одежду кровью. Представьте детей ваших сидящими в бараках без еды на воде одной и разрывает у них животы, и корчатся они на полу, на радость палачам.

Думаете, за бывшими гимназистами не пойдут? Сейчас да — но через десять лет?

Не будет ли нового Севастополя, после которого бомбисты поднимут народ и солдат? Пока это им не просто. Толпу надо ещё завести, многое ей пообещать.

И пообещают, именно пообещают, ибо эти горлопаны эту землю никому никогда не отдадут. Но пообещают они ваши имения, потому что не будет вас и наследников ваших тоже не будет.

Будут слышны матюги крестьян раздирающих ваши фамильные рояли на дрова.

Будут полыхать имения с прибитыми на воротах людьми.

Чтобы не допустить этого мы должны думать сегодня — завтра будет поздно.

И первое, как ни странно, не половина земель — я за продуманные и не сиюминутные решения, а укрепление армии русской.

Ружья наши стреляли в Севастополе впятеро хуже, чем у инородцев.

Да инородцев — не иностранцев, а инородцев.

Ибо Россия — это царь-защитник и его подданные — русские, нет уже среди нас древлян, полян, кривичей — так почему же есть немцы татары грузины.

Нет их, есть русские-немцы, русские — татары, объединяемся, мы в одну большую семью с царём — отцом во главе.

Мы, русские, и нет у нас друзей и союзников, кроме наших армии и флота, и есть интересы империи.

И кто не согласен с нами тот против нас, а кто против нас…

Отдал он залу честь, и заиграла гитара. Девочка ангел и её отец, одетый солдатом в этот раз пели дуэтом. Солдат пел басисто красиво, но чуть с хрипотцой.

И пошёл по залу прославленный во многих будущих сражениях гимн ракетчиков-артиллеристов.

— Артиллеристы царский дан приказ-— Артиллеристы зовёт отчизна нас-— И десять сотен батарей, за слёзы наших матерей-— За нашу родину, огонь скорей-К концу песни к ней присоединился царь, затем наши, затем весь зал.

Последний припев повторили десять раз.

Закончилась песня и в наступившей тишине раздались слова Михаила-когда встанет враг на пути моём — хочу я, чтобы вы были со мной, раздели со мной мои победы, чтобы наши предки и правнуки гордились нами.

Глава 7

Территория Российской Империи.

Земля. Подмосковье

16.03.1881-17.03.1881

Уезжая из Москвы, я чувствовал удовлетворение, оглядываясь назад.

Даже хотелось действовать уже сейчас, отбросив к чёрту планы. Перевести указом в подчинение Московский военный округ. Нет изображать из себя Джо Кеннеди пока рано, придет время, но не с этой охраной. Базу опять же создавать свою обстреливать лично. Нет, всё действуем как минимум три года строго по плану.

Сначала с Усачом за Казаками потом в Иркутск. База будет там — на Колыму буду посылать отряды.

Там же в Иркутске буду делать оружие. Дорогу оттуда буду строить железную людей туда доставлять.

Ресурсы рядом — благо знаю хорошо — брательник двоюродный у меня там жил.

Я ему подняться помог — советом и связями. А сдох он по-глупому — девок малолеток лет по 13 обожал. Сунулся в рощу кедровую, близ Ангары, с одной и без охраны — романтики идиоту захотелось.

Вот его шестеро сопляков на пики посадили — девка оказалась форточницей вот на его бумажник и цацки позарилась — дружков кликнула.

Это она мне потом сама рассказала я туда только через три месяца в ноябре смог выбраться — у Валеры напряг, был, сезон как раз, а тут одна группа его кинула — урожай собрала и в бега — пока всех выловили и закопали…

Я их всех как Байкал встал на льду оставил возле трещины только кляпы, чтобы не мешали поминкам и с берега в ночную оптику наблюдал, поминая, как их рачки обгладывали.

Женьку не вернул, но душу отвел, рассматривая к утру их скелеты.

Так вот когда за пару лет до этого Валера думал, куда деньги деть по осени в очередной раз я к брату в Иркутск и звякнул, мол, поищи по области. Он недельку на карандаш всё брал, а потом отослал с оказией письмецо — размером с чемодан. И крутенький перечень — там золотишко там нефть нашли, а в Братск лучше за Алюминием не лезть — съедят. Так что на предмет ресурсов знал я Иркутск неплохо Опять же свои РССовские отряды сколачивать сподручнее, вооружать новым, сколачивать лучше в Тайге потом в европейской части им полегче будет.

Из оружия Калаш я знал, как свои пять пальцев. Но наладить производство не мог. Решил выдёргивать за собой Мосина, да и Фёдоров уже родился, насколько я помню.

Ну и ракеты. Один из дедов у меня на катюше служил, в плен попал с двумя осколочными, пытаясь вывезти её из-под обстрела. Через годы пронёс свою любовь к ней.

Модели у него были чертежи книги, обломки — хоть музей открывай.

Он у нас в доме пионеров кружками руководил — тремя аж — радиолюбителей, авиамоделистов — и где я был ракетомоделирование. Я лет до 12 новым Королёвым стать мечтал, не судьба была, однако.

А второй дед у меня североморец подводник — так же свои Малютки-подлодки обожал, вот они меня поделить не могли, каждый к себе зазывал И у Ивана Андреевича читывал я в основном историю флота — не только СССР, но и имперского и кое-что нужное мне сейчас вспоминалось.

Паровоз дал два мощных гудка — мысль перебил зараза. Посмотрел на дремлющего напротив Лаврентия.

Да я в нём не ошибся — палач, да ещё и артист редкостный. Как ловко он тому бомбисту кошель подбросил, аж завидно. И при толпе действовал, неловкость хорошо изобразил, пару золотых гиней посеял.

Да и дочь с отцом слепым — певцы от бога, вовремя подвернулись.

Слова то песен я помню хорошо, переделываю их под нужды времени, а мелодию я ему только напеваю — дальше он сам дорабатывает — может и не как в оригинале, но по мне то же не плохо.

Мысли перескочили на инженера Терентьева в соседнем купе. МПСник, разночинец, образован, умён и на меня, как на ребёнка, смотреть перестал через час после начала разговора. Беседовали мы о паровых машинах — условия покупки, доставки в Иркутск — спрашивал, есть ли на месте у кого либо действующие, и всплыло из детства сижу я и читаю книгу у деда Ивана, там имя Лаваль встречается — англичанин такой паротурбинами балуется, а они потом вроде на лучшие тогдашние суда ставились.

Инженер подтвердил с улыбкой этакой, мол, да есть такой, фантастикой занимается мол. И ещё одного англичанина вспомнил — он эти паротурбины пытается к электростанциям присобачить.

Задумался я Чую тема важная, денежная — отпускать не в коем случае нельзя — придется, наверное, зачищать. Ну что же — вот ещё тыщь 10 из бюджета.

Несчастный случай обоим. Пожар, наверное, но сначала документацию пусть возьмут.

Кого же послать. Так Гришка — однозначно поедет — удачлив, казачка одногонадёжного, двоих фартовых побойчее, и купеческого сынка одного — хорошо по балакает, но вот не подведёт ли? Да вроде не должен, но на всякий случай я одного фартового за ним поставлю приглядывать и Гришке докладывать, а тому уже и решать по обстановке — хоровод или проводы.

Так теперь о Кубани — почему туда еду — пластунов много молодёжь рвётся в войско хотя бы в безлошадные. На последнюю войну они не успели так вот, по словам Усача пообещать им щас лошадей — да на РССовском бланке и за мной пойдут сотен пять привычных к седлу людей — если хотя бы 300 дойдут со мной до Иркутска будет большое подспорье.

Вооружить опять же надо уже сейчас — но об этом подумаю завтра.

А вот что с местными властями что делать — надо думать уже сейчас.

Хотя думать особенно нечего — придётся не меньше половины сразу укоротить.

Остальных оставим на развод.

Буду в Сибири тихой сапой готовить себе армию, а здесь в Европах российских пусть работают мои киллеры и пиарщики — пусть одни треплют народу, как им хорошо будет при новом царе, а другие зачищают тех, кто активно мешает распространению этих баек.

В идеале — запрет РСС и Имперской правды — хотя каждая собака, моими стараниями, знает, что де юре запретить отец может что-то только при личной встрече.

А лично я живого отца рассматривать больше не намерен. Ну, нет этому событию, безусловно, радостному, места в моих планах.

Так ещё раз о планах, кто мне ещё может понадобится?

Геологов взял, кузнецов взял, казаков дай бог возьму, печатников взял, жандармов, так, что же я забыл.

Ладно, все мысли — прощайте, до завтра.

Спать.

Глава 8

Территория Российской Империи.

Земля. Кубань.

19.03.1881-31.03.1881

Вчера вызвал Хозяин и приказал освежить память о тогдашних событиях.

Сказал, что Усача за мемуары засадил, а ты что розовый в крапинку, чтобы увиливать?

А на память я не жалуюсь, что надо вспомню, что надо забуду. Как он скажет, так и будет.

Вот и жена с близняшками, напротив сидят, боязливо на меня пялятся.

Жена у меня чудо-красавица. На неё кто не посмотрит, говорят, похожа, мол, на дочку известного в прошлом князя.

Таким любопытным, когда ещё интересовались, я бумагу показывал всё честь по чести, князя такого-то с семьёй извести за измену полностью и по исполнении доложить.

И спрашивал любопытных — смог бы я жить дальше, не исполнив волю своего Императора, ну да в прошлом это сейчас после пары несчастных случаев с особо дотошными, теперь тема исчерпана.

Да боятся меня люди — в позапрошлый год Хозяин даже обиделся немного — на него три серьёзно подготовленных покушения, а на меня четыре.

Ладно, пусть бояться, не привыкать — я пёс императора, его меч, просто многим не нравится, что меч этот с собачьим хвостом и входит под ребро сзади.

А всё моя скромная должность — полковник первого отдела, сектор глаголь.

Мои мальчики находятся на каждом суде Империи. И если он, вдруг сбрасывая дремотное состояние, встаёт из-за спины присяжных, подходит к судье и что-то шепчет ему, то судья немедленно с извинениями отпускает подозреваемого за недостаточностью улик — то все знают, десять минут простится с семьёй у него есть.

Потом начнётся гон, и самый прыткий бегал три месяца. Хозяин смеялся, подписывая приказ взять того бомбиста, по моему ходатайству, на работу. Теперь он у меня подотдел учебной работы возглавляет.

Так вот к началу. Писать поступил приказ с монастыря. До монастыря поезд не доходил — остановился недалече, насколько я помню в Роговской или Тимашевской.

Усач сразу ускакал, а Хозяин, я и человек тридцать, двинули на конях в пустынь. Я жадно глядел вокруг.

Сколько раз в промозглом холоде я мечтал о тёплом юге. Многие у нас мечтали.

Видел я часто таких замечтавшихся — их ледяные статуи на телеги грузили — со счастливыми улыбками на мёртвых лицах.

А мне повезло — попался Хозяин. Никогда не брошу и не придам. Пока жив он, буду жить я. Кто против воли его чихнёт — горло перегрызу.

Приехали мы в монастырь этот на полуостровке, вокруг заросли камыша, рыбацкие лодки вдалеке, да водная тишь кругом.

Не как у нас на Неве тёмно синее всё — а голубое, радостное.

С настоятелем и двумя подвижниками Хозяин беседовал без меня — о чём не знаю. Вроде святой водой его кропили, икону целовать заставляли. Да расписку на бланке РСС составил что, мол, после воцарения не монастырь ни его земли пяти вёрст окрест не пострадают.

Прихватили мы из монастыря одного из двоих сподвижников, и пять отроков-послушников.

Я ещё тогда подумал, зачем нам монахи, а потом вспомнил того, что в топке сожгли близ Тулы, и понял, что могил будет много — много грехов отпускать надо будет.

Умён царь и меня умным сделает.

Когда жгли, кроме меня и Хозяина, четверо было. Вора этого, не из простых, жандармы с казаками взяли и в вагон доставили.

Как сказал царь — информация о преступном мире Москвы — это конечно интересно, но главное ваше воспитание.

И начал воспитывать, да так что остальные блевали до пустых желудков.

Я смотрел внимательно — боялся отвлечься, а ну царь завтра скажет, мол, сделай также.

То, что он делал, задавая вопросы — больше всего походило на обвалку тушь свиней у нас на рынке.

Последние полчаса тот уже и хрипеть не мог, а хозяин медленно останавливаясь для пояснений, доделывал работу.

Потом мы впятером забрасывали остатки в топку. А хозяин стоял рядом и повторял — тяжело в учении — легко в раю.

Так вот взяли мы монахов, вернулись к поезду и принялись ждать Усача.

Хозяин местным концерты закатывал как в Бологом, а народу всё больше с каждым разом приходило.

Своей няньке грамотную девку в помощницы нашёл — как-то по вечеру пришла без пожитков и вся зареванная — да так и осталась у нас.

Через четыре дня первые тридцать казаков прискакали. Лошадей за следующей партией отправил, а казаков выстроил перед собой.

Все были хлопцы молодые.

Претенденты как их назвал Хозяин. Не рыба не мясо. Заставил их царь пробежаться до монастыря и найти ему рубль серебряный, что он под ивой приметной оставил.

А как прибежали, по отдельности расспросил, сколько рядом с ней сестёр её было. А их там не было, одна она у камышей стояла, близ перешейка.

Пятеро ответили неправильно, значит, не бегали, сказал царь, схалявили.

Царь собрал нас всех и народ кликнул. Зачитал их контракты на бланке РСС. Спросил, со всем ли были те согласны, когда приходили к Усачу? Те кивают — поняли, что виновны.

Хозяин постоял, подумал и сказал — слишком хитрым надо давать укорот, чтобы не доводить до греха остальных. И на меня посмотрел — ждёт чего-то.

И тут я вспомнил как, утром отправив их в забег, он написал указ о временном военном положении на двадцать вёрст окрест от своей особы.

А это значит, эти субчики совершили военное преступление, будучи на службе и понял я, какого укорота он от меня ждёт.

На колени я перед ним встал руки к нему вытянул — он в них сабельку и вложил.

Отдал я приказ пятерых держать. Взяли их. И тогда я пояснил ситуацию остальному люду.

Мол, действую по указу такому то связи с положением таким то.

На колени их поставили — а дальше я ученик хороший вскрыл их быстро.

А как трупы дёргаться перестали, четверо моих подручных головы с них поснимали. Им быстрее — не мальчики чай — по пятнадцать годков.

Так прошёл мой первый укорот — первый да не последний. Как казаков четыреста пятьдесят собралось, двое бежать попытались.

Царь, когда их поймали, головой покачал, спросил, знают ли они о предыдущем случае неповиновения?

Те молчат — один совсем юный казачок — в штаны наложил.

Этим я с помощниками укорот снизу сделали. Вот они безногие кровью и истекли перед строем, все шелохнуться боялись.

И тёплым весенним днём провожала нас Кубань, когда под гудки двух наших поездов мы уезжали из края моей мечты.

Глава 9

Территория Российской Империи.

Земля. Тула, Москва.

03.04.1881-06.04.1881

Третий день пути после Кубани. Находится там, было приятно. Природа. Птички.

Всё испортили эти семеро. Ну, первая пятёрка это ясно, но следующие могли бы понять. Обидно.

С другой стороны все теперь как шелковые. Ну, а новички наслушались рассказов старожилов обо мне.

Я не против, пусть бояться, лишь бы дело делали. Вот и Тула. Ехал сюда без конкретного плана.

Просто всплыло в памяти, что мосин вроде здесь свою винтовку ваял. На тульском оружейном.

Составы я оставил на запасных путях. С собой захватил десятерых — среди них одного из жандармов, Лаврентия и Усача на хозяйстве оставил.

Язык довёл нас до Киева — в данном случае до мастерских. Ошибся я — тульский оружейный оказался куцим. Я, правда, был здесь только раз в 1992 — для подконтрольного ЧОПа доставал 20 Макаровых в смазке.

Не левых не паленых. Канал наладил — дальше я сам туда и не совался.

Ладно — дело прошлое. А передо мной стоит сейчас дело нынешнее — импозантный и недоумевающий Сергей Иванович. Я ему говорю — срочно вы надобны и бланк РСС ему протягиваю. Печать там красивая и подпись — Михаил романов.

Он в меня глазами влип — а ситуацию недопонимает. Рисую ему всё подробней.

Мол, мой отец дал соизволение на организацию подальше от посторонних глаз — в восточной Сибири — будут собираться винтовки новой конструкции возможно и пулемёты.

Спрашиваю, имеет ли он желание возглавить их производство. Если да то выезжать нужно немедленно.

С собой взять только негромоздкие инструменты чертежи и специалистов, все остальное, включая семьи, будет доставлено потом.

Если же нет, не смею задерживать. На это место будет найден заграничный специалист, а вы я думаю прекрасно здесь справитесь с доводкой до ума берданки.

Ибо все новые разработки будут вестись только в Иркутске.

Он своими бровями хлопает, но ситуацию просёк быстро — очень видно ему захотелось поучаствовать.

Так как на мой вопрос — кого брать будете с собой и сколько — он сразу спросил — а сколько можно?

Я в ответ — сколько нужно? Подумал он минут пять и говорит десять инженеров и столько же лучших мастеровых.

Вот так этот немедленный выезд растянулся на два дня. Пару станков сдёрнули все чертежи и гору инструмента.

Семьям, — которые сразу выехать не могли — раздали по 100р. Они бы ещё месяц грузились, но я сказал, вечером уезжаем с вами или без вас.

А так как они заключили контракты и послушали старожилов, дезертировать никто не захотел.

Ну, вот снова Москва — придётся расстаться с ещё одной группой и с парой тысяч рублей. В беседе с Мосиным всплыло имя Хайрама Максима.

Мне его пулемёт до лампочки тем более он ещё только на бумаге, но и плодить конкурентов не следует.

Прощай сэр Максим, пусть земля будет тебе пухом. Приказал ребятам сделать несчастный случай, но не отрабатывать до верного.

Пусть шею при падении подвернёт и ладно.

Что-то мне в последнюю неделю не по себе. Молчит Питер. У меня даже на железке всё хорошо — согласования маршрутов — без проблем.

А вот точит червячок — ну не может любая власть, даже нынешняя смотреть на мои художества сквозь пальцы. И как в воду заглянул — в Москве на перроне нас ждали первые неприятности.

Но слава тебе господи — решаемые. Один фельдъегерь в сопровождении четырёх гвардейцев. Взяли их по-тихому — проводили их в пыточный вагон — сказали, что я там — они сами и пошли.

Сказали, мол, сейчас проснется, а самих в гостевом купе чаем напоили со снотворным. Пусть поспят.

Дела ещё в Москве были. Потрясти немного купцов-акционеров на предмет наличности. Берданок у нас была всего сотня, а патронов набрали много. В Тульских мастерских был один Гатлинг — взяли и его, но патроны на него дешевле было брать в Москве. На 20000 набрал, непоскупился, скупой платит жизнью. Фельдъегеря мне уже не забудут. Это не игра. Фельдъегеря — это правительственная связь — можно сказать голос императоров.

Его смерть — плохой пример для подданных. Они и при восшествии большевиков почти не пострадали, так пару другую генералов им вырезали и вывеску поменяли.

И работали на совесть, на новую власть, ибо силу свою доказала. Их даже КГБ своими агентами не баловало — потому, как в связь ЦК внедрять запрещено.

А может его живым оставить. Нет нельзя, морда лица мне его нравится, но за одним исключением моего отца он не предаст. Сие есть нехорошо. Непедавать надо меня. Ну ладно — идём на восток — как в песне поется. И пошли.

Решил не откладывать неприятностей. Сначала в П-вагон. Пленники очухались, крутятся голубчики.

С собой оставил Лаврентия и четверых старых его помошников, двоих новых. Один из них уникум подковы без усилий гнёт, исполнительный, но интеллектуальная печать на нём просматривается слабо.

Вторая — девка. У меня на неё планы. Все зависит от того, как она сейчас себя поведет. Имя я ей дал — Белоснежка. Похожа.

Привязали мы посыльного, — который дурные вести принёс — к станку.

И пока он булькал — дыхание востанавливал, я пакеты, что при нём были, распечатал и прочитал.

Так я и думал — крупные неприятности. Первый адресован Усачу, второй, что хуже, главе казачьего войска. Везли видать оба пакета на Кубань.

Ай — вовремя я оттуда смылся. И грамотно составлены. Велено держать Усача и меня на месте до приказа.

А Усачу веленно оставаться в распоряжении. Ай, ай, ай. Кто же у нас такой умный. Подпись отца — это ясно, но кто посоветовал?

Ведь задержи меня на месте, до приезда отца, и ту бумагу о РСС можно было сдавать в Утиль.

Я о ней всем встречным поперечным не зря трепался — только ожидал, что бить меня будут с этой стороны не так быстро.

Посмотрел я на пленника, зря говорю, мой касатик ты без прикрытия ко мне сунулся, ох зря.

Теперь расскажи, что ты об этом всём знаешь. Тот отвечает — у меня, мол, приказ, его и исполняю. Более ничего не знаю.

Врёшь, говорю, касатик — на такое важное дело без инструкций не посылают. Молчит. Ну ладно, не хочешь, — поговори с другим.

Лаврентия кликнул, ну давай касатик, делай, что запомнил. Девку подозвал, посадил записывать, что клиент запоёт.

Девка крепенькой оказалась. Блеванула только через десять минут после начала. Я её за другой стол пересадил, ничего говорю, в первый раз всегда трудно. Ты пиши, пиши. А запел товарищ фельдъегерь интересные пнсни. Инициаторами оказались оберпрокурор синода и военный министр.

Ну, с первым я уже знаком — ретроград, но кто сказал, что все они идиоты.

А вот вояка сука. Мне про него Мосин рассказывал — этот гад оказывается не хотел в России автоматических винтовок, потому что, мол, солдаты мазать начнут и патроны зря тратить.

Да если бы англичане с Гатлингом не на зулусов поперли, а сразу на Россию, хрен от неё бы что осталось. Ну ладно — подошёл я к бывшему человеку на станке.

Ну, говорю — терпел ты долго — говори последнее желание — будет в моих силах, постараюсь выполнить.

Тот помолчал и спросил — кто ты? Подумал я и выгнал всех из вагона. И рассказал этому обрубку все, что со мной произошло. Что с Россией будет. Про войны проигранные.

Брат против брата. Людоедство тридцать третьего. На ухо ему я это тихо шептал.

И понял он. И вроде поверил. Перед смертью это вообще у многих сильно обостряется — чувство на правду.

Спросил я его — семья есть — может нужно ей что? Всё у них есть говоит. Сыновей у меня двое и дочь.

У жены отец с деньгами немалыми. Не пропадут. Сыну старшему помоги офицером мечтает стать. Продиктовал он письмо для сына.

Я его с одним из наших на первой же станции отправил.

Попросил он у меня потом об одолжении. Пристрели, говорит, меня лично. Ему, мол, цыганка нагадала, что он от пули погибнет.

Как скажешь, говорю. Сбегал в вагон, у охранника отобрал револьвер.

— Молится, будешь, спрашиваю, али кается.

— Перед тобой, что ли?

— А больше не перед кем.

Ну, покаялся он, поговорили мы с ним за жизнь минут двадцать — но вижу, слабеет, речь путается.

Прострелил я его буйную головушку — и муторномне стало, потом с остальными четырьмя покончил.

Напомнил он мне пастуха-бомжа одного. Мы тогда за отморозками шли, что одну из наших групп вырезали, и товар весь забрали.

Со мной шли профи — сработали быстро. В 97 это было.

И притаскивают мне ребята мужика спившегося. Я говорю — не понял.

Это что такие доходяги братьев Кабаньян завалили? Нет, говорят — свидетель это. Пастух — коз пас. И что говорю в чём проблема.

А ребята наёмники мне отвечают — нам бабки платят за чёткое исполнение приказов.

А зачистку свидетелей я не приказывал. Ну ладно подошёл я к бомжу ситуацию объяснил извинился.

Спросил, что хочешь с обрыва или пулю. Тот вдруг улыбнулся и говорит — пулю.

Поговорили мы с ним — бывший офицер-ракетчик оказался. Два высших образования.

Часть его в средней полосе расформировали, с жилищными сертификатами надули, жена с детьми ушла.

Вот он и докатился до жизни такой, а потом на юг подался. А уже здесь печень отказывать начала — вот он в горы и пошёл — думал воздух поможет.

Слушай, говорю, а иди ко мне. Ракет не обещаю, но из Мухи пострелять дам.

Заколебался он вроде. А потом говорит, нет, помру, чую, скоро, да и привык я на отчизну работать, а не на отдельных её представителей.

Так что извини, от тебя мне только пуля в лоб нужна. И тоже глаза не закрыл. Ну, пусть будет земля вам пухом — верные войны.

А мой детский организм опять устал — спать хочет.

Глава 10

Территория Российской Империи.

Земля. Тула-Москва.

03.04.1881-06.04.1881

Сегодня пил с государем. Обмывали миллионный АМ. Михаил шутил — жаль говорит до миллиардного только моим внукам дожить.

А я в уме сразу прикинул — если все мои пять заводов, да только на производство автоматов — всё равно больше пятидесяти лет нужно, так что прав государь в своей шутке.

Ну да ладно — это я сейчас так сразу на дела переключаюсь, а кто мог подумать тогда — двадцать лет назад, что победы России будут связаны с именем скромного военного инженера.

И что эти двадцать лет я буду изображать из себя создателя этого Автомата.

Быть Магнатом Русских Оружейников. Ежемесечно мотаться между Иркутском, Москвой и Тулой. Всё потому что так приказал царь.

Вот и сегодня попросил меня написать воспоминания. Сразу сказал мне — для избраных, не для всех. Так что разрешил писать правду. Ну, я и пишу по мере моих скромных сил.

Тула.81-й год. Тогда в первую минуту, завидев царя, я остолбенел. Малец лет трёх — держится и ходит как десятилетний, а говорит что наш генерал — рубленно, приказами.

Но потом то, что сказал малец, меня задело. Ну не мог я мечту всей моей жизни — иностранцу отдать. Здесь он меня здорово поймал.

И за следующие два дня, что мы ураганом собирались, без сна, без отдыха, я даже не смог поесть толком.

А только я задавал вопрос не по делу, как тут же возникал он, и на все лады восхвалял имя Гатлинга, вот, мол, титан духа — истинный герой, жаль, мол, сейчас таких мало. И все мои вопросы забывались сразу.

Уже в вагоне, немного поспав, я говорил с ним. Он сказал, что пока едем — будем работать с чертежами и только вдвоём — ни кого к ним не допускать. И спросил меня, помню ли я, что обещал Суворов сделать со своей шапкой, если бы она узнала его планы.

Я тонкий намёк понял и согласился с доводами царя.

И вот тогда он мне показал их — даже не чертежи — наброски целиком и отдельные детали. И спросил, будет ли это стрелять.

В Москве я даже не выходил из вагона — наша Белоснежка мне еду таскала. Красавица была уже тогда, и пока ещё без своей зловещей славы.

Грустная она тогда бродила, неприкаяная. Да только я её, краем глаза, и замечал. Все на царёвы чертежи глядел, свои рисовал и над его вопросом думал.

А ведь может сработать. Особенно на бездымном порохе. Специалиста по нему мы взяли в первую голову — царь поинтересовался, а потом и приказал взять — даже если не слишком захочет.

Потом подумал и сказал — нет, силком тащить не надо — я с ним сам поговорю. Теперь специалист из соседнего с моим купе не выходит — тоже за бумагами просиживает. Пишет, наверное, что надо для производства — стоимость прикидывает.

После Москвы из головы поезда раздалось пять выстрелов — сначала один потом ещё четыре.

Я кинулся вместе с моими коллегами узнавать что там. К счастью была небольшая станция — к нам вышел Усач и всех успокоил — сказал, что царь учится стрелять из пистолета.

Мы немного поговорили — потом я пошел к себе — дел было невпроворот. Мимо купе прошла Белоснежка — на этот раз её лицо очень соответствовало её имени. А через два часа пришёл царь — угрюмый, но очень деловитый.

Мы обсуждали наше детище, разрабатывали каждую деталь, чего-то не знал он чего-то я. Но я был уверен, что большую часть деталей я бы уже мог делать дома в Туле.

Но когда я высказал это мнение — он рассмеялся и сказал — рассчитывайте на Иркутск.

А потом рассказал мне о конвейре — тысяча рабочих, и каждый делает у себя одну операцию и по маленьким рельсам или каткам деталь идёт дальше.

И даже самые неквалифицированные рабочие могут сделать деталь огромной сложности.

Я был поражен, пересмотрел некоторые предпосылки и определил — изделие можно сделать делать даже в Иркутске — при наличие.

Царь засмеялся и говорит — да хоть кочевников к станкам поставим, не переживай.

Затем он достал другие чертежи и с улыбкой сказал — теперь, мол, начнём изобретать пулемёт Мосина, и я с головой окунул меня в омут моего невежества.

Глава 11

Территория Российской Империи.

Земля. Восточнее Москвы.

07.04.1881- 12.04.1881

После отъезда из Москвы я разрывался между Мосиным, Поликарповым и другими делами требующими неустанного внимания.

Действия заключались в затруднении работы моих будущих врагов. Мне нужна была война с папой, но через год, а лучше через два.

Убрать двух нынешних самых ретивых противников проблем в принципе тоже не составляло, но не обоих сразу — это было неприемлемо.

А вот одного — это вполне. Да и второго немного остудит. Решил убрать вояку.

Мудрить не стал — выбрал вариант Кенеди. Оптикой я уже обзавёлся и мы с Мосиным, за пару часов соорудили, из берданки вполне функциональный агрегат.

Дал 1000 р. одному из моей золотой блатной молодёжи обрисовал задачу.

Провёл день с ним — натаскивал. Винтовку приказал бросить на месте рядом с каким нибудь студиозусом. парня отравить. В карман записку — Долой самодержавие.

Объяснил ему — если попадёшься, то я от тебя отрекусь, если клиент останется, жив, я буду считать, что ты умер, исполняя задачу, и не дай бог я когда-либо после провала обнаружу твоё тело — ибо оно позавидует мёртвому.

После высадил его на большой станции и оставил прикрытие.

Прикрытие — человек распространяющий литературу, агитирующий людей ехать в Иркутск, собирать различными способами деньги на нужды РСС, помогать любым другим моим людям и спецгруппам.

Если прижмут, валить прижавших и переходить на нелегалку, для этого заранее создавать в лесу группы поддержки.

Для этих целей в Москве, Туле, Екатеринодаре, на других важных пунктах следования оставлял верных людей.

Для этих целей я не жалел лучшие кадры, запомнить пароли явки, понять и принять отсутствие всяких принципов в агентурной работе были готовы далеко не все.

Я же оставался с людским материалом как бы похуже — но это впечатление было обманчивым. Ибо от этого материала мне требовалась уже не индивидуальная работа, а как бы работа конвоира.

Вот эти винтики мне были и нужны, а если винтик начинал шататься, то поступал к Лаврентию на переплавку. Перековкой ещё пригодных занимался теперь я.

Другой главной на сегодняшний день задачей прикрытия был обрыв телеграфной связи восточной Сибири с центром, а в случае приказа — диверсии на железке.

Ещё одной из моих задач было перелопачивание своей памяти — вспоминать громкое имя из прошлого и если они близко вычислять эти точки возмущения, и если не удастся взять их к себе — прикрывать.

Но это потом — пока я на память набрасывал списки Эдисон, Эйнштейн — были и другие фамилии, но я был не во всех уверен, все же знаток истории я не очень. Читал в детстве в основном по военной тематике.

Но ветки прогресса помнил и просил ближайших ко мне специалистов набрасывать мне имена мировых знаменитостей и перспективных учёных в их областях знания. Если фамилии совпадали, то передавал их жандармам для их точного нахождения.

Особой спешки не было, но за год я планировал подчистить хвосты.

Особым делом была Белоснежка. Держалась она на допросе фельдъегеря хороршо. Рвения, правда, особого не проявляла — глаза радостью не светились, но я заранее её вызвал и обрисовал ситуацию. Вариант первый — я её ломаю, но вылепливаю то, что мне надо — если не получится, то ломаю полностью.

Вариант второй на ближайшей станции я ссаживаю её и через пять минут о ней забываю.

Ей хватило для правильного выбора минуты. И это было хорошо, ибо этот прекрасный цветок был уже слишком замаран, пришлось бы его зачищать.

Глава 12

Территория Российской Империи.

Земля. Москва-Иркутск.

12.04.1881-03.05.1881

Полковник, Белоснежка, Кровавая ведьма — да много прозвищ придумали мне в тех землях, где прошли мои девочки.

Моё имя твердят на безымянных холмах Ирландии и Аляски, на Босфоре и Суэце, в Нигерии и Панаме, Кубе и Венесуэлле, в джунглях Вьетнама и пустынях Аравии, в Москве и Петербурге.

Везде, куда дотягивается длань нашего повелителя, находятся недовольные и через некоторое время чёрный квадрат нашего полкового знамени развивается над развалинами их жилищ.

И знают теперь враги и друзья — куда приходят Белоснежные Девы — туда приходит смерть.

Каждая из нас была обижена в прошлой жизни — кто мужчинами, кто роднёй.

Приходя к нам в полк, она, или выдержав испытание, становится нашей сестрой, или умирает, поэтому к нам приходят немногие.

Сёстры получают новую фамилию — позывной, оставляя прежним только имя.

У меня в паспорте значится, например Мария Белоснежка. Основные помощники у меня Ирина Лисица, Светлана Гусыня и Рената Змея.

Если сестра выходит замуж — она оставляет службу, но становится внештатным сотрудником с соответствующими обязанностями.

Что поделать — из сектора "есть" уходят только в могилу - это плата за страх и уважение — смеяться же над нами имеет право только Император.

Сегодня я согревала его ложе и получила приказ на отдых — мол, ты Графиня к дочерям съезди на месячишко к дочерям в имение и набросай очерк о начале своей боевой карьеры.

Для приватного чтения.

Приказ есть приказ. Пишу.

Начало было положено одним сукиным сыном, его род потом удачно взбунтовался против императора — мне их отдали за заслуги — причём без всякой просьбы с моей стороны.

Так вот звали его Василий Головатый. Красавчик. Сын богача. Дед его при дележе кубанских земель был в верхушке Кубанского казачества и успел оттяпать себе изрядно.

Дворянства не получил, но земель, плодородней которых нет в мире, имел на карликовую страну где-нибудь в Европе.

Мой отец был даже не казаком, а из прислуги. В то время о как раз сильно повредил ногу — вот мне по малолетству пришлось ему помогать. Мать за год до этого представилась, рожая младшенькую.

А кроме неё уже был брат и две сестрёнки — кормить хочешь нехочешь, а надо.

Вот там я красавчика моего и увидела. Ниочём не думала. И он оказалось, не думал, а так развлекался. Потом по пьяни дружков своих до меня допустил.

Я хоть и дура была, но от любви быстро излечилась. Поплакала дня два. Потом про поезд услышала с младшим царевичем. И так мне правды захотелось, так что мочи нет.

Позаимствовала, неспросив, коня в хозяйской конюшне — отдалась младшему конюху, и бутыль самогона ему подсунула и ускакала к царю за правдой.

Дед по матери знатный казак был. Я у него, пока был жив, любимицей была. Так что летела как ветер и успела в последний момент.

Царю, моя правда была не нужна. Но он предложил выход — сделать меня сильной, а затем разобраться самой. Потом после этих разборок их землю переписал я же, как положено сразу половину крестьянам отписала.

Так вот я и стала Белоснежкой. Так царь преступил к моей перековке. Когда меня ковали в первый раз — то, что я не блевала в начале — это заслуга моего Василя его харю на месте лица объекта представляла.

Потом пару раз сморгнула и не выдержала. Думала всё конец. Нет, царь похвалил даже — долго, мол, держалась. Когда из поезда слазили, царь дал задание перерезать телеграфный провод — потом догонять. Объяснил где резать, дал револьвер, коня и шашку.

Грудь перевязала, волосы обрезала — стала на пацана похожа, если не приглядоваться.

Царя я нагнала позже. Самых верных он с подводами оставил медлено добираться, а сам с оставшимися быстрее рванул. Всех инженеров главных ещё с собой взял, а тот, что по пороху — Поликарпов, оказывается, никогда на лошади не ездил.

Ну, вывел царь самого плохого из наших коней — подсунули ему таки больного, и попросил у Усача револьвер. Поднял его Усач к конскому уху — царь и пальнул. Конь начал на земле биться, а Михаил к инженеру подошёл и говорит, дуя на ещё дымящийся ствол — загнанных лошадей, мол, пристреливают, не правда ли.

Конечно, у Царя, мягко говоря, своеобразные методы, но Поликарпов сидел в седле как бы не хуже меня.

Где маршем, где рысью, долго ли коротко ли прибыли мы в Иркутск.

Глава 13

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск.

03.05.1881-04.05.1881

На окраину Иркутска прибыли вечером. Прибыли удачно — отсекая слухи. Встречающих, по крайней мере, не наблюдалось.

Усач по моей просьбе остановился у крестьянского двора. Хозяин по виду хаты и усадьбы не бедствовал.

С ним мы плодотворно побеседовали, пока он мой эскорт потчевал настойкой на ранетках и сам хорошо дегустировал.

Начал отвечать на мои вопросы посмелее. В общем, заполночь план у меня уже был. Мне нужен был повод, чтобы оправдать первичные репрессии.

Оказывается, два года назад здесь был страшный пожар.

Центр весь выгорел. Местной казне от тутошней федеральной нехило перепало, и вот, по словам этого кулацкого фермера, где восстанавливали городские воротилы один дом, то деньги брали как за три.

А ещё не только казна — по всей Руси меценаты скидывались и как раз сейчас деньги потоком пошли погорельцам.

Два часа я обдумывал план действий, сомневался, но решил не оттягивать.

Не последнюю роль сыграло то, что сейчас как раз в казну пришли новые сто штук. Сунули мы нашего кулака головой в бочку, по быстрому протрезвили и стали проводников местных по городу собирать.

Усач с частью людей пошёл брат градоначальника сотоварищи и местного архиерея. Я с Гатлингом, тысячей патронов к нему, и остальными пошёл блокировать местный казачий резерв — триста сабель.

К девяти утра перехватили человек двадцать по-тихому — пытались пробраться к казармам. Разбираться особо было некогда, так что посчитали всех врагами народа.

Но новость, о моих действиях в городе, всё же прошла. К моей радости безалаберность есть в России во все времена. Триста человек списочного состава, а из ворот на нас вылетела только сотня.

Так что товарищ Гатлинг не подвёл, ну и мои из берданок добавили. Девяносто три трупа. Жалко. Могли у меня хорошими солдатами стать.

После стрелки я рванул в мэрию. На подходе осматривался — да такие хоромы и Лужков не постеснялся бы прихватизировать. Даром что деревянные. Это, получается, после пожара уже отгрохали, а сами же запретили в центре и по кварталу от улицы большой строить из дерева.

Я аж прослезился, ну прямо всё как у нас. Пытала, на сей раз Белоснежка — я ей приказал умыться припудрится, и одеться а-ля-Жанна"Д"Арк.

Городских выборных привёл и старших из оставшихся в живых местных казаков. И показал всем кузькину мать в Белоснежкином исполнении. Устроил конвейер смерти. Брали, ломали, выбивали имена сообщников в разбазаривании средств.

За архиереем к господу поспешили настоятели двух храмов. Мои люди уже привыкли ко многому. Но почти все они не понимали, что вяжу я их кровью крепко. Как большевиков Ленин, как нацистов Гитлер. После архиерея некоторые стали задумываться.

Кто-то сделал поспешные выводы. Восьмерых безголовых пришлось при строе бросить в Ангару, бормашам на корм. Должны же эти санитары речного леса к новой пище привыкать.

Выявили в мехах, золоте, ассигнациях и акциях больше трёх миллионов — конечно со всем конфискованным имуществом воров.

Собрал я полную площадь народа и сказал, что мои люди перепишут погорельцев.

Прежней властью за два года не было построено и десятой части былого.

Я обещаю и клянусь, что через год все дома будут построены. Порукой тому имущество воров.

Но и от вас требуется помощ. Каждый человек, чей дом я буду восстанавливать должен являться раз в две недели на новостройку.

Кто являться будет у того и дом будет. Кто хочет сказать что против, прошу, и сабельку вынул. Молчание, говорю, ваше принимаю за согласие.

Вторым номером программы выступил Усач.

Зачитал указ отца об РСС, зачитал мой указ на основании того указа, короче нагородил много юридической чуши. Но в конце было главное — ввиду несоблюдения местными властями законов божьих и человеческих я Царевич Михаил как глава РСС беру людей волости под свою руку. А так как РСС служба сугубо гражданская, тут Усач усмехнулся, то на неё может поступить каждый, не зависимо от происхождения, и дослужится до любых чинов, он повёл своими плечищами с погонами высшего дивизиона РСС, подозрительно напоминающие генеральские.

Надо сказать, что на площади было так же много местных — якутов, бурятов, других народностей.

В конце речи он порадовал их тем, что на территории волости они приравниваются к русским — за это надо платить. В каждом племени из сотни два человека должны служить в РСС — один в военных мастерских, другой в строевых подразделениях.

За это я так же брал под охрану все места их культов, обещал не вести там строительства и не дать этого сделать другим.

Так же каждое племя платящие этот налог наделялось официально определённой территорией в аренду -1 р. в год, плюс вышеупомянутые люди, им так же полагалась двадцатая часть стоимости добытых на их земле стратегических природных ресурсов, буде такие будут там найдены.

Всемерно поощряется хлебопашество. На вновь раскорчеванных землях в течение пяти лет не берётся налог — а сами земли закрепляются в личную собственность указом РСС. На службу могут пойти более двух из сотни — все будут получать денежное содержание и продвигаться по службе согласно заслугам.

На этом месте собрание пришлось распустить в связи с поздним временем.

И я, наконец, сделал то, о чём мечтал второй день, лёг спать.

Глава 14

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск.

04.05.1881-05.06.1881

Зовут меня Павел Бурят. Бурят-это фамилия такая — по глупости получил. Вот бы имя рода взять, так нет же — тогда, в 1881 шибко грамотным себя посчитал.

Ну, как же — один из рода был на площади, когда царский указ оглашали.

Потом целый месяц по вечерам события того дня пересказывал — всё отбоя небело от слушателей.

К концу этого месяца многие старейшины к отцу в дом приехали, а после них и шаман прибыл.

Поговорили они, а потом меня к себе позали. Слово отец взял — сын, говорит, царь наш малый что удумал — паспорта всем народам, что в империи живут выдать.

Отец наш хоть и крещённый — по совету прежнего шамана крестился, сам уважал так же веру предков.

Решили мы, что ты во всём роду первым в роду паспорт получишь. По-русски я тогда понимал хорошо — понимал хуже и то отец из меня это усердно выбивал.

Братья мои старшие Кирилл и Мефодий уже вовсю отцу в лавке помогали и клиентам заказы отвозили.

Отец как по малолетству охромел — понял, что плохой из него будет охотник и добытчик для семьи. И сбежал со стойбища в Город.

Прибился к артели бондарей — подёнщиком сначала взяли. Силой и смекалкой его бог не обидел, вот и взяли пацанёнка за еду и ночлег.

А к девятнадцати годам хотели уже полноправным мастером в артель взять — так не пошёл он.

Сам стал пятивёдерные бочки делать, да яблоки и ранетки по лету на Аргунье скупать. В бочонки их складывает и в Ангару до зимы.

А зимой ледок собьёт, за колышек неприметный привязанную верёвку дёрнет, и бочонок с глубины достанет.

И моченые яблоки его в лёт уходили — потому, как свежими пахли. В первую же зиму он не только затраты оправдал но и дом свой поставил и мать мою в него привёл.

Купцы-конкуренты пока на другой товар не перешли дважды лихих людей подсылали, один раз власти натравливали.

Да отец, хоть охотником и не стал, ружьё в сенях всегда прятал, а уж стрелял, дай бог каждому.

Так что поделился он, как мог — с лихими людьми пулей, с начальством четвертью дохода.

Так вот об имени — пошёл я на следующее утро в паспортный стол — его в хоромах бывшего градоначальника организовали.

Девка красивая за столом сидела — спрашивает меня — чего изволите?

Мне тогда шестнадцать тогда ещё не исполнилось — а ко мне как к барину обращаются. Ну, стою я глазами хлопаю.

Хочешь, спрашивает, паспорт получить или в РСС записаться? Я, молча и кивнул — два раза. Мол, паспорт хочу получить.

Ну, она меня по очереди к двум столам и проводила.

Я язык свой проглотил, ни чего не понимаю. Она перо взяла, говорит, как ваше имя? Я из ступора вышел крестик нательный ей показал — говорю Паша.

А в фамилии я напутал — вместо рода — оленей — назвал всех ближних и дальних — так и сказал — из бурятов я.

Теперь, говорит, присвоим тебе индивидуальный имперский номер — цифры мне показала. Говорит, если твой паспорт кто украдёт или подделает — и его с ним арестуют, то по ИИН сделают телеграфный запрос.

Если он на те вопросы неправильно ответит, что в листке ИИН записаны, будут ему каторга.

И она в тот листок прозвища записала детские имена, моё и моих братьев, как нашу корову зовут, в каком году отец дом справил.

Написала еще, во сколько лет я белке в глаз научился попадать.

Расписываться я не умел, так что она за меня расписалась, и палец заставила преложить — весь в чернилах.

Отвела меня с паспортом к другому столу и говорит казаку за ним — принимайте новобранца — с двенадцати лет белке в глаз попасть может.

Казак меня это про род мой спросил, потом спросил строевые части или на завод?

Записал род — Оленевы — раз ты из них первый, говорит, иди в казаки — не пожалеешь.

Вот так оно и началось.

То, что я пишу всё это на бумаге — приказ Императора.

Он меня в Москве поймал. Я в головное здание Первого Столичного Банка за очередным кредитом приехал.

Вот оттуда двое из глаголя меня и попросили. Посетители на меня смотрели, когда под руки те двое вели — чисто как на покойника.

Да и я честно признать все свои грехи вспомнил.

Но они меня в Авто успокоили — просто личный приказ императора — повидаться хочет.

А я что приказ Императора — значит надо. Привезли меня в Кремль. Провели к самому.

Поговорили о житье бытье. Царь меня и спрашивает — значит, мол, кредит хочешь взять?

А что спрашивают в обеспечение ироды этакие. Так говорю как всегда в пятый раз личную мою долю акций "Сибирских яблок".

Я, говорит Царь, тебе сто тысяч за так дам как награду за кисть твою отрубленную.

И полмиллиона беспроцентный кредит на два года ежели захочешь.

А в обеспечение — напиши-ка мне мемуары свои — для личного чтения.

Подумал я три секунды и головой закивал,500 тыщь за пару недель писанины — дело нехитрое.

Да и описывать всего шесть лет, до 87го, когда мне этот самурай чуть голову не оттяпал.

Слава Будде и Христу ребята мои его из АМ завалили. А шесть пуль из АМ и слона завалят не то, что самурая.

Кучно с сотни метров стреляли, а то бы он мне вторым ударом не только кисть, но и голову снёс.

Ну, еще буду описывать, как Санкт-Петербург брали, как мы тогда тем девкам из неприсоединившихся семей перед смертью правила хорошего тона объясняли — диву даюсь.

Ну и после ранения отцовское дело принимать пришлось — братья в 86ом после свадьбы пьяные через ангару в октябре на лодке поперлись, перевернулись.

А отец после их смерти плох, стал — как я пришёл он меня сразу в дело взял, и натаскивать начал, а через полгода и его настало.

Всё напишу, ни зря меня все в роду Хитрым Оленем зовут. Делать везенье из невезенья — большая редкость, так наш шаман говорит — вот он и дал мне это прозвище, а оно в нашем роду раз в сто лет даётся.

Глава 15

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск-Бодайбо.

10.06.1881-01.07.1881

Стать смертью легко. Я должен был в ближайший год обильно посеять её всходы на земле сибирской.

Власть в окрестностях Иркутска захвачена. Теперь надо брать власть по всей губернии, наращивать здесь тяжёлую промышленность, создавать свою армию.

Необходимо так же засеять агентами влияния Енисейскую губернию и Владивосток.

И всё же первоочередной задачей является оружие. Больше тысячи человек на нас в этот год бросить не должны, но есть некоторые сложности в производстве динамита.

Одним из важных дел так же является раздувание слухов о здешнем народном благоденствии и экспорт этих слухов вовне.

Ну, теперь о практических шагах. Начал я свои наезды как всегда мирно.

Вместе с остальным имуществом врагов народа мне досталось около трети акций Лензолота — местной золотой монополии. Следующие действия понятны — треть акций принадлежала питерцам и москвичам — их пока заморозили — тобишь о них забыли.

Другую треть в качестве безвозмездного дара я принял от местных купцов.

Сжечь пришлось только три семьи. Остальные быстро притихли — особенно когда я пообещал, что в меха лезть не буду.

Правда, пароходы я реквизировал все до одного, обещав заплатить за них полуторную цену в течение года. Причина заварухи — прииски Бодайбо.

Максимум золота при минимуме времени можно было получить только там.

Собрал совет директоров Лензолота, предоставил им акции — всех дружно переизбрал — оказались хапугами, двоих из них — местных банкиров, мои тихо взяли на улице и спустили в подвал — вежливо поспрашивали.

Так я и думал, стучат в Питер и тихо вывозят капиталы банков, решил, пусть вывозят, всё равно скоро заработает моя денежная типография — местные деньги — бумажки — ни какой защиты. Золото же дадут прииски.

Короче отпустил я их с внушением — мол, ваша экономическая деятельность мне сильного вреда не предоставляет — но если ещё раз поймаю на стуке — зажарю семьи и заставлю съесть.

На следующий день вновь избранный глава Лензолота, в моём лице поднялся на пароходах с дружиной из сотни сабель до Верхнебайкальска. В верхнюю Ангару мы сильно не углублялись.

Сгрузили лошадей и за два дня неспешно достигли Бодайбо.

Местным управляющим был некто Грауман, его решил, оставит в живых, очень уж нелестные эпитеты давали ему старые маразматики перед своим разгоном.

Решил на месте разобраться за что — оказалось шибко технически грамотный.

И немного даже о рабочих заботится. Местный капитал этого не понимал и считал лишней тратой денег.

Грауман даже рабочих некоторых учил за границей. Быстро решил проблему главенства — посадил на кол несколько местных авторитетов — вместе семьями — нахапали по слухам слишком много.

Организал разделение труда — т. е. если ты старатель — на другие работы тебя не дёргают.

Оплату приказал один раз в две недели давать, сделал пару торговых точек РСС с твёрдыми ценами.

Издал указ о минимальной оплате труда и максимальном рабочем дне -9 часов + один день в неделю полностью выходной один рабочие и служащие обязаны обучаться умению стрелять, резать и рыть окопы.

Потом рудники бунтовали только один раз — пришлось расстаться с очередной партией хороших спецов — а жаль.

В целом приисками я был удовлетворён — Грауман доверие оправдывал, высказывал неплохие идеи — я все одобрил.

Дал ему путейца и приказал — как можно быстрее проложить рельсы от Верхнебайкальска до Бодайбо.

Всплыло в памяти название из меморандума брата — Сухой Лог.

Собрали местных старателей, оказалось, есть место с таким названием — ключ сухой лог.

Объявил это место своей личной собственостью. Приказал оставить людей только на трёх самых рентабельных рудниках.

А остальных бросить сюда. При таком раскладе Грауман пообещал начать разработку через две недели — если там есть золото.

На обратном пути двигались медленнее — я реквизировал половину взрывчатки.

Произошёл интересный случай — лагерь разбили возле озера, на берегу стояла не большая избушка.

Хотели там переночевать — я, Усач и пара командиров попросили местных хозяина с хозяйкой о постое.

Местные какими-то нервными оказались — всё кланялись и дрожали. Я уже хотел списать это на моих молодцев, как вдруг один из местных новобранцев, Пашка, в избу ворвался.

Говорит, смерть вокруг почуял, начал следы искать нашёл — дня три назад от избушки к озеру волокли тело.

Повязали мы хозяев, обыскал я качественно избушку и нашли золота с полпуда.

Поспрашивали мы качественно хозяев — местными Чикатилами оказались. Приисковиков поили допьяна и убивали. С местными шайками корешились.

Половину отряда, разбавив их местными проводниками, отправил в гости, приказав ни кого из трёх местных шаек живыми не брать — кроме атаманов. Их ко мне в Иркутск.

Хозяев прикончили грязно, золото поделил среди своих — боевая премия. Речь толкнул — мол, кто будет на территории РСС людям мешать жить — со всеми так будет.

Дальше, как можно быстрее к Иркутску. Некоторые проекты двигались без меня медленнее.

Прибыл в Иркутск — всё двигалось — но медленно. Мне привыкшему к другим темпам все вокруг казались черепахами.

Разобрался, ускорил, повесил для порядка пару воров.

Послал Усача приводить к добровольно — принудительной присяге РСС все местные гарнизоны. Уничтожить пришлось только два.

Другой проблемой было продовольствие — точнее проблемы небыло, но я хотел иметь десятикратный запас прочности.

В том числе и риса. Издал пару указов от имени РСС.

1) О безвозмездной передаче сельхозугодий к роду или семье, которая их раскорчует, и будет обрабатывать.

2) Строительство мельниц рядом с такими угодьями все детали в кредит на три года и детали будут делать унифицыроваными.

3) У тех, кто ещё не вернул кредит скупка не менее половины урожая по твёрдым ценам.

4) О создании в системе РСС расчётной системы — мол, всё в соответствии с подписанными Императором бумагами.

Я могу штамповать монеты с профилем деда т печатать банкноты.

В Иркутске их можно будет обменивать на золото.

Первую железку решил тянуть с севера на юг — в Китай — с дальнейшими планами на дешевую рабсилу и продукты.

Приступил к строительству трёх паротурбинных электростанций — благо явилась для отчёта группа Лавааля с чертежами.

Справились хорошо — взяли документы — самому Лаваалю организовали почётную переправу через Харон. Копии чертежей я отправил Грауману — приказал начать строить такую же.

Со второй целью хуже — пришлось сжечь вместе с заводом.

Были накладки — но главное что люди ушли благополучно — и не оставили прямых свидетелей.

Мосин пообещал сделать первую сотню автоматов к сентябрю.

Была делегация от местных предпринимателей недовольных пятидневкой и 9ти часовым днём.

Троих повесил, предприятия реквизировал, остальным объяснил — так надо.

Не хотите, по-моему, валите — но заводики ваши будут мои.

Пропалывал ссыльных, всех политических уничтожал или превращал в расходный материал РСС.

Кто рыпался — казнил вместе с семьями.

Местные стали болтать, что Ангара стала красной от крови, врут, сам проверял.

Местные санитары-бормаши работают быстро.

Глава 16

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск-Сухой Лог.

10.06.1881-01.01.1882

Зовут меня Филимон. Филимон Долгопятов. Сейчас фамилия в Империи известная, а раньше…

Пишу эти строки по приказу царя. Здоровье моё не очень, всегда был им слаб.

Проживаю сейчас в Крыму, близ Севастополя, в своём имении. Отсюда по радио руковожу делами.

Сегодня прибыл фельдъегерь от императора с приказом писать биографию. Вот и отодвинул остальное в сторону, уселся за мемуары.

Начну описание с Иркутска. Солнечный день на дворе, мне четырнадцать. Отец мой — известный в городе купец.

Занимался всем понемногу, ничем не брезговал, закон по возможности старался не нарушать, но основной доход приносили мельницы.

Так вот о том дне — мы с приятелями душевно отмутузили заречного — приставал к моей сестре.

И тут послышалась стрельба. Мы спрятались на подворье отца — оно было ближе, и носа не казали. Дальше на подворье влетели казаки — схватили всех, кто был — потом появился казак из местных, показал на моих приятелей.

Когда их уводили, я бросился за помощью к отцу, но он приказал сидеть и не рыпаться. Больше я их не увидел — как оказалось, их расстреляли вместе с семьями.

Это хорошо, что мы не рыпались тогда, многие не были настолько мудры.

В течение трёх месяцев из старых купцов осталась половина. Многие сбежали, не приняв правил игры, многие попытались отстоять старые правила.

Мой отец остался. Однажды мы очень испугались — отца увезли дня на два, но как оказалось на приём к царю. Вернулся он с пятьюдесятью тысяч кредита, приказом и чертежами завода по производству мельниц — на основе нашего.

Их следовало производить и продавать по определённой цене тем, кому укажет РСС, которая даёт этим людям кредит.

Как получать прибыль в такой ситуации отец ещё не понял, но тех, кто медлил с выполнением приказов царя, каждый день семьями спускали в Ангару.

Первого июня детали первой мельницы были отправлены в Баргузин.

Следующая через четыре дня. Быстро возводился и, подобный нашему, казенный завод, но там пришлось расстрелять за время строительства двух управляющих, поэтому они стали выдавать продукцию на месяц позже нас.

Кроме того, отец одним из первых протянул провода от первой паротурбинной электростанции, купил в ГлавЛабазе РСС электролампочки и нанял рабочих в ночную смену.

До конца года из внеплановой продукции он половину мельниц ставил как свои — всего семнадцать.

Это были ветряки и мололи зерно из этих ветряков только две. Остальные пятнадцать пилили.

И днём и ночью с двумя приводами — сначала воду в резервуар — потом непосредственно к пиле. Мельницы были с обратной связью — вторая маленькая рядом с основной поворачивала первую по направлению к ветру.

Пилили в основном шпалы. Отец предложил их царевичу всего по двадцать две копейки. Собственно то, что сегодня наша семья владеет двадцать восьмью железными дорогами на трёх континентах — последствие его, как многим казалось сумасбродного, решения.

Ведь когда на конкурсе он предложил цену на десять копеек меньшую, чем у конкурентов никто её не перебил — все рисковали шеей, и принимать, казалось бы, убыточные условия, не хотелось.

Все уже знали, что если не выполнишь обещанного, обвинение в государственной измене для всей родни, а не только для тебя.

Тогда это было сплошь и рядом — как говорил царь — сказал что рыба — плыви. Или за невыполнение или за систематические жалобы рабочих комитетов профсоюзов.

Эти комитеты были как бы тайными. Все кто в них входил, имели корочки внештатных сотрудников РСС.

Рабочие уже тогда начинали на царя молиться. Хотя любые сходки и стачки он топил в крови жутко.

Помню, в Бодайбо забастовал Сухой Лог, а в месяц там по двадцать пудов золота давали.

В стачке местные ссыльные постарались. Он туда лично приехал. Триста человек арестовали.

Политические требования пропустил мимо ушей, большинство экономических нашёл разумными.

Затем этих арестованных он прокатил на паровозе до Верхнебайкальска.

Все они, мужики и бабы, были прикованы тремя цепями за пояса к последнему вагону. Поезд шёл без остановок со скоростью тридцать километров в час.

Прибыли через четыре часа. Весь путь за составом был обильно смазан красным.

На станции для бледных пассажиров поезда — в основном внештатников РСС, было разъяснено, что требования только от профсоюзов и только в виде петиций, а не демонстраций.

Для закрепления пройденного был предпринят обратный рейс. Широкое освещение данного инцидента в прессе с подробным перечнем зарплат золотодобытчиков и причин казни сделали эту стачку единственной на территории РСС, по крайней мере, пока она не охватила всю Империю.

А самым страшным для местных рабочих стал десяток милых женщин в мужской одежде, на белых конях и с короткими стрижками. Именно они, пока казаки держали арестантов на мушке, сковывали их, одновременно интересуясь, не мучает ли их жажда, не сильно ли давят кандалы.

А потом когда кровавые ошмётки летели от рабочих, они развлекали едущих в поезде их бывших друзей разговорами о погоде.

Рвало даже казаков.

Глава 17

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск.

04.05.1881-05.08.1881

В Иркутске, после резни градоначальников, я занималась по приказу царя своей воинской подготовкой и отбором девушек себе в отряд.

Как вы понимаете тогда понятия воин и мужчина — полностью совпадали.

Найти девушек для моего подразделения было непросто. За первый месяц в мэрию не пришло диодной.

Даже паспорта получать. Я была в отчаянии. Хотела повесится. Но царь как всегда лучше знал меня, чем я сама.

Приказал, явится перед его очами. В комнате были он, Усач, Лаврентия и Павлыгин — из жандармов.

Дальше было то, что царь называл мозговым штурмом. Через два часа было решено открыть женский приют для девиц, вдов и сирот — от рождения до тридцати лет.

Выделили здание, деньги. Решили преподнести это народу как очередную милость царя. Меня назначили попечительницей.

Дали месяц, чтобы я набрала свой первый десяток. А иначе, сказал царь, последуют оргвыводы.

Оргвыводов в спецвагоне и здесь я насмотрелась достаточно — поэтому месяц пахала как проклятая.

Мне тогда очень подходила поговорка, которую любила бабушка — я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик.

Как вы понимаете, ни о каком качестве женского материала не могло идти речи. Но в этом и была мудрость Императора — в том, что приют это место в основном для тех женщин, которых не хватятся.

Короче почти к концу срока у меня было 15 душ. Но приказ был набрать десять.

Уточнять я не стала, тем более чистку рядов можно было превратить в испытание.

Испытание было простым. Утро. Тайга. Скозь кроны кедров пробивалось уже по-летнему тёплое солнце.

Небольшая поляна. От Иркутска 20 км. Мы — я и 15 девушек — после ночного маршброска. Короткие стрижки. Усталые.

Я приказала сбросить разгрузку. Вышла в центр поляны и сказала — сегодня отсюда выйдут десять из вас, остальных закопают здесь.

Сказала это и улыбнулась — подражая царю. Мне поверили и двое стушевались — начали отнекиваться, говорить — что мы хотим уйти из приюта, лучше опять прозябать, лучше на большую гулящими девками идти и.т.д.

Я ещё раз улыбнулась, достала из-за пазухи револьвер и пристрелила обоих.

К лесу дёрнулась ещё одна, ей попала в плечо — тогда я стреляла ещё плохо.

Пришлось потратить ещё две пули. Последнюю я всадила уже в умирающее тело, где-то с метра.

Спокойно оглядела оставшихся. Перезарядила и засунула в кобуру револьвер.

Теперь говорю — будут соревнования. Разбила их на пары и тройки — выбрала два больших кедра на разных концах поляны.

Бегали на перегонки. Так продолжалось, пока в финале не выделили победительницу. Она стала рядом со мной.

Я достала из заплечного мешка револьвер, собственноручно зарядила его, выстрелила в ближайший кедр, показав, что патроны не холостые.

Держа его за ствол, крепко обняла и поцеловала опешившую победительницу и назвала её сестрой.

Дала клятву ей и императору Михаилу, заставила её повторить то же самое слово в слово.

Мы встали рядом. Следующим испытанием стал переход через ручей по бревну босиком.

Шли парами каждая со своей стороны, разойтись невозможно одна или вдвоём должны слететь.

Так к Наталье Белке прибавилась Ирина — своим тотемом она выбрала Сойку.

Наконец поляна начала окрашиваться багрянцем заката. Круг из одиннадцати женщин, а в центре на коленях две плачущие фигурки.

Но вот беда — одна из них была очень смышленой девчушкой и не её вина, что к пятнадцати годам не вышла силой. В семье десять детей, кормили плохо, били.

Потом отдали в жёны десятилетнему пацану, где над ней измывался уже его отец.

Сбежала, поскиталась, пришла ко мне, лебедь наш белый. Ладно — как говорит царь — обманем судьбу.

Выстрелила я в голову второй коленопреклоненной. Затем, по очереди, заставила их стрелять в остывающие тело.

Как я и предполагала четвёртая в очереди не выдержала, выронила револьвер и начала блевать.

Я подошла к стоящей обречённо Лебеди протянула ей свой револьвер и громко сказала — она проявила слабость — вот оружие и пусть выживет одна из вас.

Первая кинулась к упавшему револьверу. Лебедь выхватила у меня оружие и разрядила все патроны с колен.

Дважды попала, но не смертельно. Подбежала, схватила её оружие и тоже опустошила.

Поцеловала я новую сестру и сказала ей, хотела дать тебе имя Лебедь, но ты взыграла не сразу — поэтому будешь ты у нас Светлана — Гусыней.

В Иркутск мой десяток вернулся уже слаженной боевой группой.

Сразу пошла к Лаврентию. Доложила. Царь принял нас всех через два часа, взял присягу.

Сказал, что удачно вернулись. Оказалось что один из двух беглых купцов, якобы подкупивших стражу две недели назад оказался подсадной уткой.

И семью его не расстреляли, а держали в заложниках. Царь правильно выяснил недовольных и подсадил к ним наседку.

Заговорщиков оказалось полтора десятка. Царь сказал, что это испытание — поэтому действовать только ножами. Мне разрешил стрелять — но, в крайнем случае.

Стражу сняли тихо. Мы с Гусыней прикинулись молодками местными — смеялись громко — вот они нас близко и подпустили.

Этих то троих мы быстро сняли, да вот только в избе было на одного человека больше, чем ожидалось.

Среди них был помощник Усача из Кубанских, а это не было запланировано.

Я прокричала, что его брать живым. Меня послушали. За это жизнью заплатила Белка, она повисла на его шашке проткнувшей ей живот, и дала мне время прострелить ему колено.

Мы быстро добили остальных — я приказала стрелять. Раненый брыкался — но Гусыня оглушила его поленом, которое взяла возле печки.

Рану я замотала, чтобы до царской беседы дожил. Спеленали его, соорудили носилки. Впереди впрягли купца-наседку — сзади сменялись подвое. В темноте послала двух самых сметливых — к царю.

Утром после бессонной ночи была казнь. Девятеро из местного гарнизона, трое кубанских, да с десяток купцов и разночинцев.

Действовали по указке из центра. Агента Питера — одного из местных нотариусов, кололи мягко.

Я и девять сестёр присутствовали на всех допросах, учились, вытерали тряпками кровь, блевали, впитывали информацию.

Агент работал на синод — то есть опять Победоносцев. Но с Александром не согласовали. Приказ был на устранение, но так чтобы повесить всё на местных купцов.

Действовал царь на него гуманными методами — в основном упражнялся при нём па семьях купцов ренегатов.

Человек оказался семейный и очень переживал, особенно когда в полуотключке выдал, то куда спрятал свою семью.

После отправки спецгруппы по указанному адресу — со строжайшим приказом брать живых и здоровых — он сразу запел по полной.

К концу дня взяли всех, кого следует по его наводкам, а так же немецкого и английского агентов плюс двух китайских.

Они переключились на царевича уже в последнее время — до этого просто собирали местные сведения.

Месяца два мы в основном тренировались, потом был этот кровавый пробег за поездом.

Царь инструктировал нас, где мы должны улыбаться, где говорить ласковые слова.

Я лично контролировала работу машинистов — царь предусмотрительно захватил дополнительную бригаду.

Первой смене пришлось прострелить ноги и приковать вместе со всеми — в отказ пошли.

Дальше всё прошло без осложнений. Из нас делали капитальное пугало — для регулярных войск в основном и прочих колеблющихся.

Распускались слухи, что мы на обед едим мужские органы царских врагов и закусываем печёнкой их детей.

Мы и до этого питались отдельно по специальной царской программе — так что слухам многие верили.

На улицах Иркутска от наших белых лошадей шарахались как от чумы.

Девушки же в обитель шли потоком — многие из местных племен. Для этого мы пустили слух, что я могучая шаманка — заклинаю стихии для императора.

Пару ночей пришлось просидеть даже на берегу Байкала — верхом на священном местном камне — где до меня сидели только мужчины местных племён.

Мои девять сестёр всю ночь кружили по берегу с горящими факелами в руках.

Потом прошёл слух, что мы все были голышом — что конечно неправда — а Байкале даже летом ночью холодно.

Вот войти на следящее утро в Байкал пришлось обнажённой — что было крайне — до судорог холодно.

Дам руку на отсечение, что за этим с берега наблюдало множество мужских глаз.

И я горжусь тем, что среди моих прозвищ появилась Дева Шаманского Камня.

Глава 18

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск.

08.1881

Всё вроде выходило, по-моему. Одно мешало — отсутствие достаточного количества людей.

Нет, поймите меня правильно, часть сбежала, но это были в основном купцы и те, кто мог себе это позволить.

Не более процента и то из русских. Местные и те, кто работал на земле, воспринимали меня более менее положительно.

Да и многие, кто не рыпался, уже распробовали мою власть, так что бегству некоторой части населения, щетающей, что закончу я как Сенька Разин, я не мешал.

Удручало другое — из задач, которые передо мной ставит будущее столкновение с центром — я вывел цифру -20000 бойцов.

Желательно казаков. Прибыть в отдельную точку, уничтожить, отойти. С моим оружием, даже если им будет вооружён каждый десятый, я смогу сдержать хоть миллион.

И без блицкрига — постепенный захват с перераспределением земли — в этом главная задача.

Мне нужно новое государство под старой вывеской, а не наоборот.

Но опять же войск мало.3000 по максимуму. И тут после раскрытия Белоснежкой последнего, кстати, весьма неплохого, заговора взяли англичанина.

Тот в результате продолжительной предсмертной беседы сдал кроме всего прочего одного купца — китайца.

Купец оказался непростой. Бывший китайский учённый-бюрократ. Родом из южных провинций — что он там неподелил с местной царицей Цыси — не знаю.

Но насалил он ей лет пятнадцать назад крупно — сожгли всю его родню.

Причем, по мнению властей, он тоже сгорел там — в своём доме.

Ан нет, бежал, правда, из огня успел выхватить только двухлетнюю дочь.

Бежал из Китая — благо должник один из военных помог. Военноначальник этот был как раз в фаворе после подавления белых лотосов — сам из монголов — помог ему добраться до родни — а те переправили сюда.

Как львята пронюхали про это, не знал и сам резидент — ему этот информатор достался по наследству, но взяли они этого китайца за глотку сильно.

Всем с львятами делился и информацией и деньгами и связями. Боялся императрицы. Знает, что если вдова услышит про его воскрешение — достанет везде.

А у него кроме дочери, двое близняшек уже здесь появилось — от вдовы одной.

Есть что терять человеку короче. Крепко мы с ним поговорили.

Вроде не патриот. Тоесть ему на целостность Китая в принципе плевать.

Он что-то вроде сепаратиста — сторонник независимости юга. Предложил ему один простой, в общем, план.

Он в принципе со мной согласился, что без гражданской войны такое невозможно. Объяснил и свой интерес — мне войска Монголов, а в перспективе территория Монголии и Манчьжурии.

В конце пал он на колени — стал пытаться мне башмаки целовать, заверять в преданности.

Придётся его убить — правда не сразу, пусть отыграет свою партию.

Дочку его тоже можно использовать. Да, отдам её Белоснежке в её стаю.

Пусть поработает на подстраховке. А сам Китай мне совсем не интересен — и в перспективе для его дальнейшего развала нынешняя Цыси — лучшая кандидатура.

У нас в 90-х годах 19 века вместо всего китайского флота отгрохала себе дворец в виде корабля.

Поэтому если устранить только её сейчас Китай может и выжить — хотя упадок там сильный.

Поэтому как часто повторял Валера — конкуренция нам не нужна, будем валить всех. А свалим всё на монголов. Поэтому мы до ночи мы в общих чертах составили один документ.

Якобы подлинное повеление всех монгольских войск на самофинансирование — то есть только на нищенское жалование.

А с их деревень увеличит налог вдвое. Отдал специалисту — подделать по эскизам китайца — личную печать императрицы.

Теперь надо сделать побольше таких бумаг и через пару месяцев, подготовившись, начать.

Глава 19

Территория Российской Империи.

Земля. Озеро Хубсугул-Иркутск-Пекин.

06.07.1881-19.11.1881

Меня зовут Знародай. Сегодня я пишу эти строки для моего Великого Хана Михаила.

Завтра его доверенные люди отвезут их в Москву, так как повесть моё будет окончена, потому что я умру. Я так решил.

Внутренний огонь пожирает меня в течение года. Я похудел вдвое, я тень от себя былого и мои младшие жёны уже не будят во мне желание.

Только волей своей я терплю страшную резь в животе, но силы мои на исходе.

Я не бедный человек — ко мне приезжали доктора из Иркутска и даже самой Москвы.

Был даже один ханец из Нанкина. Но все говорят одно — вердикт мой смерть.

Все доктора расходятся только в сроках.

По велению повелителя я опишу только начало моей службы ему. Началось всё просто.

Я направлялся из Пекина в свою деревню подлечить старую рану. Ее я получил в четырнадцать.

Тогда я в конной сотне отца брал Нанкин. Это было честью. Это позволяло забыть нам войнам в десятом поколении о позоре мирных договоров 60-го и 61-го годов.

Тогда комариные укусы Пекина так перепугали маньчжуров, что они подписали все, о чём требовали англофранцузы. Но я отвлёкся.

Рана моя в тот день открылась снова, поэтому я не смог отбиться от этих бандитов. Отщепенцы не признающие своего клана.

Мне оставалось доехать не более десяти километров до моих родичечей, живущих на северной оконечности озера Хубсугул.

Но надо признать, виновата не только рана. Я чуял родной дом, я расслабился.

Путь из столицы был долгий, и я поступил, как не подобает войну.

Их было двадцать — половина отщепенцы, половина буряты. Но даже застав меня врасплох они прощитались. Трое из них не пережили этой схватки.

Это заставило их рассвирепеть. Конечно, моему коню и деньгам они были рады, но потерять троих они не рассчитывали.

Меня ждала смерть, и я жил лишь до того момента пока они придумают мне достойную, по их мнению, пытку.

Мы доехали до местечка Туран, и тут Будда мне улыбнулся. Мы нарвались на казачий разъезд.

Встреча была для обоих отрядов неожиданной. Мои попутчики спорили по поводу моих пыток, а казаки, как я позже узнал, были слегка навеселе, отмечали рождение сына у атамана.

Но хотя их был всего десяток, они были лучше вооружены и готовы к неожиданностям.

К тому же я в первую секунду помешал, как минимум троим из моих несостоявшихся палачей.

Когда всё закончилось, из моих попутчиков в живых остался только один, который смог ускакать.

У русских погибло двое, и четверо было ранено. Меня для выяснения решили везти прямо в Иркутск.

Это мне объяснил их атаман — он немного понимал по ханьски.

Прибыли мы утром следящего дня. К моему изумлению со мной захотел побеседовать не местный чиновник, а юный царевич, который по слухам, докатывающим до меня в поднебесной, объявил себя то ли новым Буддой, то ли ханом Сибири.

Рядом с ним по левую руку сидел ханец. По его виду чиновник из очень непростых, но не маньчжур — южанин.

Юный хан был поистине велик — в четыре года разговаривал как мудрый старец. Через толмача интересовался здоровьем моего отца, детей.

Узнав, что я нездоров, перенёс встречу до тех пор, пока меня не осмотрят врачи.

В течение недели мы беседовали с маленьким ханом по часу в день. Он очень интересовался монгольскими частями. И отвечая на его вопросы, мне становилось мучительно стыдно за отчизну.

Ведь высокий дух войска втаптывался в грязь жадностью императрицы и её чиновников, ее армии евнухов.

Прошло три месяца со дня смерти старшей императрицы, но никто не верил в её случайную кончину.

Цыси только боялись и ненавидели, любовь же народа доставалась старшей жене бывшего императора.

Через неделю бесед я набрался смелости и спросил что нужно повелителю.

Он мне откровенно ответил 30000 монгольских всадников. Я рассмеялся, я сказал что мы, верно, служим маньчжурам.

На что хан пояснил, что молчавший при наших встречах ханец его агент в Пекине. Он явился недавно с важным известием.

И протянул мне бумагу. Надо сказать, я один из немногих наших войнов кто умеет читать. Этому обучил меня отец. Он был помощником повелителя воинов Садубея — героя, чьи монгольские отряды разгромили первую самую страшную волну тайпинов идущих на Пекин в 53-м году.

В моих беседах с ханом царевичем я упомянул об этом. И вот теперь мне протянули указ Цыси, в этом не было сомнений, с печатью и со всеми атребутами важных бумаг. Я прочел, потом перечитал ещё раз.

Этот указ означал конец монгольского войска, он обрекал всех монголов на нищету. Я поднял глаза на хана и спросил почему.

Он ответил — Цыси хочет построить новый дворец, а белый мрамор стоит дорого.

И я поверил ему. Он сказал, думай до завтра.

Утром я опустился перед ним на колени и спросил, что я могу для него сделать. Он поведал мне свои планы, сначала в отношении Китая — раздробить его на Русский север, Центр и Южные провинции. Потом пойти постепенно общим войском на центральную Русь, постепенно вводя свои законы.

Не сразу, а как бы в ответ Петербургу, он шлёт карателей, мы в ответ захватываем очередную губернию.

Через два насыщенных подготовкой месяца я был в Пекине.

Со мной были десять моих родичей тоже присягнувших хану. Еще десять должны были после первых вестей из столицы начать уговаривать старейшин ближних и дальних родов.

На всех сразу хан и не рассчитывал, велел собрать хотя бы тысячу, встать лагерем поближе к Маньчжурии и объявить о выходе монголов из Империи и переходе в земли РСС.

Но для этого следовало сделать несколько дел в Пекине. Всего нас было двенадцать я, десяток моих и ханец. В течение месяца ханец тайно восстанавливал некоторые свои связи.

Всего четверо откликнулись на его осторожные намеки. И он сказал — пора.

Мы начали действовать первого ноября. Весь план в начале зависел от меня.

Дело в том, что я жил у озера, отлично плавал и маскировался в прибрежной растительности.

К тому же в Иркутске я месяц провел, совершенствуясь в стрельбе из винтовки — снайперской как называл её хан.

Она была одной из двух, что в разобранном виде были доставлены в Пекин. Ночью я проник в пруд императорского сада. До павильона, где любила отдыхать императрица, было метров пятьсот.

Но позиция была только здесь. Она все-таки выбрала сегодняшний полдень для отдыха — мне повезло. С ней была свита и толстяк.

Первым выстрелом я промазал, вторым тоже, от третьего её загородил толстяк-евнух. Он её придавил — и в этом мне повезло — так как четвертый раз, выстрелив в этот момент, я повредил ей ногу, не сильно, но это помешало её бежать.

Больше её никто не загораживал, и в оптический прицел она стала похожа на подраненную дичь.

Я улыбнулся, выбрал спуск курка в пятый раз, и повелительницу миллионов подбросило как куклу.

Последние две пули я выпустил по неподвижному телу.

Бросил винтовку в воду и уплыл. А в это время мои люди забрасывали горящими стрелами противоположную оконечность дворцового комплекса.

Я смог выбраться в начинающемся бардаке и соединится со своими.

Вскочил на коня и с криками Цыси мертва, белые дьяволы убили её, мы метнулись к монгольским казармам — там командовал один из бывших приятелей отца.

Он сразу поверил мне в той части сбивчивого рассказа, что императрица мертва.

Он приказал своим трём сотням седлать коней и двигаться к дворцу.

Сделаю поправку — с собой я взял только двоих.

Остальные получили от меня приказ жечь местные европейские храмы и убивать миссионеров.

Один из них со второй нашей снайперской винтовкой устроился на ветвистом дереве вблизи того входа во дворец, к которому мы двигались.

Когда мы подъехали, возле ворот царила суматоха. И вдруг один из маньчжуров указал в нашу сторону и что-то воскликнул. Они схватились за оружие, и тут раздался выстрел.

Начальник трёх сотен с простреленной головой рухнул в пыль — мой младший брат сидящий на дереве был хорошим стрелком.

Я заорал, что грязные маньчжуры убили нашего родича — они заодно с белыми дьяволами. Схватил лук и поскакал вперёд на отряд маньчжур, все ринулись за мной.

В последующей битве погибли двое моих людей. Мы прорвались внутрь здания — уже местами горящего от наших стрел.

Как я и думал маленького императора от имени, которого правила Цыси — держали в гостевых комнатах — отдельной тюрьме, где раньше императрица держала и морила голодом жену прежнего императора Тунчьжи, пока у неё не случился выкидыш.

Именно оттуда выходило десять маньчжур, держа на руках малыша.

Да, этому далеко до сибирского хана — он удивлённо хлопал глазенками, даже когда моя стрела пробила его горло.

В загородный дом, где прятался Ханец, все шестеро пережившие этот день вернулись, соблюдая осторожность.

Город пылал, лошадей мы бросили — передвигаться пешком в отблесках пламени и прятаться от суматошно мечущихся войск бело проще.

Не знаю, что меня насторожило, но к дому мы подходили, удвоив осторожность.

Я оказался прав, повсюду были скрытые часовые. Прокравшись через подземный лаз, о котором ханец не знал — его подготовили в тайне мои люди — просто расширив более древнее сооружение, я стал свидетелем предательства ханьца.

Через тонкую перегородку я слышал голос князя Гунна и нескольких видных военачальников, а также голос ханьца.

Всё было так, как предупреждал в приватной беседе в день отъезда маленький хан — он дал мне дополнительные инструкции, потом пристрелил переводчика. Добив его вторым в голову улыбнувшись, попросил меня по ханьски — непредай.

А этот предал и теперь торговался о цене, хотел сдать нас и русского хана.

Дальше слушать небыло необходимости — я поджёг смоченный в вине пороховой фитиль от стоящих рядом бочонков с порохом.

Фитиль был длинный, и я почти успел уйти. Взрыв был такой силы, что одна из щепок от дома пробила мне левое плечо, взрыв также убил ещё двух моих родичей. Дальнейшее помню смутно, перевязка, захват лошадей, бешеная скачка из охваченного разгорающейся смутой Пекина.

Дальше была схватка с каким-то отрядом погоня, мои люди берегли меня, но когда я на грани сознания упал перед знаменем, где на белом фоне развевались чёрные буквы РСС, я не помню.

Однако ночью, несмотря на раны меня бесцеремонно разбудили. Женщины.

Мы с ними тренировались в стрельбе. Старшую звали Белоснежка. С нею в качестве переводчицы была моя будущая старшая жена Лани Орхидея. Это имя ей дал отец — убитый мной ханец.

Белоснежка задала вопрос, Лани перевела. Выполнено ли задание? Я ответил да, обе цели мертвы.

Последовал вопрос — точно?

Да, стрелял сам.

Белоснежка удовлетворённо прикрыла глаза. Тогда Лани спросила сама — что с моим отцом.

Я сказал, что люди князя Гуна окружили дом, а когда мы ушли через потайной ход и оставили в доме сюрприз — бочонок пороха, видимо князь был убит, так как его люди просто остервенели и когда мы отрывались от погони, он был убит.

Белоснежка попросила перевести ей, внимательно выслушала, смотря в глаза, и приказала немедленно отдыхать. Я провалился в сон.

Глава 20

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск. Ангара.

20.09.1881-17.11.1881

Время мчалось слишком быстро, я вместе с ним, но опаздывал. Все здесь оказывалось сложнее, чем на первый взгляд.

Тревожные сигналы стали приходить к октябрю — в Енисейскую губернию стягивались войска.

У меня там было около двух десятков агентов, в том числе писарь красноярского градоначальника, так что сведения получал без задержек.

Если на перекладных от Москвы до Красноярска дней двадцать пять, то войска двигались значительно медленее. Как сообщали агенты, брать меня будет гвардия с усилением из казаков.

Мандраж в столице присутствует, так что и брать меня решено только в декабре, когда стянут не меньше пяти тысяч верных.

Моя пропаганда приносит успехи. Отбираются части сильно окрашенные голубой кровью.

В принципе, чем встречать гостей есть уж сейчас. Сто пятнадцать АМ, сотня направляющих по 4 метра длиной, правда, ракет пока всего двадцать, плюс гибрид лимонки с бикфордовым шнуром.

Пришлось наладить производство бензиновых зажигалок — первые пошли как раз в дополнение этим бомбам.

Опять же реактивные снаряды — простейшие, без закрутки, начала 30х — размеры и принцип я помнил.

Самой трудной частью оказалась пороховая шашка двигателя — получается, но не совсем то, что в оригинале.

Нет оборудования для газовой цементации. Хорошо, что у меня есть хорошие спецы из Тулы. Долго им объяснять не пришлось и порох, который у нас Менделеев изобрёл в конце 90х годов 19 века, ухе делали массово.

В принципе все шашки были из него — но с разными замедлителями. На практике это означает, что о кучности падения можно говорить очень приблизительно.

А дальность не более трёх километров. Но, судя по первым испытаниям для войска до десяти тысяч должно хватить и этого. Атаковать меня будут зимой — навалятся скопом — значит пойдут скорей всего по реке.

Здесь, в этом веке, Ангара раз в три года покрывается льдом.

Так что образуется отличный санный путь. Я изображал лопуха и в дальние дозоры с этой стороны поставил самых ненадёжных исполнителей.

А в Иркутске кипела работа — я смонтировал на санях, по три на одни, шестьдесят направляющих. По виду эти катюши неказисты, но если не нападут в ближайшую неделю — им придётся туго.

Это тело — не требующее алкоголя было потрясающе работоспособно. Смог вывести производство ракет по пять в день, т. е. по сто пятьдесят в месяц.

Город бурлит от перемен. Отменил все местные налоги. Торгуют все — торгуют всем.

Но заводская слобода на другом берегу реки — закрытый город. Сам там живу через день. Болтливым среди рабочих отрезаю языки, если настроение хорошее.

Рабочая неделя — пять дней. Шестой день — обязательные учения на полигоне. У каждого рабочего, служащего, женщины, есть своя специальность. Стрелки, минёры, ракетчики, повара. Отобьемся.

Как говорил Валера — любая организация, от банды до государства, может щетаться таковой только через год после первого серьёзного силового столкновения.

Валера вообще любил пофилософствовать в узком кругу. Его родня с поезда сняла, когда он после школы в филфак МГУ втихаря экстерном экзамены сдал — уехать хотел. Нет, сказали, философствуй, сколько хочешь, но семейные дела — прежде всего.

Да, столкновение неизбежно.

Меня беспокоят англичане — точнее их возможные ходы из Китая. После моего первого столкновения с Питером, есть большая вероятность, что, они подвигнут Цыси — ихнюю Императрицу.

А мне ихние легионы тут не нужны. Придумал план, далеко не идеальный, но в случае успеха окупающийся сторицей.

Собрал вместе пленного монгольского витязя, китайца-учённого, выделил под это дело лимон рублей, взрывчатки. Вариант действия один, но монголу дал спецзадание, о котором не знает напарник.

Цель одна — дестабилизация обстановки. В идеале смерть главных фигур и гражданская война.

Выстрелил и забыл, как говориться. Контролировать исполнение всё равно не смогу, а мёртвому деньги не нужны, хоть рубль, хоть лимон.

Всё же начать жизнь заново — интересная штука. Я в последние годы жизни там, будем говорить откровенно, спивался. В этом теле от водки меня рвет, да и позывов не ощущаю.

Но пьянство не запретил. Поэтому в субботу — после полигона все сразу в магазины — и такое начинается. Ну что — сильнее стараться будут. Лучшие группы отпускаю первыми.

Золота рабочим и военным не жалко — хорошие солдаты с хорошим оружие всегда вернут вложенное с процентами.

Вот бегут минуты, дни, недели. Пять ракет, ешё пять, ешё пять.

Когда их стало двести восемьдесят, долгожданное свершилось.

Они вышли, вышли по маршруту определённому мной.

Вышли на давно определённое место. Река была превращена в линию обороны.

Но не простую, а якобы стихийную. На небольших торосах закрепились три десятка казаков. Это были смертники. Они заняли круговую оборону.

В паре километра, за ближайшей горкой, расположились катюши.

Задача тридцатки — стянуть к себе как можно больше сил. У нападающих было три пулемёта и шесть лёгких пушек. На каждом из берегов в землянках скрывались подрывники.

От них медные провода тянулись к шести фугасам. Мощностью по триста килограмм чёрного пороха каждый.

Сигнал для подрывников — свист снарядов катюш. Кончно свист моих поделок далёк от легендарных органов дядюшки Иосифа, но звук всё равно наводит страх.

Затаились, ждём. Ночью прибыл лазутчик с подтверждением — завтра будут здесь.

Подтвердилось, что приказа на мой арест у них нет. Меня объявили пленником, а все стрелки переводятся на Усача. а, папа ещё приуменьшает опасность ситуации. А зря.

Утром подвезли ещё пятнадцать снарядов.

Велел в последний раз проверить направляющие, амуницию, снаряды.

Многие из ракетчиков сами со сборочных конвейеров, сейчас там трудиться их жёны.

Казаки видевшие, что могут делать эти снаряды, не чурались рыть окопы вместе с бомбардирами — я доходчиво объяснил, что часть ракет может попасть не туда.

Мне немного не по себе. Такая разборка у меня впервые. Да маловато нас, но приходится признать, что лучшее враг хорошего.

При мне сейчас пять сотен казаков и тысяча ополчения — мои мастеровые и местные охотники. Всем за участие в кампании по 50 рублей и охотникам оставляем новые винтовки — премия.

Обидно, что на мой западный фронт я выделил всего двадцать автоматов — остальные на южном — там они нужнее. Туда же отправил двести лучших стрелков и Белоснежку, вариант в Пекине удался — они там будут нужнее.

Батый наш всё же перевыполнил план. Разброд там полный. Три южных провинции и Тибет уже заявили о выходе.

Но вот про присягнувших мне, то бишь РСС, монголов — Карательная экспедиция маньчжурских частей — около двадцати тысяч Вэйнов.

Хотя это сборная солянка, которую выделили временщики в Пекине — мол, мы сначала север вернем, потом до юга доберёмся.

Против них готовится подобная ловушка. Лагерь — якобы не сильно укреплённый — 1500 человек. Когда войска пойдут на приступ — тогда заговорят автоматы.

После — раздача слонов — т. е. выборочные казни — это поручил Белоснежке.

Часть ослепить часть оскопить — и пусть обязательно сами кидают кости — как они лягут, так и поступать.

У кого две шестёрки — отпускать, но чтобы всё видели до конца.

Гранат казакам выдал по десять, по паре выделил монголам. об это всё не здесь и не сейчас. А сейчас показался передовой дозор условного противника.

Разведка уточнила их — 7500 человек, сабель из них 2500.

Я вместе с сотней эскорта сижу чуть в стороне на возвышенности. На верней части кедра устроил командный пункт, меня сюда подняли на чем-то вроде люльки.

Прекрасный обзор. А главное Дружественный огонь не страшен. Своих катюш я пока опасаюсь больше противника.

Вот дозор наткнулся на брикаду. Слышатся выстрелы, падают и дико ржут кони, кричат люди.

Из двух десятков к основным силам ноги унесли только двое.

Через полчаса показался авангард, по словам разведчиков, обоз ещё в получасе.

Получается задача обороняющихся продержаться час. Их смяли на пятьдесят первой минуте.

Но потеряли три сотни, они остановились позаботиться об убитых и раненых.

К тому же специальный человек среди моей тридцатки камикадзе стрелял из оптики по командирам.

Вот и обоз — пушки, пулеметы — чудесно. Дергаю за верёвку — внизу орут что поняли. Лаврентий возится с ракетницей. Вот и пошла родимая — красная раскрасавица.

Всё моё внимание на катюшах. Выстрел. Свист. Море огня. На позицию противника из почти сотни снарядов падает двадцать — остальные или недолёт или перелёт.

Одна направляющая стоящая отдельно — взрывается. Полминуты. Второй выстрел.

Результат был подобен прежнему, но катюши все целы. Еще выстрел — тридцать ракет, но двое саней и на них шесть направляющих и пара ракетчиков потеряны.

Взрыв фугасов — только три, ну и бог с ними. Многие валятся под расколотый лед. Дергаю сингалку два раза — зелёная ракета.

Пошли лавой казаки. Впереди автоматчики. Но это лишнее. Крики напуганных людей — сдаемся, слышны отовсюду.

А казакам незазорно и сдаваться — форма та же — свои как никак.

Три тысячи пленных — в основном казаки и обозники.

Влез на сани — приказал Усачу самому со всеми разобраться, как оговорено.

А сам заснул, и снилось мне лето, я с любимой женой двумя детьми и двумя руками и синее море.

Глава 21

Территория Российской Империи.

Земля. Красноярск. Иркутск.

17.11.1881-02.1882

Вот с шумом студиозусы покидают кафедру, спеша с последней пары, я, неспеша, складываю принадлежности в кожаный портфель.

Поймите меня правильно, писать автобиографию можно и дома, но он сейчас превратился в вертеп.

Старшая дочка с мужем приехали из Царьграда — он там замначальника ракетных батарей европейского берега, а дочь привезла непоседу-внука, тот будет будить все окрестности радостным визгом.

Нет, императорские приказы не терпят суеты. Их лучше исполнять в знакомой крепости знаний.

Я поудобнее придвигаю к себе стул из красного дерева и вновь улыбаюсь. Вспоминаю шутку студентов — сзади на спинке сидения красиво вырезаны буквы ВИКСАНЫЧ в обрамлении короны.

Да корона. Бабушка во всём виновата. Точнее прабабушка. Умерла она при родах, а бабушке такую вот фамилию байстрюковскую дали — Князева.

Бабушку я любил. Воспитала она меня, образование неплохое дала. Потом был этот хмырь, вскружил ей голову и удрал с её деньгами, она закручинилась и угасла.

Мне в ту пору был двадцать один. Женат был, дочка первая родилась. И вдруг соседи бабушки написали о её горе — сама она ни слова, ни полслова. Гордая. Сорвался я из Москвы в деревню — с женой и дочкой, работу хлебную пришлось бросить.

Приехал и три месяца перед смертью за ней ухаживал. Но с этого беды только начались.

Оказалось, что, и дом её заложен и сады — этот проходимец всё оформил — не придерёшься.

В соседней деревне ей ещё хата небольшая принадлежала — перебрались туда и опять ненастье.

Попалась моя жена на глаза помещику местному — изводить стал.

Кончилось всё плохо — устроил я подлянку его лошади — шип под седло.

А он возьми да шею сверни при падении. И оказалось, что меня заметили, когда в конюшню пробирался.

Обсудил я побыстрому это с женой — решил бежать. Дом на неё ещё в начале переписал.

Деньги все оставил, на которые кредиторы лапу неуспели наложить. Поцеловал на прощание малышку.

Успел удрать — не схватили. В Москву подался, да и напился там с горя в первый же вечер.

Проснулся — а я уже не я и в солдатах, не помню, что вчера было, но бучу поднимать не стал.

Год звался Петром Прокопьевым и тянул солдатскую лямку сначала в Подмосковье, а потом в Красноярске.

Вот там до нас с востока стали слухи доходить, что царевич наш малой — Михаил дюже зверствует в Иркутске.

Полгода отец его терпел самоуправство, а потом в Красноярск стянули гвардию, казаков и нас до кучи и послали вразумлять дитя малое.

Официально была бумага арестовать казачьего атамана, — который, мол, правит от его имени, дитя спеленать и доставить под родительские очи.

Я уже тогда писарем у нашего штабс-капитана был — грамотные люди везде нужны.

Ну и обращение помягче. Так что, когда это случилось, я в обозе на санях дрых, ехали неспешно по льду Ангары близ правого берега.

Впереди раздались выстрелы, мы замедлились. Потом слух пошёл — впереди пара десятков казаков на льду крепость устроили.

Засели крепко — немного их вроде, а стреляют метко — да знамёна над ними развиваются — русский триколор и стяг с буквами РСС.

Через час крепостцу мы взяли, но положили под ней человек двести.

Начальство решило отдых устроить, да и место на берегу было удобно. О раненых опять же позаботится надо.

И тут послышался этот свист и вой. Дальше пришёл ужас, так как рядом раздались десятки взрывов. Минута и опять страх, минута и опять ужас.

Последним залпом меня пытавшегося втиснутся в лёд, одним осколком в ногу и ранило. Потом пришла боль.

Люди царевича обращались с нами, оставшимися в живых, мягко.

В госпитале Иркутской рабочей слободы я лежал в одной палате с ранеными казаками из отрядов Михаила.

Была ещё пара монголов — тоже вроде казаков, но по-нашему лопочущих слабо.

Оказывается в Китае сейчас смута пошла, и большинство монголов перешло под руку царевича — это мне тот из них, что по-нашему получше понимал, рассказал — где словом, где жестом.

Битва была с маньчжурами, и была она похлеще нашей, там верные царевичу монголы и казаки тоже, как у нас, ловушку устроили.

Многие из маньчжур в Пекин устремились — порядок наводить, а когда монголы присягу Михаилу принесли, наскребли с десяток тысяч и кинули их на укреплённый лагерь, где старейшины монголов заседали, обмывали кумысом присоединение.

Оказалось, прежняя императрица захотела у них отнять. Вот старейшин и тысячу охраны и захотели посечь вороги.

Тысяча эта состояла из сотни русских и девяти сотен монголов — назвал их царевич монгольским казачьим войском.

Многие были вооружены страшным оружием. Мне тогда о нём только байки рассказывали. Увидел я его позже, ручной пулемёт, по-новомодному автомат, производства Мосина. И переколошматили из них маньчжур видимо невидимо. Пару тысяч в плен захватили.

В общем, не только мы в снег кровь пролили, посягнув на владения царевича.

Рассказали мне казаки, что раньше людишки, в основном купцы, часто бежали с занятых им территорий или каверзы строили.

Теперь, когда близ города стоит трёхтысячный монголоказачий гарнизон, когда разбиты посланные Петербургом гвардейцы, бегство прекратилось.

Царевича восприняли всерьез, уже не как деспота, а как надёжного и грамотного царя у которого под ружьё могут встать до ста тысяч конников.

Да и оружие невиданное, что он в своей слободе кует. Многие стали задаваться вопросом, а чем Иркутск не столица.

Казаки по улицам ездят с винтовками и автоматами наперевес. Парад опять же устроили.

Да и я раскинул умом и думаю — а что я прежде хорошего видел — и спрашиваю казаков — когда, мол, нога заживёт можно ли мне к царевичу на службу пойти.

Отчего говорят нельзя — у нас уже с сотню из бывшей гвардии служат. А что умеешь делать?

Отправили меня в мэрию, рассказал я там о себе. И тут случилось неожиданное, определили меня не в войско, а к начальнику шестого отдела РСС, отдела ведавшего образованием.

Звали его Горбунов Аверкий Алексеевич — тридцатилетний полковник — в его ведении все семь вновь открывшихся школ Иркутска.

Армия в обязательном порядке становилась грамотной. Проверил он мои знания, о судьбе расспросил, я ему всё рассказал, ничего не скрыл, он и говорит — напишите жене — будет возможность, доставим и её, если сможем, заберём.

Вы по нашим данным неплохо общались в больнице с нашими казаками из монголов.

Вот и откроите у них в лагере школу. Будете воинов русскому языку учить.

Поехал я туда, казарму мне там выделили для моих занятий. Оборудование, какое никакое дали, бумагу, чернила. Сказали, работай.

Первую неделю мы с моим замом — с ним я балакал в госпитале, думали, как научить полсотни его соотечественников — сидящих за импровизированными партами воинов.

Придумал — нарисовал на доске коня — назвал по-монгольски, затем по-русски снизу написал слово. Загомонили. Кони — дело нужное — от чего бы и не запомнить.

Разобрал слово по буквам. После коня — ружьё. Лук. Стрела. Водка.

Короче к концу месяца я в них обязательный культурный запас война вбил.

Приказали также мне открыть лавку в лагере — торговать от имени РСС с ними.

Платил им царь бумажными деньгами своего банка, но на золото их меняли золото запросто, потому моим ученикам было что тратить.

В конце следующего месяца Аверкий Алексеевич вызвал меня и поздравил с успехами.

Говорит, сам на рынке видел, как торгуются с помощью нехитрого словарного запаса мои ученики.

А в феврале радость — Катюша приехала с дочкой. Обнял я их крепко, расцеловал. Плакала она, о своём житье расказывая, тяжко её было одной.

Красивая, хоть и с дитем, многие сватались, часто житья не давая.

Уже и не надеялась не на что, когда пара непонятных урковатых типов постучались в ворота, и открывать им не хотела.

Да они письмецо под ворота подсунули. Как почерк родной увидела, впустила их и кинулась к ним с расспросами.

Они говорят, прочтите — поймете. Как прочла — дочку в охапку остаток мелкий денег достала и в сани к пришлым.

Без страха села — исчез страх. Полтора месяца они добирались и приехали, несмотря на все трудности пути, с караваном нужных царевичу людей.

С ними в одних санях ехали двое. Один — флотский капитан — в кандалах — его из Стамбула без его согласия царевич пригласил для беседы — фамилия его была Макаров.

Другой ихний спутник, профессор известный, Менделеев. Сейчас они знамениты, оба графы — и Менделеев и Макаров-Констаньтинопольский.

Вот так и добрались дорогие мои девочки.

Вышли мы на берег Ангары близ лагеря, мороз спал — было градусов десять.

А в низу по прибрежному льду ехали сани и шли люди. Шли они на восток, и не было им числа.

На многих санях были огненные стрелы, и громко разносилась песня казаков охраны:

— Расцветали яблоки и Груши — Поплыли туманы над рекой — Выходила на берег Катюша — На высокий берег на крутой…

И смеялась и плакала моя Катюша, смотря на ряды огненных её тёсок, и махали приветственно мы воинам, ибо разлука кончилась, и начиналась другая жизнь, и не было в ней места печали.

Глава 22

Территория Российской Империи.

Земля. Красноярск. Иркутск.

02.1882-03.1882

Знание рождает умение. Об этом я думал в Иркутске в то утро после сражения.

Скажу потом историкам, чтобы назвали без изысков, например, битва на Ангаре.

Хотя какая там битва — на моей стороне было новое оружие плюс неожиданность.

Но повод для расширения эти ребята дали мне хороший. Недели через две откушу ещё кусочек — Енисейскую губернию.

План перевыполнили — с сегодняшнего дня делаем по семь ракет в сутки. На один залп для Красноярска насобирать необходимо.

А пока принял у себя Усача. Заметил повязку на голове. Оказалось, умудрился попасть под, чуть ли не единственные, выстрелы.

Один офицер, когда его брали, пальнул пару раз, перед тем как пасть смертью храбрых.

Нет, ну это надо же, год на него убил, а он под пули лезет — герой усатый.

Хотя…

А почему бы не герой. По-быстрому напряг редакторов моих газет — то бишь Иркутского рабочего и Имперской правды. Написали победную реляцию.

Описание битвы без особых подробностей — тут за нас и слухи поработают.

Отметили беспримерный героизм наших погибших — тех двух мастеровых ракетчиков. Вызвал к себе их жён. Плачут.

Толкнул проникновенную речь — мол, слезами горю не поможешь — не вернуть их так. Но чем смогу помогу.

Погибли они как герои. Поэтому по пятьдесят тысяч золотом будет на ваших счетах в Банке РСС.

Детям — бесплатное образование в любом учебном заведении на подконтрольной мне территории.

Высшее, Иркутский Политехнический или по выбору. Дома, построенные в слободе, и купленные мужьями в рассрочку на пять лет переходят в вашу полную собственность.

Похороны — по высшему разряду тоже за мой счет. В центре города будет установлен их памятник.

Вы, если захотите, можете продолжать работать на меня. Если нет — я могу обратить ваши деньги в надёжную ренту где-то на тысячу рублей в месяц. а каждого ребёнка до совершеннолетия 250 золотом.

Много говорил как на митинге — патриотизм и.т.д. Загружал их с полчаса — бедняжки уже не плакали — стояли молча.

Наконец мне это надоело, и я их вежливо выпроводил. Вызвал секретаря — Колотилова — тот сидел за перегородкой — записывал.

Перечитал запись и остался доволен, приказал всё без изменений в газеты.

Павильон с памятника решил снимать завтра — его уже почти закончили. Делали его уже месяц — вокруг установили павильон — что-то вроде шатра — чтоб работать в тепле.

Скульптор — небесталанный господин Токмачевский Феликс Александрович.

Мы с ним заранее обговорили скульптурную композицию.

На ней берег Ангары, с одной стороны — конница, хорошо виден Усач. Стрелы Катюш разрушают лёд — пришлось специально вести на полигон — показывать. Паника среди врагов.

Все, как и рассчитано было месяц назад. А посередине в окружении двух фигур стою я — как бы не относящийся к картине ребёнок.

Двое рядом со мной в мундирах РСС — мои телохранители. Я велел изобразить их лица максимально усреднёнными, как у Путина, похожими на многи. Короче ночь я дал скульптору на исправления их лиц по фотографиям погибших — из личных дел.

Конец дня прошёл в хлопотах. В конце отдал приказ Усачу, от которого он плевался.

Велел перебинтовать руку. Поучился отличный портрет отца-командира. Нет, ну вылитый Чапаев.

Вызвал моего певца с дочерью — обговорил завтрашнее его выступление в Мэрии. Отработали пару новых песен, которые я напел по памяти.

После их ухода продиктовал приказ — все кто был с нашей стороны, были сведены в специальный полк — Первый Иркутский Гвардейский.

Наступил следующий день. Скорбная процессия ровно в полдень двинулась из рабочей слободы по вмерзшему в лёд понтонному мосту в сторону мэрии.

Мои верные священники шли впереди. Мой духовник из Святоекатеринининской пустыни, которого я сделал митрополитом Иркутским, шёл впереди.

Он знал обо мне многое. Проверял я его по чёрному, но он остался мне верен, поэтому жив.

Звонят колокола всех церквушек и храмов. На санях-катюшах были помещены два гроба.

Перед мэрией — рядом с центральным рынком — павильон возле памятника разобрали — гранитная плита оставалась, накрыта только чехлом.

Когда открыли — я понял, что скульптор справился, многие не сдержали слёз.

Потом были поминки. День выдался морозным, но безветренный.

Под навесами центрального рынка были накрыты столы. Водка, кутья, хлеб, разносолы, икра.

Все было подготовлено за ночь в слободе. Почти ни кто не спал.

После застолья — часа в два народ повалил в зал для собраний. Зал был человек на триста, но на первом этаже и с хорошей акустикой.

Певец раз в месяц давал тут концерты — каждый раз с аншлагом. Сегодня оставил окна открытыми — большинство в зал не вошло.

Песни лились рекой, плыли и звенели в морозном воздухе — задевая сердца.

Вот замолчал певец перед следующей песней, потом сказал — мол, посвящает присутствующим в зале — и запел.

— Шёл отряд по берегу — Шёл из далека — Шёл под царским знаменем — Командир полка Э-э-ээй командир полка — Голова повязана — Кровь на рукаве — След кровавый стелется — Снежной по земле Э-э-ээй снежной по земле — Чьи вы хлопцы будете — Кто вас в бой ведёт — Кто под царским знаменем — Раненый идёт Э-э-ээй раненый идёт — Мы сыны империи — Мы за русский мир — Наш идёт под знаменем — Ратный командир Э-э-ээй ратный командир Когда прозвучали эти слова, я встал, поклонился Усачу, затем певцу и захлопал в ладоши.

Через миг хлопал весь зал, через два вся площадь. Вот так дядька — и из твоей дурости можно извлечь пользу.

Теперь за тобой пойдут — и это мне понадобится и понадобится скоро.

Поздно ночью провёл допросы пленных гвардейцев. Нет, ничего специально не спрашивал, все и так в застенках историй наслушались — готовы были говорить.

Пояснил им — мол, расскажете секретарям все, что сочтёте нужным мне знать. Сейчас меня интересует — знает ли кто вашу полную численность.

Выяснил — 7465 меня атаковало. Ну что же — через две недели 1500 иркутского гвардейского полка полусотня Белоснежки и пять полков монгольского казачьего войска в единой форме РСС числом 5915 — пошло на Красноярск. Командовал Усач.

За ними, с отставанием в день, двинулись телеграфисты. Моей карманной империи необходима была хорошая связь.

Я же обрабатывал двух людей — небезынтересных для моих будущих планов — господ Макарова и Менделеева.

На Макарова я затратил три дня — считая битву, — на которой он присутствовал, затем на пиру — потом три дня бесед — и он был мой.

Беседовал я с ним на тему проливов — где он недавно командовал судном. Затем показал наши паротурбинные электростанции турбинный двигатель для будущего ракетного катера.

Вот рядом с чертежами этого катера с сорока направляющими — он дал согласие.

Вот так у меня появился командующий ВМФ при полном отсутствии флота.

Менделеева пришлось уламывать дольше — он оказался с одной стороны монархистом-державником, с другой стороны хотел от власти сразу слишком больших послаблений.

После раздумий решил побольше ему показать. Сначала цеха, затем электростанции, стрельбы катюш, институт, кафедры, первых студентов.

Показал рабочий городок, дом культуры, дал погоговорить со своими мастерами, пообщаться с Мосиным и Поликарповым.

И объяснил, что убивать его по любому не буду, но если он не со мной, то запру надёжно и надолго, а всеми этими новшествами будут заниматься другие люди.

Мол, вы профессор многое уже пооткрывали, с вас хватит. И запер его на неделю.

Вкусно его там кормили, но не единого человеческого лица он не видел, и там не было не единого клочка бумаги.

Теперь работает в команде. Правда, я пока за ним присматриваю.

Скоро обещал ему перетащить ему сюда сына и молодую зазнобу.

По окончании третьей недели приехал Усач с подробным отчетом. Оставил город Белоснежке.

А на следующий день заработал телеграф — соединить надо было не много — в основном то, что уничтожили по моему приказу.

В Красноярске действовали без изысков — подошли, дали залп из катюш по спешно стянутым с бору по сосенке войскам.

Оставшихся в живых расстреляли из автоматов и винтовок. Потом аккуратно и неспешно вошли в город.

Всё сделали, как я им и вдалбливал. Если бы монголы пошли лавой — не миновать грабежей. А так с десяток попытавшихся повесили и порядок.

Сразу отправили людей на основные прииски края. Золото — это главное. Золотое правило.

В целом прииски Енисейской губернии дают вдвое больше золота, чем Сухой лог.

Вызвал по телеграфу из Бодайбо Граумана — велел подыскать толкового заместителя, а самому налаживать работу на новом месте.

Золотой запас — это наше все. Послал экспедицию в триста человек через дальний восток в Магадан.

Кстати там во Владике почуяли, куда ветер дует — принялись проситься в РСС — мол, мы всегда были за, но не знали, как об этом лучше сказать.

Как говорил Валера — второе правило в книге джунглей — организация всегда должна отщипывать кусочки — пусть не территории, пусть будут новые маршруты наркотрафика, но, обязательно быть всё время быть в движении, не в застое.

Ну что же — хорошо Менделееву — уснул и приснилась таблица.

Пошёл я спать — может и мне приснится — откуда держать следующий удар и у кого откусить следующий кусок.

Глава 23

Территория Российской Империи.

Земля. Красноярск. Иркутск.

02.1882-05.1882

Своего прошлого во дворце я почти не помню. А ведь по рассказам отца тот наш дом в Пекине мало, чем от него отличался.

Отец тогда был в фаворе у Цыси, усиленно ей поддакивал, наживал большие связи и деньги.

Он так никогда и не сказал, в чём был его промах — почему он впал в немилость у своей благодетельницы.

Ведь даже меня он назвал в её честь — орхидея. А вот пожар я помню.

Помню отчаянные крики матери, после того как она успела протолкнуть меня в узкий лаз подземного хода и закрыть его снаружи — отрезая путь пламени.

Там меня и нашёл отец через несколько часов, я уснула, свернувшись комочком.

Его в это время не было дома — он был на тайных переговорах — отчаянно пытался вернуть милость высочайшей. Не успел.

У него осталась его жизнь, горстка от прежних богатств и я кроха.

Император Михаил просил меня начать воспоминания с детства. Но даже с моей тренированной памятью у меня всплывают только эпизоды.

Бегства из Пекина я не помню вовсе. А вот когда нас в Иркутске приютила в снегопад Настасья Семёновна — помню отлично.

Мы еле нашли в пургу её окраинную хату — сейчас на этом месте стоит дом культуры Рабочей Слободы.

Помню метель, холод, лошади из последних сил вывезли нас к свету, льющемуся из оконца. Вот этот свет сквозь метель я очень хорошо помню.

После она стала мне хорошей матерью — как о мачехе, о ней я не думала никогда. Детство было не то чтобы безоблачным, но и не слишком выделяющимся.

Отец хорошо развернулся — для иностранца просто прекрасно.

Неприятности начались, когда мне было лет двенадцать. Тогда к отцу и зачастил этот англичанин — якобы по делам.

Но я то давно научилась подслушивать, забираясь на чердак, все разговоры в его комнате.

Отца шантажировали, причем очень удачно. Просили не деньги, а информацию — и консультации по разным вопросам.

Стал он с тех пор очень хмурым. Он был так же доброжелателен со всеми, но я, Прасковья и братья чувствовали в нём натянутость и душивший его гнев.

Царь поступил, правильно позволив мне отнять жизнь у того безногого обрубка, в который превратился после его вопросов англичанин.

Я и раньше уважала его, а после этого стала верной последовательницей и ученицей.

Моя власть в последующие годы сводилась в основном к консультациям, но знающие люди на всём лоскутном пространстве бывшей поднебесной меня не меньше той в честь кого я была названа.

Хотя жила я не так как она — скромнее. Официально я считалась лишь старшей женой Знародая, мои поездки по подведомственной мне территории были якобы только инспекцией его заводов.

Но если я покорнейше просила губернатора где-то в протекторате либо князя из южных княжеств о встрече — никто не смел отказываться. Попытки я гасила своими силами при молчаливом одобрении Москвы.

С моим будущим мужем я встретилась за неделю до озёрной битвы. Его привёз дозор. Мы расположились в лагере старейшин разросшегося на месте поселения рода Знародая.

Старейшины договорились с Михаилом, что окончательно примут его власть, если он покажет мощь своего нового оружия.

Михаил поступил просто — слил информацию местным маньчжурам и о переговорах и о численности охраны.

В общем, когда Знародай прорвался сквозь кордоны, мы, наконец, уяснили, что же произошло в Пекине.

Только вот в версии того, как отец погиб, я не поверила. Когда монгол рассказывал об императрице — я чувствовала, что это правда, когда стал рассказывать об отце — правда стала густо перемешиваться с ложью.

Когда он уснул, я сказала об этом Белоснежке. К этому времени между нами наладилось взаимопонимание — как между сестрами, чьим приёмным отцом и учителем был царь.

Она подтвердила — да скорей всего врет, но он предан — значит, врёт не просто так, а по приказу и это не наше дело.

Но возможно, что твой отец решил поиграть против Михаила, так что спросишь потом у царя всё сама. На этом и порешили.

Мы пошли на поле, где автоматчики, раз за разом отрабатывали свой манёвр.

Командовал ими Шерстюк Сергей Павлович, в недавнем прошлом простой десятник. На вид лет пятидесяти с мощным басом, густыми бровями и большим мясистым носом.

В его новой сотне была в основном молодёжь — не старше двадцати пяти лет — все отличные автоматчики.

Из старшего поколения в управлении с ручным пулемётом он один показал отличные результаты. Да не просто хорошие — чудесные, по словам царя.

Для этого оружия он был рождён. Оно его слушалось лучше, чем моего будущего мужа лук и стрелы. Конь мог гарцевать как угодно — мушка не отходила от цели ни на миллиметр.

В той битве он один положил не меньше двухсот манчьжуров. Просто сидел на своём, ко всему привыкшему, чалом и с радостной мальчишечьей улыбкой посылал без промаха пулю за пулей, мгновенно менял магазины.

Да — это была не битва — но бойня. Оставшимся в живых было не лучше.

Тяжело раненых мы добили, легко раненных изувечили, но тех, кто в игральные кости выкинул две шестёрки, оставили целыми и отпустили. Это был хороший кровавый урок.

Дальше был поход на Красноярск. Туда пошли многие из монголов. Их теперь тоже приняли в казаки. Они стали носить похожую форму.

Хоть и измученный, Знародай пожелал участвовать в том походе и потянул за собой многих родственников.

Часто приходилось одёргивать многих из них считавших, что приказы императора можно толковать не буквально.

Автоматами же в войсках были вооружены только русские. Осведомители Михаила были во всех частях — поэтому о попытке бунта мы узнали сразу.

Монголы, окраина Красноярска, часть одного из полков — пятьсот человек — и почти все родственники.

Их просто расстреляли из катюш. Автоматчики добивали оставшихся. После этого попыток бунта не было.

Ответственность за привлечение к ударам по своим катюш взяла на себя Белоснежка — у неё были полномочия.

Остальные потомки Чингиза восприняли урок спокойно и с пониманием — во первых, род вырезали весь — послали спецкоманду даже к стойбищам, во-вторых, силу принято уважать, тем более остальных задобрили семьями колабрационистов из числа Красноярцев и разделом имущества убитых.

Так что полное взаимопонимание было достигнуто.

После моя способность отличать правду от лжи была много раз использована царём втёмную.

Я часто присутствовала вместе с его личными телохранителями в комнате за зеркалами — смежной с его личным кабинетом.

Однажды даже предотвратила покушение.

Посетитель — богатый купец новой волны — один из сыновей тех московских купцов, что дали необходимые средства.

Во время доверительной беседы нервничал, я не поняла почему, но вдруг почувствовала, что он неожиданно успокоился — будто на что-то решился.

Всаживая, через разлетевшееся стекло, в него пулю за пулей, я не колебалась не на секунду.

После третьего выстрела у меня выбили револьвер и скрутили на болевой, но через минуту отпустили.

Царь понял мой поступок и сразу же велел повнимательней обыскать пришедшего и полностью, а не только на предмет оружия.

В правом рукаве в хитрых ножнах на запястье был найден маленький ядовитый дротик, а позже дома письмо от его отца — которого арестовали в Москве. В письме приказ — если хочешь, чтобы семья осталась в живых, убей царевича — и объяснено как — в конверте так же был дротик.

После этого я занималась охраной царя на постоянной основе, моих, даже необычных приказов, слушались беспрекословно.

По моей инициативе и с одобрения царя я занялась поисками людей подобных мне, беседовала с ними, проверяла.

Нашла троих — старого шамана бурята, бабку-врачевательницу из предместий Красноярска и мальчишку якута — лет восьми.

Все они чувствовали ложь и через месяц совместных наблюдений за царём, я стала изредка позволять себе выходные.

Это было хорошо, так как наши отношения с Знародаем достигли того момента, когда не за горами встреча с повивальной бабкой.

Я рада, что встретила его. Он был надёжным мужем мне и хорошим отцом моих детей.

Сегодня ночью он примет приготовленный мной яд. Я долго размышляла, стоит ли мне уходить из жизни вместе с ним.

Но решила, что нет. Дети и внуки требуют моего внимания. А одна из внучек на мои заверения, что дедушка скоро поправиться и покатает её на лошади, заявила, что чувствует — мои слова ложь.

Да, ты права малышка, дедушке больше не быть в седле, но мой дар будет жить в тебе — его любимице — а это будет ему большим утешением в том, надеюсь лучшем, мире, куда он отправляется.

Глава 24

Территория Российской Империи.

Земля. Иркутск.

03.1882

Армия любит войну. Моя армия от этой любви чуть не сорвалась с катушек.

Я это предусмотрел в инструкциях Белоснежке — конечно масштаб в Красноярске мне не понравился — пятьсот человек — это много.

Воины хотят не только злата. Ну что же, дадим им это, но не в Сибири, а ближе к европейской части, там и погуляют. А на данный момент перенаправим их удаль молодецкую в южном направлении.

Вернувшиеся части после недельного отдыха сразу отправил в поход. Триста направлющих, триста автоматов и десять тысяч народу — на Пекин.

Белоснежке дал особые полномочия и Орхидею для усиления.

Приказ простой — увидеть, уничтожить, вернуться. Монголов не ограничивать — особенно в Пекине.

Разрушить, разбросать воззвания объявляющие независимость южных провинций от имперской диктатуры.

Центр — отдельное государство. А север русский — то есть мой.

Попытаются восстановить — вернёмся и разрушим опять. По возможности разгромить и вырезать любые силы англо-французского характера.

Уносить из Пекина исключительно золото, серебро и камни — остальное — жечь.

Довести приказ до всех воинов. Ослушание — растрел. Операцию провести в кратчайшие сроки — чую, скоро штыки пригодятся мне и здесь.

Чую печёнкой — шутить со мной и недооценивать больше не будут — кинут на подавление регулярные части.

А это профи — прошедшие последнюю русско-турецкую мясорубку.

А для удержания Пекина снарядов всё равно не хватит. Уничтожить — да.

Распутица, однако, сильная. Направляющие перевозят в телегах. Устанавливать на станки придется непосредственно на месте.

Захотелось выпить. Позывы подавил. Нет не так — не выпить — просто волнение. Ну, родился дурак заново — что мне в царевичах не сиделось.

Да — неудобно быть ребенком. Да — командуют тобой все. А с братьями, а что с ними — впереди годы. Пара, другая несчастных случаев.

И к началу следующего века — славься, славься, царь Михаил. Нет, не по мне. Каждый день я уже ходил вторым номером. Ждал возможности отколоться — да не представлялось хорошего шанса — все сферы давно поделены, большого дела без большой резни не развернуть.

И самое интересное — месяца за три до смерти Валеры нашёл.

Кристаллы у нас в Кубанском госуниверситете выращивают. В подвальной лаборатории. В специальных печах при полной стерильности. Оборудование ещё советское.

Японцы потом эти кристалы оптом покупают. Кидаешь такой кристалл в обычную водку — в ёмкость литров на десять. И оттуда этот кристалл за день все примеси до молекулы на себя собирает.

Всего урожай раз в три месяца — чемодан.

Я со своими связями мог хоть каждый день через таможню их таскать.

Японцы, как я проверял, имеют на этом десятикратную прибыль. Самураи могли покупать в три раза больше как минимум.

Наши же мудрят — и не хотят выпускать новую технологию из института. Ну и не знают, как поделить шкуру убитого медведя.

Десяток лаборантов всем этим занимаются — среди них только один мужик — остальные бабы.

Держала всё это мэрия, а это такой гадюшник, не подступишься. Если только в тихую в своём подвале клепать.

Благо у завлаба Профессорского нашлось слабое место — жена. Она его уговорила в лаборанты взять её брата, а тот сидел. А в должностной инструкции это было запрещено. А он скрыл. Липу подсунул.

Короче сначала мне начал сливать информацию этот бывший зек — Серёга.

Дальше всё просто — через него на одного из учеников проффесора. У того большая голова — и большие материальные запросы.

Короче — купил я его — для меня это тогда было дешево. Да, хороший был проект — лимонов на пять зелени первоначальных вложений, правда, тянул.

Ну и на Валеру у меня удочка была — человек двадцать он бы со мной отпустил — особенно если бы я поделился четвертушкой.

Отчистили бы, к примеру, Новотитаровскую и правили бы там, в получасе езды от города — и подвалов там подходящих навалом.

Нет, не судьба. Вот эту кристальную водку я и вспомнил. Для успокоения.

Ну, ничего — адреналин можно получить и по-другому. Благо спецотряд обошёл Красноярск загодя и сел на тракте. Обрезал связь — а как только стало известно о приближении моих войск, стали брать всех — курьеров и почтарей.

А когда беглецы пошли толпами вязали выборочно — господ посолиднее. После взятия Белоснежка на месте производила отсев. Живыми привезла десяток — среди них трое действительно интересны. Двое были по большому счёту невиновны, и отошли быстро.

Третий — агент синода. Нет, с Победоносцевым надо уже заканчивать — карты уже раскрыты. Он уже не нужен. Отправил Лаврентия с группой — а то засиделся малец.

Пришли вести о брате — Ники Одноглазом. Вдогонку отправил приказ Лаврентию — отстрелить брату ухо. У меня охрана — дай бог каждому, а там дилетанты сидят — даже обидно. Пусть подёргаются, потренируются касатики — а я посмотрю, кого из Вас можно на должности оставить. Кадры решают многое.

Да и понять многим не мешало бы, что неприкасаемых не существует. А брат пусть покоптит белый свет — легче будет делить, потом, кто был с ним, а кто со мной. Кто будет жить в хоромах, а кто лежать в бетоне под ними.

Он уйдёт последним, после отца. Совершенно ведь ясно, что по моей же легенде — встречаться нам нельзя. А я к нему можно сказать привязался. По этому постараюсь всё сделать мгновенно и безболезненно.

А в Иркутске становилось многолюднее. Пришлось даже отрядить два парохода в Байкал ловить рыбу сетями. Вредно для экологии — но что поделаешь.

Ставили людей к конвейру по одной гайке — и в конце выходила хорошая продукция. И не только военная.

Жить становилось немного проще. Пять электростанций освещали город.

А Слобода сверкала как настоящий город конца 20-го века. Жалко неона нет.

Ну, ничего — зато есть автоматические лампочки на здании банка РСС.

Прибывающие якуты раскрывали глаза и рты — как будто в сказку попали. Выглядит со стороны смешно. Прибывает этот индивид на пароходе. Снимает свой отороченный соболем капюшон и застывает, буквально на полчаса видя это море огней.

Потом он мой. И не важно кем он будет здесь — воином, охотником или поденщиком, он всё равно мой. Я его поразил. Он не сможет поверить тем, кто обличает меня как тирана и богопротивную нехристь.

Да и всё равно это данному якуту. Мне нужны их руки. А им нужны мои деньги.

Самое смешное, что многим интересны не золотые монеты, а именно купюры с моим изображением. Или профилем деда.

Имперских денег я печатаю даже больше чем своих.

В прошлой жизни, как нормальная разнопрофильная преступная группировка, мы занимались также и подделкой денег. Но это был всё же не наш профиль — поэтому руководил не я.

У нас на этом направлении сидело только трое спецов. Делали оптовые партии российского крупняка.

Бумагу гербовую вполне легально заказывали в немецких типографиях — якобы для госучреждений.

Оттуда морем в Ейск — там у нас были каналы.

Так что я с гордостью носил имя лучшего фальшивомонетчика Российской Империи. Денег своих я печатал втрое меньше чем папашиных.

За половину папиных денег работала вся агентура. Вторую я тратил на отечественное оружие.

В той жизни данный фокус лучше всего проделывали янки — имели во всех позах весь мир за свою зелёную бумагу. Учусь у великих.

Уже сейчас печатный станок даёт мне в десять раз больше чем Сухой лог. Примериваюсь к фунту и доллару.

Запущу их, когда столкнусь непосредственно с львятами. Буду у них оружие покупать. Когда они ещё до защитных магнитных полос додумаются.

А пока веду в тихую переговоры с Непалом — их верховные жрецы в принципе согласны на мой протекторат.

Готовы объявить меня новым воплощением будды, но пока торгуются. Я им намекнул про Пекин — теперь ждут развития событий. Я не тороплю. А так милые ребята — эти древние арийцы — не помешают.

Начал производство пуль дум-дум — очень полезное оружие — раны из него это нечто. Конечно, кучность у них хромает, но половину пуль для Пекина составляли они.

Сейчас главное армия. Как говаривал Валера — народ — дерьмо, но только если ты уверен в своих стволах. Только так. Любая цельная организация, опирающаяся на штыки и стволы в сотню раз вернее толпы граждан.

Пусть пограбят на фундаменте поднебесной, а потом вернуться.

И пусть покоряться им и Персия и Бактрия и Индия, а деньги у них для этого будут. Напечатаю.

Глава 25

Территория Российской Империи.

Земля. Стамбул-Иркутск-Пекин.

01.1882- 04.1882

Наконец с приходом нового века отгремело десятилетие войн.

Нет более Британской империи, Франции, США, Германии, Японии, Китая. Большая часть этого не завоёвана, а просто расчленена.

Я поставленную задачу выполнил — уничтожил флоты противника. Теперь можно и за мемуары — раз государь просит.

А ведь сначала я сомневался, служить ли Михаилу. Верность моя всегда была на стороне России. Я с ранних лет привык доказывать её делами, рисковать ради неё головой и карьерой.

Верность Михаилу? Что скрывать — половина её до первой победы была определена тем, что у него гостили моя жена и дочь Оленька.

Ну ладно начнём по порядку. В тот день, передав дела на корабле помощнику, я направился домой.

Мы с моей незабвенной Капитолиной Николаевной были приглашены на прием, который давал французский посол в Стамбуле.

Жена собиралась уже около часа. Затем в дверь постучали. Из детской вышла кормилица и пошла открывать.

Далее она вернулась, а за ней, приветливо улыбаясь, две хорошо одетые молодые барышни.

Затем старшая из них — лет двадцати на вид, неуловимым движением скользнула к кормилице и сомкнула правую руку у неё на шее. Мгновение и та осела на пол бережно поддерживаемая переставшей улыбаться валькирией.

Вторая извлекла из складок юбки тупоносый револьвер и направила на меня — жестом призвав меня к молчанию. Пока я несколько секунд колебался, прыгнуть ли мне на эту сумасшедшую девицу и попытаться отнять оружие, вторая быстро встала, шагнула ко мне, сказала — не двигайтесь, помните о ребенке, в руке у неё блеснул нож.

Спокойный голос продолжил — всё в порядке, успокойтесь, мы не причиним вам вреда. Вас хочет пригласить для беседы наш господин. Не откажите, будьте любезны, сидеть я сказала — криво улыбнувшись, прошипела эта змея.

Я опять сел — пребывая в некотором шоке от событий. Старшая молча посмотрела мне в глаза. Спокойно, сейчас я усыплю Вашу жену и горничную, им не будет причинено вреда. Скользнула к покоям жены, через минуту вышла. Из комнаты не донеслось не звука.

Всё в порядке, господин капитан, они спят.

Наконец обретя дар речи, я спросил кто их хозяин. Мне был ответ — Царевич Михаил. Я начал кое-что понимать. О маленьком царевиче по империи в последний год ходило много слухов. Дух первого Романова в него вселился или Антихрист он, многое говорили. А после того как он в Сибири обосновался и стал купчишек местных гонять — совсем вой поднялся — меня даже английский посланник о нём расспрашивал, мол, знаком ли я с ним.

Сказал правду — незнаком, да не поверили — привыкли во всё хитрость видеть.

А в слухи стали подтверждаться — то, что у него и девицы воюют. Такая у дочери горло перережет и не поморщится.

А старшая будто мысли прочитала — близких говорит ваших велено доставить живыми и здоровыми, а вам можно и ноги прострелить, если дергаться будете.

Старшая достала маленькую бутыль, открыла, поставила на стол, отошла и приказала — выпейте. Там снотворное. Я посмотрел на неё и спросил — точно не яд?

Тут заговорила младшая — вы же умный человек флигель-адъютант Макаров. Вы видели, как мы действуем, если бы наш визит был по другой причине, все б уже умерли, но у нас другой приказ.

Я помолился и выпил. Последнее что я запомнил, засыпая — через чёрный ход незнакомый юноша завёл местную семью — мужчина моей комплекции, три женщины и ребёнок, мгновение и к ним молнией метнулись мои конвоиры, вскидывая руки к шеям.

Очнулся я уже на пароходе. Незнакомый торговый, явно не русский.

Рядом со мной слышался любимый голос — поющий колыбельную песню.

Я всё вспомнил и обрадовался — не обманули ироды — жена жива. Все трое моих похитителей плыли со мной.

Когда состоялся мой разговор с ними, первый вопрос был — как вы надеетесь уйти, меня будут искать? Молодец представился — Стерлядок Степан Никонорович — один из доверенных купцов царевича, ему принадлежал корабль. Не будут Вас искать Степан Осипович.

Вы погибли со всей семьёй в вашем стамбульском доме во время пожара. Он поглотил также многие окрестные дома.

Но позвольте, я же жив.

Живы, но тело в вашей форме с Вашими наградами, а так же семья будут найдены под развалинами горящего дома.

Я замолчал. Эти господа не шутили — ведь так приказал он, а его приказов не ослушиваются. Так сказала старшая из девиц.

Мне объяснили порядок движения по России. Будет два обоза. С нами будет много посторонних и охрана.

Я в кандалах поеду в заднем, прислуга, жена и дочь — в первом. Я не должен делать резких движений — пытаться бежать. Сбегу — стану им не нужен — так же ненужно будет и оставшаяся семья.

Не дуду описывать путь — я много раз думал, что нас спасут. Дважды нас останавливали даже армейские части по сотне человек.

Но оба раза нас пропустили — всё же много у нас на Руси взяточников. Один раз напали лихие люди — но пара десятков охраны справилась быстро и жёстко.

Со мной в санях ехала прелестная женщина с дочерью и учёный — профессор Менделеев.

Женщина радостно щебетала без умолку. Оказывается, едет к мужу — тот работает чиновником у Михаила в какой-то комиссии — называется — Ликбез, что бы это ни значило. А с профессором, точнее с его трудами я был знаком. Обменивались опытом плена.

Оказалось у него не столь драмматично. Шёл к институту — встречная барышня попросила помочь её больной матери выбраться из кареты. Когда он шагнул внутрь, то не успел удивиться пустоте кареты — сзади его огрели по голове.

Очнулся связанным. Историю моего пленения выслушал с глубоким вниманием и сочувствием. За время дороги мы стали друзьями, и нашли много общих тем для бесед.

Когда прибыли в Иркутск — нам с женой выделили прелестный дом, прислуга осталась с нами.

Как Михаил меня уговаривал рассказывать не буду. Как было сказано, ранее повлияло с одной стороны опасение за близких, с другой, желание сразится с подло остановившими нас у ворот Царьграда бриттами.

Не последнюю роль сыграло также желание командовать тем чудесным кораблем, который строил царевич.

Когда я только прибыл, машина корабля ещё находилась в Иркутске — устранялись последние огрехи. Но с моим согласием её немедленно отправили по новой железнодорожной ветке к верховьям амура.

Корабль был необучен — своими сорока направляющими он напоминал гребную галеру, поднявшую вверх весла, впечатление нарушала только труба.

Имея опытных мастеров и хорошую железную дорогу, мы быстро довели корабль до ума — по сравнению с Каспием эта была лёгкая задача. Там техника была времён Сеньки Разина, а тут — ракеты, мины…

Так вот о моей боевой задаче. Подойти к Гонконгу и нанести посильные разрушения — основные силы британского флота будут отвлечены.

Но, ознакомившись с возможностями нового оружия — новых мин Уайтхеда, ракет и автоматов я поставил себе задачу захватить остров.

Михаил, ознакомившись с планом, сразу поинтересовался — где я возьму столько моряков.

В Николаевске-на-Амуре, отрапортовал я, они ещё меня не признают, хмуро ответил царевич.

Но всё же я его уломал — многие мои однокашники служили там, и я справедливо рассчитывал, что накрутить хвост бриттам захотят многие.

Мне понравилась идея царя вооружать автоматами в основном молодёжь — я решил, что последую ей.

В целом всё прошло, как задумывалось. В Николаевске не пришлось применять даже ракеты.

Захватили батареи. На рейде взяли пять судов, утром два из них — английское и французское потопили вместе с экипажами. После этого инцидента всем стала понятна серьёзность моих последующих предложений.

В городе погибло только человек десять. В том числе командир порта и начальник морского училища — к моему большому сожалению моему бывший однокашник отказался сотрудничать.

К следующему вечеру отобрал триста добровольцев — желающих было больше, после этого мы отдали швартовые. Остальные добровольцы остались следить за порядком в городе — костяк сил обороны составили двадцать жандармов автоматчиков.

Порт был важен, и я оставил так же для укрепления четыре направляющих и сотню ракет. На назначенных мной новых командиров я полагался. К Гонконгу мы подошли через неделю. Медлительность объяснялась тем, что я выжидал подходящего момента. Захватил рыбацкую лодку — те подтвердили, много железных лодок отплыли недавно в сторону Пекина.

Дальнейшее было делом непростым, но и не особо трудным.

С рассветом вошли с рыбаком-лоцманом в гавань. Идущие впереди малые суда двумя минами атаковали броненосец, затем мы дали залп, потом следующий. Ударили другим бортом — железное оперение у ракет было особенным — с подкруткой.

За нами в гавань вошли суда с десантом. Весь день наш "Царьград" простоял посреди бухты, но стрелять уже более не пришлось.

Следующие два дня — отослав добычу в Николаевск, мы крепили к английским катерам и китайским джонкам трубы с новейшими минами Уайтхеда, сделанными в Иркутской слободе.

Нам очень повезло, что все кроме одного ремонтирующегося броненосца ушли на Пекин. Два полных бортовых залпа в начале потребовал именно он.

И вот четыре наших корабля ведя, каждый на буксире по пять судёнышек, отправились, чтобы вернуться со щитом или на щите.

К объектам мы подошли вовремя — ночные атаки — мои любимые. В предыдущий вечер хорошо поработали шпионы царя — в заранее условленном месте выехало десять конных монголов в казацкой форме — передали на подошедший баркас пакет.

Да составлял, безусловно, моряк. Местоположение броненосцев — сведения сегодняшние.

На следующее утро я хоронил пятьдесят гардемаринов — добровольцев из экипажей катеров. Но своё дело они сделали.

Все броненосцы были на дне — а остальные просто не успевали пробить нашу лёгкую броню — утром отправились следом.

Вернулась только одна джонка с пустыми минными трубами и седыми юнцами. По юрким корабликам после первых удачных атак стреляли все — с берега и кораблей. Погибли все кроме этих трёх старших из Морского училища.

Нам повезло. Англичане оказались костной наших бюрократов с их круглыми кораблями. Уже четыре года прошло с последней турецкой войны, когда я использовал эту же тактику. Ни какого охранения из лодок — как у турок я у них не наблюдал.

Одно могу сказать точно — больше пленных мы в ту кампанию не брали.

Молодой человек перехлестнул очередную страницу. Что-то новое — до этого подчерки были разные, но листы одного размера — теперь пошли вразброс.

Он отвлёкся перед дальнейшим чтением — выпил воды из фляжки и съел плитку армейского рациона. Неброская драпировка скрывала биотуалет старой модели.

Начал читать дальше — "Воспоминания противников и колеблющихся" было написано сверху следующего листа.

Глава 26

Территория Российской Империи.

Земля. Гонконг-Пекин-Иркутск.

01.1882- 05.1882

Сидя в своём замке на окраине Парижа я лениво смотрю на пламя в камине. Огонь.

Именно он определял моё бытие долгие годы. Сначала он вёл маленького Серджи, затем нетерпеливого самоуверенного юношу, затем толкал лейтенанта Де Бержалона к богатству, он же сделал его предателем в глазах близких.

Надо рассказать вам о моей родне. Мой прадед сбежал от французской революции, через Ламанш, потеряв своё имение. В отличие от многих других он не стал клянчить деньги у дальних английских родственников, а, распродав то что, успел захватить перед бегством, купил табачную лавку в бойком месте.

После смещения Бони уже мой дед полный юношеских грёз вернулся, но застав на родном гнезде пепелище и вырубленные виноградники, решил вернуться и остепениться. Моему отцу досталось уже пять магазинов и параходик, но он в отличие от деда и прадеда оказался излишне плодовит и я был лишь четвёртым сыном.

Поэтому мне досталась служба на флоте.

С детства я слушал сказка не просто о богатстве, а о чрезвычайной древности нашего рода — представляющие далёких предков чуть ли не королями.

И конечно я с детства мечтал стать лордом. Пэром. И я понимал, что смогу стать им только через богатство. Его как мне казалось, сулили колонии.

Так что как только судьбе было угодно дать мне шанс попасть туда, я тут же за него ухватился.

Гонконг. Столица чая и опиума. Год я пропадал там. Год отчаянных махинаций на грани закона и только жалкие триста фунтов в бумажнике молодого корабельного лейтинанта-артиллериста. Я был молод нетерпелив и не находил себе места — ведь мне казалось что цель невероятно близка.

Я уже было, совсем решил уйти со службы и сосредоточится на местной торговле.

Но тут заговорили о войне. И не просто, о какой нибудь — а с Россией.

Их молодой царевич — по слухам сущий малец, вел себя нагло, совершенно не уважая Английский флаг.

Война — это было неплохо. По рассказам старых вояк в 60-х годах в Китайском Императорском дворце золото гребли чуть ли не лопатами.

Потом случилось неожиданное — в один день были убиты Императрица Цыси и маленький наследник. Монголами. За какой-то указ против их привилегий увеличивающий подати чуть ли не вдвое — вот они и взбунтовались — притом удачно.

Затем переметнулись к Русским. Точнее к царевичу. Британия не могла оставить без внимания столь грубое попрание своих национальных интересов.

Был дан приказ выдвигаться к Пекину. Мы застали почти наполовину выгоревший город. В местной верхушке был разброд. Начальство решило помочь одной из групп чиновников, те сразу же отдали приказ войскам наказать возомнивших монголов.

Да и брожение в остальной китайской армии это должно частично прекратить.

Наш броненосец с частью флота вернулся в Гонконг. Дальше всё развивалось не по плану командования.

Войска, посланные в спешке Пекином, русский цесаревич перемолол походя.

Сход монгольских старейшин тут же на поле брани отдал своих воинов под руку молодого Михаила и его армии — РСС.

Сразу всем стало невесело. Так же походя, он перемолол петербургские гвардейские полки, посланные его отцом, чтобы наказать за самоуправство.

Это было серьезно. Теперь мы имели дело не с рыхлым и нерешительным Петербургом. Мы имели дело с непредсказуемой Сибирью и её головой — Иркутском.

Наши генералы начали переговоры с французами о помощи законному русскому императору в борьбе с самозванцем и временной оккупации спорных сибирских территорий.

Приготовления к кампании должны были завершиться к маю.

И тут новый сюрприз — за месяц до начала войска царевича пошли на Пекин. Вооружены они были по слухам чем-то новым и невероятным. Слухам мы не очень верили — просто видели, как плохо вооружены китайцы и как они при высоком боевом духе имеют чрезвычайно низкую организованность.

Опять почти все корабли и неполный экспедиционный корпус ушли к Пекину, спасать на этот раз надо было наше марионеточное правительство с неокрепшим князем-императором во главе.

Подойдя к городу, мы застали удручающее зрелище — пожары были везде, услышали страшные новости — среди погибших было пять сотен наших пехотинцев прикрывавших наше представительство. Выжила пара десятков. Они рассказывали о страшных огненных стрелах и море огня.

Тогда мы сочли это бредом чудом спасшихся людей. С кораблей сошла наша пехота в красных мундирах.

С ними был и я — найти место и в случае необходимости корректировать огонь с нашего корабля.

Из корабельной команды скорей всего выжил я один. Ночью, под утро, начался ад. Гремели взрывы, взлетали сигнальные и осветительные ракеты, при свете которых я как днём видел уходящие под воду броненосные корабли — гордость Британского флота. Утром ад продолжался. Били огненные стрелы, били с берега, били с реки, били, казалось, с неба.

Я с ужасом наблюдал, как горят оставшиеся корабли с деревянной остнасткой. Я впал в ступор. Сидел на приготовленном обзорном месте и тупо глядел вокруг.

Вернул меня к действительности монгольский аркан. Тот дом, на крыше которого я расположился, выглядел богато и привлёк команду монгольских казаков. Грабить.

Я был в парадном мундире и они, наверное, подумали, что я генерал. Меня обшарили, сняли подарок деда — фамильный перстень с некрупным изумрудом, вытащили бумажник и, выкинув из него в огонь, разгорающийся в доме бумажные ассигнации, оставили себе только несколько гиней — как потом оказалось, у них был приказ, который они понимали буквально — брать только золото и камни.

А меня вместе с добровольно-обязательной десятиной они решили отвезти к своей начальнице.

Честно говоря, когда в окровавленном мундире меня приволокли к её ногам, я Белоснежку не разглядел. Когда тебя волокут на петле за лошадью, мысли несколько путаются.

Думаю, в первые мгновения она сохранила мне жизнь, потому что я громко и с чувством ругался. Это рассмешило её и охрану из таких же валькирий.

Она отдала приказ на русском и меня, связанным, кинули в обоз. Потом был неспешный отход — не отступление, а именно отход. Солдаты согнали множество местных с телегами. На телегах были чай, оружие, порох, серебро и золото.

Тех, кто пытался взять что-то иное — кипы шелка, например — убивали на месте. Шелк скидывали наземь и жгли.

Зато из него не возбранялось делать мешки и узлы, попоны коням и многое другое.

Надо сказать о моей участи. Меня госпожа Белоснежка использовала как Жигало.

Хоть она и красавица в первый раз я попробовал трепыхаться. Но её охранницы скрутили меня, затем приволокли одного из пленных офицеров с флагмана и, часов пять, Белоснежка с помощью переводчика добывала у него сведения. Меня рвало до желчи от развлечений этой русской варварши. Затем она дала мне воды и попросила преступать к своим обязаностям. Что я и зделал. Собственно единственное, за что я опасался в этот момент — разочаровать даму. Воспоминания были свежи.

Я не сплоховал — поэтому я могу сейчас писать эти строки, а не закопан возле той стоянки вместе с беднягой лейтенантом нежными женскими ручками.

Затем это стало нормой. Я устраивал красавицу. Молчалив, исполнителен, в меру запуган, могу быть в любой момент быть пущен в расход. В оставшееся от спальни время я как сумасшедший учил язык. Через месяц я с некоторым страхом впервые с ней заговорил на ломаном русском и попросил госпожу дать мне какую-нибудь работу. Она воззрилась на меня, как будто это её лошадь заговорила. Потом очень долго смеялась.

Затем приказала охране дать мне одеться и вести за собой. Через полчаса я предстал перед ним.

Малыш лет пяти, но взгляд как у нашего адмирала. Моя суровая половина, как я про себя стал её называть, быстро объясняла что-то царевичу, тот улыбался. Затем спросил на английском — что умеешь делать. Я перечислил. Ничего из этого его не заинтересовало. После минутных раздумий он нашёл выход.

Он предложил Белоснежке выйти за меня замуж, резонно заметил на её возражения, что ты с ним всё равно спишь, а если что станешь вдовой, ему же это даст определённый вес.

А меня спросил, не желаю ли я пойти в его подданные — не обидит. Тут уж задумался я, слышал уже как опасно врать мальцу-императору, поэтому честно искал в своей душе ответ минут десять.

И рассказал о своих мечтах. Михаил сказал что титул и имение у Белоснежки, а значит и у меня уже обозначены, а вот богатство…

На следующий день, на свет появился купец Сергей Бежов. Стал заниматься я по подряду царя изготовлением Серебряной воды. Рядом с одной из Иркутских электростанций в большой избе на меня стало работать пять человек.

По специальным медным проводам ток подводился к нескольким серебряным крестам, которые одним движением рычага можно было опускать в подвозимые на тележках бочонки с водой. Наполненные десятилитровые бочки после пяти минут под током отправлялись в разные места. Там их выливали в столитровые бочки, смешивали с обычной водой, держали в темноте — и вода очень долго оставалась свежей, а в армии отпала угроза эпидемий.

Ко времени, когда Михаил после некоторых трений с родственниками воцарился на территории всей Империи наша компания "Бежов и К " превратилась в монополиста — а основной доход давали частные заказы — госзаказы шли по себестоимости.

И вот теперь я в Париже в центре Парижского герцогства. В моём укреплённом замке раньше принадлежавшем королям. Проклят на родине родными и друзьями. Уже не любим женой. Любим обеими дочерьми, они живут в поместье на Кубани.

Здесь же в Разъединенной Европе — по воле восточного соседа феодальная раздробленность. Процветают мелкие войны из-за пары куриц. С дешёвой ценой человеческой смерти. С незнающей границ преступностью.

Выходить без десятка охраны — хорошо одетому человеку равноценно смерти.

Я продал родину, променяв её на богатство. Я дворянин в Париже, моя мечта сбылась. Как говорит Михаил — бойся своих желаний — они могут сбыться.

И вот я сижу перед камином и смотрю на пачки сгорающих старых франков и, думая о том, что случилось двадцать лет назад — гадаю, стоило ли.

Глава 27

Территория Российской Империи.

Земля. Бодайбо-Магадан

1881–1925

Архив Объединенных Исправительных Учреждений Российской Империи.1925 г.

Туберкулёз всё же убьёт меня, не сегодня так завтра. Иначе с чего бы мне начинать марать бумагу.

Здесь в медчасти, с моим диагнозом живут недолго. Я удивляюсь другому — тому, что я дожил до этого времени.

Периодические чистки оставляли НачКолу в отношении зэков определённых статей и сроков свободный выбор — оставлять сидеть — или на удобрение.

Как мне признался наш — он меня держит как уникума. Еще за одно из первых дел — взятие нашей ватагой денег Лензолота, а особенно за то, что я умудрился после этого выжить.

Ну что, начать можно, пожалуй, с детства.

Я якут. Родился близ реки Лена в небольшом посёлке в 1864.Я и мой брат-близнец.

Росли, помогали родичам. Наша жизнь изменилась, когда нам исполнилось по пятнадцать лет. Наш дядя, далеко не бедный человек, в тот год продал небольшое стадо на прииски Бодайбо и выделил нам деньги с продажи двух коров — 16 рублей за работу.

Поделив их поровну, мы отправились искать счастья на приисках.

Брату достаточно быстро улыбнулась удача — он был рассудителен не по годам и понравился одному из Хозяев.

Тот приблизил необычного парня и стал обучать грамоте. Я же вёл разгульную жизнь и после нескольких раз, когда брат меня выручал, всё-таки был уволен.

Было это в феврале 1881.О моих дальнейших мытарствах на честных хлебах говорить неинтересно, а закончились они закономерно — в ватаге уйгура Унхы.

Он довольно успешно действовал близ северной оконечности Байкала, пощипывая приисковиков, и тех, кто сам их пощипывает.

Но с приходом новой власти на прииски и строительством железнодорожной ветки от Верхнебайкальска до Бодайбо доходы резко упали, мы стали между собой поговаривать о смене атамана.

Он об этом догадывался и решился на отчаянный шаг. Перед локомотивом, который перевозил золото, разобрали путь. Локомотив с одним вагоном легли набок.

Машинист погиб, этим мы подписали себе смертный приговор, хотя мы ещё об этом не догадывались.

Пятеро охранников в вагоне выжили, но сопротивляться не смогли. Атаман как на добычу поглядел, так их даже убивать раздумал, связали только.

Шла неделя нашей отлёжки на одном из зимовий. Все были довольны. Но атаман не расслаблялся и выставлял на ночь по паре часовых.

Это случилось перед рассветом. Мой старший напарник дрых в сенях, оставив меня на холодке, и тут я почувствовал страх. Все вокруг было спокойно, даже птицы, но дед учил нас с братом, что в таких случаях стоит доверять себе.

Я побежал. Месяц я провёл в тайге, избегая людей, а, вернувшись назад, понял, что поступил правильно.

Головы наших были развешаны на ближайших ветках, около пепелища, только черепа атамана я не заметил.

До нас доходили слухи о карателях царевича, но мы не верили, а зря. Убедились.

Смекнув, что если атаман жив, то обо мне расскажет обязательно, я ударился в бега. А потом, немного подумав, решил, что для многих русских якуты на одно лицо и решил податься в Иркутск в армию к царевичу Через три недели, раскрыв рот я глядел на море огней. Такого я представлял даже в рассказах попов о рае. С детства я был хорошим стрелком, и меня приняли в царское войско. Проявил себя в походе на Красноярск, затем участвовал в весеннем походе на Пекин.

Там я совершил ещё одну ошибку. Взял пару бриллиантов понравившихся командиру отряда. Я был не прав, и эти камни составляли едва ли двадцатую часть моей личной добычи. Командир меня сдал. Оказалось, он прознал о моём прошлом. Но когда за мной пришли девицы Белоснежки — они проявили беспечность.

Их было только трое и я, упав на пол, успел выдернуть чеку на гранате.

После непродолжительного разговора решено было меня отпустить, но вещмешок пришлось оставить — им грозили неприятности, если меня не приведут и они решительно настаивали хотя бы на денежной компенсации.

Так я опять оказался в бегах. Кроме пары сотен рублей в моём кармане оказались эти чёртовы камни.

Уйти, я ушел, но что делать дальше в огромном охваченном пламенем и паникой городе я представлял слабо.

Помог случай. С одного из потопленных эскадрой Макарова кораблей спаслось несколько англичан, среди них один знал русский.

Я прибился к ним, и мы двинулись в трудный путь к океану.

Англичан было трое — двое военных моряков и один купец, взятый на корабль за знание русского.

Мы были неплохо вооружены, и нам повезло захватить джонку. На ней мы наудачу вышли в океан, где нас подобрал французский корабль.

Нас доставили в Макао. В казематах, куда меня кинули по прибытии, я чуть ли не сломал язык, рассказывая все, что мне известно о царевиче, его войске и оружии — военным в британских и французских мундирах.

Как потом оказалось, они собирали флот, чтобы ответить, но всё тянули, дожидаясь последних подкреплений.

Когда через пару недель они прибыли, но судьба не улыбнулась не им не мне.

Это я понял ночью, когда через решётку услышал знакомый свист катюш и увидел отблески атакующих минных катеров. Как говорили у нас в камере — здесь мой йос меня покинул. Утром морские автоматчики на следующее утро выдернули меня из камеры — кто-то им уже обо мне напел.

Мне опять повезло только в Иркутске. Когда доставили царевич, который хотел меня допросить лично, был занят.

И вот тут прорезался мой талант, основам которого меня обучили мои сокамерники. За пару дней я смог вскрыть хитрый замок и бежал, обошлось даже без трупов.

Позже я бегал из самых разных тюрем. После того побега я подался в Москву. Всё-таки там для меня было поспокойнее. К сожалению, через пару лет Царевич добрался и до старой столицы.

Я сбежал в Стамбул, потом в Лондон, затем в Нью-Йорк. Но проходило время, и Михаил как злой рок преследовал меня.

Я обнаружил в себе способности к сейфам и языкам. Меня сажали, я бежал. Осесть не получалось нигде.

Году в десятом я с фальшивыми документами на одного алеута из аляскинской провинции побывал опять на родине.

Брат хорошо поднялся — большое хозяйство, пара мельниц, бумажная мануфактура.

Большой человек. Мы с ним тайно встретились, поговорили. После стольких лет и неприятностей, которые он имел из-за меня, мы остались братьями, но я не стал оставаться, как он предлагал — надо мной висел меч.

Меч опустился через год. На Аляске. По обвинению тридцатилетней давности. Убийство члена РСС при исполнении — преступление без срока давности. Машинист. Всё же меня нагнал.

И вот уже четырнадцать лет гнию здесь на Магадане. Хорошо, что часто внучатые племянники навещают, передачи опять же дело хорошее.

Ведь всю жизнь я жадничал, ради малого рисковал большим. Ради двух бриллиантов, пусть и чистой воды, завалил военную карьеру. Даже на Аляске — ну купил бы ферму жил бы тихо маленьким лордом.

Нет же, захотелось переплюнуть брата, достал загашник и стал фабрикантом — на меня конкуренты компру и нашли.

Всю жизнь я хотел большего, всего и сразу. Мимо прошелестели семья, дом, уют.

И вот теперь половина лёгких уже в параше. На чистом морозном воздухе золотых россыпей Магадана я обращаюсь к тем, кто прочтёт эти строки — будьте умереннее.

Довольствуйтесь хотя бы половиной — ведь за всё придётся платить.

Кто глотает целиком, тот часто давиться и начинает кашлять не останавливаясь.

Глава 28

Территория Российской Империи.

Земля. Соловки.

08.05.1884-20.05.1884

Я пишу эти строки, сидя в тесной каюте пароходика. Последнее убежище законного наследника.

Сегодня 8 мая 1884 года. Будущее предопределенно. Завтра к утру я явлюсь в Соловецкий монастырь и надеюсь, что получу убежище.

Я, конечно, уверен, что агенты младшего брата достанут меня и там. Смешно, на "Апапа" покушались семь раз, отцу хватило одного, а мне удалось пережить уже два.

В Петербурге я потерял глаз, в Гатчине ухо. Нынешние "Каракозовы" под предводительством братца всё ближе ко мне, куда там дилетантам из народной воли.

Ни Половцев, ни дяди, ни кого из них, кроме двух охранников я с собой не взял. Сейчас главная мишень я.

Я слаб. Я ещё ребенок. Недавно Англия, напуганная новой войной с непонятной для меня армией, отказала матушке и мне в убежище.

Я мечтаю вернуться в дни беспечного детства до того рокового марта 81-го, где я был беспечен и счастлив. Любим матерью и отцом.

И казалось, что ничего не даёт мне оснований для страхов. Но не зря молва последние годы повторяет, что я родился с днём памяти Иова Многострадального.

Моя судьба предопределена, от меня ничего не зависит. Это как видно на моём примере — судьба.

Тот роковой день. Младшенький устроил со своими игрушечными солдатиками, как называли их мы с Георгием, интересное представление.

Мы на карете с небольшой свитой решили посмотреть на этот спектакль. Затем был громкий звук, дикое ржание лошадей, боль.

Очнулся я через неделю. Мир для меня стал другим. Плоским. Страшным. Мне не сразу рассказали, что случилось с братом и дедом. Берегли. И чем помогла мне сейчас их тогдашняя бережливость?

Народовольцы разбудили монстра дремавшего в младшеньком. С ним и до этого не могли сладить няньки — теперь это не удавалось взрослым дядькам.

В тот год в Гатчине я о нём не слишком то и задумывался. Я трясся, ожидая нового нападения, от резких звуков часто вздрагивал, втягивал голову в плечи — как африканская птица-страус.

Лишь к концу года я оторвался от учебников, в которые погрузился с головой, и стал интересоваться миром за стенами замка. Ключом к этой перемене стал случайно подслушанный мной разговор отца с Победоносцевым.

Когда они начали говорить, выходить к ним было уже поздно — а разговор был интересным. За стенами падал снег, их же разговоры отчётливо слышались сквозь потрескивание поленьев в камине. В голосах обоих излучали тревогу.

Из их разговора я узнал, что на задержание брата были отправлены гвардейские части. И что сегодня по телеграфу из Красноярска пришло известие об их разгроме.

Почти десять тысяч. Выжили единицы. Победоносцев настаивал на немедленной мобилизации армии. Стянуть все имеющиеся силы и кинуть в бой. Отец не хотел этого.

Он утверждал, что во всём виновато окружение малыша, что как только его изъять из него — он одумается. Отца не удалось убедить. И вот не прошло и трёх лет — а войска брата закончили своё неспешное шествие к западным рубежам империи.

Напуганы Англия, Франция, Америка. Китай перестал существовать как единое государство. Перед моим бегством верные люди передали, а некоторые до сих пор верны мне, что иностранные послы в Петербурге получили предписания просить у Михаила мира почти на любых условиях.

Это не удивительно. Англия и Франция лишилась нескольких владений, Америка — Аляски. После странного пожара уничтожившего их копию договора аренды Михаил объявил о возврате законному хозяину данной территории ввиду её бесхозности.

В ходе войны были присоединены Гаваи. Так, что великим державам нужен мир, нужен как воздух. Чтобы догнать Михаила технически.

Дураки. Победоносцев, царство ему небесное, был прав. Надо наплевать на всё остальное, бросать все свои силы и ресурсы — давить Михаила сейчас, хотя, возможно уже поздно.

Ведь пока они понастроят кораблей с турбинами и подводные лодки, наделают копии катюш, начнут производство своих пулемётов — брат уже придумает новые средства разрушения, что сведёт на нет всё ими понастроенное.

Мне казалось, мои доводы убедили английского посла в недавней беседе, но нет. Меня сдали. Николай-Одноглазый больше не царь. Он никто. Фигляр. Шут. Ему можно приветливо улыбаться, всаживая нож в спину.

Даже без извинений положенных в таких случаях по неофициальному протоколу.

Еще в Январе, когда стало ясно, что Михаил начал четвёртую неспешную волну наступления, сплетники говорили, что если бы брат хотел, всё давно бы решилось одним броском — брат просто долго и основательно переваривает съеденное.

Его Армия всегда побеждала — организованное сопротивление в последний раз развалилось через три недели после начала. В большинстве городов ещё до прихода войск нового императора местные подпольные комитеты РСС с помощью рабочих и распропагандированных солдат организованно брали власть в свои руки.

Половину своих земель местные помещики, наученные горьким опытом, отдавали сразу, кто не успел или был в чёрных списках и не убеждал — исчезали.

Всё так же как было на прежде захваченных территориях. Чернь ликует. Заодно вешают всех недобитых народовольцев, демократов и прочих несимпатичных брату личностей.

Что касается гвардии и армии — повальное дезертирство младших чинов. Из старших, семьи которых не в чёрных списках, в открытую восхищаются младшим и его победами.

В прошлую кампанию доходило до смешного — многие офицеры ложат в карман золотые десятки с изображением Михаила, надеясь, что пули их минуют. Многие мечтают поучаствовать в золотой лихорадке охватившей как Магаданский округ, так и вновь присоединённую Аляску.

Мне оставались полностью верны те, которым нечего терять — чёрные списки. Но в эти списки панически боятся попасть те, кого в них ещё нет.

Бояться совершить один из тех поступков, который по разъяснению Михаила, приведёт их туда. Это в лучшем случае приводит к саботажу с их стороны.

Кто в списках панически распродают за гроши имения и с ручной кладью бегут за границу. На такие ходячие денежные мешки ведётся настоящая охота, как бандитами, так и шпионами брата. Хоть часто сложно понять кто из них кто. Польша почти полностью перестала подчиняться. Глупцы. Скоро он дойдёт и до вас.

Молиться будет поздно. А со мной всё решиться завтра. Кем же интересно я стану.

Если монахом — то приму имя Иов, а если быть мне мертвым, то не всё ли равно как меня звали.

Я представляю то место, где, возможно, настигнет меня смерть. И думаю о деде, скончавшемся после ранения в своей кровати. Об отце, спешащем в Москву захваченную войсками его младшего сына в тщетной надежде его остановить, его поезд пошёл под откос — Имперская правда обвинила народовольцев.

Но всем и так понятно кто стоял за крушением на самом деле. Завтра, завтра всё решится.

P.S.

Эти бумаги переданы мной моему куратору в канцелярию десятого отдела РСС.

Они найдены мной 9 мая сего года в кармане одного из трёх трупов найденных близ монастыря. В каждом теле было по две огнестрельных раны — одна в живот, одна в голову. Более никаких документов необноруженно. Двое из найденных, были вооружены.

О бумагах никому кроме меня неизвестно. Похороненны все трое на монастырском кладбище.

Всегда верен Государю и Отечеству иеромонах Ипатий.

Глава 29

Территория Российской Империи.

Земля. Тресково-Царьград-Вена-Ейск-Москва.

1885–1920

Тресковы мы от рождения. И деревня наша Тресково называется, точнее называлась.

Скоро и я уйду — последний её обитатель. Но род мой не прервется. Пять сыновей, оставляю чай. И дочь Любоньку.

Но в ушах звучит уже песня смерти. Пора. Ещё пару строк.

Начну, пожалуй, с рождения. Родился я в деревне на Москве реке.

Рыбачили помаленьку. Ясно дело в город рыбу возили. Ясно дело в город рыбу возили. Отец мой Михал Степанович пил умеренно, мать, конечно, поколачивал, как же без этого, да и от работы не отлынивал.

Нам с братишками на калачи хватало. Но беда приключилась, шесть лет мне было.

Отец в Москву собрался рыбу сплавлять, я как самый старший ему помогал грузить лодку. Осень была, вот и простудился я.

Как говорят сейчас грипп, переходящий в воспаление лёгких — а тогда лихоманкой звали, оглох я.

Вот после этого и стали меня в деревне кликать Димка-немой. Говорить я стал плохо потому что. А ты попробуй, погуторь, если сам себя не слышишь.

А слышал я только ружейные выстрелы да громкую музыку и то чуть-чуть.

Про музыку я в двенадцать лет узнал, когда гренадёры близ деревни останавливались. Мы мальчишки бегали на них поглядеть — вот тогда я мелодию духовых и услышал. За царя, за родину, за веру — играли.

Рос я дальше — и всё у меня было как у людей. Ходил в церковь, ловил рыбу, за девками бегал, если была работа подённая у местного помещика Кузякина — не чурался и её.

Поп наш, добрая душа, грамоте меня обучил — чтобы библию читал — раз слушать не могу. Восемнадцать мне исполнилось, когда посватался к девке одной справной, не красавице — но кто другой за немого пойдёт.

Нажили мы с ней за семь лет троих детишек, а одного в младенчестве схоронили.

Жил бы я так не тужил до суда господнего — не получилось. С 81го по стране поползли слухи. Налоги повысились. Затем до 84го было два внеплановых рекрутских набора.

Меня как глухонемого обошли стороной за солдата не посчитали. Произошло это утром. На вздыбленной лошади в деревню примчался управляющий поместьем — уже недели три как помещик со всей семьёй уехал в Москву, а по слухам, и подалее. Ведь после третей волны добровольного перехода на сторону царевича нескольких губерний — названное третьей волной, барин отказался добровольно отправлять челобитную через временную границу — с просьбой поделить половину своей земли как царевичу будет угодно.

Он поверил бравурным маршам Петербурга и закономерно попал в чёрный список.

И вот последние месяцы трясся как березка, на ветру ожидая нового броска Сибирского Волка.

Пошли мы значит в имение, за управляющим не ожидая подлости. Рассказал он, что с севера идёт банда дезертиров из регулярной армии, которые не хотят воевать с царевичем — предпочитая, поживится подальше от линии фронта. Раздали нам ружья барина — он у нас большой охотник до юбок и до охоты. Зарядили мы их кто как.

Еды подали, первача от пуза. Так что когда через пару часов появились монголо-казаки под командой одного юнца с гвардейской выправкой — мы с дуру по ним залп и выдали.

Тринадцать их было — несчастливое число. Юнец пулю схлопотал, а все равно коня положил грамотно, и сразу отстреливаться начал — из револьвера, а одного из монголов сразу за подкреплением послал.

Выстрелили мы ещё пару раз — юнец затих, а один из всадников ужом до его коня дополз, подсумок его раскрыл и бросил в нас три гранаты, две недокинул, а одной двоих наших на куски порвало.

Мы стрелять перестали, протрезвели мигом — такие гранаты были только у войск царевича. Да и казаки эти от волнения видать русский забыли и по-своему между собой стали перекликаться.

А ведь слышали мы рассказы о коллективной ответственности — если рядом с деревней происходило нападение на войска царевича — даже пусть регулярными войсками — а никто из жителей не предупредил, а тем паче способствовал — бомбистами считалась вся деревня.

Побежали все. Дед Семен рядом со мной остановился и жестами мне всё растолковал, потом кинулся далее, а я за ним. Только не успели мы в деревню. Оказалось, монголы эти не одни были, рядом шёл отряд в пятьдесят автоматов, да ещё и с радиостанцией Попова. Конечно тяжеловатая — из первых моделей. Как я узнал, потом выдала в эфир пару десятков сигналов и сломалась. Но и этого оказалось достаточно — началась дикая охота, и первым делом перекрыли все пути.

Семён со своими уже от берега отплывать начал как появился паровой катерок и с кормы у него пулемёт застрочил. Фарш мясной от лодки остался. Я последним из наших прибежал — так что только на околице был, когда катер огонь на деревню перенес, а потом несколько раз ракетами шибанул, затем стали стрелять по убегающим. Короче когда я до своей избы добрался, всё дымом затянуло, и сеновал занялся. Переступил я во дворе через простреленную тушку нашей хавроньи, и поплохело мне. Наша хата на самом берегу — как тростинку её очереди прошли.

Все четверо они лежали в светёлке возле печки — видать, в закутке спрятаться решили. Схватил я полено и, не помня себя, кинулся на тот катерок, что сквозь дым мелькал и кинулся.

Только не судьба мне была на том берегу умереть. В угаре не рассчитал я, оступился, и о своё же полено и приложился головой. Короче когда автоматчики зачистили имение, а потом и деревню — они меня нашли. Угар боя у них прошёл — вот они меня для начальства и оставили согласно инструкции.

Когда доставили в Москву и поняли что я немой — долго плевались.

Но потом к их начальнику отвели, и я ему жестами на перо и бумагу показал, столковались мы — описал ему, всё как было.

Полковник тот в затылке почесал, да и говорит, накладка вышла — по большому говорит счёту вы и невиновны — виноваты барин и управляющий.

А с тобой пишет что делать — отпусти мы тебя, ты опять сдуру с поленом кидаться начнешь. Я ему закивал — да начну, мол, и жестами показываю что, мол, и до самого царя доберусь — горло перережу. Полковник совсем пригорюнился, а потом ответил. Посиди, говорит у меня пока, а если мы твоих сатрапов до границы возьмем, я их так уж и быть к тебе в камеру на одну ночь посажу.

Ну а то, что немой не беда. У нас в РСС в третьем отделе спецрота создаётся сапёрно-деверсионная — поумнеешь, определим тебя туда, там и вашего брата берут.

Посидел денька три подумал да и согласился. Очень хотелось хоть до кого-то мне добраться, чтобы счёты свести за семью мою. Через три недели одиночки пригласил меня полковник к себе и подаёт контракт, я не мог поверить — взглянул вопросительно.

Полковник кивнул — взяли, мол, твоих. Подписал я и повели меня в большую камеру человек на тридцать.

Там они и сидели — помещик с родичами и управляющий. Сын его там был. Баба его и дочки, даже меньшая, — те ясно все со следами недавней пользованности, с чёрными списками не церемонятся. Злость меня взяла, почуял себя как хорёк в курятнике — силушкой меня бог не обидел, стал я шеи им сворачивать и сам как пьяный стал, как дикий зверь на них кидался.

А после сел возле двери и завыл, как выл наш пёс Тишка — мне было четыре, года и я очень гордился, что могу ему так, похоже, подражать.

Перед отправкой меня в общей день продержали — там от меня все шарахались, слухи распространялись быстро.

Через неделю я был на чёрном море в учебке. Там я следующие два года и провел. Учили нас крепко — без дураков. Всем было ясно, что нынешний царь — не его дед и потому Константинополь мы скоро возьмём.

Но в роте меня не любили, там половина была в норме, половина немых — и один я, считай, глухонемой.

Прозвища я им всем придумывал — надую щёки и пальцем у виска покручу и всем ясно, что это наш сержант. Глаз прикрою, и пузо обозначу — капитан.

Ну и сотоварищей ясно дело прозвищами не обидел. Не шибко меня и любили — ну хоть в спину не стреляли и ладно. А мечта у меня большая осталась — до зубного скрежета мне временами хотелось до царя добраться. Часто снеся, он мне — со смехом ставя крест на настенной штабной карте — где надпись была — Тресково.

Поэтому лямку свою я тянул исправно, с охотой обучаясь, всё новым и новым приёмам смертоубийства.

Но вот наступило первое июня 1887 года. Погрузились мы на торговые корабли и к Стамбулу двинулись.

Скрытно нас в порт доставили в ящиках каких-то — за большую взятку какому-то паше. К ночи четвёртого прибыли последние ящики — мы доложили по радио о готовности.

Мы ударили по дворцу, казармам, по консульствам. С ящиками динамита на лодках по английским кораблям на рейде.

Славное было время, славные были бои, славные были смерти.

Затем была Болгария, потом Вена. Там я и познакомился с моей второй женой Аннушкой — в госпитале было дело.

За день до этого ко мне подходил наш капитан — горевал, что Вену так катюшами обработали, говорил, что по сравнению с Веной в Царьграде была тишь да гладь.

А там — читал я по его губам — такие картины были, что за пару из них, то можно было миллионером заделаться.

Аннушка — девка пригожая оказалась — из отряда Белоснежки. Без ступни левой осталась. Ну, мы и сошлись — меня тоже после госпиталя комисовали. В правую руку мне попали вражины — да так что автомат теперь всю жизнь не возьмешь.

Подали мы после свадьбы прошение о соединении наших участков положенных ветеранам — запрос дали выдать их поелику возможно из южных присоеденённых, пожертвованых или конфискованных угодий.

Выдавали нам по совокупности медалей и заслуг сто пятьдесят десятин близ Ейского лимана. Ясно дело одной из двадцати наших трофейных тысяч пришлось пожертвовать, ибо скупой платит дважды, по совету капитана в земельную канцелярию нужному человечку.

Хорошо мы с женой зажили, грех жаловаться. О царе я неделями не вспоминал, а как начинал о нём думать — вспоминал сразу тех семерых, с кем в Вене прощался. Нас от первоначального Восхода вместе со мной и капитаном всего восемь и осталось. Смертность большая у смертников потому что.

Помнится, когда мы новый век отмечали, по радио в военном концерте услышал песню походную нашей роты — жена на всю громкость включила звук, а я ухом приник и слушал, слышал далёкую музыку, а слова я в памяти держал — — Особая рота особый почёт для сапёров

…

— Восхода не видел, но понял, вот-вот и взойдёт

…

— Мне хочется верить, что чёрные наши бушлаты вам дарят возможность, беспошлинно, видеть восход.

Плакали молчамы под эту песню с женой обо всех тех, кто в нашей памяти живым остался.

А хозяйство наше занималось разведением гусей — знатные у нас гуси были.

В пятом инкубаторы промышленные в продажу поступили, мы так вовсе развернулись.

Яйца гусиные не только свои, но и у многих в округе скупали, а птенцов весной в специальных вагонах в северном направлении отправляли — один раз даже в Иркутск.

Больше половины ясное дело дохло, но оставшиеся такую прибыль давали, что наши счета банковские вспухали как на дрожжах.

А за империю мы конечное радовались, что территории новые под себя подминает — новые рынки для гусиного мяса, акции промгигантов наших больше дохода давать стали, а на подвиги уже не тянуло — отвоевались.

Вот прошло время и 1-го февраля 20-го года, я стоял над жинкиной могилкой.

Нога всё же её доканала. Гангрена. Ампутировали — полегчало вроде, но затем выше пошла.

Дети уже как две недели с похорон разъехались. Короче с горя всколыхнулись во мне старые обиды.

Я ведь по примеру нашего старого барина тоже стал оружие коллекционировать, не только разрешённое.

Гранатомёт самодельный одноразовый с кумулятивной гранатой у меня уже лет двадцать в подвале на стене висел.

И вот сегодня когда я пишу эти строки за окном первая мартовская ночь. Москва. Вчера я достал из схрона специально оборудованного в сломавшемся большом инкубаторе — я его сам сломал и повёз чинить в столицу — правила безопасности тут строгие в чемодане такое оружие не провезешь.

А Царя я упустил — не стал стрелять. В кортеже было шесть бронированных машин — значит шанс один к шести был. Совсем неплохо — многие пытались с куда худшими шансами до него дотянуться.

Не судьба. Я принял медленный яд. Но не смог я выстрелить — как только я ложил палец на курок — я слышал музыку Восхода.

Из архивов РСС.

Отдел контртерроризма.

Глава 30

Территория Российской Империи.

Земля. Петербург-Москва.

1886–1895

Зазвонил пронзительно телефон, он поднёс трубку к уху и, выслушав, сказал — есть.

Он позвонил вниз в гараж — отдал приказ охране. Пока он одевался, снизу раздалось тихое урчание — машины уже подъехали к крыльцу.

Я внимательно наблюдала за ним. В постели он хорош, если бы я встретила его при других обстоятельствах, я была бы счастливейшей из женщин.

Что нужно женщине для счастья? У меня есть все, дети — двое прелестных близняшек, положение, богатство, любящий и верный муж.

Моя верность тоже не вызывает у него сомнений. По причине отсутствия дураков, которые могут стать моими любовниками. Моего мужа боятся больше чем Императора.

Царь он как гроза — молнией может убить, а может пройти мимо.

Лаврентий — он как туман, тихий с доброй улыбкой. Но если вступить в Туман в тревоге — всюду будет, мерещится чертовщина. Люди о нём многое выдумывают, но часть из их баек, безусловно, правдива.

Наверное, я люблю мужа. Мне на шесть лет больше чем ему, я многое пережила, но по сравнению с ним я кажусь себе маленькой девочкой.

В один из нечастых скандалов я рассказала ему подробности того, как со мной обращались мужчины во время моих скитаний.

Он мягко улыбнулся, и я вдруг поняла, что мой рассказ для него детский лепет. Подумаешь, мол, на такое обижаться. Так что уже год как я тихая. Зачем попусту ругаться с одним из палачей моей семьи.

Я поняла, что в скандалах я раскрываюсь — что ведёт к ещё большему нашему сближению. А мне хочется думать, что я на многое способна и сама, ведь выбралась же я по трупам из того клоповника. С другой стороны бежать бесполезно, а любая его смерть — влечёт мою — так меня предупредил царь — сказал, мол, даже если косточкой от персика подавится, виноватой будешь ты.

У моего мужа два прозвища — первое Паук, второе Клещ, если он вцепится в человека тому конец. Как бы он не крутился, не путал следы, его всё равно поймают. Пусть не сразу, пусть ниточка, дернется через годы — искать человека не прекратят никогда — пока не найдут его или его труп.

В подпольном самиздатовском листке промелькнула статья об одном давнем случае — графе из черного списка, тот подставил свою жену, детей, обрядил кого-то в свою одежду и устроил пожар. Труп сильно обгорел — а мой муж не поверил этому — оставил осуждённого в оринтеровках, и попалась рыба.

Он кстати графа этого, как мне потом признался, у царя выпросил — за редкую беспринципность и беспощадность. Работает теперь в заграничной президентуре — чуть ли не вождём у зулусов заделался.

Да что тот граф — взять меня — в девичестве Галицыну. Как в песне поётся:

— Мой отец из страны убежать не успел.

А мы с матерью и братьями жили в нашем Лондонском доме. В тот день я задержалась у подруги — поэтому выжила, та барышня, как потом рассказывала горничная, убила всю семью и тех из прислуги, кто сопротивлялся или кричал.

Затем дом продали за долги — мать как всегда за деньгами следила отвратительно.

И вот мне пятнадцать я одна в почти чужом городе, без гроша в кармане, без опыта, без лучшей подруги, родители которой не разрешают дружить с бедняками.

Мои скитания закончились закономерно — борделем, теперь я понимаю, что на тот момент это был далеко не худший вариант — будь у меня в тот момент хоть немного денег — всё могло, закончится в канаве с перерезанным горлом, а так меня просто попользовали и продали.

Русских англичане в тот год активно не любили. Кто ты князь или чернь им было плевать. Муж в прошлом году устроил мне терапию — возил на развалины Тауэра.

Очень в стиле нашего царя устроить среди обломков платный туалет. И знаете, воспоминания даются мне теперь намного легче. Казалось, я облегчалась на всех английских мужланов, которые в течение двух лет ломали мою гордость — где же они теперь?

Прах, тлен, побеждённые. А я сижу на толчке в сердце их бывшей империи. Приятно. Я и мальчиков, моих близняшек, сюда приводила, обломки набрала — сделала им обереги — на счастье.

А как я тогда вырвалась — вспомнить страшно. Не дом — маленький замок, убежать невозможно — нас, девушек, было там двадцать.

Все красавицы и сиротки. Немаленький дворик с садом, высокие стены, охрана.

Я пользовалась повышенным спросом — рассказала дура о себе — русская, дворянка.

Я жила там, будто в страшном сне. Ночью обслуживала клиентов — днем, если тобой оставались, довольны, разрешалось гулять в саду.

Та неделя в Июне выдалась каторжной. Моряки. С вечера до утра. У меня всё болело. Тянуло блевать.

Спасибо кормилице Марфе — она была травницей, многое рассказывала и показывала мне. В тот день я гуляла в саду и думала о петле, и тут наткнувшись на участок, заросший чистотелом, вспомнила её уроки.

Та рассказывала о своей матери и отце-пьянице. Мать её тоже была знахаркой и вот в один день, не снеся побоев, надавила четверть стакана чистотела и залила его чуть мутным первачём. Муж умер через два часа.

Отказал желудок — по пьяни это убойная смесь. И я решила, что терять мне нечего.

Бог хранил меня, когда я срывала стебли и выдавливала зеленоватый сок в литровую бутылку из-под рома. Эти три ночи я была самой искусной куртизанкой на свете. Мной были довольны и отпускали в сад.

На четвёртый день хозяева открыли новую десятивёдерную бочку пива, продегустировали. Туда я и вылила полную бутыль. Ближе к ночи бочка начала пустеть, не побрезговали пивом и охранники.

Мадам и её кавалера-моряка я убила острым осколком зеркала с одной стороны замотанным платком — они тоже пили пиво и хоть ещё были живы, когда я перерезала им горло — слабость у них была жуткая.

В столе у мадам нашёлся маленький пистолей, а у капитана я забрала хороший нож. К утру я покидала разгорающийся дом полный мертвецов, а в небольшом саквояже приятной тяжестью оттягивали руку трофеи кольца, кулоны, фунты и гинеи — я не повторяла ошибок матери, предпочитая делать свои.

Следующий год я провела во Франции — отмокала после грязи. А затем чёрт меня дёрнул поехать в Россию.

Нет, собой я не взяла много наличности, а мои французские документы были в полном порядке.

Просто не знав теперешних порядков, я зашла в кафе напротив нашего петербургского дома и неосторожно поинтересовалась у официанта, чей он. Тем же вечером в мой гостиничный номер вошли без стука — среди агентов была женщина, которая меня опознала — в 81-ом она полгода была у нас младшей горничной.

Сейчас же она была уверенна в себе и неплохо одета — оказалось, теперь работает на радиотелеграфической станции. Сдав меня властям, она спокойно поинтересовалась у одного из шпиков, может ли быть свободна. Перед ней извинились за задержку, дали десятирублёвую монету и отпустили.

Следущюю неделю я сидела в одиночке и ждала казни. Чёрные списки — это не шутка. Это серьезно. Ребенок ты или старик — Императора это волнует мало.

Но смерть-избавительница всё обходила меня стороной. На допросах — без боли, чисто формальных, я, тем не менее, ни чего не скрывала о моём прошлом — даже указала, в каком банке лежат драгоценности Мадам. Оказалось, эти откровения меня и спасли.

Лаврентий, как и Михаил, был взрослым не по годам. И как раз в это время стал интересоваться женским телом не только в болевом аспекте.

По его просьбе царь меня Лаврентию подарил. Дали мне новую биографию. Мол, срок мой три года — за мелкое воровство. Денег моих не тронули и я начала отрабатывать авансы. Расставаться он со мной не захотел.

Когда ему исполнилось пятнадцать — повёл к алтарю. Мое слово интересовало его только в том случае, если я говорила да. Я была беременна, и он это слово от меня услышал.

Причуда судьбы. На светских обедах я люблю приглашать моих старых подруг, из выживших, и их отцов и мужей — коллаборационистов — кто отдал половину. Я на этих встречах очень похоже изображаю из себя бывшую уличную торговку, которая выбралась в Герцогини. Заставляю их плясать под мою дудку, иногда в переносном, иногда в прямом смысле. Муж неплохо научил меня на ней играть.

Отказаться от моих званных обедов непросто. Нужно быть очень полезным государю и отечеству, чтобы муж велел мне придержать коней.

Все знают, кто я такая и хорошо играют свои роли. В начале таких обедов некоторые пытались нарушить правила — теперь нарушителей нет.

Я стервозная женщина. Никого в жизни не боюсь кроме Царя и мужа. На него я перенесла весь свой страх и ненависть, ему же дарю свою любовь. Он живёт пока я так хочу. В конце концов, я дам ему яд — я знаю, так будет.

PS Имперская правда. 20.4.1918 г "сегодня на сорок четвёртом году жизни оборвалась жизнь Лаврентия Павловича Оруженосцева.

Он так и не оправился после перенесённого месяц назад покушения. По нашим сведениям этим утром у него отказали внутренние органы — почки и правое лёгкое.

Он принял яд, не дожидаясь неминуемой кончины.

…

На похороны прибудут пятеро детей и семнадцать внуков покойного".

Глава 31

Территория Российской Империи.

Земля. Царьград-Магадан.

1887–1922

Пиши, сестричка, пиши. Да успокойся, раскажу я тебе, где у меня болит. Ты другое записывай, раз смерть моя приходит о себе — расскажу.

А ты пиши, раз всё записывать велели. Может, чему-то из моего рассказа и научишься, хотя вряд ли — молода ты ещё, да и русская к тому же.

А я знаешь, из каких буду? Нет не армянин я, а турок. Может даже отец с матерью и армяне — да кто ж его знает. Как в детстве забрали меня у родни, в солдаты по вашему, султану служить — так я и служил, воевал против северных варваров.

Как это, каких? Вот как исполнилось мне семнадцать лет — я первую пулю от них и поймал — в 78 году. Поняла, что это за варвары? Русские это. Обиделась? Ты не обижайся. Мне ведь, по словам твоих командиров — не больше трёх суток осталось.

А, так ты обиделась, что я тебя русской назвал? Мать — якутка, отец — казах? Все равно русская — раз на плечах погоны лейтенанта РСС.

За царя — значит русская. У нас сейчас тоже многие турки — русскими стали. Исламбек Муратович Бантарбашев — вот так на русский манер ваши сволочи меня в тюремный паспорт и записали.

Да сиделец я, тебе, что не сказали? Ну и что, что только записываешь? Могли ведь, и проинструктировать сволочи?

А русских не люблю, хоть и сидел у вас столько — что в пору самому русским стать. И ещё столько бы сидел, если бы не эта ваша шайтан-бомба. Зачем вам такое оружие. Вы и так на колени весь мир поставили, и раком его имеете. Для надежности? Нет, не понимаю я вашего императора.

И тогда в 87 не понимал. Я уже в тогда десятком командовал. В ту ночь мы были на усилении в одной из батарей. Да, каюсь, службу несли спустя рукава. На англичан надеялись — идиоты. Шутка ли — двадцать железных чудовищ на рейде, да батареи наши тоже были не лыком шиты. Надеялись мы, дураки, крепко.

Царь русский вроде как на трон сел — с Бриттами не воюет. Вроде мир. Господство русских на тихом океане англичане признали — утёрлись и пока не рыпаются — готовятся.

Короче когда в городе взрывы пошли, мы сначала подумали, что нас английский флот обстреливать стал. Затем, когда в сполохах огня их корабли стали взрываться — до нас дошло — русские. А как в городе пулемёты застрочили — так мы окончательно уверились — ведь только у русских почти у каждого солдата по пулемёту.

Но куда стрелять нашей батарее мы решительно не понимали. Маленькие лодочки — видимо наполненные взрывчаткой — добрались только до первых пяти кораблей — до остальных не успели. Остальные были начеку. А затем начали тонуть остальные. Паника нарастала, а стрельба в городе стала чаще.

А русских судов всё не было. Когда наступил полдень до нас дошли слухи, кто виноват — у русских оказалось две подводные лодки — сейчас они топят все суда, которые пытаются прорваться в средиземное море. Все телеграфные кабеля перерезаны. Султан, видимо, убит.

Русские действуют малыми группами — у каждого из солдат ручной пулемёт, убивают всех, кто оказывает хоть видимость сопротивления, и поджигают дома. В городе хаос, верных присяге боеспособных войск немного — да и те не знают, кому подчинятся. Претиндентов на трон трое — и те уже начали грызню между собой. Русские в первую очередь выкашивают все иностранные силы.

Из батарей на окраине бегут люди — спасать родичей в этом огненном аду, в который постепенно превращается город — да что говорить сам чуть к своим не ринулся.

Но в целом дневные события явились как бы перерывом — русские предпочитали темноту.

Около трёх десятков судов прошло ночью мимо нас. Как только какая либо батарея начинала по ним огонь, в её сторону летели сотни русских огненных стрел, о которых мы столько слышали, но видели впервые — это было жутко. Они разнесли пять батарей, и шли дальше — больше по ним не стреляли. Уже в лагерях я познакомился с одним из матросов стреляющих в нас той ночью, что ракет у них оставалось только на две батареи — ещё немного, и мы осложнили положение противника до крайности.

Большая часть судов была из дерева — половина из них минные заградители. Они завалили вход в средиземку — на всякий случай. Следующей ночью пришли новые корабли. Больше организованного сопротивления на море никто не оказывал. Кроме отдельных смельчаков — включая нашу батарею — перед тем как она открыла огонь, я предложил командиру отвлечь внимание русских — атакой на брандере — как они сделали в первую ночь.

И вот я и пять человек добровольцев гребём на большой рыбацкой лодке груженой взрывчаткой. К сожалению, в последний момент один из них струсил и с криком прыгнул за борт. Это не только замедлило наш ход, но и привлекло внимание. Мы не доплыли буквально полста метров, когда застрочили пулемёты, и меня настигла пуля. Дальше темнота.

Очнулся я в русском госпитале. Вокруг отвратительно воняло гарью, да и фельдшер, в отличие от тебя сестричка, красотой не блистал. Потом допросы, тюрьма. Долгий, как жизнь, срок. Точнее и срока то не дали — написали в паспорте — бессрочный заключённый.

Задело их, что корабль чуть было, не утопил. Говорят, меня хотели даже в РСС взять — но отдел контразветки прокачал меня по своим каналам и вынес вердикт — ненадежен, предаст при первой возможности. Вот так я и стал добывать руду для империи.

Урал, Магадан, Якутия — я побывал везде. Дважды бежал. Первый раз поймали через неделю. Другой раз пробыл в бегах полгода, затем опять сцапали.

Как ни странно поймав, отдубасили несильно. Я оказался хорошим горняком — чествовал породу. Особенно ценили мой нюх на гиблые штреки — что-то меня как будто дёргало, и я не лез в такие ни в какую. Сначала били — потом заметили — стали ежели, что подозрительно вперёд меня посылать.

Если бы ни статья в паспорте — сделали бы давно меня подданным империи. Да и без гражданства неплохо жилось — годиков через пять после второго побега остепенился я.

Жил не тужил с одной из вольнонаемных. Даже детей завели — на неё записанных. Проблемы с этим были — но категорического приказа сверху небело — начальство закрывало глаза и прикрывало нужного ему сидельца. Оба раза её задним числом расписали с погибшими недавно в забое. И всё вроде прилично и семье прибыток — на детей, погибших вольнонаёмных деньги выделялись — конечно, половину приходилось в откат начальнику отдавать — но мы не жаловались.

Да как говориться грамм золота то там застрянет в одежде то тут, короче на жизнь хватало. Ко мне отношение тоже было как к вольняшке, а не зэку.

А сколько интересных людей сидело. Скольких рас и народов, даже негры были. Были и политические — таких уничтожали с особым садизмом — чтоб другим неповадно было.

Постепенно уменьшали паёк — давая работать до упаду. Особо значимых фотографировали во всех стадиях — от борова до тростинки.

Сидел у нас один из чинуш — ещё в Иркутске начинал с самим. Потом был в замах у одного из волостных начальников. Да там и засыпался. Знаешь, небось, политику империи — просто так завоёвывать и включать в себя, что ни попадя — её не интересует. А вот анклавы-острова для контроля на сопредельных территориях — милое дело. Мадагаскар, например, вообще без лишних слов протекторатом сделали. Или там, в земле что-либо есть, что царя интересует. А с остальными — разделяй и властвуй. Сталкивание лбами.

Вот организация возрожденцев из одного новоявленного государства на месте трёх северных штатов и купили нашего чинушу. Хорошо купили — аж с рук у них ел.

И доелся, продав чертежи одного самолётика, что на волостном заводе делали — кроты американские в тот же день по радио всё передали и чинушу сцапали — вернее не его, а все, но после проверки остался лишь он. Вот его к нам в солнечный Магадан на перевоспитание.

Его на этапе даже не трогали — знали что смертник. Вообще так сложилось, что наш 81/10 в народе кличут "демократический лагерь" многих наша мерзлота перевоспитала.

А то, что я через три дня сдохну — сам виноват. Ну, подрался бы я с тем мурлом из разжалованных офицеров за месяц до этого или вообще лучше по тихому его подстерёг — ничего бы мне не было.

А тут одно к одному. Начальник сменился — не поделился вовремя. Новый ещё в ситуации не сёк — старый ему из вредности ничего сверх положенного не сказал, кто тут для дела нужен, а кто нет. А тут ещё приказ этот особо секретный — мне про него жена на свидании рассказала, оно ей, кстати, в 10 грамм золота обошлось.

Короче этапом меня в Якутию — да не на золото, как я по началу думал, а на особый рудник. Туда уголовников в основе брали и мокрушников — да и секретность на уровне. Это уже на руднике я узнал, что здесь дольше полугода никто не выживал. Но про дикий некомплект у них слухи ходили далеко за пределами.

Больше я свою Натку, не видел. А через три месяца кашель сильный меня одолевать стал. Седым стал, скрючился. Короче вертухай наш, а они здесь через каждый месяц сменялись, на меня стукнул, и меня забрали. Думал тогда, просто к стенке поставят, старого турка. Ан нет.

Привезли нас на этот кусок студеной земли в северном океане. Месяц мы километрах в трёх от большого здания-куба хибары возводили. Технику разную — пушки там, пулеметы, от нас до здания, по окопам рассовывали.

Все гадали — тоже это за здание, а я знал там дом шайтана — там опасность для меня. Но чуял я и новое — как не крути, а опасности этой мне не избежать. А вокруг меня мечтали о тепле, что же — они его дождались.

К тем столбикам, что мы до этого бетонировали, нас конвой и приковывал — недлинными цепями триста человек нас было — и кого ближе — кого дальше метров на сто друг от друга столбы стояли — не только людей приковывали — животных тоже. Домашних в основном, но и дикие попадались, даже один тигр.

Ясно мне стало, что русские своему богу великую жертву готовят. Кто на нас нападёт, я не знал, но страх говорил мне — под землёй безопасней.

Не жалел я пальцев, рвал как зверь мерзлоту — закапывался. И вот вверху рвануло — я даже глаз не поднял — весь в неглубокую яму вжался. Полярный день стал стократ светлее. Молится я стал по-турецки, вспоминал Аллаха, по-русски богородицу. Затем матерится начал. Затем меня в землю вдавило, я сознание и потерял.

Очнулся — рядом голоса услышав. Человек двадцать шли громко переговаривались, спорили. Вот тогда меня трепыхающегося твой начальник и заметил. Вот мы сейчас с тобой через стекло болтаем — а с ним напрямую.

Так вот увидел он меня и говорит — живой, наконец, то. Опросить немедля. Руками говорит, берите его, но только те, кто в перчатках.

Одежду его сжечь. Нашу потом тоже. А то я вас знаю идиотов. Кто не выполнит приказ — послужит следующий раз испытателем. Я вам покажу царские инструкции нарушать.

Вот так я на этой койке и оказался. Как хоть называется та штука, которая взорвалась?

Какая тайна — я ведь уже труп? Сдохну не сегодня завтра. Говоришь атомная бомба?

Начальство недовольно, что пока только стационарная — с самолёта такую не скинешь.

А ты откудова всё это знаешь? А тут отец твой зам главного? Тогда понятно, почему ты болтать не боишся. А родичам моим, смелая ты наша, весточку не передашь?

Ведь им то сообщили, что я как два месяца представился. Ну ладно, счастья тебе дочка — только держись подальше от этих бомб.

А если таких как я найдёте — сделайте милость — добейте сразу, без распросов. Даже врагам такой боли желать не должно.

Глава 32

Территория Российской Империи.

Земля. Москва.

1887

В то зимнее утро привокзальная площадь была бела от снега. Он шёл, непереставая, всю ночь. Я подъехал на извозчике к центральному входу.

Расплатился, затем подозвал грузчиков для моих чемоданов. Всё было спокойно. Трое специалистов были надёжно укрыты. Поезд с императором должен подойти ночью. Мне же его ждать не с руки, как здесь говорят. Пора уносить ноги.

Снайперы смертники и сами это понимают. Но люди военные, надёжные. Об их семьях позаботятся.

Да, Русь матушка. Ещё с самого начала работы в России, при прежних царях, я был не в восторге. Но шеф успокаивал, подбадривал — все, мол, будет в порядке. С твоими способностями нигде не пропадёшь…

С напускной строгостью он повторял то, что и всем, уезжающим за пределы доминиона агентам: "Внедряться, внедряться и внедряться. Никаких отклонений от плана, никаких нарушений и проступков. Ты иностранный специалист по паровым двигателям. Твоя визитная карточка — показное радушие. Проникай в души людей, завоевывай сердца, обзаводись неограниченным кругом знакомых. Все это ты умеешь — особенно знакомится с женщинами. Женщины — твой козырь. но ошибок твоего предшественника лучше не повторяй."

Когда осенью 1880 года я прибыл в Москву, город был полон очарования. В кармане был американский паспорт на имя Майкла Гольдшмита. Я был назначен во вновь открытый филиал американской компании по продаже паровиков для мукомольно-хлебопекарного производства.

Но вот мысли опять вернулись к настоящему, и я, стоя на перроне, оглядываюсь по сторонам. Все, вроде, спокойно. Вот и мой поезд до Варшавы подошёл. Я расположился в отдельном купе и задремал.

Всё тогда складывалось хорошо. Специальность прикрытия я знал отлично. Во всех местах, куда мы поставляли технику мной оставались довольны. Вот я обжился. Вот с одной из моих пассий в Петербург я передал первую шифровку, вложенную в книжный переплёт. События в России развивались стремительно. Пару лет после достаточно удачной для России южной войны руководство делало попытки сменить царя.

Хотя вначале основной моей задачей было заводить как можно больше знакомств, особенно среди купечества, основой моей сети осведомителей оставалась дамы. Через посредничество одной из них я стал контактировать с местной ячейкой народной воли. Но мои услуги не потребовались. Контора сама сработала в Петербурге достаточно чисто, во всяком случае, с нами связать было нельзя.

Как мы были тогда неправы. Направляя лавину событий, мы были искренне уверенны, что являемся творцами вероятностей. Нет ничего хуже полной самоуверенности. Смерть царя была нашей ошибкой.

Ошибка, сквозь сон подумал я, но нет — это негромкий стук в дверь купе прервал мой сон. Открыв дверь, я оказался перед миниатюрной миловидной барышней. Она казалась представительницей новой волны — вполне уверенных юных дам, после уравнения в правах и ответственностях с мужчинами, могли сами себя обеспечивать.

Она, улыбаясь, извинилась и пригласила меня в соседнее купе — разделить кампанию. Оттуда доносились смех и звуки гитары. Какого чёрта, подумал я, можно и расслабиться.

Купе дамы, было, поболи моего. Здесь находилось двое кавалеров, а дам, было на одну больше. Я вздохнул про себя.

Последние годы я устал отбиваться от матримониальных планов московских мамаш. Ведь по легенде в Америке у меня был богатый дядюшка. Да и в Москве в тратах я себе не отказывал. Так что сбыть мне своих дочурок старались многие.

И те две дуэли за шесть лет скорей говорят о моём таланте дипломата — а то бы были горы трупов.

Меня пригласили сесть возле прелестной дамы, представившейся Ольгой. Непринужденная беседа продолжалась уже около получаса, прерываясь на напитки. Я расслабился. И поплатился. Ольга придвинулась чуть ближе. Следующее её движения я почти не заметил.

Пальцами одной руки она передавила мне трахею, другой она сильно сжала мошонку. От дикой боли я на пару секунд потерял ориентацию. На мои руки навалились мужчины. Ольга накинула свой прелестный шарфик мне на шею, и затягивала его, всякий раз как я трепыхался.

Две оставшиеся девушки, погасив приветливые улыбки, сноровисто меня связали.

Стали прямо на месте допрашивать. Из их вопросов я понял, что план известен весь. От меня и не ждали ответов — следили только за моей реакцией.

Ольга оказалась главной. Удовлетворенно улыбаясь, она назвала моё настоящее имя, — которое, надо признать, я сам начал слегка забывать.

До самой тюрьмы я думал, где прокололся. В камере я был три дня. Каждый день мне в камеру приводили истерзанное нечто. Каждый день новое. Это были мои люди. Снайперы. У всех были выколоты глаза, затем следовали вариации. На четвёртый день всех нас собрали вместе и меня заставили зачитать выдержки из свежих английских газет.

Я недоумевал, но недолго. В первый раз я видел, что можно плакать без глаз. Тогда я и понял, что следящие заметки тоже будут о несчастных случаях. Опять пожар. Следующая оказалась оригинальнее — на окраине Лондона найдены труппы женщины и двух её маленьких детей со следами собачьих зубов, было решено, что на них напала бродячая стая.

В дверь, улыбаясь, вошла Ольга. Она сказала, что эти трое больше не нужны. Их увели. Они шли покорно как марионетки. Последний попробовал дёрнуться — ему свернули шею прямо здесь же.

Дальше мне поступило, как я и ожидал, предложение о сотрудничестве. Мне выделят удобную камеру и сколько угодно бумаги и чернил. Даётся десять дней. Если написанное их не удовлетворит или они найдут там ложь то — и они показали фотографию дома моей матери, а так же семейный портрет старшей сестры.

Вот уже пять дней я пишу как проклятый — я верю, что они могут это сделать.

Нет, убивать его деда было чудовищной ошибкой. Ну, кому мог мешать этот добродушный царь-освободитель. Ну, пожили бы с ним в мире. Ну, догнали бы нас русские лет через пятьдесят, может чуть раньше. Нет же — вот и послал нам бог наказание.

Тогда — осенью 81-го как раз много было агентурной работы. Да и как у инженера — увеличились закупки хлеба армией. В Лондоне радовались — дело пахло гражданской войной. Просчитывались десятки вариантов. Даже оттягивали всеми силами посылку карателей в Иркутск. Дооттягивались.

Потеряли Китай, Макао, теперь трясемся за Индию. В то, что за меня никто из конторы не замолвит ни словечка — в этом я не сомневался.

А сегодня мне предоставили встречу с предателем. Он сидел в форме лейтенанта РСС и улыбался. Кустов. Не может быть. Черносписочник. Нет, я не ошибся — он. Я выдавил из себя — когда? Он, как ни странно понял мой вопрос, ответил — ещё с тех пор — пять лет назад, после моей вербовки я вышел на связь с людьми Михаила. Кустов объяснил мне, что всегда бредил книгами о тайных агентах на службе государя, но по воле отца был вынужден стать офицером-артеллеристом. Так что тот проступок, на котором я его подловил, давал ему шанс — а я с тех пор был под колпаком. Так что благодаря мне он занялся любимым делом.

Сберёг семью — у них теперь новые имена и владения. Для него главное служить отечеству. На мою реплику — отечеству палачей — он с улыбкой пожал плечами и сказал — Родину не выбирают.

Он рассказал, как участвовал в сражении с войсками царевича в 84-ом и уверен, что его батарея убила многих его соратников и ничего. Главное — ощущать внутреннее родство с теми, кто живёт рядом с тобой, а на плече чествовать твёрдую руку государя.

А кто этот царь — палач или святой решать не нам, а истории. Которую напишут победившие.

Я поинтересовался, что со мной будет, если написанное мной понравиться?

Подумав, Олег сказал, что убивать не будут — точно. Тебя, скорее всего, переведут в Иркутск. Конечно, окончательно решит царь — его воля — его закон. Демократией здесь, как и в твоём родном ведомстве, не пахнет. Если что и могилы от тебя не останется.

А со снайперами как меня засекли? Я же тогда хорошо себя подчистил. И встречался я с ними вживую в тот раз, а потом только записками. За тобой в тот раз всё же уследили. А как только обнаружили оружие — всё стало ясно — по царёву душу пришли.

Кстати, поздравляю с твоим планом — по оценке наших экспертов вероятность успеха акции была больше половины.

Так что очень может быть, в Иркутске будешь работать по этой теме — подготавливать планы ликвидаций, а потом может, и суда переведут вместе с отделом. Конечно только в теории и под замком — сам понимаешь, доверять мы тебе пока не можем. А пока садись и пиши — у тебя есть ещё пять дней. Время идет. Решение ещё не принято.

Жизнь, Джек, прекрасна. Помни об этом, помни.

Глава 33

Территория Пятизвездочной Федерации Земля. Нью-Йорк.

1923

Как долго мы будем бояться русских? — звучал громкий голос оратора.

Я призадумался. Мне то боятся их вроде и ненадо. Мои-то все живут в южной конфедерации.

Это меня идиота чёрт понёс в Нью-Йорк, а местные возрожденцы возьми да затей очередной мятеж.

Хорошо, что у меня не южный говор — могли как пособника и сразу шлепнуть, а так вроде выбор дали — добровольцем идти в освободительную армию. Провалиться мне от такой доброй воли!

Месяц назад Нью-Йорк и окрестные штаты — то биш Пятизвездочная Федерация — хапнули ещё два штата. Тут бы им и остановиться, покаяться.

Вернуть хотя бы один штат из глотки — как русский посол покорнейше их просил. Так нет же, дураки, посмеялись, да ещё посла шлёпнули.

Что ещё хуже — разграбили торгпредства Российских концернов. Крепко на армию понадеялись — и вроде было на что.

Сделать в таком секрете столько самолётов — это надо уметь. Автоматы у многих окружающих меня — тоже местной клёпки.

В сравнение с русскими, конечно, не идут — но сам факт показателен. Значит, за возрожденцами стоят большие бабки. Думай, Джек, думай как отсюда выбраться. Русские, рассказывают,15 лет назад, когда что-то подобное было в нескольких западных штатах — когда брали пленными, таких как я насильно завербованных — то отпускали.

А если докажешь что в этой армии вредительством занимался — то и имперское гражданство могут подкинуть. А это путь наверх.

Вот прошёл день, второй. Муштра. Неделя. Наконец посадила нас в вагоны, и повезли на запад — на фронт. Победоносно-объединительное наступление развивать. Ну не дурость ли!

Ну не полезут в ближайшие месяц-два русские авианосцы к берегу. Так они все десять позже пригонят и ударят.

Или ещё раньше из Ирландии танковый корпус перебросят, а их танки — это я вам скажу звери.

А пятизвёздочную опять на штаты разделят, а то и меньше. А потом заставят одних стрелять в других — и опять пойдёт гражданская. Мы на юге это сразу просекли — и не рыпаемся.

Проглотили молча даже равенство с неграми — хоть и были уверены, что это Москва в качестве издёвки потребовала — в трёх других северных штатах они для негров наоборот рабство вернули.

Издеваются, суки. Но хлопок наш Империя за полновесные рубли на корню скупает.

Я дома в тот хлопковый бизнес даже лезть не пытался. Очень уж крутые ребята там заправляют. Отдадут семью неграм-подручным, а остатки тебя же съесть заставят. Хоть и они теперь в стороне не останутся — их склады тоже разграбили.

Ну, вот и фронт. Дураки.

Я же говорил. Соседи на скамейках грузовика молчат. Наверное, не выдадут. Они тоже подневольные, хоть и местные. Хотя в глубине души и они не наедятся русских одолеть. Зато как живут, как живут!

Последние двадцать лет авиация у русских, по крайней мере, из того, что продают, почти не изменилась.

Телевидение, медецина, образование. У нас на таком уровне только руководители штатов живут.

А почему дураки?

Да потому что с противоположной стороны тоже автоматы стучат. Много. Наверное, Россвооружение со своих Калифорнийских складов оперативно продало. А может, с Аляски подкинули. Не из Канадских графств точно. Там они много оружия не держат — там они больше агентурой стравливают, так дешевле.

Да ещё в Квебеке аэродром подскока есть. В остальном барахтайтесь сами как можете.

Вот сейчас и барахтаемся. В грязи. Противник стреляет, остервенело, патронов не жалеет. Им, наверное, под такое дело даже военный кредит выдали — беспроцентный. Лет на двадцать.

А что вы хотите — в пятиконечники добровольно никто не стремится. Мы, южане, их социал-мессионеров крокодилам по ночам скармливаем — на это даже фараоны внимания не обращают. А что. Работа есть — для тех кто не ленится.

Половина предприятий — дочерние русских промышленных концернов. Половина других — местные, но тоже не без участия имперцев. Кредиты для промышленности все рублёвые.

Страшно мне. Страшно умирать нехочется. Хотя свой АМ местной клёпки я бросать не собираюсь. Не дурак вроде.

Там сначала пристрелят, а потом будут думать доброволец ты или насильно согнанный.

Ага. Пятиконечники авиацию подогнали — красиво пикируют. И горят тоже красиво. Ясно же не дураки — купили и зенитные пулеметы. И инструкторов хороших арендовали — из Корпуса Наемников. По всему, видать, они за зенитками — метко стреляют.

Всё отходим. Эх, сразу не сообразил — надо было мёртвым прикинуться, а ночью на ту сторону. Хотя нет, о чём я.

Те если не шлёпнут — тоже в армию заберут, вроде как до подтверждения своей личности, — и на передний край.

По радио для такого дела им послать запрос во Флориду конечно трудно будет. Сволочи.

Нет, пусть всё идет, как идет. Ночью срочный приказ — подняли нас — и взлётную полосу погнали в темноте строить.

Утром нас сменили, заснули мы — как убитые. Казалось, всего минута прошла — а нас летуны пинками будить начали.

Добровольцев искали, на этот раз настоящих, которые захотят, а главное смогут, с парашютом прыгать.

Здесь тебе не Империя — со стотысячным корпусом ВДВ. Здесь нас — умельцев ещё поискать надо. Прыгал я однажды их гидроплана с парашютом — на спор.

Ну ладно думаю, какое-никакое, а разнообразие. Шансов, опять же, больше будет — как сбежать, так и погибнуть.

Следующей ночью посадили нас, вызвавшихся, по самолетам и сбросили недалеко от Ж/Д узла противника. Взрывчатки нам дали — теперь мы вроде как деверсант, но не опытные.

Ясно — надежды на нас не особо много, но, как говориться, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Ночь, небо. Купол раскрылся. Слава богу. У десятерых из сотни вышли неполадки — так что теперь нас девяносто.

Собрались близ груза. Гражданин-командир распределил, кто будет нести взрывчатку. Пошли.

И тут, наконецто, на небольшой переправе мне случай представился. Светало, я пятым с конца шёл. Впереди узкий мосток через быструю речушку — по нему как раз предпоследний десяток проходил — у одного из них в рюкзаке взрывчатка.

С оружием я был знаком — каждый малец у нас, если хочет выжить, сначала учит родной язык потом русский потом Автомат Мосина, можно не в этой последовательности.

Короче полоснул я очередью в четырёх задних, затем в тех, что перед мостом были, а затем по рюкзаку палить начал. Выхватил у одного из убитых оружие и опять рожок опустошил. Мне уже начали отвечать, когда я попал.

Хорошо, что я из-за трупа палил. Когда я очнулся, вокруг был противник. Хорошо у них инструктором был китаец русский. Он быстро ситуацию просек. И не дал меня престрелить, как всех остальных в отряде.

Описал мои действия на листе своего планшета, тиснул печатку. Это считай помилование, жаль, что не гражданство, но видать не наработал. Но эта узкоглазая морда как будто мои мысли прочла — говорит, поможешь мне, будет тебе гражданство и десять тысяч золотых рублей в придачу.

Сумма меня сразу насторожила. Нет, говорю — лучше пристрели меня прямо сейчас — такие деньги только смертникам платят.

Тот смеётся — не нужна мне, говорит, твоя смерть. Ты же говорит — южанин, значит в самолётах лета — вот, мол, даже с парашутом умеешь прыгать. Значит в отличие от местных привычный.

Мне срочно такой человек нужен — приказ поступил недавно — искать замену времени нет. Я по радио связался — пробили тебя по картотеке — ты два года кинооператором работал.

Надо будет один бой на киноплёнку записать — сам Михаил пожелал. Пилот есть, а камеры две. Сложного говорит в наших камерах ничего нет — я тебе в миг всё объясню. И что за бой — спрашиваю? Да давить, говорит, пятиконечников будут — три авианосца подогнали.

Подумал я, секунд десять, и согласился. При всей опасности затеи — шанс выжить вроде был. Как раз на 10000 рублей шанс. К вечеру подошли к их базе, сели в самолет. Взлетели.

Наш самолёт был копией новых машин пятиконечников. Пролетели мы в темноте над их территорией, к океану. Сели на борт "Костромы" — одного из русских гигантов. Взяли на борт ещё одного военного мужика с камерой. Мне объяснили, что снимать будут ещё два самолета, но русских, поэтому мы будем необходимы близко к эпицентру — и показали на один из кораблей сопровождения.

Я начал нервничать и спросил что за эпицентр? После заминки мне ответили — эпицентр событий — на этом судне новые виды вооружений.

Про себя я смекнул — ракетоносец, из новых, наверное, дальнобойный. Ну что же, полетели. Повезло.

Нас не сбили. Тем более мы прилетели со стороны земли. Снимаем, всё как всегда — русские потихоньку побеждают.

Потом я увидел непонятное. Один из пятиконечных бомбардировщиков положил бомбу — и вроде получилось так удачно, что давешний ракетоносец стал тонуть.

Все остальные корабли, как будто испугавшись, развернулись и на полном ходу стали удалятся. Какой тут в эфире гвалт поднялся. Крики, песни.

То, что русские потеряв всего тридцать машин, уничтожили половину пятиконечной авиации — сразу забылось.

По приказу военного летевшего с нами мы немного сместились в сторону. С земли нас окликнули по рации — спросили кто мы. Как было оговорено заранее, я отозвался, что по приказу вышестоящих граждан снимаем великую победу. Отстали.

И тут наш настырный новичок раздал всем тёмные очки, приказал надеть. Камеры развернуть в направлении затонувшего корабля. По его счёту раз, два, три, произошло нечто. Будто кто-то снизу ударил по водной глади снизу. От нас до затонувшего корабля было километра три. Вода вспенилась, чудовищно яркий свет затопил всё вокруг. Затем поступил приказ снять очки.

Дальнейшее я снимал, холодея от страха. На берег надвигалось рукотворное цунами. Оно катило по земле, крейсера волокло, как пушинки, стоящих на аэродромах недавних победителей. О людях города Нью-Йорк говорить не приходилось. Больше не было ни людей, ни города с таким названием.

Наконец мы закончили съемку. Я молча ждал продолжения — был уверен, что после увиденного меня пустят в расход.

Пронесло. Мне объяснили что я часть плана. Поступил приказ — на одном из кораблей растиражируют плёнку и доставят меня с грузом на родимый юг.

Чтобы я значит плёнки эти продовал. Половину прибылей само собой на счета контрразведки РСС. А тем, кто не поверит, что я действительно это снимал — дополнительная плёнка — снятая воякой из-за моего плеча — где виден и я и волна.

Гражданство мне ясно не дали, но зачем агенту на таком золотом крючке — это гражданство здалось. Я не жалею.

С приказом тем заставить весь мир дрожать я справился — раз пишу эти строки, умирая в своём поместье в Техасе.

Я продал родину за хорошие деньги и горжусь сделкой.

Из мемуаров создателя и президента кинокомпании "Хастер бразерс" 1981 г.

Глава 34

Территория Парижского Княжества Земля. Париж.

19.10.1940.

Теснота. Спертый воздух. Спереди прозрачный пластик. Над ним циферблат с обратным отсчётом.

15 минут.

Вспоминаю детство. Родился я в десятом году в Париже. В пять лет потерял отца в очередной разборке с соседним княжеством.

Мать тянула нас троих как могла. В девять лет я первый раз украл. Затем прибился к квартальной шайке — просто в одиночку воровать было проблематично.

Обычно мы выходили на пенсию к пятнадцати годам с пером в боку. Но в 1921 вспыхнуло очередное объединительное восстание. Наши, все сразу, кинулись на улицу в надежде пограбить в неразберихе.

Но русским в тот раз чем-то сильно насолили — поэтому вместо трамбовки и стравливания враждующих группировок задавили восстание с воздуха. Даже князя менять не пришлось.

Одной из таких напалмовых бомбочек, нашу кодлу и накрыло. Мне повезло — попало только две капли на руку — потому что шёл замыкающим.

Впереди за поворотом раздавались дикие крики наших. Мне своя шкура была дороже — юркнув в подворотню, я побежал, одновременно пытаясь сбить пламя. Мне опять повезло. Я оступился и на всём ходу грохнула в выгребную яму.

Это было мерзко, но сбило огонь. Выбавшись из разгорающегося квартала и наткнулся на него. Молодой парень в обгоревших очках. Говорил он уже еле-еле. Я бы вообще пробежал мимо, но он вынул из-за пазухи два русских золотых червонца.

Он, теряя силы, протянул мне их и пакет с бумагами. Назвал адрес и пообещал, что за бумаги там заплатят столько же.

Неделю я колебался — боялся, что за эти бумаги, а это были какие-то научные бредни — я по слогам осилил полстраницы, мня на месте, не заплатят, а то и вовсе пристрелят. Подумав, решил, что моя жизнь не стоит двух золотых червонцев, но на место вышел без пакета.

Но там оказались вежливые люди, заплатили сразу одну монету, и вторую, когда я принёс пакет. Предложили работать у них курьером, пару лет я провёл на этой непростой работе. Там мне довелось увидеть многих образованных людей. Учённых. Мистиков.

Как я позже узнал организация, на которую мне довелось работать, возникла из единственной уцелевшей ячейки восстания 1900 года. А тогда резня была, не приведи боже.

Потому и уцелели, что наверх не лезли — в подземелье отсиделись. Ибо поняли — даже уничтожив в тот момент русского царя, они ничего не исправят. Есть уже наследники. Есть регентша. В случае, чьей либо гибели всё расписано пофамильно. А до всех сразу дотянуться невозможно.

Поэтому они его изучали. Собирали материалы, о нём начиная с рождения. Изучая его взлёт, они пытались нащупать возможность его будущего падения. Тот первый пакет был очень важен. Это были донесения агента из Москвы. Женщины. Десять лет подбиралась кандидатура полностью соответствующая его вкусам.

И вот она в его постели. И вот успех. Нет, её задание не было ликвидацией — информация — вот главное.

9 минут.

Через минуты наступит кульминация. Мы поймем, было ли более чем сорокалетнее существование нашей организации бредом или гениальным прозрением.

В том первом пакете были важные сведения — учённые придумали комбинацию запахов расслабляющих человеческий разум во сне — её духи стоили двухгодичных доходов организации, но это окупилось.

Месяц царского бессвязного, редкого шепота. Достоверно ей удалось расслышать три сотни слов. Успела передать пакет и дальше молчание.

Так как нас тогда не накрыли — начальство посчитало, что она успела покончить с собой.

В 1925, когда я впервые работал по мокрому, план операции был уже вчерне готов.

По нашему убеждению царь — вроде янки при дворе короля артура. Пришелец. Демон из будущего вселившийся в сознание малыша. Согласен, звучит бредово. Но вот сегодня миллиардные затраты и миллионы смертей сойдутся в кульминации.124 добровольца.

Сегодня или никогда. Второго шанса не будет. Слишком много электричества при запуске аппаратуры мы сегодня используем. Засекут обязательно, когда придётся подключаться к городской энергосети.

5 минут.

Сегодня на дворе сороковой год. У планеты уже десять искусственных спутников. Русских конечно. Пять атомных электростанций. Русских. Русская Метрополия и мы, это не просто отдельные государства — это отдельные планеты.

Иногда нам кажется, они насаживают у нас в стране эту дикость, чтобы иметь постоянное трененировочное поле для легионов империи. Чтобы было чем оправдывать расходы на десятимиллионную армию.

Техника. Как ни странно, последние десять лет я был не простым боевиком организации. Скорее Техником. Год назад именно я разрабатывал и возглавлял операцию по извлечению из якобы случайно загоревшегося здания вычислитель Яблочкина Я; — последнюю модель.

Необходимо было не только не оставить свидетелей, но и поставить на место ящика размером с концертный рояль почти точную его копию. Я справился. И вот теперь 124 человека ждут готовности этой аппаратуры. Будет создано 124 электромагнитных поля определённой частоты — по одному в каждом саркофаге.

Один человек и один череп. Электроды соединяют каждую пару. Я один из них. Как ни странно, становиться подопытным кроликом я не горел желанием.

Да и знаний подобных тем, что пихали в ребят последний год, я не имел. Как создавать оружие, химия, агрономия.

Просто собрали к сроку лишнюю кабину. И я был лучшим из неподготовленных.

2 минуты.

Кто-нибудь из нас при толике везения должен перехватить инициативу у тирана. Мы недопустим господства русских. Постараемся их вообще забыть. Посмертно.

Любые действия направленные на это гуманны.

Легально — то есть на поверхности — мы торговый транснациональный синдикат — это знают все.

То, что она контролирует треть мирового рынка героина — знают почти все. У нас нет предателей. Мы в это верим, мы это знаем.

Иначе не может быть — русские бы не оставили таких бредовых фанатиков в живых, если бы знали о нас.

Месяц назад умер Михаил. Что не удивительно — после покушения 35-го года мы сами ждали этого в любой момент. Здоровье уже было не то. А вот гляди же, сколько протянул.

Месяц сложнейших программных расчётов и мы решились. На троне Сергей Александрович. Внук. Второй сын Александра Михайловича, неожиданно почившего в 25-ом, поговаривали, пытался батюшку с трона подвинуть.

Выбран в наследники дедом за бескомпромиссность к врагам. Два последних года фактически возглавлял РСС, постепенно забирая власть. Так что передача власти прошла гладко.

Два мятежа на периферии — один в Северной Америке, другой у саксов, подавили в течение недели. О мятежах явно знали всё — били точечно.

Просто дали перегореть и взяли под более плотный контроль то, что осталось.

И все-таки мне кажется, что шансы у нас есть. Многие не верят — но ходят слухи, что уже было первое испытание — при малой мощности — на день в прошлое. Может, конечно, начальство для поднятия духа слухи эти распускает.

Номер первый перед нами речь держал — вы говорит наш последний шанс, ничего другого наша цивилизация не может противопоставить ордам степных варваров. Помните об этом, помните, и нам улыбнётся будущее.

1 минута.

Передали готовность. Принимаю препарат, ускоряющий умственную деятельность. Он опасен — через десять минут может превратить меня в идиота с шансами 50 на 50.

Но это приемлемый риск. Мало ли я рисковал за эти годы. Хоть наркота это прикрытие — очень уж много наших гибнет в нарковойнах. Наркота — золотое зло, очень многие пытаются забыться в наше время.

Этот рынок всегда популярен, кокаин и героин властвует умами. А русским что — если не Метрополия или Окраины — травитесь, как хотите. Но и конкурентов полно.

В 29-ом резня была такая, что половину бойцов выбило, но выдержали. У меня с тех пор три шрама, ноют иногда.

Обидно. Как подумаю о том, чего они нас лишают, рвать их готов. Я ведь последние три года жил среди них. По настоящим документам. Удалось качественно провести подмену — перед ней выжать досуха этого мужика. Благо и знания по его специальности у меня имелись.

Три года в Санкт-Петербургском ракетостроительном. Как они там живут!!!

Тишина, покой, порядок. На улицах не стреляют. Если над головой пролетает реактивный самолёт, никто не бросается в укрытия, думая что, будет бомбежка. Пятидневная сорокачасовая рабочая неделя. Оплачиваемый месячный отпуск. Детские сады. Прекрасные бесплатные школы. Улыбающиеся лица на улицах.

Нет не рай. И они знают, что за границей их благоденствия ад. Это прекрасная профилактика. У них за половину преступлений наказание — лишение гражданства и высылка.

Для многих русских это хуже урановых рудников. Представляете, как они нас любят — предпочитают верную смерть от радиации. Хотя некоторых они постепенно присоединяют к Окраинам.

Но многие в мире ещё не подняли лапки к верху. Просто во многих организациях сопротивления полно предателей. За полное прощение и гражданство. Этот билет в рай прельщает многих.

10 секунд.

Мигает свет — это не по расписанию. Сейчас мы должны были, подключится к внешним источникам питания, а этого явно не произошло. В чём дело?

Господи, что это? Твою мать, Белые Девы. В полностью закрытой пуленепробиваемой броне несутся по проходам между саркофагами. Научников обезвреживают, в смотровые щели саркофагов стреляют очередями.

Мой саркофаг не стандартный — он расположен стоя, отдельно от остальных. Сразу не заметишь.

Мои соратники гибнут один за другим. Но кривая напряжения в системе моего чёртового ящика ползёт вверх. Энергии для меня одного может и хватить.

Ещё чуть-чуть, не более трети и можно опускать рубильник. И тут одна из них, будто почуяв недоброе, вспрыгнула на один из гробов моих друзей.

Сделала движение головой, будто ищейка повела носом, почувствовав запах опасности. Я о таких в России слышал.

Невозможно — одна из Видящих и в боевом подразделении. Они бесценны. Обычно они работают на технических проектах. Дают такой несколько конвертов с возможными направлениями будущих исследований — она закрывает глаза и, перебирая их, говорит — здесь тупик, тупик, а вот здесь работайте.

И эта сволочь, наверное, почуяла меня. Нет, точно, где я не видит. Десять процентов осталось. Дураааааааааа.

Она всадила обойму в вычислитель. Все было напрасно. Мы проиграли.

P.S. Из показаний образца номер 124 с объекта "Можжевельник".

"Имперская Правда"20.10.1940.

Ядерный взрыв на девятом спутнике является плановым испытанием.

Он был произведён над Парижским Княжеством, что внепланово вызвало паралич энергоснабжения в городе.

Это является досадным недоразумением. Последуедующие беспорядки в данном беспокойном районе являются обыкновенными бандитскими разборками.

Глава 35

Территория Российской Империи.

Земля. Москва.

1962.

Я вижу живые цветы и с каждым годом открываю всё больше граней их красоты. Белые, синие, золотые, множество форм и оттенков.

Они как дети красивы и капризны, с разным характером. Я люблю их. Я вижу их душу.

Может быть, вы поймёте меня, услышав мою историю. Моя мать была рабыней. Мулаткой. Да, не удивляйтесь, в Штате-Государстве Максимилиан, названном по имени нашего бессменного президента, рабство в порядке вещей.

Я родилась в маленьком городке, все предназначение которого сводилось к тому, чтобы обслуживать окрестных скотоводов.

Мой отец рано овдовел, детей у них небыло, вот в тридцать лет он — главный технолог местного мясного заводика купил рабыню.

Не думайте что рабы у нас очень дешевы. Продавать и покупать рабов может только госкантора. А там пятьдесят процентов участия Москвы, так что в конкуренты никто не набивается.

Надо сказать, наш Максимилиан ещё в дни Анархии первым среди местных понял, чего хочет Москва и вот уже бывший крупный ранчеро с полусотней бойцов, был признан Россией нашим Президентом на основании открытого волеизъявления народа.

Из Метрополии специально доставили урну для голосования и после подсчёта все пятьдесят голосов избирателей были отданы в его пользу. Так теперь продолжается каждые четыре года.

Так вот об отце. Он работал на мясном заводике принадлежащем, как и многое в городе, одному из бывших бойцов Максимилиана. Раздобревшему от спокойной жизни Паоло Серда. Платили хорошо. Российское оборудование он знал прекрасно, благо учился — за счёт дона Серды в Санкт-Петербурге.

Коровы жевали траву, люди жевали коров, короче дел хватало всем. И вот когда батюшке исполнилось тридцать лет, он устал перебибиваться случайными связями, да и о детях стал всё чаще задумываться.

А тут как раз отправил хозяин его в нашу столицу Максимилианбург — забрать новое оборудование, вот там он маму и увидел. Она была очень красива стоя в витрине Раблабаза — ей даже разрешили не раздеваться полностью — от мужского внимания и так не было отбоя.

Цена была высока, но он, не произнося не слова, тут же в лабазе заложил свой дом, чтобы её не перекупили — выписал купчую. Затем пошёл в Народный Максимилиан-Банк и оформил кредит на три года — обязательство отдавать банку две трети зарплаты, затем вернулся в Раблабаз с чеком.

Увольнения отец не боялся, так как был хорошим и обязательным работником, а также дальним родственником жены дона Серда. Конечно, пришлось сводить мать несколько раз на смотрины к Хозяину, но не больше дюжины — так как она ему быстро надоела — у него в гареме красавицы получше были.

Так что когда в 1915-ом, когда отец отметил возраст Христа, родилась я. Кожа у меня белая, но африканские корни видны во мне. Детство моё было, не побоюсь этого слова, счастливым. И я была свободной.

Отец, увидев при рождении мою кожу, очень обрадовался. Он проверенным способом провёл бумаги о том, что я подкидыш, и он меня нашёл у своего порога. И если кто-то думает что я его собственность пусть в годичный срок подаст письменный запрос в городскую управу. Свидетелем данного прошествия любезно согласился быть дон Серда, даже поставил свою личную подпись о временном годичном свидетельстве, об удочерении.

Дело не стоило выеденного яйца, и власти спустили всё на тормозах, раз кожа белая, а больше против дона никто плевать, не смел.

В четырнадцать лет, когда я прекратила носиться по городу с сорванцами-мальчишками, я становилась очень привлекательной девушкой.

И тут случилось несчастье. Отец проходил через цех, где производился забой, дуролом работник, его потом дон лично престрелил, пошёл на работу после пьянки и ещё на месте добавил.

Крепление не защелкнулось, бык вырвался, результат — две смерти. Одного из бойцов пырнул рогом, отец получил копытом в лоб. После его смерти мне было плохо, но шок усилился ещё больше, когда приехали забирать мою мать — отец взял очередной кредит для покупки акций, безусловно, перспективных, но банк предпочёл всё и сразу, акции пока не покрывали ссуды, а мать была движимым имуществом…

Мои стервятники-родственники, тут же слетевшиеся на поживу, все подписали. Она заперлась в отцовском кабинете и повесилась. Когда взломали дверь, я увидела её одной из первых и чуть не сошла с ума.

Следующее что я помню — проснулась в нашей городской больнице для бедных. Прямо за мясокомбинатом, где больные имели удовольствие дышать доносившимися от туда ароматами.

Меня в этот райский уголок ясное дело поместили родственники. Они, жмоты, очень заботились о моём здоровье. Память ко мне вернулась сразу, но я ежедневно и отчаянно пыталась оттолкнуть её.

Я представляла себе наш дом, я в своей комнате, сейчас войдёт мать с чашкой настоящего Русского кофе с Бразильской Окраины. Потом домой вернётся с работы отец, усталый, но с весёлой улыбкой, а завтра я пойду в школу и всё повториться снова.

Мечты. А вокруг меня двигалось бурное море жизни, и я плыла в нём безвольная, как маленькая щепка на сильном ветру. Дядюшка с тётушкой дружно путали мой карман со своим — не тратя на меня ни цента. А я смотрела и смотрела в мутноватое оконце. На цветы.

Я представляла как они пастут. Они казалось, слышали меня и откликались. Затем я заметила, что на определённом пустом участке выросли именно те однолетки, какие я хотела.

Я видела маленький стебелёк и знала, каким он будет в цветении. Это так меня увлекало, что временами я не думала о родителях. Пришла зима, без цветов мне опять стало хуже. Но следующей весной я, наконец, стала выходить на воздух и сидеть возле клумб.

Там я начала понемногу экспериментировать, пересаживало одно растение, и картина в моём сознании менялась. И так меняя местами, цветы я добивалась прекрасного. Я ходила на мясокомбинат — там, в столовой для меня всегда оставляли немного еды, в какое бы время я не приходила. Отца там любили, по старой памяти мне всегда давали сукровицу с бойни, а с кухни использованную заварку для чая. Так подкармливала цветы моя мама, выращивая их перед домом. Она тоже их любила.

Самые красивые окрестные цветы я пересадила на две небольшие клумбы перед оконцем моей палаты.

Вернуться домой, как мне предлагали в больнице, я не хотела — там мне всё напоминало о родных. Дядюшку с тётушкой это устраивало — как я потом узнала, они в то время уже заложили дом.

Пришло лето, мои клумбы постоянно цвели, составляя картины неземной красоты. Многие люди приходили и часами любовались ими.

Весть дошла до Серды. Он прибыл сам, с ним также был старший из его сыновей — наследник. Они осмотрели клумбы, потом меня. Дон щёлкнул пальцами, и я оказалась в его гареме. Мне дали поесть только тогда когда я, сугубо добровольно, подписала с ним полный годовой контракт — больше года свободной белой заключать было нельзя — власти строго следили также за продлением таких контрактов.

Взял не для себя — он стал заглядывать в гарем реже, чем в прошлые годы, но его старшенькому я приглянулась.

Выхода, собственно, не было, и я согласилась, выторговав себе привилегию ухаживать за растениями, а так же командовать любым из садовников. Год прошёл как во сне. Если меня вызывали к сынку, я покорно шла к нему и покорно выполняла все его пожелания. Нельзя сказать, что я совсем не реагировала на его ласки. Когда он бывал, трезв, он был почти приятен. Так я дождалась до весны.

То, что я потом сделала в поместье, было признано, по общему мнению, чудом. На это сбегался через ограду посмотреть весь город.

И вот наступил мой "юрьев день". И конечно меня не захотели отпускать — хотя младший ко мне уже охладел. Такого садовника как я не было даже у самого президента — а это возвеличивало дона в своих глазах и примеряло его с неприятностями и крупными взятками по поводу продления моего контракта.

Я смиренно подписала бумаги, но на следующий день сбежала, подсыпав в питьё охраны смесь химических удобрений.

Так что искать меня начали сразу и всерьёз даже без нажима дона — беглую с полным контрактом и двумя трупами за спиной ищет основательно, и назначают награду. Если бы не акции на предъявителя и немного денег извлечённые мной из тайника отца, до которого к счастью не добрались другие родственники, не знаю, что бы со мной было.

А так деньги — есть деньги. Но на границе они меня не защитили. Слегка взглянув на мои фальшивые документы, начзаставы с замом не только меня обобрали, но и изнасиловали, затем выкинули за границу. Там я уже лишённая денег и одежды неделю вынуждена была обслуживать всю заставу. Благо в соседнем королевстве небело рабства.

Но договор с Максимилианом о выдаче убийц у них был. И через год я попалась. По весне, работая в публичном доме, я украсила его дворик и попалась. Мой талант был уже легендарным. Газетчики обозвали меня Цветком смерти.

От Максимилиановской виселицы меня спас русский посол-куратор. Посмотрев киноплёнку цветущего поместья Серда, он, позвонив в Москву, объявил меня российской госпреступницей. Президент живо выдал меня империи. Против этого закона, по слухам, не сильно рыпались даже в Пятиконечной Федерации — он применялся достаточно редко.

И вот уже тридцать лет я живу в Москве. Зовут меня теперь Светлана Ивановна Оруженосцева, у меня любимый муж и три дочери — у каждой из них есть мой талант. Я главный городской флорист. Мои рекомендации обязательны к исполнению для всех без исключения землевладельцев имперской столицы.

Именно моими стараниями появилось выражение "город-сад" чему я искренне рада. Украшать столицу мира это большая удача и ответственность. Господи ниспошли мне долгих лет жизни, чтобы как можно дольше дарить людям красоту.

Глава 36

Территория Российской Империи.

Земля. Поместье близ Астрахани.

1912.

Мне исполнилось 28, и я был в отчаянии. Я потерял мою любимую, и всерьёз думали о самоубийстве.

Занятый на работе, а после, своей самобеглой коляской я не ценил как должно её любовь. Ее верность.

Глупый пожар. То, что он уничтожил этот дурацкий сарай с адской машиной — так мне и надо, о них жалеть не стоит.

Я брёл по улице Детройта, навстречу мне дул ветер. Он подхватил мой головной убор, но я мало обратил на это внимание.

Уже два месяца прошло после похорон, меня еле хватало на работу, да и то в электрической компании меня сейчас терпели скорей из жалости.

Ещё полгода назад за те ошибки, что я делаю сейчас, меня бы уволили. Здесь мои мрачные думы были прерваны. Меня сбила велосипедистка.

В тот момент на её внешность я не обратил внимания, дико болела правая нога. Колено опухало на глазах.

Потом я обратил внимание на велогонщицу. Она вроде пока была жива, но лежала неподвижно. Боясь, что на моих глазах умрёт ещё одна женщина — я кинулся к ней.

Осторожно приподнял ей голову, достал свой платок и остановил кровь из глубокой ссадины на лбу.

Мои часы с двумя циферблатами — солнечного и железнодорожного времени — оказались сломаны при падении, но я мало обратил на это внимания. Главное она была жива.

"Анаконда"-"Куратору" После этапа внедрения третий месяц действуем по ускоренному варианту.

После доводки объекта до нужного эмоционального состояния преступила к обработке.

Прошу уточнить сроки операции.

Мою прекрасную черноволосую велосипедистку звали Джейн. Ее родители эмигрировали из Испании.

За тот проведённый в больнице месяц я навещал её каждый день, мне почти перестали, снится кошмары.

Жизнь брала свое, прошло три месяца, и мы поженились. У её родителей оказались деньги.

В свадебное путешествие, по просьбе Джейн, мы решили поехать на родину её предков. Хотя её просьба не пришлась мне по душе — вот-вот могла вспыхнуть очередная война между Англией и Россией.

Как я был прав тогда! Корабль, на котором мы плыли, был остановлен русским капером и перепроважен в Константинополь. Чтобы не мелочиться русские, на этот раз, объявили войну всем. Мы оказались военнопленными. Империи требовалось много рабочих рук.

Затем был Севастополь. Здесь нам повезло — один из распределявших нас военных прекрасно говорил по английские и заинтересовался моими разработками. Как он объяснил подобная самобеглая коляска прекрасно подходит для ракетных станков.

Видя злоключения других пленных, я согласился на все его предложения. Первый экземпляр я собрал за месяц. Направляющая была всего одна. На испытаниях она прошла в неплохом темпе 10 километров и отстреляла боезапас. Вода в рубашке выкипела вся.

В течение года я руководил целым коллективом русских коллег, а работали мы под Астраханью, делали образцы авто всё совершений и совершенний. Попутно строился большой завод для их производства.

5 января 1893 года мы запустили в серию образец, полностью удовлетворявший главного заказчика — РСС.

Я глубоко ценю то, что царь оценил мои скромные заслуги. Завод сделали госкорпорацией 50 %-царя,25 % — отдали военным,15 % — разделили среди моих подчинённых,10 % — мне.

Название машины КАФ-1. Корпорация Автомобилей Форда.

Первого июня две сотни КАФов с тремя направляющими были доставлены на южную оконечность Каспийского моря. При поддержке 5000 конных автоматчиков из состава первой конной машины легко прошли всю Персию.

В течение трёх лет мы делали исключительно военную продукцию. Я был глубоко опечален тем, что КАФы используются в сражениях на Американском Континенте. Моим успокоением и отрадой оставались жена и две маленькие дочки.

Именно она постоянно убеждала меня в том, что если я счастлив занимаясь любимым делом, то ей будет хорошо со мной хоть на краю света.

"Анаконда"-"Куратору" Объект чуть не вышел из-под контроля после событий в Калифорнии.

Сейчас в норме. Рекомендую длительный отпуск.

Джейн захворала по женской части, наш главврач посоветовал отдохнуть в Заводском пансионате на Каспии.

Отдых пошёл мне на пользу. Столько творческих планов. Сегодня со мной произошёл забавный случай.

Мы с моей любимой Женей, я всё чаще называл Джейн на русский манер, прогуливались по живописным окресностям. Я предавался ленивым размышлениям. Наш русский очень хорош — мне и Джейн изредка удаётся поговорить по английские — только дома.

А с дочками она разговаривает только на русском. На моём счету в Россимпинвестбанке 100000 золотых рублей — после получения последних девидендов. Так что Россия принесла мне успех — поэтому вполне может называться моей новой родиной. Старой родине мои мечты и дерзания были чужды.

Тут мои мысли были прерваны самым неожиданным образом — я скатился в глубокую промоину. Это оказалась древняя могила. В первый миг меня поразило то, что скелет находился сидя. Вытащившие меня люди объяснили мне, что это казахское захоронение — они опускают Вэйнов завёрнутыми в ковёр и когда тот сгнивает — скелет остаётся в таком положении — как будто всадник на лошади.

А меня это заставило задуматься. Первым делом, приехав на завод, я попросил моего зама по связям с РСС узнать судьбу первого Севастопольского авто.

Хоть к всевышнему я пока не тороплюсь, могила древнего воина вызвала во мне зависть.

Я уже думал о своей — представлял, как через тысячи лет археологи будущего находят в древнем склепе мой скелет за рулём моего первого авто.

А жизнь шла своим чередом, в новых войнах Великой Империи рождался двадцатый век.

У нашей компании уже пять заводов. Больше половины продукции гражданской. Царь поддержал мою идею об организации целой сети придорожных пунктов заправки и обслуживания автомобилей на территории всей империи и так называемых окраин.

Был организован госконцерн АвтоДорРемонт — заправлять там будут совсем другие люди, но 1 % акций мой.

Забыл сказать — я уже миллионер. И Дворянин. Но всё же горько осознавать что, в том числе, моими стараниями моя прежняя родина рассечена на отдельные штаты. Но она это прошлое — здесь же настоящее.

В Империи для предприимчивого человека открываются всё новые и новые направления.

Например, наш моторный завод на Урале получил интересный заказ — необычные моторы очень большой мощности.

Я поинтересовался — оказалось недавно с помощью таких же, как я обрусевших иностранцев — братьев по фамилии Райт — была спроектирована и испытана машина, умеющая летать — самолёт.

Мы всё быстрей мчимся в век удивительных возможностей и война, как смазка, кровью выстилает нам дорогу.

"Анаконда"-"Куратору" Объект спокоен, полон энергии.

Инога, часами смотрит в окно на летающих птиц.

В случае если он действительно отправится в полёт просьба присматривать за ним внимательней.

Жаль потерять объект такой длительной разработки.

Моему первому автомобилю двадцать лет. В своём астраханском поместье я устроил целый праздник по этому поводу.

Почтил мой скромное торжество вниманием сам император. Галантно прокатил на виновнице праздника мою милую Джейн.

На прощание одарил меня очередным орденом, моей милой хозяйке он подарил изящное золотое кольцо в форме змеи с двумя прекрасными изумрудами вместо глаз.

Глава 37

Территория Российской Империи.

Земля. Москва.

1935–1937.

Я не враг деду. В тот НЕ по-осеннему теплый сентябрьский вечер я лёжал рядом с прекрасным телом Вероники. Перебирал, как чётки, её чудные кудри и гадал, что принесет мне завтра. Возможно уже сегодня.

Мой отец, кстати, тоже был не дурак и в 25-ом хорошо подстраховался, за него была половина гвардии. Но дед успел первым. А мать за подстрекательство закатал в спецмонастырь, чтобы неповадно было подбивать раньше времени.

И двух дочерей дед туда же отправил. Тетя Елизавета, вроде бы, не в чём замешана не была — назначил главой Минкультуры, награда вроде как за невмешательство, а многие поговаривают за вовремя поданные сигналы.

Теперь мой черед. Вроде репрессировать у меня из близких некого. Веронику если только. Да ведь она вроде секретарша только. Если на кого кроме меня и работает, то, как раз на деда.

Позвольте, кстати, представится — Сергей Александрович Романов 1915 года рождения. Сейчас на дворе 35-й год. Когда мне исполнилось 18, дед поставил меня во главе 52го отдела РСС. Прослушка, пролглядка, компьютерный мониторинг за всеми своими. У чужих тоже — но только у очень уж подкованных.

Нас ещё Технической Службой называют. Про покушение я узнал за три дня до этого. Кто именно ответственный за утечку информации я найти не смог. По той информации, что я выкачал из сверхсекретной базы родного ведомства — эти люди идеально осведомлены. Они знали, что дед поедет в шестой машине из двенадцати.

Причём исполнитель самоубийца уже заряжен, связи с ним нет — обратно отыграть невозможно. У него есть шанс.

Три последних дня я подсчитывал свои шансы. Безусловно, брат старше меня на пару лет, да и умнее. Но тот инструмент, который оказался в моих руках, он явно недооценивает. Просто по незнанию. ну, скажите, что может сделать отдел, в котором всего шесть силовиков, с тем человеком кому подчиняются 100000 бойцов ВДВ. Заколённых в боях ветеранов.

Но доказательств конкретных на брата у меня небыло. Да и идти к деду я не хотел. Надо играть тоньше.

Маршрут и место в нём Императора кроме деда знали трое. Даже Начохру сообщалось в последний момент, какой из нескольких охраняемых маршрутов будет выбран.

Вот церберу нашему я и подготовил небольшую липу. Точнее спецы мои слепили. Братья. Год назад я вывел их в подполье — якобы погибли в горах в отпуске. Спиридоновы эти взламывали любые компьютеры, причем хозяева даже не подозревали об этом.

Вот братцы и могли стереть там любую информацию. Или добавить. В этот раз они добавили в распечатку приказ выпустить впереди и сзади колоны по авто.

Шансы братика резу падали, а я стану с интересом наблюдать, сможет ли он в открытую сладить с дедом или предпримет другую попытку покушения.

Отцу неповезло. С другой стороны дед прадеда под откос пустил, так что своего рода семейная традиция. А брат идиот, всё же. Проще надо быть.

Отбросив внеплановые мысли, я растормошил Веронику, и мы занялись тем из-за чего собственно я, и взял её на службу. Утро трудового дня началось для меня в час ночи. Звонок служебного телефона сообщил, что полчаса назад было покушение на деда. С воздуха. Противовоздушная оборона прозевала дельтаплан с самоубийцей. Вертолёты сопровождения прохлопали пластиковую конструкцию. Очень мощная бомба.

Но дед выжил. Ранен. Атаковали машину впереди него. Сейчас он в. Первой Имперской, с ним личный врач.

Новости, хоть и ожидаемые, вогнали меня в дрожь. Я направился на кухню и, открыв холодильник, взял пиво. Безалкогольного. Мне сейчас нужна ясная голова. Выспаться тоже удастся нескоро.

Я дважды с секундным интервалом закрыл дверцу холодильника. Перепад напряжения минимальный, но в центральном за моим здоровьем приглядывают — и за сигнализацией следят. А за следящими следит ещё один человек — вот он, увидев условленный сигнал, нажмёт спецкнопку. Приведение в повышенную готовность седьмого моего силовика, как и братья-взломщики переведённого в тень.

В три я прибыл в Крнмль. Брат был уже там, разумно воздержавшись от того чтобы сесть в дедово кресло в госсовете. Председательствовал Ланин. До поры.

Подробности всё выяснялись. К десяти утра появилась первая ниточка. Личность — Британец. Ясен пень, что не русский. Убивать руками своих — это дикость, да и на Великого мало у кого рука подниматься.

В два часа дня очнулся дед. Позвал к себе меня, брата, Ланина и ещё двух приближенных.

Входили поочереди. Распрашивал каждого. Мне, например, задал вопрос кто, по моему мнению, мог быть заказчиком.

Я честно ответил — по степени заинтересованности — брат, затем я, Ланин — всё же муж тёти Лизы. Затем кто-либо из губернаторов Окраин.

Отметил, что уж очень сильно информированы, были убийцы. Если бы не погибший начальник охраны — дед был бы мертв. Все это я говорил, спокойно глядя в глаза Императору.

Затем он спросил, не боюсь ли я брата. Я опять честно ответил, что у меня есть человек, который может, в случае необходимости, до него добраться.

Дед прикрыл глаза и сказал — зови следующего. Через месяц разговор повторился — на этот раз в Кремле.

Меня уведомили, что организация в Британии разгромленна.56 человек. Вроде массонов, но двужильные, долго в молчанку играли.

И даже предателя из наших вроде взяли. Зам одного из трёх знавших маршрут.

Дед опять беседовал с нами по одному. Меня он спросил, накопал ли я что-либо на брата. Я ответил — ничего конкретного нет.

Император спросил меня — а хоть какой-нибудь недостоверный факт?

Я ответил — девять месяцев назад библиотечный компьютер получил интересный запрос материалов по бриттам. Причём среди материалов была такая информация по древним замкам, какую не затребовал никто ранее. А ведь именно в одном из таких замков проходили сходки англичан-бомбистов.

Из ведомства брата. Но от него или нет — сказать затрудняюсь. Защита внутри здания у него хорошая. Его спецы недаром щи хлебают. Пару человек я бы с удовольствием взял к себе.

Дед подумал и говорит, бери-ка ты соколик не двух, а 10000 у брата — из тех спецов его, что на окраинах чаще работают. На том и порешили.

Прошло два года. Я был в фаворе, потихоньку перетаскивал к себе или создавал разные перспективные проекты. У меня уже было 50000 своих силовиков — из них 5000 нелегалов по всему свету.

Брату тоже немного расширился. Дед так же потребовал от меня наследников — если не хочу в отставку. Даже кандидаток предлагал, но тут уж упёрся я. Раз нужны дети женюсь — но только на Веронике. Я человек привычки и перемены, если их можно без сильных потерь избежать — не по мне.

Дед в последнее время сдал, а по империи гуляла опасность гражданской войны. Завещание деда распространённое два года назад — обязательное для всех последующих правителей. В нём был пункт — Наследника — мужского пола — выбирает император из своих детей или детей родных братьев.

То есть, как наследники мы с Владимиром были равны. До тех пор пока мнение исполнилось семь лет, а ему девять мы часто дрались, затем перестали — обоих крепко выпороли. Сейчас я думаю — лучше бы драки продолжались.

Я пошёл к деду и предложил устранить опасность, для империи убив или брата или меня.

Ситуация с каждым днём ухудшается, даже в армии многие задумываются с кем они будут в случае чего. Десантники в основном за брата среди остальных больше за меня. Ядерщики и контразветка дружно за меня, без вопросов.

Дед, подумав на следующее утро, вызвал нас с братом к себе. Достал шестизарядный револьвер, выложил перед собой шесть патронов. Попросил каждого из нас выбрать по одному. Остальные зарядил и расстрелял в окно. На выстрелы никто не явился — всё было оговорено заранее. Дед зарядил один из оставшихся патронов. Крутанул барабан. Передал эту русскую рулетку мне. Я его понял, поднес пистолет к виску, зажмурился и выстрелил.

Жив. Повезло. Передал по кивку деда пистолет брату. Он с минуту подержал оружие и отрицательно покачал головой.

Если хочешь, дед убрать одного из нас — устрой дуэль, так глупо как здесь я погибать, не намерен — сказал он и ушел. Охрана не препятствовала.

Минут десять дед лежал с закрытыми глазами. Затем произнёс одно лишь слово — действуй.

Я достал рацию и нажал седьмую кнопку.

"Имперская правда" 29.9.1937.

С большим прискорбьем сообщаем о трагической гибели Владимира Александровича Романова. Сегодня в 10.00. он был застрелен одним из личных охранников.

Мотивы преступления остались неизвестными. Убийца принял яд и пережил наследника всего на десять минут.

Глава 38

Территория Пятизвездочной Федерации Земля. Нью-Йорк.

1915 Я сижу в плетеном кресле на веранде моего дома в Манхэттен. Жара. Духота. Влажность.

Мои друзья из Горкома Нью-Йорка не понимают моих нападок против новой стройки России. Эти идиоты даже меня пытались пристроить к этому делу в качестве эскорта.

Идиоты. Не могут понять, что вся их Пятизвездочная Федерация была разрешена русскими только для того, чтобы показать соседям, как жить не надо. В последнее время, точнее где-то с начала шестнадцатого года, я стал бояться.

Я пишу свою биографию. Назвать книгу решил "Моя жизнь". К сожалению, об этом уже известно двоим, а что знают двое — знает свинья. Из-за меня мои соратники рисковать не станут — по первой просьбе из Москвы выдадут или утопят, не смотря на мою популярность среди военных и Американского Рабочего Союза.

Но бояться я устал. Если бы был хоть мизерный шанс, что родина примет меня к себе, то я немедля оказался бы там. Но сейчас я не питаю иллюзий.

А тогда…

Первые иллюзии я растерял в раннем детстве. В Одессе. Не смотря на тихую гражданскую войну, родители поселили меня в семье племянника матери. Я прожил там три месяца, когда войска наследника ворвались в Город.

Сам по себе город был не так важен как-то, что многие черносписочники и причисленные к ним, решили драпануть с окрестных губерний в последний момент. За места в пароходах была драка, да что там — нарасхват было всё, что плавает.

Мой дядя Яша продал свой рыболовецкий баркас по цене крейсера — на эти деньги он при Михаиле организовал торговую компанию. Да и вообще в семье моей матери были хитроумные евреи — они ещё в 1884 году тайно приняли правильную сторону. Помогали местным ячейкам РСС. Тогда я по малости лет этих подробностей ясно не знал.

Опишу подробнее тот летний день. Как я уже сказал, дядя Яша прекрасно заработал утром. А в обед мы всем домом пошли смотреть на завершение Исхода. Несмотря на то, что многие беженцы были вооружены, толпа позади них медленно зверела.

Беженцы рвались к кораблям, задние же ряды были полны решимости покопаться в карманах бегущих крыс. Но оружием массе экспроприаторов была в основном сплоченность. Вот по толпе волной прошло возбуждение — прибыл конный курьер с вестями — передовые отряды замечены в 15 км от города. Началась давка. Часть судов немедленно отчалила, другая испытала двойное давление толпы. Свора сзади зашевелилась, она жадно слизывала отставших черносписочников.

Раздались истошные крики и вой — рвали людей. И тут, как призраки, появились торпедные катера царевича. Всего три небольших судна. Не вступая в переговоры они открыли огонь — первые три торпеды получил крейсер конвоя. Затем с небольшого расстояния ракетами расстреливали те из судов, на которых было хоть какое-то вооружение. Затем все остальные, бросившиеся врассыпную, суда. Многие получившие повреждения суда стали выбрасываться на берег.

Пролетарии на берегу, получив решающую поддержку, победно заревели. Скрытые РССовцы, наконец, отбросили осторожность и, достав оружие, открыли огонь по заранее распределённым целям, остальные стали достаточно организованно грабить и насиловать.

Собственно я тогда не расставался ни с какими иллюзиями относительно человечества — я их просто не имел.

Но то, что человек человеку волк — это я своим детским умишком понял отчётливо и навсегда.

Социализм. С ним я познакомился в 96-ом. В тот год я переехал учиться в Николаев. Нельзя сказать, что увлечение социализмом в те годы в империи было слишком модным. Царь, грубо говоря, не поощрял. Но недовольные были. Особенно постоянной, пусть и победоносной войной. Слишком велики были жертвы на алтарь побед.

В целом только две громкие расправы дали нам хоть какую-то базу. Но замели меня быстро — через год. Потом был Магадан. Зэки постарше рассказывали, что раньше было получше. Побеги были полегче.

Выбраться я смог только в девятисотом — записался в штрафбаты. К тому времени я уже отморозил себе три пальца на ноге, пару раз чуть не погиб, все время мёрз и недоедал. В смертниках хоть кормить обещали хорошо. В калифорнии мне повезло — удалось сбежать. Тем более мне повезло в том, что Царь воевал неторопливо. Полнастью занятыми на тот момент были Аляска и Калифорния. Другие штаты он начал стравливать. Если где-то присутствовали войска федератов он их разбивал, но на территорию не покушался.

Но безоговорочно поддерживал местечковых авантюристов объявляющих себя правителями отдельных штатов. В разгар усроеного им в Америке бардака я добрался до Нью-Йорка.

Хотел бежать в Европу, но понял, что бежать некуда. Имя Бронштейн я благополучно оставил позади — евреев в Анархии любили чуть больше чем русских. По английские я говорил неплохо, по немецко тоже. Сошел за эмигранта из германии. Бывалого революционера. В качестве коего и был востребован. Восстание рабочих в городе началось в феврале второго года. Ничего оригинального — обычный кровавый бунт. Жалкие остатки правительственных войск направленные подавлять бунт частично дезертировали, частично перешли на сторону восставших.

Меня прихватил один из местных комитетов. Целых шесть дней я ждал расстрела. Но, слава богу — поверили. Отправили добровольцем в действующею армию. Четыре окрестных штата колебались — кусали руку Москвы. Нью-Йорк русским не только вылизал задницу, но и сделал это от имени сразу пяти штатов — назвав себя Пятизвездочной Федерацией.

Все ожидали решительного протеста Москвы, но оказалось, что Михаилу даже интересно было кто победит. Победила наша Армия. Мне, как скромному еврею, приятно осознавать, что именно мой вклад в общее дело во многом обеспечил нашу победу.

Некоторые недальновидные личности полны революционных порывов, но плохо понимают человеческую природу. Дурни эти выдвинули лозунг — мол, революционная армия создаётся сама по себе.

На самом деле этот согнанный сброд сдерживали вместе только сои армейские комиссии. Они и только они вселяли в бойцов и командиров должное почтение к решениям ЦК. В войне были поражения, были победы. Больше двух лет борьбы. В феврале пятого я был уже членом ЦК — курировал работу с молодёжью — ни армию, ни флот, ни НАРПОЛ мне не доверяли, боялись моего усиления. Правильно боялись. И вот боле менее сносно наше государство существует уже десятилетие.

Слушаем и слушаемся Кремль. Играем в мировую революцию в отдельно взятом государстве. Над моей теорией перманентной мировой революции все смеются. Царь же может поставить эксперимент, на то он и царь. Ни кто кроме него не сможет погасить или раздуть мировой пожар. О моей настоящей фамилии знают русские. Посол ещё в десятом поведал мою историю нашему председателю. Но, слава богу, пока не трогают. Пока я вписываюсь в их видение мира — я полезен, будучи живым. Как только я буду мешать работе механизма, меня удалят.

Ну да ладно, все это лирика. Пойти к океану, освежиться что ли? За мной двинулись два верных телохранителя. Проверенные бойцы. Еще с армейских времён.

Господи, что это впереди у порта за переполох. Подоспели первые очевидцы — возле острова всплыла подлодка. Ясно, что Русская, так как более некому иметь не позволяется.

Уж, не по мою ли душу? Как это требуют доставить меня? Да вы что? С согласия ЦК? Но помилуйте здесь написано выдать некоего Бронштейна, а не меня.

Ты не можешь им выдать меня товарищ Соренсен. Мы же с тобой друзья. Дайте хоть с женой попрощаться Иуды.

Ребята мы же с вами воевали вместе. Дайте мне уйти. Спрятаться. Не отдавайте ради Христа меня этим варварам.

Глава 39

Территория Российской Империи.

Земля. Москва.

1980–1996.

"Хранитель обязан отречься от всего для выполнения своей миссии. Максимально слиться с толпой, находясь на минимальной дистанции от объекта возможной атаки. Объект должен быть уничтожен любой ценой. Помните, ваша жалость к случайным жертвам может стать причиной гибели Империи." Небо было и остаётся моим призванием. Я бредил им с детства. Ещё больше я мечтал о космосе. Но не суждено мне было. Нет, не из-за медкомиссии. Здороья у меня хватает на троих.

Просто когда в 1980-м мне стукнуло 16, и я зачитывался автобиографией Тупицына "Первый полёт", мой старший брат внезапно умер. На тренировке сорвался и упал. С пятого этажа. На пальцах, идиот, по кирпичной кладке лез. Скалолаз хренов.

Вот отец через месяц после его гибели мне и заявил — мол, не получилось из Сашки преемника, придется теперь тебе сдюжить.

Я ему — папа, конечно конфетной фабрикой трудно, наверное, управлять, но я летать хочу. Тори эти конфеты синим пламенем.

Вот тогда отец мне и открылся. Хранителем он оказался. Показал мне два бланка, написанные рукой Великого. На убийство царских особ патент. Объяснил, что вначале было отобрано 40 юношей за беспредельную честность. И предложенно им было заняться вот такой работой. Колеблющиеся и не выдержавшие испытаний отсеялись. Осталось 16.

В ту ночь к Хранителям, а среди них был и мой дед, прибыл Михаил. Место подготовки было выбрано на Урале, исключительно безлюдное. Последовал приказ, и Хранители уничтожили всех учителей и персонал. Никто кроме них самих и Императора не знал боле их лиц.

В период подготовки в них также проверяли тягу к мирским профессиям.

Первый юноша стал футболистом, второй купцом, третий воином, четвертый, мой дед, фабрикантом.

Остальными были музыкант, поэт, рыбак, крестьянин, приказчик, банкир, философ, повар, врач, учитель, писатель, актёр.

Каждый знал каждого, мог полностью рассчитывать на остальных и был обязан подготовить себе преемника. Быть готовым.

Если кто-то выбывал — кто-то другой готовил двух преемников. Обычно брался приёмный сын.

Важным инструментом хранителя было искусство самубийства. Он мог умереть в любой момент по своему собственному желанию. Это гарантировало хорошую степень защиты.

Короче через пару дней отец уговорил меня. Я согласился, но с условием, что в миру буду лётчиком.

Готовили меня не с детства, это было для меня тяжёлым испытанием. Например, остановку сердца я освоил только к двадцати пяти годам.

Из средств возможного выполнения задачи я выбрал яды и самолет. Грубо говоря, поэтому мне пришлось отказаться и от большой авиации. Для выполнения задачи подходил маленький самолёт.

Я стал распылять удобрения и тушить лесные пожары.

"Оценка нового императора должна быть произведена не позже чем через три года после начала правления. Главный критерий не моральные качества и количество репрессированных, главное — сохранение доминанты империи и расширение общей сферы влияния." Деньги мне были не нужны. Отец переводил мне больше чем надо. И не смотря на мои протесты, понемногу растолковывал дела фабрики. Объяснял, как контролировать низовых управляющих, чтобы много не воровали в ущерб делу.

Познакомился с двумя другими хранителями. Мы просто проехались рядом на речном трамвае. Не говорили. Просто почувствовали общность. Отец говорил, что это необходимо. Да и спокойно было на тот момент.

Император Сергей Александрович был ещё крепким стариком, а кому именно из внуков доверит правление, было неизвестно. Мы были на расстоянии выстрела от всех троих возможных кандидатов. А волноваться не следовало.

Я ещё раз вспомнил эту троицу.

Николай Петрович Романов — 1962 г.р.

Иван Петрович Романов — 1965 г.р.

Георгий Петрович Романов — 1966 г.р.

Все трое прошли службу, участвовали в реальных схватках, от опасностей не бегали.

Работа первых двоих связана с РСС. Младший — производственник. Я знал наизусть их досье. Мои братья-хранители учили их, дружили с ними, изучали их. Каждый шаг.

Нам не нужны были скрытые рычаги империи. Мы казались самыми преданными и бескорыстными друзьями.

Мы судили именем умершего Императора. Судили потомков с разрешения предка. Почти никто из нас не разу не убивал. Кроме война, но это его профессия.

Конечно, был и недостаток нашей маскировки. Все мы жили в столице. Но это мелочи, в сорокамиллионном городе много народу.

Мы были теоретики, но не практики. Мы желали чувствовать себя необходимыми, проявить себя.

Мы мечи. Мы были выкованы Великим Государем для определённой битвы. Мы ждали этой битвы.

Всё это продолжалось до 1996 года. Умер Сергей Александрович. Крепко держался Старик за власть.

Сына пережил. Трон завещал внуку Николаю. Почитай лет с пятнадцати его готовил. Но гладко было только на бумаге. Через полгода четырнадцать из нас проголосовали за казнь.

Мы узнали, что в конце следующего месяца Окраины должны отчасти слиться с метрополией, часть же получала независимость.

Вторая неприятная новость — вдвое уменьшается финансирование Лунограда.

"Империя может заявить какую-то территорию своей, обычно это место обильно полито кровью её солдат. Эта территория не в коем случае не должна покидать пределов Империи. Единственным исключением может быть выжженная радиацией местность. " Атаку на Императора планировал не Я. опыта мало. Наш планировщик работает в одном ведомстве с объектом. Контразведчик. Ни чего личного — просто у Николая не правильные приоритеты, а завещание Михаила он знает наизусть.

Плохо, что старшего брата всецело поддерживает средний. Пришлось операцию проводить в два этапа.

Как ни странно, добраться до среднего мы могли в любой момент. Сильный нейротоксин в пластиковой капсуле с радиоуправлением был заложен 5 лет назад на могиле его первой жены — запас карман не тянет. Через неделю — как раз в очередную годовщину вариант был опробован. Всё прошло идеально — на нас не только не вышли, нас даже не заподозрили. Плохо читали завещание.

Дальше всё пошло точно по плану. Усилив охрану, Николай, у которого было три дочери, составил на всякий случай завещание в пользу младшего брата. Как ему настойчиво советовал генералитет.

"Если есть такая возможность, то переход власти от одного Императора к другому должен происходить тихо. Убивая негодного монарха, постарайтесь оставить хорошего наследника." В Николая должен будет стрелять Первый. Второй и десятый страхуют дистанционно по второму варианту — полукиллотонной Бомбе — подарку Михаила. Я — четвёртый — отвлекаю. Без меня вероятность успеха первого варианта — 50 %,со мной — около 100.

Я согласился сразу. Мой сын ещё слишком мал для обучения, он ничего не знает. Первому сложнее с семьей. Как он выйдет из положения, не представляю, он меня не посветил.

Вот и настал этот день. Я сажусь в мою пластиковую ласточку. Конечно, её засекут — но непосредственно к объекту я приближаться не буду.

В последний раз окидываю взором небосвод, обнимаю его прощаясь. Прими, Господи, к себе раба твоего Антона Сергеенко, радди будущего великой страны, ради 98 % вероятности. Когда я врезался в соседнее от Генштаба здание, все обернулись на вспышку.

Номеру Первому этого хватило.

Глава 40

Территория Российской Империи.

Земля. Москва.

1940.

Вот он сидит возле кровати. Смотрит Стервятничек. Спокойно сидит, расслабленно. Ни кого не допустил ко мне.

Это хорошо. Значит власть уже полностью твоя, внучок. Ладно, преемник есть, пора и о другом подумать. Жизнь вторую по кирпичикам перебрать. Что сделал, чего не смог.

Начну с того, что не смог. В космос хотел сам слетать. Держал ведь до покушения себя в форме, хоть и с оговорками полёт был возможен, но не судьба. Когда я пару лет назад восстановил полную картину действий и бездействий внучка, чуть не его тогда, сволочь расчетливую. Но сдержался, не Иван Грозный, чай. Сына или внука прибить не хитрое дело. А вот грамотного управленца с высочайшей легитимностью — попробуй, поищи.

Один он остался. Другие более прыткие получились у меня потомки, ждать не хотели. Власть разум затмевала. А вот стервятничек сидел и ждал молча. Пока другие не упадут, а власть свалится прямо в руки. Сидит себе преспокойненько. Даже свою перевёз в соседнее помещение, чтобы значит и радости жизни рядом, но и от полного контроля над дедом не отвлекаться.

Три часа мне осталось. Мы с внучком мою кончину запланировали на полдевятого вечера. Чтобы аккуратно в программе Время новость пошла.

Имперскую Правду завтрашнюю мы с ним целую неделю согласовывали. Некролог, биографию, в этом он был со мной согласен. Спорили до хрипоты только в двух случаях. Я хотел подробно описать покушения, которые совершили его отец, затем брат. Он же настаивал, чтобы официальные предыдущие версии полностью сохранились. А может он и прав. А то ведь и мою сегодняшнюю смерть можно истолковать как убийство. Ведь аппаратуру он отключит сам.

А прошлое…Первое. Если честно, многое из него я уже забыл. Как-то лет сорок назад я написал рассказ о своей жизни. Издал его под чужим именем. Вспомнил в нём о своих прежних родных и друзьях, а оригинал сжог. Памятка получилась своего рода. Перечитываешь его, тогда всплывают другие забытые детали.

После покушения память начала не то чтобы сбоить, но уже не прежняя. Отвлекаюсь часто. Читают мне, например, отчет об акции сепаратистов на Аляске, а я зацепляюсь за название, какое либо и полностью начинаю думать о постороннем, не слышу доклада. Вспоминаю прожитое, жизнь вспоминаю. Море водки, женщин и крови.

Жаль, что обсудить не с кем. Не осталось никого из тех, с кем я начинал. Даже до Лаврентия добрались. Остальных тоже пули да болезни подобрали. Вот и сидим мы с внучком одни, все, что можно сказать, уже сказано. Король умирает, да здравствует король. Перед глазами нахлынули суматошные, полные вновь нахлынувшего детства, первые годы в этом мире. Первые соратники, первые победы, первые города и губернии. Первые головы земных владык, брошенные генералами к моим ногам. Императоры, шахи, президенты.

Женщины. О них отдельный разговор. Вспомнить всех за оставшееся время не удастся. Робкие и дикие, пленницы и поклонницы, шпионки и подчинённые.

Многое удалось сделать, многое было сделано не так. Но империя сегодня сидит на ресурсах и недрогнувшей рукой забирает лучшие мозги у остального человечества. Мы стали тем, о чём мечтала Америка в Моём мире. Полновластными хозяевами.

Доволен ли я достигнутым? Да и нет. Как я уже говорил не смог подняться в небо. Это как не странно стало толчком к моему завещанию. Один из пунктов — на науки тянущие человека в космос теперь будет тратиться 40 % бюджета. Попутные технологии возместят потерю. Пусть другие люди побывают там. Вернуться или останутся там навсегда, погибнут или построят там свой новый дом. Завещание я уже распространил. Внучек вынужден будет с этим считаться. Да и Хранители есть. Образумят мальчика если что. На первый раз распространят сведения о его участии в покушении. Если не поможет, убьют. С моего благословения и с моей подписью. Так что придётся Императору нести этот крест. И следующему. Пока не пересекаться линии хранителей — мы будем расширяться. Только там, в вышине, бессмертие.

А не здесь, хотя многие мои теперешние соратники мечтают больше тратить здесь и сейчас. С ними, со своими, будет справиться труднее всего. Убивать тех кого, считаешь, своими трудно. По своим потомкам знаю. Качаешь в колыбельке, читаешь на ночь сказки, воспитываешь, потом они делают шаг влево, и ты сворачиваешь им шею.

Конечно методы, какими я воспитывал своих потомков, многие назовут спартанскими. Так и есть. Мне не нужны были николки вторые моего мира. Изнеженные воспитанием царьки до двадцати лет играющие в догонялки со своими великовозрастными дружками. Мне нужны были хищные людоеды, после моей смерти, пусть и от их лап, претворяющие в жизнь мою линию.

У них не должно быть родни. В качестве младших братьев они должны видеть своих подданных. А империю в целом они должны воспринимать как своё дитя. И у каждого нового императора при вступлении на престол ребенок должен быть новым. Уйдут и мои Хранители. Ростить ребёнка одинаковым в течение веков не всегда получается. Это правило забыли Романовы моего мира. Это правило я крепко вдолбил в могилы Романовых этого.

Считаю ли я себя тираном? Безусловно. Прогрессором? Тоже. Гением? Нет. Умным? Да.

Раз выжил в борьбе — значит умный. Значит, я убивал врагов быстрее, чем они могли добраться до меня.

Слово Американец в том мире воспринималось русскими приблизительно как "Зажравшийся котяра" — исхудавшими крысами. И ненависть крыс к коту. Поодиночке такой кот может задавить, но десяток крыс его съест.

Слово Русский в этом звучит в устах чужих немного иначе. Безусловно, жирный кот присутствует и тут. Но вместо ненависти к коту здесь звучит страх. Мы не прощаем.

Устанавливаем простые и доступные почти всем правила и убиваем тех, кто им не следует. Там американцев мечтают уничтожить, здесь от русских мечтают оказаться подальше. А лучше стать гением и затем одним из них. И последние деньги родители вкладывают в образование. Чтобы вырастить гениев. Чтобы их вобрала в себя Империя.

Ну, все. Время.

По моему кивку Наследник подошёл к аппаратуре и щёлкнул тумблером. Я заснул, улыбаясь Императору.

Эпилог

Территория Российской Империи.

Марс. Марсгород.

26.10.2134.

Молодой человек протёр уставшие глаза. Да, теперь многое становилось понятным. Предок был похож на персонаж "янки при дворе короля Артура" — но в теле короля.

Прогрессоров — так это называется в некоторых книгах. И об этом никто не должен знать. Может уничтожить книгу?

Нет. Не сейчас. Не хватает информации для принятия решения. Подожду.

Позади открылась дверь. Сидевший резко обернулся и вопросительно взглянул на вошедшего Хранителя.

— Я думал суда может входить лишь наследник?

— Нет, мой господин. Эта договорённость была достигнута с вашим дедом после событий в Луне. Тогда повстанцы захватили его брата — тогдашнего Императора. И начали выкачивать у него сведения. Потом все подумали, что он сотрудничал добровольно. Все потому что один из наших братьев уничтожил Луноград термоядерной бомбой. Император начал рассказывать о книге и о том, что в ней. Отголоски просочились, но очень малая часть — лишь сплетни сплетен. Хорошо, что среди восставших был Хранитель. Ситуация была локализована, но теперь мы знаем историю нашего основателя. Было решено, что один из братьев передаёт умение владеть биоритмами организма будущему Императору. Затем остаётся здесь на всю жизнь — в должности Хранителя Книги.

Так что сядьте на край кресла, закройте глаза, расслабьтесь, выровняйте ритм дыхания.

В течение трёх дней я буду обучать вас самому важному искусству Императора — искусству умирать.

P.S.

Наташа тихо вылезла из домашнего робота. Сейчас он мигал режимом коляски. Она несколько раз коснулась светового сенсора на панели. В свои пять лет, она была умненькой девочкой. Сама перепрограммировала робота. Во всяком случае, позднее посещение Красной Площади в его программу явно не входило.

Но ей необходимо было туда попасть. Папа сегодня улетал с Плутона. Мама провожала Корабль. А её не взяли не только в экспедицию к Альфе, но даже на проводы. Ну и что — водители экспедиция продлится два года, малышей туда не берут.

Она не малыш, она знает, как опасны в космосе новые дороге. Раз так — значит, отцу необходимо взять в дорогу удачу.

Ну, вот, наконец, и он. В центре площади. Трехметровый глобус и гордо стоящая на нём фигура малыша. По двухвековому преданию — если кто-то из твоих близких уходил за горизонт, надо обнять бронзового малыша и загадать желание. Искренне пожелать, чтобы он вернулся.

Девочка пробежала пальцами по сенсорам робота и тот, нехотя, натужно гудя резервными антигравами, поднял её на глобус. Она обняла холодный металл и подняла глаза вверх, надеясь отыскать в холодной мгле звездочку, которой потребуется чудо.

Прототипы

Веселов Николай Сергеевич.

Русский. 1969 г.р. Наркоторговец. Убит в сентябре 1998 г. Похоронен на Славянском кладбище г. Краснодара.

Габуния Валерий Рафаэлович. Наркоторговец. Убит в сентябре 1998 г. Похоронен на Славянском кладбище г. Краснодара.

Грузин.1968гр.

Самохин Василий Сергеевич. Жив, по сей день. Бывший телохранитель Веселова. Лишился руки в сентябре 1998 г. Единственный оставшийся в живых из его личной охраны. Сейчас работает продавцом компакт дисков в одном из супермаркета в Краснодаре.

Лисицын Пётр Евгеньевич.

Русский.1960 г.р. Бывший военный. Инжинер-ракетчик. Два высших образования. После расформирования части спился. Бомж. Умер в марте 2002 г. По-видимому отравился паленой водкой. Могила неизвестна.

Во время отравления пас хозяйских коз. Сидя на поваленном дереве пил водку и читал книгу "Подвиг братьев Игнатовых".

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Эпилог

Прототипы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg