«Том 17. Твердая рука. Мексиканская месть»

Трудно представить себе край более безотрадный и унылый, чем тот, который простирается между сьеррой[1] Сан-Сабо и Рио Пуэрко.

Отверженная страна, где белеет и постепенно превращается в прах множество невесть чьих скелетов; огромная пустыня, усеянная сероватыми скалами, в расселинах которых с незапамятных времен ютятся змеи и хищные звери; саванны, дающие жизнь только черным терновникам, да еще разве чахлым зарослям мескита[2], пробивающимся там и сям сквозь сыпучие пески.

Белые и даже индейцы редко, только в случае крайней нужды, решаются путешествовать в этом жутком безлюдье. С риском удлинить свое путешествие они предпочитают сделать крюк, следуя по окраинам саванны, где путник всегда может рассчитывать на тень и воду — эти услады тропических стран и самые драгоценные блага во время долгих скитаний по прериям Запада.

В 1843 году, около трех с половиной часов пополудни в одну из суббот второй половины июня месяца, который индейцы племени навахоес называют на своем звучном языке «месяцем земляники», из чащи дубов, красного дерева и сумаха[3], растущих в предгорьях Сан-Сабо, вынырнул всадник.

Оставив позади себя последние уступы горного хребта СанСабо, с которого он, по-видимому, только что спустился, путник, вместо того чтобы следовать по проторенной дороге вдоль края саванны, понесся галопом по степи с явным намерением пересечь ее по прямой.

Такого рода решимость являлась бесспорным признаком либо безумия всадника, либо отваги, необычной даже для самого смелого человека; а может быть, существовали важные обстоятельства, принудившие путника пренебречь всякой осторожностью, дабы достигнуть как можно скорей цели своего путешествия.