«Тамерлан. Железный Хромец против русского чуда»

Тамерлан. Железный Хромец против русского чуда (fb2) - Тамерлан. Железный Хромец против русского чуда [Litres] (Хан - 1) 963K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Григорьевич Корчевский

Юрий Корчевский Тамерлан. Железный Хромец против русского чуда

© Корчевский Ю.Г., 2016

© ООО «Издательство «Яуза-пресс», 2016

Глава 1. Тамерлан

Тимур тяжело покачивался в седле. Видно, завтра будет непогода – разнылась раненная когда-то нога. Устал он: все время в седле, в походах. Конечно, можно ехать и в кибитке, как предлагал визирь. Вот она, украшенная по чину, крытая, с мягким ложем и бронзовым мангалом для обогрева следует за отрядом телохранителей. Но Тимур – мужчина, воин, а не изнеженный диван-беги, он должен показывать воинам пример.

Путь был долгий, холодно, потому как зима, но как он может спросить с лучника за неверный выстрел, если сам будет в тепле, а у воина от холода не гнутся пальцы? Да и привык он уже к седлу, полжизни в нем прожил.

Тимур с гордостью посмотрел на свое знамя с тремя кольцами, вышитыми золотыми нитями. Мог ли он, сын мелкого феодала-землевладельца, даже мечтать, что станет грозой и владыкой половины мира? Столько походов с тех пор совершено, столько крови пролито – и своих единоверцев, и чужой, тех же армян, грузин, персов, черкесов. Так нет же, неймется этому выскочке, этому волчонку Тохтамышу, которого Тимур приютил в свое время, спас от преследования и неминуемой гибели, дал войско, пусть и небольшое. Не из жалости или сострадания – нет, не знал Тимур такого слова – «жалость». Но дальновиден был и нужен был ему союзник в Золотой Орде.

Междоусобицы в улусе Джучи начались давно – еще с 1359 года, когда был убит Бердибек, сын Джанибека. С той поры на престоле сменилось двадцать пять ханов, некоторые из них успели «процарствовать» всего несколько месяцев. Так, Урус-Ханом был казнен Туй-Ходжа, глава Мангышлака. Его сын Тохтамыш, испугавшись за свою жизнь, бежал к Тимуру, в ту пору – эмиру Чагатайского улуса. Тимур тогда мне был всемирно известен, но любезно принял молодого царевича. Тамерлан уже тогда строил грандиозные планы покорения мира, но на пути его стояла обширная, мощная и все еще богатая Золотая Орда.

Тохтамыш имел законное право на престол в Сарае. Через молодого джучида Тимур и хотел прибрать к рукам улус Джучи, тем более что царевич был энергичен, умен и вполне мог сесть на трон.

Тимур оказал ему высокий почет, поставив во главе еще не завоеванных Соурана, Отрара и Сыгнака. К тому же последний был центром Кок-Орды. На эти города Тимур не имел права, поскольку они были частью Золотой Орды, и Урус-хан выжил Тохтамыша оттуда, его сыновья разбили войско, данное царевичу.

Все же Тохтамыш оказался предприимчив, вновь собрал войско, двинулся на запад, овладел Хорезмом, а потом и Сараем, выжив из него известного темника Мамая, проигравшего Куликовскую битву русскому князю Дмитрию. Тохтамыш гнался с войском за Мамаем, настиг его на реке Калке, где и произошло решающее сражение. Царевич одержал блистательную победу, но Мамай ускользнул от его воинов и сбежал в Крым, где и был убит генуэзцами. В Сарае же воцарился Тохтамыш. Случилось это осенью 1380, уже далекого, года. Царевич развил бурную деятельность, укрепляя Алтын Орду (Золотую Орду) и добился в том немалых успехов.

Почуяв силу, пару лет спустя Тохтамыш двинулся на Москву, заставив князя Дмитрия, прозванного Донским, вновь признать ордынскую власть и платить традиционную дань.

Признал силу Тохтамыша и правитель сильный, литовский великий князь Ягайло. Тохтамыш же из волчонка превратился в волка и из друга превратился во врага Тимура.

Но час расплаты настал. Тимур собрал огромное войско в двести тысяч воинов – конных и пеших – и теперь идет к землям Алтын Орды, к его сердцу – Сараю. В одном только Тимур завидовал Тохтамышу – тот был из знатного рода, пусть и далекий, но потомок Чингисхана. Тимур же никогда не сможет стать ханом, даже если покорит весь мир – только эмиром, пусть и великим. Не течет в его жилах княжеская кровь.

– Великий эмир! Да продлит Аллах твои годы! – к Тимуру, сквозь плотный строй отборной сотни телохранителей, подскакал посыльный.

Тимур поморщился.

– Говори!

– Начальник дозорного кошуна нижайше доносит, что в степи окружен и после боя взят в плен дозор хана Тохтамыша.

– Доставить ко мне их десятника!

Посыльный отвесил глубокий поклон, вскочил на лошадь и умчался. Конечно, десятник – птица невысокого полета, но и он мог что-то знать о тылах и планах Тохтамыша.

Опыта и хитрости, так же как и мудрости, не хватает Тохтамышу. Ведь в третий раз встречаются они как противники на поле боя. Дважды выигрывал Тимур бои, но везучий Тохтамыш дважды удачно ускользал невредимым и вновь собирал армию. Прямо как птица феникс! Глупец, он надеется только на силу!

Когда Тохтамыш вероломно вторгся на земли Тимура, то был разгромлен. Но тогда роковую роль сыграла неопытность хана. В своем послании хан просил Тимура простить его недостойный поступок и в случае прощения обещал ему быть во всем послушным.

Тимур созвал курултай 21 февраля 1391 года и, посоветовавшись с эмирами, решил наказать Тохтамыша. Тамерлан не пренебрегал разведкой. Его доверенные люди собирали сведения о Тохтамыше через купцов. И Тимур двинул огромное войско через Яссы, Соуран, Карачук и по реке Сырасу.

Поднявшись до Тобола, он круто повернул на запад. Время великий эмир выбрал удачно – Тохтамыш был не готов к отражению нашествия, поскольку Тимур пошел в обход. И узнал Тохтамыш о движении войск Тимура только 6 апреля. Срочно послал он гонцов во все стороны, собирая свои войска. Воины стягивались на правый берег Яика. Тохтамыш предполагал сосредоточить свои войска в Крык-Куле и ударить по противнику во время переправы через реку Яик. Обычно во время форсирования реки войско не готово к отпору, уязвимо.

Но Тимур разгадал замысел Тохтамыша, совершил переправу в верховьях Яика, где его никто не ждал, и Тохтамыш был вынужден отступить от Крык-Куля, где он поджидал запаздывающие части из Азова. Тохтамыша они не застали и стали легкой добычей Тимура. Но и без этих войск силы Тохтамыша были около двухсот тысяч и примерно равны войскам Тимура.

Преследуя врага, Тимур переправился через Сакмару, Самару и Сок и подошел к пределам бывшего Булгарского царства. Тохтамыш решил принять бой на реке Кондурче, севернее Самарской луки, когда, по его расчетам, войско Тимура ослабнет от непрерывных переходов. Конечно, доля истины в том была – ведь войска Тимура уже полгода шли по вражеской территории и страдали из-за нехватки продовольствия.

Но выбор места сражения Тохтамышем был сделан неудачно. В этом месте река Кондурча сначала течет на северо-запад, затем поворачивает на юго-восток и впадает в реку Сок, образуя треугольник перед впадением в Итиль (Волгу). В случае вынужденного отступления войско Тохтамыша легко могло быть прижато к Итилю и подвергнуться разгрому.

Этот промах Тохтамыша Тимур учел. Поскольку военная судьба может быть переменчивой, на этот случай Тимур имел удобный рубеж – реку Сок, позволявшую ему организовать крепкую оборону.

Перед боем 18 июня 1391 года Тимур разделил армию на семь корпусов, выделив для прикрытия флангов по одному корпусу, и один корпус был в резерве.

Татары оказались верны старой тактике Чингисхана, предусматривающей обход врага с флангов. Но и Тимур имел в рукаве несколько козырных тузов.

Он подкупил некоторых военачальников Тохтамыша через доверенных людей в ставке врага. Так, хан Идигей из знатного рода перешел со своим войском к Тамерлану.

Перед боем по старой и священной традиции перед войсками выходили на поединок воины из противостоящих армий.

От Тохтамыша вышел Бий Кикчан – воин огромного роста, силы и свирепости. Одного за другим он сокрушал поединщиков Тамерлана. Боевой дух воинства Тамерлана падал. И тогда на бой с Бий Кикчаном вышел перебежчик из стана Тохтамыша – сам хан Идигей.

Бой поединщиков был жестоким, кровопролитным, но в итоге багатур Бий Кикчан был убит.

Войска сошлись в схватке. И хотя до исхода битвы было далеко и неизвестно, чья бы взяла, Тамерлан приказал войскам кричать: «Враг побежал!»

Дрались отчаянно. Ведь еще во времена Чингисхана за трусость в бою одного воина казнили весь десяток. Струсил один – казнили десятерых, бежал с поля боя десяток – казнили всю сотню. Метод устрашения жестокий, но действенный.

Но у Тамерлана оставался еще один туз, и он его использовал в решающий момент. Тимур заранее подкупил знаменосца Тохтамыша.

Воины, десятники, сотники, тысячники и темники в ходе сражения наблюдали за знаменем. Рядом со знаменосцем были и сигнальщики, подающие знаки бунчуками на древках копий.

У каждого тумена, тысячи, сотни были свои бунчуки. Качнулся бунчук тумена вправо – и тумен послушно поворачивает, куда ему велит командующий.

В решающий момент знаменосец по сигналу Тимура уронил, поверг знамя. Воины восприняли это как сигнал к отступлению. Несмотря на то что на отдельных участках татары одерживали верх, остальные побежали, ломая строй и внося панику. Ну а уже дальше воины Тамерлана рванулись вперед, догоняя, рубя и коля татар. Битва превратилась в побоище.

Добивание длилось почти до вечера. Татарам удалось добраться до берегов Итиля, где многие утонули при переправе. А Тамерлан в течение трех недель стоял на месте сражения. Воины его собирали оружие, грабили окрестные аулы, искали уцелевших татар. В этой битве пало около ста тысяч татар и других союзников Тохтамыша. Потери огромнейшие, если иметь в виду, что на поле Куликовом потери обеих сторон едва достигали сорока тысяч.

Тамерлан привел домой огромное количество пленных. Тохтамыш с небольшим отрядом приближенных – беков, ханов – воинов опять благополучно ускользнул.

Вспоминая об этом походе, Тамерлан усмехнулся в рыжеватые усы. Хотя добить Тохтамыша надо было. Но войско понесло тяжелые потери. Ничего, сейчас он не повторит своего прошлого промаха, добьет волка в его логове. А на трон посадит какого-нибудь «ручного» хана, может быть, того же Идигея. Ох, нельзя верить татарам до конца. Недоверие и нелюбовь к татарам пока еще от Чингисхана тянутся. Ведь отца его отравили именно татары. И хоть в войско татар брали – не пренебрегали сильным союзником, ставили их обычно впереди, – там, где при столкновении потери были наибольшими. Хотя в умении воевать им не откажешь. К седлу сызмальства приучены, луком владеют отменно, но хитры, коварны, всегда камень за пазухой держат.

Взять того же Идигея. Ведь они были с Тохтамышем друзьями, и судьба их вначале была похожей. Оба бежали к нему, Аксак-Тимуру. В годы своей молодости, спасаясь от Урус-хана и его сыновей, обоих принял и обласкал Тимур. А в дальнейшем их жизненные пути разошлись. Тохтамыш стал во главе Алтын Урды и начал враждовать с Тимуром. А Идигей перекинулся с войском к Тимуру. Внешне – ничего особенного: среднего роста, смуглый, плотного телосложения, страшноватого вида. Но умен, сообразителен и отважен.

Происхождением Идигей был из «ак-мангыт» – белых мангыт, или ногайских татар. Его отец Балыча был беклере-беком при дворе Тимур-Мелика. Тохтамыш победил и убил Тимур-Мелика, предложив Балыче перейти к нему в услужение. Беклери-бек отказался и был казнен.

Убийство отца вызвало кровную вражду между Тохтамышем и Идигеем, но Идигей не был джучидом, как Тохтамыш, и не имел права на престол. Его надеждой править в Орде был лишь он, Тамерлан. Потому и перешел с войском Идигей на его сторону и служил преданно, как верный пес. А теперь он ехал в одном войске с Тамерланом, в передовом дозоре – указывал путь, поскольку местность знал хорошо.

Поход начинался тяжело – выпал снег, было холодно. Кони добывали себе прокорм сами, разгребая копытами снег и добираясь до пожухлой травы, но долго так продолжаться не могло. Однако Тимур хотел выиграть время – к моменту его прихода в логово врага должно было потеплеть, вылезет новая трава, и кони будут сыты.

Тимур к набегам подходил всегда основательно: для начала определял численность боеспособного войска противника, где расположены города, какие у них крепостные стены, каков гарнизон. Потом – местность: реки, дороги, горы, перевалы. Немаловажное обстоятельство – населяющие эти земли народы. Среди них были как скрытые союзники, так и непримиримые враги.

Время года также определяло начало боевых действий. Зимой воевать было несподручно – холодно, корма для лошадей, верблюдов и быков недостаточно, топлива для костров, обогрева и приготовления пищи – тоже. То ли дело – лето: трава по пояс, тепло, одежда не стесняет движения воинов в бою. Есть еще один фактор – сплоченность правящей верхушки в стане врага. Если там раздоры, междоусобица – очень хорошо! Всегда можно подкупить ханов или эмиров с их войском, даже посулить посадить на трон. Такие всегда находились, оказывая действенную помощь, подрывая единство изнутри.

А решающий фактор в любой войне – собственное, сильное и могучее войско. При огромной, хорошо подготовленной, вооруженной и экипированной армии можно разбить любого врага. А в том, что любой армии нужен еще и мудрый военачальник, Тимур не сомневался – это подразумевалось. Еще у себя, в Чагатайском уезде, при сборе армии, Тамерлан лично провел смотр войскам. Каждый воин должен был иметь основную и заводную лошадь с качественной сбруей. Оружие – лук, колчан с тридцатью стрелами, щит, копье и сабля – должно было быть в порядке, вычищено и наточено.

На каждый десяток воинов выделялась арба с погонщиком, на которой находились необходимые в походе инструменты и вещи: две лопаты, две мотыги, коса, пила, топор, шило, запасные наконечники для стрел, вилы, веревки, котел для пищи, бурдюки для водных переправ.

Каждому воину в походе полагался в войсковом обозе провиант, среди которых основные – мука, сухой сыр – крут и крупы.

За организацию армии Тимур взял десятичную систему построения войска, введенную в своем войске Чингисханом. Низшее звено – десяток воинов, потом – полусотня, сотня, тысяча и наконец – десять тысяч или тумен. Но вместе с этим он ввел и новые подразделения – численностью в пятьсот воинов, а также корпуса. Армия делилась на конницу, легко– и тяжеловооруженную, и пехоту. Конница давала мобильность, а пехота была нужна при осаде крепостей и состояла в основном из лучников.

Кроме воинов, ударного кулака армии, были еще и вспомогательные отряды – понтонеров и инженеров. Например, татары переправлялись через реки, надув воздухом бурдюки и держась за хвосты своих коней. Для быстрого форсирования воины Тимура тоже переняли этот способ. Но если рядом не было врага, переправу наводили понтонеры, и затем по временному мосту переправлялась армия и главное – обозы. Арбу с грузом вплавь не переправишь, а без того же медного котла-кумгана воина не накормишь. Потому хороший полководец – не только умный военачальник, но и тыловик.

Походы длились долго: короткие – месяцами, длинные – годами. Без тщательной подготовки можно выиграть одно сражение, но не войну. Какой спрос может быть с воина, если он давно досыта не ел, а лошади ослабели от бескормицы?

К Тимуру подскакал начальник телохранителей, ведя в поводу лошадь. Он ловко соскочил и согнулся в поклоне.

– Сахибкиран, доставили пленного десятника!

Тамерлан поморщился. Придворные льстецы называли его «сахибкираном», или рожденным под счастливой звездой. Тимуру это не нравилось, он ясно понимал, что, покачнись его воинская удача, – льстецы и лизоблюды кинутся искать более надежного и богатого хозяина.

Сам Тимур был неграмотен, но умен. Кроме родного тюркского языка он прекрасно знал фарси и любил беседовать с учеными, поэтами, хорошо знал историю. Тимур заботился лишь о процветании родного Мавераннахра и о возвышении блеска своей столицы в Самарканде. Всех пленных архитекторов, зодчих, строителей его эмиры пригоняли в столицу для ее обустройства. «Над Самаркандом всегда будет чистое небо и золотая звезда», – любил повторять Тимур. Соответственно, рос и возвышался род Барласов, из которого и вышел Тимур.

Тимур милостиво кивнул головой. Телохранитель подскочил к заводной лошади и, не церемонясь, свалил с лошади перекинутый поперек седла мешок, в котором и оказался пленник. Сдернув с его головы мешок, телохранитель толкнул пленника к Тимуру.

Увидев богато одетое окружение и всадника в украшенных одеждах, десятник догадался, кто перед ним и пал ниц в поклоне.

– Поднимись, – молвил Тимур. – Кто ты?

– Мурза Кутлук из рода Казанчи.

– Скажи-ка мне, мурза, велико ли войско Тохтамыша?

– Велико, великий эмир! Воинов – как звезд на небе!

Тимур усмехнулся.

– У меня есть хорошие звездочеты, сочтут.

В свите Тимура засмеялись.

– Хан Тохтамыш разослал гонцов во все города – от Бухары до Кафы, – дернул обидчиво плечом пленник. – И воины все подходят и подходят, – продолжил он.

– Мы разобьем всех! – остановил его Тимур. – Скажи-ка, где решил дать бой твой хан?

– Прости, великий эмир, мне это неведомо. Я простой десятник.

– Ты трус! Почему ты не умер в бою с оружием в руках, как твой десяток?

Мурза опустил голову.

– Меня оглушили ударом по голове, – тихо вымолвил он.

– Отведите его в обоз, пусть собирает кизяк для костров! – презрительно бросил Тимур.

Трус этот татарин, как и многие из них. Тамерлан ставил татар ненамного выше ногайцев, русских – даже почти поголовно вырезанных по его приказу в 1394 году под Дербентом койтаков. Мудр и дальновиден был великий Чингисхан, презирая татар. Многое взял Тимур от Чингисхана: деление войска на десятки, терпимость к вероисповеданию чужих народов, тактику ведения боя – правда, немного ее изменив. Хоть и был Тимур истым мусульманином, в войске его были воины разных национальностей и вероисповеданий. Были язычники, были иудеи, были христиане, но большинство – мусульман. Но убери иноверцев – и третья часть войска уйдет. И не все ли равно Тимуру, воин какой веры сложит свою голову за Мавераннахр? Каждая капля их крови сделает Самарканд чуточку богаче и лучше.

Тимур подал знак, подняв руку, и слез с коня. Немного тяжеловато стало ему в дальних походах – ведь время берет свое, и ему уже шесть десятков лет. А раньше мог неделями не вылезать из седла – и не уставал.

К Тамерлану подбежали, почтительно согнувшись, беки и мурзы из его свиты.

– Далеко ли еще до реки?

– Половина дня пути.

– Тогда сделаем небольшой привал.

Армия шла дальше. Тимуру быстро натянули шелковый шатер, устлали землю коврами, бросили подушки. Почти рядом с шатром развели костер – для этого на арбе везли сухие дрова. Вскоре запахло жареным мясом.

Тимуру подали в кувшине кумыс, разлили по пиалам. Прислуживал в походе один из телохранителей – Равиль, служивший ему половину своей жизни.

Приглашенные на трапезу эмиры, мурзы и беки жадно выпили немного кисловатого кумыса.

Пока жарилось мясо, коротая время, пожевали дольки сушеной дыни, урюка.

С большого серебряного блюда свисали еще дымящиеся куски жареной баранины. Тимур сам, накалывая ножом, подавал куски мяса присутствующим. Облагодетельствованные эмиры, огланы и мурзы в определенной порядком очереди протягивали руки и склоняли головы, произнося слова благодарности: получить мясо из рук Тимура считалось почетным.

Себе Тимур положил на небольшое блюдо седло барашка и начал есть, отрезая ножом куски мяса и ножом же накалывая их и отправляя в рот. Мясо было сочным, нежным, с румяной корочкой сверху – как любил Тимур. Хороший у него повар, из пленных – ценный раб, захваченный в одном из походов, понимает толк в мясе.

Некоторое время все молчали, занятые едой. В походе остановки случались нечасто, больше довольствовались сухими фруктами, сушеной рыбой и вяленым мясом.

Когда все поели, слуги принесли воды в кувшине, тазики и полотенца, чтобы присутствующие могли ополоснуть руки.

Когда прислуга удалилась, Тимур спросил:

– Что слышно о войске Тохтамыша?

– Собираются. Думаю, завтра мы уже увидим его передовые дозоры, – коротко ответил начальник передового кошуна бек Хасан.

– Надо бы успеть дойти до реки раньше хана, тогда удастся избежать встречного боя и потерь. Рано еще.

– Успеем. Полагаю, воины будут ужинать уже у реки.

Тамерлан удовлетворенно кивнул.

После короткого обсуждения насущных дел военачальники поклонились и, пятясь задом, вышли. По воинским традициям повернуться спиной к хозяину – верх неучтивости.

Тимур боком улегся на подушки. Армия его велика, много в ней искусных и опытных воинов, но и враг силен, и его армия не уступает по численности. Стало быть, лобовой удар исключается, слишком велики будут потери.

Думать надо, думать. Тохтамыш – хозяин на своей земле и особенности местности по-любому знает лучше Тимура. К тому же он попытается навязать свои условия боя, постараясь занять наиболее выгодные позиции. В этом его не обыграть. Где-то близко решение, но ускользает. Надо ехать, догонять ушедшие вперед войска. И глядеть надо уже на месте. Всемилостивейший Аллах не оставит его своей милостью.

Тимур поднялся, подошел ко входу, надел сапоги из мягкой кожи и вышел из шатра. Телохранители подвели коня, подождали, пока господин их усядется в седло, а рабы и слуги кинулись убирать шатер.

Дорогу можно было и не спрашивать – ее указывал вытоптанный сотнями и тысячами коней снег.

Тимур пятками ударил коня в бока. Застоявшийся скакун с места сорвался в карьер – только ветер засвистел в ушах. Сзади с лихим свистом и криками неслась сотня телохранителей – воинов опытных, прошедших с Тимуром не одну битву. Все они были из родного Тимуру города Кеша, что в Чагатайском улусе. Своим землякам Тимур доверял.

Скакали долго. Сначала обогнали длиннющий обоз, потом – вспомогательные части: понтонеров, рабочих. Стук копыт тысяч коней, ржание, повизгивание деревянных колес, разговоры – все войско производило изрядный шум, так что невозможно было услышать собеседника.

Тимур с удовольствием оглядел длинный обоз инженерного отряда. Там находились передвижные разборные башни для штурма городских стен. Их время еще не пришло, но они явно понадобятся – ведь в Золотой Орде более полутора сотен городов, причем некоторые довольно большие и с мощными крепостными стенами – вроде Сарай-Берке, Булгара или Кафы.

Тимур жаждал разбить войско Тохтамыша и стремительным вихрем пройтись по Орде, уничтожив все живое. Орда как противник не должна была возродиться. Если и будет существовать, то в ослабленном виде, не представляя угрозы для Мавераннахра. Воины Тохтамыша должны погибнуть или попасть в плен, а дети их из разбросанных по степи юрт когда еще подрастут.

Ныла правая голень – последствия неудачного боя в молодости. Кости ноги были перебиты, как и отрублены два пальца на правой руке. Хорошо хоть живым удалось уйти. Именно с тех пор Тимура и прозвали Железным Хромцом.

Старые раны всегда ныли к непогоде.

Тамерлан оглядел горизонт. Туч на небе не было. И все равно раны не обманывали его никогда – быть завтра ветру или дождю.

К Тимуру подъехал диван-беги, пристроил своего коня рядом, склонил голову в приветствии. Он был ставленником Тимура, служил с ним давно, понимал Аксак-Тимура с полуслова и заведовал деньгами, налогами, снабжением войска. Подчиненных у него было много, и управлялся он с ними ловко, как и с ценностями.

– Что сказать хочешь?

– Да продлит Аллах твои годы, почтенный Тимур. Жалованье привез воинам. Когда раздавать?

– Подождем немного, думаю, битва с татарами состоится совсем скоро, потери большие будут.

Диван-беги все понял с полуслова.

– Ты, как всегда, мудр, Тимур. Третья часть, а то и более сложат свои головы. Казна в прибытке будет.

– Вот за что я тебя ценю!

Диван-беги поклонился и отъехал. Он был одним из немногих доверенных лиц Тимура, кого телохранители пропускали к нему без спроса в любое время дня и ночи.

Деньги – основа всему. Будут деньги – выплатят жалованье, арбы и кибитки наполнятся припасами. Хитер и опытен был диван-беги, из одного медного пула мог сделать серебряный дирхем – прямо как презренный иудей.

В том, что потери будут большие, Тимур не сомневался – слишком большие армии сойдутся в бою на небольшом клочке земли. Полководцы же не хотят уступать друг другу, обоим нужна только победа. Проиграй Тохтамыш бой – даже если он останется в живых, третьего поражения от Тамерлана ему не простят. Оба – и Тимур, и Тамерлан – это понимали. А потери? Без них не бывает побед.

Воинов, как своих, так и чужих, как и жителей захваченных земель и городов, Тамерлан не жалел. Да, он заботился о войске – о лошадях, об оружии, о стенобитных машинах, о провианте и жалованье. Но это была забота владельца об исправно работающем механизме. Будешь его вовремя чистить и смазывать – он не подведет. А воинов новых нанять можно, да и подростки в Чагатайском улусе скоро подрастут, будет замена дедам и отцам. Семьи-то многочисленны, от каждой жены по нескольку, а есть еще наложницы и рабыни – нарожают.

С деньгами хуже – деньги ниоткуда просто так не появляются. Вот диван-беги доставил жалованье войску – три крытых кибитки, набитых серебром, да под охраной. Но это все с боем взято, у того же Тохтамыша четыре года назад, в битве при Кондурче. Денег на войско уходило много, только Тамерлан и диван-беги знали сколько. Его армия была одна из немногих, где воины получали жалованье.

Это татары жили только трофеями, грабежом. А рядовой воин в войске Тимура получал жалованье – в монетах, равных по стоимости трем-четырем коням, причем не тягловым, а верховым, которые стоили немало.

Десятник получал жалованье десяти воинов, сотник – равное жалованью шести десятников. Если десятниками могли быть простые воины, которых десяток выбирал сам, то сотником становился один из десятников. Тысяцкими или темниками, командующими десятью тысячами воинов, могли стать беки, эмиры – одним словом, знать. Простой воин редко когда мог подняться до таких высот.

Армию свою Тимур сколотил, выпестовал сам, взяв от организации войска лучшее из заветов Чингисхана и улучшив то, что перенял. Например, воины его знали строй – конный, естественно. И в бой они кидались не беспорядочной толпой, как татары, а организованно – кошунами, соблюдая порядок.

Перед боем впереди шел авангард, а самыми первыми – передовые дозоры. Авангард был не настолько силен, чтобы разбить большие силы, но сдержать их вполне мог, давая время развернуться главным силам.

После авангарда следовали союзники: туркмены, татары, другие племена. Уже потом – основные, главные силы, среди которых находилась ставка Тимура.

У каждой тысячи и тумена была своя одежда или седло – одного цвета. Были тысячи с белым седлом, с красным, синим. Так было легче управлять подразделениями, посылая гонцов во время марша или боя.

К тому же каждая тысяча имели флажок своего цвета. Такие же были и в ставке Тимура. Сигнальщик по приказу полководца подавал сигналы тысяцкому или темнику.

Только телохранители Тимура отличались от остальных – крупы их коней были покрыты тигриными шкурами, на всех – кольчуги с надраенными зерцалами. На поясе слева висела сабля, а справа – короткий меч. Это были отборные воины, и рядовой телохранитель получал жалованье как десяток в основном войске. Почти каждый имел приставку к имени – «храбрый» или «богатур». Некоторые приставки присваивались за подвиг в бою.

В боевом построении войско делилось на три линии – по три эшелона, значительные силы держались в резерве. Ударной силой всего войска была тяжелая конница – закованные в броню всадники, имевшие копья и сабли, а в пехоте – лучники. Но такая стратегия построения войска применялась на равнинах.

Для действий в гористой местности имелись специальные отряды, набиравшиеся из горцев, умевших подниматься по склонам и вести бой в горах. Их основными задачами были обходы тыла и разгромы вражеских заслонов, стоявших, как правило, на перевалах или узких горных тропах, где небольшие отряды в несколько десятков воинов могли сдерживать большие армии.

При штурме городских стен или крепостей основную роль начинали играть инженерные отряды, имевшие разные технические новинки: стенобитные машины, катапульты и баллисты – метатели «греческого огня», арбалеты. Пехота забрасывала городские рвы фашинами – вязанками хвороста, которые тоже готовили рабочие, перекидывала лестницы на городские стены. В ход шли и передвижные деревянные башни на колесах, пододвигавшиеся к стенам.

С них перебрасывались мостки, по которым штурмующие атаковали стены и их защитников.

Тимур хоть и был неграмотен, изучал опыт предшественников. С ним – даже в походах – ехали в обозе ученые и чтецы. На отдыхе они читали ему книги. Очень любил Тимур слушать о войнах древности – о Риме, о греках, особенно об Александре Македонском. Его опыт ведения боевых действий особенно привлекал Тимура.

Тимур слушал и делал выводы. Например, его войско на ночлеге или отдыхе занимало удобное место, силами рабочих возводились рвы по образу и подобию римских, по периметру ставились переносные дощатые щиты. А на расстоянии фарсанга во все стороны разъезжались сильные конные дозоры численностью до полусотни. На то время только армия Тимура обустраивала свой бивуак таким образом.

Лагерь был компактным, хорошо защищенным даже при неожиданном нападении. Хотя таких случаев не было – дозоры недаром получали свое жалованье.

За сон на посту нерадивый воин предавался смерти, причем казнили его свои же товарищи, воины десятка. Деньги и страх наказания – вот что принуждало войско нести службу ревностно.

И кроме жалованья были еще и трофеи. Понятно, что самая большая и ценная их часть уходила к Тимуру и его сардарам.

Каждый получал долю в зависимости от своего положения. Рядовой воин – добычу попроще; десятник, называемый он-баши – больше и богаче рядового воина, сотник – юз-баши – больше десятника. И конечно, после победного боя следовали пиры. Например, после победы над тем же Тохтамышем Тимур с войском двадцать шесть дней стоял рядом с полем битвы, предаваясь пиршествам – уж больно трофеи были велики. Тимур тогда взял себе лично пять тысяч пленных, которых выгодно продал потом на невольничьем рынке. Остальных пленных он раздал воинам.

С невольниками дома, во дворце, управлялся визирь, а за порядком во дворце и гареме следила старшая жена Биби-Ханым.

Ничего, придет еще время, когда он разобьет войско Тохтамыша и пройдет огнем и мечом по землям Золотой Орды. Тогда пленных будет еще больше, а богатые трофеи получит каждый его воин.

Величина Орды потрясает воображение – от Итиля до Крыма, от Кавказа до Руси. Одних городов только полторы сотни – и каких! Сарай-Берке, Булгар, Кафа, Гульстан, Ак-Кермен, Улук-Мечеть, Маджары, Солдайя, Чембало. И в каждом городе есть чем поживиться его воинам.

Орда богатела, занимаясь скотоводством, рыбной ловлей и продажей богатых даров моря – из Булгара поставляли рыбу даже в Самарканд. Также торговали рабами, взимали мзду с северных русских земель. Так что золотишко и серебро в Орде было.

А одни только кони чего стоят! Верховая лошадь в Орде стоила пятьдесят-шестьдесят дирхемов, отборные же лошади, коих табунами гнали в Среднюю Азию и в Персию, стоили до пятисот золотых динаров. Да и верблюды в Орде были двугорбые, которые крупнее и выносливее одногорбых арабских, и на рынках Персии ценились высоко – за них давали по двадцать пять дукатов против десяти за одногорбых.

Кроме того, через Орду пролегал восточный шелковый путь, а это купцы, торговля, налоги. Вот возьмет он Орду под себя, и все торговые пути под жесткой Тимуровой дланью окажутся.

И все-таки первое столкновение войск состоялось сегодня, прямо на марше.

К ставке Тимура подскакал на взмыленном коне гонец, ловко соскочил и, подбежав к лошади Тимура, пал перед ним на одно колено.

– Говори, – милостиво кивнул полководец.

– Татары напали на авангард! – выпалил гонец.

– А что же передовые дозоры?

– Не успели предупредить, вероятно, убиты, не вернулся никто.

– Много ордынцев?

Это было самое главное. Решился ли Тохтамыш дать встречный бой всеми силами или послал небольшой отряд – прощупать врага боем и замедлить его движение.

– Около тумена под командованием Казанчи.

– Откуда известно?

– Удалось взять пленного.

– Сами справитесь?

– Силы авангарда отважно бьются, татары несут большие потери. Сардар Омар-шейх просит передать, чтобы великий Тимур не беспокоился. Еще до вечера ордынцы будут уничтожены.

– Ты принес мне добрую весть, воин. Как твое имя?

– Ашун.

– Я не забуду про тебя, когда будут делить трофеи. А сейчас прими от меня за весть лисью шапку, и пусть она согревает тебя в походе.

– Да пребудет с тобой всемилостивейший Аллах, великий повелитель.

Гонец согнулся в поклоне, попятился спиной к лошади и вскочил в седло. Тимур даже не заметил, как он отъехал, погрузившись в мысли. «Зачем Тохтамыш бросил навстречу тумен Казанчи? Он ведь далеко не глуп. Что его тумен против моего войска? Вывод только один – он хотел задержать меня и выиграть время, чтобы дождаться подхода сил из отдаленных городов и кочевий. Ведь путь от Крыма или Булгара не близок. Если он бросил в бой – встречный бой – тумен, то какими силами располагает?»

В прошлый поход, три года назад, в битве на реке Кондурче, ему удалось собрать огромное войско, равное по силе войску Тимура, и только удача и опыт помогли ему одолеть золотоордынского хана.

Войско, не получая приказов, продолжало путь вперед, незаметно приближаясь к назначенной цели. Между тем авангард вел жестокий бой. Левое и правое крыло пытались окружить, зайти с флангов, обойти татарскую конницу. Главные силы авангарда связали боем татарские силы, не давая им возможности перегруппироваться, не дать сомкнуть кольцо. Силы были явно неравны, и татары это понимали.

Воины Тимура осыпали их стрелами, забрасывали копьями, рубили саблями. На место уставших или раненых вставали свежие воины, татар же подменять было некому.

Понеся тяжелые потери, ордынцы стали медленно пятиться, потом дрогнули и попытались отступить, пустив коней в галоп к небольшой реке Куре. Но славные силы авангарда им этого не позволили; не давая оторваться, догоняли и рубили.

До реки добрались единицы – те в основном, кто в битве был в задних рядах и кони которых были свежее и выносливее. На самой переправе оставшихся посекли из луков.

Тумен татарский перестал существовать. Но среди убитых темника не нашли. Ушел, ордынская собака!

Авангард тоже понес потери, но не существенные. Быстро собрав трофейное оружие – ведь железо ценилось дорого, – сняв с убитых шлемы и кольчуги, кошуны построились и прежним порядком продолжили марш. Единственное, что потребовалось, – выслать вперед новые дозоры и разъезды вместо вырубленных.

Шедшие в отдалении силы союзников подошли к месту прошедшего боя и двинулись прямо по телам павших, втаптывая их в мерзлую землю, тысячами копыт превращая их в кровавое месиво. А потом по ним прошли главные силы войска Тимура. От татарского тумена практически не осталось ничего, как будто гигантский каток проехал. Лишь вороны да стервятники кружили в вышине, дожидаясь, когда пройдут войска, чтобы сожрать куски оставшейся плоти.

К вечеру войско добралось до реки Терек, вернее – до нее добрались передовые разъезды. Далеко за рекой темнело, клубилось, посверкивало оружием в лучах заходившего солнца войско Орды.

Но к вечеру затевать бой никто из полководцев не решился. Дозоры несли службу, войско Тамерлана по приказу его стало разбивать лагерь, окапывая рвом и устанавливая бревенчатые щиты. Рабочие из инженерного отряда рыли на берегу окопы и тоже ставили щиты. Лагерь Тамерлана укреплялся, становясь неприступным.

Ночью отдельные лазутчики и небольшие отряды ордынцев переходили реку, пытаясь захватить кого-либо в плен или хотя бы помешать войску полноценно отдохнуть. Ведь после многодневного перехода войско нуждалось в еде и отдыхе. Только дозоры, значительно более усиленные ввиду близости врага, пресекали такие попытки на корню.

Ночью степь на другой стороне реки светилась множеством горящих костров. Посчитать их было невозможно, а ведь у каждого костра, над которым висел котелок с похлебкой, сидел и грелся десяток воинов.

Собрал в своем шатре, в ставке Тимур и своих сардаров – эмиров, ханов и беков. Слуги приготовили жареное мясо и фрукты.

После еды Тимур устроил небольшой совет. По традиции выслушали сначала самого молодого и не самого знатного. Потом стали высказываться минг-баши, начальники кошунов и корпусов. Сошлись на том, что сначала надо форсировать реку и, захватив землю на том берегу – плацдарм, – переправить основные силы. Учитывая, что татары всегда воюют по заповедям Чингисхана, строить свою тактику на этом.

Обычно ордынцы ставили свои самые сильные отряды на флангах и в начале боя пытались обойти противника с двух сторон, взяв его в клещи. А главные силы крутили перед врагом так называемое «колесо». Один за другим, без перерыва, конники подлетали к противнику поближе и скакали перед его фронтом войск, осыпая стрелами. По мере того как колчан пустел – ведь в нем было всего тридцать стрел, выпускаемых умелой рукой лучника за пару минут, – всадник поворачивал к своим. Противник еще не сошелся с ордынцами непосредственно в бою, а уже нес большие потери в людях и лошадях.

Кроме воинских и материальных потерь падал моральный дух: ведь создавалось впечатление, что татар великое множество – за ливнем стрел порой скрывалось солнце.

Потому Тимур с сардарами решили: после переправы через Терек, завязав бой, дождаться, когда татары ударят по флангам, и нанести им удар главными силами между их правым флангом и центром, рассечь войско ордынцев пополам. Известно ведь, что разбить потом войско по частям проще, чем бить в лоб. К сожалению, переманить кого-либо из ордынских полководцев на свою сторону Тимуру не удалось. С Тохтамышем оставались преданные ему люди. Хан Орды сделал верные выводы из боя на Кондурче.

Глава 2. Елец

Князь Елецкий Федор Иванович нервно мерил шагами горницу. Был он первым правителем княжества Елецкого, полученного от отца, Ивана Титовича, козельского князя, потомка рода Рюриковичей, при отделении княжества Карачевского от Великого княжества Черниговского. С тех самых пор, с 1370 года, он и правил Ельцом. Городишко старый, уж более пяти веков как основан, расположен удачно – на притоке Дона, в месте слияния рек Быстрая Сосна и Ельчика.

Земли хорошие, плодородные, одна беда: за Доном «Дикое Поле» с его кочевыми обитателями – татарами. Беспокойное соседство, чуть ли не каждый год – набеги. А тут другая напасть: уж десять лет подряд года неурожайные – то засуха, то дождями заливает, то град урожай побьет. Голодновато в городе и деревнях. Одно пока выручает – реки под боком с рыбной ловлей да сходящиеся у города шляхи. Удавалось прикупить у проезжающих купцов рожь, да ячмень, да капусту с репой.

Однако казна небездонная. К тому же князь Рязанский, Олег Иванович, которому княжество Елецкое дань платило, хоть выплаты и уменьшил, войдя в положение, но платить требовал вовремя. Мало того – чума объявилась. И слухи, что проезжие купцы принесли, одни тревожнее других.

Хан Тохтамыш войско большое собирает, а с кем ему воевать? Небось опять на Русь собирается, мало ему дани – совсем разорить хочет, людишек в полон взять? Пятнадцать лет тому город уже сжег темник Мамай. Федор Иванович с дружиной успел отойти к Коломне. Жители же деревенские да городские – в Новосиль бежать.

Правда, и Федор Иванович гордость свою потешил, приняв участие в битве на Куликовом поле, будучи назначен воеводой одного из полков при московском князе Дмитрии. Лихо они тогда войско мамаевское порубили, одержав победу!

А через два года хан Тохтамыш, чтоб ему пусто было, с войском заявился, войной на Москву пошел, примучил Дмитрия ему снова дань платить. Тяжелое ярмо на шее славянской, ох тяжелое! И не денешься никуда, сил мало – не отбиться. Только город после пожара али захвата восстановили, а вот они – проклятые, снова под стенами. А поскольку Елец да Ливны да Чернавск с Талицким Острожком на самой границе Руси с Диким Полем стоят, то и вся сила первого, самого сильного удара на них приходится.

Князь Рязанский Олег Иванович – хитер. То с Ордой дружит, то с Литвою, хотя и у него врагов много. Москва спит и видит, как бы княжество Рязанское под свою руку взять. Князь Пронский, сосед Рязани – издавна враг Олегов, так же как и князья Новосильские – Роман, да Иван, зять Ольгерта. И потому меж татарами и врагами из числа князей русских князь Олег Иванович – как меж молотом и наковальней.

Хотя Рязань – город старый и большой, народу в нем много. Многих из бояр рязанских Федор Иванович знал, бывая у князя Рязанского – того же стольника Александра Глебовича, ключника Лукьяна, окольничего Юрия, Ивана Мирославича.

Из бывших мамаевских татар – мурзу Салахмира. Ох и богат бывший мурза! Одних земель только у Мирославича с городами да деревнями сколько! Тот же Венев, Верхдерево, Ростовец, Веркоша. Стар уже бывший мурза, так сыновей взрослых двое, тоже ловко управляются.

А Епифан Кореев, Сафоний Алтыкуевич да Глеб Васильевич Лонгвин! Тоже землями большими с людишками многими владеют. Богата земля Рязанская!

Не то что Елец, доставшийся во княжение. Центр города – Кремль – тыном из дубовых да сосновых бревен окружен. А в Кремле всего сорок шесть дворов! Тьфу!

Правда, по Уложению, дворы считались только воинские, да купцов, да ремесленников, дворян и прочего служилого люда. Церковные дворы, монастыри и их людишки переписи и налогообложению не подлежали. А земель и людишек у церкви много, почитай – две пятых. И почти все монастыри дружины свои имели, некоторые – совсем и не маленькие, вполовину княжеских.

Еще людишки посадские не учитывались, что за Кремлем жили.

С кого налоги брать? А деньги ох как нужны! Дань Олегу Рязанскому платить, свою дружину содержать – да мало ли расходов? Вон, ходил вчера с ключником, тын смотрели. Некоторые бревна замены требуют – опять расходы. Да железо надо покупать, потому как наконечников для стрел мало, случись набег – не отобьешься.

В горницу вошел сын Иван, молодой темноволосый парень в красной шелковой рубахе и синих шелковых штанах, заправленных, как у казаков, в мягкие юфтевые полусапожки.

– Здрав буди, княже! – поприветствовал он отца. – Дружинники твои человечка интересного заприметили. Прибыл вчера, как купец, с обозом. Только другие купцы время на торгу проводят, свои товары предлагают да наши, елецкие, берут. А этот больше по городу шастает. Все бы ничего, да заприметили его, когда он вдоль стен Кремля прошелся. Спрашивается – что за купец такой любопытный?

– Обличьем татарин?

– На татарина не похож, но по-русски говорит плохо, едва понять можно.

– Откуда обоз купеческий идет?

– Купцы говорят – с самой Кафы.

– Говорить много чего можно. А одеты как?

– Да как все они – по-восточному. В халатах теплых, тюбетейках.

– Раньше его здесь не видели? На постоялых дворах или на торгу?

– Не выяснил еще. Так что с ним делать?

Федор Иванович задумался. Взять бы купчину да допросить с пристрастием – уж больно поведением своим на лазутчика похож. Так ведь купцов обижать нельзя, о том все знают. Купцы – это хорошо, они товары разные везут и зело полезны быть могут. От них серебро да золото в виде налога в казну идет.

Но и отпускать восвояси не в меру любопытного тоже не хочется. Мало ли чего он увидеть успел? Наверняка татарский приспешник, а что на татарина не похож, так Кафа – город многоплеменной, там и генуэзцев полно, и греков. Да ведь они с войной на Русь не пойдут. У Руси только два сильных врага – Великое Княжество Литовское и Орда. Учитывая, что Елец с полуденной стороны расположен, на границе с Диким Полем, то, скорее всего, лазутчик – именно Тохтамыша.

Явно набег замышляется – лазутчики перед набегом обычно появляются. В других случаях правителям чужих земель достаточно рассказов купцов – богаты ли жители, много ли врагов у князя и прочно ли он сидит на троне. Ох, не к добру!

Князь с досады сплюнул на пол. Только город отстроить успел, посад еще не весь застроили, дома да клети с сараями еще бревнами свежеокрашенными желтеют.

– Вот что, Иване! Ты Митрофана, охотника с Александровской слободы, знаешь?

– Кто же его не знает? Он белке стрелой в глаз попадает.

– Вот и я о том. Без шума, без пыли, без свиты съезди к нему домой, а лучше – вызови через доверенного человека. Покажи ему этого любопытного купчишку.

– И что? – Сын пока не понял замысла князя.

– Экий ты недогадливый! А ведь тебе после меня Ельцом править. Думаю, они из Ельца к Москве по Новосильскому шляху пойдут – там и брод удобный есть. Лес там, дубрава.

– Это ты про Хомутов лес говоришь?

– Именно. Так пусть Митрофан засаду в лесу сделает и купчишку этого… – Князь выразительно посмотрел на сына.

– Понял, княже, – поспешил поклониться тот.

– Только пусть стрелу не охотничью возьмет, а с татарским наконечником. Ежели купцы с обоза ко мне с жалобой вернутся – так стрела-то татарская, не наша.

– Слушаюсь, отче.

Сын снова поклонился и вышел.

Одной проблемой меньше. Сын исполнителен, все сделает как надо, и все сведения, что купец собрать успел, умрут вместе с ним. Но знак неприятный, к войне готовиться надо.

Князь вызвал слугу.

– Позови-ка мне ключника.

Когда тот появился и отбил поклон, князь сказал:

– Наконечников для стрел маловато. Возьми серебро, купи железа. Пусть кузнецы отложат всем дела да наконечники куют. Мальчишкам медяки дай, пусть древки для стрел делают.

– Почем брать будем? – сразу деловито поинтересовался Агей.

– Ногату – за пучок из трех десятков.

– Будет исполнено, князь. – Помолчал мгновение и спросил вкрадчиво: – Никак, татары опять к набегу готовятся?

– Похоже на то. Может, даст бог, пронесет.

Князь повернулся к иконам в красном углу, перекрестился. Вновь обернулся к ключнику, вперился взглядом:

– А почему спросил?

– Дык, княже, казну получше спрятать надо, семью подготовить, а может, и в Рязань к Олегу переправить, сродственники у меня там.

– Ты панику не поднимай. На тебя глядючи и другие побегут.

– Нешто я не понимаю, нешто я дите неразумное? Жену вроде как рожать отправлю и дочерей с нею. А прислуга здесь останется.

– Ну ступай, Агей.

Ключник поклонился и вышел.

Князь накинул ферязь, вышел из дома и в сопровождении двух дружинников прошелся вдоль крепостного тына. Дубовые – в обхват, а то и более – бревна стояли неколебимо. А вот где сосновые бревна были, поработали жучки-древоточцы. Думал, постоят еще – ан нет, менять надо.

Заглянул через бойницу вниз, на посад. Весна, тепло, зеленеет кругом. Стучат топоры да весело плотники перекрикиваются, пила визжит. Строятся людишки… А того не знают, что туча черная над Ельцом, а может, и над всей Русью нависла.

Город стоял на высоком берегу, а река являлась естественной преградой для незваных гостей. А самый Кремль возвышался над городом, далеко с него видно было окрест. Единственно, что упустил князь при строительстве Кремля, – башни строить надобно было, хотя бы парочку. А сейчас вокруг стен с внутренней стороны лишь галерея крытая шла – для лучников. Дружинник по ней ноне ходит, поглядывая зорко в сторону Дикого Поля – не видно ли облаков пыли вдалеке.

Зимой татары в набеги не ходят – холодно, для лошадей бескормица. Они учинять набеги любят летом, к осени поближе – когда урожай собран, чтобы не только людишек в полон взять, но и телеги трофейные добром нагрузить. Видел уже князь, как один татарин за своей лошадью по четыре десятка связанных веревкой пленных ведет, да за ними обоз с добром тащится, у пленных же взятым.

Князь поднялся наверх, на галерею – к дружиннику. Тот нес службу, как и положено – в кольчуге, со щитом, с мечом на боку, в шлеме-шишаке. Он поприветствовал князя легким поклоном. Князь узнал дружинника. Хороший воин Митях, опытный.

– Как служба идет?

– Спокойно, князь. Купеческий обоз недавно на Данков вышел.

– Не к Новосилю?

– Да нет. Что я, дорог не знаю? Из Красных ворот вышли – и на Данков.

Прогадал князь, Митрофана-охотника в Суслов лес посылать надо было. Да что уж теперь, сделанного не воротишь. Близок локоток, да не укусишь.

Князь поглядел поверх тына. С Аргамачьей горы, на которой стоял Кремль, были видны окружающие Елец леса – Радушкин, Воргольский, Пришний, Истошный, Суслов, Хомутов. Вдали, едва-едва – Ищеин. Монастырь Знаменский виден.

Князь скрипнул зубами. Многолюдна и сильна монастырская дружина у игумена. Только игумен сам ею распоряжается. Хочет – даст городу в помощь, а бывает – сами взаперти сидят, монастырь обороняют. За одно спасибо сказать можно – крестьяне из окрестных деревень там при угрозе прячутся.

Князь спустился с тына, прошел мимо княжеских амбаров да подклетей, вышел на Соборную площадь, зашел в Успенскую церковь – свечку Николаю-угоднику поставил, помолился, с настоятелем поговорил. Обычно князь молился в личной часовенке при тереме. Все шло как обычно. Досада только душу немного грызла – надо было второго человечка в Суслов лес послать. Упустил лазутчика! Он же теперь по другим городам, где обоз побывает, вынюхивать станет.

Князь вернулся в свои хоромы. Время было обеденное, и за княжескими заботами не стоило забывать о грешном теле.

К столу – присоединиться к обеденной трапезе – пришла любимая жена. Слуги проворно поднесли горшочки с горячим супчиком из заячьих потрошков. На серебряных блюдах лежали, источая духовитый аромат, пряженцы с грибами, луком и яйцом, расстегаи с рыбой. Стояли в расписных глиняных тарелках капуста квашеная, яблочки маринованные хрусткие, огурчики соленые – один к одному. На длинном блюде дымились жареные карасики в сметане.

Князь окинул взглядом стол – небогато, но и не праздник какой сегодня, чтобы белорыбицей баловаться. Хотя и есть в подвалах, лежит на льду.

Слуга склонился к уху князя.

– Вина подать или пива?

– Пива давай, уж больно хорошо его Афанасий варит.

Зайчишку, из потрошков которого был сварен суп, князь еще вчера собственноручно убил. Леса на княжеской земле объезжал, а косой из-за кустов и выскочил, да стрелой по дороге полетел. Гикнул князь, погнал коня, да кистенем промеж ушей косому и ударил.

Дома слуги зверька ободрали, выпотрошили тушку, да в слабом яблочном уксусе и замочили. Известное дело: зайца коли не вымочишь, мясо потом не разжуешь.

Подвесив к седлу убитого зайчонка, князь и молодость свою вспомнил, и мясца свежего к столу привез.

А леса осматривал, дабы решить, что людишкам в посад для строительства домов отдать, а что для ремонта тына да ворот приберечь. Дуб, ясное дело, для тына, сосна да ель – для домов.

Ключник князя сопровождал, слушал внимательно – за неправильный поруб ему отвечать.

– И здесь сосну порубить, – указал князь.

– Не можно, княже, монастырские то земли, – покачал головой ключник.

– Знаю, – недовольно скривился князь, – да немного можно – хлыстов двадцать. От монастыря не убудет.

– Жаловаться придут, челобитные патриарху писать будут, – продолжал ключник.

Князь только рукой махнул. И земли у монастыря хорошие – пахотные, и леса есть, серебром князь периодически настоятеля одаривает, а все жалуются.

Набрать бы еще людишек в войско, да казна не позволяет. Денег – только до нового урожая дотянуть. А будет ли он – одному богу известно. Хотя зима снежной была, земля весной влагой напиталась, травы вон какие взошли. Еще бы дождей да солнышка, тогда и подать собирать можно. Лишь бы басурмане летом набег не сделали. Все порушат, лошадьми урожай вытопчут, людей в полон уведут. И так уже деревни полупустые. Одно выручает – из Великого княжества Литовского людишки бегут, поскольку там еще хуже. Священники совсем распоясались, ни бога, ни короля не боятся. Одно слово – схизматики.

После обеда Федор Иванович степенно поднялся в свой кабинет – посидеть, подумать. То ли письма с гонцами отправить к соседям, в княжество Пронское да Новосильское, и к Олегу – в Рязань, то ли самому съездить: посидеть, пива попить да обмозговать… Пожалуй, лучше самому съездить, глядишь – чего-то узнать удастся.

Хоть Федор Иванович и данник Рязанского князя, но и добрых отношений с соседями терять никак нельзя. Хоть они совсем и не друзья Олегу – уж больно он заносчив, всех под себя подмять хочет.

Размышления князя прервал сын Иван. Постучав, он вошел, плотно дверь за собой прикрыл, уселся на деревянный стул напротив стола.

– Все в лучшем виде, княже, исполнено.

– Не может быть! Митрофана-охотника в Хомутов лес отправили, а обоз купеческий на Данков пошел.

– Не зря Митрофан-охотник удачливый да следопыт. Он на опушке леса у дороги схоронился. А как обоз по другой дороге пошел, так он бегом туда. Все стежки-дорожки зная, он обоз опередил, возле дороги устроился. А дальше, князь, послушать бы его самого. Больно занятно.

– Зови.

Иван исчез за дверью и вскоре вошел вместе с Митрофаном.

Вида тот самого обыкновенного: худощавый, белобрысый, лицо в веснушках, в суконной поддевке. Из оружия только – только нож маленький обеденный на поясе.

Поклонился в пояс:

– Здрав буди, княже Федор Иванович!

– И тебе здоровья долгого, Митрофан! Присаживайся, расскажи, как да что.

– Я, значит, на опушке устроился вначале. Смотрю, обоз из города вышел и по дороге на Данков пошел.

– Это я уже знаю – княжич рассказал. Только он еще баял, интересное ты что-то сказать можешь.

– Хм, перебежал я по лесу да по оврагу – прямо к Суслову лесу. Не близко, да ведь и обоз медленно идет. Устроился я в зарослях орешника – там полянка рядом и ручей. Обозы завсегда тут останавливаются – лошадей напоить.

– Знаю это место. Так ведь и от Ельца не близко – верст семь будет.

– Что для меня семь верст? – ухмыльнулся Митрофан. – К тому же я чуть срезал, короче вышло. Так вот, обоз вышел на поляну. Возничие лошадей поить стали, воду в баклажки набирать. А купцы по очереди к этому подходили, кого Иван Федорович показал. Докладывали что-то, а он их ругал.

– Ты что – и разговор слышал?

– Слышать-то слышал, да не понял ничего.

– Они что-то по-татарски говорили?

– В том-то и дело, что нет. Я по-татарски понимаю немного – ни одного знакомого слова. Так ведь и без слов понятно, когда ругают. Он, похоже, главный в обозе.

Федор Иванович и сын переглянулись.

– А на каком языке?

Митрофан пожал плечами.

– Дальше продолжай.

– Я момента дождался, когда возле него никого не было, да и стрельнул.

– Попал?

– А то! – выпятил грудь Митрофан. – Прямо в горло. Наповал – даже не пискнул.

– А купцы?

– Они не сразу и заметили. Потом подбежали, положили на телегу его. Сами по деревьям глазищами зырк-зырк. Видно, лучника боялись. Из телег своих сабли вытащили. Да я дожидаться не стал, отполз тихонько да убег.

– Не видел тебя никто?

– Обижаешь, князь! Я рядом со зверюшкой пройду – ни один лист не шелохнется. На обратном пути город обошел, по Новосильскому тракту вернулся.

– Молодец. Язык за зубами держи! Большое ты дело для Ельца сделал, лазутчика убил. Держи награду.

Князь протянул Митрофану серебряный татарский дирхем.

– Вот за это спасибо, князюшко! Давно серебришка в руке не держал.

Митрофан отдал поклон и, пятясь, вышел.

Иван приоткрыл дверь, наблюдая, как Митрофан сошел по лестнице вниз, притворил дверь, уселся на стул.

– Что скажешь, князь?

– Действительно, любопытно. Похоже, Митрофан правильно узрел – главный он в обозе. А товары да купцы – для прикрытия. Голову на отсечение даю – набег в лето будет. Одно непонятно – почему говорили не по-татарски.

– Ой, отец! Да у татар союзников из других племен полно. Я же видел – он на татарина лицом совсем непохож.

– Пусть так.

Князь задумался.

– Надо в соседние княжества ехать, с князьями говорить, помогут ли они нам войском или отсидеться за своими стенами думают. Завтра же в Новосиль еду! Ты на княжении остаешься.

– Как скажешь, князь.

Сборы были недолги, верхами до Новосиля ехать всего два дня.

Князя сопровождали пятеро дружинников – без них нельзя; почетный эскорт нужен – князь все-таки, да и защита от лихих лесных людишек, кои пробавлялись на дорогах разбойным промыслом.

Добрались быстро – уже к вечеру следующего дня въехали в Новосиль.

В городишке правил князь Роман, данник Ольгерда, великого князя Литовского. Когда беда случалась, соседи приходили друг другу на помощь – городки-то рядом, а до Ольгерда в случае нужды – поди доскачись, да и помощь придет не скоро.

В соседней Тарусе правил старый князь Иван, зять Ольгерда. Оба – и Роман и Иван – рязанского князя Олега на дух не переносили, но вынуждены были его терпеть – уж больно княжество Рязанское велико, богато и воинством сильно.

Городишко был невелик, стоял на высоком холме, на правом берегу реки Зуша, притока Оки. Город окружал высокий дубовый тын, имелось три сторожевые башни. Видимо, с них и заметили князя Федора Ивановича, успели сообщить своему князю и ворота распахнуть.

По городку ехал Федор Иванович не спеша, давал время Роману Семеновичу подготовиться, ведь заранее о приезде не сообщил. Бывал тут уже не раз князь Федор, потому ехал уверенно. К каменным хоромам подъехал – перед ним ворота уже распахнуты.

В ворота князь въехал верхом, а дружинники спешились и вели своего коня в поводу. Только равный по званию, князь ко князю, мог проехать через ворота на коне, не оскорбив и не умалив тем самым достоинства хозяина.

Слуги приняли коня, взяли под уздцы и повели в конюшню, а Федор Иванович направился к высокому крыльцу.

Распахнулись двери, из хором вышел хозяин земли Новосильской, князь Роман Семенович с женой.

Князь легко сбежал по ступенькам, обнял соседа. Почеломкались по русскому обычаю троекратно.

– Проходи в дом, гость дорогой! Ольга, князь с дороги, испить хочет!

Жена Романа Семеновича с поклоном поднесла Федору Ивановичу серебряный корец со сбитнем. Выпил Федор Иванович, крякнул, обтер рукавом усы, обнял княгиню да поцеловал в уста.

– Хорош сбитень-то!

Гостя провели в распахнутые двустворчатые двери, завели в трапезную. Вошедшие повернулись к иконам в красном углу, перекрестились. Роман Семенович обошел стол, уселся во главе его. Только тогда опустились в кресла Федор Иванович и супруга Романа.

Все шло по заведенным издревле традициям. Как положено, сначала разговор зашел о погоде, о видах на урожай. Затем слуги внесли на подносах и блюдах холодные закуски: холодец, балык из осетра, капусту квашеную, кувшины с вином да пивом.

Первый тост, как водится, за гостеприимных хозяев.

Осушил кубок с вином Федор Иванович, перевернул, показывая, что выпито все, ни капли не осталось, и что зла на хозяина не держит.

Пока поговорили о том о сем, а слуги уже гуся жареного с яблоками несут, да уху двойную – когда только успели, да щи кислые, да кашу гречневую с убоиной.

Отдали дань горячим блюдам, запивая вином. Княгиня откланялась и ушла, сославшись на дела. Понимала – сосед не просто так приехал, по делам. А женщине, хоть и княгине, слушать серьезные мужские разговоры не след.

Первым разговор начал Федор Иванович: исподволь, издалека – о слухах неясных, о готовящемся вторжении татар.

– Ты прямо говори, без намеков, – сказал Роман Семенович.

– Вот я спросить тебя хочу, князь. Коли татары придут, пошлешь воинов своих мне на подмогу?

– Непростой вопрос. Ты же, Федор Иванович, данник рязанский, вот пусть Олег Иванович защиту и дает! Сам посуди, я тебе часть своей дружины дам, полягут они у тебя. Татары ко мне потом придут – кто город защитит?

Федор Иванович вздохнул. Что-то подобное он и ожидал услышать. Как говорят на Руси, своя рубашка ближе к телу. Каждый князь о своем уделе печется. Оно и понятно.

Только Роман Семенович продолжил, и от услышанного князь карачевский Федор онемел на время.

– Я тебе больше скажу, Федор Иванович, никому не говорил – тебе первому. Едва не последний год басурмане нападают – город пожгут, людишек поубивают, а кто останется – в полон: кого на продажу, кого в рабство. Поверишь, сколько здесь княжу – ни один из полоняников не вернулся, все сгинули. Помозговал я с сыном своим, Василием, да и решили мы – перебираться на новое место. Я уж и город себе присмотрел – Одоев.

Федор Иванович застыл в изумлении, только и вымолвил:

– Почему?

– Ко княжеству московскому близко, рать у князей московских сильная, в обиду не дадут. Вот, пятнадцать годов назад Дмитрий, князь московский, силы объединил да темника Мамая на Куликовом поле разбил. Вот и смекай. Надоело почти каждый год после набегов татарских город из пепла восстанавливать, людишек собирать.

– Серьезно ты жизнь переменить надумал.

– Еще как! И заметь – не впопыхах решал, всю зиму только этим и занимался. Разные варианты просчитывал. Что Новосиль, что Чернавск, что Талицкий Острожек… А про Елец я уже молчу – на самом краешке Руси стоит. При набегах в первую очередь страдают. По уму заставы сильные вперед, в Дикое Поле выдвинуть надо. Остроги, а может, и крепости сильные поставить. Пусть татары о них зубы обломают, глядишь – и до нас не доберутся. Только никто ставить их не будет – деньги нужны для строительства, дружины да воеводы. А где их взять? Наемники? Немалые деньги потребны. Своих послать? Города свои защищать некому будет. Куда ни кинь – всюду клин.

– Это что же выходит? Города да княжества русские без боя нехристям уступаем?

– Так и получается, – с силой сжал кулак князь Роман Семенович. – Я вот что надумал. Или надо совет из князей собирать – пусть каждый деньги да воинов выделит на крепости степные, – или всем княжествам под одну сильную руку объединиться. Нет у нас другого пути. Иначе сгинет Русь, как сгинули половцы да хазары. Еще деды наши их помнили. А где теперь эти племена-народы?

– Мрачновато выходит, Роман Семенович!

У Федора Ивановича от услышанного в горле пересохло. Он плеснул в кубок вина из кувшина, осушил в один глоток. Хорошее пиво, а вкуса почти не почувствовал. Ох и умен Роман Семенович, не только за свое княжество ратует – за все пограничье решил. И не подкопаешься – не в бровь, а в глаз. Верно ли все? У самого ведь такие мысли появлялись, да гнал их от себя, не в силах самому дерзнуть решиться на великое. Выходит, зря гнал. Раньше надо было думать о крепостях да единении княжеском. «Теперь-то уж навряд успеем подготовиться и встретить ворога во всеоружии. Как лето войдет в свои права, так татар и жди. А может, бросить Елец? Уйти с жителями куда подальше – под Владимир, или Муром, или еще дальше – к студеному морю…» И сразу – другая мысль: «Земли там уже все поделены, кем придешь? Чужаком? Плохо, никуда не годится. Тебе отец эти земли в управление дал – княжить, вот и надо свой долг исполнять. Князь – это ведь не только красное корзно да пиры. А честь? Князь – он в первую голову о бережении города и удела своего печься должен».

Федор Иванович и не заметил, что в трапезной молчание давно повисло. Кашлянул деликатно Роман Семенович, очнулся от дум тяжких Елецкий князь, поднял голову.

– М-да, нерадостно что-то, – сказал он. – Ты, Роман Семенович, поступай как надумал, а я на земле своей пока останусь. Коли разговор об объединении пойдет, я согласие свое дам, в том не сомневайся. А на чужие земли примаком – не пойду.

Выпили вина, да хмель не брал, и настроения веселого не было, оба тяжкими думами придавлены были. Поковырялись в блюдах нехотя – аппетит совсем пропал, но и не тронуть еду нельзя, чтобы хозяйку не обидеть. А вот выпивать – выпивали оба, и к вечеру уже нагрузились изрядно.

Слуги отвели Федора Ивановича в гостевую спальню, раздели, разули да спать уложили на мягкой перине.

Поутру, едва позавтракав, засобирался Федор Иванович в обратную дорогу, сколько ни увещевал его Роман Семенович остаться.

– На охоту вместе сходим – зайцев много развелось, молодость вспомним, – говорил он.

– Я бы со всем удовольствием, да время! – отговаривался Федор Иванович. – Его ведь ни за какие деньги не купишь, время-то. Готовиться к отражению набега надобно. Еще и к Олегу Рязанскому съездить надобно.

– Ты вот что, Федор Иванович, Олегу про наш разговор молчи пока – как соседа прошу.

– Княжеское слово даю, – протянул руку для пожатия Елецкий князь.

Обратно ехали небыстро. Дружинники бы и погнали лошадей, да князь неспешно едет, в думы погруженный. Ну так то его дело, на то он и князь. А их дело – исполнять поручение.

Как бы хотел Федор Иванович оказаться сейчас на их месте! Всего и забот – брюхо набить, девок потискать да после кубка доброго вина попеть-поплясать.

А Федор Иванович тем временем думу думал об Олеге Рязанском. Очень непростым человеком был князь. Княжить стал с пятнадцати лет, получив удел из рук отца, князя Ивана Ивановича Короткопала. В юности во всем полагался на советчиков своих. С ними князю повезло – мудры и осторожны были. А потом и сам взматерел, опыта и хитрости набрался. Велико княжество было – от Дона до Коломны почти, ежели с севера на юг, а с востока – с Мордовией граничит, с запада – с княжеством Новосильским.

Да не это главное, три силы рядом – Литва, Орда и Великое княжество Московское. И каждая сила Рязань под себя подмять хочет. Вот и приходится Олегу Ивановичу крутиться.

Орде как наиболее сильному врагу в открытую он противостоять не может, чтобы княжество не погубить. Где лестью, где данью, где помощью воинами откупится. А все равно басурмане чуть не каждый год то саму Рязань разорят, то по землям его пройдутся.

Но и Олег не лыком шит. Мстит потихоньку татарам. Взять битву Орды с Дмитрием на Куликовом поле. Олег числился в союзниках темника Мамая – вместе с князем Нижегородским и Тверским. Еще один союзник с войском польским у Мамая был – Ягайло, князь литовский.

Олег Иванович, узнав о планах татарских и выступлении их, гонцом сообщил князю Дмитрию, дав ему возможность собрать ратников и выдвинуться вперед, навстречу Мамаю. В войско Дмитрия многих бояр своих с дружинниками послал, переодев ополченцами да наказав стяги рязанские не брать, буде татары воинов его не опознали.

Храбро рязанцы сражались, семьдесят бояр головы на Куликовом поле сложили, а московских бояр – только сорок. Сам же Олег с пятитысячной ратью дорогу воинам Ягайло перекрыл, маневрировал, проходу не давая.

А уж бой на Куликовом поле кипел! Ягайло ведь всего в одном дневном переходе от Мамая был, но к битве так и не поспел.

Когда отбросил Ягайло рязанцев да на поле Куликово заявился, битва уже закончилась, и русичи гнали разбитых татар. Обозленные литовцы напали на русские обозы и вырезали раненых.

Вот и думай – враг Олег Иванович Дмитрию да сыну его Василию или тайный союзник.

С другой стороны, Олег Рязанский хану Тохтамышу при его походе на Москву броды через реку Оку показал. Только это не спасло земли Рязанского княжества от разорения, когда Орда осенью обратно возвращалась.

Конечно, Олег выигрывал, убивая одним выстрелом двух зайцев, ведь в войне слабели сразу два его врага – Орда и Москва.

А через три года, 25 марта 1383 года, Олег Иванович взял на меч Коломну – город княжества Московского, добыл богатые трофеи, взял в плен воеводу коломенского Остея Александра Андреевича со многими боярами. Олег тогда быстро ушел из Коломны, понимая, что город ему не удержать. Дмитрий вдогон послал рать во главе с Владимиром Храбрым, которого поддерживали своими дружинниками Михаил Андреевич Полоцкий, Роман Новосильский и князья Тарусские.

Битву при Скорпищеве Олег проиграл.

А через два года Олег Иванович мир на вечные времена с князем Московским подписал и женил своего сына Федора на дочери Дмитрия, Софье.

Хитер Олег – где земли прикупит, а где браком выгодным позиции свои укрепит – как с Титом Козельским, чей сын Иван женился на дочери Олеговой.

Запутано все, но при всем при этом княжество Рязанское богаче соседей и дружина у Олега сильная. Церкви и монастыри Олег на земле своей ставит, за что его священники, монахи и паства почитают. Изворотлив, как дипломат генуэзский, кое в чем и поучиться у него не грех.

Чем ближе Федор Иванович подъезжал к Ельцу, тем больше крепло решение – надо к Олегу в Рязань ехать, может, что умное и дельное присоветует.

Пробыв дома три дня, князь Елецкий выехал в Рязань.

Ехали – для скорости – верхами, без обоза. На этот раз князя сопровождал десяток из старшей дружины. Свита и охрана – это обязательно, чтобы каждый видел, не голодранец какой за подаянием в Рязань едет.

Верстах в пятнадцати от столицы рязанской мимо славного монастыря проехали, Богородице-Рождественского Солотчинского. Сложен из белого камня, красив и неприступен. Федор Иванович даже им залюбовался.

А через три версты показался еще один монастырь – поскромнее, Зачатьевский женский. А с холма уже и Рязань видать – стенами каменными опоясана, луковки церквей над стенами возвышаются. Большой город, дворов на двести служилого люда. Со стены бдительная охрана маленький отрядик заметила, а главное – корзно красное, княжеское. Вестимо, гонца ко князю срочно отправила. И правильно, пока Федор Иванович ко дворцу Олегову подъедет, ко встрече все готово будет.

Так и вышло. Когда Елецкий князь подъехал ко дворцу, ворота были распахнуты, и во дворе слуги ждали высокого гостя. Они взяли коня под уздцы, Федора Ивановича под локотки поддержали, когда с седла спрыгивал. И не потому, что немощен, а токмо для почета и уважения для.

А на крыльце уже показался сам Олег Рязанский – в красном корзно и красных сафьяновых сапожках. Под корзно – рубашка шелковая зеленая и такие же штаны. На голове – шапка соболиная, роста сам среднего, худощавый, подвижный и, как истинный рязанец, светловолос. На лице – бородка русая, глаза смотрят на гостя приветливо.

– Рад видеть на своей земле князя Федора Ивановича!

Олег спускался по лестнице, раскинув руки для объятий. Там, на лестнице, и обнялись, расцеловались троекратно.

Поднялись на крыльцо, а тут уж княгиня Евфросинья с серебряным, с золоченой ручкой, ковшом с вином.

Испил вина Федор Иванович, ковш перевернул да поцеловал княгиню.

– Хорошо винишко-то! – похвалил вино князь Елецкий.

– Ключник мой, Лукьян, расстарался, фряжского вина прикупил. Коли понравилось, бочонок подарю.

Олег полуобнял Федора, проводил в гостевой зал – помещение довольно большое. На образа перекрестились, уселись в кресла. Оба – князья, равны по положению.

Разговор пошел, как водится, о малозначащем: погоде, видах на урожай. Потом уже взаимно поинтересовались – здоровы ли дети да супружницы.

– По-моему, нам за стол пора, гостю подкрепиться с дороги надо, – поднялся Рязанский князь.

– Поговорить бы, Олег Иванович.

– Опосля, завтра. К тому же зять мой подъедет, Иван Мирославович, беседа куда как лучше выйдет. А сегодня пить-гулять будем. Не каждый день мой добрый сосед князь Федор Иванович в гости жалует.

Они прошли в трапезную. Олег во главе стола длинного сел, Федора Ивановича по левую почетную руку усадил. Рядом с Олегом – с торца стола – и княгиня уселась.

Федор обвел взглядом сидевших за столом. Да тут вся знать боярская! Епифан Кореев, переговорщик искусный, что с Мамаем да Ягайло переговоры вел; боярин Станислав, Сафоний Алтунаевич, Никита Андреевич, дядька Монасея, сокольничий Юрий, оба Яковлевичи, староста Гобой. Можно сказать, все видные люди Рязани на обеде, немногих только и не хватает: того же Ивана Мирославича, да Александра Тимоша, да Павла Соробича, да Семена Федоровича по прозвищу Кобыла Вислой, перебежавшего с литовской службы сначала в Москву, а потом и к Олегу в Рязань.

Всех в лицо Федор Иванович знал и, встречаясь глазами, головой кивал в приветствии.

На столе уже стояли кувшины с пивом, вином, стоялым медом. Громоздились миски с холодными закусками – капустой квашеной, яблоками мочеными. Исходили парком пироги с вязигой, пряженцы с луком и яйцами, яблоками, гречневой кашей.

Отворились двери, и двое слуг внесли длинное серебряное блюдо с жареной белорыбицей. Ох и длинна, сажени полторы, не меньше! А запах! У присутствующих слюнки потекли.

Прислуга нарезала рыбу и куски на серебряные блюда укладывала, а уж князь Рязанский боярам отсылал, оказывая почет. Первые два куска – князю и княгине, третий – гостю, князю Елецкому, а уж дальше боярам – по старшинству.

Слуги кубки наполнили, здравицу в честь князя Олега возгласили и вышли дружно. Второй тост – за гостя – уже сам Олег сказал. А дальше – пошло-поехало. Бояре ели, пили, меж собой разговаривали.

Федор Иванович с некоторой завистью поглядывал на посуду серебряную да позлащенную, на кубки да ендовы резные. Неплохо князь Рязанский живет!

Слуги внесли щи горячие, а потом – барана, жаренного на вертеле. Когда же и он почти подчистую обглодан был – кур жареных да гуся, истомленного в печи – с яблоками.

Наелись от пуза, напились до беспамятства. «Уставших» слуги бережно уносили в комнату по соседству, укладывали на лавки.

Пир долго длился, Федор Иванович устал уже. Хозяин, князь Олег, приметил, дал знак. Чашник Юрий бережно, под локотки, со всем почтением проводил князя Федора в отведенные ему покои, раздеться помог, пока девка из прислуги кровать разбирала да подушки взбивала. Спать уложила, пожелав спокойной ночи. Давненько Федор Иванович так сладко не спал – пьяненький, без забот и с ощущением покоя и безопасности.

Утром стук осторожный в дверь раздался, вчерашний чашник Юрий вошел, за ним – слуга.

– Доброго утречка, князь. Поправиться не желаешь?

Кивнул Федор Иванович – голова и в самом деле слегка не своя была.

– Пиво есть холодное, квасок. И рассольчик ядреный, из-под огурца, да со смородиной! Али вот еще бульончик горяченький!

– Рассолу, – просипел князь.

Слуга ловок на стол поднос водрузил, из горшочка в кубок рассола налил – с листами смородины. Выпил князь, посидел немного на кровати – в голове проясняться начало.

– Теперь пива плесни.

Слуга того и ждал, полный кубок поднес. Федор Иванович выпил не спеша, смакуя каждый глоток – уж больно пиво вкусное было, прохладное, язык щипало.

Пока слуга помогал обуваться, голову совсем отпустило. Даже приметил князь, что сапоги начищены. И когда успели?

Тот же слуга одеться помог. Чашник Юрий рядом стоял, сдувал невидимые пылинки с одежды князя.

– Завтракать пора, князь, уже стол готов.

Стол внизу, в трапезной, был накрыт, и, хотя и был значительно скромнее вчерашнего, отведали каши по-гурьевски да судачка заливного, да узвара с пряниками печатными.

Из бояр только ближние были, потому народу немного собралось, человек десять.

Поснедав, все поднялись в кабинет Олега Ивановича и уселись в удобные кресла друг против друга. Понемногу разговор начался – пока ни о чем: о слухах за князей Муромских, об Ольгерде.

– Так ты чего, Федор Иванович, ко мне пожаловал? Для дани рано, а видно, гложет тебя чего-то…

– Ты сам знаешь, Олег Иванович, что басурмане едва не каждый год набеги на Русь делают. Думаю, и нынешний год исключением не будет.

– Есть основания так думать?

– Лучше бы их не было. Две недели тому обоз купеческий в Ельце был, из Кафы шел. С виду вроде и не татары. Купчик там один был – уж дюже любопытный: вдоль стен крепостных прошел, воротами изнутри поинтересовался. Думаю, лазутчик, сведения перед набегом собирал. С тем обоз и ушел.

– Похоже на то. Хотя все купцы в той или иной мере лазутчики. Когда в землях чужих бывают, узнают – крепко ли правитель на троне сидит, много ли противников у него среди боярства, сильны ли деньги, да есть ли урожай, да каков он, да могучая ли рать? А по возвращении в свои страны правитель через людей доверенных купцов опрашивает. Завсегда так было. Только мы гадать не будем. Сейчас Ивана Мирославича позовем, он нам все и обскажет – он недавно в Орде был, у родителей.

Федор Иванович знал, что князь Рязанский зятю своему шибко доверяет. Иван Мирославич – татарин крещеный, в Орде его Салахмиром звали. В свое время, когда Владимир Пронский трон рязанский занял, он привел дружину свою в Рязань и помог Олегу Ивановичу престол отеческий вернуть. С тех пор они и породнились и верили друг другу безоглядно.

Слуга ушел за зятем Олега, и в комнате повисло молчание.

Вскоре явился Иван. Одет он был по-русски – в рубахе и штанах, однако лицом – вылитый татарин: узкие глаза, жиденькие вислые усы, редкая бородка. Известно ведь, у татар волосы на лице редкие и растут плохо.

Приложил татарин руку к сердцу, поклонился князьям.

– Садись, зять любимый! Разреши наш спор. Вот Федор Иванович опасается, что нонешним летом набег ордынский будет. Ты недавно от родичей вернулся, изнутри все видел, верю я тебе, как себе. Вот, разреши наши сомнения и тревоги.

– Неспокойно в Орде – это правда. Тохтамыш приказал войска собирать, смотр проводить. Только на Русь они не пойдут.

– А куда?! – разом выдохнули оба князя.

– Я планов Тохтамыша не знаю – не та величина. Но в Орде говорят – война с Аксак-Тимуром будет.

– Кто такой? Не слыхал никогда!

Олег Иванович откинулся на спинку кресла.

– Его еще Железным Тимуром называют. В Орде говорят – приютил он молодого Тохтамыша когда-то, даже воинов дал. Друзьями были, а потом Тохтамыш в силу вошел, да и напал на владения Тимура, за что Тимуром был бит дважды. Неверный друг хуже собаки! – неожиданно вскричал крещеный татарин. Видимо, он имел основания не любить Тохтамыша.

– Ты погоди о Тохтамыше, ты о Тимуре расскажи, – перебил его Олег Иванович.

– Немного я знаю, не был в тех краях – далеко очень. Знаю, что столица Тимура в Самарканде, что армия велика и сильна, многие государства покорил он, к покорности привел. Все.

– Немного. А чего о Тимуре мне не сказывал?

– Чего говорить попусту? Где Тимур и где Рязань? Он и на земле Орды-то никогда не был, а от нее до Руси еще далеко. Нет, не дойдет. Да и чего ему здесь делать? Он врага своего, хана Тохтамыша покарать хочет.

– Тогда другое дело. Ты из Венева вернулся?

– Из него.

– Чего про Москву слыхать?

Три года назад Василий Дмитриевич присоединил к себе Нижегородское и Муромское княжество. Но о том, князь, ты уже ведаешь. Сейчас спит и видит, как бы Устюг, Вологду, Бежецкий Верх да земли Коми присоединить.

– То мне ведомо, – вставил Олег, – да руки у него пока коротки.

– А еще говорят, в Москву мастер, Феофаном кличут, по приглашению Василия приехал. Будет кремлевские храмы расписывать. Кто его работу в Благовещенском Соборе видел – восхищается: больно благолепно.

– Хм, интересно. Посмотрим, какой он мастер. Может, в Рязань потом переманим – чужеземцы деньги любят.

– А еще – первенец, сынок у Василия с Софьей родился, Юрием назвали.

– Слышал, посольство небольшое уже отрядил с подарками да поздравлениями. Еще что?

– Все, князь Олег Иванович.

– Спасибо, Иван Мирославич.

Зять княжеский откланялся и ушел.

– Ну, довольна твоя душенька, Федор Иванович?

– Да, успокоился немного.

– Так что отстраивайся; лето спокойное ноне будет, лишь бы Москва смуту не затеяла. А не попариться ли нам в баньке, Федор свет Иванович?

– За приглашение благодарствую, да дома дел полно. Пожалуй, поеду я.

– Ну, как хочешь. Как говорится, хозяин-барин.

Слуги оседлали лошадей и вывели их из конюшни. Обнялся князь Федор Иванович с Олегом Ивановичем, расцеловался, сел в седло и выехал со двора. Вслед за ним вывели под уздцы своих лошадей со двора дружинники, вскочили в седла, и кавалькада чинно выехала из города. Простой люд, показывая пальцем на княжий выезд, кричал:

– Гляди, гляди, князь Елецкий!

Не знал тогда Федор Иванович, что это была его последняя встреча с Олегом Рязанским.

Выехав за ворота, они взяли с места в карьер. Гнали лошадей, гикали да свистели весело. Князя Елецкого охватил молодецкий задор. Настроение князя было великолепным, страхи его и опасения напрасными оказались.

Глава 3. Тохтамыш

Белой Ордой правил хан Тимур-Мелик, отличавшийся многочисленными слабостями и пороками. Поддержки среди огланов и беков он не имел, потому Тамерлан счел возможным дать Тохтамышу войско и отправить его на поколение ордынского престола.

Столицей Белой Орды был город Сыгнак. И весной 1378 года под напором войск Тохтамыша Сыгнак пал.

Прибрав к рукам восточную часть Орды, Тохтамыш с войском вторгся в западную часть, где хозяйничал темник Мамай, прав на престол не имевший, ибо в жилах его не текла кровь Чингисхана.

Для Мамая же год этот случился роковым. Вначале он потерпел жесточайшее поражение от князя Дмитрия с его союзниками на Куликовом поле и отступил с остатками войска, чем воспользовался Тохтамыш. Он напал на дезорганизованные остатки войск Мамая у реки Калки и разбил его. Так Тохтамыш, сын Туй-Хаджи-Оглана, пришел к власти, став ханом Золотой Орды, хозяином улуса Джучи. Он принадлежал к потомкам Тукай-Тимура, тринадцатого сына Джучи. Отец его, правитель Мангышлака, был казнен за неповиновение Урус-хану. Несовершеннолетний Тохтамыш бежал в Чагатайский улус, к Тимуру. С этого началось их знакомство.

После воцарения на ордынском троне Тохтамыш жесткой рукой пресек внутреннюю смуту, казнив недовольных. Но Орде требовались немалые деньги – на войско, жалованье чиновникам, и Тохтамыш обрушился на русские земли, переставшие после Куликовской битвы платить дань.

В 1382 году он обманным путем вошел в Москву и сжег ее, как и другие древние русские города. Препятствуя усилению Москвы, Тохтамыш поддерживал ее соперников – тверских и нижегородских князей и князя Рязанского.

Узнав о вторжении татар на Русь, князь Дмитрий Донской и Владимир Андреевич Храбрый уехали в Кострому и Волок Ламский для сбора войск. Митрополит Киприан укрылся в Твери.

После взятия Тохтамышем Серпухова народ в Москве охватила паника. На помощь Москве пришел с воинством литовский князь Остей.

Тохтамыш подошел к Москве 24 августа. Город храбро защищался, однако нижегородские князья Василий Кирдяпа и Семен Дмитриевич, подосланные Тохтамышем, заверили москвичей, что хан ничего дурного с жителями не сделает. Обманутые жители 26 августа открыли ворота Тохтамышу.

Но хан и не думал сдерживать слова, данного москвичам. Начались резня и грабежи.

Уходя, татары подожгли город.

После падения Москвы печальной участи подверглись Переяславль, Владимир, Юрьев, Звенигород, Можайск, рязанские земли.

Набегов на Русь хан больше не предпринимал, бросив все силы на завоевание более богатых областей.

Первым был ограблен и разорен Тебриз, где только пленных было взято девяносто тысяч. Затем были Миранда, Нахичевань, где было пленено более двухсот тысяч.

Однако дальновидный Тимур захватил Грузию, отрезав Тохтамыша от лакомой добычи в Иране. В ответ Тохтамыш заключил союз с давним врагом Тимура – эмиром Могулистана Номар-ад-дином, намереваясь нанести двойной удар – с севера и востока – по Тамерлану.

Вначале все шло по плану союзников, но как только Тимур, бывший в это время в Ширазе, выслал на подмогу Самарканду, Бухаре и Саурану конницу, золотоордынцы отступили.

В ответ Тимур в 1391 году пошел на Орду войной, и при реке Кондурче разбил огромное двухсоттысячное войско Тохтамыша, собранное из черкесов, булгар, русских, кипчаков, башкиров и мокши.

Разгром был катастрофическим, но Тимур совершил ошибку, не пройдясь огнем и мечом по Орде, не догнав и не убив Тохтамыша. Зато ордынский хан развил кипучую деятельность, собирая новое войско.

Столица Орды процветала во многом благодаря рабскому труду. Ремонтировали и расширяли водопровод, благо Итиль был рядом, ведь Сарай-Берке находился на левом берегу Ахтубы, притока Итиля. В городе благоухали парки, журчали фонтаны, в богатых домах были бассейны с рыбками. А над городом, на верхушке дворца хана, гордо возвышался полумесяц из золота в два кынтаря весом. В часы намаза с многочисленных мечетей звучали призывы муэдзинов, сзывающие правоверных на молитву. Шумели многочисленные рынки, поражая обилием товаров – от рыбы из Итиля до синдского шелка и рабов из покоренных земель. Жители посещали общественные бани, учились в медресе. Жизнь в городе текла спокойно.

Вот только радовались этой жизни в Сарай-Берке коренные жители. Для многочисленных рабов жизнь в Золотой Орде и ее городах казалась адом.

Рабы строили мечети, медресе, караван-сараи, дома, рыли колодцы, тянули водопровод, пасли скот, обрабатывали огороды. С них собирали урожаи брюквы, репы, капусты, бобов. В садах зрели виноград, гранат, айва, яблоки, груши, персики, орехи. А дыни на бахчах были просто великолепны!

На полях росла пшеница, и урожай ее был сам-пятьдесят, а в некоторых районах – и сам-сто. Столь же плодородны были поля проса, гороха, ячменя.

Были, конечно, и неудобья, солончаковые земли.

Но главным богатством Золотой Орды были степи, поросшие ковылем, где паслись тучные стада баранов и табуны лошадей – этого неиссякаемого источника мобильности Орды и ее экономического благополучия.

Охота же служила развлечением для знати – особенно соколиная и барсовая.

Широко распространена была рыбная ловля, но это занятие было уделом людей небогатых. Итиль с его многочисленными притоками, обилие рыбы в реках, в том числе дорогого осетра, делали рыбную ловлю занятием прибыльным. Рыбу солили, вялили, коптили.

Многочисленно было племя купцов, и торговля процветала. Орда вела морскую торговлю через Каспий и Черное море. В Крыму располагались торговые города: Солдайя (Судак), Кафа (Феодосия), Чембало (Балаклава).

Вторым направлением была торговля караванная – по старым торговым путям на верблюдах и лошадях. Даже центры торговые сложились, вроде Хаджитархана (Астрахани), Булгара, Ургенча, Сарайчика на Яике, обоих Сараев – Бату и Берке. Перечень товаров был обширен – различные меха, кожа, дорогая рыба, воск, мед, соль, шелк, камка, перец, зерно, ткани, ковры, серебряные изделия, жемчуг, краска.

Ну а рабы – отдельная статья. Количество их возрастало после удачных военных походов, но тогда падала цена. Жизнь раба для его владельца ничего не стоила.

А во дворце журчал фонтанчик, на лужайке зеленела молодая травка. Хан сегодня был в хорошем расположении духа. В бане его хорошенько пропарили, сделали массаж, втерли в кожу благовония. На пути ко дворцу его встретил сокольничий – бей Кутлукай, поклон отбил. Хан кивнул самодовольно, выслушал поток лести и здравицу.

– Как там мой любимец, Тукле-Аяк?

– Прекрасно поживает, но жаждет, когда ты снимешь с него черный колпачок и спустишь с руки. Засиделся совсем.

Тукле-Аяк был охотничьим соколом редкого черного окраса – птицей молодой, сильной, добычливой. Завидовали хану вельможе, а персы так и вовсе просили продать птицу, предлагая за нее золото по весу ее. Но что хану золото? Один блеск! Что может сравниться с азартом охоты, когда кровь кипит в жилах и сердце отчаянно колотится?

– Скоро, Кутлукай, уже скоро. Сегодня – прием диван-беги, потом – Нур-Девлет, к дочкам-близнецам Ханеке и Кюнеке обещал зайти. Завтра – обещал сыновьям Искандеру, Кучуку и Абу-Саиду на охоту с барсом выехать.

– Вот так всегда, глубокоуважаемый хан. На первом месте – барсники.

– Барсами еще мой дед, Кутлук-Ходжа занимался. Как я могу отказаться от такой охоты?

Кутлукай склонился в поклоне, а Тохтамыш проследовал мимо.

Войдя во дворец, он задержался, раздумывая: пойти на женскую половину или сразу – в свои покои? Пожалуй, сначала в зал приемов. Деньги – главное! Сама армия удовольствуется и трофеями, а нойонов, беков и прочую знать прикармливать надо.

В этом отношении хорошо Тимуру, врагу его. У него в войске гулямы, воины умелые и самое главное – беспрекословно подчиняющиеся своим начальникам. И об умении их пользоваться особыми приемами легенды ходят. Каждый из них должен уметь на скаку кончиком копья поддеть колечко, которое другой гулям двумя пальцами держит.

У Тохтамыша же конница – в основном из ополченцев, диких степняков. На лошадях они ездят отлично, садясь на них сызмальства. Из луков стреляют метко, саблями рубятся отчаянно. Но! Воинского порядка не любят, дисциплины не понимают, и выбить из них этого нельзя – не понимают, и научить их этому невозможно.

Да еще и с союзниками, с их войсками считаться приходится! Одна русская пехота чего стоит. Вон, суздальский князь сыновей своих, Семена и Василия, с воинами прислал. А коней не дал, да и сражаться урусы только в пешем строю могут. Спору нет, нужна пехота – с флангов прикрыться, при осаде городов. Но уж больно медлительна!

После разговора с диван-беги, долгого и тягостного, хан направился к дочерям. Раз обещал – слово надо держать.

Войдя на женскую половину и подойдя к комнатам близняшек, он услышал девичий визг. Пинком ноги он распахнул двустворчатую дверь.

Одна из близняшек при его появлении прекратила кричать. Платье ее было обрызгано чем-то темным. Рядом с растерянным видом стояла побледневшая служанка с чайником в дрожащей руке.

– Хан, она испортила мое платье! – Ханеке вскочила и бросилась к отцу.

– Успокойся, девочка, она больше не войдет в твою комнату. Эй, евнухи!

В дверях появились двое мужиков с расплывшимися, по-бабьи безволосыми лицами.

– Выпороть служанку плетьми и пусть ухаживает в конюшне за ослами!

– Слушаемся, эфенди!

Евнухи подхватили испуганную служанку под руки и поволокли на задний двор к хозяйственным постройкам.

Тохтамыш погладил Ханеке по голове, с гордостью глядя на расцветающую юную дочь, и подумал: «Совсем уже взрослая стала, скоро четырнадцать лет исполнится. Пора приглядывать ей жениха, а потом – и замуж. Только с женихом не прогадать бы – чтобы из знатного и уважаемого рода был, где воинов много, дабы в верных подданных ходил, на кого опереться можно». Помнил еще хан времена замятни, когда за короткое время сменилось двадцать пять правителей Орды. Некоторые по три месяца всего успели посидеть на троне. Кого потом претенденты зарезали, кого отравили, потому как недальновидными были. Пришел к власти – в первую очередь недовольных и конкурентов убери. Если надо – казнить можно, придумав подходящий повод, или из Орды выслать, чтобы не мутили народ. И никто тогда слова поперек сказать не сможет. Хан в Орде – всевластный хозяин, может казнить или миловать любого. Сам Тохтамыш прошел через это, на своей шкуре почувствовал жесткие законы ханского двора и успешно применял их. Недовольные, конечно, были – как без этого, но и Тохтамыш не дремал, окутал сетью доносчиков всю Орду.

Особенно беспокоило его положение в Крыму. Города крымские далеко, от соседей, греков да генуэзцев, всяких мыслей дурных нахватались. Подчинить бы себе весь Крым, но это – война. А у хана сейчас другие заботы – вон, лазутчики доносят, Тимур снова зубы точит. Спит и видит Железный Хромец, как бы Орду себе подчинить, лишить ее могущества. Ведь Орда – перекресток торговых путей, это поток дани от русских княжеств, это водный путь на север. Только Аллах на его стороне. Были уже битвы с Тимуром, и хоть хан победы не одержал, так хоть на престоле сумел удержаться и власть сохранил. По всему выходит – ничья в военном раскладе, как в шахматах.

Лазутчики подвести не должны, сообщат вовремя. Это Тимуру с войском идти далеко, а хан за десять дней войско, которое не будет вымотано долгим переходом, соберет. Единственное, над чем подумать надо, – так это над переправой. Итиль – река широкая, полноводная. Пожалуй, послать в Булгар кого-то из нойонов надо, пусть суда речные пригонят, тогда воинов и лошадей переправить можно. У булгар судов много, не убудет.

– Ты о чем задумался, отец? – прервала его раздумья дочь.

– О делах государства и замужестве твоем.

Щеки дочери вспыхнули.

– Наверное, уже присмотрела себе багатура?

– Да, отец!

– И кто же он, из какого рода?

– Нуруддин, сын Идигея, – едва слышно произнесла Ханеке.

– Что?! – Тохтамышу показалось, что он ослышался. – Повтори!

– Нуруддин, сын Идигея…

– Не бывать тебе замужем за Нуруддином! – чуть не закричал Тохтамыш. – Ты же знаешь, что он – сын изменника и предателя. Отец его к Тимуру хромоногому переметнулся, чтобы их обоих Аллах покарал!

Ханеке стояла, опустив глаза.

– По сердцу он мне, – прошептала она.

– Я тебе сам мужа подберу достойного, чтобы из знатного рода был, богат и удачлив, в битвах себя храбрецом проявил. А главное – чтобы род его мне предан был и не злоумышлял измены.

Хан резко повернулся и вышел из девичьей.

Вот всегда так. Печешься о силе государства, о благоденствии подданных, а о дочерях забыл. А они, паршивки, не на тех смотрят. Ничего, он подберет им – и как можно скорее – видных мужей. И пусть Ханеке выбросит этого Нуруддина из головы. Как только ей в голову такое могло прийти?!

Немало расстроенный, хан прошел в свою опочивальню и улегся в халате на широкое ложе под балдахином. Надо обдумать, за кого выдать дочерей-близняшек. Хан и не сомневался, что они не посмеют ослушаться отцовской и ханской воли.

В опочивальню не слышно вошла рабыня в шароварах и полупрозрачной короткой кофточке по здешней моде. В мочке ее уха поблескивала модная серьга, указывая на принадлежность к рабам. Она поклонилась низко и спросила нежным голосом.

– Чего желает эфенди? Сладкого шербета, сушеного урюка или гранат?

– Желаю подумать в тишине. Оставь меня!

Рабыня с поклоном вышла.

Хан откинулся на подушки и стал мысленно перебирать претендентов на руку каждой дочери. Родились в один день и замуж пусть выходят тоже в один день.

Неожиданно мысли его перекинулись на жен, коих было трое – Урун-бике, Тогай-бике и Шукр-бике-ага, дочери эмира Арсака. И все были плодовиты. Одних сыновей у него восемь. Коран позволял иметь четыре жены, а у него их три. Не взять ли еще одну, молоденькую? Разогнать застоявшуюся кровь? Пожалуй, надо это обдумать. Наложниц полно, и дети от них есть, но на престол они претендовать не могут.

За размышлениями хан не заметил, как впал в дрему, а потом и уснул.

Проснулся он бодрым, полным сил. Хлопнул в ладоши. Вошел один из телохранителей, стоявших у двери.

– Скажи слугам, пусть поесть принесут.

– Повинуюсь, мой господин.

Вскоре распахнулись двери, вошли слуги с подносами и уставили яствами низенький столик.

Повара явно знали, как угодить хану. На серебряном блюде лежали кусочки осетра, жаренные на вертеле, в стеклянной генуэзской вазе розовато светился виноград, алел гранат. Горкой лежала на блюде халва, в кувшине – горячий шербет.

Хан махнул рукой, и слуги удалились. Тохтамыш любил есть и размышлять, а возня слуг его отвлекала.

Тохтамыш вцепился зубами в горячий кусок осетра и чуть не замычал от удовольствия. Хорош! Потом не спеша поел винограда, попробовал халвы.

Как же он забыл о Беке Ярык-оглане? Вот за кого надо выдать дочь замуж. Происхождения благородного, воин храбрый, предан хану всемерно! Пожалуй, самый подходящий для Ханеке муж. А то, что разница в возрасте, – не беда. Не выдавать же ее замуж за сопливого мальчишку! И воинов у Ярык-оглана много. По всем статьям муж подходящий.

А на следующий день была охота с барсами. Это был целый выезд ордынской знати. Ехали приглашенные нойоны, беки, огланы – каждый со своими слугами и телохранителями. Некоторые имели своих барсов, животных в Орде редких и дорогостоящих.

От города отъехали фарсангов на пять – ближе охотиться было почти бесполезно, дичь близко к городу не подходила.

Они слезли с коней, взяли барсов на поводок, рассыпались редкой шеренгой по полю и медленно направились вперед.

Из кустов, что шли вдоль небольшого оврага, выскочил шакал и бросился наутек.

– Ату его!

Хан спустил с поводка беснующегося барса. Желтой стрелой барс кинулся догонять убегающего шакала. Быстро настиг, бросился в прыжке сверху. Клацнули клыки на шее. Жертва задергалась и испустила дух.

Хан стоял довольный. А как же! Первая добыча, его была.

Дальше пошли.

И повезло Алибеку из рода Кунграт. Его барс поймал зайца. Радостный Алибек высоко поднял добычу в руке – пусть все охотники видят и завидуют.

Еще один барс – хозяин Солтыган – смог лисицу взять. Где уж она пряталась – непонятно, однако шагов за сто до охотников вдруг выскочила как из-под земли, да наутек. Барс – за ней, а она хвостом вильнет – и в другую сторону. Только барс быстрее и выносливей оказался; догнав, в конце концов, переломил ей хребет мощными челюстями.

Подошел полдень. Слуги расстелили молитвенные коврики. Хан и его окружение совершили намаз.

Прислуга разостлала большой ковер, положила подушечки. Пока хан беседовал с охотниками, развели костер, зарезали взятого с собой барана и зажарили его. А пока баран еще доходил на огне, хан и его военачальники отведали свежей пахлавы, сушеной дыни, хлебнули кумыса.

Приложив руку к глазам, один из сидевших на ковре заметил:

– Всадник сюда скачет. Не гонец ли?

Все с интересом смотрели – проскачет мимо или свернет к расположению хана? Гонец – это всегда серьезно, никто не осмелится беспокоить хана по пустякам, нарушить его развлечение.

Подскакав, всадник соскочил с коня, упал на одно колено и приложил руку к груди.

– Прости, великий хан, но меня послал сам Али-бей!

Али-бей был главным советником Тохтамыша. Старый, прожженный, битый не в одной битве воин, мнением которого Тохтамыш дорожил.

– Говори!

Гонец выразительно посмотрел по сторонам.

– Прислуге отойти на тридцать шагов! – скомандовал хан.

Прислуга бросилась от ковра, на котором восседали хан и знать, врассыпную.

– Али-бей просил передать, что явился лазутчик из стана Тимура. Собрав большое войско, эмир Тимур вошел в наши земли.

На несколько мгновений наступила мертвая тишина. Тимур – это война!

У всех в голове мелькнула одна мысль: «Как далеко Тимур? Надо срочно собирать ополчение со всех улусов».

Первым пришел в себя Тохтамыш. Да и как иначе? Не умей он быстро и точно принимать решения – не смог бы встать во главе Орды. Осипшим голосом он спросил гонца:

– Это все?

– Да, мой повелитель. Остальное – во дворце.

Хан вскочил на ноги. Обычно за плохую весть гонца лишали жизни, как правило, душили тетивой от лука. Но сейчас хану было просто не до гонца, поскольку известие казалось невероятным по своей сути.

– Коня мне!

Новость была слишком серьезной, чтобы пренебречь ею и продолжать развлечение.

Пока слуги подводили коня Тохтамышу, телохранители хана уже сидели в седлах. Срываться вот так, с места в галоп, им было не привыкать.

По дороге впереди летели пятеро телохранителей, за ними – хан в развевающемся халате. Замыкали кавалькаду еще двадцать воинов в полном боевом облачении – кольчугах и шлемах.

На подъезде к городу они сбавили темп, чтобы кони отдышались, да и прохожих пугать было ни к чему. Иначе тут же по базарам поползут слухи, что во дворце беда случилась. На каждый роток не накинешь платок.

Хан направил коня сразу к своему дворцу.

Въехав в предупредительно распахнутые стражей золоченые резные ворота, бросил поводья коня слуге, стоявшему у крыльца, и быстрым шагом направился к своему кабинету. У дверей его уже ожидал Али-бей, нервно теребивший аккуратно подстриженную бородку.

Едва войдя в кабинет, Тохтамыш уселся на возвышение, подложив под локоть подушку. Али-бей устроился на подушке напротив.

– Говори!

– Да простит меня, ничтожного, великий хан, да продлит Аллах его годы, да…

– Перестань, – поморщился хан, – я не для того прервал охоту, чтобы слушать твои извинения. Не испытывай мое терпение.

Али-бей кивнул. Дворцовый этикет требовал сладкого многословия, но старый мудрей его не одобрял.

– Ко мне явился лазутчик, человек доверенный, до того не подводивший. Он утверждает, что эмир Тимур с огромным войском уже вошел в наши земли.

– Как велико войско?

– Лазутчик утверждает – семь корпусов конница и пехота. Ну и как всегда у Тимура – вспомогательные отряды: инженеры, строители. Но этих можно в расчет не брать.

Хан на мгновение прикрыл глаза, мысленно прикидывая приблизительную численность вражеского войска. Выходило много. Он посмотрел в глаза Али-бею пронзительным взглядом.

– Как думаешь, сколько?

Али-бей сразу понял вопрос.

– Полагаю, не меньше двухсот тысяч, – решительно сказал он.

– Я думаю также. Как далеко Тимур?

– В двухнедельном переходе.

Тохтамыш скрипнул зубами.

– Совсем рядом!

Хан пытался понять, почему враг так неожиданно оказался на его землях. Мысль работала бешено: «Ох и хитер Железный Хромец! Начал поход еще зимой и шел за растущей травой, по мере продвижения весны на север, чтобы дать коням корм».

– Кого и как быстро мы можем выставить?

– Надо посылать гонцов немедля во все улусы – от Булгара до Крыма.

– Посылай!

– Уже написал всем, в первую очередь – Хаджи-беку из клана Суфи, что правит Крымским улусом. Ему идти дальше всех, зато на него можно положиться.

– Отдай распоряжение, пусть едут.

Али-бек встал, поклонился и вышел. Вернулся вскоре, удовлетворенно кивнул.

– Уже поехали. Гонцы были готовы, я ждал только твоего согласия, великий хан.

– Ты все сделал правильно, Али-бей. Клянусь, когда я разобью Тимура, ты получишь достойный тебя трофей. А теперь обсудим – на какие силы мы можем рассчитывать.

Обсуждали недолго, поскольку знали, сколько конных может выставить каждый улус. Выходило по численности – как у Тимура. Только у Тимура войско уже собрано в кулак, а когда подойдут воины из улусов – еще вопрос. Должны прибыть не позднее десяти дней. Из ближних улусов того же Сарай-Бату – дня через три-четыре. А из Крыма быстро не доберешься. Хорошо, если за две недели успеют. А ведь там воины сильные, да и сам Хаджи-бек – человек, преданный Тохтамышу.

– Где будем бой давать?

Али-бей вытащил из-за пазухи шелковый сверток, развернул. Это оказалась уже знакомая Тохтамышу вышитая карта. Али-бей поводил по ней пальцем.

– Мы можем успеть вот сюда.

Хан наклонился. Палец Али-бея упирался в голубую извитую ниточку.

– Это река Терек. Быстрая, почти всегда холодная. Перейти ее даже летом непросто, а сейчас, по весне, она полноводна. На ней и остановимся. Река – защита, переправляющиеся не смогут сохранить боевой порядок. Там мы и будем их бить.

– А успеем к сроку?

– До Терека и нам и Тимуру идти одинаково, если не будем медлить. У нас тумен Бектута, – напомнил Али-бей.

– Это который четыре года назад ходил на Хлынов и вернулся с трофеями?

– Он, – кивнул Али-бей.

– Передай ему мой приказ – сегодня же сниматься и идти к Тереку.

– Слушаюсь, мой повелитель.

По дворцу забегали слуги, помчались во все концы города гонцы, призывая к хану военачальников.

Бек Ярык-оглан, сын Бураджара и троюродный брат Бек-Суфи, единственное, что спросил у Тохтамыша, – не ведет ли Тимур с собой боевых слонов?

– Нет, мой багатур, лазутчик о том ничего не сказал.

Лошади боялись невиданных животных и поднимались на дыбы, мешая строй.

– Тогда разобьем Тимура, – уверенно заявил Бек Ярык.

– Услышал бы Аллах всемогущий твои слова, уважаемый бек.

Воины из самого Сарай-Берке, из юрт вокруг города поднимались в седла и колоннами, посотенно, направлялись в степь.

«Ничего, Тимур, мы еще посмотрим, чья возьмет! – злорадствовал хан. – Хотя надо отдать Хромцу должное – неожиданно нагрянул. Войны начинаются всегда летом – когда тепло, когда есть трава для лошадей. Необычное время Тимур выбрал, можно сказать, врасплох застал. Ничего, я это припомню, когда войско его разгромлю. Нету воинства сильнее, чем у Золотой Орды!»

Хан даже грудь выпятил от гордости. По взмаху его руки, по его велению приходят в движение тысячи, десятки, сотни тысяч верных нукеров. Но в глубине души таился холодок, некое сомнение, даже, пожалуй, и страх. Войско у Тимура огромное, дисциплина железная, военачальники опытные, а сам Тимур мало того что хитер и мудр, так и решения у него всегда нетрадиционные и, как ни удивительно, приводящие к победе.

Неуверенность Тохтамышу еще придавали два предыдущих поражения от Тимура. Последнее, при Кондурче, было очень жестоким и кровопролитным. С обеих сторон было потеряно убитыми по половине войска, а это ни много ни мало – сто тысяч воинов. Таких быстро не вырастишь. Не одно сражение воин пройти должен, чтобы опыта набраться. Немногим удается остаться в живых после трех-четырех битв. Зато оставшиеся были действительно хороши. Но и они не устояли перед гулямами Тимура. Потому хан и побаивался, хотя внешне храбрился.

И даже себе самому боялся признаться хан, что не уверен в исходе предстоящей битвы. От битвы, от ее исхода, зависит многое. Победит Тохтамыш – на многие годы Тимура уже можно будет не бояться, земли и улусы его захватить, пока он будет зализывать раны.

А если повезет Железному Хромцу, то это будет не просто победа в бою. Тохтамыш вместе с поражением потеряет престол. Всегда найдутся недовольные, имеющие право на престол, – тот же Тимур-Кутлук, в крови которого течет кровь Джучи. Или Идигей, верная собака Тимура, изменник и предатель, по которому плаха плачет, – он тоже будет рад освободившемуся трону.

Потому выбирать не приходится – или победить, или… Но о таком исходе Тохтамыш даже думать не хотел. А наверное, надо.

Хан хлопнул в ладоши, вошел телохранитель.

– Позови ко мне Нур-Девлета.

Когда Нур-Девлет явился, учтиво произнеся положенные по этикету слова, хан показал ему на подушки на возвышении.

– Садись, отдохни немного.

Они поговорили о ранней весне, о погоде, о неожиданном нашествии Тимура. Потом хан будто бы вскользь спросил:

– Вроде ты как-то говорил, что у тебя есть человек для разных, скажем, тайных, поручений.

– Я не отказываюсь от своих слов, великий хан. Такой человек у меня есть. Это Гафур, сотник.

– Тогда не буду тебя отвлекать. Тебе нужно заниматься войском, а сотник пусть явится ко мне.

– Как будет угодно великому хану.

Нур-Девлет встал, поклонился и ушел.

Ближе к вечеру, уже после намаза, в дверь постучал телохранитель.

– Великий хан! Тут к тебе просится сотник, какой-то Гафур. Пропустить или выгнать взашей?

Хан не удивился вопросу. Нечасто простые сотники могут пройти во дворец на прием к самому хану – слишком мелкая птица. Просто так к Тохтамышу попасть не могли и тысяцкие.

– Впусти, я звал его.

Телохранитель впустил сотника в покои хана и застыл у двери, демонстративно положив руку на эфес сабли.

– Оставь нас!

Хан небрежно махнул рукой.

Когда-то сам Тохтамыш ввел правила для телохранителей: когда в покои его заходит человек не из ближнего окружения, находиться в комнате и быть готовым к отражению нападения. Всякое может случиться: с саблей никто в покои не войдет – охрана у входа отнимет, но и с ножом безумец может совершить покушение. А жизнь свою хан ценил превыше всего.

Сотник упал на колени, склонил голову.

– Встань, поговорить с тобой хочу.

– Великий хан, сегодня счастливый день моей жизни – да продлит Аллах твои годы. Неужели сам хан пожелал увидеть своего преданного слугу?

– Пожелал. Мне передали, что ты храбр, умен…

Глаза сотника блеснули от удовольствия. Сотников в войске много, но хан приметил его.

– …и умеешь держать язык за зубами, – продолжил хан.

– Истинно так, – кивнул сотник.

– Есть ли у тебя родня?

– Конечно, – в Маджарах, великий хан.

Тохтамыш поморщился. Маджары – это недалеко от Терека, место его не устраивало.

– А еще где?

– Дочь моя замужем, в Булгаре. Муж – купец, человек достойный, а его отец держит караван-сарай.

– Хм, мне это нравится. Вот что, возьми с собой лучший десяток из сотни и скачи в Булгар. Пусть приготовят в караван-сарае место для двадцати человек и запас еды.

– Слушаюсь, мой повелитель.

– Когда вернешься, найдешь меня. Скажешь – кто, где. Возьми пайцзу, с ней будет быстрее и проще, да и телохранители ко мне пропустят.

Хан достал из шкатулки серебряную пайцзу. Обычно сотникам полагалась медная, серебряная указывала на статус или важное поручение.

Сотник с поклоном взял квадратную пластинку с выгравированными на ней письменами. Теперь все, от простых воинов до нойонов, должны были оказывать предъявителю помощь – едой, лошадьми, ночлегом.

– Ступай и помни – держи язык за зубами.

Сотник в поклоне попятился к двери и вышел.

Тут же вошел телохранитель.

– Вот что. Ты запомнил его?

– Да, великий хан.

– После его возвращения, когда он передаст мне нужные сведения, убей его.

– Слушаюсь и повинуюсь, эфенди.

После того как хан будет знать, где можно будет на время укрыться, сотник будет ему уже не нужен. Любого человека можно купить за деньги, и тогда все пропало. А ему в случае поражения надо будет отсидеться несколько дней, а потом укрыться в Великом княжестве Литовском. Главное – пересидеть некоторое время. Булгар – место не лучшее, но другого пока нет. Хан укорил себя – надо было подготовиться заранее. Хотя можно найти прибежище в Литве; Витовт дружил с ханом и примет с распростертыми объятиями, причем с большим количеством войска.

У Великого князя Литовского уже сейчас в войске служат сорок тысяч татар. Одна беда – до княжества Литовского идти далеко, к тому же путь пролегает через русские земли. Дань русичи платят, но смотрят косо. Узнают, что поражение потерпел, что огромное войско разбито, – могут сами за мечи взяться и добить. Давно зубы точат. Верить московским князьям нельзя, даже рязанскому князю Олегу, что в союзниках числится, веры тоже до конца нет.

Вот если только в Киев бежать, это ближе. Потому как город этот тоже под рукой Витовта вместе с козаками ходит. Тогда решено. В случае поражения – Киев, а Булгар – как запасное укрытие. Случись предательство, в Булгар можно погоню по ложному следу направить, и лучший, самый надежный тумен в передние ряды не ставить, приберечь, как резерв или для сопровождения и охраны при отходе.

Продумав пути отхода и укрытия на случай поражения, хан Тохтамыш успокоился. Теперь изменить уже ничего нельзя, гонцы во все улусы разосланы, войска начнут вскорости собираться в обозначенном месте. Пусть себе Тимур идет к месту боя, а он, Тохтамыш, постарается навязать врагу место кровавой бойни, постарается извлечь выгоду из своего положения. Да и сражаться татары будут ожесточенно – ведь свои юрты и дома с семьями защищать будут, враг на их земли пришел. Это в набеге в чужие страны сопротивляющуюся крепость можно обойти, пограбить окрестные города поменьше и села. Сейчас выбора нет.

Уставший хан вызвал прислугу, ему подготовили ложе, помогли раздеться, и Тохтамыш улегся спать. Однако сон в голову не шел. Хан крутился на мягком ложе, вспоминая, все ли предусмотрел, не забыл ли чего важного. Только под утро забылся тяжелым сном, и снились ему кошмары.

Проснулся Тохтамыш с бьющимся сердцем, в поту, а во рту – сухо. «А может, уйти к Витовту сейчас, до битвы, пока войска целы»? – мелькнула мысль. Конечно, Тимур захватит и разграбит города ордынские, чернь побьет, назначит ханом своего ставленника. Но при таком раскладе у Тохтамыша войско целое останется, а у кого сила – тот и хан.

Обдумал мысль, обсосал ее со всех сторон, обгрыз, как пес косточку, и… отбросил. Не пойдет! Здесь его войска будут драться отчаянно. А если он уйдет в Крым или в Киев, Тимур может по его следу пойти, оставив города «на потом». Но в чужом краю войско уже не будет драться столь отчаянно, а желающих взойти на престол немало.

С войском Тимура идет Идигей и враги Тохтамыша – царевичи Койричак, Тимур-Кутлук, Кунче-Оглан, все дети Урус-хана, давнего врага хана. Тоже еще те волчата. И ладно бы – одиночки, так ведь у каждого свое войско. Приласкал их Тимур, но не просто так – дальний прицел имеет, расчетлив слишком Железный Хромец, чтобы за чужой трон радеть. Запутано все, но битва должна решить – кто сильнее, кто будет править половиной мира. Побежденному не достанется ничего, а может, и самой жизни лишится.

Хан сидел в раздумьях, свесив босые ноги с ложа. За дверью кашлянул телохранитель, робко постучал.

– Великий хан проснулся? Подавать завтрак?

– Пусть несут, – милостиво кивнул хан.

Он надел тапочки с загнутыми носами, подошел к полированному бронзовому зеркалу, всмотрелся. «О, великий Аллах! Да я за ночь постарел на несколько лет! Под глазами – мешки, лицо осунувшееся! Тяжело бремя власти», – вздохнул Тохтамыш.

Хан с досадой отвернулся от зеркала. Слуги уже вносили на подносах завтрак.

Тохтамыш ел, не чувствуя вкуса. Он поймал себя на мысли, что все время думает о Тимуре. Похоже, неожиданное известие о появлении его войска выбило из привычной колеи, заставило нервничать.

Хан прошел на женскую половину дворца, попрощался с женами и дочерьми.

– Седлать коней, выезжаем! – отдал он приказ.

Вскоре кавалькада с большим отрядом в три сотни телохранителей покинула Сарай-Берке. Привычная с детства скачка на коне привела хана в спокойное расположение духа. «Чего нервничать? Битвы с Тимуром бывали уже не раз, и что? Кроме людских потерь не изменилось ничего. Я также у власти, стада мои тучны, золото и серебро исправно поступают в мою казну. Так же произойдет и на этот раз», – убеждал себя хан.

Успокоив себя, хан даже повеселел. Что может быть лучше для воина, чем битва?

За несколько дней они добрались до левого берега Терека. По расчетам хана, именно сюда должна подойти армия Тимура и сюда же, к Маджарам, должны собраться воины Тохтамыша. Вероятно, тут и состоится битва.

Река в это время полноводна, течение быстрое, вода холодная. Форсировать ее саму по себе непросто, так ведь и воины Тохтамыша не будут сидеть сложа руки.

Преодолеть реку под ливнем стрел для гулямов Тимура будет непростой задачей. Хан злорадно ухмыльнулся. «Тимур должен понести большие потери еще при форсировании реки, а закрепиться на берегу не позволит конница».

В сопровождении телохранителей хан проехал по берегу горной реки. «Пожалуй, вот это место будет самым подходящим для встречи с Тимуром, – подумал он. – На берегу камни лежат, создавая неудобства выходящим из воды. А в трети фарсанга – холм, удобное место для ставки, из которой можно наблюдать за ходом боя, отдавая в случае необходимости нужные приказы. Воины будут видеть ханский шатер и стяг, а также сигнальные бунчуки. Решено, тут будет ставка».

Телохранители принялись разбивать огромный шелковый шатер. Хану, как и всем степнякам, не привыкать жить в юрте или в походном шатре, несмотря на высокое происхождение. В нем он себя чувствовал даже лучше, чем во дворце. Свежий воздух, запах молодой травы, пение птиц в вышине – что может быть лучше для воина?

К ставке подошел первый из отрядов воинов – из Сарая-Бату. Это был отряд кыргизов, наемников. Но, проезжая неспешно мимо шатра на небольшом холме, они кричали по-татарски: «Сурен!» – воинственный клич, вроде урусутского «ура».

Хан с удовольствием, стоя на ковре у шатра, осматривал ряды конных воинов. Кыргизы не уступали татарам в стрельбе из лука и сабельном бою и свои деньги отрабатывали сполна. Только их белые национальные шапки вызывали ухмылку. Хан больше привык видеть лисьи малахаи на головах своих татар.

К вечеру прибыло еще несколько сот воинов. Они расположились вокруг подножия холма, и ночью степь была освещена светом множества костров.

Войска со следующего дня прибывали постоянно. Сначала – из ближних городов улусов и стойбищ, затем – из более отдаленных. К исходу десятого дня прибыли войска из Булгара, а на двенадцатый день – тумен из Крыма. Теперь армия Тохтамыша уже насчитывала сто пятьдесят тысяч воинов, а войска все подходили и подходили. По ночам с холма вся степь до горизонта была охвачена огнями костров.

Как наполнялся гордостью и величием хан! Разве можно одолеть такую армию? Тимур обломает зубы!

Прежние страхи, что появились у Тохтамыша в Сарай-Берке, исчезли. По мере увеличения численности войска часть его переправлялась на другой берег Терека, где была трава и много места для юрт.

Однако хан, памятуя о печальном опыте битвы при Кондурче, приказал вернуться назад, оставив лишь конные дозоры. Каждый день прибывали огромные обозы с провиантом. Многотысячное войско ело и пило, уничтожая продукты со скоростью пожара.

Поставляли соленую и вяленую рыбу, овечий сыр, муку, из которой пекли лепешки, или делали густую похлебку, мясо в виде живых баранов, овощи. Остатки пищи и весь мусор армия сбрасывала в реку – берег и так был загажен конским навозом.

Вместе с обозом появлялись и купцы, предлагая нужный в походе товар вроде иголок, веревок, сапог и разного, по большей части трофейного, оружия.

Пригнанные плетью рабы, а также сами татары укрепляли берег – вдоль него было проложено три ряда рвов, что было непросто сделать на каменистой почве. Были отрыты окопы, а перед ними поставлены бревенчатые щиты для защиты от стрел. На самом берегу были забиты колья, наклоненные в сторону Терека и заостренные сверху. Таким образом, самое удобное место для перехода армии через реку становилось непреодолимой преградой. Хан с удовольствием следил за строящимися укреплениями.

Когда большая часть войска уже прибыла, он созвал совет. В огромном шатре Тохтамыша собрались эмиры и беки, усевшись на положенные на ковры подушки. Перед военачальниками слуги поставили угощение из орешков и сушеных фруктов. Предстоял серьезный разговор, а не пир.

Хан с возвышения обвел глазами собравшихся. Все роды Карача-би – Ширин, Барын, Аргын, Кипчак, Казанчи, Бектут, Хаджи-бек, советник Али-бей, Нур-Девлет, Сатылган, Дженой, Утеш, Актау, Утурку. Багатуры, опытные военачальники и храбрецы, за каждым из которых – тысячи и тумены войска, его надежда и опора. Во многом от их стойкости, способности управлять воинами зависел успех предстоящего боя.

Хан всмотрелся в лица, пытаясь увидеть, нет ли хоть тени сомнения, не предадут ли, не изменят ли во время боя, как Идигей в битве при Кондурче четыре года назад? Нет, никто не отводит глаз, не таит камня за пазухой. Хан милостиво кивнул.

Совет начался со слов Али-бея, советника. Он дал слово беку Ярык-оглану, самому непримиримому врагу Тимура, за которым стояла большая сила – несколько туменов.

– Что думает уважаемый бек?

– Да хранит Всевышний нашего хана! – Бек склонил голову в поклоне. Присутствующие повторили его жест.

Бек продолжил:

– Враг наш силен, и гулямы его опытные. Но силы у нас равны.

Эмиры и беки кивнули в знак согласия.

– Река и укрепления берега не позволят войску Тимура беспрепятственно перейти Терек. Думаю, пусть укрепления займут лучники, и, если Тимур вздумает переправляться здесь, он понесет немалые потери, еще не вступив в бой. Пусть воины не жалеют стрел.

Военачальники согласились с предложением одобрительным гулом.

– Ну а если Тимур каким-то чудом переправится, действовать так, как завещал Великий Темучжин – ударить его в центр, но главными силами обойти с флангов и постараться окружить. Центру сосредоточить удар в одной точке, тогда войско Тимура будет разорвано надвое. При таком положении врага легче разбить.

В шатре на некоторое время повисла тишина – беки и эмиры обдумывали услышанное. Каждый понимал: сейчас решается судьба битвы. Примут они неправильную тактику – последует неминуемое поражение. А это – разгром. Однако никому не хотелось вместо богатой добычи принести в юрты весть о гибели воинов рода. И сами беки и эмиры держались только на силе сабель своих воинов. Если воинов не будет, кто их будет бояться и уважать?

Хан прервал молчание.

– Уважаемый бек высказал свое мнение. Обсудим. Начнем с молодых. Говори, Сатылган.

Это была традиция, заведенная еще Темучжином – при обсуждении сначала слово давали молодым полководцам, а заканчивал обсуждение старший. Но точку на совете ставил хан, вынеся свое решение – окончательное. После этого все должны были неукоснительно его выполнять.

Присутствующие по очереди высказали все, что хотели. Мнение всех было одинаковым – действовать по плану Ярык-оглана. Правда, кое-что добавили, изменили детали. Потом слово взял Али-бек.

– Думаю, не будет лишним разослать дозоры на два фарсанга в стороны от лагеря по эту сторону от Терека. А в остальном – я согласен.

Взоры военачальников остановились на хане. Он прикрыл узкие щелочки глаз, задумался. Бек Ярык-оглан высказал то, к чему склонялся и что планировал сам Тохтамыш. На совете он лишь хотел получить подтверждение своим мыслям. Воинский совет – место, где каждый может выразить свое мнение, даже если оно противоречит мнению большинства, и не бояться при этом быть наказанным или осмеянным. Ведь каждый из присутствующих прошел не одну битву, имел на счету и победы, и горький опыт поражений.

Хан открыл глаза, все напряглись.

– Принимаю решение – бой вести по предложению бека Ярык-оглана.

Раздался шумный вздох облегчения.

– Я решил расставить войска таким образом…

Хан перечислил, кто и где будет располагаться. В центр, на острие удара, хан ставил Утеша, Казанчи и Ярык-оглана. Остальные должны были нанести удар с флангов и окружить Тимура.

Лучников на берегу возглавлял Актау.

Обговорили сигналы – как бунчуками, так трубачами и гонцами.

В шатре стало шумно, каждый обсуждал с соседом диспозицию.

Тохтамыш мысленно вознес благодарность Всевышнему за то, что ему удалось самых верных воинов оставить напротив своей ставки, причем во втором-третьем рядах. Известное дело – от передовых отрядов при лобовом ударе почти ничего не остается.

Страшное дело – удар конницы в лоб! Сшибаются тысячи коней и людей. Треск ломающихся копий и щитов, звон сабель, крики раненых и ржание коней – шум оглушительный. Из-за тесноты убитые сидят на конях, раненые молят Аллаха оставить их в седлах. Упал – затопчут копытами. Враз гибнут тысячи.

Это уж потом бой разобьется на многие отдельные схватки, когда бьются десяток на десяток, когда каждый – за себя, за свою жизнь. А поможет товарищ, прикрыв своим щитом от сабельного или копейного удара, – благодарность и признательность ему до конца жизни, часто недолгой.

А уж если удалось врага зарубить, свергнуть с лошади копьем да вспять погнать! Восторг, упоение, кровь в жилах кипит! Вперед! Гони его с криком «Сурен!» на пересохших губах. Руби по наклоненной к гриве лошади фигуре, по голове – и снова вперед!

Вот что такое «конная атака», куда до нее лучникам и пехотинцам.

Потому и любил хан битвы, и сам не боялся взять саблю в руку и ринуться на участок, где неприятель давит, прорубиться сквозь строй, рвануть поводья застоявшегося жеребца, направить его в самую гущу боя, слыша за спиной гул копыт несущихся следом телохранителей, этого живого щита сзади. И рубить – налево, направо, успевая отбиваться от встречных ударов. Из боя выходить, пропахнув своим и конским потом, кровью, в грязных и окровавленных, иногда местами прорубленных врагом доспехах.

Тохтамыш не боялся сражаться и даже потерять в бою жизнь – погибший за веру попадет в рай, где гурии будут ласковы и красивы, где каждому воздастся по заслугам. Нет, Тохтамыш боялся одного: в этой земной жизни потерять власть. О! Это сладкое, ни с чем не сравнимое ощущение своего могущества, власти над множеством людей.

Он мог повелевать жизнями многих сотен тысяч людей, по мановению его руки повергались в прах княжества и страны, его имя с благоговением произносили друзья и со страхом – враги. Вот что такое власть! И пока он жив и на престоле, он будет держаться за нее изо всех сил – руками, зубами, жизнями своих подданных.

Он хорошо понимал Тимура, своего врага: тот тоже был властолюбив – даже больше, чем сам Тохтамыш. Но и жесток через меру. После штурма нескольких городов гулямы складывали пирамиды из отрубленных голов.

И коварен Тимур был необычайно. Посулил жителям осажденного Шираза, что не прольет ни капли мусульманской крови, и обещание свое сдержал. Христиан и иудеев вырезали, а мусульман повесили или утопили, действительно не пролив ни капли их крови. Воистину – дэв, шайтан!

Хотел Тохтамыш боя с жестоким Тимуром, хотел и боялся. Противостоянию двух властителей надо было ставить точку. И произойдет это скоро.

Глава 4. Тимур. Битва

Конные разъезды донесли, что за рекой в ночи видно множество костров, передвижение конницы.

Днем ранее кошун Тимура под командованием Бердибека с боем вытеснил из городишка Дедяково несколько сот кыпчаков Тохтамыша. Это была первая, пробная схватка перед битвой двух великих армий.

Армии замерли в ожидании.

К войскам Тохтамыша подходили задержавшиеся в пути воины, а к армии Тимура подтягивались обозы.

Эмир Тимур лично объехал укрепленный лагерь, осмотрел кулы, кошуны и камбулы. Свита его состояла из командиров этих отрядов.

Конечно, долгий путь не мог не сказаться на численности войска. Люди, как и кони, устали, потерлась упряжь, оружие требовало ухода. Как ни смазывай железо бараньим салом, а под дождями, снегом, в постоянной сырости оно ржавело.

Эмир и шейхи сами видели недочеты и упущения и старались их устранить. Тем не менее общее состояние войска удовлетворило Тимура.

Весь день ушел на беглый осмотр, а следующим днем Тимур устроил военный совет. К нему в шатер съехались командиры – эмиры, шейхи, шахи, огланы и ханы. Большой походный шатер едва смог вместить всех военачальников.

Уселись плотно – на пушистых узбекских коврах, тихо переговаривались между собой.

У восточной части шатра, на деревянном возвышении, устеленном хорезмским ковром – его возили за эмиром в обозе, – устроился на подушках сам Тимур. Кряхтя, поджал под себя раненую ногу. И то сказать, среди присутствующих военачальников Тимур был самый старый – ему было уже пятьдесят девять лет. Остальные были моложе его вдвое.

Эмир осмотрел собравшихся сардаров. Всех их он давно и хорошо знал, всем доверял, пройдя с ними не одну битву.

В первых рядах сидели багатуры – Сулейманшах, шейх Сейф-ад-Дин, Омар-шейх, шейх Нур-ад-Дин, Кунче-оглан. За ними – хан Идигей, Миран-шах, Джехан-шах, Тимур-Кутлуг, Койричак-оглан, эмир Осман, хан Бердибек, мурза Рустем. В легком полумраке шатра размывались лица начальников кулов, кошунов, туменов, и за каждым – сила тысяч воинов.

Поскольку приближалось время полудня, все – не исключая и Тимура – обратились к востоку и совершили намаз.

Расселись снова. Тимур выждал несколько времени, когда военачальники усядутся поудобнее и стихнет шум. Потом начал говорить:

– Вы знаете, зачем я вас собрал. Этот презренный шакал Тохтамыш уже дважды кусал протянутую ему руку дружбы, покушался на наши земли и страны, лежащие в сфере наших интересов. Пришла пора разбить войска Орды и покарать смертью презренного выскочку. Не я ли дал ему пищу, кров и воинов, когда он нуждался во всем? Взойдя с нашей помощью на ханский престол, Тохтамыш забыл законы гостеприимства и отплатил черной неблагодарностью.

Сардары закивали головами, соглашаясь. Историю Тохтамыша они знали, тем более что среди присутствующих были татары и мангыты, знавшие цену Тохтамышу. И каждый из них был ярым врагом хана.

Взять того же Идигея. Тохтамыш убил его отца, эмира Балтычка, взятого в плен вместе с Тимур-Меликом, тоже казненным. И теперь в шатре Тимура сидел сын Тимур-Мелика, Тимур-Кутлуг. Оба – и Идигей и Тимур-Кутлуг – ничего так не хотели, как отомстить за гибель отцов, убив Тохтамыша.

Идигей кроме кровной вражды имел еще и свой интерес в низвержении ненавистного ему Тохтамыша. Он чувствовал в себе силы и способности возглавить Орду, но, не будучи джучидом по рождению, не имел прав на престол, а хотел быть некоронованным королем, как и темник Мамай, державший в подчинении послушных ханов.

У каждого из сидевших здесь сардаров был свой, иногда тщательно скрываемый интерес к положению в Орде, и мешал им только один человек – хан Тохтамыш.

– Я бы хотел, чтобы уважаемые сардары прямо и честно высказали свое мнение – как построить войско, чтобы разбить ордынского хана.

Совет сардаров напоминал такой же – у Тохтамыша. Сходство было во многом, да и как ему не быть, если стратегия и тактика обеих армий базировалась на заповедях Темучжина? Только Тохтамыш свято следовал его наказам, а Тимур продвинулся вперед, сделав ученье более гибким и современным. Сходство было и в вооружении воинов, численности армий, соотношении главной ударной силы – конницы – к вспомогательной – пехоте.

Но была и разница. Армия Тимура состояла из гулямов – профессионалов своего дела, получавших за ратный труд жалованье. Армия же Тохтамыша в большинстве своем состояла из ополченцев. Правда, были и в ней профессионалы, в первую очередь небольшие отряды личной гвардии ханов, а также иногда довольно большие – телохранителей.

И второе, пожалуй, главное отличие – дисциплина. Чего можно было спросить с ордынского ополченца, еще вчера пасшего свои отары овец в степи? А гулямы Тимура знали конный строй, все боевые перестроения в нем, повороты, развертывания в «лаву», отход. Они беспрекословно подчинялись приказам своих начальников и ревностно несли службу, где еще могли получать немалое жалованье и при этом рассчитывать на долю в трофеях.

Обсуждение начали, как водится, с самых молодых, начальствующих над кошунами.

Долго шло обсуждение. Было выслушано мнение всех, разгорелись споры. Основным камнем преткновения являлась переправа через Терек. Предлагалось навести понтонную переправу. Прикрывая ее строительство множеством лучников на берегу. Однако после доклада от лазутчиков об отрытых окопах, щитах, рвах и кольях, вбитых в землю, призадумались. Стоит ли нести большие потери при строительстве переправы, при переходе войск по узкому мосту, если сразу же на том берегу войска наткнутся на препятствия, причем трудно преодолимые с ходу?

Пришли к мнению: разослать во все стороны конные дозоры, причем далеко – на два-три фарсанга, чтобы найти удобное и в то же время не защищенное татарами место для переправы. Подвести туда понтонеров с их обозами и устроить там переправу, избежав больших потерь. Понятно, что ордынцы обнаружат переправу, но больших сил туда направить сразу не сумеют. А тем временем на другой берег уже переправится часть войска, способная прикрыть переправу.

– Принимаю, – кивнул Тимур. – А как будем действовать в основной битве?

В том, что она произойдет, никто не сомневался. Тохтамыш – не тот человек, который отведет войска или попросит мира. Армия Тимура на его землях, и он должен, обязан дать бой, если хочет защитить аулы и города и усидеть на престоле.

Снова прозвучали разные предложения, опять спорили до хрипоты.

Эмир внимательно слушал, потом прикрыл глаза.

Бурное обсуждение постепенно начало стихать – все ожидали решения главного полководца.

И в наступившей тишине раздался громкий голос Хромца.

– Слушайте все и не говорите, что не слышали! Повелеваю, – голос Тимура окреп, в нем послышались жесткие нотки, – в центр войска ставим кул под командованием Сулейман-шаха.

От неожиданного известия Сулейман-шах вздрогнул и торжествующе обвел глазами сардаров: все ли слышали, какую честь оказал ему Тимур, назвав первым?

– Позади него – кул Мухаммеда-Султана, по левую руку от него – двадцать кошунов. По правую руку – кул мирзы Миран-шаха, в охранении – камбул хаджи Сейф-ад-Дина. На левом фланге – кул мурзы Омар-шейха с охранением кулом Бердибека. Это – главное. – Эмир обвел глазами военачальников. – Детали обсудим позже, после переправы. Я все сказал, да услышит меня имеющий уши. Да поможет нам Всевышний.

Эмир совершил омовение, проведя руками по лицу. Главное – решено. Он пока ничего не сказал о том, кто останется в резерве; но это и так понятно. Так же как и в битве с Тохтамышем при Кондурче, Тимур бросал в бой пять корпусов, оставив два в резерве. Тогда эта тактика принесла победу.

Имея большую армию, лучше ее делить на крупные корпуса – так легче управлять огромной махиной. А уж сардары, стоящие во главе корпусов, пусть распоряжаются кулами и кошунами, непосредственно входя в соприкосновение с противником.

Управление войском Тохтамыша было построено по-иному. Хан управлял воинами-ополченцами, во главе которых стоял хан или мурза племени или рода. А они – разновеликие по численности. У Тимура же в одном корпусе воюют под руководством сардара люди разных племен, а иногда – и разных вероисповеданий. В большинстве своем, конечно, мусульмане, но были и язычники, и даже христиане, воины из наемников. Разные вероучения не мешали им драться в бою рука об руку, ведь главное для воина – храбрость и исполнительность.

Вечером следующего дня конные дозоры прибыли с известием – найдено удобное место для переправы. Той же ночью обоз и отряд понтонеров с проводником двинулись к указанному месту. Его сопровождал для защиты и переправы в случае успеха кошун мирзы Рустема с его узбеками.

Уход понтонеров и части войска под покровом ночи остался ордынцами незамеченным, а днем отряд Идигея с целью демонстрации силы и намерения переправы пытался перебраться через Терек. Его татары выкатили вручную арбы и повозки на берег и, укрываясь за ними, осыпали ордынцев тучами стрел. Ордынцы, укрываясь в окопах и за щитами, отвечали тем же. Среди обеих противостоящих армий появились первые раненые и убитые. Переправиться отряду Идигея не удалось, и ордынцы сочли это благоприятным знаком, признаком своей силы и мудрости хана, велевшего построить укрепления в удобном для переправы месте.

Тимур же потирал руки, считая, что отвлек ордынцев от своего истинного намерения и обманул Тохтамыша. И уже ночью прибыл гонец с известием, что переправа готова, а мурза Рустем уже на другом берегу. Известие сардары встретили с ликованием.

Ночью часть основных сил Тимура маршем прошла до переправы и перешла на другой берег. А днем оставшиеся в лагере силы армии Тимура демонстрировали обычную жизнь войска в походе. Разводили костры, готовили пищу, передвигались по лагерю и вне его. Пусть ордынцы видят – Тимур здесь.

Хитрость удалась. Когда татары Тохтамыша обнаружили переправу, было уже поздно – гулямы Тимура успели возвести на другом берегу укрепленный лагерь.

Узнав об этом, хан разгневался. Но что Тимуру его гнев? Как говорят в его родных краях: «Собака лает, а караван идет».

Под прикрытием занявших плацдарм переправились основные силы армии Тимура, причем – без потерь. Ночью они были атакованы одним из отрядов ордынцев – взбешенный хан решил нанести первый удар.

Но гнев и злость – плохие советчики полководцу. Во тьме ночной за укрепленными стенами из бревенчатого частокола и выкопанного рва гулямы Тимура спокойно отсиделись в безопасности и в то же время стрелами нанесли большой урон нападавшим.

Днем было затишье; гулямы смотрели на трупы татар и павших лошадей вокруг своего лагеря и потешались.

Следующей ночью вылазка ордынцев повторилась с прежним успехом. Разозленный неудачами Тохтамыш решился на бой, и пятнадцатого апреля 1395 года вывел свою армию в поле, выстроив ее вдали от лагеря Тимура. Хан принял решение сам, но все происходило так, как и задумал Тимур, – сказался боевой опыт, мудрость и прозорливость великого эмира.

Завидев подходящего врага, Тимур распорядился выводить войско из лагеря и выстраиваться в боевой порядок согласно плану. Из лагеря выходили и занимали свое место все новые и новые отряды, в конце концов, заняв почти все поле – от реки по правому флангу и до подножия холмов.

Глядя на огромную армию Тимура, ордынцы ощутили, как по их спинам пробежал холодок. Все уже были наслышаны о выучке гулямов и яростности их атак, а многие на своей шкуре испытали крепость сабель воинов Тимура: при битве на Кондурче им удалось спастись только бегством.

Тимур нашел подходящий пригорок – невысокий, но все же с него будет виден ход боя и перемещение войск. Сразу же рядом с ним воткнули в землю штандарт Тимура – бунчук с конским хвостом и золотым полумесяцем и знамя – с тремя золотыми кольцами, вышитыми золотой нитью на зеленом шелковом полотнище.

Холм окружили телохранители. Сзади, за холмом, встали гонцы, выделенные каждым кулом и кошуном для связи. Сбоку от Тимура пристроились трубач и сигнальщики – каждый с бунчуком своего отряда. Во время боя они по приказу Тимура подавали нужному отряду сигналы. Они же дублировались посыльными. Также за холмом плотно стояли два корпуса резерва, невидимые с ордынской стороны.

Несмотря на многочисленность войска, воцарилась тишина. Не разговаривали люди, не ржали кони. Наступала решающая минута, когда воины и с той и другой стороны возносили мысленно молитвы Всевышнему, прося его только об одном – остаться в живых в предстоящей кровавой мясорубке.

Со стороны ордынцев раздался рев сигнальной трубы, качнулись вперед бунчуки у ставки Тохтамыша. Конники хана начали разбег для копейного удара – на этот раз они не посылали впереди себя конных лучников.

У Тимура было достаточно своих лучников, и неизвестно, кто понесет большие потери – ордынцы или гулямы.

По степи послышался нарастающий гул множества копыт.

Тимур резко махнул рукой вперед, приказывая войскам начать атаку. Сигнальщики наклонили вперед бунчуки, трубач поднес к губам длинную трубу, и она взревела, и рев ее был подобен реву Иерихонской трубы.

Тимур правильно выбрал момент: ожидать приказ на атаку рано – кони успеют к моменту сшибки устать, сбить дыхание. Ведь вперед пошла не только легкая конница узбеков, но и тяжеловооруженный кул мирзы Сулейманшаха. А весил такой всадник в сплошных доспехах довольно много. Если опоздать с приказом. Встречная лава всей массой, умноженной на скорость, просто сомнет, затопчет. Дух перехватывало у всех, кто видел, как навстречу друг другу и смерти мчатся две громадные армии.

С каждой стороны в атаке участвовало не меньше ста тысяч воинов. Земля дрожала. Потом видимость ухудшилась из-за поднятой пыли, и столкновения не было видно, но зато его услышали все. Это был удар, звук от которого был подобен камнепаду, грому. Ржание и визг раненых коней, треск столкнувшихся щитов, звон железа, отчаянные крики раненых и умирающих, азартные крики живых. «Сурен!» – кричали гулямы, «Сурун!» – ордынцы.

Тимур с напряжением вглядывался в даль. Пыль понемногу оседала, и сквозь нее, как сквозь туман, стали понемногу видны сначала задние, а потом и передние ряды воинов. Передние ряды с обеих сторон были просто смяты страшным ударом, а сзади напирали другие. И даже раненые, еще могущие остаться в живых, падали под копыта лошадей и погибали.

Боевые кони тоже дрались, вставали на дыбы, били друг друга вскинутыми копытами, кусали вражеским лошадям морды и шеи, а если попадался всадник – то и его. И погибали – так же как и воины.

Главный, самый мощный удар ордынцев пришелся на левый фланг армии Тимура. Схватка там кипела отчаянная, битва, как молох, перемалывала все новые ряды воинов.

Через какое-то время понесшие большие потери воины мирзы Омар-шейха, завязшие поначалу в схватке и стоявшие на месте, стали понемногу пятиться.

Тимур насторожился. Еще немного – и ордынцы, потеснив Омар-шейха, могут ударить в левый фланг кула Мухаммеда Султана. Это грозило расстройством боевого порядка, и Тимур распорядился двинуть в контратаку, на помощь воинам Омар-шейха и Бердибека двадцать семь отборных кошунов – часть резерва. Командовали ими Кунче-оглан и Тимур-Кутлуг. Свежие кошуны с ходу ввязались в битву. Звон стали, крики…

Ордынский напор ослабел, а затем и вовсе остановился. На линии соприкосновения обе армии ожесточенно рубили друг друга, и силы таяли, как мартовский снег под лучами весеннего солнца.

Эмир заскрипел зубами, видя, как гибнут его лучшие, отборные кошуны – ведь в резерве были самые опытные, проверенные в боях воины.

Эмир обернулся.

– Гонца ко мне!

Тут же рядом с ним появился гонец на коне.

– Скачи к Кунче-оглану, пусть его воины спешиваются и укрываются за повозками. Стрел не беречь! А Тимур-Кутлуг пусть пока сдерживает врага, как только может.

Гонец повторил приказание – верно ли он все понял – и тут же умчался в самую гущу боя. Как уж он ухитрился найти в боевой суматохе Кунче-оглана, совершенно непонятно, но приказ дошел по назначению. Потому как во второй и третьей линиях воины стали спрыгивать с седел; часть из них поскакала к обозам, а затем начала руками толкать арбы на высоких колесах к месту боя. Воины кушуна расступились, пропуская повозки.

Гулямы сняли с плеча луки и, укрываясь за деревянными бортами повозок, стали стрелять во врага. На такой короткой дистанции даже кольчуга не могла защитить от стрелы с бронебойным наконечником.

Наконечник для поражения пехоты был плоским, а для противника, укрытого броней, – четырехгранным, узким. У ордынцев защита была именно такой – редко у кого были трофейные кирасы, закрывающие грудную клетку полностью. Но и у них оставалось слабое, неприкрытое место – шея. Туда их и поражали гулямы Тимура.

Татары дрогнули – больно велики потери. Казалось, еще небольшой натиск – и враг побежит. Но Тимур со своего холма видел, как к слабому месту обороны ордынцев уже мчится отряд конницы в две-три тысячи сабель. Вскипела кровь у эмира. Он похлопал по шее своего застоявшегося коня по кличке Гнедой Парень и протянул в сторону руку:

– Копье мне и щит!

Он решил сам поучаствовать в бою. Какой же он полководец, если отправляет людей на смерть, а сам отсиживается за их спинами? Да и хотелось врубиться в самую гущу схватки, ощутить запах крови, услышать бешеный стук своего сердца.

Телохранитель подал ему копье и щит – круглый, окантованный по краю железом с медным умбоном.

Эмир взял в левую руку щит, в правую – копье. Это оружие он любил. Мощное, пробивающее любые доспехи – даже железные зерцала поверх кольчуги. И, что немаловажно, его удобно было удерживать искалеченной правой рукой – на последней не хватало двух пальцев.

Готовясь следовать за Тимуром и защищать его до последней капли крови, телохранители сбились в плотную массу, достали копья из упоров; они не имели права оставлять эмира в любой ситуации, тем более – в бою. Где эмир, там должны быть и они. Выучка у них отменная, постоянные упражнения с оружием, частые бои с реальным противником позволяли все время держаться в хорошей форме. Снабжали их лучше, чем рядовых гулямов, жалованье было выше, но и спрос больше.

Эмир тронул коня, и Гнедой Парень рванулся вперед. За ним, тяжело набирая ход, ринулся отряд телохранителей.

Тимур выбрал место, где ордынцы теснили гулямов, и с ходу врезался в сечу. Он избрал цель, подправил копье. Удар! Копье пробило щит ордынца и его самого, а древко сломалось посредине.

Удар был столь силен, что Тимур едва удержался в седле. Рядом уже работали саблями телохранители. Татары пытались отбиваться, но три тысячи телохранителей – большая сила. Они начали теснить татар.

Эмир после потери копья выхватил из ножен хорезмскую саблю. Отличная работа! Лезвие дымчатого дамаска, на навершии рукояти оправлен крупный изумруд – под стать украшенным драгоценными камнями ножнам. Баланс сабли великолепный, а лезвие рубит некачественное татарское железо, и на нем даже не остается зарубок.

Тимур взмахнул саблей, достав ее кончиком лицо ордынца справа, ловко успел прикрыться щитом от сабельного удара слева и тут же кольнул под щит, с удовлетворением услышав вскрик раненого воина. Слева и справа телохранители пытались пробиться вперед, чтобы прикрыть собой эмира от боковых ударов.

Но и татары увидели бунчук эмира, что держал знаменосец. Где эмир, там его личный штандарт. Впрочем, и без бунчука это было ясно – по блестящему одеянию, золоченому шлему, украшенным ножнам. Так могли одеваться на бой и огланы – царевичи, но усомниться в этом не давали телохранители. Только у них крупы коней были покрыты шкурами леопардов и ягуаров.

К месту, где сражался Тимур, подтягивались ордынцы, желая поразить эмира или пленить его. Ведь после поражения полководца войска, потеряв руководителя, оказывались дезорганизованы, бой разделялся на отдельные схватки отрядов, и в итоге – поражение. Потому татары и рвались к эмиру, мешая друг другу. Каждый из них, нанеся ранение или убив в бою Тимура, прослывет великим воином – багатуром, о ком будут слагать легенды и целые эпосы.

Вперед вырвался рослый татарин, направив в эмира копье. Инстинктивно эмир дернул за поводья, и конь встал на дыбы, приняв удар ордынского копья в грудь. Ручьем хлынула кровь, жеребец опустился на ноги, потом передние ноги его подогнулись, и он рухнул на бок. Эмир едва успел выдернуть ноги из стремян.

Раздался короткий свист, и ордынец свалился с лошади. Меж глаз его торчало оперение стрелы – это гулямы охраняли своего хозяина.

Тимур оказался пешим. Он отбросил мешающий щит, сабля в его руке завращалась, превратившись в сверкающий круг.

Эмир прыгнул вперед, к татарам. Одному врагу он отрубил ногу, другому – руку с саблей, еще одного ордынца уколол саблей снизу, под кольчугу.

Эмир был страшен: в чужой крови, со сверкающими глазами, рычащий, как зверь, и рык его был ужасен. А рядом – такие же бесстрашные телохранители. Вокруг них падали убитые татары и кричали раненые.

Дрогнули татары, никто уже не хотел славы, каждый хотел только одного – остаться в живых. Это не эмир, не человек – это дэв, ифрит, шайтан!

Телохранители, вырубив татар впереди эмира, окружили его плотным кольцом и подвели нового коня. Эмир поднялся в седло и бросил прощальный взгляд на своего павшего Гнедого Парня, спасшего ему жизнь. Но времени не было, и Тимур поскакал обратно на холм. Упускать управление боем было нельзя – слишком много поставлено на кон.

Выехав, он обернулся. От отряда телохранителей едва осталась третья часть. Эмир тяжело вздохнул. Ох, велики потери! Отборные же воины, каждый трех-четырех обычных воинов стоит.

Эмир вгляделся вперед – что там, как обстановка? Левый фланг с его помощью устоял, но требовал поддержки, и Тимур тут же распорядился ввести в бой свежий корпус из резерва.

Центр под командованием Мухаммеда Султана держался из последних сил. Слишком мало у него оставалось воинов, и Тимур на подмогу ему послал десять кошунов.

Правый фланг под командованием Миран-шаха держался стойко, а камбул справа, под рукой опытнейшего Сейф-ад-Дина, давил на татар, даже продвинувшись вперед. Тимур видел – за правое крыло можно было быть спокойным, если не произойдет чего-либо непредвиденного.

Но войско его таяло, как и резерв, – ведь надеяться можно было только на половину оставшегося корпуса. Все силы уже были втянуты в сечу, а татары давят и ломят, весь их основной удар пришелся на левый фланг и центр армии Тимура.

Теперь все могут решить резервы. У кого их окажется больше, тот и будет победителем. Тимур скрежетнул зубами. Знать бы, сколько воинов приберег Тохтамыш, тогда можно было бы переломить ход сражения, бросив в бой оставшиеся силы. Но это известно только одному Аллаху. Потому пусть резерв пока стоит на месте – это последняя надежда. Правда, есть еще горский отряд, набранный из горцев, умеющий вести бой в горах. Они сейчас у обоза, охраняют его наравне с понтонерами и инженерным отрядом. Случись беда – придется задействовать и их, все пять тысяч. Невелик отряд, но и такая маленькая подмога может перевесить чашу весов на сторону Тимура.

Бой уже идет полдня, воины устали. Сейчас бы ударить свежими силами. Но – полководцу нужно терпение.

Прислуга принесла чистые одежды, но эмир отмахнулся:

– Подите прочь!

Не до чистой одежды, когда решается судьба сражения, судьба армии, а по большому счету – и судьба половины мира.

Если Тимур одержит победу – а все шло к тому, то на этот раз он не наступит на одни и те же грабли дважды, не даст уйти Тохтамышу, будет гоняться за ним, пока не добьет. Упустит – хан снова соберет армию. Вот только людей у него много уже не будет.

Многие в этой битве полягут костьми, причем с обеих сторон. А пока еще вырастут дети, пока обучатся воинскому искусству – пройдет десяток лет.

Эмир решил для себя: на этот раз – никакой пощады Тохтамышу. Если в прежних столкновениях он демонстрировал силу, то теперь надо выбить воинов, обескровить армию хана, свергнуть с престола и посадить своего ручного человека, желательно – из джучидов, а Тохтамыша убить, чтобы не мог собирать вокруг себя недовольных, которые всегда находятся, при любой власти.

В битве участвовали два сына Тимура: Миран-шах, командующий правым флангом, и мирза Омар-шейх – на левом фланге, на который пришелся главный удар ордынцев. Сейчас эмир с беспокойством поглядывал туда. Видно было плохо из-за большого расстояния и пыли.

Эмир послал гонца к Омар-шейху: пусть узнает, как дела, справится ли сам, или необходима помощь. Резерв остался небольшой, и эмир тянул до последнего, не вводя его в бой.

Не успел ускакать с поручением гонец, как на взмыленном коне подскакал другой:

– Великий эмир…

– Оставь – нет времени, говори!

– Воины мирзы Миран-шаха пленили тысячника Мустафу. Мирза спрашивает – зарубить пленного или великий эмир хочет с ним побеседовать.

– Ведите его сюда! – Эмир оживился. Сам Аллах услышал его молитвы и позволил взять пленного. Пленные были, но – из рядовых, которые мало что знали и не представляли интереса. Минг-баши – другое дело. Он мог знать о планах Тохтамыша, о резервах и численности его войска. Бой пока шел с переменным успехом, линия соприкосновения смещалась то к ставке Тохтамыша, то к берегу Терека, то к знамени Тимура.

На коне лежащим поперек седла, связанным привезли минг-баши. Не церемонясь, сбросили на землю, подняли на ноги. Тысяцкий ордынцев был в крови.

– Ты ранен? – спросил его эмир.

Пленный отрицательно повел головой.

– Назовись!

– Минг-баши Мустафа из рода Кунгурат.

– Ты храбро сражался, Мустафа, но мои гулямы оказались сильнее. Тохтамыш проиграет битву, потеряет армию.

Мустафа опустил голову. Только что, еще недавно он был военачальником, а сейчас – никто и может быть казнен. Его жизнь в руках эмира Тимура – пленный сразу понял, перед кем стоит.

– Велика ли армия у хана?

– Не гневайся, великий эмир. Я бы сказал, да не знаю. Моя тысяча пришла только два дня назад и сразу – в бой. Я даже не всех темников видел. Но то, что я видел, вселяет в мое сердце гордость: армия хана бесчисленна!

– Слова, слова… Все имеет начало и конец. Остались ли у хана резервы и где они?

– Были, но хан бросил их на правый фланг, где вначале намечался успех. Но развить его не удалось.

– Ты сказал мне хорошую новость, Мустафа. Клянусь, что, если не солгал, останешься жить. Но если… Прикажу содрать кожу и сварить тебя в большом котле.

– Я тебя не обманул, великий эмир! – вскричал минг-баши.

– Уведите его. Гонца ко мне!

Эмир увидел, как начал прогибаться фронт прямо по центру. Ордынцы напирали, и гулямы Сулейманшаха и Мухаммеда Султана понемногу пятились, уступая напору.

– Передай приказ резерву – пусть выдвигаются к центру на помощь Сулейманшаху.

Гонец сорвал коня с места и направился в тыл, и вскоре, обтекая холм с эмиром, помчались в бой свежие силы. Эмир проводил их взглядом – это было последнее, что он мог выставить. Но они оказались тем маленьким камешком, который вызвал лавину.

Вначале ничего существенного не происходило, но потом отход войск Сулейманшаха и Мухаммеда Султана слегка замедлился; затем войска остановились.

Эмир не отрывал взгляда от центра – даже глаза начали от напряжения слезиться. Тимур небрежно смахнул слезу рукой – не увидел бы кто.

На правом фланге гулямы Мираншаха начали теснить ордынцев. Вначале – понемногу, потом уже заметнее. Центр стоял на месте.

– Гонца!

Не успел крикнуть, а он уже рядом.

– Передай воинам – пусть кричат: «Победа! Враг бежит!»

Эмир хотел приободрить уставших от сечи воинов.

– Что это? – Эмир не поверил своим глазам. На правом фланге, у Мираншаха, целые группы татар поворачивали своих коней и бросались наутек. Мираншах медленно двинулся вперед. На левом фланге, у Омар-шейха и Бердибека, тоже движение татар назад.

Екнуло сердце: неужели в битве наметился перелом? В центре гулямы, которые были во втором и более дальних рядах, стали кричать: «Победа! Враг бежит!» – И усилили натиск.

На левом же фланге большая группа ордынцев бежала в степь, нахлестывая коней. Остальные татары дрогнули, не в силах удержать рвущихся вперед гулямов. Те хлынули в образовавшуюся брешь в обороне, а дальше все пошло-покатилось по нарастающей – как снежный ком.

Гулямы рассекли правый фланг ордынцев надвое, и татары, боясь попасть в окружение, стали отступать. Они еще сражались, но это уже была даже не оборона, а спасение жизни при отступлении. Тимур досадовал. Сейчас бы еще ударить свежими силами; но резерва нет, и приходилось только наблюдать.

Неожиданно удача улыбнулась и центру. Гулямы из резерва, простоявшие без дела больше полудня, проломили оборону ордынцев. Теперь центр их армии оказался рассечен клином гулямов. Учитывая, что татар теснили на правом фланге, а на левом они уже отступали, возникла угроза окружения войск Тохтамыша.

Бой еще продолжался, но видно было, что татары выдохлись, а свежие воины из резерва рубили и давили, продвигаясь вперед, видя вдали перед собой ставку хана Тохтамыша.

Раздалось многоголосое «Сурун!», и гулямы Тимура полностью прорвали оборону татар в центре. В прорыв хлынули воины из задних рядов. Он ширился, как ручей в половодье, превращаясь в бурную реку. Ордынская армия оказалась рассеченной на три части, теснимые на флангах. При таком раскладе сил управлять войском становилось для Тохтамыша затруднительно, а то и невозможным.

Бой еще шел, но воюющие c обеих сторон уже понимали исход битвы. В какой-то момент татары поняли, что все – проиграли, и начали бежать с поля боя, сдаваться в плен. Передние их ряды – из самых стойких воинов – еще сражались, но быстро были смяты. Только с левого фланга еще доносился шум битвы, но и там большой отряд татар покинул поле боя бегством. Как потом оказалось, это Бек Ярык-оглан увел своих воинов, опасаясь полного разгрома и спасая остатки тумена.

– Пусть убирается! Земли Орды хоть и велики, но скрыться им не удастся, как после битвы при Кондурче, – злорадно ухмыльнулся Тимур. – На этот раз мои гулямы не уйдут, пока не разорят все города, не сравняют их с землей, пока не добьют остатки армии Тохтамыша.

Вдали, от едва видимой ставки хана, уходил большой отряд. Эмир скрипнул зубами – это уходил Тохтамыш со свитой. Сбежал, шакал! Бросил войско и трусливо бежал! А послать сейчас вдогон некого: войско устало. Резерва нет. Но ничего, далеко не уйдет, не отсидится, как прошлые разы. Недолго ему осталось ханствовать!

Шум битвы стих. Кое-где еще были небольшие очаги сопротивляющихся, но их подавили числом, дружно навалившись со всех сторон.

По распоряжению сардаров воины собирали трофеи, в первую очередь – оружие: хорошее железо ценилось дорого. Воины срезали с убитых кошели с деньгами – у кого они были, добивали раненых ордынцев. И своих, если раны были серьезные.

На поле боя потянулись обозы. Требовалось перевязать своих раненых, погрузить оружие – этим занимались ездовые и рабочие из обозов.

К эмиру стали подъезжать сардары. Все были утомлены, на многих была порвана одежда, броня посечена и забрызгана кровью. Но глаза блестели – сардары еще не остыли от горячки выигранного боя.

– Великий эмир! Да продлит Аллах твои годы! Враг разбит и повержен, взято много пленных! – докладывал почти каждый.

Хвала Всевышнему, оба сына остались живы и невредимы.

– Повелеваю войску дать отдых, привести себя в порядок. Сардарам счесть потери и трофеи.

– Великий эмир, когда будем догонять бежавших ордынцев? – спросил мирза Рустем.

Сардары дружно кивнули. Всех занимал этот вопрос, но мирза спросил первым.

– Даю воинам три дня отдыха. Обустроить лагерь, выслать дозоры – даже раненый шакал может укусить. Они от нас уже никуда не денутся. Мы огнем и мечом пройдем всю Орду! От края и до края!

«Сурун!» – закричали сардары. Их крик подхватили телохранители, а потом и все, кто слышал. Казалось, вся степь кричит, славит Тимура.

Сардары разъехались по своим кулам и кошунам. Лишь Омар-шейх задержался.

– Отец, твоя одежда и броня в крови. Ты не ранен?

– Успокойся, это кровь врагов.

Эмир проехал к Тереку, омыл лицо и руки. Слуги подали чистую одежду, унесли чистить броню. Тимур же, вскочив на коня, проехал в свой шатер. Прислуге приказал готовить еду для праздничного тоя, а сам прилег на подушки: устал он – и физически после схватки, и морально – уж больно тяжелой и напряженной выдалась схватка.

К схваткам он привык: полжизни не во дворце провел – в седле, но такой тревоги и напряжения за исход боя не испытывал давно. Столь больших, равных по силе армий, противостоящих в бою друг другу, он на своем веку не припомнит. Но все-таки дошли его молитвы до Всевышнего.

Эмир провалился в сон, и никто не решился потревожить покой Тимура.

Спал он недолго, но крепко и проснулся бодрым и посвежевшим.

Тимур вышел из шатра. Наступала ночь. Только недавно было светло, и быстро, как и бывает на юге, стемнело. На поле брани ходили с факелами люди – собирали трофеи среди многочисленных, грудами лежащих друг на друге тел воинов обеих армий. То-то будет завтра стервятникам да воронам обильная пища!

А к шатру уже подъезжали сардары, переодетые в чистые одежды – без брони, но опоясанные саблями. По традиции после победы эмир всегда устраивал пиршество, отмечая отличившихся.

Сзади неслышно подошел телохранитель.

– Великий эмир! К пиру все готово. Приглашать гостей?

– Все собрались?

– Все, эфенди!

Сардары входили чинно, важно рассаживались по местам. Многие были с повязками, свидетельствующими об их участии в битве. За каждым следовал слуга, вносил узелок, клал возле господина и удалялся.

Перед пиром вместе с муллой все совершили омовение и молитву. Потом Тимур встал, поблагодарил сардаров за победу, поименно перечислив всех, кто отличился. А отличились все, трусов не было. Тимур внимательно следил за ходом боя и знал все, потому говорил со знанием дела.

После коротко выступили сардары. Каждый разбирал ход боя – как он его представлял, а потом они подходили к Тимуру и высыпали из принесенных мешков, узлов и мешочков прямо под ноги к эмиру трофейные ценности.

Гулямам, кроме жалованья, досталось трофейное оружие, а после дележки еще дадут рабов, сардарам – обозы разбитой армии и коней, и, конечно, пленных. А полководцу – немеркнущая слава и новые земли. Ну и драгоценностей немного – арбы три-четыре, если с верхом. Только доверху никто не грузил – колеса не выдерживали, ломались.

В заключение эмир сказал, чтобы армия не теряла боевого духа. Главная победа позади, но у Орды еще много воинов, и впереди еще будут тяжкие схватки, осады городов. А потом и вовсе поразил всех, назначив новым ханом Орды Койричак-оглана, сына Урус-хана. Эмир милостиво позволил завтра же покинуть новому хану Орды ставку Тимура и с отрядом узбеков ехать в Сарай-Берке.

Сардары сидели, пораженные новостью в самое сердце. Койричак-оглан сиял от радости. Не прошли зря его старания, служение грозному Тимуру, пролитая кровь соплеменников и многие жизни татарских воинов, положенные на алтарь победы.

Тимур хлопнул в ладоши, и многочисленные слуги стали обносить гостей яствами. Перед эмиром поставили огромное серебряное блюдо с зажаренным целиком бараном. Слуги быстро порезали барана на куски, положили их на блюдо и по указанию эмира разнесли баранину гостям. Получить угощение от полководца было особой честью, которой удостаивались не все.

Мясо было горячим, обжигало. Сардары резали его маленькими ножами на кусочки, накалывали на острие и отправляли в рот. Барашек был молодым, повар – умелым, а вкус – божественным.

Несмотря на то что Тимур был ревностным мусульманином, соблюдающим посты и чтящим Коран, принесли вино.

Пир продолжался долго, выпито и съедено было много. Захмелевших гостей прислуга уносила в стоящие неподалеку юрты.

К полуночи в шатре остались лишь самые стойкие, едва ворочающие языками, но все-таки еще пытающиеся произнести здравицу в честь Аксак-Тимура.

Следующим днем сардары пересчитывали войско, принимая доклады от юз-баши, минг-баши и темников. После подсчета, занявшего значительную часть времени, оказалось, что убитыми и ранеными потеряно почти половина – немногим менее ста тысяч.

Сто тысяч гулямов и союзников Тимура – узбеков, татар, кыргизов – полегло за один день! И собранная груда трофейного оружия, табуны коней и захваченные обозы, полные провианта, уже не так радовали. Конечно, и оставшейся армии хватит, чтобы пройти по городам Золотой Орды и степным стоянкам Тохтамыша, но потери ужаснули даже Тимура.

И что огорчало больше всего – Тохтамыш пока жив и здравствует. Сбежал с небольшой частью войска и сейчас наверняка лихорадочно ищет надежное убежище – эмир просто мог поклясться в этом.

Тимур задумался. Где бы он, будь на месте Тохтамыша, укрылся? Оба Сарая, старый и новый, сразу отмел – слишком близко они к полю брани, туда в первую очередь пойдет недальновидный преследователь. Булгар? Вполне вероятно. Город большой, как доносили лазутчики, просто огромный – больше десяти тысяч домов. К тому же от Булгара не так и далеко до княжеств – Нижегородского и Тверского. Ярых противников Москвы и данников и друзей Тохтамыша.

Второе возможное укрытие – Крым. Мало того что там крупные татарские города с преданными сторонниками Тохтамыша – тем же беком Ярык-огланом, так еще и города-колонии генуэзские. А они от Орды независимы, за ними стоит мощный флот Генуи. Не всякий решится начать войну с этим княжеством. Тамерлан усмехнулся – но он не из таких. Что ему эта далекая страна?

И еще – Тохтамыш мог направить своих коней в Великое княжество Литовское. Там его сторонник и давний друг Витовт. И ближе всего из больших городов литовских – Киев. Тохтамышу всего и дел-то, как Дикое поле перейти.

Эмир уселся на подушки. Вот и определились три возможных места, где мог скрыться, куда мог уйти Тохтамыш. В первую очередь надо добраться до этого шакала, убить его, а потом не спеша взяться за города и стойбища Орды. Под корень Орду вырубать не стоит. Она нужна – не зря же он поставил нового хана на престол. Дружественная эмиру Орда – это надежное прикрытие эмирата с севера. Близкий эмиру хан на ордынском престоле – значит, можно не держать часть войска у северных границ.

Армия нужна Тимуру для других, более важных дел. Ведь он давно собирался разобраться с турецким Баязетом, да и Индию с ее несметными богатствами надо к рукам прибрать. Богатая страна: золото, алмазы, слоны – все есть. А Турция – тьфу! Век бы туда нос не совал. Взять нечего, но армия Баязета сильна, и мнит себя он высоко, постоянно вторгается в зону интересов Тимура.

Прошло время. Когда армия зализала раны, привела себя в порядок и немного отдохнула, Тимур снова собрал сардаров. Все чинно входили в шатер – в нарядных одеждах, при богато украшенном оружии, степенно рассаживаясь по местам.

Тимур потягивал из пиалы терпкий зеленый чай. Слуги подносили вошедшим пиалы с чаем и маленькие заварные чайнички. Эмир пристрастился к чаю уже давно, некоторые сардары, глядя на него – тоже. Напиток согревает желудок и пробуждает мысли.

Сначала речь на совете пошла о состоянии войска и коней. С конями было проще – погибших и покалеченных в бою заменили на трофейных. А вот войско убавилось вполовину.

– Вот что, любезные моему сердцу сардары. Новый хан Орды Койричак-оглан уже ушел в Сарай, и с ним – узбеки. Завтра уйдут другие.

Сардары переглянулись. Это не ускользнуло от внимательных глаз Тимура.

– Я полагаю, что хан Тохтамыш, ныне разбитый и свергнутый с престола, с остатком наиболее верных ему воинов ушел искать себе союзника. Если его не уничтожить сейчас, он вновь соберет войско. Будет тревожить наши земли, усилит борьбу за утраченный престол. Я решил преследовать Тохтамыша и пленить его, в худшем случае – убить. У него есть три пути: в Булгар, а оттуда – к русским князьям, где можно набрать в войско воинов; другой путь – в Великое княжество Литовское, скорее всего, в Киев, потому как через земли русские ему идти в Литву опасно, не любят его там, а воинов у него сейчас мало.

Сардары слушали, затаив дыхание. Они прикоснулись к большим делам. Каждый мнил себя человеком способным, полководцем сильным.

Тимур уже успел просчитать пути отхода Тохтамыша.

– И наконец, третий путь, – негромко продолжил эмир.

В шатре стояла такая тишина, что, если бы пролетела муха, ее бы убили, чтобы не мешала.

– Он может пойти в Крым – там у него много сторонников и даже есть родня – тот же бек Ярык-оглан. Места там для нашей армии плохие: редкие колодцы, города хорошо укреплены, стены каменные. И хуже всего – там генуэзские колонии. Они не входят в состав Орды. Если Тохтамыш укрылся в них, будет плохо. Добровольно они его не выдадут, а захватить города силой – значит объявить войну Генуе. Я этого не боюсь, но еще одна война сейчас нам ни к чему.

Тимур замолчал, перевел дух, собираясь с мыслями. И без того его жесткое лицо посуровело.

– Я решил разделить войско на четыре неравных части, над каждой поставить своего полководца, каждому отряду выполнять свое задание. Пусть вас не тревожат трофеи, их дележом займутся бакаулы. В Крым пойдут инженерные части, горный отряд и двадцать тысяч гулямов под рукой Тимур-Кутлуга.

Сардары завистливо поглядели на счастливчика. Если ему удастся захватить Тохтамыша в плен или убить – слава его будет долгой и великой.

– На Булгар пойдут двадцать тысяч гулямов во главе с Омар-шейхом.

По шатру пронесся вздох.

– Я же с основным войском пойду вперед. Построение обычное, впереди, в авангарде – эмир Осман. Каждый день сардары должны посылать мне гонца с известиями. Думаю, у Итиля Тохтамыш еще попробует навязать нам бой, если ему удастся быстро собрать воинов из разбитых нами туменов. По крайней мере, я этого не исключаю. Потому со мной идут основные силы. Да поможет нам Всевышний!

Пав ниц, эмир и сардары вознесли молитву.

Но разойтись отрядам сразу не удалось. Едва еще монолитное войско Тимура перешло через речку Куру и дошло до городка Маджары, как объявились татары и напали на войско Тимура. Оказывается, Тохтамыш был не так далеко от места страшного боя, укрываясь с остатками преданных ему воинов в городке. Невелик был городок, но защищен каменными стенами, позволявшими укрыться от стрел.

Эх, немного поторопился с событиями эмир, а хан оказался упрямым. Его войско составляло едва четверть от войска Тимура, но, несмотря на это, он отважился на последний бой. Поистине это был жест отчаяния – ведь город и хана защищают не стены, а воины на них.

Тимур не стал попусту губить гулямов. Инженерный отряд подвез камнеметные осадные орудия и метатели греческого огня. За день они были собраны и установлены на позиции, а следующий день превратился для ордынцев в сущий ад. Огромные камни беспрестанно перелетали через стены в город, разрушали дома, убивали людей.

Еще хуже стало, когда на город начали падать глиняные горшки с «греческим огнем». Горящая жидкость после разрушения горшка от удара разбрызгивалась, попадая на стены домов и постройки, и вызывала пожары. Страшнее всего было то, что ее невозможно было потушить. Сначала пробовали заливать ее водой, но это не помогало – жидкость всплывала на поверхность воды и продолжала гореть.

Укрывшиеся в городе ордынцы вместе с горожанами-мужчинами открыли ворота и вышли на открытый бой. Атака их оказалась неожиданной и скоротечной, но потерпела неудачу – слишком велика была армия эмира. Снова гибли воины обеих армий.

Видя разгром и без того небольших сил, Тохтамыш вырвался из кольца и вместе с верными людьми ушел на север, в сторону Булгара.

Гулямы Тимура преследовали беглецов и прижали их к Итилю. Татары, охваченные ужасом и паникой, на подручных средствах пытались переправиться на другой берег реки.

Уцелеть удалось немногим. Огромная армия Тохтамыша перестала существовать. Самому хану и на этот раз удалось избежать гибели.

Тимур же, обуреваемый жаждой преследования Тохтамыша, желанием ослабить Орду и покарать ее союзника – Волжскую Булгарию, вновь переправляется на правый берег Итиля.

Отдельные отряды Тимура, идя вверх по Итилю, дошли до Камы напротив Елабуги. Но эмир, не сыскав здесь, в Булгарии, Тохтамыша, отдал приказ повернуть к Днепру.

Глава 5. Бегство после битвы

Хан расположился в своем походном шатре. Настроение его было неплохим. Да, первые столкновения с войсками Тимура были неудачными. Его передовые дозоры были выбиты из Дедяково, но войска целы. Как доносили лазутчики, армия Тамерлана по численности была равна армии Орды. Но следовало учитывать одно важное обстоятельство: армия Тимура преодолела по степи путь в несколько сот фарсангов. После такого перехода армия была уставшей. Вот на этом надо и сыграть: не давать Тимуру отдыха, беспокоить постоянно днем и ночью, вымотать дерзкими беспрестанными набегами.

Наиболее удобное место для переправ через Терек защищено, на берегу отрыты окопы, вкопаны колья, оставлено целое сонмище лучников. Любой, попытавшийся переправиться, будет убит.

А за окопами – еще три ряда глубоких рвов.

На всякий случай берег выше и ниже по течению, береги конные дозоры из кыпчаков.

Хан хлопнул в ладоши и приказал явившемуся телохранителю.

– Пусть явится ко мне мирза Джаной.

– Слушаюсь, великий хан.

Вскоре послышался стук копыт, и в шатер вошел мирза – зрелого возраста воин в полном боевом облачении. Почтительно склонившись, он начал традиционное приветствие:

– Да продлит Аллах твои годы, великий хан! Тучны ли твои стада, здоровы ли дети?

– Садись, Джаной. Давай займемся делом. Войска Тимура отдыхают в лагере. Они прошли тяжелый путь и порядком измотаны. Надо лишить их отдыха. Пошли одну сотню на тот берег, пусть засыплют стрелами лагерь, посеют панику.

– Прости, великий хан, своего слугу, но до лагеря нам не добраться – на берегу рыщут гулямы Тимура.

– Э, ты что, думаешь я посылаю вас в бой? Встретятся дозоры – посеките их стрелами, не дайте им себя почувствовать на нашей земле спокойно. Удастся подобраться к лагерю – совсем хорошо, удастся дозор извести – тоже неплохо.

– Якши, великий хан, я все исполню.

Хан откинулся на подушки. Надо днем и ночью трепать Тимуру нервы, понемногу выбивать людей, а потом самому навязать ему бой на выгодных для себя условиях. Он и так сделал удачный ход, отойдя за Терек, укрывшись, как щитом, его быстрым течением.

Днем татары постреливали из луков по гулямам, неосторожно приблизившимся к реке. А вечером хан собрал ближнее окружение и приказал пяти сотням всадников ночью переправиться на другой берег и напасть на дозоры.

Али-бей, Хаджи-Бек и Утеш из рода Ширин дружно кивали. Пять сотен – риск небольшой, даже если вылазка окажется неудачной и назад никто не вернется.

Отряд скрытно, под покровом темноты, переправился на другой берег ниже по течению Терека и в полночь напал на конный разъезд гулямов. После небольшой стычки разъезд был вырублен – что значит полсотни всадников против пяти сотен? Понесшие незначительные потери ордынцы поскакали к лагерю войск Тимура, но наткнулись на кул боевого охранения Бердибека.

Бой был скоротечным. Кул – большое соединение, и теперь уже ордынцы попали в тяжелое положение. Отбивались яростно, выпустили все стрелы и кинулись через реку – единственно чем и спаслись. Вот только повезло не всем – счастливчиков едва ли сотня набралась. Однако же Хаджи-Бею сведения ценные о боевом охранении Тимура принесли.

А дальше события стали нарастать, как снежный ком, катящийся с горы. Этой же ночью прискакал единственный оставшийся в живых от конного разъезда, что патрулировал дальние подступы. Тимур оказался хитрее – он навел переправу выше лагеря по Тереку и вышел к небольшой крепости Терки, занятой татарами.

Крепостишка была так себе – фактически сторожевой пост с небольшим гарнизоном.

Ночью отряд горцев вскарабкался на крепостные стены и тихо снял часовых. Спящих татар вырезали и практически без потерь заняли укрепление. Конный разъезд ордынцев как раз и направлялся к крепости, да весь почти и полег, не ожидая нападения.

Тохтамыша известие о том, что войска Тимура, пусть и не все, уже на левом берегу, выбило из колеи. Хитрый пес – лагерь его на виду, огни костров в нем горят, люди ходят, создавая полную видимость отдыхающих после похода войск. Лазутчики честно об этом докладывают, но все это – обман.

Хан вызвал к себе всех мирз, беев и беков и излил на них свое негодование.

– Как могло случиться, что Тимур навел переправу и перевел войска через Терек, а я, властитель Орды, узнаю об этом последним?

Виновато понурили головы военачальники. В самом деле – проморгали. Если бы гулямам удалось подчистую вырубить разъезд, Тохтамыш до сих пор оставался бы в неведении. А рядом с его лагерем накапливалась огромная армия.

Прониклись нешуточной угрозой беки и ханы, осознали, какой катастрофой могла обернуться их оплошность.

На скоротечном совещании было решено – не дать развернуться армии Тимура, напасть на них всей Ордой – завтра же!

Тохтамыш определил порядок действий и расстановку сил.

В бой рвались все, никто не хотел быть в резерве. А чего сидеть? Тимур уже на их земле, сзади – аулы и стойбища с семьями, скотом. Отступать некуда, надо защищаться. Это понимали все – от простого воина-ополченца из далекого стойбища до хана.

Конечно, стада можно перегнать на другие места. Но это только на первый взгляд кажется, что степь бескрайняя и места хватит на всех. У каждого рода был свой участок степи, с ручьями или речками для водопоя. Кроме этого, после того как скот поедал всю траву на одном участке, его перегоняли на другой. И только через год, когда травы вновь подрастали, можно было снова возвратиться сюда для выпаса отары или табуна. Потому за границы чужих участков никто не заходил, иначе – вражда или межплеменная война, жестокая и беспощадная.

Тохтамыш спал на удивление спокойно. Утром его разбудили рев боевых труб и звуки просыпающегося огромного лагеря: крики десятников и сотников, стук копыт и ржание лошадей, гонимых с недалекого пастбища, звон железа.

Во время стоянок войска лошадей всегда уводили. Ночью они кормились, да и лагерь не удобрялся навозом.

Хан совершил намаз, обратившись лицом к востоку. Получалось, в сторону Тимура. Не спеша поел сушеных фруктов, выпил свежего кумыса. Стоялый кумыс хан перед боем не употреблял, потому как хмельной напиток бил в голову.

Хан вышел из шатра, вскинул руки в приветствии. Вокруг шатра стояли телохранители, а дальше, насколько хватало глаз, – воины. Море всадников! Солнце играло на наконечниках копий, пускало «зайчиков» от железных окантовок щитов и умбонов.

Сардары хана наполнились гордостью. Огромная армия застыла в ожидании у его, властителя, ног.

Сзади к нему почти неслышно подошли знаменосцы и трубачи.

Хан посмотрел вперед. Вдалеке, едва различимая, была видна армия Тимура. «Сегодня я преподам тебе кровавый урок, старый и хромой Тимур! Это моя земля, и владыка здесь может быть только один – это я», – подумал хан. Он картинно протянул вперед правую руку.

Громко – так, что хан вздрогнул, проревели трубы. Войско ударило копьями и саблями о щиты, издав оглушительный шум, и медленно тронулось в сторону врага.

Ехали медленно, ожидая сигнала бунчуками. Построение туменов хан еще вчера обговорил со своими полководцами, и каждый знал свое место в строю.

Хан рукой показал сигнальщикам, и те, на кого он указывал, поднимали бунчуки повыше и наклоняли их вперед. Как и задумывал Тохтамыш, войска наиболее близких ему беков и ханов он попридержал в резерве или во втором эшелоне. Того же Бека Ярык-оглана. Пусть при сшибке в первом, самом страшном и кровопролитном ударе полягут воины захудалых беков или его скрытых недругов – были в его армии и такие. Нет, уж лучше он введет в бой Ярык-оглана и Актау с Утурку попозже. Пусть слава и трофеи достанутся им. И воинов своих сберегут, а паршивые роды ослабеют, голоса их ханов и беков попритихнут.

Несколько туменов сдержали бег своих коней и остановились. А большая часть конницы начала разбег для копейного удара. Пыль заволокла передвижение всадников, и только земля гудела, наполняя душу хана восторгом.

Тохтамыш уселся на заботливо вынесенные слугами, богато украшенные вышивкой подушки. Если бы не пыль, то с холма было бы хорошо видно всю равнину, на которой стремительно сближались две огромные армии.

Послышался глухой могучий удар, звон железа, приглушенный расстоянием. Это сшиблись передовые отряды хана и эмира. Битва началась.

По мере того как конница остановила свой стремительный бег, втянувшись в сечу, пыль начала оседать, и стали проступать, как сквозь утренний туман, передвижения войск и ход сражения. Как хан и ожидал, его правый фланг, где сосредоточились наиболее сильные тумены, нанес мощный удар по войскам Тимура. Линия соприкосновения, где лилась кровь и тысячами гибли воины обеих армий, сначала замерла на месте, а потом медленно стала продвигаться вперед. Хан уже видел множество трупов убитых лошадей и воинов – стало быть, фланг продвинулся вперед на четверть фарсанга. Центр и левый фланг пока стояли на месте, но и там битва была ожесточенной.

Гул страшной битвы заглушал все звуки природы. Улетели испуганные птицы, звери забились в норы, не было слышно даже шума вод Терека.

Но вот и центр битвы начал медленное движение вперед – пока еле видимое. Хвала Аллаху – он не оставил хана без своей милости! Примчался взмыленный гонец. Он соскочил у подножия холма с коня и, подбежав к креслу, упал за три шага до Тохтамыша на колени и склонил голову.

– Великий хан! С нижайшей просьбой к тебе обращаются бек Нур-Девлет и Юсуф-мирза. На левом фланге они встретили ожесточенное сопротивление и просят помощи!

– Передай – пусть сражаются сами. Я решу, когда придет это время.

Гонец поклонился, задом, стоя на коленях, пятился с холма до коня, и лишь потом вскочил в седло и унесся к войску. «Ишь, чего удумали! Помощи им! Рановато! – думал хан, хладнокровно глядя вслед удаляющемуся гонцу. – Да и резервов у меня мало – всего три тумена. Буду ждать до крайней нужды. А если мои воины прорвут ряды гулямов, тогда введу резерв в этот прорыв».

Опытный полководец не ошибся. Через какое-то время, когда солнце уже стояло в зените, такой прорыв наметился. Со стороны правого фланга послышались воинственные крики «Сурен!» – воины Тохтамыша продвинулись вперед. Казалось, еще немного – и ордынцы согнут гулямов и зайдут в тыл центра войск Тимура, обойдя его.

Но воинская удача переменчива. Обнадежив хана своим продвижением вперед, правый фланг снова замер. Но снова пошел вперед центр.

Лицо Тохтамыша просветлело. Хорошо, прямо сердце радуется! А ведь были сомнения – даже страх перед Тимуром, перед столкновением.

С левого фланга снова прибыл гонец с просьбой о помощи.

Хан бросил один из туменов резерва под командованием Бектута на помощь. Меж тем центр его войска замер, увяз в сече.

Тохтамыш решил додавить уже порядком уставшую конницу Тимура, добавить свежие силы. Пусть и бек Ярык-оглан проявит себя, покажет мощь своих воинов.

Хан махнул рукой, бунчук знаменосца тут же взметнулся вверх. Взревела труба. Тумен Ярык-оглана стремительно рванулся вперед. «Сейчас в ряды моих ордынцев вольются свежие силы, напор усилится, и я опрокину центр Тимура!» – был уверен Тохтамыш. Он самодовольно потирал руки. Хан не сомневался – свежие силы резерва на левом фланге и в центре позволят остановить напор гулямов. Наблюдая за развитием событий, хан встал с подушек и невольно подался вперед. «Ну, еще немного – и гулямы дрогнут, побегут!»

В ожидании перелома в ходе битвы Тохтамыш то вскакивал в нетерпении, то усаживался вновь.

Один из незадачливых слуг поспешил вынести на серебряном подносе сушеный урюк – любимое лакомство хана и чашку с кумысом. Ударом ноги хан выбил из рук слуги поднос.

– Убирайся прочь с моих глаз, – завопил он, – а не то я превращу тебя в чучело!

Перед ним разворачивалось захватывающее, пьянящее действо, с которым не сравнится ни одна охота.

К холму подскакал гонец, соскочил с лошади и упал перед ханом на колени.

– О, великий хан!

– К ифриту словоблудие, говори! – Хан вперился в гонца раскосыми глазами.

– Меня послал бек Ярык-оглан. Его воины видели в сече самого Тимура! Он дерется как лев!

– Окружить, выбить оружие из рук, но не убивать! Захватить живым!

Гонец умчался, а хан возликовал.

Велик Аллах! Стало быть, у Тимура, как и у него, нет резервов, и эмир сам кинулся в бой, чтобы вдохновить своих воинов. Надо непременно взять его живым, после боя и победы посадить на повозку в клетку и возить по всем улусам Орды, не пропуская ни одного города или стойбища. И тогда имя Тохтамыша, победителя Железного Хромца, будут воспевать поэты и певцы, о нем будут слагать легенды и передавать их потомкам.

– Нет, поеду – посмотрю сам. Не дай Аллах, эти ополченцы, пропахшие овцами, ухитрятся ранить или даже убить Тимура! Только не это! Плененный живой Тимур – это вершина победы!

Хан махнул рукой, и ему подвели оседланного коня. Едва он съехал на ней с холма, по бокам и сзади пристроились телохранители. Числом более трехсот, набранные из кыпчаков, опытные, хорошо вооруженные, они были способны противостоять тысяче отборных воинов. Хан надеялся на них.

Не оглядываясь, Тохтамыш подстегнул лошадь – он знал, что кыпчаки следуют за ним.

Вот и плотное скопление ордынцев.

Вперед вырвался начальник отряда телохранителей.

– Расступись! Дайте дорогу великому хану!

Как его услышали в таком шуме, непонятно, но еще удивительнее – как смогли конники раздвинуться в толчее, освободить узкий, шириной в две идущие рядом лошади, проход.

Хан, немного снизив скорость, проехал вперед. Его бунчук, поднятый вверх телохранителями, заметили. Слева и справа, сзади раздался дружный рев: «Сурен!»

«Все правильно, – подумал хан, – своим появлением я воодушевлю уставших от битвы воинов, дам им новые силы!»

Вот уже довольно близко выкрики, звон стали.

Обогнав хана, вперед вырвались несколько телохранителей и заработали саблями, рубя гулямов.

Тохтамыш привстал на стременах, пытаясь увидеть бунчук Тимура. Хан понимал – к нему надо пробиваться, вот кто его противник! Эмир уже не молод, не чета ему, хану Тохтамышу, а в сабельном бою долго не продержится. Даже если не удастся взять его в плен, а зарубить в честном бою – слава будет не меньшая. Может, так даже и лучше. Потеряв своего эмира, воины Тимура уже не смогут сражаться так стойко, а то и побегут.

Все это пронеслось в голове хана за мгновение. Он не был бы таким влиятельным властителем Орды, если бы не просчитывал наперед исходы своих действий.

Вот впереди его телохранитель столкнулся с гулямом, круп коня которого был покрыт шкурой ягуара. Видел уже хан таких, когда жил у Тимура в гостях, пережидая изгнание. Стало быть, не соврал гонец: где телохранитель владыки – там ищи рядом и эмира.

Но дальше пошло наперекосяк. В скоротечной схватке гулям сразил ордынца и продолжал пробиваться к хану, увидев и распознав его бунчук. К нему тут же присоединились другие гулямы, перекрикиваясь на узбекском наречии.

Удивленный хан привстал на стременах: «Где же Тимур? Ведь его телохранители – вот они, совсем рядом!»

О шлем его тут же ударила стрела, не причинив, впрочем, вреда и уйдя в сторону. Слишком заметная цель – золоченый шлем. А потом и вовсе не до Тимура стало, потому как гулямы надавили сильно. Как многорукие Шивы, они работали саблями. И плохо становилось тому, кто волею случая оказывался рядом. Сабли гулямов сверкали полукругом, отрубая татарам руки, головы, пробивая кольчуги.

Телохранители окружили хана; прикрывая его своими телами, протолкались назад и вывели Тохтамыша из массы войск в степь.

Видя жесткие лица преданных телохранителей, Тохтамыш не нашел ничего другого, кроме как попытаться оправдаться:

– Мое место – в ставке, надо руководить боем. Я же, как мальчишка, бросился в сечу.

А у холма его уже ожидали гонцы. И почти каждый передал донесение о больших потерях и просьбу о помощи. А где ее, эту помощь, взять, если резервов уже нет? Оставалось одно: перегруппировать отряды, из вторых линий перебросить воинов на другие участки, на линию соприкосновения.

Мгновенно прикинув, какие тумены можно заменить, хан отдал приказ. Уже потом, поздним числом, оценивая и анализируя ситуацию, пытаясь понять – где, в чем, когда он совершил роковую ошибку, Тохтамыш понял – когда приказал перегруппировать войска в разгар боя.

С одного фланга тумены уходили на другой и наоборот, а это требовало времени. В результате фронт на некоторое время ослаб, дрогнул. Да еще беки, мурзы и эмиры чего-то не поделили между собой. Как верна народная поговорка: «Коней на переправе не меняют».

Гонцы умчались, и вскоре хан увидел, как тумены начинают перемещаться с одного фланга на другой. На какое-то время после передислокации фронт замер, застабилизировался.

Хан уселся на подушки, неотрывно наблюдая за ходом боя. Битва шла почти весь день, но есть не хотелось – впечатлений было предостаточно. Хан даже потерял ощущение времени.

Но что это? Хан не поверил своим глазам и в тревоге вскочил. С правого фланга отделился большой отряд всадников и стал удаляться от места боя в степь. Измена? Ведь казалось, после боя с Тимуром при Кондурче, когда на сторону Хромца перешел Идигей со своими воинами, когда подкупленный знаменосец в решающий момент боя уронил знамя, вызвав панику, хан каленым железом выжег крамолу, казнив некоторых беков и мурз. Неужели опять?

Хан послал на правый фланг гонца, а сам нервно шагал близ шатра, грызя в нетерпении ногти.

От правого фланга снова отделился отряд – тысячи две всадников, не меньше, как навскидку определил хан, – и умчался в степь.

По спине пробежал холодок, в груди неровно стукнуло сердце. И неприятное предчувствие, как змея, заползло в душу. Еще идет бой, потери с обеих сторон велики, но фронт держится, стоит. Ордынцам есть что защищать.

Но и от предчувствия поражения никуда не деться.

Тут на взмыленной лошади гонец вернулся, припал к земле перед ханом.

– Не вели казнить за плохие известия, великий хан. Несколько мурз увели своих людей, покинули поле битвы. Говорят – мы будем защищать свои улусы сами.

Хана охватил гнев. Глупцы! Только все вместе они представляют собой силу, способную противостоять Тимуру. Если же его войска будут разрознены, армия эмира разобьет всех и даже не поперхнется, не остановит своей победной поступи.

Тохтамыш неожиданно выхватил саблю и рубанул подушку, вымещая нахлынувшую злость.

Гонец, боясь поднять глаза, в ожидании удара саблей втянул голову в плечи.

– Скачи назад, передай всем – держаться из последних сил. А с теми, кто самовольно покинул поле боя, бросив в беде соплеменников, я разберусь позже. Не сносить им головы, клянусь именем пророка!

Гонец ускакал, а хан, напрягая все свои умственные способности, лихорадочно искал выход. Что делать? Пойти на еще одну перегруппировку? Нет, сейчас, когда фронт и так ослаблен бегством подлых трусов, войска снять невозможно. Резервов нет.

Кинуться в бой и с честью сложить голову? Ну нет, не дождется Тимур! Тохтамыш уже не раз был бит в бою Тимуром – и что? Вновь собирал войско, продолжал властвовать в Орде.

Славы, естественно, поражения не принесли, но польза от них какая-то была. Изменников и предателей выявил и казнил. Жаль только – не всех, до Идигея руки пока не дотянулись.

Стало быть, выход один: драться до конца, а потом уходить, спасаться самому и уводить с собой воинов, наиболее преданных беков и мурз. И в первую очередь – Ярык-оглана. Он из Крыма, и в крайнем случае у него на какое-то время можно будет укрыться, переждать беспокойное время. Если Тимур одержит верх, то надолго на землях Орды он не задержится – поставит своих людей в городах, центрах улусов и уйдет. У него своих проблем хватает в Чагатайском улусе, с Персией тоже или с османами. Баязет давно спит и видит, как бы с Тимуром сразиться, да каганат его под себя подмять. Нет, уйдет Тимур, не будет он долго на ордынских землях бесчинствовать. Значит, переждать это смутное время надо, сторонникам сообщить, войска подготовить, дождаться удобного момента, когда Тимур будет войной с соседями связан, и взять власть в Орде в свои руки. Вопрос – во времени. Ну, потеряет он год-два, так и в Крымском улусе можно припеваючи жить или вовсе у Витовта. К тому же Великого князя Литовского можно уговорить дать войска и объединенными силами на Тимура двинуться. Тогда и выжидать долго не придется. Не все потеряно, Тимурленг, не все!

Решив так, хан уселся и продолжил наблюдать за боем, но уже не было в его взгляде того жадного интереса, который обуревал его утром.

Вот на левом фланге фронт дрогнул и начал понемногу пятиться назад, потом стал прогибаться в центр. Победителя уже можно было предсказать.

Хан подозвал гонца.

– Пусть ко мне явится Ярык-оглан!

– Слушаюсь и повинуюсь, великий хан!

Гонец ускакал и вернулся вдвоем с беком. Ярык-оглан был разгорячен схваткой, одежда его забрызгана кровью, кольчуга на плече слева рассечена.

– Оставьте нас! – обратился хан к сигнальщикам, слугам и телохранителям. – Всем отойти на тридцать шагов!

Дождавшись, пока слуги отойдут, он спросил бека в лоб:

– Как думаешь, удержимся?

– Прости, хан, нет. Тимур ввел в бой свежие силы, а мои воины уже изнемогают.

– Я так и думал. Благодарю за честный ответ. О том, что сейчас услышишь, никому ни слова. Я думаю, битва проиграна. Тимур и на этот раз одолел. Но надо зализать раны, вновь собрать войска, и в этом мне поможешь ты! На кого мне опереться, как не на родственника? Выводи из боя свой тумен, уходим!

– А остальные?

– Считай, что ты вокруг видишь уже трупы. Они пусть пока сражаются, сдерживают Тимура, а мы уйдем. Потом возродимся вновь – Орда не может погибнуть!

– Ты мудр, о великий хан! Когда будем уходить?

– Прямо сейчас. Ты забираешь своих воинов, и, когда будешь следовать мимо моей ставки, я присоединюсь.

– Якши!

Ярык-оглан вскочил в седло и умчался.

Теперь армию Тохтамыша от поражения отделяли уже не часы, а минуты. Бек Ярык уведет своих людей, и фронт ослабнет. К тому же спешный отъезд Тохтамыша не останется незамеченным. Присутствие хана, его знамени – это символ, это то, что придает воинам силу и побуждает сражаться. Покинет хан поле боя – и исчезнет тот стержень, который держит армию. Фактически хан бросил свою армию на истребление Тимуру. А будь у него резерв – ну хотя бы тумен или два – исход боя мог быть совсем другим.

Хан сидел и смотрел, как ордынцы под напором гулямов Тимура медленно отступают назад. Горечь охватила его сердце. Огромная армия Орды еще яростно сражалась, но уже была обречена.

От ордынцев отделился большой отряд воинов и поскакал к шатру хана. Он различил бунчук Ярык-оглана. Пора, пора!

Хан встал, приказал подать коня, вскочил в седло и, как только Ярык-оглан приблизился, подскакал к нему. Его телохранители без приказа последовали за ним. Хан успел окинуть взором людей бека. Как опытный пастух может с одного взгляда почти безошибочно определить, сколько коней в табуне, так и хан прикинул – около пятнадцати тысяч.

Мчались быстро. Мимо промелькнули обозы с продовольствием, припасами. Обозники, видя Тохтамыша и Ярык-оглана покидающими поле боя, сразу поняли – армия потерпела поражение, и надо спасаться самим. В панике они рубили постромки лошадей, прыгали им на спины и пытались догнать быстро удаляющийся отряд.

К хану присоединился отряд боевого охранения, прикрывавший тылы. По мере удаления от поля боя отряд хана рос за счет присоединяющихся разрозненных групп воинов и одиночных всадников.

Бек и хан скакали рядом бок о бок. Ярык-оглан, пытаясь перекрыть голосом топот копыт за спиной, прокричал:

– Хан! Надо идти в Маджары. Город уже недалеко, укроемся за его стенами. Вечер скоро!

Хан кивнул.

Бек поднял левую руку и повернул коня влево. Отряд послушно последовал за ними.

Еще немного, каких-то три фарсанга – и впереди показались крепостные стены небольшого степного городка.

Их заметили издалека. На стенах забегали часовые, но когда всадники приблизились, то часовые, разглядев бунчуки Тохтамыша и Ярык-оглана, распахнули ворота.

И только в Маджарах Тохтамыш понял, почему сюда рвался Ярык-оглан: в городе находилась семья бека, его жены и дети. Правда, предвидя скорое бегство и преследование Тимура, бек сразу же отправил семью в Крым.

Из Маджар потянулся целый обоз: повозки под пологами, защищавшими от непогоды, для каждой жены и детей – отдельные, да еще и многочисленная прислуга. А для охраны бек выделил сотню своих воинов из самых надежных.

Оставшиеся провожали уезжавших завистливыми взглядами, не предполагая, какую страшную участь им уготовила судьба.

Хан же занялся обороной города. Вокруг – в отдалении, в пределах прямой видимости, – гарцевали конные дозоры, на стенах города находились усиленные караулы.

Уставшие после битвы и бегства воины расположились кто где на отдых. Кому-то повезло, и он устроился в саманных домах у дальней родни или знакомых, но большинство – прямо во дворах или на улицах. По распоряжению хана горожане начали готовить немудреную еду в котлах – ведь воинам сегодня не пришлось поесть.

Быстро, как и бывает на юге, опустилась темнота.

Хан устроился на ночлег в доме местного бея. Но мягкая постель не способствовала отдыху. Хан не мог уснуть, в голове роились мысли. «Куда двинется Тимур? Уйдет назад, одержав победу, или пойдет к Сарай-Берке? Или будет гоняться за ним, за Тохтамышем, по всей Орде?»

От правильного вывода зависело, куда направиться. Все равно какое-то время у него есть. После битвы любой армии – даже победившей – требуется время для оказания помощи раненым, погребения погибших, сбора трофеев. Даже для элементарного отдыха – ведь многие воины с утра и почти до вечера не выходили из боя.

И советник Али-бей где-то затерялся – не с кем посоветоваться, и лазутчиков с их иногда маленькими, но такими ценными сведениями тоже нет.

Со стороны городских ворот послышался шум. Хан всполошился, послал слуг узнать, в чем дело. Оказалось, подошли остатки разбитого войска из тумена Утурку.

Лишь под утро уснул измученный бессонницей хан. А проснулся с четким пониманием – надо идти в Булгар. После одного-двух дней отдыха необходимо разделиться. Пусть бек Ярык-оглан идет к себе в Крым с остатками своего тумена. Он – глава этого улуса, вот пусть и поддерживает там порядок. В случае чего – можно будет потом у него укрыться.

А он, хан, направится в Булгар. Город далеко от столицы, Сарай-Берке, пока до него Тимур доберется, да и хватит ли решимости забираться так далеко?

И еще одна мысль подспудно в голове зрела. Когда по степи идет не одна тысяча воинов, она оставляет за собой вытоптанный след. Среди воинов Тимура и горцы есть и следопыты. Вот пусть они след конницы бека примут за след Тохтамыша и направятся по ложному пути.

Обдумав эти ситуации и приняв решение, хан воспрял духом. Он, Тохтамыш, до сих пор жив, властвует в Орде и через несколько лет вновь соберет огромную армию. Ничего, еще не все потеряно!

Хан позавтракал после намаза и вызвал к себе бека. После взаимных приветствий они уселись на подушечки на ковре.

– Уважаемый бек! Твое воинство славно проявило себя в битве. Я с телохранителями ухожу на север, в Булгар. Твои же воины устали, нуждаются в отдыхе. Возвращайся к себе в улус, пусть все видят властителя. Думаю, мы еще встретимся в более приятной обстановке. В Крыму не теряй времени даром, собери всех, кто способен носить оружие. Я не исключаю, что Тимур пошлет кого-то из своих эмиров в Крымский улус с воинством. Скорее всего, Миран-шаха или Тимур-Кутлуга. Приготовь им встречу. Полагаю, у тебя в запасе будет не меньше десяти дней.

– Слушаюсь, великий хан. Я и сам думал просить тебя о возвращении в Крым. Дома и стены помогают. Я смогу дать достойный отпор, да пребудет с нами Всевышний!

– Аллах велик! Ступай!

Когда Ярык-оглан ушел, хан приказал начальнику своей стражи собираться в дорогу.

– Повинуюсь, великий хан, но…

– Говори!

– Кони устали, дать бы им отдых.

– Возьми заводных, выезжаем сегодня же. Едем в Сарай-Берке.

Начальник стражи поклонился и вышел.

Вскоре началась, как всегда перед походом, суета. Собрались быстро, как никогда. А чего собирать-то? Оседлать коней да взять у хлебосольного хозяина города бея Бекчи продуктов в дорогу – вяленого мяса и сыра. Это не прежние времена, когда за ханом тянулся из Сарай-Берке обоз с провизией, шатром, коврами, слугами и наложницами.

Сразу из города – наметом на север, и лишь проскакав пять-шесть фарсангов, начали забирать вправо, к Итилю.

Добирались до столицы долго – дней десять. Да и то заводных коней почти не было – все были брошены на поле боя, у ставки.

В столицу въехали уже под вечер. Некогда оживленные улицы были пустынны, весть о поражении хана и его армии уже успела дойти до города.

Тохтамыш переночевал во дворце, успев дать всем, кому посчитал нужным, поручения. А главное – снарядить обоз с казной. Хан знал: у кого деньги, у того власть и сила.

Через три дня Тохтамыш уже выехал из города с обозом и с двумя тысячами воинов, забрав с собой почти всех боеспособных мужчин. В карауле на страже у городских ворот оставались лишь старые да увечные.

Шли на север вдоль широкой реки. Начались булгарские города, стоявшие вдоль Итиля очень удобно – на расстоянии дневного перехода: Ахтубинск, Бельджамин, Иролейское, Ахметовское. В них только ночевали и продолжали путь.

На одной из таких ночных стоянок обоз догнал гонец, посланный кем-то из беев из Сарая. Он принес плохую весть: Тимур не ушел из Орды. Нашлись недоброжелатели, указавшие эмиру путь. И теперь часть его войска во главе с самим эмиром шла тем же путем, что и Тохтамыш.

В Укеке хан задержался на двое суток. Тому были две причины. Одна из них – до следующего города Костычи было три дневных перехода, и требовалось дать лошадям отдых. И вторая, главная: хан размышлял – что делать с казной. Тяжелы сундуки с золотом, да серебром, да с камнями драгоценными. Потом – медленно идет обоз, сдерживая всех.

Вот и размышлял хан – везти казну с собой или спрятать в укромном месте, развязав себе руки? Ценности бросать не хотелось, а с ними – как плавать с камнем на шее. «Жизнь дороже», – решил хан.

Наутро он выехал из Укека только с сотней самых преданных телохранителей и четырьмя арбами с казной. За арбами шла повозка с рабами. По распоряжению хана еще утром отобрали восьмерых физически сильных рабов из молодых мужчин.

Ехали по берегу вверх по Итилю, и хан внимательно смотрел – не покажется ли укромное место. Вот тихая заводь, поросшая камышом, на берегу ива стоит, а немного поодаль – береза с раздвоенным почти от корня стволом. Место приметное: легко запомнить, просто потом найти.

Хан велел остановить обоз. Рабы под приглядом телохранителей сняли сундуки с повозок, занесли их в воду и притопили. Затем телохранители рабов убили, а тела сбросили подальше в воду, чтобы их унесло течением.

Хан придирчиво оглядел берег – ни на земле, ни в затоне никаких следов не было. Теперь ценности скрыты от людских глаз, а самое главное – они не достанутся Тимуру.

Вернувшись в Укек, хан распорядился всю сотню расквартировать в одном большом доме. Вызвав сотника, вручил ему маленький пузырек с ядом.

– Добавь немного в еду или питье.

Сотник сразу догадался, рухнул на колени.

– Смилуйся, великий хан, не губи! У меня в сотне племянник и брат жены.

– Делай, как велю! Иначе найдутся другие и сам потеряешь голову!

– Повинуюсь, великий хан!

Сотник на коленях отполз к двери.

– Когда все будут мертвы – позовешь, я лично всех пересчитаю, – добавил хан.

А сам поел с аппетитом, как после хорошо выполненного дела, позабавился с наложницей.

Лишь к вечеру заявился сотник – с серым лицом и потухшими глазами.

– Я все сделал, великий хан, как ты велел.

– Пошли, посмотрим.

Хан лично, не доверяя никому, осмотрел все тела в большом доме. Вся сотня умерла.

– Ты все исполнил, как я велел, якши. Покажи, кто из них твои родственники?

Сотник показал рукой на два тела. По щекам его катились слезы.

– Пойдем, проводишь. Я повышу тебя, теперь ты будешь командовать тысячей!

– О, благодарю тебя, великий хан, ты воистину милостив!

Сотник распахнул дверь, склонился перед Тохтамышем в поклоне, и хан вонзил ему в спину припрятанный в рукаве нож. Сотник рухнул на пол и забился в агонии.

Хан спокойно вышел и подозвал прислугу:

– Эй, позови кого-нибудь из сотников или тысяцкого!

Быстро прибежал сотник из городской стражи, взятый еще в Сарай-Берке.

– В дом не входить – там все мертвы. Похоже, отравились тухлой водой или у них моровая язва. Дом немедленно сжечь!

Сотник ошалел от такого известия, но потом кинулся выполнять.

Вскоре дом уже горел ярким пламенем, распространяя вокруг себя запах горелого мяса.

Хан, прищурившись, наблюдал издали. Теперь тайну захоронения клада знает лишь он один.

Дом был саманный. Вроде и гореть-то особенно нечему, а полыхал жарко – близко не подойдешь, волосы на голове от жара трещат.

К хану подбежал взволнованный сотник:

– Как бы беды не случилось, огонь на другие дома перекинуться может.

– Не переживай! Чему тут гореть? Саман и камень. А если и загорится – беда небольшая. Скоро сюда Тимур придет с войском. Ты думаешь – он пожалеет город и его жителей? Аксак-Тимур жесток, город разрушит, а из голов жителей сложит пирамиду.

По глазам сотника хан понял, что он не знает, что такое «пирамида», и пояснил:

– Ну, куча такая, как курган.

– А! Понял, великий хан.

Сегодня трогаться в дальнейший путь было уже поздно. Выехали следующим днем, бросив в Укеке повозки и ездовых лошадей, ехали только верхами. Скорость без повозок сразу возросла, и на третий день пути хан с воинством прибыл в Булгар, столицу Булгарского улуса.

Город был громаден; как хан знал из переписи – больше десяти тысяч домов. Ни один город из данников Тохтамыша не был столь велик. Вокруг города тянулась стена из камня со сторожевыми башнями. В самом городе, возвышаясь над ним, стояли мечети с минаретами.

Город был славен своими базарами, стоял удобно – на пересечении торговых путей. А правил там Бичура-хан, с которым Тохтамыш был в отношениях почти дружественных.

Хан уже бывал в городе, знал дорогу ко дворцу, но это знание ему не потребовалось.

Впереди хана, узнав его, бежал человек из городской стражи, услужливо показывая путь ко дворцу. Хан медленно ехал за ним на лошади, надменно поглядывая по сторонам. Прохожие жались поближе к стенам домов – ведь за ханом, заполонив всю улицу, двигалось его войско.

Показался великолепный дворец булгарского хана.

Тохтамыш въехал во двор булгарского властителя, как хозяин, – с лошади спрыгнул у самого крыльца. А по ступенькам уже сбегал Бичура-хан, подняв руки вверх и крича:

– Дорогой гость в дом – радость хозяину! Сам Аллах привел тебя сюда, досточтимый хан. Здоровы ли твои дети и жены, тучны ли сада, исполнительны ли слуги?

Бичура-хан проговорил традиционное приветствие скороговоркой. О каких стадах речь, когда по пятам Тохтамыша железной поступью идет с гулямами не знающий жалости Тимур?

Весть о поражении в битве на Тереке уже давно докатилась до ушей Бичура-хана, но еще хуже было известие о вторжении Тимура. Он не просто шел грабить – он искал и преследовал Тохтамыша. А теперь беда нагрянула и в его город, в его дворец. Ведь Аксак-Тимур не успокоится, пока не убьет хана, и потому находиться рядом с Тохтамышем смертельно опасно.

Бичура-хан обнял Тохтамыша и, радостно улыбаясь, повел во дворец. А у самого мелькнула мыслишка: «А не повязать ли Тохтамыша самому да не выдать ли его Тимуру, отведя тем самым гнев эмира от города и снискав его благосклонность?»

Бичура обернулся: воинство Тохтамыша медленно втягивалось во двор дворца. «Нет, слишком много воинов у Тохтамыша, резня учинится великая, крови прольется много. Надо принять Тохтамыша с почестями, вызнать его планы. Может, он уйдет в другие земли и проблема решится сама собой? Или все-таки можно будет улучить удобный момент и пленить хана?» – раздумывал Бичура.

Однако, не показывая сомнений, он с поклонами провел хана в большой зал.

Слуги сняли с Тохтамыша теплый халат – все-таки весна, но Булгар севернее Сарай-Берке, и ночи еще холодные совсем.

Бичура помог Тохтамышу устроиться на ложе, самолично обложив его подушками, тем самым оказывая гостю подобающие ему почести. Бичуре было отчего проявлять повышенное гостеприимство. «Кто его знает, этого Тохтамыша? Вроде уже бит дважды был Тимуром, а все равно на престоле усидел, третий раз войско собрал. Надо угождать гостю, а то ведь вдруг Железный Хромец уйдет, а хан так и останется у власти. Обидится потом, если принять плохо».

Бичура хлопнул в ладоши.

– Эй, где вы там, негодные? Великий хан устал с дороги и проголодался! Несите быстрее еду, лентяи!

Слуги поставили на низкий столик блюдо с горячим жареным мясом, разными сухофруктами, шербетом и шариками из теста, сваренными в кипящем масле.

– Угощайся, дорогой гость, да продлит твои годы Аллах!

А сам подумал: «Накормлю до отвала, уложу спать с дороги, окажу все почести. Сам же пошлю лазутчиков – конных и на быстроходных лодках по Итилю. Пусть посмотрят – где Тимур, что делает, куда идет? Берет ли города приступом или обходит их стороной? Крайне важно знать – за ханом Тохтамышем Аксак-Тимур гонится или города ордынские разрушить, стереть с лица земли хочет, а людей в рабство угнать?»

После сытного обеда, когда у Тохтамыша от усталости стали слипаться веки, Бичура-хан проводил его в спальню и проследил, чтобы самые красивые рабыни, похожие на райских гурий, раздели Тохтамыша и уложили его на мягкое ложе. Хан с поклоном пожелал увидеть добрые сны и славно отдохнуть.

А сам, как только вышел за дверь, вызвал к себе одного из своих визирей. Без лишних слов, поскольку визиря он знал давно, да и времени было в обрез, спросил:

– Как думаешь, Тимур с войском за Тохтамышем гонится?

Визирь пожал плечами.

– Это знают только сам эмир Тимур и Всевышний.

– И я должен знать тоже. Немедля пошли конных лазутчиков вдоль берега Итиля. Пусть узнают – где сейчас Тимур и что он делает? Берет ли города приступом? Уводит ли людей в плен? И еще – несколько человек на челноках пошли по Итилю вниз. Может, они какие-нибудь вести принесут? Как только станет хоть что-нибудь известно, – сразу сообщать мне, немедля!

– Даже ночью? – невозмутимо поинтересовался визирь.

– Даже ночью! Даже в отхожем месте! – Бичура в нетерпении топнул ногой. – От того, что разузнают лазутчики, зависит – останутся ли наши головы на плечах! Дошло до твоей бараньей башки?

Визирь, осознав важность порученного дела, поспешил отдать необходимые распоряжения.

Бичура же прошел к себе, улегся на мягкую постель. Спать было рано, а обдумать создавшуюся ситуацию необходимо. Непростую задачу подбросила Бичуре жизнь, а принимать решение надо. И правильное, потому что неправильное решение может стоить ему жизни.

«Если Тимуру нужен только Тохтамыш, то лучше побыстрее спровадить незваного гостя куда-нибудь подальше от города. Да еще и слухи на базаре распустить потом – куда направился хан ордынский. Не сомневаюсь, что Тимур быстро прознает, когда и куда ушел Тохтамыш. А с намерением пленить хана я поторопился. Надо выкинуть эту мысль из головы – вдруг Тохтамыш усидит в кресле? Если же Тимур убьет Тохтамыша, так, значит, по воле Всевышнего».

Решив так, Бичура-хан повеселел, выпил кумыса и вызвал для утех наложницу.

В течение нескольких дней Тохтамыш редко выходил из отведенной для него опочивальни. Бичура-хан даже обеспокоился: не обиделся ли высокий гость на недостаточно теплый прием? Повара сбились с ног, готовя изысканные кушанья, но Тохтамыш за обедами сидел задумчивый, и Бичура не осмеливался беспокоить хана.

А Тохтамыш лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию.

«Податься к данникам своим – князьям нижегородским да тверским, кого он поддерживал в борьбе с алчными московскими князьями, пытавшимися все время подмять под себя окружающие княжества? Примут его там, можно пересидеть какое-то время. Но потом что? Воинов у них, князей урусских, немного. На их копьях и мечах в Орду не вернешься. Даже если объединить всех воинов со всех княжеств, и то армия получится меньше, чем у Тимура. А княжества не объединятся никогда – слишком разные интересы у князей, и каждый старается тянуть одеяло на себя. В итоге – каждое княжество слабо: воинство мало, денег своих нет. Нет, Русь не для меня!» – решил Тохтамыш.

Пожалуй, остается лишь Витовт. Силен литовский князь, под его рукой множество земель и народа, и армию он может выставить большую, не уступающую ордынской. А если еще союзники к нему в войско вольются – те же крымские татары, тогда все может получиться, как хан задумал. Загвоздка лишь в одном – согласится ли Витовт дать армию и поддержать Тохтамыша? Когда хан стоял во главе Орды, правитель каждой чужеземной страны добивался его дружбы – ведь за спиной Тохтамыша стояла огромная армия, способная обратить в прах любое княжество. Теперь же, когда трон под Тохтамышем закачался, мало кто из правителей подаст руку помощи.

Но на Витовта Тохтамыш рассчитывал – у него были свои интересы. Поддержит он Тохтамыша, и Орда поможет ему взять под свое крыло Смоленск, Великий Новгород и Псков. Зачем хану эти северные русские города? Пусть Витовт заберет их себе. А если Тимур посадит в Орде нового владыку из джучидов, так еще неизвестно, поддержит ли он Великого Литовского князя в его притязаниях? Московиты могут заплатить Орде великую дань, и татары помогут с войском. Против объединенных сил Москвы и Орды Литве не устоять, потому и выгоден Тохтамыш Витовту. В политике нет друзей, есть только интересы.

Для принятия решения Тохтамышу не хватает сведений о Тимуре. Где он? Что делает?

И тут Аллах помог.

В один из дней хан неожиданно вошел к Бичуре-хану, когда у того находился один из визирей. Тохтамыш уловил последнюю фразу, в которой промелькнуло имя Тимура, и встрепенулся:

– Ну-ка, интересно! Повтори, что ты сказал?

Визирь вопросительно посмотрел на хозяина Булгара. Бичура-хан важно кивнул.

Получив разрешение, визирь повернулся к Тохтамышу:

– Вернулись лазутчики, посланные на юг по велению Бичуры-хана.

Тохтамыш благосклонно кивнул, сказал Бичуре:

– Это ты молодец, угадал мои желания. Продолжай!

– Тимур разделил войско. Одна часть его направилась в степь. Куда именно ее направил Тимур, сведений нет.

– В Крымский улус – куда же еще! – вскричал Тохтамыш.

– А другая часть – во главе с самим Аксак-Тимуром – идет вдоль берега Итиля. Они обошли стороной старый и новый Сараи, разгромили Ахтубинск, покорили Бельджамен. Сейчас воинство Тимура находится на отдыхе в Ахметовской.

Тохтамыш похолодел. Это же совсем рядом! Тимур не стал грабить и разорять города, он стремительно идет за ним по пятам. Ведь следующий город, стоящий у Тимура на пути, Укек, а там и до Булгара рукой подать. Решение надо принимать срочно, иначе не сносить головы.

– Ты молодец, визирь! – похвалил Тохтамыш. – приготовь запас вяленого мяса, сыра и муки. Я и мои воины уходим завтра.

Визирь поклонился и вышел.

– Ты не задержишься, великий хан? – спросил Бичура-хан.

– Город велик, и стены его крепки, Бичура. Но воинов у меня мало, город удержать не сможем, – честно ответил Тохтамыш.

– Воля твоя, великий хан, – склонил голову Бичура.

Тохтамыш вышел и направился в свои покои. Внешне он был спокоен, а внутри бушевала ярость. Этот Тимур идет за ним, гонит, как волк зайца! Только он заблуждается: хан – не заяц и сможет постоять за себя!

В отведенной ему спальне он пнул со злости столик, опрокинув находящуюся на нем вазу с фруктами.

«А может, переодеться и скрыться в бедных кварталах Булгара? Ведь для меня подготовлено убежище! Нет, я не крыса, загнанная в угол! Буду вести себя как и подобает великому хану Орды!»

Утром, провожаемые горожанами, из города выезжали конники Тохтамыша. Грабить жителей хан запретил, втайне злорадно лелея мечту пройтись по землям изменника Идигея.

Он решил идти через донские степи на Киев, под защиту Витовта. А для наказания Идигея разгромить его стойбище, перебить людей, табуны лошадей использовать как запасные, а скот скормить войску.

На третий день пути войско Тохтамыша ступило на землю изменника. Тохтамыш приказал сотникам и тысячникам:

– Дозволяю на землях Идигея делать все: коней брать заводными, овец резать без счета и кормить воинов досыта. Мужчин убивать, а женщинами натешиться вдоволь! Земля изменника надолго должна остаться обезлюдевшей. Для Орды это – хуже земли врага!

Услышав приказание, еще некоторое время назад совершенно невозможное, сотники и темники обрадовались. Нужны были запасные лошади: ведь предстоял далекий путь, и на одной лошади далеко и быстро не уйдешь. Обычно татары в набег брали трех лошадей и, постоянно их меняя, пересаживались с одной на другую прямо на ходу. В седле делали все – ели, оправлялись, разговаривали с соседями по десятку.

Добыча предстояла большая, а риска никакого: ведь воины ушли с Идигеем. Грабить, убивать и насиловать своих же, ордынцев и единоверцев, не было принято, за это жестоко карали. Но сам Тохтамыш позволил, поскольку Идигей изменил хану и переметнулся к Тимуру.

Когда сотники и темники объявили приказ хана воинам, те обрадованно взревели, стали бить саблями по щитам, выражая свое удовольствие и создавая невыносимый шум.

Тохтамыш лишь улыбался. Попомнит еще изменник Идигей, отрыгнется ему подлость его, а племя – исчезнет.

Следующим днем разгромили легко, походя, стан. Стариков вырезали, девок отдали на потеху воинам; каждый воин взял с собой овцу или барана, перекинув на спину лошади. А юрты сожгли. После ухода воинов Тохтамыша на месте стана Идигея осталась выжженная земля и трупы.

Вечером же, на ночевке, зарезали добычу, сварили в котлах, и остатки армии ели до икоты, до отрыжки. Хан был доволен: воины сыты, Идигею нанесли урон.

И следующий день, и другой все повторялось. Воины насытились, обзавелись тремя, а то и четырьмя конями. На одном везли трофеи, которые жалко было бросить: казаны медные, халаты, сапоги в узлах.

Темники, коим доставалась значительная часть добычи, прониклись духом алчности. Они разослали во все стороны конные разъезды. И не столько для своевременного обнаружения противника, сколько для выявления аулов и стойбищ. А найдя, тут же посылали туда сотню. Те вскоре возвращались, отягощенные добычей, которая прилюдно и шумно делилась.

Хан уже пожалел о своем решении. Войско на глазах превращалось в неуправляемую банду головорезов и мародеров. А главное – снизилась скорость передвижения. Целью же хана было достичь Литвы, а не грабежи. Наказать Идигея – одно, а попасть под удар идущих по следу войск Тимура – другое.

Потому хан обрадовался, когда закончились земли Идигеева племени. Отныне все грабежи и разбой карались сурово.

Скорость движения войска значительно выросла. За день удавалось пройти шесть-семь фарсангов.

Вышли к широкой реке, остановились на берегу.

– Дон! – воскликнул проводник.

Можно было повернуть на полуденную сторону, что была по левую руку, и пойти на Азак. Но хан решил иначе.

Войско сыто, запасных лошадей много – надо переправляться, пока есть время. Через несколько дней сюда подойдут гулямы Тимура. Их значительно больше, но чем больше армия – тем дольше переправа. Надо пользоваться удобным случаем – река задержит преследователей надолго. Да, в войске Тимура есть отряд понтонеров, но они в обозе. Пока подтянутся, не один день пройдет.

Началась переправа. Татары надули бурдюки. Реку форсировали старым способом: одной рукой держась за надутый бурдюк, второй – за хвост лошади, которая служила буксиром для всадника.

Были и потери – как на любой переправе. Кто-то случайно упустил бурдюк и пошел на дно. У другого в лошадь вселился злой дух, и она ударила плывущего за ней воина копытом, а это не слабее, чем получить удар бревном при осаде крепости.

Но большинство воинов перебралось на другой берег благополучно. Отжали мокрую одежду, развели костры для просушки.

Хан не торопил воинов. Перед ними стояла еще одна задача: достичь Днепра, добраться до Киева. Там уже – Великое княжество Литовское, куда не дотянутся руки Тимура.

Глава 6. Тимур. Погоня

Однако планы Тимура нарушились самым неожиданным образом.

Многие из татар, недовольных Тохтамышем, донесли, что хан с небольшим войском ушел по берегу вверх по течению Итиля.

«Стало быть, прав я был, когда одним из путей бегства Тохтамыша представлял Булгар. Хан бежал на север. Надо во что бы то ни стало догнать его – ведь из Булгара он может быстро уйти в земли московитов. Ищи его потом! А у меня нет ни проводников, знающих те далекие земли, ни подходящей для их сурового климата одежды у воинов. По слухам, там даже летом так холодно, что надо носить шапку и кутаться в звериные шкуры. Кроме того, там нет привычных для нас степей – одни дремучие леса с узкими дорожками, где невозможно пройти конным строем, и просто негде развернуть армию».

Подумав так, Тимур переменил свое решение. Во главе своей армии он поставил Миран-шаха – своего сына; сам же, взяв несколько кулов – всего немногим более тридцати тысяч воинов и часть инженерного отряда, направился вверх по Итилю, вслед за Тохтамышем.

Эмир понимал, что догонять хана с большой армией – попусту тратить время. Обозы, проблемы с питанием по дороге значительно замедлят передвижение, а хан ждать не будет. Насколько он знал от многочисленных советников – того же Идигея, – из всех городов Булгарии лишь один Булгар, столица, мог оказать реальное сопротивление, обладая мощными каменными стенами и гарнизоном. Тохтамыш пойдет туда, а это неблизко. Потому и важна скорость, чтобы хан не успел организовать там воинов и оказать серьезное сопротивление. Пусть Орда существует, но в урезанном, ослабленном виде. Будучи обескровленной, она не сможет в ближайшем будущем совершать набеги на земли Тимура. А Булгар – это улус и союзник Орды. Так чего жалеть эти городишки? Пусть сгинут в паутине времени и названия их потомки забудут.

Первым же взятым городом после Сарай-Берке, который оставили в стороне, – все-таки там уже правил новый хан Орды – стал Бельджамен. Стоял он на берегу Итиля и со стороны реки не был прикрыт. С трех других сторон город окружали невысокие крепостные стены – видно, правитель города надеялся на могущество и грозную славу Орды. Кто посмеет напасть на ордынский город, когда и Сарай недалеко? Прогадали!

Эмир овладел городом за два дня. Сначала гулямы бросились на штурм, но получили отпор. Тимур не стал больше рисковать зря, теряя людей, – и так его армия после битвы с Тохтамышем при Тереке потеряла половину численности: около ста тысяч только убитыми. А ведь были еще и раненые, отправленные с обозами в Чагатай. И в войске Тимура оставалось активных сабель не более семидесяти тысяч.

К вечеру первого дня подтянулся обоз инженерного отряда. За ночь установили осадные орудия, камнеметы. И с рассветом на Бельджамен обрушились огромные камни, а потом и горшки с «греческим огнем». В городе занялись пожары.

Инженерный отряд соорудил навес над тараном, и гулямы пошли на приступ. Около полусотни их толкали таран – бревно, окованное спереди железом. Оно висело на цепях, которые крепились к козлам. И все это сооружение передвигалось на огромных деревянных колесах.

Один из кошунов, спешившись и прикрываясь бревенчатыми щитами, подошел к крепостным стенам поближе и осыпал защитников тучей стрел. Вскоре со стороны городских ворот раздались глухие звуки ударов тарана. Один, другой, третий!

Ворота не были рассчитаны на таранные удары, и вскоре от досок полетели щепки. Одна из створок сорвалась с петель и рухнула. В образовавшийся проход тут же ворвались гулямы.

Что происходило внутри крепости, Тимур не видел, но хорошо представлял.

Гулямы вырезали защитников у ворот и хлынули на городские улицы. Они убивали всех, кого встречали на своем пути. Не щадили никого – даже детей, стариков, женщин. По улицам текли ручьи крови, отовсюду слышались истошные крики. Воздух был пропитан дымом и запахом крови.

И вот сопротивление защитников города подавлено, и каждый из оставшихся в живых жителей думал о собственном спасении.

Бежали к реке, набивались в лодки и отплывали подальше, с горечью и страхом наблюдая за разрушением города. Кому не хватило места в лодках – а таких было большинство, – отрывали от построек доски и бревна и пускались вплавь. А кто кидался в реку и так. Только широк Итиль, и не каждый даже хороший пловец переберется на другой берег.

Эмир не отзывал воинов – пусть их сабли напьются крови, а сами гулямы наберут трофеев. И войско грабило, жгло, убивало, насиловало. Из подвалов вытаскивали продуктовые запасы и тут же съедали, а что съесть не могли, прятали в чересседельные сумки – про запас. Ведь обоза с провизией за войском не было: эмир полагался на богатые трофеи – и оказался прав.

Войско бесчинствовало до позднего вечера, а утром Тимур уже отдал приказ на выступление.

Воины ехали, похваляясь друг перед другом добытыми трофеями.

Следующим днем пало Рахметовское, которое взяли шутя, за пару часов.

Потом пошли мелкие селения. Их проходили легко. Кто из жителей успевал сбежать, того не преследовали.

И на четвертый день войско Тимура подошло к Укеку.

В городишке явно уже были наслышаны о разгроме и резне в Бельджамене, потому как городские ворота были распахнуты настежь, на стенах не было часовых, а многие жители в страхе перед грозным именем Тимура разбежались, куда глаза глядят: к родне в стойбище, в далекие аулы.

Когда Тимур с войском вошел в городок, его встретили пустынные улицы. Двери многих домов были раскрыты, а хозяева, сбежав, все ценное забрали с собой.

Гулямы были злы – ведь они настроились на небольшой бой и трофеи. Но самое плохое, что испортило Тимуру настроение, – так это новость, что еще всего три дня назад здесь был Тохтамыш.

Гулямы поймали зазевавшегося жителя и хотели его убить, да их минг-баши помешал, решив сначала допросить его. А чтобы разговорчивее был, татарина били палками по босым ступням, что, надо сказать, очень больно.

– Я ничего не знаю! – кричал горожанин.

– Куда ушел ваш хан?

– Не знаю! Он никому ничего не говорил. Но ушли по дороге на Булгар.

– Сколько их было?

– Не знаю.

– Бейте, пока не вспомнит.

Гулямы принялись за дело. Минг-баши с удовольствием наблюдал за истязаниями.

– Пощадите! Их было около трех тысяч! Они с обозом прошли, а на второй его бросили и уходили налегке.

Минг-баши задумался. Раз пришли с обозом, а потом его бросили, значит, где-то здесь в городе должен быть груз с обоза?

– Осмотрите город! Перерыть все! – приказал минг-баши.

Эмир, занявший самое пристойное здание этого захудалого городишки, расположившись на ночлег, обратил внимание на шнырявших по улицам гулямов.

– Что, еще не все трофеи собраны? – удивился эмир, глядя с балкона.

– Пусто! Никаких трофеев! – доложил ему минг-баши.

– Тогда зачем людей гоняешь?

– Поймали горожанина, попытали слегка, и он проговорился. Что Тохтамыш пришел с обозом, а ушел на Булгар налегке, только верхами.

Глаза эмира хищно сверкнули. Не успел минг-баши сказать, что Тохтамыш ушел без обоза, как он понял, что надо искать. Что конкретно искать, он не знал, но это должно было быть что-то ценное. Хан заезжал в Сарай, откуда пошел на Булгар с обозом. Ну не гарем же он вез – женщин бы увидели. И не продукты – хана и его воинов кормили в городах, через которые они проходили. Ценные вещи вроде шитых золотом халатов или нечто подобное? Маловероятно. Хану надо жизнь свою спасать, ему не до тряпок. Где-то близко разгадка. Шитые золотом халаты… Вот! Казну он с собой из Сарая увез, чтобы она ему, Тимуру, не досталась!

Эмир спросил минг-баши, замершего рядом в почтительной позе:

– Пленник жив?

– Конечно, великий эмир. Как я мог приказать убить пленника, когда он сказал про обоз?

– Ко мне его! И найдите всех жителей, кто видел обоз или что-нибудь необычное!

Минг-баши ушел исполнять приказание, а эмир нервно ходил по комнате, оглаживая бородку. «Неужели где-то здесь, в Укеке, лежит ордынская казна? Это было бы большой удачей! Хан может еще побегать – все равно найду, вытащу из любой норы, куда бы он ни забился. А казну надо найти, даже если для этого придется пытать и убить всех жителей».

Усталость от долгого и утомительного перехода как рукой сняло. Эмир почувствовал возбуждение, взбодрился. Сейчас, когда он уже немолод, так мало осталось в жизни событий и вещей, которым бы он радовался. Битвы и большие деньги – вот что его еще занимало. Если битвы бодрили и заставляли бурлить кровь, как в молодости, то богатые трофеи позволяли без забот кормить армию – единственную опору государства и украшать любимый город Самарканд.

При воспоминании о столице на глаза эмира навернулись слезы – ведь там погребен его сын, его долгожданный первенец. После были и другие дети, другие жены, но смерть первого сына оставила в его жестоком сердце кровоточащую рану на всю жизнь.

Заявился минг-баши, виновато развел руки в стороны: обыскан весь город, но ничего ценного, так – мелочь. А пленник – вот он.

Минг-баши махнул рукой, и два огромного роста гуляма ввели в комнату пленного татарина.

– Так куда делся обоз? – спросил его Тимур.

– Не знаю, о повелитель. Я видел, как в город въехал хан с войском и обоз из нескольких повозок. Но, пробыв несколько дней, Тохтамыш ушел из города с войском. Я сам стоял у городских ворот и могу поклясться Аллахом – ни одной повозки не было.

Тимур задумался. Обоз – не иголка, в кушак халата его не воткнешь. Куда-то же он девался?

– Ну, хорошо, предположим – я тебе верю. А вот скажи, мусульманин, в эти дни, что хан был в городе, не произошло ли чего-нибудь необычного?

– Большой дом сгорел, а в нем – сотня воинов. Жители сбежались, хотели помочь тушить, но хан запретил.

– Запретил тушить? – удивился Тимур. – И никто из воинов не спасся из горящего дома?

– Именно так, повелитель.

Эмир был удивлен, но не подал вида. Лицо его оставалось бесстрастным.

– Уведите его, мне он не нужен. Других нашли?

– Да, мудрейший эфенди. Еще два десятка.

– Я хочу поговорить с каждым.

– Слушаюсь и повинуюсь, эфенди.

Эмир допросил всех. Жители знали мало – в основном все прятались в своих домах и ничего не видели. Лишь мелкий торговец обмолвился, что видел, как уже на второй день после прибытия хана обоз выходил из города в сопровождении сотни воинов во главе с ханом.

– Это был сам хан?

– Я хана Тохтамыша знаю в лицо, – горделиво вскинул подбородок торговец.

– Верю. Продолжай.

– А уже после полудня обоз вернулся в город.

– Хан и воины вернулись тоже?

– Да, о повелитель. Я уже хотел сворачивать торговлю – покупателей не было, как обоз и воины вернулись.

Эмир походил по комнате, погладил бороду.

– Мне сказали, что в городе был пожар. Это так?

– Так, великий эмир. Я сам видел огонь и дым.

– Припомни – пожар случился после того, как вернулся обоз?

– Именно так. Обоз вернулся назад, повозки загнали на постоялый двор. А ближе к вечеру случился пожар. Следующим утром хан Тохтамыш с войском ушел из города, и все благодарили Аллаха за его уход.

– Почему же? – Тимур спросил просто так, из любопытства, и получил неожиданный ответ.

– Ты знаешь, о повелитель, что все новости узнаются на базаре? Люди, которые были у горящего дома, сказали, что хан не велел тушить дом, потому как воинов из этого дома поразила страшная болезнь – моровая язва. Люди испугались, что среди воинов могут быть еще больные и заболеет весь город. Потому и радовались, хотя не скрою – воины покупали на базаре еду и кое-что по мелочи. Купцы радовались.

– Ты все сказал, ничтожный?

Торговец упал на колени.

– Все, о повелитель. Пощади! Не убивай, и моя семья и дети будут молиться за тебя!

– Да будет так. Выгоните его взашей, пусть живет.

Гулямы вытолкали обрадованного торговца из дома, пнув на прощание.

– Живи и благодари милосердного эмира за его щедрость!

Сам же эмир, несмотря на опустившуюся на город ночь, ходил по комнате. Его мучила одна назойливая мысль: «Что бы это значило? Обоз с охраной и ханом ушел, а потом вернулся».

Эмир хлопнул себя по лбу. «Вот же она, разгадка! Хан вывез нечто ценное и спрятал. Наверняка казну». Эмир аж вспотел от осенившей его догадки. «Обозников убили его воины, а воинов убили и сожгли по приказу хана. Концы обрублены, свидетелей нет. Потому и пожар был, и хан запретил его тушить. Ну, хитер, лис! Остроумный ход!»

Но и Тимур прожил на этом свете достаточно долго, чтобы не разгадать эту головоломку. «Итак, свидетелей не осталось. Искать самому – только время тратить. Надо догнать и схватить хана. Тогда он скажет все, в том числе и то, где спрятал ордынскую казну».

Тимур потер руки. Теперь хан нужен ему не только для мести и устранения сильного противника, но еще и для того, чтобы выведать, где спрятана казна. Завтра же надо идти на Булгар, обложить его со всех сторон, чтобы ни одна мышь из города не выскочила.

С тем Тимур и уснул.

Проснувшись поутру, эмир вспомнил поговорку отца: «Лучше оказаться в нужном месте с десятком воинов, чем не оказаться там с туменом».

Гнали быстро, проходя мимо маленьких городков и аулов, население которых в ужасе ожидало разгрома, приготовившись к самому худшему.

Инженерный обоз с осадными орудиями значительно отстал, но эмир не беспокоился. Отряд имел охрану и подойдет к Булгару немного позже. Все равно сразу штурмовать город не получится, надо его взять в кольцо и провести разведку – какие ворота слабее или расположены в более удобном для штурма месте.

К исходу третьего дня конница Тимура уже вышла к Булгару. Войско тут же разделилось и окружило город, не подходя на дальность полета стрелы во избежание потерь. Удалось захватить несколько человек, выехавших из города и не успевших вернуться. Их с пристрастием допросили, стараясь выведать, какие участки городских стен наиболее слабы, какова численность гарнизона и наличие запасов продовольствия и воды.

Тимур не собирался долго держать осаду: продовольствие было нужно его воинам. Попутно выяснилось, что буквально накануне бывший здесь Тохтамыш ушел.

Разгневанный эмир вскричал:

– Куда?!

– Только Аллах ведает. Степь велика!

Взбешенный Тимур приказал отрубить пленникам головы и насадить их на колья, выставив на виду у городских стен – для устрашения.

Инженерный обоз подтянулся к Булгару только к пополудни следующего дня. Но гулямы времени даром не теряли: подбираясь ночью поближе к городским стенам, они осмотрели их и ворота.

Город был огромен. Он не уступал по размерам обоим Сараям и имел по периметру мощную стену. На половину полета стрелы стояли сторожевые башни. Но и ворот было много: гулямы насчитали не менее девяти, а ворота – слабое место любой крепости.

Гулямы постреливали из луков по защитникам, не нанося особого вреда.

Тимур выслал к городу переговорщика, предлагая сдаться. Бичура-хан ответил отказом. Услышав ответ. Тимур-хан лишь усмехнулся.

– Не такие крепости брали, и эта падет. Мои верные гулямы, я отдаю город вам на три дня. Мне не нужны строптивцы. Можете брать все, что вам понравится! Ешьте, пейте, наслаждайтесь женщинами, но помните: вы должны взять с собой в седельные сумы провизию. Три дня город ваш, потом мы идем дальше.

Слышавшие слова Тимура гулямы заревели от восторга и стали бить саблями о щиты. Заслышавшие эти крики и шум жители Булгара творили молитвы, прося Всевышнего уберечь их от смерти. Кровь стыла у них в жилах. Город не раз пытались взять беспокойные соседи, но никогда к его стенам не подходил столь грозный противник. Против него не устоял Тохтамыш с огромной армией. Надежда была только на крепкие стены и мужество защитников.

А утром на город обрушился град больших камней, горшки с горящим «греческим огнем». Появились первые убитые и раненые, заполыхали пожары. А камнеметы все бросали и бросали на город тяжелые валуны, разрушая дома.

Потом удары камнеметов перенесли на ворота. Сначала ударил один камень, потом другой… От крепких дубовых ворот отлетали щепки, но ворота держались.

Эмир пока не отдавал приказа на приступ – пусть поработает инженерный отряд.

Осадные орудия работали без устали до вечера, повредив ворота и многие участки стены.

Когда опустились сумерки и прицельная стрельба стала невозможной, по городу стали метать горшки с горючей смесью. От занявшихся пожаров в городе стало светло, как днем. Люди задыхались в дыму, бежали к реке.

Утро не принесло облегчения. Взошедшее солнце не могло пробить плотную пелену дыма. На стенах маячили одиночные дозорные.

Гулямы, получив, наконец, приказ эмира на штурм, дали по дозорным залп из луков и пошли на приступ. Впереди катили тараны и били ими не в одни ворота, а сразу в трое. Тимур так делал всегда. Защитники тогда обороняли каждой группой свои ворота и не могли прийти другим на помощь.

Кроме ворот штурмовали и стены, прислонив к ним высокие лестницы с крюками. Защитники пытались было облить нападавших кипятком из котлов, но, едва высунувшись за бойницы, падали, пронзенные несколькими стрелами. На место убитых вставали другие, ухитрялись баграми или длинными шестами отталкивать от стены штурмовые лестницы. Когда лестницы падали, гулямы, на них находившиеся, калечились или гибли.

Видя потери, Тимур приказал прекратить штурм стен с лестниц. Только наносили удары таранами по воротам, и камнеметы били по стенам, выбивая из них камни и убивая защитников.

В одном месте кладка стены оказалась слабее, и инженеры сосредоточили удары камнеметов по этому участку. Камни летели один за другим, глухие удары сотрясали стены, пыль не успевала оседать. Все вокруг было усеяно каменной крошкой. Но и стены разрушались медленно.

Защитники поглядывали на нее с тревогой – достоит ли до вечера? Ночью, под покровом темноты, стену будут ремонтировать. Для этого есть и камень, кучами лежащий внутри крепости. Да вот беда: известковый раствор не успеет схватиться за короткое время до утра.

Тимур вдруг заметил, что камнеметы прекратили свою адскую работу.

– Гонца к осадным орудиям немедленно! В чем дело?

Оказалось – кончился запас камней.

Тимур приказал гулямам собрать из окружающих аулов и стойбищ местных жителей с повозками, чтобы собирать и подвозить к камнеметам камни.

Но только к вечеру работа камнеметов возобновилась.

Зато защитникам города удалось облить горячей смолой и поджечь два тарана. На первый взгляд, беда невелика, инженерный отряд найдет еще прочные бревна. Но на это уйдет драгоценное время. Ведь срубить дерево, причем только дуб или лиственницу, обладающие большой прочностью, мало. Надо обрубить ветки, на комлевую часть поставить железный наконечник, подвесить ствол на цепях под козлами, что стоят на колесах и прикрыты сверху настилом для защиты от стрел или льющегося сверху кипятка или расплавленной смолы.

Только к полудню следующего дня удалось сделать новый таран. А вскоре – и второй. Немного в отдалении от ворот, которые сокрушались таранами, были поставлены в три ряда лучшие лучники. Каждый защитник, неосторожно показавшийся на стене или мелькнувший в бойнице, оказывался убитым или раненым метко пущенной стрелой.

Грохот работающих таранов снова услаждал слух Тимура, как и звук без устали работающих камнеметов. Камни и горшки с зажигательной смесью летели на город почти без перерыва.

Наконец одному из таранов удалось разбить в щепы одну из створок городских ворот. Туда немедленно ринулись гулямы, вырубая на своем пути всех живых – воинов, женщин, которые подносили защитникам еду и воду, подростков, доставлявших отцам и братьям пучки стрел из запасов.

Немного погодя рухнула часть стены, открыв широкий проход. Не зря все-таки Тимур организовал и выпестовал инженерный отряд, взяв за образец для подражания греческие осадные орудия и пригласив опытного в таких делах грека за большое жалованье. Зато при осаде городов инженерный отряд существенно облегчал задачу, круша городские стены и ворота, разрушая дома и поджигая город.

Тимур по праву гордился своими инженерами и понтонерами. Немногие армии мира имели такие вспомогательные части – те же ордынцы, например.

Еще утром эмир предупредил военачальников, что в городе не следует убивать охотников, могущих послужить проводниками, и городскую знать, которая могла быть посвящена в планы Тохтамыша. Вдруг проболтался хан, куда собирается направиться из Булгара. Ведь отсюда он мог пойти на Иски-Казань, на Русь – к князьям-данникам или в донскую степь, а оттуда – или в Киев, к Витовту, или в Крымский улус. Крайне важно было вызнать направление его бегства.

Меж тем гулямы ворвались в город через пролом в стене, и многие защитники города оказались погребены под рухнувшими ее обломками. Когда пришла помощь, в облаке пыли из бреши в стене появились гулямы. Начался короткий и кровопролитный бой.

Воинов Бичура-хан имел немного – ведь большая и лучшая часть войска ушла с Тохтамышем на битву с Тимуром и полегла там. Бичура-хан, понадеявшись на крепость и высоту городских стен и укрытий, оставил в городе лишь несколько тысяч воинов и теперь жестоко поплатился за свой просчет.

Гулямы, изрубив защитников у пролома в стене, все вливались и вливались в город, растекаясь по его улицам. Теперь остановить их было невозможно, да и некому. Они убивали, грабили, насиловали, набивали трофеями сумы: все-таки Булгар был городом зажиточным, не маленький Укек, и трофеи были богатыми.

Памятуя о приказе Тимура, воины оставляли в живых богатеев, нещадно, однако убивая их слуг и детей, насилуя на их глазах их жен и дочерей. Над городом повис жуткий крик – даже вой.

Когда город в основном был захвачен, Тимур въехал туда на коне в сопровождении телохранителей.

– Великий эмир! Город пал, не устояв перед твоей мудростью и силой! – поклонился Тимуру Бердибек. – Только неразумный правитель его, Бичура-хан, заперся в дворцовой мечети с семьей и гаремом. Что изволишь с ними делать?

– Я хочу посмотреть.

Эмир в сопровождении Бердибека и воинов проехал в центр города к большому и красивому дворцу хана. Эмир с любопытством осматривал роскошное здание. Некоторые ему нравились своей архитектурой, и он с удовольствием построил бы в своей столице, Самарканде, такие же. Надо будет запомнить облик.

Эмир со свитой выехали на дворцовую площадь. Слева стояло главное здание дворца, личные покои хана. Справа высился минарет и сама мечеть. Над куполами сиял золотом полумесяц.

– Хан заперся там, и с ним много челяди, гарем, – сказал Бердибек.

– Откуда известно?

– Слуги сказали, коих в плен взяли.

Эмир тронул поводья лошади, подъехал к мечети, спрыгнул с седла. Поднявшись по ступенькам, постучал в запертые двери.

– Эй, Бичура-хан! Ты слышишь меня? Я – Тимур!

Некоторое время за дверью слышалась какая-то возня, приглушенные голоса. Затем совсем рядом из-за двери раздался голос:

– Это правитель Булгарского улуса хан Бичура. Что ты хочешь, Тимур?

– Выходи, хан! Я не стану тебя убивать. Ведь ты не сразился со мной у Терека, не был полководцем у Тохтамыша.

– О чем мне говорить с разбойником, разрушившим мой город, доставшийся мне от отца? Ты убил многих моих людей, твои воины бесчинствуют на улицах. Я тебя сюда не звал, а непрошеного гостя гонят плетками.

Тимур вспылил. Так с ним в захваченных городах еще никто из знати не разговаривал. Обычно они ползали перед Тимуром на коленях, лобызая его сапоги, и умоляли сохранить им их жалкие жизни.

– Или выходи, или умрешь, как пес!

– Если мне суждено умереть, значит, Аллах отвернулся от меня. Но я умру свободным человеком, а не рабом.

Тимур сошел со ступеней. «Безумец, он мог сохранить свою жизнь и жизнь своей семьи». Но в глубине души эмир проникся уважением к этому гордому человеку.

Разом помрачнев, он повернулся к Бердибеку.

– Обложить мечеть дровами и сжечь!

Бердибек кивнул, ничуть не удивившись. С противниками Тимур не церемонился и всегда расправлялся жестоко.

По приказу сардара гулямы быстро разобрали стоящие близ дворца хозяйственные постройки, обложили со всех сторон здание мечети бревнами и досками.

– Поджигай! – кивнул Тимур.

Сухие доски и бревна быстро вспыхнули, пламя разгорелось; поднявшись до уровня второго-третьего этажа, оно гудело и ревело. Даже на большом расстоянии чувствовался сильный жар. Внутри мечети громко кричали и плакали люди, но их крики не трогали сердце Тимура. Он с ухмылкой наблюдал, как из узких окон мечети повалил дым, а следом за ним вырвались языки пламени.

Какой-то человек бросился с высокого минарета на землю, предпочитая быструю смерть мучительной от огня.

Потом среди собравшихся поглазеть на пожар гулямов пронесся громкий вскрик ли, вздох ли – кто знает? Все смотрели наверх, на крышу мечети. На ее куполе виднелась девушка в богатых одеждах и рядом с ней – подросток, почти ребенок. Девушка была очень красива.

– Это дочь Бичуры-хана, – донеслось до эмира.

Дым поднялся выше крыши, скрыв дочь хана от глаз воинов Тимура. По легендам, которые рассказывали потом уцелевшие жители, дочь Бичуры-хана вознеслась на небо и потом часто являлась горожанам.

Вскоре голоса и крики в мечети стихли. Так закончил свои дни Бичура-хан.

А перед Тимуром предстали двенадцать булгарских визирей. Допытался-таки у них Железный Хромец, что Тохтамыш с воинством ушел в донские степи.

– Так, в Крым или в Киев решил идти! – понял Тимур. Он указал на стоящих перед ним на коленях визирей.

– Отрубите им головы, и пусть тела их сожрут бродячие псы. Всех уцелевших мужчин выгнать из города, а женщин отдать на потеху воинам. На три дня город ваш!

Гулямы встретили эти слова восторженным ревом.

Визирям быстро отрубили головы.

Но Тимур был непрост. Давая воинам три дня на разграбление Булгара, он подстраховался, разослав к Иски-Казани и к землям урусов конные дозоры. Те дошли до низовьев Камы и, не отыскав следов Тохтамыша, вернулись назад.

Вот теперь можно трогаться в путь по следам Тохтамыша.

Войско Тимура вышло из Булгара, оставив за собой сожженный, разрушенный, обезлюдевший город. Город, имевший до нашествия Тимура более десяти тысяч домов и более ста тысяч жителей, был «обращен в ничто и небытие, в мире осталось только одно имя его».

Войско Тимура вели проводники из Булгар – охотники, знавшие эти места. А чтобы проводники случайно не завели не туда, семьи их были взяты в заложники. Собственно, и без проводников след коней Тохтамыша был виден в степи широкой, вытоптанной копытами коней полосой. А еще – разграбленными стойбищами и аулами татар Идигеевых.

И так было три дня.

Тимур уже хотел отдать приказ убить проводников, как они понадобились. Союзники Тохтамыша, зловредные черкесы, выжгли степь, а редкие колодцы завалили трупами павших животных. Теперь и кони, и люди могли напиться только из редких в этих местах рек.

Подошли к Дону, вдоволь напились и, переправившись, направились к Днепру.

Эмир стал задумываться – куда вести войско? Вперед, на запад, или повернуть на юг, в Крымский улус?

В этот момент подоспел гонец от Миран-шаха, доставивший послание. По сообщению Миран-шаха, он преследует войско татарское, направляющееся в Крым.

Эмир обрадованно потер руки, воздев их к небу:

– Благодарю тебя, о всемилостивейший Аллах, за вести, которые доставил гонец! Теперь я знаю этот путь!

Эмир отдал распоряжение, и войско Тимура повернуло на юг.

Через два дня кулы эмира воссоединились с основным войском, его обозами и его неспешным ходом. А куда спешить? Крым – полуостров, похож на кувшин с узким горлышком-перешейком, перекрой его – и деваться Тохтамышу будет некуда.

Было довольно тепло, а в Крыму – прямо-таки жарко, как в родном Чагатае. Лето!

Воины потели в доспехах, но не снимали их: жизнь дороже. Ведь по степи слонялись небольшие группы татар, периодически нападавших на охранение. Да и нападениями эти вылазки назвать было нельзя: подскачут поближе рассеянные по фронту всадники, выпустят колчан стрел, развернутся и снова уходят в степи. Гулямы их даже не преследовали, только отстреливались из луков. Ведь впереди были более важные цели: Тохтамыш с его недобитым войском, многочисленные города по побережью, сулившие немалые трофеи и славу.

Эмир пообещал гулямам отдать весь полуостров, весь Крымский улус на разграбление. Вот и стремились туда гулямы с алчно горевшими глазами. А что до трудностей – той же жары, так и хуже бывало. Боевой поход – не халва, сладко не бывает. Зато потом, когда вернутся из похода с богатой добычей! О! Можно будет взять вторую или третью жену, наложниц с собой из похода привезти. Вот тогда и вкушать шербет и халву, наслаждаясь отдыхом. Чем не райская жизнь?

Войско эмира подошло к перешейку, который отделял Крымский полуостров от степей донских и приднепровских, и замерло, потому как в пределах видимости стояла крепость.

Крымский улус татары считали землей, неприступной для чужих. Это был почти остров, попасть на который можно было лишь через Перекопский перешеек – узкую полоску суши, омываемую с западной стороны водами Черного моря, а с восточной – Азовского, называемого Меотидой. Перешеек был перекрыт рвом, за которым возвышался огромный земляной вал. Строительство грандиозного защитного сооружения было начато еще скифами, а доведено до совершенства татарами – силами многих тысяч рабов, погибших от непосильного труда на этой земле.

А за валом стояла крепость Ор-Капы – с гарнизоном из пяти тысяч татар под руководством ор-бея, как называли начальника крепости. Должность сколь почетная, столь и денежная, и издавна ор-беем назначали представителей рода Ширин. Главным же центром рода был город Карасубазар.

Крепость представляла собой пять башен, соединенных мощной стеной. За первой башней, ближе к Сивашу, располагались ворота в Крым. Да, самые настоящие ворота – из дуба, окованные железом. Вот за проход через них каравана, обоза или путника взимался налог.

Крепость считалась неприступной и до сих пор оправдывала это гордое название.

Но Тимура это не страшило. Он сейчас опасался одного: не пойдет ли Тохтамыш к генуэзцам и не улизнет ли из Крыма на корабле – хоть в тот же Киев.

Столицей Крымского ханства был город Кырым, известный в дальнейшем как Салхат, или Бахчисарай, стоящий в центре Крыма на внутреннем склоне крымских гор, в долине реки Чурук-Су. Защищала город крепость Кырк-Ера, стоявшая на горном мысу.

На землях Крымского улуса существовали генуэзские колонии. Еще в 1266 году Генуя добилась от ставленника Золотой Орды в Крыму, хана Мангу, передачи им во владение Кафы, ставшей центром их колоний.

В 1357 году Генуя приобрела Чембало, в 1365-м – Солдайю, вытеснив оттуда венецианцев. Возникли и новые их поселения: Воспоро – современная Керчь, Джинестра – ныне Одесса.

Планы Генуи были поистине грандиозными. Они основали Тану в устье Дона (Азак, а затем и Азов), Матрегу (Тамань), Коку (Славянск-на-Кубани), Лияш (Адлер), Грузук (Гурзуф), Сорсона (Херсонес), Мапа (Анапа), Бата (Новороссийск), Каста (Хоста).

Колонии были чрезвычайно богаты. Из Италии и Германии корабли везли ткань и сукно, из Греции – масло и вино, из Африки – слоновую кость, из Персии, Индии – пряности, драгоценные камни, мускус. Обратно корабли тоже шли не пустыми. Они увозили зерно, соль, кожи, меха, воск, мед, рыбу, лес, а главное – пленников, проданных им татарами. В качестве рабов на огромных невольничьих рынках Кафы были в основном русские, черкесы, аланы. Вино, проданное на Русь из Кафы, называлось фряжским.

А посему для себя Тимур решил, как говорится, убить двух зайцев: добраться в Крыму до Тохтамыша и пограбить генуэзские города. Ну и что с того, что они не принадлежали Орде. Когда идет большая война, несколько взятых на меч городков не в счет.

На Тереке он и его войско стяжали победу и воинскую славу, теперь эмир должен был дать своим воинам богатые трофеи. И на пути к Тохтамышу и трофеям стояла лишь жалкая крепость Ор-Капы.

Смешно! Татары горделиво величали ее неприступной. Но если есть дверь или ворота, к ним можно подобрать ключи. А у него были универсальные ключи, которые находились в инженерном обозе, и назывались они – тараны.

Тимур разрешил войску отдых. Слуги поставили шатер, где эмир собрал сардаров. Приехали все его военачальники. Слава Аллаху, в битве на Тереке он не потерял ни одного.

Теперь они сидели перед ним на коврах обвеянные боевой славой, его столпы сотрясателя Вселенной.

– Мы почтительно слушаем тебя, сахибкиран, – прервал затянувшееся молчание шейх Нур-ад-Дин.

– Я любуюсь вами, мои храбрые сардары, – ответил Тимур. – А собрал я вас для того, чтобы решить – как будем брать эту крепость? Я хотел бы выслушать каждого.

Сардары понимали – Тимур хотел выбрать вариант с наименьшими потерями. Да, войско велико, но с каждой схваткой оно тает, а подкрепления ждать неоткуда, слишком далеко родная земля. Татар же еще только в донских и приднепровских степях бродят отрядами от десятка до нескольких тысяч, и все стараются укусить, напакостить исподтишка. Ничего, падет разгромленным Крымский улус – дойдет очередь и до них.

Сардары начали предлагать свои решения. Было понятно, что они уже думали над этим. Сулейман-шах предложил наиболее быстрый и безопасный способ: перебросить несколько тысяч воинов на кораблях в тыл – ведь крепость строилась с учетом отражения атак только с северной стороны, от перешейка, и с тыла была абсолютно беззащитна.

Эмир усмехнулся:

– Где взять столько кораблей? Дай мне их, и я награжу тебя половиной добычи!

Джехан-шах предложил под покровом ночи переправить через вал и крепостную стену удальцов из горного отряда, способных взобраться на отвесные стены.

– Мы просто погубим воинов. Татары начеку и наверняка усилили караулы. После любого шороха они поднимут тревогу.

После долгих обсуждений, когда были обговорены и другие предложения, эмир объявил свое решение.

– Сделаем так. Завтра войско подбирает камни, благо их полно на этой земле. Инженерный отряд ночью собирает камнеметы и завтра с самого утра начинает обстрел ворот и башен. «Греческий огонь» не применять – там нечему гореть, к тому же его осталось мало и взять негде, а нам еще предстоит брать города в Крыму. Как только сопротивление башен будет подавлено, а ворота разбиты в прах, кулы Омар-шейха и Бердибека на рысях проходят ворота и с тыльной стороны стены добивают ордынцев. Миран-шах и Сулейман-шах штурмуют крепость в лоб, прикрываясь переносными щитами из бревен. Защитники не смогут отразить нападения одновременно с двух сторон. Стоять наготове за дальностью полета стрелы. Я дам сигнал к атаке. И да поможет нам Аллах!

Все встали и с поклонами вышли. Обсуждать можно было лишь до момента, пока Тимур не объявил своего решения. Теперь это был приказ, который следовало выполнять неукоснительно. Тимур железной рукой поддерживал дисциплину в войске, считая исполнительность одним из залогов победы.

Приняв решение, эмир лег отдыхать. Однако ему не спалось. Было ощущение, что он чего-то не предусмотрел, что-то упустил.

Тимур оделся, кликнул стражу и, сев на коня, направился поближе к крепости Ор-Капы. Гулямы провожали его удивленными взглядами.

Эмир подъехал почти к самому рву. Впереди, в сотне шагов, темнела мрачной громадиной крепость. По верху стены прохаживались редкие караульные с факелами в руках.

В голове эмира созрел дерзкий план. «Почему татары отдыхают ночью? Надо лишить их сна! Учитывая, что их не так много, они выставят на стену всех. А завтра, когда начнется штурм, защитники будут уже усталыми. Всего-то и нужно будет, как взять кул, не задействованный в завтрашнем штурме. Пусть сегодня ночью предпримет ложную атаку эмир Осман. Подскачут, постреляют, покричат».

Тимур развернулся назад, подъехал к шатру Османа. Не ожидавший увидеть эмира в столь позднее время, сардар Осман даже растерялся немного, но тут же взял себя в руки, склонил голову.

– Я в чем-то провинился, сахибкиран?

– Нет, уважаемый эмир.

И Тимур поставил перед сардаром задачу.

Опытный воин, Осман тут же понял ее суть – вымотать врага еще до столкновения.

– Якши! Задумка хорошая! Мы нападаем внезапно. Было бы здорово, если хотя бы несколько камнеметов или баллист нас поддержат. Пусть у крымчаков создается полное впечатление настоящей атаки.

– Не возражаю. Только не увлекайся, не подставляй людей под стрелы.

– Хоп, якши!

Глаза эмира Османа заблестели. Он уже предвкушал, как потреплет врагу нервы, не даст спать.

Тимур направился к своему шатру, но с лошади не слез – он хотел посмотреть на представление. И оно не заставило себя ждать.

Сначала глухо ухнули несколько камнеметов.

– Молодцы! – похвалил в душе инженеров Тимур.

Почти все камни ударили точно в стену. Факелы в руках татарских часовых сыграли крымчакам плохую службу, являясь в ночи видимым ориентиром.

В крепости зашевелились. Было видно, как на крепостной стене появилось множество воинов. В них полетели новые камни, калеча и убивая.

– Превосходно! – радовался Тимур.

После нескольких залпов, нанесших урон, в атаку пошли гулямы Османа. На ходу они метко пускали стрелы, осыпав ими неподвижную мишень.

Татары вначале укрылись, пригнувшись за выступ стены, но потом, подгоняемые десятниками и сотниками, поднялись и принялись отстреливаться. Но кул Османа уже развернулся и стрелой несся назад.

Так повторялось несколько раз. За двумя-тремя залпами камнеметов следовала ложная атака, гулямы осыпали стрелами крепость и отходили назад.

Вот теперь можно отдыхать.

Удовлетворенный Тимур слез с коня и, войдя в шатер, улегся на мягкую кошму. Ночью он слышал, как кричат в атаке гулямы, как хлопают камнеметы. Но эти звуки не тревожили его покой, они были привычны и приятны слуху Тимура.

Проснулся эмир выспавшимся, с хорошим настроением, хотя поспать удалось немного. Выйдя из шатра, он первым делом бросил взгляд на крепость. У одной из башен удачным попаданием была разрушена верхушка, а одна из створок ворот в Крым – изуродована.

– Славно! Время потрачено не зря.

На стенах крепости были видны татары, причем их было слишком много для караула. «Весь их гарнизон не спал! Сейчас последует продолжение», – подумал Тимур и послал гонца к инженерам с наказом начать обстрел из всех камнеметов. Главная цель – ворота.

Воины из кулов, не задействованных в предстоящей атаке, уже собирали камни и подносили их к камнеметам и баллистам. Груда камней возле орудий росла на глазах, благо здесь их было много.

Разом ухнули камнеметы. Гулямы с любопытством глядели, как камни бьют в стены, по башням, по воротам.

Татары на стенах с ужасом смотрели на стоящую перед ними громадину войск Тимура. Столько воинов сразу они не видели никогда, и это их пугало.

А самое плохое – камнеметы. Они били и били в стены, разваливая каменную кладку и убивая соплеменников. И сделать чего-либо, утихомирить каменный дождь было невозможно.

Камнеметы работали долго – почти половину дня. Уставшие от бешеной работы расчеты заменялись гулямами. Лишь на время замолкал то один, то другой камнемет или баллиста – и то лишь для того, чтобы заменить разорвавшиеся или растянувшиеся воловьи жилы.

Крепости здорово досталось: все башни не имели верха, в стенах прорехи, от ворот остались жалкие остатки. На стенах маячили лишь одиночные часовые, чтобы не пропустить момент начала атаки. Все остальные укрылись за стенами, у их подножий – туда не залетали камни.

Тимур же сидел на коне, наблюдая за обстрелом крепости.

В полдень он решил, что татары подавлены и большого сопротивления не окажут, тем более что ворота разбиты и конница может прорваться за стены.

Он отдал приказ сигнальщикам, и тут же качнулись вперед сигнальные бунчуки кулов Омар-шейха и Бердибека. Застоявшиеся кони рванулись вперед.

Какое-то время камнеметы еще метали камни по самой крепости, но затем прекратили свою адскую работу.

Часовые на стенах успели поднять тревогу, но конница уже неудержимо летела вперед – прямо по Московскому шляху, начинающемуся от Крымских ворот и идущему по донским степям на Русь.

Татары начали метать стрелы, на место разбитых ворот выскочили два десятка копейщиков в тщетной надежде сдержать напор гулямов, но они тут же были сметены.

А гулямы заворачивали коней, спрыгивали на землю и рубили крымчаков.

Защитники крепости бросились по лестнице вверх, на стену, но их догоняли, рубили и сбрасывали со стены вниз.

Схватка уже кипела на самом верху. Силы татар таяли, а через разбитые ворота в крепость вливались свежие силы гулямов Тимура.

Вскоре все было кончено. Лишь нескольким татарам из дальней, пятой башни удалось ускакать в глубь острова. Преследовать и убивать их Тимур запретил.

– Они же поднимут тревогу. Мурза и бек начнут собирать воинов для отпора, – шумели сардары.

– Э, не все так однозначно! – ответил Тимур. – Они принесут в свои селения весть, что пала доселе неприступная крепость. И страх перед моим войском будет бежать впереди меня, пугая их и подавляя волю. Пусть бегут, несут в свои племена ужас, страх. Крымчаки соберут воинов в крепости, приготовятся к осаде. Они глупцы! Зачем нам их крепости? Мы поставим у крепостей небольшие отряды и не дадим им высунуть носа из их каменных ловушек. А сами тем временем возьмем на меч торговые города, в первую очередь – Гезлев и Кафу, а уж потом Чембало и Солдайю. Наши сабли уже напились крови, пусть теперь пополнятся богатыми трофеями переметные сумы моих храбрых гулямов.

Сардары и стоявшие неподалеку гулямы, слышавшие слова Тимура, встретили новость восторженными криками «Сурун!». Слова Тимура передавали дальше – тем, кто их не слышал, и вскоре «Сурун!» кричало все войско.

Пока Тимур уединялся с сардарами, гулямы принялись деловито обыскивать убитых крымчаков и крепость. Найденное продовольствие съедалось, трофейное оружие и все, что представляло ценность, складывалось на подводы.

Тимур подошел к разложенному походному столику, расстелил на нем кусок шелковой ткани. Это была карта, причем довольно точная.

Сардары встали вокруг стола, и Тимур начал ставить задачу.

– Если мы будем брать их города всей армией, один за другим, хитрые генуэзцы успеют сбежать на кораблях, прихватив самое ценное. Я решил разделить войско. Каждому сардару выделяю свою цель, свой город. По мере возможности в бои не ввязываться – воинской славы у нас в избытке. Пора подкрепить ее золотом и серебром.

Среди сардаров пробежал одобрительный смешок – все были согласны.

– Итак, слушайте и смотрите внимательно.

Тимур вытащил из ножен кинжал, обвел взглядом сардаров.

– Ты, шейх Нур-ад-Дин, идешь на Чембало. – Тимур ткнул острием кинжала в значок на карте. – Ты, Сулейман-шах, берешь Солдайю. – Тимур показал кинжалом место на карте. – Я с кулами Миран-шаха, Омар-шейха и Джехан-хана иду на Кафу. Эмир Осман, берешь Гурзук. Шейх Сейф-ад-Дин, тебе выпала честь брать столицу Крымского улуса – Кырым. После взятия трофеев сожги и разрушь город – впредь я не хочу слышать даже упоминания о нем. На его месте должны остаться только развалины.

– Повинуюсь, сахибкиран! – склонился Сейф-ад-Дин. Еще бы! Честь брать столицу улуса явно пришлась шейху по нраву.

Эмир продолжил.

– Хан Идигей – на Боспоро. Оставшиеся кулы будут находиться здесь, у крепости Ор-Капы в резерве. Тут же останется инженерный отряд с осадными машинами. Сношение поддерживать ежедневно через гонцов. Обозы с трофеями и пленных тоже доставлять сюда. Все услышали мои слова и должны исполнить.

Сардары разошлись по своим кулам и кошунам. Все были рады – впереди была легкая прогулка и богатые трофеи.

Глава 7. Тимур. Крым

Дальнейшее движение войск Тимура по Крыму было просто отдыхом для его воинов. Тепло, трава по пояс, кони отъелись, во встреченных аулах еды полно. Татары не успевали прятать отары овец – лишь бы самим успеть убежать, и гулямы на каждом привале варили и жарили свежую баранину.

– Век бы так в походы ходил: тепло, еды полно – никаких забот. За последние десять дней сабли из ножен не вынимал, – мечтательно произнес у костра один из юз-баши.

– Этак у тебя сабля в ножнах заржавеет, – засмеялись вокруг.

– А еще города возьмем торговые, богатые, где лавки товарами забиты. Набью сумки трофеями, возьму в наложницы самых красивых девок, – продолжал мечтать юз-баши.

Все промолчали. Что можно было добавить к сказанному? Каждый мечтал о такой же жизни. Чем не рай на земле? И идти за Тимуром к обещанным богатствам они могли сколь угодно далеко.

Самая большая часть войска шла к Кафе – городу приморскому, издавна славному торговлей. А впереди войска Тимура невидимой тенью бежала его грозная слава. Как правило, слухи о численности его войска преувеличивались, победы – приумножались.

Воины Крымского улуса заперлись в немногочисленных крепостях и готовились к обороне, ожидая штурма. Но гулямы проходили мимо, оставляя отряды для блокирования крепостей. Все эти крепости строились так, чтобы к ним вела одна дорога, которую легче было бы оборонять небольшими силами. Теперь это обстоятельство сыграло с татарами злую шутку.

Немногочисленные отряды гулямов перекрыли эти дороги, как пробка кувшин. Тимуру не нужна была резня: он жаждал трофеев, как и его войско.

При виде его гулямов жители небольших городков разбегались в страхе, бросив дома и пожитки. Почти каждый день из захваченных без боя поселений отправлялись обозы с трофеями к крепости Ор-Капы, ставшей базой Тимура.

Татарские разъезды появлялись вдали и тут же исчезали, боясь приблизиться.

На десятый день пути потянуло свежим морским ветром.

– Чем это пахнет? – интересовались друг у друга гулямы. Многие из этих «детей степей» моря не видели никогда в жизни.

Степь начала приобретать уклон, и на следующий день перешла в небольшой обрыв, с которого открывался живописный вид. Внизу раскинулся огромный город, за ним ласково плескалось море, темно-серое издали. Противоположного берега видно не было.

Над морской гладью с криком носились, время от времени выхватывая из волн добычу, чайки.

Одиночный корабль выходил под парусами из порта в море.

– Повезло кому-то, вовремя успел убраться, – заметил Миран-шах.

– В порту стоят еще несколько, – сказал Омар-шейх. Он обладал острым зрением, иногда удивлявшим соплеменников.

– Тогда почему мы здесь? Чего ждем? Вперед!

Однако быстро спуститься к городу не позволила дорога. Она была узкой – не более четырех всадников бок о бок могли ехать по ней. Дорога вилась серпантином, и приходилось осторожничать. Да и куда спешить? Город внизу, побережье каменистое, с грузом по нему далеко не уйдешь.

Когда подошли к городу ближе, то увидели, что крепостные стены вокруг города низкие, полуразрушены – даже осадные орудия не понадобятся, чтобы их преодолеть. Войска татарского в городе нет, а городская стража слишком слаба, чтобы оказать сопротивление. К тому же оказалось, что стража была пешей, а для всадника пеший – добыча легкая.

Войско спускалось медленно, многие боялись высоты. Но к вечеру все уже остановились в виду города.

Тимур распорядился устроить ночевку.

Гулямы привычно разожгли костры, варили похлебку, чистили и точили оружие.

Горожане же, видя в темноте ночи свет тысяч костров вблизи города, цепенели от страха. Они быстро поняли – невозможно остановить войско Тимура силами тех немногочисленных стражников, которые были в городе. Его даже хан Тохтамыш с огромным войском не мог остановить и потерпел поражение.

Ночью горожане не спали. Кто был побогаче – собирал добро в узлы; те же, кто имел родственников в соседних аулах, забирали детей и уходили туда. Никто не ждал от Тимура ничего хорошего.

Однако ночь вопреки тревожным ожиданиям прошла спокойно – как и наступившее утро.

Войско Тимура приводило себя в порядок, воины на кострах готовили завтрак.

Выждав немного и не предчувствуя беды, из города вышла делегация богатых людей, в основном – купеческого сословия. Медленно, не спеша, подошли они к лагерю Тимура и попросили проводить их к самому главному начальнику.

Когда Тимуру доложили о делегации, он усмехнулся:

– Они все делают так, как я и ожидал. Пропустите!

Телохранители обыскали купцов и, не найдя оружия, пропустили их в шатер.

Делегация робко вошла и склонилась в поклоне. Купцы с любопытством и нескрываемым страхом глядели на Тимура. Что они ожидали увидеть – кровавого монстра, поедающего человечину, или страшного упыря?

Перед ними сидел пожилой человек, явно утомленный прожитыми годами, и если бы не его окружение и богатые одежды, никто бы не смог признать в нем великого эмира, наводящего трепет и ужас на половину мира.

– Мы пришли с миром и просьбой, великий эмир, – сказал старейшина делегации. – Мы готовы заплатить выкуп за свое спокойствие и жизнь.

– И во сколько же вы оцениваете спокойную жизнь города?

Старейшина замялся, переглянулся с богатыми людьми.

– Пять тысяч монет золотыми дукатами, – сказал он.

Эмир рассмеялся.

– Это жалкие крохи, а не выкуп. На каждого моего воина не достанется даже по одной монете. А у воинов еще есть десятники, сотники, сардары наконец. Они должны иметь больше, чем рядовые гулямы. И что буду иметь лично я?

– Великий эмир, не гневайся, прости неразумных. Позволь покинуть твой шатер, дабы посоветоваться.

– Дозволяю. Но не испытывайте мое терпение. Воины и сами могут пойти на штурм, и я не смогу их удержать.

Делегация горожан поклонилась и, пятясь задом ко входу, вышла.

Эмир лукавил. Но откуда горожанам было знать, что ни один гулям – даже захудалый обозник – не позволит себе без приказа что-то выполнять. Дисциплина у Тимура в войске была железной, за малое ее нарушение не платили жалованье, за повторный проступок били палками. Если же гулям продолжал нарушать дисциплину, его показательно казнили, причем казнь вершилась его же десятком, перед всем войском в назидание. Потому даже случаи битья палками были редки, а про казнь слышали гулямы только из старослужащих. Войско боготворило Тимура, но и боялось его до колик в животе.

Делегация, наскоро посовещавшись, вернулась. Все боялись прогневать эмира долгим ожиданием.

– Город готов дать каждому воину по золотому дукату и сверх того – десятнику, сотнику, темнику и прочим начальникам – по разумению.

Тимуру стало смешно. Он хихикнул.

– А знаете ли вы, несчастные, численность моего войска?

Горожане отрицательно качнули головами.

– Я привел армию в сто тысяч воинов, – ровным голосом, как о ничего не значащем событии, сказал Тимур.

Лица богатеньких горожан как по команде побледнели. Они даже представить себе не могли, сколь велика армия Тимура. А эмир наслаждался произведенным впечатлением.

Переглянувшись, горожане опустили головы.

Старейшина собрался с силами, сделал шаг вперед.

– Мы не уполномочены говорить от имени города о столь больших деньгах. Позволь нам, о великий эмир, вернуться в город и обсудить твое предложение.

– Хоп, якши! Буду ждать вас до полудня следующего дня. Потом, если не удовлетворюсь ответом, прикажу воинам начать штурм.

Делегация униженно поклонилась и вышла.

Через некоторое время эмир тоже покинул шатер. Ему было прекрасно видно, как горожане шли по дороге к городу, размахивая руками и что-то горячо обсуждая.

«А ведь деньги у них есть! – подумалось эмиру. – Если бы мошна была пуста, отказались бы сразу. Коли спорят – есть о чем. Конечно, выкуп велик, может быть, даже разорителен. Но лучше отдать часть денег, пусть и значительную, чем потерять все: склады, товары, лавки, дома, селения и саму жизнь. Они согласятся на мои условия!»

Он удовлетворенно кивнул головой и прошел в шатер. «Надо пригласить завтра с утра сардаров, пусть посмотрят на представление. Не так часто моим военачальникам представляется такая возможность».

Так он и сделал.

Утром к нему съехались полководцы, уселись, как и велел эмир, – по обе стороны от Тимура, лицом ко входу. Для того чтобы время шло веселей, подали фрукты, свежие лепешки.

Минул час, второй… Сардары начали переглядываться – в чем дело? В походе Тимур не любил праздных сборищ. Но эмир лишь улыбался в усы и говорил о несущественном.

Наконец все прояснилось. Вошел начальник телохранителей.

– Прибыла вчерашняя делегация. Впустить?

Тимур кивнул.

Сардары сразу смекнули, для чего их позвали, приосанились.

Делегация горожан вошла, поклонилась. Тимур едва кивнул.

– Мы желаем тебе и твоим воинам здоровья и процветания! – начал старейшина. – Знатные люди города посоветовались и решили заплатить деньги за спокойствие и жизнь города.

Тимур кивнул удовлетворенно, но тут же сказал:

– Пока это только слова, уважаемый старейшина, сотрясание воздуха.

– Не изволь сомневаться. Прикажи своим воинам пропустить в лагерь наших людей с ценным грузом.

– Дозволяю! – благосклонно кивнул эмир.

Делегация удалилась.

Эмир в сопровождении сардаров вышел из шатра. Поскольку шатер стоял на высоком месте, был хорошо виден город и дорога к нему.

Делегация отошла от лагеря, остановилась. Старшина стал размахивать белым платком, явно подавая знак.

Из Кафы немедленно выступил караван осликов с погонщиками. По бокам ослов висели объемистые корзины, причем явно тяжелые, поскольку караван шел на подъем с очевидным усилием.

Сардары, глядя на приближающихся осликов, отпускали шутки.

Когда караван и делегация встретились на дороге и вошли в лагерь Тимура, сам эмир и сардары проследовали в шатер и заняли свои места.

Делегация деловито вошла и отвесила поклон.

– Великий эмир, куда сгружать деньги?

– Да вот сюда, перед нами! – Тимур явно наслаждался зрелищем.

Погонщики сгружали корзинки со спин ослов и передавали их членам делегации, а уж те заносили груз в шатер, развязывали мешочки, лежавшие в корзинах, и ссыпали деньги на ковер. Падая, монеты блестели, звенели.

– Самая сладкая музыка, которую я слышал, – сказал Омар-шейх.

– И видел, – в тон ему добавил Миран-шах. Потому что золотая кучка быстро росла, увеличиваясь в размерах. Столько золота одновременно мало кто из присутствующих мог лицезреть.

У сардаров алчно сверкали глаза, а на глаза знатных людей наворачивались слезы. Им жалко было расставаться с нажитым. А сардары благодарили в душе Тимура, который, не пролив ни капли крови своих воинов, взял богатую добычу.

Лишь Тимур, слегка смежив веки, упивался своим торжеством.

– Доволен ли ты, о великий эмир? – спросил старейшина. – Мы доставили все по договору.

– Да. Ступайте в город и объявите всем о моей милости.

Делегация низко поклонилась и вышла. Сардары сидели молча, в восхищении глядя на груду золота, тускло мерцающую перед ними.

Только для одного Тимура представление уже закончилось. Он встал с подушек, подошел к груде золота, зачерпнул пригоршню монет, внимательно рассмотрел одну и швырнул ее назад, в кучу.

– Пусть все сочтут и разделят по справедливости, – сказал он, обращаясь к военачальникам.

У сардаров как пелена с глаз спала. Да что они, золота не видели? Тут только золото – пусть и много. Они степенно встали, поблагодарили эмира за зрелище и полученное удовольствие.

– А разве я вас отпустил? – тихо сказал эмир. – Продолжим.

Сардары снова уселись. Им стало стыдно за свою поспешность. Видимо, блеск золота затмил им разум.

Наступила тишина.

– Мы все внимательно слушаем тебя, великий эмир, – нарушил тишину Миран-шах.

– Я хочу поговорить насчет завтрашнего штурма Кафы, – невозмутимо сказал эмир.

– Прости великодушно своих недостойных сардаров, сахибкиран. Разве только что не был заключен договор? Разве эта куча золота – всего лишь мираж в пустыне? – удивился Омар-шейх.

– Когда я заключал честный договор с неверными? Разве я клялся исполнить договор на Коране?

Пристыженные сардары переглянулись. Поистине – коварство Тимура не знало границ.

– Думаю, золото и товары в Кафе еще есть. Нам не отдали все, так почему надо уходить от города и лишить моих гулямов удовольствия напоить кровью свои сабли? Добытый в бою трофей вдвойне ценен.

– Прости, эмир, но тогда зачем было отпускать делегацию? Можно было взять их в заложники.

– Я думал, что ты более мудр, Джехан-хан! Нельзя было этого делать! Знатные горожане, уплатив выкуп, вернулись в город и успокоили жителей. Завтра городская жизнь войдет в привычную колею: станут работать базары, откроются лавки. Купцы достанут из потаенных мест деньги – ведь надо продолжать вести дела. Охрана и вовсе успокоится. Самое время напасть, только сделать это надо хитро.

Сардары заинтересованно уставились на эмира.

– С утра воины пойдут пешком в город – на узких улочках Кафы кони не нужны. Не привлекая лишнего внимания, без грабежей и насилия, они распределятся по улицам, площадям и базарам. Пусть даже купят себе кое-что по мелочи – все равно все вернется назад. А в полдень, как только я дам сигнал, пусть они начнут резать и убивать всех вокруг себя. Никого не щадить – слишком далека Кафа от нашего Чагатая, слишком много пленных умрет по дороге. Лишь единицы достойны пощады – вроде красивых женщин для услады тела.

Сардары сидели молча, переваривая услышанное.

– Прости, эмир, своего неразумного слугу, но ты дал слово, – сказал Омар-шейх.

– Я – великий эмир, хозяин своего слова. Могу дать его, могу забрать назад. Разве не так?

Сардары расхохотались.

Эмир продолжил.

– Ты, Миран-шах, после моего сигнала окружаешь город и чтобы ни одна мышь из него не выскочила! Твой кул, Джехан-хан, войдет в город. Ты же, Омар-шейх, останешься в резерве. Сигнал к резне – трижды проревет боевая труба. Да будет так!

Сардары поклонились и вышли.

Эмир же зевнул, посмотрел на кучу желтого металла и улегся отдохнуть. Чем старше он становился, тем больше тянуло его на обеденный отдых. Прошедшим утром он был доволен – посмеялся вдоволь над наивными генуэзцами и денег получил изрядно. Пожалуй, даже один этот выкуп мог покрыть затраты на поход.

Эмир вздремнул немного, проснулся бодрым. Заглянувший в шатер начальник телохранителей увидел, что Тимур уже проснулся и кашлянул, привлекая внимание.

– Что тебе? – спросил Тимур.

– Прибыло два гонца. Впустить?

– Немедля!

Вошли гонцы, склонились в поклоне, протянули послание в виде свитков, перевязанных шелковой нитью и скрепленных сургучной печатью.

– Позовите мне моего летописца!

Эмир читать не умел, да и по рангу его читать бумаги должен был слуга или летописец, которого Тимур возил при себе и который записывал все победы Тимура для потомков. Тимуру не давала покоя слава Александра Македонского.

Оба гонца привезли радостную весть. Нур-ад-Дин после штурма взял Чембало и множество трофеев. Осман же покорил и разорил Гурзук.

– Поистине, сегодня удачный день, хвала Всевышнему!

От других сардаров известий пока не было, но Тимур ожидал гонцов со дня на день.

Золото из шатра унесли для пересчета и дележа. Эмир не беспокоился за сохранность добычи, еще не было случая, чтобы пропала хоть одна монета. По мусульманским обычаям вору сразу отрубали руку, и потому рисковать никто не хотел. Зачем? Трофеев и так полно, а будет еще больше – это знал каждый гулям в войске. Тимур удачлив и мудр, а удача в армии ценилась превыше всего.

День прошел спокойно. Чтец прочитал ему несколько страниц из жизнеописания Дария, потом Тимур отобедал в одиночестве, затем прелестная наложница изысканно удовлетворила его плоть.

Ночь опустилась неожиданно, как-то сразу, как и бывает в горах.

Утром после завтрака эмир вышел из шатра. Солнце мягко пригревало, от моря шли «зайчики», на небе – ни облачка. Замечательно!

По дороге к городу поодиночке и небольшими группами тянулись гулямы, выполняя приказ Тимура. Они беспрепятственно проходили через городские ворота. Стража не чинила им препятствий: ведь идут пешком, без ножей и щитов, как объясняли сами гулямы – за покупками.

Время до полудня тянулось медленно. Но и торопить события было нельзя. Надо дать время воинам просочиться на все улицы – особенно в порт.

Но вот тени стали короткими, солнце начало немилосердно жечь. «Несладко воинам в поддоспешниках и броне на таком пекле!» – подумал Тимур и бросил сигнальщику:

– Три раза боевой сигнал!

И трижды взревела огромная труба, возвещая о начале атаки, суля легковерным жителям смерть, а городу разрушение.

Некоторое время ничего не менялось. Потом из города донеслись крики. Кул Миран-шаха уже окружил город, прорывавшихся из Кафы жителей рубили саблями, кололи ножами. Узлы и сумы, которые тащили несчастные жертвы, складывали в одну общую кучу.

В городе кое-где появились дымы. Вероятно, некоторые жители при нападении гулямов в панике неосторожно перевернули жаровни. Своим воинам эмир приказа жечь город не давал. Если сжечь дом, то оттуда не вынесешь трофеев.

Из города через ворота попыталась вырваться большая группа горожан. Подскакавшие гулямы Миран-шаха окружили людей и стали рубить. Через несколько мгновений перед городскими воротами лежали лишь окровавленные трупы.

Обезумевшие от ужаса происходящего люди перелезали через невысокие городские стены и тут же падали замертво от метко пущенной стрелы. Дымы от пожарищ усиливались.

Город сопротивлялся до вечера, и лишь с наступлением темноты гулямы кула Джехан-хана потянулись из города, тяжело груженные узлами и тюками с трофеями. Воины Миран-шаха провожали их завистливыми взглядами.

В шатер к эмиру заявился и сам сардар – в запыленной и пропотевшей одежде, весь в пятнах крови.

– Город занят почти весь, великий эмир!

– Почему «почти», а не весь? – удивился Тимур.

– Проклятые генуэзцы сделали неожиданный ход. Они отпустили всех рабов и раздали им оружие, взяв с них слово, что они будут сражаться с нами в обмен на собственную свободу.

– Действительно, необычно. – Эмир огладил свою бороду. – И сколько же в городе рабов?

– Если не считать женщин и детей, около трех тысяч.

Это было много. Три тысячи мужчин, пусть и без доспехов, но с оружием, на узких городских улицах, где невозможно было задействовать конницу, могли доставить много неприятностей. Что им стоит пустить стрелу из окна дома в спину воину Тимура?

– Хорошо, завтра твой кул окружает город, а кулы Миран-шаха и Омар-шейха войдут в город. Пусть разомнут руки-ноги, разгонят застоявшуюся кровь. Да будет так!

Вечером воины Джехан-хана праздновали взятие богатых трофеев. Они резали баранов, устраивали пляски. А утром кулы Миран-шаха и Омар-шейха двинулись в город, причем – конно. Гражданское население было уже большей частью убито, яростное сопротивление оказали городские стражники, рабы и знатные люди, забаррикадировавшиеся со слугами в своих домах. Причем наибольшие потери гулямы понесли от получивших свободу рабов.

Не чаявшие получить свободу, избавленные от цепей, бывшие пленники дрались отчаянно, как львы. Большая часть из них держала оружие и раньше – те же черкесы, русские. И приход войска Тимура не означал для них ничего хорошего. Скорее всего, они были обречены на голодную смерть, сидя в оковах взаперти. Чего гулямам делать на невольничьих рынках? А хозяева были убиты.

А теперь, вымещая свою злость за пленение, поломанную судьбу, эти люди дрались так, что опытные гулямы, хорошо защищенные доспехами и отлично вооруженные, несли значительные потери.

Но за день удалось сломить отдельные очаги сопротивления. Слабость рабов была в том, что у них не было толкового начальника, и они были неорганизованны – сбивались в группы по языку, по землячеству. Будь у них побольше времени, разбить их в городских условиях было бы непосильной задачей.

Конница хороша в степи, где есть место для разбега конной лавы, для маневра. На узких, кривых, с уклонами, улицах лучше было бы задействовать воинов пеших, но так же, как и ордынцы, гулямы Тимура умело дрались на коне и не имели таких навыков без него. К чему копье в тесноте домов? А щит – так он только мешает.

Но вечером город полностью пал. Лишь собаки бродили по улицам, заваленным окровавленными трупами, и жутко выли, наводя тоску.

По причине темноты сбор трофеев отложили на следующий день. В город вошел кул Омар-шейха. Шли только пешие, при одних саблях. Из города, назад к лагерю Тимура, тянулись повозки, запряженные лошадьми, и ослики, везущие поклажу на спине. И после полудня возле стана эмира образовалась еще одна стоянка – из животных.

Тимур пожалел, что приказал убить всех – сейчас бы горожане пригодились в качестве погонщиков. Но ошибку исправили, согнав из соседних аулов почти все мужское население.

Назавтра Тимур решил уходить от разграбленного города, тем более что ветер дул с моря и из города густо тянуло трупным запахом. Хоть и есть поговорка, что труп врага хорошо пахнет, но эмир привык дышать чистым степным воздухом, напоенным запахами трав.

Следующим утром вперед пошел небольшой отряд авангарда из кула Миран-шаха, за ним – длиннющий обоз с трофеями, и только ближе к полудню – войско Тимура. Обычно обоз следовал в самом хвосте, перед арьергардом. Но, учитывая специфику местности – горные дороги, крутые и узкие, а повозки движутся в гору медленно, – эмир решил изменить привычный порядок.

От моря и до самого плато шел подъем вверх, и обоз сильно тормозил продвижение войска. Оставить его с немногочисленной охраной – себе дороже – ведь там, в повозках, богатейшие трофеи, две повозки одного золота. Кстати, запряжены они были парой лошадей каждая, и за возницу там был гулям, а не пленный.

Немногочисленные татарские группы продолжали нападать на дозоры армии Тимура. Впрочем, ущерб от этих нападений был сопоставим с комариными укусами.

Но не они беспокоили Тимура. Где те тысячи крымчаков, что ушли после битвы с беком Ярык-огланом? Где сам Тохтамыш? Ведь с ним тоже несколько тысяч воинов. Где они затаились? Чего ждут? Их землю топчет враг, а защитников не видно.

Объединившись, эти две силы могли нанести мощный и неожиданный удар. Конечно, армия Тимура многочисленнее, но в данный момент она раздроблена решениями самого эмира, направившего кулы сардаров в разные города. А силы Ярык-оглана и Тохтамыша могли прирасти крымчаками, да и местность они знали как свои пять пальцев, что тоже давало определенное преимущество.

Тимур тогда еще не знал, что хана Тохтамыша в Крыму нет – он ушел к Витовту. А вот Ярык-оглан на самом деле в Крыму, в родовом гнезде беев клана Ширин, Карасубазаре – совсем недалеко от него, эмира. И он не сидит сложа руки, набирает в войско свое людей, рассылает во все стороны лазутчиков. Впрочем, и без них он получал достоверные и полные сведения о передвижении войска эмира через беглых горожан из разных городов, захваченных гулямами.

Знал бек и об участи Кафы, о заслоне на Перекопе, у Ор-Капы, и готовился дать бой на своей земле. У Ярык-оглана, непримиримого врага Тимура, было еще одно преимущество, не учтенное эмиром. У него была масса добровольных помощников, разведчиков из местных жителей, горевших жаждой мести за погибшую в городах и аулах родню.

И, кроме того, воины Ярык-оглана и других кланов желали поквитаться с ненавистным Тимуром на своей земле. Уходить им было некуда, каждый знает – загони крысу в угол, и, оказавшись в безвыходном положении, она сама бесстрашно нападет на врага.

При битве на Тереке Тохтамыша подвели мурзы и беки, покинувшие поле боя, и это было той маленькой каплей, которая склонила чашу победы на сторону Тимура. Бек Ярык-оглан командовал своим войском сам и измены потому не боялся. И до города его, Карасубазара, войска Тимура не добрались. Собственно, Тимур и не посылал туда войска. Ему и его гулямам нужны были трофеи, а не трупы. Тимур не хотел ввязываться в бои с татарами, теряя воинов и время.

Одна задача – стратегическая, как считал Тимур, – выполнена: армия Тохтамыша разбита. Бродят еще по степям, хоронятся в аулах и становищах недобитки, но с ними разберется новый хан Орды. Не было у Тимура цели полностью истребить население, обескровить Орду. Не нужна ему была пустыня у себя на севере. Погибнут татары – придут другие племена.

А вот вторая важная задача не решена. Тохтамыш жив, наверняка зализывает раны и обдумывает план, как устроить Тимуру новую пакость. Если его не убить или не взять в плен, через несколько лет надо ждать нового нашествия и новой битвы.

Однако Тимур не хотел терять гулямов. Опытного воина не вырастишь за год, а вокруг Чагатая полно врагов. Надо держать в узде Грузию, приглядывать за Персией, а еще – Османская империя угрожает безопасности, султан Баязет хочет прибрать к своим рукам богатые земли.

На что рассчитывал бек Ярык-оглан, непонятно. Он едва смог набрать воинов, доведя их численность до двадцати тысяч, или двух туменов. Костяк их составлял неполный тумен, который ему удалось увести с битвы при Тереке.

Но тем не менее он решился даже дать бой Тимуру. Разведка его донесла, что сейчас армия эмира разделена, распылена по многим крымским городам, где бесчинствует, собирая трофеи.

Скорее всего, бек полагал разбить кулы Тимура поодиночке. При удачном стечении обстоятельств победа могла оказаться на его стороне. Злость ли, жажда отмщения за поражение на Тереке, желание отобрать награбленное затмили его разум? И здесь он совершил ошибку. Как полководец опытный и смелый, он должен был идти к крымским городам и бить врага поодиночке. Гулямы расслаблены легкой добычей и не ждут нападения, скорость их невелика из-за больших обозов.

Однако на свою беду Ярык-оглан, дабы не бегать за врагом по всему Крымскому улусу, решил идти к Перекопу. Он прагматично подумал, что войска Тимура сами придут к перешейку. Зверь сам выйдет на охотника. И появятся они не одновременно – слишком большая разница в расстоянии от городов крымских до Перекопа.

В одном просчитался Ярык-оглан – каждый сардар ежедневно посылал гонцов к эмиру, ставя его в известность о нахождении кула и намечаемых действиях. Все движения и действия войск согласовывались с эмиром и только после его одобрения претворялись в жизнь.

Ярык-оглан вывел своих людей из родового города и привел их в долину реки Качи, сделав засаду. В Крыму все дороги вели к Перекопу или вдоль берега моря, связывая между собой приморские города.

Одну из таких дорог решил взять под наблюдение бек. Его лазутчики запросто могли убить одиночных гулямов, но он приказал не обнаруживать себя и допустил вторую ошибку. Эти одиночки и были гонцами, связующей нитью между сардарами с их кулами воинов и Тимуром. Стоило ему выставить на всех дорогах караулы и перехватывать гонцов, Тимур мог на какое-то время потерять управление войском.

Ярык-оглан ждал один из кулов Тимура, с которым бы он мог сразиться и нанести ему поражение. Тогда сердце его немного успокоилось бы и он вернул бы свою честь перед своими воинами и крымчаками.

Через два дня и в самом деле вдали на дороге показались воины Тимура. Это был кул эмира Османа. Войско шло неспешно, сзади тянулся обоз с трофеями.

Ярык-оглан, маскируясь кустами и чахлыми деревцами, всмотрелся в приближающихся врагов. Численность их была немногим меньше десяти тысяч. «То, что нужно, – обрадовался бек. – Подпустим поближе и нападем».

Он вернулся к своим крымчакам, подозвал темников.

– Как только гулямы Тимура подойдут поближе и втянутся в лощину, атакуем. Ты, – он указал на низкорослого темника мурзу Гафура, – скачешь слева от гулямов. Ты, – он ткнул пальцем в грудь второму темнику, – справа. На рысях проходите вдоль гулямов и обстреливаете их из луков, пока не кончатся стрелы в колчанах. А дальше – за сабли и рубить их.

– Мы поняли, бек! Не беспокойся, мы не подведем.

Темники побежали к своим воинам.

Бек подъехал к кустам на краю ложбины и выждал удобный момент. Пора! Он махнул рукой, конные крымчаки вынеслись из лощины и на полном скаку ринулись по степи на гулямов. За две сотни шагов лава разделилась на два рукава и с двух сторон начала метать стрелы.

Гулямы ответили тем же. Но жара, чувство беспечности после легких побед над крымскими городками и мечта о дележе трофеев сделали свое черное дело. Многие были без кольчуг и погибли в первые же минуты.

Но гулямы были воинами опытными. Они быстро пришли в себя, соскочили с коней и, используя их как живой щит, стали стрелять из луков в проносящихся мимо татар.

С обеих сторон появились раненые и убитые. Эмир Осман тут же распорядился подогнать обоз и приказал воинам укрыться за повозками.

Татары крутились вокруг кула Османа, постреливали из луков, попытались кинуться в сабельный бой. Но повозки обоза не давали прорваться к гулямам. Крымчаки ударили в одно место, другое и, неся потери, покатились назад.

Бек Ярык-оглан, видя неудачные атаки крымчаков со стороны, ругался страшно.

– Бараны, а не темники! Обоз надо было отсекать от гулямов в первую очередь!

Но ошибку было уже невозможно исправить.

Бек дал сигнал к отходу.

Конница вернулась в лощину у реки.

– Надо уходить. Гулямы могут вызвать подмогу или сюда подойдут войска других сардаров. Тогда лощина станет для нас ловушкой.

Бек не стал предпринимать повторной атаки и дал сигнал к отходу.

Сделав крюк, чтобы запутать врага, если он вздумает их преследовать, крымчаки вернулись к вечеру в Карасубазар.

Всю ночь бек раздумывал, что делать дальше. Хана Тохтамыша с его воинами нет, он себя гулямам Тимура обнаружил. Когда Тимур свое войско соберет у Перекопа, он с крымчаками окажется в ловушке. Велик Крым, но спрятаться и отсидеться будет негде. Надо вырваться с полуострова и уйти в придонские степи. Сейчас лето, травы высокие, о подножном корме для лошадей беспокоиться не надо. Пространство огромное, степи бескрайние, есть союзники-черкесы, попробуй – найди его.

Не будет Тимур сидеть в Крыму долго – не для того он пришел. Разгромил города генуэзские, почти не тронув татарские, взял богатые трофеи – что ему здесь делать? Домой пойдет или в Сарай-Берке, а он, Ярык-оглан, пересидит в степи, да и назад, к себе в улус, вернется.

Решив так, он прошел на женскую половину, приказал собираться в поход и быть готовым к завтрашнему утру. Теперь медлить было нельзя. Пока войск у Перекопа мало и ворота разрушены, надо сбить заслон и уйти. И семью забрать, иначе обозленный нападением Тимур может взять их в заложники. Или еще того хуже – сделает рабынями или наложницами. При одной мысли об этом Ярык-оглан скрипнул зубами.

Бек и сам приготовился к отъезду – сложил в переметные сумы монеты, золотые изделия. Неизвестно, сколько придется кочевать по степи, но золото – оно везде золото. На него можно купить еду, одежду – да что душе угодно. И воинов кормить надо. А из города следует обязательно уйти, иначе Тимур разрушит его, пострадают жители.

Утром из Карасубазара выходила колонна всадников. Воины вели за собой заводных коней, на которых были переметные сумы с одеждой, едой и кое-какими ценностями. Впереди, как и положено в походе, боевое охранение, затем – сам бек Ярык-оглан, следом – войско, за ним – семьи бека и темников. Замыкал колонну арьергард.

Бегство из родного города походило больше на выступление в боевой поход. Шли на рысях, сокращая где возможно путь – ведь свой улус, свою родную землю татары знали хорошо.

К исходу третьего дня вдали показались стены крепости Ор-Капы. Бек остановил войско в низине и стал совещаться с темниками. Ударить сейчас или ждать ночи? В каждом из вариантов были свои достоинства и недостатки.

После короткого обсуждения решили прорываться ночью, в атаку идти молча, без обычных криков, подбадривающих воинов и пугающих врага. Лучше, если гулямы как можно дольше не будут знать об атаке. В бой не ввязываться, прорыв – вот главная задача.

– Сохранить воинов и прорваться! – повторил бек.

Воины ему еще пригодятся. Власть и положение в обществе опираются на два столпа – силу и деньги. И если деньги у бека были, то с воинами дело обстояло хуже.

Дождавшись темноты, по сигналу бека гулямы пошли в атаку – молча. Только стук копыт и шумное дыхание лошадей.

Уж сколько раз беку приходилось проезжать через Крымские ворота – не счесть. Выезжая в походы, возвращался с победой, с трофеями. Но никогда еще не доводилось ему прорываться с боем из родного улуса, чтобы спастись. Проклятый Тимур! Бек заскрипел зубами от ненависти.

Приближалась темная, едва различимая в ночи, громада стен крепости.

Задачу атакующим облегчали сами гулямы. Их часовые жгли факелы, как и татары до них, подсказывая направление. И эта невольная подсказка здорово помогла.

Когда гулямы всполошились, было уже поздно.

Сбив конями несколько гулямов, стоявших на их пути, колонна миновала самое узкое и опасное место – Крымские ворота. Правда, от них остались только щепки, но это единственный проход.

Вдогонку им гулямы пускали стрелы, убив одного и ранив несколько крымчаков и коней, но в целом прорыв удался. Возрадовался бек: впереди – тысячи дорог, только выбирай направление. А может, отправиться по Муравскому тракту на север, на Русь? Пока Тимур ожидает и грабит города в Крыму, напасть на Русь? Тимур уйдет с добычей – причем ждать недолго, уже середина лета, и ему следует поторопиться, чтобы успеть до дождей убраться из Орды. Иначе землю развезет, и ноги коней по бабки будут утопать в грязи.

Тем временем бек вполне может разорить несколько княжеств урусутских, взять пленных и добычу и, дождавшись донесений лазутчиков об уходе Тимура с войском, вернуться в свой улус. Все-таки у него почти два тумена – сила изрядная. Мало какое из княжеств на Руси сможет сразу выставить такое же войско. Русичи собираются долго, потому как многие князья враждуют между собой. И, даже договорившись, своих воинов приводят не все, надеясь отсидеться за крепостными стенами своих удельных городов. Ха, тоже мне – города! Они не бывали в Сарай-Берке или Кафе! Или повременить пока, покочевать по степи, собрать разрозненные отряды татарские? Иначе ведь можно попасть между молотом и наковальней. Нападешь на русичей, они войско соберут, а с тыла ударит Тимур. Куда тогда деваться?

Вот и выходит – надо переждать в степи. Русские города не денутся никуда. Уйдет Тимур – вот тогда и ударить всем войском, а пока надо собирать воинов.

Скакали долго – почти до рассвета. За ночь прошли не меньше пяти фарсангов. Теперь можно и отдохнуть. По-любому, даже если гулямы выйдут в погоню, Ярык-оглан имеет преимущество – целые сутки. Да и то если пойдут точно по следу, что очень непросто в густой траве. Следов тут и так хватало – посторонних.

Крымчаки развели костер, сварили похлебку, поели и, подложив под головы седла, улеглись спать. Все устали: сказались нервное напряжение при прорыве Крымских ворот и ночная скачка.

Бек выставил дозоры – нельзя забывать о безопасности. Татары из ближней прислуги поставили для семьи бека палатку. Если для бека и его воинов походная обстановка и жизнь на природе были делом естественным, то для его жен и детей – непривычным.

Едва поставили палатку и разостлали кошму, как женщины, кое-как поев, рухнули на нее в изнеможении.

А спустя сутки к Перекопу подошел Тимур и почти одновременно с ним, по другой дороге, – Сейф-ад-Дин. Узнав о том, что два дня назад из Крыма прорвалась большая группа татар, эмир взбесился. Он топал ногами и кричал на сардаров.

– Их, татар, что – огромное войско было, и вы понесли невосполнимые потери? Почему не обороняли крепость? Почему дали уйти? Сколько гулямов погибло при упорной обороне?

– Три десятка, о повелитель!

– И это упорная оборона? Да татары просто прошли через ворота! Где были кулы и сардары? Отдыхали или наслаждались женщинами? Или, может быть, играли в кости?

Тимур был в гневе. Ведь он думал, что из Крыма прорвался сам Тохтамыш с остатками войска. Тимур полагал, что, оставив войска у Перекопа, он крепко запер хана в Крыму. А взяв на меч крымские города, вырезав население, оставив за собой выжженную землю, он тем самым лишит хана людской подпитки. Но хан опять извернулся и ушел! Воистину ифрит, отродье шакала!

Немного поостыв, эмир выгнал сардаров, пообещав лишить кулы, что стояли у Перекопа, трофеев. Угроза была не шуточной. Трофеи были богатыми, а эмир умел держать слово.

Эмир нервно ходил по устеленной коврами комнате, которую до него занимал в крепости ор-бей. Надо преследовать Тохтамыша и настигнуть его! Правда, мешают обозы. Тогда надо отправить часть войска с обозом на восток. Воины должны быть заняты делом. Пусть кул Миран-шаха идет на Азак, кулы Нур-ад-Дина, Сулейман-шаха, Сейф-ад-Дина и Османа будут с ним, с Тимуром, преследовать Тохтамыша, а остальные вместе с обозами идут на Сарай-Берке. Откуда потом, после соединения с Тимуром, они отправятся на Хаджитархан, а потом – на черкесов. Давно пора приструнить горцев, разрушить их города и крепости, а Дербент сделать крепостью-заставой на севере Чагатайского улуса. Горцы заслуживают смерти, потому что поддерживали Тохтамыша, потому что нападают на отряды Тимура исподтишка, наносят удары в спину.

Утром, едва рассвело, Тимур собрал сардаров и объявил им свою волю.

После завтрака войско вышло за Перекоп и, пройдя немного по Муравскому шляху, разделилось. Большинство повернуло на восток, и обозы с ними. А остальные – на север, вместе с Тимуром – налегке, верхами.

В степи между Доном и Днепром не было так удушающе жарко, как в Крыму. Вперед, к боевому охранению, по приказу Тимура выдвинулись следопыты из горного отряда.

– Ищите, где прошел отряд Тохтамыша. След должен быть, и не более чем двухдневный.

Следопыты и в самом деле отыскали в траве относительно свежий след. По нему и двинулось войско Тимура.

Шли ходко, меняя на ходу коней.

След сначала шел на север. К исходу дня обнаружили следы лагеря. По утверждениям следопытов, здесь еще вчера был бивуак, где отдыхали несколько десятков тысяч человек.

Эмир обрадовался известию. Все сходится: давность следа, численность воинов. Но небольшое сомнение оставалось. Надо продолжить преследование, в любом случае впереди – враг. Кулы Тимура здесь не проходили. Черкесы не забираются так далеко, стало быть, татары, Тохтамыш.

Разбили лагерь, приготовили еду, поскольку весь день гулямы ели только подсохшие лепешки да сухофрукты. Вяленого мяса и сыра – этих привычных продуктов не было.

Вскоре след изменил направление, повернув к Днепру, на запад. «Хан хочет уйти в Литву, – мелькнула догадка у эмира. – Успеем, впереди широкая река, и быстро переправиться им не удастся».

Войско Тимура шло быстро и остановилось на ночевку уже поздно ночью. Утром эмир проснулся с первыми лучами солнца и тут же приказал выступить. Не поев, едва успев оседлать коней, гулямы на рысях поскакали по следу.

И удача улыбнулась Тимуру. От боевого охранения прислали гонца – впереди обнаружены татары. Они стоят лагерем на берегу небольшой речки, готовятся к походу. Как потом оказалось, речка называлась Узи и была притоком Днепра.

Эмир тут же приказал кулу Нур-ад-Дина обойти татар слева, Сейф-ад-Дину – справа, а сам он вместе с кулами Османа и Сулейман-шаха ударит в лоб.

Так и получилось. Татары заметили воинов Тимура, вскочили на коней и кинулись во встречную атаку.

Тимур поморщился. Встречный бой – самый жестокий и кровопролитный. В первых рядах после копейного удара живых не остается. Успех предопределяет только разгон, чтобы ударить конской массой, и количество рядов в конной лаве.

Татары не стали разделяться, ударили в лоб всем войском. Звон оружия, крики раненых и умирающих, ржание коней – шум получился оглушительным.

На начальном этапе татарам удалось смять первые ряды гулямов, и они стали прорубаться вперед. Боевое построение Сулейман-шаха и Османа стало прогибаться. Но исход решили кулы Сейф-ад-Дина и Нур-ад-Дина, зашедшие с флангов и ударившие в тыл. Татары оказались в окружении, в кольце. Они рубились яростно и отчаянно.

Тимур, привстав на стременах, пытался увидеть ход боя, а главное – бунчук и знамя Тохтамыша. Но тщетно. Неужели хана здесь нет? Или он направил в бой своих ордынцев, а сам, пока Тимур вел бой, опять скрылся? Подлая собака! Почему его не покарает Аллах?

Обе стороны несли большие потери. Татар было значительно меньше, но каждый из них дрался, как лев.

С правого фланга раздались яростные крики, звон оружия. Группа татар в несколько тысяч всадников вырвалась из окружения и, нахлестывая коней, оставив поле боя, уходила на север.

«Пусть, – решил Тимур, – догоним завтра. От нас не уйдут. Наши лошади устали, им нужен отдых. Да и пленных допросить надо – с ними ли Тохтамыш?» Это сейчас интересовало эмира больше всего.

Бой стих. Эмир, покачивая головой, недовольным взглядом обвел степь. Слишком много убитых! Если такие стычки будут происходить регулярно, у него не останется гулямов. Может, он зря послал воинов на Азак? Но сделанного уже не вернешь. Сейчас его и другие кулы, что ушли с обозом, разделяет не меньше сотни фарсангов.

К эмиру подъехал Нур-ад-Дин.

– Мы рубили их, о повелитель, разбили их! Прикажешь убить пленных?

– Сначала мы должны их допросить. Чьи это воины, где Тохтамыш? И чью палатку я вижу впереди – в лагере, брошенном противником?

– Сейчас узнаю.

Нур-ад-Дин, взяв воинов, поскакал к лагерю татар, однако вскоре вернулся, ухмыляясь.

– Великий эмир! Это войско бека Ярык-оглана, а в шатре – его жены и дети. Тохтамыша с ними не было, его не видели после битвы на Тереке.

– Надо же! – удивился эмир. – Бросил семью!

Эмир тронул поводья, и конь послушно пошел вперед. Телохранители следовали за ним неотступно.

У небольшого шатра эмир остановил коня, спрыгнул и вошел внутрь. На кошме и в самом деле сидели испуганные женщины, прижимая к себе детей. Одна из них неожиданно вскочила, выдернула из ножен за поясом кинжал и приставила к своей груди.

– Не подходи, чужеземец, иначе я себя убью!

– Ты знаешь, кто я? – спросил Тимур.

Женщина, вначале не обратившая внимания на хромоту эмира, побледнела, и рука ее с кинжалом безвольно опустилась.

– Ты – Тимур?

Глаза всех – женщин и детей – расширились от страха. Перед ними стоял сам Тимур, великий Железный Хромец, сотрясатель Вселенной. Грозный и жестокий воин, при одном упоминании имени которого бледнеют и трепещут целые народы.

– Да, я Тимур, – гордо изрек эмир.

У женщины кинжал выпал из руки. Она упала перед Тимуром на колени. Остальные женщины и дети, широко раскрыв глаза, глядели на эмира. Сейчас для них он был больше чем Тимур-завоеватель – он был подобен Аллаху и мог казнить или миловать.

– Пощади, о великий Тимур! Ты можешь убить меня, но смилуйся над моими детьми – они ни в чем перед тобой не провинились.

Женщина зарыдала, слезы ручьем текли по ее лицу. Знала бы она, что женские слезы и мольбы давно не трогают сердце эмира.

Тимур усмехнулся и, не сказав ни слова, повернулся и вышел.

– Не трогайте их, дайте коней из числа татарских и проводника. Верните их беку.

Тимур вскочил в седло и уехал, а Нур-ад-Дин стоял у шатра, ошарашенный неожиданным приказом. Он ожидал чего угодно, только не этого. Тимур мог приказать казнить женщин и детей или отдать их на потеху гулямам. Но он приказал оставить их в живых и мало того – вернуть беку Ярык-оглану, его злейшему врагу. Воистину, непостижима милость эмира. Раньше он не был так милостив. «Наверное, стареет», – решил Нур-ад-Дин, но приказ Тимура выполнил в точности. Он знал – Тимур редко бывает милосердным, но наказание за неисполнение его приказа следует быстро и неотвратимо, невзирая на звания и предыдущие заслуги.

Тимур же приступил к допросу пленных, в первую очередь – двух сотников татарских. Известное дело, они ближе к начальству и могут знать или случайно подслушать планы Ярык-оглана.

Под угрозой пыток один из сотников неожиданно сказал, что провизию они получали из городка Карасу, стоящего на земле русичей. О таком городе Тимур сроду не слышал, а шелковая карта, которую он повсюду возил с собой, вообще не захватывала земли русских княжеств – слишком далеки они были от интересов Тимура. На карте была Орда со всеми ее городами и улусами, включая Крым, Булгарию, Армению и Грузию, земли черкесов и персидского шаха, Османской империи и Египта, Китая и Индии. А земли русичей не было!

Впрочем, Тимур не сильно огорчился. Есть проводники из татар, в конце концов – можно взять пленного.

– Как, говоришь, называется город? – сощурился Тимур.

– Карасу – так его называют татары. Русичи же называют Ельцом.

О Московии, о княжестве русских, Тимур что-то такое слышал, но припомнить не мог.

– И сколь велик этот Елец?

– Городишко маленький, – презрительно сплюнул на землю сотник. – Мы уже брали его и жгли дотла. Добыча невелика, в основном – пленные.

– Сколько воинов там может быть?

Сотник пожал плечами.

– Думаю – немного, пара туменов.

У Тимура мелькнула в голове мысль – пойти на Русь. Надо покарать русичей и показать им, что на земле есть он, Тимур, потрясатель Вселенной. А еще летописец запишет на пергаменте, что Тимур покорил далекую северную страну, и потомки эмира будут гордиться предками. Решено: войска пойдут на Русь.

– Скажи, как идти на Русь и я сохраню тебе твою ничтожную жизнь!

– Нет ничего проще, великий эмир. От Крымских ворот прямо на север идет Муравский шлях. Если идти по нему, не сворачивая, то первым русским городом и будет Елец.

– Кто там – мирза или бей?

– У русских нет беев, а правит там князь, именем Федор, данник рязанский.

– Откуда знаешь?

– Слышал от бека, – отвел глаза в сторону сотник.

– Покажешь дорогу. Смотри, если солгал – тебя живым сварят в котле.

Сотник побледнел, но выбора у него не было.

Гулямы меж тем обходили поле боя, собирали оружие, добивали раненых татар. «Погрузить бы своих раненых на повозки да отправить хотя бы в Сарай-Берке – не бросать же их в чистом поле!» – подумал эмир. Но это долго и хлопотно. И потому он решил просто оставить раненых здесь, организовав лагерь. А для ухода, кормежки и охраны выделить сотню воинов. Остальным же войском идти по следу Ярык-оглана. Таким образом, сразу решатся две проблемы: можно будет добить ярого противника Тимура и наказать русский городишко, осмелившийся помогать Тохтамышу.

Откуда было знать Тимуру, что сотник соврал. Зачем он это сделал – непонятно. С прошлого года как подряд три года на юге Руси был неурожай, зерна, как и овощей, русичам самим не хватало – едва дотягивали до нового урожая, прикупали у проезжих купцов. И то подумать – какой русский согласится помогать ордынцам, когда они их заклятые враги? Что ни год – разорительный набег: дотла сжигаются города, подчистую вывозится все, что можно увезти на лошади или подводе. Угоняется скот, людей берут в плен и торгуют ими на невольничьих рынках – хоть той же Кафы как скотом. И пустеют после набегов города и деревни, зарастают чертополохом и крапивой заброшенные поля. Нет, не союзник Русь Орде, а подневольный данник, мечтающий сбросить со своей шеи тяжкое ярмо.

Если кто из князей русских и шел на поклон Орде, принимая ярлык на княжение из рук хана ордынского – так лишь затем, чтобы сохранить свое княжество. Слишком разобщены они были, не могли сговориться, гордыня мешала. А сила им противостояла немалая.

Глава 8. Елец. Татары. Нашествие

Успокоенный заверениями князя рязанского Олега Ивановича и зятя его, мурзы Салахмира, крещеного татарина Ивана Мирославича в том, что набегов ордынцев этим летом можно не опасаться, князь Елецкий Федор Иванович принялся энергично обустраивать город. По его распоряжению ключник Агей с мужиками спилил-таки на монастырских землях десятка два сосен, прямых, как свеча. И то сказать, дуб всем хорош: от сырости – земляной ли, дождя – только крепче становится. Но стволы дубовые, как правило, корявые, извилистые. А на тын потребны хлысты ровные, чтобы в ряд встали без сучка без задоринки.

Мужики хлысты на телегах в Елец доставили, затесали один конец да поставили вместо гнилых и трухлявых, древоточцами-жучками траченных.

Князь ножом самочинно тын проверил и остался доволен: все на совесть сделано. На душе немного спокойнее стало. Не каменная стена, а все же защита от ворога.

Надо сказать, что каменных зданий в Ельце не было. Где его взять – камень-то? А леса вокруг полно. Да и почитай, каждый мужик топором владеет, как повар ножом. Мастера хоть куда. Избу поставить вдвоем за четыре седмицы могут, лишь бы бревна были. Все как положено: с крыльцом, колами тесаными, с коньком на крыше.

За раздумьями о делах насущных князь не заметил, как и вечер подошел. Его мысли прервали шаги за дверью.

Постучавшись, вошел ключник Агей, поклон отвесил.

– Чего тебе, Агей?

– Репа да капуста ноне богато уродились. Все в закрома уберем или часть на продажу пустим?

– Сам-то как думаешь?

– В Ельце продавать смысла нет – цена маленькая. Купцы говорят, что в Туле неурожай, цену хорошую дают. Вполне можно обозец снарядить, а на вырученные деньги там же железа прикупить. Сам же ты, княже, говорил – железа надобно, наконечников для стрел в запасе мало.

– Говорил, – согласился Федор Иванович. – Ну что же, делай как выгодно. А с хлебушком что?

– Ячмень да рожь вскорости убирать надо. Зерно налилось, полагаю – седмицы через две в самый раз будет. Ноне со своим хлебушком будем.

– Слава богу, а то ведь три года неурожай.

– Княже, на базаре фряги вином торгуют. Будем брать?

«Фрягами» на Руси называли генуэзцев из Крыма. Вино у них обычно знатное, да дорогое.

– Полагаю, бочки две возьмем. Ну как гости дорогие нагрянут. Нешто мы хуже князей новосильских? Только допреж сам попробуй, дабы прокисшее не взять.

Агей обиделся.

– Княже, я тебе хоть раз плохое вино привозил?

– А о прошлом годе – яблочное?

– Так то рязанское. Не каждый же день фряжское пить.

– Банька готова ли?

– Обязательно, сегодня же суббота.

– О пиве не забудь, что Афанасий варит. Славное пиво! А то у меня сегодня боярин Никита Глебович будет.

Агей покачал головой.

– Одни убытки двору от Никиты Глебовича. Худой да жилистый, а за столом ровно мельница. И куда в него только лезет? Пива не напасешься!

– Не жалей, зато дело справно знает. К пиву-то что будет?

– Да уж парубки раков наловили на Ельчике. Отменные раки, и великому князю на стол поставить не стыдно.

– Молодец, Агеюшка!

Польщенный похвалой, Агей даже покраснел от удовольствия. Скуп князь на похвалы. Другой раз посмотрит одобрительно, и все, а слово доброе редко глаголет. Зато приятно. Вот и старается Агей. Понятно – и свой интерес блюдет, как без этого. Вон, летось пасеку на опушке поставил, да бортник свой, из родни дальней.

Банька – это целое действо. Одна подготовка чего стоит. Почти полдня прислуга топит, жар нагоняет да воду носит и греет в котлах.

Баня у князя знатная – плахами из лиственницы обшита. Редкое дерево в этих краях, однако Агей расстарался, купил где-то. А у бояр, не говоря уж о купцах да житных людях, – из дуба. Люди попроще да победнее сосной обшивали. А что с нее? Один дух вкусный, лесной. Как жар в мыльне пойдет, та сосна смолою плачет, к телу липнет.

Пожалуй, что и в баньку пора. Пока попаришься, отдохнешь – там и вечер настанет. А в темноте в бане нельзя, по ночам банник – из нечисти, вроде домового – в бане главный. Запарить насмерть может, коли ему не понравишься.

Вышел князь на крыльцо, а уж в ворота боярин Никита Глебович стучит. Недалеко от княжеского дома живет, однако верхами приехал – не ронять же боярскую честь, пеши по городу идучи. Не по чину пеши-то!

Обнялись по-дружески да сразу в баньку прошли. В предбаннике скинули одежду да бельишко – и в мыльню. Ополоснулись слегка, волосы промыли щелоком – водичкой, на золе настоянной. А уж потом – в парилку. Дверь открыли, а из парилки тугой горячий воздух ударил.

– Ух, хорошо! – пришел в восторг Никита Глебович.

– Дворня расстаралась, – довольно улыбнулся Федор Иванович.

Полежали на полках немного, попотели, веничками сначала пообмахивали друг друга, а уж потом похлопали по спинам.

Венички Агей тоже знатные приготовил: в углу, в кадке, замоченные стояли – и липовый, и березовый, и дубовый. И дух от них – не передать словами!

Плеснули ковшик кваса на камни. Паром в лицо ударило, тело потом изошло. Обмылись водою горяченькой да в предбанник вышли – отдышаться. Простынями обмотались, квасу испили – прохладного, ядреного. Хорошо!

Передохнули, о мелочах житейских поговорили – и снова в парилку. Опять квасу на каменку плеснули, на полках разлеглись. Пот градом катится, кожа чистая, розовая, дышит. И сам как будто пяток лет сбросил, телом и душою очистился.

Вышли в предбанник, а там уж слуга Никанор расстарался: на столе жбан пива прохладного – из ледника, раки вареные грудой на блюде краснеют, лещ копченый да угорь отдельно лежат, жирком исходят. А запах?!

Подняли по кружке пива, немного выпили. Славно, как благодать по телу прошла.

Никита Глебович рака схватил, клешню оторвал да панцирем захрустел, ломая. Да так он аппетитно это делал, что князь не выдержал и сам за рака взялся, хотя метил на угря. Ох и вкусен рак, из клешней сок вкуснейший, мясо нежное. А губа у Никиты Глебовича не дура – он уж за второго рака взялся.

Утолили жажду, раков чуть ли не всех съели и, довольные, откинулись на спинки лавок.

Видя нетерпение Никиты Глебовича, князь предложил:

– Ну, Никита, рассказывай.

Париться и пировать с Никитой хорошо. Кушает так, что, глядючи на него, и у сытого аппетит просыпается.

Однако не только за пивом Никита пожаловал – по делу. Не хотел князь, чтобы дворня что-то раньше времени пронюхала, а самое уединенное место – баня. И польза, и удовольствие, и дело.

Никита Глебович у князя был кем-то вроде посла. Съездить в соседнее княжество, уладить щекотливое или тайное дело – на это он мастак. Красноречив, ума хваткого, соображает быстро, и все к пользе дела, к его, князя, пользе. И в худом ни в чем не замечен. Одна слабость – поесть горазд, чревоугодием грешен. Да то грех не велик.

К людям, не имеющим слабостей и пороков, князь относился с некоторым предубеждением, подозрением даже. Известно: ангелы только на небе. А человек слаб; коли изъянов да слабостей не видно, стало быть, себе на уме, скрывает.

– Ты ведь знаешь, княже, я токмо вчера вернулся, – начал говорить боярин.

Князь кивнул.

– Ведомо мне.

– Встречался я в Перемышле с самим Василием Дмитриевичем. Встретил он меня ласково, приветил. Радость у него – сын по весне родился, Юрием нареченный.

Князь снова кивнул.

– И это известно. Наследником будет. Продолжай.

– Великий князь московский в силу входит и не против под свою руку княжество Елецкое взять.

Князь обратился во слух: не пропустить бы чего важного. После встречи с Олегом Рязанским, когда успокоил его Олег, решил Федор Иванович подстраховаться, переговоры с Москвою провести. Пока тайные, а дальше – уж как повернется. Олег Иванович, конечно, хорош: не притесняет, дани непомерной не требует, но и защиты сильной не дает. Его и самого татары едва ли не каждый год разоряют. И Москву сия участь тоже не миновала, только сил да княжеств, подвластных или союзных, поболее, потому и отважился Федор Иванович на переговоры – почву прощупать. Этим годом, по заверениям мирзы Салахмира, татары в поход не пойдут, а в следующем – кто их знает? Как говорили древние: «Хочешь мира – готовься к войне».

Вот и думал Федор Иванович о будущем. Невелико княжество, из городов – Елец только, да Воргол, да деревень десятка четыре. А все же – его люди, и он заботиться о них должен.

– На каких условиях? – спросил князь. А у самого сердце забилось.

– Про то не сказал. Говорит – личная встреча надобна, без посредников, с глазу на глаз.

Осторожен князь Московский – оно и правильно. Узнает о намерениях Федора Ивановича Олег Рязанский – быть беде: Москва-то дальше Рязани. А известно – добрый сосед ближе дальнего родственника. Коли татары нападут, от Олега Рязанского помощь быстрее придет. Хотя придет ли? А Москве выгоднее помощь в Елец послать, обороняя дальний городок на границе с Диким полем, чем пропустить врага до Оки или до Московских посадов.

Пока Федор Иванович сидел, задумавшись, Никита Глебович хрустел раками. И когда князь Елецкий отхлебнул пива и протянул руку к блюду с раками, оно уже было пустым. Чертыхнулся в душе Федор Иванович – и правда, горазд боярин до харчей. Пришлось копченым угрем пиво заедать.

Боярин доел последнего рака, отодвинул от себя миску с грудкой изломанных клешней и панцирей, отрыгнул пивным духом и добавил:

– Тут еще вот что, Федор Иванович. Насколько я понял из намеков, великий князь московский возжелал и рязанскую землю под себя подмять.

– А как же Олег Иванович?

– Про то мне неведомо. Князь Московский Василий Дмитриевич мне даже полслова о Рязани не сказал. Это уж я сам, дабы проведать чего, подпоил боярина из ближнего окружения князя да разговорил. Слаб боярин-то оказался, пить совсем не умеет, после первого кувшина язык совсем развязался – да он и не заедал почти. А после второго – эх, хорошее вино было – он мне все и рассказал.

– Может, пьян был да сдуру болтал?

– Э, не тот человек этот боярин, чтобы попусту болтать. К тому же известно: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Час от часу не легче. Скажет боярин пару слов, сам сидит ест, аж за ушами трещит, а у Федора Ивановича кусок в горло не лезет. Одна новость интереснее другой, и над каждой подумать надо, дабы шаги правильные предпринять. Ошибешься – попадешь в жернова меж Москвою и Рязанью. Два княжества великих имеют силу большую, схарчат и не поморщатся. Вот и думает князь.

– А про Витовта что слыхать?

Никита Глебович оторвался от копченого леща – от него только голова и осталась – и невнятно, с набитым ртом произнес:

– Ничего.

Раз новостей больше нет – уже хорошо. Стало быть, перемен нет. Хуже всего, когда новости есть: тогда мозговать надо, выход искать.

– Про виды на урожай не узнавал?

– С этого с Василием Дмитриевичем разговор и начался. Говорил – о нынешнем годе плохо репа да брюква уродились. Сказывал, если будет у вас урожай – везите, все возьмем.

– Что возьмут – это понятно, цену какую дадут?

– Про то не ведаю.

Боярин отложил в миску кости от рыбы, взялся за угря.

«Ей-богу, когда-нибудь Никита треснет от харчей, – мельком подумал князь. – И ведь не толстеет, чревоугодник! Худ не по чину, пора уж солидностью обзавестись».

Обмывшись в мыльне еще раз, они обтерлись насухо и надели чистое белье. Посидели еще немного, оделись в верхнюю одежду, да и разошлись. Боярин устал после долгой поездки, а князю сидеть недосуг было – надо обмозговывать услышанное.

За думками и вечер опустился. Князь, помолившись, уже в постель мягкую улегся, а все мысли в голову лезут. Данником ли Василий княжество его возьмет, наместника своего поставит? Сейчас он сам хозяин своего удела, а потом? «Ох, тяжек груз княжеский», – проваливаясь в сон, подумал князь.

А утром, едва он позавтракал, ключник заявился. Перекрестился на иконы в красном углу, князю поклон отбил.

– Чего тебе, Агей?

– Дык, монахи с челобитной заявились. В лесу, что монастырю принадлежит, поруб самовольный обнаружили.

Агей скривился, будто уксусу яблочного глотнул.

– Говорил же я, Федор Иванович, жаловаться они заявятся. Бревна-то на тын пошли.

– А что, на бревнах написано, где мы их брали?

– Нет, конечно. Так они говорят – следы от волокуш в город ведут.

– Тоже мне, следопыты. Коли ихний лес, так они сами за порядком следить должны, охранять.

– Так что мне им сказать? Примешь ли их?

– Зови.

Ох, и не хотелось князю монахов принимать. Лес, конечно, их был и взят был по его, княжескому, соизволению. Ну так не для себя брал – баню топить – для дела, тын укрепить. Да монахам все равно, сейчас жаловаться и ныть будут. Чуть что – к нему бегут, а у самих морды сытые, аж лоснятся. Только и польза для княжества, что народ из деревень при набегах у себя, за монастырскими стенами, укрывают.

Вошли двое монахов – да не простых. Один – настоятель ихний, отец Кирилл – седой, длиннобородый старец, второй – управляющий монастырским хозяйством, отец Мефодий. Молод еще – и тридцати нет, да вид несолидный, глаза так и бегают.

Войдя, оборотились к красному углу, перекрестились дружно, и князь Федор – тоже. Негоже сидеть сиднем, когда монахи осеняют себя крестным знамением.

Федор улыбнулся, широким жестом указал на лавки.

– Садитесь, святые отцы. Угоститься не желаете? Винца испить?

С сытыми да выпившими слегка разговаривать проще – это князь еще от отца своего усвоил.

Монахи уселись, однако Кирилл, хитрован, от угощения княжеского отказался. В глазах Мефодия промелькнуло сожаление.

– За правдой мы пришли, князь, с челобитной к тебе.

– Помогу чем смогу, – улыбнулся князь.

– Деревья в лесу у нас кто-то порубил самовольно – десятка два, – начал Кирилл.

– Ай-яй-яй, разорение! – поддакнул князь.

– Мы бы к тебе не пришли, только следы от волокуш, которыми хлысты волокли, к Ельцу ведут. Разобраться надо, виновных наказать.

– А когда деревья срубили? – прикинулся простачком князь.

– Ден пять, может, поболе.

– Что же охрана ваша не усмотрела?

– К каждому дереву сторожа не приставишь.

– Оно так, только и я монастырским землям не сторож.

– Упаси бог, княже! Мы – чтобы по справедливости разобраться, по «Правде».

«Эка они заговорили, о «Правде» вспомнили». Князь решил остудить слегка пыл монашеский.

– Третьего дня охотник елецкий, Митрофан, к броду Волчьему ходил, зверя промышляя. Так видение лицезрел – иноки вершами едва Быструю Сосну не перегородили. У брода-то омут, рыбки много. И река на моей землице – не на монастырской.

Глаза отца Мефодия забегали по сторонам.

«Хм, явно его рук дело. Не сам, конечно, за рыбой ходил – иноков подбил», – сразу догадался князь.

Отец Кирилл подбородок вскинул.

– Не наших рук дело – пост у нас.

– Митрофан-то сказывал: как иноки рыбки наловили – сразу на подводу ее, верши туда же и к монастырю подались.

Отец Кирилл покраснел.

– Лжа это! Не было!

– Ну, стало быть, не было. Причудилось, видать, Митрофану. Он вообще выдумщик. Седмицу тому иноков в лесу моем встретил, говорит – грибы да ягоды собирали, лукошки полные.

– Заблудились иноки, не иначе, – вставил слово отец Мефодий.

– Конечно, лес густой, пуща прямо, немудрено заблудиться.

Отец Кирилл встал.

– Пойдем, отец Мефодий. Видно, не найдем правды в этом доме.

– Остынь, настоятель, сядь! – жестко сказал князь.

Монахи не посмели ослушаться, присели.

– Рыбная ловля, грибы-ягоды, деревья срубленные – мелочь это. Ты лучше, отец Кирилл, скажи: готов ли монастырь к отпору? Случись нападение басурман – поможешь ли дружиной город удержать?

– У самого народу, кто оружие держать может, маловато, старых да немощных половина. Самим бы удержать монастырь от разорения, – сказал настоятель. И добавил осторожно: – А что, слухи о набеге татарском появились?

– Да не слыхать пока. Так спросил.

– А, – облегченно выдохнул настоятель. – Так мы пойдем. Заглянем дня через три, может, с бревнами что и прояснится?

– Заходите, святые отцы! Мои двери для вас всегда открыты.

На пороге Кирилл перекрестил князя.

– Спаси тебя бог!

Монахи ушли.

«Ваши бы слова, да богу в уши», – подумал князь. А ведь он точно знал, что в монастыре есть полсотни иноков самого разбойного вида, послушанием которого было воинское дело. И оружие в монастыре тоже было. Вроде и невелик монастырь, но не раз доказывал делом, что может устоять перед непрошеными гостями. Однако же не властен князь над монастырем и его землями – на то патриарх есть.

Мысли князя переключились на урожай. Конец июля, уж жатва скоро. Капуста, репа, брюква, морковь в закромах уже. Только, сколько ими брюхо ни набивай, все равно без хлебушка сыт не будешь. А и на хлебушек виды есть: рожь уж пожелтела, жать скоро пора. Ячмень подходит, тоже сердце радует. Пшенички бы, да семян хороших нет. Деньги надобны для семян, да земля хорошая, черная. Одно поле только пшеницу и родит сам-десят. Остальное докупать мукой приходится. Тут купцы выручают – завозят с обозами.

Вот и сейчас, как будто мысли княжеские прочитав, в город обоз купеческий втягивался. Князю с поверха видно было – от ворот к базарной площади потянулся. Надо бы кого из прислуги послать, пусть узнают: из каких мест прибыл, какие товары привез да почем.

Князь постоял немного, да и решил сам пройти. «Ноги разомну, за одним узнаю – какие новости в чужих землях. Известное дело, купцы первыми все слухи разносят».

Для таких случаев князь имел одежду попроще. Надень он княжеское красное корзно, и купцы могут растеряться слегка, оробеть, сказать не все. От своих жителей не скроешься, не останешься неузнанным: каждый горожанин или крестьянин князя своего в лицо знал, издалека кланялся. А чужим знать ни к чему, с кем разговаривают.

Накинул князь ферязь легкую, на голове – тафья, как у служилого люда, на ногах – короткие четные сапожки мягкой кожи. Стоявший у ворот княжеского подворья дружинник усмехнулся в усы: опять, дескать, князь чудит.

Федор Иванович молча показал ему кулак.

Князь прошелся по короткой улочке до базарной площади. Торг, как и всегда летом, был многолюден и шумен. Торговали с прилавков, с подвод, с лотков. И товар был на любой вкус: и ткани цветные, и горшки глиняные, и рыба свежая, что вяло рот разевала, и куры живые, за лапы связанные, и убоина разная – свинина да говядина. Даже лавчонка оружейная имелась: с ножами, копьями и прочим железом – все не хуже, чем в других городах.

Рядом, заставив от неожиданности вздрогнуть, закричал зазывала:

– Калачи сдобные! Подходи, разбирай, пока горячие!

Тьфу на тебя, горлопан!

Князь, пройдя через торг, подошел к возам. В этом месте обычно всегда торговали купцы приезжие. Они не зазывали; откинув рогожу, выставили товар на обозрение.

Обоз был небольшой – всего четыре подводы. На двух лежали ткани – парча, шелк.

Князь пощупал шелк, поцокал языком. Купец расплылся в улыбке:

– Хороший шелк, из самого Синда! Бери, задешево отдам!

Лучший способ разговорить торговца, расположить его к себе – купить у него товар.

– Почем?

– Сколь брать будешь…

– Весь тюк возьму.

Шелк и в самом деле был хорош. И лишним не будет – двор большой, людей много.

Поторговались, хотя цена и в самом деле была невелика. Но какая же покупка без торга? Традиция такая. Купишь, не торгуясь, – стало быть – транжира, а деньги счет любят.

Сговорились, ударили по рукам.

– Сам тюк заберешь или парня послать? – спросил довольный сделкой купец, пряча деньги в кошель.

– Пошли, будь любезен. В княжеский дом пусть и отнесет.

Купец окликнул паренька, что крутился у лошадей.

– Савелий, отнеси рулон шелка в княжий дом.

Князь объяснил дорогу, и подросток ушел с тюком под мышкой. А Федор Иванович решил, что после покупки и поговорить можно.

– Откуда сам будешь, торговый гость?

– Из Перемышля, домой вот возвертаемся из дальних странствий.

– Где были, что видели?

Купец к расспросам привык, в каждом городе повторялось одно и то же. Сам что-то расскажет, с ним поделятся. Так и возит – и товар, и новости.

– Э, милай! Из самого Синда добираемся. Ушли большим обозом – двенадцать людей о десяти повозках, назад, домой, – вчетвером, на четырех телегах.

– Чего так?

Купец оглянулся по сторонам, как будто бы боялся, что их услышат.

– Неспокойно в Орде, едва убечь смогли. На татарву проклятущую сильный враг напал, бой был у них прямо страшнючий. Трупов одних, говорят, – горы. Но врать не хочу, сам не видал.

Новость интересная, главное – никто раньше о таком не говорил.

– Подожди, купец, у хана ордынского, Тохтамыша именем, сила великая. Это кто же осмелился?

– Сами татары говорят – Тимур какой-то.

– Не слыхал допреж, – озадаченно протянул князь. – Из каких краев Тимур этот?

– Про то мне неведомо, но полагаю – басурманин.

– Не из Персии ли?

– Говорю же – не знаю.

– А кончилась битва чем?

– А я не сказал разве? Так разбили татар, прямо начисто. Хан едва убежал, чтобы в плен не попасть.

Вот это известие! Князь на время едва не онемел, но быстро взял себя в руки.

– Что в Орде творится?

– Чужаки бесчинствуют. Сроду купцов в Орде не грабили да живота не лишали. А на стоянке ночной напали на нас, людей из обоза побили. Мы с краю были да лошадей распрячь не успели, вот по темени и ушли потихоньку.

– Может, тати ночные?

– Э, нет! У этих одежда справная – вроде как у дружинников. Да говорят не по-татарски, уж ордынский говор я знаю. Торговал с ними, слова кое-какие понимаю. Из чужаков и были, вот те крест! – Купец перекрестился.

А князь стоял и размышлял. «Это какую же силу надо иметь, чтобы Орду разгромить? Под ханами вся степь – от Волги до Днепра и от Крыма до Руси, да и на Руси от Орды отбиться не могут, сил не хватает. А вот – разбил же какой-то неизвестный Тимур. Кто такой? Откуда? Чего он хочет? А главное – пойдет ли на Русь после Орды или пресытится кровью и богатыми трофеями да к себе уйдет? Вот уж новость так новость! Не зря к обозу вышел, как сердце чуяло».

А по спине холодок пополз: «Ведь против Орды устоять не можем, так сила нашлась еще более злобная да мощная».

– Боярин, ты чего замолк-задумался? Я же и говорю: пока по степи ехали, страху натерпелись. Кругом татары голодные рыщут, а за ними чужаки гоняются. Рубятся насмерть!

– Так их что – и в Диком поле полно?

– Про то и говорю. Как Елец увидели – все ж таки первый русский город, – так от сердца и отлегло. До Руси добрались – почитай, уже дома. Денег вот только нет, кушать нечего, потому товар и продаем. Это лошадям сейчас позавидуешь – в степи травы по пояс стоят.

– А далеко ли чужаков от Ельца видел? – Князь был шокирован услышанным.

– Два дневных перехода обозом.

Так, два перехода – это верст тридцать. Впору тревогу поднимать. Враг под боком, а он и в ус не дует.

– Спасибо, купчина. Новости твои не из радостных, но все же упредил.

– Уходить вам всем надо. Мы сейчас немного поторгуем, поедим да провизии подкупим и уходим поутру.

Тогда удачной тебе дороги, купец! – Князь повернулся и направился в свои хоромы.

Известия от купца тревожные – слов нет, но вдруг он перепутал чего, испугался ночного разбоя? У страха ведь глаза велики, а купец не воин, мог просто растеряться. Хотя на труса он не похож. Судя по разговору и поведению, калач тертый. Да и в Синд очень неблизкий путь, слабаки и новички не ходят.

И все-таки князь надолго заперся в своей горнице. Надо все обмозговать, ведь от правильного решения зависит многое.

Во-первых, надо известить Олега Рязанского: если нападут на Елец, то или Олег пришлет подмогу, или она ему самому понадобится. Потому он готов должен быть.

Во-вторых, следует известить великого князя Московского Василия Дмитриевича – тоже пусть приготовится отпор дать. Ведь войска – их еще собрать из городов да княжеств надо. В Москве, поди, только полк стрелецкий стоит. А на сборы время нужно. Русь велика, и пока из той же Твери или Ярославля войска подойдут, Москва пасть может. Конечно, может предупреждение Федора Ивановича уже не первым будет: у великого князя Московского источников много – вроде лазутчиков, купцов да подкупленных мурз из той же Орды. Уже по-всякому должны известить. Однако и пренебрегать предупреждением не стоит.

Пусть в Москву боярин Никита Глебович едет, нечего ему дома отъедаться.

И в-третьих, пока все тихо, надо лишних людей из Ельца отправить куда подальше – в Пронск или Новосиль. Тамошние князья примут – о том не раз говорено. Еще одно: сказать Агею – пусть всех крестьян завтра же отправит рожь, овес да ячмень жать. Пусть недозрело зерно чуток, недоберет колос немного, а все лучше так, чем когда враг нагрянет да поля все потопчут али пожгут. Тогда уж точно никому ничего не достанется.

Да монастырь известить надо. Настоятель Кирилл хоть и имеет обиду за самовольный поруб, однако же он свой, православный. И земель монастырских много – пусть тоже поторопятся урожай убрать. Хлебушек – он ведь не тот, что в поле, а тот, что в амбаре.

Решив так, князь вызвал прислугу.

– Зовите Агея, боярина Никиту Глебовича да из старшей дружины – Мелентия и Тимофея. Да чтобы быстро были!

Молодой прислужник кинулся исполнять приказание князя, а сам Федор Иванович уселся за стол и стал писать на пергаменте послания Олегу Рязанскому и Василию Дмитриевичу. Похоже, время решительных действий настало. Сколько дней или седмиц у него в запасе – одному Господу известно. Он, Федор Иванович, будет заниматься тем, чем князю положено, а там – будь что будет.

Первыми на зов князя заявились дружинники, благо воинская изба рядом совсем.

Вошли оба, и князь залюбовался невольно: высокие, мышцы мощные под одеждой так и играют-перекатываются. Русые волосы маслом умащены – блестят. Истинно – богатыри русские!

– Вот что, добры молодцы, поручение вам даю. Ты, Тимофей, скачи в монастырь, передай настоятелю на словах – мол, татары вблизи границ Дикого поля рыщут, не исключено – нападут. Пусть урожай на полях уберет, не то басурмане потопчут конями. Езжай с богом!

Тимофей кивнул головой и вышел.

На обоих князь надеялся: воины смелые, надежные, в боях испытаны – не подведут. Правда, оба молчуны, слова не выдавишь, да то для мужчины не порок – достоинство.

– Тебе, Мелентий, задание посложней. Выбирай из дружины любого, берите заводных коней, харчей на кухне, вооружение полное, кроме, пожалуй, копий. Отправишься сейчас же к Олегу Рязанскому. Сыщешь его в Рязани или Переяславле – не мне тебя учить где – и отдашь самолично в руки пергамент сей. Головой отвечаешь!

Мелентий кивнул только.

Федор Иванович скрутил пергамент трубочкой, на свече сургуч растопил, на пергамент накапал да печатку свою княжескую приложил.

Мелентий забрал, сунул послание за отворот ферязи и вышел. Путь неблизкий, но и умения да сноровки дружиннику княжескому было не занимать.

Правды всей дружинникам князь не сказал, упомянул татар – так понятнее и привычнее.

Едва дверь за дружинниками закрылась, как вошел встревоженный Агей. Так поздно князь его не вызывал, стало быть, случилась неприятность.

– Садись, Агей. Купцы из обоза поведали, что татары в Диком поле вертятся, причем – много. Как бы не напали. Похоже, выжидают. Как соберутся – ударят.

– Спаси и сохрани. – Агей перекрестился.

– Ты вот что, Агей. Завтра же всех, кто серп в руках держать может, в поле гони. Надо овес, ячмень да рожь убрать.

– Ей бы еще постоять – хоть седмицу.

– А пожгут коли басурмане? Чем скот да челядь кормить будешь?

– Тоже правильно. Завтра же всех в поле выведу. Недоберем зерна-то, но лучше синица в руке, чем журавль в небе.

– Понял, хвалю. И еще: кто в городе после уборки не надобен будет, пусть в Новосиль, Пронск или Тарусу – да хоть в Рязань к Олегу на время переберутся. Осенью по-всякому вернутся. Татары по грязи любят в юртах своих сидеть, а не воевать.

– Что, все так плохо? – с сомнением спросил Агей.

– Береженого бог бережет. Пока вроде тихо.

– Понял, княже, все исполню в точности. – Агей поклонился и вышел.

Федор Иванович запечатал сургучом пергамент для великого князя Московского.

У ворот послышался стук копыт, громкий разговор. Вскоре постучался и вошел боярин Никита Глебович.

– Вызывал, княже?

– Садись. Отдохнул? Пирогов домашних откушал?

– Ты прямо говори, Федор Иванович! Не за этим же вызвал!

– Не за этим, – согласился князь. – Снова ехать в Москву тебе предстоит, Никита.

– Чего так скоро? А ну как Олег Рязанский пронюхает про наши сношения с Василием? Быть беде!

– Похоже, беда уже у порога, Никита. Купец с обоза сказал, что на Орду напал какой-то Тимур. Кто такой и откуда – не знает. Но должен армию иметь могучую.

– Да уж, надо полагать. Орду еще никто крепко не бил. Одного Мамая только, так он темник, а не хан. А что же Тохтамыш?

– Сведений о нем не имею. Надо упредить Василия Московского об опасности. Коли Тимур этот неведомый, разбив татар, на Русь вздумает пойти, то войско уже сейчас собирать надо. Сам понимаешь: пока будут судить-рядить, пока гонцов разошлют, пока ополчение соберут, да дойдет оно до той же Оки – времени много пройдет. Боюсь, могут не успеть.

– А если слова купца – лжа?

– Чем мы рискуем? Урожай немного недоберем. Хуже, когда боярское ополчение соберется, а врага не будет. Но самое поганое, что может быть, – враг придет, а Русь не готова.

– Что у тебя, князь, голова о Москве болит? Москва далеко, а татары да Тимур этот – вон, совсем рядом.

– Потому я князь, а ты – боярин, Никита. Дальше своей выгоды не видишь ничего.

– А мое дело боярское – исполнять поручения княжеские. На словах Василию передать известие твое или пергамент дашь?

– Дам. Держи. – Князь протянул Никите запечатанный свиток пергамента.

Боярин осмотрел печать, сунул свиток за пазуху и встал.

– С богом, Никита Глебович! Сегодня же и отправляйся.

– На ночь-то глядя? Нет уж, завтра с утра выеду. С супружницей еще не натешился. Да и все равно до темноты далеко не уедем. А завтра, с первыми петухами и отъедем.

– Быть посему!

Боярин ушел, а князь задумался – все ли сделал, все ли предусмотрел? Вроде – все.

Князь прошел в спальню, разделся и лег. Однако сон не шел, мысли разные в голову лезли.

Утром князь проснулся в плохом настроении, не выспавшийся. Вроде и причин серьезных для беспокойства нет – только известия от купца заезжего, а вот поди ж ты! Мучила неизвестность, чувство неясной пока опасности. Ну, с татарами все понятно: налетели, пограбили, людей – кого побили, кого в полон увели. И так же быстро исчезли, как и появились.

А чужаки – кто? Что у них на ихнем басурманском уме? Ох, многострадальная Русь! И за что ей такие испытания? Может, живем неправильно? Так вроде соседей не обираем, в церковь ходим исправно.

Завтракать князь не стал. Умылся, подошел к распахнутому окну. Далеко в поле были видны маленькие фигурки крестьян, жнущих рожь. Молодец, Агей! Рано людей собрал да вывел в поле. И когда только успел? Инда косить да жать хорошо на утренней росе.

Из города через городские ворота тянулся длинный обоз из подвод. На которых сидели в основном детишки да бабы. Ай да Агей! Не ключник – золото!

Настроение улучшилось. Князь накинул ферязь и прошел к воинской избе. Дружинники уж встали давно, поели похлебки чечевичной с куриными потрошками и чистили да точили оружие, чинили конную упряжь. Это уж Данила, старший дружинник, расстарался.

А вот и он, легок на помине. Мужик здоровенный, как медведь, борода лопатой – черная, с легкой проседью. Не руки – лапищи. Кузнец Сафьян копье специально под него делал: наконечник – как меч короткий, а ратовище князь едва кистью обнять мог. И конь у него под стать, битюг настоящий, спина – что твой стол.

Данила увидел князя – кивнул, пробасил:

– Татарва зашевелилась?

– Боюсь – хуже, Данила.

– Хуже них нет никого, такой паскудный народ!

– Получается, есть. Купец давеча сказывал проезжий, что побили татар – у них же в Орде, и побили крепко. Теперь вот гадаю: к нам татары побегут или новый враг придет. Только и знаю, что главный у них – Тимур. Хан он или еще кто – неведомо.

– Вот неймется басурманскому племени! Чего их всех сюда манит? Степь большая, земли полно, так они сюда прийти норовят.

– Я тебя предупредил, Данила. Готовь людей, оружие. И еще вот что: пошли дозор по Муравскому шляху. Пусть посмотрят. В сечу не лезть, заметили противника – и назад. Далеко не уходить – на полдня пути. К вечеру по-любому назад и ко мне – что видели, что слышали. А завтра – других в дозор отправишь.

– Понял, княже, сделаем. Большой дозор посылать или малый?

– Малый, десятка хватит.

Данила кивнул удовлетворенно. Дружина невелика – две сотни всего, и ежели дозор большой, так накладно будет. Люди устанут, лошади отдохнуть после дозора не успеют.

День прошел в делах и заботах.

К вечеру в город вошел обоз с убранным зерном, а когда уж и ворота закрыли, вернулся дозор. Десятник, пропыленный донельзя, – лишь глаза на лице выделялись – доложил, что войск или крупных скоплений татар они не видели. Одиночные всадники были, но, заметив их десяток, тут же исчезали. Как-то странновато это было. Обычно татары вели себя нагло. Если дружинников заметили в Диком поле, тут же с подкреплением являются, стрелы пускают.

И на второй день повторилась такая же картина, и на третий… Складывалась картина, что татары стараются не попадаться на глаза. Не пакость ли учинить хотят и до времени прячутся по ложбинам и оврагам? Однако же дозоры следов свежих не обнаружили. Когда даже небольшое войско – пусть сотня – пройдет, обязательно следы останутся: трава вытоптанная, навоз конский.

И еще: на третий день десятник Федор по прозвищу Кривоногий после доклада, помявшись, добавил:

– Лето – самое время купцам с обозами ходить, а на Муравском шляхе пыль старая, следов от колес нет. Куда купцы делись?

А ведь молодец Федька, узрел. Другие десятки про то молчали, а Федор остроглазый, заметил. Не каждый обоз с Муравского шляха в город заворачивал, некоторые мимо шли. За заботами князь внимания не обратил, что обозов заезжих на торгу не видно.

– Ступай, доложи Даниле, пусть завтра внимание обратит – встретятся ли обозы торговые.

Вроде мелочь, а для знающего человека деталь многозначащая. Противник, если к нападению готовится, обозы у себя задерживает, чтобы купцы раньше времени сведения противной стороне не передали. Маленький штришок, но из таких картина складывается.

В беспокойстве и напряженном ожидании прошло еще три дня. Одно радовало – успели урожай убрать, приступили к обмолоту. Еще бы несколько дней – и все зерно в амбаре будет.

Из Рязани вернулся посланный гонец. Он доложил князю, что поручение его выполнено, свиток передан лично в руки Олегу Ивановичу.

– Вот, князь Рязанский ответ отписал, а на словах – ничего.

Федор Иванович взял протянутый пергамент, осмотрел печать – цела ли? Не то, чтобы он дружиннику не верил, но порядок такой. Сломал сургучную печать со знакомой печаткой Олеговой и стал жадно читать.

Олег писал скупо, всего несколько строчек. О битве татар с Тимуром знает, но повода для беспокойства нет, татарам не до Руси сейчас.

Ох, мудрит Олег, скрывает что-то. Явно знает больше, чем написал. Ведь если татары разбиты, чего же они по Дикому полю вблизи наших границ шастают?

Настоятель монастырский предупреждение Федора Ивановича к сведению принял. Крестьяне монастырские урожай убрали ноне, уже обмолачивают. А готовое зерно иноки на подводах в амбары монастырские свозят. Запаслив и расчетлив, рачителен настоятель. Небось еще прошлогоднее зерно в амбаре хранит.

Хоть бы сегодня Никита Глебович вернулся. Интересно, Василий Дмитриевич тоже отпишется, как Олег Рязанский, или примет сообщение всерьез? А может, его беспокойство пустое? Пуганая ворона и куста боится. Вон уж сколько времени прошло после беседы с купцом, а ничего пока не произошло. Месяц-два продержаться бы, а как задождит, можно дух перевести, свободно вздохнуть. Татары только летом воюют.

Все его надежды рухнули утром следующего дня. Ничего не предвещало беды. Дозор малый ускакал в степь, крестьяне на току цепами обмолачивали снопы. Небо было ясное – ни облачка.

Князь сидел в трапезной, допивал узвар из яблок, как в комнату без стука ворвался дружинник.

– Княже, караульный со стены передать велел: дозор назад скачет, руками машет, сигнал подает.

Дозор просто так, с испугу, к Ельцу не вернется. Значит, татар обнаружили, и не одного человека, и не десяток.

Князь вскочил из-за стола, поспешно выбежал за дружинником из хором княжеских и поднялся на стену. Елец на высоком берегу реки стоит, да и городская стена добрых четыре сажени – видно далеко.

И в самом деле: дозор галопом летит, руками дружинники машут. А далеко за ними, на горизонте, едва заметно пока – облачко пыли. Так бывает, когда конница по степи идет и множество коней копытами пыль взбивают.

– Беги к Успенскому собору, скажи звонарю – пусть в колокол бьют, тревогу поднимают! А ты, – князь ткнул пальцем в грудь караульному, – в воинскую избу. Всем броню надеть и с оружием – на стены.

К князю подбежал старший караула.

– Княже, ворота запирать?

– А дозор как вернется, крестьяне, что на полях? Нет, погодить надо, пусть все, кто может, в город войдут. Но – смотри, головой отвечаешь, если проворонишь.

Князь спустился со стены, подошел к городским воротам. По мосту дробно простучали копыта, влетел дозор. Десятник, увидев князя, натянул поводья и соскочил, едва лошадь замедлила ход.

– Княже, беда! Мы татар обнаружили, много, тысячи две! Похоже, передовой дозор. Сюда идут!

Сердце у князя забилось неровно, кольнуло. Если передовой дозор в две тысячи сабель, то какова же численность самого войска?! Ой, беда на Русь пришла!

– Запирайте ворота. Те, что к Ворголу и Талице, пока пусть будут открыты. Вон крестьяне бегут.

Над городом и окрестностями плыл звук соборного колокола – бам-м-м, бам-м-м, бам-м-м! Вскоре к нему присоединился монастырский колокол, только звук у него был повыше тоном, более звонкий. Просыпайся, Русь, бери оружие в руки: враг пришел!

А к стенам уже дружина княжеская бежала – со щитами и копьями, с луками за плечами да саблями на поясе. На голове – шлемы блестят, одеты в кольчуги. Пора и князю одеваться как воину.

Князь вернулся в дом, прошел в оружейную комнату. Старый Панфил помог облачиться в кольчугу, застегнуть ремни на наручах и поножах, опоясаться саблей; щит протянул. Щит – круглый, небольшой – князь не взял: только мешать будет. Не врукопашную же он собрался. Пусть враг сначала стены одолеет.

В душе князя зрела ненависть к приближающемуся врагу. Кто этот враг, еще неизвестно, но князь его уже ненавидел.

Живет мирно княжество, город. Люди хлеб убирают, скот пасут, детей рожают, с соседями в мире живут. И вдруг приходит черная сила, стремящаяся все это, созданное потом и трудом тысяч людей, разрушить, детей и стариков убить, женщин и мужчин взять в плен и продать, сделать рабами. Город разрушить, сжечь, обратить в прах. За что? Трудитесь, сами, своими руками создавайте изобилие. Так нет же, проще отобрать чужое, пограбить, поизмываться всласть. Не будет вам легкой добычи, супостаты, пока жив хоть один русский воин!

Князь прошел на городскую стену. Облако пыли значительно приблизилось; лучи солнца, попадая на доспехи и оружие, давали блики. Понемногу стали доноситься звуки: сначала мерный и тяжелый топот тысяч копыт, потом крики воинов, бряцанье оружия. В конной лаве стали различаться отдельные фигуры, потом – лица. Кто-то из остроглазых дружинников сказал:

– Татары! Вон бунчук татарский с конским хвостом – впереди.

Через какое-то время бунчук разглядели и другие.

Князь ничего не мог понять: по сообщению купца татары разбиты, Салахмир заверил, что нынешним летом татары в поход не собираются. А татары – вот они! Еще немного времени – и они окажутся под стенами.

Их и в самом деле было много – несколько тысяч. Точно!

У князя засосало под ложечкой. Что русичи, что татары всегда в походе пускали вперед дозор, а за ним – авангард, или передовой полк. Если передовой полк столь велик, то какова идущая за ним армия?

Князь подозвал к себе старшего дружинника Данилу.

– Вот что. Возьмите у Агея масло конопляное, полейте мост.

– Понял, княже, исполню.

Два дружинника бросились исполнять поручение. От амбаров приволокли большой глиняный горшок с маслом, отворили ворота и обильно полили маслом бревна моста. Теперь достаточно швырнуть на мост горящий факел или пустить несколько стрел с горящей паклей, как настил моста вспыхнет. Хоть и не широка река – саженей пятьдесят с гаком, но глубока и быстра. А вздумают татары вплавь перебраться на этот берег, так сразу же почти у берегового уреза стены городские стоят. Сверху куда как удобно в нападающих стрелы метать да камни швырять тяжелые.

Одно плохо: коли переправятся, так у города трое ворот имеются. В любой крепости, как бы мощны ни были ее стены, самое слабое место – ворота. В городах больших стены каменные, ворота защищает надвратная башня, да и сами ворота двойные. Пройдешь первые – поворот, потом – вторые. А промежуток между воротами простреливается сверху, с потолка – через специальные бойницы и снизу – через подошвенные оконца.

Поворот под прямым углом специально сделан, чтобы тараном было невозможно с разгона внутренне ворота разбить. Видел такую башню князь, будучи в Туле, подивился уму и сметливости строителей да воевод. У себя бы в Ельце такие поставить, да где камень и деньги на то взять?

Татары приблизились, однако вопреки своему обыкновению не стали издалека осыпать защитников города стрелами. Они встали на противоположном берегу, один из всадников слез с коня и пошел по мосту к городу.

Никак – переговорщик. Это что-то новенькое, сроду татары подобного не учиняли. Насторожился князь. Неуж сразу сдаться потребуют? А что? Наглости и нахальства татарам не занимать.

Татарин остановился в десятке саженей у ворот, запрокинул голову. Со стен на него смотрели воины. Кто-то уже и стрелу на тетиву наложил, но без приказа князя стрелять не смел.

– Эй, урусы! Не стреляйте! – на чистом русском языке прокричал татарин. – Хочу с вашим князем говорить!

Истинно – наглец. Дружинники на стенах засмеялись. Кто-то крикнул:

– А хлеб-соль тебе не поднести?

– Нет, князя хочу! – упрямо стоял на своем татарин.

Князь выглянул из бойницы. Надо послушать, чего татары хотят.

Его золоченый шлем и красный княжеский плащ поверх брони говорили сами за себя и привлекли внимание непрошеного гостя.

– Долгих лет тебя, князь! Я переговорщик! Послан беком Ярык-огланом, он хочет с тобой говорить.

– Ну чего же, поговорить можно, – не стал искать причину для отказа князь. – Пусть один, без сопровождения, выйдет на мост.

– Якши, понял!

Татарин повернулся и побежал к своим.

Стоящий рядом Данила, слышавший, как и все дружинники, разговор, не выдержал:

– Ты чего удумал, княже? Неуж на переговоры пойдешь? Обманут ведь басурмане! Аркан на шею накинут и конем к своим уволокут. Ихнему слову верить нельзя!

– А вы на что? Если заметите подозрительное чего, стреляйте сразу!

– Федор Иванович! – взмолился Данила. – Для тебя же ворота открыть придется! А ну как они моментом воспользуются да ломанутся? Чего тут скакать через мост? Чихнуть не успеешь! Опасно!

– Опасно, не скрою. Но поговорить надобно. Ежели татары хотели бы напасть сразу, переговоры бы не вели. Узнаю, чего они хотят.

– Будь моя воля, князь, не пустил бы я тебя, – не уступал Данила.

– Когда будешь князем, тогда и не пустишь, – жестко и сухо отрезал Федор Иванович. – А пока я решаю.

От татар отделился человек – явно не простого звания. Сапоги из красной кожи, доспехи хоть и в пыли, но, видно, не из простых, зерцало на груди по краям позолочено; шлем с бармицей сзади, вида несколько необычного: не татарская мисюрка, плоская, не русский шишак. На генуэзский похоже, какой князь видел единожды.

Дружинники отодвинули тяжелые дубовые затворы, приоткрыли одну створку ворот. За протиснувшимся князем захлопнули ее сразу, засовы задвинули.

Неуютно князю сразу стало. То ли дело на стене, среди своих дружинников. А он на мосту один, навстречу бек идет, а за ним войско стоит.

Не из пугливых князь был, а сначала вроде как и оробел. Потом поднял голову гордо – чай на своей земле стоит, сделал один шаг, другой…

Встретились на середине моста, хотя уговора на то и не было. Остановились в трех шагах друг от друга, каждый другого внимательно оглядел.

– Здравствуй, князь Федор Иванович! – начал татарин.

– И тебе здоровья, бек, коли с добром пришел. С чем пожаловал? Извини – в город не приглашаю, хлебом-солью не угощаю.

Бек улыбнулся.

– Как говорят русские, незваный гость хуже татарина.

– Ты откуда язык наш знаешь?

– От рабов русских научился.

«Вот наглец, подколоть решил». – Скрипнул князь зубами, нахмурился.

– Говори, чего хотел?

– Беда в Орду пришла. Эмир Тимур, прозванный Тамерланом, в наши земли явился. Армия его велика. Хан Тохтамыш отважился бой дать и битву проиграл.

– Наслышан о том.

– Худые вести быстро по свету разлетаются.

– Тимур после битвы перешел через донские степи, разорил Крымский улус. Я с воинами едва спастись успел.

Князь слушал со вниманием. Крым, эта извечная головная боль для Руси, покорен неведомым Тимуром. Ради одной этой новости можно было рискнуть своей головой и выйти на мост.

Бек продолжил.

– Теперь Тимур сюда идет, по моим следам. Что у него на уме, сказать не могу. Знаю только, что часть его армии на восток пошла, думаю, к обоим Сараям.

Князь слушал и удивлен был новостями, а бек неожиданно сказал:

– Я за помощью к тебе пришел.

Князь подумал, что ослышался.

– Помилуй бог, чем я тебе помочь могу? Да и в друзьях татары у меня сроду не числились.

– Так было. Но теперь у нас один враг – Тимур. Надо объединяться.

– Ну нет! Как это – объединяться? Я в поле на битву свою дружину не выведу.

Бек усмехнулся, да улыбка кривоватой вышла, невеселой.

– В поле я твою дружину и сам быстро разобью. А Тимур наступит, как на муравья, и даже не услышит, как кости твои захрустят. Я другое предлагаю – вместе город оборонять. Ты с дружинниками, я с крымчаками. За стенами обороняться легче. А Тимур верхами идет, у него осадных орудий нет.

– Как это я в твердом уме в город крымчаков пущу? А если слова твои – уловка, ловушка хитроумная? Зайдут твои воины в город, а ночью всех вырежут. Нет, не согласен я.

Глава 9. Елец, оборона

Оба полководца стояли друг против друга, глаза в глаза. Бек понимал чувства князя: и он сразу бы не опустился до просьбы, потому как раньше привык брать все что хотел силой. Но ситуация изменилась, и речь сейчас шла не о трофеях, а о выживании, сохранении жизни – своей и своих воинов. А на князе еще и груз ответственности – за город, за его жителей, за княжество.

Молчание затягивалось. В черных узких глазах бека князь вдруг явственно увидел проблеск отчаяния. Положение у бека было критическое: сзади Тимур догоняет, впереди – Елец с неуступчивым князем. Конечно, можно город обойти по степи и двигаться дальше. Но кто он на Руси? Незваный гость, татарин, от которого одни только беды. Что стоят его две тысячи воинов в глубине Руси? Продвинься он дальше, и тот же князь Рязанский Олег, прознав о малом войске, тут же его разобьет. Куда тогда деваться? А обойди он рязанские земли, другие князья возьмутся за оружие. Многие из княжеств – данники и вассалы великого князя Московского. А на Москву можно идти, лишь войско стотысячное имея.

Бек понимал, что у него только два пути: уговорить князя и обороняться в Ельце, тайно лелея надежду на помощь воинскую других русских княжеств, или дать Тимуру бой здесь, на берегу русской реки, и сложить голову на виду у русских дружинников. Так Тамерлан, уничтожив его, бека, примется штурмовать город. Это не тот человек, который уйдет, видя перед собой легкую добычу.

Князь русский это тоже понял. Хотя бек стоял, не произнеся более ни слова, Федор Иванович, быстро обмозговав ситуацию, пришел к точно таким же выводам.

– Вот что, бек, – медленно, взвешивая каждое слово, начал он. – Пока я не готов пустить твоих воинов в мой город. Пусть перейдут мост и разобьют лагерь рядом со стенами. Когда Тимур появится, тогда и будем решать.

– Не опоздать бы.

– Не опоздаю, – жестко ответил князь.

– Мои воины устали, они голодны.

– Пока мы еще не союзники, кормить задаром не буду. Но и возражать не стану, если жители продадут вам провизию – мясо, крупы, муку. Дозволяю войти в город одному десятку твоих воинов – но без оружия. Пусть купят что потребно.

– Договорились, князь. Я не нарушу уговор, – обрадованно выдохнул бек. Он помедлил и протянул князю руку для рукопожатия. Федор Иванович пожал ее, скрепляя этим устный договор. Хоть бек и басурманин, веры магометанской, однако же – воин, полководец, и должен иметь понятие о чести.

Бек и князь разошлись к вящему удовольствию воинов, наблюдавших за встречей с обеих сторон. Кому охота погибать в солнечный летний день?

Князя впустили в город, чуть приоткрыв створку ворот. Рядом с воротами стоял старший дружинник Данила.

– Слава богу, жив княже! Чего они хотят?

– За помощью они к нам пришли. Да и свою помощь предлагают. Но пока я дозволил им только лагерем встать у стен города. Когда расположатся, впустишь в город один десяток татар, но с условием – без оружия. Самолично досмотришь – даже ножи отбирай. Мне неприятности не нужны. Татары купят на торгу, чего им из еды надобно, и выйдут. Ворота на запоре держи. На стенах караулы удвой, остальным – отбой пока.

– Это чего же получается? У нас с татарами дружба? Ох, не верю я им.

– Я тоже. Однако сюда с бесчисленным войском Тимур идет. И может так статься, что мы вместе с татарами город оборонять будем.

От удивления Данила глаза широко открыл – даже выпучил.

– Господи, неисповедимы пути твои, – только и нашел что сказать.

Однако перечить Данила не стал, пошел отдавать дружинникам распоряжения, а князь поднялся на стену.

Татары выстроились в колонну по трое и стали переправляться через мост. Бек стоял на противоположном берегу, пропуская мимо себя воинов. Увидев на стене князя, приветственно взмахнул рукой. Князь в ответ кивнул. Рубикон перейден, теперь решения не отменить.

Федор Иванович спустился со стены, поймал за руку проходившего дружинника.

– Вот что, Софрон. Иди на торг, скажи всем: сейчас несколько татар придут, так пусть не пугаются, а продадут им крупы разные, муку, баранину. Только свинину пусть не предлагают – обидятся, они веры магометанской и свинину не едят.

– Понял, бегу уже.

Дружинник и в самом деле побежал. Несколько мгновений князь с грустью смотрел ему вслед. Эх, молодо-зелено, сил полно!

Федор Иванович прошел в дом, с помощью старого Панфила снял броню. Тяжело ее носить, движения стесняет, а боя пока не предвидится. Из боевого облачения князь оставил только пояс с саблей – все ж таки совсем рядом татары.

Он подозвал слугу:

– Позови Агея и боярина Твердилу Титовича.

Сам прошел в трапезную. Перекусить немного надо, подкрепиться. Кто его знает, как дальше все повернется.

Князь поел пряженцев с грибами и луком, запив их горячим сбитнем. А тут и Агей подоспел, а за ним – боярин. Эх, не хватает Никиты Глебовича, да сам его в Москву отослал. А Твердила стар уже, немощен. Для поручений или боя негоден, но голова соображает, и опыт есть.

А позвал их князь для того, чтобы обсудить сложившееся положение.

Перекрестившись, старый боярин и ключник уселись на лавку.

Князь подробно обрисовал им сложившуюся ситуацию. Оба сидели удивленные, ошарашенные, немного подавленные услышанным.

Агей-ключник оружием не владел, воинского опыта у него нет, но с хозяйством управляется разумно. А тут – столько ртов голодных сразу прибавилось.

– Агей, хоть татары и басурмане, однако же кушать хотят. Мы с беком договорились, еду им продавать будем. Полагаю, деньги у них есть, да и они пока не возражают. Каждый день ихний десяток воинов на торг приходить будет за провизией. Жителям все обскажи. У кого излишки есть – ну, крупы там, яичек, курочек да гусей – пусть торгуют, деньги всем нужны.

– Ой, княже, не прокормят горожане две тысячи воинов! Это же больше, чем людей в Ельце!

– Что предложишь?

– В монастырь послать. У них еще прошлогодние запасы есть; пусть продадут, им серебро тоже надобно. И еще – в Воргол. Там, знаю, овец держат, сам видел. Пусть везут.

– А и верно. Тогда сам и займись этим, видишь – мне недосуг.

– Исполню, княже.

Агей ушел исполнять поручение. Уж если он за что-то брался – делал на совесть. И в самом деле: если воинов не кормить, они все деревни в округе пограбят. Конечно, бек наверняка им это запретил, понимая, что раздражать сейчас русских нельзя, но в каждом войске всегда найдутся ослушники.

– Гонцов послать надо в соседнее княжество, да в Рязань и Москву – известить, – неожиданно сказал молчавший доселе Твердила. Пока князь разговаривал с Агеем, старый боярин обдумывал услышанное.

– Может, войско в помощь дадут, али еще как помогут. Не бывало ведь никогда, чтобы орду так сильно побили, да их беки к нам за помощью прибежали. Стало быть, все очень серьезно.

– Молодец, Твердила, я тако же думаю. Гонцов пошлю, все опишу подробно. А что с татарами делать? Бек в город просится. Однако боюсь – не ловушка ли? Может, никакого Тимура и близко нет. Усыпят бдительность, а ночью нападут!

– Не исключено. Татарам верить до конца нельзя. А не делай пока ничего, Федор Иванович.

– Как это – не делай?!

– Лагерь ихний за городом, продукты мы им продадим, накормим. Пусть стоят себе. Если Тимур этот заявится – тогда другое дело, тогда и пускать можно. Они хоть и басурмане, а все ж – Божья душа, тоже жить хотят. Мы им поможем, глядишь, замиримся с татарами.

– Далеко глядишь, Твердила Титович! Да ну я и сам так думал!

– А по-другому сейчас не получится.

– Спасибо тебе, Твердила Титович, за совет. Никита Глебович в Москву уехал, а больше мне посоветоваться и не с кем.

– И тебе благодарность, Федор Иванович, за то, что о старом боярине вспомнил. Думал я – уж не нужен никому, а вот, пригодился.

– Коли понадобишься, еще не раз позову. А сейчас – отдыхай пока.

Боярин откланялся и вышел, а князь оперся на руку, задумался. Ох, навалились дела тяжкие, голова пухнет. В такую ситуацию ему попадать еще не доводилось. Злейшие враги, крымчаки, лагерем под городом стоят и в союзники набиваются. Виданное ли дело?

И надумал: «Сына, Ивана, отправлю гонцом в Москву. Все равно ведь кого-то посылать к Василию Дмитриевичу надобно. Простого дружинника не пошлешь, великий князь Московский обидеться может – не по чину гонец. Из дворян только Твердила остался, да стар очень, как бы по дороге не помер. Вот Иван пусть и едет: княжич все-таки, не подлого сословия. А поскольку до Москвы путь неблизкий, то глядишь – и в Ельце как-то все разрешится. Ну а на самый худой конец, если воинство елецкое погибнет, хоть сын в живых останется, будет кому княжество принять, род князей карачаровских продолжить. Молод еще Иван для княжения, ну а коли случится, полагаю, выдюжит. Вон, Олег Рязанский в пятнадцать лет князем стал, а сейчас погляди – княжество сильное, у соседей уважением пользуется. Рязанцы князя любят, а враги побаиваются. Вот и Иван должен выстоять, не зря же его Федор Иванович уму-разуму учил, а в последние годы новиком в сечу водил. Должна порода сказаться, ведь род древний, благородный.

Князь написал подробные послания для великих князей – Московского и Рязанского, вызвал сына, усадил его перед собой.

– Слушай, Иване, и запоминай. Отвезешь сей пергамент в Москву, великому князю Василию Дмитриевичу. Допрежь, как в Москву приедешь, найди нашего боярина Никиту Глебовича – он там уже бывал и многих знает. Послание важное, боярам в руки не давай – в дальний ящик положат. Самому Василию в руки отдашь. Сам видишь, как дело-то повернулось: лютые враги под стенами нашего города лагерем стоят и у нас же провизию покупают. А случится – и рядом с нами на городские стены встанут. Дело небывалое, а все потому, что Тимур с армией, татар разбив, сюда идет. Расскажи все сам – что видел, что знаешь. Вот, возьми на дорогу. – Князь протянул сыну мешочек с серебром. – Да двух дружинников возьми – сам выбери кого хочешь. Заводных коней не забудь и поспешай. Полагаю, Василию ополчение собирать надо – самое время.

– Отец! – Иван упал перед князем на колени. – Я не могу тебя здесь оставить, пошли кого другого.

– Э-э-э! А я-то думал, ты ко княжению готов… Встань! К великому князю простого гонца не пошлешь, не примет: не по чину. Боярин или человек благородного сословия нужен. А у меня из бояр только Твердила Титович остался. Сам посуди – стар он, куда же его в дальний путь посылать? Вот и выходит, что, кроме тебя, некого.

Иван поднялся с колен, как просил князь.

– Душа плачет, отец! Боюсь – не свидимся.

– Типун тебе на язык. А еще княжич! Ты должен делать то, что княжеству, уделу твоему нужно для спасения. Что один человек? Пылинка! К тому же я живой еще, а ты меня уже жалеешь. Не мужское, не княжеское это дело! Ступай, более добавить ничего не могу.

Князь обнял сына. У Ивана запершило в горле, и он выбежал из комнаты.

Князь через слугу вызвал дружинника Мелентия и вручил ему послание для князя Рязанского Олега.

– Скачи немедля, передай послание.

Отправив сына и гонца, князь вышел из дома, поднялся на городскую стену.

В татарском стане уже поставили шатер для бека. Коней отогнали подальше, дабы табун навозом лагерь не загадил. Войско татарское, как и в любом походе, разбилось на десятки, костры развели, пищу готовили.

Князь подошел к караульным.

– Как татары?

– Тихо себя ведут, еду готовят. Никто от них на наши земли не отъезжал. Только дозор ихний – десяток всего – назад по Муравскому шляху в Дикое поле ушел.

Князь кивнул удовлетворенно. То, что бек дозор в степь выслал, – это хорошо, значит, оттуда врага ждет. Как военачальник бек поступил правильно, предсказуемо. И то, что лазутчиков своих не разослал по княжеству Елецкому, лишь подтверждало догадки князя, что подвоха он ему не готовит, слабые места не прощупывает, путей отхода не ищет.

Успокоенный князь отправился на торг и по дороге столкнулся с Агеем.

– Ох, княже, не прокормить нам эту ораву! Едва ли не всю еду скупили. Платят серебром, не торгуются. Несколько мешков муки да крупы разной забрали, четырех баранов да двух телок. Торг, почитай, пустой. Одна надежда – из Воргола завтра овец пригонят, да в Талицу я человека послал. Хоть Талица и не наш городок, однако деньги и там нужны.

– Молодец, Агей, хвалю. Но если из Воргола да Талицы не привезут ничего, сколько продержаться сможем?

Агей почесал затылок, подумал немного.

– Ежели на свои припасы рассчитывать, то седмицы на три хватит. Завтра монастырь еще гороху обещал привезти, да чечевицы, да телок пригнать.

– Ну, успокоил, Агеюшка. Хоть одна хорошая весть.

– Стараюсь, княже. Ты, когда жалованье платить будешь, о том не забудь.

– Разве с тобой забудешь? Напомнишь ведь, да не раз.

Ночью князь спал спокойно. Иногда слышал, как со стены перекрикиваются караульщики, и снова проваливался в глубокий сон. Устал он за последние дни, да и не мальчик уже – по стенам городским лазать.

Следующий день шел, как обычно, если бы не запертые ворота да не стан татарский за стеной. У крымчаков почти постоянно горели костры, что-то готовилось. Да и то сказать – на костре быстро не приготовишь, это не русская печь. Но вели они себя тихо.

Бек вдоль берега свои караулы выставил и утром снова дозорных в степь послал. В общем, обыденная походная воинская жизнь.

Овец для татар из Воргола пригнали, а к вечеру и обоз из Талицы прибыл – с мукой, просом, гречкой. Крымчаки скупили все сразу.

Князь успокоился: несколько дней о пропитании татарском можно не думать. Это когда у воина брюхо от голода подводит, жди, что грабить пойдет.

И следующее утро началось как всегда. Но около полудня к князю прибежал дружинник.

– Княже, тебя бек просит на переговоры.

– Иду.

Не надевая брони, князь накинул красное корзно, взошел на стену. Внизу стоял татарский десятник, а немного поодаль – бек и с ним несколько воинов. Судя по одежде и дорогому оружию – сотники.

Бек склонил голову в приветствии и, подойдя поближе к стене, крикнул:

– Федор Иванович, разговор безотлагательный есть!

– Тогда в город зайди, сейчас ворота откроют.

Князь спустился со стены, дружинники приоткрыли одну створку ворот, и через образовавшуюся щель вошел бек. Ворота за ним тут же заперли. Дружинники стояли рядом, положив руки на рукояти сабель.

Бек усмехнулся, рукой показал на свою саблю – отдать?

– Оставь, – понял его жест князь. – Пошли в дом мой.

Князь и бек шли рядом, а сзади их сопровождали несколько дружинников – то ли почетный эскорт, то ли охрана.

Войдя в дом, бек с интересом осмотрелся.

– Скромно живешь, Федор Иванович.

– У русских поговорка есть: «Как поработаешь, так и полопаешь».

Бек сморщил лоб в задумчивости:

– Эти непонятные русские поговорки!

– Да ты садись, бек, – не стал развивать тему князь. – Чего сказать хотел?

Бек уселся в кресло возле стола, во второе сел князь.

– Дозор вернулся, князь, вот только что – с плохими известиями.

– Не томи, говори как есть.

– Тимур сюда идет, по Муравскому шляху. Мои воины видели его войско – только конные, без обоза. Посчитать издалека трудно, но, похоже, три тумена. Может, немного больше.

Князь выматерился. Три тумена – это тридцать тысяч сабель! Да против такого войска и Рязань не устоит – не только Елец.

Бек продолжил.

– Через полдня, к вечеру, они будут тут. Что делать будем?

– Как только они появятся вдали, я прикажу открыть ворота. И твои воины входят в город. Коней, уж извини, в Истошный лес отгоните. Я дружинника дам, он покажет. Сам понимаешь: город невелик и кони твои все улицы перекроют.

– Понимаю.

– Припасы, что нужны, да шатер твой воины пусть сейчас в город занесут, чтобы времени потом зря не терять.

– Ты мне вот что скажи, князь, только честно…

– Постараюсь.

– Ты гонцов в другие княжества разослал?

– А то!

– Подмога будет?

– С Москвы дойти не успеют, а с Рязани еще ответа нет.

– Так. – Бек опустил голову, подумал немного. – Выходит, мы сами воевать будем и должны рассчитывать на свои силы?

– Пока именно так. А уж как Олег рязанский решит, узнаем через два дня.

– Если доживем, – тихо сказал бек.

– Ты чем ему так насолил, что Тимур этот по степи за тобой гоняется?

– Дрался на Тереке хорошо. Но главное – Тимур думает, что здесь Тохтамыш.

– Может, как-то оповестить этого Тимура, что нет тут хана ордынского?

– Насмешил! Тимур не верит никому и жесток очень. Всех убьет, в лицо убитым посмотрит – тогда и успокоится. Ты еще вот что скажи, Федор Иванович: как и где силы расставить хочешь, а главное – кто обороной командовать будет?

– Своими людьми ты будешь командовать, меня они все равно не послушают. А чтобы нам с тобой не спорить попусту, я две стены себе оставлю, а две тебе отдам. Вот за них ты и в ответе будешь!

– Годится. Я думал – побоишься доверить, моих воинов между своими поставишь. Тогда толком руководить ими в бою не получится – ни у тебя, ни у меня.

– Сам об этом же подумал.

Не успели полководцы обговорить все детали, как постучал и вошел дружинник.

– Князь, к тебе переговорщик!

Федор Иванович посмотрел на бека.

– Я никого не посылал, – удивился бек.

Оба вышли из княжеского дома и взошли на стену, что выходила к Быстрой Сосне и мосту через нее.

На мосту, как недавно бек с князем, стоял воин.

– Эй, урусы! Пусть покажется бек Ярык-оглан. Я знаю, что он прячется здесь, вон его войско стоит!

Но бек и не думал прятаться. Он выглянул со стены.

– Я – бек Ярык-оглан. Кто ты и что хочешь?

– Ты трус, бек! Бросил своих жен и детей! Но великий эмир Тимур милостив, он возвращает тебе твою семью.

Князь увидел, как бек побледнел.

– Где они?

– Если твои воины не тронутся с места, то вскоре их увидишь.

– Даю слово, что никто из моих воинов не перейдет этого моста.

– Тогда жди!

Воин в необычном облачении вернулся по мосту на другой берег, вскочил на коня и ускакал.

Князь заметил, что бек нервничает. Он то клал левую руку на эфес сабли, то начинал постукивать рукоятью плетки по стене, то перебирать четки, висящие на левом запястье.

– Это правда? – спросил князь.

– Правда, – процедил бек. – Тумены эмира окружили нас на стоянке. Мы храбро бились, но их было больше и нам пришлось уходить. Шатер с женщинами и детьми остался, и я уже мысленно попрощался с ними.

Бек помолчал немного, а потом добавил:

– Хорошо, если их не обесчестили. А могут вернуть изрубленные трупы. Ты заметил князь – он не сказал, что семья живая.

– Не рви себе душу, бек. Подожди немного и увидишь сам.

Вдали, ранее невидимые, показались три крытых повозки. Вероятно, их прятали в ложбине или овраге.

Медленно повозки приблизились. Чужих воинов видно не было.

Бек обратился к князю.

– Позволь пройти к моим воинам и выехать навстречу.

– Ты дал слово – ни один воин не перейдет мост.

– Прости, поторопился. Тогда я поеду сам.

– Держать не вправе.

Бек сбежал по лестнице и ринулся к воротам. Дружинники отворили одну створку, и бек выбежал за стену.

Князь сверху видел, как бек сначала метнулся к своему стану, но потом развернулся и пошел по мостику на другой берег. Временами он ускорял шаг, почти срываясь на бег, но потом брал себя в руки и переходил на шаг. Все-таки он бек, властитель улуса, и не подобает ему бегать под взглядами русских и своих воинов.

Бек дошел до повозок, и тут же из них высыпала группа женщин и детей. Они кинулись обнимать бека. «Ну вот, бек, а ты боялся, что увидишь трупы. Все обошлось», – мысленно порадовался за него князь.

Бек взял под уздцы первую лошадь и повел к городу. Остальные повозки последовали за первой.

Князь стоял на стене, глядел за приближающимся маленьким обозом и соображал – открыть ворота и пустить обоз в город? Все-таки женщинам и детям удобнее жить в городе, чем в шатре в открытом поле, среди воинов. А впрочем, пусть бек решает сам, его семья. Видно же, как он рад и соскучился. С другой стороны, семья бека – это не семья простого воина.

Князь сошел со стены.

– Открой ворота – обе створки, – приказал он дружиннику. – По-любому, если Тамерлан появится вдали, татар придется впустить в Елец.

Колеса подвод уже стучали по бревнам моста. Бек, как будто это делал всегда, завел обоз через ворота в город. Тоже, небось, видя открытые ворота, раздумывал – куда вести обоз?

Князь подошел, взял лошадь под уздцы с другой стороны и повел к своему дому. Хоромы большие, место для семьи бека найдется – пусть поживут.

Слуги, видя странную процессию, догадались открыть ворота во двор, куда маленький обоз и въехал.

– Отвожу тебе и твоей семье, бек, три комнаты. Пусть располагаются, гостями будут. Сейчас их покормят.

Пока женщины и дети вылезали из повозок, князь прошел в дом, распорядился накрыть стол в трапезной и подготовить комнаты. Федор Иванович вышел на крыльцо и пригласил всех в дом.

Первым прошел бек, за ним – его семья. Слуги провели их в отведенные комнаты – привести себя в порядок после долгой дороги. Бек же задержался и, обернувшись к князю, с легким поклоном приложил руку к сердцу:

– Благодарю тебя, Федор Иванович, за гостеприимство.

– Сочтемся, – смущенно сказал князь. Вот уж неожиданное происшествие!

Едва откушав, гости улеглись спать – долгая дорога на повозках утомляет. Бек же ушел в лагерь к воинам.

Вопреки худшим ожиданиям вечер и ночь прошли спокойно, и только к полудню наступившего дня далеко на горизонте показалась туча пыли.

Немедленно известили князя, и почти тут же под ворота крепости заявился бек.

Открыли ворота, и в город вошли крымчаки. Впервые за всю историю города русские сами впустили в город своих извечных врагов.

Табун коней еще вчера был уведен на поляну в Истошном лесу.

– Какие стены оборонять моим воинам? – деловито спросил бек.

– Вот эту, что к реке, и ту, где твои воины лагерем стояли.

Бек тут же отдал приказание на татарском, и крымчаки ловко полезли на стены. Такого количества воинов на своих стенах старый город еще не видел.

Князь встал рядом с беком.

– По-моему, пора зажигать мост, – сказал князь.

– Да, Федор Иванович. Хоть и невелика река, а все же преграда.

Бек кивнул, и несколько горящих стрел воткнулись в настил моста. Медленно стали заниматься доски, затем пламя разгорелось. Языки огня взмыли вверх, трещало дерево, разбрасывая угольки. Поднялся серый дым, затем сменившийся черным. «До опор огонь дошел, – с сожалением подумал князь. – Они же смолою облиты, чтобы не гнили долго, чтобы мост стоял прочно».

– Э-э-э! Не жалей, князь, моста. Самому бы уцелеть. А мост мужички снова отстроят! – сказал бек Ярык-оглан, увидев огорченное лицо Федора Ивановича.

Невыносимо долго шло время. Черная армия приближалась. Топот копыт нарастал, казалось, содрогалась земля.

«Сколько же их? – ужаснулся про себя князь. – Не устоим!»

Подойдя к реке, армия Тимура развернулась широким фронтом и замерла. До всадников вполне можно было достать стрелой из лука.

К урезу воды подошел воин.

– Эй, жители Карасу! Выдайте великому эмиру хана Тохтамыша и его бека, Ярык-оглана, и мы уйдем!

– Нет у нас хана и не видели! – прокричал кто-то из дружинников.

– Зато бек у вас, и я его узнал! – крикнул в ответ воин Тимура.

– Тогда приди и возьми! – Дружинник показал неприличный жест.

Воин сплюнул в реку и вернулся к гулямам.

Князь рассматривал невиданную доселе армию. Чудно! Каждая тысяча имела коней одного цвета – каурых, серых, гнедых. Щиты круглые, небольшие. У всех копья короткие, да шлемы на головах, но не такие, как у татар или русских.

Неожиданно воины Тимура дружно вскинули луки. Залп! Тысячи стрел тучей понеслись к городу, ища своих жертв.

– Берегись! – раздался чей-то крик на стене.

Князь успел пригнуться.

Стрелы впивались в стены, с противным шорохом смертельным дождем пролетали над головами и находили все-таки свою цель – уже за стенами в городе. Появились первые убитые и раненые. Жители, неосторожно вышедшие на улицы, поспешили укрыться в домах.

Бек махнул рукой, и крымчаки ответили залпом.

Никакой защиты, кроме брони, у гулямов не было. Стрелы крымчаков попадали в незащищенные места, в коней. Войско Тимура понесло под Ельцом первые потери.

Взревела труба, гулямы отошли от берега на дальность полета стрелы и спокойно, на виду у города, стали разбивать походный бивуак.

– Вот наглецы! – только и смог вымолвить князь.

– А чего им бояться? – даже не удивился бек. – Были бы у тебя, князь, камнеметы или баллисты – другое дело.

– Не надоумил Господь обзавестись. Сии орудия больше при осаде городов надобны. Да и у Тимура, похоже, их нет. Твои дозорные про обоз ничего не сказали, а на верховом коне их не увезешь.

– Тогда можно только сожалеть о несделанном. Смотри, князь, на гулямов и кусай локти.

– Что это за «гулямы» такие?

– В переводе – «удальцы». У тебя, князь, и в Орде – при беке, хане – есть дружины небольшие, где служат воины. В случае войны созывают ополчение, как правило, хуже вооруженное, не умеющее толком владеть искусством боя, не знающее воинских порядков. В армии Тимура – только профессионалы, посвятившие жизнь войне. У него жесткая дисциплина и послушание. И сардары, полководцы его, на высоте. Потому армия Тимура очень сильна.

– Какие-то слова ты мне говоришь невеселые, бек.

– И еще: жесток Тимур, пощады не знает ни к кому, да и коварен очень. Может дать слово жителям осажденного города не пролить ни капли крови и не сдержать его.

– Ну, магометане сроду слова не держали, коли православным клялись.

– В том-то и дело, что слово эмира давалось собратьям по вере, правоверным.

Князь только хмыкнул, услыхав такое. Он никогда не видел Тимура, но образ перед ним представал не лучший. Князь осознал, что существовать городу и его жителям осталось немного – от силы несколько дней. Но это осознание предстоящей катастрофы не умерило в нем желание сражаться за свой город. Вероятно, и он сложит голову, но, по крайней мере, потомки не будут плеваться при одном упоминании имени его. Человек рода благородного – а в жилах князя текла кровь Рюриковичей – должен прожить и умереть достойно. Смерть придет ко всем, и лучше ее встретить с мечом в руке, чем немощным, забытым всеми стариком – в постели.

Армия Тимура развела костры и занялась приготовлением пищи. Коней своих гулямы отогнали подальше в степь – не нужны они при штурме города, разве только самому Тимуру въехать в ворота покоренного города. Ну, так это эмиру еще подождать надо.

Оставив усиленные караулы на стенах, воины улеглись спать. На воинской службе как? Есть время – спи, есть возможность покушать – ешь, поскольку неизвестно, когда еще такая возможность представится. Вот перед боем кушать нельзя, и это даже новик знает, потому как при ранении в живот шансов выжить – никаких.

Утро у татар началось с намаза, причем князь проснулся от криков муллы, который был среди воинов бека. С противоположного берега ему вторил мулла войска Тимура.

Татары, как и дружинники князя, кушать не стали, понимая, что гулямы сегодня пойдут на приступ. Не для того Тимур сюда заявился, чтобы уйти несолоно хлебавши.

Князь с беком поднялись на стену. И очень вовремя.

От войска Тимура отделились две большие – человек по пятьсот – группы воинов. Они прошли вниз и вверх по реке, стали переправляться. И все на виду, только вот стрелой не достать.

– Бек, Тимур хочет напасть со всех сторон.

– Я уже понял, князь.

Гулямы набивали кожаные мешки сухой травой, сверху клали оружие, одежду и переплывали реку. Правда, ошибку допустили.

Та группа, что выше по течению ушла, не учла скорости течения. Хоть бы название реки узнали – Быстрая Сосна. Вот их и понесло вниз, к городу.

Татары тут же за луки взялись. Тетивы защелкали, вода кровью окрасилась. Половина зашедших в воду так и не вышла на берег – их тела унесло вниз по течению. Зато другие учли печальный опыт: они ушли значительно дальше, и вскоре князь и бек могли видеть, как к городу с двух сторон подходят гулямы.

Основная масса войск эмира передвинулась к берегу и накрыла защитников ливнем стрел. Потери среди татар и дружинников были невелики – воины успели укрыться. Стрел с горящей паклей гулямы не пускали – видимо, Тимур жаждал войти в целый, а не в сгоревший город. Какие трофеи можно взять на пепелище? Городок весь деревянный, загорится один дом, считай, целиком город сгорит.

С боковых стен раздались крики. Это гулямы пошли на штурм, надеясь на отвлекающую стрельбу основного войска.

Князь побежал вдоль стены по бревенчатому настилу и осторожно выглянул из бойницы.

Гулямы применили редко встречающийся прием. Они подбегали к стене, насколько это было возможно, и, прикрываясь щитами, метали в стену копья – причем не абы куда. Каждое последующее копье втыкалось немного выше от первого и далее – от предыдущего. Получалось наподобие ступенек из копий. Слышал князь о таком, но воочию видел впервые. Да как ловко, собаки, проделывают! Наверняка опыт большой имеют.

Подосадовал князь, что стены не каменные – в них копье не воткнешь. Да и не горит камень-то.

Первых же гулямов, подбежавших к стене, дабы взобраться по лестнице из копий, дружинники достали стрелами. Гулямы отошли немного и сами осыпали защитников стрелами. Затем снова пошли на приступ.

Поскольку уже закипела смола, разогревавшаяся с самого утра, то ее на атакующих и вылили – сразу все три котла. Это такая поганая вещь, которая затекает во все щели, прилипая намертво и сжигая кожу. Боль при этом совершенно невыносимая.

Гулямы, на которых попала смола, дико кричали и катались по земле, пытаясь сорвать доспехи. Остальные благоразумно отошли и притихли на время.

Бухнул и стал равномерно бить колокол монастыря, явно сигнализируя об опасности. Неужели гулямы город стороной обошли и на монастырь напали? Помощь бы им послать, да у самих людей мало. К тому же в монастыре почти все способны оружие в руках держать – не то что в Ельце. Женщины, старики и дети в обороне – только лишние рты и обуза. А куда их денешь?

Как бек лагерем встал у города, жители поняли, что опасность серьезная. Многие успели уйти, да не все. В деревни – к родне да в соседние княжества подались. В деревне уцелеть проще – в случае нападения все в лес бегут. Раньше, когда о неведомом Тимуре не слышали, от татар так скрывались. Татарин на лошади, и ему простор подавай, а в лесу он не воин. Не разгонишься в лесу: лошадь ноги сломать может, попав в барсучью нору, а деревенские из-за каждого дерева оглоблей либо цепом ударить норовят.

Князь, пригибаясь от меткого выстрела гулямов, перешел по настилу на другую стену. Тут положение тоже было стабильным – первоначальную атаку отбили. На основной стене татары пускали стрелы – одну за другой, отбивая атаку. «Стрелы бы хоть экономили, чай, запас невелик. Полагаю, не один день держаться надо будет», – подумал князь.

Правда, много вполне пригодных стрел – трофейных, которые нападающие пускали, можно было подобрать в городе.

К гулямам переправилось через реку подкрепление и почти сразу побежали на штурм. Лезли вверх по стене, используя копья, а там, где их не было – втыкая в дерево боевые ножи. На этот раз гулямы едва не достигли успеха, а кое-где даже забрались на стену; но дружинники, едва из-за стены показывалась вражеская голова или рука, кололи их копьями и рубили саблями. Настилы стали скользкими от крови.

Князь и сам пару раз поработал саблей. Рядом с ним за край стены с наружной стороны ухватилась чья-то рука. Не дожидаясь, пока гулям взберется, князь одним взмахом сабли отсек руку по локоть. С воплем гулям сорвался со стены.

А во второй раз Федор Михайлович услышал позади себя крик. Обернулся и увидел, что два гуляма уже на настиле стоят и саблями теснят дружинника. Князь подскочил и сзади, со спины рубанул одного гуляма по шее – чуть ниже шлема. Другого же убил дружинник, ткнув пикой в лицо.

И эту атаку удалось отбить, но защитники города понесли первые потери. Трое дружинников были убиты и около десятка ранены.

Гулямы отошли от города и расположились отдохнуть. Наверняка подмоги ожидать будут. Фактически город – в блокаде. Сейчас даже гонца послать – проблема, перехватят по дороге. Хотя – куда их посылать? Рязань и Москва оповещены уже.

Князь прошел по настилу, подбадривая дружинников и поглядывая за стену – не злоумышляет ли противник новую атаку? Так он оказался у стены, выходившей к реке. За эту стену он переживал меньше всего. От реки до нее всего несколько метров, укрыться врагу негде, в лоб же стену брать – только людей губить. А вот боковая стена беспокоила, потому как ворота в ней и рядом – поле, где татары лагерем прежде стояли.

Понял это и бек – он находился там.

Сейчас на этом поле накапливались для атаки гулямы. Они находились в пределах видимости, но предусмотрительно расположились дальше расстояния полета стрелы – опасались!

Бек подошел к князю:

– У меня решение созрело, князь. Рискованное, правда, однако, только для моих людей.

– Какое? – заинтересовался князь.

– Гулямов на поле сейчас не больше четырех сотен. Армия Тимура на другом берегу и быстро прийти на помощь не сможет. Если я выведу своих воинов на поле, то, пользуясь перевесом, разобью гулямов. А потом – быстро назад, в город. Как смотришь?

Предложение было неплохим. Если бы еще и кони были в городе – так и вовсе выигрышным. Но кони крымчаков в лесу на поляне пасутся.

– Город оставлять нельзя!

– Так дружинники все на стенах останутся. Сам подумай – чем ты рискуешь? А в случае удачи у Тимура людей поубавится. Подкрепление же ему брать негде.

– Разумно.

– Тогда я отдаю приказ своим людям – строиться перед воротами. Как только соберу воинов, открываем ворота – и бегом к гулямам. Пусть твои поддержат, из лука один-два залпа сделают. Больше, пожалуй, не успеют – как бы моих не задеть.

– Договорились, бек!

Внутри города поднялась суета. Крымчаки выстроились в колонну перед воротами, дружинники елецкие заняли их места на стенах и наложили стрелы на тетивы.

Бек махнул рукой, подавая сигнал.

Двое дружинников распахнули боковые ворота во всю ширь, и крымчаки стремительно выскочили на поле, атакуя гулямов. Дружинники со стены дали залп и тут же прекратили попусту тратить стрелы – не долетали они.

Теперь все с напряженным ожиданием смотрели на поле, ожидая дальнейшего развития событий.

Гулямы быстро поняли, что им грозит разгром – все-таки их было впятеро меньше. Но выстроились в шеренгу в три ряда, ощетинились копьями, прикрылись щитами. Копий вот только маловато было – успели в бревенчатую стену их покидать, где они и доселе торчали.

Гулямы двинулись навстречу крымчакам.

Столкновение произошло почти на середине поля. Грохот щитов, лязг железа, крики первых раненых.

За схваткой следили и дружинники, и армия Тимура. Попытались было переправиться с противоположной стороны несколько десятков, но дружинники выбили их прямо на воде.

Теперь оставалось только наблюдать. Но со стороны, даже сверху – со стены, видно было неважно, в основном – спины крымчаков.

Некоторое время линия столкновения стояла на месте, потом стала продвигаться вперед – сказывалось численное превосходство над гулямами. Потом шеренга атакующих крымчаков стала выдвигать вперед фланги, окружая, беря в кольцо гулямов. И те и другие дрались яростно, отчаянно, не желая уступать противнику.

И все-таки татары одолели гулямов. Большая часть их была вырублена, и совсем немногим из них удалось вырваться. Они побежали к реке – в ней было единственное спасение, прыгали в воду и вплавь пытались перебраться на другой, спасительный берег.

Только спасение оказалось обманчивым. Без рогожи с сеном, в тяжелой броне, с саблями на поясе они просто тонули. Тех, кто отчаянно молотил по воде руками и выбрался-таки подальше от берега, положили выстрелами из луков.

К противоположному берегу подскакали конные гулямы. Они взялись за луки, пытаясь помочь своим и отогнать крымчаков. Начавшаяся на поле рукопашная схватка теперь переросла в перестрелку из луков. То один воин, то другой – с обеих сторон – падали замертво. Ряды татар таяли, когда бек, спохватившись, скомандовал отход. Крымчаки отошли от берега Быстрой Сосны и вернулись в город. Дружинники закрыли за ними ворота.

– Ну, теперь видел, как мои воины расправились с гулямами? – спросил бек князя, когда за последним воином захлопнулась створка ворот.

– Слов нет, молодцы! Как это по-вашему? А-а-а! Богатуры! – не скрыл своего восхищения князь.

– Точно, именно так. Эх, было бы у меня сейчас хоть два тумена – еще неизвестно, чья бы взяла! Может – принял бы бой в чистом поле, верхами, разбил бы Тимура.

– Кабы знал, где упадешь, – соломки бы подостлал, – ответил пословицей князь.

– Русский странно говорит, – покачал головой бек.

День клонился к вечеру. На поле, где стояла армия Тимура, развели костры и стали готовить пищу. В Ельце же приободрились – похоже, сегодня больше атак не будет.

Ночь и в самом деле прошла спокойно, защитникам удалось выспаться. А утром… Едва рассвело, как караульные подняли тревогу.

Прибежавшим по тревоге беку и князю со стены открылась следующая картина. Вдали, в утреннем тумане, в третьей части версты от города стояли войска Тимура. Под покровом темноты они переправились на этот берег и теперь взяли город в плотное кольцо. На прежнем месте, противоположном берегу, стоял шатер, вероятно, самого Тимура, да видно было около двух-трех тысяч воинов.

Вчерашняя гибель гулямов заставила Тимура изменить тактику.

Сыграли тревогу, крымчаки и дружинники заняли места на стенах.

– Ну чего им не сидится? Даже рожу спросонья умыть не успел! – пожаловался один дружинник другому.

– Смотри, как бы тебя гулямы кровавой юшкой не умыли, – оскалился сосед.

Бек стоял рядом с князем и долго всматривался в войско Тимура.

– Ты знаешь, князь, боюсь ошибиться, но против нас стоит эмир Осман. Вон его бунчук! – Бек концом рукояти указал вперед.

Ярык-оглан уже два дня как был без коня, но с плеткой не расставался. «Привычка, что ли?» – дивился князь. С одной стороны, понятно – степняк, на коне вырос, а с другой – может быть, он этой плеткой воинов за провинность стегает?

Завыла боевая труба, и гулямы ринулись в атаку. Причем конно! Подскакав вплотную к стене, они круто поворачивали коней, прямо с них прыгали на стену и карабкались вверх, цепляясь за воткнутые копья и помогая себе ножами. И получалось у них ловко!

Князь, глядя на эти чудеса, только удивлялся. Откуда ему было знать, что в штурме города участвуют гулямы из горного отряда, что они привыкли лазать по каменистым, отвесным кручам, где если удается нож в расщелину воткнуть – уже удача.

Защитники сначала стреляли из луков, потом стали поливать гулямов кипятком и кипящей смолой, метали в них сулицы и копья. В иных местах гулямам удалось взобраться наверх, и сейчас там рубились на саблях.

Защитники перемешались – татары оборонялись с дружинниками Федора Ивановича, вместе отражали набег. Дрались неистово, сеча превратилась просто в бойню, мясорубку. Тела убитых и раненых падали на настил, вниз – на городскую землю.

Падали, пораженные стрелами, и около стены, с наружной стороны, и князь обеспокоился – скоро гора мертвых тел дойдет едва не до середины! Как бы она не послужила своего рода ступенькой для нападавших! Сам он, как и бек, и старший дружинник Данила, перебегал по настилу с места на место, помогая там, где приходилось особенно туго.

Кровью был залит весь настил, ноги скользили, и приходилось быть особенно осторожным. Попробуй отразить сабельный удар, ударить самому и при этом удержаться, не упасть на скользких бревнах. Но в таком же положении оказались и гулямы. Им даже приходилось хуже, поскольку их ичиги подошву имели тонкую, а каблуков не было вовсе.

Сеча шла едва ли не до полудня. Воины уже устали, а эмир бросал в бой все новые и новые части.

Наконец все стихло. Гулямы отошли, так и не ворвавшись в город. Телами их была усеяна вся земля у городской стены.

Потери эмира были велики, но и татары с дружинниками потери понесли ужасающие. От воинов князя едва уцелела половина боеспособных, а у татар – еще меньше. Надо отдать должное крымчакам: дрались они смело, врага не боялись, в одиночку кидались на двух гулямов. Если им разбивали щит, хватали в левую руку боевой нож и продолжали драться дальше. В бою они были хорошими союзниками.

Кул Османа отдыхал. Воины развели костры, стали готовить пищу. Этим же занялись татары и русские – слишком много сил отобрала атака гулямов.

Князь обходил стену и невесело думал о том, что еще одна такая атака – и все защитники погибнут, а город будет взят. Что же Олег Рязанский тянет? Сейчас бы помочь, послать воинов – тогда можно было бы продержаться до снятия осады. Не имея осадных орудий для штурма, эмир не будет стоять под городом долго – или обойдет город, или уберется восвояси. Про помощь Москвы князь даже и не вспоминал. Если великий князь Василий Дмитриевич и пошлет войско на помощь, оно не успеет дойти, и исход битвы будет предрешен – не сегодня, так завтра. И если помощь от Олега не подоспеет, участь города будет ужасна. Думать об этом не хотелось, но действительность была таковой.

Как бы хотелось князю забыться и уснуть, а проснувшись, не увидеть больше эмира с войском под стенами города, а в самом городе – крымчаков…

Успели поесть неспешно, привести себя в порядок – одежду, оружие. Из-под клетей вытащили последние запасы стрел. «Эх, не успели наконечников наковать! Да теперь уж поздно!» – досадовал князь. Вот в чем недостатка не было, так это в ножах, саблях и копьях – трофейных, разумеется.

Собранное оружие сложили в кучи прямо на помосте. Случись нужда – хватай и мечи во врага его же оружие. И сам настил окатили водой, чтобы сильно не скользить на запекшейся крови.

Как ни странно, поев, гулямы углубились в лес, выставив на опушке караулы. Приходилось лишь гадать, что они там делали. До вечера никаких попыток штурма войско эмира не предпринимало, но князь и бек, стоя на стене, видели, как от гулямов мчались к шатру эмира гонцы.

– Затевают какую-то пакость, – заметил князь.

– Похоже, – отозвался бек. – Сейчас основные силы эмира разделены на две части, и основные – на этом берегу. Клянусь Аллахом, не позже завтрашнего утра они ударят с обеих сторон. Но что они затевают? Дорого бы я отдал за то, чтобы узнать их планы.

– Что бы они ни задумали, у нас одна задача – держаться и отражать атаки.

– Князь, что же князь Рязанский с помощью медлит? Один хороший удар в тыл может решить исход осады. Войско Тимура разделено на части: одна – с эмиром и две – по обе стороны реки. Стоит напасть на любую из них – другие не успеют прийти на помощь. Сейчас бы пять тысяч свежих воинов решили, кто одержит победу.

– Увы, бек! Их нет у нас.

– Э, князь! Не ценит Рязань своего данника. А ведь Елец первым принимает удар на себя – он же на границе земель русских стоит.

– Все правильно говоришь, бек. Но русские княжества разрозненны. Пока для каждого князя своя рубашка ближе к телу. Но, думаю, придет время, объединятся княжества, а под Москвою ли или под Рязанью – не суть важно. И станет Русь единой и мощной, как Орда.

Бек покачал головой.

– Боюсь, прежней Орды уже нет и будет ли? Тимур огнем и мечом прошелся по нашей земле, погубил большую часть мужчин. Кто будет защищать наши земли, ходить в походы? Хвала Аллаху, у нас нет сильных и воинственных соседей. А Русь не объединится никогда, – тряхнул головой бек, – попомни мое слово, князь. Разве пришел к тебе на помощь Олег? Каждый из ваших князей печется лишь о своем княжестве, где только он полновластный хозяин. Слишком они чванливы и глупы, чтобы понять, что только в единении сила.

– Правду говоришь, бек, хоть и горькая она. Ответь тогда, почему Орда оказалась слабой? Один хан, один язык, одна вера! А пришла другая сила – и Орда рухнула.

– Орда еще поднимется, и, как прежде, каждое княжество дань платить ордынскому хану будет.

– Ты в это веришь?

– Аллах не допустит, чтобы Орда исчезла, – уверенно ответил бек Ярык-оглан.

– Вот так и я верю, что Русь объединится.

– Не дадим. Ваши князья деньги любят, власть. Одного подкупим, другому ярлык на княжение дадим. Не объединятся!

Оба замолчали. Спор шел о будущем, скрытом в темноте грядущих десятилетий, а может, и веков. Но каждый был уверен в своей правоте.

Наступала темнота. Дружинники улеглись спать недалеко от стены. На дворе лето, теплынь, в войлочных поддоспешниках даже жарко. Нагретая за день земля щедро отдавала тепло.

Князь только кольчугу скинул в доме да сапоги и улегся в постель. Но сон не шел – уж больно обидными казались слова бека о русских князьях. И ведь прав по-своему крымчак! И власть любят князья, и деньги. И руку сильную над собой видеть не хотят. А ведь за примером ходить далеко не надо – та же Орда. Все улусы под одним ханом, потому и сила у них.

А взять Русь? И вера единая, и язык общий… И что? Не видят своей выгоды князья в объединении – а зря. Стоило объединиться хотя бы на поле Куликовом против Мамая, и результат был другой – победа. Вот так и надо действовать.

Долго размышлял князь о Руси, с тем и уснул.

Разбудили его тревожные крики со стены. Князь натянул сапоги, надел кольчугу да шлем, опоясался саблей – и во двор. Солнце еще не встало – едва заалело на востоке, и по земле стлался от реки легкий предрассветный туман.

Разбуженные криками защитники кинулись на стены. Взбежал туда и князь. Картина, которую он увидел, ужаснула.

На город с обеих сторон молча надвигались гулямы. Заметили их уже поздно. Каждая пара гулямов тащила бревно, да не простое. На нем топором зарубки глубокие сделаны были, вроде лестницы. Подбежав к стене, гулямы прислоняли к ней бревно и взбирались по нему. Так вот что они делали в лесу!

Сразу же закипел бой.

Гулямов было много, очень много. Атакующих кололи, рубили, но они все лезли и лезли, и не было им конца.

– Князь, оборотись! – крикнул дружинник, сражающийся рядом, – кажись, Федька.

Федор Иванович повернулся, и сердце его зашлось от увиденного. Дальние ворота, что к Данковскому шляху, распахнулись, и из Ельца вырвалась группа верховых воинов – не более двух десятков. А во главе их – бек, князь сразу узнал его по одежде. «Ах ты, змея подколодная, предал! Мало того что сбежал подло, во время боя, так еще и ворота открыл».

В них и хлынули гулямы – не воспользоваться таким подарком судьбы они не могли.

– Эй, кто рядом, – к воротам!

Князь спрыгнул с настила и кинулся туда первым. Рядом топали сапогами его дружинники. А у ворот уже кипел бой.

Поскольку городские ворота – самое уязвимое место в обороне, князь держал у ворот сильные караулы. Но что значит десяток воинов против многих гулямов, нескончаемым потоком вливающихся в открытые ворота?

Князь схватил нож, лежавший рядом с убитым дружинником, метнул его во врагов и начал рубить их саблей. Рядом с ним рубились его дружинники.

До ворот всего пятнадцать шагов! Добраться бы до них, любой ценой добраться и закрыть!

Хотя гулямов было значительно больше, яростная и ожесточенная атака защитников города заставила атакующих сначала остановиться, а потом попятиться.

Ворота стали ближе. Ну, еще напор! Рядом с Федором Ивановичем упал дружинник.

Князь на мгновение обернулся. Крымчаки дрались на стенах, а его дружинники бежали к воротам, на помощь к своему князю. «Хоть кто-то из татар остался – а ведь бек мог забрать всех», – мелькнуло в голове князя.

На него наскочил щуплый гулям. Одна атака, вторая! Князь едва успевал подставлять под удары свою саблю. Звон железа, скрежет! Противник князя был опытным и умелым воякой, саблей работал, как мельница крыльями. Он не давал князю ни на мгновение продыху, не открывался ни на миг. И вдруг – тупой удар, хруст костей… Это подбежавший дружинник всадил в грудь гуляму сулицу, пробив его насквозь.

Гулям рухнул на спину, но и дружинник упал. А на князя, хорошо заметного в своем облачении, кинулись сразу двое. Один гулям тут же получил стрелу в лицо и рухнул, а второй стал теснить князя, размахивая саблей.

Гулям был здоров и молод, а князь притомился слегка, чай не мальчик. Может, гулям бы и одержал победу над князем, но помог неведомый Федору Ивановичу мужичок. Прошелестела стрела, и гулям схватился за бок. Князь же не упустил момент и ударил гуляма снизу – под кольчугу. Он обернулся посмотреть – кто это помогает ему так умело и вовремя? И тут же по шлему его последовал тяжкий удар. В глазах князя потемнело, и он рухнул на землю.

Глава 10. Тимур. Возвращение

возвращался князь из небытия тяжело. То приходил в себя, пытаясь разлепить веки, то терял сознание снова. Сильно болела голова, тошнило. Как сквозь вату в ушах, извне доносились далекие голоса.

Потом все-таки очнулся, пришел в себя. Глаз не открывал, опасаясь приступа тошноты и головокружения. Пытался понять, что вокруг происходит.

Князь помнил, как ускакал с воинами бек, как он сам бежал к открытым воротам. А дальше – провал в памяти. Вдруг пронзила мысль: ведь там гулямы атакуют, а он здесь лежит, как капризная баба. Надо вставать!

Князь открыл глаза и застонал. То, что он увидел, повергло его в шок. Гулямы вовсю хозяйничали в городе. Их было много, очень много, и они добивали последние разрозненные очаги сопротивления.

Часть гулямов ходила между лежащими воинами. Они собирали оружие, и если видели, что воин был ранен и еще дышал, добивали его ножами. Как-то буднично, ножом по шее – чик, как барана.

Опершись на руку, князь попытался сесть. Другой рукой он слепо шарил вокруг себя в поисках сабли. Если ему суждено умереть – так с оружием в руках.

Нащупав рукоять, князь подтянул саблю к себе. Теперь надо встать. Как тяжело! Голова кружится, все плывет.

Опираясь на саблю, князь поднялся.

Увидев поднявшегося русского воина, к нему направился гулям, на ходу вытягивая из ножен саблю. И жить бы князю считаные мгновения, если бы гуляма не остановили. Находившийся недалеко воин, судя по одежде, десятник Тимура, поднял руку и крикнул что-то на своем языке.

Гулям с досадой задвинул саблю в ножны. Подойдя к князю, он ударил его ногой по руке. Сабля выпала, жалобно звякнув.

К ним подошел десятник, посмотрел на шатающегося князя, его доспехи. Обернувшись, позвал кого-то. Подбежал еще один гулям, как потом понял князь – толмач переводчик.

– Ты боярин? – спросил десятник.

– Князь… я… – сипло выдохнул Федор Иванович.

Десятник обрадовался:

– Якши!

Оба гуляма подхватили князя под руки и поволокли его к базарной площади, поскольку идти сам князь не мог: ноги не слушались и заплетались. Усадив его на землю рядом с торговыми рядами, князю связали руки сзади.

Мутным взглядом он обвел глазами город. Последних сопротивляющихся защитников добили. Город пал.

От беспомощности своей, горечи от потери города, от обиды за бегство бека, от позорного плена ли, но князь, упав на бок, потерял сознание снова.

Очнулся, когда его толкнули. Рядом стоял толмач.

Едва князь пришел в себя и открыл глаза, как его подхватили под руки и подняли на ноги. Рядом с ним сидели еще несколько связанных пленников, среди которых князь узнал старого боярина Твердилу Титовича. «Господи, его-то зачем сюда, да еще руки связали!»

Стоящий сбоку гулям рукоятью плети поднял за подбородок голову князя. Только сейчас Федор Иванович увидел – перед ним стоял сам эмир Тимур со свитой и телохранителями. Князь никогда не видел Тимура, но сразу догадался – он!

Среднего роста, с рыжеватой бородкой – почти славянской внешности. Одет в дорогую кольчугу, на голове – богато украшенный позолоченный шлем.

Эмир внимательно оглядел князя.

– Ты ранен? Твоя одежда в крови.

– Это кровь твоих воинов, эмир.

– Разве ты меня знаешь?

– Догадался.

– Ты и правда князь? Властитель этого городишки?

– Правда. Я – князь Елецкий Федор Иванович, из рода Карачаровых. – Князь выпрямился и, собрав все свои силы, отвечал с достоинством.

– Хм, знатную добычу пленили мои славные удальцы. А где же бек Ярык-оглан? Его не нашли ни среди мертвых, ни среди пленных.

– Бежал позорно, открыв подло ворота. Если бы не его побег, мы бы еще сражались.

– Плохого ты выбрал себе союзника! – засмеялся эмир. – Он и жен с детьми бросил, от меня удирая.

Он обернулся к десятнику:

– В клетку его!

Намеренно или случайно, но толмач перевел.

Князя усадили на землю, а Тимур отправился осматривать город. Хотя чего в нем смотреть? Совсем невелик городок.

Для князя потянулись тягостные часы неизвестности. Пить и есть ему не давали. Но если голод еще как-то можно было перетерпеть, то жажда мучила очень. Язык стал шершавым, как терка, во рту пересохло, но никому из пленников воды и еды не давали, а князь не хотел унижать себя просьбами. Он сидел и с горечью в душе смотрел, как по-хозяйски гулямы заходят в дома, в церковь, выносят немудрящие пожитки, продукты.

Да, Елец вам не Сарай-Берке – нечем тут особо поживиться. Зря штурмовали и людей своих у стен города немерено положили. Хоть в чем-то радость для князя.

Пленники сидели молча. Когда кто-то пытался говорить, подходил гулям-охранник и с силой пинал ногой.

Сидели почти весь день, пока гулямы грабили город. Вечером подогнали повозку, на которой возвышалась деревянная клетка. Туда затолкали князя и боярина Твердилу, предварительно развязав руки. Толмач бросил небрежно князю.

– Благодари за милость великого эмира! Он решил оставить тебя в живых. Пусть княжество твое заплатит достойный выкуп, и мы отпустим тебя и твоего боярина.

– Да как же люди узнают, что я в плену, что выкуп надобен?

Толмач растерялся, буркнул что-то непонятное и ушел. Как понял князь, за указаниями. Вернувшись, толмач сказал князю:

– Выбери любого из пленных воинов – эмир дарует ему жизнь и свободу. Пусть идет к жителям и передает условия твоего освобождения. Свободу твою эмир оценил в пятьсот монет серебром. Ждать деньги он будет в Сарай-Берке три месяца. Ты понял, князь?

Князь удрученно молчал. Понять-то он понял, но где взять такие нереально большие деньги? Город-то разорен и разграблен, жители или убиты или разбежались. Князь растерялся. К кому посылать воина с известием?

– Поторопись, князь! – Толмачу не понравилось молчание Федора Ивановича.

Федор Иванович оглядел пленных. Дружинники сидели, понуро опустив головы. Невеселое дело – плен. Даже если и вернешься из него живым, каждый может потом укор бросить. И кому докажешь, что воевал честно и отважно, да знать – изменила воинская удача, слишком много врагов оказалось.

Князь остановил выбор на Михее. Пожалуй, из всех пленных дружинников этот был единственный, кому князь смог бы довериться. К тому же он как-то сопровождал боярина Никиту Глебовича в Москву и мог запомнить дом, где останавливался боярин.

– Михей, подойди, – попросил князь.

Михей нерешительно привстал, но толмач нетерпеливо махнул рукой, подзывая его.

– Вот что, Михей! Сейчас тебя отпустят. Иди в Истошный лес, там на поляне должны быть кони татарские. Езжай в Рязань к Олегу Ивановичу и расскажи ему о беде. Скажи, мол, город пал, а за меня выкуп требуют – в пять сотен денег серебром. А после в Москву езжай. Там должен быть боярин Никита Глебович и сын мой, Иван. Ты им тоже все обскажи. Деньги в Сарай-Берке ждать будут. И пусть поторопятся. Видишь, в клетке сижу, ровно зверь какой.

– Понял, княже, все исполню. – Михей поклонился князю.

Толмач толкнул дружинника, провел его мимо гулямов – прямо к распахнутым настежь воротам, подтолкнул в спину:

– Иди, выполняй, что князь тебе велел!

Не веря своему неожиданному освобождению, Михей пошел по дороге и все оглядывался – не пустят ли ему гулямы стрелу в спину? Но потом ускорил шаг и скрылся в лесу.

А князь с Твердилой так и ночевали в клетке.

Поутру же началось зрелище, невиданное на Руси – сколь ужасное, столь же и отвратительное.

Гулямы развалили деревянные избы, сбили настил и положили в центре площади – рядом с трупами защитников города – пленных. Уложили на них настил. На окраине площади развели костры, варили и жарили на вертелах баранов.

Потом на помост взошел эмир с сардарами. Они уселись на пуховые подушки, вынесенные из домов.

Под тяжестью многих тел и помоста стонали еще живые пленные, не выдержав, трещали ломающиеся кости. А эмир с приближенными устроили победный пир. Они ели, пили и весело разговаривали.

Князь же, видя картину непотребную, чуть не плакал от бессилия, губы себе искусал в кровь. Одно дело – в бою голову сложить, другое – быть раздавленным под помостом.

Князь сам в боях участвовал, рубил врага саблей, колол копьем. Убивал, калечил – но то в бою. Он силился понять: пришельцы столь жестоки и бессердечны, что не чувствуют сострадания или хотя бы жалости к безоружным людям?

Пир продолжался почти весь день. Наверняка эмир отдал гулямам город на разграбление, а сам отдыхал.

Один из сардаров подошел к повозке с клеткой, презрительно посмотрел на князя и бросил через решетку кусок бараньей кости с мясом.

– Пить, – прохрипел князь пересохшими губами.

Понял военачальник или нет, но воды принесли – целое ведро из колодца.

Пил князь жадно, пока не почувствовал – не идет вода уже больше, полон живот. Как потом узнал князь, это был эмир Осман, чей кул в основном и брал Елец.

Когда стемнело, сардары ушли отдыхать. Гулямы выставили караул на стенах, где еще совсем недавно стояли дружинники князя. Вроде им опасаться нечего. Насколько князь знал, никаких воинских отрядов русских или татарских поблизости не было. Но так уж было заведено в любой армии – в боевом походе выставлять караулы, высылать разъезды. Рядовые гулямы пошумели, повеселились еще немного, да и спать улеглись.

Незаметно князя тоже сморило, и он уснул.

Проснулся от толчка, открыл глаза. Только-только начало светать. Подвода с клеткой выезжала из города. Они проехали городские ворота, и Федор Иванович с тоской подумал – удастся ли ему еще вернуться в город?

Гулямы строились в колонны и выходили из города. Никакой вольницы, вроде как вчера и не было ни грабежей, ни пира.

Отъехала повозка недалеко – не более половины версты – и встала. К гулямам пригнали табун лошадей, что пасся неподалеку.

Вдруг небо озарилось сзади. Князь невольно обернулся. Разом, сразу в нескольких местах, вспыхнул Елец. Покидая захваченный и покоренный город, гулямы подожгли его.

Деревянные постройки вспыхнули сразу. Пламя разгоралось все сильнее, ревело, поднималось высоко.

Князь был человеком сильным, но, видя, как полыхает его город, плод его усилий и трудов, не смог сдержать слез.

К повозке подошел эмир Осман, рядом с ним – его толмач.

– Смотри, князь, как горит твой город!

Эмир явно наслаждался унижением русского князя.

– Так будет со всеми городами, князья которых посмеют встать на пути великого эмира Тимура! Твой город – только первый, что пал перед войском Тимура. Мы идем на Русь! – гордо сказал Осман. – А ты, ничтожный, вместе с трофеями отправишься в Орду. Прощай!

Ничего не ответил князь на обидные слова. Он был раздавлен гибелью тысяч людей, зрелищем горящего города, зверствами гулямов, своим пленением и заточением в клетку.

Рядом с ним, вцепившись руками в деревянную решетку, горестно смотрел на горящий город старый боярин Твердила. Вся жизнь боярина прошла в Ельце, здесь на кладбище лежала его жена. По лицу старика ручьем бежали горькие слезы.

– За что они так с ними? – только и смог вымолвить ошарашенный всем происходящим боярин. Он отвернулся, не в силах видеть пожар. Так он и пролежал молча весь день.

А войско Тимура двинулось дальше, вдоль реки Быстрая Сосна. Эмир знал, что села и города русские обычно строили на берегах рек. Зачем рыть колодцы, когда рядом – река? По ней удобно плавать на речных кораблях с товарами, зимой по льду идут обозы.

Армия его шла целый день по русской земле и лишь вечером выбрала удобное место для ночлега. И долго еще были видны на горизонте багровые отблески догоравшего Ельца.

Место для стоянки Тимуру понравилось. Он решил задержаться здесь на некоторое время, разослав во все стороны дозоры. Пусть разведают, где крупные города – если таковые есть на Руси.

Елец Тимура разочаровал: тоже мне столица княжества! Небольшой и бедный городишко, однако сопротивлялся отчаянно, забрав немало жизней воинов Тимура. Это немало огорчало эмира: не стоят взятые скудные трофеи потерянных воинов. Если каждое мелкое княжество будет так сопротивляться, то, может, и вперед идти не стоит? Тимуру было непонятно отчаянное сопротивление русских – ведь пали Кафа и другие крымские города! Взяли их с потерями малыми, а добыча превзошла все ожидания. От воспоминания о том, как сыпалось золото на ковер в шатре. Тимур зажмурил глаза. Деньги и сильная армия – вот все, что правит миром.

Начали возвращаться ближние разъезды. Ничего такого, что стоило бы внимания великого эмира, они не обнаружили. Так – деревушки в несколько домов, с двумя десятками жителей. Разве они прибавят славы Тимуру? Другое дело – столицы великих русских княжеств: Рязань или Москва. Но до них далеко. И не нравилась Тимуру Русь: холодно, расстояния большие и одна беднота кругом.

Через несколько дней вернулись дальние дозоры. Они доложили, что на расстоянии нескольких дней пути противника не встретили – ни одного воина. Только деревни убогие – даже городов не было.

Великий эмир созвал сардаров в свой шатер. Они привычно сидели на ковре и ели сухие фрукты.

– Что будем делать, сардары? Говорят, далеко на севере, на много дней пути есть большой город Москва. Немного ближе – Рязань, но она в стороне. Куда направим бег своих коней?

– Если у них на Руси все города такие, как этот Карасу, то они не стоят того, чтобы их штурмовать. Мой кул потерял много гулямов, а что мы получили? Жалкая кучка трофеев! – сказал Осман.

Другие сардары были с ним солидарны.

Великий эмир закрыл глаза, раздумывая. Похоже, на Руси богатых трофеев не будет. Города далеко друг от друга, а впереди осень. А впрочем – почему бы ни покорить Москву? Обозов нет, а верхами достичь этого города можно быстро. Сколько у Москвы может быть воинов? Вопрос самый сложный, на который эмир не мог найти ответа. Но явно больше, чем в уничтоженном Карасу. Плохо, что нет карты, нет изменников из числа русских воинов. Они могли бы показать дорогу, а может, и склонить на сторону Тимура русских князей. Ведь все любят деньги! Неподкупных людей нет, все зависит от предложенной суммы.

Тимур открыл глаза. Сардары смотрели на него, ожидая решения.

– Дождемся последних дозоров – еще не все вернулись, – медленно сказал эмир, – а потом идем на Москву. Пусть летописцы запишут, что славным гулямам Тимура покорилась Русь.

Сардары закивали головами: Москва так Москва. Пусть и она падет пред Тимуром, пусть мир содрогнется, узнав, до каких границ дошел Сотрясатель Вселенной. Для них лично все равно – что Карасу, что Москва.

Войско Тимура стояло на Дону еще неделю. Уж и дозоры все вернулись, а Тимур не отдавал приказа на выступление.

Все переменилось в один день. Случилось так, что почти одновременно прибыли два гонца. Один сообщил, что союзники ордынцев, злые черкесы, взбунтовались, нападают на обозы, жгут траву в степи. Это серьезно, ведь если выжгут степь – лошади останутся голодными. О каком передвижении тогда можно будет думать?

Второй гонец сообщил, что в Дербенте подняли восстание горцы. Этого Тимур оставить без внимания не мог. Дербент – это ворота Кавказа. Расположен он удобно: с одной стороны – море, с другой стороны – горы. Пройти из Орды на Азербайджан или Грузию можно только через Дербент с его почти неприступной крепостью.

Когда требовалось, Тимур принимал решение мгновенно. Вот и теперь он через посыльных вызвал сардаров и объявил им решение:

– Мы уходим.

– На Москву? – уточнил Омар.

– Нет. Мы не идем на Русь, мы идем на черкесов и на Дербент. А по пути присоединятся войска, что брали Азак.

– Слушаемся, великий эмир! – склонили головы сардары.

Войско собралось очень быстро и отправилось в обратный путь. Случилось это 26 августа 1395 года.

До Азака путь был благополучным. Трава по пояс, многочисленные речки и ручьи – раздолье для лошадей.

Встречались разрозненные группы недобитых татар, старающиеся уйти от столкновения с гулямами. Едва завидев войско Тимура, они нахлестывали лошадей. Вступить в бой с превосходящим противником никто не рискнул.

В низовьях Дона к Тимуру присоединился кул Миран-шаха. Войско возросло, и теперь двигалось на восток, держа путь на Сарай-Бату. Воинам нужны были трофеи и еда, а еще – женщины.

Старая столица Орды встретила их пустынными улицами. Воины ушли еще с Тохтамышем, а женщины и дети бежали к многочисленным родственникам в другие городки и аулы.

Как бы там ни было, но татары следили издалека за передвижением войска Тимура, заранее предупреждая жителей о приближении врага. Тем не менее ушли не все, за что и поплатились. Гулямы грабили, насиловали, отбирали все, что имело мало-мальскую ценность. Продукты выгребались подчистую, и пировали теперь гулямы каждый вечер. А чего им не гулять, когда провизии полно и к тому же она дармовая.

Дав войску отдохнуть и отъесться досыта, Тимур двинулся на Кубань, в земли черкесов.

Переход дался нелегко. Черкесы выжгли степь на несколько дней пути, и лошадям пришлось туго. Взятого с собой ячменя хватило всего на два дня. Выжженная степь выглядела мертвой: не слышно было птиц, не свистели суслики, не перебегали дорогу зайцы и лисы. Колодцы, если они и встречались, были завалены трупами убитых черкесами животных.

Но армия Тимура прошла, нагрянув в благодатную землю. И полилась кровь черкесов. Гулямы, мстя за трудности перехода, вырезали аулы целиком, а селения сжигали. За несколько недель цветущий край превратился в выжженную пустыню.

Удовольствовавшись свершенным, Тимур повернул войско к Дербенту. Прощать неспокойные народы и их неразумных правителей Тимур не собирался.

Из Хаджи-Тархана наместник Тимура сообщал, что старейшина города Мухаммед проявляет враждебность, настраивает жителей к бунту, неповиновению.

Сердце Тимура ожесточилось. Осенью 1395 года, несмотря на неблагоприятные погодные условия, войско его подошло к столице Астраханского ханства.

Гулямы окружили город, схватили Мухаммеда и бросили его в зиндан. Войска эмира заняли город, а жителям на улицах и площадях объявили о наложенной Тимуром дополнительной дани.

Несколько дней жители собирали деньги, а когда Тимур их получил, он вопреки ожиданиям жителей отдал Хаджи-Тархан своим гулямам на разорение.

Гулямы грабили город, удовлетворяли все свои низменные страсти – ведь город был окружен и жители не могли покинуть его.

Сочтя город и его жителей достаточно наказанными, Тимур не остановился в своей мести и распорядился изгнать из города всех жителей, несмотря на приближающуюся зиму.

Едва последние жители в страхе и слезах покинули город, как по приказу Тимура его подожгли.

Долго горел Хаджи-Тархан, пока пламя не уничтожило все, что могло гореть, оставив после себя одно пепелище. Восстановить город после ухода Тимура оказалось невозможным, и жители построили новый.

Тимур же с войсками направился к Дербенту, захватывая и уничтожая по пути селения горцев. С населением поступали просто: захватив мужчин, связывали их группами и сталкивали в пропасть. Весь путь Тимура к Дербенту был усеян трупами.

Теперь, по мере приближения к городу-крепости, горы справа становились ближе. Лишь неширокая полоска ровной земли оставалась между морем и горной грядой. Дербент стоял посередине этого прохода, перекрывая его. Здесь сходились многие караванные пути благодаря особому расположению города – место удобное как в военном, так и в торговом деле. Дербент и в самом деле был ключом, воротами Кавказа.

И Тимур решил сделать его своим городом, северной границей своей державы. Но для этого надо было его сначала взять, а это – непростая задача.

Крепость создавалась в течение многих десятилетий, надстраивались башни, укреплялись стены. Поскольку лесов поблизости не было, а камень – в избытке, то крепость, естественно, была каменной и сжечь ее было невозможно. Даже небольшой гарнизон мог выдержать длительную осаду.

Первые же попытки штурма показали, что так просто город не взять. Несколько раз в течение недели войска Тимура штурмовали город и откатывались, неся потери. Не помогали даже осадные орудия. Камень из камнемета бил по другому такому же камню в стене, откалывая лишь небольшие кусочки. Так могло продолжаться бесконечно долго.

Но Тимуру повезло, как везло в жизни часто.

Были захвачены несколько пленных, которые под пытками показали, что запасы воды в крепости постоянно пополняются через водоводы. Вода собиралась из горных ручьев в каменные водоводы и поступала в крепость, где было огромное закрытое водохранилище. И даже если бы воины Тимура разрушили эти водоводы, воды в самой крепости хватило бы на многие месяцы осады.

Пленные лишь усмехались, наблюдая за торжествующими врагами. Они наивно полагали, что, даже если Тимур обнаружит водоводы, запасов воды хватит надолго и Дербент устоит. Они не знали Тимура!

Не раздумывая долго, эмир приказал инженерному отряду найти и вскрыть хоть один водовод. Под страхом ужасной смерти один из пленных указал место, где соединялись два водовода. Гулямы разрыли землю, подняли каменные плиты. Вот он – водовод, по которому чистая холодная вода с гор текла в крепость.

Тимур поступил коварно. Он приказал забить несколько животных и оставить их под открытым солнцем разлагаться. Когда же по истечении нескольких дней трупы баранов раздулись и стали немилосердно вонять, Тимур распорядился порубить их на куски и сбросить в водовод.

Тухлое гнилое мясо попало в водовод, далее – в водохранилище и отравило всю воду. Поистине – извращенный поступок жестокого ума!

В крепости начались болезни, вспыхнула эпидемия. Люди стали умирать от болезней и жажды. А войска Тимура стояли на безопасном расстоянии и спокойно ждали, когда город падет к их ногам, как спелое яблоко с яблони.

И такой момент настал. Защитники крепости уже не могли держать оружие в ослабевших руках, да и самих воинов осталось немного.

Гулямы ворвались в крепость и заняли город.

Памятуя о болезнях, вызванных отравленной водой и подкосивших защитников крепости и жителей, Тимур перед штурмом отдал распоряжение – здоровых мужчин без нужды не убивать.

Когда город оказался в его власти, Тимур отдал еще одно распоряжение – очистить Дербент от мертвецов. Для этого каждому десятнику – он-баши – были выделены улицы и пленные мужчины из местных. Под присмотром гулямов они собирали трупы людей и животных, несли или везли их на тележках к морю и сбрасывали в воду.

Убрать трупы из города было необходимо, это понимали и сардары, и Тимур – иначе болезни неминуемо перекинутся на армию. Предать земле множество мертвых было просто невозможно: земля каменистая, и вырыть могилы затруднительно. Для того чтобы их сжечь, нужно много дров, а где их взять? Море, горы, участки степи – все, чем богаты эти горские земли. Вот и нашли выход – в море сбрасывать.

Когда во время осады крепости Тимуром люди умирали во множестве, о мертвых никто не заботился – не до того было. Так они и лежали в своих домах и на улицах, разлагаясь. Заняв город, гулямы зажимали носы – настолько силен был запах тления. Воздух был отравлен, насыщен миазмами. Днем пленные очищали город, а на ночь гулямы покидали его.

Тимур все это время жил за городом, в шатре, под охраной телохранителей. Здесь его и нашел гонец с известием от хана Идигея, находившегося в Сарай-Берке – при ставке правителя Золотой Орды Койричок-оглане. Гонец передал послание, что из княжества Елецкого доставлены оговоренные за выкуп князя Федора Ивановича деньги. Отпускать ли князя – ведь условия его освобождения выполнены.

Эмир задумался. С момента взятия штурмом этого городишки Карасу и пленения князя прошло уже… да поможет Аллах вспомнить!.. Да, полгода. Как быстро летит время! На послании эмир приказал писцу начертать только одно слово: освободить!

Хан Идигей поручение выполнил в точности.

Стражники открыли узилище и выпустили князя. Ни денег, ни еды, ни лошади у него не было. До Ельца путь долгий и опасный, в степи рыщут отряды татарские. Благо купцы русские, остановившиеся поторговать в Сарай-Берке, сжалились, взяли князя на ушкуй до Рязани – под честное слово, потом вернуть должок. А иначе – хоть ложись да помирай.

Федор Иванович молил Бога за освобождение из плена, не зная, за кого ставить свечку. Но предполагал, что деньги сын или боярин Никита Глебович у великого князя Московского Василия Дмитриевича выпросил.

Так оно и оказалось впоследствии, когда отец и сын встретились. Рассказал сын, что на коленях он упрашивал великого князя выручить отца из неволи. Нехотя согласился Василий Дмитриевич, имея мыслишку тайную, что склонится Федор Иванович, благодарный за спасение, к Москве, отойдет от Олега Рязанского. Хоть и не близко к Москве Елец, хоть и сгорел дотла, а все же княжество. В порядочности Федора Ивановича князь Московский не сомневался – тому порукой честь его.

Деньги – должок немалый – князь и в самом деле вернул, только возврат этот растянулся на несколько лет. Да и откуда деньгам взяться, коли Елец в руинах, а княжество бедное?

Однако же Елец из руин восстал. Как князь вернулся, едва узнанный – заросший волосьями да в рубище грязном и вонючем, так потянулись в Елец горожане, кто спастись сумел, жив остался да в плен не попал. Застучали топоры, завизжали пилы, начал Елец отстраиваться.

С десяток лет обходили татары Елец стороной. То ли бек Ярык-оглан слово замолвил, то ли сами понимали, что трофеев в Ельце не возьмешь, а живот потерять можешь? Кто знает!

Когда гулямы силами местных жителей очистили город от трупов, занял Тимур дворец ханский. Правда, убогенький, не чета его дворцу в Самарканде или даже дворцу Бичура-хана в Булгаре. Глашатаи объявили, что отныне и во веки город становится частью владений Тимура, пограничным городом, а жители его находятся под защитой великого эмира. А порукой тому – наместник Тимура и воины, кои остаются Дербент охранять.

Войска же Тимура с великим эмиром во главе направились по западному побережью Каспия в Персию. Слава и ужас при приближении его войска заставляли народы разбегаться, а правителей – искать мира. Но находились среди них и отважные, бросавшие вызов самому Тимурленгу – вроде властителя османов султана Баязида.

Послесловие

Тимур

Тимур ибн Тарагай Барлас родился 9 апреля 1336 года в селе Ходжа-Ильгар близ города Кеш (ныне Шахресабз, Узбекистан). Был физически силен, ростом 172 см, волосы и борода рыжие. Отец его – Тарагай – был военным, мелким феодалом.

Тимур начал свое восхождение к славе как предводитель набранных им лично отрядов приверженцев, которые и потом остались его главной опорой.

Столицей его государства был Самарканд.

В отношении врагов своих Тимур был коварен, жесток и не знал пощады.

Мировую известность приобрел после трех-, пяти– и семилетних походов. 28 июля 1402 года в битве при Анкоре держал важнейшую победу над османским султаном Баязидом I.

Создав империю и оставив многочисленных потомков, Тимур умер в 1405 году в Отраре, во время начала индийского похода. Прибыв во главе огромной двухсоттысячной армии в Отрар, Тимур заболел и скончался 18 июля. Похоронен в фамильной усыпальнице Гур-Эмир рядом с женой Биби-ханым. Нефритовая надпись на надгробной плите гласит: «Всякий, кто нарушит мой покой в этой жизни или следующей, будет подвергнут страданиям и погибнет».

В 1747 году иранский шах Надир-шах забрал надгробный камень, и в тот же день Иран был разрушен землетрясением. Оно повторилось, когда шах вернулся в Иран. Камень вернули на место.

При вскрытии могилы Тамерлана в 1941 году М.Н. Герасимовым, произведенном 21 июня, 22 июня началась Великая Отечественная война.

После смерти Тимура к власти в 1409 году пришел его сын Шахрух, который, в свою очередь, передал правление своему сыну, Улугбеку, великому ученому и просветителю.

Хан Тохтамыш

Год его рождения неизвестен. Принадлежал к потомкам Тугай-Тимура, тринадцатого сына Джучи. Отец Тохтамыша, Туй-Ходжа-оглан, был правителем Мангишлака и казнен за неповиновение Урус-ханом.

После смерти отца Тохтамыш бежал к Тимуру в Чагатай. Эмир принял его как сына, приютил на несколько лет, дал войско. Воспользовавшись поражением темника Мамая на Куликовом поле, Тохтамыш встретил остатки его войска на реке Калке и разбил.

С 1380 года Тохтамыш воцарился в Орде. Был деятелен, способствовал усилению Орды. А в 1382 году обрушился на Москву и сжег ее, заставив Дмитрия Донского возобновить выплату традиционной дани.

Столицей Золотой Орды был Сарай-Берке, старая же столица – Сарай-Бату – была центром улуса.

Тохтамыш имел трех жен, восемь сыновей и пять дочерей.

Трижды воевал с Тимуром. После разгрома в 1395 году бежал в Крым, затем – в Великое княжество Литовское к Витовту. Тимур-Кутлуг потребовал его выдачи, но Витовт собрал большое войско, в котором был и Тохтамыш с несколькими тысячами татар, и двинулся на Орду.

Встреча армий произошла в 1399 году на Ворскле, левом притоке Днепра. Витовт был близок к победе, но Идигей с большой армией пришел на помощь Тимур-Кутлугу, и Витовт был разбит.

Тохтамыш сошел с политической сцены, и в 1406 году стариком, покинутым друзьями и союзниками, был убит ханом Шадибеком.

Федор Иванович, князь Елецкий

С 1395 года городом правил Федор Иванович, получивший в управление Елец от отца, Козельского князя Ивана Титовича из рода князей Карачевских, потомков Рюриковичей. В 1395 году попал в плен к Тимуру, был выкуплен жителями княжества с помощью денег, частично одолженных у Москвы.

При Куликовской битве был одним из воевод Дмитрия Донского. После освобождения из плена правил городом до 1414 года и в том же году был убит при осаде Ельца.

Олег Иванович, князь Рязанский

Княжить начал в пятнадцать лет. Родился в 1351 году, умер 5 июня 1402 года. Сын рязанского князя Ивана Ивановича Короткопола. С восхождением его на престол наступило время наибольшего могущества рязанского князя.

Рязань не раз разорялась татарами (царевич Арапша – 1377 год, темник Мамай – 1379 год), но восставала из пепла.

За двенадцать лет до кончины стал монахом и принял схиму под именем Иоанна и жил в основанном им в восемнадцати верстах от Рязани Богородице-Рождественском Солотчинском монастыре. Опасаясь покушения, под власяницей носил кольчугу.

Жена его – Евфросинья – также закончила жизнь инокиней. Приняв имя Евпраксии, жила в Зачатьевском монастыре, находящемся в трех верстах от Солотчинского монастыря. Пережила мужа на три года.

Погребена подле своего супруга в Покровском храме Солотчинской обители. Стоит монастырь на левом берегу Оки при впадении в нее реки Солотчи. Основан в 1390 году.

Пояснения к тексту

1. Сардары – высшие командиры в войске Тимура. Имели двенадцать степеней – в зависимости от знатности и численности возглавляемого им отряда воинов.

2. В армии Тимура десятник – он-баши, сотник – юз-баши, тысяцкий – минг-баши.

3. Средний дневной переход войск Тимура составлял тридцать – сорок пять километров.

4. Меры длины, веса и денег Чагатая:

– фарсанг – мера длины у арабов и в Средней Азии. Приблизительно равна шести километрам;

– барид – 24 километра, равен дневной норме перехода торгового каравана на верблюдах;

– кынтарь – 45 кг;

– харвар – 80 кг;

– локоть – 49,87 см;

– сажень – 4 локтя;

– золотой динар – 4,25 г;

– серебряный дирхем – 2, 92 г;

– медный фельс – самая мелкая монета.

5. В Орде существовало два города с именем «Сарай»: старая столица Сарай-Бату и новая – Сарай-Берке. Оба города были расположены на левом берегу Ахтубы, притока Волги, именовавшейся Итилем, приблизительно в 120 километрах севернее Астрахани, возле нынешнего села Селетреное. Все, что осталось от города, в 1587 году было снесено по указанию царя Федора, а из кирпичей построен Астраханский кремль.

6. Астрахань именовалась татарами Хаджитарханом, Азов – Азаком, а Елец – Карасу.

Оглавление

Глава 1. Тамерлан

Глава 2. Елец

Глава 3. Тохтамыш

Глава 4. Тимур. Битва

Глава 5. Бегство после битвы

Глава 6. Тимур. Погоня

Глава 7. Тимур. Крым

Глава 8. Елец. Татары. Нашествие

Глава 9. Елец, оборона

Глава 10. Тимур. Возвращение

Послесловие

Пояснения к тексту Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg