© Владимир Дмитриевич Романовский, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Предисловие авторав котором объясняется, почему события, описываемые в тетралогии, следует считать подлинными, а людей, участвовавших в этих событиях, реальнымиНесколько лет назад, в солнечный апрельский полдень, я сидел на ступеньках Публичной Библиотеки на Пятой Авеню и читал скучно написанную монографию об ацтеках. Я не очень понимаю, зачем некоторым людям необходимо писать скучно, если можно писать весело и увлекательно, о тех же ацтеках, но у всякого свой вкус. Из монографии я рассчитывал извлечь какие-нибудь интересные факты для моей новой пьесы.
В какой-то момент я почувствовал, что кто-то стоит возле и смотрит на меня. Я поднял голову.
Оказалось – да, толстый мужик лет тридцати или чуть старше, в костюме и при гластуке, с толстым старомодным портфелем. Он вежливо ко мне обратился по-русски с легким акцентом:
– Прошу прощения. Вас зовут…
Он назвал мои имя и фамилию.
– Да.
– Вы пишете исторические романы … по-английски … под псевдонимом…
Он назвал один из моих псевдонимов. Действительно, я написал к тому моменту два исторических романа, именно под этим псевдонимом. Я кивнул. Тогда он назвал себя. Его собственные имя и фамилия мне ничего не сказали.
– Мы знакомы?
Он отрицательно мотнул головой. И сказал:
– Дело не в этом. Я являюсь потомком Тауберта. По материнской линии.
Я попытался вспомнить, кто такой Тауберт, и не вспомнил. Спросил наугад:
– Оперный певец?
Потомок заверил меня:
– Гораздо хуже. Иван Иванович Тауберт, немец по происхождению, родившийся в России, историк, классификатор, типограф.
– Что-то знакомое.
– Он был некоторое время коллегой, но не другом, Ивана Семёновича Баркова.
– Баркова? Поэта?
– Его самого.
У моего собеседника появилась на лице улыбка, которая всегда появляется у тех, кто знает русский язык, при упоминании имени Баркова. У меня, скорее всего, тоже появилась на лице такая же улыбка. Толстяк продолжил:
– Он был не только поэт, но еще и историк, и типограф, в точности как мой предок.
– И ученик Ломоносова, – добавил я, демонстрируя эрудицию.
Комментарии к книге «Добронега», Владимир Дмитриевич Романовский
Всего 0 комментариев