«ГЕРМАНСКИЙ ВЕРМАХТ В РУССКИХ КАНДАЛАХ»

Павшим и живым, жизни свои и здоровье положившим за великий Советский Союз, посвящаю

Россия – это секрет, покрытый

тайной, помещенной внутри загадки.

Уинстон Черчилль

Немцы пленные в городе

– Ух ты! Вот это да-а!

– Эсесовцы, наверно!

– Эсесовцы черными были!

– Черными и страшными!

– И с черепками ходили!

– С черепами, салага!

– Солдаты СС были в сером, а в черном – офицеры СС!

– И красивыми были, когда маршировали просто так!

– Ага, когда были в касках и с автоматами!

– И страшными были, когда партизана вешали на Доске почета!

– Ух, да! В майке драной стоял партизан, а руки завязаны сзади!

– Да! Он стоял как герой Советского Союза!

– А морозяка был какой!..

– А немцы в бабьих платках и в тряпках закутаны были.

– А партизан босый стоял на бочке железной!

– Да! И бочка к ногам прилипла, когда машина отъехала!

– «Прилипла». Примерзла! Салага!

– А тот партизан был Витя Кононов с Харитоновской улицы!

– Витю Кононова немцы на земле распяли!

– А ты-то откуда знаешь?

– А нам Антонина Васильевна еще в первом классе рассказывала!

– А нам бабушка рассказывала!

– Бабушка…

– А может, эти немцы ненастоящие!

– Или какие-нибудь французы из двенадцатого года!

– Ага! Шведы из-под Полтавы!

– А может, это, как радио сказало, – военные преступники?

– Нашел преступников! Гляди, доходяги какие!

– А кто ж они теперь?

– Да никто! Просто пленные фрицы...

Из-под горки накатом медленным поднимается в улицу сыпанина шагов, и колонна понурых людей в грязно-серой одежде форменной путь свой топчет самодельными обутками.

Это их деревянные подошвы выбивают на булыжниках дороги такой мрачный и чуждый слуху, непостижимой грусти клекот. И унылый этот клекот над колонной висит их общим жребием.

Сквозь решетку калитки чугунной глядит на немцев мальчик лет восьми.

– Бабуля, – шепчет он старушке сухонькой, – это фашисты те самые?

– Да какие это фашисты, – вздыхает бабушка Настя. – Несчастные люди.