«Весело и страшно»

Весело и страшно (fb2) - Весело и страшно 549K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Понедельченко

Весело и страшно Алексей Понедельченко

© Алексей Понедельченко, 2019

ISBN 978-5-4493-2793-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы об армии

Лучшие из лучших

Добровольцы

В армию я пошёл специально.

Специально уволился с хорошей работы, с девушкой попрощался, пришёл в военкомат и говорю:

— Товарищи военные, хочу служить!

А они мне в ответ:

— Нельзя тебе, Лёша, служить. У тебя же компрессионный перелом позвоночника был! А еще ты шею себе сворачивал. А колено вспомни? А кости плюсневые? С тобой же травматологи на улице здороваются! Как ты бегать будешь? А строем ходить? Иди домой — проспись!

А я им:

— Здоров я, товарищи! Хочу Родине служить! Не спится мне, ну никак не засыпается.

А они всё ни в какую:

— Лёшенька! Да у тебя привод в милицию был! Да у тебя отец в тюрьме умер! Какая тебе армия? Уходи скорее из нашего военкомата, не позорь, Алёша, не позорь ты наши погоны и ратные стены мобилизационного учреждения.

А я опять не растерялся:

— Да что вы за мою биографию цепляетесь? Врачи говорят — здоров, вы сами справки видели! А вот характеристика хорошая с работы. Скорее берите меня в армию! Я в спортзале гиперэкстензию делаю, я на гитаре играю, я на стройках работал — я в армии везде пригожусь.

В общем, сжалились они надо мной. Хорошо, что в военкомате добрые и честные люди работают.

Впрочем, о чём это я? На самом деле я никуда специально не шёл. Меня просто застали дома, вручили повестку, голосом продублировали о необходимости явиться и не пытаться откосить. Военкомат призвал, я был не против, а в Российской армии всякий не откосивший уже достоин гордо называть себя добровольцем.

«Добровольческое» настроение также обеспечивала пропаганда. Тогда фильмов а-ля «9 рота» снимать ещё не умели, но смогли снять отличный фильм «ДМБ». Призывники начала нулевых, к числу которых относился и я, были пропитаны похуизмом не меньше персонажей этого легендарного кино.

В день отъезда возле военкомата собралось много пьяных людей разного возраста. Кто-то из провожавших всю ночь гулял на свадьбе и прибыл к военкомату с лентой «Свидетель» через плечо. На улице лежал декабрьский снег, провожающие были одеты в серые зимние одежды и смотрели на нас глазами больных животных. Мы были одеты в старое шмотьё «на выброс» и грустно курили. Только «свидетель» был одет в кожаную жилетку поверх белой рубашки, дико чему-то радовался и кричал: «Херня-война, салаги, главное шарить!»

Меня и ещё пять человек посадили в УАЗик типа «буханка» и повезли в областной сборный пункт. Это такое место, куда свозят всех призывников из региона и откуда их же развозят по воинским частям страны. Из динамиков в салоне УАЗика пел Жириновский. Точнее, не пел, а в манере Левитана читал под синтезатор стихи: «Россия. Россия. Великая. Сила».

За всю дорогу водитель УАЗика несколько раз предлагал нам выпить за деньги, а когда понял, что пить никто не желает, просто просил занять ему «рублей двести-триста» под предлогом того, что у нас всё равно всё отберут уже через пару часов, а он через два года обязательно отдаст. Предприимчивый дядька привёз нас на сборный пункт и передал в распоряжение ещё более предприимчивым дядькам, но уже в военной форме.

— Алкоголь, скоропортящиеся продукты, наркотики и деньги лучше сдавайте сразу.

— А если не сдадим, то что будет? В армию не возьмёте?

Один из встречающих нас военных выставил на стол наши сумки и начал изучать их содержимое. Из одной сумки он взял себе палку колбасы, из другой пачку печенья «Земляничное». А варенье не взял. Из моей сумки он зачем-то забрал себе шерстяные носки. Досмотр был окончен, и нас повели дальше.

— Нахера ему носки? Неужели у него их нет?

— А он в них колбасу положит с печеньками и спиногрызам своим подарит на новый год. Это шакал. Шакалы — они такие, мне про них брат рассказывал.

— А кто такие шакалы?

— Черти.

— А брат твой, это тот, который «свидетель» и нас салагами называл?

— Ага. Да он пьяный просто, со свадьбы.

— Странно. Вроде брат, а вместо проводов на свадьбе бухал.

— А он сводный.

Нас привели в одну из больших комнат с дверями из решёток снаружи и двухэтажными шконками внутри. Военный, который нас закрывал, сразу огласил прайс на свои услуги. Одной из них был звонок по телефону за 50 рублей. Я позвонил домой и сказал, что со мной всё хорошо.

На шконках группами сидели призывники и пили разное. Закусывали в основном копчёным салом и конфетами «Буревестник». Периодически двери-решётки открывались, внутрь входили военные и, зачитав несколько фамилий, уводили несколько человек. По коридорам ходили какие-то усатые люди в нарядах казаков. Они периодически кричали, что мы не люди, а позор Отечества. Мы посылали их на три буквы.

— Посмотрите на себя, будущие защитники. Вы как свиньи!

— Мы бухаем и не прячемся. Мы, может, в Чечню поедем и пьём нормально в последний раз. А ты тут, как вертухай, и с шакалами трёшься.

Сводный брат «свидетеля» откуда-то достал 0,5 «Пшеничной». К нам подсели ещё несколько человек, и мы начали пить.

Кто не хочет в ВДВ?

На следующий день меня и ещё 39 человек вывели в коридор и построили в одну шеренгу. Поводом для построения оказались двое военных. Один из них пробежался по нам своим взглядом, назвал свою фамилию и звание, а затем сказал:

— Вы поедете служить в ВДВ.

Повисла пауза.

— Кто не хочет служить в ВДВ — шаг вперёд.

Желающих не служить не нашлось.

— Не, ну вы подумайте! Вдруг кто-то хочет служить в свинарнике и катать тележку с кормом для скота? Или, может быть, кто-то хочет служить в желдорбате — носить на себе обоссанные и обосранные шпалы?

Желающих шагнуть вперед по-прежнему не появилось.

— Я так и думал. Вы же сибиряки!

Нам сказали, что отныне мы команда номер 105, и, если кто-то собирался сбежать, лучше сделать это до того, как мы сядем в поезд. А ещё лучше будет, если каждый из нас зубной пастой напишет на одежде своего товарища номер 105. Лучше это сделать на спине, так как там больше всего места, а те, кто перебрал водки, блюют и валяются на животе, а значит, со спины их будет легко опознать. Идею с пастой встретили дружно и писали не только номер команды, но и три заветных буквы «ВДВ». До ВДВ мы ещё даже не доехали, а половина людей уже начала дико гордиться.

Ночью я много думал. Второе августа для меня всегда было особенным днём, так как это день моего рождения. Каждый год в этот день я видел на улицах здоровых мужиков в голубых беретах и тельняшках. Они ходили по улицам, ездили верхом на разных внедорожниках, дрались с кавказцами. Их все боялись и уважали одновременно. И вот завтра меня и ещё 39 человек посадят в поезд и увезут в такое место, где мы станем такими же, как вот эти здоровые мужики, которых я видел? Мне всегда казалось, что в ВДВ забирают самых лучших: спортсменов, здоровых, не алкашей и прочих. А мы кто? Ну, вот допустим, из того лысого, который спит на соседней шконке, ещё десантник получится. А из того ушастого? Он же ростом полтора метра и дрищ. Всю жизнь в деревне сало с творогом жрёт, а не в коня корм.

В это время в другом конце нашей большой спальной комнаты началась драка. Кто-то из нашей команды подрался с кем-то из команды внутренних войск.

— Ты что, дубачьё ебаное, в столовой на меня пиздел там, а? Мне твоё ебало сразу не понравилось. На, сука, тварь. Куда ты, ты нахуй? Пацаны, держите этого краснопёрого! На тебе, сука, получи! За ВДВ…

Драка принимала коллективный оборот. Я повернулся к окну и заснул.

Везли нас прицепкой почти трое суток. Сзади к нам был прицеплен вагон с зэками, который отцепили только в Челябинске. Все эти неполные трое суток мы доедали и допивали свой домашний провиант, смеялись, рассказывали друг другу истории из своей жизни. Мечтали о том, как отслужим и будем каждый год встречаться где-нибудь и вспоминать вот этот вагон, например. Последние два часа все ехали молча, и молчание это, казалось, заглушало стук колес.

Лучшие из лучших

Сразу после прибытия в часть нас рассадили в классе подготовки сержантов и начали задавать разные вопросы. За столом сидел заместитель командира учебного батальона, а рядом с ним офицер, который нас привёз.

— У кого из вас есть высшее образование — встать!

Встал один.

— На кого учился?

— Зооинженер.

— Инженер — это хорошо. В дизелях понимаешь?

— Немного.

— А в чём много?

— В цыплятах.

— Нахер нам цыплята?

— Ну, я же зооинженер.

— Садись, цыплёнок.

Вопросы были разные: состав семьи, вероисповедание, наличие гражданской специальности. Я был одним из шести человек, которые окончили что-либо кроме школы. И вот, когда офицер попросил встать всех судимых, встали 14 человек.

— Нихуя себе! — присвистнул замкомбат.

— Один, два, три, десять, четырнадцать. Ты кого мне привёз?

— Лучшие из лучших. Ты бы видел дела остальных. Там через одно — то «алкаш», то «суицид», то ещё кто.

— Четырнадцать, блять, человек из 40. Эй, цыплёнок, который инженер, 14 из 40 — это сколько процентов?

— Примерно 40.

— Половина, блядь, арестантов!

— А ты в том году кавказцев привёз восемь человек. Полгода прошло — половина уже сидит… Кто на дизеле, а кто…

— Так, ладно… Давай по-порядку. Ты, ушастый. Фамилия, имя, за что судим?

— Кража.

— Что украл?

— Мясо.

— Во бля. Следующий. Ты, недомерок, за что судим?

— Кража.

— Что украл?

— Ксерокс.

— Нахера тебе ксерокс? Ладно, вон этот мясо украл — есть хотел. А тебе ксерокс нахер сдался?

— А вы спросите, сколько тот мяса украл?

— Сколько ты мяса украл?

— 7 тонн.

— Что?

— Ну, мы фуру угнали… В телеге мясо было.

Когда соцопрос был окончен, нас повели в баню, а замкомбат остался сидеть за столом в классе подготовки сержантов. Его ладони в ту ночь надолго приросли к лицу.

Служба

А дальше началась служба. Самая обыкновенная: подъём, построение, зарядка, занятия. Почти всех нас определили в сапёры и называли одноразовыми. Во взводе нас было 30 человек, и все говорили, что 31-ую мину мы уже не найдём. На одном этаже с нами находились артиллеристы, связисты и разведчики. И каждый день мы слышали о преимуществах тех или иных.

— Вы же, блять, связисты! Вы — элита ВДВ. Самые грамотные солдаты должны в связи служить! А вы, сука, засыпаете на занятиях. Упор лёжа принять!

— Вы попали в разведку! Разведка ВДВ — это гордость не только ВДВ, это гордость всех вооруженных сил, всей армии. А вы три километра пробежать нормально не можете. Упор лёжа принять.

— Артиллерия — боги войны. Каждый мужик тянется к железу. У каждого это железо своё. А вы — элита ВДВ, вы должны к своему вооружению тянуться. А у вас, блять, ручки мерзнут даже автомат разобрать. Упор лёжа принять.

То же самое происходило в других ротах: снайперы — элита, гранатометчики — особая каста и так далее.

С нашим же взводом всё было проще:

— Одноразовые, упор лёжа принять.

По вечерам на общих построениях разные офицеры говорили о том, что где-то в других воинских частях такие же пацаны подметают взлётную полосу, косят траву, охраняют рельсы и мечтают о голубом небе и белых парашютных куполах над головой. Однако им всем не повезло, а мы не ценим свалившегося на нас счастья и потому — упор лёжа принять. Плохо ходим строем — упор лёжа принять, отставить, садись, руки за голову, идем гуськом. Автомат нужно разбирать быстрее, упор лёжа принять. Замерзли — упор лёжа принять. Плохо бегаете, у вас боец отстал, хватайте и несите его с собой на руках, ВДВ своих не бросает, тащи его, помогай. Один за всех и все за одного, вы, сука, попали в элитные войска. Мозоли? Будем бегать, пока ноги до жопы не сотрем. Укладка парашюта, растянуть купол, найти четырнадцатую стропу, я сказал четырнадцатую, обезьяна, упор лёжа принять. Плохо поём гимн — упор лёжа принять, поём в упоре лёжа, отставить, садись, прыгаем и хлопок в ладоши над головой, славься Отечество наше свободное, не слышу, громче, громче, упор лёжа принять. Это не элита — это куча беременных баб, вспышка слева, отставить, вспышка справа, отставить, к бою, по-пластунски вокруг казармы, встать, ложись, встать, справа в колонну по одному в расположение бегом-марш, десять секунд времени — отбой, отставить, десять секунд времени — отбой, отставить, да ты, толстый, спать не хочешь, все, кроме толстого, упор лёжа принять, толстый, десять секунд времени — отбой, взвод, отжимаемся — раз, два, толстый — подъём, раз, два, взвод — полтора, толстый — десять секунд времени — отбой, подъём. Все отбой, десять, девять, восемь, толстый, шустрее, два, один!

И мы все проваливаемся в одну и ту же темноту, где нет снов и ночь пролетает за минуту.

Утро.

— Рота, подъём!

— Подъём, слоны ебаные, отставить! Подъём! Форма одежды номер четыре. Ну же, толстый, хер ли ты там возишься? Взвод, упор лёжа принять, ждём толстого. Толстый, ползи в строй.

— Рота, выйти строиться на плац!

— Быстрее!

Сырой зимний ветер несёт с собой первый куплет песни: «Расплескалась синева, расплескалась». Синева расплёскивается из штабного громкоговорителя. Эту песню мы скоро, вольно или нет, выучим наизусть.

— Эй, рыжий, в ВДВ отжимаются на кулаках? Что болит? Да мне похуй. Эй, ты, да, ты, жопу подними. Выше. ВЫШЕ! Вот так! Ты же, сука, десантник, выше зад! Опускаемся ниже! И что, что лужа? Да мне похуй, ниже корпус, пока я в эту лужу не нассал. Откуда вас таких привозят, а? Элита, бля…

— Ну что, Серёга, как молодняк?

— Третий сорт — не брак.

— А что вот тот у тебя херово отжимается?

— Себя вспомни, слоняра? Толстый, не слушай никого. У меня и бегать будешь, и отжиматься, и все нормативы сдашь. Я из тебя десантника сделаю за эти полгода, не ссы…

Добродушный толстый парень отжимается и пыхтит. Он не знает, что будет через полгода. Никто не загадывает на такой долгий строк. Все хотят дожить хотя бы до обеда, а там хоть ядерный удар.

Логика

В российской армии всё предельно логично.

Взять, например, меня. До армии я занимался в радиокружке — паял всякие транзисторные безделушки, окончил радиотехникум и хорошо разбирался в средствах связи. Я был уверен, что в армии я буду связистом.

— Гражданская специальность есть?

— Так точно. Радиотехник.

— Радиотехник — это хорошо. Будешь сапёром.

Проходит полгода и меня из учебного батальона переводят в отдельный боевой.

— Гражданская специальность есть?

— Радиотехник.

— Хорошо. В учебке на кого учился?

— Сапёр.

— Хорошо. Будешь пулемётчиком.

Всё логично.

Если человек любит курить в неположенных для этого местах, его непременно снабдят куском водосточной трубы, которая выкрашена в цвета сигареты и имеет размер в человеческий рост. С такой «сигаретой» солдат может «курить» везде. То же самое касается, например, бритвенного станка. Если ты потерял бритвенный станок и не побрился, тебе, конечно же, выдадут другой станок — из бревна и прибитой к нему с торца доски.

Смотришь, бывало, строй идёт: у одного станок — с утра не побрился, у другого сигарета — где-то покурил, у третьего на голове вместо берета голубая каска и на груди фанерный щит с надписью «Я — чмо!» — этот в самолёте раздумал прыгать, а в конце строя парень гирю с надписью «совесть» несёт — он свою совесть потерял и пока общую взял напрокат. А вот наряд в столовую идёт: один телевизор тащит, второй антенну с пультом. Это ребята просто любят телевизор на дежурстве смотреть. А коли так — пусть смотрят его неотрывно до самого конца дежурства. Есть даже анекдот, как один прапорщик, услышав от жены, что та за весь день ни разу не присела, заставил её присесть 50 раз. Всё справедливо, логично, и после двух лет пребывания в такой логике уже невозможно до конца перестроиться на жизнь в рамках здравого смысла.

Или вот, например, купил как-то солдат себе печеньку с повидлом, залез на дерево и начал её кушать. Мимо проходил прапорщик и, завидев на дереве солдата, крикнул ему: — Эй, слоняра! Ты что там жрёшь? — Я не слоняра! — громко крикнул в ответ солдат и выронил изо рта печеньку с повидлом. — Слоняра! — сказал прапорщик, поднял печеньку, отряхнул и понёс своей дочке, у которой как раз был какой-то праздник

Прыжки

Главная особенность воздушно-десантных войск — конечно же, прыжки с парашютом.

Первый прыжок ознакомительный и самый простой. На тебе только парашют. Всё, что требуется, — покинуть самолет и держать ноги вместе перед ударом о землю при приземлении. Дальше дело идёт веселей и прыгать нужно уже с автоматом, рюкзаком и/или грузовым контейнером, например. В магазине автомата пять холостых патронов и крайне желательно их отстрелять до приземления. Времени хватает не всем и многие расходуют патроны уже на земле. Не сдавать же их назад.

Зимой прыгать грустно и холодно. Зато летом весело. Сдует тебя в какой-нибудь дачный огород, и вот возвращаешься ты на аэродром с полным рюкзаком яблок, обожрёшься и спишь, как свинья под дубом. Дачники, конечно, всегда были против такого сбора урожая и писали заявления в прокуратуру. Однако лично никто и никогда ничего не говорил. Да и как сказать? Допустим, сидите вы у себя на даче, пьёте квас, гладите урчащего кота, и тут с неба вам в огород падает какая-то зелёная обезьяна. Обезьяна спешно отвязывает от себя автомат, палит несколько раз в воздух, а потом начинает жрать ваши яблоки. Тут, право, и поругаться хочется, но как ругаться с человеком, у которого в руках настоящий АКС-74? Лучше в прокуратуру.

Но самое веселое в прыжках — это, конечно же, укладка парашюта.

В батальоне примерно 300 человек. На плацу растягивают примерно 150 столов-полотнищ. Парашют укладывают по двое. До обеда укладываем твой, после обеда укладываем мой. Инструктор по воздушно-десантной подготовке командует: «Выполнить первый этап укладки!», после чего идёт проверять. В руках у офицера длинный стальной прут, который все называют «замполит Прутков». Офицер проверяет правильность выполнения.

На третьем столе что-то сделано не так:

— Иванов, Сидоров, я же сказал: сделать первый этап, наложить стропу, а вы что сделали? Переделайте. Вот так, молодцы. Да.

На десятом столе аналогичная ситуация:

— Блядь, ещё двое. Я же сказал: выполнить первый этап. Переделывайте. Быстрее. Быстрей, блядь!

На двадцатом столе тоже непорядок:

— Обезьяны, упор лёжа принять! Отставить! Принять! Отставить! Что сложного в том, чтобы выполнить первый этап укладки парашюта сразу и нормально?

Ближе к сотому столу офицер краток и лаконичен:

— Рррыыйблятьсуканахуй, встать, смирно! Кру-ГОМ! Руки вперёд. Вперёд, я сказал!

В воздухе сверкает стальной прут и поочередно со свистом прикладывается к заднице одного, а потом к заднице другого укладывающего.

И так весь день. Тяжёлая это работа — служить офицером ВДС.

— Товарищ гвардии майор, гвардии рядовой Иванов парашют укладывал лично, к прыжку готов.

— Ещё бы!

Еда

Кормят в армии неплохо, только первое время не наедаешься и первые месяцы очень сильно хочется есть. Ночью от этого желания можно даже проснуться. Вы когда-нибудь просыпались от того, что хотите есть? В учебке некоторые начали терять вес. Таких набралось примерно полсотни. Для них было организовано особое меню и их водили в столовую отдельно. Их порции были больше, им давали больше молока и больше хлеба. Их питание называлось диетическим, а их самих называли диетчиками. Первое время диетчики радовались свалившемуся на них счастью в виде дополнительного пайка. Радость длилась меньше суток.

— Минетчики, выйти строиться на плац для построения на завтрак.

Диетчики вышли на улицу и построились.

— В столовую, шагом-марш. Отставить! Не слышу три чётких строевых шага. Шагом! По команде «Шагом» корпус тела подаётся вперёд, МАРШ! Отмашка рук. Отмашка рук, я сказал! Минетчики, к бою! Не умеем ходить — придётся ползти.

Полсотни диетчиков ползут по-пластунски в столовую, чтобы съесть там свою увеличенную порцию еды.

На обратном пути из столовой диетчики плохо пели песню и потому обратно им пришлось идти гуськом с руками за головой. Мимо диетчиков идёт наш строй на свой обычный приём пищи. Нам легко и свежо. В это время диетчики на корточках начинают совершать прыжки и хлопать руками над головой. Двое из диетчиков блюют. Судя по содержимому их желудков, на завтрак дают рисовую молочную кашу. Ням-ням!

— Рядовой Иванов, ты наедаешься?

— Так точно!

— А почему ты такой худой?

— Я занимаюсь спортом, как всякий настоящий десантник.

— Может быть, ты нуждаешься в особом диетическом питании?

— Никак нет!

Когда мы принимали присягу, ко всему батальону приехали родители. Они привезли с собой колбасу, курицу, сгущёнку, пирожные, варенье и так далее. Все были рады. Все, кроме нашей сто пятой команды. Наши родители находились в другой части света и не могли позволить себе потратить неделю на дорогу туда-обратно. Ни к кому из нас никто не приехал.

Вечером после присяги наш батальон пошёл на ужин. Мы сидели в центральном ряду столовой. С одной стороны от нас сидели связисты, с другой стороны сидели разведчики. И те и другие ели привезённые родителями гостинцы. Кто-то пихал в себя пирог и запивал сгущёнкой. Другой уплетал сушёные бананы. Третий давился печеньем, запивал его газировкой и ежеминутно отрыгивал газами.

Наш ряд столов в это время спокойно ел казённую перловую кашу и горячую воду цвета чая.

Кто-то из обжирающихся разведчиков перехватил наши взгляды:

— Пацаны, заберите мою перловку, я все равно её не буду есть.

— Пошёл на хуй.

— Слышь?

В это время в зал зашёл замкомбата и, поглядев на всё, скомандовал:

— Окончить приём пищи. Встать! Уносим посуду. Напоминаю, что в расположении роты хранить и принимать пищу нельзя. Поэтому всё, что вы не смогли сожрать, выбрасывайте в помойку.

В помойные баки полетели недоеденные домашние пироги, начатые консервные банки сгущёнки.

— Жалко пирог, мать пекла, а я выкидываю…

— В трусы спрячь, сожрёшь потом в толчке.

— Слышь?

День сурка

Армия напоминает день сурка. Помните кино, в котором главный герой ежедневно просыпался в один и тот же день? Вот в армии всё точно так же. Первое время все писали домой письма. И первое время эти письма легко пишутся. Потом всё начинает приедаться, входит в обыкновенный будничный режим. Через год с лишним многие вообще забыли, что у них есть дом. Армейские будни скучны и однообразны даже в ВДВ.

Когда срок службы сократили до одного года, я сперва негодовал. Как это так — служить один год? Я только к концу первого года начал понимать происходящее вокруг. С другой стороны — а что там делать второй год?

И вот в этой монотонности в голову приходят мысли и планы на будущее. Вот выйдет срок твоей службы, ты поедешь домой и там в короткие сроки устроишься на хорошую работу, начнёшь зарабатывать много денег, обзаведёшься семьёй, поступишь в институт на заочное. Для тебя нет невыполнимых задач: ты способен выучить наизусть унылый прозаический текст Устава. Ты отлично знаешь, что за пять минут времени можно сделать столько дел, сколько не каждый сможет сделать за день. Ты практически сверхчеловек. Тебя все будут уважать, ценить, и все двери будут перед тобой открыты, ведь ты же десантник. И так день за днём. Тоски по дому нет. Есть лишь жажда самореализации, энергия, которая ещё не имеет чёткого вектора.

Гражданка

И вот ты свободен! Домашние тапки мурлыкают у ног. Ты можешь сколько угодно спать, сколько угодно есть и вообще жить как угодно. Ты пережил очень многое за эти два года и ты хочешь рассказать об этом всем. Но… Всем насрать.

Вчерашний командир отделения взвода обеспечения идёт работать водителем маршрутки. На первое время, конечно, но нет ничего более постоянного, чем временное. Особенно, когда это временное подкрепляется живыми деньгами, которые тебе протягивают каждую минуту. Вчерашний связист идёт работать электриком на стройку. Работа грязновата, хотя платят неплохо. Разведчик идет в ЧОП или в ментовку. В роту ППС, если повезёт. Иные, возвращаясь в провинциальные маленькие городки, не идут никуда.

И вот получается так, что все эти люди, которые выпрыгивали из самолёта с километровой высоты, стреляли из разного оружия, мерзли в окопах на учениях, ходили в переходы на десятки километров и так далее, все эти люди превращаются в обычных россиян. В серую массу, которая заполняет осенним утром автобусные остановки. В тех, кто берет второй кредит, чтобы погасить первый. В тех, кто кричит «Горько!» на свадьбе и участвует во всех идиотских конкурсах тамады. Звучит и выглядит это всё, конечно, ужасно. На фоне этого для многих людей служба в армии и, в частности, в ВДВ — единственное достижение их жизни.

Однажды довелось мне поглядеть один дембельский альбом, который был оформлен ещё во времена очередей и дефицита. Оформление заслуживает отдельного внимания, но больше всего меня поразили портретные фотографии сослуживцев… Их было штук тридцать. Все они были сделаны в одной и той же фотостудии, в одинаковых ракурсах, и лица на этих фотографиях здорово напоминали киноактёров из фильма про весну на Заречной улице. Типичные добрые советские люди, коих сейчас уже не встретишь. Ввиду того, что люди имеют склонность идеализировать своё прошлое и сопоставлять его с настоящим, рассказ о службе владельца альбома был в лучших традициях: «Вот мы служили, было хорошо, а сейчас везде сплошь говно всякое и служат всего год!»

И тут зашёл разговор о сослуживцах. Мой собеседник рассказывал о своих армейских товарищах, которых он не видел более 20 лет, как о неких богах или апостолах, не меньше. Для него все эти люди остались молодыми, весёлыми, отзывчивыми. Законсервировавшись в его памяти, они продолжали быть его друзьями и, в каком-то роде, идеалами: «Вот Сашка из Москвы! Сержантом у нас был. Сейчас, небось, не последний человек в Москве. Он в милицию собирался идти!» Или: «А это Мишка! Знаешь, откуда? Из Геленджика! Всё хотел туда съездить. Даже адрес остался у меня его, представляешь?»

В процессе этого непродолжительного разговора я хотел поинтересоваться у моего собеседника, а в курсе ли он о том, что такое социальные сети? Однако чем больше я его слушал, тем сильнее понимал, что этому человеку там (в соцсетях) нечего делать, ведь все его сослуживцы с высокой долей вероятности из красивых, молодых и подтянутых парней превратились в типичных российских граждан с непропорциональными туловищами, агрессивными морщинами на лицах и совершенно земными проблемами. То есть все эти люди, я уверен, стали такими же, как и мой собеседник. Разрыв этого светлого, жизнеутверждающего шаблона, по моему мнению, может быть очень опасен, когда большая часть твоей жизни уже прожита, а настоящее настолько скверно, что хочется жить одним лишь прошлым.

И, наверное, самое неприятное в общении с бывшими сослуживцами заключается в том, что вам просто не о чем говорить. Он нашел тебя (или ты его) в каких-нибудь «Одноклассниках», вы рассказали друг другу о том, как прошли последние несколько лет ваших, зачастую никчёмных, совершенно простых и потому неинтересных жизней, вспомнили былое и… ВСЁ! Больше говорить не о чем. Шаблон порван. Призраки молодости спустились с небес, получили российский паспорт и растворились в море самых обычных проблем.

Или занесёт тебя иной раз на кладбище, идёшь ты и разглядываешь могилы.

Сперва все могилы кажутся одинаковыми, однако, очень много интересного можно заметить, если обращать внимание на даты рождения/смерти, а также на фотографии. Примерно на двадцатой части могильных фотографий, оттисков и гравюр, которые мне довелось видеть, были изображены люди в военной форме. Казалось бы, всё ясно. Если на надгробном фото изображен человек в форме, значит, похоронен военный. Но мне кажется, что всё не так просто. Если обращать внимание на даты рождения и смерти, то можно заметить, что человек умер лет примерно в 35 — 40. Но тогда почему на фото изображён 20-летний парень? Скорее всего, армейские фотографии — это единственные снимки, на которых человек выглядит нормально. Именно на армейском фото ныне покойный человек изображён подтянутым, свежим, трезвым, молодым и благоухающим.

Не знаю, почему, но моё воображение рисует примерно следующую картину. Вот живёт человек себе спокойно: пашет землю, пьёт водку по выходным, «Жигули» в гараже чинит. Ну, ногу сломает на лесоповале — какое-то разнообразие. И вот в один день — БАЦ и нет человека. Кладут его в гроб, оплакивают, то-сё. Родня начинает искать фотографию на надгробие. Сидят, перебирают фотоальбомы:

— Давай эту?

— Да тут он пьяный!

— А эту?

— А тут голый…

— А эту?

— А тут зуба нет…

— А вот армейская хорошая фотокарточка… Молодой такой, красивый тут. Давай её?

— А давай…

Впрочем, долой уныние.

Раз в году в августе наступает такой день, когда можно показать всем окружающим тебя людям, что всё не зря. Ты не такой, как все, ты же служил, ты ни о чём не жалеешь и в этот день ты на несколько часов вернёшься в свою стихию. И этот августовский день всегда в зачёт целого года.

Похороны неизвестного гвардейца

Построил нас командир взвода и говорит:

— Товарищи солдаты, некоторым из вас сейчас выпадет честь принять участие в похоронной процессии. Желающие — шаг вперёд.

Я сразу подумал, что это какой-то развод: отправят сейчас херню какую-нибудь закапывать или откапывать. В армии часто что-нибудь хоронят: то окурок, то моральное разложение, то недождавшуюся любовь.

— Желающие — шаг вперёд.

Женька, рядом со мной стоял, шагнул и повернулся ко мне:

— Давай тоже!

Ладно. Шагаю.

Оказывается, Женька от кого-то уже слышал, что приходят на батальон наряды на похороны. Выделяется команда из нескольких человек, и они едут в город таскать гроб с каким-нибудь мёртвым отставным военным. Занятие так себе, но всяко лучше, чем сапоги на плацу стаптывать.

Всё примерно так и оказалось.

Из нашего взвода поехали шесть человек и один сержант за старшего. В оружейке мы получили автоматы и по три холостых патрона на каждого. На улице нас уже ждал ГАЗ-66 с военным оркестром в кузове. Ну, как оркестр. Квартет. Барабан и духовые.

— Здравия желаю, товарищи пэдэры!

Пэдэры — это от аббревиатуры ПДР, парашютно-десантная рота.

— Здорово, бременские мудозвоны!

— Как служба?

— Попизже вашего. Автоматы, видишь, дают. Это тебе не барабан с дудкой. Тут мужская рука требуется! А чо-каво, куда едем? Кто помер, не говорили?

— А, хуй его знает. Тебе не всё ли равно?

— А вдруг это наш бывший комбат на пенсии ёбу дал. Нам же весь батальон завидовать будет. Его несколько поколений закопать мечтали, а повезёт только нам!

— Да не. Там полковник какой-то. Может, даже и вертухай. Тогда не то что батальон, тут половина этого блядского города завидовать будет.

— Вертухаев же ВВ-шники хоронят. Ну, или менты.

— Да пёс их знает тогда. Приедем и посмотрим. Вас в этот раз хоть одинаковых набрали. А то в прошлый раз мы со смеху уссались.

— Что такое?

— Назначили от ваших так же шесть человек. Все нормальные по росту и один метр с кепкой. Откуда он взялся вообще, кто его в армию пустил? Ну, вот приехали, хуё-муё, сперва всё нормально, а потом они гроб как понесли — это пиздец. Пятеро несут, а этот так, придерживает на почти вытянутых руках. А в гробу какой-то кабан тяжёлый, здоровый, чо наш комбриг, центнера на полтора живого веса. Ну, как живого. Вы поняли, короче. Ну вот, пятеро тащут и на шестого шипят, типа, чего болтаешься тут между ног, тащи, сука! А тот бы и рад тащить, но он же коротыш и за гробом только бежать может. Ноги короткие ещё. Пацаны — шаг, тот — полтора. Мы следом идём, духовым играть надо, а те ржут. Короче, цирк какой-то. Я думал, сейчас гроб откроется и покойник скажет: «Обезьяны! Всю жизнь вас воспитывал и воспитывал, а вы меня до катафалка дотащить не можете нормально. А ну, на исходную! Бегом марш, коты помойные!»

Ехали весело. Уже на первом перекрёстке в городе какой-то парень на «восьмёрке» забросил нам в кузов почти полную пачку «Петра» и помахал рукой. Наш человек, сразу видно, что сам служил.

Покойник жил на другом конце города в угловом подъезде панельной девятиэтажки. Открытый гроб уже стоял на улице на табуретках. С ним, казалось, прощался весь двор. Женщины ревели. Мужики курили. Оркестр начал готовить инструменты, а мы — переводить автоматы в положение «за спину». Женщины увидели наши приготовления и стали рыдать пуще прежнего.

— Ну, пацаны, взялись!

Мы вшестером подняли гроб. Оркестр начал играть похоронный марш. Мы шли медленным строевым шагом, сменяя ногу под каждый удар большого барабана. Впереди шла женщина и несла на каком-то подносе награды покойного. Люди плакали. Оркестр играл. Мы несли гроб. Маршрут был весьма протяжённым. Подъездов десять, наверное. На другом конце двора нас уже ждал чёрный катафалк. Точнее, не нас, а военного, которого мы тащили. Работники похоронной конторы приняли у нас гроб и погрузили в Газель. Мы загрузились в свой ГАЗ-66. И вновь дорога.

— Видели награды?

— Чё там?

— Ничего лишнего. Никаких юбилейных, никаких памятных и всей вот этой левой херни! Всё как надо: «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» и так далее. Нормальный мужик был. Боевой!

Мы приехали на кладбище позже всех. Без нас не начинали. Оркестр опять завёл свою грустную музыку.

Гроб опускали уже не мы. А мы снарядили магазины и приготовились стрелять. Наш сержант Серёга достал флажок.

— Как махну, стреляйте. Одним глазом стреляете, другим смотрите, куда гильза упадет. Гильзы все сдать надо. Вопросы есть?

Могилу начали засыпать. Женщины тихо ревели и утирали слезы. Мужчины выжидающе смотрели в яму. Дул февральский ветер. С разных сторон на нас смотрели лица мёртвых и живых людей.

Есть хочется. В бригаде уже обед. Сегодня среда. Это значит, что на первое — молочный суп. На второе — картоха с котлетой. Эх. Когда уже стрелять? Холодно, руки мёрзнут. Мужчина в штатском подошёл к нашему сержанту и что-то сказал.

— Приготовились, ну же!

Все передёрнули затворы. Серёга поднял флажок. Музыканты замолкли.

— Огонь!

Серёга дал отмашку.

Тыдыщ!

Шесть наших АКСов выстрелили почти синхронно. Оркестр заиграл гимн России. Где-то сзади раздался женский крик, переходящий в животный рёв. Серёга поднял флажок. Несколько мужчин встали по стойке «Смирно» и приложили свои правые руки пальцами раскрытых ладоней к вискам.

Тыдыщ!

Всё-таки не бывает бывших военных.

Тыдыщ!

— Гильзы собираем, пока их не затоптали!

Я запомнил, куда упали все три мои гильзы, и быстро подоставал их из сугроба.

— Оружие к осмотру!

Мы встали в одну шеренгу, чтобы предоставить Серёге пустые автоматы.

— Осмотрено!

Я отпускаю затвор, нажимаю спусковой крючок и ставлю на предохранитель.

Откуда-то к нам подошла женщина и протянула пакет с конфетами.

— Помяните, ребята, отца. Он солдат своих, как детей… Мальчишек у нас не было, мы вот только, дочери… Его солдаты уважали, любили. В гости к нам приезжали даже. И по праздникам телефон не умолкал, и телеграммы со всего Союза приходили…

Тут женщина не сдержалась и снова расплакалась. Кто-то из мужчин её увел. На обратном пути мы развязали пакет с конфетами.

— Как звали? Кто запомнил?

Оказывается, никто не запомнил.

— А звание?

— Полковник же. Гвардеец.

— Царствие небесное, товарищ гвардии полковник.

— Царствие небесное. Хороший был мужик.

Прапорщик Хрычкин в быту и на службе

Прапорщик Хрычкин шёл от КПП в расположение батальона и что-то насвистывал.

Мимо пробежал какой-то очень молодой солдат, не отдав прапорщику воинского приветствия.

— Обезьяна, бля! СТОЯТЬ!

Солдат остановился и развернулся в сторону прапорщика.

— Ничего не забыл?

Солдат краснел, нервничал и молчал.

— Ты что, говна въебал, боец?

— Никак нет!

— О! Он разговаривает и слышит! А теперь ебани на сто метров обратно и еще раз пройди мимо, но только как положено.

Солдат побежал обратно. Проходя мимо прапорщика второй раз, он приложил руку к шапке и громко проорал:

— Здравия желаю, товарищ гвардии прапорщик!

Прапорщик Хрычкин так же приложил руку к шапке и чуть кивнул головой.

Возле казармы батальона, в котором служил прапорщик курили двое ефрейторов.

— Вон те двое, к бою!

Оба ефрейтора упали на землю.

— По-пластунски в курилку! Жопы к земле прижали!

Оба поползли в курилку по земле.

Прапорщик поднялся на второй этаж и вошёл в расположение роты.

— Дежурный по роте, на выход! — крикнул дневальный.

— Почему пол грязный? — спросил Хрычкин и, не дождавшись ответа, пошёл в туалет.

— Один дневальный ко мне! Минута времени, набрать ведро воды и поставить в центральном проходе.

Дневальный начал набирать воду, а Хрычкин справлять малую нужду в писсуар. Когда прапорщик вышел из туалета, ведро с водой уже стояло в коридоре. Хрычкин, изображая футболиста, сделал пару шагов и ударил по ведру ногой. Ведро пролетело метра два. Вода разлилась по полу.

— Хули стоим? Тряпки в зубы и вытираем!

Оба дневальных начали размазывать по полу 8 литров воды.

— Насухо трём! — прикрикнул Хрычкин и, пройдя в спальное расположение, начал заглядывать в солдатские тумбочки.

Его интересовало мыло. В первой тумбе мыло было уставное, со звездочкой. Во второй тоже. И лишь в третьей лежал полосатый кусок Duru.

Хрычкин приложил его к носу и шумно понюхал.

— Во! Что надо! Дежурный! Вот тебе мыло, покроши его штык-ножом в каждый писсуар. Чтобы пахло приятно, понял?

Дежурный достал штык-нож, взял мыло и ушел в туалет. В это время рота вернулась с обеда.

Прапорщик Хрычкин построил своё подразделение и спросил:

— Мне нужна мартышка, которая шарит в компьютерах. У меня дома компьютер что-то отъебался. Надо там установить — постановить. Я хер его знает. Ну что, есть компьютерщик у нас?

Все молчали.

— Рота, упор лежа принять! На счёт раз — сгибаем руки. На счёт два — разгибаем. Раз. Два. Раз. Два. Полтора. Полтора, блять. Кто-то из солдат зашипел:

— Котлета, какого хрена ты думаешь? Ты же шаришь.

Хрычкин услышал шипение.

— Рядовой Котлетко, встать.

Высокий худой солдат подскочил и встал по стойке «Смирно!». Хрычкин подошёл к солдату и заглянул ему в ухо:

— Ты не похож на глухого. В компьютерах шаришь?

— Так точно!

— А почему сразу не сказал? Рота, встать. Разойдись! Котлетко, пошли со мной.

Хрычкин вёз Котлетко на старой тойоте к себе домой.

— Смотри, Котлета, какая жопа вон там идёт. Как бы сейчас вцепиться бы зубами в неё, так р-р-р. Че молчишь, Котлета? А вон, смотри, гривотряс идёт какой-то с гитарой? Давай остановимся, пизды ему дадим, гитару в роту заберем?

Котлетко молчал и ёжился.

— Котлетосина, ты уже почти год прослужил. Ты самый злой должен быть в армии. Дохуя прослужил и дохуя осталось! А ты какой-то хер тебя знает. Приехали. Выходим.

Солдат и прапорщик вышли из машины, вошли в подъезд и поднялись на этаж. Хрычкин открыл дверь в свою квартиру и с порога ласково пропел:

— Надю-ю-юша! Это я!

В прихожей появилась женщина в халате с брошью.

— Пе-е-теечка!

— Надюша!

— Петя!

Они поцеловались.

— Надюша, у нас гость. Он сейчас посмотрит наш компьютер! Но сперва нам бы чайку!

— Петенька, а чего же ты не предупредил! Я бы оладышков быстренько спекла! А может быть, мы все покушаем? Петя, дай гостю тапочки. Пол холодный, не дай бог простудится ещё! Проходите в умывальник, мойте руки. Петя, как зовут твоего товарища? Почему ты нас не знакомишь? Молодой человек, как вас зовут?

— Гвардии рядовой Котлетко!

— Ой, я вас умоляю, вы же не на службе! Давайте по имени уже, как нормальные люди? А, гвардии рядовой?

— Меня Саша зовут, — сконфузился Котлетко.

— Какой вы, однако, скромный, Саша.

Хрычкин показал Котлетко компьютер.

— Надо все просто переустановить и делу край. У меня уже было такое. Переустановили и все заработало.

Через какое-то время все трое сидели за столом на кухне. У рядового Котлетко разбегались глаза. На столе были такие продукты, о существовании которых он уже забыл за прошедший год. А жена прапорщика все время подсовывала солдату что-то новое и вкусное.

— Кушайте, наедайтесь. А вы, если не секрет, откуда? Из какого города?

— Из Омска.

— Никогда не была. Хотя очень хотела бы, конечно. Омск не последнюю роль в судьбе страны сыграл.

— Да, там Колчак находился какое-то время. Около двух лет. Еще омская учебка там есть. Про нее говорят, что там танки глохнут, кони дохнут, одни десантники живут! — подметил Хрычкин

— А еще там театров много! К нам на гастроли приезжали оттуда. Петя меня водил, мы смотрели. Так они прекрасно Чехова поставили. Я аж плакала. Да и Петя слезу пустил. Все ладошки отбили, пока хлопали. Там в каком-то театре еще поставили спектакль «Географ глобус пропил». Я книжку читала и на спектакль с удовольствием бы сходила!

— А еще в Омске Достоевский сидел. Читал, Саш, «Записки из Мертвого дома?» — спросил Хрычкин.

Беседы длились до вечера и за эти часы рядовой Котлетко почти полностью превратился в Сашу.

— Надюш, у нас служба. Сашку нужно в часть отвезти. Да и у меня там дела еще кой-какие!

— Ой, конечно! Саша, спасибо вам! И компьютер починили, и компанию нам составили, и беседа такая интересная у нас вышла. Петя-я-я. Будешь мне сегодня вечером читать Достоевского. Сон Раскольникова, помнишь, про лошадку. Вдвоем читали, уревелись…

Хрычкин и Котлетко вышли из подъезда и сели в машину.

— Ох, заебись, да, Котлетос? Кишку набил и жить охота, скажи же?

Прапорщик Хрычкин звонко отрыгнул.

— Ты только это. Пока едем, в тачке не обосрись смотри. А то знаю я вашего брата — с гражданской жрачки махом днище рвет.

О людях, которые смотрят телевизор

Всё началось в 2010 году, когда я окончательно возненавидел офисную работу и пошёл трудиться установщиком спутниковых антенн.

На эту работу меня позвал мой друг Колян. Он сказал:

— Бросай ты это говно (я тогда работал менеджером), есть работа специально для тебя!

Мой друг не ошибся.

Я ездил на своей ржавой «девятке» по деревням, сёлам, посёлкам и нес людям счастье в виде телевидения в цифровом качестве. За три года работы я намотал на одометре сто шестьдесят тысяч километров, установил, переустановил, настроил более тысячи антенн, а также услышал, увидел и даже поучаствовал в сотне разных историй. Вот некоторые из них.

Хозяин

Весной 2012 года я приехал на заявку в «долину нищих» на берегу Обского водохранилища. Двухэтажный дом заказчика был обнесен высоким забором из красного кирпича. Калитку открыл какой-то дед.

— У тебя с машины ничего не течёт?

— Что?

— Ну, масло или тосол не течёт с двигателя?

— Не знаю. От дома отъезжал когда, не текло. Но это «Лада» — всякое бывает.

— Ты тогда на территорию на всякий случай не заезжай. Если вдруг что капнет, хозяин следы увидит и будет орать. Скажет, что я недоглядел, отмывать заставит. Тротуарная плитка, видишь? Испачкается — и всё.

У ворот стоял бородатый дед среднего роста, одетый в камуфляж.

— Я здесь — управдом. Слежу за порядком. Так, надо хозяину позвонить.

Управдом достал телефон:

— Алло, Павел Иванович, мастер приехал. Какие-то особые указания насчёт него будут? Так… Ага. Хорошо, я прослежу.

Я начал выгружать из машины инструмент, а управдом — следить за мной.

Приусадебная территория, вверенная управдому, была огромной, но не включала в себя ничего такого, за чем можно и нужно было бы по-настоящему следить. Скотину «хозяин» не держал, дровяной или угольной котельной не имел.

Пока я занимался установкой антенны, управдом «прослеживал» за мной и рассказывал о своей жизни.

— Хозяин у меня хороший. Зарплату вовремя платит. Машину мне купил. Показать? Новая, он её в салоне сам для меня выбирал. Даже если уволюсь, то машина за мной останется. Техпаспорт на меня. Показать? Или улетит хозяин по заграницам если, так обязательно мне оттуда подарок привезёт. Безделушку какую-нибудь, на полку поставить. То слона, то обезьянку какую, то ещё что-то. Нормальный мужик, я уже много лет у него. Бывает, что набухается где-то, в машину влезть не может, так позвонит мне, мол, приезжай, домой увези. Я приеду, заберу его — он мне всегда тыщонку на бензин подкинет.

На одном из соседних участков неизвестные люди славянской внешности, говорящие на неизвестном мне языке, строили дом.

— Видишь, что делают? — спросил управдом и кивнул головой в сторону стройки.

— Дом строят кому-то.

— Да. Это финны. Их сюда специально привезли на стройку. Вот они и строят. Деревянный дом строят и не боятся!

— А чего им бояться?

— Да я не про них, а про их хозяев. Строят и не боятся. Деревянный дом!

— Так, а чего бояться-то?

— Как чего? Скоро все их дома мы сожжем ко всем чертям. Терпение народное заканчивается, перемены грядут большие. Или ты думаешь, что всё вечно так и будет? Хватит уже. И так всю Русь растащили. Пора и ответ держать. Перед народом, перед богом, перед совестью своей отвечать пора. И скоро пора эта придёт. Мы всех их…

Когда я ехал обратно, воображение рисовало мне кадры немого чёрно-белого документального кино. Силуэты людей быстро и хаотично бегали по «долине нищих», жгли деревянные хоромы, ломали кирпичные палаты. Били тонированные «Кайены» с «Лендкрузерами» и выбрасывали своих вчерашних хозяев из окон верхних этажей. Подобно крестам с храмов падали с крыш выкованные неизвестными кузнецами флюгеры. Комиссары с повязками на рукавах приводили в исполнение смертные приговоры.

Особая роль в этом чёрно-белом воображаемом мною фильме досталась тому самому управдому. Он схватил заранее наточенные вилы, вломился в опочивальню хозяина и с дьявольскими искрами в глазах неистово протыкал спящую хозяйскую чету.

Сын

Дверь одной из восьми квартир поселковой двухэтажки открыла женщина с морщинами в виде рубцов.

— Здравствуйте! Меня зовут Алексей. Я к вам приехал антенну ставить!

— Ой, здравствуйте! А я вас тут уже заждалась! Вы, наверное, у нас в посёлке и не были ни разу?

— Да почему же, бывал. Но на вашей улице впервые. Ключ от чердака есть у вас? Мне нужно будет на крышу лезть.

— Да, ключ есть! Меня сын предупредил, что понадобится, я к соседке сходила и взяла. А у меня сын в город жить уехал. Он там работает, деньги зарабатывает хорошие. А мне тут скучно одной сидеть. Вот он мне и заказал тарелку эту спутниковую. И телевизор вон какой большой привёз на днях… В стенку не влез — так на тумбочку ставить пришлось. Я и не знала, что телевизоры такие большие делают сейчас. Хороший сынок у меня…

Я взял ключ от чердака и полез работать. Через пару часов антенна была установлена и на экране телевизора появилась трансляция первого канала.

— Ой, ну как чисто показывает! А мы тут уже все привыкли одну рябь эту смотреть. У нас в посёлке пять каналов если показывают, то уже и хорошо. А тут! Ой, батюшки! Надо сыночку позвонить, спасибо сказать!

Женщина взяла телефон и вышла на кухню.

— Алло! Коля! Алло! Коленька, ну спасибо тебе, сыночек, огромное… Да… Всё сделали… Всё показывает! Ага… Ты когда приедешь-то? Я пирогов твоих любимых напеку! Приезжай, сыночек.

Попрощавшись с довольной женщиной, я вышел из подъезда и, закурив, начал складывать в машину рабочий инструмент.

Во дворе дома на лавочке сидел дед лет шестидесяти и монотонно щёлкал семечки. Увидев меня, мужчина оживился.

— Молодой человек, сколько эта ваша спутниковая тарелка стоит?

— Десять.

— Ох ты елки-палки! Дороговато что-то. Ну, ничего, Ларка зажила хоть.

Я подумал, что не расслышал и вопросительно посмотрел на деда.

— Да, говорю, Ларка хоть нормально жить начала. По-человечьи. А то с этим долбоёбом одни мучения были у неё. Хотя, о мёртвых плохо нельзя говорить…

— Вы о чём?

— Да я про Ларку! Ну, про Лариску, у которой ты был только что. Антенну которой ставил. Сын у неё был тут — Коля. Коля-колёк, наркоман — кололся. Полквартиры вынес, бабе житья не давал. От наркотиков этих и сдох. Вот, дай бог памяти… Так, а число нынче какое? А, ну да. Годовщина сегодня!

Алкаш

В поселковых многоэтажках осталось очень мало квартир, где до сих пор стоят деревянные входные двери. Обычно за такими дверями творится какой-то ад.

— Кто там?

— Антеннщик. Вам антенну надо ставить?

— Какую, блять, еще антенну?

— Спутниковую.

— Аааа… Ща.

Дверь оказалась не заперта. Хозяин квартиры стоял в трусах и в белой, местами засаленной, рубашке. Изо рта блестели золотые зубы и пахло смесью говна, трупов, алкоголя и дешёвых сигарет. Как выяснилось позже, такой запах стоял по всей квартире. В коридоре была разбросана стоптанная обувь, на полу валялись высохшие чайные пакетики вперемешку с осколками разбитой посуды. О том, что творилось на кухне, я бы предпочёл забыть.

— А я вот бухаю!

— Да, я вижу.

— Будешь?

— Нет.

— А у меня и нету, понял?

— Телевизор где?

— Чё?

— Кабель антенный куда тянуть?

— Ах ёптыть, ты же этот… Вон телевизор стоит. Слушай, а ты антенну же на улице ставить будешь?

— На улице.

— За окном?

— За окном, да.

— Это в окно лезть надо?

— Надо.

— А как ты полезешь?

— Как обычно. У вас какие-то пожелания?

— Да не то чтобы… Не знаю, как тебе сказать… Короче, у меня послезавтра сын откидывается.

— Чего?

— Сын откидывается. Четыре года сидел, а сейчас вот откидывается. Придёт, сперва меня отпиздит, а потом деньги искать начнёт. Денег у меня нету — я на них эту ёбаную антенну купил. Он её тогда захочет снять и загнать куда-нибудь.

— Да может, и не захочет. Может, перевоспитался?

— Да ну нах! Первый раз чтоль?

— Ну, смотрите, я сейчас всё сделаю, а что там у вас дальше будет — меня не сильно волнует. Если вы антенну сломаете, я бесплатно ничего чинить в эту вашу задницу не поеду.

— Да мне пох, куда ты там поедешь. Ты сделай мне вот что…

— Что?

— Поставь эту тарелку подальше от окна.

— Зачем? Чтобы в окно её не видно было?

— Ну да. Чтобы хер дотянешься.

— До куда сам дотянусь — там и поставлю.

— Ну, ты подальше дотянись, а? Я просто знаешь что думаю?

— Что?

— Пашка когда приедет и начнёт антенну снимать эту, он вылезет в окно и уебётся вниз. Пятый этаж. Уебётся — и хер с ним, понял? А не уебётся, так я подмогну ему. Главное, чтобы он полез. А он полезет! Понял? Короче, ты хуярь тут. А я пошёл, что-то мне хреново с утра сегодня. Пить будешь?

Я сделал свою работу как обычно.

Уходя, я встретил в подъезде женщину средних лет.

— Мужчина, вы от Абрама идёте?

— Да.

— А вы ему кто?

— К счастью, никто. Я антеннщиком работаю. Антенну ставил ему.

— Вам кошка не нужна?

— Нет.

— А то от этого алкаша даже кошка сбежала. У нас теперь живёт вот. Жалко… А какую антенну ставили-то?

— Спутниковую.

— Это, которая, тарелка за окном?

— Тарелка за окном, да.

— Ну, пропивать полезет, может, ёбнется. Ой, прости Господи, нельзя так говорить.

Картошка

Однажды я поехал работать в психоневрологический интернат. Перед поездкой я, как обычно, позвонил по телефону, который был указан в заявке:

— Алло! Здравствуйте, меня зовут Алексей. Я — установщик антенн.

— Да-да, я так сразу и поняла, что это вы звоните. Вы у нас бывали?

— Нет, не бывал, с чего бы?

— Ну, мало ли. Всякое случается.

— Нет.

— Дорогу к нам знаете?

— Нет.

— В общем, вам нужно ехать в сторону крематория. Крематорий-то вы должны знать.

— Да. Крематорий я знаю.

— Вот, едете в сторону крематория. Но он направо, а вам прямо…

Женщина подробно описывала маршрут, повороты, ориентиры, явки, пароли и закончила описание пути следующими словами:

— Только поворот не прозевайте, а то приедете на кладбище. К нам раньше поворот.

— Постараюсь не прозевать.

В интересном месте живу, думаю. Вроде дорога одна, а столько любопытных вариантов возможно, если заблудиться. Все как в жизни: прозеваешь поворот — и вот ты уже на кладбище, раньше свернёшь — в крематории, а если быть очень наблюдательным и внимательным в процессе своего пути — добро пожаловать в учреждение психиатрической помощи. С этими мыслями я ехал вдоль небольшой речушки и окончательно заблудился в новой для себя местности.

Вдоль дороги шла женщина и несла на плечах большой мешок картошки. Я остановился возле неё и опустил стекло.

— Извините, вы не подскажете, как проехать в психоневрологический интернат?

— Тебе картошки не надо?

— Нет.

— Мальчишечка, подвези меня, а? Денег у меня нет, правда. Могу тебе картошки ведро насыпать. У тебя есть ведро?

— Да не нужна мне картошка, я просто так подвезу. Вы мне скажите: где тут психоневрологический интернат?

— Военкомат?

Ну, приехали, думаю.

— Почти. Психоневрологический интернат.

— А что там?

— Я не знаю. Больные, наверное.

— А… Психушка тебе нужна?

— Да-да.

— Поехали. Мне тоже туда.

— В психушку?

— Нет, я там живу.

— В интернате?

— Да рядом там. На соседней улице. Открывай машину свою.

Мы загрузили картошку в машину. Мешок был довольно тяжёлым, и я до сих пор не понимаю, как эта женщина пенсионного возраста тащила его на себе.

— Своя ноша не тянет. Главное — не ставить. Как поставишь — так уже и не твоя.

В динамиках моей машины пел Цой. Песня была про то, что мы все тяжело больны. Женщина всё время порывалась высунуться в приоткрытое окно, голосом указывала дорогу, и, когда я останавливался на очередном перекрёстке или развилке, она махала руками в необходимую сторону и кричала: «Трогай, не боись!».

Так мы доехали до её дома.

— А сейчас тебе прямо нужно ехать. Там увидишь, как собака загавкает. Она всегда на машины лает. Там налево, и почти сразу увидишь ворота. Тебе туда.

Моя попутчица вышла из машины и скрылась за забором своего дома.

— Картошку, картошку свою заберите!

— Сейчас!

Женщина вернулась с пустым полиэтиленовым пакетом и стала перекладывать туда картофелины. Когда пакет был наполнен, она протянула его мне.

— Бери! Бери, кому сказала. Картошка хорошая.

Я отказывался, но женщина открыла заднюю дверь моей машины и поставила картошку на коврик. В общем, пришлось взять. Я поехал указанным маршрутом и упёрся в нужные мне ворота.

Двухэтажные корпуса психоневрологического интерната были выстроены в одну линию. Небо было затянуто осенними тучами, в воздухе стоял мелкий дождик, жёлтые листья лежали на растрескавшемся асфальте с нарисованными классиками. За забором протекала всё та же небольшая речушка. На другом её берегу простиралось кладбище. Ближний ряд могил в осеннем сумраке казался очень неухоженным.

Возле корпуса, где мне предстояло работать, находилось несколько скамеек. На одной из них стоял радиоприёмник. Вокруг приёмника ходил мужчина и что-то бормотал. Когда по радио передавали рекламу или погоду, мужчина укоризненно мычал и кому-то махал рукой. Но стоило приёмнику запеть, как мужчина пускался в пляс и нечленораздельно подпевал. Неподалёку от танцора на двухместной качели раскачивались две старушки и громко смеялись детскими голосами. Входные двери корпуса открылись, из них выскочил мужчина и, размахивая ведром в одной руке, бегом устремился в сторону хозяйственного блока.

Выгрузив из машины всё необходимое для работы, я направился внутрь. В коридоре стояла женщина очень маленького роста и, топая ножкой, забивала кулаком что-то воображаемое во что-то воображаемое. Палаты пациентов и мебель в них имели яркую расцветку и чем-то напоминали детский садик. На каждом этаже корпуса было по два крыла, между которыми располагался своеобразный холл с телевизором.

В холле на одном из этажей несколько женщин в возрасте от сорока до пятидесяти лет гладили беременную кошку и устраивали ей коробку со старыми тряпками внутри:

— Пусть Лиска тут котится.

— Лиска, котись!

— Она не хочет!

— Лисонька, кошечка моя, напугали тебя, мою девочку…

— Отстань ты от неё, дура, она тебя боится.

— Сама ты дура. Лиска, котись. Котята у тебя красивые будут…

Женщины перемещали беременную кошку в коробку и назад, а она всё никак не котилась.

Кто-то запнулся о чей-то костыль и заплакал. Стриженный наголо мужчина без бровей щипал себя за кожу головы, пытаясь ухватить отсутствующие волосы. Увидев меня, он встал, подошёл к окну и, прислонившись головой к стеклу, сказал: «Холодное!» В конце коридора несколько женщин развлекались прыжками со скакалкой.

В помощь мне попросились двое пациентов. Один из них хвастался своим особым положением здесь, а второй постоянно спрашивал сигарету и будет ли показывать канал с фильмами без рекламы. Через некоторое время с ним что-то случилось.

— У тебя есть эта, а дай сигаретку?

— Да нету у меня.

— А я же с тобой тогда зазазазаза, с тобой зазазаааа…

— Уйди от него! — крикнула из коридора санитарка, и мы разбежались в разные стороны.

На тот объект я убил почти весь день. Работу принимала женщина в белом халате, с которой я разговаривал по телефону. Ей же я сдал все пульты от ресиверов. Когда все телевизоры заработали, холлы всех этажей наполнились ликующими людьми.

— Так! А ну, прекратили толпиться тут. Каждый пошёл и принёс свою табуреточку. А ну, девчата, давайте, быстренько.

Через несколько минут все уже сидели и внимательно смотрели телеканал «Россия». Я подошёл к телевизору, посмотрел на лица телезрителей и почувствовал себя одним из братьев Люмьер.

Дождь на улице усиливался. Я ехал обратно. На одном из перекрёстков на дорогу выскочил какой-то дедушка, похожий на Ленина, и замахал руками. Я остановился.

— Ты в город?

— Ну, да.

— Добрось? А то фуфайка уже промокает…

— Садись.

Мужик сел в машину, и мы поехали.

— А ты откуда такой едешь?

— Из интерната.

— Из дурки нашей что ли?

— Вашей, ага.

— Навещал кого или отметиться?

— Работал.

Я вкратце поведал свои впечатления о танцоре с радиоприёмником, бабушках и кошке Лиске.

— Ха-ха! Ты вот говоришь про этого, который с радио, а у нас на пятаке на скамейках каждый вечер молодёжь так же собирается. Включают на своих телефонах херню всякую и так же мычат и пританцовывают. Качелей вот нет у нас. Раньше были, да сплыли. Я бы и сам покачался. Мы с бабкой ещё молодые были, любили в парк ходить по выходным. Я её там часто на качелях качал. Она орёт, мол, страшно, а смеёмся оба. Слушай, а ты мимо базара не поедешь? Высадил бы меня там. Картохи надо купить. Люди уже выкопали, продают вовсю.

— Вам много надо?

— Да ну, куда мне много… Так, с ведёрко.

— Сзади вас пакет стоит. Хватит столько?

— Ого! Да за глаза. Сколь должен буду?

— Нисколь…

— Вот уважил. Так ты меня тогда и высаживай. Я же на базар шёл. Шутка ли, в колхозе живу, а картошку в городе покупаю. Высаживай давай, мне же ещё назад идти.

Я остановил машину. Мужик вышел и забрал картошку.

— Спасибо, парень!

— Не за что! Супруге привет!

— На могилку пойду — передам. Будь здоров.

В динамиках пел Дельфин: «Открой мне дверь, и я войду, и принесу с собою осень. И если ты меня попросишь — тебе отдам её я всю».

Шамбала Шаламова

Узнав, что у меня «Лада», заказчик сказал, что я могу утонуть в грязи где-нибудь по пути к его даче, и предложил поехать туда на его машине.

Мы встретились возле поста ГИБДД на развилке Колывань — Криводановка, погрузили всё моё барахло из моей «девятки» в его внедорожник и поехали. Всю дорогу из динамиков машины нас сопровождал суровый русский блатняк.

— А можно включить что-нибудь другое? — спросил я.

— А что не так? Шансон не уважаешь?

— Шансон уважаю.

— Ну, а хули ты тогда?

— Как бы объяснить… То, что у вас играет, все вот эти лагерные темы — это же не шансон.

— А что шансон?

— Ну, вот Митяев, например. «Неровность вычурная крыш течёт за горизонт. Семнадцатый квартал, Париж, чуть вздрагивает зонт. И женщина французская, серьёзна и мила, спешит сквозь утро тусклое, должно быть, проспала…»

— Херня какая-то.

— Это классика русского шансона, между прочим. Тут все признаки: дождик, загадочная дама с зонтиком, Париж. У Митяева много хороших песен.

В динамиках заиграл Наговицын:

— «Золотом покрыты купола…»

— Ну вот какой это шансон?

— «…и малец-послушник листья жгёт…»

— Ну, а что, хуёво поет?

— «…помолюсь за тех, кто в кандалах ждёт…»

— Да не то чтобы… Просто всё это какое-то ненастоящее.

— «…забегу к приятелям на миг…»

— А что настоящее?

— «…птицам побросаю каравай…»

— Шаламов, например.

— «…выпью за потерянный людьми…»

— Не слышал такого. Что он поёт?

— «…край…»

— Он не поёт, он пишет. Писал, вернее.

— «…там по периметру горят фонари…»

— Писатель типа?

— «…и одинокая гитара поёт…»

— Писатель, ага. Его почитаешь — и сразу ясно, кто настоящий, а кто нет.

— «…туда зимой не прилетят снегири…»

— Кто бродяга, а кто хуйло пассатижное, да?

— «…там вороньё…»

— Вроде того.

По пути мы форсировали несколько полуметровых луж. Пару раз я думал, что сейчас утонем, но «прадик» отважно преодолевал всё.

Работа по установке антенны не заняла много времени. Когда всё заработало, я начал объяснять заказчику правила пользования спутниковым ресивером и в процессе машинально включил «Первый канал». На экране возникли Малахов и программа «Пусть говорят». Темой передачи был многосерийный фильм «Легенда о Михаиле Круге».

— О! Оставь-оставь! Давай посмотрим. Сделай громче.

Заказчик впился глазами в телевизор.

— Я всё понимаю, но мне бы домой сегодня уехать. Машина на посту ГИБДД осталась…

— Да не ссы, нормально всё будет. В холодильнике там пожрать есть. Доставай. Всё, что найдёшь — ешь.

В телевизоре тем временем появился вор в законе Саша Северный и начал что-то говорить о Круге.

— ЭТО ЧТО ЗА ЁБАНЬ?

— Что?

— Какой, нахер, вор в законе? Где это видано, чтобы воров по ящику показывали?

Заказчик явно негодовал.

— Лёха, вот ты видел хоть раз, чтобы вора в законе показывали на всю страну?

— Так каждый день показывают же. Всяких разных. По новостям особенно…

— Да я не про этих…

— А про каких?

— Про других. Какой он нахер вор, этот Саша? Чёрт он хлопчатобумажный.

— Я же говорил, что оно всё какое-то ненастоящее…

Обратно ехали молча и без радио.

— Как ты говорил?

— Что?

— Ну, фамилия?

— Чья?

— Который писал.

— Шаламов?

— Во… Отправь мне смской фамилию?

— Отправлю.

— А ты не знаешь, он на диске есть? Есть же всякие аудиокниги.

— Должен быть.

— Озадачу дочь, как домой приеду. Пусть скачивает. Послушаю, что там.

Боль и ненависть русского такси

Вместо предыстории

Первый опыт пассажирских перевозок случился со мной в 2001 году. Мой друг Миша тогда каким-то чудом заработал 10 000 рублей, купил на них убитую «копейку» и обратился ко мне с деловым предложением:

— Лёха, а давай на моей «копейке» калымить (так в те времена называли частный извоз)? А то я один боюсь, а у тебя морда протокольная, с тобой не страшно будет. Треть бабла твоя!

В ту пору я уже брился наголо и морда у меня действительно была протокольной. Чтобы с порога не пугать садящихся к нам в «копейку» людей, мы договорились, что я буду ездить в шапке, а когда в машину будут садиться пассажиры, то я буду её снимать и зло поглядывать. Дескать, сиди, уважаемый пассажир, и не выёживайся. Времена такие были — машины вместе с людьми пропадали. Пропадали даже гнилые «копейки» с такими бесполезными существами, как мы с Мишкой. И лучшей защитой здесь было если не нападение, то хотя бы демонстрация готовности к нему. Проще говоря, понты.

Так и катались. Посадили пассажиров с обочины, тронулись, я шапку снимаю. Ну и деньги с пассажиров тоже я брал. Тяжёлая работа у меня была: зима, в машине холодно почти как на улице, печки хватает только на лобовое стекло, голова лысая мёрзнет. Иной раз проедем порожняком по мосту через Обь, остановимся, выскакиваем на улицу — и десять кругов вокруг машины. Я ещё, помню, приседал, чтобы лучше согреться. А Мишка не приседал, так как у него педаль сцепления жёсткая была, а тормоза вообще на морозе перехватывало. Поэтому он только туловищем мёрз. Но как-то ездили и даже зарабатывали что-то.

Бывало, что и ездить никуда не нужно было. Сядет в машину мужик и говорит:

— Пацаны, мне только ширнуться надо. Я ширнусь у вас в тачке и пойду домой с женой мириться. Сотку башляю!

Подарок, а не пассажир. На ровном месте сотку платит.

Интересные были времена. Днём я учился в технаре, вечером крутил подвесные потолки на стройке, ночью катался с Мишкой. Мишка тоже днём учился и работал на каком-то автомобильном предприятии по установке газового оборудования. Позже он даже свою «копейку» на газ перевёл и машина получила прозвище Газенваген.

Мы отучились, отслужили срочку, устроились на относительно нормальные работы. Я уже не помню, как именно та Мишкина «копейка» канула в Лету. Прошло чуть больше десяти лет. К тому времени я получил водительские права, начал крутить гайки и устроился работать в таксопарк. А точнее — в ремонтную зону таксопарка. За нашей рембазой было закреплено около сотни машин, которые нужно было обслуживать.

Я видел таксопарк изнутри и скажу лишь, что после года работы там я перестал удивляться заголовкам вроде «Водитель такси приехал по адресу и умер в автомобиле».

Смерть водителя за рулем машины — частый случай. Особенно с водителями, которые берут машины на выкуп (или, как говорят, «на выкат»). Схема проста: на протяжении года или, например, двух, ты каждый день должен возить по 1100 рублей. Год возишь — машина твоя. Год — это если какой-нибудь уставший Рено Логан. Если что посерьезнее, то можно и два года повыкатывать. А можно попасть в аварию и те же два года выкатывать Логана. Вариантов много.

Машина на выкат — это что-то среднее между каторгой и ипотекой: сперва ты радуешься, что каждый день сдаешь не просто план в контору, а расчет за свою машину. Тебе всего 52 года. Вот в 53 наконец-то будет своя машина. Будешь на ней внучку на дачу возить, а план в 1100 себе будешь оставлять. Потом наступают нехорошие времена: болезнь какая-нибудь, стрессы, усталость, отсутствие заказов, и вот нет у тебя 1100 рублей. Ничего страшного — завтра отдашь 2200. Переживания, кофе «три в одном», шаурма, «Максим» красный, что-то сердечко шалит, ой, что-то кольнуло, надо отметиться, что на заказ приехал, выйти, подышать, ну-ка… А-а-а-а, больно кольнуло что-то, уффф… Всё. Нет человека. Клиенту надо новую машину вызывать.

Так и умирают люди. Буднично, прозаично, на работе.

Трудоустройство

Я решил устроиться в такси на своем автомобиле и провел для этого небольшую подготовку. Для начала я заменил жёсткие газовые амортизаторы на мягкие масляные. Потом заменил тормозные диски, колодки, перебрал мотор, промыл радиатор отопителя, устранил ряд других мелочей и купил детское удерживающее устройство. Хорошо, что в такси решил пойти — хоть машину починил.

После того как с технической частью было закончено, я занялся комфортом. Из опций, которые можно отнести к комфорту, в моей машине имелась только магнитола. Я записал на флешку разной музыки: классика, рок, попса, шансон, блатняк, рэп, рэгги, горловое пение тувинцев и душеполезные песни квартета каких-то православных мужчин.

Подготовив машину, я начал искать контору, которая примет меня в ряды своих водителей. Выбор был невелик. Всюду требовали машину не старше семи, пяти или трёх лет. Моей тачке тогда уже исполнилось двадцать. Кроме того, руль в ней находится с правой стороны, что для нормальных перевозчиков крайне небогоугодно. В итоге круг поисков сузился до двух организаций. Решено было пойти в ту, о которой что-то слышал. Я нашёл в интернете номер и позвонил.

— База!

— Здравствуйте! Я хочу у вас работать.

— Записывайте адрес и приезжайте на инструктаж. При себе документы на себя, на машину, права и телефон на базе андроида или айфон. Инструктажи проходят два раза в день.

— Спасибо!

В тот же день я приехал по назначенному адресу. В небольшой комнате за столом сидели две пышные девушки и обсуждали чью-то личную жизнь.

— Здравствуйте, я у вас работать хочу.

— Садитесь за стол, берите методичку и читайте.

Методичек было две, и каждая умещалась на листе формата А4. В первой методичке были изложены правила пользования таксистским приложением для смартфона, а во второй были инструкции для водителя. В основном они касались тонкостей взаимоотношений с диспетчерами и пассажирами. Кроме меня на инструктаж пришли ещё семь человек. Одной из них была женщина театрального возраста со стажем вождения меньше трёх лет.

— Женщина, вы понимаете, что вам людей возить? У нас требование — три года стажа. Не меньше.

— Я уже звонила вашему этому, как его? В общем, мы уже обо всём договорились.

Нам выдали анкеты с вопросами о нас и наших машинах: год рождения, марка, гражданство, объём багажника, куришь/не куришь, место работы, пробег, прописка, свободен/занят багажник, тип кузова, любимая радиостанция и так далее. С нас собрали паспорта, права и телефоны. С бумаг сняли копии, а на телефоны установили программы, через которые водители получают заказы. Ну, как сказать, установили — скачали с Google play. У каждого из нас появился свой позывной из пяти цифр. В дальнейшем все сотрудники нашей диспетчерской службы обращались ко мне не иначе, как по этому номеру. А один мужчина, который хотел стать таксистом, этого номера не получил, так как его телефон не имел технической возможности для установки такой программы.

— Мужчина, ваш телефон не подходит. Надо андроид или айфон.

— Да вы сдурели?

— Это кто тут сдурел? Вы за языком следите своим!

— Да вы сдурели! Как это не подходит? Этот телефон двенадцать тысяч стоит!

— Да хоть сто двенадцать тысяч евро долларов. Он не под-хо-дит.

— Правда?

— Нет, бляха-муха, мы шутим над вами! Скучно нам тут! Решили вот именно над вами шуткануть! Хаха.

— А… Уффф… Я уже было подумал…

— Мужчина, вы вообще тупой? Нужен другой телефон!

— А этот я куда дену?

— В жопу засунь себе, идиот! — тихо сказал бородатый парень, который сидел рядом со мной.

— Какая нам разница, куда вы его денете?

Обладатель телефона за двенадцать тысяч в один прыжок оказался у порога и выскочил, хлопнув дверью.

— Помер Максим, и хер с ним! — сказал кто-то.

Инструктаж начался. Девушка, чем-то похожая на Валю из сериала «Реальные пацаны», начала рассказывать нам о тонкостях перевозки пассажиров:

— От заявок, которые по автораздаче приходят, вы отказаться не имеете права. И ещё: детей возим. Вы слышите? Де-тей во-зим. Покупаем эти, как их, пристёжки специальные, и возим. Всем слышно? Молодой человек, вы слышали? Детей возим. Кого не возим: не возим только неадекватов и всяких там, ну вы поняли. Если вы приехали, а к вам в машину вместо пассажира какое-то чудовище жало пилит — звоним диспетчеру и говорим, мол, так и так, снимайте заказ. Если чудовище атакует — жмём тревожную кнопку. Кто рядом из мужиков — подъедут, спасут. И вы подъезжайте, если увидите тревогу. Сегодня вы отбиться помогли, завтра вам помогут. А как тут ещё? Тут только так, а иначе никак, да…

Сижу, слушаю и думаю, что я уже три недели не подстригался. Печку я промыл, можно без шапки ездить. Судя по всему, мало что изменилось за пятнадцать лет.

После инструктажа я вышел на улицу, выдохнул: «Я — таксист!» и вытер лицо ладонью сверху вниз. Контора, в которую я устроился, одна из самых дешёвых в городе. Такси для нищебродов на нищебродских машинах с нищебродами за рулём. Кстати, на машину на мою так никто и не посмотрел. Зря мыл.

Первые пассажиры

Я наменял две тысячи сотками, выгреб из всех карманов всю мелочь, спрятал сумку с документами, достал телефон, открыл приложение и, поволновавшись, нажал «На линию». Через три минуты пришёл первый заказ. А ещё через две я был уже у подъезда.

Мой первый пассажир был с большого бодуна. Он сел на заднее сиденье и сказал:

— По пути остановимся возле какого-нибудь магазина с разливным пивом? Ожидание там, чо-каво — я оплачу всё.

Я осмотрел пассажира и включил увертюру к опере «Тангейзер».

— Бля. После всех этих тынц-тынц-унц-унц даже уши отдыхают. Сделай громче чутка!

Мы остановились возле магазина разливного пива. Клиент пошёл отовариваться, я затупил в Твиттер. Через несколько минут я боковым зрением увидел моего пассажира. Он ломился в одну из соседних машин. Машина была одного цвета с моей, но слой инея и пыли на её стеклах прозрачно намекал, что на ней никто не ездил уже несколько дней.

Я посигналил. Пассажир опомнился и пошёл в мою сторону.

— Бля, запарился что-то. Смотрю, тачка такая же вроде, а всё закрыто. А потом уже начал допирать, что херня какая-то. Я тут набрал короче, вот…

Пассажир протянул мне бутылку лимонада с лосем на этикетке.

— На вот, угощайся. Это наш лимонад.

— Спасибо!

Кстати, лимонад оказался очень вкусным, и я теперь часто его покупаю. Первого пассажира я довёз без всяких происшествий и получил от него на 150 рублей больше положенного. Нормальный такой первый блин!

А дальше пошло-поехало. Человек сел, человек рассчитался, человек вышел. Первое время я разглядывал каждого и даже проводил невинные социальные эксперименты.

В частности, я угадывал по внешнему виду пассажира его музыкальные вкусы. Оказалось, что все мы довольно предсказуемы. А еще я понял одну простую вещь о группе «Кино». Эта группа абсолютно нормально воспринимается практически всеми социальными сословиями. Язык и музыка Цоя понятны всем, кто слушает музыку в принципе. У меня не было ни одного пассажира, который бы попросил его выключить. Интеллигента передёрнет от группы «Бутырка», гопника с окраин не вштырит Моцарт, дама в шубе не оценит ЗОЖных текстов Маваши, хипстер с бородой не вытащит наушник от Энтони Би. Но все совершенно одинаково будут слушать «Кино».

Другой социальный эксперимент был более провокационным.

В докрымнашенские времена я часто заказывал из Китая мобильные телефоны. Каждые полгода менял их. Дёшево и сердито. А ломал их ещё чаще, чем заказывал. То с крыши уронишь (на антеннах ещё работал), то летом в машине на солнышке оставишь, то в ведро с моторным маслом плюхнешь. Какие-то сразу выкидывал, какие-то оставлял. И вот я решил, что один из таких телефонов ещё сможет послужить на благо постапокалиптической статистики.

Эксперимент заключался в следующем: я подкладывал на заднее сиденье старый, неработающий, ненужный мне телефон и смотрел на реакцию пассажиров.

Первый пассажир, парень в спортивном пуховике с вышитой эмблемой Porsche, сразу заметил девайс и немедленно сообщил мне:

— Братан, тут у тебя труба гнездится. Похерил кто-то поди.

— Во, дела! Точно, труба. Давай сюда её. На базу увезу, вдруг хозяин найдётся…

— Конечно! Вернуть надо! Я, бля, раз телефон похерил, вот я втух. Новый-то купил, не проблема. А все цифры по пизде пошли. Номер восстановил, пацаны звонят, а я в уши ебусь — у всех голоса, как один… Неудобная херня, так-то.

Второй пассажир телефон увидел, но не проявил к нему абсолютно никакого интереса. Третьим пассажиром была женщина. В машину её провожал какой-то мужчина, который зачем-то сделал вид, что сфотографировал мой регистрационный номерной знак.

Женщина села на заднее сиденье, поздоровалась и начала говорить с кем-то по телефону. Судя по разговору, пассажирка работала в торговле. Фактуры, недостачи, товар и вот это всё. Вёз я её не сильно далеко. Она рассчиталась, пожелала всего хорошего и, продолжая говорить по телефону, вышла. Я отъехал в соседний двор и включил свет на потолке. Телефона не было.

Как так? Я вышел из машины и залез в салон через заднюю дверь. Я обнюхал пол, складку между спинкой и поджопником. Осмотрел всё на два раза. Ушёл телефон!

Странное ощущение. Нельзя сказать, что я не хотел, чтобы телефон увели. Я был всесторонне к этому готов. Но я не ожидал, что это произойдёт именно так. Я думал, что человек будет делать вид, что он увёл его нечаянно. Может быть, как-то поворочается, накроет его чем-либо, технично засунет в рукав, прокашляется, поднеся руку ко рту. Чёрта с два! Высшее мастерство — увести один телефон, разговаривая по другому.

Новогодняя ночь

Вопрос о том, где быть с 31 декабря на 1 января, меня давно уже не волнует. Причин тут две: первая — я не праздную Новый год, вторая — я вообще ничего не праздную уже лет шесть или семь.

У меня, если так можно выразиться, празднично-поздравительный нигилизм. До сих пор не могу понять, чем он вызван или привит. Может быть, всё дело в многолетнем посменном графике работы, с которым все праздники на работе и проводишь. А может быть, я просто уже вырос. Деда Мороза нет, все желания приходится исполнять самому, пить я перестал. Что делать? Ответ прост — работать! Ведь пока большая часть населения тратит деньги, меньшая их зарабатывает. Я решил присоединиться к меньшей части.

31 декабря я проснулся в обед, открыл расклад и ахнул: в каждом районе висели по полсотни заказов, и катались всего лишь по шесть-семь машин. Еще и минималка повышена! Я оделся и поехал на базу пополнять счёт таксишной программы. По пути забежал в ларёк купить литр энергетика и сникерс. Новый год всё-таки.

Приезжаю на базу, а у входа такие машины стоят непривычные: Аккорд, Пассат, Камри на местных номерах. Весь двор приличными автомобилями забит. Наши таксисты на таком не ездят. У них всё проще — Короллки старые, Ниссаны гнилые, Логаны с бамперами от Ларгусов. Кто в люди выбился — у тех Гранты, Калины, но таких мало.

Захожу на базу, а там инструктаж новых водителей идёт вовсю. И водители — хипстота сплошная. Инструктора на айфоны программы ставят. Плохо в стране дело, если хипстеры на Фольксвагенах и Аккордах в такси идут. Сидят, методички читают.

Очки, борода, борода, очки. Не повезло ребятам: первый день — и сразу новогодних алкоголиков катать. Хотя, чего это я, праздник же, улыбаться надо и верить в лучшее. Я пополнил счёт, отъехал в трущобы и вышел на линию.

Первыми новогодними пассажирами стала полная семья с дочкой лет двенадцати.

— Откройте багажник.

— Он занят.

— Чем?

— Вам перечислить?

— Нет, но у нас вот три сумки и пакет. Куда это?

Вообще, при трудоустройстве в такси этот вопрос обсуждают. Я даже написал в анкете, что багажник у меня занят.

— Ладно, давайте.

Для трёх сумок и пакета в багажнике нашлось немножко места. Мужчина сел вперёд, женщина с девочкой — назад, и мы поехали.

— С наступающим! Как звать?

— Алексей!

— А меня Пётр! Это вот Анюта и Валентина! Едем к нашим старикам Новый год праздновать.

— Это правильно.

В разговор включилась женщина.

— У вас все багаж не возят?

— Нет. Багаж не возят только те, у кого занят багажник. Вы когда заказывали машину, что-нибудь говорили про багаж?

— Ну, если честно, нет. Но я же машину вызываю.

— Всё верно. Легковую машину, а не грузовичок.

— Но мы ведь и не ёлки везём, верно?

— Я не про это. Если вы заказываете грузовик, то он будет пустой по умолчанию — грузовик вызывают для грузов. А вот с легковушкой бывает всякое.

— Что значит, всякое? У нас вот есть машина, там место всегда есть в багажнике. Что там можно возить вообще такого?

— Ну, начнём с того, что у вас есть дом, где вы живёте. А у некоторых людей дома нет. Но у них есть машина. В наше время так бывает — у человека есть машина, а жить негде. И всё имущество человека помещается в багажник.

— Это у тебя так? — спросил Пётр

— К счастью, нет. Мне есть где жить, но пока негде хранить содержимое багажника. Случаи разные бывают. Поэтому в следующий раз уточняйте.

Девочка внимательно слушала нашу беседу и резюмировала следующее:

— Интересно как бывает. Бомжи, а на машинах ездят!

— Аня! — прикрикнули родители.

Аня была права. Мы подъезжали к месту назначения.

— Лёша, там не надо ехать, вот тут сворачивай!

— Петя, мы там не проедем, это не тот поворот!

— Лёша, рули, не слушай баб.

Я рулил. После очередного поворота мы выехали к КПП и забору с колючей проволокой.

— Ой, это куда мы тебя завели?

— Не знаю. На тюрьму похоже.

— У нас половина города на тюрьму похожа! — подметила девочка.

Какая, думаю, наблюдательная девочка.

— Это хорошо, что ты разбираешься в архитектуре. К сожалению, конструктивизм вместе с индустриализацией и серой штукатуркой сделали своё дело. Город местами очень похож на тюрьму. Но если ты и твои сверстники станете архитекторами и не уедете — то город может измениться.

— Но для начала ей нужно слушаться папу! — отрезал Пётр.

— Я слушаюсь, пап!

— Слушается она… Нормально раньше строили. Строили и всё нормально было, а не то что этот хайтех, херня всякая эта. Вот тут вот сворачивай, вон тот дом.

Пётр, Валентина и Анюта забрали багаж и пошли праздновать.

В начале десятого часа в квартале новостроек в машину села семейная пара. По лицам видно — молодые ипотечники. И, судя по адресу, поехали они в гости к другим молодым ипотечникам. В пакетах что-то стеклянное звякает. Наверняка «Российское» шампанское из «Ленты». А ещё мнётся какой-нибудь «Коркунов» по акции, утренние салаты, привезённые от родителей, и мягкая игрушка за 199 — подарок.

Семейство село на заднее сидение. Тронулись. На выезде из двора девушка энергично зашевелилась.

— Я сумку с ключами забыла!

— Возвращаться? — спрашиваю.

— Да, давайте вернёмся.

— Зачем? — спокойно произнес парень. — В сумке ключи от квартиры. Сумка осталась в квартире. Дверь захлопнута, замок закрыт. Ключи внутри. Открывать нечем. Возвращаться нам теперь, в общем, некуда.

— Нет, всё-таки остановите! Я сбегаю. Вдруг я в тамбуре сумку оставила? Ну вдруг, ну мало ли? Тамбур-то мне соседи откроют…

Мы вернулись, девушка пошла звонить в домофон. Соседи действительно открыли дверь. Парень закрыл лицо руками и начал негодовать с перепадами громкости.

— Сууукаа! Ебаная женщина! Ты знаешь, как всё было, а? А я тебе сейчас расскажу, слушай! Эта сука, когда мы уже спускались, решила вернуться за какой-то там херотой! Херота, которая нахер не нужна! И хероту эту она взяла, а сумку с ключами оставила! Ааааа, блядина!!! Как же я тебя ненавижу! Как теперь домой попадать? Это вызывать этих, как их, медвежатников, которые замки вскрывают. Это рубля три. Дверь менять потом — это ещё червонец! А я где эти деньги возьму? На работе жопа, контору вот-вот закроют к хуям кошачьим. Ах, сука-а-а-а, как ты меня достала! Хорошо, что никакой борщ не стоит на плите и не варится. А знаешь, почему? Потому, что борщ и эта пизда тупая — это несовместимые понятия. Готовить — хуй в сраку. Пол помыть — хуй в сраку. Работать — хуй в сраку. Она дома сидит, сериалы эти ебучие смотрит целыми днями. Игра престолов, Шерлок ёбаный этот Холмс! Котов всяких показывает мне всё время. Сука-а-а-а-а! Она у меня в «Равшан» кассиром пойдёт. Нет, нахуй, в «Горожанку», чтобы поняла, что к чему в этой ёбаной жизни. И ещё полы там же будет пидарасить на полставки…

Дверь в машину открылась снаружи, любительница Шерлока села в салон. Я поправил воображаемую исповедальную мантию. Парень прокашлялся.

— В тамбуре нет сумки…

— Ну ладно, чего уж. Что-нибудь придумаем. Поехали. И так вон уже простояли сколько. Не расстраивайся ты так, солнышко. Сейчас поедем, встретим Новый год, завтра переночуем у родителей. Вызовем открывальщиков. Сейчас есть службы, они двери открывают за пять сек.

— Я всё испортила… Испортила нам праздник.

— Да не нагнетай ты так, солнышко. Улыбнись! Сейчас в гости приедем, а ты в трауре вся. Всё, забыли. В следующем году придумаем что-нибудь…

Я слушал их и думал: «Вот это настоящая любовь!».

Между десятью и одиннадцатью часами вечера количество заявок во всех районах упало до нуля. Сникерс вопросительно торчал с полочки центральной консоли. Энергетик лежал под сиденьем. В следующем году употреблю и то, и другое. Дома меня ждали куриная ножка и яблоко. Перекусив и попив чаю, я сел смотреть поздравление президента. Президент много говорил про войну. Я не удивился.

В половине первого я уже ехал на первую заявку в 2016 году. Повсюду гремела канонада. Небо сверкало огнями фейерверков. Пьяные люди кричали «Ура!». Дворы были усыпаны разноцветной мишурой.

В машину села девушка лет тридцати, достала телефон и радостным, весёлым детским голосом приступила к новогодним поздравлениям:

— Здорово, черепаха старая! С Новым годом тебя. Эге-ге-гееей! Иии-хааа! И с днём рождения, кляча скрипучая! Желаю тебе уже определиться в этой ёбаной жизни, а тот так и закопают. Я? Да я в такси еду! Звони давай!

— Здорово, кошёлка! Хе-хе-хееей! С Новым годом тебя, марамойка переулочная! Да-да, спасибо! Что делаешь? Отмечаешь? С этим клоуном что ли? Он тебя хоть прёт, или так, для галочки? Что-то не верится! Ладно, я в такси еду! Давай, ага!

— Здорова, мышка полевая! А какая, лабораторная? С Новым годом! С Новым счастьем! Старого не было никогда, так пусть хоть новое появится! И тебе того же. Да я в такси еду. Давай, звони!

— Здорово, хмырь поселковый! С Новым годом тебя! Что делаешь? Дрочишь небось там, в конуре в своей? Ха-ха! А то я к тебе сейчас приеду. Хочешь, приеду? Вместе взд… Вздр… Вместе вздрочнём по разным комнатам. По тихой грусти, ага! А-а-а-а… У тебя же комната одна в берлоге твоей! Ну, значит, не приеду. Давай, звони, не теряйся. В вотсап пиши, если что. Давай! Ю-хуууу!

— Здорово, фраер хлопчатобумажный! С праздником тебя с тем самым! Как сам-то? Тебя по новой ещё не закрыли? И правильно! И нехуй, так им и скажи. Я? Да как я? В такси еду. Шофёр вон уши развесил, ржёт надо мной. Ну, подвыпила немножко, да, праздник всё-таки. Ладно, пока-покаа-а-а! Чмоки-чмоки!

— Алёёё! Здорово, чмошник! С Но…

— Какой подъезд?

— Ой, бля, я приехала уже. Потом перезвоню, с Новым годом, чертило! Тааак… Алё, слышь, поросёнок, ты чего ещё не у дверей? Ты меня встречать должен и тропинку, сука, целовать, я за восемь соток к тебе еду! Рублей, конечно! Вылазь давай на улицу, я приехала уже! Вон тот угловой подъезд. С тысячи будет сдача?

— Конечно!

— Ага, спасибо. С Новым годом вас.

Девушка вышла из машины и пошла к подъезду.

— Алё! Здорово, тараканище усатое… С Новым годом тебя! Эге-гееей!!! Пшшшььь!

На первом этаже дома располагались какие-то офисы. Над входом в один из них висело табло и показывало —22 по Цельсию. Стрелка вниз намекала, что это не предел.

Вдоль проезжей части зигзагами шло чьё-то пьяное тело. К утру все недошедшие из пункта А в пункт Б одинокие пьяные пешеходы будут падать в снег и видеть свой последний в жизни сон. Спасать их будет некому, а в точках А и Б о них все забудут.

Внезапно телефон зазвонил тревогу. Когда оформляешься в контору, предупреждают, что в случае нападения какого-нибудь чудовища нужно приезжать и отбивать своих. В трёх километрах от меня неизвестный мне коллега на Хонде подал тревожный сигнал. Наверняка кто-то из утренних хипстеров в говно наступил. Надо ехать спасать. Ну, хотя бы попробовать. Разворачиваюсь, еду. Пока ехал, по тревоге пришёл отбой: либо кто-то доехал раньше меня, либо беда сама рассосалась. Не важно, отбой — значит, отбой. Меньше чем через час пришёл ещё один сигнал тревоги с другого берега. Настало время чудовищ. Может, домой уже?

В начале четвёртого часа ночи в машину сели два пьяных мужика и не менее пьяная баба. Один из мужиков сел вперёд, второй с бабой — назад. Я разглядел их лица. Люди с такими лицами обычно много пьют. Пьяная пассажирка сразу потребовала праздника:

— А чо, бля, музыки нет штоле? — поинтересовалась она.

Я молча включил «Шери-шери леди», специально припасённую для подобных случаев.

— Во! Это по-нашему! Громче можно?

Вся троица громко обсуждала подробности своих никчёмных жизней. Один рассказывал о том, как он ненавидит свою сестру и считает её за проститутку. Когда она купила машину, он со злости проколол ей все колёса. У мужика сзади периодически звонил телефон.

— Алё! Пошла нахуй, дура… Пошла нахуй, я сказал… Поздравляю! Вот и пошла нахуй со своей любовью!

Я поглядывал на него в зеркало. Кто такому дегенерату может звонить?

На полпути баба заявила, что нам всем нужно срочно вернуться в то место, откуда мы все едем, так как она что-то там забыла.

— Эй, лысая башка — дай пирожка, разворачивай телегу свою!

— Плюс сто пятьдесят рублей, расчёт сразу.

— А? Чё ты там сказал?

— Плюс. Сто. Пятьдесят. Рублей. Расчёт. Сразу.

— Дохуя. Едем дальше, потом съездишь, заберёшь! — осадил алкашку дегенерат.

— Эй, слышь, а что это у вас за такси такое? Как называется?

Я ответил.

— Что-то дохуя дорогое…

Стоимость этой поездки была 350 рублей. Компания всё больше мне не нравилась, и я решил потребовать расчёт до прибытия по конечному адресу.

— Так, уважаемые, вы мне что-то не нравитесь. Давайте рассчитаемся сразу?

Я остановил машину. Компания притихла.

— Давайте рассчитываться, иначе дальше я еду без вас, а вы идёте пешком. Стоимость поездки фиксированная, я имею право просить расчёт прямо сейчас.

— Братиш, у нас денег нет с собой. Но у меня дома есть. Приедем, эти двое в тачке останутся, а я за баблом схожу. Будет расчёт, ты не думай. Женщина, видишь, напилась — хуйню несёт всякую. Я вижу, что она тебя накаляет. Она больше не будет…

Мы поехали дальше. Все молчали. Я выключил «Modern Talking» и включил песню «Вечная весна» группы «Гражданская оборона». До места назначения оставались последние километры. Если в арке дома пассажиры пойдут в атаку, то под «Гражданскую оборону» отбиваться будет явно веселее. Атаковать никто не стал, но какой-то замысел всё же витал в воздухе. Я хорошо его чувствовал.

Надо всё-таки купить электрошокер.

Мы подъехали к дому. Один из мужиков пошёл за деньгами. Остальные сидели в машине.

— Я покурю? — спросил оставшийся.

— В машине не курят.

— Я выйду?

— Где ваш друг? В смысле, 350 рублей давай — и выходите оба.

Пассажир достал телефон:

— Алё. Ну, ты это, выйди, за такси рассчитайся?

В тишине динамик телефона было слышно довольно хорошо. Ушедший говорил, что уже спускается на улицу. Надо же. Неужели эти люди так просто возьмут и рассчитаются?

— Ну что, я выйду, покурю?

— Ладно, иди.

В машине осталась одна алкашка, которая, как мне показалось, уже задремала. Я попеременно поглядывал на неё и во двор.

Дверь подъезда открылась, из дома вышел дегенерат, и тут события начали развиваться довольно быстро. Пьяная баба, которая только что дремала на заднем сиденье, открыла дверь моей машины, выскочила на улицу и в два прыжка оказалась у подъезда. Она схватила вышедшего мужика и потащила в дом. Времени на размышления оставалось всё меньше. Нужно было что-то предпринимать. Я посмотрел на курящего. Происходящее удивляло его не меньше, чем меня.

— Беги! — крикнула алкашка курящему.

Так вот оно что! Я отстегнул ремень безопасности, вытащил ключи из замка, выскочил из машины и, не забыв нажать кнопку сигнализации, побежал в подъезд. Железная дверь медленно закрывалась. Еще мгновение — пикнет замок домофона, и плакали мои 350 рублей. В такую срань бесплатно приехал… Ну уж нет.

Я успел поймать дверь за миг до закрытия.

— Пойдём быстрее, какие деньги, нахуй тебе это надо? — алкашка уже вела мужика в темноту подъезда.

Я выхватил у неё должника и развернул к себе. Он поднял руку, в которой была зажата тысячная купюра. Я забрал деньги, пошёл к машине, открыл дверь, достал из козырька разменные сотки и начал считать сдачу. Вся троица собралась в кучу возле подъезда.

— Э, кидалы, сдача нужна кому-нибудь? Или я поехал?

Услышав про сдачу, баба попрыгала в мою сторону.

— Да-да, конечно, сдачу надо!

Вместо сдачи хотелось хорошенько втащить ей с ноги. А потом ещё раз. Новостные ленты пестрят заметками о том, как очередной таксист избил очередную пассажирку, отобрал деньги у пассажира, выгнал дегенерата ссаной тряпкой на мороз. Теперь я хорошо понимаю, при каких обстоятельствах происходят такие события.

— На, тварь! — протянул я сдачу.

— Спасибо! Вы уж нас извините!

— Пошли вы все… — уже шёпотом сказал я, садясь в машину.

Я отъехал в соседний двор. Вдох-выдох, выдох-вдох. Я допустил слишком много ошибок. У алкашки мог быть, например, перцовый баллон. Нельзя заходить в подъезды. Нельзя выходить из машины. Нельзя доверять чудовищам. Очень много всего нельзя.

Я решил, что приключений на сегодня достаточно, и поехал домой.

Вместо заключения

За время работы в такси я научился делить людей на два вида: желающих меня убить и желающих меня посадить. Возможно, для таксиста это лучшая классификация окружающих его существ.

Вот едешь ты спокойно, осматриваешь проезжую часть в свете фар. Вот алкоголик идёт вдоль дороги. Ноги его уже вяло заплетаются, а жилые дома начнутся километра через три. Не дойдёт, замёрзнет, видно по нему. Считай, живой труп уже. Нужно срочно левее брать, подальше от алкоголика. Алкоголик-путешественник запросто может захотеть тебя посадить, ради чего кинется под колёса.

Или едешь ты в среднем ряду, справа тебя обходит какой-то заднеприводный имбецил с пердаком вместо глушителя. Он намерен тебя подрезать. Нужно оглядеться, подумать за всех и, вероятнее всего, чуть притормозить. Дорогу имбецилу! Ведь если его не пропустить, то он окажется в рядах тех, кто хочет тебя изничтожить. А твой пассажир окажется в числе тех, кто захочет тебя посадить. Он ведь тебе 130 рублей платит, чтобы ты его в целости и сохранности от подъезда до подъезда довёз. А если ты, не дай бог, попадёшь с ним в аварию, то уже не важно, кто там прав, а кто виноват. Пассажир направит на тебя всю свою злость. Ты ещё только анализируешь опасную дорожную ситуацию на предмет верного манёвра, а пассажир уже тянется к телефону звонить в службу качества, полицию, районный суд, ЕСПЧ и брату одноклассника соседа, который учился на юриста и всегда готов помочь после смены в Макдоналдсе. Пассажир ведь наверняка ехал на очень важную встречу, которая сулила ему миллион рублей. А ты не довёз пассажира, и теперь миллион должен ты.

А ещё водители и пассажиры совершенно по-разному мыслят, и эта разница в образе мышления и подходх к пассажирским перевозкам приводит к многочисленным истерикам в отзывах о работе такси, разговорам через нижнюю губу и презрению к таксистам как к классу общества. Кого не спроси из пассажиров — всем всё время что-то не нравится, всё время что-то бесит.

Вот меня тоже иной раз бесит, что я должен кого-то возить за 90 рублей в другой район через пробки. Или возить офисных алкоголиков с корпоратива, которые под руку гундят про то, что машина тесная, музыка не та, курить нельзя, а окна открываются не кнопкой, а ручкой, которую надо крутить. Такие тоже бесят. Или садится человек, проехал и протягивает 5 000 одной купюрой. Протягивает и так, смакуя ситуацию, говорит: «Только сильно мелкими сдачу не сдавайте». А у самого такое лицо, будто он проездной в трамвае показывает. Он, наверное, думает: «У этого водителя наверняка не будет сдачи, я скажу ему, что это его проблемы, и покину автомобиль, проехав, таким образом, бесплатно!». Сдача у меня есть всегда. Уже с этой пятитысячной купюры я заправлюсь на сто рублей и получу сдачу в 4900.

Один человек выразил такую мысль: «Работа водителя — ждать и ехать». Очень круто, что все знают обязанности водителя. Печально, что никто не знает своих.

Иногда с пассажирами приходится спорить и на любой аргумент каждый из пассажиров найдёт, что возразить. И возражение будет примерно такое: «Ты таксист, судьба у тебя такая. Ты должен это, это, вот это и ещё вон то. А я тебе плачу 130 рублей. Не нравится? Ну, так не работай таксистом! У всех есть выбор!»

А потом происходит какая-нибудь фигня: теракт, катаклизм, подлянка от погоды, массовая гибель людей, камни с неба, падёж и бешенство. Земля налетает на небесную ось, нужно спасаться. Где же такси? А такси тут как тут, только ценник со 130 поднялся до 1 300.

— Почему так дорого?

— Не нравится? Найди дешевле, чего ты? Или иди пешком. У всех есть выбор!

В критических ситуациях водитель такси и пассажир в каком-то роде меняются местами, но тот, кто привык потреблять кровь водителей, почему-то сам не хочет быть предметом потребления и начинает говорить о ценностях человеческой жизни, гуманизме и тому подобном. Но модель уже не поменять, и, если работа водителя ехать, то обязанность пассажира — платить. Нет оплаты — нет перемещения. Остаётся только боль и 130 бесполезных рублей.

Девятка

Выбор

— Вот смотри, тут всё ровно! Тосол не уходит, масло от замены до замены. Блок под восемьдесят два и четыре проточен, поршневая, само собой, новая. Костромские поршни стоят с тефлоновым покрытием, как эти ёбаные, как их, сковородки.

Я решительно ничего не понимал. У меня были машины и раньше. Все они были японскими, и я даже сам их ремонтировал по мелочам: свечи, колодки, масло — и примерно понимал устройство. Однако, описание прелестей «Лады», судя по всему, требовало особого языка. А продавец всё продолжал:

— В порогах мовиль, по два баллона на сторону. Днище тоже мужики мне металлом угостили как надо. Сверху антикор импортный. Кузов, короче, Путина переживёт!

— Почему Путина? Президент же Медведев.

Продавец хотел что-то ответить, но у него зазвонил телефон и он взял трубку:

— Да! Да, продаю.

Динамик телефона звучал достаточно громко, и потому я неплохо слышал собеседника на том конце:

— Есть пятьдесят тысяч! — говорил он.

— Заебись, братан! Рад за тебя! Мне-то зачем звонишь? Я продаю машину за восемьдесят две! — отвечал продавец.

— Какая последняя цена? — не унимался звонивший.

— Такая же, как и первая, братан. Восемьдесят две тысячи рублей! Всё, давай, некогда мне.

Продавец убрал телефон и выдохнул.

— Заебали! Написана же цена в объявлении. Нахера звонят, если денег нет?

— Не знаю…

— Ладно. На чём мы там остановились?

— На Медведеве.

— На чём? А… Короче, кузов в порядке. Медведева тоже переживёт. И кто там после него будет — его тоже. Базарю!

Я стоял и смотрел на «девятку», которую расхваливал продавец. Она мне не нравилась. Не нравилась, как и пять других «девяток», которые я смотрел до этого. Более того, у меня не было восьмидесяти двух тысяч, а было на четверть меньше. Я просто хотел посмотреть, что такое «девятка в ОТС» (то есть в отличном техническом состоянии).

Продавец закрыл капот и завёл мотор.

— Слышь, как работает? Сядь, прокатись. Трос сцепления новый. Педаль как на иномарке!

Я колебался. В это время у продавца опять зазвонил телефон. Он заглушил машину и ответил на звонок:

— Да!

— Шестьдесят тысяч! — говорил уже знакомый голос.

— Слушай, братан, ты мне нравишься! Ты за пять минут десять косарей поднял. У тебя было пятьдесят, а стало шестьдесят! Ты, бля, могёшь так-то. Давай ещё через десять минут звони, как восемьдесят будет. Двушку, хрен с ним, я тебе скину, просто чтоб на тебя посмотреть!

Продавец положил телефон на панель машины.

— Ты не смотри, что панель низкая и трахометра нет. Зато печка жарит — зимой в трусах можно ездить. На высоких панелях такая херня не канает. Там вечно ебун, будто в электричке едешь, в тамбуре. Ну так что? Нравится машина, нет?

— Надо подумать… — неопределённо выдавил я из себя.

— Да чё думать? Нравится — бери! Двушку, так и быть, скину. На обмыть…

Телефон продавца опять зазвонил:

— Да!

— Семьдесят тысяч. Больше не найду!

— Не обманывай, да? Десять тысяч не можешь найти? Деньги сейчас почти на каждой остановке дают, по двум документам. Права, паспорт — и делу край. Машину ищешь — значит, права есть. Паспорт, значит, тоже есть, иначе как ты её оформишь? Так что действуй! Наберёшь, как деньги будут.

Я пообещал подумать над увиденным, попрощался и пошёл восвояси.

Стояла пасмурная серая весна. Всюду лежал грязный снег. Люди и машины сливались с серыми домами и деревьями. Я шёл домой и думал, что подержанные российские машины нужно выбирать и покупать летом. В это время года они хотя бы чистые и не вызывают отвращения с ходу.

Это была шестая машина, на которую я посмотрел живьём. Первая не завелась. Третья оказалась «восьмёркой» (в объявлении не было фото, а продавец не видел разницы). Четвёртая была слишком гнилой, а у пятой не было тормозов. Смешной случай вышел со второй машиной: она находилась под кучей снега и продавец предложил мне её откопать.

Вы, наверное, спросите: «А за каким хером тебе вообще понадобилась „девятка“?» Дело в том, что мне скучно жилось в то время я работал антеннщиком и мне нужен был дешёвый во всех смыслах автомобиль, чтобы возить лестницу, инструменты и, собственно, антенны. По каким-то причинам я решил, что «девятка» для этих целей подойдёт лучше всего. Левый руль для езды по трассам области, механическая коробка для экономии бензина, дешёвые запчасти и возможность самостоятельного ремонта. К тому же, меня в то время здорово тянуло к железу. Мужики в Сибири вообще часто тянутся к железу. Одни к ружьям и карабинам, другие к ножам с топорами, третьи, не знаю, к штанге с гантелями. Меня лично тянуло к машинам и гаечным ключам.

Федя-Файзулла и Колян

Машина, которая мне понравилась (если это слово вообще уместно в этой истории), была одиннадцатой по счёту. Продавал её бывший гражданин Таджикистана Файзулла, а ныне гражданин РФ Федя. Продавал в связи с лишением прав.

— Позавчера был суд. Права — пиздец, нету! — с акцентом говорил он и сплёвывал насвай в снег.

— За что лишили? — поинтересовался я.

— На красный свет проехал.

— За это прав не лишают.

— Было вот как. Я проехал на красный свет. Не специально, я не хотел. Менты остановили. Говорят: «Ты пьяный!» Я говорю: «Нет, вы что?» Они опять: «Тогда наркоман! Тебя в больницу надо, лечить». А я не наркоман, зачем меня лечить? Ну я и подписал там, что не хочу лечиться и в больницу. Чего такого, думаю. При свидетелях подписал.

— Ты что?! Это же отказ от медицинского освидетельствования! За это лишают.

— Вот и лишили! Я не знал же, что так… Машина как тебе? Покупаешь?

Машина была, как и предыдущие десять. И как, и никак одновременно. Зубило и в Африке зубило, что с неё взять? Я посидел в водительском кресле, понажимал кнопки на панели приборов. С Федей мы проехали пару кругов по парковке.

— Ну что?

— Да ебись-перевернись. Пошли оформляться!

Я как-то даже сам не ожидал, что так быстро решусь. А чего было ждать?

Мы пошли в павильон с табличкой «СПРАВКА-СЧЁТ». Федя пометил крыльцо насвайной слюной. В павильоне за столом сидела девушка с дорогими некрасивыми ногтями.

— Документы доставайте, всё, что есть! — произнесла она голосом диспетчера пригородной железнодорожной станции.

Я достал паспорт гражданина РФ. Федя достал такой же паспорт, паспорт на машину и генеральную доверенность. Девушка внимательно изучила все бумаги и сказала, что сделка не состоится.

— Во-первых, у вас доверенность на какого-то Али-Бабу из Таджикистана, там паспортные данные таджикские. А вы мне российский паспорт суёте, это два разных документа. А во-вторых, доверенность эта кончилась. Так что я не знаю, как вы что собираетесь оформлять.

Мы вышли из павильона. Федя погрустнел и снова закинулся насваем.

— Пиздец. Стал, блять, русским.

— Чего?

— Зачем я стал русским? — смешил Федя своим таджикским акцентом.

— Это тебе виднее.

— Права забрали. Теперь и машина как не моя получается. Мне пацаны говорили, что если был бы у меня таджикский паспорт, то в суде я бы сказал, что не понял ни хуя этих ментов, а они обманули меня, подставили. А так как я русский уже если — то не ебёт. Русским переводчиков не надо. Как теперь с машиной быть?

Федя сплюнул насвай и окончательно сник.

— Давай паспорт.

Федя достал российский паспорт.

— Да не этот. На машину. Попробую настоящего хозяина найти. Если всё получится — с тебя скидка.

Федя отдал мне все документы на машину, которые у него были. Я внимательно осмотрел ПТС (паспорт транспортного средства), нашёл там адрес последнего официального владельца и поехал к нему. Его звали Николаем. Он был прописан на другом конце города. Я ехал и думал, что будет весело, если он живёт не по прописке. А ещё о том, что быть русским в России сегодня не очень выгодно. Особенно когда ты таджик.

По адресу последнего владельца дверь открыл какой-то парень лет двадцати двух.

— Николай?

— Да, а чё?

— Продай «девятку»?

— У меня нет «девятки». Давно уже нет.

— Да ладно? «Справка-счёт» через дорогу. Сходим быстро, переоформим? Одевайся, по пути всё расскажу.

Колян громко ржал, когда я рассказывал ему историю про Федю-Файзуллу.

— А я и думаю, чего мне менты звонили?

— Менты?

— Да. Звонит мне мент и говорит, мол, так и так: явись в отдел, напиши заявление в угон. Ну, типа у меня «девятку» эту угнали. Мы, говорит, тебе тачку вернём.

— А ты чего?

— Да нахер надо. Если этот Файзулла…

— Федя.

— Тем более. Если этот Федя — чурка тупой, то что теперь, всяко разно с ним вытворять можно и угоны на него вешать?

— А как они хотели на него угон повесить, если у него доверенность была?

— Да хер его знает. Говорю как было. Два раза звонили…

— Прям преступление века хотели раскрыть.

— Да ну их.

Мы оформили все необходимые бумаги, согласно которым я почти стал новым хозяином машины. Мы попрощались с Коляном, и я поехал обратно на другой конец города, где покоилась уже почти моя «девятка».

Я рассчитался с Федей и забрал у него ключи. Их было четыре: ключ зажигания, ключ от крышки багажника и по одному от каждой передней двери.

— Скажи напоследок, с машиной всё в порядке?

— Всё нормально. Я ездил же. Музыка заебись. Тонировка не успел только сделать.

— Ясно. Ну, дай бог. И запомни, Федя: мы, русские, друг друга не обманываем.

Федя заржал, закинулся насваем и ушёл.

Я завёл машину, включил магнитолу, в которой, как выяснилось, находился компакт-диск русского шансона, воткнул первую передачу и тронулся. Машина почему-то поехала назад, хотя я планировал вперёд.

— Ну что же, попробуем ещё раз! — подумал я и заглох.

С третьей попытки у меня всё же получилось поехать. Вечернее небо растянуло от туч. Показались первые звёзды. Я включил ближний свет. Правая фара почти сразу потухла, но вновь начала светить, когда я наехал на кочку. Врезанные в заднюю полку динамики пели песню группы «Бутырка» под названием Метеорит:

«Ночной звездопад над тайгою безликой

Вряд ли исполнит желания людей.

И вечная боль России великой —

Сгоревшие судьбы страны лагерей»

Началось

Девяносто седьмой год прошлого века запомнился мне первой кассетой группы «Кино», покупкой фотоаппарата «ФЭД-5» и участием в фотовыставке местного Дома пионеров. Кажется, я сфотографировал бомжа с рюкзаком. В том же году у меня появился первый компьютер (ZX-Spectrum) и первый видеомагнитофон (точнее, плеер). Все эти вещи тогда здорово повлияли на мою жизнь, но главное событие того года тогда прошло мимо меня, и я о нём совершенно не догадывался.

Нет, это не клонирование овечки Долли и даже не старт продаж гибридной Toyota Prius в Японии. В 1997 году Волжским автомобильным заводом был произведен бежевый автомобиль ВАЗ-21093. Тот самый, которым я завладел спустя полтора десятка лет.

На следующий день я поставил машину на учёт и застраховал на полгода. По цене вышло что-то около двух тысяч. У меня оставалось ещё немного денег, на которые я решил провести небольшое техобслуживание и заодно купить камасутру — руководство по ремонту. На всякий случай.

В магазине «АВТОЗАПЧАСТИ ВАЗ ГАЗ» я спросил:

— А у вас есть букварь по «девятке»?

— Талмуд? Есть! — ответил пожилой армянин, который стоял за прилавком.

— Почём?

— Есть два. По триста и по четыреста. Бери по триста.

— Почему?

— Он лучше. По четыреста — это не книга, а так, конституция. Непонятно ни хрена. А в той, что я тебе советую, всё разжёвано и в рот положено. Ты же начинающий автолюбитель, да?

— В каком-то смысле.

— Ну вот.

Книга оказалась очень занимательной. Кажется, первая глава её называлась «Если вы приобрели новый автомобиль» и рассказывала о том, что делать, если вы получили машину «с завода». Список дел занимал страниц десять. Нужно было переставить катушку зажигания в другое место (а то заглохнешь в первой же луже), поменять масло в коробке передач и залить его больше, чем положено, и так далее: протянуть там, затянуть сям, открутить это, закрутить вон то, вот это заменить на другое. Хорошо, что моя машина — не новая.

Вторая глава рассказывала о том, что рекомендовано возить с собой в багажнике. А возить нужно было всего понемногу: два ремня, масло, антифриз, шаровую опору, тормозные колодки, тормозную жидкость, несколько лампочек, два тормозных шланга, катушку, коммутатор, свечи, датчик холла, высоковольтные провода, наружный шрус и ещё какой-то шмурдяк.

Третья глава называлась «Перед дальней дорогой…» К горлу подступил ком, и я закрыл книжку. Я не планировал никаких дорог, кроме дальних.

А потом началась эксплуатация.

За первые три месяца в машине сломалось всё. Я работал по графику четыре через два. Четыре дня я ездил по окрестностям и ставил людям антенны, а потом два выходных готовил машину к следующим четырём рабочим.

С «девяткой» я копался во дворе и благодаря этому перезнакомился со всеми соседями, которых прежде не знал. Один из них любил курить в окно и наблюдать, как я вожусь со своей машиной. Когда начинался дождь, он кричал в окно:

— Сожги ты её на хуй, дождь потушит!

Я спешно скидывал в салон инструмент и шёл курить под козырьком подъезда. Когда дождь заканчивался — ремонт продолжался.

Благодаря машине я научился радоваться простым вещам и мыслить категориями фактов.

Например, вышел утром, сел в машину, повернул ключ в замке, а машина такая хоп и завелась. И вот я уже рад. Мало ли как она там работает: пердит, гудит, воет, свистит и троит — это вообще не важно. Она завелась! Включаю печку, и в салон пополам с пылью начинает дуть тёплый воздух. Хорошо-то как! Сцепление выжал, передачу включил, тронулся. Поехала! Люди, поехала, смотрите! Охуенно же! Сосед недоуменно смотрит на меня, как на дебила.

В окрестных магазинах запчастей меня начали узнавать и пожимать руку. В записной книжке моего телефона начали появляться какие-то новые контакты.

Происходило это примерно так. Я заходил в магазин за какой-то очередной железкой. У прилавка стоял какой-нибудь парень и что-то обсуждал с продавцом. Продавец, завидев меня, говорил:

— О! Вот он знает, он с этой хернёй сталкивался, спроси у него!

— Здорово! Меня Саня звать. Вон у входа мой «дуплет» стоит. Скажи, помпу менять дохуя делов? — спрашивал незнакомец.

— Да не очень. ГРМ разбирать надо…

— Поможешь?

ТАЗы валят

Отечественные автомобили сближают примерно так же, как и служба в армии. Всякий, познавший все прелести владения «Ладой», завсегда поймёт и поможет такому же. Особое зрелище представляют в этом смысле круглосуточные магазины запчастей.

Приезжаешь к условному «АВТОЗАПЧАСТИ ВАЗ 24 ЧАСА» в два часа ночи, а возле магазина — куча машин и куча людей. Капоты открыты, ремонт идёт, фонари горят у всех, музыка у кого-то играет: с одного угла Круг, с другого — «Король и шут». Парни от машины к машине бегают.

— Да один-три-четыре-два порядок зажигания. Ты провода перепутал, посмотри вон, как у пацанов сделано.

— Парни, а головка на тридцать глубокая есть? Чё-т моя проебалась куда-то.

— Пацаны, мы с браткой ща за шаурмой, взять кому чего?

— Нам две сырных люкс! — кричат из под «пятёрки».

— И одну без мяса, можно? — робкий голос из под открытого капота «копейки».

— А мне попить!

Заходишь в магазин. В очереди консилиум идёт. Парень с полосой мазута под носом излагает симптомы:

— Искра есть! Проверял. Бенз качает заебись! Воздух тоже. Хули ей надо?

Другие внимательно слушают и утирают грязными руками носы.

— Хули ты хотел, это «четырка». У «четырки» вообще всего два плюса. Первый — это что двигатель инжекторный.

— А второй?

— А второй на аккумуляторе!

Очередь взрывается хохотом.

Все эти люди незнакомы и, скорее всего, видят друг друга впервые. Но всех их связывает одно слово из трёх букв — ВАЗ.

Случай на кольце

Я ехал домой с работы, и ничего не предвещало беды. Впереди была кольцевая развязка, а в трёх километрах от неё — дом. Метров за пятьсот до того самого кольца машина начала троить и пердеть, а потом и вовсе заглохла. До развязки оставалось метров триста. Я проехал их по инерции и остановился аккурат перед кольцом. Попробовал завести ещё раз. Хер там ночевал!

— Ну чего ты? Давай! Ну пожалуйста!

Всё было тщетно. Сзади кто-то посигналил.

— На хер пошёл, да? — прошипел я и снова попробовал завести.

Сзади посигналили ещё. Я включил аварийку, откинулся назад и выдохнул. Для начала нужно успокоиться и перестать нервничать.

Слева от меня остановился КамАЗ, который тянул на тросе пассажирскую «газель». Водитель КамАЗа пропустил всех, кто ехал по кольцу, и резко рванул с места. Буксировочный трос, на котором тащилась «газель», оторвался. Однако КамАЗ этого даже не заметил и спокойненько поехал куда-то в сторону Омска.

Таким образом, моя «Лада» и чья-то «газель», заняв два ряда из двух, блокировали выезд на кольцо.

Мне опять посигналили. Я дёрнул капот и вышел на улицу. Сзади меня стоял «Ситроен», толстый водитель которого тоже вышел из машины.

— Хули стоим? — крикнул он на меня.

— Сломался, не видишь?

— И чё?

— В очё!

— Заебись! Понаберут говна!

— Кто бы говорил!

— Убирай давай корыто своё.

— Куда?

— Убирай на хер её с дороги! — кричал толстый

— Да я бы с радостью! Не едет она! — я готов был разрыдаться и сжечь свою машину прям там же.

— Да кого ебёт? Толкай!

Я опустил стекло водительской двери, упёрся в левую стойку и начал толкать. Перед тем как машина сдвинулась с места, я посмотрел назад. Сзади и там сверху на меня смотрели полсотни машин и водитель каждой из них желал мне смерти. В это время из сломанной «газели» выскочил усатый мужик с татуированными предплечьями и кистями рук.

— Хорош орать! Есть телефон? У меня сел. Надо камазисту звонить. Он, еблан, кажется, так и не понял, что я отвязался.

Водитель «Ситроена» не унимался:

— Убирайте корыта свои!

— Пошёл на хуй, пока я тебе лобешник монтажкой не расхуярил. Выскочил, блять, петушара, закудахтал! — глаза газелиста налились кровью.

Сзади продолжали сигналить. Из других машин начали выходить другие люди. Газелист посмотрел на меня:

— Ну что, зёма. Давай твою столкнём пока. Тебе в какой съезд?

Мы упёрлись в машину. Я рулил через открытое окно, газелист толкал сзади. Так мы проехали кольцо, съезд и поставили машину на обочину.

— Ладно, зёма, удачи! — бросил газелист и побежал обратно.

— Спасибо! — крикнул я вслед.

Возле «Газели» уже вертелся вернувшийся КамАЗ. Я сделал музыку погромче, вновь упёрся в левую стойку и потолкал машину в сторону дома. Первые метров пятьдесят она вполне легко шла. Потом сложнее. А потом ноги начали забиваться. Обгоняя меня, рядом проезжали машины. Некоторые из них сигналили, и в каждом сигнале я чувствовал издевательский смех.

Со мной поравнялся какой-то мужик на «Ниссане».

— Помочь? — спросил он через окно

— Мне уже ничем не помочь.

— Далеко тебе толкать?

— Ерунда. Километра три.

— Стой. Отдохни. Я тут живу, вон там дом. У моего тестя «Нива». Я её возьму и приеду сюда. Пять минут подожди!

Я столкнул машину на обочину и сел рядом. Сперва на корточки, а потом на землю. Солнце плавило асфальт. Со лба в глаза стекал пот. Жить не хотелось.

Парень на «Ниве» приехал довольно быстро. Он сам достал трос и сам зацепился.

— Садись за руль!

— За какой?

— Да, в общем, похуй. За любой. Можешь в «Ниву» за руль. Я всё равно не знаю, куда тебя тащить.

— Я тоже… Может, сжечь её к чертям?

— Мозги не еби. Понимаю, стресс.

Я объяснил, где находится мой дом, и мы поехали. Когда буксировка была окончена, я протянул парню на «Ниве» три сотенных купюры.

— Ёбнулся, что ль?

Я молча достал ещё две.

— Не надо ничего, давай чинись! — сказал он и уехал.

Я проводил его взглядом, развернулся и пошёл домой. Машина стояла на улице. Кажется, я её даже не запер. Сутки смотреть на неё не мог.

Потом, конечно, вышел, открыл капот, разобрался, в чём дело, купил нужные запчасти, поменял, завёл. Но после этого случая что-то щёлкнуло в голове.

Всякий раз, когда я видел, как кто-то самостоятельно толкает свой пресмыкающийся дирижабль, я останавливался и предлагал помощь в буксировке. Почти всегда её принимали. Часто в конце предлагали деньги, которые я никогда не брал. Мы с моей зубилой перетаскали на себе, наверное, всё ВАЗовское семейство и даже несколько иномарок. Одной из них, кстати, был «Ситроен», которого пригнали из Белоруссии. Я тогда ещё вспомнил толстого на кольце.

Один раз мне довелось принимать участие в замене ремня ГРМ в тридцать семь градусов мороза на «пятнахе», водитель которой к тому времени морально настроился умирать. Зимняя трасса. Сибирь. Сотовая связь не ловит. Проезжающих машин мало, и никто не останавливается. Я всегда возил с собой запасной ремень ГРМ, а после этого случая стал возить два.

Зачем все это?

Споры о российской автомобильной промышленности ведутся до сих пор. Одни называют «Лады» вёдрами с болтами, другие пытаются защищать имя своих машин личными примерами. Однако все эти рассуждения, на мой взгляд, очень поверхностны. Суть лежит гораздо глубже.

Российские автомобили — это протест и вызов обществу потребления и сервиса. Там, где водитель иномарки вызывает эвакуатор и готовится тратить деньги, там водитель «Лады» открывает капот и приступает к самостоятельному ремонту.

Водитель российского автомобиля знает, что на этой земле он не может рассчитывать ни на кого, кроме себя. И поэтому он вкладывает в свою машину гораздо больше, чем деньги на новые запчасти или на бензин. Водитель российской машины вкладывает в свою машину душу и часть себя самого. Машина для него — это не просто средство передвижения, а часть его организма. Автомобиль ему нужен, как панцирь черепахе, как самолёт Мересьеву, как протезы Эйми Маллинз.

Жена может изменить, друзья — предать, телефон — сломаться. Водитель русской машины может плохо разбираться в особенностях взаимоотношений между людьми, но он точно знает, что бегунок трамблера крутится против часовой стрелки, что порядок зажигания один-три-четыре-два и что двигатель обязательно должен запуститься при наличии топлива, воздуха и искры.

Водитель российской машины всегда готов к любым трудностям. Он стойко и мужественно переносит все тяготы, связанные с отечественным автомобилизмом, и транспонирует эту выносливость в российскую жизнь, которая, как известно, никогда не была сладкой. Он гоняется за счастьем, объезжая дороги и дураков.

Российская машина — это рок, но не рок-н-ролл. Это Фёдор Достоевский и Михаил Задорнов. Это Юра Хой и Григорий Лепс. Это опера «Князь Игорь» и сборник лучших песен группы «Фактор 2». Это «Война и мир» и анекдот про возвращение мужа из командировки.

Это то, что не сделает тебя счастливее или несчастнее. Не откроет глаза на то, как прекрасен или ужасен этот мир. Российский автомобиль относится к тому неведомому, что делает хороших людей лучше и плохих хуже, оставаясь при этом совершенно никаким.

Я никак не представляю Россию без российских автомобилей.

За неполных три года владения «девяткой» я сменил работу, место жительства и жизненные ориентиры. Пришло время менять автомобиль. Я помню мужика, который купил мою «девятину». Вот он сидит на заднем сиденье и говорит:

— Моему сыну исполняется восемнадцать на следующей неделе. На права отучился уже. Хочу ему в подарок взять «Ладу». А то знаешь, привыкли они, молодёжь, на всё готовое и тёпленькое. Понимаешь, о чём я?

Ещё бы я не понимал.

Прошло уже несколько лет, но когда я вижу в потоке бежевый ВАЗ-21093, я забываю куда ехал.

Вон она, вон! Ну-ка, ну-ка. Она?

Нет. Не она…

Оглавление

Рассказы об армии

  Лучшие из лучших

    Добровольцы

    Кто не хочет в ВДВ?

    Лучшие из лучших

    Служба

    Логика

    Прыжки

    Еда

    День сурка

    Гражданка

  Похороны неизвестного гвардейца

  Прапорщик Хрычкин в быту и на службе

О людях, которые смотрят телевизор

  Хозяин

  Сын

  Алкаш

  Картошка

  Шамбала Шаламова

Боль и ненависть русского такси

  Вместо предыстории

  Трудоустройство

  Первые пассажиры

  Новогодняя ночь

  Вместо заключения

Девятка

  Выбор

  Федя-Файзулла и Колян

  Началось

  ТАЗы валят

  Случай на кольце

  Зачем все это? Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg