Константин Стогний Волки траву не едят
© К. П. Стогний, 2017,
© Е. А. Гугалова, художественное оформление, 2017,
© Издательство «Фолио», марка серии, 2016
* * *
«Он встречается во всех краях, а не только на озере Нахуэль-Хуапи, среди Башен Паине, на Горе Милимойу и в антарктических оазисах земли Королевы Мод… В него попадают, входя, слушая каждое мгновение; когда собираются войти в него, уже не оказываются там; когда думают, что входят в него, обнаруживают, что это мороченье; его находят, когда не думают об этом, когда уже не надеются на это, когда думают, что он не существует, когда охватывает уныние. Родились в нем, живут в нем, утрачивают его перед рождением; вновь обретают его после смерти. Вы не найдете его никогда; он с вами всю жизнь. Он прекрасен. Вход в него так трудно найти. Чтобы обнаружить его, нужно много раз обойти стены Города. Иногда требуются годы или века, иногда – так только секунда… Лучше вам было бы не входить туда никогда, не искать его, никогда не слышать о нем, чем быть выброшенными за его пределы. Ибо вы потеряете не только эту жизнь, но также и другие».
Мигель Серрано, «Калеуче»Глава 1 «Непринятый рейс»
– Ну, наконец-то! – воскликнул Лавров и утопил до упора педаль в пол своего «гелика».
Вырвавшись из дорожных заторов Харьковского массива, «мерседес» дизайнерского ателье AMG выехал на Бориспольскую трассу и привычно набрал разрешенные 130 км/ч.
Виктор любил скорость, но никогда ею не злоупотреблял, считая, что дорожные знаки для того и придуманы, чтобы не позволять спидометру «наглеть». Тем более что после часовой тянучки от самой Дарницы до Красного Хутора кажется, что летишь по автостраде на крыльях.
До аэропорта «Борисполь» было не более сорока километров, но если сложить все выезды журналиста, фотографа и криминолога Виктора Лаврова в командировки и обратно, то по этому небольшому отрезку трассы он уже давно объехал вокруг земного шара… Ездить действительно приходилось много, подчас решая задачи, совершенно несвойственные журналисту. Вот и сегодня он, казалось бы, просто ехал на встречу со старым другом. Однако Лавров даже представить себе не мог, во что это все выльется…
Итак, Бориспольская трасса, обычное сизое осеннее утро в предзимье и вечно зевающие водители маршруток, черт бы их побрал…
«Пора «грачей» брать, а то и поговорить не с кем», – иронизировал про себя журналист, когда на пластиковом держателе на приборной панели автомобиля зазвонил его телефон.
«Артем Боровин» – высветилось на сенсорном экране.
«Не понял?! – удивился Лавров. – Он что, уже прилетел?»
Виктор сбросил скорость и перестроился в крайний правый ряд.
– Да, Тема!
– Витя, привет! Еще не вылетели, представляешь? – послышался взволнованный голос в трубке.
– Да не переживай, старик. Как говаривал мой старшина, самолеты – это невыгодно, летайте поездами.
– Да как тут не переживать. Столько дел в Киеве. Успеть бы.
– Так, может, мне не ехать?..
– …Нет-нет, что ты! Обязательно дождись меня! – испуганно перебил Виктора друг. – Я в основном ради нашего с тобой разговора и лечу, просто параллельно куча дел нарисовалась…
Артем Боровин – известный российский журналист и старый друг Виктора Лаврова, с которым они еще на заре своей репортерской деятельности не раз пересекались в «горячих» точках и нередко помогали друг другу, обмениваясь информацией. Бывало, экономя на командировочных, даже брали в гостиницах один номер на двоих. Со временем пути по работе стали пересекаться все реже и реже, но дружба не прекратилась. Виктор и Артем регулярно переписывались в соцсетях, а иногда и созванивались. Виктор очень любил этого парня – простого, надежного и очень эмоционального, вспыльчивого, но доброго.
Теперь же Боровин попросил о встрече, причем на нейтральной территории – в аэропорту. Значит, у него было о чем рассказать.
– Чартер, сам понимаешь, – продолжал тараторить Артем в трубке. – Расписания нет, все приблизительно-точно…Ну, хоть на посадку пригласили. Да еще Як-40. Я на машине быстрее езжу…
– Ну-ну, – как бы предостерегая, воскликнул Виктор. – Быстро поедешь, тихо понесут… Не торопись. Я подожду. Прессу почитаю.
– Кстати! Обязательно возьми наш последний выпуск «Особо секретно»! – почти кричал Артем. – Там есть моя статья про немецкую колонию Дигнидад в Чили. И хотя там далеко не все, что можно было рассказать, но очень интересно.
Виктор, как всегда, не мог удержаться от иронии.
– Ты знаешь, Тема, у нас тут задержан таксист-мошенник. Он говорил пассажирам: «А вот была интересная история…», – а потом брал и рассказывал неинтересную!
– …Витя. Все более чем серьезно, – с легкой обидой в голосе ответил Артем. – За эти сведения не задержат, за них сразу убьют. Ты это должен знать… это связано с твоей поездкой в Непал…
– Ох, е… – от неожиданности Лавров чуть не въехал в задок какого-то плохо помытого рейсового «Богдана» без габаритов.
Слова друга резанули Лаврову слух. Поездка двухлетней давности в Непал была чем-то средним между путешествием Джеки Чана за Доспехами Бога и всеми сразу приключениями Индианы Джонса. Отличие было лишь в том, что и тот и другой в Непале погибли бы в первые же дни экспедиции, а Виктор выжил[1]. Поэтому вспоминать о Королевстве Ло хотелось меньше всего. Полгода назад Боровин уже звонил Лаврову по поводу секретной экспедиции, но украинец отказался обсуждать ее как по телефону, так и по электронной почте. И вот теперь этот разговор все-таки состоится с глазу на глаз. Но что же накопал сам Боровин в Южной Америке?
– Заинтриговал, Тема. Жду, – нервно засмеялся Виктор и вырулил на среднюю полосу движения.
Торопиться не было смысла, поэтому Лавров «добрал» 110 км/ч и включил магнитофон – старенькую запись питерской рок-группы Tequilajazzz «Зимнее солнце». Когда-то, в конце 90-х, под эту мелодию они с Артемом возвращались после жаркой переделки на Ближнем Востоке. Накатили воспоминания…
Тогда Виктор, в очередной командировке готовя репортаж о военной операции одной из западных стран, без суда и следствия был заключен в местную тюрьму. Никаких связей с Консульством Украины ему, понятное дело, не предоставили. Конечно, как у любого «тертого калача», у Лаврова был план побега, но… Реальность гораздо прозаичнее и безысходнее, чем кино. Украинец прекрасно понимал, что рисковать нужно тогда, когда есть шанс победить. В остальных случаях риск – это элементарная глупость. Приходилось стараться не подцепить заразу, терпеть вшей, голод и косые взгляды настоящих уголовников… Казалось, надежды на спасение уже не было. Тогда-то Виктору и помог Артем Боровин, подключив свои связи в элитных кругах и дипломатических представительствах. Уже через неделю украинский журналист был на свободе. Да, чего только не было в жизни Лаврова…
«…Кто оденет зимнее солнце…?» – закончилась песенка Tequilajazzz, но послевкусие тех давних лет – воздух неожиданно полученной свободы и бутылка джина, выпитая в самолете «из горла» на двоих, как клятва двух товарищей, – остались с Виктором, да, наверное, и с Артемом, по сей день.
…«Эх, Тема! Такой же, как и я. Еще не угомонился – отвязанный искатель приключений, – с внутренней теплотой думал Виктор. – Ничего. Чем смогу – помогу. Еще порулим вместе, старик…»
В аэропорту было немноголюдно. Самолеты давно превратились из средства передвижения в роскошь. Но на социальную полемику у Виктора времени не было. Часа через полтора должен прилететь Артем, и к беседе с ним нужно было подготовиться.
В свежем номере газеты «Особо секретно» Лавров быстро нашел статью главного редактора Артема Боровина – «“ODESSA” – мама для эсэса…». Нет, в материале Артема говорилось отнюдь не о Южной Пальмире независимой Украины. Речь шла об организации с одноименным названием. Почему Одесса? Это аббревиатура Organisation der ehemaligen SS-Angehörigen (Организацьон дер еемалиген СС – Ангехериген), организации ветеранов СС. В своей статье Боровин излагал версию о том, что немецкое поселение Дигнидад, основанное в Чили в 1961 году бывшим фронтовым медиком вермахта Паулем Шеффером, было базой организации ветеранов СС – «ODESSA». В 30-е годы прошлого века Германия была одной из самых могущественных держав мира. Вторая мировая война разнесла это могущество в пух и прах.
Судьбы ученых, работавших на Рейх, сложились по-разному. Например, оружейник-конструктор Хуго Шмайссер работал в советском плену, а конструктор ракетно-космической техники Вернер фон Браун сдался в плен американцам вместе со всеми сотрудниками своего конструкторского бюро и впоследствии успешно работал на ядерную программу США. Но самые удачливые были вывезены организацией ветеранов СС – «ODESSA» в государства Латинской Америки на заранее подготовленные базы. Мексика, Коста-Рика, Боливия, Бразилия, Аргентина. Одним из самых уютных и притягательных прибежищ стала Чили. Главным образом по причине великолепных условий, заранее созданных для нацистской эмиграции…
Виктор ненадолго отвлекся от чтения: «Да уж… Чем отличается немецкий ветеран от нашего? Немецкий пенсионер после выхода на пенсию отправляется по ми́ру, а наш – пó миру… Но при чем тут Непал?… Нацистский преступник Отто Ран, мир его праху? Да, в Непале пришлось с ним побороться[2], но в Мексике его покарало провидение. Но ведь этот выживший из ума эсэсовец действовал сам от себя… А может, не сам от себя?… Ладно, Артем, выясним, прилетай скорее…».
Лавров опять углубился в статью старого друга.
«Весь XX век система нацистов-ветеранов действовала как идеально отлаженный механизм. Со своим центром, своими руководителями. Именно поэтому без проблем вошла и в век XXI. Она существует и сегодня. Существует и действует. Редакция журнала «Особо секретно» обладает неопровержимыми доказательствами преступлений нацистов Третьего рейха в наши дни».
Последняя фраза звучала как прямое обвинение.
«Смело, Тема! – взволнованно подумал Виктор. – Смело, даже для такого гвардейца, как ты. Так вот почему ты волновался!..»
«Если где-нибудь в любой стране мира произойдет всплеск национализма, – читал Лавров, – …можно не сомневаться: наследники Гитлера будут тут как тут и помогут основать новый, четвертый рейх, еще более опасный, чем третий… Этой статьей редакция нашей газеты открывает новую рубрику “По следам Третьего рейха”»…
«Хм… – Виктор сидел за столиком кафе и даже оглянулся посмотреть, не следит ли кто за ним. – А вот это напрасно. Эти ребята обычно бьют по всем фронтам сразу…»
Статья заканчивалась драматичным предупреждением главного редактора газеты «Особо секретно» о том, что его ждет физическая расправа в случае публикации этих материалов – так пригрозил голос неизвестного, позвонившего в редакцию.
«Ну, это ты решил страху на читателей нагнать, старик. Обычно эти люди не звонят, а сразу делают…»
Виктор не верил в реальность этих угроз. Да и если бы журналисты останавливались после каждого подобного звонка, то в газетах печатали бы только курс валют и прогноз погоды. И то – не факт. Кому-то они ведь тоже не нравятся? Но в журналистике так: чем чаще пробуешь и оступаешься, тем больше шансов наткнуться на что-нибудь стоящее.
«Значит, будем ловить нацистов, – думал Виктор, сворачивая газету. – Дедушка, вы видели Гитлера? – Иногда, когда хорошо выпью…»
Лавров объездил весь мир, и его трудно было чем-то удивить, но вот заинтересовать… Открытие новой рубрики, да еще такой – это всегда событие. Каждая последующая статья Боровина должна быть еще более яростной и обличительной, чем предыдущая – это залог успеха. Значит, у Артема накопилось достаточное количество информации на тему Третьего рейха и у старого друга было чем поделиться с украинцем. Виктор терпеливо ждал.
…Прошло два часа. Лавров прочитал все свежие выпуски украинских и российских газет, выпил несколько чашек кофе и перепробовал в буфете все виды бутербродов – с семгой, с сыром, с красной икрой и даже с сервелатом, который обычно не жаловал. Наконец он не выдержал и подошел к стойке информации, чтобы узнать хоть что-то о чартерном рейсе из Москвы. Девушка в униформе вдруг засуетилась, вызвала офицера. Тот, пытаясь изображать спокойствие, коего в глазах не наблюдалось, доложил:
– Самолет Як-40, совершавший чартерный рейс Москва−Киев, упал сразу после взлета, все девять человек, включая пятерых членов экипажа, погибли.
– То есть как?… Как… это? – Виктору показалось, будто он получил мощный удар в нос. В глазах запрыгали искры…
Журналист пристально взглянул на сотрудника аэропорта в ожидании объяснений.
– Мы сожалеем, – продолжал офицер. – Больше нам ничего не известно.
Виктор не мог поверить в трагедию. Чартерный рейс – полет без расписания, и на табло аэропорта такая информация не высвечивалась. Он еще раз подошел к стойке информации. Девушка в униформе с виноватым видом пожала плечами, не зная, что сказать этому большому и беспомощному от ужасного известия мужчине.
Виктор вынул телефон и машинально набрал Артема. Безразличный робот сообщил, что абонент вне зоны доступа, усугубляя чувство, что голос друга Лавров не услышит больше никогда.
Журналист еще раз окинул взглядом администраторов, посмотрел, как аккуратные молоденькие сотрудницы бойко отвечают на вопросы дотошных пассажиров, и медленно пошел… Куда? Он пока еще не решил.
За его плечами были десятки опасных приключений, тяжелых командировок в «горячие точки», суровые милицейские будни прошлых лет и даже та страшная, никому не нужная война в Афганистане, где он был, по сути, еще совсем мальчишкой. Все это время он терял друзей. Но к этому нельзя привыкнуть. Просто невозможно.
В ушах стояли слова Артема: «…за эти сведения не задержат, за них сразу убьют… Ты должен это знать…»… Широколицый, всегда улыбчивый Артем в этот раз был предельно серьезен. Как оказалось, последний раз в своей недолгой жизни.
«Достали сволочи. Дотянулись… – думал Виктор. – Эх, Темка, Темка…» Он остановился у самого выхода из вестибюля, на миг задумавшись. Затем, тряхнув головой, быстро вернулся в кафетерий, где еще десять минут назад пил кофе. К счастью, его столик еще не успели убрать. Виктор отыскал в ворохе прочитанных газет последний выпуск «Особо секретно». Со страницы газеты на него, улыбаясь, смотрел Артем Боровин.
– Ладно, Тема. Повоюем…
Виктор аккуратно свернул газету и отправился в терминал D, откуда вылетали регулярные рейсы на Москву. До ближайшего самолета было три часа, и журналист набрал Максима Радуцкого.
– Алло, Макс… Артем погиб… Вот так… Только что самолет разбился… Не знаю, пока ничего… Я лечу в Москву… Да, деньги, документы и дома сумка с вещами, девчонки мои знают где… Ты же знаешь, я всегда готов… Да, и вот еще что… скажи ребятам, пусть мой «гелик» домой отгонят… ключи передам… До связи…
Так начиналась новая командировка Лаврова. Опасное путешествие по следам Третьего, а может быть, и Четвертого рейха.
* * *
Вечером того же дня самолет с украинским журналистом приземлился в Шереметьево. Ездить по Москве в час пик на такси – дело неблагодарное. Аэроэкспресс из аэропорта, и через 35 минут Лавров был у Белорусского вокзала.
Опыт подсказывал Виктору, что времени терять нельзя. Он был уверен, что гибель Артема – не несчастный случай. А если это так, то информация, хранившаяся в профайлах редакции «Особо секретно», могла быть как полезной для следствия, так и опасной для сотрудников издания. Виктор быстро свернул на знакомую улицу.
…Участок тротуара и проезжей части перед домом, где находилась редакция, был оцеплен и огорожен пестрой полицейской лентой. Здесь же стояли пожарные и полицейские автомобили, а также карета «скорой помощи». Из окон на втором этаже валил густой дым. Внутри работала пожарная команда, а по периметру ограждения курсировала толпа зевак, которых отгонял сотрудник полиции.
– Не подходите, граждане, не толпитесь. Завтра все прочтете в утренних газетах и в интернете…
Виктор воспринимал происходящее как в тумане. Слишком много впечатлений и эмоций за один день. Он опять вспомнил, как много лет назад летел с Артемом из Багдада, вместе слушая Tequilajazzz…
– Думаю издавать газету, Вить, – хвастался Артем. – Инвестор уже есть.
– «Потемки Артемки»?
Друзья расхохотались во весь голос, отчего старушка, мирно дремавшая в переднем кресле, проснулась и испуганно оглянулась.
– Почти, – сквозь смех ответил Боровин. – Думаю назвать ее «Зимнее солнце».
…«Зимнего солнца» не получилось, зато вот уже пятнадцать лет из печати выходило популярнейшее издание «Особо секретно». Пожар в редакции и гибель главного редактора в один день, несомненно, вызовут широкий общественный резонанс. Неподалеку ходила группа представителей Следственного комитета с папками. Они тихо переговаривались и быстро что-то записывали.
«Думаю, это все уже не поможет. Улик нет, – подумал Виктор. – Говорить с ними не имеет смысла». Действительно, ничего полезного Лавров им сообщить не мог. Одни ничем не подтвержденные догадки.
Продолжая размышлять, журналист явственно почувствовал, как кто-то смотрит ему в затылок. «Шестое чувство» посещает время от времени любого, а Лавров умел включать его почти всегда – этому его научили в школе разведки еще в молодости. Чтобы не спугнуть смотрящего, Виктор медленно повернулся под сорок пять градусов, делая вид, что смотрит куда-то в сторону. Боковым зрением он увидел девушку в пуховике и вязаной шапке с большим помпоном.
Девушка словно почувствовала, что ее обнаружили, и моментально затерялась в толпе. Добежав до ближайшей подворотни, она нырнула в глубину двора. Он оказался проходным, и через несколько минут беглянка уже пыталась поймать такси за два квартала от редакции. Вдруг ее взяла за локоть чья-то «железная» рука.
– Вы хотели со мной о чем-то поговорить?
Перед ней стоял высоченный Виктор Лавров, и от его пронзительного взгляда укрыться было невозможно…
…Они сидели в маленьком уютном кафе уже второй час, а девушка все никак не могла успокоиться, дрожа всем телом от пережитых событий. Это была секретарша Артема Боровина Маша Безродная. Она с перерывами рассказывала о том, что произошло.
Сначала «упал» сервер. Кто-то прислал одному из сотрудников «троянскую программу», используя для этого обычную электронную почту. Тот, не посмотрев, открыл письмо и тем самым запустил «следящий» вирус, который вскрыл систему паролей и дал хакерам полный доступ к информации редакции. Погибли все файлы архива, касающиеся новой рубрики, связанной с поездкой главреда в Южную Америку. Затем, почти сразу, пришло сообщение о гибели Артема Боровина.
Маша сжалась в комок. Она не могла говорить. Не помогал даже сладкий чай, и Виктор взял для девушки немного рома. Наконец секретарша немного успокоилась и продолжила рассказ.
Весь состав редакции был убит горем – внезапной гибелью главного редактора, которого, что бывает крайне редко, любили и уважали все сотрудники. Коллеги Боровина собрались внизу, в комнате для конференций. В это время в кабинете главреда начался пожар. Пока почуяли запах, обнаружили, где и что, пока вызвали пожарных, кабинет выгорел практически дотла и огонь перекинулся на соседние комнаты редакции.
– Позавчера, когда заканчивалась верстка свежего номера, Артему Рудольфовичу позвонил по телефону странный человек и потребовал снять с печати какую-то статью, – вспоминала Маша. – Они долго ругались, и шеф наконец отбился от него. Он вышел весь напряженный и уехал домой, даже не попрощавшись.
«Значит, не обманул. Ему действительно угрожали», – мелькнуло у Виктора в голове.
– Вчера его не было весь день, – продолжала девушка. – А сегодня утром он сообщил по телефону, что вылетает в Киев, и вот… вот…
Маша не выдержала и разрыдалась. Артем, успокаивая, обнял ее за плечо и заставил выпить еще порцию рома.
– А что я скажу в полиции? – наивно спрашивала уже захмелевшая Маша.
– То же, что и мне, – просто ответил Виктор. – Слово в слово. Поняла?
Девушка, кивнув, грустно улыбнулась в ответ.
– А я вас сразу узнала, – вдруг сказала Виктору секретарша.
– Ну что ж, хорошо, – ответил журналист, пытаясь припомнить, когда он был в редакции друга в последний раз.
– Вы ведь актер Михаил Пореченков? – спросила Маша, с любопытством заглядывая Лаврову в глаза.
«Тыць-грыць! – ошарашило Виктора. – Еще скажи: ой нет, извините, вы – Вилли Хаапасало…»
У девушки были явные проблемы со зрительной памятью.
– Я угадала? – с надеждой спросила Маша.
– Совсем не туда, – раздраженно буркнул Виктор. – Мы даже не однофамильцы.
…Стылым ноябрьским утром к зданию Центрального дома литераторов в Москве шли люди с цветами и венками. Публика была настолько разная, что человеку со стороны было бы трудно определить, кого хоронят.
На гражданской панихиде мэр Москвы Сергей Собянин назвал авиакатастрофу, в которой погиб Артем Боровин, неимоверным трагическим случаем, который отразится болью в сердце не одного рассудительного читателя. «Ушел из жизни человек в расцвете сил, энергии и желаний, человек, решивший отдать себя журналистике и правде, лучший по своему таланту» – речь мэра была сбивчивой и, по всей видимости, искренней.
Бывший премьер-министр назвал Артема Боровина знаковой фигурой европейской журналистики. Пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков в прощальной речи патетически сообщил, что Артем очень любил Россию и делал все, чтобы отношения людей в этой стране были «чище, правдивее, честнее». Что-то подобающее случаю провозгласили певец Иосиф Кобзон и главный редактор газеты «Московский комсомолец» Павел Гусев, а также представители дипломатических корпусов Украины и Белоруссии.
Российский политик-оппозиционер из Львова и бывший депутат Государственной думы Григорий Явлинский отметил, что за последние четверть века произошло слишком много загадочных трагедий с известными людьми. Их тайны до сих пор не раскрыты.
В общем, все шло так, как это принято на мероприятиях такого рода. Но Виктору от этого было не легче. Почему-то вспомнил Высоцкого:
«Бывший начальник и тайный разбойник Лоб лобызал и брезгливо плевал. Все приложились, а скромный покойник Так никого и не поцеловал…»Нет, это не было смехом. Это была горькая ирония. Артему уже все равно. Он этого всего не видит…
– Да уж, – недовольно бурчал какой-то сосед, похожий на музыканта – в черном костюме и рубашке с жабо. – Сказали, самолет упал из-за обледенения корпуса. И стрелочников нашли. Дескать, техники, не обработавшие самолет противообледенительной жидкостью, командир экипажа, взлетавший «свечкой»… Отчитались…
Виктор молчал. Он, конечно, знал официальную версию крушения Як-40. Ее сообщили сразу же после катастрофы. Но у него были совершенно другие подозреваемые. Вернее, даже подозреваемая – целая организация.
«Подойти к Маркину?», – размышлял Лавров. Председатель Следственного комитета РФ был здесь же, среди официальных лиц.
«А толку? Мужик он, конечно, грамотный. Но что я ему скажу? Я, мол, думаю, что Артема убили фашисты Третьего рейха… Глупо… Эх, Лавров, опять сам. Думай, Витя, думай…»
Виктор, конечно, отстоял панихиду до конца, и проехал на Новодевичье кладбище, и кинул три последние горсти земли, как положено, хотя, если начистоту, он давно уже простился с Артемом по-своему. Он считал, что траурные речи на похоронах в основном произносят те, кто к покойному не имел никакого отношения. По-настоящему скорбят молча… или плача. Но поскольку Виктор не плакал никогда, ему оставалось молчать.
Другое дело – поминки. Они для того и существуют, чтобы поминать, говорить об усопшем. Поминки проходили в малоизвестном кафе, чтобы не привлекать особого внимания общественности. Здесь уже не было того пафоса, что у Дома литератора, потому что на поминки собрались самые близкие и те, кто окружали Артема каждый день – сотрудники редакции газеты «Особо секретно».
Наконец настала его очередь говорить, и Виктор, налив себе немного обязательной по такому случаю водки, поднялся с места.
– Друзья… да, я не оговорился. Сегодня мы все – друзья по несчастью. Артема нет… Нет с нами, но…
Виктор на какое-то мгновение запнулся. Выдохнул. Ему действительно было трудно говорить, и все же он продолжил.
– Вы знаете, лет пятнадцать назад Артем где-то услышал одну притчу, которая ему очень понравилась, и пересказал ее мне.
…Умер некий человек. Все, как показывают про смерть в кино: плавный отрыв от земли, прощальный взгляд на свое тело, которого ему было жаль не более волоса, упавшего с головы… Затем темный коридор и ослепительное сияние, от которого стало так хорошо и спокойно. Мгновение спустя он уже шел вдоль берега реки Леты вместе с Богом. Впереди возвышались Врата рая. Но прежде чем войти в них, человек пожелал бросить еще один, последний взгляд на дорогу своей жизни.
Оглянувшись назад, он увидел эту дорогу. И всю эту дорогу он отчетливо видел две пары следов. Одна принадлежала Богу. Вторая – ему. Но, к досаде своей, он отметил, что самым тяжелым и грустным дням его жизни соответствовала лишь одна пара следов. Второй же не было вообще. И тогда он спросил у Бога:
– Господи, Ты обещал, что если я решусь следовать за Тобой, Ты будешь со мной всегда и не оставишь ни на мгновение. Но я вижу, что в самые горькие дни моей жизни Тебя не было со мной. Где же Ты был, Господи? Почему Ты покидал меня, когда я нуждался в Тебе более всего?
В ответ Бог обнял человека и, улыбнувшись, сказал:
– Сын мой, знай, что я любил тебя всегда и никогда не оставлял. Там, где видна лишь одна пара следов, там, где дни твои были полны отчаяния, я нес тебя на руках…
Пронзительная речь Лаврова заставила замолчать даже самых болтливых, и теперь его голос отражался эхом.
– Сейчас Господь взял на руки нашего Артема, чтобы уже не опускать на эту землю никогда. Светлая ему память!
Они выпили горькую, не чокаясь. Артем с улыбкой смотрел с портрета с черной ленточкой, будто говорил Виктору: «Ну ты, Витя, и задвинул. Мне что, ожить?..» Виктор только печально улыбнулся в ответ…
У входа в кафе, куда вышли на перекур журналисты-криминологи, почти никого не было, улицу лишь изредка оживляли проезжающие машины. Было около девяти часов вечера, подмораживало и шел легкий снежок. Виктор вышел чуть позже. Свежий морозный воздух ударил ему в лицо.
«Север есть север. У нас в Киеве зимой еще и не пахнет».
Лавров намеренно вышел вслед за журналистами. Он хотел поговорить с людьми, бок о бок работавшими с его погибшим другом. Один из журналистов, худощавый парень лет тридцати, словно почувствовал желание Виктора пообщаться и подошел к нему ближе.
– Извините, Виктор…? – сказал он, удлиняя ударение на последнем слоге и ожидая услышать от украинца отчество.
– Можно просто Виктор, – протянул тот руку.
– Вадим, – ответил парень, пожимая руку украинцу.
– Понимаете, Виктор… Мы знаем, что вы дружили с Артемом Рудольфовичем… Мы… в общем, мы не верим, что это несчастный случай, – выпалил парень.
– Вот как? – Виктор изобразил удивление.
– Да-да. Не верим, – послышались голоса других ребят.
– Вы, наверное, далеки от нашего рода работы, но мы – журналисты-криминологи и кое-что понимаем… – опять начал Вадим.
– Понимаете, Виктор, – вдруг вмешалась в разговор девушка лет двадцати пяти. – Як-40 ударился о землю, не будучи обесточен, из баков хлынул керосин, но почему-то не загорелся. Вам не кажется это странным?
Вадим стоял рядом и поддакивал, кивая головой.
– Да! Судя по кадрам, показанным по телевидению, пожара не было. А самолет, скорее всего, был заправлен в полет керосином «под завязку», чтобы не покупать его в Украине…
– …Ребята! – оборвал этот словесный поток Виктор. – Вам не кажется, что вы не с той стороны копаете? У вас сервер «упал» в тот же день, и редакцию чуть не сожгли, а вы о самолете говорите. Таких совпадений не бывает…
– Да-а! – удивился Вадим и посмотрел на переглядывающихся коллег. – А откуда вы знаете?
– Работа у меня такая – все знать! Я журналист-криминолог, уже лет двадцать…
– Я еще пешком под стол ходил… – смутился Вадим.
– …К тому же, Артему за два дня до этого угрожали по телефону… – продолжал украинец. – Сложим два и два? Угроза, вредительство, крушение самолета и гибель главреда, пожар в офисе… не слишком ли много бед для одной редакции?!
Журналисты молча смотрели на Виктора, который говорил в несвойственной ему эмоциональной манере.
– Не пугайтесь. Мне ваша Маша Безродная рассказала… Она, кстати, важный свидетель по делу, которое могут возбудить.
– Так она с вами? – удивился Вадим.
– Что значит со мной? – недоуменно воскликнул Виктор.
– Ну, ее не было на похоронах, и вообще: как пожар случился, она куда-то исчезла и не отвечает на звонки.
Виктор топнул ногой от досады.
– Твою дивизию… Где она живет? – вскрикнул он.
Журналисты начали шушукаться и спрашивать друг у друга, где живет Маша. Оказалось, что никто толком не знал ее адреса. Знали, что сама она из Вятки и жила на квартире где-то на юго-западе столицы.
– Все, приплыли, – Виктор, внезапно обессилев, присел на ступеньку.
Журналисты продолжали растерянно смотреть друг на друга, о чем-то перешептываясь.
– Дайте сигарету, – спокойно попросил украинец и снова встал, отряхивая мокрую куртку.
Закурив, Лавров первым нарушил паузу.
– Мы потеряли ее… Вы это понимаете? Она единственная, кто слышал разговор Боровина с угрожавшим и может это подтвердить.
У кого-то из журналисток зазвонил телефон.
– О! Машка! – радостно воскликнула девушка. – Алло, Маша… да…
Лица журналистов просветлели.
– Она едет к нам! – радостно сообщила журналистка.
– Скажи ей, пусть стоит на месте. Я сейчас! – подхватился Лавров. – Где она?
Виктор почти кричал, а сотрудники «Особо секретно» смотрели на него как на сумасшедшего.
– Да она уже рядом. Не беспокойтесь, Виктор. Она идет пешком, – успокаивала девушка. – О! Вон она!
Вдали показалась фигура Маши Безродной, она была в своем пуховике и шапке с громадным помпоном. Совсем как при встрече с Лавровым позавчера. Увидев друзей, она махнула рукой и ускорила шаг.
– Стой на месте! – заорал Лавров, но девушка не слышала его.
Маша подошла к проезжей части, осмотрелась и спокойно стала переходить на другую сторону по «зебре»… Мгновение. Откуда-то из-за поворота выскочил джип «Чероки». На огромной скорости он сбил секретаршу и, не останавливаясь, помчался дальше. Тоненькая, как тростинка, Маша от удара подлетела вверх и, опустившись на асфальт метрах в двадцати от места столкновения, ударилась головой о бордюр тротуара и замерла в неестественной позе…
Глава 2 «Ввиду отсутствия улик…»
Ночная улица ярко освещала фонарями тонкую пелену первого снега. Он все шел и шел, уничтожая следы протекторов только что промчавшегося автомобиля. Ужасное преступление и гибель молодой секретарши произошли прямо на глазах у сотрудников редакции «Особо секретно». Они только и успели, что вскрикнуть…
– Я знал, я знал… – пробормотал Виктор и, бросив окурок прямо на тротуар, пошел в сторону погибшей, обгоняемый разгоряченными журналистами.
Вся суета молодежи вокруг Маши была уже бесполезна. Виктор знал это. Он спокойно шел к телу секретарши, пока ночной воздух прорезали топот ног и крики «Полицию!.. Полицию!.. в «скорую» позвоните!..»
Конечно, даже объявив план «Перехват» по Москве, полиция не нашла джип «Чероки», сбивший девушку. Такое впечатление, что его никогда и не было.
…Четыре часа Виктора допрашивал представитель Следственного комитета, четыре часа продолжалось «переливание из пустого в порожнее». Лаврова или не слышали, или не хотели слышать, повторяя, как мантру, одно и то же: «А где доказательства?» Виктору вспомнилась беседа с сектантами, когда любой спор заканчивался единственным аргументом: «Ну, это одному Богу известно…» Так и здесь. И главное, всему находилось объяснение местных криминалистов. Самолет упал, потому что обледенел; второй этаж редакции сгорел по причине неисправной проводки; сервер редакции был подвержен хакерской атаке, как и многие другие в этот день; Маша погибла, потому что была невнимательна на дороге; а Артему Боровину никто не угрожал по телефону – это все домыслы…
Логическая цепочка рассуждений украинского журналиста с опытом работы следователя почему-то не нравилась следователю из Москвы. Может быть, потому, что ему сказали, каким должен оказаться конечный результат? Но это было уже не важно.
В половине пятого утра Лавров наконец добрался до гостиницы. Сегодня он в очередной раз понял, что никто этих преступлений не раскроет, и убийц Артема Боровина, а теперь уже и его секретарши Маши Безродной, не найдут и, что самое страшное, все спишут на случайность или «человеческий фактор».
…Виктора разбудил настойчивый звонок его мобильного телефона. На часах было 11.30.
– Витя! Привет! Абросимов говорит…
Один из «ветеранов» газеты «Особо секретно», которого Виктор знал уже много лет, срочно вызвал украинца в редакцию.
– Тебе это будет интересно! – заинтриговал Абросимов Лаврова.
Через час с четвертью Лавров вошел в помещение редакции. Сразу в дверях его встретил Абросимов – ровесник Виктора с густой окладистой бородой.
– Смотри, старина, – сказал, поздоровавшись, он. – У нас в отделе сидит какой-то непонятный гость. Поговори с ним.
– Для этого стоило меня будить, Эдик? – возмутился Виктор, но Абросимов его уже не слышал и нырнул в боковую дверь. Через пару минут он вышел вместе с молодым человеком кавказской наружности. На вид ему было лет тридцать. Обут он был в ярко-красные мокасины.
«Это что за Чингачгук?» – подумал Виктор, зная, что кавказцы, причем молодые, иногда очень любят одеться эпатажно, как бы подчеркивая свою значимость в этом мире.
– Вы занимаетесь расследованием гибели самолета? – спросил «чингачгук», не поздоровавшись.
Виктор непонимающе посмотрел на Абросимова. Тот глубоко вздохнул и пожал плечами.
– Ну, мы решили, что лучше тебя никто не справится… Правда?
– Кривда! – сердито ответил Лавров Абросимову и опять переключил внимание на кавказца. – Так что вы хотели, уважаемый?
– Я вам очень помогу! – ответил собеседник. – Хочу вам дать ксерокопии двух фотоснимков. Видите? Это падающий Як-40 с вашим начальником. Снимки делали те, кто «завалил» самолет. Заплатите мне за фотографии десять тысяч долларов, и я принесу вам оригиналы.
– Как тебя зовут? – спросил Виктор после паузы.
– Руслан.
«Вот что странно, – подумал Лавров. – У нас в Украине это вроде как наше имя. И русского богатыря в поэме «Руслан и Людмила» Пушкина зовут Русланом, а в самой России если Руслан – то обязательно кавказец. Правда, и Пушкин – внук африканца… Все смешалось в этом мире, чему я удивляюсь?»
– …А меня Виктор, – продолжил беседу Лавров. – Понимаешь, уважаемый, нет у нас сейчас десяти тысяч долларов.
Виктор доверительно обнял кавказца за плечо и предложил пройти внутрь редакции.
– Девочки, кофе! – скомандовал Абросимов, понимая, что беседа со странным гостем действительно заинтересовала Лаврова.
– А можно мне какао? – вдруг спросил Руслан.
«Вот наглец. Может, тебе еще чаю с козинаками?» – подумал Абросимов. Он уже начал сомневаться в серьезности этого визита, но, глядя на сосредоточенное лицо Виктора, спросил у сотрудниц:
– Девочки, у нас какао есть?
– Есть! Держим специально для дорогих гостей, – съязвила одна из журналисток.
Виктор подвел Руслана к маленькому кожаному диванчику, и они присели.
– Давай так. Ты нам ксерокопии оставь, завтра эксперты скажут, не монтаж ли это, а если не монтаж, то мы тебе обязательно позвоним. Устраивает тебя такой расклад?
– Устраивает, – неожиданно просто ответил кавказец. – Только я сам вам позвоню. На встречу пусть приходит женщина, она должна будет сесть в указанную мною машину, проехать в безопасное место, где ей и передадут фотодокументы. И никаких диктофонов и сопровождающих лиц.
Виктор задумался. Уж больно этот парень был похож на дешевого «разводилу», который насмотрелся телевизора, надел все самое дорогое, что у него было, и пришел «срубить» денег.
– Руслан, пойми, не пошлем мы никого из наших девочек на такую встречу. Пусть все будет, как ты сказал, только на встречу приду я.
Тут настало время задуматься уже Руслану. Он с недоверием посмотрел на Виктора, а тот «гипнотизировал» кавказца, излучая такой добрый взгляд, будто он был не журналистом вовсе, а по меньшей мере младшим братом Матери Терезы.
– Вот, смотри, мой паспорт, – Лавров вынул документ из кармана, раскрыл и показал недоверчивому парню. – Я – гражданин Украины, не из редакции и не ФСБшник, идеальный посредник. Согласен?
Лицо Руслана чем-то походило на физиономию мультяшного персонажа Лунтика. Вот с таким же выражением глаз он посмотрел на Лаврова, который был, как минимум, в полтора раза старше его. Украинский журналист был одет в темный костюм, который можно было назвать деловым разве что с большой натяжкой. Светлые, не очень густые волосы. Крепкая шея. Широкие плечи, большие кисти рук и… добрые-предобрые глаза.
– Почему я должен вам верить? – резко спросил Руслан.
– А что, у тебя есть варианты? – вопросом на вопрос ответил Лавров, глядя оппоненту прямо в глаза. – Это ведь не мы к тебе пришли, а ты к нам. И ты хочешь заработать денег. Не так ли?
– Хочу, – сказал Руслан, отводя взгляд.
– Тогда ответь мне на один вопрос… – Виктор запнулся. – Почему я должен тебе верить?
Неожиданно для Виктора «Лунтик» выпрямился, и его речь стала четкой и без кавказского акцента.
– Вам известно, что такое, например, гидролитические свойства вещества, уважаемый?
При этих словах офис-менеджер чуть не уронила поднос с кофе и какао.
– Ну, в общих чертах, – Виктор был обескуражен. Обычно он мог просчитать собеседника задолго до окончания разговора, но тут он, как человек, когда-то закончивший разведшколу КГБ, потерпел фиаско.
«Двойка, Лавров», – только и подумал Виктор.
Девушка уже поставила и кофе, и какао на стеклянный журнальный столик, и Руслан, который уже не казался Лаврову глуповатым «Лунтиком», продолжил свою речь.
– В некой секретной лаборатории велись научно-исследовательские работы по изменению физико-химических свойств жидкостей с помощью излучателей…
– А-а-а…
– Знаю, знаю ваш вопрос. Вы спросите, при чем тут это все к фотографиям, – продолжал кавказец в красных мокасинах и с интеллектом кандидата наук. – Простой авиационный керосин, например… Не буду говорить формулу, все равно не запомните… Так вот, этот керосин при облучении меняет свойства и перестает быть топливом. А через сутки опять становится горючим…
– То есть вы хотите сказать… – как завороженный пробормотал Виктор.
– …Я хочу сказать, что самолет Як-40, который потерпел крушение три дня назад, взлетел на керосине, а летел – на воде. Поэтому и упал.
– Но как же, простите, этот керосин облучили?
– На большом расстоянии. Для этого, собственно, и проводились опыты. Можно превратить бензин в воду, лекарство в яд или, например… остановить маршевый двигатель межконтинентальной баллистической ракеты.
Виктор оглянулся вокруг. Сотрудники офиса занимались своими делами и не обращали внимания на беседу Виктора с «чингачгуком».
– Откуда вам все это известно? – Виктор понял, что с этим человеком, который далек от того, чтобы красить заборы и вертеть шаурму, правильнее разговаривать на «вы».
– Я был ассистентом одного профессора, имя которого вам ничего не скажет. Да и никому не скажет. Такие люди, как он, живут под порядковыми номерами… У меня есть все необходимые документы, чтобы доказать, что Як-40 упал не от обледенения. Но они стоят дорого. Очень дорого.
– Но для чего вы принесли эти фотографии? – Виктор все еще не мог понять цепи рассуждений этого молодого, но, видимо, очень умного человека.
– Хочу проверить вашу платежеспособность. Если сделка совершится, мы продолжим сотрудничество.
– Но что вас заставило?.. – Виктор не успел договорить. Руслан будто читал его мысли и отвечал на вопросы предельно исчерпывающе.
– Как только я узнал, что за нашими исследованиями стоят люди «Аль-Каиды», я бежал. Я не хочу иметь ничего общего с этими людьми. Такие, как они, убили моего отца… в горах Афганистана… Я надеюсь, вы найдете деньги, уважаемый?
…На следующий день Лавров с десятью тысячами долларов в нагрудном кармане сел в названную Русланом машину – старенькую «девяносто девятую» цвета «мокрый асфальт». Стоит ли говорить, что эксперты подтвердили подлинность снимков, которые вчера получил украинец? Он убедился, что имеет дело с человеком слова и теперь ехал на встречу с ним.
Водителя за рулем не было, в замке зажигания торчал ключ, проколовший бумажку с адресом: «Академгородок, ул. Большая Черемушкинская, дом 25, у круглой клумбы с фонтаном». Это тихий микрорайон Москвы, построенный в свое время для физиков-ядерщиков, – парковая зона со старыми деревьями, лужайки, небольшие двух-трехэтажные дома.
Виктор нашел Руслана довольно быстро. У большого каштана, уже потерявшего листву холодной московской осенью, на старом стуле сидел бывший «Лунтик» и «чингачгук», а теперь достаточно уважаемый Лавровым человек. Виктор ни за что не узнал бы его в капюшоне, если бы не его широко расставленные ноги в красных мокасинах.
Казалось, что Руслан, ожидая Виктора, любовался фонтаном в виде птицы Феникс, откинувшись на спинку стула. Вот только фонтан в это время года уже был выключен. Журналист быстро проследовал по безлюдной аллее и подошел к загадочному кавказцу.
– Не замерзли, уважаемый? – весело спросил украинец.
Ответа не последовало. Лавров подождал несколько секунд и, догадываясь о чем-то, обошел ученого полукругом. Место под капюшоном пустовало. У Руслана не было головы…
Виктор машинально сделал два шага вперед и увидел, что карманы ветровки, в которые были спрятаны руки кавказца, были в разводах крови. Лавров, надев перчатку, осторожно вынул из кармана еще не успевшую остыть руку убитого. На пальцах руки не было ногтей. Украинец почувствовал, как у него задрожали корни волос.
– Что это, Господи?.. – произнес он.
Из состояния шока его вывел звук захлопнувшейся форточки в доме где-то за деревьями. Виктор резко развернулся и почти побежал от страшного места бегом.
…Прыгнув в трамвай, он доехал до станции метро «Академическая» и там слился с толпой.
– Макс, привет! Девчат моих забери на время… – Виктор стоял в вестибюле аэропорта Шереметьево-2 и общался по мобильному телефону с генеральным продюсером телеканала Радуцким, с которым сотрудничал уже добрых 15 лет.
– Что, оп-я-ять? – протянул в ужасе Макс. – Куда ты уже вляпался?
– Если бы вляпался, старичок… Я влип по уши! – засмеялся Лавров.
– Больше никуда не поедешь! Это твоя последняя поездка, так и знай!
Радуцкий обедал в ресторане и от волнения забыл о горячей солянке, которую ему только что подали.
– Ты уже как тот Абрам! – кричал Радуцкий. – Вечно куда-то вступишь!..
Радуцкий осекся. Неподалеку от него сидел старый еврей в очках и ждал своего заказа. На слове «Абрам» он посмотрел на Макса, как будто действительно куда-то вступил, и продюсеру стало неловко.
– Ладно, – продолжил Макс разговор с Лавровым. – Когда ты будешь в Киеве?
– Пока не знаю. Но эксклюзивчик привезу из Южной Америки.
– Отку-у-уда? Знаешь, Лавров, иди ты со своими эксклюзивчиками… Девчонок, конечно, заберу, – добавил Макс после паузы. – У меня как у Христа – за каменной стеной, ты же знаешь.
– За пазухой, Макс, за пазухой, – поправил Виктор.
– Иди ты! – обиделся Радуцкий.
– И тебе всего хорошего, – отвечал Виктор. – Позвоню на досуге. Все. Пока!
Оставаться Лаврову в Москве было опасно. Да и в Киев, по крайней мере, сразу, ехать было бы крайне рискованно. Руслан видел его паспорт, и что он, вымаливая себе жизнь, рассказал обезглавившим его людям – совершенно не известно. А рассказал он, судя по вырванным ногтям, все, что знал, и все, о чем только догадывался.
Билет в столицу Аргентины уже был взят, и Виктор прошел на регистрацию.
Еще до всех этих событий с Лавровым связался известный публицист из Буэнос-Айреса Абель Касти. Он просил помочь разобраться с ребусом, который он получил «от какого-то Сергея Кремня». Виктор не придал бы особого значения этому сообщению, если бы в том странном письме не было сигнала SOS. Но события последних дней выключили журналиста из повседневных дел, и он начисто забыл о письме. Так совпало, что статья Боровина о Третьем рейхе и просьба Абеля Касти касались одного и того же региона – Южной Америки.
– Вот и разберемся на месте, – пробормотал Лавров, пристегиваясь ремнем в самолете Air Europa. – А пока посижу-ка я в кресле прямо в небесах, часов так с пятнадцать…
Аэробус натужно, как бы нехотя, взял разгон и взмыл ввысь. Виктор улетал в Аргентину – страну зимнего солнца. «Зимнее солнце» звучало и в его наушниках, как память о безвременно ушедшем друге Артеме Боровине…
* * *
«В далекой сказочной и знойной Аргентине, Где солнце южное пылает, как опал, Где в людях страсть пылает, как огонь в камине, Ты никогда еще в тех странах не бывал…»Сергей Кремень, снаряжая свой акваланг, напевал любимую песню своего деда – бывалого моряка, прошедшего две войны и не одно кругосветное путешествие. До погружения оставались считаные минуты. Обливаясь потом под солнцем провинции Рио-Негро, Сергей поднял голову и, по своему обычаю, посмотрел на океан.
В 1945 году одна таинственная фройляйн, бежавшая из капитулировавшей Германии в сопровождении шестерых мужчин, транзитом миновала фашистскую Испанию генерала Франко и причалила к этим берегам на субмарине. Важную особу сопровождали две подводные лодки Третьего рейха. Конечным пунктом этой процессии была бухта Калета-де-лос-Лорос. Здесь немцев, которые пересекли Атлантику, с почестями встретили офицеры вице-президента Аргентины Хуана Перона. Сейчас уже никто не вспомнит подробностей этой встречи, как и момента затопления трех субмарин нацистской Германии. Известно только одно: в 2010-х украинская съемочная группа во главе с Виктором Лавровым благодаря боевому пловцу и специалисту по военному и подводному морскому транспорту Сергею Кремню обнаружила три «сигары»[3] на дне Атлантики.
Было ясно, что так просто подводные лодки в конце проигранной войны никто не затопит. На борту одной из субмарин, а может быть, и не одной, находилось золото. Виктор Лавров и Сергей Кремень, которые в той экспедиции подружились, были готовы к очередному погружению, как вдруг у эксперта-подводника пошла носом кровь. Уже в госпитале врачи определили предынсультное состояние, и в этот раз экспедицию пришлось отложить до лучших времен.
Открытие сокровищ немецких субмарин вызвало бы эффект разорвавшейся бомбы в среде ученых и военных историков, но исследования так и не были продолжены. Финансирование проекта все откладывалось и откладывалось. Затем в Украине сменилась власть, и всем уже стало не до экспедиций. Улетучилась возможность Виктора сделать научное открытие. Уплыла мечта Сергея найти один из кладов на дне Атлантики. Да. Были времена, и было, что вспомнить…
– Давай быстрее, неверный! – послышался сердитый окрик на английском языке за спиной Кремня. – Ты специально тянешь время, чтобы разыгрался шторм?
Высокий, сухощавый и, должно быть, очень сильный физически араб в гидрокостюме и с большой рыжей бородой стоял в пяти метрах от Сергея.
– Оставь его в покое, Салех, – смеясь, одернул товарища такой же бородатый «ныряльщик». – Ему еще вспоминать, где эти чертовы «сигары».
Второй подмигнул Сергею с недоброй улыбкой, пристегивая к ноге хромированный нож. Кремень, совершенно без эмоций, соответствуя своей фамилии, стал складывать вещи в рюкзак: серую толстовку с надписью на груди SING UP, темные штаны армейского кроя, высокие черно-белые кроссовки Adidas с ярко-зелеными вставками.
Все так же, как и год назад, – то же яркое солнце и шум прибоя, та же укромная бухта на побережье Атлантики, только вот рядом – не друзья, а арабские военные.
Калета-де-лос-Лорос… На туристических картах она не отмечена, но всегда на слуху у местных рыбаков. Песок здесь только на прибрежной полосе. А все остальное – черно-коричневые скалы и огромные камни, что скатились когда-то почти к самой кромке воды. В них спеклись вулканические породы, которые торчат из плотного песчаника большими и маленькими шарами. Два пикапа Honda Ridgelin, что привезли восьмерых бородачей и украинского ныряльщика, а вместе с ними и дайверское снаряжение, припарковались у этих глыб.
Чайки по-хозяйски расхаживали по клокастой траве, которую постоянно трепал ветер, и надрывно галдели.
– Всем подготовиться! – перекрикивая птиц, скомандовал по-арабски главный бородач, и подчиненные, еще не полностью переодевшиеся из своих камуфляжей в гидрокостюмы, засуетились.
– Ты готов? – спросил араб у Сергея.
Уже была надута большая резиновая лодка, и один из арабов – лодочник – перепроверял мотор.
– О’кей, – спокойно ответил арабу Кремень. – Я готов показать вам, где субмарины. Поплывем?
Бородач подозрительно прищурился. После небольшой паузы он сухо что-то сказал своим на арабском и опять перешел на английский.
– Покажи мне пальцем, где затоплены подлодки и как это место можно привязать к карте?
Кремень быстро сориентировал араба на местности, указав координаты и точку погружения. Оторвав взгляд от планшета, он вдруг увидел в руках у Салеха Heckler & Koch P 11. Сергей как бывший боевой пловец не мог не знать этого оружия. Подводный пистолет, состоящий на вооружении у армий НАТО, был грозным оружием подводной стихии и незаменимым для ближнего боя. Такие же «игрушки» были в руках и у других членов этой «мирной» экспедиции.
Да, украинец был в плену и прекрасно знал, чем заканчиваются подобные услуги террористам. Его расстреляют, а скорее всего – просто отрежут голову, чтобы не тратить патронов. И случится это, как только они вернутся обратно. Сергей на мгновение представил себе тот нож, лезвие которого пройдет по его горлу, и поежился.
– Иди вперед! – толкнул в спину все тот же агрессивный Салех. – Попытаешься сбежать – застрелю!..
Изрядно погрузневший на пенсии, сорокапятилетний боевой пловец Сергей Кремень только тихо вздохнул.
– Ой, казала менi мати… Досить галушки рубати…
– Говори на английском, пес неверный! – прокричал Салех и тут же добавил командиру на арабском: – Алисаед, разреши, когда вернемся, я ему лично голову отрежу!
Командир выдержал паузу, а затем утвердительно кивнул головой.
Сергей отлично знал арабский язык и прекрасно понимал все, что говорили его захватчики. Так было удобнее: может, сболтнут чего-то лишнего. Теперь он уже точно знал, что ему отрежут голову. Однако Кремень был на удивление спокоен. Казалось, что он не в плену, а просто едет на пикник с друзьями, которые постоянно над ним подтрунивают. Вот сейчас они разведут костер, разобьют палатку, угостят пивом, и все обиды будут забыты… Так Сергею было проще настроиться на решительные действия.
Побережье бухты Калета-де-лос-Лорос каменистое, но у самой кромки воды есть безопасный пологий пляж, разместившийся вдоль берега, изгибающегося в форме подковы. Песчаная прослойка уходит по скале в море, а там волны дробят ее, перемалывают и шлифуют в своей постоянно вертящейся мельнице, чтобы затем выбросить черную гальку на светло-коричневый прибрежный песок. По этому песку шли две индейские девочки-подростки, появившиеся тут невесть откуда. Но на них никто не обратил внимания.
Большая резиновая лодка уже была спущена на воду, два водителя остались с пикапами, а пять аквалангистов с лодочником и Сергеем выдвинулись к месту, которое было указано им на карте.
…Под водой взбаламученный песок с обрывками водорослей не давал разглядеть хоть что-то дальше пяти метров. Тем не менее они уверенно плыли на восток, все дальше и дальше погружаясь в таинственную глубину океана. Ниже слоя температурного скачка – «термоклина» – видимость существенно улучшилась, до семи-десяти метров. А на участке, примыкавшему ко входу в бухту, прозрачность воды составляла уже не менее пятнадцати метров. Путь непрошеным гостям освещали лучи мощных подводных фонарей.
До глубины метров двадцать шла невысокая изрезанная скала, а дальше песок. Арабы, ведомые Сергеем, плыли вдоль этой линии песка, вспугивая крупных осьминогов. Обычные обитатели местных вод, в основном морские окуни-терпуги, кружились кольцом вокруг отряда подводных пловцов, на песке встречались камбалы. Цель, ради которой была затеяна вся эта экспедиция, – крупные металлические «сигары», занесенные песком, – оказалась на глубине примерно тридцать метров. У одной из субмарин была хорошо различимая корма с нержавеющим винтом. Это и были немецкие подводные лодки U21. Красивые в своей рациональности даже сейчас, спустя 70 лет после затопления.
Выбранная для проникновения подлодка была построена по тому же принципу, что и все остальные: стальной «огурец», разделенный поперек переборками на отсеки, а вдоль – на палубы. В переборках есть переборочные двери, соединяющие отсеки между собой. В эту подводную лодку можно было попасть через входной люк в средней части, над центральным постом. Носовой, то есть торпедный люк находился слишком глубоко под песком, а кормовой еще надо было поискать.
Подплыв к среднему люку, Кремень обернулся и жестами показал: «Здесь!». Двое самых сильных пловцов вскрыли средний люк, и один из них вместе с командиром проник прямо в центральный пост – место, откуда обычно ведется все управление. После кормовой переборки центрального поста оба араба попали в отсеки винта, в которых размещаются устройства и механизмы, приводящие подводную лодку в движение. Это и турбины, и генераторы, и линии валов. Еще два водолаза, оставшиеся снаружи, тоже начали спускаться через люк к центральному посту подлодки.
Снаружи остались только Салех и Кремень. Злой араб с пистолетом в руке жестом скомандовал Сергею: «Вперед!» Боевой пловец не стал спорить и быстро нырнул в темный зев люка.
«Сейчас или никогда…» – решился украинец, входя в темноту субмарины. Он был прав: другой возможности для побега могло и не быть.
Салех и подумать не мог, что этот «толстый неверный» осмелится на него напасть. Но подумать у него не было времени. Нырнув вслед за Сергеем, он неожиданно получил в нос такой удар, что перед глазами промелькнули все суры Корана. Не тратя силы на сопротивление воды, Кремень сильными пальцами, которыми он мог согнуть пятак, ухватил араба за нос. Переносица Салеха хрустнула, араб выронил пистолет. Затем Кремень нанес удар «в один дюйм» в солнечное сплетение врага и выдернул из его рта кислородный шланг. Салех начал судорожно загребать воду руками и ногами и ударился головой о дверной косяк. Это окончательно оглушило его. Сергей всем телом повис на арабе, обхватив его и руками, и ногами. Затем перебрался задыхающемуся врагу за спину и обхватил шею удушающим приемом. Не прошло и минуты как Салех обмяк, и Сергей вытолкнул его из субмарины в «свободное плаванье», а сам выплыл вслед за ним и, стремительно работая ластами и руками, бросился обратно, в сторону берега, прочь от немецких подлодок…
Сергей прекрасно знал, что делает. Год назад опыт спас жизнь и ему, и экспедиции Лаврова.
Лодочник не мог бросить якорь, для этого было слишком глубоко. Пришлось дрейфовать в обозначенном квадрате, иногда запуская мотор и пытаясь бороться с океанским течением, относящим лодку к берегу. Вдруг совсем рядом с правым бортом из самой глубины океана вырвался высоченный фонтан. Мощнейший взрыв приподнял легкую надувную лодку, словно шелуху от семечки, и опрокинул ее. Несчастный араб ударился головой о мотор и бездыханный закачался на волнах, удерживаемый ярким спасательным жилетом.
Наблюдавшие в бинокль эту сцену водители пикапов отчаянно закричали и забегали по берегу из стороны в сторону, связываясь с кем-то по рации. Затем еще раз навели оптику на место взрыва и бросились по машинам. Моторы пикапов взревели, и «хонды» стремительно покинули пустынный, замусоренный водорослями пляж бухты.
Минут через сорок океан выбросил на берег еле двигающегося человека. Индейские девочки заметили его и опасливо подошли. Из его ушей и носа текли струйки крови…
Одиннадцатилетняя Габриэла, оставив младшую сестричку Аю с «умирающим гринго», побежала искать взрослых. На пляже не осталось ни одной чайки, все они пировали рыбой, оглушенной в устье бухты самоликвидирующим взрывом нацистской подлодки. Взрывом, который вместе с пятью человеческими жизнями унес в глубину океана тайну одного из самых загадочных подводных кладов Второй мировой…
Спустя девять месяцев после этих событий шасси авиалайнера с Виктором Лавровым на борту коснулись посадочной полосы международного аэропорта Эсейсы, что в 22 км к юго-востоку от Буэнос-Айреса.
Глава 3 «Есть такая работа – все знать…»
Город Эсейса для Буэнос-Айреса – это как Борисполь для Киева: в первую очередь это международный аэропорт. Двадцать два километра – и вы в столице Аргентины. Но Виктору Лаврову не надо было в столицу. Его коллега Абель Касти жил в «аргентинской Швейцарии» – городке Сан-Карлос-де-Барилоче. А это еще час сорок лету на самолете внутренних авиалиний Aerolineas Argentinas.
Виктор отыскал салон связи Movistar Argentina и приобрел местную sim-карту. Наконец-то он смог связаться с Абелем Касти, не подвергая его опасности.
– Абель? Это Виктор Лавров, я в Аргентине.
– Сеньор Лавров! Рад слышать вас! – Эмоциональный аргентинец кричал в трубку так громко, что Виктор невольно оглянулся по сторонам. Но окружающим не было никакого дела до приезжего европейца.
Касти продолжал тараторить в трубке:
– Алло… Алло, сеньор Лавров. Это хорошо, что вы приехали так вовремя. Я встречу вас в Сан-Карлос-де-Барилоче, в аэропорту Тениенте Луис Канделариа. Вы слышите меня, сеньор Лавров?
– Я вас отлично слышу, – с улыбкой успокоил собеседника Виктор. – Не стоит беспокоиться, я доберусь до вашего офиса самостоятельно. Пожалуйста, не встречайте меня и не сообщайте никому о моем приезде.
– А что случилось?
– Так надо, сеньор Касти.
Лавров знал, что разговаривать с аргентинцем по телефону – это все равно, что спросить у одесситки про ее соседей: убьете себя медленно и изощренно. Поэтому журналист быстро прекратил разговор и поторопился на очередной самолет.
* * *
Аргентина… Страна эстуария Ла-Платы и наивысшей точки Южной Америки – Аконкагуа. Незабываемого танго и легендарного футбола. Тропических лесов и злаковых прерий. Бывшая испанская колония, определившаяся аргентинской нацией в конце XIX – начале XX века из состава преимущественно испаноязычных эмигрантов из Европы. И хоть в Аргентине 85 % населения – потомки выходцев из Старого Света, сегодня здесь нет понятия «понаехали». Есть свободный аргентинский народ с официальным государственным языком: испанским. Местные коренные жители – индейцы мапуче, колла, тоба и другие – давно приняли цивилизацию и живут в родной Аргентине на равных с белыми правах. В общем, красивая, самобытная, экономически крепкая страна, которая запросто могла бы быть примером для подражания еще не определившимся державам.
Издательство Aldebaran находилось на площади Карлоса Видерхольда, вблизи известного бутика Mamuschka. «Явно кто-то из наших назвал свой магазин “Мамушка”», – подумал Виктор, захлопывая дверцу такси. По дороге из аэропорта в течение сорока пяти минут он созерцал изумительную по красоте череду чудесных озер и горных вершин, освещенных утренними лучами зимнего солнца, которое на этой половине земного шара конечно же было летним.
Тротуар перед фасадом был выложен белыми и черными резиновыми плитками. Через аркаду с магазинами, торгующими предметами роскоши, Лавров прошел в большой красно-золотой вестибюль. «Альдебаран» занимал апартаменты на третьем этаже, с окнами по фасаду. Двери были выполнены из двойного хрустального стекла с металлической окантовкой под платину. Пол фойе устилал индейский ковер с характерным пестрым узором. Серебристые матовые стены добавляли помещению мистического колорита. Такое себе НЛО, собирающее реликвии индейцев.
Далее мистика лишь усиливалась. На темных подставках модной угловой мебели магически сверкали бронзой скульптуры индейцев племени мапудунгуна. С их языка «вурилоче» можно перевести как «люди за горой», что в полной мере описывает главную особенность местечка Барилоче. В углу располагалась огромная трехгранная витрина с образцами старинного испанского оружия.
Виктор как зачарованный смотрел на всю эту экзотическую красоту. На выступах, островках и ступеньках из блестящего зеркального стекла размещались инкрустированные слоновой костью реплики всевозможных старинных огнестрелов. Здесь были выставлены аркебузы и мушкеты, фузеи и кремневые пистолеты на любой случай и для любого вида боя. Устрашающего вида абордажные сабли выглядели так, словно были готовы вырваться из застеколья по одному только командному крику. Граненые испанские шпаги, украшенные большими золотыми гардами, напоминали стройных девочек на уроке балета.
Но венцом коллекции было нечто в виде очень маленькой пушечки или ручной бомбарды, которую способен носить один человек. Короткий ствол «ручницы» прикреплен к концу палки с крюком; противоположный конец палки держался под мышкой, а крюк цеплялся за какую-нибудь опору, чтобы удержать отдачу. Ручница стояла просторно, в центре, прямо на уровне глаз и была снабжена поясняющей табличкой: «Подлинный образец оружия наших испанских предков, завоевавших Новый Свет». Именно так должен выглядеть предмет высшего вожделения коллекционера-оружейника.
«Все! Решено! Начинаю коллекционировать… – подумал Виктор и тут же добавил про себя: – Вот только живым домой доберусь». Да, мужчину всегда тянет к оружию. Ничего не поделаешь – генетика: мужчина-охотник, мужчина-добытчик, мужчина-защитник.
Виктор отвлекся от цели своего визита, но в реальность его быстро вернула цивилизация: звук работающего принтера.
«И так всегда. Только собрался помечтать об аркебузах у себя в предбаннике…» – шутил сам с собой Лавров.
Прямо за этой потрясающей выставкой-коллекцией оружия в дальнем углу у небольшого огороженного решеткой угла с факсом, сканером, принтером и компьютером сидела миловидная индейская девушка.
– Ку-ку! – не сдержавшись, воскликнул Виктор, отчего индианка захлопала глазами.
– Простите, мистер Ку-Ку… – отреагировала девушка на плохом английском. – Вы к кому?
«Пошутил, называется… – недовольно подумал Лавров. – Другой континент – другой юмор…»
Здесь же, рядом с дверью директора издательства за полукруглым письменным столом сидела стройная темноволосая красавица-аргентинка – скорее всего, испанского происхождения. Судя по бронзовой табличке, это была сеньорита Анабель Феррер.
– Ко мне, пожалуйста, мистер Ку-Ку, – затараторила аргентинка. – На все вопросы здесь отвечаю я, мистер Ку-Ку.
«Вот же ляпнул на свою голову!..» – снова подумал Виктор и подошел к столу секретарши.
Из-под серо-стального жакета красотки выглядывала темно-бордовая блузка с алым галстуком. Из нагрудного кармашка виднелся уголок носового платка – настолько острый, что им, кажется, можно было вскрывать конверты.
Единственным украшением сеньориты Анабель служил серебряный браслет «Pandora» с разнообразными бусинами. Темные волосы, разделенные прямым пробором, свободно спадали на женственные, немного покатые плечи. Ее гладкая кожа с оливковым оттенком могла свести с ума любого, а по-цыгански черные глаза в другое время и в другой обстановке наверняка легко превращались в два океана страсти.
– Лавров, – представился Виктор по-английски, боясь получить «ку-ку» в третий раз. – Виктор Лавров. Я должен встретиться с сеньором Касти.
Девушка внимательно смотрела на украинца. О чем она думала? Светловолосый гринго с глумливой физиономией после суток, проведенных в креслах трех самолетов и вестибюлях трех аэропортов, даже при его хорошем настроении выглядел уставшим.
– Простите, вам назначено? – недоверчиво спросила Анабель на английском, рокоча по-испански звук «r».
– Нет.
– Без предварительной договоренности встретиться с сеньором Касти очень трудно.
Виктор не стал спорить.
– По какому вы делу, сеньор…? – девушка продолжила разговор таким тоном, как будто собиралась выдворить гостя на улицу.
– По личному.
– Полагаю, вы – знакомый сеньора Касти?
– А что, сеньор Касти принимает только знакомых?
– Отвечайте на мой вопрос, будьте добры! – сердитая аргентинка слегка раздула ноздри аккуратного носика. – Как вас представить?
– Скажите ему, что я товарищ сеньора Кремня. Он поймет.
Девушка надменно усмехнулась.
– А вы уверены, что сеньор Касти знаком с сеньором Кремнем?
Она положила свою ручку рядом со стопкой рекламных буклетов. Потом важно откинулась на стуле и начала постукивать по крышке стола коротким красным ноготком. Виктор знал, как обороняться.
– Знаком. Это совершенно точно, как и то, что у вас красивые глаза, мадемуазель.
Индианка у факса навострила ушки и опешила от такой фамильярности белого мужчины. Изящная и грациозная, но немного робкая, она походила на кошечку породы кохона в доме, где лысых кошек не очень-то жалуют. Сеньорита Феррер тем временем активно набирала воздух ртом, еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить.
– Этот гринго меня достал, – сказала Анабель индианке на испанском языке.
– Этот гринго, – с улыбкой заметил Виктор тоже на испанском, – летел с другой стороны земного шара, чтобы встретиться с вашим шефом. И вообще он не гринго, а европеец.
Какая досада! Оказывается, «проклятый гринго» знает испанский язык! Сеньорита Феррер с плохо скрываемым смущением опустила голову, делая вид, что пишет.
– Возьмите карандашик в левую руку. Вы ведь левша? – вдруг сказал Лавров, глядя девушке прямо в глаза.
Анабель была настолько удивлена, что вмиг замерла под сверлящим и одновременно веселым взглядом Виктора.
– А откуда… вы…?
Поняв, что она окончательно теряет самообладание, испанка поджала губки и начала нервно листать какую-то книгу.
– …У сеньора Касти совещание, – добавила Анабель спустя некоторое время. – Я скажу ему о вашем визите, как только для этого представится возможность.
– Вот и отлично! Спасибо, – выдохнул Виктор. – Какой у вас пароль от wi-fi?
– Aldebaran, – равнодушно ответила сеньорита Феррер и тут же добавила индианке на немецком: – Ну ты смотри какой наглый! Может ему еще и ванну с пеной набрать?
– Я бы не отказался, фройляйн! – засмеялся Виктор, провозглашая свою фразу с настоящим берлинским акцентом. – А вы, несмотря на свои молодые годы и такие красивые глаза, знаете немало языков. Поболтаем по-русски?
Последние слова Виктор проговорил на русском языке. Надменность Анабель сменилась крайним любопытством. Она смотрела на Лаврова в упор.
– Вы кто? – спросила девушка-полиглот на ломаном русском.
– Мент без пальто! – ехидно ответил журналист. – Парле ву франсе?
Анабель медленно отвела взгляд.
– А глаза у вас все равно красивые, – резюмировал журналист и, отойдя от стола со строптивой секретаршей, уселся в кожаное кресло, стоящее неподалеку. Оно оказалось значительно неудобнее, чем обещал его внешний вид.
Время шло, никто не входил и не выходил. Из угла время от времени раздавалось приглушенное жужжание факса под надзором стройной «гавайской кохоны», дополняемое шорохом бумаг в ее руках – как будто бы минуты проходили на цыпочках, прижав палец к губам со звуком т-с-с-с. Виктор то и дело чувствовал на себе взгляды Анабель, которые она украдкой кидала на этого «наглеца из Европы».
Зрелому человеку нет нужды искать эмоции во внешнем мире. Ему хватает собственного внутреннего ощущения наполненности жизни. Тем не менее журналист без обмена информацией – как аргентинка без страсти. Нужно было пройтись по соцсетям и заглянуть в электронную почту. Так и есть! Сообщение от Эдуарда Абросимова. Московский журналист жаловался на то, что за отсутствием состава преступления и доказательств Следственный комитет РФ закрыл дела по разбившемуся Як-40, по поджогу редакции «Особо секретно» и гибели секретарши Боровина – Маши Безродной.
– Твою дивизию… – только и пробормотал Виктор.
Лавров вдруг почувствовал полную безысходность. «Если уж власти Москвы не в состоянии справиться с этими мерзавцами, что уж говорить о зарубежье… Ладно. Разберемся».
В этот момент открылась дверь кабинета Касти и оттуда вышли два улыбающихся сеньора. Третий придерживал перед ними дверь и тоже улыбался. Они радушно пожали друг другу руки, потом первые два прошли через фойе к выходу. Оставшийся сеньор, как заправский лицедей, мгновенно сменил улыбку на такой недоступный вид, будто он с самого рождения не улыбался даже маме. Это был худощавый человек средних лет в белой рубашке и серых брюках, с выражением лица, словно говорившим: «Все вокруг такие невинные, такие правильные и хорошие, что складывается впечатление, что в аду гореть буду только я».
Сеньорита Феррер сообщила ему нежным голоском:
– Вас дожидается сеньор… из Европы.
– Я же сказал, что сегодня никого не принимаю, Анабель! – рассердился мужчина.
– Он сказал, что ему необходимо с вами поговорить по личному делу… – Л…эврофф или Лавров, – прочитала Анабель с бумажки.
Мужчина застыл на месте как вкопанный.
– …Он говорил о каком-то сеньоре Кремне… – начала было секретарша, но не успела закончить фразу.
Касти резко повернулся и, увидев Лаврова в кресле, бросился к нему. Он был немного пониже Виктора и казался похожим на стальную пружину. На карих глазах поблескивали квадратные очки в тонкой металлической оправе. Элегантная белая рубашка сидела на нем отлично. Все его манеры возвещали о том, что с этим сеньором не позволяется обращаться бесцеремонно. Лавров встал.
– Виктор, дружище, какого черта вы тут сидите?! – пролаял Абель по-английски.
– Хотел присмотреться, что здесь да как…
– А как, черт побери, здесь еще может быть?!
Абель схватил протянутую руку Виктора и стал ее трясти так, словно встретил президента и позирует для многочисленных фото– и телекамер.
– Я так рад вашему приезду! Вы себе даже не представляете.
При этих слова сеньорита Феррер опустила глаза. Она не помнила, когда ее шеф перед кем-либо так «расстилался».
– Ну как вам у нас, дружище? – воодушевленно продолжал Абель.
– Судя по тому, какая здесь коллекция оружия, у вас есть машина времени и вы ею регулярно пользуетесь, наполняя полки экспонатами.
– О, да-а-а-а! – протянул главный редактор, засмеявшись. – Это моя слабость… Ну, что же мы стоим? Пройдемте, пройдемте скорее.
Учтивый Абель положил ладонь на спину Виктору, приглашая в свой кабинет.
– Анабель! На три четверти часа меня нет ни для кого, даже если явится сама сеньора президент Кристина Фернандес де Киршнер!
– Слушаюсь, шеф.
Шутка про сеньору президента Аргентины очень понравилась сеньорите Феррер – в самой глубине ее цыганских глаз промелькнули лукавые искорки.
– И кофе, кофе, кофе, – скороговоркой вполголоса добавил Касти, что давало понять: кофе нужно принести немедленно.
Кабинет Абеля Касти обладал всем, что только можно требовать от помещения, в котором работает глава серьезного издательства. Он был просторным, неярко освещенным, спокойным, с кондиционированным воздухом. Стеклопакеты и полуприкрытые жалюзи препятствовали вторжению декабрьской жары. Портьеры мятного цвета гармонировали с плотным фисташковым ковром. В углу стоял массивный подсвеченный террариум с влюбленными жабами и стеллаж с нацистскими реликвиями. На стене висела большая картина, выполненная яркими красками на коже, изображавшая древнего индейца майя, управляющего каким-то космическим аппаратом в разрезе. Табличка под индейцем возвещала: «Пакаль Сияющий Щит, правитель Баакульского царства майя со столицей в Лакам-Ха (Паленке) с июля 615 года по август 683 года».
Красавица индианка уже поставила чашки с ароматным кофе на небольшой столик и со словами «Эспрессо для сеньора из Европы» удалилась.
Абель остановил взгляд чуть ниже пояса уходящей секретарши и задумался.
«Кто о чем, а аргентинец об аргентинке», – ухмыльнулся про себя Лавров.
– Сеньор Абель, вы случайно не о нацистах думаете? – спросил украинец вслух.
Касти понял, что Виктор перехватил его взгляд, и слегка стушевался.
– Да-да. Столько работы. Просто зашиваюсь, – невпопад ответил аргентинец.
– Конечно, конечно… Вот, кстати, посмотрите…
Виктор уже достал из своей небольшой кожаной сумки газету «Особо секретно» с анонсом статьи о колонии Дигнидад на обложке и протянул ее Абелю. Тот внимательно посмотрел на заголовок.
– Вы же знаете, я в русском не силен… Кто это – Артем Бо-ро-вин? – спросил Абель Лаврова, по слогам читая имя, написанное кириллицей.
– Мой друг из Российской Федерации. Такой же охотник за нацистами, как вы и я.
– Вот это мне нравится! Нас становится все больше и больше! Единомышленники должны работать вместе.
– Должны, – грустно усмехнулся Виктор. – Вот только… четыре дня назад Артему устроили авиакатастрофу, каким-то неведомым способом облучив и изменив свойства топлива в самолетных баках.
– Joder![4]
В ответ на досаду Абеля Виктор качнул головой и продолжил:
– Когда я разговаривал с Боровиным в последний раз, он сообщил, что ему угрожают убийством за публикацию сведений о колонии Дигнидад в Чили. Так что, сеньор Касти, у меня теперь тут два дела. Одно наше с вами и другое…
– Ни слова больше, Виктор! Это и мое дело тоже! Мы ведь с вами партнеры и, я надеюсь, друзья? – голос сеньора Касти повис на интонации вопроса.
– Конечно, сеньор Абель, – ответил Виктор и снова пожал протянутую испанцем руку.
«Как легко у них, у иностранцев, – думал Виктор. – Партнер, друг… все валится в одну кучу. Может, и дружба у них такая…»
Абель Касти, будто прочитав мысли Виктора, обошел вокруг письменного стола с открытым макбуком и уселся в вертящемся кресле на колесиках. Затем он взял сигару из хьюмидора красного дерева с медными уголками и щедрым жестом предложил Лаврову последовать его примеру.
– Вообще-то я не курю, – заметил Виктор, взяв сигару. – Но от хорошего табака и Шварценеггер не отказывается.
– Оу. Железный Арни!.. Знаете, Виктор, что-то мне подсказывает, что он вам не конкурент.
Виктор пропустил это сравнение мимо ушей. Его мысли были заняты совсем другим. Обрезав кончик сигары и прикурив от стоящей на столе медной зажигалки в виде пиратского пистоля со стволом «тромбоном», он сел в неподвижное массивное гостевое кресло и глубоко затянулся отличным английским табаком.
– Давайте сначала по вашему ребусу, Абель. Вернее, по тому письму, что прислал Кремень.
– Я получил с неизвестного адреса электронное письмо, подписанное «Сергей Кремень». Вот, посмотрите на экране, – Касти развернул макбук к Виктору. – Тут какая-то схема местности без единого топонима. И по-русски написано только «скажите Лаврову». А еще SOS, это переводить не нужно…
– Хм… Задачка, – Виктор внимательно смотрел на письмо Сергея, о чем-то сосредоточенно думая.
– Кто он вообще такой, этот Кремень? Почему прислал мне это письмо, а не кому-то другому? – нетерпеливо спросил аргентинец. – Он ученый?
– О-о-й, – засмеялся Лавров. – Избави бог мир от таких ученых. Это я по нашему с вами плану искал следы нацистских преступников, а он – искал их золото. Два года назад я приглашал его в нашу экспедицию как спеца-подводника.
– Вот как?! – удивился Абель. – Значит, я его видел, когда приезжал к вам на пару дней в бухту?
– Да, такой крепкий, с брюшком, – поддакнул Лавров. – Вообще он бывший боевой пловец, крепкий профессионал, принимал участие в таких спецоперациях, что американские «морские котики» против него просто мальчики, собирающие мидий. Сергей – два в одном: человек энциклопедических знаний и отличный боец, но как на пенсию вышел – будто помешался на золоте. Мы с ним разругались…
– А потом?
– Потом он как воду канул. А теперь вот помощи просит.
Абель слушал очень внимательно. Он сложил две ладони домиком и поднес ко рту. Лицо его побледнело. Вдруг он встал и взволнованно заходил по кабинету.
– В общем, так, сеньор Лавров. – Абель вдруг заговорил серьезно и предельно четко. – Я имею все основания утверждать, что Сергея Кремня держат в плену нацисты.
Касти знал, о чем говорил. Он родился и вырос в городке Сан-Карлос-де-Барилоче. Еще мальчишкой, бегая с друзьями по окрестностям, Абель часто натыкался на роскошный дом, в котором почти пятьдесят лет благоденствовал бывший гауптштурмфюрер СС Эрих Прибке, расстреливавший мирных жителей в Италии. Абель никогда не обращал внимания на высокого подтянутого старика из красивого дома. Но однажды попался в чужом саду, и щедрый хозяин – добрый дедушка Эрих – угостил мальчишку прекрасными яблоками, которые росли у него на одном из деревьев.
– Яблоки с медом – полезно и вкусно, – говорил старый немец, поглаживая морщинистой рукой маленького аргентинца по чернявой голове. – Кушай, юнге.
Знал бы маленький потомок расстрелянного испанского антифашиста Рубена Касти, сколько раз эта добрая костлявая рука нажимала на спусковой крючок парабеллума, расстреливая женщин и детей на Пиренейском полуострове.
Но время шло, и через каких-то десять лет, учась в институте на факультете журналистики, молодой специалист Абель Касти начал проводить свои первые журналистские расследования. Оттачивая навыки корреспондента, он случайно узнал, кто проживал на прекрасной вилле. Это был нацистский преступник Эрих Прибке. Он жил под своей фамилией с аргентинским паспортом и не бедствовал. Никого не боясь, спокойно летал в Европу, ходил в немецкие клубы, обедал в немецких ресторанах, пил вкусное немецкое пиво, читал немецкие газеты, смотрел немецкие фильмы… Это было для Абеля как гром среди ясного неба, а во рту стоял… тот вкус яблок с медом, которыми его угощал «добрый дедушка Эрих».
Подняв архивные документы, молодой Абель Касти узнал подробности о злодеяниях Прибке в годы Второй мировой войны и забил тревогу. Но власти быстро охладили пыл молодого парня, дав понять, что вопрос сугубо политический и шум здесь никому не нужен. В 80-е годы XX века мир все еще был разделен на два послевоенных лагеря. Но был еще и третий лагерь: поселение нацистов Третьего рейха в Южной Америке.
Конечно, позднее мир изменился. В 1996 году Аргентина выдала Эриха Прибке Италии. Справедливый суд приговорил старого нациста… к домашнему аресту. Даже сейчас, спустя много лет, в интернете можно встретить фотографии, где экс-гауптштурмфюрер нежится на солнышке на своей даче, отбывая «наказание» за сотни загубленных жизней.
– Зачем вы мне все это рассказываете, сеньор Касти? – удивлялся Виктор. – Уж не хотите вы сказать, что это Эрих Прибке украл Сергея…
– Виктор, я не для того вам это рассказал, чтобы вы язвили, – обиделся Абель.
– Не серчайте, дружище, – Виктор всем своим видом показывал примирение. – Я прекрасно вас понимаю. В той войне воевали оба моих деда. Один из них погиб, не дожив до победы месяц, второй вернулся инвалидом. Я знаю это и помню, как, возможно, мало кто в моей стране. Просто из нацистских преступников я знавал только одного сверхдолгожителя…
– Прибке умер два года назад в Италии в возрасте ста лет. А украсть вашего аквалангиста он никак не мог даже в девяносто. Возраст берет свое.
Виктор молчал, пристально глядя на аргентинца, но Касти, не обращая внимания, продолжал:
– Но, поверьте мне, это есть, кому сделать. Я вот только одного понять не могу: кому этот ныряльщик нужен?
– Этот, как вы изволили выразиться, ныряльщик, – спокойно возразил Виктор. – Этот ныряльщик – боевой пловец. Вы знаете, что такое офицер, задача которого уничтожить объект противника любой ценой? Он морское дно знает лучше, чем вы у себя дома путь от кровати к холодильнику.
Касти жадно ловил каждое слово Виктора, который рассказывал о своем соотечественнике с нескрываемой гордостью.
– Учебники по математике, физике и географии не расскажут вам того, что знает он.
– Тогда почему же этот ваш без пяти минут ученый не подписал ни одного топонима? – с легкой издевкой спросил Абель.
– Потому что он писал это письмо для меня, – парировал Виктор.
Это подействовало на Касти как холодный душ. Он посмотрел Виктору прямо в глаза и нерешительно промямлил.
– А вы… знаете, где это находится?
– Расскажите мне лучше о нацистах, дружище, – уклоняясь от ответа, с обезоруживающей улыбкой попросил Виктор.
Касти, как человек, весьма гордившийся собой и своим статусом, не привык, чтобы с ним так разговаривали. Неожиданный перевод темы, еще и в таком серьезном разговоре, чуть было не вывел его из себя. Но обаяние и профессионализм украинского журналиста сделали свое дело, и уже через пять минут сеньор Абель увлеченно рассказывал о том, что соответствовало его профилю.
– Вы знаете, например, кому США обязаны созданием атомной бомбы? – спросил Абель Виктора, сидя в своем кресле и, на американский манер, закинув ноги на стол.
– Я слышал версию, что немецкие ученые подсказали американцам секрет обогащения урана…
– …не просто подсказали! – перебил главред. – В Чили, Аргентине, США от немцев шла масштабная передача технологических знаний, наработанных Германией за годы руководства Гитлера.
Виктор слушал Абеля Касти, а сам вспоминал разговор с убитым кавказцем Русланом и его слова: «Можно превратить бензин в воду, лекарство в яд или, например… остановить маршевый двигатель межконтинентальной баллистической ракеты».
«Неужели несчастный Руслан действительно работал на нацистов? Но при чем тут «Аль-Каида»? В любом случае надо разбираться», – думал украинец.
Тем временем Абель Касти продолжал свое повествование:
– Большинство наших граждан вообще считают великим благом то, что в Аргентину прибыли несколько десятков тысяч нацистов – инженеров, военных специалистов, строителей, ученых, которых принял президент Хуан Перон. Они многое сделали для развития Аргентины.
– Да-да, я где-то находил информацию о том, что президент Перон и его жена Эва Дуарте были нацистскими агентами в Аргентине. Я подумал, что это «утка» или, как сейчас говорят – фейк, – Виктор взял еще одну сигару. – Не хочется верить, что героиня Мадонны в знаменитом фильме, основанном на мюзикле Эндрю Ллойда Вебера, та самая Don’t cry for me, Argentina, – ключевой агент нацистов!
– Все просто. У меня есть документы, подтверждающие это. Ключевого агента Эву Дуарте по приказу начальника германской контрразведки Канариса просто подложили под Перона в 1944 году. Она его и завербовала. Через постель, а также играя на национальных чувствах «За великую Аргентину». По нашим сведениям, в Латинскую Америку из американских лагерей для военнопленных супругами Перон было перевезено не менее ста тысяч нацистов. – Касти сидел, облокотившись на спинку кресла и вытянув ноги далеко вперед. – А сколько предстало перед судом? От силы пятьдесят… Не тысяч, разумеется. И то: никого не расстреляли, а в лучшем случае пожурили домашним арестом или условным сроком.
– Так они и жили, – тяжело вздохнул Виктор. – Под подлинными именами, в сытости, довольстве…
– Вот-вот, – подтвердил Абель. – И со временем упокоились на чистеньком и аккуратном немецком кладбище.
– В голове не укладывается такой абсурд! Мир считает нацизм злом, а они как сыр в масле катались! Нюрнбергский процесс для кого был?
От волнения Виктор так быстро выкурил свою сигару, что Абель предусмотрительно отставил хьюмидор подальше.
– …Для кого? Для остального мира, сеньор Лавров! Мы же с вами прекрасно понимаем, что нацистское достояние, эвакуированное из Германии, оценивается не менее чем в сто миллиардов в пересчете на современные доллары США.
– А Америка своего не упустит, – как бы подтверждая, добавил Лавров.
– Вместе с тем, подлинная стоимость «мозгов» и ноу-хау многократно превышают эту сумму. Напомню, что Гитлер был в шаге от создания атомной бомбы. И план был реализован! Только бомбу сбросили не германцы на СССР, а американцы на Японию.
– У нас говорят: «Кому война, а кому – мать родна!»
– Вот именно. Европа во Второй мировой войне едва не погибла, а Америка очень неплохо заработала. Нацисты остаток жизни прожили в Америке, вырастили себе смену… И создали организацию ветеранов ODESSA.
– Герои хреновы, – по-русски пробурчал Виктор в ответ.
Абель посмотрел на висящие над выходом из кабинета настенные часы, своим изяществом не уступающие его коллекции оружия. Шел уже второй час беседы с Виктором, поэтому Абель посмотрел на экран своего макбука и резко перескочил с одной темы на другую.
– Обратите внимание, Виктор, домен у электронного адреса Сергея Кремень – cl. Это не Аргентина, это Чили.
– Дигнидад?
– Ну, Дигнидад – не единственная немецкая колония в Южной Америке, даже наш Сан-Карлос-де-Барилоче основали немцы.
Виктор на минуту задумался: «Так вот к чему ты клонил, старый жулик. Рассказывал тут мне: не знаю, не ведаю… Карта местности у него без топонимов… Сам все прекрасно знаешь и умеешь».
– Чего вы хотите, Абель? – вдруг прямо спросил Виктор.
Он посмотрел аргентинцу в глаза, но не тут-то было. Абель был великолепным мастером таких поединков, победить его было не так просто. С минуту они сверлили друг друга взглядами, и никто не уступал. Беседа превращалась в интеллектуальную дуэль.
– Чего ты хочешь?
– А ты не догадался?
– Я догадался. А ты уверен, что я соглашусь?
– Был бы не уверен, не позвал бы.
– Ну а все-таки?
– А все-таки она вертится… Земля.
– А по делу?
– Дело у нас у всех одно: обставить друг друга. Договоримся?
– А я пока и не отказывался.
Борьба закончилась так же неожиданно, как и началась. Неизвестно откуда взявшаяся муха села Абелю прямо на нос. Он принялся от нее отмахиваться.
«А все-таки ты проиграл», – подумал Виктор.
– И все же, чего вы хотите, Абель? – спокойно повторил журналист.
– Того же, чего и вы, Виктор, – ответил аргентинец, прогнав муху в окно.
– Я хочу в душ и что-нибудь перекусить.
– …А я хотел бы решить вопросы в банке. Мы ведь подпишем договор? Первый эксклюзив – для моего издания? Так сказать, «право первой ночи»…
– Вы думаете, я вам буду полезен? – невозмутимо продолжал плести свою сеть Виктор.
Абель смотрел в глаза Виктору и старался быть искренним.
– Я ценю вас, сеньор Лавров. А иначе не беседовал бы с вами уже два часа. И не предлагал бы вам сумму с четырьмя… нет, с пятью нулями! Но вы же сами понимаете… Для этого нужен убойный материал.
Виктор улыбнулся в ответ.
– Скажите, Абель, вы не знали такого человека, как Отто Ран?
Касти посмотрел на Лаврова, как на школьника, который не выучил урок.
– Друг мой, я хорошо изучал историю нацистской Германии и отлично знаю, что один из идеологов Гитлера, начальник отдела археологических раскопок «Аненербе» – Отто Вильгельм Ран умер задолго до нашего с вами рождения, перед началом Второй мировой войны. Как я его мог знать?
– Во-первых, Отто Ран не умер, – перебил Виктор голосом, не терпящим никаких возражений. – А пропал без вести.
– Это всего лишь одна из множества версий, которые я слышал, – ответил Абель, подкуривая потухшую сигару.
– Вы слышали… А я видел. Ран снова возник уже в наше время.
– Что вы говорите?! – воскликнул Касти с недоверием – Отто Ран должен был умереть от старости, по крайней мере, в самом начале этого века…
– …Отто Ран прожил около ста десяти лет. Он разгадал секрет долголетия Гуру Римпоче в непальском монастыре Гнездо Летающей Белой Тигрицы. И жил бы еще… если бы его не принесли в жертву индейцы майя год назад[5].
– Виктор, вы же знаете, я – реалист.
– Я тоже, Абель. Но когда на твою жизнь покушаются, по меньшей мере, трижды – в Непале, в Мексике и даже дома – что может быть реальнее? Я говорил с Отто Раном, как сейчас с вами.
Абель ошеломленно уставился на Виктора. Нет, этот человек не похож на сумасшедшего. Но, может быть, он заблуждается? В любом случае Касти хотел доказательств.
– Ну, хорошо! – воскликнул Виктор. Он встал, взволнованно сделал несколько шагов по кабинету, затем остановился. – Я никому этого не показывал, но вам…
Лавров открыл свою сумку и вынул из целлофанового пакетика маленькую овальную пластинку из алюминия. На ней было пропечатано шестизначное число.
– Это офицерский жетон оберштурмфюрера СС Отто Рана, – спокойно сказал украинец. – Хотите – верьте, хотите – нет. Я нашел его рядом с отрубленной головой его хозяина, в глубине Чьяпасских гор.
Касти дрожащей рукой взял металлический артефакт.
– Вы позволите? – неуверенно спросил у Виктора пораженный аргентинец.
– Да, пожалуйста, пожалуйста.
Абель сел за компьютер, открыл свой архив и набрал число, выбитое на жетоне. Через полминуты, дождавшись информации, аргентинец буквально подпрыгнул на стуле и уперся взглядом в Виктора.
– Невероятно! Это сенсация! Друг мой, вам очень повезло. Общаться с человеком, которого считали сподвижником самого Гитлера… Кстати, Гитлер здесь жил неподалеку, уже после войны.
– Я в курсе, – спокойно ответил Лавров. – Согласно вашей версии, он умер в 1964 году.
– А согласно вашей? – взволнованно спросил Абель.
Он держал в руке жетон, все еще до конца не веря в то, что видит, и продолжал говорить:
– Хотя, судя по тому, что вы мне только что рассказали, я вообще уже не верю ни в какие версии. Или даже наоборот: готов верить всему, что вы скажете.
– Некоторые псевдоученые – фанатики нацизма – утверждают, что Адольф Гитлер не умер, а находится в состоянии соматхи. Его нужно только разбудить.
– Ну-у-у-у, вот в это я все-таки не верю, – нервно засмеялся Абель. – Просто сказка о Белоснежке какая-то.
– Я тоже не верю, но гномы этой Белоснежки существуют, и их желательно найти, и чем раньше, тем лучше. Более того, я думаю, что Сергей Кремень максимально близок к этому открытию, иначе не отправлял бы он сигнал SOS.
Виктор решительно посмотрел на Абеля.
– Чайтен, Пуйюуапи, Милимойю! – произнес он четко. – Эти топонимы вас интересовали, сеньор Касти?
Касти застыл на месте, словно изваяние.
– Сверьтесь по карте, дружище. Это Патагония.
Аргентинец опять сел за свой макбук и через несколько мгновений поднял глаза на Виктора в полном изумлении.
– Но откуда вы знаете?
– Работа у меня такая, сеньор Касти: все знать.
Глава 4 «Зимнее танго»
Прошло еще полтора часа, и Абель Касти уже не следил за временем. Перед партнерами стояла початая бутылка ямайского рому, и красивая индианка принесла очередной кофейник со свежим кофе. Ром настолько расслабил Касти, что он даже перестал прятать сигары, каждая из которых стоила не менее 100 долларов. Но Виктор и не претендовал на них. Побаловался и будет.
На столе уже лежал подписанный договор о сотрудничестве. Это никак не влияло на отношения Виктора со своим родным телеканалом, наоборот: такое сотрудничество было полезно и морально, и материально.
– Ой, Виктор, – весело болтал Абель, радуясь удачному контракту. – Зная вас, я готов работать с вами по любой тематике. Я никогда не забуду, как два года назад вы нашли эти немецкие «сигары», в одной из которых с очередной партией нацистов прибыла Эва Дуарте. Никто не верил в их существование, а вы нашли…
– Ну, кто ищет, то всегда находит, – скромно ответил Лавров.
– Кстати, вы в курсе, что этих лодок больше нет? – Абель, улыбаясь от того, что сможет чем-то удивить Лаврова, торжествующе смотрел на него.
– Только не говорите, что вы их перепрятали у себя на фазенде, – с виду беззаботно, но на самом деле напряженно произнес Виктор.
– Если бы! Их взорвали! Год назад. Никто ничего не знает, и концов не нашли.
– Да-а-а-а?!..
Виктор был озадачен. Он наивно полагал, что бухта Калета-де-лос-Лорос с тремя подводными лодками останется неприкосновенной до его следующего приезда, он разыщет отличного пловца Кремня, и они снова нырнут… Стоп! Виктора осенило.
– Знаете, Абель, возможно, я даже вычислю, кто взорвал эти U21. Мне только нужно найти Кремня.
– Вот это голова! – с восторгом воскликнул Касти. – Мне бы вас хотя бы на пару лет, и я бы стал самым популярным издателем Южной Америки!..
– Да бросьте, вы и так великий, – польстил Лавров тщеславному аргентинцу.
Он, конечно, не рассказал Абелю об истинных целях своей поездки. Прежде всего – понять, что же такого здесь нашел Артем Боровин и за что его убили.
– Итак, сначала Дигнидад, – заключил Виктор вслух.
– Да, я тоже полагаю, что начать поиски вашего аквалангиста следует оттуда. С вами я поехать не могу. Сами понимаете: издательство без меня как без руля и ветрил – сядет на мель, – извиняющимся тоном промямлил аргентинец.
«Да я бы тебя и не взял, дорогой мой. Ты же своим криком мне всех фрицев распугаешь», – язвил Лавров про себя, вслух выдерживая уважительный тон.
– Жаль, конечно, мне ведь по-испански говорить очень трудно, да и местности я не знаю совсем. И знакомых в Чили никаких…
В следующую секунду Виктор пожалел о том, что сказал. Потому что Абелю Касти пришла в голову очередная «гениальная» идея.
– А знаете что, Виктор? Моя племянница окончила Университет в Сантьяго де Чили. Она не откажется съездить в командировку в студенческие места.
– Вот только этого мне не хватало, – пробормотал Виктор.
– И еще один сюрприз: она училась на гуманитарном факультете, специализировалась на русской литературе – Толстой, Достоевский, так что ей еще и полезно будет попрактиковаться с носителем языка.
– Да, язык порой чертовски нужная и приятная штука, – сострил Виктор, но Абель не понял шутки и спросил:
– Так я зову ее?
Не дожидаясь ответа, издатель нажал на кнопку селектора:
– Анабель, принеси нам кофе, пожалуйста!.. Нет, именно ты принеси!
Виктор понял, что нужно срочно спасать ситуацию.
– Послушайте, сеньор Касти, – Виктор старался говорить максимально серьезно и вкрадчиво. – Затея предстоит нешуточная, и кто знает, выберусь ли я из этого всего живым.
– Ну-ну, Виктор…Такой профессионал, как вы…
– В том-то и дело, что я профессионал и побывал за свою жизнь не в одной опасной передряге, поэтому со всей уверенностью могу сказать вам, что молодой девушке в подобной миссии не место. Или вы не любите свою племянницу и готовы подвергать ее здоровье, а то и жизнь риску?
Касти молчал. Слова украинца заставили его задуматься.
– Да, вы правы, – медленно произнес он после паузы. – Что ж, я полагаюсь на вас. Уверен, что вы отлично со всем справитесь и в одиночку.
Лавров коротко кивнул в ответ.
В эту секунду зашла сеньорита Феррер с серебряным подносом, на котором красовались две фарфоровые чашки с высокой благоухающей пенкой. Теперь можно было увидеть еще и юбку-карандаш, плотно облегающую ее стройные ноги до колен, чулки телесного цвета и темно-бордовые туфли-лодочки. Племянница сеньора Касти была довольно высокой – не менее метра семидесяти пяти.
– Вот, Виктор, с удовольствием представляю вам мою племянницу – Анабель. Это дочка моей младшей сестры, – Абель тут же обратился и к девушке: – Девочка моя, это сеньор Виктор Лавров из Украины. Мы с ним два года назад затеяли двухнедельную украино-аргентинскую экспедицию, материалы которой эксклюзивно публикует наше издательство.
Виктор встал еще при появлении Анабель в кабинете, а теперь еще и учтиво поклонился. Анабель в очередной раз смутилась – видимо, вспоминая свое поведение пару часов назад.
Лавров для приличия отпил немного кофе и начал собираться.
– Мне еще поселиться надо, – объяснил он присутствующим.
– Не извольте беспокоиться, мы уже обо всем позаботились, сеньор Лавров. Анабель, ты же забронировала номер для нашего гостя?
– А разве это для него? – растерянно спросила девушка.
– Сколько раз тебе повторять, что говорить о человеке в третьем лице в его присутствии – некультурно! – взвился Касти.
– Хорошо! – сердито ответила аргентинка. – Отель Вилья-Льяо-Льяо вас устроит, сеньор Лавров? Это прямо на берегу озера Нахуэль Уапи.
– Нахуэль кого?! – испуганно переспросил Виктор.
– Нахуэль Уапи, на языке индейцев арауканов его название означает «Остров ягуара», – спокойно ответила Анабель, даже не покраснев.
– Не так-то и хорошо вам преподавали русский язык, – улыбнулся Виктор. – Достоевский – это еще не все… Ну, будем прощаться? – обратился журналист уже к издателю.
– Да, мой дорогой Виктор, отдыхайте – и в путь, к новым сенсациям!
Они снова пожали друг другу руки, и украинец наконец покинул кабинет Абеля Касти.
Вилья-Льяо-Льяо оказался отелем, состоящим из одно– и двухэтажных бунгало, покрытых декоративной деревянной дранкой. Он располагался на самом кончике мыса, вдающегося в озеро Нахуэль Уапи. К отелю вела только одна автомобильная дорога, что добавляло приватности и чувства защищенности. Виктор зарегистрировался и поднялся наверх, в светлый номер с пестрым ковровым покрытием на полу и мебелью из тисовых досок; на небольших окнах висели занавеси в тон покрывалу на кроватях. На прикроватной тумбе стояла ваза в виде колбы тонкого стекла, в ней благоухали свежесрезанные розы. В номере царила атмосфера такого уюта, который ощущается только при входе в собственную квартиру. Лавров с наслаждением принял душ и провалился в безмятежный сон…
Его разбудило сообщение, отправленное с местного номера. Воодушевленный предстоящим эксклюзивом Касти предлагал журналисту поужинать в ресторане отеля с ним и его племянницей. «Как раз вовремя», – подумал Виктор, только сейчас поняв, насколько он голоден. Памятуя бордовую блузку Анабель, Виктор надел бордовую рубашку, пурпурно-черный галстук, черные брюки с ремнем из кожи аллигатора и мягкие дезерты из черной замши. Постояв у зеркала, украинец, наконец удовлетворенный своим внешним видом, вышел из номера. Конечно, многие боевые друзья из прошлого не поняли бы его, но… издержки профессии. Журналист – человек, который всегда на виду, и он должен не пугать собеседника, а располагать к себе. Это правило за много лет вошло у Лаврова в привычку.
Виктор спустился вниз. Рядом с холлом располагался ресторан с баром, в котором коротали вечер множество мужчин в гангстерских костюмах, от которых пахло дорогим парфюмом, и женщин в платьях и юбках с ярко накрашенными ногтями и губами. Барилоче славился самой яркой и насыщенной ночной жизнью в Аргентине.
Отдохнувший Виктор был в прекрасном настроении. Ему нравились окружающие его люди, запах добротной еды, ненавязчиво долетающий из кухни, звуки оркестра из пяти музыкантов в белых пиджаках и лиловых рубашках, расположившихся в углу. Бармен-качок в рубашке с коротким рукавом, надетой специально, чтобы демонстрировать свои индейские татуировки, разговаривал с Анабель Феррер. Девушка переоделась в черную шелковую блузку с воланом на груди и открытой спиной, коралловую юбку по щиколотку, покрытую на бедрах багровым парео; на ее ногах были черные туфли с ремешком и на каблуке-рюмочке. Казалось, что одежда изменила и поведение Анабель. Где та строптивая секретарша-заноза из издательства «Aldebaran»?
– Добрый вечер, Виктор. Извините, дядя не приехал, он вдруг почувствовал себя неважно, – улыбаясь, обратилась сеньорита Феррер к подошедшему Лаврову.
– Не смог остановиться с ромом, да? – Лавров понимающе улыбнулся в ответ.
Виктор не обладал рельефной фигурой культуриста и, кроме татуировки спецназа на левом предплечье, больше не имел никаких «изысков». Но его фигура сводила с ума поклонниц, даже когда он, одетый в тулуп, вел репортажи с Крайнего Севера. А по физической выносливости Лавров мог дать фору любому лидеру бодибилдинга.
– А вы действительно неплохо выглядите… – проговорилась Анабель. – Ой… В смысле… Я хотела сказать, неплохо знаете моего дядю.
Девушка смутилась, а Виктор элегантно ответил:
– Соглашусь и с первым, и со вторым. Ну что, поужинаем?
– Я заказала нам асадо, – радуясь смене темы, выдохнула Анабель.
Виктору нравилось асадо[6]. Жаркое аргентинских ковбоев гаучо, приготовленное на углях, прямо с куском шкуры, – еда для настоящих мужчин. Именно поэтому, даже с приходом цивилизации с ее сотнями разнообразных мясных блюд, любимой едой аргентинцев остается именно асадо.
– Стол уже накрывают, но надо немного подождать, – продолжала Анабель. – Надеюсь, вы не вегетарианец?
– Был бы я таковым, вы бы узнали об этом еще утром, они об этом вместо «Здравствуйте» сообщают.
Виктор и Анабель впервые засмеялись вместе.
– Вот и славно: раз вы любите жареное мясо, значит, вы уже наполовину аргентинец.
– А что надо любить, чтобы стать аргентинцем и на вторую половину?
Анабель посмотрела на пару, танцующую под звуки оркестра.
– Надо уметь танцевать аргентинское танго, – с хитрым блеском своих цыганских глаз ответила девушка.
«Эге-е-е! Так вот отчего ты такая покладистая… – подумал Виктор. – Хочешь меня на посмешище выставить. Дескать, неуклюжий гринго… Л-ладно, удивим Аргентину».
– Так как насчет танго, мистер Лавров? – продолжала подначивать Анабель, с усмешкой поглядывая на качка-бармена и специально говоря громко, чтобы тот слышал.
– Можно! – неожиданно ответил Виктор, заводясь в ответ, при этом Анабель посмотрела на него с недоверием.
– Только не аргентинское, а финское, – добавил журналист. – Попросите оркестр исполнить финское танго, и я с удовольствием приглашу вас на танец!
Дождавшись финальных аккордов звучавшей El Choclo, Анабель размашистым, почти спортивным шагом прошла через танцевальную площадку к оркестру. Многочисленные посетители почтительно уступали ей дорогу. Когда она вернулась, музыканты грянули вступление Suomalainen tango. Лучась коварной улыбкой сердцеедки, она протянула Лаврову правую руку в приглашающем жесте.
Виктор левой рукой поднял правую руку Анабель, а правую ладонь положил на ее спину. Он держал свою партнершу крепко, но на некотором расстоянии, как будто они обнимали кого-то третьего, невидимого. Виктор держался прямо и властно смотрел в глаза Анабель. Несколько секунд они стояли, чуть покачиваясь в объятиях друг друга, и впитывали музыку. Потом началось действо.
Аккордеон рыдал. Кто поверил бы, что в аргентинском ресторане есть место финскому танго? Но чудо свершилось: танцующие перенеслись в мир умопомрачительно роскошного танца, где властвуют любовь и страсть, где дыхания партнеров слились воедино, а их ноги скрещивались и переплетались. При этом им нельзя было обменяться ни словом. Только рука Виктора говорила Анабель, куда повернуться, только его нога подсказывала ее ноге, что делать дальше – вместе, бедро к бедру. Раз, два, три, четыре, пять – они свободно кружились по всей танцевальной площадке, двигаясь против часовой стрелки.
Все посетители ресторана, уплетающие кто большие порции жареного мяса, а кто слоеные пирожные с карамельным кремом, вдруг замерли, словно завороженные, не в силах отвести взгляд от танцующих. Вот гринго подвел правое колено под бедро аргентинки, правой рукой слегка отклонил ее торс влево, вынуждая девушку сделать шаг назад и развернуться. Еще четыре шага – и она, снова развернувшись, пристально смотрит ему в лицо. Виктор незаметно служил для Анабели центром притяжения. Он еле заметно отталкивал ее, и она тут же поворачивалась вокруг своей оси: я здесь. Он отступал, она следовала за ним по пятам: не оставляй меня. Он наклонялся к ней, и она – стройная, с льющимися черными волосами – выгибалась назад, как ивовая ветка: я твоя.
Танго закончилось. Три минуты танца они смотрели друг другу в глаза, как гипнотизеры. И казалось, этой сказке длиться и длиться без конца, но музыка закончилась, а одна из труб все продолжала тянуть последнюю ноту.
– Это было самое необычное, но самое настоящее знакомство, – улыбнулась Анабель своему спутнику.
– О да-а-а-а, – понижая тон, протянул Виктор. – Не то что в офисе, похожем на оружейный музей, где мы чуть было не обматерили друг друга.
– Скажите честно, вы никакой не журналист? Вы – танцор? – спросила Анабель.
– Любой мужчина рядом с красивой женщиной становится танцором, – обезоружил аргентинку Лавров.
Тем временем, дождавшись последнего звука трубы, фойе накрыли громкие овации в адрес Виктора и Анабель. А в микрофоне прозвучал голос фронтмена оркестра: «Этот гринго весьма недурно танцует танго!»
– Он не гринго, – перекрикивая ресторанный гул, воскликнула сеньорита Феррер. – Он – украинец!
Ее уточнение было встречено новыми одобрительными аплодисментами посетителей и персонала ресторана.
Виктор повел Анабель к их столику, где на деревянных тарелках уже ждало асадо с мясным рулетом метамбре, красное вино, а также нарезанный сыр и колбасы. В качестве гарнира был салат.
– Я должна вам кое в чем признаться, – неожиданно сказала Анабель.
– В чем же? На самом деле это вы – профессиональная танцовщица? – Лавров воспользовался случаем подарить аргентинке еще один комплимент.
– Нет. Мой дядя не приглашал вас на этот ужин. Это… сделала я.
«Так-так. Вечер перестает быть томным», – мелькнуло в голове у Виктора.
– Я бы хотела… Я хочу… отправиться с вами в экспедицию! – собравшись с силами, выпалила Анабель.
Лицо украинца стало очень серьезным.
– Сеньорита Феррер. Я уже говорил это вашему дяде и повторяю еще раз для вас: это очень, очень опасное мероприятие, и я не могу подвергать вас такому риску.
– Сеньор Лавров, послушайте и вы меня. Я мечтаю о журналистской карьере, со всеми ее трудностями и опасностями. Сидя у дяди в офисе в тепличных условиях, я могу так никогда и не поучаствовать в настоящем расследовании, не увидеть, как идет охота за материалами, которые становятся настоящими сенсациями! Как бы вы стали тем, кем стали, если бы не рисковали?
Виктор внимательно посмотрел на Анабель. Глаза ее светились решимостью, выражение лица говорило о том, что отступать она не собирается.
«А чем черт не шутит…» – подумал Лавров. К тому же, как он мог устоять перед этой обворожительной карьеристкой после такого танца?
– Ладно. Я возьму вас с собой. Но только при одном, нет, двух условиях: потом не жаловаться и четко следовать моим указаниям. Самодеятельность в таких делах может иметь весьма печальные последствия…
– Договорились!
– А что вы скажете своему дяде? Я же сам убедил его в том, что отпускать вас со мной нельзя.
– Придумаю легенду. Я же журналистка!
Виктор и Анабель наконец приступили к восхитительному ужину.
Глава 5 Маленькие профессорские тайны
Ройзенблит сидел в зимнем саду, неподвижно уперев взгляд в высоченную бокарнею. «Лошадиный хвост» этого необычного растения, которое еще называют «бутылочным деревом», свешивался почти до самой земли, выложенной тротуарной плиткой, и тонкими длинными листьями закрывал панораму искусственных джунглей. В густоте тропических деревьев пели экзотические птицы, а на стеклянном столике, оправленном красным деревом, в плетеной вазе ручной работы красовался великолепный фруктовый букет: киви, манго, авокадо, мандарины, сочные груши – все это лежало вокруг огромной папайи. Однако еврейскому ученому было не до фруктов. Он погрузился в какие-то расчеты, в своей сосредоточенности будто находясь в состоянии анабиоза. Его очки в оправе из позолоченной проволоки казались одним целым с полуоткрытыми немигающими глазами.
«Тропический рай» был совершенно безразличен человеку, который, возможно, мог бы изобрести вечный двигатель или машину времени, ученому без мирового имени, но с изобретениями, от которых мир еще ужаснется. Нет, он не злодей, но в науке есть принципиальные цели. Физика – ради физики, а химия – ради химии. Облучатель, который придумал Александр Ройзенблит, способен изменить химические свойства вещества до неузнаваемости и вернуть их в исходное состояние, когда понадобится. Этот проект мог бы претендовать на Нобелевскую премию, но деньги его не волновали. В этом мире он верил только в силу науки. Каждый год на его счет переводили сумму, которой могли бы позавидовать Нобель с Эдиссоном вместе взятые. К тому же, Ройзенблит никогда не уважал Альфреда Нобеля, считая его бездарностью.
Еще в юности, втайне от родителей, Саша запускал спичечные коробки с вертикальным взлетом, и они подолгу бесшумно кружили в его комнате вокруг люстры, презрев все законы физики. Как ему это удавалось, знал только он. В университете он был настолько успешен, что защитил докторскую одновременно с дипломной работой и сразу же получил распределение в один из военных институтов. Много лет подряд он трудился на благо родины, выполняя государственные заказы, которые ему были скучны, как школьнику, которого мама заставила вынести мусор. Так он дожил до седых волос, сокрушаясь, что жизнь не удалась. Но однажды профессор Ройзенблит вышел в магазин за молоком и пропал без вести…
И вот уже 10 лет профессор Али работал на людей, которые не ограничивали его дар ученого, но ограничивали его свободу. Александр не сильно и сокрушался: «Ученый – всегда ученый, даже в тюрьме. Его работа всегда с ним: в его в голове». В голове не в голове, а в пользовании у шестидесятилетнего Ройзенблита была прекрасная лаборатория, оборудованная по последнему слову техники, личный кабинет, апартаменты для жилья, библиотека, бассейн, теннисный корт и зимний сад. Так что тюрьмой это место назвать было трудно. Скорее – золотая клетка под неусыпным контролем соглядатаев, которые одновременно выполняли и функции прислуги.
…Сегодня утром Хаджи, как обычно, кормил собак. Ройзенблит вышел во двор подышать воздухом. Зима уже понемногу вступала в свои права, и голубые ели перед роскошным особняком источали бодрящий аромат хвои. Это место под Курском было выбрано не случайно. Магнитные аномалии земли не поддавались объяснению официальной науки, и многие процессы здесь протекали вразрез с законами химии и физики. Но именно здесь, посмотрев на эти законы со стороны и поняв их извне, можно было подчинить их и заставить работать на себя. Александр вдохнул полные легкие морозного утреннего воздуха и осмотрелся.
Пятиметровый забор опоясывал два гектара земли, покрытой небольшими выложенными плиткой дорожками и аккуратно стриженными кустарниками. Кое-где росли красавицы-сосны, но участок хорошо просматривался до самого забора. Система видеонаблюдения позволяла держать на контроле каждый клочок этого парка, который больше был похож на зону отдыха при санатории. Трудно было представить, что под землей находилась лаборатория, которой могли бы позавидовать многие научно-исследовательские институты.
В правом углу, почти у самого дома, были привязаны четыре ротвейлера в строгих ошейниках – каждый в отдельности, чтобы не подрались из-за еды. Они слушались только своего хозяина – Хаджи, ничем не примечательного араба с европейскими чертами лица. Хаджи по очереди кормил собак сырым мясом, снимая с каждого пса намордник, затем снова надевая его и переходя к следующему агрессивному зверю.
– Проголодались, собачки? – послышался голос Александра за спиной у Хаджи.
– Не подходите, профессор, – почти вскричал араб. – Эти звери слушаются только меня.
Как подтверждение слов кинолога ученый услышал грозное рычание всех четырех псов с налитыми кровью глазами.
– Это пройдет, – усмехнулся Александр и спокойно удалился.
Это утро было обычным, через полчаса Ройзенблит должен был спуститься в лабораторию, чтобы продолжить ряд опытов, запланированных на эту неделю. Его ассистенты – пятеро коллег с ученой степенью – понимали профессора с полуслова и, как обычно, к 10.00 утра ждали его на своих рабочих местах. Александр не знал о них ничего, кроме имен, но для общения по работе этого было достаточно. Время от времени на их места приходили новые специалисты, а старые бесследно исчезали, но ученый не привык задавать лишних вопросов и продолжал свою работу изо дня в день, из года в год.
Сегодня профессор работал над выявлением и пробуждением неконтролируемой агрессии у живых существ. Ему предстояло найти методы концентрации неординарных способностей животных за счет энергетических запасов организма. Например, при определенном воздействии на кору головного мозга мышь способна выбраться из мышеловки, перекусив проволоку зубами, как плоскогубцами, птица способна перелететь в теплые края без единой посадки, а человек запросто может голыми руками справиться с медведем. Для всего этого требовалось всего лишь запустить механизмы неконтролируемой агрессии. Существовал и второй способ достижения цели, химический: при помощи препарата, введенного через дыхательные пути или прямой инъекцией в кровь. Александр уже третий месяц бился над его формулой, широко экспериментируя у себя в лаборатории и задействовав для этого две барокамеры с мышами, одну с крысами, одну с волнистыми попугаями и одну с пчелами. Несчастные представители фауны раз за разом покидали лабораторию, превращаясь то в обгоревшие угли, то в неприглядную биомассу, а прозрение ученого все не наступало и не наступало.
Раздевалка, будучи проходным помещением, располагалась перед входом в лабораторию и была больше похожа на бункер. Двери в виде люков задраивались намертво, и код, меняющийся каждые сутки, знал только охранник этого участка лаборатории. Профессор, уже почти одевший скафандр из специальной прорезиненной ткани, вдруг замер, сел на невысокую скамейку у шкафчика с вещами и посмотрел на невозмутимого охранника – здоровенного детину с окладистой черной бородой, стоящего прямо у дверей.
– Асиль, голубчик, я забыл очки на тумбочке у себя в спальне. Без них я как без глаз… Принесите, будьте так любезны.
Секьюрити задумался на несколько секунд, затем повернулся спиной к Александру, закрывая от его взора набор кода на двери. Сигнал высокой частоты известил о том, что код принят, и охранник в сером камуфляже принялся открывать плотный «штурвал» замка. В ту же секунду профессор с невероятной для его возраста ловкостью поднялся со скамейки, подскочил к крепкому тридцатилетнему мужчине и, протянув руку под мышку гиганта, брызнул ему в лицо каким-то аэрозолем. Араб застыл на месте будто изваяние. Его остекленевший взгляд не выдавал признаков жизни, но сам охранник, как ни странно, остался стоять на месте. Ройзенблит торопливо проверил его карманы и обнаружил телефон. Быстро набрав какой-то номер, он отошел в сторону.
– Алло? Виталий Витальевич?.. Да… Это я. Запишите. «Альфа» – четыреста двенадцать, «Браво» – тринадцать, «Чарли» – пятнадцать… Все!.. Желаю удачи.
Закончив говорить, ученый посмотрел на часы, удалил исходящий номер и, положив телефон обратно в карман парализованного араба, как ни в чем не бывало, вернулся на свое место на скамейке. Спустя мгновение араб очнулся, и его сильные волосатые руки продолжили открывать дверь. На пороге стоял начальник охраны с очками Ройзенблита в руке.
– Профессор Али, вы забыли свои очки на тумбочке в холле.
– Ах, проклятая рассеянность. Спасибо, Мустафа! – наивно захлопал глазами Александр, неуклюже поспешил взять очки у охранника и водрузил их на переносицу. Затем он застегнул свой скафандр, словно оградив себя от окружающего мира. Через минуту герметичная дверь лаборатории закрылась вслед за ученым, отправившимся совершать очередное открытие для тайной организации.
Глава 6 Горячий аргентинский немец
На следующий день после подписания договора с Абелем Касти и горячего финского танго с Анабель Феррер под жгучий аргентинский оркестр Виктор и его молодая проводница взяли тайм-аут. Анабель нужно было отпроситься с работы в отпуск за свой счет, передать дела своей индейской напарнице, купить билеты до Сантьяго и забронировать номера в чилийском отеле. Лавров же собирался адаптироваться к местному часовому поясу, поэтому он встал пораньше, принял холодный душ и отправился на велопрогулку.
Городок Сан-Карлос-де-Барилоче изнемогал от декабрьской жары. Лавров крутил педали и тяжело отдувался. На минуту остановился и купил бутылку минералки на случай, если жажда одолеет его раньше, чем он доберется до гор. Пока атмосфера горнолыжного курорта была здесь какой угодно, только не прохладной.
Велодорожка привела его в тенистый буковый лес, к въезду в парк Paseo de los Duendes. Там имелись крытая дранкой лавочка и велопарковка. Это место показалось Лаврову раем на Земле: начиная с этой точки путь стал прохладней.
Что это был за парк! Мечта любого путешественника. Прекрасные водопады на любой вкус, панорамные виды на горные вершины. Кто всегда лучше всех получается на фотографиях? Старики, дети и… горы! Виктор, помня это золотое правило фотографа, не жалел кадров. Вот очередная горная долина с водопадом, а вот маленькие веснушчатые европейские дети, с открытыми ртами смотрящие на эту красоту, а вот турист из Брунея – старый, как сама жизнь. Хороший дедушка – удачно смотрит. «Простите, мистер!» – Виктор сделал снимок, наскоро спрятал фотоаппарат и поспешил улизнуть от недовольного туриста-миллионера. Но фотография получится еще та: загляденье для любой фотовыставки. Лавров с восторгом передвигался от одной смотровой площадки к другой. Он ощущал настоящую творческую эйфорию. Все порезы и ссадины были еще впереди, а пока можно было набраться энергии, наслаждаясь красотой этих мест.
Дорога бежала вдоль массивных базальтовых скал. Дальше по обе ее стороны распростерлись луга, где в траве виднелись бордовые пассифлоры, полыхали кусты алой эритрины и сиреневой бугенвиллии. Бутылкообразные «palo borracho», или «дерева-пьяницы», высились на фоне ясного синего неба.
Дорожка поднялась повыше и привела Лаврова к очередной смотровой площадке. Здесь было полно загорелых девиц в шикарных походных костюмах, пиратских косынках и горных ботинках на толстой подошве. Взад-вперед носились велосипедисты кросс-кантри, то и дело появлялся какой-нибудь потенциальный самоубийца фрирайда – экстремального велоспуска с горных склонов.
Примерно в километре за смотровой площадкой ответвлялась, поднимаясь в горы, узкая тропинка. Лавров повернул туда. Его Schwinn на 26-дюймовых колесах с усилием пополз в гору, мимо голых базальтовых скал. Виктор миновал рощу ценных деревьев твердой породы – квебрахо. Квебрахо на языке индейского племени гуарани буквально означает «сломай топор». Вокруг царила негородская тишина. На ветке печально всплакнул синешапочный момот: «гуту-гуту». «Патагонский заяц» мара, гревшийся на солнышке, поспешил укрыться в норе. Красноголовый королевский дятел прервал свою работу, сверкнул черными бусинами глаз и спрятался за ствол дерева, чтобы тотчас же выглянуть из-за него с другой стороны.
Несколько сот метров дорога петляла между стволами буковых деревьев. Наконец Виктор, знавший, куда направляется, остановился.
– Ес-с-сть! – удовлетворенно прошептал журналист.
Перед ним открылось овальное озеро, глубоко запрятанное между деревьями и скалистыми расщелинами, словно глоток воды в старческой ладони. У ближнего берега виднелась хижина, срубленная из неободранных бревен лиственницы. На противоположном берегу озера Лавров увидел большой деревянно-каменный дом, черепичная крыша которого отражалась в воде. Поодаль на водной глади покоился гидроплан, но у дома при этом был нежилой вид: двери заперты, шторы плотно задернуты. В сторону озера смотрели пыльные стекла десятка окон. В другой части природного водоема виднелось подобие маленькой пристани с моторной лодкой.
Лавров направил велосипед к бревенчатой хижине, позади которой, судя по звуку, кто-то рубил дрова. Дождавшись паузы между ударами топора, Виктор громко постучал в двери домика и стал ждать. Шум за хижиной умолк, и раздался крик по-испански:
– Какого черта? Я сегодня занят!
Лавров, не слезая с велосипеда, уперся ногой в валун и открутил крышку бутылки с водой. Где-то за углом хижины послышалось шуршанье шагов.
Перед журналистом появился человек с резкими чертами лица.
«Не индеец», – подумал Виктор.
Дровосек держал топор почти у самого топорища. У мужчины были темный небритый подбородок и не менее темные зубы. Из-под красной вязаной шапки выглядывали русые с проседью волосы, которые давно уже нуждались в свидании с ножницами.
«И не испанец…»
Хозяин хижины был одет в джинсы, которые когда-то были синими, и выгоревшую красно-клетчатую рубашку, ворот которой открывал жилистую шею с причудливыми татуировками. Он угрюмо посмотрел на незваного гостя.
«Хм, где я видел этого парня?» – вдруг подумалось Виктору.
– Что вам надо? – неприветливо буркнул «клетчатый» дровосек.
«Уж точно не французский граф…» – продолжал анализировать Виктор.
– Гутен таг, сеньор, – специально смешал два языка украинец. Он уже понял, что перед ним был хоть и не в первом колене, но немец, слегка запущенный, возможно, крепко пьющий.
– Я подумал, что вы – гринго, – смутился дровосек, продолжая говорить на испанском, который, по всей видимости, считал родным. – У нас их, знаете ли, недолюбливают.
– Их везде недолюбливают, – согласился Виктор. – Меня зовут Виктор Лавров.
– Ра-а-ша? – протянул на английском мужчина.
– Юкрейн, – спокойно ответил журналист.
– Все равно лучше, чем гринго, – смягчился суровый дровосек.
– Как знать, – с иронией ответил Виктор.
Аргентинец коротко хохотнул и покачал головой.
– Люблю парней, которые говорят, что думают! Ден Мюллер. Можете считать, что я рад знакомству, сеньор Лавров.
Ладонь угрюмого Дена Мюллера на ощупь напоминала рашпиль.
– Значит, хотите нанять гидроплан? – неожиданно спросил Ден.
– Вы умеете читать мысли? – улыбнулся Виктор.
– Если б не было гидроплана, не прочел бы, – опять буркнул дровосек. – В городе есть авиакомпании, где можно зафрахтовать и самолет, и вертолет.
Этой фразой Ден давал понять, что разговор окончен. Однако Виктор не сдавался.
– Все может быть. В Аргентине все продается.
– К сожалению, это правда, сеньор.
– А что это за дом на том берегу? Тоже продается?
– Дом не продается, сеньор!
– А я и не покупаю. Я просто смотрю, – спокойно ответил журналист.
Дровосек все время глядел Виктору прямо в глаза, но тот свободно выдерживал взгляд аргентинца и делал вид, что ничего не происходит. «Смотришь? Смотри. Не запрещено».
Несмотря на свой мускулистый вид, человек, представившийся Деном Мюллером, действительно был похож на пьяницу: его кожа была серой, под ней синели набухшие вены, да и глаза дровосека нездорово поблескивали.
– Но здесь никто не живет! – продолжал напирать Виктор, желая вытянуть из Дена побольше информации.
– Хозяева могут вернуться в любой момент.
Виктор сделал вопросительную мину.
– Как? Разве сеньор Гитлер не умер в 1964-м?
Ден Мюллер бросил на Лаврова косой взгляд, потом запрокинул голову и разразился деланым хохотом. Звук был примерно как из выхлопной трубы бульдозера. Тихое благолепие леса было порвано в клочья.
– Аль Мадонна! Вот это шутка! Не умер ли сеньор Гитлер в 64-м?! – раздалась еще одна порция издевательского хохота.
– Не понимаю, почему бы вам и не знать, что здесь жил Адольф Гитлер – спокойно сказал Виктор. – Но я не настаиваю.
– Конечно, – сказал аргентинец злым голосом и тут же перешел на «ты». – Ты думаешь, я не способен узнать журналиста, когда он стоит передо мной? Тут таких, как ты, знаешь, сколько было? Промахнулся, дорогой! Промахнулись, сеньор Лавров! Нанимают расследователя и посылают сюда, чтобы разнюхать что-нибудь про Гитлера!
– Да я не… – хотел было возразить Виктор, но Мюллер продолжил свои восклицания:
– …Слушай ты, журналист! Пусть моя матушка и работала у него горничной, но сам-то я ничего не знаю, так как меня тогда и на свете еще не было. И я не знаю, как кричат «Хайль Гитлер!» или «Зиг хайль!», понимаешь?
– Вы ошибаетесь, – сдержанно сказал Виктор. – Я не для того сюда приехал, чтобы что-то выведывать о Гитлере в Аргентине, когда на эту тему уже вышла не одна книга и…
– …Не заговаривай мне зубы, писака! Вали отсюда, пока цел! – почти взвизгнул Ден и сжал ручку топора.
Виктор встал с велосипеда во весь свой немаленький рост. Ден оценил его внешний вид, крепкую фигуру и волевой взгляд, слегка вздрогнул, но не отступил.
– Даже не думай! – на этих словах Ден взялся за ручку топора двумя руками. – У меня черный пояс!
– А у меня черный пистолет, – не меняя спокойного тона, парировал украинец.
Это осадило пыл неуравновешенного дровосека. Он опустил глаза и поставил топор к валуну. Потом поднес руку к глазам, сжал ее в кулак, снова разжал и посмотрел на пальцы. Они слегка дрожали. А Виктор продолжал:
– Глупо начинать знакомство с угроз. Не правда ли?
Ден пожал плечами, не зная, что ответить.
– Да не нужен мне твой Гитлер! Я просто гулял. А тут вижу дом – по телевизору показывали фотографии несколько раз. Думаю, он или не он. Решил спросить. А ты за топор сразу…
Дровосек уже понял, что выглядел глупо, и ему стало стыдно.
– Очень сожалею, сеньор Лавров, – сказал Ден медленно. – Не обижайтесь! Я вчера вечером ужрался «в тряпки», а сегодня меня мутит.
– Ну, так бы сразу и сказал, – с облегчением выдохнул Виктор и полез в рюкзак. – Будем лечить.
Дровосек насторожился и сделал шаг назад. Украинец улыбнулся и вынул бутылку украинской горилки с перцем.
– Че-е-е-е! – восторженно протянул аргентинец, и глаза его загорелись желанием.
Надо сказать, что бутылка крепкого спиртного оказалась в рюкзаке Виктора не случайно. Лет пятнадцать назад в дремучих джунглях Амазонки бутылка горилки с перцем спасла украинцу жизнь. Он напоил двух вождей туземного племени и, пользуясь замешательством остальных дикарей, сбежал из плена. С тех пор, уезжая в командировку в любую, даже цивилизованную страну, Лавров всегда брал с собой пол-литровый талисман с родины. Иногда он применял этот ликероводочный «амулет» как твердую валюту. Например, в восточноафриканском племени макондэ он выменял перцовку на великолепную статуэтку местных мастеров из черного дерева – Маску Ужаса. Так африканцы изображали лица европейских колониалистов из Германии и Великобритании. Она по сей день украшала одну из полок в доме журналиста.
Агрессивный дровосек стал более покладистым, а его глаза возбужденно блестели. Он взял в руки бутылку и посмотрел на этикетку. Он, конечно, ни слова не понял на кириллице, но увидел главное, что на всех языках пишется одинаково: 40 градусов.
– Вот это повезло! – воскликнул Мюллер, дрожа от предвкушения – Черт возьми!
– Повезло, повезло, – ворчливо произнес Виктор. – Так и будем стоять?
– Я сейчас, сеньор. Я сейчас за стаканами сбегаю… – суетился Ден. – Или может… в дом?
Виктор мог и в дом, но от Дена так разило потом, что в помещение с ним заходить было, мягко говоря, не очень приятно.
– Нет-нет. Лучше на воздухе. Здесь виды очень красивые, – ответил журналист и беспрепятственно снял крышку с объектива своего «Никона». Он осмотрелся как охотник, вышедший на заимку в открытие сезона.
Дена уже не интересовало, журналист перед ним или кто-то другой. Главное, что была бутылка. Он вприпрыжку побежал в хижину, а Виктор сделал пару удачных кадров озера и заветного дома. В разговоре с аргентинцем Виктор, конечно, лукавил. Целью его визита к озеру был именно дом. Тот дом, фотография которого облетела ведущие печатные издания мира, где утверждалось, что это последнее пристанище главного злодея XX века, вождя нацистской Германии Адольфа Гитлера. Виктор никогда не воровал фотографий из интернета, а предпочитал делать снимки сам.
– А у тебя действительно есть пистолет? – недоверчиво спросил Ден из окна своей хижины.
– Да! И полная голова патронов от тебя, амиго! – съязвил Лавров. – Ты несешь стаканы?
– Несу, несу! – эмоционально, словно боясь потерять свой шанс, прокричал аргентинец и исчез в темном проеме окошка.
Через полминуты на валуне стояли два небольших стаканчика из древесной коры. «Не густо, – подумал Лавров. – Он, наверное, ест тоже, только когда кто-то что-нибудь принесет».
Прополоскав горилкой рот, Ден Мюллер улыбнулся мягкой, почти детской улыбкой, и от его нелюдимости не осталось и следа.
– Друг, это то, что надо! – сказал он, с наслаждением проглотив горилку и выдохнув. – Ты даже не представляешь, какое добро сегодня сделал.
Виктор слегка пригубил из своего стакана и улыбнулся в ответ. Через пятнадцать минут аргентинец уже водил Виктора вокруг дома-красавца, стоящего у озера, и рассказывал.
Лавров слушал и оценивал колоссальный труд зодчих середины XX века. Роскошное строение, облицованное кедром, с черепичной крышей, каменным фундаментом и террасами хоть и было возведено много лет назад, но вселяло огромное уважение к архитектору и строителям. Дом, что называется, на века. Настоящие деревянные окна, а не пластиковые стеклопакеты. Такое дерево сушилось в специальных хранилищах не один месяц, пропитывалось специальным раствором, и в результате такая древесина уже не боялась никакой влаги. Внутри дома были ванны с душевыми кабинами, большой камин, комбинированное отопление – дровяное и газовое, летом в этих краях это необходимо. Да, еще неподалеку, на горе, располагался собственный резервуар для сбора дождевой воды.
– А как насчет электричества и телефона? – поддерживая разговор, спрашивал Виктор, а сам тем временем раскадровывал дом с близкого расстояния.
– Электричество, конечно, есть, – ответил дровосек. – И телефон тоже. В горах с мобильниками трудно. Чаще не работают, чем работают. А протащить сюда телефонную линию еще в прошлом веке стоило кучу денег.
– Хороший дом.
– …Но в любой день могут вернуться… хозяева.
– А кто они – хозяева? – спросил Виктор напрямую.
При этих словах Ден остановился и замер.
– Тебе лучше не знать этих людей. И не спрашивать о них. Это страшные люди.
– Чем же они такие страшные? – не унимался Виктор.
– Пойдем обратно, – отрезал дровосек. – Если они вдруг нагрянут…
Совсем скоро Виктор и Ден вернулись к валуну, где стояла только что начатая бутылка перцовки.
– Вот в городе все постоянно хотят бросить все и уехать в горы. А тут, в горах, в одиночку, и рехнуться недолго. Без компании, без друзей, без женщины…
– А что держит?
Аргентинец, хоть и услышал вопрос Лаврова, уклонился от ответа и продолжил:
– …Особенно без женщины!
Виктор смотрел на гидроплан «Дорнье Валь», мерно покачивающийся на глади горного озера. Это была одна из наиболее известных и широко распространенных немецких летающих лодок. Поддерживающих поплавков у него не было – устойчивость гидроплана на воде обеспечивали боковые спонсоны фюзеляжа. «Интересно, кто на нем летает и куда? Самолет-то не старый, и на ходу… А в доме никто не живет… Странно…» – думал Виктор, попутно слушая болтовню Дена.
– Хотя с другой стороны – одному оно может и лучше… Никаких тебе капризов, истерик, то не так, это не эдак. Только ты все время должен, только ты виноват во всех бедах и неудачах, с тебя спрос за все. А взамен что? Безразличный взгляд и ужин из полуфабрикатов?
Лавров подлил Дену горилки. Было ясно, что аргентинцу уже давно и отчаянно хочется поделиться с кем-нибудь наболевшим. Виктор решил не перебивать дровосека и дать ему возможность излить душу. «Молодец, Лавров, скоро психологом сможешь подрабатывать…»
– Вот была у меня жена, – Ден залпом опрокинул содержимое своего стакана и занюхал рукавом. – И что? Жили под одной крышей, как чужие люди, могли за целый день и слова друг другу толком не сказать. Возвращался по вечерам домой и думал: «А зачем я туда иду?» Да я у соседской собаки видел больше радости от своего появления в доме, чем у этой стервы! В бары стал наведываться, чтобы только подольше не возвращаться в это болото…
Ден энергично поставил стакан перед Виктором, давая понять, что пора обновить.
– Тепла от нее не было, понимаешь? Нежности, уважения, понимания, чтобы знать, что тебя поддерживают и ценят в любой ситуации, чтобы было это ощущение тыла. Одни упреки, нытье, «голова болит», вон у подруги муж молодец, дом большой, жена в роскоши купается, а я всю жизнь на тебя угробила. А как тут станешь «молодцом», когда в тебя не верят?! Эх, да что там…
Виктору на секунду показалось, что на глаза Дена навернулись слезы – то ли от тягостных воспоминаний, то ли от ядреной перцовки.
– Так я стал лесорубом. А ведь был… пилотом… Как ж я летал!.. «Полубочка», «бочка», «петля Нестерова»…
Ден выудил из кармана сигарету, чиркнул одноразовой зажигалкой и глубоко затянулся.
– Подожди, подожди… – Виктор не мог поверить своей догадке. – Ден Мюллер… Так это ты на соревнованиях в Массачусетсе кубок взял?!
– Да, 15 лет назад.
– Как же, как же, помню. Браво, маэстро. Что еще можно сказать?
– Не издевайся, сеньор… Лавров.
– Да я не издеваюсь, сеньор Мюллер. Я до сих пор помню, как тебе вручали кубок, венок надели на плечи… А тебя все курить тянуло – хотел сбежать.
Виктор и Ден засмеялись вместе.
– Да-а-а, были времена, – с ностальгией в голосе произнес Ден.
Виктор прокашлялся от едкого табачного дыма. Ден курил какую-то редкую гадость.
– А теперь послушай, что я тебе скажу, темпераментный аргентинец. Тебе плохо?
– Плохо…
– А никто не говорил, что будет хорошо. Женщины? Ну, да… Они не такие, как мы. Они просто другие. Понимаешь? Нам никогда не понять, почему они подходят к зеркалу чаще, чем к мужу. Они никогда не поймут, почему мы смотрим футбол и даже когда радуемся – ругаемся!
Виктор вдруг заговорил очень эмоционально, если бы не цвет волос и явный акцент, со стороны можно было бы подумать, что он тоже аргентинец. Ден же только тихо сидел, слушал и хлопал глазами.
– Вот ты хочешь, чтобы она с тобой футбол смотрела? А ты с ней «Рабыню Изауру» – не хочешь! – продолжал Лавров.
– Да черт с ним с телевизором! А как же любовь до гроба?
– До чьего гроба? До твоего или до ее? Кто первый? Пожалуйста, соревнуйтесь! Но не надо напрягать друг друга. И тогда будут и гармония, и семейный покой… и дети…
Аргентинец в очередной раз проглотил содержимое своего стаканчика без закуски.
Где-то высоко над их головами черногорлый трогон легко перепрыгнул с ветки на ветку.
– А что дети? Никому мы не нужны! Дети, не дети… вот наплодишь, а потом они будут ждать, когда ты скопытишься и оставишь им дом, машину… В общем, что есть, то и оставишь…
– Зря ты так о детях, дружище. У меня растут дочки. Ради них и живу, и мотаюсь по всему свету. Приезжаешь домой – старшая умничает, младшая – пищит… Красота!.. А так что? Стариной трусить и воздух коптить? Без детей нельзя, Ден. Никак нельзя… Жизнь так устроена: они наши дети, как и мы чьи-то дети.
– Ну, может быть, ты и прав… – задумчиво вздохнул Мюллер.
Ден был уже изрядно выпивши – видимо, разбавил то, что еще не успело выйти из организма со вчерашнего дня. Он продолжил изливать душу:
– Я ведь матери своей почти не помню. Отец был немец. К фюреру приезжал… А она – горничная, молодая, ну и… А потом он уехал… в общем, через год я появился, в 65-м году. А он, старый козел, так и не вернулся…
Виктор слушал аргентинца, и вдруг его прошибло потом.
– А как звали отца?
– Отто… Говорили, он был археологом… Фамилию не помню.
– Отто Ран?
– Да-а, – удивился аргентинец. – А откуда ты знаешь?
– Работа у меня такая – все знать.
Виктор все еще не мог прийти в себя. Только тут он понял, почему этот дровосек казался ему таким знакомым. Пятьдесят лет назад у простой аргентинской горничной родился сын от нацистского преступника. Знал бы этот аргентинец, кем на самом деле был его отец…
Виктор стоял молча, уставившись в одну точку. Пьяный Ден Мюллер, который, оказывается, был вовсе не Мюллер, продолжал бормотать:
– Меня дед воспитывал – старый садист. Все через розги… Вот и не знаю, как это: быть ребенком с мамой и с папой.
– Никогда не поздно узнать. Вернись к своим детям, старик. Меньше требуй, больше чувствуй, понимай и верь. Поверишь в них – они тоже в тебя поверят, а тогда и уважать будут.
– Да?! – опять наивно спросил Ден.
– Только так и не иначе. А то так и будешь всю оставшуюся жизнь пить и с похмелья кидаться с топором на журналистов, – подковырнул лесоруба Лавров.
– А давай полетим? – Ден, пошатываясь, поднялся на ноги. – Это мой гидроплан. И ты знаешь, какой я пилот! Полетели!
– Куда? – удивился Виктор.
– А куда тебе надо? Я даже денег с тебя не возьму.
– Я никуда не собираюсь лететь. Мне пора обратно, в Барилоче, а ты пойди лучше проспись.
Собеседники не заметили, как наступила вторая половина дня. Виктор поднялся и протянул Дену руку. Пьяный аргентинец вместо того, чтобы пожать ее, бросился на шею новому другу.
Виктор стоял и не знал, что ему делать. Он никогда бы не подумал, что подружится с сыном… оберштурмфюрера СС Отто Рана.
* * *
Виктор и Анабель поднимались по трапу в рейсовый самолет.
– Расстояние от международного аэропорта Сан-Карлос-де-Барилоче, который называется Тениенте Луис Канделариа, до столицы Чили Сантьяго составляет восемьсот восемьдесят пять километров, – щебетала Анабель на русском языке. – Это около полутора часов лету.
– Хорошо не на ишаках, – буркнул Виктор.
– А что такое «ишаках»? – тут же спросила любознательная спутница.
– Шагай, шагай! – тем же тоном сказал украинец, – Нам еще лететь полтора часа. Не убивай меня до взлета.
В ответ Анабель только закусила губу и, нахохлившись, как воробей, вошла в салон лайнера.
Лавров откровенно наслаждался обществом своей спутницы сеньориты Феррер. Она то поражала его своими глубокими познаниями истории, геополитики и лингвистики, а то вдруг задавала такие детские вопросы, которые просто ставили его в тупик: иди знай, серьезно она говорит или шутит. Эта особенность Анабель держала Виктора в тонусе. К тому же, журналисту импонировала строптивость характера племянницы Абеля Касти. Иногда она могла отчебучить такое, что мало бы не показалось никому.
Красавица-аргентинка сразу же заняла место у иллюминатора.
– Я у окошка! – выдохнула Анабель, сев в кресло.
– Нет проблем, – сказал Виктор и сел рядом.
Анабель всячески старалась привлечь к себе внимание Виктора.
– Люблю небо! – опять нарушила тишину Анабель. – Наверное, в прошлой жизни я была птицей.
«Наверное, дятлом», – хотел было сказать Лавров, но промолчал.
– А вы не хотели бы стать птицей? – продолжала играть дурочку аргентинка.
– В моем возрасте все птицы уже давно сдохли, – ответил Виктор, доставая наушники от плеера под смех собеседницы. – Разве что только попугаи. Но попугаем я быть не хочу.
Виктор подключил наушники к плееру, предвкушая звуки «Зимнего солнца». Эта музыка стала гимном его поездки.
– Вы что же? Даже не поговорите со мной? – наигранно обиделась Анабель.
– Нет, не поговорю.
– И это после того, что между нами было?! – продолжала ломать комедию аргентинка.
Виктор застыл от удивления.
– Что же это между нами было?
– Танго! – выпалила Анабель. – Танго у нас считается танцем любви и после него мужчина – он как любовник для женщины.
Строптивая аргентинка смотрела своими большими красивыми глазами прямо в глаза Лаврову, скорчив обиженную гримаску. Но тот нисколько не смутился.
– Так мы с вами танцевали финское танго, – картинно жестикулируя, разъяснил украинец. – А у них после танца мужчина и женщина идут охотиться на тюленей. А здесь тюлени не водятся. Так что приятного сна.
Виктор, как ни в чем не бывало, надел наушники, закрыл глаза и включил песню, о которой мечтал. Под музыку в самолете лучше думалось.
У Лаврова все не выходил из головы его вчерашний собеседник – Ден Мюллер. Вероятно, старик, который его воспитывал, дал ему свою фамилию. Интересно, а ведь сын оголтелого нациста, гангстера, наркоторговца стал, в принципе, неплохим парнем, пилотом-спортсменом. Вот уж действительно: как вы яхту назовете, так она и поплывет. Правда, личная жизнь у него не сложилась.
«А у тебя сложилась, Лавров? – сам себя спрашивал Виктор. – Сложилась. С кем только ни складывалась – страшно вспомнить. И с бывшей людоедкой, и с шаманкой, и с охотницей на львов, и с верховной жрицей майя, и…»
Виктор открыл глаза. В соседнем кресле уснула Анабель. Молодая, красивая, знойная аргентинка…
«Вот сидит девушка, – продолжал думать Лавров. – Ее будущее предопределено. Да, сейчас она администратор офиса, но когда освободится место, она станет редактором. Так что ее работа ей нравится. И город у них хороший. Сейчас просто не сезон – зима. А летом это самый лучший горнолыжный курорт в Патагонии. К ним в Барилоче приедет много состоятельных молодых людей со всей Южной Америки. Она выйдет замуж, нарожает мужу детей».
Виктор и не подозревал, что эта беззаботная с виду красотка уже успела пережить настоящую личную драму. Полтора года назад Анабель была абсолютно счастливой и… влюбленной. Ее избранником был парень из добропорядочной обеспеченной семьи, знакомой ее дяде по издательскому бизнесу. Он учился в Европе и приехал на университетские каникулы домой. Они познакомились на вечеринке у общих знакомых и с той ночи не расставались до самого конца переполненных поцелуями и восторгами каникул… Потом ему нужно было возвращаться на учебу, и они договорились, что она приедет к нему через полгода. Поначалу тоскующие друг без друга влюбленные созванивались каждый день и проводили за разговорами долгие счастливые часы. Но спустя какое-то время их виртуальные беседы начали сокращаться, он стал ссылаться на бешеную занятость в университете, иногда по несколько дней не выходил на связь… А однажды на видеозвонок Анабель по скайпу ответила какая-то блондинка в футболке с мультяшным солнцем, которую аргентинка подарила любимому перед его отъездом. Анабель собрала всю волю в кулак и не стала растягивать боль от предательства бесполезными выяснениями отношений, а просто раз и навсегда оборвала связь с человеком, разбившим ей сердце, – благо, современные технологии позволяют сделать это всего в несколько кликов. С тех пор в характере Анабель Феррер появилась жесткость, девушка всеми силами стремилась доказать себе и окружающим, что она в этом мире чего-то стоит, ударилась в работу и нацелилась на серьезную карьеру. Стараясь не замкнуться от горя в себе, веселая и остроумная по натуре аргентинка построила вокруг себя стену из сарказма, который помогал ей не подпускать слишком близко никого из огромного числа ее поклонников. Но в глубине души Анабель продолжала верить в возможность счастливой и верной любви…
Полет прошел без особых приключений, и вот уже приятный голос стюардессы объявлял о посадке в международном аэропорту имени коммодора Артуро Мерино Бенитеса.
Глава 7 Загадка колонии Дигнидад
В столице Чили Сантьяго, которую недавняя студентка Анабель знала как свои пять пальцев, она нашла у знакомых машину. Это был не новый, но резвый «фольксваген-поинтер» бразильского производства. Оказалось, что девушка держалась за рулем настолько уверенно, что можно было подумать, будто она получила права еще до школы. Она ловко, без особого риска, маневрировала в потоке машин, при этом соблюдая дистанцию и успевая проскочить все светофоры на зеленый свет.
– Скажу откровенно, сначала я подумала, что вы из какого-то порножурнала.
– Вот как?! – удивился Виктор. – Неужели это написано на моем лице?
– В том-то все и дело, что нет, но вы так смотрели то на меня, то на Белизу, нашу секретаршу… Но оказалось, что вы очень серьезный господин.
Слово «господин» Анабель произнесла с таким диким акцентом, что можно было подумать, будто это сделано нарочно. Виктор понял, что пора прекращать это панибратство: все-таки он руководитель экспедиции.
– Знаете, Анабель, – Виктор впервые заговорил с аргентинкой серьезно. – Если бы я приехал сюда развлекаться, я бы научил вас готовить свинью по рецепту старого Хоро – вождя племени людоедов в Папуа Новой Гвинее, показал бы, как делают массаж мастера корейского искусства Чо-Гонг-О, походил бы по вашей обнаженной спине босыми ногами и вы при этом бы не почувствовали ни капли тяжести. И уж, конечно, мы бы с вами помедитировали где-нибудь на Аконкагуа, я показал бы вам, как сделать так, чтобы тело не чувствовало температуры окружающей среды… Но!
Виктор специально сделал паузу, глядя на Анабель. «Нет, ее ничем не прошибешь. Хорошая путешественница получится…» Аргентинка ехала молча, без эмоций следя за дорогой.
– …Я приехал сюда, чтобы найти своего товарища, и взял вас с собой, только откликнувшись на вашу же просьбу, – продолжал Виктор. – Подумайте еще раз, готовы ли вы к этому путешествию и можете ли отнестись к нему со всей серьезностью. Если нет – еще не поздно вернуться.
– Ну уж нет! – вскрикнула Анабель. – Я вам уже говорила, что хочу взять от этого путешествия все! И вообще: вы что же, хотите лишить меня удовольствия пережить такое приключение перед замужеством?
– А вы что, выходите замуж?!
Анабель продолжала вести автомобиль и одновременно возмущаться.
– Нет! Не выхожу. Но должна же я когда-нибудь выйти? В этом году или в следующем, например. А выйду замуж, рожу. И кто меня тогда повезет в путешествие, да еще с настоящими приключениями? Муж? Не смешите! Я от подруг наслушалась уже историй. Если и поедет, то не со мной, а с кем-то другим. Вот как вы, например.
Голос Анабель звучал насмешливо.
«Вот юная кобра, – подумал Лавров. – Она еще своего будущего мужа в глаза не видела, а уже не верит в него. Прав был дровосек. Поди разбери, что у этих женщин в голове».
– Вот вы, Виктор, – продолжала Анабель. – Не поехали с женой в путешествие, а взяли меня. Почему?
– Ну, как… То есть… – Лавров совершенно не ожидал такого вопроса. – Я же… я же не гулять еду – товарища спасать… риск все-таки…
– …Ага, значит, женой рисковать нельзя, а мной можно? – расхохоталась Анабель.
«Поистине женщина, которая говорит открыто, – это и есть настоящая загадка для мужчины», – подумал Виктор.
– Ну-у, вы же сами захотели, к тому же я только что предложил вам вернуться домой, – стал обороняться журналист.
– А перед этим рассказали о том, как чудесно вы готовите свинью и умеете делать массаж? – продолжала наступать Анабель и вдруг выпалила: – Вы думаете, я упущу свой шанс?
– Шанс… чего?! – осторожно спросил украинец.
– Шанс попутешествовать с мужчиной. С настоящим мужчиной, а не этими жеманными бесхарактерными европейскими неженками!
– Да бросьте… – пробормотал растерянный Виктор. – Вы мне льстите, Анабель.
– Льстят в постели. Я просто говорю то, что знаю наверняка. Ладно. Смените меня за рулем, сеньор Лавров. Я на далекие расстояния не езжу – могу быстро устать.
Виктор, который еще не отошел от откровений этой, казалось бы, молоденькой девчушки, которая даст фору любой «циничной стерве» с телевидения, обошел машину и сел за руль. Анабель же удобно устроилась рядом на сиденье пассажира.
«Да, Лавров. Веселенькая будет экспедиция», – почему-то подумал журналист и, что было ему несвойственно, резко «стартанул» с места.
До колонии Дигнидад, которая теперь называлась «Вилла Бавиера», оставалось пять часов пути.
…Дорога в колонию была отличная. Впрочем, как и все дороги в Чили, этом мирном, преуспевающем южноамериканском государстве, растянувшемся узкой полоской вдоль Тихого океана на западе материка. Путешественников сопровождали жаркое декабрьское солнышко, ветер и убегающая вдаль серая змейка пути. Трудно представить, что сорок лет назад прямо со стадиона «Чили» по этой горной дороге везли десятки людей, груженных в крытые военные грузовики. Они отправлялись в ад нацистского плена…
…Они любили друг друга. Дочка ремесленника, умершего от подагры, и бедный артист, игравший на театральных подмостках второстепенные роли. Но для нее он был главным героем ее романа, написанного шумом воды в ту дождливую зиму. «Хозе и Кассандра…» – шелестели воды Мапочо. «Хозе и Кассандра…» – вырезал на скамейке у обмелевшей реки он. «Хозе и Кассандра…» – шептала по ночам во сне она. «Жених и невеста!» – дразнились крикливые воробьи…
Парень и девушка могли часами бродить по берегу старой Мапочо, взявшись за руки, или гулять по улицам пусть не самого чистого, но такого родного Сантьяго. Ходили и каждую минуту боялись потерять каждый взгляд и каждый вздох. Это было их счастье, пусть для кого-то маленькое и бедное, но для них большое и дороже всех богатств на свете. Кассандра любила рассказывать, как начинала тосковать по своему Хозе, как только они расстаются, а он читал ей свои стихи, выстраданные в суете театральных будней и посвященные ей. Они прятались от дождя в кафе, покупая кружку мате на двоих, а потом снова шли, шли, шли… Они знали, что когда-нибудь будут вместе. Им только нужно подождать, пока Хозе получит главную роль в спектакле и сможет оплачивать отдельное жилье.
…Но однажды парень не пришел на берег реки. Пустынная набережная с прямыми прутьями падающего дождя будто тосковала вместе с Кассандрой, и только ветер недобро гудел, и только воробьи кричали еще громче, будто предвещая беду…
– Его увезли… – рыдала безутешная Миранда, мать Хозе. – Сначала военные собрали их на стадионе. Они там до сих пор мучают людей… Соседка сказала, что видела, как Хозе затолкнули в военную машину вместе с другими мужчинами и куда-то увезли…
Хунта, пришедшая к власти, не щадила никого. Через несколько дней неизвестно куда пропала и сама Миранда.
Потянулись долгие дни ожидания. Но Хозе все не возвращался и не возвращался. Не может быть. Он не мог бросить свою Кассандру. Злые языки говорили, что Хозе сбежал на корабле на другой материк, кто-то предполагал, что парня убили на стадионе «Чили» вместе с его единомышленником – Виктором Хара. Кто-то по большому секрету рассказывал, что Хозе якобы увезли в какую-то колонию для медицинских исследований. Колдунья Рита сказала, что он живой, но зачарован, поэтому его нельзя найти.
– Он явится к тебе в твоих виденьях, – утверждала старая шарлатанка, забрав у девушки последние гроши.
Ночью Кассандру мучили кошмары: то она видела Хозе, бегающего на четвереньках и поедающего траву, как послушное животное; то слышала ужасный крик боли и отчаяния, который, конечно, принадлежал ему, ее возлюбленному; то она сама катилась куда-то кубарем по высокому склону… Хозе не было. Он не вернулся ни через месяц, ни через год… Он не вернулся никогда.
Старая дева с очень хорошей репутацией, работающая прачкой, выбравшись однажды на малознакомый рынок в отдаленном районе столицы, увидела у противоположного входа пожилого инвалида. Мужчина без ног жонглировал четырьмя черимойями сразу. Грязные ребятишки, такие же нищие, как и он, смотрели на старого циркача, кричали и прыгали от восторга. Шляпу-котелок несчастного инвалида лишь изредка радовал звон сентимо.
– Хозе?! – изумлению сумасшедшей прачки не было предела. Она со всех ног кинулась на другой конец рынка, но никого у входа не нашла…
Бросив все свои заказы, пятидесятилетняя толстая Кассандра неделю искала безногого инвалида в окрестностях рынка, обходила все трущобы, спрашивала всех лотошников. Кто-то крутил пальцем у виска, кто-то пожимал плечами… Пока однажды над ней не сжалилась старая женщина, торговавшая дешевыми акварелями, и не подсказала прачке, кто мог бы оказаться тем, кого она ищет.
– Я не твой Хозе! – говорил Кассандре пьяный нищий из темного флигеля с голубыми, как у Хозе, глазами.
– Я не твой Хозе! – говорил плачущей Кассандре пьяный безногий нищий с родинкой на верхней губе – совсем как у Хозе.
– Я не твой Хозе! Уйди от меня, женщина! – рыдал больной старик-нищий, эмоционально размахивая руками – совсем как Хозе тридцать лет назад у их любимой реки Мапочо, декламируя прекрасные стихи: «Я твой Хозе! Я твой Хозе…».
Ветер на склоне горы бушевал, будто прощаясь. Город Сантьяго горел огнями, встречая очередной праздный вечер богачей… А прачка Кассандра кубарем катилась вниз, как когда-то в своих видениях. Но уже не во сне, а наяву…
Сидя за рулем и следя за дорогой, Виктор слушал рассказ Анабель и открывал для себя еще одну грань этой удивительной девушки. Оказывается, она была великолепной рассказчицей.
– Кассандра была сестрой бабушки моей однокурсницы.
– Так, – замотал головой Лавров. – Еще раз. Сестра бабушки вашей однокурсницы?
– Именно, – улыбнулась Анабель, а потом вдруг опять стала серьезной. – Тяжелая судьба была у их поколения. Хунта, Пиночет, людей мучили, пытали… Ходили слухи, что несчастных отправляли в колонию к немцам и там над ними издевались.
– …Не просто издевались. Ставили медицинские опыты.
– То есть как? – девушка беспомощно захлопала глазами.
– Вот так…
– Я много читала о немецких нацистах, но чтобы здесь, в Чили…
– Пауль Шефер – слышала о таком? – Виктор неожиданно перешел на «ты», но Анабель, увлеченная разговором, даже не заметила этого.
– Разумеется. Руководитель колонии Дигнидад.
– …А еще умелый нацистский доктор, – кивнул головой Виктор. – Они во время войны такие опыты ставили над людьми в концлагерях, что волосы дыбом становятся. Поэтому я не удивляюсь, что ваш Хозе жрал траву, как конь, и вернулся оттуда без ног. Я вообще удивляюсь, что он выжил и сумел удрать.
– Но как же так! У нас об этом ничего не известно… – Анабель была ошарашена. – Я всегда верила нашему правительству…
– Анабель, послушай. У меня был друг, российский журналист Артем Боровин. В его статье было прямо указано, что чилийские журналисты, погибшие впоследствии, утверждали, что в годы диктатуры генерала Пиночета колония Дигнидад служила центром заключения и пыток десятков политических узников режима. Дескать, тайная полиция ДИНА обеспечивала натурализацию прибывающих в Чили нацистов и решала вопросы государственной безопасности в масштабах страны.
– Ну, это еще проверить надо…
– …Он проверил. Ценой собственной жизни. Несколько дней назад его самолет разбился, едва набрав высоту…
Анабель сконфуженно смотрела то на дорогу, то на Виктора.
– Простите, Виктор. Я не знала, что ваш друг погиб.
– Да, сеньорита Феррер, так бывает, – отозвался Лавров. – Когда журналисту-расследователю нужна поддержка, он оказывается никому не нужен. Но на самом деле… он никому не нужен никогда. Просто замечает это в экстренных ситуациях. А иногда уже замечает не он, а его оставшиеся в живых друзья.
Пауза, вызванная смущением Анабель, затянулась, и Виктор решил продолжить беседу.
– Теперь вы понимаете, куда мы с вами едем, сеньорита будущая журналистка?
– Я считала, что журналистов за владение информацией убивают только в кино, – промямлила совершенно обескураженная аргентинка.
– Ну что? Может, все-таки развернем машину пока не поздно? Я вас отвезу обратно в Сантьяго, а сам уже поеду завтра.
– Ни за что! – возмутилась Анабель, – Тем более вы плохо знаете испанский язык.
– А вы – русский! – парировал Виктор.
– Ну, мы же с вами едем в Дигнидад, а не в Кировоград.
– Кировоград, милочка, это не Россия, а Украина.
– Я розумiю, пане Лавров, – вдруг по-украински ответила девушка.
– Ни хрена себе! А откуда вы знаете?..
Виктор от неожиданности чуть не потерял управление. «Да уж, Лавров, сейчас окажется, что она пела в хоре Веревки».
– Сказать по правде, я только это и знаю, – смутилась аргентинка. – В интернете вчера нашла. Просто хотелось сделать вам приятно.
– Считайте, что вам это удалось в полной мере. Так и быть! Я беру вас с собой!
– Тем более что мы уже приехали, – заключила аргентинка.
«Вилла Бавиера» – бывший Дигнидад и официальная колония немецкой религиозной секты – располагалась среди рощ и цветущих лугов. Здесь все было немецким, не только люди: типичные альпийские пейзажи, аккуратные нарядные домики, ухоженные палисадники. На здании администрации «Вилла Бавиера» была изображена немецкая Родина-мать, держащая за руки двух маленьких белокурых детей.
В 1961 году чилийское правительство предоставило немецким переселенцам сельхозтерриторию для колонии на пятьсот человек. На нее, как и на ее жителей, не распространялась юрисдикция чилийского правительства. Здесь отсутствовали деньги, а обитатели не имели документов. Официальный язык поселения – немецкий.
Сами немцы-колонисты не были крестьянами. Это местные индейцы обрабатывали поля колонии и разводили для немцев скот. За это они бесплатно лечились в немецкой больнице. Чилийские бедняки с радостью отдавали своих детей в интернат нацистов, где образование и питание тоже были бесплатными. Счета Дигнидада за телефонные переговоры и электричество оплачивались армейским командованием, а руководитель колонии Пауль Шефер числился в списках агентов тайной полиции ДИНА под псевдонимом «доктор Шнайдер».
«В общем, такое себе сочетание пионерского лагеря с санаторием со старшим пионервожатым – доктором-садистом», – размышлял Лавров.
Трудно было поверить, что где-то здесь, на территории этого умиротворенного уголка Латинской Америки, действовала лаборатория, где нацистские врачи совершенствовали свои навыки, приобретенные в концлагерях Второй мировой: как ампутировать конечности без наркоза, как пересаживать органы от одного человека другому, как изменять внешность до неузнаваемости. В режиме строгой секретности проводились опыты по разработке психотропного оружия, по скрещиванию людей с животными. По сей день никто не знает, были ли эти опыты успешными, зато ясно то, что оппозиционеры, арестованные вассалами Пиночета, как и несчастные индейцы, случайно забредшие в Дигнидад, попадали сюда и больше никогда не возвращались обратно…
После того как режим Пиночета пал, руководитель Дигнидада, бывший капрал Пауль Шефер, бежал в Аргентину. Там его арестовали, обвинили в сексуальном насилии и пытках детей. «Доктор Шнайдер» умер в тюрьме Буэнос-Айреса при загадочных обстоятельствах. Документы, нацисты-медики и огромные деньги колонии исчезли бесследно. Так же бесследно пропадали здесь и журналисты. Кто-то скажет, что смерть тысяч людей на задворках мира никогда не вызывает такого отклика в медиа, как, например, смерть нескольких человек в благополучной стране и у всех на виду. Но это не так. Число журналистов, исчезнувших во время расследований в немецкой колонии, не установлено до сих пор.
Дигнидад всегда строго охранял свои секреты как при помощи адвокатов, так и иными, сугубо гестаповскими методами – внутри поселения и за его пределами. Но это было давно. А сейчас? Неужели спустя столько лет от этих методов погиб и российский журналист Артем Боровин?..
Глава 8 «Александр, вы еврей?»
Декабрьский ранний закат, словно художник, размашистым жестом раскрасил ярко-огненной полосой окна особняка. Заиндевелые красавицы-сосны запутались в потоках колючего морозного воздуха, стуча лапами в большое широкое окно без рамы. Прозрачно-чистый небосклон медленно темнел прямо на глазах, и вот уже то тут то там начали появляться вечные спутники такой короткой человеческой жизни – звезды. Лучшее время для созерцания, раздумий и… хобби.
Ройзенблит что-то рисовал простым карандашом, то и дело останавливаясь и глядя на результаты своей работы. Его взгляд оценивал строгие линии, выведенные на бумаге. Рабочий день в лаборатории на сегодня был окончен, и профессор, поднявшись в свои апартаменты на втором этаже, предавался любимому увлечению. Это помогало ученому сосредоточиться.
На чистой поверхности медленно проступала копия автопортрета Леонардо да Винчи. Губы пожилого ученого негромко шептали слова на латыни. Он разговаривал с образом великого гения Возрождения.
– Пусть говорят, что это не ты, но я не верю. Твоя рука, как и голова, не могли лгать. Твой совершенный мозг появился на Земле не вовремя. Эх, мне бы его изучить. Мне бы понять суть совершенства мира, как понял его ты…
В зале постепенно стало светлеть: точечная иллюминация в потолке срабатывала от реле, заведенного на датчики контроля освещенности в помещении. Где-то на первом этаже слышался звук шагов. Это происходила очередная смена охраны секретного объекта.
Профессор одним прикосновением пальца к мочке уха настроил сверхчувствительный слуховой аппарат, который изобрел сам и втайне от своих соглядатаев встроил себе в ушную раковину – над самым слуховым проходом, под один из хрящей между завитком и ладьевидной ямкой. Слух Александра стал острым, как у собаки. Внизу, под толстым бетонным перекрытием между этажами, говорили двое на арабском языке.
– Мираб, ты слышал, что у нас произошло?
– Что случилось, Гассан?
– Асиль после смены пожаловался на головную боль, Мустафа отправил его к медикам.
Ройзенблит напрягся, на его морщинистом лбу проступили капельки холодного пота. Неужели аэрозоль, который он использовал три дня назад, дал побочный эффект? Он вслушивался в разговор дальше.
– Вчера ночью Мустафа позвонил в медицинскую лабораторию и всех поднял по тревоге… Доктор Сингх сказал, что это от наркотиков…
Александр облегченно перевел дыхание, но разговор все еще интересовал его.
– Ты же знаешь, что шейх аль-Фаррух, мир ему и благочестие, все равно проверит. Его не обманешь. Великий не доверяет никому, даже своим братьям.
– Он проверит всех. От этого индуса-врача до профессора Али… Ладно, мне пора, Мираб… Проклятая страна с ее холодом. Здесь, наверное, родился шайтан… Ма ас салаамах[7].
– Ма ас салаамах, брат.
Дождавшись снизу звука захлопнувшейся двери, Ройзенблит понизил уровень чувствительности своего «наушника» и продолжил рисование. Он знал, что при кажущихся свободе и комфорте он не может быть свободен ни на минуту. В его апартаментах все было утыкано видеокамерами и прослушивающими устройствами, поэтому он из вредности разговаривал сам с собой на латыни – дескать, пусть помучаются, переводя…
– Ах, Леонардо, – обратился профессор к изображению на рисунке. – Вот если бы я мог тебя оживить так же, как нарисовать, мы бы с тобой что-нибудь придумали. Правда?
Действительно, Леонардо да Винчи выглядел на картинке как живой. Рисунок в точности повторял оригинал туринского автопортрета ученого.
– Как жаль, что я никогда не умел рисовать. Может быть, мне этого и не хватает для полной гармонии, – удрученно добавил Ройзенблит, собираясь заканчивать сегодняшнюю работу над портретом.
Внезапно он застыл, глядя на сочетание линий у переносицы на портрете.
– Ну, наконец-то! Спасибо, учитель!
Случайная мысль осенила его, и он принялся лихорадочно записывать загадочные химические формулы прямо под нарисованным портретом великого Леонардо.
Профессор не лгал, он действительно совершенно не умел рисовать: он воспроизводил образы по «математической памяти». А происходило это так. Любуясь очередным портретом, ученый раскладывал его на простые графики функций: парабола, гипербола, асимптота и так далее, запоминая расположение каждого графика и его размер относительно всех остальных. Это была запредельная головоломка для обычного человеческого мозга, но только не для Александра Ройзенблита. Дома он воспроизводил то, что запомнил. Кисти и мольберт ему заменяла обычная готовальня, а этюдник – чертежная доска с кульманом. Приглядевшись к портрету внимательнее, можно было найти едва заметные квадранты координатных осей.
Таким образом Александр начертал портреты великих математиков Бернулли, Джордано Бруно, Майкла Фарадея и еще полутора десятков знаменитостей ученого мира. Сегодня же он закончил копию автопортрета своего идейного вдохновителя – Леонардо да Винчи. Но в голове еврейского ученого уже созрело нечто большее, до чего бы ни додумался и его великий предшественник…
– Вы же видите, дорогой профессор, я ничего от вас не скрываю и трачу на наши проекты столько денег, сколько тратит на свое вооружение среднее европейское государство!
Маленький худой араб с аккуратной бородкой-каре и в одежде «неверных» – шикарном костюме-тройке Versace – восседал на дорогом кожаном кресле в центре зала с большой плазмой на стене. Рядом с ним, в кресле поменьше, сидел профессор Ройзенблит. Никто не может сидеть выше шейха. Это Александр уяснил с самого первого дня знакомства с одним из богатейших людей Аравийского полуострова.
Шейх аль-Фаррух любил приезжать сюда инкогнито, минуя газетную шумиху и внимание общественности. Сегодня он был явно чем-то расстроен. Его пальцы, «одетые» в увесистые перстни с драгоценными камнями в платиновой оправе, перебирали четки из девяноста девяти бусин.
– Мы многое не успеваем, дорогой профессор, – продолжал араб. – Мы должны работать быстрее.
– Мистер аль-Фаррух, – с чувством собственного достоинства отвечал Ройзенблит. – Наука, которой мы занимаемся, не терпит спешки. Достаточно совершить одну ма-аленькую ошибку, и созданное нами обернется против нас.
– Оно и так обернется рано или поздно. Поверьте, профессор, – немного успокоившись, с тенью улыбки на лице произнес аль-Фаррух. – Со временем любое оружие мира становится достоянием того, на кого оно направлено. Главное при этом, чтобы у нас оружие было более совершенным и мощным.
– Придумаем, – утвердительно кивнул профессор и почему-то заерзал в своем кресле.
– Хорошо, теперь по делу. За неимением времени сразу буду говорить то, что меня волнует.
Шейх взял пульт дистанционного управления и включил плазму. На экране в режиме слайд-шоу с интервалом в три-четыре секунды начали перелистываться фотографии с крупнейшими городами Южной Европы и Азии: Лиссабон, Мадрид, Рим, Андоррала-Вельям, Афины…
– К 2025 году все эти города должны быть либо разрушены, либо принадлежать нам.
На экране продолжали мелькать Подгорица, Сараево, Любляна, Белград, Скопье.
– Хотите вы этого или нет, дорогой профессор. Впрочем, вас не спрашивают, – продолжал аль-Фаррух. – Нам нужно оружие, которое приведет в ужас всех. Сильное, действенное и молниеносное.
Араб говорил на хорошем русском языке почти без акцента и продолжал перелистывать: Киев, Одесса, Симферополь, Ялта, Ростов-на-Дону, Краснодар, Сочи.
Профессор отрешенно смотрел на мелькающие слайды. Вдруг между Астаной и Алматы мелькнул слайд с отрезанной головой. Ройзенблита пробила дрожь.
– Что это, мистер аль-Фаррух?
Шейх будто ждал этого вопроса. Он вернулся на несколько слайдов назад и остановился на фотографии… головы кандидата наук Руслана Кечеджияна – бывшего ассистента нашего профессора. Если бы здесь присутствовал Виктор Лавров, он бы сразу узнал голову «Лунтика» и «чингачгука», человека в красных мокасинах, который пытался продать ему фотографии аварии самолета Як-40.
– Это ваш бывший ассистент. Неужели не узнаете?
Аль-Фаррух говорил так просто, будто на фотографии лежал кочан капусты, а не голова несчастного ученого-ассистента. Ройзенблит почувствовал, как к его горлу подбирается сухой ком, а спина покрывается потом.
– Узнаю, – с трудом выдавил из себя Александр.
– Хотите узнать, что с ним случилось? Он всунул свой нос туда, куда не следует.
Ройзенблит с ужасом посмотрел на араба. В его немом вопросе было все: «Как? За что? Что он сделал, этот парень?»
– Я понимаю, что любопытство вас распирает, профессор, – цинично продолжал аль-Фаррух. – Но посудите сами. Он сбежал, скрылся в неизвестном направлении, похитив при этом секретные документы, да еще и успел рассказать журналистам о вашем бесценном изобретении – излучателе. А что может ждать предателя? Вы же сами понимаете.
– Понимаю, – вырвался хрип из пересохшего горла профессора.
– Кстати, излучатель ваш – просто прекрасен! – похвалил араб ученого и посмотрел в окно. Неподалеку от особняка в лесу стояла обсерватория, которая и использовалась как шахта для гениального орудия убийства.
– Если угодно, предлагаю назвать ваше изобретение излучателем Ройзенблита.
Александр все еще не мог отойти от увиденного. Руслан был одним из самых талантливых его ассистентов. Он был, пожалуй, единственным, о ком пожалел профессор при замене персонала. Ученый не думал, что парня будет ждать такая жестокая участь.
– Надеюсь, мы с вами поняли друг друга, профессор? – страшно улыбнувшись, спросил аль-Фаррух.
– Поняли, мистер аль-Фаррух. Еще как поняли! – выпалил профессор.
– Превосходно! Кстати, как продвигается наша работа? Мыши будут есть неверных?
– Мистер аль-Фаррух. Я делаю все, что могу, поверьте, – почти жалобно пролепетал Александр. – Надеюсь, уже вскоре вы не будете разочарованы результатом.
– Дорогой профессор, – впервые дружелюбно засмеялся шейх и похлопал Ройзенблита по плечу. – Мы работаем с вами десять лет, и я доволен вами…
Александр облегченно перевел дыхание.
– …Пока доволен, – поправился хитрый араб. – Но я надеюсь, мы с вами будем работать до самой смерти. Так ведь?
Араб посмотрел своими черными, как маслины, глазами на ученого. От этого мертвого взгляда можно было сойти с ума.
– Я человек без предрассудков, хоть и мусульманин, – продолжал свою речь аль-Фаррух. – Вы ведь еврей?
Этот вопрос подействовал на Александра ничуть не меньше, чем увиденная фотография, и он явственно почувствовал, как у него задрожали колени. Что ждать от этого бессердечного повелителя чужих жизней?
– …А евреи очень любят деньги, – добавил шейх после специально выдержанной паузы. – Поэтому я сообщаю вам, что к вашему гонорару за излучатель Ройзенблита мы добавим… Да что мелочиться? Один нолик… Да, это немного, но у нас же с вами впереди такой проект!
Потерянный Ройзенблит устало вошел в свои апартаменты. От стресса у него заболело все, что его, как пожилого человека, иногда беспокоило при перемене погоды. Конечно, сумма в 50 миллионов долларов на счету – это немало, но к чему эти деньги, если вот так запросто можно лишиться жизни? Александр упал лицом в подушки. Беседа с шейхом полностью его обессилила, тем более, что она абсолютно не вписывалась в его дальнейшие планы.
Глава 9 «Вилла Бавиера», или К черту на рога
Виктор и Анабель припарковались и вышли из «фольксвагена», потирая поясницу и выгибаясь на кошачий манер после долгой дороги. На крыльце виллы тут же появилась златовласая «Гретхен» – полноватая немка с морщинистым лицом и в расшитом передничке. О таких говорят: стальные глаза со стальным характером.
– Попрошу покинуть территорию. Немедленно! Это частные владения, – громко и четко сказала «Гретхен».
– Добрый день, фрау! – воскликнул Виктор по-немецки с прекрасным берлинским произношением. – Мы совсем не хотели нарушить ваш покой. Неужели вы не примите гостей, которые любят Германию?
– …И гостей, которые прожили рядом с немцами с самого рождения? – добавила Анабель на немецком, который используют латиноамериканские немцы.
Фрау Марта Кордес, как она представилась, сразу растаяла от такого приветствия, и на ее лице появилось подобие улыбки. Посмотрев документы непрошеных гостей, она пригласила Виктора и Анабель на виллу – при условии ничего там не фотографировать.
«Германия, ну просто Германия! Надо же», – думал пораженный Виктор, на ходу разглядывая альпийский пейзаж, в который был вписан колоритный дом в баварском готическом стиле. Виктор остановился и по старой привычке разведчика осмотрелся вокруг.
«Окна закрыты наглухо. Это понятно. Если что – добираться до чердака и прыгать с крыши. Второй этаж… Не очень высоко… Но Анабель не сможет. Провода рядом… Хорошо… Что-нибудь придумаем, если что…» – прикидывал Виктор.
– Ну, что же вы? – спросила фрау Марта, увидев, что Виктор задержался у самого порога.
– Любуюсь окрестностями, – улыбнулся Виктор и тут же процитировал на немецком Шиллера:
Ей из отческого лона, Ей от Фридрихова трона Не курился фимиам. Может сердце гордо биться, Может немец возгордиться: Он искусство создал сам.– О-у! Вы действительно любите Германию, – засмеялась Марта. – Вы заслуживаете прекрасного обеда. Не угодно ли отведать моего айнтопфа[8], сеньор… или мистер… Лавров?
– О-о-о, с удовольствием, фрау Кордес, – улыбнулся в ответ Виктор. – Филен данк.
Наваристый густой айнтопф, разливаемый по деревянным мискам, пробудил бы аппетит и у неголодного, а тут после пяти часов переезда Виктору и Анабель казалось, что у них кружится голова от запаха чудесной похлебки со специями.
– Изумительно вкусно, – нахваливал Виктор. – Последний раз я пробовал нечто подобное во Франции.
– Вы угадали, мистер Лавров, я готовлю его по французскому рецепту, с белой репой. Репа способна абсорбировать бараний жир.
Марта, далеко не глупая женщина с цепким взглядом, наблюдала за Виктором и вдруг перевела разговор совсем в другое русло:
– Мистер Лавров, а что такое Юкрейн? Где это?
Внутренне Виктор насторожился: «Надо же, тетка, углядела. Показал паспорт, на свою голову. Сейчас начнется…».
– Киев. Слыхали? – коротко спросил Виктор, продолжая уплетать айнтопф и закусывая его душистым пшеничным хлебом с корочкой.
– Это Россия? Мой дед воевал там.
– Нет. Тогда это была Украинская республика в составе Советского Союза. Теперь – отдельная страна Украина.
– А-а-а, я поняла, – по-своему догадалась немка. – Украина – бывшая колония России.
Виктора стала раздражать эта женщина. Он не стал разъяснять дальше, что да как, а, отодвинув тарелку, уверенно посмотрел на фрау Кордес.
– Фрау Кордес, извините, я не спросил сразу. А кем вы тут… работаете?
– Я? – засмеялась «златовласка». – Я здесь служу. Начальником охраны.
От этих слов Анабель, не проронившая ни слова с момента приветствия, поперхнулась и Виктору пришлось постучать ладонью по ее спине.
– В таком случае… – замялся Виктор. – Я впервые вижу такого очаровательного начальника охраны. И вообще, мне у вас нравится.
Этой фразой Виктор обескуражил Марту, и она не успела ответить, как он продолжил:
– Скажите, фрау Кордес, много у вас тут народу живет?
– Примерно триста человек. Это неправда, что мы заставляем индейских детей работать на наших полях. Мы, немцы, сами обрабатываем свою землю, а наша «Dignidad company» перерабатывает сельхозпродукцию. Вы, наверное, заметили, что границы «Виллы Бавиера» охраняются очень тщательно. Мы окружили себя колючей проволокой, а воздушное пространство контролируется радаром. Мои охранники ездят на джипах, мотоциклах и на лошадях. Нас замучили коммунисты… и журналисты.
Фрау Кордес специально сказала последнюю фразу через паузу, сверля глазами то Виктора, то Анабель. На слове «журналисты» Виктор даже бровью не повел, а вот Анабель от неожиданности вздрогнула.
– Вы ведь журналисты? Правда? – продолжала докапываться Марта.
– С чего вы взяли, фрау Кордес? – примирительно спросил Виктор, сжав под столом руку Анабель, чтобы та не сболтнула лишнего. – Мы путешественники.
– Путешественники? – передразнила немка, явно не поверив Лаврову.
– Да. Моя невеста – сеньорита Феррер и я, – Виктор снова сжал руку Анабель и обратился к ней: – Правда, милая?
– Правда, – тихо сказала аргентинка, опустив глаза. Она совсем не умела врать.
– Молодая… Стесняется еще, – засмеялся Виктор.
Марта, хмыкнув, еще раз посмотрела в глаза Виктору, словно хотела пробуравить его насквозь. Но Виктор продолжал корчить из себя простака-обывателя из Европы. Эти серые глаза просто «не могли врать» – взгляд невинного агнца перед закланием.
Виктор с самого начала решил не рассказывать немке, откуда и зачем они приехали. Слово «журналист» действует на этих сектантов, как красная тряпка на быка. К тому же Лавров прекрасно помнил судьбу несчастного Артема Боровина и его слова о том, что за материалами о колонии Дигнидад стоят десятки человеческих жизней. Виктор не хотел, чтобы Анабель, ее дядя Абель Касти да и сам он пополнили списки безвременно почивших на ниве борьбы с нацистами.
– Ну, хорошо. Вы, кушайте, кушайте, – обыденно предложила Марта тоном суетливой хозяйки, извиняющейся за то, что отвлекла гостей от обеда.
– А что вам понадобилось у нас в колонии, дорогие путешественники? – опять спросила Марта спустя некоторое время.
Виктор, который уже доел свой суп, вытер губы салфеткой и еще раз посмотрел в глаза немке.
– Фрау Марта. Я не буду от вас ничего скрывать. Это не просто путешествие. Мы ищем одного человека, он европеец, украинец, мой земляк. Должен был быть свидетелем на нашей будущей свадьбе, но… пропал.
Марта продолжала смотреть на Виктора, будто хотела вывернуть его наизнанку. Но вывернуть, увы, не получалось. Она еще ни разу не сталкивалась с такой неординарной личностью. Виктор, стараясь не дать немке времени на размышление, продолжал гнуть свою линию:
– Виктор Кремень. Может быть, вы слышали что-нибудь о нем? Триста человек это немного, никто не пройдет мимо вас незамеченным. Помогите нам, пожалуйста! А иначе наша свадьба срывается. Я ему обещал, что без него праздновать не буду!
– У нас в больнице был один русский. Мы держали его взаперти, потому что он сумасшедший, – растерянно сказала фрау.
Виктор лихорадочно думал: «Серега? Кремень? Сумасшедший? Не может быть… Или это не он?» А вслух сказал:
– Ну, все мы немного сумасшедшие. Я, например, в сорок семь лет женюсь. Друзья говорят, что я сошел с ума…
– …Сеньор Лавров, – перебила Марта, – этот человек действительно не в себе. Его привели индейцы. Он какое-то время жил у них, а потом они привели его к нам, в нашу больницу. У нас нет психиатрической лечебницы, но мы его взяли. Выделили ему отдельный домик и содержали его там.
– А как его зовут? – поинтересовалась Анабель.
– Флинт. Так его называли индейцы, – ответила Кордес.
– Флинт. Это точно Кремень, – удрученно произнес Лавров по-русски.
– Почему вы так уверены? – удивилась Анабель. – В Южной Америке издавна много русских и украинцев.
– Потому что flint – это «кремень» по-английски. Или pedernal по-испански, или feuerstein по-немецки… Ешкин кот, Серега двинулся! Как же так!..
Виктор был вне себя от злости. Сергей Кремень, в прошлом кадровый офицер, боевой пловец, герой… Да, болезнь не щадит никого. Хоть бы вырвать его отсюда. Дома хоть на ноги поставят. А тут что? Уколы на нем будут испытывать?
– Говорите, пожалуйста, по-немецки или по-испански, – вежливо, но настойчиво попросила Марта Кордес.
– Скажите, фрау Марта, – обратился Виктор к немке на ее родном языке. – А сейчас здесь нет Флинта?
– Нет-нет, начальство велело передать его каким-то неведомым людям, мы и передали. Скажу честно, с радостью это сделали. Он совершенно безумный был этот русский. Все что-то чертил, писал, потом все бумаги рвал и требовал огня, чтобы сжечь.
– А на каком языке вы общались с этим, как вы говорите, русским, фрау Кордес? – поинтересовался Лавров.
– Когда он находился в помутненном сознании, то кричал что-то как будто по-русски. Ужасный язык. Когда его слышишь, то кажется, что тебя проклинают. А когда этот Флинт приходил в себя, то говорил по-немецки. Не как немец, конечно, но понять было можно.
– Вы покажете нам его домик, уважаемая фрау Кордес? – нетерпеливо спросил Виктор.
– А зачем вам это? – спросила подозрительная немка, опять уставившись на Лаврова.
– Я знаю его привычки и сразу пойму, тот ли этот Флинт, которого мы ищем, или это просто совпадение.
– Хорошо, пойдемте, я вас провожу, тут недалеко. После него там и не жил никто.
Они спустились с крылечка и прошли по тропе. Марта Кордес шла впереди, попутно показывая рукой на различные «достопримечательности», явно вынесенные в «передний угол» для любопытствующих журналистов и общественников: детская площадка с белыми кроликами, приемная фельдшера, левада с двумя пони, голубятня. По деревянным ступеням они поднялись на террасу импровизированной психиатрической лечебницы. Марта отперла дверь. В лицо Лаврову пахнуло застоявшимся воздухом, сквозь жалюзи падали на пол полоски света. Гостиная была большой и нарядной, с индейскими циновками на простом деревянном полу, крестьянской мебелью в виде круглых табуреток. Комната была чисто прибрана. Она не производила впечатления помещения, которое в спешке покинул жилец.
– Мне надо отлучиться, – сообщила фрау Кордес. – Вы пока осмотрите, что хотели, а я за вами приду.
Как только немка отошла на безопасное расстояние, Анабель сразу же накинулась на Виктора.
– Какого черта ты назвал меня своей невестой?
Анабель была настолько рассержена, что не заметила, как обратилась к Лаврову на «ты». И с этой минуты на «вы» они друг к другу уже не обращались.
– А что? Нужно было назвать женой? – вопросом на вопрос ответил украинец.
– Еще чего не хватало! – фыркнула аргентинка. – Жених нашелся!
– Еще какой! – воскликнул Виктор. – Знаешь, что мы сейчас с тобой будем делать?
Он откинул одеяло одинарной деревянной кровати и иезуитски улыбнулся.
– Что? – испуганно спросила Анабель и отошла на шаг назад.
– Не обольщайся… Будем искать, что в этой комнате оставил Кремень. Если это действительно был он.
Феррер отворила дверцу шкафа и заглянула внутрь. Шкаф был битком набит исписанными по-русски бумагами, акварелями и рисунками гуашью. Виктор, уже полгода ощущавший возрастные изменения зрения, прищурился и быстро осмотрел все бумаги.
– Бред какой-то, – сокрушенно пробормотал он. – Неужели и правда у Сереги крышу свернуло?
– А вдруг это произведения искусства? – спросила Анабель.
– Какого еще искусства? – сердито спросил Виктор. Он действительно было очень расстроен.
– Как, например, живопись безумного Ван Гога, который рисовал фекалиями, когда у него отнимали краски, – блеснула эрудицией аргентинка.
Виктору было не до дискуссий об искусстве. Он в измождении сел на стул.
– Я хорошо знаю Сергея Кремня. Какой из него творец? Вот руку кому-нибудь сломать в трех местах или ударить так, чтобы глаза закатились и не выкатились обратно – это да…
Анабель с ужасом посмотрела на Виктора, и тот решил, что не стоит пугать девушку.
– Я имел в виду точные науки – военная топография, теория электро– и радиоцепей, основы радиолокации и так далее.
– А-а-а, – Анабель сделала вид, что поняла, хотя ясно было, что ничего не поняла совершенно.
Путешественники снова принялись перебирать бумаги и рисунки.
– Вот, на каждом листочке «Гитлер жив» написано, – воскликнула Анабель.
– Ничего особенного. У нас «Ленин жив» одно время почти на каждом доме писали, но, тем не менее, он от этого не ожил.
Лавров осмотрел ящик для обуви. Он был пуст, если не брать во внимание кусок прозрачного пластика, который постелили, чтобы не пачкать деревянное дно. Виктор достал пластик и выпрямился, посмотрев через него на свет.
– Анабель, такие слова как Чайтен… Пуйюуапи… Милимойю тебе что-то говорят?
– Это названия вулканов у нас в Патагонии. Чайтен – еще поселок есть такой.
– Знаю, детка, знаю. Это топонимы. А сама местность, без их указания, на электронной почте у твоего дяди. Вот еще одно подтверждение, что я был прав и что тут действительно жил Сергей Кремень. Он и отправил карту твоему дяде…Так, секунду. Посмотри в окно. Никто не идет?
Анабель стала у окна, а Лавров еще раз откинул одеяло, положил пластик с буквами, крестиками и стрелками на белую простынь и сфотографировал на свой смартфон.
– Мы, конечно, пообещали фрау Кордес не фотографировать «Виллу Бавиера», но это и не вилла вовсе, а кусок пластика из-под обуви.
Не дождавшись Марты Кордес, Виктор и Анабель вернулись в аккуратную столовую, где недавно угощались айнтопфом. Это была комната с большим количеством окон и дорогим фаянсовым сервизом на столе. Стены были украшены полками с разнообразными цветными горшками, пивными кружками с гербами немецких городов и германскими цинковыми тарелками. Здесь уже все было убрано: ни грязной миски, ни пустой чашки.
Фрау Марта где-то запропастилась. Лавров связался с Абелем Касти по мессенджеру и передал фотографии пластика из «домика Флинта». Топонимы Чайтен, Пуйюуапи, Милимойю идеально легли на карту местности, которую Касти получил от Кремня по электронной почте. Сомневаться не приходилось: это Патагония. Ребус был практически разгадан. Вот только самого кладоискателя не нашли, но это временно, след-то есть. Ниточка ухвачена.
– Странно только одно, – размышляя, сказал Виктор аргентинке. – При всей немецкой педантичности и пристрастию к идеальному порядку, почему они не убрали в домике Флинта?
– …А это для того, чтобы поймать того, кто за ним придет, – неожиданно послышался за спиной мужской голос.
Виктор и Анабель резко развернулись к говорящему. Перед ними стоял невысокий мужчина средних лет с узким и уставшим лицом. Острый нос был свернут немного набок, что говорило об опыте в кулачных поединках. Ковбойская шляпа сидела на голове очень прямо, из-под нее виднелись белоснежные волосы. На мужчине был темно-коричневый индейский костюм с замшевой бахромой по швам. Левая рука «ковбоя» была засунута в боковой карман куртки, только большой палец торчал наружу. В правой был на изготовке испанский пистолет Llama Especial.
– Кого я вижу! – иронично воскликнул Виктор. – Сам Дядя Сэм к нам пожаловал! Селфи сделаем?
– Сидеть! – рявкнул «ковбой» на ломаном русском с немецким акцентом Лаврову, попытавшемуся было встать из-за стола.
Анабель вскрикнула от испуга.
В комнату вошла фрау Кордес.
– Всем оставаться на местах. Айнтопф закончился, переходим к десерту! – воскликнула немка.
«Ковбой» и Лавров некоторое время внимательно рассматривали друг друга. На лице журналиста не было и тени испуга.
– Это что же, настоящий пистолет? – наигранно спросил Виктор по-немецки.
– Да. И если что, я не промахнусь, – отозвался немец в одежде из вестерна.
– А я могу застрелить вас из кружки, – сказал Виктор, глядя на чайный сервиз на столе.
– Закрой рот! – опять рявкнул немец.
– Не паясничайте. Это не в ваших интересах, – Марта Кордес властным движением взяла Анабель под локоть и повела ее на кухню. Девушка что-то пролепетала по-испански, но слов было не разобрать.
Охранник Марты – кем, видимо, и был странный немец, – не опуская пистолета, вдруг резко успокоился.
– Интересуетесь чокнутым русским?
– Да, он мой соотечественник. И вообще-то украинец, – ответил Лавров.
Охранник засмеялся.
– Да какая там хрен и редька! Или как там у вас говорят? Здорово его обработали, – сказал он. – Крыша у него совсем набекрень съехала, шарики за ролики закатились. Кукушка кукукнулась!
«Ковбой» говорил то на русском, то на немецком. Где он нахватался русских идиоматических оборотов, было неизвестно. Может быть, из плохого американского кино?
– Хрен редьки не слаще! – поправил Лавров. – Хотелось бы только знать, почему мой земляк «кукукнулся»?
Охранник мрачно посмотрел на украинца.
– Были на то причины. Вы хорошо знали этого Флинта?
– Отлично! Он мне обещал быть свидетелем на свадьбе, – грустно сказал Виктор, продолжая играть глупого европейца-путешественника.
– Перестаньте, мистер Лавров, – в дверях стояла Марта. – Мы прекрасно знаем, что вы – журналист. Слава Всевышнему, есть интернет и вы у себя в стране достаточно известный человек.
– Так что, разве известный человек и журналист не может быть путешественником?
– Вопросы здесь задаю я! – закричал «ковбой» и стукнул по столу кулаком так, что немецкий сервиз зазвенел, играя всеми нотами, какие только мог произвести.
Охранник потряс пистолетом перед носом у Виктора.
– Вы приезжаете из Европы и думаете, что вы очень ловки, воображаете себя большими умниками. Не беспокойтесь! Мы с вами справимся. Не веришь?
– Верю, – испуганно сказал Лавров. – Но я ничего такого не сделал. Я лишь пытаюсь вполне легальным способом отыскать своего сбрендившего соотечественника.
– Меня не интересует, кого ты здесь ищешь! Я хочу знать, что ты здесь делаешь!
– Хорошенькое дело, – крякнув, улыбнулся Виктор. – У меня в армии был начальник, который говорил примерно так же: меня не интересует причина вашего отсутствия, я спрашиваю, почему вас не было.
«Ковбой» вскочил и замахнулся, готовый ударить Виктора пистолетом по голове.
– Шульц! – вовремя крикнула Марта. – Без рук! Им будет кому заняться.
Шульц сел напротив Виктора и перевел дыхание, посмотрев на Марту.
– Уже едут?
– Да. Скоро должны быть.
Немец вдруг резко развернулся к Виктору.
– Говори, что ты здесь вынюхивал, русская свинья!
– Мы с вами уже на «ты»? – удивился Виктор, смотря на пистолет охранника.
– Не заговаривай мне зубы. У тебя есть тридцать секунд, чтобы рассказать всю правду. Время пошло…
Виктор молчал, иронично улыбаясь.
– Прекрати улыбаться! Говори! – заорал Шульц.
– Я ищу своего друга… – опять начал Виктор.
– …Я уже это слышал! Я вижу, ты не понимаешь? – Шульц подошел к Лаврову вплотную и приставил пистолет к виску украинца. – Считаю до трех. Раз… два…
Виктор закрыл глаза.
– …Три!
«Ковбой» спустил курок, и послышался холостой щелчок ударно-спускового механизма. Патрона в патроннике не оказалось. Нацист брал Лаврова на испуг.
Виктор тяжело выдохнул, а Шульц захохотал в голос.
– Страшно?… Страшно, скажи мне? Вижу, что страшно, – фанатик смотрел Виктор в глаза, но украинец разглядывал красивую коллекцию пивных бутылок на полке.
– В глаза мне смотреть! – снова заорал Шульц и схватил Виктора за ворот куртки.
Надо сказать, что выглядело это довольно забавно. Ковбойские сапоги на каблуках тридцать восьмого размера, и дорожные ботинки журналиста сорок шестого. Тщедушная шея из воротника, перевязанная платком, – и широченный «загривок» бывшего спецназовца ГРУ. Такой себе недомерок пытается издеваться над мужчиной, с которым справится не каждый подготовленный спортсмен-единоборец.
Виктор наконец посмотрел Шульцу в глаза.
– Послушай, геноссе, я пришел с миром. Не буди лихо, пока оно тихо. Лучше ответь, куда вы девали Сергея?
У Шульца заходили желваки и затряслись руки от неконтролируемой злобы. К нему подошла Марта.
– Успокойся, Шульц. Сядь, отдохни.
Психопат «ковбой» сел с другой стороны стола, лягая Виктора ногами. Но Виктор делал вид, что не обращает внимания.
– Мистер Лавров, – немка подошла к Виктору вплотную. – Я знаю, что вы – коммунист.
– Я не коммунист… Коммунистическая партия в Украине запрещена.
– Ваш дед коммунист. Потому, что воевал против Германии – этого достаточно, – сухо отрезала Марта. – Так вот, вы – хозяин своего слова. Давайте честно: мы вам скажем, куда отправили вашего Флинта, а вы нам – что вы поняли из того, что увидели в его доме.
– Договорились, – улыбнулся Виктор. – Хотя бы ради ваших синих глаз, фрау Кордес.
– Ваш друг, – спокойно сказала Марта, – у наших друзей арабов. Кстати, сейчас они приедут и за вами.
Виктор был крайне удивлен. Он был готов услышать все, что угодно, но только не это. Журналист отчетливо вспомнил слава из последней статьи Артема Боровина: «Если где-нибудь в любой стране мира произойдет всплеск национализма, можно не сомневаться: наследники Гитлера будут тут как тут и помогут основать новый, Четвертый рейх, еще более опасный, чем третий…»
Так и есть. Эта нечисть связалась с современными террористами.
– Вы работаете на… «Аль-Каиду?! – спросил украинец, глядя прямо в глаза Марты.
Немка пропустила мимо ушей вопрос Виктора, что означало только одно: он попал в цель.
– А теперь вы, мистер Лавров, – сказала Марта. – Как у вас говорят? Уговор дороже денег.
– Хорошо, фрау Кордес, – просто сказал Виктор. – В шкафу много картин, нарисованных акварелью и гуашью. Их объединяет одна надпись по-русски: «Гитлер жив». Правда, писал это человек с поврежденным рассудком.
– Дальше, сеньор Лавров, – властно сказала фрау Кордес.
– А дальше все просто. Ваша организация, которая носит название «ODESSA» – организация ветеранов СС – тесно и неразрывно связана с террористической организацией «Аль-Каида» или другой исламистской организацией в этом роде.
– Я позабочусь о том, чтобы вы никогда больше отсюда не уехали. Проклятые русские свиньи! – злобно прошипела фрау Кордес.
– Значит, мой вывод не ошибочен?
– Какой вывод?
– Что Адольф Гитлер жив и Кремень открыл его местонахождение, а вы его не выпускаете, чтобы эта информация не всплыла?
Фрау Кордес поднялась, подошла к Лаврову и медленно наклонилась.
– А ну-ка, повторите, – сказала она тихо.
– Гитлер жив.
Хлесткая пощечина от внучки нациста обожгла щеку украинского журналиста.
– Скажите еще раз, – повторила Марта.
– Гитлер жив и прячется где-то в Патагонии.
Вторая оплеуха прошлась по уху Виктора и отдалась искрами в глазах и болью барабанной перепонки.
– Повтори еще! – процедила Кордес сквозь зубы.
– Вы думаете, вам это поможет уйти от ответственности? – спросил Виктор, сохраняя выдержку, хотя ему очень хотелось свернуть шею этой зарвавшейся леди одним движением своей «железной» руки.
– Ты мне еще будешь грозить? – прошипела Марта, кусая губы.
Виктор смотрел на немку и получал удовольствие от ее бессильного гнева. Он поднял руку, чтобы растереть болящее ухо, чем привел Шульца в замешательство, и тот в очередной раз наставил на украинца пистолет.
– Шульц! – выкрикнула начальница охраны, грозно сверкнув глазами. – К финишу его. Он слишком много знает. А я к девке. Ее отдадим арабам. Пусть потешатся.
«Понятно. Неадекваты, – подумал Виктор. – Кина не будет. Нужно выбираться из этой богодельни…»
Марта уже вышла из помещения, а «ковбой», предвкушая расправу, сладко облизнулся и направился к Виктору.
– Я приберу тебя прямо здесь, чтобы слышала твоя шлюха. Слышала и плакала, кричала и сошла с ума. Ха-ха…
Шульц подошел к Виктору вплотную.
– Знаешь, что будет сильно мешать тебе по жизни? – спокойно спросил Виктор туповатого немца. – Любовь к дешевым эффектам. Стреляй, а не трынди…
Немец оттянул затворную раму своего пистолета назад и, дослав патрон в патронник, приставил ствол Llama Especial к виску Виктора.
– На этот раз он действительно заряжен, свинья.
Щелчок. Но выстрела не последовало.
– Шайзе! – удивленно воскликнул Шульц.
– Что, юнге, кукукнулся? – улыбнулся Виктор и поднял руку с полной обоймой патронов от пистолета «ковбоя».
Да, Виктор обладал удивительным талантом. Ни Шульц, ни Марта не заметили, когда украинец успел разрядить пистолет охранника, который тот не выпускал из рук.
Шульц отскочил от Виктора на шаг и вынул из-за спины большую наваху[9]. Лавров поднялся со своего места, а Шульц начал яростно размахивать своим оружием перед носом украинца.
– Знаешь, в чем твоя беда? – опять спросил Виктор напуганного немца. – В том, что у тебя руки короче, чем у меня ноги.
С этими словами Виктор молниеносно нанес удар носком под коленную чашечку оппонента. Шульц ахнул и выронил наваху. Она с шумом брякнулась на пол. Хруст лучевой кости возвестил о том, что агрессивный немец ближайшие три месяца скорее всего проведет в гипсе. Второй удар последовал сразу за первым. Это был шлепок той же правой ногой в голову падающего оппонента. Шульц рухнул на пол уже без сознания.
Виктор, понимая, что за использование огнестрельного оружия ему может влететь от властей, решил на этот раз обойтись без трофейного пистолета. Он постоял секунд десять, собираясь с силами, затем разогнался и ногами вперед вломился в дверь, куда увели Анабель. Он не ошибся. Тяжелая деревянная дверь под мощью стокилограммового гиганта из Киева слетела с петель, зацепив стоящую неподалеку фрау Кордес. Женщина упала и раскинула руки в стороны. Здесь же, в сторонке, сжавшись в комок, сидела заплаканная Анабель.
– Ты цела? – посмотрел в глаза девушке Виктор. Она только молча утвердительно кивнула головой.
– Не хнычь, некогда. Пойдем! – скомандовал Виктор и взял девушку за руку.
Он еще раз посмотрел на фрау Марту, которая без чувств лежала на полу. Из ее виска сочилась кровь, видимо, при падении она ударилась головой об угол стола, стоящего рядом.
«Господи, только бы не убил, а то проблем не оберешься», – подумал Виктор и вышел из комнаты, крепко держа за руку аргентинку.
Не успели Лавров и Анабель выйти в холл, как на улице послышались сирена и топот ног, а за ними – крик фрау Кордес из окна: «Быстрее, быстрее. Они здесь!»
«А-а. Не убил… Хорошо», – мысленно продолжал Виктор.
– Что делать? – вскрикнула испуганная Анабель.
– Не кричи, – почти шепотом сказал журналист. – Побежали наверх.
Виктор шел по заранее продуманному маршруту, который прикинул незаметно для других еще в самом начале визита на виллу: навык отступления с целью сохранить жизнь, которому его научили в школе разведки. Журналист и его спутница быстро поднялись по широкой лестнице виллы на второй этаж. Тут было несколько комнат-спален и выход на крышу. Навесной замок на двери не был для Лаврова проблемой. Когда-то в молодости, закручивая струбцину ручной мясорубки, Виктор отломал ей ножку. Пришлось вспомнить старые навыки. Виктор оборвал замок двумя руками, как четырехлетка обрывает пряник с новогодней елки. Глядя на это, Анабель открыла рот от удивления. Через несколько секунд беглецы были уже на крыше. Отсюда открывалась прекрасная панорама на альпийские луга колонии и педантично ухоженные немецкие сады. Где-то внизу, в доме, были слышны крики Марты и топот ног.
– Прыгать умеешь? – спросил девушку Виктор.
– Куда?
– Ни куда, а откуда! С крыши…
Внизу послышался лай собак.
– О! А вот и собачки! – раззадорился журналист-разведчик.
Он поднял указательный палец вверх и посмотрел на солнце.
– Ветер южный. Прыгаем с подветренной стороны, чтобы нас не учуяли псы, и сразу бежим к стоянке с машиной.
Прыжок с крыши двухэтажного дома, да еще удачно – в клумбу – оказался не таким уж и страшным даже для Анабель. Через минуту Лавров и аргентинка уже были у «фольксвагена». Виктор открыл дверь, готовясь сесть за руль… И тут получил удар чем-то тяжелым по затылку. Перед глазами поплыли красные круги, все смешалось и, под гул в ушах, каруселью укатилось из сознания…
Виктор очнулся на той же кухне, где полтора часа назад добрая фрау Марта Кордес угощала гостей горячим айнтопфом. Журналист лежал ничком с руками, заломленными назад. На запястьях он почувствовал наручники. Открыв глаза, украинец увидел чьи-то ноги в новых офицерских «берцах».
– Он очнулся, я сеид![10]
Стокилограммового Виктора, словно ребенка, подняли с пола и поставили на ноги чьи-то сильные руки. В сторонке сидела Марта Кордес с большой шишкой на лбу и перебинтованной рукой и злобно смотрела на Лаврова.
– Теперь ты будешь лежать в кювете, и твои кости будут глодать собаки! – выпалила она.
– А можно кошки? – спросил украинец.
– Узнаю могучий русский дух! Браво, мистер Лавров! – послышалось на хорошем русском, но с восточным акцентом.
Виктор обернулся и увидел тощего араба в аккуратной вязаной феске, а рядом с ним амбала в «арафатке», который был, как минимум, на полторы головы выше самого Лаврова.
Журналист сразу понял, кто так легко поднял его с пола.
– Я гражданин Украины – Виктор Лавров. С кем имею честь…?
– …Меня зовут Али Фазрат, – в тон Виктору спокойно ответил араб. – Может быть, слышали?
– Не слышал. Я в этих краях недавно, – угрюмо ответил Лавров.
Виктор сказал неправду. Незадолго до всех этих событий еще в Киеве он изучал информацию о командирах «Аль-Каиды», и ему попадалось на глаза имя Али Фазрата – сирийца, окончившего Одесскую военную академию, дезертировавшего из армии Асада и переметнувшегося в ИГИЛ. Фотографическая память сделала свое дело: Виктор сразу вспомнил досье на этого хитрого араба, который был неуловим на Аравийском полуострове и вот уже несколько лет являлся гражданином Германии, что не мешало ему творить бесчинства по всему миру.
– Его надо уничтожить, герр Фазрат! – выкрикнула Марта. – Он чуть не убил одного из моих охранников!
– Ну, не убил же, – ответил Марте Фазрат и тут же сказал Виктору по-русски: – Одной неверной собакой было бы меньше.
Виктор сделал вид, что не слушает араба. Он отвлеченно смотрел куда-то в сторону, отлично понимая, что с кем с кем, а с «Аль-Каидой» шутки плохи. Эти отрежут голову и даже не почешутся. Да еще и выставят эту казнь на всеобщее обозрение в Интернете, на весь мир распевая свои чудовищные мантры и дразня все страны одновременно.
Араб тем временем оказался неплохим психологом, отрабатывая роль «доброго следователя».
– Фрау Марта Кордес, будьте любезны, после того, как мы уедем, отведите сеньориту Анабель Феррер в женское общежитие и обеспечьте ей безопасность и уединение. Повторите.
– Отвести Анабель Феррер и обеспечить безопасность, уединение, герр Али Фазрат! – покорно ответила немка.
– А где она? – взволнованно спросил Лавров. – Анабель!
– Не волнуйтесь. Ей сделан успокоительный укол, и с ней ничего не случится, – по-свойски, почти по-домашнему сказал араб и тут же добавил: – Если только я этого не захочу…
– Гут, – кивнул головой Виктор.
– А вы нам тоже понадобитесь, мистер Лавров, – опять перешел на русский Али Фазрат.
– Надеюсь, не для опытов? – пошутил Виктор.
– Это как пойдет, дорогой мистер Лавров. Как пойдет, – ответил араб, и лицо его искривилось в страшной улыбке. – Ну что ж, поехали?
Али Фазрат поднялся со своего места, посмотрел на амбала и сказал по-арабски:
– Сними с него наручники. Он теперь никуда от нас не сбежит.
– Слушаюсь, я сеид! – ответил громила и тут же исполнил волю хозяина.
– Марта, приступайте к сеньорите Феррер, – еще раз напомнил араб.
– Яволь! – ответил немка в поклоне.
Виктор, потирая руки, которые еще не отошли от наручников, направился к выходу под пристальным наблюдением громадного араба.
– Айнтопф, фрау, был все-таки очень вкусный, – бросил он напоследок внучке нациста, скрипящей от злости зубами…
Глава 10 «Завербован…»
Уже на улице Али Фазрат, который шел медленно, как падишах по гарему, остановился и посмотрел на Виктора, сзади которого нависал великан-охранник. Он показал в сторону стоянки.
– Смотрите, господин Лавров. Стоянку охраняет Ахмед аль-Зубаир из Ливии. Он очень вынослив. Однажды Ахмед три дня бегал по полям за непослушным верблюдом, не давая тому отдохнуть, пока наконец не укротил его.
– Зачем вы мне это рассказываете? – спросил Виктор, но араб будто не слышал его.
– А в машине за рулем сидит еще один ливиец – Ахмед аль-Сануси. Он так ненавидит Америку и Европу, что готов сам платить за то, чтобы ему дали убивать хотя бы по одному неверному в день и желательно ножом.
– Какой эстет! – обронил Виктор, но Али Фазрат продолжал свое повествование.
– А сзади вас идет мой земляк Разан Зайтунех. Он настолько силен, что рвет кожу барана голыми руками, как вы – туалетную бумагу.
Виктор обернулся и еще раз посмотрел на молчаливого громилу-араба, которого звали Разаном.
– Я о чем-то таком догадывался, – сказал журналист.
– Я для чего вам это все рассказываю, – продолжал Али Фазрат. – Аллах дал им одно, но забрал другое, самое главное – мозги. Но для воина ислама это не важно. Так проще управлять.
Али Фазрат открыл дверь джипа.
– Надеюсь, вы меня понимаете, господин Лавров.
Виктор кивнул головой, продолжая слушать многословного исламиста.
– Для того стаду и козел, чтобы овцы шли за ним, а не за баранами. Я думаю, что вы все-таки козел, а не баран…
«Вот спасибо! – подумал Виктор. – Хотя, конечно, у арабов несколько другое отношение к понятию «козел», чем у нас».
– Вам сейчас придется думать, господин Лавров! – продолжал Али Фазрат уже в машине.
– Обычно я это делаю всегда, – ответил украинец, сидя между двумя боевиками на заднем сиденье джипа.
– Вы, наверное, смотрите на нас свысока, мистер Лавров?
Али Фазрат сидел, раскинувшись на переднем сиденье и даже не смотря на Виктора. Он созерцал альпийские виды, которые проносились мимо в окошке джипа, – красивые немецкие постройки и аккуратно подстриженные кусты, ограждающие палисадники.
– Мы для вас дикие, черные, бородатые… А между тем, мы такая же часть человечества и цивилизации, как и вы. Мы вам не чужие, господин Лавров.
Виктор молча слушал Али Фазрата, а сам размышлял о своем нынешнем положении. «Бежать, конечно, нет смысла: Анабель была в опасности. Если бы хотели убить, то сделали бы это сразу. Тогда что им нужно? Нацисты сказали, что Кремень у арабов. Что он уже наплел им про меня?»
Машина выехала на широкую дорогу, а Виктор продолжал свои размышления: «Нацисты, пресмыкающиеся перед исламистами, – это что-то новенькое. Думаю, что в 30–40-е годы прошлого века они бы арабов и за людей не считали. А сегодня Марта ему «под козырек» – яволь, герр Фазрат. Да, Тема, ты был прав. Похоже, последователи организации «ODESSA» нашли себе нишу. И эта ниша – «Аль-Каида». Почему и убили Боровина, который докопался до этого».
Виктор не испытывал страха. Наоборот, дальше становилось все интереснее и интереснее.
– Может, вы не знаете, что отец американской актрисы Сальмы Хайек – ливанец Сами Хайек. Ее имя, Сальма, происходит от арабского слова «салима», что означает «мир, безопасность, здоровье», – продолжал свой монолог Али Фазрат. – А отец Моники Беллуччи – эмигрант из Афганистана, иранец по крови и мусульманин.
– Господин Али Фазрат, – улыбнулся Виктор. – Рискну предположить, что у нас не все знают, кто такая Моника Беллуччи, а рабочий, который стоит у станка, вообще подумает, что Сальма Хайек – это ругательство.
– Дикие вы люди – неверные, – сказал араб, выдержав дерзость украинского журналиста. – Мы столько дали этому миру.
– Напомните еще, что весь мир пользуется арабскими цифрами, а понятию «ноль» европейцев научили арабы.
– Напомню, – абсолютно серьезно ответил Али Фазрат. – До средневековья ни европейцы с древними греками, ни другие народы вместе с древними египтянами не умели считать, используя ноль, оттого все их расчеты так грешат неточностями… Ладно. Оставим эти исторические экскурсы…
Араб вдруг поменялся в лице. Надменное, покровительственное выражение сменилось абсолютной серьезностью с налетом сочувствия и человечности.
– Господин Лавров. Как вы считаете, у вас есть совесть?
– Вы что же, меня вербуете, мистер Али Фазрат?
– С чего вы взяли? – искренне удивился араб.
– Референтом твоей совести, то есть тем, с кем ты соизмеряешь, хорош ты или плох, является Бог, – как будто по учебнику процитировал Виктор. – Вы ведь это хотели сказать?
Один из навыков разведчика, которым прекрасно владел Виктор, позволял ему угадывать ход мыслей собеседника. Иногда это происходило интуитивно и казалось волшебством, но на самом деле в этом не было ничего сверхъестественного. В общении, в тонкой игре умов разведчик успевает понять, кто перед ним, и, подстраиваясь под собеседника, начинает думать, а иногда даже чувствовать, как его оппонент. Али Фазрат, хоть и был интеллектуалом, этого знать не мог, поэтому он был поражен, услышав фразу, которую только что хотел произнести. Он замер. Его лицо казалось каменным. Человек, привыкший скрывать свои чувства и эмоции, полностью замыкается в себе, когда его ловят «за язык», беря что-то сродни тайм-ауту.
– А вы действительно козел, – обрел дар речи Али Фазрат через минуту и нервно засмеялся.
«От козла слышу», – подумал Виктор, а сам ответил:
– Благодарю вас, мистер Али Фазрат. Но все-таки, что вам от меня нужно?
– Не торопитесь. Я просто пытаюсь найти с вами общий язык, господин Лавров.
– Поэтому решили поговорить со мной о совести и о Боге? А как же «нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед Его посланник»?
Виктор произнес шахаду[11] на арабском языке и Али Фазрат опять уставился на него своими черными глазами, будто хотел докопаться до самых глубин сознания украинца. Но с Лавровым такие шутки были напрасной тратой времени.
– У вас есть совесть, господин Лавров. Я вижу это по вашим глазам. И хоть вы и не почитаете Аллаха, вы мне поможете.
– С чего вы взяли, что я вам буду помогать?
– У вас есть совесть. Вы не оставите сеньориту Анабель Феррер на «Вилле Бавиера», и она сможет вернуться домой, к своим родителям и своему чокнутому дяде Абелю Касти.
«Он и это знает? – размышлял про себя Виктор. – Хотя чему я удивляюсь, если их руки достали даже до Москвы».
– Этот дурак Касти по-прежнему надеется на мир во всем мире? – смеялся Али Фазрат. – В следующий раз, когда будете у него, передайте, что его никто не боится. Он – овца, возомнившая себя козлом, а на самом деле он простой баран.
«Интересно, как бы отреагировал Абель на такую руладу?» – думал Виктор.
– Так вот, – продолжал Али Фазрат. – Поможете нам, и ваша… жена, которая на самом деле таковой не является, Анабель Феррер уедет домой, и вы, соответственно, тоже. Не поможете… мне даже страшно подумать, что такой человек, как вы, может нам не помочь.
Али добавил ехидный смешок, а Виктор насупился.
– Почему я должен вам верить?
– А у вас нет другого выбора.
– Я подумаю, – коротко ответил Виктор после долгой паузы.
Внутри у него все кипело. Злило то, что его шантажировали. Конечно, поездку сюда было трудно назвать приятной прогулкой. И зачем он взял с собой эту девчонку? В очередной раз на те же грабли… Но кто же мог предположить, что все зайдет так далеко? Искать следы нацистских преступников, чтобы нарваться на представителей самой жестокой и опасной террористической организации в мире…
– Да-да, конечно, подумайте. Тем более, как вы сами говорили, вы обычно этим и занимаетесь.
Али Фазрат что-то сказал водителю и машина остановилась.
– Я думаю, что мы никого здесь не смутим, если немного прогуляемся, – сказал араб, выходя из машины.
Виктор только сейчас обратил внимание, что день заканчивается. В горах ночь наступает стремительно: солнце зашло за гору, и сразу темно. Вот и сейчас, еще полчаса, и совсем стемнеет.
Лавров и Али Фазрат медленно шли по проселочной дороге немецкой колонии, и араб – видимо, имевший дефицит общения с цивилизованными людьми – перешел к философской дискуссии.
– Вот вы, господин Лавров, как и все европейцы, полагаете, что совесть у вас есть, а греха на вас нет. Это еще во времена советской власти произошел отказ от идеи собственного греха. В XX веке все тоталитарные режимы – китайского Мао, советского Сталина, немецкого Гитлера, испанского Франко, аргентинского Перона, кампучийского Пол Пота, румынского Чаушеску – отказались от идеи греховного состояния человека. Грех вменяется кому-то другому. Виноваты капиталисты, геи, педофилы, империалисты, сионисты, диссиденты, тунеядцы и шпионы. Даже целые народы объявлялись «врагами народа»: в Украине – наши братья крымские татары, например. А это значит снятие с себя личной ответственности. Совесть украинца дремлет, потому что он изначально невиновен.
Виктор хмыкнул. С такой позицией он еще не сталкивался.
– А вам это откуда известно, господин Али Фазрат? Только не говорите, что ваш дедушка работал в Политбюро ЦК КПСС.
– Я пять лет прожил на Украине, учил вашу историю и все те дисциплины, которые украинские студенты почему-то сразу забывают. А я – не просто учил, а понимал.
«Я теперь понимаю, почему ты руководишь этими гоблинами», – подумал Виктор, оглянувшись назад. На небольшом расстоянии за ними шла свита из верных Ахмеда аль-Зубаира, Ахмеда аль-Сануси и Разана Зайтунеха.
– Вы, господин Лавров, высокий, сильный и опытный человек. Мне очень хочется, чтобы, помогая нам, вы не глядели на нас волком, а делали все по доброй воле, искупая свой грех.
– Смотря что делать, господин Али Фазрат. А то, искупая родовой грех, ненароком совершишь смертельный!
Виктору совсем не хотелось надевать пояс со взрывчаткой и устраивать терракт в метро или еще где бы то ни было. Он хорошо оценил обстановку и смоделировал наиболее реальный план побега: свернуть Али Фазрату голову двойным ударом, в подбородок слева и в висок справа, и, пока его доблестная охрана будет соображать, в чем дело, нырнуть в кусты близлежащего палисадника. А там, постоянно теряясь из виду, нападать на каждого из арабов по очереди. Конечно, Анабель, при этом было бы уже не спасти, но украинец-шахид – это было бы слишком…
– Французский философ Жан Поль Сартр хорошо выразил суть бессовестной безгрешности, – продолжал тем временем Али Фазрат. – «Ад – это другие!». Зло – это другие. «Украинская справа» вся основана на этом: всегда виноваты «польские паны», «жиды» или «кляти москали». Никогда не виноваты вы сами, всегда кто-то другой. На этом было основано насилие красной продразверстки или террор УПА в отношении польских крестьян и львовских евреев – без разницы. Одни других стоят.
Виктор продолжал просчитывать варианты побега, боковым зрением определяя местоположение домов, садов, цветников. «Нет… еще рано, не так темно. Да и до палисадника далековато. Если у них есть огнестрельное оружие, а его не может не быть, добежать не успею. Черт побери. Никогда еще не ждал сумерек так, как сегодня. Солнце как будто остановилось». Параллельно журналист поддерживал разговор.
– Господин Али Фазрат, хотим мы этого или не хотим, но в ХХ веке религиозное сознание украинцев ушло безвозвратно. Люди могут молиться, креститься, нырять в прорубь на Крещение, красить яйца на Пасху и все такое прочее, но целостное религиозное мировоззрение в наше время отсутствует. Или существует в исчезающе малой степени.
«Так, вот это уже лучше. Один дом стоит поближе, и кусты погуще…» – продолжал анализировать обстановку Виктор независимо от беседы.
– В украинской культуре совесть, господин Али Фазрат, – это индивидуальная совесть конкретного человека. В Украине даже провозглашена «свобода совести» – каждый верит, во что хочет. И каждый судит себя, как находит нужным.
«Пора!» – подумал Виктор. Он уже был готов нанести сокрушающий удар этому террористу-философу, как вдруг Али спокойно осадил его.
– Перестаньте, господин Лавров. Вас никто не собирается отправлять на верную гибель. Такими людьми, как вы, не жертвуют. Так что не бегите от нас. Не рискуйте.
Виктор понял, что этот исламист обладает точно такими же качествами, как и он сам: Али Фазрат без труда считал план побега.
«Твою мать! Во влип…» – только и пронеслось в голове журналиста.
– Что такое свобода совести? А, господин Лавров? – сказал террорист, направляясь к той усадьбе, в палисадник которой Виктор собирался удирать.
– Свобода совести, господин Лавров, – это когда одни полагают, что воровать нельзя: «Не укради». А другие говорят: «Сколько у государства ни воруй – свое все равно не вернешь!» То есть у людей воровать нельзя, но у государства можно. Третьи уточняют: «Не укради у ближнего своего, как у самого себя». То есть у своих воровать нельзя, а у незнакомых – можно. Четвертые же убеждены, что воровать можно хоть у родной матери, главное, чтобы это было безвредно тому, у кого украдено.
– Да, тут вы правы, – обескураженно протянул Виктор. – Как ни странно, слово «совесть» в значительной степени является разъединяющим, а не объединяющим понятием.
– А ведь в идеале «совесть» должна быть фактором, сдерживающим асоциальное поведение. Не так ли? – напирал Али Фазрат. Его лицо опять приняло мину покровительства и снисхождения, и он продолжал вещать свысока.
– Вот, например, вы. Совестливый человек. Вы не можете бросить вашу спутницу. Правда? Но побоявшись, что я отправлю вас с поясом шахида куда-нибудь на Монмартр и из-за вас там будут десятки человеческих жертв, вы решили пожертвовать сеньоритой Феррер. Правда?
«Стервец», – подумал молчаливый Виктор, а Али Фазрату только этого и было нужно.
– В настоящий момент, уважаемый Виктор, прекрасное девичье тело вашей спутницы Анабель Феррер находится в вашей власти. Принадлежит оно Аллаху, но его волей ответственность за ее тело вручена вам. Как вы поступите? Вы будете нам помогать?
– Иншалла… Что нужно сделать?
– Вот и отлично! Как вы понимаете, господин Кремень находится у нас. Большую часть времени он совершенно безумен. Он не опасен, что-то себе рисует, чертит всякую бессмыслицу и бормочет себе под нос русскую белиберду. Немцы пытались применить к нему свои «сыворотки правды», но они эффективны лишь в случае здорового разума. А с сумасшедшего что возьмешь? Мне же не удается вызвать его на контакт «нормальными» методами. Я надеюсь, что вы, как давний знакомый, сможете его расспросить и выудить информацию о том, что он узнал, находясь у индейцев гуарани.
«Ты осел, Виктор Петрович! Бежать собрался. Они сами привели тебя туда, куда надо. Кремень жив – это главное. А там разберемся», – внутренне радовался Виктор такому исходу беседы.
– Надо ли понимать, что вы волей Аллаха ставите в зависимость от моего согласия с вами сотрудничать тело Анабель Касти, а также содержимое разума Сергея Кремня? – сдержанно спросил Виктор в стиле самого Али Фазрата.
– Вы меня совершенно правильно поняли, – обрадованно закивал Али Фазрат.
– А мое тело, как я могу догадаться, принадлежит теперь всецело вам? – угрюмо уточнил Виктор.
– А что вас беспокоит? В нашей истории тело никогда не принадлежало самому человеку. У него всегда был какой-то иной хозяин, не тот, кто в этом теле «живет». Например, в нашей культуре хозяином тела человека является Аллах. Украинский добропорядочный человек тоже не может распоряжаться своим телом – заниматься проституцией или покончить жизнь самоубийством. Потому что его тело принадлежит государству. Вы должны по первому зову «быть призванным» и отдать жизнь или дать искалечить тело за идеи и потребности государственного аппарата. Ваша жизнь и ваше тело – это инструмент для чиновников и не более того. А чем я хуже украинских чиновников? Со мной, по крайней мере, можно по-честному договориться.
– Знаете, уважаемый Али Фазрат, я все же считаю, что мое тело принадлежит именно мне.
«Давай уже скорее. Замучил своими экзерсисами, садист», – Виктор сгорал от нетерпения встретиться с Сергеем Кремнем.
– Да-да, впервые этот тезис был сформулирован анархистами в XIX веке – Петром Кропоткиным и Михаилом Бакуниным. Его придерживались сподвижники Нестора Махно в 20-е годы, в том числе и в Каталонской анархистской республике в 30-х годах ХХ века. «Тело человека принадлежит самому человеку» – молодым это кажется само собой разумеющимся. Нас это возмущает. Самым ярким отображением этого тезиса является татуировка, что наносят себе на тело юные девушки. Этим они как бы говорят: «Тело мое! Вы от меня отстаньте! Я буду с ним делать все что мне угодно!». Но ваше тело в моей власти, господин Лавров, а ваша совесть – в вашей. И я своей властью и волей Аллаха вверяю вашей совести тело юной Анабель в обмен на содержимое мозгов Кремня.
«Аллах Акбар!» – чуть было не ляпнул Виктор, но сдержался, понимая, что мог сорвать все дело.
– Пусть ответ ваш будет «да» или «нет», а все остальное, как у вас говорят, от лукавого. Итак, вы согласны?
– Согласен. Что я должен узнать от Кремня? – деловито спросил журналист, хотя внутри у него все дрожало. Он наконец поймет, чего хотят все эти нацисты, исламисты и недоделанные «владетели мира».
– Мы подозреваем, что Сергей Кремень нашел пещеру, хранящую супероружие нацистов, которое они собирались, но так и не применили для своей победы. Нам нужно это оружие. И нам нужно знать, где эта пещера.
– Вы верите во все эти сказки? – засмеялся Виктор.
– Джордано Бруно тоже не верил, что его могут сжечь, – араб смотрел немигающим взглядом в глаза Виктору, и от этого взгляда украинцу стало не по себе. Али Фазрат явно не шутил и был готов на все.
– Помогите нам найти пещеру, и вы, во-первых, поступите по совести, а во-вторых, искупите свой европейский грех перед арабской цивилизацией.
– А разве это возможно? – удивился Виктор.
– В восьмидесятых годах XX века русская женщина-иман Валерия Прохорова сделала перевод смыслов Корана. И впервые слова Священной книги зазвучали по-русски так, как они были записаны в VII веке. Этот пример я привожу вам для того, чтобы вы понимали: грех искупить возможно. Это в ваших силах. Вы согласны сотрудничать с «Аль-Каидой»?
– Да.
Беседа окончилась у дверей дома, в котором был «заветный» палисадник. Али Фазрат достал смартфон, набрал номер и, дождавшись отклика, приказал что-то по-арабски.
– Идите, вас уже ждут. В вашем распоряжении сумасшедший кладоискатель Кремень и его русская нянька, – сухо сказал сириец и указал Виктору на двери дома.
Глава 11 «Салам, Бача…»
Направившись к крыльцу, Виктор поймал аромат скошенной чилийской травы и ненадолго остановился. Слегка подсушенный покос везде пахнет одинаково. Лавров вспомнил Киев, свой дом и двор. Майский покос, разлетающиеся в разные стороны бабочки и озорные глаза младшенькой – Дашки, усевшейся на лавочке наблюдать, как папа Витя пробует новую газонокосилку. В воздухе висит аромат стоящего у порога июня с его черешней, клубникой и детскими личиками в красивых веночках из полевых цветов. Как же он любит это все!
Виктор, стиснув зубы, твердой походкой прошел по длинному, выложенному каменной плиткой коридору и постучал в двери. «Порой я скучаю по местам, где никогда не был, и по людям, которых никогда не видел», – думал он, собираясь с мыслями и эмоциями.
Дверь заскрипела и медленно, словно нехотя, приоткрылась на такую ширину, будто с ее внутренней стороны висела цепочка. Виктор не торопился, отступив шаг в сторону. Из широкой щели легко можно было получить пулю. «От этих нацистов-исламистов всего можно ожидать», – сам себе сказал Лавров. Но выстрела не последовало, а дверь после короткой паузы продолжила лениво открываться.
За дверью стоял длинноногий плечистый мужчина, по виду – ровесник Виктора, с глазами цвета маренго на слишком светлом как для аргентинца лице. Блондин с редкими серыми бровями и хорошо выбритым подбородком был похож на немца. Казалось, кроме бровей, ничего сверхъестественного в этом человеке не было, но…
…Той душной кабульской ночью молодой сержант-спецназовец, выполнив боевое задание, случайно отстал от своих и в ночном квартале нос к носу столкнулся с отрядом моджахедов из семи человек. Чтобы не привлекать внимания противника, парень вырезал всю семерку душманов без единого выстрела, причем последних двоих, взрослых крепких мужчин, в прямом рукопашном поединке…
– Ну, здравствуй, Олег, – сказал Виктор, стараясь не выдавать своего удивления. – Давно не виделись.
Похоже, блондин умел контролировать свои эмоции не хуже Виктора. После приветствия украинца его лицо даже не дрогнуло.
Волосы на голове странного блондина росли только по бокам, и благодаря залысинам его светящийся лоб производил впечатление необычайно высокого, что в сочетании с объемной грудной клеткой придавало Олегу вид бюста Сократа. Сильные пальцы с ухоженными ногтями придерживали край двери. Из пачки в нагрудном кармане он вынул сигарету, прикурил и выпустил небольшое облако дыма. Сквозь сизое дуновение до Лаврова донесся холодный медленный голос – бесстрастный, словно голос крупье в казино.
– Ищите кого-то?
– Осинский, ты что, не узнаешь меня?! Я Кремня ищу, Флинта.
Мужчина взглянул на тлеющий кончик своей сигареты. Его вторая рука, которой он до этого придерживал дверь, стала разгонять дым. По движению ее указательного пальца можно было догадаться, что Олег показывает на скрытые видеокамеры. За ними велось видеонаблюдение.
– Никогда не задавай вопросы, на которые не имеешь права, – сказал он.
Виктор улыбнулся. «Мыслитель» только прищурился в ответ.
– Хищник всегда смотрит прямо, а жертва по сторонам, – Лавров эзоповым языком дал понять, что увидел его жест.
Осинский приоткрыл рот и, прикусив язык, дал понять Виктору, что лишнего говорить не следует. Тот едва заметно кивнул головой в ответ. Украинцу стало ясно, что дом еще и прослушивается. Он перешел к конкретике.
– Меня прислал Али Фазрат. И вы знаете для чего.
Осинский не сводил глаз с лица Лаврова. В комнате раздался странный звук, как будто зашуршал сухой тростник. Олег оглянулся, затем открыл дверь шире.
– Что ж, заходите, – громко сказал он. – Если вам кажется, что из этого что-то получится.
Он пропустил Виктора, и тот быстро вошел в комнату.
Дом, как и одежда, говорит о владельце многое. Это был строго обставленный мужской кабинет с натертым до блеска деревянным полом и столом из темного дерева. Комната выглядела холодно и сурово. Рядом с окном Виктор заметил дверь, прикрытую индейской циновкой, подвешенной на косульих рогах. Посредине у стены стояла жесткая на вид тахта, какие бывают у психотерапевтов. Лавров сел на нее. Осинский запер входную дверь и подошел к письменному столу, обитому гвоздями с бронзовыми шляпками. На нем стоял деревянный хьюмидор с позолоченными петлями. Осинский перенес ящичек для сигар к креслу, стоявшему у входной двери, и сел. Лавров закинул ногу на ногу, сложил руки и стал ждать, пока его визави раскурит сигару.
– Я вас внимательно слушаю, – громко начал Осинский. Он неторопливо вынул из хьюмидора пистолет и наставил его прямо в лоб украинцу. Это был «Лама» тридцать восьмого калибра, из тех, которые испанская фирма «Габилондо» скопировала с полицейского кольта.
– Ну-ну, – буркнул украинец, даже не дрогнув. – Так много пистолетов в этой колонии и так мало гостеприимства. Вы уже второй человек за сегодня, кому кажется, что он схватил Бога за бороду лишь потому, что держит в руках ствол. Не глупите, Олег, уберите оружие.
Осинский насупил брови.
– Моего работодателя зовут Али Фазрат, – добавил Лавров. – Вас разве не предупредили о моем приходе?
Осинский все еще держал оружие, направив его на Лаврова.
– Если он узнает, какой прием вы мне оказали, то ликвидирует вас раз и навсегда, так, как ликвидируется поутру кошачий кал из лотка.
– Мнение некоторых людей очень важно для меня. У меня даже есть специальный палец на руке для таких случаев, – холодно возразил Осинский, однако опустил пистолет на колени. – Меня уволили?
– Сдается мне, что у него связаны с вами какие-то иные планы, – ответил Лавров.
Они напряженно смотрели друг на друга, а из-под индейской тростниковой циновки, прикрывающей таинственную дверь, выглядывал носок кеда белого цвета.
Олег снова заговорил, теперь уже спокойнее.
– Для собственного развития полезно думать, что мы – это не то, что мы хотим, а то, что мы делаем. Других же, наоборот, нужно судить по намерениям.
– Вы хоть сами-то поняли, что сказали? – с издевкой в голосе спросил Виктор.
Осинский глубоко и медленно втянул в себя воздух и бесшумно выпустил его. Облокотившись на подлокотники кресла, он скрестил длинные ноги и положил пистолет на колени.
– Позвольте нашему приятелю в кедах выйти из-за портьеры, – предложил Виктор. – Он устанет, пытаясь так долго притворяться веником.
Не отводя взгляда от лица Лаврова, Осинский позвал.
– Иди сюда, Флинт!
Циновка отодвинулась, и из-за нее вышел Сергей Кремень. Но был ли это тот боевой пловец, которого помнил Виктор? Его «пенсионное» брюшко обвисло, щеки ввалились. Вокруг глаз появились паутинки морщин, а на переносице – глубокая складка. С головы его свисали редкие клочки сухих седых волос, напоминающие гнездовья чаек, борющихся за жизнь на голом утесе. Он смотрел на Лаврова с безумной подозрительностью. Его ноздри раздувались, а глаза беспокойно обшаривали украинца. Вид его был скорее несчастным, чем нездоровым.
– Серега?! – воскликнул Лавров. – Ты ли это?!
Виктор хорошо помнил события двухлетней давности, когда совместная украино-аргентинская экспедиция, которую он возглавлял, на дне Тихого океана у берегов бухты Калета-де-лос-Лорос искала субмарины Второй мировой войны. Эксперт по кораблям и прекрасный ныряльщик Сергей Кремень полностью соответствовал своей фамилии. Несмотря на лишний вес, он легко проныривал без акваланга сто метров, мог работать под водой часами, прерываясь только для смены баллонов, и бороться с ним на руках не рекомендовалось никому.
– Я нырну еще раз. Там должны быть сокровища, – объявил Сергей, тяжело дыша и отплевываясь после очередного погружения.
– Пусть лежат. Никуда они не денутся, – строго ответил Виктор. – Баллоны заканчиваются, а финансирование прикрыли. К тому же, ты сам сказал, что без саперов здесь не обойтись.
– Лавров. Ты меня не понял? Там, вероятно, денег больше, чем у всех спонсоров вместе взятых, – разозлился Кремень.
– Это ты меня не понял, Сергей. Я тебе что, мало заплатил?
– Но я ехал сюда за кладом! – почти кричал Кремень. – Не останавливай меня! Я нашел это место.
Кремень встал, готовясь к очередному спуску под воду.
– Я запрещаю, Серега. Будь человеком, – сказал журналист и перекрыл путь к баллонам, которые стояли в лодке за его спиной.
Кремень ухмыльнулся и полез под сиденье в другом углу плавсредства, достав еще один баллон с кислородом.
– А у меня еще есть! – злорадно воскликнул он. – Никто мне не запретит! Я нашел эти чертовы лодки, и я имею право…
– Лодки, как и клад, если он есть, достояние общественности и большая музейная ценность, – выпалил Лавров и с этими словами выхватил у Кремня баллон, открыл его и через край лодки выбросил в воду. Погружаясь на дно, баллон выпускал воздух, и поверхность воды вздыбливалась от восходящих потоков большими шапками, похожими на какие-то водяные грибы, которые тут же исчезали.
– Я… Ты!.. Да как ты смеешь?! – Кремень подскочил к Виктору вплотную, но, визуально оценив свои шансы против великана из спецназа ГРУ, в драку лезть не решился. Повисла пауза.
– Да пошел ты… – обиженный Сергей сел на нос лодки и отвернулся от Лаврова.
По приезде на берег он не сказал ни слова, а быстро собрался и ушел. Как он добирался до Буэнос-Айреса из бухты Калета-де-лос-Лорос – неизвестно. С того времени связь Виктора с Сергеем прервалась.
И вот теперь Лавров увидел боевого пловца-профессионала, орденоносца, героя спецзаданий, профессионального диверсанта, ученого, знающего три языка, помимо родного, и уникального эксперта в таком состоянии, в каком он не мог его себе представать в самом страшном сне. Сергей Кремень стоял в мятых штанах и идиотских кедах а-ля школьный физрук, неподвижно смотрел на Виктора и жевал воротник от своей рубашки.
– Я сразу, черт возьми, знал, что ты будешь долго ехать, – вместо приветствия проворчал он в адрес Лаврова. – Я предупреждал Касти, чтобы был осторожным!
– Прекрати болтовню, – прервал его Осинский. – Зажги свет, уже стемнело.
Кремень включил высокий торшер с зеленым абажуром и застыл у него.
– Совсем дурак, – пожаловался на Кремня Олег. – Только и может, что четыре минуты под водой просидеть. Вчера чуть в ванной не утонул, пока я курить ходил… Дурик.
Виктор перестал ловить взгляд Кремня, который действительно был не в себе, и серьезно посмотрел на Осинского.
– Я видел электронное письмо, которое Сергей отправил редактору одной газеты. Это скорее шифровка, чем просто послание. Я еще не распутал код, но могу сказать, что там находится сообщение о каком-то кладе.
– Да? – наигранно удивился Осинский. – Какая прелесть! А мы и не знали!
– Я расшифрую это письмо, но… услуга за услугу.
– Говорите!
– Насколько мне известно, у вас здесь находятся, как минимум, две секретные лаборатории. По изменению сознания и по изменению свойств материалов облучением. Мой работодатель Али Фазрат ориентируется в этом довольно хорошо, в то время как я лишь угадываю. А информацией о кладе Кремня, как я думаю, сейчас владеете вы.
– Он все знает, этот Лавров! – взвизгнул Кремень.
Оскалившись, Осинский яростно прошипел:
– Сергей, заткнись! Рот закрой и стой ровно!
Кремень замолчал, с трудом подавляя в себе бешенство, смешанное со страхом и муками раздвоения личности. Обгрызенные ногти впились в брючную ткань на его бедрах.
– Конечно, это дело не для лохмандеев, – доверительно продолжал Виктор. – Вы ведь понимаете, что люди, тратящие жизнь на научные эксперименты подобного рода, обычно нервные, как старые пьяницы, которые забыли, что после 22:00 винный отдел закрывается.
– Много ты понимаешь! – злился Кремень.
– Лично я считаю мировое господство как основное занятие большой ошибкой, – спокойно продолжал Лавров. – Я за то, чтобы исключить его и заниматься только честной продажей или получать прибыль от производства.
Темно-серые глаза Осинского внимательно следили за лицом Лаврова. Его пистолет опять был направлен на Виктора.
– Кто же это, по-вашему, является претендентом на мировое господство?
– Вы, – ответил Лавров. – То есть ваши хозяева.
Кремень звучно сглотнул и принялся хрустеть фалангами пальцев.
– Я – не собака! Я – гений! – глухо сказал бывший боевой пловец.
Олег внимательно посмотрел на Виктора и хитро спросил:
– И как это вы дошли до гипотезы о мировом господстве?
– А тут к гадалке не ходи. Вы используете арабов, чтобы получить информацию, которую Кремень пока не раскрыл. Я, кстати, сказал об этом Али Фазрату, и если что, арабам не понравится ваша двойная игра…
– Замечательно, – саркастично произнес Осинский. Его светлое лицо покраснело и стало жестким, будто изваянным из раскрашенного гипса. – Вы играете с огнем, господин Лавров. Вам чертовски повезло, что я уже привык слушать бред сумасшедшего!
– Несмотря на это, вас привлекут к ответственности, – заметил Виктор доброжелательным тоном. – Вы убили Артема Боровина.
– Кто такой Артем Боровин? – опять прищурился Осинский.
– Журналист из Москвы.
– А-а-а-а. Это тот, который приехал и чуть не довел до «кондратия» самого Али Фазрата? Он что, убит?
– Уничтожен самолет, в котором он летел, – кивнув, ответил Виктор. – Виновные за это ответят. И не говорите, что вы ничего не знаете.
– Я? Не знаю! – ответил Осинский.
– А кто знает?
Только сейчас Осинский взорвался.
– Эта чертова падаль, помешанные на Аллахе чурбаны! – рявкнул он. – Они на все способны! К черту их! Именно они способны облажаться на какой-нибудь мелочи.
Виктор уселся поглубже на тахту и сочувственно улыбнулся Олегу.
– Значит, вы грешите именно на арабов? Это они убили Артема Боровина?
Олег не произнес ни слова. Сергей Кремень тоже молчал. Осинский переварил услышанное. Он посмотрел на Виктора, прищурив один глаз.
– Сдается мне, вы принимаете меня за простофилю, – заметил Осинский.
– Скорее, за обыкновенного пособника Четвертого рейха. Вы ставите не на ту карту, Осинский. Невинная поза «русского переводчика» вам ничего не даст. Вы знаете, что Боровин вычислил здешние лаборатории нацистов. Эти лаборатории ставили опыты над людьми как сорок лет назад, при Пиночете, так и сейчас, судя по тому, что я вижу.
Виктор многозначительно посмотрел на Кремня. Тот уже сидел на полу, улыбаясь, как ребенок, и ковыряя пальцем ламинированный пол.
– Никакие лаборатории здесь ни при чем! Его привели сюда уже сумасшедшим! Не выдумывайте! – громко крикнул Осинский, словно хотел, чтобы его кто-то услышал.
– Это не важно. Боровин убит. Убит за то, что вычислил лаборатории организации «ODESSA». Так что не выпендривайтесь и будьте рассудительны.
Олег взглянул на Виктора исподлобья.
– Осинский, отдай мне Кремня и иди подобру-поздорову! – вдруг зло сказал Виктор.
– На! – Осинский скрутил Виктору кукиш.
Виктор подскочил с тахты и ударил Олега по руке, отчего тот дернулся и пистолет, который лежал на его ногах, упал на пол.
– Ах ты сука! – воскликнул блондин и попытался нагнуться за оружием, но украинец был начеку. Он подскочил к Олегу и двинул ногой по стулу, на котором сидел противник. Осинский опрокинулся навзничь вместе с поломанной мебелью. Виктор бросился на него, и они стали бешено кататься по полу, задевая стол, стулья и прочие стоящие в комнате мелкие предметы мебели и раздавая друг другу свирепые удары кулаками. Оглупевший Кремень стоял в стороне, как теленок, и безучастно хлопал глазами.
Борьба равных по силе оппонентов продолжалась минут десять. Наконец Виктор изловчился и укусил Олега за ухо. Тот заорал и ослабил свою хватку. Этого было достаточно, чтобы выиграть время, и Лавров, вскочив, пулей вылетел из комнаты. Осинский, выгнувшись, вытолкнул свое тело вверх и встал на свои длинные крепкие ноги. Он быстро нашел упавший пистолет и ринулся вслед за сбежавшим украинцем.
Выбежав на улицу, переводчик Кремня в ночной темноте поймал взглядом спину нырнувшего в кусты Лаврова. Блондин метнулся за ним и, отбежав на приличное расстояние от дома и убедившись, что теперь строение скрыто за деревьями, остановился, тяжело переводя дыхание.
– Салам, бача…
– Прорвемся, шурави, – Виктор стоял сзади Осинского.
Олег обернулся, и они обнялись, как братья.
Тонкая игра, которую вели в доме два бывших однокурсника школы КГБ, заставила поверить в правдивость того, что происходит, даже их самих. Наставив себе синяков и шишек, они довольно смотрели друг на друга. Им не нужно было задавать лишних вопросов, они понимали друг друга с полуслова, полувзгляда и полужеста, как тогда, тридцать лет назад в горах Афгани.
– А этот… действительно псих? – спросил Виктор о Кремне.
– Да. Реально двинулся мужик. Иногда бывают проблески, но в основном с ним как с ребенком надо… Откуда такой дурак взялся?
– Этот дурак, Олежа, кадровый офицер военно-морского флота, имеющий боевые награды, – с горечью констатировал Лавров.
– Вот как! А с виду не скажешь. Имбецил имбецилом. Не понимаю.
– Сойдешь с ума – поймешь.
– Типун тебе на язык, Лавров.
Виктор и Олег сидели в кустах и, следя за домом, наспех продолжали свое общение.
– Они шифруются, – рассказывал Осинский. – У них здесь несколько тайных подземных бункеров. Я видел, как туда завозили какую-то технику. Об этих лабораториях знают единицы. Я пока знаю не все…
– Говори, что знаешь, Олег.
– Я слышал о какой-то лаборатории в Европе, похоже, в России. Ее финансирует арабский шейх, брат Али Фазрата…
Глава 12 Конец операции «Да Винчи»
Пожилой ученый, наполовину одетый в скафандр, устало сел на скамейку у шкафчика для вещей, что-то говоря дородному охраннику арабской внешности. Немного подумав, секьюрити кивнул головой и начал открывать входную дверь бункера, с трудом двигая замок, похожий на штурвал корабля или на вентиль в котельной, только непомерно большой. Седой ученый встал, украдкой вынул из кармана какой-то аэрозоль, прытко подскочив к охраннику, просунул флакончик под мышку великана и пшикнул. Охранник окаменел, будто его погрузили в жидкий азот. Профессор, пошарив у него в карманах, достал мобильный телефон и куда-то позвонил, беспрестанно оглядываясь, из чего было понятно, что у него мало времени. Поговорив, он всунул телефон в карман большого араба, быстро вернулся на место и принял прежнюю позу. Секьюрити-великан ожил и продолжил крутить круглый вентиль двери…
Аль-Фаррух молча сидел в кресле и смотрел видео на большом экране. Пальцы медленно перебирали столетние четки из девяноста девяти бусин. Его лицо было спокойно, но мертвецкая бледность выдавала состояние крайней лютости. Так бывает с людьми, привыкшими хранить эмоции внутри себя. То, что творится у них в душе, наверное, знает только… нет, не Бог. Дьявол!
– Когда это случилось?
– Три дня назад, я сеид!
Перед шейхом прямо на персидском ковре сидел начальник охраны Мустафа.
– Там не было камеры. Мы поставили ее только на прошлой неделе и вот, – как бы оправдываясь, тараторил Мустафа.
Шейх только молчал и в очередной раз просматривал то же видео.
– …Но ничего необычного не произошло. Никто не приезжал и не приходил. Никто не звонил, и в окрестных селениях все спокойно, – поспешил заверить начальник охраны. – Только прикажи, и мы…
– …Не нами сказано: не руби сук, на котором сидишь; не сжигай дом, в котором живешь; не кусай руку, которая кормит.
Черные как смоль глаза араба, казалось, сверкнули и погасли, хмурое лицо стало серым, а пальцы все также продолжали отсчитывать бусины, как песчинки в часах до конца чьей-то жизни…
Ройзенблит поднялся среди ночи и оглянулся вокруг, будто за портьерами и углами его апартаментов стояли неизвестные наблюдатели. Сквозь густые лапы молодой сосны в окно пробивался яркий свет луны. «Полнолуние! Пора. Это должно случиться сегодня, иначе все пропало». Александр откинул покрывало. Он лежал одетым, чтобы не терять времени. Бесшумно ступая по коридору с ночными лампами, заменявшими охране дежурное освещение, он остановился у поворота за угол. Там стоял охранник, и его дыхание было слышно в ночи, как ход больших часов с боем. Ройзенблит вынул из кармана заветный флакончик и через мгновенье проскользнул незамеченным мимо парализованного секьюрити с «Узи» в руках.
Та же участь постигла еще троих мужчин из внутренней охраны, пока наконец профессор не подошел к двери в лабораторию.
Перед шейхом стоял громила Асиль и ловил каждое слово, сказанное господином.
– Я никогда бы не подумал, что сын моей сестры окажется пособником неверных. Мне стыдно за тебя, Асиль. Будь проклято то ложе, на котором ты был зачат.
Асиль упал на колени и низко склонил голову.
– Я сеид, я никого не предавал! Я сын правоверного мусульманина и твоей сестры. Меня, как и нас всех, ведет за тобой пророк Муххамед…
– …Не произноси это имя, сын шайтана! – вскрикнул аль-Фаррух. – Ты не достоин звания шиита, ты не достоин веры, ты не достоин жизни…
Внезапно аль-Фаррух вскочил со своего места, накинув на шею племянника четки, обмотал их вокруг и начал душить. Великан Асиль дернул было руками, пытаясь встать, но из сонной артерии фонтаном брызнула кровь. Каждая из бусин на четках шейха ощетинилась острыми, как бритва, шипами. Гигант араб, стремительно теряя силы, обмяк, лежа лицом вниз. Через минуту все было кончено.
– Мусульманин, забывший, чей он раб, становится неверным псом.
Шейх медленно встал, выпрямившись во весь рост, нажал на одну из бусин, и его четки вновь стали гладкими. Взяв у безразлично стоящего рядом Мустафы салфетку, аль-Фаррух вытер свою «игрушку» от крови, затем скомкал запачканную бумагу и бросил ее в лужу крови, образовавшуюся под несчастным охранником.
– Убери здесь! И приведите ко мне ученого… – приказал аль-Фаррух Мустафе, отходя к окну. Мустафа, поклонившись, быстро вышел за дверь.
– Никому нельзя верить… Никому. Что за жизнь настала… – араб смотрел на полную луну. На ночном небосклоне не было ни облачка. Шейх вздохнул и подошел к большому аквариуму. В нем медленно плавали небольшие круглые ершистые рыбки с острыми зубами. По мановению руки откуда-то из боковой двери вышел немой слуга в коричневой дишдаше[12] с полным подносом свежего мелко нарезанного мяса.
Холеная рука аль-Фарруха принялась кидать в аквариум такой необходимый корм для его зубастых обитателей. Пираньи оживились и из смирных домашних питомцев превратились в свирепых хищниц, выдирающих друг у друга ужин.
– Совсем, как люди, – равнодушно бормотал аль-Фаррух. – Только не у всех людей есть зубы… Кто имеет зубы, тот и ест мясо…
Рассуждения аль-Фарруха были прерваны воем сирены, и в зал заскочил перепуганный Мустафа.
– Я сеид! Кто-то проник в лабораторию!.. Профессора на месте нет!
– Аллу́ана Алли́яка!..[13] Уничтожить! Принести мне его голову!
Ройзенблит, морщась от громкого воя сирены, бегал между пластиковых барокамер лаборатории, открывая дверцы и выпуская на волю подопытных зверей и насекомых: крыс, волнистых попугаев, мышей, пчел, скорпионов и зверей.
– Еврей? Я тебе покажу еврея, исламист. Ты еще не знаешь, что может гениальный шестидесятилетний еврей!
«В мире нет бойца смелей, чем напуганный еврей», – напел Ройзенблит слова старых дворовых комических куплетов.
Где-то далеко через открытые двери слышался топот множества ног, сбегавших по лестнице в подземелье, где и находилась лаборатория.
– Я знал, я знал… Ладушки-оладушки. Готовьтесь, арабушки…
Профессор быстро снял короб из фольги с вращающегося суппорта в дальнем углу большого зала лаборатории. Перед ним стояло устройство с фазированными антенными решетками необычной конфигурации. За дверями уже были слышны крики приближающихся арабов.
– Успел, – тяжело переводя дыхание, воскликнул Александр и медленно отошел к стене.
Приоткрытая дверь распахнулась настежь, и в лабораторию ввалилась толпа охранников с автоматами Калашникова в руках. Палец ученого нажал на кнопку пульта на стене. Первые двое арабов подняли автоматы для выстрелов. Внезапно на них налетел рой озверевших насекомых. Сработала необычная фигурная антенна – очередной излучатель Ройзенблита. Удивительное прозрение, наступившее у Александра две ночи назад, помогло ученому сконструировать орудие убийства в считаные часы. Так работают гении.
В отличие от предыдущих изобретений, на этот раз Ройзенблит не известил своего хозяина о новом открытии и только четыре часа назад испытал новый излучатель в первый раз. Эксперимент оправдал самые смелые ожидания: волнистый попугайчик, обычно добрый и нежный, после облучения новым видом волн был запущен в изолированный короб, где он убил гремучую змею…
Пчелы жалили обезумевших от боли боевиков и тут же умирали от потери яда. Затем были змеи и скорпионы, обвивавшие ноги боевиков и смертельно кусающие их во все доступные части тела. Первые четверо арабов, упавшие на пол и умирающие в страшной агонии, были атакованы мышами и крысами. Поедаемые заживо, охранники кричали от боли и ужаса. Те, кто стоял за спинами умирающих, были атакованы второй волной агрессивных представителей фауны. Отойдя от шока и сообразив, что к чему, те, кто был последним, с дикими воплями бросились бежать из лаборатории. Но было поздно.
– Усилим эффект, – спокойно сказал Ройзенблит, жестоко улыбаясь и подкручивая одну из ручек управления излучателем.
Бегущие арабы, атакуемые взбесившимися волнистыми попугаями, хватались за пробитые головы и пустые глазницы вытекших глаз. Их нагоняли оставшиеся в живых пчелы, еще не успевшие использовать свой яд змеи, а также скорпионы, крысы и мыши. И так продолжалось, пока последний охранник не упал замертво.
В это время наверху у самого порога особняка лежал мертвый кинолог Хаджи, убитый собственными ротвейлерами, которые, взбесившись, носились по всему двору в поисках очередных жертв…
Худой шейх в изолированном от звука зале медленно, растягивая удовольствие продолжал кормить пираний. Это было его любимым занятием. Лицо шейха выражало глубокую задумчивость. Цели, к которым он стремился, были уже рядом, но вокруг одни предатели. Вот и ученый, на которого возлагались большие надежды, предал. Что ж, будет другой ученый, а если понадобится, то и третий…
– Ешьте, красавицы, ешьте.
Вдруг пираньи, продолжающие бороться за лучшие куски мяса, завертелись в аквариуме с такой скоростью, будто кто-то подключил к искусственному водоему насос. Вода забурлила, и одна из рыб, высоко подскочив над бассейном, ухватила аль-Фарруха за палец. Хруст кости и нечеловеческая боль – шейх не успел отдернуть руку. Следом за кровожадной рыбой повыскакивали и другие ее собратья, разрывая руку араба в клочья. Аль-Фаррух неистово закричал, упав на стоящее рядом кресло. Маленькие рыбы-убийцы продолжали изувечивать правую руку своего хозяина. Она превратилась в кровавое месиво. В углу в клетке бесновался черный ворон Абу, долбя клювом по металлическим прутьям.
Шейх сорвал портьеру свободной рукой и, обмотав ею руку с пираньями, попытался, как перчатку, снять ее вместе с хищницами, но не тут-то было. У него не хватало сил отодрать свирепых рыб от своей плоти. Вскоре портьера окрасилась кровью. Аль-Фаррух уже в состоянии болевого шока сидел, безразлично глядя вокруг. В дверь без стука влетел Мустафа.
– Я сеид! Наблюдатели с первого поста доложили, что в нашу сторону с Севера летят два боевых вертолета и едет колонна с автобусами спецназа. Аль-Фаррух, что с тобой?
Шейх сидел, молча уставившись в одну точку, с бледным как мел лицом и с окровавленной тряпкой на руке.
– Включить облучатели топлива на полную мощность, – пробормотал он. – Готовьте машину, я уезжаю…
– Слушаюсь, я сеид! – крикнул Мустафа, собираясь выбегать из зала, но в этот момент его настиг вырвавшийся из клетки ворон Абу. Его мощный клюв наконец разбил клетку и одним ударом пробил череп Мустафы с силой разделочного ножа. Начальник охраны рухнул на пол, рядом с еще не убранным убитым охранником Асилем.
Глаза аль-Фарруха заволокла пелена. Ему уже было безразлично, что творилось вокруг. Огромная потеря крови сделала свое дело, а нарастающий болевой шок говорил о скорой кончине. Ворон Абу, клевавший труп Мустафы, подпрыгивал то ли от радости обилия пищи, то ли восторгаясь обретением такой силы. Его третье веко то и дело поблескивало, закрывая обезумевший от крови глаз.
В это время в комнату спокойно вошел Ройзенблит.
– Прости меня, аль-Фаррух. Ничего личного.
– Чего ты хочешь, ученый? – с трудом проговорил шейх.
Ройзенблит беспрепятственно прошел по залу. Абу его не тронул.
– Как ты уже, наверное, догадался, излучатель готов, – улыбнулся профессор. – Звери пожирают людей. Ты хочешь спросить, почему твой ворон не напал на меня? Спешу тебя расстроить: мои питомцы не трогают евреев.
– Как? – У аль-Фарруха не было сил удивляться.
– Я долго работал над этим, почему и задержал исследования. В годы Второй мировой войны нацисты выращивали собак, которые безошибочно находили в толпе пленных евреев. Видишь ли, запах нашего пота не похож на запах других людей. Бог наделил избранную нацию не только обрезанием крайней плоти… Я долго исследовал свой пот и наконец понял, какая формула оградит евреев всей земли от таких уродов, как вы, аль-Фаррух. Как ты думаешь, стоит ли это Нобелевской премии?
Ройзенблит рассмеялся тупым металлических смехом.
– Зачем тебе это, ученый? – аль-Фаррух чувствовал, как силы окончательно покидают его.
– Я просто подумал, что миром должен управлять не помешанный на религии убийца, а совершенный мозг, – с жаром говорил Александр. – Вот мой излучатель. Излучатель Ройзенблита-2. Захочу – выключу, захочу – включу еще сильнее. Направлю на Восток, и верблюды сожрут своих погонщиков… Ха-ха! Вы не будете владеть миром. Но сначала я уничтожу всех, кто меня знает, а затем…
Его кровавую речь прервал тихий гул двигателей вертолета. Ученый подошел к окну и открыл его. Гул усилился. За забором заработал громкоговоритель: «Внимание! Усадьба окружена! Выходите с поднятыми руками без оружия!»
– Во-о-о! – весело протянул профессор. – Это я позвал. Для того и звонил. А помнишь, я попросился в Третьяковскую галерею и вы меня охраняли всем своим табором? Помнишь?! Я как дурак ходил по музею и орал: «Где автопортрет Леонардо? Где автопортрет Леонардо?» Я прекрасно знал, что его там нет. Это был пароль и первый мой сеанс связи со Следственным комитетом РФ.
– У-у-у-у, – то ли простонал, то ли сказал шейх. – Чего тебе не хватало? Денег? Я же тебе платил, профессор…
Александр продолжал издеваться.
– А знаешь, для чего я их позвал? На всякий случай, вдруг у меня излучатель не получился бы… Шучу. Я же гений.
Ройзенблит посмотрел в сторону окна.
– По большому счету, они мне тоже не нужны. Но какой же русский не поможет русскому еврею сбежать? Ладно, мне пора. Облучатель я заберу с собой. Он мне еще пригодится. Прощай, владыка!
Ройзенблит снова засмеялся и, переступая окровавленные трупы арабов, спокойно вышел из зала. За окнами продолжали гудеть лопасти вертолетов, а по громкоговорителю звучало последнее предупреждение, дававшее еще минуту на размышление.
Совершенно обессиленный аль-Фаррух упал на пол и пополз к заветному тайнику, который находился под клеткой его ворона, продолжающего свой страшный ужин и теперь перейдя к племяннику шейха. Из последних сил араб добрался до углубления под паркетной доской, открыл его и достал маленький пульт дистанционного управления. В это время командир роты спецназа уже дал команду на штурм. Дымовые гранаты обеспечили плотную завесу на пути бойцов. Они собирались штурмовать особняк, где в живых остался один-единственный араб: его хозяин. Аль-Фаррух пробормотал «Аллах Акбар!» и нажал на кнопку. В ту же минуту оглушительный глубинный взрыв потряс огромный участок земли и вся усадьба с обсерваторией во дворе сложилась, как карточный домик, и провалилась вниз, похоронив под собой остатки лаборатории.
Перед пораженными спецназовцами, так и не успевшими пойти в атаку, вместо усадьбы зияла громадная черная дыра.
Глава 13 Витя, Сережа и политические элиты
– Так, засиделись мы, – тихо проговорил Виктор, встав во весь рост. – А то как пограничники: «Сижу в кустах и жду медали». Пора выбираться отсюда.
Ночь в немецкой колонии была тихой и спокойной, поэтому друзья продолжали разговаривать на пониженных тонах, почти шепотом.
– …А вернусь я сюда только с Интерполом… – продолжал украинец. – Надо покончить с этим гнездом гитлерюгендов.
– Не торопись, шурави. Не все так просто, – грустно сказал Олег. – Хотя, конечно, тебе лучше уйти, пока не поздно. И девчонку свою забери…
– Ты с нами?
Блондин опять посмотрел на Виктора с каким-то сожалением.
– Не могу. Не время еще… Сорву задание.
– Даже так?!
Только тут Виктор понял, что Осинский – не переметнувшийся к нацистам однополчанин, а глубоко законспирированный агент.
– Шестой год тут. Чуть было на наркоту не подсел. Уже и родной язык забывать стал.
– Кремня-то я заберу? В больницу ему надо, погибнет парень у фрицев…
Олег долго стоял, размышляя.
– Нельзя, Витя. Нужно довести дело до конца.
– Хм… Выходит, у нас с тобой одно дело…
Олег молча кивнул головой.
– Тогда я остаюсь, – с юношеской решительностью встряхнул головой Лавров.
В ответ Олег протянул руку. Мощное спецназовское рукопожатие «краб» скрепило мысли и сердца двух друзей, как в годы давно ушедшей молодости.
…Двое мужчин шли к дому, из которого они один за другим выбежали пятнадцать минут назад. Виктор шел в наручниках, застегнутых сзади. Осинский толкал его в спину.
– Шагай, бегун!
– Че пихаешься? – орал Лавров. – Скажу Али Фазрату, он с тебя шкуру спустит, бугай здоровый!
Осинский с пленником вернулись очень вовремя. На полу сидел Кремень и… ел землю из цветочного горшка. Положив Виктора на пол лицом вниз и отобрав у больного несчастную герань, Осинский сел на свое прежнее место за столом.
– Рассказывай! – громко потребовал Осинский от Лаврова.
– Что рассказывать? – огрызнулся Лавров.
– Зачем приехал сюда, русский?
– Я не русский, я – украинец.
– Я не спрашиваю, кто ты, я спрашиваю, зачем ты здесь.
– Я буду говорить только с вашим начальством. И то, сидя, а не лежа, – выдавил из себя Виктор.
Олег встал и сунул пистолет в карман брюк. Левой рукой он еще раз сделал жест, понятный только им двоим: «Продолжаем, продолжаем, все хорошо…»
– Хорошо, я сейчас позвоню начальнику охраны, и тебе будет больно даже лежать… Придурок, отойди от него!
Сергей Кремень стоял над Лавровым и смеялся, похрюкивая. Он никак не отреагировал на команду Олега.
Осинский тем временем поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер. Ответа не последовало. Выждав пару минут, он озадаченно положил трубку на место.
– Странно как-то. Никто не отвечает…
Вдруг в дверь постучали. Осинский растерянно посмотрел на Виктора, а Кремень испуганно отошел в сторону и присел на корточки.
– Не открывай! Не надо уколы! Не хочу… – плаксиво запричитал ныряльщик.
– Открывай, не бойся, – спокойно сказал Виктор, продолжая лежать на полу.
Олег помог Виктору подняться и шепнул:
– Наручники?..
Стук в дверь нарастал. Ее уже пинали ногами. Виктор отрицательно покачал головой.
– Пусть. Если что, порву, ты же знаешь.
Осинский едва заметно кивнул головой и жестом подозвал к себе Кремня.
– Стань рядом с Лавровым, – сурово приказал он. – Только не убивай его, у Вити нет с собой военного костюма с орденами, хоронить не в чем!
– Шутник хренов, – пробурчал Лавров.
– Ох, братан, – простонал Кремень и стал рядом с Виктором. Истерический блеск его глаз не сулил ничего хорошего.
Пинать дверь перестали. Стук ногой сменил быстрый нетерпеливый стук твердым предметом. Осинский сунул правую руку в карман за пистолетом, а левой рукой открыл дверь… Через мгновение Анабель Феррер втолкнула его обратно в комнату, воткнув ствол Llama Especial в рот.
– Хорошо бреешься! Возбуждает, – издевательски проворковала аргентинка. – Не вздумай открыть рот, проглотишь всю обойму.
Анабель захлопнула дверь толчком ноги, почти не посмотрев ни на Лаврова, ни на Кремня.
Олег отступал мелкими шагами, с плотно сжатыми губами и с лицом, искаженным запредельным недоумением. Виктор тоже опешил от неожиданности. В этот момент Кремень сорвался с места в сторону аргентинки. Виктор подставил ему подножку, и душевнобольной ныряльщик растянулся на полу. Лавров упал сверху, сел на Сергея и придавил его своим стокилограммовым весом. Не теряя ни секунды, журналист, сцепив зубы, напряг плечевой пояс и потянул руки вперед. Раздался металлический щелчок, и наручники были порваны. Две громадные руки схватили Кремня за шею.
– Не дергайся, Серега. Не вводи в грех.
– Ай! – вскрикнул больной.
В этом крике было все: страх, тоска, жалость, мольба. Он наводил на мысль о людях в белых халатах и о твердых нарах с кожаными ремнями для рук и ног.
Анабель же напирала на Осинского, не спуская с него глаз и высунув кончик языка между зубами. Олег достал руку из кармана и начал примирительно жестикулировать.
Лицо аргентинки было словно вырезано из твердого дерева гуарани. Дышала она со свистом, а ее голос звучал глухо. Она вынула пистолет изо рта блондина и произнесла, тщательно выговаривая русские слова:
– Ложись на пол, руки за голову!
Осинский попытался изобразить любезную гримасу.
– Конечно, сеньорита, конечно.
Виктор был раздосадован.
– Анабель, не стоило этого делать.
– Уже поздно. Не нужно было этой немке называть меня шлюхой!
– Здесь видеонаблюдение, Анабель! – воскликнул, предупреждая о неизбежном, Виктор.
– Нет у них больше видеонаблюдения! – рявкнула Анабель. – Я его уничтожила!
Кремень вдруг повернул голову и впился зубами в правую руку Лаврова. Тот вскрикнул, ослабил хватку и дал сумасшедшему подзатыльник.
– Не кусайся, стервец!
Затем Виктор встал и усадил Кремня на тахту.
– Сиди и не рыпайся! Понял?
Кремень сжался в комок, утопив голову в плечи, посмотрел на Виктора глазами спаниеля и кивнул. Виктор сел рядом с ним.
– Анабель! Отпусти Олега, я тебя прошу, – обратился он к девушке.
– Здесь камеры, дура, – загудел Осинский, стоя перед аргентинкой на цыпочках. – Послушай Лаврова…
– Камера – это то, что ждет тебя, если выживешь, – спокойно ответила Анабель.
Продолжающий бесноваться Кремень теперь плюнул в Виктора и вцепился зубами в его правую ногу. Лавров не слишком сильно ударил Сергея кулаком по голове и попробовал было встать. Безумец сполз по ноге журналиста вниз и крепко обнял ее руками. Виктор рухнул обратно на тахту. Кремень был сильным. Что-то придавало ему невероятную силу – безумие или страх, а скорее всего, и то и другое.
Глядя на эту борьбу, Анабель на мгновенье отвлеклась. Осинский попытался резким движением выхватить Lama Especial, находившийся вблизи от его глаз, но лишь слегка зацепил его. Раздался неожиданный и весьма громкий выстрел. В дребезги разлетелось оконное стекло. Олег молча упал на пол и дернул Анабель за ноги. Она свалилась вслед за ним, а Llama Especial отлетела под ноги Лаврову.
Виктор подхватил оружие и на этот раз ударил Кремня рукоятью пистолета по голове, не заботясь о том, что ему и без того уже досталось. Затем он разорвал руки бедолаги, сомкнутые на своей ноге, и встал. Осинский взглянул на него. Виктор показал ему пистолет, и Олег сразу перестал выдергивать свою «Ламу» из глубокого кармана.
– Твоя деваха чуть последние зубы пушкой не выбила…
Лавров и Осинский засмеялись.
Полоумный Кремень сидел на полу с приоткрытым ртом, положив руки на отполированные темные доски. На его правый глаз стекала струйка крови. Анабель перевернулась на живот, чтобы попытаться встать на четвереньки.
– Вставайте, сеньорита Феррер. Вы похожи на ксолоитцкуинтли[14], – похлопал ее по спине Лавров.
– Вам бежать надо, раз уж так все повернулось, – сказал Олег.
Анабель не могла понять, что происходит. Враг отпускает их на свободу. Она в замешательстве посмотрела на Виктора. Тот подмигнул ей.
– Потом расскажу…
Виктор подошел к Олегу. Тот вынул из кармана свой пистолет и протянул его старому другу.
– Возьми. А то скажут, что я не сопротивлялся…
Так у Лаврова оказалось все оружие, которым размахивали до того все участники событий.
Кремень сидел уже на тахте и ощупывал шишку. Анабель тоже была на ногах, между приоткрытых губ блестели маленькие белые зубы.
– Откуда у тебя пистолет Шульца? – наконец-то позволил себе поинтересоваться Лавров.
– Я изучала не только русскую литературу. Рукопашный бой тоже. А эта старая дура – Марта Кордес – горько пожалеет, что обозвала меня…
– Надеюсь, ты ее не убила? – улыбаясь, спросил Виктор. Определенно, эта девушка ему нравилась все больше и больше.
– Она сама умрет… от стыда, что ее, женщину-охранника, победила какая-то журналистка, – засмеялась Анабель.
– Танго ты танцуешь хуже, – с голливудской улыбкой ответил Виктор.
Анабель посмотрела на Лавров и, вдохнув воздух полной грудью, смущенно опустила глаза.
– Наша машина внизу.
Подойдя к двери, Виктор выглянул в коридор. Из холла тянуло освежающим сквозняком. Выстрел из пистолета охранника Шульца и звон выбитого стекла – эти звуки не производили большого впечатления в колонии Дигнидад. Лавров придержал дверь и кивнул. Анабель подошла к нему, уверенно улыбаясь.
– Иди заводи, а я пока попрощаюсь, – произнес Лавров сосредоточенным голосом.
Анабель кивнула головой, затем… вдруг поднялась на цыпочки, поцеловала его.
– Мне всегда с тобой хорошо, даже когда плохо, – заявила Анабель, а потом прошептала: – Отдай мне мой пистолет.
…Быстро, словно стройная собачка ацтеков ксолоитцкуинтли, Анабель пробежала через холл, помахала Виктору рукой с крылечка и, нырнув в темно-серый Volkswagen Pointer, исчезла.
«Господь дал мужчине пенис и мозг, – подумал Лавров, – но, к сожалению, недостаточно крови, чтобы их использовать одновременно».
Лавров вернулся в комнату Осинского.
– Ну, нам пора.
– Вить! – попросил Олег. – Ты хоть по морде мне дай для виду.
– Ты на себя в зеркало смотрел, наемник? – засмеялся Лавров.
Осинский посмотрел на свое отражение. Действительно, синяки и ссадины, полученные в легкой драке с Лавровым, отчетливо проявились на его бледном, совсем не аргентинском лице…
Кремень сидел в углу, раскачиваясь вперед-назад и напевая:
«В далекой сказочной и знойной Аргентине, Где солнце южное пылает, как опал, Где в людях страсть пылает, как огонь в камине, Ты никогда еще в тех странах не бывал…»Виктор вопрошающе посмотрел на Осинского.
– Стадия обострения, – пояснил Олег.
Виктор с горечью покачал головой и, простившись с другом, быстро вышел из комнаты. Олег подошел к окну, внимательно наблюдая за машиной и окрестностями и готовый, в случае чего, прийти беглецам на помощь. Сзади послышался шорох. Затем последовал удар по голове и потеря сознания. Над Осинским стоял Кремень с бронзовым канделябром в руке.
– Ты же просил… ударить…
* * *
Виктор заскочил в уже заведенный аргентинкой «фольксваген-поинтер».
– Поехали!
– Успеем, – ответила Анабель и загадочно посмотрела на журналиста.
– Ты чего? – удивился Лавров.
Девушка приблизилась к Виктору, и ее губы быстро нашли губы украинца. Долгий жаркий поцелуй не совсем вовремя. Но кто сказал, что поцелуи бывают не вовремя? Так рассудил и Виктор.
– Ты что, с ума сошла? – спросил Лавров только через полминуты обжигающей страсти. – Бежать надо.
– Не бойся, Колумб! – бойко ответила Анабель. – Я их всех вырубила надолго. Вырубила и связала, заклеив рты скотчем.
– Это кого, позволь спросить? – полюбопытствовал Виктор.
– Марту, вахтершу в общежитии и двух операторов на станции слежения. Пока хватятся, мы уже будем далеко.
Аргентинка уже собиралась нажать на педаль газа, как вдруг на улице грянул выстрел, потом второй, третий, четвертый… Виктор открыл дверь и высунулся из машины. Неподалеку, за деревьями, он увидел четыре огня сигнальных ракет. Он быстро залез обратно в машину.
– Быстро поехали! Нас раскрыли, амазонка! Сигнальные ракеты. Сейчас оцепят район, и тогда не сбежишь.
Анабель резко «дала по газам», и через несколько минут машина уже мчалась по республиканской трассе, пронизывающей всю Чили с юга на север. Несколько минут они ехали молча, то и дело глядя в зеркала заднего вида. Ночью все машины, едущие сзади, кажутся преследователями.
– Прикройте кто-нибудь окно. Сквозит, – вдруг раздался недовольный голос Сергея Кремня.
Виктор и Анабель вздрогнули одновременно. На заднем сиденье «фольксвагена» полусидя-полулежа размещался сумасшедший ныряльщик.
– Не поня-а-ал, – протянул Виктор. – Ты-то что здесь делаешь?!
– Еду, – обыкновенно ответил Сергей.
– Я понимаю. Как ты сюда попал?
– Сел в машину, и поехали.
– Ты что, убил Олега? – с ужасом догадался Виктор.
– Нет. Просто ударил. Он же попросил, я его и ударил.
Виктор и Анабель переглянулись.
– Ладно. Может, это и к лучшему, что он с нами, – заключил журналист.
Анабель неслась по трассе на всех парах, и Виктор любовался вождением девушки.
– А говорила – далеко не езжу.
– Но я же не сказала, что не езжу быстро, – парировала аргентинка.
– Куда вы так летите, вы не расскажете? – с интересом спросил Сергей.
– Вообще-то за нами погоня, если ты не понял, вояка, – Лавров сердился от такой беспечности Кремня.
– Сигнальные ракеты запускали, мы еле-еле успели выскочить из этой проклятой колонии, – добавила Анабель.
– Да это Ганс Ягер, военный пенсионер местный. Он как шнапсу напьется, внукам салюты запускает, – весело рассказал Сергей. – У него этих ракет – завались…
– Вот идиот! А мы перепугались. И что теперь делать?
– Ясно что. Ехать дальше, – отозвался Виктор. – Никто не сказал, что нас хватятся только утром. Мы должны успеть уехать отсюда как можно дальше.
Кремень уже вольно раскинулся на заднем сиденье и, открыв окно, жадно глотал ветер свободы.
– Иногда становится так классно от того, что стало так пофиг на то, что было так важно!
Сергей заметно повеселел и, что самое главное, производил впечатление абсолютно нормального человека. Виктор даже обрадовался этому.
– Витя, а ты ведь знаешь этого ФСБэшника, да?
– Кого?! – удивленно уточнил Виктор, обернувшись с переднего сиденья.
– Ну или СБУшника, Осинского – мозгоправа моего.
– Я чего-то еще не знаю? – вклинилась Анабель.
– Мы в юности учились в разведшколе КГБ, а потом выводили наши колонны из Афганистана. Вообще-то он мне жизнь однажды спас. А вот сейчас на чьей он стороне?.. На чьей бы ни был, я знаю, что и на моей тоже. За это ему спасибо…
– Жизнь он ему спас, – проворчал Кремень. – Когда это было-то? Это вот как евреи Христа еще до революции распяли, так и Осинский этот еще до перестройки тебе жизнь спас.
– Ты, главное, не волнуйся, Сережа, – успокоил его Лавров. – К утру мы до Сантьяго доедем и передадим тебя украинскому консулу. И все будет хорошо.
– А где там украинский консул? Нашего же посольства в Чили нет, – озаботился Кремень.
– В российском посольстве найдем.
– Вот уж нет! В российское посольство я не согласный!
– У вас точно не все дома, – вмешалась Анабель, успевая и следить за дорогой, и разговаривать. – Чем вам Россия-то не угодила?
– Россия – это насилие, – ответил ей Кремень.
– Государственная власть – всегда насилие, – возразил ему Лавров.
– Это да, но если в странах Западной Европы это не только насилие, но еще и общественный договор, то российская власть – это всегда только насилие, – продолжал упорствовать Кремень.
– Это как у Мао Цзедуна: «Винтовка дает власть»? – уточнила Феррер.
Машины, которые ехали сзади, давно отстали, и трасса Carretera Austral была пуста. Анабель включила дальний свет и круиз-контроль.
– Мы, Украина, унаследовали от России такой ордынский тип власти, – подтвердил Кремень догадку Феррер. – Это политическая данность на сегодняшний момент. Государственная традиция в России всегда была властецентричной. В отличие от Западной Европы, где система антропоцентрична.
– Поправьте меня, если я не права, – ответила ему Анабель. – Украина – это такое захолустье России и в Евросоюзе станет захолустьем Европы.
Кремень посмотрел на Виктора.
– Где ты ее взял? Такая молодая, а уже такая грамотная, – перешел он на русский язык.
– Где взял, где взял – бутылки сдал! – ответила на русском Анабель, и мужчины расхохотались.
– Так вот! – продолжила девушка уже тоже на русском. – Когда мы говорим «русская культура», что мы себе представляем? Городскую культуру – Достоевского, Толстого, Рахманинова, Солженицына. Когда вы демонстрируете украинскую культуру, что вы нам показываете? Селянок в ярких лентах, запорожских казаков в турецких шароварах.
Кремень слушал Анабель с открытым ртом, то и дело косясь на Виктора, а тот только улыбался. Анабель не останавливалась:
– …То есть на уровне символов Украина – это село. Зачем российскому городу договариваться с украинским селом? Он же его просто пересилит.
– На самом деле мы не крестьянская страна! – возразил Лавров. – С середины двадцатого века большинство населения Украины проживает в городах и…
– …К сожалению, она права, Витя, – перебил Сергей. – Даже в наши дни украинская государственная власть предпочитает не договариваться со своими избирателями, а применять насилие. Однако даже если, по словам… Девушка, как вас зовут, кстати?
– Анабель.
– …Да… Даже если, по словам Анабель, мы станем захолустьем Европы, то все равно украинские граждане будут в выигрыше, поскольку российская государственная традиция решать все противоречия исключительно насилием будет откорректирована в пользу договороспособности власти.
– А вы не похожи на сумасшедшего, – искренне сказала Анабель.
– Нет, дорогая моя, я – сумасшедший. От вашей красоты и обаяния.
– Кремень! Старая ты обезьяна! Не приставай к девушке, – наигранно разозлился Виктор, и Анабель рассмеялась.
– И все же, – продолжил Виктор, – единственное, что нас объединяет со странами Западной Европы, – это христианство. Вспомните знаменитейшую фреску Микеланджело, где Бог и Адам соприкасаются перстами: отсюда вырастут «права человека» и прочие просветления философов-гуманистов. Вот почему западнохристианская цивилизация антропоцентрична. Но в нашем христианстве такого нет.
– Да. И в других мировых религиях – в цивилизациях Индии, Китая, арабских странах – такого нет, – подтвердил Сергей.
Виктор понимал, что у Сергея стадия ремиссии. Обычно душевнобольные люди не помнят, что с ними происходило во время приступов, а если и помнят, то очень смутно, будто видели это во сне. Лаврову очень не хотелось видеть своего старого товарища таким, каким он был в немецкой колонии, но обострение могло произойти в любой момент.
– Серега, ты отдохни, ладно? Тебе нельзя много думать, а тем более волноваться о вопросах геополитики. Зачем нам проблемы?
Сергей ничего не ответил. Он думал о чем-то своем, глядя в окно.
Анабель рассматривала Кремня в зеркало заднего вида. Это был седовласый мужчина сильно за сорок. Его синие глаза источали скромность, на какую вообще способен душевнобольной человек. Кожа у него была очень бугристая, как шкурка апельсина, – видимо, сказывалось длительное пребывание в неблагоприятных условиях.
– Я, кажется, сдуваюсь, – обратилась аргентинка к Виктору. – Время все-таки не детское, спать привыкла. Сменишь меня на заправке?
– О’кей, – отозвался Лавров.
«Южная дорога» шла через заросли цветущей бугенвиллии национального парка Вичукен. Анабель открыла окно. Густой и влажный воздух был насыщен необыкновенным запахом цветущих кустов. На лобовом стекле, покрытом изнутри испариной, накапливались большие капли воды и скатывались на панель. Свет луны был странного зеленоватого оттенка, будто он пробивался через наполненный водой аквариум.
Цветущие бугенвиллии заполняли все свободное пространство: это был настоящий лес, состоящий из мясистых листьев и стеблей, похожих на хвосты голых розовых кошек сфинксов. Запах цветов бугенвиллии одурманивал, словно к вам в лифт утром зашла дама, злоупотребляющая вечерним парфюмом.
– Вот послушайте, паны украинцы, что нам на лекциях в университете про русскую церковную культуру рассказывали, – продолжила Анабель, с наслаждением вдыхая сладкий цветочный аромат. – Расскажу о вреде, который нанесли Кирилл и Мефодий. Они, конечно, «подарили» вам алфавит из греческих букв взамен рунической письменности, а то писали бы вы по сей день неведомыми крючками, на манер индейцев пустыни Наска…
Анабель, не слыша от мужчин никакой реакции, посмотрела на Сергея, который уснул, и на Виктора, который тоже засыпал. Она толкнула Лаврова локтем.
– Эй! Беллинсгаузен! Я с тобой разговариваю!
Виктор открыл сонные глаза.
– Да, да! Беллинсгаузен – великий путешественник, – подтвердил украинец невпопад.
– Я не о Беллинсгаузене говорю, а о Кирилле и Мефодии! – возмутилась девушка.
– Кирилл и Мефодий? Хорошие дядьки были! – подтвердил Виктор, разгоняя сон.
– Кирилл и Мефодий изобрели для вас церковнославянский язык на основе древнеболгарского, – продолжила аргентинка, довольная, что ее снова слушают. – На этом языке никто никогда не общался вне стен храма, это был язык церковных служб и книжников. Не латынь, на которой изложены мегатонны всей мудрости Римской империи и более поздних философов. Не греческий, на котором написаны свитки Аристотеля, Сократа, Платона, Геродота и десятков поколений византийских ученых – естествоиспытателей и мудрецов…
Лавров опять открыл глаза и покрутил рукоятку на двери, открывая окно. Мягкий влажный зной расслаблял еще больше.
– То есть наши предки жили на территории, где не было никакой культурной подосновы государственности, в отличие от стран Рима и Византии, – поддержал Лавров шофера-филолога. – Все, что написано на греческом и латыни, оказалось закрыто для древнерусских книжников, не так ли?
– А что у вас написано на церковнославянском? – Анабель пользовалась русским языком осторожно, словно студентка – последней парой колготок.
– Много чего, но вот изначальное, основополагающее: середина одиннадцатого века, Киевская Русь, митрополит Илларион написал «Слово о законе и благодати», – с заметным трудом вспомнил Виктор.
За все время их обогнало каких-нибудь две-три машины, направлявшиеся в Сантьяго. Carretera Austral была очень спокойной трассой. Вокруг царила тьма, лишь изредка прорезаемая светом луны, выныривающей из облаков.
– Мы проходили «Слово о законе и благодати», – обрадовалась Феррер знакомому названию и возможности блеснуть филологическим образованием. – Илларион рассуждает: есть в государстве закон, который нужно просто исполнять, он не касается души. И есть такое понятие, как Божья благодать. На чью душу она снизойдет, тот и спасется. Но в правильном, справедливом государстве должно существовать нечто, что объединяет закон и благодать. Это – Правда. И государь, и подданные его должны жить по правде. Древняя Русь была государством правды. «Русская Правда» Ярослава Мудрого, помните?
– «Слово о законе и благодати» блокировало в нашем государстве появление права, – заметил Лавров. – До восемнадцатого столетия в нашей культуре отсутствует понятие и сам термин «право». Киевлянин Феофан Прокопович перевел его для Петра I с немецкого: das Recht – право. Наши предки даже не представляли, что возможно существование права как основного регулятора социальной жизни. И это объясняет, почему так слабы наши суды сейчас.
– Потому что вместе с православием Русь унаследовала от Византии такое явление, как «цезарепапизм». Это когда светский правитель является одновременно и правителем духовным, – не сдавалась Анабель Феррер. – В Византии русские князья увидели такую необычную для тогдашней Европы традицию государственной власти, когда один человек – цезарь, базилевс – это все, а остальные – ничто.
– Для Древней Руси это не было свойственно, но великие русские князья переняли эту традицию, – согласился Лавров. – Когда же ханская ставка Великой Орды переехала в Кремль, к византийской традиции добавилась ордынская идея безграничной власти хана.
Анабель вела машину, сидя с близко сведенными коленями неподвижно и прямо, изящно положив руки на руль и всей своей позой напоминая египетскую богиню. Виктор мысленно дорисовал девушке выдвинутый вперед подбородок, как у Нефертити.
«Вот блин, привидится же!» – думал Виктор.
Он обернулся к Кремню, который уже не спал. Отыскивая безумие в его увеличенных зрачках, Лаврову казалось, что сознание снова покинуло Сергея, несмотря на то что он сидел как человек, отдающий отчет своим действиям. В его голове явно происходил важнейший мыслительный процесс. Из его рта иной раз вырывался пискливый приглушенный звук, но это не меняло выражения его лица, а губы при этом не двигались.
– Ты что, Сереж? У тебя все нормально?
– Я так давно не слышал грамотную русскую речь, Витя!
Лавров повернулся к Анабель и продолжил начатую беседу – специально, чтобы Кремень послушал «грамотную русскую речь».
– Император Павел I, беседуя с французским послом, объяснился: «В России только тот что-то значит, с кем я разговариваю. И только тогда, пока я с ним разговариваю». Вот этот крайний абсолютизм российской государственной власти был учтен составителем первой российской конституции Михаилом Сперанским, написавшим «Введение к уложению государственных законов» для сына Павла I – Александра I. Эта конституция предусматривала разделение государственной власти на всем известные три ветви, но над всем этим доминировала фигура императора. Сто лет российские цари последовательно внедряли «Введение к уложению» Сперанского в политическую жизнь России, пока в 1906 году Николай II не объявил ее основополагающим законом для всей империи. Далее последовали 70 лет советской власти, когда была совсем иная формация, но в 1991 году Украина обрела независимость. В 1996 году, в результате летних ночных бдений, была принята наша современная Конституция. Многие думают, что ее списали у Франции или США. Как бы ни так! Это совершенно отдельная история, уходящая корнями в прошлое.
Кремень с жаром подался вперед:
– Вот именно! По Конституции Украины наш президент – это арбитр над тремя ветвями государственной власти. Как ни парадоксально, но именно украинские националисты и коммунисты Верховной Рады 1996 года оставили нам для всей дальнейшей политической жизни Конституцию, списанную с «Введения к уложению государственных законов» статус-секретаря Российской империи Михаила Сперанского. Спасибо им большое, едрит-мадрид! Как преодолеть нам это наследие Византии, Орды и России? Только приведя законодательную базу, и Конституцию в том числе, в соответствие с нормами ЕС!
– Во-о-от, Сережа! – опять повернулся к пассажиру на заднем сиденье Лавров и мягко отстранил его от кресла шофера. – Когда Николай II учредил Государственную думу Российской империи, генерал свиты Дмитрий Трепов написал императору письмо с предложением создать «партию власти». Собрать в нее наиболее влиятельных людей из культуры, бизнеса, СМИ, чтобы контролировать парламент, дабы Дума не превратилась в «место силы» непонятных и неуправляемых государем людей. В 1906 году Трепов внезапно умер и дело свое до конца не довел.
Кремень уступил Лаврову и откинулся на спинку заднего сиденья. Напрягшаяся было девушка-шофер благодарно взглянула на Виктора.
– В те же годы Владимир Ленин создает партию нового типа РСДРП(б), – сказал Лавров Кремню знакомые с детства аббревиатуры. – Почему нового? Потому что партия претендовала на всю власть – политическую, экономическую, духовную. И захватила ее. В нашей же Верховной Раде с самого начала воспроизводятся оба сценария. По царскому генерала Трепова – для каждого украинского президента создается «партия власти», а по вождю мирового пролетариата Ленину – «партия власти» претендует на все: политическое управление государством, владение или соуправление всей собственностью на территории Украины и даже «духовное» находится под опекой президента и его «партии власти».
– Да-да, – обрадованно вспомнил Кремень. – Президент Леонид Кравчук – в силе Украинская автокефальная православная церковь; президент Виктор Ющенко – в силе католики и униаты; президент Виктор Янукович – православная церковь Московского патриархата.
С вытянутым желтоватым дружелюбным лицом, длинным носом, маленьким подбородком и большими влажными глазами Кремень был похож на старую клячу, которую после многих лет верной службы выпустили на выпас.
– Мне только одному кажется, что это губительно как для гражданского общества и духовности, так и для самого государства? – патетически воскликнул пассажир заднего сиденья. – Мне только одному думается, что это отнюдь не соответствует современным нравственным нормам стран Европейского союза? Нам надо в Евросоюз, чтобы не было «партий власти», а были правящие партии. И чтобы они не устраивали каждый раз передел имущества оппозиции и не лезли со своими плясками на наш амвон.
Лавров отвернулся от Кремня и попал взглядом на ноги Анабель. В свете приборной панели их кожа казалась матово-жемчужной. Ноги были очень красивы. Виктор смотрел на них без смущения, но и без волнения. Для него она не являлась желанной девушкой, для него она была просто проводник. И наверняка должна была остаться таковой. «Хотя… чем черт не шутит. Целоваться же лезла? Я ни в чем не виноват… Ты всегда не виноват, Лавров…» – пробежало в мозгу у Виктора.
– Политика, Сережа, – это поле деятельности элит, – опять обратился Виктор к Кремню. – Знаешь этих людей, у которых носки ярче, чем твоя жизнь? Современная политологическая наука отмечает, что как только меняется способ самоорганизации элиты, вслед за этим меняется и государственный строй.
– Можешь считать, что я с тобой согласен, – ответил Сергей, уставший от такой долгой беседы, в которой ему довелось участвовать впервые за пару лет.
– Мужчины! – обиженно обратилась Анабель к спутникам. – А с кем это вы только что разговаривали? Это ничего, что я рядом с вами еду?
Девушку можно было понять. Они проехали уже много километров, но им так и не попалась бензоколонка или магазин, а немногочисленные населенные пункты, встречающиеся по дороге, назывались населенными чисто символически. В основном они состояли из нескольких ветхих построек, расположенных вдоль шоссе, отрезок которого в этом месте непременно назывался либо Аламеда, по названию центрального проспекта Сантьяго, либо проспект Сальвадора Альенде.
В серферской столице Чили – городе Пичилему – Анабель прорулила десять кварталов вниз по извивающимся, залитым дождем улицам, минуя большие особняки со светящимися окнами. Наконец они доехали до ярко освещенной сетевой заправочной станции «Copec», сквозь запотевшее окно которой был виден заправщик в белой фуражке и темно-синем дождевике, сидевший за столом и читавший газету. Бензин в Чили стоит чуть меньше двух долларов США за литр, и путешественники заплатили $100 за полный бак своего «фольксвагена-поинтера».
– Сдуреть. Сто долларов бак! – сердился Виктор. – Хотя… Иди знай, что теперь у нас. Сейчас вернешься домой – а там уже цены такие же, как и здесь.
Виктор сел за руль, отъехал креслом назад под свой рост, поправил под себя зеркала и обернулся к Сергею. Тот затих, откинув седую голову и открыв рот с видом человека, который хорошо спит и не имеет слишком много долгов.
– Поехали! – по-гагарински провозгласил украинский великан и вырулил с автозаправки. Дорога на Сантьяго тянулась вдоль морского побережья. Нужно было проехать километров десять вдоль пляжа, несколько из которых – по городу. Проспект Сальвадора Альенде был пуст: ни людей, ни машин, кроме одинокого серфера с доской под мышкой, производившего впечатление покинутого несчастного пса.
Ухоженные руки Анабель Феррер поправили иссиня-черные волосы над маленьким ухом, украшенным двумя крохотными бриллиантами-гвоздиками.
– Вы начали говорить о политических элитах, – сказала аргентинка. – Может, продолжишь, хоть Кремень и уснул? Мне это тоже интересно.
– Да ты чего? – удивился Лавров. – Я же под него подстраивался. Кому это может быть интересно, кроме сумасшедших?
– От сумасшедшего слышу, – отозвался Сергей сквозь сон.
– Ну, извини, извини, – бросил Виктор товарищу и улыбнулся. – Вроде пока нормальный. Посмотрим, что будет завтра.
Глаза Анабель сузились в поблескивающие обсидианом щелочки, напоминающие два затененных деревьями лесных озера. Она сжала пальцы в ладонях и, глубоко вздохнув, посмотрела на Лаврова.
– Устала. Может, поспишь? – нетерпеливо произнес Виктор. – Не бойся, я не усну за рулем.
– Нет уж, – сказала Анабель, глубоко дыша, чтобы разогнать дремоту. – Я хочу послушать про политику. Ты не хочешь об этом говорить с женщиной? Да-да, я знаю, как это бывает, – она слегка дрожала, со свистом втягивая воздух пересохшими губами.
– Анабель, не заводись понапрасну. Я тебе расскажу. Так даже лучше, – Лавров с трудом подавил зевок. – Чтобы я и вправду не уснул за рулем.
Виктор взял из кармана двери бутылку воды Vital Natural, протянул Анабель, чтобы та открутила пластиковую крышку. Сделал пару больших глотков, отдал девушке воду, вытер губы тыльной стороной ладони.
– Ну, слушай… В семнадцатом веке, когда казацкие старшины решили присоединить левобережные земли Украины к царству Алексея I, элиты самоорганизовывались местничеством. Это когда выстраивается иерархия родов и фамилий по признаку знатности. Выражаясь современными понятиями, прокурором области можно назначить только сына прокурора области…
Виктор посмотрел на девушку. Казалось, она крепко спала, и он замолчал.
– Да-да, – отозвалась Анабель Феррер через три минуты, чтобы показать, как она внимательно слушает. – Такое положение придает стабильности государству, но не дает развиваться, поскольку талантливому полководцу невозможно занять первенствующее положение, если он незнатного происхождения. И война будет проиграна.
– Вот-вот. Сын Алексея I – Петр I – хотел выигрывать войны и потому местничество повсеместно отменил, введя вместо этого табель о рангах. Так закончилось время Московского царства и началась эпоха Российской империи. Все, кто служил, должны были пройти по четырнадцати ступеням, причем четырнадцатая была начальной. И не важно, богач ты или бедняк – все, – на слове «все» Лавров по-царски воздел указательный палец в потолок «фольксвагена», – ВСЕ государеву службу начинают только с четырнадцатой! Первая ступень – наивысшая. И на нее взойти может тоже любой, главное, чтобы он проявил талант. Такой новый способ организации элит действовал на протяжении восемнадцатого и девятнадцатого столетий, но в 1917 году Февральская революция табель о рангах отменила.
– Российская империя погибла.
– Молодец! Все правильно поняла.
– Виктор, я же девочка! Я не могу быть «молодец». Молоде́ц – это мо́лодец, то есть мальчик.
– А-а-а! Ну, тогда – умница!
Проливной дождь переполнял водостоки и, вырываясь из них, заливал тротуары потоками воды. Виктор притормаживал, проезжая через самые большие лужи на мостовой. Дождь резко барабанил по крыше их машины и проникал внутрь сквозь щели в окнах, оставленные, чтобы лобовое стекло не запотевало изнутри. Это было ненормально – такой ливень в это время года.
– В 1920 году Иосиф Виссарионович Сталин создал в райкомах, губкомах, в Центральных комитетах партии учетно-распределительные отделы, учраспреды, – продолжил Лавров. – Ты понимаешь все эти аббревиатуры?
Анабель несколько раз кивнула, мол, понимаю.
– Из них выросла так называемая «номенклатура» – управляющее сословие советского государства, правящие элиты. Только из людей, находящихся в списке райкома, обкома, горкома ЦК, можно было формировать властвующий актив в данном регионе, в данной республике, во всем Союзе. Если ты директор бани, то должен быть номенклатурой райкома партии. Если посол – номенклатурой секретариата ЦК КПСС.
– А! Поняла: номенклатура – это такие профессиональные управленцы: сегодня директор бани, завтра руководитель отдела ЖКХ горисполкома, послезавтра директор театра? – Анабель, закинув голову, отхлебнула воды из бутылки Виктора, излучая мощный заряд сексуальной привлекательности, способный вызвать панику даже среди обсуждающих свои дела спекулянтов газом.
– Все верно: вчера главный инженер на ламповом заводе, завтра – министр. Эту организацию элит отменили на последнем, двадцать восьмом съезде КПСС летом 1990 года. Михаил Горбачев, первый и последний президент СССР, изничтожил реакционное правило, позволяющее стать начальником только через номенклатуру. Организации советских элит не стало, и через год Советский Союз рухнул.
Анабель лукаво улыбнулась.
– А какой способ самоорганизации элит в независимой Украине?
– Никакого способа самоорганизации украинских элит в настоящее время не наблюдается! – с досадой ответил Лавров.
– Мы находимся в тупиковой стадии, когда мы не в состоянии каким-то четким правовым способом организовать нашу элиту, – раздался с заднего сиденья голос Кремня. – Те, кто относит себя к элитам и даже творит сегодня политику, остальными людьми в качестве элиты и примера не воспринимаются. Или я не прав?
– Прав, – отозвался, оглянувшись на него, Лавров. – Население нарекло украинскую элиту ворами, грабителями народного добра, мошенниками на доверии и пустобрехами.
– Во-о-о-от! Чтобы сменить нынешний государственный бардак, нам надо сменить организацию элит с постсоветской смуты на европейский порядок. – Кремень протянул руку к недопитой бутылке и опорожнил ее один махом. – Я вижу это возможным, только когда украинские элиты получат европейскую организацию, когда Украина станет частью Европейского союза. Не могут украинцы более терпеть любую партию власти. А тем более называть своей элитой тех, кто давно себя скомпрометировал.
Лавров окинул Кремня взглядом в зеркало заднего вида. Улыбка исчезла с его лица, а взгляд стал жестким.
– Мы всегда были «украиной» для Польского королевства и «окраиной» для Русского царства, потому что и польский король и русский царь – помазанники Божьи. У нас таковых никогда не было. У нас, как в Голландии, надо быть способным, чтобы быть первым.
– Да, паны украинцы, – Анабель потянулась в своем кресле и закинула руки за голову, отчего ее грудь отчетливо обозначилась на фоне светлеющего окна. – Вместе с землями от России вы получили и устаревшую традицию управления ими.
– Самую большую душевную боль нам доставляют наши собственные иллюзии, фантазии и мечты, – Лавров старался снова натянуть ироничную улыбку на свое лицо. – Нам надо преодолеть эту византийско-ордынскую традицию, самим или с помощью Евросоюза. В двадцать первом веке нам предстоит противостояние с настоящим Востоком. И лучше, конечно, если Запад будет нам союзником, нежели неприятелем.
Кремень ненадолго свесил голову между передними креслами, закусив нижнюю губу, потом кивнул и отвернулся к своему маленькому окну в задней части салона.
Анабель тоже замолчала. Но мы же знаем: женщины не молчат, они лишь перестают говорить вслух.
«Этой девчушке впору диссертацию писать, – думал Лавров об аргентинке. – Голова работает – не у всех мужиков так. А толку? Женщина-ученый – это и не женщина, и не ученый-историк. Придешь домой с работы. Что у нас на ужин, милая? А она тебе: у нас томик «Марксистско-ленинской философии» и «Анти-Дюринг» Энгельса. Кушай, не обляпайся».
Впереди забрезжил рассвет. Первые лучи солнца освещали пригороды Сантьяго.
Глава 14 «Тюлень и вороны»
Гараж проката автомобилей «Sixt» находился в Нуньоа – милой провинциальной коммуне со множеством старинных домиков в английском стиле. На улицах Нуньоа можно получить представление, какой была одноэтажная столица Чили в XIX веке.
– По Сантьяго лучше передвигаться на такси. За десять долларов нас отвезут куда хочешь. Или на метро. Или даже на автобусе, – щебетала веселая Анабель, как будто и не было перед этим опасного приключения в колонии «Дигнид» и бессонной ночи.
«Надо же. Откуда у нее столько сил?» – думал Виктор, зевая и улыбаясь.
Они уже передали Сергея Кремня в руки господина Алекса Тайгерманна, почетного консула Украины в Чили. Теперь, как говорится, гора с плеч.
– Знаешь, мне его действительно жаль, – призналась Анабель Виктору. – Ведь умный человек…
– Еще какой! – утвердительно ответил журналист. – Он даже больным смог вычислить, где находится эта чертова пещера.
– Какая пещера?
– Потом… – уклончиво ответил Виктор.
Ему совсем не улыбалось рассказывать Анабель глупую, как ему казалось, легенду о живом Адольфе Гитлере и пещере, где фюрер якобы находится. «Ну, ничего, вот подлечат Серегу, тогда вместе приедем сюда еще раз и все найдем. Главное, что нацисты до него не доберутся…»
Радостная Анабель тем временем продолжала болтать:
– Сдадим машину и позавтракаем на площади Нуньоа. Там очень красиво. И кормят вкусно и недорого. Да?
Виктор только кивал головой в ответ деятельной аргентинке. Хорошо, когда женщина умеет все сама. Не потому, что мужчине лень, а потому, что… просто хорошо.
Анабель остановила «фольксваген-поинтер» у въезда в гараж и вышла из машины.
– Побуду здесь. Погляжу, нет ли за нами «хвоста», – устало пробурчал Виктор.
В полумраке огромного гулкого гаража, куда вошла Анабель, яркими цветными пятнами бросались в глаза несколько новеньких Volkswagen Beetle мексиканского производства. За стеклянной стенкой в маленьком грязном закутке сидел небритый человек в красной бейсболке и таком же галстуке. Он играл на смартфоне, разместив его на большой ладони.
– Вы диспетчер? – спросил девушка.
– Угу, – был ответ.
– Я ищу своего знакомого Карлоса Лукоса.
Диспетчер отложил смартфон.
– А в чем дело? – настороженно спросил он.
– Да ни в чем. Я его знакомая.
– Еще одна знакомая? Он работает в вечернюю смену, сеньорита. Так что еще не пришел.
– Спасибо. Тогда примите у нас машину.
– Давайте документы и загоняйте.
Феррер вытащила из сумочки сложенную квитанцию и развернула ее на столе.
– Вон окошко кассы, – проворчал ленивый диспетчер и поставил штемпель на документ.
– А почему вы сказали «еще одна знакомая», сеньор?
Он опять взялся за смартфон, на экране которого замелькали разноцветные лопающиеся шарики.
– Да тут пара знакомых недавно его спрашивала.
– Женщины или мужчины? – подозрительно спросила Анабель.
– Мужчины. Индейцы мапуче. Попросили погуглить, где консульство Украины, и уехали, – не отрываясь от игрушки, рассказал диспетчер.
Сеньорита Феррер быстро сложила квитанцию и, уже выбегая из гаража, запихнула ее в сумочку. Прыжком она преодолела высокий бордюр, плюхнулась на сиденье и включила стартер.
– Нас догнали, – бросила она Лаврову. – Двое мужчин недавно разнюхивали здесь адрес украинского консульства…
– Твою дивизию, – тихо выругался Виктор.
Он попытался схватиться за отсутствующую ручку над пассажирской дверцей «поинтера» и еще раз выругался, когда на резком развороте стукнулся головой об оконное стекло.
Феррер вцепилась в руль и погнала изо всех сил по улице Джорджа Вашингтона. На улице Симона Боливара их остановил красный свет.
Анабель вильнула к бензоколонке, проехав насквозь, выскочила на Боливара уже за светофором и подрезала несколько машин сразу, чтобы успеть сделать левый поворот на улицу Елисер Парада.
– Слава богу, не задели никого, – только и успел сказать Виктор.
На проспекте Эченике полисмен засвистел и записал номер «фольксвагена», но Анабель только прибавила газу.
Все происходило быстро, улицы Сантьяго мелькали, как в кино. Перекресток с проспектом Артура Медина, с улицей Табалаба, короткий кусок дороги по улице Франциска Бильбао – все это осталось позади. Три светофора аргентинка проскочила в последнее мгновение, четвертый – уже на красный свет. В начале авеню Америго Веспуччи за ними увязался полицейский на мотоцикле, завывая сиреной. Анабель нырнула в подземный гараж громадного здания на перекрестке с проспектом Карлоса Альворадо, вынырнула на проспекте Мануэля Барриоса и вернулась на авеню Америго Веспуччи. Сирена умолкла под землей. Мотоцикл заблудился там же.
«Ни хрена себе “GTA”![15]» – думал украинец, держась за свое кресло обеими руками.
И вот уже на горизонте показалась резиденция почетного консула Украины – большой красивый дом на перекрестке авеню Америго Веспуччи и аллеи Апокиндо. Виктор сразу обратил внимание, что поперек аллеи между домами стоит большой серый Cadillac Escalade. Обе передние дверцы внедорожника были широко распахнуты, отчего он казался каким-то слоноподобным лопоухим чудищем. Но, как оказалось, это «чудище» еще и стреляет.
Из окна «кадиллака» прогремел выстрел. Анабель вздрогнула.
– Ни фига себе! – Лавров выхватил пистолет, «отобранный» у Осинского, приоткрыл дверцу и выстрелил в ответ.
Невысокий смуглый индеец опустился на колени возле правой дверцы. Его правая рука с окровавленной кистью повисла вдоль тела, другой он пытался поднять с булыжной мостовой свой пистолет.
Анабель затормозила, «фольксваген» занесло, и Лавров буквально вывалился из него наружу.
– Бросай оружие, упырь! – заорал он по-русски, будто индеец учился в соседней школе на Борщаговке.
Индеец с простреленной рукой оскалился и привалился спиной к подножке «кадиллака».
Анабель выскочила из «фольксвагена». Тут откуда-то из-за кадиллака раздался выстрел, пуля впилась в правое крыло «фольксвагена». К счастью, аргентинка не видела левую сторону кадиллака и не успела испугаться. Виктор тут же влепил в окна «кадиллака» одну за другой две пули, отчего стекло внедорожника разлетелось вдребезги. Лавров упал на мостовую, заглянул под машину и увидел пару вышитых индейских мокасин. Выстрелил, но промахнулся.
«Ч-черт, смазал. Надо чаще в тир ходить, – подумал украинец. – Интересно, есть под Киевом тир с индейцами?».
Следующий выстрел из-за «кадиллака» попал в правую фару «фольксвагена», и ее осколки разлетелись, чуть не попав в лицо украинцу. Виктор, по старой привычке осматриваясь и оценивая обстановку, увидел в кустах аллеи копошащуюся мужскую фигуру. Лежа на земле ничком, человек сжимал руками уши, свернувшись калачиком.
«Кремень. Ешкин кот! Выкрали! Эх…»
Лавров не ошибся – это был кладоискатель Сергей Кремень, но, видимо, опять в стадии обострения. Крепкий мужчина, бывший боевой пловец не стал бы просто так лежать в кустах в позе испуганного еврейского ювелира.
Виктор бесстрашно бросился в сторону «кадиллака», кувыркаясь и прыгая, точно боец из старой компьютерной игрушки. Это его спасло: две пули, выпущенные по нему, в цель не попали. Мало того, Лавров сам успел выстрелить дважды в распахнутую левую дверь и нырнуть под передние колеса машины. Из-за внедорожника раздалось еще несколько выстрелов. Украинец отшвырнул ногой пистолет раненого, проскользнул мимо истекающего кровью индейца и осторожно выглянул из-за багажника. Человек по ту сторону джипа крутил головой и был готов отразить нападение с двух сторон. Это был крупный индеец в синем джинсовом костюме.
Неожиданно к перестрелке подключилась Анабель. Ее выстрел из «Ламы» Шульца был очень кстати. Виктор пальнул вслед за ней. Индеец увернулся и выстрелил в Лаврова. Тот укрылся за багажником. Феррер выбежала из-за прикрытия, Лавров сквозь нетонированное лобовое стекло увидел, как у девушки растрепались волосы и как она встала, широко расставив ноги, и прицелилась, словно в тире.
– Куда! – в отчаянье крикнул Виктор. Он прекрасно знал, чем заканчивается такое баловство. «Детский сад! Кино насмотрелась…»
Виктор не успел окончить возмущаться, как земля поехала под ногами у всех участников перестрелки. Пуля девушки не достигла цели. Пуля, пущенная в девушку, тоже не достигла цели. Часть фасада здания рухнула на «фольксваген». Началось землетрясение. Анабель перевернулась и упала, ее голова ударилась о мостовую с ужасающим хрустом. Позади Лаврова послышался звук быстрых шагов. Обернуться Виктор не успел. Индейская дубинка свистнула в воздухе, и в глазах журналиста помутилось. «Опять по голове?» – успел подумать Виктор и потерял сознание. Ударивший его индеец подобрал выпавший из руки пистолет.
«Джинсовый» подошел к Анабель. Нагнулся и перевернул девушку на спину. Она тоже была без сознания, на бесчувственном лице застыло решительное выражение. Громила забрал из ее безвольной руки второй пистолет.
Другой индеец шарил левой рукой по карманам Лаврова, прижав правую руку к боку и то и дело кривясь от боли.
– Этого парня зовут Виктор Лавров, – сообщил раненый «джинсовому», указывая на украинца. – Это его фото нам прислали по вайберу.
Раненый встал и зажал здоровой рукой кровоточащую кисть.
– Да, Виктор Лавров – украинский журналист. Только щелкает почему-то не затвором фотоаппарата, а курком пистолета.
«Джинсовый» кивнул, поднял девушку на руки и повалил в багажник джипа. Затем он связал руки Лаврову.
– Ну-ка, помоги мне отволочь его в багажник, – спокойно приказал он раненому.
Сергей Кремень стоял перед ними, судорожно расставив ноги в попытке сохранить равновесие. Он очень испугался землетрясения. Его колотило, безумные глаза блестели.
– Увезите меня отсюда! – прохрипел он по-немецки. – Я не могу здесь оставаться!
Кремень замолчал, лицо его посерело.
Индейцы связали его и положили третьим в просторный багажник Cadillac Escalade.
Второй толчок землетрясения, от которого украинское консульство обрушилось еще сильнее, заставил индейцев шевелиться быстрее. Вдруг раненый медленно наклонился вперед и уперся в согнутые колени.
– Ты бы пошел, прилег на заднее сиденье, приятель, – сказал на диалекте мапуче «джинсовый» громила. – Я вижу, ты вот-вот отрубишься…
* * *
Анабель пришла в себя, почувствовав, что лежит на чем-то жестком. Тростниковые циновки в «руке»[16] лежали прямо на земле. Девушка попыталась поднять голову, отчего холодное полотенце на ее лбу чуть не упало.
– Лежи, лежи, девочка, не волнуйся. Я рядом, – взял ее за руку Виктор. Он сам сидел с мокрым компрессом на затылке и придерживал его свободной рукой.
Из угла «руки» на иноземца с волосами медового цвета восхищенно взирала пожилая индейская женщина. Она была одета в просторную черную шаль, которая скреплялась на правом плече заколкой и закрывала фигуру от плеч до лодыжек. На талии индианки красовался оранжевый кушак. Украшения ее головного убора, отдаленно напоминавшего кокошник, были из камня и раковин, а на шее поблескивали бусы из стекла и серебряных монет.
В длинном соломенном «руке» было душно, поскольку окна отсутствовали, а свежий воздух проникал в помещение только через половинку низкой деревянной двери. Пожилая индианка в «кокошнике» открыла двери полностью и села около выхода, глядя на улицу. Неподалеку стоял уже знакомый нам серый «кадиллак», к рулю которого кожаным арканом был привязан Сергей Кремень. Вместо кляпа изо рта бедного больного торчала грязная тряпка.
– Где мы? – еле слышно спросила Анабель у Виктора по-русски.
– В гостях у мапуче, – иронично отозвался Виктор. – На озере Ланго Буди.
– Карахуэ? – то ли вспомнила, то ли спросила девушка.
Виктор кивнул головой. Раньше он только слышал о небольшом городке Карахуэ и немного читал об индейцах мапуче.
Арауканы, или мапуче (люди земли), как они сами себя называют, – отдельное племя, которое можно смело назвать одной из народностей Чили, со своим языком и традициями. Любой народ мира считает себя гордым, свободным и независимым, даже если это на самом деле далеко от истины. А вот индейцы мапуче – случай особый. Достаточно сказать, что за все время существования племени, начало летоисчисления которого неизвестно по сей день, их так никто и не завоевал. Этого не смогло сделать некогда могучее племя инков. Даже средневековые испанские завоеватели за двести лет войны, нарываясь на жестокое сопротивление кавалерии и пехоты мапуче-арауканов, не смогли победить или уничтожить «людей земли». Конкистадоры несли огромные потери и в конце концов признали независимость этого бесстрашного племени. Мапуче так и остались жить на своих исконных землях от Био-Био до Рио-Буэено, в восьми провинциях Чили и шести провинциях Аргентины, сохранив свой язык, традиции и обряды.
Одно из мест обитания мапуче – озеро Лаго Буди, близ небольшого городка Карахуэ, куда и попали в плен Лавров и его спутники.
Анабель смотрела на измученного Сергея, который опять был в стадии обострения болезни. Привязанный к рулевому колесу «кадиллака», он, точно теленок, дергал задней ногой и… мычал.
– А почему он там?! – почти крича, спросила Виктора Анабель.
– Индейцы мапуче не слишком милосердны к белым людям, – ответил Лавров намеренно по-испански.
– Ну, да, – отозвалась пожилая индейская женщина в черно-оранжевом одеянии. – Мы мало хорошего видели от белых людей, с чего бы это нам быть к вам милосердными?
Старая фурия мерзко захихикала.
– Этот человек болен, он невменяем. Лучше бы вы отвели его к шаману «мачи», вдруг мой бледнолицый друг говорит голосами духов? – громко закричала Анабель, но последствия удара головой сразу дали о себе знать и откликнулись резкой болью в затылке и где-то в глубине головы, за глазами. Девушка, скорчившись, застонала и схватилась указательными пальцами за виски.
– Ладно. Может быть, я и соглашусь отвести вашего безумца к «мачи», но вы не пытайтесь отсюда бежать, а то вас всех сызнова свяжут, а тогда уже и накажут… больно-больно, – старуха, казалось, впавшая в детство, приветливо улыбнулась и представилась. – Все меня зовут бабушка Фрессиа.
– Виктор.
– Анабель, – представилась аргентинка и добавила на наречии мапу-дунгун: – У меня очень болит голова.
Бабушка Фрессиа очень удивилась тому, что белая девушка говорит на языке всех индейцев мапуче и охотно перешла на него: испанский явно был у нее не в чести.
– Ты говоришь на языке великих мапуче?
– Да, бабушка Фрессиа, я очень люблю этот язык, потому что он – настоящий! – совсем по-детски сказала хитрая Анабель, рассчитывая на благосклонность старухи. И не ошиблась. Та благодушно рассмеялась, и это было уже не гадкое злорадное хихиканье.
Пожилая Фрессиа резко, насколько это было возможно для ее почтенного возраста, поднялась со своего места.
– Потерпи милая, я вернусь с «мачи». Это очень хорошая женщина. Она даст тебе обезболивающего отвара. Ты, видать, сильно ударилась головой, когда упала во время землетрясения.
Фрессия подошла к Виктору и пощупала его шишку за ухом.
– Хоть и большая, но мягкая, – сказала она Лаврову по-испански. – Тебе тоже не помешает выпить обезболивающего отвара, юноша.
Анабель быстро перевела слова старухи на русский. Виктор был обескуражен. Вот уже лет тридцать никто не называл его юношей, но от этого даже стало как-то тепло на душе. С годами все больше людей перестают называть тебя сначала мальчиком, потом молодым человеком, потом мужчиной, а потом ты можешь стать дедушкой даже для пятидесятилетних. Что ж, жизнь есть жизнь…
– Чем это меня так саданули, бабушка Фрессиа? – спросил старуху «внучек» Лавров.
– Это – «лонко куилл куилл». Ее делают из дерева «лума», тяжелого и прочного, как железо. Ударом такой палицы можно свалить даже лошадь.
С этими словами Фрессиа жестом подозвала какого-то мальчика посторожить пленников, а сама ушла к шаманке «мачи». Привязанный Кремень, увидев старуху, замычал, забился, точно теленок на приколе, но пожилая индианка обратила на него внимание не больше, чем на пустое место.
Виктор поднялся с утоптанного земляного пола «руки» и подошел к дверному проему.
– Что такое «лонко куилл куилл»? – спросил журналист у аргентинки, глядя на улицу.
– Это у них такая дубинка, вроде… – Анабель задумалась и вдруг выдала. – Палица! Есть такое слово в русском языке?
– В русском языке много слов, – грустно ответил Лавров, глядя, как мечется из стороны в сторону Кремень. – Некоторые даже страшно произносить…
На свист индейского мальчишки, которого Фрессиа оставила охранять пленников, прибежала такая же чумазая детвора. Они поглазели на Виктора, что-то лопоча, и принялись играть в какую-то игру на пальцах, очень похожую на «камень-ножницы-бумага».
Окрестности озера Лаго Буди, видные из дверного проема «руки», выглядели довольно нетипично для Южной Америки. Как ни странно, эти места напомнили Лаврову Вышгородское водохранилище: сосны, березки, луга, пасущиеся коровы и лошади. Полное ощущение, что пока он был связанный и без сознания, его перевезли домой, в Украину. Стояла летняя теплынь со стрекозами.
– Ты можешь выйти, – сказал по-испански индейский мальчик. – Только не убегай, очень тебя прошу!
– Ну, раз просишь – не буду, – улыбнулся Лавров и похлопал себя по многочисленным карманам операторского жилета. В одном нашелся маленький тубус с мыльной водой – детская игрушка для выдувания мыльных пузырей.
Милая привычка младшей дочки Даши, которая любила подшутить над папой, когда он уезжал в командировку. Виктор постоянно натыкался в поездках то на «чупа-чупс» в кармане кофра от телекамеры, то на «фенечки» в одном из отсеков рюкзака. Еще в гостинице Сантьяго он обнаружил у себя в операторском жилете мыльные пузыри. Хотел выложить, но закрутился и забыл.
– Пригодились! – улыбнулся украинец, глядя на Анабель.
Виктор отдал «пузыри» мальчику, предварительно показав, как дуть. Индейский сорванец пришел в неописуемый восторг. Он принялся выдувать гирлянды радужных шаров, а остальная индейская детвора бегали за ним по всей лужайке перед соломенной хижиной, неистово визжа. Часть шаров достигала левады, где из-за детских криков тревожно прядали ушами пегие индейские лошадки.
Виктор еще раз обстучал все карманы и… о радость! Его смартфон был цел и невредим. Индейцы не умели брать в плен по-настоящему. Никто не удосужился тщательно вывернуть все карманы Лаврова.
Журналист попытался позвонить Абелю Касти, но сигнал не пробивался. Виктор походил по лужайке, подыскивая, где на экране покажется сигнал хорошего приема. Но выше одного «пенечка» связь не улучшалась. Тогда он написал СМС и подошел к машине, вытащив кляп изо рта затихшего Кремня.
– Сережа, не кричи, – попросил Виктор больного.
От звуков родной речи Кремень слегка взбодрился и протянул связанные руки. Виктор с трудом развязал кожаные путы. Никто не попытался его остановить или побить дубинкой с таким чудным названием «лонко куилл куилл».
Индейский дом «рука» был прямоугольным и длинным, с двускатной крышей, как ленинский шалаш в Разливе, его соломенные стены были скреплены стеблями ползучих растений. Сверкающий на солнце Cadillac Escalade с выбитыми стеклами, стоящий перед соломенным домом мапуче, выглядел инопланетной летающей тарелкой. Виктор, пробравшись с Кремнем через играющих в салочки индейских детей, зашел обратно в «руку». Внутри дома был земляной очаг с железной решеткой над ним, на которой покоились старые алюминиевые кастрюли. Мебели был самый минимум – открытый кухонный шкаф с утварью, широкие топчаны вдоль стен и деревянные сундуки с плоскими крышками. Стоял сильный запах кострища, смешанный с ароматом старой соломы и влажной шерсти.
Лавров отыскал воду, напоил Сергея, усадил его в тихом уголке, накрыв жестким шерстяным одеялом.
– Анабель, – обратился Виктор к девушке, тихо постанывавшей под мокрым полотенцем. – Ты откуда язык индейцев знаешь?
– Часть мапуче живет у нас, в Аргентине, – отозвалась Феррер. – Я в детстве играла с их детьми на ранчо моего деда. Мы говорили на наречии мапу-дунгун, а вообще у мапуче разные диалекты. Но мапу-дунгун понимают все.
В дверном проеме появился юный индейский страж, слегка кивнул Виктору, рассеянно оглядел Кремня и сказал Анабель, что шаманка «мачи» сейчас будет. Он ушел, и Виктор опять потрогал свою шишку.
– Сейчас меня полечат, и эта шишка станет елью…
Немного погодя снова возник мальчуган, заговорщицки ухмыляясь, проследовал мимо Лаврова и сел ковырять палкой в очаге. Потом появилась бабушка Фрессиа в сопровождении шаманки «мачи» лет тридцати. В руках у «мачи» была черная тыква, а на голове красовалась эффектная кожаная лента, блестевшая от перламутровых раковинок. Вид у нее был мрачный и усталый, она прошла мимо Виктора и Сергея, словно украинцы в индейском доме – самое обычное дело.
– Так-так. Вот и мы, – Фрессиа довольно хихикнула.
– Кажется, ей хуже… – начал было Виктор, но шаманка подняла руку, давая понять, что все под контролем, и он умолк.
Шаманка села рядом с Анабель и положила ей на лоб руку. Потом вытащила из тыквы затычку и налила в миску белесого напитка. Вторую миску с мутным пойлом шаманка протянула Лаврову.
Анабель и Виктор с очень серьезным видом выпили.
– Вроде полегче, – сказал по-русски Лавров после некоторого молчания. – Анабель, переводи, раз испанский тут не в чести. Да я его толком-то и не знаю.
– Помогите еще одному человеку, – сказал Виктор, обращаясь к индейским женщинам. Феррер перевела.
– Кому? – резко спросила по-испански шаманка и наклонила голову набок.
– Я ранил одного парня, а он пробил мне голову, мы квиты, но я беспокоюсь за его здоровье.
Лавров хитрил. Судьба индейца, который чуть не убил его в перестрелке, а потом разбил ему голову дубинкой, нисколько не волновала его. Но богатейший опыт журналиста в общении с дикими племенами подсказывал ему, что войти в доверительные отношения с туземцами можно, только заботясь о членах их племени. И он не ошибся: Фрессиа сразу откликнулась на доброе сердце европейца.
– Его зовут Пайнекио, – встрепенулась старуха, потом расслабилась под взглядом «мачи» и стала ковырять палкой в остывших углях очага, выкатывая оттуда круглые кукурузные хлебцы, похожие на армянский толстый лаваш, и добавила: – С ним все в порядке.
Анабель сделала два последних глотка, отставила целебный напиток и смиренно сложила перед собой аккуратные руки. В ее глазах читалось умиротворение. Боль ушла.
– Может быть, вы, уважаемая, поможете и вот этому человеку, – Виктор указал «мачи» на Кремня, который боялся даже пикнуть, словно ребенок спрятавшись в одеяло, как «в домик».
– Я заберу его с собой. А вы – пленники наших воинов, – холодно произнесла шаманка. – Арабы пообещали за вас много оружия.
– Вот те на! – удивился Лавров, – А зачем вам оружие?
Шаманка уставилась на него и слегка покраснела. Виктор взглянул на бабушку Фрессиа. Та накладывала на кукурузные лепешки куски вареной говядины и тушеных овощей.
«Это вовремя», – подумал украинец. Он даже не мог вспомнить, когда ел в последний раз горячую еду, кажется, это был немецкий суп «айнтопфе» фрау Кордес.
– Решили добиваться расширения индейских прав на свою землю? – нарушила тишину Анабель, продолжая тему, поднятую Виктором.
– Да, – мрачно ответила «мачи». – Пока нашими землями управляет чилийское правительство, мы не успокоимся. Нас не завоевали ни инки, ни испанцы. Это наши земли, и управлять ими мы будем по индейским обычаям, а не по законам Чили.
– А вы не чилийцы, что ли? – в голосе Лаврова послышалась ласково-успокаивающая интонация.
– Мы индейцы мапуче, никакие мы не чилийцы, – засмеялась бабушка Фрессиа. – Вот, держите лепешки. Ешьте, поправляйтесь…
Пожилая индианка с удовольствием наблюдала, как пленники уплетают кушанье.
– Ну, знаете, я не согласен, – обратился Виктор к шаманке. – Двадцать первый век! Вы что, за землю готовы убивать? Неужели нельзя договориться?
– Вить, – Анабель с набитым ртом дернула Лаврова за рукав и сказала шепотом на русском: – Осторожнее общайся с шаманкой. Мапучи до сих пор практикуют человеческие жертвоприношения, чтобы ты знал…
– Да ты что! Они же не папуасы с каких-нибудь островов. На джипах ездят… – недоверчиво усмехнулся Лавров.
– Знатного пленника убивают ударом дубины, а его сердце воины вырезают и съедают, чтобы храбрость казненного перешла к ним. Иногда отрезают конечности у еще живой жертвы, жарят их и съедают на глазах у того, кого казнят…
– Я не собираюсь убивать человека со светлыми волосами, – вдруг сказала шаманка аргентинке.
Анабель и Виктор удивленно переглянулись. Шаманка понимала их разговор? Затем посмотрели на бабушку Фрессиа. Та, пожав плечами, объяснила:
– От «мачи» ничего нельзя скрыть. Она понимает все языки мира, хоть и не говорит на них.
– Понял… Читает мысли, – шепнул на русском Виктор.
Виктор не читал чилийских газет, не смотрел местного телевидения, поэтому и не знал местных обычаев. И все же Анабель не лгала. Последний общеизвестный случай такого рода убийства произошел в мае 1960 года, когда после цунами богу моря Ньен Лав Кену принесли в жертву мальчика. Об этом писали в газетах. Дело получило широкий общественный резонанс, и «мачи», совершившую жертвоприношение, посадили в тюрьму, однако спустя какое-то время, когда страсти затихли, все-таки отпустили. К тому же убитый мальчик был индейцем, а евро-американцам нет дела до индейцев. И по сей день по-настоящему полноправными людьми «цивилизованные» считают только себя.
Тем временем трапеза в индейском жилище продолжалась. Бабушка Фрессиа подала какой-то горячий напиток в грубых керамических кружках.
– Что это? – спросил у Анабель шепотом Виктор.
– Мудай!
– Хм. У нас это ругательство… А у вас?
– Овощной бульон из пшеницы, зеленого гороха и картошки – пей, не бойся! – шепотом ответила Феррер.
– А ему нельзя! – как бы оправдываясь, заявила старуха, кивнув на Кремня. – Его еще будут лечить.
В дверном проеме появился мужской силуэт, который на время заслонил и солнце, и деревья, и пегих лошадок.
– Это хозяин дома Маурисио, – представила вошедшего бабушка Фрессиа.
Когда Маурисио, как говорят телевизионщики, «сошел с контрсвета», Лавров разглядел в нем индейца лет сорока, одетого в белую этническую рубашку «кильт», подпоясанную кушаком кофейного цвета. Черные прямые волосы были подрезаны выше глаз и ниже ушей. На плечи Маурисио было накинуто черное шерстяное пончо.
Индеец кивнул бабушке Фрессиа, тепло поздоровался с «мачи», слегка поклонился сеньорите Феррер, проигнорировал Кремня и обратился к Виктору.
– Здравствуйте! Пайнекио – воин, которого вы ранили, – сказал, что вы – фотограф из Европы.
– Да, – с достоинством ответил Виктор. – Я ранил его в бою…
– Неважно уже, рука Пайнекио заживет. Останется шрам на память… Я прошу сделать нам на память несколько картинок, – с этими словами Маурисио достал из-под черного пончо фотоаппарат Nikon D7000 и протянул его Лаврову.
Виктор взял в руки камеру, осмотрел объектив – AF-SDX 18-105. «Хорошая вещь. На каждый день, с удобным диапазоном фокусных расстояний и впечатляющей резкостью. И эти занимаются человеческими жертвоприношениями? Нехило…» – подумал журналист, а вслух спросил:
– Что снимать?
– А все вокруг снимай. Так, чтобы было видно, как красива наша земля!
Виктор посмотрел уровень заряда батареи. Полный. Проверил наличие флеш-карты. На месте, почти пустая.
– Ну, Маурисио, пойдем поработаем! Анабель, помоги мне с переводом, – призвал заметно повеселевший Лавров. – Бабушка Фрессиа, присмотрите за моим товарищем, очень вас прошу, – Виктор слегка поклонился, прижимая к груди фотоаппарат.
– Идите фотографируйте, не беспокойтесь. «Мачи» выгонит из него духов калку! – откликнулась пожилая индейская женщина.
– Ушел творить добро, – сказал Виктор Кремню на прощанье. – Надеюсь, никто от этого не пострадает.
Но Кремень не слышал Лаврова. Он безразлично смотрел куда-то вверх.
Все те же дети, которые давно уже использовали все мыльные пузыри и скучали, сидя на травке, по команде Маурисио сбегали за одеялами, накрыли ими свои плечи, расставили руки и исполнили перед объективом фотоаппарата танец «чойки» – сцены из жизни птиц.
«Забавно. У них «чойки», у нас – сойки…» – заметил для себя Виктор, делая раскадровку слаженного танца ребятишек.
Потом Маурисио провел фотографа по селению. Виктор снимал, как взрослые индейцы занимаются тем же, что и многие поколения их предков – сельским хозяйством. Выращивают картофель и кукурузу, пасут свиней с ярмом на шее, чтобы не потравили огороды. Доят комолых коров, пасут лошадей.
На меже между полями разновозрастные мужчины играли во что-то, похожее на хоккей на траве.
– Это национальная игра мапуче, называется «палин», – пояснил Маурисио и дал знак односельчанам, чтобы не отвлекались на белого фотографа.
Мячом индейцам служил шар, сшитый из кожи. Поле для игры было довольно узким, всего семь метров. Зато очень длинное – метров полтораста.
– Побеждает команда, которая забьет четыре гола подряд, – ответил Маурисио на вопрос фотографа. – Если сами пропустили мяч, все предыдущие голы не считаются.
«Вот бы у нас «Динамо» с «Шахтером» так в футбол играли. И на глупости на пресс-конференциях не было бы времени…» – подумал Виктор и спросил:
– Это же сколько они так могут играть?
– Иногда несколько дней.
Лавров раскадровал общие планы, снял с нескольких ракурсов разгоряченные смуглые лица игроков, самодельные клюшки из кривых толстых веток, ликование забивших гол «палинистов».
– Давно у вас эта игра? – спросил он, запыхавшись, степенного Маурисио.
– Всегда была, еще до прихода европейцев, – ответил мапуче.
Наконец Маурисио отвел фотографа к главе совета старейшин.
– Это фотограф из Европы, – представил Маурисио украинца седому коренастому индейцу, одетому в пыльные мешковатые брюки, полосатую рубашку с грязно-желтым пуловером и коричневый пиджак. Бородатую голову венчала видавшая виды темно-зеленая шляпа.
– Это Сегундо Эральдо Лефикео, – представил Маурисио старейшину Виктору Лаврову.
Они по-европейски пожали друг другу руки.
Виктор сделал несколько портретных снимков, всякий раз после серии кадров показывая на экране Nikona, что получается. Старик остался доволен.
– Разрешите вопрос, уважаемый, – обратился к старику Лавров. Он сказал «уважаемый», потому что на самом деле уж забыл его тройное имя.
– Спрашивай.
– «Мачи» сказала, что нас обменяют арабам на оружие.
– Да, так и будет.
– А зачем вам оружие?
– По Закону об аборигенах 1993 года на каждую нашу семью выделяется всего два гектара. Но нам принадлежит вся эта земля! И мы вернем ее себе. По справедливости, одна пятая всей территории Чили должна принадлежать мапуче. Мы хотим быть единственными хозяевами на своих исконных землях. Без оружия эти требования никто не выполнит. Вот почему нам нужно оружие.
– В Испании каталонцы, на Ближнем Востоке курды, на Юкатане майя, здесь – мапуче. Везде одно и то же. Все борются с одной зависимостью, чтобы попасть под другую, – не сдержал сарказма Лавров.
– До прихода испанцев мы жили гораздо лучше. Триста пятьдесят лет мы с ними воевали – победить они нас не смогли. Теперь нам приходится противостоять чилийской государственной машине. Мы требуем, чтобы наши дети учились на родном языке. Чтобы программа образования была составлена с учетом индейских традиций. Если бы не потребность в оружии, я не отдал бы тебя арабам, а просил остаться у нас и преподавать детям. Они тебя полюбили.
– Да уж, мне тоже не улыбается снова попасть в лапы «Аль-Каиды», уважаемый вождь! – признался Виктор.
В это время в соломенном доме «рука» шаманка острым ножом сбрила седые волосы с головы злосчастного Кремня и обмазала ее кукурузным тестом. Сергей поначалу испугался ножа, но шаманка успокоила его добродушным воркованием на своем наречии, и безумец не сопротивлялся.
Бабушка Фрессиа ассистировала шаманке, тоже приговаривая что-то по-индейски и помешивая в горшке варево из грибов и трав. Затем она дала Сергею испить обжигающий бульон из большой деревянной ложки. Тот шумно втянул в себя жидкость. Казалось, она мгновенно растеклась по его жилам, по всему телу и теплая безмятежность укутала его воспаленное сознание. Женщины запели древний гимн, ритмично ударяя в закопченный бубен. Они обратились к высшим силам моря и гор с просьбой о защите и покровительстве.
Кремень чувствовал себя так, как когда-то в детстве, когда родители пели за праздничным столом «Ой, мороз, мороз» и ему становилось так беззаботно и счастливо. Но тесто высыхало на голове и сдавливало череп – поначалу легонько, терпимо, а потом все сильнее и сильнее. Зуд требовал немедленно раскрошить ногтями эту пекущую корку, но руки страдальца опять были крепко связаны кожаными ремешками.
– Мне больно, пустите! – просил и плакал Кремень.
Тогда бабушка Фрессиа снова давала ему дурманящего варева и снова женщины пели колдовскую песню «мачитун», заглушая затихающие всхлипывания юродивого. Наконец он окончательно лишился чувств и откинулся навзничь.
«Мачи» развязала его путы, очистила покрасневшую голову от засохшего теста и осторожно умыла чистой водой из озера Лаго Буди.
Когда вернулись Виктор с Анабель, «мачи» уже ушла, а бабушка Фрессиа с Кремнем готовили ужин: жарили на решетке моллюсков «пикороко» и «пиуре», в золе же в это время запекались кукурузные пироги «умита», завернутые в листья початков кукурузы.
– Серега, ты как? – спросил Виктор Кремня, уже понимая, что все гораздо лучше, чем можно было бы ожидать.
– Супер! Мне давно так хорошо не было, Витя, – ответил Кремень своим прежним мощным голосом. – Ты знаешь, что с нами будет?
– Мы ждем арабов, они приедут за нами сегодня ночью или завтра утром, – постарался как можно обыденнее произнести эту весть Лавров. – Вот смотри, какой мне аппарат индейцы погонять дали!
Лавров показал исцелившемуся Кремню Nikon D7000.
– Флешку только забрали, но у меня своя есть. Даже зарядку вручили, – похлопал он ладонью по одному из бесчисленных карманов операторского жилета. – А давайте я сейчас сфотографирую, чего вы тут нам приготовили!
– И в Инстаграм выложи, – съязвила Анабель, смеясь.
Виктор успел поймать в объектив этот ее искренний смех с небольшой горчинкой неопределенности.
– Бабушка Фрессиа, – обратился Кремень к индианке, воспользовавшись присутствием переводчицы Анабель. – А ты тоже, получается, «мачи»?
– Нет-нет, – засмеялась пожилая женщина. – Но я видела во сне каких-то белых животных, а потом сильно болела. Люди сказали, что я могу пойти в услужение к действующей «мачи», чтобы затем занять ее место. Я могу лечить с помощью трав и разговаривать с духами. Я даже прошла обряд свадьбы с коричным деревом, и мне позволено использовать священные ветки в исполнении ритуалов. Но я не «мачи» и никогда ею не стану. Хотя бы потому, что она сильно младше меня, и я умру скорее.
– Вы полностью исцелили моего друга, бабушка «мачи»… тьфу ты, бабушка Фрессиа? – поинтересовался Виктор. Анабель перевела вопрос.
– Твоему другу надо будет продолжать пить специальный отвар, я дала ему с собой. Но дело не в этом, а в том, что духа порчи калку мы изгнали, а со злым духом уэкуфе он живет давно и одного вечера недостаточно. Изгнать из твоего друга злого духа уэкуфе можно только на специальной площади – нгильятуэ. Посреди площади надо возвести «реуэ» – деревянную лестницу со ступеньками из веток коричного дерева. В течение двух дней мапуче всех возрастов должны молиться Нгенечену. А шаманам нужно собрать всех на общую пляску, чтобы вспомнить прошлое и понять будущее. Ради пленного чужестранца никто такого делать не будет. Ты же понимаешь?
– То есть, когда закончится твой отвар, его разум опять померкнет?
Бабушка Фрессиа ответила не сразу. Она поковыряла кочергой в очаге, растолкла в нем крупные багровые угли и внезапно заговорила так, будто постарела еще на двадцать лет.
– Однажды ворона пригласила тюленя в гости. Тюлень приплыл в лодке и доверчиво вышел на берег. Тут ворона с сородичами на него набросились и съели бедолагу.
– И что? – не понял Лавров.
– И все! – ответила за бабушку Фрессиа ее переводчица Анабель.
– Анабель, объясни по-человечески, что значит эта индейская сказка, ничего же непонятно!
– Виктор, а ты можешь мне объяснить русскую сказку про Колобка? Прыгал он, прыгал от зверя к зверю, а лиса его съела. Мне непонятно, – ответила аргентинка вопросом на вопрос.
– Ну, это детям рассказывают, чтобы они названия зверей запомнили.
– Так и бежал бы себе Колобок дальше, почему лиса его съела?
– Если бы Колобок не сбежал от дедушки и бабушки, то они бы его все равно съели тоже, – вмешался в их препинания Кремень. – Вот о чем эта сказка. Останься Колобок на подоконнике или сбеги он в лес – конец один, его съедят. В этом заложен великий философский смысл о жизни и предначертаниях судьбы.
– Ну, хорошо, с Колобком разобрались, – ворчливо согласился Лавров и обратился к бабушке Фрессиа: – Так что вы хотели сказать, поведав нам про тюленя?
Старая индианка рассеянно улыбнулась и ничего не ответила. Она налила в кружку напиток из чайника и протянула его Виктору.
– Мудай.
Но Лавров смотрел не на нее. В дверном проеме возникла тень. Она была светлее темной лужайки и черных деревьев. Это был Али Фазрат. Вслед за ним в дверях появился Олег Осинский, молча прошел мимо трапезников, сделал еще три шага и остановился. В руке у Али Фазрата был длинный черный автоматически пистолет.
– Всем сидеть тихо, – приказал он. – Я стреляю прилично, особенно из этой слоновьей пушки.
Лицо его было потным и блестело от бликов очага.
– Тюлень – это вы. А вороны – это мы. По вечерам через открытые двери хорошо слышно, – спокойно пояснил он.
Бабушка Фрессиа положила обе руки на стол и начала по нему похлопывать. Анабель положила пустую раковину моллюска в кучу таких же. Сергей Кремень медленно повернул к Олегу Осинскому свою обритую голову.
– Господин Осинский, наденьте на всех, кроме старухи, наручники, – приказал Али Фазрат. – При сопротивлении буду стрелять.
Лавров попытался встать. Пистолет качнулся в его сторону, и Виктор сел на место. Под угольными усами Али Фазрата мелькнула мимолетная усмешка.
– Вы умный человек, – сказал он Лаврову. – Я думал, что завербовал вас. Но… Но в вас все-таки есть что-то симпатичное.
Лавров не ответил. Осинский защелкнул на его запястьях наручники, потом на Анабель, наконец и на Сергее.
– Вы доставили мне слишком много беспокойства. Вы обманули меня и украли Кремня. Но даже не в этом дело. Теперь меня могут обвинить в пособничестве сепаратистам. За ваши головы я привез индейцам целый грузовик оружия. А вот это уже зря.
Бабушка Фрессиа легонько качнулась, плотно уперлась локтями в стол и закрыла лицо смуглыми руками. Ее трясло. Нетронутая кружка с мудаем парилась рядом.
– Я хочу, чтобы Кремень привел меня к Гитлеру, – продолжал Али Фазрат. – Еще хочу, чтобы вы перестали от меня бегать. Но больше всего я хочу, чтобы вы наконец-то поняли: сопротивление бесполезно, я исполняю волю Аллаха!
Остаток ночи Виктор, Сергей и Анабель провели со скованными руками и заклеенными скотчем ртами, лежа в пустом кузове грузовика, на котором арабы привезли оружие индейцам мапуче. С ними в кузове ехал вооруженный Олег Осинский. Конвой из грузовика и двух внедорожников двигался на юг по трассе Carretera Austral в Патагонию.
Глава 15 «Город Пуэрто-Монт, залив Релонкави…»
Олег Осинский курил, сидя на ящике из-под оружия в кузове грузовика, надсадно воющего мотором на высоких оборотах. Ночь была из тех, что тянутся вечно. Часы минута за минутой падали в темноту обочины, словно окурки сигарет. Осинский выдохся, устал, отупел. Затянувшись сигаретой, он жестом пригласил Виктора сесть рядом с собой. Лавров сел, с трудом удерживая равновесие со скованными перед собой руками в наручниках. Осинский снял с его губ скотч, при этом Виктор застонал от боли. Он не брился почти трое суток и уже порядком зарос щетиной.
– Курить будешь? – предложил Олег тихим голосом.
– Нет, пить.
Осинский протянул ему фляжку с водой. Виктор с видимым удовольствием отпил, потом взглядом указал на Анабель с Кремнем, лежавших в забытьи под индейским одеялом.
– Не трогай их, – так же тихо приказал Осинский. – Очнутся, попьют… Что ж вы не уехали?
Олег был явно раздосадован.
– Не успели. Индейцы выкрали Кремня в консульстве. Не мог я его бросить…
Олег смотрел на спящего Сергея.
– Балду мне развалил… канделябром, – показывая на кусок марли, приклеенной к лысой голове, пожаловался Осинский. – Юродивый, бляха-муха…
– Уже не юродивый. Индейцы вылечили.
– Да? – удивился Олег.
Он опять прикурил и глубоко затянулся, потом, выпустив дым через нос, хрипло закашлялся.
– Ну, теперь держитесь… Эх, занесло тебя, Витя. А что будет дальше – даже не знаю.
– Я романтик, Олег. Если на улице закричат, бросаюсь на крик. Кто поумнее, закрывают окна или вставляют в уши наушники с музыкой. Или телевизор делают погромче. Они стараются быть подальше от чужого несчастья, чтобы к ним не прилипло, а я – журналист. И мой друг Артем Боровин тоже был журналистом. Его уже нет, а я есть. И пока я не раскопаю это дело до конца – не успокоюсь.
Виктор прервался и опять взял флягу с водой, а Олег молча курил, глядя в одну точку. Украинец, сделав пару глотков, вернул флягу и продолжил:
– Во время последнего разговора с Темой мы договорились встретиться в Борисполе. Он хотел рассказать мне без свидетелей о том, что я теперь увидел собственными глазами. Я ехал спасать Кремня, а случайно нарвался на убийц Боровина. И я рад, что остаюсь. Я хочу пойти до конца.
– Они тебя грохнут, бача. Ты об этом не думал? – совсем «по-афгански» сказал старый друг.
– Пока я им нужен. А что будет дальше – увидим. Я и не из таких передряг выбирался.
Мотор грузовика звенел клапанами на подъемах. Обычно Лавров этого бы даже не заметил. Но сейчас он был зол, напряжен и встревожен.
– Так ты, как я понял, бежал из Европы?
– Я не бежал. Я осознанно летел в Аргентину вырвать Серегу из нацистского плена. Разве я мог знать, что попаду в лапы «Аль-Каиды»?
– А если бы знал, не полетел бы? – провокационно спросил Осинский.
– Куда бы я делся? Конечно, полетел бы. А чего летел? У меня дома родственники, дети, друзья, наконец. Хотел беду от них подальше отвести. Это мой принцип – увести беду подальше от дома, раз победить ее нельзя… Сам-то ты тут с чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой?
– Мы же еще в прошлый раз договорились: не задавай вопросов, на которые не имеешь права, – неожиданно сухо ответил Осинский.
Виктор не обиделся, он только понимающе кивнул и вспомнил старый постулат разведчика:
– Каждый должен знать только то, что ему положено по роду служебной деятельности.
– Не забыл? – с грустной улыбкой сказал Олег.
– А разве забудешь?
Олег, тяжело вздохнув, затушил очередной окурок.
– А что касается задания… Большую власть употребляют не всегда во благо. Такова система. И фиалками от нее не пахнет.
– Устарела эта ваша система. Какой смысл ее поддерживать, содержать чиновников, когда за все решения можно напрямую проголосовать on-line хоть всем гражданам страны? Сейчас у каждого есть мобильный телефон. Технически СМС-ками уже несколько лет как можно реализовывать принципы прямой демократии.
– То есть это как это?!
Олег сидел и хлопал глазами. Он, простой воин, был далек от всех этих политических вопросов. Виктор это понимал, поэтому решил расшифровать.
– Все просто, дружище. Например, вот у нас в Украине возникает вопрос «Будем интегрироваться в ЕС или союзничать с Россией?» Раз, и всем приходит СМС. Ответьте «1», если вы за ЕС, или «2», если вы за Россию. Оперативно и представительно.
– Да ну, бред какой-то, – фыркнул Олег. – Как у автомата с пивом. Пиво есть? Пива нет!
– Ничего подобного! Не бред. Так управлялись древнегреческие города-государства Борисфен, Ольвия, Херсонес и многие другие на юге Украины.
– Чем управлялась, мобильными телефонами? – засмеялся Осинский.
– Не мобильными телефонами, а самоуправлением. Так самоуправлялась и Запорожская Сечь. Вот я и думаю: а что если сейчас, используя возможности соцсетей и мобильной связи, нам перейти к прямой, исторически нам свойственной, демократии?
Обогнув холм, грузовик сбавил скорость, и Лавров с Осинским чуть ни задохнулись гранитной пылью на плохо вымощенном участке дороги. Потом облако пыли осело, покрыв белым налетом оружейные ящики, закрепленные в кузове.
– Удивляюсь я тебе, Лавров. Жизнь висит на волоске, а ты все о государстве. Да знаешь, где оно тебя видело, братуха, это государство?.. – с болью в голосе произнес Олег.
– Олежа, это родина! Там живут такие же люди, как я, – 42 миллиона. Понимаешь? 42 миллиона «гавриков», таких же живых, как я, как ты… Не станет нас, не станет их. А что останется? Так вот, я хочу, чтобы остались они… Остались, понимаешь? И жили, как люди, а не как скоты. Минус 500 человек в день, понимаешь? Умирают они. Дохнут! От чего? Почему? От жизни такой. Об этом нельзя не думать.
Лавров опять отхлебнул из фляжки, избавляясь от привкуса пыли на губах.
Грузовик обогнул гранитный склон и выехал на нормальный асфальт. Пассажиров трясло уже меньше.
– Когда ты мертв, ты не знаешь, что ты мертв, – ответил Осинский. – Тяжело только остальным. То же самое, когда ты тупой. А твои «простые избиратели», воспитанные телевизором, тупые.
– Нельзя так говорить о народе. Ты из него вышел, – не согласился с товарищем Виктор, но тут же во избежание конфликта вернулся к прежней теме. – А вот запорожские казаки не назвали бы такую форму правления народовластием.
– «Запорожские казаки», старик, это сказка для среднестатистического обладателя мобильного телефона, – сквозь смех ответил Олег.
– Хорошо! – согласился Виктор. – Пусть так! А твое мнение какое?
– Мое?.. – крякнул Олег и задумался. – Искусство управления государством требует мудрости и умения принимать взвешенные решения, а среднестатистический обладатель мобильного телефона отнюдь не обладает этими качествами.
Воцарилась пауза. Осинский непонимающе посмотрел на Виктора, потом огляделся вокруг.
– Это я только что сказал?! – удивленно пробормотал он.
– Ага, – улыбнулся Виктор.
– Тьфу ты, пропасть… Вот уж действительно: с кем поведешься, от того и наберешься…
Виктор и Олег расхохотались. Совсем как когда-то, в юности, между боями в горах Афганистана, в нескольких шагах от гибели.
На дне ущелья, в стороне от шоссе, стояла пара красных столбов высотой в два человеческих роста. На одном из них были закреплены ворота из четырех перекладин. Они были закрыты. Над ними на проволоке висело объявление: по-испански – «Propiedad privada» и по-немецки – «Nicht betreten». Вдоль въездной аллеи шла живая изгородь из кругло подстриженных кипарисов. Прохладный воздух тихой долины был напоен нежным ароматом молодой листвы.
Спокойствие этого умиротворенного уголка нарушил шум грузовика и двух внедорожников. Молодой крепкий араб, выскочив из первой Toyota Land Cruiser, немного поковырялся с замком и распахнул створки ворот. Конвой поднялся по усыпанной гравием дороге на пологий склон холма и по другой его стороне спустился в неглубокую долину. Здесь не было ветра, а потому было градусов на пять-десять теплее, чем на шоссе. Под деревьями еще было темно, но быстро светлело. Громко вскрикнула неведомая птица.
Из кабины грузовика хорошо просматривался дом в конце дороги. В окнах горел свет. От дома между дубами расходились тропинки. А подальше, за деревьями, виднелось озеро с гидропланом.
Дорога заканчивалась петлей вокруг газона, огороженного выбеленными камнями. Тропинка слева вела к озеру. С трех сторон его окружала запущенная лужайка, обрамленная шезлонгами с изрядно выгоревшими полосатыми подушками.
Конвой доехал до петли на дороге и остановился. Шофер выключил зажигание. Лавров прислушался к звукам, не вставая с места. Гортанная арабская речь, хлопки дверей внедорожников. Полог кузова откинулся, и появилась голова Али Фазрата.
– Снимите с них наручники, господин Осинский. Мы приехали, можете расслабиться немного, – по-немецки приказал сириец и отдал команду кому-то справа: – Пленных в дом, пусть поедят и оправятся!
Когда Лавров увидел, кому отдал приказ Али Фазрат, то с трудом смог скрыть свое изумление: это был Ден Мюллер, дровосек из Сан-Карлос-де-Барилоче. Но что это был за дровосек! Глаз не оторвать! На нем был кожаный летный шлем, кожаная летная куртка – вытертая, но безупречно чистая. Черные брюки-галифе, простроченные серебром по боковому шву. Шею обматывал черный шарф. На ногах – высокие шнурованные ботинки. Словом, Коккинаки аргентинского разлива.
Сам Ден был удивлен не меньше пленника. Увидев Виктора, он вздрогнул и, пытаясь не выдавать своего изумления, протянул руки Анабель, чтобы помочь ей спрыгнуть с борта.
– Прошу вас, сеньорита.
Освобожденные от наручников Кремень и Лавров спрыгнули сами. Перед ними возвышался деревянный дом с покатой крышей и широкой верандой – точная копия «дома Гитлера» из окрестностей Сан-Карлос-де-Барилоче.
«Так вот кто хозяева домика в Аргентине…» – мысленно заключил Виктор.
Двор был вымощен камнем. К нему подходила длинная подъездная аллея, обсаженная тополями, дикорастущий сад, несколько сотен роз смотрели в окна библиотеки, а длинная зеленая лужайка уходила от дома в лес, в спокойную пустоту. Тот, кто строил это жилье, попытался перетащить германские Альпы через Атлантический океан. Старался изо всех сил, и весьма успешно.
Где-то там, в Европе и на Ближнем Востоке, люди погибали, получали увечья, в них вонзались осколки стекла, их разрывало взрывчаткой. Людей избивали, грабили, душили, насиловали, резали им горло, сжигали заживо. Люди голодали, болели, тосковали, мучились от беззакония, террора, гражданских войн – злые, жестокие, трясущиеся в религиозном или националистическом экстазе…
…А в солнечной спокойной Южной Патагонии стояло замечательное летнее утро. Долина была расположена достаточно далеко от города с его шумом и смрадом и отрезана невысокими горами от океанской сырости. Попозже здесь будет жарко, но это будет приятная, утонченная жара для избранных – не такая грубая, как пекло у океана, не такая липкая и противная, как в городе. Эта долина была идеальным местом для жизни славных ветеранов Третьего рейха и отдыха столь же славных бойцов «Аль-Каиды».
У запыленных внедорожников два уже знакомых Лаврову шофера-араба Ахмед аль-Сануси и великан Разан Зайтунех что-то рассказывали друг другу, сопровождая сообщаемое эмоциональными жестами. Оба были молоды, смуглы, напористы и полны жизненных сил. В свой разговор они вкладывали столько мышечной активности, сколько обычный европеец потратил бы, чтобы втащить телевизор на четвертый этаж дома без лифта.
У входа в дом индеец в пончо что-то докладывал Али Фазрату:
– …dos barcos, señor…
Араб слушал мапуче и растирал затекшую в дороге шею. Слушал с той улыбкой, что бывает, когда людям хочется не улыбаться, а заорать во весь голос. Он похлопал индейца по плечу. Тот распахнул рот величиной с пожарное ведро, засмеялся и махнул Осинскому с пленниками приглашающим жестом.
Они поднялись по каменным ступеням, половина больших двойных дверей бесшумно распахнулась. Пол был выложен мозаикой, будто во дворце, а цветные витражи окон напоминали розы готических соборов… Из холла пленники прошли в слабо освещенную комнату не меньше двадцати квадратных метров. Они с удовольствием заметили душ с необходимым наличием больших полотенец и банных халатов.
– Ну, что, Шарапов, – обратился Виктор к Сергею, выходя из душа последним и завязывая пояс халата. – Сейчас бы супчику горячего да с потрошками! А?! Хотел бы ты сейчас супчику горячего да с потрошками?!
– Я бы сейчас, Глеб Егорыч, горячих щей навернул! – в тон ему ответил «Шарапов».
– О чем это вы? – недоуменно спросила Анабель. Завитки волос на ее шее были еще мокрыми, как у сказочной русалки. Остальным волосам девушки было уютно в пышном тюрбане из полотенца. Она подошла к столику, шаркая большими одноразовыми шлепками, и Сергей Кремень уже отодвигал перед ней столик с таким усердием, какого не получить ни от одного официанта. Анабель села, засунула босую ногу под себя и поблагодарила его нежной, восхитительно-ясной улыбкой.
– И почему ты назвал Виктора Глебом Егоровичем? А «шарапов» – это что? Вроде как «шалопай»?
Украинцы от души расхохотались.
– Нет-нет, сеньорита, – поспешил объясниться Кремень. – Это мы говорили голосами двух полицейских из старого фильма.
– А! Это как Madame, je ne mangé pas six jours?
– Что? – в свою очередь хором удивились украинцы.
– Все русские, как только увидят официантку-француженку, сразу же сообщают «Мадам, же не манж пас сис жур!» А с виду и не скажешь, что не ели шесть дней.
Виктор с Сергеем разразились таким хохотом, что в дверном проеме появилась встревоженная голова Олега Осинского с немым вопросом в глазах.
– Вы слышали, господин Осинский? – спросила его Анабель с притворной требовательностью.
– Слышать-то я слышал, вот только ничего не понял, – ответил Олег.
– Мои украинские друзья хотят суп с потрохами.
– Могу предложить суп из морских ежей.
– Дружище, ну сколько можно этот йод хлебать, – возмутился Кремень. – Найди что-нибудь с мясом, что ли?
Минут через десять Осинский прикатил передвижной сервировочный столик с фарфоровыми супницами, стопкой тарелок и ворохом столовых приборов.
– Вот что я могу вам предложить, господа почетные пленники, – Олег приоткрыл крышку одной из супниц. – «Пайла марина» – суп из набора морепродуктов и рыбы, приправленный чесноком, кинзой и луком.
– Это мне! – обрадовалась Анабель.
– Олег, не томи, мясо есть? – Лавров не скрывал, что изнывает от голода.
– Тебе что, араба зарезать? – «подколол» Виктора Кремень.
– Тише ты, охотник за ракушками! – разозлился Осинский. – Арабы-то они арабы, но русский кое-кто понимает… Специально для тебя, Лавров!
Осинский открыл другую крышку, провозглашая, как официант:
– Касуэла – традиционный и самый главный в Чили суп, густой, как соус, из мяса и крупно порезанных овощей!
– О! Картошечка! – воскликнул Кремень с интонациями Косого из фильма «Джентльмены удачи», без спроса открывая огромную металлическую чашеобразную крышку над плоским блюдом.
– Это тебе не картошечка, – наставительно сообщил Осинский. – А «куранто» – специфическое блюдо, приготовляемое в земляной печи. Здесь моллюски, мясо, овощи, ну и картошечка.
– Фигассе! – воскликнул Лавров. – Еще немного, и я попрошу политического убежища в колонии Дигнидад. И причиной будет это самое «куранто».
– Это еще что! Если готовить по-настоящему, – увлеченно добавил Осинский, – то все ингредиенты укладываются на дно ямы, выложенное раскаленными камнями, покрываются мокрыми мешками и присыпаются землей. Но сейчас приготовили в обычной скороварке.
– А передайте-ка мне во-о-он того шашлыка, – попросил Лавров, быстро управившись с тарелкой касуэлы.
– Это не шашлык, а чурраско, – поправил его Олег, накладывая тонкие ломтики мяса, приготовленного на гриле, на разрезанную булочку и добавив туда помидор и авокадо. – Чилийцы бы на тебя обиделись. Попробуй, по вкусу это нечто совершенно иное!
– М-м-м! Сказка! – Виктор наслаждался едой, не скрывая блаженства. – Осинский, иди ко мне поваром! – в шутку предложил он. – Зарплата хорошая, полный соцпакет.
– Облезешь! – нарочито сердито парировал Олег.
– А чего? Я ж тебе не замуж предлагаю!
– Еще чего не хватало! – возмутился обескураженный Осинский под дружный хохот компании.
– И эти люди называются пленниками. Ржут, как кони! – воскликнул блондин. – Вот что значит вкусно покормить.
– Вы, Олег, видимо, в Чили уже давно? – спросила Анабель, с удовольствием уплетая экзотический шашлык.
– Эмигрировал еще в девяностых, – поглядывая на Лаврова, начал рассказывать свою легенду Осинский.
Судя по его раскрепощенному тону, здесь не было ни камер слежения, ни «жучков» для прослушивания.
– С этими… – охранник мотнул головой в сторону закрытой двери, – уже лет пять как. Платят нормально. Больше, чем повару, Лавров. Так что не обольщайся. Али Фазрат изучил твой смартфон, так что сегодня отдохнем, выспимся и после обеда отправимся морем в Вилья Мелимойу.
– А где мы вообще, Олег? – поинтересовался Лавров, разглядывая кусочек авокадо.
– Город Пуэрто-Монт в заливе Релонкави. Здесь, кстати, родился Луис Корвалан – известный борец с режимом Пиночета. Помнишь такого коммуниста?
Кремень и Лавров переглянулись и, не сговариваясь, затянули дуэтом крамольный детский пионерский стишок конца семидесятых:
Я в лесу поймал жучка. Без капкана, без крючка. И всю ночь моя рука дергала того жучка. Свободу! Свободу! Луису Корвалану! Сбросьте, пожалуйста, бомбу на Китай! Атомную бомбу сбросьте на Китай!Мужчины расхохотались, вспомнив славное детское время, а Анабель все не могла понять, при чем тут Китай, что веселило их еще больше.
Внезапный крик на улице, а за ним долгая автоматная очередь вернули компанию к реальности. Они все-таки были в плену, и их охранник смеялся и шутил вместе с ними. Олег подошел к окну и посмотрел куда-то вниз.
– Не поймешь этих арабов. То молятся по сто раз на дню и спокойные, будто умирают, то орут, как потерпевшие, а то стреляют ни с того ни с сего…
Все успокоились, продолжая прием пищи, а Осинскому кто-то позвонил. Минуты две он говорил по-арабски и с каждой фразой все сильнее менялся в лице. Наконец он закончил разговор и спрятал телефон в карман.
– Я смотрю, ты совсем ожил, Сергей, – обратился Олег к Кремню. – Может, поведаешь, бывал ли ты тут прежде?
– В Пуэрто-Монт мне бывать не приходилось, а вот название Мелимойу мне знакомо. Мы на озере Мелимойу с индейцами рыбачили, когда я у них жил после контузии, – ответил после некоторого раздумья Кремень.
– Давай-ка, дружочек, отхлебни своего индейского зелья для ясности мысли и пойдем, доложишь Али Фазрату все, что вспомнишь. Особенно нам интересен крестик на твоей карте, что ты Абелю Касти отправил. Он как раз на вулкан Мелимойу приходится.
Осинский встал из-за трапезы и решительно взял Сергея за предплечье. Тот машинально сбросил руку Олега.
– Так. Ну, я что, драться с тобой буду? – вскипел Осинский, понимая, что в здоровом состоянии бывший боевой пловец Кремень составит серьезную конкуренцию в рукопашной кому угодно.
Сергей тем временем растерянно посмотрел на Виктора, уловив еле заметное переглядывание журналиста с охранником. Лавров кивнул головой.
– Иди, Серега, иди…
– Ты… ты тоже работаешь на арабов? – обреченно спросил Кремень.
– Делай, что тебе говорят! – рассердился Виктор.
– Пойдем, дорогой, – опять взяв Сергея за предплечье, успокаивающе сказал Осинский. – Не делай глупостей.
– Постарайтесь хорошо отдохнуть, – обратился он к Виктору и Анабель. – Нам еще несколько часов до деревушки Вилья Мелимойу плыть.
– Моряки говорят, что это говно в проруби плавает, – помрачнел Лавров. – А по морю ходят.
– Это моряки пусть девочкам задвигают, – резко отозвался Осинский. – Ходят они! По воде только Иисус Христос ходил, а все остальные плавают. Моряки, может, и знают, как на транспорте по морю передвигаться, а вот разговаривать грамотно мало кто из них умеет, так что не им нас учить. У нас же есть лингвист – правда, сеньорита Феррер?
Резкая перемена поведения Осинского удивила Анабель.
– Я здесь не совсем компетентна, знаете ли! – отозвалась девушка, рассматривая содержимое своей тарелки с тем сосредоточенным видом, который объясняется иногда диетическим голоданием, а иногда – сексуальной озабоченностью.
– Ну да, ну да, внятно излагать ясные мысли – это тебе не пистолетом в зубы тыкать! – резюмировал Осинский, выталкивая уже не упиравшегося Кремня в коридор.
Сразу за дверью стоял араб, подслушивающий разговоры пленников.
Лавров проводил Кремня и Осинского до выхода из комнаты и прямо перед носом у любопытного араба закрыл за ними дверь.
– Запри ее на ключ, – попросила Анабель ласковым голосом. – Знаешь, Витя… Я ведь все эти дни очень тебя хотела.
– С чего бы это? – удивился Виктор, смутившись.
Он, конечно, что-то такое предполагал, но вот так, вдруг…
– Нас ждет неизвестно что, так почему бы… – Анабель смутилась еще больше Виктора. – Ну-у-у, как вы говорите: «Я твоя женщина, ты – мой мужчина. Если надо причину – то это причина!»
– Вообще-то это не мы, это певец Бутусов говорит…
Повернув затейливый старинный ключ, торчащий в замке, он обернулся… а юная красавица уже падала в его объятия. Он подхватил ее в полном замешательстве, стараясь держать себя в руках. Но бывают случаи, когда даже стойкий опытный боец, каким был Виктор Лавров, имеет право отпустить себя и ослабить контроль над рассудком… Анабель крепко прижалась к нему, и ее прекрасное горячее тело заставило мужчину потерять голову. Дрожа всем телом, смуглая колдунья приоткрыла свои манящие губы для поцелуя. Движение руки, и белый поясок упал на затейливый итальянский паркет ручной работы. Халатик девушки распахнулся, под ним не было ничего… Мысли в голове Виктора путались. «Лавров, что ты делаешь? Что ты делаешь, Лавров?.. Лавров, береги себя!!!»
Виктор, отогнав от себя глупые мысли, поднял аргентинку на руки и легко, словно безмолвный лесной демон, понес девушку в глубину комнаты. Опасность, ужас, усталость прошлых дней вмиг растворились в страстном стоне аргентинки…
Внезапно сзади послышался легкий скрежет. Лавров резко обернулся и увидел, что дверная ручка поворачивается. Вырвавшись из объятий Анабель, Виктор бросился к двери, распахнул ее и выскочил в холл. Ден Мюллер блуждал по дому в поисках отведенной ему комнаты. Летчик обернулся, помахал ему, как старому знакомому, и исчез за соседней дверью.
Виктор вернулся в комнату. Анабель нетерпеливо стучала своими красивыми длинными пальцами по спинке антикварного дивана, но к журналисту уже вернулась ясность ума.
– Мне хорошо с тобой, Анабель, – из вежливости, приличествующей подобным ситуациям, произнес Виктор.
– А мне с тобой, – ответила девушка.
– Но ты же понимаешь, что это ничего не значит? Нам не нужно быть вместе.
– Почему?
– Потому что мы оба уверены, что с кем-то другим нам может быть еще лучше.
Гордая аргентинка, не стесняясь своего роскошного тела, подскочила с дивана и села, закусив губу.
– Козел!
В дверь постучали, и расстроенная Анабель спряталась под тонкое покрывало, лежащее рядом.
Виктор открыл дверь. Перед ним стоял громила Разан Зайтунех.
– Сеньора Лаврова зовет к себе господин Али Фазрат, – громко на ломаном испанском объявил водитель.
– Хорошо, я сейчас, – ответил арабу Виктор, приводя в порядок рубашку, в порыве страсти расстегнутую до пупа.
– Козел! – повторила Анабель где-то за спиной.
– Да нет, девочка, похоже, все-таки баран, – сосредоточенно ответил Виктор, выходя из комнаты.
Ничего не понимающая Анабель, лежа на диване, долго смотрела на закрытую дверь, пожимая плечами.
– Баран?! Почему?
* * *
Проходя по коридору копии «домика Гитлера» в сопровождении Разана Зайтунеха, Лавров увидел Кремня и Осинского, возвращающихся в гостевую комнату. Судя по лицам, Сергей был напуган, а Олег явно озадачен беседой с властным арабом. Поравнявшись с Осинским, Виктор заметил в его глазах желание что-то сказать, но, услышав за спиной «Прошу вас не останавливаться!», понял, что дела идут не так гладко, как хотелось бы.
«Допрос? Может быть… Но почему не рассадили по разным комнатам? Или думают, что не договорились? Хотя нам и договариваться не о чем…»
– Ешьте, мои хорошие.
Тщедушный Али Фазрат стоял в углу громадной гостиной немецкого дома и с упоением кормил клешневых питомиц, доставая из банки живых пауков. В большом стеклянном аквариуме копошились самки скорпиона. Три дня назад кто-то другой точно так же кормил жестоких обитателей своего аквариума, повторяя те же слова. Все было похожим, и одежда, и темная глубина глаз, и даже ход мыслей… Ничего удивительного – они были братьями: арабский шейх аль-Фаррух и предводитель одной из ветвей «Аль-Каиды» Али Фазрат.
Дверь открылась, в гостиную вошел Виктор Лавров.
– Господин Лавров? Очень рад, – без малейших эмоций на лице холодно произнес араб. Он кивнул Разану Зайтунеху, и тот вышел за двери.
Виктор стоял молча. Он не знал, чего ожидать от этого маленького царька с претензиями на интеллектуала.
– Люблю хищников, – Али Фазрат продолжал кормить скорпионов, не глядя на журналиста. – Бросок, укус и завтрак… Хе-хе…
От этого «хе-хе» Виктору стало не по себе. С таким же «хе-хе» можно отдать распоряжение: «Отрежьте ему голову, хе-хе», «Бросьте его в яму со змеями, хе-хе» или… У Виктора больше не было времени фантазировать. Али Фазрат продолжал свой монолог:
– Я кормлю этих самочек каждый день, чтобы не сожрали свое потомство. Они могут, – вкрадчиво, почти как натуралист Дроздов, изрек Али Фазрат.
Найдя такое сравнение забавным, Виктор невольно улыбнулся.
– На вашем месте я бы не улыбался, – тон Али Фазрата резко изменился. Голос приобрел металлические нотки, он резко развернулся к Виктору, подойдя вплотную.
– Вы думаете, что способны мне запретить или разрешить выражать свои эмоции? – спокойно спросил Виктор.
Араб надменно смотрел на Лаврова снизу вверх, как на свою собственность.
– Знаете, что мне в вас нравится, Виктор? – неожиданно по имени обратился к украинцу Али Фазрат. – Вы не боитесь смотреть своей смерти в лицо.
Виктор не отводил взгляда от глаз Али Фазрата. Он давно изучил этого человека и знал, с кем имеет дело. Если бы Али Фазрат хотел его убить, он сделал бы это еще в индейском поселке. Значит, журналист был ему нужен и можно было ничего не бояться.
– Знаете, что меня всегда удивляло, Али Фазрат? – в тон арабу ответил Виктор. – Как человек с ростом овцы умудряется смотреть на меня поверх головы.
Виктор добился своего. У Али Фазрата заходили желваки.
– Я – сын шейха и брат шейха! – ответил Али Фазрат, и лицо его стало серым. – А ты – нищий европеец.
– А кем вы были до того, как нашли нефть? Погонщиками верблюдов или мулов?
– Мой дед был кади[17]. И не тебе, неверному псу, говорить о моих корнях, – спокойно продолжал Али Фазрат.
Но это спокойствие было только внешним. Али Фазрат, как и его брат аль-Фаррух, лютовал тихо, но последствия могли быть ужасными.
– Отлично! – парировал Виктор. – Мой прадед был священником, а дед воином. Что дальше?
Лавров, что называется, шел «в лобовую атаку». Да, это было рискованно, но интуиция, которая никогда его не обманывала, подсказывала, что нужно действовать именно так. К тому же подлинную информацию о гибели Боровина Виктор мог узнать только у Али Фазрата.
– Мой брат аль-Фаррух был убит два дня назад, – Али Фазрат был темнее тучи…
Только тут Виктор понял, что за крик и автоматную очередь он слышал за обедом. Так Али Фазрат выпускал из себя боль, горечь, гнев – все вместе. Теперь было понятно, что хотел сказать Виктору в коридоре проходящий мимо Олег Осинский. Для Али Фазрата смерть брата – не просто семейное горе. Это потеря финансирования, европейского прикрытия… всего. Это крах.
– Он убит такими же неверными, как ты и твои друзья, – продолжал Али Фазрат. – Его жизнь стоит дорого – сто тысяч голов неверных. С кого начнем? С тебя, с сумасшедшего ученого или с твоей аргентинской шлюхи?
– Не пугай. Не за этим ты нас вез сюда целую ночь да еще и так вкусно кормил, – в очередной раз улыбнулся украинец. – Кстати, отличный обед!
Виктор поднял большой палец руки вверх, делая вид, что ничего не случилось и никаких угроз он не слышал.
Али Фазрат продолжал смотреть на Виктора своими пустыми глазами.
– Если бы ты не был мне нужен, с каким наслажденьем я бы тебя…
– Во-о-от. Это уже ближе, – дружелюбно перебил Виктор. – Давай, услуга за услугу. Я сделаю все, что ты скажешь, а ты мне кое-что поведаешь.
– Ты ставишь условия мне? – насмешливо спросил араб.
– Кто убил Артема Боровина? – не обратил внимания на насмешку собеседника Виктор.
– Мой брат избавил мир от этого шакала. Его предупреждали: не суйся, куда не следует. Не пиши того, чего не знаешь!
– А Машу Безродную тоже убили вы? За что?
– И эту поганую стерву – секретаршу Боровина – убрали верные сыны ислама. И тебе, неверный, никогда не понять этого! Потому что ты не с Аллахом!
– А ты с Аллахом, погонщик верблюдов? Караванщик недорезанный… – Виктор страшно улыбнулся в стиле самого Али Фазрата, словно передразнивая его. – Где в Коране сказано убивать? Кто дал вам право убивать? Покажи мне, в какой суре это написано?
– Замолчи! – взревел Али Фазрат. – Не оскверняй имя Священного Писания своим черным языком! Зайтунех!
На крик араба в комнату вошел громила-араб.
– Отрежь этому неверному язык! – неожиданно спокойно приказал великану Али Фазрат.
Водитель поклонился и пошел к Виктору.
«Перегнул палку, – подумал украинец. – Ну, теперь лови торпеду, Витек».
Лавров знал, какой невероятной силой обладает Зайтунех, но не боялся его. Пах не накачаешь. Сейчас он ударит силача между ног, и тот обязательно согнется – не кастрат же он, в конце концов. А как согнется, дальше уже дело техники. Виктор спокойно перебивал ребром ладони несколько кирпичей, стоящих стопкой. Неужели шея этого арабского чудовища была крепче кирпичей? Вряд ли…
Пока Виктор размышлял, Зайтунех уже вытащил из-за пояса громадный нож и схватил его за шею.
Секунда… и бандит получил пяткой между ног. Но ничего не случилось, только сам Виктор вскрикнул от боли. Громадный араб носил металлический бандаж.
«Кирдык…» – последнее, о чем подумал журналист. Зайтунех с улыбкой обхватил голову украинца, зажав ее предплечьем, и поднес свой тесак прямо ко рту Виктора. Лавров пытался вырваться, но как можно освободиться от «железных тисков»?
Внезапно Али Фазрат вскинул руку вверх.
– Довольно!
Зайтунех отпустил Виктора, и тот, полузадушенный, сел на пол, пытаясь отдышаться.
– Вы смелый воин, господин Лавров, – опять перешел на «вы» Али Фазрат. – Вы заслуживаете уважения, но не жизни… Лишить вас ее я успею всегда, а пока вы мне нужны.
– Поэтому, – хрипло спросил Виктор, – вы решили отрезать мне язык?
– Что вы, что вы! Если я отрежу вам язык, как же вы будете читать заклинание?
– Какое заклинание?
– На обряде воскрешения Адольфа Гитлера. Ваш друг Кремень сказал, что это способны сделать только вы… И заберите ваш смартфон, мне он больше не нужен.
– Наигрались? – не мог не съязвить Виктор напоследок.
– Придет время, я убью тебя первым, европеец, – проворчал Али Фазрат и вышел в боковую дверь, а Виктор посмотрел на Разана Зайтунеха.
– Ну, пойдем. Только больше не обнимай меня, хорошо?
Глава 16 «Битва с морскими чудовищами»
…Они выдвинулись в Пуэрто-Монт на двух внедорожниках Toyota Land Cruiser. Машину вел неулыбчивый ливиец Ахмед аль-Сануси. Лаврову, как самому габаритному, досталось пассажирское сиденье возле водителя. Осинский, Феррер и Кремень устроились сзади. Второй «тойотой» управлял сириец Разан Зайтунех, рядом сидел Али Фазрат, а ливиец Ахмед аль Зубаир и еще два боевика разместились на заднем сиденье. «Обычно приходится передвигаться в Чили по ночам в багажнике или в кузове грузовика, – подумалось украинскому фотографу. – Наконец-то можно и на красоты посмотреть!» Местность за окном напоминала Карелию или Финляндию, единственным отличием от которых были величественные горные вершины Анд, стоящие стеной по всей западной части горизонта.
Основанный немецкими колонистами чилийский город Пуэрто-Монт архитектурой напоминал аргентинский Сан-Карлос-де-Барилоче. «Балочные» дома с остроконечными черепичными крышами, увенчанные характерными флюгерами, декоративные балконы с коваными решетками, увитыми плющом и другой зеленью, безупречно прямые улицы, содержащиеся в идеальной чистоте. Процессия из двух внедорожников Toyota Land Cruiser проехала мимо кафедрального собора из красного дерева и прибыла в порт. Прибой шелестел нежно, словно бабушка, поющая колыбельную: «Ой люлі, люлі, люлі, налетіли гулі…»
Почему в особо опасные для жизни моменты человек впадает в детство? Хочется послушать бабушкину колыбельную, положить голову маме на колени, почувствовать на себе руки отца, когда тот учил плавать на мелководье. Наверное, потому, что в такие минуты человек беззащитен, как ребенок. А кто поможет ребенку, как не взрослые? Вспомните громадного дога, который, до сих пор думая, что он щеночек, лезет к крохотной хозяйке «на ручки», или здоровенного гуся, который продолжает считать курицу мамой и бежит за ней по всему двору… Всем взрослым иногда хочется снова побыть детьми. Иногда это происходит подсознательно.
Детство, на миг посетившее Лаврова бабушкиной колыбельной, закончилось.
На берегу «арабскую экспедицию» с европейскими пленниками ожидали два семиметровых открытых мотобота с центральным постом управления и легким навесом от жаркого солнца. Одним распоряжался тот самый индеец со ртом размером с пожарное ведро, на другом Али Фазрата, Осинского, Лаврова, Кремня и сеньориту Феррер встретил «латинос». «Капитан Хуан Гарсия де Сото йо Сото-майор» – так он им представился. Грязная рубашка «капитана», расстегнутая у ворота, местами торчала из-под пиджака. Он не брился дня четыре. Острый нос с горбинкой. Пальцы неопрятного моряка покрывали длинные тонкие шрамы от капроновых сетей. А глаза были похожи на два уголька в голове у снеговика. Хуан Гарсия де Сото подал руку Анабель Феррер, первой ступившей на борт.
Настил и на носовой платформе, и по всей площади кокпита был «нескользящим» или, как говорят рыбаки, хватающим за ноги в штормовую погоду. Впрочем, погода была спокойной и солнечной.
У самого берега вода была изумрудно-зеленой, светлой и прозрачной, сквозь нее было видно песчаное дно. Однако уже метрах в десяти от берега она стала мрачной и темной и приобрела странный сине-чернильный оттенок. Мотобот индейца «пожарное ведро» шел первым, следом за ним – лодка «капитана Хуана как-его-там майора». За первым ботом тянулись буруны волн, и в этом кильватере резвые прибрежные чайки высматривали зазевавшуюся рыбешку.
Только с воды обширный порт Пуэрто-Монта открывался во всем многообразии. Рыбацкие шхуны, элегантные катамараны и даже деревянные яхты, имитирующие старинные испанские галеоны. Того и гляди, возьмут на абордаж, и на борт корабля выпрыгнут пираты и, бряцая кривыми саблями, сверкая серьгами в ушах, возьмут в плен и не выпустят…
«Лучше уж пираты, чем эти…» – думал Виктор.
Какой-то катер проплыл совсем близко от их мотобота. Всех пассажиров «Капитана Хуана» с ног до головы обдало холодной морской водой. Но солнце и ветерок обсушили всех пассажиров, едва Пуэрто-Монт скрылся из виду. Северный берег залива Релонкави был очень красив при взгляде с моря. Путешественники-пленники плыли мимо далеко выступающих скалистых мысов с пещерами, крохотные каменистые островки заставляли капитана Хуана глядеть в оба. Берег залива состоял из множества маленьких бухт и скалистых утесов. Поэтому каждый раз, подплывая к очередному утесу, пассажиры мотобота с нетерпением ждали, что же откроется там, за поворотом, скорее бы Вилья Мелимойу!
Судя по позеленевшему лицу, Али Фазрата серьезно мутило.
– Это на берегу он я сеид, а здесь – салага! – смеялся капитан Хуан, болтая с Виктором.
Лавров встал на баке и заглянул за борт. Ему открылась искрящаяся кипельно белая пена, пляшущая на фоне темно-синих волн, настолько яркая, что если смотреть, не отрываясь, в глазах начинают появляться черные головастики. Ласкаемая дыханием соленого ветра Анабель сидела рядом с Виктором, ощущая могучую силу волн. Она смотрела на солнце, фонтаны радужных брызг, бескрайнее море и почему-то чувствовала себя бесконечно счастливой. Виктор не удержался, достал фотоаппарат (арабы сумели найти в Сантьяго их разбитый «фольксваген» и привезти вещи пленников) и сделал несколько снимков сеньориты, подставляющей лицо солнцу и долетающим брызгам, а также прикорнувших на корме Осинского с Кремнем в громоздких спасжилетах.
– Я вернул вам камеру не для баловства, господин Лавров, – недовольным голосом одернул его Али Фазрат. – А для того, чтобы снять исторический момент моей встречи с Адольфом Гитлером!
Лавров, не возражая, быстро убрал Nikon в водонепроницаемый кофр.
– Беда нашего мира в том, что в нем не осталось места великим целям. Нет великих целей – нет и великих людей. Какие цели, такие и люди, – произнес Али Фазрат, вглядываясь в морскую даль.
– Не совсем понимаю, о чем вы, – сдержанно сказал Виктор.
– Вот, например, мировая революция – это была великая цель. Космос – великая цель. Какие цели есть сейчас? Чтобы такого сожрать, чтобы похудеть, – с этими словами Али Фазрат расчехлил бинокль Steiner Commander. – Зачем нужны великие умы, если заработать на Porsche Cayenne и дом может любая посредственность, а большего никому и не нужно? Какие цели, такие и люди…
– Я все никак не пойму, господин Али Фазрат, – насмешливо спросил Виктор. – Вы когда-нибудь бываете настоящим?
– Еще одно слово, и я вас утоплю, – процедил сквозь зубы араб.
– А как же сеньор Гитлер?.. – продолжал измываться Лавров.
– …Мелимойу! – перебил Виктора капитан Хуан и указал рукой на северо-восток. Вдали возвышалась покрытая неестественно белым снегом громадина горы-вулкана.
– Подойдем поближе, и вы увидите конечную цель нашего путешествия – тихую и живописную деревушку Вилья Мелимойу.
– Скорее бы, – пробормотал себе под нос Лавров. – А то все, что мы сегодня с голодных глаз съели, вот-вот выскочит наружу.
Единственным, кого из всех пассажиров обоих ботов не укачивало, был Сергей Кремень. Потомственный моряк чувствовал себя на плавсредствах в буквальном смысле как рыба в воде. Нет никакого сомнения, что даже если бы случился шторм в двенадцать баллов, он все так же спокойно лежал бы себе где-нибудь и даже не проснулся бы. Осинский же, разбуженный морской болезнью, уже не спал и ходил по палубе взад-вперед.
– Кто придумал плавать по морю? – злился блондин. – Я бы ему голову оторвал.
Удивительно, раньше Виктора такие проблемы никогда не одолевали, а тут вдруг укачало. Притом что море было спокойным, насколько оно вообще может быть таковым. Анабель уже несколько раз отбегала в сторону, перегибаясь через борт.
– Во, смотри – нормальный человек! – говорил Олег Виктору, показывая на Анабель. – Не то, что тот псих.
Олег с завистью смотрел на спящего Сергея, для которого на море, кажется, был полный штиль.
Али Фазрат приложил к глазам мощный морской «Штайнер». Довольная улыбка осветила его побледневшее лицо, но всего лишь на миг. Затем весь облик сирийца стал мрачно-торжественным.
– Смотрите, господин Лавров, – он передал бинокль украинцу. – Видите на склоне вулкана, ближе к вершине, алтарь? Это святилище усыпальницы Адольфа Гитлера. И ваш друг был там.
– Сергей, ты и вправду там бывал? – обернулся Виктор к Кремню.
Тот открыл глаза и сел, недовольный тем, что его разбудили.
– Индейцы водили меня, но как пройти туда – помню, а что там внутри – ничего не помню! – сокрушенно ответил неудачливый кладоискатель.
Виктор навел бинокль на впереди идущий бот. Индеец «Пожарное ведро» что-то показывал своим пассажирам, энергично указывая рукой на море. Лавров перевел бинокль и увидел стаю стремительно приближавшихся к ним косаток. Ему удалось насчитать не менее девяти плавников, высоко торчащих из воды.
– Косатки, – пробормотал Лавров.
– Orcas!!! Оркас! – вдруг закричал капитан «Хуан как-его-там майор».
– Они опасны? – испуганно спросила Анабель.
– Нет, сеньорита, – ответил капитан Хуан. – Обычно не опасны, но эти явно нацелились на ту лодку! Я не знаю почему… Косатки сами никогда не нападают на людей. Лишь бы они не начали стрелять, сеньор Али Фазрат, – обратился он уже к сирийцу. – Страшнее раненой косатки на море зверя нет!
– Не стрелять! – закричал Али Фазрат в рацию. – Ле та клехкуняр!!!
Но даже невооруженным взглядом уже было видно, что на том мотоботе поднялась паника, и боевики вовсю молотили по косаткам из автоматов Калашникова. Огромный десятиметровый кит на большой скорости выскочил из воды почти во весь свой рост и со страшный силой упал рядом с лодкой арабов. Мотобот опрокинулся, люди в оранжевых спасжилетах, как мячики, закачались среди стаи буйствующих хищных китов. Вдруг один из китов ухватил перевернутый мотобот за край: раздался такой хруст, что дрожь проняла даже капитана Хуана.
– Пресвятая Дева Мария, мать всех матросов! Что это?! Господи!
Громадные челюсти косатки – потом второй, третьей – раздирали мотобот на части.
– Плывите к нам! – кричали с бота Виктор, Сергей и Олег людям в оранжевых жилетах.
– Они не играют. Они пришли убивать… – грустно сказал капитан.
Никто на воде не заметил, как высоко над скалами висел вертолет. В нем бесновался от радости… профессор Ройзенблит.
– Я спасу этот мир! Им будет править совершенный мозг!
Излучатель причудливой конфигурации стоял рядом. Он был включен, и его фазированные антенные решетки были направлены на поверхность океана.
– Поднимается ветер, сеньор! – сквозь шум лопастей кричал пилот. – Нам надо улетать!
– К черту ветер! К черту! – в эйфории кричал Ройзенблит. – Смотри! Смотри, что сейчас будет! Сначала приплыли косатки – они разрушат лодки, потом будут белые акулы – они съедят людей! А потом осьминоги, кальмары и мелкая рыба доклюют остатки! Вон! Видишь? Видишь?!
Профессор с нечеловеческим хохотом показывал пальцем вниз, где громадные киты-убийцы под действием адского излучателя разгрызали остатки первого бота.
– Али Фазрат, – кричал обезумевший профессор куда-то вниз. – Ты слышишь? Ты меня слышишь?
Он поднял к глазам двадцатипятикратный морской бинокль и посмотрел на второй бот.
– Это он! Али Фазрат, я убью тебя, как убил твоего брата! Усилим эффект!
Розенблит с остервенением принялся крутить ручку управления излучателем.
Тем временем косатки заметили и лодку капитана Хуана. Часть из них отделилась от стаи и направилась прямо к ней. Все, кто был здесь, окаменели от ужаса.
– Поворачивай! – приказал Али Фазрат капитану Хуану. – Turnos!
– Нельзя! Нельзя! – закричал капитан, прибавляя оборотов мотору. – Надо подобрать людей! Они погибнут!
– Turnos! – заорал нечеловеческим голосом Али Фазрат и приставил пистолет к голове капитана.
– Hijo de la flauta… – пробормотал капитан.
Удар… Мотобот испытал сильный толчок. Еще удар, и Али Фазрат с криком вылетел за борт. Все остальные вцепились, кто во что мог, пытаясь не вывалиться вслед за Али Фазратом. Косатки играли семиметровой лодкой, как мячом. От каждого удара гигантских хвостов людей обдавало галлонами морской воды, мотор взвывал, когда лодка зарывалась носом в воду, а гребной винт оказывался на поверхности.
«Лавров, куда тебя опять занесло-то, а?» – вопрошал журналиста внутренний голос. Но к этому внутреннему голосу Виктор Лавров никогда не прислушивался. Если бы прислушивался, то остался бы на родной Борщаговке, рулил бы своим бизнесом, женился на дочке «красного директора». Что еще? Завел бы ребятишек, читал бы им по вечерам сказки про Колобка и Серую Шейку, дарил бы домашних питомцев на дни рождения, мягко бранился бы с женой из-за того, до какого времени детям можно смотреть телевизор. Он бы даже разбогател на районе: двухэтажный дом с мансардой, две машины в гараже с бильярдной, выезд в пригородный ресторан по воскресеньям и подборка свежих глянцевых журналов на стеклянном столике в гостиной. У жены «фитнес», а у него «качалка». Но нет, нашему украинцу подавайте большой океан, рыбацкие лодки и обезумевших китов. «Бачили очі, що купували…»
Лавров одной рукой держался за какую-то рукоять, а другой намертво вцепился в спасательный жилет Анабель. Та вскрикивала при каждой атаке кита, плакала и молилась Пресвятой Деве Марии. На корме в два голоса матерились Кремень с Осинским.
Высоко в небе над скалами Ройзенблит продолжал чудовищно хохотать.
– Сеньор, ветер! Давайте возвращаться! – умолял пилот.
– Нет, смотри! Ты видел? Видел? – кричал профессор. – А теперь – акулы!
Профессор опять взялся за рукоятку управления орудием убийства. Неожиданно налетевший порыв ветра накренил вертолет и бросил его в сторону. Александр не удержался и с диким воплем сорвался вниз, вслед за ним полетело и его уникальное изобретение – излучатель Ройзенблита-2… Испуганный вертолетчик, посмотрев вслед улетающему гению, поспешил направить вертолет обратно к берегу, подальше от этого страшного места… Диковинный излучатель вдребезги разбился о скалы.
Внизу все стихло. Агрессивные киты-убийцы вдруг успокоились и бросили изрядно потрепанное суденышко с заглохшим мотором на волю волн и ветра.
– Никто не ранен? – спросил Лавров.
– Нет! – отозвалась Анабель.
– Ц-целы! – заикаясь, ответил Осинский.
– Твою Колумба мать через пролив Босфора и Дарданеллы, – разразился Кремень.
– Капитан Хуан? – окликнул Виктор.
– Muy bien, señor, я в порядке, сейчас заведу мотор, до берега недалеко, эти чертовы киты допинали нас до самой Вилья Мелимойу.
– Я такого еще не видел, – сообщил Кремень. – Мне кажется, они и подлодку сожрали бы.
– О да, сеньор, эти косатки прыгали выше, чем обычно, и съели второй бот, словно ужин.
– Надо вернуться и подобрать тех, кто остался в живых, – предложила Анабель.
– No se puede, senorita, мы не сможем, солнце уже садится, а у нас открылась течь, – безапелляционно возразил капитан. Впрочем, спорить с ним никто и не собирался.
Никто не заметил, как запоздалая белая акула, приплывшая к скалистому берегу с целью поживиться, подобрала тело погибшего профессора Ройзенблита и исчезла в морских глубинах.
* * *
Вилья Мелимойу, маленькая рыбацкая деревушка из двенадцати домиков, прилепившаяся на крутом морском берегу близ одноименного вулкана, будто выпала из времени. Здесь нет автомобильного движения, как и самих автомобилей. Все, как в старину: пешком вверх от пристани. Как и много-много лет назад рыбаки здесь уходят в море и возвращаются с уловом. Иногда не возвращаются. Вот и в этот раз Хуан Гарсия де Сото чудом остался жив и по такому случаю налил своим гостям по чарке чилийской чачи – писко.
– Вот что я вам скажу, уважаемые сеньоры и сеньорита, – торжественно произнес капитан Хуан, поднимая чарку. – Никогда еще киты не нападали в наших водах на лодки. Такое со мной в первый раз!
– Пусть будет и в последний, сеньор капитан! – в тон ему ответил Лавров, и украинцы выпили горячительное, не поморщившись.
Капитан Хуан Гарсия де Сото йо Сото-майор у себя в деревне оказался птицей совсем другого полета. Его дом был большим и старым, в тени таких же больших и старых деревьев черемойя. Двухэтажный, обшитый дранкой, с тонкими колоннами, поддерживающими крышу веранды. Фигурные столбики балюстрады, обрамлявшей веранду, напоминали ножки старомодного рояля. На веранде сидело несколько ветхих стариков, укрытых индейскими пончо, несмотря на то, что лето в Вилья Мелимойу было жарким.
На ужин молчаливая жена капитана Хуана подала «кальдийо де конгрио» – густой суп из свежего угря с овощами и вкусные морские водоросли.
– Как это называется, сеньора? – спросил про водоросли Лавров.
– Кочайуйо, – односложно ответила жена Хуана, которую тот даже не представил. Женщина была не старая и не молодая, не слишком чистая и не слишком грязная, смуглая, обтрепанная и, судя по всему, сварливая и глупая.
Почему Виктор так скрупулезно все отмечал? Потому что когда ты только что вырываешься из плена, а заодно и лап смерти, каждая мелочь превращается для тебя в событие, каждый шаг приобретает значение. Когда все автоматические жесты, такие давние и привычные, становятся отдельными волевыми актами. Словно учишься заново ходить после инсульта… Ничего не получается само собой, абсолютно ничего. Свобода и уверенность в завтрашнем дне – это слова антагонисты. Когда ты по-настоящему свободен, то не можешь быть уверен даже в следующем мгновении, не то что в следующем дне.
– Рыбаки Вилья Мелимойу на вулкан не ходят, нам там делать нечего, а вот индейцы раз в год откуда-то появляются. Если ваш друг там с ними бывал, то он вас и отведет, если, конечно, завтра утром не передумаете, – напутствовал их перед сном капитан Хуан.
– Нет, не передумаем, – ответила за всех Анабель. – Слишком дорогого нам стоило сюда добраться, чтобы отступить перед последними двумя километрами восхождения.
Путешествуя на поезде или машине по родной стране, Виктор зачастую встречал такие местечки – хутора, железнодорожные полустанки, придорожные села. Всякий раз, проезжая мимо, он задумывался: чем живут эти люди? Пасут коров, откармливают свиней, копаются в огороде. О чем они думают, когда в руки им попадается глянцевый журнал из большого города или когда они включают телевизор и видят совсем другую жизнь?
Здесь, в Вилья Мелимойу, телевизоров не было – не добивал сигнал ни из чилийского Пуэрто-Монта, ни из аргентинского Сан-Карлос-де-Барилоче. Мобильные телефоны тоже не работали, только спутниковая связь и рация. Чем можно жить, если ближайший населенный пункт, которого можно достичь по морю, – это захолустный, по большому счету, Пуэрто-Монт?
Что для этих людей Адольф Гитлер, что для них «Аль-Каида»? Чужестранные слова и не более того. Гораздо больше «капитана Хуана» взволновало нападение касаток на лодки, чего не случалось уже много лет. Что было общего у семей рыбаков из Вилья Мелимойу с остальным человечеством? Язык и стандартный набор религиозных мифов о мироустройстве. У хуторянина, выращивающего свиней где-нибудь под Глуховом в Сумской области, те же представления об основах мирозданья. Селянам, воспитанным телевизором, ведь нет дела до скифского кургана, возвышающегося за околицей их села и мешающего пахоте. Кто его насыпал? Кого там похоронили? Что там еще лежит, помимо давно истлевших костей? Пустые и праздные вопросы. А вот корова заболела – это да, это повод для беспокойства и раздумий…
Уложив спать всех своих друзей, Виктор вышел на крутой берег Вилья Мелимойу и посмотрел вдаль. Иногда он любил оставаться один. Ночной бриз выдувал свои чилийские мелодии, аккомпанируя ими размышлениям украинского журналиста.
Давным-давно, в детстве, маленький Витя мечтал быть моряком, космонавтом, милиционером, солдатом – и одновременно, и попеременно. Не было гаджетов, не было компьютеров, не было целей, зато были мечты…Одна из них сбылась: он стал путешественником. И вот перевернута еще одна страница его странствий. Завтра – последний штурм, который расставит все точки над «і», и Лавров, может быть, когда-то расскажет своим внукам об этом удивительном приключении, вспоминая десятые годы XXI века как далекое прошлое.
Как жаль, что Артем Боровин, его добрый друг, убийцы которого найдены и наказаны высшими силами, никогда больше не выйдет с ним на связь и не порадуется его успехам вместе с ним. Но недаром в миру бытует фраза: «Приказал долго жить». Виктор будет жить, обязательно будет жить и помнить замечательного друга и журналиста Тему Боровина…
…На следующее утро путешественники встали рано, поскольку в таких местах все люди начинают свой день с восходом солнца. Анабель выпила лишнюю чашку кофе, Осинский выкурил лишнюю сигарету, Лавров съел лишний жареный блинчик «эмпанада» с мясом сладкого краба. Кремень не сразу нашел тропу на вулкан, и поначалу они просто шли вверх, огибая большие вулканические «бомбы». Календарная зима, то есть лето для Южной Америки, позволяла быть легко одетыми. А древний, никогда на памяти людей не извергавшийся стратовулкан Мелимойу не требовал специальной альпинистской экипировки. Удобная обувь да дорожная палка – вот и все снаряжение.
Путников провожала густая роща черимойи, из-за которой выглядывал последний дом деревушки Вилья Мелимойу. Под дубом потряхивала головой лохматая собака на привязи. На земле сидел загорелый мальчишка и что-то ел из свернутой стаканчиком газеты. Гревшаяся на камне ящерица исчезла, словно ее и не было. Из людей последней встретилась девушка, которая вела на выпас козу. На юной пастушке была домотканая юбка и пестрая блузка. У козы был заспанный вид, и хозяйка ласково с ней ворковала.
Низкая облачность, к досаде все фотографировавшего Лаврова, закрывала значительную часть окружающего пейзажа, включая сам Мелимойу. Но и видимая область была хороша собой: «гималайские» пейзажи, причудливая растительность, изможденная морским ветром, темный вулканический шлак с пятнами нетающих ледников.
Индейская тропа на вулкан искателям приключений понравилась: под ногами – ровная вулканическая порода, никаких камней, о которые сильно разбивали ноги люди и мулы, когда Виктор Лавров путешествовал в Гималаях. Опять же, в отличие от пути в Непале, дорога шла вверх и только вверх: никаких сопочек, на которые то взбираешься, то спускаешься. Подъем был довольно сложным только для изнуренной офисом Анабель, которой он представлялся чередой высоких крутых уступов. Но даже ей шагалось хорошо, быстро. Путники, конечно, останавливались отдохнуть и перевести дыхание, однако потребность в этом возникала нечасто, несмотря на всю крутизну подъема. Облачность осталась внизу, и фотообъективу Лаврова открылись захватывающие дух виды: по левую руку от них простиралось облачное море, скрывавшее лежащую за вулканами долину Пуэрто-Монт. С правой же стороны высились хребты, за которыми расположился аргентинский горнолыжный курорт Сан-Карлос-де-Барилоче.
Группа уже поднялась на высоту более двух километров над уровнем моря. Было, конечно, ветрено и довольно холодно, как это всегда бывает на высоте, но не настолько, чтобы это мешало их продвижению. Кремень предупредил, что снег очень скользкий, а потому, пересекая снежник, надо использовать палки. Приходилось быть крайне осторожным – не дай бог поскользнуться, поехать и вылететь на шлак и камни. Но все оказалось не так страшно: слежавшийся снег был достаточно плотным, чтобы выдерживать вес взрослого человека, да и горные ботинки, выданные им вчера Али Фазратом, не подвели.
Начался очень крутой подъем: больше сорока пяти градусов, а Анабель казалось, что и все шестьдесят. Тем не менее, несколько шагов по тропе – и вот они уже стояли выше своего роста. Идти стало крайне тяжело. Большая высота давала о себе знать. Стоило начать движение, и сразу начинала кружиться голова, а шагов через десять-двадцать возникали круги перед глазами. Мужчинам после сорока высотная болезнь не страшна, из-за особенностей организма в адаптации они не нуждаются. Но им приходилось часто делать перерывы, чтобы дать возможность Анабель прийти в себя.
Она оказалась слабее своих спутников, хотя с утра держалась с ними почти наравне. Упорная аргентинка не сомневалась, что дойдет, но теперь было неясно, сколько для этого понадобится времени. Кремень как проводник бодро карабкался вверх, а девушка на некоторое время повисла на Лаврове, который тащил ее почти так же, как это уже было с другой женщиной в горах Непала… На локоть Осинского присела бабочка, занесенная ветром в края, где совершенно нет зелени. Олег нес ее, неловко держа руку до тех пор, пока она не упорхнула.
Подъем на высоту более двух километров был пройден за четыре часа. Наконец Кремень нашел искомую расщелину, ведущую в пещеру, которая простиралась внутрь полого, давно остывшего вулкана. Они измученно присели лицом к пещере. После нескольких часов альпинизма им предстояло стать спелеологами.
Камни расщелины были скользкими. Их омывали дождевые и талые воды, из года в год стачивая поверхность когда-то острых выступов. Идти приходилось очень осторожно, перед каждым шагом нащупывая ногой устойчивую поверхность, которую Лавров подсвечивал ярким светом фонарика, добытого из многочисленных карманов операторского жилета. Они уже спустились метров на десять вниз. Здесь склон был не таким крутым, как поначалу, но Кремень все равно не торопился.
Из всей компании Лавров был самым опытным исследователем пещер, ему пришлось много по ним полазать во время экспедиции в Непале. Всем, кроме Кремня, идти оказалось тяжелее, чем они ожидали. Ноги идущего предпоследним Осинского заскользили по мокрым камням, и его тело с размаху растянулось на холодных камнях. Анабель, идущая следом, помогла ему подняться и похлопала по плечу. Мол, ничего, бывает. Обернувшийся Лавров продолжил спуск за Кремнем, показав, что инцидент исчерпан. Феррер пошла за ним, поднявшийся Олег замыкал процессию. Постепенно пещера стала сужаться, дальше идти приходилось немного пригибаясь.
Внезапно Кремень остановился и помахал им рукой. Они приблизились и увидели огромный зал с высокими сводами. Зал, скорее всего, был рукотворным, так как ни сталактитов, ни сталагмитов там не было. Посередине зала бежал мелкий ручеек, пробивший себе путь откуда-то сверху. В зал вели ступени, вытесанные в камне и покрытые липкой грязью. С потолка постоянно падали капли, как с деревьев после дождя. «Исследователи поневоле» натянули на головы капюшоны анораков из непромокаемой ткани.
Наконец они добрались до «алтаря» подземного индейского святилища. В середине зала на естественном возвышении стояли в ряд глиняные горшки с орнаментом мапуче. Рядом были видны миски для копала – индейского фимиама. На их дне сохранились остатки этой ископаемой природной смолы, похожей на янтарь. Виктор насчитал сорок восемь индейских горшков. Если индейцы приходят сюда раз в год, то эта коллекция собиралась почти полвека.
Осинский, который тоже шарил по пещере лучом фонаря, наткнулся метрах в десяти от алтаря на горку из человеческих останков. Анабель в ужасе вскрикнула. Лавров тоже посветил туда: от жертвоприношений уже мало что осталось, лишь черепа с пустыми глазницами и полуразвалившиеся кости, прикрытые клочками ветхой одежды.
Но пещера у алтаря не заканчивалась. Путники прошли еще несколько десятков метров. В глубокой нише Сергей отыскал свою самую важную находку – штабеля военных ящиков, покрытых каменной пылью многих десятилетий. Там, где Кремень еще в прошлый свой визит стер рукой эту пыль, была видна нацистская символика.
– Смотрел, что в них? – живо поинтересовался Лавров, поморщившись от гулкого эха.
– Пневмобуры, отбойные молотки, сверла – ржавое железо проходческой техники, ничего ценного, – с досадой кладоискателя ответил Кремень. – Я и не рассмотрел толком. В прошлый раз светил факелом, да и мапуче раскричались, зашпыняли меня, я уж было испугался, что сейчас в жертву меня принесут, как вот тех вон.
Кремень полоснул лучом света в сторону человеческих черепов.
Из глубины ниши Лавров почувствовал слабое дуновение сквозняка. Он подозвал Анабель, дал ей в руки фонари Кремня и Осинского, последний предварительно выключив: батареи надо было экономить. Мужчины принялись перекладывать тяжелые ящики, высвобождая нишу, которая оказалась заставленным проходом в еще один зал пещеры.
Протиснувшись между ящиками, они будто перенеслись в параллельную реальность. Пещера диаметром метров сто и высотой около семи метров была сплошь покрыта кристаллами горного хрусталя, отчего свет одного-единственного, пусть и мощного, фонаря в руках Анабель многократно отражался и заливал все пространство искристым потусторонним сиянием. Вдоль стен пещерного зала стояли штабеля, но уже не грубых деревянных коробов, а герметичных термоящиков с символикой «Аненербе» и отчетливыми надписями.
– «Золото Индии», «Артефакты тамплиеров», «Манускрипты Тибета», «Книги майя», – читал по слогам высвечиваемые немецкие буквы Олег Осинский.
– Институт Аненербе собирал их по всему свету! – в восхищении произнесла Феррер.
– И я не дошел всего три метра до этих сокровищ! – простонал Кремень.
Но вовсе не сокровища «Аненербе» было самым поразительным в этой пещере. В центре зала, на невысоком пьедестале, в хрустальном саркофаге сидел в позе лотоса окаменевший человек в оранжевых одеяниях буддийского монаха. Голова его была совершенно без волос, ввалившиеся глаза закрыты.
– Кто это? – испуганно шепнула Анабель Виктору, указав подбородком на мумифицированного старца.
– Господа, – вполголоса произнес ошеломленный Лавров, – представляю вам фюрера Германии Адольфа Гитлера!
Глава 17 «Хайль, Кремень!»
Четверо путешественников, соприкоснувшись с историей в лице главного злодея ХХ века, а может быть, и целого тысячелетия, стояли в полной растерянности.
– Неужели это… он? – голос Анабель дрожал, девушка сделала шаг вперед. – Я думала, что это сказки…
– Как это возможно?! – произнес Осинский, как бы глотая свой выкрик.
На минуту в пещере воцарилась полнейшая тишина. «Гостям» нацистского злодея нужно было немного успокоиться и свыкнуться с открывшейся их взгляду картиной.
– Да, господа хорошие, – первым заговорил Лавров. – В 1938 году немцы установили радиосвязь с буддийскими ламами Лхасы. Через пять лет британцы нашли их пещерную радиоточку в Тибете, но все было заминировано и взлетело на воздух, а потом еще и сошла лавина с горы Канченджанга и британцы погибли. Любой крик может похоронить нас заживо.
– Давайте-ка, братцы, горячиться не будем, – предложил Осинский. – Вернемся ко входу, присядем на ящик и спокойно поговорим, расскажем, кто что знает.
С этими словами он внимательно посмотрел на Кремня.
– Здесь могут быть датчики движения, света, звука, но ничего пока не сработало. Однако не будем расслабляться. Может, здесь вход рубль, а выход – десять!
Олег уселся на деревянный ящик и подергал Виктора за рукав. Тот сел рядом.
– Да, главное сейчас не загоняться.
Рядом с Лавровым пристроилась Анабель, Кремню места не хватило, и он присел на краешек другого ящика и выключил свой фонарь. Все смолкли, было слышно лишь их дыхание, чуть усиленное эхом сухой и глухой пещеры.
– А кто такие эти «Аненербе»? – спросила Анабель, сама не зная, к кому обращаясь, пододвигаясь поближе к Лаврову. – Откуда у них все эти сокровища?
– «Аненербе», деточка, это нацистское общество изучения «наследия предков», – подал голос со своего ящика Сергей Кремень. – Они искали древние знания «сверхцивилизаций».
– Никакая я вам не деточка! – возмутилась аргентинка, раздув ноздри, но любопытство все-таки взяло верх над эмоциями, и она тут же задала следующий вопрос: – А что это за знания такие?
– Забытые магические руны, библейские и всякие другие мифические артефакты, особенно те, которые представляли собой мощнейшие виды оружия древних богов. В поисках этих знаний «Аненербе» организовывало экспедиции в самые труднодоступные уголки нашего мира: в Антарктиду, Тибет, Южную Америку. Вот такая история, деточка…
– Перестаньте называть меня деточкой! – опять разозлилась Анабель и возмущенно вскочила со своего места.
– Хорошо, деточка… – включился в игру Олег.
– Вы что, издеваетесь?! – крикнула рассерженная девушка и топнула ногой.
Как по мановению волшебной палочки пещера вздрогнула, и откуда-то из темноты, с предполагаемого потолка, посыпался мелкий гравий. Анабель вскрикнула от ужаса, закрыла уши и присела на корточки.
Неожиданно к ней подскочил Осинский и взял девушку за плечи.
– Что ж ты буянишь, дуреха? Так же и убиться можно, и нас всех заодно здесь похоронить, – обнимая дрожащую Анабель, сдавленным голосом, чтобы не вызвать эхо, пробормотал Олег.
Он провел аргентинку к ящику, где сидел Кремень.
– Серега, кыш отсюда. Уступи девушке место.
Сергей встал и перебрался к Виктору, который с интересом наблюдал за заботой Осинского. «Ага. Так вот где собака порылась…».
– Анабель, ты ведь знала, что в твоем городе живут нацисты? – стараясь отвлечь девушку от случившегося, спросил Виктор.
– Ну да, Эрих Прибке, например, гауптштурмфюрер СС, в Италии расстрелял триста с лишним человек. Под суд не пошел и, судя по всему, не пойдет: ему сто лет в обед… Да перестаньте меня обнимать!
Неприступная аргентинка отодвинулась от сидящего рядом с ней Осинского.
– Да я что? Я ничего. Пожалуйста, – спокойно ответил блондин и без эмоций поднялся с ящика.
– Ну-у-у, я же вас не прогоняла, – извиняющимся тоном промямлила девушка. – Садитесь, пожалуйста, только не обнимайтесь.
На самом деле ей были приятны проявления симпатии этого «богатыря». Ей вдруг захотелось утонуть в его могучих объятьях и почувствовать себя защищенной от всех опасностей, которые за последние дни свалились на ее чернявую головку. Анабель еще никогда не ощущала в мужчине столько надежности и силы. Ей так этого не хватало…
Осинский тем временем осторожно сел рядом с ней, и аргентинка, чтобы не выдать себя, нарочито деловым голосом продолжила свой рассказ:
– Еще у нас в Барилоче жил Вальтер Рауфф, человек, придумавший душегубки, тоже очень старый, но чувствовал себя неплохо, – сообщила Анабель. Дрожа всем телом от тщательно скрываемых эмоций, она не заметила, как Олег накинул ей на плечи свою куртку. – …На кладбище много могил с нацистской символикой, – почти перестав дрожать, говорила девушка. – Это нацисты, жившие в Барилоче, умирали, и их там хоронили. Дядя рассказывал, что иногда устраивались очень пышные похороны с шествиями по всему городу, флагами со свастиками, речами над гробом… Я только сейчас понимаю, кого покрывало наше правительство. Как же они перебрались к нам в таком количестве?
– Все просто, дето… Анабель, – начал говорить и тут же поправился Кремень. – Капитаны подводных лодок с лета 1944-го по май 1945-го перевезли в Южную Америку двести шестьдесят пассажиров и тысячи ящиков секретного груза, – Сергей говорил так, будто цитировал текст, который когда-то выучил на память. – Всего в конвое было триста пятьдесят подводных лодок. Три таких лодки мы нашли в аргентинской бухте Калета-де-лос-Лорос. На этих лодках из Германии были эвакуированы видные немецкие ученые с их семьями и почти все главные нацисты. Мы искали подводную лодку U530, на которой перевезли личные вещи Адольфа Гитлера и полтораста ящиков с драгоценностями.
– Не нашли? – поинтересовалась Анабель.
Олег эту историю слышал уже с десяток раз, а Виктор два года назад видел эти подлодки собственными глазами.
– Нет, это были подводные лодки типа IIB, они метров на тридцать поменьше.
– Зачем врешь, Серега? – поймал товарища за язык Виктор. – Нашли же!
– А толку? Все равно все взорвалось. Считай, что как нашли, так и потеряли, – сокрушаясь ответил Кремень. – А там столько денег, что хватило бы всем… А ты, Лавров, бессребреник хренов. Если бы не ты…
– Так, не начинай опять, Серега, хорошо?
– А что такое? – поинтересовалась аргентинка.
– Понимаешь, Анабель, – вздохнул Виктор, глядя на Кремня. – Есть такая сказка про жадного короля…
– Так. Кто начинает? Ты и начинаешь! – вспылил Кремень, и с потолка опять посыпались камешки и пыль.
Анабель опять сжалась в комок, а Осинский уже без спросу обнял ее рукой, прижимая к себе.
– Так, мужики! Ну что вы как дети малые, честное слово?! Сейчас же завалит всех, и тем дело кончится, – зашипел Осинский.
– Ладно. Забыли, – снисходительно произнес Лавров, искоса глядя на Кремня. – Мир?
Виктор протянул «краба» Сергею. Тот с полминуты смотрел на протянутую руку журналиста и наконец протянул руку в ответ.
– Да, мир…
– Это такая форма договора? – шепотом спросила Олега Анабель.
– Крепкое мужское рукопожатие бывает дороже и ценнее любой договоренности на бумаге. У нас так и говорят: уговор дороже денег.
– Теперь я понимаю, почему вы выиграли ту страшную войну, – задумчиво сказала аргентинка.
– Да, выиграть-то выиграли, но почему-то проигравшие живут лучше нас, – ответил Олег. – И яркий пример – колония Дигнидад.
– Но это же несправедливо! – возмутилась Анабель. – Как вы вообще упустили этих нацистов?
– …У Гитлера были определенные договоренности с президентом Аргентины Хуаном Доминго Пероном, и они не раз встречались после войны, – пояснил Лавров. – Гитлер провел последние годы своей жизни в доме в окрестностях Берилоче. Это жилище – копия того дома в долине Пуэрто-Монт, куда вы нас привезли из индейского плена.
– Почему ты так решил? Один дом в Аргентине – другой в Чили… – удивилась девушка.
– Потому что знаю одного летчика. Сын нациста… и хороший парень.
Сергей, Олег и Анабель недоумевающе посмотрели на Лаврова.
– Так бывает, – не стал вдаваться в подробности Виктор и продолжил свою тему: – По всей видимости, эти два дома были связаны авиационным сообщением на гидропланах. Оба находятся на берегу озера достаточной величины, чтобы мог сесть и взлететь гидроплан Dornier Do 16, который может перевезти до четырех человек. Вот они и летали…
– Теперь твоя очередь, Олег, – продолжил Виктор после паузы. – Каким образом «Аль-Каида» связана с немцами колонии Дигнидад?
Осинский со вздохом вытряс из пачки сигарету и вынул из пистона брюк зажигалку.
– Даже не вздумай! – остановил его Лавров. – Здесь могут быть датчики.
Олег с таким же вздохом спрятал все назад.
– Разрабатывая психотропное оружие, ученые колонии Дигнидад открыли, что эффект мантр или молитв, произносимых в трансе, достигается акустическим резонансом. Звуки определенных частот способны настроить психику человека на нужный лад.
– Нужный для чего? – не поняла Анабель.
– Монахи религии Бон, с которыми тесно общались Гитлер и его окружение, настраивались на общение с духами и потусторонним миром, – ответил ей Осинский. – Но как выяснилось, можно настроить любого человека на любое действие, облачив акустический резонанс в наиболее подходящее ему звучание. Это может быть крик «азана» муэдзина, который пророк Мухаммед ввел по аналогии с колокольным звоном у христиан и звуком трубы у иудеев.
– Я знаю, как трубят в морскую раковину колдуны Новой Гвинеи. Они вводят в транс своих соплеменников и могут даже остановить работу сердца, – подтвердил Лавров.
– Это может быть даже модная музыка в клубах, – мрачно кивнул Осинский. – Али Фазрат и его команда, да и вся «Аль-Каида», «Имарат Кавказ» и другие исламистские группировки – все они продукт применения религиозно-мистических практик, разработанных нацистами после войны.
– Но ведь они арабы, то есть семиты, как и евреи! – воскликнула Анабель и зажала себе рот рукой, испугавшись собственного громкого возгласа.
– Адольф Гитлер как-то сказал: «Тот, кто видит в национал-социализме всего лишь политическое движение, мало что знает о нем», – Осинский поднял с земли упавший с потолка круглый камешек и принялся перекатывать его в ладонях. – Как большевики использовали русских крестьян и пролетариат в качестве топлива для разжигания костра мировой революции, так вожди Четвертого рейха используют мусульман Ближнего Востока для раскачивания и разрушения послевоенного Ялтинского мира.
Все его внимание было сосредоточено на камешке в его огромных руках, он явно не хотел натыкаться взглядом на фигуру в центре зала.
– А еще Гитлер говорил: «Борьба – мать всех вещей», вот почему между «Аль-Каидой» и нацистами столь много общего: стремление к завоеванию не только умов, но и территорий, а также готовность легко применить насилие и жестокость во имя идеологических целей.
– А мы, стало быть, сейчас в мавзолее Четвертого рейха? – поинтересовался Кремень. Он сделал два глотка из индейской фляжки и сложил руки на коленях. В глазах у него было что-то зловещее.
«Опять началось? – подумал Виктор, видя в глазах Кремня какой-то нездоровый блеск. – Только этого мне не хватало».
– В принципе да. Считай, что это мавзолей, – отозвался Лавров.
– А это мумия Гитлера? – уточнила Анабель.
– А я о чем толкую уже второй час, Анабель?! Вот только не думаю, что мумия, – покачал головой Виктор. – Судя по одежде, этот человек – адепт религии Бон и находится в состоянии «самадхи».
Аргентинка пристально посмотрела на Лаврова и слегка покашляла в знак того, что тот говорит непонятными словами. Лавров взглянул на Осинского. Олег, переглянувшись с Виктором, улыбнулся девушке, как ребенку.
– Это сложно объяснить, малыш, но Лавров хочет сказать, что этот человек… – Осинский кивнул в сторону неподвижно сидящей «статуи» и через паузу добавил, – …жив.
– Он не мертвый? – удивлению Анабель не было предела.
– Нет, – ответил Виктор утвердительно.
– Он нас слышит?
– Вряд ли, в нашем понимании слова он и не живой и не мертвый. Он как бы между, – пожал плечами Виктор.
– А разве такое возможно? – Кремень гладил пальцем ободок фонаря и недоверчиво глядел на Лаврова.
– Я расскажу то, что понял из пояснений тибетских монахов и до чего додумался сам. Как говорится, в порядке бреда. Но я не ученый и не монах, отнеситесь с пониманием к ходу мыслей простого журналиста.
Кремень тем временем сидел, неестественно уставившись в одну точку и что-то нашептывая. Виктор, который немного умел читать по губам, вычислил, что Сергей бормочет слова старой моряцкой песенки: «В далекой солнечной и знойной Аргентине…».
Продолжая наблюдать за ныряльщиком, Лавров продолжил излагать свою гипотезу:
– Некоторые животные могут впадать в состояние, близкое к смерти. В таком состоянии они дожидаются более благоприятных времен для возвращения к полноценной жизни. Самый близкий пример – это медведь.
– Я слыхал от охотников на медведя, что когда с него сдираешь шкуру, он фигурой очень похож на человека. Медведь – на мужчину, медведица – на женщину соответственно, – задумчиво сказал Осинский.
– Так что, выходит, человек произошел от медведя? – Анабель с недоверием посмотрела сначала на Олега, а потом на Виктора, ища у него поддержки.
– Мужчина – от осла, женщина – от овцы, – пошутил Олег.
– Иди ты… – притворно разозлилась Анабель и ткнула Осинского локтем в бок.
«Есть контакт!» – подумал Виктор, глядя на зарождающиеся отношения Олега и Анабель.
– Ну, вы будете слушать или нет? – вслух рассердился украинец, и друзья затихли.
– Как нам известно, мир заселяли неандертальцы, – продолжил Виктор свою импровизированную лекцию. – Покуда из Африки не пришли кроманьонцы и не захватили всю тогдашнюю Ойкумену. Генетически чистые кроманьонцы – это африканские негры, а все остальное человечество – это метисы кроманьонцев с неандертальцами. Как смогли победить кроманьонцы неандертальцев – это другой вопрос, а вот как выживали неандертальцы на протяжении тысячелетий в условиях ледникового периода – это тема для размышлений. Не исключено, что они в неблагоприятный период могли впадать в спячку, как медведи.
Анабель сладко зевнула.
– Нет, не подумайте, я не медведь. Просто спать хочу.
Мужчины засмеялись. Кремень же был на своей волне. Он сидел молча, не меняя позы, и Виктор не упускал его из виду.
Лавров нагнулся и посветил маленьким фонариком под ящик, на котором они сидели. Анабель повернула к нему голову и произнесла очень серьезно, словно от того, что ответит украинец, зависели судьбы человечества:
– Так вот почему никак не могут поймать «снежного человека»?! Эти реликтовые неандертальцы сидят в окаменевшем положении где-нибудь в недоступных пещерах и лишь изредка выходят на поверхность подкормиться?
– Соображаешь! – похвалил Виктор.
– Но в какой степени это все относится к дохлому Гитлеру? – нетерпеливо спросил Олег.
– Слушай и не перебивай, – попросил Лавров. – Мы тоже в какой-то степени неандертальцы и можем входить в это состояние – ни жив ни мертв.
Виктор опять взглянул на Кремня, который, похоже, был примерно в таком состоянии.
– Буддийские монахи время от времени демонстрируют такую способность – Лама Итигилов, например. Слышали?
– Это который хорошо сохранился с 27-го года? – спросила Анабель.
– Да. А есть еще нетленное тело Луанг Пхо Даенга на тайском острове Самуи в храме Ват Кунарам. Он вошел в состояние «самадхи» в 1974 году, – Виктор говорил тихо, но четко, чтобы не вызвать эхо в пещере. – Тибетские монахи религии Бон научились входить в это состояние без многолетних духовных изысканий, только с помощью специальной диеты и чтения мантр… Гитлер сотрудничал с ними, и свастика – это знак религии Бон.
– Никогда раньше не сталкивалась с религией Бон, – призналась Анабель.
– Религия Бон – очень древняя магическая практика общения с духами. Может быть, она даже является связью современных тибетцев с теми, кто был цивилизацией до нас – «кроманьоно-неандертальцев». Само название «бон» означает «ритуальное речевое действие». Это действие может быть на любом языке.
– Важен акустический резонанс, – вдруг произнес Кремень с закрытыми глазами.
– Именно так! Вы помните, как Гитлер мог заворожить и доводить тысячи, десятки тысяч слушателей до патриотического психоза?
– Он был оратором гипнотической силы и харизмы, непревзойденной и по сей день! – горячо согласился с ним Осинский.
Виктор повернулся, чтобы видеть Осинского. Тот включил фонарь, настроив рассеивающий «палаточный» режим. Кристаллы горного хрусталя на стенах пещеры таинственно мерцали. Олег по привычке потянулся было снова за пачкой сигарет, но, поймав на себе взгляд Лаврова, быстро спрятал ее в карман.
Вдруг Сергей Кремень, сидя по-турецки с закрытыми глазами, начал несильно раскачиваться из стороны в сторону. Его губы тихо произносили какой-то текст по-немецки. Виктор, стоя рядом с Олегом и аргентинкой, взял их за плечи, давая понять, что нужно помолчать.
Кремень продолжал вещать очень знакомым голосом: громким, фанатичным, крикливым лаем. Сомнений не было: это был такой знакомый по документальным кадрам голос Адольфа Гитлера.
Все трое спутников Кремня оторопели. Хорошо зная немецкий язык, тот наделял каждое слово осмысленной интонацией. Уже никто не обращал внимания на сыпавшуюся сверху природную «штукатурку». Это действительно был гипноз. Каждому из присутствующих хотелось выкинуть руку вверх и крикнуть: «З-и-и-иг хайль! З-и-и-и-иг хайль!»
Речь Кремня-Гитлера заканчивалась. Он встал с закрытыми глазами, по-фюрерски взяв руки в замок чуть ниже пупка, как бы создавая энергетический кокон, защищающий его от влияния извне.
– …я сегодня решил снова вложить судьбу и будущее Германского рейха и нашего народа в руки наших солдат! Да поможет нам Господь Бог в этой борьбе! Зии-и-г хайль! – Кремень выкинул руку вверх.
Движение и возглас за ним тотчас повторили Осинский и Анабель, но только не Лавров. Он внимательно смотрел на вещающего фюрером Кремня.
Когда эхо, вызвавшее легкий каменный дождик, улеглось, Сергей Кремень неожиданно открыл глаза и, запустив пальцы одной руки за изгибы жилетки, а вторую спрятав под мышками, выдал спич, картавя, как Ленин:
– Товагищи! Великая Октябгьская Геволюция, о котогой так долго говогили большевики, свегшилась! Уга, товагищи! – и вытянул руку вперед совсем по-ильичевски.
Лавров уже понял суть грандиозного розыгрыша бывшего боевого пловца и бесшумно трясся в истерическом хохоте. Увидев это, Осинский все понял.
– Ах ты сво-о-олочь! – вопил Олег сквозь смех, кидаясь в Сергея мелкими камешками. Тот принял вызов и стал кидаться в ответ. К «перестрелке» камешками подключился и Лавров.
Только ничего не понимающая Анабель смотрела на них, растерянно разведя руки: трое взрослых мужиков играются, как пацаны.
– Или я сошла с ума, или они…
– Конечно они! – раздался властный голос Али Фазрата из темноты прохода с деревянными ящиками. Веселье трех товарищей прекратилось в ту же секунду.
Глава 18 «Последнее пристанище фюрера»
Араб появился в пещере, будто пришел с того света, вооруженный и решительный. Виктор, Сергей, Анабель и Олег были шокированы. Вслед за Али Фазратом в склеп протиснулись вооруженные Ахмед аль-Сануси, Разан Зайтунех и Ахмед аль-Зубаир.
– Люди западной цивилизации даже смутно не представляют себе, для чего они живут. До чего довел их так называемый прогресс! – спокойно в своем стиле начал Али Фазрат. – Во что превратила человека ваша гуманная цивилизация? Настоящий человек должен питаться экологически чистой пищей, жить в самых подходящих климатических условиях, много двигаться телом и быть в покое с душой. А в вашем западном мире это доступно только богачам-пенсионерам.
– Не скажите, господин Али Фазрат. Я не ем генно-модифицированные продукты и иногда даже пользуюсь биотуалетом, – парировал Виктор, стараясь сохранять хладнокровие.
Он стоял чуть ближе к арабам, чем его друзья, и показывал товарищам условные сигналы пальцами, словно защитник команде волейболистов. Бывшие спецназовцы в основном поняли, что от них хочет журналист и сосредоточились. Анабель же, будучи неглупой девушкой, не поняла ни одного символа, но насторожилась и была готова ко всему.
– Как проживают свою жизнь миллиарды простых людей? – продолжал увлеченно ораторствовать Али Фазрат. – Всю жизнь работают! В усталости и стрессе, в оковах банковских кредитов за нору в бетонном муравейнике и железную повозку. Наконец простой человек умирает, запустив в это колесо Сансары своих детей.
Четверо арабов, стоящих за спиной своего предводителя, были готовы в любой момент наброситься на группу Лаврова и применить оружие, но речь покровителя заставила и их раскрыть рты.
– Во Второй мировой войне вовсе не гуманизм победил нацизм. Ваше так называемое прогрессивное человечество остановило грандиозное разрастание другой цивилизации! Божественной, магической, созданной не для кучки миллиардеров, а для чего-то гораздо большего, чем среднестатистический человек, мечта которого – напиться в пятницу! Поэтому мы здесь и сегодня…
Али Фазрат повернулся лицом к своим подданным. Этого хватило, чтобы Виктор вскрикнул: «Анабель, на пол!» По крику трое товарищей ринулись в атаку на пятерку арабов.
Осинский лягнул Али Фазрата ногой в спину, и «тщедушный вождь» плашмя упал на каменный пол пещеры-склепа. По нему пробежались сразу трое: Олег, Виктор и Сергей. Обескураженные арабы не успели применить оружие и схватились в жестокой рукопашной схватке. С самого начала Виктор глазами опытного боевого разведчика оценил обстановку. На этом коротком и тесном пятачке исламистам было невозможно применить оружие. Главным козырем трех бывших спецназовцев была неожиданность. И вот уже Кремень вцепился своими «клешнями краба» в Ахмеда аль-Сануси. Араб проигрывал в силе и ловкости даже изможденному недавней болезнью Кремню, но его слепая ненависть к европейцам компенсировала эти проигрыши с лихвой. Выносливый истязатель верблюдов Ахмед аль-Зубаир выносил удары длинными ногами от Олега Осинского. Ударом любой из ног профессиональный боевой спецназовец Осинский даже в свои сорок пять с хвостиком способен был поднять в воздух крепкого здорового мужчину, но упрямый араб все не падал и не падал, а только улыбался и наносил жиденькие тычки своими худыми кулачками.
– Витя, я понял! Он под наркотой! – орал Олег.
Тем временем Лаврову было хуже всех. Он схватился с мастодонтом Разаном Зайтунехом. Уже зная о невероятной силе его рук, а также о бандаже, охраняющем его пах, Виктор сбил великана задней подсечкой и принялся неистово бить его по голове, пока тот не успел подняться.
Анабель, лежа на каменном полу, как приказал Лавров, отползла в сторону и с волнением наблюдала, как ее мужчины расправляются с бандитами в мусульманской одежде. Все оружие давно было откинуто в сторону, арабам защищаться было нечем.
Перевес был явно на стороне группы Лаврова, но вдруг пещеру потрясла гулкая очередь из автоматического пистолета.
В пылу борьбы никто не заметил, как, казалось бы, потерявший сознание Али Фазрат прополз в сторону выхода из склепа и откуда-то достал пистолет.
– Всем стоять! Или смерть! – неистово завопил он, и пещера ответила ему гулким каменно-хрустальным дождем.
Битва была проиграна. Трое пленников сидели, угрюмо покусывая разбитые губы и выплевывая выбитые зубы. Крепко побитые арабы Али Фазрата еле держались на ногах. Почти у всех сквозь длиннющие джалабии[18] с манжетами проступала кровь. Все они подобрали свое оружие: пистолеты, автоматы и ножи.
В сторонке сидела и плакала Анабель, на которую никто не обращал внимания.
– И все-таки мы будем работать с вами, господин Лавров, – говорил Али Фазрат, корчась от боли. – Хоть вы и сломали мне ребро…
– Али Фазрат, а я вижу, вы в огне не горите и в воде не тонете? – съязвил Лавров.
– Да! Я как птица Феникс! – гордо ответил араб, явно не поняв юмора.
– Э, нет! Феникс, пожалуй, тонет. Я имел кое-что другое.
– Если вас это волнует в данный момент – я скажу, что арабы умеют плавать не хуже европейцев. Морские шайтаны уволокли двух моих бойцов и индейца, а мы вчетвером добрались до берега. Но главное вовсе не это! Самое главное – мне удалось сохранить вот что! – С этими словами сириец достал из небольшой сумки изумрудную чашу.
Изумрудная чаша Патриарха. Это была она. Виктор сразу же вспомнил события трехлетней давности, когда засекреченная спецслужбами поездка в Непал чуть не обернулась для него гибелью. Он победил в жестокой схватке со старым нацистским преступником Отто Раном, но в последний момент Изумрудная Чаша Патриарха – артефакт, открывающий вход в страну Великих Учителей, Шамбалу – была похищена из разбившейся в автокатастрофе машины спецслужб.
– Так значит, это были вы?! – Виктор был крайне удивлен. Он считал, что Чаша утеряна безвозвратно.
– А вы думали кто? Этот старый дурак Отто? Скажу вам по секрету, я не очень высокого мнения об умственных способностях немцев. Они исполнительны, пунктуальны, но очень доверчивы…
Внутри Чаши были видны четыре раздела в виде треугольников, ряд линий, отпечатанных в глубине, и двойная буква «М» в волнообразном рисунке. От Чаши исходила удивительная энергетика, заставлявшая трепетать даже самых стойких.
– Чаша Будды! – восхищенно выдохнул Кремень, держа холодный камень на фингале под глазом.
Чаша Грааля, Кубок Великого Духа, Изумрудная Чаша Патриарха, Кубок Будды… Кремень произнес, пожалуй, самое правильное название величественного произведения искусства древности. После смерти Будды эта Чаша находилась в Храме в Карашаре, откуда таинственным образом исчезла, а потом хранилась у тамплиеров под названием Чаша Грааля. Священный предмет рыцарского ордена был найден немецкими археологами во Франции, в озере Монсегюр у подножия горы Табор, и прислан Гитлером ламам Лхасы, за что фюрер получил высочайший статус Доверенного в Братстве Учителей человечества. Все это время Чаша Патриарха хранилась в пещерном храме Гнездо Белой Летающей Тигрицы в Бутане.
– Она вернулась к тому, кому должна принадлежать! – с трепетом провозгласил Али Фазрат.
Великан Разан Зайтунех встал напротив Лаврова и справа от Осинского со своей обычной «непробиваемой», но после трепки Лаврова разбитой физиономией.
– Иди сюда, Кремень, пришло твое время пообщаться с духом уэкуфе. Держи Чашу, положи ее в руки фюреру.
– Все остается в силе? – неожиданно спросил Кремень.
– Да. Как я обещал, ты получишь золота столько, сколько сможешь увезти, если все пройдет удачно.
Виктор обомлел.
– Серега. Ты?..
– Прости, Витя. Ничего личного… – спокойно сказал Кремень.
Лавров вдруг понял, что его просто заманили в ловушку. Это был блестящий ход: письмо с просьбой о помощи, написанное Кремнем под диктовку Али Фазрата.
– Ничего личного – это предательство, – констатировал Виктор и посмотрел на Осинского.
– Вот с-сука, – сплюнул сквозь зубы Олег.
– Но зачем?! Зачем тебе было связываться с «Аль-Каидой»? – никак не мог поверить в вероломство Кремня Лавров.
– Все просто, Витя. У меня была мечта: раскрыть тайну сокровищ Третьего рейха. Ты не помог мне ее осуществить, когда мы с тобой были там, у немецких подлодок. Из-за тебя дело всей моей жизни чуть не пошло прахом… Они же сказали, что если я соглашусь сотрудничать с «Аль-Каидой», они приведут меня к самому Гитлеру и кладу нацистов и позволят взять из него все, что я пожелаю. Я всего лишь следовал за своей мечтой…
– Романтик хренов, – снова выругался Осинский.
– Постой, а твое помешательство? – не оставлял в покое кладоискателя-авантюриста Лавров.
– А тут мы немного поэкспериментировали, – вмешался в беседу самодовольный Али Фазрат. – Расскажу вам о нашем блестящем плане, жить-то вам все равно осталось недолго… Для того чтобы выйти на связь с духом уэкуфе, нам нужен был «свой» человек с определенными изменениями сознания, иначе это под силу только шаманам. Мы кололи Кремню психотропный препарат, специально разработанный в одной из наших лабораторий, чтобы, когда наступит великий час, его психика была готова перейти в нужное состояние. Правда, изобретатели препарата немного не рассчитали побочные эффекты, и наш дорогой друг вместе с яркими ощущениями получил и неконтролируемые приступы невменяемости. Но нам это было только на руку: если бы Кремень попал в руки кому-то из наших противников, его безумному лепету о Гитлере и его сокровищах все равно никто бы не поверил, кто будет слушать дурачка?
Лавров тяжело вздохнул.
– Но довольно болтовни. Ахмеды, контролируйте русского и девчонку, – продолжил Али Фазрат и посмотрел на Осинского. – А с тобой, пес, мы еще разберемся.
– Накоси-выкуси! – ехидно ответил отважный русский.
– Разан, ходи вместе с фотографом. А вы, пан Лавров, делайте то, что лучше всего умеете делать: возьмите свой фотоаппарат и снимайте. Во всяком случае… пока. Пред вашим объективом будет твориться история. История новой империи – Великого Исламского Государства.
Лавров молча перевел рычаг «Никона» на видеосъемку. Вскинул фотоаппарат и посмотрел через экран на Кремня.
Кремень медленно подошел к Али Фазрату и остановился, одергивая куртку. Потом поднял обе руки, очень бережно принял Изумрудную Чашу в открытые ладони и не мог оторвать от нее взгляд. Он еще немного постоял перед фотообъективом, не двигаясь.
– Иншалла, – бросил Али Фазрат через плечо. – Следуйте за мной. Лавров первый, за ним Кремень.
Заплаканная Анабель двинулась вместе со всеми.
– Курить можно? – неожиданно спросил Осинский. – Или аль-Зубаир вышибет сигарету ногой у меня изо рта?
Ахмед аль-Зубаир внезапно улыбнулся уже беззубым ртом.
– Кури, пока живой, – сказал он.
Осинский закурил. Он взглянул на аль-Сануси, который с жадностью смотрел чуть ниже спины Анабель, идущей впереди.
– Девушку не трогай, араб, – мягко сказал блондин.
– Плевал я на это, русский!
Олег нехорошо улыбнулся.
– Делаешь ошибку, – сказал он. Потом глубоко затянулся и принялся крутить в пальцах зажигалку. – Большую ошибку.
Али Фазрат рявкнул.
– Всем молчать!
Ахмед аль-Сануси уставился на Осинского. Усмешка сошла с его лица. Физиономия исламиста стала грубой и жестокой. Олег выпустил струю дыма прямо в лицо аль-Сануси, что среди курильщиков означает грубый матерный посыл.
Тем временем Али Фазрат и Кремень подошли к саркофагу. Сергей держал Чашу на вытянутых руках так, будто она была полна воды. Лавров отошел от них, чтобы снять общий план. Он приблизился к ливийцам. Лицо его было цвета сырого серого камня. Али Фазрат жестом приказал Анабель подойти.
– Стой тут!
– Девчонку отпусти! – сердито крикнул Осинский. – Порву, как тряпку, араб!
Али Фазрат надменно посмотрел на Олега, затем перевел взгляд на Виктора, как бы ожидая его реакции.
– Я знал, с чем ей придется столкнуться, если она попадет к вам, – сказал Виктор. – И подозревал, что тут дело нечистое. Но она к этому не имеет отношения. Обычная честная девушка, работала переводчицей. Оставьте ее в покое. Будьте мужчинами, воинами. Разве я много прошу?
– Да, много, – сказал Разан Зайтунех почти ласково. Он качнулся вбок, и пистолет сам собой вскочил ему в руку. Разан уперся локтем в бедро и направил пистолет Лаврову в живот.
– Делай то, что тебе сказал правоверный мусульманин. Снимай.
Во рту у Виктора внезапно стало жарко и сухо. Кремень с Чашей и Али Фазрат с руками «по швам» стояли перед саркофагом. Человек внутри хрустального купола никак на них не реагировал, да и, судя по всему, реагировать был не должен.
– Лавров, – позвал украинца арабский командир. – Настало твое время. Что означают эти китайские иероглифы, выбитые на каменном полу?
Виктор подошел к саркофагу и увидел письмена, состоящие из черточек – косых и прямых, коротких и длинных.
– Это не китайские иероглифы, Али Фазрат, это тангутский язык.
– Что это за язык?
– Язык государства Си Ся, этого государства давно уже нет, его уничтожил Чингисхан. Но язык остался – мертвый, как латынь. Его используют жрецы центрально-азиатского буддизма.
– Ты знаешь этот язык?
– Нет, конечно, я репортер, а не лингвист.
– Как ты его распознал, если не знаешь?
– Я жил в Бутане какое-то время и знаю несколько иероглифов и как они произносятся. Вот этот иероглиф, выбитый прямо на кругу у саркофага, видишь – несколько косых черточек слева с крестом внизу и одна длинная справа, пересекающая три коротких сверху вниз? Он звучит как «тха» и означает «Будда». Как ты знаешь, Будда – это не то же самое, что Бог в исламе и христианстве.
Али Фазрат напряженно всматривался в иероглифы. Лавров продолжал:
– Вот эти косые черточки слева с крестом внизу – иероглиф, означающий «человек». А справа длинная черта, пересекающая сверху вниз три коротких, – иероглиф, означающий «в три мира проникать» или «в трех мирах пребывать». Имеется в виду буддийская концепция трилокия: кама-лока, рупа-лока и арупа-лока. То есть мир желаний и чувств, мир форм и мир неформ.
– Что это значит?
– Это может означать, что человек перед нами, которого нам хочется называть Адольфом Гитлером, теперь и есть Будда.
– Он превратился в Будду?
– Каждый из нас имеет в себе природу Будды и становится таковым, когда пребывает одновременно в трех названных мирах.
– Ничего не понимаю… А это что за иероглиф слева от него?
Виктор подошел вплотную к сложному многочерточному иероглифу, сел на корточки и левой ладонью стер с него накопившуюся каменную пыль, правой придерживая фотоаппарат на колене. Сам иероглиф, как и все остальные, был размером с растопыренную человеческую пятерню.
– Этот иероглиф читается как «те». Он означает «дхарма» – у индийских буддистов, «чан» – у китайских или «дзен» – у японских. Это слово может означать веру, религию, закон, образ жизни, психофизический опыт.
– Что это означает для нас, здесь и сейчас?
– Смотрите, левая часть этого иероглифа, состоящая из шести черт, означает «правильный», а правая – видите, как будто большая латинская L с набором коротких штрихов? Она означает «ритуал». «Правильный ритуал».
– Нам надо соблюсти ритуал правильно?
Виктор кивнул в ответ.
– Но какой?
– Попытаемся разобраться.
Виктор продел правую руку сквозь ремень фотоаппарата и закинул его через плечо за спину, чтобы не мешал. Прошелся по площадке перед хрустальным саркофагом, приседая и сметая пыль с найденных иероглифов.
– Вот смотрите: видите, на расстоянии шага три иероглифа в виде креста с тремя поперечинами и косыми клиньями вокруг?
– Что они означают?
– Это одинаковые иероглифы, каждый читается как «нджо» и означает «человек».
– Вот еще один иероглиф «нджо»!
– Не совсем так, правая часть иероглифа «нджо» здесь слева, а левая – справа.
– И что?
– Это совсем другое слово, оно читается как «не» и означает «сердце». А сердце в дальневосточной традиции – это центр, отвечающий за всякую мыслительную, мозговую деятельность. Можно понять так: для правильного ритуала вот здесь, здесь и здесь должен находиться человек. А здесь, на этом иероглифе, надо быть человеку-сердцу, то есть человеку мыслящему.
На иероглиф «не» встал Али Фазрат и скомандовал:
– Ахмед аль-Сануси, встань тут на «нджо»! Правее от него Ахмед аль-Зубаир. Еще правее – Разан Зайтунех. Живо!
Боевики заняли названные командиром позиции.
– А мне куда? – растерянно спросил Кремень, прижимающий к животу Изумрудную Чашу.
– Сядь в положение «сейза» прямо на иероглиф «те».
– Куда? В какое положение? – переспросил ничего не понимающий Кремень.
– Вот здесь, – указал Виктор на «дхарма». – Вот так! – с этими словами Виктор опустился на колени и сел на свои пятки, оказавшись в непосредственной близости от окаменевшего Гитлера.
– Видел, как в восточных единоборствах сидят? Вот точно так же.
Кремень занял указанную позицию.
– Вы тоже сядьте в «сейза», – обратился Лавров к арабам.
Секунду поколебавшись, арабы опустились на каменный пол.
Ничего не происходило. Виктор подошел к Али Фазрату и опять опустился на корточки, лицом к Гитлеру.
– Ты видишь это, Али Фазрат?
– Что именно?
– Череду иероглифов, как бы стекающих сверху вниз и высеченных прямо на хрустальном куполе?
– Да, теперь вижу, а стоя их не было видно.
– Значит, мы почти все правильно сделали, но что-то не так.
– Как читаются эти иероглифы?
– В самом верхнем столбце справа уже знакомый тебе иероглиф «тха» – «Будда».
– Они писали сверху вниз и справа налево?
– Да, читаем: Тха-тха ру де ка не му.
– Что это значит?
– «Будда повелитель всех дхарм», но ты запомни звучание «тха-тха ру де ка не му», но не повторяй, пока я не вынесу все оружие из усыпальницы.
– Это разумно, – согласился Али Фазрат, внимательно посмотрев на Виктора. – Но я не глупее тебя. Девушка, иди сюда!
Анабель подошла к арабу, и он силой заставил ее лечь перед ним на каменный пол. Только после этого он протянул Виктору свой пистолет.
– Али Фазрат! Что ты делаешь? Обряд может не получиться! – возмутился украинец.
– Все получится, Лавров. Мне будет спокойнее. Если ты или твой русский друг хотя бы дернетесь, я сверну ей шею, – улыбнулся хитрый араб и тут же крикнул своим подданным на арабском: – Всем сдать оружие!
Арабы недоуменно посмотрели на Али Фазрата. Тот повелительно кивнул.
Виктор, нагруженный фонарями, пистолетами, ножами и патронташами, подошел к Олегу.
– Я порву его! – бесновался Олег. – Дай нож, я их всех перережу, как цыплят!
– Успокойся, старина, – почти шепотом сказал Лавров, складывая оружие. – Бог не выдаст, свинья не съест. Лучше подсвети мне.
Он вскинул фотоаппарат и увидел на экране, как лучи фонаря, оказавшегося в руках Осинского, бьют в хрусталь и густой световой волной стекают вниз.
– Твое слово, Али Фазрат! – произнес он четко и отступил за пределы усыпальницы.
– Тха-тха ру де ка не му!
Послышался странный звук, и прозрачный саркофаг начал раскрываться. Одна половинка хрустального купола заехала за другую. Кремень приблизился к фигуре в позе «лотос» со сложенными на коленях руками, вложил в ладони Адольфа Гитлера Изумрудную Чашу и вернулся на прежнее место в позу «сейдза».
Гитлер сидел с Чашей в руках, словно каменная статуя. Виктор повернул кольцо объектива, наводя резкость на Чашу, и тут она заискрилась. Кремень разинул рот, глотнул воздуха и сразу обмяк, словно его ударили по голове. Глаза его закатились. Али Фазрат же, наоборот, выпрямил спину. Лавров уменьшил «крупность», держа картинку так, чтобы на экране были видны три фигуры: Кремня слева, Гитлера в центре и Али Фазрата справа.
– Примите наш дар, мой фюрер. Вернитесь к нам, – произнес Али Фазрат по-немецки ровным учтивым тоном.
Плечи у Кремня дрогнули, и он зарылся лицом в ладони.
– Я с вами, – сквозь пальцы промычал он не своим голосом по-немецки, но с заметным австрийским акцентом. Лавров перевел объектив и взял лицо Кремня крупно в профиль. Сергей смотрел на Али Фазрата из-под опущенных век.
– Что вам эта Чаша? – спросил Али Фазрат. – Верю в вашу силу, но как правоверному мусульманину эта Чаша, конечно, мне не нравится.
Кремень взглянул на арабов, сидящих на коленях сзади Али Фазрата. Глаза у него блеснули, и он заговорил скрипучим голосом:
– Тибет издавна был старейшей мировой цивилизацией. В тибетских монастырях сохраняются знания и опыт мудрецов по магическому изменению сознания и подсознания людей или целых сообществ. Мы, лидеры-идеологи Третьего рейха, считали, что Тибет – это место, где выжило племя чистокровных арийцев. С помощью магических ритуалов нам нужно было, чтобы арийцы спустились с вершин и обрели власть над всеми людьми. Тибетские ламы контактировали с небом, и они могли видеть прошлое и настоящее, могли своими советами привести к благоприятным изменениям в будущем. Черный орден СС на практике применял тибетские оккультные ритуалы для овладения техникой психофизической подготовки, существующей в тибетской системе йоги…
Слушая Кремня-Гитлера, арабы были настолько поглощены магией голоса немецкого вождя, что не заметили, как Анабель выскользнула из потной руки Али Фазрата и поползла в сторону Лаврова и Осинского. А может быть, и заметили, но это уже было не важно. С ними говорил сам фюрер!
Лучи двух фонарей в руках Олега отражались в тысячах кристаллах горного хрусталя. Они превращались в фонтаны световых брызг, и в пещере мерцал каждый предмет. Руки Осинского дрожали, он видел, как Анабель медленно ползет к ним.
– Не дергайся, – шепотом сказал Виктор. – Ей уже ничто не угрожает.
Голос фюрера продолжал вещать:
– …В 1926 году в Берлине и Мюнхене появились колонии тибетцев, последователей религии Бон, а в Тибете было создано общество «Зеленое Братство», сродни немецкому оккультному обществу «Туле» в Германии. У нас появилась связь с тибетскими ламами. Тысячи тибетских лам добровольно помогали Третьему рейху…
Лавров оставил в кадре лишь Адольфа Гитлера. Правое плечо его было обнажено и кожа на нем сморщена, другое плечо было закрыто свернутой накидкой-кишаей темно-бордового цвета. Под накидкой на Гитлере была длинная шафрановая рубаха без рукавов, которая прикрывала колени и была между ними слегка натянута. Стопы также были укрыты рубахой. Чаша светилась зеленым светом двух тонов, а сбоку на ней мерцала темно-рубиновая полоса.
– …Один из тибетских монахов в Берлине владел ключами, открывающими проход в Шамбалу. Это страна, где живут люди-гиганты, все остальные их называют богами. Мы должны были стать такими богами через потрясения и селекцию…
Виктор не видел на экране чревовещающего Сергея Кремня, он держал в кадре Гитлера, боясь пропустить момент, когда тот пошевелится или хотя бы откроет глаза.
– …Шамбала существует, но не в том смысле, в котором мы себе могли ее представить. Вы не можете просто прийти и потрогать что-то в Шамбале. Она в другом измерении, и только те, кто имеет доступ к более высоким уровням сознания, могут увидеть ось мира. Открыв тайны мира и увидев его ось, у меня появились новые цели. Вот для чего мне нужна Чаша Будды.
Кремень замолчал.
– Мой фюрер, теперь мое предназначение – осуществить биологическую мутацию для создания расы героев-полубогов, – жестким голосом пролаял по-немецки Али Фазрат.
Лавров перевел объектив на него. Глаза сирийца стали маленькими, круглыми и злыми. Он чуть не скрежетал зубами.
– Прошу вас, дайте мне все ваши тайные знания, и я завершу начатое вами!
Али Фазрат встал перед Адольфом Гитлером, расставив ноги и вцепившись руками в пряжку своего ремня. Длинная тень от него падала на фигуру сидящего в «лотосе» Гитлера, и автоматическая диафрагма в объективе Лаврова постоянно меняла резкость от перепада света. Только сейчас уставшая и напуганная Анабель доползла до Лаврова и Осинского.
– Беги наружу, – скомандовал Олег.
– И не подумаю! – сердитым шепотом ответила аргентинка. – Я вас не оставлю.
Она подхватила чей-то пистолет, лежащий на каменном полу.
– Не вздумай! – шикнул на нее Лавров. – Хочешь помочь – ничего не делай…
Длинные волоски на вспотевшей дорожке бровей, сросшихся на переносице Али Фазрата, мерцали капельками выступившего от напряжения пота. Он поднял свою худую волосатую руку и с минуту держал ее в нацистском приветствии. Арабы его отряда тоже встали и вскинули правые руки в «зиги».
Казалось, Кремень не понимал, о чем идет речь между ним и сирийцем, но в то же время его поза говорила о сосредоточенности на чем-то важном и серьезном. Изо рта Сергея вырывался сдавленный смех, причем выражение его лица не менялось, а губы не шевелились.
– Ритуал, правильный ритуал, – чуть слышно простонал Виктор.
– Идиоты хреновы! – выругался сзади Олег Осинский.
Пол «мавзолея» вдруг начал двигаться вокруг хрустального саркофага против часовой стрелки. Лавров сделал два шага вперед, прямо на поехавший пол и, пытаясь оставаться на месте, напоминал танцовщика, садящегося на шпагат. На вращение вокруг себя ни Кремень, ни арабы не обращали никакого внимания. У Али Фазрата был самоуверенный вид человека, купающегося в лучах мировой власти.
Скорость вращения пола достигла такого уровня, что ноги не слушались Виктора. Он перестал снимать. Лавров оперся рукой на ближайший термоящик, вскрыл его и принялся доставать оттуда какие-то вещи и запихивать их в карман своего операторского жилета. Камеру он повесил через шею. Потом окинул взглядом вскрытый ящик и нашел свиток с записями, которые его заинтересовали. Его он тоже засунул в карман.
Ценой невероятных усилий украинец, цепляясь за термоящики, добрался до проема между ними, и Олег, протянув руку, выдернул его в проход. Это было сделано очень своевременно: все пространство склепа слилось в единый вертящийся купол, откуда раздались крики предсмертного человеческого ужаса. Стены прохода вибрировали, сверху сыпались камни, больно ударяя по головам и плечам оставшихся в живых Лаврова, Осинского и Анабель.
Вдруг из вертящейся центрифуги, в которую превратился центр скрепа, высунулись две крепкие мужские руки, схватившиеся за край термоящика.
– Кремень! – узнал Виктор руки по татуировке в виде якоря между фалангами пальцев. Он бросился другу на помощь, собираясь ухватить его и вытащить. Но поздно. Руки бессильно разжали край термоящика и исчезли в этом жутком круговороте.
Камни сверху продолжали сыпаться, они становились все больше и опаснее.
– Быстро отсюда! – скомандовал Виктор, на ходу забирая у Анабель оружие и патронташи.
Сломя голову троица бросилась через большой зал с индейскими горшками к скользким грязным ступеням, ведущим к расщелине. Камень откуда-то сверху с силой ударил в стену и срикошетил прямо в грудь Осинского, держащего за руку Анабель. Олег упал без сознания прямо под ноги Виктору, тот отскочил в сторону, чтобы не свалиться рядом. Анабель остановилась, от ужаса закрыв рот руками.
– Что стоишь? Марш наружу! – крикнул Виктор и, подхватив Олега на руки, как учили в школе разведки, понес его на спине, прямо поверх рюкзака, не забыв при этом свой фотоаппарат.
Олег не стонал, лишь смотрел стеклянными глазами в одну точку.
Соблюдать технику безопасности и двигаться осторожно теперь никому в голову не приходило. Сзади их подгонял нечеловеческий вой, вырывающийся из полузасыпанного прохода с ящиками. Когда Лавров увидел блеск лунного света, силы окончательно покинули его. Олег стал невыносимо тяжелым, а ноги налились свинцом.
Он кое-как дотащил за шиворот тело товарища до поверхности и положил его на один из плоских камней, покрывавших склоны вулкана Мелимойу. Минуты через три Олег пришел в себя.
– Вставай-вставай, поторапливайся, идти можешь? – не дождавшись вразумительного ответа, Лавров взвалил Осинского на плечи, схватил за руку присевшую на корточки Анабель и опять рванул прочь от входа в расщелину, забирая восточнее от той тропы, по которой они когда-то сюда поднялись. Скорость реакции Лаврова спасла им всем жизнь: сверху уже с грохотом катились передовые камни сходящей с вершины снежно-каменной лавины.
Глава 19 «Вкус соли»
Они бежали не вниз, а в сторону, на восток от лавины, сходящей с вулкана Мелимойу, но понимали, что не успевают.
– Витя, Витя, пусти меня, я сам, не тащи, у меня ребра сломаны, – прокричал-простонал Олег Осинский.
Лавров присел, дал ему встать на ноги, перекинув его руку через свою шею.
– Давай, Олежек, давай, шевели поршнями, давай, через «не могу»!
Светила полная луна, и это очень помогало лавировать между огромных валунов вбок и вниз по горному склону, уворачиваясь от катящихся сверху и подскакивающих в воздух камней. Вдобавок Анабель подсвечивала фонариком: именно его луч выхватил из полумрака малоприметный мелкий грот.
– Витя, сюда, сюда! – замахала девушка рукой и юркнула в убежище.
Мужчины устремились за ней.
После камнепада в гроте было безопасно и тепло, места едва хватало на троих, и Лавров с Осинским закрывали аргентинку своими спинами. Лавина снега и камней прогрохотала вниз. После всех передряг операторский жилет Виктора был изорван в клочья, многие карманы были или расстегнуты, или вырваны с мясом. Грудь Осинского была в грязи, лицо напоминало серую маску, нижнюю часть которой покрывала светлая щетина.
– Олег, помнишь детскую сказку «Рыжий, честный, влюбленный»?
– Помню, – еле слышно ответил раненый Осинский. – Кажется, про лисенка?
– Да. Так вот. Это не про тебя. Потому что ты, собака, тяжелый!
– Прекрати, гад, мне смеяться нельзя, – закашлялся Олег, еле сдерживая смех.
Виктор легонько похлопал Олега по плечу, улыбнулся девушке, развернулся лицом ко входу и попробовал сесть поудобнее. Олег начал задыхаться и не мог выговорить ни слова. Лавров достал из кармана крохотную фляжку с коньяком и сделал два маленьких глотка. Молча предложил напиток спутникам с таким видом, словно отдавал все самое дорогое, ради чего стоило жить. Осинский глотнул, на мгновение закрыл глаза, застонал и выдернул из куртки воткнувшуюся в него острую плоскую щебенку. Анабель положила фонарь так, чтобы он никому не слепил глаза, придерживая его грязной рукой со стесанной на запястье кожей.
– Дерись лишь тогда, когда нет возможности убежать, – нарушила она тишину. – Вот мы и убежали.
– Ну, ты не права, мы и подрались, и убежали, – продолжал улыбаться Виктор.
– Я не могу понять, – хрипло сказал Осинский, отойдя от спазма благодаря коньяку. – Взрывов не было, с чего это вдруг лавина сошла?
– Это, наверное, шаманы «мачи» вызвали, – предположил Лавров. – Шаманы могут вызвать и камнепад, и дождь.
– Ага, – согласился Осинский. – А шаманы-извращенцы вызывают золотой дождь.
Они принялись смеяться, надсадно кашляя и вытирая глаза. Давние друзья смеялись не столько над шуткой, сколько от радости, что спаслись в, казалось бы, уже совсем безнадежной ситуации. Слезы катились по щекам Анабель, покрытым полосками царапин.
– Вы самые смелые мужчины на свете!
– Ты смотри… – довольно крякнул Виктор. – Еще совсем недавно я был козлом.
– А что, разве не бывает смелых козлов? – играя искренность, спросила Анабель.
Виктор сдержался, а Осинский опять засмеялся и закашлялся, затем вытер рукавом лицо и сложил руки на коленях. Пальцы его дрожали.
– Знаете, где бы я сейчас хотел оказаться? Где-нибудь на Гороховой улице, в классическом костюме с красивым галстуком, и ждать свою возлюбленную, блестя запонками на чуть-чуть торчащих манжетах белой рубашки, чтобы отвести ее в Александринский театр. А она бы опаздывала из библиотеки, в шерстяном расклешенном платье, в чулочках, в туфлях-лодочках на каблуках-рюмочках.
– Рю-ю-ю-мочках! – мечтательно сказал Лавров, задумавшись.
– Да не рюмочках, а каблуках-рюмочках! – поправил Олег и продолжил: – Да, и чтобы мы смотрели балет – ничего не понимая, но очень любя друг друга. Высокое искусство, и скрип театральных стульев, и шампанское в антракте. А после спектакля мы посидели бы в Литературном кафе на углу Невского проспекта и набережной реки Мойки, где в девятнадцатом веке была кондитерская Вольфа и Беранже, в которой бывал Пушкин и откуда он отправился на дуэль на Черной речке.
Анабель не понимала и половины из того, что говорил этот мужчина из России, но слушала его с таким вниманием и такой теплотой, как не слушала еще никого в своей молодой жизни.
– А затем мы бы сели на джазовый теплоход, – не останавливался Олег. – И смотрели бы с воды развод петербургских мостов, потому что это настоящее чудо света. А потом нам некуда было бы идти, потому что поздно, у нее и у меня квартиры на северном берегу, а все мосты уже развели. А кафешки в такое время уже все закрыты. И нам пришлось бы просто гулять по ночному Петербургу, жарко прижимаясь друг к другу, а желтые огни фонарей горели бы, полосами отражаясь на мокром от машин-поливалок асфальте, и мы бы млели от красоты и от счастья, и целовались бы горячими губами.
У Анабель слегка закружилась голова от представленной картины, но ее сладкие мысли бесцеремонно прервал Лавров:
– Это здесь лето, Олег, а у нас на родине зима, – и возразил, и поддержал его настроение Виктор. – Вот я хотел бы, чтобы Новый год подкрадывался, чтобы раскисшие сугробы на тротуарах Крещатика и чтобы на голове была шапка-ушанка старшего брата, чтобы мандарины и лимонад по тридцать копеек, ведь не было и нет напитка вкуснее того «военторговского» лимонада по тридцать копеек!.. И пребывать в блаженной уверенности, что я, советский школьник, все знаю про добро и зло, про папу и про маму, про вчера, сегодня и завтра. И чтобы коммунизм близко, а капитализм очень далеко, за границей. Чтобы были школьные друзья и дворовые товарищи, чтобы во Дворце пионеров была елка, чтобы на елке Дед Мороз раздавал подарки тем, кто расскажет стишок. Чтобы я не таскался по странам и весям в поисках какого-то эксклюзива, мучительно подсчитывая, окупится ли этот сюжет или фоторепортаж.
Этого мужчину Анабель вообще не поняла. Он говорил о таких вещах, о которых она не имела ни малейшего представления.
Лавров повернулась к Осинскому и мягко продолжил:
– Думаешь, там, в Афгане, когда мы с тобой ныкались в таком же гроте, я хотел такой жизни? Нет. Просто детство кончилось, просто кончилось счастливое советское детство, – с горечью закончил он и тут же воскликнул: – Доброе утро, друзья мои! Пора выбираться отсюда, пока еще есть силы.
Виктор попытался ногой продавить снег, загромоздивший проход, но не тут-то было. Грот был накрепко завален камнями.
– Вот сюда свети, Анабель, – попросил Лавров, достал арабский нож и принялся тычками прощупывать снежно-каменную массу. К нему присоединился Олег с таким же ножом. Лицо Осинского покраснело от усилий. Когда он выкатил на себя большой валун, из горла вырвался хриплый вздох, а на шее запульсировала жилка. Виктор пытался расшатать еще один камень: он надавливал двумя руками на рукоять ножа, большие суставы на его пальцах напряглись и побелели.
– Неужели мы теперь останемся здесь, похороненные заживо? – всхлипнула Анабель. В ее голосе звучало беспомощное отчаяние.
Осинский, кривясь от боли в ребрах, повернулся к девушке и проговорил:
– Мы обязательно выберемся. Даже не сомневайтесь. Мы с этим типом когда-то воевали вместе в горах Афганистана и не в таких переделках выживали… И меня, и его штопали и не раз. И видишь – живы.
– Что значит штопали? – не поняла девушка.
– Ты его шрамы видела? – спросил Олег.
– Не-е-ет. Он мне не показывал, – удивилась Анабель.
– Нашел что спросить, – буркнул Лавров.
– Ну-у-у, тогда это многое меняет, – обрадовался Олег наконец-то прояснившимся отношениям между Виктором и Анабель и отсутствию конкуренции на пути к сердцу девушки.
– Вы сегодня все утро говорите загадками, – обиделась девушка и надула губки…
Олег обмяк. Его большая светловолосая голова склонилась на выкопанный валун, плечи содрогнулись от нестерпимой боли. Лавров бросил копать, пододвинулся на коленях к боевому другу и молча похлопал его по плечу. Тот поднял мокрое лицо, под глазами у него были темно-фиолетовые круги. Сердце Анабель сжалось одновременно и от сострадания, и от нежности к Осинскому.
– Вы хороший человек! – сказала Анабель, всхлипывая.
– Это вы еще не все знаете, – с трудом ответил Олег. – Я иногда такой хороший, что сам себе радуюсь.
Они подарили друг другу долгий многозначительный взгляд.
– Воздух здесь, что ли, волшебный? Помнится, в склепе Гитлера вы были на «ты», – с улыбкой заметил журналист.
Наконец после долгих мучений мужчины расшатали и выковыряли на себя еще один валун. На его место тут же провалился снег, один из камней сильно ударил Виктора по пальцу, и он рефлекторно поднес его ко рту. Слизал кровь, взял у Анабель фонарь, посветил и снова принялся копать.
– А почему арабы так поступили? – вдруг спросила аргентинка. – Адольф ведь ясно дал понять, что у него теперь другие цели.
– Человеку легче все потерять, чем отказаться от своих идей о том, «как надо» и «как должно быть». У людей это случается сплошь и рядом, – с усилием произнес Осинский.
– Может быть, он боялся показаться нам смешным?
– Умный человек не боится показаться смешным. Если человек в состоянии посмеяться над собой, это говорит о его внутренней свободе.
– Услышав от Будды-Гитлера, что нацизм больше не актуален, арабам вообще ничего не надо было говорить, только слушать, – взгляд Анабель стал пугающим. Глаза казались озерками темноты. Более черными, чем сама чернота.
– Если бы люди говорили только тогда, когда им есть что сказать, человечество вообще разучилось бы говорить, – голос Осинского перешел в едва слышимый шепот.
Виктор, упершись ногами в стенку грота, выдавил очередной валун наружу. Луч солнца проник в убежище. Лавров высунул голову и при дневном свете внимательно разглядел крутой спуск с вулкана и две каменных глыбы, заваливших выход из грота. Щель, которую он выкопал, была не шире дыры в собачьей конуре. Ниже высились еще две ледяные глыбы, они стояли не очень близко к их гроту, но обзор закрывали. Вряд ли лед и снег простирались сильно ниже, но увидеть, так ли это, было невозможно.
В свете утреннего солнца склон Мелимойу производил мирное впечатление. Небо было ясное, базальтовые глыбы, загородившие проход, были влажными от начавшего таять снега. Виктор сгреб снег там, где почище, и попробовал его на вкус.
– Хорошо зимой: упал – и сразу приложил к ушибу лед, – грустно пошутил украинец.
Ничего живого вокруг не было. Лавров еще раз попробовал расшатать камни: они стояли мертво.
Анабель выглянула следующей, просто чтобы глотнуть свежего воздуха, и вдруг замерла от неожиданности и испуганно посмотрела на Лаврова, будто прочитав его мысли. Потом она быстро спряталась обратно в убежище. Осинский без сил лежал на спине с прикрытыми глазами.
Лавров посмотрел на девушку. Теперь он уже понимал, какое опасное дело ее ждет.
– Анабель, если ты разденешься, то сможешь пролезть в щель и привести помощь, – сказал Виктор. – Еды у нас нет, Олегу становится все хуже и хуже.
– Да, можете на меня положиться, я постараюсь, – ответила Феррер. – Но на прощанье скажи мне одно: что ты там забрал из сундуков «Аненербе»?
Лавров похлопал себя по жилету с оторванными карманами.
– Все осталось там, потерял, пока Олега тащил… – с досадой признался Виктор. – А! Вот только свиток остался в большом заднем кармане для документов.
Избитыми пальцами с поломанными ногтями он развернул карту, нарисованную на какой-то коже и свернутую в трубку.
– Что там? – слабым голосом спросил Осинский.
– Сейчас на свет поверну, – отозвался Лавров. – О! Смотри!
Содержание карты было потрясающим: это была рисованная древним картографом Антарктида. Самым изумительным оказалось то, что превосходно детализированный материк был показан на этой карте так, будто на нем совсем нет льда и снега. Было такое ощущение, что карта срисована художником из Космоса. Она изображала внутренние районы, о которых не могут знать даже полярники, и показывала горные хребты Антарктиды, скрытые в настоящее время подо льдом. Топонимы были написаны арабской вязью.
– Знаете, когда на Антарктиде не было снега? – спросил Виктор.
– Миллион лет назад? – попробовала отгадать Анабель.
– Ну, не миллион, а тысяч десять лет назад, – поправил ее Лавров.
– Подделка какая-то, – заметил Осинский.
Виктор терпеливо улыбнулся.
– Угу. А глобус – это чучело земли, да? Олежек, известна карта Пири Рейса, являющаяся подлинным документом, она была сделана в Константинополе в 1513 году. Правда, на ней только западное побережье Африки, восточное побережье Южной Америки и северное побережье Антарктики. Если вы не в курсе, то Антарктика открыта лишь в 1818 году.
– Да-да, ее открыли Беллинсгаузен и Лазарев, только не в 1818-м, а в 1820 году, – уточнил Осинский.
– В любом случае это более чем 300 лет спустя после того, как Пири Рейс нарисовал свою карту.
– То есть Пири Рейс срисовал свою карту с какой-то еще более древней карты? – Анабель сдвинула брови так, словно разгадка таинственной карты ее страшно утомляла – старый женский трюк. Кожа у нее на лбу густо сморщилась, а когда снова разгладилась, на ней остались тонкие белые полосы, быстро покрасневшие.
– Не существует цивилизации, которая могла бы исследовать тот берег в те времена, когда на нем не было льда, – уверенно заявил Олег.
– Вот и разберемся: кто это нарисовал и когда это было сделано, – пробормотал Лавров, сворачивая пергамент обратно в трубку. – А сейчас надо озаботиться тем, как нам отсюда выбраться.
– Прямо сейчас? – спросила девушка, не поднимая глаз.
– А чего ты ждешь? Идеальное время никогда не наступит. Мы всегда слишком молоды, слишком стары, либо слишком заняты, либо слишком устали, либо еще что-нибудь.
– Вот как мне теперь раздеться в порядочном обществе, если у меня красивейший синяк на бедре? – то ли в шутку, то ли всерьез возмутилась Анабель.
– Давай-давай, мы не смотрим, – с этими словами Лавров отвернулся от нее.
Анабель сняла легкую ветрозащитную куртку с капюшоном из плотной ткани и набросила на голову Осинскому, туда же полетел ее рыбацкий свитер из шерсти ламы, подаренный женой капитана Хуана Гарсия «как-его-там майора». Она расшнуровала берцы, выданные ей в «доме Гитлера» в долине Пуэтро-Монте и наступила на них, когда стянула замшевые индейские штаны без гульфика от бабушки Фрессиа. Девушка сызнова обула берцы, завязала шнурки, но не до самого верха, и похлопала Лаврова по спине.
– Я готова!
Виктор обернулся и увидел очаровательную Анабель в белой футболке, трусиках и тяжелых альпинистских ботинках. Он подсадил ее к широкой части расщелины и подставил плечи, чтобы аргентинке было удобно упираться. Девушка пыталась пролезть в дыру, сначала высунув одну руку над головой. Ничего не получилось. Потом она сложила руки как для прыжка в воду «щучкой».
– Ну же, Лавров, толкай сильнее! – понукала она Виктора в отчаянии, пытаясь руками вытянуть нижнюю часть тела на поверхность. – Ай! Хватит! Больно!
Какое-то время девушка пыталась выбраться, и так и эдак крутя бедрами, но это не дало никакого результата. Женщина – не мужчина, если голова с плечами пролезли, то не факт, что пролезет и все остальное.
Анабель вернулась в грот страшно раздосадованная и со стертой кожей на тазовых костях. Их убежище никак не хотело выпускать узников на свободу. Грот грозил превратиться в гроб. На троих.
И тут лицо Анабель озарилось. Она явно что-то задумала.
– Так, – задыхаясь, произнесла Феррер. – Вот только за то, что сейчас будет, кто-то из вас должен на мне жениться!
– Я не против, – отозвался слабым голосом Осинский.
– Вот я не поняла, что значит «не против»? Это даже как-то обидно слышать!
– Сеньорита Анабель Феррер, согласны ли вы выйти за меня замуж? – выдерживая подобающий предложению пафос, произнес Олег. – Я предлагаю вам руку и сердце!
Смущенная Анабель пыталась сохранять несерьезный тон:
– Как же я могу ответить отказом на предложение, сделанное в такой романтичной обстановке? – «жених и невеста» рассмеялись.
– Давайте для начала выберемся отсюда, вам же нужно хотя бы купить кольца! – поддержал свадебный юмор Лавров.
– Это верно. Так, Лавров, намажь мне спину, пожалуйста, – попросила Анабель.
Виктор повернулся, понял ее замысел, зачерпнул с земли жижи и растер скользкую массу по спине и ягодицам девушки.
– На его месте должен был быть я, – нарочито плаксиво произнес Олег.
– Женишься – будешь! – ответил Лавров, получая удовольствие от искусства мазни по девушке.
– Хватит-хватит, mierda! – бранилась Феррер от смущения. – Там сама, я только до спины не доставала же! Me la sudo! Подсади меня туда вперед ногами!
Когда ее перевернутое лицо оказалось у его глаз, она шепнула:
– Помнишь, как мы танго танцевали?
– Помню, – ответил ей Лавров шепотом и уже громко произнес: – Давай!
Немного нажав на плечи девушки, Виктор с легкостью выдавил ее наружу.
– Joder!!! – яростно выругалась аргентинка.
– Какого «ходу»? – не понял украинец. – Ты хоть одежду возьми!
– Она сказала «ходэр», это как… ээээ… ну типа «йокарный бабай», только по-испански, – перевел со смешком Осинский.
Мужчины услышали, как Анабель соскользнула с камней и упала к их подножью.
– Que te follen, – выругалась девушка, потирая ушибленное колено и отмывая талым снегом перепачканное глиной тело. – Лавров, кидай мне одежду!
Виктор высунулся в дыру и сбросил Анабель штаны, свитер и нож.
– Здесь вот подкопать можно! – обрадовала его Анабель и, очистив от снега подножье одной из глыб, принялась яростно кромсать металлом грунт.
Виктор отмывал зачерпнутым снегом руки и минут пять смотрел на ее старания.
– Ну, что там? – напрягся Лавров.
– Ничего не выходит! – с отчаянием воскликнула аргентинка. – Тут сила нужна мужская и кайло с лопатой.
– Иди за помощью, Анабель, – настоятельно посоветовал ей Лавров. – Не знаю, сколько еще продержится Олег.
– Ладно, я поняла, – покорно согласилась аргентинка. – Постараюсь до темноты привести мужчин из Вилья Мелимойу.
Она выпрямилась и прикрыла от солнца глаза рукой с ножом.
– Пожелай мне удачи, Виктор!
– Будь осторожней, девочка, не пропадай!
– Олег, ты меня слышишь?!
– Слышу!
– Дождись меня, ты обещал на мне жениться! – крикнула она разбитным голосом.
– Я дождусь, невестушка! – последнее слово Осинский произнес сквозь жесткий кашель.
Анабель, махнув еще раз рукой, скрылась из виду за ледяными глыбами.
Лавров долго вслушивался в ее шаги, потом спрыгнул назад в грот.
– Олег, теперь-то я имею право задать тебе вопрос?
– Спрашивай, чего уж там!
– Нахрена тебе было это задание, скажи мне?
– Вот насколько приятно иметь дело с умным человеком, настолько же неприятно с самым умным! – ответил Осинский после некоторого раздумья. – Я отвечу тебе так, чтобы ничего не отвечать, но чтобы ты меня понял предельно ясно. Может быть, ты слышал такое имя как Яков Блюмкин?
– Да, это такой одесский Джемс Бонд времен Октябрьской революции. Про него говорят, что он умел выкручиваться из любых безвыходных ситуаций.
– Так точно. Как-то раз его поймали петлюровцы и избили до полусмерти, бросив на железнодорожных путях. Он голый добежал до красных, где и вылечился. Но есть еще два имени, которые ты не знаешь. Во времена Блюмкина был такой ученый Барченко Александр Васильевич, профессор Института мозга и высшей нервной деятельности. И еще одно имя – Глеб Иванович Бокий, революционер и чекист. Вот эти три деятеля создали в ОГПУ лабораторию нейроэнергетики, где занимались изучением шаманских практик, телепатией, Шамбалой и всем тем, о чем нам поведал Гитлер устами Кремня. А в НКВД под личным контролем Глеба Бокия существовала специальная парапсихологическая лаборатория. Это была независимая от ЧК структура, которая подчинялась ЦК партии и лично Ленину. Блюмкин бывал на Тибете в составе экспедиции Рериха под видом монгольского ламы. Экспедиция эта искала Шамбалу и, по некоторым сведениям, ее нашла. Все названные мною люди входили в тайное общество «Единое трудовое братство», возглавляемое Барченко. Советский аналог «Аненербе», короче, – рассказчик сощурил глаза и кисло улыбнулся, – Блюмкина расстреляли в 1929 году за связь с Троцким, остальных казнили перед войной. Но девятый отдел остался, он менял руководителей и названия, но действует по сей день в ФСБ России.
Олег Осинский закончил свой рассказ. Лавров постучал пальцами по ненужному теперь фонарю и спросил:
– Ты сотрудник этого отдела?
Тот молча закрыл глаза, то ли в знак согласия, то ли превозмогая очередной приступ боли.
– Помнишь, Олег, такой фильм – «ТАСС уполномочен заявить»? – сменил тему Лавров. – Так вот, когда я смотрел его в те времена, то воспринимал его как гипертрофированную советскую пропаганду, страшилку. А когда пересмотрел недавно, то с ужасом понял, что нам всю правду рассказывали. Про способы и методы США во внешней политике. Только мы, овцы пустоголовые, смотрели в фильме, на каком автомобиле американский шпион Кикабидзе ездит и какой ликер в баре у директора ЦРУ стоит. А не каким образом они перевороты делают и как местную оппозицию готовят и инструктируют. Потому что ни хера всерьез не воспринимали усилия руководства страны, еще помнившего, в какую бойню могут вылиться самые пустяшные аннексии и приграничные инциденты. Эти старперы не понимали, что новый альбом пинкфлойдов в миллион раз важнее какой-то там ирано-иракской заварушки или Фолклендов. А когда нас в Югославии мордой ткнули, уже поздно было вякать. И когда чуркестаны от СССР отделились, тогда у кого-то забрезжило на границе сознания, для чего нам Афган нужен был, да поздно уже. Мы над своими престарелыми няньками хохотали – «бровеносец в потемках», «дом престарелых» и «гонки на лафетах». Брежнев для нас маразматиком был. А когда они нас оставили, внезапно оказалось, что кроме них-то, о внешней безопасности страны никто толком не умел позаботиться, да и не хотел. А те, кто должен был этих смешных дедов заменить, больше заботились о легализации своих капиталов через механизмы приватизации, а население больше турецким шмотьем интересовалось, чем своей экономической безопасностью. Вот мы без взрослого присмотра страну за полдесятилетия и слили к чертовой бабушке… Эй, Олег… Ты как, живой?
Виктору вдруг показалось, что он разговаривает сам с собой. Осинский был очень слаб.
– Да, Витя, – произнес он сухо. – Вот так мы страну и полмира просрали, за дрянные сторублевые джинсы и древние, как говно мамонта, иномарки. Которые, по факту, нахер теперь никому не нужны.
Они помолчали, прислушиваясь к звукам снаружи.
– У тебя выпить не осталось? – спросил Осинский.
– Нет, извини!
– И курить у меня нет, – сокрушенно посетовал Олег. От постоянной боли его лицо стало старым и некрасивым.
– Все видится таким бредовым и ненастоящим от начала до конца. Кажется, что можно протянуть руку и содрать этот мир, как кусок старых обоев, – Лавров закусил нижнюю губу и помрачнел.
Грот был вполне приличным склепом на двоих. На земляном полу покоилась пара плоских камней, в базальтовой породе было некое подобие ниши, куда они сложили оружие и фотокамеру; один угол они определили под уборную, и Виктор выкопал там неглубокую лунку. Дыра наружу была и световым, и вентиляционным, и слуховым окном. У них остался один работающий фонарь, а высунувшись наружу, можно было дотянуться до остатков снега, чтобы утолить жажду. Одежда была недостаточно теплой, чтобы переживать холодную ночь, но днем было вполне комфортно.
Виктор нагреб кусочки льда со снегом, затолкал во фляжку из-под коньяка, которую они опустошили с утра, отпил растаявшее и уселся на один из плоских камней, не отрывая взгляда от непролазного входа. Осинский тоже посасывал лед. Их желудки время от времени урчали от голода. Тем не менее за часы пребывания в каменной ловушке они как-то обжились.
Виктор отдал Олегу фляжку, взял нож и принялся изучать щель между глыбой, перекрывшей вход, и его старой границей. На самом деле камень был не монолитным, он состоял из двух продолговатых кусков, тесно притершихся друг к другу. Мечтать расшатать их ножом не приходилось, но опирались они на довольно податливый грунт из спрессованного снега и мелкого щебня, кое-где попадались и булыжники размером больше мужского кулака. Виктор расковыривал подкоп в надежде хоть как-то расшевелить многотонные камни.
Когда Осинский отлежался, он тоже присоединился к товарищу. Скорее всего, от их стараний не было проку, но сидеть и ждать помощи неизвестно сколько времени было совсем невыносимо.
– Как думаешь, сможет она дойти? – спросил друга Олег.
– Южный склон после схода лавины, вероятно, непреодолим, – ответил Лавров. – Но вот восточному досталось совсем немного, может быть, она сможет по нему спуститься, а потом обойдет гору к морю.
– В любом случае, она физически будет не в состоянии показать спасателям место сразу же. Так что придется заночевать тут.
Они оба понимали, что девушка может и не дойти – поскользнется, сломает ногу, сорвется в пропасть, заблудится в лабиринтах предгорий…
– А может, мы сейчас сами откопаемся?
– Может, и откопаемся! С материалами что делать будешь?
– Видео и фото у меня выкупит издательство «Альдебаран».
– А карту?
– А карту я, пожалуй, оставлю себе.
– Зачем она тебе? Украина на Антарктику вроде как не претендует.
– Я претендую, – пошутил Виктор. – Буду первым президентом Антарктиды, и избирателями у меня будут пингвины.
– Ну а все-таки? – не унимался Осинский.
– Сейчас не претендует, а дальше – как знать, полярная станция-то у нас есть, «Академик Вернадский».
– Да знаю я, британцы вам уступили за фунт стерлингов… Копию дашь снять?
– Со станции или сразу со всей Антарктиды? – хитро спросил Виктор.
– Что, конкурента во мне видишь? А ведь одной стране служили.
– Да, старик, я ни на минуту не забываю тот случай, когда ты душманскую гранату из окопа успел выбросить и жизнь нам всем спас…
– Ну вот, мы же побратимы с тобой теперь навсегда. Я тебе жизнь спас, ты – мне.
– Но табачок-то у нас теперь врозь…
В течение часа они молча вгрызались в грунт под каменной глыбой, когда услышали звук приближающихся шагов. Бывшие однополчане замерли. Слышимость была отличная. Вдруг в тиши они отчетливо услышали женский голос:
– Мужчины, вы там все живы?
И сразу же мужской голос по-немецки:
– Wer ist am Leben?
Лавров выпрямился и, подтянувшись, высунул голову:
– Guten Tag!
– Бей по роже только так! – отозвался снизу ничего не видящий, а потому не понимающий происходящего Осинский.
Перед гротом стояли счастливая до невозможности Анабель Феррер и невесть откуда взявшийся Ден Мюллер. У пилота гидроплана в одной руке было кайло, а в другой лопата.
– Тут ниже восточного склона озеро Мелимойу, представляете?! – весело щебетала Анабель по-испански, чтобы Мюллер тоже понимал. – А на озере самолет!
– Да-да, меня вызвал Али Фазрат, не хотел морем возвращаться, косатки его сильно напугали, – подтвердил Ден Мюллер. – Сеньорита Феррер мне рассказала про ваши приключения.
Он деловито сбросил летную куртку, подкатал рукава водолазки и принялся выдалбливать кайлом подкоп под базальтовой глыбой, перекрывавшей выход из грота. Анабель лопатой откидывала разрыхленный грунт.
– Как там себя чувствует мой жених? – поинтересовалась девушка.
Виктор уступил место Олегу, но тот из-за боли в груди не смог подтянуться и после второй попытки бросил эту затею.
– Нормально, жив буду – не умру! – ответил запыхавшийся Осинский.
– Твой самолет поднимет четверых, Ден? – поинтересовался Лавров, опять высунувшись из грота, как птенец ласточки из гнезда. – Ты же отвезешь нас в Берилоче?
– Это только если вы отсюда выйдете!
Они выкопали заметную яму и попробовали расшевелить глыбу.
– Давай, толкайте вы оттуда, а я отсюда, – наконец скомандовал пилот.
Они принялись толкать еле поддающийся камень и несколько расширили проход.
– Сейчас я попробую пролезть, – предложил Лавров.
Задание было сложным. Базальтовые плиты лишь немного расступились, как Сцилла и Харибда, так что Лавров с огромным трудом протиснулся в образовавшуюся щель, как голубь аргонавтов.
В руках у него была только фотокамера Nikon 7000, которой он раскадровал окружающую обстановку, даже попросив Олега высунуться из грота. Но вот кроме как высунуться Осинский больше ничего не мог. Несмотря на худобу, ему было так больно двигаться, что о том, чтобы с силой протискиваться в щель между камнями и речи быть не могло. Он сел в гроте и опустил глаза. Его лицо было усталым и несчастным. Лавров взял у Анабель лопату, обошел подкапываемую глыбу, посмотрел на большие наручные часы и взялся за дело.
– Не боись, Олег, – крикнул он в темноту грота. – Тут на пару часов работы. До темноты будем в Берилоче, а там в госпиталь тебя определим.
– Да-да, – поддержала его Анабель. – Я дозвонилась и до родителей, и до дяди, все им рассказала: они нас ждут в парке Paseo de los Duendes.
На ней был анорак цвета полуночного неба и серый рыбацкий костюм с коричневыми индейскими штанами. Все было относительно чистым – видимо, Анабель искупалась в озере и привела в порядок одежду, насколько это было возможно. Волосы с темно-синим отливом она убрала под черный шарф, одолженный у Дена Мюллера.
Пока мужчины копали, аргентинка ходила вокруг грота, перешагивая мелкие камни и огибая крупные. Вернувшись ко входу в грот, она окинула взором яму под базальтовой глыбой и кучу выкопанного грунта, темноту проема, еле видневшегося Осинского в глубине.
На земле валялся большой черный пистолет, но он ее не интересовал. «Лучше бы он был отбойным молотком с рефрижератором», – подумала девушка. Она снова присела на камень, подняла глаза к большому облаку, появившемуся вдруг на небе и закрывшему солнце, приложила козырьком руку ко лбу и внимательно осмотрела горизонт. Лавров украдкой посматривал на Анабель, мысленно сравнивая ее с Изидорой из «Всадника без головы» Майн Рида.
Наконец Мюллер отложил кайло, а Лавров принялся выгребать последние пригоршни грунта. Аргентинка взяла у Виктора фотоаппарат и сделала несколько снимков на память. Мужчины надавили на глыбу, та съехала вниз, в выкопанную яму, и освободила проход. С большим трудом Осинский вышел на свободу, щурясь на солнце и в объектив фотоаппарата. Феррер продолжала снимать. Было около четверти шестого после полудня.
Осинский осторожно обнялся с Мюллером.
– Мое предложение остается в силе, сеньорита Феррер – это были его первые слова.
– И мое согласие тоже, – ответила Анабель серьезным голосом. – Но ты обязательно свозишь меня в Петербург!
Виктор забрал у нее камеру и сфотографировал поцелуй нареченных.
– Я чего-то не понимаю? – спросил Мюллер.
– Они решили пожениться, – ответил ему Лавров.
Мюллер кивнул и призадумался, изучая пару.
– Ше-ен! Только шампанского у меня на борту нет, – сказал он. – Ничего, отпразднуем по прилету.
Ден с шанцевым инструментом в руках, за ним Виктор и Анабель, поддерживающие с двух сторон Олега, обогнули тающие торосы перед гротом. Осинский покачал головой.
– Оказывается, озеро Мелимойу было совсем перед нами. А мы там с ума сходили. Надо было стрелять.
– Я бы не отозвался на звуки выстрелов, – ответил идущий впереди Мюллер. – Я просто воздушное такси и к арабам не имею никакого отношения.
– Все равно спасибо, – сказал Лавров. – Мы оплатим расходы.
– О! Я дам им пятидесятипроцентную скидку. Пусть это будет моим подарком на помолвку. А тебе – стопроцентную, дружище!
– Это почему? – удивился Виктор.
– Я помирился с Беллой! Благодаря тебе, – счастливо улыбаясь, ответил Ден и пошел дальше.
«Хороший парень, – думал Лавров, идя следом. – Вот уж действительно: дети за родителей не отвечают… Это мы за них должны отвечать… обязаны… Интересно, как там мои девчушки?..»
Они доковыляли до озера, и когда Мюллер на резиновой лодке повез девушку на гидроплан, Лавров спросил у Осинского:
– Глупо спрашивать «ты хорошо подумал», да?
– Да. Там, в гроте, я вдруг почувствовал себя уставшим, старым и никому не нужным… Хочу семью. Не хочу больше смотреть в рот начальству, а хочу смотреть на своих детей.
Лавров достал кожаный свиток и протянул его Осинскому.
– Будете вы с Анабель жить в Аргентине или в Чили – этим странам точная карта Антарктиды нужнее, чем всем остальным. Подарок вам от меня, на свадьбу…
Лавров отвернулся от него, хмуро всматриваясь в причаливавшую надувную лодку. Когда ты полностью, безоговорочно доверяешь человеку, то в результате получаешь одно из двух: или человека на всю жизнь, или урок на всю жизнь.
Ден с Виктором помог Олегу сесть в вертлявое суденышко. Пилот опять погреб к гидроплану. Освещенный вечерним солнцем вулкан казался Лаврову огромным курганом; он чувствовал себя так, будто из-за камней за ним следили загадочные индейские духи, даже солнце светило как-то странно и таинственно. Виктор достал фотоаппарат и сделал несколько снимков: вот лодка у гидроплана, вот Анабель тянет руки к Олегу, помогая тому забраться на борт; вот озеро между скалистыми расщелинами, словно глоток воды в старческой ладони; а вот и мистический вулкан Мелимойу.
Умершие в его глубинах спят беспробудным сном, не тревожась о таких мелочах, как богатство, слава или власть. Что немец и сириец, что украинец и ливийцы – безразлично. Сон саматхи очень глубок, а тот, кто им спит, не переживает из-за того, кем его считают бодрствующие. Виктор ощущал себя частью всей этой великой тайны, которая окружала его еще со времен экспедиции на Тибет.
Мир страшен, он давит, он будет топтать. Но – «посылаю вас, как овец среди волков». Чтобы посолить блюдо, не нужно такое же блюдо соли. Если самоотверженных людей будет щепоточка, человечество будет посолено ими. Но это крест, это кровь, это незащищенность и риск. Это с открытыми глазами, с распахнутыми душами, с гениальными дарами и все это – обливаясь собственной кровью.
Хочешь быть спасителем человечества – проливай свою кровь, а не чужую. В этом вся история, культура и вера: в пролитой собственной крови. Только это с собой в вечность и заберешь.
Сноски
1
См. книгу «Тибет, или Изумрудная Чаша Патриарха». – Харьков: Фолио, 2016. (Здесь и далее прим. автора.)
(обратно)2
См. книгу «Тибет, или Изумрудная Чаша Патриарха».
(обратно)3
«Сигара» на жаргоне исследователей – подводная лодка.
(обратно)4
Черт! (Исп.)
(обратно)5
См. книгу «Озеро Исабаль, или Секретный код смерти». – Харьков: Фолио, 2016.
(обратно)6
Асадо – мясо (исп.).
(обратно)7
До свидания (араб.).
(обратно)8
Айнтопф – немецкий суп с бараниной, копченостями и курицей.
(обратно)9
Наваха – складной нож.
(обратно)10
О господин! (Араб.)
(обратно)11
Шахада – символ веры у мусульман.
(обратно)12
Дишдаша – длинная мусульманская рубаха.
(обратно)13
Черт возьми (араб.).
(обратно)14
Ксолоитцкуинтли – мексиканская порода собак.
(обратно)15
«GTA» – популярная компьютерная игра.
(обратно)16
«Рука» – соломенный дом индейцев мапуче.
(обратно)17
Кади – арабский епископ.
(обратно)18
Джалабия – рубашка, предмет арабской одежды.
(обратно)
Комментарии к книге «Волки траву не едят», Константин Петрович Стогний
Всего 0 комментариев