«Стихи и стихотворные переводы»

ГЛЕБ СТРУВЕ

ЧЕРНЫЙ КЭБ Романтический отрывок

М. И. Цветаевой

... Кошкой вскочит на подножку кэба,

Хлопнет дверца, зазвенит стекло,

Кучер сзади дернется нелепо,

Точно ястреб, раненный в крыло.

Понесет испуганная лошадь —

Не перекреститься, не вздохнуть —

Мимо львов, что охраняют площадь,

Прямо в желтую ночную муть.

В темном страхе будет биться сердце,

Точно птица в цепкой западне.

Жуткий смех повисшего на дверце

Прозвенит в безлюдной тишине.

Черный плащ взметнется точно крылья,

Точно смертоносная проза,

И почудятся ужасной былью

Снящиеся уж давно глаза.

А за Темзой, в грязном переулке,

В три часа без двадцати минут,

Выстрел неожиданный и гулкий

Всполошит предутренний уют —

Кто-то взвизгнет в оторопи глупой,

Наверху задребезжит окно,

А внизу над распростертым трупом

Черное склонится домино.

Утром же у загородной дачи

Остановится без седока

Черный кэб: протягивая сдачу

Виснет с козел мертвая рука.

1923 г.

Девушка из Брюгге

Скромно опустив ресницы -

Так виднее темный шелк их! -

Встречным ты не смотришь в лица,

Ты боишься взглядов колких.

Как оса тебя уколет,

И потом не вынешь жала.

Но пока не убежала

Ни одна от этой боли.

А другия - так и рады

Встретиться случайным взором.

Помяни же: жало взгляда

И тебя уколет скоро.

Ты проходишь тихо, чинно,

Равнодушна к шуткам хлестким.

Невзначай на перекрестке

Приподымешь взор невинный -

Чей-то взор нежданно взглянет,

Удивленный отразится,

И как вспугнутыя лани

Побегут твои ресницы.

Но сейчас же снова взглянешь -

Удержать себя не сможешь -

И на нежной, нежной коже

Вспыхнет розовый румянец.

Эхо. 1923. № 20 (23 декабря). "Aidas". Иллюстрированное приложение к газете "Эхо".

Рождественский номер. С. 4.

Стихи о Лондоне

Ты помнишь: вечер на мосту,

Цветные огоньки на Темзе.

И в синем небе звездный вензель,

И Лондонскую пустоту?

Ты помнишь горькую любовь,

Признанiя на Пикадилли?

Страстней испанской сегидильи

Томила вздернутая бровь.

Над Лондоном расцвел туман

О не диковинная-ль роза!

Вся жизнь - таинственная проза

И обычайнейший обман.

В такой обыкновенный час

Душа, плененная любовью -

Твоей изогнутою бровью -

Не о звезду ли обожглась?

И город, где цветет туман,

Стал навсегда своим и милым:

Там плачет, прислонясь к перилам,

Душа, сошедшая с ума.

Berlin.

Балтийский Альманах. 1923. № 1, с. 33.

В. Ф. Ходасевичу

Деревья Кронверкскаго сада

Heвнятен голос был и глух,

Как будто некая ограда

От жизни отделила слух.

Очки поблескивали тускло,

Бросая пятна на лицо,

А на pyке сухой и узкой

Блecтело тонкое кольцо.

Но в голосе жила Психея,

Нетронутая, как цветок,

И стыло сердце, леденея,

Под иглами морозных строк.

Heвеpoятный твой подарок:

Быть может жизнь, быть может смерть.

Был голос глух и взор неярок,

Но потолок синел, как твердь.

Берлин. 1923.

Балтийский Альманах. 1924. № 2, с. 36.

Отрывок

(Из Р. М. Рильке: "Der Schutzengel")

Ты - птица, прошумевшая крылами,

Когда я пробудился и позвал,

О, не по имени, а лишь руками

В тысяченочный имени првал.

Ты - тень, в которой я, как семя, спал,

Твоими к солнцу проростая снами.

Ты - образ, вписанный во мне, как в раме,

Я - дополняющий тебя овал.

Как назову тебя дрожащими губами?

Начало - ты, я только твой конец,

Пугливое медлительное "amen",

Твоей красы нестоющий венец.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1923.

Руль. 1924. № 1061, 1 июня. С2.

* * *

Твоей ладони, теплой, смуглой,

Коснуться в жаркой тишине,

И вдруг любовь, костер потухлый,

Заогневеет в вышине.

Губами жечь сухия губы,

На бедрах ощущать тепло,

И править жизнь рукою грубой,

Как на порогах правят плот.

Но ведать: где то ждет нас пристань,

Туда пригонят нас ветра,

Там будет день опять неистов,

Как зной высокаго костра.

Пусть на огне твоих ладоней

Расплавится любовь как воск,

Я не забуду: белый слоник

И голубое Рождество.

Декабрь 1922.

Руль. 1924. № 1128, 20 августа. С. 2.

ГЛЕБ СТРУВЕ

1898, Санкт-Петербург - 1985, Беркли

Крупнейший литературовед первой волны русской эмиграции, автор знаменитой книги "Русская литература в изгнании" (1956, 2-е издание - 1984), подготовивший первые собрания сочинений Мандельштама, Клюева, Ахматовой, человек, сделавший для русской культуры столько, что и целому институту едва ли было под силу, был также и поэтом: двумя изданиями вышел его сборник "Утлое жилье" (1965, 1978). Последний раздел этого сборника составляли переводы из Райнера Марии Рильке, некоторые из которых воспроизводятся ниже; переводами этими Струве дорожил и неизменно интересовался мнением о них германистов, в частности - мнением автора этих строк.

РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ

(1875-1926)

* * *

Руки с рукой соприкасанье,

уста прохладные к устам -

и мы бредем с тобой в молчаньи

дорогой белою к лугам.

Цветы роняя на дорогу,

день шлет нам первый поцелуй,

и мнится мне: мы встретим Бога

за поворотом, на углу.

СТАРИННЫЙ ДОМ

Старинный дом. Сколь видит глаз,

окрест раскинулася Прага.

Внизу, вглуби, беззвучным шагом

проходит сумеречный час.

И город точно тает там.

Лишь - великан в зеленом шлеме -

стоит, главу свою подъемля,

святого Николая храм.

Уж там и сям фонарь горит

в вечерней городской истоме.

Мне мнится, чей-то голос в доме

чуть слышно Amen говорит.

ДЕТСКОЕ

Время летнее на Гольке.

Я - ребенок. Чуть звенят

из трактира звуки польки.

Воздух солнцем так богат.

Воскресенье. Мне Елена

вслух читает. Облака

лебедями Андерсена

тянутся издалека.

Пихты черные как стражи

охраняют пестрый луг,

и в беседу нашу даже

долетает улиц стук.

НА ОЛЬШАНСКОМ КЛАДБИЩЕ

Здесь забвенье, тишина,

улиц шум не так неистов.

Меж надгробных кипарисов

как там-там висит луна.

Слышишь, вечность мерно так

бьет в него свои призывы?

Ангел мраморный пугливо

смотрится в ноябрьский мрак.

АНГЕЛЫ

Их души светлые бескрайны,

у них усталые уста.

Порой пронизывает тайно

их сон греховная тоска.

Отличий между ними мало:

молчат у Господа в саду -

бесчисленные интервалы

в могучем песенном ладу.

И лишь когда взмахнут крылами,

ниспосылают легкий ветр:

то ваятель-Творец над нами

листает крупными руками

страницы в темной книге лет.

ОСЕНЬ

Слетают листья, листья, канут в ночь,

как будто сад далекий в небе вянет

. Они летят, покорные заране.

И по ночам от звезд в седом тумане

земля тяжелая стремится прочь.

Мы всё летим. Рука моя - и вот

гляди: его клонится тоже долу.

Но есть Один, Кто этот лёт тяжелый

в своих ладонях бережно несет.

МАСЛИЧНЫЙ САД

Взойдя на гору серою тропой,

сам серый, как стволы маслин на склоне,

он уронил лоб запыленный свой

на запыленность жаркую ладоней.

Так вот оно. Исполнился мой срок.

Пора брести незрячему в пустыне.

Зачем же хочешь Ты, чтоб я изрек:

"Ты есть"? Мне не найти Тебя отныне.

Мне не найти. Во мне лишь пустота.

И так в других. И в камне у куста.

Мне не найти. Один я, сирота.

Один. Но должен скорбь людей делить,

что чрез Тебя я думал утолить.

Тебя же нет. Как стыд мне пережить!..

"Был ангел", - после стали говорить.

Зачем же ангел? Просто ночь сошла,

и под ее рукой листы шуршали.

Ученики в тревожном сне лежали.

Зачем же ангел? Просто ночь сошла.

Та ночь была на ночи все похожа:

таких проходит мимо тьма.

Собаки мирно спят и камни тоже.

Ночь скорбная, ночь, что со всеми схожа,

что ждет, когда уступит свету тьма.

Таким моленьям ангелы не внемлют,

и ими не беременеет ночь.

Себя теряющим нельзя помочь:

ведь их отцы, отринув, не приемлют,

их лоно матерей извергнет прочь.

X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?