«Эхо женщин»

Екатерина Боярских Эхо женщин

Деревья, камни. Калитка скрипит. Голоса:

— Спускается луна слепых собак.

Открой калитку и родись вороной.

— Кресты гнилые, дымные дома,

болотные кентавры-огоньки,

небесный дар — по твари каждой паре.

— Открой калитку и родись щенком.

— Как четверговый дождик, растворяет

приличное публичное лицо

прозрачно-каучуковая влага,

фасолинки слезинки на резинках.

— Полопались молекулы бутылки,

растаял снег, и мировая ось

калачиком (с)вернулась в уголочек.

— Луна слепых, засни меня казни

обрывком твердокаменной скрижали.

— Открой калитку и родись травой.

— Дрожащая дорожка в подорожник,

шагаловые нитки в коридор,

гаданье на ромашке в день печали,

зарытые в подкованную землю

открыток, откровений, открывашек…

— За стенкой Мекка. Спите, кто не спит.

Первая песня:

Слышно только последнюю строчку каждого куплета.

Далёкий, невнятный, неуверенный голос.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Когда я была всеми.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Когда все были целым.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Когда мы были многим.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Когда нас было трое.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Мы остались втроем.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Мы остались вдвоем.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Мы остались одни.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Я осталась одна.

Появляется девушка:

Пойду искать свою анестезию

на синем наплевательском морозе

в иллюзионе свечек и созвездий,

в метафорах проклятого порядка.

Пойду искать свою анестезию.

В десятимерном кажущемся мире

она меня размажет по кровати,

разрушит время, разгрызёт слова,

гнилые и снаружи и внутри:

"Прогнило что-то в датском короле…"

Песня:

По трещинам размазано зло.

Пощёчины калечат стекло.

Офелия уходит из рук

надменных надзирательниц рек.

Закрой в окно дыру за спиной

Офелия идёт в Эльсинор.

"Офелия сорвётся с цепи", -

щебечут из-за стен мертвецы.

Над замком 40 тысяч ворон

Офелия стоит во дворе

Офелия как флейта-вода

Офелия как лето в аду.

Взрывается спасательный крест,

занозы расцветают из глаз.

Беги, сорокатысячный брат!

Ищи сорокатысячный брод!

Офелия не видит ворот,

с неё стекает грязная плоть.

Всего-то оказалось делов:

отравленное яблоко в лоб.

Под замком 40 тысяч врагов.

Огонь уже сидит на дровах.

Актёры отправляются в морг.

За 40 дней отмоется грим.

Из песни выходит Офелия.

С голосами:

— Ореховое эхо… эхо…

По шершавым стенкам… стенкам…

Перегородкам…

— Где ты, Гамлет?

— Я в орехе.

— Нет, я!

— Нет, я!

— Нет, я. (Последнее говорит Офелия.)

— Да ну тебя совсем! Я мог бы стать королём пустоты, если бы тут не было столько народу! Или это эхо? Эхо… эхо… По шершавым стенкам… Перегородкам…

Офелия:

Откройте дверь, пустите на порог,

я к Вам без приглашенья не войду.

Мой милый Гамлет, бог не уберёг

меня от Вас в мой день в моём году.

Согрейте мой размокший силуэт

венком последних отблесков костра.

Я думала, когда спасенья нет,

тогда такие игры не игра?

Чтоб Вас забыть, я выпила до дна

на дне сорокаградусной реки.

Мой глупый Гамлет, разве я умна?

По-моему, мы оба дураки.

Простую сеть порвать как дважды два:

за сценой я останусь как балласт

перебирать и складывать слова

и думать, что сказал Экклезиаст

про суету… Что мыльным пузырём

моё несчастье лопнет через миг.

Я в Вашу книгу вложена цветком,

хотя у Вас — я помню — много книг.

Как свечка, тает память — от тепла,

Зато цветы замёрзли — от росы.

Какой бы Ваша слабость ни была,

мы с ней совсем не сестры-близнецы.

А помнишь — на коленях голова?

Сидеть бы так всю жизнь всю жизнь всю жизнь…

Берите, Гамлет, это трын-трава.

Теперь Вам без неё не обойтись.

На нас, прищурясь, смотрит целый свет

глазами васильков и облаков.

Прощайте, Гамлет. Я Вас… Впрочем, нет.

Прощайте просто так, моя любовь.

Опять девушка:

Пойду искать себе анестезию

в дырявые застиранные строчки

у древних недоверчивых червей.

Я не червяк, чтоб вечно возрождаться,

но не хочу всё время умирать -

Пойду искать себе анестезию

под диссонансы скрипки-лихорадки

в нарядные царапины дверные

в горячие распрыгнутые окна.

Песня:

Не калина ли червовая по рекам

поисточена червивым серым дымом

по источникам дочерним невечерним,

по побегам невесенним воскресенним

Уходи мой голод

уходи моя жажда

уходи мой смех

Окликая вдалеке нелепый облик,

облекая в облака нелёгкий пепел,

просвистят в водоворотах удвоенья

не мои немые мутные минуты

Уходи мой голод

уходи моя жажда

уходи моя кровь

В Зазеркалье замерзают незабудки,

эхо ветра дышит в уши рикошетом,

иллюзорные заезженные звёзды

через яму напрямую принимая

Уходи мой голод

уходи моя жажда

уходи мой звон

Чёрной речью ночью имени чужого

прыгни в гору и по миру по Памиру,

по просторам полнолунных косогоров,

по бездонным обездоленным дорогам

Уходи мой голод

уходи моя жажда

уходи мой страх

Уходи мой голод

уходи моя жажда

уходи мой страх

Из песни появляется Ярославна.

Ярославна:

Голос как колокол около облак,

облик как крик — это крылья и кровь

незнаемой птицы зегзицы зарницы

сестрицы синицы -

моей Ярославны, отравленной болью,

заплачешь не спрячешь

ни в море ни в звёздах

ни горе ни слезы

Я слышу я слышу себя на забрале

в печали в печали, моя Ярославна…

Я плачу Путивлю, запутана в путы,

Путивлю и ивам

и диву и дому

и силе и соли — чему, Господине?

Отныне навеки путями Путивля

за ладой за дланью за долей за далью -

печалью, печалью, моя Ярославна…

Незнаемой птицей в закате рассвета

лечу со стены

над стеной

по Дунаю

омою в Дунае

открою

узнаю

во поле безводном жестокое тело

заряный багряный рукав во крови

из раны на горле

по горло в любви

по горло во скорби по мертвым по мертвым…

В Путивле деревья окутаны тенью,

лучистые луки закованы в солнце

утихли долины, изрезаны светом -

Тресветлое Солнце над нами смеется.

Горит и сжигает далекую долю

в незнаемом поле

в неведомом горе

в крученой кручине моей Ярославны…

Открыты разбиты железные горы

забралом забрали за бредом печали

за бродом за братом

жестокие реки

сожженные веки навеки навеки

Я плачу Путивлю и солнцу-убийце,

лечу над полями неведомой птицей,

пусть ветер,

кровавый по самые крылья,

развеет меня

по ковыльному полю…

по черному горю

по горькому морю…

Голоса:

— Найди свою свободу на дне

Спящим спичкам вода-стена

— Бездонная воронка подколодная вода

— Найди свою свободу на дне.

— Пройди свою свободу насквозь

Спящим спичкам зола-земля

— Оборотная душа оборонная земля

— Пройди свою свободу насквозь

— Неси свою свободу на свет

Спящим спичкам огонь-сверчок

— Отвесный огонь воскресный костер

— Неси свою свободу на свет.

Песня:

Луна на лицо -

лицо на луне.

Меня нигде нет -

её нигде нет.

Лицо под землёй -

лицо над огнём

Великая Мать

ползёт мотыльком.

Лицо на луне -

лицо на земле.

Голодная мышь

в холодном котле.

Лицо из луны -

лицо под луной

Великая Мать

идёт за тобой.

Лицо о луну -

лицо о кулак,

двуликая Мать

подземных собак.

Бескрылая моль,

зелёная мазь -

Геката плывёт

в великую грязь.

Луна на лицо -

лицо на луне.

Меня нигде нет -

её нигде нет,

в молочной крови

из угольных ран

Геката течёт

в лицо-океан.

Из песни появляется Медея.

С голосами:

— Зубы дракона растут под окном…

— Цветет ночная медея… медея…

— Кто тут ещё пришёл за руном?

— Выйди ко мне, Медея… Медея…

Медея:

Огреет жребием по голове

медовый демон медного дня,

подбросит монетку, подскажет ответ:

Живи теперь без меня.

Из моря в воздух ворвётся боль

убийца молния птица змея

Ревнивый демон знает пароль:

Живи теперь без меня.

Два шага назад, я — фон, я — сон,

ни слова больше нельзя понять

Не слушай, как я говорю, Ясон:

Живи теперь без меня.

Девушка:

По воздуху летают гильотинки.

Смотри, одна ползет по волосам,

запуталась и рвется на свободу,

мешает мне вытаскивать себя

из трех бессонно-беспробудных сосен

в безвыходные глотки трех китов.

Позволит ли себе моё лекарство

хотя бы расколоть при столкновенье

одно из черных тел небытия?

Хлопает калиткой и уходит. Калитка скрипит, голоса повторяют слова. Некоторые из них смеются.

— Позволит ли себе моё лекарство

хотя бы расколоть при столкновенье

одно из черных тел небытия?

Последняя песня:

Паоло и Франческа

наказаны полураспадом:

жить внутри декораций,

стоять на границе сцен.

Их vita nuova — пьеска

с прогулкой под листопадом,

листья газет ложатся

у самых картонных стен

Мастер и Маргарита

наказаны неуходом.

Им не дано укрыться,

ни в свет уйти, ни в покой,

им видно, как у корыта

чавкает их природа.

Смотрят друг другу в лица

и помнят, что сам такой.

Орфея и Эвридику

выставили в витрине,

и, если ты их узнаешь,

придется брать напрокат,

всю жизнь скрывать как улику

или сжигать в камине

их наказанье правдой -

выход из ада в ад.

Хватать с земли понемножку

пугливые клочья духа -

в серой сиротской стае

такой обряд воробьев.

Так, значит, все эти крошки,

когда их жуёт Старуха,

думают, исчезая,

что это и есть любовь?

Иркутск

Оглавление