Ирина Василькова ГРУСТНЫЙ ВИНОГРАДНИК
* * *
Виноград, вцепившись корнями в костистый склон, каменеет под ветром строем живых колонн, пытаясь выжить — южной, но все же зимой. Вот опять простор для метафор, любимый мой! Ты будешь смотреть в стакан, но не видеть дна, или в печь — в ней тот же Мальстрем, бездонная глубина, алая пасть — в нее упасть — как попасть домой… Истреби виноградник, и будешь счастлив, трезвенник мой! Любовь моя старая — вся в железных узлах лоза, но скрывает кровь — бурную, как слеза. Этот ствол перекрученный не вырубишь топором, только вырвешь с корнем, оставив в земле пролом, насильно прервав подземных вен кровоток — в этой яме уже не взойдет ни один цветок. Пусти ее на дрова, расщепи, растопи камин и согрейся — и может быть, не один, только пепел узлами завьется в печной трубе — это я, но уже не плачущая о тебе.* * *
Я буду грести, как беглец, обдирая кожу — что, в общем, смешно — за мной никакой погони. Если выбросить весла, на что я буду похожа — чаинку, щепку, кровяной пузырь на ладони? Мне других берегов не надо — с меня довольно, преврати меня, Господи, в длительность, в пену, в тину, в бесконечный сон, где жить и любить не больно, и чужая молодость жадно не дышит в спину.* * *
Опять, как двадцать лет назад, искрит в окне небесный сад, затягивая нас, а кто-то смотрит с высоты, как надо мной склонился ты, но не отводит глаз. Припомнив правила игры, лечу, как с ледяной горы, туда, где мед и ад, и, мчась по млечному лучу, одно заклятие шепчу, навзрыд и невпопад. И, проскочив на белый свет сквозь леденеющий просвет, в обещанном саду я слышу ангела в раю и, руку выпустив твою, на звук его иду. Крыло льняного полотна, волос разбойных рыжина, печальный дикий глаз, и нимб антоновкой пропах, и саксофон в его руках наяривает джаз. Когда часы под утро бьют, я возвращаюсь в свой уют, где мы — к плечу плечом, и до утра владеет мной один мотивчик заводной, но ты здесь — ни при чем.* * *
Античный хор перекрывает сольно смешной птенец, усевшись на плечо. Поэзия, ты здесь — когда мне больно, и зябко, и светло, и горячо. Так, уколовшись чем-то спозаранку в квартире, где беззвучно и темно, смеясь и злясь, зализываешь ранку, негаснущее алое пятно.* * *
Матейне Нулис
Китайские колокольчики, кукол в кокошниках, кофейные чашки и тому подобную рождественскую муру покупаю, заворачиваю в радужные бумажки, в коробочки — с детской пылкостью, будто без них умру. Чемодан набит сувенирами под завязку — пищит молния, взрываются нитками швы. Я тоже от гордости лопаюсь — сусальную сказку волоку, как безумная, в Болгарию из Москвы. И если подруга моя через год позвонит в колокольчик, что почувствую сквозь эфирный рой голосов? Так, пустячок, анестезирующий укольчик, прививку от бездны, ее тикающих часов. И когда другая глотнет, обжигаясь, кофе, не вникая в смысл навязанных мною уз, смуглая капля прочертит пушкинский профиль на фарфоре питерском — я тоже почую вкус. Одному подарю серебряную улитку, другому яшмовую сову в лавчонке найду — и продерну сквозь нашу жизнь блестящую нитку, и мы вместе выживем в самом глухом аду. А пока — ехидна зимняя — крутит вьюга сор цветастый, фантики над пропастью ледяной, вся эта канитель, мишура нам поможет любить друг друга — золотой ключик от вечности заводной.
Комментарии к книге «Грустный виноградник», Ирина Васильевна Василькова
Всего 0 комментариев