Поль Верлен «Все остальное в пределах текста»
«Исправление отклонений» вступление Михаила Яснова
Существует определение, которое я позаимствовал у летчиков: «Полет самолета, — говорят они, — это исправление отклонений». Кажется, эта формула применима и к художественному — прежде всего, поэтическому — переводу; она встает в один ряд с известными словами М. Л. Лозинского о переводе как искусстве потерь, или с теорией функциональных соответствий А. В. Федорова, или с замечанием Иосифа Бродского о поиске «эстетического баланса» при переводе.
Собственно, «исправление отклонений» — это о перепереводе.
Что подвигает современных переводчиков переводить заново то, что уже вроде стало классикой? В молодости мы не раз заводили романтический разговор о том, что, возможно, самым идеальным для культуры была бы попытка каждого поколения перевести заново всю мировую литературу. При безусловной абсурдности этого утверждения, время от времени созревают обстоятельства, все-таки заставляющие переводчиков обращаться к уже переведенным и вошедшим в родную культуру творениям прошлого и осмысливать их — если и не по-новому, то, по крайней мере, по-своему.
В каждом поколении подспудно нарастает недовольство прежними интерпретациями классики: меняется язык, проясняются исторические реалии, снимаются разного рода идеологические и этические запреты, а главное — значительные образцы литературного прошлого всегда современны. Приспособить их к злобе дня, высказать с их помощью наболевшее сегодня — святое дело.
Перевод в определенном смысле счастливей оригинальной литературы: он предполагает полиавторство, растянутое во времени. Каждое новое прочтение выделяет в переводимом тексте то существенное, на что обращаешь внимание именно сегодня. Хотя вообще-то сам факт того, что классика все чаще переводится заново, причем этот процесс достаточно лавинообразный и захватывает многие культуры, возможно, свидетельствует и о том, что мы как цивилизация движемся к новой эстетике, при которой, в частности, работа переводчика поэзии, в каждом конкретном случае новаторская, в целом становится все более консервативной. Пользуясь известным определением, я бы назвал это состояние умов: в ожидании варваров.
Предлагаемая подборка из лирики Поля Верлена — это переводы из самой что ни на есть верленовской «классики». Вышедший пару лет назад в «Литературных памятниках» двухтомник Верлена показал, насколько богата традиция интерпретаций его стихов на русском языке и насколько она открыта новым толкованиям и формальным решениям. В этом многообразии — залог непреходящего интереса отечественных читателей к французскому поэту, который, по словам Е. Г. Эткинда, «не столько личность, сколько медиум внешних сил, игралище стихий. Поэтому он с такой пристальностью и каким-то мистическим ужасом всматривается в себя, в свою душу». В таком взгляде «вовнутрь» каждый переводчик располагает своей оптикой. Ее чистота и точность определяют открытие новых глубин оригинала.
Nevermore
Что, память, хочешь ты, что хочешь ты?.. В осеннем Застывшем небе дрозд стремительным движеньем Чертил свой след и свет скользил с изнеможеньем Сквозь кроны желтые с их ветром и смятеньем. Вдвоем, рука в руке — о, этот тайный пыл! — Мы шли, мечтая вслух, и ветер нас томил, И вдруг смущенный взгляд меня остановил: «Каким он был, тот день, когда ты счастлив был?» О голос ангельский, как нежен он, как светел! Я на вопрос ее улыбкою ответил И к бледным пальчикам молитвенно приник. Как много по весне цветов благоуханных! И сколько лепета смущенного в тот миг, Когда впервые «да» слетает с губ желанных!Чаяние
О вожделение, о первые любови, Цветущие тела, и этот жадный взгляд, И плоти молодой и близкой аромат, И ласки чистые и робкие — всё внове! Увы, былой восторг затих на полуслове, Не оживить любви и не вернуть назад, И солнце не блеснет сквозь черный снегопад, А скука, и тоска, и горечь — наготове. Я мрачен, одинок и всеми позабыт, Я камня холодней среди могильных плит, Я жалкий сирота, покинутый сестрою. А женщина, в любовь играя и шутя, Бывает так мила и так нежна порою И вас целует в лоб, как бедное дитя!Тоска
Природа, всё в тебе мне скучно — и в полях Обильные хлеба, и отзвук пасторалей На сицилийский лад, экстаз рассветных далей И скорбных сумерек торжественный размах. Искусства, человек, поэзия, в церквях Витые лестницы, подобие спиралей, Что пустоту небес издревле подпирали, Добро и зло — мне всё посмешище и прах. В Творца не верую и вовсе не скрываю, Что мыслить и любить от века презираю И слышать не могу о пошлости страстей. Устав от жизни, я, страшась, бегу от смерти; Как жалкий парусник, под ветром, без снастей, Душа моя вот-вот исчезнет в круговерти.Призраки ночи
Темнеет. Льет и льет. Готические шпили На тусклых небесах сквозь ливень проступили, И стены с башнями, и острия зубцов. Развилка. Виселица с кучей мертвецов. Так жадно воронье слетается к приманке, Что в пляске бешеной заходятся останки, Покуда волки обгрызают им ступни. Кругом лишь остролист да чахлый терн, одни, И те от ужаса трясутся всей листвою, И, словно сажею, земля покрыта мглою. Трех жалких узников, синюшных и босых, Ведут копейщики, и протазаны их, Как зубья бороны, ощерены и гладки, — И с копьями дождя сошлись в смертельной схватке.Сентиментальная прогулка
Закат сгорал, но горизонт был светел, Кувшинки на пруду баюкал ветер, Тяжелые кувшинки в камышах Мерцали на безжизненных волнах. Я брел один, залечивая рану, Брел вдоль пруда, под ивами, туману Поведав тайну горестей моих; И он, как призрак всех скорбей земных, Мне отвечал, тоску мою усилив, Утиным криком и биеньем крыльев Под ивами, где я под вечер брел, Залечивая рану; в темный дол Спускалась ночь, но горизонт был светел, Закат сгорал, пока баюкал ветер Кувшинки на безжизненных волнах, Тяжелые кувшинки в камышах.Час свиданий
Краснеет лунный диск почти впотьмах, Туман дымится по низинам, пряча Во мгле округу, песня лягушачья Слышна в зеленых зыбких тростниках. Кувшинки на воде спешат закрыться, А призраки высоких тополей Уходят вдаль, чем дальше — тем черней, И светлякам в кустах давно не спится. Тяжелокрылый, улетая прочь, Бесшумный филин сумрак созерцает, И в небе все отчетливей мерцает Всходящая Венера. Это — Ночь.Лунный свет
Твоя душа похожа на пейзаж, Здесь маски бергамаскам строят глазки, Здесь и поют, и пляшут, но не дашь И медного гроша за эти пляски. Напев их грустен, грустен он и тих, Поют любовь, властительницу юных, Но так, как будто счастье не для них, И музыка, в лучах мерцая лунных, Таких же грустных, как напев струны, Укачивает птиц и усыпляет, И рвется водомет на свет луны, И падает на мрамор, и рыдает.Шествие
В парчовой курточке зверек, У ног ее мартышка скачет, Пока она искусно прячет В перчатку кружевной платок; От напряжения краснея, Шуршащих юбок чуткий страж, Переступает черный паж, Тяжелый шлейф неся за нею; Мартышка с ревностью глядит На груди пышные хозяйки, Что возбуждают без утайки Любой досужий аппетит; А черный плут спешит украдкой Шлейф приподнять чуть-чуть — и там Увидеть то, что по ночам Его терзает лихорадкой. Ей все одно, что плутовство, А что — слепое обожанье: Идет, оставив без вниманья Восторг зверинца своего.«Вся грация и все уловки…»
Вся грация и все уловки, Всё, что пленит в шестнадцать лет, Любовь и нежность без рисовки — С ней всё является на свет. Очами ангела взирая, Не взяв ни помысла в расчет, Она внушает мысль о рае Тому, кто поцелуя ждет. Рукою, маленькой такою, Что и колибри негде сесть, Любое сердце за собою Уводит, а куда — Бог весть! Чуть что — к душе ее стремится На помощь трезвый ум; она Провидит все, что совершится, И непорочна, и умна. Сочувствие ни в грош не ставит, И веселится без забот, И, если верной музой станет, Глядишь, до дружбы снизойдет, А может быть, любовью страстной Она поэта одарит, Что под окном ее — несчастный! — Тропу победную торит И вечной песней без названья, Фальшивых избегая нот, Свои душевные страданья, Как на духу, передает.«Луною бледной…»
Луною бледной Наполнен бор, Листву победный Озвучил хор. О, гимн незримый! Тебе — любимой… В пруду — движенье И волн извив, И в отраженьи — Дрожанье ив. О, ветра слезы! А нам — всё грезы… Волною нежной На дол и лес Покой безбрежный Плывет с небес. О, звезд сиянье! Пора желанья…«Пьянь грязных кабаков, платанов дряхлый сброд…»
Пьянь грязных кабаков, платанов дряхлый сброд, И чернота листвы, и лужи нечистот, Разбитый омнибус, дрожащий в лихорадке, Скребется брюхом по разъезженной брусчатке, Вращая красным и зеленым фонарем, Пока рабочий люд в свой клуб валит валом, Из носогреек дым пуская в нос ажанам, С крыш льет, по стенам слизь, потоком неустанным Сквозь дыры в мостовой стекают цвель и муть — И это путь мой в рай, мой ежедневный путь.«Соломинкой в хлеву надежда золотится…»
Соломинкой в хлеву надежда золотится. Пускай жужжит оса, бессильная в жару, Да солнце светится сквозь пыльную дыру, Облокотись на стол. Ну что, тебе не спится? Печалится душа, но есть еще глоток Колодезной воды. Пригубь и спи. Я рядом. Я сон твой сторожу своим бессонным взглядом. Что ты пробормотал? Как детский сон глубок! Пробило полдень. Спи. Сударыня, не стоит Входить: усталый мозг, как гулкий свод, удвоит Беспечный звук шагов… О, этот женский шаг! Пробило полдень. Пыль водой кроплю весь день я… Надежда камешком, скатившимся в овраг, Сверкнет… О, где же ты, осенних роз цветенье?«Темней темноты…»
Темней темноты В душе моей ныне. Усните, мечты, Прощайте, святыни! Не вижу ни зги, Все кануло в бездну — Друзья и враги… И сам я исчезну! Как зыбку, меня Качают с рожденья… Ни ночи, ни дня — Забвенье, забвенье!«Из леса рог доносится, как стон…»
Из леса рог доносится, как стон, Так по-сиротски, кажется, вздыхает, И ластится к холму, и затихает, А лай собачий ветром унесен. Рог плачет с волчьим воем в унисон, А солнце, опускаясь, полыхает, И кажется, оно не отдыхает, А умирает, вместе — смерть и сон. И словно в подтвержденье этих пеней, Как корпия, ложится снег осенний И кровь заката силится унять; А воздух вздохов до того прозрачен, Что, как во тьме окрестности ни прячь, он Не скроет, как светлы они опять.Поэтическое искусство
Шарлю Морису
Музыка — вот что на первом плане! Нечетносложный держи размер, Это подобье воздушных сфер: Все невесомо, зыбко, в тумане. И вот еще что не забудь: слова — Темное к ясному подбирая. Чем нам по нраву песня хмельная? Тем, что таким подбором жива. Этими взглядами под вуалью, Этим летним зноем внахлест, Этим сумбуром осенних звезд, Охлажденных безмерной далью! И вот еще что: не забудь намек, Оттенок, который сквозит и тает, Лишь он оправданно сочетает Мечту с мечтой, а с флейтой рожок. Пошлая шутка и смех порочный — Гони взашей финальную дурь: От них рыдает моя лазурь, От этой кухни, насквозь чесночной! А красноречью — под зад ногой! Прочь, аномальное говоренье! Рифму умерь, прояви терпенье, А то уведет тебя за собой. Кто же придумал эту пустышку — Безумный дикарь? Глухое дитя? Она позванивает шутя, Но много опасного в ней излишку. Музыку, музыку мне яви, Чтобы стих твой, душой лелеем, Уплывал за ней по аллеям В другое небо, к другой любви. Пусть он, стих твой, заложник бегства, От рассветного ветра пьян, Пахнет, как мята или тимьян… Все остальное — в пределах текста!
Комментарии к книге ««Все остальное в пределах текста»», Поль-Мари Верлен
Всего 0 комментариев