Елена Заславская: по направлению к Эдему
Первое же знакомство с поэзией Елены Заславской превращает читателя-гурмана в ЗАЛОЖНИКА. Смакуешь, наслаждаешься — и вроде бы все вкусно, добротно, грамотно, «культурно», понятно, комфортно — можно спокойно продолжать священнодействие потребления без риска лишиться аппетита, натолкнувшись на неудобоваримый риф, который встанет поперек горла. Однако стоит оторвать взгляд и сознание от текста — чтобы перевести дух — как получаешь мощный магический удар. Обнаруживаешь себя обездвиженным — не в силах не то что «двинуться с места», а даже пошевелить мозговой извилиной. Классический эффект двойного дна, сравнимый с ситуацией, когда простая девушка, с которой ты только что познакомился, этакое далекое от неожиданностей скромное дитя народа, в постели оказывается именно тем, что тебе надо, чего ты так долго ждал и по кому неистово тосковал всю предыдущую жизнь. Захлебываясь от восторга, ты не знаешь, как жить дальше. Постепенно приходя в себя, ты начинаешь осознавать свои желания и понимаешь, что тебе мучительно, до боли хочется, чтобы все, к чему ты приобщился во время погружения в поэзию Лены, мгновенно материализовалось — правда, тебе самому не понятно, в каком виде поэтические метафоры могут предстать в виде атомов и молекул.
Сама Лена с обескураживающей искренностью предлагает нам «формулу себя»: «Правда всегда физиологична — на то она и правда». В самом деле, на фоне всеобщей сдутости, безликости и усредненности эстетика интима оказалась единственной реальностью, которая с честью выдержала вызов времени, приняла максимально интеллектуальные, экстремистские, наполненные креативом формы, благодаря чему эволюционировала в позитивном направлении.
Именно в триединстве любовь-секс-физиология сегодня воплотилось все лучшее, что рождено человеческим сознанием, разумом и интеллектом. И пока экспертное сообщество не устает констатировать «смерть» всего на свете — искусства, литературы, кинематографа, театра, СМИ, высокой моды, института семьи, брака, веры, религии, этики, морали, качества — физиология остается единственным, что по-прежнему живее всех живых. Более того, ее роль и значение в повседневной жизни неуклонно возрастают. Мы все согласны, что любовь в ее современных формах и проявлениях — тот максимум, идеал, вершина и высший пилотаж, на который нужно ориентироваться каждому, что хочет жить, а не прозябать в бессмысленной текучке повседневности.
Нас издавна приучили, что любовь бывает либо счастливой, когда авторы возносят участников мистерии на седьмое небо, либо трагической, когда персонажей бросают в топку страстей, где они сгорают дотла. В зависимости от варианта на глаза читателя наворачиваются слезы умиления или сострадания.
Елена Заславская не так проста, чтобы заводить себя и нас в тупик привычных решений. Недаром у нее репутация бунтаря и ниспровергателя основ. Лена прекрасно знает, какая закваска необходима для получения актуального продукта, обладающего эффектом посвящения в «главную тайну бытия». Ее рецепт — дендизм высшей пробы, отстраненное участие, истерика с холодным сердцем. Ее лирические герои готовы на многое, практически на все — но только не на смерть или буржуазный хэппи-энд. Не такие уж они простаки, чтобы всерьез воспринимать даже самые жестокие эксперименты, в которых с радостью согласились участвовать. Окружающий нас мир не стоит того, чтобы отдавать за него жизнь. Поэтому для современного продвинутого человека главное — проходя инициацию, вовремя остановиться, не позволив себе поверить в реальность происходящего — в какие бы чудовищные бездны нас ни занесло. Мы — всего лишь участники, но — отнюдь не жертвы. Все страсти-мордасти, которые мы захотели испытать на себе, на самом деле не более, чем плод нашего истосковавшегося по любви и страданиям воображения. Поэтому физиологизм правды космоса, в котором мы оказались, подсказывает, что сегодня все-таки аристократичнее пролить свекольный сок, чем собственную кровь.
Однако у всякой шоковой терапии есть своя сверхзадача. По мере погружения в поэтические чары Елены Заславской, ее шокирующий дендизм и сверхчеловеческая ирония оказываются неким методом, путем, способом познания. С его помощью Елена раскрывает для нас интимную, органичную, онтологическую, генетическую связь своего творчества с субстанцией, которую проще всего определить как Первозданную Целомудренность Бытия. В конце концов, мы оказываемся на территории реальности, какой она была до Великого Грехопадения. С точки зрения основополагающего принципа христианства Бог есть любовь, поэзию Лены даже можно назвать «наивной» — особенно в контексте того периода эволюции мироздания, который принято называть буколическим. Когда любезный пастушок впервые в жизни видит на лугу обнаженную подружку-пастушку. Он растерян, шокирован. Не знает, что делать. Его распирают смутные и не до конца понятные ему самому желания.
Видимо, его состояние и есть та самая изначальная, заветная точка отсчета, обездвиженность, которую испытываешь под воздействием магии Елены Заславской.
Игорь Дудинский
Онлайн
Крио-Пэрис
Солнце, горьковатое, как пампельмус,
Вечер мохитовый.
Когда тебя разморозят[1], Пэрис,
Красивую, голую, с табличкою Хилтон,
Каждый андроид отдаст за тебя свою материнскую плату,
Лишь бы ты пела в клетке его золотой,
Голосом нежным, живым, иногда с холодком,
Носила прозрачные платья.
Когда тебя разморозят, Пэрис,
Тебя поцелует в губы влюбленный криолог.
Скажи, я воскресла?
— Нет, нет, ты немного согрелась!
— Как сон мой был крепок и долог.
И сердце ее забьется пронзительно резко,
И на виске затрепещет синяя жилка,
— Мир твой исчез, он забытая песня, Пэрис.
И по щекам потекут голубые снежинки.
Рокко, застрахуй...
Застрахуй[2] свое сердце, Рокко,
А то остановится ненароком.
Много любви, слишком много.
Ты любишь всех и одновременно,
И этим, наверное, подобен Богу.
Прости за сравнение,
Поэтическая привычка
Выражаться высокопарно,
А правда всегда физиологична,
На то она и правда.
Твой орган — мотор,
А моторы могут ломаться,
Твой Орган-оргАн,
Музыка должна продолжаться.
Журналистка спросит: «И сколько?»
Потом уточнит: «И все-таки?»
Если любовь измеряется в долларах, Рокко,
Тогда говори ей: «Дорого!»
И пусть она примет на веру,
В божественном твоем теле,
Сифредди Рокко,
Застрахованное от остановки
Бьется человеческое сердце,
Словно йо-йо
На тонкой аорте.
Верь Ю
Как же ей верили!
Как же в нее только верили!
Так, что однажды замироточил биг-борд[3].
Смотрите, нимб на ее голове, —
Говорил народ.
Как же ей верили!
Казалось, можно портрет и в ладанку —
Носить возле сердца, и быть уверенным —
Сбережет.
Как же в нее только верили!
Так, будто головы наши были из дерева.
А впрочем, вера всегда иррациональна,
Да и ненька — это не Америка.
Может только вера нас и спасет.
Дива-Диван
Когда парашют надувается,
будто бюстгальтер Мэй Вэст,
И до земли две минуты, и все, пиздец, —
Кинематограф в действии — красивый сюжет —
Рядом рыдает подруга, но надеется на хэппи-энд:
Сейчас за кольцо он дернет
и запасной раскроется весь.
Так и в жизни, надеешься на запасной вариант,
Что после смерти рай, ну в самом
крайнем случае — ад,
Но сейчас нам надо успеть взять карт-бланш:
Голливуд, ганджубас. — в общем, полный фарш!
И может быть, твоим именем назовут диван[4].
Хотя все, что нам нужно,
можно легко перечесть:
Звезды и совесть, если она
конечно же есть,
Плюс еще сердце, рвущееся от любви,
Вот что делает нас людьми —
Улыбка Джоконды и губы Мэй Вест!
Гайдн-онлайн
Он играет ей Гайдна
На длинной флейте
Она далеко, на другом континенте,
Она слушает его онлайн, по скайпу[5],
И если закрыть глаза,
То кажется, что он рядом.
Сердце как быстрая стрекоза,
Порхающая над садом.
И музыка, словно воздух —
Прозрачна и невесома.
И звезды приходят в гости
Из нашего вечного дома.
Дигитал-Рембо
Он часами просиживает у монитора —
Качает порно,
А с нею нежен и робок.
Она большая оригиналка
Читает Рембо
В оригинале[6],
Не знает что такое торрентс.
Он ей предлагает Лонгер,
А ей бы Абсента,
Чтобы звенящее от пустоты сердце,
Гибкое от йоги тело
Наполнить словами поэта.
А Он предвкушает постельную сцену...
— Зачем тебе этот Рембо? Он же умер
От сифилиса или от какой-то другой напасти,
И имя у него Артюр,
Как у педераста. —
Он говорит и снимает брюки.
И светится красным
Глаз веб-камеры на его ноут-буке.
Прямой эфир
Я видела, как его распинали,
Я видела на телеэкране,
Смотрела в халате засаленном
На старом диване.
Тело покрылось испариной...
А из спальни
Родители строгие:
— Переключи на «Итоги»,
Хватит слушать про бога
Басни кровавые.
— Помолчи хоть немного!
Не слышно, что правые
Решили на сессии —
Нету на них управы!
— В Ираке людское месиво.
— Президенту грозит импичмент.
— Не надо было с Левински!
— А у этой Моники симпатичное личико.
— И сиськи
Тоже приличные!
— Пусть платит наличными!
— И как-то некстати
Потоп в Закарпатье...
— Хватит! Хватит! Хватит! —
Перед глазами распятье.
Его распинали
На первом канале
Его распинали
Мы ели и спали
Его распинали,
А мы запирали
Двери своих квартир.
Его распинали
На первом канале
Его распинали,
А мы наблюдали
Его распинали,
А мы и не знали,
Что это прямой эфир.
Поэза сети
Тятя! Тятя! Наши сети
Притащили мертвеца.
А. С. Пушкин
1
Каждый день я пишу по странице в Livejournal, хотя моя жизнь интересней, чем рассказ о ней. Мне нравится, что сила мысли, погруженной в слово, служит основой для новых идей.
Иногда, замечтавшись, я себе представляю, как в белых носочках маленькая Дзинь-Лянь пальчиками стучит по «клаве» в далеком Китае, и нас разделившая грань настолько тонка, что однажды сдуру, (если честно, то избави Бог), она выбежит на улицу совершать революцию в пику Мао-Цзэдуну (конечно же, бескультурную), под влияньем моих стихов.
2
Каждый день я пишу по странице в Livejournal, усталая, сажусь за свой «белый рояль», создаю для тебя реалити-шоу, наш хрупкий онлайн, — фотоны несут к тебе мои мысли, слова ты считываешь со стекла, а на самом деле нас окружают числа, и нет, Дзинь-Лянь, им числа!
Это как Инь и Янь.
Представь, разъяренные питбули срывают с тебя одежду в подпольном стрипбаре, и прежде чем тело твое обнажится, партийные бонзы искупают тебя в юанях. Не бойся, — это алгебра Булля: мир — ноль, а ты — единица!
Купайся в купюрах!
3
Каждый день я пишу по странице в Livejournal, каждый день я выдумываю тебя, Дзинь-Лянь. Ты идешь по улице, ешь мороженое, рядом проходит Кентавр,
Jesus Christ распахивает в объятьях руки, мимо проносится мамонтов стадо, ты одергиваешь юбку и не знаешь, что через мгновенье тебя не станет.
4
Каждый день я пишу по странице в Livejournal, ведь рассказ о смерти интересней ее самой. Кто глаза твои, будто крыжовник, зеленые, колючие и кислые поцелует весной, на исходе жизни?
5
Каждый день я пишу по странице в Livejournal, и, ставя точку, я думаю о нас.
Мой рабочий стол, если взглянуть приближенно, не только внешне похож на небо и пора завершить сеанс.
Пусть суровые братья твои, пролетарии, разорвут твое тело, под барабанный бой.
Дзинь-Лянь, я хотела все бросить к чертовой матери, но вечером жму на power, — вспыхивает монитор и в каменном кубе комнаты — я единственная живая тварь, мыслю, пишу, сливаюсь с компом.
Прости, что убила тебя, Дзинь-Лянь!
Оффлайн
Дороги, которые нас выбирают
Дороги, которые нас выбирают,
Давно пролегают
За пределами рая,
За пределами дома,
За пределами детства,
Где все знакомо.
И с каждым ударом сердца
Мы удаляемся в лес,
Где с кисельными берегами
То ли Стикс, то ли Донец,
То ли река, что зовется Луганью.
И каждый из нас горяч и отчаян.
И мы то брассом, то баттерфляем
Плывем, и каждый представляет, что он Чапаев.
Мы станем рыбам
Удобным кормом,
Мы станем илом,
Мы станем торфом,
Мы станем мифом,
И анекдотом...
Но кто-то все-таки выплывает,
И слава Богу.
И он проложит свою дорогу
Кофейный синдром
В одно из прекрасных утр,
Проснешься ты стар и мудр,
Встанешь с кровати, устав
от ночных Камасутр,
Накинешь халат на плечи,
Возьмешь свою джезву,
Заваришь себе покрепче,
Сядешь в кресло.
Что еще нужно
Для полноты бытия?
На поверхности кружки
Темная полынья.
Затягиваясь поглубже,
Как в фильме Джармуша,
Ты падаешь в омут,
Пока за плечо не тронут.
Что гадать на кофейной гуще
Кто виноват? — Пушкин!
Что гадать, почему ты никем не понят!
Потому что ответов нет
Или они банальны,
Потому что счастье —
Это то, что сейчас,
И каждый рассвет,
Заходящий в спальню,
На шаг приближает твое «Прощай».
Хрустальный корабль Саше Пушкину
В нашем промышленном городе,
в колыбели Донбасса,
Где, как сказала премьер:
Шахтер — престижная мужская профессия,
Мой отец — философ и флибустьер,
Только такой и может вырастить принцессу.
Стащив у него полкорабля,
На бревне в подворотне,
Я затягиваюсь, и земля
Раскрывает свои горизонты.
Рядом со мною мой мальчик
Из параллельного класса —
Двоечник, джентльмен удачи,
Юн и особо опасен.
Зовут его Саша Пушкин, с глазами темными как антрацит,
Мы с ним в одних наушниках,
Наш crystal ship несется на риф!
В пьяной драке в какой-то пивнушке Сашка будет убит...
Не найдут виноватых.
Не будет Дантеса.
И мгновений чудных не будет.
Поплачет его принцесса и позабудет.
Луганка мун
Это было давным-давно Он меня пригласил в кино,
На последний сеанс, на последний ряд,
Я помню, губы мои горят,
Где-то рядом хрустит поп-корн,
Шон Коннери мчит на своем авто,
И целая жизнь вмещается в час,
И проносится мимо, потом сквозь нас.
Он как Джеймс Бонд
Меня берет в оборот,
Он как Джеймс Бонд
Меня целует рот в рот.
Я помню нашу фабрику грез,
Но double agent — double crossed...
Завтра все разлетится к чертовой матери,
Завтра его безголовее тело найдут в вентиляторе
Заброшенной шахты на берегу Луганки
И в ней отразится луна Касабланки.
За металл
Возле меткомбината находился пивбар
С поэтическим названием «За металл».
Какой-нибудь сталевар,
Уставший, голодный,
После свидания с домной
В своей преисподней
Опрокидывал там 100 грамм,
Потом еще и еще,
Теряя счет,
И горячий нектар,
Обжигая гортань
Делал его свободным,
Превращая в поэта...
Душа отслаивается от тела.
Что это — остановка сердца
или остановка мгновения?
Или и то и другое одновременно?
Он бродит между мирами
Он бродит между мирами
О чем-то спорит с ментами,
Требует от них доказательств существования Бога,
Цитирует Канта.
И ангелы в черных тогах
Хохочут над жалким комедиантом,
И только кровавая Мери
Роняет над ним слезинку.
Сержант-экзорцист говорит: «Delirium tremens»
И осеняет его дубинкой.
День, когда завяла сирень (стих об Инге Т.)
Инга, ты помнишь день,
Когда завяла сирень?
Когда Кровавая Мери запуталась в сетке вен?
И как мы бредем через площадь Героев ВОВ
В твой дом, а может в любовь,
А может быть, — вон,
Вон из этой жизни, где правит постылый быт,
Пойдем туда, где нас не найдут,
ни родители, ни менты,
Где вечный май, и где не вянут цветы!
Бродский форевер
Здравствуй, мой Бродский!
Давай поебемся по-скотски.
Ты далеко, а я здесь в глуши Камбродской,
Это не ссылка, но все-таки захолустье.
Помню глаза твои полные страсти и грусти.
Ты заходи, и, быть может, печаль отпустит.
Кто я? Да я же твоя Трагедия,
Сестра твоя или Сестра Милосердия,
А может быть просто Ведьма я,
А значит, душа моя продана,
Проклята, Поэзией изуродована.
Я бы к тебе и сама, я не гордая,
Да только не знаю я адреса,
Рай, пустота, — кто признается...
Параллельные линии хоть где-то пересекаются?
Я постелю нам постель, или на пол брось меня,
Я не хочу на бумагу, хочу на простыни,
А, все одно, — в горизонтальной плоскости.
Стань моей осью Иосиф!
Начнись ниже пояса
И завершись где космос!
Мой родной город
Мой родной город,
В котором Ангелы-эмо бродят
Под трамадолом,
А клуб ночной
Зовется Армагеддоном.
Мой родной город,
В котором
Вместо Голгофы террикон
Из пустой породы,
А вместо икон биг-морды,
Мироточащие Луга-новой.
Мой родной город,
В котором
Ловцы человеков — порно-бароны,
Доллар — пропуск во все коридоры,
Где звезды ценят — лишь на погонах,
Быть поэтом здесь хуже, чем вором!
Да будь ты хоть стар, хоть молод,
Хоть суперстар или так,
попрыгунчик с поп-корном,
Ты узнаешь, что значит голод,
Будешь ртом хватать кислород, но
Не сможешь дышать свободно.
Потому что он наступает тебе на горло,
Твой родной город.
Мой родной город
Сидит на игле Газпрома
Пропитанный потом, кровью,
Нефтью и спермой,
Мой родной город,
Забытый богом,
Вскормленный смертью,
Мне снилось, скоро Тебя накроет,
Не так как Содом с Гоморой,
А по-другому,
Атомным грибом, как мухомором
Огромным.
И станешь ты дикою, степь.
Но пока твои небоскребы,
Как души, тянутся к свету.
Мой родной город,
Скажи, почему ты мне дорог?
Просто другого такого нету.
Маме
Наваливается усталость,
Казалось, осталась малость,
Чтоб сердце мучительно сжалось
В железном спазме,
И звонишь маме
И говоришь: «Я ламер,
Лох...
Я не понимаю,
За что мой бог
Не слышит молитв,
Кивает нимбом,
Молчит, глядит —
Мол, иди, но помни,
что пути мои неисповедимы.
А мы внизу, мама, будто мимы.
И где оседают слова, на каком из фильтров —
На жестком диске, на нежной лире,
В бутылке спирта?»
А мама в ответ: «Я же говорила,
Мы будто рыбы,
И то могли бы и се могли бы...,
Но проглатываем наживку
И радуемся, что живы».
Я соглашаюсь, и ко мне возвращается сила.
БдыЩь-мен прими участие в геройских приключениях
Слово о попкорне
Оставив свои поэтические привычки
Красиво слагать, говоря по-птичьи,
Я выбираю косноязычье,
Когда горло будто распахнуто бритвой,
Когда нет ничего, кроме пульса и ритма,
Дыханья и рифмы,
И наступает время
Для настоящей поэмы,
И пусть ее разберут на мемы
Друзья и олигофренды,
Критики пусть перетрут в комментах,
Читатель, насладись красотой момента,
Когда каждое слово, теоретически может стать последним,
Все мы ходим под Богом и брендом,
А я остаюсь поэтом,
Поэтому спешу рассказать о главном,
С прицелом дальним,
Чтобы глаголом, будто напалмом
Сердца обжигать, как в горне,
И чтобы они взрывались, как зерна Попкорна.
Глава 1. Он появляется
С чего начать мне свою историю?
С поисков Супер-героя,
Который летит над городом,
А в перспективе и над страною,
И помогает обиженным,
Как часто их видим мы,
Но почему-то проходим мимо.
Как мне назвать его? БдыЩь-мен!
Немного смешное имя,
Но он же герой луганский,
А не заморский-американский,
Рожденный Каламбией Пикчерс
И пошлым глянцем.
А еще он стреляет пальцем: БдыЩь!
Глава 2. Беспредельщики на вышке
Представьте:
Сидит студентка на задней парте,
И к ней подходит преподаватель.
— Вот билет на балет,
Вот билет на минет,
А этот, так и быть, по высшей математике.
И можно было бы на балет
(там буфет с сосиской),
Но ведь рано или поздно
все заканчивается пипиской,
А если пересдача, то вновь по списку.
Может — это она растяпа.
Учила, учила, учила, — да слабо.
Не может сказать: уберите лапы!
Эх, ей бы сдать эту чертову вышку
И в кино с любимым мальчишкой.
Вдруг распахивается окно
И влетает БдыЩь-мен.
— Вот тебе бес в ребро,
Вот тебе «Лебединое озеро»,
Вот тебе, старый хрыч,
Теория пределов!
И по яйцам ему коленом.
Глава 3. Цитрусовый монстр
Или другая картина:
Стоит бабулька у магазина,
У супермаркета Мандарин,
С банкою из-под Фанты
В руках трясущихся после инфаркта,
Она проводит вас троекратным
«Боже, спаси и помилуй»
За пятак или мятую гривну.
К ней подлетает БдыЩь-мен
И говорит: — Кто тебя обидел?
— Если б мы знали с тобой ответы
На «Кто виноват?» и «Что делать?»,
Если бы все решалось простой монетой,
Жизнь была объективно проще,
Но разве этого ждешь ты?
Нет здесь монстров
И мне остается сказать только то, что
Гниль начинается с головы у рыбы.
БдыЩь-мен, иди,
И не путай следствия и причины.
Глава 4. Cuprum-мания
— Ты можешь сделать крутую карьеру,
Говорил ему первый человек
По прозвищу Медный. —
Новое время
Требует новых героев,
Мы с тобою
Построим космодром,
Мы взорвем этот город.
Работай на меня и станешь ты нуворишем
Под моим крылом, под надежною крышей,
Или хочешь остаться нищим?
А в ответ засмеется БдыЩь-мен,
И как в «Белом солнце пустыни»:
— Я мзду не беру,
мне за державу обидно.
Глава 5. Мэрская кампания
Мой знакомый работал на выборах в мэры,
Хвалил кандидата своего сверх меры,
Рассказывал пенсионерам:
Нынешний мэр — педофил и пидар,
Какой тут выбор?
Есть единственная альтернатива,
Вот кандидат — этот друг народа.
Он умен, он красив и свободен,
Он по коррупции Ледоколом,
Он не замешан в скандалах, он молод,
Он сумеет у нас в Камброде,
Где колдобина на колдобине,
Дороги выложить как в Европе,
Например, как в Лондоне.
А когда разобрали урны,
После судов и разборок шумных,
Как полагается мужам
государственным, умным —
Все помирились,
Пирог поделили.
И все осталось у нас, как было.
Глава 6. БдыЩь их
Медный человек, с золотым налетом,
Есть ли дело тебе до твоего народа.
Бросишь ему кость, а он все голодный.
Ты же как памятник, так высоко стоящий,
Что кажется, будто мы овцы и пастырь наш ты.
И говоришь: Поди сюда, друг-пиарщик,
На тебе Паркер с золотым пером, настоящий!
А ему бы Калаш, но Он же в команде,
А значит прагматик.
На золотой цепочке и на зарплате.
Так что наплевать на народ
С его Камбродом!
Стоит задача — поглубже, с проглотом.
Эй, Бдыщь-мен, прилетай и в упор их!
Глава 7. Драконьи зубы
Ведь это война, ежедневная, бытовая,
И твоя, и моя, и
В чем-то даже третья мировая.
За свою страну, где народ не быдло,
Где «Я — украинец» сказать не стыдно.
Прилетай поскорее, БдыЩь-мен,
И быть может, мы станем с тобой на Майдане,
Готовые мыться в кровавой бане,
Ведь лучше так, чем проспать на диване
И жизнь, и смерть, и борьбу, и победу
Под мягким теплым уютным пледом,
Все новости узнавая из интернета.
Там нет ответа, почему мы все терпим,
Почему? Нам же здесь жить,
да и нашим детям.
Нам же здесь встречать новый день с рассветом.
А тех, кто сеет зубы драконьи,
Не спасет ни бункер, ни колокольня,
Не успеют даже прикрыться ладонью.
Глава 8. Болевой синдром
Что касается меня, то, как говорится,
Я надеюсь, здесь все еще может перемениться,
Я не верю в то, что в руках синица
Лучше журавля в небесах широких,
И что мы — только мясо в зубах эпохи,
И что будет потом, без меня, мне не похуй.
В этом городе, в этой стране,
На гранитной плите 16 цифр и тире?
Что будет потом?
Чебурек с котом?
Что скажут потомки
На кухне с набитым ртом?
Мол, был такой человек родной,
Мол, был такой, а теперь перегной,
Но кровь его и в тебе и в нем.
И сквозь алкоголь
Проступает боль —
Та, что когда-то была со мной.
Глава 9. Твой ход
Может проще все? Надо жить, не парясь,
Улыбнись, сникерсни, подрочи на глянец,
Выбирая из всех приведенных матриц
Ту, в которой тебе комфортно
Расслабляться травой, наслаждаться порно,
Позитивно мыслить и делать клонов.
Но настанет момент, когда лбом о стену,
И захочется вскрыть, как консерву, вену,
И тогда может быть в тебе
и родится БдыЩь-мен!
Глава 10. Хэппи-энд или хэппи-оппен
И я верю в то, что нас будут тыщи,
И в каждом супер-герой —
настоящий БдыЩь-мен.
PS Раньше спасать страну могли только супергерои.
Теперь это можешь сделать и ТЫ.
Вместо заключения
Стихо-творения. Светлая поэза
Посвящаю моим родным, которые рядом и которые не здесь
Слово
Иногда меня спрашивают,
что ты можешь сказать этому миру,
Прекрасному и безобразному,
обыденному и неизвестному,
А я говорю: каждый день мы творим Поэзию,
Иногда не замечая этого.
Стремимся к свету.
Свет
Любимый, ты помнишь?
Мы в темной комнате,
Земля — наш снежный ком
Мы на него намотаны, вдвоем
А сверху — будут сотни поколений,
Потом, ну а сейчас — «скрещенья рук,
скрещенья ног, судьбы скрещенья».
Совпали половинки паззла
И демон два крыла
вздымал крестообразно.
А может ангел. Но напрасно.
Все изживается. Рутина, будни, быт.
И страшно то, что можно все забыть и дальше быть,
И дальше плыть, а я желаю воссоздать весь этот пыл
И трепет бесполезный,
Что после завтрака, наверное, исчезнет,
Строкой поэзии, в себя вмещая бездну.
Да будет свет. В начале и в конце.
Он будет путь. Он будет цель.
И эпицентр.
И пусть глаза твои сияют и лучатся.
И пусть начнется, что должно начаться.
Небо
Ее дом огражден
С четырех сторон.
Она в нем живет, пьет бульон,
Смотрит на птиц, прилетающих издалека,
Ищет очертания лиц в меняющихся облаках.
Вон, то облако, как дельфин,
цвета василька.
Док не фотограф, а делал снимок ее груди:
— Так, замри,
Головой не верти,
Подбородок вверх.
Она верит,
Что все у нее впереди —
Может месяц, а может и три,
И вовсе не верит в смерть.
Это облако,
Из чего оно соткано?
Из первого вдоха,
Когда легкие
Распускаются, как бутоны
Или из последнего выдоха,
Когда кажется, что нету выхода,
И никогда не было,
А есть только небо.
Она смотрит трейлер,
Не зная, увидит ли фильм.
Все меньше доступных предметов,
И мир,
Что был бесконечен —
конечен, конечен, конечен,
И сжимается до размеров Земли.
Земля
Встретить ее с открытым забралом?! —
Ерунда, а если в день по капле,
в неделю по полстакана,
И «через два месяца ее не стало», —
Вот где ужас,
Не то что заснула и не проснулась, —
А живьем превращаться в гумус,
Сливаться с ландшафтом,
Падая в страх свой,
Как в темную шахту.
Однажды развив такую скорость,
Что Землю навылет, будто висок
Пулей из Кольта. И в космос.
Звезды
А в космосе что? Тишина и вакуум.
Или звезды и совесть, у Канта как там?
Она парит без скафандра, как ангел.
Мы тоже летаем, мы — космонавты!
Чуть выше, чем на картине Марка Шагала:
«Влюбленные над Земным шаром».
А она — теперь всегда где-то рядом.
Птицы и рыбы
Так это и бывает:
Сначала летаем,
Потом залетаем.
Наморщив лбы,
Думаем: Быть или не быть.
И глупо восклицать: «Фак!»
Остается фактом факт.
Он уже живет.
Плывет, как длинношеее йо-йо,
В животе моём,
Как гуппи,
А живот, будто Купол.
В околоплодных водах
Все спокойно.
Иногда по поверхности проплывает ладонь,
Словно лодка, — Мы выбираем имя.
Скоро разрезан будет канат пуповины,
И он уплывет в открытые воды мира
Сказать ему новое слово.
Люди
Если бы слово было материальным,
Что сказала бы я, выходя из спальни?
Доброе утро, Ваня,
И доброе утро, Дара!
Жизнь сделала мне подарок —
Дала мне вас, дорогие чада.
Пусть же утро всегда будет добрым,
Даже если дождь барабанит по стеклам,
И ночь кажется бесконечно долгой,
И невероятно трудной,
Но после ночи всегда наступает утро,
В этом есть справедливость,
радость и мудрость.
То, что кажется нам простым
и закономерным,
На поверку оказывается самым ценным,
Я желаю вам доброго утра и доброй цели,
В которую это утро стремглав несется,
Потому что, если все в сравнении познается,
То жизнь без цели — как день без солнца.
Примечания
1
В 2007 году Пэрис Хилтон заявила о том, что хочет быть замороженной после своей смерти. Она перечислила крупную сумму денег в институт Крионики для того, чтобы ученые будущего смогли ее воскресить. «Благодаря этому моя жизнь может быть продлена на сотни и тысячи лет», — сказала она.
(обратно)2
Рокко Сиффреди застраховал свой «рабочий инструмент». Стоимость страховки держится в тайне.
(обратно)3
На одном из форумов появилось сообщение о том, что Юлин биг-борд начал мироточить (вокруг глаз стала собираться вода-слезы). Так что его выдавать стали за икону плачущей великомученицы.
(обратно)4
3наменитый сюрреалистичный диван «Мэй Вест» появился на свет в 1934 году в качестве фрагмента портрета-комнаты кисти Сальвадора Дали, а через два года был выполнен как арт- объект. Произведение эксцентричного гения копирует форму губ скандальной дивы 1930-х годов, американской актрисы Мэй Вест.
(обратно)5
У вас, наверняка, возникала когда-нибудь экстренная личная ситуация, когда вам необходимо было пообщаться со своим близким другом, который живет в соседнем доме, в другом городе или стране. И не просто пообщаться виртуально, переписываясь в чате или по электронной почте, а увидеть родное лицо, услышать родные интонации. Сегодня это не фантазия автора, а реальность, для этого достаточно иметь наушники, веб камеру и специальную программу Скайп. — Интернет-журнал Мир Советов.
(обратно)6
Commercant! colon! medium! Та Rime sourdra, rose ou blanche, Comme un rayon de sodium, Сomme un caoutchouc que s 'epanche! De te noirs Poemes, — Jongleur! Blancs, verts, et rouges dioptriques, Que s ?evadent d'etranges fleurs Et des papillons electriques! Arthur Rimbaud
(обратно)
Комментарии к книге «Бдыщь-мен и Ко», Елена Александровна Заславская
Всего 0 комментариев