«Белая Лебедушка»

Белая Лебедушка (fb2) - Белая Лебедушка [сборник] 1233K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вячеслав Евдокимов

Вячеслав Евдокимов БЕЛАЯ ЛЕБЕДУШКА Сборник

© Вячеслав Евдокимов, 2016

ISBN 978-5-4474-8352-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Белая Лебедушка[1] (Героический эпос)

Все народы на земле равны,

каждый народ имеет право

на жизнь, счастье и свободу.

Хо Ши Мин

I

Природа — мать всему на свете: От йоктокрохотных частиц До звёзд-гигантов, в чреве светят Что у Вселенной без границ. Дитя — микроб, цветок и камень… И — в полный рост! — сам Человек, Трамбуя в череп ум веками, Стремя Прогресса вечный бег Под взором ласковым Свободы, Несут ручьи как дружно с гор Свои безудержные воды Камней грядам наперекор, Чтоб слиться в сладостных объятьях Полей, садов, лугов, лесов, Как крепко льнут друг к другу братья, Разлуки долгой сбив засов. И всё цветёт и колосится, Даёт обильные плоды, Пьёт Человек и зверь, и птица, Воздав хвалу струям воды!

II

Людей всех равными Природа Являет миру испокон. Но век от века, год от года Есть те, кто топчут сей закон С тех пор, когда в родимой шкуре Едва протаптывали след. Драть слабых — было в их натуре, Съедался, голод коль, — сосед… Кус больший хапали добычи, Приноровясь толкаться, красть — И это в кровь вошло, в обычай И в повседневнейшую страсть! Богов явили тьму, религий, Чтоб навязать смиренье, страх, Всех разобщить, одеть в вериги. Свободу, ум жгли на кострах… Друг другу грызли глотки псами За гонор, злато, земли, власть, И смерть народ в пасть штабелями Не успевала алчно класть… И растерзав вблизи ресурсы, — Под паруса все, пьяный гам, Секиры взявши, пушки, бусы, Рванули к дальним берегам… И гибли там аборигены, Рабов подавлен вид, угрюм… Вождям — в рот ром и песнь сирены. Себе ж — награбленное в трюм. Так баснословно богатели. Другим — неволя, нищета, Ни крова, пищи, ни постели, Не в радость жизнь, а маята… У мрачной сырости могилы Все в ранних числились гостях… Но пухли злата воротилы На поте, крови их, костях. Табун обуздывают власти, Угнав из стойла кошелька, Рвав конкурентов вон на части, Дав светлой совести пинка! Инстинкт звериный на добычу В них Питекантропа всё жив — Они его подвластны кличу. В ходу дубины, ложь, ножи, Суды, полиция, накаты, Брёх СМИ, тюремная тоска, Страх увольненья, кнут зарплаты, Убийц карманные войска; В чужой вползают мир незвано Конкистадор, миссионер Во благо алчущего клана С набором лжи, суровых мер, Живородя тьму баз военных, Дав гнусам-ставленникам трон. Вслед — груды, груды убиенных И экономики урон… Мир нагло взнуздан финансистом, В седле — промышленника стать — К наживе мчат галопом быстрым, Им божество она и мать, Она плодит альянсы, блоки, Блокады, хаос, войн пожар, Себя вознесши в сан высокий, Народам — подлый в пах удар! Голодной мира половине Не внемлет. Пухнет от сластей, Лежит блаженно на перине Народа тощего костей, Сверкая златом, изумрудом Ярчайше Солнца во сто крат. Коллег, друзей продаст (Иуда!) — За подвернувшийся карат. Над дележом Планеты нашей Корпит зловеще алчный клан… Не быть ей с ним свободной, краше, Но сгинуть в прах — от страшных ран… Дубася в бубен «демократий», Прёт нагло, догм их всех в обход, Душить народы шлются рати — На смерти, пепле взять доход.

III

Ты знал, Вьетнам, шквал лихолетий, Врагов гнёт многовековой, Секли тебя нещадно плети, Чтоб ник покорной головой, Топтали полчища монголов, Китайцы шли как саранча, Сиама рать казала норов И самурай рубил сплеча, Французов алчности был стойлом, Измены подлой знал укус — За шаткий трон, шмотьё и пойло, Хоть и не в масть, но, вроде, туз… Слетались коршуны с Биг-Бена, Твои глаза чтоб расклевать… Страшна им в мире перемена: Нёс новый мир отрады кладь Для всех рабов, презренных, нищих — Свободу, благо, жизнь и честь, Прогресс и веру: кулачище У них, иметь чтоб это, есть! Твоё на части рвали тело — Текла кровавою Бенхай… Смерть жернова свои вертела, Меля, меля твой дивный край… Вторгался дико, подло, рьяно За супостатом супостат, А из-за моря — океана — Жесточе всех их во сто крат Вломились злобно троероты Из Троеротии — страны, Как на животных, — для охоты, С крестом, но дети Сатаны. У них, помимо основного, На каждой есть щеке по рту, И оттого их душам клёво, Жуют, грызут, аж пот на лбу. Один жуёт всё время жвачку, Плюясь отравленной слюной. Другой всё хлещет виски всмачку. Нет цели среднего иной, Как рвать клыками, непокорно, Не по-холуйски кто живёт, Свою судьбу зрит не попкорна, А к счастью, горд, идёт вперёд! Дух нац — и-соц — самосознанья — Ему гарант во всём побед, Он не овечка для закланья. Лишь путь борьбы — иного нет! Встал честный мир в твою защиту, Дух окрылив, прибавя сил, И троероту быть побиту, Да так, в штаны чтоб навалил! Прикрыл тебя щитом надёжным Социализм — рабов всех друг, Чужды мечу Свободы ножны — Не оброни его из рук! Свет коммунизма в дикий ужас Мошны ввергает алчный сброд, И тот бесчинствует, натужась, Среди долгот и меж широт. На две рассёк он части тело Твоё, срастись опять не дав, — Как целым быть оно хотело! Да лишено законных прав… Но было, есть и будет право За честь Отчизны встать горой. И патриотам в этом — слава! Смелей вперёд — на правый бой! — С зловещей, алчной бандой смерти, Ввергает Рай что в дикий Ад. Бес геноцида круговерти — Пуп — мировой олигархат С ножом у горла стран и наций, Навесив цепь на них грехов, Себе на куш и корпораций Прененасытнейших верхов. Продукто — роботы системы Милитаризма, вне потуг, Все троероты — без дилеммы — Взамен привычной пары рук Телескопические вшили, Чтоб край Земли достать любой В запрограммированном стиле, С бедра стреляя, как ковбой, Вкруг извергая гнусность, скверны, Жизнь обращая в скорбный труп… Их животищи — что цисцерны; Скрыл подбородком каждый пуп… В их головёнках вместо мозга Змей ядовитейших клубок, В руках — кинжал, винтовка, розга, Гранаты нёс их каждый бок. Размер же берцев так громаден, Что троерот, начав шагать, Давил страну, до крови жаден, А если малых, — сразу пять. С небес бомбили, жгли, травили, В зловещий вставши свой барраж, И содрогались моря мили От залпов палубных. И в раж Входили взрывы тьмы снарядов, Вдрызг жизнь на клочья разметав. Разруха, смерть идут парадом, Насилье давит, как удав, К Свободе волю сжечь чтоб, высечь И беззакония разгул Установить верх. Сотни тысяч Шлёт изуверов в бой Сеул По троеротовой команде, Как пёс, схватив в награду кость. И, в пополненье к этой банде, В не меньшей мере впавши в злость, Вскачь прискакал из — под Канберры, Лягать Вьетнам чтоб, Кенгуру, Бить, добивать, не зная меры, В прах женщин, старцев, детвору… И с троеротом за два цента Всё ж сторговавшись, впав в восторг, Примкнул к разбою в полмомента Неистов таец, метя в морг Весь превратить Вьетнам живучий; Новозеландцы в сто дубин Тебя дубасили, и тучи Шли, лья свинец, из Филиппин… Свирепо кляцая зубами, Как кровь почуявший вампир, Весь завалить Вьетнам гробами Стремился Западный весь мир, Своим увидя вожделеньям О власти в мире грань, конец. Вот потому с остервененьем Пронзал тебя его свинец… Он ждал, скуёт Ханой что кома От жал «Пронзающей стрелы», Что ужаснут «Раскаты грома», И сам ты влезешь в кандалы. Как в кур вонзает взор свой кречет, Огнём «Горящее копьё», Вдогон «Стрелы», в тебя враг мечет И кружит, будто вороньё… Враги в сплошной район охоты Твой превратили скорбный Юг: На номерах встав, живоглоты Твоей ждут смерти, тяжких мук. «Seek and destroy!» — их клич звериный Звучит под солнцем и в ночи. Могила им — Вьетнам единый, Они с рожденья — палачи. Но дух Свободы не для клетки И не зальёшь свинцом ей рот. В бой повсеместно, как и предки, Отважно ринулся народ! Природа — мать к нему примкнула, Ведь, он — кровинушка, сынок: К виску приставленное дуло Прочь отводила, жить чтоб мог! В своих скрывала тайных недрах, Растений полог укрывал, Кормить старалась слаще, щедро, Чтоб бил подонков наповал! Какой безудержной отвагой, Высоким духом обладать, Лишь с кулаками только, с лагой Идти на монстров войн чтоб тать! Так муравьи, вцепясь в медведя, За развороченный их дом, Презря рост, вес его, к победе Идут: прочь мчит он кувырком! Врага разили партизаны Внезапно, метко из засад, И он зализывал, злясь, раны, И духа ник его парад. Они средь дня — в родной стихии: О благах помыслы. И труд. Ночами — мстители лихие, И по врагу удар их крут! Как ручейки рождают реки, Течь полноводно вдаль им чтоб, Не без НФОЮВ в том опеки, Полки, дивизии шли в лоб, Преобразясь из одиночек, Творцами грозных став атак! Победный, первый боя почерк Их восхищённо чтит Апбак. Дрожал Сайгон, от страха бледный, Когда был выбит из Биньзя. Народа гнев и дух победный Сдержать, убить вовек нельзя! Марионеток, троеротов Громили базы в пух и прах! Орудий тлен был, вертолётов… Взлетали в воздух в городах Врагом набитые отели! И троеротовый посол На мушке был. Огнём горели Буддисты, вставши против зол… Свободу, жизнь несла в районы Народа власть, спокойный труд, Разруша гнёта все препоны — Жест исторический был крут! Земля вручалась всем бесплатно — Её крестьянин целовал, Зажить мечтая не заплатно, И пел, плясал, как в карнавал! Десятки партий твёрдой ковки В единый сжалися кулак. А стачки, марши, забастовки Трясли, вдобавок, зла стояк По городам — так патриоты В режим метали ярый гнев, И чтоб убрались троероты, Ведь, не концлагерь Юг, не хлев! Поток побед борьбы народной Сбивал, топил вон вражий прайд! И троероты, преисподней Зло, возопили: «Steam the tide!» Пошли «ковровые» бомбёжки — Всё в прах взметалось до небес! И, ставя совести подножки, Травили газами «CS», Беснуясь, щерились злорадно, Победу скорую узря, Но, глядь, не так всё было ладно, И изрыгать не срок «Ура!» Где пал один народный воин, Там новых сто вставали в строй, И не был строй пред злом безволен, Но каждый в нём — Атлант, Герой, Смышлён в опасности и стойкий, И враг не сбил чтоб наповал, Вдруг примет образ землеройки И юркнет в недр земной подвал — Спасенье в нём и передышка, И исцеленье страшных ран, Врагу — ловушка, значит, крышка! И вновь атак, атак буран! А то, чтоб с смерти сбить корону, Когда напялить уж спешит, Вдруг превращался в дебрей крону, В ней растворив свой внешний вид. Стан троеротов ошарашен, Рождает плана гнусный плод: «Удар Вьетнаму будет страшен — Земле, на ней что есть и под!» Остервенело оккупанты Творят жестокий геноцид И распыляют химикаты, За гербицидом — гербицид, Шприцуют неба тучи газом, Кислотный дождь чтоб лили те, Дают команду «Фас!» — заразам, Чтоб жизнь в болезней маяте Всего и вся навек сгубилась; Cжигают джунглей пышный рай, Всё превращают в прах и силос, С Земли стирают дивный край, Пылят на всё дефолианты, В них начинивши керосин: Злы фирм химических таланты, Коль «Agent Orange», «Dioxine» Несут растительности кару, Живым — мутации и рак. Разбоя нет конца пиару, А всё, чтоб мир весь сжать в кулак, И бизнес пыжился их дабы, Чтоб кошельки — всегда туги, Бьют ирригацию и дамбы, Жрут почву «Римские плуги», Несут смерть фосфор и кассеты Всему, зловещих в вое, бомб, И дарят детям не конфеты — В сосуд их жизни клинят тромб — Взрывчаткой пичкают игрушки, Чтоб, если с радостью возьмут, Всех разорвало, как хлопушки, И смерть надела б вмиг хомут… Эпифитотию рожал их, Эпизоотию ум злой, Чтоб взрослых голод съел и малых, Засыпав кости прочь золой… Погибли житницы — равнины, От джунглей, мангров — пепел лишь, И обезлюдили общины, Зловещей смерти всюду тишь… Так возродился фюрер снова, Член мракобесовой семьи, Ему мир — дойная корова, Он тактик «Выжженной земли» — Имел домашний в этом опыт, Аборигенов истребив, Ему всласть люб ковбойский топот Над всей планетой — так спесив! Ни капли нету состраданья В его разбойной кобуре, А потому вкруг — смерть, рыданья, Опустошенья кабаре… Дымит сигарою во фраках Центр троеротов мозговой: «Всем жить, — решает он, — в клоаках!» А если с гордой головой И не приемлет униженья, Иль кто — последний, сорный сорт, Того лишь ждёт уничтоженье, А возрождению — аборт, И быть Земле одним лишь штатом, А троероту — власти трон, Готов в бой бросить жуткий атом, Загнать Свободу чтоб в загон. И Троеротии стратеги В жизнь превращали бурно план — Без сна и отдыха, и неги, Велев в бюджета шарабан Сесть ВПК-джентльмену первым, Подав тяжёлый саквояж; Уселись рядом прессы стервы, Перевиранья макияж Ложа на факты толстым слоем; Влетел стремглав киношник — блуд! Бранясь, толкаясь, влезли с боем — Один, чей нос — длиннющий фут, Другой — с великими ушами; Сел, озираясь, диссидент… Был втиснут с умными мозгами Творец прогресса — элемент, Что бросил Родину за пенни, Сюда пробравшись, будто крот… А с крыши драли звук без лени Артисты с визгами, вразброд, Что ошарашили вдруг Йети, Дрожать заставивши в горах!.. Смиренно «сукины», сев, «дети» Втянулись в панцирь черепах; И от сосисек, пива сытый, Воссел, бравурный вновь, ершист, Страной Советов гладко бритый, Здесь накрахмаленный, фашист; К нему подсел, ласкаясь, педик… И, мрачный, место отыскал, Мор возвеличив, химик — медик; Вовсю зубов явив оскал, С косой присела острой Леди; Напротив делал бутерброд Субъект из всякой пище — снеди, Чтоб мира потчевать народ, Да всё медком цитоплазмидов; Ввалился армий частных строй; Убийц смесь, киллеров всех видов, Не признавая жизнь святой, В углу аморфный вид имела; Острил шпион глаз, ухо, нос… С ним диверсант спешил на дело И террорист, чтоб мир вразнос Вон разнести из — за идеи, Божков своих, за банка счёт. Тут влезли прочие злодеи, И шарабан помчал вперёд По всем земным краям и странам, Мёд «СЪЕМократии» неся Своей, в душе иным баранам! Вела от дома их стезя За много — много милей тысяч, Чтоб безопасности пресечь «Угрозу» там своей, всех высечь, Пустить обильно кровотечь… Сажали в трон марионеток, Смяв, как клочок бумаги, власть. Девиз их давний, целью меток: «Самим чтоб в клетку не попасть, Всех натравить вон друг на друга, Как злобных, бешеных собак! Тогда не будет править туго Всем миром, сжав его в кулак.» И нет земли клочка, района Всех океанов и морей, Не слышно было бы где стона Ярмом измученных людей — Тому история фиксатор, В гроссбух всё вносит чётко свой: «Да! Троеротия — диктатор, Жандарм, преступник мировой.» Разбой её не только где — то, Но и внутри её самой: Аборигенов душит в гетто, Всех, кто цветной, — тех на убой, Кто нищ, бесправен, — на помойке Так и закончит жизни срок, А кто за правду встанет, стойкий, Того ждёт цепь и Сэр — курок. И даже уйму Президентов Своих скосила наповал Всего за пару дохлых центов, Чтоб цент, жирея, засовал В дерьмо, заполнившее бочку, Весь мир, крутя над ним косой И принуждая тем в отмочку Вновь окунаться с головой… Жандарм в разбое — ушлый мачо, Всё стратегичит каждый миг, Да вот те раз! Что за задача: Встал на пути его велик Социализма мир свободный, Где каждый — друг, товарищ, брат, Всяк сытым стал, кто был голодный, А нищий — доверху богат! Труда клад — граждан всех богатство; И обороны крепок щит, Чтоб оградить новь жизни, братства, Коль враг в атаке взверещит. Светило — мир тот угнетённым, Защита, помощь и плечо, Надежда ближним, отдалённым Народам, в рабстве кто ещё. Маркс, Энгельс первыми в фундамент Его вложили свой кирпич, Вознёс же стены, дал орнамент, Ульянов (Ленин), сам «Ильич», Борьбу отвергший одиночек, Но ВЕСЬ народ зовя на бой, Где полководца виден почерк — Единой партии стальной. Шаг первых труден, неизведан Их путь в грядущее, тернист. Но ждёт успех и ждёт победа, Ведёт коль вдаль их коммунист! Социализм Страны Советов ДЕРЖАВУ миру преподнёс! Его песнь подвигов пропета Над миром, дивная до слёз: «На амбразуры пулемётов, Чтоб глотку смерти враз заткнуть, Бросала грудь свою пехота, Атаке дав свободный путь! В бою патроны все растратя, Чтоб бомбовозам смазать план, Небес отважные шли братья На сокрушительный таран! Себя в горящем самолёте Вонзали в скопища врагов, Урон дав технике, пехоте — Советский дух всегда таков! Вели гигантские сраженья Разящий Курск и Сталинград, Не ведал плена униженье Непокорённый Ленинград! Ни подкуп, виселицы, пытки, В чём изощрялась вражья тать, Не открывали душ калитки, Страну трусливо чтоб предать! И помнит шахты шурф бездонный Полёт, презревших смерть, юнцов В бессмертье, славный, Краснодонный, Достойный подвигов отцов! Таким сам враг, того не зная, Великий памятник вознёс, Когда воды жуть ледяная На них, нагих, лилась в мороз Со всех брандспойтов озверело, Живьём вморозя в глыбы льда… Да, растерзать возможно тело, Но дух Свободы — никогда! Он восставал вновь из разрухи, Поверг фашизма гидру в прах, Что в космос первым взмыл, — не слухи, В почёте он в иных мирах! Ковал мечи он на орала, Даря планете неба синь, Ему честь права не давала, Чтоб на бойца, хоть был тот сын, Менять Фельдмаршала — вражину, В бою разбитым, взятым в плен. Нет, не загнать вовек дружину Социализма в мор и тлен!» Желанный он, как дождь в пустыне, Дающий жизнь цветов росткам, Самосознанию гордыне Рабам давал взмыть к облакам, Владеть своей всегда судьбою И сознавать: он — Человек! — Быть гордым этим сам собою, Свой жизни пестуя побег. Колониальная система, Позор Земли, трещит по швам, Лишаясь пышного гарема — Он на планете страшный шрам И униженье человека. Душа системы — мрак и жуть, И произвол, рубцы от стека, В могилу частый, скорбный путь И в метрополии потоки Богатств в казну их с грабежа. Ну, а колониям — вонь, стоки, С соседом спорная межа И сырьевой в веках придаток, Заткнутый кляпом вольный рот И в доме вечный недостаток, И от прогресса отворот… Вот эти все с себя напасти И должен сбросить напрочь раб, Судьбу в свои взять руки, счастье — Сам не отдаст их враг — сатрап. И вот пошли Планеты роды Освободительных войн в срок, Отцы — восставшие народы, Колониализма змей клубок С себя с презрением сдирая, Несли Свободу — мать, как стяг, К апартаментам жизни рая, — Мечты заветной работяг. И ты, Вьетнам, шёл в грозном строе За той Свободой, вон презря Смерть, вкруг тебя жужжащей роем, Врага разивши — упыря В коммунах стойких и общинах, Уездах, в гвалте городов, Среди провинций, телом чинных, В полях и джунглях, средь садов! Своё воспринял ты величье, Сын Банко, баловень Небес, И сохранить своё обличье Теперь уж нужно позарез! Цивилизаций ты почтенней Иных был с древних — древних пор, И восхвалял Прогресс твой гений, Жил — жив! Врагам наперекор! Из поколенья в поколенье Ты чтил, из памяти не стёр Отважный дух Сопротивленья Чынг Чак, Чынг Ни — родных сестёр! Почёт Ба Чьеу — героине! Для Чан Хынг Дао — твой салют! — Изгнал монголов вспять в пустыни: Знай, мол, Вьетнам — плохой приют! Крушил Ле Лой китайцев храбро! И прочь швырнул их Нго Куен, Схватив решительно за жабры: «Не по нутру Вьетнаму плен!» И от героев — одиночек До мощной «Данг» страны своей, Что от «Тхань Ньен» вела шажочек, Дошла до классовых идей, Взвив стяг Марксизма — Ленинизма Над феодальной кабалой, Над гнётом колониализма, Взывая к жизни всех иной! Вёл к цели «Данг» сквозь вражьи корчи Вождь, величайший Хо Ши Мин, Отважный, стойкий, мудрый кормчий, Родной отец тебе и сын, Совместно с преданной когортой Друзей, ему в борьбе под стать, Чтоб быть стране свободной, гордой, Ведь ты родимая им мать! Их благородные усилья С мечтой народной в резонанс Вошли, подняв его с засильем На бой идти — священный шанс! Вот потому француз разгромлен Под Дьен Бьен Фу был, в ужас впав! Мечтал Вьетнам он кверху корнем Воткнуть, освоив здесь анклав… Мечта пылала и японца, Чтоб, основное потесня, Взметнуть своё на небо солнце: Чти, мол, его лишь, балбесня! Но Акт к себе заставил брассом Убраться прочь на острова! Вмиг англичанин первым классом Примчал — качать свои права, Чтоб кровь твою впитать, как губка, — Его стратегии вся суть, И щупать внаглую, где юбка, И ухватить желая грудь… Шли сотни тысяч Гоминдана Вояк, неся смертей метель, Для твоего, Вьетнам, закланья На Север, смявши Параллель… И вот со всею этой бандой Вьетминь отважно вёл бои, Успех в них был ему наградой, Он за права стоял свои! На пушек шёл он батареи С ружьём кремнёвым и не ник. Насквозь пронзалися злодеи Заточкой острой древних пик! В победу верили Провидцы, Их не страшила вражья пасть. Вот так рождалась средь провинций Народа праведная власть! В бою открытом тяжко. Верно! Но в нём известно, где твой враг. В борьбе подполья — в гуще скверны — Узнать его не просто так: Он вкруг наушник, провокатор, Соратник, якобы, и друг. Раскройся чуть, вмиг — аллигатор, Палач, вершитель тяжких мук, Мясник в кровавых казнях жутких, Неистов, встретя стойкий дух, И храбр, когда в цепной ты спутке, Враг к состраданью напрочь глух. Вот потому его смышленей Ты должен быть во много раз, Не обронить шанс из ладоней И врезать вдруг страшенно в глаз! Вот так — в тылу врага, в бою ли, Ты нёс Свободы дивной мёд Сквозь пытки, казней жуть и пули, Чтоб напоить им всласть народ. И он стремился к «Данг» за взятком — Защиты, истины, идей, Как пчёлка, битая порядком, Разбоем бурь, стеной дождей… Но, кладом этим отягчённый, Он в прежний улей не влетал, Был весь тот гадко прокопчённый, Душе и телу слишком мал. Сгонял он мух с цветов душистых, Их жизнь — жужжать лишь, спать да есть. Вселялся в новый, светлый, чистый, В котором жить, мёд делать — честь! Вулкан борьбы проснулся грозный, И не сдержать народных лав. Народ вовек не червь навозный. Дракон Великий и трёхглав! Он гидру зла раздавит лапой, Огнём души во прах сожжёт, В бою не пользуется капой, Бьёт насмерть, лишь идя вперёд! Хоть подлый Запад хищной львицей Тебя разгрыз вдруг поперёк И алчно Юг твой с фальшь — столицей Примкнул к себе вмиг, как брелок, Твой Юг не сгинул отрешённо, А стал отважен, как солдат! Чрез пуповину «Чыонгшона» В него вдыхал жизнь Север — брат. Бесперебойность связи этой Сквозь череду лихих годин, Молвой, легендами воспетый, Вёл «Генерал 601». Вот потому Вьетминь в атаки Ходил с обоймой не пустой, Он миномёты, пушки, танки Вводил уж в каждый дерзкий бой, За шагом шаг освобождая Очередной район, уезд, Где власть народа молодая Вставала на ноги окрест. От феодального кто гнёта Не мог в трудах расправить спин, Средь нищеты завяз болота, Кому захватчик — господин За смерти, муки ненавистен, Кому мила Отчизны честь, Того созрел в душе плод истин, Сок сил придал, воззвал на месть. Все, кто не мог терпеть засилья, Семью оставив, отчий дом, Шли в бой с невиданным усильем С врагом, вернуться чтоб потом. И добивалися победы, Идя бесстрашно лишь вперёд! Народа власть крушила беды И создавала свой оплот. Один из них, отменно грозен, Твёрд, бил страшенно по зубам Врага в его различной позе, Швыряя оптом в пасть гробам. Неся потери, крах позиций, Всё возрастающий урон, Противник, раб своих амбиций, Всё чаще в ход пускал патрон По мирным жителям в отместку За поражений череду, Как колоскам, устроив срезку Невинным жизням их в бреду Галлюцинаций, опасаясь, Что все они «Вьетконг» и есть, Его подпитка, силы завязь И притаившаяся месть.

IV

В местечке дивном, благодатном Земной свила Природа Рай Под неба ноном необъятным, Назвав уезд свой Куангнгай… Где Солнце в небо ежедневно Стремит младенческий шажок, Там море ласково, то пенно, Лобзает Рая бережок… Где ж ночь кладёт в постель Светило Под яркий, тихий звёздный хор, Там ввысь зубцы свои стремила Стена — громада Длинных гор! Развёрнут там живой картины Вдоль моря брызг, подножья гор Преблагодатнейшей равнины Очаровательный ковёр; Текут там реки полноводно Сквозь буйство джунглей, ширь полей… Живут там счастливо, свободно Ячейки мирные людей, Трудясь везде, где это надо, А враг нагрянет, злобен, яр, Все, как один, ему преграда И сокрушительный удар! И вот уж в хлопотах весь снова Трудолюбивевший народ: Для жизни труд — закон, основа И шаг к грядущему вперёд. Хоть быт был разного уклада, Но в дружбе крепкой жили Вьет, Седанг и Хрэ, придя, коль надо, На помощь вмиг, вплоть с детских лет. Не исключенье и деревни Микхе общины и Милай, Ведя неспешно быт свой древний, Привычно впрягшися в дела: Вели каналы, ввысь — плотины, Тьма коромысел в поле спин… На джонках в море шли мужчины, Презря и шторм, и жуть глубин! Плоды дарила им природа, И льнула живность к их рукам… На диво — песни, танцы, мода, Почёт, забота — старикам. А в молодых — порыв и сила, Краса и страстная любовь! Умильно мать дитя кормила, — Оно — надежда в жизни, новь. Другой своей — помощник в поле: Он за спиной запеленат… И так текло всегда, доколе Беды не грянет вдруг набат! А будоражил он надрывно Людей с внезапных жутких пор, Когда рубить стал беспрерывно Их троеротовый топор. И был у них один лишь выбор — Острее свой начать точить, Чтоб троерот с земли их выбыл, Навек смирив разбоя прыть. Взлетает как мгновенно стая, Подвох учуя чей — то вдруг, Сняла их так любовь святая К Отчизне с мест, её от мук Избавить чтоб, вновь возвратиться К земле, семье, в родной удел И щебетать заливно птицей, Исполнив уйму нужных дел. И улетали! А в гнездовье Остались дети, старики, И участь ждёт, быть может, вдовья Их жён, чьих слёз — поток реки… Но жили все они надеждой, Что троеротов разобъют! И вновь наполнится безбрежной Отрадой милый их уют. Скотиной теплилось подворье, Как прежде, рос отменный рис, Ручонки детские — подспорье, Без них, ведь, ввек не обойтись! Итак, 16 —го марта, В 68-ой, тревожный год, Что век 20-ый дал, азартно В Сонгми трудился весь народ, Взрояся дружно до рассвета, Чтоб к зною сделать все дела, И ни чутьё их, ни приметы Им не шепнули, что плела Судьба вовсю зловеще сети, Чтоб, как добычу, их поймать… Вот потому играли дети, Несли их матери дел кладь, И старики, сидя степенно, Их одобряли, подбодря, А то, ворча, корили бденно: Не так, мол, это, то-де зря… Потом кивали вновь похвально, По их, коль, делалось, да в лад… Как вдруг всех взор и слух повально Был устремлён на то, что ад Мог принести в мгновенье ока — «Вертушки» к ним со всех сторон Неслись зловеще невысоко… И не успевши юркнуть в схрон, Попали все под мощь обстрела: Снаряды жгли, пронзал фугас Всё на пути что, озверело, Чтоб жизни свет всех, вся угас. Страшна была пятиминутка Обстрела дикого по ним! Кто выжил в нём, дрожал тот жутко, Куда — то ужасом гоним… Повсюду крики, плач, стенанья, Огонь, разруха, кровь и страх… — За что такое наказанье?! — Вопило в слёзных их глазах, — Не от оружия мозоли, Что уж не сходят с наших рук, А что работаем мы в поле, В садах, подворье… Мир нам друг! Но вертолёты изрыгнули Взъярённых, бешеных солдат В ответ, и вихрем, роем пули Губили жителей подряд… Шла троеротов строем рота, Ей муки, кровь — блаженный стресс, Она — безумие и рвота Зондер команд — зверюг СС. Ей командир прикрикнул Злелли, Пигмею ростом был что схож: — Всё, что вокруг, — то ваши цели, А цель — убей и уничтожь! — Машина смерти стрекотала, В ход шли гранаты и штыки, Из жертв струилась кровь их ало, Лишались дети, старики Голов, отрезанных кинжалом… И как в инстинкте прут скоты, На женщин бросились навалом, Вспоров потом им животы И. намотавши их кишочки Себе на шею, вроде бус, Они под гогот и смешочки На фотки щёлкались: не трус, Мол, троеротов воин бравый, Добра и правды идеал! Чтоб коммунизм бить, это право Ему мошны строй алчный дал. Пытали жертв, чтоб выбить слово, Где батальона дышит штаб (Вьетминя честь!) сорок восьмого, Но был язык тех, будто кляп! И палачи от ярой злости — Молчанье им острей косы — Глаза выкалывали, кости Дробя, срезали уши и носы, Снимали скальпы, все подсумки Набив добычею битком, И чтоб беременным взвить муки, Жестоко били их пинком И животы потом вскрывали, Живьём глотая их плоды… Не как они кто, — тот в опале, Тому — смерть, муки, кандалы. Пылали хижины горюче… Животных в бойне дикий рёв!.. Дым превращался в аспид — тучи, В колодец старец сброшен, в ров В людей опять летит граната, Чтоб растерзать наверняка… Раздолье «бою» супостата, Морали ценность высока! Потом настал их час обеда, Есть, пить из жертв их черепов… — А что! Достойная победа, Давили гуков, как клопов… — Теперь повысят званье, знамо, Медаль дадут и снимут клип. Затмит свет миру наше знамя. Ай! Троеротии — гип — гип! — В себя еду вваливши с виски, По видакам позрев стрептиз, Хлебнули крови жертв по миске И вновь за фотки с кличем «Cheese!» Поля спалили огнемёты, Разрушен дамб разумный строй… Краж проявили сверхвысоты И, как осиный ярый рой, На жертв набросились остаток, Прикладом в кучу понагнав… Да, троерот на кровь сверхпадок, И совесть в нём не знает прав… Столкнувши скорбных на колени И помочась на них — сортир! — Вмиг превратили всех в мишени, Явив себе азартный тир: Тем отстрелили напрочь уши, Тому влетела пуля в глаз, А этой — в рот, на, мол, покушай! — У той рука вдруг отсеклась… Частили выстрелы в затылки И — шик! — коль строго меж бровей… И прикрывали без заминки Собою матери детей: Cпасти! Спасти родных малюток! Но став от пуль, как решето, Навек стихали — вид сей жуток — Не воскресит их ввек никто… Их троероты, отшвырнувши, Детей приканчивали враз: — Не скажут, били-де, баклуши Мы здесь, бездельем возгорясь! Из жертв растерзанных ворота Соорудя, под гогот, вой, В футбольный раж вошла вдруг рота, Играя жертвы головой… И Злелли рапорт пишет браво, Что за полтысячу врагов Скосил налево и направо, Не отступя на ноль шагов. Ух! Восхитится ротой «Чарли» Любой командования ранг, Как шли за ним в атаки парни, Что необузданный мустанг! И, насладившись мыслью сладкой, И что уже страшила ночь, Он и всё воинство порядком Обратным вон убрались прочь. Остался пепел от деревни И трупы, трупы, кровь и гарь… И тишина. Лишь не плачевны Глаза у смерти. Не бунтарь Она от пяток до макушки За ужас, в косточки играв, — Её любимые игрушки, И не отдаст своих в том прав! Луны нет, звёзд. Мрак. Жуть. Страсть хмуро… Они насквозь прокопчены От дыма и номенклатура Вселенной, все её чины… А, может, это лишь причина, Чтоб не светить им в весь свой блеск, Земли не видеть чтоб кончины, В себе губящей жизни всплеск?!

V

Но, чу! Иль, может, показалось? Среди одной из всех груд тел Вдруг тихий звук — сама скорбь, жалость — Возник, вновь гас, как бы хотел Ростком из груды вверх пробиться И зацвести, дарить плоды, Из клетки выпорхнуть вон птицей, Защебетать на все лады! О, да! Вновь звук! И он реальность! То детский плачик слышен стал, Как мёд средь горечи и пряность, Как эликсиров всех бокал! Ребёнок силился из груды Печальной вызволиться прочь… И смог! Хвала усильям, чуду. Была то девочка и дочь Той, что, растерзанна, лежала Вблизи головушки своей… Ребёнок плакал, звал немало, Полз, содрогаясь всё сильней, От мрака, страшного до жути, И, вдруг наткнувшись, на что хоть, Впадал вмиг в обморок, по сути, Не в силах страх свой побороть… От потрясений этих диких Вон поиссякли струи слёз, Плач захирел и стихли крики, Глаза, круглее всех колёс, Уж больше вовсе не моргали, Вперёд уставясь только лишь… Ползти! Ползти отсюда в дали, Где жизнь и свет, не мрак и тишь! Да! Отошла уж дочь от взрыва Гранаты, бросил что солдат Со злости, ярости разлива, Очнулась, чтоб покинуть ад… Спасибо маме, что прикрыла Её собою в этот взрыв, Всегда с ней было сладко, мило, Заботы, неги был наплыв… Теперь одна во мраке ночи… Но вдруг узрела огонёк! К нему! К нему, что было мочи, Вмиг устремилась! Светлячок То опустился с неба тихо, Быть, может, ветерок занёс. Он! Он спасение от лиха, Осуществленье дум и грёз. К нему! К нему дитя стремится, За ним спешит всё вдаль и вдаль… Порыв оплатится ль сторицей, Уймёт ли страх он и печаль? Но тут — одна лишь в мире сила Неиссякаемая есть На то — вдруг мать зашевелила — И этой силе слава, честь! — Окровавлёнными руками И распростёрла их вослед, Как бы взывая дочку к маме Вернуться, не было чтоб бед! Беззвучно мёртвыми губами Взывала также голова, Навек сомкнутыми глазами Стремилась вслед, как бы жива… Ввек в матерях Устав прописан: В любви, заботах жить — их долг, Урчать, ласкаться, будто киса, Тогда лишь в детях будет толк. Но все усилия напрасны Её к себе дитя вернуть… Ползёт, стремится та в опасный За Светлячком призывный путь, Чтоб быть от жути дальше, дальше, Как нить, влекомая иглой! Но сил уж нет, и черепашьи Движенья стали в тьме презлой… Но вот покинут ад разбоя, Где был жестокий жизни срез, И в высоченный пред собою Дитя вползло шуршащий лес… Но здесь своя опасность, страхи: Вокруг мерцанье чьих — то глаз И визги, писки, звери, птахи — От них беды жди и проказ! И по лицу хлестали ветки, По тельцу голому, спеша, Скользили гады, рядом — детки, Что дыбом волосы! Душа От жути этой содрогалась, Веля шарахаться вон прочь! Прижаться б к маме, хоть на малость, Чтоб страх утих, — мечтала дочь… Кровоточило и зудело, Распухло, ставши не своим, Шипами жаленное, тело, Впивался гнус, не уловим, И уж хотелось крепко — крепко Глаза зажмурить, съёжась в ком, Как вдруг взглянул в них… зверь прецепко, Достиг её одним прыжком! Он был огромен, силой знатен, Ужасен пасти был оскал, Клыков вид острый, неприятен… — Мала добыча!.. — проворчал… — Фу! — он поморщился сначала, — Да ты, глазам не верю, Тэй? Вмиг разорвать тебя пристало Клыков безумством и когтей! — Твой шерсти цвет в том подтвержденье На голове, Луна как, бел. Не наша ты, то без сомненья! — И растерзал бы уж и съел, Да, всё ж принюхавшись по — чутче, Опешил, гнев свой усмиря, И грозовой не стал уж тучей: — Прости, младенец! Взъелся зря… И понял он, вздохнувши тяжко, Какая ей далась судьба… И, чудо, выжила, бедняжка! Хоть шла вкруг жизней молотьба… Вот потому и поседела, Ещё не сделав и шажка… Она ж, добро почуя, смело К нему прильнула, зря дружка… И зверь, огромный, полосатый, А это Тигр всесильный был, Её, вдруг нежностью объятый, Лизнул, смиря свирепый пыл, И всю — всю вылизал, слюною Обеззаразив тяжесть ран, — Как санитар он был средь боя, Спеша со смертью на таран! Дитя, его теплом согрето, К нему прижавшись, стихло враз… Его стерёг он до рассвета, Сам не сомкнувши острых глаз. И чуть лишь утро посветлело, Зверь, аккуратно взявши в пасть, Понёс дитя сквозь дебри смело, С природой чудно слившись в масть… Он к Человеку точно вышел И положил дитя к ногам. Теперь отцом тот будет, крышей От бед и карою врагам. Одобрил Тигра тот старанье, Погладив ласково рукой, И зверь, лизнувши на прощанье Дитя, исчез в листве густой… Сопротивленья Ветераном Тот человек когда — то был, Подвержен пыткам, горю, ранам, Не раз пускался и в распыл… Когда же враг, Вьетнам расклиня Посередине пополам, Стал Юг терзать его, Вьетминя Бойцом уж был он, вражий хлам То тут, то там вон выметая Из сердцу милой стороны, И власть народная, родная Влезала в крепкие штаны, Хотя в них делали прорехи Расправы, газы и напалм… Но доставались на орехи Тем, кто могилу ей копал! Огонь пылал народа гнева, Вздымалась сил его волна, Живьём не лез уж в вражье чрево, Была решительность стальна! Вот при одном давнишнем бое, Когда бесилась смерть вокруг, Летели бомбы градом с воем, От их земля рыдала мук, Роились жалящие пули, Душил «CS» — зловещий газ, Боец сей вспомнил, как согнули Вдруг Тигра корчи — то зажглась На звере шерсть, принесши боли, Но почему он здесь? Как знать! Не по своей, конечно, воле. Опешил! Да куда бежать, Когда вокруг сам ад развёрзся, Сгорает напрочь всё живьём, В дыму не видно дальше носа, И смерть орудует копьём… Не мог в беде оставить зверя, Подполз к нему он в тот же миг, Тот не умчал, в добро поверя, Наоборот, к бойцу приник… Защиты жертва в каждом ищет, Когда беда вдруг сотряслась. Лишь две крупнющие слезинки Невольно зверь держал у глаз… Сбил пламя с Тигра, обезболил, Намазал мазью, сверху — бинт, И нет уж боли дикой боле, Вполне здоровый внешний вид. Так родилася дружба с зверем. Коль санитаров рядом нет, Бойцов израненных, им верен, Тянул Тигр с боя в лазарет… Вот и принёс дитя он также, Ведь зверь в своей родной среде Больному в ласке не откажет, В тепле, защите и еде. Так Ветеран, семьи лишённый От рук карателей, стал враз Отцом невольно, вдохновлённый Вновь к жизни, случай что припас. И хоть Устав был строг во взводе, Решили всё ж, пусть будет так: — Ты ей отец, семья взвод, вроде, Во время ж мстительных атак На кухне будет пусть у женщин, Угрозе чтоб не подвергать. Постелим мягче ей, нам — жестче, Так сообща заменим мать. С любовью к ней тянули руки, Погладить чтоб, прижать к груди, С своими были, ведь, в разлуке, А вдруг уж нет их, не найти… Все, изумясь спасенья чуду, «ФЫОНГ» решили имя дать, Игрушек сделали ей груду, Забыла ужас чтоб. И мать… Вот и росла так. Чуя сметку, — Да разве мало вкруг сирот! — Сама мала ещё, в разведку Ходила смело в пятый год. Но всё рвалась идти в атаки, Чтоб мстить и гнать врагов — мурен, Стрелять из пушек, мчаться в танке, Ввек не сдаваться гадам в плен! И всё отца — то вопрошала: — Когда, когда я подрасту?! — Ну, ждать тебе ещё немало, Вот подрасти чуть в высоту… А, впрочем, слышал я от деда, Земли коль выпить дивный сок, Силён вмиг станешь для победы, Отважен, ловок и высок! В горах Лангшона это диво У страшной пропасти на дне, И даже шёл кто не трусливо Туда, навек был в западне. Но я не знаю, где такое, Туда не ведаю пути… — И уж нет дочери покоя, Стремится место то найти! И вот, когда все обсуждали Тяжёлый свой победный бой, Ушла в неведомые дали, Отвагу взявши в путь с собой… А спохватились, поздно было, И поиск лишь вогнал в печаль, И стало горестно, уныло, Хоть прочь себя куда отчаль! Надежду всё ж не отгоняли… Фыонг же, встав на стремена Стремленья въедливого в дали, Шла, цель найти устремлена, По вдрызг растерзанной землице, По пеплу бывших деревень, И стонет всё вкруг и дымится, Но возрождением не лень С тройным усилием заняться, Всегда как было с давних пор, Семью обресть, сестру иль братца, И выползть прочь из ям и нор! Шли тени — люди, как скелеты, На лицах ужаса следы — То тэй их, злостью разогретый, Лишил жилья, еды, воды Штыком и пулей, бомбопадом, Всё сжёг, разрушил, отравил, Жирели чтоб олигархаты, Сидя на злате в сотнях вилл. Фыонг спешила, чтоб бороться, Как все, — с оружием в руках! — (Туда, где падало вниз Солнце) — Набив мозоли на ногах, Из сил последних выбиваясь, Попав не раз и под обстрел, Но в плод рождалась цели завязь, Сон не метал в глаза ей стрел… Но вдруг, застыв средь леса чащи, С опаской страшной поняла — О горе ей! — совсем пропащи, С пути что сбилася, дела… Упала на землю и — в слёзы! И, как назло, гнетёт уж ночь… Ничто с отчаяньем — занозы, Усталость, боли… Бьётся дочь Бойца в истерике… Дыханье Вдруг над собою ощутя, Теряет в ужасе сознанье… Ах, невезучее дитя! Без пользы так родной Отчизне В момент последний и пропасть, Ведь троероты зверски грызли, Её живой швыряя в пасть. Очнулась, думая, в проклятом Уже находится аду… А рядом… С видом полосатым — Да, в яви то, а не в бреду — Стоял Тигр, друг её давнишний! — Поступок твой, Фыонг, знай, плох. Шлепок за это был б не лишним, Во взводе скорбь, переполох… — Но! — покраснев, всё рассказала, И он, умеря строгий пыл, Чем возгордился сам немало, Шепнул: — Я б так же поступил! Уймём сейчас с тобой мы горе, Я знаю место гор среди, Садись мне на спину! — И вскоре Цель показалась впереди… — Постой! — Фыонг вмиг соскочила, Её глаз острый, как игла, — Ждёт Паука там смерть — кончина: На лапки палочка легла, Не может вырвать их из плена, И мы, как сильные, помочь Должны в том горе непременно… — И мчали вновь во всю-то мочь! То место было неприметно, Иди хоть мимо, не найдёшь, Пройди сто раз вновь, — снова тщетно, Так был схорон его хорош. Тут поспешил Тигр восвояси, Чтоб принести всем чудо-весть… В провал взгляд вперя, затряслася Фыонг от страха: — Как же лезть, Когда нет лестницы, верёвки? Нигде не видно и лиан, В провал не спустится и ловкий. Неужто цель моя — обман?! Так и останусь малолеткой Ежё на многие года? — И снова в плач… Но тут к ней с ветки Спустился каплей, как вода, Паук на тонкой паутине: — Ты не горюй и не страшись, Не одолеть тебя кручине, Я помогу спуститься вниз, В моей беде, ведь, помогла ты. — Ударил он в бамбук, как в гонг, И пауки вмиг, как солдаты Явились строем! И Фыонг Смотрела, ловко как сплетали Они единый крепкий жгут… — Ну, всё, готово! Не пора ли Спускаться вниз? Не мешкай тут! Одним концом жгута обвязан Был торс её петлёй тугой, И выпускали, свивши сразу, Все из себя — конец другой… Так, метр за метром, с самой кручи, И опустили вглубь дитя Семьёю дружною паучьей, И, сеть за сетью наплетя, Ловить вновь стали мух и гнусов — От них зараза лишь и зуд. И хоть Фыонг была не трусом, Но храбреца её статут Во глубине на миг весь стёрся, Такой здесь был кромешный мрак, И страхов бешеного кросса Остановить нельзя никак! Куда ни ткнись, вокруг скал стены, Глубокий каменный мешок… — Где сок Земли? Я непременно Должна испить, хотя б глоток! Вдруг голос дивный и распевный Обворожил ей душу вмиг, Такой же милый, как тот, первый, Что навсегда в неё проник, Когда качалась в колыбельке И под него впадала в сон, Сомкнув блаженно, сладко веки — Таким магическим был он… — Раз место ты нашла провала, Его достичь сумела дна, Тебе богатства дам немало, Владеть им будешь лишь одна. И заживёшь, не как лак-заны, А как преважный шикуан, Уйдёшь в дворца жить чудо-залы, И будет кхен в веселье рьян! На шею сядешь ты народа, А, уж залезши, не слезай! Затмит лишь твой любую моду Наипрелестный аозай, — Земли то лился голос песней… И лишь иссяк слов водопад, Как воссиял вдруг свет чудесный, И недр Фыонг узрела клад. Богатством он слепил безмерным, Ни обозреть его, ни счесть, Не перечислить, что в нём, верно, За пять годов, а, может, шесть! Фыонг, как все на свете дети, Гнала восторга водопад! Лианы тянут как вкруг плети, Тянула рук к всему ухват… Но впала вдруг в оцепененье! — А где же сок, где сок земной? К нему моё влекло стремленье, Жила мечтой о нём одной! Мне ни к чему богатства груды, Владеть им должен весь народ, А не враги страны-иуды, — Так говорит наш храбрый взвод! — Уйми, дитя, души стенанья, Смири разгневанную прыть, То было лишь, знай, испытанье, А не смогла б, мол, ты забыть За соблазнительнейшим блеском Ту цель, сюда что привела? Теперь уверена я веско В обратном, чем ты и мила. Возьми волшебную вот чашу И благодать мою испей, Вмиг повзрослеешь, станешь краше, Бесстрашней, стойкой и сильней. Чтоб не отчаяться однажды, Умерь количество глотков… — Фыонг же, мучимая жаждой, Забыла вмиг наказ тех слов И превратилася… в старуху, Согнувшись, в бурю будто куст, — Судьба дала вновь оплеуху! — Костей при шаге жуткий хруст, О чём, лишь знать ей, бормотанье… Вся кожа сморщилась, губ, глаз Цвет потускнел. И рук дрожанье… Вот так бывает у всех нас, Когда не внемлем мы совету, Идём спесиво поперёк, Мол, наша гордость им задета, И от совета мал-де прок. Душой Фыонг — ребёнок тот же, Но тело, силы — не свои… Боль, стыд, отчаяние гложат: — Как я теперь пойду в бои, Когда поднять рук, ног не в силах, Подслеповата и глуха? Знать, здесь теперь моя могила… Судьба в отмщении лиха! — Печально смотрит, отрешённо Наверх, в провал, где скрытый лаз, И безнадёжность многотонно Ей на сознанье взобралась… А в это время в небе жаркий Смертельный бой воздушный вёл, В отваге, ярости запарке, С врагами подлыми Орёл, Мстя за погибшую Орлицу При взрывах бомб преступных птиц — Армада их Вьетнам стремится Убить в пределах госграниц. Не бережёт в бою он тела, Вонзает в крылья, фюзеляж Отмщенья когти и сверхсмело Бросает грудь на абордаж! Рулей сбивает отклоненье, Могучий клюв обшивку рвёт, Строй нарушает напрочь звеньев, Что, обезумев, троерот Спешит покинуть вон кабину, Чтоб больше ужаса не зреть, Тем отвести свою кончину, Сюда не лезть вовеки впредь! Но в бой ввелися подкрепленья, Чтоб обеспечить перевес, И в сердце вдруг Орла раненье Его прочь скинуло с небес И, кувыркаяся безвольно, В провал случайно угодил, Была Фыонг где, и пребольно Упал у ног её и сил, Подняться чтоб, уж не имея… Вздымалась в муках тяжко грудь, Биенье сердца всё слабее, Взор затуманивала муть, Кровь навсегда то покидала, Её что гнало день и ночь… Фыонг, встревожася немало За птицу, бросилась помочь Ей, ощутивши всей душою Вмиг боль её быстрее глаз. — Оставь! — в ответ он с хрипотою, — Я не небесный больше ас! Ты, видишь, смерть уселась рядом, Увлечь меня чтоб в мир пустой… Спасать себя тебе бы надо! Ты губы смажь себе густой Моею кровью, станешь сразу Такой, какой хотела быть, Себе, другим на радость глазу, Исчезнет немощь, вспыхнет прыть, Ты будешь сильной, стройной. ловкой, Вновь возродится тонкий слух, При безысходности сноровкой Блеснёшь, включа железный дух! Но вот братание пребелых Волос с твоею головой Не раскрепчает, аж до зрелых Годов, как память, что с тобой, С деревней звери-троероты В экстазе сделали, сгубив, Что не остались и сироты, А моря крови лишь разлив… — Всё так и сделала, с поклоном, Фыонг-старушка и, лишь кровь Коснулась губ, уж в обновлённом Предстала виде. Славься, новь! И воссияла вся, как Солнце! Наверх же бросив грустный взор, В рыданьях вся как затрясётся: — А толку что?! Со дна как гор Я подниматься кверху стану По вертикальной глади скал? Легка добыча я капкану Дна глубочайшего, оскал Его разверзнется злорадно, Меня навеки поглотит, И не пройти мне уж парадно В честь над врагом Победы… — Вид Блёк с отрешённости засилья Её, сгибая, будто лук… — Постой! Не плачь! Свои я крылья Тебе отдам, и горечь мук Исчезнет враз! И ты покинешь Сей мрачный каменный мешок, Сил в крыльях хватит, чтобы финиш Победно взять в один рывок! Мне уж они не пригодятся, Так пусть ещё послужат срок, Неутомимые два братца, Последний раз в них будет прок… — Поцеловавши клюв разбитый, Придавши перьям чудный вид, Погладя когти, боем сбитых, Фыонг взлететь уж норовит, Да самородок вдруг невольно Узрела золота, взяла, — Чтоб птице памятник сей вольной Поставить. В ход пустив крыла, Хотела вверх взлететь быстрее, Но, как ни машет, — не летит: «Пустая, может быть, затея?» — И вновь печальный, скорбный вид… — Оставь бесплодные потуги… Все, кто себе хотел взять клад, Хоть были в том в большой натуге, Попали с жадностью лишь в ад. Так, помню, было и однажды, Когда, стреляя птиц, зверей Подряд, страдаючи от жажды, Клан шикуанов поскорей Воды источник рыскать начал, А Солнце взлезло уж в зенит. И, чуть от радости не плача, На место вышли, что хранит На дне бессметные богатства, Ну, а точней, сейчас где мы. И сразу — дружба прочь и братство, Пошли лукавство в ход, умы! И, привязав к кусту верёвки, В провал спустилися, на дно, Вмиг чудеса явив сноровки, Как за движение одно Схватить из клада больше кучу И, коль уж некуда хватать, Взлезать все ринулись на кручу, Вернуться тут же чтоб опять! Но их тяжёл стал вес; с корнями Тот из земли куст вырван был, И снова, шмякнувшися, в яме Все были вмиг, смиривши пыл! Такое уж хапуг всех кредо, Концов не будет им иных. А честь… То общая победа Погибших всех и всех живых! — И самородок положивши, Пустивши в действие крыла, Провала много — много выше Фыонг чрез миг уже была! Ей с высоты открылась взору Картина жуткая вокруг От троеротова разора, Его бесчинств, звериных мук… В солдатской форме то маньяки, Привит им с детства сверхсадизм, Как псы взъярённые, вояки Терзают мир. Социализм Всего им жутче, ненавистен, Ведь мира он являет суть, И капитал, страшася истин, Стремится с ног его столкнуть И затоптать любым приёмом, А он плодит их, будто мышь — То ложь и подкуп, бойня ломом, Раздор и хаос, шпиков тишь, Взращенье тайно диссидентов, Чтоб оппозицию создать, Тьма на семью, мораль наветов И диверсантов гнусных рать — Придать стремится им осёдлость Везде, куда нацелит глаз, Экономическая подлость Всё ищет, ищет брешь и лаз, Самосознанию народов Садистский грязный кляп суёт. Но гордо их ведёт Свобода К достойной жизни всё вперёд! Летит Фыонг и, будто зримо, В руках сжимает автомат, Теперь ей быть непобедимой, Очередей обрушит град, Кося врагов под самый корень! Летит! И видит в ней народ Виденье: быть Победе вскоре! Впадает в ужас троерот, Такое видя и опеша: — Вьетнамцы с крыльями?! My god! Что за народ?! Он просто леший! И он затянет всех нас в ад… — И, впавши в панику, стрельбою Вмиг разражается, чтоб сбить… Но, не владея сам с собою, В укрытье кажет тотчас прыть! На дно бросается окопа, Прикрыв затылок парой рук, Как от земного мчит потопа В стальной ковчег, задраив люк… Фыонг летит! И вот уж близко, Родной до слёз, отважный взвод… И вот от радости уж тискать В объятьях встречи стал народ Её, дивяся превращенью, Рукой дотронуться спешит, Смеясь, казали ложь — сомненье: — Да ты ли? Странный что-то вид… — А, может, оборотень вражий, Лазутчик, выследить чтоб нас? — Держать! Держать её под стражей! — А сами вновь её рассказ Внимали с страстным упоеньем И крылья гладили не раз. Отец смотрел же с умиленьем На дочку, выросшую враз!.. И гордость, что она настырно Добилась всё ж своей мечты, Ласкала душу… — Дочка, смирно! Марш курс солдатской маяты Пройти без устали и лени, Всё исполняя точно, в срок В бою от страха чтоб колени Ввек не дрожали, как листок От ветра. Знай всему устройство, Учися целиться, стрелять, Бежать, лежать. Всё видеть — свойства Успех приносят, благодать. Взаимопомощи обойму Всегда держи, набитой сверх, И к испытанию любому Готова будь. Оплошность — стерх Для птички слабенькой и малой. Того лишь пуля не берёт, Кто в бой идёт всегда удало, Бесстрашно, храбро и вперёд! Лишь после этой всей науки, Что день и ночь блюла подряд, Возьмёшь ты в жаждущие руки, Тобой желанный, автомат. — Всё приняла Фыонг серьёзно, В ответ отцу сказала: — Есть! — И с потом всё прошла, где слёзно, Впитала всё. И в том ей честь! И вот торжественно пред строем Так командир сказал: — Я рад Фыонг, бойцу теперь, пред боем Вручить отмщенья автомат. Сметай с земли прочь троеротов И их союзный стайный сброд, Гони, как мух, от мёда сотов! Страна, терзаемый народ Защиты ждут, освобожденья. Не подведём же их, сыны! Бои вести на упрежденье — Закон наш, в этом мы сильны. Сейчас наш взвод в составе роты Взять за одну атаку лишь Обязан пункт, где троероты Жируют, в рисе будто мышь… Ясна цель: выбить, закрепиться, Обратно вовсе не сдавать! Мы все — народная десница, Крушить чтоб вражескую рать. — И вот, подкравшись незаметно, Огня открыли сразу шквал И к цели бросились заветной, Как ярый в бурю моря вал! И всё б закончилось удачно — Молниеносен был наскок! — Да вдруг забил смертельно, смачно Крупнокалиберный исток, Потом другой, за ним и третий… Пришёл враг, видимо, в себя, И вот уж многих нет на свете Бойцов, жизнь напрочь отлюбя… Прижал огонь к земле всех круто, Живуч он, даже не берёт, Как заколдованнейший, будто, И всеразящий миномёт… Всё! Операция под срывом, Её уж виден полный крах… И вдруг, с одним души порывом, Фыонг, исчез которой страх, Взяла гранат и мин три сумки, Стремглав взлетела выше туч И, прекратить бойцов чтоб муки, На огнеточки с тучьих круч Вошла в пике и забросала Мин градом грозным и гранат, Их уничтожив, чем немало В атаку вновь внесла заряд — Она закончилась разгромом В прах троеротова гнезда, Что по войскам их было громом, С иных слетела вон «звезда»… Бойцы, взбодрённые победой, Фыонг хвалили: — Ты кумир! — Поклон от юноши до деда Отвесив ей, А командир, Всё благодарности ей ради И, позабывши вдруг Устав, По голове её погладил И на колено вмиг припав… Куда, смутясь, не зная деться От всех нахлынувших похвал: — Вам от всего спасибо сердца, Но мой поступок слишком мал Пред вашим мужеством, отвагой, И что врага разбили вдрызг, Что впереди, на два хоть шага, Шли командиры, видя риск Врага быть первою мишенью. Давайте павших всех почтим, Они достойны, без сомненья, Среди нас всех, живы почти… — Сейчас Фыонг страдала больше, Свой на вопрос ища ответ: И убеждалась чётче, горше, Орла понявши вдруг секрет, Когда свои вручал ей крылья: Собой он жертвовал в тот миг! Взлететь ведь мог, собрав усилья, Один со дна. Но к ней проник Орлиным чутким состраданьем, Надежду видя в ней свою, Врага что будет, всё ж, изгнанье, И ею тоже. И в бою! Он это ей доверил мщенье — Вошла их жажда в резонанс. К врагам безмерно отвращенье, Оно к борьбе взывает нас! Вот потому, взметнувшись в небо, Боялась только одного — Чтоб не ушла мощь крыльев в небыль, Не подвести чтоб всех с того. И, лишь заткнувши пасть тем точкам, Вернувшись снова в взводный строй, Глаза всё прятала платочком — Лилися слёзы так струёй… Шепнули крылья в утешенье: — Не убивайся и уймись, Твоё кипучее паренье Ввек не отвергнет неба высь, Пока пылает жизни бурный Твой, нужный в битвах, огонёк, Пока враг сыплется сам в урны, Вдруг получивши твой пинок! — С благоговеньем крылья холя, Смывая кровь, сдувая пыль, Душой тянулась к ним всё боле, Они ей скрашивали быль. И кто-то вот, на мысль богатый, Кому не сунь-ка палец в рот, С почтеньем имя дал «Крылатый», Ввиду имея свой он взвод. И все одобрили, лучася, А враг испытывал лишь страх, Бойцам несло успех и счастье, Врага ввергало в ужас, в прах, Да укреплялась оборона Над ними неба во сто крат, Что не проскочит и ворона Сквозь мощь воздушных строгих врат. Но все усилья были тщетны: Их патриоты днём и в ночь Громили насмерть, и заметно Сдавались те, бежали прочь… А уж сеульцы-то тем паче, Ведь, землю предали за грош, У аккупантов — просто клячи, А для народа — яд и вошь. Дрожат они перед расплатой И, чтоб продлить холуйский стаж, Ярятся бандою проклятой, Впав в изуверский, злобный раж — Авось, оценит их хозяин Заморский, сэротроерот, Подкинет, может быть, и заем. И смотрят, смотрят рабски в рот… И нет уж Родины у псарни. Они — орудие в руках. Плюют на них все сэры-парни, Добро в заморье пря в тюках, И чётко дёргают за нитки Их руки, ноги и язык, А если вольности попытки, — Враз схватят цепко за кадык! Всё это, если осознавши, Кой-кто из них подастся в бег, Тот будет, в общем, не пропащий, А сверхсчастливый человек! Вновь обретёт в народе брата, В земле своей — родную мать, Раскусит сэра — супостата, Метлой поганой будет гнать! Им, этим алчным пэрам, сэрам, Неймётся уж который век Весь мир прибрать к рукам экстерном, Пуская в ход кровавый стек. И всё во имя лишь богатства, Оно — беспечность, роскошь, власть, Увеселенья, вина, яства И право мордой в грязь всех класть. Но это ввек несправедливость, Коль миллионы спины гнут, А кучка лишь, войдя в ретивость, И обцепив их, будто спрут, Труда терзают результаты, Объедки им швыряя лишь. Вот потому одни богаты, Другим, с труда их, — с перцем шиш. Но есть умы и самородки, Кто этот заговор разгрыз И указал всем путь короткий, Как извести мошны всех крыс. То Маркс и Энгельс — два пророка. И Ленин, Мао и Фидель. Нгуен Шинь Кунг, враг соцпорока, Крушит в Вьетнаме соцбардель, На душ поникшие былинки Социализма влагу льёт, В цветы прекрасные — картинки Их превращая! И уж вот Они не мыслят сорняками Всю жизнь свою прожить подряд, А с солнцем, с пчёлкой, с родничками Устроить свой чудесный сад И всех отменными плодами Гостеприимно угощать И засадить всю — всю садами Отраду нашу — Землю-мать. Садовник силится, пока же, Поднять слежавшийся залог, И время только лишь покажет Его усилий всех итог. Но приближать то надо время! Отвергнув праздность, сон и лень, Неся без брани это бремя В жару и в дождь, шквал каждый день. И это делал беспрестанно Национальный крепкий Фронт — Во чреве вражеского стана, В атаках, шёл когда вперёд. Гнездился в душах и в сознанье Прекрасной птицей «Коммунизм», Дающей яйца всем познанья, Что враг их — строй «Капитализм». Фыонг, страны как патриотка, Не оставалась в стороне И пред врагом не гнулась кротко, Верна была своей стране. Врага разила пулей метко, Гранатой — многих наповал, Была успешною разведка: Враг в ней бойца не узнавал… Но первый бой всё ж был сумбурен, Треск автоматов оглушил! Носились пули дикой бурей, Всё раскалялся боя пыл! Бойцы шли строем и ложились, Ползли змеёй, бегли стремглав! И каждый был находчив, жилист, В поступках был законно прав, Все голоса резки. Коротки, А кто сразит врага — восторг! — Его все видят, чуя чётко, Командируя тут же в морг. Фыонг опешила, не видя Врага реально пред собой, Раздражена была, в обиде За то, другою, ведь, войной В мечтах себе всё представляла: Возникнет вдруг пред нею враг, А, лучше, будет пусть немало, Она на мушку их и — бряк! — Лежат, все пулями пробиты. А тут… Стреляют из засад И жалят, будто бы москиты… Сообрази, не наугад, Куда свой выстрел сделать точно — На звук иль пламя из ствола, Иль в куст. К тому же, сделать срочно, Чтоб цель недвижимой была! Но это будет, знамо, позже. Сейчас стреляла наугад, Иль кто подсказкою поможет… Вот-те и удали парад! Была единственной заслуга, Хоть и решила боя цель, Когда стремглав на крыльях друга Взметнулась в небо вон отсель И уничтожила три точки Врага кинжального огня, И командир за это в щёчки Поцеловал её: — Родня Теперь ты пороха сухого, Смышлённость, чудо сотворив, Успеха будет и другого Залогом, прочь отбросив миф О силе этих суперменов, Что чтят их комикс, боевик, Героям добрая ты смена, Ещё отваги будет пик! Вся подлость лишь тогда в разгуле, Пока не врежут по зубам, Нападки будут ввек акульи, Коль, слаб, плывёшь ты по волнам… Она набросится из мрака, День — ночь не снимет балаклав, Всегда — всегда сверхзабияка, Коль нет свидетелей, их прав. И мы должны известь заразу — То оккупантов злобный клан, Тугой набросить, крепкий сразу Всеудушающий аркан! Земля то наша век от века — Наш благодатный край — Вьетнам. Вампиров нас не льстит опека, Дела внутри вершить лишь нам! Кто добр, к тому гостеприимны, Но не приемлем ложь и гнёт. Друзей звучать лишь будут гимны У нас при встречах. Кто же прёт На нас с агрессией кровавой, Всё разметая, жизнь губя, Того сожжём, раздавим лавой Отпора, сбросивши с себя, Как наши делали то предки И завещали на века, Вот потому из рабства клетки Взмыть прочь — надежда велика! — Так командир внушал густою Им речью суть вещей, призвав Несправедливые устои, Что не дают им в жизни прав, Снести навек до основанья, Построить новый, светлый мир Без кабалы, мук и страданья, Где справедливость — всех кумир. И у Фыонг при слове «предки» Возник вмиг в памяти опять Тот случай, был что с ней в разведке, Что у души уж не отнять Всем временам быстротекущим, Забвенья пылью нет, не скрыть, Когда, зашедши в леса гущи, И взвив вниманья тут же прыть, Она узрела на поляне Вовсю пылающий костёр! Вокруг него, как бы в тумане, Иль кто — то чёткость будто стёр, Как приведенье, колыхалась, Как испаренье, тьма людей, Но не росла их речи завязь, Как будто смысла нет, идей… Но были в латах все и в шлемах, Их атрибут — копьё, лук, меч, Они войны тянули лемех, Кого — то звали всё на сечь С врагом коварным и жестоким! Их страшен в битве был напор! Успех подвластен только стойким Душой и телом с давних пор. Врага рубили и кололи, Пронзали стрелами насквозь, На поле боя нету боли, «Врага истли и в бездну сбрось!» — Взывали все они беззвучно И, вдруг узрев её, все к ней Взор устремили ясный кучно, Тем испугав Фыонг сильней, Чем выстрел вражеский над ухом, И протянули все ей меч, Как бы воззвав, собраться с духом И на врагов их вмиг налечь. Взяла Фыонг меч машинально, Не удержала, он упал… Ей вновь они дают навально, Но, видно, сил запас так мал, Что вновь она меч обронила… И в третий тот же был итог. Взгляд укорил их: «Что — то хило…» — И слёз Фыонг полил поток… Когда же веки разомкнула, Была поляна уж пуста… Ни голосов, шагов нет, гула… Но меч лежал — явь! — у куста. И был тяжёлым он и длинным, Что без него пришла во взвод. А был народным он, былинным, Переходил из рода в род. — Эх, подвела… — Фыонг, страдая, Смутясь, закончила рассказ… — Но командир подбодрил: — Дай я Всем растолкую этот сказ! То были предки на поляне, Тебя взывали им помочь, Чтоб страх был, ужас в вражьем стане, И натиск наш вон гнал их прочь! Да, меч тяжёл, и в одиночку Им не взмахнёт никто сплеча, Хоть сил возьми сто раз в рассрочку, Но не поднять и ввек меча. Совместный натиск всех усилий И будет действенным мечом, Его подвластен будет силе, Пойдём когда к плечу плечом. Куётся меч теперь из сплава Единой партии родной, Дающей души жечь ей право Правдивым словом, за собой Вести народ сквозь чащи терний, Идя всегда лишь впереди, Партиец — друг, соратник верный, За ним везде всегда иди! И к сплаву этому примешан Крестьянства вечно тяжкий труд, Всех не накормит, будет грешен. Ему так хочется из пут Феодализма вырвать душу! Вот потому вошёл он в сплав: «Я в сплаве этом быть не трушу, Мечом добуду кладезь прав!» — И в сплав вливается опасный Подполья тайный, грозный бой, Развеять дабы день ненастный Прочь над народа головой. И совместимым элементом В сплав влился творческий весь класс, Он стал прочней с интеллигентом, Интеллигент — опора масс. И сплаву, точно, даст лишь прочность Бесстрашье, мужество бойцов, Атак их яростных, пуль точность, Любовь к стране сынов, отцов. Добавит сплаву, без сомненья, Твердь молодёжи, пылкий ум — Дел наших бурных продолженье, Направь лишь, чтобы наобум Не шёл, влезаючи в оплошность Из-за шараханья вкривь — вкось, А подбодри его дотошность, — И не пойдёт уж на авось. И вот из этого — то сплава Рабочий выкует тот меч, И всем творцам его ввек слава, Они врагов им будут сечь! — И дали тут бойцы все клятву, Что меч не выпустят из рук, Побед в борьбе умножат жатву Под сердца пламенного стук. С Фыонг, бельё как, тяжесть слезла Сомнений смутных, грех вины, С бойцами клятву ту железно Дала отца дочь, дочь Страны, И вновь ходила на разведку, Минуя ловко все посты, В бою была спокойна, метко Стреляла, видя сквозь кусты Где враг засел, себя скрывая… И вот в один жестокий бой, Когда бойцов передовая Вперёд, вперёд стремила строй, Вдруг наскочила на Питона, Он кольца резко вил и вил, В глазах был ужас, нет лишь стона, Шипел лишь, будто мир не мил… Врага то пуль злодейство было, Оно и корчу принесло… Слезами раны все обмыла — Печали вечной ремесло — И, положа на них листочки, Что показал ей раз отец, — Вдруг пригодятся милой дочке! — Она лианой, будто спец, Их обмотала аккуратно, На каждой сделав по узлу, Умело было всё, опрятно — Наперекор шальному злу Опали кольца у Питона, Исчез в глазах враз жуткий страх, Два благодарности поклона Ей сделав, был чрез миг в кустах… Отец то видел зорко, чётко — В боях её он страховал: Добра к всему была сиротка! Но вслух обрушил речи вал: — Похвально это, без сомненья! Но при спокойных временах. А в гуще ты сейчас сраженья И в бой летишь на стременах! Но ты сейчас в строю — прореха, К тому ж, врага немало групп Везде разрозненных, помеха Ты им, а верный, значит, труп… Тобой оставлен без прикрытья Боец, стремящийся вперёд. Его сразит враг из укрытья, И многих ждёт такой черёд… Всё потому, что дисциплина Вдали плетётся за тобой… Её отсутствие — в нас мина И, может, полностью убой. Вперёд идём без промедленья В едином, яростном строю, Победным будет нам сраженье И власть народная в краю. Не раз потом Фыонг краснела, Как будто вечен был укор, В глаза смотрела всем несмело, И речи чувствовался мор… Но с той поры не отвлекалась На постороннее в боях, Лишь после них являла жалость К всему, кто был в плохих ролях… То вновь в гнездо положен птенчик, Подвязан будет где-то куст, То воскрешён цветочка венчик — И всё с любовью к ним из уст! И помощь сразу — населенью, Чтоб возродить отрадный быт, По сердца чуткого веленью, Врагом коль быт истлён, разбит…

VI

И Ветеран-отец гордился За дочь, лелеял и берёг, Делился с ней щепоткой риса, Опорой был среди дорог; Бойцам сестрой была родною, Восторгом радостным для глаз… Хотя была совсем седою, Но чудом дивным, без прикрас! С ней в бой идти всегда смелее, Она как совесть, ратный клич, Чтоб, жизни каждый не жалея, Врага в медвежий взял бы клинч! В глазах её чтоб отличиться, Они в атаки шли стремглав, Светились радостью их лица, И вражий брали вмиг анклав! Так и однажды это было, Звучал победный их восторг! …Не чуял каждый, что могила Ведёт неравный с жизнью торг… Была подлейшей то ловушкой — Победа лёгкая их здесь, Они попали в сети мушкой, И враг-паук, взвинтивший спесь, К ним подползал напиться кровью Из многочисленных засад, Себя хваля за ум с любовью, Готовя бойни дикий ад, Создавши в силах превосходство, Донельзя этим бывши рад, За что чинов, мол, руководство Им даст сполна и тьму наград. Пришлось бойцам с поспешной прытью Из-под удара улизнуть, Из добровольцев сбив Прикрытье, Чтоб замести отхода путь… Прикрытья тают уж патроны, Ведёт оно тяжёлый бой, От пуль всё чаще стали стоны, А их вокруг — взъярённый рой! И враг злорадно уж смеётся И вяжет, вяжет всех подряд, Знать, не видать им боле Солнца, И смерть уж дышит на ребят, И ночь зашторивает взоры, На землю тьму кладёт внавал… — С утра мы с вами разговоры Уж поведём… Устроим бал Преразвесёленькой потравы — Извлечь из вас, где штаб есть ваш! — И извергают снова лавы Ударов, в дикий впавши раж… И лишь один не ткнут и пальцем, Он, разулыбя криво рот, Всё смотрит гоголем, не зайцем… Когда же стих вдруг пулемёт Последний храброго Прикрытья И редкий был уж автомат, Помочь бойцам лишь можно прытью, Примчав патронов и гранат! Вот потому оперативно Дал батальонный командир Приказ — доставить быстро дивно, Пока в иной не пали мир! Фыонг взялась за это смело, Порыв оправдан, верен, прав, Ведь лишь она одна умела Мчать на задания стремглав! Боеприпасов понавешав, Взвила, взмахнув крылами, ввысь! А вкруг ночи тьма, будто леший, А звёзды даже не зажглись… Ей сердце, чуткость, состраданье, Скорей, указывали путь, Чтоб с честью выполнить заданье И вспять бойцов — живых! — вернуть. И оттого она уж скоро Была у цели, но узря, Что все они уж в лапах своры Врагов, шепнула с болью: «Зря Мои усилья, слишком поздно…» — За куст припряталась — молчок! — И из него глядит преслёзно: Там за щелчком хлыста щелчок В тела врезалися пленённых, Но нет ни стона их, ни слёз — Злодеев так презрели оных, Как будто свинский те навоз, В нём копошился червем гадким Тот, не был кто и пальцем ткнут, Зато в спесивом был припадке, Какой умён-де он и крут, Что план вьетконговцев был сорван, И в пытках штабу будет крах, И он отхватит «баксов» прорву За смерть бойцов, их скорбный прах! Как ловко влез он в их шеренги И вот накинул уж аркан… А всё за деньги, деньги, деньги, Пробраться чтобы в высший клан, Чтоб на него все гнули спины, А он блаженничал всяк день, И били спины те дубины Его — на то ему не лень! И трудовое к чёрту братство — Ему служить лишь богачам — Во власть ведёт всегда богатство, Богатство, власть — бальзам очам! «Таким, как я, у троеротов За службу им — деньга, почёт; Они спецы переворотов, А их и войн — не в пересчёт… Как оспа — базы их повсюду, Имперский гонор, наглый взгляд, И страны бьют, как бьют посуду, Разбой внедряют, ложь и яд. Вот потому и богатеи, На мир насели, кровь сосут…». — Вас ждут весёлые затеи: Нрав троеротов тих, не крут! — Уж вслух сказал бойцам предатель И сунул им жетон под нос Агента тайного: податель Его приспешник был и пёс. Ему тут дали приказанье, Чтоб штаб вьетконговский найти, Неисполненье — наказанье! И псом он тотчас был в пути… «Опередить!» — Фыонг влетела, Неслась стрелой сквозь ночи ад Без капли устали и смело, Примчала тотчас в штаб доклад. И меры приняты для встречи Агента подлого врага, Оперативно — напрочь речи! — Бойцов ведь жизнь всем дорога. То понял Тигр, ведь ум отличный: В беде, в беде его друзья! Прыжками мчал уже привычно По следу их — его стезя! Охрану сбил поочерёдно, Загрыз — туда дорога им! — Рвал путы. И бойцы свободно Все обнялись друг с другом, с ним! И быстро, молча друг за другом Пошли за Тигром, водрузя Тех, с ран которым было туго, На зверя спину: — В путь, друзья! Вдруг штаб разнюхает предатель? Не избежать тогда беды! Тогда могилы всем копайте… — Его ж простыли уж следы… Чутьём каким — то штаб разнюхал… На то и псинища он, пёс! И уж командованию в ухо Брехал взахлёб и лживо пёс, Что-де Прикрытья нету боле, В живых остался он один, Страдает он от этой боли, Но он судьбе не господин… Скосил он уйму троеротов, Был в штыковой — взъярённый бык! Прикончил тьмищу танков, дотов, Патроны кончились — кадык Врага его хватали руки, Живьём швыряли к чёрту в ад! Какие нёс в борьбе он муки!.. И вот теперь своим он рад. — Так лгал, конечно, он бы долго — На то и подлое вражьё! Но шум в лесу! Веленье долга Призвало встать всех под ружьё И быть готовым для отпора! Псу тоже дали автомат. Волненье ж стихло очень скоро, Когда узнали все ребят — Бойцов — товарищей Прикрытья, Ведомых Тигром через ночь… Ах, это чудное событье! Печаль умчала сразу прочь. — Но то нечистая уж сила! — Вскричал предатель, ошалев, — Их изрыгнула вспять могила! — Рванулся к ним, как ярый лев, И застрочил из автомата, Скосить их чтобы, как траву. Но шли… Идут вперёд ребята! И то не сон, а наяву. Уж пуст рожок стал быстро первый, Другой был вставлен вмиг вослед… Идут!.. Идут всё! — Сдали нервы, И чуя, что спасенья нет, Он заартачился, кривляясь, Унизить враз желая всех: — Вы кислой жизни вечно завязь, Подстилка, вам ли из прорех Да понапялиться во фраки, Удел ваш — голод, горе, вошь… Вам спустят с гор богатство раки, Вам горло режет доли нож… А я богат, в карманах баксы, Да и за пазухой — сполна, Похлёбку пьёте вы из ваксы, Накроет вас судьбы волна! — Молчат суровые мужчины, Их мысли скачут средь голов! И хоть уверен он в кончине Своей, расстаться не готов Не то, что с баком, даже с пенни, А потому себе их в рот Пихает жадно и без лени, И уж от них раздут живот, Как брюхо макси — бегемота, И вдруг с натуги лопнул — Трах! — И на куски! И всем охота Сгрести быстрей и сжечь в кострах. Что и исполнено брезгливо. И все дивились на ребят: — Что, пёс стрелял так косо — криво, Что вас не срезал, как опят? — Ну, и стрелок он, ну, мазила… — На что улыбку командир Свою скрывал невинно — мило И тайно праздновал свой пир, Ведь эти речи всех — пустые, И нету в промахах вины: Патроны были холостые! Заране все заменены До пса поганого прихода В обоих тщательно рожках, Чтоб не усёк ловушку — шкоду, Себя вновь выдал и в руках Уж был законно Правосудья, На что и сдох, как мерзкий клоп. В рядах бойцов уж нет ублюдья. Чисты, врага бьют снова в лоб, Не ждя подлейшей пули сзади!

VII

Фыонг от них не отстаёт И за народ, Свободы ради Идёт решительно вперёд! Ну, а бойцы, в боях что раны Вдруг получали иногда, Её заботы и охраны Не знали лучше никогда. Кто без сознания, — отыщет, Из боя вынесет всех в тыл. Её забота — жизни пища, А голос, взгляд — до слёз всем мил… И вот в бою одном однажды Боец, израненный, упал, Струилась кровь из ран и жажда Его пронзала сотней жал… Он молод был и одногодок С ней, храбрым, смелым слыл в бою И не искал себе в нём брода, Чтоб жизнь спасти, трясясь, свою. Но до безумства одержимым Мечтою жил — быть средь небес! — И верил в то несокрушимо. Всегда глазами в небо лез, Когда армады самолётов Над ним летели, зла полны, — Вьетнам бомбить с баз троеротов, И их встречали сверхорлы Отважно — лётчики Отчизны, Вступив в неравный сходу бой, Не зная страха, дум о жизни, Вцепясь в манёвры с головой! И бомбоплюи, как попало, Швыряли свой опасный груз… И вспять армада та текала, Трясясь за жизнь, — как гнусный трус… В такой момент боец аж трясся, Желая взмыть ввысь в тот же миг, Очередей — за трассой трасса — Дать по врагу! Но с стоном ник: Земное давит притяженье, Взмыть не даёт, как не спеши, И все воздушные сраженья В мечтах лишь, горечью души… И он ходил всё, тих, понуро И ничего не замечал, Смыкались брови с горя хмуро, Печаль брала — плохой причал… Вот он — то был в бою том ранен И без сознания лежал К врагу лицом на поле брани, Свалил его огня кинжал… Вот так к нему, к другим как, — спешно И подползла Фыонг в тот миг, Забинтовала вмиг, конечно, И в лазарет бы напрямик! Да приоткрылись слабо щёлки Его бессильных, с дрожью, глаз… И — диво! — на руки девчонке Слеза мужская пролилась… И вновь в беспамятство он канул И был безволен, как мешок… Неужто смерти он аркану В свой болевой от ран всех шок Поддался, — не было что сроду! — Вон напрочь волю приглуша, — И это в юные — то годы! — Но нет! Сильна его душа И организм, и он в сознанье Пришёл опять, суха слеза, И губы с слабым замираньем Шепнули: — Дивные… глаза Твои… какие! — Моментально В сознанье врезалась стрела… И по глазам вдруг машинально Своим рукою провела Она и густо покраснела, С укором лишь сказала вслух, Молчи, мол, видано ли дело Шутить, когда здесь боя дух! Потом, в тиши уж, после боя, Осколок зеркальца сыскав, — — Ну, вот и скажет же такое, — Шепнула, — В смерти ж был тисках!.. Сама ж была безумно рада, Что одолел он смерть и жив! В душе — неясная отрада И чувств неведомых прилив… Быть может, выплеснет он счастье И не слизнёт в момент опять! И вновь в боях — её участье, Его — здоровья набирать. Вот после тяжкого сраженья, Когда кромешный боя ад Бойцов, врага бросал во тленье, Дарил успехов ли каскад, С себя чтоб снять вон напряженье Его, Фыонг пошла к ручью, Заране чуя наслажденье От струй его: «Нырнуть хочу!» Ступая мягко, по привычке, Спустилась вниз, — где блажь воды, Вокруг порхали, пели птички, Как будто нет вокруг беды… Стремили губы к вод прохладе Даль перехода, боя ад. Не сняв «Калашникова», — клади, Вперёд зовущей, не назад, Она к воде припала страстно, Не осаждая пыл глотков. Картина эта распрекрасна, Из мирных будто бы годов… Все изумлённо стихли птицы, Стреножил ветер прыткий нрав, Сквозь полог туч лучи — ресницы Тепло коснулись девы, трав… Красы невиданной доселе Расцвёл сухой, корявый куст, Туманы в росы все осели, И рос на деву взор не пуст… И не помять чтоб — как то можно! — Влюблённый взор не отводя, Держа в ладонях осторожно. Склонилась, мать как, над дитя Над ней Вселенная — создатель Всего и вся на разный вкус, Забыв. что дикий пожиратель В ней скрыт и бешеный укус… О гимн Прекрасному! Ты вечно Пленяешь души и сердца, Восславив то, что человечно, Его возвысивши творца. Звучи от сердца, патетично О поцелуях с влагой губ! А прозвучишь, звучи вторично, Взвей торжество фанфарных труб! Вот утоливши жажду страстно, Как благодарная душа. Она ручью поклон прекрасный С почтеньем дарит, чуть дыша… И тот в ответ ей тоже ласку: Порыв души в любви велик! Но вдруг смущенье деву в краску Ввело: в нём свой узнала лик… Волна его чуть колыхала, Красы боясь нарушить рай: «Цветите, губы ало — ало, Гори, свет глаз и не сгорай, Цветы приколоты, не вяньте, Ярки на фоне вы волос, Глаза — в ресниц отменном канте… Откуда, Диво, ты взялось?!» …В душе смотрящей зреет буря, Волнует сердце мыслей новь: «Ужели я?» — глаза зажмуря, Открывши, видит… тоже вновь! Да! Это ты, красы цветенье В чудесной прелести, во всей. Восторг тобой — в природы пенье, Сомнений горечь прочь отсей! Вот так приходит час бутона Цветком — красой явиться вдруг! Не отменял никто закона Природы — вечен жизни круг. Но дева спешною рукою, Смутясь, разрушила тот лик, Хоть краску щёк своих не скроя, Так стыд свой пряча от улик… Затем внимательнейшим взором Окинув всё вокруг себя, Не запятнаться чтоб позором И честь, порядочность любя, Освободилась от одежды, Вступила спешно в лоно вод — Осуществление надежды — И вот она уже плывёт, Отраду грудью рассекая, Лицо лучит от милых брызг, И вся счастливая такая, Тихонько впавши в детский визг! Ну, а боец, глаза назвавший Такими дивными её, Конечно жив, в бою не павший, Хотя зловеще вороньё, Галдя, над ним уже кружило… Восстановительный он курс Всё проходил, невольник тыла, Что тяжелее всех обуз Бойцу, живущему борьбою. А ей претит всегда ничья! И как — то так, само — собою, Гуляя тихо вдоль ручья, Он шум услышал в нём и всплески… И, чуть раздвинув куст рукой, Вмиг встрепенулся — повод веский, Картины видел ли такой? Плыла большая гордо птица, Восторг души, отрада глаз. Куда, зачем она стремится, Да и откуда тут взялась?! Не раз гулял ручья он мимо, Но дива что — то не видал… И как названье птицы — имя? Но от догадки стал вдруг ал: В лицо стыда плеснулась краска, И он отпрянул от куста Со сверхпоспешностью, опаской, Что совесть станет не чиста — Тайком подглядывать за девой… «Что за лебёдушка! Ах, стать! Фыонг, ты, просто. королева… Что глаз вовек не оторвать! Как удлиняют шею пряди Белейших шёлковых волос…» И… вновь стремит свой взор к отраде! Но нет её уж… Вот вопрос! Куда девалося виденье?! Как пеленою скрыл туман… — Здоровья, вижу, пополненье! Как хорошо — то, Фам Туан! — Да, так бойцы его все звали. — — И ты покинешь скоро тыл! — И вмиг, как полог из вуали, Накрыл её, и след простыл… Знать, заподозрила проказу… О, да! Он встал чрез день уж в строй И, повинуяся приказу, На Север отбыл он родной, Ведь командиры тоже люди: Зачем губить его мечту, Пусть в небесах сражаться будет, Неся боёв в них маяту! Был путь «Тропою Хо Ши Мина», Но мысль терзала: «Может, трус Я? От боёв бегу? До тына Перед опасностями гнусь?» — Но цель тянула, как магнитом, И растрясла ту мысль езда… И был в полку он крепко сбитом, Чьё имя — «Красная Звезда»! Его прикрыл щитом народный, Коммунистический Китай: Чтоб жизнью жил Вьетнам свободной, Сбивай врага, стремглав летай! И Фам Туан сдружился с «МИГом», То был союз-конгломерат. Не быть Отечеству под игом, И, троерот, дрожи, пират! Туан подъёмной силы силу, Мгновенность действия рулей И веру сильную в турбину Познал, врага чтоб бить сильней — Так дух неистов был и львиный! Умел мишень взять на прицел, Чтоб укротить вон нрав звериный, Да сам бы был, при этом, цел. Небесный фланг бойцов Свободы Его радушно принял в строй, И даже дальние народы Узнали вскоре: он — Герой! Он декабря двадцать шестого, Когда в затылок тот дышал Уж декабрю двадцать седьмого, За сверхманёвр, мгновеньем мал, «Б-52» сбил! Тот зловеще, Под балаклавой ночи, шёл, Бомбить Вьетнам чтоб хлеще, хлеще, Тянувши бомбы, будто вол… О землю грохнулся и — крышка! Вон испустил поганый дух… Вьетнаму это — передышка, Без слёз хоть день, но будет сух. Сияли взрослые и дети, Звучали кхены, бил всласть гонг! Не будут сечь нас рабства плети, Бойцы сияли и Фыонг! Но коль одна. во власти ночи, Лицо уткнув в циновку, вдруг Слезу её катили очи, Тряслися плечи с тайных мук… Но коли в бой шла и в разведку, Где твёрдый шаг и меткий глаз, Их запирала крепко в клетку, Стараясь выполнить приказ. А после… можно и мечтанья, Что вот такой наступит день, Когда все кончатся рыданья, Тогда, уж будь добра, надень И покрасуйся в аозае И в туфлях чудненьких пройди! «Ай, да Фыонг! — чтоб все сказали, — Спеши! Вон счастье впереди».

VIII

Ну, а пока — сражений вихри, Что и не снится всем покой. Чужды Свободе, — чтобы стихли. Вот в бой кровавевший такой Один из банды троеротов Вдруг добровольно сдался в плен. С ним на допросе поработав И приказавши встать с колен, Допрос оформили, как надо, Узнали званье и как звать — Из речи быстрого каскада, Его отец кто и кто мать И массу сведений военных, То не ловушка ли, не шпик? Нет тайн от взоров наших бденных! Стоял он гордо, не поник Как будто радуяся плену, Как будто в нём отрада есть, Не гнал слезу и нюней — пену, Чтоб жизнь спасти. Но знал он честь! В глазах порядочности отблеск, Стоял спокойно. Не трясясь. А был прямым он русских отпрыск. Видать, пред щукой не карась! И выпирал повсюду мускул, Видать, он в схватке богатырь, И всё при нём и скроен русско, Видать полёт натуры, ширь! Был в состоянье помраченья В бою от ран его отец В сороковых и в заключенье Попал к фашистам, наконец, Потом в прекрасный День Победы Был интернирован в страну, Что смерть несёт Вьетнаму, беды Сейчас, весь мир стремя ко дну. Там, в Троеротии, женился, Работы так и не нашёл, Жизнь — на помойке будто, — крысья, Ни крова, хмур, голоден, зол… — С того не стало больше предков… Наследство — бедность. Сирота, Как и они, искал объедки, Не жизнь — сплошная маята. Бежать! Бежать в другие страны. Но нету денег ни шиша. Гнетут отчаянья бураны, Для них, как мяч, моя душа, Того гляди, влетит в ворота, Вратарь где — жаждующая смерь, И жить уж стало не охота, Судьбы жестоко хлыщет плеть! Жизнь — хуже драннейшего мопса, Могильный ближе виден вал… Но тут пропел всем как — то Робсен, И мне надежду всё же дал Быть «полноценным человеком»: Советский даст всегда Союз! И стал душой я не калека И не отброс уж и не гнус. Стремясь в страну попасть ту — Диво, Я стал наёмником, но здесь Я «воевал» лукаво, лживо, Вон отметая зло и спесь, И всё ждал случая, момента, Переметнуться чтобы к вам, Уйти из подлого вон света, Ведь боль он честным головам. Я палачом его не стану, Он мне и вам — ввек кровный враг, Дам вам защиту и охрану, Над вами чтоб развеять мрак — То слово русского Ивана, Не подведу, я не пижон, Не троеротова я клана, Иван! Иван я, а не Джон. И вам, и мне один стремиться Пройти тяжёлый в битвах путь, В Победный час взмыть вольной птицей, Вон расклевавши гнёта жуть. — Тут речь закончилась насильно: Напал, подкравшись, подлый враг, Из всех орудий бил он сильно И всё наращивал кулак… Бойцы устроили защиту Все круговую чётко, враз. Но быть врагу — их цель — побиту! В атаку масса поднялась! Иван, сей массой увлечённый, Схватил свободный автомат, Никем в пылу не уличённый (Так думал он, тому был рад!), И мчал в атаку уж со всеми, Отважно, только напрямик. Знать, чести он ядрёно семя, Хозяин слову не на миг. И троероты побежали, Бросая технику, тела, Страшась, в неведомые дали! Аль жизнь ценна им и мила?.. Всех командир за то поздравил, Взгляд на Ивана обратя: Всем пленным свод есть чётких правил. То ж для Ивана был. Хотя… Он был под чёткою опекой И под контролем каждый миг, Ведь, рядом был боец с ним некий, Держась спины его впритык. Так и остался в батальоне Иван, себе сказавши, всем: — Пока Вьетнам в страданьях, стоне, Отправить — в просьбе, буду нем В Союз, в желанную Россию. Бороться — долг всегда со злом. Смести с Земли вон Вампирию — Всегда идя лишь напролом! — Он был во всех сраженьях, схватках, А их, как ран, не в пересчёт, Бывало горько, но и сладко, И уваженье и почёт Он заслужил вполне законно, Да, жаль, однажды в взрыве мин Погиб. Желаннейшее лоно Так не узря, его картин… Когда же в скорбный путь, последний, Его собрались проводить, Был как живой он и не бледный, К нему, как будто крепко нить Пришила жизни сверхживучесть, Держал так цепко он «АК», Его отнять — была лишь участь, Но командирская рука Такой порыв вон охладила, И патетично он изрёк: — Всегда за ним смотрел он мило, Любил, как друг любить лишь мог, Ему России был частицей, И пусть останется навек, — И горсть земли на гроб — десницей, — — Прощай, наш друг и Человек!.. Твой автомат нам — не потеря, Мы отобъём их у врага, В Победу нашу твёрдо веря, Его взметнувши на рога!

IX

И смело вновь его взметали В кровопролитнейших боях За честь Страны, не за медали, И жизнь в родных своих краях. В одном из них Фыонг, случайно На троерота наскоча, Хотела способ чрезвычайный Уж применить, как встарь, — сплеча! Но он был ранен очень тяжко, От крови хлыщущей весь ал, Таким был кротким, разбедняжка, И очень жалобно стонал… Взывал и к богу он и к «Mather», Катили слёзы в три ручья… — Ах, миру подлая зараза! Жизнь не свята тебе ничья. Что! На своей узнал ты шкуре Всю боль тобой чинимых бед? Чинить всегда — в твоей натуре. Теперь от наших вот Побед! Жаль, нам не велено всех пленных За зло кончать на месте враз! Неси, теперь вот, здоровенных, Корми, десерт дай — ананас… Взвалила на спину, натужась, Таким он грузным был, тяжёл, Что не дотащишь… Просто ужас! Но надо. Пёрла, будто вол… Но на неё вдруг понасели Два троерота, сбили с ног… (Групп всех разрозненных доселе Разведотряд найти не смог). Ей крылья напрочь оторвали, Чтоб ввысь ей больше не взлетать! За ней охотилась, за кралей, Вся троеротовская рать. Она была неуловима И наводила их на страх, Летя хоть даже где — то мимо, Мечтали сжечь, развеять в прах! Теперь она в плену и в пытках Должна им тайну всю открыть, Вьетконг откуда бьёт не жидко? Да, да! Откуда мощь и прыть? Приволокли её и — в яму, Для тигров что была — сюрприз, Швырнули сходу, грубо прямо, И полетела тяжко вниз… Ну, и поставлена охрана. А вкруг уж тьма, страшила ночь… Допрос начнётся утром рано, Ведь троерот поспать не прочь! Сидит Фыонг на дне и клятву Что не раскроет в пытках рот, Не даст собрать злодеям жатву Каких — то сведений, даёт! Вдруг слышит хруст, потом паденья Чего — то на землю… Опять! Несёт охрана, может, бденье, Ведь, до утра ей всё шагать… Но вдруг ей талию, как пояс, Жгут толстый крепко обхватил! Она же, вздрогнув, беспокоясь, Вон привлеча немало сил, Стремится сбросить наважденье! Но тщетен был её успех… Вдруг поднял кто-то в сверхмгновенье Её легонечко наверх! К лицу приблизилася морда, И пояс с талии пропал… «Ну, всё! — уверовала твёрдо, — Попала в смерти, видно, трал…» Глаза недвижные, шипенье… Ползёт витками всё по ней, Бросает в дрожь прикосновенье… Дрожит Фыонг, да всё сильней! «Так умереть… Какая жалость! — И с уст слетает тяжкий стон… — Постой! Постой!» — вмиг догадалась, Спасённый ею то Питон! — Да, я почувствовал опасность, Тебе грозящую всерьёз, И ты сама — за эту ясность. Чтоб избежать мучений, слёз Твоих, решил, мой исцелитель, Ползти за вами тайно вслед… Вот так и прибыл в штаб — обитель Врага, в котором чести нет. А дальше — техники лишь дело: Поочерёдно горло всем Сдавил. Охрана стало — тело, Ну, неопасная совсем. Затем в зёв ямы я поспешно Свой понаправил длинный хвост, Ну, и за талию, конечно… Подъём был лёгок, быстр и прост. Друг другу высказав признанье За помощь в трудный жизни час, Тепло прижавшись на прощанье, Они исчезли оба враз! Прибыв к бойцам в расположенье, Они ей тут же вмиг вопрос: — Где боевое оперенье? — И гнев к врагу их грозно рос… — Ну, ничего! — ей в утешенье, — Не тужит пусть твоя душа. Ты и без них, как украшенье, Ты и без них, верь, хороша! И Ветеран — отец особо Был рад её увидеть вновь! И обнялись в слезах вмиг оба… X Вот так, всю жизнь, судьбу воловь, — Она и радость и подножка: От них вовеки не уйти. Забудешь горе понемножку… А к счастью сам стреми пути! Так и в борьбе: Успехи! Срывы… На то есть множество причин. Коль неуспех, — в душе нарывы, Успех — вон с плеч все кирпичи! Так и с отцом, бойцом бывалым: Его всё пуля не брала, Ходил в атаки без забрала! И вдруг! Кровь брызнула, ала, Вон из его большого сердца, К земле родимой он припал, Чтоб напоследок наглядеться, В гробу обзор, ведь, будет мал… — Вы не печальтесь, не скорбите, Не плачь, моя родная дочь. В борьбе на верной вы орбите, И мук сомненья в этом — прочь! Желаю славных вам успехов, Чтоб был Свободы скор приход. Моя в строю смерть — не прореха, Её заштопает народ. И всяк в Свободной — и Единой! — Стране такую жизнь начнёт: Счастливой, полной, долго — длинной И сладко — сладкой, будто мёд! Врагу за войны нет прощенья! Учует только, что ты слаб, Вилять хвостом не будет щеньим, А вмиг примчит со всех злых лап, Чтоб растерзать в клочки зверюгой, Загнать всех псами в конуру, Рассорит, грызть нацелит друга, Возненавидя; кобуру Всегда оставивши открытой, В обойму власти — свой агент. Сам — яства есть, а вам — корыто, Ну, а за хрюканье в момент Его вон выбьет из — под носа, По спинам — свищущая плеть! За зло с него не будет спроса, Вы ничего, он — всё иметь. Вот чтобы не было такого, Нам славный вождь наш Хо Ши Мин И КПВ создал — обнову, Отраду душ, не горбность спин, Пророка будущего счастья, Вдаль Полководца наших душ И маяка среди ненастья, Тепло отрадное средь стуж И безупречнейшую совесть Во всём, везде и навсегда, Наш путь прямой вперёд лишь, то есть. Без КПВ нам — никуда! Она опора, друг, учитель, За ней идите смело в путь — Придёте в добрую обитель, Чтоб душу в счастье окунуть! Не умаляйте то, что ценно — Свою историю, дела, На них не плюйте злобно, пенно, Коль на порядочность хила — Всё из-за выгоды! — душонка — Её поддержит тут же враг, Вас расхваля, трезвоня звонко, Чтоб власть спихнуть с пути в овраг Слепого типов недовольства И власть имевших в прежний срок. Мораль, культуру — напрочь в скотство, Чтоб малолеток-сосунок, Сырец, чтоб в жизни разобраться, Взбесился напрочь, всё круша, Невольный раб чужого танца, Во всём заблудшая душа… А если власть вдруг примет меры, Чтоб мракобесие пресечь, Тут сразу сэмы, пэры, сэры Раздуют так на мир весь речь, Что-де, свободу душат — гляньте! Там демократии каюк! И на протестных сразу — бантик, А власть… Повесить бы на крюк! Потом — тьму санкций и блокада: Мол, диктатура там презла… И… вдруг прямые канонады По всей стране, как на козла, — Из-за брехни их — отпущенья, Себе — героя пьедестал! И… снова в рабство обращенье. В их мире правит капитал. Но злу его всё ж есть преграда В лице соцстран и стран-друзей, Союз их крепок, то, что надо, Чтоб сдать капстрой, как хлам, в музей. А посему во всём — быть бденью, Порядок чёткий всем блюсти, За поколеньем поколенью Дерзать и строить, и с пути Уж не сворачивать с испуга, Что не похвалит в чём-то враг, Не лебезить пред ним, за друга Чтоб быть ему, и он в овраг Уж не найдёт в себе силёнок Свалить вдруг иль из-под тишка, И шаг страны вдаль будет звонок И прям, как чёткого стежка. Во всём контроль лишь остроокий И совесть, правда и отчёт, Тогда коррупции глубокой И воровству не повезёт. Держать страна бразды правленья Должна во всём, всегда, везде, Тогда не будет искушенья Её повесить на гвозде. Ввек троерот не даст ни пенса Чтоб возместить разруху нам. Плечо подставит друг наш — Льенсо. «Данг» возродит, народ Вьетнам! Но подлый враг, сломавши зубы О нашу волю, честь, кулак, Нагрянет вновь, целуя в губы, Экономический просак Чтоб подвести под нашу кровлю, Сверхкорпораций чтобы глаз Узрел беспошлинной торговлю, Да чтоб закон наш — не указ! Завалит доверху товаром, И обыватель будет сыт… Но плесканётся то в нас варом, Когда прискорбным будет вид Всех производств родных-банкротов — За су лишь скупит их вмиг сэр. Уж будет пир здесь землеглотов! Мор, беды, слёзы — не в пример… Свои условия торговли, Как к горлу нож, предъявит вдруг, В воде он мутной мастер ловли, Пенс донгу сделает каюк… Людей ненужных будут драмы, И ропот их сильней кипеть!.. И социальные программы Не будут жаловать их впредь. Экономическую хилость Ждёт политический диктат, Ввек наша честь врагу — не в милость, Люб раб ему и плутократ. Настороже с коварным будьте, Сыр в мышеловке неспроста. Всегда, во всём стремитесь к сути, Ведь совесть подлых нечиста. Остерегайтесь, как заразы, В бюджет вливаний пенсов в счёт Оплаты за агрессий базы, Суют что миру. Отсечёт Вмиг эта подлая афера То, что мы носим на плечах. Коня Троянского вон сэра, Чтоб наш Вьетнам ввек не зачах! Родную Землю-Мать излечим Мы от напалма, газов, бомб — То долг сыновний, человечий, Любви, заботы сверхапломб! Наживы цель — безумство мира. В нём беспощаден он, жесток. Пора Земле сменить кумира, Другой системы взять исток, Чтоб пеплом Землю не засыпал Раз-з-капиталовый маньяк, И чтоб Вселенная ввек всхлипа Её не слышала никак! — Тут Ветеран свой безотказный «АК», достойный автомат, Тому вручил, кто без боязни Пойдёт в бой, дальше даже — в ад! — Прощайте… Банду троеротов Вон из Страны швырните вспять, Чтоб неповадно, не охота Здесь зверства дико нагнетать! — И тут навек закрылись очи… Всяк с уваженьем отдал честь — Все так его ценили очень — И за него взыграет месть! Могильный холмик неприметен… И зарастёт совсем травой… Таких, как он, уж тьма на свете… В народе ж память — не изгой: Поставит памятник великий Борцам Свободы на века, И будут видеть все их лики, Любовь к ним будет глубока. Фыонг всё плакала горюче, Опять вдруг ставши сиротой… Вот так всё в жизни: солнце, тучи, И день, и ночь — всё чередой… Но надо жить! Стремиться к цели И закаляться в бедах лишь. Жизнь, обходи препоны, мели, Не будь, пред кошкою как, мышь! Ну, а бойцам в боях — тем боле! А потому Фыонг опять, Вновь зарядившись силой воли, Громя врага, за пядью пядь Земле Свободу добывала, Сердечно радуяся всласть, Что прибавлялось той немало, И там народ вступал во власть!

XI

Но были также неудачи, Когда враг больно тоже бил, И шли понуро вспять, как клячи, Не сосчитать тогда могил… Так и Фыонг в беду попала, Когда, отстав от всех других, Она, опешивши немало, Вдруг оказалася в тугих Руках врагов остервенелых… — Вон утопить! — решили враз. А море было в волнах пенных… Её швырнули на баркас, Связав верёвкой туго ноги, Отплыв, где глубже, глубже дно. Фыонг, за жизнь свою в тревоге, — «Эх, помирать так заодно!» — Вдруг распрямилась, как пружина, — Толчком стремительнейших ног, Что сей прыжок тупой вражина Заметить даже и не смог, Швырнула за борт резво тело, И тут же волны скрыли враз… И как вражина уж шумела! Пропала пленница из глаз… Стрельбу открыли ей вдогонку, Но не смогли уже попасть — Так глубоко была девчонка, Спускаясь глубже морю в пасть… А воздух вскоре на исходе В пустых уж лёгочных мехах… «Ну, вот, и смерть моя уж, вроде, — Мелькнула мысль тут впопыхах, — — Всплывать наверх — застрелят мигом, А, значит, надо плыть лишь вглубь! Чем от врага погибнуть ига, Меня, пучина, приголубь…» Плывёт всё медленней… О, чудо! — Узрели в тьме глаза, зорки, Из глубины… Ну, да оттуда Всплывают… струйкой пузырьки, Как будто воздух кто пускает Вверх изо рта и из ноздрей… Лиха в беде вдруг — мысль людская! Фыонг их ртом, да поскорей Ловить, глотать почаще стала, Даривши лёгким благодать, Хоть мысль терзала, и немало: «А вдруг морской то дышит тать, В свою ловушку завлекая, Чтоб растерзать и проглотить? Ну, значит, смерть моя такая, И я вовсю спешу к ней прыть!..» И, точно, чудище, как глыба, Всему, что знала, не в пример, Не осьминог то и не рыба, Имело бешеный размер, Спиною горбясь — великаном, Ракушкой густо обрастя… Оно влекло к себе арканом На дно Фыонг, людей дитя, Готовя страшные напасти И испуская пузырьки Из глубины змеиной пасти, Но не в движенье-кувырке Не находилося ретиво, Две ж пары толстых, цепких ног Обвили крепко косо-криво, Чтоб сей субъект уплыть не смог, Густые водорослей нити. Дышало тяжко существо… В таком плену уж не до прыти! К тому же, илом занесло… Тут глаз открылись грузно веки, И голос грузно зазвучал: — Не бойся! Я не леший некий. На дне уж долог мой причал… Я Золотая Черепаха, Я от рожденья Ким Куи. Да, видно, здесь моя уж плаха, И сочтены века мои… Всё потому, что грея мило Свой нос и панцирь, и бока, Что душу напрочь растопило, Узрела я: знать высока — Выонг! — спешила вдаль с делами. Рыбак попался ей во взор, Был не с пустыми он руками, Он ожерелье, как узор, Держал в руках красы прелестной! Тот излучал волшебный свет… — Ах, требуха ты, вор бесчестный! Раз у меня такого нет, Отдай сейчас же мне с поклоном. Эй, слуги! Вон отнять, сказал! — Но тот с глубоким, нервным стоном, Что заслезилися глаза, Швырнул в момент его в пучину И горько-горько зарыдал… На то сердечную причину Имел уж многие года. Он по жемчужине, ныряя В сташенный ад морских пучин, Собрал то чудо, чудо рая, И это подвиг всех мужчин! Хотел вручить уже невесте, Да вышло вот наоборот… Не замарал пред нею чести Зато, — такой в чести народ! И порубили слуги зверско Того беднягу на куски… Вот беспредел! И это — мерзко. Умрёт невеста от тоски… Ныряли слуги, но напрасно: Пучина тайну ввек хранит И, в данном случае, прекрасно: Выонг был чисто вон обрит! И что лежу, узрев, поодаль, — — Вмиг ожерелье мне достать! — Выонг воскликнул, но я в воду Лезть отказалась; злобно тать Воскликнул: — Тоже на тушонку! — Но крепок панцирь, и мечи Ломались напрочь с треском звонким, Хоть слуги были силачи! Тогда к ногам моим надёжно Огромной массы валуны Вмиг приторочили, и можно Лишь удивляться, как сильны Так были слуги в этом деле, Коль бросить в море всё ж смогли. Теперь на дне дышу я еле, От Солнца, берега вдали, Который век, терпя мученья, И гаснет, гаснет жизни луч Без пользы людям, истощенье — Враг беспощадный и могуч. — Постой! — Фыонг в ответ вскричала, — Я помогу тебе в беде, И от гнетущего причала Ты отойдёшь и уж нигде Не вспомнишь боле ты о плене! — Чтоб воду в ступе не толочь, Ракушки с панциря каменьем Все посбивала тотчас прочь! Он заблестел вновь позолотой! С ног отвязала валуны… — За это мне тебе охота, — От благодарности волны, Воспрянув жизнью, Черепаха Фыонг сказала, — подарить Того труд, сгинул кто на плахе, Кто нанизал его на нить, Что засиял он чудным светом, Сравни став Солнцу и Луне! Невеста с горя сгибла где-то, И в пепел дом сгорел в огне… Но, знай, наденешь лишь на шею, А, верь, придёт такой черёд, Оно, подобно чародею, Тебе вмиг Счастье принесёт! Садись на панцирь мне скорее, Мы к Солнцу двинемся вперёд, Под ним себя я уж погрею… — И тут же выплыли из вод. Расстались, будто две подруги. И добралась Фыонг к своим — Шаги быстры её, упруги… «Пока Страну не отстоим, Зачем кощунственное счастье На фоне слёз, смертей и бед, Когда другим одни несчастья, И нет конца им, нет как нет…» — И ожерелье завернула В лоскутик тряпочки и — в схрон.

XII

Дрожало небо уж от гула, И нёс тот гул земле урон… Лишь Ким Куи, в порыва пике, Добра писала черновик, Чтоб дать Верховному Владыке Прошенье, чтобы он проник К народу чутким состраданьем И троеротов покарал, Фыонг — в разведку уж с заданьем, Атак бойцов кипел аврал! И изгонялись троероты И их приспешники с земли — Народ их гнал с большой охотой, Тех наглый дух был на мели… Хоть звери с ранами опасны, Их ярость — злобы беспредел, Они кумекают прекрасно, Что не спасти им шкур и тел, Хотя бросаются в надежде Вон прочь охотников прогнать, Вцепиться в горло, как и прежде! А как же! Звери — злости знать. На фоне вражеских конвульсий Мужал в боях Вьетнам — боец, В бой на врага идти не трусил, Чем приближал его конец. И троероты — целых восемь Лет! — не смогли его согнуть, У них в боях настала осень, Позорным бегства будет путь! Вьетнам же шёл неколебимо К своей Свободе напрямик! Она ему необходима, Душой он к ней вовсю приник, Ведь, под её желанной сенью Счастливой жизнью заживёт, И в этом нету в нём сомненья, Он к ней идёт, идёт вперёд, Врагу на хвост всё наступая И оттесняя в стан зимы, А та суровая такая, Аж проморозила штаны! — Позорно гонит по полмиру, Чтоб носом ткнуть об стол, в Париж. Ну, и растряс в пути он жиру! Зато уж наглости — на шиш. Январь суровый, бородатый Там во главе стола сидел: — Все троеротовы солдаты Должны немедля за предел Уйти отважного Вьетнама, В права вошёл чтоб добрый мир, И расчленения боль-драма Быстрей закончила бы пир. И жизнь вошла бы снова в русло, И вновь раздался б детский смех! И троероты в марте грустно Без всяко-всяческих помех, Как псы побитые, бежали, Вон получив вослед пинка, Скуля, дрожа, стремглавши в дали… Видать, в боях кишка тонка! Да им и скатертью дорожка! Катастрофический урок. Комар — он маленькая мошка, Но укусить как больно смог! Ну, а с приспешниками круто Враз разберётся сам народ, Хотя одеты те, обуты, Вооружений полон рот. И Север, Юг — два кровных брата — Семья одна им дорога — Как два отважнейших солдата, Им сбили напрочь вон рога Под Фуонклонгом, Тэйнгуэном, Хюэ-Данангом. Саунлок Вон долбанул ещё поленом, А окончательно вмиг смог Послать в накаут под Сайгоном, Чтоб не разрушить город (риск!) Уж «Хо Ши Мин», когда со звоном И сходу танк ворота вдрызг Дворца Тхиеу, злобы стана, Разнёс в таране! Тот в Тайбэй Сбежал в агонии к тирану, Гнус, троеротовый плебей! И на броне его отважно Фыонг была, хоть и не в нём, Мечтала как. Но то неважно! Зато увидела, как днём, А то тридцатого Апреля, Победный взвился с Золотой Звездою стяг. И, твёрдо веря, Что будет он над головой Теперь уж вечно развеваться — Над гордой, славною Страной, Не суй которой в рот ей пальцы, А обходи ввек стороной! А другу — дружбы и объятья, И равный голос и дела, Ведь все народы в мире — братья, Земля одна их родила! Труд троеротов — мерзкий опус. Собрав монатки, — вон в бега Пустился в страхе дип-их-корпус, Ай, шкура стала дорога? Ну, а предатель и приспешник С визжаньем диким порося Впивал, моля, в их пятки клешни, Укрыть, забрать с собой прося… И в геликоптерское пузо С остервененьем валом лез, Других топча, грызя (обуза!) — За жизнь свою от страха — бес! Вслед, пыжась, «тонущие лодки» С остервенением гребли, Душонки спрятать чтоб и шмотки,… Но всех не взяли корабли, А лишь нахальных и элиту — Ведь руку моет лишь рука! — В пучину прочие вон сбиты, Она их съела, глубока… Народ же, славный Победитель, За указующим перстом Родной компартии обитель Стал восстанавливать — свой дом. А, впрочем, строить начал новый, Его прекрасным возводя, Чтоб счастье доброе — под кровом, Ведь, жизни цель его в том вся! А батальон «Неуловимый» Стал в новом звании: «Стройбат»! И возводился дом уж зримо, И всяк боец тому был рад! Истосковалися по мирной Работе руки, просто, страсть! И тягу эту пули, мины Ввек не могли у них украсть. И возрождались снова дамбы И сеть каналов, чтобы рис Забыл бы засухи ухабы… — А ну, ребята, поднапрись! Фыонг трудилася со всеми, Не покладая добрых рук, Ростком чтоб радовало семя. Как сердца радостен был стук! Но автомат, на всякий случай, Был наготове за спиной: А вдруг враги нагрянут тучей, А вдруг навяжут снова бой? И возвратился Юг заблудший В семью любимую свою — Что может быть на свете лучше, Желанней, чтобы быть в раю! И вожрождалась понемногу Страна, вставала из руин, Шагала вдаль с Прогрессом в ногу. Народ ведь был в ней — господин! Уж «Интеркосмос» Фам Туана Включил в Советский экипаж. Взнесла его ракета рьяно! И он, Вьетнама храбрый страж, Вокруг Земли летал в «Салюте», «Союзах» — в уйме кораблей Во чреве Космоса. По сути, Во славу Родины своей И по доверию, заданью Её, исполнив чётко труд, Безгрешно, полно, со стараньем, И в мире Космоса был крут! Земля встречала, как Героя, Вьетнам азартно ликовал! Любви салют пленял собою… Людей к нему стремился вал! И рады были те, кто вместе С ним на войне в строю одном В боях всех были ради чести Страны любимой, отчий дом Бесстрашно грудью защищая, Громя презренного врага — И то обязанность святая, Отчизна коли дорога. Фыонг, как все бойцы стройбата, Была в восторге от души, Как и за сбитый им когда-то «Б-52», что он «прошил»! Всласть, как ребёнок, ликовала, В ладошки хлопала, поя! Ведь, с ним знакома, и немало: В атаки вместе шли в боях! А в ночь, когда в тиши лежала, Уставши за день от трудов, От них лишь ждущего аврала, — И на него был всяк готов! — С улыбкой вспомнила вдруг ясно, Какими «дивными» глаза Её назвал он… Как прекрасно! Хотя в своих от ран — слеза… С какой таинственной улыбкой Её он встретил у куста, Когда в ручье была, как рыбка, А вдруг улыбка не пуста?! — И от догадок заметалась, Всё взвесив «против», ну, и … «за», Ответ неясен… Эка жалость! Вдруг разразилась, как гроза, Её догадка в сердце дивном!.. — «Зачем отпрянул от куста Он с видом, якобы, невинным?! Притворства ложь, знай, не пуста…» — И щёки сразу заалели… И сердце сразу ей вопрос: «Ну, что с того, что в самом деле В кусты он сунул длинный нос?! Быть может, нюхал он листочки Иль рвал плоды, коль те вкусны…» — И так, в смятенье, чары ночки Её вводили в чудо-сны… И всё трудилась дни и ночи, В жару, прохладу дальних звёзд, Ведь батальон их стал рабочим, Но труд — военный тот же пост! Идёт борьба существованья С реальным в горе бытиём, Забыть чтоб напрочь все страданья, Построив Счастья общий дом. Фыонг, с работы приходивши, Валилась тут же на постель — Была усталость выше крыши! — И, не жевавши свой бетель, В глубокий сон неслась мгновенно! Всё тело ныло от натуг… Чтоб рано утром, — непременно! — Азарт взыграл её вновь рук!

XIII

Так каждый день поочерёдно… Но вот, придя с работы раз, И чтоб в жилище было модно, В нём за порядок принялась, И скоро чудно всё блестело, Аж восхитилася сама… А за пожитки взявшись смело, А их лишь — тощая сума, Она взор в тряпочку уткнула, А, развернувши, обмерла… …Несётся с ней баркас-акула, Чтоб утопить, она ж, смела, Сама бросается в пучину, Где бездна жуткая кругом: «Сама пусть жизнь свою покину, Чем будет сделано врагом!». Но, чудо! То была не плаха: Вдруг Ким Куи её спасла — Да! — Золотая Черепаха, К добру не знавшая ввек зла. А за своё освобожденье Ей ожерелье поднесла — Его прелестно как лученье! — Вершина чудо-ремесла! Теперь в руках оно девичьих… О нём смогла как позабыть? В боях, трудах до дел ли личных! — Но машинально — дев всех прыть! — Его на шею водрузила, Осколок зеркальца взяла… Смотрелась в нём она премило, Ну, изумительно мила! И улыбнулась мимоходом На предреканье Ким Куи: «Видать, была шутницей сроду, И шуток, видимо, — кули…». Но не успевши снять обратно Вдруг слышит, в небе вертолёт! Неужто, будет жизнь превратной, И вновь врага грозит налёт? И автомат вмиг подхвативши, Мчит из жилища в тот же миг! А рокот громче, но не тише… И на неё, ведь, напрямик! И перед хижиной уселся, И круговерти нет винтов… «Ну, и зачем, какого беса? Что делать здесь теперь готов?» — Вот дверь раскрылась нараспашку! Выходят… Что это?! … Цветы! Над ними видно лишь фуражку. Букет огромнейший… Ух, ты! За ним, неся в руках подносы, Покрытых скатертью, идут И смотрят радостно, не косо, Другие люди… И вот тут Букет… подносится ей лично! А, может, это сон, обман? Не взять же — было б неприлично… О, Небо! Это ж… Фам Туан! То он был, собственной персоной. Улыбка — радужный салют! Глаза отрадою весомы… А те, другие, подают Ей уж покрытые подносы И просят, край, мол, приоткрой! Не принимаются расспросы. И все поют, поют взапой! — Вдруг там зубастая акула?! — Но любопытства милый взгляд То сделать, всё же подтолкнуло, Не отведя уже назад. Там, на одном, огонь как, красный, Расшитый золотом цветов, Лежал, из сказки как, прекрасный — И подтвердить то всяк готов! — Воздушный, пышный, расчудесный И милый взору… аозай! А на другом, — как дар небесный, Заворожились что глаза, Пленяла шляпа алым цветом, В узорах, в перьях вся, в цветах… Коронам мира с нею — где там! — Ввек не сравниться… Лишь в мечтах. И туфли дивные узрела, Да на высоком каблуке, Взяла потрогать их несмело… Ах! Как пушинки на руке. И были чай, бетель, орехи, Деликатесы, пироги… «А, может, это для потехи, Подразнят лишь, взять не моги?», А люди в щедром все ударе, И бесконечен их поток… Цветов букеты дарят, дарят — Неиссякаем чувств исток. То Фам Туана сослуживцы И преогромная родня. Ах, как сияли всех их лица! «Похоже, что не западня…». И встрепетнулось сердце девы! Догадки с скоростью лихой Вмиг чувства тайные задели… «Похоже, это… „Ле анхой!“». А с ним шутить, конечно, грешно… Переживаний стук копыт!.. И тут невольно, безутешно Вдруг разрыдалася навзрыд!.. Её быстрей спешит утешить И приголубить Фам Туан: «Какой посмел обидеть леший? Возьму сейчас же на таран!». И подступили все другие… То про неё он им не раз — И в мир, и в годы все лихие — Вёл восхитительный рассказ. — Ну, если так, она — что диво, Мы будем свататься сейчас! — И, взяв подарки, торопливо Сюда примчались в тот же час. От восхищенья этим дивом В восторге стала их душа! — Ты будешь с ней навек счастливым, Она, цветы как, хороша! — Дал батальон ему согласье, Ведь он семья ей и родня, Желая сладостного счастья — День из дня, день изо дня! По всем статьям жених достойный, Боец-храбрец, Герой, наш брат, С ним не страшны с врагами войны, Прогрессу, Космосу собрат! Фыонг пришла опять в порядок, В душе светло так! И покой… И мир стал вновь желанен, сладок, Ликуй вновь в нём и песни пой! Она — в прелестности короне, Трудолюбива и храбра. И шли они — ладонь в ладони… И все желали им добра! Август, 2015 г.

Мураши

Шёл Грибник однажды лесом И невольный бросил взгляд, Как на месте на прелестном Муравьёв спешил отряд, Да не просто бравым шагом, Будто это был парад Под развёрнутым их стягом, А карательный наряд, Потому что Муравьишко От них мчался со всех сил! Насолил, видать, он слишком, Что себя так уносил… Да споткнулся вдруг, несчастный… На него наряд насел И скрутил — он в этом классный Мастер этаких-то дел — И беднягу к эшафоту, В зад пиная, поволок, Чтоб отбить ему охоту Жвалы целить в тех, высок Кто по рангу и по сану, Их-де, тронуть не моги! Это сану лишь, как клану, Выбивать в правах мозги. Жертву ждал уже громила, С экстра жвалами палач, Зверем-зверь, смотрел немило, Не помилует, хоть плачь… Откусил он, как былинку, Покатилась голова… — Прочь Царицу! Гладить спинку Хватит ей, — летят слова Изо рта её призывно, — В ней всё зло извечных бед… — Прекратить! — палач надрывно, В рот — её! И той уж нет… Мурашей, что тех согнали, Чтоб увидеть власти твердь, С торжества прогнали в дали, Не буянили чтоб впредь… Тут увидел их жилища, Ужаснувшися, Грибник, Скарб их, бедность, мизер пищи, И, задумавшись, поник… Крыши — две лишь, три былинки. Остальные — во дворец! Холод, — с неба коль снежинки, Жижа — в дождь, — как холодец… А поймают насекомых, Во дворец всех оптом прут. Рот же здесь кривит с оскомы, Хлещет их судьбины кнут!.. Их лохмотья все в заплатах, Лапти в дырках все насквозь, Коль есть труд, — не при зарплатах, Покосилась жизни ось… Нету денег для учёбы, На лекарства, — если хворь… Но их души высшей пробы, Ясный ум на всё, — не спорь! Но одна у них оплошность: Все, все-все разобщены. Цель-то есть, плоха возможность. Потому порабщены. Шёл шумок: виной Царица… Вот её бы враз убрать! Жизнь отрадой заструится, Счастье ляжет на кровать! На неё точили жвалы… Где, вот, храброго найти? Попытались, но — провалы… Эшафот — конец пути. Взять, хотя бы, Муравьишку, Что растерзан палачом: Этот храбр был, даже слишком, Но Царице — нипочём. — Пуст героев путь, рисковый, Вмиг проглотит власти пасть. Кабалы слетят оковы, Коли масс всех будет власть! — Утешал так сын мамашу, Её младшенький — Мураш, — Будем помнить скорбь мы нашу, Её долгим будет стаж… Но пойдём иной дорогой, Сбросить чтобы напрочь гнёт, Не один пойдёт, а много, Массы, благ чтоб выпить мёд! Надо прочь изгнать безволье Из их душ и из ума, Вмиг борьбы придёт раздолье, Кабалы падёт тюрьма! Но для этого Дружину Надо стойких Муравьёв, Мира чтоб явить картину Всем, их душам до краёв. Она будет авангардом И вождём Мурашных масс, И они пройдут парадом, Сбив Царицу с трона враз И её всё окруженье, Став хозяином судьбы, И добудут уваженье, Лёгкость тропами ходьбы, Их желудок будет полным, Все повысят кругозор, Не накроют горя волны, Не скосит вселенский мор. Похвалил Грибник парнишку Про себя, им восхитясь: «Не одну набьёшь ты шишку И лицом ударишь в грязь, Прежде, чем добьёшься цели. Ну, да смело топай в путь Из своей разрухи-кельи, Чтоб с тропы ввек не свернуть!» И пошёл Мураш с друзьями По домам всех бедняков, Чтоб их вытащить из ямы Кабалы и из оков. И ростки давало слово, И души рождалась спесь, Чтобы жизнь начать всем снова Не в загробье, а уж здесь. И, уверовав в победу, Мураши пошли на бой, И дворец уже к обеду Не являл дворца собой… Вся Царицына прислуга, Вся её отрава-власть, И сама она с испуга Поспешили тут же пасть… Всех их выгнали из леса, Да поганою метлой, А какого им тут беса Править, пыжася, страной?! Все за озеро умчали, Там точили злобно жвал, Чтоб Стране быть лишь в печали, Всех деяний был б провал… Но Мураш теперь хозяин Стал ведь собственной судьбы! Заозёрный подлый Каин, Зря стараешься. Гробы Не подходят по размеру Тем, когда им власть — родня, И свою уж строят эру Счастья всех — день ото дня. Всем — бесплатные жилища, Медицина, спорт и ВУЗ, Отдых, вволю прелесть-пища И в искусстве прелесть Муз, И отрада от зарплаты, Всякий старый стал, как млад, От врагов — стальные латы, Производства бум, парад! Все друг другу братьев ближе, Есть контроль и есть отчёт: Низ — верхам, те — кто их ниже, Счастья жизнь рекой течёт; Электричество давали Государству Светлячки, На Жуках летали в дали, Рвали подлость, ложь в клочки, Управляли всем хозяйством Чётко, смело видя даль, Ни души здесь нет с зазнайством, С тайн Природы — прочь вуаль! Направляла устремленье Масс Дружина Мурашей; Лишь на Правду всех — равненье! Долг и Совесть в мозг прошей! Все трудились дружно, кучно, Не как пёр себе лишь — встарь, А с азартом, с песней звучной, Сверхбогатством полня ларь. Вдаль прокладывали тропы, Были леса верха близ — И к листкам причалив стропы, — Парашют! — спускались вниз… Охранялися границы Зорко, мощно, без прорех. И соседние столицы: «Вот разгрызть бы сей орех!..» — Меж собой, злобясь, мечтали, Козни строили, ложь, вред… Мураши ж шагали в дали От Победы в стан Побед! Звук о них пронёсся лесом: «Вот бы так же жить и нам! Гибнем мы под ига прессом… Нам такой бы чудный храм!» Выпрямляли с хрустом спины, Раздвигали ширь плечей, Не боялись уж дубины, Не боялись и плетей! И дворцы Цариц тряслися От их ропота и глаз… «Ба, рабов бунтует Крыса, Мы её прихлопнем враз!». И, конечно, подавляли, Разгрызая пополам: «Вот Свобода вам, сласть-дали… П-шли обратно в свой бедлам! А свободных Мурашишек Уничтожить в пух и прах! Нам в делах они — излишек, Им устроим вечный крах! Мы хозяева планеты, Остальные все рабы, Люб нам звон живой монеты, Все склони пред нами лбы!» — И построились рядами, Отточивши хватку жвал, — «Бог, извечно, знамо, с нами, На бесправных… наплевал. Потому и нам победа Будет лёгкою совсем, Подадим мы смерть к обеду На прощанье им всем-всем…» — Навалились на границы, Потеснили Мурашей И дошли аж до Столицы, Целя жвалы в ткань их шей… После них — одни лишь трупы, От всего-всего — труха, Смерть бросает всех-всех в ступы И толчёт их: «Ха, ха, ха!» За концлагерем — концлагерь, Крематорий смертный дым, В рвах закопаны бедняги, С горя млад всяк стал седым… После них — одна пустыня, Рыщет Смерти жадный взгляд… — За спиной у нас Святыня! Как падёт, так будет ад… Постоим же за Столицу, Не жалея животов! — Распоследнюю крупицу Их Державы всяк готов Отстоять был, даже смертью! Напряглись! В вражиный лоб Храброй, смелой круговертью Навалились, чтобы в гроб Бросить вон его за горе, Беспощаден в мести жвал! Дрогнул враг, с испугом вскоре, Паникуя, побежал!.. Вспять гнала его Дружина, А из праха на пути Вдруг вставали жертвы-джины, С ними, знамо, не шути! Цепко те врага хватали, Выжимая мерзкий сок, И швыряли их за дали В смерти пасть наискосок! Перепрыгнувши границы, Вылезая из души, Посдавали враз столицы: С боем взяли Мураши! Их несчастные Мурашки Вышли радостно встречать! Остальные все букашки. Радость! Счастья всех печать! Целовали, обнимая! Победителю в момент Их душа в любви большая, Возводила монумент И клялась, что будет вечно С благодарностью блюсти, От души любя сердечно, Возвелича и в чести. Власть свою установили, Как аналог Мурашей: — Хватит жить в засилья иле И кормить отары вшей! С Мурашами мы в Союзе Будем вечно, на века, Не на тормозе иль в юзе, А впритирку чтоб бока! «Как признательны Мурашки… Сколько пало Мурашей, Чтоб у полной быть тем чашки, Жвала чтоб не стригли шей» — Думал, радуясь восторгу Вдруг свободных, наш Грибник, — «Не пошлёте ли вы к моргу Этот преданности крик?» Мураши же вспять с Победой Возвратились по домам. — Как один, за мной все следуй, — Им Мураш (у сердца шрам…), — От разрухи восстановим Всё хозяйство всей Страны, Вдаль шагать парадом Нови Под бодрящий звук струны! Вся индустрия в развале, Разворочены поля, Миллионы жизнь отдали, Бьясь с врагом… Был крах жилья. И никто не вспомнит даже Ужас страшных всех потерь От врагов в их злобном раже, Что «с нуля» росли теперь, Было очень трудно, тяжко Возрождать с сего «нуля», Нет скота, машин, упряжка — Мы, собою же руля… Возродить всё! Не до жиру — Был сознательности клич. И явили чудо миру, С горем яро впавши в клинч! «Все невзгоды пересилим, Трудность нам не сбавит шаг, Мы свободны, значит, в силе, Не сдержать порыв никак!» — И топтали тропы снова, Жук их вёз, как паровоз! За обновою — обнова, «Парашютик» их вознёс Одуванчика за тучи, Выше только куча Звёзд С удивленьем смотрит с кручи, Крутанув Комете хвост… Светлячков электротоки Нагревали в стужу печь, А во льдах стрелой — протоки, На жару могли налечь; Закаляли обороны Непробойный мощный щит, Чтоб не слышать горя стоны, Враг коль снова взверещит; Землю, надо где, вспушили — Там колосьев тучных лес — Не охватит глаз их шири… Труд всем в души крепко влез И давал в ответ отдачу: Им жилища возводил, Огород и пляж, и дачу… В Счастье рвенье — без удил Было всех, раскрыть чтоб души И способностей запал — Нет, не били в том баклуши — Был азарта сверхнакал! Каждый каждому был братом, А товарищ — верный друг. Пойман был, служил им атом, Сбросить тяжесть чтоб вон с рук. Труд, хоть малый, был в почёте, Как и все преклонных лет. С автоматикой — не в поте. И не лезла Совесть в плед, Правдой-маткой назидая, Чтобы чуждое пресечь, И Страна передовая Прерывала Царств всех речь, Лишь увидят те успехи, Её поступь, твёрдый шаг И надёжные доспехи. И задумал подлый враг… Изнутри её червиветь, Не сумел уж коли в лоб: — Мураши! Но сластью вы ведь Понабить непрочь бы зоб… Ещё лучше, чтоб от власти Нам найти таких сластён; Мы поймаем их на сласти, Доживём до сих времён! Подошлём им сладконошей — Тлей — нагнать им наш чтоб вкус. А прикормим их хорошей Сластью, сделаем укус, Схватим сих тупиц за шкирку: Раз вы жрали вражий плод, Вы враги Стране, и дырку Мурашиный ваш народ В головах просверлит, ясно, Как и всем её врагам, Отпираться уж напрасно… Тут они падут к ногам, Их не выдать умоляя… Вот они и на крючке! Едет твердь — Земля родная, Знамо, лишь на дурачке. Тут Приказ — не уговоры — Вколим в уши, как иглу: «Нам служи, и будут горы Вмиг сластей в твоём углу. Всех, Стране кто ненадёжен, Подкупи и завербуй, Видно их всегда по роже, Им подачка в жизни — буй, На который сумасшедше Плыть толкает близкий шторм. Те, других опять нашедши, Завербуют, дав им корм. Вот и будут на цепочке, Кус учуявшие, псы. Нет границ уж на замочке… Всласть хихикнем мы в усы! А начнутся притесненья Их за чуждый жизни дух, Тут уж все мы без стесненья СМИ вспугнём, помойки мух. Отработают зарплату На процентов на пятьсот, Поскребя ума палату От подвала до высот. Вмиг найдут, что у Мурашек Дикий давит честных пресс. Так нельзя, мол, мять букашек, А Мураш в том — сущий бес! Заставляет, чтоб Медведей Мураши возили вскачь, Все Медведи там — соседи, Любят ездить, хоть ты плачь! Ходят там, заместо ножек, Поголовно на ушах! Голод. В холод — без сапожек! А Мураш — диктатор, шах.» Часть подловленных сбежала, Прихватив с собой секрет, Чтоб впивать «оттуда» жало За звон тамошних монет: Душат злобно их свободу, Затоптавши личность в грязь, В тюрьмах все сызмальства. Воду Пьют из лужи, коль взялась… Остальные же, двулики, Попроникли плеснью в власть, Планам ставят подло пики, Государству чтоб упасть, Чтоб создать нехватку пищи, Захирел чтоб напрочь быт, Стал бы духом каждый — нищим, Властью, мол, забит, забыт… И тогда поднимет голос, Возмущенья вздыбит гнев, Тут слетит уж с власти волос, Ведь Мураш пред ней, что лев! Также с этим параллельно Завербованная рать Занималась чинно, дельно, Чтоб себя «вверх» продвигать, А мешающим — подножку, Лучше, знамо, прочь убрать. Тихой сапой, понемножку Пробиралась к власти тать… В производстве, в управленье Занимала всё посты, В СМИ проникла… Вкруг — говенье, И желудки всех пусты… Пробралась и в командиры Также воинских частей, Выдавая чин, мундиры, Из «своих» кто был людей, А негодных — вон в отставку, Отслужил, мол, нужный срок, За жильём создавши давку… Кто в ней был, и тот не смог На законных основаньях Получить своё жильё. То «свои» своё старанье Проявляли, ведь — жульё. Так, снимая, продвигая, Обещая браво красть, И явилась дорогая Уж Верховная им власть. Лишь забрать осталось в руки Самый высший, что есть, пост И сидеть на нём без скуки, Прищемивши прежней хвост. Из «своих» же самый «Главный» Был по паспорту «Ниак», Шаг в «верха» он делал плавный, Чтоб потом иметь Кулак. И носился за Болото, Указанье чтобы взять От Цариц, ну, и чего-то, Улетая с грузом вспять, Чтобы сделать подлый вылаз Против власти Мурашей. В СМИ отрава вся варилась Для доверчивых ушей, Возвеличивши «своих» же, Чтоб иметь поддержку масс, Гнуть потом чтоб их пониже, Массы эти — низший класс. И поддержка — безразличье Ко всему и даже лень. У «своих» вот и величье, Коли масса эта — пень. Из «своих» создали группы, Начинивши наркотой, Их теснили нагло крупы Тех, кто звался «ноготой», От событий оттирая, Нагло лезя на рожон! Масса, что? Она сырая, Вмиг попятилася вон… Часть её была на дачах, Копошилась меж всех гряд… Облегчало то задачу Тёмных сделать действий ряд. Ну, а главная опора И надежда на успех — Командиров подлых свора, Тех, кому предать — не грех, Наплевавши на Присягу Государству Мурашей, И к подачкам давши тягу, Как зерно влечёт Мышей. Был Министром Обороны Загодя уж из «своих», Получая щедро боны Сразу оптом за троих. Прозевала и разведка Государства из-за шор, Ржа съедает что уж едко Всю Страну с давнишних пор. Не давала делу хода Также плесень из «своих», Ложь тасуя для народа, А Предатель в этом лих. Кумовство и панибратство, Лесть, подачки — то ступень Для врага, его злорадство, Что «верха» — всё тот же пень, Лишь диаметром побольше, Так же плосок его верх, Корни с умыслом потолще, Тянут сок, из птиц как Стерх. Будет лёгкою корчёвка, Коль сложить огрехи враз Государства, и издёвка Тех, кто к власти сделал «брасс». Из «своих» была верхушка. На всех ниже — дефицит, Тряс Страну он до макушки, Дел порыв вмёрз весь в Коцит. «Ну, зачем Страна такая, От неё плохой удой, Как хочу же молока я! Может, я пойду к другой?» «Да, да-да, быстрей спеши-ка К ней с… панических всех ног! Будет в новой много шика, А от этой мал уж прок. Но сначала — „Демократья“, Соблюсти чтоб нам закон, Мы сурьёзные, ведь братья! А вдруг в старый вновь загон? Потому проголосуем, Чтобы истину найти, Не коснеть дурацки всуе, Спотыкаясь по пути». Опустили бюллетени, Подсчитали результат: Нет, не пал Строй на колени, Был и будет вновь парад! Но «свои», укоренивши Корни с умыслом в «верхах», Позанявши все их ниши, Как по клину подло — трах! — И Державу раскололи, Полетели вдрызг куски… Радость в шерсти быть для моли, Высь веселья, нет тоски! Но остался всё ж осколок Власти старой, он Орех, Мурашей, как стадо тёлок, Поведёт вдруг, чуя грех? И Ниак Приказ дал быстро — В этом вся его корысть: — Звать ко мне всех войск Министра: Силой тот Орех разгрызть! Одинок! Нет управленья: Обесточили мы сеть, Нет в войсках повиновенья, Все они уж наши ведь! И расстреливали залы Заседаний танки впрах… И Царицы, как шакалы, Ликовали: «Радость! Ах… — Слыша отзвук убиенья, — Подкуп прибыль вновь принёс!» Пленных всех нет преклоненья Пред врагом, нет страха, слёз! Шли все с гордой головою! А вкруг оргий балаган… «Что случилося с Страною, Кто поставил ей капкан? Всяк Мураш уж пал пред сбродом… Не смогли, вот, защитить… Шли вслепую, да не бродом. Власть разорвана, как нить… Просим скорбно мы прощенья, Что вдруг сгнил ваш чудный плод — Жизни вашей вдохновенье И трудов велик приплод. Пал Мураш в неравной схватке: Понасели на него Сто громил, в разбое хватки, Растерзать хотя его. Девяносто девять сразу Испустили подлый дух — Уничтожил вмиг заразу, Жизни их запал потух… Лишь остался враг последний, Вот-вот-вот покинет мир… Да вдруг гадкий Жук превредный, Жук поганый — бомбардир Залепил глаза вдруг едко Липкой тёмной пеленой, И Мураш уже не метко Метит свой удар прямой… И громила, видя это, Сзади встал. Нанёс удар! „Вот твоя и песня спета…“ — И в злорадства впал угар. Тайно ночью хоронили Где-то верные друзья: — Будешь ты навеки былью, Дел твоих забыть нельзя! Были все одной семьёю, Веря в будущий исход, Гордо реял над Страною Стяг Отчизны! Царь — народ.» А теперь в вонючей тине… Подлых шабаш лишь вокруг! И ему те, как скотине, Из камней «спасенья» круг Всё швыряют под ухмылку, Распустивши вширь живот: «Осадил ты, смерд, кобылку У коммерческих ворот…». Тот оглушен зубоскальством. Беспардонен, нагл их взгляд. Гонор, подлость, спесь, нахальство О душе их говорят. Ни одной военной части Нет, не встало, как велит Им Присяга, разной масти Коль попрёт враг-паразит, Потому что Генералы — Все «свои» в частях уж тех, Все «свои» и Адмиралы, В мрак коммерческих утех Укатили жадно, лихо, Наплевав на долг и честь. Потому в войсках и тихо, Отдают, как робот, честь! Правда, мыслил им дать сдачи Некий честный Генерал. Подло был убит на даче. Как звезда днём догорал… Мурашей стан выл втихую… Пересудов — пруд пруди: Осуждал он Власть лихую, Строй всё старый тлел в груди… А вокруг кипела дико За раздел добра грызня! Потасовок, взрывов, крика Тьма угроз, кровь и резня… Жгли, топили, разрубали, И пихали в петлю враз, Чтоб иметь благие дали, Зависть смертную у масс. Власть «своих» не обделила: Экономики багаж Растерзала им премило На их личный только раж, Чтобы собственность Мурашью Коллективную и труд Вон подмять под ногу вражью, Частный был б навеки крут. Мурашей чтоб сгинуть строю, Их сгубить единство — твердь, «Растерзация» гурьбою В ход пошла, чтоб в прах стереть Чудный строй, взъярясь, навеки, Частник, мол, дитя Цариц, Ввек не будет без опеки И деньжат их Светлых лиц! Но радетели не дуры, Чтоб тех мощь, как гриб росла: Денег нет, лишь шуры-муры, В смерч плывите без весла! И «свои», в ранг сверхбогатых Были что возведены, За пакеты акций платы Не жалели — в том сильны, Предприятия вмиг оптом Запихали в свой карман, Став владельцами без пота: «Хи-хи-хи! Ха-ха! Шарман!». Но нет чуждых инвестиций, Производства лишь падёж, И рентабельность не птица… Есть активов сверхграбёж. И задолженность большая, Тень обещанных зарплат, Ноль охраны, уменьшая Мурашей жизнь… Просто ад! А в итоге — лишь банкроты, Мурашей бомжацкий вид: «Чем-то жить нам без работы? Вот хозяин-паразит…». «Растерзация» корысти Частной дарит нужный свет, И коррупции рук кисти Всё хватают горсть монет… Все придавлены монетой, Нет лишь Правды, только Ложь, Песня гадкая запета, Изо рта дух нехорош… Но «свои» — по гроб опора, Райский строят уголок! Только каждый очень скоро За кордон клад уволок… Потому казна нищала, Обездолен вновь Мураш, Чуя сей системы жало, Днём — во тьме, под взором страж. Вмиг у сельского хозяйства Поля сгинул славный лад… И промышленного райства Наступил крах и разлад; Медицина мрёт вся тихо… У искусства духа нет: Заграничье пляшет лихо! Ведь родной язык уж спет… В заведениях учебных Кое-как, кой-что «часят», СМИ чихвостят непотребно Прежней власти всё подряд… А «советников» Царицы Понапёрли власти враз! Ходят те, как гуси-птицы: Мы… клюём-де, на всех вас! Раз «совет» — в три раза хуже Всё становится вокруг… Нет тепла средь зимней стужи… Но «духовный» политрук Стал обыденным явленьем: «Свыше» послан Богомол. Лбы не бьют кто с жарким рвеньем, В пасть тех вмиг — на перемол… Ну, а если этот штучно В пасть негодника понёс, Муравьед-«советник» кучно — Хоботком, как пылесос! Вот и тает населенье, Даже больше, чем в войну… Есть одно лишь наслажденье, Не пойти чтоб враз ко дну От Мурашек возмущенья: Сластью дивной торговать С заграницей, без смущенья Всё другое под кровать Зашвырнувши производство. Сласть течёт из-под земли… «Мыслей бум!». Итог — уродство. И сидят вот на мели… Веселились — торговали! А как снизилась цена У торгашки — этой крали — В «бум» уж власть не влюблена… И кусает локоточки Уж неистово всяк час: «Вот так „дружбы“ мил-цветочки Заграницы: прямо в глаз! Хорошо, что понапёрли Нам продуктов и товар, Пяль на них, Мураш, глаз орлий! Это „свыше“ дан нам дар.» Хоть продукты все красивы, Но в себе скрывают яд. Все рекламы «дружбы» лживы, ГМО лишь всё подряд… Своего не зрит прилавок — Пало всё, как в сенокос. Нет ни хлеба, ни булавок, Плесневеет лишь кокос… Денег нет, хоть их искали. Конъюнктуры, мол, итог… И сидят теперь все в кале… «Есть спасенье! То налог! Он свести концы с концами Нам позволит под „Ура!“, Заграница нас „творцами“ Назовёт! Мысль — не мура. Есть отличнейшие цели — Работяги-Мураши. У налога на прицеле Эти цели хороши! Что возьмёшь с миллиардеров! При себе у них нет сумм: Все у сэров, да у пэров Уж давно. Отличный ум! Надо, значит, брать с Мурашек, Им всегда ведь благодать. Хоть пустых, но мисок, чашек В доме тьма — не сосчитать! Баловала их Держава, Отдувайся мы теперь! Из-за них всё пусто, ржаво… Каждый смотрит, будто зверь.» — Налетели тут налоги, Добры молодцы шустры! Поскрутили руки, ноги, И карманы вмиг пусты… «Так-то легче вам нагрузка На сердечко при ходьбе И потоньше брюхо, гузка. Стройный вид — то нет еде!» — Предприятия, что живы, Все на старом лишь корпят, Их отчёты нагло лживы, Государству это — яд. Как хозяйствовать — их воля, «Демократья» то велит! Ни те ГОСТа, ни контроля… Но хозяев тучный вид! Безопасность вся в отлучке, Работяг зато гробов — Чересчур… Малы получки. Много полок для зубов!.. Как скота, — так много партий, В них за куш всегда грызня, Барабанных много хартий, Дел — телеги дребезня… И плюются, как Верблюды, Друг на дружку, бия в грудь, Обещая благ всем груды! Голос взял, — долг позабудь… Перебежчики — как Крысы, В каждой партии — внавал: Нет дохода — подавись! И Вмиг в другую, где есть «нал». У Мурашек — мизер пенсий, Весь труда украден стаж. И «свои» с пьянющей песней Припустилися в кураж!.. Полки ломятся в аптеке… Заболеет коль Мураш, В ней за цену-max калеке Всё отпустят, но… муляж. Подлечиться в санаторий? Ждать путёвки семь аж лет! Да и то одно лишь горе: Срок в нём мал, леченья нет… Больше тратишь на поездку Дней «туда» и тут же — вспять. Голод лик ваш вмиг во фреску Превратит, чтоб доконать. Коль властитель Региона, — Значит, точно казнокрад. Об успехах много звона, Показухи — сверхпарад! — Ну, не мог ты взять поменьше? На «верха» наводишь тень. Раззадорился ты, леший, Ну, хотя б лишь в ночь, не в день… — Стоп! «Отстёгиваю» дань я Вам за это, надо б знать! — И ворюге — оправданье, Ведь одна «своих» то рать… Пожурят чуть для острастки: «Раз награбил, то имей! Значит, ты „своих“ закваски, Грабь, грабь, грабь, да поумней! На „местах“ ты нам опора, Значит, всюду наша власть. Навампирим мы не скоро Нашу алчущую пасть. Для того и власть Мурашью Подло свергли мы, Цариц Помощь в том не Черепашью Получив вмиг из Столиц. За неё мы все им слуги В нашей жизни до конца: За услуги — лишь услуги, Хоть „анфас“, а хоть с торца. С ними мы в одной упряжке, Чтоб давить ростки Свобод. Мы Цари, а не букашки, Пусть Мураш в трудах льёт пот. Мы все сроду „демократы“, Блеем с козьей бородой, Мы за куш — как зверь-солдаты. Не работать, но удой Получать бы по цисцерне, Хапать это, то — урвать Из-под носа вон у черни, А зачем ей эта кладь? Экономике подножки Ставим сутками подряд: Все подпилены ей ножки, Всюду видется упад. Ходим, лыбясь, мы премило: Это наш утробный труд! Вот Отечество и сгнило… Духом „там“ мы, телом тут. Потому на низком старте В напряженье ночь и днесь, Если что, — к Царицам шпарьте, Унося стремглавши спесь. А „оттуда“, как цепные, На Отчизну — злобный брех, Получая чаевые: Гадить Родине — не грех. „Демократы“ — плутократы, Все лжецы и подлецы, На обмане все богаты, Встарь, — как деды и отцы.» Вон они стирают память, Что в сознании всё есть, Но Святыней в душах нам ведь Эта гордость, радость, честь! Городов и улиц имя Долбанули молотком, Ибо имя — это вымя С сладким духу молоком. Повалили монументы, И давай на них скакать Под Цариц аплодисменты, Получая Пчёлок падь За свой шабаш дико-злобный С едкой пеною у рта. Наступил ведь век утробный, Раздавил жизнь, что Свята! То история-де просит Честь, права её вернуть… И… назад крутили оси На колдобинный свой путь… Вдоль него — ларьки и будки — Радость алчных торгашей, Зазывалы, проститутки, Тьма заразных, жирность вшей, На товарах этикетки Заграницы — маскарад! Нет своих, а есть коль, — редки. Всюду лишь фальсификат. Новой власти это детки, В них инстинкт проснулся враз — Грызть анархии конфетки, Ведь они уж «средний» класс! Будут если понаглее, Честь и Совесть раздавя, До убийств аж, — посмелее Влезут в шкуру и Царя! Если им с всего размаха Не дадут «свои» пинка! Мурашам всё это — плаха, Всё работа «до звонка»… Под ногами, за ларьками — Мусор ростом до небес, Все кишат в помойной яме, Будто черви, — так в них бес Поселился зубоскально, Растолкать всех и урвать! Все-все-все они повально Власти новой экста-рать, Её чёрная опора. А индустрия? Та вспять Вся пошла, пожухнув скоро… А она ведь мощь и мать! «Демократья» дарит право Проявлять во всём-то прыть, Хоть и обществу отрава, Хоть его толкает гнить… Потому не черепаший Барабанит гей-парад, На Природы — Тьфу! — на наши Вон устои, гнусно рад… Коли вор, то ты в законе, Коль разборки, то дерись, А прижучат, больше вони Вон Стране поддай, ткнув в слизь… Коли служишь при казне ты, То она твоя, считай, Сыпь себе её монеты, Не скупись, а через край! Любят деток педофилы… Что ж, своя-то страсть у всех! Педофил, ты в праве, милый, Пусть сопутствует успех! На машинах мчи, гоняйте, С наркоты вовсю резвясь! Ну, заплатят штрафчик бати: Детки, мол, не ткнуть же в грязь! Коль квартирник ты, карманник, Ты не грабишь, верь, народ, Ты открыл всего-то краник, Чтоб дополнить свой доход. Так везде! Кишат, как черви… Жрут и гадят, в буйство впав! Нет, не бойтесь. Крепче нервы: Вы ж с походкой дивных пав… Но «свои» не детки мощи, Денег личных лишь рабы. Жить без Чести — так ведь проще, Лишь б набить битком зобы! В недра вгрызлись — так надёжней, В них всегда готовый клад. Их не лезет алчность в ножны, Рубит прибыль в зоб подряд! Мало коль, трясут за шкирку Мурашей — добыть доход, Из карманов чтоб чрез дырку Выпал весь труда их плод — Напрочь тощие монетки… С той же целью есть и танк, Вклады жрал чтоб, как конфетки, Ну, конечно, танк тот — Банк. Там проценты — как насадка, Больше «рыбки» чтоб словить, На неё плывут все падко, Не унять надежды прыть! И не чуют, что засада Поджидает всех подряд, Будет то страшнее ада: Украдут, всем милый, вклад. Этих Банков — сотни с гаком, Вот-то прибыль им, кураж И пиры, еда со смаком: Врёшь ты, вкладчик, всё отдашь! А коль спрячешь под подушку, Нам не вздумая нести, Власть возьмёт тебя «на мушку» — То в крови её, в чести. Власть два действа, как факиры, За один махнёт приём: Банкам — прибыль, ведь кумиры, Мурашам же остриём Беспардонного разбоя Вмиг пронзит их кошельки, И бесплатного надоя Будут суммы велики. Гайка тяжкая дефолта Мурашей зажмёт, как болт… «Вмиг за крошкой к нам под стол-то Поспешат… Ура, дефолт!». Всю загадили Природу, Пополненья сил ей нет. Шкуру драть с неё лишь моду Взяли, был бы воз монет! Вся снята с неё охрана, Пилят тайно… За кордон Загоняют утром рано, Коли жаждет страстно он. Полный хаос на дорогах, Признаёт себя лишь всяк. Задавил? Журят не строго, ДПС-у был б «косяк». Травят воздух, травят воду, Вся земля истощена, На всё плюнуть — взяли моду, Прибыль лишь была б сильна! Расхватали когти-лапы Всё, что прибыль может дать, Жизнь дать злату — эскулапы, Им нажива — бог и мать. Веселят их «звёзды» песни — Обезьяний балаган! Ишака крик распрелестней, Он культурен, не поган. Им бы тоже всё купюры, Потому и лыбят лик, Одевают их Кутюры, Смысл же песен однолик. Все «своих» они плебеи, Дан Приказ им верещать! И дерут песнь, сексоблея, И «своих» гогочет рать!.. Не поют они «вживую», Дара голоса ведь нет. Безалаберность нагую Видно, слышно с малых лет. Для развитья коль ребята Раньше шли гурьбой в кружки, И позор был — взять с них плату, Денег дай теперь мешки. Нет своих спортсменов в спорте — Закупают у Цариц, Наши, мол, они, не спорьте, От рожденья из светлиц. Вмиг гражданства паспорт в руки, Высь чудовищных зарплат, Наши ж никнут оптом с скуки, Защемляют всех ребят. И хиреют все в «тенёчке», Показатель в спорте «ноль», Потому без проволочки В «аут» вылететь изволь! Не готовят кадры наши, Чтобы был всяк Чемпион, Сына важного папаши Лишь берут, богат-де он! То же самое в Искусстве — На подкупных должностях. Пред «низами» ставят бруствер: Нет монет у них в горстях! На «местах» сидит наместник… По уму ль? Велик лишь блат У «своих», поёт их песни, В чудодействе разбогат: Ну, фальшивые отчёты… Миллиарды, ну, крадёт, Ну, довольство, роскошь — что ты! Прихлебаев разных взвод… За кордоном есть, ну, замки, Клубы, яхты, ну, стрептиз, Ну, богатства тянет лямки Куча родственничков — бис! А придёт голосованье… Чтоб победа лишь «своих!», Проявляет тут старанье, Фальша бог он, плут и лих! Потому и «победитель» — От «своих», ему — Ура! Возмутитесь, — вмиг воитель: «Шебуршенье — всё мура!». Вопиющего в пустыне Растворится тихо глас… «Ложью хоть, своей твердыни Не сдадим и — тьфу! — на масс.» А попробуй сотворити Сей «посаженный» огрех, — Вон из кресла в экста-прыти Полетит! Припишут грех И за то-то, и за это: Преступил Указ, мол, плут! Нет ему уж партбилета… За решётку вмиг запрут, Не раскрыл чтоб все деянья Власти алчнейшей «своих», Станет вмиг козлом закланья, Чтоб навеки вон затих… А на «кресло» уж толпится, В рвенье вширь разинув зев, Шайка, та ещё бой-птица, Нет, сверхптица, даже Лев! И опять всё чередою Повторится, куш чтоб взять. Для Цариц власть — max-звездою, Враг Стране и раб на «пять». Вмиг, Царицам на угоду, Свой забыли алфавит И «калякать» взяли моду Языком, что не привит Им с рождения Отчизной, Свой язык загнавши в зад. А Цариц язык капризный… Мурашей же — сам парад! Власти ж гонят показуху: «Циливизация» мы то ж, Как сладка Цариц речь уху… Вон свою быстрей под нож! Речь Цариц им радость, кукла. На названьях всех — Ура! — Чуждый звук — своею буквой. Абырыкадабыра! Не в ходу слова уж «мама, Друг, товарищ, брат, народ И Отчизна» — все их в яму Вон швырнули, дна аж под. Но примазалися к Богу, Он, в легенде, ведь «Господь». На народ поставив ногу, Нарекли себя «Ваш бродь», «Господа» и «Госпожихи», Мол, земные боги впредь! Бедняки же — бесы, лихи, Участь их — «богов» переть На горбу своём к богатству, А в когтях те — повода. И с ухмылкой, панибратством: «Ну, быстрей при, „господа!“» — Вот всё равенство в общенье: По горбам коль ходит трость. «Ну, служить! Коль участь щенья, Ну, служить! Не дам то кость…» Мурашей таких в прислуге — Как в цветение пыльцы… «Господа» они, но слуги, Хоть на руки, ум спецы, Как один, — все Производство И Прогресса твёрдый шаг! Богачам же — прибыль, скотство; Гнёт себя на них бедняк… От громадного труда же Им полгорстки нету крох. Мурашам строй этот — вражий, Существом своим всем плох. Был недавно мёдом сладкий — Бум пчелиного гнезда! К ним теперь презреньем гадкий, Духу, телу, — как узда. Пожиратели чужого, Нагл «господ» их чванный вид, Мурашей нет с крышей крова, Нищетой весь дом забит… Потому идёт роптанье — Слабый гнева ветерок, Возмущения шептанье… Не закрыть рот на замок! Шёпот — лишь начало бури, Всё сметёт она с пути! После быть небес лазури, Будет новое расти! Самый «Главный» «свой» правитель Это ясно понимал, За свою дрожал обитель, Ведь Мураш — волн дикий вал, Что сметёт строй прочь однажды, Если вал не обуздать. Поунять бы пыл сей жажды, На Прокрустову кровать Уложить бы прелюбезно, Спи, мол, баюшки-баю… Утром, ясно, что… Помпезно Оказаться вновь в раю! И — посулы, обещанья! Мурашам давать не жаль, Мол, не будет обнищанья, В счастье сдёрните вуаль, «Пристыжу я богатея: Не скупись на вес зарплат, Да не грабь, — повысь скорее, Будет всяк Мураш богат! Я повышу планку пенсий На „ноль-ноль“ процентов враз, Старичьё зальётся песней: „Хорошо в Стране у нас!“» По Доверенности «Главный» Получил сей важный пост. Предыдущий страстью давней Одержим был и прохвост, Подлый, мерзкий, гнусный Каин, Враг, пробравшийся во власть, На Отчизну, до окраин, «Крест» желаючи покласть, Разорвать её на части, По врагам за куш отдать, Но… затянут в ад, на счастье. Ввек живи, Отчизна-мать! А последний — строен, смелый — Демократию развёл: Сыты б Волки, Овцы б целы. Но Мураш, конечно, — Вол! Но Бык яростен в корриде, Может рогом пропороть! В привязном он будет виде. Приголублен лишь «Ваш бродь». Мурашам нет компенсаций За на всё рост цен большой, Пусть в рядах уж демонстраций Пошуршат чуть-чуть душой… Поорут, рот раздирая, И, довольны, — по домам… Цены вновь, не зная края, Вверх подскочат! Жаден хам. Всё завозят за валюту, А она, страсть, дорога. Вот и цены смотрят люто, В Мурашей вонзя рога. Нет родного Производства — От Цариц прут торгаши. Алчность — высь их сумасбродства, Душу сбагрят за гроши. Нет Единства в Государстве, Коль бедняк есть и богач. Бедный в нищенства мытарстве, А второй — его палач. «Главный» в этом кой-что смыслит, Сам заложник богачей, Не по ним его суть мысли, — Сгонят с трона: ешь хлеб чей?! Ну, а тут ещё к границам Всех Цариц идут войска… Террористы прут — зла лица… И взяла его тоска… Вспомнил чудо жизни — детство, Жизнь спокойную, служа, Страху не было там места, Всё сияло, гибла ржа… Мураши — крепки, едины, Потому и враг разбит, Нет в Стране засилья тины, Весел, сытен всех их вид! Вспоминать погибших тяжко, Взять, хотя б, его отца, Патриот он был — Мурашка, «На него ль я стал с лица?..» Вот и мечется в экстазе Меж двух пар страшил-огней… Не на лайнере, а в тазе Тщится в бурю плыть сильней… С палуб лайнера — усмешки И презрения плевки: «Ха-ха-ха! То транспорт пешки… — По уму! — Да и с руки!» И взяла его обида, Самолюбие — огонь! «Я, коллеги, вам не гнида, Может. Честь мою не тронь!» Взяв бюджета все пожитки, Что Страна вмиг — нагишом, Он движением сверхпрытким Террористам сделал жом! Три огня теперь осталось. «Уф-ф! Полегче на душе…» Но «коллег» как вспыхнет ярость! И Стране — опять «туше»: Разъярилась буря санкций — И полит., и эконом. Котировки — вниз всех акций, Производство — тот же гном. Злобно стали целить жвалы, Дружбы клятву кто давал, Потерявши Честь немало, И устроивши повал Обелисков тех Героев, Кто Свободу, Жизнь им дал, Возродив из пепла, строя, Нищеты чтоб пал подвал… То ничтожества-моллюски, Благодарность — не их Честь, Лишь Цариц все лижут гузки… Мурашей ж готовы съесть! По указке брызжут ядом, Голосуют, — как велят, Пожирая алчным взглядом — Ах! — деньжишек (подкуп!) ряд. Вот и вынуждены мощный Мураши создать кулак. А бюджет и так ведь тощий, Не растёт совсем никак. Но зато авторитета В мире тем добились враз. Не объёмом. Паритета Не заметил острый глаз. Но чуть-чуть Мурашья гордость Появилась средь голов. Это власти — сила, бодрость, Заявлений смелых слов. Но возникли олигархи, Свергли что Мурашью власть, Сразу Ох-и, всхлипы, Ах-и: «Пред Царицами бы пасть!.. Отведут от нас войска-то, Снимут санкции тотчас, Пригласят к себе.» Когда-то Были там, — прогнали нас… «Главный» точно знал их души: Все на службе у Цариц. На добре Отчизны туши Вспухли их, — не видно лиц. Есть в их денежной упряжке Лжец-учёный, адвокат, Им дадут по ложке кашки, И они продлят мандат Пребыванья у богатства Олигархов, Совесть съев, Были чтоб всегда тем яства, Власть была бы — хищный Лев! Возомнят, что, мол, владыки — Олигархи на века, К Мурашам — презренья пики, Чванства высь, спесь велика. Веселятся и жируют, На Мурашьих шеях — вскачь, Сбив Отчизну с ног живую, Им плевать, что есть палач, Уж над ней занёсший жвалы: «Буду всю тебя иметь! Казанова я удалый, А взбрыкнёшь, — пущу в ход плеть, Выбью Гордость из души я Всю твою, аж до костей, Территории большие Раздеру на max-частей — Поминай, тебя как звали, Всю Историю — в огонь, Вот и не было как, — крали, Что в веках — Ни-Ни! — не тронь. Деньги, ложь, разбой, нахальство Всей Планеты выбьют прыть, Под одним её быть начальством, И рабыней — статус — быть.» Во все Страны эта плесень Попроникла глубоко, Мир для алчности стал тесен, Ненасытность высоко Спесь разбойную взметнула, Наглость — в первые ряды, У сердец зловеще дуло Жаждет крови, — не воды. Чуют, что ль, конец все света, Аппетит ли вспух в сто крат? На халяву, без билета, Лезут, в давке в пекло — в ад… Но ведь жизнь не бесконечна, Всех богатств не втиснешь в гроб. Надо ль мастером заплечных Дел быть, миру целя в лоб, И народы истребляя, Государства жжа дотла? Все равны, жизнь — дорогая. У земного же котла Получать по равной миске Яств должны, добавку — то ж, Не давить, чтоб были писки, Зло приставя к горлу нож, А добра желая миру, Ведь Планеты мал размер. Да — Труду, людей кумиру! Созидатель он всех эр. Возвеличь Единство, Братство, От агрессий откажись. Будет Счастье всем, богатство И Прекраснейшая жизнь! Мураши в руках маньяков — Мяса пушечного кус, Жизней кончик одинаков: Смерти ждёт их всех укус, У маньяков — пир горою На костях, добра делёж… А Мураш? Да чёрт с тобою! Ты для бойни лишь хорош. Пусть грызёт такому ж горло, Кровь их прибыль нам даёт, Нам река её припёрла Замечательный доход! Банда тёмных олигархов, Кучка подлых воротил, Вон на массы все нахаркав, Подо всех кладёт тротил.. «Главный» это знает, видит, Но он в клетке типов сих, Он в углу в припёртом виде, Раздражён, немного псих, Видя кражей их громаду, Чуть желая обуздать: «Посадить в тюрьму бы надо, Отрезвленья будет мать.» Но «советники», министры — То агенты всё Цариц, Их не вытравишь всех быстро, Не ошпаришь паром лиц. Вон сидит, набивши пузо, Тайный то ж, Премьер-министр. Государству он обуза, На подъём Страны не быстр. А зовётся он Медведкой, По ночам, прорывши ход, Уж с поспешностью сверхредкой Огород Мураший жрёт, На глазах тот тает, вяня, Труд впустую всех пропал… Мурашей ждёт завтра «баня»: Урожай, мол, был б не мал, Да хила охрана ваша! Ротозеи! Всех под суд! Мурашей пуста параша, Лапы, как Медведь, сосут… А Медведка — вскачь обратно, Прямо в кресло — Плюх! — опять, Чтоб с утра — ей не накладно! — Разактивно «труд» начать: Вот-де я какой трудяга, О Стране пекусь весь день! Чтоб была не доходяга, В Счастье мчалась б, как Олень! В огород же снова ночью По проторенной дыре, Аж принявши морду Волчью, Всё сгрызает, по поре, Дарит что всем утро-диво, Восвояси в кресло — Плюх! — И сидит вновь горделиво, Вновь ловя с азартом Мух! То ж Министр образованья: Он отрезал всем язык, Симку вставил со стараньем, Издавала б чуждый крик И чванливые — Тьфу! — звуки, Мурашей изъяв родной, Загубил вон все науки, Чтобы тьма прошла Страной, Мордой ткнув её в отсталость, Подкосив её Прогресс. Ну, а там — сама уж малость! — Рабства всех придавит пресс. А другой агент прерьяно — Очень умный страшно вид — Сделать Нано из бурьяна, Деньги хапнув, норовит. И вставал-де он прерано, И в работе был прерьян! Получилось это «нано»: Из бурьяна вновь… бурьян! А агент из финансистов? Он играть в «напёрстки» лих, Вмиг казну обчистил чисто… А другой… Да сколько их. Даже всех не перечислить! Цель же всех всегда одна, В том дела их и все мысли: Чтоб Страна была у дна, Ей побольше всыпать соли, В три погибели согнуть, Подчинить Царицам волю, Вон прервавши в Счастье путь. Враг личиною таится, Мол, я свой, дубася в грудь. Но ведь хищная он птица — «Главный», то не позабудь! С кем идёшь, определись-ка, Духом жил каким отец? Как клопов, придавит чистка Тех, Стране кто враг, подлец. У них Родины нет в мире, Кошелёк — родной им склеп. Подло власть всех преломили, Счастье отняли и хлеб. Алчный буйствует их шабаш! А Мураш уж, как скелет, Что не ест его и Жаба: От скелета пользы нет. Стал тут «Главный» сомневаться, А Свята ль «своих» душа, В Мураше ль себе зрят братца, Иль Змеёй ползут, шурша?.. Да и странный сон приснился… Встал погибший вдруг отец: «Мурашам ты стал, как Крыса, Нет у Крыс добра сердец. Опьянён своим величьем И героем возомнил, Мурашей врагом стал, тыча Мордой их в вонючий ил… Дам тебе свои глаза я — Плюс к твоим, заместо линз, Отличишь, добра иль злая Вкруг душа, узревши близ. Сразу станет всё понятно, Кто есть кто и что к чему, Думы чисты, иль зла пятна… Мудрость явится к челу. А пустые уж глазницы Совесть взрежут, будто нож: Доброты растишь границы, Иль впустую ты живёшь?» И теперь, куда ни кинет «Главный» взгляд — близ или за, На него отца отныне, Как укор, глядят глаза, Отводя от дел недобрых, Состраданьем наделив, Чтоб ко злу вставать вмиг Коброй, К Доброте — её ж прилив. Но не дремлет инквизиций Нехороший, тайный глаз, Чтоб не сдал он их позиций, Чуть не так что, — сразу «Фас!». И набросятся СМИ сворой, Лжи повыставив клыки. Саботаж походкой скорой Вон распустит кулаки! — Он излюбленный приёмчик В возбужденье гнева масс, Чтоб отбить негодным копчик, Их чтоб власть вон убралась! Тайный заговора шёпот Мнит себя, как грома глас! Не взбуянит коли ропот, Тут убийцы подлый глаз Вмиг застынет на прицеле — Куш ему за то сверхкрут, «Но свидетель» — лишний в «деле»: Вмиг убийцу уберут. Трудно груз тяжёлый в гору Высоченную толкать: Самого раздавит скоро, Не рожала будто мать… Так же тщится вот и «Главный» Вверх толкать, аж сразу три — Вот силач какой я славный! — Тех, «своих», что уж Цари, Голод масс, Страны разруху, Козни подлые «коллег» Закордонных, оплеуху Что дают, как летом — снег. Эдак можно надорваться, Испустив с натуги дух. Брось один — «своих» (не цацы!), Труд пустой их — ловля Мух. Вот на треть и станет легче. Призови подмогу масс, Их в веках ведь чудо-плечи Выручали в жуткий час! Дай тем массам Управленье Производством и контроль, — Укрепят процессов звенья, Возрастёт азарта роль, Чтоб труда взметнуть итоги, Мурашей жизнь возродить, У зарплат не будут «ноги», Усмири нужды вон прыть. Чтя главенство Технологий, В конкуренции — успех, Что замрут Акуло-боги Закордонья, сплюнув смех. По труду и быть оплате, Прибыль общая, успех; Быть Стране по темя в злате, В тверди, верных ей, доспех. Предприятий всех хозяин И вершитель — коллектив, Ввек себе, Стране не Каин И Прогресса позитив, Даст крепчайшую опору И уверенность в делах, И пойдут успехи в гору, Ширя планов вновь размах. Окрепчает Государство, — Враз вернёт авторитет, Мурашам вновь будут яства, Счастья радостный привет! Справедливые законы Примут, чтоб их исполнять. Всяк Мураш, судьбы законный Вновь своей хозяин, Мать — Ввек родимую Отчизну — Защитить уж от врага Встанет грозно, не капризно: Мать, коль любит, дорога! Вот и все исчезнут грузы, Вверх пойдёшь уж налегке, Обходя в пути обузы, С кладью Счастья в рюкзаке. Встанешь гордо на вершине, Водрузив Отчизны стяг! «Справедливости отныне Будет мощный ввек кулак!» Но смотри, чтобы Шакалы — Те, «свои» — из-за спины, Из засад не впили б жвалы, Злобной яростью полны. Ты, конечно, всех их скрутишь, По Закону будет суд, Ввек Мурашьей власти «кукиш» Подносили, поднесут. Лишь срубя то зло под корень, Поросль выдернув живьём, Прекратишь плодиться своре, Гадкой всем. Всласть заживём! Богомол-агент Единства В Государстве ввек не даст, Рай суля хоть «там» раз триста, Ведь «своих» он алчных каст, По натуре — ярый хищник, Не в молитве пара лап, — Взгляд на жертву — будто сыщик — И её уж в пасть вмиг — Хап! Вот и Божье подношенье, Воздадим ему хвалу! Массам кости грызть — жизнь щенья, Богатеям — жрать халву. Гордость нации, Единство Не спрессуешь ввек на лжи. Здесь и в Завтра путь всем чисто Мой, любовь всем покажи. Не сплотишь и на угаре, Что-де наций выше нет, Остальные в мире твари, А подать их на обед! Чем кончалось это, знаешь: Миллионы гибли враз… Не вспаши такую залежь И не будь убийцей масс. Будешь проклят Мурашами, «Не Герой ты, а палач» — Будет мир твердить веками Под горючий, скорбный плач… Есть у «Главного» задача И за всё один ответ: Чтоб Страны не слышать плача, Каждый был бы сыт, одет, И возможностью, правами Обладал бы, как один, Не был б в горестной он драме, Над Судьбой был б Господин. Прочь двуликое обличье, В Правду, Совесть лишь рядись, И тебе, Стране величье Будет. Счастья будет высь! «Да, конечно, хорошо бы…» — Расхрабрился, в мыслях трезв. Не прощают сье утробы: Мчит поток к тебе их, резв, И толкают в пропасть яро, И летишь ты, чуя смерть, — Ей веселье будет бара, Панихидку сладко петь… Но хватают лапки цепко Вдруг тебя у пасти дна, И подхватывают крепко, Лапок уйма, не одна. Мураши то, видя горе, И спасли, и каждый рад! Не рассыпалися в споре: «Надо ль? Надо! Он же брат.» Почему они на дне-то?.. А они всегда на «дне». Алчным, лживым — шик, конфета, Мураши же в западне Нищеты и беззаконья И презренья жирных каст, Место выделено вонье, «Свой» их труд жуёт, зубаст… «Главный» напрочь ошарашен: «Как посмели вниз столкнуть?! Мурашам бы жизнь покраше, И Счастливым дать бы путь… Вижу, мир несправедливо Ущемляет масс права…» — Сострадание бурливо Понеслось, и он слова Вдруг призывные невольно Прокричал, как средь атак: — Жить униженно довольно, Невозможно больше так! — Невозможно, невозможно! — Поддержали все подряд, Гнева меч покинул ножны, Превеликий стал отряд, Во главе его встал «Главный», Цель едина всех, одна: В путь идти желанный, славный, Вверх и вверх, прочь ото «дна», Чтобы жизнь начать достойно, Быть Хозяином Судьбы, Объявить «своим» всем войны, Нищету загнав в гробы. Поднялись все, и в Столицу Понаправили свой марш, Не в Мокрицу, а уж в Львицу Превратились, мал хоть стаж. Там по «Главном» панихиду Служат, Счастья спрятав прыск, Был хорош-де «Главный» с виду, Да с горы сорвался, вдрызг И разбился, ох, сердешный… Надо нового избрать! И стремглавши, и поспешо Избирательную рать Назначают. Всё культурно! Бюллетеней пухлый куль. Преогромнейшая урна. Правда, явка только «нуль», Но зато «голосовало» Сто один аж ли процент За «своих». Ура! Не мало. Их «Победа» вновь в момент. Но притопали без лени Мураши, обзор затмив, Опустили бюллетени, И померк «Победы» миф. Мурашей ведь миллионы, (Шайка лишь одна — «своих»), Пересилят все препоны Мураши, ведь дух их лих! Что и как пойдёт в дальнейшем, Жизнь ли будет всех их — класс! Иль к «своим» придёт власть — Лешим, От ума зависит масс. Если будут не в разброде, Не придавит пессимизм, Ввек не быть властей-пародий На Честь, Совесть (Катаклизм). «Всё-то сложно в этом мире, — Про себя изрёк Грибник, — Масса — нищая, часть — в пире…», — Взял кошёлку, напрямик Зашагал быстрей до дому, Ни грибочка нет на дне, Что увидел, все такому Не поверят, даже в сне. А назавтра, спозаранку В лес опять пошёл Грибник, С Комарами в перебранку Чтоб войти… И вновь приник Взглядом, как бегут по тропкам Муравьёв ряды, стройны, Дружно, с ношами, торопко… «Знать, Хозяева Страны!» И улыбкою невольно Их приветствовал Грибник, И, увиденным довольный, К ним почтением проник… Ну, а если, ненароком, Потревожит кто их вдруг, Как один, в мгновенье ока — На врага! В них нуль — испуг! «Так и надо, Мурашишки, Жизнь и дом свой защищать, Жвалы выставив, вприпрыжку Мчать на вражескую рать!» — И их тропки обошедши, Не попали чтоб в гробы, На душе что стало легче, Он разбрёлся по грибы… Май, 2016 г.

Абжорга (Дикая бытовая сказка)

Вы не думайте, ребятки, Что все сказки с стариной Показали лихо пятки, Нас обходят стороной, Будто нет уже Добрыни И Алёнушки-красы, Расхитрющих Лис отныне, Мол, враги не рыщут — Псы, Укатился Колобочек, Аж за тридевять земель, Развалился Теремочек, Нет Иванушек, Емель… Нет! На нашей жизни ниве, То красив, а то урод, Честен, храбрый, добрый, лживый, Алчный, гадкий, взбив живот, Всё зеваючи от лени, Трудовой пролья то пот, То, светясь, то — серость тени, Но Герой таки живёт! Есть и Оборотни, верьте; Простодушных и не счесть, Присмотритесь: Ведьмы, Черти И Кащеи даже есть. Чтоб узреть, лететь далёко И не надо нам совсем, Взвившись Соколом высоко! Расскажу-ка я вам всем… ….. Как у города Большого, Возраст чей — седой годок! — Братца знал его Меньшого, Звался просто: «Городок». У Большого в поднебесье Упирали зданья лбы; Всё — салюты, Гимны, песни! А у Меньшего гробы Переулками шагали, Чересчур постна еда… Там — песцы, из пуха шали, На такси, в метро езда! Здесь телеги дикий скрежет Раздирал вон тишь, бья слух! Смех звенел совсем уж реже, Чуть секунд подольше двух… И кино всегда крутили Лишь одно по года три И чихали всё от пыли… Мусор всюду — посмотри! Цвет ли, деревце ль — зачахли: Струй воды на них не льют… Есть в душе ль, в сердцах, очах ли Состраданье? Нет! Уют Громоздят себе лишь вечно, Для другого — нипочём! Без работы и беспечны. — Грабят? Нам што… Мы причём?.. Спят, жуют и точат лясы — Всё без меры, без конца. И пустуют школ здесь классы… К старцу плёвое юнца, Аж с пелёнок, отношенье… Ни «Спасибо!» — за добро, Ни «Пожалуйста!», шипенье С языка лишь… Серебро Копят, пряча в сундучищи; Всё паласы, всё ковры, Всё хрусталь да книжек тыщи… А для ча то средь норы?! Пожиратели чужого, Не творцы тут новизны. — Ну, и што, — в ответ, — такого! — Враз забрешут, все, ух, злы! Всё кичатся благородством, Каждый — де из них сам Князь! Жизни ж цель смердит уродством, Как в душе, вокруг их — грязь. С ног сбивают тараканы, Прут, отъевшись, будто лось, — Не возьмут их и капканы! Мух, мышей как развелось! Ржа железо всё поела, А ковры, меха — те моль. — Ну, а те какое дело? Пусть жуют, их в этом роль! Закоптились окна, стены, Потолки черней всех саж, С болтовни у рта тьма пены; Прут клопы на абордаж Зло на грязные постели — Слышен бойкий топот ног! А короста-то на теле: Счастье, за год смыть бы смог! Да, грязнули и слюнтяи Населяли Городок, Лишь в одном не как лентяи — В том, набить как бы зобок Повкусней и до отвала, А набивши, — почивать Иль трещать, как бы трещала Всех сорок-трещоток рать! Самокритики нет духа, Не знаком в делах отчёт. Рот разинут с дива! Муха — Шмыг! — туда, блины печёт На длиннющем язычище, Раскаленным с болтовни… Где лентяев хлеще сыщешь С головой из головни? Здесь телеги лишь водитель Сможет, коль обнимет лень, Дребезжащую обитель Вдруг поставить, будто пень, За версту до остановки И заснуть, храпя конём! Качаны склонив-головки: — Што ж, и мы тогда соснём!.. — Пассажиры, в томной неге, Скажут, канув разом в сон… Ибо в чревище телеги Как зашли, зачем, пардон, Не допетрили и сами, И куда, к кому тряслись, В окна тычася носами, Распустя под ними слизь?.. Да зачем вдаваться в думы? Может, шли, узрели — плюх! — В транспорт тот, скрипуч, угрюмый, Прислоня — Ах! — к ушкам мух… Здесь ни братства, ни единства Не горит в груди огонь. Как же этакое свинство, Что, казалось, только тронь, — И рассыпится трухою, Быть могло, коптя эфир? Просто, доброю рукою Охранял их Добрый мир Чудо-города Большого От набегов вражьих, мук Их садистских, даст им снова Хлеба, коль его из рук Вырвет вдруг стихия грозно! И утешит в горя ад, И согреет, коль морозно… Он на то и Старший Брат! Снисходителен к Меньшому И надеждою живёт, Что тот к берегу иному Всё ж пристанет, где живот — Нет, не главная обуза, А Порядочность и Труд, Добродетель, сталь союза Радость светлую дают! Потому-то всё и ладно У Большого с сих идей! Не живёт он узко, жадно. Грациозность лебедей И изящество оленей Лишь в походке горожан! Ум — наследство поколений, Чести бьёт краса-фонтан! Слово с делом нераздельны, В мыслях, речи — чистота, И дерзанья беспредельны, Планов стройность, широта! В ореоле каждый Славы, Опьяненья ж чванством нет. Все бои с врагами правы До, естественно, Побед! Потому-то и Парады. В торжества — всегда Салют И веселье! Но награды За заслуги лишь дают. Страсть высокое сознанье! Жизни общий идеал, Труд — мерило пользы, знанья. На воскресник всяк вставал Как на праздник, до восхода Солнца милого луча. На столе есть всё народа. Рукава вон засуча, Он обшарил глубь морскую И ядро Земли толкнул За галактику иную! — Самого шагов там гул Раздавался пионерий… Всяк спортсмен и чемпион! Пред искусством шире двери Всласть распахивал же он. Отдых — суть души и мыслей. Ни те пьяниц, ни воров… Себялюбцев то ж отчислим. Как семейный счастлив кров! Все живут лишь друг для друга, Ум — хозяин лишь один. Потому тепло, коль вьюга, И спокойно. И седин Не обляпают грязищей Невниманья, и дитя Не ударят ввек ручищей… Не живут здесь, мир коптя. Потому и жизнь всем в радость И длиною в триста лет! Труд без денег — душам сладость… А в Меньшом того-то нет. И никчемны потому-то, Примитивны люди здесь, И с дурцою, знамо, круто Их в засоле плесень-спесь. Человек здесь, нет, не пламя, Путь казать другим чтоб в тьме, Как в Большом, где всяк — как Знамя! Сброд лишь стадный с криком «Ме!»; Ни фигуры и ни стати, Сзади тюк и впереди Жира мощного, что в платье, Ну, колода… Подтверди! Вот что значит, жить лишь в брюхо! Уж одышка, нет уж сил… Ввек над пищей вьются мухой… Засосал обжорства ил. Цель рождения забыта, Кем рождались — память «ноль»… Из-за зоба лишь, лишь быта, Превративших в гнид и моль… Но среди кишащей массы Сих обжор, лентяев-гнид Пробралась такая в асы, Что пред ней всех сладок вид! То Абжорга, отпрыск ночи Непонятной и глухой. Не стара — смотрелась — очень, Не была и молодой. В ширину попёрла ростом, Высотой лишь метр и — стоп! Вся покоилась на толстом Ног фундаменте, а лоб — Лишь в полпальца шириною, Космы жёсткие, зол взгляд… Курдючищем — за спиною — То, на чём все-все сидят, Только, будто у мандрила: Всё — сплошной мозоль могуч; Весь обзор загородило, Чуть объёмом меньше туч, Многопудье животища: Обойдёшь ли вряд за час! Что ни зуб, — считай, клычище! Щёлки только вместо глаз — Жир так залил, от прищура, — Где б еду, скамью узреть! Что ни слово, видно: дура. (Не бельмом чтоб миру, — в клеть!). Руки шарят, взять б съестное… Палец в нос по локоть влез… Брёвна-ноги с кривизною. Челюсть мчит наперевес На кусок, где больше толка, А, схватив, на «автомат» Вмиг встаёт жеванья долго, Ух, нос шмыгает же, рад! Платье в клочьях и заплатках, Было чистым только раз — Как надела, а на пятках Обувь — слоем толстым грязь, И в ушах она: травинок Проросли аж прядки, глянь! Пот — не чищенных скотинок: Ввек ходила мимо бань… Речь, как ум, мычит коротко, Слово — что собачий лай. Развита зато лишь глотка, Уж разверзнет, — подавай! Как само землетрясенье — Шаг её и смачный храп, А чихнёт, — то изверженье Что вулкана! С носа — кап! — Вечно клейкая водица, Но Абжорга языком — Хвать её! — и разразится Вмиг довольненьким смешком! А жила она в подвале, Сырость где и темнота Ей отраду доставляли… Лучик солнца-сирота, Чуть свернётся где-то в крендель, Как летит уже, что мяч, В угол — так Абжорга пендель Как поддаст ему! Он — в плач… Но последуем за тушей, Что взбивает улиц пыль, — За гигантской будто грушей, Чей головки узок шпиль… Как ножищ страшны удары По булыжной мостовой! Сотрясаются гектары, Все собаки с страха — в вой!.. Отлетает штукатурка, В зданьях трещины — в зигзаг… Стёкла лопаются гулко! Прёт, бульдозерный, впрямь, как Нож, она, всё мня, срезая… Зазевался, — инвалид, Долго боль терзает злая… У неё ж — довольный вид! Все скамейки — куча палок, Плюхнет чуть на них курдюк… Воробьёв хватает, галок И с пером — в живот-бурдюк! Всё-то мчится врассыпную От неё, вопя, дрожа, — Кто за дверь с замком стальную, Кто иголками ежа Ощетинится, кто — в небо! В горы, в лес кто свой скачок! Тем в нору стремглав потребно Улизнуть и там — молчок! Как на кладбище, всё тихо, — Всё так вымерло вокруг… Но, о ужас! С петель лихо Рта сорвался голос вдруг У Абжорги и понёсся Над домами, будто гром: — Что не кажите вы носа? Я устала… Путь мой — в дом, Где прописана, в подвале… — Вмиг все радостны, к ней — скок! — И в суму, смеясь, совали, Хлеба чёрствый кто кусок, Кто картошечки в «мундире», Ткани латаный лоскут, А иные — по две гири, Клок газеты, перец крут, Полнаушника и всмятку — Да-да, всмятку! — скорлупу, Чтоб, почёсывая пятку, Ей навар достичь в супу… И бутылки — плюх! — без горла, Сажи горсть… Туда ж — пила, И улитка даже!.. Пёрла Всё, довольная… Жила Этим только подаяньем, Весь в том творческий был труд, Подзадоренный сознаньем, А в ином — страх-лилипут. Шла, качаяся гусыней, Темя — маятник часов, Небосвод коптила синий Дымом курева, засов На который потеряла, Всунув в рот пять папирос Сразу! Вишь, одной ей мало… И, коптя, как паровоз, И пыхтя. его как, паром, Свесив шею журавлём, Самогонным перегаром, — В том была не бобылём! — Аж столбы все опьяняя, И они, что домино, Враз упали б, не земная Коли хватка… Зло — вино! Засосёт в его коль тину, Коль репьём в зацепке с ним, Превратишься враз в скотину С мерзким хрюканьем одним… — А тебе чо? Ты ли бочку Подкатил мне? Знамо, нет! Твоему ли кошелёчку В том урон и смерть монет? — И лицо взынтеллигентя, Вновь к подвалу утюгом По кривой дороги ленте Поползла, глазя кругом, Где бы чем бы поживиться, И чего-то вдруг словя, Замычит песнёшку… Лица: — Ай, похлеще соловья! — Подбодрят, таясь ехидно, Пальцы штопоря в виски: Звук не так звучит рахитно Отдираемой доски! И с того Абжорга пуще Разверзает тухлый рот! И за ней толпища — гуще: Улюлюкает народ, — Он мастак по части оргий! — Гы-гы-гы! — ответный смех… Стоп! Подвал уже Абжорги. Отпугнувши, псов как, всех, Озираяся с опаской: Не шпионил глаз бы чей! — Начала огромной связкой Громыхать дверных ключей… Отперев замков штук тридцать Ровно через пять часов, Боком в дверь как прострелится, Хлоп же тут и — на засов! — Подперев бревном могучим… Славен ум и дураков В том, что двери всё же лучше, Коль под стражею замков. Вот, вздохнув отрадно, на пол — Плюх! — подарки из сумы… Слюнь поток тотчас закапал… Ну её! Давайте мы Оглядим её обитель… Осторожно! Не споткнись! Дом сдаваючи, строитель Вон отходов сбросит вниз С этажей на горы меньше, Чем захламощен был пол Здесь, как будто дикий леший В буйстве пьяном век провёл! Не заденьте стен вы также, Вдруг, споткнувшися о хлам! Ведь обои все из сажи Клеил вечно этот храм, Окропляя их жирами В ненасытнейшей еде… Стёкла — грязь в оконной раме, Что скорей на ощупь, где, Где есть улицы свет, — чуешь… Как сплошной густой туман, Как ремни той конской сбруи ж, Паутины тьма лиан Здесь свисала, в джунглях будто, Иль клубок гремучих змей, И на них, сидя надуто, — Пауков полста семей… Всё засижено, к тому же, На ладошку мухотой… Под ногой ржавеют лужи… Поражает простотой Мебель глаз, привыкший к чуду: Низкий лишь стоял топчан! Перепрыгнем чрез посуду, На полу что вся, и чан — Даже разу то не мыто! — Плесень, накипь — три вершка! Тараканы бродят сыто, Утоляя страсть брюшка… Вереницей муравьишки Тащат мусор, кто куда… Ни чернил здесь нет, ни книжки, Только радио-зуда, Раз что глухо лишь хрипело, И с тех пор всегда — молчок! Ой, тропинка! Встанем смело На неё, и наш шажок Поведёт она! Куда-то? Может, в земли англичан? Вот те раз! Коротковата Как длина её: топчан Поперёк глухой стеною Встал, как голый будто, гол: Нет постели с белизною, Будто всё сжевал скот-вол! Простыней нет, нет матраца, Одеяла не ищи, Лишь подушка, разваляся!.. Ох, сознанье, трепещи От её грязищи, пота, Толщины, как у листка! Как же спать ей здесь охота, Вся скрипит, бокам жестка… Вспять пойдёмте-ка по тропке Меж гор мусора гурьбой… Ой! Чрез шаг порыв торопкий, С вопросительной губой, Мы опять, как сон, прервали, Вон в посуды холм упрясь, В плесневелой что вуали Вся была и вся — как грязь… Вот собака в чём зарыта! Головы допёр качан У Абжорги: от корыта, Где жуёт, шаг — и топчан! И обратно расстоянье Не обуза паре пят: Встал — шажок лишь до жеванья От того, где всласть храпят! — Вся в том дня забота, ночи, Вперемежку — прелесть ляс… — Мчим, братва, к дверям, короче, Отвращенья чтоб не тряс Нас безжалостный вибратор! Ух, ты! Вот уже и дверь… Как взъярённый гладиатор, Как над жертвой хищный зверь, Ртом терзала подаянье Здесь Абжорга! Желваки Скул бугрились! Эй, вниманье: Чтоб с съестным нам в плен щеки Не попасть, как во щи куре, Уж подальше сторонись, Дай обжорства стихнуть буре, Унести слюнищей слизь!.. Ишь, гулянья как ей воздух Взбудоражил аппетит! Даже канул в жвачке роздых: В рот, как в бункер, всё летит — Нет ей мига в том чудесней! Но вот пуст азарт-колчан, И Абжорга с громкой песней Целит тушу на топчан… Но не мыты коли ноги, — Знает то Абжорги лоб! — Нет в постель тогда дороги, И она подушку — хлоп! — На пол, грязною ножищей — То одной, другою — шырк! — О неё: — Вот так-то чище!.. — И, издав довольный фырк, На топчан сама, подушку — Плюх! — Блюду я чистоту. На подушке сладко ушку… Как чихнёт! И в высоту Пыль, лежавшая дородно Слоем, выше аж колен, Как взметнётся сумасбродно, Полонив пространство в плен И глумяся над подвалом! И, осевши всё же вспять, Улеглася одеялом На Абжоргу… — Славно спать Под такой теплыней буду! Неги я, ах, вечный раб… И подруга сласти-блюду! — Вмиг заснула! Мощный храп Громом так жильём пронёсся, Что умчался всяк паук К потолку, не кажет носа Уж обратно — с страха мук… Так и надо им! Порядок Иногда пусть всё ж блюдут, Знает пусть всяк тип прегадок, Что она — Хозяйка тут! И дрожат они… Да что там! Дом трясётся, этажи… Мчатся все, как с эшафота Жертвы, чуть лишь развяжи! — Это, что-й, землетрясенье? — Э-а! Грома, знать, шаги… — Мо ж, к стенам приткнуть поленья? — Чо? Кончай печь пироги: Без собрания не смейте, Даже если дом сгорит! — Но собраний уж по смете Не положено… — Лимит Их весь в месяце исчерпан: Собирались сколь раз… Провести их!.. — Лясы, нерпа Как в воде, свой перепляс Повели на все колена, Что забыли через миг, Что рабами были плена Страха, вызвал что их крик!.. — Значит, в месяце грядущем Быть собранью? — Подождём! — Пересуд хлестал всё пуще, Ливневым аж ли дождём! А под ним — мочиться пыли, В платье грязи залезать… Так и эти — уж забыли, Для чего здесь? Роем рать Болтунов жужжала живо!.. Вкруг — Абжорги цветик-храп Громобойного мотива, Что примкнул ко сну свой трап! Оттянуть же нету силы… А всё вместе — сводный хор, Гимн поющий, сердцу милый, Где все ноты — мерзкий сор!.. Так всегда — и днём, и ночкой Цикл жизнёшки сей пустой Громыхал по кругу бочкой, Взбивши пыли шлейф густой!.. Но юродивый оставим С отвращеньем Городок И раскроем взгляда ставни На Большой, что так высок И изящен в отдаленье, Свет неона излучал, Разум, Труд и Счастья пенье Где — начало из начал Жизни дитятки и деда! Где в Грядущее полёт — Наяву, всегда — Победа! В этом Городе живёт Разный люд, неповторимый, Всех профессий и одежд, Жизни путь их славный, зримый, Нет невеж лишь и невежд, Что для общества обузой Было, будет испокон, Нет обжор здесь с ртищем-лузой… Есть порядок и Закон. Мчит во имя лишь Прогресса, Благоденствия, души Жизни цель по вечным рельсам! Не ленивцы, — мураши Будто все, чьи вереницы Растекают всласть лучи За далёкого границы, Счастья взять чтоб там ключи… Как бы ни был мал, почётен В этом Городе всяк труд, В общем деле важен, плотен. Честь здесь с детства берегут, Братья все, хоть не знакомы Могут быть по смертный час — Долга, Совести законы Непорочны! В дверь стучась Ночью сонной, путник поздний Встретит славный лишь приём! Склоки, шулерство и козни — В бездну канули втроём… Как родник, чисты всех души, Аккуратность — крови часть, Нет, не рвёт зло пошлость уши И не щерит злоба пасть… Потому и жизнь лишь в радость И без страха, и без слёз, Как нектар, влечёт чья сладость! Счастье мчит со всех колёс! И веселье — карнавала Упоительный задор!.. В такт Природа танцевала! Звери кончили раздор… Нету здесь князьков удельных — Друг пред дружкой равен всяк. Жизнь семей течёт в отдельных Лишь квартирах, где косяк Не заденет гордость вашу, Нет у стен аж ли границ… Как курорт — не приукрашу! — Их жильё, лишь мини. Лиц Лучик Счастья в непогоду Нет, не гаснет, как свеча: Не влететь в обитель сроду, Не ударить ей с плеча! Здесь живут братаны моря, Чья подруга — тверди глубь; Мча в космическом просторе, Звёзд целуют сладость губ… Грузят на спину нейтрона Грузов тонны, тот их мчит! Оборонные патроны Не ржавеют, крепок щит! Женщин крашеных здесь нету — Так прелестно естество, Превратившись в сласть-конфету!.. Да, Красы зрим торжество! И мужчин стройней, плечистей, Чем здесь, видывал ли глаз?! Нет умнее и лучистей Взоров всех! Приятно нас Удивит семей ограда: Частокол — детишек семь! — Минимальная отрада… Счастье ластится ко всем, Песнь мурлыча нежной кисой… Не в себя лишь всяк живёт — Духа нету мысли близкой! — Не мякиннейший живот Влез в коробку черепную, Как в пустой дырявый ларь, Важность взбивши напускную, Ум — пинком: — Знай, я-де, Царь! Но семей меж многолюдных, В гуще ржи как васильки, От шагов по жизни трудных, Нет да нет, не велики Вдруг и встретятся семейки… И среди таких одна… Не вина злой чародейки, Что лишь Он — состав — Она, То есть Сын и то есть Мама. Не от чар злых Муж, Отец, Превратясь вдруг в гнуса-хама, Плюнул в глубь их душ, сердец… Не ушёл, как забулдыга, Змию-зелью преклоняясь, От бессвязанности ига Вон свиньёй упавши в грязь… Не застрял в командировке, Нет, не стонет средь больниц… Воровской став другом бровке, Меж стальных не тлеет спиц… Не был он и мимолётен, Незаконное дитя Вдруг оставя… Вечно плотен, Как сияние — светя, Был сам-треть в семье родимой, Почитаем и любим, Честью, Гордостью как зримой, Болью, Радостью был им!.. И не их была провинность, Не его была вина, Жизнь его — саму невинность! — Растерзала что война… Потому и поредела, Как зло вырубленный лес, Их семья… Но нет предела Той надежде, что всё ж чрез Уйму лет, но Он вернётся, — Пусть калекой из калек! — И их Счастье ярче солнца Станет разом и навек! — Так в любви чиста их Верность, Факел тот, что, в тьме светя, Вон паля до праха бренность, Вечной ставши для дитя И жены-красы опорой Меж лишений и обид… Ждут его уж год который И не верят, что убит, Как вещала «Похоронка», Сына сбившей с ног, жену… — Канут в плач вдвоём негромко И клянут, клянут войну, Ненавистницу живого, Встрепенутся: — Надо жить! Чтоб дождаться всё ж родного… И надежда, будто нить, Горя штопает прореху, И в заботах, и в делах, Нет да нет, прильнут вдруг к смеху, Вон сбежа прочь с горя плах! Звали маму сына Анной, Слава — имя сам носил. Та в заботе беспрестанной Всё о нём была, и сил В том не вычерпать до донца, Лишь б не хуже был иных, Лишь бы в Счастья, будто Солнца, Был в лучах всегда прямых! Чтоб не ник он сиротинкой, Заменяла и Отца… Честной вдаль вела тропинкой, Наставляла, в подлеца Иль в никчемности пресерой Шкуру чтоб не смог бы влезть, Жил бы в лучшее лишь с верой, И законом стала б Честь! Не кольнул бы вдруг укором Сердце, острым, как иглой, В жизнь ввела его что сором, Горло Счастья сжав презлой И безмозглою рукою… Нет, законом был наказ Мужа: «Милая, не скрою, На войне всё — без прикрас: Изуродует калекой, Может, жизнь что — и не в жизнь, И прощай тогда навеки! — Сам скажу, мол, отвяжись… Ну, а если пуля точку Жизни вдруг поставит всё ж, Будь не мачехой Сыночку, Друга сердца коль найдёшь…». Не искала! Верность-диво Пронесла за шагом шаг, Как Святыню, горделиво И торжественно, — как Флаг! Стойко бился с вражьей силой Муж! Из ран хлыстала кровь… И в бою соратник — милой Беспредельная Любовь! И подмогой — сына лепет… Встал Великий Город весь! Как войдёт враг в страха трепет!.. Тут Народ и вовсе спесь Сбил захватчику сурово, Напрочь гада раздавил! Но не всяк Защитник крова Жив остался: пасть могил Многих в битве поглотила… И средь них был Анны муж… На портрет чей нежно, мило Смотрит с сыном вечно: уж Исцеленья нету ране… Но — живи, родился коль! Ум её, в труде старанье Изумительную роль В жизни вдовьей всё ж сыграли: Всё-то ладно, всё-то так, Впереди — прекрасней дали! И сынок, как алый мак, Цвёл, красив и строен, статен! Ум впитал и Доброту, Чистоплотность… Начал, кстати, На Парнаса высоту Он взбираться альпинистом, Но, не опытен, пал вниз… С характерным крыльев свистом Вдруг Пегас пронёсся близ!.. Опустился недалече, Щиплет травку на лугу… — Вот на ком взобраться легче, — Слава вскрикнул, — я смогу! — И взлетел на спину диву! Как шарахнется Пегас От испуга, хвост и гриву Разметав! Не на Парнас Лишь помчался дробно, резво, А, напротив, прочь — стрелой, Вон брыкаясь! Как ни трезво Наш наездник удалой Ни держался на спине-то, — Есть и силам ведь предел: Он вдали с Пегаса где-то, Плача слёзно, всё ж слетел! И, вот чудо-совпаденье, Аж по коже холодок!.. — Совершил своё паденье На Абжоргин Городок, А, конкретнее, на кучу Хлама, мусора, с неё В пыль скатился, коей тучу От чиханья взбил! Бельё Всё помялось… Будто в дёгте… — Ха-ха-ха! — вдруг голосок. — Смотрит он: кусая ногти, Как чертёнок невысок, Перед ним хохочет Некто, Поросёнок как, чумаз: — Ой, умора! Человек-то С неба в кучу метко — р-раз! — Было слушать, зреть комично Непонятный образ сей, Не стерпел что Слава, зычно От души весёлой всей Засмеялся сам заливно!.. Ну, и странный ж был дуэт! Ах, неопытный, наивный До чего же наш Поэт!.. То была Абжорги дочка, Зига, чуждое дитя, Для приличий заморочка, В несуразность лишь летя… Будто дикую зверушку Приручить нельзя порой, Так и Зигу-хохотушку Не приманишь ввек домой: Всё б слонялась, где попало, Ни забот и ни тревог… Что на ум ей вдруг взбредало, То к тому тотчас — рывок! О последствиях поступков Ввек не думала она: Натворит что, — тут же в зубках Их окажется сама! И ни планов, на намёток Наперёд, хотя б на час, — Шаг ума дотоль короток, То живёт лишь тем, сейчас Что взыграло, то есть — мигом, А хорош ли он иль плох, — Не высвечивала Зига, В том ума ведь мал всполох… Ногти, волосы от стрижки Жили страшно далеко! Дальше где-то — буки-книжки… Заскорузлое трико И единственное платье Штопке, мылу — не родня; И сама, заметим, кстати, Нет, не мылась, даже дня! Сапоги — те без подмёток! — Отопрели, стёрлись враз — Запах, ржавых что селёдок, Одурманит дико вас… В поле, как травинкой сорной, И росла из ночи в день, Вон влачася беспризорной… Для чего живёт, — то лень Ей подумать и однажды, Да и кто наставит в том, Коль в себя живёт лишь каждый, Став с того давно скотом?! Не спохватится Абжорга, Что-де где блуждает дочь… И сыта ль? Жива ли? Зорко Не просмотрит всю-то ночь, Коли нет её в подвале, И подавно — ясным днём… Лишь побольше б подавали, Коль стопой булыжник мнём! Нет, не топчет ей тропинку В жизнь прекрасную она… Заблуждений паутинку, Нет, не рвёт рука, сильна! И течёт всё самотёком… Есть — отлично! Нет — ну, что ж… Даль не зрится ясным оком, Лишь у носа и — хорош! Но зато на перекрёстках, Всех оплёвывая враз, Уж трубят: они-де в блёстках, Ну, и лучше, мол, всех вас! — Раз свалился, так сыграем? — Как репей, пристал вопрос Меж тем Зиги… — Как? — он краем Вкруг глаза повёл, — навоз… Затхлый, видишь, под ногами?… Бр-р! — и в обморок упал… Раскрупнющими шагами, Вновь сознания запал Оживил коль, он уж было Прочь пошёл! Да Зиги плач Поналип к ногам немило, Жалость что вернула вскачь Вновь его!.. — Ну, плакать ладно… — И, вон мусор отгребя, Стало чисто что, парадно! — Он спросил: — Игра тебя Обольщает, но какая? — Впиться в мусор, будто клещ, Перерыв его до края! Кто найдёт получше вещь, Тот игры и победитель! — Пулемётный был ответ. — А, что… в Салки не хотите? — Содрогнувшись, рёк Поэт. — Игр других не знаю боле! — Как?!.. Сейчас же научу! «Ах, как жаль её… до боли! — Жаль больного как врачу…» — Сокрушался он сердечно… Показал все игры вмиг! Были Классики, конечно, Салки, вызвали что крик Удовольствия, отраду! В Кошки-мышки и в Козла Поиграли, с час аж кряду! И Разведчиком ползла С ним она… Потом — Скакалки! Крестик-нолик не забыт… В Городки бросали палки! И Морским был боем сыт Каждый, ставши капитаном… Ввысь взмывал Воздушный змей! Шли гурьбой по дивным странам… — Хорошо как, слышишь, эй! — От восторга аж визжала, Куклу в платье нарядив, — — Каждый день давай-ка, малый, Быть с тобой средь этих див! — Нет, не встал он в чванства позу: Ты не пара мне, мол, знай! Был доволен: сделал пользу! И в душе — блаженство, рай… Смастерил и Карусели! На Качелях покачал… — Взрывы хохота летели Вдаль восторговых начал! — Ты затейник, что ль, в народе? — Нет, Поэтом стать хочу! — Это… сказочника, вроде? — Тот, кому всё по плечу! — Исполнять тотчас желанья? — Благородны коль, то — да! — Так яви же прилежанье В гости следовать туда, Где живу я… — Благодарен! — С неприязнью мусор, хлам Оглядел он вскользь… — Так шпарим! — И чрез миг уж тарарам У своей подвальной двери Подняла такой, стучась, Что стеной помчались щели!.. И ворчанье: — Кто там, ась? — Раздалося, как собаки… В семь глазков втыкался глаз Изнутри: А что за Бяки Сна прервали милый час? Лишь отменно обмусоля Глазом их со всех сторон, Всё ж впустила… — А отколя, Малый, ты и нам урон Не грозит ли сим приходом? — С губ Абжорги — шлёп! — вопрос. — Небом он, хи-хи, нам подан! — Зиги вмиг ответ пророс. От смущенья Слава красен… Чуть глаза сдружились с тьмой, Как шарахнется: «Напрасен, Ах, приход мой в гости мой: Из огня попал вновь в пламя!» — И попятился, как рак… Что имел ввиду, мы с вами Знаем, знамо, уж… Но шаг Уж застрял его в грязище… — Гы-Гы-Гы! Смущёнчик наш… По фигуре вижу, с пищей В дружбе ты… И нам, чай, дашь? — Нет в карманах и пол крошки! — Меж них влезла Зига-клин, — Игры есть, что с мёдом — ложки, Что в сметане — жирный блин! — Ой, быстрее покажи-ка, Сердцу аж ли невтерпёж! — Но чудовищно здесь дико!.. — Как у всех! — ответ был-ёж. — Наведём, тогда, порядок, Нас ведь трое, — сила, чай! — У меня, ох, сил упадок… — И моих, спитой что чай!.. — Долг — помочь больным и хилым, Непорядку — ввек заслон! — От рожденья до могилы Мой, — Поэт сказал, — Закон. — И, запев о том, что «Ухнем!», Выгреб мусор разом весь… И посуда вся на кухне Засияла, вызвав резь В четырёх глазах до боли! Ширь открылась, высота! Насекомых нету боле, Грязи, сажи… Чистота Заняла свой трон, короче, — Вкруг резвился Солнца луч! Тут-то вот пожутче ночи, Грозовых страшнее туч, И вползла на ум мамаши Мысль гадюкою презлой… — Слышь, Поэт, законы наши Приглашать к себе домой Обязуют, был коль гостем, Хоть разочек, ты и сам! — Да-да-да! Блюсти их просим! — Дочь поддакнула, — И срам, Кто нарушит, ненароком… — Ах, Закон мне по душе! — Слава им. В пути далёком С Зигой был чрез миг уже… А Абжорга Городочком Растрезвонила уж весть, Что Поэт ей стал… зятёчком, Ах, сочтя себе за честь!.. Он же с Зигой в скором часе В Город свой пришёл — простор!.. В дверь легонько постучася, — Был здесь дикостью запор! — Ввёл он гостью к маме милой, «Здравствуй! — нежно ей сказал, — Как здоровье есть и было?» — И просил прощенья, ал, Что отсутствовал так долго: «В первый, верь, в последний раз!..» — И в глазах её не волгло Стало мигом, без прикрас! Вновь на гостью взгляд… Загвоздка Для ума — её наряд… — Из театра вы? — Чо? Брось-ка Чушь болтать! — ответ был — яд, Вон хозяевам сознанье Отравивши наповал… — А я родом из-под зданья Городка, что ростом мал!.. — И следила уж ногами По квартире, всё глазя И хватая всё руками, Хоть и грязными — нельзя, Хоть нельзя без разрешенья! Стол узрела — плюх! — за стол. — Подавай-ка, угощенье Гостье, жрать хочу, как вол! — Мы за честь почтим… Но руки И лицо б помыть… — Э! Грязь Вновь налипнет за минутку… Чо я, в воду снова — влазь? Еле всё ж уговорили, В ванну плюхнувши дитя, — В порошке в ней мокла, в мыле, Слёзы лья, ворча, пыхтя… Через час и поотстала Вся короста скорлупой! Устрашась её немало, — Вон из ванны! За спиной Да и спряталася Анны, Дыбом лишь копна волос! — Чо за чёрт со мной был в ванне? — Страх смирить чуть удалось, Как пред зеркалом крутилась: — Хорошо как! Будто пух… — А скажи-ка, сделай милость, — Анна ей, — тот затхлый дух, Из твоих что вьёт сапожек, Платья грязь, рвань — почему? — Мчит ответ без мыслей стёжек: — Потому, что потому… Нынче мода, вишь, такая! — В сапоги и в платье — ныр! — Было уж, да вырывая Эту затхлость, дикость дыр, Слава ей одежды ворох И сапожек в руки — плюх! Возгорела к ним, что порох, Восхищеньем! Даже двух Не прошло секунд, как влезла В то, что глазу — как Салют! — В гости как ходить полезно: Здеся, эва, что дают! Слава сделал ей причёску, Ногти коротко подстриг… Зачастив в тарелку ложку, — — Ах, как вкусно! — впала в крик, — Не сравниться с сухомяткой… Вот бы так всегда едать! — Почесавши ногу пяткой, Завалилась на кровать Белоснежную и тут же Засопела носом в сне… Мама ж Славы страшно тужит: — Раздобыл же гостью мне Ты, Сынок, себе подружку!.. Мой совет, я знаю жизнь, Чтоб не пить ввек горе кружкой, Ты от Зиги отвяжись!.. — Стала ж чистой! Право, жалко, Что всё-всё у них — вверх дном… Воспитать бы!.. — Знай, что палка О конце-то не одном! Волка манит чаща леса, Как его ты не питай… Коль с рожденья не бельмеса Нет в уме, хоть через край Заливай ум в черепную Ввек коробку парой рук, Все усилья лишь впустую: Сварит та пустой лишь звук… Но не пну ту мысль ногою, Что ей надо всё ж помочь, От ума чтоб стать другою, Если в том сама не прочь. В этом я тебе — опора, Не подножка, мой сынок… Вот проснулась Зига… Споро Припустилась за порог Было! Да вернулась сразу, Вспомнив матушки наказ: — В гости ждём вас, нету сказу! — Подмигнул лукаво глаз, И исчезла без «Спасибо!», Саданув ногою дверь! День прошёл… — Сыночек, ты бы К ним сходил… Сходи, проверь! Может, в чём помочь им надо… Вот пошёл… Пришёл! А, глядь, Вновь подвал страшнее ада! Из-под грязи не видать Цвета платья и сапожек: Рвань и сбиты каблуки… Ощетинился, как ёжик: — Отчего вновь пауки, Грязь и хлам, и стены в сале, Солнца зайчика аж нет? — То не мы, они то сами! — Беспардонный был ответ. — Но вы женщины! А это — Лишь опрятность, чистота, Обаянье, сласть-конфета, Скромность, дивность, высота Неба мудрых, дальних мыслей, Грациозность, шаг — полёт! Вы же в затхлости закисли… Ждёте, кто-то уберёт Всё за вас, и чисто будет! Да, ан, нет… И грязь всех дней, Дикость радостно иудят Уж, и нет их вам родней! — Как способны, так умеем! — И у всех так, посмотри! — Встал ответ двуглавым змеем, Тужась, чтоб их стало три! И, к тому ж, мы пол-то слабый… Где на всё найдёшь-то сил? Чай, концы свести нам абы… — Слёз поток как забурлил! Что уж вскоре — по колено, Чуть попозже — под кадык… Сверху — грязи-мути пена… К ним сочувствием проник, И подвал, как будто новый, От уборки сделал враз! — Ах, наш милый, ах, бедовый! — Припустились те аж в пляс… Что, довольный добрым делом, Он притопнул сам ногой!.. Про себя воскликнул смелым Тут он голосом: «Постой! Если каждый раз уборка Им мозолить будет глаз, С них лентяйства сгинет корка, Руки сами, без прикрас, И потянутся к работе, Стражем совесть станет дел И поступков… Черти, лжёте, Что не белым пишет мел!» И в подвал уж зачастили Ноги поступь с тех-то пор!.. И не стало грязи, пыли, Плесень сгинула и сор!.. Но того Абжорге мало, Вот и плачется: — Еда В изобилии бывала, Ах, у нас! Теперь беда… Нету мяса и картошки… Гостенёк, не обессудь: Хлеба даже нету крошки!.. Да, к тому же, часто путь, Что ведёт к родной работе, Немощь наша позаймёт И шипит на нас: «Умрёте: Голод мчится к вам в намёт!.» — Во всё горло с Зигой вместе Да как, страсть, заголосит! — — Ой, да Зигушке-невесте Голод весь испортит вид!.. Ввек и будет холостячкой, Славный кончится наш род… Ох, она душе — болячкой… Ой, неужто да умрёт?! — И опять на час — рыданья, Всхлипы дольше, те — на два… А Поэт от состраданья На ногах стоит едва: Горе стать так придавила… Он о них в заботе весь! «Зига в чистом зрится мило…». — Ах, не плачьте! Будут здесь Хлеб и мясо, крупы, сласти, Сливки, фрукты, аж горой! Вам не кануть в смерти пасти! — Сбегал тотчас же домой И принёс всё то в кошёлке: — Вы отныне спасены! — Те набросились, как волки! Во все стороны слюны Лишь летели едко брызги… Не жуя, глотали кус… Звуки чавканья и взвизги! — Как змеюги был укус Этот вид душе Поэта, Тормошит он в думке чуб: «Раз способны так на это, И другими почему б Им не быть, что — загляденье?! Воспитанье и пример В том помогут, без сомненья! А начну с крутых я мер: Отделю их друг от друга, Подражанье чтоб пресечь, Из заразы вырву круга, Тем ей голову и — с плеч!». — Отпустили бы вы дочку К нам, Абжорга, жить там чтоб И учиться, цвесть цветочку Как? — Та по лбу Зиге — хлоп! — — Аль оглохла? Мчи вприпрыжку! — Потихоньку в смех — сама: «Завлекли-таки мальчишку! Стал от Зиги без ума… Вот что значат чары зелья, Что в питьё ему влила! Три аж года, по поверью, Будет действовать… Дела! Ай, ночным спасибо братьям! Плата их — мне жирный куш… В изобилия объятья Рину, рину! Ты уж муж, Славка, дочери, без часа, — О ладонь ладошку трёт, — Перестану жить несчастно… П-шла, несись, дочка, вперёд, Хвост виляючи собакой, Не смири в пути лишь прыть, Чтоб однажды сворьей дракой Вдруг заняться, укусить!». Маме мысль поведал Слава… — Что ж… Попробуй! — был ответ. И с того же дня орава Книг лила той пользы свет: Оба вслух ей всё читали! Как хозяйкой славной быть, Поучали… К диву дали Обнаружена чуть прыть! Букву первую, коряво Хоть, но вывела рука… — Молодчина, Зига, браво! — Так их радость велика… А уж игры постоянно Слава с нею заводил! Любовалась ими Анна: «Как их вид в отраде мил!». Им рассказывала сказки, Гладя нежною рукой По головкам — лили глазки Счастье тех, аж ли рекой… Ах, на то они и дети, Радость вечная и боль! Зига всё почти на свете Уж умела делать! Ноль — Лишь самой к всему призванья: Не наставишь, — не у дел, Нет к Прекрасному старанья! День впустую пролетел… Ей и так толкуют, эдак, Что, мол, жизнь — всегда Салют! — Надо, чтобы был не редок И лишь творческий в том труд! А она с того лишь — в слёзы… — Вы не любите меня!.. — Как ежа в опасность — поза… — Раз укор страшней ремня, — Те судачат меж собою, — Ей в сравненье б показать Жизни прежней грязь… — Тобою, Знать, повымучилась Мать, Ожидаючи, изрядно… Съезди, Зига, навести! Помоги в труде ей… — Ладно! — И была тотчас в пути… — Дикость вызвать отвращенье Всё ж должно в её душе, И к Прекрасному стремленье Не убить тогда уже! — День проходит, три недели… Нету Зиги! — Аль, беда Сотряслась? — Ой, в самом деле! Ведь бывало города Вон стихия разрушала… — Поспеши-ка, сын мой, в путь! — И, взгоря от спешки ало, Он примчался! Боже! Жуть Бытия была, как прежде… Копошился кто-то в ней, То ли без, а то ль в одежде С визгом-хрюканьем свиней… Наклоняся же пониже, В тьме чтоб лучше разглядеть, Как шарахнется! «Они же! — Потрясенье, будто плеть, Зло секло сознанье Славы, — Все надежды наши в прах!.. В чём же с мамой мы не правы В воспитания делах? Жаль Абжоргу… Дочь-девчонку Жальче, знамо, в сотни раз! — Что в Прекрасного сторонку Ни душа не мчит, ни глаз… Нет к дерьму в них отвращенья! Зига в возрасте невест… Ведь, зачахнет… Нет прощенья Нам, её коль затхлость съест! Дай о возрасте напомню, Воспоя его в стихах! Вознесу её, как ровню! Может, к доброму в бегах И окажется однажды, За собой следя сперва, Быть Красивой чтобы — с жаждой, Чтоб понравиться! И рва, Вон теснящего от дива Затхлость, уж не перейдёт! Осознает, горделива, Что Прекрасное всё — мёд! А его уже отведав, Аль захочешь пресноты? И скалой взметнётся кредо На защиту Красоты!» — Тут же ей стихотворенье И прочёл, вмиг сочиня: — Сладость помню я мгновенья, Коль, в пути загнав коня, Вдруг тебя узрел, о, Зига, Распрекраснейший Цветок! Нет милей нектара ига! Хоть спешил, с коня я — скок! — И, коленопреклонённый, Твой вдыхать стал аромат… Лепесток ал, лист зелёный, Ах, как гладить я вас рад!.. — Гы-гы-гы! Смотри, как складно… — Я цветок… Ой, хи-хи-хи! — Та скребёт ладошку жадно… Эта — резвость, что блохи! Видя радость их, улыбкой И Поэт наш осенён, Подбодрён надеждой зыбкой, Вдохновенно — снова он: — Не отцвёл чтоб ты, цветочек, Не поник вон от жары, Стал воды лить ручеёчек На тебя… И с той поры Ты лебёдушкою стала, Горделива и стройна, Грудью волны рассекала, Белоснежна и вольна! — Ишь, болотная уж птица… — Вновь Абжорга, — Ги-ги-ги! Но уж Зиги взор стремится, — Где по озеру круги Фейерверком — от лебёдки!.. И невольно — взмахи рук… У Поэта стих короткий ль?! Продолжает он: — Но вдруг Целит в диво когти коршун!.. — Ах, как не было б беды! — Зиги взор стал влажен, горше, — — Нету! Рыбкой в глубь воды Плавнички умчат, как ножки, Лишь блеснула чешуя! — Как захлопает в ладошки Зига: — Рада, рада я! «Вот оно, к Добру стремленье! На пути я верном, знать…». — Надоело мне говенье! — Забурчит как Зиги Мать… Вздрогнет та как вдруг — осинкой! Взор, свеча как, и угас… И с Абжоргою скотинкой В грязь обратно улеглась… Шов надежды снова вспорот… Мир весь — будто ада ночь… «Навсегда в наш Чудный Город Зигу я забрать б не прочь… Но нельзя жить без прописки… Если б ей… Женою стать! О, то выход — верный, близкий!» — Вы отдайте, — просит мать, — Зигу в жёны мне навечно! В первый ж раз я полюбил Нежно, преданно, сердечно, Ах, её! И свет не мил, Коли Зигушки нет рядом… — Гы-гы-гы! — ладони трёт Та с каким-то странным взглядом, Вон скривя в улыбке рот…, — — Ах, согласная я очень! — Губы лижет языком… «Зелья дух, я знаю, прочен!», — — Дочь, ступай с моим зятьком, Не забудь лишь мать родную! Чай, здоровья, много сил Отдала, взрастить б такую… — В гости жду! — Вдаль уносил Зигу наш Поэт на добрых, Сильных, ласковых руках… И не видел, будто кобры, У Абжорги зла в глазах… О решенье с мамой дома Поделился он тотчас… Той оно — раскатом грома! Ливнем слёз — до красных глаз… — Аль невестушек здесь мало, Всем-то, всем тебе под стать?! — Не одна бы горевала В том заботливая мать, С молоком и алой кровью Коль в дитя вложила б всю Душу! Зная же сыновью Самоотверженность, — В бою Этом, вижу, храбр и честен Ты, — сказала, — до конца… — Не позор твоей я Чести, Полководец, и Отца! — Он в ответ, её целуя. Гладя ласковой рукой, — — Что ж, с тобой в бои пойду я, Жить-то иначе на кой?! — Вновь отмыли Зигу в ванне… Разодели, хоть куда! И порою утра ранней — В ЗАГС счастливая езда! Ибо звался ЗАГС тот «Счастье», Спайкой он роднил колец, И Любви вздымал вал страсти, Верность, Искренность сердец! — Ввек живите друг для друга, Для детей и для людей! — Там сказали им, — Хоть туго Средь иных вам будет дней… В дом уж мужем и женою Возвратилися они… И летели чередою Их семейной жизни дни! Помогали Зиге дружно, Ровней быть чтоб ей во всём, Спрос был строг, где это нужно, И с умом, чтоб карасём Ей не быть, как перед щукой, Не отбить охоту враз — Овладеть такой наукой, Что для жизни — Радость глаз! Прошлым тоже не корили: Заметёшь вдруг в душу сор! С ней считались… Это крылья Дало ей, чтоб выше гор Прежних — мусора и хлама — Вознестися, их презря, Вновь не кануть в грязи яму!.. Разгоралася заря Их ребёночка рожденья… Девять месяцев подряд Ждали, ждали с нетерпеньем! И счастливейший обряд Был исполнен тёмной ночкой… Славой, Гимном коей — крик, Издан был что милой дочкой! Взором, слухом всяк приник К Диву дивному, Отраде, Что на свете нет милей!.. Благородства дали ради Имя тут же Анна ей. Аня, Анечка, Анюта — Та же Аннушка! — росла Не по дням, а по минутам, И иного ремесла И не ведала, не знала… Стал осознанным уж труд Зиги-мамы, чем немало Счастья нёс ей… С этим тут И пришло к ней вдруг желанье Навестить опять подвал, И порядок, со стараньем, Навести там, коль внавал — Грязи снова, снова пыли… Слава, Аня и Она Моментально там и были! Точно! Хламищем полна Вновь обитель, будто свалка… Ани волос встал дыбьём! Зиги лик — краснее мака… Утешает: — Приберём! — Слава их, — И будет чисто. («Ох, до коих это пор?!..») — Убирают дружно, быстро! И не видят, будто вор, Льёт Абжорга в кружки что-то… — Пересохло, чай, — гы-гы! — В горле, милыя, с работы? Пейте! — Выпили. Круги Замелькали пред глазами!.. Помутился ясный ум… — Вот сейчас бы мне сказали, Не живи здесь, Зига, шум Подняла такой бы ярый, Что со страха умер б всяк! — Зига вдруг, — Порядок старый, Ах, мне нравится-то как! Блещет глаз Абжорги дико! — Да! Здесь жизня хороша Будет с дочкой… — Слышь, иди-ка В Город чудный свой, душа… — Но твоё ведь там жилище, В нём — родимая семья! Не собакой же зарыщешь Ты бездомной… Аню я На погибель не оставлю! Совесть съест… Простит ли дочь, Взрослой ставши, Счастья травлю И была что жизнь, как ночь? — Не вернусь! — твердит упрямо, — Дочь не жди и не отдам! Воспитаем — я и мама, — И носы утрём в том вам! — Убежденье — воспитанья Метод Славы был всегда. — Что ж, — сказал при расставанье, — Не пришла бы к нам беда… — Не нанёс им оскорбленья, Не ударил вон сплеча, Не ругнулся с раздраженья! — Трезвый ум, хоть горяча Сердца кровь, был чист и ясен. Только в дом уж возвратясь, Ощутил, что стал несчастен — Поглотила горя грязь… «Замок жизни строил чудный, Им одним лишь и дышал! Но его волны вдруг мутный Смыл морской громадный вал! — Поглотила вон пучина…». — Не об стенку ж головой Биться, сын! А не причина ль В том, о матери родной Подсказало что ей сердце Позаботиться, ведь дочь?! Может, хворь той — злее перца, Что блюсти себя невмочь?! Вдруг в жилище том порядок Порешила навести, Стал душе, возможно, гадок… Навещай! Я на пути В том не вырасту забором… Там ведь дочь — родная кровь! И жена. — И шагом скорым К ним явился Слава вновь, Две объёмные кошёлки Разной снеди прихватя. Как взыграют глазки-щёлки У Абжорги! — Вот дитя И полакомится малость, А то хлеб всё да вода… Да и тех чуть-чуть осталось… Ах, с продуктами беда! — Вскачь на кухню поспешила!.. Слава с Анечкой играл… Ах, как весело, как мило! Ведь Нектар — ребёнок мал — И улыбка восхищенья! Непорочность! Прямота Мыслей… Нет ему сравненья! С видом блудного кота, Вон облизываясь густо, Тёща вышла вскоре к ним: — Принеси опять, уж пусто! Мы, тем часом, … поедим! И с тех пор носил папаша Им продукты каждый день… — Легковата, зять, поклажа — Две кошёлки… Али лень Дочь растить тебе родную? Ах, ты лодырь! Ах, ты сак!.. — Что вы! — взваливал крутую Гору на спину — рюкзак — Он с тех пор уже вдобавок К тем кошёлкам, резво нёс… Видно, был велик в том навык! У порога, будто пёс, Тут же ластилась Абжорга… Всё на кухню с Зигой враз Уносила, от восторга Вон сияя! — А ты нас И не жди, зятёчек, скоро… Ни раз, два — готов обед! Тут же — щёлк! — на два запора Дверь на кухню… — Наш привет! «Знать, стараются вкуснее Приготовить дочке! — рёк, — Странно только, — стал грустнее, — Отчего же впалость щёк И под глазками большие Синецветные круги?.. Губки, некогда лихие, На улыбку уж туги… Где твоя непринуждённость, Неумолчность, игр запой? Грусть одна и отчуждённость…» — Не больна ль ты, что с тобой, Ненаглядная картинка? — Аню спрашивал не раз… Никла вмиг та, как травинка Без дождя… Из кухни глаз Вдруг высовывался резко: — Носишь пищи мало, знать! — И захлопывалась с треском Моментально дверь опять! — Странно… Был б который боров Уж откормлен! — «Шу-шу-шу!..» — Вновь за дверью… — Аньки норов В том причина, я скажу! Вон неделю уж парашу Носим… Ишь, воротит нос! — Свежим суп давать и кашу Надо ведь! — Те злее ос: — Не боись! Мы на помойку Не повыплесним… Съедим! Через пару дней иль тройку… Нет, не сгинет суп-родим! — Буду Анечку отныне Я кормить лишь только сам! Встали твёрже вдруг твердыни: — Не позволим! — голосам Будто громкость всю ввернули… Истеричный вопль и визг! И вдруг стихли… Будто пули Продырявили их вдрызг! Заболели моментально Поголовно: мол, убил! Слава к маме машинально С горем прибыл… Быстрых крыл Та заботы, состраданья Не сдержала частый взмах! И до звёздочек взгоранья, До цикад ночных и птах Уж была перед подвалом И стучала с сыном в дверь… Та же скрипом диким, ржавым Час не скрипнула, поверь! Лишь шушуканье глушила, Топот ног, скрип топчана… Видно, гости — громом, шилом Для хозяев! Включена На попятный ход уж думка… Да загрохал вдруг запор За запором долго, гулко… Дверь открылась… Боже! Взор Беспорядком ошарашен… Кто-то тряпкой с головой Был укрыт — вдох част… Ух, страшен Вид, как будто — домовой! У дверей Абжорга с Зигой; Насторожен блудный взгляд… — Увлеклась, — одна, — я книгой И не слышу, что стучат… — Приболела я, — другая, — С непогоды и от дел… Сон уж, сватья дорогая, Колесом и завертел!.. — Ничего! Теперь, — ответ им. — Вашу участь облегчу. Пусть сноха зимой и летом К знанья тянется лучу, Посижу пока я с внучкой; Ты — здоровье подлатай, В жизни важная ведь штучка! Мне ж хлопот твоих — подай! Вот и дело не застрянет, Как телега, влезши в грязь… И вниманья больше Ане… Не она ль под тряпкой? — Ась? Это… это… — глазки-щёлки Заметались, вон собья Вдруг друг дружку, будто волки, — С ног овец… — Не знаю я! Это… родственник неблизкий… Да! Далёкий-дальний брат… — Издала довольно взвизги! — Кхе! Наведываться рад… А обмотанный тряпицей, Чтоб гостям не знать лица, Лишь тех взор к Анюте, — птицей Будто блудная лиса, Вдруг в курятнике узрета, Как за дверь метнётся вскачь! Вслед Абжорги шёпот: «Эта, Тот — помеха… Сам ведь зряч! Вот смотаются отселя, — Кхе! — тогда вновь приходи… Это самое веселье — Гы! — отрада для груди…». Покорёжен хоть гримасой Отвращенья, но — молчок! — Каждый гость чрез четверть часа Уж вертелся, как волчок, Наводя порядка глянец… И усилья в том не зря: Чистота пустилась в танец, Вспыхнув, утра что заря! — Перед ней хозяев стадо Сбилось в кучу, вон дивясь Новью, слаще шоколада: — Ишь, гы-гы, смоталась грязь!.. — Как прекрасно! — возглас Ани Птичкой выпорхнул, запел! Холм игрушек срыт с стараньем Ею вмиг. — Ах, уйма дел И моих вокруг толпится! — И, передничек надев, Куклам вымыла всем лица, Накормила — под напев Песни той, где говорится, Что-де встану по утру, Солнца луч чуть возгорится, И всё в доме приберу! Жадно впитывала губкой, Что показывалось ей, Всё порхая вкруг голубкой И цепляясь, что репей: — Ведь взрасту, хозяйкой буду! — Папа с нею рисовал… Сказок казывал полуду — Суть внимал ребёнок мал. Игры — копия серьёзной Жизни были, но — с смешком, Но с лукавинкой занозной, Быстро то, а то пешком, С ароматом чувств глубоких… Что так жить хотелось лишь! Не в чаду страстей убогих, Не во тьме норы, как мышь. В бирюзовом поднебесье! Под ногами — изумруд! Счастья, Радости лишь песни! Доброта — да! Честь — да! Труд. А Абжорга спозаранку Отправлялась по гостям, Хлеба съевши вмиг буханку, И, парку поддав страстям, Новостями день кичится: — Так держу в руках родню, Ходят что по половице Лишь одной сто раз по дню! Наказала им порядок Навести там за собой — Распустились! Нрав их гадок, Гниды, гниды предо мной!.. И спешит зевак орава, Глазом, носом — скользь! — в подвал: — Эх-ма! Чисто! — Странно, право… — Так их! — кто-то поддавал… Зига, — та слонялась где-то, Занимаясь чем-то, что ль… Коль придёт вдруг, — ни привета Никому и ласки — «ноль». Не проверит, чист ли ворот У рубашки муженька, Может, шов с натуги вспорот, Дырка щерится носка? Нет, не выбьет носик дочке. Не до стирки ей колгот, Не посмотрит ноготочки И не чует, смыть чтоб пот… Лишь пустые разговоры, Интересы — примитив, Болтовни вздымает горы, Холм ещё вон навалив… Нет для жизни мил-намёток, Не семейный в мыслях кров, Общий путь идей короток, Будто вдруг — бездонный ров… Так что Слава наш женатый Был, скорее не женат. Но кулак тяжеловатый Был жене казать не рад, Ибо метод воспитанья На сознательности рос, Не стоял разрушить зданье Это, мига аж, вопрос. Потому и жил надеждой На ум-разум он жены, Зло подтруненный невеждой… (Трунить любят все, сильны!). Плохо, что Абжорга дочке Не была, как другу — друг, Чтоб росли ума росточки — То сознательный недуг! Отторгала Зигу рьяно От свекрови, мужа вон: — Подпадать под власть их рано! На руках пусть носит он! Ты вдруг выучишься скоро! Он никто же будет, «ноль»… Молода ты! — уговора, Глядь, съедала разум моль… Потому-то Зига с мамой Всё — шу-шу! — в углу своём… Та — трясёт щёк брюзглой рамой: — Хорошо как нам вдвоём! «Жаль, что вкусное Анютке Попадает, вишь, теперь…» — И вот в долечки минутки Хищным взглядом, будто зверь, Вновь сверкнув, в кефир Абжорга Зелья «братцев» подлила… — Пей, родныя! Пей без торга! Пей до дна — все в том дела! Он, кефир, желудку польза… — Ну, и выпил тут же всяк. Анну сразу корчей поза Вон измучила… Иссяк Сил родник у Славы быстро, Аня — плюх! — и не встаёт — Это — в сердце будто выстрел! Тут с тревогой задаёт Анна свой вопрос: — Не свежий, Знать, давнишний был кефир? — Ты дыши, — ей Зига, — реже, Чтоб оставить этот мир! — Ишь, какая ведь живуча! — Вторит ей Абжорга вслед… Нет, не так громами туча Оглушает всех, о нет, Оглушили как сознанье Эти дикие слова, Ни ума, ни состраданья Где нет! Анны голова И склонилась, как цветочек, Вдруг засохший без воды… — Ах, за что мне так, сыночек, Полны горечи сады? — И в сознанье промелькнули Жизни тяжкие года… Как роились грозно пули! Гибли люди, города… Голод как хватал за горло, Починить как нечем рвань… Как в трудах, как лошадь, пёрла, Упадёшь, себе же: встань! Как упала. бездыханна, «Похоронку» получа На любовь свою ты, Анна, Николая — силача… Как одна пчелой жужжала В доме, в поле, с сиротой — Сыном — вымахал немало От заботушки от той! А заваливало в шахте, — Аль забудешь? — сколько раз… На военной были вахте. Там болезнь и сотряслась… И погранзаставы будни: Контрабанду зорко зришь, Не хитрили как бы блудни! Слёзы, слёзы, слёзы в тишь У сыночка изголовья, Коль вдруг ногу поломал: «Лучше мне б ты, боль сыновья! Он дитя, он вечно мал…». Всё жила в него, лелея Мысль, что Счастье он найдёт… И вот на! Аль тяжелее Есть для матери где гнёт, Как не горе сына злое! И его огромный груз Анне плечи давит вдвое И страшнее змей укус… Потому-то подкосились Ноги — топоньки её, Очи слёзные закрылись И померкло бытиё… Руки сына чуть успели Маму быстро подхватить! А не то бы, в самом деле, Порвалася жизни нить… Полоснув презренья взглядом, Не тая горючих слёз, — — За добро, — сказал он, — ядом Отплатили вы! — Унёс Тут же бережно и нежно Маму в Город он родной, — И за доченькой, конечно, Я вернусь сейчас стрелой! Но здоровья состоянье Анны хуже стало вдруг… И исполнить уж желанья — Вырвать дочь из грязных рук — Он не смог, печаля очи… Чтобы даром хлеб не есть, Он с утра в труде до ночи, Не марал лицо и Честь, Хлопотливых дел возище, Впрягшись, уж один он вёз, Тяжкой в нём поклажей — пища, Чистоты за ним обоз, На прицепе — стирка, стирка, Сушка следом и утюг, И с иглою — штопка, дырка Взгляд коль нагло бросит вдруг! Посещает скороходом Он с рецептом сеть аптек… А Парнас, как будто мёдом, Манит… Манит! Но ведь бег С возом в гору невозможен… А везти его — Свят-долг! Чуток к маме, осторожен, Не расстроить чтобы… Толк Он в делах, уж без подсказа, Знает: вечно не одно Дело делает, а сразу Три-четыре заводно… Потому порядок прежний Занимал в квартире трон. Расцветал у мамы нежный Взгляд на сына: «Славен он!.. Не пропал мой труд напрасно: Жизнь прожить уж сможет сам Честно, правильно, прекрасно…». К золотистым волосам Сына рук прикосновенье Материнских, будто мёд, Негой, Счастьем опьяненье… И он их в свои берёт И целует все мозоли, Что вросли уже навек, От душевной плачет боли, Что её последний век Догорает жизни… Если Жизнь свою отдать б ей смог, Чтоб продлить её, то с песней Сделал б тотчас, пав у ног И целуя каждый пальчик!.. Но то сказка, то мечты… — А ты кушал, спал, мой мальчик? Поливал, небось, цветы… Да, они живые тоже И на ласку — не ежи. Их со мной в могилы ложе Лишь живыми положи… — Мама! Что ты… — Я спокойна, Что уж ты не пропадёшь, Жизнь пройдя свою достойно. Но вот мне, что в сердце нож, Видеть вдребезги разбитым Счастье, Славик мой, твоё, Что свет-Солнце, — будто битум, Или скрыло вороньё… «И тебе покоя нету, Сострадательная мать… Внучку б нянчить, сласть-конфету! Зреть, как стала б помогать По хозяйству по-хозяйски, За советом пья совет, На тебя нацеля глазки В упоении! Но нет… Не соратницей — снохою В рвенье, встретила жена, Облилося сердце кровью: Напрочь чуждая она… И позорище — Абжорга — И посмешище семьи, Что лишь ест — в тисках восторга, И блаженство — плен скамьи… Воспитать дочурку надо Так, чтоб — копией тебе, Мама милая, отрада!» — Слава шепчет сам себе… Но покинуть он больную Мать не может и на миг, Чтобы доченьку родную «Там» воспитывать. И сник… — Не печалься! — слышит тут же, Видит: это Голубок! — Ты меня кормил ведь в стужу, Не был дня мой пуст зобок И теперь силён я, быстрый! Собирай подарки, слышь, К ней примчу, как будто выстрел! — И собрал всё Славик лишь Как, то взяв, взметнулась птица В поднебесье и уж — стук! — Стук! Стук! Стук! — в окно стучится Грязь-подвала, что паук Аж забился в угол дальний… И свободен стал проход! Настежь ставни! И у Ани На плече уж скоролёт! Глазки — краски что салюта И улыбка — Солнца свет! — Рада, рада так Анюта, Что и сказу даже нет!.. — Коль не будешь в жизни умной Благородной, — Голубок Ей воркует, — а безумной И лентяйкой, гадкой, впрок Помни, ты не будешь Анной — Так сказал мне папа твой, Не прильнёшь вовек желанной… Сердцем чуй и головой Благородную дорогу Чтоб по ней одной идти, Не продав души пороку… — Хорошо! Быстрей лети! Уж Абжорги топот слышен… Коль поймает, тут же съест! — Голубок взвивался выше, Выше, прочь от диких мест!.. И напрасно вскачь вдогонку Припустилось было зло, — Закололо лишь печёнку — Так ему не повезло! Скрежетнув зубами дико Вновь ввалилась в свой подвал, Разразясь громами крика, Кто, мол, права ей давал Чужаков впускать в «хватеру»? И из рук гостинцы — хвать! — Вдруг всучил тебе холеру? — Стала быстро всё жевать Вскоре всё и проглотила… И забила вон окно С раздраженья жара-пыла, Стало, ночью как, темно… Стало жутко, стало глухо Хоть кричи, снаружи звук Не уловит чутко ухо, И, вдобавок, злой паук Позаткал окошко сеткой… Тут Абжорга, взяв топор, И с улыбкой едкой-едкой, Как грабитель, будто вор Вышла, стукнула снаружи, — И почтовый вмиг повис Ящик, шире, а не уже Лишь казённого — дивись! — И на нём гласит табличка «Для падаркаф Ани сей Ящек. Складывай-ка, птичка! Вновь лети с силёнки всей!». Но дитя о том не знало… Голубок, вон удивлён, Всё сложил в него навалом, Улетал! И — вновь тут он! Но рукой Абжорга — жалом Проникала сквозь металл, И опять внутри тощало… «Чтой-то ящек слишком мал… Шарить в нём я не устала…» Наполнялся утром вновь! Было мебели немало Уж — на деньги эта новь Платья разные, обувка… Телевизоры, часы… Животов и щёк раздувка, Серьги, кольца — для красы… Для Абжорги и для Зиги Аня рваненьких колгот Не снимала… Нет ей книги… Сласть-кусок минует рот… На запоре гардеробы, Всё ковры, да на полу… И коронки высшей пробы! Своему уму хвалу Воздают, лья всем-то в уши Что они-де лучше всех! Кто в сомненье, — будто клуши, Налетают без помех! Но всё ж правды мы не скроем Ново всё — опять же раз, Мнётся, рвётся, пыли слоем Всё покроется чрез час… Посади, как говорится Хрюню толечко за стол… И несла, носила птица В клюве, лапках, будто вол!.. Радость светлую — игрушку Папа слал с ним каждый раз, Но ни глазу и ни ушку Дочке то не всласть: экстаз Так Абжоргова испуга Клокотал, что, мол, в тоске Вдруг да вспомнит папу-друга! — Что игрушки вмиг в песке Зарывались, смяты пяткой… И у Золушки сняла Чудо-туфельки прегадкой Злой рукой, хоть та мала… С Красной Шапочки шапчонку Сбив, надела на себя, Песнь драла во всю силёнку, Бок ногтищами скребя!.. Полоснула автогеном По гармошке — нету той! Крокодил вмиг в слёзы — Гена… Ключик спёрла Золотой Из кармашка Буратины… Чебурашки уши — хвать! — И ну с ярой силой, львиной, Начала их злобно рвать! То узрел вдруг Голубочек Подлетая к Городку… И хоть мал его росточек, Он, подобный кипятку Вмиг спикировал и в темя Клюнул Жлобе! Целит в глаз… Но Абжорга, выждав время, Изловчась, за хвост как — Р-раз! — И защитника поймала И трепещущего — в рот… Испугалась вдруг немало: «Кто ж теперь добра припрёт?» Но уж поздно! Птички нету… Папа ждёт-пождёт, томясь… Слышит вдруг: — Кручину эту Я стряхну с тебя, что грязь! — То игрушка Верблюжонок Детства друг, вдруг говорит, — Ты не извергом силёнок Был моих, и бодр мой вид! Ты для Анечки подарки Мне на два горба навьючь! — От улыбки, цвет как яркий, — Папа стал, и взор — что луч! И махал, махал рукою Долго, долго он вослед… А Абжорга: «Что такое Там идёт ко мне и бед Не несёт ли?» — заспешила В затхлый свой шмыгнуть подвал, Перед коим уж премило Верблюжоночек стоял! Тут Абжорга осмелела И, погладя свой живот, Облизнулась: «Это дело!» — И подарки вмиг берёт И на кухню тащит прытко «Птицу съела — кхе! — не зря… Сья скотина мне убытки Возместит сполна!» — ноздря Аж раздулась от отрады, — — Аньку видеть хошь, чай, скот? — И впустила… Встрече рады, Обнялись те… Друг ведь — мёд! И смеялись, и играли Кушать даже не хотя! Вёз легко по кругу в дали… Как сияло же дитя! — Будь же имени достойна Своего всегда, во всём! Папа будет жить спокойно. — Как тоскую я о нём! — И слезищи — крупным градом… — Прекратить сейчас же вздор! — Рык из кухни с ярым взглядом, П-шла, скотина! Шаг свой скор Возвращай мне с новым вьюком! — Верблюжонок и убёг. И вернулся, чтобы мукам Ани встать всем поперёк Но подарка из поклажи Не дала Абжорга вновь Ей и хлеба вдоволь даже… — Ничего, моя любовь Род к лишеньям мой привычен Не убьёт, верь, голод нас, Ведь при мне есть необычен Провиантовый запас! — И потряс двумя горбами, Вкусно Аню угостя… И с весёлыми глазами Заиграло вновь дитя! И растёт опять на диво Не по дням, а по часам! На неё Абжорга криво Смотрит: «Эва, чудеса!» — И подглядывает тайно Роста дивного секрет… И скрежещет чрезвычайно: «Чёрта ль вырастишь, о нет! Я запасец заимею — Кхе! — сама таперя тот…» — И средь ночки сонной змеем К Верблюжоночку ползёт… И крадёт то диво, мигом На свою спинищу — плюх! — Приросло то тут же игом, Аж от счастья спёрло дух! Пострадавший утром рано Спохватился — нет горбов! Вместо них — сплошная рана… Умереть он был готов! Всё искал, искал повсюду, Но их нет да нет нигде… — Как же жить без них я буду, Преклоняяся беде?! — Улыбалася ехидно Слёзкам тем Абжорга всласть: «Кхе! Под платьем их не видно… Это мне, что яства-сласть!» — Всё жевала бесконечно… — «Без запаса не могу!» — И запас горбов, конечно, Всё давил… Согнул в дугу! Что идя, почти что носом По земле чертила уж… Исподлобья — взгляд раскосый… Пару грязных, жирных туш — Рук — несла всегда спинища, На пупке — храпя, коль спит… Запах курева, винища… Отвратительнейший вид! Вслух во сне — всё дрязги, споры… Песнь при том всегда слышна Про «златыя», знамо, горы, Реки, «полныя вина»! — И притопнет в такт ногою, И рукою поведёт!.. «Разговор во сне с собою Вдруг меня да подведёт?» — Озиралася нервозно… Изловчилася рука, И как — хвать! — бежать уж поздно, За загривок паука… И на цепь его мгновенно Посадила, прошипев: — Знай, умрёшь ты непременно Без еды, ведь голод — лев! — Рот коль мой не будешь на ночь Заплетать в паучью сеть, А заткёшь, так, мил-Иваныч, Муху будешь уж иметь! — Делать нечего: за дело! — Коль смыкала очи ночь… И спала Абжорга смело, Опасенья гнавши прочь! Это странное желанье Вдруг подслушал невзначай Верблюжонок, со стараньем Что горбы искал… — Кончай, Эй, дремать, друг-муравьище! — (Был спасён когда-то тот, Зло Абжорговой ножищей Вдруг придавлен…) — Видишь, рот Позаткал паук Абжорге? В чём того весь смысл, секрет И взахлёб её восторги? — Помогу тебе! — в ответ Тот, уж крадучись к объекту, Боль лечить — ведь долг врача! Но лишь лапками за сетку, Как его цепной, ворча, — Хвать! — паук и крючить начал, Чтобы высосать всю кровь… — Не меня! — сперва придачу — Муху съешь! Её воловь В угол… — молит Муравьишко… «А, ить, верно, та — вкусней!..» — Паука трезвит умишко, И он в угол тут же с ней И умчал, аж пыль — клубами! — Бросив в сетку Муравья, Не убёг чтоб… «С потрохами После мухи съем тебя!». Но тому того и надо! Острогубцы — жвалы ведь! Перекусывает кряду Паутинок восемь, сеть И дырищей зазияла… И из ртища на пол — плюх! — Букв свалилося немало… Муравей схватил, в весь дух И помчался к Верблюжонку! А за ним в шесть ног — паук! Он преследования гонку Было выиграл, да вдруг Цепь его остановила, Сбивши резко на пол с ног! А Абжорга уж немило Песнь вопила!.. Вон рывок — К ней паук, и нет прорехи, Тут же всю и залатал! А то было б на орехи, Вспыхнул солнца луч коль ал… Всласть прерывисто вздохнувши, В угол вновь забился он… А друзья, как будто клуши, Позабыв покой и сон, Хлопотали час, часочки Уж с добычей, встав в тупик: — Как же их расставить в строчке, Чтоб — всё ясно? — всяк поник… Сбились те, молча, все в кучу, — Глазки пучат лишь укор… Вновь в строку, за штучкой штучку, Ставят их… Пустой набор! — Ну, секрет нам подскажите! — Гладить стали их подряд… Лишь погладили, с всей прыти Буквы все и встали в ряд! И друзей раздался шёпот Чтенья строчки по слогам… Но ножищ Абжорги топот Вдруг раздался! По делам По каким-то шла, зевая… Верблюжонок, Муравей — Их реакция живая! — В рот — слова все, сжав плотней Зубы, встали, партизаны Будто смелые в плену! — П-шли с дороги, эй, чурбаны! — Вновь пошла когда ко сну, Прошипела, грязной пяткой Саданув их!.. Как мячи, Отлетели те! Украдкой Рты открыли… И в ночи, Вновь спасённый, встал рядочек Долгожданных милых слов! По слогам шестой разочек Шепотком прочли… Улов Смысла был не на копейку, Что разгладилися лбы: «Но-сит смерть свою зло-дей-ка. Плю-нуть на-до на гор-бы!» Посмотрев друг другу в глазки, В них решительность узря, К топчану, не без опаски, Молча двинулись… — Эх, зря! — Встали вдруг, швырнув проклятья В гору жира, храпа, слюнь… — Не считается — сквозь платье, На него раз сто хоть плюнь!.. Не снимается оно же Ею, даже и на миг, Ведь не моет грязной кожи, Не стирает… И поник Сокрушённо каждый с думкой: «Значит, нет расплаты с ней, Не кумекай как, не думай… Может, день тьмы мудреней?!» — Поплелись обратно тихо… Утром Аня, всё узнав, Как, подумав, вскрикнет лихо: — Ой, нашла, нашла узла Я кручинушки развязку! — И, ну, на уши шептать Им свой план… И все колбаской Покатились… Вот и Тать! — Что такое?! — та взвопила, — Всех вас выпорю сейчас! — Баба! — Аня ей премило, — Злые люди слух про вас Распустили, что вы туша, Ах, пардон, и на воде Не продержитесь и тут же Вмиг — на дно, умрёте где! — Как они хулить посмели! Я им!.. Пусть весь знает мир, Что… морячка я! — В постели, Говорят… — Та вновь: — А жир?! Жир на что? Он держит крепко На поверхности воды… — И плывёшь, как это… щепка? — Чёлн! — Ах, правду, жаль, балды Искажают непрестанно… Их язык сродни ножу! — Вот сейчас залезу в ванну… Я им, гадам, докажу! — — Да, да, да! Залезь, бабуля… Мы тогда их пристыдим! — Мчат друзья за тушей пулей К ванной комнате… Един Будто, вдруг пред дверью встали: Перед носом та их — хлоп! — И захлопнула… Стоп ралли: Изнутри крючок… И лоб Каждый морщить стал, растерян… — Вам сюды, ко мне, нельзя! — — Убедимся к-как теперь мы? — Хором снова ей друзья. — Комментировать вам буду Это плаванье чрез дверь! — Те упали на пол грудой С горя: «Плюнь-ка вот теперь!..». — Ты горячую там, слышь-ка, Воду сильною струёй Испускай! — ей Муравьишко Посоветовал… — Ой-ёй! — Сам взвопил от боли дико… Это дёрнула за ус Вдруг вернувшаяся Зига: — Я до вас всех доберусь! Подсмотреть чтоб, тычут рыло!.. Эй, мамашка, отопри! — Та ей дверь, ворча, открыла… Вмиг закрылись изнутри! — Почему горячу воду Наливать мне, Муравей? — Та… льдяной полезней сроду! А пускать её сильней — Моря будто слышишь эхо… — Не ошпарюсь — окунусь? — Грязи слой твоей помеха Кипятку! Валяй, Бабусь! — Та и крутит вентиль лихо! Брызги! Пар клубами… Шум!.. А тем временем претихо Муравьишко — славный ум! — Внутрь пробрался малой щелью, Со скобы и снял крючок! И друзья уже за дверью, Оптом были и — молчок! Пар такой — себя не видно… А тем более горбов! Пригорюнились… Обидно! — Выход есть, и он таков: Каждый ус мой ведь — локатор! Восклицает Муравей. Рады вновь! Дал индикатор Тех усов ответ: правей Те находятся и выше Глаз их уровня, коль встать К двери задом… — Аня, слышишь! Первой плюнь скорей на Тать! — Шепчут все, но почему-то Медлит, голову склоня, Та, кривя губой… — Анюта, Пли скорее! — Но меня Вмиг лишит, что я плююся, Папа имени тогда… — И упёрлась, слёзы-бусы На глаза надев… Беда! Ах, неужто все напрасны Их старанья? — Муравей! Ну, тогда плевок опасный Ты сверши, да поскорей! — Верблюжонок молит… — Нету… Не обучен я плевкам! — Тот печально, — Сам по лету Тлей плевки лижу, ногам Не даваючи покоя… Но плевки те — чудо-сласть! — Вот и струсили уж двое… — Надо мне в горбы попасть! — Целит, глаз один прищуря, Верблюжонок… Как пальнёт! Вмиг проклятий в ванне Буря Разразилась! Заорёт Так неистово Абжорга, Соскребая тот плевок Зло ногтищами, аж горка Кожи содранной — у ног… А друзей — восторг неистов! Пляшут! Всласть кричат «Ура»! — Ай, «десятку» выбил чисто! Плюнь ещё, ещё в бутра! — Верблюжонка молят хором. Тот смущён… Успеху рад! «Зло оплёвывать позора Нет в том…» — мыслит. И летят, Круто сдобренные солью, На горбы опять плевки! Та, терзаемая болью, Соскребает в две руки Их, визжа, как будто боров Под ножом… Скребла же так, Сорвала горбы что скоро! Те упали на пол… Шаг Устремил к ним моментально Верблюжонок! Водрузил На себя их — капитально Приросли те! Много сил Вмиг в хозяина и влили… — Ну, Верблюдище, постой! — Рык из ванны, в пене, мыле, Пар рассеялся густой… И друзья — как на ладошке… В теле дрожь, в глазах испуг! Будто мышки в пасти кошки… Не избечь им страшных мук! А Абжорга с Зигой рядом… Вот-вот схватят за грудки! Кровожадным жгут их взглядом! И на Анины плевки — Получилось инстинктивно: Отвращенье велико! — Лишь хохочут зло надрывно — Слюни брызжут далеко! Ведь плевки те не солёны, Кожу им вот и не ест… Вдруг животнейшие стоны, Взвизги глушат всё окрест! То швырнул в злодеек пену Верблюжонок смачно с губ, Вмиг пред смертью ставя стену. Ах, друзьям как мил он, люб! А злодейки корчат рожи! Им теперь не до друзей: Соль скоблят ногтями с кожи… Та же ест её всё злей, Глубже в тело проникая! И уж так оно зудит, — Соль ведь едкая такая — Что от боли жуток вид — Лица зло так исказились, Криков подлых, что вулкан!.. — Не придётся нам на милость Уж рассчитывать, капкан И прихлопнет нас навеки… Воду в ступе ль нам толочь?! Мы шустры, а не калеки, Надо мчать отсюда прочь! — И друг друга обгоняя, Побежали было… Стоп! — У меня нога больная… — Аня им, вон на пол — хлоп! — И сидит, слезой облита… А Абжорга вот-вот тут!.. А рука её — как бита, Рот в жевании — Ух! — крут… — Всё, теперь мы все пропали, Всех в один проглотит миг… — В солидарности запале Каждый к другу вмиг приник: Погибать, так только вместе, В грязь свою ли вмять нам Честь?! — Стойте, стойте! Мы не в тесте… Я придумал, выход есть! — Всем вскричал тут Верблюжонок, — Аню я вдаль увезу! — И отрадный крик презвонок Осушил их вмиг слезу… Опустился на колени… Подсадил же Муравей, К ней подсев. И прочь без лени Верблюжонок мчит скорей! Так удрали из-под носа Злой Абжорги, вид чей дик, Впив глаза в них грозно, косо, Извергая страшный крик, Рот разинув прешироко! Что… О Радость, чудо-сласть: Из неё в мгновенье ока Та вдруг выпала, украсть Жизнь смогла чью раз Абжорга, Спящей мигом проглотив… И теперь живой из морга Встала вновь! Взгляд не пуглив. Да! Прекрасная то Дама, За запорами семью Находилась что — в том драма. Тут Абжорга вмиг в свинью Превратилась с злости дикой И, захрюкав, мчит вон прочь! И от радости великой В Зиге тут признала дочь Эта Дама, хоть та девой Стала уж, дивя красой. Дочь от дивного напева Речи Дамы, дорогой То ж узнала образ мамы, И в объятьях вмиг сплелись… Чёрной нет уж в душах драмы — Радость, Счастье взвили ввысь! Так же вырвался на волю, На плечо Анюты сел — Голубок, воркуя вволю… Вот какой он в дружбе смел! Вмиг пришло ко всем веселье! И тут Зига… Тьфу, напасть!.. И тут Лида: — Пресс то зелья Душу гнул, чтоб вон упасть Мне в деяньях несуразных, Напрочь воле вопреки, Я в делах погрязла грязных, Прегрешенья велики… Но теперь чиста я, точно, И делами, и душой, И прошу прощенья срочно Я с повинностью большой… — Все простили тут же дружно, В Город шли уже Большой… Как соскучились, как нужно Быть в нём телом и душой! …. Нам же время всем настало Про Абжоргу всё узнать, Гадких дел она немало Натворила ведь — сверхкладь… Вкруг высоких стен Большого — Всё деревни, много сёл… Ну, и что же в том такого, Что своё хозяйство вёл Тут в одном своём подворье Некий добрый Человек. Жил себе, не зная горя, Как все предки, в свой-то век. Каждой живности навалом Он держал, трудясь все дни, И в прибытке был немалом Он, труду всегда сродни. Всё опрятно ела птица, Подклевавши за собой. И скотина то ж стремится Чисто съесть всегда гурьбой. Лишь одна свинья-неряха Разбросает всё вокруг… Осуждает скот и птаха: — Ты опрятности не друг! Но не слышит их свиньища, У неё страсть-аппетит! Вся её прельщает пища, К ней несётся, коль узрит, Оттолкнувши от кормушек Тех, кому она дана, И хрю-хрюкает им в уши, Что-де съесть должна одна! Всё подворье затерзала, От неё всем спасу нет, Надоела им немало, От неё всем много бед. И хозяину порядком Надоело, взял он нож… Зрит свинья: не будет сладко Ей, под нож коль попадёшь… И с разбегу чрез ограду Перепрыгнула и — в бег! Страху дикому нет сладу: «Не вернусь теперь вовек!» — Ужас мчал её всё дале… Город видится уж, глядь, Башни головы вздымали… Кто-то, зрит, идёт гулять От него на сласть Природы… Это ж Дама, Лида — дочь! Вкруг цветов, птиц хороводы, Разлюбить их уж невмочь — Ароматы, чудо-трели… Свежий воздуха поток… Шли, любуясь, и успели Подустать они чуток, Прилегли, и незаметно Их пленил приятный сон… Были так Красой приметны, Чудо-сказке в унисон, Подло что свинья решила Съесть вон спящих, вид принять Их, чтоб жить уж распремило, На их брякнувшись кровать, Есть всё сладости, да оптом, Влазя в сказочный наряд, Уваженья был чтоб вотум, Ну, и танцы всё подряд! И набросилась на Даму, Но была так голодна, Проглотила Лиды маму Целиком что… «Есть одна!». Но не в прелесть этой Дамы Превратилась, а урод Безобразный и с клыками, Ростом в метр предстал, живот Бегемота больше брюха, Сзади мощный вис курдюк, Как свиньи, висят два уха, Ножки-тумбы: грохот, стук… Лобик — узкая полоска, Из-под лобья — злоба глаз… Ёрш волос не троньте: жёстко!.. Вот такой-то удалась. Посмотрелась в лужу: мало Что-то молодости в ней… Лиду тут же бы сжевала, Молодая ведь вкусней! Да проснулась та от шума… Смотрит, мамы нет вокруг, И волненья сразу дума… В плач пустилася, в испуг! Больше страха с вида «тёти…» Та ж старается унять: — Льёшь слезу ты зря во поте, По делам ушла ведь мать, Отвести тебя велела В Город сразу же, домой, Как проснёшься, мчим же смело К ней, любимой и родной! Вот и Города ворота! Но на страже их запор. А войти им так охота! И удар ноги в них скор Прогремел с размаха «Тёти»: — Здеся мы, а ну, открой! — Зря вы, тётя, в них-то бьёте, Здесь замочек цифровой, Код в нём — тайные есть кнопки, Только мне он незнаком… Пальцы в ход пошли торопкий… «Чёрт бы взял вас всех с замком!» Как ни пыжилась, — тот стойкий. Подняла переполох! Появился страж вдруг строгий: — Это кто там с кодом плох? И на Лиду свой локатор Он наводит — душу знать, Вмиг смягчён, не гладиатор, Знает девочку на «пять». Улыбается ей мило… На другую ж луч упря, Не упал чуть с башни было: Луч тот видит… Упыря! Вмиг завыла тут сирена! Появилась тьма солдат, Ружья смотрят все надменно, Как пальнут, — помчишься в ад! Страх в глазах взъярился «тёти»! Лиду вмиг за ручку — хвать! — Как помчится в страха поте — Так её взял ужас, знать. Всё бежала криво, прямо И кругами, и взигзаг… Вдруг наткнулася на хама, То кабан был дикий, хряк. «Тёте» радость, а не горе, — Встреча эта ей, медок… Вот и вырос, знамо, вскоре «Дядей», «тётей» Городок… И себе взяла, без торга, Взвить чтоб свой авторитет, Имя броское «Абжорга», И милей имён ей нет! Раз текла у всех кровь свинья, Свинский вид был Городка, И культуры не твердыня, Неопрятность велика. Все-то лодыри и саки, Промышляли, кто чем мог, Всё попойки, склоки, драки, Всё ухабы, гвалт и смог… В мыслях, целях не далёки, Всё сгребали под себя. И пустые мозга блоки… Но зато себя любя! Потому и запустенье, Быт их мусором зарос, Нет к добру ни грана рвенья, Пенья птиц нет, чуда — роз… Мужиков всегда щетина… Неопрятный женщин вид… Под ногами, дождь коль, — тина… Пыль, — коль солнышко палит… Все дома-то на подпорках, Покосились вкривь и вкось, В центре — будто на задворках, Все решенья — на «авось». Ну, Абжорга, как вы знали, Обиталище-приют Понавыбрала в подвале, Здесь отрадный был уют… Здесь она сварила зелье, Лиду тайно угостив… Та забылась, как с похмелья, И к Добру не стал ретив Мозг её, забыла имя Вмиг своё, свою же мать, И поступки не святыми Стала с злостью совершать, Вон подпав под «тёти» иго, Будто копия, точь-в-точь. Получила имя «Зига». У Абжорги стала дочь. Вот-то в этом Городишке, Средь огромных хлама куч, Где играли в «грязь» детишки, И Пегас когда, могуч, Сбросил Славу на сей хламник, Он и встретил Зигу вдруг, Что бросала в окна камни Парой грязных, в цыпках, рук… И с которой подружился, Показать чтоб мир иной, Без корысти, без пса-лиса, Чтоб была совсем другой. В Жёны взял, чтоб вывесть в люди, Чтоб Прекрасное привить, Верил стойко, что так будет, Что пришьёт сознанья нить К ней Прекрасного на свете Крепко дивный лоскуток, Что вон вырвется из клети Сей никчемности, глоток Новой жизни приютивши В растревоженную грудь, Что покинет смрада ниши, На Прекрасный встанет путь. Вот узнали вы, откуда Объявился Городок И Абжорга — зло, поскуда, Зига-детка, не цветок. Продолжение — в начале Этой сказки (вновь прочти!). Значит так, друзья шагали В Город свой, бегли почти!.. А вот люди в Городишке, Коль Абжорга убегла, Взялись сразу за умишки, Навалились на дела, Всё очистили от хлама, Вновь построили дома, Все избавились от срама, Прелесть стала в них сама! Труд, Искусство, Человечность В них вселились насовсем — Человечества в том вечность И отрада в мире всем. Стал Большому филиалом В грандиозности он дел, И в подъёме небывалом — Городок — в дерзаньях смел! Обоюдные контакты — Дел успешных всех залог. В Распрекраснейшее тракты Двинуть шаг теперь он мог; Не стоял уж Городочек Попрошайкой у ворот — Разблокировал замочек Вмиг Большой ему, и код — То Улыбка и Доверье, Общность дел и Дружбы сталь. Пооделся Младший в перья, В изобилья мчит сам даль — Так во всём стал независим. А друзья пришли в Большой. Их в счастливые зачислим: Славу — был с Большой душой, Лиду, сбросившей оковы Зелья, маму, что та морг Уж покинула и снова, Встретив дочь, вошла в восторг! И друзей, что ввек готовы Быть опорой трудных дней Каждый час, всегда и снова! В том полюбим их сильней. Лиде ландышей букетик Слава с встречи подарил, Он Весны, Любви приветик, Этот ландыш, чуден, мил… А свинья, что прибежала Вновь к хозяину, уж вмиг К пище рыло, съев немало, От обжорства — сразу в крик! — Так живот ей прихватило, Что не мил родной стал дом, Сдохла, в пищу ткнувши рыло… Так ей надо! Поделом. …. Вот узнали вы, ребятки, Что и в наше время есть, Есть Герои без оглядки, Есть и те, что будут лезть В наши души злобным зельем, Чтоб за счёт нас жить во сласть — Этих смерим мы презреньем… Перед ними ль нам упасть! Да! На нашей жизни ниве, То красив, а то урод, Честен, храбрый, добрый, лживый, Алчный, гадкий, взбив живот, Всё зеваючи от лени, Трудовой пролив то пот, То светясь, то серость тени, Но Герой таки живёт! Надо только разобраться, А с кого бы брать пример, Чтобы был роднее братца, А не подлый и не сер? Мир Прекрасен будет, Чуден, Не величьте лишь себя Средь всех праздников и буден, А всех, вся вокруг любя. Май, 2016 г.

Стихи разных лет

Про синицу и воробья

Было холодно. Синица Приютилась на окне, Ближе к тёплышку стремится: «Может, крошек бросят мне!..» — Жёлто-синенький комочек, Не вспорхни! Вот зёрен горсть. Голодна ты, видно, очень, Что невольный дома гость… …Наклевалась, желтобока, Повертела головой, Поскакала боком-боком, Сразу стала вмиг живой! То разнюхал жулик юркий — Нахалейший воробей: — Дай! — стучит в окно мне, — булки, Зёрен дай мне поскорей! — Так и скачут ножки-спицы, Глазки рыщут всё вокруг… «Чик-чирик!» — вся песня птицы. И опять в окно мне: — Стук! — Ладно, серый, клюй с синицей, Заруби лишь на носу: Быть нахальным не годится, А то крох не принесу! Февраль, 1959 г.

Наказание

Родительский совет решил жестоко: «Ремня» дать сыну за учёбу, баловство! Всё приготовлено в мгновенье ока Для воспитанья. Наступило торжество! Но сын, придя, смекнув, придумал ловко, Вмиг «заболев», чтоб сей отрады избежать, И скорбно в стон вошёл: «Болит головка… Трясёт озноб… Быстрей, быстрей меня в кровать!» И мама — вся ведь хрупкое созданье! — Волнуясь, слёзы лья, спешит сынка обнять… А он, для вида, «потеряв» сознанье, «Очнувшись», взвеся всё, — в анабиоз опять… И папа вздрогнул — сердце ведь не камень! — Уйди, хворь, прочь! Гони её, сынок родной… И… воспитанья сгинул грозный пламень, И уж не видно ни искринки, ни одной. Сынок же, чуя, что грядёт лупцовка, Болезней перечень в головку понабил. Чтоб избежать, проклятую, сноровка Шла хитро в бой: «Болею, ой!.. Ой, нету сил!..» Январь, 1960 г.

Тот ключ — в тебе!

Влечёт гнездо родное птаху, А пчёлку — цветика нектар И панцирь прочный — черепаху, Когда опасность, будто вар! Спешат с добычей торопливо Колонны дружных муравьев В свой чудо-дом, что горделиво Вознёсся ввысь, на будь здоров! Как к солнцу тянется травинка! Мурлычет с ласки нежный кот… Куда-то вдаль ведёт тропинка, И рыбка в глубь свою плывёт… Сластёна жаждет шоколадку, А если нет её, то в крик! Тому — буденовку, лошадку! А если нет, и он поник… А те — желанней вкусной пенки! — За подготовленный урок Отличной ждут всегда оценки. Другие в новое дорог Протопчут людям всем на благо И чтоб всем жизнь была, как мёд, Во имя мира, чести, стяга Падут на вражий пулемёт! Нам голос Родины чудесной, Как после ночи мил-рассвет, Любимой, радостною песней, Как новь рожденья, люб-привет! Всех восхищение — столица, Москва — души отрада, глаз, Сияет миру, что жар-птица И так влечёт, влечёт всех нас, Что все паломнической бездной Спешат к её груди прильнуть Дорогой авто — и — железной, Впрягли и мерный водный путь, И серебрист Аэрофлота Высот заоблачных полёт! Не праздно людям жить охота: В труде, познаньях — лишь вперёд! Лишь к красоте, добру и чести, Чтоб след по жизни был бы чист, Стремиться к цели дружно, вместе, И был б душою всяк лучист, Среди созвездий — сам светило! Но не чванлив, мол, ярок так. Одним в науке быть премило, Другим — встать лучше за верстак, Быть земледельцем иль спортсменом, Под теми чтобы был Пегас!.. Чтоб в мире здравом, современном Огонь Прогресса не погас, И нет профессиям всем счёта: Одни идут с глубин веков, Других же скромен стаж почёта, Но смысл их жизненно-толков, Как дважды два, одни привычны, Иных не знаем и совсем… Но есть, как взрыв! И необычны: Придут — и нет покоя всем, Ум восхищён и лик расцвечен, К кумиру тянется душа! Порыв тот страстен, предан, вечен; Любви павлиний распуша Хвост изумительной расцветки, Все пьют отрады мил-нектар — В пелёнках кто и крошки-детки, Конечно, юный! С ними — стар. Когда ж явленье из фантастик В обьятья примет наша явь, Не толстолобый ль головастик Царевной милой прибыл вплавь?! Утёнок взвился ли не гадок Красавцем-Лебедем в сверхвысь?! Полёт как чуден, миг как сладок — Сияй, восторжен, в небо рвись, Чтоб быть, хоть чуточку, похожим На это чудо, прелесть, сказ, Себе на радость и прохожим! Желанье то — навеки враз! Вошёл так Космос в явь земную И в душу каждого проник, Что быть в нём, жизнь узря иную, Средь нас мечтает млад, велик!.. Опорой грёзам и порукой Стал Спутник первый — голосист, Советской техникой, наукой Что миру дарен, целью чист. Родня он русской быстрой тройке Своей стремительностью вдаль! Вскачь гнал его народ наш бойкий, Чтоб сдёрнуть таинства вуаль С Вселенной вечной, необъятной, И быть Хозяином щедрот Сей жизни милой и превратной, Врываясь вновь, спеша вперёд! Сверлили небо страстным взглядом, Чтоб зреть Посланца в мир иной, Как он, всех души шли парадом, Цвели неистовой весной, Сдаваясь в плен своих фантазий, Его оковы сбить не тщась, — Прочь гонят милое ведь разве! — Безумно льнут всяк день и час, Ему поя все гимны, трели!.. С влюблённых глаз снял шторы век Октябрь Четвёртый! А в Апреле — Гагарин Юрий! Человек, Что первый с девственной Вселенной Наедине был, аж виток, Её назвавши Несравненной!.. Ах, Юра, парень-молоток! Его на свете нет кумира! Улыбкой, храбростью он смог Вмиг стать любимцем первым мира, И мира дань — у Юры ног. Земли он рвенье молодое Всегда в неведомый простор! Его полёт — чёлн людям Ноя, Когда погибели багор Подцепит Солнышко-светило, Утянет в вечный дикий мрак, Погубит всё, что было мило, В небытия свалив овраг… Полёт тот — поступь Пионера, Надежда, новь горячих дней, С ним матерь наша — светоч-эра — Землянам стала всласть родней! Средь нас грядущего Посланец! Земли он слава, ум и честь. Весь люд в восторженнейший танец С того пустился и не счесть Всех гамм сверхсказочной отрады, Объятий пылких, мёда губ, Смеялись, плакали — так рады, Что трясся радостнейшее пуп!.. И разгибались хилых плечи, И молодела чудно старь, Звучали гимны! Ждали встречи! — Не сон ли то? Браточек, вдарь! — Да, мучил всех вопроса перец: — А видом, видом он каков, Земли из Космоса Пришелец, Из притяжения оков Её что вырвался, свободен, Орлом всю вкруг враз облетя?! — Догадки, толки всё в народе, Восторг, привязанность дитя… Все люди стали, будто братья, Гагарин — в души их пароль, Как чистых, добрых рук пожатье, Гостеприимство, хлеб и соль, Надежда, общность интересов, Хирург извечных Юра дум, Вода на войн огонь злой, бесов И гордость всех, и светоч, ум!.. И вот над Внуково Он в «Ил» — е! Вот «Ил» прильнул уж к полосе… Как намагниченными были, Крича «Ура! Ура!» — все-все. В иллюминаторах все блики Казались ИМ на радость глаз!.. И вот Он, донельзя великий, Рукой приветствует всех нас! И улыбается отрадно… Цветёт, как яркий алый мак! Ковром идёт Он, горд, парадно, Чеканя строгий бравый шаг! И все мы счастливы по-детски Вдвойне, что в Космос быстрый бег Направил первым наш, Советский, Всё-всё могущий человек! Но Октября страны мы тоже, И по плечу — дерзать! — нам всем: В любую сказку явью сможем Войти все твёрдо, насовсем, Желанья б завязь влезла в души! И Юры сказочный полёт Мечтам-цыплятам — нежность клуши… А Он уж рапорт отдаёт… В объятьях плещется вновь волнах!.. Сладка, мила земная быль. К нему мы — к солнцу как подсолнух! В Москву, к Кремлю автомобиль Едва протискивался тихо Сквозь наших чувств любви валы, Вздымались радостно что лихо В триумфе сладостной хвалы! Всяк бросил экстренно квартиру, Прервал вон праздность, сон и труд, Воздать чтоб должное Кумиру За к звёздам взлёт, ах, страшно крут! И я на Ленинском проспекте Вздымал восторга буйный вал, На милом цвёл мой глаз объекте, Его воздушно целовал! И всех мы лётчиков качали, И обнимался с каждым всяк, Мечтал в космические дали Собрать объёмнейший рюкзак! Кортеж в глазах коль стал, как мизер, С проспекта снял я абордаж, Смотреть примчался телевизор На свой седьмой родной этаж И… замер страшно от испуга! С балкона свесился, повис На лапках двух — а это туго! — Мой Ёжик, зря конец свой близ… Его схватив, прижав к груди-то, Спасенью я воздал поклон! А Ёжик, фыркнувши сердито, Из рук скользнул… вновь на балкон! Просунул вновь мордашку в щёлку И по проспекту глазом — хвать! Да, видно, в поиске что толку: Ретировался тут же вспять! Засеменил, забегал, взмылен, Ища потерю там, где смог… И, не найдя, вон обессилен, Стих у моих со стоном ног… Когда ж узрел изображенье С экрана Теле, вникнув в звук, Произошло преображенье: Воспрянул радостнейшее вдруг, Подпрыгнув выше всех иголок! С улыбкой светлою у рта Сиял, как солнышка осколок! И понял я: находка та! Ей имя дивное — Гагарин, Язык живому что един! И счастью Ёжик благодарен! На голубой экран глядим С ним, затаивши вон дыханье, Души нектар отрады пьём, Моля, не ведать расставанья Ни ночью аспидной, ни днём С любимцем сладостным, героем, Что оживил землянам дух! Как страстно смотрим! Планы строим… Но вот экран давно потух, А мы влюблённым, томным взором Лелеем звёздный небосвод И, что далёк, вздыхаем хором И чуть не плачем оба… Вот! Под утро лишь нам ночь сомкнула Без скрипа ставни сонных век… И городского нету гула. И Ёжик спит, и человек… …А, впрочем, друг четвероногий Украдкой, будто хитрый бес, Преодолевши туч отроги, Взобрался в лоно уж небес И… звёзды нижет на иголки, Грибы как, яблоки… Ах, Ёж! Иголки звёздам очень колки… Но прокатиться невтерпёж Им вдаль на этой странной спинке, А то Пегас всё, Лебедь, Рак!.. А тут — иголочки-щетинки: Упустишь миг — и влип впросак! С улыбкой все светила милой Гурьбой в возочек сей спешат, Не сгонишь пряником и силой, Хоть змей бросай и лягушат Им всем за пазуху обильно! Веселье, смех среди небес! А Ёжик, космос взбивши пыльно, Помчал в земной, родимый лес! И там, пожав ежам всем лапки, Со встречи, дивней всяких встреч, Вручил им звёзд по две охопаки И произнёс умнейше речь! Пока безумно все галдели, Свой восхваляючи союз, Я с мягкой встал своей постели, Воскликнул: — Дай-ка, поднимусь Скорей в небесные просторы, Пока в них звёзды есть, милы! И вот, окна отдёрнув шторы, Я полетел быстрей стрелы, Махая крыльями-руками, Всё дальше, Космоса аж вглубь! С мольбой шептал мне Лунный камень: «Возьми с собой и приголубь!» Манили в гости все планеты: «Тебя особый ждёт почёт!» «Прими от нас, комет, приветы!..» Блины там солнышко печёт И мне суёт быстрей в ладошки: «Откушай, милый человек! А, хошь, испробуй-ка окрошки — Прочь от неё прогонит ль стек?! Она в жару незаменима!» Всю сласть ту еле одолев, Лететь собрался было мимо, Да вдруг свирепый хищный Лев Как прыгнет прямо мне на плечи: «А ты здесь шляешься чего, Свой разнося дух человечий?!» Но навалилась на него Тут враз Медведица Большая: «На Че-ло-ве-ка ведь полез!» Дубиной череп сокрушая, Вдобавок бьёт и Геркулес! Опорожнил Орёл глазницы: «Любого так мы за тебя, Посланца матушки-Землицы Утихомирим, разлюбя! Устал, небось? Седлай Пегаса, Эх, скоростёнка ещё та! А море встанет, зло крутяся, — Садись спокойно на Кита. Эскортом будут рядом Рыбы: Тебе помочь — всех наш закон, Прочь астероидные глыбы С пути мы сдвинем, и Дракон К тебе приластится котёноком, Когтищи все сменив на пух… Взгрустнётся — к звёздочкам-девчонкам На танцы жми: красивы, ух!» Как опахалом, сверху Лебедь Гнал от меня жару крылом… — Друзья, спасибо! Верьте, мне ведь У вас отрадно! Но есть дом — Земля родная и Отчизна, Магнит, который страсть влечёт! Но жизнь порой ещё капризна И предъявляет людям счёт, Пугая таинством Природы, Язвя, пред ней что люд, мол, слаб, Что слепо ищет в ней он броды И вырывается из лап… Не ради праздной здесь прогулки Взметнулся выше высших туч! К тебе, Вселенная, зов гулкий: — От таинств где Природы ключ? Весна он жизни, воскрешенье, Улыбка светлая зари, Дел величайших завершенье, Его землянам подари! «А осмотрись-ка! Он попутчик — В твоих уже руках, душе. Реальность — в них он, славный ключик; Что здесь ты, может, он уже И отпер дверь, к тебе что ближе, И где замка простой секрет. Смотри, теперь не оброни же, Ему замены, помни, нет! В нём жизни сладостная вечность. Ему не дай-ка заржаветь, — Текла Вселенной так сердечность, — Не то исхлыщет таинств плеть!» И возвращает аккуратно Вновь материнскою рукой Меня на Землю, чтоб стократно Трудился я, презря покой! Вновь по родным скачу ухабам!.. Цепляют локти, как кусты — Бегу сквозь боком, будто крабом, Все обходя тела-шесты… Но кто-то — хвать! — меня за шею, С остервенением трясёт! И… вот спросонья я глазею: То Ёж виной, а не народ: С меня он тянет одеяло, В глазах неистовый упрёк: «Вставай! Вставай! Уж спишь немало… Смотри, какой вокруг денёк! Свезти, как год уж, обещал ты Меня в родной мой, милый лес, Такой, тебе как — сладость Ялты. Ну, не лишай меня чудес!..» Вот тут сказать мне и настало, В стихе, откуда взялся Ёж… К Природе страсть моя пылала Огнём! Её уж не зальёшь. И вот я брёл в лесу однажды, Питая душу, слух и взор Его я негой, будто в жажду Ручья живит нас разговор… И вдруг увидел на поляне Остатки буйного костра… О ужас! Что же то, земляне, На зверство нет ли вам поста?! На перекладине висели На нитях голые птенцы… Но мало было здесь веселий — Аль их упустят подлецы! — Ежа насквозь проткнули палкой, В огонь швырнули: «Ха! Шашлык…» Губить всех, слаб кто, им не жалко, Их не одёрнет совесть-крик! Услышал шорох, шевеленье Травы… И видит, вспыхнув, взор: В меня летит, как осужденье, Взгляд глазок — бешеный укор За это дикое злодейство! Во мне узревши лишь врага. Моё согласно в том судейство! Ежонок был то, Дорога, Ох, дорога его сердечку Была, погибшая здесь, мать! Он плесканул воды бы речку В огонь! А смог бы? Пить как дать! Была б она не так далёко… Взяла его моя рука: Здесь оставлять его нет прока, Погибнет, Слаб, Ну, лес, пока! Верну, окрепнет коль, став взрослым, Тебе под полог пышных крон; Ко мне не будет впредь несносным За горе, матери урон… И всю-то зиму был в квартире. И вдруг салютнейший Апрель! Как хорошо, коль ладно в мире, Под килем жизни — глубь, не мель. Мне и Ёжу двойная радость: Гагарин! И поездка в лес. И душам нашим это — сладость… И восхитительность чудес! Отвёз его. Он, обернувшись, И на меня взглянув, исчез… Лишь шелест трав спешил мне в уши, Души мой сросся вмиг порез! Я ехал… Рядом люди были. А сколько нёс их тротуар! Там, у костра тогда, не вы ли Швырнули совесть в углей жар?! А здесь все чинны, при параде, У всех-то праведна душа, Для общих благ живёте ради… Но лицемерьем пороша В глаза всегда честной округе, Вы лжёте, сущность чтобы скрыть Своей натуры всем по кругу, Себя бодря за эту прыть! И что вам чьи-то достиженья И шаг истории вперёд?! От них ни холода, ни жженья, Скривите лишь ехидно рот: — А нам с сего какого прока, Аль денег больше, аль почёт? — И рыщет — где бы, что бы… — око. Глядишь, уж то и в дом течёт… Вот это радость, наслажденье! А то какой-то там полёт… — Да нам — то что! Нет возбужденья. Взбредёт же делать шаг вперёд… Нам хорошо в своём болоте. Кто критикнёт, швырнём мы крик: «Да вы такие ж, только врёте. Азарт всё хапать — всех велик!» И это лучшая команда Идти на то всем остальным: «А чо, быть может, в этом правда!» — И прут напором уж стальным… Но есть святые работяги, Прогресса крутят сто колёс И о всеобщем верят благе, День-ночь в трудах, чтоб то сбылось! Они, как гончие, по следу Азартно мчат, чтоб всё найти, Земле дать новую Победу, Все Пионеры, все в пути! И ты, кто миру вдруг подарен, Авторитет Земли кто взвил, Чьё имя гордое Гагарин, Не охлаждай свой в деле пыл! Будь на Луне, других планетах — Земле то в радость, всласть, поверь! Найдёшь незнаемое где-то И всем в него раскроешь дверь. Вновь возликуем мы отрадно, И вся Природа с нами то ж В одном ряду пройдёт парадно! А как в лесу там милый Ёж? Я не забыл координаты, Где опустил его в траву. Вот подхожу. А там… дебаты! Протёр глаза… Нет, наяву! На кочке Ёж — весь лик в улыбке! (Ему трибуну сделал Крот). А вкруг Ежи, все встав на цыпки, Глядят ему с восторгом в рот… — Так вот, Гагарина я видел И по ТВ, и наяву, Ну, в натуральном, значит, виде, Как видим здесь мы все траву. На то права имел законно: Как вы, я тоже людям брат. Да, не свалился чуть с балкона Я в рвенье видеть всё… Но рад, Что подхватил меня Хозяин, А то прощай бы, жизнь моя… Веселье было до окраин От величавого Кремля! Я в космонавты тоже мечу Пойти, взметнуться до Луны! И мне потом устроят встрецу, Я всем Луны дам валуны! — Эк, как хватил! — тут я заметил, — А, впрочем, может, повезёт, Ведь всё сбывается на свете, Коль к цели движемся вперёд! — Опешил он… Как с «двойки» в классе. Вот, мол, какой теперь позор… — Но я, — воскликнул, — этой массе Лишь повышаю кругозор!.. — Тут рассмеялся я! И эхо Помчало смех мой в леса глубь… «В одежде может быть прореха». Глаза его мне: «Приголубь! Ну, в честь хоть Юрочки полёта! Я, может, больше не сорвусь… Но ввысь мне, впрямь, теперь охота! Вот и трублю о том, как Гусь!» Погладил я его мордашку… Подбросил вверх! Опять! Поймал, Чем взвеселил его компашку, А он от счастья весь сиял! — Он наш Гагарин! — восклицали, — Он в небе был! Ему ура! — Манифестациею в дали Ушли, смеясь… И мне пора! Домой я ехал… Транспоранты Всё величали наш Союз, Где есть ума, труда гиганты, Геройства, прелесть братских уз! Апрель, 1961 г.

Потому и ясно видим

Солнце — жаркое Светило. Но не дружит с ним Мороз: Жжёт огонь его немило, Аж до плача и до слёз… Любит Солнце хороводы Вкруг себя водить планет — Водит многие уж годы, И азарту края нет! Греет тёплышком им спинки… На ночь гасит свет и печь. Плавит снег и плавит льдинки, Чтоб Весной ручьём им течь… И на Солнце вечно лето, Не ходи там босиком: Так оно всё разогрето, Обожжёшься угольком! Нет там яблонь и цветочков, Испеклись они бы враз. Нет и снега там комочков, Вихрь огня лишь видит глаз! Но зато оно зазнайка, Ведь Системы важный пуп! Коль захочет спать, то — дай-ка, Да набрось ещё тулуп! Книг не держит нужных в ранце, Мол, без них умно всегда! Не стрижёт протуберанцы Жизни долгие года… — Солнце, стой глаголить этак! От ученья нету мук. Речь твоя горчей таблеток, Нам ученье в жизни — друг! — Повскричали дети дружно, — Знанья всем во всём нужны. Повышать их вечно нужно, В жизни все они важны! С ними сменим мы Планете Её старенький наряд. «Ай, да умницы вы, дети» — Все вокруг заговорят… Мы от радости запляшем: Это дело наших рук! Плод дают усилья наши, Помогло ученье-друг. Мы Мороза не обидим, С ним кататься будем с гор, Будет с нами в славном виде До Весны журчащих пор… И на пенсию отправим До осенних снежных дней, Быть на отдыхе он вправе, Вновь здоровым быть, сильней, Чтоб на Новый Год великий Смог подарков нам мешок Принести под счастья крики: Любим мы тебя, дружок! А на Солнце нету горок… — К нам, Светило, приходи! С горок спустимся мы споро, Прокричав «Уйди с пути!». Ну, а летом мы на речке Уж наплещемся-то как, Подзадоривши сердечки, Ведь плескаться всяк мастак! И по ягоды, грибочки Мы отправимся все в лес! А устанем, сны средь ночки Всласть посмотрим — сто чудес… Наберёмся сил. Ума нам Снова даст учебный год. Будет вкруг всё не туманом, Мы сознательный народ. Так что, Солнце, подтянись-ка, За учёбу с нами сядь, Всё уму ясно и близко, Не швыряй ввек под кровать Все дела на «апосля» ты, Их накопится гора И придавит в миг проклятый… Мы ж с умом — вся детвора — Потому и ясно видим Мы свой в Будущее путь, Быть чтоб в лучшем самом виде И от цели не свернуть! Июль 1968 г.

Женитьбоодиссея

Рубаха, брюки глажены, Ботиночки скрипят! Шагаю, напомаженный, Под завистью ребят… Под мышками подарочки, В руках букет цветов: Женюсь сейчас на Галочке. Давно к сему готов! Расчёска в чубе хожена, При «бабочке» иду… Ждёт, чую, расттревоженно В предсвадебном бреду! Клялась, что любит здорово, Аж с головы до ног! Свет подтвердить Авроровый Её бы клятву смог. Ах! Обнимала прессово, От поцелуев — жар! Горела страстью бесовой, Пылала, как пожар… Не запылись, ботиночки, Не сядь-ка, муха, вдруг: Иду к своей картиночке, Без четверти супруг! Уж зрю пятиэтаженный Знакомый мне домок, В нём, вместе с ней посаженный, Под «Горько!» будем «Чмок!» Она, ломая рученьки, Отрадно ждёт, видать, Ах, ах, по мне соскученьки… Какая благодать! Там музыка музычная! И слышен топот ног… Влетаю к ним привычно я, А иначе б не смог! — Где, — кричу с порога я, — Аленький мой цвет?! — И ищу, всех трогая, Милый жду ответ. И все вокруг захлопали И «Горько!», видишь, им, И встали все, как тополи: Мол, выпить уж спешим! Узрел, в фате сидящий, я Желанный мой медок… Прощай, жизнь холостящая, Закройся на замок! При виде глазок, губочек Ах, сладко заморгал… Милее всех голубочек Ты, мой любви запал! Сидит она сверхнежная, А сбоку — тёща, тесть… Ах, обниму прилежно я, На «Горько!» вскрикну «Есть!» И к миленькой голубочке Тяну я жажду губ: Сейчас сольются губочки… А в этом я не груб! Эй! Оближите пальцы вы… Уж чмокнемся взасос!.. Навстречу ж… троепальцевый Мне фокус мчит под нос! — Как! — вскрикнул отупело я, — Галюха, глаз протри, Была в любви ты смелая Со мною года три! Я, глянь-ка, твой любименький Был с головы до пят, Жужжала мне: «Мой миленький!» Ты, рада, был я рад! Была такою н-накою, Что рад жевать был рот! Пошто швырнулась галькою В мой верный огород? Сейчас же, ты, исправься-ка, И видят все то пусть: И не пройдёт и часика, Моя как сгинет грусть! Ах, поднималась милочка — Ей рад был млад и стар — Шаталась, будто былочка… О, боже! Перегар Попёр из рта вдруг водочный, Аж прихватило дух… Дай закус мне селёдочный, Я от душка опух! — Стой! Опоздал ты, Колечка, Дай слёз поток утру… Не люб ты стал, нисколечко Теперь не по нутру… — Дай я тебя потискаю, Меня узнаешь вмиг! — Я не твоей уж кискою Отныне стала! — в крик Пустилася, толкаючи Меня страшенно в грудь, — Забудь, что было давеча, Всё-всё, Колян, забудь! «Ну, вот, и скушал пончика…» — Не твой теперь мой стан, — И льнёт, льнёт без пардончика К тому, как великан, Сидит что рядом с милкою, Жуёт — чавк! — бутерброд, И ложкою, и вилкою Кладёт, кладёт всё в рот… — Уйди! А то мой новенький Пыхтит, что спёртый пар! Кати-ка, вдаль ты дровенки, Катись, как круглый шар! — И вновь к нему в обьятия… А он ко мне суров! А вкруг — Хи-Хи! — вся братия: — Вот и попал ты в ров… — Мастак ты на готовое Задрать в азарте хвост! — Ой, что-то это новое… — Ай, парень! Ты прохвост. — Намерение смелое, Смотрите, он не трус… А сам из здравотдела я, Тебе, дай, смерю пульс… — Лоб взмок мой тут морщинисто: Вот ткнули в унитаз! А великан мужчинисто Уж целит, вижу, в глаз… — Обжёгся светлячоночка, Тебе и в нос щелчок! Очнись! Твоя ль девчоночка? Ты ж перед ним — сморчок… — Ну, хватанул ты лишечку, Быстрей остепенись, А то возьмёт под мышечку И спустит сверху вниз! И, впрямь, как пьян от случая, В глазах печаль, туман… Душа, ах, невезучая! Всё в жизни лишь обман… «В обьятьях, знать, безрукая Со мной всегда была» — Вдруг трезв стал трезвой думкой я. Плохи мои дела… Она во сне мне снилася, Душою к ней прирос… Вдруг кучу сразу силоса Подсунули под нос… Печальное пристанище Предстало трезво вдруг. Ах, нрав твой, краля, жалящий! Скукожусь с сердца мук. Надежда измочалена… Прочь ухожу в бреду… Иду, иду, рассеянный… Так в горе — просто жуть! — Женитьбоодиссеенный Закончился мой путь… Июль 1968 г.

Всем царям лоснящимся

Славен терем у Царя! Сам — в парче и злате. Но боялся он, царя, Покидать палати: «Там, на улице, народ Голоден и злится… Он с рожденья ведь урод, Можно заразиться!» И владыка врозь живёт, Аж с царицей даже… В заведенье свой живот Не носил без стражи! Но однажды сей предмет Предан был запору. Царь, ворча на ветхость лет, Мчит пешком к забору… Над короной — мир иной… Здесь — вдруг пискнет птица… «Хорошо как под луной Мне, Царю, сидится!..» Взгляд любовный — на свой труд… «Взлезть бы на палати!..» Сунул нос, а там орут! Охнул: — Вот те нате!.. Там, от счастья всласть урча, Чернь из всей силёнки, Из того, что здесь — «парча», Делала пелёнки! Уметала со стола Яства, колготила… Стала рожица ала, Будто лик светила! А на троне пацанок В латаных штанишках, Не отмыв от грязи ног, Копошился в книжках… И, завидя вдруг Царя, Крикнул отцу: — Батя! Вон тому скажи, что зря: Тронить таперь хватя! Государь, разинув рот И моргая часто, Внемлет: — Слышь-ка, поворот! Посидел и — баста! Нарастил себе мозоль, Сидючи на троне… В пояс нам — и ввек! — изволь Кланяться-ка ноне! То, что сделано трудом Мозга, рук народа, Пусть войдёт — и в каждый! — дом Трудового рода! Поднял Царь свой набалдух, Крикнуть чтобы грозно, Но от злобы сразу дух Испустил навозно… Дворник мёл метлою зал, — Вымел с сором вместе.! — П-шёл на свалку, — он сказал, — Здесь быть — много чести! Здесь народ свой трон займёт — Истинный владыка! Он устроит жизнь, что мёд, Хоть начавши с лыка! ……. Царь на свалке, средь ворон, Мухи кружат роем… А со всех сюда сторон «Новь, — несётся, — строим!» ……. Всем лоснящимся царям! Чётко зазубрите: Он, Народ, к мечте упрям! Вам не сбить сей прыти! Октябрь, 1968 г.

Есть под солнца лучом…

Край прекрасен, цветущ Есть под солнца лучом! Краше райских он кущ, Счастье бьёт, как ключом, Для любой там души, Сердцем любящей труд. Жизни парус вспуши! В край плыви-изумруд… Чудно дышится, всласть Ароматом цветов… Каждый плод здесь упасть Сам в корзину готов! Трели чудные птиц Наполняют эфир… Свет улыбок от лиц Льётся радужно в мир… Труд в почёте, и всяк Вносит лепту свою, Чтоб родник не иссяк Чести славной в краю. Чувство локтя вовек Занимает зенит. Эталон — Человек! Совершенством пленит. И земля всей душой Рада холить, беречь Сына — с буквы большой. Он не в тяжесть для плеч — Служит крыльями, верь! Высоко вознёс Мать, И она в Завтра дверь Начала открывать… Краше ввек не видать, Да и уж не берусь, Края мне — Благодать — Это диво — лишь Русь! И стоит каждый род За Россию стеной! От ворот — поворот Получал враг иной, Растерзавший бы грудь И покончивший с ней. Расцвела и ввек будь! Плодом спелым красней! Ты ли, Русь, загрустишь, Балалайки коль строй Гонит прочь с полей тишь, Хлеб родят что горой! Неба синька очей Ластит души и взор… Всё любовь горячей К нам Страны с славных пор. В счастье, славе горда! Но закрыла вдруг луч Солнца стая-орда… И окрест — плач горюч, Взоры, полные слёз… Чуб полей опалён, Косы — белых берёз… Алчен враг и силён. Он по русской груди Сеет смерть с воем вскачь! Месть, набатно взгуди И карай: он палач! Встал народ-богатырь Грудью против врага За полей своих ширь! Как она дорога, Колосящая Русь, Черноброва земля! В ней — и радость, и грусть, — Человеку внемля… Ходит буйной волной Под свирепой грозой, Никнет скорбно — во зной, Плачет горькой слезой… Так неужто отдать, Во что душу вложил, Чтоб поганая тать Из земли милой жил Путы рабства вила На свободу веков! Нас земля родила Без кабальных оков И без них лишь прижмёт К сердцу после опять! Её ласка — что мёд, И как пух — её пядь. Но смертельно разит, Топчет кто её грудь! Ты, палач-паразит, Месть меча не забудь! Он в руках сыновей — Будто молнии свет! Он от сечи — новей, Ни зазубринки нет! И катилась к ногам Голова, как арбуз… Вот урок вам, врагам, Намотайте на ус! А земля уж в выси Гордо машет крылом! — В завтра песнь донеси О победном былом! Гимном явится пусть И звучит без конца! Зависть вызовет грусть У потомка-юнца… С песней, Русь, тебе ль грусть И с обилья всего?! Вес да здравствует пусть Твой средь мира сего! Жизнь, в сердца ты посей, Я взрастить же берусь: Во Вселенной, во всей, Нет прекрасней, чем Русь! Октябрь, 1968 г.

Осень

Отзвучали бора Птичьи голоса. Не ласкает взора Цветиков краса… Много было спето Средь цветов и крон! Уступило Лето Осени свой трон. Вытянулось клином По небу — на юг… — Счастья тебе в длинном Перелёте, друг! Осень осерчала, Топнула ногой: — Кара для начала: Кроне быть нагой! Я — теперь Царица! Мне и славу пой! Челядь-мастерица, Тешься-ка, в упой! Сбил на землю шапку С Дуба Ветер шал, Ёлочкину лапку Больно подержал… Зло Берёзке косу Дёрнул — зла душа! Листья по откосу Побегли, шурша… Солнышко — в пелёнке Хмурых облаков, Нет уже силёнки Их разбить оков… Небо полонили Тёмною ордой; Всё пугали мили Волглой бородой… Дни подряд и ночи Землю Дождь сечёт… Мокры в плаче очи, Слёз — не в пересчёт… Смотрят тяжко Лужи: «Голые стволы… Знать, недолго стужи Ждать уже валы…». Кончилася нега, Зелени краса: Уж пригоршни Снега Сыплют Небеса… Декабрь, 1968 г.

Ощипать их не пора ли…

И вот тебе фанфарю тушь я, А вознесись-ка, спесь Петушья! Он глупый маленький Цыплёнок, Сию лишь вылез из пелёнок Своих скорлуповых он, знамо. Но в Командиры прёт упрямо, Ворвался в жизнь наглей монгола! — Мне ни к чему науки, школа. Умён, поверьте мне, Курёхи, Дела со мной не будут плохи, Я Вождь в веках и Муж отныне, Довольно, дамочки, уныний! Вас не укусят больше блохи, А будут радости лишь вздохи! Добавлю к этой же я теме: Жить по моей начнём Системе! Исчезнут вмиг печаль, мытарства, Наступит Курье чудо-царство. Бояться нам ли хищной птицы?! Теперь, прекрасные девицы, Мы будем зонт носить с собою, Увидим Ястреба, — гурьбою Под ним и спрячемся отрадно! — Ах! Как всё выдумал он ладно… Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! — А помолчали б, хоть разочек! Ещё есть враг у нас — Хорёчек… Но тут откроем мы ларёчек, Душить не будет нас средь ночек… — Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! — Носить сарай с собой мы будем, Он безопасность нам средь буден, К тому ж, всегда есть в нём насесты И гнёзда — радуйся, невесты! — Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! — И как Закон, а не случайность, Яиц чтоб взвысить урожайность, Чтоб не была их недоимка, Садись квадратно-гнездовым-ка, И тужься, тужься, Куры, сильно, Нести чтоб яйца страусино! — Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! — И тужься ты со всех силёнок, А вдруг снесёшь яйцо, Цыплёнок? Внеси свою ты лепту в носку, Своим Несушкам будешь в доску, Им будет помощь-то весома И радость с этого средь дома! — Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! — И сам снесу, без проволочек, Я за год, думаю, пяточек. И истощилося терпенье: Мне надоело Курье пенье… А ну-ка, вспой, как Канарейка, Иль Соловьём мой слух согрей-ка! Взлетим Орлов, Орлиц мы выше, Аж к облаков высоких нише! Не мокры Курицы мы с вами, Коль тучи выльются дождями, Встряхнём мы перьями своими И будем враз опять сухими! Дожди загоним вон в унынье… Не мокры Курицы мы ныне! — Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! — И надо быть всем нам, подружки, Уж с распреважностью Индюшки, И, окружающие, врёте, Что вы одни лишь все в почёте! И мы, как сказочные Павы, Пройдём пред всеми, величавы… И я Лебяжею походкой Пройду пред миром всем с Молодкой… Довольно неучами, сапой Нам быть, писать коряво лапой: Носи чернилов пузырёчек Теперь с собой, ученичочек! — Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! — Наряд наденем мы из ситца И будем день и ночь вальситься! Коль век стал техникою лютый, Ему будильник пусть минуты И кажет, мне то — передышка, А то нагрузка горлу слишком… Мы всем веками припевали, Я ж теперь, пардон, в привале… И нам в навозе хватит рыться, Подай еду теперь в корытце! Да, и слюнявчик ярок сшей-ка, Чтоб не испачкалась бы шейка… — Ай! Слава, слава, бабы, Пете, Он всех умней-умней на свете! И, задавая всем так взбучу, Он вдруг узрел навоза кучу, Забыв про блюдца и корыта, Им куча вмиг была разрыта! И не ушло на гран от взора, Сосед-Петух ему позора Уже доставить грозно хочет… Вмиг в драку мчит, стремглав, наш Кочет! (А он за оно время, кстати, Уж приперился и при стати). Ну, Петухи — все-все! — не саки, Им радость высшая — все драки! Но Ястреб тут узрел их с неба: «Ах! Не мешало съесть их мне бы!..». Но вот когтям досталось мало: Братва под сливу убежала! Их скрыла вновь от смерти слива, Дрожат под ней они трусливо… Лишь по перу — в хвостах остатки… Ах! До чего же драки сладки! А уж в сарае Зав. «ларёчком», Тот Хорь, уж трудится по ночкам… И раскудахтолася Царство: — Ах, где от бед нам взять лекарство?! — У Петухов, ищи хоть с жаждой, Всё ж нет яиц — прощупан каждый! Вот и пропали планы носки, Эх, хоть строгай для гроба доски! Печаль вошла глубоко в поры, Хоть в суп ныряй, не снявши шпоры! В рядок уселися Цыплята, Душа их рвением богата, Но, хоть и пыжились в рядочке, Снесли лишь «бяку» их задочки… И в плен попали тут же драмам… Помчались с криками все к мамам: — Мы сели тужиться в рядочек, Но нет яйца, лишь — шлёп! — комочек… Уж лучше нам играть в игрушки, В игре мы с ними не копушки! …. А мигом тем над Курьим царством Парил Орёл, влекомый яством… А Кур полёт — лишь в рост забору… Им рыть вовек навоза гору… И Соловьём им трели петь ли? О, то мечты, над ними петли… Коль листья дождиком секутся, Все Куры жмутся мокро, куце… И жмётся к ним герой наш — Кочет, Ведь куц и он: вода-то мочит! Тут Куры радостно взгалдели: — То наш Петух ведь, в самом деле! Мы узнаём Вождя и Мужа, Под ним от страха ведь уж лужа… Нам не нужны «Системы» кущи, Ведь Курьи нравы нам присущи, И рады мы, поверьте, люди, Лежать ввек пищею на блюде. А наш Петух хватил уж слишком, Точь в точь иным под стать людишкам. Да вот рекла ему Природа: «Ты, Петь, Куриного ведь рода. А у людей узревши перья — Тьфу! — глупое высокомерье, Ты стал спесиво в них рядиться… Но ты Прекрасная, верь, птица И на селе все-все лучисты, Коль есть Петух в нём голосистый!» — Но мы исправим Петуха-то! Чиста вновь станет Курья хата… Тут дождь припрятал лейку в тучу: «Ведь зря я Кур хороших мучу, А то дрожат, мокры, худея… Дай измочу плохих людей я!». Ах, ты, наивь! Хоть не первична. Зонты раскрыли все привычно, И хоть ты струи лей лихие, Им ни по чём, идут сухие… И так же тёмные делишки Всё прикрывают — не глупышки! Живут аж в гордости экстазе, А в душах подлость, уйма грязи… А чтоб в капкан разоблаченья Им не попасть без промедленья, Оделись в радужные перья — Так больше будет им доверья! …. Но басен нету без морали: А ощипать их не пора ли?! Декабрь, 1968 г.

Дружба

Силой гигантской владеет она! Но и ранима, душою нежна… Всяк ли ей вправе назваться роднёй, Давит коль горло ей подло клешнёй? Тот ли в понятии Дружбы высок, Кто из друзей выжимает весь сок, Скрягою ложит в чулок медный грош, Будто на свете один он хорош, Пьяно сидит в ресторане один, Важен пред другом: я — босс, господин! Машет букетом похвал пред лицом, А за спиною — подлец — подлецом? Другу беда, ему — радость втишке, Прячет острющее шило в мешке, Ложку поболе он в руки берёт, Ставит подножку, чтоб мчаться вперёд, Чином повысит его ротозей, — Вмиг забывает своих всех друзей? Нос, как антенна над зданьем башки: — Лапоть, дорогу! Идут сапожки… Но правда дороги дутость их съест! Вороны даже не взмашут окрест… Будут под тучей, под пылью лежать, Ждя с нетерпением сласть-благодать, Чтоб Мухой усесться на Честь друзей, В пору везения сданных в музей… Нет! Не такие у Дружбы полки. Головы истинных — под потолки! Тот лишь в понятии дружбы высок, Кто делит последний хлеба кусок, Силы стараясь у друга сберечь, Взвалит на плечи себе с друга плеч, Место уступит, коль стужа остра, Ближе, — где пламень трепещет костра! Вызволит друга, забывши свой чин, Из океанских взъярённых пучин! С жаром к любимой карьере стремясь, Друга не втопчет злорадно он в грязь, Правду заявит открыто и в глаз: — Вот в чём ошибка твоя сотряслась! Дружбы бесценный раскроет он дар: В друга нацеленный, примет удар! Но не умрёт, ибо истинным был! Дружбы живому оставлен весь пыл. Долг твой — беречь, чтоб пылал он, светил Ярче, теплее Вселенной светил! Плесень вовеки лишь то зеленит, Что без вниманья в сердцах, не зенит. Тот лишь в понятии дружбы высок, Кто не сорняк, а весом колосок. Друга чтоб в бездну не скрыла волна, Вовремя помощь нужна и — сполна! Жертвовать всем! Страха грань перейди. Дружбе — бессмертие лишь впереди! Январь, 1969 г.

Вам!

Летела белая тучонка, Юля танцульки простеньки… Бежала к ней Краса-девчонка, Лишь шелестела — ах! — юбчонка, Юлили косы-хвостики… Легко нагнав (прекрасны ножки!), Юна — вопрос: «Ты нимбус дочь? Быть может, цирусиха трошки? — Льнёшь к озорству, стыда ни крошки. Юла, тучонка, ты, точь в точь!» — Львом ей в ответ взрычало чадо, Юпитерно сверкнувши вдруг! Быстрее лани мчит от ада, Летит, вопросу уж не рада, Юно созданье… Сердца друг! Август, 1970 г.

Опять и навсегда!

Звенел игриво колокольчик смеха! Искрилася улыбка Девы — Навеки в сердце заблудилось эхо… Ах, времена беспечны, где вы?! Мягка её, державна поступь мимо… И, раб видения, вдруг, сразу! — Лишь замер вслед… Душа моя ранима, А чувствам пылким — нету сказу! Я её вопрос: «Создатель твой не небо ль, Ярка звезда? Откройся мне ты! Лишь не пугайся, улетая в небыль, Юна: он не пустой монеты.» Бровь вздёрнув, очи на меня светили, Лучили тёплым, нежным светом… Юлили косы лишь — в девичьем стиле! Вверх носик взвил, кичась, дуплетом… Ах, сладкая! Вы жаждой угостили — Страдать по Вам зимой и летом!.. Октябрь, 1970 г.

Ивушка

Зорька вечерняя дивно румяная! Ивушка только печальна одна… Низко нагнулася к омуту… Странная! Ада желает достигнуть, аж дна… Жатва страданья её сверхобильная, Ей не снести и вовек на плечах: Люди сказали — дорога всё пыльная — Ах! Будто Дуб средь дубравы зачах… Не было дерева Дуба плечистее, Не было росту его и родни, А улыбнётся вдруг — Солнца лучистее! — Я б любовалась им жизни все дни! — Мечется в горюшке, бедная, в слёзоньках — Очень горька по нему так печаль… — Яркий свет-Месяц! Гуляешь в берёзоньках… Полно ли жить мне без друга плеча ль, Ради него расплеталися косоньки, Очи пылали любовью-огнём! Щедрое сердце — измены ни росоньки! — Алым ты было, пылало по нём… Йоту ль страстей утаила от милого? — Тешилась лаской, что нет горячей! Если весть правда, не надо постылого Света без друга лучистых очей! — Чу, горемычная! — Месяц ей ласково, — Аспид-тоска для лица не краса, — Светит пусть радостно, светит пуст сказково! Тают на очах пусть слёзы-роса. Ладаном ныне гроза расхвалилася, Истинно, свету пришёл вдруг конец: Вечно стоявшее с стоном валилося, О, уступая стихии венец… Грозно надвинулось к Дубу свирепище, Огнь высекая, громам бья в бока, Выдернуть с корнем, как будто он репище, Алчно желая, швырнув в облака! Милая Ивушка! Ладен он, выстоя Против, другие хоть падали ниц: Очень большая к тебе, нежно-чистая Жарко пылала Любовь без границ! Искрятся глазоньки счастьем — салютово! Знать, оживела, согрелась душа. Нежные чувства разят врага лютого. Испепеляют и нас, иссуша… Преданно, нежно любить, до безумия! — Участи нету у сердца другой. Так лишь пылай, моё сердце, не мумия! И не сгибайся я в горе дугой… Декабрь, 1970 г.

Последнее…

Солнце в небе светит еле, Даже луч — сосулькою! Над землёй летят метели — Ёлки-палки! — гулькою… Мнут и тискают светило — Рады аж до хвостика! Ох! Вредней они этила… Живодёрки, бросьте-ка! Дайте я сколю с лучишек Его мёрзлых ломом лёд! Наберёт он сил ручишек И отправится в полёт! Я ж усядусь в след вмиг местом, Знамо, мягким толечко! И проси, чтоб слез, хоть бес там, Не поддамсь. Вот волечка! Аж нагреюсь до свеченья! Раз следы-то тёпленьки. Ох! Сидеть в них, — что печенье! Знамо, прелесть! Оп-пленьки! Отойди, метель гриваста! Что глазелками блестишь? Как рвану за ухо вас-то, Аж наступит сразу тишь! Мерно бью по солнца лику, Очень злой, и по лучам Я, сбивая лёд, но фига: Проку чтой-т не получам… Р-р-разыгралися метели — Если б видеть вам пришлось! Как сильны, злодейки в теле, Разом ломят, что те лось! Ах! За шиворот схватили… Солнцу — в нос: привет от нег! Навалились, и я — тили! — Аж с небес да носом — в снег! Яркий снопик излучаю Звёзд салютовых из глаз… Вылезая, взмок, что с чаю, Ёлки-палки… Я вот вас! Заревел — для пущей страсти — Да в два голоса я вдруг: — Ох, беда, ты! Ах, напасти! Чую, вам я — милый друг… Кап да кап — под ноги слёзка, Аж проталина видна!.. Мой ты, бог! Над ней берёзка Очи вниз лучит, бледна… Я свой глаз скосил туда же, Я велел ему смотреть, Рот разинул в чуде даже, Как в полмира, скромно — в треть: Алой розочки смотрели Ярки глазки-лепестки!.. Всласть звучали птичек трели… Ей всцвели пусты пески! Чёрный взгляд освечен ночи. Натиск сил метелей стих. О! паук, что было мочи, Горячо сплетал ей стих… Ожил лик светила сразу: Тает… Стаял лёд на нём! Ей мигнув, как дам я газу — Бегать стал, резвясь, конём! Ещё б долго и упорно Бега шёл километраж, Лишь комар вдруг мой проворно — Ах, спасибо! — спутал раж. Голос мил… Тяну к ней ручки… О! она же мне в глаза: — Убери-ка эти штучки! Хвать меня вдруг больно за!.. Ангел мой! За что любовь-то? Нос, смотри-ка, вмиг распух… И взыграла, братцы, кровь-то: Я с макушки рвал вон пух! Видя пыл мой, милый цветик — Её, не вру! — взмыл в небеса: Чмок! — мой носик и — приветик! Надо ж! Сладкая лиса… Очень лакомое блюдо — Губы лижем! — поцелуй… — О, постой! Дитя я люда: Ты целуй меня, целуй! — Ей кричу, несясь вдогонку. Боже! На небо взбежал… Ещё б дальше вёл бы гонку, — Мне вдруг космос, — что кинжал! Еле взял шагов я двести, — Р-р-раз! — он треснул подо мной… — Цветик алый, сладость лести! Ах, к земле спешу, как Ной! Но — о чудо! — он звездою, Искры мечет в мир во весь! Я бы — к ней! Земля ж уздою Жмёт к себе, сбивая спесь.. Еле день опустит штору, Лишь пока взлучит рассвет, Ангел мой! В ночную пору На тебя смотрю, мой свет!.. Ночь поддастся дня елею, Ах, опять мне не до сна: Я в руках тебя лелею, Мой цветочек! О, весна! Озари страстей аллею: Яхонт-сердцу грудь тесна! Январь, 1971 г.

Лебёдушка

Озера к берегу ластятся воды… Зелени буйство устроило пир! Искры льёт солнце на туч хороводы. Небо дивится лазурно на мир… Ах! Красоты приоткрылася дверца… Ввек не отвёл б изумлённых очей! Если б не боль, полоснувшая сердце: С неба пал Лебедь, темней всех ночей, На руки волнам — и тёплым, и нежным… Алая грудь… И крыло на весу… Как очерстветь, быть кровавым и снежным, Раз покуситься на чудо-красу?! Аквамариновы волны притихли… Слёзы берёз заблестели у глаз… Ниже спустилися в яростном вихре! — Аспидны тучи… Взгремел грома глас! Ярый взгляд молнии рыскал, неистов: — Лебедя недругу кару несу! — Еле живого, прикрыла, лист выстлав, Бережно Ивушка, прочь гнав лису! Ершик-рыбёшка принёс сладки крошки: — Другу небес голубых, глади вод! Узник недуга, съев, встал вдруг на ножки, Шаг — и над ним вновь без гроз небосвод! Кинулся к водам желанным в объятья, Аж ли брызг счастия взвил фейерверк! — Пара ли с небом мы, кровные ль братья? Резво крылами взмахнул! Но померк… Если одно его к солнцу стремило! Камнем другое повисло, что пуд… — Раб я бессилия! Всё мне немило… Али не вырвусь из немощи пут? Стонет в отчаянье тяжком и диком… Ночью день кажется. Слёзы тьмят взор… — Адово горюшко! — мечется с криком, — Я земли с неба увижу ль узор? Лютый, тем временем, двигался холод. Юг уж манил всех любезно с крыльца! Бедный! Мёрз Лебедь лишь, снегом исколот, Лета забывши улыбку лица… Юрко однажды на озера руки Тронно Лебёдушка села-пушок… Ей позабыть с милым краем разлуки Боль захотелось, разлука ведь — шок… Яств своей Родины нету милее! Беркутом вцепится чуждый нам край. Едко вздымят вдруг потоки елея, Звонко вскружит в небе воронов грай… Угнанный с неба рукою злодея, Молча, — влюблён вдруг! — мой Лебедь смотрел На красоту этой птицы, хладея… О ты, любовь, ввек опаснее стрел! Ярко всцвело его сердце средь вьюги Красною розой, и он её вдруг Разом решил отдать рода подруге: — Ангел прекрасный! Прими, милый друг! С гордым презреньем к бедняге-калеке: «Ишь ты! Страх-кречет твоя-то мне честь!» — В мире, — она ему, — помни ж навеки! — Ах! И красавцев чудесных не счесть. — Язвой ответ хоть, смертельным хоть ядом, Идолу сердца он шепчет вослед: «Уйма прекрасного пусть будет рядом Много, до смерти, с тобой, Прелесть, лет!» На небо долго смотрел он, бедняжка… Аж целовал её след… Ярый пока не сковал мороз тяжко… Март, 1971 г.

Гимн Прекрасному

Медленно день угасал и угас. Извергом ночь выползала… Лишь всё искрилось веселье у глаз Алых цветов на лугу — ало-ало! Ящером древним к ним бросилась ночь: — Не было больше печали! Ей! Всю траву эту мерзкую — прочь! — Как бы не так! — отвечали, — Ты посмотрела б на солнышко днём, — Аж ли душой новой стала! Раз лишь узрев, тосковала б о нём, Утром взлучивши вспять ало. — Што вы, цветульки, типун на язык! Красной? Люблю ползать в смраде. Ах, вы! — взревел её яростный зык, — Сгиньте навеки, тьмы ради! Пляшет злорадно, топча лепестки Алые, в землю вминая… — Сгиньте! Засыпьте их напрочь, пески, Ишь они: жизня иная! Бесится яро, всю землю взмеся… Оргии зла нет предела… Только земля как осветится вся! — Ей предстоит свято дело: Бережно к жизни погибших привесть… Есть среди зла добра души! Зелень льёт в мир ароматную весть: Ало цвести нам на суше, Веря: прекрасного сил ввек не счесть! Сладко ласкает пусть уши Ёмкая песня, что славному — честь! Июнь, 1971 г.

Фото — цирк

Нам с подругой для эпох Будущих вдруг фото, — Что-де вид наш был не плох! — Дать пришла охота. Милка первой в позу — скок! Замерла блаженно… С кулаком я к ней в наскок! Но бежал саженно: Украшала шишка лоб Мой от кисы лапки. — Ты ввек, друг мой, злее злоб! Хошь меня в охапку Сцапать! Я ведь женский род — Юбочка и бантик… Ну, прикрой-ка бранный рот, Ты, до кос романтик! Я послушно — щёлк затвор: Мол, твоя победа…, Про себя же, будто вор: «Царствуй, мол, покеда! Как себя ты с фот узришь, Съёжишься в испуге! Ах! Замечешься, как стриж, Брови сдвинув — дуги», — Предвкушал, дразня свой мозг Я ехидной местью… Но взвопил вдруг, как от розг, Кару видя бесью: Сам не я на фотках был, Брака зрю лавину: Не огня меня ли пыл Сжёг вдруг вполовину? Не собаки ль мне штаны Разодрали в клочья? То бледней самой луны, То вдруг будто ночь я?! Красовались на груди Почему-то рюшки, Позатылка в бигуди, Чудный нос — как хрюшки! То в углу я на одних — Скромная припёка… То как ребусом на них: То ль пузырь, то ль око?! Но пришёл и мой черёд Аж заржать злорадно! Хохот рот как раздерёт: — У тебя ли ладно? Ты на ножки посмотри: Скрючены дугою! От одной — лишь части три. Ба! Да то ж с другою… Где совсем без головы Лыбишься премило. Есть без ног: плывёте вы Средь тумана-ила… То в подошву облаков Лбом упрёшься туго… Ну, портретик твой каков? Похвали-ка, друга! Сам в сторонку — скок да прыг: Ведь ударит в глаз-то! Но вдруг хохот, а не рык: — Разнесло как нас-то! Мамы будут морщить лоб, Чтоб узнать кровинку… А узнают, в лоб нам — хлоп! — За сию картинку. Впрочем, после смеха фырк Даст им взвеселиться: — Ну, спасибо! Это ж цирк — На всех фото лица! Июль, 1971 г.

Салют, Кумир! О.К

Огромен мир! Людей не счесть. Но есть Кумир Для нас, чья Честь — Что солнца свет! — Нам кажет путь. Она — завет, Чтоб не свернуть Куда-то вбок, Желая бед, Растя зобок С чужих побед, Зря, зверь как лют, Добра свят-пир… Вам — наш салют, Салют, Кумир! Быть вам в мороз И в адов жар Прекрасней роз, Как Птица-жар! Журчит исток Пусть счастья чист! Для вас — Восток И птицы свист! Восторг наш ввек Зрить будет люд: — Свет-человек, Кумир, салют! Октябрь, 1971 г.

За вас обоих!

Печаль душила… Был я хмур. Слеза мой взор затмила. А надо мной пострел-Амур Порхал, смеясь премило… Мне локтем с смехом друга в бок Толкал незлобно часто: — Пошто один растишь зобок? Женитьбы пробил час-то! Сердца любые красных дев Пронжу — мигни! — стрелою. Желанно вмиг прильнёт, зардев, К тебе одна женою. Но я угрюмо лишь вздыхал… Вспылил в сердцах — заело: — А ты, любезный, всё ж нахал: Не смысля, лезешь в дело! Нелюбых дев не надо впредь Подсовывать мне с ходу, Ведь по одной навек гореть — Хоть кипяти тем воду! — Я буду весь мой горький век, Уйдя в уединенье… Из сна она! И я навек Не встречу то виденье… Стройна, как лань — узрел такой. Коса на грудь спадала… Взглянула как! — пропал покой: Зажгла сердечко ало!.. Глаза её, что небосвод: Огромны, бирюзовы… А голос — как весенних вод, Льда сбросивших оковы! Хоть это был лишь сладкий сон, Любовь познал теперь я, Не увлеченье, не фосон. Вот так, Амурчик-перья! Вложил он стрелы в свой калчан, Потупясь виновато: — Мой головы прости качан, В нём что-то пустовато… — Да ладно! — я ему в ответ, — Люблю и сам я шутку. Лети к себе, уже рассвет, А то пальнут, как в утку. Он вмиг умчал стрелою ввысь! И вновь печаль душила, Насела грозно, будто рысь, Вонзив клычище-шило… А вкруг — как будто зла тюрьма, Аж дыбом встал мой волос! Но вдруг — о, миг! — прочь кутерьма! Я слышу чудный голос… Как к роднику, к нему приник, Напился жданной веры. Мой исцелитель! О, родник, Не знаю счастья меры! А он журчал, невинно чист, Из губ красы былинной. И вторил соловьиный свист В ночи прекрасно-длинной… О, дева чудная! Твой взор Я ждал всю жизнь открытый. От счастья плакать не позор! — Стою, слезой умытый… Как грациозна! Как мила… Легка как поступь ножек! Пред злом неслыханно смела! Дорог не трусит стёжек Тернистых — всё ей нипочём! Идёт с улыбкой миром… Явилась ты средь зги лучом И божеством-кумиром! Твоей невинностью пленён Я детской, первозданной. И не любить уж не силён, Навек назвав желанной! Забыл виденье — диво сна, К тебе лишь ввек не хладный, Моя любовь, Краса-весна, Цветочек ненаглядный! — Я польщена! Сладка мне лесть… И за тебя, верь, рада. Но у меня, прости, уж есть Нектар для сердца — лада! — Сказала так, пошла вдаль прочь, Юна, стройна, игрива! А для меня стал день — как ночь, А ночь — как ада грива!.. От горя наземь пал пластом. Как жить без счастья тупо! Судьба ударила хвостом. И будет бить — до трупа! Распластан, слышу крыльев свист И чую тормошенье — Вставай! Станцуем мамбо, твист! Нет горю приношенья! — Амур! Ты что, сошёл с ума?! — Вскочил я очумело, — А где колчан? Висит сума… Пропил? — съязвил несмело. — В спиртном всегда блюду я пост. Влюбился в молодицу! Вопрос взаимности не прост, Что в ступе мять водицу! Я этак к ней, вот так потом — Не прошибу сердечка! Мурлыкал, ус крутя котом, То блеял, как овечка… Её ж щекочет смеха сласть! Хихикнул я. Ржём оба! — Над сердцем только милый власть Имеет и — до гроба! Ты знаменит, паришь в выси, Лукаво добродушен. Но мне, хоть вкруг всю грязь взмеси, Спустясь, ты — равнодушен. — Эге! — вскумекал я тотчас, — Прибегну к крайней мере: Стрелу любви пущу сейчас, — Откроешь сердца двери! И что ты думаешь? Держи, Мол, в сердце, тёть, воронку?! Сломалась, будто стебель ржи, Прочь отскочив в сторонку! Другую вслед — опять не впрок. И так — все до единой! Нет, разбудить любви не смог! Была, осталась льдиной. Аж сам замёрз, как в злу пургу! В глазах темнее ночки. А дева рвёт, поя, в лугу Для милого цветочки… Как хороша! Поклон ей вслед За верность отдал низко. — Будь в счастье ты сто тысяч лет С любимым, близко-близко! Но вдруг начальство мне с небес: — Ты опоздал на службу! Ах, ты, Амурщик! Ах, ты, бес! Суёшься к девкам в дружбу!.. Не экономишь наших стрел Одни любви романы… Ах, мот! Профан! Шальной пострел, В обед не будет манны. Коль нет подхода, нет ума! Зачем нам тупомозги? Уволен ты. Вот те сума И вдоль спины — две розги! — За сё признательность излив, Лечу да брани внемлю… Гляжу, веселия разлив Залил с макушкой землю! Так и бурлят его валы! Сухого нету места. От яств прогнулися столы. Жених там и невеста! В смущенье радостном вверх глаз Поднять не смеют даже… Весёлость тут во мне взялась — Запрыгал в счастья раже! Ведь я узнал невесту вмиг! Была то молодица! К тебе примчался напрямик, Чтоб счастьем поделиться! Пойдём! Увидишь сердца боль, Желанную навеки, И настроение ноль-ноль Взбурлит, как в вёсну реки! — Ах, свадьба! Прочь печаль мела С дороги настроенья. Невеста — сказка! Так мила… О, бог! Она! Горенья Не в силах любящей души Залить, встал каменело. Горю, хоть миром всем туши, Пылаю пламенело! Невеста — милая моя, Мой Аленький цветочек! Ликует сердце, гимн поя Тебе, весны листочек! Пусть вечно греет солнца луч Тебя, лелеют росы, Не кроют неба орды туч Взъярённых, будто осы! Пусть друга сердца чувств поток Журчит, и чист, и вечен! За вас обоих — мой глоток Вина и тост сердечен! Сказал, лица улыбя лик, Ушёл прочь незаметно, Огонь любви неся велик — Горит, везувясь этно! Я шёл, и глаз моих кумач Увидели берёзы. Не смог я скрыть свой горький плач: Печали лились слёзы… Ноябрь, 1971 г.

Ты мне в жизни…

Ты мне в жизни — друг, опора, Радость, тёплышко и свет, Будто врач — для духа мора, Неба синька, ал рассвет! Фея чудная ты. Сказка! Шёпот травки на ветру… Мёд — твои мне нега, ласка, Воздух чистый по утру! Щебетунья легкокрыла, Как прекрасен твой наряд! Аспид-туча солнце скрыла… Губки ж алые горят Ярким факелом средь ночи, Что я быстрым мотыльком К ним спешу, что было мочи! Вьюсь под счастья потолком… Ты в пути мне — чудо-тропка, Осветляешь взор мой хмур, Моё солнышко! Не робко Тронул сердце мне Амур, И я страсти вечной пленник Стал — любить тебя! — пока Меня смерти жёсткий веник Не замёл за облака… Без косичек — в смех игривых! — Было грустно мне идти… В волнах я тонул бурливых, Что вставали на пути… Мой цветочек ярко-нежный, Ввек цвети и радуй глаз! Счастлив я: над жизнью прежней Ты, как звёздочка, зажглась! Но в очах твоих лишь слёзы, Упоенья счастьем нет: Всё моё — тебе морозы, Как безжизненных планет… Декабрь, 1972 г.

Ты — лучшая сказка!

Солнышко дивное, Девица милая! Нежен твой радужный лик… Ёжик застенчивый!.. Мог залить пыла ль я Резвой души — он велик! — О, по тебе, Краса, Жизнь моя сладкая, Днями, ночами горю! Если не любишь ты, Ночью украдкою Изредка всхлипну, зарю Яркого счастия, Может, не встретивши… Илом-тоскою душа, Льдом вся заполнится; Ах, пойду, бредивши, Я своей тенью шурша… Сказка прекрасная! Красные губочки… Алый цветочек! Весна! Зайчик мой солнечный, Кисонька в юбочке, Ах, без тебя жизнь тесна!.. Январь, 1973 г.

Царице сердца

Целебен мёд улыбки чудной Всегда твоей, моя родная, Едва споткнусь на тропке трудной, Трясины ль зла достигну дна я; Иль как возникнешь в темень ночи, Царица сердца, ты нежданно, Всцветёт душа, вспылают очи, Ей, ты одна, одна желанна! Творец любви моей безбрежной, Очаг-тепло и в зной — прохлада, Черешня-пурпур, ландыш нежный, Ежонок мой, о сказка-лада, Как я хочу такую вечность: Зажглась любовь — тебе спасибо! — И пропади моя беспечность, Не гасни, пыл в груди мой, ибо… А жить зачем без неги милой?! Сладка она — оближешь губы… К тебе я страстно — с новой силой! — Ал-цветик, рвусь… Трубите, трубы, Зазнобе гимн моей прелестной! Краса невиданная! Чуден, Ах! Голос твой, звучит он песней, Такой приятной в стане буден! — Ещё ль услышишь средь Вселенной? Бальзам — уста твои, отрада!.. Его запас у несравненной — Обнова вечная. И рада Душа моя ввек мысли сладкой: На свете есть ты! Мне ль слезою Обжечься — грех, любя украдкой? Йота чёрствости — грозою! Межою ляжет между нами… О горе сердцу без ответа! Я ли возрадуюсь чинами, В твоё коль сердце сердцу — вето? Ватага радости лучистой! Единым духом к ней ввались-ка, К моей любви, святой и чистой! Ладна она! Так пусть же близко Алеет солнце счастья с нею! Сверкай и ты красой, душою, Картинка, вечно! Жажду фею, — А это ты! — душой большою. Март, 1973 г.

Зореньке ясной

Творец любви моей безмерной! Единство грации, красы! Бальзам — ты сердцу! Видишь: верный Я от росы и до росы Ягнёнок твой и — в восхищенье! Сапфир мой яркий! Песнь-полёт! Любить тебя — сласть-угощенье! А без тебя — страх, тьма и лёд… Взошла как солнышко над миром! Лесов, полей Царица-цвет! Юна ты всем, став мне кумиром. Какая сладость! Слаще нет! Алей, румяная ты зорька! Клешнёй любви зажат я ведь! Внимать едино ль будем «Горько!», Едва дыша, мы в круговерть Святого свадебного чуда, Навек изъявши из-под спуда Улыбки, Жизни, Счастья твердь? Апрель, 1973 г.

Будь, милая, мужчиною!

На бой с экзаменатором Иди ты гладиатором! Верь, за твоею спинкою Грожу ему дубинкою! Ругаюсь матерщиною… Будь, милая, мужчиною! Ни пуха и ни пёрышка, Моя ты сказка-солнышко, Прелестное создание! Возвысь ответов здание! Август, 1973 г.

Чудо-сказке

Природы славлю чудный труд, Обворожён им без утайки! — Когда узрел средь тёмных руд Ал-цветик нежный на лужайке… Нектар его меня привлёк! Ах! Лепестков влекла окраска… Витать я стал, как мотылёк, Ему шепча: «Ты чудо-сказка!..». Какой тончайший аромат Исходит в мир, до помраченья! Я стал любовью вмиг богат, Надежды раб и злоключенья; Единым им я жил — и весь! — Счастливя душу созерцаньем… Темна же ночь, злорадна спесь! — И правит звёздочек мерцаньем… Хохочет, в цветик пяля глаз! Мнёт лепестки, дыша морозно… Обжёван… «Уф-ф!» спать улеглась… Йоту б участи! Не поздно! Омыл цветочек я слезой, Теплом всего укутал сердца, Его всё гладил!.. Злой не злой. Багрянца вмиг открылась дверца! Его взалели лепестки! Льнёт благодарною душою… Юноны взоры не жестки. Блажен я радостью большою!.. И оттого закрыл глаза… Миг счастья ем, как сладость-грушу! Открыл… И грянула гроза! Йод-дождь пошёл, испачкав душу: Светилу дня свой взор простёр, Трепещет радостно цветочек! И уж ко мне, как шип, остёр, Хлоп — в лоб мне!.. В горе мотылёчек… Январь, 1974 г.

Мой гимн — тебе!

Лазоревый цветочек! Очарованье глаз! Юпитер дивной ночи! Ты звёздочкой зажглась! Багрянец губ — что зорька! Весны — краса и стать! Любимая ввек сказка! Ей не могла не стать! Ютиться сердцу в клетке я приказать не смел, — С улыбкой мило отдал! Стал без него, как мел… Малинка-земляничка! Воробушек-пушок! О ландыш мой прекрасный! Орешек-крепышок! Тоска грызёт, коль рядом тебя, хоть мига, нет!.. Росиночка! Рябинка! Загадка! Как планет.. Юрка ты, как Хозяйка уральских медных гор! Навек взбагрил мне душу к тебе любви багор! Алёнушка из сказки! Лебёдушка! Коралл! Весна моя! Пылаю, страсть, по тебе… Сгорал! Соловушка мой чудный! Всех радуг дивный цвет! Юнона улыбнулась… Вдруг дарит пустоцвет? Тайфун страстей не стихнет! В тебе коль нежность есть. Единым жить бы сердцем, ввек счастья бы не счесть! Берёзонька! Сласть-лада! Тебе трублю одной Я гимны восхищенья, желанной и родной! Февраль, 1974 г.

Чем меньше грязи…

Всяк, кто горазд до яств-приправ, Порхал, жужжал средь луга трав… Пилили дружно Кузнецы На скрипках им: «Вы молодцы!» Не удивленье для чела: Нектар сбирала здесь Пчела, Пила медвяную росу, Собой являя всем красу; В сапожках шла, несла пыльцу… Ах, как ей было всё к лицу! Ну, работяга, хоть мала! Хвала Пчеле! Хвала, хвала! ………….. Жужжа, садилась на цветок, Чтоб отдохнуть минут пяток, Потом — к другому же сейчас! И так весь день, за часом час, Летала Муха на лугу… Но о запасах ни гу-гу — Еды на зиму, где суров, Трескуч мороз и беден кров. Ах! В голове от лета шум… Но Мухе вдруг пришло на ум… К Пчеле подсев, слезу — ручьём… Та ей с участьем: «Ты о чём? Тебя обидеть кто посмел?..» — Я оттого бледна, как мел, — В ответ, лицо прикрыв крылом, — Что прёт беда, верь, напролом, Чтоб на тебя в злобе насесть. Моя тому порукой честь: Погибнешь враз, коль ты одна. К съеденью будешь вмиг годна, Хоть за запорами семью… Давай устроим мы… семью — Она тебе спасенье, щит! — И лебезит, и верещит… — Я буду мёд лизать подряд В дому у нас, хоть в ливень, в град! И за него любить тебя… Сбирай его, меня любя! — Забота радует мой слух… Ты, видно, добрая из Мух. Согласна я семьёй одной Зажить и летом, и зимой! — Вжужжала с ношей в хоботке, Вдобавок, — с ношей в ноготке До дому Пчёлка напрямик. За нею Муха в тот же миг! В дому поклажу — Ух! — сгрузя, Чаи уселись пить друзья… Сыграли — «Рыба!» — в домино. Сварила Муха сам-вино, Но видя Пчёлки страх, отказ, Как говорят, «тут же, у касс», Его и выпила зараз! Пустилась в танец — в шесть аж! — ног, Скрутив родню, как осьминог… Устав, сказала: — Хватит! Пас… Веди, медовый где запас. Я что-то, милка, протряслась… Аль ты оглохла, Пчолка, ась?! Что у неё с запасом лад, Горда, ведёт, — где мёда клад; На ножках чешется мозоль… — Он тут, добротный… Вот, изволь! На сласть садиться — радость мух. И Муха в мёд с ногами — плюх! — Мечта моя! Мой милый мёд! — Его сосёт и лижет… Пьёт! Такой неистовый экстаз! Потом горой наполнив таз, Припрятав «в» и «за», и «под», Идёт назад, пыхтя, аж пот Закрыл, как пологом, глаза… Сияет Муха-егоза! Пропел отбой всем Коростель… Пчела и Муха, взбив постель, Задули света фонари, Спать улеглися до зари. — Да не забудь с утра на луг Пораньше вылететь, мой друг! Теперь родня с тобою есть, Она же, знамо, хочет есть! — Да! — засыпая уж, в ответ, — Исполню в срок я твой завет… И чуть проснулася заря, Пчела, над лугом уж паря, Вбирала резво в хоботок Нектара-сладости поток, И мысль удваивала сбор: «Семья, ведь, есть! Она — забор Мне от напастей. Сладкий груз — Для укрепленья чудных уз!» — Наполнив тару через край: — Пора к семье. Семья, ведь, рай! — Сказать иное кто бы смог?! Летит низенько в теремок… Ах! На душе нектар, нектар… Как и весом — от полных тар. Влетела с радостью в леток! Но на неё, как кипяток, Знакомый глазу улья вид: Он паутиной весь обвит И оттого глядит седым… Душе несносно, будто дым… Обгажен мушиною сот От низа рамки до высот… Ячейки мёдные пусты, Как без листвы зимой кусты… Вид потрясающий и злой: Подохших мух аршинный слой Весь безобразно пол укрыл… Две-три с чумных летают крыл… Другие — в два аж этажа Сидят, свой род приумножа… Гнев и печаль с Пчелиных уст: — Добром мой дом — о ужас! — пуст… Жива ль родня? — Тут! — с потолка В ответ ухмылочка колка. — За что и кто послал разбой, Ведь жили счастливо с тобой?! Вновь с потолка: — Те по нутру Вставать раненько по утру, Воловить днями над цветком, Чтоб запастись к зиме медком. А я в дому торчу одна И мру с тоски, ах, холодна, Ах, за слезою лью слезу, Сижу вверху или внизу… К тому ж, живая я, не пень. А потому ко мне Слепень, Как ты отправишься на луг, С любовью влётывает вдруг И вьётся страстно — Ах! — у ног, Как в поле травочка-вьюнок… И шепчет, шепчет: «Я твой раб!» Просил моих он нынче лап. — О, милый! Да! — вскричала враз… Пока ж звездой ночь не зажглась Порядка в тысяч двести ватт, Под «мухой» Овод вполз, сам-сват!.. Потом, затмив аж дня огни, Моей набилось тьма родни! Взгляд на меня и семь — на мёд… Вот оттого кругом помёт. Но в свадьбе он извечно есть, А после пуще — и не сместь. — Но как вы смели тронуть клад?! — Э, тут с законом всё улад! Протри глаза, очки надень: Аль не семья мы ночь и день? А потому — вот мне упасть! — Моя есть в мёде мёда часть. Но пир на свадьбе был горой! Мы добрались и до второй… А тут и холод на носу… Вот потому я на весу: Впадаю в спячку и покой. Теперь твой мёд-то мне на кой?! Замру блаженно до весны, Очарованья видя сны… А ты воловь, пыхти, гуди!.. У Пчёлки ярость бьёт в груди: «По капле мне пришлось сбирать! Но омерзительная рать Всё уплела в один присест, Она готовое лишь ест…» Другая молнией, как есть, Пронзила б Муху жалом, честь Свою чтоб чистой уберечь! Не о такой же наша речь. Метнув презренья гордый взор — Он благородству не позор! — Пошла на выход грустно вон… В ушах печали чёрный звон… К летку прижалася щекой — И слёзы брызнули рекой… Скользили лапки, гладя дом… — Теперь ничто ты, прах, содом… И ни тепла в тебе… Как лёд! — Вздохнув, пустилась Пчёлка в лёт! По благородному челу Видать и издали Пчелу! Её приветил Пчёлок рой: — Останься с нами, счастье строй! — Конечно, — Матка ей речёт, — Напастей всех не в пересчёт. Но Мухи Пчёлам не родня! Их ласка — злая западня. Что счастье рухнуло, да, жаль, Но ты крепись, себя не жаль: Чем меньше грязи на телах, Тем чище мы, ловки в делах! На благороднейших подруг Улыбка вспыхивает вдруг: — Как от добра легко плечу… Я с вами вместе полечу! Семья Пчелиная в трудах Живет прекрасно, просто — Ах! Но Пчёлка раз, то ль невзначай, То ль с целью — Пчёлы, не серчай! — Явилась в прежние места, Изба осталась где пуста… …Пожух в ней прежний блеск и лоск, Покрыла плесень стены, воск… И вместо радости картин Висят обрывки паутин… В углу обсосанный скелет Знакомой Мухи, в клетку плед На ней Паучий — зла рука — За зло подарок Паука… Бока ободраны, наги… Две-три болтаются ноги… Вся содрогнувшись до усов От отвращенья, на засов Закрыла Пчёлочка леток И полетела на цветок — Его манил, прельщал узор! О нём — Пчелиный дружный хор!.. И не манило неспроста Уж Пчёлку в старые места. Апрель, 1976 г.

В добрый путь!

Слаще мёда, шоколада, Дивней дивных див в сто крат, Ненаглядная отрада, Чудо, как тебе я рад! Мне ль тобою не гордиться, Райский птенчик, цветик ал! В жизнь внесли тебя два крыльца, Сладко чтобы твой вдыхал Дивный запах ароматный Каждый, каждый человек… Нива радости приятной, Колосись, тучней вовек! Лепестками розы — губки, А глазёнки — егоза! Нет прелестнее голубки… Ели стать, тонка лоза! Человечек, в жизнь шагнувший! Как неопытен шажок… Ввек тебе — сердца и души, Топ-да-плюх, топ-топ дружок! Ежевиченька-малинка! Белый ландышек пахуч, Если есть, то ты — картинка! Рыбка! Чистый в беге ключ… Ожил мир, коль в 2 ч. 40 Дар дала, расщедрясь, ночь! Нету сказа, как он дорог: У меня бесценность — дочь! Лебедь-пух, до пят бедовый! Если, к слову, для красы, — Четырёхкилограммовый! Как потели-то весы!.. А о мне и нет уж речи: Ум восторжен, солнцем — взор! Жар ты птица! Сядь на плечи… Гордость — будь! И нет — позор. Отзвук истины сей стражем Душу пусть, судьбу хранит И заслоном козням вражьим Крепко встанет, как гранит! Радость вечная и думка! Али я им не истец?! Солнца крошечка! О струнка, «Папа! — ты звучи, — Отец!..» Искрись радужною лаской, Будь чиста, скромна, нежна, Льни к добру, оно лишь — сказкой Ввек, кровиночка-княжна! Горе — падчерицей в доме, Ох, ненужной вещью быть: Речкой — слёзы, счастья кроме, Взгляд всех лжив… Удел лишь — выть… Будь ты в счастье, ввек желанна! Никогда лишь не забудь, Отчего ты в мире АННА Йоту мига. В добрый путь! 22 Января, 1977 г.

Огонёк

Однажды солнца луч в росинке Плескался, радужно искрясь, Поставив рядышком ботинки, С себя смывая пот и грязь, Чтоб в небе вновь сиять высоком И добрый делать свой шажок! Да чрез усладу, ненароком, Как через линзу, вдруг поджёг Сухую тонкую былинку — Упавший прутичек-сучок… И вот, как с девою в обнимку, С ней — огонёчка язычок! Её лобзает, благодарен За жизни лакомый исток!.. — Для мира буду не коварен — Вот клятвы, данной мной, итог! Добру я гимном стану, тостом! Я страшный мрак вон разгоню! Хочу высоким быть я ростом! Подбрось поленце мне, огню. Я освещу пути-дороги Идущим честно к цели, вдаль! От холодов согрею ноги… И удержуся ли едва ль, Ухи не съесть чтоб ароматной, В моём сготовленной пылу, Им закалю всем для превратной Сей жизни души и хвалу За то не встребую, как дань, я. О хищный зверь, от них ты — прочь! И ты, готовящий страданья, Сообщник чей в наживе — ночь; Сведу влюблённых мотыльками И радуг сказкой одарю! Я горд: родня за облаками Рассвета миру шлёт зарю! Лют-полюс холода в край чуден Я переплавлю, мне поверь! Не будет стол твой яством скуден, С петель сорвётся ль вьюгой дверь?! Напишут «Мама!» — уголёчком На белом дети… Помоги Пылать средь дня, светить по ночкам, Подбрось дровишек! Ах! Шаги… ..…… Да, приближалися Ботинки, С травы сбиваючи росу — Ах, счастья сладкие росинки, Ах, утра милую красу, Ах, прелесть радужную — росы!.. Помявшись чуть у свет-огня, Уткнули морду папиросы В него, заржав сильней коня, — Заикой стала аж округа!.. На огонёчек вдруг — плевок! Он зашипел, поник — с испуга… Вдобавок — в бок ему пинок! С былинки сброшен, сиротинка, Затоптан… Сгинула душа Под прессом грязного Ботинка… А пара их вдаль, не спеша, Шаги слоновьи трамбовала, С травы сбивая вновь росу, — Рассвета диво-покрывало! — И ковырялася в носу… Февраль, 1977 г.

Зёрнышко

Как гуляла буйна нива, Лучик Солнца ликовал! Дождь под ним сверкал игриво, Песен ветра нёсся шквал!.. Грудью вскормлена землицы, Лаской балована душ… Потому ей и шумится, Оттого не бьёт баклуш, Снаряжает жита колос Мерой полною зерна В добрый путь! И ёжик-волос, Долгу матери верна, Гладит нежною рукою: — Явишь радости исток, Будешь сдобою, мукою, Коль в тебе ядрён росток, Моё зёрнышко-отрада; Не позорь свой славный род, И тебе поклон-награда Вечно будет наперёд! — Вся в волненьи нива-мама: «Аль ращу сорняк-камыш?!» …….. Из норы вдруг криво-прямо К стебельку подкралась мышь, Перегрызла воровато… В тяжком шоке стебелёк!.. Отшатнулся от собрата И на землю грузно лёг… Мышь, опять без проволочек, В спешке, аж на всём пару, Прочь отгрызла колосочек, С ним шмыгнула вновь в нору, Залилася долгим писком, Тря довольно лапой лоб: — Ах! Недаром же по спискам Числюсь я как «хлебороб»! Поле я сейчас проворно Здесь устрою, средь норы; Прорастайте, чудо-зёрна, В радость мне и детворы! Поцарапав пол когтями, Зёрна вышелувши враз, Пошвыряла их горстями… Суматоха поднялась! Все набросились отрадно, Уплетая под-одно Россыпь зёрен в спешке, жадно… Незамеченным одно, Вмятым в пол, лежать осталось… Да и то чрез пару дней Впала плесень в злую шалость… Мышь, живот набить сытней, Пробегала торопливо И уткнулась невзначай: — Ну, чаво ты сиротливо? Не сгниёшь со мною, чай! Я снесу тебя наружу, Где светила тёплый луч, — Подхватила неуклюже, — — Будешь вмиг здоров, могуч! Но лишь вылезла, немножко Сделав бисерный шажок, Как стремглав громила-Кошка На неё когтист прыжок Совершила из засады! Ужас вырвал дикий писк! Вон рванулася! — Награды За тебя ль, зерно, мне? Риск! На навоза сплюнув кучу Бедолагу впопыхах, Налегке шмыгнула в кручу Норью — дом свой в лопухах, Чертыхаясь пред усами Смерти чёрной, нрав чей лют… Ну, а зёрнышко? Вы сами Посудите: льют и льют На него дожди из тучи, Жгут, ох, тлеючи, навоз И лучи Светила жгучи… Предрешён судьбы вопрос. Петь зерну ль на ниве песен, Ввек не ведав горя страх? Удушила яро плесень… Чудо кануло во прах, Счастья пользы не отведав, Не приласкано рукой Благодарных деток, дедов, Восхищённейших мукой! ……… Мыши дело — только норье, Лишь один инстинкт, корысть (Потому зерну и горе): Лишь в свою утробу грызть… Май, 1977 г.

Коряга

Весь в бликах солнечных лучей, Резвясь, игрив, бежал ручей, Поя от щедрой всей души Осоку, ивы, камыши, — Как кормит грудью мать дитя, Безмерной негою светя, Как ластит в холод солнца лик, Кто с холодов, как цвет, поник… В глубинах чистых, сочных вод Кружился рыбок хоровод… Стояла водоросль рядком, Ему махая в такт платком, Глазели странные рачки Сквозь изумлённые очки… И плыли, прелестью полны, Кубышки, лилии — челны… Азартно — молнией! — стрижи Пронзали воздуха межи, Хватая ловко на лету Зеваку-мошку эту, ту… Лебяжьим облачком плыла… То, вдруг сложивши враз крыла, В струю стремила свой бросок Рыбачка-чайка, на песок Изъяв серебряную прыть! К реке спешит ручей приплыть, По-молодецки молод, брав, В тугих объятьях коль дубрав, И нежен, кроток, ласков вдруг, Ему красу коль дарит луг… И так за днём проходит день. Но в глубине коряги тень Пугала струи, бья вразброс… Хотя бы лист на ней пророс! Не тщись узреть его и вблизь! Мертва она. Объяла слизь, В полон взяла ракушек рать, Свисала водорослей прядь С боков уродливо тряпьём… Вид неказист. Но, стой! Репьём Рыбёшка льнёт к коряге: тут От щуки грозной ей редут И колыбель, и яство-сласть… Смотри! Рыбак забросил снасть В её таинственной тени. Уже клюёт! Давай, тяни! И вот, в восторге трепеща, Рыбак выводит уж леща! Здесь бросил якорь он души: Ах, как поклёвки хороши! …… Как перископ, торчащий сук Коряги мир взирал вокруг… То был сухой, печальный взор На жизни сладостной узор… Сук — что призывная рука, Когда на дно влечёт река… Не внемлет жалость тот призыв, Её отсутствует позыв. И лишь на утренней заре Легко садилась на коре Сука пичужка, пела всласть, Что хорошо яички класть, С супругом вместе щебетать И защищать гнездо, коль тать Вдруг совершает злой налёт, И в первый выпустить полёт, Волнуясь радостно, птенцов! И на чужбине ждать концов Мороза в отчем мил-краю, Чтоб вновь в нём быть, в родном раю! Вспылала чтоб Любви вновь страсть, Гнездо чтоб свить, яички класть, Отбросить праздную вон лень, Кормить птенцов, кормить весь день, Воздав его приходу дань! — Очнись, сучок, от сна и встань — Развесист! — вновь на берегу, Ты был таким! Я берегу Души признанье и досель За жизни нашей карусель Средь кроны, лучшей из всех крон, Гнездо где наше — жизни трон! — Лелеял каждый с нами лист, В своей любви премило чист… Но вот нагрянула беда! Подмыла полная вода Нежданно берег, с высоты В ручей с гнездом вдруг рухнул ты… С землёй лишённый чудных уз, Прервался с жизнью сласть-союз, Торчишь лишь палкой из воды… Но я пою на все лады, Тебя чтоб к жизни вновь привесть, О ней была и будет весть! — Щебечет птаха, тормоша Сук, что, мол, жизнь так хороша!.. Но он и нем, и глух, не зряч И на восторги не горяч, Лишь тормошит ручья напор… Но птичка завтра с ранних пор, В ладонь корявую засев Сука, опять начнёт посев В его душе восторг красой Зари и жизнью, и росой, И, может, чудный птичий свист Его разбудит, и, ветвист, Воспрянет вновь он над ручьём, Не будет палкою-сучьём… ……… И я на внешность некрасив. Меня толкает, не спросив, Поток без устали людской Острющим локтем день-деньской И наступает тыщей ног… Печали я любим-сынок. Как в сумасшедшем пьян-бреду Куда-то вдаль один иду Без локтя друга и жены… Души цветочки сожжены Бездушьем, слизаны коров Вон языком, и мрачен кров Теснит, не грея, скуден, худ, И давит низостью, что пуд. Дитя не слышу щебет-мил, Его чужбины кров вскормил. Ах, по какому-то пути Снаряжено оно идти? Не создан старости почёт, И страшно то меня сечёт! Теперь навеки, не солгу, Пред ней остануся в долгу. Печали раб и господин, Век сиротой пройду один… ……. Но ввек не будет тленным спор! Не подрубил корней топор Добра души моей совсем: Они питают! Щедро всем Я раздаю нектар-плоды, Кто жаждет их, и за труды Рукой залезу ль в их казну? Лишь пот заботы с губ слизну И, уподобившись лучу, За них я радостно взлучу, Не замечая давки ног: Я людям в горе их помог! Прямит мою надежда стать. И рая ждать мне — не устать! Июнь, 1977 г.

Станут главными!

Это наше ведь продолжение, К ним питайте лишь уважение И считайте-ка себе равными: Сменят нас они, — станут главными! Пойте песни им колыбельные — Знаменитые, самодельные; Не сомкните-ка ночью глазоньки, Расскажите им чудо-сказоньки Про Добрынюшку, про Алёнушку И воздайте честь чудо-Солнышку, Тучке с дождичком, в поле — колосу, И привейте страсть к птицы голосу, Восхищение — цветом аленьким, Поклонитесь их, будто сладости, Мыслям девственным, полным святости! Улыбайтеся людям маленьким! Всласть кормите их грудью нежною И гоните прочь вьюгу снежную И немилую вон хворобушку; Подготовьте синь вы воробушку — Небо дитятке, гордость сокола! В добром будьте ввек всегда около, На нечестное — лишь преградою! Добродетель их — вам усладою… А заботы все — не обузушка. Горе, — коль начнут жить лишь в пузушко! Родились они человечками, Сохраните-ка с их сердечками, Не скотинушкой с её блеяньем, — Они доброго будут веяньем! Нет рукам от них грамма тяжести, Легче, правда ведь, пух-лебяжести?! На ладонь земли ставьте ласково, Улыбнитеся вслед им сказково! Ну, а плюхнутся вёртким мячиком И зальются вдруг горьким плачиком, — Приласкайте всласть и на ноженьки Ставьте вновь: «Пошли по дороженьке!» Пополняйте их ума кадочку, Льнут к разумному пусть порядочку И горят к труду чудо-ревностью, Станет пусть всегда он потребностью! Он исток добра, душ свечение. Честь, подмога им — друг Учение. Стать растите в них, души — чистыми, Чтоб в бою со злом были истыми! Чтоб за них не жгла стыдобинушка, Что в душе их — грязь, тупость, тинушка; Чтобы к душам их и свершениям Относились все с уважением. Не прошаркали чтоб посмешищем Под ехидный смех, ухо режущим; Чтоб не кляли нас ввек обидою, Что взрастили их мелкой гнидою, Что красуются все павлинами, Лишь они во всём, ох, с ослиными Стоят серенько всегда ушками, Запивая наш промах кружками… Счастье отнято — диво светлое… Песня радости, не запетая, Не возрадует души тёмные. Нам, родителям, ох, огромные Права вложены и возможности, Но обязанность, во всей сложности, С нас никем на миг не снимается: Дети жить должны, а не маяться! Их проверим в жизнь снаряжение, Они наше, ведь, продолжение Дел не начатых и кующихся. Сладость — видеть их, к цели рвущихся! Им дела вершить грандиознее И ступить ногой в дали звёздные. Будет ум на то лучше нашего, Мы — раздуй его и вынашивай! Не сальерьтесь к их знаменитости, Не пузырьте и в нарочитости. Вечен, славен труд — Воспитание, Душ и разума испытание. Детям — страсть любви, извержение, Уж с зачатья к ним — уважение! Хоть они ещё для вас — куклами, Имена же их уже буквами Вы пишите-ка лишь заглавными. Завтра сменят нас, — станут главными! Июнь, 1977 г.

Сестра

Мы бежим с тобой на север От моей жены, И приятно лес и клевер Тем поражены!.. Расстелился брачным ложем Леса пышный мох — На него мы свой положим Страсти пылкий вздох… И накроемся от взоров Одеялом крон. Не подрой, клыкастый боров, Счастья светлый трон! Гимн любви на все колена Свищет вёсен птах, Аж трухлявое полено — В ярких вновь цветах Милой юности цветущей! Чу, мой сердца, друг!.. В наши сладостные кущи Слышишь шаг упруг? То ступает горделиво Статный сказка-лось. Но, узрев нас, прочь стыдливо Чудо унеслось, Раздвигая грудью смело И подмяв кусты! Царство птиц вдогонку пело, Взвив трубой хвосты! ………. Мы в плену у томной страсти, Ах, она — что мёд! Ах, от этакой напасти Пар над нами вьёт… Поднимаясь, нос щекочет, Он светилу дня: Встрепенулось то, как кочет, И с небес-плетня Залилось ярчайшим светом! Побледнела ночь… Лес покинут. В луг с приветом Мы помчались прочь, Стиснув сладкие ладони, Льнувших в ласке, рук! Весь от песен в перезвоне, В стрекотне весь луг, В карнавальной он рубашке, Грудь, ах, широка! Клевер нам — поклон! Ромашки… Крышей — облака… На душе светло и чисто: Счастливы с тобой! Расстелился бархотисто Под босой стопой За неведомые дали Мил-ковёр цветов… Мы над ним легко порхали! Каждый вновь готов. Обнимая твой прелестный Стройный, гибкий стан, Заливался звонкой песней, Был тобою пьян, О Сестра моя родная, Тайна, светлый луч! Выпью близость всю до дна я! Нестерпим, горюч Коль небесного светила Становился взор, Снять одежду прочь манила, В том ведь не позор Для стремящихся ко встрече В сне и наяву. Разбегаюсь я порезче И — бултых! Плыву… В первозданном одеянье Плещешься, мой друг… В брызгах — радуги сиянье! Танец волн вокруг… Вся сияешь в солнца бликах! Светел говорок… Лишь влюблённость в наших ликах, Прочь разлуки шок! Как обдашь меня прохладой, Аж захватит дух! Восхищён тобой, усладой!.. Милых надо ль двух, Коль в груди пылает честно Сердце лишь одно?! Нет! Другой в душе, ох, тесно. Тесно. Холодно. Из ладошек льёшь на плечи, Тешишь струйкой грудь… Будьте чаще, чище, встречи! И, любовь, ты — будь! Уж поплещемся же вдоволь! До озноба аж. И в заботе я не снова ль, Твой не верный ль страж: Вмиг паду к ногам с обновой! Счастья встретив взгляд, Всю укутаю бобровой Шубою до пят Люб-русалочку нагую, Страстно подхвачу! И луне шепчу, толкую: — Погаси свечу… — Ночка аспидною шторой Занавесит мир… До восхода час который Льнёшь ко мне, кумир… Над цветком коль вьётся пчёлка, Значит, в нём нектар, Шьёшь — есть нитка и иголка, На морозе — пар, Пробужденье у Природы — Поступь коль весны, Роженица — значит, роды, Ночью — тьма и сны. К солнцу тянется премило Цветика росток… …….. Отняла покой, пленила, Забурлил поток Нежных чувств и тайной страсти — Вдаль и на века — По тебе, краса и счастье, О… Сестра-река! Мы бежим с тобой на север От моей жены, И приятно лес и клевер Тем поражены!.. Июнь, 1977 г.

Тучка

Полоскаться в море тазе, На земной лежать груди — Не прекрасно ль это разве, Тучка неба, рассуди! — Да, качаться поплавочком На крутой морской волне Ясным днём, по аспид-ночкам, Безусловно, радость мне. Коль прильну к земле туманом, Ощущая её страсть, Это тоже, без обмана, Изумительная сласть! Вдаль серебряно-хрустальным Ручейком направлю бег К странам чудным, к странам дальним — Что желанней, человек?! Шубкой пышной белоснежной Щедро землю одарю — Нет отрады ввек безбрежней, Разве что сравнишь зарю Жизни сладостной рожденья, Встречи милых, верность душ, Счастья-мёда наважденье, Ежечасный сладкий душ! Но тебе не жизнь без хлеба, Без него ты ввек не сыт… Так и я — ничто без неба, В горе, коль не моросит Благодатный дождь на нивы, Не целует молний губ Алых гром, вовсю игривый, Взбивши ухарски свой чуб! По утрам спешу невестой К солнца милому лучу, От его, ах, ласки лестной Я сама, как луч, лучу! И кружася в счастья танце С ним, как гриб, расту, расту! Вскоре аж протуберанцы Глажу солнца: — На посту Стой у жизни, мил-Светило, Рассекая смерти мрак! — И в ответ оно премило: — Коль живу я, будет так! Небо мне — родная зыбка, Мама, отчий дом, отец, Вечно сладкая улыбка, Счастье, радости венец! Хоть нектар — на мил-землицы Грудь высокую мне лечь, Коль туман я, всё ж ресницы Солнца жаркие, как печь, Лишь очнутся, сон стряхнувши, Как она — к нему свой пыл, Вмиг воркуют вместе души, Взгляд его ей стал уж мил… Я — взмыва-ка в поднебесье: Изменила напрочь враз! Даже ветра ласка бесья Оттесняет, без прикрас, От земли меня в сторонку, Чтобы всю её обнять, Как желанную девчонку! И что? Рада ведь опять! Вся трепещет, перемены К счастью дивному вновь ждя… Прочь я к небу от измены Её мчусь, и слёз-дождя На неё роняю капли… По-отечески прижмёт Небо, ветер молний саблей Рубанув! Мне жизнь вновь — мёд! Станет легче на душе-то, Жизни сладким станет вкус — От защиты, от привета Неба-матери! Укус Зарубцуется измены, Боль затихнет всех обид. Мчусь, как класс, на перемены, К сёстрам, аж в глазах рябит От их чудо-карнавала Форм, размера, цвета!.. Прыть Вдаль спешить удержишь мало Нашу, ибо плыть да плыть По родному неба плёсу — Всех отраднее отрад, Нет в том радости износу, Нет к тому вовек преград! Здесь и ветер в паре с нами, Солнца ласковее луч, Путешествиями, снами Нежит небо… Дух могуч За грядущий день и светел: В нас нуждаются всяк миг! Каждый куст без нас на свете Враз зачах бы, вон поник… Захирел печаль-пустыней Вмиг без нас бы небосвод, Как и мы бы над твердыней — Над землёй — свой хоровод Не вели, всласть бесконечный, Без его простор-шатра… Наша верность, взгляд сердечный От утра и до утра Полыхает радуг цветом Лишь тебе, наш небосклон, В бурю, в тишь, зимой и летом. Что ты есть, — тебе поклон! Нет! Хоть радостна на время Ласка мне земли и вод, Всё ж они — иное племя, Чем родной мой небосвод, Миг счастливый мимолётен В их объятьях, будто тень… Дай его, чтоб был он плотен, Не на час, — на каждый день! Небо — тот источник плоти! Видит всякий то, хоть слеп. Им живу, как вы живёте Тем, чьё имя — милый хлеб! Сентябрь, 1977 г.

Кукушка

Когда природы пробужденье Волнует души, ластит взор, — А то в весны-красы рожденье! — Нас окружает птичий хор Над ухом, будто залп из пушки: В траве песнь, в небе, на суку!.. И слышен в гвалте том Кукушки Чего-то срок в её «Ку-ку!..» Одним — сласть жизни продолженье, До счастья, радости — другим, Друзей, врагов сколь в окруженье, — Кого мы чтим, клянём благим… И до того все предсказанья Верны и точен громкий счёт, Что об уме её — сказанья, К ней — уваженье, ей — почёт! Как и к родне её издревле: То мудрый, славный, скромный род! Души признанье — не дешевле! — За труд ей плата наперёд. Но все попытки были тщетны Вручить пророчице сей дар, Следа гнезда, ох, незаметны: С восходом солнца, будто пар, Исчезнут в ласковой лазури… И вот те, горюшко-беда, Ни с чем стоят в досаде-буре: Ан, нет и нет гнезда следа… «Уж не нечистая ль тут сила?» — Полз ропот, дебрями шурша… И эхо вдаль вопрос сносило, И озиралася душа… Но сколь ни мудры были толки, Они садились на ежа, Ох, и острющие иголки: Что нет гнезда, то дележа Ведь был итог-то давний, ветхий Средь птиц оравы милых гнёзд: Ни то, что пуха, даже ветки Ей не досталось… Довод прост! …И выгорают под лучами Кукушки пёрышки седы, И мочит дождь, дрожит ночами От холодов и от беды, А коль снесёт яички-диво, Их не лелеет колыбель… Но раз родился, жить ведь надо, За жизнь бороться каждый час Среди невзгод, лишений ада, В ворота счастья вон стучась! И не бросаться с поднебесья, Сложивши крылья, камнем вниз В слепом отчаянье для бесья Злорадства, пира, воплей «Бис!» То зная всё, в заботах гуде, Как у людей реклося ввек, Отдаст Кукушка яйца «в люди» — Подложит в гнёзда и — побег! И те, обласканы стараньем Вновь испечённых мам, отцов И днём, и ночью, утром ранним, Уж нарождаются в птенцов И тут же жаждут, жаждут пищи — Ох, аппетит же и остёр! В гнезде не терпят теснотищи — Вон «братьев» выбросят, «сестёр»! А коль объём неподходящий Уж и самих настанет гнёзд, Летят обрадовано в чащи, Вон унося свой длинный хвост… Напрасно мечется «родитель» В тревоге чёрной на суку: Нет, не вернёшь уже в обитель, В ответ лишь — звонкое «Ку-ку!..» И он загадывает тотчас, Чтоб предсказала птица та, Ему ли будет в жизни почесть, А, может, страх и маята? И до того верны ответы И точен ясный сильный счёт, Что о пророчице — сонеты, Хвала бурлит рекой, почёт! И птичье царство всё в восторге! Свой каждый ластит интерес… И вот Кукушке — хватит оргий! — Дарить гнездо решает лес За все пред ним труды-заслуги — И тотчас! — Славное! Чтоб — пух! Чтоб припевать в нём без кольчуги. Аж захватило птице дух!.. Глаза закрыла в умиленье, В гнезде представя жизни сласть… Как слышит ругани каленье, Возню и драки дикой страсть! Глаза открыла, и картину Представил гнусную ей взор: Её мечту, гнездо-перину, Как в ураган, постиг разор: Над ним клубилась с воплем стая Остервенелых в драке птиц, Вон из него перо хватая! И нет их алчности границ До лёгкой, лакомой наживы, Чтоб лишь для них — червяк и пух; Их песни чудны хоть, но лживы, Лишь усыпляют бденья слух; Хвалу себе трещат Сорокой, Индюшью выпятивши грудь, От бед чужих летят сторонкой, Хвостом пред совестью верть-круть… Чуть отвернись, и из-под носа Твою ж добычу стянут вмиг, И нет концов, и нет с них спроса Ни за глаза, ни напрямик. Гнездо растерзано… Отрада, Как призрак, сгинула, туман… — Кощунство это, не награда, Издёвка гнусная, обман! — Кукушка шепчет так сквозь слёзы, Убита горем наповал… Обиды колятся занозы. Но род добротно дух ковал! Презренья взглядом удосужив Тех, кто считал побои вслух, Под кем разлились крови лужи, Тьма перьев ломаных и пух Валялась, выдранная с мясом, Гордыни доброй чудо-дочь Была далёко тем же часом И мчалась далее всё прочь! Когда ж раденья «филантропов» Метнулась стая к ней опять, Кукушка милость сью холопов Злодейства, даже ни на пядь, Не подпустила к сердцу близко, Отвергла милостыню-дар, Поклон отвесивши пренизко… И был для зла он как удар Всепотрясающего грома, Рукой, повыщипавшей пух, Как вместо сладости — оскома, Как ужас дикий, сгрызший дух! Узнавши, кто есть кто, отныне Уединилася в глуши, Презря, смеялася гордыни Своекорытнейшей души, И в кукованье радость-ноты Всё чаще стали всласть звучать! Безмерно радостны полёты! И не лежит на них печать Ни униженья, ни засилья, И бремя гнёздышка — не пуд, Не подрезает напрочь крылья Свой интерес лишь — лилипут. Лишений зная тяжкий запах, Чтоб у других он не был спёрт, Не трепетали б в хищных лапах Наивно-слабые, им твёрд Звучит с весны Кукушки милый По-матерински голосок, И, ободрённый, трус иль хилый, В полёт взмывается высок! И поручительство в нём — друга Наказ раскатный на суку! ……. Благоговейная округа Любовно вторит то «Ку-ку!» Ноябрь, 1977 г.

Вниманье!

Работе ум, силу и время отдав, Спешим, — развлеченья где ярки! И давит нас смеха хохочущ удав В кино, на эстраде и в парке… Весёлая фальшь для души не позор, Для розы веселья не иней. Пусть гневом нальётся карающий взор, В павлиньем хвосте узрев свиний! …….. Известно: павлина распущенный хвост — Не зреть нам противников оргий! — Был, есть и да будет! — прекрасному тост, Души вызывая восторги. Глаза восхитив и разинувши рот От чуда: «Ах, райская птица!» — Вокруг, очарованный сказкой, народ Поэтому вечно толпится… Поодаль, всю тушу в грязь липкую скрыв, Блаженно лежала свиньища, На фоне красы что зловонный нарыв, На светлом луче — ада тьмища… Здесь нет изумлённо галдящих зевак: Эстетике чужд вид картины. Обходят поэтому свиний бивак Брезгливо: вид гадок скотины… Её же до одури, ярости злит Вкруг птицы восторженный гомон. И змеем вползло вдруг и слизью улит Зло в чёрную душу. Вмиг сломан Фальшиво цветущий приличия куст, И рыло явилося резко: — Я тоже в мой адрес восторги из уст Услышу салютово-веско! Дождясь самой аспидной ночки, чей храп — Напиток, злу силы бодрящий, Свинья, как презреннейший мерзости раб, Метнулася к птице, сны зрящей… Раздался хруст перьев прекрасных хвоста: Всласть взвизгнув, отгрызла вмиг чудо! И прочь ушмыгнула в зловонья места С ним в пасти поспешно. Иуда! Приделала к заду и молит рассвет, — Явился б в мгновение глаза, Чтоб — Ах! — ей одной лишь весь белый лил свет Восторги и мёр от экстаза! И что же? Толпы изумлённейший ком Рос быстро, грачино галдел он, Ревел аж захлёбно, пардон, ишаком, Не чуя, что хвост — то подделан! Свинья же кокетливо вертит свой зад, Аж пот обволок всю щетину… Родня всем, кто по уши спесью пузат, Личину всё ж выдала: в тину, Пьяна восхваленьем, блаженно легла… И хвост заодно утопила. Но жажда похвал, как вдруг в палец игла, Кольнула, чтоб пробкой из ила Вновь выскочить, сунув зевакам под нос Фальшивку — обмана есть опыт: — Давайте! Хвалите! Во всю! На износ! — В ответ же смятения ропот, Каление гнева в сто солнц и испуг! Свинья грязью зло и раскрыла: Не хвост зрит толпа, а обгаженный пук Ворованных перьев. И рыло. Прозревших отхлынул прочь спешный поток, Согреть чтобы в горести птицу. О, правда! Раскрыла ты хвост-завиток В прекрасном, срядяся в истицу! …………… Не скрыть, облачась аж в волшебный наряд, Ввек рыла презренной скотине! Вниманье! Вон подло и мерзко горят Глаза её, хрюкнувшей в тине… Ноябрь, 1971 г.

Охота!

Ох, стара я уж стара… Но и мне охота! Ведь, грибная уж пора. Где ж кошёлка? Вота! Наточаю востро нож, В руку — посошочек, Причесалась — ты ведь ждёшь, Молодец-грибочек! И в лес топоньки меня Понесли трусцою… Там, неистово звеня, Взвились надо мною Тучи чёрны комарья, Но, помыслив трошки, Поотстали: от старья Что возьмёшь, мол, мошки?! Захирел мой вмиг испуг: Знайте наших! То-то! — Эй! Ау, мой грибик-друг! Не видать, чаво-то… Лишь нахальный мухомор Лыбится!.. Поганок Вижу, яд что варят — мор, Вставши спозаранок… Заглянула под всяк-куст, Рыскала поляной, — Нету грибиков! Лес пуст. Став в сердцах вдруг пьяной, Как поддам я вон ногой Наподобье гриба: — Тьфу ты, ирод! Мне ль на кой? Поскромней могли бы Пожилым под пятки лезть, Несъедобья чванство! Знайте меру, скромность, честь. Наглость вон и хамство! — Да ещё хочу разок Всыпать грибу перцу, Глядь, мой слепышек-глазок, В радость мому сердцу, Вдруг заёрзал: гриб-то бел, Благороден. Белый! — Слепоты прости пробел, Милай, радость сделай Для души моей, уважь, Чёрт попутал бабку!.. Укажи, где род весь ваш! — Стиснула в охапку, Ах, лобзаю-то его, Умоляю, глажу Шляпку, ножку, ну, всего! Нежности поклажу Я в душе ещё несу, Аж ли целый ворох, Я на эту-то красу, Знамо, страстный порох! Тычу носом гриб за пень: — Родственничков видно? В дружбе выбрось напрочь лень. Мне до слёз же стыдно Без грибов вернуться вспять, Засмеёт ведь каждый! Глядь за пень, а там их… пять! Как вспылаю жаждой: — На-к, сердешный, посмотри Вправо зорче, влево… — Вместе видим: тама — три, Здесь где?.. Пара, эва! Благодетель, сокол мил, Поднатужься малость! Он: «ага!» Уж нету сил Несть кошёлку… Жалость! Как у рыбоньки, уста Хлюп да хлюп — с натуги: Ах, ядрёны, други! Ношу чуть на горб взваля, Поползла улиткой… Сердце ж пело: тра-ля-ля! — Ну, козою прыткой! Так дошла я до двора, Вкруг же строй-пехота Любопытных… Хоть стара, Вновь пойду: Охота! Август, 1978 г.

И грезить в сне!

Идёшь в грозу — Ни зги в глазу, В лицо порыв Ветров — что взрыв! — К земле пригнул… Сплошной свист-гул… Дожди кропят — Мокрющ до пят… Взгляд молний — хлыст, Сечёт, ветвист, Ох, ведьму темь! Взъярён, затем, Как будто пьян, Бранит гром рьян, Что, мол, на кой Украл покой?! И вновь спешат Плеснуть ушат Воды с небес: — Знай наших, бес! И призрак в тьме То блеет «Ме!», То кажет пасть, Спеша напасть; Вдруг вынув нож, Шипит: «Умрёшь!» И за плечо — Хвать! — горячо. Аж стынет кровь… И нервно бровь Заходит вдруг… Но мало мук! Споткнёшься, — бряк! — Из-за коряг, Камней иль куч, Но страх летуч Заставит лгать: — Нет, нет: то тать! Вставай и мчись! Но грязи слизь С-под ног — вон твердь! И слышно: смерть — Рога козла, Крадётся, зла: — Попался, ишь… Скользишь, скользишь, Подняться чтоб, Аж взмокнет лоб… И сердце-друг — В разнос: испуг! Груз ноши вновь Во тьме воловь, И каждый грамм — Что килограмм, Гнетёт, как пресс… Бредёшь уж чрез Остаток сил… Вовсю вкусил Стихии мощь — Шквал ветра, дождь, Громов злой рык! И жала пик Ста молний враз Кромсали глаз! И грязи пуд — Что хватка пут — Держала ног Прочь бег высок… «Смерть! — призрак злой Грозил, — Долой Твердыню-дух, Ты с ним — за двух, Ничто же — без», — Ум грыз и лез Души на дно… И вдруг! Родно Сквозь толщу туч Блеснул вниз луч — Тонка игла! Душила мгла Пар сотней рук Его, но друг Лез их промеж, Разверзнув брешь В полнеба уж! И мрак, как уж, Пополз взигзаг… — Так, милый, так Его! — шепчу В слезах лучу. Он, как магнит, Мой взор манит, Мой огонёк! Как мотылёк В темь на свечу, К нему лечу И лащусть, трусь О бок, и гусь — Бежит — печаль… — Да! Да! Отчаль Вон, не шипи! Изъяв шипы Стихии злой, Спасённый Ной, Стою — павлин! — Красы глубин Не смерить чьей, И горячей, Да не молчком, Кружусь волчком, Как голубь-мил, Луча вкруг, сил Любовь сдержать Не зря, где взять! И не хочу! Поклон лучу Светилу дня! Он всем родня, Кому мил свет, Потока нет Кому теплей Его. Так лей Отраду всем В неделю семь — Семь! — дней-чудес С своих небес! — Так будет пусть! — В ответ, и грусть С меня — корой Большой горой! Стою, ах, чист!.. Души песнь-свист Затмила птиц И всех столиц, Без лжи, прикрас Артистов враз! Ни как-нибудь, А щедро грудь Блаженно пьёт Сам воздух-мёд! Тропа мягка, Стопа легка — Взлечу вот-вот! Водоворот Как счастья люб! Улыбка с губ Порхает вдаль… Вдруг сна вуаль — Мне на глаза: Виной гроза Иль солнца блик, Но сил родник Иссяк моих… Как звали их, Уж птицы тут! Свой гвалт плетут, Поднявши шум: — Пришло ж на ум Ему спать днём! Мечтой о нём Мы грезим в ночь, Чтоб превозмочь Небес простор И выси гор, Крылом взмахнув, Букашку в клюв Схватить — птенцу… Нет! Не к лицу Днём мять постель… Брести в метель И в бури ад! — Не виноват! — Вдруг им сова, — Пусты слова — И смысл пустой. Он за верстой Версту всё мял, Увидеть ал Чтоб солнца лик! Всяк тот велик, Чья цель — краса! И голоса Уж птиц нежней: — Дошёл он к ней! Вьюнком вкруг ног Блаженно лёг… Ценней наград — Ах, как им рад! — Страсть, ласка рук: «Спи, милый друг…» …… …Шум говорка Хвалил: «Зорка Глаз хватка сов: Любой засов Откроет тьмы! И рады мы В лугах, лесу Воспеть красу И жажду тех, Кто меж помех Стремится к ней, Не зря родней, И грезит в сне, Как о Весне!» Сентябрь, 1978 г.

Нет, не возник там Человек…

И были грозы погрознее! Обуревал неистов страх, Когда расплавленные змеи Слепили, всё сжигая в прах! В зверьё швырнуть умел хоть камень Наш умный предок меховой, Но падал ниц, зря молний пламень И слыша голос громовой! Вдруг осмелевши, в пасть пещеры Огонь, обжёгшись, вон занёс, Не зная радости в том меры, Забыв про блох среди волос! И пламя радостно лизало Охапки сучьев, веток, трав, Мигало глазом странным ало Меж преклонённейших орав: «Я озарю во тьме вам тропы, Насытю, греючи бока, Со мной не страха вы холопы, Я ж бог ваш, сила кулака И племенам соседним ужас, Лишь дров старайтесь больше класть, Потолще выбравши поленья!» — И вот — в руках бразды правленья, Ах, как приятны, хороши И на зубок с огня — соседи, Громила-мамонт, кабаны… Волчищи пятятся, медведи, Взирая ужас с стороны!.. К тем петухом кроваво-красным Тропою тайной шёл в ночи… Под тем, объявленным опасным, Коптился дико: замолчи! Иллюминировались залы, Чтоб тьмищу роскоши узреть! Ковались ружья и кинжалы, И кандалы, и тюрем клеть… Союз с огнём хранился свято: Всяк урывал свой жирный куш, Пылая страстью нагловатой, Губя, губя невинность душ, Себя лишь чтя, себя до глянца Надраив солнечно хвальбой, Не прекращая лжищи танца, И с правдой попранной — злой бой! И смачен гогот был, ехиден! Заволочил всю землю смрад, Аж солнца милый луч не виден… Союз — злодей, союз — пират! Отъелся жирный — с бегемота! Огонь — взметнулся до небес: — Подбрось-ка дров, есть, есть охота! — И подступал, что пекла бес, — Настырно, рьяно, нагловато, Свой фрак атласный теребя… А тех не то, что маловато, А вовсе нет… — Тогда тебя Заместо толстого полена Слизну, мне дорог аппетит, Пылать я должен непременно!.. — И в пасть-костёр уж тот летит, Вон растопяся, будто сало, И испустивши смрадный чад… — Твоё всё съем, ведь ты мне — мало! — И пожирает, страшно рад, Всё-всё награбленное злато, Дворцы, заводы, города, Поля и горы, лес и плато, И в пар сухой — земли вода С её ракушками, китами… И алчной жадностью сверхщедр, Огонь всласть рыщет — ах! — перстами По кладовым земных уж недр… И всюду пепел лишь пожарищ И гарь-подруженька, едка… Трещала блёсткая пирушка, Витал экстазно-буйным хмель!.. Как вдруг!.. Земли-то, глядь, осьмушка Живой у ног лишь, даль отсель Изрыщи хоть надрывно глазом, Как ни был б зряче он далёк… Но хил в попойке трезвый разум, — И на последнее налёг, Слизал вон, в пепел превративши! Планета жизни и надежд Планетой смертной стала тиши Без ярких радости одежд — Живых существ, природы дивной… Зато огня так вспыхнул свет! Что… соблазнённые наивной Догадкой, ринулись с планет Галактик дальних зреть рожденье Светила нового жильцы! Примчались! — Что за наважденье?! Планета пепла… О отцы! Что за ужасное наследство Заряд энергии здесь дал, В ничто ударившися бегство, И мыслью подлою удал… Анализ савана-печали Математически речёт, Что подлость мало проучали, Сплетясь, создавши ей почёт… Она страшней неотротила И всех губительных зараз, Нет в тридевятье, здесь, светила… Дурной его вон сглазил глаз, — С макушек в трауре папахи Посняли, выронивши стон… И нет их! Мучался на плахе — Своей же! — снизя наглый тон, Уж не огонь, а огонёчек… И тот чрез малорослый миг, Вон испустивши дух-дымочек, Весь вдруг скукожился, поник… И окунулася планета Во мрак чудовищный навек… Галактиане скажут где-то: — Нет, не возник там Человек… Апрель, 1979 г.

Девочке с бантиком

О изумительное диво! Весной явилось ты в мороз Лебёдкой вплыло горделиво, Само нектар и прелесть роз! Вкатилось персиком румяным И сочным — чудом из чудес! Благоухало самым пряным, На что способны луг и лес… Ступали лакомые ножки — От них ввек взгляда не отвесть, Ах! — по заснеженной дорожке… Краса и юность, гордость, честь! Но вдруг завистливая вьюга Тебя толкнула зло в сугроб, В корсет морозный стиснув туго, Как будто доски — мрачный гроб… Орлом я взвил души всей волю, Хлестнул по вьюге крик мой-плеть: — Злодейка, прочь! Ввек не позволю Зарыть всё то, что сласть иметь! Вон отшвырнув уродство злобы И проявивши молний прыть, Я стал разбрасывать сугробы, Как верный пёс, тебя б отрыть! И вот нашёл! Как будто льдинка Была отрада из отрад — Моя волшебная картинка, Что созерцать я вечно рад! Но ни дыханья и ни пульса… — Нет, смерть проклятая, уйди! — Вскричал я твёрдо и нагнулся И, взявши на руки, к груди Прижал тебя, всю-всю дыханьем Стараясь быстро отогреть И нежным — в первый раз! — лобзаньем, И растворилась горя клеть! И из неё ты птичкой взмыла, Своё, весеннее поя! «Ах, до чего же сердцу мило!» — Шептал, блаженствуя всласть я, Притянут дивом, как магнитом; Как чтит подсолнух солнца лик, К тебе я взором мчал открытым, И пламень чувств пылал велик — Спалил морозов гордых шапки, До слёз довёл снега и лёд! Держал в руках я прелесть-лапки Твои, что вечно — высший мёд! — Когда по травке шли мы юной Вперёд, смеясь, среди цветов, И соловьёв прельщали струны, И танец пчёл, и сень кустов!.. Взлелеян воздух ароматом Людимца-ландыша, что мил Душе моей ввек, став собратом Тому, кто всех и вся затмил: Застенчив, скромен кто с рожденья, Чист сердцем, телом и душой, — Тем восхищён, льну каждый день я С любовью пламенной, большой; Освобожденье он от плена Тьмы и кошмарнейшего сна, Льёт дивный запах непременно, — Когда цветёт Любви весна… И ею чудно окрылённый, Цветов сих милых рву букет И взор стремлю к Весне влюблённый! Лукавый ж внемлю вспять ответ: — Мне дарит их любвеобильно И без тебя мой юный лес, Не стой, сомненьем скован сильно, Иди со мною в мир чудес! — И по ковру травы шелковой Её поплыл волшебный шаг… И хоть в ногах я был бедовый, Устал, спеша за ней, обмяк И обронил её во взгляде, На нож наткнулся что остёр, И заметался, — страх как в стаде, Когда предстанет волк матёр!.. Взывал в мольбе! И сласть ответа Вновь воскрешала вдруг. Еще б! То голос близ звучал, то где-то, С поляны то, то из чащоб… Туда-сюда бежал на голос, На «Ку-ка-реку!» — будто Лис, Сучки одежду рвали, волос — В лохмотьях мчал, стал напрочь лыс; Что ни царапина, — морщина Легла глубоким рвом на лоб, Уже не юноша, — мужчина Взглянул из лужи, в кою — хлоп! — Упал, споткнувшись о корягу. Мне преграждало Лето путь: — Стой! Зря спешишь, наивный, к благу Души и сердца, позабудь Моей сестрички даже имя!.. И Осень, вторя в унисон, Секла дождями раскосыми: — Прерви иллюзию, как сон! — Как цвет, завял уже я было — Меня так срезала их речь! Как вдруг слова Весны премило Всю глыбу горя сняли с плеч: — Где мой спаситель вдохновенный?! — О радость жизни, мой маяк! К тебе лечу я, незабвенной, Мне без тебя всё — лёд и мрак, — Вскричал я, мчась на дивный голос, Держа букет… И вот — у ног! Но, вижу, встал вдруг дыбом волос Её от страха, лоб аж взмок, И крик сорвал листву всю: — Мама! Пред мной страшилище, спаси! — И вспять со скоростью бурана По страха ринулась оси! …Взывал, вернулась чтоб! Напрасно: Как лёд давно остыл и след, — Так страшен вид мой был ужасно, Иссяк что речи даже след, Журчавший радостно доселе, Кристально-чист в любви родник… Я замер, тих, помимо воли, Согбен отчаяньем, поник И, как подрубленный злодейски, Подперший небо, кряжист дуб, От горя острой я железки На землю рухнул, будто труп… Вскочил, очнувшись! Но ни шагу, — Заколдовала так печаль, Подобна к счастью злому магу, Что на мольбу мою: «Отчаль, Стопа, стремглав от мил-землицы, Блаженством дивным одари — Быть близ желанной мёд-царицы И сердца радостной зари!» — Напротив, ноги тяжелели, Вливался будто в них свинец… Как у деревьев, скажем, ели, От них аж корни, наконец, Вдруг отрасли, земные толщи, До дна их самого, пронзя, Но сок не их — мой пили, мощи Одни остались… Здесь стезя Оборвалась к прелестной фее, Мир без которой — мрак, слепень И Коршун алчущий, смерть вея… И вот в лесу я просто — пень. Стою, безжизненный, средь буйства Спешащей жизни сладко жить… — Ах, мне б с любимой так же шустро! — Но моль изгрызла всю к ней нить… На мне ни веточки зелёной, Ни плода, радовал чтоб глаз… Слеза капелью льёт солёной, Простите, цветики, на вас… Лишь бок спеша прогреть, гадюка Вползёт ледышкой мне на грудь И, разомлевши, шепчет: «Ну-ка, Ну, потеплей со мною будь!» — И нету сбросить тварь ту силы! И горя пуще пышит ад! Отрада лишь, когда премилый Опят по мне пройдёт парад! Иль сядет вдруг, поя, пичуга! — На миг то горе заживит… Но, сердца милая подруга! Я твой желанный, сладкий вид Тогда страстней зрю в снах ночами, Во всём прекрасном — наяву, Грёз стиснут трезво обручами, Когда к тебе плыву, плыву!.. И парус — сказочный тот случай, Когда прелестней чудных роз Явилась ты мне вдруг в трескучий Зимы безжалостный мороз! Ах, я румянейшего плода Всю сласть блаженно так вкусил, Что не мечтать уж год от года Мне по нему нет, нету сил! И хоть с испугом убежала Ты, сказка, в чащу от меня, Вонзив мне в сердце этим жало, Уж не задуть любви огня! Незаходящее светило! Мой ландыш нежный и душист! К тебе неведомая сила Влечёт безудержно! В том чист. И будь же счастлива сама ты, Очарованьем лишь цвети, Даря добру сласть-ароматы! А милых ножек прыть в пути Взнуздает коль тяжка усталость, Немилым станет что денёк, Ты, прелесть, сядь, хотя б на малость, Сил чтоб набраться, на пенёк… Змеи не бойся же укуса: Саму её убьёт свой яд, — Коль из печали встрепенуся, В тебя, живую, вперю взгляд! И жить захочется мне снова — Лишь ореол б твой не померк! — Хоть сух, под кистью Васнецова Как будто, цвета фейерверк Тогда уластит мой все взоры… О всемогущая Любовь! Души волшебные узоры Твоя рождает чудо-кровь! Вливаешь, в мёртвые уж, соки И крылья мощные даёшь! Так будь всегда лишь на востоке! И не колючей, будто ёж… Тогда гармонию природы Уродцы-пни не омрачат, Под взора сладостные своды Уж не вползут, как копоть, чад… Спеша тогда к отраде с ликом, Всласть над которым дышит день, Не упадёшь с испуга криком, Споткнувшись вдруг о мрачный пень, А все пути твои — тропою Лишь милой будут, где цветы, Все-все, — попутчики с тобою, И первый цветик меж них — ты! Сама над ними — мотылёчком, Как будто ввек им и была, Себе на радость и цветочкам! А бант у талии — крыла… Ноябрь, 1979 г.

Мариночке — картиночке

Мариночка-картиночка, Очарованье глаз! Мариночка — малиночка, Сладка что так для нас! Цветёшь, что цветик-розочка, Вид, аромат чей мил!.. Свет лучезарный, звёздочка, Твой солнце аж затмил! Для жизненной дороженьки Юны, не тяжесть — пух И дар прелестный — ноженьки, Узришь, захватит дух! Волшебный и таинственный Лучат глаза свой свет: «Ах, где же, где единственный?!» Улыбки мёд — привет Сел девственной б голубушкой Ему на сердце вдруг! Своей назвал бы любушкой Желанный, милый друг!.. Любовь сладка взаимная, Что, как роса, — чиста! Её рабыня гимна я, Лишь к ней стремлю уста!.. И ей лишь, ароматною, Полна тугая грудь… Взнесись фигурой статною, Любимый, рядом будь! — И шепчет, чародивная, То даже и средь сна… Красивая и дивная, Прелестна — как весна! Мариночка-корзиночка Цветов волшебных всех! Мариночка — что криночка Сласть-сливочек! А смех! Он чистый и серебряный, Что будешь в горе, хмур, Блудя по жизни дебрями, Услышишь, и Амур Пронзит: мол, меток, к чести я! — Душа растопит лёд, И о Марине «Бестия! — Шепнёшь, — Ишь, как поёт, Фантазий всех певуньица! Как арии долги! Будь счастлива же, умница! И нот всех дней не лги. И будешь ты желанною, Средь всех люба одна, И жизнь — небесной манною: Откушай-ка до дна!» О девочка Мариночка! Морозы хоть жестки, О лилия-кувшиночка, Раскрой-ка лепестки! — На это лишь на дивочко Все обратят свой взор: «Ах! Милая Мариночка… Ах, прелести узор!» Не отплодишь, малиночка, Не сникнешь, ландыш чист, Не опустеешь, криночка, Не смолкнешь, пташки свист! Свети же, ясно солнышко, Пусть сгинут орды туч! — Желанен для подсолнушка Твой нежный, ясный луч! Мариночка-картиночка — Что самый дивный клад! Хрусталику и льдиночке — В ладошки — шоколад! Январь, 1980 г.

Как на речку, на каток…

Жили — были, помнит свет, В дружбе верной уйму лет Рыбка — блёсточка с Котом. Рыбке — речка милый дом Был, а Котик — вот чудак! — Признавал лишь свой чердак. Но, рассеется чуть ночь, Наш усатый с него — прочь! Мчится радостно к реке, Что течёт невдалеке… Лапкой — раз! Другою — раз! — Умывает каждый глаз Он водой, что из ковша Рыбка льёт, мила душа. А она — то до хвоста Уж давным-давно чиста, Ибо плещется в воде, Загрязниться негде где. Подтверждают Щука, Язь: — С глаз ночная смыта грязь! — Точно так! — Коток в ответ, — Всем и утру — мой привет! Значит, с Рыбкой я опять Буду вплоть до тьмы гулять! — Да! — в ответ она дружку. И вот вновь на бережку Лапок мягоньких следы… Нет их только средь воды, Где, виляючи хвостом, За любезным — за Котом Рыбка счастливо плыла, Серебриста и бела… А Коток, как акробат, Кувыркался, сильно рад Дружбе крепкой, как орех! И мурлыкал… То — не грех! Землю рыл, и червячки Шли в ладошки-плавнички! Коль у Рыбки «тихий час», Друг в заботушке не гас: Он от речки всех взашей Гнал подальше злых мышей — Так подруги сладкий сон Охранял бесстрашно он! Рыбка — тоже средь забот: От жары вдруг сникнет Кот, Упадёт, глядишь, пластом, Тут ударит как хвостом По воде она, и душ Усача поластит уж!.. Кот задремлет в свой черёд, — Рыбка вмиг закроет рот: Ведь обронишь невзначай Слово, шумно станет, чай, Взбудоражишь мир честной! За него она — стеной: Динозавр иль Мамонт прёт, — Тут откроется уж рот И суровым станет вид: — Аль не видите, что спит Верный мне до смерти друг! И возьмёт тут всех испуг, Враз на цыпочках пойдут… Рыбка строгая, ой, тут! Коли дождь как из ведра, — Кот — в дупло! И из дупла Он на Рыбку смотрит, сух: По воде хвостом та — плюх! И с головкою — в воде, Не замочит дождик где, — Дождь с досады вдаль уйдёт… Из дупла вылазит Кот… Из глубин на речки гладь Рыбка вынырнет… Играть Вновь начнут, и звонкий смех Заразит отрадно всех! И без выдумок, прикрас Рыбка вновь начнёт рассказ Про всю прелесть царства вод, — Кот разинет с дива рот, Восхищён, мурлычит: «Ах!..» А потом в его словах — Прелесть суши, смелый дух! Как ловить, он скажет, мух, Переносчиков зараз, Чтоб поесть за то их враз! Как мышей стеречь у нор, Ведь мышонок даже — вор, Враг он колоса, зерна, Рыбка, разуму верна, Всё вбирает в рыбий ум: Мил-совет — он друг и кум, Он отводит от беды, Будто сушу от воды Берег, выпятивший грудь, Половодья слизь и муть В русло строгое зажав: Вон поток, коль мутен, ржав! Так весь минет славный день. С другом другу быть не лень! Но есть правило одно: Коли ночь, то спать дано. Потому-то на бочок, Где Пескарик, где Бычок, Рыбка ляжет в свой гамак… Кот залезет на чердак И свернётся калачом, Ночи жуть и нипочём! Коли спишь, не ведом страх, Хоть он зло ногою — Трах! — Бьёт, чтоб вышибить вон дверь И рычит, как хищный зверь! Но задумаешь дела, Не как сажа, а бела, Будто белая мука, — Ввек не тронет зла рука! Да хранит всех милый сон, Да вливает силы он, Чтобы, вставши по утру, Лишь добро — вам по нутру! Мыслят рыбка так с Котом, Крепко спят… Зато потом, Вновь ядрёны и бодры, — Заводилами игры! Дружбы верной — снова твердь, Зла вокруг хоть круговерть! Постоянным был маршрут Дружбы их: сначала — тут, Где реки был мал исток, Где свободно мог Коток Её враз перешагнуть; По теченью дальше путь К устью-шири приводил, Аллигатор-крокодил Где разбой вёл, даже днём: Кровожадным жгли огнём Жертву алчные глаза! Был для всех он как гроза! — Стоп! — решали тут друзья, — Дальше устья нам нельзя! — Направлялися гулять Вновь к истоку тут же вспять. Так за днём сменялись дни… И дружили всё они. Хоть за годом шёл вновь год, — С Рыбкой в дружбе вечной Кот, Друг без друга — никуда! Выше берега вода Поднималась в речке с слёз, Коль у Рыбки был вопрос: — Задержался где Коток? — Мнёт в печали свой платок… И усатый, коли ночь Не уходит долго прочь, Свой исходит весь чердак Вдоль и вкось, мяукнет так, Что с печали-голоска Всех возьмёт вокруг тоска… Вот однажды, так моля, Осветилась чтоб земля, И дождавшись, что сей миг Всё ж настал, на землю — прыг! — По привычке, но опять Стал стремглавши удирать! Хвост — ершом, спина — дугой: — Что за зверь вокруг такой?! Как сметана, весь он бел, Но не тёплый, будто мел, Укусил он уши, нос, Лапки тоже. Вот вопрос! Всю поел он, всю таву! Не родня Козлу он, Льву… Не имея лап, когтей, Как сидит поверх ветвей Всех деревьев и кустов? Умереть совсем готов — Так страшит меня испуг! Ой! А Рыбка? Я ли друг, О своей ревя беде, Бросил коль её в воде? И в воде ль сейчас она, Может, выпил зверь до дна? Ей всё время надо пить! Бездыханна, может быть… Нет! К подруженьке своей Я помчусь со всех когтей! — И один зажмуря глаз, Храбро он уж, без прикрас, С чердака вторично — прыг! Но его не встретил рык Зверя грозного опять… Почему так? Не понять! Но куда ж Коту идти? Нет дороженьки-пути!.. Занял тропку белый зверь, Развалился… И, поверь, Не уходит после «Брысь!» Ты на шкуру, мил, взберись И коль речка впереди, Шкурой так к ней и иди… Раз — шажочек, третий — три! Ушки, нос и лапки три… Видишь: прямо до воды За тобой идут следы, Как в муке, что холодна… Зверя шкура с ней сходна! Так герой со страхом игр Всё ж дошёл! Ты, прямо, Тигр! — Мяу! — он, польщён, в ответ, — Но, о горе, речки нет! Нету Рыбки! Тяжкий час! Ах, умру, умру сейчас! Без подружки мир мне пуст, Как цветка засохший куст, Буду я сама печаль… Но я друг! Нытьё, отчаль! Ты в беде помощник плох, Мощь твоя — укусы блох Против ярости зверей. Бой открытый мне милей! В нём повергну напрочь тать! — И когтисто начал рвать Шкуру зверя, что был бел, Что всю зелень, радость съел — Вон летел за клоком клок! — До костей ободран бок — Кот так яр был, что гроза! — Но… О чудо! Зрят глаза, Что прозрачны кости те… Что в утробе — темноте Заперта чиста вода, Рыбка в ней туда-сюда С горя мечется! Но слух К причитаньям Рыбки глух — Так мощна нутра броня… Радость встречи не храня, Кот вонзил в те кости зуб! Но они тверды, как дуб. Ощетинившись ежом, Он по ним когтей ножом! — Лишь царапинок следы… — Я собью всё ж спесь с беды! — Размахнулся, тумака Зверю — Трах! — он вдруг в бока, Но тому удар тот — ноль, Самому Коту лишь боль… Безутешно Котик сник, И из глаз горюч-родник Слёз поток нутро прожёг. Да, прожёг, прожёг насквозь! — Плакать, слышит, — Котик, брось! Ты — спаситель! Верный друг! Избавитель ты от мук, Раздавил ты их, как Слон. И за то тебе поклон Свой дарю я ниже дна. Как душа твоя ладна! — То был Рыбки голосок. Оживел тут вмиг Коток! Стал её всю целовать, А она-то — миловать!.. Радость искрилась, что луч Солнца, небо коль без туч! Но вдруг в счастья мил-накал Раздалось, как гром: — Нахал Это что здесь за такой, Не страшит кого покой Того савана, что бел, Пал на буйство жизни вдруг?! Кто ему и брат, и друг? Горе всем! То к нам ледник С злого севера проник, Радость нашу под себя Всю подмял, вон погубя. Шкура Зверя, знайте, — снег. Мы на юг стремим свой бег! И не кости то, а лёд. С нами, с нами все — вперёд! — То зверья неслась толпа, И от страха выше лба Всех глаза залезли вон! Оседлал всех дикий стон… Юг блаженством их манил, Он теперь — отрада, мил. — А… а как же здесь река? Без меня она дика… — Да! Обвалится чердак… Допустить смогу ли так! Он взрастил меня, мой дом! Мчаться прочь мне — быть скотом. С ним до смерти, знайте, рад Быть в потоп я, в пламя, в град! — Я вне подлой сей игры! Не предам я ввек икры, В рыбы выведшей меня, Море хоть сули огня. — Нам от родины нельзя! — Заключили так друзья, — От неё лишь тот в галоп, Кто утробищи холоп, Кто не друг, а ярый враг. Снег, к тому же, скомкав так, Превращается в… снежок, А снежок — уже дружок! Игр он будет радость, смех И фантазия потех! Из него мы, как творцы, Чудо выстоим — дворцы! Поналепим этих… Баб! А они-то всунут кляп В пасть унынью, страху вмиг! Им поможет Снеговик. Вскипятит он смехом кровь — Ха-ха-ха! — ведь нос — морковь! И из старого гнезда Шапка. Что там! А езда Ух! — с крутой-крутой горы? Наслажденье детворы! Инвентарь катанья прост: Встань на лапки, сядь на хвост И азартно вниз кати: — Эй, разини! Прочь с пути! Ничего, что бел покров На земной улёгся кров. Одеялом он ей в сне. А проснётся по весне, Сил набравшись, сбросит враз, Изумив опять всех нас Сказкой зелени, цветов, Сластью мёда и плодов. — И журчанием воды… — Отдых этот — за труды, Он признанье и почёт! — А коль речка не течёт Вдаль под солнцем широко, Снег отбросим далеко Дружно с глади скользкой льда, И к нему зверья тогда Устремится вмиг поток: «Здравствуй, славный наш каток!» Встанет каждый на коньки И по льду — вперегонки! То, как танца славный ас, Вдруг станцуют милый вальс, Встанут задом-наперёд И в десятый оборот Совершат свой смел-прыжок! Ай, да лёд! Ты наш дружок. А дружок для друга — сласть. — Не боишься коль упасть, Завтра, Котик, приходи На каток всех впереди! — Ладно, Рыбонька, приду! От мечты я, как в бреду, Что коньки меня помчат Лис быстрее и Зайчат, Заверчуся я волчком Перед Белкой и Волчком! — И я тоже, как и ты, Покажу всем, ах, финты! — Слово дал — исполни долг! А не то какой в том толк, Что пустышкой — речь у рта? Долг законом был Кота. Прогнала заря чуть ночь Нахрапевшуюся прочь, Как на речку, на каток Вышел серенький Коток, Всем на диво, для красы — Залихватские усы! Не какой-нибудь там прост, А трубой — пушистый хвост! Будто солнца огоньки, — Так слепили всех коньки! На плечах-то неплоха — Бархатистая доха, А на шее — алый бант. Словом, Кот наш милый — франт! А иначе он не мог, Ибо рыбки был дружок. Был б невзрачным, разговор Взгромоздился б выше гор, Что позорит Рыбку он… Из друзей его вон! Вон! И мотался б он один, Ох, до смертушки седин… Рыбка-блёстка уж ждала, От смущенья вся ала, Что дружок её так мил, Что собой он всех затмил! А сама-то, а сама — Красота! — сойдёшь с ума. Хвостик гибок, как лоза, Поволокою глаза, Все чешуйки — солнца свет! И девичьих, сладких лет… Плавнички, мороз, не тронь! Рукавички, что огонь, На головке плат пухов, Запах дивных плыл духов И какой-то сказ-напев Вкруг неё… Оторопев, Все с открытым встали ртом… Лишь волною над Котом — Вдаль мурлыканья поток… Ну, на то он и Коток! Лишь очнулись через час. И помчались же сейчас Все крича: — Ура! Сласть кататься нам с утра С солнцем, с снегом целый день! — Знамо, радостно! — Не лень! — Да, не лень! То — правда, факт, — Всем поддакнул Котик в такт. Прикрутив коньки, на лёд Сходу выскочил: — Вперёд! — Крутанул удало ус! Но… О горюшко! Конфуз Приключился в тот же миг… Не помчался напрямик Ни один его конёк: Правый — вправо вдруг увлёк, Влево — левый потянул… Зашатался… — Караул! — Поскользнулся… Тут же лоб Как об лёд презвонко — хлоп! — Только искры вон из глаз! Вмиг вскочила — первый класс! — Шишка алая, что мак… — Ха — ха — ха! Смешно-то как! — Вот умора из умор! — Так катающихся хор Прыснул с смеха, как один, — Он каток на сотни льдин Так разбить задумал, что ль? А Коточку — стыд и боль… Тщится быстро-быстро встать, Но об лёд затылком — хвать! — Растянулся во весь рост… Вновь вскочил, но тут же хвост Телом сразу же подмял… — До чего ж — ха-ха! — удал, — Надрывались все, — спортсмен, Коль берёт свой хвост он в плен! — Ай, да ловок! Ай, да ас!.. — На коньках я в первый раз… — Уж сквозь слёзы Кот в ответ, — Вот и навыков-то нет… А зазнайство — не родня Мне, боюся, как огня, Я пустышкою прослыть И порвать тем самым нить Дружбы с Рыбонькой-красой, Чтоб ехидный и косой Взгляд ей душу не кольнул, Что-де я — ох, караул! — От хвоста до носа плох, Не чета, мол, ей — ох-ох!.. — Изливал так душу Кот. Но сарказма хоровод Вкруг него ещё быстрей! Несознательность зверей Дико грызла славный дух, Лишь летел клочками пух!.. — «В помощь лапы коготок Кто б хоть дал! — мечтал Коток, — Надругательство убьёт Ибо Рыбку, будто лёд — Речки резвость струй и ширь…» — Но надежды — трах! — пузырь. Вновь с бедой наедине… — Ах. Узреть бы Рыбку мне! Сникла, может, как цветок, Коли солнца кипяток На него прольётся вдруг… Где души отрада? Мук Ей ли горюшка снести! Злой удою на пути — Чёрствость шуточек зверей Для подруженьки моей… Где ж ты, блёсточка, ответь! — Но безмолвие, что плеть По бокам и по спине! — Подбодрить бы взглядом мне Её, милочку, хотя б! Сразу вырвал бы из лап Смеха дикого, как пёс, Наше счастье он унёс! — Но напрасно глаз лучи, Счастья шаривши ключи, Беспокойства лили свет: В одиночестве, ан, нет Не печалилась она… Горе — тяжестью Слона! А вокруг, как заводной, Колесницею-стрелой Всё кружился хоровод, То назад, а то вперёд! Центробежных схватка сил, Как наколом острых вил, Из него рвала пух-мех, Заодно — сарказма смех! — Градом всё летело вдаль, Принося Коту печаль… Вдруг его воспрянул взгляд! Вместе с мехом прочь летят Чудо-блёстки-огоньки… Сразу встал он на коньки! И стоит, как крепкий дуб, Глазом блёстки — луп да луп: До чего ж их блеск знаком! Может, той, печаль о ком?! Нюх и уши навостря, Понял, прыть была не зря: Средь катающихся стрел Рыбку-блёстку он узрел! Не печальна — весела, Жизнерадостна была! И ловил Котиный слух, Что она смеялась вслух Над его конфузом тож… Смех тот — в сердце будто нож! Протирает лапкой глаз: «Вдруг ошибка тут взялась, И напрасно я корю Рыбку славную мою?» — Но ответом: — Ха-ха-ха! — Голос Рыбки, — Аж доха Взмокла, встать чтоб от натуг У него, а мой ведь друг! Ах, как весело-то мне! Мчусь со всеми наравне, Не имея хоть и ног! Ты ж упасть лишь только смог… Знай: меня под плавнички Лисы взяли — мужички И по льду стремглавши мчат, Обгоняя аж Зайчат, Не касаюся я льда, Но ведь то и не беда: Подо мной несётся лёд, Птицей мчуся я вперёд! Ты один из всех несмел, Аль Мышей, что ль, мало съел?! — «Хи-хи-хи» да «Хе-хе-хе!» — От катанья на дохе Что-то много стало дыр… Залатать их, что ль, кумир? — Снова смеха колкий взрыв! А в душе Кота — нарыв От обиды из обид… Стал взъерошенным вдруг вид! На обидчиков — бросок! Смерть была на волосок От хвостов и холок, шуб! Не догадлив только глуп, Что не надо вон бежать! Потому зверей всю рать, Будто ветром сдуло вмиг С глади льда! Писк, топот, крик Поумчались в норы, в лес! А Котище — что сам бес! — К Рыбке тут же подскочил! Голосок её стал хил, Комариный будто писк… И совсем разбился вдрызг! Открывала только рот… Съесть готов её был Кот! Да она, вдруг изловчась, В прорубь — плюх! — где Щука, Язь Промышляли, кто чем мог, Только в небо взвил парок… Кот аж лапой — по воде, Да поймать её уж где! Вмиг на дно! Зарылась в ил… Он мяукнул с горя, взвыл! Лапки сжавши, как кулак, Хвост поднявши, будто флаг, Пригрозил он рыбам всем! И рассорился совсем. И они все — начеку С дня того: на берегу Стоит лишь живой душе Появиться, как уже По воде хвостом — щелчок! — В глубь нырнут и там — молчок: «Ой, себя бы нам сберечь!» — Так от страха стала речь Тихой-тихой, «про себя»… Мы же, образность любя, Про того, кто всё молчит И потоку слов — сам щит, Говорим со знаньем всем, Что он, рыба будто, нем… …Ну, а Рыбка, раз Коток Удалился, на каток — Прыг! — из проруби опять, На коньки самой чтоб встать! Но, ни била сколь хвостом, Где была, на месте ж том И осталась… Ни на шаг Не продвинулась! Хоть Рак, Корку льда пробив пешнёй, Хвост её схватил клешнёй И в стихию возвратил, Кров которой сладок, мил, Всех земных прекрасней роз! А не то б сгубил мороз… «Коль ума нет, нету сил, — Мир издревле нам гласил, — Для деяний, наперёд Знайте: рыбой как об лёд, Биться будете в делах… И итог их — только прах. Силы есть коль, разум трезв, То в деяньи каждый — резв, Рыба будто бы в воде, Лёгкость чувствуется где!» — Ах, мне сладко в стане вод! — В подтверждение поёт Рыбка молча, лишь под нос… Отчего? То пух-вопрос! Душит звонкость слов печаль: Ах, разбитой дружбы жаль!.. Зная в том свою вину, Соблюдает тишину, В рот беря воды глоток: Не примчался бы Коток И её не скушал вдруг, Не простил её ведь друг… Да, то верно: хоть ледник Снова к северу проник Миллионы лет назад, И вновь мир теплу стал рад, Помнит чётко серый Кот: Кто предатель, враг ведь тот! Грызть его и в гвалт, и в тишь, Днём и ночью, будто мышь, — Вот его суров закон. — Ах, как рыбку любит он! — Рассуждает мило люд… — Нет! К изменнице он лют. Жаждет кары свят-палач! Потому вкруг нас и вскачь! И мяучит, и дерёт Лап когтями… Целый взвод Кажет нам бойцов-зубов, Их направить в бой готов, Только Рыбку урони! В битвах храбры как они, Стяг взметнут победы ввысь! Не кричите только «Брысь!», Не гоните сгоряча, Пусть в углу, себе урча, Иль среди других где мест, Всю её он сладко съест!.. Май, 1980 г.

Комар — дергун

Природы дивное дитя, Комар-дергун, судьбу лобзая, Полубежа, полулетя, По-над травой спешил… Как злая Струя от поезда-стрелы Его мгновенно подхватила — Стихии козни ли милы! — В вагон швырнула и немило Об пол шарахнула сплеча, Отбивши больно место оно!.. И вот, чуть ноги волоча, Ползёт, рыдая, вдоль вагона… Но пассажирам невдомёк Его печалиться судьбиной: Их взгляд от поезда далёк — Бежит то лесом, то равниной, Лишь здесь — восторга бубенцы! И нет — Ау! — людей чего-то… А Комару вот-вот в отцы… Ему на волю страсть охота! Но двери страшно тяжелы… Все окна взглядами забиты — Мрачнее нету, нет тюрьмы, Глухи к отчаянью молитвы… Печаль-тоска, что камень-пуд, На шее виснет и злорадно Влечёт в бездонный слёзный пруд И алчет смерти, алчет жадно!.. Сковал безволия гипноз Беднягу… Рухнула надежда, Как цвета буйного в мороз Жухнеет яркая одежда… Вдруг слышит топот шатких ног! Вонзился, в солнце в темь как, взглядом: «О человек! помочь бы смог?» — Шаги всё ближе… ближе… Рядом! Надежда, врач всех горьких мук, Вновь возродила душу, око… И вдруг, как яростный Паук, Каблук всей тяжестью жестоко Насел на ножки, сплюснув пять, Прошаркал вдаль без состраданья… Дергун остался вон лежать… Душила боль… Трясли рыданья! В дверную жаждал выползть щель! Но беспорядочны движенья — Лишь кувыркания… — Ужель Над цветом милым я круженья, Ах, не исполню уж вовек, Умру от тамбурного дыма?!.. — Но в это время быстрый бег Сквозняк стремил бедняги мимо Подальше, дальше от людей! Не люб он им по-медицине… — Эй! Комарок, не холодей, К наружной мчим со мной теплыне! — И, подхватив уродца, вмиг Был вне бездушного вагона! К цветочку ринул напрямик, Рыдая вон от жути стона, Слетал что тихо с бледных губ, И положил на лепесточек, Ероша свой вихрастый чуб… — — Ну, вот, — сказал, — лежи, дружочек… — Стряхнул на грудь ему пыльцы, Как мы — земли при погребенье… — — Вот и готов ты уж в отцы… — Шепнул сквозь слёзы… Сам в забвенье, Излив души весь свят-порыв, Бесследно канул, канул тоже… …….. Печально веки им прикрыв, Цветок обоим был им — ложе… Июнь, 1980 г.

Ах, образец!

Зверьё в зоопарке к кормушкам Своим подступало: Обед! Но смотрит, а в них даже мушкам Слизнуть ничегошеньки нет… Естественно, сразу — шумище! Роптанье, скуленье, галдёшь… — Ой-ой, нас без милой нам пищи Повалит, как буря, падёжь… — Я знаю, — в сердцах Обезьяна Взвизжала, — причина — кассир! Зарплата была, и все пьяно Работники шлялися: пир! Сегодня бутылки на сдачу Попёрли мешками с утра… Ах, с голода-холода плачу… — За ум всем, — Осёл рёк, — пора, Взываю, поэтому взяться, Придумать такое, что — да! — Гуськом бы построиться, братцы! — Гусь гаркнул, — чумная беда, Спиной оттеснившись соседа, Глядишь, поистёрлась бы в прах… — В грязь горе завалим, в грязь! — кредо Свинья прохрипела… — Нет! Страх Уймём мы пред голодом в беге По сучьям! — рацпред Обезьян. — Оставить, — им Пони, — телеги? Ну, знаете ль, мысли изъян! — Ах, стыдно, родная обитель, Что пищей пленился твой мозг! — Павлин вдруг, — Умчит посетитель, Узря то! Напустим же лоск, Как майская милая дева, В красы вдруг пустившися рост! Пример бескорыстен мой, эва! — И сказку представил — свой хвост… — Ах! — все, обомлев поголовно С красы, позабыли печаль, На чудо глазели любовно… Но вдруг: — Наважденье, отстань! Что проку нам — мир бутафорий? — Сова забубнила, — Еда? Как были животики в горе, Так та же их гложет беда… — Да-да! — всполошились зверушки, — Не сыты! — Не сыты красой! — И перья поникли-игрушки, Цветы как — под острой косой… Вздымались истерики волны! В пучину роптаний совет Ввергался… А их уже — тонны, Не льющих спасения свет! От микро-козявки, моллюска До увальня — с гору Слона — Все речи держали… Ух! Узко, — Лиса вдруг (последней она, От скромности, роду присущей, Решилась сказать наконец), — Вы мыслите мыслью текущей, Что пользой гола, как птенец… Встать в очередь — наше спасенье! Она ведь уже коллектив, К нему же — почёт, уваженье, Вниманья спешит объектив; Решил он что, — значит, так надо! Закон — коллективная речь! А так мы… пахабное стадо, Что вправе кнутище иссечь! — Все в очередь встали мгновенно! И кстати: махая метлой, Уборщица старая бренно К ним шлёпала… Вскрикнула: — Ой! Пошто ваш, касатики, сбор-то? Аль что-то чего-то дают?! Мне крайнего знать бы!.. — Но морда Ей всхлипнула: — Шуточки ль тут, На нас коль набросился голод? Мы еле стоим на ногах… — Ах, вы, горемышные! Довод Велит мне помочь… — И в бегах Уж старая — мчит за тележкой, Еды чтобы в ней привезти! — Ай, слава Лисе, что не пешкой Средь нас! Ей дороги-пути Очистим-ка, встать чтобы первой! Ей — лучший кормушки кусок, Советом уластившей нервы… — Ах, полно! — её голосок, — Мне счастье — всеобщее благо И в радость — последней стоять, К лукавству не делая шага, Нахальство считаю за тать! — И очередь чинно замкнула… Шептали все: — Ах, образец! — И эхо влюблённого гула Отрадою было сердец… Что все распылались, как печка, Вниманьем, любезностью вдруг! Ах, даже Волчищу Овечка Шепнула кокетливо: «Друг!..» О самых высоких матерьях Повёл свои речи Жираф… Что там, на Луне-де, зверь в перьях, И все закивали: «Ты прав!..» Слонище, ступив неуклюже, Спешил извиниться тотчас: — Пардон вам, мадам! (или: «Друже»), И боль утихала за час. А как ворковали о детках! О моде дал справку Индюк. Решили, что лучше в тех клетках, Анфасом что смотрят на юг. Вся лучше-то каждого мебель! А шкура?! А панцирь?! Перо?! Да это до этого — небыль, По-аглицки, чуйте: zero! Обнюхали тех с восхищеньем, В чью клетку громадней шёл кус… Гадюка с лобзанием щеньим К всем льнула, свой съевши укус… Стояли умильно и чинно, Цепь-очередь свято блюдя… Ах, к морде как Волку овчина! Вожди все — Ура! — без вождя… А вон и с тележкой Старушка! Пружиною сжалася вмиг Вся очередь — Слон там иль Мушка, И всяк неотрывно приник — И зреньем острющим и нюхом, Ах, к милому сердцу куску! Но каждый, ой, чувствует брюхом, А он — никогда в отпуску! — Что зарится рядом стоящий На тот же отрадный паёк… И сердце всклокочет как чаще! Сосед на соседа налёг… И, только тележки скрип рядом, Пружина разжалась стремглав, И к ней устремилися градом Все-все, заревев и заржав! Толкали, цеплялись, сбивали, Хватали, давили, роня, Плевались, топилися в сале — Инстинкт горячее огня! — Еду вырывали из глотки, Но больше — вминали всё в грязь… И ведьмами были Красотки, Разбойником — Лев, царь и князь. Кружились пух, перья столбами, Ручьями — пот, слёзы и кровь… Бараньими билися лбами, Вцеплялися в глотку, не в бровь! Рыгали зло пошлостью смрадной Друг в друга, ощеряясь Борзой! Глотали с поспешностью жадной, Свой взгляд вкруг бросая презлой… Кого-то дожёвывал кто-то, Приняв в кутерьме сей за кус: «Пардон, де, но кушать охота!» — И сыто облизывал ус… В сторонке глотала, как рыба, Ртом воздух Старушка: испуг! Он сердцу — тяжёлая глыба И тряска вон нервная рук… А тут ещё служащих крики, Что тару уж сдали, придя, Угроз их вонзилися пики! И… плакало старче-дитя, В передничек слёзы роняя… ……….. Приказ нарушенья терпеть Никак не желал: нагоняя Ей дал, что за клетью-де, клеть Открытой оставила, может, И в них всё склевал Воробей! И мысль свою строже итожит: Лишить премиальных рублей! Растяпство-де вредное зелье. Печатью скрепил, что изрёк. ……….. И тут же зазноба-похмелье Его вон свернула в кулёк. Июль, 1980 г.

Мышеловка

Кот Мурлыка в дружбе с Житом Сколько лет уж был невесть! Стражем верным, домовитым Слыл его. За то и честь! То блинок, то пирожочек Друг за верность пёк Коту: — На-ка, скушай, мил-дружочек! Сухо, чай, с трудов во рту? — Ай, не скрою, — тяжко лапой Утирал тот пот со лба, — Ведь девиз Мышей лишь «Хапай!» — Без тебя бы мне труба! — Жито гладило за ушком Друга ласково рукой, — А с тобой муке, горбушкам, Ну, спасибо, мил-покой… — Всё б отменно, но как Кошка Дружбы путь пересекла, Дал Хозяин коль немножко Усачу вдруг молока… — Что за прелесть — угощенье! — Кот вошёл тотчас во вкус, — Корки, знамо, вне сравненья, Ах, еда — оближешь ус!.. — И опутал вмиг вьюночком Он Хозяйских пару ног, Песни днём лья и по ночкам, Страстью неги изнемог И… опять ему из кринки Молока бурлил поток… Глазки — радостней картинки — Так был счастлив наш Коток! Всё-то время он у блюдца Проводил, а не у нор Грызунов… А те смеются! Как смеётся, хапнув, вор. На глазах худея, Жито Пред Котом — живой упрёк: — Дружбы прелесть аль забыта? — Дел прибавилось… — изрёк Тот, не двинув даже ухом И зевнувши широко, — Не даю поблажки Мухам, Вишь, лакать я молоко!.. Исцелить твои страданья Я ж по дружбе помогу, Что не будет ввек желанья Грызть тебя, поверь, врагу! Капитальная платформа В том, рычаг и твердь-упор, То сознательности норма, Примет с радостью что вор! — Ах, я знало, друг мой верный, Не оставишь что в беде! — Да, инстинкт мышиный скверный Канет, камень что в воде, Коль Инструкции разделы Лишь прочтут они, хоть раз! — Нацарапал тут же смело Он её и — напоказ! Подступили, морща лбишки, Тщась узреть, а в чём корысть? И решили так умишки: — Чтоб понять, Инструкцу сгрысть! — И её как не бывало! Только кучею труха. Возмутились тут же: — Мало Что-то выгоды! — Плоха! — Содержаньем тусклы главы! — И… редакция хрома… — Закусить то! — и оравы С писком к Житу в закрома Вон ввалились! И рыдало, Вновь растерзано, Зерно: — Нет Инструкций для нахала! Как душе с того черно… — Запах прян грядёт от специй! — Кот ему, — Есть выход, слышь: Стоит лишь прочесть курс лекций, Как исправится враз Мышь! — Ах, спасибо, друг мой милый, За участие в судьбе! — Да! Сознательность могилой Злу придёт, мой сказ тебе. — И на самом ходком месте — Объявленье знать даёт: «Мышь — пример сознанья, чести! Лекций курс, Докладчик — Кот.» И приписка: «Вход свободен!» Вмиг тех слушателей — тьма! Ведь урок во всей Природе — Ассистентом дел, ума. Но, не выдержав и часу, Чтобы зубы — не удел, Грызть ведь хочется, нет спасу! — Зал тихонечко редел: То одна шмыгнёт за Житом, То туда же — сразу пять… А с брюшком, битком набитым, Чесноту ли изучать?! Потому-то от конспекта Отошед, сжав сладость уст, Видит Кот: сидит с ним некто — Тень его, а зал же пуст… — Усвояемость проверим! — Ткнул в сметану сладко нос, — Хороша, зрю, мышки-звери! — И пиявкою прирос… Только вылизал всё блюдце, Слышит Жита горький плач: — Скоро ль зубы изотрутся?! Есть на них ли строг-палач? — Полно, друже дорогое! Дай от лекции в тиши Быть, придумать чтоб такое, Что от радости — пляши! — Ах, молчу, молчу, дружочек! Мне твоя забота — сласть… — А создам я спорт-кружочек, Чтобы с тыла вдруг напасть! Подовлею на сознанье, Что здоровье и краса, От еды, мол, воздержанья! Ах, расчёт! Уж голоса, Чуешь, в розницу и хором Молят в тот кружок принять! Так что в времени прескором Загублю твою всю тать! Ай да хитрость, ай удача: Да, сознанье — тела страж! Жито день живёт без плача: Мышь не прёт на абордаж! И Хозяин, видя это, Нежит чаще уж Кота: — В честь тебя — салют буфета — Осетринка вот, Кета!.. — Похудели, постройнели, Голосочком потоньша! Сил уж не, уж ходят еле… В чём-то держится душа? Но сознанье шепчет: «Мода!» А пред нею преклонись, Хоть разделает в урода, Ах, она — культуры высь! Было б всё уже в порядке, Если б тощий не забрёл В дом Котёнок, гадкий-гадкий… Налетел он, как Орёл, На Мышей! Те врассыпную… Мчать хотели, будто встарь, Да подножку им, другую Немощь вдруг: «Хи-Хи! Не шпарь!» — Не умчалось много в норки! Но Котёнку благодать! Наваляв их в кучки-горки, Поедал за татью тать, На глазах, ах, хорошея! В глубине же нор Совет Порешил Мышей, что шеи Ввек своей дороже нет! И отвергли воздержанье. Перестроивши ряды И в приплоде чтя старанье, — Тьмой-ордою у еды! Пожирали подчистую, Чтобы сил налиться вновь… Стонет Жито: — Всё впустую!.. — Кот взметнул умнейше бровь: — Мысль свежа, коль воздух свежий! — И себя во двор понёс… Но тотчас, как будто леший, Налетел страшенный Пёс! В выси б тут Коту взметнуться, С них взъерошенно шипеть! Ожирел вот он у блюдца… И в него зубищев медь Вмиг вонзилась, рвавши яро На клочки атласный мех, Разметав на полгектара! — Стой! — взвопил Кот, — в чём же грех, Что платить я должен шкурой, Боль зализывать потом? — Ха! Инстинкту ты натура, — Тот, бесяся над Котом, Навалившись тяжким пудом… Но Кота как понесут Ноги всё ж! Ух, спасся чудом… И в дворовый тут же суд Подал он на Пса депешу. Разбирали целый день! Рёк Индюк-судья: — Так взвешу Груз вины: инстинкт — коль тень На земле от каждой твари, То и Пса она родня, С ним законно, значит, в паре, Особливо в ясность дня! Посему суда Решенье: «Задушить чтоб бесью тень, — Возвести сооруженье Рядом с Псом — высок плетень! В примиренье — в лапу лапа И обнюхиванья сласть.» — Вон презревши ужас храпа Ночи, Кот, чтоб справить страсть, Потому-то вышел смело И беспечнейше во двор… Только что-то загремело И за холку — Цап! — Ах, вор! — Полетели шкуры клочья!.. Дико Кот как завопил: — Ай, спасите! Пасть-то Волчья! Ой, зубищи — злее пил! — Вмиг Хозяина здесь Палка: — Где ворище? Стой, злодей! — Видит: Кот ободран, жалкий… Пёс над ним, чертяги злей! И без лишней увертюры, — — Ах, своих, — сказавши, — драть! — Пыль всю выбила из шкуры Пса, ещё вдобавок — Хвать! Питекантропа метода! Но язык доходчив, прост: В конуру нырнул Пёс-шкода, Вон скуля, поджавши хвост!.. — Струнка тонкая — сознанье: Перетянешь и — порвёшь! Не дотянешь, — фальшь-бренчанье… А играть-то надо всё ж! — Палка, круглая дурашка, Рассуждала меж себя, — Он, удар, сознанью — тяжко. Потому его любя, По посреднику я — шкуре, Ух, скачу же, будто град! Мыслей праведных вмиг — бури! Грома выводов — раскат! Ливанёт, всем пользы милый, Дождь, взрастя всесладкий плод! А вкусив его, в бок вилы Всунет каждый наперёд Мыслям гадким и делишкам! Прежде, что-то сотворить. То накажет и детишкам: — Сей не рвите мысли нить! — Как боксёр, в углу что красном Реперирует удар, Палка то ж в своём — и ясном! — Двух концов разводит пар!.. Пусть ворчит! Наш Кот Мурлыка В дом печальною стезёй Входит вновь, взвывая дико, Затопляя пол слезой… И прямёхонько-то к блюдцу, Где горою творожок! — Отходить я ввек не буду От тебя, мой мил-дружок! — Нализавшися, с дремотой, Как бы с Мышкой, он играл… Долго-долго. — Жито что-то Не вербует на аврал… — И опять, — как Суслик в спячке… Нос из блюдца вынуть лень… — Жито что-то без болячки, — Он сквозь сон, — А уж не день, — Ночь, мышиная отрада, Соучастницы — темь, тишь… Почему, взглянуть бы надо, Люблпытства ради лишь! — Только шаг отягощённый Сделал, слышит, что поёт… Жито! Дивом поражённый, Припустился вскачь вперёд! Поднагруженный одышкой, Любопытства мчит вопрос: — Всё ж советы — передышкой? Смысл их Мышам — злее гроз! — Ну ж, спасибочко-спасибо… Пред тобой за них в долгу… — В них я, в речке будто Рыба, Пользой их тебе не лгу! Потому изливы арий Мне твоих — сметана-сласть! — Благодарствую… Но тварей, Нет, не их, а эта пасть Поглощает беспощадно, Ограждаючи вполне! Оттого душе отрадно, И поётся сладко мне! Ведь подруженька-обновка Подарила тот покой! Имя — прелесть: Мышеловка! — Гладит нежною рукой Ту подружку, излучая Восхищенье, будто свет, В ней души своей не чая! — Ба! Страшней урода нет?! Примитивная фигура! Вид невзрачен и угрюм… Ни мурлыканья! Ведь дура! Деревянно-плоский ум… — И запел, запел высоко Рассужденья — выше крыш! И не чуют нюх и око, Как меж ног шмыгнула Мышь К Житу с бантиком-салфеткой, Сгрызть его с полпуда чтоб… Только дужкой — прыткой, меткой Мышеловка тварь ту — хлоп! — И разбойницы не стало; Вон за хвост её во двор! Так прихлопнула не мало, Тёк Кота коль разговор… Он бы тёк… Да вдруг загривок — Хвать! — Хозяйская рука: — Лодырь, п-шёл от сласти-сливок! И законно велика Ярость та: ого! — убытки — Маята и сухота — От Мышей, что к Житу прытки, И съестному — от Кота. — Песни лживых чтивши рабство, Был на трзвость я не скор, А итог — головотяпство, — Влез Хозяин в раговор. — Чтить совет, как аксиому, — Вслед сказали Закрома, — Не советуем иному Без весов на то ума! ……. Мышь с инстинктом вечно в паре. Чтоб его навек пресечь, Взвеселя тем самым лари, Мышью голову вон с плеч! Август, 1980 г.

Полной чарою!

Где ты, Радость-свет Сердца модного?! Где, Души рассвет Благородного Цвета, ярок, ал Что сиянием, Чтоб тоску снимал Со старанием?! Где ты, Нежность-пух Белоснежная, Чтоб сластила дух, Будто в снежную Зиму солнца луч, Чудом искрящий Сквозь прорехи туч, Травку ищущий?! Где ты, Нега-сласть Да медовая, По которой страсть — Старо-новая И к которой лик — Что подсолнушка, Кой влюблён, приник К чуду — солнышку?! Где отрада-цвет Мой лазоревый, Сказки люб-привет В шквал что горевый, Что сбивает с ног Беспощаднейшее?! Оттесни-ка рок Ароматнейше! Где ты, Ласка-ключ Чист, серебряный?! В зной бреду горюч С ношей дебрями, Кои целят пасть На прекрасное… Как к тебе припасть Жажду страстно я! Где ты, в лют-мороз Моё Тёплышко, Что всцвело аж Роз Чудом, брёвнышко, Соблазня капель В перепляс идти, Присмеря метель?! Капли, здравствуйте! Существо одно Где желанное?! Ввысь за ним, на дно Беспрестанно я Всё душой мечусь — Рыбкой, соколом! Ты постой, не трусь, Ввек будь около! Ландыш мой, Сапфир, О Спокойствие! Ты есть — чуден мир! — И не кости я Всё гложу, скуля, — Из нектарова Сладко ем куля, Ластит старого Что, дитя — в припрыг! Где Соловушка, Чтобы песен миг, — Что обновушка, С тайной всем, мне — нет?! Пой, прелестное! Песнь твоя — привет, Сласть воскресная! Где Пенёчек-друг, Чтоб опёночком, Мне прильнуть?! Где Луг, Жеребёночком Чтоб промчаться вскачь, Иго-Го-кая, Сбросив наземь плач?! Синеокое Небо где — простор, Чтоб над кручею Высочайших гор Плыть мне тучею, Сея дождь в пески — Почвы казусы, Саван рвя тоски, Швырк — в оазисы?! Где ты, Улей-храм С дверкой-щёлкою, Чтоб за граммом — грамм С цвета Пчёлкою Всё носить нектар В короб сотовый?! Трутень, с ног трёх пар — Улепётывай! Не вспуши Листа Шелест шёпотный, В нём душа чиста, — Льну безропотно!.. Где-то плеск волны, Берег ластящий… Мчат к нему челны Вон от пастбищей Ярых, алчных бурь!.. Где влюблённые В глаз моих лазурь Взоры томные? Ах, Cплетенье рук Где желанное?! Сердце, страсти друг, От аркана я Не умчу Любви — Туг он хваткою, Крепок, хоть руби! Но украдкою, Вон сойдя с ума, — Ах садовая! — Голова сама В ту медовую Петлю лезет вдруг, Не противяся… Ах Любовь — сто мук С счастья примесью! Где Отрада-сласть — Ёмкой тарою?! Утолись-ка, страсть, Полной чарою! Окт, 1980 г.

Петушок

Взбудоражен птичий двор!.. В чём причина? Может, вор — Расхитрющая Лиса? Нет, то — радость, чудеса: Хочет Курочка снести В первый раз яйцо! Найти, Ох ты, горюшко-беда, Жаль, не может лишь гнезда: «Куд-куда!» да «Куд-куда Мне яйцо снести куда?!» — По Несушкам с просьбой вскачь: — Одолжите! — душит плач… — Нет! — те хором, — Наш уют Только нам! — и в глаз клюют! Еле ноги унесла! — Жаль, не знаю ремесла Я ещё постройки гнёзд… — Вон поник печально хвост, Затуманила глаза Горя крупная слеза, Стал немилым белый свет… — Эй, Молодка! Слышь, привет! — Ей вдруг с ветки Воробей. И с советом, как репей: — Посмотри-ка вверх: дворец Видишь? Жил в нём сам Скворец! Но вот, выведя птенцов, Он покинул милый кров, И жилплощадь уж ничья! И совет умнейший я Потому тебе даю: В том снеси яйцо раю, А гнездо там — чистота! Ну, и крепость от Кота. — Ай, спасибо! Я сейчас! — Вверх взметнулась! Но вдруг — р-р-аз! — Вспять упала… — Ой, беда! Не взобраться мне туда, Кур полёт ведь не высок… Дай совет ещё, милок! — Э… я зрю тебя насквозь: Намекаешь — ты мне брось! — Чтоб своё гнездо отдал? Нет уж, слышишь! Сам нахал, То бишь… весь до пуха — прыть! — Посторонним ввек не быть Средь родимого гнезда! Заклюю их! Да-да-да! Ой, как много личных дел! — И, чирикнув, улетел! Наша Курочка — печаль… Никому её не жаль! Попыталась вновь взлететь, — Неудача, будто плеть! — Ах, гнездо как высоко… — Как вдруг слышит: — Ко-ко-ко! — То направил к ней шажок Славный Петя — Петушок! Засияла, вспыхнув вмиг! Взор смущённый враз поник… Ах, и было же с чего: Нет красивее его! До чего ж молодцеват! Строен! Важен! Гарцеват! Перья — радуги что цвет… Шпоры — недругу совет Обходить ввек стороной! Как рубин, — над головой — И короной — гребешок! И бородку Петушок Не стеснялся напоказ Выставлять — отраду глаз: Алый шёлковый огонь — Обожжёшься, слышь, не тронь! Не какая, а сверхжуть, — Колесом крутая грудь! — Ну, чего ты — Ко-ко-ко! — Плачешь, горе велико? — Задал Курочке вопрос. И она сквозь ливень слёз Рассказала, не тая: — Грусть-печаль, ох, в том моя, Что яичко — радость-свет! — Я хочу снести, но нет, Нету гнёздышка ему, Вот и плачу посему… — Да… — тряхнувши бородой, Петушок в ответ, — Постой! А искала ль ты вокруг, Не найдётся ли где вдруг? — И помчались с ног со всех, Чтоб найти! Но сникли: — Эх!.. — От желанного гнезда Нет ни пуха, ни следа… И скукожилася вновь Наша Курочка… Вверх бровь Петя вздёрнул, посмотрел: «О! перо на ней, что мел… Ал красуется платок На головке… И поток Две серёжки света льют! Носик маленький, не крут. Ножки в жёлтых сапогах На изящных каблуках… Глазки радужны! И стать Грациозна, пить как дать! Разве этой-то красе В слёзной кануть дам росе?!» — К ней поближе подступил, Стал заботлив, нежен, мил: — Ко-ко-ко! В гнезде ты всё ж, Лишь не плачь, яйцо снесёшь! Рядом только чуть постой. — И ногой — то этой, — той Разгребать он землю стал, И её уж скоро вал, Глядь, вкруг ямки — что бордюр! Взор Молодки стал не хмур, Уж не терпится залезть В ямку ту!.. Но Петя: — Честь Воздадим яйцу сполна! Но ещё ты не вольна На земле воссесть сырой! Нет, не лезь пока, постой! Дай я выложу всё дно Мягким пухом под одно… — Не прошло минут и двух, Как принёс он в клюве пух, Дно им выстелил… — Пока Всё ж не лезь. Ещё бока Обложить-ка дай пером! Уж усядешься потом… — Вот и стенки — из пера! — Ну, теперь уже пора Осчастливить душу, Петь?! — Чуть придётся потерпеть, — Ей со знанием сказал, — Габарит, быть может, мал У гнезда… — И тут же — плюх! — Он на дно, аж взвился пух! — В самый раз! Ах, в самый раз! — Возглас Курочки. Но глаз Назидателен и строг — Хворостиной паре ног: — Не кричи и не спеши! Яйца, ведь, несут в тиши… Дай гнездо, к тому ж, согреть, Несть яичко будешь ведь! — Но вкруг солнышка лучи! — Э… Меня ты не учи! — И осел на дно плотней: — На земле ведь холодней… Жизнь — наука из наук! — Разомлел… И глазки вдруг — Хлоп! — закрылись парой век; Тотчас свет дневной померк, И Петрович наш заснул… — Что мне делать? Караул! Обещал помочь в беде, Сам же спит в моём гнезде! Куд-куда же, куд-куда Мне яйцо снести куда? — Вновь Молодка в море слёз… Горе, знамо, злее гроз! — Ну, Петунчик, ну, родной! Сжалься, слышишь, надо мной! Ну, стряхни с себя свой сон, Из гнезда вспорхни-ка вон! Мне яичко надо класть! Лисьей мордой — горя пасть… — Умоляет и за хвост Тянет Петьку! Но не прост Петуха от сна отход: От трудов устал, и вот, Хоть водой всего залей, Сон ему — всего милей!.. Раз проснулся чуть на миг — То ему вдруг клювом — тык! — Всё ж Молодка в гребешок, — Но в пробуды малый шок Он узрел её милей И красивей, и родней! И её так стало жаль, Что малиновую шаль Подарить ей порешил И, взметнув восторга пыл, Дал он клятву наперёд, За такую что снесёт Сам яйцо, по весу — пуд! — Лишь бы ей облегчить труд. И, довольный сам собой, Он не смел уж сну дать бой, — Крепче прежнего заснул, Уж не слыша «Караул!..», А… как славная душа, Взяв на крылья, не дыша, Он к гнезду Молодку нёс, Просо сыпал и овёс Высоченною горой! И как истинный герой, Всем, всем, всем давал он бой, Заслоняючи собой Радость-Курочку! Яйцо Нёс любезно на крыльцо И Хозяйке, горд, вручал, От смущенья малость ал… Так бы было без конца!.. Да услышал вдруг с крыльца Он сквозь сон Хозяйки зов! Вмиг со сна слетел засов! Веко выпустило глаз… Радость Петькина зажглась: — Ах, то ждёт меня еда! — Пробкой взмывши из гнезда И сбивая вон всех с ног, Тотчас был у милых ног Он Хозяйки дорогой, Тряс довольно бородой!.. Ну, а Курочка-мила Тут как тут в гнезде была! Чуть уселась, в тот же миг И яйцо снесла! И крик Подняла такой, что двор Вдруг подумал: «Может, вор?!» — Всполошился! — Ой, беда! — Как услышал: — Куд-куда Отнести бы мне яйцо?! — Эй, давай-ка на крыльцо! — Ей уж радостный совет. И в гнезде Молодки нет! Носом катит милый клад Под Хозяйки милый взгляд… Та руками развела: — Вот так радость! Вот дела: Аж с доставкою к столу! Мил-Молодке всем хвалу Вмиг создать и песни петь! Диетическое ведь Нам яйцо снесла она, И в неё я влюблена! — От цыплят до важных Клуш — Все играют громко «туш»! Только Петя мрачен, тих: — Вечно хвалят только их, Кур… Как будто ни при чём В этом я! — из глаз ручьём Слёзы хлынули на грудь… — Кто прочь гонит ночи жуть Первым?! Голос, знамо, мой! Куры к гнёздам все гурьбой Потому-то и бегут, Ведь Несушкам в них — уют… А не спой мой голосок — Звонкий, чистый и высок! — Эти сони спали б днём!.. Иль другой пример возьмём. Кто, увидевши врага, Мчит к нему, взъярён? Ага! Я опять же, я один! Нет постыднее картин — Разлетаться, кто куда: «Горе! Спрятаться куда?» Мощь моей же зря груди, Что им делать? Знай, сиди В гнёздах, пыжась от проблем Мировых… Да сам не съем, Вдруг найдя и ползерна! «Ко-ко-ко» — зову всех — «На! На-ко, барышни, вам сласть, Чтоб крупнее яйца класть!» Так что множество заслуг В том моих! Я яйцам друг! Да тяжёл ли носки труд? Нет, конечно! Куры лгут, Что крадёт он много сил. Я их в этом раскусил: Дом им отдыха — в гнезде!.. Кстати, гнёздышко-то где Там моё?.. Дам вам всем знать: Петя в носке — тоже знать! — И к нему направил шаг И улёгся, Куры как, Горделиво пяля глаз: — Изумлю яйцом всех вас Весом в целый килограмм, В том носы утру всем вам! Это лёгкое из дел… — И с натуги запыхтел… Посбежались чудо зреть! — Не помочь ли, милый Петь? — Осторожнее с яйцом! Будь пушинкою на нём… — Вот прошла минута, час… — Изумляй скорее нас! Петя важно-важно встал… И галдёжа карнавал Забурлил же вкруг него! — Нету, нету ничего! — Раскудахталися враз!.. — Раз не мыли утром глаз Вы, Курёхи, так протри! Больше ваших раза в три Снёс его уже, небось! Потому все лгать мне — брось! — Но опять ему в ответ — Нет яйца же, Петя, нет! — Ну-ка, щупай подо мной!.. Осторожней! Ой-ёй-ёй… Я — Ха! Ха! — щекотки ведь Ой, боюсь, мне — не стерпеть! — Всё прощупали под ним, Да крылом-то не одним, А, нет-нет, да и ногой! С укоризной головой Закачали: — Не блоха Ведь яйцо! — Но Петуха Не повыщипан тем дух! Он в гнездо сейчас же — плюх! — Поднатужился опять, Чтоб яйцо, как план, давать… Да вдруг хохот, будто Ёж, Как раздастся: — Ой, умрёшь! Ай, старатель! Эталон! — То Хозяйки смеха звон Колокольчиком звенел!.. То краснющим, то как мел Был с того наш Петушок… Гладя нежно гребешок, Взявши на руки, тиха, Наставляла Петуха (Если громче, — Куры враз Всем начнут свой пересказ… — Так болтливы страсть они Напролёт все ночи, дни!): — Береги, Петрович, честь. Петухам в гнездо ли лезть?! За иголкой ходит нить, А не ей иглу водить, — Лишь тогда прочнейший шов, Не разверзнет дырка зёв, — На своём, то знай, веку! — Хорошо! Ку-ка-ре-ку! — Вспрыгнул Петя на забор, — Любовался им весь двор: До чего ж молодцеват! И Орлиный гордый взгляд! Перья — радуги родня, Гребень — братец что огня, Нет бородушки пышней… Славься в сказках вечных дней, Чудо-птица-Петушок, Радость наша и дружок! Ноябрь, 1980 г.

Взвив Соколом грудь!

Жильцы новостроек На первых порах Измучают столик От счастья в пирах! Им царство квартиры Пока что милей, Чем неба эфиры, Сласть леса, полей! Но вот всё степенно Стоит на местах… И тут непременно Знакомятся: — Ах, Как рады соседству! — Бурлит разговор, — Вернутся аж к детству! И выйдут во двор… Вкруг уйма детишек! Но кошек, собак, Пожалуй… излишек… — Позвольте, атак На братьев хвостатых Терпеть не могу! Цари их и хаты Держали… В долгу Пред нашим, к тому же, До самых когтей Отныне мы с мужем: У нас нет детей… Как красит он вдовью Нам жизнь каждый час, Сыновней любовью, Ах, радуя нас! То трётся о ногу, То лижет лицо… Болеем, — в тревоге… В ответ мы — мясцо. Сластей же — пригоршни! Расчешем и шерсть. И жизнь уж не горше, — Отрада, как есть! Сплошные прогулки И в солнце, и в снег… В карманах — по булке — Поддерживать бег! А вымывши в ванной, Простите, всего, Кровинкой желанной Положим его С собой на перину И, чмокнувши в нос, Уж сказок, как сыну, Навалим аж воз… Духами жжём запах — Культурнейший вид! Отменно на лапах Он задних стоит! И голос подаст он, И палку — к ногам, И ляжет, распластан, Подобно коврам!.. Залает вмиг яро, Кто тронет чуть дверь! Ах, полноте! Пара — Домашний нам зверь… А ты что, соседка, В коляске везёшь? Вдова ведь… Ай, детка — Ну, мышка иль ёж?! — Ни «что», уточняю, — «Кого!» — был ответ. И ласково: — Баю! Спи, милый мой цвет… — Ах, няня? Понятно!.. — О нет, он родной! — Родной? Ах, занятно… Былинкой одной Живёте, я знаю… — Точнее, — с войны… И горю нет края: Ведь, прах — муж, сыны… И счастье разбито… Но им лишь верна, Любви домовито Не порчу зерна! Взращу колосочек, Чтоб радовал мир! Спи… Баю, сыночек, Мой жизни кумир! — Из детского дома? — Вопрос поперёк, — С чужого — оскома! И муж тоже рёк. Дитя он Востока, Я вижу… Ужель? Жёлт… смуглый… и ока — Ух! — узкая щель… — Я дитятке мама, Стара хоть, седа! Родясь средь Вьетнама, Он прибыл сюда — Подальше от бойни, Что хищники США Чинят, хладнокровны, Ничто как б — душа!.. Ах, сколько сироток, Убитых семей!.. Нектар их — короток, Миг даже — длинней! Не встанут, родные, Дитя чтоб обнять, От праха седые, Не встанут опять… Но к солнцу росточку Тянуться! Всё — ввысь! Цвести ввек цветочку, И мы им — дивись! Поставлю я твёрдо Сыночка на путь, — Пройдёт им он гордо, Взвив соколом грудь! Пред злом — лишь железным, Острющим, как штык! Добру — ввек полезным, В труде — будто бык! Нежней лепесточков Прелестнейших роз… Теплей уголёчков, Коль — стужа, мороз!.. Ощупает дали И тайны рукой… — Вам к пенсии дали Надбавку? — На кой?! — Нам хватит с избытком, Нужда — не чета! ……. Тем временем прытким — Мелькнула пята! — Девчушка к коляске — Скок! — быстрым шажком И, вылупив глазки, Вдруг куклу торчком У дитятки ножек Воткнула и — вспять! Смущенье — как ёжик, Коль на руки взять… Но рядом опора, То — дедушки взгляд!.. И видят все скоро: Проснулся и рад Той кукле ребёнок! И вот уж к груди Со всех он силенок Прижал: не уйди! Цветочком — улыбка На лицах — лучом! Вдруг мальчики шибко Примчались с мячом… И, всунув в коляску, — Удрали опять! А кто-то уж сказку Шептал, — чтоб занять… Напрасно от мушек Как, билася мать: Гора уж игрушек, Ей сласть — прибывать! За сына в опаске — Какой абордаж! — Дала бег коляске На милый этаж! За нею — ребятки, Счастливый народ! Мелькали лишь пятки — Промчались вперёд! И стоило к двери Подъехать родной, В невиданной мере Там куклы — горой! Натянута туго У рта тетива Улыбок: зрят друга! И все в том дела. Когда ж таки гору Впихнули за дверь, Услышали: — Горю Поможешь теперь Нам с мужем, соседка? Ведь мы без детей… На яйцах — наседка… Зверьки у зверей… На ветках листочки, В цветочках — нектар… Без сына и дочки Лишь мы… Жизни пар Пока выдыхаем, Дитё б воспитать!.. Смех, уха хоть краем, Услышать как мать! Ах, взмыла бы птицей От счастья душа! Куда обратиться?.. ……. Как мышки, шурша, — Смотрите-ка! — дети Пред дверью уж той Бесценной на свете Занялись горой… Ноябрь, 1980 г.

Дятел

Лишь только обронила Роса свою слезу По ноченьке премилой, — Как я уже — в лесу! Ах, весь он в перезвоне Мил-песенок пичуг, Что в каждой-каждой кроне Жизнь славят!.. Как упруг По моху — по перине! — Мой мягкий, пышный шаг… Чист воздух! И поныне Всё чувствуется, как Он в лёгкие струится, — Живительный поток! — Что сам вспаришь, как птица, Под неба потолок!.. Чуть сдерживаю страсти Корзины я рукой: Грибы, ах, разной масти В ней видят свой покой… Но у меня свиданье С тобой, Черничка, вновь! К грибам же ноль вниманья… А ты взыграла кровь! К тебе лишь, черноокой, Вся страсть души и рук! В любви к тебе глубокой Я — верный, страстный друг! Коленопреклонённый, Твоих атлас волос Всё глажу, изумлённый… — Тук-тук! — вдруг раздалось… — Прижал к груди Черничку: В обиду не отдам! Узрел же чудо-птичку По щепочек следам, Спешили вниз что сверху На изумрудный мох… Найдёшь отраде ль мерку, Что выразил мой вздох?! На высоченной круче Соснового ствола, Что подпирал низ тучи, Мелодия плыла Вдаль барабанной дроби, Зовущей за собой, — Личиночной утробе Чтоб дать смертельный бой! — Так извлекал нос птицы Ударами тот звук О ствол… И усомниться, Что леса верный друг Она, не мог я боле, Красой заворожён… Зари как алой поле, Костёр как разожжён, Слепило полыханье На маковке огня! А нос — штыка трёхгранье: Пади, сама броня! Пшеницей золотистой — Головушки бока… Свет карих глаз лучистый Льёт вдаль! И облака Плывут по крыльев небу Над пеной буйных волн!.. Ах, шарф такой и мне бы — Двухцветен, бело-чёрн!.. Как льнёт к стволу отрадно Ржаная с шарфом грудь — С того ей не прохладно… Такой мне б счастья путь! Брюшка к хвосту всё гуще Румяна зорь-девиц… Бока — колосьев кущи… Царям всех-всех столиц Не снился днём, ночами Такой волшебный трон, Каким был хвост, плечами — Как друг — под выси крон Вознёс что мощно птицу, Атлантово держал, Как милую девицу!.. Острее, чем кинжал, — На лапках коготочки Пронзили грудь коре, Её держа!.. Порточки, Подобные заре, Глаза слепили ярко! Рука что наугад Уж шарила и клала Черничку, — был так рад Мой глаз очарованью, Каким был птицы вид! Как поражён старанью Долбленья: боевит, Что молоток отбойный, Работал клюв, остёр, Щепы что — холм уж стройный! А сколько горок, гор Её взметнулось в чаще, — Того не подсчитать! И Муравей спешащий, Зря дом в них, тащит тать На плаху в их хоромы… Прочь — вереницей вновь… Преграда ль — дождь и громы, В душе коль клич: «Воловь!»? …А птица колыхалась, Что маятник часов Настенных… — Слышишь! Малость Постой-ка! — к ней мой зов, — Зачем долбить твердыню, Транжиря жизни час, В открытую поныне Кишат кишмя вкруг нас Коль Гусениц оравы, Букашек тьма, — хватай! — В ответ же влево-вправо — Вновь маятник… А тайн Нет, не раскрыла птица… — Ты что, — кричу, — глуха?! — Но вниз ко мне струится, Как ручеёк, труха… — — Схвати-ка из-под носа Дрозда ты комара! — «Тук-тук!» — вновь раздалося… — — В тень спрячься, уж жара! — О птице вновь в заботе, — Ведь, сердце, чай, вразнос! — Она ж в своей работе — Накалом молний гроз! — Зачем лечить, трухляво Коль дерево, — гляди?! — Но пташка слева, справа, Как врач, прильнув к груди, Обслушивала друга, И вдруг, найдя изъян, Хвостом упрясь упруго, Вновь в ход свой барабан! И уносило эхо Вдаль исцеленья вздох… В глазах же — снова веха — Ствол новый: он же плох!.. За тем — опять обнова… Ах, как же лес ей рад! — Почти за будь здорово Ведь долбишь, — ей под зад Моё вновь заключенье, — Раз стукни и — молчок! А эхо, без сомненья Набьёт под верх мешок Ударов, — лишь с удара: Передовица, мол! — Но та трудилась с жаром, Как трактор в поле, вол!.. Уж прытко из корзины Запялил чёрный глаз: «Какие-то тропины Домой проводят нас?!». Уже спина пощады Взмолила, одубев… И солнца ножки рады Пасть горизонту в зев… А птица содрагала Всё лес, пернатых хор! И щепок уж немало Возвысил нос-топор… Казалось, бесконечен Упрямой дроби звук, Азарт с личинкой сечи: — Тук — тук! Тук-тук-тук-тук! Как вдруг — о потрясенье! — Зачах источник гамм От мозга сотрясенья, И камнем как, к ногам Моим упала птица, Подмяв крыло собой!.. Но чести брат, стремится Клюв дать кому-то бой! И тщатся лапки всё-то Впить коготочков сталь В привычное во что-то… И рвётся ввысь и вдаль Крыло её, трепещет!.. Опору ищет хвост… И боль моя всё резче! Согбенней ладный рост… Вон из груди стремится, Вдохнуть чтоб жизнь опять Погибшей сказке-птице, Сердечко! И уж, глядь, На языке отрадном «Тук-тук!», — стучит, — «Тук-тук!» И слёзы крупным градом Вон поскакали, мук Души не пересиля!.. Нет-нет, у птицы глаз Неведомая сила Да и раскроет, тщась Наметить снова б веху! Но смерть своё брала, Сидя добычи сверху С достоинством Орла И с радостью злорадной… Не смог её спихнуть И силою я ладной! И вот, ещё чуть-чуть Потрепетавши, птаха Застыла навсегда, Отчаянья и страха Не зря моих… Беда Меня сковала дико… Но ластит чуткий слух, — И радостного крика Я не сдержал, вон сух Вмиг став на глаза оба! — Как, даже через час, Стук, пташечка-зазноба Чем изумляла нас, Опять вернуло эхо, И осязал я, как, Ах, радовалась веха! И пятясь, будто рак, Личинки-древоеды Истерику-испуг Взвыбали, как их деды!.. А «Тук-тук-тук! Тук-тук!» Блуждало вновь по чаще, Вон сучьев вызвав хруст Стопой своей спешащей, Улыбку сея уст… Декабрь, 1980 г.

Скворушка

— И я весёлым Скворушком Был все-то, все года! Да песни в когти горюшку Попали, ох, беда: Нет рядышком зазнобушки, Подруженьки моей… Все парами Воробушки И с милкой — Соловей! Моя ж погибла Ладушка В весенний перелёт: Швырнула вьюга камушком Её с небес на лёд, Покрыла снежным саваном… И нет отрады глаз! Ах, как бы было славно нам Жить счастливо сейчас! Метался исступлённо я, Взывая прелесть встать! Напрасно… Горе чёрное Безжалостно, что тать. Теперь я у скворечника Сижу — сама печаль, Нахохлясь… Слёзы, вешний как Ручей, журчат, и даль Вся ими пеленуется, Гася вон солнца луч… А Голуби целуются! Призыв Любви могуч. Яички уж отложены Подружками Скворцов… Чу! Песни приумножены Уж гвалтом их птенцов… Лоснится оперение От полной жизни птах! Моё — живьем! — лишь в тлении, Ведь счастья — полный крах… Один мой дом — пустующий… Все проглядел глаза: Подругу ждал и жду ещё! Но нет… И то — гроза! А песни льются радостно С небес, в полях, средь крон! Ах, как мне мрачный тягостно Просиживать свой трон, Ведь я счастливым Скворушком Был все-то, все года! Да радость в когти горюшку Попала… Ох, беда!.. Май, 1981 г.

Солнечный зайчик

Проснулся оттого я, Щекочет что мне нос, Ребро одно, другое Какой-то шут!.. Взялось Такое вмиг желанье Его за то поймать, Что резвостью, как лани, Рукой его я — хвать! — И каждый глаз, что мячик, К злодею прискакал!.. То солнечный был… Зайчик, Ну, впрямь, с копейку мал! Дрожал от смеха возле Карающей руки И взбрыкивал, как козлик, Лукавства огоньки Сияли блёстким светом! «Орешек ты ли мне?!» — Я — хлоп! — ладонью. Где там! На тыльной стороне Её улыбку сеял… «Э, шутишь!» — хлоп другой. — Ха-ха! Ну, что, под ней я?! — И — скок! — по ней ногой… «Как жаль, руки нет третьей, А то тебе б — конец! Раздавят ноги эти Тогда тебя, малец!» — И — топ! — каблук мой грозно, Асфальт аж вмялся вон… Да сделал, видно, поздно: Отплясывал уж он, Смеяся, на ботинке, С него на камень — скок! Тут радости искринки Стерпеть его не смог, И, изловчась, ногою По Зайчику — удар! И… тут же шок со мною, Потерян речи дар… Очнувшись, — Ах, ты драться?! — Вскричал, помчал за ним Быстрей призёров, братцы, Ух, яростью палим!.. Бежал, бежал, а где ж он? Ить, нет, ведь, впереди… И бегу — стоп! Шаг реже… Вдруг слышу: — Погляди, Эй, чемпион, на плечи: Который возишь час Меня на них, уж вечер В постельку манит нас… «Сиди! Ты люб сердечку…» — Любезности жму жмых, И с ним — в одежде! — в речку Как сигану! Бултых! «Ага! — бубню, — на дне то Тебя затянет ил…» И мысль душе — конфета… Вот радостно я всплыл!.. И слышу: — С лёгким паром, — Мне Заяц мой, — пловец! Нырял, чай, за кораллом? Ну-ну… Зрю: молодец! — Прошевеля губами В ответ «Благодарю!», «Не сгинул под волнами, — Шеплю себе, — спалю!» И факел вспыхнул спички Под Зайцем ярко вмиг! А он… весенней птичкой Запел: — Счастливый миг! Бокам тепло, отрадно… Пожарче дай огня! Уж ночь светило жадно Глотает… И меня! — И, впрямь, ползёт прохлада, Дневной мгла душит свет… Ещё бы спичек надо! Эх, жаль, и штучки нет… Бледнеет он, хвост, ножки Дрожат… В глазах испуг! — Эй! Прыгай-ка в ладошки, Не трусь, я добрым друг! — Ему я с состраданьем И с жаждою помочь. Он — плюх! — в них с прилежаньем: — Тепло как!.. Страх ли — ночь?! — Смеётся в них и скачет, Сияет, песнь поёт! А это, знаю, значит: Забота, ласка — мёд! И на груди грел страстной Его — Он нежно льнул… Обоим так прекрасно! Шагов хоть ночи гул… Обмяк от дивной неги Я… Тут же сном пленён! Закон — его набеги. Очнувшись: — Ах, где он, Мой Зайчик ясноокий, Отрада из отрад?! — Вскричал, впав в страх глубокий, Что нет его… Как рад Я был б улыбке снова — Лучистой и святой, Она душе — обнова, Луч солнца золотой, Запал любви мой вечный! А без него — тоски Путь мрачный, бесконечный, Бесплодный, как пески… Он улыбнулся б только, Я тем же вмиг — в ответ, Резвился с ним бы столько, Сколь жизнь подарит лет! Ах, Солнечный мой Зайчик, Хотя б на миг, — явись, Скачи, как резвый мячик! И я тобой — дивись!.. Июнь, 1981 г.

Славный ветерок

Жил-был на белом свете Сиротка-Ветерок Без имени. И с этим Смириться он не мог: — Ах, кто моя, где Мама, С неё чтоб брать пример, В делах не знать бы срама, Путь в жизни был б не сер? По имени бы звали! — И слаб хоть был и мал, Отправился он в дали… — Эй! Маму кто видал? — Он спрашивал у встречных, — Она-то знает, как Зовут меня, конечно! — Но те ему: — Чудак! Да разве мать родное Дитя швырнёт вон с рук?! Она ведь не земное Очарованье, друг! А нет с тобой коль рядом, — Знать, не была вовек! И не ищи! — Как ядом Ответ их… Враз померк Огонь надежды крошки… В слезах, как цвет, он сник… Вдруг чувствует ладошки Тепло плечо… Старик То сжалился прохожий; Был добр он, бел, как лунь: — Нет мамы… Ну, и что же? Не плачь, на горе плюнь! Зато есть ты, реальный! А имя дело даст! — Спасибо! Понял! — в дальний Путь вновь вспорхнул, вихраст… Взобрался на макушку Земли: с неё мир весь Влез глазу вмиг в ловушку! Но окрик слышит: — Здесь Как смел ты объявиться, Дрожит куда и зверь Зайти, влететь и птица? — Я не разбойник, верь!.. Ищу родную Мамку, Своё чтоб имя знать! — Тяни моих дел лямку, Иметь вмиг будешь Мать Здесь, в царстве лют-Мороза! Арктическим хошь быть? Дуй! Расцвела вон роза… Нанайца видишь прыть? — С натуги тут сиротка, Закрыв глаза, стал дуть! Открыл и видит: кротко Поникла Роза… Путь Прервал Нанаец. Птица, Замёрзши вдруг, с небес Упала… Вскачь стремится В нору зверь! Но, как бес, Зато взыграла Вьюга, Свирепей стал Мороз! Безжизненной — округа… И горестный вопрос, Слёз выплеснувши море, Тут задал Ветерок: — За что принёс я горе Всему?! — И занемог, Вдруг вспомнив, как дрожал он И сам в лют-холода… Содеянное — жалом Змеи как! — Ой, тогда Я подышу прилежно На них, чтоб отогреть! — И дышит, дышит нежно Уж час и дня он треть… Но льда лишь тем полуда Всё толще, злей — Мороз! — Арктическим не буду! — Тогда он произнёс. — Ах, так! — в ответ взъярённый Зло хлопнул голос-хлыст, — П-шёл вон, сопляк зелёный! — И, как осенний лист, Порывом ярым гнева Был тут же Ветерок Вон сброшен в пекло — чрево Пустыни, в огнь-песок С Земли родной макушки — Кувырк! — чрез весь Урал, Со свистом — мимо Кушки… И вот уж потирал Ушибленное место И плакал он навзрыд… — Куда без спроса влез-то, — Страсть грозно говорит И тянет ухо больно Вдруг Некто, жаром жжа… — Попал сюда невольно!.. Мне душу точит ржа, Что не найду я Мамку, Своё чтоб имя знать… — Тяни моих дел лямку, — Здесь заимеешь Мать, В пустыне Аравийской! Тропическим быть хошь? Вон к родникам не близким Спешит Феллах пригож; Шаги легки, упруги! — Дуй! — Стал, бедняжка дуть, Закрыв глаза с натуги!.. Открывши, видит: чуть Бредёт уже к водице Тот, тягостно дыша… Клюют песчинки-птицы Его зло, мельтеша И очи засыпая… В ушах — злой бури звон! Упал… Подполз, святая Водица где! Но стон Вдруг горестный, протяжный С слезою испустил: Источник высох важный Отрады, счастья, сил, Песком осёдлан тяжко!.. «Как ждут воды глоток, — В бреду он мнит, — милашка, Детишки!..» — Ветерок Всей их не вынес боли: — Роднёй стал палачу… Тропическим я боле Быть мига не хочу! — И он подул прохладой — В том Север дал урок! — И стал зато наградой Прохлады той глоток Феллаха долгий, жадный!.. Но жгучая рука Рванёт как беспощадно За ворот, тумака Влепив так зло и рьяно, Что Ветерок — бултых! — Вмиг в бездну Океана С Аравии! Затих Навек бы, да огромный Его извлёк вдруг Смерч, И кто-то, раздражённый, Как будто начал сечь, Пристал: — Зачем ты в царство Залез безбрежных волн?! — Простите, но мытарства Не с умыслом мой чёлн: Ищу свою я Мамку, Своё чтоб имя знать! — Тяни моих дел лямку, Отыщешь сразу мать Над Океанов пастью И холками морей, В объятья ринешь счастья; Морским ставай скорей! Плывут вон, глянь, Индусы За рыбой в Океан, Бросают сети-бусы И вновь — в катамаран; А вкруг, идя в кильватер, Спешат прочь корабли, Мокры от груза ватер — Их — линии… Вдали Пока что не окончен В портах каких-то путь, Дуй, слышь! — Зажмуря очи С натуги, стал тот дуть! Открыл и видит: яро Волна мчит за волной! Всё небо клокотало — Резь молний, грома бой! Вкруг хаос Смерчей, Шквалов! Из туч, что водопад, Льёт дождь… Громада вала — Девятого! — подряд, Как щепочки, Индусский Катамаранчик-пух И лайнеры, чьи гузки Ой, тяжелы, в весь дух Накрыла и в пучину Швырнула, пену взбив! — Я ужаса причина! — В душе вскочил нарыв Болезненный малютки, Расширяя вон глаза, Сковавши в треть минутки… Горючая слеза Стекала за слезою… Стенаний слышен гул Ещё живых, презлою Оравою Акул Терзаемых на части… — Морским не стану ввек, Чтоб красть и жизнь, и счастье! — И прочь стремит свой бег И верхом он, и низом, Забыв покой и сон, К Афганцу, Фёнам, Бризам, Где Сарма и Муссон, Где горный ветер, Бора, Другие и Пассат!.. Но тоже им он скоро Был всем-то, всем не рад… Во всём разочарован, Надеждой не горя, Найдёт что Маму, кров он, Побрёл, слезой соря, Куда, и сам не ведал… И так забрёл он вдруг В Зимы владенья, кредо Которой — больше Вьюг, Снегов, льда и Мороза, Убить живое чтоб! Вкруг белая лишь проза, Её зловещий гроб… Зерна не знает поле И не журчит ручей, И в клетке льда — в неволе — Замёрзший Соловей… Ни то, чтобы цветочка, Травинки даже нет! Снег из бездонной бочки — Туч мрачных — сыплет, свет Чрез тушищу которых Светила не пробьёт И брешки в бденьях спорых! Кусты, деревья — лёд… В трясучке все повально Здесь Люди с холодов! Ум, шаг их досконально Замедлены… Годов Не помнит тёплых память Уж поколений семь! И не представить нам ведь, Но льдинками совсем Рождаются детишки — Так холод жмёт тиски! — Коль упадут, не шишки На лбу, а на куски Рассыпятся мельчайше И не собрать вовек! — Ах, что-то будет дальше?! — Всяк плачет Человек… И было до того-то Всех жалко Ветерку, Что стал он дуть — до пота! — На тучи… Те вверху Со страха с неба цугом Помчались прочь, град, снег Забыв оставить Вьюгам, И тех сломался стек! И неба голубые Открылися глаза, И Солнца золотые Лучи блеснули! За — Сверкали над снегами! Осели те и в путь Помчалися ручьями, И лёд в них стал тонуть… Очнулася Землица И потянулась ввысь Травинками… И птица Защёлкала — дивись! И Ландыш, сердцу милый, Расцвёл, свой аромат, Ах, источая с силой, Пред коей в рабство рад Пасть на колени каждый, Кто изумлён красой, Душою, хоть однажды, И ходит сам не свой!.. Смотрите! Хороводы Девичьи на лугу… В полях пшеницы всходы… В лесах — «Ку-ку! Ку-ку!» И бегают мальчишки, Им счастья сладок плен! На лбах сияют шишки! Царапины колен… Сбирают землянику. И красит их загар… Взахлёб читают книгу! Помогут, — коли стар… Доволен Ветерочек, Смеётся всем, всему! Но всхлипнул вдруг разочек, Другой… Печаль к нему Подкралась высшей пробы: — Ах, кто ты, Мама, где, Своё мне имя чтобы Знать, в плен нейти к беде! — И слёзы — ручейками, И плачет уж навзрыд! — Нет имени, нет Мамы… Вон ручеёк бежит! И то, должно быть, чей-то… И тот в ответ: — Весны! — А птица, будто флейта? И ягодки красны! — Весеннее мы диво! — Как Солнце светит всем? — С весенним переливом, Купаяся в росе! И ландыш, знай, — весенний! Весна жизнь дарит вновь И карнавал веселий, И чудо чувств — Любовь! Надежды и мечтанья, Бурливый, пышный рост! «Творить!» — порыв сознанья. Лететь в объятья звёзд! — А как Весна приходит? — На парочку с теплом, Которое Природе Светило дарит! В том Оно к ней благосклонно… — А Солнце дарит кто? — Лазурь то небосклона. — Само ли туч пальто Спадёт, грудь обнажая? — О нет! Лишь Ветерок Весенний, ветер Мая, Вон сбросит с плеч! У ног Заластится котёнком… — Ой, ветерок тот где?! — Во всём ожившем, звонком, Не место где беде! Смотри-ка в оба лучше! — Но с Неба я прогнал Зимы холодной тучи! И Ветра не видал… — То ты и есть Весенний, Наивненький чудак! — Как… я? О сласть мгновений! Попяться, горе-рак, Пред именем, ах, чудом Моим! Той, принесла Что радость целым пудом, И имя чьё — Весна! Я сын её! Весенний! Весенний Ветерок! К ней сяду на колени, К мил-Маме, сладость щёк Взасос я поцелую И окунусь в глаза… И крепко обойму я! И счастья уж слеза Не сохнет пусть вовеки! А коль веселье, труд, — Взмечусь, — запляшут реки И вспять аж потекут! И точно! То прохладой, А то вдруг теплотой, Подует… Мама рада! И то, и та, другой… То кроток, тих и нежен… А то взбушует враз! Но то — любя! Вмиг — реже, Слабее в сотни раз… И все ему в том рады! И дружат с ним, и ждут, Встречают мило взглядом… И лунь-Старик уж тут: — Вот ты и счастья ставни Себе, всем добротой Раскрыл, желанным, славным Став, сыном кровным той, Кто жизнь вдыхает снова Во всё, что жаждет жить! — Мне счастье — всем обнова, Ввек буду им струить, Живущим на планете, Пока не сбил с ног рок, И счастлив буду этим! Весны я Ветерок! Октябрь, 1982 г.

Лягушонок

Плыли вдаль куда-то Тучки, По ведру воды взяв в ручки… Подскочил вдруг Ветерок, Их толкнул и сбил вон с ног! Расплескалася водица… Как на землю заструится, Будто сильный-сильный душ! Сразу стало много луж… В самой тёплой, головасты, Головастики хвостасты Поселились: — Здорова Наша очень голова. Потому мы всех умнее, Значит, делать всё умеем! — Шум такой подняли, крик, С страха что умчался Бык, Хвост задрав трубою, с луга! — Убегай и ты, подруга! — Он Коровушке мычит, — Та к нему стремглавши мчит, Прихватив с собою вымя, С ним то вкусное, чьё имя — Ах! — парное молоко… Птицы взвились высоко! Звери спряталися в норы… Убежало Эхо в горы… Стыдно им: пойдёт молва, Что мала их голова… Лягушонок прыгнул к луже: — Голова моя ли хуже Головастиков голов?! Но обидно — нету слов! — Терпит тут же пораженье, Правду кажет отраженье: Кроме пары задних ног Да брюшка ничто не смог У себя узреть большого… От обиды — то не ново! — Слёзы брызнули из глаз… Лужа вширь и разлилась! Стала озером и морем. Океаном! В коем вскоре Появились корабли… И Киты хвостом гребли За рыбёшкой и планктоном… С диким ужасом и стоном, Не умел кто плавать, мчал: Шёл на них Девятый вал! Лишь не струсил Лягушонок: Грёб со всех своих силёнок Парой длинных задних лап! Вот и вал не сделал «Хап!» Он на твёрдость вышел суши. Похвалу внимают уши: — Ловкий, храбрый ты пловец, Лягушонок. Молодец! Победил ты буйность моря, И теперь не знаешь горя. — Мыслить стал с тех слов герой: «Знать, и я умён порой!» — Эта мысль его взбодрила! Но тут Солнца жар немило Кожу стал ему палить… Лягушонок во всю прыть, Чтоб иметь над ним завесу, — Прыг да прыг! — помчался к лесу Со всех задних прытких ног, Там забился под кусток… Но и здесь луч жаркий Солнца Вновь достал!.. Опять печётся Лягушонок… Слышен всхлип!.. Вдруг он видит: в метре Гриб Стал расти… В мгновенье ока Над землёй он встал высоко! Не имел двух пар он ног, Но стоять как крепко мог! И приветствовал всех шляпкой! И к нему походкой шаткой Лягушонок — нет уж сил! — Потихоньку потрусил… И — под шляпку, где тенёчек Самый милый был дружочек!.. Ах, какая здесь прохлада! Как ему душа-то рада!.. Но жужжанье слышит ухо: То грибная злая Муха Проявляет подло прыть, Яйца в Гриб чтоб отложить, Он личинкам — инкубатор… Тут, как стойкий гладиатор, Лягушонок ринул в бой: — Я расправлюсь вмиг с тобой! Не отдам в обиду друга! — Лапой сжать желает туго… Но хитра грибная тать И вертка, ввек не поймать! Да и сил нет, душит голод, По макушке бьёт, как молот, Ещё миг, и он вобьёт В землю враз по самый рот — Языку он славный эллинг, Если точный даст глаз пеленг, Мухе этой язычок Тотчас меткий даст щелчок! И отправит вмиг в животик… Вот какой он чудный дротик! Так и сделал, и одна Живота достигла дна. Но пришла ей тут подмога, Налетело сразу много! Подкрепленье — комарьё… Это то ещё зверьё! Но боец наш был проворен! Щёлкал их, как кучу зёрен… Потому-то эту рать От Гриба сумел прогнать! И стоит тот не червивый, А ядрёный и красивый, Лягушонку дарит он Благодарственный поклон… — Вот теперь меня в корзину Грибники возьмут, чтоб в зиму Нагонять им аппетит… — И ведь точно: уж сидит, Улыбаяся, в кошёлке: — До свиданья, мох и ёлки! Я в грядущем же году К вам опять сюда приду, Разбредусь вокруг, как стадо… Лес мне жизнь, любовь, отрада! — Лягушонок, ты хоть мал, Всех врагов моих подмял, Хоть напором лезли диким… Мощью был, умом великим Эталон для нас, пример! В голове весом размер Занимают эти свойства И толкают на геройство. А те в луже, кто хвостаст, Головой хоть головаст, Поисчезли все куда-то… Нет средь них, как ты, солдата! Коль не веришь, — посмотри. — И вприпрыжку — раз. два, три! — Лягушонок был у лужи, Нет, была она не хуже, Головастиков лишь нет, Всех пропал давно уж след, Только вкруг трава примята… И, как бесы, Лягушата Скачут, скачут, кто куда!.. Головастиков нет тут, Может, сдали в институт Все экзамены экстерном? На пути тогда, на верном. Тут опять я оплошал: Головой пред ними мал… Но тут голос слышит звонкий — Звон трепещет перепонки: — Вот он, гений. Наш герой! — И все-все к нему гурьбой Прискакали Лягушата, Лья восторг, как из ушата, И подбрасывали вверх! Ах, какой счастливый смех! Взбудоражили округу, Разбудив тем не подругу, А престрашного врага — Цаплю с длинным хищным носом. Та вовсю ко всем с вопросом: — Кто нарушил мой покой?! — И сердито — топ! — ногой. — Эй! Скачи, братва, за мною… — Лягушонок всем. Гурьбою Все под кочки и — молчок… Цапля клювом — щёлк! да щёлк! — В рот попала только тина… Разругалась Цапля сильно! Да такой капуш удел, Вот и брюхо не у дел… Восвояси улетела! Повылазили тут смело Лягушата и опять Лягушонка все качать Дружно, весело вновь стали! Сотрясалась близь. И дали… Май, 1998 г.

Гимн России

Россия, великая мира держава, Стан братских народов — прекрасных людей, Гордиться собою имеешь ты право За труд и победы, глобальность идей! Дивной культуры ты, речь бесподобная, Мира поборник, коллега — в чести. Родина-матушка, Русь благородная, Здравствуй вовеки, мужай и цвети! От княжеств разрозненных, распрей, орала До мощной индустрии, сверх — в закрома, Под стягом единым ты гордо шагала И первою в космос вошла, не хрома! Гордость истории, воля народная — Совесть и судьи, опора в пути. Родина-матушка, Русь благородная, Здравствуй вовеки, мужай и цвети! Пусть недруги мечут зло хищные взоры, Тебя растерзать чтоб и в бездну столкнуть, Свои оградишь ты родные просторы, Укажешь вдаль миру порядочный путь! Духом с народом будь, в чаяньях сходная, Дикость веков, зла разгул отмети! Родина-матушка, Русь благородная, Здравствуй вовеки, мужай и цвети! 2000 г.

Гимн России Акро

России история выдала право Отменный народов взлееять Союз. Свобода, успехи, победы и слава — Созвездие духа, труда братских уз. Искренни помыслы, речь бесподобная, Яркой звездою нам светишь в пути, Дивной культуры ты, мать благородная, Есть ли надёжней, с кем к цели идти! Рычащая недругов злобствует свора, Желая на клочья тебя растерзать… А кто, не народ как, тебе лишь опора — Великая, мощная, верная рать! Аурой честь твоя дивною венчана. Рог изобилия примет народ. Ода истории правдой извечная. Совесть, порядочность — благо, оплот. С древнейших веков ты весомая в мире. И первою в космос ступила ногой! И поступь стремительней, шаг будет шире! С тобой всем землянам да будет покой. Лейся, народная песнь величальная! Архимогучей Русь сделает труд. Верим, с тобою жизнь ввек идеальная, Азимут верный, с пути не свернут! 2015 г.

Три богатыря

Балалайка — три струны, Мчишь свой звук аж до Луны, У лунатиков он масс Вызывает бурный пляс Так, что камни из-под ног К нам летят, аж за порог! Городов и деревень Ты отрада всякий день. Голосистостью своей Ты как вешний соловей! Коль подружка томных пар, — Жжешь любви в них пылкий жар!.. Восхищенья вечен стаж: Колыбельную и марш, Задушевную до слёз Песнь строй в души твой привнёс, Состоянье наших душ Отражаешь без баклуш. Удаль наша ты и стать! Горе можешь залатать, Сокращаешь даль дорог, У берёз займёшь тенёк, Устремишь наш к звёздам взор, Вознесёшь на пики гор! Вдохновен был твой творец, Что живёшь ты средь сердец У народа уж века, Ты в руках его — прытка! Враг попрёт коль напролом, — Поразишь своим углом! Для оркестра ты — почёт, Коль солистка, — мёд течёт… Балалайка — три струны, Гордость ты родной страны И, коль жив её народ, Звук твой дивный не умрёт! Как и дудочки-рожка, Стада верного дружка. И, конечно, ложек стук — В разазарте ловких рук После супа, после каш, Облизав до блеска аж! Породил народ не зря Звуков три богатыря, Сочен голос их, не лжив, Потому и вечно жив! Август, 2015 г.

Принесла старушка-мать…

Принесла старушка-мать Из лесу берёзку: — Буду вот, сынок, сажать Под ночную роску… Укрепится корешок, — Встанет пышно, статно! А скукожится мой срок Жизни безвозвратно, Может, вспомнишь обо мне, На неё взглянувши, Хоть неясно, в пелене… Кровные, ведь, души! Тяжко вдовушкой прожить, Сыну — без папаши: Усмирил он вражью прыть! Без вести пропавший… Эхом лишь в душе моей Всё блуждает блёстко Слов его ко мне: «Милей Нет тебя, „Берёзка!“» Это мне давало сил, О тебе — заботу, Чтоб нормальным, сын, ты был, Не подобен моту. Даст тебе берёза в зной Томную прохладу И напиток чудный свой, От недуг — отраду, В холод — шубу из тепла, Мрак рассеет светом, Чтобы радостно текла Жизнь на свете этом! В ней законы все блюди, Их держась порога. Лик берёзоньки — судьи: Спросит в этом строго! …… Много лет прошло с тех пор. Сгинула избушка, Превратясь в бурьян-бугор, Мать — в земле — старушка… Влез её сырой приют В землю, как заноза… Лишь величественно тут Высилась берёза! Но однажды в знойный день Лимузин с эскортом В это место, будто в пень, Ткнулся! Вышел с гордым Видом некий важный тип, Вслед — его компашка, В честь его снимая клип… — Хай, что ль, деревяшка! — Он берёзе произнёс, — Всё даёшь всем счастье?.. Видишь, я не куцый пёс, Минул все напасти! Что твоя под солнцем тень?! Вот меня… крышуют День и ночь, и им не лень, Сумму — хап! — большую. Сок по капле твой течёт… Как из водопада, — Блага мне и мне почёт, И пиров услада! Лечишь древне ты, не спорь… Из меня светила Медицины гонят хворь! Взявши сумму мило… С стадом мне тепло лежать Юных проституток… Мне положено. Я знать! Право то. Без шуток! Да в любой, к тому ж, момент Мне юга подвластны, Греться чтоб, да не за цент. Сервисы прекрасны! Перед ними блекнет твой Пыл и свет лучины… Я в салютах с головой! Весел! Нет кручины. Власти разных всех мастей У меня под пяткой. Не найдут их ввек костей, Брезгуют коль взяткой. Мне хвалебный балаган Гонят СМИ дни, ночи, Брёх их то же, что наган, — Конкуренту корчи. ……. В это время пеленой Туч накрылось небо… Молний буйство! Гром шальной! — Под берёзу мне бы!.. — По могиле пробежав, Спрятался под крону… «Ум, как видно, мой не ржав, Хоть надень корону! Эти… спрятались в кусты… Ну, и разумочки! До чего ж они пусты… Быть им всем в отмочке! Надо мной могуч шатёр — Всё листок к листочку…» — И, на выгоду остёр, Мысли ставит точку: — Вырву с корнем я тебя, Высажу как диво Перед замком у себя, Будет раскрасиво! Буду я владеть один Тем, чем ты богата. Ты — слуга, я — господи… — Света всплеск! Раската Грома грянул весь запал, Вон прервавши лясы! Тип вмиг замертво упал С ужасом гримасы… Подбежала челядь вмиг, Окруживши босса, Видит: траурный пикник Напрочь сбил колосса… Быстро сделали звонок, «Скорой» чтоб явиться И полиции с всех ног! Как один, все лица Повернули к одному, Ставшему вдруг важным, Присягнувши тем ему Молча. Он вальяжным Тоном молвил: — Подберут. Видно, что стихия… Делать нечего нам тут, Ждут дела лихие! И, оставивши лежать, Кто никто уж чином, Поспешила дружно рать Ко своим машинам… Сел тип важный в лимузин: «Ай, да мне награда!» — П-шла… Вперёд меня вези, Лихо, кавалькада! Февраль, 2016 г.

Сосна

В великолепии отменном На берегу Сосны был стан, Она над всем стояла бренным, Горда, как в море капитан. И непременным атрибутом Был, восхищённый ею, взгляд! И крона парусом раздутым Стояла годы все подряд… Кромсал её в охотку шишки, Любивши лакомиться, клёст, И дятел ствол без передышки Долбил, воссев на верный хвост… Резва, по ней скакала белка! В реке Сосны купалась тень, И было ей совсем не мелко… Накрывшись тенью, целый день Разнообразье рыб плескалось, Меча к еде упавшей страсть, И рыбаки, хотя б на малость, Спешили в тень забросить снасть! Там дети, будто обезьянки, Слетали с визгом в лоно вод С своей излюбленной «тарзанки» — Неугомоннейший народ! Свила гнездо там в кроне пташка С своим до смерти мил-дружком, И вскоре, было как не тяжко, Птенцы покрылися пушком… Всех баловало это диво — Сосна — тянула, как магнит. Но в бурю вдруг река бурливо Подмыла берег-трон, летит И вместе с ним Сосна — в стремнину, Гнездо с птенцами прихватив, Явивши жуткую картину… Погиб дружок, хоть был ретив, Не упорхнул из плена кроны… Смогла лишь пташка уцелеть, Её надрывный крик и стоны Стегали всё вокруг, как плеть! Металась дико, исступлённо, Родное чтоб спасти, вернуть!.. Но буря яростного клона Лишь нагнетала жути жуть, Швыряла, гнула, вырывала, Ломала, всё вертя волчком, И было буйства ей всё мало, Ехидно жизнь ловя сачком!.. Боролась с бурею пичужка, Но силы, явно, не равны… В какой-то миг небес подружка Во чреве бешеной волны Гнездо, птенцов на миг узрела, Вся встрепенулась и стремглав В пучину вод безумно смело Вонзилась, страх прочь отогнав! И… Рабски бури внявши кличу, Река ещё какой-то срок Глотала новую добычу, Пока азарт вон не истёк… Март, 2016 г.

Щебетала пташечка…

Щебетала Пташечка радостно в лесу: — Чудные яички я в гнёздышке снесу, Выкормлю я детушек, научу летать, Будет всем нам весело, блажь и благодать! Не одно — сироткою, а снесла все пять. Стали все вкруг охати и вовсю ругать: — Ах, ты неразумная! С ними маята Будет ежедневная! Участь испита. От натуги сгорбишься, будет твой падёж… Ох, же и намаешься, это ж молодёжь! — Но она плотнее лишь прижималась к ним: «Будет каждый дорог мне, горячо любим!» — Были без прохладца всё ночи, дни без сна. Стала жизни новой вдруг скорлупа тесна… …………… Вылупилась первою Дочка из яйца, Дивная фигурочкой и красой — с лица! Стала сразу требовать повкусней еды, Всё жучков да гусениц, но не лебеды, Всё на лик смотрела свой чудненький в росе, Ей чтоб лишь заботушка и восторги все! Рано тараторкою стала щебетать, Непоседы, резвости виделась печать… И металась Матушка дни все без конца, Вся-то посунулась с тела и лица… Но смогла обязанность — чудо-званье «Мать» — Вовремя и полностью сладко исполнять. Восемь дней так маялась — немощь, лень, отчаль! …………… «Что же остальные там?..». — Но прошла печаль, Коль над нею сжалиться день восьмой всё ж смог: «Вот он, вот проклюнулся, милый мой Сынок!» — Этот был степеннее, чувствовалась стать, Медленно выхаживал, но умел летать! Совесть, справедливость в нём свили два гнезда. Качествами этими он — сама звезда! Был он рассудителен, правдой бил в глаза! …………… Через два — ещё Сынок! Этот егоза, Озорник и выдумщик, шустрый, весельчак! Но ловить вот мошек он не хотел никак: — Не умею, знаете… Ловит пусть мой брат. Тот же, сердобольнейший, всем помочь был рад! Поналовит уйму их, — поровну раздаст… На подвохи Меньшенький был всегда горазд: То как будто Коршун он: прячься кто куда! В дождь на ветку вспрыгнет он — и на всех вода… На носы навешает скользких Червяков… Сеть на них набрасывал страшных Пауков!.. Докучал задиристо Брату иногда, Это-то на Старшего! Просто с ним беда! Перья выдиралися! Как снежинки, — пух… Но Сестрёнка строгая по затылкам — плюх! — И катились слёзы их, как ручьи весной… Кто бы ожидал судьбы в драках их иной?! Ведь суровый вид Сестры и её глаза — Пострашнее ночи тьмы, то же, что гроза! Так могла Сестрёнка их чудно унимать. Пожурить, посовестить — всё, могла что, Мать. …………… У неё заботушка: два яйца молчат, Всё не кажут глазонькам миленьких птенчат… Совесть, видно, в души тем поддала пинка, И они представили через два денька, После Дня рождения Младшенького, двух, Сразу двух Дочурочек! Захватило дух У Мамаши-пташечки!.. Радость выше крон! — Нет, недаром верила в радостный свой трон! Как одно, — два личика, рост и голосок: — Здравствуй, жизнь! — и быстренько из скорлупок — скок! …………… — Вот семья и полная, завершён наш сбор! — И дивился диву весь, весь строптивый бор… Началась кипучая, как одна, их жизнь… Мир, душе и глазонькам, их любя, явись! Так и жили. Всякое было… Но пора Деточкам отправиться в путь свой со «двора». Мать своё напутствие так давала им: — Связывайте узы вы с родом лишь своим. Ох, да разве детоньки внемлют всё всерьёз?! Вот и послушались… Тут и началось!.. …………… Первой из семейства их даст как стрекоча Старшая, вмиг «вылетев» резво за Сыча. Тот сидел спокойненько… Крепок под ним сук. Деловит, хозяйственен, верный ей супруг. Ни на метр имения он не покидал, Кругозор поэтому был предельно мал. Всё-то это жёнушке сбило вмиг весь план, Ведь мечтал о танцах всё её чудный стан! Ну, а тут, в имении, скука, серость, тишь… С этого тоскливейшее как не загрустишь! Потому-то глазоньки и метались вкруг: «Где весёлый, резвый где, в танцах чудных друг?!» Вот и отчуждение началось с Сычом… Тут лишь докумекала, был наказ о чём… Глядь, уж Тетерев к ней — прыг! — в танцах распригож! «Ах! Скорее в них мою радость приумножь!..» …………… За сестрёнкой Старшею Старший брат — жених Долго не мытарствовал, стал в знакомстве лих, С Павою-молодушкой вмиг судьбу связал, Ввёл на обручание в пёстрый птичий зал. Ну, и допорхалися: сразу два дитя Появилось в гнёздышке, ах, легко, шутя! Паве чтоб внимание был бы каждый миг! А не то в громаднейший враз пускалась крик!.. Всё бы ей выхаживать да блюсти наряд, Клювик чтоб ей чистили, пёрышки подряд… Но в семье обыденность много сил берёт, В ней вдруг так запаришься, что разинешь рот… — Беспорядок в гнёздышке?! Ну, ты, птах, хорош… Коль тебе не нравится, сам и приберёшь! Ну, и что, что мусор вкруг, пыль и скорлупа? Убирать мне вредно, птах, в этом я тупа. Птах всё отлучается, чтоб гнездо стеречь, А вернётся, встретит он безразличья речь На вопрос: «А есть-то что?» — Что-нибудь найдёшь… Если нет, то сам сготовь: в этом уж хорош. Было не до этого, каждый день, ведь, бал! Всё наряды мерила: модный чтоб, не мал… — Вновь тут Старший вспоминал Матери наказ, Что давала им всерьёз, не один-то раз… «Ну, да что поделаешь, потерплю чуток, Может, всё наладится чрез какой-то срок…» …………… Младшие Сестрёночки, наступил коль срок, К морю понаправили свой полёт высок! Свили там по гнёздышку, каждая с своим Суженым, и любо им в них сидеть двоим!.. В пререканьях шустрыми были с Мамкой здесь, На чужбине — тихие, поуняли спесь… Обживутся с временем, щебетать начнут, Зашустрят в тех гнёздышках, как у Мамы тут! Слали вести Матери песенкой взахлёб, Что у них отлично всё, не скучала чтоб! Разве сердце Матери только лишь насос?! Всё всегда волнуется… У самой тьма слёз: Ах, её как детушки, жизнь их без неё? Не напали б Коршун вдруг, хищное Зверьё! Те живут, не ведая крошечки о том, Участь что их Матери, будет их потом… Что, коль у них ладно всё, оптом и молчат… Но молчанье детушек Матери — что яд. Так её возрадуйте чуткостью своей, Делаючи жизнь её чуточку длинней — Долг ваш в этом, детушки! …………… Ну, а что ж Сынок Младшенький не женится? Аль сыскать не смог? Нет, летал и ждал всё он… А зачем аврал? Он себе всё кралечку-экстра выбирал… В этом он старательно цель тянул, как вол, И наткнулся радостно! В сердце, будто кол, Тут любовь вонзилася! Поискам всем — кышь! Вот она, Летучая — эта краля — Мышь! Матушка шарахнулась, в обморок тотчас… Он же, грудь колёсиком, скачет, будто ас! — Ничего не смыслишь ты, Матка, в красоте. Это шик — вверх ножками виснуть в высоте! Много я мытарствовал средь лесов, полей, Счастье выдал случай мне, я в пещеру к ней Залетел нечаянно… Глядь, на своде вниз Там висел головкою мой любимый приз! И в гнезде законное будет он иметь Место. И запомни ты это, Матка, впредь! На полу он площади не займёт никак. Я один средь наших всех мудр и не простак! — — Что ж, сыночек, — молвила ему мило мать, — Выбрал себе по сердцу, любо это, знать… Как бы не клевать себя до крови потом… — И вселилась Мышка та в гнёздышко — их дом. Липла к потолку она днями напролёт, Пища не готовится, дом не приберёт, Только на полу всегда от неё… помёт. Ночью отправлялася резво вон в полёт! Возвращалась утречком, когда Солнца свет Всей землице родненькой милый слал привет. И опять козюлькою липла к потолку… А Меньшой хозяйствовал… Да на всём скаку: Надо насекомых ей кучу наловить — Это же искусство, в нём требуется прыть! Ну, а сам, как щепочка — вся в неё еда. На ногах он держится потому едва… За неё цепляется, а на всех он зол: Ничего не смыслите, вы тупые, мол. Так разъерепенился, что Мамашу в глаз Клюнул он и в темячко — не один-то раз! Та чуть слышным голосом: — Ах, за что, Сынок?.. — И со стоном горестным вдруг свалилась с ног… И не стало Матушки; листьев холм над ней… Нет родимой Матери ничего милей! Улетел, не кинувши ей на грудь листа, Младшенький, любименький, зло скривив уста!.. Где нашёл обитель он, знает, знамо, лишь, Да, да-да, Летучая — краля сердца — Мышь. Видели похожего, коноплю и мак Что клевал-говаривал что-то «… не дурак»… Видел, кто глазастее, как во тьме ночной Прилетала к холмику Мышь одна стрелой, Повисала радостно на суку над ним: «Так тебе, проклятая! Сын твой мной раним В сердце его глупое; стала ты чужда, Я его науськнула, чтоб была вражда, От тебя отделалась — радостный итог! Над тобою листьев холм, прямо, скажем, стог!» — Видели глазастые, рано ль кто встаёт, С Солнцем улетала прочь! Только лишь помёт — Кучею над холмиком теплился — злой клад, Нёс что вкруг зловоние, испаренье-смрад… Кучу ж сердобольные Черви и Жуки Удаляли спешненько — это им с руки: Кто-то благороднейше в нашей жизни ведь Должен от души, от всей, к нам Любовь иметь! Апрель, 2016 г.

Басенка

Шёл, шёл, шёл куда-то Слон, Ох, устал с того же он… На ландшафт вокруг взглянул: «Хорошо б найти где стул!» Тут увидел он пенёк, А над ним кустов тенёк… И с своих последних сил Вмиг к нему! Сел. Раздавил Только Мошку невзначай… Неуклюжий! Ай-ай-ай! Застеснялся… Грусть-печаль… — Так ему, де, Мошку жаль… «Чтоб была мне в мире честь, Прежде чем куда-то сесть, Где сидеть уж кто-то рад, Буду я смотреть на зад!» Апрель, 2016 г.

Без рыбалки жизнь — утрата

Шла я берегом-рекою, Болтыхая в ней ногою… Берега все рыбаками Поусыпаны с сачками И удилками, крючками, Кашей в чаше, червячками, Ароматами, жучками… И бросали все горстями, Выпивая что-то сами. Кто-то лыс, а кто с усами, Дни сидят, сидят ночами… «Рыбу, что ль, поймать с ногами Захотели, невзначай ли?» — Т-с-с! — (чтоб рыбу не пугали) — П-шла отсюда, баба, в дали! — И опять всех душит кома: Неотрывно в поплавочки, Без движенья, вновь, как кочки, Рты, не пьют коль, — на замочке. Вырос лист уже из почки… Хоть дрожат — из ртов парочки, — Всё сидят… В дождя отмочке! Коль ветров бушуют вихри, Страсти в ловле не утихли: Поуцепятся за камень — Так горит рыбалки пламень! Громы грохают громово! Им-то что? Им то не ново, В том не бьют они баклуши: Позаткнут все сразу уши. Рыщут молнии зрачками! — Все вмиг с тёмными очками. Дождь пройдёт — сушись, носочки… Босяком сидят все кочки… А укусят комарочки, Здесь им нету заморочки: Вмиг залезут в шляпу-сетку Или в ход запустят ветку! Кто поймает многовато, Прячет тут же воровато, Чтоб другие не примчали, — Проловить здесь, из-за дали. Врозь, ведь курят табачочек… Ах, умён же рыбачочек! Всяк сидит здесь тихой сапой: Здесь отдельно каждый — хапай, Ибо рыбы маловато, Рыбаков же многовато. Вид у каждого серьёзный, Важный-важный, даже грозный! Будто все вокруг тупые, Лишь они одни — «крутые». Тут взяла меня обида: Вы — пупы, а я, что, гнида? Эка невидаль — рыбалка! И в руке моей вмиг палка Оказалась, поясочек — Вместо лески, а крючочек — У меня всегда — булавка, Узел крепкий, то — «Удавка», А насадка… вот цветочек! Насажу-ка на крючочек. По воде и долбанула Палкой!.. Сразу шума, гула По воде и берегами!.. Все затопали ногами: — Прекрати шуметь, «рыбачка»! Вот так, думаю, задачка: Блин мой первый — сразу комом (По воде — шарах! — как ломом). Значит, так нельзя, ребята? Есть! Понятьем я богата. И забросила поближе, Аккуратно и потише… Палка скрючилась вдруг в дужку! Дёрг её вверх, и… лягушку Уж тащу на бережочек… Вмиг вдоль берега смешочек, Истеричный, слёзный хохот, Камнепада будто грохот! — Ой, потеха! Ах, умора! Так ты выловишь всю скоро Из реки на берег живность… — Ну, простите за наивность… — И заброс наискосочек, Не поймать ещё б разочек Пучеглазую лягушку, Я к соседу сотворила… На меня тот — Фырк! — немило. Но уж поздно хмурить брови, Случай этот не из нови — Были прежде эти страсти — Позапуталися снасти Все тугими «бородами»… — Не кричи, а скидку даме На неопытность изволь-ка, Сделать, лет сидишь ты сколько На реке, прижав задочек, Я ж — в первусенький разочек… И последовала «скидка»… В реку с берега препрытко, Всплыть — никчемная попытка… Взять за шиворот успели И — на берег из купели… Я быстрей, быстрей шажочек — Выжать платье — за кусточек. Рыбаки ж, быстрее пули, На тот куст взгляд повернули И, разинув рты, сидели… Мастера в рыбацком деле! Позабыли и про снасти… Ах, рыбацкие вы, страсти! Хоть на каждом уж крючочке Рыб висели, аж пучочки… Появилась коль, отжавши: — А в ряды извольте наши! Вмиг устроим стажировку, В ловле рыб дадим сноровку. Каждый — удочку мне в руки, А чтоб не были те «крюки», Их держали уж своею, Мол, забросить не умею… Научилась делать махи В первый раз — летят, как птахи. И освоила плевочки, Хоть с трудом, на червячочки. А самих же я боюся, Как боялась в детстве гуся. Их насаживать — стах, буря! — Лишь смогла, глаза зажмуря… Поучите, поучите… У меня своей клад прыти: Я уду над головою Раскручу стремглав юлою, Как заброшу до серёдки Сей реки насадку! Чёткий План запущен мною сходу! Вмиг попадало народу — Все, кто были, — от испуга, Что крючок зацепит туго, Вон втянув макушки в плечи, Прокричавши чудо-речи… И насадка полетела За серёдку быстро, смело! И упала лишь на дно-то, Клюнул, дёрнул мощно кто-то, Стал брыкаться, рваться дико… Не взнуздала тут я крика, И со всей способной прыти Завоплю как: — Помогите! Тянет рыба мощно в реку… Помогите человеку! Дайте вытянуть — идеи. — Все повытянули шеи, «Журавли» как над колодцем: «Как бы нам не напороться На задуманную шутку..» — Но уже через минутку, Видя горе, прибежали, Был кто близко, и из дали. Встала лишь одна загвоздка: Дама — милая берёзка, Первым кто её за стволик Поухватит, смел, не кролик? Вышел тут вперёд Верзила: — Эх! Что было, то и было… — И за талию нежнейше, Будто ангел, а не леший, Обхватился… Так же каждый Поспешил вмиг с страстной жаждой Друг за дружкой, очерёдно… Потянули всенародно Из реки ту чудо-рыбу, Тянут, тянут… И вот глыбу Всё же выперли сомовью! Всю со страхом и любовью, Пожираючи глазами, Попрощупали руками: — Вот так диво, вот так чудо! Годовалое сверхблюдо Будет с тысячью добавок. (Мы же ловим сипилявок…). И на фоне этой туши — Щёлк! — на память — каждый тут же: Вот, мол, мой итог улова! Не загнувши, ну, ни слова. — Понесёшь-то как до дому? Силачу то ведь иному Будет, точно, не по силам И подавно — слабым, хилым. — Коль не встанет во гордыне, Отвезу я на машине. — Ой, спасибо! Ах, прекрасно! Я, конечно же, согласна. А давайте в ресторане Все-все-все, без отпираний, Угостимся сим уловом? — Все: Ура! Не «против», словом. Так и сделали. Отныне Все ходили лишь в гордыне, Мы к улову, мол, причастны И ловить большущих властны. Радость девице, не драма, И, пришедши в дом пре… прямо, Возгордясь, решила снова На рыбалку — что такого! — Взяв уду, идти с утра-то: Без рыбалки жизнь — утрата, Вдоль по берегу-рекою, Болтыхая в ней ногою… Май, 2016 г.

Галка

Осень. Ночь. Льёт дождь… Мчит ветер! Холод. Кинжалом молний мрак распорот! Всё сотрясается от грома! Быть все спешат в уюте дома. Поток прохожих реже, жиже… К ним подступает сон всё ближе… Дом от ненастий всех — граница. Лишь одинёшенькая птица, Дрожит, скукожась, на асфальте, Её насквозь промокло платье, А дрожь трясёт сильней, сильнее!.. Не до неё всем, дом милее. А из кустов глядят уж кошки, Набить спеша съестным лукошки… И вот прохожий уж последний… А непогода — пуще бредни! И он прошёл бедняжки мимо… Но, состраданьем вдруг палима, Душа велела возвратиться, И вот в руках его уж птица. То был военный, бывший лётчик. Он поместил её в кулёчек: «Теперь за пазуху иди ты.» Не раз спасал друзей подбитых. И, шаг чеканный свой ускоря, В своём жилище был уж вскоре. Он поместил её в корзину: — Твой дом здесь будет всю-то зиму, А уж весеннею порою На дачу двинемся с тобою, Она тебе там будет раем. Мы огород с тобой вскопаем, Там червячков наешься вволю, Окрепнешь, — выпущу на волю, И будешь вновь в родной стихии! — Вздохнул он, вспомня дни лихие, Когда небесным был он стражем, Не быть под игом чтобы вражьим, И им, друзьями много сбито С небес зловещих «мессершмитов»! Помыл ей лапки, перья — феном… Его семьи вдруг стала членом. Но есть съестного не хотела. Стояла всё. Дрожало тело… Закрыла клювик на замочек. И в руки взял её тут лётчик, Раскрыл он клювик, не без боя, И стал он класть в него съестное, Глотать его всё принуждая, Насытя зобик так до края. Та повалилась, обессиля, Вон распластав невольно крылья… Закрыла глазки и уснула, Ненастья уж не слыша гула. Её так было жалко-жалко… Звалась та птица просто Галка. Вставал он ночью ежечасно: Одну бросать ещё опасно. Когда ж покинул сон не длинный, Её увидел над корзиной: Та на её сидела ручке И вопрошала: «Что за штучки! Я своего не вижу дома, А здесь мне всё-то незнакомо… Не сплю ли я во сне глубоком?» — Головкой — круть-верть, смотрит оком… И вдруг подходит к ней Громила… Опасность! Клювик расщепила, Взъерошась вся, и зашипела, Врага стараясь клюнуть смело! Тепло ладоней ощутила, И было это ей так мило И почему-то уж знакомо… «Да-да! Насела, помню, кома, И смерть пришла уж — попрошайка, И подступала Кошек шайка: Кровь потечёт моя, плюс муки… Но тут добра явились руки И извлекли из Смерти пасти, На том и кончились напасти. Так я, за пазухой, в квартиру И прибыла, Спасибо миру, Живёт в котором состраданье И избавляет от страданья! На „пять“ по „Памяти“ экзамен Сдала я! Был урок то Мамин. Меня за то погладить можно…» — И тот погладил осторожно Её ладошкой по головке: «Жилища радуйся обновке, Куда приятней быть в тепле-то. Ну, вот, песнь Осени и спета: Парашютируют снежинки… Зимы холодные картинки На окон мы узрим экранах. А где-то жарко в дальних странах… Но от доверия теплее, Спокойно душам и милее.» — И вот, живут в квартире двое: Семья погибла вся в разбое Остервенелого фашиста. А Вьюга пыжится от свиста, Мороз завяз, сидит в сугробе… Здесь ничего, ведь души обе Друг дружке стали уж роднее, Хоть непогода злей всё, злее. А коль Хозяин отлучался, Ждала его прихода часа, Дежуря стойко перед дверью: Придёшь, мол, скоро — в это верю. Садилась то ж на подоконник, Смотря на улицу, где дворник С дорог отбрасывал сугробы, Ходить спокойно было чтобы. И жадно взгляд стремила в небо: «Летать, как птицы те, и мне бы!.. — Да сил хватало, быть лишь пешей, — И на мороз нельзя мне леший.» Встречала гвалтом, трескотнёю: Ах! Чудо — быть одной семьёю! И на ступню прыжком взбиралась: Ну, приголубь, хотя бы малость… Её Хозяин брал тут в руки, И в унисон — сердец их стуки… Так до весны докоротали, Её тепла, её проталин. Как обещал, он взял на дачу. «Как хорошо! От Счастья плачу…» Весна в зелёном одеянье Сидит с цветком на первом плане, Он источает ароматы, Они оттенками богаты… Они возвышенны, сердечны. То жизни чудо-возрожденье, Её отрадой наслажденье, И труд, и труд её во имя, Гордясь инстинктами своими, Что подарила всем Природа В такое время — чудо года; И всё растёт, цветёт всё сильно, Плоды даёт любвеобильно, Жизнь — чудо Света всем продляя, Она прекрасней сказки, рая. Её вся, всё — родные детки. И выносил Хозяин в клетке Ту Галку — прежде безопасность, — Укоренится коли ясность, Что на крыло она готова Встать вдохновенно будет снова. Потом открыл у клетки дверцу. Быть на Свободе — радость сердцу, Душе, глазам она — отрада! Как в небо хочется! Как надо! Но крыльев только трепыханье, Напрасно в небо взмыть — старанье… И оба в мрачнейшей печали: Нет, не доступны высь и дали… Но чудо делает ведь время, Встают растения из семя, И сказки делаются былью, И на покрыть всю Землю пылью. Сперва — подскоки, чуть — подлёты… Давай! Давай! Ждут высь, полёты! И чудо сделали усилья: Мощь обрели у Галки крылья, Уж пролетела, хоть и низко, Пологорода (не приписка!), Потом — от края и до края, Азартно крыльями махая, Потом — на верх уже забора И на берёзу — очень скоро. А это было уж немало. А на ночь в дом сама влетала И, справив трапезу, в корзину Ложилась спать на мох-перину. И снились ей Земли просторы — Моря, леса, равнины, горы, Сама она, отваги птица, Вспорхнуть до Солнышка стремится! И вот под ней протуберанцы… В честь Победительницы — танцы На всю Вселенную светила Все поустроили премило, Что ножки, крылышки невольно Тряслись реально, тем довольны, И проплывал Мир под крылами, Весь занят жизнью и делами… Вдруг молний видятся накаты И грома слышатся раскаты! И… отошла от сновидений И несуразных приведений… К ногам Хозяина прижалась, Души его чтоб вызвать жалость; Он взял её в свои ладони: — Не бойся! Грома скачут кони, Ногами искры высекая! Всего лишь туча грозовая Идёт вперёд своим парадом! Пройдёт — и тишь… И Галка взглядом Признанья тут же одарила, Уж ли, подумала, немило Идёт вновь Осени погода, Тогда, чуть больше, как полгода? Её взъярённого экстаза Я не стерплю второго раза… Ушла вдаль туча грозовая, И небо, синью привлекая, В себя живых опять впитало, А их, живущих им, немало! — Ну, вот, и кончилася шкода, И дарит блажь опять Природа… Пойдём, мощь крыльев ощути-ка Под чудо радостного крика! — И он рукой её подбросил В её отраду — неба просинь! Взвилась она, частя крылами, Деревьев выше, над домами! И незнакомая округа Её приветила, как друга. Ходила Галка виражами, И ввысь стремились крылья сами, В пике бесстрашное входила, И всё — по силам, всё-то мило… И высь была её азарта! Душа свободна, не зажата, А люди — смех! — букашек мельче. И удивилась этой встрече… Дома — как детские игрушки, Пруды — вода как будто в кружке, Деревья — маленькие ростом… Как удивительно и просто! И всё родню искала взглядом, Чтоб быть в их стае, быть ввек рядом! Её, должно быть, и немало… И вдруг! «Я дом свой потеряла… Вокруг дома и огороды, Собаки, куры-колоброды, Заборы, музыка и крики, Бум жизни видится великий. Но нет Хозяина, мил-друга, А без него мне, знамо, туго… Его я бросила, сиротку… Ругать ведь будет колобродку! Плоха моя в том благодарность. В чести презренна я, бездарность… Быстрей! Быстрей помчусь по крышам, И голос где, как мёд, услыша, Там и моя обитель будет. Прощать умеют добры люди. А завтра вновь, уж не горюя, Помчусь искать, найду родню я, Как Он сказал, я буду вольной! На шее жить его довольно.» — На крышу с крыши полетела И с них кричала, в окна смело Стучала клювом без опаски, Во внутрь смотрели зорко глазки… Но было всё, всё по-пустому, Летела прочь к другому дому, А от того — уж на соседний, А он всё не был, ох, последний… Так добралася до такого Распреогромнейшего крова, Подмял что тот аж два участка, Кирпичный был, сияла краска, Забор толстенный и верзила, И всё-всё-всё внутри-то было, Свинарник даже, плеть и птичник… И Галка села на наличник И вновь, везде как, вмиг с вопросом: «Не здесь Хозяин?», — стукнув носом В окно, уставили чтоб взоры, Но там, внутри — всё разговоры… Им не до Галкиного стука, А ей печаль то, горе, мука… А тут, назло как, тьма насела… Сидеть решила Галка смело Всю ночь настырно до рассвета, Чтоб на вопрос узнать ответа. И приютилась так, комочком, И сон навеяла ей Ночка… А рано утром, до рассвета, Желаньем прежним подогрета, Вновь вопрошать прегромко стала, Да выходило толку мало: Слышны лишь были звуки храпа… Ему размером нету кляпа. Забарабанил клюв в окошко, Утихомиря храп немножко, Но никакого шевеленья… Не усмиривши тут стремленья, Вновь — в громкий крик и дробность стука… Вдруг ярый голос: — Что за сука Мешает спать в моём же доме?! Сейчас окажется вмиг в коме! — И выбегает с двухзарядным Ружьём и в бешенстве изрядном Тип некий, брюхом потрясая… — Ах, тварь ты мерзкая такая! Да ты изгадишь мне окошко, Я превращу тебя а окрошку! — О ужас, миленькие братцы: Крючок нажали злобно пальцы, Раздались выстрелы, и птаха, А то была ей смерти плаха, Вся, размочалена, упала, И кровь обрызгала всё ало… Поднялся шум и лай собачий, И все проснулись разом дачи… Понабежались к дому типа: А, может, мысль там есть для клипа, Чтоб получить вознагражденье? Оно карманам наслажденье! А тип бахвалился захлёбно, Что птица, мол, напала злобно, Его мешая жизни частной, Единоличной и несчастной, И, чтобы встать ей на защиту, Быть покусителю ввек биту: Законом выдано то право! И поплатилась вот, отрава… — И отшвырнул ногою птицу… — А приглашаю есть всех пиццу! Отметить случай коньяками. Как хорошо быть «кулаками! — И дом впитал вмиг всю ораву: Как хорошо жить на халяву! Пришёл на выстрелы, в волненье, Кто птицу в осень спас, и в рвенье Над ней склонился, ошарашен… „Меньшие братья“ беззащитны… В своей вы спеси ненасытны, Рабы жестокости звериной. Честь, Совесть душ покрылась тиной…» — Собравши птицы все останки В ладони рук, прочь, прочь от пьянки Понёс, предать чтоб их землице, Метались гневные зарницы В глазах, краплёные слезою! И, как военною порою, Налил в стакан сто граммов горькой, Прикрывши сверху хлеба коркой, Почтил её он, стоя, память… Ввек не забыть погибших нам ведь. Май, 2016 г.

Хоккей!

Мой любименький внучонок, Хоть недавно из пелёнок, Посмотрев Чемпионаты По хоккею, — Аты-Баты! — С громким криком, песней, свистом, Вмиг решил стать хоккеистом! Ну, родители довольны: Поубавятся хоть войны С неедой и тьмой капризов… И… приняли тут же вызов: Шлем, коньки в момент купили, Чтоб сыночек был их в силе, Ну, и прочее… Да! Клюшку. И меня, их мать-старушку, Престарелую уж бабку, Амуницию в охапку Взять решительно велели, Каждый день среди недели, Отводить чтоб в клуб хоккейный Вдоль домов, ларьков, кофейной Их прекрасненького чада: — Мы же заняты… Так надо! Купим торт тебе в получку. Да веди его за ручку, Вдруг забудет цель похода, Он такой у нас ведь шкода… — И в момент уже за дверью! «Ну, коль выпало доверье, Потяну и эту лямку…». И водила, и носила… Есть ещё ведь в старых сила! Не отнять их к жизни жажды Каждый день, а не однажды. А внучок такой хороший… Надо быть хоккееношей! Набрала я мышц в том массу, Хоть и тяжесть та — нет спасу… Но всё вынесла отважно, Потому шагала важно Я под взорами прохожих, Нет, не видя мне похожих. На занятиях была я. Тренировка — Ух! — лихая! Хорошо, на льду нет кочек… Правда, падает внучочек И без них на каждом шаге, Но встаёт: моей отваги! Я ходила ведь в атаки Всю войну под вражьи пули… И народ наш не согнули! И не бойся ты, внук, шишек — То доспехи всех мальчишек. А потом они играли, Стукнет шайбу, — мчит не в дали… Да, к тому же, не охота Ей влетать, при том, в ворота… Криков, визгов, шума, плача, Чуть не так, — тому вмиг сдача! Куча тел росла их в драке — Вот какие забияки! А потом считали шишки, Синяки… Но не трусишки! Мамы охали, рыдали: «Не нужны тогда медали, Коль покрыты синяками» — Жаль дитя так каждой маме… — Ну, до свадьбы всё ж далече, Заживёт и будет легче, — Попытались вставить слово, Но затихли папы снова: В семьях мамы командирши, Были чтоб при них все тише! Так, не пряча слёз и воя, Шли мы с внуком к дому двое… Ну, конечно, я немало, То ж в волненье, уставала… Нет, не юности ведь годы, Престарелости всё шкоды, В сон клонило… Но с утра-то, Встала, бодростью богата, В клуб знакомою уж тропкой С внуком вновь мы шли торопко… Но в игре он, ненароком, В рейде в стан врага глубоком, Стукнул ногу, что ль, в приёме, Оказавшись чуть не в коме… Я — рассерженная клушка, Лев, медведь, а не старушка: — Отомщу я тем буянам, Что в приёме сбили рьяном Внука-крошечку на лёд-то… В бой вступить тотчас охота! Как команде быть без внука? Дай, его я замещу-ка! Понадела вмиг конёчки, Сделать жажду уж шажочки, Ноги — врозь, и я упала, Вызвав смеха в том немало… Но в глазах моих искринка: Это, мол, моя разминка… И за борт держася плотно, Еду я вперёд охотно, Шайбу сжав в ладошке туго… Все свистят: — Ты что, подруга, Ведь её ведут лишь клюшкой?! «Ах, смеётесь над старушкой?» — Вырываю у кого-то — Так забить мне гол охота! Но не тем концом взяла-то, Да, и что-то маловата… Но освоилась, конечно, И не выгляжу уж грешно. Шайбу клюшкой прижимая, Мчу к воротам я, лихая, Чуда всем явив картину: То команда — вся-вся! — в спину Всё подталкивала дружно… — Побыстрей! Вперёд! — так нужно. — Разогнались, и в ворота Все влетели, сбив кого-то… Гол нам всё же защитали. Ближе, ближе всё к медали! Но противник, перестроя Вмиг ряды, сильней стал втрое Нас играть, грубей, нахально, Задавил уж нас повально. Приступ тяжкий на ворота: — Что, поникли, трусы? То-то! — Но мы встали все в рядочек Пред воротами в чуточек, И не видно в них уж дырку, Тем задав им заковырку… — Ничего! Устанут ноги, — Поприсядите… Мы, боги, И забьём вам шайбу верхом, — И стоят, стоят — со смехом… Осенила тут задумка, В ней всегда была я умка: — А ворот-то ваших нету, Аль сачком вдруг стала к лету? — Повернули тут все взгляды… Шайбу — хвать! — мы, очень рады, Их объехали, вторую Тут же вбили, трудовую! Разъярились те на нас-то: — Надо вбить им кучу, баста! И короны все надели — Доблесть-де в хоккейном деле, А противнику-то ужас… И вот, спесью все натужась, Задавили, счёт сравняли… И в глазах мы всех в опале. Дополнительный — с нулями: Не они, не мы их сами… Все возможности испиты. Ну, теперь пойдут буллиты… Бьёт игрок их первым. Стойка! Как вратарь стоит наш стойко! Срок буллита стал за нами — Мне доверили, как даме. Платье сделала я мини Поясочком — Зри, разини! — Не мешало чтоб разбегу, Не являла чтоб телегу, Еле едущей собою… Ну — Ура! — готова к бою. И вперёд лечу от красной Я со скоростью прекрасной, Шайбу ловко увлекая, — Мастерица я такая! — Шлем для лёгкости швырнувши, Ветер дует, свищет в уши! Растрепалася причёска… Вид собой являла броско. В крик вратарь их: — Приведенье! За ворота — шмыг! — в мгновенье, И за ними с страха — боже! — Весь трясётся в дикой дрожи… — Трус! — тут крикнула я жарко, — Выходи и встань, вратарь-ка! Встал в ворота, в тряске ноги, Что забьют, он — весь в тревоге… Разбегаюсь снова я-то, Вся азартом разобъята, Но ворота вновь пустые: Вот какие мы лихие! Я не впала в проволочку: Вмиг его за уха мочку И в ворота — швырк! — на стражу, — — Но не думай, что промажу. Не уйдёшь теперь, дружочек, — Вмиг сняла я поясочек, Человек я к цели стойкий, Привязала ногу к стойке Я его узлом покрепче. Потерял тут дар он речи, Он стоять не может даже, Весь ведь в паники поклаже. Подгибаются колени… И судья, без всякой лени, Вмиг примчал к нему вприпрыжку, Стал поддерживать парнишку… Я вернулася вновь к центру И, подобно вихрю-ветру, Вновь помчалась на ворота — Победить мне так охота! Игроки же, сняв короны, На них сели, как вороны, Иль, как дети, — на горшочки, Ну, те, в детстве что цветочки… Я несусь и вижу взглядом Вдруг часы, что были рядом, На стене, в хоккейном клубе; Расщепились мигом губы, Рот разинулся широко: Спать должно сейчас бы око, Я ж в хоккей гуляю всё-то… Стоп! Бежать уж не охота, Пред воротами я встала, Потрудилась ведь не мало, И ложусь на шайбу тихо, Засыпая тут же лихо… Отосплюсь, мол, и закончу, Гол забив и крикнув звонче! Слышу тут судьи я речи, Он подходит и за плечи Так трясёт, что эта тряска — Мне не миленькая сказка Что-то. Выгоню, мол, с поля, Есть на то моя, знай, воля! Тут я — толк! — его ногою, А потом — толк! — и другою… — Отойди! Отстань, задира, Сна ведь пленница я мира… Отойди! И не тревожь-ка… И опять летит в ход ножка!.. Всё трясёт, не скажет «Баю!»… Тут глаза я открываю… — Баб! Вставай… На тренировку Надо нам… — Ко мне головку Положил на грудь сердечно… — Я сейчас. Пойдём, конечно… — Всё вокруг уж озирая: Обстановка здесь иная, Что была минутой ране… Есть вода, умыться б, в кране… — Да, пойдём, внучок, конечно. — И отправились неспешно… Май — 2016 г.

Взял спокойно Лёва Яшин!

Я, надев из ситца платье, И внучка как сам-лакей, Взяв за ручку, на занятья Повела играть в хоккей… Шли мы, шли… Чрез время оно Внук пустился в громкий плач: — На трибуну стадиона Отведи! Увидеть матч Я хочу, бабуль, футбольный, Бьют там ножками все в мяч, А ему совсем не больно, Он летит к воротам вскачь! — Так желанье распалилось, Что унять усилий нет. Некто вдруг мне: «Сделай милость, На, „за так“ возьми билет И порадуй-ка мальчонка, Не залей азарта в нём!» Хвать! — билет внук и презвонко Горлопанит: «Ну, пойдём!» Затащил вмиг на сиденье, А их там — за рядом — ряд… А людей, скажу в сравненье, Как на пнях в лесу опят… Гвалт такой! — заткнула уши. Все взъерошены, свистят, Друг на дружку — будто клуши, Стерегут коль те цыплят… И кричат, маша руками, Выпускают страстный пар, Будто в поле — кучей сами: — Тьфу! Да разве то удар?! — Осужденья голос зычный Вмиг подхватывает рать: — Да тебе ещё в пряпичный Лишь, мазила, мяч играть! — Да! — им вторит расписклявый Голосочка внука звук… — А вратарь — башмак дырявый! — Встал в ворота, а без рук! Мячик вдруг ко мне пальнули… Хвать! — его руками вмиг: — Не отдам! Не ждите. Дули! — Стадион же сразу в крик: — Не тяни, бабуся, время, Мяч верни быстрей назад, Не глумися ты над всеми, Дай голов дозреть парад! Нет вокруг затычки свисту! Ноль — капризных внука слёз: Мяч, луча, он футболисту — Настоящему! — отнёс. Тот погладил по головке… И захлопал стадион! Покраснел тут внук неловко, Стал, как рак, с смущенья он… А на поле продолжалось Ногобеганье стремглав! Нет голов лишь. Эка жалость! Раззадорился мой нрав, Я в азартном тоже крике, Крутит мельница пыл рук… Я «болею» уж! Вся в пике. Стал футбол вдруг сердцу друг. Тут я выбрала команду, За которую болеть, За неё, мою отраду, Это делать буду впредь! Но противника нахальство Просто хлещет через край… — Эй, судейское начальство, Ты за грубость покарай! Нарушение же было… Все кричат: — Долой судью! — С поля вон его! На мыло! — Он неправ, с судей — адью! Вдохновясь таким судейством, Враг дошёл до кулаков, Проявив своё злодейство, Стал сбивать уж игроков, Всех повывел, всех из строя, Лишь один, как столб, — вратарь… — Это что, — кричу, — такое? Нарушителей ошпарь! Ноги туточки невольно В поле вынесли меня… — Эй, вратарь, не плачь. Довольно! Дам им жару и огня! И, схвативши мяч в охапку, Понеслась к воротам их: «Все запомните вы бабку, Дам морально вам в под дых!» Но судья пресёк стремленье, Тут же свистнул в свой свисток: — Ты, бабуся, нарушенье Совершила. Право ног Лишь вести к воротам мячик. Получай за то штрафной! — Взорвалась — а как иначе! — И как стукну головой, Мяч влетел, стремглавши, в сетку! Стадион взорвался: — Гол! — С центра! — дал судья отметку. — Ай, да, — крики, — слабый пол!.. Наших всех уж санитары Отнесли в свой лазарет… Игроки, как волки, яры, На меня прут, спасу нет! Ну, нарушила я что-то… Вмиг пенальти суд влепил! Им забить-то как охота! Не зальёшь водою пыл… Ой, удар был дико страшен По воротам — в глаз, не в бровь! Взял спокойно Лёва Яшин, Кепку на нос сдвинув вновь, Прислонясь спиною к стойке… Он спокоен за меня: Я игрок на поле стойкий, Дам противнику огня! А противник с ярой злости Вдруг толкнул меня, с ног сбив… Собрала свои я кости, Вновь азарт мой стал игрив! Повела к воротам мяч-то, Да верзила из верзил Предо мною встал, как мачта, Ногу тут же повредил… Поскачу и на одной-то! Положила мяч в подол… Чую, поднял нежно кто-то И понёс, как будто вол… Держит ласково и крепко, Аж душа вошла в напев!.. Стоп! Знакомая мне кепка… Да то Лёва Яшин. Лев! Обняла за шею сладко… Как приятно на руках!.. И на всех смотрю с украдкой… В восхищенье все: «Ах! Ах…» Так донёс до супротивных Он меня, чужих ворот. Не забью — уж нет наивных, А скорей, наоборот: Жаждут гола и победы Все, болеть за нас кто стал, Вмиг простят от счастья беды — Все-все-все: и стар, и мал. Я надежду оправдала: Из подола мячик — скок! — И в ворота! чем немало Вызвал радости подскок! Руки жали нам в экстазе — Лёве Яшину и мне… Аль забудешь это разве? Было всё, как будто в сне… Всё трясли, трясли мне руку… Вижу: внук стоит. Да, он! И его я вижу муку: — Ну, бабуль, вставай… Прочь сон! Ты опять, опять заснула… На хоккей ведь нам идти! Взгляд — нагана будто дуло… «Да уж, были бы в пути…». Вновь внучонка за ручонку Я взяла и — на буксир, Раз так радует мальчонка, Любый им, хоккейный мир! Июнь, 2016 г.

Этот Йети есть на свете!

Гора вершиною могучей Легко пронзала полог тучий И грудью мощною полмира Людской взор вон отгородила… Чтя эту царственность, хоть с дрожью, Село приткнулося к подножью, Был кропотлив людской труд, труден Среди веселий всех и буден. Как все, своё имело место Одно счастливое семейство: Отец и муж, на лик не старый, Пас поселян в горах отары, Жена и мать вела хозяйство В дому, готовя чудо-яства, А непоседа — их сыночек — Играть всё бегал на лужочек… Когда ж зима — из льда дубины — Гнала отары прочь в долины, Отец являлся долгожданный! И разговор ловил сын странный О том, что снег лежит где вечен, Был пастухами след вдруг встречен, Он был, конечно, Великана И великаньего лишь клана… Его увидеть любопытно! Неуловим, ходил тот скрытно… «Хоть тщились мы, умом натужась, Всё тщетно было… Это в ужас Сознанье наше всех бросало, Приволье сузивши немало.. Дрожа за нас и за скотину, Бежать хотелось всем в долину, Бежать от страха без оглядки, Душой чтоб, телом быть в порядке…» Так поразило это сына, Что возгорелся мыслью сильно Увидеть это Чудо-Диво! И, улучив момент, строптиво На стан взбираться стал горы он С каким-то дерзостным порывом, И вот азарт его побега Привёл к началу мира снега, И взгляд был напрочь ошарашен: Назад был путь намного страшен, И вниз спускаться стало жутко… «А вдруг отца была то шутка, Не лез чтоб в горы, я ведь малый, Везде здесь волки и шакалы?..» И раздались сынка рыданья, От страха, холода — дрожанье… И не увидит мамы, папы Теперь навеки… Тут вдруг лапы Его внезапно обхватили — Они в ужасной были силе! — И понесли без состраданья… И потерял сын враз сознанье… Вот привели к чему кочеры! Когда очнулся, средь пещеры Он оказался мрачной, тёмной, Размером только вот объёмной, В верху далёком было где-то Пятно лишь маленькое света… Тепло лишь. Сын вот и согрелся: Оно отрадой для повеса… Но волглой стала вмиг рубаха, Когда он вздрогнул вдруг от страха При виде страшных див-существ… «Ну, вот, конец мне. Стая съест Меня мгновенно с потрохами… Как к папе я хочу и маме!» — А лапы тянутся, когтисты, Добром их взоры не лучисты… И кто-то хочет на зубочек Его попробовать разочек… И всё обнюхивают рьяно, Чтоб съесть, знать, позже или рано, Текут уж слюни их обильно… Но вдруг удар отбросил сильно Всех этих, ждущих угощенья, И, не скрывая визга щенья, От сей суровой в буйстве меры, Поспешно в глубь легли пещеры, Глаза светились лишь оттуда, Желая съесть пришельца-блюдо… Но голос вдруг раздался властный, А потому и смыслом ясный: — В нём дух не скотский, не овечий, Детёныш это человечий, Он слаб, судьбой обескуражен, Ему приют наш, ясно, важен. И не грозить ему съеденьем, А встретить надо лишь с почтеньем, Ведь люди — отпрыски все наши, Мудрей лишь нас и телом краше, Важны Прогрессом и делами. Так будем лучше мы и сами! — И говорящий встал велико, И ростом так смотрелся дико, Что в свод упёрся головою, Загородивши свет собою, И не людские стопы скромны, А преогромнейше огромны! И сотрясали уж не в меру Всю-всю, до свода аж, пещеру… Тут «альпинист» поверил сразу Отца вдруг чудному рассказу, И пялил с страхом, дрожью глазки На стопы те, не без опаски… Да, это был следов Хозяин, Страшило горных всех окраин. А по углам — жена и детки, Им дай свежак, а не объедки. Вот и подумали все нынче, Что сей, в рубашке, им — добыча. Она ж — и это удивленье! — Родни у них есть появленье… И рады вмиг все стали встрече! Провинность им согнула плечи… И, хоть нет в нежности сноровки, Дитя погладив по головке, Они, в улыбке все ощеряясь, «Прости, — сказали, — нашу ересь, А будь впредь гостем нам желанным Отныне, званым, аль незваным… Зовёмся мы издревле Йети. Людей мы первых, знай-ка, дети, И величайшая лишь скромность И роста веская огромность Нам, нет, не кажут к вам дороги, И отдавить боимся ноги Мы в вашей толчее-то, И горе, горе нам в том это, Хоть к вам, ах, есть, ах, есть стремленье! Вот потому и в отдаленье Живём от вас мы нелюдимо, Незримо ходим вечно мимо, Коль в нашей ходите стихии, В стремленье видеть нас лихие…» И, успокоенный словами, Сказал ребёнок: — Надо к маме Уйти сейчас же непременно, По ней соскучился отменно! — И хоть уж рады были встрече, Держать здесь боле — нет уж речи. — Чтоб чрез снега легко пробрался, Получишь Снежного ты Барса: Домчит великими прыжками Тебя мгновенно к милой маме! — Сказал отец огромный Йети, — А ну, прощайтесь дружно, дети! — И Барса вызвал громким свистом! И тот явился в беге быстром С отменным видом, распушистым: — Я друг твоим друзьям, верь, истым, Давай любое мне заданье, В нём проявлю своё старанье! — И уяснивши цель задачи, Он воссиял вдруг солнца ярче, — Садись-ка, на спину, дружище, От бега ветер вон засвищет, Вцепись в мою покрепче шёрстку, Промчим стремглав за вёрсткой вёрстку! И не успеешь вскрикнуть даже, Как быть у дома уж поклаже! — И всё исполнилося точно: Дитя доставлено уж срочно Без злоключений прямо к дому. Ай, слава бегу сверх лихому! И уж бежит навстречу мама! Коль сына рядом нет, ей — драма. Вот он! И в счастье уж не веря, Спешит с дитём вон прочь от зверя, Чтоб дверь закрыть вон за собою… — Да, мама, стой! Да что с тобою? Прошу, не будь рабыней страха, Мне друг сей зверь, не смерти плаха. Смотри! Его я не робею, — И обнял Барса вмиг за шею, И тот, без всякой проволочки, Лизнул ребёнка нежно в щёчки, Вильнув хвостом, умчался в дали, Его лишь только и видали! Не получить чтоб грозной взбучки, Что самовольно был в отлучке, А от неё всегда прегорько, Решил молчать сын стойко-стойко, Терпя удары даже плети, У Великанов что был Йети, Нет, не дождутся ввек признанья, Ведь быть порядочным — призванье! Ну, все простили всё от встречи, И не тряслись от плача плечи, И жизнь вошла отрадно в русло, И было в ней всё вкусно-вкусно… И позабылось напрочь вскоре Всем это жизненное горе. И занят вновь отец пастьбою, Сын, как всегда, — самим собою, А мать домашние дела Отменно, мудро все вела… Но вот увидели однажды, Узнать не скрывши в этом жажды, Зачем-то прибыли вдруг люди, И колесом-то всех их груди, Видны наручники и цепи, Железной клетки толстой крепи, И превеликие капканы, И всё держащие арканы… И вверх пошла вся кавалькада, В душе чему-то страшно рада! Вот день прошёл, и ночь пропала, Потом опять прошло немало… И нет о них ни слуха-духа, Ведь люди все, не пакость-муха! И сын тайком опять от мамы Путём пустился тем же самым, Что вдруг привёл к Верзиле Йети: «А вдруг туда ушли и эти, Ведь не впустую снаряженье И в гору дикое стремленье?» — И он карабкался, спешивши, И у горы почти был ниши, Как тех людей увидел кучу: Они с горы спускали в кручу, Все улыбаяся довольно, Ту клеть, где пленником невольно Был Йети, чем-то усыплённый… А вкруг азарт, чуть Гимн не тронный! Ребёнок этим ошарашен: Сих стражей спуск смертельно страшен… А что предпримешь в одиночку? Пришёл конец аж голосочку… И впал невольно в буйство дрожи, И краснота взъярилась кожи… Но вдруг очнулся Йети в клети… Засуетились сразу эти: — Давай, давай укол снотворный! Но Йети в действе был проворный: Он в клетке ринулся с откоса, Взглянув на мальчика зло, косо, В душе пылал звериный пламень! И вот, схватив в паденье камень, Он сбил замок и все запоры, Из клетки вылетел вон скоро! Стремглав пустился на вершину, Снегов обрушивши лавину, Чем ужас выжал из народа, Лавин узревшего вдруг схода! Конец любителям сенсаций… От страха, зубы, дико клацай, И из орбит, глаза, вылазьте: Не обуздать взъярённой власти Уж необузданной стихии, Гробовщики летят лихие!.. И то же ждёт и мальчугана… Как погибать досадно рано! Он смерти ждал, глаза зажмуря… А вниз неслась, рычала буря, Всё на пути своём сметая, Волков как будто злобных стая! — Эй, гость недавний дяди Йети! Что рук твоих повисли плети? Взбирайся быстро мне на спину, Мы обскакать должны лавину, Укрыться в верном жизни месте, Не осрамим же нашей чести! — То Снежный Барс возник нежданно, Добропорядочного клана, Вновь предложил свои услуги… Взобрался мальчик… Барс упругий Стремит свой бег перед лавиной, Вон мыслью занят лишь единой, Чтоб не споткнуться о каменья, С юнцом не сбавить бега рвенья! Чтоб не слетел тот со спины-то, Тогда вмиг будет жизнь убита, И не забудет разом, вскоре Семья его потерю в горе… Уж от хвоста лавина в метре… «Давай-ка, Барс, спастись допетри!» — Его ж берёт уже одышка, Устал, устал от бега слишком, Вот-вот сдадут невольно ноги… Какой же ужас ждать дороги? Но вдруг лавина поотстала И побегла за ними вяло, Азарт вон сбавивши уныло, И наконец совсем застыла… Но Барс уткнулся в землю носом… Жизнь не была уж под вопросом, Она покинула мгновенно, И смерть явилася надменно От сердца доброго разрыва… И мальчик слёзы лил бурливо, Рыданьем горы сотрясая, Печаль трясла его большая… Он потрясён его уходом, Не поглощённым снега сходом, Всё гладил, встать взывая… Тщетно! Уж смерть взяла его заметно… Любви к нему не гаснет пламень! И мальчик камушек на камень Всё клал, и выросла могила, Вон скрыв того, с кем было мило… Прильнул, не мог он оторваться От ложа, милого что братца, Пока не вскрикнула мамаша: — Ах, горе горькое ты наше! — И в дом его не водрузила, В сон погружённого уж мило… А тех людей найдут, быть может, Бесславно миг их жизни прожит… Никто не скажет уж на свете, Нашли ли люди эти Йети? И лишь для мальчика не тайна. Она ж хранилась чрезвычайно. Живёт же Йети на вершине Горы огромной и поныне, Ей облака — как ожерелье… В пещере Йети пополненье. Июнь, 2016 г.

И пиршество горой!

Порхала Бабочка — легка! — С цветочка на цветок… И на неё издалека Смотрел уж дней пяток Кузнечик, гладивши смычком Нежнейше спинки нот, И те прелестным голоском Мурлыкали, как Кот… Им вторил весь Кузнечий хор, Блюдя хоров закон… — Ах, почему до сих я пор С ней, чудной, не знаком?! — И скачет к ней с всей пары ног! Она ж порхает вдаль… К той дали вновь стремит прыжок! Гнетёт опять печаль: Уж вьётся сбоку над цветком… Прыжок к нему тотчас! Она ж с каким-то Мотыльком Пустилась в экстра-пляс!.. Он неприкаянно стоит, В глазах не отразясь… Какой растеряннейший вид, Как будто влип вдруг в грязь… Кружит та всё и пьёт нектар, Беспечно весела! Чаруют луга весь гектар Салютово крыла! Ему ж охота эту сласть Потрогать лапкой всласть, И эту страсть уж не украсть, Хоть смерть засунет в пасть. За ней так скачет целый день, Не ест, не спит, не пьёт… И будет так всю жизнь не лень! Её же сердце — лёд… Так длятся дни все чередой, И он ослаб вконец, Ползёт чуть, видя пред собой Ту, что красы — венец… Всё это видела, смеясь, Кузнеченька одна: «Скачи, скачи, но влипнешь в грязь, К тебе ведь холодна… Ха-ха! Умора! Ай да смех! Сердец какой ловец! Ты рассмешил подряд нас всех, Любовник-молодец!» — Но видя тягу из всех сил Его к той, что люба, В ней этим ревность заронил: Она же не глупа, Не видеть чтоб красу и стать В молодцеватом, в нём, Любовью стала вмиг пылать К нему, гореть огнём! А ту всё мысленно гнать прочь: «Лети в далёкий край, Ему ум, сердце не морочь И чувства не карай!..» А тот в бессилии упал, Простёрши лапки вверх… И вмиг иронии запал Потух и сгинул смех У сей Кузнеченьки, она Быстрей к нему — прыжок! — К себе прижала, влюблена: — Очнись и встань, дружок! — И гладит, гладит, тормошит, Встревожася всерьёз… И нежный взгляд, и нежный вид, И не скрывает слёз… А Бабочки юлил полёт, Всё безмятежен был, И нет сочувствия, забот, И чувств не вспыхнул пыл, Порхала дивно, холодна, Не видя Кузнеца… Глядь, уж витает не одна, И танцам нет конца! И тут Кузнеченьки слеза Его встряхнула вдруг! И он открыл, открыл глаза! Не стало сердца мук… Увидел диво пред собой Невиданной красы! Невольно так, само собой, Он вздёрнул вверх усы, И как почтеннейший джентльмен, Он лапки попросил Её, не встав пред ней с колен, Был так любезно мил, Что та, потупя томно взор, Не смела отказать… И с этих, сладких сердцу, пор Пришла к ним благодать, И никого не знали впредь В глазах, а лишь себя, Их души встретилися ведь, Взаимно полюбя… Кузнечик уж вовсю играл Для милой, дорогой! И луг устроил в честь их бал И пиршество горой! Июнь, 2016 г.

Примечания

1

По всем незнакомым Вам названиям, событиям и именам, отображённым в «Белой Лебедушке», просьба, обращаться к Интернету в разделах о становлении Вьетнама как государства и его национально-освободительным войнам.

(обратно)

Оглавление

Белая Лебедушка[1] (Героический эпос)

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII

  IX

  XI

  XII

  XIII

Мураши

Абжорга (Дикая бытовая сказка)

Стихи разных лет

  Про синицу и воробья

  Наказание

  Тот ключ — в тебе!

  Потому и ясно видим

  Женитьбоодиссея

  Всем царям лоснящимся

  Есть под солнца лучом…

  Осень

  Ощипать их не пора ли…

  Дружба

  Вам!

  Опять и навсегда!

  Ивушка

  Последнее…

  Лебёдушка

  Гимн Прекрасному

  Фото — цирк

  Салют, Кумир! О.К

  За вас обоих!

  Ты мне в жизни…

  Ты — лучшая сказка!

  Царице сердца

  Зореньке ясной

  Будь, милая, мужчиною!

  Чудо-сказке

  Мой гимн — тебе!

  Чем меньше грязи…

  В добрый путь!

  Огонёк

  Зёрнышко

  Коряга

  Станут главными!

  Сестра

  Тучка

  Кукушка

  Вниманье!

  Охота!

  И грезить в сне!

  Нет, не возник там Человек…

  Девочке с бантиком

  Мариночке — картиночке

  Как на речку, на каток…

  Комар — дергун

  Ах, образец!

  Мышеловка

  Полной чарою!

  Петушок

  Взвив Соколом грудь!

  Дятел

  Скворушка

  Солнечный зайчик

  Славный ветерок

  Лягушонок

  Гимн России

  Гимн России Акро

  Три богатыря

  Принесла старушка-мать…

  Сосна

  Щебетала пташечка…

  Басенка

  Без рыбалки жизнь — утрата

  Галка

  Хоккей!

  Взял спокойно Лёва Яшин!

  Этот Йети есть на свете!

  И пиршество горой! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg