«Взамен обелисков – кресты»

Взамен обелисков – кресты (fb2) - Взамен обелисков – кресты 2801K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Валерьевич Ноговицын

Владимир Валерьевич Ноговицын Взамен обелисков – кресты

© Ноговицын В.В., 2016

© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2016

* * *

Автор благодарит за оказанную поддержку в издании книги Игоря Анатольевича СЕРЁДКИНА, Евгения Ивановича ШАШУРИНА, за техническую помощь в оформлении иллюстративного материала – Дениса Владимировича ТРУБАЧЕВА.

Об авторе

Владимир НОГОВИЦЫН родился в 1962 г. в городе Коряжме Архангельской области. Его творческая биография началась во время срочной службы в Краснознамённом Северо-Западном погранокруге. Были: редакция газеты «Пограничник»; факультет журналистики Ленинградского госуниверситета; многолетняя работа в СМИ. И около двух десятков изданных сборников – поэтических и прозы. «Не надо скромничать. Книга удалась, я даже завидую», – написал автору, прочитав его первую книжечку «У Соли Вычегодской» (1992 г.), известный писатель, лауреат Государственных премий СССР и России Василий Иванович Белов. Он же отозвался о вышедшем в Архангельске стихотворном сборнике «Корни сосны»: «Этой книгой вы стали ближе к Богу. Некоторые стихи мне очень понравились… Желаю вам крепости – душевной и телесной».

В 1997 г. Владимир Ноговицын на Совещании молодых литераторов (г. Клин) принят в Союз писателей России. Кстати, в Союзе журналистов СССР он с 1986 года. С 2008 г. – действительный член Петровской Академии наук и искусств.

Изначально ему близки темы Родины, искреннее чувство уважения к делам предков, корни которых идут из Вычегодского Усолья, из города Сольвычегодска. И особенно близко всё, что касается Великой Отечественной войны. Впервые он прикоснулся к ней в детские годы, которые провёл в Белгородской области, в городе Грайвороне. Слышал воспоминания фронтовиков и тех, кто пережил войну. Были и атрибуты грозного времени – найденные гильзы от патронов и снарядов, солдатские каски…

А сколь много значили для паренька рассказы о знаменитой Курской Дуге, о героях Отечества!

Став профессиональным журналистом, Владимир Ноговицын много пишет о разных войнах. Им посвящена книга очерков, зарисовок и стихов «Чёрно-белая война» (2005 г.), удостоенная диплома второй степени Всероссийского конкурса «Спасибо тебе, солдат» и медали «За верность Долгу и Отечеству». Среди наград писателя и журналиста – медали Котласского Морского Собрания – «За верность Флоту», «110 лет Н. Г. Кузнецову», орден «Русская честь».

А в 2015 г. он удостоен недавно учреждённого знака Министерства обороны РФ «За отличие в поисковом движении» III степени и медали «За заслуги в увековечивании памяти погибших защитников Отечества» Архангельского регионального отделения ООД «Поисковое движение России». За многолетнюю работу по патриотическому воспитанию молодого поколения в 2015 г. ему вручена Почётная грамота правления Союза писателей России.

Признавался он и лучшим журналистом года (2002-го) в Архангельской области. Избирался делегатом 7-го съезда Союза журналистов России. Лауреат ряда журналистских и литературных конкурсов – как региональных, так и всероссийских.

В активе писателя и журналиста – участие в подготовке Книг Памяти и воспоминаний фронтовиков, помощь в установке воинских памятников, сбор материалов о военном прошлом земляков.

Много лет подряд Владимир Ноговицын вместе с поисковым отрядом «Мужество» (г. Коряжма) участвует во Всероссийских Вахтах Памяти на территориях Ленинградской области и Республики Карелия. Результатом экспедиций стала и эта его книга – «Взамен обелисков – кресты». Она посвящена двум датам: 70-летию Победы и 75-летию начала Великой Отечественной войны. В ней ещё чётче слышен неравнодушный голос русского поэта и патриота. Внук солдат, воевавших на Северо-Западном и Карельском фронтах, продолжает дело своих дедов.

Честным словом воюет он за Правду.

А значит, за нашу Родину.

Недопетая песня

Долги мои копятся с каждым годом. И оттого заостряется моя память, как колышек, срубленный из живого древа, который надобно вбить в плотную землю, оставить там вешкой либо знаком чего-то, что надлежит помнить сугубее всего.

Когда с лица нашей планеты уходят старые селения, нехотя валятся вниз, подгнив, а то и испепеляются от поджога праздных злыдней, в душе моей выстревает, взлётывает нечто обострённо-нервное. Всходит осознание, что тут жили и были ратники Великой Отечественной войны. И бились они как раз за этот край, ставший нынче чертополошным захолустьем, глухой окраиной Руси: и тут, и там, и повсеместно. Эти пяди – отчина моих предшественников. Предков по крови и сути. Гордых. Честных. Верующих больше, чем в Господа Бога, в великую русскую Правду. В какой-то степени я носитель той Веры…

Владимир Ноговицын

Недопетая песня

Мне бы дедову песню допеть, Только слов этой песни не знаю. Мне б прижаться к нему И уткнуться в плечо головой… И, взрослея, Его я себе наяву представляю, Как он в избу заходит. Счастливый. Здоровый. И – свой! Чтоб деревня, не веря тому, Очумев, зашепталась. Чтобы наша родня Повалила увидеться с ним. …Может, эта мечта По наследству мне кровно Досталась От отца моего Всем дальнейшим Потомкам моим.

Прошла пора боёв

Мы ни о чём не спорили тогда,

Делили молча сухари и сало.

Синявинская чёрная вода

Под снегом никогда не замерзала.

………………………………………………….

Но минул срок Синявинских болот,

Остались только гильзы от патронов…

Александр МЕЖИРОВ Прошла пора боёв, Потерь и стонов. Повержен враг, Раздавлен и разбит. Останутся лишь Гильзы от патронов Да память, Что о многом говорит. Она нас не щадила, Не жалела… В кругу огромных Бедствий и невзгод Приподнималась, Силилась и зрела, Чтоб не исчезло всё В какой-то год. Чтоб времени Отчаянная стылость Не скрыла, А как раз наоборот Всё обострила. Словно проявилось: Не минул срок Синявинских болот!

Потерпи, Солдат!

Потерпи, Солдат! Не кричи! Ты побудь, Неизвестный Солдат. Пусть в лазоревой ночи На полнеба костры горят! Сможешь Ты За всех отдохнуть. Но сейчас Не сникай головой И во флягу свою зачерпнуть Постарайся воды живой. И за эти, за пять минут, Меж боями, в лесной глуши, Раны тяжкие заживут, Груз тяжёлый спадёт с души. …И молчит Солдат. Всё молчит. И прошли его все года. И настырней весной журчит Ручейковая та вода. И пускай она унесёт Горький вкус фронтовых болот И прихватит ещё с собой Непомерную нашу боль. …Вновь торопится напоить Всех, кому захотелось жить. Тех, которые из земли Первоцветами проросли.

Дорога

Дорога двигалась покато, Одна из множества путей. Ещё призывело с плаката: «Иди, боец, его убей!» Мы одолеем силу вражью! — Приказ был Родиною дан. А в стороне по заовражью Дымился сухостой-бурьян. И горечь гари чёрной прытко Осенний ветер разносил. У дома хлопала калитка, Казалось, из последних сил. У дома (был он здесь, покуда Не угодил в него снаряд)… А ныне – брёвен чёрных груда. Они, как призраки, лежат, Не прогорая, просто шая… И превращался пепел в мох. …Россия, малая, большая, На то глядела, словно Бог. Пошли солдаты друг за другом. Что дальше будет – наплевать. …А им бы походить за плугом. Любить и жить. Не убивать!

Заграждений проволочных сеть

Заграждений проволочных сеть Из земли выглядывает ржаво. Будет снова весело галдеть С каждой ветки соловьёв орава. А речушка набирает прыть: Что ей всевозможные преграды?! Оживает всё. Не оживить Вас, в войну погибшие солдаты!

Тревога

Их туда вело не чувство долга, Не об этом думалось тогда. Прозвучала громкая тревога, Прокричала яростно: «Беда!» Отвернулись от родни: «Чего там понапрасну слёзы проливать!» Скрылись за ближайшим поворотом И ушли спокойно воевать. Вечер был таким, какой обычно, Даже лучше — как навеселе. И ватага мужиков привычно зашагала по родной земле. Каждый шаг их отдавался глухо. «Нам врагов разбить — в один присест!» И глядела им вослед церквуха, На которой покосился крест.

Ошибка

…Я сплю,

положив голову

на Синявинские болота…

……………………………………

По своим артиллерия лупит –

Лес не рубят, а щепки летят…

Александр МЕЖИРОВ Ничего не выдумаешь хуже: По своим убойно бьют «катюши»! Гул от установок реактивный, Души раздирающий, противный… Над округой страшный слышен вой. Вместе с ним солдаты наши выли — Напоследок, до поры живые, В землю закопавшись с головой. Перепутал впрямь координаты Кто-то там! А эти – виноваты?! И спастись, видать, напрасный труд. Вот и рвут без устали подмётки Наших миномётов установки И бойцов – своих! – на части рвут. И не в переносном смысле, точно, Тех людей живых разносит в клочья. Их в муку в два счёта перетрут. Будет долгий им заказан отдых В данных расстояниях окопных. А пока – и кровь, и жуткий ад. В той невыносимой круговерти Не хотелось бестолковой смерти, Без понятья: кто в ней виноват? …Стало там спокойнее и тише Сквозь десятилетья мирных лет. А война, она ошибку спишет. Виноватых не было и нет. Коль живой вернулся, ты – в почёте, Настоящий воин и герой. Остальным – лежать навек в болоте, Так и есть: в земле лежать сырой…

Мёртвое болото

Названье дали – Мёртвое болото. В Карелии, под Кестеньгой оно. На километров несколько всего-то, Но в нём погибнуть многим суждено. Не сочинят им громких эпитафий. И не поставят памятников тут. Лишь в пропись похоронных биографий, Возможно, населённый впишут пункт. …Там разошлись пожизненно врагами Бойцы двух армий, выбившись из сил. И у бредущих дальше под ногами Болотный мох,                    как мог,                              весь путь мягчил.

Провода

Тянутся столбы высоковольтки. Видишь, ярок солнечный закат, Высветил, усилив в сотни крат, Подвиги, не знавшие про сроки. Солнце задвигается в зенит… Лес вокруг окрасился кроваво. И живых, и всех ушедших слава Тут, как электричество, звенит.

Осколок

Кукушка куковала на рассвете,

А лесом шла железная страда…

Сергей ОРЛОВ Был поход по лесу долог. Наконец настал привал. Я в лесу нашёл осколок, Тот, который убивал. Он лежал в ладони – ржавый, Злой, неистовый металл. И сегодня я, пожалуй, Очень много испытал. И сегодня много понял, Сбросив годы, как мешок… А осколок жёг ладонь мне, А ещё мне душу жёг. Убивающий когда-то Сразу в сердце, наповал… Понял я того солдата, Что здесь раньше воевал. …Лет с войны прошло немало. И, очнувшись ото сна, Вновь кукушка куковала. А в лесу была весна.

Можжевельник

Зелёный можжевельный куст Взошёл на бруствере окопном, Над протяжением болотным Под сенью белоночных люстр. И там же проволочный ряд С ним по соседству оказался, К нему колючками прижался В том месте, где упал снаряд. Над фронтовой передовой, Средь позже выросшего леса, На фоне ветхого железа — Как будто выживший… Живой!

Чёрная тоска

Ползли полки под пули в рёв пурги,

Колючее железо прогрызая,

От Чёрной речки до пустынной Мги

За пядь земли болотной умирая.

………………………………………………

А за Чёрною речкой

В красном зареве Мга…

Сергей ОРЛОВ На Чёрной речке – чёрная тоска. И кажется, тоскливей не бывает. И вместе с ней куда-то облака Под ритм теченья в Вечность убывают. Кружатся над водою мотыльки — Пригрело солнце, видя жизнь другою. А мне опять представились полки, Погибшие вот тут, у нас, под Мгою. Кусты озябло от дождя дрожат. Опасность есть: сильней бы не полило! А всюду там солдатики лежат: Не лес – большая общая могила. А речка эта будет долго течь, Плутать себе в болотах и чащобах. …Не хватит слёз. И слов не хватит, свеч, Чтоб помянуть всех. И оплакать чтобы.

Фотография

Фотография деда От времён постарела: Потускнела от света; Словно лист, пожелтела. Знак беды и печали, В перегибах картонка. …Всю войну его ждали, А пришла похоронка. …Птицы низко летали, Жизнь творилась на свете. Как трава, подрастали Безотцовщиной дети. И, надеясь на милость (Возвратился же кто-то!), Бабка молча молилась На икону и фото.

Письма с фронта

В солдатских письмах адреса С пометкой: «полевая почта»… Масштаб – дороги и леса, А это где – не знаешь точно. Все фразы на один мотив — Чего ж тревожить?! Мол, остаюсь здоров и жив, И вам – того же… Все строки на один манер — Родным, кто дорог. Листок бумажный жёлт и сер, Как тол и порох. Чертою между «здесь» и «там» Из жизни хмурой. …Ещё впечатан чёткий штамп — Цензурой.

А война где-то рядом…

А война где-то рядом. Это ж было. Случилось! И зарядом снаряда Она затаилась. Коль не в топях, То там Окопалась, в сторонке, В неглубоких окопах И в бездонной воронке. Голубая вода В ней застыла, как в чаше. Вспоминай иногда, Ну а лучше – почаще. По прошествии лет Эти тянутся нити К тем, что были и нет На войне той убиты. И – молчанье в ответ! Как ожоги, как метки, Как на дереве след Обломившейся ветки.

В Карелии: лоухи, кестеньга…

Деду моему по материнской линии Василию Степановичу Мисихину

И, как раньше, тревожен, По-прежнему зябок и страшен. И вода проступает Из разных болотных горнил… Мы пройдём этот путь По зарубкам из памяти вашей, По приметам, которые Лес на века сохранил… Я пройду этот путь, Мне его моя совесть укажет! Здесь я что-то уже для себя Навсегда прояснил. Тут мой дед воевал… Только он ничего не расскажет: Он её, эту правду, Под сердцем до смерти носил. Он бы мне рассказал, Как прошёл этот путь, но солдатом. Он бы много успел рассказать Повзрослевшему мне. А ещё б улыбался смущённо, Почти виновато, Потому что не слышал: От взрывов оглох на войне.

Пуля

Эта пуля Не в меня летела. Не в меня Попасть она хотела. В сорок первом? Или в сорок третьем? Не жил я тогда ещё На свете! Не в меня! А в паренька-солдата. Выстрел пулемёта? Автомата? А боец, верней сказать, Солдатик Кутался в видавший виды Ватник Или притаился рядом С елью, Принакрывшись Грязною шинелью. И держал, как знать, Наизготовку Со штыком Заржавленным винтовку. А с болота сильно холодило. Паренька навечно зацепила Пуля та. Навылет просвистела. …Вот такое, понимаешь, дело. Ель сгнила. Потомкам в назиданье Найдено свинцовое посланье. Много у Синявинского леса Скоплено военного железа! …Дождевой апрельский Долог морок. Слышу чутко Каждый звук и шорох. Здесь война Проходит стороною. Мир стоит Над Русскою страною.

Сорок первый (Поэма)

1

Время считаю, Жду, когда же придёт, Сгинет – куда не знаю — Сорок несчастный год. Всех десятилетий, Что навсегда прошли, Долгий гуляет ветер Краешками земли. Снова он бьёт по нервам, Точной наводкой бьёт, Цифирью тою скверной Спать по ночам не даёт. Успокоишься, как же! Меряй уже – не мерь Перечислением павших Невосполнимость потерь. Множество невосполнимых — Близких, Родных, Любимых! Армии и полки — Наши всё мужики! Не вернулись обратно Дед мой и два его брата. Иван… Алексей… Николай… Ваня… Алёша… Коля… В сердце болезно колет. …Ты потерпи, давай!

2

Женщина одиноко Смотрит в провалы окон. Солнце полудня светит. Женщина эта шепчет: «Чтоб от беды укрылся, Только бы возвратился Милый мой ко мне, А не погиб на войне!» Много же раз гадалось, Много же повторялось. …Ничего не менялось. Всё, как было, осталось.

3

Падают капли с веток — Непостоянен дождь. Вижу, как ты, мой предок, Вновь воевать идёшь. Хватит войны с Суоми! Жить бы сейчас! Дивья́…[1] Четверо в стылом доме — Малые сыновья. Смотрят тебе вдогонку Слёзно и горько – вслед. …Ну её, похоронку! Выживи! Слышишь, дед?! Просто ты не был трусом… Видимо, потому Где-то под Старой Руссой В чёрном исчез дыму. Жизнь навсегда покинул. Руки, что крылья, вскинул, Не рассчитал, упал… Не улетел. А сгинул. Сказано же: пропал… Сколько ж солдат из местных Числятся в неизвестных! Выстроить бы в колонны Этих вот безымённых, Лесом и полем ставших, Небом, землёю, морем… Их, навсегда пропавших… Вечная слава героям!

4

Будто не было в сорок пятом Победы великой. Нашей! Сносят памятники солдатам, За чью-то свободу павшим. …Вася, Василий Куракин, Парень сольвычегодский, Сгинул не в пьяной драке, А на земле эстонской. Пал он во время боя Не за чужое поле. Не за чужим караваем Шёл он туда. Мы знаем. Двоюродный брат моей мамы Был молодым, красивым, Самым хорошим. Самым Мог бы он стать счастливым. …Доброй погодой, ясной, Радует каждое лето. В доме на улице Красной Смотрит солдат с портрета На фотоснимке гордо. В матушкиной коморке. Новый привинчен орден К старенькой гимнастёрке.

5

Только За то, что вольно Вы вздохнули (забыли?), Здесь молотком отбойным Памятники долбили. С жаром. С азартом. С пылом. Тешась, как в играх в карты. Это на их могилах Надписи: «Оккупанты». Не на могилах немецких Воинов, а советских! Им – все хулы, проклятья Сыплются злобным роем. …Были ж когда-то братья, Были ж ещё – герои… Кто составляет тексты, Кто выправляет даты? Что ж вы, эстеты-эсты?! Мёртвые виноваты В том, что несли Победу Нашу, святую? Эту! …Может, её украли На Украине сытой? Там в чести полицаи, Прихвостни и бандиты, Прочие изуверы Воинства Бандеры. Где живут без оглядки, Новою меркой меря, Той, Незалежной, батьки, Лютого злее зверя. Братья лесные, сёстры… И мастера до дезы Нож наточили острый И припасли обрезы. Дух их цветёт опальный Против страны «москальной». ……………………………. «Врезать бы этим гадам!» Не торопись с обидой. Если б под Ленинградом Я не такое видел. Если бы всё другое Было в лесах под Мгою. Может, у нас не знают: В памятники – стреляют! Глазом бахвалясь острым, Метят попасть по звёздам! Звёздам пунцово-красным, Следовательно, опасным. …Впрочем, чего и надо? Нет теперь Ленинграда. И никогда не будет. …Холодно. Ветер дует. Разве названий жалко? Жаль другого, конечно: Хлеба блокадной пайки, Выпеченного спешно. …Жизни Дорога. Вьюга. Грозно снаряды рвутся. Жители не Петербурга Всё ещё не сдаются. …Птичья сейчас перепалка. Вьются черно вороны. Пригородная свалка — Линия обороны. Там ивняки сереют… Мёртвым и нам в насмешку Кости героев преют С мусором вперемешку. Более чем досада: Подвиг людской ославлен. Нет теперь Ленинграда. И Сталинград… оставлен. Не имена меняли — Родине изменяли! Всё поменялось резко. Заживо душу режет: На Пятачке, на Невском, Особняком – коттеджи. Что до останков всем им, Новым жильцам успешным, Если скупили землю На побережьях здешних?! Что им до славы нашей И до великой боли, Если картина та же На Бородинском поле?! Сколько ж в торговой смете Стоят героев смерти? ……………………………… Кажется, все довольны: Быстро проходят войны!

6

Вы не сдали знамёна В разные там утили… Гордо, без слёз и стонов, Честно на свете жили. Что вам до смены Веры?! Вы откровенны были, Если в когорте первых В бой на врага ходили! Время считать по датам Сколько ещё осталось? Маршалам и солдатам — Точно! – не всё воздалось. Но не смеяться пошло Нового дня стилягам! Тоже останусь в Прошлом! Тоже – под красным стягом! В том, Сорок первом, страшном, С флагом советским, Нашим!

Ты был. Ты жил

Ворожба

После

смерти

мы будем

жить,

Будем жить!

Вопреки всему!

Александр МЕЖИРОВ Не накликать бы снова беду… В тишине, чьи мгновения дики, Полыхают на ярком свету Перезревшие гроздья брусники. Я не знаю, что это со мной, Но такая минута настанет, И покажется: след кровяной Подступает к открытой поляне, Где лежит у врагов на виду И в минуту последнюю, может, Погибает в холодном бреду Не ровесник, а много моложе. Он на небо ещё поглядит Напоследок, прищурившись слепо. …Протяну ему скомканный бинт Вместе с ломтем ненужного хлеба.

Ветеран

Старый дом. Всё висит на калитной доске Жестяная большая звезда — Знак участника ВОВ[2]… Пребывая в тоске, Водку пьёт мужичок иногда. Эта звёздочка смотрит В высокий бурьян Много вёсен и столько же лет. И всё чаще угрюм По утрам ветеран. И вздыхает, закутавшись в плед. Стариковская сделалась Путаной речь, Слишком сбивчивой стала она. Отдохнуть бы ему Да и просто прилечь, Только снова приснится война! …А над тополем громко кричит вороньё. Из окошек видать огород. И давно перепутано с правдой враньё, Но об этом не знает народ. Посидит фронтовик. Повздыхает старик Под звучащий из радио гимн. Он, что надо, возьмёт из прочитанных книг И поведает чинно другим. То сгустит, а то скрасит привычно тона, Порасскажет, – и все-то дела! Даже если такой не была. И о храбрости воинской дальше рассказ, В нём, как будто частушку дробя, Будет: «Мы воевали, конечно, за вас, Не щадили нисколько себя!» Дескать, все там сражались бесстрашно в бою, На врага смело шли напролом — За Отчизну свою и за волю свою… Всё, как в песне о времени том. Но кому она, правда, теперь-то нужна, Через семьдесят прожитых лет? Неприятное, грубое слово «ВОЙНА», Ничего в нём хорошего нет! Он не скажет, что сердце ночами болит, Когда гулкая движется темь. И о том, настоящем, опять промолчит. Ах, зачем знать всю правду?! Зачем?! Как в болоте по самую шею увяз, Как шинелька сносилась до дыр. Как не выбили немцев с высотки. Приказ Им сурово отдал командир… И вставало малиново солнце с гряды… И кровавила марля бинтов. И щетинились зло заграждений ряды. Рёв стоял самолётных винтов. Исчезал моментально гордыни апломб. Небо пряталось в дыме и мгле. Не укрыться, казалось, от множества бомб На такой беззащитной земле. И кормить доводилось (голодному!) вшей: Был солдатский нерадостный быт. Отлежался в бою он в одной из траншей, Чтобы только убитым не быть. И считает не годы отныне, а дни, Головёнку печально склонив. И рожденье своё начинает с войны, На которой остался он жив! …Обопрётся на тросточку, как на пенёк, И скомандует снова: «Держись!» Отмеряет ему ежедневный паёк Насовсем уходящая жизнь.

И хоть дальше она

И хоть дальше она, Но, мне кажется, ближе и ближе Та война, что Отечества стала Большою бедою. И всё кажется мне, Что я деда однажды увижу, Он не выжил, Не выжил: не вышел Из боя! И всё кажется мне, Что мы с ним Повстречаемся взглядом. И всё чудится мне Одно неизбывное чудо, Что он здесь, Где-то рядышком. Рядом! Что он возвратится Оттуда, Оттуда, Оттуда! Прости меня, дед, Фронтовик позабытый! Прости меня, дед, Безвестно пропавший, За то, что лежать тебе Не суждено под гранитом. Что вечный огонь Над могилой твоей — Негорящий. За то, что знамён Не спускаются алые крылья. За то, что тускнее Становится общая память. За то, что года, к сожалению, Многое скрыли. За то, что война остаётся По-прежнему с нами… Где пули свистели — Там птичьи весёлые взлёты. А я всё живу С ожиданием странным: Зачем они были, Высоты твои и окопы, Что лесом давно заросли И высоким бурьяном? Зачем они были, Снарядов разрывы, воронки? Земля, что стонала, Рыдала, кричала, гудела? И текст похоронки, Текст похоронки, Текст похоронки, Что в дом постучаться Тогда, в сорок третьем, посмела… И там, может быть, У того, у переднего, края, Когда на краю находился У жизни недолгой, Вздыхал ты о доме, Тихонько и тайно мечтая Вернуться обратно знакомой Привычной дорогой. Сыновних вихров осторожно Рукою коснуться, Присесть на крыльце И подумать, конечно, о многом. Впервые за несколько лет Широко улыбнуться, Сказать: «Мы – живые. Живём. Хорошо. Слава Богу!». Прости меня, дед, Но мне страх твой далёкий неведом. И всё же в строю нахожусь В одном я с тобою. И я прохожу тем же трудным И огненным следом, Твоею солдатской вперёд Пробираюсь тропою. …А зори – как яркие вспышки Победных салютов. Красивы, особенно вновь Наступившей весною. …А ты не погиб! Ты как будто, Как будто, как будто Со мною, Со мною, Со мною, Со мною!

Ты был. Ты жил

Никто, Солдат, тебя тогда не спас в печальные Твои сороковые. Ты просто честно выполнил приказ, навек уйдя в шеренги неживые. Ты был. Ты жил. Ты навсегда исчез. Такой тебе, знать, жребий уготован. …Берёзовый на поле боя лес, как раненый, и сплошь перебинтован. Содрать бы медсанбатские бинты! Войну бы ненавистную закончить! Заметны, различаемы, видны раненья, потому что кровоточат.

Взамен обелисков – кресты

Помню! Синявинские высоты

Брали курсанты три раза подряд.

Еле уволокли пулемёты.

А три батальона – там и лежат…

Давид САМОЙЛОВ Взамен обелисков – кресты Стоят на солдатских могилах. Зачем здесь цветы и венки, Когда и без этого – мило? И нет ни табличек, ни дат, Ни фото, видавшего виды. В земле – Неизвестный Солдат, Когда-то войною убитый. Приткнулся. Намучился. Спит. Покой бы нарушить, да жалко. …Пробитая каска висит, Как шапка висит в раздевалке.

Вопрос

Когда в глазах у наших стариков Печаль блуждает пасмурного цвета, Я им ответить сразу не готов, Зачем и для кого была ПОБЕДА. В окопах и землянках, на войне, Во время меж боями перерывов Они мечтали все о тишине — Без артобстрелов. Без пальбы. Без взрывов. Они душой ещё частенько там, И далеко не в славном сорок пятом. И годы те шагают по пятам — Как списки к похоронным и наградам. Довольствоваться всем бы им вполне: На День Победы – здравицы и тосты… …Но… свастику малюют на стене! Пробиты дробью траурные звёзды! Как будто день наш в темень отступил, И вот фашисты стали с нами квиты: Устроены мишени из могил, Из обелисков воинам убитым. Как будто снова враг ступил ногой На эту землю. Вот он, видишь, рядом: Он снова под Синявином и Мгой, Не где-нибудь – опять под Ленинградом. На нашу землю движутся полки! В своём реванше там уверен каждый. И в памятники целятся стрелки… Но можно ли убить солдата дважды?! Чего им надо?! Что они хотят, Творят чего, живя ещё меж нами?! …А звёзды в небо птицами летят. И эти звёзды стали журавлями![3]

Защита

Как меняется всё. И становится грустно и дико. Посторонняя боль Снова в сердце весною скребётся: Мы себя отдаляем От страшной войны, От Великой, Что Отечества горем была И такой остаётся. И для нас чьи-то битвы Опять представляются сказкой, Так, придумкой. Вернее, Подобьем красивой легенды. …И растут из земли Под пробитой солдатскою каской — Из неё зеленеют Пришедшей весны первоцветы — У кустов, у берёз, Тех, что в небо апрельское влиты. Будто всё оно сплошь — Обновлённая нервов система. …А цветы? Они тоже Нуждаются в вечной защите: В металлическом круге Солдатского жёсткого шлема.

Монолог фронтовика

Пролистываю годы и мгновения, Молчу всё чаще, меньше говорю. Придерживаюсь, как могу, равнения На тех, кто жив, а значит, и в строю. Переживаю заново отважное, Не думая о том: «А чей черёд?» Недаром же когда-то кем-то сказано, Что смерть нас дважды – точно – не берёт. Предзимье. Но листва желтеет та ещё Октябрьским днём над той передовой. …Со мной они по-прежнему, товарищи По юности, как песня, боевой.

Зарекла

И сказала она: «Похранись». Это слово, – и только Улетело, как птица, ввысь. И – надолго. Сына мать зарекла тогда Безнадёжно: Вдруг уйдёт навсегда беда? Всё возможно. Где спасаться На той войне Грозной? Это всё вернулось Ко мне Поздно. Постигаю глубинный смысл Слова. Вот и я проживаю жизнь Снова. Не желание, не каприз, На дорогу Прошепчу ему: «Похранись, Ради Бога!» Под Синявином, Подо Мгой, Дальше, ближе: «Ты вернись домой, Дорогой! Слышишь? Слышишь?!»

Окопы

…От кромки снова выросшего леса Всё тянутся, как линии и тропы, С остатками прогнившего железа, Военные траншеи и окопы. И сосны, на ветру вздыхая тяжко, Торопятся во всё скорей вcмотреться: На битое стекло солдатской фляжки; На пули – те, что рвали чьё-то сердце; На в комьях глины минные осколки; И на кругляш невзорванной гранаты… И утро наступает очень долго, Как будто в эту почву было вмято. Оно здесь тоже всё охолодело, Качнувшись раз от боли, от озноба, И плюхнулось, как неживое тело, На ось Земли. Точней сказать, окопа.

Танкист

Николаю Ефимовичу Яровикову, участнику Курской битвы и других сражений Великой Отечественной войны

У бывшего солдата взгляд с прищуром. Он, улыбаясь, что-то говорит. Под стареньким дешёвым абажуром Мерцающая лампочка горит. Он многое уже забыть успел, Всё потому, что жизнь шагала быстро. Но всё ж поёт, как раньше бодро пел, Ту песню про весёлых трёх танкистов. В ней, в этой песне, разного всего, Что пережито вместе со страною. …А молодость ушедшая его Совпала с окаянною войною. А он улыбчив. И не помнит зла. Бывало, бил без промаха по цели. И лишь слеза солёная ползла: Мол, жив остался, а друзья… сгорели. Старик в окно тихонько поглядит, Пытаясь осень рассмотреть там зорко. …А солнце задвигается в зенит, Как танк «КВ».                    Иль как «тридцатьчетвёрка».

Распродажа

«Напряжённым и кровопролитным было встречное танковое сражение 12 июля 1943 года под Прохоровкой. <…> …Cтреляться впору было командующему Пятой Гвардейской танковой армией П.А. Ротмистрову <…>. Потери немцев составили лишь три танка <…>. …Надо уважать своих бывших врагов <…>. Кстати, Германии, как проигравшей стороне, вообще не позавидуешь − на неё повесили все мыслимые и немыслимые обвинения».

Газета «Коряжемский муниципальный вестник», 15 января 2014 г. «…Поле битвы осталось за немцами».

Газета «Коряжемский муниципальный вестник», 1 февраля 2014 г.

Депутатик чрезмерно вальяжный Изощрённо торгует прошлым, Не задумываясь даже, Как всё это погано, пошло. Что ему те победы наши, Если он, вдохновившись, с азартом, В том болезненном эпатаже Шлёт проклятья своим солдатам. А как будто бы мыслит трезво, Говоря о подобном резво. И не слесарь он прокопчённый, В меньшей мере – большой учёный! Он-то правый, он знает всё-то, Он про это читал и видел; У него есть свои подсчёты, Скрупулёзные, в чистом виде! Подбирает изящно фразы: Если бить, то наотмашь, сразу! Говорит: «Я имею мненье, Что под Белгородом и Курском Проиграл СССР сраженье: Не досталась победа русским… Надо ж, выдумки всё и враки: Воевать они не умели — Задохнулись все их атаки! Оттого и в танках горели! Много лишнего напороли: Ну какие же там герои?! А в России, учесть уместно, Завиральщиков – многопрудье. И вопрос такой: интересно, Продолжаться так сколько будет?» Загибает, волнуясь, пальцы: «В мемуарах пишут германцы…» Говорит старикам: «Едва ли Их труды о войне видали!» (На поверку, такая вера Лишь сторонникам бундесвера). И таращит свои глазищи Сквозь блескучие окуляры. И слюною с трибуны брызжет, Словно всем обещает кары. И рукою жест – чем не фюрер?! Та же странная говорильня. …Нет, фашизм не исчез, не умер, А у нас расправляет крылья! Депутатик, как пишут, «лидер», На советское всё в обиде. Получается, здесь-то лишь он Неизменный поборник истин. Хоть себе самому и слышен, Хоть себе самому и виден. Из корыстного интереса И из глупости, бесспорно, Депутата пригрела пресса: Просвещенья пусть сеет зёрна! Существует такое мненье: Дискутировать населенье! Знать, с газетчицей он недаром Щедро делится гонораром. И намеренно так и дальше Убеждает всех в скрытой фальши. У него же – легко и просто, Мысль к такому ведёт порогу: Отрицателям холокоста И у нас не дают дорогу… Не узрел неразумный кто-то: Вот вам верный слуга народа! Значит, гражданам не годится Пресекать на словах правдивца! Депутатик торгует прошлым, Как на рынке – повысил цену. Это торжище похоже На предательство. На измену! Кем-то принят он и услышан, Кем-то даже с ходу одобрен… Нашим дедам, в войну погибшим, Мстит (за что?!) не один сегодня. И хулители вырастают И наглеют, чтоб сбиться в стаи. Неужели им потакают Власть такая и жизнь такая? Оттого-то настолько рьяны Депутатишки-депутаны. Будто нет нам от них защиты… Были воины, да убиты! Были воины, только стало Их сегодня до боли мало! …Депутатик, собой довольный, Начинает другие войны.

Деревня с названием Пенна

Деревня с названием Пенна От сильного ливня промокла. Её представляю мгновенно, Как будто взглянул из бинокля. Как будто меня там убили В нерадостном сорок третьем. …Застыли, застыли, застыли Деревья, кусты и веретья. И гильз, и снарядов разбросы, Патронов, рассыпанных в ямах. Вопросы, вопросы, вопросы Во мне возникают упрямо. Из дней, из военных, тех, прошлых, Что сбились давно в вереницы, Я вижу любимых, хороших, Родные и светлые лица. Туда меня тянет и тянет, Как зверя по свежему следу, Моя и отцовская память — К погибшему дедушке. К деду! Туда, где не ждут и не ждали. Туда, в новгородские дали, Хоть нет там давно уже, верно, Деревни с названием Пенна. Но верю: есть в траурном списке Фамилия на обелиске, Где, словно морозом по коже, С моею фамилией схожесть!

Болезнь

Войною также можно заболеть; Она не только праздничная медь, Не звуки голосистые фанфар И даже не парадные шаги… А вынесшие весь её кошмар, А холод пережившие и жар, А молодость отдавшие, как дар, Уходят незаметно старики.

За той за далью

За той за далью И в том столетье… Хочу представить Я время это. На кромке чувства, Воображенья, Где мины рвутся, Идёт сраженье. Пишу куда-то О днях суровых. Ищу солдата В жгутах бинтовых. И взгляд сквозь прорезь Прицела вижу. Война, как совесть, С годами ближе. И всё доступней Её тревоги: В ожогах будни, Пути-дороги. И всё понятней: Со мной не канет, Как в воду камень, Чужая память.

Родство

И опять тревожат ощущения, Их переживаю как бы заново. Обнадёжась, ждало возвращения Всё потомство малое Иваново. Из Сольвычегодского, из города, До войны далече будут тропочки. В образе защитника так молодо Взглядывал мой дед с поблёкшей фоточки. Несердито, будто что-то спрашивал… Одобрял ли бытие домашнее? …Старший сын давно уже донашивал Сапоги кирзовые папашины. И, бывало, тумаки отвешивал, И советы раздавал понтовые. Пацанам учиться впрок, конечно бы, Да не лезла та наука в головы. Во дворе не холода, а стынища! Сыновья солдата были бедные: Сколько раз мывали педучилища Помещенья разные учебные! Выметали двор умело мётлами. Колка дров. А чурки – неохватные. Чтобы помещенья были тёплыми, А учёба – для других! – приятною. Снег сгрести скорей за тётку-дворника, Пусть она ничем не огорчается, Хорошо живёт себе, спокойненько, Лишь с детьми директорскими нянчится. Жизнь – она совсем не кущи райские, Видно, счастье на роду не вышло им. Так случилось – сыновья солдатские Выдюжили эту на́пасть, выжили. Не давались школьные задания, Коль слюна текла порой от голода, Если все страдания – заранее. Выпали, как говорится, смолоду. И цветы росли, и зрели пестики… Летом на пастьбе и дни, и месяцы Для ребят нужнее арифметики: Сколько вычесть, что куда поместится… Путь-дорога их отнюдь не розами Устлана. Безжалостно напориста. …Сколько понабегалось за козами Босиком по луговине колистой! Лето всё у города – подпасками… Помнился закат над речкой краповый. …Близнецов тех называли Васьками — До чего ж похоже-одинаковы! Им судьба такая же двоякая Выпала, в какой-то мере сходная. – Брат, давай-ка снова покалякаем… – А у нас зима опять холодная… – А в июне на сторонке северной Ночи станут белыми и мятными… Данным вспоминанием навеянный, Вот – один, покинут всеми братьями, Думает: «Осталось-де не очень-то…» И о том тоска-кручина-маюшка. И хотел бы побывать на Отчине Крёстный мой Василий. Он же – дядюшка. Все кругом давным-давно измерены Стёжки горемычные, земельные Батьки моего, да-да, Валерия, Холмичек, присыпанный метелями. А под ним, навек болезни сдавшийся, Он, окоченевший от усталости, Возвращенья папки не дождавшийся, Веривший в него до самой старости. Кладбище – извечный полюс холода, Место, и для всех, уединенное… Наперёд мне будет это поводом Долго жить за всё родство военное.

Сапоги

С точки зрения — Пустяки, Ну а ранее — Всё внимание: Привезённые сапоги Из поверженной, Из Германии. А тогда… А тогда, боже мой! Видано ль?! На пути домой — Домой! — Выданы. Вспоминались ему В ночах Долгих, Как месил в кирзачах Те дороги. Был и весел, и зол, Был отважный. До Берлина дошёл Однажды. Были статность и рост, Был приметный. Был особенный форс — Победный! Был моложе тогда, Но не строже. Сапоги – это да! — Из кожи! Сколько ж после войны Длились, Разноцветные сны Снились.

Подробности

До великой огромности возникают подчас бытовые подробности, окружавшие нас. Как бывали мгновения поголовно шумки, как росло удивление звука,          взрыва,                     строки. Ощущенье: смогу ли я, Детский мучит вопрос, — Под летящими пулями В полный рост?

Ящик от патронов пулемётных

Ящик от патронов пулемётных, Звёздочка, пробитая свинцом… Это − жизнь, с началом и концом, Бывших рядовых, простых пехотных. Кажется, я снова вижу вас, От войны измученных, усталых. Это – жизнь в её фрагментах малых, Как глоток воды в последний раз. Ящик вместе с лентой пулемётной, Очередью вспоротый, лежит… Может быть, ребята, повезёт вам На Земле ещё чуток пожить?!..

Печаль

Здесь я стал Совершенно другой — Беспокойный, и всё-таки тише, Как солдатик безусый под Мгой, На беду в сорок третьем погибший. Он лежит, и другие лежат На высотке и просто в болоте. Неизвестный – навеки! – Солдат. А по имени – как назовёте. Остальные там тоже не в ряд, Где бессчётно их смерти застали. …Беспокойные ветры молчат В знак особенной —                           гордой —                                      печали.

Вдова

Ордена и медали У неё от умершего мужа Да семейные фото. На них – то с детьми, То вдвоём… Жизнь была, как у всех, — То получше местами, то хуже… Только память осталась Сегодня о времени том. …Теплотою повеет От майского снова рассвета. И Победу отпразднует Громко родная страна. И привычно всплакнёт, Помянув недожившего деда, Эта старая женщина, Сидя одна у окна.

Костры

Нам не страшно умирать,

Только мало сделано…

Сергей ОРЛОВ Я ощущаю запахи костров, Идущие от сумрачного плёса. И где-то там, в глуши, – Сергей Орлов, Голубоглазый и светловолосый. Костры горят. Но холодно весной. Земля не пооттаяла в апреле. И зябкость эту чувствуешь спиной, Хоть заслонён стеной высокой ели. Молчат стихи. Им срок не наступил. Они потом проявятся, как фото. И им нужны валежник и настил, Чтоб обогнуть глубокое болото. Им надо, этим строчкам, потерпеть, Им нужно устоять сейчас, хоть тресни! А далее – на жизнь идти, на смерть И текстом быть для новой звонкой песни. Стихи остались, как молитвы, там! А в том лесу военных много знаков. И жизнь читать возможно по следам От танковых, от КВ-эшных, траков. Костры горят, а не в избе очаг, Где техника смешалась и пехота. И карандаш сжимает, как рычаг, Поэт Орлов. Он лейтенант всего-то.

В пропотевшей пилотке

Деду по отцу, Ивану Васильевичу, погибшему под Старой Руссой

В пропотевшей пилотке (Ничего себе вид!) Он со старенькой фотки Негеройски глядит. Вот удача привалит! Да о чём разговор?! На каком-то привале Отыскал фотокор: Попросил улыбаться, Балагур и чудак. Неулыбчиво счастье. Сразу видно, что так. И смертельно усталым Был бойцов коллектив. Что же с каждым там стало, Кто глазел в объектив? Лес. Поляна. И – лето. Без военных потерь! Неизвестного деда Узнаю я теперь. Гимнастёрка на деде Без привычных погон. В ней шагал он к Победе. Не дошёл. Где же он? «Эй, сапёры! Пехота!» — Не кричу – говорю. И на дедово фото, Словно в Вечность, смотрю.

Представить трудно

Мне трудно представить лица их, всех бойцов, уснувших здесь сном вечным. Но, как сейчас, вижу луну над позицией, выплывающую жертвенным вечером. И она выстрелом из ракетницы поднимается выше и выше. И — светится,             светится,                         светится нимбом над головами поникшими. Над полем солдатским, заросшим цветущей вербой, ставшей розовой в лучах закатного ряда. …Там кто-то погиб в пору грозную, в сорок первом. Первым! За Родину. Задолго до Победного Парада.

Там, где ползли танки

Тут в войну ползли сурово танки, А теперь едва заметен след… Поднимусь сегодня спозаранку посмотреть лазоревый рассвет. От реки потягивает стыло. Звёзды гаснут над ночным костром. В то, что здесь давно когда-то было, верится уже с большим трудом. Птах какой-то запищит спросонок. Солнце светом брызнет за грядой. И круги от бомбовых воронок талою наполнятся водой.

Просьба

«Не спрашивайте больше о войне, — Сказала так в домашней тишине Из-за боязни тишину вспугнуть. — Нам будет всем потом нехорошо. Хоть было это, но теперь прошло. Так дайте же спокойствия чуть-чуть! Поймите просьбу правильно. К тому ж Волнуется, страдает сильно муж. А он своё давно отвоевал. А он от этой памяти устал. Неизлечимо он у нас больной Не проходящей столько лет войной». …Лежат лекарства стопкой на столе. Не скоро мир наступит на Земле.

Может, счастья не было и нету

Может, счастья не было и нету, Оборву нечаянно рассказ. Не слова, не годы канут в Лету, А сиянье тех усталых глаз. Там с лесных полян и перевалов, С перекрёстков множества дорог… С этих снимков, пожелтевших, старых… Кто и для чего их приберёг? …А черты лица уже нечётки. Только глаз восторженность видна! А ещё видна из-под пилотки Вся стерильность свежего бинта.

Чёрную речку можно и вброд

Чёрную речку Можно и вброд Перейти По деревьев завалам. Сколько ж за нею Оставшихся рот — Счётом большим и малым?! У невеликой у той реки, В серых лесах под Мгою, Не отступив, легли полки… Нет им поныне покою! Души людские волнует допреж, Не забывайте дальше: Чёрная речка – это рубеж Памяти нашей.

Наградные списки

Читаю жёлтую бумагу, Вникаю в строчку, в букву, в штрих: Там о медали «За отвагу» И о заслугах боевых. Мне будоражит это нервы: Мой дед отлично воевал. И в тех сугробах самым первым Пути к Победе прорывал В сражениях и в обороне… Скорей, не шёл, а полз вперёд. В своём сапёрном батальоне Он за собою вёл народ. А я его не видел даже… Глаза его… Не слышал смех… Я только знаю: он – бесстрашный. И, безусловно, лучше всех. Ещё чуток, немного, малость! Прорвёмся мы, как говорят! Ему полгода жить осталось. …Наступит август. Звездопад.

Ощущения

До моего рождения – двадцать один год. Месяц октябрь снежно в дома просится. А война началась, война всё ещё идёт, И ощущенье: она у нас не закончится. Я сейчас назначаю себе один выходной. Не затяжной, а лишь до ночного часа. Может, и я наследственно болен войной, С которой придётся когда-нибудь возвращаться.

Не сдаём рубежи

Мы свои не сдаём рубежи. И они в нас рубцами навечно. И хоть кажется – жизнь скоротечна, Этот Вечный огонь не туши! В нас прапрадедов вызрела кровь, Как вино вызревает с годами. С каждой вехой отчётливей пламя, С каждой болью сильнее любовь. Мы свои не сдаём рубежи… И в окалинах солнечных, вешних Доверяемся снова надежде В приграничной тревожной тиши. Я у прошлого тоже учусь! И ему присягаю на верность. Эта стойкость – как Брестская крепость. …Умирая, врагам не сдаюсь!

В моём городе

«Мы вернулись…» — Аэрозолью надпись Голубая, цвета летнего неба. Свастика. Как у фашистов. Пакость Намалевал кто-то эту слепо. На серой стене Выставочного зала, А также на стене библиотечной… Может, смертей в ту войну Нам ещё мало? Будто никто Не уходил никогда навечно! Это – Россия. Наш (и мой!) город. Много успел он. И многим устал гордиться. Кажется, ищёт во всём Мало-мальский повод, Чтобы опять – на всю страну — Отличиться. Кажется, рады у нас Любой затейке. Что нам стоит — Лишь дай поскорей мотивы! В праздники громко гремят, Шипят фейерверки. Но зато каких эмоций сливы! Мы выступаем – учтите! — На лучших сценах. Лучше всех горожане у нас. Однако Чёрною тенью На этой и прочих стенах Видны извивы Проклятого Хищного знака. Надпись под знаком, Гласящая о возвращенье. Так, баловство? Что-то другое? Или… Где вы, наши солдаты? Хотя б на мгновенье Все поднимитесь Из братской своей могилы! Встаньте над полем, Заросшим бурьяном зелёным, И над чащобой, Изрытой когда-то взрывом! Встаньте, как раньше, надёжным Мужицким заслоном! Знаете, как сейчас нужны вы нам!.. …Снова страна отмечает народный праздник. Снова о памяти вечной кто-то завякал. Пишет на стенке мальчишка – глупый проказник. Чем бы ни тешился, лишь бы, родной, не плакал…

Грозовое эхо

Родина, возможно, не поймёт, Что солдат её сейчас умрёт, — Упадёт не в тишине, а в гуле От шальной или прицельной пули. Будет он за тем горелым лесом Острыми осколками порезан Миномётом, что стреляет чётко С вражеской несдавшейся высотки. Надо бы суметь, не побояться, Разогнувшись, в полный рост подняться. Без «ура». Глаза расширив дико, Думать о стране своей великой. И её величья только ради Защищать болотистые пяди. Шаг по ней, земле своей родимой, Сделать, но – вперёд! – необходимо. …Где гроза военная гремела, Постоит ещё берёзка в белом. И под Мгой, в лесах у Чёрной речки, Ей светить затем, подобно свечке: В таинстве укромном и в печали, Там, где люди наши погибали, Чтобы рано было или поздно Небо и внизу пространство — Звёздным!

Перед боем

Знаешь, как пахнет Земля перед боем? Пахнет она Тишиной и покоем. Мы же в неё Тяжело и покорно Сеем себя, Словно лучшие зёрна. Чтоб через нас В тёплом утреннем свете Травы росли… И на все многолетья Чтобы земля Оставалась зелёной, А не чернеющей, Не обожжённой.

Скрижали

Их сосчитали                 и внесли в скрижали — фамилии и робких, и отважных. Кому-то даже                   выдали медали в приказах сохранившихся                                  бумажных. Там судьбы чьи-то,                       горести и смерти… Вот опись, номер фонда,                            дальше – дело… И – ничего, она,                           бумага, стерпит. И не такое Родина терпела.

Много лет спустя

У обелиска воинам погибшим, Точней, вблизи того мемориала Идёт продажа шашлыков и пищи: Так хочется, чтоб публика гуляла! Под песнь о журавлях и о солдатах, И под слова о горестях и бедах — Брожение непьяных, но поддатых, Сюда пришедших сытно пообедать. И водка на разлив, а также пиво, И мясо на закуску, и другое. А рядышком гармонь поёт плаксиво О том, что помнит мир своих героев. А как ещё? И зрелищем, и хлебом! Есть повод прибодриться тем зарядом. Китайским негрошовым ширпотребом Завалены обильно ряд за рядом. А там, в палатке, видно, для удобства, Где вход закрыт кисейным всяким дамам, Почтенное (а как же?!) руководство Легко отмерит фронтовых сто граммов. Майор запаса, явно эмвэдэшный, В объятья заключил в медалях деда, Растрогавшись, промямлил тот, конечно: «Недёшево досталась нам Победа». Всё как всегда: почти по расписанью — Цветы, венки и помнить заверенья… Затем простор народному гулянью — Как в самый заурядный день рожденья.

Предчувствие мира

Полыхание рассвета, Даль далёкая видна… Было утро, было лето, А ещё была война. Были ранние минуты Наступающего дня. Тишина казалась чудом Без ружейного огня. Никакой случайный выстрел Оборвать её не мог. Лишь окоп глубокий выстыл — Дул прибрежный ветерок. И войны остались нравы На краю другой земли. Как красиво у канавы Вербы первые цвели! Показалось: всё слепое! Будто кто-то пошутил, Что уже не будет боя: Мир на свете наступил!

Напролом

…Он напролом прокладывает путь Трём поколеньям ушлых домочадцев, Они с ним наравне уже толпятся Чего-нибудь от пайки отщипнуть. Он свет в окне, ни в чём не знавший лени: Награды в ряд слепым огнём горят! И звон стоит медалей юбилейных, Которые по праздникам бодрят. Бывает артистически суров. И, как в кино, бывает вдохновлённый. Меж ним, военным, расстоянье в ров От бомбы, ну, как дать, авиационной. А между тем… Вопрос: ходил ли в бой? Откуда ж столько гонора и понта?! И запах стойкий тот, пороховой, Хоть ощущал, но далеко от фронта. Сгорает уголь, остаётся шлак… Забудутся деянья и делишки. И свой престиж повыше, словно флаг, Поднимет тот, кто простоял на вышке. И все кругом в процесс вовлечены: Побольше дать, что раньше не вручили. …А воина убитого сыны За батьку НИЧЕГО не получили! Ах, нет! Была посланий разных тьма При той стране, ещё эссэсэре, Где текстом похоронного письма: «В бою убит… Но был присяге верен». Пиши – пропал… Как следствие – забудь. За забытьё не нужно извиняться. И кто-нибудь шагнёт на этот путь В сопровожденье жадных домочадцев.

Неотправленное письмо

Эту войну Затем перепишут, Насочиняют всего, Почём белый свет. Но нам в затылки Ещё учащённо дышат Герои наши, Которых на свете нет. Эта война Превращается в легенду… Остальное с годами Пройдёт само. …А я всё время Пишу убитому деду В Прошлое Неотправленное письмо.

Зловещие места

Проезжаю я зловещие места

Там, где человек – главное богатство недр,

Где ещё с войны бойцы лежат по трое

На один квадратный метр.

Там везде шаги, там голоса…

……………………………

– Отыщи меня, браток!

Игорь РАСТЕРЯЕВ И снова возращение К войне К лихим годам, Не мною пережитым; К оставшимся бойцам Или убитым На подступах К такой же вот весне. Несу печаль Как тяжеленный груз. Перестаю Чему-то удивляться. И всё-таки Отчаянно боюсь На той войне Однажды оказаться! Она ещё В своей величине Хоронится Сторонкою лесною. И целится — Украдкою — По мне Коварной самой Пулей разрывною.

Затишье

Над башней Тяжёлого танка, Над этой громадою Серой, Всецело и без остатка Закатное солнышко Село. И скраденной стала картина, И есть, но не каждому видно: Времянок горбыльные стены И в почву ушедшие доты… Всё буднично. Обыкновенно. И всё в ожиданье работы Надеялось на перемены В заботе особой, военной. …Пичуга – простая синица С куста на берёзу вспорхнула. Как будто в солдатские лица Она ненароком взглянула. На этих бойцов настоящих, В окопах сидящих и спящих. Дождались ночного привала, В шинели уткнулись устало. Часы превратились в мгновенья — От долгой войны отрешенья. …Лишь слышалась птичья морзянка Над башней тяжёлого танка. Музычная тихая пьеса О тайнах уснувшего леса.

Эпитеты

Пускай в сторонку удалится критик:

Поэтика здесь вовсе не причём.

Я, может быть, какой-нибудь эпитет

И тот нашёл в воронке под огнём.

Сергей ОРЛОВ И они до дна, до капли Выпиты Все слова и яркие эпитеты — Из стеклянной фляжки Фронтовой… На граните позже Чётко выбиты, Как хотите, что ни говорите вы, Он – Солдат – не павший, А живой! Он, тогда немало испытавший, Вновь поднялся Из колючей пашни, Из чащоб,              кустарников,                                болот… Не такой, как принято, отважный: В самом деле, было очень страшно. …Он ползёт, а вовсе не идёт! Он такой – и злой, и даже грубый, До крови искусанные губы; Тусклота, где ненависти взгляд; Некрасив, а более – ужасен. Он ползёт, и всем врагам опасен Много зим и много лет подряд. Всё ползком, Сквозь заросли лесные. Лес горит! А на горе – Россия! В пламени великая она… И откуда находились силы, Чтобы жили, Чтоб остались, были И народ наш русский, И страна?!.. Он ползёт, чтоб Всё-таки подняться. На него ещё полкам равняться, И векам глядеть не свысока. Он своею верой Жив пока. И ему не надо умирать. Надо жить, Подольше и получше. – Господи! Спаси же наши души! — Он не будет – точно! — Умолять. Не приспело время, Не пришло. …Он ползёт, Больной, Усталый, Грязный, — В будущего день, Такой прекрасный, Всем смертям, Как говорят, Назло.

Советский флаг

На границе Был в моих руках Самый лучший, Наш – советский – флаг. Я его скорей, насколько мог, Поднимать старался на флагшток. Чтобы пел, гудел под ним металл. Чтобы каждый прочий увидал (Даже с запредельной стороны) Этот символ той большой страны. Он ни перед кем не пасовал. Он всегда к иным вершинам звал. Не забылось, что такой же флаг Водружался гордо на рейхстаг! …Память возвращает, как в кино: Ветер, что полощет полотно. Лес заснежен. Говорлив ручей. Серебристость солнечных лучей. Птицы по-весеннему поют. И покой, который только тут! На границе Был он как маяк, Этот первый Наш – советский – флаг. Мне его знамением побед Передал в войну погибший дед.

Станция Мга

…Занимали места без сигнала,

Где-то близко, в дымных снегах

Нас, два года прождав, лежала

Пресловутою ставшая Мга.

………………………………………….

И вновь лить кровь у Мги на мхи,

Тонуть на нарвской переправе…

Вот так рождаются стихи

О юности, войне и славе.

Сергей ОРЛОВ …А к утру присмирела пурга, Словно тесто она замесила. Эта мёртвая станция Мга — Как какая-то чёртова сила. Чёрный дым вдалеке наползал… В загражденья вгрызались снаряды. А в биноклях виднелся вокзал, Не кирпичный, а просто дощатый. Танки тупо врывались во мглу И сердито месили болота. И входила устало во Мгу Поредевшая сильно пехота, Как металл, они раскалены — Люди. Им бы дожить до рассвета! С неба падал осколок луны, И сигнальная гасла ракета.

К ней…

Рвётся сердце на части… До последнего часа Мне великое счастье Жизнью вновь упиваться, Нежный шёпот заслышав И дыхания вздроги… Лишь бы ближе и ближе Ты бывала из многих — В заварухе весенней И порой звёздопадной. Может, станешь спасеньем? – Обожди меня! Ладно?! И в лихие мгновенья С фотографии взглядом Жди домой возвращенья. Ты побудь со мной рядом.

Я эти строки выносил из боя…

В канун 70-летия Победы в Сольвычегодске Котласского района Архангельской области по воле главы МО демонтирован памятник советскому воину вблизи прежде построенного им же, градоначальником (в пору его расторопного предпринимательства), торгового центра.

Возражения населения против сноса памятника, равно как и раньше – неприятие строительства в центре муниципального образования нелепого деревянного рыночного сооружения, меняющего историческую часть города, в расчёт не принимались. Равно как и вырубка парка, которая велась… ночью. Надо же освободить площадку! Не мытьём, так катаньем!

Причина демонтажа – якобы ненадлежащее состояние монумента (установлен в 1973 году), его ветхость.

…Немного истории. В январе 1613 года на месте памятника Солдату и торгового двора произошло сражение посадских людей с польско-литовскими захватчиками. Возглавивший оборону Соли Вычегодской священник Леонтий и ещё несколько десятков защитников погибли героической смертью в неравном бою.

Здесь же находились и поздние захоронения при разрушенных в опальные годы XX века церквах. Фактически часть кладбища.

Впрочем, если бы случай вандализма был единичным! Сколько подобных примеров наблюдается на пространстве бывшего Советского Союза и в дальнем зарубежье! Тем чудовищнее произошедшее в Сольвычегодске.

Убитый памятник

1

Был он здесь Любому виден взору. Но настал для гибели момент: У Солдата вырвали опору И освободили постамент! Не в бою убит, А после боя. Через много лет С родной земли, Чтобы не мешал, не беспокоил, Власти этот памятник снесли. Ловкость рук, умение, сноровка, Ко всему подход не как-нибудь: Обхватили воина верёвкой, И осталось только подтолкнуть! А сейчас такой, скажи, на что нам?! Был защитник, сплыл он и пропал. Покачнувшись, медленно, со стоном, Умирая, на землю упал. Сбросили – и дело стороною, Попусту чего там горевать?! …И живых повыбило войною. С памятником легче воевать!

2

Как в ломбард заложенная совесть И как вызов, что народу кинут… Но бухгалтер бывший и торговец Сраму не имели и не имут. Не за рубежом лихим – в России — Душеньки свои потребством тешат. Глядь: они – носители мессии — Лица те же и деянья – те же. На моменты пиршеского счастья Променяли праздничные вёсны. В кресла норовят бодрей забраться Ушлые дельцы и спиртоносцы. И себе в обязанность вменяя, Ради цели, вылезли из кожи. Убежденья, что мужей меняя, Родине поизменяли тоже. Как смогли, а заняли «насесты», Тем себя, похоже, забавляют. И собою украшают место. И вершат! И вроде управляют. Коль всему теперь равнитель бизнес, Он у нас как совесть, честь. И – правда. Кто-то СССР вот так же вынес… Очередь дошла и до Солдата. «Аллилуйя!» – воздух сотрясая, Если нужно, встанут сбоку к Богу. И запечатлятся, крест лобзая, В зоркий объектив смотря убого. Если надо, лестью и обманом Ублажат. Собою очаруют. И споют осанну ветерану, А для пользы дела – расцелуют! Это ж всё карьерные ступеньки — На пиаре, значит, на обмане. Водят глазом. Видят только деньги: Не в чужом, а в собственном кармане. Состоялись как бы. Тем и живы, Широтой своей гордясь большою. Ничего-то, окромя наживы, Не осталось даже за душою.

3

Сброшен наш Солдат, А память – вот она, На твердыне из бетонных плит. Неужели всё простит им Родина?! И Сольвычегодск легко простит?! Вон, идёт, никем не порицаем, Как всегда, один. И та – одна… Им бы – этим – будто полицаям, Выдать послужные ордена. Им бы враз, ловкастым и речистым, Тем, что прут, расправив удила, Выдать благодарность от фашистов За антисоветские дела.

4

Нет, не просто так – по сердца зову, Значит, всё вершилось по уму: К памятнику шли, но как к живому Сослуживцу, другу своему. Матери и вдовы там в печали, Дети невернувшихся отцов Май победный каждый раз встречали, Представляя Воина лицо, Своего – семейного – героя… В миг весны, когда вершилась жизнь, Сколько раз здесь утоляли горе И в бессмертной памяти клялись!.. …Он Россию спас. Теперь – не нужен. Бил врагов не раз. Но эти – хуже!

5

…Осудить? А кто теперь осудит? Нет Солдата. Вроде пустяки. А к нему всегда тянулись люди — Жившие ещё фронтовики! Много вёсен победных подряд Был он тут до последнего вздоха. Умирал вместе с ними Солдат. …Вместе             с ними                       скончалась                                       эпоха?

6

Вам, таким расчётливо жестоким, Правду нашу нет, не взять измором! Подлость не упрятать за забором, Даже за железным и высоким. И в своих убежищах домашних, как в застенках крепостных хором, Вам уже и пакостно, и страшно… Это не закончится добром!

Берёзы

Да, можно выжить в зной,

в грозу, в морозы,

Да, можно голодать и холодать,

Идти на смерть… Но эти три берёзы

При жизни никому нельзя отдать.

Константин СИМОНОВ Берёзы подпирают синеву. На них листва пока не распустилась. И белизною ярко залоснилась Вся эта ширь – вблизи и наяву. …А был тогда такой же березняк, Но он в тот раз огнём военным выжжен. Он – как бойцы: никто из них не выжил В стремине многочисленных атак. Берёзы, представляющие Жизнь… Она сильнее! Есть ещё вопросы?! …А на земле виднеются разбросы оставшихся с войны зелёных гильз.

Госпитальный сахар

Памяти жителя Коряжмы Владимира Анатольевича Сватковского, на детство которого выпала Великая Отечественная война

Он этой боли увидел тогда вдосталь, Во времена, когда была война. И вспоминал в Сольвычегодске госпиталь. И себя, маленького пацана. В центре города, а не где-то на окраине, В старом купеческом особняке, Располагались палаты тяжелораненых. Он запомнил инвалида с костылём в руке. И солдата с головой перебинтованной. И кого-то ещё – без обеих ног. И голос хриплый такой, взволнованный: «Посиди со мною, пожалуйста, сынок!» Помнил окна большие, занавешенные холстиною, Печку железную, раскалённую до беды, И коридоры холодные, гулкие, длинные… И скрипучих кроватей тянущиеся ряды. Вслух произносили приказ                           Главнокомандующего Сталина. Кто-то стонал. А кто-то на помощь звал. Этот госпиталь – работа мамина. И Вовка Сватковский, признаться, там часто бывал. Он песни раненым пел без всякого разрешения. Он им стихи, путая слог, из книг различных читал… Он был для них источником выздоровления И почти что ангелом-хранителем стал. Он приходил сюда со школьными тетрадками, Сшитыми из разрезанных старых ненужных газет… А мужчины совали ему сладкое: Сахар вместо давно позабытых конфет. Он запомнил их глаза – распахнутые, большие. Он вначале сахар не брал, но соблазн преобладал. «Вы же… товарищи… извините… – больные», — Им, испуганно и заикаясь, парнишка шептал. А они – эти люди – настырны, тверды, настойчивы, Из-под микстур кулёчки тянули: «Бери! Нам ещё дадут, нам сладкого не очень хочется… Только мамке ничего – слышишь? – не говори». А он вприпрыжку бежал домой. И ждал возвращения Мамы (она пораньше придёт, может быть). Этот Вовка, как говорится, горел от нетерпения Сладким чаем её хоть разик, но угостить. А она ему такой разнос устроила! А она ему говорила: «Ты, как фашист!» А она его окончательно расстроила: «Верни немедленно! Ну?! Откажись!» А ещё, в подушку уткнувшись, плакала… Он это помнил. Что в жизни не всё одинаково. …Солнечным светом наступающий день залит. Маму звали Токмакова Евдокия Яковлевна. Медработник. А по должности, кажется, замполит. Думал Вовка, мама будет сахару рада. О, как хотелось маме своей угодить ему! Он всё ещё ждал возвращенья солдата-брата, Позже выяснилось, замученного в плену. Это потом пришло вместе с победным годом, Что он у неё на целом свете один. …Долго ходила на пристань она, к пароходам: «Может, с фронта вернётся мой старший сын?» …Память опять ворошить просто ли? Но иногда уже я представляю всерьёз Время войны. Сольвычегодский госпиталь. И сахар,            тающий                      от детских                                   горючих                                               слёз.

В наступившем двадцать первом веке

В наступившем двадцать первом веке, Вдалеке от прожитой войны Старики, к тому же и калеки, Видят ужасающие сны. И от той нелепости очнутся, Как в бою, когда совсем один. Все незаживающие чувства Усмирит опять валокордин. Не путём каким-нибудь окольным Молодость их давняя прошла, Оттого-то снова беспокойно В майский день Девятого числа.

Дом в Верколе[4]

Судьба ломала и коверкала Людей хороших в той войне. Вот старый дом в деревне Веркола, Звезда из жести на стене. Она от света солнца выцвела. Она сейчас – ненужный штрих. Она теперь – подобье выстрела Из грозовых сороковых. Напоминанье – рано, поздно ли — Всем о солдатах-земляках, Что много ль, мало ль жили-пожили, Но след оставили в веках. Иными обладая свойствами, К бревну была пригвождена. …Не только годовыми кольцами Скрепились наши времена!

Кружка с меткой фабрики Луганска

Кружка с меткой фабрики Луганска. Штамповался так солдатский быт. С нею рядом брошенная каска. Знать, её владелец был убит. И к деревьям жмутся, точно к стенам, в каждые проникли уголки, как бесхозье, головные шлемы, также ложки, также котелки… Бытование в условьях тяжких, средь болот замшелых жизнь текла! …Блекнет алюминий смятой фляжки в залежах разбитого стекла. То стекло уже подобьем линзы втягивать готово свет весны… Там патроны, от снарядов гильзы всё ещё отчётливо видны. Став хламьём давно в житейском гуле, все они помечены войной: то на них пробоина от пули, то осколка рваный след шальной. И в окопе, что могила, братском кружки никудышные лежат, как теперь под городом Луганском вещи позабытые солдат. …Двинулось опять в атаку лето, резко разделяются миры. Зримее становятся приметы той эпохи. Значит, той поры.

У Вечного Огня

За все страданья наши и увечья, за годы длинные и дни — горят и полыхают Вечные, как поминальные, огни. Там на лету снежинки плавятся. И слёзы катятся из глаз. …Надолго ль Вечность здесь протянется? Покуда не отключен газ!

Счета

В майской осторожной тишине стану размышлять, не буду спать я. У меня свои счета к войне: дед мой и его родные братья…

У Волховстроя

Когда шагали вы         за Волховстроем в неведомую         будущность свою неровным         и сбивающимся строем, Чтоб позже лечь         в бою и не в бою От пули,             ожидаемой, случайной,             от скользкого осколка острия, Что думал каждый?!             Кроме этой тайны, Узнаю всё!             И не узнаю я!

Надпись на памятнике, установленном в год 65-летия нашей Победы в деревне Борки Котласского района Архангельской области

Вам, солдаты Родины и Долга, Кто пришёл с войны и не вернётся… Всё проходит. Все уходят. Только наша Память Вечной остаётся!

Я эти строки выносил из боя

Это было Написано после. После войны, На закате мирного дня. Строки эти Всё ещё просят, Стонут они И умоляют меня: Вынести их Поскорей С поля боя, Вытащить Под отчаянной пальбой… А не то они Оглохнут от воя. А не то они Исчезнут сами собой. А не то, На снегу Истекая кровью, Отдадут свой Последний Протяжный вздох. …Эти стихи Я выносил с войны с любовью. Ровно столько, Сколько Вынести смог.

Катя-дурочка

Катя-дурочка Знала, хватнула Войну с малолетства. И тогда, испугавшись, Увидела нечто недетское, И вкусила чужого, Ржаного хлеба немецкого, Для защиты себе Подыскала надёжное средство. Ах, болезное действо, Полезное в горькие годы! Как подобье свободы, Которая сплошь попиралась. С ним же перетерпеть Можно даже такие невзгоды, Приукрыться за дверью, Что на толстый крючок запиралась. Оккупация. Рынок, Галдежом прорывался облавным, То туда, то сюда, Бесполезное вроде метанье. Быть тогда дураком — Всё же выгодно всем достославным, Ну а дурочкой – что же — Удобно вдвойне и подавно. В человеческой давке давясь, Убегая и прячась, Чтобы гад-полицай (Он носил для приметы повязку) И к тебе проявить не сумел Сволочных своих качеств, От насилья его оградиться Гримасой дурацкой. Защититься от них, В униформе ступающих серой, На округу гремя: сапоги Потому что в подковах. Заучить слово «нихт», На все случаи нужное слово. И остаться в живых, Ей, никчёмной (везение?), снова. От глазищ, от стальных, Словно яблоки, с белым отливом, Прошмыгнуть кое-как И в углу, замерев, затаиться. «Быть живой. Быть бы всем Моим родненьким, милым», — Голосок её тих: Помолилась. Авось пригодится. Как просила она за своих, Чтобы не умирали. Даже злобных людей Простила совсем беспричинно, Хоть бивали её, Да щадили — Не забивали: Расхотелось и им убивать, Очевидно. …Катя-дурочка улочкой Шагом брела семенящим, Торопилась всегда она И поспешала, В своём ветхом платке — Вызывающе Ярком, Горящем, Привлекающем, Даже опасном — Знаменно-красном. Голубей и воробышков Семечками кормила. «Гули-гули», – всех птиц Подзывала – такая забава. Не кастила[5] судьбу. Лишь войну и фашистов корила. «Будет, Боженька даст, и на вас, Окаянных, управа!» И сверкала притом Голубыми, как небо, глазами. Лишь она могла вслух О желании этом признаться: «А свобода придёт. Будет та перемога За нами. Надо нам потерпеть, Нужно нам ту Победу дождаться!» К Богородице снова Потянет её с обращеньем — И спасенье наступит, Как раньше обычно бывало. …Может, это и есть Кати-дурочки предназначенье? Но молитвы одной Для полнейшего счастия мало. Как запомнила Катя Высокие – в сёлах – пожары! И карателей всех. А у них разговор — Изуверский. Тяжкой меркою мук Измерялись всеобщие свары. И – измерилось вдруг Её горем, таким полудетским, Что извериться можно От макушки до пяток, пожалуй. Ни на что не велась. Никому ничего не такала[6]. Лишь слезу утирала Холстиной цветной занавески. Только эту боязнь Ни своим, ни чужим не казала. Тот испуг для неё — Как чего-то Съестного довески. Катя-дурочка Так применяла природную одурь — Не орала она И главою о землю не билась… Просто писано ей: Быть Расчётливо-тихою сроду. Эта сверху дана Абсолютно Господняя милость. …Доживает одна В боковой, в конце улицы, хатке, Где шершавый кирпич, Почернев, уже начал крошиться. Но при счастье она. И с мозгами как будто в порядке. Улыбается чаще. Не злобствует. И – не ярится. То протянет к весеннему солнцу В мозолях ладони, То подставит лицо, Чтобы чуточку подзагорело. Как и раньше, не помнила зла И не помнит, Не умеет сердиться, А в общем-то, и не умела. Боли гнутой спины, Не в угоду кому-то Согнутой, Ощущает теперь В непогоду, Что часто бывает. Как ходила она По дорогам С душою разутой, Забывает подчас. Всё забывает! …Иногда по утрам Умывальником звякать Начинает та Катя, Постаревшая Шибко с летами, И просить За людей, И смеяться, И плакать. И стоять, точно храм, Над слегка Поумневшими нами.

Боль

Эта боль Запоздалой была, Но пришла она Вдруг издалече, Будто коршун Два чёрных крыла Положил мне Внезапно на плечи. И проснулся я За полночь вдруг, Ощущая из прошлого века Этот близкий Смертельный испуг Незнакомого мне человека. Но земля отдавала тепло — И не раз так случалось, не дважды. Мне, конечно, сильней повезло, Чем тому, кто здесь умер однажды. И отчётливей с той стороны, От опушки корявого леса, Простирался он, воздух войны, — Запах крови со ржавью железа.

Вдовы

Вдовы доживают за мужей. Вдовья одинока эта старость. Сколько им тянуть ещё осталось? Вдовы в доме вместо сторожей. Им бы хлеба белого кусок, Им бы к чаю сахарку немножко… И у их гудящих болью ног Крутится, опять ласкаясь, кошка. Снова заиграется щенок — Беспокойство чисто и утеха. …У какой-то бабушки сынок Рядом жил. Да далеко уехал. И о нём печалится она. Говорит, что писем не дождаться. А по дому ходит тишина — Слишком часто. Часто. Часто. Часто! Вдовы доживают вдовий срок. Медленно живут, неторопливо. Им уже ни горько, ни плаксиво. Жизнь для них, как пройденный урок. Во дворе синицы им поют, По утрам воробышки щебечут. Вот тебе, старушечка, уют! С плеч гора! И без лекарства легче. И чего напрасно унывать — Ни добра особого, ни денег… Крутояры лестничных ступенек Тяжело им преодолевать. Пережили вдовы стариков И свою дотягивают старость. Накопилась всё-таки усталость… Но боятся только сквозняков. Им как будто снова в гору лезть. Жалуются: в сердце непорядок. …И у них, кажись, в запасе есть, Может, год. А может, и десяток.

Ярославны

Ярославна рано плачет

в Путивле на забрале, приговаривая:

«О ветер, ветрило!

Зачем. Господин, веешь ты навстречу?

Зачем мчишь хиновские стрелочки

на своих лёгких крыльицах

на воинов моего милого?..

«Слово о полку Игореве»(Перевод Д.С. ЛИХАЧЁВА) Ярославны Провожали в бой, Обнимали воинов Тревожно И просили Бога, Если можно, Возвращенья Суженых домой. В вышину прощальный Слали взгляд. Как дыханьем, Ожиданьем жили. Всё ещё Неистово любили Много зим И сотни лет подряд. Как заклятье, Это вновь и вновь: Никогда оно не прерывалось, И кружила соколом любовь, И голубкой белой В небо мчалась. Пусть другие Были имена Тех, кто Там неистово молился. День прошёл. И год тревожный длился. И опять сменялись времена. Женщины не с крепостной стены Всматривались в сумрачные дали. Ярославны терпеливо ждали Милых и родных с большой войны. Эти просьбы до сих пор слышны На закате солнца, на рассвете; Их ещё у нас разносит ветер С горемычной русской стороны.

Начало Родины

Поклоны можно бить бессчётно раз,

Молитву тоже выучить несложно,

С иконой лобызаться напоказ…

Но к Богу подлизаться невозможно.

Алексей ПЕЙПОНИН

Год Литературы (2015) в одном из муниципальных образований отрылся песней «С чего начинается Родина». Но, оказалось, во всех последующих за первым куплетах переделаны слова.

Уже изначально обладающая высокой духовной направленностью песня превратилась чуть ли не в церковный псалом. Ни тебе отцовской будёновки, ни стука вагонных колёс, ни, тем более, клятвы, произнесённой в сердце…

Того, дорогого, близкого, душевно щемящего, знакомого с малолетства, не осталось.

Исчезла поэзия искреннего сердца… А заодно – и приметы советской эпохи: дорогие, конкретные и яркие.

«С чего начинается Родина…» — Звучало недавно вроде бы.           Наспех переделаны слова.           Из контекста вырывали строки!           Как у речки, что была жива,           Пересохли родники-истоки. Появилось: в духе новых дней (Стали мы до разных правок падки!). Было там о Родине моей, А теперь поётся про лампадки.           Изменили песню – насовсем,           Провели пером по ней, калеча.           И не мне, а всем нам вместе, всем,           С той, другою песней, было легче! С той, в которой наша есть страна, Узнаём её по тем приметам. И она по-прежнему – одна, И другой – дороже! – песни нет нам.           «С чего начинается Родина…»           Всё – прошлое?                              Брошено?                                         Пройдено?

Мы эти звёзды вырезали сами

Мы эти звёзды Вырезали сами Из старого Железного куска. Они когда-то Были небесами, Касавшимися Дальнего леска. Они нам сверху Посылали вести. Они привычно Гасли поутру. И звуками Колышущейся жести Гудели на отчаянном ветру. Мы эти звёзды Сразу после боя Подняли в полуметре От земли, Чтобы они, Как жизнь и всё живое, Могилы наших Павших берегли.

Неучтённые потери

…И приутихла боль в какой-то мере, Как тот костёр, который прогорит. И фраза «Неучтённые потери» Почти что ни о чём не говорит. А жизнь представить можно ли другою? Кого-то мимоходом поминать, Как тех бойцов, под Новгородом, Мгою И Волховом оставшихся лежать?.. Им до сих пор – ни славы, ни покоя. Их до сих пор весенний бьёт озноб. …Тела прикрыли наспех поле боя, Снарядная воронка и окоп… Они там были. Стойко насмерть дрались, За землю ту, за каждый стебелёк… И – надо же! – на годы потерялись, Как будто бы с деньгами кошелёк!

На всякий случай

Страхами надуманными сплошь

Понапрасну сам себя не мучай.

Что, солдат, очухался? Живёшь?

Как живёшь?

Да так. На всякий случай.

Александр МЕЖИРОВ Может быть, и никакой не лучший Из людей. А просто повезло — Он остался жить на всякий случай: Стороною беды пронесло. Капли принимая дождевые (До других лекарств не та пора), Радовался, мол, попал в живые, Значит, можно мне кричать «ура!». Из тугого вырывался круга. Не устал с усмешкой повторять: «Будет туго? Больше нет испуга. Жив! На остальное – наплевать!» Сад расцвёл. Июль опять в природе. Лето невоенное вполне. Он любим. Здоров. И счастлив вроде Тем, что не остался на войне. Тем, что не погиб и не исчезнул… И довольный, смерть свою презрев. …Что ни говори, оно полезно «Всякий случай» брать себе в резерв.

Сказано: из прошлого

Сказано: из прошлого. Из забытья – не сказано. Собрано, подытожено И для других оставлено. Знать бы про то заранее! Взять и осмыслить многое — Старые переживания С новыми переитогами. Чтобы обыкновенные, Громкие, а не страшные, Мирными – не военными — Годы гремели маршами.

Времени отчаянная стрелка

Времени отчаянная стрелка Свой ведёт отсчёт любого дня. Память – не горящая горелка Второпях зажжённого огня. Он другою меркою отмечен, Нет, не той, как нынче, напоказ… Хоть и назван звучно кем-то Вечным, Но горит, покуда подан газ… В мирную годов обыкновенность Хочется сильнее, позарез — Чувствовать волнующую ценность Настоящих пламенных сердец.

Первый снег

Первый снег был чистым и красивым, будто не туда он залетел. Первый снег перелопачен взрывом, оттого местами почернел. По нему из пулемётов лупят и стремятся минами добить. Он, видать, ещё недолго будет здесь лежать. А это значит – жить. Всё растает. Снова будет сыро, Как весною, слякотно опять. Первый снег – он первый дар из мира. …Мы о мире стали забывать.

Ночной уход

В 1941-м из деревни Ёмышево Сольвычегодского (тогда) района Архангельской области ушли на фронт её жители. Среди них был и Авенир Алексеевич Ожегов, отец жительницы города Коряжмы Юлии Авенировны Ульяновской.

Он погиб смертью храбрых 25 сентября 1942 г.

В урочище Гайтолово, что близ железнодорожной станции Мга, на месте его захоронения и ещё более чем двадцати безымянных бойцов, установлен металлический православный крест. В 2015 году участники Всероссийской Вахты Памяти из поискового отряда «Мужество» (г. Коряжма) прикрепили к нему табличку с фотографией и правильными данными солдата-земляка.

Уходили на войну — В глушь.            И в морок.                     В тишину. На зелёный летний луг Все они шагнули вдруг. За околицей притихшей В ту минуту, в этот час Было их дыханье слышно, Но не видно блеска глаз. От зарода до зарода Поскорей бы рассвело! Сколько ж разного народа То покинуло село! Оправдаться в жизни чем им, Говорить, кого-то звать? Раз оставили деревни — Значит время воевать. Не прибавиться укору, Не убавиться тоске… Коль в ночную вышли пору, Есть поклажа в вещмешке. Для солдатских книжек штампы Приготовил комиссар… А в руках мужицких лампы Раздают и свет, и жар… Очертить дорогу в темень — Между этими и теми — Остаётся тусклый свет, Отпускает бремя лет. И как будто предвещало Что-то скорую беду… Зябко пламя верещало, После гасло на ходу. Не спаслись в кровавых сечах Те, кому б сейчас житьё. Говорят, что годы лечат, Подступает забытьё. Наступает, так бывает: Паутиной обвивает… Всё геройское – в кино. Всё обычное – в Давно… Только память проявляет: Вижу – воинство шагает, Вижу – шаг не убавляет. Вижу всех их всё равно! …Вот и пламешек последний Пыхнул ярко, как вдогон. Всем далёким поколеньям Чем не яркий символ он? Вижу: воинство земное Стороной идёт лесною Друг за другом, следом в след — Не один десяток лет. Всех – без званий и наград — Без пяти минут солдат. Люди, вставшие стеною За Отечество родное, В чью зарю идут они? …Годы сгинули и дни. Прогорели над страною Путеводные огни.

Мемориал

«Гут!» – и хлопают нас по плечам.

«Молодцы!» –

подпевают хоралы.

И фашистским уже палачам

Появляются мемориалы.

……………………………………………..

Ничего не забыли холмы,

И поля ещё стонут от боли.

…Или разумом тронулись мы,

Или мы уж не русские, что ли?

Николай РАЧКОВ Под Петербургом, бывшим Ленинградом, А вовсе не в Германии, стоят Те памятники Гитлера солдатам: За рядом ряд.                  За длинным рядом —                                             ряд. Здесь траурным не раз звучать речам. Венки с цветами бережно возложат. Молитву прочитают палачам И тем, кто им прислужничали, – тоже. Им всем лежать по правилам резонно. Но всё ж, как раньше, смотрят свысока. Ах, сколько в землю вбухнуто бетона, Чтоб укрепилась память на века! …А может, не они нас убивали, А мы с войною                     к ним                            в их                                  дом                                       пришли? Давно ль враги в таком почёте стали? За то, что всех тогда не извели; За то, что не сломили честных, вольных? Им на земле заказан сущий ад, Ведь залпами орудий дальнобойных Обстреливали город Ленинград! И слово горемычное «блокада», И разные лишения. И – смерть. И сил последних, и сердец надсада: «Сдаваться?»                  Но приказ себе: «Не сметь!» Как пропуск к жизни – карточного хлеба Отмеренный кусочек. Не кусок! …А с воздуха, точней сказать бы, с неба Летел зловещий бомбовый поток… Как вперекор всей вражьей силе жили, Надеялись, что город не умрёт. …Неужто все мы Ладоги забыли Непрочный лёд? Ломающийся лёд. Напомнить бы толерантистам[7] этим, Которые на выдумки легки, Про то, как жутко умирали дети И вместе с ними гибли старики. Все наши правды никудышны, верно? Кому в карманы дань рекой течёт? В цене теперь и доллары, и евро, За них и палачам – большой почёт! К врагам своим скорее обозначьте Сочувствие. А не наоборот. По извергам взгрустните и поплачьте В Победы нашей юбилейный год! …Там по-немецки чисто, аккуратно На кладбище, как говорят, мирском. И многое становится понятно О наступившем времени другом. …И словно проявляется из вьюг, Из прошлого – и кстати, и некстати — Германская табличка «Peterburg», Ещё с войны дорожный указатель.

Вместе!

Недалёко отсюда до Мги. И на старой средь леса поляне Ты поярче костёр разожги: Пусть светлее немножечко станет. Пусть сосновые ветки горят! Пусть вздымается жаркое пламя! Мы почувствуем взгляды солдат, Как они наблюдают за нами. Померещилось: тени видны. И биение слышимо сердца. К нам прибились они из войны. Молча просят: «Пустите погреться!». Будет думаться снова о ком? О ровесниках наших погибших. Может, кто-то моим земляком Был? Не тот ли, который поближе?.. И в кровавых бинтах паренёк, Что склонился к берёзке устало… В сорок третьем он выжить не смог, Или раньше его там не стало? Это он или кто-то другой Лишь вздохнул: «А пожить бы охота…», Умирал под вечернею Мгой И в Синявинских вязнул болотах. Это он! Это он! И они Воевали. И гибли. И жили! Торопили отчаянно дни И себя никогда не щадили. Недалёко отсюда до Мги, Близок путь до железной дороги… Но пути здесь другие легли. Здесь пристанище воинов многих. Оттого с тех времён до сих пор Виден издали, всеми замечен, Разгорается в небо костёр, Как огонь нашей памяти Вечный. И наступит опять тишина: Не до песен уже и беседы. …Возвращается снова весна. Приближается праздник Победы.

Когда закончится война

А война           когда-нибудь                           закончится… Завершить её скорее хочется, Ощутить и пережить мгновение Выстрела военного последнего. И пошли бы в сторону обратную Люди, что отныне станут братьями. Разбрелись бы в годы обозримые По домам – родные и любимые. Все они, не званные героями, Шли бы так, колоннами нестройными. Хорошо идти, легко им вроде бы Босиком – не в сапогах – по Родине! Чтобы взгляды резало от сини Тех небес единственной России. Но повсюду видные отметины Пулевые, что в деревья въедены. И навряд ли зрелище приятное — Поле, что распахано снарядами… Там леса испещрены воронками… Но слышны, представьте, трели звонкие. Слышать над собою пенье птичье Хорошо, но всё же непривычно! Принимать прямую данность эту: Мол, была война, и больше – нету! Размышлять: досталось много лиха нам! До слезы.              До ропота.                            До выдоха…

Другие войны

Скупая правда

А войны скупая правда Сохраняется не в тайне. У безрукого солдата Водка плещется в стакане. Кто-то музыку играет, Надрывая фортепьяно. Кто-то снова отмечает Выход «наших» из Афгана. И кричит калека рьяно, Словно ту команду: «К бою!» Незалеченные раны Носит он всегда с собою. «Надо выпить. Выпить надо, Чтобы было всё в порядке…» У безрукого солдата Вместо рук одни культяпки. …За окошком вьюга воет. Взгляд солдат поймает строгий. И «афганца» успокоит Инвалид другой – безногий. От стола («Пора нам, что ли?..») Приподнимутся устало. Скрип протеза, скрипы боли. …Мало водки. Водки мало!

Сын

Константину Фёдоровичу Воскресенскому, жителю города Коряжма Архангельской области

А деревья тянутся в вышину — Долгожители, может быть. Вспоминал отец про войну, О которой нельзя забыть. И всё время – всегда один, Даже если всегда с людьми. На войне той остался сын, В невоенные как бы дни. Что поделать, приказ был дан. И разорвана тишина. Место действия – Афганистан, Место плачей – наша страна. Он идёт, не жалея ног. В сердце вновь у него боль. «Что же ты не спасся, сынок? Что случилось тогда с тобой?» C фотографии смотрит сын: Не состарится никогда! Говорить бы, как раньше, с ним… Не получится, вот беда! Годы движутся и летят, Оставляя эпохе след. Было б сыну за пятьдесят. Навсегда сыну двадцать лет. …А деревья тянутся в вышину.

Церемония награждения

Видно, всё-таки Вышибло мозг Этим разным Чинушам завзятым, Коль медали За выводы войск Принимают К торжественным датам. Да какое же тут торжество, Если флаги спускают пониже?! Скорбный день У Солдата того, Кто там был, Воевал там И выжил! А кому не случилось Дожить (Раз судьба — Ничего не попишешь), Тот давно — Без медалей! – Лежит На сугробных, На снежных кладбищах.

Кража

С большим трудом перенесли беду Родители, что с сыном умирали: Украли орден – Красную Звезду, Из-под замка квартирного украли! Вопрос сначала: «Как они могли?!» Не находилось на него ответа. Нет, не награду – больше – унесли! В сознанье не укладывалось это. На стенке фотография – портрет, А на столе – бумага из конверта. И трудно верить в то, что сына нет, Что награждён за подвиг, и – посмертно. В печали мать. Отец болезным стал. И скорбь ночами долго их тревожит. Что орден?! Он – ни дать ни взять – металл! Он сына дорогого не дороже. Наградою за тот, последний, бой. Как память, от которой стало лихо. …Лишь свет звезды небесной, свет скупой, Не греет – пусть! – но пожалеет тихо.

Погибшему в Чечне

Ты не ставил ни точек, ни запятых, Был и странен подчас, и смешон. И тебя не причислят к лику святых: Ты с Земли в эту землю ушёл. Из бетона пока постамент не отлит: Ах, зачем же пугать тишину?! А «Ничто не забыто, никто не забыт» — Это всё про другую войну.

Вянут снова цветы, остывшие

Вянут снова цветы, остывшие На морозе февральском яростном. Без войны на войне погибшие С фотографий посмотрят радостно. Будто вновь у своих родителей Попросили за всё прощения. Скажут: письма почаще шлите нам; Ждите скорого возвращения. Жить да жить им! Сложилось ладно бы, Даже лучше, по всем понятиям. Но земля приняла прохладная Навсегда сыновей в объятия. Неутешно ты, горе вселенское! Время выпало беспокойное: То афганская, то чеченская — Вперемежку с другими войнами. То конфликтная, то убойная, То победная, то позорная… Вот солдату досталась вольная — Эта весточка похоронная. Эта весточка, эта весточка, — Строчка тянется, строчка длинная… И склонилась пониже веточка Тополиная, тополиная… Её почки сонливо смежились. Небо ясным быть – надо ж! – вызвалось. И заснеженность, и заснеженность. А на чёрной табличке – изморозь. Имена родных и фамилии, Хоть свои, но чужие вроде бы. …А в природе полно идиллии. Только грустные все мелодии. И цветы там лежат поникшие: Прихватило февральским холодом. Без войны на войне погибшие С фотографий посмотрят молодо. Ничего не бывает вечного… Но черта проступает чёткая. Жизнь обычная человечья И без боен, как есть, короткая. Но, как раньше, шагаем строем мы, Стало быть, ко всему привыкшие. Сколько станет ещё героями? …Жили-были солдаты бывшие.

Апрель

Запахи всюду прели Поздней поры апреля. Чёрная речка – название, Просто она темноводная. С ней сейчас за компанию Катится даль свободная. Плещется ширь весенняя И за кусты цепляется… Мирное, не военное, Прошлое отражается. Кажется исключением Жизни иной течение. Стала земля нарядной — Зелень мелькает звонкая, Тянется над воронками — Бомбовой и снарядной.

Последний поклон

…А эту водку Пили по глотку. И котелок солдатский Прокопчённый Краями чью-то задевал щеку. И дальше плыл, Как знамя сквозь колонны. У нового могильного бугра, Точней сказать бы даже, у кургана. Без восклицаний «Слава!» и «Ура!» — То в облачное небо, То в туманы. Здесь кто-то завершил Свой длинный путь. Он лишь недавно Вынесен из боя, Чтоб тут с друзьями Навсегда уснуть И обрести Пристанище покоя. …Мы этой водкой Из военных фляг Тот котелок Наполнили в печали. И низко опускали Красный флаг. И слышно было, Как сердца кричали.

Девушка с радио

Девушка с нашего радио Носит на шее свастику. Надо ж, висюлька радует, Словно подарок к празднику. Просто кулончик грошовый, Не золотой, обычный. Шею не тянет, в общем-то, Но зато – заграничный! Девушка улыбается, Веселится, смеётся: «Как это называется? Кажется, знаком Солнца…» Девушка с местного радио Передаёт приветики. Всё изначально задано, Всё – образец эстетики. Кажется, полезное Занятье, коль нет работы ей. Лыбится над скабрёзными Пошлыми анекдотами. Эй, раскатайте уши вы! Слушайте чушье, слушайте О торжищах и ярмарках Бойкие объявления!.. Девушка эта – яркое Репортёроявление. Болтает себе, старается Для праздной и всякой публики. На шее её болтается Нечто из атрибутики — К телу и к сердцу близкая Свастика неонацистская. С такою же вражьи полчища Двигались отовсюду. «Выбросить? Ну вот ещё! Снять? А зачем? Не буду!» С таким же отличия знаком На Русь нашу шли, однако… Можно ли гордиться Тем, что несли убийцы? Правда: в прошлом далёком Стала пора военная… Не поведёт и оком Девушка вдохновенная. Сладенько ухмыляется: «Не смотри, коль не нравится!» …Снова к эфиру ищется Звук, чтоб подрыгать бёдрами. Значит, опять послышится Музыка слишком бодрая. Бьёт по мозгам мелодия. Слово к словцу цепляется. Девушка эта вроде бы Умною быть старается. Вздохами вновь да охами Будет эфир забавиться. Всё – хорошо ли, плохо ли — Творчеством называется. Снова замикрофонится Свастиковая модница. Нет же, она не гадина — Девушка с нашего радио! …Время года прохладное, Время страны – осеннее… В общем, оно понятное, Жизненное явление.

Поиграли хлопцы в войну

Поиграли хлопцы в войну. Защищали как будто страну. За неё поднимались горой: Каждый – ратник и каждый – герой, Каждый был на своей стороне, Каждый думал о чьей-то вине, Каждый как бы по-своему прав, Для себя роль провидца избрав. Убивать – вот одна из задач! Каждый стал и судья, и палач. Каждый как бы о мире кричал, А при этом стрелял и стрелял! И бессчётная эта пальба Выжигала людей и хлеба. Проиграли те хлопцы войну… Попужали войною родню. И, усталые, вышли за шлях. …Зря посеяли злобу в полях. Эта злыдня взойдёт лебедой. Затяжной обернётся бедой. В этом поле отныне не рожь Вырастает, а чёрная ложь. На другие на все времена Станет здесь колоситься она. …И не скорого будет скорей Нам дождаться других косарей.

Приложение Подписи к иллюстрациям вклейки

Иллюстрации

Примечания

1

Дивья́ – хорошо. – Прим. ред.

(обратно)

2

ВОВ – невежественное, канцелярское сокращение словосочетания «Великая Отечественная война».

(обратно)

3

Звёзды, превращающиеся в журавлей, – памятник, установленный у посёлка Мга Кировского района Ленинградской области. По нему тоже стреляли из дробовика «благодарные» потомки.

(обратно)

4

Веркола – большая деревня в Пинежском районе Архангельской области, родина известного северного писателя Фёдора Александровича Абрамова.

(обратно)

5

Касти́ть – бранить (местн.) – Прим. ред.

(обратно)

6

Така́ть – подсказывать, советовать, учить (местн.) – Прим. ред.

(обратно)

7

Толерантисты – от слова «толерантность» (терпимость).

(обратно)

Оглавление

Об авторе

Недопетая песня

  Недопетая песня

  Прошла пора боёв

  Потерпи, Солдат!

  Дорога

  Заграждений проволочных сеть

  Тревога

  Ошибка

  Мёртвое болото

  Провода

  Осколок

  Можжевельник

  Чёрная тоска

  Фотография

  Письма с фронта

  А война где-то рядом…

  В Карелии: лоухи, кестеньга…

  Пуля

Сорок первый (Поэма)

Ты был. Ты жил

  Ворожба

  Ветеран

  И хоть дальше она

  Ты был. Ты жил

  Взамен обелисков – кресты

  Вопрос

  Защита

  Монолог фронтовика

  Зарекла

  Окопы

  Танкист

  Распродажа

  Деревня с названием Пенна

  Болезнь

  За той за далью

  Родство

  Сапоги

  Подробности

  Ящик от патронов пулемётных

  Печаль

  Вдова

  Костры

  В пропотевшей пилотке

  Представить трудно

  Там, где ползли танки

  Просьба

  Может, счастья не было и нету

  Чёрную речку можно и вброд

  Наградные списки

  Ощущения

  Не сдаём рубежи

  В моём городе

  Грозовое эхо

  Перед боем

  Скрижали

  Много лет спустя

  Предчувствие мира

  Напролом

  Неотправленное письмо

  Зловещие места

  Затишье

  Эпитеты

  Советский флаг

  Станция Мга

  К ней…

Я эти строки выносил из боя…

  Убитый памятник

  Берёзы

  Госпитальный сахар

  В наступившем двадцать первом веке

  Дом в Верколе[4]

  Кружка с меткой фабрики Луганска

  У Вечного Огня

  Счета

  У Волховстроя

  Надпись на памятнике, установленном в год 65-летия нашей Победы в деревне Борки Котласского района Архангельской области

  Я эти строки выносил из боя

  Катя-дурочка

  Боль

  Вдовы

  Ярославны

  Начало Родины

  Мы эти звёзды вырезали сами

  Неучтённые потери

  На всякий случай

  Сказано: из прошлого

  Времени отчаянная стрелка

  Первый снег

  Ночной уход

  Мемориал

  Вместе!

  Когда закончится война

Другие войны

  Скупая правда

  Сын

  Церемония награждения

  Кража

  Погибшему в Чечне

  Вянут снова цветы, остывшие

  Апрель

  Последний поклон

  Девушка с радио

  Поиграли хлопцы в войну

Приложение Подписи к иллюстрациям вклейки

Иллюстрации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg