Денис Опякин А в доме кто-то есть, хоть никого нет дома
© Опякин Д. В., 2016
© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2016
Могу я сыну сказку рассказать Автобиографические заметки
Дед
Последние дня три меня мучает один и тот же сон. Как будто собрались с ребятами на восьмидесятилетие поселковой школы.
Приехали не то чтобы все, но почти все. Кого-то сразу узнал, кого-то – нет. Сидим, рассказываем друг другу что-то, смеёмся. И вдруг классный руководитель обращается ко мне:
– Денис, а в каком году твой дедушка умер?
Причём здесь, думаю, дед? Начинаю что-то бубнить.
Краснею. А кругом – тишина. И такое ощущение, что все смотрят только на меня.
– Денис, не молчи, отвечай. Ты же руку тянул.
«Руку. Какую руку?»
– Денис, глухой, что ли?
Встаю, оглядываюсь. Выхожу к доске. Ноги дрожат, язык заплетается.
– Мой дед… Вы знаете, мой дедушка… Он…
И тут к горлу подкатывает комок, наворачиваются слёзы, и рождается буквально следующее.
– Вы знаете, Лидия Николаевна, я не помню, когда умер мой дед. Честно. Это было на втором или третьем курсе института. Я вернулся после двух «пар». Отец обедал. Я разделся, прошёл на кухню. И вдруг отец как бы мимоходом говорит: «Денис, дед вчера умер». Это было 22 или 23 февраля. Год не могу вспомнить. Зато помню, как он однажды забрал меня из детского сада. По дороге домой мы купили в магазине папирос «Беломорканал», и дед ворчал всю дорогу, что десяти пачек может не хватить. Сели на теплоход. Переплыли речку. Потом долго шли по мосткам. Я падал. Дед поднимал меня и каждый раз говорил, какой я неуклюжий. У дома нас встретила бабушка. Мы помыли руки и сели обедать. Потом я пошёл гулять. Дед выходил на крыльцо и смотрел, как я вожусь в песочнице. Ещё помню, как мы ходили с ним на празднование Дня Победы. Дед надел свой любимый костюм, кепку.
Бабульки кричали ему:
– Эй, Василий, а это кто?
– Внук.
– Старший или младший?
– Старший.
– Голова какая большая. Наверное, умный будет.
Штанишки были коротковаты и натирали чуть ниже коленок, но я терпел.
Народу на площади было много. Ребята прыгали, смеялись. Кругом носились шары, флаги. Вдруг какой-то мужик взял меня на руки и говорит:
– А ну, малец, пойдём, поздравим ветеранов.
Дед как-то сразу сдался, без боя.
Мужик поднялся со мной на трибуну и сказал:
– А теперь, уважаемые ветераны, вас поздравит самый маленький участник парада.
Я тужился, тужился, а потом как закричу:
– Пра-здра-вляю!
– Вот молодец, – сказал мужик. – Хороший у тебя парень растёт, Василий.
Помню, как я бежал мимо той же трибуны и кричал, что у тёти Оли рак. Думал, что это что-то хорошее, и спешил первым рассказать об этом маме. А дед брёл где-то позади… Ещё помню, как ехал с тренировки в троллейбусе. Вонища жуткая. Вот, думаю, бомжатник. Потом присматриваюсь, а это дед в старой фуфайке на задней площадке стоит. Я вышел на остановку раньше. Прихожу домой. А он с мамой на кухне пельмени ест. И на душе так хреново. Захотелось сразу же состояться, в люди выйти. Заработать много денег и поехать с ним в Калугу. На его родину. Но…
И вот сейчас я при деле, и деньги есть, а деда уже лет тринадцать как нет с нами. Хороший был мужик. Настоящий. А я даже год его смерти вспомнить не могу.
Май 2010 года
Льдинка
Напряжение росло. Поход жены по магазинам затянулся минут на сорок. Сын уже дважды выбегал из комнаты и просил с ним поиграть. «Амкар»[1] повёл 1:0. Рахимов[2] спокоен. Бердыев[3] нервно перебирает чётки.
Шло компенсированное время.
– Папа, папочка, ну поиграй со мной.
Сын залезает на колени и загораживает экран.
«Что за черт! Ну где её носит? Ребёнку скучно, а она…»
– Сейчас, Вова. Подожди. Футбол закончится, и пойдём играть.
Свисток арбитра.
– Вот идиоты! Уже «Амкар» обыграть не можем.
– Папочка, ну пойдём.
– Куда пойдём? (Со злостью)
– Играть.
– Хорошо, пойдём. Во что будем играть?
– Давай дорогу строить.
– Дорогу долго. Давай я тебе почитаю. Или ты спать хочешь?
– Не хочу. Расскажи мне сказку.
– Какую?
– Про льдинку. Мама мне про льдинку обещала рассказать.
– Вот мама придёт и расскажет.
– Папочка, ну, пожалуйста.
– Хорошо. Слушай. Жила-была льдинка. Она была очень маленькая, но очень твёрдая.
– А почему?
– Потому что много путешествовала.
– Она, что, никого не боялась?
– Никого.
– Нет, папа, льдинки боятся тепла. Они могут растаять.
– Не перебивай папу. Слушай. И вот плывёт она мимо Ростова. Льдинка очень устала и решила зайти к папе Денису в гости.
– А к Вове?
– И к Вове.
– А зачем?
– Она везла папе пирожки, которые ему послала бабушка Ира.
– Наша Ира?
– Конечно, наша.
– А дальше?
– Но папы не было дома. Он ушёл на работу.
– А Вова?
– А Вова ещё спал и не слышал, как льдинка стучалась в дверь.
– А мама?
– А мама ушла в магазин.
Открывается дверь.
– А вот и мама.
– Аня, ну где ты ходишь?! Мало того, что «Рубин» проиграл, так ещё ребёнок капризничает. Он, кажется, спать хочет.
– Он у тебя всегда спать хочет. Я же сказала, что ещё в аптеку зайду. Ты же вчера ничего не купил.
– Мама, давай поиграем.
– Вовочка, давай сначала покушаем, а потом я тебе почитаю.
– Хорошо. А папа мне про льдинку рассказал.
– Про льдинку? Ты, что, ему сказки рассказывал? – обращается ко мне.
– А что, я своему сыну уже сказку не могу рассказать?
– Хорошо-хорошо. Молодец. Вова, садись. Сейчас кушать будем.
Май 2010 года
Всякая всячина
Бредятинки[4]
Еще одна бессонная ночь. Ночь ярких огней, громкой музыки и откровенных танцев. Я опять развлекаю сам себя. Все еще на что-то надеюсь, хотя давно уяснил, что все окружающее лишь отголосок моего же воображения. Я давно уже ничему не удивляюсь. Удивляться можно только тому, чего не можешь объяснить. А чего я еще не смог объяснить?
Пожалуй, всё. Всё, что интересовало в разное время. Не пора ли занять место Гагарина?! Кто знает, что у него было в той ракете. Наверное, чего только не было. А может быть, он все еще в космосе и ждет следующего смельчака. Представляю, сидит он сейчас в лунном кратере и подглядывает за американцами, что гонят из гравия воду. Вот потеха! А президент, зная какой у него парень на орбите, втирает всему остальному миру очки про инкубаторы для одаренной молодежи.
Одним словом, политика. Большой ее, конечно, не назовешь. Малой, пожалуй, тоже. В политике ведь как в спорте. Кто-то давно играет за профессионалов и получает сумасшедшие деньги, а кто-то все еще, несмотря на воз-раст, мучается в любителях и замирает перед телевизором при первых звуках гимна Лиги чемпионов[5]. Хотя какая она к черту Лига чемпионов, если от одной страны по четыре команды попадают в основной турнир. Вот раньше! Раньше была настоящая Лига. Лига победителей национальных первенств. Вдули, к примеру, мальтийской «Слиме»[6] 5:0, и та знала, где её место. А сейчас? Сейчас у команд-карликов ни единого шанса не то что взобраться на вершину, а даже взглянуть на нее. Так, варясь в собственном соку, и зарваться недолго. И здесь, как вы понимаете, я совсем не о спорте, а о надкусанном галстуке[7]. Не вдувал никто парню, вот он и решил, что ему все позволено. Да, политика – это спорт. А какая проблема в спорте сегодня самая актуальная? Правильно. Проблема употребления допинга. Пройдет совсем немного времени, и мы у игроков в шашки пробы начнем брать. Нашлись же умники в оргкомитете. Дескать, за чистоту рядов. И где она, эта чистота? Состоялся, допустим, финал забега на 100 метров. Из восьми участников шесть принимали допинг. В итоге пятый стал первым, а седьмой увез домой серебро и бронзу. И хорошо еще, если сразу вскрылось. А если через год или годы? Как быть? Кажется, мы и рады бы боготворить спортсменов, но после всего случившегося перестали сопереживать, перестали верить, а это страшно. Кому такой спорт нужен? В политике – то же самое. Где-то ЧП – мы насторожились. Пускай водичка отстоится. Посмотрим, что на следующий день скажут, а лучше – через неделю. Отдельные личности и вовсе режут по живому: «Опять, уроды, мозги засирают».
Разбойное нападение в одном из управлений Следственного комитета. Сенсация! Все телеканалы трубят об этой новости. А официальное лицо с экрана твердит лишь одно: «Разбойники похитили только телевизор». Да это и понятно. Ведь телевидение – тот же допинг. Только допинг политический. Без него бы мы не пережили финансовый кризис. Не было бы «Татьяниного дня»[8] (4) на Первом канале – мы бы давно на вилы подняли чиновников и работодателей. А смотришь, что и у них голова заботами полна, заботами о простом человеке, и как-то легче на душе. Спокойнее. Представляю, как бы заерзала государственная машина, если бы мы разом отказались от просмотра телевизора. Она тебе про конец Света или сифилис морских котиков, а ты ее к черту по сетям Рунета. Она – тебе, а ты – ей. Хотя кто знает, может быть, эта самая машина специально загоняет нас во Всемирную паутину как в угол. Быть может, скоро мы совсем перестанем вживую общаться, а будем только переписываться и перестукиваться. И раскрыл бы замысел, но нет его, потому что машина неуправляема…
Сентябрь 2010 года
Боец
Дед Василий третью неделю собирался на войну. Если поначалу эту новость еще хоть как-то обсуждали в семье, то на пятые сутки на старика просто-напросто перестали обращать внимание. Собирается и собирается. Что им, консервов с крупой жалко?
Неопределенность во взглядах партийных лидеров, вперемежку с безразличием близких, тяготила деда.
Сказав «А», отступать было поздно. Что или кто мог его удержать?
Дров в огонь подбрасывал муж внучки:
– Дед, у тебя до Донецка прямой или с пересадками? Да, и смотри, наградной на границе не вырони, а то отберут.
Терпеть оскорбления сил уже не было. Хотя в чем-то дед был виноват сам. Состарившись, Василий прощал молодым практически все, вплоть до оскорблений. Единственное, на что старика хватало, – это слать вслед уходящей на работу внучке всякие безобидные, на первый взгляд, проклятия.
Хотя, нет. Было еще одно обстоятельство, которое несколько ободряло деда, – это его долголетие.
В глубине души, быть может, даже не осознавая всю омерзительность происходящего, дед радовался тому, что у его дочки – астма, у зятя – тромбы, а у мужа внучки – ожирение.
Да, дед мечтал их пережить. Пережить всех. И они чувствовали это. Чувствовали, но продолжали его любить. Каждый по-своему.
Единственный, кто в силу возраста сохранял в этой ситуации нейтралитет, – правнук. Для паренька Василий был как инопланетянин.
В жизни мальца он также внезапно появлялся, как и исчезал. Именно в правнука, как в самое слабое место семьи Егоровых, и решил сегодня ударить дед.
– Вот так, Володейка, война! Война, будь она не ладна, – кряхтел старик, подсаживаясь к мальцу на диван.
– Дедушка, а папа сказал, когда ты уйдешь на войну, он перенесет мою кровать в твою комнату. Кровать и игрушки.
– А ты хочешь, чтобы я ушел?
– Ты же сам сказал, что пойдешь.
– Сказал (небольшая пауза). Сказал, а сам думаю: а как же мой Володенька будет без своего любимого дедушки?
– Не знаю. Мама с папой что-нибудь придумают.
– Что придумают? (Удивленно.)
– Что-нибудь.
– А что тут можно придумать?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю (задумчиво).
Внучка (с кухни). Дед, ты ужинал?
Дед. Не помню (еле слышно).
Внучка. Иди, поешь. Поешь, пока горячее. Рюкзак я твой обратно в шкаф убрала. Завтра соберешься на войну, снова достанешь.
Дед. Хорошо (растерянно).
Внучка. Я там у тебя одну банку тунца выложила. С картошкой приготовила.
…Сижу и думаю. И чего старик мается? Нормальная ведь семья. Какая война к чертям собачьим! Мать вон говорит, в магазинах краски для волос нет, и цена на гречку опять вверх поползла.
Перебесится старая гвардия. Перебесится…
Январь-февраль 2015 года
Да уж
Три сотни объявлений и ни одного подходящего варианта. Можно представить, у нас не захолустье, а мегаполис какой-то. Страшно подумать. Однушка – миллион девятьсот! И это вторичка на окраине. Жена, видя, что меня уже начинает потряхивать от соседства с ее бабкой, заговорила об ипотеке. Ипотека… Как говорил мой начальник: «Ипотека – это первый шаг к бессмертию!» А я не хочу жить вечно. Прикинул переплату – волосы дыбом. На эти деньги можно «трешку» в центре купить. А что, если со мной что-то случится? Что будет с женой и детьми? Не нужно быть астрологом. Мне тридцать пять. Срок кредита – двадцать пять лет. Средняя продолжительность жизни мужика в России пятьдесят девять лет. Получается, последний год жена одна будет тянуть это ярмо. Хорошо еще, если из детей что-то толковое получится. Хотя одного этого мало. Будут ли помогать в старости? А то бросят доживать, и тяни, как знаешь. Одна надежда, что бабка скоро умрет. Хотя смотрю я на нее – лет пятнадцать еще нервы помотает. Крепенькая. С характером. Даже как-то не по себе. Подумать только. Я к тому времени разменяю шестой десяток. Шестой! И только жена со своими причитаниями:
– Понимаешь, она меня в садик и школу водила, с ребятами помогала нянчиться (пауза). Ты просто ее не любишь. Не любишь, и она это чувствует.
– Да, не люблю. Не люблю и ничего не могу с собой поделать. Но в отличие от нее я публично не выражаю свою неприязнь. Тебе было бы приятно день да через день слышать в спину – «козлина безрогая».
– Она думает, что ты ее не слышишь.
– Вот только не надо мне!.. Все она знает. Знает, что ты не даешь мне ее одергивать. Вот и пользуется.
– Так скажи ей.
– Что сказать?
– Перестаньте меня обзывать, Екатерина Петровна.
– И что изменится?
– Ничего. Она же видит, что ты мне не помогаешь. Сидишь дома, ничего не делаешь.
– Я правильно понял? Ты обвиняешь меня в чем-то? Ты хочешь, чтобы я по улицам шатался, что ли? У меня работа такая. Сегодня есть дела, завтра – нет.
– У тебя офис. Сиди на работе. Не мозоль старухе глаза. А то уже все родственники считают тебя тунеядцем.
– А ты с ними согласна?!
– Нет.
– Тогда какого черта наезжаешь?
– Извини.
– Давай, ты еще бунт устрой (пауза).
– Может быть, нам снимать квартиру?
– А смысл? Аренда – тот же аннуитетный платеж.
– Тогда давай ипотеку (пауза). Чем мы хуже Шваревых? Ты уж как-нибудь, дорогой, поживи подольше.
– Поживешь с вами (пауза). Ладно. Завтра схожу в банк. Узнаю.
– Ты только на бабушку не обижайся. Она просто старенькая.
– Да ну ее!.. Не напоминай лучше.
– Поверь, она тебя тоже любит. Любит, только по-своему (пауза). Наверное.
– Да уж.
2 мая 2014 года
Записки адвоката Коньякина
Светоч
Каждый день должен приносить копейку. Каждый. Хорошо, когда ты на государственной службе. Копейка сама капает. А раскладываешь ты пасьянс или бороздишь Интернет – никого не волнует.
Другое дело, когда работаешь сам на себя. Хочешь не хочешь, а приходится крутиться. Я адвокат. Не плохой, не хороший. Звезд с неба не хватаю, но и в хвосте не плетусь.
Январь. Относительное затишье. До зарплаты почти месяц. Люди после праздников, как сонные мухи. Вроде бы за грабеж мужика привлекают, так сказать – взяли за ж. пу, а он сидит – сопли на кулак наматывает.
– И что вы мне посоветуете?
– Вину признаете?
– Признаю.
– С потерпевшим знакомы?
– Знаком.
– Извинения ему принесли?
– Принес.
– Ущерб возместили?
– Ущерб?
– Телефон вернули?
– Вернул.
– Тогда в суде дело могут прекратить за примирением сторон. Все в ваших руках. Это понятно?
– Понятно.
– А раз понятно: пятьсот рублей в кассу и не смею больше задерживать.
– Дмитрий Владимирович, может, вы возьметесь за мое дело.
– Дорогой мой, а за что тут браться? Ваше дело яйца выеденного не стоит. Поговорите с потерпевшим, пускай он напишет заявление. Не сможете написать – подъезжайте.
– Спасибо.
– Не за что.
На сегодня все. Записывалась еще одна женщина, но в последний момент сорвалось. Что же делать? Пятьсот рублей – не айс. Так, давайте посмотрим. (Просматриваю телефонную книжку). Артем Петрович? Был на прошлой неделе. Валентина Ильинична? Нет. Эта сама кого хочешь разведет. Ирина Петровна? А почему бы нет? Она уже недели две как ждет моего звонка.
– Ирина Петровна, добрый день. Адвокат Коньякин побеспокоил. Как самочувствие? Нормально? Если хотите, могу после работы заехать. Договорились.
Чтобы для нее такое придумать? В область мы уже писали. Может, обжаловать один из ответов в Москву? Старушкам нравятся всякие писульки со столичными штемпелями. А там послали тебя к черту или переслали обращение дальше по инстанциям, – не так важно. Да, пожалуй, так и поступим. Каких-то двадцать минут – и все готово.
«Уважаемый Игорь Николаевич! Памятуя о многочисленных положительных отзывах о работе Вашего ведомства…». И так далее по тексту. А в конце жалобы просьба поставить ее на личный или какой-нибудь другой контроль. Вы только представьте. И письмо-то со штемпелем, и на контроль-то жалоба поставлена, и начинается-то с «Уважаемая Ирина Петровна!».
Как минимум, недели на две разговоров. Да за одно это можно смело просить тысяч пять.
Автобус битком.
И куда все едут в половину четвертого?
Кондуктор:
– Молодой человек, передавайте на проезд. (Пересчитывает.) Еще рубль. Сохраняйте билеты. На линии контроль.
Выхожу.
Может, тортик купить, а то опять прошлогодние галеты жевать придется. Да нет. Подпишу бумаги, получу гонорар – и домой.
«Так, какая квартира-то? Забыл. Нет-нет. Тридцатая».
Щелчок. Открывается дверь.
– Ирина Петровна, еще раз добрый день.
– Дмитрий Владимирович, дорогой мой, здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
– Похолодало.
– Вы опять без шапки.
– Да я на такси.
– Все равно. А я все ждала вашего звонка.
– Ирина Петровна, лучше один раз зайти, чем десять позвонить.
– Это верно. Проходите. Может, кофе?
– Давайте сначала подпишем бумаги, а потом уже можно и кофе.
– Хорошо.
Проходим в гостиную.
– Так. Это первый экземпляр. А второй? (Просматриваю папки) А вот и он.
– Какая толстая.
– На четырех листах. Я решил, сначала попробуем в министерство написать, а там посмотрим.
– Как скажете, Дмитрий Владимирович. Вся надежда только на вас.
– Сделаем все возможное. И вот здесь (указываю на графу с подписью). Нет-нет. Ниже.
– Совсем ослепла. Ничего не вижу.
– А как же «Светоч»? Не помогает или закончился?
– Нет, есть еще баночка. Нужно будет еще заказать.
Вот бабульки! Сидят сутками у телевизора или радиоприемников и слушают всякую чушь про чудодейственные препараты. А потом тыщи по три своей копеечной пенсии спускают на эти так называемые лекарства. Странное дело: казалось бы, тебе уже под девяносто и уже давно пора нюхать корни ромашек, а ведь нет… Что ни говори, а жить хочется. К примеру, у бабки моей жены присказка: «Зимой и осенью умирать не хочу. Холодно. Летом хорошо умирать, но жарко». Про весну старушка молчит. Значит, умрет весной. Но до этого еще простудится на моих похоронах. Ненавижу ее. Уже пережила отца и тетку. Переживет мать – задушу собственными руками. Ну да ладно. Отвлеклись. Пускай все живут долго и счастливо.
– Дмитрий Владимирович, сколько я должна за работу? Большое дело делаем. В Москву пишем.
– Три тысячи.
– Хорошо. Одна, две… Вот, ровно.
– А это квитанция, Ирина Петровна. Не потеряйте.
Мастер! Как говорит мой друг: «Не снимая пиджачка и шляпы». Три пятьсот за день. Не бог весть что, но…
– А теперь кофе.
«Да хоть яду, уважаемая Ирина Петровна». На термометре настроения – жаркий полдень. Теперь можно часа полтора уделить старушке, все равно жена еще домой не пришла.
Когда Ирина Петровна приглашает испить кофе – это означает одно: впереди увлекательное, в сотый раз пересказанное повествование о молодости, старости и скорой смерти. Был бы под руками диктофон, взял – перемотал в конец, поставил на: «Вот и все, Дмитрий Владимирович. Вот такая моя жизнь. Да вы это итак уже не раз слышали. Интересно? Правда?!».
В общем, как-то так. Но раз диктофона нет… Умение выслушать – самое ценное качество в работе адвоката. Сиди и слушай. Или делай вид, что слушаешь. Она тебе про бомбежки, переправу, аресты, тиф. А ты киваешь в ответ головой и с периодичностью минут в пять чуть еле слышно поддакиваешь. При этом в голову-то лезут совершенно другие вещи.
– Кофе или чай, Дмитрий Владимирович?
– Пожалуй, кофе.
– Берите чашку.
– Я смотрю, у вас новый чайник?
– Нет-нет, что вы! Это Люба помыла.
– Соцработник?
– Да.
– Хорошо.
– Хочу ее попросить, чтобы она не два, а три раза на неделе заходила. Дел много накопилось. А у меня руки, сами знаете, какие. Ничего не могу делать.
И так часа два. О Любе, руках, соседях… Потом по третьему кругу о бомбежках. До того досидел в одной позе, что ноги затекли.
– Ирина Петровна, слушал бы вас и слушал, но время. Жена сейчас придет с работы. Нужно еще успеть ужин приготовить.
– А сколько сейчас?
– Начало седьмого.
– Ох, действительно поздновато. Заговорила я вас совсем.
– Ничего.
Даже вставать больно. Пока старушка возится у раковины – делаю круговые движения, разгоняю кровь. Кажется, все. Можно идти.
– Когда теперь зайдете?
– А как ответ из Москвы получите. Позвоните, а там посмотрим. Хорошо?
– Хорошо.
– До свиданья, Ирина Петровна.
– До встречи.
Может, еще к кому-нибудь заехать? Как говорится, аппетит приходит во время игры! Да нет. Пожалуй, на сегодня достаточно. Поеду домой. Опять буду корчить из себя униженного и оскорбленного. Может быть, жена из своих за унитаз заплатит, а я на аренду отложу.
18 февраля 2013 года
Дядя
Мой дядя самых честных правил…
А. С. ПушкинПомню, пришел ко мне на прием мужичок лет пятидесяти. Не мужик, а именно – мужичок. Ростичком невелик. В потертых джинсах, пуховичке, на голове спортивная шапка «петушком», как у Юрия Семина[9], за спиной – рюкзачишко. Пре-жде чем зайти, он минут пять копошился за дверью и только потом постучал. Постучал и постучал. Ничего особенного. Правда, показалось, что удары пришлись не в одну точку, а были выложены в форме трапеции. Такое впечатление, что мужичок, перед тем как войти, только ему одному известным способом перекрестил дверь. Или я до того заскучал, что во всем ищу мотивационные знаки…
– Да, – громко сказал я, отложив свежий номер «Российской газеты».
Дверь приоткрылась. Точнее, мужичок сначала резко потянул дверь на себя. Затем, поняв, что ошибся с направлением, с силой толкнул ее в другую сторону. Идиот! С моей дверью лучше так не шутить. «Старушка» набрала в грудь воздуха, петли сжались, и на этом все. Дверь замерла, чуть приоткрыв свой беззубый рот.
– Извините, но у вас что-то с дверью, – растерянно сказал мужичок и начал судорожно дергать за ручку.
– А вы нежнее с ней. Вот так. Да-да. Вот видите. Все получилось.
– Да уж. Здравствуйте.
– Добрый день. Проходите, присаживайтесь.
– Спасибо.
Мужичок на секунду замялся. Показалось, он не мог определиться, на какой стул сесть. Если на правый – можно опереться о стенку и бросить рюкзак в ноги, на левый – разглядеть лежащие на столе газеты и журналы. В итоге любопытство ус-тупило комфорту.
– Перед тем как вы начнете, представлюсь. Адвокат Коньякин Дмитрий Владимирович. Специализируюсь на уголовных делах. Если интересует что-то конкретное, не стесняйтесь – спрашивайте.
Мужичок оживился.
– Вы случайно не бывший милиционер?
– Нет. А с чего вы взяли?
– Если из милиции, то я пойду к другому адвокату.
– Успокойтесь, я не милиционер.
– Тогда ладно.
– А чем вам милиция не угодила?
– Да сволочи они все. Взяточники и воры.
Чувствую, разговор намечается душевный.
– Как вас зовут?
– Валентин Петрович.
– Валентин Петрович, расскажите, что у вас случилось?
– Милицейский беспредел.
«Дядя, кому ты лапшу вешаешь? Сам же, небось, и виноват».
– Пожалуйста, рассказывайте. И желательно – все по порядку.
– Спасибо. Итак, в июле я поехал на рыбалку. Дома осталась племянница. Приезжаю через неделю – квартира опечатана. Что такое? Ничего понять не могу. Побежал к соседям. Узнаю, что мы их залили, а девочка – в психушке. С управдомом попали в квартиру. Там беспорядок. Пропали ценные вещи. Побежал в милицию. Написал заявление. Через две недели получил постановление. Пишут, что шланги в ванной перерезала племянница. Она же и вещи вынесла. Понимаете, что творят, сволочи?! Племянницу упрятали в психушку, а сами обворовали квартиру.
– Продолжайте.
– Да-да. Я – в прокуратуру. Написал жалобу. Постановление отменили, материалы направили на дополнительную проверку. Через месяц милиция выносит новое постановление об отказе в возбуждении дела. Пишет, что меня и племянницу не удалось опросить, так как мы отвечать на любые вопросы отказываемся. Видите, что делают. Они же прекрасно знали, что девочка в больнице. А меня они даже не вызывали. Вот скажите, что мне делать?
– А что с вашей племянницей на самом деле? Она действительно больна?
– Да, у нее есть небольшие отклонения. А самое интересное знаете, что?
– Что?
– Девочка мне рассказала, что на нее в тот день напали двое, а после вынесли все вещи из квартиры. А там одного ущерба тысяч на сто. Я в милиции рассказал, а они смеются.
«Еще один Шпак? А не состоишь ли ты, дядя, сам на учете? А что? Постоянно дергает головой, барабанит пальцами по столу, да и на ножницы мои как-то подозрительно посматривает».
– Что мне делать? Подскажите.
– Вам же разъясняли право обжаловать постановление в прокуратуру или суд. Обжалуйте. Для убедительности могу взять объяснения у племянницы. Приложите их к жалобе.
– Хорошо. Давайте. Давайте так и сделаем. Сколько это будет стоить?
– Пять тысяч.
– Дороговато. А нельзя подешевле?
«Точно Шпак».
– Отчего же? Можно и дешевле. Тогда без объяснений. Только жалоба.
– А как лучше?
– Лучше, конечно, с объяснениями.
– Ладно, давайте сделаем с ними. Когда нам зайти?
– Сейчас посмотрю в ежедневнике. (Пауза.) Послезавтра в одиннадцать.
– Хорошо, мы подойдем. До свиданья.
– До встречи.
Можно было бы продолжать повествование о пятничном посещении Валентина Петровича, но лучше пересказать его в нескольких словах. Как я и ожидал, племянница не смогла связать и двух слов. С помощью дражайшего дядюшки мы кое-как выудили из нее упоминание о каких-то мифических добрых молодцах, у одного из которых была в руках дубина. Сложилось впечатление, что все выуженное – это надиктованный текст самого дяди. Левочка, как уважаемый Валентин Петрович называл свою тридцатипятилетнюю племянницу, только время от времени кивала головой да вертела в руках мой нож для бумаги. (Помня о том, что девочка только что вышла из психушки, я не раз пожалел, что вовремя не убрал его в тумбочку.) В итоге – объяснения взял, жалобу написал. Постановление, как и предполагал, отменили.
Через месяц милиция вынесла новое постановление об отказе в возбуждении дела, потом еще одно и еще. В общем, бег по кругу. Те, кто хоть мало-мальски знаком с этой системой, понимают, о чем я говорю. Самое интересное – через какое-то время выяснилось, что этот дражайший Валентин Петрович жил на пенсию племянницы и время от времени ее насиловал. И не узнал бы никто, если бы девочка не разоткровенничалась с медсестрой. Как говорится: «Удачи, Чарли!». И теперь не так важно, была ли кража на самом деле. Приходил ли к племяннице богатырь с дубинкой. И как победить милицейский беспредел.
Сиди, дядя, и не дергайся. Еще один правдоруб нашелся.
20 февраля 2013 года
Тряпка
Я водил их за нос почти три месяца. В конце концов постоянные звонки со скрытых номеров мне порядком поднадоели, и я согласился на встречу. План отмщения созрел минут за пятнадцать, остальное – дело техники.
Первой приехала Татьяна, или точнее – Татьяна Сергеевна, менеджер «Консультант Плюс»[10]. Девушка лет двадцати пяти модельной внешности. А голос! Если бы вы знали, какой у нее голос! Секс по телефону отдыхает. Я так и представляю: «А сейчас, Дмитрий Владимирович, я вынесу из вашей квартиры все самое ценное». – «Да-да, Татьяна Сергеевна, выносите. Забирайте все. Оставьте только фарфоровых слоников. Хотя, знаете, забирайте и их. Почему же вы замолчали? Умоляю. Умоляю вас, не останавливайтесь. Говорите что-нибудь».
– Дмитрий Владимирович, наконец-то мы встретились.
Сделав два шага навстречу, девушка остановилась и начала снимать пальто.
– Татьяна Сергеевна, минуточку. Что же вы со мной делаете!
Подскакиваю к ней и неуклюже помогаю снять верхнюю одежду.
– Да вы кавалер, Дмитрий Владимирович!
– Нет-нет. Что вы. Это на меня совсем не похоже. Сам не понимаю, что творю.
Сажусь обратно в кресло.
Она (кокетливо):
– Где же вы были два года назад?
– В Махачкале, Грозном, Назрани, Владикавказе… Татьяна Сергеевна, если хотите, я могу продолжить.
– Нет-нет. Спасибо. Давайте как-нибудь в другой раз в города поиграем.
«Вот так, дружище! С небес на землю. А как ты хотел? Вот же стерва! Хотя, с другой стороны… Ну, прокатился пару-тройку раз по ночной Назрани. В Грозном полихачил. В Махачкале. Чем хвастать? И перед кем?»
– Что же мы будем делать с вами, Дмитрий Владимирович? Телефон не берете, в офисе не появляетесь.
– Вы следите за мной? – пытаюсь шутить, но как-то нескладно. – Дела, дела. Да еще эта командировка.
«Что я несу?! Какая командировка? Ну да Бог с ней».
– Дмитрий Владимирович, я все-таки предлагаю вам заключить договор о сотрудничестве с нашей компанией. С опциями мы определились еще в сентябре, стоимость обговорили…
Не глядя – перебиваю:
– Татьяна Сергеевна, а это правда, что если я решу в будущем порвать с вашей компанией, то ко мне приедут специально обученные люди и постараются втюхать всякие безумные, никому не нужные дополнительные опции, лишь бы я продолжил сотрудничество?
– Кто вам такое сказал?
– Человек.
– Это нехороший человек. Не водитесь с ним.
– Ну наконец-то вы улыбнулись по-настоящему.
– Как это, по-настоящему?
– Как раньше. В сентябре.
– А сегодня?
– А сегодня вы как будто прямо с порога: «Ну что, урод, подпишем соглашение?! Конечно, подпишем. Да куда ты денешься, лошарик».
– Вот вы какой оказывается, Дмитрий Владимирович. Я и подумать не могла. Хотя… Посудите сами. Мы встречались с вами в сентябре. Так?
– Так.
– Мы обговорили все условия. Вы согласились с нами сотрудничать. После этого вы два месяца не выходите на связь. А если и берете телефон, то всякий раз что-то выдумываете.
– Вру, одним словом.
– Да.
– Согласен, все это как-то странно.
– Как сказал бы мой папа, вы тря…
Догадываясь, о чем она, – перехожу в атаку.
– Ну а вы во всех потенциальных клиентов так вгрызаетесь? Признаюсь честно, я и вчера не взял бы телефон, если бы не открытка.
– А что в этом такого?
– Как, что? Мы едва знакомы. А тут поздравление в стихах. Это ведь нужно не полениться, проехать через весь город и…
– Я была неподалеку.
– Хорошо (небольшая пауза). Татьяна Сергеевна, вы не подскажете, сколько времени?
– Десять часов.
– Ровно?
– Да.
– Ну и где он?
– Кто?
– Полковник Сидоров. Тут, понимаете, какое дело. Мне пришлось все рассказать полиции. И мне рекомендовали изолировать вас от общества.
– Дмитрий Владимирович! (Испуганно.)
– Нет-нет. Ничего не говорите. Сейчас вы все узнаете из первых уст.
Стук в дверь.
– Можно?
В дверях сначала показалась голова высокого молодого человека и только затем все остальное.
– А вот и Виталий Викторович. Где же вас носит?
– Добрый день, – обращаясь ко мне. – Здравствуйте, – к девушке.
– Проходите, Виталий Викторович. Присаживайтесь.
– Я вижу, вы заняты.
– Почему? Нет. Совсем наоборот. Мы как раз с Татьяной Сергеевной о вас говорим.
– Обо мне?
– Да. Ведь это вы сказали, что «КонсультантПлюс» – «полный отстой», а «Гарант»[11] он и в Африке «Гарант». Татьяна Сергеевна как раз представляет интересы конкурирующей фирмы. Тут вам, Виталий Викторович, и карты в руки.
– Дмитрий Владимирович, это некрасиво. Зачем же сталкивать лбами? Ведь мы встречались с вами. Я изложил свое видение ситуации. Предложил несколько опций. Вы, как мне показалось, согласились с некоторыми вариантами. Но потом куда-то пропали.
– Дмитрий Владимирович!
– Татьяна Сергеевна, подождите.
– Виталий Викторович не пропал, а взял паузу.
– Хорошо. Взяли.
– Понимаете, я не специалист в этом деле. А вы оба так расхваливаете свой продукт и одновременно с этим клеймите друг друга, что тут поневоле задумаешься. Тем более вы сами, Виталий Викторович, признались, что не заключали бы ни с кем соглашений, поскольку есть Интернет. Или я что-то путаю?
– Нет, все верно.
– Так какого лешего вы ко мне-то пристали? Я же сказал вам, что пользуюсь бесплатной интернет-версией «Консультант Плюс». А вы три месяца с упорством, достойным лучшего применения, терроризируете меня своими звонками.
– Так вы сказали бы сразу, что отказываетесь от наших услуг.
– Зачем? Вам, что, самому не понятно?
– Нет.
– А теперь?
– А что теперь? Я по-прежнему считаю, что наш продукт лучший на рынке.
– Не соглашусь.
– Татьяна Сергеевна, успокойтесь. И развернитесь, наконец, в мою сторону, а то Виталий Викторович уже слюной изошел от одного вида вашей груди.
– Что?
– Ничего, Виталий Викторович. Прекрасная погода, как сказал бы Куравлев. Татьяна Сергеевна, вы смотрели «Афоню»?
– Нет.
– Зря. Обязательно посмотрите. Ситуация чем-то напоминает нашу: «Мне сказали, что кто-то звонил. Я решила, что это вы, Афанасий».
– Я не понимаю вас.
– Не обижайтесь. И вы, Виталий Викторович, простите меня. Действительно, хотел столкнуть лбами, а тут… С другой стороны, вы сами виноваты. Ну ладно раз, ну два. Но каждый день да через день названивать! Это уже слишком. Вам, что, заняться нечем? Вы сами-то верите в то, что продвигаете?
– Это наша работа, – почти одновременно. – Каждый выживает как может. Вы лучше скажите, с кем будете сотрудничать? Если будете.
– Сотрудничать? Да ни с кем не буду. Я же на первой встрече каждому из вас сказал, что пользуюсь бесплатной интернет-версией «Консультант Плюс». Вот если бы ее не было, тогда да. А так? Вы же сами будете смеяться, если я на что-то подпишусь. «Добрый день, Дмитрий Владимирович. Проходите. Внимание! Друзья, минуточку внимания! В полку лошариков прибыло». Ведь так, Виталий Викторович? Если честно?
– Пожалуй.
– Татьяна Сергеевна, а вы что молчите?
– Ничего. Думаю, как бы так сесть, чтобы теперь у вас слюна не текла.
– К-ха, ха, ха! Вот это другое дело. Вот это по-нашему. Согласитесь, неплохо, Виталий Викторович?
– Неплохо. Ну и кадр вы, Дмитрий Владимирович.
– Да ладно. Пойдемте лучше по чашечке кофе выпьем.
– Кофе? А почему бы и нет?
– Нет, спасибо. Я пойду.
– Виталий Викторович, что такое? Вы все-таки обиделись?
– Нет. У меня встреча.
– Тогда не смеем задерживать.
– Всего хорошего.
– До свиданья. Рад был познакомиться.
– Взаимно.
– Да, Виталий Викторович. Вы только номер мой удалите, а то будете по привычке набирать.
– Хорошо.
– Татьяна Сергеевна, опять вы за свое. Повесьте пальто. У меня к вам есть еще несколько профессиональных вопросов.
– А кофе?
– Так кафе в этом же здании. Вы не знали?
– Нет.
– Странно.
– Тогда я все оставляю?
– Конечно. Пойдемте (пропускаю вперед).
– И все-таки ты странный, Дмитрий.
– Мы перешли на «ты»?
– А разве нет?
– Действительно.
– Так, значит, кофе? А как же дела? (Кокетливо.)
– Дела? Дела подождут. Всему свое время, Татьяна. Всему свое время.
3-4 декабря 2012 года
Гений
«Ну, наконец-то! Да, это настоящий шедевр. Всё. Всё, что было до этого, – детский лепет. Не понимаю, как я раньше до этого не додумался. Вот что значит вдохновение. И теперь – все! Хватит. Я не дам им собой манипулировать. Черт с ним, с гонораром. Но слава! Слава должна достаться мне. И только мне. Автор я или нет?! Ну, ладно. Все. Успокойся. Возьми себя в руки. Все будет хорошо», – Дмитрий Владимирович выключил ноутбук. Разделся и лег спать.
Но как уснуть в такую минуту? Нет, он не мог заснуть. Он время от времени вскакивал с дивана. Подходил к окну. Снова ложился. Потом опять вскакивал, бубня что-то себе под нос. В итоге снова включил ноутбук. Открыл файл с рассказом и начал читать вслух: «Лев обхватил бедро девушки. Та сделала шаг навстречу и обмякла. Вот оно, счастье! Юноша торжествовал. Наконец-то!».
– Нет-нет. Не так, – пухленькие пальчики писателя забарабанили по клавиатуре. – «Лев пошел ва-банк. Его правая рука коснулась бедра девушки. Та вздрогнула и отвела ногу в сторону. Неужели это все, решил юноша? Секунда, вторая. Нет, не все! Девушка приблизилась к нему и прошептала: «Какие у тебя крепкие руки». – «О да, детка, – ответил Лев. – Если хочешь, я сыграю тебе на тромпбоне».
– Что за черт? Подчеркнул красным и зеленым. Тромпбон. Ошибка? И запятая. Куда ее? Да ладно. Сами разберутся. Тромпбон. Может, «м» лишняя? Тропбон. Нет, все равно подчеркивает. Может, трампбон? Снова не то. Так, проверим правописание. Ну конечно! Я так и думал. Тромбон! Другое дело. Даже возбудился не-много. Так, это хорошо. Это тоже. Боже мой, какая гипербола. И концовка. «И ничто так не сближает людей, как общее дело. А супермен ты или обычный человек – не имеет значения. Лев и Зизи поняли это. Галактика спасена!»
– Любопытно, все ли поймут, о чем я пишу? Должны. Должны понять. Иначе к чему все это, – автор подошел к окну. – Интересно, сколько сейчас? Полчетвертого. Нужно хотя бы немного поспать.
Дмитрий Владимирович снова выключил ноутбук и лег на диван. Он не мог заснуть. Единственное, о чем он молил Бога, – это дожить до утра. В такие мгновения Дмитрий Владимирович любил фантазировать. Фантазировать о том, как раздает интервью на столичных каналах, встречается с первыми лицами государства, получает международные премии. Одно, второе, третье… Квартира, вилла, особняк… Одним словом – комфорт. Да, он мечтал о комфорте. Авто с личным водителем, самолет, золотая кредитная карточка. Он хотел разбираться во всем, говорить на разных языках. И при этом ни от кого не зависеть.
Задремал. Интересно, что ему снится? Какой удивительный человек!
Половина восьмого.
– Дим. Дима, ты меня слышишь? – маятник качнулся и замер.
– Что? Кто? Что случилось?
– Ты опять не спал? А как же рекомендации врачей?
– Хорошо-хорошо. Ты уже пошла?
– Да. Завтрак на столе. И проследи, чтобы бабушка поела.
– Хорошо.
– Не вставай, я вас закрою.
– До вечера.
И снова все плывет. Зизи, бабушка, тромбон, Вселенная… Дмитрий Владимирович проснулся в десятом. Позавтракал. Разбудил бабку. И снова сел за ноутбук. Наступала самая жаркая пора. Нужно было решить, куда отправить рассказ. Можно было по старинке. Разослать его в десять-двенадцать журналов. Но здесь совершенно иной случай. Речь шла о гениальном рассказе. В такой любой журнал вцепится и уже своего не упустит.
– Куда же? А? Куда? Думаю, начнем с «Литературной России». Там дружный вдумчивый коллектив. Тем более главный редактор неравнодушен к моему творчеству. Это чувствуется. Не зря же мои рассказы четыре раза печатали. Правда, последний раз это было три года назад. Но это ничего… Итак.
«Уважаемый Вячеслав Вячеславович, добрый день! Пишет Вам Коньякин Дмитрий. Не знаю, помните ли Вы меня? Не буду занимать Ваше время, а перейду сразу к делу. На днях закончил работу над новым рассказом. Хочется верить, что он придется Вам по душе и найдет отклик у читателей Вашего замечательного еженедельника. Немного об авторе. Коньякин Дмитрий Владимирович. Родился в 1980 году. Отдельные стихотворения и рассказы печатались в региональных журналах и на страницах Вашего еженедельника. Буду рад, если ответите на письмо. С уважением и искренней симпатией, Коньякин Дмитрий».
– Нет-нет. Не то. Слишком заискивающе. Здесь нужно поуверенней. Может быть, так…
«Вячеслав Вячеславович, здравствуйте! Пишет вам постоянный автор еженедельника Коньякин Дмитрий. Как у вас дела? У меня все отлично. Открыл свою фирму. Помню, вы были ценителем коротких миниатюр. Памятуя об этом, хочу предложить свой новый рассказ. Если возможно, сопроводите его рисунками ху-дожника Истратова. Коньякин Д.»
– Да, вот теперь нормально. На равных. Так, отправляем. Туруту-ту, ту-ту. Первый пошел! Теперь куда? Может, в «Литературку»? Нет, у Полякова голова не тем занята. Он все о глобальном думает. Ему Пушкиных сразу подавай. Остаются журналы. Из столичных, думаю, в «Октябрь» и «Знамя» попробовать. В «Новый мир», «Юность» и «Наш современник» можно. Пусть старички порадуются. Еще куда? В «Неву». А почему бы и нет? В «Урал», «Дон» и «Север». Дальше – Интернет. Или пока в Интернет не выкладывать? Может, подождать немного? Ладно, пару-тройку дней подожду и выложу. Все равно кто-нибудь да ответит.
На часах 13:40. Дело сделано. Десять отправленных.
Дмитрий Владимирович решил отобедать в своей комнате.
И насколько же велик соблазн выложить рассказ в Интернете! А вдруг он сразу соберет тысячу просмотров и рецензий. А там и до новостной ленты в Яндексе рукой подать.
15:30. Ни одного входящего письма. Рано, решает гений, и на полчаса выключает ноутбук.
– Дмитрий, ты сегодня никуда не пойдешь? – прохрипела бабулька из своей комнаты.
– Нет, Лидия Павловна. У меня завтра два процесса.
«Стану знаменитым! Куплю двухуровневую квартиру и тогда – прости-прощай».
– Тогда я прилягу. Господи, дай мне сил! Дай мне сил!
– Начинается.
От этих причитаний писателя начинает потряхивать.
Чем бы заняться? Нет. Так нельзя.
Снова включает ноутбук и заходит на Проза.ру.
«Выложить – не выложить? А вдруг присвоят авторство? Рассказ-то гениальный. Тут осторожно надо. Интернет – вещь ненадежная. Смотри-ка, Пугачева похудела на 52 килограмма за два месяца. Ничего себе! Вот дает старушка! А это что? Известный актер при смерти. Куравлев[12]? Когда? Вроде бы не передавали. Так. Еще ссылка. Еще. Да что за ерунда! Где же новость? Я так и знал. Утка. Жив курилка! Ну так что? Выкладывать – не выкладывать? Да ладно. Скажу – не ожидал, что напечатают. Слава не ждет. Это мой час. Мое время! Вот так. Ляпота! Смотри-ка, уже один просмотр! Ух ты! Еще один. Поперло! Так, глядишь, и до рецензий дело дойдет».
Но первые три читателя оказались единственными. Рецензиями Дмитрия Владимировича никто не побаловал. За это время, а прошло без малого два часа, писатель узнал, как при помощи всего трех упражнений можно увеличить пенис на восемь сантиметров. Причем не только в длину, но и в диаметре. Заказал персональный гороскоп на март и просмотрел на Megogo.net[13] три серии «Светофора»[14]. В общем, хорошо провел время. Со стороны это смотрелось очень забавно.
Дмитрий Владимирович, как ребенок, то открывал, то закрывал Проза.ру[15]. Прикладывая к экрану ноутбука ладонь в том месте, где отображалось число новых читателей. После чего осторожненько опускал ее и смотрел, не изменилось ли количество.
Бедная жена! Если бы она знала, какой ерундой занимается ее муж.
Добытчик, так сказать.
Восьмой час. Жена вернулась с работы.
– Ты ужинал?
– Нет.
– Я купила блинчиков с мясом. Ты будешь?
– Буду.
– Опять пишешь? Что на этот раз?
– Рассказ.
– И, конечно, уже разослал по редакциям?
– Разослал. На этот раз я написал действительно гениальный рассказ.
– Рассказ на булку не намажешь. Ты не забыл, что у тебя два процесса?
– Помню.
– Вот и молодец. Надеюсь, ты к ним готов. Ладно, давай занимайся.
– Спасибо.
«Вот бабы! Ничего не понимают. Да и где им! Я пру к славе как танк, преодолевая все лишения и невзгоды. А она о блинах. Ведь все ради них. Так, а это что? Рецензии! Ну-ка! Да, действительно! Целых две».
Дмитрий Владимирович медленно опускает ладонь и… и…
«Нео, какую же ты чушь написал. И что это еще за Зизи и Лев? Не позорься! Закрой страницу, Избранный».
«Нео, ты? как всегда? великолепен. Такое живое повествование! Такие сильные эмоции! Я вся горю. Твоя, Чмоки-Чмоки».
Нео напрягся. Такого он не ожидал. Конечно, отзыв Чмоки-Чмоки не мог его не порадовать. Но рецензия Избранного явно выбила из седла.
С другой стороны, и у Толстого были черные дни, решил Дмитрий Владимирович. Однако после рецензий желание бороздить Интернет у Нео поубавилось. Он выключил ноутбук и задремал.
Ему снились говорящие блинчики, бабка и Нобель, лично вручающий премию по литературе.
– Дмитрий. Дим, ты, что, спишь?
– Нет, не сплю.
– Пошли есть.
– Не хочу.
– Волнуешься.
– С чего ты взяла?
– Не волнуйся. Они никогда раньше двух-трех недель тебе не отвечали. А если совсем будет плохо – выложишь рассказ в Интернет. Там точно кто-нибудь прочитает.
– Да нет. Рассказ неважный. Так себе. У меня уже есть новая задумка.
– Вставай давай. Задумка. Потом расскажешь. Главное, на процессе не засни.
– Постараюсь.
Прошло три недели.
Из редакций ни ответа ни привета. Дмитрий Владимирович успел за это время написать еще десять «гениальных» рассказов и по той же схеме отослал их во все существующие и уже прекратившие свое существование журналы. Правда, теперь он так высоко нос не задирал и в письмах немного все же заискивал перед главными редакторами.
– А вдруг где-нибудь да выстрелю? Вот тогда вы все у меня попляшете, – бубнил он себе под нос. – Спросит у меня Владимир Владимирович: «Господин Коньякин, а кто из коллег по литературному цеху вас зажимал? Кто не давал расправить крылья?». Вот тогда-то я и скажу все, что думаю. Дай Бог дожить до утра, а там Лев и Зизи вновь спасут Галактику!
18–21 февраля 2013 года
Лукич
Неделя не задалась. Во вторник проиграл затянувшийся уголовный процесс. Родители парня обещали подать жалобу в адвокатскую палату. Еще одно фиаско, и можно паковать чемоданы. Вряд ли найдется коллегия, которая протянет мне руку помощи. А ведь когда-то я был очень даже ничего. Где же ты, Бог фарта? Ты не бросил меня, колесящего по ночной Махачкале в прокурорской форме. Неужели откажешь сейчас, когда я так нуждаюсь в твоей поддержке?
Четверг. Начало одиннадцатого. Никого. Точнее, забегал паренек. Занес свежий номер «Лидера». «Лидер»! «Лидер» для ливера. Сегодня во мне схлестнулись пятьдесят килограмм желчи и столько же ливера.
Решил прогуляться. Киоск. Стою, разглядываю журналы.
– Денис, дружище? Молодой человек, вы меня слышите?
Оглядываюсь. Только не это! Петр Лукич. Бог знал, как меня наказать.
– Денис! Как ты? – старик совсем не изменился.
Обнялись как старые приятели. А ведь было время, он меня ненавидел больше всех на свете. Помню, послали меня на повышение в район, где Лукич председательствовал в тамошнем суде. Областной прокурор нарезал задач: усилить, углубить. И я взял под козырек. Старик оказался к этому явно не готов.
В тот год я обжаловал восемнадцать из сорока судебных решений. И так удачно, что Лукичу на итоговом совещании вставили по самое не балуйся. И чего он только не пробовал.
Дружбу дружил, частники выносил, прокурору жаловался, в область звонил. Все одно. Как сказала завканцелярии суда: «Да, столько говна нам еще никто не писал». Прошли годы. Согласен, в чем-то я был не прав. Перегнул палку. Но я был молод и голоден до побед.
Отошли в тенек. Присели на скамейку. Разговорились. Он меня – о детях, я его – о внуках. Потом перешли к широко обсуждаемым темам.
– Как думаете, Петр Лукич, изменят приговор Навальному?
– Не думаю. Выйти сухим из воды ему вряд ли удастся. А вот на условку, как мне кажется, в апелляции могут съехать. Ты же слышал, что сказал президент на Селигере. Хотя, чему удивляться? Один сотрудничал со следствием, а другой своей вины не признал. Классика. Все очевидно. Пять лет в этой ситуации – нормальный срок. Компромиссный. Если не ошибаюсь, прокуратура приговор в части наказания не обжаловала, а значит, костьми ляжет в апелляции, чтобы эффективность не полетела. Хотя один измененный приговор погоды не сделает. Уверен, дело на контроле у Генерального, а значит, в случае из-менения решения влетит не только гособвинителю, но и областному прокурору. Да и телефонное право еще никто не отменял. Долго, что ли, в областной суд позвонить? Хотя не исключаю, что вновь вмешается какая-то божественная сила, и Навального отпустят. Осудят, но отпустят. Или отпустят, но осудят. Кому как нравится. Это был бы для Кремля идеальный вариант. Уверен, паренек к концу года бы сдулся. Только откроет где-нибудь рот, а ему в ответ: «Ты-то куда лезешь, растратчик? Небось, тоже кому надо занес или лизнул». Сам понимаешь, сказать в такой ситуации могут все что угодно.
Кто знает, может, было бы лучше совсем не обжаловать приговор. Осудили – отсиди. Завоевывай авторитет у сидельцев.
Как ни крути, они тоже люди. Электорат своего рода. Хотя сдается мне, Алексей к такому вызову не готов. И зря. Зря ему изменили меру пресечения. Не успел испугаться, как отпустили.
В Интернете сразу поползли слухи, дескать, Собянин замолвил словечко. Лично попросил Путина вмешаться. Бред, конечно. Но какой изысканный. Мне кажется, Навальный сам понимает, в какой он ж. пе. Вот уже и сторонники, в предчувствии нового вожака, начали расползаться, как тараканы.
Нет, конечно, они еще пошумят. Побалагурят, так сказать. Но без огонька. Как сказал бы Дмитрий Губерниев: «Спортсмен вошел в воду без блеска». Посмотрим. Развязка близка. Интересно, конечно, чем сердце успокоится.
(Небольшая пауза)
– Сам-то как? По-прежнему адвокатствуешь? На жизнь хватает?
– Когда как.
– Хреновенько. Говорил я тебе, не езди на Кавказ. И чего ты понесся?
– А я не жалею. Глупо.
(Пауза.)
– А помнишь, как раньше? Да, дал ты нам прикурить.
(Пауза.)
Чувствуется, старику не хватает воздуха. Ностальгия. Казалось бы, прошло-то всего лет десять, а все не то. И чего ему не хватает? Шикарная пенсия. Дети пристроены. Внуки подрастают.
Но как же еще хочется помахать шашкой. Почувствовать себя барином. Погонять таких оболтусов, как я. Крикнуть в местном ресторанчике: «За всех плачу!». И вот к тебе уже бегут, ластятся, целуют руки. Мерзость. Или зависть?
Разговор оборвался.
Лукич встал и, не попрощавшись, побрел в сторону рынка.
Я посидел еще какое-то время, купил в киоске «Комсомолку» и пошел на работу. Шел в офис, а пришел домой. Эх, Лукич! Лукич!
А была ли встреча? Быть может, я и не выходил с утра из дома? Тогда кто купил газету? И почему в комнате так пахнет ливерной колбасой? Пахнет, как в детстве. К чему бы это?..
2–5 августа 2013, г. Архангельск
Токарь[16]
Есть такие удивительные рассказчики, которые пропьют весь вечер, завалятся спать, а потом уже под утро, когда остальные только ложатся, вдруг вскакивают и начинают нести такую хр. нь, от которой мороз по коже.
Вспоминается мне одна история.
Собрались мы года два назад с ребятами на рыбалку.
Во дворе ко мне подошёл Мишка, друг брата, и предупредил:
– На озере языком не мели. С нами один мужик поедет из органов. Димкин дядя.
Ладно, думаю. Из органов – это даже неплохо.
Ближе к вечеру доехали до места. Развели костёр. Выпили.
Мужик вырубился.
Сидели. Трепались.
Вдруг мужик резко оживает и, подсаживаясь к костру, говорит:
– А вот вам, ребятки, ещё случай. Приезжает в Назрань токарь из Самары. Селится в «Ассе»[17]. Днём пропадает на заводе в Малгобеке. Вечером возвращается и идёт в город. Заходит в магазины, на рынок, откровенно засматривается на местных женщин. Тот, кто был в Назрани, от этой наглости просто обалдевает. Человек в клетчатых шортах и в футболке «Скажи терроризму нет!» ищет, где бы подстричься. Да появись ты – вокруг уже перешёптываются. Ещё минута – и уважаемые решают, сразу тебя зарезать или подождать до вечера. Но вот какой случай. Токаря почему-то никто не трогает. День проходит, второй. Что такое? На третий он уже ориентируется на местности и на работу ходит пешком. Спецслужбы в смятении. Первые думают на вторых, вторые – на первых. Третьи пока держатся в стороне, но с опаской поглядывают на четвёртых. А так называемым ваххабитам и местным жителям всё равно. Да пошли вы все! Не хотят они убивать токаря.
Командировка токаря подошла к концу. Выдался на редкость ясный денёк. Он встал, умылся, не торопясь собрал вещи, присел на дорожку, вышел в холл, попрощался. Если бы не оставил в тумбочке зубную пасту – о нём бы даже не вспомнили. Прошёл центр по главной улице и побрёл в сторону «Черменского круга».
Минут за сорок дошёл до поста, где его уже ждали.
Весть о бравом токаре облетела всю Ингушетию и потихоньку начала обрастать легендами. То его видели скачущим в горах на диком жеребце, то играющим с местными мальчишками в футбол.
Как себя с ним вести? Что делать? Никто не знает. Может, это Солженицын воскресший. Может, президент будущий. Поди разбери.
Пост. Человек в форме:
– Паспорт, пожалуйста.
– Да, конечно.
– Иван Кузьмич, как же вас в Ингушетию-то занесло?
– Ребята подкинули. Сами в Грозном остались, а я в Назрань махнул.
– Чем занимались?
– Работал.
– Где?
– На нефтеперерабатывающем заводе.
– Снимали комнату или?..
– В «Ассе» остановился. Очень уютная гостиница. Рекомендую.
– Да уж. А в рюкзаке что?
– Две пары чистого белья, одна грязного и сувениры.
На поясе человека в форме нервно задребезжала рация.
– Извините, одну минуту, – сказал он токарю.
– Ничего страшного, – ответил тот.
Человек в форме отходит в сторону.
Голос из рации:
– Слушайте меня внимательно, лейтенант.
– Кто это?
– Не задавайте лишних вопросов. Этот человек не должен покинуть республику. Вы слышите меня? Не должен.
– Почему?
– Вы не понимаете?
– Нет.
– Тогда ответьте мне на один вопрос. Сколько наших погибло вчера в Кара-булаке?
– Пятеро.
– Правильно.
– И что?
– Подумайте.
– Не понимаю вас.
– Откуда этот слесарь?
– Из Самары.
– Сколько он жил в Ингушетии?
– Не знаю.
– Две недели.
– И что?
– Ничего.
– Представьте себе, что он добрался до своего родного города и за рюмкой «чая» рассказывает о своих похождениях друзьям и знакомым. Те в свою очередь рассказывают своим знакомым и… пошло-поехало.
– Не понимаю.
– Тогда вы дебил, лейтенант. Конец связи.
Система дала сбой.
Рассказчик нервно облизал губы, его руки тряслись.
– Вот такая история, ребятки. Вот такая история.
И снова заваливается спать.
И всё вроде бы ничего, но почему-то уже не спалось.
Май 2010 года
Полковник, это уже лишнее
Приезжает как-то генерал с проверкой в войсковую часть, командование которой не нашло ничего лучшего, как приставить к генералу полковника и «загрузить» гостя кабаками и ресторанами. Проходит неделя. Рестораны за спиной. Осталась баня. Заходит генерал с полковником в баню. Проходит час. Из бани выходит генерал с набедренной повязкой, садится на стул, закрывает глаза и начи-нает дремать. Рядом пробегает собака и начинает лизать генералу яйца. Генерал: «Полковник, это уже лишнее».
АнекдотДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ирина Петровна – одна из прокуроров республиканской прокуратуры.
Дмитрий Константинович – руководитель проверки.
«Как же они здесь работают? Кругом оцепление, колючка. О какой законности может идти речь?!»
Стук в дверь.
– Дмитрий Константинович, можно?
– Ирина Петровна, доброе утро. Проходите. А то я здесь совсем заскучал. Как вы?
– Все хорошо, Дмитрий Константинович.
– Спали нормально? Уж больно душно у вас.
– И не говорите (небольшая пауза). Дмитрий Константинович, я все о своем терро-ризме.
– А что с ним? Или я чего-то не знаю?
– Вы смотрели приговоры? Нет, наверное.
– Смотрел.
– И что вы думаете? Есть динамика? Много нарушений нашли?
– Знаете, Ирина Петровна, если подходить к этому вопросу формально, то нарушений нет. Квалификация правильная, наказание назначено в пределах санкции статьи.
– Спасибо большое. Мы старались. Каждый приговор вычитывали.
– Это вы молодцы.
– А если не формально?
– А оно вам надо? Если честно, Ирина Петровна? Ведь предмет настоящей проверки другой. Может, Бог с ним, с терроризмом.
– Нет, Дмитрий Константинович. Это ведь мой участок работы. Я за него переживаю.
– Что? Переживаете? Голубушка моя, бросьте вы это дело… переживать. Хотя (небольшая пауза). Значит, хотите правду. Как бы вам сказать. Я могу материться? Вы знаете, Ирина Петровна, за время работы в Главке я подсел на мат.
– Да, ребята рассказывали. Такие смешные истории. Особенно про полковника.
– Да-да. Так вот, Ирина Петровна, памятуя о том, что это ваш участок работы, буду откровенен. Я ведь не зря спросил, как вы спали ночью. И дело даже не в вагончиках. Лично я после прочтения двух ваших приговоров не мог заснуть полночи. Серьезно. Там было все. Обида, злость, переплетающаяся с бессилием. Тихая истерика. Я же приезжал к вам в том году.
– Мы помним. Очень хорошая проверка.
– Серьезно? Вы знаете, я тоже так думал.
– Дмитрий Константинович, можно, я посмотрю?
– Что посмотрите?
– Приговоры. Может, мы не то подшили.
– Зачем? Они вступили в законную силу. Как говорится, поезд уже ушел.
– И в чем там дело?
– Если позволите, я буду иносказателен.
– Конечно.
– Не называя фамилий. Ведь вы все приговоры помните наизусть. Это же ваш участок работы?
– Да-да. Конечно.
– История первая. Где-то высоко в горах поймали очень дерзкого участника незаконного вооруженного формирования. Идет предварительное следствие. Преступник в отказе. Дело передают в суд. А там, кроме части второй 208 статьи[18], вменена еще 222 статья[19]. В общем, целую, Люся. Дай Бог, чтобы к закрытию сочинской Олимпиады вышел. В суде террорист также вину не признает. Рассказывает, что в горах поймали не его, а младшего брата, который собирал после школы черемшу. Судья растерян. Что делать? Преступник уже дважды косо посмотрел на него и вскользь упомянул домашний адрес. Да черт с ним, решает судья. Прокурор тоже не дурак и попросил по минимуму. В итоге за участие в вооруженном формировании террористу дают восемь месяцев, за незаконный оборот оружия – четыре. И путем поглощения наказаний вышли на восемь месяцев лишения свободы. Как вам, Ирина Петровна? Чувствуете зловоние? Это зэки всей страны сверлят вас глазами. Вот бы и им так посчастливилось.
– Такого не может быть, Дмитрий Константинович! Если это так, мы пойдем в над-зор.
– Какой надзор, Ирина Петровна?! Успокойтесь. Жулик уже месяц как вышел по УДО[20].
– Дмитрий Константинович, можно наряд с приговорами?
– Конечно. (Передает наряд.) Я могу продолжать? Да потом почитаете, Ирина Петровна. Так вот. Затем мне попадается еще один приговор. Судят молодого парня. Как следует из вводной части судебного решения, у него беременная жена и больная мать. Фабула дела такова. Наши доблестные оперативники откуда-то узнали, что этот парень года два назад впустил переночевать террориста. Ирина Петровна, вы слушаете меня?
– Да. Я слушаю.
– Да ни черта вы не слушаете. Отложите наряд. (Со злостью). В общем, парень все признал. Оговорился, правда, что у него не было выбора. Он якобы испугался за родителей. Но это уже совсем другая история. Идет суд. В зале, кроме парня, только его мать и жена. Тейп паренька – небогатый и незначительный. Поэтому судья, особо обращая внимание, что борьба с терроризмом является одной из первостепенных задач государства, со всей пролетарской ненавистью дает ему полтора года. Жена в слезы. Ничего не понимающая в вопросах права мать кричит сыну через ряды, чтобы тот не забыл после суда зайти к дяде Ибрагиму. Конвой. Наручники. Занавес. (Небольшая пауза) Ирина Петровна, вас когда-нибудь брали под стражу в зале суда?
– Дмитрий Константинович, вы издеваетесь?
– Почему? Вы только представьте. Все предварительное следствие ты на подписке. И уже где-то на подсознательном уровне закрадывается, что ты совершил что-то незначительное, иначе бы сразу закрыли. А тут суд и тюрьма… И журавлика в небо сын идет запускать не с отцом, как договаривались, а с дядей Зауром.
– Дмитрий Константинович, а здесь вы не правы. Это ведь чистое пособничество. Он же впустил террориста в дом.
– Согласен. А вот мне интересно. Тот, кого этот парень впустил в дом… С ним что? Он осужден? Когда? Я не нашел. А был ли мальчик, Ирина Петровна?
– Я не помню.
– Вот тебе раз! Как же так?! Будем надеяться, что был. По крайней мере, мне хочется в это верить. Иначе это подрывает все устои борьбы с терроризмом. Получается не борьба, а спекуляция цифрами. И вы знаете, что меня беспокоит больше всего?
– Что?
– Что вот этот ворвавшийся в чужой дом террорист как-то косо посмотрит на судью или вскользь упомянет его домашний адрес. И кто здесь будет виноват? Судья, прокурор, горы или черемша?.. А вы говорите динамика, Ирина Петровна. Какая тут к черту динамика!
– Дмитрий Константинович, можно я заберу наряд?
– Забирайте. Я все равно сделал копии.
– Зачем? Отразите это в справке?
– Нет. Оставлю на память. (Небольшая пауза) Вот ответьте мне, Ирина Петровна: какого черта я в прошлом году перед вами распинался? Методички раздавал, семинары проводил. А вы взяли и насрали мне в душу. Что вы так смотрите? (Зло) Да, насрали. Идите, Ирина Петровна. И запомните: предмет настоящей проверки – оперативный учет и статистика. Нечего ко мне со всякой дрянью ползти.
– Да-да. Конечно. (Небольшая пауза) Может, чаю, Дмитрий Константинович?
– Чаю? Ирина Петровна, идите. Это уже лишнее.
Июль 2010 года
Рейс Ростов – Махачкала
Бросить, что ли, все к чертовой матери? Опять этот раздолбанный Икарус. Издеваются они, что ли? Другие едут – у них «мерседесы», а у меня все Икарусы да Икарусы. Ох уж эта погода!
Завтра процесс в Махачкале, а дороги до Ставрополя занесло. Доберемся ли? Диспетчера в бешенстве. Где-то только расчистят, глядишь – опять замело. Одно утешение – ростовская бригада. Эти ребята всегда приезжают вовремя. Правда, порой их заносит. Но кого из нас, скажите мне, не заносит?
Русских в этот раз немного. Человек пять или шесть. И те, наверное, ставропольчане. Видно, опять я один до Махачкалы.
Прохожу в салон. Слава Богу, телевизор есть. Не так скучно ехать. В прошлый раз мы все серии «Крота»[21] просмотрели. Неплохой сериал. Жизненный.
Сажусь на место.
Сосед лакец[22] скупо приветствует.
Тронулись. Зазвонил сотовый.
«Привет. Да, поехали. Нет, все нормально. Дороги, говорят, до Ставрополя занесло. Как Вовка? Молодец. Гулять пока не ходите. Деньги на холодильнике. Ладно, давай. Утром наберу. Целую».
Настроение – дрянь. Доедем – не доедем? В управлении разбираться не будут. Уволят – и все дела. Нет, не могли дня за четыре предупредить. Жена часто спрашивает, не боюсь ли я ездить на рейсовых автобусах. Конечно, боюсь.
Сегодня, к примеру, под Хасавюртом[23] (2) опять троих наших обстреляли. А от Хаса до Махачкалы еще добраться нужно.
Справедливости ради замечу, что рейсовые автобусы боевики не шерстят.
Видно, они и предположить не могут, что сотрудники Главка на рейсовых автобусах рассекают. Россия!
Сальск[24]. Опять беру сосиску в тесте. Жена все предупреждает, но… У меня одно из двух: либо сосиска, либо чипсы. Третьего не дано. К бутербродам я как-то не очень.
Помню случай. Купил я сосиску, а потом до самой границы с Дагестаном терпел, чтобы в туалет сбегать. А водитель, сволочь редкостная, нигде после Сальска не останавливался и на просьбы не реагировал. Все ворчал, что опаздываем.
Стемнело. Сосед задремал. Интересно, почему говорят, что лакцы смышленее евреев? С задних мест просят включить телевизор. Снег в стекла.
Сейчас бы «Бег» или «Братьев Карамазовых» посмотреть. Да где там! Сериал какой-то поставили. Что-то про Хацапетовку.
Как там мама? Знала бы она, как меня колбасит. Если ничего не случится, завтра перейдем к исследованию письменных доказательств.
Защита делает ставку на видеозапись казни солдат. Хрен с ними. Это же надо – горло резать. Ну и огорчу же я их завтра. На пожизненное, соколики, летите.
Автобус забуксовал. Вот и развязка.
– Мужики, толкнуть бы надо.
Какой водитель-то у нас кругленький. Только сейчас заметил. Хотя, если всех подсаживать да всякие там сомнительные посылки передавать…
Оно и понятно. Каждый выживает, как может. Русский мужик лет сорока с передней площадки всех агитирует да подбадривает.
Балбес, нашел кого агитировать. Кавказцев! Все как один потянулись к выходу.
Вышли. Кто-то лопатой колеса подкапывает. Кто-то сзади встал, кто-то спереди. Разом навалились. Еще раз, еще, еще… Вытолкали.
Проходим в салон. И что вы думаете? Наш агитатор сидит и бутерброд с яйцом ест. Вот урод.
Тронулись.
Нефтекумск. Все ближе и ближе Дагестан. Если верить – дагестанцы уже весь Нефтекумск оккупировали. Граница. Пост. По дороге в Дагестан паспорта редко проверяют. Водителю пару вопросов зададут и все. А вот обратно! Обратно начинается карусель. Помню, был случай. Ехали мы вперед. Так у мужика прямо на посту милиционеры сотовый телефон отобрали. И можно было бы выручить мужика, но уж слишком поздно он признался: мы уже два-три селения проехали.
…Задремал.
Остановка. Кизляр. Мужики потянулись к выходу. Из русских остался я один. Женщины не выходят. Снега почти нет. Только сильный ветер. Кафе «У Камиля». Неплохое. Беру чай и упаковку «Принглс»[25]. Перекус своего рода. К слову, и орехи здесь неплохие. Особенно миндаль. Садимся в автобус.
До Махачкалы часа три по хорошей дороге. Заправок все меньше. Степь. Проснулся второй водитель. Выключил телевизор. На задних местах спят. Молодая женщина успокаивает грудного ребенка.
Все будет хорошо. Пусть все у тебя будет хорошо, малыш. Огни Хасавюрта. Где-то здесь…
И на сердце тревожно. Да хрен с ними со всеми. Семи смертям не бывать.
Светает. Сосед потянулся к выходу. Остановка. Стоим не более минуты. Следующая – конечная. Водитель прибавил скорость.
До Махачкалы час. Горы! Какие же они красивые, эти горы! Въезжаем в город.
Вот если бы автобус еще на Южную автостанцию приходил, а не на Северную. Цены бы ему не было. На часах семь пятнадцать.
Молодцы, ребята!
– Такси. Такси, брат.
– До «Редукторного».
– Двести пятьдесят.
– Сколько?! Неделю назад сто пятьдесят было.
– Ну, двести. Двести, брат.
– Поехали.
Шестерка. Одна из самых распространенных моделей в Дагестане.
Дальше в рейтинге – тонированная «Приора».
Окончательно рассвело. «Редукторный». Говорят, раньше последним районом был. А сейчас… сейчас все изменилось.
А вот и «Приморская»[26].
– Давай, брат.
– Удачи.
Открылись ворота. Прохожу в здание.
Два часа до процесса.
Немного вздремну, позвоню жене и в бой.
24–25 сентября 2010 года
Затянувшаяся эпоха долгожданного пробуждения Фантастика вперемежку с реальностью
«… Пережитком прошлого видятся мне и проблемы в области здравоохранения. Объясните, как можно в эпоху нанотехнологий перерождаться всего 4 раза. Согласен, как минимум дважды врачи оказываются на высоте, и человек, не чувствуя никакого дискомфорта, продолжает жить дальше. Однако после этого наши докто-ра начинают, образно выражаясь, биться в истерике. Понимая, что имеют дело с изможденным телом, они снижают к себе требования. Возникает ощущение, что в операционных колдуют не матерые волки, а сопляки-практиканты, которых хлебом не корми – дай поэкспериментировать. Что тут скажешь? (Небольшая пауза. В зале гробовая тишина.) Нечего сказать. К черту государственность, которая не в силах обеспечить гражданину право на чистое перерождение. Лично я не хотел бы отстаивать интересы Человечества в теле наложившего в штаны бомжа, смирившегося со своим жал-ким существованием. Или я не о том о чем-то говорю?»
Из ежегодного обращения Президента Объединенной России, декабрь 2215 года«У Человечества не может быть общих интересов».
Переживший Первого«В борьбе за всеобщее господство проще всего прикрываться интересами Человечества».
Переживший ВторогоГлава первая
Последнее, что помню, – внук пытается во сне обхватить мою шею ручонками. Затем резкая боль. Головокружение. Перед глазами мечутся числа… 8, 14, 18, 20, 25… Пустота… И запах… едкий-едкий… с гнильцой…
Практикант. Иван Лукич, пациент обо. рался!
Врач. Не обо. рался, а окакался, Евгений. Я на вас лет через двести посмотрю.
Практикант (в сторону). Старый козел.
Глава вторая. «Спички»
– Ну и чего ты стоишь? Бери спички. Поджигай. Я же не могу до тридцати лет с тобой нянчиться, – как из ружья нервно выпалила девушка.
Тесновато. Кожа натянута, как струна. Вот-вот лопнет. Подташнивает. Где я? Холодно. Какая крохотная комнатка! Словно игрушечная. Что это? Кухня? Плитка. Старинная какая. Раритет. Где и отыскали? Девушка? Кто она? Что ей нужно? Спички. Зачем? Боже, как холодно! Числа, числа, числа… Словно я бухгалтер, сдающий полугодовой отчет. Что происходит? Выключите свет. Умоляю, выключите. Я все это уже видел. (Пауза.) Где я мог это видеть? Мама! Мамочка! Ма-а-а-ма…
– Дима, ты издеваешься надо мной? Я сказала, бери спички, – девушка сделала резкий шаг в мою сторону.
Секунда, вторая – и кастрюля летит с плиты на пол. Девушка, обхватив голову, убегает в соседнюю комнату.
Стоп! А вот здесь, господа хорошие, вы прокололись. Кастрюлю-то мама не скинула на пол, а опрокинула на меня. Что это? Проверка на вшивость? Хорошо, давайте поиграем.
– «Мама», я зажег конфорку. Не плачь.
Подхожу к девушке, осторожно касаюсь ее плеча.
– Зажег? (Не оглядываясь.)
– Да.
– Зачем?
– Мы же хотели суп разогреть.
– Суп. Какой ты упрямый, Димка. Суп! Ставь макароны. Отец скоро придет.
Отец? Начинается. А кого мы тогда в 2000 году похоронили? Пушкина?
Шаги в коридоре. Открылась дверь. В комнату (она же кухня) вошел коренастый молодой человек лет тридцати.
– Это что за кораблекрушение? – спросил он, указав деревянным пистолетиком в сторону кастрюли. – Держи, сын, – парень протягивает мне пистолет.
– Не обращай внимания. Я сейчас все уберу. Это мы с Димой учимся газ за-жигать, – девушка подошла к парню и поцеловала его в щеку.
Браво, ребята! Вот молодцы. Какая идиллия. И пистолетик точь-в-точь как мой.
– Дима, помоги отцу.
А что делать-то? Сапоги, что ли, помочь снять… Черт знает. Он, что, инвалид?
– Да ладно. Я сам, – парень, опершись о стену, стал снимать сапоги.
Давно я не видел таких сапог. Разве что в детстве. У деда, помню, были такие. Настоящие. Кирзовые.
– Что с тобой, Дима? Ты не заболел? – девушка подошла ко мне и приложила ладонь ко лбу.
– Ну как? – спросил парень.
– Все хорошо, – ответила девушка.
– Симулянт ты, Димка, – сказал парень и подошел к умывальнику.
Что происходит? Дальше тупить нельзя. Раскусят. Или еще хуже – сдадут в психушку. Подыграю, а там разберемся, что к чему.
– Не знаю, «пап». В школу идти не хочу, – с трудом выдавил я из себя.
– Так каникулы же, – улыбаясь, сказал он.
Твою мать! Осторожней, Скворцов! «Не тряси, а то процесс проиграем». Тайм-аут. Нужен тайм-аут.
– Кончатся скоро.
– Ничего. Учишься ты хорошо. А учеба в радость. Ты же хочешь стать человеком?
– Хочу, – растерянно пробормотал я.
– Тогда учись, – сказал «отец» и присел за стол к окну.
Девушка, я так понимаю, моя «мама», сняла с плиты сковороду с макаронами и поставила на стол. Пообедали. Молча. Мы всегда обедали молча. Отец не любил, когда ему за обедом мешали читать «Советский спорт».
Шаги в коридоре. Стук в дверь.
– Открыто, – «отец» отложил газету в сторону.
В комнату вошел худенький паренек лет десяти.
– Дядя Костя, можно мы с Димкой погуляем?
– Ты, Петька, поздоровайся сначала, – ответил Костя и снова взял в руки газету.
– Здравствуйте, дядя Костя. Тетя Таня. Привет, Димка.
– Так-то лучше. Ты иди пока, во дворе поиграй. Дима сейчас пообедает и выйдет. Сам-то ел, Петр? Если нет, садись с нами.
– Спасибо, я кушал, – ответил парнишка, закрывая за собой дверь.
– Ну что, Дмитрий, гулять хочешь? – спросил «отец».
– Хочу.
Сказал, а сам думаю, что это за парнишка. Друг, наверное. Память, память. Что ты за вещь такая? До чего же ты избирательна!
– Тогда допивай чай и иди. Только теплей одевайся. На улице прохладно, – сказал «отец».
– Пап, а ты за кого болеешь? – спросил я.
«Отцу» понравился этот вопрос. Это даже не лещ был, а лещина. Он подсел ко мне ближе, потрепал за волосы и сказал:
– За киевское «Динамо».
– Согласись, пап, Лобановский был классный тренер, – не подумав, сказал я.
– В смысле?
– В прямом. Жаль, что умер. «Динамо» без него не то.
– Кто умер? – удивленно спросил «отец».
– Лобановский.
Трудно описать смятение, одолевшее меня. Снова на одни и те же грабли. Надо срочно что-то придумать. Молчать глупо. Нести чушь, то есть говорить правду, – смерти подобно. «Отец» встал из-за стола и ушел в другую комнату. За ремнем, что ли? Так я еще маленький. Если что, запишусь после школы на прием к уполномоченному, а там, дорогой мой Константин Батькович, держись.
Минут через десять «отец» вышел из комнаты, сел на табурет у порога, надел сапоги, куртку и, не сказав ни слова, вышел в коридор.
– Что ты наделал, Дима? – сказала «мама».
Я даже на время забыл о ее существовании. Так смиренно она вела себя в присутствии «отца».
– Все будет хорошо. «Мама», можно я гулять не пойду. Я лучше книжки почитаю.
– Как хочешь. Я тогда пойду Петру скажу, чтоб не ждал.
– Хорошо.
Прохожу в комнатку. Все как в детстве. В дальнем углу кроватка брата, в центре кресло отца, у окна стол, за ним коробка из-под телевизора с игрушками. В горле комок. Слезы. И кто надо мной издевается? Кто? Что все это значит? Достаю из портфеля дневник. В каком я хоть классе-то? Третий «Б». Второгодник, что ли? Да нет вроде. «Отец» сказал, что хорошо учусь. Хотя раньше и за тройки особо не наказывали. Особенно в поселке. Пять, пять, пять, четыре, пять, пять, пять. Отлично. Боже мой, какие старые учебники! Кто это? Ильич? Да уж! Может, ему усы подрисовать? Нет, не стоит. История как-никак. Читать, конечно, все не буду, но кое-что повторить следует. Забираюсь в кресло. В доме тихо-тихо. Натягиваю на себя покрывало. А по телу бежит такая приятная дрожь. Глаза слипаются, вокруг все плывет. Сворачиваюсь клубком. Засыпаю…
Глава третья. Первая победа (она же – первое поражение)
Что же делать? Первое дело. Первое! А вдруг судья действительно вынесет оправдательный приговор. Прокурор города с говном съест.
– А вы давно работаете в прокуратуре? – спросила адвокат. Невысокая сутулая женщина лет пятидесяти. Темный свитерок, брючные штаны синего цвета, на ногах серые сапожки. (Нелепое сочетание.)
– Десять дней.
– Первый процесс?
– Первый.
– Печально. Я бы даже сказала – страшно.
– Что страшно?
– Первый процесс – и сразу оправдательный приговор. Я всегда говорила, что ваш прокурор имеет слабые познания в области уголовного права. Он скорее хороший менеджер, чем юрист. Тут же все очевидно. Парень сел в машину, пытался ее завести. Завел, машина тронулась, но, проехав от силы метра три, заглохла. Разве это угон? Вы же грамотный человек. Недавно институт окончили. За что его наказывать? Тем более лишать свободы.
– Так он же рецидивист.
– Да, вы правы. Правы, молодой человек. А что он натворил? В первый раз украл ведро картошки у бабульки, которой помогал колоть дрова. Сейчас пытался угнать автомобиль.
– Не пытался, а угнал. Внимательней читайте разъяснения Верховного суда. (Дерзко)
– Не поняла. (Женщина сделала вид, что не расслышала.) Какого суда? Верховного? Да я вроде что-то читаю периодически. Может быть, не все, конечно. Но читаю. Да, Александру Николаевичу придется попотеть, чтобы спасти честь мундира вашего начальника. Что ни говори, а судьи, следователи и прокуроры – все они варятся в одном котле. Все они люди одной системы. Разве может судья оправдать человека, если прокурор направил в суд дело, которое расследовалось полтора года? Не может. К каким только уловкам не прибегают. Раньше направляли дела на дополнительное расследование, сейчас просто возвращают прокурору. А что там дальше – одному Богу известно. Ввели, конечно, главу о реабилитации. Но кого, скажите мне, реабилитировать, если судами оправдывается не более трех процентов от общего числа подсудимых. А может быть, зря я так категорично?
– Вы адвокат. У вас своя правда.
– В вопросах юриспруденции, молодой человек, правда должна быть на всех одна. Соглашусь, в действиях Никифорова есть состав преступления, но предложенное вами наказание не согласуется с теми положениями, которые закреплены в уголовном законе. Я уже не говорю о судебной практике, к которой вы обращались сегодня. Первое дело! Тут бы и расправить крылья. Вспомните Плевако. В чем общественная опасность? Что парень такого сделал? Сесть в тюрьму только за то, что пытался похитить прикуриватель и сломанную магнитолу.
– Важно не то, что он успел сделать, а то, к чему стремился. Он ведь сам пояснил, что хотел отогнать машину в гараж и там разобрать на запчасти.
– Тогда почему не разобрал? Почему вы считаете, что это угон, а не покушение на кражу? Молчите. А я вам отвечу. Потому что вы дела не читали. Полистали в прокуратуре надзорное производство на десяти листах и все. Первое дело так и останется первым. Как бы вас высоко ни занесло – оно будет преследовать вас до самой смерти. И этот парнишка, лишат его свободы или нет, будет являться вам во снах и напоминать, что в процессе вы шесть раз неверно назвали его имя, спутав при этом дату рождения.
Входит судья. Никифоров, адвокат и прокурор встают.
Судья. Приговор. Именем Российской Федерации…
В голове прокурора зазвучали колокола, перед глазами стеной встали клубы дыма. Молодой человек опомнился только после оглашения резолютивной части.
Судья. Никифоров, вам понятен приговор?
Никифоров. Да, ваша честь.
Судья. Вы признаны виновным в покушении на кражу и приговорены к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком один год.
Никифоров. Спасибо, ваша честь.
«Слава Богу! Слава Богу! Интересно, наказывают ли за переквалификацию? Если да, то придется писать представление. Нет, Семен Петрович должен быть доволен. Первое дело как ни крути», – пронеслось в голове прокурора.
Адвокат. Поздравляю вас. Передавайте привет прокурору города. Первое дело – и сразу победа. Да еще какая! Ни много ни мало – дело века!
Прокурор. До свидания. (В сторону.) Да иди ты к черту, дура старая.
После того как адвокат вышла из зала, секретарь обратилась к прокурору: «Дмитрий Константинович, вас Александр Николаевич просил к себе зайти».
(Что такое? Тоже, наверное, воспитывать будет. Ладно, делать нечего.)
Прокурор (в дверях, робко). Александр Николаевич, можно?
Судья. Проходи. Садись. Ты чего такой бледный?
Прокурор. Да так. Накурено в зале.
Судья. Накурено или Нинка запугала?
Прокурор. Нинка?
Судья. Адвокатесса наша.
Прокурор. Да нет. Нормально.
Судья. Ты на нее внимания не обращай. Она это любит. Хлебом не корми – дай только к новым прокурорам поприставать. Несет всякую чушь о гуманизме и справедливости. Пугает оправдательными приговорами. Ты ведь не из пугливых? Верно? Чай или что-нибудь покрепче?
(Что и делать – не знаю. Кто знает, может, здесь так принято.)
Прокурор. Нет. Спасибо. Семен Петрович, наверное, ждет.
Судья. Петрович?! Брось давай. Он наверняка уже на даче грядки окучивает. Сегодня же пятница. Кто в такой день работает? Бестолковый день. Ненавижу. Хотя, давай, знаешь, что сделаем – позвоним. (Подходит к телефону, набирает номер.)
Прокурор. А у нас секретарша новая. (Растерянно.)
Судья. Это хорошо. Симпатичная?
Прокурор. Так себе.
Судья. Запомни, студент: не бывает некрасивых женщин – бывают мужчины со вкусом. К сожалению, не я сказал. Народная мудрость. (Пауза.) Девушка, могу я услышать Семена Петровича? Как меня представить? (Пауза.) Представьте меня голым. (Пауза.) Петрович, что ты там за секретаря себе нашел? Шуток не понимает.
Петрович. Да не обращай внимания. Ты же знаешь: бабы – дуры. (Пауза.) Как у тебя дела? Нормально. Это хорошо. Молодец, что позвонил, а то я уже собирался на дачу ехать. Жена одна не справляется.
Судья. А мы тут с Дмитрием приговор обсуждаем.
Петрович. С каким Дмитрием?
Судья. С каким, с каким? С твоим. Помощник.
Петрович. Скворцов, что ли?
Судья. А кто еще? Хороший парень. Так сегодня Нинку отделал. Нет. Нет, молодец. Что говоришь? Первый процесс? Не верю! Ты шутишь. Нет. Нет. Нормальный парень. И, главное, знаешь – так уверенно: «Два года колонии». Жулик чуть сознание не потерял. Пришлось, конечно, немного в квалификацию вмешаться.
Петрович. Главное – осудили. А там пускай проверяющие разбираются. Передай Скворцову, что никаких представлений писать не будем. Приговор хороший.
Судья. Ладно, Петрович, бывай. Обедать пора. (Судья положил трубку и сел в кресло) А если начистоту, Дмитрий, плохенько ты сегодня отзаседал. Я понимаю, дело яйца выеденного не стоит, но почитать-то дело можно было прийти. Парня зовут Андреем, а ты к нему: то Василий, то Иван. Место преступления спутал. Размер ущерба завысил. Ладно, Нинка дура. Жути нагонит, а ты потом сидишь полдня разбираешься. Не обижайся, конечно, но я тебе так скажу: дали поручение – приди, почитай дело. Сделай пометки. И не стесняйся обращаться к закону. Мы же люди, а не роботы. Всего упомнить невозможно. Главное – оставайся человеком, в какой бы ситуации не оказался. Старайся, слышишь меня?
Прокурор. Слышу, Александр Николаевич.
Судья. Вот и молодец. Не робей. Нам еще с тобой не по одному делу вместе заседать. И знаешь, что… узнай мне имя вашей новой секретарши. Если она симпатичная, конечно.
Прокурор. Хорошо, Александр Николаевич. Узнаю. До свиданья.
Судья. Давай, пока. Заходи, если что.
Глава четвертая. Не только о хлебушке
Какие странные звуки. Мыши, что ли? Да нет. Не похоже. Такое ощущение, что диван или кровать скрипит. Да, пожалуй, кровать. Приоткрываю покрывало. Светает. На кровати сидит обнаженная девушка, ее обнимает какой-то голый парень… Иисусе Христе, Сыне Божий! Это же мать с отцом. Они что, сексом тут на моих похоронах занимаются? Похоже, пробуждение будет долгим. Так это не сон?! Теперь меня либо вычислят и убьют, либо все обойдется. Третьего не дано. А что, если жить как живется? Ни во что не вмешиваться, ни к кому не приставать. Но ведь так жить неинтересно.
– Костя, хватит. Кажется, Димка проснулся.
– Если кажется, креститься нужно. Спит он. (Зло.)
– Да нет, смотри. Видишь, глаза открыл. Есть, наверное, хочет. Со вчерашнего дня не ел. Как заснул, так и…
– Твою мать! Делай что хочешь! – отец срывается на крик и отворачивается к стене.
(Какие смешные труселя. Семейки!)
– Тише ты.
Девушка надела лифчик, трусики и подошла ко мне.
– Ну что, Димочка. Может, покушаем? – треплет меня за плечо.
Делаю вид, что ничего не слышу.
– Дим, а Дим. Просыпайся. Семь часов. Или поспишь еще?
– Не хочу. А папа встал?
– Нет.
– Тогда и я не буду.
– Ну хорошо, полежи еще.
Дурак, потерял сутки. За это время можно было осмотреться, что к чему. А теперь продолжится эта бесконечная пытка. Память, выручай! Главное, первым не лезть, а там кривая куда-нибудь выведет. Хотя вчера кое-что мне все-таки удалось выяснить. Итак, меня зовут Дмитрий Константинович Скворцов. Я ученик третьего класса. У меня есть мама, папа, младший брат Гена, друг Петька и еще много чего… В результате неудачного перерождения я очнулся в старом теле. Скорее всего, это крайнее «перерождение»… Эх, гуляй, рванина! Интересно, где братишка? Наверное, к бабке отвезли. Будет время, навестим старушку.
(Приоткрываю покрывало). Спит или притворяется? Слезаю с кресла и на цыпочках выхожу в кухню.
– Встал. Давай проходи. Сейчас чайник поспеет с хлебушком.
Давненько я жареного хлебушка не ел. Что ни говори, только в детстве у всего свой неповторимый запах и вкус… У хлеба, масла, творога, молока.
– Тебе сколько кусочков?
– Пять, – шутя.
– Чудышко ты мое. Держи. (Кладет кусочек хлеба на блюдечко. Наливает чай) Горячий. Подуй сначала. (Пауза.) Ты чего так долго спал?
– Замерз.
(Отламываю кусочек хлеба и кладу в рот. Вкуснотища! Мамочки мои, какая вкуснотища. Сейчас бы еще молочка парного.)
– Отец встанет, натопит. Его вчера в ночную вызвали. Только-только ноги занес.
(Видел я, как он ноги занес. Можешь не рассказывать. Надеюсь, ребята, вы предохраняетесь. Еще одного Константиновича наш бюджет не потянет.)
– Мама, а сегодня какой день недели? – иду в атаку.
– Суббота.
– А в школу скоро?
– В понедельник.
– А Генка где?
– У бабушки.
– А ты меня любишь? – это я так спросил, ее порадовать.
– Конечно. Конечно, люблю.
Так, отлично. Значит, в школу в понедельник. Генка у бабушки. Сегодня можно и на улицу выйти.
– Мама, а Петька хороший друг?
– Хороший.
– А как он учится?
– Отличник.
– А почему он такой худенький?
– Мало каши ест (смеясь).
Как же спросить, одноклассники мы или нет? Или дойти до Петра и посмотреть, за какой класс у него учебники? Знать бы еще, где он живет.
– Мама, а где Петька живет?
– Как понять? (удивленно.)
(Ясно. Здесь так просто не подъедешь. Нужно ждать Петра в гости.)
– Спасибо, очень вкусно.
– На здоровье, сынок.
– Пойду, поиграю.
– Папа проснется, скажи ему, что тебе очень понравился пистолетик, который он вчера подарил.
– Хорошо, скажу.
(Что за сопли?! Нет, за такую постановку я платить не собираюсь.)
Подхожу к коробке с игрушками. Вытаскиваю первую попавшуюся. Как сейчас помню, у этого космонавта должно что-то откручиваться и поворачиваться. Кому сказать – разучился играть в игрушки. Скукотища. Пожалуй, вчерашний подарок – лучшая игрушка из всех. Какое дуло. Наган, наверное. Интересно, долго папа его вырезал? «Пых… пых… пых…» (Еле слышно.)
– Ты чего разошелся? – спросил отец.
– В «войнушку» играю.
(Интересно, давно ли отец за мной наблюдает.)
– В «войнушку» – это хорошо. И кто кого?
– Наши.
– Молодцы.
– Папа, спасибо тебе за пистолет. Долго вырезал?
– Два дня.
– Так быстро. А можешь еще один такой вырезать?
– Зачем?
– Я Петьке подарю.
– Петьке пускай его отец вырезает. (Отец садится на кровать, надевает спортивки.) Хотя, если будет время, может, и вырежу. Пока там от Сереги дождешься.
– Правильно. (Так и засуху победим.)
Отец вышел в кухню, что-то сказал маме. Она в ответ засмеялась. Засмеялась звонко-звонко. Как давно я не слышал ее смеха! Странное дело. Вроде бы сбылась мечта, и мы снова все вместе. Но что-то тяготит…
Трудно начинать общаться с тем, кого считал давно умершим. Еще труднее с тем, кто действительно умер…
Глава пятая. Тост
Пятница. Пятый час. В одном из кабинетов прокуратуры отмечают день рождения следователя Смирнова.
Петрович. Что я хочу пожелать тебе, Сергей. Здоровья, семейного благопо-лучия, надежных друзей, успехов в работе, выдержки и терпения. Да, выдержки, терпения и такта. В работе следователя – это самое главное.
Игорь (один из старших помощников прокурора). Горько!
Все смеются, чокаются, поздравляют. По столу мечутся руки от одного блюдца с бутербродами к другому.
Петрович. Скворцов, а ты чего не пьешь?
Скворцов. Ая не пью, Семен Петрович.
Петрович. Как это? Болеешь, что ли, чем?
Скворцов. Нет, не пью и все.
Юрий (помощник прокурора). Значит, стучишь. (Пауза.) Шутка. Женечка, давай чокнемся, – обращается к рядом сидящей девушке.
Женя (старший помощник). Давай.
Игорь. Ты на них внимания не обращай. Они ко всем непьющим так. Тем более ты новенький. Поздравляю, в полку непьющих прибыло. Ты думаешь, я пью? Смотри, газировка.
Скворцов. Хитро.
Игорь. А ты думал! Все гениальное просто. Конечно, они обо всем знают. Привыкли. Никто непьющих всерьез не воспринимает. Если ты не прокурор области, конечно. Зато когда дело касается работы, тут все выстраиваются в очередь и, грубо выражаясь, готовы отдаться прямо на рабочем столе, лишь бы Игорь им помог. (Пауза.) Я слышал, у тебя конфликт с Ниной Павловной?
Скворцов. Да нет. Просто разошлись во мнениях в вопросах квалификации.
Игорь. Будь с ней осторожнее. Она в местную газетенку статейки пописывает. Будет наезжать, скажи. Я ее быстро на место поставлю.
Петрович. Скворцов, Воронин. Голуби вы мои. Вы чего там шушукаетесь? С вас тост.
(Паника. Одна надежда на Игоря.)
Игорь. Семен Петрович, можно я скажу? Так сказать, на правах старшего?
Петрович. Говори, Игорь. Только давай без своих этих штучек.
Девушки (хором). Нет, Семен Петрович, пускай Игорь что хочет говорит. Давай, Игорюша.
Игорь. Ну что сказать тебе, Сергей Борисович. Ты как-то сходу влился в наш большой и дружный коллектив. К каждому подобрал ключики. Вроде бы еще вчера я помог найти тебе кабинет прокурора города, а сегодня ты уже следователь по особо важным делам. Ты такой важный, неприступный… и с нескрываемым раз-дражением ждешь, когда же все это закончится, чтобы продолжить гульбанить со следаками, которые, по твоему мнению, только и могут разделить твои печали и радости. Ты выбрал путь с наименьшим сопротивлением. Вот Сыраев Витька три года ждал назначения, а ты поставил прокурору бутылку хорошего коньяка, лизнул, так сказать, ему по самое не балуйся, и вот уже перед нами не наматывающий на кулак сопли следачок, а специалист по делам особой важности. Слышишь, как гордо звучит. Дела твои действительно особые… но привкус у них какой-то специфический. (Пауза.) Это, девушки, было лирическое отступление. А так – желаю тебе, Сергей, счастья, любви, детишек побольше, крупной взятки, и пускай уголовное дело в отношении тебя рассмотрят судом присяжных, приговорив к порицанию в виде обязательных работ в соседнем газетном киоске. У меня все.
Девушки (с нескрываемым восхищением). Фу! Игорь. Фу!
Кто-то пьет и закусывает. Кто-то откровенно уже позевывает. Только Владимир сверлит Воронина глазами, а тому хоть бы что.
Петрович. Да, Воронин, тебя не переделаешь. И о чем только думали твои родители в момент зачатия?
Игорь. О сливе в трехлитровых стеклянных банках. Семен Петрович, я так понимаю, официальная часть окончена. Можно идти работать.
Петрович. Можно. А что у тебя?
Игорь. Люди вызваны.
Петрович. Иди.
Выхожу вслед за Игорем. Да, таких безбашенных парней я еще не встречал. Такие ребята никого не боятся, потому что знают, что за ними – суровая правда. А в правде, как известно, – сила!
Продолжение следует…
Наверное…
Предпочитаю третьим быть из двух. Стихотворения разных лет
Памяти отца
«В этом ельнике снег не сходил никогда», – В накрахмаленном вязнут его слова. Мне запомнилась с детства игра отца И такая мозолистая рука. Хороводы на речке. Колбаса и сельдь. Ты уже хороший[27] начинаешь петь. Я не понимаю, но в ответ встаю, Поднимаю санки и к тебе иду. А кругом не больше человек с полста. Ты читаешь Пушкина им с листа. – И откуда взялся мужичок такой? Это чей же папа? – Это папа мой. Так, забыв о маме, я тебе шепчу, Что на свете больше всех тебя люблю. Ты в ответ смеешься, расстегнув пальто: – Посмотри, сыночек, как мне хорошо. Ты танцуешь с дамой, неприятной мне. Перегаром стелется по земле Запах колбасы и водки. На столе – халва. В год какой… – не помню… Я запомнил два: Этот в детстве первый Старый новый год, И тот год последний, Где июль-проглот Доедал останки И загнал меня – Я купил баранки, А к отцу – нельзя… 26 декабря 2012 годаМой город
Ночью мой город не спит, Ночью мой город грешит, Ночью мой город ворует, Насилует, телом торгует, Ночью… А днем все неплохо, Днем уважает он Бога, Днем он не курит, не пьет, Днем он за Бога убьет… 1995 годХолмики рабов
Почему, бродя средь пирамид В поисках сплетения веков, Ни один Вселенной гражданин Не заметил холмики рабов? 1998 год«Деревяшка»
Скорей как исключение из правил Среди панельных одноликих зданий: По пояс в зелени, уткнувшись в грязь мордашкой, Вдруг вынырнет навстречу – «деревяшка», Где бьет дымок, из всех щелей – солома, Тропа к поленнице, утята у забора, Безусый кот, в окошках полудрема; Где кто-то есть всегда, хоть никого нет дома. 2001 годБывают дни…
Бывают дни, когда я слеп и глух, Предпочитая третьим быть Из двух… 2000 годВоспоминания детства
А ведь когда-то можно было так вот запросто, Без всякой без оглядки вбежать. В прихожей Бросить все. С разбега Тапки запнуть под шкаф И без последствий закричать. Январь 2001 годаПамяти деда
Мы собирались уходить: – Пора. Он вглядывался в плиты, В немой бесчувственный гранит. Зеркально-бледный, Он всматривался в имена, В венки, оградки, В заснеженные купола, В просветы, в ветки. Он с кем-то говорил, просил (мы их не знали). – Темнеет, дед. (Не отвечал.) Стояли. Ждали. Он ближе подошел. К венкам. Поправил. – Поздно. – Идите. Я… я догоню. – Мы ждем. – Не нужно. Ушли. Остался. Сел на снег. Смотрел. Не видел. Прислушивался к тишине И ей не верил. Один. Жена, брат, дочка, сын – Все здесь, все рядом… – Иди, замерзнешь. – Ничего. – Мы здесь. Мы рядом. 1999 годСвятость не бездонна
Как же это стало буднично, До циничности жестоко: На посадку заходящие Два разбились самолета. Или это слишком часто всё? А фатальность – однородна. Сострадание – святая вещь, Но и святость не бездонна. От такого откровения, Как бы это страшно не было, Возникает ощущение – Катастрофа неизбежна. И не дай Бог что-то дальнее Намечается. Молящее. Смотришь в лица провожающих, Полагаясь на удачу. 2002 годЛюбовь
Любовь не терпит повторений. Беги от вымученных фраз, От запоздалых объяснений – Все это слишком портит нас. Итак-то мы не идеалы, Так – кое-что из ничего. (Нет, есть у нас оригиналы, Но и они не без того…) Что толку? День, другой (не больше) в обнимку. Повезет – в кровать Затащим мы друг друга ночью, а утром чем себя занять? Смотреть? Молчать? Опять смотреться? – Как я могла? За что? Урод! – Как мог я? Съел чего? Объелся? (Или совсем наоборот.) Фальшивить сердце начинает: То с ног собьет, то запоздает, То просто-напросто молчит И ни на что не отвечает. Любовь! Любви оно не знает. Спеша ко всем – От всех бежит. 2001 годУ окна
Я мечтаю – о чем не мечталось: Ночь вторую лежу враскоряк. Не лежится. Привстану, усядусь У окна. И смотрю, что да как. 2001 годА мы не изменились
«Мы снова встретились с тобой… Но как мы оба изменились!..» (Признался Лермонтов весной.) …А мы не встретились с тобой И, стало быть, – не изменились. 1997 годО тишине
А тишина? Ей быть ли идеальной? Нет. Есть отсутствие, а тишина – внутри. Нет полной, абсолютной тишины. Есть идеальные глухие. 8 февраля 1994 годаНа берегу
Ямы, трещины асфальта, Змейки на песке. Небо проткнутое, чайка, Камешки в воде. Дым костра, огни и тени, Темных волн бугры. Ржавый якорь, лодка, сети, Горы-валуны. 1993 годБрату Михаилу
Что значит жизнь? Вершина, брат, вершина. Чтоб покорить ее, Порою мало жить. Чего боюсь я? Покорив вершину, Признать, Что покорил не ту. 25 ноября 1995 годаМоему «Анн» – гелу
Как хорошо! Сидел бы и сидел на берегу. И ни о чем не думал. Смотрел вперед и видел, что хотел. Или хотел, но так и не увидел. 2002 годИсповедь отца
Дни о дни спотыкаются. С моря в полный рост набегает волна. Дождь бомбит что есть сил, безысходно, по изогнутым спицам окна. Ты и я. Мы одни. В этом гуле не могу ни сидеть, ни лежать. Что осталось с тобой нам в июле? Пережевывать. Вспоминать. Так рождается новое. Чувства врассыпную бросаются. Мысль наугад, боевыми, искусно бьёт в упор задремавшую жизнь. Выползают наружу обиды. Я молчу. Отступаю и жду. Ты срываешься. Бьёшь без причины, а ведь знаешь, что скоро умру. Так могла бы хотя бы сегодня, когда стонет всё, жжёт изнутри, вывор-р-р-рачивает, рвется в клочья… – Умоляю тебя. Не смотри. И ты воешь надорванно. Всхрипом. Я дрожу. Задыхаюсь. Молчу. Гонит ветер в пространстве двуликом Горсть созвездий. Надежду. Мечту. 19–20 августа 2001 годаМне не хватает света
Я путаюсь в себе – не нахожу ответа. Мне страшно. В никуда скатилась жизнь поэта. И здесь – из ничего – я создаю сюжеты, в которых столько «Я», но не хватает света. Но не хватает тех губительных признаний, блистательных побед, простых очарований. Но не хватает лиц, сердец, судéб, событий. Со всеми: «нет-да-нет», не к месту запятыми… 28 ноября 2000 годаРемонт
Ремонт планировался с осени, но видно что-то не сложилось. И до моей скандальной комнаты его волна не докатилась. 2002 годПоследний романтический век
Двадцать первый, быть может, последний романтический век, где творить, думать, чувствовать будет не машина, а человек. 2001 годЖизнь
Выходить нужно в среднем на тридцать в месяц. На еду тысяч десять, жене, матери. Из тех десяти, что на еду, можно раза два на неделе забегать в «Гриль мастер». Картошка фри стандарт, филе куриное, чизбургер, чай «Млесна». И всё это на сто пятьдесят рублей. Можно соглашаться, что при Путине уровень жизни вырос. Тогда как быть с зарплатой воспитательницы детсада? (Если работа становится хобби, тут не помогут лобби.) Стать бы Президентом под номером первым – издал бы указ об установлении пособия воспитателям детских садов. Этой осенью особенно дождливо. Все говорили – родится девочка, а пришлось второпях выбирать имя сыну. Время. Что я успел за эти три года? Дважды уволиться с насиженных мест, обещая свить третье. Посмотришь на сантехников – У них унитазы за тыщи. Евроремонт. Понимаю, что пахать нужно. Обои отходят. Докатится ли волна до туалета с балконом? Едва ли можно свыкнуться с чем угодно. Деньги тают. Желтизна сливается, впиваются розы в шипы. Размышляю: выносить это чудище в прихожую или разобрать и вывезти частями на дачу. Сдачу стал оставлять себе. Ребёнок вертится под ногами. Кусает в бедро, убегает к маме. Мама, мамочка, твой сын спивается, забывается. – Президент, оставайтесь. Мы к вам привыкли. Конституция – всего лишь закон. Не вынуждайте принимать меры. Город влюблён. Сезон «Большого» в Житомире отменён. И паруса тугие… Бабушка сейчас вспомнила бы своё любимое: Дус кас мус фиг лис биси мус, Косминити протэго. (Только не подноси к волосам горящие спички, маленький мой, горящие зелёные спички.) И добавила бы: Дуюси раби кабито, дуюси раби. (Сохрани тебя, Господи, сохрани). С рождением сына перевожу с ясельного. – Твой внук цепляется за жизнь, бабушка. 3-4 сентября 2007 годаПойми
Пойми все то, О чем успел сказать. Прости все то, Чего не смог понять. 1994 годСноски
1
Российский футбольный клуб.
(обратно)2
Главный тренер футбольного клуба «Амкар».
(обратно)3
Главный тренер футбольного клуба «Рубин».
(обратно)4
Миниатюра опубликована в журнале «Гений» (Махачкала), № 6, 2012 год.
(обратно)5
Главный европейский футбольный турнир.
(обратно)6
Футбольный клуб.
(обратно)7
Случай с президентом Грузии Михаилом Саакашвили.
(обратно)8
Популярный российский сериал.
(обратно)9
Известный отечественный футбольный тренер.
(обратно)10
Справочная правовая система.
(обратно)11
Справочная правовая система.
(обратно)12
Прекрасный русский актер.
(обратно)13
MEGOGO – международный легальный онлайн-кинотеатр. На территории 15 стран постсоветского пространства сервис доступен на рекламной модели – пользователь не платит за просмотр видео, при этом ему демонстрируется реклама.
(обратно)14
Популярный российский сериал.
(обратно)15
Проза. ру – сайт, предоставляющий услуги публикации прозаических художественных произведений. Сайт занимает третье место в рейтинге литературных сайтов Rambler и четвёртое в рейтинге Mail.ru.
(обратно)16
Миниатюра опубликована в еженедельнике «Литературная Россия», № 23, 2010 год.
(обратно)17
Миниатюра опубликована в еженедельнике «Литературная Россия», № 23, 2010 год.
(обратно)18
Участие в незаконном вооруженном формировании.
(обратно)19
Незаконный оборот оружия.
(обратно)20
Условно-досрочное освобождение.
(обратно)21
Популярный российский сериал.
(обратно)22
Лакцы или лаки (лакск. лак) – один из коренных народов Дагестана. Лакцы исторически проживают в центральной части Нагорного Дагестана. Этнокультурная территория лакцев именуется как Лакия и состоит из Лакского и Кулинского районов.
(обратно)23
Город с высокой концентрацией сторонников бандформирований.
(обратно)24
Сальск – город в России, административный центр Сальского района Ростовской области и Сальского городского поселения.
(обратно)25
Чипсы.
(обратно)26
Гостиница.
(обратно)27
Пьяный.
(обратно)
Комментарии к книге «А в доме кто-то есть, хоть никого нет дома», Денис Владимирович Опякин
Всего 0 комментариев