Елена Ивановна Фёдорова Вверх по Меконгу
© Елена Фёдорова, 2008
© Оформление «Янус-К», 2008
* * *
Эпиграфом к своей новой книге «Вверх по Меконгу» я решила взять стихи Марины Цветаевой, написанные в 1934 году, потому что они передают мое настроение, мое восприятие реальной действительности и отношение этой действительности к моему нереальному – unreal – творчеству.
Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока! Мне совершенно все равно — Где совершенно одинокой Быть, по каким камням домой Брести с кошелкою базарной В дом, и не знающей, что – мой, Как госпиталь или казарма, Мне все равно, среди каких Лиц – ощетиниваться пленным Львом, из какой людской среды Быть вытесненной – непременно — В себя, в единоличье чувств. Камчатским медведём без льдины Где не ужиться (и не тщусь!), Где унижаться – мне едино. Не обольщусь я языком Родным, его призывом млечным. Мне безразлично – на каком Непонимаемой быть встречным! (Читателем, газетных тонн Глотателем, доильцем сплетен…) Двадцатого столетья – он, А я – до всякого столетья!Но еще прежде о том же самом сказал царь Соломон в книге Екклесиаста или Проповедника:
– Во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь.
И созвучием прошлому мои стихи, мои «до всякого столетья» мысли:
Нанизывать, как бусины слова — Такое счастье, и такое горе, Быть маленькой песчинкою в часах, Быть каплей дождевой, упавшей в море. Все знать, все ведать, обо всем сказать, И услыхать в ответ: «Зачем нам это надо?» Насмешки и презрение принять, Как высшую, достойную награду. И продолжать вязать агаты бус, Плести венок таинственных подстрочий, И улыбаться, пряча в сердце грусть, А истину за сотней многоточий…Волшебные сны перламутровой бабочки
Когда я сплю, я о Вас не думаю, Я просто вижу дивные сны, Волшебные сны перламутровой бабочки, Спрятанной в коконе до весны.«Я забываю про все, что здесь…»
Я забываю про все, что здесь. Я забываю про то, что есть. В мире реальном теряюсь порой И в нереальность спешу, как домой. Там высоко облака – облака, Там, извиваясь, петляет река, Там все понятно, там нет пустоты, Там в мире счастья живем я и ты.«Прозрачной бабочки крыло…»
Прозрачной бабочки крыло В моем стихотворенье, И райской птички за окном Малиновое пенье, И синь небес, и даль и ширь, И волны океана… Все от того, все от того… Что я проснулась рано!«Я могу красавицей быть…»
Я могу красавицей быть. Я могу красавицей стать. Я могу по звездам в ночи Все про вас, мой милый, узнать. Даже то, что вам невдомек, Что случится лет через сто. Только вам, про то не скажу Ни за что, ни за что, ни за что!«Давай сегодня просто помолчим…»
Давай сегодня просто помолчим И полюбуемся на снег к стеклу летящий, На белый снег, прозрачностью слепящий, Куда-то в неизвестность нас манящий, Нам шепчущий: «Летим со мной. Ле-ти-м!» Давай с тобой отбросим все дела, И в высоту за снегом устремимся, С прозрачной чистотой соединимся, И чудесам природы удивимся, Всем чудесам, которым нет числа…«Белые хлопья снега…»
Белые хлопья снега. Белый пейзаж за окном. Тропинка, ведущая в небо. Я знаю, там, в небе – твой дом. В созвездии Ориона, В бескрайности высоты Ты белые хлопья в ладони Берешь, словно чудо-цветы И мне их, любя, посылаешь, Белилами землю белишь. Ты там, на далекой планете, Наверно, тоже грустишь…«Я растворяюсь в тебе, как вода, уходящая в землю…»
Я растворяюсь в тебе, как вода, уходящая в землю. Силу любви твоей с трепетной дрожью приемлю. Силу, способную колосом к небу пробиться. Силу, способную дождиком с неба пролиться…Володе
Уже средина ноября На будущей недели. Не зря, не зря, не зря, Все было, в самом деле. Ваш голос выкрикнул: «Привет!» И солнце засияло. – Прошло уже две тыщи лет, Давай начнем сначала! Отправим вновь из пункта N Веселый паровозик. Пускай он все обиды прочь От нас тобой увозит. Забудь, про тот дождливый день, Забудь, про все, что было. Оставь лишь то, что хочешь ты, Лишь то, что сердцу мило. И в середине ноября Почувствуй радость лета И, улыбнувшись, подариМне все свои сонеты.
«Безвоздушность ночи…»
Безвоздушность ночи. Бездыханность дня. Я люблю вас очень. Многоточием: Ну а вы… меня?Володе
Предчувствие, предчувствие, Того, что будет с нами. Навстречу мне спешите Вы Огромными шагами. А я смотрю с улыбкою На звезды за окном, Предчувствую, предчувствую Все то, что было сном…«Когда-нибудь все объяснится…»
Когда-нибудь все объяснится, Жар-птица мелькнет в вышине, И вам непременно приснится Все то, что пригрезилось мне. И вы из далекого завтра Шагнете в сегодня, в сейчас, В тот день, когда я почему-то Про нас сочиняла рассказ.«По окнам струиться день…»
По окнам струиться день, Разбрызгивая пастель, И растворяется в нем Долгой ночи капель. Занавес сна, подняв, Солнышко смотрит в мир. И позывные Любви Вновь заполняют эфир.«Нам все покажется сном…»
Нам все покажется сном, Который с рассветом исчез В туманную пелену За дальний заснеженный лес, Чтобы через года, В нашем далеком потом Явь показалась вдруг Сладким, сказочным сном.«Я желаю тебе Любви…»
Я желаю тебе Любви, Я желаю тебе стихов. Я желаю тебе, мой друг, Не бояться земных оков. Не бояться восторженных глаз, Добрых дел, добрых мыслей и слов, Быть в гармонии, в мире с собой, В этом, верь мне, основа – основ!«Вниз, сквозь облачную ладошку…»
Вниз, сквозь облачную ладошку Проливаются солнца лучи. Яркой охрой рисуют ловко На лесной тропинке ключи. Золотые ключи рассвета. Начинается новый день. Растворяется в светлых красках Долгой ночи черная тень.«В звоне хрустального дня…»
В звоне хрустального дня Мне слышится Ваше имя. Но вы далеко от меня, Вы, почему-то, с другими. И я, почему-то, не там, Где быть надлежало нам с Вами… И крошится лед на реке, И вдаль уплывает кусками. И в звоне разбитого льда Вам слышится, слышится имя, Но вы далеко от меня, Вы в эту минуту с другими. – Ах, почему, все не так? Мы с вами вздыхаем украдкой И говорим всем вокруг, Что в жизни все ровно, все гладко. А то, что река поднялась, Что вздыбился лед повсеместно, Наверное, только нам И важно и интересно.«В проеме оконной рамы…»
В проеме оконной рамы Возникнет ваш силуэт. – Вы, дорогая упрямы, Вам сколько, скажите лет? – Мне – вечность, – отвечу с усмешкой, Мне – год, или день или час. Не мешкая, мой милый, не мешкай, Скажи, все что нужно, сейчас.«Лежащий сфинксом верный пес…»
Лежащий сфинксом верный пес, Глядит на нас сурово. Мы не сказали ничего, Мы замерли, забыв про слово. Мы, словно, каменные львы На постаментах у Невы Молчим и смотрим, немигая, в вечность, А мимо темною водой Несется жизни быстротечность.«Все так безумно далеко…»
Все так безумно далеко, В другом тысячелетье. Луна неоновым рожком Над головою светит. И голос Ваш издалека, Неузнанный вначале. И бирюзовая река, Нет места для печали. Но я грущу из-за того, Что все когда-то было. Я помню все, я ничего В том веке не забыла. Тех бальных платьев кринолин, Как облако их кружев… То полонез иль менуэт Нас с Вами в танце кружит. И голос Ваш издалека, Зовущий за собою… Все это через сотню лет Мы назовем судьбою.«Вы – маленький, ВАМ не страшно…»
Вы – маленький, ВАМ не страшно Мне все это говорить. Вы ведь еще не умеете Радость другим дарить. Счастьем других одаривать Не научились Вы. Я улыбаюсь искренне, Не говорю ВАМ: «Увы…» Не поучаю, не сетую, Знаю, с годами придет Мудрость и музыка светлая, К вершине познанья полет. Вы через все испытания пройдете, Тогда-то, мой друг, Слова станут добрыми, умными И не сорвутся с вдруг…«Время застыло улыбкой мальчик…»
Время застыло улыбкой мальчик, Испугавшегося той высоты, С которой я протянула ему на ладони Хрустальное сердечко – крошечную частичку Все-Ленной…«Время нашего разговора…»
Время нашего разговора Пылью в песочных часах… Ах… Не успели договорить. – Можно ВАМ позвонить Завтра? Нет, лучше приехать внезапно В ВАШ дом, можно? – Конечно. Да… Знаю, не позвонит ни-ког-да. Время – песок. Время – вода. Время – звездная пыль, нет следа. Нить нашего разговора Паутиною легкой – за горы. Может, вернется лет через сто? Не позвоню ни… за… что…«Я – сон по имени Елена…»
Я – сон по имени Елена. Ваш сон, Ваш полуночный бред. В бескрайности большой Все-Ленной, Зачем отыскивать мой след? Пусть все останется за гранью, За гранью дня, за гранью снов. Тогда в Ваш дом войдет неслышно Вселенской милостью Любовь.«Я улетаю вдаль…»
Я улетаю вдаль, Туда, где рождается ветер. Я знаю, Вам будет жаль Расстаться со мной на рассвете. Поэтому выпорхнув в ночь, Я в вечности тихо растаю. А Вам будет сниться, что я По Вашей квартире летаю…«Я не открою ВАМ сегодня дверь…»
Я не открою ВАМ сегодня дверь. Замру в прихожей статуей Родена. Мыслителем, постигшим тайный смысл, Что в Вечности все кратко, все мгновенно…«При свете дня, все выглядит иначе…»
При свете дня, все выглядит иначе. Никак не клеится серьезный разговор. Слова, звучащие, так мало, мало значат, Хотя звучат почти, как приговор. А между строк, как колокол – молчанье, И взгляд, кричащий громче и ясней, Что мне, напротив вас сейчас сидящей, Вы, тот далекий, во сто раз нужней.«Я не ждала ни радости, ни слез…»
Я не ждала ни радости, ни слез, Я не звала вас снова возвратиться, Я знала, холодна водица, И хрупок образ, сотканный из грез.«Утекает время по каплям…»
Утекает время по каплям Из разбитого циферблата. Я его удержать пытаюсь, Но нет сил. Ах, какая досада. Утекает по капелькам вечность, Растворяясь в земном просторе. И вздыхает украдкой кто-то: – Ах, какое же это горе. Утекают мгновения счастья Безвозвратно по капелькам в Лету, И холодной становится наша, Остывающая планета.«Когда меня не будет рядом…»
Когда меня не будет рядом, И заскользит по стеклам тень, И станет хмурым, безотрадным, Залитый солнцем яркий день, И вы, не справившись с уныньем, Возьмете том моих стихов, Все о себе самом поймете Без лишних слов, без лишних слов.«Крылатые строчки стихов…»
Крылатые строчки стихов Отпускаю на волю, Забыв о минувшем, О грусти, печали и боли, Забыв, Что все в жизни мирской – суета, За строчками в небо лечу И кричу: «Я вас жду у моста!»«Тень моя за Вами следует…»
Тень моя за Вами следует, Хоть не следует, не следует Ей сочувствия просить, Ей всю жизнь лишь тенью быть…«Мне ли петь тебе песни, мой свет…»
Мне ли петь тебе песни, мой свет, Коль не вместе с тобой столько лет Коль не ведаешь, как я живу, И не знаешь про злую молву, И не хочешь навстречу шагнуть, И в глаза мне без страха взглянуть, И прогнать одиночество прочь, Пожалеть, защитить и помочь? Мне ль не прятать усмешку свою, Когда ложь, как водицу я пью?«Сомненья кинжалом отточенным в грудь…»
Сомненья кинжалом отточенным в грудь – Не будь! – О, прошу, пощадите. – Не будь! Ужели глотка мне воды не дадите, Мою непохожесть на вас не простите, И крылья сломав, вы меня обвините Во всех, не содеянных мною грехах, И книги мои превратите вы в прах? – Возможно… Про все ты расскажешь в стихах. – Ах…«Свидетелем пусть будет океан…»
Свидетелем пусть будет океан, Что мы с тобой не сделали дурного, Что чувств внезапных сильный ураган Вознес нас над землей и снова Заставил в синеве небес парить И верить в то, что чудо совершится, Что для возвышенной, восторженной любви Нет возрастных преград, что стерты все границы.«Позволь промолчать обо всем, что тревожит…»
Позволь промолчать обо всем, что тревожит, Что ярким огнем полыхает под кожей, Что вдребезги сердце мое разбивает И душу на волю не отпускает. Позволь быть сегодня, как книга закрытой, Еще не известной, не знаменитой, Еще не познавшей обид и утрат, Еще не покинувшей свой чудо-град, Где солнце сияет, где песни поются, Где реки любви водопадами льются, Где шепчут друг другу слова доброты, Где даже зимой расцветают цветы.«Душа поет и улетает ввысь…»
Душа поет и улетает ввысь. – Вернись, – кричат ей вслед, Она не хочет. Кружит себе, парит, А сердце кровоточит, И чувства чистой музыкой навзрыд В эфирное пространство проникают, Баюкают, спасают, утешают, И исцеляют от мирских обид.«Что может быть печальнее финала…»
Что может быть печальнее финала, Когда нельзя исправить ничего? Еще не прервалось дыханье зала, Еще не завершилось колдовство, Но тень разлуки встала на пороге, И линия разлома пролегла, И распахнула всем объятья Вечность: Лети, коль приобрел ты два крыла!«Я в разладе с собою, не с вами…»
Я в разладе с собою, не с вами, Я в пространстве, очерченном снами, В нереальности бытия, Все не выйду из забытья. Чар волшебных не разрушаю, Поворотам судьбы не мешаю, По течению тихо плыву, И живу, как во сне, наяву.«Так плохо, когда разлука…»
Так плохо, когда разлука Поземкою снежной закружит, А в сердце живом и горячем Надолго поселится стужа, И колокол грянет набатом, И небо на землю падет… Раз-лу-ка… Ты точно знаешь, Что он никогда не придет.«Краски рассвета, краски заката…»
Краски рассвета, краски заката – Мгновения счастья, мгновенья утраты. А между ними столетия мчатся, Времени нет, чтобы нам повстречаться. Времени нет, чтоб расслышать друг друга, Лошадками в цирке по ругу, по кругу Мимо закатов и мимо рассветов Прямо с обрыва в бездонную Лету.«Я вас старше на целую жизнь…»
Я вас старше на целую жизнь… – Я вас младше почти на столетье… – Что же делать нам с этим, скажи? Но в беседу врывается ветер. Он уносит, как листья, слова И играет, как мячиком звуком: Старше, младше, людская молва, Неизбежность забвенья, разлука…«Как паучки, за ниточки цепляясь…»
Как паучки, за ниточки цепляясь, Болтаемся меж небом и землей… Все это удивительною жизнью, Потомки назовут, поверь, друг мой.«Вы в параллельных мирах…»
Вы в параллельных мирах Кометой проноситесь мимо К Урану. Как странно… Зачем я вас слышу? Зачем прорывается Ваш позывной В мой голос земной?«Все – суета-сует…»
«Все – суета-сует» – конечность Любых дорог, любых путей. Все – исчезающая млечность, Несущихся к закату дней. Неповторимость постоянства, Глухонемая пустота, А над всемирной суетою – Простор небесный – вы-со-та!Великим…
Я не посмела сказать ничего. Я онемела из-за того, Что вы не умеете слышать слова, Что кругом у вас от похвал – голова. Наверное, это – удел все людей. Лесть им понятней, приятней, нужней, Чем очень простые слова без прикрас. Не знать их, не слышать – дается приказ. Поэтому я, улыбаясь, молчу, И правила Истины снова учу, Чтоб не споткнуться на скользком пути, Чтобы к вершине познанья дойти.«Мне верилось, что Божий свет…»
Мне верилось, что Божий свет Растопит лед. Настанет лето. И я смогу поведать вам Все то, что мной еще не спето. Что недосказано еще, Что тайной тропкой между нами… Но… лед не тает. Что ему – огонь любви и Божье пламя?«Мне быть непохожей на Вас…»
Мне быть непохожей на Вас – Не страшно. Страшней оказаться на вас похожей Примерить наряд из шагреневой кожи.«Попугай, кричащий в саду…»
Попугай, кричащий в саду, Какаду. А кто Вы? Кликуши, пророчащие беду? Нет. Мы – райские птички В Эдемском саду…«Мне вас слушать смешно, смешно…»
Мне вас слушать смешно, смешно, Я все знаю давным-давно, Все, что вы узнали сейчас, Что узнаете через час, Через день, через год, через век. Вы смешны, вы – смешной человек. Только вам это все невдомек. Вы не знаете, что уголек Может стать причиной огня. Вам ли, милый, понять меня?«Я пью Божью милость большими глотками…»
Я пью Божью милость большими глотками, К вершине познанья иду неспеша. И вижу – вода превращается в пламя И облаком легким взлетает душа.Alpsee
Кленовый лист на лебедя похож, Плывущего вдоль берега реки. И в этот миг мне несказанно жаль, Что мы с тобой безумно далеки. Немого отчуждения печать Ложится тенью темною меж гор И колокольным звоном всех церквей Звенит, не умолкая, птичий хор. Не уплывай, прошу, кленовый лис, Повремени, возьми меня туда, Где бирюзовой краскою манит Альпийская озерная вода. Я без труда найду обратный путь, Найду его когда-нибудь потом Позволь мне в неизвестность заглянуть, Став на мгновенье лебедем-листом.«Порой достаточно снов…»
Порой достаточно снов Светлых счастливых грез. Но не достаточно слов, И не достаточно слез, Чтоб утолить печаль, Чтоб обо всем сказать, Чтоб в суете мирской Душу не потерять.«Алым яблоком раздора – солнце…»
Алым яблоком раздора – солнце Желтой долькой апельсина – лунный диск, Мчимся по спирали жизни вверх и вниз Остановись! Кричу тебе через вечность, До боли сжимая рот: – Никто нам эти мгновения Назад не вернет. Упавшей звезде, не сиять опять. Птице подстреленной – не летать. Цветку завядшему – не цвести. Дереву срубленному – не расти Прости… Душу мою в небеса отпусти. Туда, где яблоком солнца диск, Где апельсиновой долькой луна, Где мира и радости жизнь полна.«День начинался с пения молитвы…»
День начинался с пения молитвы, День продолжался чтением псалмов. И были в воздухе созвучия разлиты И солнышком вставали средь холмов. То золотым, то розовым, то алым Раскрашивался неба окоем, Чтоб мы мгновенья радости вдыхали И любовались наступившим днем.«Много лет, как день вчерашний…»
Много лет, как день вчерашний, Как слетевший с ветки лист. Здравствуй, юность! Зрелость, здравствуй! Посмотри, как воздух чист. Ничего не изменилось, Все, как в прежние года: Биоритмы, биотоки И над вечностью – звезда.«Я знала, что мы увидимся…»
Я знала, что мы увидимся, Я была уверена в этом. Все случилось легко и таинственно Точно так же, как прошлым летом.«Все, что ты говоришь во сне…»
Все, что ты говоришь во сне, Случается наяву. Плыву По течению сбывшихся грез В лодке из роз. Шаром неоновым в небе луна Видна. Ночь опускает занавес свой, Зовет нас с тобой Домой. В сладкий, дремотный, Милый уют, Где колыбельные песни поют, Где любят и ждут…«Я в твой дом незваным гостем приду…»
Я в твой дом незваным гостем приду, Принесу тебе ромашек букет И с собою в дальний путь позову, Чтобы встретить васильковый рассвет. Чтоб увидеть, как осенний туман Исчезает от горячих лучей, Чтоб услышать, как поет океан Песню тысячи бессонных ночей. Я поведаю о главном тебе Там, в безоблачном далеком краю Яркой радуги сияющий свет Я в ладошки твои щедро налью.«Я ждала вас тысячу лет…»
Я ждала вас тысячу лет, Тысячу зим и весен дождливых. Как сиротлив был каждый рассвет, Сколько слов было сказано лживых, Сколько песен пропето без вас, Сколько дорожек исхожено разных, Чтобы в тысяча первый год Нашу с вами встречу отпраздновать.«Я приглашу Вас в гости к осени…»
Я приглашу Вас в гости к осени В янтарно-солнечный шатер, Что за горою, в дальней просеке Кудесник ловкий распростер.«Я не помню Вашего лица…»
Я не помню Вашего лица, Слишком долго с вами не встречалась. Снежная, холодная зима Все никак меж нами не кончалась. Слишком долго звуки бубенцов Не будили сонную округу. Слишком долго не хватало слов, Чтоб поведать истину друг другу.«Я пытаюсь вернуть рассвет…»
Я пытаюсь вернуть рассвет Тот, который случился без Вас. Я пытаюсь припомнить день, И внезапной разлуки час. Пустота от того, что нет На листочках брусничных бус И холодного ветра с гор На губах пересохших вкус. Я вернуть не могу никак Ни минуты из прошлых лет, Все сильнее в сердце пожар И спасенья от этого нет.«Через мост разлучных лет…»
Через мост разлучных лет Перейти совсем не сложно. Не спеши, иди вперед Осторожно, осторожно. Посмотри, огонь любви В чаше ярко полыхает, И разлуки нет следа, Исчезает. Ис-че-за-ет…«В огне костра, который мы с тобою…»
В огне костра, который мы с тобою Устроили на солнечной поляне, Тепло последнего приюта, Сорвавшиеся листья обретают. Так с уходящей осенью Прощанье наше длится И мнится, Что не будет радости финала. Что наше счастье будет солнцем литься И на лучи слепящие дробиться, Чтоб по весне зеленою листвою На всех деревьях сразу распуститься.«Мягкий снег пушистый, белый…»
Мягкий снег пушистый, белый Вдруг к утру растает? Не волнуйся, не волнуйся, Белый снег летает. Дом его за облаками Вы-со-ко. Растопить его не просто, Не-лег-ко. Будет снег ковром красивым – До весны. Чтобы снились ночью зимней Удивительные сны.«Пускай меняется погода…»
Пускай меняется погода, Пускай пурга, пускай дожди. Ты не грусти и не печалься И золотого солнца жди. Его лучи тебя согреют Теплом, любовью, добротой И обязательно помогут С любою справиться бедой.«Вы готовы к встрече с чудом?…»
Вы готовы к встрече с чудом? Посмотрите за окно – Белым-белым, мягким снегом Все давно заметено. Под пушистым покрывалом Спит замерзшая земля, Кружевною нежной шалью Принакрылись тополя. Полюбуйся, полюбуйся, Как сверкает все кругом И каким волшебным замком Стол сегодня старый дом.«Плакучая ива склонилась красиво…»
Плакучая ива склонилась красиво Над гладью озерной воды И в солнечном свете ее отраженье Похоже на чудо-цветы.«Измерение седьмое мы найдем…»
Измерение седьмое мы найдем, Мой друг с тобою. Мы его с тобой откроем, Подобрав заветный ключ. И тогда средь туч и мрака Засияет солнца луч.«Моя крылатая мечта…»
Моя крылатая мечта, Не торопись умчаться в небо. Моя крылатая мечта, Позволь опять поверить в небыль. Позволь забыться сладким сном, Сладчайшим сном без пробужденья, Чтоб все, что мучило и жгло, Предать сумела я забвенью.«Мы с тобой намечтали друг друга…»
Мы с тобой намечтали друг друга, Хоть не верили, что разлука Нас однажды вместе сведет, И мгновеньем покажется год Тот, который так долго мы ждали. Тот, в который друг друга узнали И с улыбкой воскликнули: «Ты?! В мир людей с неземной высоты?! Неужели реальны мечты?»«День без – тебя для меня…»
День без – тебя для меня, Ненужность, неважность сущего. Сегодня – я голос, летящий ввысь, Зовущий тебя из грядущего.«Время – башмачник нас обувает…»
Время – башмачник нас обувает, Время – башмачник нами играет, Время подковой сгибает хребты, Время сжигает мечты и мосты. Над вечностью только время не властно, В вечной вселенной время безгласно. Воздух свободы всей грудью вдыхай И в измеренье седьмое шагай…«Пусть вечно длится этот плен…»
Пусть вечно длится этот плен, Несбывшейся мечты, Когда мы не спешим сказать Друг другу тихо «ты», Когда не страшно ничего, Не ранит душу стыд, И сердце ровно и легко В груди у нас стучит.«Мне так много надо сказать…»
Мне так много надо сказать, Я не в силах больше молчать. Я прошу, умоляю: не исчезай… Ничего в этом мире не нужно Кроме счастья быть рядом, Нежной быть и послушной, Быть душою живою, А не тенью бездушной…«Где ты был, и где ты не был…»
Где ты был, и где ты не был, Мне не так уж важно знать, Я тебя не буду звать… О тебе мечтать не стану, Знаю, поздно или рано Сам ко мне ты в дом придешь И с собою уведешь В мир, который был придуман Мной уже давным-давно… Мне нисколько не смешно, От того, что я все знаю, Понимаю, и внимая Тихим правильным словам: Вновь вверяю сердце вам…«Безо всякого труда я рассталась с вами…»
Безо всякого труда я рассталась с вами, Словно сбросила с души придорожный камень, Словно выбралась из тьмы в жаркий, светлый полдень И увидела тогда путь, что нами пройден: Где-то рытвина, ухаб, пропасть и лавина, Унесла вас вдаль река, мысли ни единой Нет, чтоб броситься туда вниз с обрыва, с кручи… Я смотрю на вас пока так, на всякий случай.«Среди тысячи, тысячи глаз…»
Среди тысячи, тысячи глаз Я искала именно вас. Среди тысячи голосов Я услышал единственный зов. Словно колокол грянул с небес: – Как я прежде без Вас? – Как я без…«Нас с тобой разлучило время…»
Нас с тобой разлучило время… На время? Неожиданная разлука Прямо в сердце стрелой из лука… Не живу, не пишу, не дышу О свидании время прошу. Но безжалостно время над нами, Разбегается время кругами И хохочет: «Ещё подожди, Встреч желанных прольются дожди!»«Я смотрю на умирающий день…»
Я смотрю на умирающий день, На закатный расставания час И нисколько не печалюсь о том, Что живу я в этом мире без Вас!Олегу Меньшикову
Вам не подходит мантия шута, Зачем в нее рядиться вы спешите И публику на ярмарке смешите? Не та вам роль нужна, совсем не та. Вы лучше станьте мудрым пилигримом, Поющим песни солнышку чуть свет. Не увлекайтесь маскарадным гримом, В площадной славе, право, толку нет.«Мы с Вами познакомились в Париже…»
Мы с Вами познакомились в Париже, На многолюдной площади Конкорд. Внезапно в тишину многоголосья Ворвался оглушительный аккорд Мелодии, похожей на признанье, На объясненье тайное в любви: – Скажите мне, Вы побывали в Лувре? Хотите, провожу в Консьержери? Пытливый взгляд. Лукавая улыбка. Негромкие французские слова. Каштановые литья – нам под ноги… Мне в это чудо верится едва.«Нежность моя – облаком дыма…»
Нежность моя – облаком дыма… Нежность моя – вы не любимы, Вы не поняты мною пока, Нежность моя, как отрава, горька. Что происходит с нами, скажите? Узел сомнений скорей развяжите И отпустите на волю меня Бабочкой яркой в пламя огня.«Это было наважденье…»
Это было наважденье, Это было заблужденье. Я случайно заблудилась В своих призрачных мечтах Но иллюзию былого Сокрушило ваше слово, Что калиной ярко-красной Скоро вызрело в садах.«Пока не остыла планета Земля…»
Пока не остыла планета Земля, Учитель останется главным, Он – яркий маяк, освещающий путь К свершениям важным и славным.«Рассказ хочу начать не с буквы “Я”…»
Рассказ хочу начать не с буквы «Я», Со слова «МЫ», связующего страны и столетья. Мы с вами в мире счастья жить должны, Мы все большой земли родные дети. Мы все рождаемся и говорим: «А-гу», Растем и в игры детские играем, Сидим за партой, учимся, мечтаем, В реальность воплощаем мы мечту.«В белой пене черемух поют соловьи…»
В белой пене черемух поют соловьи, И бушует пожар в молодецкой крови, И пульсирует сердце сигналами «SOS», Нет ответа на самый главный вопрос: Почему так легко и так сложно любить? Соловьи подскажите, как же мне быть?Вверх по Меконгу
Пусть вечно длится этот плен, Несбывшейся мечты, Когда мы не спешим сказать Друг другу тихо «ты», Когда не страшно ничего, Не ранит душу стыд, И сердце ровно и легко В груди у нас стучит.Маленькое, пестро раскрашенное суденышко медленно скользило по реке, вода в которой была похожа на слегка забеленный кофе. Джулия пристально всматривалась в мутную воду, размышляя о том, что вся ее жизнь, прожитая до этого путешествия, была неправильной, нереальной, бесцельной.
В детстве Джулия считала маленький прудик возле дома настоящим океаном, а невысокие холмы – громадными горами, не подозревая о том, как велик мир. Так люди, лишенные возможности путешествовать, считают, что вселенная заканчивается за горизонтом.
Джулия решила заглянуть за горизонт. Правда, для этого ей пришлось довериться совершенно незнакомому человеку и подняться на борт старенького суденышка, которое взяло курс в неизвестность.
Джулия с интересом наблюдала за островками зелени, которые время от времен проплывали мимо. Некоторые прижимались к борту лодки, и тогда немногословный проводник хмурился, качал головой и принимался отталкивать их, недовольно бурча:
– Эти речные лилии – настоящее бедствие. Порой их бывает так много, что они делают реку совершенно непроходимой, тогда рыбаки вооружаются мачете и прорубают узкие канальцы для своих лодок. Меконг – не простая река. Он полон неожиданностей.
Словно подтверждая его слова, из-за поворота выплыли безглазые, покосившиеся дома странной конструкции: мы вместе, чтобы не рухнуть. За ними появились стреловидные сооружения шокирующе-розового цвета и желтые пагоды с красными крышами, украшенными драконами.
– Меня зовут Лонг, – улыбнувшись, сказал проводник. – Лонг означает Дракон. А Драконы в нашей стране символизируют власть и могущество. Дракон с пятью когтями – символ короля. Четырехпалый Дракон – символ вельмож и солдат, трехпалый – простолюдинов, таких, как я и ты. А что означает твое имя?
– Не знаю, – смущенно улыбнулась Джулия. – Маме очень нравится Шекспир, особенно «Ромео и Джульетта», вот она и назвала меня Джульеттой, Джулией.
Лонг покачал головой и, нахмурившись, проговорил:
– У тебя неправильное имя.
– Почему? – искренне удивилась Джулия, подумав, что Лонг ничего не знает о Шекспире, что, скорее всего, он никогда не читал книг, а возможно вообще не умеет читать, поэтому-то ее имя ему и не понравилось.
– Твое имя очень сложное. Я не смогу его выговорить, – все еще хмурясь, сказал Лонг. – У вас, европейцев, неправильные имена, длинные, запутанные и ничего не значащие. Я буду звать тебе Лиен – Лотос. Лотос – цветок жизни. У него вкусные корни и семена, дающие силу. Сочные листья – символ покоя и умиротворения и красивые цветы, дарящие людям радость. Сила, покой и радость – не их ли тебе не хватает?
Джулия пожала плечами, ничего не ответив. Лонг не стал донимать ее расспросами. Джулия была ему бесконечно признательна за это. Она надвинула на лоб широкополую соломенную шляпу, похожую на полукруглую хижину, и принялась думать о том, что заставило ее отправиться в это сомнительное путешествие…
– Вьетнам – это самое удивительное место из всех, которые мне доводилось видеть, где можно ловить волну и ветер, – сказал Ричард.
Его слов было достаточно, чтобы молодежь городка Кент собрала рюкзаки и отправилась на берег Южно-Китайского моря.
В аэропорту Ричард взял Джулию за руку и, глядя ей в глаза, промолвил:
– Позвольте быть вашим рыцарем в этом дальнем походе? Я защищу вас, если это потребуется. Я научу вас ловить волну и ветер. Я покажу вам страну грез и, возможно… – он сделал многозначительную паузу, – возможно, предложу вам плод познания добра и зла…
– Не слушай его, Джу, – засмеялась Клер. – Ричард из Кента самый большой болтун из…
– Клер! – нахмурился Ричард. – Я попросил бы тебя быть осмотрительней…
Клер ничуть не смутил его строгий тон и недовольный взгляд. Она обняла Джулию за плечи и прошептала:
– Не обольщайся на его счет, моя дорогая.
– Хорошо, – пообещала Джулия, не подозревая тогда ни о чем.
– Ах, если бы я знала все заранее, – запоздало подумала она, глядя на проплывающие мимо бледно-лиловые цветы водяных лилий. И грустно вздохнула:
– Если бы я знала…
А через мгновение, словно стряхнув с себя дремоту мыслей, воскликнула:
– Но мое незнание помогло мне увидеть солнечный восход, который я никогда бы не увидела, оставшись дома в Кенте! И хорошо, что я ничегошеньки не знала. И прекрасно, прекрасно…
Джулия прикрыла глаза, вспомнив полет над уснувшей землей. Она сидела у иллюминатора и неотрывно смотрела на всполохи молний, которые пронзали черную мглу, завораживая, пугая и заставляя восхищаться величием Господа, Его могуществом и силой.
Постепенно небо просветлело, и Джулия увидела россыпь звезд, отраженных на земле огоньками городов и рыбацкими суденышками в морях и океанах. И ей показалось, что нет больше границ между небом, землей и водой, а есть огромная вселенная, имя которой Вечность.
А когда сквозь темно-серую вату облаков полыхнуло алым пламенем рассветное солнце, Джулия не смогла сдержать вздох восхищения.
– Вам плохо? – участливо спросил Ричард, крепко сжав ее руку.
– Нет, мне хорошо, – прошептала она. – Очень-очень хорошо.
– Восход – одно из чудес, обещанных вам, – проговорил Ричард, продолжая сжимать ее руку. Джулия попыталась высвободить ее, но тщетно. Так они и просидели до самой посадки.
А потом были волны и ветер, и гуляния по влажному морскому дну, обнаженному отливом. И казалось, что они одни бродят по мокрому песку, уплетают гигантских омаров, запивая их прохладным вином, смотрят на рыбаков, зажигающих яркие огни на своих утлых суденышках, и отправляются к горизонту, чтобы превращать море в небосвод, усеянный звездами. Тогда кроме нее и Ричарда не было больше никого: ни Клер, ни Чарльза, ни Мейден, ни Джефри, ни Мэри. И вдруг, все кануло в бездну. Почему?
Джулия не знала ответа на этот вопрос. Пока не знала.
Она тряхнула головой, пытаясь отогнать дурные мысли, но не смогла. Память вновь возвратила ее в маленькое кафе. Они сидели за большим столом и весело смеялись, только Ричард не разделял общего веселья. Он сидел напротив Джулии, уперев подбородок в сжатые кулаки и, не мигая, смотрел ей в глаза.
– Что-то случилось? – не выдержав его пристального взгляда, спросила Джулия.
– Да, – с укором проговорил Ричард. За столом все моментально замолчали.
– Ты не увидела плод познания добра и зла, – громко сказал Ричард.
– Подумаешь, – усмехнулась Клер. – Этот плод никто никогда не замечает кроме тебя, Ричард из Кента.
– А он далеко, Рич? – поинтересовался Чарльз. – Может, стоит сбегать поискать? Мэри, дорогая, давай помчимся на поиски.
– Ну, уж нет, – скривилась Мэри. – Пока мы с тобой будем отыскивать никому неведомый плод, от нашего омара останется один панцирь.
– Итак, – подвел итог Джефри, – желающих искать неведомый плод нет. Поэтому, оставим поиски до лучших времен.
– Лучшие времена могут не наступить никогда, – грустно сказал Ричард, продолжая пристально смотреть в глаза Джулии. – К тому же, плод познания добра и зла может сорвать кто-нибудь другой.
– Где его искать? – тихо спросила Джулия и поднялась.
– Там, – улыбнулся Ричард, указывая направление.
– Возвращайся скорее, Джу, – попросила Мейден, приложив руки к груди. – Нам будет не хватать тебя, дорогая.
– Не ходи, – строго сказала Клер, схватив Джулию за руку. – Не ходи…
Но Джулия решительно направилась к выходу, надеясь, что Ричард поспешит за ней, что он все специально придумал, чтобы, оставшись с ней наедине, сказать то, что давно витало в воздухе, что было, в принципе, понятно и без слов.
– Я люблю, люблю, люблю, – билось ее сердечко.
– Тебя Ричард, Ричард, Ричард, – вторили ему каблучки.
Джулия неспешно шла по дороге навстречу мчащимся мотоциклистам, то ускоряя, то замедляя шаг. Наконец, она остановилась и оглянулась. Дорога была пуста. Ричард не пошел за нею следом. Джулия прошла еще немного и еще раз оглянулась. Никого.
– Как же все это грустно, – проговорила она, раздумывая, что же теперь делать.
– Вас подвезти до отеля? – спросил мотоциклист, остановившись рядом с Джулией.
– До отеля, – машинально повторила Джулия, вглядываясь вдаль. А потом глянула на мотоциклиста и, улыбнувшись, сказала:
– Подвезите. Только не до отеля, а от отеля. Увезите меня как можно дальше ото всех отелей. Хорошо?
– Хорошо, – смущенно проговорил он. – А куда ехать?
– Вперед, – скомандовала Джулия, усаживаясь позади юноши.
Теплый ветер растрепал ее каштановые волосы, схватил бирюзовую ленту, подарок Ричарда, и швырнул на обочину дороги.
– Прощайте, Ричард из Кента, – прошептала Джулия, уткнувшись лицом в спину мотоциклиста.
Ей захотелось умчаться в ночь, затеряться среди мерцающих звезд, стать одной из них и никогда больше не возвращаться на землю. Никогда.
Словно чувствуя ее настроение, мотоциклист мчался по темному шоссе, набирая скорость, увозя ее все дальше и дальше. А потом он резко затормозил в совершенно безлюдном месте и принялся что-то сбивчиво объяснять, виновато глядя в глаза Джулии. Его английский был таким ужасным, что Джулия поняла лишь одну фразу: «Кис ми», которую он повторил несколько раз.
– Поцеловать тебя? – удивленно переспросила Джулия.
– Нет, нет, – замотал он головой. – Я прошу… прошу меня… извинить.
– Ах, вот оно, что, – улыбнулась Джулия. – Твое «кис ми» – означает вовсе не поцелуйте меня, а «экскьюз ми» – простите меня. Только вот, за что же ты просишь у меня прощения?
Юноша жестами принялся объяснять, что закончился бензин, что им придется идти пешком до самого города, а это совсем не близко.
– А если я пойду по берегу, это будет ближе? – поинтересовалась Джулия, пристально глядя в глаза юноши. Он смутился, покраснел, потупил взор, и пробубнив свое «кис ми», закивал головой.
– Прекрасно, – проговорила Джулия, поцеловала юношу в лоб, и, крикнув: «Прощай!», сбежала с насыпи вниз туда, где шумело волнами море.
Начался прилив. Волны накатывали на песок, стараясь перейти дозволенную им черту, и сердито ворча, убегали обратно, чтобы через мгновение обрушиться на берег с новой силой. Джулия медленно шла вдоль моря, а рокочущие волны смывали ее следы, оставляя на влажном песке белую пену и россыпь ракушек, отливающих в лунном свете серебром.
Джулия увидела круглую рыбацкую лодку, перевернутую вверх дном, и решила немного отдохнуть. Она забралась с ногами на лодку и принялась разглядывать горизонт, вдоль всей линии которого выстроились рыбацкие суденышки. Они совершали какие-то странные, понятные только им самим маневры, а Джулии казалось, что они пытаются воссоздать на море картину звездного неба.
– Орион, Кассиопея, Лебедь, – шептала она, глядя вдаль.
– Если молодая, красивая, европейская девушка сидит одна в столь поздний час на морском берегу, это может означать лишь одно… – раздался тихий голос. Джулия вздрогнула и поспешно вскочила. Прямо перед ней в морских волнах стоял совершенно седой вьетнамец с длинной, развевающейся на ветру бородой, и блестящими, пронзительными глазами. Он опирался на изогнутую крючковатую палку и, казалось, не замечал сильных волн, накатывающих на него сзади.
– Это может означать лишь одно, – повторил старец на безупречном английском языке, что весьма удивило Джулию. – Вы разочаровались в людях, вернее в одном человеке.
Джулия потупила взор и прошептала:
– Не знаю.
– Я не задавал вам вопроса, – проговорил старец, сделав шаг вперед. – Я констатировал факт: вы разочарованы, дитя мое. Вам хочется бежать прочь, раствориться в ночи, став частью вселенной…
– Откуда вы знаете? – воскликнула Джулия, подняв голову. – Вы…
– Я просто очень старый, проницательный человек, – улыбнулся старец, от этого по его лицу разбежались лучиками морщинки, а глаза стали добрыми-добрыми. Это неожиданное преображение старца успокоило Джулию, и она спросила:
– Где вы так хорошо научились говорить по-английски?
– В Шамбале, – ответил он.
– Но… разве эта загадочная страна, которую безуспешно ищет не одно поколение землян, существует? – почему-то шепотом спросила Джулия.
– Да, – ответил старец и выпрямил спину.
Теперь он показался Джулии высоким, сильным мужчиной, одетым в стальные доспехи и шлем, закрепленный на подбородке длинными серебряными лентами.
– Ах! – прижав ладони к губам, воскликнула Джулия.
– Метаморфозы Луны, – проговорил старец, вновь став прежним. – Хотите излечиться от хандры, дитя мое?
Джулия пожала плечами.
– Правильно, – улыбнулся старец. – Не стоит спешить с ответом. Подумайте над моим предложением до утра. Нет, лучше до заката. На закате вы дадите мне ответ, желаете ли вы принять мое приглашение отправиться… – старец замолчал и посмотрел на Джулию долгим, пристальным взглядом. На этот раз она не смутилась, не потупила взор. Старец улыбнулся и с расстановкой проговорил:
– Я приглашаю вас, дитя мое, отправиться вверх по Меконгу. И, если вы согласитесь принять это приглашение, приходите сюда на закате.
– Но… как я найду это место? – озираясь по сторонам, спросила Джулия. – Я попала сюда случайно, и не знаю даже, далеко ли я нахожусь от города, от той гостиницы, где мы остановились. Может быть, здесь есть какой-то особый знак, по которому я смогла бы узнать это место?
– Это место вы найдете без труда, если решите отправиться в Шамбалу, – проговорил старец, строго глянув на Джулию. – Только прошу вас, дитя мое, никого не посвящайте в свои планы. Помните, что я зову в Шамбалу лишь вас, Джулия Мэйсон.
Старец исчез прежде, чем Джулия смогла оправиться от шока.
– Метаморфозы Луны, – прошептала она, опустившись на перевернутую круглую лодку. – И что же мне теперь делать? Бросить все, и умчаться вверх по Меконгу в поисках загадочной Шамбалы, или остаться у моря и делать вид, что ничего не произошло? – Джулия тяжело вздохнула. – Притворяться я не стану, а значит…
Джулия поднялась и быстро пошла вдоль берега туда, где возвышались резные домики гостиниц.
Когда Джулия вошла в номер, спящая Клер даже не шевельнулась. Стараясь не шуметь, Джулия прошла в ванную комнату и замерла. На туалетном столике лежали часы Ричарда. Джулия закрыла лицо ладонями и беззвучно заплакала. Пелена счастливого неведения спала с ее глаз, обнажив истинную реальность прожитой недели. Недомолвки Клер, ее тайные исчезновения, ее капризы и надменный тон теперь стали понятны Джулии. А образ Ричарда, которого Джулия считала идеалом совершенства, рассыпался на множество ликов.
– Зачем, зачем вам нужна была я? – простонала Джулия. – Кто, кто придумал эту жестокую игру?
– Ри-ча-рд, дорогой, это ты? – громко проговорила проснувшаяся Клер.
Джулия поспешно плеснула водой себе в лицо, чтобы Клер не увидела ее слез.
– Рич, иди же скорее ко мне, – приказала Клер.
– Боюсь, он не скоро придет на твой зов, потому что его здесь нет, – сказала Джулия, распахивая дверь.
– Джу?! – воскликнула Клер, искренне удивившись. – Как ты вошла?
– Ричард оставил мне ключи под ковриком, – улыбнулась Джулия.
– Ричард… под ковриком… – проговорила Клер и, вскочив с постели, выкрикнула:
– Что за вздор? Где ты шлялась всю ночь? Мы сбились с ног, разыскивая тебя. Мы не сомкнули глаз…
– Именно поэтому ты даже не шелохнулась, когда я вошла, – перебила ее Джулия.
– Да… Мы не спали всю ночь, а на рассвете уснули, – выкрикнула Клер. – Где ты была?
– Любовалось морем, небом, ночью и луной, – мечтательно проговорила Джулия. – А теперь я ужасно хочу спать. Но прежде я хочу, чтобы ты, Клер, ответила мне на один вопрос… Впрочем, не надо.
– Ты хотела спросить про меня и Ричарда, да? – поинтересовалась Клер.
– Да, но лучше перенести этот разговор на утро, – устало проговорила Джулия, забираясь под одеяло.
– Но ведь уже утро, – отдернув занавески, воскликнула Клер.
– Тогда поговорим обо всем вечером, потому что я просплю до заката, – зевнув, сказала Джулия. – Сделай одолжение, Клер, пусть меня никто не беспокоит.
– Хорошо, – пообещала Клер. – Счастливых сновидений.
Клер сдержала обещание. Никто не заходил в их номер. Никто не помешал Джулии собрать вещи и потихонечку уйти, исчезнуть из поля зрения Ричарда, Клер, Чарльза, Джефри, Мейден и Мэри. Лишь маленький листочек из блокнота со словами: «Я улетела домой, Джулия», напоминал о том, что ровно неделю она была рядом с ними, ловила ветер и волну, смеялась и огорчалась, внося диссонанс в их жизни. С ее уходом все будет по-другому, но думать об этом Джулии не хотелось. Она думала лишь об одном:
– Скорей бы наступил вечер. Скорей бы найти круглую лодку и старца с белой бородой. Скорей бы отправиться вверх по Меконгу – самой длинной реке.
Когда Джулия подошла к круглой лодке, перевернутой вверх дном, старец уже поджидал ее. Он попыхивал трубкой и смотрел на Джулию сквозь клубы дыма. А она стояла перед ним, потупив взор, словно провинившаяся школьница, и не решалась нарушить молчание. Старец кашлянул. Джулия подняла голову. Их взгляды встретились. Старец улыбнулся и, выпустив облако дыма, проговорил:
– Все в этом мире проходящее, дитя мое. Порой за правду мы принимаем ложь, но помни: «уста правдивые вечно пребывают, а лживы язык – только на мгновение».[1]
– Только на мгновение, – повторила Джулия.
Старец поднялся и медленно пошел вдоль моря. Несколько минут Джулия стояла неподвижно, решая, что же ей делать, а потом побежала вслед за ним.
Волны накатывали на берег и убегали, оставляя на песке блестящие раковины, в которых отражалось закатное солнце. Увлекшись игрою волн, Джулия не заметила, как они со старцем подошли к небольшому дощатому причалу, возле которого стояло маленькое суденышко, разукрашенное ярко-желтой краской.
Старец легко поднялся на борт, словно шел не по вертикальным шатающимся доскам, а по широкой, прямой поверхности. Джулия восторженно смотрела и на суденышко, и на старца, и на юношу в белоснежном одеянии, который подал ей руку, помогая взойти на борт по шатким сходням, а потом, поклонившись, проговорил:
– Пусть мой корабль станет вам домом до тех пор, пока мы не войдем в дельту Меконга.
– Вы – капитан? – улыбнулась она.
– Капитан Джанг, – представился он и добавил: – Джанг – это значит река. Вот мы и направляем наш корабль к реке.
Он раскланялся и, поднявшись на капитанский мостик, принялся отдавать беззвучные приказы.
Старец опустился в глубокое плетеное кресло и жестом пригласил Джулию сесть рядом. Кораблик легко отошел от берега и быстро помчался вперед.
Едва солнце скрылось за горизонтом, море засияло тысячами огней. Это рыбаки зажгли яркие электрические лампочки, чтобы привлечь внимание морских обитателей. Повинуясь беззвучному приказу капитана Джанга, матросы принесли старцу и Джулии горячий лотосовый чай и зажгли на судне яркие фонари для ловли рыбы. Фонари монотонно поскрипывали, болтаясь на длинных тонких металлических конструкциях, похожих на щупальцы спрута. А в световых кругах взлетала над волнами рыба, желающая дотянуться до теплого огня.
– Теперь мне понятно, почему местные художники изображают на своих полотнах крылатых рыб, – проговорила Джулия.
– Тебе предстоит сделать еще не одно открытие, дитя мое, – глядя вдаль, сказал старец. – Главное, будь внимательной, чтобы ничего не пропустить. Не дай вихрю суетности увлечь тебя. Помни, что «глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим».[2]
Джулия посмотрела на старца, не совсем понимая смысл его слов, но твердо зная, что она уже не сможет быть прежней.
На мгновение свет погас, и в лунном отсвете Джулия вновь увидела высокого мужчину в серебряных доспехах и шлеме, закрепленном под подбородком.
– Метаморфозы Луны, – послышался тихий голос.
Вновь вспыхнувший яркий свет, вернул Джулию в реальный мир, где старец был старцем, море – морем, а лодка гигантским спрутом со светящимися щупальцами. Джулия прикрыла глаза и незаметно для себя уснула.
Ей показалось, что прошел лишь миг, а, между тем, наступило утро. На белых гребешках волн появился розовый румянец. Небосвод заалел, птицы запели песнь восхода.
Услужливый матрос протянул Джулии чашку ароматного чая и загадочно улыбнулся. Джулия повернула голову, чтобы поздороваться со старцем, но его не было рядом. Исчезло и плетеное кресло, в котором он сидел. Зато на плечах Джулии появилось тонкое покрывало золотистого цвета.
– Мы прибыли в дельту Меконга, – сказал капитан Джанг, спускаясь с капитанского мостика.
– Простите, капитан, – поднимаясь ему на встречу, проговорила Джулия. – Вы не скажете, куда исчез мой попутчик?
– То Линх ушел, – поклонившись, сказал капитан. – Ушел, поручив мне позаботиться о вас, мисс Джу… Джул…
– То Линх? – переспросила Джулия, пытаясь понять, об одном и том же человеке они говорят или нет.
– То Линх, То Линх, – улыбнулся капитан и, видя растерянный взгляд Джулии, пояснил:
– Старец То Линх – странствующий монах. Он помогает людям отыскивать смысл жизни, поэтому мы зовем его Добрым Духом – То Линх или Сияющим Светом – Анх То. Вам не стоит ничего бояться, мисс Джу… Джул… Я провожу вас туда, где вас уже давно ждут.
Он послал беззвучный приказ матросам. Они быстро установили деревянный трап, по которому Джулия сошла на берег.
– Ах, я чуть не унесла ваше покрывало, – смущенно проговорила Джулия, снимая с плеч золотистую ткань.
– Нет, нет, – остановил ее капитан Джанг. – Это покрывало ваше. Это подарок То Линха. Это он набросил вам на плечи золотую ткань, пока вы спали.
– Жаль, что я не могу поблагодарить его, – вздохнула Джулия, прижимая шелк к груди.
– Скажите спасибо мне, – засмеялся капитан. – Я скоро вновь увижу старца и передам ему ваши слова.
– Тогда скажите ему, что… – на мгновение Джулия задумалась.
– Что он самый замечательный человек, которого вы когда-либо встречали, – пришел ей на выручку капитан Джанг. – Что таких подарков вам не дарил никто.
– Да, – улыбнулась Джулия, вспомнив большущий букет белых орхидей, который принес ей Ричард, и проговорила:
– Да, вы правы, таких подарков мне не дарил никто. Поклонитесь от меня господину Анх То Линху.
– Возможно, вы сможете увидеть старца раньше меня, – подмигнул Джулии капитан и повел ее за собой в маленькое рыбацкое кафе, открытая веранда которого нависала над рекой, и казалось, что кафе плывет по реке вместе с зелеными островками водяных лилий.
Джулия так увлеклась созерцанием, что не заметила, как ушел капитан Джанг, а вместо него за столиком появился немногословный вьетнамец с пронзительным взглядом.
– Здравствуйте, – сказал он низким грудным голосом.
– Здравствуйте, – растерянно проговорила она. – А…
– Капитан Джанг поручил мне заботиться о вас, – пристально посмотрев на Джулию, сказал незнакомец. – С сегодняшнего дня я буду вашим… – он замялся, подбирая нужное слово.
– Гидом, – поспешила ему на выручку Джулия.
– Нет, – нахмурился вьетнамец. – Не гидом, а поводырем.
– Поводырем? – удивилась она.
– Да, – улыбнулся он. – Именно поводырем, потому что я поведу вас таким путем, который… впрочем, не станем терять зря драгоценные минуты. Я приготовил для вас новую одежду…
– Но мне не нужна новая одежда. Я чувствую себя удобно в своей, – сказала Джулия, гордо вскинув голову.
– Не сомневаюсь, – проговорил вьетнамец, поднимаясь из-за стола. – Новая одежда нужна вам для того, чтобы перестать быть похожей на европейскую девушку. – Он положил Джулии на плечо свою крепкую, обветренную руку и, чуть понизив голос, добавил:
– Я возьму вас с собой только в том случае, если вы станете вьетнамкой.
– Но… разве это возможно? – смутилась Джулия.
– Да, – кивнул он головой. – Наденьте то, что я для вас приготовил, и сами убедитесь в правоте моих слов.
Он вручил Джулии большой бумажный сверток и вышел из кафе. Джулия поплелась в туалетную комнату, ругая себя за то, что отправилась неизвестно куда, неизвестно зачем, да еще и с совершенно незнакомыми людьми, которые требуют от нее ни весть что.
Джулия положила сверток на раковину и посмотрела на себя в зеркало.
– Ах, Ричард, Ричард, ну почему ты перевернул всю мою жизнь? Зачем ты все это сделал? Как бы мне хотелось не думать ни о тебе, ни о Клер, ни о ребятах, но это выше моих сил. Память вновь и вновь заставляет меня возвращаться на залитый солнцем берег, где волны целую песок, а ты, Ричард, целуешь меня, а потом, Мэри, Мейден и Клер…
Джулия стукнула кулаком по бумажному свертку и вскрикнула. Острие бамбуковой вьетнамской шляпы впилось ей в кожу. Слезы боли и отчаяния брызнули из глаз. Джулия поспешно скинула свою одежду, облачилась в широкую холщевую рубаху и брюки, приготовленные для нее незнакомцем, нахлобучила на голову шляпу и поспешно вышла, оставив на раковине свои шорты и футболку.
– Вы довольны? – поинтересовалась Джулия, встав перед незнакомцем.
Он окинул ее придирчивым взглядом, поправил шляпу и, щелкнув пальцами, опустился на корточки, чтобы закатать, волочащиеся по земле штанины. Потом он закатал длинные рукава холщевой рубахи и, улыбнувшись, шепнул Джулии на ухо:
– Теперь никто не скажет, что я соблазнил европейку.
Джулия испуганно отшатнулась, подумав:
– Этого мне только не хватало. Что же теперь делать? Куда бежать, кого звать на помощь?
– Я буду всем говорить, что вы моя сестра, – увлекая Джулию за собой, сказал незнакомец.
– Спасибо, – буркнула она.
– Итак, вы хотите отправиться вверх по Меконгу? – не глядя на Джулию, спросил незнакомец.
– Да, – ответила она, а в голосе зазвучали нотки неуверенности. Незнакомец сделал вид, что не расслышал их.
– Вам сказали, что это путь только туда? – задал он ей еще один вопрос.
– Да, – машинально ответила она, думая о том, что правильно сделала, умчавшись прочь от Ричарда из Кента. Но когда слова незнакомца долетели до ее сознания, она остановилась, как вкопанная, громко вскрикнув:
– Что? Как это только туда?
Незнакомец остановился в нескольких шагах от Джулии и развел руки в разные стороны.
– Что все это значит? – выкрикнула Джулия.
Люди, проходившие мимо, испуганно шарахнулись в разные стороны. Незнакомец покачал головой и, медленно приблизившись к ней, сказал:
– Я вас буду сопровождать только туда. Хотите идти – идем. Нет, возвращайтесь в свою страну и забудьте о Шамбале навсегда. Дважды туда никого не приглашают.
Джулия сняла с головы бамбуковую шляпу, тряхнула головой и, подняв лицо к небу, зажмурилась.
– Что же мне делать? Что? – мысленно спросила она у Солнца.
– Отыщи Шамбалу, – послышалось в ответ.
Джулия опустила голову, открыла глаза и пристально посмотрела на вьетнамца. Его лицо было совершенно спокойным. Он молчал, терпеливо ожидая ее ответа.
– Хорошо, – облизав пересохшие губы, проговорила Джулия. – Я согласна плыть с вами вверх по Меконгу.
Незнакомец улыбнулся. Он аккуратно взял из рук Джулии шляпу, водрузил её ей на голову, поправил фиолетовую ленту на подбородке и громко сказал:
– Мудрое решение ты приняла, сестра.
– Надеюсь, – подумала Джулия, послушно следуя за незнакомцем.
Он привел ее в дальнюю часть города, где почти не было жилья, лишь на реке качались несколько утлых суденышек, явно нуждающихся в ремонте. Самое последнее, самое маленькое суденышко оказалось плавучим домом незнакомца.
– Жить на воде лучше, чем на суше, – сказал он, помогая Джулии подняться на борт. – Снимаешься с якоря и уплываешь в неведомые дали.
– В неведомые дали, – повторила Джулия, усаживаясь на деревянную скамью.
Так началось это загадочное путешествие по Меконгу. Постепенно незнакомец стал многословнее, взгляд его потеплел. Он даже соизволил назвать свое имя – Лонг и придумать для Джулии новое имя – Лиен.
Лонг относился к Джулии, как к сестре: кормил свежевыловленной из реки рыбой, моллюсками, покупал для нее рисовые лепешки, кокосовую карамель и фрукты, учил говорить по-вьетнамски. Когда у Джулии не получался тот или иной звук, Лонг хохотал во все горло, передразнивая ее. Поначалу Джулия сердилась, а потом приняла правила игры: он смеется над ее плохим вьетнамским, она – над его английским. Но такая игра скоро наскучила Лонгу и он принялся рассказывать Джулии легенды своего народа.
Так Джулия узнала, что птица Феникс – символ красоты, черепаха – символ мудрости, рыба – символ спокойствия, а дракон – символ власти и могущества.
– А ты знаешь, что водяной бык – это нерадивый человек, который был превращен в животное за то, что не выполнил приказ? – поинтересовался Лонг, указывая на лежащего в черной жиже буйвола.
– Нет, этого я не знала, – покачала головой Джулия. – И какой же приказ не выполнил этот нерадивый человек?
– Посланники небес повелели ему посадить рис для людей, а потом траву для животных, – сказал Лонг, улыбаясь. – Но нерадивый слуга все перепутал, посадил траву и совсем забыл про рис. Посланникам небес пришлось посылать нового человека, который посеял рис для голодных людей. А нерадивого человека наказали, заставив не только есть траву, но и работать на людей, возделывающих рисовые поля. Водяной буйвол сможет вновь обрести человеческий облик, если вырастет достаточно риса. Но, боюсь, это никогда не случится. Три раза в год мы собираем урожаи с рисовых полей, но каждый год риса надо выращивать все больше и больше.
– А что означают постаменты на рисовых полях? – поинтересовалась Джулия, разглядывая резные барельефы.
– Постаменты – это могилы рисоводов, – бодро ответил Лонг.
– Могилы? Прямо на рисовом поле? – изумилась Джулия.
– А где же ты прикажешь хоронить рисоводов, которые всю жизнь провели на рисовом поле? – улыбнулся Лонг.
– Неужели у вас нет кладбищ? – ответила Джулия вопросом на вопрос.
– Есть. И они перед тобой, – бодро ответил Лонг, указывая на резные надгробия. – Дух рисоводов хранит эти поля, помогая новым хозяевам растить хорошие урожаи.
– Но ведь это же ужасно, – нахмурилась Джулия. – Я больше не стану есть рис.
– Почему? – искренне удивился Лонг.
– Я не знаю, как тебе лучше объяснить, – растерянно проговорила Джулия. – Но…
– Я понял, – хлопнул себя по лбу Лонг. – Тебя испугали надгробия. Но это всего лишь символы. Умерших вначале кремируют, а потом часть праха развеивают над полем, а часть зарывают в землю. Только так дух сможет заботиться о новом урожае.
Джулия улыбнулась, подумав, что все не так ужасно, как виделось ей вначале. Но когда Лонг предложил ей причалить к берегу, чтобы купить у рисоводов жирных рисовых мышей, наотрез отказалась. Лонг на нее обиделся и до самой темноты не проронил ни слова.
Ближе к полуночи на горизонте показалась высокая конусообразная гора. Лонг заглушил мотор и, пристально глядя вдаль, заговорил. Его низкий грудной голос звучал таинственно и печально. Джулия внимательно слушала, наблюдая за лунным светом, струящимся вниз серебряным водопадом.
– Когда-то у подножия этой горы жила девушка неземной красоты. Черные волосы, кожа словно цветок лотоса, жемчужные зубы, губы – агат, а глаза… глаза – мерцающие звезды. Еибкий стан, легкая походка и голос нежней соловьиной трели. Красавица была воплощением скромности и чистоты. Она отвергала ухаживания королей и простолюдинов, объясняя своё упрямство тем, что она – принцесса далекой страны, что своенравный Меконг берет начало у стен дворца, в котором она родилась. Что приплыла она к высокой горе в лодке, похожей на бутон цветка, чтобы испытать свои чувства и чувства возлюбленного, который непременно отыщет её здесь, если по-настоящему любит. В своих чувствах она не сомневается, поэтому будет ждать возлюбленного столько, сколько потребуется…
– У нас с вами, Ричард из Кента, тоже будет проверка чувств, – подумала Джулия, глядя на вспыхнувшие звезды. И тут же рассердилась на себя. – О чем я думаю? Он был увлечен Клер, а я… О, что же мне делать, чтобы избавиться от мыслей о вас, Ричард?
Джулия так тяжело вздохнула, что Лонг сочувственно покачал головой, проговорив:
– Да, не каждой девушке под силу такое самопожертвование. Но не забывай, что наша красавица была посланницей небес. Все жители с уважением относились к чувствам девушки, восторгаясь ею. Но был среди жителей один юноша, который сыграл роковую роль в жизни красавицы.
Вначале он долго и безуспешно ухаживал за девушкой, а потом решил пойти на хитрость. Он заманил красавицу на вершину горы, сказав, что ровно в полночь она там встретится со своим возлюбленным.
Девушка надела самый красивый наряд и поспешила на встречу своей судьбе. Но на вершине горы ее ждал вовсе не возлюбленный, а коварный юноша, который, воспользовавшись безлюдьем и темнотой, овладел девушкой, надеясь, что теперь она никуда от него не денется. Красавица приказала юноше спуститься к подножию горы и дождаться рассвета.
Юноша повиновался. Он быстро сбежал вниз и принялся будить жителей, чтобы они стали свидетелями его триумфа. К восходу солнца у подножия горы собрались все от мала до велика. Все смотрели вверх, ожидая появления красавицы. Она шагнула на самый край скалистого выступа, громко выкрикнула имя своего возлюбленного и, раскинув руки, бросилась вниз.
Бездыханное тело обступили люди. Одни хотели в последний раз взглянуть на неземную красоту. Другие восхищались силой духа, верностью и преданностью девушки. Третьих возмущало коварство, а четвертые сетовали о непомерно высокой цене, которую пришлось заплатить красавице за доверчивость.
Пока люди плакали над бездыханным трупом, хитрый юноша куда-то исчез. Никто больше не видел его в здешних местах. Никто о нем ничего не слышал. Зато на том месте, где погибла юная красавица, три раза в году расцветают крупные коралловые лотосы, а раз в год между ними вдруг появляются три фиолетовые цветка. Всегда только три… – Лонг немного помолчал, а потом негромко сказал:
– Три фиолетовых цветка могут означать, что угодно, но у нас принято считать их символами верности, преданности и непорочности и того, что в жизни каждой женщины должно быть только три мужчины: отец, возлюбленный и сын. Хотя, три фиолетовых лотоса могут означать и три человеческих порока: похоть очей, похоть плоти и гордость житейскую.
– Возможно, – проговорила Джулия, глядя на вершину.
– Теперь тебе понятно, почему мы зовем эту гору Черной дамой? – спросил Лонг. Джулия кивнула. – А погибшую красавицу звали… – Лонг прищурился, выдержал небольшую паузу и с расстановкой проговорил:
– Ее звали Лиен – Лотос! Ты очень на нее похожа, поэтому-то я и назвал тебя Лиен.
– Ты шутишь, Лонг? – поинтересовалась Джулия. – Чем я похожа на твою красавицу? Разве только тем, что я чужестранка. Насчет моей неземной красоты беседы вести не станем, потому что…
– Напрасно. Ты очень красивая девушка, Лиен. Очень… – сказал Лонг и завел мотор.
– Мы не останемся здесь до утра, чтобы увидеть самые крупные коралловые лотосы? – поинтересовалась Джулия.
– Нет, – нахмурился Лонг. – Они еще не расцвели. Ты увидишь их у истока Меконга, если, конечно, мы туда доберемся.
– Если доберемся? – удивленно переспросила Джулия.
– На реке может случиться всякое, – пробубнил Лонг, стараясь не смотреть ей в глаза. – К тому же мы будем плыть через Камбоджу, Лаос, Китай, а это может быть не совсем безопасно.
– Совсем не безопасно, – поправила его Джулия и подумала:
– Выходит, что я отправилась в полное опасностей путешествие только потому, что разочаровалась в людях, вернее в одном человеке. Нет, я отправилась в путешествие потому, что на меня подействовали метаморфозы Луны.
– Нет, потому, что ты захотела отыскать Шамбалу, – послышался тихий голос, похожий на плеск волн.
– Я даже не знаю, что мне важнее теперь, – улыбнулась Джулия, продолжая свои размышления, – добраться до неведомой Шамбалы, пройти путь от дельты до истока Меконга или просто двигаться вперед, в этом утлом суденышке с облупившейся по бортам краской, слушать рассказы дракона Лонга и верить в торжество света и любви.
– Ве-ри-ть, – ударившись о борт лодки, пропели волны.
– Ве-ри-ть, – защебетали птицы.
– Ве-ри-ть, – ярко полыхнуло рассветное солнце.
Джулия зажмурилась, подумав, что Лонг был прав, утверждая, что жить на воде лучше, чем на суше. Сегодня ты здесь, а завтра…
– Завтра мы будем уже в Камбодже, – проговорил Лонг, протягивая Джулии рисовую лепешку.
– Я бы не отказалась от горячего омлета, – улыбнулась Джулия.
– Нет, нет, никакого омлета, – воскликнул Лонг. – Неужели ты забыла про куриный грипп? Все куриные яйца больны. Ешь то, что не причинит тебе вреда.
– Хорошо, – сказала Джулия, устраиваясь рядом с Лонгом. – Скажи мне, мистер Дракон, как мы сможем пересечь границу? У нас же нет никаких виз, никаких приглашений, ничего.
– Пусть это тебя не беспокоит, Лиен, – подмигнул ей Лонг. – Как не нужны паспорта и визы птицам, рыбам и животным, так не понадобятся они и нам с тобой. Считай, что, отправившись вверх по Меконгу, ты стала частью природы, ты попросту растворилась в ней. Подумай, Лиен, как удивительно знать, что твое дыхание – ветер, твои глаза – звезды, твои руки – ветви деревьев или стебли цветов. Свобода заключена в тебе самой. Освободившись от условностей, ты приобрела безграничную власть над своим естеством. Теперь не желания плоти, а желания духа властвуют над тобой. Тебя влечет вперед не любопытство, а потребность достичь гармонии, отыскать мир, где господствуют доброта и справедливость, где тигр и ягненок пасутся рядом, где древо жизни двенадцать раз в гору приносит свои плоды.
– Как замечательно ты обо всем этом сказал, – проговорила Джулия. – Отправляясь на морское побережье ловить волну и ветер, я не подозревала, что попаду в Рай, что отыщу плод познания добра и зла, что познакомлюсь с необыкновенными людьми, что увижу фантастические страны.
– Тебе повезло, что у тебя самый лучший поводырь, – погладив себя по груди, сказал Лонг.
– Самый, самый, самый лучший, – поправила его Джулия, подумав о том, что за время путешествия ни разу не вспомнила маленький английский город Кент, где прошло ее детство, где люди верят в приведения, рассказывая невероятные, холодящие душу истории с участием злых и добрых призраков.
Когда-то и она, Джулия, боялась ходить вечером по васильковому полю, опасаясь встречи с королевой Синих холмов – призраком бедной девушки Элен, которую обесчестил надменный, злой землевладелец Эдуард Гордон.
Как и неземная красавица Лиен, о которой рассказывал Лонг, Элен покончила с собой. Но на месте ее трагической гибели не расцветают цветы, а появляется мстительный призрак, убивающий людей. Чудом уцелевшие после встречи с ним жители Кента рассказывали, что видели девушку в длинном старомодном платье. Она куталась в большой клетчатый платок. Волосы были рассыпаны по плечам, выбиваясь из-под смешного чепца с оборками. На совершенно бескровном лице сияли огромные черные глаза, лишенные белков. А сквозь приоткрытый рот зияла черная дыра.
Говорили, что странная девушка бродит по дорогам, пристально смотрит в глаза водителям, проезжающих машин, ведя их к неминуемой гибели.
Там, в Англии, Джулия страшилась встречи с призраком, а здесь, в незнакомой стране, она не боится ни за свою репутацию, ни за свою жизнь. Старое суденышко стало ее домом, и она не желает покидать этот дом до тех пор, пока не завершиться путешествие вверх по Меконгу. Все чаще и чаще Джулия ловит себя на мысли, что ей хочется, чтобы путешествие длилось вечно.
Быть частичкой природы намного лучше, чем быть песчинкой в обществе коварства, лжи, лицемерия, злорадства и пустословия.
Находясь вдали от цивилизации, Джулия явно увидела, как центробежная сила безумия увлекает людей в черную воронку пустоты, как волна Цунами стирает с лица земли целые континенты.
Джулия тряхнула головой, отгоняя жуткое видение и, подняв голову к небесам, запела простую песенку, которой научил ее Лонг.
В моей душе мир, как река, и радость, как фонтан. Ну, а вселенская Любовь, как-будто океан. Я поделюсь с тобой, мой друг, любовью и теплом, И приглашу тебя с собой в уютный, светлый дом, Где будет радость, как фонтан, а счастье, как река, Где будет Божия Любовь с тобою на века.Джулия не сразу заметила изменения, произошедшие вокруг. А когда заметила, Лонг с безразличным видом сообщил, что они уже давно в Камбодже, и что скоро будет середина их путешествия.
– Уже середина? – испугалась Джулия.
– Ещё только середина, – поправил ее Лонг. – Не стоит печалиться, Лиен. Смотри на все с другой стороны. Не грусти, а улыбайся, и тогда радость поселится в твоем сердце.
– Попробую, – сказала Джулия и широко улыбнулась.
Лонг остался доволен. Он прищелкнул языком и громко сказал:
– Знаешь, Лиен, я должен показать тебе Анкор – величественный город, тысячелетия простоявший в плену джунглей. Только я хочу показать тебе его не так, как показывают туристам. Я хочу, чтобы ты провела ночь в одном из темплов.
– С тобой мне ничего не страшно, – проговорила Джулия.
– Нет, Лиен, ты должна будешь провести ночь одна, – пристально глядя ей в глаза, сказал Лонг.
– Одна? – воскликнула Джулия.
– Да, – ответил Лонг. – Но тебе нечего бояться. Поверь мне, Лиен, так надо. Это нужно тебе, иначе ты не сможешь достичь вершин познания, не сможешь увидеть Шамбалу.
– Надеюсь, что мы попадем в Анкор не скоро, – нахмурилась Джулия.
– Да, да, не очень скоро, – рассмеялся Лонг. – Всего через… отдыхай, Лиен. Любуйся пагодами, кукурузными полями, стогами сена и белыми буйволами. Я не стану тебе ни о чем рассказывать, ты все увидишь сама, если…
– Если? – встревожилась Джулия.
– Если захочешь испить до дна чашу познания, – лукаво улыбнулся Лонг.
Поняв, что он больше ничего не скажет, Джулия повернулась к нему спиной и подумала:
– Если мне нельзя ничего изменить в сценарии, который написал странствующий монах То Линх, то стоит ли огорчаться? Пожалуй, нет. Пожалуй, вы, господин Дракон, правы, предлагая мне на все смотреть по-иному. Мне стоит быть благодарной за возможность провести ночь ни где-нибудь, а в самом настоящем храме или темпле, как принято их здесь называть. Значит, я – счастливый человек, потому что не каждый может запросто ступать по ступеням истории.
Когда же Джулия увидела эти ступени, она на миг лишилась дара речи. Они были такими узкими, что их скорее можно было принять за декоративные украшение серо-черных храмовых стен, устремленных в небо, чем за лестницу. Подъем по этим ступеням напоминал восхождение на горную вершину. Джулия не шла, а карабкалась по отвесной стене, цепляясь руками за крохотные выступы.
Первый пролет ступеней был преодолен. Джулия вышла на ровную площадку, украшенную высокими колоннами, колосообразными башенками и длинной анфиладой коридоров. Лонг подмигнул ей и указал на новую отвесную стену с еще более узкими ступенями, расположенными на еще большем расстоянии друг от друга.
– О, нет, – простонала Джулия. – Неужели мне нельзя остаться здесь?
– Нет, Лиен, – покачал головой Лонг. – Тебе придется подняться на восьмой уровень, символизирующий процветание. Анкор Томб похож на стебель бамбука – символ стойкости и долголетия. Поэтому все в этом здании полно смысла. Первый ярус с квадратом посредине символизирует богатство и изобилие. Заостренная вершина – стремление к вечности. Чем выше ты, Лиен, поднимешься к небесам, тем больше узнаешь. В состоянии предельной усталости и неподвижности сознания не останется ничего кроме твоего собственного «я». Только тогда ты, слившись с природой, увидишь чистоту и естественность, обретешь внутренний покой, сможешь избавиться от живущих в твоем сердце проблем и поймешь, какая ты на самом деле. Итак, Лиен, простимся до рассвета.
– Не уходи, умоляю тебя, – проговорила Джулия, прижав руки к груди.
– Хорошо, – снисходительно улыбнулся Лонг. – Я подожду пока ты достигнешь уровня фа.
Лицо Джулии просветлело от сознания того, что еще некоторое время она будет не одна в этом, похожем на неприступную скалу темпле.
Джулия нарочно поднималась по ступеням медленно, чтобы отсрочить неминуемое одиночество. Но ступени закончились, и ей пришлось смириться с неизбежностью. Джулия глубоко вздохнула и глянула вниз. Лонг превратился в маленькую серую точку на изумрудной траве. Но даже не это испугало Джулию. Сверху узкие, разрушенные временем, ступени выглядели еще ужаснее, чем снизу.
– Я никогда не смогу спуститься на землю, – вскрикнула Джулия и прижала ладони к губам. – Что же мне делать?
В ответ вдали прокричала какая-то птица, да внезапный порыв ветра растрепал волосы.
– Подожду до рассвета, – решила Джулия и, прижавшись к широкому проему, устремила взор в бескрайнюю бесконечность.
Прозрачный воздух звенел и дробился на миллиарды молекул, проникающих в каждую клеточку её тела, заставляя испытывать неведомый доселе восторг.
– Ах! – прошептала Джулия и закружилась между высокими, испещренными иероглифами, колоннами, то поднимая, то опуская над головой золотой шарф – подарок странствующего монаха Анх То.
Джулия не сразу заметила, как быстро исчезает за горизонтом солнце, окрашивая землю в пурпурный цвет, как быстро темнеет в джунглях, как собираются над вершиной Анкор Томба кучевые облака, готовые в любой миг обрушиться вниз проливным дождем.
Зловещий крик заставил Джулию замереть. Она прислушалась, пытаясь понять, кто же это кричит: птица или животное. Ясно было одно: обитатели джунглей заявляли о своих правах.
– Надеюсь, вы не станине горланить всю ночь? – спросила Джулия, обратив взор в потемневшую бескрайность.
На мгновение наступила тишина, чтобы обрушиться какофонией звуков. Джулия зажала уши. Страх парализовал ее сознание, железными оковами сковал тело. Джулии потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы стряхнуть с себя оцепенение и войти в квадратный зал с арочными перекрытиями и подобием невысокого каменного пьедестала, освещенного неярким светом луны, проникающим сквозь узкие прорези в стенах. Джулия распласталась на камне, еще хранящем солнечное тепло, прикрыла лицо прозрачным шарфом и закрыла глаза, приказав себе поскорее заснуть. Но не смогла. Рядом послышался звонкий девичий смех.
Джулия открыла глаза и поспешно поднялась, удивленно озираясь по сторонам. Темный зал, в котором она решила провести ночь, теперь был ярко освещен множеством факелов. От изобилия драгоценных камней и золота, украшавших колонны, арочные перекрытия, пол и потолок, рябило в глазах.
Два массивных золотых трона с бархатными пурпурными подушками, украшенных алмазами величиной с апельсин, стояли на пьедестале, с которого только что поднялась Джулия.
– Метаморфозы Луны, – прошептала она, прикоснувшись к сияющим алмазам. Потом медленно обошла вокруг трона и, внимательно разглядывая золотую инкрустацию, прошептала:
– Но разве такое возможно?
– Возможно, ты многого не знаешь, друг мой, – громко проговорил юноша, поспешно входя в тронный зал. Джулия вздрогнула и потихоньку выглянула из-за трона, удивляясь, как юноша мог услышать ее вопрос, и почему он называет ее своим другом?
Но, увидев рядом с юношей старца, сосредоточенно теребящего жидкую бородку, поняла, что пока о ее присутствии здесь никто не знает, и поспешила спрятаться за троном.
– Позвольте мне поспорить с вами, Ваше Величество, – проговорил старец. – Я считаю, что нам не следует торопиться со строительством новых темплов. Вы же сами видите, что много, не значит – хорошо. Работы ведутся с такой поспешностью, что мы не в силах их полностью контролировать. Люди работают плохо…
– Заставь их работать лучше, друг мой, – улыбнулся юноша, усаживаясь на трон. Джулия прижала шарф к лицу, стараясь не дышать.
– Ах, Ваше Величество, вы требуете от меня невозможного, – горестно вздохнул старец. – Нельзя заставлять людей работать бесплатно.
– Так дай им денег.
– Но где я их возьму? Казна давно пуста…
– Вот как? – удивленно воскликнул юноша и поднялся. – Кто же разорил нашу богатейшую страну?
– Вы, Нджаява Манн Севен, седьмой король династии Македа, – глядя в глаза юноше, ответил старец.
– Когда же я успел? – медленно опускаясь на трон, спросил король.
– Деньги утекают сквозь пальцы, как вода, – сказал старец. – Вы никогда не задумывались, сколько средств уходит на содержание гарема и тысячи танцовщиц Апсара, на званые пиры, балы и маскарады? – Король покачал головой. – На все это уходят баснословные средства. Прибавьте сюда содержание армии, охрану границ, строительство новых храмов… Боюсь, что народ подумывает о восстании.
– Ты уверен в этом, Давир? – спросил король. Старец пожал плечами. – Так узнай поскорее, о чем говорят за стенами Анкор Томба, – приказал король. – Ты опечалил меня своими речами. Довольно. Ступай и вели танцовщицам успокоить мой огорченный дух.
Старец поклонился и направился к выходу.
– Постой, Давир, – возвысил голос король. Джулия зажмурилась, думая, что сейчас он прикажет схватить её. Но король отдал другой приказ:
– Приготовь благовония, Давир, чтобы после созерцания танцев я смог отправиться для поклонения золотому Будде. Попросим его усмирить народ.
– Хорошо, Ваше Величество, – ответил старец и удалился.
Еще не затихли в коридорах его шаги, а уже послышались звуки бубенцов, бряцание браслетов и звонкий девичий смех.
– Ну, разве я могу отказать себе в удовольствии созерцать вас, мои танцовщицы Апсара? – воскликнул Нджаява Манн Севен, поднимаясь с трона. Легкой походкой он прошествовал навстречу девушкам, ручейком втекающим в ярко освещенный тронный зал.
Разноцветные костюмы, расшитые золотом, коронообразные головные уборы, стреловидные украшения на руках делали медленно движущихся танцовщиц похожими на ожившие каменные изваяния. Если бы не сияющие глаза, очерченные сурьмой, которые выделялись на бледных лицах девушек, то поверить в то, что танцовщицы живые, было бы невозможно.
Девушки замирали в странных позах, неестественно выгибая кисти рук и ступни ног. Оживали они лишь после того, как король прикасался кончиками пальцев к своим губам, а затем ко лбу танцовщицы. Принимая новую позу, Апсара звонко смеялась. Смех напоминал звон колокольчика, замирающий на долю секунды, чтобы потом зазвенеть по-иному.
Танец сопровождала музыка барабана, то нарастая, то затихая. Джулии казалось, что она слышит шум океана и шепот ветра, шелест листьев и трепет травинок, раскаты грома и безмятежную тишь. И вот уже не танцовщицы Апсара, а радуга движется по сверкающему залу, а под ней ходит в ярко-желтых одеждах черноглазый юноша Нджаява Манн Севен – седьмой король династии Македа. Но почему его лицо кажется Джулии таким знакомым?
– Ри-ча-рд! – вскрикивает она и испуганно прижимает прозрачный шарф к лицу. А когда убирает его, то видит лишь тонкий луч лунного света, едва освещающий темный тронный зал.
– Метаморфозы Луны, – шепчет Джулия и медленно идет к выходу, чтобы убедиться, что и король, и танцовщицы Апсара ей попросту пригрезились.
Лунный свет разливается по длинному коридору, окрашивая серый камень в серебряный цвет. Джулия делает несколько шагов и замирает у приоткрытой двери. В маленькой комнате, устланной коврами и шелками, среди множества подушек сидит смуглолицая девушка с черными блестящими волосами, одетая в полупрозрачный наряд цвета индиго. У её ног возлегает король Нджаява Манн Севен. В золотых кадильницах курятся благовония. В золотых чашах поблескивает рубиновое вино.
– Что делать мне, скажи, Визиофея? – вздыхает король. – С утра до вечера мы возжигаем курения Будде, мы приносим ему мирные жертвы и всесожжения, но ничего не меняется. Народ становится все более и более строптивым. Войска с трудом справляются с недовольными. Даже шести тысячный отряд моих глиняных солдат, охраняющих Анкор Томб, больше не наводит панический страх на крестьян и ремесленников. Неужели могущество нашей покровительницы Наги иссякло?
– Мне трудно ответить на все твои вопросы, любимый, – проведя рукой по волосам короля, шепчет Визиофея. – Но я могу рассказать тебе нечто, что успокоит твой огорченный дух и, может быть, поможет найти выход.
– Говори, – попросил ее король, прикрывая глаза.
– Ты знаешь, любовь моя, что я непрестанно прошу наследника у богини Шушэннян, а у богини Лайфо удачи и исполнения желаний, но они остаются немы к мои просьбам и мольбам, – заговорила Визиофея. Голос её напоминал журчание ручейка. Джулия подалась вперед, чтобы не пропустить ни единого слова.
– Тогда я решила отправиться в Нижний город в храм Сохранения Спокойствия – Бао Ань, где монах-целитель творит настоящие чудеса. Надев наряд простолюдинки, я вошла в его маленькую землянку.
– Зачем ты пришла обманывать меня? – строго спросил он, едва я переступила порог. – К чему жене короля рядиться в простые одежды?
– Прости меня, – низко поклонившись, сказала я. – Эти одежды нужны мне, чтобы ничем не выделяться среди других паломников, стоящих у твоих дверей. Никто, кроме тебя, не распознал во мне королеву, монах…
– Зови меня Анх То – Сияющий Свет, – улыбнулся он. – Преклони колена, Визиофея. Я знаю все, с чем ты пришла ко мне. Но ты не знаешь, что твой приход сюда не случаен. На тебя возложена важная миссия – рассказать королю Нджаява Манн Севен – седьмому правителю из династии Македа все, что я открою тебе. Только тебя, Визиофея, выслушает король. Только твою просьбу он исполнит.
– Просьбу? – король чуть приподнял голову. – Что за просьбу ты имеешь ко мне, Визиофея?
– Потом, потом, любовь моя, – улыбнулась Визиофея, укладывая голову короля себе на колени. – Позволь прежде рассказать тебе все от начала до конца.
– Я не в силах противиться твоим чарам, – проговорил король, нежно глядя на Визиофею. – Не даром в твоем имени два корня: Визио и Фея – жизнь и волшебство. Ты – фея, дающая жизнь.
Визиофея беззаботно рассмеялась.
– Монах Анх То сказал, что в моем теле в идеальной гармонии находятся все четыре жизненно важных элемента: огонь, вода, земля и воздух. Он велел мне искупаться в четырех купальнях храма Сохранения Спокойствия, подставляя голову под струи воды, вытекающие из пасти льва, отвечающего за земное равновесие, птицы – покровительницы воздуха, рыбы – представительницы водной стихии и дракона – хранителя огня. Потом Анх То дал мне целебных трав и благовоний, натер мое тело маслами и, покрыв мою голову тонким золотым шарфом, промолвил:
– Когда припадет к твоим ногам Нджаява Манн Севен и спросит: «Что делать мне, скажи, Визиофея?», расскажи ему о встрече с Сияющим Светом и о том, что скоро король станет отцом…
– Отцом?! – воскликнул король, поспешно поднявшись. – И ты посмела скрыть от меня такую важную новость?
Визиофея смущенно потупила взор. Король встал перед ней на колени и проговорил:
– Дай же поскорее прикоснуться к зарождающейся в тебе новой жизни. Позволь поцеловать край твоей одежды, жена моя, фея моя, дающая жизнь.
– Любовь моя, я не сказала главного, – проведя рукой по черным волосам короля, прошептала Визиофея.
– Что может быть главнее рождения нашего сына Народама Сейхану? – воскликнул король.
– Пророчество! – грянул над их головами грозный голос.
Визиофея вскрикнула и закрыла лицо тонкой тканью цвета индиго. Король поспешно поднялся, заслоняя собой испуганную супругу. Джулия, стоящая за дверью, отшатнулась, прижав к губам золотой шарф, чтобы никто не услышал как она шепчет:
– Анх То – Сияющий Свет… То Линх – Добрый Дух… Но разве такое возможно?
Перед королем и Визиофеей стоял тот самый седовласый старец в белых одеждах, который предложил ей отправиться вверх по Меконгу.
– Тебе не стоит бояться меня, Нджаява Манн Севен, – протянув вперед правую руку, проговорил старец. – Ты должен бояться того, кто может ввергнуть твою душу в геенну огненную.
– И кто же это? – прошептал король.
– Господь, сотворивший небо и землю, – ответил старец, продолжая держать перед собой вытянутую руку. – Страшно впасть в руки Бога Живого.
– Ты прав, монах, – сказал король чуть громче. – Но я ведь не делаю ничего достойного наказания.
– Ты служишь идолам, Нджаява Манн, – возвысил голос старец. – Сможешь ли ты сказать, сколько в твоей стране золотых и серебряных идолов, каменных изваяний с четырьмя лицами и литых кумиров?
– Пожалуй, нет, – покачал головой король.
– Великое множество, – проговорил старец. – Но «что за польза от истукана, сделанного художником, этого литого лжеучителя, хотя ваятель, делая немые кумиры, полагается на свое произведение? Горе тому, кто говорит дереву: «встань!» и бессловесному камню: «пробудись!» Научит ли он чему-нибудь? Вот, он обложен золотом и серебром; но дыхания в нем нет. А Господь – во святом храме Своем; да молчит вся земля пред лицом Его! Очи Его зрят; вежды Его испытывают сынов человеческих. Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер их доля из чаши; ибо Господь праведен, – любит правду; лицо Его видит праведника».[3]
Выслушай же слова пророчества, Нджаява Манн Севен – седьмой и последний король династии Македа. Ты взвешен на весах и найден слишком легким. Уже готовиться для тебя праведное наказание. «Господь с огнем и мечем Своим произведет суд над всякою плотью, и много будет пораженных Господом. Ибо вот придет Господь в огне, и колесница Его – как вихрь, чтобы излить гнев Свой с яростью и прещение Свое с пылающим огнем».[4]
Страна твоя будет разорена. Жителей уведут в плен. Города простоят в запустении тысячу лет. Джунгли опутают храмы. Каменные истуканы будут разбиты, золото, серебро и драгоценные камни разграблены. От былого могущества не останется следа.
Но если ты откажешься от злых помыслов и злых деяний своих, если ты разобьешь золотого истукана, то…
– Нет, – перебил старца король. – Если я разобью золотого идола, то не смогу держать народ в повиновении…
– Народ давно не повинуется тебе король, – проговорил старец. – Ты – Нджаява Манн – свергнутый король. Твой главный помощник Давир стоит во главе заговорщиков, которые собираются на закате расправиться с тобой…
– Давир? – воскликнул король и сжал кулаки. – Старая лисица. Еще посмотрим, кто кого. Я расправлюсь с тобой прежде, чем ты подашь тайный знак.
– Вам не придется утруждать себя, Ваша Светлость, – спокойно произнес старец. – На рассвете огненный вихрь поразит Анкор Томб, и все, пришедшие поклониться золотому идолу, превратятся в прах и пепел.
– В прах и пепел, в пепел и прах, – повторил король, пристально глядя в глаза старца. – А что будет с моим сыном, с Визиофеей?
– Твой сын станет странствующим монахом То Линхом – Добрым Духом, помогающим людям, отправляющимся на поиски истины, – улыбнулся старец. – А Визиофея…
Он провел рукой по черным блестящим волосам неподвижно сидящей женщины, по её бледному лицу и проговорил:
– Если она пробудет с тобой до рассвета, то тоже превратится в прах и пепел, а если уйдет сейчас вместе со мной, то будет жить долго и…
– А нельзя нам уйти вместе с королем? – прошептала Визиофея, молитвенно сложив на груди руки.
– Нет, – строго сказал старец. – Если бы король согласился разбить золотого истукана, то мог бы спасти не только себя, но и свою страну…
– Но ведь еще не поздно принять иное решение, – схватив старца за руку, воскликнула Визиофея.
– Поздно, дитя мое, – горько вздохнул старец. – Рассвет уже позолотил край неба. Нам следует спешить.
– О, нет, – застонала Визиофея. – Я не смогу жить без тебя, любовь моя. Я умру вместе с тобой, мой король.
– Убирайся прочь! – грозно выкрикнул Нджаява Манн Севен.
– Нет, нет, я не уйду, мой повелитель, – упав перед ним на колени, прошептала Визиофея. – Не гони меня. Позволь остаться.
– Убирайся, – сквозь зубы процедил король. – Ты, верно, забыла, что у меня тысяча наложниц, которые ждут своего часа, и что ты – одна из них.
– Прости, – еле слышно проговорила Визиофея, поцеловав край одежды короля. – Прости…
Сердце короля смягчилось. Он опустился на колени перед заплаканной женщиной, осыпал поцелуями её мокрое лицо, крепко-крепко обнял и зашептал:
– Прости, прости, любовь моя. Я лишился рассудка. Ты, Визиофея – единственная женщина, покорившая сердце гордого, надменного, себялюбивого короля. Я боюсь за тебя, за нашего сына, жизнь которого ты должна сохранить. Сделай это ради меня, ради нашей любви. Беги, Визиофея…
– Еще минута промедления, и мне не спасти тебя, Визиофея, – проговорил старец, помогая ей подняться.
– Прощай, – прижавшись к королю, прошептала Визиофея.
– Прощай, любовь моя, – проговорил король, едва шевеля бескровными губами.
Старец и Визиофея направились к двери. Джулия прижалась к холодной каменной стене, а когда монах проходил мимо нее, сделала шаг вперед и спросила:
– Что делать мне, Анх То?
– Дождаться утра, – ответил он, жестом останавливая её.
– Но, на рассвете все здесь превратится в прах и пепел, – воскликнула Джулия.
– Дождись рассвета, – сказал старец и исчез.
Джулия присела на корточки и, обхватив голову руками, застонала:
– Зачем мне снится этот сон? Что я должна понять, вторгаясь в вековые тайны? И почему такой печалью мой полон дух и сердце разрывается на части? Кто даст ответ? И есть ли объясненье всем мукам и страданиям земным?
– Не торопись, еще ты все узнаешь, – послышалось в ответ. И яркий свет рассеял темноту.
Грянул гром барабанов, сопровождаемый бряцаньем доспехов, звоном кадильных чаш и мелодией ритуальных песен. Запахло благовониями и ароматными маслами.
– Яви себя народу, Нджаява Манн! – раздались восторженные крики.
– Ты – наше солнце!
– Ты – наш властелин!
– Ты – наш посредник пред сынами света!
– Ты – второй после Будды!
– Яви скорей свой лик, король!
Джулия поспешно поднялась и побежала по широкому коридору к распахнутой в небо двери. Отсюда она могла видеть многоголосую пеструю толпу, стоящую у подножия Анкор Томба и золотого Будду, к которому медленно двигалась вереница людей, одетых в ярко-желтые одежды. Впереди всех, высоко подняв голову, шел король Нджаява Манн Севен.
Его черные, напомаженные маслом волосы, приобрели на солнце золотой оттенок. Бледное лицо короля было совершенно спокойным. Джулии показалось, что на нем появилось некое подобие улыбки, когда король поднялся на последнюю ступень пьедестала и повернулся к людям, чтобы вознести всесожжения. Наступила полная тишина. Нджаява Манн Севен поднял вверх кадильницу, и в тот же миг трезубец молнии вонзился в его сердце. Огненный вихрь подхватил всех, находящихся на вершине Анкор Томба и увлек за собой в черную воронку пустоты.
Крик отчаяния и страха огласил пространство. Люди бросились врассыпную. Солнце померкло. Вязкий, тягучий сумрак повис над землей. Стены храма заходили ходуном, а каменные идолы попадали со своих пьедесталов лицами вниз.
Джулии показалось, что началось землетрясение. Она прижала ладони к лицу и застонала:
– Господи, скорей бы рассвет. Господи, помоги мне проснуться. Помоги мне выбраться из этого жуткого места. Помоги мне, Господи!
Чьи-то сильные руки подхватили Джулию и понесли вниз к подножию Анкор Томба туда, где стоял Лонг с букетом орхидей.
– Кто помог мне спуститься? – озираясь по сторонам, спросила Джулия.
– Тот, кого ты просила, – подмигнул Лонг, протягивая ей орхидеи.
– Господь, – прошептала она, опуская лицо в цветы.
– Господь, – запели на все лады, проснувшиеся птицы.
– Хочешь побродить по темплам Анкора вместе с туристами? – поинтересовался Лонг.
– Нет, – покачала головой Джулия. – Я провела бессонную ночь, и с удовольствием просплю весь день, если ты мне позволишь.
– Позволю, – улыбнулся Лонг.
Суденышко двигалось вверх по Меконгу. Джулия, убаюканная ворчливым урчанием мотора, беззаботно уснула. Ей снились черно-серые каменные идолы с четырьмя лицами, смотрящими в разные стороны. Идолы менялись головами, рассыпались на множество малюсеньких кусочков, а потом вновь принимали прежний облик и шептали:
– United we fall, than united we stand.[5]
Король Нджаява Манн Севен поднимался вверх по отвесным ступеням, чтобы вместе с многоликими статуями рухнуть вниз, превратиться в прах, а потом восстать из праха в образе Ричарда, окруженного танцовщицами Апсара, исполняющими медленный ритуальный танец.
А в синем небе кружила птица с золотым оперением, пытаясь улететь подальше от зловещего места, но что-то не отпускало её, заставляя вновь и вновь парить над потерявшими былую красоту темплами.
Джулии показалось, что сейчас она узнает секрет, ради которого она провела ночь в Анкоре, но громкий голос Лонга заставил ее пробудиться.
– Просыпайся, Лиен, спать на закате вредно, – проговорил он, тормоша ее за плечо.
– Ах, – сокрушенно вздохнула Джулия. – Еще бы миг, и я бы постигла смысл…
– Сны обманчивы, Лиен, – покачал головой Лонг. – Не стоит доверяться им в поисках истины и смысла.
– Хорошо, – пообещала Джулия, оглядываясь по сторонам. – Еде мы?
– В Лаосе, – ответил Лонг. – Мы преодолели большую часть пути. Скоро полноводный Меконг станет похож на речушку, а потом и вовсе на ручей, по которому невозможно будет плыть на моем корабле. Но… не станем думать о том, что будет потом. Давай лучше подумаем о том, что ждет нас сегодня.
– И что же нас сегодня ждет? – оживилась Джулия.
– Поход на Змеиную аллею, – бодро ответил Лонг. И, увидев, как изменилось лицо Джулии, от души расхохотался:
– Тебе нечего бояться, Лиен. Когда ты увидишь аллею змей, то не захочешь уходить. Обещаю.
Лонг говорил правду. Джулия не смогла скрыть восторга, когда они подошли к массивным деревянным воротам, украшенным резьбой, бронзовым литьем и каменными драконами. Нефритовые глаза драконов так ярко сверкали, что, казалось, еще миг, и они оживут и, открыв свои пасти, дохнут огнем на людей, посягнувших на царящее за воротами безмолвие. Но проходил миг, другой, третий, проходили века, а драконы так и не двигались со своих мест. Зато безмолвие, царящее за воротами, было мнимым. Едва Джулия и Лонг приблизились к невысокой пагоде с загнутыми вверх углами крыши, украшенной миниатюрными фигурками людей и животных, как послышались звуки дудочек, позвякивание колокольчиков и барабанная дробь.
Огромные круглые фонари красного цвета закачались над головами прохожих, словно кто-то неведомый дернул за нить, связывающую их между собой. Аромат благовоний разлился в воздухе. Из многочисленных домиков, похожих на пагоды, вышли заклинатели змей в красочных костюмах, украшенных причудливым орнаментом. Началось настоящее шоу, в котором один номер был лучше другого.
– Ну, что я говорил? – сказал Лонг, победоносно глядя на Джулию.
– Ты прав, – улыбнулась она. – Мне действительно не хочется никуда отсюда уходить.
– Но, к сожалению, милая моя Лиен, все когда-нибудь заканчивается, – подмигнул ей Лонг и повторил:
– Когда-нибудь… А пока пойдем, я покажу тебе еще кое-что.
Джулия послушно последовала за ним в небольшой дворик, затейливо украшенный карликовыми деревцами и каменными фонариками, в которых трепетало пламя, пытаясь вырваться наружу сквозь резные отверстия, похожие на цветочные бутоны. В центре дворика стоял большой мраморный стол, на котором повара готовили экзотические блюда из змей, стараясь перещеголять друг друга.
Лонг с аппетитом съел несколько предложенных ему кусочков кобры. Джулия от угощения отказалась. Ей хотелось просто любоваться происходящим вокруг, слушать нарастающий ритм барабанов и затихающую мелодию свирели, вдыхать воздух с ароматами масел, дурманом трав и ни о чем не думать. Забыть о прошлом, словно его никогда не было. А оставить в памяти лишь ощущение радостного восторга и постараться не утратить его, несмотря ни на какие испытания, уготованные судьбой.
Змеиная аллея привела Джулию и Лонга к храму Дракона, украшенному изваяниями драконов из редкого черного камня, отточенными так, что свет отражался от них в трехмерном измерении. Двойная крыша опиралась на двенадцать цилиндрических и квадратных колонн, увитых сверху донизу резными фигурами драконов. А каменные основания колонн напоминали цветы лотоса.
– Видишь, Лиен, – проговорил Лонг, указывая на дракона, опустившего голову в чашу цветка, – Дракон и Лотос связаны узами дружбы. Теперь ты понимаешь, почему я зову тебя Лиен?
– Теперь понимаю, – прошептала Джулия, проведя рукой по прохладной чешуйчатой спине дракона.
– Большой зал храма называют залом Пяти Ворот, потому что он имеет пять входов, – сказал Лонг, приглашая Джулию последовать за ним внутрь. – Через красные двери можно попасть в зал Предшествия. За желтыми дверями находятся наклонные ступени – Путь Императора. За белыми дверями – Большой зал переговоров, за зелеными – Зал Смирения, а за черными – зал Перемен. Туда стоит заглянуть хотя бы затем, чтобы увидеть ад кромешный в небесах и на земле и задуматься о смысле человеческого бытия, о смысле жизни.
Джулия послушно отправилась за Лонгом в зал Перемен. Он был чуть больше зала Пяти Ворот. Потолок, похожий на паутину, поддерживало шестнадцать разных колонн, скрепленных попарно. В центре возвышалась цилиндрическая колонна, которую обвивали два золотых дракона с устрашающими ликами. Один дракон поднимал голову вверх, а второй упирался носом в основание колонны.
Сквозь решетчатые восьмигранные окна в зал Перемен проникал неяркий свет. Он огибал центральную колонну так, что тень, лежащая у основания, напоминала раскрытую книгу.
– Книга Перемен или Книга Судеб, – проговорил Лонг, указывая на тень. – Она лежит здесь и днем и ночью.
– И днем и ночью, – машинально повторила Джулия. В тот же миг раздался колокольный звон.
– Так звучит Великий колокол, – сообщил ей Лонг с нескрываемой гордостью. – Высотою он более двух метров и весит более пятисот килограмм. Чтобы увидеть его нам нужно пройти в Большой зал.
– Хорошо, – сказала Джулия, последовав за Лонгом. У высокого порога, сделанного специально, чтобы злые духи не смогли проникнуть внутрь храма, а надменные люди склонили головы, Джулия остановилась, чтобы как можно лучше все разглядеть.
Двадцать четыре искусно вырезанных деревянных перегородки соединялись на потолке, образуя фигуру, похожую на многогранник, в центре которого на золотом крюке был закреплен Великий Колокол. Несмотря на свою массивность, он издавал весьма мелодичный звон, похожий на пение райских птичек.
Под колоколом в больших чашах, напоминавших цветы лилий, пульсировали два фонтанчика.
– Это глаза и уши Дракона, – пояснил Лонг. – Чаши поддерживают добродушный карп – дух Ветра и зеленая летучая мышь – Покровитель черепах и змей. А нефритовые львы у входа – это глаза и уши тысячи миль. Они могут услышать шепот ветра и увидеть скрытые под землей сокровища.
– Ничего они не видят и не слышат, – подумала Джулия, погладив львов по добродушным мордам и поспешила за Лонгом в переулок Девяти поворотов.
Полукруглые дома, расположенные по обе стороны переулка, напоминали маленькие бочонки, украшенные черепичными крышами с загнутыми вверх краями. В конце переулка на небольшом возвышении стоял человек в длинной одежде, похожей на женское платье, и что-то декламировал.
– Это поэт, – сказал Лонг и, скрестив на груди руки, замер, вслушиваясь в мелодичную речь.
– О чём его стихи? – поинтересовалась Джулия.
– Он поёт о любви, рассказывая историю супругов, которые жили в башне И Ло, – проговорил Лонг, продолжая смотреть на поэта. – Собираясь в дальний путь, муж посадил под окнами деревце карамболя, чтобы супруга не забывала его и сильно не скучала в разлуке. Муж так и не вернулся из дальней страны, а жена провела остаток дней, глядя на маленькое деревце, которое превратилось в огромное дерево, расцветающее пурпурными цветами.
Поэт низко поклонился и ушел, уступив место другому певцу любви. Но его стихов Джулия не услышала, Лонг увлек её за собой в переулок Касания плеча, где невозможно было разойтись, не прикоснувшись друг к другу.
Следуя за Лонгом, Джулия думала, о том, что все завершающееся наяву, оживает в сновидениях или мечтах…
Утром Джулия увидела иную сторону жизни лаосцев. Они с Лонгом остановились в маленькой плавучей деревне, которая напоминала кладбище погибших кораблей. Грязно-серые странного вида конструкции с торчащими в разные стороны проволочными антеннами, произвели на Джулию удручающее впечатление. Она подумала, что даже яркое солнце, щедро дарящее свое тепло и разливающее золотую краску, не может стереть налет нищеты и безысходности. Но, увидев сияющие глаза людей, она по-иному взглянула на этот маленький мирок.
– Жители плавучей деревни счастливы и свободны, – подумала Джулия. – Свободны от зависти и суеты, от необходимости копить богатство и прятать его от воров. Они ловят рыбу, растят детей, кочуют по реке, любуясь закатами и восходами, слушают пение птиц, шум дождя и ветра. Они не знают о том мире, в котором живем мы – европейцы.
Смуглый малыш перегнулся через борт своего плавучего домика и, протянув Джулии маленькую ракушку в виде кувшина, что-то пролепетал на своем мелодично-певучем языке.
– Он сказал, что ты красавица, Лиен, – перевел слова малыша Лонг и рассмеялся.
Джулия сняла с шеи старинную китайскую монету на черном шнурке – подарок Ричарда и протянула мальчугану. Он долго не решался принять подарок, а потом прижал монету к груди и моментально исчез.
– Ты хотела бы здесь остаться, Лиен? – спросил Лонг, заглядывая в глаза Джулии.
– Не знаю, – ответила она, потупив взор. Ей не хватило духа признаться, что всего лишь миг назад она думала о том, что не хочет возвращаться в Англию, не желает окунаться вновь в океан суеты, безразличия, ненависти и предательства. Но сможет ли она жить здесь? Пока Джулия не могла ответить утвердительно на этот вопрос. Слишком разительным был контраст между жизнью прошлой и новой, предлагаемой Лонгом.
– Нет, мистер Дракон, – покачала головой Джулия. – Вначале мы должны отыскать Шамбалу, а потом…
– Верное решение, Лиен, – похлопал её по плечу Лонг. – Оставим новому дню новые заботы.
– Новые заботы, – повторила Джулия, подумав о том, что у неё нет никаких забот. Она просто плывет вверх по Меконгу, чтобы отыскать призрачную Шамбалу, которой, скорее всего, нет и никогда не было.
– Может быть, Шамбала – это мир любви и света, в котором хочет оказаться каждый человек, называя его Раем, Шамбалой или Нирваной, пытаясь отыскать его на земле. Но возможно ли это? Верный ли путь для поисков избрало человечество? – спросила себя Джулия.
– Тибетские монахи знают ответы на все вопросы, – словно угадав её мысли, проговорил Лонг.
– На все? – не поверила Джулия.
– Ну… почти на все, – поправился Лонг. – О чем ты хочешь их спросить?
– Пока не знаю, – улыбнулась Джулия.
– Тогда думай, – приказал Лонг.
– Хорошо, – сказала Джулия и, удобно устроившись на корме лодки, принялась наблюдать за стремительным течение реки.
Ночью они миновали китайскую границу, а в полдень Лонг пришвартовался у небольшого причала и, грустно улыбнувшись, сказал:
– Пора прощаться, Лиен.
– Как прощаться? Почему? – воскликнула Джулия.
– Твой дальнейший маршрут пройдет по запретным местам, – проговорил Лонг, став серьезным. – Ты увидишь Орлиные камни, излучающие холод, тепло и свет. Порой эти камни влияют на зрение, сбивая путников с пути. Но ты не должна бояться, Лиен. Ты увидишь королевство Белых Вод – страну справедливости и добродетели, обитель Сынов Света.
– Но, странствующий монах То Линх обещал мне показать Шамбалу, – сказала Джулия.
– Королевство Белых Вод, Долина Бессмертных и Шамбала – это одно и тоже, – улыбнулся Лонг.
– Почему ты не хочешь ехать со мной туда? – спросила Джулия, крепко сжав его руку.
– Я не имею права идти дальше, – ответил он. – Путь в Долину Бессмертных скрыт от праздных людей. Туда могут попасть лишь достигшие высших добродетелей.
– Но, я ведь тоже не являюсь образцом добродетели, – смутилась Джулия.
– Верно, – улыбнулся Лонг. – Но ведь я не сказал тебе, Лиен, что ты непременно попадешь в Шамбалу. Я сказал: «если тебе повезет, то…»
– А если не повезет, то? – поинтересовалась Джулия, пристально посмотрев в глаза Лонга.
– То ты побываешь в окрестностях облаков и дождей, окунешься с головой в дрейфующие туманы, получишь заряд жизненной энергии, которая концентрируется в воздухе, когда небеса и земля встречаются у самых горных вершин, – нараспев проговорил Лонг. – К тому же, ты увидишь необыкновенные горы, покрытые вековыми лесами из сосен и кипарисов. Твоему взору откроются зеленые оазисы среди белоснежных вершин и самое красивое озеро Солнца и Луны – Жиютань с чистейшей водой бирюзово-перламутрового цвета. Вокруг озера высятся скалы, похожие на гигантский окаменелый лес. Среди них вверх вниз петляет дорожка, ведущая к крохотному храму, высеченному в горе и посвященному богине милосердия Гуаньинь.
Если повезет, ты, Лиен, сможешь пройти одним из потайных ходов, которых в горах великое множество. Кто знает, может быть, один из них приведет тебя в Страну Света Шамбалу.
– Возможно, – прошептала Джулия.
– Тебе не кажется, Лиен, что я наговорил лишнего? – строго спросил Лонг.
– Нет, – ответила Джулия.
– Мне не следовало так многословить, – пожурил себя Лонг. – Учитель будет мной недоволен.
– Учитель? – удивленно переспросила Джулия. Но Лонг сделал вид, что не слышал ее вопроса. Он крепко сжал её руку и, не говоря больше ни слова, повел за собой лабиринтом узких улочек и переулков, утопающих в буйной зелени.
Наконец, они остановились перед высокими арочными воротами, украшенными красной рельефной резьбой. По обе стороны от ворот стояли на страже лев и слон, в открытые пасти которых Лонг вложил старинные, потемневшие от времени, монеты. Створки ворот распахнулись, позволяя путникам двинуться вперед по прямой, стреловидной аллее, которая упиралась в здание, похожее на сложенные в молитве руки. Справа и слева от аллеи располагались внутренние дворики, густо заросшие цветущими кустарниками и редкими фруктовыми деревьями, в тени которых прятались пагоды с вздернутыми уголками черепичных крыш. Крыши опирались на массивные колонны, исписанные иероглифами сверху донизу.
Лонг подвел Джулию к одной из таких пагод и негромко сказал:
– Прощай, Лиен. Буду рад увидеть тебя еще раз.
– И я тоже, – прошептала Джулия, еле сдерживая слезы. Ей ужасно хотелось обнять Лонга, наговорить ему много-много добрых слов благодарности и признательности, но он поспешно развернулся и зашагал прочь. Джулия прижала обе ладони к губам, чтобы заглушить рвущиеся на волю рыдания.
– Я должна догнать его, – подумала она, но выполнить задуманное не смогла, чья-то сильная рука опустилась ей на плечи.
– Ни хао! – раздался мужской голос.
Джулия повернула голову и увидела перед собой высокого черноглазого китайца со строгим взглядом. На вид ему было чуть больше тридцати. Одет он был в национальную одежду темно-синего цвета, украшенную золотым орнаментом.
– Добрый день, ни хао, – повторил он. – Во цзяо Чжан. Меня зовут Чжан.
– Здравствуйте, – проговорила Джулия и повернула голову, чтобы ещё раз взглянуть на Лонга, но он уже скрылся из вида. Арочные ворота были плотно закрыты. На их внутренней стороне красовался большой желтый круг с черным иероглифом посредине, словно призывая Джулию забыть о прошлом и окунуться в новую реальность.
– Ни хао, добрый день, – машинально проговорила она. – Во цзяо Джулия. Меня зовут Джулия.
– Спасибо, – сказал китаец и, распахнув перед Джулией узкую дверь, удалился.
Джулия вошла в маленькую комнату, присела на кровать и, опустив лицо в ладони, расплакалась, ругая себя за то, что согласилась отправиться в это сомнительное путешествие вверх по Меконгу. За то, что привязалась к странному вьетнамцу, а, расставшись с ним, испытывает почти физическую боль. А ещё Джулию страшила неизвестность. Ей было неведомо, когда она сможет выбраться из этого маленького дома, который охраняют два дракона из белого камня, сможет ли вновь увидеть родных или затеряется навеки в горах Тибета, где никто не додумается её искать.
– Ни хао ма? – взволнованно спросила юная китаянка, распахнув двери. Джулия подняла голову и удивленно посмотрела на девушку.
– Ах, простите, – поклонившись, проговорила она. – Я так испугалась, увидев вас в слезах, что забыла о том, что вы не понимаете по-китайски. С вами что-то случилось? Вам нужна помощь?
– Не знаю, – вытирая слезы, проговорила Джулия. – Меня огорчило расставание с другом.
– О… – китаянка сочувственно посмотрела на Джулию.
– Может быть, чашка горячего кофе меня успокоит, – сказала Джулия.
– Ах, – всплеснула руками девушка. – Со мной сегодня, положительно, творится что-то не то. Я же пришла, чтобы пригласить вас на чайную церемонию. Вы уже приняли ванну?
– Ванну? – брови Джулии взлетели вверх. Ей и в голову не пришло, что здесь, в этой маленькой комнатке имеются удобства.
– Ванну, ванну, – заулыбалась китаянка, отодвигая плотный занавес из лиловой ткани. – Я приду за вами чуть позже, – проговорила она и удалилась.
Джулия сбросила с себя пропахшую рыбой одежду и погрузилась в пенную ванну.
– Как странно, – проговорила она, – целую неделю я не помышляла ни о каких удобствах, а теперь с удивлением думаю, как я могла без них обходиться целую неделю?
Теплая вода подействовала на Джулию успокаивающе. Она перестала думать о неминуемых бедах, подстерегающих её на пути, а решила последовать мудрому совету: «Новому дню новые заботы».
Пока Джулия мылась, китаянка принесла ей шелковую национальную одежду темно-синего цвета, расшитую золотом, забрав ту, в которой Джулия путешествовала. Облачившись в новый наряд, Джулия глянула на себя в зеркало и улыбнулась:
– Ни хао! Во цзяо Джулия. Здравствуйте. Меня зовут Джулия.
В дверь негромко постучали. В комнату вошел Чжан.
– О, в этом наряде вы похожи на китаянку, – проговорил он, поклонившись.
– Спасибо, – смутилась Джулия.
– Не за что, бу сё, – улыбнулся Чжан. – Прошу вас следовать за мной.
Он привел её в просторную комнату, декорированную янтарным шелком и хрустальными фонариками. Никакой мебели в комнате не было. На полу лежала циновка, в центре которой на позолоченном блюде красовался позолоченный чайничек с длинным изящным носиком и миниатюрные чашечки, похожие на наперстки.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – проговорил Чжан, опускаясь на колени на одну из многочисленных подушечек, лежащих по краю циновки. Джулия повиновалась.
– Путешествуя вверх по Меконгу, вы уже отведали разные деликатесы, а теперь я предлагаю вам познакомиться с китайской кухней. Наша еда не жирная, в меру приправлена имбирем и чесноком, – сказал Чжан, когда юная китаянка поставила перед ними большое фарфоровое блюдо. – Что у нас на ужин, Илань?
– Сегодня у нас на ужин абаланы на половинках раковин, королевские креветки и запеченный на гриле угорь, – ответила девушка.
– А потом чайная церемония.
– Чайная церемония – это целое искусство, – улыбнулся Чжан. – Чай, который готовят из молодых нежных листочков чайного куста, уравновешивает гармонию космоса и духа, поднимает настроение. Мы завариваем чай в керамических чайниках из красной глины, а потом наливаем в чашечки с белыми стенками, чтобы видеть его цвет и определить его крепость.
– А для чего нужен этот позолоченный чайник? – поинтересовалась Джулия.
– В нем налито рисовое вино. Хотите попробовать?
– Нет, спасибо, – покачала головой Джулия.
– Ча! – громко сказала Илань, опуская на циновку поднос с миниатюрными чашечками и небольшими пузатыми чайниками, украшенными лепными драконами.
– Какой чай вы выберете: Черный Дракон – У лун или Колодец Дракона – Лунцзун? – поинтересовался Чжан.
– Я с удовольствием попробую и тот и другой, ответила Джулия, подумав, что имя Лонг – Дракон будет преследовать её постоянно. Она будет вспоминать немногословного вьетнамца, глядя на вздернутые вверх крыши пагод, украшенные фигурками драконов, на колонны, подпирающие эти крыши, на украшения зданий и даже на посуду.
– Чай следует пить так, – долетели до ее сознания слова китаянки Илань. – Выдержите время, которое требуется для того, чтобы сделать три вдоха и налейте чай в чашечку, а потом, чтобы он отдал свой аромат воде, вылейте его обратно в чайник. Снова сделайте три вдоха и три выдоха, и только после этого предлагайте чай гостям.
Илань проделала все, о чем только что говорила, и протянула Джулии чашечку с изумрудным чаем.
– Это Лунцзин – Колодец Дракона – самый дорогой чай, – сказала она. – Молодые зеленые листочки обрабатывают паром и скручивают вручную, чтобы удалить излишнюю влагу и усилить нежный аромат.
Джулия сделала небольшой глоток изумрудной тягучей жидкости и ощутила на губах вкус прохладного лета.
– Чай У лун – Черный Дракон дает более темный цвет и сильный аромат, потому что для этого сорта используют красно-коричневые чайные листья, – проговорила Илань, протягивая Джулии новую чашечку.
– В отличии от европейцев, мы никогда не добавляем в чай ни молока, ни сахара, – сказал Чжан. – Только так можно по-настоящему оценить нежный, чистый аромат и вкусовой букет напитка.
К концу ужина настроение Джулии пришло в норму. Она совершенно успокоилась и даже попрощалась с Чжаном и Илань по-китайски.
– Дзаи цзянь. До свидания.
– Сесе нинь, – заулыбалась Илань и поклонилась. – Спасибо. Всегда приятно слышать родную речь.
– Спасибо – сесе, – сказал Чжан. – Доброй ночи, Джулия. Дзаи цзянь.
– Дзаи цзянь, сесе нинь, – еще раз сказала Джулия на прощание. – Доброй ночи. Спасибо.
Ночью кровать Джулии превратилась в корабль, плывущий мимо пагод и баньяновых деревьев вверх по Меконгу, который становился все уже и уже, пока не превратился в бьющий из-под земли ключ с хрустально чистой водой. К нему пришли все, кого знала и любила Джулия. А мама строгим голосом спросила:
– Почему ты не звонишь, Джулия?
– Прости. Я непременно позвоню тебе завтра, – проговорила Джулия и повторила по-китайски:
– Минтянь.
– Нет, сегодня, – строго сказала мама и повторила по-китайски:
– Цзинтянь.
– Хорошо, – пообещала Джулия. – Я позвоню тебе сегодня.
– Хао цзинтянь, – проговорила мама голосом китаянки Илань, и Джулия поняла, что пора просыпаться.
– Доброе утро. Ни шаньу, – поклонилась Илань. – Ни хао ма? Все хорошо?
– Все хорошо, Илань. Доброе утро, – улыбнулась Джулия.
Чжан ждал Джулию в янтарной комнате. Он низко поклонился и предложил ей отведать тушеные куриные лапки с пряными травами, черепаховый суп и красноватый чай Хунча – Сердце Дракона.
– В китайской мифологии драконы – олицетворение высшей духовной силы, – проговорила Илань, протягивая Джулии миниатюрную чашечку. – Императоры сравнивали себя с драконами. Фигурками драконов люди украшают крыши, чтобы отпугивать от своих домов злых духов. А драконы на посуде помогают сохранять душевное равновесие и физические силы. Так что пей, Джулия, ведь запас сил тебе необходим, чтобы преодолеть трудный путь.
Джулия удивленно глянула на девушку.
– Сегодня мы отправимся в Алишань – мир облаков и дождей, – проговорил Чжан и поднялся. – Сегодня мы начнем наше восхождение, или поиск страны света – дэн гао, как говорят китайцы.
– А можно мне вначале позвонить родителям? – поинтересовалась Джулия.
Чжан и Илань переглянулись и заспорили о чем-то. Джулия вздохнула и, повернув голову к лунообразным зеркалам, в которых отражались узкие окна, хрустальные фонарики и стены, декорированные янтарным шелком, подумала, что поговорить с мамой ей не удастся ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Но она ошиблась.
– Цинн, пожалуйста, – проговорил Чжан, протягивая ей телефонную трубку.
– Привет, – бодрым голосом сказала Джулия.
– Джульетта! – раздался в ответ мамин голос. – Куда ты запропастилась? Мы с ног сбились, разыскивая тебя. Твои друзья Клер, Мейден, Чарльз просто обрывают телефон, пытаясь узнать, когда ты вернешься. А мы не знаем ничего. Где ты, Джульетта?
– В Китае, – ответила она. – У меня все хорошо. Мамочка, прошу тебя, не волнуйся за меня. Я счастлива, здорова…
– Когда ты вернешься? – строго спросила мама.
– Скоро, – соврала Джулия.
– Что сказать твоим друзьям? – поинтересовалась мама.
– Скажи им… – проговорила Джулия и замолчала. Клер, Мейден, Мэри, Чарльз, Джефри и даже Ричард показались ей посторонними людьми, с которыми у неё не могло быть ничего общего. Джулия поймала себя на мысли, что теперь с большим трепетом она думает о других людях, с которыми ее связывает единое стремление к познанию истины. Перед ее внутренним взором возник смущенный мотоциклист, смешно коверкающий слова извинения – «кис ми», седовласый старец Анх То, превращающийся в воина в серебряных доспехах, предупредительный капитан Джанг и немногословный Лонг, разлука с которым удручила её.
– Алло, алло, тебя не слышно, – взволнованно проговорила трубка. – Так что сказать твоим друзьям?
– Не говори им ни-че-го, – бодро проговорила Джулия и, прервав разговор, отправилась в свою комнату переодеваться.
– Счастливого пути. Дзаи цзянь, – сложив руки домиком, проговорила Илань.
– До свидания, – поклонилась ей Джулия. – Спасибо за гостеприимство. Сесе.
– Бу се, бу се, – рассмеялась Илань. – Не стоит говорить много слов, я все прочла в ваших глазах, Джулия. Удачи вам. Да хранит вас Всевышний.
Петляющая дорога, вымощенная красной черепицей, по которой шли Чжан и Джулия постепенно превратилась в тропинку, теряющуюся среди сочной зелени. Время от времени Чжан рассказывал Джулии о тех постройках, мимо которых они шли. Так Джулия узнала, что красный кирпич называют глиной красноволосых, что для его изготовления использовали подсахаренную воду, клейкую рисовую пасту и перетертые в пудру ракушки. А в деревеньке с красивым названием Цветение вишни – Янминыпань девять остроконечных стел установлены на спинах гигантских черепах в память о победах воинов доблестного полководца Чжэн Чэнгуна. Что вдоль дороги выстроено более двухсот больших и маленьких храмов, к которым ведут бесчисленные тропинки. Местные жители и паломники стараются каждый раз выбирать новый маршрут для своих восхождений, а не ходить проторенной дорогой.
– И, если тебе покажется, что мы сбились с пути, – улыбнулся Чжан, – не пугайся, это будет означать, что мы нашли новую, еще никому неведомую тропу.
Восхождение к вершинам Алишань было нелегким. В Серной долине – Люхуангу – самом страшном и таинственном месте, где теплые сернистые испарения, клубясь, вырывались вверх, заставляя путников замирать от неожиданности, Джулии и Чжану пришлось провести несколько дне. Обрушившийся на землю проливной дождь заставил их постучать в ближайший дом.
Старый китаец широко улыбнулся, приветствуя гостей:
– Рад видеть вас. Проходите к очагу.
– Скоро ли утихнет непогода? – поинтересовался Чжан.
– Непогода? – усмехнулся китаец. – Боюсь, вы останетесь моими гостями до самого праздника островитян. Но, я могу ошибаться. В Серной долине никогда нельзя сказать с уверенностью, что будет за окном через минуту. Да вот, полюбуйтесь сами.
По крыше забарабанил крупный град, ему на смену принесся ураган, затем на миг выглянуло солнце, чтобы вновь уступить место дождю и ветру.
Привыкшие к непредсказуемой погоде китайцы занимались своими делами, не обращая внимания на скучающих гостей. Чжан сидел у очага и сосредоточенно о чем-то думал, а Джулия сидела у окна, прижавшись лбом к стеклу, и пыталась предугадать, как изменится погода. Но ни разу не смогла этого сделать. Поняв, что в смене дождя, града, ветра и солнца нет никаких закономерностей, Джулия успокоилась и предалась простому созерцанию клубящихся серных облаков и, ползущего над горами тумана.
Радужный нимб, засиявший сквозь серую мглу, привел Джулию в восторг. Чжан улыбнулся кончиками губ:
– Пора. Серная долина отпускает нас.
– У вас есть пара часов, чтобы беспрепятственно удалиться отсюда, – сказал старый китаец, пожимая им руки. – Удачного восхождения.
– Спасибо, – поклонилась ему Джулия. – Сесе.
– Бу се, бу се, – помахал ей рукой старик.
Чжан быстро зашагал вперед. Джулия едва поспевала за ним.
– Нельзя ли идти помедленней? – спросила она.
– Нет. Нам надо спешить. Мы итак провели в Серной долине слишком много времени, – ответил Чжан.
– Зато мы смогли полюбоваться пугающей красотой, – сказала Джулия.
– Лучше бы мы любовались таинственно-завораживающей красотой света и радости, – пробурчал Чжан, чуть замедляя шаг.
– Надеюсь, что у нас еще будет возможность увидеть завораживающую красоту, – проговорила Джулия.
– Поберегите силы, – строго сказал Чжан. – Совершая восхождение, не стоит забывать о правильном дыхании, иначе энергия цин сыграет с вами дурную шутку.
– Я умолкаю, – приложив ладонь к губам, сказала Джулия. Чжан усмехнулся и ускорил шаг.
Ближе к полуночи они добрались до места предполагаемого ночлега – селения Фэнле. Одноэтажные, похожие друг на друга деревянные домики с плоскими крышами, покрытыми черным рубероидом, жались к горе, словно птичьи гнезда. Тонкие струи прозрачной воды стекали с вершины, обретая временное пристанище на крышах, чтобы потом ринуться вниз водопадами. Прохладный воздух был таким насыщенно-тягучим, что казалось, имел бархатисто-лиловый оттенок. Семена растений, похожие на стрекоз, медленно кружились над головами людей, не желая опускаться на землю.
В отличие от них Джулия не могла больше находиться в вертикальном положении. Она присела на округлый камень и вытянула вперед уставшие от долгой ходьбы ноги. Вдали послышался барабанный бой, похожий на конский топот. Джулии пригрезились огненные кони, скачущие по горным склонам. Мысленно наблюдая за ними, она почувствовала, как радость наполняет ее душу, проникает в каждую клеточку тела, а сердце, вторя барабанному ритму, становится белоснежно чистым.
– Вот ты и обрела покой сознания, – проговорил Чжан, глядя на умиротворенное лицо Джулии. – Теперь ты можешь встретиться с Дал ай Ламой.
Джулия удивленно вскинула брови.
– Не сегодня, – улыбнулся Чжан. – Завтра. Завтра нам предстоит новое восхождение – дэн гао.
– Минтянь, – проговорила Джулия, задумчиво глядя вдаль.
– Минтянь, – разнеслось по окрестности. – Завт-ра.
Новое восхождение было сложнее предыдущего. Дрейфующий туман свисал клочьями с деревьев так низко, что путникам приходилось пробираться почти наощупь.
– Вот так и мы блуждаем в этом мире, порой не зная, что выбранная тропа ведет нас к гибели, – назидательно проговорил Чжан.
– Может быть, нам стоит остановиться, оглядеться, переждать, – предложила Джулия.
– Нам стоит прислушаться, – улыбнулся Чжан. – Мы должны погрузиться в туманное «ничто», позволить себе ничем не обременять свои мысли, отказаться от тяготящих дум, стать соучастниками абсолютного настоящего здесь и сейчас, обрести внутреннюю безмятежность.
– Ах, если бы у нас всегда была возможность быть участниками абсолютного настоящего! – мечтательно проговорила Джулия. – Если бы…
– Ступая на путь духовных открытий, мы не исполнены жаждой победы. Мы понимаем, что в мире есть нечто более великое, чем то, что дает нам наша индивидуальная жизнь. Мы знаем, что никогда не проиграем, даже не получив ни одной награды.
– Ни одной награды, – повторила Джулия, наблюдая за, проглянувшим сквозь туман солнцем.
Дрейфующее туманное «ничто» медленно удалилось. Тропинка сделала зигзагообразный поворот и замерла у громадного баньянового дерева, ветви которого касались земли, преграждая путникам дорогу. Джулия испуганно взглянула на Чжана. Он улыбнулся, медленно приподнял, свисающие ветви, и проговорил:
– В горах много пещер, лабиринтов и подземных ходов, но отыскать их удается лишь достойным. Мы с тобой подошли к маленьким воротам – Сяомэнь, дающим возможность попасть в оазис Цимэй купающийся в солнечном свете.
Джулия бесстрашно шагнула под густую крону векового дерева, крепкие ветки которого лежали на металлических сетках, давая людям возможность беспрепятственно продвигаться вперед. Чжан сжал её руку и повел по лабиринту, в который едва проникал солнечный свет. Перед выходом из-под дерева, Чжан велел Джулии остановиться, сделать три глубоких вдоха и три выдоха, потом откинул ветки, словно театральный занавес и прошептал:
– Смотри.
– Ах! – воскликнула Джулия, увидев удивительную картину. В долине, окруженной со всех сторон веерообразными горами, расположился маленький городок. Пагоды с золотыми крышами стояли на берегу круглого, сверкающего бирюзовой чистотой озера. Ровные дорожки, мощеные белоснежным мрамором, разбегались от озера во все стороны, словно солнечные лучи на детском рисунке. Вдоль дорожек росли низкорослые деревья, подстриженные в форме ромбов, цилиндров и пирамид. Все они были увиты разноцветными орхидеями. Завершали ансамбль арочные перекрытия, опирающиеся на красные колонны в виде драконов. Чуть поодаль возвышалась трехэтажная пагода с красной черепичной крышей, на загнутых краях которой восседали гигантские птицы.
– Это озеро Чэнцин – кристально чистое, – проговорил Чжан. – Здесь можно плавать на лодках, рыбачить, наблюдать за золотыми рыбками, которые время от времени взлетают над водной гладью. Справа и слева чуть вдаются в озеро павильоны Весны и Осени – Чуньцугэ. Люди приходят туда, чтобы любоваться лотосами.
Дальняя пагода – это храм Саньфэнгун – место почитания божества по имени Ли Начжа – Феникс, рожденного, чтобы победить злых демонов. Легенда гласит, что появление на свет Феникса было сверхъестественным: его родила земная женщина Бэйгане, которая потом обрела бессмертие и стала женой Ли Цинна – главного стража Небесных ворот. Поэтому на воротах храма высечены статуи Бэйгане и Ли Цинна, а внутри храма находится статуя Феникса, у которого три головы, девять глаз с золотыми ресницами, восемь рук, в каждой он держит золотое оружие, а изо рта вырывается голубой дым. Мощные львы из красного мрамора стоят часовыми у основания ступеней, ведущих к пьедесталу, на котором восседает Ли Начжа – Феникс.
Но мы с тобой отправимся в храм Царей Трех Гор – Саншань Гаван, построенный триста лет назад в честь трех братьев Цзинь, Инь и Ду, которые были учителями человека, спасшего жизнь императору Цинской династии Шуньчжи. Император хотел воздать почести своему спасителю, но он отказался, сказав, что всем обязан трем братьям, научившим его законам истины, добра и совершенства. Тогда император сделал трех братьев царями в трех горных провинциях, а здесь возле озера Чэнцин выстроили храм, у входа в который восседают золотые лев и львица. Лев играет хрустальным шаром, а Львица придерживает лапой хрустального львенка. Пойдем в долину, Джулия.
Неспешно ступая по мраморным дорожкам, Джулия испытывала такое волнение, что боялась дышать. Весь этот мир, реально существующий мир казался ей нереальным и призрачным, могущим исчезнуть в любой миг. И даже когда распахнулись резные ворота храма и на ступенях появился монах в оранжевых одеждах, Джулия все еще не верила в реальность происходящего.
– Далай Лама ждет вас, – поклонившись, сказал монах.
– Удачи, – шепнул Чжан, подталкивая Джулию вперед. Она сделал несколько шагов и оглянулась.
– А вы, Чжан?
– Дай цзянь, Джулия, – улыбнулся он. – До свидания.
– Вэй шэмо? – воскликнула она. – Почему, почему, Чжан?
Вместо ответа он низко поклонился и, резко развернувшись, зашагал прочь.
– Ах, как невыносимы расставания, – тяжело вздохнула Джулия и, крепко сжав губы, чтобы не расплакаться, подумала:
– Увижу ли я тебя когда-нибудь, Чжан, или мы попрощались навсегда?
– Следуйте за мной, – проговорил монах.
Джулия медленно повернулась и пошла за ним в прохладные залы храма. В первом зале возле массивных резных колонн из красного дерева стояли позолоченные столы, на которых возвышались конусообразные глыбы из цельных кусков золота – горы Будды, как назвал их монах.
За главным залом находился зал поменьше с тремя алтарями, на которых были установлены три золотые статуи Будды. Один сидел на цветке лотоса, другой – на слоне, третий – на льве. В кадильницах и чашах курился фимиам, еле слышно позвякивали колокольчики.
– Это зал Будды, – сказал монах, приглашая Джулию последовать дальше в маленький зал, где не было ни одной статуи, ни одного изображения на стенах и потолке, лишь в центре на потемневшем от времени алтаре, лежал металлический диск, на котором был высечен иероглиф в форме дракона.
В глубине зала приоткрылась потайная дверь, из которой вышел невысокий человек.
– Дал ай Лама, – шепнул монах и удалился.
Джулия склонила голову, не зная как вести себя в присутствии столь сановитой особы.
– Рад снова видеть вас, дитя мое, – услышала Джулия знакомый голос.
– Не может быть, – выдохнула она, вглядываясь в лицо Далай Ламы. Сомнений не было. Перед ней стоял старец То Линх – Добрый Дух, благодаря которому она оказалась на Тибете. Только теперь старец был чуть выше ростом, а круглая голова его была гладко выбрита.
– Не может быть, – еще раз выдохнула Джулия, покачав головой.
– Метаморфозы Луны, – улыбнулся Далай Лама, приглашая Джулию последовать за ним.
Потайной коридор привел их в долину, похожую на отпечаток гигантской ступни. Странные растения, произрастающие в долине, переливались всеми цветами радуги, медленно покачиваясь из стороны в сторону.
– Худегу – Долина Бабочек, – проговорил Далай Лама.
– Бабочек? – воскликнула Джулия. В тот же миг сотни данаид вспорхнули с травы. В ярком свете их лиловые крылышки приобретали разнообразные оттенки. Джулия восторженно следила за их полетом.
– Здесь более четырехсот тысяч данаид и тигровых бабочек, – сказал Далай Лама. – Порой мне кажется, что это не бабочки, а эльфы, которые живут здесь по своим, неведомым законам. Наблюдая за живой природой, можно постичь законы совершенства.
– И красоты, – прошептала Джулия.
– И красоты, – подтвердил Далай Лама.
– Скажите, это Шамбала? – спросила Джулия.
– Нет, – покачал он головой. – Подожди минуту, и увидишь знак Шамбалы.
– Знак Шамбалы? – переспросила Джулия. Далай Лама кивнул и поднял руку вверх, указывая, откуда ждать этот знак.
Бабочки вновь опустились на зеленую траву, превратив долину в пестрый, переливающийся ковер. А через минуту в небе над долиной появился серебряный шар. Он замер на долю секунды и, молниеносно взмыв вертикально вверх, исчез из вида.
Далай Лама прикрыл глаза ладонями и облегченно вздохнул. Джулия внимательно наблюдала за ним, не решаясь задавать вопросы, боясь нарушить молчаливое спокойствие Долины Бабочек.
– Хочешь остаться здесь ненадолго? – спросил Далай Лама, не убирая рук от лица.
– Здесь, в этой долине? – прошептала Джулия.
– Не в этой долине, а у озера Чэнцин, – ответил он, глянув на Джулию.
– Хочу, – сказала она. – У меня…
– Много вопросов, – улыбнулся он, взяв Джулию под руку. – Позволь дать тебе совет: никогда не спеши задавать вопросы, вначале выслушай все, что тебе захотят сказать. Мудрый собеседник тот, кто умеет слушать других. Будь мудрой, Джулия Мэйсон.
– Постараюсь, – ответила она.
– Мой верный помощник, монах Тайчжун, проводит тебя, – сказал Далай Лама, распахивая перед Джулией потайную дверь. – Не ищи встречи со мной. Я сам призову тебя, когда придет время. Наблюдай, размышляй, делай выводы, Джулия Мэйсон.
В маленьком зале ее уже поджидал монах. Он улыбнулся ей, провел рукой по иероглифу, высеченному на металлическом диске, и сказал:
– Здесь написано – Кун – Мудрость.
Джулия подошла к потемневшему от времени алтарю и, положив руку на прохладный металлический диск, повторила:
– Кун – Мудрость. Мне следует быть мудрой.
– Следуйте за мной, – сказал монах Тайчжун и повел ее в селение Юэшицзе – Лунный мир.
Он привел Джулию к небольшому домику, похожему на десяток других домов и, оставив на попечение пожилой китаянки, удалился.
Китаянка ни слова не говорила по-английски, но это ничуть не смутило Джулию. Она уселась на ступени у входа в дом и принялась наблюдать за птицами, облаками и исчезающим за высокими горами солнцем.
Когда над землей сгустился сумрак и из-за туч выглянула бледная луна, Джулия поняла, почему местные жители назвали свое селение Лунным миром. Маленькие домишки, выстроенные из камня, бамбука, дерева и пальмовых ветвей, приобрели причудливые очертания, напоминающие складки плиссированных юбок и зубчатые гребни, между которыми петляли серебряные тропинки.
Китаянка строго глянула на Джулию, что-то выпалила скороговоркой, а потом, схватив ее за руку, потянула в дом, где, несмотря на теплую погоду, ярко горел очаг. Пламя обнимало поленья горячими руками, заставляя их весело потрескивать.
Несколько ребятишек жались к очагу, не обращая внимания на вошедших. Китаянка что-то громко сказала. Дети вскочила и бросились врассыпную. Китаянка довольно усмехнулась и, расстелив у очага циновку, предложила Джулии прилечь.
– Сесе, спасибо, – сказала Джулия, опускаясь на пол.
– Цин, цин, – радостно проговорила китаянка и погладила Джулию по голове. – Пожалуйста. Спи спокойно, дитя мое.
На рассвете монах Тайчжун потихоньку вошел в дом, разбудил Джулию и поманил её за собой. Она поспешно поднялась и послушно последовала за ним. Но через несколько минут, подумав, что некрасиво было уходить не попрощавшись, обернулась. Китаянка стояла на крыльце своего каменного домика и махала желтым платком. Джулия улыбнулась и помахала ей в ответ, прошептав:
– Сесе.
Словно услышав её слова, китаянка замахала платком еще сильнее. Джулия послала ей воздушный поцелуй и поспешила за монахом.
Он привел её к длинному известняковому тоннелю, слабо освещенному невидимыми светильниками, и проговорил:
– Это – Сяндун – Волшебная пещера. Она славится своими горячими источниками. Я нарочно привел тебя сюда на рассвете, чтобы никто не мешал тебе принять горячую ванну. Иди. Я подожду тебя снаружи.
– Спасибо, – проговорила Джулия. – Нынче ночью, укладываясь на старую циновку у очага, я мечтала о прохладном душе, а ты предлагаешь мне настоящую горячую ванну, о которой я даже не думала.
– Не простую ванну, а горячую ванну с минеральной водой, – поправил её монах, протягивая желтое махровое полотенце.
– Я начинаю верить в чудеса, – проговорила Джулия, прижав к лицу полотенце.
– Верить надо всегда, – назидательным тоном, сказал Тайчжун. – Только вера спасет человечество от неминуемой гибели. Только истинная вера.
Джулия понимающе кивнула и заспешила в полумрак известнякового тоннеля, где с потолка свисали причудливые сталактиты и сталагмиты, а мирно падающие капли отсчитывали время.
Погрузившись в горячую пузырьковую ванну, Джулия потеряла контроль над своим телом. Оно стало воздушно-невесомым. Вырвавшаяся из оков душа ликовала.
– Быть может, Шамбала – это мир внутреннего покоя? – мелькнуло в просветленном сознании Джулии. – Возможно, мир добра, радости и света скрыт внутри каждого из нас. Вот только не все могут понять это. И я разве думала о таком мире, пока не попала сюда? Да мне и в голову не приходило задумываться об этом. Зато теперь я не желаю думать ни о чем другом, кроме истины. Значит, теряя одно, мы обретаем иное, порой более важное. Потеряв веру в людей, я обрела веру в Бога. Но не в золотого божка, сидящего на цветке лотоса, а в Великого Единого Бога, сотворившего небо и землю. Он помогает мне, поддерживает меня, ведет к вершине познания. Он никогда не покинет меня. Никогда.
Увидев Джулию, выходящую из Волшебной Пещеры, монах Тайчжун поднялся и, низко поклонившись, проговорил:
– Вы стали другим человеком.
– Неужели это так заметно? – удивилась Джулия.
– Для человека с просветленным сердцем, да, – ответил он.
– Возможно, это чистая вода преобразила мою внешность, – улыбнулась Джулия.
– Я говорю про ваше внутреннее обновление, – спокойно произнес монах. – В ваших глазах появился свет истины. Постарайтесь сделать так, чтобы он не погас.
– Что для этого нужно?
– Быть мудрой, – улыбнулся Тайчжун и, подняв лицо к небу, добавил:
– Просите мудрости у Всевышнего, как это сделал царь Соломон.
– У Всевышнего, – повторила Джулия, подняв голову к небесам.
Большой серебряный шар замер над её головой, а через миг взмыл вертикально вверх, исчезнув из вида.
– Знак Шамбалы, – прошептал монах, прикрыв лицо ладонями.
– Знак Шамбалы? Что бы все это значило? – подумала Джулия, продолжая смотреть в небесную бездонность.
Тайчжун убрал ладони от лица, улыбнулся Джулии просветленным взглядом и повел её к озеру, окруженному пагодами, иным путем. Он привел Джулию в храм как две капли воды похожий на тот, в котором она встречалась с Дал ай Ламой. Но внутри эти храмы был абсолютно разными.
Поднявшись по пологим ступеням, Джулия вошла в восьмигранный зал, где на красном алтаре, покрытом позолоченной резьбой, возвышались две стеклянные статуи.
– Верхом на звере сидит бог Ада, а на лошади восседает богиня милосердия Гуаньинь, которой молятся о рождении сыновей, – проговорил Тайчжун. – По количеству деревянных палочек, изогнутых полумесяцем, можно судить о числе почитателей Гуаньинь.
Весь пол от входа до алтаря был выложен изогнутыми палочками. На них стояли курильницы в виде пагод, в которых дымились благовония. Высокие жертвенные свечи горели по обе стороны от статуи Гуаньинь.
– Тайчжун, ты говоришь, что люди кланяются Гуньинь, но ведь на этом алтаре две статуи? – проговорила Джулия, указав на сидящего на звере мужчину. Тайчжун ничего не ответил. Он лишь развел руками, предлагая Джулии самой сделать выводы, и повел её в другой зал. Здесь на пьедестале, украшенном драконами, восседал воин с красным лицом.
– Гуань Гунн – покровитель ремесел и торговли. Он является для китайцев символом мужества, верности и благородства, – сказал Тайчжун и пошел вперед по галерее, украшенной лежащими, сидящими и скачущими лошадьми. Перед резной дверью он остановился, велел Джулии три раза глубоко вздохнуть и потом широко распахнул двери в зал, от пола до потолка украшенный старинными иконами в золотых окладах. В центре зала на высоком троне восседал нефритовый Будда. Справа и слева над его головой висели громадные счеты, каждая из бусин которых была размером с дыню.
– Приходя сюда, люди видят, что нефритовый император ведет учет их достоинствам и недостаткам, – проговорил монах, указывая на равное количество бусин, отложенных на правых и левых счетах.
– По-моему, недостатков у людей больше, чем достоинств, – скептически заметила Джулия.
– Ты говоришь так потому, что смотришь на мир глазами тела, а не души, – проговорил Тайчжун, строго глянув на Джулию. – Измерять людей самими собой – неразумно. Но, к сожалению, иной меры у нас нет. Зато она есть у Всевышнего. Пойдем, я провожу тебя в сад, где любят отдыхать бабочки. Там, в прохладной тени ты сможешь о многом поразмышлять.
Джулия послушно пошла за монахом. Миновав дугообразный мост, который охраняли с обеих сторон добродушные львы, они вошли в небольшой сад в виде семиконечной звезды. Яркие клумбы, белые мраморные дорожки, взлетающие вверх струи фонтана, рассыпающиеся радугой брызг, заставили Джулию замереть. Тайчжун беззаботно рассмеялся. Он усадил Джулию на резную скамеечку и, предложив дождаться прилета данаид, удалился.
– Как все запутано в этом мире, словно кто-то нарочно сплел все судьбы в единый клубок, – думала Джулия, наблюдая, как с неба на землю разноцветными снежинками летят бабочки.
– Почему нельзя быть такой же беззаботной, как эти хрупкие создания? – спросила Джулия и сама ответила на свой вопрос:
– Наверное, потому, что я родилась человеком. Мне отмерена долгая жизнь, а маленькой данаиде позволено порхать с цветка на цветок два-три дня, чтобы потом… Пожалуй, не стоит думать о том, что случится потом с этими созданиями. Сегодня, сейчас они радуют нас своей красотой, и это прекрасно. Если бы каждый из нас мог дарить радость, как это делают цветы, деревья, птицы, то, наверное, жизнь на земле стала бы иной. Но…
Мы живем в мире злобы, коварства и лжи, Мы куда-то торопимся, вечно спешим, И не видим, как к небу стремится побег, Мы живем в век компьютеров, в бешеный век…– Какое счастье, что я вырвалась из привычного мира и отправились вверх по Меконгу, вверх по пути познания! Но, что же я буду делать потом, когда настанет время возвращаться? – Джулия тряхнула головой и поднялась. Неожиданная мысль испугала и огорчила её.
Джулия принялась мерить шагами расстояние от клумбы до клумбы, не обращая внимания на переполох, произошедший среди данаид. Напуганные неожиданным вторжением в свой мир безмятежного спокойствия, они бросились врассыпную. Сад осиротел. Яркие краски поблекли. А Джулия все шагала и шагала по белым мраморным дорожкам, пытаясь справиться с волнением.
– Я не смогу остаться здесь навсегда, – тяжело вздохнула она, вновь опустившись на резную скамеечку. – Я не смогу здесь жить. Чем я буду заниматься? Кланяться многочисленным статуям? Печь фигурки из теста, чтобы потом продавать их, как сувениры? Но кому? Сюда не приезжают туристы. Дорогу к озеру найдет не каждый местный житель. Но самое главное, что я здесь чужая… Нет, я случайно залетевшая в эти края бабочка-лимонница, и моя маленькая жизнь заканчивается здесь, чтобы дать начало новой жизни. Да-да, я стану гусеницей, похожей на миллиарды, живущих в других краях и не подозревающих о дивной красоте, существующей за горами. Нет… – Джулия поспешно поднялась и вновь принялась ходить по дорожкам. – Я не стану гусеницей. Я останусь навеки крылатым созданием… Я буду эльфом, мечтающим о радужном саде в виде семиконечной звезды, в котором любят отдыхать бабочки!
Джулия остановилась у фонтана, умыла лицо холодной водой и громко сказала:
– Я готова испить и эту чашу, и будь, что будет.
– Ты действительно готова к испытаниям, Джулия Мэйсон? – раздался за её спиной голос. Джулия оглянулась. Прямо перед ней стоял Далай Лама.
– Не знаю, – пожала плечами Джулия, потупив взор.
– Я считал тебя более решительной, дитя мое, – проговорил Далай Лама, погладив Джулию по плечу.
– А я думала, что вы – странствующий монах То Линх, – сказала Джулия, подняв голову.
– Ты не далека от истины, – улыбнулся он. – Мне приходится прибегать к маскараду, чтобы выполнить возложенную на меня миссию.
– Миссию? – прошептала Джулия, удивленно вскинув брови. И тут же приложила ладони к губам, вспомнив наставления старца: «Научись слушать. Внимательный собеседник не станет задавать поспешных вопросов».
Далай Лама улыбнулся и пригласил Джулию присесть на резную скамью. Несколько минут они сидели молча, слушая журчащие звуки фонтана и трепетание крылышек возвращающихся в сад разноцветных данаид.
– Тибетские легенды донесли до нас точные сведения о Сынах Неба, – негромко заговорил Далай Лама. – Первый император Хуан Ди и его сподвижники прилетели на землю из созвездия Орион. Они построили в горах город, в котором было все, о чем ещё только мечтают современные люди. Сыны Неба учили местных жителей разным наукам, ремеслам, искусствам, объясняли, что только достигшие совершенства смогут попасть в Долину Бессмертных – Шамбалу. Но люди решили не искать золотую птицу Истину, на крыльях которой можно было добраться до Шамбалы. Они захотели создать Страну Света здесь, на земле, предав забвению слова Сынов Света:
– Не делайте богов серебряных или богов золотых, ибо они ничему научить вас не смогут. «Вот они обложены золотом и серебром; но дыхания в них нет. А Господь во святом храме Своем: да молчит вся земля пред лицом Его!»[6] «Боящиеся Господа! уповайте на Господа: Он – наша помощь и щит. Бог наш на небесах; творит все, что хочет. А их идолы – серебро и золото, дело рук человеческих. Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, есть у них ноздри, но не обоняют; есть руки, но не осязают; есть ноги, но не ходят, и они не издают голоса гортанью своею. Подобны им будут делающие их и все, надеющиеся на них».[7]
– Но, почему же вы, зная все это, находитесь здесь среди множества идолов, изваяний и икон? – воскликнула Джулия, не в силах более скрывать удивление.
– Людей, впитавших идолопоклонство с материнским молоком, не так-то просто направить на путь истины, – пристально глядя в неведомую даль, проговорил Далай Лама. – Меняются поколения, одни ваяют идолов, другие их разрушают, третьи собирают разбитые черепки, чтобы вновь увидеть перед собой немого кумира. Люди постоянно заняты важным на их взгляд делом – созидания святынь. Но никто не задает себе простой вопрос, а нужно ли все это?
– Наверное, кому-то нужно, – задумчиво промолвила Джулия.
– Вот именно, – ухмыльнулся Далай Лама, – кому-то. Но ведь каждый человек будет отвечать за самого себя, когда предстанет пред Всевышним. Поэтому каждый должен решать сам, каким путем ему идти. Нужно ли отыскивать Шамбалу – страну света, добра, справедливости, любви и милосердия или лучше оставить все, как есть, и продолжать жить в стране печали, горя и забот Бэйгане…
Моя миссия состоит в том, чтобы помочь людям увидеть разницу между светом и тьмой, между Шамбалой и Бэйгане. Ежегодно многочисленные паломники приходят сюда тысячами тропинок, а покидают эти места, выбрав одну из двух возможных дорог, – Далай Лама поднялся и, глянув на Джулию сверху вниз, проговорил:
– Тебе тоже предстоит сделать свой выбор… Оставайся, мне нужны помощники.
– Позвольте мне подумать, – потупив взор, прошептала Джулия.
– Мудрый ответ, – похвалил её Далай Лама. – Никогда не стоит давать поспешные обещания, а потом раскаиваться. Пусть твое «да» будет «да», а «нет» – «нет»… Ступай, Тайчжун проводит тебя к озеру Чэнцин. Полюбуйся золотыми рыбками, взлетающими над водой, сине-фиолетовыми лотосами, которые растут только здесь, и подумай. Хорошенько подумай, Джулия Мэнсон, чтобы потом ни о чем не жалеть.
– Хорошо, – сказала Джулия и, поклонившись, медленно пошла к выходу из сада, о котором мечтают бабочки.
До самого заката Джулия сидела на берегу озера Чэнцин, окруженного пагодами с золотыми крышами и думала, думала, думала. Чаши весов склонялись то в сторону положительного, то в сторону отрицательного ответа, и Джулия никак не могла решить, что же ей делать. Она прижала ладони к лицу и низко опустила голову, надеясь, что так быстрее придет нужное решение. И оно пришло. Маленькая китаянка тронула Джулию за плечо и, протянув сине-фиолетовый цветок лотоса, проговорила:
– Лиен.
– Лотос, – улыбнулась Джулия, принимая его из рук девочки.
– Ло-то-с, – повторила малышка и захлопала в ладоши. – Лиен – ло-тос!
А потом, ткнув себя в грудь пальчиком, проговорила:
– Во цзяо Ланьюй.
– Тебя зовут Ланьюй – Орхидея. Какое чудесное имя, – улыбнулась Джулия. – А меня зовут Джу… Нет, меня зовут Лиен – Лотос.
Девочка недоверчиво посмотрела на Джулию и еще раз проговорила:
– Во цзяо Ланьюй.
– Ах, прости, моя дорогая, ты же не понимаешь по-английски, – спохватилась Джулия и назвала свое имя по-китайски: – Во цзяо Лиен.
– Лиен – Ло-тос? – воскликнула малышка, тронув щеку Джулии теплой ладошкой. – Ло-тос, Ло-тос, Лиен.
– Нэн, – улыбнулась Джулия. – Да, милая, меня зовут Лиен.
Девочка повернулась к озеру и, показав на него пальчиком, требовательно спросила:
– Чжэ цзяо шэмо?
– Ты хочешь знать, как это называется на моем языке? – улыбнулась Джулия. Малышка ткнула пальчиком в озеро и еще раз спросила:
– Чжэ цзяо шэмо?
– Это – озеро, – сказала Джулия.
– О-зе-ро, – нараспев повторила девочка и потянула Джулию за собой. Она указывала пальчиком на цветы, деревья, пагоды, людей и птиц и требовательно спрашивала:
– Чжэ цзяо шэмо?
Джулия терпеливо объясняла малышке новые слова, все больше и больше понимая, какое решение ей необходимо принять. А когда солнце скрылось за горизонт, и Ланьюй, поцеловав её в щеку, убежала, то решение было принято окончательно.
Войдя в зал храма, где на потемневшем от времени алтаре лежал металлический диск с иероглифом в виде дракона, означающим мудрость, Джулия громко сказала:
– Я согласна вам помогать.
– Мудрое решение, – улыбнулся Далай Лама, пристально глядя ей в глаза. – Выбери себе место, где бы ты хотела остаться. Любое место, кроме этого.
– Я уже выбрала, – выдержав его взгляд, сказала Джулия. – Это маленькая плавучая деревня в Лаосе.
– Ты необыкновенно смышленая девушка, Джулия Мэнсон, – похвалил её Далай Лама. – Завтра Тайчжун проводит тебя. Завтра – минтянь… А сегодня, – он хитро улыбнулся, – сегодня весь город в твоем распоряжении. Сегодня для тебя нет никаких запретов. Я предлагаю тебе безграничную свободу…
– Позвольте мне еще раз побывать в Долине Бабочек, – попросила Джулия. – Ничего подобного я не смогу увидеть больше нигде.
– Нигде, – подтвердил Далай Лама, распахивая перед ней потайную дверь.
Джулия шагнула за порог и попала в залитую лунным светом долину, над которой порхали тысячи данаид. Их крылышки сияли и переливались фосфорицирующим светом, и казалось, что долина украшена множеством разноцветных, трепещущих на ветру огоньков. Эти огоньки время от времени брали в руки люди в белоснежных одеждах и поднимались вверх, чтобы осветить темнеющий небесный свод мириадами звезд.
– Метаморфозы Луны, – прошептала Джулия.
– Посланники Вечности, – поправил её То Линх.
На рассвете Джулия и Тайчжун отправились в обратный путь. Стремительное течение подхватило небольшое суденышко и понесло его вниз по Меконгу. Джулия не успела опомниться, как остались позади высокие горы, поросшие сочной зеленью и увитые разноцветными орхидеями деревья.
– Не стоит грустить, – глядя на печальную Джулию, сказал Тайчжун. – Ты всегда сможешь вернуться к озеру Чэнцин.
– Правда? – с надеждой спросила Джулия.
– Да, – сказал Тайчжун. – Правда. Только новое восхождение тебе придется совершать одной, без провожатых. Если помыслы твои будут чисты, то достичь Долины Бессмертных не составит большого труда, а если нет…
– То я потеряюсь в горах, и никто не сможет меня отыскать, – обреченно проговорила Джулия, глядя в серьезные глаза монаха.
– Никто, – подтвердил он. – Мэй гуанси…
– А бывает такое, что Далай Лама То Линх посылает за кем-нибудь? – с надеждой спросила Джулия.
– Нэн, – кивнул монах. – Да. Но у такого человека должно быть сердце, подобное сердцу Дракона.
– Сердце, подобное сердцу Дракона? – удивленно переспросила Джулия. – Что это значит?
– Это значит, что сердце должно сиять во тьме, подобно Луне на небосводе, – ответил Тайчжун.
– Но заставить сердце светиться во тьме невозможно, – воскликнула Джулия.
– Возможно, – хитро улыбнулся монах. – Ведь, если камни сияют, почему бы не засиять и человеческому сердцу?
– Что-то я ничего не слышала про сияющие камни, – нахмурилась Джулия.
– Бьюсь об заклад, что до этого путешествия ты вообще ни о чем не слышала! – воскликнул Тайчжун.
– Готова поспорить с тобой, Тайчжун, – спокойно сказал Джулия. – До поездки сюда я закончила Оксфорд, изучила…
– Верно, верно, верно, – замахал руками монах. – Я хотел сказать, что ты ничего не знала о тех чудесах, которые являются неотъемлемой частью нашей жизни. А, узнав о них, ты решила предать забвению все, что прежде считала важным и значимым.
– Ну, допустим, не все, а кое-что, – улыбнулась Джулия.
Тайчжун беззаботно рассмеялся.
– То Линх очень тебя хвалил. Я горжусь знакомством с тобой, Джулия Мэнсон. И, чтобы доказать, что это не простые слова, я покажу тебе Сердце Дракона.
– Сердце Дракона? – переспросила Джулия. Тайчжун кивнул. – Но разве Драконы не вымышленные существа?
– Я не могу дать тебе ни положительный, ни отрицательный ответ, – пожал плечами монах. – Одно я знаю наверняка, что Сердце Дракона – это не вымысел, и ты его сама скоро не только увидишь, но и сможешь взять в ладони.
– В ладони? – воскликнула Джулия, совершенно сбитая с толку.
Тайчжун ничего не сказал, а принялся усердно работать веслом.
Джулия намочила в реке платок и приложила ко лбу, подумав, что монах просто решил её разыграть. Но у него и в мыслях этого не было. Он выполнял приказ Дал ай Ламы: проводить Джулию Мэнсон к заветному хранилищу Сантимэнь, где скрывали от любопытных глаз Сердце Дракона.
Суденышко ткнулось носом в берег, поросший высокой травой. Тайчжун помог Джулии выбраться на сушу, и крепко сжав её руку, повел за собой по петляющей тропе. Джулия не пыталась запоминать дорогу, зная, что это бесполезно. Она с интересом разглядывала сочную растительность, слушала треск кузнечиков и прерывистую птичью перекличку.
– Саньтимэнь – Ворота Трех Земель, – проговорил Тайчжун и остановился.
Джулия с любопытством огляделась. Холмистая местность, открывшаяся её взору, напоминала панцирь гигантской черепахи, в центре которого стоял полукруглый дом из серого камня с соломенной крышей. От него в четыре стороны вели ровные белые дорожки. Они упирались в резные деревянные ворота квадратного каменного забора.
– В основании дома девять мраморных колец, – проговорил Тайчжун таинственным тоном. – Девять – главная цифра для всех китайцев, а здесь – место особенное, поэтому цифра девять повторяется много-много раз. Девять ступеней с четырех сторон. Девять мраморных оснований. Девять кругов на каждом основании. Идем, Джулия, ведь самое важное скрыто внутри. И это тоже весьма символично, потому что и человеческая красота скрыта внутри, равно как и душевное уродство…
Джулия последовала за монахом, считая ступени и круги. Их было девять. В центре последнего основания стоял круглый алтарь, на котором в серебряной чаше, декорированной желтым шелком, лежал круглый шар бледно-зеленого цвета.
– Сердце Дракона! – торжественно проговорил Тайчжун и, сложив на груди руки, поклонился.
Джулия несколько раз обошла вокруг алтаря, внимательно разглядывая матовую, непрозрачную поверхность шара.
– Что в нем такого особенного, что ему воздают такие почести? – подумала она, а вслух сказала:
– Никогда бы не подумала, что у Дракона зеленое сердце.
– Не зеленое, а светящееся, – поправил её Тайчжун, укоризненно покачав головой. Он прикрыл глаза, несколько раз поклонился и, аккуратно вынув шар из серебряной чаши вместе с желтым шелком, потребовал:
– Протяни руки ладонями вверх, соединив их так, словно хочешь удержать воду.
Джулия безропотно повиновалась. Тайчжун бережно вложил Сердце Дракона в её чуть вздрагивающие ладони и улыбнулся.
От камня исходило такое тепло, словно он был живым существом, специально принявшим форму бледно-зеленого шара. Джулия поднесла руки к лицу, чтобы получше рассмотреть, что же в действительности Тайчжун вложил в её ладони. Но это был тот же круглый бледно-зеленый матовый шар, который она видела в серебряной чаше.
– Подожди немного, – загадочным тоном проговорил Тайчжун, поспешно закрывая девять округлых окон.
На миг воцарилась кромешная тьма. А потом в ладонях Джулии затрепетал слабый свет. Камень приобрел вначале бледно-голубой оттенок, потом побелел, при этом свечение его усилилось. Свет был таким ярким, что можно было запросто прочитать надписи на стенах, полу и алтаре.
– Только в добрых руках сияет Сердце Дракона, – негромко проговорил Тайчжун. – Злой человек, взявший в руки этот камень, превратится в прах. Огонь, вырвавшийся из пасти дракона, поглотит его. Подними голову вверх, Джулия Мэйсон, – голос монаха зазвучал громче.
Джулия глянула вверх. Прямо над её головой располагалась громадная драконья морда со злобно сверкающими глазами. В зубах Дракон держал черный шар точно такого же размера, как тот, что светился в руках Джулии. На красном, высунутом из пасти, языке Дракона дрожала бриллиантовая капелька, готовая в любой миг сорваться вниз.
– Поклянись, что никому не расскажешь о том, что видела Сердце Дракона, – приказал Тайчжун.
– Клянусь, – прошептала Джулия, глядя в сверкающие глаза Дракона.
Бриллиантовая капля сорвалась вниз и опустилась Джулии на лоб. Она ойкнула, прижала светящийся каменный шар к груди и зажмурилась. Приятное тепло разлилось по её телу, сделав его невесомым, позволив душе закружиться над землей маленькой данаидой…
Джулия не помнила, как они с Тайчжуном вернулись к лодке, о чем говорили дорогой, как отчалили от берега. В её памяти осталось лишь ощущение легкости, тепла и яркого света, освещающего самые потаенные уголки сознания, в которых ещё прятались пороки, мешающие Джулии достичь совершенства.
В плавучей деревне Джулии оказали теплый прием, выделили отдельную лодку, принесли еды и воды для питья и умывания.
– Ты нужна им, Джулия, – проговорил Тайчжун, прощаясь. – Я верю, что у тебя все получится. До скорой встречи у кристально чистого озера Чэнцин.
– Дзаи цзянь, – улыбнулась Джулия, пожав крепкую руку монаха.
– Ах, почему нам приходится расставаться с теми, кто дорог? – подумала она, глядя в черные глаза Тайчжуна.
– Без прощаний не было бы встреч, – проговорил он, словно угадав её мысли. – Дзаи цзянь. До свидания, Джулия.
– Спасибо за это путешествие, – поклонившись, сказала она.
– Я был рад сопровождать вас, мисс Джулия, – сказал Тайчжун, пытаясь развернуть свою лодку.
– Ни джао шен мо мин джи? – раздался звонкий детский голосок.
– Она спрашивает, как тебя зовут? – громко сказал Тайчжун, переведя слова маленькой черноволосой остроглазой девочки, которая с любопытством смотрела на Джулию.
– Маня зовут Джулия, – присев на корточки, сказала Джулия, но тут же исправилась:
– Во цзяо Лиен.
– Джао Лиен! – закричала малышка, ловко перескакивая с лодки на лодку.
– Ты выбрала себе красивое имя, Джулия Мэнсон, – похвалил её монах. – Лиен – Лотос – любимый цветок лаосцев.
– Это имя дал мне мой поводырь Лонг, когда мы плыли вверх по Меконгу, – проговорила Джулия, вспомнив немногословного вьетнамца с серьезными глазами.
– Дракон Лонг дал тебе верное имя, – улыбнулся Тайчжун. – А другой Дракон одарил тебя бриллиантом…
Джулия машинально прижала ладонь ко лбу, но ничего не почувствовала. Лоб был ровным и гладким, как всегда.
– Ценность подарка Дракона состоит в том, – лукаво улыбнулся Тайчжун, – что его никто, кроме тебя не увидит. Так же, как и свет твоего сердца, который сможет увидеть только Всевышний. Прощай. Мне пора возвращаться к озеру Чэнцин.
– До свидания, – проговорила Джулия, легко оттолкнув лодку Тайчжуна.
– Сколько я смогу прожить здесь, в этой плавучей деревне, лишенной признаков цивилизации, неделю, месяц, год? – подумала Джулия, озираясь по сторонам. – Трудно сказать…
Она прожила в плавучей деревне полтора года. Время пролетело стремительно, несмотря на то, что вначале Джулии было невыносимо трудно общаться с жителями. Они не понимали её языка, она их. Приходилось использовать язык жестов. Неизменно на помощь Джулии приходили дети. Они заглядывали ей в глаза и, казалось, читали её мысли, потому что едва она произносила фразу, мальчишки и девчонки дружно произносили её по-лаосски.
Благодаря общим усилиям в деревне появилась плавучая школа, которую разукрасили яркими красками. С раннего утра до позднего вечера в школе не смолкали детские голоса. Джулия радовалась успехам своих подопечных, а вечерами, оставшись одна, пела от счастья. Но были и пасмурные дни, когда она, обливаясь горючими слезами, молила Всевышнего о помощи, ругая себя за безрассудство. С рассветом приходило успокоение. Джулии следовало приниматься за важные дела, которые кроме неё не мог сделать никто.
Стрелки часов совершали неспешный оборот, отсчитывая прожитые дни, недели, месяцы…
Однажды дверь классной комнаты, где Джулия вела урок, распахнулась, и на пороге замер немногословный вьетнамец.
– Как поживаешь, Лиен? – спросил он своим низким, грудным голосом.
– Ло-о-о-о-о-нг! – воскликнула Джулия и бросилась в его объятия. – Как же я рада тебя видеть. Как ты нашел меня?
– О, – прищелкнул он языком. – Найти малышку Лиен вездесущему Дракону Лонгу не составило особого труда. А не навестил я тебя раньше лишь потому, что я был в дельте Меконга, и мне потребовалось некоторое время, чтобы добраться сюда.
– Что же мы стоим в дверях? – всполошилась Джулия. – Проходи, присаживайся. Дети, это мой самый большой друг – мистер Лонг.
– Как ваши успехи? – поинтересовался Лонг, глянув на притихших ребятишек.
Они оживились и наперебой принялись рассказывать ему обо всем, что узнали от Джулии. Лонг одобрительно кивал и улыбался, а Джулия с нескрываемым восторгом смотрела не него, думая о том, что ужасно соскучилась по всем, с кем была знакома прежде. Ей захотелось позвонить в Англию, узнать последние новости о Чарльзе, Мейден, Мэри, Джефри, Клер и даже Ричарде. Хотя мысли о нем заставили сердце Джулии сжаться от обиды.
– Я все еще не простила его, – нахмурилась Джулия. – Это плохо…
– Это плохо, – строго сказал Лонг. – Плохо, что ты не умеешь выбирать между «да» и «нет».
Джулия вздрогнула и уже начала подбирать слова для оправдания, но поняла, что вьетнамец обращается не к ней, а к малышке Чау – Черной Жемчужине, любимой её ученице.
Девочка стояла перед Лонгом потупя взор и теребила край длинной холщевой рубахи.
– Не стоит быть с ней очень строгим, – обняв Чау за плечи, проговорила Джулия. – Она одна из лучших учениц. Я думаю, у неё большое будущее.
– А я не думаю, а уверен в этом, – рассмеялся Лонг. Чау подняла голову и, глянув на него своими открытыми, излучающими радостный восторг глазками, сказала:
– Спасибо. Вот увидите, я непременно научусь различать добро и зло. Я обязательно отправлюсь вверх по Меконгу, как Лиен, чтобы монах То Линх поведал мне скрытые тайны.
– Так и будет, дитя мое. Так и будет, – проговорил Лонг, проведя рукой по блестящим иссиня-черным волосам Чау.
Джулия отпустила детей и пригласила Лонга в свою лодку.
– У тебя здесь настоящее европейское жилище, – присвистнул Лонг, усаживаясь на мягкую подушку у невысокого столика. – Где ты все это взяла?
– Мои ученики постарались, – улыбнулась Джулия.
– Мои ученики, – повторил он, пристально посмотрев ей в глаза.
– От обиженной на весь мир девчонки не осталось и следа. Я рад, что ты повзрослела, Лиен… Джу-ли-я…
– О, ты даже помнишь мое имя? – обрадовалась Джулия.
– Я и не собирался его забывать, – хитро улыбнулся Лонг. – Просто имя Лиен – Лотос больше подходит для девушки, отыскивающей смысл жизни, пытающейся познать истину. Скажи, что я не прав.
– Прав, – улыбнулась Джулия. – Тысячу раз прав, мой вездесущий Дракон Лонг.
– Ты не хочешь покинуть эту деревню и вновь отправиться в путешествие? – поинтересовался Лонг.
– Я не думала об этом, – растерянно проговорила Джулия. – Не ду-ма-ла.
– Так подумай, – строго сказал Лонг и поднялся.
– О, только не говори, что тебе пора уходить, – простонала Джулия.
– Именно это я и собирался сказать, – развел он руками. – Мне действительно пора, Джулия. Прощай, Лиен.
– Почему, прощай? – воскликнула Джулия. – Почему в твоем голосе столько грусти? И почему ты зовешь меня европейским именем?
– Потому что… – громко сказал он и отвернулся. – Прощай…
Джулия прижалась к этому странному, пропахшему рекой человеку и прошептала:
– Я буду ждать тебя, возвращайся, мистер Дракон.
Он поцеловал её в лоб и удалился. Прислонившись к дверному косяку, Джулия наблюдала, как Лонг заводит чихающий мотор своего видавшего виды суденышка, как отчаливает и, ловко лавируя между рыбацкими лодками, уплывает вверх по Меконгу.
– На поиски Шамбалы, – прошептала Джулия.
– На поиски истины, – пропел ветер.
Несколько дней после ухода Лонга Джулия не могла справиться с меланхолией. Дети, чувствуя что-то неладное, пытались развеселить её. Маленькая Черная Жемчужина жалась к ней и рассказывала смешные сказки собственного сочинения. Слушать их без улыбки было невозможно. Джулия стряхнула с себя уныние, став прежней учительницей, заводилой веселых игр, неутомимым координатором новых идей.
Вместе со своими подопечными она выкрасила все дома-лодки в яркие цвета, и плавучая деревня преобразилась. Радужный отсвет отразился в мутной, непрозрачной воде Меконга. По этому случаю решили устроить грандиозный праздник.
Жители деревни достали нарядные национальные костюмы, украсили лодки цветами и до рассвета пели песни, аккомпанируя себе на бубнах.
С первыми лучами солнца утомленные, но счастливые люди улеглись в свои гамаки и уснули. А Джулии почему-то не спалось. Она сидела на борту своей лодки, свесив ноги в воду, и потихонечку напевала:
Вниз, вниз, вниз по реке Лодка моя стремится. Жизнь, как мечта, Жизнь, как мечта, Все это мне не снится…– Неужели, ты считаешь, что эта жизнь похожа на мечту? – раздался позади Джулии мужской голос. Она вздрогнула и обернулась. Солнце слепило ей глаза, поэтому она не сразу разглядела того, кто обратился к ней с вопросом. А когда разглядела, то подумала, что видит сон, и, прикрыв глаза, отвернулась.
– Не мог же Ричард из Кента оказаться на борту моей лодки в столь ранний час, – мелькнула у нее мысль.
– Нет, нет, я положительно переутомилась, – сказала Джулия и потерла глаза. – Привидится же такое.
– Да, Джулия, тебе действительно необходим отдых, если ты приняла живого человека за призрак Синей долины, – проговорил Ричард, усаживаясь рядом с ней. – Привет. Как поживаешь?
Джулия на миг превратилась в соляной столп. Слова Ричарда, аромат дорогого одеколона, который был неслыханной редкостью в этих местах, заставили воскреснуть в памяти Джулии забытые картинки Англии с густыми туманами, старыми замками, полными легенд, и рассеченным надвое Лондонским мостом, который, поддавшись силе притяжения, соединил две свои половины, давая возможность беспрепятственному движению вперед.
– Как поживаешь? – повторил свой вопрос Ричард, положив свою руку на руку Джулии.
– Хорошо, – еле слышно ответила она.
– А я, плохо, – сказал Ричард. Джулия повернула к нему голову. Их взгляды встретились, и Джулия потеряла равновесие. Ей показалось, что лодка сорвалась с места и помчалась с бешеной скоростью вниз по Меконгу. Ветер засвистел в ушах, лишив Джулию возможности слышать. Ричард говорил, говорил, говорил, а она ничегошеньки не понимала, только в висках стучало:
– Я искал, я скучал, я люблю…
Джулия зажала уши ладонями, зажмурилась и простонала:
– Пощади. Пощади меня, Ричард. Я отвыкла от многословия. Дай мне время прийти в себя.
– Хорошо, – сказал он и поднялся. – Я вернусь на закате. У тебя будет достаточно времени, чтобы обдумать мое предложение, Джул.
– Предложение? – удивилась Джулия.
– Заметь, не просто предложение, а весьма заманчивое предложение, Джул, – Ричард улыбнулся и, спрыгнув на берег, крикнул:
– До вечера, Джульетта!
Джулия уронила лицо в ладони и простонала:
– Новые испытания не заставили себя долго ждать. И что же мне теперь делать? Убежать? Но куда? Ах, если бы Дракон Лонг или старец То Линх пришли мне на помощь…
Джулия подняла голову и посмотрела вдаль. Она вспомнила слова Лонга, его многозначительный взгляд и подумала:
– Ах, Лонг – мой вездесущий вьетнамец, выходит, что ты все знал. Ты знал, что Ричард ищет меня, что он хочет увезти меня с собой в Англию, что я не смогу ему отказать… А вдруг, смогу?
– Не сможешь, – ударилась о борт лодки волна. – Не сможешь-шь-шь-шь…
– Смогу, – решительно сказала Джулия и вскочила. Она ловко подняла якорь, удерживающий её лодку у берега, отвязала крепежную веревку, взяла в руки весло и уже собралась отчалить, но услышала громкие всхлипывания. Малышка Чау стояла на берегу и плакала.
– Что случилось, Черная Жемчужина? – воскликнула Джулия. Девочка ничего не ответила, а заплакала ещё сильней. Джулии пришлось бросить якорь, закрепить трос и спрыгнуть на землю.
– Что случилось? – обняв девочку, спросила она.
– Ты решила нас бросить, – укоризненно проговорила Чау.
– С чего ты взяла? – улыбнулась Джулия, чувствуя, как краска стыда заливает её лицо.
– Мы так любим тебя, Лиен. Мы привязались к тебе, а ты? – Чау строго посмотрела на Джулию. – Ты даже не попрощалась с нами. Ты хотела удрать… удрать с этим противным чужестранцем. Так?
– Нет, милая, – прошептала Джулия. – Я хотела удрать от него.
– От него? – удивленно воскликнула Чау, прижав ладошки к щекам. – Но зачем?
– Не знаю, – пожала плечами Джулия. – Порой мы – взрослые совершаем странные поступки, а потом об этом горько жалеем.
– Зачем тебе удирать от него? – развела руками Чау. – Если этот противный чужестранец отыскал тебя здесь, то наверняка отыщет тебя и в другом месте.
– Верно, – улыбнулась Джулия, погладив Черную Жемчужину по шелковистым волосам. – Верно, милая моя Чау. Но, видишь ли, на поиски у него уйдет много времени, и тогда я, возможно, совершенно забуду…
– А если нет? – пристально глянув на Джулию, спросила девочка. – Что ты будешь делать тогда, Лиен?
Джулия подумала, что малышка права. Что ей не стоит никуда бежать, а стоит спокойно все обдумать, взвесить все «за» и «против» и принять единственно верное решение.
– Я остаюсь, – бодрым голосом сказала Джулия, поцеловав малышку в лоб.
– Позволь мне покачаться в твоем гамаке? – молитвенно сложив на груди руки, попросила Чау.
– Покачайся, – рассмеялась Джулия, поняв, что таким образом Чау решила помешать ей уплыть.
Ричард пришел на закате, когда на темнеющем небе засверкали мерцающие звездочки, а на бортах лодок затрепетали огоньки, плавающих в прозрачных чашечках свечей. Маленькая Чау преградила ему дорогу и, уперев кулачки в бока, строго спросила:
– Ты кто?
– Я – Ричард, – ответил он, присев на корточки.
– Ричард Львиное Сердце! – восторженно воскликнула Чау.
– Нет, – заулыбался он. – Я – его далекий, далекий потомок. А кто рассказал тебе о короле Ричарде?
– Моя Лиен – Лотос, – гордо ответила Чау.
– Вот как? – удивился Ричард. – А откуда же твоя Лиен – Лотос узнала европейскую легенду?
– Не знаю. Спроси у неё сам, – сказала девочка и, повернувшись к Джулии, приказала:
– Объясни ему, Лиен, откуда ты узнала про короля Ричарда.
– Лиен? – глянув на Джулию снизу вверх, проговорил Ричард. – У тебя теперь новое имя?
– Новое имя? – удивилась Чау. – Значит, у тебя, Лиен, было ещё и старое имя?
– Почему было? – усмехнулся Ричард. – Оно у неё и сейчас есть. Твою дорогую Лиен зовут Джульеттой, Джулией.
– Джу… Джул… Джулей, – запинаясь, повторила Чау. – О, Лиен, мне никогда не выговорить это ужасное имя, прости…
– Это имя не ужасное, а очень-очень красивое, – назидательным тоном сказал Ричард и поднялся. – Нашу Джулию назвали так в честь очаровательной девушки, которая не побоялась последовать за любимым в Страну Молчания – Аид…
– Я ничего не слышала о Стране Молчания, – нахмурилась Чау. – У нас все говорят о Стране Сынов Света, о королевстве Белых Вод и Долине Бессмертных. Я знаю, что наша река берет начало в Шамбале. Когда я вырасту, то непременно совершу путешествие вверх по Меконгу, чтобы увидеть все своими глазами. Ты веришь мне, Лиен?
– Верю, Черная Жемчужина, – улыбнулась Джулия. Чау прижалась к Джулии и прошептала:
– Неужели он хочет увезти тебя в Страну Молчания?
– Нет, – покачала головой Джулия. – Ричард зовет меня обратно в Англию – страну туманов и легенд.
– Туманы – это плохо, – задумчиво проговорила Чау. – Солнце – это хорошо. Я буду думать о солнце, о свете… До рассвета, Лиен.
– До рассвета, Чау.
Малышка легко перепрыгнула на соседнюю лодку и растворилась в темноте, окутавшей плавучую деревню.
– Здесь нет электричества? – поинтересовался Ричард, оглядывая жилище Джулии, слабо освещенное светом одинокой свечи.
– Электричество здесь ни к чему, – ответила Джулия. – Жители деревни встают на рассвете и ложатся спать на закате. А телевизоры подключают к машинным аккумуляторам.
– Телевизоры? – Ричард расхохотался. – Здесь, в этакой глухомани есть телевизоры, ты шутишь, Джул?
– Нет, я говорю серьезно, – спокойно ответила она. – Присмотрись повнимательней…
Ричард вышел на палубу и, скрестив на груди руки, несколько минут стоял молча, наблюдая за беззаботной жизнью, протекающей на соседних лодках. Его удивило то, что люди не прячутся друг от друга за крепкими стенами, что никто не пытается заглядывать в распахнутые окна, прикрытые прозрачными занавесками.
– Дети природы, – усмехнулся Ричард и, повернув голову к Джулии, подумал:
– Мне будет совсем не просто с тобой. Но… пока сражение не началось, не стоит паниковать, не то и впрямь потерпишь фиаско, а в мои планы это не входит.
Ричард решительно шагнул к Джулии и заговорил:
– Ты необыкновенно смелая девушка, Джулия Мэнсон. Я горжусь тобой. Взять и уйти в ночь в чужой стране – это подвиг, настоящий подвиг. Никто до тебя не смог выдержать такого испытания. Мы с друзьями не успевали досчитать до десяти, как смелая девушка возвращалась обратно. А ты… – Ричард улыбнулся. – Ты не только не вернулась, но еще и заставила всех нас поволноваться, попереживать, броситься на поиски…
– Погоди, – нахмурилась Джулия, медленно опускаясь на большую подушку, заменяющую ей стул. – Ты хочешь сказать, что все: и Чарльз, и Мэри, и Джефри, и…
– Да, все были в курсе, – проговорил Ричард. – Мы не учли лишь одного, что имеем дело с непростой девушкой, а…
– Вот оно что, – перебила его Джулия. – Ложь, злорадство и лицемерие… Значит, вы решили испытать меня? – Ричард кивнул – Не слишком ли жестокое испытание вы придумали, господин Ричард из Кента?
– К чему об этом говорить, когда все уже позади? – усаживаясь перед Джулией на корточки, проговорил Ричард.
– Позади? – воскликнула она. – Нет, господин Ричард, все ещё только начинается.
– Ах, Джул, оставь этот грозный тон, – ласково проговорил Ричард, крепко сжав её ладони в своих. – К чему все усложнять? Ведь жизни суть совсем проста – твои уста, мои уста…
– Нет, это вы оставьте свой сюсюкающий тон, – оттолкнув Ричарда, сказала Джулия. – Перед вами другая девушка, которую зовут Лиен. И она не собирается покидать Шамбалу ради того, чтобы спуститься в Аид.
– Не в Аид, – снисходительно глянув на Джулию, проговорил Ричард, – а в Страну Любви. Неужели твое сердечко не трепещет от моих слов и взглядов, от моих прикосновений, от…
– Нет, – ответила Джулия и отвернулась, чтобы Ричард не увидел её пылающих щек.
– Значит, я зря искал тебя? – проговорил Ричард, тяжело вздохнув. Джулия кивнула. – И если я сейчас повернусь и уйду в ночь, ты не остановишь меня, Джул?
– Нет, – сказала она холодным тоном.
– Тогда, прощай. Прощай, но помни, что я не вернусь никогда, – предупредил Джулию Ричард и повернулся, чтобы уйти. Джулия не шелохнулась. Она нарочно закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, приказав себе думать, что видит сон.
– Я ухожу, Джул, – громко сказал Ричард. – Раз, два…
Джулия зажала уши ладонями. Ричард стукнул кулаком по старой деревянной перегородке и вышел прочь. Большая круглая Луна скорбно скривила рот, словно сочувствуя ему. Её серебряный отсвет поманил Ричарда за собой на твердую, пересохшую от зноя почву. Ричард легко спрыгнул с лодки и пошел вперед по лунной дорожке, не задумываясь о том, куда приведет его этот путь. Шаги гулко отзывались в ночной тишине:
– Глупец. Глупец. Глупец…
– Нет… Я не глупец, а идиот, – громко выкрикнул Ричард в ночную тьму. – Проделать миллионы километров, чтобы потерпеть провал, чтобы проколоться ни на чем, чтобы…
– Не все так плохо, друг мой, – раздался рядом негромкий голос. Ричард замер. Прямо перед ним в лунном свете появился седовласый старец с длинной бородой. Его одежды отливали сине-фиолетовым светом, глаза сияли, как две яркие звезды, свет от которых проникал в самое сердце Ричарда, заставляя его биться в ускоренном ритме.
– Не все так плохо, – повторил старец и улыбнулся. – Ты испытываешь боль, значит, твоя душа не утратила способность переживать, и это очень хорошо. Знай, Ричард из Кента, что время легких побед прошло. Пришло время научиться сострадать.
– Откуда вы знаете мое имя? – удивился Ричард.
– Я давно живу на земле, друг мой, – ответил старец. – Я могу помочь тебе постичь истину, но для этого тебе придется отрешиться от мирской суеты и отправиться вверх по Меконгу.
– Вы предлагаете мне сделать ответственный шаг, – нахмурился Ричард. – Я должен подумать.
– Мудрое решение, – похвалил его старец. – Подумай до нового заката. Когда появится на небе новая Луна, я буду ждать тебя здесь, на этом месте. Ты сможешь принять верное решение, если поймешь, кто тебе дороже: та, что ушла или та, что осталась.
– Но, что я буду делать целый день? – спросил Ричард.
– Ду-ма-ть, – прошептал старец.
– Как я отыщу это место? – поинтересовался Ричард.
– Сердце подскажет тебе, – ответил старец и исчез, как исчезает утренний туман от первых солнечных лучей.
– Бред, – проговорил Ричард, озираясь по сторонам. Он стоял посреди высохшего рисового поля, по краям которого возвышались могильные камни.
– Бред, – еще раз повторил Ричард и быстро зашагал прочь, размышляя над последними словами старца.
– Кто мне дороже: та, что ушла или та, что осталась? Ушла Джулия, а осталась Клер, – сам себе сказал Ричард. – Золотоволосая Клер с васильковыми глазами, безукоризненной фигурой и нежнейшим голосом.
– Ри-и-чар-д, ми-и-лый, – зазвучал в его сознании голос Клер.
– Но, почему, почему, иногда мне хочется бежать от тебя, милая Клер, бежать от твоей обворожительной красоты? Почему я бросился на поиски Джулии Мэйсон, которая ничем не отличается от множества женщин, живущих на планете Земля? – Ричард остановился и потер виски. – Я вру сам себе. Зачем? Ведь я же прекрасно знаю, что таких, как Джулия, нет. Она одна такая… – Ричард улыбнулся, вспомнив, как Джулия прищурила глаза и строго сказала:
– Перед вами девушка по имени Лиен!
– Лиен – Лотос, – сказал Ричард. – Тебе идет это имя, Джулия. Лотос – невзрачный на первый взгляд цветок, способен очаровать любого совершенством лепестков, листьев и плодов. Очаровать… Итак, Джулия Мэйсон – само совершенство. А Клер? Клер – красотка и упрямица. Но её упрямство наиграно и фальшиво. Стоит только поманить её дорогой безделушкой, ласковым словцом и… А с Джулией все по-иному. С какой нескрываемой ненавистью она глянула на меня. Нет, здесь нет места фальшивому кокетству. Здесь властвуют искренние чувства. Джулия Мэйсон – мисс искренность… Не слишком ли много достоинств для одной женщины? Я уже ненавижу её за добродетель… Наверное, пора передохнуть.
Ричард опустился на землю, подставил лицо проснувшемуся солнышку и задремал.
Ему пригрезились прохладные морские волны, по которым они с Джулией катаются на скай-серфинге, взлетая высоко вверх и приземляясь в пенную пучину. А на берегу стоит Клер, размахивая желтой косынкой.
– Почему надо выбирать между ними? Почему нельзя обладать и той, и другой? – сверлит его сознание навязчивая мысль.
Боковым зрением он видит, что Клер бросает косынку и убегает, покачивая бедрами.
– Куда ты Клер? – громко кричит Ричард.
– Я не собираюсь губить свою молодость, дожидаясь, когда ты, Ричард из Кента, повзрослеешь, – кричит она ему в ответ. – Если ты не вернешься к концу этой недели, то… я найду другого.
– Нет, ты не посмеешь так поступить со мной, – кричит он.
– Посмею, – смеется она. – Ты же посмел нарушить обещание и броситься на поиски Джулии. Но что дали тебе эти поиски? Где теперь твоя Джулия?
– Где? – восклицает Ричард, пытаясь разглядеть над водой желто-зеленый парашют Джулии, но тщетно.
– Её нет, – хохочет Клер. – Она улетела в Лондон.
– Не-е-е-е-т – закричал Ричард и проснулся.
Несколько минут он озирался по сторонам, соображая, что с ним произошло, и почему он лежит на сухой земле. Наконец, придя в себя, Ричард поднялся и негромко сказал:
– Несмотря ни на что, я должен принять единственно правильное решение… Пожалуй… Пожалуй, я отправлюсь вверх по Меконгу, и будь, что будет…
Ричард развернулся и поспешно зашагал туда, где несла свои кофейные воды широкая река, к истоку которой ему предстояло добраться.
Джулия не сомкнула глаз до рассвета. Слова Ричарда больно ранили её в самое сердце.
– Почему, почему люди так жестоки? – думала она. – Они завидуют, клевещут, плетут интриги, замышляют коварные заговоры, и нет этому конца. Даже святое чувство – любовь, предано поруганию. Как же мне дальше жить?
– Верить в добро и свет, которые посылает Господь своим детям, – раздался за её спиной тихий голос.
– То Линх! – прошептала Джулия, увидев в лунном свете старца.
– Не печалься, Лиен, – проговорил он, вытерев слезы с её щек. – «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках бывших прежде нас».[8] Все проходит дитя моё: и печаль, и досада, и ненависть и даже любовь, человеческая любовь. Лишь Божья Любовь вечна. Помни о том, что Господь любит и оберегает тебя.
– Спасибо, – проговорила Джулия, посмотрев на старца просветленным взглядом.
– Я пришел, чтобы позвать тебя в путешествие, – улыбнулся он.
– В Шамбалу?! – обрадовалась Джулия.
– Нет, – покачал он головой. – Не в Шамбалу, а в Англию.
– В Англию? – удивилась Джулия. – Но…
– Ты нужна своим близким, Джулия Мэйсон, – сказал старец. – Поезжай домой, но постарайся не забыть все, чему ты научилась, живя здесь среди простых, открытых людей.
– Смогу ли я вернуться? – поинтересовалась Джулия.
– Конечно, – улыбнулся старец. – Мы будем ждать тебя, Лиен.
– Когда я должна уехать? – спросила Джулия, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.
– Утром, шаньу, – сказал То Линх и исчез.
– Метаморфозы Луны, – прошептала Джулия, посмотрев на скорбный лик ночного светила.
Узнав о намерении Джулии покинуть плавучую деревню, малышка Чау была безутешна. Она корила короля Ричарда за то, что из-за его далекого потомка, ей приходится расставаться с милой Лиен.
– Ты не вернешься, не вернешься, – твердила Чау, размазывая слезы по щекам.
– Вернусь, обещаю тебе, – успокаивала её Джулия. – Пойми, дорогая моя Чау, у детей всего мира есть школьные каникулы, а у вас их не было…
– А я не хочу каникулы, не хочу… Я хочу учиться. Я хочу узнать все о той девушке, которая ушла за любимым в Страну Молчания, – не унималась Чау. – Если ты не вернешься, кто расскажет мне о ней?
– Книги, моя дорогая, – обняла девочку за плечи Джулия. – «Книги – это корабли мыслей, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению».[9]
– Тогда ты должна будешь привезти мне много-много книг, – неожиданно успокоившись, потребовала Чау.
– Хорошо, – пообещала Джулия.
– Я очень-очень сильно люблю тебя, Лиен, – прижавшись к ней, прошептала Черная Жемчужина. – Возвращайся скорей.
– Хорошо, милая, – прошептала Джулия, поцеловав малышку в лоб.
Жители плавучей деревни молча наблюдали как Джулия усаживается в моторную лодку, как закутывает голову золотым шарфом, как виновато смотрит на них и машет рукой, как взрывается мотор, рассыпав в стороны веер брызг, и как долго качаются их свежевыкрашенные жилища, потревоженные волнами.
Когда моторная лодка скрылась за поворотом, Джулия безутешно разрыдалась. Она оплакивала свои мечты и надежды, страшась того, что ждет её впереди.
В аэропорту Джулия поняла, насколько она отвыкла от цивилизации, от многолюдья, от шума и суеты. Состояние беспокойства покинуло её только тогда, когда она села в кресло возле иллюминатора и крепко пристегнулась ремнями безопасности, отгородившись от внешнего мира.
Самолет легко оторвался от взлетной полосы, взяв курс на Лондон.
Ричард быстро шел по высохшему рисовому полю, наблюдая, как клонится к горизонту солнце.
– Сегодня какой-то зловещий закат, – чуть замедлив шаг, проговорил Ричард. – Возможно, я делаю что-то не то. Наверное, мне следовало улететь в Европу, а я решил совершить какое-то сомнительное путешествие вверх по Меконгу. Зачем?
– Чтобы усмирить свою гордыню, – проговорил старец, появляясь перед ним.
– Вот как, – ухмыльнулся Ричард. – А я думал, что путешествуя по реке, смогу узнать что-то интересное, о чем никто ещё не знает.
– Знание и незнание – это понятия абстрактные, – задумчиво проговорил старец. – Всегда найдется кто-то, кто знает больше. Информационное поле доступно каждому желающему проникнуть в его тайны. Подъем по ступеням познания похож на восхождение к горной вершине. Достигнуть её смогут…
– Самые выносливые, – перебил его Ричард.
Старец внимательно посмотрел на него своими сияющими, как звезды, глазами и укоризненно произнес:
– Подняться к вершине смогут лишь люди, достигшие высших добродетелей… Итак, еще не поздно отказаться от моего приглашения и улететь в Европу.
– Я не меняю своих решений, – гордо подняв голову, сказал Ричард.
– Зря, – покачал головой старец. – Ведь в твоей жизни были минуты, когда ты горько сожалел о содеянном, о том, чего уже не исправить. Вспомни, как тебе хотелось начать все с чистого листа, но было поздно. Неужели, ты так ничему и не научился, Ричард из Кента?
– Чему-то, возможно, и научился, – пробубнил Ричард.
– Следуй за мной, – приказал старец и быстро пошел вперед. Ричард едва поспевал за ним.
Старец привел его к реке, легко поднялся по шаткому настилу на борт ярко разукрашенного суденышка, что-то сказал хмурому вьетнамцу, стоящему у руля, и скрылся в каюте, напоминающей пагоду. Вьетнамец долго разглядывал Ричарда, перегнувшись через борт лодки, а потом негромко спросил:
– Значит, это ты – Ричард из Кента?
– Я, а что? – с вызовом ответил Ричард.
Вьетнамец усмехнулся и жестом пригласил его подняться на борт.
– Меня зовут Лонг – Дракон, если это тебе, конечно, интересно, – сухо проговорил он и завел мотор. – Располагайся.
– Замечательная у нас подобралась компания, – подумал Ричард, – странный старик, капитан с ужасным именем Дракон и ненормальный европеец, решивший узнать, почему это люди, живущие вдоль Меконга, непременно стремятся достичь его истока? Что их манит туда? Есть ли Страна Счастья на самом деле или это все сказки для наивных простаков?
– Шамбалу может увидеть лишь тот, кто верит в её существование, – словно угадав его мысли, проговорил вьетнамец. – Люди, живущие вдоль Меконга, постоянно видят знаки Шамбалы. Взгляни на небо. Там среди облаков сверкает серебряный шар.
Ричард поднял голову, но никакого шара не увидел.
– А вдоль берега плывут синие лилии, – сказал Лонг, повернув голову в сторону водяных цветов. – Увидеть их считается большим счастьем.
Ричард посмотрел на лилии и ухмыльнулся:
– Если это синие цветы, то я – король Англии.
Лонг пропустил его слова мимо ушей. Он ловко подхватил белую лилию, повертел её в руках, расхваливая насыщенны синий цвет, а затем принялся жевать лепестки.
– О, нет, – схватившись за голову, простонал Ричард. – Остановите лодку, я сойду на берег, чтобы не превратиться в такого же безумца, как вы, мистер Дракон.
– Что вы, – замахал на него руками Лонг. – Здесь нельзя причаливать. Это пограничная зона. Вот когда мы прибудем в Китай…
– В Китай? – закричал Ричард. – Что мы забыли в Китае?
– Мы? – Лонг удивленно поднял брови.
– Ну да, да, вы, я и старик, – выкрикнул Ричард.
– А, вот вы о чем, – снисходительно улыбнулся Лонг. – То Линх давно покинул мой корабль. Мы с вами остались одни.
– Как это покинул? – нахмурился Ричард. – Я же сам видел, как он вошел в каюту и закрыл полог…
– Откиньте полог, – предложил ему Лонг.
– Зачем вы вздумали морочить меня? – сжал кулаки Ричард. – Кто, по-вашему, лежит на гамаке?
Вьетнамец весело рассмеялся. Ричард подошел к гамаку и замер в изумлении. Он был пуст. Прохладный ветерок влетел в открытое окно, тронул прозрачную занавеску и умчался прочь.
– Мистика, – проговорил Ричард, приподнимая гамак, похожий на рыболовную сеть. – Не мог же старик испариться? Или мог?
– Мы зовем старца То Линх – Добрый Дух или Сияющий Свет, – перекрикивая шум мотора, проговорил Лонг.
– Мог бы сказать об этом раньше, – пробубнил Ричард и улегся в гамак. – Зачем я пустился в это плаванье? Старец сказал, что в жизни каждого из нас бывают минуты, когда мы жалеем о сделанном. Сейчас как раз такой случай…
– Вы не хотите полюбоваться архитектурой здешних храмов? – поинтересовался Лонг, заглушив мотор.
– Нет, – пробубнил Ричард.
– А порыбачить?
– Нет, – рявкнул Ричард.
– Тогда отдыхайте, – низко поклонившись, проговорил Лонг и улыбнулся сладчайшей улыбкой.
– Лицемер, – процедил сквозь зубы Ричард и закрыл глаза.
Убаюканный урчанием мотора, он быстро уснул. Во сне широкая река с водой цвета слабо забеленного кофе изгибалась словно удав и, свившись семью кольцами вокруг Ричарда, пыталась удушить его.
– Не-е-е-т, – кричал он, барахтаясь и задыхаясь, понимая, что видит сон, но, не имея возможности вырваться из его нереальной реальности, чтобы снова вернуться в привычный мир людей.
– Помоги же мне, – взмолился Ричард, обращаясь к невидимому собеседнику. – Помоги. Я должен вернуться к той, которая любит меня.
– Хорошо, – ударившись о борт суденышка, пропели волны, и Ричард пробудился.
– На закате лучше не спать, а то… – назидательным тоном проговорил Лонг.
– А то что? – пристально глянул на него Ричард.
– А то можно лишиться рассудка, – ответил Лонг.
– Если я не сделаю нескольких шагов по земле, то точно лишусь рассудка, – сказал Ричард, а про себя подумал:
– Я буду дураком, если сию же минуту не удеру с этой старой лодки, насквозь пропахшей рыбой, тиной и грязной водой.
– Вам не нравится мой корабль? – пристально глядя на Ричарда, спросил Лонг. Ричард пожал плечами.
– Не нравится, не нравится, я же вижу, – снисходительно улыбнулся Лонг. – Но в этом нет ничего страшного, потому что вы мне тоже совсем не симпатичны. Но… Я выполняю поручение, поэтому скрываю свои чувства и эмоции. Вы – мой гость на несколько дней или недель или… как повезет с погодой. Сейчас мы пристанем к берегу и останемся здесь до рассвета.
– Прекрасно, – проговорил Ричард, потирая руки. – Я бы хотел немного размяться.
– Воля ваша, – низко поклонился Лонг.
– Моя, моя, дружище, – похлопав его по спине, весело проговорил Ричард, и спрыгнул на землю.
– Перед вами две дороги, – громко сказал Лонг. – Правая ведет вверх, левая – вниз. Выбор за вами, Ричард из Кента.
– Благодарю, – крикнул Ричард и направился по тропинке, которая упиралась в горизонт ровным перпендикуляром.
Через несколько минут он уже был на широком шоссе, где без труда поймал машину и уехал в аэропорт.
Лонг прождал его до рассвета. Когда же солнышко поднялось над рекой, окрасив воду в красно-коричневые тона, он облегченно вздохнул и проговорил:
– Человек, испугавшийся посмотреть в глаза Истине, не достоин быть рядом с моей Л иен.
– Ты прав, – сказал То Линх, поднимаясь на борт суденышка. – Будем молить Всевышнего, чтобы он даровал нашей Джулии встречу с человеком, предназначенным ей судьбой.
Колокольный звон, разлившись ровными звуковыми волнами, грянул над Меконгом, по которому плыли зеленые островки водяных лилий с сине-фиолетовыми цветами.
– Знак Шамбалы, – улыбнулся То Линх.
– Знак Шамбалы, – прижав правую руку к сердцу, проговорил Лонг.
Суденышко отошло от берега и плавно заскользило вверх по Меконгу.
Джулия шла по улицам родного города, кутаясь в плед, купленный в аэропорту. Прожив полтора года в стране вечного солнца и лета, она совсем забыла, что бывают другие времена года, что в декабре может выпасть снег, а температура может опуститься до минус десяти, что северный ветер зол, холоден и жесток. А еще она забыла про Рождественские подарки, которые принято ставить под нарядную ёлку. Джулия заглянула в небольшой магазинчик, купила родителям маленькие сувениры и поспешила к дому.
– Наконец-то! – воскликнула мама, распахивая перед ней дверь. – Ты похожа на бедную нищенку, моя дорогая Джульетта. Проходи же скорей. Я чувствовала, что ты приедешь сегодня, и испекла твой любимы яблочный пирог.
– Яблочный пирог, – улыбнулась Джулия. – Как я соскучилась по тебе, по папе, по нашему дому, по нашему городку, по зиме, по всему, всему, всему. Знаешь, мама, живя в плавучей деревне, я почти не думала обо всем этом, а вот вернулась, увидела, и… – Джулия закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Как я счастлива!
Теплая пенная ванна, дорогое шелковое белье, потрескивающие в камине поленья, запах хвои и тихая музыка Брамса показались Джулии неслыханной роскошью. Отец откупорил дорогое коллекционное шампанское в честь возвращения дочери и, протянув ей изящный фужер на золотой ножке, проговорил:
– Мы любим тебя, Джульетта, и молим Всевышнего, чтобы Он даровал тебе встречу с человеком достойным, который будет любить тебя преданно и нежно, который пожелает разделить с тобой все тяготы и невзгоды, а если понадобится, то помчится за тобой на край света, чтобы отыскать призрачную Страну Счастья Шамбалу. За тебя, Джул!
– За моих замечательных родителей! – проговорила Джулия, едва сдерживая слезы. – Как я благодарна вам, что вы принимаете меня так, словно я лишь вчера ушла из дома…
– А разве это не так? – удивился отец. – Твоя кружка со следами губной помады ещё стоит на подоконнике.
– Па-поч-ка, – прошептала Джулия, прижимаясь к нему. – Если бы ты знал, как здорово вновь почувствовать себя маленькой девочкой, у которой еще все впереди: радости, огорчения, прощания и встречи, все, все, все…
– Только пожалуйста, не говори о том, что ты вновь собираешься нас покинуть, – сделав страдальческое лицо, проговорила мама.
– Пока не буду, – пообещала Джулия.
– Джереми, ты слышал, как она проговорила это «пока»? – воскликнула мама, всплеснув руками.
– Слышал, дорогая моя Диана, – улыбнулся отец. – Но думаю, что паниковать раньше времени не стоит. Несмотря на то, что наша Джулия ещё совсем маленькая девочка, она уже умеет принимать верные решения. Правда, Джул?
– Хотелось бы, чтобы это так и было, – ответила Джулия и принялась рассказывать обо всем, что с ней произошло за это время. Она не утаила ничего, честно рассказав о Ричарде, о старце, о путешествии по Меконгу и жизни в плавучей деревне.
– Ты не должна обманывать маленькую Чау, иначе она разуверится в людях, в европейцах, – выслушав рассказ дочери, сказал Джереми.
– Мы соберем для твоей Черной Жемчужины книжки и игрушки, – проговорила Диана.
– Спасибо, – прошептала Джулия, прижав к губам мамины руки.
Весть о возвращении Джулии молниеносно облетела маленький город Кент. Телефон в доме Мэйсонов не умолкал. Звонили не только друзья и знакомые, но и просто любопытные соседи, желающие узнать, что заставило молодую, подающую большие надежды девушку так надолго задержаться в далекой стране, которую с трудом можно отыскать на карте.
Устав от праздной болтовни, Джулия отправилась по засыпанному снегом городку. Разглядывая яркие витрины, неоновые афиши, сверкающие елки и спешащих прохожих, Джулия думала о жителях плавучей деревни, которые никогда не смогут увидеть все это.
– Почему не смогут? – резко остановившись, воскликнула Джулия, и помчалась в магазин покупать видеокамеру.
Она снимала улицы, снег, дома, людей, забыв о том, что в деревне нет электричества, что там никогда не слышали о видеомагнитофонах, дивиди-проекторах, компьютерах, видеокамерах и фотоаппаратах, что жизнь на реке не похожа на жизнь в небольшом городке, что там у людей иные ценности. Джулии просто хотелось отвезти частичку своего мира, мира в котором она родилась и выросла, в мир людей, с которыми её свела судьба.
– Джулия! – раздался знакомый голос, когда Джулия снимала башню, похожую на Лондонский Биг Бэн. – Неужели, я не брежу? Неужели это именно ты? – раскинув в разные стороны руки, навстречу Джулии шла Клер. Её золотые волосы выбились из-под малинового берета и рассыпались по плечам. Снежинки, запутавшиеся в волосах Клер, сверкали, как маленькие бриллианты.
– Здравствуй, дорогая, – крепко обняв Джулию, проговорила Клер. – Как ты похорошела, загорела. Что ты делала все это время? Замуж не вышла? – И не дожидаясь ответа, затараторила о своем:
– Мы с Ричардом обручились. Через неделю наша свадьба, а он куда-то исчез. Наверное, он думал, что я никуда не денусь. А вдруг, я как жена короля Артура рыжеволосая Гиневра, возьму и влюблюсь в красивого юношу, похожего на Ланселота. Что тогда?
Джулия только плечами пожала, вспомнив надменный взгляд Ричарда и его слова о любви.
– Хочешь, Джул, я познакомлю тебя с замечательным парнем? – едва долетели до неё слова Клер. – Он – художник. Рисует потрясающие картины. Я просто влюбилась в его «Закат над скалами в Дувре». Да ты не слушаешь меня, Джулия.
– Слушаю, – сказала Джулия и, посмотрев на Клер, ужаснулась. Вместо красавицы с золотыми волосами, выбившимися из-под розового берета, перед ней стояла разгневанная фурия, настоящая Медуза Горгона, желающая испепелить Джулию своим взглядом.
– Прости, Клер, я очень-очень спешу, – выпалила Джулия и помчалась прочь.
– Я тебе позвоню, – крикнула ей вдогонку Клер, – завтра-а-а-а-а…
– Минтянь, – машинально повторила Джулия.
– Ты – рыбка, маленькая рыбка, которая может бороздить океанские просторы, подчиняясь лишь законам водной стихии, – засвистел северный ветер. – Сбрось цепи рабства. Надень гирлянду из цветов и поспеши туда, где тебя с нетерпением ждут.
Родители ничуть не удивились, что Джулия заторопилась в Лаос. Они помогли ей упаковать все необходимое и проводили в аэропорт.
Уже прощаясь, Диана прошептала:
– Постарайся звонить почаще, Джульетта.
– Нам будет тебя не хватать, – крепко обняв дочь, проговорил Джереми. – Я не буду убирать с подоконника твою чашку, испачканную помадой.
– Папочка, я уже давно не пользуюсь никакой помадой, – улыбнулась Джулия.
– Ну и что из того? – поднял брови отец. – Чашку ты так и не убрала. Верно?
– Верно, – поцеловала его в щеку Джулия.
Объявили посадку на её рейс. Диана смахнула слезы и крепко обняла дочь на прощание. Джереми поцеловал Джулию в лоб и подтолкнул к выходу. В тот момент, когда Джулия скрылась за линией паспортного контроля, в здание аэропорта вошел Ричард. Он прошел мимо родителей Джулии, не обратив на них никакого внимания. Да и они не заметила его, их взгляды были прикованы к полупрозрачному стеклу, за которым ещё был виден силуэт Джулии, улетающей в другой мир.
Диана уже не сдерживала слез. Она плакала навзрыд, уткнувшись в плечо мужа.
– Ну, ну, будет, дорогая, – обняв её, проговорил Джереми. – Мы воспитала хорошую девочку, не стоит так убиваться. Ты же сама говорила, что неизменно приходит время, когда дети покидают родительское гнездо. Так не лучше ли радоваться, что наш птенец выбрал верный путь для своего полета, путь Истины?
– Ты прав, дорогой, – вытирая слезы, сказала Диана. – Просто с годами мы становимся сентиментальнее.
Усевшись в кресло у иллюминатора, Джулия дала волю слезам.
– Вам плохо? Вы боитесь полета? – участливо спросил сосед.
– Нет, – пробубнила Джулия и отвернулась. Ей не хотелось ни с кем разговаривать, чтобы сберечь тот хрупкий мир домашнего уюта, любви и спокойствия, без которого её жизнь была бы бессмысленной.
Джулия неотрывно смотрела в иллюминатор, любуясь облаками и причудливым ландшафтом, остающимся внизу. Самолет чуть накренился, совершая разворот, и Джулия увидела на горизонте сияющий нимб, венчающий землю.
– Знак Шамбалы! – восторженно прошептала она.
– Знак Шамбалы! – проговорил сосед.
Джулия быстро повернула голову и пристально посмотрела на него. Серые грустные глаза, прямой нос, тонкие губы, гладко выбритые щеки, бледное лицо, светло-пепельные волосы.
– Вы хотите спросить, откуда я знаю про Шамбалу? – улыбнулся он. Джулия смутилась, подумав, как глупо она сейчас выглядит, так бесцеремонно разглядывая незнакомого молодого мужчину.
– Я – коллекционер, – проговорил он, продолжая улыбаться. – Я коллекционирую впечатления. Но, чтобы коллекция была полной, мне необходимо знать, чем её заполнить. Я не просто смотрю на мир, я ещё и подробно изучаю историю, быт, культуру тех стран, в которые собираюсь отправиться. И знаете… простите, не знаю вашего имени.
– Джулия, – неотрывно глядя в его бездонные глаза, ответила она.
– Какое у вас поэтическое имя – Джу-ли-я, – проговорил он нараспев. – А мое имя не так поэтично, но я ношу его с гордостью. Меня зовут Соломон. Теперь, надеюсь, вам понятно, откуда я знаю про Долину Бессмертных, где царят мир, любовь и справедливость?
– Понятно, – прошептала Джулия, опуская глаза. – Понятно.
Они немного помолчали.
– Вы летите отдыхать? – спросил Соломон.
– Нет, – улыбнулась Джулия. – Я лечу домой.
– Домой? – удивился он.
– Домой, – подтвердила она.
– Ваш муж… – начал он.
– Я не замужем, – перебила его Джулия. – Я учу лаосских детей английскому языку.
– И давно? – поинтересовался он.
– Нет, не очень, всего полтора года, – ответила она и покраснела.
– Полтора года?! – Соломон восторженно глянул на Джулию. – Полтора года – это немалый срок. Я сбежал из Танзании через неделю.
– Я тоже хотела сбежать через неделю, но не смогла, – созналась Джулия. – Знаете, у меня есть чудесная ученица Чау – Черна Жемчужина, она удержала меня. И сейчас я жду не дождусь встречи с ней. Я накупила кучу книг и игрушек для Чау и других ребятишек. Но я знаю, что больше всего не свете они будут рады моему возвращению.
– Вы – необыкновенно счастливый человек, Джулия, – сказал он и улыбнулся.
– В Лаосе все зовут меня Лиен – Лотос, – проговорила она, вспомнив серьезного немногословного Лонга, который дал ей это чудесное имя.
– Ли-ен, – повторил Соломон и, прикрыв глаза, прошептал:
Белых лилий сладок плен, Ли-ен. Как дурманит аромат! Рад. Над землею две звезды – я и ты. Что-то будет впереди? Жди…Джулия отвернулась к иллюминатору, сделав вид, что не расслышала его слов.
– Почему я так разволновалась? – мысленно спросила она себя. – Он просто случайный попутчик. Случайный, не более… В аэропорту мы разбежимся в разные стороны. Разбежимся навсегда…
– Да, – громко сказал Соломон и, чуть тронув Джулию за локоть, спросил:
– А вы будете ужинать?
– Нет, – покачала она головой. – Спасибо, я не голодна. Дайте мне, пожалуйста, стакан простой воды.
Сделав несколько глотков, Джулия закрыла глаза.
Это сон, Соломон. Это бред, вас здесь нет. Сотни стражей в ночи Обнажили мечи, Охраняя ваш сон, Грозный царь Соломон.Дрема укутала Джулию своим тончайшим покрывалом, увлекая в страну грез, где на смену зиме пришла весна с первыми трогательными листочками, проклюнувшимися из лопнувших почек. На земле расцвели первые цветы. Настало время пения птиц. Джулия заслушалась их, вдыхая дивный аромат распускающейся виноградной лозы.
Кто-то крепко сжал её руку и повел за собой.
– Куда мы спешим? – спросила Джулия того, кто так бесцеремонно нарушил её единение с природой.
– Сейчас по главной дороге пронесут царский паланкин, – услышала она в ответ, но так и не поняла, кто сжимает её руку.
По широкой дороге, вымощенной перламутровым мрамором, шли сотни воинов в красно-белых одеждах, опоясанные золотыми мечами. Они охраняли серебряный паланкин, в котором на пурпурном кресле восседал царь Соломон, увенчанный венцом для бракосочетания. Одет он был в белые одежды, украшенные золотым орнаментом и топазами. Ноги стояли на золотых подножиях, а руки спокойно лежали на золотых подлокотниках.
Царь грустно смотрел вдаль, не обращая внимания на кричащих от радости вассалов, на плачущих женщин, на слуг, рассыпающих перед паланкином лепестки роз.
– Почему вы так печальны, друг мой? – спросила Джулия.
– В своем саду, в ароматных цветниках я видел простую девушку, обутую в сандалии. Стан её как ворох пшеницы, обставленный лилиями. Шея её, как столп из слоновой кости, глаза, как озерки, а волосы, как струящиеся потоки, губы, как алая лента, а щеки, как половинки гранатовых яблок. Я спросил её:
– Кто ты, блистающая, как Заря, прекрасная, как Луна, светлая, как Солнце?
– Я сошла в ореховый сад посмотреть на зелень долины, поглядеть, распустилась ли виноградная лоза, расцвел ли гранат, – ответила она и, стыдливо прикрыв лицо прозрачным покрывалом, убежала, не открыв мне своего имени. Сколько я не искал её, все напрасно.
Сегодня матушка надела на меня брачный венок, приготовила брачный пир и пригласила всех незамужних девиц во дворец.
– Может быть, – сказала она, – среди великого множества красавиц, ты отыщешь ту, что встретил в своем саду.
Брачный пир длится уже неделю, но среди званых нет моей избранницы.
– Что же будешь делать ты, царь Соломон? – поинтересовалась Джулия.
– Искать, – ответил он.
– Искать, но где? – спросила она.
– В Шамбале, – ответил он, улыбнувшись. – В Шамбале…
Джулия вздрогнула и пробудилась. Она украдкой глянула на мужчину по имени Соломон, сидящего рядом, и, убедившись, что он совершенно не похож на царя Соломона из её сна, облегченно вздохнула:
– Мой сон был не про вас.
– А мой не про вас, – приоткрыв глаза, сказал он. – Доброе утро, Джулия.
– Доброе утро, – сказала она, краснея.
В аэропорту Соломон помог ей погрузить багаж на тележку и участливо спросил:
– Вас встречают?
– Не знаю, – пожала плечами Джулия. – Я уезжала на месяц, а вернулась через неделю.
– Вот как, почему?
– Мне вновь захотелось свободы, – ответила Джулия. – Свободы от условностей и суеты. Свободы от всего, что так дорого нам, европейцам, и не имеет никакого значения для людей, живущих на реке Меконг в малюсенькой плавучей деревне.
– Как же вы доберетесь туда? – поинтересовался Соломон.
– Пока не знаю, – ответила она, озираясь по сторонам.
– Хотите, я провожу вас? – спросил он, положив свою ладонь поверх её.
– Вы? – Джулия пристально посмотрела ему в глаза, высвободила руку и решительно ответила:
– Нет.
– Позвольте хотя бы проводить вас до такси, – попросил он. Она кивнула.
У выхода из аэропорта толпились встречающие. Джулия мельком глянула на них и пошла дальше.
– Мистер Миддин! – громко выкрикнули из толпы. – Мистер Миддин, идите сюда!
– Меня встречают, – сказал Соломон. – Хотите, мы отвезем вас?
– Нет, – прошептала она еле слышно. – Спасибо. Я доберусь сама.
– Мистер Миддин, как долетели? – спросил улыбающийся лаосец, выросший перед ними.
– Прекрасно, Тан, – улыбнулся Соломон.
– О, вижу, вы вернулись со спутницей! – хитро прищурил свои раскосые глаза Тан.
– Мы познакомились в самолете, – строго сказал Соломон. – Мисс Джулия живет на Меконге. Она учительница.
– О! – восторженно глянув на Джулию, проговорил Тан и, сложив на груди руки, поклонился. – Учителя – самые почитаемые люди в нашей стране. Простите, если обидел вас. Чем я могу заслужить ваше расположение.
– Никогда не торопитесь своим языком, – подмигнула ему Джулия. – До свидания, мистер Миддин. Спасибо вам за помощь.
– Постойте, Джулия, – удержал её Соломон. – Позвольте все же вас отвезти в…
– Спасибо. Я доберусь сама, – строгим тоном проговорила Джулия, подумав, что ведет себя очень глупо, что не стоит отказываться от помощи, и если Соломон будет уговаривать её, то, пожалуй, стоит поехать с ним.
– Позвольте пожать вашу руку, – проговорил Соломон. Он глянул на Джулию такими грустными глазами, что она еле сдержалась, чтобы не прижаться к нему. – Желаю вам удачи. Прощайте.
– Прощайте, – растерянно произнесла Джулия.
Соломон и Тан затерялись в толпе, а она медленно пошла вперед, мысленно ругая себя за нелепое упорство.
– Ну, что, что я теперь буду делать? – простонала она.
– Здороваться с Лонгом, – раздалось в ответ. Джулия подняла голову и увидела перед собой вездесущего вьетнамца, одетого в холщевую одежду, насквозь пропахшую рыбой.
– Лонг!!! – воскликнула Джулия, бросившись ему на шею. – Лонг! Мистер Дракон! Если бы ты знал, как я счастлива тебе видеть!
– И я рад видеть тебя, дорогая Лиен, – поцеловав её в лоб, проговорил Лонг.
– Откуда ты узнал, что я прилечу сегодня? – спросила Джулия.
– Вездесущий Дракон знает очень-очень много, – хитро прищурился он. – Оч-чень много…
Он внимательно посмотрел Джулии в глаза, потом перевел взгляд на багажную тележку, которую катила перед собой Джулия и, покачав головой, спросил:
– Ты что, решила навеки поселиться в деревне?
– Не знаю, – рассмеялась Джулия. – Поживем, увидим.
– Зачем же тебе сто-о-о-лько вещей? – строго спросил Лонг.
– Это подарки для моих учеников и Чау, – объяснила Джулия, обняв Лонга за плечи.
– Подарки? – нахмурился Лонг. – Как же вы, европейцы, любите всякие условности.
– Это не условности, Лонг, – рассердилась Джулия. – Это книги, тетради, ручки, карандаши – все то, что необходимо для занятий.
– Не сердись, Лиен, – похлопал её по плечу Лонг. – Тебе не идет быть сердитой. Я просто решил проверить, какое влияние на тебя оказал воздух Туманного Альбиона.
– Плохое, – искренне ответила Джулия и пошла вперед.
– Эй, Джулия Мэйсон, – крикнул ей вслед Лонг. – Если ты желаешь отправиться со мной, то тебе следует катить свою тележку в другую сторону.
Джулия остановилась, глянула на Лонга через плечо и беззаботно рассмеялась…
Маленькое суденышко Лонга сияло на солнце свежевыкрашенными боками. Гирлянды цветов украшали каюту, похожую на пагоду. На маленьком столике стояла корзина с фруктами. Джулия не смогла скрыть восторга.
– На таком чудесном корабле я готова путешествовать целую вечность, – мечтательно проговорила она.
– Так оно и будет, – сказал Лонг, заводя мотор. – Устраивайся поудобней. Наше путешествие длиною в вечность начинается!
– Вперед, вверх по Меконгу! – скомандовала Джулия, устраиваясь рядом с капитаном.
Налетевший ветерок растрепал её волосы, прошептав:
– С возвращением, Ли-и-и-и-ен!
Когда Джулия и Лонг добрались до плавучей деревни, была уже глубокая ночь. Но, несмотря на это, никто из жителей не спал. На бортах лодок-домов стояли прозрачные чаши, в которых горели плавающие свечи, отражаясь в темной воде тысячами звезд. Легкий звон колокольчиков оповестил о прибытии новой лодки. Жители дружно выглянули из-за своих прозрачных занавесок и восторженно воскликнули:
– Наша Лиен вернулась!
– Лиен! – громче всех закричала Чау и, бросившись на шею Джулии, зашептала:
– Я знала, знала, что ты вернешься сегодня. Я видела чудесный сон…. Если бы ты знала, милая Лиен, как я тосковала по тебе, сколько слез пролила, сколько ночей не спала… А вчера заснула и… Я так счастлива, так счастлива…
– И я, дорогая моя Чау, ужасно по тебе скучала, – погладив девочку по шелковым волосам, проговорила Джулия. – Мои родители передали тебе много-много книг, а я сняла кино про зиму в Англии.
– Про зиму? – удивленно округлила глазки Чау.
– Про зиму, – подтвердила Джулия. – Завтра мы посмотрим этот фильм, а сегодня…
– Не прогоняй меня, Лиен, – взмолилась Чау. – Позволь мне остаться.
– Хорошо, – улыбнулась Джулия.
Чау забралась в гамак и моментально уснула. А Джулия и Лонг ещё долго сидели на палубе, свесив ноги в воду, любуясь звездами и луной. Едва забрезжил рассвет, Лонг поднял якорь и уплыл вверх по Меконгу, а Джулия осталась среди простых рыбаков, живущих обыкновенно-необыкновенной жизнью, необыкновенность которой заключалась в безграничной свободе от условностей.
Два раза в год вся деревня снималась с якоря и отправлялась вниз или вверх по реке в поисках большой воды и богатого улова. Порой им приходилось сворачивать в сторону от главного русла, чтобы, петляя по притокам, попасть в новое, неведомое доселе место.
– Мы похожи на черепашек, – как-то сказала Чау, наблюдая за медленным движением лодок. – Черепашки носят свои домики на спине, а мы плаваем в своих домиках по рекам и озерам, прячась от ливней под пальмовыми крышами.
Джулия улыбнулась, ещё раз отметив про себя необыкновенную проницательность этой простой девочки, её удивительную способность подмечать то, что скрыто от других, и подбирать яркие сравнения и метафоры. Так снег Чау назвала небесной манной, а дождь – водопадом слез. Рассвет – озареньем земли, а закат – крушением грез. Полдень – безумной горячкой, а полночь – забвеньем души. Цветы – неземными созданиями, расцеловать которые ветер спешит.
– Откуда, маленькая, необразованная девочка берет такие сравнения? – думала Джулия и сама себе отвечала:
– Возможно, вдохновение – это вдох той Любви, что дарует нам Бог. Другого объяснения таланту Черной Жемчужины я отыскать не в силах. Мне следует учиться у неё терпению, прилежанию, упорству, нежности, доброте и преданности. Может быть, овладев всеми необходимыми добродетелями, я тоже смогу говорить стихами? Ведь мы же дышим одним воздухом, вдыхая Божью Любовь.
Вдохну рассвет. Вдохну сиянье звезд, Поля, леса и облачные дали. Вдохну Любовь, Травой поросший плес, Откуда журавли сейчас взлетали. Вдохну всей грудью неба синеву И реку с шоколадною водою Вдохну И Истине в глаза взгляну, И в путь отправлюсь выбранной тропою.– Здравствуйте, Джулия, – сказал высокий мужчина, входя в класс плавучей школы.
– Со-ло-мон? – удивленно воскликнула она. – Вы? Здесь? Зачем?
– Чтобы ещё раз увидеть вас, – ответил он, стоя в дверном проеме. Дети притихли, внимательно наблюдая за разговором двух взрослых людей.
– Отыскать вас было делом нелегким, – улыбнулся он. – Больше года я вел непрестанные поиски, ругая себя за то, что знаю только ваше необыкновенно музыкальное имя Джу-лия…
– Больше года? – удивилась она. – Неужели прошло так много времени? Мне кажется, что мы расстались вчера.
– А мне показалась, что прошла вечность, – признался он, тяжело вздохнув. – Знаете, Джулия, я бы никогда вас не нашел, если бы не вспомнил ваше новое имя – Ли-ен…
– Сладок плен… – застучало в висах у Джулии.
– Это не сон, Соломон? – прошептала она, глядя в его печальные глаза.
– Не сон, – улыбнулся он, а глаза засияли так ярко, что Джулия не смогла отвести взгляд.
– Позвольте остаться? – выдохнул он.
– Позволю, но время расстаться придет непременно.
– Наверно…
– Не верно, – громко сказала Чау. – Лиен, Ашна не верно написал слово друг.
– Что? – Джулия повернула голову, не сразу поняв, что сказала девочка.
– Ашна сделал ошибку в слове друг, – нахмурившись, повторила Чау.
– Сейчас мы во всем разберемся, – улыбнулась Джулия. И забыв о госте, стоящем в дверном проеме, продолжила вести урок.
Соломон внимательно следил за ней, чуть отступив в тень. А когда прозвенел звонок, и дети разбежались по домам, он вошел в класс и спросил:
– Могу я рассчитывать на чашечку лотосового чая?
– Конечно, – улыбнулась она и повела его на свою лодку.
– Знаете, Джулия, – сказал он, глядя ей в глаза, – Я так ругал себя за то, что оставил вас одну в аэропорту. Мы с Таном вернулись через несколько минут, чтобы забрать вас, но…
– Меня встретил мой самый лучший друг мистер Дракон, – заулыбалась Джулия, ставя перед гостем простенькие чашечки с лотосовым чаем.
– Лучший друг, – повторил Соломон и, подняв на Джулию глаза, спросил:
– Удостоюсь ли я когда-нибудь чести быть вашим лучшим другом?
Джулия удивленно посмотрела на него.
– Я понимаю ваше недоумение, – проговорил Соломон, продолжая смотреть ей в глаза. – Мы едва знакомы, чтобы переходить на «ты», но… Знаете, Джулия, порой проходит целая жизнь, пока ты поймешь, что под маской друга скрывался твой лютый враг… Но, бывает по-иному, мимолетная встреча, несколько сказанных слов, оставляют в душе неизгладимые впечатления. Ты не можешь забыть эту встречу, ты помнишь эти несколько слов всю жизнь, испытывая горечь от того, что ты никогда больше не увидишь этого незнакомого, но близкого тебе по духу человека. Никогда… Это невыносимо, Джулия… Предательство друзей можно пережить, а такую утрату нет. Вам знакомы подобные чувства?
Джулия кивнула, вспомнив как невыносимо ей было расставаться с Лонгом, с капитаном Джангом, монахом Тайчжуном, старцем Анх То, малышкой Чау и даже с Ричардом. Джулия тряхнула головой, приказав себе не думать больше о Ричарде из Кента, который обвенчался с красоткой Клер в первые дни весны. В телефонном разговоре мама сказала, что Клер была очаровательна. Её золотые волосы украшали цветы флердоранжа, а платье было таким белоснежным, как снег на горных вершинах.
– Словно снег, – проговорила Джулия.
– Волосы старца были белыми, как снег на горной вершине, – улыбнулся Соломон. – Вы тоже его видели?
– Кого? – потерла виски Джулия, поняв, что, увлекшись своими мыслями, не слышала, о чем говорил её гость. – Простите, я задумалась над вашим вопросом…
– Ничего, – улыбнулся Соломон. – Найти вас мне помог старец…
– То Линх?! – воскликнула Джулия. – Странствующий монах, Сияющий Свет или Добрый Дух, как его называют на Меконге.
– Вы с ним знакомы? – поинтересовался Соломон.
– Да, – ответила Джулия. – То Линх изменил всю мою жизнь. Он пригласил меня отправится вверх по Меконгу в поисках Шамбалы.
– И вы согласились? – спросил Соломон.
– Да, – ответила Джулия. – Иначе, как бы я попала сюда?
Он пожал плечами, а потом, глядя в глаза, задал новый вопрос:
– А вы хотели бы отправиться вверх по Меконгу ещё раз? – Она кивнула. – Так давайте поднимем паруса и…
– Простите, – громко сказала Чау, ступив на борт лодки. – Лиен, ты обещала нам показать фильм о снеге. Енгеди привез новые аккумуляторы.
– Сейчас приду, милая, – проговорила Джулия и повернулась к Соломону:
– Простите меня, я не могу заставлять их ждать. Если хотите, подождите меня здесь. Или, если хотите, пойдемте смотреть фильм о снеге.
– Нет, нет, – поспешно поднялся Соломон. – Это вы простите меня за то, что я отнял у вас столько времени. Ступайте к детям.
– А вы? – спросила Джулия, глядя в погрустневшие глаза Соломона.
– Я? – он пожал плечами и, шепнув: «Прощайте», спрыгнул на землю.
– Прощайте, – вздохнув, сказала Джулия. – Прощайте, Со-ло-мон…
– Он хотел увезти тебя с собой? – строго спросила Чау. Джулия кивнула. – Признайся, Лиен, ты не захотела ехать с ним в Англию? – голосок девочки подобрел.
– Не в Англию, милая Чау, – глядя вдаль, ответила Джулия.
– А куда же? – удивилась Черная Жемчужина.
– В Шамбалу, – сказала Джулия. – Пойдем, нас ждут.
– Постой, – вытянув вперед ручонки, приказала Чау. – Ты отказалась отправиться с ним вверх по Меконгу?
– Да.
– Не-е-е-е-т! – закричала девочка, закрыв лицо ладошками. – О, Лиен, как ты могла? Догони скорее этого незнакомца со странным именем Со-ло-мон, и скажи, что ты передумала.
– Нет, Чау, я не стану этого делать, – строго сказала Джулия. – Пойдем же, нас ждут…
Соломон сидел на берегу и наблюдал, как медленно угасают свечи на бортах плавучих домиков, как в темной воде все ярче и ярче проявляются отражения созвездий. А потом мерцающие звездочки превратились в людей, одетых в белые одежды. Они танцевали и кружились у высоких костров, разведенных прямо на воде, воздавая славу Всевышнему.
– Почему бы тебе не присоединиться к ним, Соломон? – спросил седовласый старец, появляясь перед Соломоном.
– Мое сердце полно печалью, – проговорил он, поднимаясь с земли.
– Пустое, – улыбнулся старец. – Мирские печали кратковременны. Все пройдет. Ступай к танцующим, Соломон. Возблагодари Всевышнего за то, что Он дает тебе ещё один шанс побороть гордыню. Танцуй и пой вместе со всеми, а на рассвете отправляйся той дорогой, которую подскажет тебе твое сердце.
– Но смогу ли я ступать по водной глади? – спросил Соломон.
– «По вере вашей да будет вам», – улыбнулся старец и зашагал по воде, как по суху.
– Это не вода, а лед. Прозрачной чистоты лед, – сам себе сказал Соломон и, глубоко вздохнув, поспешил за старцем.
Неведомая сила подняла его над землей, наполнив душу радостным восторгом, заставив отрешиться от того, что мучило и тяготило. Земные оковы, земное притяжение, земные помыслы и страсти остались в горящих огнем земных недрах. А вместо них в телесную оболочку просочился сияющий свет добра, мира и любви. Любви возвышенной, Божьей Любви, превосходящей всякое разумение.
Когда первые рассветные лучи позолотили землю, Соломон знал, по какому пути идти вперед.
– Неужели вы провели ночь под открытым небом? – удивленно воскликнула Джулия, увидев Соломона, сидящего не берегу.
– Нет, – улыбнулся он, поднимаясь ей навстречу. – Я провел ночь в Шамбале и понял одну простую вещь, мне не стоит снова совершать ту же ошибку.
– Какую ошибку? – спросила Джулия.
– Я не должен оставлять вас, Джулия. Я должен уговорить вас отправиться со мной, – взяв её руки в свои, ответил он. – Или… Или мне следует остаться с вами. Позвольте мне остаться здесь? Я буду вместе с вами учить ребятишек грамоте. Я стану рыбаком, если это будет нужно. Вам не будет за меня стыдно, Джулия, уверяю вас…
– Не прогоняй его, Лиен, – попросила маленькая Чау.
– Пусть остается, – послышались со всех сторон голоса.
– Пусть остается, – эхом разлетелось по всей округе.
– Пусть остается, – запели птицы.
– Что же ты молчишь, Лиен? – потянув Джулию за край одежды, спросила Чау. – Позволь ему остаться. А потом, когда наступят школьные каникулы, мы втроем отправимся вверх по Меконгу. Ну же, Лиен, не упрямься.
– Вверх по Меконгу, – прошептала Джулия, глядя в счастливые глаза Соломона.
– Вверх по Меконгу на поиски Страны Света, – проговорил он, прижав ее руки к своим губам…
Королева Замка Шиклош
Нас с тобой разлучило время… На время? Неожиданная разлука Прямо в сердце стрелой из лука…1
Она ворвалась в его жизнь так стремительно, как ворваться может только ветер. Сильный шквал, сметающий все на своем пути, освобождающий от ненужной неважности, от пыли и праха, веками копящегося во вселенной. Увидев ее, он почувствовал, как каменная оболочка разлетелась вдребезги, сделав его тело свободным и легким. Колдовские чары утратили свою силу. Он снова был человеком. Его губы непривычно шевельнулись и застыли в странном подобии улыбки.
– Здравствуйте! – звонко сказала она, чуть склонив голову.
– Здравствуйте! – сказал он, испугавшись собственного голоса. А в висках застучало молоточками:
– Свобода! Свобода! Свобода!!!
– Вы не поможете мне? – спросила она, тронув его руку своей теплой ладошкой. От этого прикосновения жаркий кровяной ток разлился по всему его телу. Наверное, так же поднимается от корня к вершине дерева живительная влага, заставляющая с еле уловимым звуком лопаться почки.
– Помочь? – глянув на нее сверху вниз, спросил он.
– Помочь, – подтвердила она, посмотрев в его затуманенные глаза своими восторженными глазами. Он никогда прежде не видел таких глаз: огромные зеленые изумруды, окаймленные темным бархатом ресниц.
– Я, кажется, заблудилась здесь в лесу, – виновато улыбнулась она. – Может быть, вы знаете дорогу к замку Шиклош?
– Дорогу к замку… – задумчиво произнес он. – Дорогу…
Его жизнь висела на волоске. Вооруженные всадники, преследовавшие его, были уже рядом. Они окружили его со всех сторон, вытесняя из леса, где толстые стволы деревьев, увитые плющом, служили ему надежной защитой.
– На широкой равнине я стану для них хорошей мишенью, – подумал он и вздохнул:
– Как нелепо заканчивается жизнь.
Конь взвился на дыбы и замер. Только благодаря своему великолепному умению держаться в седле, он не полетел на землю.
– Что за шутки, друг мой Арчибальд? – крикнул он, натягивая поводья.
– Я могу помочь тебе избежать неминуемой гибели, – раздался негромкий голос, и из-за дерева вышел старец, одетый в бело-золотой плащ с капюшоном.
– Каким образом вы это сделаете? – поинтересовался всадник.
– Сойди с коня, – приказал старец.
– Зачем? – удивился всадник.
Старец вытянул вперед правую руку, конь жалобно заржал. Со всех сторон послышалось ржание преследовавших его коней.
– У тебя осталось несколько секунд, чтобы спастись, – строго сказал старец. – Если хочешь спастись, отпусти скакуна и следуй за мной. Если желаешь погибнуть…
– Прости, Арчибальд, – поцеловав коня в мокрую морду, прошептал юноша. – Скачи вперед без меня.
Белоснежный конь рванулся вперед, выбежал из леса и помчался по залитой солнцем равнине. Юноше показалось, что он видит в седле себя в золоченых королевских доспехах.
– Не может быть, – подумал он.
– Может, – сказал старец и потянул юношу за собой в лабиринт замысловатых ходов, открывшийся между деревьями.
С громким гиканьем выскочили из леса вооруженные всадники. Тысяча стрел полетела со всех сторон в юношу на белом коне. Он вскрикнул и упал в бархатную траву. Конь жалобно заржал и умчался прочь. Преследователи подъехали к тому месту, где упал всадник, и замерли в изумлении.
– Что за чертовщина? – проговорил один из них, снимая с головы шлем. – Не сотню ли стрел выпустили мы в этого самозванца?
– Сотню, – отозвались воины.
– Так, где же наши стрелы? – воскликнул он. – Еде убитый королевский сын?
Воины молчали, растерянно переглядываясь и пожимая плечами. Никто из них не обратил внимания на маленький золотой росточек шестилистника, пробившийся из-под земли. Звенящую тишину нарушило тревожное ржание. Воины обернулись. У самой кромки леса стоял белоснежный конь, на котором гордо восседал юноша в золотых королевских доспехах.
– За ним! – закричали воины и помчались к лесу. Но стоило им только попасть в полутень деревьев, как все пространство погрузилось в молочный туман. Грозный отряд преследователей рассеялся.
– A-у! – кричали люди, но даже эхо, погруженное в вязкую густоту тумана, хранило молчание…
– Так вы поможете отыскать мне дорогу к замку? – ее голосок зазвучал требовательнее.
– Помогу, сударыня, – улыбнулся он, возвращаясь в реальность.
Она весело рассмеялась:
– Какая же я сударыня? Посмотрите повнимательней на мой скромный наряд, на стоптанные башмаки, на выцветшую ленточку в волосах. Разве так одеваются настоящие сударыни? Нет. Они носят длинные платья с кружевами и дорогие украшения, от которых рябит в глазах. Ах…
Она прижала ладошки к груди и, прикрыв глаза, прошептала:
– Как бы мне хотелось хоть разочек примерить платье принцессы и бриллиантовую диадему!
– По-моему, ваш наряд выглядит не хуже королевского, – задумчиво проговорил он, проведя рукой по своей одежде.
– Вы смеетесь надо мной, – нахмурилась она. – Смеетесь, потому что на фоне ваших лохмотьев мой наряд действительно выглядит прекрасно, но… Но это вовсе не королевский наряд. Это наряд дочери садовника.
– Дочери садовника, которую зовут… Ми-ле-на, – проговорил он, улыбнувшись.
– Верно, – сказала она, удивленно вскинув брови. – Но, откуда вам известно мое имя? Я вижу вас впервые.
– Я… – он посмотрел в ее глаза долгим пристальным взглядом и проговорил: – Я знаю многое, потому что я – здешний лесник.
– Вот как! – обрадовалась она. – Теперь мне понятно, почему у вас такая всклокоченная борода, растрепанные волосы и странная одежда. О вас рассказывают такие небылицы, что становится жутко… Признаться честно, ваш вид вначале испугал меня, но ваши глаза… У вас глаза доброго человека. Доброго, но очень-очень несчастного. Почему у вас такие грустные глаза? Почему вы прячетесь от людей, господин…
– Миклош, – представился он.
– Мик-лош, – повторила она, улыбнувшись. – Так звали королевского сына, которого убили в этом лесу. Вы знаете эту историю, господин лесник?
– Да, – ответил он.
– Ах, господин Миклош, расскажите, расскажите мне, пожалуйста, о принце! – взмолилась Милена.
– Не сегодня, – покачал он головой.
– Почему, почему, почему? – воскликнула она, крепко сжав его руку. В тот же миг в небо взлетела стая красноперых птиц с синими хохолками, и звонким эхом разлетелось по лесу:
– Ми-ле-на, где ты?
– Прошу вас, господин лесник, позвольте мне встретиться с вами еще раз, – зашептала Милена, не выпуская руку лесника. – Я никому-никому не расскажу о том, что видела вас. Прошу вас, господин… Миклош. Скажите, как отыскать ваше жилище?
– Ми-ле-на, где ты? – грянул рядом взволнованный голос.
– Я сам разыщу вас, сударыня, – проговорил лесник, аккуратно высвобождая свою руку из ее теплых ладошек. – Сам…
Он сделал шаг в сторону и исчез, а из-под земли пробился золотой побег шестилистника. Милена присела на корточки и протянула руку к необыкновенному ростку.
– Не делай этого, Милена, – грянул над ее головой строгий голос отца.
– Почему? – спросила она, испуганно отдернув руку.
– Это королевский цветок, – ответил садовник, помогая девочке подняться. – Его называют слезами Миклоша или каплями крови королевского сына. Рвать цветы никому не позволено. Ими можно лишь любоваться. Существует поверье: кто увидит росток золотого шестилистника, обретет бессмертие.
– А что будет с тем, кто увидит лесника? – поинтересовалась Милена.
– Лесника? – испугался садовник и, глянув по сторонам, зашептал девочке на ухо: – Лесника лучше никому не встречать. Говорят, что он продал душу силам зла, а встреча со злом не сулит ничего хорошего. Пойдем скорее отсюда, дорогая.
Он схватил изумленную Милену за руку и потянул за собой туда, где сквозь ветки деревьев просвечивали островерхие башенки королевского замка.
Едва девочка и садовник перешагнули границу леса, по земле потек молочный туман. Он кружил и пенился, поднимаясь все выше и выше, пока не скрыл под своим непрозрачным покрывалом кроны деревьев.
– Мик-лош! – вскрикнуло эхо, и воцарилась зловещая тишина.
– Удивительно, – думала Милена, шагая следом за отцом, – я была в двух шагах от опушки леса и не могла отыскать дорогу. Почему? А этот странный лесник? Он стоял как каменное изваяние, поросшее мхом. Я и тронула его за руку лишь для того, чтобы убедиться живой он или нет. Он минуту стоял неподвижно, а потом… потом он посмотрел на меня таким холодным взглядом и заговорил таким глухим, словно звучащим из-под земли, голосом, что у меня онемели ноги. Но я не выпустила страх наружу. Я смогла побороть его и… мы мило побеседовали с лесником, который… Кто же вы, господин лесник: человек или колдун, наводящий ужас на жителей замка Шиклош и его окрестностей?
Милена через плечо глянула на лес, окутанный туманом, и прошептала:
– Вы – колдун…
– Ха-ха-ха-ха, – взорвалась тишина сотней голосов. Серая муть тумана рухнула на землю, открыв взору девочки удивительную картину: по зеленой высокой траве мчался белоснежный конь, а в седле сидел всадник в золотых королевских доспехах. Милена развернулась и поспешила навстречу юноше. Но конь воспарил в небеса, словно белая птица. К ногам Милены упал золотой цветок шестилистника – символ королевской власти.
– Ми-ле-на, – прошептала высокая трава.
– Куда ты, Милена? – крикнул садовник. Она подняла цветок и побежала к отцу.
– Что на тебя вдруг нашло? – нахмурился он.
– Мне показалось, что… что в траве что-то блестит. Вот я и решила проверить, что это, – ловко спрятав шестилистник в нагрудный карман, проговорила Милена.
– Ну, и что же это было?
– Ничего там не было, – развела руками Милена.
– Я думал, что ты повзрослела, а ты все еще глупый ребенок, – покачал головой садовник. – Как же я поведу тебя в замок Шиклош?
– Меня в замок? – глаза Милены засветились от радости. – Ты хочешь повести меня в замок, отец?
– Хотел, – строго сказал он. – Но ты вначале убежала в лес, а потом вздумала искать сокровища в поле. И теперь я не знаю, что еще тебе взбредет в голову, когда ты попадешь за каменную ограду замка.
– Ничего не взбредет, отец, уверяю тебя, – затараторила Милена. – Не меняй своего намерения. Веди меня скорее в замок Шиклош. Я столько раз видела его во снах, что кажется знаю там каждый уголок.
– Вот как, – усмехнулся садовник. – Тогда скажи, что растет справа от главных ворот?
– Большой куст белых роз, которые любил король, – ответила Милена. – А слева точно такой же куст пурпурных роз, которые любит королева.
– Ты знаешь все о цветах потому, что много раз слушала мои рассказы, – заулыбался садовник.
– Нет, отец, – обиженно воскликнула Милена. – Я знаю это потому, что замок Шиклош снится мне каждую ночь! Я знаю, что прямо от главных ворот ровная, как стрела дорога, мощеная бело-розовым мрамором, ведет к площади, в центре которой находится круглая чаша фонтана, похожая на лилию. На кончике каждого лепестка застыли капельками лунные камни. На закате они излучат таинственное сияние. Верно, отец?
– Кто рассказал тебе о фонтане? – поинтересовался садовник.
– Он мне прис-нил-ся, – проговорила Милена. – Понимаешь, папа, мне снилось, будто я – королева замка Шиклош. У распахнутых ворот я ждала возлюбленного, который должен был прискакать на белом коне. Но время почему-то замерло, рассыпавшись стекляшками бус по мраморной дорожке. Ворота с грохотом закрылись. Я осталась снаружи. Стражники не захотели впустить меня обратно. Я плакала и кричала, что я – королева. Но никто не поверил мне. Понимаешь, отец, никто…
Милена немного помолчала, а потом, глянув на отца, спросила:
– А ты веришь мне?
– Конечно, – прижав девочку к груди, проговорил садовник. – Я верю тебе, дорогая. Только прошу тебя, Милена, никому не рассказывай про свой сон.
– Почему? – удивилась она.
– Потому, что твой сон очень похож на правду…
Юноша в золотых доспехах молча шел за старцем по замысловатому лабиринту, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки, но не слышал даже звука собственных шагов. Когда же он попытался задать старцу вопрос, то не услышал собственного голоса.
– Что происходит? – подумал он. – Может, стоит повернуть обратно и…
Старец остановился, поднял вверх правую руку.
– Мы даровали вам спасение. Мы провели вас через лабиринт времени, отсрочив неизбежное. Теперь ваша судьба будет зависеть только от вас, – нараспев проговорил он и исчез. Лишь бело-золотой плащ, лежащий на земле, свидетельствовал о том, что все это юноше не приснилось. Он нагнулся, чтобы поднять плащ и почувствовал чьё-то дыхание.
– Арчибальд?! – изумленно воскликнул юноша, увидев своего верного коня. – Тебя тоже провели через лабиринт времен или…
Конь ткнулся юноше в грудь и радостно заржал.
– Что будем делать, Арчибальд? – спросил юноша, внимательно разглядывая замысловатый узор на плаще старца. Конь заржал.
– Ты прав, нам давно пора в путь, – проговорил юноша, легко вскакивая в седло. Арчибальд рванулся вперед, туда, где среди деревьев просвечивали остроконечные башенки замка Шиклош.
Старец крадучись вошел в королевские покои и, низко поклонившись, проговорил:
– Я сделал все, как вы просили, Ваша Светлость.
– Прекрасно! – воскликнула королева и, распахнув окно, рассмеялась. Эхо подхватило ее смех и понесло туда, где на горизонте зеленые кроны деревьев сливались с небом, где розоватые облака принимали причудливые формы, сообщая о том, что день близится к закату.
– Что ты потребуешь за свою услугу, колдун? – спросила королева, не поворачивая головы.
– Остаться подле вас, – прозвучал ответ.
– Подле вас, – повторила королева и повернулась. – Что же станешь делать ты здесь в замке Шиклош, колдун?
– Обучать вас тайнам магии, Ваша Светлость, – улыбнулся он.
– Меня? – усмехнулась она. – А надо ли мне это?
Он поспешно подошел к ней, крепко сжал руки и зашептал:
– Я научу вас останавливать время, растворяться в пространстве, парить над землей, читать мысли, предугадывать будущее и…
Громкий стук в дверь заставил его замолчать.
– Что там стряслось? – громко крикнула королева.
– Беда, Ваша Светлость, – раздался из-за двери взволнованный голос. – Ваш сын, принц Миклош…
– Все так, как я вам обещал, – улыбнулся колдун.
– Ступай, договорим потом, – приказала королева и поспешила к двери.
– Ваш сын, принц Миклош найден мертвым, – проговорил слуга, преклонив колено.
– Нет, – отмахнулась королева. – Нет, нет, не может быть. Ты, верно, перепутал что-нибудь.
– О, нет, – приложив руку к груди, сказал слуга. – Я был бы рад не сообщать вам эту скорбную новость, но… Тело принца уже в тронном зале.
– Ах, – вскрикнула королева и побежала в тронный зал. Она упала на колени и распласталась над телом мертвого сына. Беззвучные рыдания сотрясали все ее тело.
– Как это случилось? – спросил король, поспешно входя в тронный зал.
– Вооруженные всадники Ушмаля окружили принца, и… – заговорил один из воинов.
– Все произошло так молниеносно, что мы не успели прийти ему на помощь, – проговорил другой воин, понуря голову.
– Где Арчибальд? – спросил король.
– Конь обезумел от горя и умчался прочь. Мы не смогли его поймать.
– Как странно, – задумчиво проговорил король. – Как странно…
Он нагнулся, поднял безутешную королеву, прижал ее к себе и прошептал:
– Я разберусь во всем, Гертруда.
– Да, да, пойди на них войной, – откликнулась она. – Вели собрать отряды храбрецов и отомсти за кровь невинную, мой милый. А я надену траурный наряд, закрою крепко все запоры в замке и буду ждать, когда вернешься ты, мой грозный воин, доблестный король, великий и непобедимый Янош.
– Собрать скорей отряды храбрецов, – приказал король. – Мы завтра утром битву начинаем.
– Несите сына моего в фамильный склеп, – приказала королева.
– Там в тишине над ним я буду плакать.
– К чему, Гертруда, сына не вернуть?
– А вдруг я воскрешу его, кто знает.
– Пустое, милая. Такие чудеса лишь в сказках, изредка бывают, – обняв ее, проговорил король. – Ступай к себе и лучше помолись о спасении его души.
– Ах, милый мой, позволь мне в склеп отправиться, – взмолилась королева. – Пусть тысячу свечей принесут туда, чтобы Миклошу было светло, а Гертруде не страшно.
– Хорошо, – промолвил король. – Делай так, как решила.
Королева склонила голову и прошествовала в склеп. Слуги зажгли тысячу свечей и удалились. Королева склонилась над бездыханным телом принца, провела рукой по его волосам и рассмеялась:
– Для бездушной оболочки ты выглядишь весьма привлекательно, мой мальчик.
– Я постарался, Ваша Светлость, сделать все, чтобы никто не заподозрил подмену, – сказал колдун, шагнув из тьмы в огненный круг.
– Кто это? – спросила королева, еще раз тронув волосы принца.
– Грозный воин Ушмаля, главный преследователь принца Миклоша, – ответил колдун.
– Как ты уговорил его пойти на это? – внимательно разглядывая лицо воина, спросила королева.
– Я заманил его в ловушку, – усмехнулся колдун. – Он попался в мутную туманность одиночества и страха.
– Покажи мне его истинное лицо, – приказала королева.
Колдун бросил на каменный пол склепа горсть серебряных шариков. Свечи погасли, но через мгновение вспыхнули вновь. Королева увидела всадника гарцующего на черном, холеном скакуне. Всадник был необыкновенно хорош: светлые волнистые волосы, большие карие глаза, правильные черты лица, чуть заостренный нос, тонкие губы.
– Он не похож не труса, – проговорила королева.
– Внешность обманчива, Ваша Светлость, – сказал колдун и вытянул вперед правую руку.
Лошадь взвилась на дыбы. Всадник не удержался в седле и, полетев вниз, распластался на земле.
– Сегодня безумный день, – рассерженно выкрикнул он. – Настоящее безумье сражаться с призраками, тенями и колдовскими силами. Уж лучше заключить пари, пойти на сделку с…
– Совестью или сатаною? – послышался таинственный шепот.
– Да с кем угодно, с кем угодно, лишь бы прекратилась эта изматывающая погоня за фантомом в образе принца на белом коне, – закричал юноша.
– В молочный туман ты войди без опаски, – приказал голос, похожий на завывающий северный ветер. – На волю коня своего отпусти. Ты станешь великим. Ты станешь бессмертным. Не бойся, смелее на сделку иди.
– Нет, стойте, стойте, я передумал, – подняв вверх обе руки, воскликнул воин. – Я не хочу. Мне страшно. Отпустите меня обратно в Ушмаль. Я обещаю, что больше никогда не нарушу границы колдовского королевства Ахменов, что…
– Тише, тише, воин Ушмаля, – послышался зловещий шепот. – Не обещай того, что выполнить не сможешь. Негоже слова бросать на ветер, а потом обдумывать их смысл. Ты сделку заключил…
– О, нет, нет, нет, – юноша упал на колени. – Прошу вас, отмените мои первоначальные слова. Прошу вас, умоляю… Мне невыносимо страшно…
Видение исчезло. Королева поморщилась и отвернулась.
– Как неприятно все, что ты мне показал, колдун.
– Я показал вам правду, Ваша Светлость, – усмехнулся он. – Бедный юноша даже не подозревает, что он стал королевским сыном, за которым так долго и безуспешно гонялся, в которого выпустил сотню стрел…
– А, кстати, где мой милый Миклош? – резко обернувшись, спросила королева.
– О, Миклош королевский сын стал по веленью вашему призраком, – поклонившись, ответил колдун. – Теперь он будет появляться на рассвете и вселять страх в жителей королевства Ахменов. А на полях, в лесах, в садах, где белый конь его проскачет, из-под земли пробьются побеги золотого шестилистника, который назовут «слезами Миклоша». А вы, великая и безутешная Гертруда, прикажете отрубить голову любому, кто посмеет прикоснуться к золотым побегам.
– А, если кто-нибудь украдкой сорвет цветок, что будет? – пристально глядя в глаза колдуна, спросила королева.
– Надеюсь, что никто не осмелиться нарушить ваш приказ, королева, – сказал колдун.
– Я тоже надеюсь, но все же…
– Тогда скитаниям Миклоша в лабиринте времени придет конец, – прошептала колдун. – Принц вновь обретет телесную оболочку. Тогда у вас с ним начнется борьба за власть, за трон, который вы, нежнейшая Гертруда, не желаете делить ни с кем.
– Тише, – нахмурилась королева. – Ты, верно, забыл, что у королевских стен есть уши?
– Я это помню, – улыбнулся колдун. – А вот вы забыли, что Штефан – не простой хранитель тайн дворцовых, а колдун, маг, чародей, волшебник, звездочет, способный перемещаться в пространстве, слышать на тысячи километров, видеть скрытые под землей сокровища, угадывать движенье мыслей. И ваша тайна для меня не тайна вовсе. Ведь вы не мать ему, а… Но, договорим об этом после. Сюда идет король. Я вас оставлю. Усердней плачьте, безутешная Гертруда, и помните, что обещали мне.
– Ступай, свое я обещанье не забуду, – проговорила королева, опускаясь на колени у могильной плиты.
– Дорогая, прошу тебя, покинь это скорбное место, – взмолился король, поднимая супругу. – Нам следует принять случившееся, как неизбежность, и…
– Нет, нет, не уговаривай меня не плакать, Янош, – приложив к глазам кружевной платок, проговорила королева. – Наш сын так молод, так красив и так любим…
– Был нами. Это верно, – вздохнул король. – Его убили воины Ушмаля, но за что?
– Да просто так, чтобы начать войну, – ответила Гертруда.
– Чтобы начать войну, – задумчиво проговорил король. – И мы ее начнем. Пришел я попрощаться, дорогая.
– А, может быть, тебе не стоит идти войной на Ушмаль? – спросила королева, прикоснувшись ладонью к щеке короля. Он вздрогнул и сказал:
– Конечно, стоит, что за разговоры. Я уничтожу весь Ушмаль. Сотру его с лица земли. А короля я в порошок сотру. Закончим, прерванный когда-то бой.
– Побереги себя, мой милый, – попросила королева. – Я не хочу оплакивать и сына, и тебя.
– Я возвращусь с победою, Гертруда, – пообещал король. – Прошу тебя проводить отряды воинов на бой.
– Хорошо, – проговорила королева и первая вышла из склепа.
Ворвавшийся внутрь порыв ветра, погасил свечи, и в холодном могильном мраке зазвучали слова:
– «У ненасытимости две дочери: «давай, давай!» Вот три ненасытимых и четыре, которые не скажут: «довольно!» Преисподняя и утроба бесплодная, земля, которая не насыщается водою, и огонь, который не говорит: «довольно!» От трех вещей трясется земля, четырех она не может носить: раба, когда он делается царем; глупого, когда он досыта ест хлеб свой; позорную женщину, когда она выходит замуж, и служанку, когда она занимает место госпожи своей».[10]
2
Королевство Ушмаля, расположенное на высокогорной равнине, было надежно защищено со всех сторон. Но не только горы удерживали соседей от желания развязать войну. Поговаривали, что правит Ушмалем злобный карлик, который приносит кровавые жертвы Пернатому змею, покровителю этих мест. Говорили, что карлик собственноручно вырывает сердца у пленников, а тела бросает на дно колодца смерти, вода в котором алая от крови. Время от времени тишину нарушали громкие звуки барабанного боя, наводящие ужас. Не осталось смельчаков, которые бы добровольно решили приблизиться к границам Ушмаля. Зато дерзкие, своенравные воины Ушмаля нападали на соседей. Жгли селения, уводили в плен девушек, похищали детей, чтобы потом приносить их в жертвы своим богам.
Неожиданно набеги прекратились. Наступило долгое затишье, которое время от времени нарушалось грозным барабанным боем, напоминающим о могуществе Ушмаля. Поползли слухи, что карлик влюбился в одну из девушек, предназначенных в жертву Пернатому змею, что она ответила ему взаимностью и даже родила сына – красавца Вальдека, обладающего силой льва, ловкостью пантеры и зоркостью орла. Поговаривали, что никто из смертных не сможет победить грозного воина.
– Никто из простых смертных, – усмехнулся принц Миклош, услышав рассказ о непобедимом Вальдеке. – Но я же – королевский сын. Мне – сыну короля Ахменов – страх неведом. Поэтому, презрев все наставленья и запреты, я оседлаю верного коня Арчибальда и помчусь к границам Ушмаля один. Я встречусь с Вальдеком и узнаю, правда или вымысел все, что о нем говорят.
Ярко светило солнце, птицы весело щебетали, легкий ветерок играл листвой. Белоснежный конь Арчибальд, наслаждаясь свободой, неспешно гарцевал по лесу. Длинноногая лань, неожиданно появившаяся на тропинке, заставила его остановиться. Арчибальд тряхнул своей роскошной гривой и заржал. Несколько мгновений лань стояла неподвижно, словно оценивала противников, а потом, бросив на принца быстрый взгляд, ударила копытом по земле и помчалась прочь. Инстинкт охотника подтолкнул Миклоша в погоню за грациозным животным. Казалось, лань затеяла игру: она то была совсем близко, то исчезала из вида, заставляя преследователей мчаться во весь опор. Бешеный ритм погони так утомил принца, что он остановился у реки, привязал Арчибальда в тени высокого дерева, сбросил одежду и погрузился в освежающую прохладу.
Каково же было его удивление, когда он увидел грациозную лань, спокойно стоящую чуть выше по течению и внимательно наблюдающую за ним.
– Вот ты где, Саама! – раздался звонкий голосок. Босоногая девушка в простеньком наряде подбежала к лани и крепко обняла ее за шею.
– Если бы ты знала, Саама, как я беспокоюсь за тебя. Вдруг какой-нибудь охотник погонится за тобой и…
– Не волнуйтесь, вашу лань совсем не просто поймать, – проговорил Миклош, выходя из воды. Девушка вскрикнула и прижала ладони к лицу.
– Простите, если напугал вас, сударыня, – сказал Миклош. – Я никогда еще не видел такого красивого животного, и погнался за ней ради игры.
Девушка убрала руки от лица и, покачав головой, промолвила:
– Я вам не верю. Вы – охотник, а это значит, что вы видите перед собой цель. Вас охватывает азарт. Вашим разумом владеет желание одержать победу. Только брызнувшая кровь и предсмертная агония бедной жертвы возвращают вас из пропасти безумия в реальность. Но уже ничего нельзя исправить. Ни-че-го. На миг ваше сердце сжимается от жалости. Лишь на краткий миг вы приобретаете человеческий облик, чтобы вновь променять его на облик охотника, воина или…
Девушка повернулась, чтобы уйти.
– Постойте, – проговорил он. – Вы не должны уходить вот так, затаив на меня обиду. Я вовсе не собирался охотиться. У меня нет с собой ни стрел, ни лука, ни…
– Сегодня нет, – проговорила она, не оборачиваясь. – Но теперь, когда вы знаете, что Саама – ручная лань, вам не составит труда…
– Я не стану охотиться на вашу лань, обещаю, – воскликнул принц.
– Зато вы будете охотиться на других животных, а это одно и тоже, – рассерженно проговорила девушка, резко повернувшись. Её щеки пылали, а в глазах было столько ненависти, что Миклош попятился.
– Обещаю, что не стану больше охотиться, – прошептал он. – Обещаю.
– Надеюсь, что вы не бросаете слов на ветер, иначе… Иначе вас покарает Косумель, – сказала она.
– Кто такой этот ваш Косумель? – поинтересовался Миклош.
Девушка не ответила. Она чуть приподняла длинное платье и побежала вверх по течению реки.
– Косумель, – задумчиво проговорил Миклош. – Косумель…
Он вскочил в седло и только тогда понял, что никогда прежде не бывал в этих местах, что не знает, в какую сторону следует ехать, чтобы попасть в замок Шиклош. Принц решил догнать девушку и спросить у нее дорогу. Он пришпорил коня, но не смог догнать беглянку. Тогда он повернул коня и поехал вниз по берегу реки, с любопытством оглядывая окрестности.
Несколько часов скакал принц, пока, наконец, не показались знакомые очертания холмов и перелесков. Река нырнула под землю и появилась вновь лишь через несколько метров, сразу разделившись на два рукава. Течение ее стало плавным. По берегам замелькали рыбацкие хижины, с развевающимися на ветру разноцветными сетями. Миклош облегченно вздохнул:
– Итак, я снова дома, в королевстве Ахменов. Благодарю вас, милостивый Косумель, и обещаю, что не стану больше охотиться на животных. Теперь я буду охотиться за более совершенным созданием: за девушкой с огненным взглядом и алой лентой губ.
– Не-на-до, – простонал ветер.
– Не-на-до… – рассыпалось осколками стекла эхо. Но Миклош не услышал их предостережений. Азарт охоты затуманил его разум.
Миклош лишился сна и аппетита. Тенистые аллеи замка больше не радовали его взор, а большой фонтан, похожий на цветок лилии, вызывал уныние.
– Что с тобой твориться, сын мой? – поинтересовалась королева. – Что за тайные мысли терзают тебя?
– Я думаю о быстротечности времени, – ответил Миклош. – О том, почему нельзя вернуть назад прожитый миг. Порой, так хочется вернуться во вчера, чтоб все исправить, чтобы сказать слова, которых не сказал, задать вопросы, что не задал. Иль просто молча постоять, вдыхая аромат цветов и трав…
– Такие мысли могут увести тебя далеко, – покачала головой королева. Смотри же в лабиринт безвременья не угоди, сынок.
А про себя подумала:
– Вот ты и попался! Теперь я знаю, что мне надо предпринять.
– Скажи мне, мама, в лабиринте этом возможно ли узнать все то, что хочется узнать? – мечтательно проговорил Миклош.
– Не знаю, я там не была, – рассмеялась королева. – Мне говорили, что оттуда нет пути назад.
– Тогда, пожалуй, это все меняет, – сказал Миклош. – Я лучше оседлаю скакуна и поспешу вперед заре навстречу. Возможно, у реки я встречу…
– Кого? Уж не влюбился ль ты, мой дорогой? – крепко сжав руку принца, спросила королева.
– Нет, это не любовь, – покачал головой принц. – Пока что не любовь…
– Пока, – укоризненно молвила королева. – Ты не заметишь сам, как в сети угодишь. Не позволяй себя опутать, околдовать, увлечь…
– Нет, мама, здесь совсем другое, – сказал Миклош, вспоминая рассерженное лицо девушки. – Здесь злость, огонь презренья, дикий нрав, неукротимость, своеволия горячка…
– Ты думаешь, что милая гордячка не станет свои чары в ход пускать? – расхохоталась королева. – Ты, Миклош, должен твердо знать, что женщины на то и созданы, чтоб головы таким глупцам, как ты морочить. И глазом не успеешь ты моргнуть, как уж обмануть будешь. Забудь скорее о своей гордячке, устрой веселый пир, или с друзьями на охоту отправляйся.
– Ладно, – улыбнулся Миклош, подумав о том, что этот разговор еще больше распалил азарт в его сердце.
Теперь он стал искать любую возможность, чтобы ускользнуть из замка, чтобы скакать одному туда, где он впервые увидел девушку.
– Косумель! – кричал Миклош, надеясь, что она услышит его и придет. А она не приходила. Ни разу больше он не видел ее у реки. Ни разу не выбежала из лесной чащи горделивая ручная лань Саама.
– Где же ты, Косумель? – вздыхал принц, отправляясь в обратный путь. Каждый раз он давал себе слово, что больше не вернется к реке, но неведомая сила заставляла его вновь и вновь нарушать зарок.
Прошло несколько томительных месяцев, прежде чем Миклош вновь увидел девушку. Она стояла по колено в воде и держала в воздетых к небу руках венок из алых маков.
– Косумель! – закричал принц, спрыгнув на землю. Девушка уронила венок в воду и прижала ладони к лицу.
– Косумель, как я рад видеть вас вновь! – проговорил принц, пытаясь заглянуть девушке в глаза. Она опустила голову и прошептала:
– Прошу вас, уходите.
– Нет, – воскликнул Миклош. – Я ни за что не уйду теперь, когда наконец-то вновь вижу вас, Косумель. Мне так много надо вам сказать. Мне необходимо задать вам сотню вопросов. Позвольте взглянуть в ваши глаза, Косумель.
– Меня зовут Милослава, – проговорила она, медленно убирая ладони от лица.
– Ми-ло-сла-ва, – прошептал он. – Какое удивительное имя. А кто же тогда Косумель, которого я с таким упорством разыскивал здесь?
– Косумель – это покровитель животных, – улыбнулась Милослава. – Мы – жители Ушмаля верим в разных покровителей.
Ее слова оглушили Миклоша.
– Значит я – в королевстве Ушмаля, где в любой миг могу встретить непобедимого Вальдека, или злобного карлика, который приносит человеческие жертвы, – застучало молоточками в висках.
– Про наш народ ходят разные небылицы, – ворвался в сознание принца нежный голосок Милославы. – Все это – злые наветы, не имеющие под собой никакого основания. Говорят, что нами правит карлик, а на самом деле наш король Стефенс высокий красивый мужчина. Он очень добрый и справедливый. Под его покровительством нашему народу живется спокойно и легко.
– И он не приносит кровавых жертв Пернатому змею? – недоверчиво спросил Миклош.
– Нет, – ответила Милослава.
– А как же сын его непобедимый Вальдек?
– Красив, умен и хорошо воспитан. Его все любят…
– Все, а вы? – Миклош тронул девушку за руку и пристально взглянул в глаза.
– Простите… мне пора. Прощайте, – проговорила она и убежала вверх по течению.
– Итак, я – во владениях Ушмаля, – скрестив на груди руки, проговорил Миклош. – И что я должен делать: бежать и прятаться иль продолжать охоту? Что посоветуешь мне, верный Арчибальд?
Конь взвился на дыбы и заржал.
– Все верно, будем продолжать охотиться, – проговорил Миклош, вскакивая в седло.
– Не-на-до, – прокричала пролетавшая мимо птица.
– Не-на-до, – прошелестела листва на деревьях. Но Миклош вновь ничего не услышал. Мечты о том, как Милослава раскроет ему все тайны Ушмаля, как тайною тропою проведет в замок, окрылили его и увлекли так далеко, что он не сразу понял, что сбился с дороги. Вечерело. Деревья отбрасывали причудливые тени. Где-то неподалеку ухнул филин. Конь жалобно заржал и остановился.
– Да что с тобою, Арчибальд? – рассердился Миклош. – Вперед.
Но конь не двинулся с места. Миклош спешился, взял коня под уздцы и пошел вперед. Но едва он сделал несколько шагов, как впереди забрезжил едва заметный свет, льющийся из щелей полуразрушенной пирамиды. Миклош подкрался к пирамиде и заглянул внутрь через дыры в каменной кладке.
Все внутреннее пространство освещалось странным мерцающим светом. Откуда-то доносилась тихая музыка, незнакомая речь и звук приближающихся шагов. Миклош прижался к стене, чтобы лучше разглядеть людей, выходящих из темноты. Но их лица были спрятаны под капюшонами. Движения людей были медленными и плавными, словно они совершали какой-то ритуальный танец в мерцающем свете. Вот проплыл над головами людей нефритовый шар и опустился на каменный постамент в центре пирамиды. Затем рядом опустились две нефритовые дощечки, на которых были вырезаны человеческие лица. Десятки ожерелий из маленьких нефритовых осколочков украсили подножие постамента.
– Тлалок, – раздался дружный хор голосов, и наступила тишина. Через мгновение ее нарушил звук шагов. Из темноты в мерцающий свет легко вошел очень высокий человек, облаченный в светло-синий плащ. Лицо его было скрыто под капюшоном, по центру которого проходила черная полоса. Через специальные прорези были видны огненно-красные глаза. Миклошу показалось, что человек видит его сквозь каменную стену, что он может испепелить его своим огненным взглядом, поэтому лучше бежать. Но ноги вросли в землю.
– Наш мир был четырежды сотворен и трижды разрушен, – заговорил человек, взяв в руки нефритовый шар. – Первый раз – солнцем, которое оставило нам как напоминание этот шар – камень солнца. Второй раз ветер уничтожил мир, а третий раз – вода. Обо всем этом нам поведали нефритовые пластины, оставленные предками. Мы должны помнить о том, что спаслись лишь те, кто превратился в птиц и поднялся к горным вершинам. Нам – потомкам великого Ушмаля предстоит сберечь мир от четвертого уничтожения огнем. Ведите пленника, его мы в жертву принесем!
Неведомая сила оттолкнула Миклоша от стены и заставила мчаться прочь, не разбирая дороги.
Несколько дней принц не мог придти в себя. Он лежал в постели и немигая смотрел в потолок, на котором приплясывали причудливые тени. Едва Миклош закрывал глаза, как зловещий шепот врывался в его сознание:
– Мы – воины Ушмаля – великие воины умеем готовить ядовитый отвар тотоаче из лесных трав, листьев и корней. Если вдохнуть пар отвара, то можно сойти с ума, с ума, с ума…
– Я болен, я схожу с ума, – стонал принц, открывая глаза.
– Ты болен? Ерунда, – сказала королева, распахивая настежь окна в спальне сына.
Свежий ветерок, ворвавшийся внутрь, вспенил легкий полог над кроватью, растрепал волосы принца и опустил на одеяло лепесток мака.
– Зачем ты принесла сюда цветы? – закричал Миклош.
– Цветы? – усмехнулась королева, глянув на сына. – Я никаких цветов не приносила, дорогой.
– А этот лепесток откуда?
– Наверно, он влетел в окно, чтобы тебе поведать о ярких красках лета, – прижав лепесток к губам, промолвила Гертруда.
– Не делай этого, – закричал Миклош. – Не прислоняй цветок к губам. Он может быть отравлен ядом тотоаче.
– Ах, бедный Миклош, – погладив сына по голове, вздохнула королева. – Теперь я вижу, ты серьезно болен. Мне следует позвать к тебе врачей. Пускай пропишут средство от…
– Не надо, – пробубнил Миклош. – Я лучше оседлаю скакуна и…
– Вот и молодец, – похвалила его Гертруда. – Скорей поднимайся. И помни, что в королевстве Ахменов никто не страдал меланхолией. Ты, Миклош – ахмен, единственный наследник короля Яноша, будущий король, владелец замка Шиклош.
– Хорошо, я запомню, – сказал Миклош, поднимаясь с постели. Королева поцеловала его в лоб и улыбнулась:
– Долой меланхолию, милый. Да здравствует радостный дух!
– Долой и да здравствует! – бодро проговорил принц. – Спасибо, мама.
– Значит, ты здоров?
– Да. Совершенно…
Миклош оседлал коня и помчался в королевство Ушмаля. Ему хотелось поскорей увидеть Милославу и расспросить про яд тотоаче, про странные сны, похожие на правду, про все, что томило его.
– Вы были больны? – участливо спросила она, сделав несколько шагов навстречу Миклошу. Он спрыгнул с коня и сказал:
– Да. Я был болен ужасно…
– Надеюсь, теперь вы здоровы? – улыбнулась она.
– Совершенно здоров, иначе бы я не приехал сюда, – ответил он и, взяв ее за руку, спросил:
– Скажите, Милослава, вы колдунья?
– О, да, – звонко рассмеялась она. – Последняя сбежавшая колдунья, которая приручает животных и птиц, и варит отвары из костного мозга секропий. Хотите, для вас приготовлю лекарство из перьев чак-пилиса иль кардинала? Нет, лучше из сока эфорбии дикой и красной смолы учактес.
– Вы смеетесь, а мне не до шуток, – пристально глядя в ее глаза, промолвил Миклош. – Мне ничего не известно о вас, о вашем народе…
– А мне о вашем, – сказала она. – Я даже имени вашего не знаю.
– Я – Миклош – сын короля Ахменов Яноша, – склонив голову, представился принц. – Хотя, порой я горько сожалею, что не родился в семье простого лесника, садовника иль плотника. Тогда я мог бы делать все, что захочется.
– Вы заблуждаетесь, принц, – покачала головой Милослава. – У сына короля намного больше власти и свободы, чем у простолюдина. Скажите, кто из ваших подданных посмел бы прискакать сюда?
– Никто.
– А вы так часто здесь бываете, что я уже привыкла видеть вас, и вашего красивого коня с роскошной белой гривой, и слышать голос ваш… хотя… – она вздохнула, – хотя, я не имею права ни на что.
– Почему? – удивился он.
– Да потому, что вижу в ваших глазах азарт охотника, преследующего добычу, – нахмурилась она. И прежде, чем он успел возразить, добавила:
– Не смейте лгать мне. Не бросайте слов на ветер. Не забывайте, я – дитя Ушмаля!
– Так, значит, правда все, что говорят о вас?
– И да, и нет, – улыбнулась она. – У нашего народа много тайн. Одну из них, пожалуй, вам открою. Но не сегодня, и не завтра.
– А когда же, Милослава?
– Через неделю ровно буду ждать вас в предрассветной мгле на этом самом месте. Ну, а теперь, прощайте, Миклош, сын доблестных ахменов.
– Нет, Милослава, не прощайте, а до скорой встречи, – проговорил Миклош, вскакивая в седло.
– До последней встречи, – прошептала она, помахав ему рукой.
Миклош не расслышал ее слов. Он был окрылен мыслью о том, что завеса над одной из тайн Ушмаля будет приоткрыта. Он пришпорил коня и помчался туда, где река ныряла под землю, а потом выныривала, распадаясь на два рукава, огибающих остров, поросший вековыми деревьями. Где веселый лодочник, напевая незатейливый мотив, перевозил желающих с берега на берег.
– Всего лишь за один динарий, господин, могу вас прокатить до хижины волшебника, – громко крикнул он, увидев принца. – Всего лишь за динарий…
– В другой раз, – улыбнулся Миклош.
– О, господин, другого раза может и не быть, – прокричал лодочник. – Вы не узнаете, как выглядит волшебник, а это может оказаться очень-очень важным…
Миклош бросил лодочнику несколько монет и умчался прочь.
– Благодарю за щедрость, Ваша Светлость, – проговорил лодочник, пряча монеты. – Я помолюсь о спасении вашей души, надеясь, что это поможет вам бед и невзгод избежать.
Миклош едва дождался назначенного дня свиданья. В предрассветном тумане он увидел у реки Милославу в том же простеньком платьице, но вместо венка ее голову венчал тонкий золотой обруч с нефритовой звездой посредине.
– Оставьте своего коня. Я поведу вас в Тулум – место рождения солнца, – таинственно сказала Милослава и пошла вверх по берегу.
Миклош оставил Арчибальда пастись на заливном лугу и поспешил за нею следом. Вода в реке была такой холодной, что ноги принца заледенели. Он хотел выйти на берег, но Милослава остановила его:
– Не смейте ступать на землю. Никто не должен видеть наших следов. Потерпите немного, скоро Тулум. И прошу вас, Миклош, не говорите ни слова до тех пор, пока я не позволю вам.
– Хорошо, – прошептал Миклош, приложив ладонь к губам.
Река повернула за горный хребет и уперлась в подножие усеченной пирамиды, которую венчал купол в виде огромной морской раковины. Со всех четырех сторон ее оберегали раковины чуть меньших размеров, а справа и слева торчали шесть остроконечных шпилей.
– Тулум – рассвет или храм Солнца, – проговорила Милослава. – Виток спирали на огромной раковине – символ движения Солнца по небу, символ возрождения и умирания. Шесть шпилей – солнечные лучи, гонцы, спешащие на землю. Ступайте ледленно по мраморным ступеням пирамиды, чтобы не поскользнуться.
Милослава крепко сжала руку Миклоша. Странное оцепенение охватило его.
– Не бойтесь, – шепнула она.
Ступени закончились под самым куполом раковины у круглого отверстия, в которое было видно начавшее светлеть небо. А через миг там появился золотой солнечный диск. Он был так близко, что, казалось, протяни руку и дотронешься до сверкающего сияния. Миклош подался вперед, но Милослава удержала его, шепнув:
– Не делайте этого. Сгорите.
В ту же минуту шесть огненных стрел пролетели мимо них. Нефритовая звезда на золотом обруче Милославы засияла мерцающим светом точно таким, какой видел Миклош в полуразрушенной жертвенной пирамиде в лесу.
– Вначале Солнце и Луна жили в Тулуме, – заговорила Милослава. – Но серебряноликая красавица Луна была слишком легкомысленной и неверной. Пока ее золотоликий супруг странствовал по небу, она предавалась мирским утехам. Рассерженный бог разрушил мир с его соблазнами и пороками и вместе с неверной женой умчался на небо. С тех пор Луна больше не сияет и не излучает тепло. Целыми днями она томиться в ожидании солнцеликого супруга, а ночью с грустью смотрит на землю, вспоминая свое былое величие.
Милослава сняла с головы золотой обруч с нефритовой звездой, положила его к ногам Миклоша и проговорила:
– Каждый день Солнце смертельно устает во время своего странствования по небу. Чтобы вернуть ему утраченную силу, нужна человеческая кровь.
– И где же вы ее берете, – спросил Миклош, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.
– А это – тайна, которую я вам раскрывать не обещала, – проговорила Милослава. – Нам пора покинуть Тулум и навеки проститься.
– Но…
– Ни слова больше, – приказала она и побежала вниз по ступеням.
Миклош задержался на вершине пирамиды. Смешанные чувства теснили его грудь: восторг и удивление, страх и блаженство, но какое из них одержит верх, предугадать было невозможно.
Миклош медленно спустился к подножию пирамиды и пошел по воде к тому месту, где ждал его верный Арчибальд. Милослава стояла поодаль, стараясь не смотреть на Миклоша. Когда он вскочил в седло, она вздохнула и проговорила:
– Прощайте, принц. Вам не следует больше искать со мной встреч…
– Почему? – подавшись вперед, спросил он.
– Потому… – она глянула в его глаза и скороговоркой выпалила:
– Потому, что я – невеста принца Вальдека. И очень скоро наша свадьба…
– Я вас поздравляю и желаю… счастья, – сказал он.
– Благодарю, – ответила она. – Я тоже вам желаю счастья, Миклош.
– Вы любите его? – натягивая поводья, спросил Миклош. Арчибальд поднялся на дыбы и заржал. Милослава улыбнулась и, чуть помедлив, ответила:
– Да.
– «Да» прозвучало так, как будто «нет», – воскликнул Миклош.
– Позвольте мне приехать к вам еще.
– Нет, нет, не позволяю.
Ее ответ, прозвучавший с излишней поспешностью, вселил в Миклоша надежду. Он рассмеялся и, пришпорив коня, прокричал:
– Не позволяйте сколько вам угодно, а я приеду все равно. Вы слышите, я все равно приеду к вам…
– Не-на-до, на-до, на-до… – рассыпалось по равнине многоголосое эхо.
Миклош мчался домой, думая о том, как было бы здорово похитить Милославу. Нет, он не был влюблен в эту ушмальскую девушку, азарт игры владел им. Ему хотелось досадить непобедимому Вальдеку, хотелось заставить его страдать, терзаться ревностью. Хотелось проверить, так ли безжалостны сыны Ушмаля, как говорят, или все же в их сердцах есть место состраданию. Но для осуществления дерзкого замысла нужен был четкий план. Миклош попытался получить совет у отца. Но король Янош укоризненно произнес:
– Что за ребячество, похищать чужих невест? Зачем все это сыну короля, наследнику престола?
– Да просто так, для развлеченья, – ответил Миклош, скрыв истину.
– Для развлеченья? – рассердился король. – Тебе заняться нечем? Тогда скорей займись королевскими делами. Итак…
Король принялся загибать пальцы, перечисляя все, что должен сделать Миклош. Принц тяжело вздохнул, потупил взор и побрел по коридорам замка, выполнять его приказы, мысленно укоряя себя за то, что пошел к отцу, а не к матери.
Королева была в хорошем расположении духа. Рассказ Миклоша ее развеселил.
– Похитить чужую невесту – забавно, – расхохоталась она. – Но ответь мне, сынок, что ты с ней станешь делать потом?
– Не знаю, – признался Миклош.
– Не знаю, – передразнила его королева. – Я подскажу тебе, что надо делать. Похищенную девушку на остров отвези, а безутешному жениху пошли письмо, где будет сказано о выкупе невесты. Проси побольше денег. Не продешеви смотри. Ступай, обдумай все, потом расскажешь, что к чему.
– Спасибо, матушка, – поцеловав руку королевы, проговорил Миклош. – Загвоздка остается лишь в одном.
Королева удивленно глянула на него.
– Как мне уговорить девушку отправиться со мной? – сказал Миклош.
– Вот так незадача, – воскликнула королева. – Скажи, что там, на острове ее ждет суженый. Что он не смог приехать за нею, что тебя послал… Соври про тайну что-нибудь. Да похитрее будь, поласковей смотри и говори чуть с придыханием.
Королева сжала руки сына и зашептала:
– Просил он непременно тебя прийти. Сюрприз он приготовил. Какой, я не могу сказать. Не смею тайну выдавать чужую. Понял?
– Да, – улыбнулся Миклош. – Спасибо за совет.
– Тогда сейчас же поезжай к ней.
Хорошо.
Едва за Миклошем закрылась дверь, королева поспешила в сад, где в белой беседке ее ждал старец, укутанный плащом.
– Сегодня, Штефан, – проговорила королева. – Сегодня! Как я счастлива! Как долго я ждала, чтобы свершилось это превращенье. Надеюсь, ты все сделаешь, как надо.
– Не сомневайтесь, Ваша Светлость, – поклонился старец.
Королева прижала ладони к лицу и звонко рассмеялась:
– Целых двадцать лет я занимала место госпожи, боясь ежеминутного разоблаченья. Зато теперь я уничтожу всех и стану королевой замка Шиклош, единственной владычицей Ахменов!
– Гертруда, ты Миклоша не видела? – раздался голос короля.
– Нет, – соврала королева.
– Куда он подевался? – нахмурился король. – Вот-вот послы из королевства Мериленов прибудут в замок.
– Что им надо? – нахмурилась королева.
– Я хотел вести с ними переговоры о торговле, – ответил король. – И еще… – он лукаво улыбнулся, – еще я хотел породниться с королем Мериленов.
– Что за вздор? – возмущенно воскликнула королева. – Миклошу еще рано думать о женитьбе, ему всего лишь двадцать лет. Он еще ребенок малый…
– Гертруда, – покачал головой король. – Мне тоже было двадцать, когда я на тебе женился. Никто меня не называл ребенком малым. И даже ты меня считала человеком мудрым, достойным уваженья, а тебе ведь было лишь шестнадцать.
– Семнадцать, – поправила его королева. – Ну и что?
– Тогда ты ласковей была со мною, – проговорил король, пытаясь обнять жену, но она уклонилась от его объятий.
– Прошло уж двадцать лет. Мы повзрослели, Янош.
– Мы повзрослели, это верно, – задумчиво проговорил король. – Заботы, годы, королевский титул, кого угодно сделают жестоким. К тому же я забылся, что мы в саду, а не в опочивальне. Прости, Гертруда. Если Миклоша увидишь, вели ему явиться в тронный зал.
– Пренепременно, Ваша Светлость, – проговорила королева, поклонившись. Король быстро зашагал по дорожке, петляющей между кустами роз.
– Как я вас ненавижу, – прошептала королева, – вас и ваши ласки, которые приходится терпеть, изображая страсть и радость… Ну ничего, не долго уж осталось. Сегодня сбудется все то, что я хочу.
Королева сорвала белую розу и, безжалостно растоптав ее, удалилась в свои покои.
Миклош еще издали увидел Милославу, стоящую по колено в воде. Ее распущенные волосы струились по плечам золотым водопадом, а венок из алых маков был похож на королевскую корону.
– Сегодня вы особенно прекрасны, Милослава, – проговорил Миклош.
– Я знаю, – сказала она, не поворачивая головы. – Зачем вы нарушили мой приказ?
– Мне безумно захотелось еще раз посмотреть в ваши бездонные глаза, – ответил он.
– Смотрите, – сказала она, повернув к нему разрумянившееся на солнце лицо.
Секунду Миклош смотрел на Милославу, не решаясь дать волю истинным чувствам, рвущимся наружу. Но они все же победили. Миклош привлек Милославу к себе и принялся осыпать поцелуями лицо, волосы, глаза, губы. Венок из алых маков упал в реку и поплыл вниз по течению.
– Не-на-до, – простонала Милослава. – Не-на-до. Я знаю, вы не любите меня.
Люблю, прошептала Миклош, люблю, люблю…
– Не лгите мне, – попросила Милослава. – Я вижу по глазам, что вы игру затеяли…
– Я тоже поначалу думал, что играю, – признался Миклош, – но, вас увидев, понял, что пропал…
– Я вам не верю, – покачала головой Милослава.
– И правильно. Не верьте.
Миклош поспешно вскочил в седло и, глянув на девушку сверху вниз, проговорил:
– Вы правы, Милослава. Я должен заслужить вашу любовь, ваше уважение. И я их заслужу! Сейчас помчусь к воротам замка и вызову на поединок вашего жениха – великого, непобедимого Вальдека.
– Нет, нет, не надо, – воскликнула Милослава.
– Почему?
– Да потому, что так вы не заслужите мою любовь, – потупив взор, ответила она. – Прошу вас, поскорее уезжайте…
– Так значит, вам по сердцу больше трусы? – удивленно воскликнул Миклош. Она кивнула. – Ну что ж, тогда я буду трусом. Бегу, спасаюсь, прячусь, трепещу…
Он стегнул коня и помчался прочь. Но, едва доехав до кромки леса, повернул коня обратно к реке, где все еще по колено в воде стояла Милослава.
Миклош пришпорил коня, не сразу заметив на противоположном берегу реки высокого крепкого воина в алых доспехах, восседавшего не вороном коне. Он запоздало подумал о своем опрометчивом поступке, о неминуемой схватке, к которой он совершенно не был готов.
– Что делать? – подумал Миклош.
– Принц Вальдек, – закричала Милослава. Воин направился к ней.
Воспользовавшись минутным замешательством, Миклош повернул коня и помчался прочь из королевства Ушмаля.
– Догнать его! – приказал непобедимый Вальдек.
– Не надо, не преследуйте его, – взмолилась Милослава, пытаясь удержать коня.
– Прочь, – крикнул Вальдек, оттолкнув ее. – Я – грозный сын Ушмаля не должен упускать добычу, которая сама в мои владения проникла. А ты достойна смертной казни за то, что помешала мне. Когда вернусь, я разыщу тебя, а чтобы ты не скрылась, я плеткою тебя хлестну.
Милослава едва успела закрыть лицо руками. Сильный удар хлыста сбил ее с ног.
– Так мне и надо, – прошептала она. – Так и надо. Теперь другая станет королевой, а Милославу бросят вниз с горы, чтоб усмирить Пернатого змея, которому так усердно поклоняется правитель. Ну, что ж, я встречу смерть достойно.
Она поднялась с земли, омыла окровавленную руку и побрела вверх по течению к пирамиде Тулум. Распластавшись на полу пирамиды в круге солнечного света, она погрузилась в сон. Ей снился цветущий сад, в котором пели райские птички, и все вокруг дышало свежестью и прохладой.
– Не стоит плакать и печалиться, – проговорила женщина в белоснежных одеждах, склонившись над Милославой.
– Королева Мерида?! – удивилась девушка, подняв заплаканное лицо.
– Я пришла утешить тебя, дитя мое, – улыбнулась королева. – Мир так жесток и безобразен, что порою не знаешь, как жить дальше. Но есть среди порока красота, есть сострадание, любовь, надежда, вера. Об этом помни. Мне было очень, очень тяжело уговорить сынов Ушмаля не приносить кровавых жертв богам, которые вовсе и не боги. Ты – Милослава должна продолжить дело, начатое мной. Ты, выйдя замуж за принца Ушмаля, поможешь ему стать другим.
– Но, это не возможно, – простонала Милослава и проснулась.
Солнце начало клониться к закату. Милославе пора было возвращаться. Она подняла голову к небу, прошептала: «Будь, что будет» и направилась в город.
– Пропал принц Вальдек! – кричали горожане.
– Как пропал?
– Да, говорят, с охоты не вернулся.
– Исчез в лесах Ахменов, говорят.
– Король Ушмаля Стефенс уже собирает войско, чтобы за сына отомстить.
– Постойте, – воскликнула Милослава, оказавшаяся в самой гуще людей, раздосадованных случившимся. – Не может быть, чтоб человек исчез бесследно.
– Не он один, а вся его свита с конями вместе исчезла, испарилась, – был ответ.
– Нет. Это не возможно.
– Возможно.
– Не станет же король Ушмаля просто так собирать войско.
– Конечно же, не станет.
– Чтобы начать войну, нам нужен важный повод…
– Начать войну, – прижав ладони к губам, проговорила Милослава. – Опять война, зачем?
– Чтоб доказать величие державы!
– Чтоб честь свою и славу отстоять! – закричали глашатаи.
– Чтоб отомстить за дерзость, мы отправляемся войною на соседей! – подвел итог король Стефенс, появившийся среди людей.
– Постойте, повелитель, – воскликнула Милослава, выбежав вперед. – Прошу вас, не спешите. Быть может, все еще уладится. Быть может, Вальдек возвратиться на рассвете…
– Ты обезумела, несчастное дитя, – сочувственно посмотрел на нее король. – Прошло уж три рассвета…
– Три рассвета? – не поверила Милослава. – Возможно ли такое? Мы нынче в полдень с ним встречались у реки…
– Мне жаль тебя, дитя, коль ты счет времени вести не научилась, – нахмурился король. – Три дня уже прошло. Три скорбных дня, запомни.
– Хорошо, – поклонилась Милослава, подумав:
– Хоть верить в это невозможно. Могла ли я проспать почти три дня? Наверное, могла, раз все вокруг твердят, что минуло три дня с той роковой минуты, когда мы повстречались у реки.
– Ступай, дитя мое, ты в башню скорби, и там оплакивай ты сына моего, – приказал король. – А мы идем войною на соседей. Вперед, мои отважные бойцы. Мы возвратимся. Ждите нас с победой!
Милослава долго стояла на площади, наблюдая за медленно оседающей пылью, которую подняли тысячи ушмальских коней. Слезы медленно текли по ее щекам, но она не замечала их. Странное предчувствие теснило ее грудь, пытаясь вырваться наружу криком отчаяния, но она не смела выставлять напоказ свои чувства, зная о том, что она – дочь Ушмаля.
– Не стоит плакать, Милослава, – обняв девушку, проговорила королева Мерида. – Их обуял азарт войны. А нам с тобой придется ждать исхода боя… Боюсь, четвертое крушенье мира неизбежно…
– Простите, Ваша Светлость, – проговорила Милослава.
– За что, дитя мое?
– Война ведь началась из-за меня.
– Ну, что ты, – усмехнулась королева, – ты тут ни при чем. Им нужен был лишь повод, дорогая. И этот повод найден, вот и все. Пойдем со мною в замок. Я должна раскрыть тебе одну очень важную тайну.
Милослава вытерла слезы и последовала за королевой Меридой в прохладную тишину дворцовых комнат.
Усадив Милославу в глубокое бархатное кресло, королева начала свой рассказ:
– Двадцать лет назад король Ушмаля Стефенс и король Ахменов Янош уже сражались друг с другом. Кровопролитие остановило сообщение о рождении детей. В один день и у короля Стефенса и у короля Яноша родились сыновья. Счастливые отцы заключили перемирие, которое длилось двадцать лет. Двадцать лет царили мир и спокойствие. Неспокойно было лишь на душе короля Стефенса. Он не переставал думать о войне. Двадцать лет он готовился к главному, решающему бою и готовил к сражению сына Вальдека, воспитывая в нем жестокость, непримиримость, бессердечие.
Но, Стефенс не знал самого главного… – королева Мерида прикрыла лицо руками и прошептала: – Боюсь, что ему не суждено узнать правду… На войне может случиться всякое…
Королева Мерида посмотрела в глаза Милославы долгим, пристальным взглядом и сказала:
– Пришла пора поведать тебе правду, дитя мое. Ты, Милослава, королевская дочь, а Вальдек – сын простолюдина.
– Вы шутите?!
– Нет, я говорю правду. Слушай. Когда ты родилась, я чуть не сошла с ума от горя, потому что король Стефенс ждал сына и только сына. Ему нужен был наследник, продолжатель рода, бесстрашный воин, грозный и непобедимый. Рождение дочери было моим смертным приговором. У меня началась послеродовая горячка. Я впала в беспамятство. А когда пришла в себя и нагнулась к колыбельке, чтобы поцеловать тебя, то увидела мальчика. Смешной карапуз улыбался и брыкался ножками. Мой вопрос, куда делась моя малютка Милослава, вызвал удивление у слуг и врачей. Они уверили меня, что я родила мальчика, а рождение дочери мне пригрезилось в родовой горячке. Мне посоветовали никому не рассказывать о своем страшном сне, чтобы не навлекать гнев короля, который мчится в замок, чтобы заключить в объятия меня и сына Вальдека… Я приняла игру. Но… – королева Мерида тяжело вздохнула. – Но мое сердце терзали смутные догадки, что ребенка подменили. Я не знала, кто это сделал и когда. Я тщетно пыталась найти ответы на вопросы: где моя дочь? Что с ней сделали? Мукам моим не было конца. Я не могла спать, я не ела, я бродила по замку, как тень или призрак, ищущий успокоения. Потом я решила, что надо больше бывать в городе, надеясь среди горожан увидеть свою девочку. Я была уверена, что узнаю тебя, несмотря на то, что видела тебя лишь несколько минут. Поиски придали мне силы, вселили надежду. Больше года я пристально всматривалась в людские лица, прежде чем увидела тебя, – королева улыбнулась. – Я возблагодарила небеса за то, что ты жива, здорова, необыкновенно красива и скромна. Я наблюдала за тобой, прячась за окнами кареты… Когда король Стефенс заговорил о женитьбе сына, я сразу же назвала тебя самой достойной девушкой. Я рассказала ему о том, что тебя воспитали жрецы Тулума, что ты знаешь тайны рассвета, приручаешь диких животных, умеешь готовить лекарства. Но самое главное, ты красиво поешь. Мы с королем украдкой слушали твое пение на рассвете. Стефенс был сражен твоей красотой. Он приказал вручить тебе золотой обруч с нефритовой звездой – символ королевского отличия. Ты, Милослава, стала невестой принца Вальдека, бессердечного истукана, которому было все равно, кто займет королевский трон, какая девушка будет сидеть рядом с ним, какой будет новая королева Ушмаля… И вот теперь, когда Вальдек убит, когда начата смертельная схватка между заклятыми врагами королями Яношем и Стефенсом, а королевству Ушмаля грозит крушение, я должна встать перед тобой на колени и умолять о прощении…
– Вы ни в чем не виноваты, Ваша Светлость, – воскликнула Милослава. – Да, я не жила в королевском дворце – это верно, но моя жизнь была счастливой и безмятежной. Меня любили и оберегали так, словно я была настоящей принцессой. Порой я даже сердилась: «Да разве я – королевская дочь, что вы так балуете меня?» А матушка отвечала: «Да, Милослава, ты – наша будущая королева. Настанет время, ты взойдешь на трон Ушмаля и будешь самой справедливой, самой мудрой изо всех, кто правил».
– Какие замечательные слова, – проговорила королева Мерида. – Теперь я знаю, что мне делать дальше. Ты, Милослава, будешь королевой!
3
– Кровопролитие началось, Гертруда, – сказал с улыбкою колдун.
– Надеюсь, в этот раз ничто не помешает закончить поединок, – проговорила королева.
– Да. Я позаботился об этом, Ваша Светлость, – усмехнулся колдун. – К рассвету все закончится. И вам придется издать указ о трауре в стране. Ну, а потом часть полномочий возложить на меня. Я стану вашей правою рукой, советником во всех делах…
– Супругом не хотите стать моим? – с издевкой спросила королева.
– Я слишком стар для вас, Гертруда, – ответил он. – К тому же, супружество похоже на капкан, в который я ни разу не попался. И вы, Гертруда, тоже.
– Я добровольно приняла все эти муки, – усаживаясь на трон, проговорила королева. – Меня подруга, смертью заклиная, молила не оставить короля и сына без опеки…
– Она молила о пощаде вас, – сказал колдун и бросил на пол горсть серебряных шариков.
Перед Гертрудой возникло видение: на большой кровати корчилась в муках родовой горячки королева.
– О, Магда дорогая, сделай что-нибудь, – стонала она. – Скорее позови врачей… Ну, почему они так медлят… Спаси меня… Подай скорей воды, чтобы огонь внутри меня палящий потушить.
– Сейчас, сейчас я помогу вам, госпожа, – промолвила служанка. – Вот настой из целебных трав. Он вам поможет, даст силы и спокойствие. За врачом давно послали. Он явится с минуты на минуту, потерпите. Младенец ваш спокойно спит, не беспокойтесь. Его я в колыбельку положила, укутала и Миклошем, как вы просили, назвала.
– Спасибо, дорогая Магда, – улыбнулась королева. – Посиди со мной, ведь ты мне, как сестра родная, так дорога и так всегда близка…
– Была, пока вы королевою не стали, – проговорила Магда, свысока глядя на королеву.
– Но разве что-то изменилось? – облизав пересохшие губы, спросила королева.
– Конечно, – нахмурилась Магда. – Вы – королева, я – служанка.
– Нет, не служанка, а подруга, – воскликнула королева, пытаясь подняться. – Король вернется, попрошу его пожаловать тебе дворянский титул и замуж выдать… Ах, как жжет в груди. Я умираю, Магда… Где же доктор?
– Сию минуту должен он придти, терпи, Гертруда. Не стоит тратить силы на волнения пустые. Побереги себя. Хлебни еще отвара моего. А я пока взобью подушки, чтобы тебе удобней было.
– Магда, что происходит?
– Что такое?
– Я не вижу ничего. Туман сплошной… Я зрения лишилась…
– Все хорошо, – укладывая королеву на подушки, проговорила Магда. – Не стоит понапрасну бить тревогу.
– Магда, я задыхаюсь… Помоги, спаси…
Королева вскрикнула и испустила дух. Магда стащила на пол еще теплое тело королевы, поспешно переодела его в свое платье, вложила в руку чашу с ядом, улеглась в постель и позвонила в колокольчик.
– Измена в замке Шиклош! Меня хотели отравить, – истерично закричала она. – Моя бесценная подруга Магда успела сделать лишь один глоток того лекарства, что врачи мне прописали, и замертво упала…
– Казнить немедленно всех эскулапов без разбора! – приказал начальник королевской стражи. – Что делать с вашею подругой, Ваша Светлость?
– Похороните Магду в королевском склепе, – всхлипнув, ответила королева. – Она мне жизнь спасла. Она достойна королевских почестей… Прощай, моя подруга дорогая. Как жаль, что жизнь твоя оборвалась так рано…
Слуги подняли тело и унесли. Оставшись одна, Магда расхохоталась:
– Ну, вот и все, прощай, Гертруда. Теперь я стану новой королевой. Да здравствует Гертруда номер два!
Она подбежала к зеркалу, долго и внимательно разглядывала себя, а потом, улыбнувшись своему отражению, проговорила:
– Надеюсь, что король подмены не заметит. Гертруду видел он всего два раза или три… К тому ж за девять месяцев разлуки забыться может многое… – Магда провела рукой по зеркалу. – Гертруда как-то говорила мне, что мы безумно с ней похожи. Тогда, мне помнится, я возразила ей, что у неё глаза круглей и губы ярче, и тоньше стан, и голос звонче… Что, если все это король запомнил?
Магда отвернулась от зеркала. Швырнула на пол портрет Гертруды и злобно прошептала:
– Он не запомнил, не запомнил ничего. Теперь Гертруда Я. И Я всегда была такою. Всегда. На свете не было другой. Я короля сумею убедить… Стоп. Я убеждать его ни в чем не стану. Свои портреты я везде поставлю, и все вопросы будут неуместны. Не будет никаких вопросов у него…
– Как просто все на первый взгляд, не так ли? – спросил колдун королеву, когда видение исчезло.
– Что хочешь за молчанье получить? – глядя на него исподлобья, спросила она.
– Я уже сказал, – улыбнулся колдун, – быть вашей правою рукой, Гертруда – Магда.
– Хорошо, – поднявшись с торна, промолвила она. – Теперь ступай. Я хочу до рассвета побыть одна.
– Вам не долго ждать. Звон мечей все тише. Зато все больше воинов, убитых на равнине, проговорил колдун. – Еще пока в седле супруг ваш Янош и грозный Стефенс на своем коне… Но скоро, скоро час пробьет последний…
– Скорей бы, – прошептала королева.
– Отец, ты отведешь меня в замок Шиклош? – спросила Милена у садовника.
– Отведу, раз обещал, – ответил он. – Хотя, я делаю это с неохотой.
– А ты зажмурься и скажи, что ты с огромной радостью исполнишь свое обещание, – предложила Милена. Садовник улыбнулся.
– Хорошо, идем. Только прошу тебя, не вздумай далеко от меня убегать.
– Я повинуюсь вам, Ваша Светлость, – низко поклонилась Милена и весело рассмеялась.
Садовник взял дочь за руку и повел к потайной калитке. Они очутились в дальней части королевского сада, где на клумбах росли цветы причудливых форм и расцветок, возвышались ажурные беседки, увитые плюшем, а в ручьях резвилась радужная форель.
– Какая красота, отец! – восторженно воскликнула Милена. – Позволь мне добежать до самой дальней беседки. Мне так хочется прикоснуться к таинственным буквам, вырезанным на ступенях.
– Там нет никаких букв, – нахмурился садовник.
– Есть, отец, – улыбнулась девочка. – Если хочешь, побежим вместе…
– Нет, я не побегу, а пойду, – сказал садовник. – А ты, если хочешь, беги…
– Спасибо, отец, – поцеловав садовника в щеку, сказала Милена и помчалась к беседке.
Она присела перед степенями на корточки и принялась гладить странные, едва заметные буквы.
– Что ты здесь делаешь? – раздался сердитый голос.
Она подняла голову и увидела в глубине беседки высокую даму, одетую в пышное платье из золотой парчи. Воротничок и манжеты из тончайшего белого кружева так поразили Милену, что она не сдержала восторженного восклицания:
– Ах, какая вы красавица, сударыня!
Дама улыбнулась и спросила чуть ласковей:
– Как зовут тебя, девочка?
– Милена, Ваша Светлость, – поклонившись, ответила она. А потом доверительным тоном сообщила:
– Мой отец садовник. Он позволил мне полюбоваться садом. Он очень переживает, что королева может увидеть меня здесь. Вы не станете выдавать нас, сударыня?
– Нет, – улыбнулась дама. – Не стану, если ответишь на мои вопросы.
– Конечно, сударыня, – проговорила Милена, перешагивая через порог.
– Почему ты так странно называешь меня?
– Сударыня, да, сударыня? – спросила Милена. Дама кивнула. – Да потому, что на вас удивительное платье с кружевами и драгоценные украшения, от которых рябит в глазах, Ах…
– Ну, Милена, где же твои буквы? – громко спросил садовник, перешагивая через порог беседки. Увидев даму, он упал к ее ногам и простонал:
– Простите, Ваша Светлость.
– Ва-в-а-ша-Св-в-е-т-лос-ть, – попятившись назад, прошептала Милена. – Вы… вы… ко-ро-ле-ва?
– Нет, я – сударыня, дитя мое, – рассмеялась королева. – Скажи, откуда ты знаешь такое удивительное слово?
– Мне сказал его лесник, с которым я случайно встретилась в лесу недалеко от замка, – ответила Милена.
– Лесник? – королева побледнела. – Скажи, дитя мое, а он называл тебе свое имя?
– Да, сударыня, ой, Ваша Светлость, – проговорила Милена. – Его зовут Миклош, так же, как принца, которого…
– Милена! – воскликнул садовник. Девочка прижала обе ладошки к губам, поняв, что сказала лишнее.
– Так же, как и принца, – глядя куда-то вдаль, повторила королева. – Как принца, которого нет уже с нами десять лет.
Королева тяжело вздохнула, погладила Милену по голове и подтолкнула к выходу.
– Ступай, дитя мое.
Но едва Милена сделала шаг, королева схватила ее за руку, воскликнув:
– Погоди. Тебе придется мне помочь, иначе я велю наказать твоего отца.
– О, Ваша Светлость, не гневайтесь напрасно, прошу вас, – взмолилась девочка. – Я сделаю все, что вы прикажете.
– Прекрасно, – улыбнулась королева, сильно сжав ее руку. – Ты должна разыскать лесника и уговорить его прийти в беседку.
– Боюсь, мне не под силу выполнить ваш приказ, – пытаясь высвободиться, проговорила Милена.
– Тебе не под силу? – нахмурилась королева. Девочка кивнула. – Что ж, тогда я сейчас же позову стражу и велю отрубить голову твоему отцу за то, что он нарушил мой приказ. Он прекрасно знал, что никому не позволено бродить по королевскому саду и тревожить меня в моем уединение…
– Простите, простите нас, сударыня, – заплакала Милена.
– Я – королева замка Шиклош. Меня не разжалобить слезами, – грозным голосом сказала она. – Я требую повиновения. Итак, готова ты исполнить мой приказ и привести к нам в замок лесника?
– Да, да, готова, Ваша Светлость, – с поспешностью выпалила Милена.
– Даю тебе всего три дня, по истечении которых садовник наш лишиться головы. Понятно?
– Да, сударыня, – прошептала Милена.
– Тогда, немедленно отправляйся в лес. А твоего отца пока я в каземате подержу, чтоб ты быстрее возвратилась.
– Позвольте мне проводить девочку хотя бы до калитки, – взмолился садовник.
– Нет, – топнула ногой королева. – Нет, не позволяю. Пускай идет одна. Одна она быстрее лесника отыщет. Мне говорили, что он одиноких поджидает и… Иди же, девочка, иначе твой отец лишиться головы уже сейчас.
– Я убегаю, Ваша Светлость, – поклонилась Милена и быстро сбежала вниз по ступеням. Сделав несколько шагов, она обернулась и громко сказала:
– Вы мне такой красивою и доброй показались вначале, а теперь… Теперь я вижу, что вы очень злая. От злости ваша красота померкла. И даже кружева на вашем платье не могут скрасить настоящий облик ваш. Вы безобразны, Ваша Светлость, безобразны…
– Что ты за вздор болтаешь, глупая девчонка? – испуганно воскликнула королева. – Убирайся прочь, пока тебя я отпускаю.
– Прошу простить меня, прощайте, злая дама, – проговорила Милена, бросившись прочь.
– Что здесь она за вздор про облик мой болтала, скажи скорей, колдун? – строго спросила королева, обращаясь к садовнику.
– Она еще вам истину не всю поведала, Гертруда, а вы ее за лесником отправили, – проговорил колдун, принимая свой настоящий облик.
– Спросила я тебя про облик мой, болван, – нахмурилась королева.
– Все с вашим обликом в порядке, – улыбнулся колдун. – Просто ребенок разглядел в вас злую фею. За десять лет вы сильно изменились. Зло никого не красит, дорогая.
– Но ты мне обещал вечную молодость и красоту.
– У нас, у колдунов, свои понятия о красоте, – ответил он. – Для меня вы, Гертруда – само совершенство, само изящество и…
– Хватит, – крикнула она. – Я это слышала сто раз. Ты лучше расскажи о тайнах, которые она поведать не успела.
– Здесь на ступенях мраморных есть буквы странные, которые нам надо разгадать, – проговорил колдун, присев на ступени.
– Ну и что там? – нетерпеливо спросила королева. Колдун пожал плечами. Королева присела на ступени радом с ним, провела пальцем по буквам и проговорила:
– Какие странные письмена. Я прежде букв таких не видела нигде.
– И я не видел, – признался колдун. – Быть может, Миклош нам поможет узнать, что здесь написано.
– Ты думаешь, он выбрался из лабиринта? – испуганно глянув на колдуна, спросила королева.
– Не думаю, а знаю, – ответил он. – Знаю. Еще я знаю то, что в королевском склепе готов проснуться воин Вальдек.
– Как быстро пролетело время, – покачала головой королева. – И почему мы не расправились с ними тогда, десять лет назад?
– Да потому, что десять лет назад вы были подобрее, – ответил колдун. – В вас говорило состраданье. К тому же вы не ожидали появленья дерзкой девочки по имени Милена, которая перевернет вверх дном все в замке Шиклош.
– А ты все это знал? – строго спросила королева.
– Догадывался, Ваша Светлость, – улыбнулся колдун.
– Так почему же ты меня не предостерег?
– Вы не желали слушать ничего, – развел руками колдун. – Вспомните, сколько времени мне пришлось уговаривать вас заманить девчонку в королевский сад. Вам не хотелось лишаться садовника…
– А, кстати, где он?
– В каземате, – ответил колдун.
– Правда?
– Ну, конечно, нет, – улыбнулся колдун. – Вон он идет по саду с лейкой. Сегодня он высаживал цветы, похожие на круглые нефриты. Сказал мне, что рассаду привезли с Ушмальских гор от доброй королевы Милославы – приемной дочери покойного короля Стефенса, невесты Вальдека, из-за которой началась война.
– Война, – заулыбалась королева. – Какое слово сладкое – война. Она ведь может разразиться снова. Проснется Вальдек и захочет драться…
– Но будет не с кем, – перебил ее колдун. – Помните, Гертруда, я сказал вам про золотой шестилистник.
– Помню и что?
– Мы ничего не сможем сделать, если кто-нибудь сорвет цветок и прижмет его к груди, – зашептал колдун.
– Надеюсь, это не случиться, – проговорила королева.
– И я надеюсь, дорогая, но…
Милена выбежала из королевского сада и помчалась к лесу.
– Миклош, Миклош, где вы, отзовитесь? – принялась кричать она. Но никто не отзывался. Только испуганные птицы вспорхнули с деревьев, огласив пространство пронзительными звуками.
Милена уселась на поваленное дерево, уткнула голову в колени и горько заплакала. Она не знала, что ей теперь делать. В свои двенадцать лет она еще не была готова к таким серьезным испытаниям. Зло встало перед ней во весь рост в образе королевы замка Шиклош.
– Что я такого сделала? – шептала Милена. – Зачем ей понадобился этот странный лесник, похожий на каменное изваяние? Как спасти бедного отца?
– Ми-ле-на, – послышался тихий голос. – Ми-ле-на.
Она поднялась с дерева и увидела в нескольких шагах от себя странный мерцающий свет.
– Следуй за лучом, – приказал тихий голос. Милена повиновалась. Ей было совсем не страшно играть в игру, которую затеял лесник Миклош. Напротив, любопытство охватывало ее. Хотелось поскорее узнать, что это за странный свет мерцает впереди, и куда он ведет ее. Она так увлеклась, что совсем не запоминала дорогу, по которой шла, поэтому, когда свет вдруг пропал, растерялась.
Место, куда она попала, было весьма странным и каким-то зловещим. Высокие деревья почти смыкались кронами, не давая возможности пробиться солнечному свету. Низкорослые кустарники стелились по земле, образуя ковер вокруг высокого каменного алтаря, поросшего мхом. Со всех сторон к алтарю вели потрескавшиеся от времени лестницы, ступени которых были исписаны точно такими же буквами, которые Милена видела на ступенях белой беседки в замке Шиклош. Милена сделала несколько шагов вперед и замерла. В самом центре каменного алтаря пробивался к свету золотой побег шестилистника.
– Сорви его. Сорви, – приказал голос.
Милена огляделась и, никого не увидев, медленно пошла вверх по ступеням. Она протянула руку к золотому побегу и, немного помедлив, подломила тонкий стебелек.
– Ах… – простонало эхо.
Милена спрятала побег в нагрудный карман и поспешно сбежала вниз. Мерцающий свет вновь поманил ее за собой. Чем дальше углублялась Милена в чащу леса, тем труднее было ей идти. Колючки впивались в волосы, царапали руки и ноги, причиняя девочке нестерпимую боль.
– Я не пойду дальше, – рассерженно проговорила она. – Это нечестно с вашей стороны, господин лесник.
– Иди, – подтолкнул ее кто-то в спину. – Иди и не оборачивайся, Милена.
Превозмогая боль и усталость, она сделала несколько шагов и оказалась у полуразрушенной пирамиды, внутри которой звучала тихая музыка. Мелодия показалась девочке знакомой. Она крадучись подошла к пролому в стене и заглянула внутрь. Но ничего не увидела, а лишь услышала взволнованные голоса.
– В королевстве Ушмаля вновь неспокойно.
– Люди снова вспомнили о жертвоприношениях.
– Надо что-то делать.
– Но мы не знаем, что же нам делать?
Музыка зазвучала громче. Милена сильнее прижалась к проему в стене. Глаза ее привыкли к яркому свету, и она увидела внутри пирамиды невысокий каменный алтарь, подножием которого служила круглая нефритовая пластина, излучающая сияние, похожее на мерцающий свет, приведший Милену сюда.
В нескольких шагах от алтаря стояли люди в светлых плащах с капюшонами, скрывающими лица.
– Десять лет мы говорили людям о силе добра и любви. Десять лет наши сердца наполняли мир и радость. Десять лет Милосвлава считалась самой мудрой и миролюбивой правительницей, – возвысила голос женщина, стоящая ближе всех к алтарю. – Десять лет Милослава отвергала ухаживания королей и принцев, храня память о приемном отце – великом короле Ушмаля Стефенсе и его сыне непобедимом Вальдеке. Но вот десять лет миновало… У стен замка вновь толпы женихов. Отказ королевы они воспринимают, как личное оскорбление. До нас дошли сведения, что воины Тольтеков готовы развязать войну…
– И воины Мери ленов…
– И воины Ахменов.
– И воины Кокомов, – заговорили люди.
– Чтобы избежать кровопролития, нам вновь придется распространить слухи о жестокостях, творящихся в Ушмале, – подняв над головой руку, проговорила женщина, стоящая ближе всех к алтарю.
– Как мы сделаем это, королева Мерида? – раздалось сразу несколько голосов.
– Девочка, стоящая у пролома в стене, поможет нам, – проговорила королева и посмотрела на Милену через прорези в капюшоне. – Входи, не бойся.
Стены пирамиды раздвинулись, и Милене осталось сделать лишь шаг. Она глубоко вздохнула, прижала правую руку к груди и вошла в световой круг.
– Здравствуйте. Простите, что побеспокоила вас, – смущенно проговорила она.
– Ты пришла вовремя, – сказал королева и сняла капюшон.
Милену поразила необыкновенная бледность ее лица и странный разрез глаз с чуть вздернутыми вверх уголками. В темных зрачках королевы отражался мерцающий нефрит, и от этого они казались бездонными.
– Мы просим тебя о помощи, – проговорила королева.
– Но чем я, маленькая девочка, дочь простого садовника могу помочь вам? – удивленно воскликнула Милена.
– Она – дочь садовника, – зашептали люди, сбрасывая капюшоны.
– Того самого садовника, который покупает цветы для королевы замка Шиклош.
– Того самого садовника, с которым подолгу беседует королева Милослава.
– Того самого садовника, которого казнят, если я не разыщу лесника по имени Миклош и не приведу его в замок Шиклош, – выпалила Милена.
Люди, стоящие вокруг нее, переглянулись. Воцарилось долгое молчание. Бледное лицо королевы Мериды стало еще бледнее, губы вытянулись в тонкую ниточку, подбородок заострился. Она положила ладони на светящийся нефритовый шар, появившийся в центре алтаря, и зашептала какие-то непонятные слова. Мерцающий свет то усиливался, то почти исчезал, и тогда пространство пирамиды погружалось в вязкий пугающий сумрак. Милене хотелось поскорее убежать подальше от этих людей, забыть все, что она видела и слышала, и никогда больше не вспоминать ни лесника по имени Миклош, ни королевский сад, ни всадника на белом коне, ни даже золотой побег шестилистника, лежащий в нагрудном кармане.
– Наверное, мама ужасно волнуется из-за моего отсутствия, – подумала Милена. – Она, наверное, стоит на пороге нашего маленького домика и до боли в глазах всматривается вдаль. А меня все нет и нет. Ма-моч-ка, не волнуйся, со мной все в порядке. Я скоро вернусь. Очень-очень скоро, ма-моч-ка!
Последние слова Милена произнесла вслух. Королева Мерида замолчала, пристально посмотрела на нее своими странными бездонными глазами и улыбнулась.
– Как твое имя?
– Милена, Ваша Светлость.
– Мы просили тебя о помощи, даже не подозревая, что ты – именно та, кто нам нужен. Сейчас ты сама поймешь, почему я так говорю. Тебе сняться удивительные сны, которые потом становятся явью, верно? – Милена кивнула. – Ты разглядела странные письмена там, где их никто не видел. – Милена кивнула. – Тебя привел к пирамиде мерцающий свет, а в потайном кармане у тебя золотой побег шестилистника, который ты сорвала неподалеку.
– Да-а-а, – прошептала Милена, прижав руку к груди. – Но, откуда вы все это узнали?
Королева лукаво улыбнулась и проговорила:
– Нефритовый шар поведал мне все это. И раз ты та, кто нам нужен, мы покажем тебе, как король Стефенс расправлялся со своими врагами.
Люди поспешно спрятали лица под капюшонами и сделали несколько шагов к алтарю. Королева взмахнула руками, словно птица крыльями, и запела. Милене показалось, что она слышит мамину колыбельную. Дрема сковала ее веки, сделала тело ватным. Ноги девочки подкосились, она упала на каменный пол, поросший мхом, и крепко заснула.
А проснулась она у себя дома. Мама сидела у окна и негромко напевала.
– А где королева Мерида со своей свитой? – спросила ее Милена.
– Не знаю, – улыбнулась мама. – Должно быть, твоя королева спокойненько спит в своем замке.
– Да нет же, мамочка, – вскочив с постели, воскликнула Милена. – Я видела королеву не в замке, а в дремучем лесу…
– Королева в дремучем лесу, забавная картина, – усмехнулась мама.
– Мамочка, ты должна мне поверить, потому что я действительно была этой ночью в лесу и видела королеву Ушмаля Мериду и ее супруга короля Стефенса. Они совершали страшный ритуал жертвоприношения. Поверь мне, мамочка, это было ужасно-ужасно страшно, – сжав мамину руку, проговорила Милена. – И это все было не во сне, а на самом деле. И я могу доказать тебе, что говорю чистую правду.
Милена достала из нагрудного кармана платья два цветка золотого шестилистника и нефритовую дощечку с каплями запекшейся крови.
– Где ты все это взяла? – нахмурилась мама.
– Возле жертвенного алтаря в дремучем лесу, – ответила Милена.
– Расскажи мне все, что ты там видела, милая, – прижав девочку к себе, попросила мама.
– Когда королева Ушмаля Мерида запела песню, похожую на колыбельную, я погрузилась в некое подобие сна, – проговорила Милена, воскрешая в памяти события прошлой ночи. – Мне казалось, что я парю над землей и вижу все происходящее со стороны. Люди двинулись в храм надписей, который находится внутри девятиступенчатой пирамиды, нам пришлось долго идти к ее вершине по десяткам ступеней, испещренных замысловатыми письменами. На вершине этой пирамиды находился храм, стены которого украшали рельефные рисунки. Они были ужасными, мама. Меня до сих пор бросает в дрожь, когда я вспоминаю воинов с пастями ягуаров вместо ртов и женщин, держащих на руках уродливых младенцев с невероятно длинными крючковатыми носами, малюсенькими глазками и огромными звериными пастями. Из правой ноги каждого ребенка вылезала змея… – Милена поежилась и продолжила. – Хорошо, что мы быстро прошли внутрь храма, где не было никаких украшений и рисунков, а были лишь письмена. Они располагались ровными столбцами на стенах и на большой плите на полу. Королева Мерида приказала поднять эту плиту, и первая спустилась вниз по широкой лестнице, освещенной светом факелов. Вдоль всей лестницы вниз ползло полое змеиное тело из светлой известковой массы. Голова змеи покоилась на пьедестале в зале белоснежных сосулек, свисающих с потолка причудливой бахромой. В центре зала на шести каменных столбиках лежала плита, которую охраняли девять властелинов ночи – каменных идолов, одетых в дорогие одежды, украшенные перьями птицы кецаль. На поясе у каждого идола висели по три человеческих черепа. На поверхности каменной плиты был вырезан человек, лежащий на голове безобразного животного с раскрытой пастью. Глаза животного были такими безумными, а клыки, торчащие из пасти такими громадными, что мне стало очень страшно, – Милена поморщилась, облизала губы и продолжила:
– Но и человека, изображенного на плите, нельзя было назвать красивым. Через его грудь вырастал кукурузный початок, из листьев которого в разные стороны выползали змеи. На вершине початка сидела редкая птица кецаль, раскрашенная яркими красками.
Люди заполнили зал и замерли, скрестив на груди руки. В наступившей тишине голос жреца зазвучал так, словно разом зазвонили десятки колоколов:
– Новая жертва готова!
В световом кругу появился обнаженный юноша, тело которого было натерто с головы до пят синей краской. Сердце было отмечено белым четырехугольником. Юноша улыбнулся и улегся на каменную плиту с жуткими рисунками. Жрец вонзил острый нож в его грудь, вырвал еще трепещущее сердце и сильно бьющей кровью окропил статуи девяти идолов – властителей ночи…
Мама вскрикнула и, прижав Милену к себе, проговорила:
– Бедная моя девочка, какой ужасный сон привиделся тебе.
Милена хотела возразить, что это вовсе не сон, но мама еще крепче прижала ее к себе и зашептала:
– Я знала, знала, что королева Ушмаля Милослава не так добра и милосердна, как говорят. Десять лет она искусно притворялась, изображая добродетель. Но разве женщина, выросшая среди зла, коварства и порока, может быть добродетельной? Нет. Зло неискоренимо… – мама чуть отстранила Милену и попросила:
– Никому не рассказывай о своем сне, дорогая.
– Хорошо, мамочка, – пообещала Милена. – Только это был вовсе не сон.
– Сон, не сон, теперь это уже не столь важно, – улыбнулась мама и, поцеловав Милену в лоб, пошла к двери.
– Мама, ты куда? – удивленно спросила девочка, но не услышала ответа. Тогда она подбежала к двери и, широко распахнув ее, крикнула:
– Мама, куда ты?
Но мамы нигде не было, только королевская карета отъехала от калитки.
– Как странно все, что происходит со мной. Наверное, я все еще сплю и вижу сон, похожий на правду, – приложив ладошки к глазам, проговорила Милена. Перед ее внутренним взором возник образ женщины с таким же, как у королевы Мериды бледным лицом и бездонными глазами. Длинную тонкую шею женщины украшало ожерелье из девяти нитей, на которые были нанизаны тысячи нефритовых зернышек. Широкие золотые браслеты украшали запястья, на пальцах сверкали нефритовые перстни, а на голове – диадема с перьями кецаля.
– Кто вы? – удивленно спросила Милена, не убирая рук от лица.
– Милослава, – ответила она, едва шевельнув губами.
– Королева Милослава?! – воскликнула Милена.
– Да-а-а-а, – сказала она. – Помоги мне отыскать принца Миклоша.
– Как же я смогу вам помочь, если принца убили десять лет назад?
– Он жив, – улыбнулась королева.
– Откуда вы знаете? – спросила Милена.
– Незнакомые письмена содержат в себе не только количество минувших лет, но и точное количество всех дней, минувших с начала совершения злодеяний, – послышалось в ответ. Видение исчезло.
Милена убрала ладошки от лица и недовольно проговорила:
– Что за глупая привычка у этих королевских особ, не отвечать на поставленный вопрос. Мне вовсе не интересно, какую тайну хранят странные письмена…
– А мне очень интересно, – проговорил кто-то за ее спиной.
Милена обернулась и, увидев лесника, одетого в лохмотья, воскликнула:
– Миклош! Дорогой вы мой, как я счастлива, что вы сами нашлись.
Она крепко прижалась к нему, продолжая шептать: «Какое счастье, что вы нашлись». А он стоял, опустив руки по швам, и не мог пошевелиться. Кровь пульсировала в его жилах с такой силой, что казалось, они не выдержат напора и лопнут. Сердце посылало сигналы «SOS», а в мыслях светилось слово «радость».
– Как я рада, что вы нашлись! – воскликнула Милена и, отстранившись от него, продолжила деловитым тоном:
– Теперь мы с вами должны отправиться сразу в два места: в замок Шиклош и в королевство Ушмаля. Только надо решить, куда же идти вначале. Ну, господин лесник, что вы стоите, как истукан, говорите скорее, куда вы хотите идти: к Гертруде или к Милославе?
– Что? – прошептал он, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
– Ах, господин лесник, какой вы странный, – недовольно проговорила Милена и, схватив его за руку, потянула за собой. – Не станем терять время. Давайте отправимся в путь, а дорогой решим, какой даме нам следует отдать предпочтение. Правда, у нас с вами на раздумье почти нет времени. Осталось всего два дня, чтобы спасти моего отца.
– Отца? Спасти твоего отца от чего? – спросил лесник.
– От верной смерти, – ответила Милена так спокойно, что он растерялся.
– Погоди, ты шутишь или говоришь серьезно? – остановившись, спросил он.
– Я говорю серьезно, – ответила она и вздохнула. – Гертруда, ой, королева Гертруда сказала, что моему отцу отрубят голову, если я не отыщу вас и не приведу в замок Шиклош через три дня. Но вы нашлись сами, господин лесник, поэтому мне теперь нечего бояться за отца. Прошел только один день, и мы можем по дороге в замок Шиклош заглянуть еще в королевство Ушмаля, где вас поджидает королева Милослава.
– Мы не сможем запросто заглянуть в Ушмаль, потому что до него несколько часов езды на быстроногом скакуне, – покачав головой, сказал лесник.
– Странно, – проговорила Милена. – Нынче ночью я была в Ушмале, и мне показалось, что он в двух шагах от нашего дома.
– Это тебе только показалось, – вздохнул лесник. – Сколько раз мне приходилось выезжать на рассвете, чтобы примчаться к полудню к реке, где по колено в воде стояла девушка… Постой, как ты сказала зовут королеву Ушмаля?
– Милослава, – ответила Милена.
– Ми-ло-сла-ва, – мечтательно проговорил он. – Так звали ту девушку, навстречу с которой я торопился в Ушмаль. Она была так мила… Постой. В последнюю нашу встречу Милослава сказала, что она – невеста принца Вальдека, который… – лесник улыбнулся и воскликнул:
– Какое счастье, Милена, память возвращается ко мне!
– Я очень рада, господин лесник, – улыбнулась она.
– Я не лесник, сокровище мое, – присев перед ней на корточки, проговорил он. – Я – принц Миклош, которого все считают убитым.
– Но разве такое возможно? – нахмурившись, спросила Милена.
– Наверное, возможно, – улыбнулся он, – раз я – это я.
На горизонте появился белоснежный конь и громко заржал.
– Арчибальд! – воскликнул Миклош и побежал навстречу скакуну.
– О, нет. Не убегайте от меня, господин принц лесник Миклош, – простонала Милена, помчавшись следом за лесником, который терял свои лохмотья, превращаясь из старца в молодого мужчину.
– Ты был прав, колдун, – сказала мать Милены, усаживаясь в королевскую карету. – Преображаясь в другого человека, невольно становишься другим. Когда я поцеловала девчонку, со мной произошло что-то странное.
– Возникло чувство сострадания? – нахмурился колдун.
– Мне стало жаль ее, и сердце защемило, – проговорила она, глядя в окно кареты.
– Скорей верну тогда вам прежний облик, Ваша Светлость, – проговорил колдун, посыпав волосы женщины белым порошком. Она вскрикнула, прижала ладони к лицу и низко опустила голову. Колдун провел рукой по ее спине и шепнул:
– Теперь вы снова королева, вы – Гертруда. Скорее расскажите все, о чем узнали.
Вместо ответа она протянула ему два золотых побега шестилистника и нефритовую дощечку с каплями запекшейся крови.
– Я предполагал, что дела наши плохи, – проговорил колдун. – Но я не думал, что они плохи до такой степени. Два шестилистника – это двойная защита, а нефрит… Нас с вами ждут большие неприятности, Гертруда.
– Так сделай что-нибудь, чтоб их предотвратить. Ведь ты – колдун, – сказала королева строгим голосом.
– Я, к сожалению, не всесилен, – покачал он головой. – Есть силы света и добра, которые могут разрушить любые колдовские чары. Любые, слышите, Гертруда.
– Но ведь прежде никто не пытался разрушить твое колдовство. Что теперь изменилось? – нахмурилась Гертруда.
– Чаша беззаконий переполнилась, – глядя поверх ее головы, ответил он. – Меч возмездия занесен…
– Как хорошо, что ты про меч возмездия вспомнил, – улыбнулась королева. – Пора уже нам Вальдека будить. Пусть отправляется в Ушмаль. Если верить дочери садовника, то там в Ушмале, в храме надписей хранятся несметные богатства… И еще нам надо послать послов к Тольтекам, Кокомам и Мериленам, чтобы все узнали о коварстве Милославы.
– Да будет так, как вы сказали, – улыбнулся колдун. – Но я бы еще прибавил, что она – последняя из рода колдунов, что королевский трон обманом захватила, а теперь мечтает подчинить себе весь мир.
Королева рассмеялась:
– Прекрасно, Штефан. Давай скорее Вальдека будить. Пусть возвращается в Ушмаль.
– Тогда все будет по-иному, я надеюсь, – сказал колдун, помогая королеве выйти из кареты.
Они направились в фамильный склеп, где освещенный тысячами свечей лежал в доспехах воин Вальдек.
– Что случилось? – воскликнула Гертруда, замерев на месте. – Почему он больше не похож на Миклоша?
– Потому что колдовские чары утратили свою силу, – поспешно спускаясь вниз, проговорил колдун. Он пощупал пульс воина, приложил зеркальце к его лицу и нахмурился:
– Боюсь, что нам потребуется еще несколько дней, чтобы произошло полное пробуждение.
– Ну что же, подождем, – проговорила королева, медленно подходя к спящему.
Она долго и пристально рассматривала лицо Вальдека, а потом коснулась кончиками пальцев его бровей, глаз, носа, очертила контур губ и улыбнулась:
– Надеюсь, ты будешь мне хорошим…
Вальдек застонал.
– Он просыпается, – отпрянув назад, воскликнула королева.
– Нам с вами лучше поскорее удалиться, – увлекая ее за собой, сказал колдун.
– Нет, Штефан, я хочу остаться и все, что здесь произойдет, увидеть, – заупрямилась королева.
– Уверяю вас, Ваша Светлость, это зрелище огорчит вас, – продолжая тянуть ее за руку, сказал колдун. – Даже я, привыкший за сотню лет к превращениям, стараюсь избегать момента пробуждения от летаргического сна. Давайте лучше постоим снаружи. Мы спустимся сюда потом, когда…
Из груди Вальдека вырвался душераздирающий вопль. Его лицо искривила страшная гримаса, а тело начало сотрясаться в конвульсиях.
– Пожалуй, Штефан, ты был прав. Я лучше подожду снаружи, – поспешно выбегая из склепа, проговорила королева.
Миклош подбежал к верному коню Арчибальду, обнял его за шею и заплакал.
– Не знаю, друг мой, сколько времени прошло с разлуки нашей. Но как я счастлив, что меня ты не забыл, что снова ты со мной, мой верный Арчибальд.
– Не уезжайте, господин лесник, – закричала Милена, подбегая к нему. – Господин лес… Простите, сударь, вы не видели здесь лесника в лохмотьях?
– Не видел, – ответил Миклош и повернулся. – Милена, ты не узнаешь меня?
– Нет, сударь, я вас вижу впервые, – ответила она.
– Милена, я же – Миклош, – улыбнулся он. – Тот самый Миклош, что несколько минут назад с тобою говорил, а потом, увидев Арчибальда, бросился к нему.
– Нет, – покачала головой девочка. – Тот Миклош был оборванный и грязный, а вы – такой нарядный и красивый, что вас никак нельзя принять за лесника. Никак… – она вздохнула.
– Милена, посмотри скорей в мои глаза, – взяв ее за руку, проговорил Миклош. Она подняла голову и прошептала:
– Не может быть. Вы – тот самый Миклош, которого все умершим считали.
– Тот самый, – улыбнулся он и протянул ей золотой побег шестилистника.
– Слезы Миклоша, которые никому не позволено срывать, – проговорила Милена, прижимая цветок к груди. – Спасибо. У меня теперь будет три шестилистника.
Милена сунула руку в карман и удивленно воскликнула:
– Они исчезли.
– Кто? – удивился Миклош.
– Цветы и нефритовая дощечка, которую дала мне королева Милослава, – ответила Милена, смахнув с глаз слезинки. – Королева очень просила меня не потерять ее подарок. Я должна была передать нефритовую дощечку вам, потому что там написано что-то очень важное… Какая же я растеряха…
– Не плачь, – прижав ее к себе, сказал Миклош. – Мы обязательно найдем и цветы, и нефрит. Ты лучше скажи мне, как зовут супруга королевы Милос лавы.
– Никак, – всхлипнула Милена. – У королевы нет супруга.
– А где же Вальдек – грозный принц Ушмаля? – поинтересовался Миклош.
– Я не знаю, – ответила Милена. – Я многого не знаю, сударь, ведь мне всего двенадцать лет. Порой, мне правда, сняться сны, которые меня удивляют и пугают, но никто не желает их растолковать.
– Возможно, это вовсе не нежелание, а просто – попытка уйти от того, что объяснить невозможно, – задумчиво проговорил Миклош. – Как можно объяснить мое превращение?
– Колдовством, – ответила Милена.
– Но кому это было нужно? – задал новый вопрос Миклош.
– Женщине, – улыбнулась Милена. – Мне мама говорила, что женщины – очень коварны, что лучшая подруга может запросто предать, подсыпать яд в лекарство…
– Я понял, понял! – воскликнул Миклош. – Это Милослава. Ее спросил однажды я: «Вы ведьма?» Сказала: «Да. Я – ведьма, я – последняя сбежавшая колдунья»… Мне нужно поскорее к ней в Ушмаль…
– Меня с собой возьмите, – схватила его за руку Милена.
– Поехали, – подсаживая ее в седло, сказал он. – Я должен расквитаться с Милославой за годы странствий в темном лабиринте.
Милослава стояла на берегу реки и наблюдала, как солнце, прикрываясь облаками, клонится к закату. Конский топот заставил ее обернуться. Из леса выехал всадник на белом коне.
– Наконец-то, – прошептала Милослава и поспешила ему навстречу.
– Как ты посмела? – спрыгивая с коня, воскликнул Миклош. В его взгляде было столько ненависти, что Милослава попятилась. – Как ты посмела? И за что, за что, такое наказанье мне придумала?
– Я рада видеть вас, принц Миклош, – проговорила она холодным тоном и, повернувшись к Милене, сказала чуть мягче:
– Спасибо тебе, дитя мое, за то, что ты так быстро выполнила мою просьбу. Что ты хочешь получить за свою услугу?
– Мне ничего не надо, – ответила Милена.
– А мне надо расквитаться с вами, дерзкая колдунья, – схватив Милославу за руку, проговорил Миклош.
– Чтобы вершить поспешный суд, не нужно много ума, – глядя в его глаза, спокойно сказал Милослава. – Мы с вами десять лет назад расстались. Вы прочь умчались на своем коне. За вами вслед умчался Вальдек – грозный принц Ушмаля. Что потом… Потом нам сообщили, что вы мертвы, что в склепе королевском похоронены. А Вальдек наш исчез бесследно. Никто не мог найти его следов. Никто…
– Что было дальше?
– Между королями Стефенсом и Яношем разразилась страшная война. Она полгода длилась, – Милослава тяжело вздохнула. – Никто не возвратился с поля боя. Погибли тысячи людей. Мы десять лет по ним носили траур, оплакивая их, и Вальдека, и… вас. За что, скажите, вы бросаете мне дерзкие упреки, воскреснув через десять лет?
– За то, что вы меня заколдовали, заставив бродить в лабиринте безвременья, – крепче сжав ее руку, ответил Миклош.
– Я вас заколдовала? – удивилась Милослава. – Но как я смогла это сделать, если вы умчались, а я осталась здесь, у реки?
– Вы пытаетесь уверить меня, что ничего не знаете о старце, который встретил меня в лесу и спас от преследователей?
– Я не пойму, о чем вы говорите, принц, – сказала она.
– Вы никого не посылали вслед за мной? – строго спросил он.
– Нет, – высвободив руку, ответила она.
– Но, кто-то же послал седого старца, чтобы меня в ловушку заманить? – нахмурился Миклош.
– Кто вас в ловушку заманил, мне не известно, – растирая покрасневшую руку, сказала Милослава. – Но я бы тоже с удовольствием узнала, кто это сделал и зачем, зачем?
– Вы говорите искренне?
– Вполне, – улыбнулась она, продолжая растирать руку.
– Простите, если причинил вам боль, – проговорил Миклош. – Я не увидел шрама на руке у вас. Откуда он? Его ведь прежде не было.
– Вы правы, не было, – спрятав руку за спину, ответила она.
– Скажите, что это за шрам?
– Вам интересно? – пристально глядя в его глаза, спросила она. Он кивнул. – Это – память о любимом, который…
– Милослава, умоляю, откройте тайну. Скажите, что здесь приключилось? Зачем меня сюда вы вновь позвали? – схватив ее за плечи, скороговоркой выпалил он.
– Я хотела вас о помощи просить, – прошептала она.
– Но откуда вы узнали, что я не умер и не похоронен в склепе, что я в лохмотьях по лесу скитаюсь? – его брови взлетели вверх, а в глазах засверкали искорки подозрения.
– Я этого не знала, – ответила она. Щеки ее зарумянились. – Я чувствовала это… Мне хотелось верить, что вы живы, что вы сюда вернетесь и… – она замолчала и потупила взор.
– Что я вернусь и… – Миклош попытался заглянуть в ее глаза. – Что будет дальше? Говорите, говорите…
– Смотрите! – закричала Милена.
Милослава и Миклош оглянулись и увидели на противоположном берегу реки грозного принца Вальдека, гарцующего на вороном скакуне.
– Я был уверен, что тебя, трусливый Миклош, встречу здесь в Ушмале, – возвысил голос Вальдек. – Пришла пора сразиться в честном поединке. Надеюсь, что на этот раз никто не помешает нам.
Вальдек обнажил меч и захохотал.
– Принц Миклош безоружен. Ты не должен… – попыталась остановить его Милослава.
– Молчи, неверная простолюдинка, – хлестнув ее плеткой, крикнул Вальдек. – Я сам решаю, что я должен делать, а что нет.
– Беги, спасайся, Миклош, – простонала Милослава.
– Нет, – сказал он, шагнув вперед. – Однажды я уже спасался бегством. Пожалуй, хватит. Давай сразимся в честном поединке, Вальдек. Сойди с коня и…
– Кто здесь о чести вдруг заговорил? – захохотал воин. – Не тот ли, кто тайно проник в чужое королевство и хотел увести чужую невесту? Ты только позабавиться хотел, неверный сын Ахменов. Но не подумал, что твоя забава принесет другим лишь смерть и горе. Ты должен получить за все сполна! – Вальдек занес меч над головой Миклоша.
– Постойте! – закричала Милена, выйдя из-за дерева, за которым все это время пряталась. – Не убивайте его. Позвольте, я расскажу вам свой сон.
– Ты кто такая? – рассерженно крикнул Вальдек.
– Я – дочь садовника Милена. Ой, нет. Я – королева замка Шиклош, – сделав несколько шагов вперед, сказала она.
– Ты – королева? – Вальдек опустил меч и шагнул ей навстречу. – Скажи мне, сколько тебе лет?
– Уже двенадцать, сударь, – ответила она и улыбнулась. – Вы мне снились много-много раз. Во снах вы так же на меня смотрели, а потом…
– Дай мне скорее свою руку, – попросил он, опускаясь перед ней на колено.
Милена протянула ему обе руки ладошками вверх. На правой ладошке лежал золотой шестилистник, а левую ладошку украшали три маленькие родинки. Соединенные линиями жизни, они образовывали треугольник. Вальдек прижал левую руку Милены к своей груди и счастливо заулыбался.
– Вы не возьмете шестилистник? – спросила Милена.
– Нет, милая, он мне не нужен, – ответил он.
– А Миклоша отпустите? – поинтересовалась она.
– Пока что отпущу, – сказал он и поднялся. – Пока…
– Я буду ждать вас, милый Вальдек, там же, где ждала вас прежде, – прошептала Милена. – Прощайте, нам пора.
Она повернулась к Миклошу и громко сказала:
– Принц Миклош, умоляю вас, не станем терять ни минуты, поедемте скорее в замок Шиклош, чтобы выручить моего отца.
– Я отпускаю вас, трусливый сын Ахменов, – высокомерно глядя на принца, сказал Вальдек. – Ступайте прочь, и впредь не смейте пересекать границ Ушмаля.
Миклош хотел что-то возразить, но Милослава крепко сжав его руку, шепнула:
– Лучше промолчите. Не знает он пока, что я – королева, что его за дерзость ждет суровая кара. Ступайте, принц…
– Простите, Милослава, и прощайте, – поцеловав ее окровавленную руку, сказал Миклош. Он ловко вскочил в седло, подхватил Милену и умчался прочь.
– Итак, пришла пора нам подвести итог всех ваших добрых дел и злодеяний, – сказал Вальдек, шагнув к Милославе. Но, увидев на ее шее девять нефритовых нитей, побледнел. – Вы… Вы…
– Я – королева Ушмаля, – сказала она, гордо подняла голову.
В тот же миг из-за деревьев появились люди в светлых плащах с капюшонами, скрывающими лица. Вороной конь Вальдека испуганно заржал и рванулся прочь. Вальдек опустился перед Милославой на колени и, низко склонив голову, спросил:
– Почему, Ваша Светлость, вы не остановили меня?
– Никто не должен знать наших тайн, воин. Никто из посторонних, – ответила она.
– Прикажите идти к колодцу смерти? – не поднимая головы, спросил он.
– Нет, – сказала она, тронув его за плечо. Он поднял голову и внимательно посмотрел в ее серьезные глаза. – Я приказываю тебе следовать за мной во дворец, а завтра… – она подняла голову и зажмурилась от яркого солнца. – завтра…
– Вы даруете мне жизнь? – поднимаясь с колен, спросил он.
– Да, – ответила она и улыбнулась. – Ты завтра будешь состязаться с женихами. Ты непременно должен победить. Ты понял, воин, непременно?
– Я обещаю, – приложив меч к губам, сказал он. – Обещаю, Ваша Светлость.
– Ступай же во дворец, – приказала она, вытянув вперед правую руку. Он повиновался. Она еще несколько минут постояла на берегу, а потом поспешно вошла в реку и зашагала вверх по течению. Люди в светлых плащах превратились в едва заметные тени и заскользили вслед за ней.
– Азарт сражения. Азарт охоты. Азарт войны. Азарт игры. Азарт разгадки тайн владеет человеческими умами. Вот только никто не торопится делать с азартом добро. Никто не думает о том, что время водою сквозь пальцы уходит… – шептала Милослава, как заклинание. – Время уходит, уходит, уходит. Мир поглощает вселенское зло…
– Ты очень смелая девочка, Милена, – сказал Миклош. – Я в долгу перед тобой. Ты спасла мне жизнь.
– Я спасла вас, сударь, а вы спасете моего отца, и будем в расчете, – улыбнулся он.
– Тогда мне надо пришпорить коня, чтобы успеть в замок Шиклош до захода солнца, – сказал он.
– Давайте вначале заедем в наш дом, – попросила Милена. – Мне надо забрать со стола нефритовую пластину.
Миклош повернул коня к дому садовника. Милена распахнула дверь и позвала:
– Мама.
Никто не отозвался. В доме было тихо и темно.
– Странно, – сказала девочка, заглядывая в потайные уголки. – Нет ни мамы, ни нефрита.
Она уселась на край кровати и сдавила виски кончиками пальцев.
– О чем ты думаешь? – поинтересовался Миклош.
– Я вспоминаю, что рано-рано утром от нашего дома отъехала королевская карета, – проговорила она. – Ах, вдруг они увезли в каземат и маму?!
– Нет, – покачал головой Миклош. – Нет-нет, Милена. Я ни разу не слышал, чтобы пленников везли в каземат в королевской карете. Хотя… Я не был в замке целых десять лет. Вполне возможно, нравы изменились и… Помчимся же скорее в замок Шиклош.
– Да, да, вы правы, сударь, – проговорила Милена и первая вышла из дома.
Арчибальд громко заржал и рванулся вперед. Ветер засвистел в ушах Милены, приказывая:
– Не спеши. Сверни к острову Волшебника.
– Стойте! – крикнула Милена. Миклош натянул поводья. – Я вспомнила, вспомнила, что нам надо делать.
– И что же? – удивленно глянул на нее принц.
– Мы должны заглянуть на остров Волшебника.
– Зачем?
– Поверьте, это очень-очень важно, – скороговоркой выпалила она, хотя сама не совсем понимала, почему послушалась слов ветра.
– Хорошо, раз это очень-очень важно, мы вновь свернем с намеченного курса, – проговорил Миклош, поворачивая Арчибальда прочь от замка Шиклош.
– Давненько вас не было видно в наших краях, господин, – еще издали крикнул лодочник. – Я рад вас видеть даже несмотря на то, что вы выбрали не совсем подходящее время для визита. Я вас перевезу всего за две монеты. А вот лошадка ваша пусть плывет сама. Поторопитесь, господин, пока не село солнце.
Миклош и Милена уселись в лодку. Она легко отошла от берега и поплыла вперед, оставляя за бортом кудрявый след, который заходящее солнце окрасило в красно-бурый цвет.
– Каждый вечер солнце умирает, чтобы утром родиться вновь, – задумчиво глядя на воду, проговорила Милена. – А рождается оно…
– Приехали! – громко крикнул лодочник. – С вас две монеты. Я заберу вас на рассвете.
– Как на рассвете? – удивленно воскликнул Миклош.
– Так, на рассвете, – интенсивно взмахивая веслами, выкрикнул лодочник. Едва лодка отчалила от берега, стало совсем темно.
– Мне страшно, сударь, – прошептала Милена, прижавшись к Миклошу.
– Не бойся. Сейчас взойдет луна, осветит землю и тогда…
– Смотрите, смотрите, таинственное мерцание, – воскликнула Милена. – Если мы последуем туда, куда оно нас зовет, то непременно узнаем тайну этого острова.
– Пойдем, – проговорил Миклош, вспомнив полуразрушенную пирамиду и горящие глаза правителя Ушмаля Стефенса. – Правда, любопытство не всегда хороший советчик. Однажды, поддавшись ему, я чуть было не лишился жизни.
– А мне сияние помогло, – сказала Милена, увлекая Миклоша за собой.
Мерцающий свет то исчезал в зарослях кустарника, то вспыхивал с такой силой, что становилось светло, как днем, и можно было рассмотреть причудливые деревья, на ветках которых замерли большие птицы.
– Здесь все так странно и так таинственно, – проговорила Милена, крепче сжав руку Миклоша. – Мной владеют двойственные чувства: желание поскорей увидеть волшебника и страх перед ним. Что мы будем делать, если… если..
– Увидим что-то ужасное? – сказал Миклош. Милена кивнула. – Сядем на коня и умчимся прочь.
– А вы отыщите дорогу к реке? – поинтересовалась она.
– Арчибальд отыщет, – ответил Миклош, глянув на следующего за ними белоснежного скакуна. – Ты же поможешь нам, дружище? – Арчибальд негромко заржал. Милена улыбнулась:
– Спасибо тебе, прекрасный Арчибальд. Теперь мне совершенно не страшно.
Мерцающий свет стал ярче. Миклош и Милена увидели высокую каменную арку треугольной формы, украшенную устрашающими масками с длинными крючковатыми носами.
– Не бойтесь, – послышался таинственный голос. – Идите вперед к Караколю.
– Караколь – это, наверное, вон та пирамида, похожая на улитку, – проговорил Миклош, помогая девочке перешагнуть через высокой порог треугольной арки.
Едва они сделали несколько шагов, мерцание исчезло, и в кромешной тьме зазвучали слова:
– «Три вещи непостижимы для меня, и четыре я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице».[11]
Внутри пирамиды зазвучала тихая музыка. Миклош и Милена медленно двинулись вперед. Они вошли в распахнутую дверь и увидели в центре круглой залы высокий каменный трон, напоминающий тело могучего ягуара. Трон был покрыт оранжевой краской, а небольшие нефритовые диски имитировали пятна на шкуре зверя. Из нефрита были сделаны и большие круглые глаза хищника, из раскрытой пасти которого торчали острые черные клыки.
На троне сидела женщина в странных одеяниях. Длинные всклокоченные волосы скрывали ее лицо.
– Я рада, что вы пришли, – проговорила она. Миклош и Милена переглянулись. Голос женщины совсем не соответствовал ее облику, он был нежным и очень мелодичным.
– Прежде, чем вы отправитесь в замок Шиклош, я должна открыть вам несколько тайн. Присядьте на ступени и смотрите на распахнутую дверь.
Миклош и Милена повиновались. Помещение окутал вязкий сумрак, а когда он рассеялся, все изменилось до неузнаваемости. Не было больше пирамиды Караколь, а была цветочная поляна, по которой ходила девушка в льняном платье. Венок из васильков украшал ее гладкие каштановые волосы. Вооруженные всадники выехали на поляну и окружили девушку.
– Кто ты? – спросил ее светловолосый воин в золотых доспехах.
– Я – королева замка Шиклош, – ответила она, повернув к нему разрумянившееся лицо.
– Ты – королева?! – расхохотался воин. – А где же тогда твоя свита?
– В замке, – улыбнулась она. – В своих владениях я чувствую себя в безопасности.
– А что ты будешь делать, если в твои владения вторгнуться враги? – наклонившись вперед, спросил он.
– Враги, – задумчиво проговорила она.
– Да, да, враги, – закричали воины, с трудом сдерживая приплясывающих коней.
– Нагнитесь чуть ниже, я прошепчу вам свой ответ, – сказала девушка, глядя в глаза воину в золотых доспехах. Он спрыгнул с коня и шагнул к ней:
– Говорите, ну…
Девушка обвила его шею руками и зашептала:
– Ты не можешь быть моим врагом, потому что в твоих глазах я вижу свет добра, любви и милосердия.
– Нет, – оттолкнув ее, выкрикнул воин. – Нет.
– Да, – прошептала она, прижав руки к груди. – Ты хочешь казаться грозным, но…
– Замолчи! – воскликнул он, замахнувшись на нее хлыстом.
– Я не боюсь тебя, сын садовника, – проговорила она, гордо подняв голову.
– Ты снова ошиблась, – сказал он, вскакивая в седло. – Я – грозный воин Ушмаля Вальдек. Запомни. Сегодня я пощадил тебя лишь потому, что у меня была удачная охота.
– Нет, не поэтому, – покачала она головой. – А потому, что я та, которую ты так долго искал.
– Вздор, – крикнул он и, стегнув коня, умчался прочь. Воины последовали за ним. Девушка звонко рассмеялась и побежала к реке.
– Я – королева замка Шиклош! – крикнула она, бросив венок в темную воду.
– Альдея, что это с тобой? – поинтересовался невысокий полноватый мужчина.
– Ах, отец! – прижавшись к его широкой груди, прошептала она. – Я так счастлива, так счастлива! Пророчества волшебницы начинают сбываться. Грозный воин Вальдек был здесь!
– Не может быть, – воскликнул он, отстраняя дочь.
– Это было, было, отец, – восторженно проговорила она. – Жаль, я не позволила ему ударить меня кнутом. Если бы он это сделал, у тебя бы не было причин для сомнения.
– Альдея, милая, я не ожидал, что ты всерьез воспринимаешь болтовню выжившей из ума женщины, которая твердит, что она – настоящая королева Гертруда, а в замке Шиклош на троне сидит самозванка, – нахмурился отец. – Хорошо, что такие речи никто, кроме нас, не слышит. Иначе, ей бы давно отрубили голову. Я умоляю тебя, Альдея, перестань твердить, что ты – королева замка Шиклош. Ты – дочь простого садовника, который…
– Разбивает цветники в королевском замке, – Альдея поцеловала садовника в щеку. – Скажи, отец, а где моя мама?
– Мама… – садовник тяжело вздохнул. – Видишь ли, милая…
– Стоян, мне нужно побеседовать с тобой, – раздался строгий голос. Высокая женщина в странных одеждах поспешно подошла к реке.
– Госпожа волшебница, он приезжал, приезжал! – восторженно воскликнула Альдея.
– Я знаю, – строгим голосом проговорила волшебница, отбрасывая назад волосы.
– Какое у вас красивое, благородное лицо, – улыбнулась Альдея. – Зачем вы его прячете?
– Так надо, – ответила она, вновь прикрываясь волосами, как вуалью. – Воин Ушмаля вернется к тебе, но смотри…
– Спасибо вам, спасибо, спасибо, – прижавшись к волшебнице, защебетала Альдея. – Я люблю вас, как свою родную мать. Вы…
– Ступай, – уклоняясь от ее поцелуя, строго сказала волшебница.
– Прощайте, – пропела Альдея и убежала.
– Когда придет конец твоему безумию, Гера? – тяжело вздохнув, спросил садовник.
– Не знаю, друг мой, – убирая волосы с лица, ответила она.
– Сегодня Альдея вновь спросила про свою мать…
– Я знаю. Я все слышала. И мне даже показалось, что ты собирался ей всю правду рассказать.
– Я думаю, что нам пора сказать ей правду, Гера. Ну сколько можем мы с тобой скрывать, что ты…
– Пока еще не время, – прижав ладонь к его губам, сказала она.
– Но почему, почему? – прижав ее руку к груди, воскликнул он. – Сколько еще мне нести этот крест?
– Уже недолго, – улыбнулась она. – Ступай в замок и посади у главных ворот красные и белые розы. Скажи, что так велела королева.
– Но королева не отдавала мне такой приказ, – сказал он, пристально глядя в ее глаза.
– Я – королева, Стоян. Я отдаю тебе такой приказ. Ступай и выполни все так, как я велела. Нет погоди… – она обвила его шею руками и крепко поцеловала в губы. – Теперь ступай. И помни, ты мне очень-очень дорог. Ты – мой спаситель, мой защитник, мой супруг, хотя, я все еще жена другого. Но этого никто не сможет доказать, ведь не Гертруда больше я, а Гера – безумная волшебница, проведшая в могильном склепе три ночи и четыре дня. Ты помнишь, Стоян, как в мерцанье лунном, увидел ты в саду меня?
– Да, – прошептал он. – Мне тогда показалось, что вы – призрак, пришедший за моей душой.
– А я похитила не только твое сердце, но и лишила покоя…
– Нет, нет, не говори так, Гера, – прижав ее к себе, сказал он. – Я счастлив, что тогда все так случилось, что у нас растет Альдея, которая похожа на тебя.
– А Миклош на кого похож? – чуть отстранившись, спросила Гера.
– На… – садовник разжал объятия. – Нет, Гера, неужели, принц Миклош…
– Да, он – мой сын, – прошептала она. – Но мне не веришь даже ты, я это вижу. Конечно, это чересчур безумное заявление. Но оно как раз в духе безумной волшебницы, которой все меня считают. Уходи, забудь про все, что слышал. Это бред…
Она прикрыла лицо волосами и принялась приплясывать, выкрикивая:
– Бред, бред, бред!
– Бред, – простонало эхо на все голоса. Волшебница бросилась в реку и исчезла под темной водой.
– Бедняжка Гера, – вздохнул садовник и поплелся прочь.
Безмолвие раннего утра нарушил конский топот.
– Эй, где ты, королева? Отзовись, – прокричал всадник в золотых доспехах.
– Я здесь, я здесь, найди меня, – послышалось в ответ.
– Где, где ты? Я тебя не вижу.
– Сойди с коня и медленно иди туда, где голос мой услышишь.
Воин спрыгнул с коня и побежал к цветочному полю. Альдея поднялась из высокой травы и пошла ему навстречу.
– Здравствуй, грозный принц Ушмаля Валь дек, – беззаботно рассмеялась она. – Меня зовут Альдея. Я – дочь королевского садовника и… – она прижалась к нему и зашептала:
– Я не знаю наверняка, кто моя мама, но мне кажется, что она – волшебница.
Альдея отстранилась и, строго глянув на Вальдека, сказал:
– Я не советую вам обижать меня. Надеюсь, вам ясна причина? – он кивнул. – Зачем вернулись вы сюда?
– Чтобы еще раз взглянуть в глаза бесстрашию, – ответил он. – Вы – первый человек, который разгадал во мне трепетную душу. Если бы вы, Альдея, знали, как я устал от зла и жестокости, которым учит меня король Ушмаля Стефенс, мой отец. От тайных ритуалов и жертвоприношений рассудок мой мутнеет. Мне кажется, еще немного, и я превращусь в безумного злодея, для которого нет ничего святого, который не отступит ни перед чем.
– Несчастный Вальдек, – сочувственно проговорила Альдея, прикоснувшись ладонью к его щеке. – Я сделаю все, чтобы помочь вам сохранить доброе сердце. Давайте вместе собирать ягоды, петь песни, купаться в реке, играть в догонялки. Я убегаю, вы ловите. Раз, два, три…
Она рассмеялась и бросилась бежать. Минуту Вальдек стоял в раздумье, а потом сбросил золотые доспехи и побежала следом.
– Аль-дея…
– Валь-дек… – звенело эхо, сплетаясь в тихое: «Люблю!»
Их встречам не было конца. Они почти не разлучались, Чуть попрощавшись, вновь встречались, Смеялись, пели, целовались, А вскоре, тайно обвенчались, Альдея дочку родила…Вальдек души не чаял в малышке. Он придумал ей красивое имя Милена. Повесил на шею нефритовый медальон, чтобы все знали, что это не простой ребенок.
– Медальон может потеряться, – усмехнулась Альдея. – А вот три родинки на левой ладошке не исчезнут никуда. Сколько бы не прошло лет, ты всегда узнаешь свою Милену по этим трем родинкам, соединенным линиями жизни в треугольник: Вальдек, Альдея, Милена.
– Милена, Альдея, Вальдек, – прошептал он, прикоснувшись к родинкам на маленькой детской ладошке.
– Если с нами что-то случиться, ты всегда сможешь отыскать малышку, – прижавшись к Вальдеку, проговорила Альдея.
– С нами ничего не может случиться, милая, – обняв ее, проговорил он. – Я никогда не расстанусь с вами.
– Ты, милый мой, забыл, что ты – сын короля, а я – всего лишь дочь садовника, – пристально глядя в его глаза, сказала Альдея.
– Ты… – воскликнул он. Но она приложила ладонь к его губам.
– Да, я – твоя жена. Но, кто об этом знает? Кто знает про твою дочь Милену?
– Никто, – потупив взор, ответил он. – Никто.
– И очень хорошо, мой милый, что никто про нас с тобой не знает, – поцеловав его в щеку, сказала она. – Иначе, нас бы утопили иль в жертву принесли твоим богам. Пускай пока о нас никто не знает. А вот когда ты станешь королем, тогда…
– Я заберу вас в свой замок, – улыбнулся он.
– Тогда, мой король, вы поступите так, как сочтете нужным, – низко поклонившись ему, проговорила Альдея.
Вальдека не было больше года. Малышка Милена подросла, научилась ходить и говорить. Садовник выстроил для дочери и внучки небольшой домик, в котором всегда было много цветов. Вечерами Альдея выходила на луг и долго всматривалась в темнеющий горизонт. Однажды на фоне красного солнечного круга появился силуэт всадника. Альдея медленно пошла ему навстречу.
– Вальдек…
Он спрыгнул с лошади, прижал ее к себе и простонал:
– Беда, беда, моя Альдея. Отец требует, чтобы я женился на дочери жреца Милославе. Мне пришлось выдержать тысячу испытаний, чтобы не выдать ни тебя, ни малышку Милену. Но, боюсь, что наши страдания еще только начинаются. Прости меня, душу моя. Не думай плохо обо мне.
Он уткнулся лицом в ее волосы, пахнущие луговыми травами, и зашептал:
– Порой мне хочется броситься вниз с высокой горы и в одночасье покончить со всеми проблемами и невзгодами, свалившимися на меня. Но потом я понимаю, что не имею права так поступать, потому что я в ответе за тебя, за дочь… Жить так, как я сейчас живу, нет сил, Альдея…
– Все пройдет, – сказала она. – Не печалься, мой милый. Пойдем, я покажу тебе, как выросла Милена.
Малышка спала в своей колыбельке и чему-то улыбалась во сне. Вальдек опустился на колени, поцеловал девочку и зашептал:
– Спи спокойно, мой ангелочек. Пусть сняться тебе добрые сны. Пусть Всевышней хранит тебя. Пусть твое доброе сердечко никогда не станет злым и черствым.
Он поднялся и пошел к двери.
– Прощай, Вальдек, – прошептала Альдея. – Помни, «праведность ведет к жизни, а стремящийся ко злу, стремится к смерти своей».[12]
Он резко обернулся, привлек ее к себе и зашептал:
– Да, да, я стремлюсь к своей смерти, потому что я – злодей, наводящий ужас на весь мир.
– Ты – добрый, нежный, любящий и любимый. Думай об этом, Вальдек.
– Не могу, – простонал он. – Я должен быть злодеем. Прости…
Он выбежал из дома, вскочил в седло и умчался прочь. Альдея прижала ладони к лицу и горько заплакала.
– Он вернется, милая, не плачь, – тронув ее за плечо, проговорил садовник.
– Нет, – покачала головой Альдея. – Мы с ним простились навсегда.
– Не навсегда, а на несколько лет, – сказала волшебница, шагнув из тьмы в свет. Альдея вытерла слезы и с надеждой посмотрела ей в глаза.
– Потерпи, Альдея, – улыбнулась волшебница. – Ты еще будешь управлять страной. Ты станешь настоящей королевой…
– Я не хочу быть королевой, – горестно вздохнула она. – Не хочу помпезности и шума. Мне больше нравится уединенье. Я лучше бы жила с Миленой и Вальдеком на нашем острове вдали от злобы, зависти, гордыни, от безумных человеческих амбиций, разъедающих души и тела. Возьми нас с девочкой к себе на остров, мама…
– Не сейчас, – проговорила Гера, повернувшись, чтобы уйти. – Прости, Альдея, но еще не время.
– Постой, не уходи так быстро, – попросила Альдея. – Позволь обнять тебя. Я столько лет тосковала по материнской ласке…
– Кто сказал тебе, что я – твоя мать? – спросила Гера, обнимая Альдею.
– Наверно, звезды нашептали мне, – ответила она. – Нет, нет, какие звезды, когда я чувствовала, знала, всегда была уверена, что это ты. Одного никак я не могла понять, почему ты ведешь себя так, словно мы чужие? А потом я решила, что так и должно быть. Ведь волшебница, безумная колдунья Гера, которую бояться все вокруг, не может быть похожа на простых людей. Она должна жить в одиночестве. И остров, окруженный стремительной рекой, самое подходящее место для ее обитания и наших тайных встреч.
– Все верно, милая. Все верно, – поцеловала ее Гера и исчезла.
Пространство погрузилось в вязкий сумрак. Не было видно ничего. Лишь метрономы сердец отстукивали время.
– Вы что-нибудь поняли, сударь? – тихо спросила Милена, глянув на Миклоша.
– Кое-что, – ответил он. – Но я не знаю, можем ли мы верить всему, что увидели и услышали здесь.
– Вы можете не верить ничему, – раздался голос волшебницы. В зале вспыхнул яркий свет и заиграла тихая музыка.
– Я – настоящая королева замка Шиклош, – сказала волшебница и поднялась с трона. Она откинула с лица всклокоченные волосы и медленно спустилась вниз по ступеням.
– Меня отравила лучшая подруга Магда, которая не знала, что яд в замке Шиклош не убивает, а лишь погружает человека в летаргический сон, – глядя в глаза Миклоша, заговорила волшебница. – Не знала моя верная подруга Магда и того, что в замке есть потайная комната, где я хранила шкатулку с реликвиями предков. Открыть шкатулку можно лишь приложив к крышке нефритовую круглую пластину с отверстием посередине. Пластина висит в изголовье королевской кровати. А в шкатулке лежат нефритовые подвески в виде зубов ягуара, небольшая фигурка улыбчивого толстяка с крыльями и птичьим носом, вырезанная из светло-зеленого нефрита, и маленькие нефритовые безделушки: сердечко, цветок, бабочка, маска ягуара. Это все, что осталось от некогда грозных людей-ягуаров… – она тяжело вздохнула. – Я выжила лишь потому, что меня похитили Ахмены. Мы с Магдой воспитывались в монастыре Матеоша и почти никогда не разлучались. У нас не было друг от друга тайн и секретов. Мы были, как сестры… Как это было давно, что похоже на сказку, – волшебница присела на ступеньку, провела руками по волосам, словно отгоняя непрошенные воспоминания, и быстро заговорила:
– За несколько дней до приезда в монастырь королевской свиты, настоятель вызвал меня к себе и попросил отнести письмо в храм Лиственного Креста, куда прежде нам ходить не разрешалось. Я отправилась туда одна под покровом ночи, так велел настоятель. Я сделала лишь несколько шагов и попала в руки людей в светлых плащах с капюшонами, скрывающими лица.
– Ничего не бойся, – прошептал один, зажав мой рот ладонью. Другой укутал меня в плащ, низко опустив мне на лицо капюшон. Я не видела, куда они ведут меня, но мне казалось, что наше путешествие проходит под землей. Мы находились в подземном лабиринте, который привел нас в небольшой зал со сводчатым потолком, украшенным странными письменами.
С меня сняли плащ и поставили перед высоким человеком, который глянул на меня сверху вниз сквозь прорези в капюшоне и, проговорив: «Все верно», открыл свое лицо. Оно было чрезвычайно бледным. Уголки глаз были сильно вздернуты вверх, а сами глаза светились магическим светом. Я не могла оторвать от них взгляд.
– Очень скоро ты станешь королевой Ахменов, Гертруда, – сказал он. – Поэтому ты должна знать, что ты – не простая воспитанница монастыря Матеоша. Ты – дочь великого народа – людей-ягуаров, которые пока разбросаны по всему миру. Но придет время, и справедливость восторжествует. Истина вновь вернется на землю. И нам – людям-ягуарам придется сразиться со вселенским злом. Возьми эту золотую шкатулку. Здесь реликвии наших предков. Храни их. И никому не открывай нашей тайны.
– Но, как я смогу сохранить тайну, живя среди послушников монастыря? Мне негде спрятать такую драгоценную вещь, – растерянно проговорила я.
– Тебе не придется забирать шкатулку с собой, – улыбнулся мой собеседник. – Она останется здесь, в этой комнате. Эта комната – тайник. Она находится в замке Шиклош. А войти сюда ты сможешь из королевской спальни. Тебе нужно будет лишь приложить нефритовую пластину с отверстием посредине к изображению солнца на входной двери. Пластина висит в изголовье королевской кровати, как деталь барельефа. Никто из обитателей замка Шиклош не подозревает, что в небольшом кусочке светло-зеленого нефрита заключена колоссальная сила, о свойствах которой ты узнаешь много позже, когда станешь королевой замка Шиклош.
Он вынул из потайного кармана нефритовую пластину и приложил ее к крышке. Внутри шкатулки что-то звякнуло, крышка медленно открылась, выпуская наружу неяркий мерцающий свет. Я долго разглядывала содержимое шкатулки, испытывая смешанное чувство непонятного волнения и радости.
– Тебе пора возвращаться в монастырь, – тронув меня за плечо, проговорил человек в плаще. Он закрыл шкатулку и сказал:
– Никому не говори о нашей встрече.
– А Магде можно? – с надеждой глядя на него, спросила я.
– Никому, – строго сказал он. – Ты не смеешь раскрывать нашу тайну ни-ко-му. Запомнила?
– Да, – прошептала я и медленно пошла за своим провожатым обратно в монастырь.
– Где ты была? – спросила меня Магда, пробудившись ото сна.
– Бродила по саду, – соврала я.
– А, – улыбнулась она и моментально уснула.
А я в эту ночь так и не сомкнула глаз. Я лежала на кровати, смотрела на милое лицо своей дорогой подруги Магды и думала о нашем необыкновенном с ней сходстве. О том, что, возможно, не я, а она – дочь великого народа, что не я, а она должна стать королевой замка Шиклош. Мое сердце защемило от жалости к бедной Магде, и я поклялась, что сделаю все, чтобы она не осталась в монастыре.
– Ты будешь жить в замке Шиклош! – прошептала я. Магда счастливо улыбнулась во сне.
Утром меня представили королеве, как единственную достойную претендентку на роль жены принца Яноша. Королева долго сверлила меня холодным злым взглядом, а потом, крепко схватив меня за подбородок, проговорила:
– Надеюсь, ты не подведешь меня.
Я не знала, что надо отвечать ей. От страха и боли слезы брызнули из моих глаз. Увидев их, королева расхохоталась:
– Прекрасно, Матеош! Ты нашел то, что нам надо. Готовьте ее к венчанию.
Королева шлепнула меня ладонью по щеке и, повторив: «Надеюсь, ты не подведешь меня», удалилась.
Я упала на колени перед настоятелем и долго умоляла его оставить меня в монастыре, а отправить в замок Шиклош Магду. Настоятель равнодушно смотрел на меня сверху вниз и не говорил ни слова. Поняв, что плакать и умолять бесполезно, я поднялась. Настоятель улыбнулся и сказал:
– Королевой замка Шиклош выбрали тебя, Гертруда. Это свершившийся факт, который мы не имеем права обсуждать. Но мы можем позволить Магде навестить тебя в замке через пару месяцев. И вот тогда ты сама будешь решать, останется она с тобой или вновь вернется в монастырь.
– Спасибо, – прошептала я, вытерев слезы. – Вы вселили в мое сердце надежду. Два месяца – это немного. Надеюсь, они быстро пролетят.
– Конечно, – улыбнулся настоятель. – Иди и больше не плачь.
– Хорошо, – сказала я и поспешила к Магде.
– Мне придется ждать целых два месяца, – ужаснулась она, выслушав мой рассказ. – Я умру здесь в монастыре от тоски и одиночества.
– Магда, милая, ты же будешь здесь не одна, – попыталась утешить ее я. – Здесь в монастыре много послушниц…
– Все они глупые гусыни, – рассерженно воскликнула она. – Была бы моя воля, я ни одну из них никогда бы не выпустила за ворота монастыря. Никогда!
– Магда, что я слышу? – удивилась я.
– Это от горя, милая Гертруда, – уткнувшись в мое плечо, проговорила она. – Мне невыносимо расставание с тобой. Невыносимо…
– Хочешь, я подарю тебе свой медальон, – предложила я, чтобы хоть как-то ее утешить.
– Хочу, – обрадовалась она. – Только давай сделаем так: ты отдашь мне свой медальон на черном шнурке, а я тебе свой на серебряной цепочке. А когда я приеду в замок, мы вновь поменяемся медальонами.
– Хорошо, – согласилась я и, надев медальон Магды, уехала в замок.
С принцем Яношем мы увиделись лишь во время венчания. Он приподнял вуаль, скрывающую мое лицо, и проговорил:
– Какое счастье, что ты не так уродлива, как предыдущие невесты, которых я опоил сонным зельем, чтобы…
– Янош, ты чересчур болтлив, – положив руку ему на плечо, сказала королева. – Не слушай его, детка. Ты – первая и единственная претендентка на королевский трон. Поэтому ты должна улыбаться весь вечер. Ясно?
– Да, – ответила я.
– Вот и прекрасно, – больно ткнув меня в спину, проговорила королева. – Ты должна оправдать мои надежды. Помни об этом.
Свадебный обряд был похож на странный ритуал, навевающий скорее грусть, чем радость. Я не пила и не ела, с трудом сдерживая рыдания.
– Какой у тебя красивый медальон, – сказал Янош, коснувшись его кончиком ножа.
– Это подарок Магды, – прошептала я, решив, что он хочет меня убить.
– Подарок мамы, как трогательно, – улыбнулся он, отбросив нож. – Выходит, ты из знатного рода, милая женушка?
– Наверное, – ответила я, возблагодарив Магду за медальон, который спас мне жизнь.
Янош повернулся к королеве и принялся ей что-то шептать на ухо. Она нахмурилась, посмотрела на меня, стукнула кулаком по столу и поднялась. В зале воцарилось гробовое молчание.
– Да здравствует Гертруда, королева замка Шиклош! – громко воскликнула королева, бросив на пол горсть золотых монет.
Грянула музыка. Люди поднялись и захлопали в ладоши. Вначале тихо, а потом все громче и громче. Янош схватил меня за руку и, вытащив в круг, приказал танцевать.
– Кружись, кружись, кружись, – требовал он, полосуя мое платье острым ножом…
Я не помню, сколько времени длился мой танец, потому что я лишилась чувств. Очнулась я в полутемной комнате. Я лежала на огромной кровати, в изголовье которой поблескивал зеленый нефрит. Я поднялась, прижалась к нему губами и разрыдалась. За моей спиной скрипнула дверь. Я поспешно отстранилась от нефрита, заметив, что он перестал светиться.
– Хорошо, что ты уже очнулась, – проговорил принц Янош, остановившись в нескольких шагах от моей кровати. В комнате было темно, мы не видели лиц друг друга, но мне показалось, что он смущен и растерян.
– Не сердись на меня, – проговорил он. – Весь этот маскарад нужен был, чтобы…
– Янош! – загремел грозный голос королевы-матери, вошедшей в комнату через потайную дверь. – Ты забыл, что в замке Шиклош все стены имеют уши?
– Нет, матушка, не забыл, – ответил он, сделав шаг назад.
– Тогда, держи язык за зубами, – приказала она. – Ты прекрасно знаешь, кто твоя жена на самом деле. Вначале мы должны испытать ее так же, как предыдущих девушек. Запомни, сын мой, ее надо ис-пы-тать!
– Пытать, пытать, пытать, – застучало в моих висках.
– Я помню об этом, матушка, – ответил принц. – Но медальон…
– Она могла его украсть, – сказала королева.
– Я не делала этого, Ваше Высочество, – проговорила я.
– Молчать! – крикнула она, вплотную подойдя ко мне. – Говорить ты будешь лишь тогда, когда я тебе прикажу. Запомни, когда прикажет королева-мать! Все остальное время ты должна быть немой, как рыба. Ясно?
Я кивнула. Она ударила меня по щеке и удалилась, уводя принца за собой. Я уткнулась лицом в подушку и разрыдалась. Жизнь в замке не сулила мне ничего хорошего. Я не ведала, что случится со мной завтра, а уж о том, что будет со мной через два месяца, я и думать не смела.
Я проплакала всю ночь, а утром королева приказала мне надеть вуаль и отправиться с ней в сад на прогулку. Вначале мы долго бродили мимо цветочных клумб и кустарников причудливой формы, а потом вошли для отдыха в белую беседку, ступени которой были испещрены странными письменами. Они напомнили мне надписи на стенах в тайной комнате. Я улыбнулась, решив, что это – добрый знак.
В белой беседке мы с королевой провели несколько часов. Мы пили чай, любовались природой, слушали пение птиц. Королева смеялась и шутила. Она даже несколько раз, обняла меня, пообещав, что все плохое уже позади, что впереди лишь радость и любовь. Я ей поверила…
Ночью принц Янош пришел в мою спальню. Он юркнул ко мне под одеяло и прошептал:
– Не станем зажигать свет, чтобы королева не узнала о нашей близости. Потерпи, Гертруда, скоро все будет хорошо. Обещаю. Главное, ничего не бойся.
– Хорошо, – сказала я, решив, что жизнь в замке не так уж плоха, как мне показалось вначале.
Больше месяца мы с Яношем виделись лишь по ночам при свете луны, с трудом различая лица друг друга. Но темный ночной покров позволил нам раскрыть друг другу то, что мы, возможно, никогда бы не решились поведать при свете. За время ночных бесед мы так сблизились с Яношем, что испытывали физические страдания, если не могли видеться. И однажды, нарушив все запреты матери, Янош появился в саду среди бела дня. Он быстро шел нам навстречу и улыбался. Королева-мать замерла в недоумении. А он прижал меня к себе и принялся осыпать поцелуями лицо, шею, волосы, плечи. Я зажмурилась, ожидая самого страшного. Но услышала слова: «Ты победила!» и звук удаляющихся шагов…
Вечером в замок съехалось множество гостей из соседних королевств. Королева-мать передала корону принцу Яношу, назвав его единственным правителем Ахменов. Корона и королевский перстень скрепили ее слова. Янош стал королем. Звуки праздничного веселья не смолкали до утра. А на рассвете королева-мать уехала вместе со всеми гостями, сказав, что ей пора отдохнуть от забот.
Мы с Яношем остались одни… – волшебница прикрыла глаза и улыбнулась, вспомнив безоблачные дни своего недолго счастья. Милена и Миклош молча ждали, когда она продолжит свой рассказ.
– Три дня мы не разлучались ни на миг, но… – проговорила волшебница, прикрыв лицо волосами. – Ровно через три дня, после восшествия Яноша на престол, король Ушмаля Стефенс объявил войну Ахменам.
– Береги себя, друг мой, – сказала я Яношу на прощание. – Ты должен вернуться, чтобы у нашего сына был отец.
– У сына?! – воскликнул Янош, прижимая меня к себе. – Гертруда, милая, я обязательно вернусь с победой, вот увидишь…
В той войне не было победителей и побежденных. Короли Янош и Стефенс заключили перемирие в честь рождения сыновей. Пять дней потребовалось королю Яношу, чтобы добраться до замка Шиклош. Он был так измотан дорогой, что не заметил изменений, произошедших с королевой Гертрудой…
Волшебница откинула волосы с лица и поднялась.
– Король Янош ничего не знал о приезде в замок моей подруги Магды. Я ничего не рассказывала ему о ее существовании, желая сделать сюрприз, желая убедиться, сможет ли он узнать, кто же из нас двоих Гертруда? Но, к сожалению, я ничего не знала о коварстве Магды, о ее намерение занять место королевы… И Янош тоже не знал всего этого, поэтому он не искал никаких различий между той Гертрудой, от которой он уехал, и той, к которой вернулся. А я была слишком слаба для того, чтобы бороться за королевский титул. Яд, поднесенный Магдой, частично повредил мой рассудок. Я видела то, что не видели люди, находящиеся рядом. Я стала слышать странные голоса и подчиняться их приказам. Я кричала, что я – великая волшебница Гера, способная вызывать огонь из земных недр и водопады с небес… Должно быть, наблюдать все это со стороны было ужасно. Но мой верный садовник Стоян не оставил меня. Более двух лет он оберегал и опекал меня здесь, в Караколе. Он рассказывал мне обо всем, что происходит в замке Шиклош, приносил свежие цветы из королевского сада и фрукты с королевского стола. Постепенно рассудок мой просветлел, и я согласилась стать женой садовника, – волшебница улыбнулась и повторила:
– Я стала женой садовника, продолжая оставаться женой короля. Удивительно, правда?
– Да, – прошептала Милена.
– Наше счастье со Стояном тоже было не слишком долгим, – глядя в глаза девочке, проговорила волшебница. – Родильная горячка вновь повергла меня в безумие. Я чуть не задушила собственную дочь…
– Ах! – вскрикнула Милена, прижав ладошки к щекам.
– Если бы не Стоян, который забрал у меня Альдею, то, возможно и тебя, Милена, не было бы на свете, – сказала волшебница, вновь прикрыв лицо волосами. – Я стала колдуньей, безумной волшебницей Герой, живущей в Караколе, а Стоян и Альдея поселились в милом домике вдали отсюда. И вам пора… Рассвет забрезжил. Лодочник вас ждет, поторопитесь.
– А где моя мама сейчас? – спросила Милена.
– В замке Шиклош-ш-ш-ш, – прозвучал ответ.
4
Королева ходила по комнате из угла в угол, нервно сжимая и разжимая кулаки.
– Ну и где, где эта девчонка? – недовольно глянув на возлегающего на мягких перинах колдуна, спросила она.
– Выйдете на балкон, Гертруда, и увидите, – ответил он.
Королева распахнула стеклянную дверь и улыбнулась первым солнечным лучам.
– Если бы ты знал, Штефан, как я люблю утро, когда мир еще не наполнен шумом голосов, когда воздух чист и прозрачен, когда капли росы лежат на листьях…
– Не подозревая о безжалостности человеческого естества, готового в одно мгновение покончить с красотой и чистотой, – перебил ее колдун. Королева бросила на него негодующий взгляд.
– Как я люблю видеть вас такой рассерженной, Гертруда, – воскликнул колдун, вскакивая с постели. – Маска благочестия вам не идет. Неужели вы хотите быть похожей на восторженную дурочку, видящую мир через розовые стекла? Мир жесток, несправедлив и уродлив. Но это наш с вами мир, дорогая. Мы его таким создали. Ведь это мы с вами хотим, чтобы зло, насилие, безрассудство искоренили доброту, порядочность, честь, достоинство, а самое главное совесть и бескорыстную любовь. Представляете, как будут выглядеть люди, лишенные положительных качеств?
– Наверное, ужасно, – поморщилась она.
Колдун подтолкнул ее к большому зеркалу, проговорив:
– Вот именно, ужасно, Ваша Светлость, убедитесь сами.
Из зеркальной глубины появилось уродливое существо с пустыми глазницами. Королева вскрикнула и отпрянула от зеркала.
– Что это было, Штефан? Зачем ты вздумал меня пугать?
– Чтобы вы знали правду, Ваша Светлость, – заискивающе улыбнулся колдун.
– Я не желаю знать твою правду. Не желаю, – закричала королева, набросившись на колдуна с кулаками. Но он, ловко увернувшись, скрылся за потайной дверью. Королева схватила со столика бокал с вином и швырнула его в стену. Вино пролилось на пол и стало похожим на кровь. Королева принялась звонить в колокольчик, но никто из слуг не появился на ее зов. Кровавое пятно становилось все больше и больше, заставив королеву выбежать на балкон.
– Штефан! – истошно закричала она. – Штефан, прекрати испытывать мое терпение.
– Что вы, дорогая, это еще не испытания, – шепнул ей на ухо колдун. – Это всего лишь детская шалость, Гертруда. Мне хотелось вас слегка позабавить, а то вы заскучали в ожидании гостей…
Королева резко повернулась к колдуну, собираясь что-то сказать, но он зажал ее рот рукой, проговорив:
– Ведите себя достойно, Ваша Светлость, те, кого вы ждали уже здесь.
Королева увидела белоснежного коня, на котором восседали принц Миклош и дочь садовника Милена.
– Ты обещал, что Миклош не сможет вырваться из лабиринта времени, что он никогда не обретет прежний облик, – проговорила сквозь зубы королева.
– Я не знал, что ему помогут найти выход, Ваша Светлость.
– Кто это сделал?
– Милена, – ответил он.
– Но как ей это удалось? – нахмурилась королева.
– Спросите сами, – улыбнулся он. – Итак, ваш выход, королева.
Колдун исчез, а королева поспешила навстречу гостям. Она легко сбежала по ступеням и радостно закричала:
– Миклош, сын мой, ты ли это? Не верю я глазам своим. Хотя, признаюсь, я молила провиденье, чтоб ты воскрес, чтоб был ты жив и невредим. Я десять лет свечей во склепе не тушила, тебя от тьмы могильной берегла. Я в склеп раз по сто каждый день ходила, забросив королевские дела. Мне склеп фамильный стал милее сада, ведь ты там, милый Миклош был…
– Я не был в склепе, Ваша Светлость, – сухо проговорил Миклош, спрыгивая с коня.
– Не был? Как же так? А кто ж тогда там, в нашем склепе был? – воскликнула королева, изобразив удивление. – Кого же мы тогда похоронили?
– Я думаю, что вам известно, Ваша Светлость, кто вместо принца был все эти десять лет в могиле, – пристально глядя ей в глаза, сказал он.
– Вы, верно, позабыли все правила приличия, которым вас учили в замке? Как смеете меня вы обвинять? – сухо проговорила она.
– Нет, королева, я все помню, – сказал он. – И даже удивленье ваше и фальшивые слова не изменились. Ответьте мне, зачем вам нужен был лесник? Зачем вы девочку до смерти напугали?
– Ах, милая, скажи, чем испугала я тебя? – посмотрев на Милену, спросила королева притворно сладким голосом.
– Вы сказали, что отрубите голову моему отцу, если я не приведу лесника, – ответила Милена.
– Я так сказала? Нет, – покачала головой королева. – Ты, верно, что-то недопоняла. Садовник Стоян – лучший мой слуга. Смотри, вон он у самой дальней клумбы. Беги скорей к нему. Ну, что ты медлишь?
– Сударыня, скажите, а где моя мама? – с надеждой глядя на королеву, спросила Милена.
– А кто твоя мама? – погладив ее по голове, спросила королева.
– Дочь волшебницы Геры, – ответила Милена.
– Вот и разгадка! – воскликнула королева. – Взять их! Девчонку в темницу, а принца в Ушмаль. Сегодня там важная битва. Наденьте принцу на голову шлем и закрепите так, чтобы он снять не смог его. Пускай никто не знает, кого повергнет на землю грозный Вальдек, кого пронзит своим мечем.
– Справедливости ради, – проговорил колдун, появившись за спиной королевы, – я бы отпустил девочку.
– Ни за что! – воскликнула королева. – Я ни за что не сделаю этого, иначе Миклош не поедет в Ушмаль. Верно, сынок?
Она похлопала принца по металлическому шлему, плотно прилегающему к лицу.
– Надеюсь на твою смелость и даже твою победу.
– Проводите смельчака в Ушмаль в королевской карете, чтобы у него не возникло желания бежать, – приказал слугам колдун. – Вам больше никто не поможет, принц. Теперь ваша жизнь полностью в ваших руках. Она будет зависеть от исхода битвы. Но, знайте, что исход поединка повлияет на судьбы многих.
– Зачем вы мне все это говорите? – спросил Миклош.
– Чтобы вы знали правду, – улыбнулся колдун. – Желаю удачи.
Когда карета прибыла в Ушмаль, поединок подходил к концу. Грозный воин Вальдек стоял на возвышении и с презрением смотрел на людей, отступающих от него все дальше и дальше.
– Больше претендентов нет, – выкрикнул глашатай.
– Есть! – раздался голос из толпы. Люди расступились, пропуская вперед смельчака в металлическом шлеме, плотно прилегающем к лицу.
– Кто это?
– Почему он в маске?
– Неужели он не знает, что даже в случае победы, его ждет смерть?
– Несчастный…
– Кто это? – спросила королева Милослава, наблюдающая за поединком со своего балкона.
– Никто не знает, кто он, Ваша Светлость, – ответил слуга.
– Так узнайте, – приказала Милослава. – Узнайте хотя бы, откуда он прибыл?
Слуга поклонился и вышел. Через некоторое время он вернулся и сообщил, что воина привезли в Ушмаль в королевской карете с гербом Ахменов.
– Ахменов? – проговорила Милослава и поднялась. – Но, этого не может быть, там некому сражаться. Ах… я совсем забыла, что он принц…
Милослава подбежала к краю балкона, собираясь прервать поединок. Но крепкая рука опустилась на ее плечо.
– Не теряйте достоинства и самообладания, королева, – проговорил человек в светлом плаще с капюшоном, надвинутым на лицо. Милослава послушно вернулась на свое место. Она села на высокое кресло, положила руки на подлокотники и высоко подняла голову. Ее волнение выдавала лишь бьющаяся на виске голубая жилка.
Вальдек поверг противника на землю и наклонился, чтобы нанести решающий удар.
– Не спеши убивать меня, – воскликнул Миклош. – Твоя дочь Милена в опасности.
– Что? – прошептал Вальдек, опуская занесенный меч.
– Милена и Альдея попали в беду, – поднимаясь с земли, сказал Миклош.
– Почему я должен тебе верить? – схватив его за грудки, воскликнул Вальдек. – Чем ты докажешь правоту своих слов?
– Лишь тем, что девочка с тремя родинками на левой ладошке, которую ты видел вчера у реки, сегодня находится в темнице замка Шиклош. И, если ты убьешь меня, то зло будет праздновать победу, – ответил Миклош, пристально глядя в глаза Вальдека через прорези в металлическом шлеме.
– Я должен спасти малышку, – прошептал Вальдек и, оттолкнув Миклоша, крикнул:
– Коня!
– И мне коня! – закричал Миклош. – Мы должны быть вместе, Вальдек.
– Ты мне не нужен, самозванец, – пытаясь выбить Миклоша из седла, крикнул Вальдек.
– Я все равно помчусь с тобой, потому что Альдея моя сестра, и я должен защитить ее, – парировал Миклош.
– Ты надоел мне, самозванец, – сверкнул глазами Вальдек и, грозно выкрикнув: «Дайте нам дорогу. Мы продолжим сраженье у реки», пришпорил коня.
– Что происходит? – спросила Милослава, медленно поднимаясь.
– То, что и должно было произойти, – послышалось в ответ.
– А мне, что делать? – прошептала она, глядя на удаляющихся всадников.
– Ждать исхода битвы, королева.
Милослава выпрямила спину, гордо вскинула голову и прошествовала в свои покои. Затворив за собою дверь, она поспешно сбросила королевское платье, надела наряд простолюдинки и помчалась к реке, чтобы самой увидеть исход боя. Но всадников там не было. Милослава постояла несколько минут на берегу, а потом решительно шагнула в воду и побежала вверх по течению к пирамиде Тулум…
Королева Гертруда вошла в темницу, где на холодном полу сидела дочь садовника.
– Прости, дитя мое, что мне пришлось отдать такой жестокий приказ, – помогая девочке подняться, проговорила она приторно-сладким голосом. – Все это нужно было, чтобы спасти тебя, моя дорогая.
– Я не верю вам, – глядя на нее исподлобья, сказала Милена. – Вы злая и очень коварная женщина. Вы…
– Довольно, – грозно сверкнула глазами королева. – Довольно болтать всякий вздор. Следуй за мной. Я провожу тебя к отцу.
– Вы отпустите нас домой? – с надеждой спросила девочка.
– Разумеется, – улыбнулась королева.
Яркий свет ослепил Милену. Она прижала ладошки к глазам и прошептала:
– Как я рада видеть тебя, солнышко. Как я рада вновь вдохнуть чистый воздух. Как я рада…
– Стоян! – громко крикнула королева. – Я разрешаю твоей дочери погулять по саду и посмотреть на цветы, которые расцвели сегодня утром. Прошу тебя, Стоян, не оставляй малышку без присмотра.
– Обещаю, Ваша Светлость, – низко поклонившись, сказал садовник. Милена убрала ладошки от лица и счастливо улыбнулась:
– Папочка, как я рада, что мы снова вместе! Скажи, тебя тоже держали в каземате?
– Нет, душа моя, – ответил он. – Я высаживал цветы. Пойдем скорей, я покажу их тебе.
– Папа, скажи, это правда, что ты мне не отец? – спросила Милена.
– Сущая правда, – улыбнулся он и зашагал по дорожке.
– А где моя мама, ты знаешь? – догнав его, спросила Милена.
– Знаю, – ответил он. – Она вон в той дальней беседке, дорогая.
– Правда?! – воскликнула Милена. Садовник кивнул. – Ах, можно я помчусь вперед?
– Можно, но… – проговорил он. Милена помчалась вперед, не дослушав последние слова о том, что королева просила не оставлять девочку одну.
– Мама, мама! – закричала Милена, увидев Альдею, сидящую на пороге беседки. – Пойдем скорей домой.
– Погоди, милая, – обняв дочь, нараспев проговорила Альдея. – Мне нужно отыскать кое-что очень ценное… Вот только я никак не могу припомнить, где мне надо искать: здесь в саду, или в замке?
– Если ты хочешь найти шкатулку волшебницы, то нужно отправляться в замок, – шепнула ей на ухо Милена. – Только боюсь, что пробраться туда невозможно.
– А мы очень-очень постараемся, – улыбнулась Альдея. – Припомни, милая, где именно запрятана шкатулка?
– В тайной комнате, которая находится в королевской спальне, – ответила Милена, еще сильней прижавшись к Альдее.
– Не может быть, – воскликнула Альдея, отстраняясь от девочки. – Ты шутишь, милая?
– Нет, – покачала головой Милена, подумав: «Неужели мама ничего не знает про тайник?»
– Так значит, шкатулка в замке? – спросила Альдея и поднялась.
– Нет, – улыбнулась Милена. – Мне кажется, она здесь в беседке.
– Правда? – в глазах Альдеи блеснули огоньки сомнения. – И где же, по-твоему, она здесь спрятана?
– Не знаю, – пожала плечами Милена. – Мне вовсе не хочется заниматься поисками, мамочка. Я так хочу домой, что…
– Прекрати, – топнула ногой Альдея. – Домой мы не пойдем до тех пор, пока не отыщем шкатулку.
Милена испуганно глянула на мать. Такой злой она ее никогда не видела. На миг ей даже показалось, что перед ней вовсе не Альдея – добрая нежная, ласковая, а чужая женщина – злая, жестокая, безжалостная.
– Сударыня, я не знаю, где искать шкатулку, – приложив руки к груди, проговорила Милена. – Пошлите лучше за волшебницей Герой, пусть…
– Что за грозовые тучи сгустились над моим семейством? – громко спросил садовник, появляясь на пороге беседки.
– Папочка, отведи меня домой, – бросившись к нему, взмолилась Милена.
– Мы сейчас все вместе пойдем домой, – погладив ее по волосам, проговорил он. – Только для начала мы разгадаем одну ма-а-а-ленькую тайну.
– Па-па? – Милена отпрянула от него и тут же угодила в крепкие руки Альдеи.
– Ты должна сказать нам, где искать шкатулку волшебницы, иначе тебе несдобровать, – раздались голоса.
– Я не знаю, не знаю, не знаю, – закричала Милена и, осев на пол, спрятала лицо в ладони.
– Если ты не скажешь, где шкатулка, я прикажу отрубить голову твоей матери, – загремел над ней голос королевы.
Милена убрала руки от лица и бросила быстрый взгляд туда, где только что стояла Альдея, но увидела вместо матери грозную королеву. Тогда она повернула голову к садовнику, но на его месте стоял седовласый старец с колючим взглядом.
– Кто вы? – прошептала девочка, испуганно глядя в его холодные глаза.
– Я – колдун, – ответил он. Глаза его налились кровью. Милена попыталась отвести взгляд, но не смогла.
– Ты можешь ничего не говорить нам, я все прочел уже в твоих глазах, – усмехнулся он, продолжая буравить ее взглядом.
– Ах! – воскликнула Милена и зажмурилась.
– Ты выдала себя с головой, – расхохотался колдун. – Если бы ты не знала тайну о шкатулке, то тебе нечего было бы скрывать от нас. Советую тебе не упрямиться. Пойми, чем дольше ты будешь молчать, тем дольше твоя мама будет сидеть в сыром каземате, где множество крыс, тараканов и ядовитых пауков, укус которых…
– Я покажу вам тайную комнату, – проговорила Милена. – Только дайте честное слово, что вы немедленно отпустите мою маму.
– Мы даем тебе честное королевское слово, что как только ты покажешь нам тайник, мы сразу же отпустим твою маму, – сказал колдун и подмигнул королеве.
– Я отпущу твою маму в тот же миг, как увижу шкатулку, – проговорила королева, свысока глянув на Милену. – Честное королевское слово.
– Тогда, проводите меня в вашу спальню, сударыня, – глядя ей в глаза, сказала Милена. – Потому что тайная комната находится там.
Королева усмехнулась, сбежала вниз по ступеням и быстро зашагала по мраморным дорожкам к замку. Милена отставала от нее на несколько шагов. Ей было стыдно за свою несдержанность, за то, что тайна волшебницы будет раскрыта с минуты на минуту. Но она успокаивала себя тем, что это предательство она совершает ради спасения мамы. Откуда было знать бедной девочке, что Альдеи нет в замке, что ее давно отвезли на невольничий рынок и продали в гарем султана Салладина.
У ступеней замка Милена остановилась, залюбовавшись ростком золотого шестилистника, пробившимся сквозь мраморную толщу.
– Пошевеливайся, – подтолкнул ее в спину колдун, – королева Гертруда не любит ждать.
Милена медленно поднялась по ступеням и шагнула в полутьму замка Шиклош. Ее охватило странное ощущение, что она знает здесь в замке все до мелочей. Ей были знакомы портреты на стенах, причудливые узоры на окнах, старые диваны с золочеными подлокотниками, бронзовые стражники, охраняющие вход в тронный зал, массивные канделябры, в которых горели свечи и даже запах лаванды – любимого цветка короля.
– Столько лет прошло, но этот противный сладковато-пряный запах лаванды никак невозможно выветрить, – поморщился колдун.
– Неужели вы, колдун, не знаете, что делать? – удивилась Милена.
– Представь себе, не знаю, – признался колдун.
– А я знаю, что надо делать, – улыбнулась Милена. – Надо отыскать место, где спрятана лаванда, вот и все.
– Спасибо, – сказал колдун. – В следующий раз мы непременно пустимся на поиски лаванды. А сегодня мы должны найти шкатулку.
Он распахнул перед Миленой дверь королевской спальни и жестом пригласил ее войти. Она на миг замерла, а потом решительно перешагнула через порог.
– Ну, и где же здесь тайная комната? – строго спросила королева.
– Сейчас узнаем, – улыбнулась Милена. Она подбежала к кровати, ловко сняла круглый нефрит с отверстием в центре и метнулась к двери.
– Не дай ей уйти, Штефан, – закричала королева. Колдун поспешно захлопнул дверь, преградив Милене путь.
– Я вовсе не собиралась убегать, – проговорила она, глядя в холодные глаза колдуна. – Мне нужно приложить нефрит к солнечному лику, вырезанному на двери.
Колдун шагнул в сторону и скрестил на груди руки. Милена потерла нефрит в ладошках и приложила его к улыбающемуся солнечному лику. В тот же миг комнату осветило мерцающее сияние. Стена в изголовье кровати медленно поползла вниз, открыв вход в тайную комнату. Королева поспешно шагнула за порог и замерла, увидев внутри женщину с всклокоченными волосами, скрывающими лицо.
– Здравствуй, Магда, – проговорила она, открывая лицо.
– Ге-Ге-Гертруда?! – попятилась назад королева. – Но этого не может быть. Ты мертва. Тебя похоронили тридцать лет назад в королевском склепе.
– Я благополучно покинула королевский склеп тридцать лет назад, – улыбнулась Гертруда. – Все эти годы я внимательно следила за тобой, дорогая моя подруга, надеясь найти объяснение твоим поступкам, пытаясь понять, почему моя дорогая Магда стала самой коварной и злой королевой, когда получила все, о чем мечтала? Неужели, сбывшиеся мечты так уродуют людей? Чего не хватало тебе, скажи?
– Шкатулки, – ответила Магда.
– Зачем она тебе, если ты даже не знаешь, что там внутри? – спросила Гертруда, внимательно глядя в глаза Магды.
– Ты заблуждаешься, Гертруда, – сделав шаг вперед, проговорила Магда. – Я знаю, что внутри шкатулки.
– И что же? – улыбнулась Гертруда.
– Сокровища, которые дадут мне власть над миром, – прошептала королева, метнувшись к шкатулке. В тот же миг свет в тайнике померк, а когда он вновь затеплился, то королева не увидела ни шкатулки, ни Гертруды. Стена, скрывающая вход в потайную комнату, пришла в движение. Колдун успел втянуть королеву в спальню за минуту до того, как комната приобрела первоначальный вид.
– Ты можешь мне все это объяснить, Штефан? – поинтересовалась королева, несколько раз стукнув кулаком по стене.
– Я объясню вам все потом, дорогая, – проговорил он. – Сейчас нам надо разыскать девчонку.
– А где она? – удивленно воскликнула королева, озираясь по сторонам.
– Сбежала, прихватив с собой нефритовый ключ, – ответил колдун.
– Почему же ты не остановил ее? – разгневалась королева.
– Увлекся вашей беседой, – признался колдун. – Увидев Гертруду, вы стали белее мела, дорогая. Но очень быстро совладали со своими эмоциями. Мои уроки черной магии пошли вам на пользу.
– Лучше бы ты следил за девчонкой, чем восторгался своими уроками, – нахмурилась королева. – Где мы теперь будем ее искать?
– В подземном каземате, – улыбнулся колдун.
– Ты шутишь?
– Вовсе нет, – ответил он. – Девочка наверняка побежала спасать свою матушку, которую вы…
– Продала в гарем Салладина, – усмехнулась королева и распахнула дверь.
– Где моя дочь? – выкрикнул ей в лицо Вальдек – грозный воин Ушмаля.
– Какая дочь? – отпрянув, воскликнула королева. – Ты, верно, что-то перепутал, воин. Наверно, твой рассудок повредился после…
– Ни слова больше, Ваша Светлость, – приказал колдун, высоко подняв правую руку.
– Нет, пускай говорит, – сделав шаг вперед, приказал Вальдек. – Пусть поведает нам, где малышка Милена.
– Милена, Милена?! Ах, дочь садовника, – улыбнулась королева. – Мы сами пытаемся ее отыскать. Несносный ребенок. Минуту назад здесь играла с кусочком нефрита, а потом убежала. Возможно, ей захотелось нарвать нам цветов.
– Не стоит водить нас за нос, сударыня, – глядя на королеву исподлобья, проговорил Миклош.
– Сынок, как я рада, что…
– Оставьте, лукавство, – прервал ее Миклош. – Вы прекрасно знаете, что мое возвращение не сулит вам ничего хорошего. Итак, немедленно скажите, где Милена, Альдея и садовник Стоян.
– Поверь мне, Миклош, я не знаю никакой Альдеи, – проговорила королева. – Куда вы дели маму девочки? – схватив ее за руку, спросил Миклош.
– Куда я дела маму девочки? – округлила глаза королева. – Какой неуместный вопрос, сынок. Разве живой человек – это вещь, которую прячут? Ты, верно еще не пришел в себя после скитаний по…
– Королева! – возвысил голос колдун. Она сделала вид, что поперхнулась.
– Я все про вас знаю, – обнажая меч, проговорил Миклош. – Вы вовсе не мать мне. Вы обманом проникли сюда во дворец, отравив королеву. Вы убили отца, околдовали меня и Вальдека, а теперь вы хотите погубить невинную девочку и ее мать. Отвечайте, где они?
– Оставь ее, Миклош, – послышался мелодичный голос, и вместе с мерцающим светом появилась волшебница Гера, Гертруда – настоящая королева замка Шиклош.
– Осмотрите сад, а затем отправляйтесь к домику садовника, возможно, Альдея уже там, – повелела она. Миклош и Вальдек поспешили выполнять ее приказ.
Воспользовавшись замешательством, колдун хотел улизнуть, но чьи-то сильные руки опустились ему на плечи. Он медленно повернул голову и, увидев людей в светлых плащах с капюшонами, скрывающими лица, проговорил:
– Как я мог забыть о тайной свите королевы? Нам с вами не уйти от возмездия, Магда.
– Проводите их в королевский склеп, – приказала Гертруда. – А я отыщу малышку.
Люди в плащах окружили королеву-самозванку и колдуна и повели в склеп.
– Неужели ты ничего не можешь сделать? – прошептала Магда.
– Нет, – покачал головой колдун. – Чары людей-ягуаров сильнее моих чар. Вот если бы мы завладели содержимым шкатулки, тогда бы…
– Хватит вздыхать о том, что нельзя изменить. Я верю, что мы еще одержим победу, – сказала Магда, рванувшись в сторону, но, столкнувшись с невидимой преградой, упала на пол.
– Нам не победить королевскую свиту без амулетов, – помогая ей подняться, прошептал колдун. – Оставьте свои бесплодные попытки, Магда. Пойдемте в королевский склеп. Ничто так не успокаивает нервы, как холод могильных плит и гробовая тишина.
– Прекрати, – потребовала Магда. – Мне сейчас не до шуток. Мне жутко не хочется в склеп.
– Но, помниться вы там охотно и ночи и дни проводили, – усмехнулся колдун. – Какое это было прекрасное время. Но, к сожалению, все когда-нибудь заканчивается. Ваш триумф завершился падением.
– Это ужасно, ужасно, ужасно, – замотала головой Магда. – Умоляю тебя, прекрати.
– Повинуюсь вам, Ваше Величество, – поклонился колдун. – К тому же, мы с вами пришли. Смотрите, там, в склепе кто-то зажег тысячи свечей, чтоб нас позабавить. Смелей же, моя дорогая. Вы – первая, я после вас.
Магда смерила его презрительным взглядом и шагнула внутрь склепа первой. Она неспешно спустилась к мраморному постаменту, на котором стояли два хрустальных бокала с рубиновым вином.
– Пейте, – приказал один из сопровождающих.
– Что это? – поинтересовалась Магда.
– Напиток, которым вас угощает королева замка Шиклош.
– Я не стану его пить, – заупрямилась Магда. – Я знаю, что в бокалах яд.
– Вы правы, – сказал человек. – Королева замка Шиклош хочет, чтобы вы испытали все, что пришлось испытать ей по вашей милости. И это – самое гуманное наказание за ваше злодейство.
– Позвольте узнать, почему я должен страдать вместе с Магдой? – спросил колдун.
– Вы считаете себя безгрешным? – послышалось в ответ. – Пейте.
– За вас, дорогая! – колдун высоко поднял бокал и залпом выпил. – Прекрасное вино. Пейте, Магда, не бойтесь. Вино пахнет медом, розмарином и…
Магда сделала большой глоток и, закричав: «Лаванда!», упала на холодный пол. Страшные конвульсии сотрясали ее тело. Изо рта шла пена, а из горла вырывались душераздирающие звуки. Колдун опустился на колени, желая хоть как-то облегчить ее страдания, но не успел. Свет в его глазах померк, слух притупился, тело потеряло чувствительность.
– Через четыре дня они придут в себя, – проговорил человек, приказавший Магде пить вино. – Оставим их пока.
Порыв ветра погасил свечи. Люди в плащах исчезли.
– Опять кто-то оставил распахнутой дверь склепа, – недовольно пробурчал стражник, несколько раз повернув ключ в замке.
Никем не замеченная, Милена выскользнула из королевской спальни и помчалась в подземный каземат. Спустившись по узким ступеням в холодный полумрак, она тихонько позвала:
– Мама, где ты?
Слова утонули в безмолвии.
– Ма-моч-ка, – чуть громче позвала Милена, сделав несколько шагов вперед. Но ответом вновь была тишина.
Милена остановилась посреди длинного коридора, крепко прикусила губы, чтобы не заплакать, а потом поднесла к лицу нефритовую пластину и глянула вокруг через отверстие. Сумрак каземата преобразился. Вместо него Милена увидела чарующее бирюзовой прозрачностью море, посреди которого находился остров с удивительными растениями и пестрыми цветами. Среди сочной зелени пальм и кипарисов, возвышался белоснежный мраморный дворец, похожий на парящий над землей кружевной шар. Ей показалось, что достаточно одного шага, чтобы попасть на остров, где живут темнокожие люди с синими глазами. Но только она убрала нефрит, видение исчезло. Холод подземного каземата заставил ее съежиться. Милена сделала несколько шагов вперед и вновь поднесла нефритовую пластину к глазам. Теперь ее взору предстала иная картина.
Большой фрегат с бледно-розовыми парусами плавно скользил по морю, оставляя за бортом пенный след. На палубе вели негромкую беседу два человека, облаченных в длинные одежды, похожие на женские платья, расшитые по подолу золотым орнаментом.
– Султан будет нами доволен, мы купили в гарем девушку его мечты!
– С чего ты взял, Фарух, что он мечтал об этой девушке?
– У меня есть ее портрет, Мелех, – улыбнулся Фарух, протягивая собеседнику небольшой карандашный рисунок.
Милена ахнула, узнав в нарисованной девушке свою маму Альдею.
– Эта девушка привидилась султану во сне, – сказал Фарух. – Ее образ настолько поразил правителя, что он сам нарисовал этот портрет…
– Сам Салладин!? – присвистнул Мелех. – Этому рисунку нет цены.
– Верно, – улыбнулся Фарух. – Зато за девушку назначена высокая цена: шестьсот шестьдесят шесть талантов золота! И мы с тобой их с честью заслужили.
– Верно, – облизал пересохшие губы Мелех. – Вот только эта новая наложница уж очень строптивая.
– Нас это не должно волновать, мой друг, – похлопал его по плечу Фарух. – У султана триста наложниц и восемнадцать жен, за которыми следят евнухи и стражники. Усмирять непокорных – их задача, а мы лишь должны привозить их во дворец.
– Верно. Но… – Мелех придвинулся ближе и зашептал:
– Что мы будем делать, если она решит сбежать?
– Не волнуйся, – улыбнулся Фарух, – я все предусмотрел. Я велел приковать ее цепями к мачте. А еще я напоил ее сонным зельем…
– Да как вы посмели? – крикнула Милена. Нефритовая пластина выпала из ее рук и раскололась надвое.
– Что я наделала? – простонала она, опускаясь на колени. – Что теперь будет со всеми нами?
– Милена, где ты? – раздался в холодном полумраке мелодичный голос.
Милена поднялась и медленно пошла на зов. Она прижалась к Гертруде и прошептала:
– Простите меня, сударыня, за то, что я расколола нефритовую пластину.
– Пустяки, дорогая, – погладив ее по голове, сказала Гертруда. – Не плачь из-за пустяков, мои слуги все исправят. Лучше пойдем на солнечный свет и там будем ждать возвращения Миклоша, Вальдека и Альдей.
– Нам придется очень долго ждать маминого возвращения, потому что ее везут на корабле в далекую страну, в гарем султана, – продолжая всхлипывать, проговорила Милена.
– Откуда ты знаешь? – воскликнула Гертруда.
– Я видела это через нефритовый глазок.
– Ах, Магда, Магда, сколько еще слез будет пролито по твоей вине? – покачала головой Гертруда.
5
Альдее снился удивительный сон, словно она – маленькая девочка, которую мама баюкает на руках, напевая колыбельную. Голос звучал то громче, то тише, от этого сладкая истома разливалась по всему телу, делая его невесомым. И вот уже Альдея парит над землей. Нет, не парит, поднимается вверх по невидимым ступеням.
– Куда мы идем? – спрашивает Альдея.
– К солнцу, – отвечает мама.
– Но оно же такое большое и горячее, что мы превратимся в пепел.
– Нет, милая, – шепчет мама. – Свет Божьей Любви никогда не причинит вреда людям с чистыми сердцами.
– Людям с чистыми сердцами, – отзывается эхо сотнями голосов.
– Ты должна запомнить все, что услышишь здесь у Престола Величия, Мудрости и Истины. Придет время, и ты, Альдея должна будешь выполнить важную миссию…
– Время пришло!
– Пришло, пришло, пришло!
– Проснись, проснись, проснись!
– Аль-де-я-я-я-я…
Она вздрогнула и пробудилась, увидев странных людей в длинных одеждах, похожих на женские платья, расшитые золотым орнаментом, сосредоточенно смотрящих на нее сверху. Заметив, что она открыла глаза, они заулыбались и заговорили на птичьем языке: Кар-кар-кар, чики-чи-рик.
Альдея крепко зажмурилась, решив сосчитать до десяти, чтобы окончательно проснуться. Но люди никуда не исчезли. Они принялись брызгать ей в лицо холодной водой и шлепать по щекам. Она попыталась отмахнуться, но не смогла. Ее руки были крепко прикованы к столбу, упирающемуся в небо.
Сквозь прикрытые ресницы Альдея глянула на синий небесный лоскутик и с ужасом поняла, что происходящее не сон.
– Где я? Как сюда попала? – мысленно вскрикнула она и тут же вспомнила все до мелочей…
– Альдея, Альдея, беда: пропала Милена! – громко закричал отец. – Мне сказали, что она направилась к хижине лесника.
– О, нет, – прошептала Альдея, почувствовав, как похолодело все внутри.
– Беги в деревню, – приказал отец. – Нет, лучше останься дома, а я…
– Нет, отец, я не стану сидеть здесь, – заупрямилась Альдея. – Я лучше побегу на остров. Волшебница Гера должна нам помочь.
– Волшебница Гера, – усмехнулся он. – Конечно, она нам поможет. Беги на остров, а я пойду к хижине лесника.
Альдея сделала несколько шагов и замерла, увидев грозного воина Ушмаля Вальдека, мчащегося на своем вороном коне.
– Не может быть, – прошептала она. Неведомая сила заставила ее вскинуть над головой руки и громко закричать:
– Ва-а-а-льде-е-е-ек! Я знала, знала, что ты вернешься!
Но он не услышал ее крика. Он даже не повернул голову в ее сторону. Он промчался мимо быстрее стрелы.
– Ва-а-аль-де-е-ек, – простонала Альдея, бессильно уронив руки. – Вальдек…
– Попалась, птичка! – раздался за ее спиной злобный хохот.
Альдея повернула голову и, с недоумением глянув на уродливую старуху, спросила:
– Что вам надо? Кто вы такая?
– Я – волшебница Гера, которую ты хотела увидеть, – ответила старуха.
– Вы? – Альдея попятилась. – Не-е-ет, вы – не та волшебница, которая мне нужна.
– Зато ты – та, кто нужен мне! – воскликнула старуха. – Хватайте ее немедленно!
Вооруженные всадники окружили Альдею, набросили на нее сеть и принялись связывать толстыми веревками.
– Помогите! – закричала Альдея. – Па-па! Па-почка!
Но звук ее голоса утонул в громком ржании коней.
– Никто тебе не поможет, – прошипела старуха, злобно сверкнув глазами. – Ник-то!
– Что вы хотите сделать со мной? – пристально глядя на старуха, спросила Альдея.
– Продам тебя в гарем султана Салладина! – расхохоталась она, превратившись в королеву замка Шиклош.
– Зачем вам это нужно? – удивленно воскликнула Альдея.
– Чтобы получить от него обещанную награда, – ответила королева, легко вскочила в седло и умчалась прочь.
Стражники бросили Альдею в повозку, накрыли темной, дурно пахнущей тканью и куда-то повезли. Путь показался Альдее бесконечно долгим. Она несколько раз засыпала и просыпалась, а повозка все ехала и ехала, равномерно поскрипывая колесами.
– Придет ли конец моим мучениям? – тяжело вздохнула Альдея, пытаясь пошевелить онемевшими пальцами. – Ах, почему, почему все так несправедливо в этой жизни? Я была лишена материнской ласки и любви. Я не имею права быть рядом с любимым человеком. У меня похитили дочь. Отец предал меня. И вот теперь…
Повозка остановилась. Ткань взлетела вверх, позволив Альдее увидеть потемневший небосвод с россыпью мерцающих звезд.
Воздух показался ей необыкновенно чистым, наполненным пряными ароматами. Она глубоко вздохнула, подумав, что все должно закончиться благополучно.
– Позвольте вам помочь, – проговорила русоволосая девушка, перерезав веревку на руках и ногах Альдеи.
– Благодарю вас, – улыбнулась Альдея, растирая затекшие суставы.
– Вам очень больно? – участливо спросила девушка.
– Не очень, – соврала Альдея, едва сдерживая слезы.
– Куда вас везут? – поинтересовалась девушка.
– Не знаю, – пожала плечами Альдея. – Могу я вам доверить тайну?
– Конечно, – откликнулась девушка, вплотную придвинувшись к Альдее.
– Запомните, что я – королева замка Шиклош Альдея, – зашептала она. – Если кто-нибудь будет искать меня, расскажите, пожалуйста, все, что вы сегодня видели и слышали.
– Непременно, Ваша Светлость, – кивнула головой девушка.
– Скажите мне, милая, где я нахожусь? – попросила Альдея.
– В рыбацком поселке Мериленов, – с гордостью ответила девушка. – Здесь мы дышим воздухом моря. Мы видим, как солнце встает и садиться, и по лунной дорожке мы можем без страха ходить.
– А я никогда не видела моря, – призналась Альдея.
– Не видели моря?! – воскликнула девушка. – Да вот же оно за вашей спиной!
Альдея обернулась и, восторженно воскликнув: «Какая красота!», побежала к морю. Но едва она ступила в пенные барашки волн, чьи-то сильные руки подхватили ее и подняли высоко над водой. Через миг Альдея стояла на палубе фрегата. Она хотела броситься в море, но грозные воины преградили ей путь. Они приковали ее цепями к мачте, силой заставили выпить теплый тягучий напиток, после которого она погрузилась в сладостный сон. Теперь этот сон закончился. Вернее, его прервали. Прервали так грубо, что внутри осталось ощущение боли и пустоты.
– За что? – мысленно простонала Альдея, зажмурившись.
– Так надо. Терпи, – зазвучало в ответ в глубине ее подсознания.
– Не хочу, не хочу, не хочу, – замотала она головой.
– Твои желания здесь никого не интересуют, – раздался строгий мужской голос, и кто-то крепко сжал ее плечо. Альдея открыла глаза и увидела темнокожего голубоглазого юношу в пурпурной одежде, похожей на женское платье. Волосы юноши были спрятаны под атласной чалмой, к центре которой сверкал огромный рубин.
– Добро пожаловать в обитель мира султанат Дарулам! – помогая Альдее подняться, проговорил он чуть мягче. Надеюсь, путешествие вас не сильно утомило?
– Путешествие лишило меня последних сил, – нахмурилась Альдея.
– Замечательно! – воскликнул он и рассмеялся. – Раз у вас нет сил, то вы не станете никуда убегать, дорогая наша гостья.
– Пока не стану, – проговорила Альдея, озираясь по сторонам.
– Пока не станете, а потом не захотите, – взяв ее под руку, прошептал он. – Еще никто не покинул наш остров по собственному желанию. А знаете, почему?
– Почему?
– Потому, что все мечтают попасть в Рай, а Дарулам – это самое райское место на земле! – гордо ответил он. – Считайте, что вам сказочно повезло, потому что не каждому смертному выпадает возможность еще при жизни побывать в Раю. Забудьте все, что было с вами до этой минуты. Ваша жизнь начинается заново!
– Но я не желаю начинать…
– Тише! – приказал он, строго глянув ей в глаза. – Помните: «разумный воздержан в словах, и благоразумный хладнокровен. И глупец, когда молчит, может показаться мудрым, и затворяющий уста свои – благоразумным».[13] Следуйте за мной.
Он подал знак матросам и быстро пошел к сходням. Альдея глубоко вздохнула, подняла лицо к солнцу и прошептала:
– Господи, помоги мне!
Теплый солнечный свет проник в ее сердце. Морской бриз дохнул в лицо свежестью:
– Иди вперед, не бойся. Время пришло, Альдея…
Она расправила плечи и неспеша пошла к сходням. На берегу ее ждал легкий паланкин, устланный дорогими шелками.
– Наконец-то королеву замка Шиклош встречают с должными почестями, – проговорила Альдея, улыбнувшись.
Паланкин подхватили четверо крепких темнокожих мужчин и понесли к белоснежному дворцу, похожему на ажурный шар, парящий над зеленью деревьев. Альдея с интересом рассматривала пышную растительность, яркие цветы и разноцветных птиц, порхающих с ветки на ветку.
– Все, что вы видите, принадлежит нашему великому султану Салладину, – проговорил юноша, приподняв полупрозрачный полог паланкина. – К дворцу султана ведут тысячи тропинок, которые проложили жители Дарулама, желающие побродить по заповедным садам. Никому не возбраняется любоваться красотой дворца. Любуйтесь и вы, только смотрите не ослепните от золотого блеска.
– Постараюсь, – улыбнулась она, опуская полог. Но через мгновение отбросила его, чтобы лучше рассмотреть кованые золотые щиты, возвышавшиеся по обе стороны дороги. Щиты показались ей огромными колесами солнечной колесницы, за которой следовала лунная колесница с щитами-колесами чуть меньших размеров.
– На каждый большой щит ушло шестьсот сиклей чистого золота, – сказал юноша, глядя на изумленную Альдею. – А на маленькие щиты – всего лишь по триста сиклей. Каждый щит неповторим. Смотрите внимательней. Уверяю вас, что вы не сможете найти ни одного похожего элемента.
– Ни одного, – повторила Альдея.
– Самые лучшие умельцы создавали путь солнца и луны, соревнуясь в мастерстве и умении, стараясь превзойти друг друга, – проговорил юноша с нескрываемым чувством гордости. – Султан внимательно наблюдал за ними. А когда работа была закончена, он повелел им сделать для себя такой престол, какого не было бы ни в одном царстве. Мастера выполнили его приказ. Они сделали престол из слоновой кости и обложили золотыми листами. К престолу ведут шесть золотых ступеней, по обеим сторонам которых восседают золотые львы с рубиновыми глазами. Подножие престола охраняют два льва с алмазными глазами. Никто никогда не видел ничего подобного. И ты не увидишь.
– Почему? – искренне удивилась Альдея.
– Потому что прежде тебе надо смыть с себя бремя суетности, – улыбнулся юноша. – Тебе необходимо переменить наряд. Ведь не станешь же ты утверждать, что на тебе королевское платье?
– Не стану, – глянув на свои лохмотья, проговорила Альдея. – Королеве замка Шиклош нужен новый наряд, но…
– Он будет у тебя! – воскликнул юноша, задергивая полог. – Несите ее в женскую часть дворца.
Носильщики ловко развернулись и побежали в глубокую тень высоких деревьев, где на сотни ладов распевали прозрачные ручейки, в которых резвились разноцветные рыбки. По дорожкам важно расхаживали павлины, хвастаясь своими стоглазыми хвостами.
– Как жаль, что Милена не видит всей этой красоты, – вздохнула Альдея. И тут же вспомнила, что малышка пропала, потерялась в лесу, а она ничего не может сделать, чтобы выручить ее из беды. Ей самой нужна помощь. Но кто будет искать ее здесь, в гареме султана?
– Ма-ма, – прошептала Альдея, сжав в ладони медальон на черном шнурке, который подарила ей волшебница Гера.
– Что это? – спросила тогда Альдея, с интересом разглядывая нефрит в форме трехлистника.
– Это – волшебный амулет, – прошептала Гера, пряча лицо за всклокоченными волосами. – Если тебе будет очень-очень плохо, прижми его к губам и прошепчи свое заветное желание. Оно обязательно сбудется.
– Как здорово! – обрадовалась Альдея, прижав амулет к губам.
Гера отбросила волосы с лица и строгим голосом проговорила:
– Запомни, дочь моя, амулет поможет тебе только тогда, когда тебе действительно будет очень-очень плохо. В противном случае, он утратит свои волшебные свойства навсегда…
– Если тебе будет очень-очень плохо, – повторила Альдея, глядя на нефрит. – Но мое сегодняшнее положение можно считать очень-очень хорошим, если отбросить все мои переживания и воспоминания.
– Гарем султана, – прервал ее раздумья голос юноши. – Я провожу вас в самую дальнюю комнату, где вы сможете отдохнуть перед встречей с султаном.
Альдея послушно последовала за ним. Юноша широко распахнул двери в огромную комнату, отдал строгий приказ четырем темнокожим служанкам и поспешно удалился.
Девушки окружили Альдею, сорвали с нее одежду и, столкнув в бассейн с горячей водой, принялись натирать ее тело пряными маслами. Альдея попыталась вырваться из их цепких рук, но ничего не вышло. Тогда она попыталась заговорить с ними, но служанки остались немы.
– Я в чужой стране, в чужом мире, и никто-никто не сможет понять меня, – горестно вздохнула она и погрузилась под воду. Служанки ловко подхватили ее под руки, вытащили из воды, поставили на пол, обернули в шелковую ткань и подтолкнули к кровати.
– Спасибо, – улыбнулась Альдея, ныряя в мягкость перины.
Сладкая истома разлилась по всему телу, сделав его невесомым.
– Ты – очень счастливая, – донеслось до ее сознания. Альдея попыталась разомкнуть веки, но не смогла.
– Ты – очень-очень счастливая и очень-очень красивая, – шептали служанки.
– Султан Салладин приказал Шамси Тавризу оказать тебе королевские почести и следить, чтобы ни один волосок с твоей головы не упал.
– Больше года султан не звал к себе ни одну из восемнадцати жен и трехсот наложниц. Больше года он мечтал об одной единственной, которую видел во снах.
– Из ночи в ночь являлась ему чужестранка с глазами дикой серны. И вот…
– Пора. Пробил час. Проснись, Альдея! – услышала она властный голос и пробудилась.
Юноша в пурпурных одеждах стоял напротив кровати и внимательно разглядывал ее.
– Вы – Шамси Тавриз? – спросила Альдея, приподнимая голову.
– Тавризское солнце Шамси Тавриз, – поклонившись, проговорил он. – Кто назвал вам мое имя?
– Оно мне приснилось, – улыбнулась Альдея.
– Охотно верю, – приложив руку к груди, сказал он. – С тех пор, как наш владыка султан Салладин погрузился в написание стихов – Месневи, обращенных к внутренней сути вещей, Дарулам превратился в место, где происходят невероятные, фантастические превращения.
– А когда я стала сниться вашему султану до или после того, как он начал писать Месневи? – поинтересовалась Альдея.
– После, – ответил юноша, пристально глядя в ее глаза. – Салладин диктует Месневи уже десять лет. За это время писари записали более двадцати семи тысяч бейтов – двустиший.
– Десять лет, – проговорила Альдея, подумав о том, что десять лет назад она рассталась с Вальдеком. Что все эти десять лет она верила в его фантастическое возвращение. И именно в день похищения она увидела любимого. Но он промчался мимо быстрее ветра. Почему? Ах, если бы султан ответил на мои вопросы.
– Позволь мне дать тебе один совет, – прервал ее раздумья Шамси Тавриз. – Вперед «по неизвестному пути должна ты осмотрительней идти. Знай, жадность заведет в колодец бед того, в ком осмотрительности нет!»[14] А теперь надень подобающий наряд для встречи с мудрым правителем. Я подожду снаружи.
Едва дверь за Шамси Тавризом закрылась, четыре служанки подхватили Альдею под руки, одели, причесали, натерли маслами, надели на голову непрозрачную паранджу и повели к выходу.
– Султан говорит на многих языках, поэтому не бойся быть непонятой, – проговорил Шамси Тавриз, придирчиво оглядев Альдею. Потом он взял ее за руку и повел к золотому престолу.
Чем меньше шагов оставалось пройти, тем труднее они давались Альдее. Ей стало невыносимо трудно дышать. Она попыталась снять паранджу, но Шамси Тавриз не позволил. Он протянул Альдее влажный платок и ненадолго остановился, позволив ей перевести дух. А потом, подтолкнув ее вперед, громко проговорил:
– Ваше приказание выполнено, повелитель!
– Благодарю, – ответил султан.
Альдея вздрогнула и подняла голову. Сквозь тонкую сеточку паранджи она увидела высокого моложавого смуглолицего мужчину, облаченного в белоснежные одежды, расшитые золотым и пурпурным орнаментом. Он медленно спускался по золотым ступеням. Альдее почудилось, что золотые львы с рубиновыми глазами приподнимают лапы и поворачивают головы, следя за властелином. Завороженная происходящим, она невольно подалась вперед, но, вспомнив слова Шамси Тавриза про осмотрительность, сделала шаг назад. Заметив ее порыв, султан перепрыгнул через ступеньку и подбежал к ней.
– Вальдек, – прошептала она и лишилась чувств. Султан подхватил ее на руки и отнес в тень. Он уложил Альдею на траву, снял с нее паранджу и, протерев лицо влажным платком, проговорил:
– В жизни она еще милее, чем во снах.
– Что прикажете делать, повелитель? – поинтересовался Шамси Тавриз.
– Ничего, друг мой, – улыбнулся султан. – Будь неподалеку и смотри, чтобы никто нас не потревожил. Пусть она думает, что во всем мире нет никого кроме нас.
– В этом мире, мире грез никого кроме вас, мой повелитель и нет, – склонив голову, проговорил Шамси Тавриз. – Наш остров окутан пеленой тумана. Никто не отыщет его в бушующем океане. Никто.
– Никто, кроме маленькой девочки с тремя родинками на левой ладошке, – прошептал султан, прижимая левую ладонь Альдеи к своим губам. Шамси Тавриз поклонился и исчез.
Альдея глубоко вздохнула и медленно открыла глаза. Человек, склонившийся над ней, был совсем не похож на Вальдека.
– Кто вы? – спросила Альдея.
– Султан Салладин, – ответил он. – Человек, который страстно желал, чтобы его сон стал реальностью. И его желание осуществилось.
– А мое желание сможет осуществиться? – спросила Альдея, с надеждой глядя на него.
– Обязательно, – сказал он, помогая ей подняться. – Но вначале вы должны будете помочь мне.
– Я? – удивилась Альдея. – Чем я – простая девушка могу помочь вам – великому султану?
– Своим жизненным опытом, – ответил он.
– Своим жизненным опытом?! – усмехнулась Альдея. – Вы выбрали плохого помощника, Ваша Светлость. Я ничего не знаю, кроме… – Альдея прижала ладони к губам, вспомнив свой сон.
– Вы ничего не знаете, кроме того, что нужно мне, – улыбнулся султан.
Альдее вновь показалось, что она видит пред собой Вальдека – грозного воина Ушмаля. Неведомая сила толкнула ее в его объятия.
– Валь дек, Валь дек, как истомилась моя душа в ожидании нашей встречи, – зашептала она.
– Все позади, все позади, – отозвался он, опуская лицо в ее волосы, пахнущие миртовым маслом.
Ладья времени качнулась и уплыла в безвременье, где не пугала Альдею пышная помпезность дворца султана, где яркое разноцветье чужой природы наполняло сердца радостным восторгом, сливаясь в единое:
– Альдея – Вальдек – Салладин-н-н-н…
Султан с жадностью вслушивался в каждое слово, произнесенное юной женщиной, но никак не мог постичь тайны, ради которой затеял весь этот маскарад. Истина все время ускользала от него, пряча лицо под паранджой. Стоязыкому владыке Дарулама казалось, что он не знает языка, на котором говорит Альдея. Языка безграничной Божьей Любви и нежности, способного успокоить, уврачевать, подарить надежду и радость.
– Почему я не понимаю этого языка? – удивился Сутан.
– Потом, что в колодце бед нет источника мудрости, – был ответ.
– А где же его отыскать?
– На небесах. Там, у «престола славы, возвышенного от начала, есть место освящения нашего».[15]
– Как стать мне одним из сынов Божьих?
– Назвать Господа отцом и не отступать от путей Его.
– Но наш отец Аллах! – воскликнул Салладин.
– Ах, ах… Знай, что «одно и то ж на разных языках, рождает злобу и вражду в сердцах».[16] Ангур, энаб, узум, стафиль, дженат – обозначают просто виноград. «Слова несведущих несут войну, а истины – единство, мир и тишину!»[17]
– Значит, всему виной человеческое невежество, – задумчиво проговорил султан.
– Да. Люди охотно слушают бессмыслицу из чужих уст, жалеют о невозвратном, клянут себя за потери, но никто не торопится к постижению мудрости. Сотни веков тропа истины к источнику Божьей Любви остается неприметной.
– Проводи меня к этому источнику, Альдея, – попросил султан.
– Нам не придется далеко идти, – прошептала она.
С тобой мы не заблудимся в пути. Лицо скорее к солнцу подними, Его тепло и свет в себя прими, И воду Божьей мудрости испей, В кувшин хрустальный до краев налей Чтоб всех, кто жаждет той водой поить И заблудившихся тропой любви водить.Султан прикрыл глаза и подставил лицо теплым солнечным лучам.
– Ты превзошел всех земных царей своим богатством, Салладин, но не это главное, – послышался тихий голос, похожий на легкое дуновение ветерка. – Мудрость, которую вложит Господь в твое сердце, будет самым ценным из всех сокровищ. Ее станут отыскивать цари земли. За нее не пожалеют они золота, серебра, драгоценных камней, одежд, оружия, лошадей и верблюдов. В конюшнях твоих будет тысяча стойл для коней и колесниц. Тысячи всадников будут охранять твои земли. Серебро станет равноценным простому камню, а кедры – равноценными сикоморам, растущим в низменных местах. И будешь ты царствовать сорок лет, и назовешься мудрым владыкой – Моулеви, внимающим откровениям свыше. Ты будешь вершить суд по истине и миролюбию. Ты не помыслишь в сердце злобы, не будешь верить ложной клятве, а будешь оказывать милость и сострадание к вдове, сироте и пришельцу.
– Благодарю, – приложив правую руку к сердцу, проговорил Салладин и поклонился до земли.
6
Милослава сидела на берегу реки, обхватив колени руками, и смотрела на отражение облаков в воде. Королева Ушмаля не должна была плакать, но она не хотела сдерживать слезы. Сбросив королевское платье и семь нитей нефритовых бус, она вновь стала простой девочкой, приручающей животных и встречающей солнце в Тулуме.
– Ах, если бы реки текли вспять, – шептала Милослава. – Если бы вернулись назад прожитые годы, и юноша на белоснежном скакуне громко крикнул мне…
– Ко-су-ме-ль! – разнеслось эхом по долине.
Милослава крепко сдавила виски кончиками пальцев и, тряхнув головой, сказала:
– Десять лет слышать его голос – невыносимая мука.
– Ко-су-ме-ль, где ты? – раздалось неподалеку.
Милослава подняла голову и увидела Миклоша, скачущего через долину.
– Косумель! – громко выкрикнул он, пришпоривая коня.
Милослава вытерла слезы, поднялась с травы и, шагнув ему навстречу, проговорила:
– Косумель – это повелитель животных, а меня зовут Милослава.
– Королева Милослава! – грянули сразу несколько голосов.
Она вздрогнула и повернула голову. Вдоль берега стояли люди в светлых плащах с капюшонами, надвинутыми на лица. Самый высокий сделал шаг вперед и протянул ей знак королевского отличия – семь нитей нефритовых бус.
– Вы должны немедленно вернуться во дворец.
– Конечно, – улыбнулась она и быстро зашагала вверх по течению.
Королеве Ушмаля не позволялось плакать, но она не могла сдержать слез. Они катились по щекам тонкими солеными струйками. Милослава корила себя за то, что, мечтая о Миклоше, она совсем забыла о тайной свите, о секретах предков, о колдовских чарах и амулетах, о мерцающем свете полуразрушенных пирамид.
– Прошло десять лет, – стучало молоточками в ее висках. – Он вернулся и набросился на тебя с незаслуженными упреками.
– Но потом он примчался сразиться с Вальдеком, – отзывалось в ее сердце. – Чем закончился этот бой? Где они? Как мне излечиться от любви к человеку, одержимому азартом охоты.
– Ты – королева Ушмаля! – голос разума заглушал голос сердца. – Ты должна помнить об этом всегда. Тебя должна вести вперед рассудочность, а не безрассудство.
– Это невыносимо, – стонало сердце. – Невыносимо. Не…
Милослава прошествовала в свои покои, надела королевские одежды и направилась в тронный зал. В одном из переходов ее остановил грозный воин Ушмаля Вальдек. Припав к ее ногам, он скороговоркой выпалил:
– Он жив. Он вас любит и ждет у реки. Позвольте покинуть ваш замок.
– Вы отказываетесь от трона? – удивилась Милослава.
– Да, да, да, – проговорил Вальдек, прижав обе руки к груди. – Я должен вас покинуть… Вернее я хочу… мне нужно умчаться прочь. Но по законам королевства Ушмаля… Поймите, я сойду с ума, если не спасу Альдею…
– Я ничего не понимаю, проговорила она, нахмурившись. – Встаньте немедленно и объясните мне свою просьбу внятней.
– Ваша Светлость, отпустите меня побыстрей. Я должен мчаться через сотню королевств, чтобы достичь границ земли и моря.
– Зачем?
– Чтобы спасти Альдею.
– Кто она такая?
– Мать малышки, с которой Миклош приезжал сюда, – простонал Вальдек.
– Как благородно с вашей стороны, на помощь неизвестной женщине помчаться, – улыбнулась Милослава. – Поезжайте. Я вас отпускаю.
– Благодарю, – промолвил он и повернулся.
– Стойте, – воскликнула королева. – Что вы говорили мне про реку?
– Сказал я, что принц Миклош будет ждать вас на закате…
– Ни слова больше. Отправляйтесь в путь. Себя поберегите.
Вальдек поспешно удалился, а Милослава сделала несколько глубоких вдохов и распахнула двери в тронный зал.
– Вы давно не выглядели такой счастливой, королева, – сказал начальник тайной свиты. – Прогулки по воде пошли вам на пользу.
– Вы правы, – кивнула головой она. – Мне надо чаще у реки бывать. Сегодня вечером пойду туда опять. Прошу вас, пусть никто меня не провожает. Так хочется совсем одной побыть.
– Хорошо, я прикажу. Но обещайте, что больше не оставите нефрит, – пристально глядя в ее глаза, сказал он. – Прошу вас быть благоразумной, королева.
– Обещаю, – проговорила Милослава, проведя рукой по нефритовым бусинам, излучающим едва заметное мерцающее сияние.
Милослава бежала к реке, не чувствуя под собою ног. Ей хотелось поскорее увидеть Миклоша, прижаться к нему и замереть в сладостной истоме. Но когда до берега осталось несколько шагов, она остановилась, вспомнив о благоразумии.
– Не забывай, ты – королева Ушмаля, – сказала она себе и, гордо вскинув голову, шагнула из тени в свет.
Счастливая улыбка озарила лицо Миклоша, когда он увидел ее.
– Здравствуйте! Как я рад вновь видеть вас, – проговорил он, шагнув ей навстречу.
– Что привело вас в Ушмаль? Азарт охоты или..? – строго спросила она.
– Нет, – продолжая улыбаться, ответил он. – Мне хотелось посмотреть в ваши глаза, Милослава.
– Смотрите, – проговорила она. Их взгляды встретились. Румянец залил бледные щеки королевы, она смущенно потупила взор.
– Королевский наряд вам к лицу. Как вам удалось стать королевой? – нарушил неловкое молчание Миклош.
– Я ею была с рождения, – ответила она, повернув голову к красному солнечному диску, зацепившемуся за верхушки деревьев. – Я – дочь короля Стефенса – великого правителя Ушмаля. И, если бы тогда, когда впервые дрались наши отцы, и заключили перемирие в честь рождения детей, им было сказано, кто именно родился, то все могло бы быть иначе. Но… – она быстро повернула голову к Миклошу. – Люди захотели обмануть судьбу. Они решили все изменить себе в угоду. И вот, что вышло: кровь, слезы и страдания. Мы встретились, потому что так было определено свыше. Но, к сожалению, сделанного не воротишь. Ничего нельзя исправить, переделать, переписать, воскресить умерших… Постойте, а как вам удалось через десять лет вернуться из могилы невредимым?
– Из какой могилы? – неподдельно удивился Миклош.
– Нам сообщили, что вас убили воины Ушмаля, – ответила она.
– Нет, Милослава, было все не так, – с горячностью заговорил Миклош. – Они гнались за мной, почти настигли, но появился седовласый старец, который спас меня. Он предложил мне плащ-невидимку и увлек меня за собой в лабиринт безвременья, где мне пришлось скитаться целых десять лет. Я превратился в чудище лесное, став притчей во языцах у народа, – Миклош тяжело вздохнул. – Я много думал о себе, о вас, не зная суждено ли будет возвратиться, чтобы…
– Начать охоту, – подсказала Милослава.
– Нет, – покачал он головой. – Я слишком дорогую цену заплатил за страсть к охоте. Нет. Меня в Ушмаль влекло другое…
– Манили тайны наших предков, – сказала Милослава.
– Нет, – улыбнулся он. – О вас я думал, Милослава. О том, что вы – жена другого, что вы его не любите, что… – он сжал ее руки в своих. – Мне было так невыносимо. Как счастлив я, что все закончилось, что колдовские чары рухнули, что я могу вас видеть. Надежда на прощение и пониманье дает мне крылья, Милослава.
– Погодите, – высвободив руки, проговорила она. – Я вас прощаю, Миклош, но… Мы никогда не будем с вами вместе.
– Почему? – удивился он.
– Должна я стать женой другого, – медленно выговаривая каждое слово, ответила она.
– Кого, коль не секрет?
– Секрета нет, – глядя на темнеющий небосвод, проговорила она. – Жених мой – грозный Вальдек.
– Прекрасно! – воскликнул Миклош, рассмеявшись. – Прекрасно, Милослава!
– Вы радуетесь? – спросила она, растерянно глядя на него.
– Да, – ответил он. – Да, да, сто тысяч раз воскликну, что я рад. Я просто счастлив, королева Милослава!
Она с силой шлепнула его по щеке. Он схватил ее руку и прижал к губам.
– Вы выдали себя, душа моя. Я вам не безразличен, верно?
– Вздор, – воскликнула она, пытаясь высвободить руку.
– Нет, не вздор. Ваши глаза сияют счастьем, – крепче сжав ее руку, прошептал он. – К чему скрывать вам искренние чувства? Зачем играть и притворяться?
– Вы забываетесь, я – королева! – стараясь казаться строгой, проговорила она.
– Зачем же вы примчались на свиданье? – поинтересовался он.
– Сама не знаю, – смущенно улыбнулась она.
– Знаете, – прижав ее к себе, сказал Миклош. – Вам так же, как и мне хотелось этой встречи. Вы вспоминали первый поцелуй и…
– Престаньте, – простонала она.
Он чуть отстранил ее от себя и, пристально глядя в глаза, проговорил:
– Вы мне нужны. Я тосковал без вас. Душа моя томилась и страдала, и тайного свиданья ожидала. Вот он настал, тот долгожданный час, и…
– Ни слова больше, умоляю вас, – прошептала она, поняв, что не сможет больше скрывать свои чувства.
Миклош прикоснулся губами к ее губам. Солнце нырнуло за горизонт. Долина погрузилась в мягкий сумрак.
– Нет, все не просто в этом мире, – зашептала листва на деревьях. – Все совсем не просто.
– Смею ли я надеяться на вашу благосклонность? – спросил Миклош.
– Я должна подумать, – раздалось в ответ.
– Вы не сказали мне ни «да», ни «нет», – проговорил Миклош, вскакивая в седло. – Вы вновь терзаете мне душу, Милослава. Наверное, по-своему, вы правы. Вам надо испытать меня… Но помните, что дыма без огня на свете просто не бывает. Вы, испытав, полюбите меня…
– Уже люблю, – прошептала она, но он не услышал ее слов.
Белоснежный конь Арчибальд громко заржал, взвился на дыбы и умчался прочь.
– Ах, что я делаю? – прижав ладони к щекам, прошептала Милослава.
– Идете путем безрассудства, – послышалось в ответ. Вместе с мерцающим светом появилась королевская свита, облаченная в светлые плащи.
– Матушка, простите, но… – воскликнула Милослава, склонив голову.
– Ты не должна оправдываться, дитя мое, – проговорила королева Мерида, глянув на Милославу через прорези в капюшоне. – В жизни каждого человека наступает время, когда чувства заглушают голос разума. Но бывает и наоборот, когда рассудочность не позволяет дать волю истинным чувствам. И то и другое может обернуться бедой. А если прибавить сюда еще силы вселенского зла, то может война разразиться.
– Ужасно, – Милослава поежилась. – И что же мне делать?
– Подумай. Ты сама должна принять единственное верное решение. Его подскажут тебе сердце и разум, – ответила Мерида.
– Тогда, я сейчас же отправлюсь в Тулум, – сказала Милослава и зашагала вверх по течению.
– Все верно, – проговорила Мерида, глядя ей в след.
7
Милена сидела на ступенях белой беседки и водила пальчиком по странным письменам.
– Милена?! Вот так сюрприз! – воскликнул садовник, увидев девочку. – Ты здесь одна?
– Да, – подняв голову, ответила она. – Вальдек умчался туда, где сливаются небо и море. А Миклош ускакал в Ушмаль.
– О ком ты говоришь, милая? Я что-то не могу ничего понять, – проговорил садовник, присев перед девочкой.
– О принцах… Погоди, – нахмурилась она. – Ответь скорее, где ты бы?
– Я был в королевстве Тольтеков, – ответил садовник. – Привез оттуда новый сорт пурпурно-золотых роз. Взгляни скорее. У них совершенно нет шипов.
Садовник раскрыл корзину. Милена ахнула. Таких редкостных цветов ей не приходилось никогда прежде видеть.
– Тольтеки называют этот сорт «огнем любви», – проговорил садовник, улыбаясь.
– Какая красота! – воскликнула Милена. – И как они необыкновенно пахнут.
А потом, бросившись садовнику на шею, прошептала:
– Папочка, как хорошо, что ты вернулся. Здесь столько приключилось без тебя, что за день не расскажешь.
– Болтушка ты моя, – подняв ее на руки, проговорил садовник.
– Она сказала правду, Стоян, – раздался голос за его спиной.
Он медленно опустил девочку на землю и повернулся. Перед ним стояла королева Гертруда, в которой он безошибочно узнал свою безумную жену – волшебницу Геру.
– Она сказала правду, – повторила королева и улыбнулась. – Все, что должно было когда-то произойти, свершилось.
– Ты отравила Магду? – поинтересовался он.
– Да, – улыбнулась она. – Но через четыре дня королева-самозванка и колдун проснуться.
– У нас с тобой всего четыре дня, – задумчиво проговорил садовник. – А время так стремительно и быстротечно.
– Поэтому, терять его не станем, – улыбнулась Гертруда. – Скажи, Милена, куда умчались принцы?
– Вальдек поспешил туда, где море сливается с землею, – ответила Милена.
– Глупец! – воскликнула Гертруда. – Я приказала подождать меня здесь, в замке Шиклош. Я приказала охранять тебя, а он умчался к морю. Откуда он узнал?
– Я рассказала про корабль и про султана, – потупив взор, ответила Милена.
– Все верно, я сама могла бы догадаться, – погладив ее по голове, сказала Гертруда. – А Миклош где?
– Он ускакал в Ушмаль.
– Неслыханная дерзость! – рассердилась Гертруда. – Ужели, хочет он все сызнова начать? Зачем ему Ушмальская принцесса? Мы – давние враги, и я…
– Не горячись, Гертруда, – нежно глянув на нее, попросил садовник. – Вражду давно пора уж прекратить. К тому же, ты сама мне говорила, что часто видятся тебе во снах горы Ушмаля, что ушмальские цветы напоминают тебе о чем-то далеком, почти забытом, но бередящем душу странной тоской. Ты стала нежней и добрей, глядя на эти цветы. Помнишь, когда я принес их впервые?
– Да, – задумчиво проговорила Гертруда. – Тогда нежность наполнила каждую клеточку моего тела, а потом… Потом был приступ такой дикой ярости, что страшно вспоминать, – Гертруда потерла виски. – Ты прав, мой друг, мне не стоит злиться и останавливать Миклоша. Пусть все будет так, как должно быть, как предначертано свыше.
– Слышите, дивное пение? – спросила Милена, глядя вдаль.
– Нет, – ответили садовник и королева, переглянувшись.
– В тиши прохладной ангелы поют, о радости и мире возвещают, – нараспев заговорила Милена, прислушиваясь к сладостным звукам. – О том, что в странных письменах есть тайна, которую нам королева Милослава разгадает.
– Милослава? – Гертруда нахмурилась, а Милена заулыбалась:
– Да, да, Милослава – королева Ушмаля. К ней помчался наш Миклош. Возможно, он тоже слышал песню ангелов и решил поскорее все разузнать.
– Возможно, – сказала Гертруда. – Но мне кажется, что в Ушмаль его позвала любовь, а не тайна. Хотя, я могу ошибаться.
– Сударыня, позвольте мне побродить по замку Шиклош, – молитвенно сложив руки, попросила Милена.
– Ты могла бы бродить по замку и без моего разрешения, – заулыбалась Гертруда. – Ты ведь его хозяйка. Ты – будущая королева замка Шиклош!
– Я – королева замка Шиклош! – пропела Милена и помчалась в замок.
– Ах, милый Стоян, я не знаю, что с нами будет через три – четыре дня, – прижавшись к садовнику, прошептала Гертруда. – Проснется Магда, мне придется что-то предпринять…
– Не страдай заранее, – попросил садовник. – У тебя впереди целых три дня. Посмотри лучше на розы, которые я привез из королевства Тольтеков.
– Ты прав, мой друг, не стоит горевать, – присев на белые ступени беседки, сказала Гертруда.
Милена перешагнула порог замка и громко крикнула:
– Здравствуйте, тени прошлого!
– Приветствуем тебя, королева, – зазвенело в ответ многоголосое эхо. Лучик мерцающего света скользнул с потолка на пол и поманил Милену за собой.
– Мой милый замок полон разных тайн, – восторженно проговорила она, устремляясь вслед за лучом.
Он привел ее в самую дальнюю часть, где на всем лежала печать запустения и тлена. Половицы так сильно стонали и скрипели, что Милена остановилась.
– Простите, что осмелилась потревожить вас, – прошептала она. – Но мне очень-очень нужно пройти вслед за лучом.
– Проходи, – проскрипели половицы и смолкли.
В наступившей тишине Милена услышала бой часов и негромкие голоса. Мерцающий свет дрогнул у стены и исчез. Милена на цыпочках подошла к тому месту, где мгновение назад мерцал ее проводник, и увидела в стене два небольших круглых отверстия, расположенных на уровне глаз. Задержав дыхание, она прильнула к ним.
По ту сторону находился фамильный склеп, где на могильном постаменте сидели колдун и лже-королева Магда.
– Яд, который дала нам Гертруда, оказался слабым, – усмехнулась Магда.
– Нет, моя дорогая, – протягивая ей кружевной платок, проговорил колдун. – Яд у Гертруды очень сильный. И, если бы не противоядие, которое я бросил в бокалы, мы могли бы вовсе не проснуться.
– Противоядие? Почему ты ничего мне не сказал о нем? – нахмурилась Магда. – Дай мне его.
– Оно вам больше не понадобится, – сказал колдун. – Никто не станет вас поить отравой снова. Они скорей в костер нас бросят или в реку.
– Прекрати болтать, – приказала Магда. – Скажи мне лучше, что нам делать? Как выбраться отсюда?
– Очень просто, – колдун спрыгнул с постамента и взмахнул руками. – Сейчас я превращу вас в крысу или мышь и…
– Не смей! – закричала Магда.
– Тогда, счастливо оставаться, дорогая, – колдун поклонился и исчез.
– Вернись, вернись, вернись, – заголосила Магда и побежала к выходу из склепа.
– Куда вы торопитесь, Ваша Светлость? Там закрыто, – сказал колдун, появившийся перед Магдой. Она принялась колотить его по груди кулаками, выкрикивая:
– Как ты посмел меня оставить? Как ты посмел смеяться надо мной? Ты, видно, позабыл, что я…
– Вы – самозванка, – крепко сжав ее руки, проговорил он сквозь зубы. – Но самозванка не простая. Вы носите на шее медальон древнейшего, почти исчезнувшего рода людей-охотников за головами.
– Ты шутишь? – прошептала Магда.
– Нет. Я говорю вам истинную правду.
– Почему ты раньше эту правду от меня скрывал? – спросила Магда.
– Мне это было выгодно тогда, ну а теперь уже не важно, – ответил колдун, разжав свои руки.
– Не важно почему? – спросила Магда, растирая запястья.
– Да потому, что из охотников в живых остались двое: вы и я, – усмехнулся колдун, усаживаясь на ступени. – И если нас не станет… Надеюсь, вам не надо объяснять, как ценны наши с вами жизни?
– Не надо, – проговорила она, внимательно разглядывая свой серебряный медальон с улыбающимся солнечным диском в центре. – А я ведь этот медальон Гертруде отдавала, когда она сюда поехала впервые. Мы с ней перед разлукой поменялись медальонами. Она надела мой, а я – ее нефритовый трехлистник.
Магда метнула быстрый взгляд на колдуна и воскликнула:
– Штефан, я вспомнила, где видела подобное изображенье улыбающегося солнца!
– Где? – поинтересовался колдун.
– Здесь, в замке Шиклош! – победоносно воскликнула Магда и, усевшись рядом с колдуном на ступени, принялась рассказывать, припоминая все до мелочей:
– Однажды выдался невыносимо жаркий день. Мы с Яношем играли в прятки. Я забежала в полутемный зал запретной части замка и замерла, увидев на стене ковер с орнаментом, похожим на мой кулон. В какой-то миг мне показалось, что глаза у солнца ожили и принялись следить за мной. Я вскрикнула и повернулась, чтоб уйти, но с Яношем лицом к лицу столкнулась.
– Что напугало так тебя, душа моя? – спросил он, улыбаясь.
– За мною солнышко сейчас следило, – прошептала я и побледнела.
– Не солнышко, а матушка моя следит из склепа за тобою, – расхохотался он.
– Это не смешно, – сказала я. – Твоя матушка покоится с миром в склепе, а ты…
– Гертруда, мать моя еще жива. Не думал я, что ты ее похоронить решила, – перестав смеяться, строго сказал он.
– Я… от испуга говорю сама не знаю что, – растерянно пробормотала я, пряча глаза. – Могла ли я ему сказать тогда, что ничего про мать его не знаю, что никогда не видела ее?
– Конечно, не могла, – проговорил колдун. – Тогда бы ты себя разоблачила, Магда.
– Вот именно, – вздохнула она. – Поэтому я опустила глазки и принялась плести ему какой-то вздор про несусветную жару, про тень прохладную, про воду, про цветы. Он усмехнулся и сказал:
– Ну ладно, хватит. Я не сержусь, Гертруда на тебя. Взгляни на улыбающееся солнце. – Я подняла глаза. – Перед тобой фамильный герб Ахменов. Гордись, что ты – одна из тех, в чьих жилах течет кровь великих древних предков! Король Ахменов – я, а королева – ты!
– Прекрасно! – воскликнул колдун и вскочил. – Мы с тобой не одиноки, дорогая! Принц Миклош – сын короля-охотника! В его жилах течет наша кровь. Гены зла непременно пробьются на свободу и задушат сорняки добра и благочестия. Как хорошо, что мы его не умертвили, а лишь отправили скитаться в лабиринт безвременья. Теперь он жив. Он нам поможет.
– Как? – спросила Магда, поднимаясь.
– Потом скажу. Сейчас нам надо поскорее испариться, – проговорил колдун и перешел на шепот. – Все будут думать, что мы спим спокойно в склепе, а мы начнем вершить дела свои, задуманные прежде. Пускай же зло и хаос воцарятся на земле! Я обещаю, дорогая Магда, что шанс мы не упустим свой. Никто, поверь, не остановит нас.
– О, ужас! – воскликнула Милена, отпрянув от стены, с которой на нее смотрело улыбающееся солнце с лучами, похожими на извивающихся змей. Милена прижала обе ладошки к щекам и помчалась без оглядки прочь.
– Что случилось, дочка? – остановил ее садовник.
– Скажи, ты знаешь, где мама? – ответила она вопросом на вопрос.
– Наверно, дома, – улыбнулся он.
– А вот и нет, ее украли, – выкрикнула Милена.
– Вздор, – отмахнулся садовник.
– Я правду говорю, а ты не веришь, – сказала она, внимательно глядя в глаза садовника. – Скажи скорей мне, где Гертруда – Гера?
– В той беседке, где письмена ты на ступенях отыскала, – ответил садовник. – Мне пойти с тобой?
– Нет, оставайся здесь, и если вдруг мы с нею разминемся, скажи, чтобы спустилась в склеп, – скороговоркой выпалила Милена и помчалась к беседке.
– Зачем ей в склеп спускаться? – крикнул вслед садовник.
– Так надо. Это очень, очень, очень важно, – раздалось в ответ.
– Противная девчонка. Она нас подслушала, – сверкнул глазами садовник, превращаясь в колдуна.
– Давай убьем ее, – предложила Магда, выходя из своего укрытия.
– Нет времени. Потом разделаемся с ней. Сейчас нам нужен только Миклош, – сказал колдун, увлекая Магду за собой.
Никто из горожан не обратил внимания на двух странствующих монахов, плотно затворивших ворота замка Шиклош…
Милослава медленно поднялась по ступеням пирамиды Тулум и, распластавшись на каменном полу, простонала:
– Дай мудрости и силы, Всемогущий Боже! Научи, вразуми, направь. Помоги принять верное решение.
Мягкий мерцающий свет заполнил пространство пирамиды. Чьи-то сильные руки подняли Милославу и поставили на ноги. Мелодичный голос приказал: «Смотри!»
Милослава увидела принца Миклоша, которому преградили путь два странствующих монаха.
– Будь благословен, сын короля-охотника! – низко поклонился один.
– Вы, верно с кем-то спутали меня, монахи, – проговорил Миклош, пытаясь успокоить своего коня. – Мой отец, король Янош никогда не был охотником. Он не любил охотиться и даже…
– Вы многого не знаете, наш юный друг, – вкрадчивым голосом заговорил другой монах. – Мы совершили долгий путь, чтоб вам поведать правду. Сойдите поскорей с коня и…
– Нет, – резко сказал Миклош. – Однажды я сошел с коня и заплатил за это десятью годами жизни. – Я не сойду с коня. И если вам угодно поведать мне о чем-то, говорите. А если нет…
Один из монахов вскинул вверх руки, Арчибальд взвился на дыбы, Миклош полетел на землю.
– Вы – единственный потомок людей-охотников за головами, – наступив ему ногой на грудь, зловеще проговорил монах. – Вам принадлежат все сокровища Ахменов, Тольтеков, Кокомов и Мериленов. Вам предстоит завоевать Ушмаль.
– Я не намерен это делать, – проговорил Миклош, пытаясь подняться. – Я влюблен в королеву Милославу.
– Чудесно! – воскликнул монах, протягивая Миклошу руку. – Вы женитесь на королеве, а потом ее убьете.
– Вздор! – оттолкнув протянутую руку, воскликнул Миклош.
– Простите, я не то хотел сказать, – улыбнулся монах. – Вы задушите ее в своих объятиях, но прежде вы узнаете секрет людей-ягуаров, потомками которых являются ушмальцы.
– Потомками людей-ягуаров, вот как, – заулыбался Миклош. – Теперь все начинает выстраиваться в логическую цепочку.
– Вы правы, принц, – одобрительно кивнул монах. – Люди-охотники и люди-ягуары – смертельные враги с древнейших времен. Поэтому-то и сражался ваш отец – достойнейший король Янош с королем Ушмаля Стефенсом. Но никто не ведал главного секрета, что грозный, кровожадный Стефенс совсем не грозен, что это Янош развязал войну. Что он был злобен, кровожаден и…
– Неправда, – воскликнул Миклош. – Мой отец – король Янош был самым добрым человеком на земле. Я рос в обстановке мира и добросердечия. Никто никогда не говорил о жертвоприношеньях и прочем вздоре, о котором в Ушмале твердят даже дети. Однажды я сам чуть не стал жертвой в кровавом ритуале…
– Вы видели их лица? Кто там был? – спросил монах, подавшись вперед.
– Там был король Ушмаля Стефенс, – ответил Миклош, вспоминая полуразрушенную пирамиду и кроваво-красные глаза короля, готовые испепелить его. – Я видел ритуал, но я не знал тогда, что девушка… Постойте… Не может быть… Она меня все время убеждала, что азарт охоты мне не даст покоя! Откуда Милослава знала, кто я, коль этого не знал никто?
– Ах, принц, да неужели вы еще не догадались, что она – колдунья, – проговорил монах, обняв принца за плечи. – Ей велено убить вас, чтобы раз и навсегда разделаться с потомками людей-охотников. А потом завладеть богатствами земными и мир в пучину страха погрузить.
– Совсем запутал ты меня, монах, – оттолкнув его, проговорил Миклош. – Зачем ей мир в пучину страха погружать, когда она добра и счастья всем желает?
– Обманом за собою увлекает она таких глупцов, как вы, – усмехнулся монах. – Вы ей в глаза внимательно смотрели? Не страшно было?
– Было страшно утонуть в ее глазах, – мечтательно проговорил Миклош и улыбнулся. – Но, полно, вздор нести. Я должен возвратиться в замок Шиклош, чтоб верное решение принять.
– Советую начать охоту, пока бесстрашный Вальдек далеко, – сказал монах. Миклош схватил его за грудки и, пристально глядя в глаза, спросил:
– А ты откуда это знаешь? Ты, часом, не колдун ли сам, одевшийся в монашескую рясу? Сейчас клинком вспорю тебе живот, чтобы проверить, кто ты есть на самом деле.
– О нет, мой господин, не будьте так жестоки, – застонал монах. – Возьмите лучше медальон. Его мы вам несли, как подтверждение величья ваших предков. Он ваш, принц Миклош. Когда примчитесь в замок свой, то непременно в комнату запретную сходите. Там на стене увидите большой фамильный герб и все поймете сами. Мы правду говорим, клянусь могилой предков.
– Как ты мне надоел, – оттолкнув монаха, сказал Миклош. – Итак, я отправляюсь в замок.
– Что скажете нам на прощанье? – спросил монах, помогая Миклошу вскочить в седло.
– Скажу, – Миклош рассмеялся и, пришпорив коня, выкрикнул:
– Охота началась!
– Охота началась. Охо-та…
Милослава уронила лицо в ладони, простонав:
– Мы пропали. Кто нас спасет? Кто защитит от зла?
– Не плачьте, Милослава, – зазвенело далекое эхо. – Вы не узнали главного…
– Главное – разыскать королеву, – шептала Милена, блуждая по королевскому саду. Обессилев от безрезультатных поисков, она уселась на одной из дорожек и громко закричала:
– Гертруда, вы где? Случилась беда. Из склепа сбежали заложники ваши.
Стаи испуганных птиц взлетели с веток. Ворота замка с шумом распахнулись, и грянул колокол на башне вечевой:
– Беда!
– Милена, что случилось? – помогая девочке подняться, спросила королева Гертруда.
– Колдун и Магда сбежали из склепа, – прошептала Милена.
– Не может быть, – побледнела королева.
– Она сказала правду, Ваша Светлость, – раздалось сразу несколько голосов. Люди в плащах с капюшонами, надвинутыми на лица, низко склонили головы.
– Мы нигде не можем их найти.
– Они отправились в Ушмаль, – сказала Милена.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовалась Гертруда, внимательно глядя на огорченную девочку.
– Я была в запретной части замка и видела все, что происходило в склепе, – ответила она. – Пойдемте, вам самой нужно все увидеть.
Милена взяла королеву за руку и увлекла за собой. Люди в плащах с капюшонами отступили в тень, став невидимыми.
– Я много слышала о запретных залах замка, но никогда здесь не была, – проговорила Гертруда, осторожно ступая по скрипучим половицам. – Здесь удивительно пахнет лавандой – любимым цветком короля Яноша.
Гертруда прикрыла глаза и, сделав глубокий вдох, мысленно перенеслась в прошлое. Воспоминания вернули ее в ту ночь, когда король Янош принес ей охапку нежно-фиолетовых цветов лаванды. Бросив их на кровать, он сказал:
– Когда меня не будет рядом, запах лаванды напомнит тебе обо мне и о том, что я безумно влюблен, что я очарован и покорен, что я отрекаюсь от всех страшных дел, что стать миротворцем теперь мой удел!
– Как это чудесно, друг мой, – прижавшись к нему, сказала она.
– Дорогая Гертруда, я должен сказать тебе, что в нашем замке есть запретная комната, прошу, никогда не ходи в нее, – попросил король.
– Обещаю, милый, – прошептала она тогда.
– Прости, Янош, что нарушаю свое обещание, – громко сказала Гертруда, открыв глаза. Она перешагнула порог тайной залы и остановилась. Прямо перед ней висел огромный герб Ахменов как две капли воды похожий на медальон Магды. Гертруда прижала обе ладони к губам, моментально поняв, что значили странные свадебные ритуалы и слова королевы о медальоне.
– Они теперь охотятся за Миклошем, – сказала Милена.
– Кто это за мной охотится? – раздался за их спинами голос принца.
– Колдун и Магда, – повернувшись к нему, растерянно проговорила Милена. – Вы с ними не встречались, сударь?
– С ними, нет, – улыбнулся Миклош. – А вот два подозрительных монаха вручили мне серебряный медальон и рассказали, где искать фамильный герб Ахменов.
– Медальон Магды, – проговорила Гертруда, глядя на серебряное солнце с лучами, похожими на извивающихся змей.
– Странные монахи поведали мне еще одну тайну, которая будет интересна и вам, королева, – сказал Миклош. Гертруда подняла на него удивленные глаза. – Ушмальцы – потомки людей-ягуаров!
– Ушмальцы? – не поверила королева. – Нет. Этого не может быть.
– Я склонен верить монахам, – сказал Миклош.
– Объясни, почему? – попросила королева.
– Милослава носит знак королевского отличия – ожерелье из семи нитей, на которые нанизаны тысячи нефритовых зерен, – ответил Миклош. – Мерцающий свет сопровождает ее повсюду. А ее тайная свита – люди в светлых плащах, с капюшонами, опущенными на лица.
– И еще она знает тайный смысл странных букв, написанных на ступенях, – добавила Милена.
– Значит, круг замкнулся, – задумчиво проговорила Гертруда. – Теперь пришла пора узнать, кто же из нас внутри него, а кто снаружи. Дождемся же рассвета.
Она повернулась и быстро зашагала прочь. Миклош подошел к фамильному гербу, глянул через отверстия в солнечном диске в пустоту склепа и проговорил:
– Все в мире тлен и прах. Одна любовь не исчезает без следа. И, если Милослава скажет: «да», то разгадаю счастья я секрет.
– Нет, – прошептала Милена. Миклош обернулся. – Сударь, а вдруг, она скажет: «нет», что тогда будет?
– Своим отказом она разбудит во мне инстинкт охотника, – проговорил Миклош, сжав виски. – Милена, подскажи, что делать?
– Дождаться рассвета, – улыбнулась она. – Нет, лучше дождаться возвращения Вальдека и Альдеи. Не стоит спешить, сударь.
– Да, да, ты права, – думая о чем-то своем, проговорил он. – Пойдем поскорее отсюда. Запах тлена раздражает меня.
Он взял Милену за руку и потянул за собой.
Вальдек сидел на берегу моря и, наблюдая за пенными волнами, вслушивался в шум прибоя.
– Вы кого-то ждете, господин? – поинтересовалась русоволосая девушка, заглянув ему через плечо.
– Наверное, жду, – сердито буркнул он, продолжая неотрывно смотреть на море.
– Вот так ответ! – воскликнула девушка. И, глянув на него с другой стороны, многозначительно протянула: «У-у-у-у».
Вальдек смерил ее недружелюбным взглядом и сказал:
– У меня нет настроения отвечать на твои вопросы.
– Прекрасно, значит, я буду отвечать на ваши, – проговорила она, сделав ударение на слове «ваши», и уселась подле него. – Итак, вам безумно хочется узнать, что стало с девушкой, вернее, с королевой замка Шиклош.
Вальдек так резко повернулся, что девушка вскрикнула и прижала руки к лицу.
– Умоляю, расскажите скорее все, что вы знаете об Альдее, – простонал он.
– Ее увезли на фрегате с бледно-розовыми парусами, – медленно убирая руки от лица, ответила девушка.
– Кто и куда, скажите? – взмолился Вальдек.
– Ее увезли на остров Дарулам слуги султана Салладина, – сказала девушка.
– Как попасть на этот остров? – воскликнул Вальдек.
– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Дорога на остров не известна никому. Фрегат султана всегда неожиданно возникает на горизонте, а потом так же неожиданно исчезает. Мой дед – старый шкипер ходит в море не одно десятилетие, но и он не сможет вам помочь, господин чужестранец, потому что он никогда не видел остров Салладина.
Вальдек застонал, уронив лицо в ладони. Девушка несколько минут смотрела на его согнутую спину, а потом, поднявшись с земли, сказала:
– Ладно, я попробую что-нибудь разузнать для вас. Нет сил смотреть, как вы убиваетесь из-за этой королевы.
Вальдек поднял голову и прошептал:
– Благодарю.
– Пока еще не за что, – отмахнулась девушка. – Ждите меня здесь и никуда не уходите.
– Мне некуда идти, добрая девушка, – грустно улыбнулся Вальдек. – Если я не найду Альдею, то… море станет моей могилой.
– Вы это бросьте, – рассердилась девушка. – Смотреть на утопленников ужасно неприятно. К тому же вам наверняка есть ради кого жить.
– Вы правы, – сказал он, вспомнив малышку Милену с тремя родинками на левой ладошке.
– Вот и прекрасно! – воскликнула девушка и убежала.
Вальдек набрал пригоршню гладких камешков и принялся бросать в воду.
– Я должен отыскать Альдею, должен, – как заклинание повторял он. – Мы будем жить втроем в маленьком домике садовника, и наше счастье будет вечным.
Русоволосая девушка вернулась очень быстро. Тронув Вальдека за плечо, она смущенно проговорила:
– Господин чужестранец, боюсь, что мои слова вас опечалят…
Вальдек медленно поднялся, выпрямил спину и, глянув на нее сверху вниз, приказал:
– Говори, все, что ты узнала, не скрывай ничего.
– Люди говорят, что Дарулам – это рай на земле, и тот, кто туда попал, ни за что не согласиться покинуть остров по доброй воле, – таинственным шепотом проговорила девушка. – Люди готовы быть кем угодно: птицами, животными, пресмыкающимися, лишь бы жить в Даруламе.
– Вздор, – воскликнул Вальдек. – Люди всегда должны оставаться людьми!
– Вы правы, – проговорила девушка. – Я просто рассказала вам все, что узнала.
Она повернулась, чтобы уйти. Вальдек удержал ее.
– Это все, что ты узнала?
– Нет, – сказала она. – Но, боюсь, вам не понравится то, что мне поведали.
– Говори, – попросил он. – Я должен знать правду, какой бы горькой она не была.
– Люди сказали, что девушку увезли в гарем султана Салладина, а это значит…
– Это ничего не значит, – выкрикнул Вальдек. – Альдея вернется, вернется, вернется!
– Возможно, когда-нибудь в другой жизни, – улыбнулась девушка.
Вальдек схватил ее за худенькие плечи и проговорил, глядя в испуганные глаза:
– Нет никакой другой жизни. Нет и быть не может. Однажды человек рождается, однажды умирает и возвращается в прах. А вот души у людей бессмертны. Легкими крылатыми эфемерными субстанциями они устремляются в небеса, чтобы…
– Смотрите, фрегат Салладина! – воскликнула девушка.
Вальдек обернулся и увидел на горизонте вздыбленные бледно-розовые паруса.
– Альдея! – закричал он, помчавшись к причалу.
– Ва-а-а-а-ль-дек! – послышалось в ответ.
– Неужели султан прогнал ее? – растерянно проговорила девушка. – Люди сказали, что возвращаются лишь те, кто впал в немилость. Но на ней такая дорогая одежда и золотые украшения, что я начинаю сомневаться в правдивости всего, что говорят люди.
Альдея сбежала вниз по сходням и, прижавшись к Вальдеку, прошептала:
– Почему ты так внезапно исчез с острова? Почему не взял меня с собой? Ты хотел еще раз испытать меня, да?
– О чем ты, милая? Я не был ни каком острове, – отстранился от нее Вальдек. – Я лишь на рассвете прискакал сюда.
– На рассвете… – повторила Альдея. – На рассвете ты меня покинул и… Боже, это был не ты!
В глазах Альдеи отразились испуг и растерянность. Она повернулась и медленно пошла к фрегату.
– Куда ты? – удивился Вальдек.
– Она решила возвратиться в Дарулам, – вместо Альдеи ответила девушка. – Значит, люди говорили правду.
– Нет! – крикнул Вальдек, бросившись следом за Альдеей, которая уже поднялась на палубу.
– Скажите мне, Шамси Тавриз, все, что со мной произошло на острове это… – пристально глядя на смуглолицего юношу, спросила она.
– Сон, – прошептал он, улыбнувшись кончиками губ. – Сладчайший сон, завершившийся желанным пробуждением. Прощайте, милая. Я не имею права вас взять с собой на остров снова.
– Передайте Салладину, что… Нет, лучше ничего не говорите. Прощайте.
Альдея спрятала лицо под прозрачным покрывалом и медленно пошла по сходням вниз.
– Альдея, что с тобой, скажи мне? – прижав ее к себе, спросил Вальдек.
– Все хорошо, мой милый, – ответила она. – Умчи меня отсюда, чтоб я скорее обо всем забыла, чтоб снова той Альдеею была, какую встретил ты среди ромашек белых…
– Любимая!
– Любимый!
– Сал-ла-ди-и-ин…
Вороной конь рванулся с места и исчез за горизонтом. На палубу фрегата вышел султан и, сжав в руке нефритовый медальон Альдеи, проговорил:
– Я буду скучать по ней.
– Зачем же вы отпустили ее, повелитель? – удивленно глянул на него Шамси Тавриз.
– Мечту удержать невозможно, – ответил султан, наблюдая за маленьким облачком пыли, поднятым копытами коня. – Мечту удержать невозможно, мой друг… Зато, можно видеть прекрасные сны, в которых все будет повторяться вновь и вновь, – он улыбнулся. – Спокойной ночи, милая Альдея!
– Спокойной ночи, милый Салладин…
– Мама, мама, какая ты красавица! – воскликнула Милена, повиснув на шее у Альдеи.
– Рад видеть тебя в добром здравии, дочка, – поклонился садовник.
– Отец, как ты мог так безжалостно предать меня? – нахмурилась Альдея.
– Он ни в чем не виноват, – громко сказала Гертруда, шагнув вперед. – Все, что с тобой произошло, подстроила жестокая Магда.
Альдея удивленно глянула на Гертруду, не сразу узнав в облике королевы свою безумную мать – волшебницу Геру.
– Боюсь, что испытания еще не закончились, – вздохнув, сказала Гертруда. – Где твой амулет?
– Я… – Альдея прижала руку к груди и, потупив взор, ответила:
– Я обменяла его на жизнь и свободу… Прости меня, мама.
– Ну, что ты, дитя, – улыбнулась Гертруда, прижимая ее к груди.
– Жизнь и свобода важней амулетов. Ты приняла верное решение. Я тобою горжусь.
– А мне еще только предстоит сделать выбор, – проговорил Миклош.
– Принц?! – брови Альдеи взлетели вверх испуганными птицами. – Глазам своим не верю. Вас десять лет назад похоронили в королевском склепе и…
– Не меня, – усмехнулся он.
– А кого? – воскликнула Альдея.
– Меня, – угрюмо буркнул Вальдек.
– О, ужас! – покачала головой Альдея. – Что я еще не знаю в нашем королевстве?
– Что папа розы новые привез, – ответила Милена. – Он их назвал «Огнем любви».
– Огонь любви, – улыбнувшись, повторила Альдея. – В нем многие горят, сгорая без остатка словно свечи. Но есть другой огонь – огонь возвышенной любви, с небес сходящий и зовущий в вечность. Его в свое сердечко ты прими, родная девочка моя.
– Такой огонь нам всем необходим, – сказала королева. – Тебе, принц Миклош, чтобы встретиться в Ушмале с Милославой. Альдее с Вальдеком, чтоб горести забыть. А нам со Стояном, чтобы преодолеть все будущие испытанья.
– А мне, чтобы с честью носить имя королевы замка Шиклош! – подвела итог Милена.
– Глупцы, – презрительно сказала Магда, издали наблюдавшая за происходящим. – Они решили амулет заменить тем, что невозможно увидеть и взять в руки. Надеяться на невидимое – глупо, глупо, глупо…
– На вашем месте, я бы не спешил так говорить, – нахмурился колдун, увлекая Магду в глубокую тень.
– Что я слышу? Что за вздор? – возмутилась Магда.
– «Надежда, когда видит, не есть надежда; ибо, если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении»[18], – проговорил колдун, прикрыв рукой глаза.
– Ты пугаешь меня, Штефан, – ударив его по руке, сказала Магда. – Ты должен меня подбадривать, вселять уверенность в победе, а вместо этого, ты бубнишь странные проповеди. Я не желаю слушать всякий вздор. Начинай скорей вершить свое черное дело. Поторопись, пока еще не поздно. Надеюсь, наши амулеты нам помогут.
– «Надежда лицемера погибнет. Упование его подсечено, и уверенность его – дом паука»[19], – зашелестел листвою ветер. Но ни колдун, ни Магда не услышали этих слов.
Миклош мчался в Ушмаль. Мчался навстречу своей судьбе, твердо решив расстаться с жизнью, если Милослава скажет «нет».
– Я не желаю быть продолжателем традиций зла, – стучало в висках принца. – Не желаю, не желаю.
– Стойте! – приказал ему человек в плаще с капюшоном, надвинутым на лицо. Миклош натянул поводья. Арчибальд взвился на дыбы.
– Стойте! – вытянув вперед правую руку, воскликнул человек вторично. – Не смейте сводить счеты с жизнью.
– С чего вы взяли, что я… – нахмурился Миклош, но человек прервал его речь.
– Я знаю о вашем тайном замысле. Я знаю и о том, что вы боитесь стать похожим на короля Яноша, не ведая, что вам его оклеветали. Знайте же, что король Ахменов Янош отказался поклоняться злу. Его союз с Гертрудой разрушил узы вражды между людьми-охотниками и людьми-ягуарами, а смерть двух королей стала последней искупительной жертвой. Об этом не известно тем, кто хочет одурачить вас. Прощайте.
Человек исчез так же внезапно, как и появился. Миклош улыбнулся. Волна безудержного счастья накатила на него.
– Мы спасены с тобою, Арчибальд! – воскликнул он, пришпоривая коня.
Милослава стояла по колено в воде и смотрела на розовеющее небо. Её голову украшал венок из алых маков. Миклош спешился и, войдя в воду, коснулся руки Милославы. Она не шевельнулась. Она лишь прикрыла глаза. Он повернул ее к себе и зашептал:
– Как хорошо, что вы ничего не говорите мне. Молчите столько, сколько вам будет угодно. Я готов ждать вашего ответа целую вечность.
– И вас не будет мучить инстинкт охотника? – открыв глаза, спросила она.
– У людей столько желаний и инстинктов, что невозможно угадать, какой из них проснется раньше, – ответил он, улыбнувшись. – Я думаю, нам не стоит говорить об этом. Ведь нам с вами так много надо рассказать друг другу, о многом поразмыслить вместе, и лишь потом принять решение, которое будет самым верным. Вы согласны, Милослава?
– Да, – ответила она и, бросив в реку венок, побежала вверх по течению.
Миклош подхватил его, надел на голову и зашагал следом.
– Что он наделал? – завопила Магда. Её крик подхватила стая ворон, взлетевших с веток.
– Почему, почему ты его не остановил? – набросилась она с кулаками на колдуна.
– Душа моя, мы с вами проиграли этот поединок, – крепко сжав ее руки в своих, проговорил колдун.
– Нет, нет, не смей сдаваться, – приказала Магда. – Колдуй, колдуй, колдуй. Вспомни о том, что ты – самый великий маг и чародей королевства Ахменов.
– Мое величие лишь пустота и пыль, – опустившись на траву, усталым голосом проговорил колдун. – Я не увидел, как колесо истории покатилось в другую сторону…
– Никуда оно не покатилось, – топнула ногой Магда. – Скажи мне заклинание, и я сама здесь все исправлю.
– Теперь ты не исправишь ничего, – сказал колдун, распластавшись на траве. – Всему пришел логический финал. Я так и знал…
– Ах, вот как, он все знал! – закричала Магда. – Он знал, а я зато не знала, что доверяла наглому лжецу, который на мои богатства и мое величие польстился.
– Для Вашей Светлости довольно я трудился. Теперь пора мне на покой, – колдун скрестил на груди руки и закрыл глаза.
– Постой, – склонилась над ним Магда. – Ты всерьез решил в долину мрака удалиться?
– Да, – прошептал колдун. – Я чувствую уже предсмертный холод в своих суставах. Кровь-душа из тела утекает.
– Сейчас же прекрати свою игру, – потребовала Магда.
– Он с вами не играет, – раздались за ее спиной сразу несколько голосов. У реки появились люди в светлых плащах с капюшонами, надвинутыми на лица.
– Я не стану больше пить ваш яд, – усевшись на траву подле колдуна, сказала Магда.
– Вам это и не надо, – сказал самый высокий человек из тайной королевской свиты. – Противоядие и яд, смешавшись в вашем теле, давно уж дело сделали свое.
– Он прав, – кивнул колдун. – Вы через несколько минут умрете, дорогая.
– Ты шутишь? – с надеждой спросила Магда. Колдун отрицательно покачал головой.
Магда почувствовала, как сердце взлетело вверх и раскололось на множество мельчайших частиц, вонзившихся в каждую клеточку ее тела. Ей стало трудно дышать. Перед глазами поплыл серый туман, сквозь который она увидела испуганное бледное личико девочки Гертруды, которая склонилась над девочкой Магдой.
– Что с тобой, дорогая Магда? – спросила девочка Гертруда. – Не умирай, прошу тебя. Я сойду с ума, если останусь в монастыре без своей лучшей подруги. Магда, Магда…
– Ага, испугалась?! – вскочив с травы, весело рассмеялась девочка Магда. – Со мной все в полном порядке, глупышка Гертруда. Мне просто хотелось тебя испытать. Я решила узнать, так ли ты преданно любишь меня, как говоришь, или нет.
– О, милая Магда, я никогда не обманывала тебя, – проговорила девочка Гертруда. Её лицо стало еще бледнее. – Прошу тебя, никогда больше не испытывай меня подобным образом. У меня чуть сердце не рассыпалось на множество осколков, когда я увидела тебя, лежащей на траве, как раненую птичку.
– Ну, хорошо, я больше никогда не буду тебя испытывать, – обняв ее, пообещала девочка Магда. – Мы не расстанемся с тобою никогда. Верь мне, малышка Гертруда. Мы умрем с тобой в один день.
– Нет, нет, мы умирать не станем, – возразила девочка Гертруда. – Мы будем с милой Магдой вечно жить и радоваться солнечному свету!
– Вечно, – повторила девочка Магда, беззаботно рассмеявшись.
Туман рассеялся, и Магда увидела над собой бледное лицо королевы Гертруды.
– Ты обещала, что мы будем вечно жить, – собрав последние силы, прошептала Магда. – Зачем меня ты обманула?
– Я не обманывала тебя, – ответила королева Гертруда. – Это ты пошла путем коварства, предательства и лжи. Ты сама себя наказала, Магда. Прощай.
Стая птиц взлетела ввысь, заглушив шумом крыльев предсмертный стон Магды.
Королева Гертруда поднялась с колен и, закрыв лицо ладонями, прошептала:
– Вот и все.
– Нет, что вы, королева, – раздался голос за ее спиной.
– Что еще нас ждет? – испуганно воскликнула Гертруда, убрав ладони от лица.
– Новая встреча.
– Надеюсь, она будет приятной, – проговорила королева не очень уверенно.
Самый высокий человек из тайной королевской свиты медленно снял с головы капюшон и, сбросив плащ, шагнул к королеве. Она вскрикнула и лишилась чувств. Человек рассмеялся, поднял свой плащ и исчез. Тайная свита последовала за ним.
– Что с вами, Ваша Светлость? – воскликнул садовник, склонившись над королевой.
– Мой друг, я не могу поверить своим глазам, но… – Гертруда приподнялась и огляделась. – Здесь только что был Янош – мой супруг.
– Вам пригрезилось, – помогая ей подняться, сказал садовник. – Король Янош десять лет назад умер и похоронен в королевском склепе…
– Я знаю, – глядя вдаль, проговорила Гертруда. – Знаю, но мой Миклош тоже умершим считался. А между тем, он жив и невредим.
– Вы снова не в себе, душа моя, – нахмурился садовник.
– Ты прав, я не в себе, – поспешно ответила она, взлохматив волосы. – Я вновь безумна, милый Стоян. И я незамедлительно должна к себе на остров в Караколь умчаться. Не провожай меня, прошу. Оставь меня одну. Там в Караколе я пробуду до рассвета.
Она подхватила что-то с травы и убежала прочь.
– Несчастная Гертруда, – сочувственно вздохнул садовник и медленно побрел по дорожке, петляющей меж деревьями.
8
Милена сидела на ступенях белой беседки и водила пальчиком по странным письменам.
– Дитя мое, ты не поможешь мне? – спросила пожилая статная дама.
– Вы так тихо подошли, что я даже не заметила, – проговорила Милена и поднялась. – Я рада услужить вам, сударыня.
– Сударыня, государыня, – улыбнулась дама. – Давненько меня так не величали. Спасибо тебе, дитя мое, ты согрела мне сердце. А теперь проводи меня в замок.
– С удовольствием, сударыня, – сказала Милена. Но, сделав несколько шагов по дорожке, остановилась:
– Ой, боюсь, что в замке никого нет.
– Замок Шиклош впервые пуст?! – воскликнула дама. – Это что-то новенькое.
– Вы знаете, он не совсем пуст, – попыталась объяснить Милена. – Там живут люди, просто сейчас их там нет. Там нет никого кроме… – Милена потупила взор. – Кроме меня – будущей королевы…
Дама звонко рассмеялась.
– Ты – смелая девочка, если называешь себя королевой, не имея на это никаких прав, – ее глаза стали злыми. – Следуй за мной, маленькая самозванка.
Краска стыда залила щеки Милены. Она низко опустила голову и поплелась вслед за дамой. Неожиданно в ее сознание возникла странная картина: охотник, ведущий за собою маленькую дикую лань.
– Беги, – крикнула Милена, поняв, что бежать должна она сама, потому что она и есть бессловесное, глупое существо, послушно плетущееся за врагом.
Милена метнулась в сторону и, ловко перепрыгнув через цветник, помчалась туда, где было многолюдно. Очень скоро она затерялась в пестрой людской толпе.
– Ты все равно никуда от меня не денешься, маленькая самозванка, – прошептала дама, медленно поднимаясь по ступеням лестницы.
Распахнув настежь массивные двери замка, она громко крикнула:
– Я вернулась!
Прошествовав в запретную комнату, она уселась в массивное кресло напротив фамильного герба Ахменов и, улыбнувшись, повторила:
– Я вернулась.
Легкие тени заскользили по комнате, приобретая четкие формы. И вот уже не тени, люди низко склоняются в полупоклонах, приветствуя её.
– Где Янош? – внимательно оглядев всех, спросила она. – И почему так невыносимо пахнет лавандой?
– Король Янош отправился в Караколь, – ответил один из слуг.
– Лаванда – символ отречения Яноша от своих предков, – ответил другой.
– Понятно, – проговорила дама, гордо вскинув голову. – Я чувствовала, что из-за этой Гертруды у нас будут неприятности. Но я даже не могла предположить, что их будет сто-о-олько. Убейте ее немедленно.
– Мы не сможем выполнить ваш приказ, государыня.
– Что? – воскликнула она и поднялась. – Как вы посмели перечить мне – вдовствующей королеве замка Шиклош, единственной настоящей владычице Ахменов?
– Вы потеряли свою власть, вручив корону сыну, – сказал начальник стражи, сделав шаг вперед. – Прошло тридцать лет после того, как вы удалились из замка. О вас почти никто не помнит кроме нас – ваших верноподданных слуг. Да и мы – всего лишь тени, тени прошлого.
– Неправда, – топнула ногою королева. – Я еще не тень. Я… – она опустилась в кресло, тяжело дыша. – Я – старая развалина, цепляющаяся за тонкую ниточку жизни, готовую порваться в любой миг.
Начальник стражи присел у ног королевы, положил голову ей на колени и попросил:
– Оставьте все, как есть. Оставьте их, пускай живут, как могут, как хотят.
– Наверное, друг мой, ты прав, – разлохматив его волосы, задумчиво проговорила она. – Пусть живут, как могут… Знаешь, я все явственней стала слышать голоса из прошлого. Они предупреждают, вразумляют, а я противлюсь по привычке. В мои лета, наверно, это глупо?
– Наверно, – улыбнулся он.
– Наверно, – прошептала она и замерла, глядя в глаза улыбающемуся солнцу с лучами, похожими на змей. Страж у ее ног задремал. Люди тени исчезли. Несколько минут королева сидела неподвижно, а потом поспешно поднялась и воскликнула:
– Я придумала, что делать! Пойдем скорее в королевский склеп. Но прежде принеси мне золотую чашу.
– Зачем она вам?
– Принеси, – нахмурилась королева. Стражник исчез, а через миг вернулся с чашей, испещренной странными письменами. Королева взяла ее в руки и улыбнулась:
– Время пришло.
Она достала из тайника пыльную бутылку с рубиновым вином, налила полную до краев чашу и, сделав маленький глоток, сказала:
– Прекрасное вино. Над ним не властно время. Итак, друг мой, я выполнила свою миссию достойно. Маленькая самозванка будет ждать моего возвращения, не подозревая, что меня уже нет, что я – тень.
Королева глянула на стражника и усмехнулась:
– Хочешь, верный мой рыцарь, я открою тебе одну тайну? – он кивнул. – Мое настоящее имя… Ми-ле-на! Смешно, не так ли?
– Удивительно, – восторженно глядя на нее, ответил он. – Ведь все вас называли Казервуд.
– Вот именно, я – Казервуд, что значит королева тысячи масок, – сделав еще один глоток, сказала королева. – Давным-давно, когда я была еще маленькой девочкой по имени Милена, мне захотелось стать великой королевой. Мне удалось добиться своего, но заплатила я за все неимоверно дорогую цену. Теперь я это поняла. Жаль только, поняла я слишком – слишком поздно.
Стражник сорвал со стены фамильный герб Ахменов, открыл потайную дверь в королевский склеп и зажег факел.
– Прошу вас, Ваша Светлость.
– Скорей уж Ваша Темность, Ваша Злость и Ваша Алчность надо говорить, – поправила его она. – Хотя, не скрою, Ваша Светлость звучит приятнее в твоих устах, мой рыцарь. Итак, я – королева замка Шиклош из жизни добровольно ухожу и все секреты уношу с собою.
– А что на чаше золотой написано, вы знаете? – спросил слуга.
– Конечно, – заулыбалась она и, сделав большой глоток, сказала:
– «Свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его. Изгнана будет из шатра его надежда, и это низведет его к царю ужасов».[20]
– Вы об этом знали и…
– И поступала по упорству сердца, – проговорила она, укладываясь на могильную плиту. – Прощай, мой верный рыцарь. Я покидаю мир живых. Теперь я – тень, скользящая над миром.
– Прощайте, королева замка Шиклош, – накрыв ее полупрозрачным покрывалом, промолвил он и превратился в тень…
– Не лень, не лень, не лень, тебе твердить слова любви, Гертруда, – пел ветер, шелестя листвой.
– Тебя я, милый Янош, не забыла. Ах, как же я хочу увидеться с тобой, – шептала Гертруда, зная, чувствуя, что он рядом. Она сидела с закрытыми глазами и не решалась открыть их. Ей было страшно вновь увидеть лицо любимого перед собой.
– Король Янош стал другим, – думала Гертруда. – Нет, он всегда был разным, многоликим, но всегда желанным мною. Даже в садовнике Стояне я угадывала его черты. Я бы никогда не позволила ему прикоснуться ко мне, если бы он не был так похож на короля…
– Я здесь, я рядом, поскорей глаза открой, Гертруда, – тронув ее за руку, попросил Янош.
Она медленно открыла глаза и, встретившись с ним взглядом, улыбнулась.
– Ничего не говори, – попросил он, прижав свою ладонь к ее губам. – Дай мне возможность насмотреться в твои бездонные глаза, насладиться запахом трав и цветов, которыми пахнут твои волосы. Помолчим о любви, дорогая.
Она кивнула, понимая, что это их единственная встреча, что больше ничего не повторится, что канет в вечность все от первой до последней строчки, останутся лишь маленькие точки… Многоточие, дающее возможность все начать сначала…
От белого султанского дворца до самого причала коврами выстлана дорога.
– Где ты, Альдея недотрога?
– Я сплю и вижу дивный сон: цветущий сад и золоченый трон, и смуглолицый, строгий повелитель читает бейты[21]. Я пришла на зов, учитель…
«Волною моря пена рождена И пеной прикрывается волна. Так истина, как моря глубина, За пеной притч порою не видна. Сорву ль непонимания печать, Чтоб истину открыто возглашать?»[22]Осенний маленький эльф
Ты – мое вдохновение – осенний маленький эльф. Ты – мое пробуждение – королевской мантии шлейф. Ты – мое огорчение – дуэль на Черной реке. Ты – мое настроение – два сердечка в горячей руке.Каждое утро Луиза распахивала окно, чтобы полюбоваться красками восхода, послушать птичье многоголосие и ощутить себя частью огромной, бескрайней вселенной. Луиза знала, что ровно в восемь в доме напротив зазвучит аккордеон, и негромкая мелодия разольется по узкой улочке. Мелодия будет ударяться горошинами звуков по булыжному настилу, взлетать вверх к покатым крышам и манить за собой в неведомую даль.
– До, ре, ми, ре, до, – будет повторять Луиза, зная что в финале, мальчик играющий на аккордеоне, непременно собьется и вместо до, ре, ре, си, ля сыграет до, ре, ми, ре, до, словно не желая расставаться с мелодией. С удивительной мелодией цыганского танца, мелодией чистоты и искренности, мелодией детства…
Улочка, на которой жила Луиза, была вымощена булыжником. Булыжники выставляли свои гладкие бока, стараясь заставить прохожих замедлить шаг. Почтенные синьоры частенько ругали напыщенных наглецов, а Луиза никогда на них не сердилась. Она перепрыгивала с одного кругляша на другой, весело напевая: до, ре, ми, ре, до. Луиза считала гладкие булыжники своими лучшими друзьями. Они вместе с ней пели и смеялись, помогали ей учить правила грамматики и таблицу умножения, а однажды стали свидетелями тайны, которую Луиза решилась раскрыть спустя…
О возрасте она говорить не любила. Всегда хитро улыбалась и переводила разговор на другую тему. Единственное, что оставалось в памяти собеседника:
– Мне никогда не будет ни на один день больше, чем сегодня. Ведь по сравнению с вечностью, все мы младенцы. Просто одни родились часом раньше других…
Часом раньше она лежала в постели и, глядя на розовеющее небо, думала:
– Как удивительно устроена человеческая жизнь?! Как странно переплетаются судьбы: люди, не знавшие друг о друге становятся самыми близкими, а через миг вновь теряются в вечности. И тогда вокруг начинает полыхать яркий огонь. Горит земля, горят небеса, горят дома, горят души… Но внешне все остается неизменным. Никто не может увидеть пожар души. Ни-кто…
Потушить этот пожар может лишь тот, кто устроил его. Но… Луиза поднялась, глянула на себя в зеркало и улыбнулась:
– Для человека, ходящего по раскаленным углям, я весьма сносно выгляжу.
Луиза подошла к окну, распахнула створки настежь и прислушалась к мелодии цыганского танца. Сегодня мальчик сыграл без ошибок. Луиза посчитала это добрым знаком и, сбежав вниз по крутой лестнице, принялась скакать по круглым булыжным спинам.
– Такая взрослая синьора, а ведет себя, как маленькая, – усмехнулся мальчик, прижав к груди аккордеон.
– А я вовсе не взрослая, – сказала Луиза, смешно надув губы. – Я – маленькая глупая девочка, которая…
Увидев удивленные глаза ребенка, она присела перед ним и прошептала:
– Я вовсе не глупая девочка, как тебе это показалось. Я очень-очень умная, просто сейчас я играю роль… репетирую.
– А-а… – понимающе закивал мальчик и заиграл свой цыганский танец, уткнувшись лицом в аккордеон.
Луиза улыбнулась и собралась подняться, но почувствовала, как чья-то рука опустилась ей на плечо. Луиза повернула голову и увидела черные, начищенные до блеска ботинки, в которых отразилось ее удивленное лицо.
– Вам не стоит пугать ребенка, – зазвучал обволакивающий мужской голос. – Вы же умная, взрослая женщина…
Луизу покоробили слова незнакомца. Ей захотелось выкрикнуть ему в лицо, что возраст вообще не имеет никакого значения, что в душе все мы дети. Но едва она подняла голову и снизу вверх глянула на обворожительного красавца, вся ее решительность испарилась.
– Позвольте пригласить вас на танец, – улыбнулся он и, не дожидаясь ответа, закружил Луизу.
– До, ре, ми, ре, до, – запела она. – В финале мальчик непременно собьется, непременно…
– Сегодня он сыграет верно, – проговорил незнакомец. – Слышите? До, ре, ре, си, ля…
– Да, – прошептала она. – Но это значит, что мелодия закончится и нам придется…
– Не придется, – усмехнулся он. – Мелодия будет звучать столько, сколько нужно.
– Нужно кому? – поинтересовалась Луиза.
– Нам, – ответил он.
Она глянула в его огромные глаза и поняла, что мелодия не закончится никогда. Ей захотелось в это поверить. Еще раз поверить в чудо и, забыв обо всем на свете, погрузиться в мир мечты и грез и не думать о том, что этот мир хрупок, что он может расколоться на миллиарды осколков, которые вонзятся в каждую клеточку ее тела и заставят страдать.
– Я вновь желаю обмануться, – подумала Луиза и запрокинув голову рассмеялась: – Я жажду этого…
Нестерпимая жажда мучила ее. Губы пересохли и потрескались, но не было ни глоточка воды, чтобы облегчить страдания. Нет, вода где-то была, просто некому было протянуть ей сосуд живительной влаги. В огромном мегаполисе, наполненном спешащими и снующими существами, не было ни одного человека, способного проявить сострадание. Да и была ли человеком она – Луиза? Не являлась ли она одним из винтиков в сложном механизме недоверия, упреков, эгоизма, зависти, коварства и лжи? Винтиком, который вдруг стал никому не нужен.
Луиза облизала пересохшие губы.
– Нет, я не винтик, не существо. Я – человек. Именно поэтому мне так плохо. Беда в том, что никто не знает, что мне нужна помощь. Я должна попросить о ней, должна послать сигнал SOS. Но… смею ли я надеяться, что он не исчезнет среди какофонии звуков, что он будет услышан, что…
Из груди Луизы вырвался сдавленный стон, а в висках застучало:
– Не смеешь, не смеешь, не смеешь. Ты вновь обманешься. Тебя постигнут жестокие разочарования. Тебе трижды скажут «нет». От тебя отвернутся, тебя забудут. Все будет разыграно по тому же сценарию, только изменятся действующие лица. Зачем обманываться вновь?
– Не знаю, – прошептала она. – Наверное, для того, чтобы… жить…
Луизе нравилось жить среди веселых неаполитанцев. Она любила их мелодичную речь, их стремительность и трогательную нежность. А чего стоила езда на автомобиле, когда видавшие виды машины, виляя из стороны в сторону проносились на красный свет! Красный сигнал светофора – это не запрет, а всего лишь рекомендация. Но, кто из живущих среди хаоса, станет обращать внимание на подобные рекомендации? Дух города заставляет неаполитанцев быть независимыми, презирающими опасность людьми.
Луиза могла часами наблюдать за ураганами страстей, бушующими в лабиринтах узеньких улочек. Ей нравилось после урагана спуститься вниз и отыскать на булыжной мостовой блестящую пуговицу, перчатку, кружевной платок или горсть жемчужин, сорвавшихся с шеи прекрасной синьорины. Однажды Луиза увидела в расщелине между булыжниками маленькое колечко с бриллиантом в форме звездочки. Колечко наделось Луизе лишь на мизинец левой руки. Она подняла руку с колечком вверх. Солнечный луч ударился в центр звездочки и разлился радужным полукружием по небу. Луиза заворожено наблюдала за игрой света, не заметив, как попала в другую реальность, в другое временное измерение.
Там синьора с грустными глазами внимательно слушала высокого серьезного господина. Он усиленно жестикулировал, хмурился и выкрикивал что-то злое. Луиза не слышала его слов, но поняла, что вопрос идет о жизни и смерти. Грустная синьора сказала одно единственное слово, сняла с безымянного пальца колечко и протянула его господину. Он ударил ее по руке. Колечко упало на мостовую. Дзинь…
Луиза вздрогнула, почувствовав, как загорелась щека от пощечины, которой господин наградил синьору.
– Мерзавец, – выкрикнула Луиза. – Мне не нужен ваш подарок. Заберите его! – кричала она, тщетно пытаясь избавиться от находки. Колечко с пальца не снималось.
– Не заберу… – услышала она злобный хохот.
– Заберете! – выкрикнула Луиза и помчалась домой. Она подставила руку под воду, обмылила палец, но снять колечко так и не смогла.
– Оставьте его, – послышался тихий шепот. – Так надо…
– Надо кому? – рассерженно воскликнула она.
– Вам-м-м-м…
– Вам следует быть осмотрительнее, – пробуравив ее холодным взглядом, строго проговорил профессор музыки. – Вам следует делать то, что делают другие, вести себя так, как все, а не выставлять напоказ свою индивидуальность.
– А я не желаю быть такой, как все, – с вызовом сказала Луиза. – Я всегда делаю то, что нравится мне. Я никому не угождаю, стараюсь быть независимой от чужого эгоизма и…
– Независимой от моего эгоизма? – спросил профессор, побарабанив пальцами по роялю.
– И от вашего тоже, – улыбнулась она. – Поймите, я пытаюсь разбудить вашу задремавшую душу. Я пытаюсь увлечь вас за собой в другой мир, где…
– Довольно! – крикнул он и поднялся. – Вы провалили свой самый главный экзамен. Вы не смогли создать образ… Образ Луизы Мацони. Вы…
– А я и не пыталась создавать образ, господин профессор, – сказала она с вызовом глядя на него. – Знаете почему?
– Почему?
– Да потому, что я – Луиза Мацони – девушка, живущая в седьмом измерении. А вы, господин профессор, пытались отыскать меня в своем нулевом измерении.
– Что за вздор? – нахмурился профессор.
– Это не вздор. Это – правда. Ваш жизненный опыт, ваш статус, ваши привычки и стереотипы не позволяют вам видеть то, что отлично от обыденной повседневности. Вы не можете разглядеть меня, потому что ищете меня у своих ног, а я… – Луиза хитро улыбнулась и пропела:
– А я парю над вами. Чтобы меня увидеть, вам следует поднять голову к не-бе-сам…
Поддавшись магии ее голоса, профессор поднял голову и улыбнулся, но тут же опустил ее вниз, строго воскликнув:
– Что вы себе позволяете? Я не желаю вас видеть. Убирайтесь отсюда и…
Профессор осекся. Комната была пуста. Профессор выбежал в коридор, надеясь увидеть убегающую Луизу, но не услышал даже звука ее шагов. Луиза исчезла, испарилась.
Профессор вернулся к роялю и обрушил весь свой гнев на черно-белые клавиши. Он ударял по ним с такой неистовой силой, словно это они мгновение назад взбудоражили его душу, разбудили светлые чувства, которые он так долго и тщательно прятал.
– Что со мной происходит? – тряхнув головой, спросил себя профессор. – Надо сбросить это наваждение, как дурной сон. Не может быть, чтобы я, убеленный сединами, уважаемый, достойнейший человек влюбился. Влюбился, словно мне не шестьдесят, а двадцать… Нет, любовь здесь ни при чем. Это скорее злость, ненависть, раздражение, которые… которые являются следствием любви. Бред.
Профессор вскочил и ударил кулаком по роялю. Инструмент жалобно простонал. Звуки отозвались гулким эхом, застучали молоточками в висках:
– Почему мне так невыносимо одиноко? Почему мелодия, которую я только что играл, похожа на стон отчаяния, а не на триумф победителя? Почему, Луиза? Наверное, я должен написать для вас… написать вас… создать ваш музыкальный образ, Луиза…
– Создайте, друг мой, – послышалось в тишине.
Профессор сел к роялю, сыграл правой рукой: до, ре, ми, ре, до и улыбнулся. До, ре, ми, ре, до сыграл он двумя руками и рассмеялся.
– Цыганский танец станет мелодией вашего детства, Луиза. Мелодией вашей встречи с…
– Кто вы? – спросила Луиза, глядя в серые глаза незнакомца.
– Осенний эльф, – без тени смущения ответил он.
– Маленький осенний эльф, появившийся в моей жизни весной, – улыбнулась она. – Забавно.
– Я пробуду с вами до осени, – сказал он, прижимая Луизу к себе.
– Не слишком ли вы торопитесь, молодой человек? – высвобождаясь из его объятий, спросила она.
– Извините, – сказал он, потупив взор. Яркий румянец залил его щеки.
– Вы так молоды и красивы, зачем я вам? – проговорила Луиза, коснувшись кончиками пальцев его пылающей от стыда щеки. Он вздрогнул, но глаз не поднял. – Вокруг столько очаровательных юных красавиц, что глаза разбегаются.
– Мне никто не нужен кроме вас, – выпалил он, покраснев еще сильнее.
– Зачем я вам, мой юный эльф? – еще раз повторила она свой вопрос и усмехнулась.
– Я… Понимаете… – смущенно забормотал он, а потом глянув ей в глаза попросил:
– Напишите мне стихи, пожалуйста. Посвятите мне цикл своих восхитительных стихов.
– Я не смогу вам помочь, простите, – сказала она.
– Почему? – искренне огорчился он.
– Мой роман со стихами завершен. Я уже не пишу стихов, – ответила она. – Пора взрослеть. Знаете ли, надоело слышать за спиной усмешки: «В наше время писать стишки – это верх безумия. Где у нее мозги? Наверное, их попросту нет».
– Надеюсь вы не воспринимаете всерьез эти слова? – поинтересовался он.
– Я их воспринимаю очень серьезно, поэтому я и решила…
– Не говорите больше ничего, – приказал он, крепко сжав ее руку. – Вы не смеете прятать свой талант. Вы должны выполнять свою миссию…
– Написать стихи, посвященные вам? – с грустной иронией спросила она.
– Да.
– А вы потом будете показывать их своим поклонницам и с веселой беззаботностью юного повесы рассказывать о нашей дружбе или безответной любви, финалом которой и стали эти легкокрылые рифмы? – пристально глядя ему в глаза, спросила Луиза.
– Нет, нет, что вы? – замотал он головой. – Не думайте обо мне плохо. Я… Вы мне нравитесь. Я в восторге от вашего творчества. Я говорю искренне, поверьте.
– Значит, мне предстоит испытание восторженностью, а наградой станут стихи, – проговорила Луиза, глядя мимо него.
– Удивительные стихи, – подсказал он, взяв Луизу под локоток. – Восхитительные стихи, которые надиктует вам провидение. Вы же знаете, что вдохновение – это…
– Вдох, – прошептала она и улыбнулась, прекрасно понимая, что за каждую написанную строчку заплатит водопадом слез, а за мгновения счастья – неделями, месяцами, годами огорчения, унижения, забвения.
– Пусть, – тряхнула головой Луиза. – Все это будет потом, а пока… Синее небо и облака, музыка счастья и первой любви. Маленький эльф, не исчезни смотри.
– Не исчезну, – пообещал он.
– Нет, ты исчезнешь вместе с осенней листвой, – подумала Луиза, до мелочей зная, каким будет их расставание.
В последнее время она открыла в себе удивительную способность предвидения, но это не радовало, а скорее пугало ее. Все, о чем она думала, сбывалось. Даже фразы, услышанные ею в мысленном диалоге, чуть позже произносились собеседником вслух. Она знала, что скажет мальчик с аккордеоном, профессор музыки, синьора Роза, случайный прохожий, продавец в магазине и даже незнакомец не стал исключением.
– Пока не стал, – подумала Луиза, внимательно разглядывая его правильные черты. Она растрепала его светлые волосы и сказала:
– У нас с вами, милый эльф, все будет по-иному.
– Непременно, – согласился он.
– У нас все-все получится.
– Не сомневаюсь…
А Луиза услышала иное:
Сомненье кинжалом отточенным в грудь: – Не будь! О, прошу, пощадите. – Не будь! Ужели глотка мне воды не дадите, Мою непохожесть на вас не простите, И крылья сломав, вы меня обвините Во всех, не содеянных мною грехах, И книги мои превратите вы в прах?– Ах! – воскликнула Луиза.
– Вам плохо? – побледнев, спросил он.
– Не волнуйтесь, – улыбнулась она. – Это – вдохновение. Мне необходимо вернуться домой и записать все, что я услышала.
– Услышали прямо сейчас? – воскликнул он.
– Да. Услышала в вашем молчании, – таинственным тоном проговорила она. – Расстанемся на время.
– Надеюсь на скорую встречу…
Луиза взбежала вверх по лестнице, распахнула двери в залитую солнцем комнату, и пропела:
– Благодарю! Смею ли я надеяться на то, что он такой, каким предстал передо мной?
– Не смей, – шепнул ей солнечный луч и спрятался за тучу. – Не смей…
Луиза улыбнулась, взяла белоснежный лист бумаги, села перед раскрытым окном и ровным почерком вывела: Стихи, посвященные ВАМ. Беззаботно рассмеялась и дописала: и ВАМ, и ВАМ, и ВАМ….
– Пусть потом гадают, если захотят, кому же я их посвятила. А я не посвящала их никому, кроме…
Луиза посмотрела на колечко с бриллиантовой звездочкой и подумала, что непременно должна разузнать все о синьоре с грустными глазами.
Но все узнать невозможно. Непременно останется что-то недосказанное, скрытое от посторонних глаз. И пусть остается. Пусть. Тайна лишь подогревает интерес. Любопытство толкает нас вперед, правда, порой именно оно вредит нам.
– Если бы Джованни не был так любопытен, – с грустью подумала Луиза, – то сегодня они могли бы вместе сидеть на балконе и любоваться красками заката. Джованни…
При мысли о нем у Луизы защемило сердце. Он все еще был ей не безразличен. Она все еще страдала, хотя боль слегка притупилась. Слегка…
Она стояла на причале, облокотившись на кованые перила, и смотрела, как на озере Комо зарождается шторм. Каждое лето Луиза приезжала сюда, в предгорье Альп, чтобы увидеть настоящий шторм, шторм на пресноводном озере Комо.
– Почему он происходит? Какая сила заставляет спокойную водную гладь вздыматься и бушевать? Почему тишина и умиротворенность превращаются в безумие и уродство? – размышляла Луиза. – Возможно, озеро показывает нам, что происходит с людьми, когда вырываются наружу наши недостатки. Может быть, оно призывает нас задуматься о том, что делает гнев, какой разрушительной силой он обладает и нужно ли выпускать его наружу из глубоких недр нашего эго. Стоит ли извергать его? Зачем провоцировать извержение? Возможно ли без этого жить, если сама жизнь итальянцев так похожа на вулкан. На бушующую Этну, спящий до поры Везувий или Фумаролу, источающую желтое зловонное дыхание?
– Вам не приходила в голову мысль о том, что вмешательство сверхъестественных сил во все, происходящее на земле, так же реально, как и сама жизнь? – прервал ее раздумья негромкий голос.
Луиза оглянулась и удивленно посмотрела на высокого загорелого мужчину, стоящего в двух шагах от нее. Ветер трепал его ярко-красную рубаху, то пряча, то выставляя напоказ загорелую грудь. Белые, закатанные по колено брюки, подчеркивали стройность его крепких спортивных ног.
– Вы хотите спросить, почему я босой? – проговорил он, опуская на причал свои белые парусиновые туфли. И, глянув на Луизу снизу вверх, усмехнулся:
– Ответ простой. Я снял их, чтобы вы не услышали моих шагов. Я вас испугал?
– Вовсе нет, – равнодушно сказала она и отвернулась.
– Неужели вас не распирает любопытство? – спросил он. Она покачала головой. Он шагнул к ней, обнял за плечи и прошептал:
– Бойтесь того, кто приходит с моря. Он непременно окажется пиратом или разбойником. Лучше посмотрите на того, кто спускается с гор.
– На вас я уже посмотрела, – высвободившись из его объятий, холодным тоном сказала Луиза.
– Вы на меня еще не смотрели так, как должно, – проговорил он.
– Как должно, – передразнила его Луиза и рассмеялась. – Вы кто? Как вы попали сюда на этот причал, в эти частные владения?
– О… – загадочным голосом протянул он и, повернувшись спиной к озеру, сказал:
– Я – потомок Байрона, синьора. Мой великий предок любил бывать здесь, в этих местах. Каждую весну он любовался ровной гладью озера Комо, восхищался стройностью пирамидальных кипарисов, стоял под бело-розовым дождем лепестков, слетающих с миндальных деревьев. А еще включите свое воображение и добавьте сюда кобальтовой сини небес, и тогда картина будет завершена.
– Картина весны, – сказала Луиза. – А летом здесь все по-иному. Летом здесь шторма и…
– И серо-пепельное небо, и ветер злой, и пустота, и небыль… – нараспев проговорил он, повернувшись к ней в профиль.
Луиза позволила себе повнимательнее рассмотреть его загорелое лицо. Ровный нос, тонкие губы, крупные карие глаза, очерченные бархатом густых ресниц, аккуратно подстриженные черные волнистые волосы. О таких говорят: «Красавец мужчина». Но именно такой тип людей никогда не нравился Луизе. Такой самовлюбленный красавец знает себе цену и ловко пользуется всеми достоинствами и недостатками.
– Пожалуй, у него нет недостатков, – усмехнулась Луиза. – Скорее всего, этот синьор считает себя эталоном совершенства, поэтому…
– Шторма на озере Комо – редкое явление, – проговорил он и глянул Луизе в глаза. Нет не в глаза, в сердце. Она поспешно отвела взгляд, почувствовав, что теряет равновесие.
– Что за наваждение? – рассердилась Луиза.
– Бежимте скорее в гору, пока причал не развалился, – крикнул он, увлекая ее за собой.
Волна ударила им в спины, сбила с ног и потащила в ревущее жерло водоворота.
– Не смейте сдаваться! – приказал он, выталкивая Луизу из воды. – Бегите, бегите, пока не грянул новый шквал…
Новая волна не смогла догнать беглецов. Она лишь обдала их фонтаном брызг и, злобно ворча, удалилась.
– Бегите, бегите, не останавливайтесь, – твердил он, подталкивая Луизу.
Выбившись из сил, она упала на траву ничком и несколько минут лежала неподвижно. Сквозь завывание ветра и грохот волн, ей слышался звук метронома, отсчитывающего вечность.
– Позвольте представиться, Джованни Виченцо, – сказал он, когда Луиза приподняла голову.
Она усмехнулась, подставила кулачки под подбородок и проговорила нараспев:
– Лу-и-за-Ма-цо-ни.
– Я спас вас от верной смерти, – присев перед ней на корточки, сказал он.
Луиза перевернулась на спину, закинула руки за голову и, прикрыв глаза, прошептала:
– Благодарю.
Он поднялся и пошел прочь. Луиза вскочила и крикнула ему вслед:
– Вы куда? – он не ответил. – Вы не смеете так просто уйти.
– Смею! – крикнул он. – Еще как смею!
– С-ме-ю, – рассыпалось эхо веселым смехом. Смехом удаляющегося Джованни.
– Постойте, – приказала она, помчавшись за ним следом.
– Догоняйте, – сказал он, ускорив шаг.
Игра в догонялки закончилась на вершине горы, откуда было видно разбушевавшееся озеро, окруженное чередой красивых вилл с наглухо закрытыми окнами.
– На время шторма окрестности озера пустеют. Здесь никого нет, кроме нас, – глядя вдаль, сказал Джованни. – Почему вы здесь? Зачем вы хотели свести счеты с жизнью?
– Я не собиралась сводить никаких счетов, – пробурчала Луиза, побледнев. – Это досадная случайность…
– Случайная неслучайность, – парировал он, глянув ей в самое сердце.
– Думайте, что хотите, – сказала она, потупив взор.
– Я хочу думать, что вы мной очарованы, – прошептал он ей на ухо и отошел.
– Я вас боюсь, – честно призналась она, не решаясь поднять глаз.
– Боитесь, почему? – неподдельно удивился он.
– Сама не знаю, – соврала она, прекрасно зная, что будет думать об этом человеке, что будет мучиться и страдать из-за него.
– Пойдемте вниз. Спуск с горы сложнее, чем подъем.
– Сложнее, чем подъем, – машинально повторила Луиза и сделала шаг. Джованни повернулся, прижал ее к себе и зашептал:
– Я должен вам сказать обо всем здесь, потому что сейчас мы высоко, мы надо всеми, над всем и даже над собой… Я давно за вами следую. Я знаю о вас почти все… Вы мне нравитесь, Луиза. Но я не знаю, нужно ли нам быть вместе… Желание, страсть, неизбежность, погоня, мечта, надежда должны быть недосягаемы. Если вы скажете мне «да», я возненавижу вас. Если скажете «нет» – буду страдать, зная, что когда-нибудь «да» прозвучит, чтобы разочаровать меня. Что делать?
– Ступайте вниз без меня, – холодно проговорила она, пытаясь вырваться из его объятий.
– Без вас я вниз не пойду. Вы – моя пленница. Я обещал друзьям, что сегодня приведу вас на виллу Сьюдад Энкантада, что в переводе с испанского означает заколдованный город, – сказал он, продолжая крепко сжимать Луизу в своих объятиях.
– Я не пойду с вами никуда, тем более в заколдованный город, – рассердилась она. – Меня ждут, пустите. Я должна…
– Вас никто не ждет, Луиза, – прошептал он. – Никто кроме меня и моих друзей. Взгляните, они уже зажгли факелы и свечи в нашем заколдованном городе. Сделайте мне одолжение, Луиза, пойдемте со мной.
Она сдалась. Он облегченно вздохнул и, крепко сжав ее руку, повел вниз.
Когда они спустились с горы, окрестность погрузилась в глубокий сумрак. Пирамидальные кипарисы стали похожими на грозных стражей-великанов, охраняющих заколдованный город. Скрипнула дверь, пропуская Луизу и Джованни внутрь дома, напоминающего средневековый замок.
– На время шторма электричество отключают, поэтому мы освещаем виллу свечами, – проговорил мужчина, шагнувший из тени в свет. – Добро пожаловать в Сьюдад Энкантада.
– Ваша комната справа, а моя слева, – подтолкнув Луизу вперед, сказал Джованни. – Примите ванну, сбросьте мокрую одежду и приходите в каминный зал. Мы будем вас ждать.
– Мы все вас будем ждать с нетерпением, – раздалось сразу несколько голосов, но Луиза не смогла никого разглядеть. Лишь длинные тени заскользили по стенам. – Мы будем ждать…
Луиза вошла в комнату, плотно затворила дверь и легла в пенную ванну, заботливо приготовленную для неё. Она прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания.
Стоя на причале, она думала о Джованни. О своем бывшем друге Джованни Арагоне, который предал ее. Луиза смотрела вдаль, приказывая слезам убраться обратно в глаза, потому что он не достоин ни одной ее слезинки. Он – Джованни Арагон, которого она любила до самозабвения, ради которого была готова на все и даже на смерть, оказался трусливым предателем. Луиза улыбнулась, глянув на потемневшее небо, и сказала себе:
– Шторм – это самое замечательное, что можно было придумать. Я буду стоять здесь, возле резной ограды причала и ждать тебя, Джованни. Ждать, прекрасно зная, что тебя не будет, что ты не придешь никогда, потому что…
Луиза погрузилась в пенную воду с головой, а, вынырнув, рассмеялась:
– Жизнь прекрасна! Ушел один Джованни, пришел другой. Первому понадобилось десять лет, чтобы возненавидеть меня. Интересно, сколько потребуется второму, чтобы совершить предательство? Стоп. Почему я думаю о плохом? – рассердилась на себя Луиза. – Мне следует принять случайную неслучайность с радостью. Джованни Виченцо спас меня от смерти. Я запросто могу остаться жить в заколдованном городе. Я могу стать другой. Почему могу стать? Я уже другая. Другая повзрослевшая Луиза Мацони, ценящая жизнь, умеющая быть благодарной. Мне пора, меня ждут…
Луиза примерила странный средневековый наряд, заплела еще влажные волосы в тугую косу, уложила ее вокруг головы и прошествовала в каминный зал.
Несколько молодых людей поднялись ей навстречу.
– Рады видеть вас, Луиза.
– Что выпьете: баролло, кьянти, матеуш-розе, темпранильо?
– Кофе-каретто, – улыбнулась она.
– О, у вас отменный вкус. Присаживайтесь ближе к огню, – проговорил юноша в смешном бархатном берете.
– Мы с друзьями решили перенестись в шестнадцатый век, в эпоху Высокого Возрождения и окунуть кисти в Венецианскую палитру, поэтому у нас такие наряды, – пояснил другой молодой человек, одетый не менее смешно.
– Итак, друзья мои, – возвысил голос третий, убеленный сединами господин, поговорим о расцвете венецианского искусства…
Луиза слушала его речь, ничего не слыша. Где-то в глубине ее подсознания пробились росточки испуганных строк.
Крылатые строчки стихов Отпускаю на волю, Забыв о минувшем, О грусти и боли, Забыв, что все в жизни мирской – суета, За строчками в небо лечу И кричу: – Я вас жду у моста!– Джованни Батиста Тьеполо на своих масштабных фресках так правдоподобно выписывал мельчайшие детали, что их хочется потрогать руками, – вернул ее в реальность громкий голос.
– Его мост в Вероне выглядит реальнее оригинала.
– Что и говорить, Джованни Батиста Тьеполо – величайший живописец века grand final.
Луиза повернула голову и улыбнулась говорящему, не сразу поняв, что это Джованни Виченцо – ее спаситель.
Он держал в руках кисти и делал быстрые мазки на холсте.
– Не шевелитесь, прошу вас! – воскликнул он. – Портрет еще не завершен.
– Чей портрет? – машинально спросила Луиза.
– Инфанты Маргариты, – улыбнулся он.
– Тогда попросите ее замереть, – сказала Луиза, отвернувшись.
– А я и попросил ее об одолжении, – сказал он, сделав еще несколько мазков. – Итак, мы говорили о том, что отличительной особенностью работ Тьеполо является мерцающий колорит оттенков и эмоциональная насыщенность жестов.
– А еще о том, что вы, Джованни, передаете не только внешнее сходство, но и внутренний мир своих персонажей, – сказал пожилой господин, заглядывая художнику через плечо. – Вижу, вы вновь решили поупражняться с тягучим пространством, не похожим на реальность.
– Да. Ревущая морская волна не имеет ничего общего со спокойной реальностью озера Комо, – проговорил Джованни. – Вы согласны, Луиза?
Она медленно повернула голову и, пристально посмотрев в его карие глаза, сказала:
– Да.
– Чудесно! – воскликнул он. – Хотите увидеть портрет?
Луиза поднялась и тут же опустилась в кресло, прошептав:
– Как вы сумели за столь короткое время создать этот шедевр?
– Это вовсе не шедевр, – усмехнулся он. – До великого Веронезе мне еще далеко, как впрочем и до всемирной славы, которая приходит лишь тогда, когда человек покидает бренный мир. Я намерен задержаться здесь… Я должен еще показать вам заколдованный город. Хотите прогуляться?
– Да, – ответила она.
Он протянул ей руку и повел за собой по длинному коридору, стены которого были украшены картинами и портретами. У Луизы закружилась голова от сверкающей роскоши нарядов и пугающего великолепия. Ей захотелось промчаться мимо картин и распахнуть дверь в прохладную июньскую ночь.
Словно угадав ее мысли, Джованни едва коснулся золоченой рамы одного из полотен и жестом пригласил Луизу на выход. Она шагнула в темную пустоту открывшегося пространства. Ночная прохлада легла ей на плечи тонким покрывалом. Луиза подняла лицо к небу и прикрыла глаза. Несколько минут она стояли молча, вслушиваясь в шелест ветра и пронзительное пение цикад.
– Вы слышите стихи? – спросил Джованни. Луиза кивнула. Ей не хотелось говорить. Ей было сладостно молчать и слушать звуки вечности, зная, что за всем происходящим внимательно наблюдает высокомерная Луна. Луиза увидела, как с гор спускаются причудливые тени и, почувствовав странный озноб во всем теле, прошептала:
– Тень моя за Вами следует, Хоть не следует, не следует Ей сочувствия просить, Ей всю жизнь лишь тенью быть…– Вы не боитесь превратиться в тень? – спросил Джованни.
– Нет, – глядя мимо него, ответила Луиза. – Когда-нибудь мы все станем тенями… тенями прошлого, до которого нашим потомкам не будет никакого дела.
– Верно, – усмехнулся он. – Какое вам дело до Вероники, которая стала тенью, загадкой, мечтой…
– Вашей мечтой? – спросила Луиза с интересом глянув на Джованни. Он снял свой смешной берет, растрепал волнистые волосы, закрыл глаза и нараспев проговорил:
– Вероника Скортезе – мечта любого мужчины, попавшего на виллу Сьюдад Энкантада.
Где-то вдали захлопали крыльями разбуженные птицы. Порыв ветра пригнул к земле молодые деревца, луна спряталась за рваную завесу облаков, а тени стали видны отчетливей.
Луизе показалось, что это не тени, люди, живые, реальные, занятые своими делами. Ей почудилось, что она слышит их голоса, а, прислушавшись, поняла, что это звучат в ночной прохладе стихи. Стихи для нее. Её стихи…
Мне ли петь тебе песни, мой свет, Коль не вместе с тобой столько лет Коль не ведаешь, как я живу, И не знаешь про злую молву, И не хочешь навстречу шагнуть, И в глаза мне без страха взглянуть, И прогнать одиночество прочь, Пожалеть, защитить и помочь? Мне ль не прятать усмешку свою, Когда ложь, как водицу, я пью?О том, что это ее стихи, Луиза поймет много позже, когда будет слушать цыганский танец и повторять: до, ре, ми, ре, до… А пока она вслушивалась в звуки ночи, наблюдала за странными гигантскими тенями и мечтала, чтобы эта ночь длилась вечно.
– Хотите, чтобы утро не наступало? – тронув ее за руку, спросил Джованни. От неожиданности Луиза вздрогнула и выпалила:
– Да, нет, не знаю, не уверена, да, но…
Джованни улыбнулся и поманил ее туда, где тени были более отчетливыми.
– Ничего не бойтесь, – долетело до ее слуха.
– А я и не… – Луиза не договорила, увидев прямо перед собой царственную особу в пышном одеянии. Дама прошла между ними, одарив Луизу недоброжелательным взглядом.
– Если вы были внимательной, когда мы шли по галерее, то сможете уловить поразительное сходство обитателей сада теней с их портретами.
– Вы хотите сказать, что… – Луиза вновь не договорила. Дама постучала веером по ее плечу и строго сказала:
– Не задавайте глупых вопросов, милочка. Радуйтесь тому, что обитатели Сьюдад Энкантада позволили вам нарушить их уединение и дали вам возможность услышать вечность.
– Благодарю, – прошептала Луиза, не совсем понимая, о чем идет речь. Она с надеждой глянула на Джованни, но он показался ей таким же далеким и нереальным, как царственная дама в роскошном наряде.
Вышедшая из-за туч луна, залила сад серебряным светом. Привратники вынесли факелы и равномерно расставили их вдоль дорожек. Очерченное светом пространство напомнило Луизе театральную сцену, на которой разыгрывалось действо.
– Хотите шагнуть туда? – заговорщическим тоном спросил Джованни.
– Нет, – покачала головой Луиза. – Предпочитаю остаться здесь, в зрительном зале.
– Воля ваша, – сказал он и, шагнув в свет, крикнул:
– Ну же, Луиза, не робейте. Раз в жизни стоит испытать это чувство, чтобы понимать разницу между светом и тьмою.
Луиза хотела сказать, что разница между тьмой и светом прекрасно известна даже малышу, но вдруг поняла, что он говорит о другом. Здесь все другое: другая реальность, другой воздух, другая жизнь и даже время движется не вперед, а назад, растекаясь по древу познания янтарной смолой.
– Ничего не бойтесь, – проговорила Луиза и улыбнулась. – А я и не…
Она глубоко вздохнула и сделал шаг…
Ярко освещенная софитами сцена по-особому пахла сосновой смолой. Актеры еще не отшлифовали новые доски каблуками и подошвами своих туфель. Луизе первой довелось ступить на обновленный помост, чтобы услышать музыку вечности.
– Вы опять о своем, – пожурил ее режиссер. – Вечность – это что-то неопределенное, о чем мы доподлинно не ведаем. Нам важнее сегодняшняя реальность, переживания современных людей, страсти, интриги, сплетни, если хотите. Дайте нам товар, который понравится народу. Упакуйте его в яркую обертку, и тогда вам обеспечен успех.
– О, нет! – воскликнула Луиза. – Прошу вас не говорить со мной о повседневности. Мне так хочется показать людям, что есть другая жизнь, другая реальность, другая…
– Да кому нужны ваши фантазии?
– Вам, господин Умберто. Иначе, зачем вы пригласили меня к себе? – скрестив на груди руки, спросила Луиза.
– Я пригласил вас, чтобы… – строгим тоном проговорил он и для пущей убедительности нахмурился. – Чтобы…
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
– Луиза, вы замечательная, удивительная женщина. Вы можете то, чего не могут другие. В вас какая-то внутренняя сила, стержень, огонь. Да-да, вы, Луиза – факел, освещающий дорогу во тьме. Долой пошлость и сиюминутность, решил я и позвал вас. Думаю, что наш союз будет долгим, прочным и плодотворным.
– Вы хотите сказать…
– Что вы, дорогая моя Луиза Мацони, тот человек, которого я так долго искал. Искал, отчаявшись найти, разуверившись, потеряв надежду, – крепко сжав ее руки в своих, проговорил он. – Когда я сказал себе: «Паоло, ты никогда не осуществишь задуманного», появились вы, Луиза Мацони – Ла Фениче – мой Феникс, возродивший из пепла мою мечту!
– Ла Фениче, – задумчиво проговорила Луиза, – так назывался, сгоревший в 1773 году оперный театр в Венеции.
– Верно! – воскликнул Паоло Умберто. – Но верно так же и то, что потом театр был восстановлен, и сам Верди написал для него оперы «Риголетто» и «Травиата».
– Осмелюсь напомнить вам, господин Умберто, что в 1996 году Ла Фениче вновь сгорел и до сих пор еще не восстановлен, – назидательным тоном сказала Луиза.
– Я в курсе, – улыбнулся режиссер. – Я даже знаю, почему до сих пор не начаты восстановительные работы.
– Почему? – поинтересовалась Луиза.
– Да потому, что под фундаментом театра обнаружены средневековые постройки! – сообщил он. – Но, если честно, то меня больше интересует ваш фундамент, милая Луиза Ла Фениче.
– Или моя фундаментальность? – улыбнулась она.
– Ваша лояльность, ваше желание сотрудничать со мной, – поцеловав ей руку, сказал Паоло Умберто. – Создайте шедевр для нашего театра Ла Фениче.
– Мне необходимо подумать над вашим предложением, – проговорила Луиза, пытаясь высвободить руку.
– Я не отпущу вас ни за что, – категоричным тоном заявил режиссер. – Думайте здесь при свете софитов, стоя на пахнущей смолой сцене. И помните, дорогая, что эти мгновения никогда уже не повторятся.
– Ни одно из мгновений нашей жизни не повторяется, господин Умберто, – с грустью сказала Луиза. – Помните, при первой нашей встрече вы сказали, что не стоит озвучивать сразу все свои мысли, чтобы они не улетели в воздух?
– Я всегда так говорю, – улыбнулся он. – Вы не согласны со мной?
– Может ли улететь в воздух то, чего нет? – ответила она вопросом на вопрос. Он рассмеялся.
– Вы правы. В пустоте может растворяться лишь пустота. Форму может обрести лишь то, что имеет смысл. «Вначале было Слово»… Верно, верно… чтобы мои мысли материализовались, нужно говорить! Вы поможете мне осуществить мою мечту?
– Попробую сделать все, что в моих силах, – проговорила она, улыбнулась и выкрикнула в темное пространство зрительного зала:
– Попробую сделать все, что в моих силах!
В зале раздались аплодисменты. Луиза удивленно посмотрела на режиссера. Он порывисто обнял ее, поцеловал в лоб и закружил.
– Луиза, вы чудо! Теперь я на все сто уверен, что наше безнадежное дело будет успешным! Мы не пойдем в мир, мир сам придет к нам. Сам, понимаете, Луиза! Придет, чтобы увидеть Феникса, возрождающегося из пепла. Возрождение будет ежедневным, потому что у нас будут идти гениальные пьесы, в которых будут заняты гениальные актеры, будет звучать гениальная музыка и…
– Я думаю, что нам придется установить в фойе театра зев правды – Ла Бокка дела Верита, чтобы в театре никто не посмел кривить душой, – проговорил загорелый мужчина в ярко-красной рубахе, белоснежных брюках и парусиновых туфлях. Он поднялся из зрительного зала и замер на краю сцены.
– Джованни! – воскликнул Паоло Умберто, рванувшись к нему. – Познакомься с Луизой Мацони, создательницей замечательных песен любви, тоски, сожаления и надежды, которые нас с тобой гипнотизируют.
– Я бы сказал, что песни нас завораживают, – улыбнулся Джованни.
– Да, – согласился режиссер. – Луиза, позвольте представить вам известнейшего художника, непревзойденного мастера, обворожительного красавца Джованни Виченцо.
– Не трудись так, дружище, мы знакомы, – сказал Джованни, подмигнув Луизе. – Мы встречались в… на Кампо де Фьори.
– На площади цветов? – воскликнул режиссер, удивленно глянув на Луизу. – Что вы там делали?
– Покупала фрукты, – сказал она первое, что пришло ей в голову.
– Я так и знал, что вы не скажете мне правды, – проговорил Паоло Умберто, укоризненным тоном.
– Я напишу обо всем в своей пьесе «Фонтана делле Тортаруге», – пообещала Луиза.
– Черепаший фонтан! – обрадовался режиссер. – Это удивительное, многообещающее название, моя дорогая. Считайте, что я его уже одобрил и утвердил. А тебе, Джованни, я заказываю сделать гипсовый фонтан подобный Черепашьему фонтану в Риме, созданному великим ювелиром Таддео Ландини.
– Я постараюсь сделать фонтан лучше, чем Ландини, – сказал Джованни.
– Лучше, чем Ландини пытались сделать многие, – похлопал его по плечу Паоло Умберто. – Подобное соревнование позволило создать шедевры, которыми мы сегодня восхищаемся. Мало того, все эти шедевры стали неотъемлемой частью архитектуры наших городов. Высокое искусство сегодня приносит нам пользу, доставляет радость и не воспринимается слишком серьезно.
– Сегодня все воспринимается слишком несерьезно, – проговорила Луиза.
– Но это не должно вас огорчать, дорогая, – обнял ее за плечи Паоло Умберто. – Главное – это ваше восприятие мира. У вас свой путь, свои ценности, которые непременно понадобятся другим. Поверьте, пройдет несколько лет, и все встанет на свои места, уверяю вас…
Сколько раз Луиза слышала подобные уверения и скептически улыбалась. Ей не оставалось ничего иного, как соглашаться с собеседником. Зачем ему было знать, что ее надежда давно мертва и покоится под сотней мраморных плит, поднять которые способно только чудо. Но в современном мире чудес не бывает. И она, Луиза, знает это лучше других. Правда после встречи с художником Джованни Виченцо ее уверенность слегка поколебалась. То, что она стала слышать стихи, уже можно было отнести к разряду чудес, но она не спешила восторгаться, боясь неизбежного разочарования.
Луиза продолжала аккуратно записывать в тетрадь подслушанные у вселенной строфы и складывать их в замысловатый рисунок. Здесь была и осеняя медь листьев, и полупрозрачность весеннего сада, и нежные звуки любви, и тоска об ушедшем…
Об ушедшем Джованни Арагоне Луиза думала все чаще и чаще.
– Почему он не сказал мне правды? Почему сбежал, оставив меня в Риме одну? – спрашивала она себя, но не могла ответить. Ответ знал только он, предавший ее, отказавшийся от нее, испугавшийся ее любви.
– Возможно, моя вершина оказалась для него недосягаемой. Он не смог, не захотел подниматься, прекрасно зная, что я не стану спускаться вниз. Не стану… Он оставил меня среди облаков, а сам скатился к подножию, чтобы оттуда смотреть на меня… Нет, чтобы не видеть меня за облаками, – Луиза вздохнула. – Ему было плохо на вершине. Он боялся смотреть вниз, в свой привычный мир, который сверху выглядит убогим и незначительным. Ему хотелось вернуться туда, где этот мир вновь приобретет свои краски, станет казаться огромным и блистательным. Он нашел единственный выход – предательство. Жаль. Мне было хорошо с вами… Интересно, сколько времени потребуется вам, мой милый предатель, чтобы понять, какую несусветную глупость вы совершили? – Луиза улыбнулась. – Я знаю, что когда-нибудь вы будете стоять передо мной на коленях, моля о прощении. Вы даже не будете знать, что я вас давным-давно простила, потому что безумно любила вас, Джованни Арагон. А безумно нельзя любить никого. Любовь должна быть возвышающей, потому что любовь – совокупность совершенства. Но можно ли достичь совершенства в несовершенном мире? Нет. Однако нам следует пытаться…
– Попытайтесь сделать это побыстрее, – вывел Луизу из забыться голос Паоло Умберто. Он стоял на краю сцены и, усиленно жестикулирую, давал указания осветителю. Джованни Виченцо исчез, не попрощавшись. Это огорчило Луизу.
– Чао, Умберто, – сказал она, послала режиссеру воздушный поцелуй и спустилась в зрительный зал.
Ей захотелось присесть на одно из кресел и пофантазировать о будущем театра Ла Фениче, о тех зрителях, которые будут приходить сюда. Луизе почудилось, что она слышит голоса этих людей, видит их одухотворенные лица, ощущает трепетный восторг от нового состояния, рождающегося в их душах.
– Как добиться такого единения, такой гармонии зрителей и актеров в реальности? – спросила себя Луиза.
– Следует сказать им то, что затронет самые сокровенные струны их душ, – послышалось в ответ. Луиза повернула голову и увидела Джованни Виченцо. Он присел рядом, повернулся в пол-оборота, положил руку на спинку кресла Луизы и сказал:
– Рад, что вы здесь. Счастлив, что вы приняли предложение Умберто. Горжусь, что буду оформлять ваши спектакли. Преклоняюсь перед вашим талантом. Восхищаюсь вашей скромностью. Очарован вашей непосредственностью. Как вам удается быть такой в наше непростое время?
– Так же, как вам, – ответила она, глядя в его бездонные глаза.
– Мне приходится много работать над собой, – улыбнулся он. – Не всегда удается победить свои слабости. Частенько меня распирает гордыня: «Я сделаю лучше Ландини!» Глупо, правда. Разве можно сделать лучше?
– Можно сделать не хуже, чем он, – сказала Луиза, понимая, что им следует поговорить о другом. Но она не смела направить разговор в другое русло, зная, что право первенства издавна принадлежит мужчинам. Она будет играть в его игру, бросая на ветер ничего не значащие слова. А те единственно важные, нужные отразятся в зеркале глаз, застучат в сердце, пытаясь вырваться наружу, сломав преграду условностей и правил.
– Вы не слушаете меня, Луиза? Вам не интересно? – Джованни убрал руку и поднялся. Она посмотрела на него снизу вверх и прошептала:
– Не уходите.
Он наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Волна сбила Луизу с ног и увлекла за собой в бушующую пучину.
Шторм на озере Комо – обычное дело. Летом все виллы вокруг озера пустеют. Лишь на одной неизменно остаются хозяева. Они отпускают прислугу, отключают электричество, зажигают свечи, разжигают камин, выносят в сад факелы и следят за причудливыми тенями, спускающимися с гор. Тот, кто однажды видел это, навсегда сохранит в памяти очарование этого места, неслучайно названного Сьюдад Энкантада – Заколдованный город…
Луиза стояла у распахнутого окна и пристально смотрела вдаль. На небосклоне появилось маленькое облачко, похожее на ангелочка. Облачный ангел держал в ладонях солнце и улыбался. Через мгновение он выпустил солнечный диск, прижался к нему щекой и, взмахнув крыльями, растворился в воздухе. Луиза зажмурилась и простонала:
– Что же делать? Вселенская пустота поселилась внутри меня. Осталось несколько дней, а я не написала ни строчки… Может быть, мне стоит исчезнуть, испариться, как этот облачный ангел?
Минуту Луиза стояла в раздумье, а потом быстро спустилась вниз и побежала по булыжной мостовой, напевая мелодию цыганского танца:
– До, ре, ми, ре, до…
– Вам от себя не убежать, – прозвучал нежный обволакивающий голос.
– Вы? – Луиза замерла. Прямо перед ней стоял Осенний эльф и улыбался.
– Куда вы мчитесь, Луиза? Зачем вы пытаетесь освободиться от новых, непонятных чувств? Почему боитесь их? Не лучше ли принять все, как данность. Подумайте о том, что это к вам пришло вдохновение. Или о том, что ваши новые переживания могут быть предчувствием славы или началом нового этапа вашей жизни…
– Возможно, вы правы, но знаете ли… у меня проблемы, – покраснев, проговорила она.
– У вас? Не может быть, – взяв ее под руку, сказал он. – У такой удивительной женщины не должно быть никаких проблем. Никаких, вам ясно, Луиза?
– Ясно. Но, к сожалению, они есть, – пробубнила она, потупив взор. – Я не знаю, о чем писать. Нет, я знаю, но не могу… Я боюсь писать.
– Почему? – поинтересовался он, пытаясь заглянуть ей в глаза, но она еще ниже опустила голову.
– Понимаете, все, о чем я пишу, обретает плоть, становится реальностью.
– Вы хотите сказать, что я – ваша фантазия? – крепко сжав ее руку, спросил он. Она кивнула.
– Замечательно! – воскликнул он. – И что же я буду делать дальше?
– Вы… – Луиза подняла голову, посмотрела в его серые выразительные глаза и прошептала:
– Вы в меня влюблены. Да?
– Нет, – ответил он, краснея.
– Я так и знала, – грустно улыбнулась она и повернулась, чтобы уйти.
– Постойте, Луиза. Почему бы нам с вами не прогуляться по берегу моря? Еще очень рано, и нас никто не увидит вдвоем…
– Вас пугает мое общество? Вы боитесь за свою или за мою репутацию? – строго спросила она, пытаясь не показывать свое раздражение. – Или вами движет что-то иное?
– Вы неправильно меня поняли, – смущенно заговорил он. – Я хотел сказать, что нам никто не помешает. Мы сможем о многом поговорить. Я должен вам…
– Вы мне, молодой человек, ничего не должны, – возвысила она голос, но тут же, спохватившись, прижала ладонь к губам. – Простите. Пойдемте к морю.
Она схватила его горячую влажноватую руку и увлекла за собой. Улочка, по которой они бежали, петляла, извивалась, ныряла под развешенное на веревках белье, пряталась между домами, пока не ударилась в гранитный парапет набережной. Юноша ловко перепрыгнул через него и протянул руки Луизе. Минуту она стояла в нерешительности, а потом спрыгнула вниз, в его объятия. Он прижал ее к себе и замер. Она уткнулась лицом в его грудь и беззвучно заплакала, желая лишь одного, чтобы он не разжимал объятий, пока не выльется последняя капля океана отчаяния и тоски.
Морской прибой шуршал галькой возле их ног. Ветерок что-то беззаботно шептал, птицы приветствовали новый день, распевая на все лады. А двое людей стояли недвижно, словно мраморные фигуры Родена.
– Я не смею любить вас, Луиза, – проговорил он сдавленным голосом. – Не имею права на это, но… Я схожу с ума, потому что не думать о вас не могу. Это выше моих сил. Мне хотелось поиграть с вами, но я даже не подозревал, что играю с огнем. Что этот огонь заполыхает во мне, спалит меня дотла, заставит стать другим человеком. Луиза, простите, если я причинил вам боль, заставил страдать. Теперь я страдаю и мучаюсь, не зная, что же мне делать. Я сам во всем виноват, войдя в дверь, не подумал, как буду выходить…
– По-английски, не попрощавшись, – подумала она. От этой мысли слезы полились еще сильнее.
– Прошу вас о снисхождении, – сказал он, опускаясь перед ней на колено и только тогда заметил слезы. – Вы плачете? Почему?
Она прижала ладони к лицу и замотала головой, не желая произносить ни единого слова.
– Все происходит именно так, как я написала, – застучало в висках азбукой Морзе. – Мой маленький Осенний эльф останется со мной. Мы станем добрыми друзьями… Но почему, почему, почему мне так невыносимо? Почему сердце разрывается на части? Наверно потому, что я знаю о быстротечности мгновений счастья и о неизбежности расставания. Дверь, в которую вы вошли, мой мальчик, так же нереальна, как и все, происходящее с нами…
– Не прогоняйте меня. Позвольте быть подле вас. Я готов выполнять все ваши приказы, появляться тогда, когда вам будет угодно, – шептал он, прижимаясь к ее ногам. – Я готов целовать следы от ваших туфелек, чтобы вы поверили в мою искренность.
– Я вам верю, Джованни, – сказала она, вытирая слезы.
– Откуда вы знаете мое имя? – поднимаясь с колен, спросил он.
– Я его не знаю, – улыбнулась Луиза. – Просто я подумала, что вы запросто можете носить имя Джованни. Джованни третий… Мои биографы совершенно запутаются, выясняя, кого же из трех этих мужчин я любила больше.
– Я не ослышался, вы сказали: «Любила!»? – с надеждой глядя на нее, спросил он. Она рассмеялась.
– Да, да, да! Я вас… придумала, мой маленький Эльф, а потом…. Догоняйте!
Она побежала к морю и прямо в одежде нырнула в набежавшую волну.
– Сумасшедшая женщина, – восторженно проговорил он, бросившись в море за нею следом.
– Вы подарите мне стихи, Луиза?
– Сотню сонетов, мой друг. Но прежде я закончу пьесу для Паоло Умберто, – обдав его фонтаном брызг, ответила Луиза. – Итак, мой маленький Осенний эльф, я покидаю вас. Я отправляюсь в Сьюдад Энкантада, а вы… вы можете делать все, что вам захочется. Если же у вас возникнет необходимость в общении, я буду очень-очень рада.
– Эта необходимость возникла уже сейчас, сию минуту! – воскликнул он. – Позвольте поехать с вами.
– Нет. Я должна погрузиться в одиночество, чтобы услышать все, что необходимо, – сказала Луиза, выходя на берег. – Не провожайте меня. Простимся здесь без лишних сантиментов.
Свидетелем пусть будет океан, Что мы с тобой не сделали дурного, Что чувств внезапных сильный ураган Вознес нас над землей и снова Заставил в синеве небес парить И верить в то, что чудо совершится, Что для возвышенной, восторженной любви Нет возрастных преград, что стерты все границы.Луиза, укутанная в клетчатый плед, сидела на веранде в кресле-качалке и наблюдала, как тает предрассветный туман, обнажая сахарные вершины гор и белоснежные домики с куполообразными крышами, рассыпанные по противоположному берегу озера Комо.
– Почему Сьюдад Энкантада так отличается от соседних вилл? – думала Луиза. – Что побудило хозяина создать здесь нечто похожее на средневековую крепость?
Она поежилась от утренней прохлады, посмотрела на гигантские кипарисы, напоминавшие молчаливых стражей, и улыбнулась.
– Строгая красота этих мест таит в себе столько неразгаданного, что можно создать тысячи сюжетов. Но пока… – Луиза зевнула и прикрыла глаза. – Пока я думаю о сиюминутном, мне вряд ли удастся написать что-то стоящее.
Она качнулась в кресле, приказав себе погрузиться в сон, не надеясь, что бессонница, мучившая ее несколько недель, отступит. А она отступила. Отступила легко и даже со странной почтительностью, словно знала обо всем, что произойдет после…
Луиза перепрыгивала с одного гладкого булыжного лба на другой и весело напевала мелодию цыганского танца. Маленькое колечко с бриллиантиком в виде звездочки привлекло ее внимание. Она подняла его надела на мизинец и отодвинула руку, чтобы полюбоваться находкой.
– Этот удивительный, загадочный подарок преподнес мне Донато Бернини, – услышала Луиза мелодичный женский голос. Она повернула голову и увидела юную особу, одетую в средневековый наряд. Луиза попыталась снять колечко, но ничего не вышло.
– Оставьте его, – улыбнулась незнакомка. – Мне оно уже ни к чему, а вам пока необходимо.
Луиза попыталась что-то сказать, но не смогла. Слова застряли где-то в подсознании. Лишь несвязные, тягучие звуки прорвались наружу.
– Я сплю и вижу странный сон, – подумала Луиза.
– Не странный, а загадочный, – поправила ее незнакомка – Само это место Сьюдад Энкантада – неразгаданная тайна. Кое-что я попытаюсь вам объяснить. Хотя, мои рассказы могут вас еще сильней запутать. Все будет зависеть от вас самой, Луиза Ла Фениче…
– От вас, – пропел ветер.
– Театр Ла Фениче – Феникс – любимейшее мной место, с которым связаны радость и грусть, триумф и поражение, счастье и горе, – проговорила незнакомка, раздвинув невидимый занавес. Луиза увидела Венецию с высоты птичьего полета. Сто восемнадцать маленьких островков, разделенных сто семидесятью семью каналами и соединенных четыреста пятидесятью тремя мостами, лежали на большой ладони, которую линией судьбы пересекал Канал Гранде – большой венецианский канал.
Линия судьбы, изгиб судьбы, зигзаг, молниеносность всего происходящего. Смена декораций дня и ночи, света и тьмы, любви и ненависти, красоты и уродства.
– Позвольте представить вам Веронику Скортезе, – распахивая двери театра, воскликнул толстяк в смешном одеянии. – Она чудесное создание: умна, красива, хорошо поет и видит мир весьма своеобразно.
– Сколько раз я просил тебя, Клаудио, не вырваться в театр с криками, словно опять началось наводнение, – обрушился на него с упреками человек, стоящий на сцене. Но, увидев рядом с толстяком девушку, сбросил свой черный плащ с алой подкладкой и, сбежав в зрительный зал, представился:
– Донато Бернини.
– Вероника Скортезе, – поклонилась она.
– Где ты нашел такое сокровище? – спросил Бернини, продолжая смотреть на Веронику.
– В средневековом замке на озере Комо, – ответил Клаудио.
– Не рассказывай сказки, я их не люблю, – сказал Донато. – Впрочем, не так важно, где ты отыскал красотку. Важно, что теперь она наша. Итак, Вероника, вы будете блистать на подмостках театра каждый вечер!
– Я не стремлюсь выставлять себя напоказ, – смутилась она. – Синьор…
– Вранье, – перебил ее Бернини. – О сцене мечтают все без исключения. Не вздумайте сказать, что вы – исключение. Я вам не поверю.
– Воля ваша, но…
– Вас не учили, что дерзить нельзя? – нахмурился Бернини. – Вы должны запомнить, что следует завоевывать расположение сильных мира сего, а не приобретать себе врагов в их лице. Вам лучше заручиться моей поддержкой, а не то…
– Донато – гениальный мастер, – затараторил толстяк, вытирая капли пота со своего лба. Такого поворота событий он не ожидал. Он прекрасно знал, чем грозит Веронике немилость Бернини. Но он никак не мог предположить, что юная скромница окажется столь острой на язычок. Одно он понял, что надо срочно спасать и себя, и девушку, иначе…
– Донато замечательный человек. Вы привыкните к нему. Вы его полюбите. Его невозможно не любить…
– Его невозможно любить, – послышалось Луизе.
Калейдоскопом красок и карнавальных костюмов завертелась карусель прошлого. Добродетель принуждали участвовать в оргиях, прославляющих богиню любви Венеру. Финальная картина показалась Луизе до боли знакомой.
Бледная Вероника стояла напротив Донато Бернини и говорила, едва сдерживая слезы:
– Простите меня, но это выше моих сил. Не принуждайте меня делать то, что я не желаю. Позвольте мне уйти. Возьмите свой подарок.
Он ударил ее по щеке, процедив сквозь зубы:
– Дрянь. Ты еще узнаешь, что такое впасть в немилость такого великого человека, как я.
– На все воля Божья, – низко опустив голову, прошептала она. – Молю, чтобы мой сон не стал явью.
– Что за сон? Говори, – схватив ее за руку, потребовал Бернини.
– Я видела театр в огне. Ла Фениче горел, а вы… – она посмотрела в его сверкающие злобой глаза. – Вы, Донато Бернини, метались от окна к двери, но не могли найти выход. Пламя поглотило вас за изречение высокомерных слов.
Он оттолкнул Веронику, выкрикнув:
– Бред. Убирайся из Венеции, иначе ты сама сгоришь в огне моего негодования. Сделай так, чтобы никто не смог найти тебя. Утони в одном из каналов.
– Хорошо, – улыбнулась Вероника, бросив в канал свою накидку. – Отныне, Вероника Скортезе станет женщиной тайной. Отыскать ее сможет лишь тот, кто найдет Сьюдад Энкантада. Прощайте…
Ночи на берегу озера Комо, затерянного среди гор, были такими темными, что даже свет факелов не позволял видеть дальше пяти шагов. Жуткая, пугающая темнота исчезала лишь в полнолунье. Бледно-желтый лунный свет изменял пространство до неузнаваемости. Длинные тени рисовали причудливые картины, глядя на которые Вероника Скортезе создавала свои удивительные произведения.
В одну из таких ночей среди теней возник образ юноши. Очаровательный белоголовый мальчик стоял посреди сада, теребил в руках смешной бархатный берет и восторженно смотрел на Веронику, не утратившую с годами своей былой красоты. Она с интересом наблюдала за ним, не желая нарушать молчание. Ждала, что он скажет.
– Простите, что нарушаю ваше уединение, но я в затруднительном положении. Я ищу палаццо Контарини. Вы не подскажете, куда мне направить свои стопы?
– В Венецию, – ответила Вероника.
– Вы шутите? – испугался он.
– Нет. Я говорю серьезно. Здесь на берегу озера Комо стоит лишь мой Сьюдад Энкантада, – ответила она, внимательно разглядывая его побледневшее лицо.
– Вы хотите сказать, что я в Испании?
– Нет, – улыбнулась она. – Вы в Итальянских Альпах, в сорока километрах от Милана. А виллу свою я назвала Сьюдад Энкантада – заколдованный город, чтобы меня не нашел Донато Бернини.
– Он никогда вас не найдет, – проговорил юноша, потупив взор.
– О, вы не знаете Донато Бернини, – усмехнулась Вероника. – Он может найти даже иголку в стоге сена, если захочет.
– Теперь он ничего не захочет, – тяжело вздохнув, сказал юноша. – Великий Донато Бернини сгорел вместе со своим театром Ла Фениче.
Вероника прижала ладони к губам и замотала головой:
– Не может быть…
– И тем ни менее – это свершившийся факт. Ходят слухи, что театр подожгла одна из бывших любовниц маэстро, – доверительным тоном сообщил юноша. – Ревность заглушить невозможно, стрелы ее, стрелы огненные.
– Странно слышать такие речи из ваших уст. Вы уже испытали муки любви и ревности? – поинтересовалась Вероника.
Да, сказал он, краснея.
– Вы пытаетесь убежать от себя, от своих чувств? – он кивнул. – Вы ищете уединения?
– Да, – почти выкрикнул он и, схватив ее руку, простонал:
– Умоляю, позвольте мне остаться. Не прогоняйте меня. Ночь так темна и холодна, что невольно начинаешь думать о… о том, что жить не стоит.
– Об этом мы с вами подумаем вместе потом, когда перестанет гореть огонь в камине, – подтолкнув его к двери, сказала Вероника. – Оставайтесь в моем городе столько, сколько захотите.
– Вы даже не спросили, как мен зовут, – замерев на пороге, проговорил он.
– И как же? – улыбнулась она.
– Лучано, – поклонился он.
– Лу-ча-но, – нараспев повторила Вероника. – В вашем имени луч солнца и чарующие звуки ночи. Свет и тьма. Реальность и мечта. Я мечтала о том, чтобы в мой заколдованный город прилетел маленький эльф. – Она посмотрела в его голубые глаза и улыбнулась. – Вы – мой маленький осенний эльф, Лу-ча-но.
– Почему осенний? – удивился он.
– Потому, что нынче осень.
– Осень. Листья похожи на медные монеты, выпавшие из рваного кошелька торговца смертью, – глядя мимо нее, проговорил он.
– О смерти мы поговорим зимой, – погладила его по пшеничным волосам Вероника. – Осень – пора урожая, пора сбора плодов. Вы – плод моей фантазии, а значит… – он с любопытством посмотрел ей в глаза. – Значит, вы должны быть послушным мальчиком, Лучано.
– Хорошо, – улыбнулся он. – Однако, входя в дверь вашего дома, я должен подумать о том, как буду выходить из него.
– Какие странные мысли возникают в вашей голове, – нахмурилась Вероника. – Эта дверь всегда открыта, мой мальчик. Тот, кто помышляет о добром, найдет в моем доме мир и радость. Тот же, в чьем сердце таится зло, попадет в собственный капкан, запутается в паутину собственной лжи. Если вы не тот, за кого выдаете себя, то…
– Нет, нет, я – эльф. Я – мальчик, сбившийся с пути, – скороговоркой выпалил он, шагнув в свет…
– Как жаль, что мальчик не просто сбился с пути, а оставил путь истины, возжелал славы и богатства, забыв о своей бессмертной душе. Он продал ее, обменял на горсть медяков, – прислонившись к притолоке, сказала Вероника. – Знаете, Луиза, осенний эльф приходил, чтобы убить меня.
Луиза замотала головой, не желая верить ее словам. Так не похож был юный белоголовый красавец с голубыми глазами и ангельским взглядом на убийцу.
– Я говорю вам правду, – скрестив на груди руки, сказала Вероника. – Лучано был внебрачным сыном Бернини. Тщеславие, притворство, жажда денег – вот немногие его недостатки. Правда, среди них пробивались ростки добродетели, унаследованные им от матери Марии. Борьба добра и зла в душе Лучано длилась до весны. Он долго не верил, что я не убивала Бернини, а когда поверил, исчез… Исчез так же внезапно, как и появился. А я долго не могла придти в себя, собирая осколки собственного сердца…
Вам, Луиза, все это знакомо. Притворство мастерски изображает восхищенье, придумает слова, ласкающие слух, заставит в искренность свою поверить и в спину нанесет удар, чтоб не сумели разглядеть вы, какое же оно на самом деле лицо, принадлежащее лжецу. Подумайте об этом, дорогая, когда проснетесь…
Луиза почувствовала, как кто-то аккуратно снял с ее мизинца колечко, и открыла глаза. Солнышко уже вовсю сияло на небосклоне. Птички весело щебетали, а по зеркальной глади озера скользили два черных лебедя. Луиза поднялась и побежала к берегу, полюбоваться на это чудо.
Лишь остановившись у кованой ограды, она посмотрела на свою левую руку. Колечко с мизинца исчезло. Тонкая белая полоска напоминала о том, что оно было.
– Если все в этом мире повторяется, то Паоло Умберто может приказать мне воспевать человеческие пороки, писать о культе Венеры или Диониса, – сказала Луиза и нахмурилась. – Значит, Ла Фениче обречен… Получается, что мы сами сжигаем себя в огне страсти, а потом возрождаемся из пепла. Возрождаемся все с теми же недостатками и пороками. Но почему?
– Потому что не хотим избавиться от них, – послышалось в ответ. – Нечестивый «льстит себе в глазах своих, будто отыскивает беззаконие свое, чтобы возненавидеть его; слова уст его – неправда и лукавство; не хочет он вразумиться, чтобы делать добро».[23]
Луиза обернулась и увидела Джованни Виченцо. Он стоял в нескольких шагах от нее. Красная рубаха, белые брюки, закатанные по колено, парусиновые туфли в руках – все, как в их первую встречу.
– Доброе утро, беглянка, – улыбнулся он. – Рад видеть тебя в добром здравии.
– Я тоже рада тебя видеть, – сказала она, не решаясь двинуться с места.
– Почему ты ничего не сказал о своем отъезде? – спросил он, пристально глядя ей в глаза.
– Хотелось побыть одной.
– А я решил, что ты завела молодого любовника и сбежала с ним, – сказал он, бросив туфли на землю.
– Пойди проверь, не осталось ли каких-нибудь улик в доме, – предложила она, скрестив на груди руки.
– Не пойду, я там уже был, – ответил он и рассмеялся. – Ты была так увлечена своими фантазиями, что даже не обратила внимания на великого Джованни Виченцо, которого…
– Зато я видела твою возлюбленную, – перебила его Луиза. Брови Джованни взлетели вверх, а уголки губ дрогнули.
– Да-да, милый Джованни Виченцо, сегодня ночью я беседовала с Вероникой Скортезе, – победоносно заявила Луиза. – Я узнала много интересного. Правда, кое-что осталось тайной за семью печатями. Надеюсь, Вероника поможет мне снять эти печати и тогда…
Два черных лебедя захлопали по воде крыльями и, подняв фонтан брызг, взлетели в небо.
– Откуда здесь черные лебеди? – удивился Джованни.
– Если включить воображение, то можно предположить, что это вернулась душа Вероники Скортезе и…
– Лучано Бернини, – сказал Джованни, встав рядом с Луизой. Его рука легла на ее плечо. Луиза почувствовала странное волнение. Ей показалось, что ее обнимает не человек, а призрак, что все происходит не с ней, не с ними. А с кем?
– Лучано Бернини выбрал славу, – повернув голову, сказала Луиза.
– Вначале да, – продолжая следить за полетом лебедей, проговорил Джованни, – но потом, когда слава посмеялась над ним, он вернулся в Сьюдад Энкантада, чтобы… – Джованни посмотрел на Луизу. – По-моему, нам пора выпить по чашечке кофе. Я просто умираю от голода.
Луиза ничего не успела ответить, он увлек ее за собой к дому…
Они сидели на веранде за круглым столиком, накрытым кружевной скатертью, и вели неспешную беседу обо всем и ни о чем. Луиза не смела нарушить привычное пустословие, а Джованни не желал говорить о другом. Боялся. Знал, что изменения в их отношениях неизбежны, но все оттягивал эту неизбежность. Медлил. Не решался сказать то, ради чего примчался сюда к озеру Комо, бросив неотложные дела. Они вдруг стали такими неважными, едва он подумал, что может потерять Луизу. В их отношениях дружбы и доверия вдруг выросла скала недоверия. Огонь ревности вспыхнул в его сердце, заставив понять, что дружба давно превратилась в любовь. Но, что делать с этой любовью Джованни пока не решил.
– Ты знаешь, зачем вернулся Лучано? – спросила Луиза.
– Какой Лучано? – удивился Джованни, озираясь по сторонам.
– Маленький Лучано Бернини, о котором ты говорил, когда мы смотрели на лебедей.
– Он понял, что… – Джованни поднялся, подумав о том, что сейчас самый подходящий момент, сказать Луизе, ради чего он здесь.
Малыш Лучано тоже понял это несколько столетий назад. Все повторяется…
Джованни прижал руку Луизы к губам и проговорил:
– Я понял, что люблю вас. Позвольте остаться. Не прогоняйте меня. Я не знаю, как дальше сложится наша жизнь, как мы будем строить свои взаимоотношения, но мне бы хотелось, чтобы притяжение, возникшее между нами, не исчезло. Иначе мы оба попадем в безвоздушное пространство, потеряемся в вечности.
– Растворимся в вечности, – прошептала Луиза.
– Лучше давайте станем черными лебедями, – предложил Джованни.
Луиза повернула голову к озеру, посмотрела на грациозных лебедей, потом провела рукой по волнистым волосам Джованни и проговорила:
– Знаете, мне вспомнилась одна притча. Слушайте. Однажды деревья решили выбрать себе царя, и сказали «маслине: царствуй над нами. Маслина сказала: оставлю ли я тук мой, которым чествуют богов и людей, и пойду ли я скитаться по деревам? И сказали деревья смоковнице: иди ты царствуй над нами. Смоковница сказала им: оставлю ли я сладость мою и хороший плод мой, и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева виноградной лозе: иди ты, царствуй над нами. Виноградная лоза сказала им: Оставлю ли я сок мой, который веселит богов и человеков, и пойду ли скитаться по деревам? Наконец сказали все дерева терновнику: иди ты, царствуй над нами. Терновник сказал деревам: если вы по истине поставляете меня царем над собой, то идите, покойтесь под тенью моею; если же нет, то выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские».[24]
– Огонь, – повторил Джованни и поднялся. – Вы хотите знать, смогу ли я выдержать испытание огнем?
– Я думаю об этом с нашей первой встречи, – ответила Луиза.
– Почему же вы ни разу не спросили меня об этом? – удивился он.
– Не смела. Боялась, что вы окажетесь таким, как все, – сказала она, подумав, что боялась его сходства с Джованни Арагоном. Не желала этого сходства, прекрасно понимая, что оно есть. Она уловила это невидимое сходство даже в мальчике Джованни, назвавшемся Осенним эльфом. Уловила и подумала с грустью, что пуповина греха, связывающая людей с землей, делает их такими приземленными. В то время как она, Луиза, расставшаяся с земной оболочкой, парит в небесах, живет в другом измерении, хотя и находится рядом с ними. Стремление к возвышенному, заставляет людей сближаться с нею.
Но она должна помнить, что интерес этих людей к ней пропадет, едва она позволит пуповине греха опутать себя. Поэтому Луизе не стоит быть такой, как все. Ей следует оставаться собой. Но, что делать со штормами, с бушующими ураганами чувств, со всем, что называют человеческой жизнью?
– Ты прекрасно знаешь, Луиза, что я не такой, как все, – укоризненно проговорил Джованни, вновь перейдя на «ты». Она с любопытством глянула на него. – Я – художник. Я – человек, умеющий видеть чуть больше, чем другие. Я – творец истории. Мы творим нашу историю. Нам есть над чем поразмышлять вместе здесь и сейчас.
Он сделал несколько шагов к озеру, резко обернулся и заговорил с большим жаром:
– Да, мы испытываем такие же чувства, как все остальные люди, живущие на планете Земля, но разве это плохо? Это обогащает нас. Меня, по крайней мере, это возвышает. И я счастлив, что именно вы… ты, Луиза, разбудила во мне любовь, зажгла огонь страсти, заставила смотреть на мир другими глазами. Мы должны быть вместе… – он потер виски и сказал с придыханием:
– Я хочу, чтобы мы были вместе…
– Мы будем с тобою вместе. Я стану петь тебе песни, я буду звонко смеяться, ты станешь мной восхищаться… – прошептала Луиза, почувствовав, как сердце разбилось вдребезги. Сотни осколков вонзились в каждую клеточку ее тела, причинив невыносимую боль.
Любовь, это плоть и кровь. Цвет, собственной кровью полит. Вы думаете, любовь - Беседовать через столик? Часочек – и по домам? Как те господа и дамы? Любовь, это значит… – Храм? Дитя, замените шрамом На шраме! – Под взглядом слуг И бражников? (Я без звука: «Любовь, это значит лук Натянутый: лук: разлука».)[25]Слушая мелодию цыганского танца, Луиза думала о странных жизненных переплетениях, о неслучайности случайных встреч и взглядов, о закономерности чередования добра и зла, о том, что прозрение порой приходит слишком поздно, когда ничего уже нельзя исправить, но можно попытаться, как Феникс возрождаться из пепла, чтобы обрести душевное равновесие и, отыскав истину, попасть в седьмое измерение.
Позволь промолчать обо всем, что тревожит, Что ярким огнем полыхает под кожей, Что вдребезги сердце мое разбивает И душу на волю не отпускает. Позволь быть сегодня, как книга закрытой, Еще не известной, не знаменитой, Еще не познавшей обид и утрат, Еще не покинувшей свой чудо-град, Где солнце сияет, где песни поются, Где реки любви водопадами льются, Где шепчут друг другу слова доброты, Где даже зимой расцветают цветы.В распахнутое окно влетел букетик васильков, перехваченный золотой ленточкой, к которой была привязала записка. Луиза подняла цветы и выглянула на улицу. Под ее окнами стоял профессор музыки Лоренцо Браманте с прижатой к груди шляпой.
– Доброе утро! – пропела Луиза.
– Вы прочли записку? – спросил он.
– Читаю, – ответила она, развернув листочек, на котором торопливым почерком было написано: «Прошу прощения за все, что я вам наговорил. Жаль, что с годами мы не мудреем, а глупеем. Снимаю шляпу перед вашим талантом. Сраженный наповал Лоренцо Браманте».
Луиза улыбнулась и побежала вниз, перепрыгивая через две ступени. Она прижалась к изумленному профессору, поцеловала его руку с тонкими музыкальными пальцами, создавшими не одно удивительное произведение, и зашептала:
– Вы – замечательный, редкий человек, Лоренцо. Это я должна снять шляпу перед вашим талантом. Это мне следует просить у вас прощения за свою дерзость…
– Нет, нет, Луиза, не вам, а мне, – смахивая непрошенную слезу, проговорил профессор. – Благодаря вам я вновь почувствовал в себе мощный прилив творческих сил, непреодолимое желание создать новое музыкальное произведение. Вам я могу сказать, что я не писал несколько лет. Не мог, не получалось. Вы разбудили во мне впавшее в летаргический сон творчество… Я здесь, потому что хочу… – он смутился, сделал какой-то нелепый жест и сказал:
– Соблаговолите принять мое приглашение. Я бы хотел, чтобы вы услышали мой новый музыкальный цикл «Луиза».
– Ваш цикл начинается с цыганского танца? – хитро улыбнулась Луиза.
– Да, – растерянно проговорил он. – Откуда вы знаете?
– О..! – воскликнула она. – Я знаю так много, дорогой Лоренцо, что порой мне становится страшно самой от своего знания, от понимания неизбежности происходящего, неотвратимости предначертанного.
– Но разве это возможно? – недоверчиво глядя на нее, спросил он.
– Вам ли, человеку, слышащему звуки вселенной, задавать подобный вопрос? – сказала Луиза глядя в его глаза. Он поспешил отвести взгляд.
Соседский мальчик заиграл цыганский танец. Вначале музыка звучала робко, несмело, словно мальчик пробовал свои силы. А когда понял, что все может, музыка зазвучала уверенно и бодро. Луиза закружила профессора и запела:
– До, ре, ми, ре, до… Теперь вы способны разглядеть образ Луизы Мацони, Лоренцо?
– Я его разглядел сразу, – нараспев проговорил он. – Разглядел, но не желал признать себя пораженным. Разве мог я – профессор музыки! позволить какой-то девчонке уложить себя на обе лопатки? Гордыня заглушила здравый смысл, водрузив на меня корону тщеславия. Но потом я сбросил мантию величия и… примчался к вам с букетом васильков. Я счастлив, как мальчишка. Мне вновь двадцать лет, Луиза!
Душа поет и улетает ввысь. – Вернись, – кричат ей вслед, Она не хочет. Кружит себе, парит, А сердце кровоточит, И чувства чистой музыкой навзрыд В эфирное пространство проникают, Баюкают, спасают, утешают, И исцеляют от мирских обид.– Как поэтично! – прошептала Луиза. – Когда мне будет позволено услышать вашу музыку?
– Прямо сейчас, если хотите, – сжав ее руку в своих теплых руках, сказал он.
– Хочу…
Профессор играл неистово, полностью погрузившись в свою музыку. Луиза сидела в глубоком кресле и внимательно следила за каждым жестом маэстро, вслушиваясь в звуки. Последний аккорд прозвучал pianissimo… Профессор закрыл глаза и замер.
Луиза дождалась, когда мелодия перестанет звучать в его сознании, вздрагивая жилкой на виске, и негромко проговорила:
– Как много сокровенных тайн своей души вы открыли мне.
– Не вам, себе, – не открывая глаз, сказал он. – Сколько лет я не решался признаться сам себе в том, что я – человек. Вы понимаете, что это значит?
Он открыл глаза и повернул к ней бледное лицо. Луиза улыбнулась и кивнула.
– Все философские умозаключения ничего не значат до тех пор, пока каждый из нас не поймет, что значит быть Человеком, а не винтиком в гигантском механизме, не безликим существом, живущим в огромном социуме. Когда каждый из нас захочет стать Человеком!
– Человеком, живущим в бескрайнем вселенском просторе вечности, – мечтательно проговорила Луиза.
– Какое счастье, что мы с вами понимаем друг друга, – сказал он, продолжая наигрывать мелодию цыганского танца. – Скажите, а откуда вы узнали, что именно эта мелодия начнет мой музыкальный цикл?
– Мне этого очень хотелось, – ответила она. – А теперь у меня возникло желание попросить у вас разрешения, включить вашу музыку в наш новый спектакль «Фонтана делле Тортаруге».
– «Черепаший фонтан», какое странное название, – задумчиво проговорил он.
– Не странное, удивительное, – сказала Луиза. – Возле фонтана происходят удивительные встречи. Молодой повеса, мечтающий о славе и деньгах, встречает у фонтана богатую даму, не подозревая, что она не простая женщина. Она – фея из седьмого измерения.
– Вы рассказываете нашу историю наоборот, – убрав руки с рояля, сказал профессор.
– Эта история вовсе не наша, – улыбнулась Луиза. – Это – вечная история.
– Вечная история любви, отчаяния и разбитых сердец, – сказал он, наиграв до, ре, ми, ре, до. – Надеюсь, финал у этой сказки будет счастливым?
– Прочтете, узнаете, – ответила Луиза, пряча лицо в васильки…
Что может быть печальнее финала, Когда нельзя исправить ничего? Еще не прервалось дыханье зала, Еще не завершилось колдовство, Но тень разлуки встала на пороге, И линия разлома пролегла, И распахнула всем объятья Вечность: Лети, коль приобрел ты два крыла!Фонтана делле Тортаруге
… Я тебя высоко любила:
Я себя схоронила в небе!
Марина Цветаева.В чаше фонтана отражалось небо, укутанное облаками. Белые пушистые облака можно тронуть рукой, если опустить ее в чашу фонтана. Но она нарочно медлит. Ожидание, предчувствие счастья всегда сладостней, потому что может длиться целую вечность. И так краток миг, наступающий после…
После всего, что случилось, Мария долго не могла сомкнуть глаз. Она лежала на кровати поверх одеяла и смотрела на тени, скользящие по потолку, вновь и вновь вспоминая мельчайшие подробности сегодняшнего дня.
Утро не предвещало ничего необычного. И полдень был похож на все, бывшие прежде. Будничность и суета. Все изменилось после полудня, когда матушка велела ей отнести ленты синьоре Бернини.
– Палаццо Кантарини, – повторила Мария, прижимая к груди заветный сверток, который надо было передать.
Матушка по секрету сказала Марии, что в доме Бернини праздник, и ленты нужны, чтобы украсить парадное крыльцо, балконы и даже (матушка сделала на этом даже особый акцент) даже причал, где стоят три гондолы семьи Бернини.
– О, как должно быть удивительно возлежать на алых подушках, слушать плеск воды за бортом, негромкую песню гондольера и смотреть на проплывающие мимо дома, – думала Мария. – И пусть свет луны серебрит пространство, придавая ему другой вид. Словно это не Венеция, а…
Мария на минуту задумалась, решая с чем бы сравнить ночное пространство города, но ничего не придумала и решила, что оно запросто может быть небосводом, спустившемся на землю. Эта мысль так обрадовала Марию, что она принялась кружиться и приплясывать, не обращая внимания на прохожих.
– Браво! – прямо перед ней возник высокий худощавый господин в черном плаще с алой подкладкой.
Мария замерла, смущенно потупила взор, поклонилась и попыталась прошмыгнуть мимо. Но не тут-то было. Кружевной мостик, на котором они встретились, был слишком узким.
– Попалась, птичка, – проговорил он, расставив руки в разные стороны.
– Позвольте мне пройти, – попятившись, попросила Мария. – Я спешу на Палаццо Кантарини, в дом синьоры Бернини.
– Представьте себе, я тоже направляюсь именно туда, – сообщил господин. – Сама судьба свела нас.
– Вы и в правду идете в дом Бернини? – посмотрев в его черные, как ночь, глаза, спросила Мария.
– Правда, – улыбнулся он. – И раз нам с вами идти в одном направлении… Кстати, дитя мое, вы сбились с пути. Палаццо Кантарини там.
Он развернул Марию и показал, куда именно ей следует идти. Мария посмотрела на него через плечо и сконфуженно проговорила:
– Странно, когда я смогла сбиться с верного пути? Я еще ни разу не путалась и не терялась.
– Сегодня вы это сделали, – рассмеялся он. – Никогда не поздно начать…
– Демон, – подумала Мария, поежившись. – Красив демонической красотой пугающей и завораживающей одновременно. Орлиный профиль, взгляд, прожигающий кожу. Голос, подавляющий волю. Сделаешь все, что велит. Не посмеешь противиться.
– Смею предложить вам свою карету, – проговорил он, указывая на покачивающуюся на воде гондолу.
– Нет, нет, спасибо. Я быстрее добегу по улочкам, – поклонилась Мария и попыталась пройти. – Позвольте мне…
– Не позволю, – строго сказал он, взяв ее за руку. – Вы же видите, что спорить со мной бесполезно. К тому же… – он приподнял ее подбородок набалдашником трости, заглянул в глаза и усмехнулся. – Вы же сгораете от желания ощутить себя богатой дамой.
Она мотнула головой «нет». Он рассмеялся.
– Не лгите мне, дитя мое. Я вижу вас насквозь.
Он произнес это так грозно, что у Марии затряслись руки и ноги. Она выронила заветный сверток, бухнулась на колени, чтобы его поднять, но так и осталась у ног господина с демоническим взглядом. Его тяжелая рука опустилась ей на плечо, придавив к земле.
– Вы будете делать все, что я велю! – загремел над ее головой его голос. Он помолчал, а потом сказал чуть мягче:
– Не бойтесь. Я не желаю вам зла. Если вы будете слушаться, все будет хорошо.
Он помог Марии подняться и провел холодной рукой по ее щеке. От этого прикосновения она задрожала еще сильней.
– Следуйте за мной, – приказал он.
Мария думала, что он усадит ее в гондолу, а он повел ее такими узкими улочками, что приходилось поворачиваться вполоборота, чтобы протиснуться вперед.
– Вы этого хотели? – усмехнулся он, когда из открытого окна к ногам Марии выплеснули грязную воду.
– Нет, – прошептала она, прижимая к груди заветный сверток.
– Так, почему же вы заупрямились?
– Я вас вижу впервые, – смущенно проговорила она. – Я не знаю, кто вы? Что вам угодно? Почему вы…
– Слишком много вопросов, – приложив холодную руку к ее губам, сказал он. – Запомните, дамам не позволительно многословить. Вы должны слушать, повиноваться и отвечать на те вопросы, которые вам задают. Как вас зовут?
– Мария.
– Зачем вы спешите в дом Бернини?
– Чтобы передать синьоре хозяйке ленты для торжества.
– Для какого торжества?
– Не знаю.
– Сколько вам должны заплатить?
– Нисколько. Госпожа Бернини уже расплатилась.
– Вы сообразительная девушка, Мария, – улыбнулся он. – Сколько вам лет?
– Шестнадцать.
– Прекрасный возраст. Удивительный возраст. Когда-то…
– Эй, вы, пойдите прочь из-под наших окон, – раздался над их головами пронзительный крик.
Господин в черном плаще поднял голову вверх, одарил холодным демоническим взглядом, высунувшуюся из окна всклокоченную женскую голову, подтолкнул Марию вперед, сделал несколько шагов, а потом резко повернулся и ударил набалдашником трости по стеклу. Осколки брызнули во все стороны и посыпались на землю с таким оглушительным звоном, что Марии показалось, будто разом зазвонили все колокола Венеции.
Однажды она слышала такой звон. Тогда было самое страшное наводнение, вода поднялась до третьих этажей. Никто не знал, как скоро она сойдет, и что станет с домами. Устоят ли они. В городе царила жуткая паника. А потом все прекратилось. Вот тогда и зазвонили колокола. Зазвонили все разом: «Все позади!»
На следующий день Дож заключил символический союз с морем, щедро одарив его золотом, драгоценными камнями и лепестками цветов, которые долго-долго плавали по каналам, словно маленькие лодочки счастья, счастливого избавления от горя и страха.
– Радуйтесь! – кричали глашатаи. – Радуйтесь!
– Радуйтесь! – звонила поочередно колокола. – Радуйтесь.
– Радуйтесь! – вторили им стаи голубей, взлетающих в небеса с площади Сан Марко.
– Я не стану бояться, – подумала Мария. – Я вижу этого господина первый и, надеюсь, последний раз. У дома Бернини мы расстанемся навсегда. А пока я должна быть послушной, вот и все.
Эти мысли обрадовали Марию, придали ей смелости. Она побежала вперед к блестевшей на солнце воде.
– Поверните направо, – приказал господин. Мария повиновалась. Через несколько шагов она остановилась перед домом, облицованным бледно-розовым мрамором. Высокая лестница с витым поручнем. Дубовая дверь с позолоченной ручкой в форме львиной головы с раскрытой пастью. Большие окна, обрамленные белыми кружевами лепнины. Крыша с небольшим изломом. А перед домом – о, чудо! – на небольшом клочке земли – дерево в пурпурных цветах, сквозь которые просвечивается зелень листьев.
– Донато, сынок! – воскликнула грузная синьора, распахнув двери дома. – Ты раньше, чем обещал. Мы еще не закончили всех приготовлений…
– Не беда, мы завершим их вместе, – проговорил он с нежностью и улыбнулся. Мария с удивлением посмотрела на него. Она никак не ожидала, что такой злой господин способен быть любящим сыном.
– Что за юная особа стоит подле тебя? – спросила синьора Бернини, медленно спускаясь вниз.
– Пусть она сама ответит на твой вопрос, – сказал Донато, встав на ступени рядом с матерью.
– Кто вы, дитя мое? – спросила синьора Бернини, глядя на Марию сверху.
– Я – Мария, дочь продавца материи, – поклонившись, ответила она. – Матушка велела мне передать вам ваш заказ.
– Благодарю, – приняв из рук Марии сверток, сказала синьора. – Ответь мне еще на один вопрос. Как ты узнала, что Донато – мой сын.
– Я этого не знала, – призналась Мария. – Мы встретились случайно на мостике и…
– Мария предложила мне пройтись пешком, – договорил за нее Донато. – Давай отпустим девушку домой и продолжим то, что еще не завершено.
– Да-да, ступай, милая, – махнула рукой синьора Бернини. – У нас еще столько дел, что некогда пустословить. К тому же, мне так много нужно поведать тебе, сынок, что…
Последних слов Мария не расслышала. Она уже бежала прочь от дома Бернини, радуясь, что все так удачно завершилось, что больше никогда…
Донато Бернини вырос перед ней так неожиданно, что она потеряла дар речи.
– Мы не простились с вами так, как подобает друзьям, – улыбнулся он своей демонической улыбкой.
– Но… вы… я… – Мария развела руками и горестно вздохнула. – Как вы смогли опередить меня?
– Я – ветер, – сообщил он. Вам от меня не убежать. Не надейтесь, что наша встреча не повторится никогда, потому что… – он приблизился к ней и зашептал на ухо:
– Потому что у меня другие планы. А все, что я задумываю, сбывается. И вы, Мария не станете исключением. Вы будете моей…
– Против моей воли? – воскликнула она.
– По вашей воле, которую я подчиню себе, – ответил он, закутываясь в плащ. – До скорой встречи, дорогая…
Он исчез, а Мария еще несколько минут стояла на месте, словно соляной столп. Когда она вернулась домой уже начало смеркаться. Матушка удивленно глянула на нее, потрогала лоб и велела лечь в постель пораньше. Завтра нужна будет ее помощь, а она бела, как полотно. Не хватало еще, чтобы она захворала в самый разгар подготовки к карнавалу.
Мария отправилась в свою комнату, легла на кровать и уставилась в потолок. Ей чудился демонический профиль Донато Бернини. Его строгий голос приказывал повиноваться, а взгляд оставлял ожоги под кожей.
Звякнуло стекло раз, другой, третий. Мария приподнялась и глянула в окно. Возле него стоял человек, закутанный в плащ.
– Отворите окно, – приказал он. Мария повиновалась.
– Позвольте пригласить вас на прогулку по ночной Венеции, Мария, – сказал он так нежно, что она испугалась. Испугалась нежности больше, чем агрессии.
– Я не смогу выйти из дома. Все спят, – прошептала она.
– Выпрыгните в окно, – предложил он. Она покачала головой. – Мария, я не ожидал, что вы струсите.
– Хорошо, – сдалась она. – Я сейчас…
Она сделал шаг назад в темное пространство комнаты. Прижала ладони к губам и прошептала:
– Что я делаю? Мне следует закричать, разбудить родителей, позвать на помощь, а я молчу. Я повинуюсь неизвестному человеку, не зная даже, что у него на уме, не зная, чем закончится наша прогулка.
– Ма-ри-я… – позвал он. – Ма-ри-я, я жду-у-у…
Она сбросила ночную сорочку, надела самое лучшее свое платье и села на подоконник.
– Смелее, – сказал он, подняв вверх руки. – Я приму вас в свои объятия.
Она зажмурилась и подалась вперед. Его сильные руки подхватили ее и понесли в неизвестность.
Мария не решалась открыть глаза. Ей было страшно увидеть его черные глаза. Было страшно попасть под гипноз, лишиться своего «я». Хотя она прекрасно понимала, что свое «я» она потеряла в тот самый момент, когда распахнула окно. Нет, раньше, когда услышала звон разбитого стекла. Это разбилось не стекло, а перестало существовать ее «я». Девочка Мария потерялась среди узких улочек Венеции. Исчезла навеки…
Донато опустил ее на мягкие атласные подушки, укрыл своим черным плащом и подал гондольеру знак. Лодка качнулась и заскользила по темной воде, в которой отражались звезды.
– Хотите знать, куда мы держим путь? – спросил Донато, коснувшись кончиками пальцев ее щеки. Мария кивнула.
– В Рим, – улыбнулся он.
– Но… – прошептала она. Он не позволил ей говорить. Он прижал свою ладонь к ее губам и сообщил:
– Вы – моя пленница, Мария. Я вас похитил…
– Зачем? – прошептала она, испуганно глядя на него, понимая, что он не шутит.
– Хороший вопрос, – поправив прядь волос, выбившихся из ее прически, сказал он. – Вы, Мария, станете моей… Моей женой. Вы будете жить в Риме на Авентинском холме.
– Позвольте мне остаться здесь, – простонала она, почувствовав, как по щекам потекли горячие слезы. – Я должна помогать родителям готовить карнавальные костюмы.
– Вздор, – нахмурился он. – Вы ничего не должны. Нет, вы должны забыть обо всем. Я приказываю вам…
Он прикоснулся губами к ее шее, потом к щеке, потом к губам…
Мария не помнила, как попала в Рим, в дом Донато Бернини, который напоминал дворец. Такой роскоши Мария не видывала прежде. Но ей было холодно среди этого блеска. Ей хотелось спрятаться подальше от надменных взглядов людей, смотрящих с портретов, от купидонов, натягивающих свои стрелы, от позолоты и дорогих безделушек.
Мария выбрала себе самую маленькую комнату под крышей. Донато удивил ее выбор. Но он не стал заставлять Марию спускаться вниз в комнату госпожи, сказав лишь, что эта комната будет ждать Марию столько, сколько потребуется.
– Не потребуется нисколько, – подумала Мария. – Я умру здесь от тоски и горя. А в Венеции от горя умрут мои родители.
– О родителях не беспокойся, – словно прочитав ее мысли, сказал Донато и поцеловал Марию в лоб. – Им передадут крупную сумму денег. Они смогут нанять слуг и развернуть свое дело. Все будет хорошо. Не сомневайтесь, госпожа Мария Бернини.
– Пока я еще не ваша супруга, а всего лишь пленница, похищенная Прозерпина, – потупив взор, проговорила Мария.
– Пусть так, – сказал Донато, подняв набалдашником трости ее подбородок. – Наше приключение придает дополнительный шарм нашим зарождающимся чувствам. Наш союз, Мария, будет окутан тайной от начала до самого конца. До самой смерти покрывало таинственности будет распростерто над нами. А потом… Не станем забегать далеко вперед. Для начала, я приглашу священника, который обвенчает нас. Но это будет не сегодня. Нам надо отдохнуть и о многом подумать. Приятных снов, Мария…
Он ушел, плотно закрыв за собой дверь. Мария опустилась на колени и зашептала молитву. Слезы потекли из ее глаз. Мысли помчались вприпрыжку, сбивая друг друга с ног. Тело опалил такой сильный жар, что Марии показалось – она горит, сгорает заживо.
– Так мне и надо, – подумала она, лишаясь чувств.
Болезнь, зародившаяся еще в Венеции, на несколько месяцев приковала Марию к постели. Девушка то впадала в беспамятство, то приходила в себя. Но в эти редкие минуты прозрения она не думала ни о чем, кроме страшного суда, который заслужила.
Выздоровление наступило неожиданно, когда уже никто не верил в то, что она выживет. Утром Мария открыла глаза, поднялась с постели, распахнула окно и улыбнулась.
– Доброе утро, мир!
– Кто позволил вам встать? – истошно закричала какая-то женщина. Мария даже не поняла, что она ругает ее.
– Лягте немедленно в постель, – потянув Марию за руку, приказала женщина.
– Что вам от меня нужно? – высвободив руку, спросила Мария. – Кто вы?
– Святые угодники, что за речи я слышу? – всплеснула руками женщина и запричитала:
– Я ухаживала за ней целых пять месяцев: кормила, поила, пеленала, как младенца, натирала тело маслами и кремами, и вот – благодарность: вы кто? – она схватилась руками за голову, повторив несколько раз:
– Вы кто? Вы кто? Вы кто?
Потом, немного успокоившись, сказала:
– Я – донья Ромера!
– А кто я? – спросила Мария, с любопытством разглядывая тонкое колечко с бриллиантиком в виде звездочки на безымянном пальце левой руки.
– Мать моя женщина! – воскликнула донья Ромера. – Неужели вы, моя голубушка, повредились в уме?
Она прижала ладонь ко лбу Марии, пощупала ее пульс. Велела открыть рот и сказать «А», потом приказала вытянуть вперед руки и, закрыв глаза коснуться пальцами кончика носа. Мария исполнила все, о чем ее просили. Донья Ромера облегченно вздохнула:
– Хвала всем святым! Разум у вас не повредился.
– Теперь вы ответите на мой вопрос, кто я? – спросила Мария.
– Отвечу, – сказала донья Ромера, усаживаясь радом с Марией на кровать. – Вы – супруга господина Донато Бернини!
– Супруга? – брови Марии взлетели вверх. – Когда же мы успели обвенчаться?
– Святые угодники! – воскликнула донья Ромера, вскакивая с кровати. – У вас все-таки произошла частичная потеря памяти. Мне следует послать за доктором.
– Мне не нужен доктор, – строго сказала Мария. – Просто… Расскажите мне про наше венчание.
– О, душа моя, – прижав ладони к сердцу, проговорила донья Ромера. – Это было незабываемое зрелище. Вы были самой красивой невестой, каких я когда-либо видывала на своем веку. А уж я повидала сто-о-о-о-лько свадебных обрядов, что вам и не снилось. Но ни один из них не был таким… – она замолчала, подбирая нужное слово. Марии почему-то показалось, что эта женщина лжет, что она рассказывает ей заученную сказку и боится что-нибудь напутать.
– Таким роскошным, как ваш, не был ни один из свадебных обрядов, которые я видывала прежде, – радостно проговорила донья Ромера, вспомнив нужное слово. – А вы, моя дорогая, были похожи на ангелочка, спустившегося с небес. В церкви все повторяли одно и тоже: «За что нам такая милость – при жизни увидеть Ангела?!»
– А где мое платье? – спросила Мария, с подозрением глядя на сиделку.
Донья Ромера усмехнулась, распахнула шкаф, достала платье, сотканное из белоснежных кружев и, протянув его Марии, с гордостью сказала:
– Вот ваш подвенечный наряд. Редкая, удивительная ручная работа. Господин Бернини не поскупился. Он…
– Я хочу надеть это платье, – проговорила Мария, разглядывая тончайшие кружева.
– Что вы, что вы, – замахала руками донья Ромера, пытаясь отобрать у Марии платье. – Это грех. Это плохая примета. Нельзя вторично надевать подвенечный наряд. Побойтесь страшного суда.
– Я хочу надеть это платье, – сказала Мария таким тоном, что донья Ромера замолчала и минуту стояла с открытым ртом.
– Помогите мне надеть платье, – приказала Мария.
Донья Ромера поклонилась и принялась расстегивать многочисленные крючки и застежки.
Обряд одевания прошел в полном молчании. Когда все было завершено, донья Ромера взяла Марию под руку и вывела в коридор, по стенам которого висели большие зеркала. Мария зажмурилась от яркого солнечного света, слившегося с белоснежностью кружев и бледностью ее лица.
– Вы довольно пострадали за свою красоту, госпожа, – сказала донья Ромера, расправляя складки на платье Марии. – Болеть целых пять месяцев… Мы и не чаяли, что вы поправитесь.
– Вы считаете меня красивой? – спросила Мария, глядя в зеркало.
– Я считаю вас обворожительной красавицей, – улыбнулась сиделка. – Неужели вы сами не видите?
Мария видела. Черная смоль волнистых волос, рассыпанных по плечам. Крупные карие глаза в бархате ресниц, брови вразлет. Аккуратный носик. На правой щеке маленькая родинка. Длинная лебединая шея. Тонкий стан.
– Мария Бернини, – проговорила она, положив одну руку на другую. – Госпожа Бернини. А, где же мой супруг?
Вопрос застал донью Ромеру врасплох. Она всплеснула руками, забормотала что-то невнятное и побежала вниз по лестнице. Мария перегнулась через перила, но тут же отшатнулась. Блеск золота, о котором она забыла во время болезни, напугал ее. На фоне этой помпезности она выглядела жалкой простушкой даже в таком изысканном кружевном наряде.
– Зачем я здесь? – простонала Мария, бросившись ничком на кровать. – Почему я не умерла?
– Глупо думать о смерти, когда Всевышний даровал вам жизнь, – проговорил доктор, вошедший в комнату.
Мария поднялась, вытерла слезы и попыталась улыбнуться.
– Доброе утро, – сказал доктор, пощупав ее пульс. – О, вы в полном порядке. Поздравляю с выздоровлением. Наши совместные усилия не прошли даром. Вам следует немного погулять по саду. Свежий воздух подрумянит ваши щечки, и тогда ваша красота…
– О, прошу вас, не говорите об этом, – взмолилась Мария. – Я – простая девушка, волею судьбы попавшая в такую роскошь, от которой чуть не умерла. Я не знаю, что делать.
– Привыкните, – усмехнулся эскулап. – К роскоши быстро привыкают. Скоро вы будете смотреть на все вокруг с таким же равнодушием, как и все остальные.
– Как и все, – машинально повторила Мария, проведя рукой по тонким кружевам.
– Вам очень идет наряд невесты, – улыбнулся доктор. – Вы готовитесь к венчанию?
– Нет, – усмехнулась Мария. – Как утверждает донья Ромера, мы с господином Бернини уже обвенчались.
– Вот как, простите, я не знал. Примите мои поздравления, – смущенно проговорил он, целуя руку Марии. – Мне пора. Я навещу вас дня через три – четыре…
Доктор поспешно вышел, плотно прикрыв за собою дверь. Мария подошла к окну и посмотрела вниз. Небольшой зеленый сад с аккуратными дорожками был устроен с такой любовью, что Марии захотелось немедленно попасть туда. Она сбежала по лестнице и зашагала по шуршащей под ногами гальке.
Каждый уголок сада таил в себе что-то особенное. В одном месте росли удивительные цветы с пряным ароматом, в другом – кустарники в форме животных и птиц, в третьем находились небольшие прудики с разноцветными рыбками, в четвертом среди деревьев с пурпурными цветами стояла скамейка. Мария присела на нее, посмотрела на пурпурные цветы сквозь которые едва просвечивала зелень листьев, и с тоской подумала о Венеции.
– Когда я смогу вернуться в свой маленький плавучий город? Почему я вдруг так сильно затосковала по его узким улочкам, по белью, полощущемуся на ветру, по крикам торговцев, мусору базарной площади и даже… даже по разбитому стеклу?
Мария закрыла глаза и запрокинула голову. Так ей было легче восстанавливать в памяти самые потаенные уголки, где ей довелось побывать.
– Мария, Мария, Мария, – пели гондольеры, проплывающие мимо.
– Санта Лючия, – пели другие.
А в промежутках между их пением звучал голос колокола с колокольни Сан Марко. Многозвучие сменило беззвучие пустоты и потребность принять все, как неизбежность. Неизбежность – неизбежно. Не избежать. Не убежать никуда. Значит, не стоит противиться. Надо принять все, как должное. Надо плыть по течению. По течению дней, лет, столетий…
– Плыву, – прошептала Мария. – Плыву по небосводу, заглядывая в воду, где звезды отражаются, и где не искажаются обычные черты, где мы с тобой на «ты». Хотя прекрасно знаю я, что это лишь мечты…
Донато Бернини появился в Риме лишь через несколько месяцев. Мария успела привыкнуть к своему одиночеству. Оно стало неотъемлемой частью ее бытия и нравилось ей все больше и больше. Она могла часами бродить по саду и думать, думать, думать, зная, что никто из слуг не посмеет потревожить ее, нарушить ее раздумий. Донато Бернини посмел. Но он не был слугой. Он был господином, хозяином дома-дворца, в котором жила Мария, повелителем, властелином ее судьбы.
Мария сидела на своей любимой скамье с закрытыми глазами и мечтала. Донато подошел очень тихо, закрыл ей глаза ладонями, поцеловал в лоб.
– Донато, – прижав свои руки к его рукам, прошептала Мария. – До-на-то!
– Салют, Мария, – воскликнул он, усаживаясь рядом с ней на скамью. Она повернула голову, внимательно посмотрела на его демонический профиль и спросила:
– Надолго?
– На пару дней. Дела.
– Де-ла, – повторила она, тяжело вздохнула и отвернулась.
Он расценил этот жест по-своему. Прижал к губам ее руку и зашептал:
– Не сердись, Мария. Я бы остался у твоих ног навеки, но я не имею права. Я – известный режиссер, великий режиссер Донато Бернини, владелец самого лучшего оперного театра Ла Фениче должен быть в Венеции…
Мария вздрогнула.
– А я? Почему я не могу быть в Венеции вместе с тобой?
– Потому что ты нужна мне здесь, в Риме, – строго сказал он и поднялся. – Мария, ты должна меня понять… Я прошу тебя понять меня, – сказал он так нежно, что у нее похолодело внутри.
Она думала, что за этой нежностью скрывается агрессия, страх, безысходность.
Мария ошибалась, нежность Донато Бернини была настоящей. Он умело прятал ее ото всех, маскировал агрессией. Только с Марией он мог дать волю своим человеческим чувствам, которые еще теплились в его душе, теряющей свою воздушность. Бездушие уже стояло напротив него…
– Мария, – простонал Донато, сел на скамью, уронил голову ей на колени и разрыдался.
Вначале она не знала, что делать, а потом провела рукой по вздрагивающей спине, по волосам и зашептала:
– Люблю, люблю, люблю…
Ее шепот и нежные прикосновения успокоили великого режиссера, позволили ему вновь стать простым человеком, веселым мальчишкой, готовым на безрассудства.
– Бежим, – резко поднявшись, скомандовал он и увлек удивленную Марию за собой…
Бернини уехал лишь через десять дней, когда пришло письмо из театра.
– Прости, что покидаю тебя, – сказал он, прощаясь. – Я вернусь, как только представится возможность. Я постараюсь, чтобы такая возможность появилась завтра.
– До завтра, – шепнула Мария.
Он смог приехать через десять месяцев, когда получил сообщение о рождении сына.
– Я назвала его Лучано, – сказала Мария, показывая младенца.
– Удивительное имя, – похвалил ее Донато. – Ты хочешь сказать, что это мой сын?
Мария нахмурилась:
– А чей?
Донато прошелся по комнате, сел в кресло, закинул ногу на ногу, обхватил колени руками, сверкнул глазами и приказал:
– Поклянись, что это мой ребенок.
– И не подумаю, – гордо вскинув голову, сказала она. – Если тебе недостаточно того, что я три года живу здесь, как в тюрьме, то мои клятвы тем более не убедят тебя ни в чем.
– К тебе в дом мог придти кто угодно, – продолжая жечь ее взглядом, сказал Донато.
– Спроси у прислуги, кто приходил ко мне?
– Они скажут все, что ты им приказала. Ты их подкупила.
– Чем?
– Деньгами.
– Теми, которых у меня нет?
Донато сдался. Он поднялся, обнял Марию и в приступе нежности признался, что она никогда не сможет стать его законной женой, потому что он давно женат на Лютиции Доницетти. У них нет и не может быть детей, потому что их брак всего лишь театральный фарс. О разводе не может быть и речи, слишком многое поставлено на карту. Расставаться с Марией он тоже не желает, потому что по-настоящему любит ее. Она – его муза, его Феникс – Ла Фениче. Он написал завещание, по которому большая часть его состояния останется ей.
– Мне ничего не надо. Единственное, о чем я смею просить тебя – дай свое имя нашему сыну. Признай его наследником, – упав к ногам Донато, простонала Мария.
Он согласился. Ребенка крестили в базилике Святой Сабины. Недолгое путешествие по реке Тибр, петляющей по Риму, стало для Марии спасительным воспоминанием во время долгих лет одиночества…
Приезды Донато можно было сосчитать по пальцам. Что Мария и делала. Раз – Лучано исполнилось пять лет, два – десять, три – шестнадцать, четыре – восемнадцать.
Последний приезд Донато был похож на визит императора. Золоченые кареты, пышные наряды, бал, фейерверк в саду, многочисленные гости и долгая прогулка по Тибру на позолоченной ладье.
Донато был облачен в алую мантию. Рядом с ним по правую руку восседал на высоком кресле, похожем на трон, Лучано, одетый в черный с алой подкладкой плащ. Донато торжественно вручил сыну фамильную реликвию, сообщив:
– Этот плащ принадлежал твоему деду – Лоренцо Бернини – великому, гениальному человеку. Носи плащ с честью. Помни, ты – Бернини, а это значит, тебя ждут слава и успех! Тебе пора увидеть Ла Фениче. Тебе пора получить уроки мастерства. Я заберу его с собой, Мария.
Она, одетая в белое кружевное платье, то самое, приготовленное для обряда венчания, побледнела, став похожей на одну из десяти мраморных скульптур на мосту Святого Ангела – Понте Сайт Анджело, мимо которого проплывала ладья.
– Через два года ты тоже сможешь приехать в Венецию, Мария, – сказал он и улыбнулся. – Потерпи два года. Время промчится быстро.
– Быстро летит время, когда ты не считаешь разлучных минут, – потупив взор, проговорила она, подумав о том, что ей вновь придется смириться с неизбежным. Разлуки с сыном ей не избежать.
Мария посмотрела на счастливого мальчика и улыбнулась. Как им было хорошо вместе! Какие удивительные прогулки они совершали по Риму. Это были прогулки людей, не умеющих, не желающих совпадать ни с кем в городском многолюдье. Им было не с кем совпадать. Не с кем и не за чем. Они дополняли друг друга, были единым существом – единомышленниками.
Все изменилось, когда Лучано исполнилось шестнадцать. Донато повез его погулять по ночному Риму, а Мария осталась дома. Она не находила себе места, боясь, что Донато научит мальчика плохому. А потом успокоилась, решив:
– Пусть лучше плохому его научит отец, чем кто-то посторонний.
А Донато и не помышлял о плохом. Он водил Лучано по городу, рассказывая о творениях великих мастеров, чьи шедевры украшают город. Путешествие отца и сына завершилось на Пьяцца Маттеи у Черепашьего фонтана – Фонтана делле Тортаруге, созданного ювелиром Таддео Ландини по чертежам Джакомо дела Порта.
Донато опустил руки в холодную воду, в которой отражались звезды, и улыбнулся:
– Я держу в руках небо.
Лучано встал рядом, погрузил руки в чашу фонтана и гордо сказал:
– Теперь я тоже держу небо в руках.
Донато рассмеялся. Лучано с обожанием посмотрел на отца и сказал:
– Ты – самый лучший человек в мире!
– О, как ты заблуждаешься, мой мальчик, – покачал головой Донато. – Я – самый ужасный человек. Второго такого злодея днем с огнем не сыщешь.
– Нет, нет, ты – лучший, – заупрямился мальчик.
– Лучший человек не стал бы причинять горе и страдания другим. А я сделал несчастной твою мать, – тяжело вздохнул Донато. – Я увез Марию из Венеции против ее воли. Я поселил ее в Риме, лишив возможности общаться с родными. Она живет здесь, как в тюрьме…
– Отец, наш дом – не тюремный каземат, а замок. Замок Святого Ангела! – с жаром воскликнул Лучано. – Жаль только, что ты у нас редко гостишь.
– Замок Святого Ангела – кастель Сайт Анджело, – усмехнулся Донато. – Хорошее сравнение. Я буду бывать у вас чаще. Я постараюсь бывать чаще в нашем замке. Видишь ли, мой дорогой, есть такие понятия, как долг, честь, служба, обстоятельства, обязанности. Порой из-за них рушатся все наши благие намерения. Есть еще люди, которые желают нам зла…
– Кто может желать зла тебе, отец?! – искренне удивился Лучано.
– Женщина по имени Вероника Скортезе, – проговорил Донато, глядя мимо сына. – Запомни это имя, милый, Вероника Скортезе.
– Вероника Скортезе, – повторил мальчик.
– Поклянись, что ты отыщешь ее и отомстишь за меня, – приказал Донато, крепко сжав под водой руки сына.
– Клянусь! – сказал он.
Донато набрал в ладони воду и вылил ее на голову сыну.
– Черепаший фонтан стал свидетелем твоей клятвы. Твое слово должно быть таким же твердым, как бронзовые плечи титанов, сидящих у фонтана. Ты должен быть защищенным от постороннего влияния так же, как маленькие черепашки, живущие на его чаше. И как журчит и струится, утекая в вечность, вода, пусть утекает твоя печаль. Долго тосковать о невозвратном бессмысленно. Утешайся тем, что новый день по-иному отразится в водной глади фонтана. Помни, время быстротечно: пришло, ушло, вновь пришло, вновь ушло. Не стоит любоваться ступенями, шагай по ним. Иди вперед к вершине, чтобы быть первым.
– Чтобы быть первым, – повторил Лучано и улыбнулся. – Я непременно буду первым, отец.
– Не сомневаюсь, – похлопал его по плечу Донато.
Об этом разговоре Мария узнала через пять лет, когда Донато уже не было на свете…
О том, что Донато сгорел вместе со своим театром Ла Фениче, Лучано смог сообщить матери только через месяц после трагедии. Целый месяц шло расследование. Все это время никому нельзя было покидать Венецию. Месяц показался юноше вечностью.
Он еле дождался разрешения на отъезд и помчался в Рим к матери, чтобы поплакать вместе с ней о невозвратном. Потом ему предстояло выполнить клятву, данную отцу.
– Какую клятву? – машинально спросила Мария, не веря в то, что Донато больше нет.
– Едем, – сказал Лучано, посмотрев на нее демоническим взглядом Донато Бернини.
Мария не спросила: «куда?», просто безропотно пошла следом за сыном так же, как двадцать лет назад пошла за его отцом. Дорогой Мария задумалась о поразительном сходстве Лучано и Донато, несмотря на их фантастическое различие. Лучано от рождения был беловолосым мальчиком с голубыми глазами. В кого? В их роду все были черноволосыми и черноглазыми. Может быт, в роду Донато были альбиносы? Ответить на этот вопрос Мария не могла. Она не видела никого кроме синьоры Бернини. Но это было однажды, к тому же Мария была так напугана, что не помнила ничего. Ей и в голову не пришло тогда рассматривать женщину, с которой она не собиралась встречаться никогда. Так и вышло. Они никогда не встретились. Синьора Бернини умерла, когда Лучано исполнилось пять лет… Интересно, знала ли она о существовании внука?
Экипаж остановился. Лучано помог Марии выти и повел ее вдоль реки Тибр к Пьяцца Маттеи.
– Фонтана делле Тортаруге, – сказал Лучано.
– Зачем мы здесь? – спросила Мария, вспомнив, как они стояли здесь с Донато. Он велел ей опустить руки в небо, по которому бежали облака. Она повиновалась. Он тоже опустил руки в чашу фонтана и аккуратно снял с ее безымянного пальца колечко с бриллиантом в виде звездочки. Мария удивленно посмотрела на него.
– Что это значит?
– Закрой глаза, – приказал Донато. Она закрыла. Он вновь опустил руки в воду и надел ей на палец другое колечко.
– Посмотри на мой подарок через небо, – попросил Донато. Мария нагнулась над фонтанной чашей, чтобы лучше разглядеть колечко.
Теперь на ее руке красовался бриллиантовый полумесяц. Солнечный свет преломлялся в воде, образуя радужное полукружие.
– Какая красота, – прошептала Мария. – А что будет со звездочкой?
– Забудь о ней, – обняв ее за плечи, сказал Донато.
Мария вынула руки из воды, подождала пока стекут последние капли, положила руку с перстнем на грудь бронзового титана и сказала:
– Пусть наша любовь будет такой же крепкой, как могучая грудь этого стража. И пусть никто не знает о ней. Мы надежно спрячем ее от людских глаз, как прячут под бронзовый панцирь свои тела маленькие черепашки, живущие в фонтане.
– Фонтана делле Тортаруге – свидетельствует, что так и будет! – торжественно произнес Донато и поцеловал Марию. Поцеловал в губы. Впервые он сделал это, не обращая внимания на удивленные взгляды и возгласы прохожих.
Донато Бернини целовал свою любовь. Донато Бернини прощался со своей любовью и нежностью. Донато Бернини больше не было. Тогда Мария об этом не знала. А Донато знал. Он специально заменил кольцо, чтобы освободить Марию от себя, а себя от Марии. Он снял кольцо, чтобы разлучиться с нею. Надел другое, чтобы быть неразлучными.
Все это пронеслось в сознании Марии единым вздохом, единым выдохом, стоном отчаяния:
– Что делать, Господи?
– Я отправлюсь на поиски Вероники Скортезе, – сказа Лучано, обняв ее за плечи.
– Зачем? – спросила Мария и посмотрела на сына так, словно видела его впервые.
– Чтобы отомстить за отца, – ответил он, опуская руки в чашу фонтана.
– Милый мой, с чего ты взял, что эта женщина виновна в смерти Донато? – спросила Мария.
– Так сказал отец, – проговорил Лучано, низко опустив голову.
– Но он мог ошибаться, – голос Мария стал нежным и очень тихим. – Людям свойственно ошибаться.
Мария опустила руки в воду и крепко сжала ладони сына. Она понимала, что должна отговорить мальчика от мести, должна спасти его душу, пока еще не поздно. Она понимала, что победить вселенское зло ей не под силу, но сдаваться без боя не собиралась.
– Ты знаешь, где искать эту женщину?
– Предполагаю, – пожал плечами Лучано.
– Что ты собираешься делать, когда найдешь ее?
– Сожгу! – ударив кулаком по воде, выкрикнул Лучано.
– Прошу тебя, мой мальчик, не спеши творить злодеяния, – прошептала Мария, обняв сына за плечи. Он попытался высвободиться из ее объятий, но Мария возвысила голос, и он замер.
– Прошу тебя, Лучано, быть мудрым человеком медленным на слова, медленным на гнев. Поговори с этой женщиной, выслушай ее историю. Посмотри ей в глаза. Посмотри так, как это сделал бы твой отец. Посмотри ей в сердце. Пусть твой взгляд прожжет ее, испепелит ее сердце. Твой взгляд, Лучано, а не костер. Костер ты разведешь лишь тогда, когда будешь твердо уверен, что Ла Фениче сожгла она, Вероника Скортезе. Слышишь меня?
– Да, мама, – ответил он, низко опустив голову. Ему хотелось мстить, мстить, мстить. А Мария заставляла его быть рассудительным. Он не смел ей перечить, но и подчиняться ей не желал.
– Дай мне слово, что вначале ты узнаешь все об этой женщине у людей, которые знают или знали ее, и лишь потом примешь решение. Единственное, верное решение, – попросила Мария.
– Хорошо, – прошептал Лучано и вылил себе пригоршню воды на голову.
– Черепаший фонтан сталь свидетелем новой клятвы, – улыбнулась Мария. – Интересно, сколько клятв дается здесь, у этой чаши?
– Титаны никому не откроют своей тайны, – сказал Лучано, глядя в бронзовые глаза статуи.
– Верно, сынок, – прижалась к нему Мария. – Это только люди выбалтывают тайны. Людям невыносимо молчать, им хочется говорить, говорить, говорить… А у титанов бронзовые рты, которые никогда не разомкнуться. Ни-ког-да…
Откуда было знать Марии и Лучано, что именно здесь у Фонтана делле Тортаруге Донато Бернини поклялся в вечной любви Веронике Скортезе и надел ей на безымянный палец левой руки колечко с бриллиантовой звездочкой, снятое с руки Марии. Лучано тогда исполнилось десять лет. Веронике Скортезе – двадцать пять. Мария была старше новой возлюбленной Донато всего лишь на два года. Нет, она была старше ее на целую жизнь, жизнь мальчика по имени Лучано. Но старше всех был Донато Бернини. Ему исполнилось пятьдесят.
Никто из них не знал, что через пять лет Вероника протянет Донато колечко и расскажет о будущем пожаре. Он посчитает ее уход вызовом и решит мстить. Но именно тогда в его душе возникнет странное предчувствие неизбежности. Неизбежности того, о чем предупреждала его Вероника. Это предчувствие рассердит его, и он решит рассказать сыну о злодейке по имени Вероника Скортезе.
– Мальчик не посмеет нарушить клятву, данную отцу, – подумает Донато. – И если трагедия произойдет, то Вероника тоже погибнет, потому что я, Донато Бернини, так хочу!
Донато забыл о Марии. Он не подумал, что она может помешать исполнению его кровавого плана, что вмешается провидение, и все пойдет не так, как желал потерявший душу человек Донато… сгоревшего заживо Донато Бернини.
Встреча с Вероникой Скортезе поможет юному Лучано избавиться от демонических чар, в плену которых он жил, дав отцу кровавую клятву.
– Ты поедешь в Венецию, мама? – проведя рукой по черным волнистым волосам Марии, спросил Лучано.
– Не знаю, – задумчиво проговорила она. – Прошло двадцать лет. Все эти годы я мечтала о возвращении, а теперь… – она посмотрела на сына. – Я боюсь, Лучано. Боюсь дыхания смерти. Боюсь умереть в Венеции.
– Тогда оставайся в Риме и жди меня, – поцеловав ее в бледную щеку, сказал Лучано…
Он вернулся через полгода. Взбежал по лестнице в комнату Марии, расположенную под самой крышей, и бросился к ее ногам:
– Ма-ма!
– Ты убил ее? – испуганно прошептала Мария.
– Нет, нет, – замотал он головой и разрыдался. Разрыдался так же, как много лет назад рыдал его отец Донато, а она, шестнадцатилетняя девочка, гладила его по волосам, по вздрагивающей спине и шептала: «Люблю».
– Я потерял голову, – простонал Лучано. – Я обезумел, мама. Я влюбился…
– Любовь – это прекрасное чувство, дорогой, – улыбнулась Мария. – Ты должен радоваться, а ты плачешь…
– Мама, я влюблен в женщину, которая старше меня на целую жизнь… Мою жизнь, мама…
Мария до крови прикусила губы, решив выслушать все, что скажет сын.
– Все это время я жил в ее заколдованном городе, понимая каждой клеточкой своего тела, что отец боготворил эту женщину, – продолжая всхлипывать, заговорил Лучано. – Он любил ее по-своему, как мог только Донато Бернини, эгоистично, грубо, жестоко. Но он не мог иначе. Он не умел, не хотел быть другим, таким, каким она хотела его видеть…
Лучано поднял заплаканные глаза и посмотрел на Марию.
– Только с тобой он был другим. Он был нежным, человечным, добрым и преданным. Почему?
– Наверное, потому что он… – Мария запнулась, подбирая слова. Ей было трудно говорить, слезы душили ее, но она не хотела огорчать сына, не хотела показывать, как больно слышать ей об измене Донато. Да, она знала, что у него есть жена, что вокруг него всегда вьется множество молоденьких актрис, с которыми он развлекается. Он – мужчина. Он – великий режиссер. Он – гений. Все эти шалости она ему прощала. Но… Вероника Скортезе посмела вытеснить Марию из сердца Донато. Теперь Мария не сомневалась, что колечко с бриллиантовой звездочкой, он отдал ей. И вот, чем закончилась эта страсть… Огонь спалил Донато. Огонь лишил Марию смысла жизни.
– Я стала тенью Донато Бернини, – проговорила она, сглатывая слезы. – Нет, не тенью, душой, потерянной душой. Душой, отданной на поругание злу…
Лучано поцеловал ее ладонь, посмотрел на бриллиантовый полумесяц и спросил:
– А где твоя звездочка?
– Донато забрал ее, когда тебе было десять лет. Забрал у черепашьего фонтана, – ответила Мария, низко опустив голову, чтобы Лучано не видел ее слез. Они все-таки потекли из глаз.
– Фонтана делле Тортаруге, – мечтательно проговорил Лучано, поднялся и подошел к окну. – Вероника тоже говорила о фонтане, о предчувствии счастья, о… Мама, поедем в Венецию, – резко обернувшись, сказал Лучано. Я должен восстановить театр Ла Фениче. Мы должны сделать это… Помоги мне, мама. Стань моей душой, моей помощницей, моей подругой, умоляю…
Он вновь бросился к ее ногам и уткнулся в колени. Мария поспешно вытерла слезы и прошептала:
– Я готова ради тебя на все, милый…
– На все, – повторил он. – На все и даже…
Театр Ла Фениче был восстановлен. В день открытия давали оперу «Орфей» Клаудио Монтеверди. За ней последовало еще несколько громких премьер Верди и Россини. Билеты раскупались в считанные минуты. У театра выстраивались очереди, желающих побывать на спектаклях. Мария не пропускала ни одной постановки. После того, как выключали свет, она проходила в директорскую ложу и с замиранием сердца следила за всем, что происходило на сцене.
– Ах, как много прекрасного прошло мимо меня. Как много я не знала о жизни Донато Бернини. Как было бы восхитительно, если бы… – вздыхала она и тут же укоряла себя за то, что не стоит вздыхать о невозвратном, что надо радоваться тому, что есть сейчас, потому что каждое мгновение прекрасно своей неповторимостью.
– Я не могла быть рядом с Донато здесь в театре, зато я была его тенью, его якорем, его мечтой, живущей в Риме. И хорошо, что меня не было рядом с ним в Венеции, потому что он мог бы возненавидеть меня так же как Be…
Мысль о Веронике Скортезе больно кольнула Марию. Она никогда не видела эту женщину, но до мельчайших подробностей знала каждую черточку ее лица, каждую морщинку. Она потерла глаза, пытаясь стереть образ Вероники, но не смогла. Он преследовал ее всюду, был выведен резцом перед ее внутренним взором. Почему? Потому что ее любил Донато. Ей он передал фамильную драгоценность – колечко со звездочкой. К ней послал единственного сына… Зачем?
Мысли терзали Марию, не давая ей покоя.
– Почему ты не женишься, сынок? – спросила она Лучано, увидев его в окружении молоденьких актрис.
– Прошу тебя, мама, никогда больше не заводи этот разговор, если не хочешь, чтобы мы поссорились, – довольно резко сказал он.
– Неужели ты все еще думаешь об этой…
– Мама! – крикнул он и с такой злостью глянул на Марию, что у нее похолодели руки.
– Прости, – прошептала она и выбежала из театра. Слезы хлынули из ее глаз. Она поспешила свернуть в проулок, чтобы никто не видел, как исказилось от боли и страдания ее лицо.
Мария брела по улочкам Венеции, сама не зная куда. Ей просто нужно было двигаться, вперед. Нет, не вперед, назад, в прошлое…
Мария случайно забрела в тот самый переулочек, в котором они стояли с Донато. Здесь ничего не изменилось. Все было таким же, как много-много лет назад.
– Целая вечность прошла, а цвет домов остался таким же, – улыбнулась Мария. – Так же пахнет прелым деревом и отходами. Белье полощется не веревках…
Порыв ветра стукнул форточку о каменную стену. Разбитое вдребезги стекло полетело на землю с таким оглушительным звоном, что Мария на миг оглохла. Ей показалось, что те мгновения возвращаются. Вон мелькнул черный плащ Донато, зазвучал его голос…
– Донато! – крикнула Мария, побежав догонять его.
У канала она остановилась, прижала ладони к губам и прошептала:
– Господи, за кем я бегу? Это же тени, тени прошлого, которые… – Мария вздрогнула и побледнела. – Тени прошлого зовут меня с собой. Неужели и мне пора уходить?
По-ра-аа-а-а, прошептал ветер.
Ночью Марии приснился пожар. Горел театр Ла Фениче. Донато метался от окна к двери, не находя выхода.
– Спаси меня, Мария, – кричал она, но она была далеко. Она никак не могла перебраться через Канал Гранде. Она бежала, бежала, бежала вдоль него, зная, что мост где-то рядом, но его нигде не было, он исчез. Разом исчезли все мосты Венеции. Все четыреста пятьдесят три моста растворились, пропали.
– Спаси Лучано, Мария! – крикнул Донато, с противоположного берега. – Не дай театру погубить нашего сына.
– Донато, – прошептала Мария, протягивая к нему руку. Ей показалось, что она вот-вот дотронется до него, что их руки сомкнуться в крепком рукопожатии, но иллюзия сна перестала владеть ее сознанием. Мария вынырнула из небытия в реальность. Открыла глаза, посмотрела вокруг, привыкая к повседневной обстановке, пошевелила пальцами, улыбнулась:
– Доброе утро, мир.
Но это утро почему-то не желало быть добрым. Мария почувствовала жжение во всем теле. Сердце сжали тиски отчаяния и тоски.
– У меня совсем мало времени, – подумала Мария, зная, что болезнь, пощадившая шестнадцатилетнюю девочку Марию, не пощадит синьоры Бернини.
Мария с трудом поднялась с постели и, поняв, что времени у нее нет, постучала в комнату сына. Он не ответил. Она постучала настойчивей.
– Я не один, – раздался из-за двери недовольный голос Лучано.
Мария толкнула дверь и упала на пороге.
– Мама?! – бросился к ней перепуганный Лучано. – Что случилось? Чем я могу помочь? Подожди, я велю позвать доктора…
– Нет, не уходи, Лучано, слушай, – прошептала Мария, собрав последние силы. – Ты должен уехать из Венеции. Ты должен оставить Ла Фениче…
– Почему?
– Чтобы не повторить судьбу отца…
– Ты хочешь сказать, что театр вновь… – Лучано побледнел. – Ты видела сон?
– Да. Прощай, милый. Я ухожу… Возьми мой перстень. Отдай его той, которая станет твоей судьбой. Я тебя очень лю…
Она тяжело вздохнула и закрыла глаза. Закрыла, чтобы уже никогда не открывать. Лучано прижал ее холодное лицо к своей груди и разрыдался. Юная актриса, проведшая с ним бурную ночь, попыталась его утешить, но только вызвала приступ ярости.
– Убирайся! – закричал она, прожигая ее своим взглядом. – Сделай так, чтобы я никогда больше не видел тебя, иначе…
Девушка всхлипнула и выбежала из дома, оставив дверь открытой настежь. Ветер ворвался в дом, подхватил тонкий бело-розовый шарф Марии и швырнул его в лицо Лучано.
– Почему, почему, почему, мама? – простонал он. – Ма-ма, ма-а-а-а-а…
Торопливой походкой шел Лучано по едва заметной тропе, уводящей его все выше и выше в гору. Тонкий бело-розовый шарф Марии развевался на его шее, а под ним на золотой цепочке висел перстенек с бриллиантовым полумесяцем.
– Отдай его той, которая станет твоей судьбой, – стучало в висках Лучано. – Станет, станет, станет…
Он еще издали увидел ее, стоящую у ажурной ограды. Она кормила лебедей и что-то беззаботно напевала. Сердце Лучано забилось с неистовой силой: успеть бы, успеть бы, успеть… Скорее сказать ей все, все, все…
Лучано ускорил шаг, почти побежал, потом остановился и принялся теребить шарф. Она повернулась и поднесла руку к глазам, чтобы лучше видеть того, кто стоял против солнца. Она не сразу узнала в темном силуэте своего незваного гостя. Своего долгожданного мальчика Лучано. Своего белоголового сорванца, ставшего старше на целое столетие.
– Я вас старше на целую жизнь… – Я вас младше почти на столетье… – Что же делать нам с этим, скажи? Но в беседу врывается ветер. Он уносит, как листья, слова И играет, как мячиком звуком: Старше, младше, людская молва, Неизбежность забвенья, разлука…– Лучано! – воскликнула она и шагнула ему навстречу. – Салют, Лучано!
– Салют, – прошептал он, прижавшись к ее груди.
Слезы потекли из его глаз. Он не хотел их больше прятать. Он не желал больше притворяться, делать вид, что он сильный. Ему хотелось быть слабым, беззащитным, маленьким мальчиком, который примчался сюда в Сьюдад Энкантада искать защиты у женщины. Но это была не простая женщина, это была Вероника Скортезе, которую любил его отец, которую… Лучано вытер слезы и протянул Веронике перстень с полумесяцем.
– Будьте моим другом. Моим добрым другом. Моей…
– Мамой, – подсказала Вероника.
– Если вам угодно, – потупив взор, ответил он. – Хотя…
– Мне угодно быть вашим другом, потому что маму никто не заменит, – проведя рукой по его волосам, сказала она. – Боль утихнет. Вы научитесь жить по-иному. А пока… Оставайтесь в моем заколдованном городе столько, сколько пожелаете.
– Я желаю никогда больше не расставаться с вами, – сказал он, глядя на нее с надеждой. Она улыбнулась и пошла к дому.
– Что вы стоите, осенний эльф, догоняйте! – крикнула она, не поворачивая головы. Он прижал к губам шарф Марии, зажмурился, вздохнул полной грудью и помчался догонять свою мечту.
– А вы пишете стихи? – спросил он Веронику, когда они сидели друг против друга и пили ароматный кофе.
– Пишу. А что?
– Напишите мне стихи, – попросил он, виновато улыбаясь.
– Зачем? – строго спросила она. – Чтобы вы потом показывали их своим поклонницам и говорили обо мне всякие глупости?
– Нет, нет, я выучу их наизусть и буду декламировать звездам, облакам, солнцу, небу, птицам, цветам и деревьям, – сказал он и покраснел.
– Хорошо, – улыбнулась она. – Я выполню вашу просьбу, Лучано, но с одним условием.
– Я согласен на любое ваше условие, – он поднялся и приложил правую руку к груди. – Клянусь!
– Для придания большей торжественности вашей клятве, нам не хватает Фонтана деле Тортаруге, – усмехнулась Вероника.
– Мы можем представить, что он есть, – сказал Лучано, попытавшись изобразить бронзового титана. Вероника рассмеялась.
– Ладно, я освобождаю вас от клятвы. Все равно вы нарушите ее при первом же удобном случае.
Нет.
– Да. И не спорьте со мной, – строго сказал Вероника.
– Скажите хотя бы, что за условие я должен был выполнить, – попросил Лучано.
– Не скажу, – ответила она. – Пусть это станет тайной. Должны же остаться неразгаданные тайны в нашем романе, в нашем Сьюдад Энкантада.
– Вы правы.
– Пра-вы-вы-вы-вы…
Как паучки, за ниточки цепляясь, Болтаемся меж небом и землей… Все это удивительною жизнью, Потомки назовут, поверь, друг мой.– Как это все неожиданно. Неожиданно и здорово, – проговорил Паоло Умберто, отложив в сторону рукопись Луизы. – Кто вам рассказал эту удивительную историю?
– Вероника Скортезе, – ответила Луиза без тени улыбки.
– Ну, ну, – усмехнулся он. – Если вам верить, то музыку нашему Лоренцо Браманте продиктовал маэстро Верди?
– Все может быть, – сказала Луиза. – Мы все можем услышать голоса прошлого, если будем внимательно слушать, если будем готовы услышать то, что не договорили великие люди, жившие прежде нас.
– Вы не боитесь обвинений в плагиате? – строго спросил Паоло Умберто.
– Нет, – улыбнулась Луиза. – Пусть говорят, что хотят. Главное, я, мы знаем истину. Зачем доказывать людям то, что не требует никаких доказательств, что должно приниматься, как аксиома. Если кто-то не верит, что возможна эфирная связь веков, пусть пребывает в своем неверии. Нам с вами не стоит из-за этого огорчаться. Время все расставит на свои места. Репейники и колючки, прицепившиеся к нашей одежде, отпадут сами собой, высохнут, сгорят на солнце. Вы будете горевать о них?
– Ни в коем случае, – улыбнулся Паоло Умберто.
– Я тоже…
– Значит, за дело, Луиза Ла Фениче.
– За дело, мой друг.
– Как мы назовем наше новое творение? – поинтересовался он.
– Пусть пока это будет тайной, – прошептала она. – Не зря же мы с вами жили в Сьюдад Энкантада, куда прилетают эльфы и приходят герои.
– А что делать с предателями? – спросил Паоло Умберто.
– Простить и отпустить в синеву небес… – сказала Луиза и подумала:
Безо всякого труда я рассталась с вами, Словно сбросила с души придорожный камень, Словно выбралась из тьмы в жаркий, светлый полдень И увидела тогда путь, что нами пройден: Где-то рытвина, ухаб, пропасть и лавина, Унесла вас вдаль река, мысли ни единой Нет, чтоб броситься туда вниз с обрыва, с кручи… Я смотрю на вас пока так, на всякий случай.– На всякий случай, черкните автограф, – попросил Паоло Умберто.
Она взяла рукопись и размашисто написала на титульном листе: «Разрешено к постановке. Луиза Мацони». Подумала немного и дописала: «Премьера спектакля назначена на 30 сентября года!»
– Замечательно, – похвалил ее Паоло Умберто, прижав к губам рукопись.
Луиза распахнула окно, чтобы полюбоваться красками восхода.
– Доброе утро! – поприветствовал ее маленький Джованни. – Вы давно вернулись?
– Неделю назад, – ответила она.
– Могу я пригласить вас…
– Уже спускаюсь, – сообщила она и запела: «до, ре, ми, ре, до».
Словно вторя ей, зазвучала мелодия цыганского танца. Сегодня мальчик играл на аккордеоне увереннее, чем всегда. Пальцы быстро бегали по клавишам. Музыка взлетала вверх к самым крышам и рассыпалась бусинами звуков по узкой улочке, вымощенной круглыми булыжниками.
– Мелодия цыганского танца будет звучать столько, сколько нужно, – сказал Джованни, приглашая Луизу на танец.
– Нужно кому? – спросила она.
– Нам с вами, – ответил он, глядя ей в глаза.
– А вы уверены, что нам это нужно? – поинтересовалась она.
– Да, – улыбнулся он. – Нам с вами нужно именно это.
– Именно это, – повторила она.
Музыка грянула с такой силой, словно мальчик был не один, словно цыганский танец играл целый оркестр, специально приглашенный на маленькую улочку Неаполя.
С цветов вспорхнули яркие бабочки и принялись вычерчивать в воздухе замысловатый рисунок своего танца, танца бабочек, эльфов, неземных существ, которыми мы все когда-нибудь станем, когда растворимся в вечности…
А пока о вечности можно лишь мечтать. Мечтать, глядя в синеву небес сквозь прикрытые веки, сквозь подрагивающие ресницы, на которых преломляется солнечный свет, образуя радужное полукружие. Радуга – символ вечной любви, символ вечности…
Луиза улыбнулась и пропела:
– До, ре, ми, ре, до… Пусть мелодия детства, мелодия встреч и признаний, мелодия счастья звучит в наших сердцах… в ваших сердцах. И никогда-никогда не умолкает…
Встречи
Когда раздался телефонный звонок, Луиза улыбнулась. Она знала, кто звонит. Она ждала этого звонка, веря и не веря в реальность разговора. Разговора, снившегося ей не единожды. Разговора с человеком по имени…
– Алло, – сняв трубку, пропела Луиза.
– Добрый день, синьора, – взволнованно проговорила трубка. – Могу я услышать голос Луизы Мацони?
– Вы его слышите, – ответила она.
– Это вы?! – выдохнула трубка и надолго замолчала, вслушиваясь в то, что происходит там, в доме у Луизы.
– Алло, куда вы пропали? – поинтересовалась Луиза, продолжая улыбаться.
– Я не пропал, – прошептала трубка. – Я… простите… По телефону всего не скажешь, могу я вас увидеть? Это очень важно для меня. Мне нужно увидеть ваши глаза… Ваши удивительные, добрые, все понимающие глаза, Луиза.
– Позвольте для начала узнать ваше имя, – сказала Луиза, стараясь быть серьезной. Она знала имя звонившего, но не хотела раньше времени выдавать себя.
– О, простите! – воскликнула трубка. – Столько лет прошло… Вы, конечно, забыли мой голос…
– Конечно забыла, – усмехнулась Луиза.
– Я бесконечно виноват перед вами, и ни за что не позвонил бы…
– Вы никогда не отличались смелостью, Джованни, – не выдержала Луиза.
– Ты узнала меня? – обескуражено проговорил он.
Луизе почудилось, что она видит все, что происходит за тысячу километров в доме Джованни. Как он стирает капельки пота со лба и улыбается своей обворожительной улыбкой. Его тонкие губы превращаются в подобие полумесяца, глаза сияют, щеки румянит огонь страсти. Словно стыдясь этого, Джованни на миг прикрывает ресницы, потом широко распахивает их, и тогда на правой щеке появляется ямочка. Появляется и тут же пропадает.
– Ах, сердцеед, Джованни, сколько девушек поддалось на сладкую патоку твоего притворства! – подумала Луиза, вспомнив, как сама была очарована ею. Как просила его улыбнуться, а он нарочно хмурился, упрямился и бормотал:
– До улыбок ли мне, когда столько проблем вокруг?
– Вокруг лишь круг моих рук и больше ни-чего, – шептала она, обвивая его шею руками.
– Лу-и-за, – шептал он, улыбаясь. – Все в твоих руках. Весь мой мир в твоих руках. Я твой вечный раб. Раб твой.
– Нет, не мой, – качала она головой. – Не стоит быть рабом человеков, это не приведет ни к чему, кроме беды…
– Ты узнала меня, – с придыханием повторил Джованни. – Ты думала обо мне, вспоминала меня?
– Ты хотел назначить встречу, или я опять что-то не так поняла? – строго спросила Луиза, рассердившись на себя за сентиментальность. Она прекрасно знала, чем заканчиваются все встречи с Джованни Арагоном, но почему-то вновь позволила себе расслабиться.
– Вам вновь захотелось пройтись по горячим углям? – спросил ее внутренний голос. Она не ответила.
– Вам мало рубцов на сердце? – она вновь промолчала, ниже опустив голову и сильнее прижав трубку к уху, чтобы услышать все, что скажет Джованни. Все, о чем он подумает. Ей захотелось поверить в то, что он стал другим.
– Не стал, – усмехнулся внутренний голос. – Он никогда не станет другим, потому что…
– Я хочу увидеть тебя, Луиза, очень сильно хочу… жажду нашей встречи с тех самых пор, как… Хотя я дал себе слово, что никогда больше… но это глупо… Я понял, что… – скороговоркой выпалил Джованни.
– Поговорим обо всем при встрече, – перебила его Луиза. – Итак, где и когда?
– Сегодня, сейчас, ты можешь? – воскликнул он и добавил, смущенно:
– Если, конечно, ты можешь уделить мне несколько минут своего драгоценного времени. Я понимаю, что циферблат слишком мал в диаметре, но вдруг ты сможешь отыскать для меня…
– Если ты сможешь отыскать для меня, – передразнила его Луиза. – А что ты будешь делать, если я скажу «да»?
– Я примчусь к тебе сию же минуту туда, куда ты велишь, – ответил он.
– Мчись. Я живу там же, – сказала Луиза и повесила трубку.
Она оценивающе посмотрела на свое отражение в зеркале, заплела косу, потом расплела ее, потом вновь заплела и уложила короной вокруг головы. Подкрасила губы, потом стерла помаду. Взяла в руки тушь, но не стала красить ресницы, а лишь постучала кончиками пальцев по морщинкам под глазами.
– Прошло двадцать лет. Двадцать лет – это целая жизнь. Моя жизнь, прошедшая без вас, Джованни Арагон. Теперь вы вторгаетесь в мой мир, являетесь в сопровождении собственного эгоизма. Зачем? Вы желаете все разрушить? Вы хотите, чтобы мое сердце разбилось вдребезги? Или вам просто захотелось быть рядом с известной… Тогда, вы увидите тень Луизы Мацони. Что ж, начнем спектакль.
Луиза густо накрасила ресницы, подкрасила губы яркой помадой, нарумянила щеки и замерла у окна со скрещенными на груди руками. Неприступная, высокомерная дама, избалованная вниманием общества. Никто не должен знать, что творится в ее душе, какие чувства ее переполняют, какие стихи сейчас звучат в ее сознании.
Где ты был, и где ты не был, Мне не так уж важно знать, Я тебя не буду звать… О тебе мечтать не стану, Знаю, поздно или рано Сам ко мне ты в дом придешь И с собою уведешь В мир, который был придуман Мной уже давным-давно… Мне нисколько не смешно, От того, что я все знаю, Понимаю, и внимая Тихим правильным словам, Вновь вверяю сердце вам…Джованни появился возле ее дома с охапкой желтых роз. Знал. Помнил, что это ее любимые цветы. Замер под окнами и прошептал с придыханием:
– Салют, Луиза!
– Чао, Джованни, – помахала она ему рукой. – Сейчас спущусь.
Она отошла от окна, села в кресло, обхватила голову руками, зажмурилась и приказала себе быть строгой, серьезной, неприступной, как Везувий, прекрасно понимая, что все это выше ее сил. Невозможно долго прятать за пазухой огонь. Она устала придумывать оправдания для предательства. Ей необходимо услышать его исповедь, понять, почему он поступил так, а не иначе.
Луиза поднялась и медленно пошла вниз, по привычке напевая мелодию цыганского танца, мелодию встреч и признаний: «до, ре, ми, ре, до…»
Джованни улыбнулся своей обворожительной улыбкой и протянул ей розы.
– Прости, что не смог придти раньше. Наверное, это звучит глупо, но я должен был подрасти. Дорасти до тебя, до твоей высоты, до вершины твоего таланта, до…
– Ты здесь лишь потому, что я стала известной? – нахмурилась она.
– И да, и нет, – признался он. – Твоя известность придала мне смелость, и…
– Еще бы, пусть плачущих женщин утешают дураки, к числу которых ты не принадлежишь, – усмехнулась Луиза. – Намного приятнее придти в гости к сильной женщине, которая все может сделать сама. Которая может даже одарить своего любовника, если он будет услужлив, – она воткнула ему в руки букет и добавила. – Ах, как я хорошо знаю тебя, но как мне больно от этого знания.
– Луиза, постой! – схватив ее за руку, воскликнул он. – Позволь мне договорить. Выслушай меня. Возьми, пожалуйста, розы. Посмотри, они без шипов. Ничто не ранит тебя, не причинит вреда твоей открытой душе. Поверь мне. Пожалуйста, поверь. Дай мне возможность все объяснить тебе, Луиза.
– Хорошо, – принимая розы, сказала она. – Говори.
Она опустила лицо в розы, вдохнула их нежный аромат и, грустно улыбнувшись, подумала:
– Говори, Джованни Арагон. Говори. Я знаю все, что ты скажешь мне сейчас. Знаю наверняка. Ах, как бы я хотела обмануться в своем знании, но… Итак, я готова выслушать твою исповедь, похожую на правду.
– Обманывать тебя я не смогу. Сказать всю правду не осмелюсь. Буду предельно краток. Тогда в Риме я струсил. Испугался твоей непохожести на других. Я подумал, что ты – инопланетянка, которая может исчезнуть в любую минуту, и я останусь ни с чем. Поэтому…
– Ни с чем осталась я, – усмехнулась Луиза. – Хотя, нет. Я приобрела целый мир. Я стала фениксом!
– О, да, ты теперь Луиза Ла Фениче! – с гордостью проговорил он. – Я видел тебя…
Он осекся, потупил взор и сконфуженно проговорил:
– Позволь пригласить тебя на морскую прогулку.
– Когда?
– Прямо сейчас, если ты свободна, – он поднял голову и с надеждой посмотрел на Луизу.
– Ты не испугаешься, если я соглашусь? – улыбнулась она.
– Я обрадуюсь, – ответил он, улыбнувшись.
– Твоя радость будет иметь границы? – поинтересовалась она.
– Да, – признался он. – Ровно в полночь сказочный корабль превратится в старую лодку, а принц в простого рыбака.
– Только с принцессой не случится ничего, – включилась в игру Луиза. – Она просто шагнет в море и пойдет по волнам, как посуху. Лунная дорожка выстелит ей путь серебряным ковром. Ночь зажжет фонарики звезд. Ветер запоет свою любимую песенку, а на горизонте из морских глубин поднимется жемчужный дворец. Привратники предупредительно распахнут двери, встречая принцессу. И невдомек будет юному рыбаку, сидящему в старой лодке, что ушла от него не простая девушка, не принцесса, а дочь Вечности, гостившая среди людей. Если бы окликнул ее рыбак, она бы осталась, стала земной, приобрела бы телесную оболочку, такую же, как у всех людей, живущих в рамках времени. Но… рыбак испугался. Голос его исчез в недрах плоти, запутался, потерялся. Пока юноша отыскивал свой голос, дочь Вечности шагнула в свой привычный мир, в свое седьмое измерение, где время разливается смолой и замирает, где каждый миг наполнен восторгом и счастьем, где живут крылатые существа эльфы…
– Появляющиеся весной и исчезающие осенью, – раздался тихий обволакивающий голос. – Хотя эльфам незачем исчезать. Они привязаны к…
– Я рада вас видеть, мой юный друг, – перебила его Луиза. – Позвольте представить вам моего давнего знакомого.
– Джованни Арагон, – протянув юноше руку, сказал Джованни.
– Мое имя похоже на ваше, – улыбнулся юноша, крепко сжав его руку. – Я – Джованни третий. Но Луиза зовет меня маленьким осенним эльфом, чтобы не путать с Джованни первым и Джованни вторым. Джованни первый – это вы. Внешне вы достаточно симпатичный человек.
Он выпустил руку Джованни Арагона из своей руки и улыбнулся:
– Знаете, будет забавно, если сейчас сюда придет Джованни второй. Подождем?
– Нет, – раздраженно проговорил Джованни Арагон. Этот молодой наглец действовал ему на нервы. – Я сделал Луизе предложение и…
– Осмелюсь вас огорчить, но мое предложение синьора приняла раньше, – проговорил маленький эльф и улыбнулся.
– Сколько вам лет? – строго спросил Джованни.
– Двадцать пять, – ответил эльф, покраснев.
– Прекрасный возраст, – похлопал его по плечу Джованни. – Ступай домой, сынок, и не путайся под ногами у старших. Если я еще раз увижу тебя рядом с Лу…
– Минуточку, – громко сказала Луиза, потянув Джованни за рукав, – позвольте мне нарушить вашу милую беседу. Позвольте мне сделать выбор самой.
– Прости. Я забылся, – потупив взор, проговорил Джованни Арагон. – Огненный шар ревности ударил меня в грудь, помутил мой разум. Конечно, тебе решать, чье приглашение принять, а чье отклонить.
Он исподлобья посмотрел на безупречно одетого юношу, в серых глазах которого плясали огоньки превосходства.
– Знаете, Джованни первый, с каким удовольствием я бы вызвал вас на дуэль, – спокойно проговорил юноша. – Жаль, что время дуэлей прошло.
– Оно прошло к счастью для тебя, сынок, – схватив его за грудки, проговорил Джованни. – Если бы ты знал, с каким наслаждением я бы выпустил твои кишки, ты бы не был так самонадеян.
– Так, может быть, нам стоит начать состязание, – сжав запястья Джованни, проговорил юноша.
– Позвольте вновь прервать вашу беседу, – нежным голосом сказала Луиза. – Джованни, отпустите эльфа. Он должен выполнить мое поручение.
– Какое? – сделав шаг назад, спросил юноша.
– Отнесите розы домой. Поставьте их в самую большую вазу и помните, что эльфы – воздушные существа, над которыми не властвует башмачник время, – проговорила Луиза, вручая ему букет.
Он поцеловал ее руку, поклонился и заговорил нараспев:
– Время – башмачник нас обувает, Время – башмачник нами играет, Время подковой сгибает хребты, Время сжигает мечты и мосты. Над вечностью только время не властно, В вечной вселенной время безгласно Воздух свободы всей грудью вдыхай И в измеренье седьмое шагай!Прочитав стихи, юноша театрально поклонился и направился к дому Луизы, бросив на ходу:
– Чао, Джованни первый. Приятно было познакомиться с вами.
– Щенок, – сквозь зубы процедил Джованни Арагон, сжав кулаки.
– Когда-то ты был таким же, юным сумасбродом, не видящим ничего, кроме собственного «Я», – усмехнулась Луиза. – Сегодня все по-иному, но это уже детали. Меня больше волнует другое: где нас ждет ваш сказочный корабль?
– Там, – махнув рукой в неопределенном направлении, сказал Джованни, продолжая смотреть на дверь, за которой скрылся юноша. – Он что, будет ждать тебя? У него есть ключи от твоего дома? Кто он такой? Что он значит для тебя?
– Слишком много вопросов для первого свидания, – покачала головой Луиза. – Неужели ты думаешь, что я сразу тебе открою все свои секреты?
– Мне бы этого хотелось, – взяв ее под руку, ответил он.
– Я предлагаю откровенность на откровенность, – улыбнулась Луиза. – Ты начинаешь первым.
– Знаешь, я не предполагал, что ревность так коварна, – сказал Джованни. – Я ведь не имею никакого права ревновать тебя, но ничего не могу с собой поделать. Веду себя, как последний…
Он остановился, повернул Луизу к себе и, пристально глядя ей в глаза, прошептал:
– Этот мальчик твой сын? Наш сын, да?
– Не-е-ет, – рассмеялась Луиза. – Этот мальчик – плод моей фантазии. Он – мой маленький осенний эльф.
– Поклянись, – потребовал Джованни.
– Зачем? – поинтересовалась Луиза.
– Сам не знаю, – пожал он плечами. – Прости, что вновь ворвался в твою жизнь, что веду себя глупо, что требую чего-то… Наверное, потому, что я все еще безумно люблю тебя, Луиза. Знаешь, почему рыбак не окликнул дочь Вечности?
– Почему?
– Он побоялся, что она не сможет жить в его ветхой лачуге. Он не посмел повесить ей на шею мельничные жернова, чтобы задержать ее, чтобы не дать ей улететь в неведомый ему мир, – глядя ей в глаза, проговорил он.
– Почему он не попросил у нее крылья? – поинтересовалась Луиза.
– Он не был уверен в том, что ему надо отрываться от земли, покидать привычную повседневность, – признался он.
– А теперь, что заставило его искать встречи с потерянной мечтой? – спросила она.
– Страсть, – признался он. – Желание заключить в объятия хотя бы ее тень, увидеть лучик былого, почувствовать теплоту…
Он прижал Луизу к себе и замер. Она не стала противиться. Ей тоже хотелось прижаться к его груди, услышать биение его сердца и понять, тот ли это человек, который нужен ей или нет. Она знала, что объятия говорят больше, чем поцелуи, потому что объятия – прикосновенья душ, невидимые прикосновения. Соприкосновения сердец…
Легкий холодок от объятий Джованни пробежал по всему телу Луизы. Холод сердца, холод отношений, холод, еще не сказанных слов. Холодно. Не нужно. Не важно. Пусто. Пустынно. Выжжено дотла. За время разлуки угли потухли, не развести огня. Лед не растопить. Нечем растопить. Не за чем растапливать. Не стоит тратить силы, результат будет таким же, как прежде.
– А ведь все могло быть иначе, – проговорил Джованни, вдыхая запах ее волос.
– Не могло, – подумала Луиза, а вслух сказала:
– Все именно так, как должно было быть. Ты стоишь у подножия горы и смотришь на ее вершину, спрятанную за облаками. Тебе невдомек, что там, на белой облачной перине, нежится девочка Луиза, девушка Лу-Лу, женщина Ла Фениче, которая…
Луиза оттолкнула его и, гордо вскинув голову, проговорила:
– Знаешь, Джованни Арагон, я ведь чуть было не свела счеты с жизнью. Я хотела умереть, потому что не могла жить без тебя… Думала, искренне верила, что это так. Помчалась в Альпы, чтобы броситься вниз с вершины, но задержалась у озера…
– У озера Комо? – спросил Джованни.
– Да. Неужели и ты хотел утонуть во время шторма? – с интересом глядя на него, спросила Луиза.
– Не я, Лютиция, – ответил он, нахмурившись. А в мыслях возникла иная картина.
Луиза поехала в Альпы. Он решил догнать ее, все ей объяснить, попросить прощения, попытаться наладить прежние отношения. Зачем, тогда он точно не знал. Он даже не знал, что будет говорить ей, что будет делать, ему просто хотелось догнать ее и прижать к себе.
Он брел по тропинке, петляющей между деревьев, и представлял их будущую встречу. Представлял, как окликнет Луизу, как засияют ее глаза, как зазвучит ее голос, а потом будет тихо-тихо, потому что они будут слушать биение своих сердец, замирание своих сердец, слаще которого нет ничего.
Тропинка вывела его к озеру, которое грозно ревело, выбрасывая на берег пенные валы волн. Джованни замер, залюбовавшись неистовой силой, пытающейся стереть с лица земли аккуратные белые домики, с крышами, похожими на минареты. Странная мысль мелькнула в его сознании: шагнуть в бушующую стихию и разом покончить со всеми проблемами, навалившимися на него. Не придется больше думать о верности и преданности, не нужно будет искать оправдания предательству. Но когда волна подошла слишком близко, Джованни не хватило смелости шагнуть ей навстречу. Вновь не хватило смелости. Как всегда не хватило смелости…
– Хорошо, что не хватило смелости, – подумал Джованни, – иначе мы бы сейчас не стояли друг против друга, словно два бойца на ринге.
– Мы словно два соперника, готовые вступить в бой. Мы готовимся к бою, заранее зная, что победителей не будет, – подумала Луиза. – Убивать любовь не просто. За это не дают наград. За это награждают вечной мукой, огнем, сжигающим душу. Пожар души не потушить, но с ним можно жить.
Джованни тоже подумал о пожаре души, который мучает его все эти годы, годы разлуки, годы раздумий. Он не сгорел лишь потому, что желал посмотреть, что стало с Луизой. Огонь не спалил ее, она не сгорела… Или, сгорев, возродилась, как Феникс – Ла Фениче?
– Что ты говорила про Ла Фениче? – спросил Джованни.
– Тоже, что ты про Лютицию, – улыбнулась она.
– По-моему мы говорим на разных языках, – нахмурился он.
– Мы всегда говорили на разных языках, Джованни, – сказала Луиза и пошла к морю.
Джованни скрестил на груди руки и замер, наблюдая за ее плавной походкой. Прямая спина, безукоризненная фигура, густые темные волосы, уложенные короной вокруг головы, длинная лебединая шея…
Джованни вспомнил лебедей, которые тогда кружили над озером, оглашая пространство пронзительными криками. Он проследил их полет и увидел девушку, спускающуюся с горы. Она была одета в красную рубаху, выпущенную поверх белоснежных брюк, закатанных по колено. В руках девушка держала светлые парусиновые туфли.
– Я хотела подкрасться незаметно, а вы обернулись, – смущенно проговорила она и улыбнулась. – Вы любите наблюдать бушующую стихию?
– Да, – ответил он, прижавшись к дереву. – Я люблю…
– Меня зовут Лютиция, – представилась она, бросив на траву туфли.
– А меня – Джованни Арагон, – улыбнулся он. – Позвольте, я помогу вам обуться.
Он опустился перед ней на колено и взял в руки легкую туфельку.
– Вы не боитесь, что я околдую вас? – глядя на него сверху вниз, спросила она.
– Я желаю быть околдованным, – ответил он, целуя ее ножку.
Лютиция запрокинула голову и звонко рассмеялась. Ее смех рассыпался по траве жемчужинами бус. Двадцать лет Джованни тщетно пытается собрать их, стараясь не думать о Луизе, образ которой возникает ожогом в сердце. Нет, ее образ никогда не исчезает. Просто Джованни усердно прячет его в потаенный уголок своего сердца, своего разума.
И сейчас, когда он видит живую, а не воображаемую Луизу, она еще дороже, еще желанней и еще недоступней, чем в мечтах.
– Так мне и надо, – вздохнул он и поспешил догонять Луизу, прекрасно зная, что это их первая и последняя встреча, когда можно все и нельзя ничего, чтобы не разрушить иллюзию счастья. Иллюзорность призрачной мечты, которой не суждено сбыться. Сбывшиеся мечты приносят разочарование. Разочаровывают. Снимают покров с очей. Разрушают волшебные чары, в плену которых было так сладостно пребывать.
Пусть вечно длится этот плен, Несбывшейся мечты, Когда мы не спешим сказать Друг другу тихо «ты», Когда не страшно ничего, Не ранит душу стыд, И сердце ровно и легко В груди у нас стучит.Вернувшись домой, Луиза увидела на столе записку. Ровным красивым почерком было написано: «Сбежал на вечеринку. Эльф».
– Молодец, – похвалила его Луиза. – Я тоже сбегу ото всех. Убегу от себя прежней в безбрежность простора, в радость и многозвучье птичьего хора. В звездную даль и ночную тьму. Умчусь от себя, чтоб вернуться… к нему. К немому бронзовому титану, охраняющему черепаший фонтан. Ему я поведаю свою тайну. Я опущу руки в небо и прошепчу, нет, я не буду говорить. Я мысленно расскажу ему все, все, все. А он будет внимательно смотреть на меня немигающим взглядом бронзовых глаз и молчать. Его молчание скажет мне больше, чем все слова, придуманные людьми.
Луиза рассмеялась и негромко запела: «до, ре, ми, ре, до…» Потом вызвала такси и отправилась в Рим, в вечный город Рема и Ромула, вскормленных волчицей на Палатине – одном из семи холмов…
Луиза пришла на Пьяцца Маттеи к фонтану делле Тортаруге, когда рассвет начал размывать краски ночи. Еще невозможно было разглядеть четкие линии, но уже безошибочно угадывалось все, что через пару часов приобретет привычную форму и цвет. С замиранием сердца Луиза подошла к фонтану, опустила руки в чашу с прохладной водой и закрыла глаза. Перед ее внутренним взором промелькнули образы Донато Бернини, Марии, Лучано, Вероники Скортезе, Джованни Арагона, маленького Эльфа, Паоло Умберто, Лоренцо Браманте. Луиза не увидела среди них своего спасителя художника Джованни Виченцо. Она попыталась воссоздать его образ, но тщетно. Джованни Виченцо прятался за спины других, становился безликой тенью.
– Что за наваждение? – тряхнула головой Луиза и открыла глаза.
Джованни Виченцо стоял у противоположной части фонтана и улыбался.
– Вы напрасно пытаетесь отыскать меня в мире теней, Луиза. Я – реальный человек. Реальный, – он усмехнулся. – Странное слово: ре-аль-ный. Живой, настоящий, из плоти и крови. Хотя, порой мне хочется стать бронзовым титаном, которому нет дела до людских пороков, достоинств и недостатков. Которого не занимают сплетни, не огорчает глупость и тщеславие. Он равнодушно смотрит на человеческую жизнь, зная, что «все – суета-сует».
Джованни умыл лицо водой из фонтана и подмигнул удивленной Луизе:
– Вы хотели сбежать ото всех? – она кивнула. – Сбежать ото всех к нему, к немому титану… К фонтану делле Тортаруге великому творению Таддео Ландини. Вам хотелось поведать ему о самом сокровенном, – проговорил Джованни, пристально глядя в глаза Луизы. Нет, не в глаза, в сердце.
– Как вы узнали? – прошептала она.
– Очень просто, – улыбнулся он. – Я тоже примчался сюда, чтобы помолчать о своих мечтах. Удивительно, правда?
– Ничего удивительного, – подумала Луиза. – Просто я хочу быть рядом с вами. Вы нужны мне, Джованни Виченцо. Нужны, как воздух, как солнечный свет. Мне кажется, что вы – часть моей души, часто моего потерянного я, без которого нельзя выполнить то, что предначертано свыше, невозможно вернуться в седьмое измерение. Но вы, Джованни Виченцо, просили меня не говорить вам «да», просили стоять на другом берегу и не искать переправы…
– Пойдемте на мост Святого Ангела, – предложил Джованни. – Я должен вам кое-что показать.
– Мост Святого Ангела – Понте Сайт Анджело охраняют десять ангелов, думаете, они позволят нам нарушить тишину, пустят нас в свой мир? – спросила Луиза.
– Я уверен, что они будут счастливы, увидеть нас, – сказал он, продолжая смотреть ей в сердце.
Она опустила голову, набрала в ладони воды и замерла, с удивлением разглядывая колечко с бриллиантовой звездочкой.
– Подарок от Донато Бернини, – усмехнулся Джованни, увидев в ладонях Луизы колечко.
– От Донато или от вас? – подняв голову, спросила Луиза. Они немигая смотрели друг на друга. Этот взгляд говорил больше, чем все слова, придуманные человечеством.
– А вы приняли бы такой подарок от меня, Луиза? – шепотом спросил он.
– Да, – едва шевельнула она губами, чувствуя, как земля уходит из-под ног…
Все, что происходило потом, происходило не с ней, не с ним, не с ними. А с кем?
Вода пролилась сквозь пальцы. Его поцелуй обжег ее ладони. Колечко очертило круг и нашло прибежище на тонком безымянном пальце ее левой руки. Губы слились в долгом поцелуе. Стук двух сердец превратился в оглушительный колокольный звон, разбудивший задремавшие души.
– Послушай, послушай, послушай! Мне так много надо сказать, Я не в силах больше молчать. Я прошу, умоляю: не исчезай… Ничего в этом мире не нужно Кроме счастья быть рядом, Нежной быть и послушной, Быть душою живою, А не тенью бездушной…– Один из десяти ангелов на мосту через Тибр похож на тебя, Луиза, – сказал Джованни, подводя Луизу к ангелу. – Я заметил его непохожесть на других, когда мне было двадцать лет. Я долго стоял и смотрел в его бездонные мраморные глаза и думал, думал, думал… Потом мне захотелось отыскать девушку, похожую на этого ангела. Но… среди земных существ я отыскать ее не мог. И вот, когда я уже перестал надеяться, что моя мечта когда-нибудь станет явью, судьба привела меня к озеру Комо. Там я увидел своего ангела…
– Я не ангел, – покачала головой Луиза. – Я – эльф. Маленький осенний эльф.
– Почему осенний, если мы повстречались летом? – обняв ее за плечи, спросил Джованни.
– Потому что я родилась осенью, – ответила она, продолжая внимательно разглядывать мраморную статую. – Осень – время сбора плодов. Я – плод вашей фантазии… твоей фантазии, Джованни.
– Нет, это я – плод твоей фантазии, Луиза, – поцеловав ее в щеку, сказал он. – Мы оба придумали друг друга.
– Не придумали, намечтали, – поправила его Луиза.
– На-меч-та-ли, – проговорил он, глядя на убегающую в вечность реку. – Я счастлив, что держу в руках свою мечту, возродившуюся из пепла птицу феникс – Ла Фениче…
– Возродившуюся из пепла, – прошептала Луиза. А в воздухе зазвучало:
Мы с тобой намечтали друг друга, Хоть не верили, что разлука Нас однажды вместе сведет, И мгновеньем покажется год Тот, который так долго мы ждали. Тот, в который друг друга узнали И с улыбкой воскликнули: «Ты?! В мир людей с неземной высоты?! Неужели реальны мечты?»Мраморные ангелы сошли со своих каменных постаментов и распростерли крылья над Луизой и Джованни. Вокруг образовавшегося сферического пространства засияли огненные всполохи молний. Исчезло все: река Тибр, мост Святого Ангела, вечный город Рим. Исчезли земля и небо. Остались только он и она, завороженно наблюдающие за молниеносностью времени, за сиюминутностью страха и за безбрежностью вечности, обнимающей их своими крыльями…
Через столетия все повторится. Через столетия все повторилось. Что изменилось? Ничто… Просто – случилась – Жизнь!«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его жизнь и стал человек душою живою».[26]
Луиза распахнула окно и увидела маленького эльфа. Он сидел на мостовой и чертил на гладких лбах булыжников замысловатые фигуры. Он был так увлечен, что не обращал внимания на соседского мальчика, водрузившего на колени аккордеон. Эльф не поднял головы даже тогда, когда мальчик заиграл свой цыганский танец. Это удивило Луизу. Она прошептала в такт музыке:
– До, ре, ми, ре, до, – и побежала вниз, перепрыгивая через две ступени.
Эльф сидел в той же позе, отрешенно глядя перед собой. Казалось, что он не слышит ни музыки, ни шагов Луизы, ни ее голоса…
– Он, наверное, за тысячу верст отсюда, – подумала Луиза и тут же поправилась: – Не за тысячу верст, а за тысячу лет.
– Здравствуйте, мой юный друг, – присев пред ним на корточки, проговорила она. – Я знаю, что через сто лет вы будете любить меня. И как я счастлива, что смогла увидеть ваши глаза. Ваши удивительные чистые глаза, в которых отражается вечность.
– Луиза! – прошептал он, стряхивая чары забытья. – Я просидел здесь всю ночь. Я, наверное, заснул с открытыми глазами. Вы мне не снитесь?
Она улыбнулась: «Не снюсь.»
– Какое счастье, вновь видеть вас, Луиза, – взяв ее за руку, проговорил он.
– Почему вы не поднялись ко мне? – спросила он, продолжая улыбаться.
– Не посмел, – потупив взор, ответил он. Яркий румянец залил его щеки. Луизе захотелось поцеловать этот внутренний огонь, но она сдержалась. Мальчик мог расценить ее невинный жест по-своему, усмотреть в нем какой-то скрытый смысл. Людям свойственно находить скрытый смысл там, где его нет и быть не может. И не обращать внимания на знаки, дающие ключ к разгадке.
– Мне было стыдно за то, что я сбежал от вас в пустоту… в наполненное пустотой пространство, – проговорил он, не решаясь поднять глаза.
– Но прежде это пространство влекло вас, привлекало, увлекало, очаровывало, – усмехнулась Луиза.
– Прежде, – проведя рукой по своим рисункам, сказал он. – Прежде я не был знаком с вами, Луиза. Я не знал о существовании седьмого измерения, о возможности слышать и видеть мир по-иному. Теперь я стал другим, – он поднял голову. – Я по-другому чувствую, думаю и даже дышу.
Он вскочил на ноги, помог Луизе подняться, и, глядя ей в глаза, с жаром договорил:
– Да-да, Луиза. Я дышу по-иному. Мое сердце бьется в такт вечности, послушайте!
Он прижал ее руку к своей груди и закрыл глаза.
– Сердцебиение слушают не так, – сказала Луиза, убирая руку.
– А как? – распахнув ресницы, спросил он.
– Объятия – прикосновенья душ, – сказала она, прижавшись к нему. Он блаженно зажмурился и прошептал:
– Я даже не предполагал, что так бывает. Я не чувствую своего тела. Я не ощущаю земного притяжения, зато я чувствую переполняющую душу радость. Слышу удивительную мелодию и понимаю, что я-удивительное существо. – И, словно спохватившись, воскликнул:
– Нет, не существо, а человек! Человек, живущий в седьмом измерении.
– По вам этого не скажешь, – раздался звонкий девичий голосок. Он открыл глаза и с любопытством посмотрел на девушку, стоящую напротив. Она теребила косичку и хитро улыбалась. Ветер играл подолом ее желтого в черный горох платья, то оголяя, то пряча круглые колени.
– Вы кто? – спросил он, нахмурившись.
– Луиза, – улыбнулась она.
– Луиза? – воскликнул он, растерянно озираясь по сторонам. Он надеялся увидеть настоящую Луизу, с которой они минуту назад стояли, прижавшись друг к другу.
– Да, я Луиза, – повторила девушка, перебросив косу за спину. – Луиза Мацони. Почему вас так удивило мое имя?
– Видите ли… – проговорил он, повернув голову к окну Луизы, в котором, как флаг, трепетала алая кружевная занавеска. – Видите ли…
Мальчик, игравший на аккордеоне, сбился. Мелодия исчезла, и стало тихо-тихо. В наступившей тишине было слышно, как дрожит и дробится на молекулы воздух. И в это дрожание и дробление подсознательно, бессознательно ворвались знакомые до боли голоса:
– Дышите.
– Я дышу.
– Напишите стихи для меня…
– Для вас?
– Да. Прошу вас.
– Хорошо. Я напишу о том, что мы с вами тысячу лет не знаем ни боли, ни слез и ни бед. О том, что я в вас растворилась давно. О том, что распахнуто настежь окно…
– Мне девушка смотрит с улыбкой в глаза, а я понимаю, что…
– Будет гроза…
– Будет гроза? – удивился он.
– Да-а-а-а…
Грянул гром. Сверкнула молния. Несколько крупных капель упало на землю. Словно, ничего не замечая, мальчик опустил голову и заиграл на своем аккордеоне цыганский танец. Вначале он играл тихо и неуверенно, а потом все громче, громче, громче. Грозовая туча промчалась мимо. Мальчик улыбнулся солнышку и заиграл еще уверенней. Он играл вдохновенно, чуть склонив набок голову, и повторял в такт мелодии:
– До, ре, ми, ре, до…
– В финале он непременно собьется, – проговорила девушка. – Удивительно, что он играет эту мелодию уже полгода, а финал так и не может выучить.
– Сегодня он сыграет верно, – повернувшись к ней, сказал юноша.
– Не сыграет, – мотнула головой девушка. И хитро, улыбнулась:
– Давайте пари: если мальчик сыграет верно, я… я вас поцелую. Идет?
– А с чего вы взяли, что я… – он осекся, словно впервые увидев ее глаза. Не глаза, крупные вишни в черном бархате ресниц. Не глаза – омут.
Повинуясь какой-то странной силе, юноша обнял Луизу и закружил в танце.
– Мне кажется, я знаю вас тысячу лет, – проговорила она. – Вас зовут Джованни?
– Джованни третий, – улыбнулся он.
– Почему третий?
– Потому что были еще Джованни второй и Джованни первый, – ответил он, повернув голову к окну Луизы, где пенились алые кружева, а за ними… Ему показалось, что Луиза наблюдает за ними из-за занавески. Ее тень отражалась в оконном стекле. Ее тень! У него перехватило дыхание, захотелось крикнуть:
– Почему вы прячетесь? Спускайтесь скорее. Это ваш танец, это с вами я должен кружиться на булыжной мостовой.
Но мелькнула новая мысль:
– Там, за шторами вовсе не тень Луизы. Это тень от большой вазы, в которую я тогда воткнул желтые розы. Пятьдесят роз. Нет – сорок восемь, потому что две я безжалостно сломал, представляя, что расправляюсь с Джованни первым и Джованни вторым. Тогда я испытал облегчение. Сегодня – стыд. Бедные розы. Они были невиновны в том, что происходило с нами. В том, что происходит в мире людей, виноваты сами люди. Виноваты своей невнимательностью ко всему происходящему. Своим безразличием и вечным человеческим: «после нас хоть потоп!»
Потоп – исчезновение под тяжестью лет. Но потоп это еще и пот – испарина от осознания того, что потом все оп-пять повторится. Кто-то закрутит спираль, создаст замысловатые рисунки, пиктограммы судеб. А кто-то решит наложить их друг на друга и увидит, что весь замысловатый рисунок ни что иное, как круг. Круг – круговорот, цикличность всего сущего на земле.
– Удивительно, вы – Джованни третий, а я – Луиза вторая, – ворвался в его мысли звонкий голосок девушки, о существовании которой он забыл. Забыл, потому что думал о другой Луизе, о единственной Луизе… И даже не о ней, а о своих чувствах, которые возникли в его душе, когда она обняла его, когда растворилась в нем, чтобы быть всегда. Быть даже вне земного бытия. Быть вечностью, дыханием вечности, воздухом.
– Дыши, дыши, дыши…
– Я дышу. Дышу вами…
– Сегодня маленький аккордеонист сыграл без помарок! Прикажете вас целовать? – девушка хитро улыбнулась и выжидательно посмотрела на Джованни.
– Прикажу… танцевать, – сказал он и, повернувшись к мальчику, воскликнул:
– Маэстро, цыганский танец!
Мальчик кивнул, пропел: «Слушаю-с» и заиграл громко-громко.
Мелодия взлетела вверх, закружилась над покатыми крышами, рассыпалась бисером по булыжной мостовой и нырнула в бирюзовое море, чтобы потом белой пеной выплеснуться на другом берегу. Чтобы через сто лет там, на другом берегу, он и она встретились, не подозревая, что эта встреча предопределена судьбой…
Среди тысячи, тысячи глаз Я искала именно вас. Среди тысячи голосов Я услышал единственный зов. Словно колокол грянул с небес: – Как я прежде без вас? – Как я без…«И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть».[27]
Лесная фея
Он увидел ее у ручья и замер. В лунном свете все ее тело светилось белизной. От этой сияющей белизны невозможно было отвести взгляд. Он весь превратился в зрение. Все остальные чувства стали не нужны. А были ли они? – мелькнула мысль и исчезла, не дождавшись ответа. Сейчас главным было – созерцать. Созерцание – зрение возведенное в превосходную степень, дающее возможность видеть невидимое, позволяющее проникать в тайны. Тончайшая пелена человеческой незрячести спала с его глаз. Он прозрел. Прозрел совершенно. Мир предстал перед ним в ином виде. Краски, которые прежде были невидимыми, стали четкими и яркими, завладели его сознанием.
– Как же я жил, не видя всего этого? – подумалось с досадой. – Я же был слепцом.
– Слепец не тот, кто не видит свет, а тот, кто видит мир в черном цвете, – проговорила она, набрав в ладони серебряной воды. Вода в ее ладонях засветилась и полилась сквозь пальцы радужными струями.
– Кто вы? – поинтересовался он, испугавшись своего надтреснутого голоса.
– Я – лесная фея, – ответила она и звонко рассмеялась.
– Фея, фея, фея, я, – зазвенело колокольчиками эхо.
– Фе-я, – повторил он, восторженно глядя на ее светящееся тело, на рассыпанные по плечам серебряные волосы.
– Посмотри мне в глаза! – приказала она.
Ему почему-то стало страшно. Озноб пробежал по всему телу. Сердце замедлило свой ритм, стало трудно дышать.
– Зачем? – прошептал он, чувствуя, что сердце вот-вот остановится.
– Посмотри! – ее голос звучал, как тысяча громов. От страха он крепко-крепко зажмурился и… проснулся.
Огромная круглая луна заглядывала в его окно и скорбно улыбалась. Он свесил босые ноги с кровати, минуту посидел неподвижно, потом решительно поднялся, задернул занавески, вновь нырнул под одеяло и блаженно потянулся:
– Вздор. Все это – вздор. Сейчас я закрою глаза и увижу другой сон. Нет. Я не увижу больше ничего во сне, потому что я буду спать без сновидений. Я должен выспаться, поэтому я против сновидений. Против снов…
– Вы против снов, – усмехнулась лесная фея, усевшись на край его кровати. – Но разве в вашей власти запретить видениям, привидениям являться тогда, когда они желают? Разве вы можете сказать, почему и зачем сняться людям сны? Будь вы хоть тысячу раз против снов, вы все-таки не властны над ними. Ваше сознание, ваш разум не принадлежат вам, когда вы погружаетесь в дремотную истому…
– Но я могу проснуться в любой момент. Я могу открыть глаза и разом разрушить чары сна, вырваться из царства сновидений и грез, – воскликнул он, приподнявшись.
– Во снах не все так просто, как в словах, – усмехнулась фея, тронув его своей светящейся рукой. Он опустил голову на подушку, почувствовав свинцовую тяжесть во всем теле.
– Вы не можете проснуться сразу, даже если сон пугает вас, – проговорила фея таинственным голосом. – Сон, видение не отпускает вас. Отпускает вас не сразу. И потом еще долго-долго вы пребываете в его власти. Ваши мысли не принадлежат вам. Ими владеет сновидение. Поэтому-то мысли и спешат туда, в ночь, чтобы найти объяснение, чтобы увидеть еще раз то, что невозможно увидеть при свете дня.
– Зачем я вам? Почему вы не отпускаете меня? – сдавленным голосом спросил он.
– Я хочу, чтобы ты посмотрел мне в глаза, – нежным голосом проговорила фея.
Он почувствовал огненное жжение в солнечном сплетении, солоноватый привкус крови во рту и, подумав, что это пришла его смерть, поднял голову. Ее глаза были похожи на две далекие звезды, мерцающий свет от которых летит на землю миллионы световых лет. Он уже не обжигает. Он завораживает. Завораживает так же, как сверкающая белизной кожа и волосы, отливающие серебром. Как полуулыбка темно-коралловых губ и голос, проникающий в каждую клеточку его тела. Ее голос успокаивает, баюкает, прогоняет прочь дурные мысли.
– Нет, это не смерть, – улыбается он. – Это – жизнь во всей ее полноте и яркости. Жизнь со всеми взлетами и падениями, удачами и разочарованиями, радостями и раскаяниями, любовью и ненавистью. Жизнь…
– Ваша жизнь, – шепчет она, и в него вливается свет далеких звезд. Тех звезд, на которые он смотрел часами, мечтая оказаться там, в далеком далеке и, глянув на землю, сказать: «Я живу в седьмом измеренье и оттуда смотрю на вас!»
– На вас лежит печать, – шепчет фея.
– Печать? – удивляется он.
– Печать таланта. Вы – художник. Вы можете видеть мир по-иному. Вы можете показать увиденное другим людям, – голос ее звучит громче. – Вы сможете рассказать им о далеких мирах семизвездий.
– Созвездий, – вторит он. – Созвездий, в которых семь звезд.
– В которых тысячи звезд и тысячи световых лет. И нет предела вселенной. Нет. Как бы люди ни старались отыскать ее границы, их никогда не найдут, – голос ее становится тише. – Знайте это, но не спешите открывать другим своего знания. Вас не услышат. Люди не могут услышать рассвет. Миг лишь один и его уже нет. Миг – шаг, друг – враг. Прощайте.
Фея отвела взгляд. Сразу стало темно и сыро. Исчезли краски. Исчезли звуки. Исчезло все. Лишь светящиеся руки еще касались его рук, кистей, пальцев.
– Кисти в ваших пальцах будут волшебными, – последнее, что он услышал перед пробуждением…
– Вы обладаете удивительным талантом. Вы – волшебник. Нет, это кисти в ваших руках, как волшебные палочки, которыми вы творите чудеса. Скажите, Джованни Виченцо, у вас есть какой-то секрет? Может быть, это тайное заклинание, которым вы пользуетесь, когда пишете, нет, я бы сказал больше – творите свои картины, свои полотна? – первое, что услышал Джованни, когда принес свои работы в Академию художеств.
– У меня нет никакого секрета. Я просто пишу то, что вижу, – ответил он.
– У кого вы учились? – глянув на него поверх очков, спросил профессор.
– Ни у кого, – улыбнулся он. – Я просто взял в руки кисти и…
– Он просто взял в руки кисти и создал несколько шедевров! – воскликнул профессор. – Нет, мой дорогой, это все не просто. У вас талант, талантище! Вы понимаете это? – Джованни смущенно улыбнулся.
– Я даже не знаю, сможем ли мы вам чем-то помочь, – потер виски профессор. – Учить вас не взялся бы даже великий Леонардо. Хотя… – профессор поднялся. – Я постараюсь что-нибудь придумать. Может быть, мы сможем что-то для вас сделать. Удачи.
Джованни сбежал вниз по широким каменным ступеням, зачерпнул воды из большой фонтанной чаши, плеснул себе в лицо и рассмеялся:
– Разве я мог вам, господин профессор, рассказать о своей лесной фее, которая пять лет назад разглядела во мне дар художника?
Джованни приземлился на скамью, закинул ногу на ногу, запрокинул голову и, подставив лицо солнечным лучам, зажмурился.
– Удивительное рядом, просто надо внимательней смотреть вокруг. Надо смотреть во все глаза, тогда можно будет увидеть седьмое измерение.
Джованни открыл глаза и посмотрел вокруг. Бледно-серое здание Академии с островерхими башенками и львами, сидящими у дверей, напоминало картонную декорацию, установленную так, что солнце отражалось в каждом оконном стекле, и казалось, что в окнах вовсе не стекла, а золотая слюда. Крыши покрывала тонкая позолота, солнечная позолота, которая элегантно выглядела на зеленой патине столетий.
Джованни посмотрел на чашу фонтана, расположенную в центре площади, залитой солнечным светом, и улыбнулся. Чаша была похожа на цветок с семью лепестками.
– Это же символ моего седьмого измерения! Как я счастлив, что мне приснилась лесная фея, что моя жизнь сложилась так, а не иначе!
Джованни поднялся и решительной походкой зашагал прочь. Ему почему-то захотелось попасть в эпоху высокого Возрождения, когда творили Каналетто, Франческо Гуарди, Джованни Батиста Тьеполо…
– Меня тоже зовут Джованни, – усмехнулся он. – Не это ли стало причиной благосклонности лесной феи ко мне? Почему именно меня научили виртуозному владению цветом, рисунком и приемам светотени? – но тут же мелькнула другая мысль:
– Хорошо, что научили именно меня! Персонажи моих полотен населяют тягучее пространство, не имеющее ничего общего с реальностью. Реальная нереальность. Нереальная реальность, похожая на сон, который мне не дает покоя. Но он больше не повторяется, несмотря на все мои мольбы, просьбы и требования. Моя лесная фея была права, мы не властны над сновидениями.
Джованни тяжело вздохнул и остановился на мосту Святого Ангела возле одной из мраморных статуй. Почему он остановился именно здесь, Джованни не знал. Просто захотелось остановиться и посмотреть в пустые глаза статуи. Но глаза Ангела вовсе не были пустыми. Джованни почудилось, что он видит в них свет далеких звезд. Видит холодный серебряный отсвет ночного видения и слышит шепот лесной феи. Джованни превратился в слух, подался вперед, перестал дышать, положил руки на холодные ступни статуи, но не смог расслышать ни слова из ее тайной речи.
Зато услышал негромкий мужской голос:
– Этот Ангел не похож на остальных. Мне кажется, что Лоренцо Бернини, создавая эту скульптуру, думал о женщине. О прекрасной женщине, пригрезившейся ему во сне. Наврядли он видел ее в реальности. Ведь если бы он разглядел ее среди толпы, то непременно назвал бы своего ангела ее именем.
Джованни повернул голову и долго смотрел на седовласого человека с серьезными глазами, глазами художника. У этих глаз не было цвета, потому что в них отражалась вечность.
– Я назвал эту статую Вероника, – улыбнулся человек. – Хотите узнать почему? – Джованни кивнул. – Я был безнадежно влюблен в Веронику Скортезе, – проговорил он и усмехнулся. – Почему был, когда я до сих пор думаю о ней?
– Почему же вы не вместе? – спросил Джованни, почувствовав к этому человеку расположение и трогательную нежность. Джованни даже показалось, что они давно знакомы, вот только ненадолго разминулись, но уж теперь ни за что не расстанутся. Ни за что. Художник научит Джованни жить в мире людей, не забывая законы вечности. Научит балансировать на грани света и тьмы, поддержит в трудную минуту, укажет выход.
Почему все это промелькнуло в сознании Джованни в их первую встречу, он не знал. Ясно было одно: будет именно так, как подумалось. Они станут лучшими друзьями.
– Вы спросили, почему мы не вместе, – проговорил художник, облокотившись на перила моста. – Да потому, что Вероника Скортезе – не женщина, мечта! Моя не сбывшаяся мечта, в поисках которой я провел всю свою жизнь. Я одинок, стар и никому не нужен. Теперь не нужен, – он горестно вздохнул. – Да и мне теперь никто не нужен. Никто… – он посмотрел на Джованни и улыбнулся. – Разве только ученик, который захочет разделить мое одиночество.
Он выпрямился, гордо поднял голову и проговорил:
– Я – известный художник Джордано Антонелло.
– А я – неизвестный художник Джованни Виченцо, – протянув ему руку, сказал Джованни.
– Я сразу понял, что вы не праздный гуляка. У вас глаза талантливого человека. Вы смотрели на ангела так, словно беседовали с ним. Верно? – пожав руку Джованни, своей сухощавой рукой, сказал он.
– Да, я пытался услышать, расслышать его голос, – ответил Джованни.
– Расслышать голос ангела здесь в Риме вам не удастся, – покачал головой Джордано Антонелло. – Чтобы услышать голос вечности, нужно отправиться… – он хитро улыбнулся. – Вы любите приключения, Джованни?
– Я молод и азартен, как любой юноша в моем возрасте.
– Вам двадцать?
– Да.
– Прекрасный возраст. У вас еще все впереди. У вас впереди целая вечность. Итак, я приглашаю вас в заколдованный город – Сьюдад Энкантада.
– Вы зовете меня в Испанию?
– Вовсе нет, – улыбнулся Антонелло. – Я зову вас в Альпы к озеру Комо, где жила когда-то моя мечта Вероника Скортезе.
– Когда едем?
– Завтра. Буду ждать вас ровно в восемь утра на Пьяцца Маттеи у фонтана делле Тортаруге.
Антонелло поклонился и поспешно зашагал прочь. Джованни улыбнулся, поцеловал холодные ступни ангела, глянул в его мраморные глаза и прошептал: «Спасибо».
На несколько лет они с Джордано Антонелло стали отшельниками, живущими в удивительном нереальном мире искусства. Но это затворничество не тяготило Джованни. Оно нравилось ему. Он познавал себя через природу и природу через себя. Писал картины, эскизы, делал наброски, беседовал с Джордано, с ужасом думая о том, что однажды все может закончится, и ему придется вернуться в реальность, в мир людей, ничего не знающих о законах вечности.
Поэтому, когда Джордано устроил ужин при свечах, Джованни заподозрил что-то недоброе. Они сидели в саду теней за столиком, покрытым бледно-лиловой скатертью, пили красное вино и наблюдали, как на озере зарождается шторм. Джордано Антонелло был неразговорчив. Он пил вино мелкими глотками и немигая смотрел вдаль, в вечность. Джованни, привыкший к странностям своего учителя, терпеливо ждал. Он наблюдал за темнеющим небом, за меняющимися красками, предвещающими бурю, вслушивался в рев ветра, восхищался всполохами молний. За час они ни разу не повторились. Джованни подумал о том, что можно будет создать сотню полотен, если воспроизвести все эти молниеносные зигзаги и изгибы. Он собрался сказать о своем намерении учителю, но тот заговорил первым.
– Шторм на озере Комо – привычное дело, – проговорил Джордано и посмотрел на Джованни. – Когда-нибудь шторм разлучит нас навеки.
Джованни хотел возразить, сказать, что никакие силы не смогут разлучить их, но грянул гром. Раскат был таким сильным, что Джованни зажал уши. За первым раскатом последовал второй, третий, четвертый. Молния располосовала небо надвое. Сквозь разорванную черноту туч просияло солнце, окруженное радужным нимбом, и поспешно удалилось, уступив место краскам бури – серо-бурым с фиолетовым оттенком, к которому примешивалась холодная стальная гамма.
– Разлука неизбежна, – сказал Антонелло, сделав большой глоток вина. – Тебе пора возвращаться в Рим, мой мальчик. Пришло время показать твои работы людям. Тебя ждет большое будущее, и я счастлив, что в твоем успехе есть и моя заслуга.
– Если бы не вы, Джордано, то… – воскликнул Джованни, но Антонелло отмахнулся.
– Прекрати. Ты прекрасно знаешь, что если бы Творец не даровал тебе талант, то я был бы бессилен что-либо сделать. Помни об этом. Не забывай наших бесед. Живи с большой буквы. Живи так, как я учил тебя, Джованни. Сверяй ритм своего сердца с ритмом вечности. И еще, – Джордано пристально посмотрел в глаза Джованни. Не в глаза, в душу. – Когда ты встретишь ту, которую должен встретить, пообещай, что ты приведешь ее сюда, в Сьюдад Энкантада. Я должен увидеть ее. Дол-жен! – он залпом допил вино и поднялся.
– Я выполню вашу просьбу, – сказал Джованни.
– Я знаю, ты сейчас думаешь о том, что я болтаю вздор, что я спятил, повредился в рассудке. Да, в восемьдесят лет можно потерять разум, но уверяю тебя, с моим рассудком все в полном порядке, – глядя на Джованни сверху вниз, проговорил Антонелло.
– Нет, учитель, – сказал Джованни, вставая. – Я подумал, откуда Джордано все это знает?
– Я колдун, – усмехнулся Антонелло, похлопав Джованни по плечу. – Я – маг, чародей, волшебник. Я могу заглядывать в будущее, но никогда не злоупотребляю своим даром. Сегодня – исключение. Я знаю, что дни мои сочтены…
– Нет, – прошептал Джованни, побледнев.
– Не беспокойся, – улыбнулся Джордано. – Это случиться через несколько лет после того, как я увижу твою избранницу, которая будет похожа…
– На вашу Веронику?
– Нет, – покачал головой Джордано. – Она будет другой. Это будет девушка, пришедшая из седьмого измерения. Поэтому ты не сможешь пройти мимо нее.
– Как я ее узнаю? – поинтересовался Джованни, не очень доверяя словам учителя. Откуда Антонелло мог знать, что произойдет через год, два, пять лет, если даже завтрашней день был для него загадкой.
– Ты узнаешь ее по сиянию далеких звезд и по тому, как будет светиться в ночи ее кожа, – таинственным голосом прошептал Антонелло. Джованни вздрогнул. Про свою лесную фею он не рассказывал никому. Как Джордано узнал? Может, он и в самом деле колдун?
Джордано рассмеялся и ушел в дом. Джованни еще долго сидел в саду теней, наблюдая за разбушевавшейся стихией.
Ночью Джованни приснился сон, о котором он мечтал несколько лет. Он вновь оказался у лесного ручья, где играла водяными струйками фея. Ее кожа светилась. Волосы отливали серебром, а струйки, проливающиеся сквозь пальцы, были радужными.
– Как я рад вас видеть! – воскликнул Джованни, сделав шаг вперед. Фея выплеснула воду из рук и поднялась. Она была очень высокого роста. Джованни пришлось задрать голову, чтобы видеть ее лицо с темно-коралловым изгибом губ.
– Я пришла сказать вам, что вас ждет всемирная слава, – в ее голосе Джованни уловил нотки презрения.
– Зачем она мне? – искренне удивился он. Он был расстроен предстоящей разлукой с учителем. Ему не хотелось ехать в Рим, и уж тем более ехать туда за всемирной славой. – Она мне не нужна.
– Она нужна вам, чтобы ваш дар не пропал бесследно, – чуть смягчившись, проговорила фея. – Вам только следует помнить: дар – это то, что вы получили даром. Даром получили, даром отдавайте. Это значит, не прилагайте сердца своего к той шумихе, которая поднимется вокруг вас. Не нужно желать, чтобы о вас говорили все. Нужно желать, чтобы о вас не говорили плохо. Вы отвечаете за свой дар. Он дан вам лично. Берегите его, не разменивайте на славословие, на сластословие, на многословную зависть, лесть и лживость.
Фея коснулась его рук, кистей, пальцев своими светящимися руками и исчезла. Вместе с ней исчез и сон. До рассвета Джованни не сомкнул глаз. Он лежал и смотрел на скользящие по потолку тени и думал, думал, думал о случайных неслучайностях, о замысловатых переплетениях судеб и о предстоящих встречах. Но больше всего он почему-то думал об одной встрече с неизвестной ему девушкой, похожей на лесную фею.
Всемирно известный Джованни Виченцо вернулся к озеру Комо через десять лет.
– Вы один? – обняв его, спросил Антонелло.
– Нет, мой дорогой друг, со мной приехали молодые художники, – ответил он. – Мы решили отпраздновать ваш юбилей по-особому. Мы хотим поиграть в художников высокого Возрождения. А вас мы назначаем Дожем Венеции. Вы согласны, Джордано?
– Согласен ли я быть Дожем Венеции? – хитро улыбнулся Антонелло. – Я мечтал об этом всю свою жизнь. Лучшего подарка вы не могли для меня сделать, мой мальчик.
– Итак, приступим к…
– Прошу вас об одном одолжении, Джованни, – перебил его Антонелло. – Оставьте своих юных друзей на мое попечение, а сами поднимитесь на нашу вершину к старому дубу. Там в дупле есть кое-что для вас.
– Я сгораю от любопытства, – улыбнулся Джованни, сжав сухощавые руки учителя. – Позвольте мне помчаться в горы прямо сейчас.
– Я вам это настоятельно рекомендую, мой мальчик, – похлопал его по плечу Джордано. – Жизнь в городе так утомила вас, что глоток горного воздуха вам просто необходим.
Джованни поклонился и поспешил к вершине по заветной тропинке.
– Сегодня ты встретишься со своей мечтой, – проговорил ему вслед Джордано. Но Джованни не услышал его слов.
Ему пришлось проделать долгий путь к вершине, чтобы достать из дупла старого дуба ларец, в котором лежала записка: «Сегодня ты встретишь свою судьбу!»
– И ради этого я поднимался сюда? – скомкав записку, проговорил Джованни. Он швырнул записку на траву, наступил на нее ногой, и, крикнув: «Все это бред!», собрался спускаться вниз. Но, сделав несколько шагов, остановился. Немного подумав, поднял записку, разгладил ее, перечел еще раз, спрятал в карман брюк и сел на поваленное дерево. Сколько раз они сидели здесь с учителем и наблюдали за летящими по небу облаками, за скользящими по озеру лебедями и за людьми, живущими в роскошных виллах..
– Сколько счастливых лет прожито здесь! – улыбнулся Джованни. – Каким счастливым я тогда был! Правда, тогда я был мальчиком, а теперь стал мужчиной. Человеком расчетливым, по словам других. Но весь мой расчет состоит в том, что я четко просчитываю свою жизнь, рассчитывая только на себя. Я прекрасно знаю, что человек по природе своей одинок. Но внешнее одиночество меня не страшит, потому что я никогда не испытываю одиночества внутреннего. Внутри меня свет, дар, творчество, дарованное свыше. Оставаясь наедине с самим собой, я остаюсь наедине с Богом, направляющим меня по пути Истины.
На вопрос Джованни: «Можно ли отыскать Истину в мире зла?» неизменно звучал ответ:
– Надо стараться отыскивать ее.
Он старался, как мог. Старался не приукрашивать уродство, не быть лицеприятным, высокомерным, злым, несдержанным. Но быть таким, как должно, получалось не всегда. Порой не получалось ничего. Тогда он убегал в лес, в сад, в поле падал в траву и, обхватив голову руками, молился. Шептал слова покаяния, не открывая рта. Мысленно просил Всевышнего о спасении. О спасении души. О возвращении в седьмое измерение.
– Не время возвращаться. Еще не время, – звучало в ответ. – Еще не состоялась главная встреча.
– Когда же она произойдет?
– Скоро. До встречи лишь час. Сейчас…
Джованни улыбнулся, закинул руки за голову и проговорил:
– Мне стоило подняться сюда ради того, чтобы вернуться в свою юность. Мне вновь двадцать лет. Я вновь восхищаюсь высокими кипарисами, разноцветными цветочными клумбами, резными решетками причалов и белыми лебедями, кружащими над озером. Они взлетели, потому что надвигается шторм. Мне тоже надо поторопиться вниз.
Джованни поднялся и пошел вниз по другой тропе. Маленькая пичужка вспорхнула прямо из-под его ног и, описав круг над его головой, полетела к озеру. Джованни проследил ее полет и увидел у резной решетки причала девушку. Она стояла к нему спиной, но он уже знал, что это именно та девушка, которую он должен был встретить. Встретить сегодня в день рождения своего друга, в день шторма на озере Комо. Джованни побежал вниз, потом остановился, снял парусиновые туфли и пошел медленно-медленно, временами останавливаясь, чтобы получше разглядеть ее. Чем ближе подходил Джованни, тем отчетливее видел, как светится ее кожа, отливая серебряным лунным светом.
– Солнечный и лунный свет… Не сон ли это? – думал Джованни, едва ступая по тропе. Он не хотел, чтобы она раньше времени услышала его шаги, поэтому шел на цыпочках. Но все его предосторожности были не нужны. Из-за шума ветра и волн, ничего не было слышно.
Ветер усиливался с каждой минутой. Он неистовствовал, трепал темные волосы девушки, закручивал платье вокруг ее ног, а она стояла неподвижно, словно изваянная из мрамора статуя.
– Статуя ангела Бернини, – подумал Джованни.
Девушка обернулась. Джованни замер. Все внутри него ахнуло:
– Да это же и в самом деле точная копия ангела, созданного Лоренцо Бернини. Ангела, которого хочет увидеть Джордано Антонелло. Ангела, который будет принадлежать ему Джованни Виченцо!
Но это будет не сразу, не сразу. Пройдет несколько лет, прежде чем Джованни поймет, что он хочет быть рядом со своей мечтой. Что он должен быть рядом с ней, чтобы вернуться в седьмое измерение…
Измерение седьмое мы найдем, Мой друг с тобою. Мы его с тобой откроем, Подобрав заветный ключ. И тогда средь туч и мрака Засияет солнца луч.Луиза распахнула окно, вдохнула чистый утренний воздух и улыбнулась. Она знала, что ровно в восемь из соседнего дома выйдет мальчик с аккордеоном и заиграет цыганский танец. Музыка будет взлетать вверх к облакам, рассыпаться горошинами звуков по булыжной мостовой, заставляя Луизу вновь и вновь думать о том, что жизнь прекрасна и удивительна. Что даже разбившееся вдребезги сердце может быть восстановлено. Что ожоги и рубцы бесследно исчезают, если… Если рядом твоя мечта, ставшая реальностью.
Моя крылатая мечта, Не торопись умчаться в небо. Моя крылатая мечта, Позволь опять поверить в небыль. Позволь забыться сладким сном, Сладчайшим сном без пробужденья, Чтоб все, что мучило и жгло, Предать сумела я забвенью…Примечания
1
Притчи 12:19.
(обратно)2
Притчи 14:15.
(обратно)3
Книга Пророка Аввакума 2: 18–20. Псалтырь 10:4, 6–7.
(обратно)4
Книга Пророка Исаии 66: 15–16.
(обратно)5
Мы – сообщество падающих, а не сообщество стоящих.
(обратно)6
Книга Пророка Аввакума 2: 19–20.
(обратно)7
Псалтырь 113:19, H-H.
(обратно)8
Екклесиаст 1: 9-11.
(обратно)9
Ф. Бэкон.
(обратно)10
Притчи 30: 15–15, 21–23.
(обратно)11
Притчи 30: 18–19.
(обратно)12
Притчи 11:19.
(обратно)13
Притчи 17: 27–28.
(обратно)14
Средневековый поэт Востока Джалаладдин Руми.
(обратно)15
Книга Пророка Иеремии 17:12.
(обратно)16
Джалладдин Руми. Ангур, энаб.
(обратно)17
Джалладдин Руми.
(обратно)18
Послание к Римлянам 8: 24–25.
(обратно)19
Книга Иова 8: 13–14.
(обратно)20
Книга Иова 18: 5; 14.
(обратно)21
Двустишия.
(обратно)22
Джаладдин Руми.
(обратно)23
Псалом 35: 3–4.
(обратно)24
Книга Судей 9: 8-15.
(обратно)25
Марина Цветаева «Поэма Конца».
(обратно)26
Бытие 2:7.
(обратно)27
Бытие 2: 21–24.
(обратно)
Комментарии к книге «Вверх по Меконгу (сборник)», Елена Ивановна Федорова
Всего 0 комментариев