«Стихи о главном»

Стихи о главном (fb2) - Стихи о главном 403K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лаэрт Олимпович Добровольский

Лаэрт Добровольский Стихи о главном

© Л. О. Добровольский, стихи, 2014

© О. С. Дмитриева, вёрстка, дизайн, 2014

…Правда, что полегли миллионы. Но в статистике правда не вся. Рассыпаются в прах медальоны. Наши правды в песок унося… Крест немецкий и орден советский Вот и всё, что осталось от нас… Откопали и нас… Наконец-то… Кем мы станем сегодня для вас?..

«Начинаю как будто с нуля…»

Начинаю как будто с нуля. Как костёр новый стих разжигая Неустойчива дыма струя: То слабеет, почти пропадая. То взлетает с огнём пополам. Слов незначащих стружку сырую Обвивая, к опорным словам Подбираясь наощупь, вслепую. Животворного ветра порыв Никогда не бывает в излишке И словам, обещающим взрыв, И под лапником зреющей вспышке. Рухнет мир… Новоявленный Ной — Словознатец пытливый, отыщет Слов останки под толщей земной На оставленном мной костровище.

Долговременная огневая

1

Придёт взрывник… Всему свой срок.. Разрушен Колизей… Бетона серого кусок — Цемент, щебёнка и песок — Я отнесу в музей. Дорог и судеб грозных дней Немой конгломерат Напомнит ярче и полней Святую родственность корней: Блокада – Ленинград. Бульдозер нож опустит свой, И канет в вечность тот Когда-то бывший огневой И грозной точкой над Невой В селе Рыбацком ДОТ.

2

Долговременная точка… Точку зрения огня Защищает оболочка Из бетона и броня. Пробуй с фронта, пробуй с тыла В точку зрения попасть — И доныне не остыла Жажда высказаться всласть: – С точкой зрения Природы Согласуется закон: Ослеплённые народы — Огнедышащий дракон. Где лавиной вал давилен Захлестнёт земную твердь — В каждой клеточке извилин Ноосферы зреет смерть, Беспощадной жизни проза Попирает все права; Там огонь огню угроза.  Где не действуют слова. Страшен самопостиженьем Загоняемый в загон. Кончит век самосожженьем Огнедышащий дракон… Точку зрения приемлю Зажигающую свет И вгоняющую в землю Нож, заточку и кастет.

3

Я, огневая точка, — Как вечный часовой; Не вылиняла строчка. Простроченная мной. Меня, из сотен тысяч Не предавших земли. Ни подавить, ни выжечь. Ни выжать не смогли. Не зарастает метка — Попал осколок в бровь; Прочна грудная клетка. Но что-то ноет вновь. И чудится порою: Вновь, словно на войне. Идут солдаты строем В полночной тишине. Идут незримым строем. Един порыв: – вперёд! Труба вослед героям Прощальный марш поёт. Застава у Славянки Уходит за спиной — И встанут спозаранку Лицом к лицу с войной; К сражению готовы. Не ведая о том, В чьём доме вскрикнут вдовы И замолчат потом. Узка моя бойница. Но кругозор – широк… Не кончена страница, Ещё идёт урок… Но в празднике народном Дороже всех наград — Оставшийся свободным Блокадный Ленинград.

Дот в окружении

Давно развеян дым сраженья. Давно умолк сраженья гром… По всем законам окруженья Цепь замыкает новый дом: Красивый дом… Многоэтажный., Дай знак – и ринется вперёд… Такой нахраписто отважный. Что только оторопь берёт… В его чертах смешались стили. Эпохи, нравы, времена… Стоянку к ДОТу примостили С вершин сошедши, племена… Да, карта мира устарела И ветер с Запада – не тот. Но ДОТ без сектора обстрела — Уже давно не тот Федот… Что горше может быть позора Стать окружённым без борьбы… Ушли из сектора обзора Холмов покатые горбы. Ушли поля, ушли опушки. Ушли Славянки берега. Где каждый камушек – на мушке В предощущении врага. Ушли кустарник с перелеском И осыпающийся склон… Вслед за послышавшимся всплескам Не льнёт к прицелам гарнизон. Кольцо домов всё уже, уже… Под мирным небом взят в полон. Встал в охранение снаружи Стеклобетонный Вавилон. А ДОТ – ветшает неторопко В крушенье мелочных забот… Но на макушке – водки стопка Во дни родительских суббот.

Оловянные солдатики

На полу – полей квадратики: Там – чужие, здесь – свои… Оловянные солдатики… Настоящие бои… Залпы гаубиц победные Через миг решат исход: Отлетают гильзы медные Под кровать и под комод. Отлетают гильзы медные Под комод и под кровать… Ах, под возгласы победные Так обидно умирать. Знаменосец ранен в голову. Древко падает из рук, И понятно даже олову — Смерть незримая вокруг. Сколько их, сложивших голову… Пересчитывать – не счесть… Разукрашенное олово И кладбищенская жесть… За игрой воображения Мой отец следит, как бог. Подступив к полям сражения Костылями на порог.

Невский пятачок

1

В потёмках до утра Мерещится подвох: Вот взмоет ввысь «Ура!..», Вот гаркнет «Hande Hoch!» И содрогнётся твердь В который раз уже, И понесётся смерть В слепящем кураже. Страшнее во сто крат Летящего свинца Поднявший руку брат На брата-близнеца. Сурова память-нить В суровые века. Ничто соединить Не в силах берега — Ни новые мосты. Гуманности полны. Ни новые кресты На нивах той войны.

2

Здесь слова замирают в теплынь на лету. Здесь Нева замедляет движение. Усмиряя свободной волны маету И брожение. Как враги друг на друга глядят берега, В каждом взгляде – достоинство племени… Расцепляет двух братцев сестрица-река Столько времени… Вот бы звон колокольный над гладью речной Пробудил в берегах покаяние. Но чека поржавевшей гранаты ручной Вся – внимание. Отойти бы гранате на вечный покой… Жизнь – в бессмертии многообразия; Не предложит гранате сапёр над рекой Эвтаназии. И лежать ей занозой в подкорке земной. Всею мощью своей нерастраченной До последнего слова, до встречи – со мной Предназначенной…

«Откопали и нас… Наконец-то…»

Откопали и нас… Наконец-то… Словно выпал счастливый билет: Перебраться на должное место На ближайшую тысячу лет. Нам не верится, что откопали; Вздёрнут дёрн, перевёрнут пейзаж.. Распознают ли только? – едва ли Тайну выдаст разбитый блиндаж. Правда, что полегли миллионы. Но в статистике правда не вся. Рассыпаются в прах медальоны. Наши правды в песок унося… Крест немецкий и орден советский Вот и всё, что осталось от нас… Откопали и нас… Наконец-то… Кем мы станем сегодня для вас?..

Ледоход на Неве

Ледовый панцирь сбрасывает Ладога — В который раз пора оледенения С её лица опять уходит надолго В гремящей суете отъединения. Где было поле ровное, единое. Имперское, державно-монолитное — Сообщество разноголосно-льдинное В разорванности уз слезопролитное. От каждой льдины слышно: – Будь по-моему!. И каждая ведёт себя по-разному… Что б им вглядеться в новую промоину. Где бездна неизведанности празднует: Её безмолвье злобное, утробное — Не вяжется с мальчишеским речением, И каждая из льдин – плита надгробная. Губительным подхвачена течением. Теснясь и споря, входят в русло невское. Под ними дно останками усеяно — А сколько их и чьи они – известно нам. Глядящим в небо разными Расеями. Толкутся льдины – плиты наднемецкие, Надрусские, надшведские, надобщие, Надкраснозвёздные и надсоветские. Уготовляя души к разнородщине. Как люди – льдины. Каждая – в отдельности. И жизнь любой – Вселенная безбрежная. Пустынница безликой беспредельности… Из праха – прах. Из капли – капля прежняя.

«Сердце очередью прострочено…»

Сердце очередью прострочено… Замерла на бегу река… Возвращенье домой отсрочено Не на день, не на год – на века. Я вернусь в обновлённом времени, Я прорвусь сквозь завалы лжи, А пока что крёстным знамением Тень берёзы на мне лежит. А пока что мои мгновения Истекают на серый мох. Отправляюсь для пополнения Испустивших последний вздох. От меня не дождутся весточки — Всё, конечно, поймут и так. Расплывается зелень веточки. Словно тронутый ржой пятак. Для кого теперь это облако В ярком блеске весёлых спиц? — То ли где-то вдали, то ль около Шум прибоя и пенье птиц.

«Истекающий кровью глядит в облака кучевые…»

Истекающий кровью глядит в облака кучевые; Затухающим взором что ищет он за облаками?.. Истекающий речью всё ищет слова ключевые — Уходящую жизнь заключить ключевыми словами. Истекающий верой – гнездо потерявшая птица На излёте закатного часа нелётной порою Тоже ищет, к чему бы душой прислониться. Но лететь невозможно, а солнце уже за горою. Истекающий мыслью, свободный от веры и речи. Ищет синее небо – как в детстве далёком, такое. Где бы облако с солнцем без противоречий, И вокруг – тишина, и сознанье покоя – в покое.

«Не бродить по травам росным…»

Не бродить по травам росным. Не плутать по их коврам — Пестроцветным, медоносным. Полевым, тонкоколосным. По приземистым и рослым И прохладным по утрам… Не читать на небе синем Тайных писем облаков. Их над нами проносили Ветры с севера России… Мы месили-колесили Грязь окопами веков… Не стучаться в дом родимый Ночью зимней, летним днём — Здесь, где месяц нелюдимый Ходит целый, невредимый — В три наката в пласт единый Уложило нас огнём…

«Бронзовея, прямые, как совесть…»

Михаилу Дубину

«Бронзовея, прямые, как совесть. Смотрят старые сосны в закат»; Каждый день – как отдельная повесть. Каждый ствол – как отдельный солдат: Знает место своё в обороне. Прочен в деле, не резов в речах. Серебрятся могучие кроны. Утопая в закатных лучах. Жала пуль и осколков в древесных До поры затаились телах. Что же ныне в ряды неуместных Встали речи о ратных делах?.. Бередят засмолённые раны Отнимая покой по ночам И скрипят старики-ветераны. Не спеша обращаться к врачам. Что теперь о свинцовых привесках, О довесках осколков стальных — Бьётся новое время в подлесках. Как в истерике, в ритмах шальных. То ли хмари болотной завеса. То ли мозглый холодный туман. Обнимает подножие леса. Наводя на деревья дурман… Только в кронах всё резче суровость Их судьбы позади перекат… «Бронзовея, прямые, как совесть. Смотрят старые сосны в закат».

Дом истории

Дому Истории ветхость прилична; к лицу Букли седой бересты и бумажные свитки. Чтобы стремились забвения травы к крыльцу Мягким надбровьем надгробий и каменной плитки. Значили что эти стёршиеся словеса Призрачной тенью от тени минувшей эпохи? — Словно в пустынных покоях слышны голоса Прежних владельцев – их тихие речи и вздохи. Что исповедовал череп смеющийся сей. Так ли был весел и так ли он был беззаботен. Как на Сенной беспробудно весёлый Евсей — Шут площадной – безобеден и век безработен. Солнечный ветер и тонкая звёздная пыль Лики явлений стирают, не глядя на личность; В доме Истории с мифами прыгает быль, В диких прыжках попадая во внеисторичность. Где ты. История, очи разверзни свои. Внемлешь ли толпам людским: их в расщелинах разум Не принимает на веру уроки твои — С материками спускается он к дикобразу.

«Есть веко у каждого века…»

Есть веко у каждого века. Что в свой поднимается час И смотрит век на человека. На каждого смотрит из нас. Глядит неподкупное око. Свой взор отводить не спеша, И чья-то в смятенье глубоком Испуганно смотрит душа Встревоженной выстрелом птицей. Понять не успевшей ещё. Что, может быть, дней вереницы Внезапно предел сокращён; Но чудо бывает, бывает: И листьев шуршат кружева, И к пирсу волна прибывает. Как прежде, и птица жива. Но всё-таки был не напрасен Ударивший в сердце испуг: Дороже – размыт или ясен — Становится солнечный круг. И как от утраты случайно Спасённый, глядит человек А око, исполнено тайны. Скрывается веком навек.

Иваново, 1905 г

Платочки, сарафаны, полушалки. Картузы, сюртуки и кирзачи… Их раньше столько не было на Талке: Сходились на собрания ткачи. Был тёплый май; секли дожди косые. Вбивая в землю тополиный пух; Кто знал бы, что в текстильный край России С весной врывался и мятежный дух. О чём вчера под страхом божьей кары Произнести и слова не могли — Большевики предсказывали с жаром Как первооткрыватели земли. В домах тоскливо бабы голосили: – Нечистая куда вас понесла!..— Был стон и плач впривычку на России И был как разновидность ремесла. Соединились действие и слово: Прёодолён заветный рубикон. Зажглась заря свободы с силой новой; Совета слово в городе – закон. Теряли в весе мудрые гадалки — Пошёл на убыль стойкий их доход: Как знать, чем обернётся там, на Талке Рабочий революционный сход? Империи дрейфующая льдина К большой воде пробиться не могла. Ещё удар, теперь посередине — И трещина по Талке пролегла.

Камни на дамбе

Упираясь лучами в щербатую ленту бетона. Солнце вставало над Волгой из-за Костромы; Юрьевецкая пристань изгибом дуги камертона Над волнами дремала в оправе лесной бахромы. Солнце взглядом по дамбе скользнуло невольно – и словно Взгляд его зацепился за острые кромки камней. Выдававших и видом, и сутью своей безусловно. Что взросли они, вспоены соком военных корней. И Светило припомнило: – Я уже видело эти Островерхие камни; как чирья на коже земной. Прорастали они на цветущей и юной планете — На прекрасной планете, пока ещё лишь на одной. Невозможно понять, что же там, на Земле, происходит: Я слежу за телами, летящими вместе со мной. Но чудовищ стальных, как на этой Земле, не находит Растревоженный взгляд, продираясь сквозь космос немой. Подозрение есть, но оно подтвердится не сразу. Что на этой планете, единственной в нашем краю. Не знакомый Вселенной воинственный действует разум. Как гадёныш, яйца оболочку прорвавший свою. На малютке-Земле вновь я вижу камней нагноенья. Чует сердце моё – неспроста это, ох, неспроста… Дочь – Земля! Если ты не найдёшь исцеленья — Нам для связи с мирами другого не видеть моста… Поднимаясь над Волгой, заметило Солнце: на дамбе. Рядом с местом, где волны весной проточили проран. Очень буднично, просто, не так, как актёры на рампе. Пацану о камнях говорил фронтовик – ветеран… И в глазах пацана – кинолент замелькавшие кадры: Тотчас ожили камни – и вновь на свои рубежи Протянулись от дамбы, и надолбы в схемах и картах Прочертили страну многоточием острых вершин… – Пролетели года, времена миновали лихие… Эти камни, что видишь сегодня ты перед собой. Устояли в борьбе с необузданной силой стихии. Как на фронте бойцы, они первыми приняли бой. Их корить не спеши, что они безобразною грудой В плавном росчерке дамбы – немыслимо злой диссонанс: Ведь таким, как они – неотёсанным, острым и грубым Мы обязаны жизнью… Они постояли за нас…

«Имя Твоё в интернете искать ли…»

Имя Твоё в Интернете искать ли ночами напрасно? — В стоге душистого сена, где клевер, люпин и ромашки Корпоративно, подобно наградам — за гробом – на красном Миссию выполнить смогут уже без промашки. Там ли иголку искать, что внезапно пронзит и беспечно Сердце приколет в коллекции к бархату неба… В стоге созвездий искать ли тебя. Неизвестный Навечно, Где так заманчиво млечность течёт в бесконечность?..

«На розовом носу – очки того же цвета…»

На розовом носу – очки того же цвета: Оправа и винты, и дужки, и стекло; На всём печать решений Розового Света — Быть розовым во всём, пока не истекло Быть розовым во всём отмеренное время; Взор розовую розу в ризе криза зрит И розоватость визы визави – не бремя. Но ризеншнауцер так розово грозит. Кто розов – резов тот. Визира зев изрезан. За розовым штрихом – лишь розовый исход. На розовом лугу гоняет Гитлер с Крезом Песочные часы под розовый восход.

«Надежд слепая круговерть…»

Герману Гоппе

Надежд слепая круговерть Коснувшись вскользь, промчится мимо… Непоправима только смерть. Всё остальное – поправимо. Непоправим бросок в висок Свинца на тонкой струйке дыма. Непоправим на волосок — Всё остальное – поправимо. Всё поправимо… Пыль и прах Избудут униженье Рима: Державный гнёт и рабский страх, И остальное – поправимо. К пещере каменной пыля В скале, пробитой караимом. Телег кривая колея И в наше время поправима. Всё поправимо до черты. До планки, поднятой тобою. До той поры, пока что ты Не утерял готовность к бою. Когда же, смертью смерть поправ И дела светлого во имя Ты прорастёшь средь буйных трав. Неповторим непоправимо. Души беспечный мотылёк Вспорхнёт с ладони серафима И новой жизни уголёк Займётся вновь необоримо И кто-нибудь с душой твоей. Как с телевизором в прокате. Начнёт отсчёты новых дней И так же жизнь свою прокатит И, может быть, поймёт, дыша Перед концом неумолимым — Неповторима лишь душа. Лишь смерть души непоправима.

«Ни тебя, ни меня не отыщет…»

Ни тебя, ни меня не отыщет Ни один поисковый отряд… Старых сосен крепки корневища И стволы красной медью горят. Волей случая спаяны тем мы. Что сроднил нас сраженья порыв; Давят нас корневые системы Всею мощью, как медленный взрыв: Обвивая, как щупальцы спрута. Наши соки безжалостно пьют… Что там кроны о вспышках салюта? — Не совместны война и салют. Наших судеб слепые осколки В купола поднебесья стучат. От осколков и сосны, и ёлки Чудодейственно смолоточат И, о чудо, как в кинокартине. Где за титрами близок конец. Мы – противники – вечно едины И единый над всеми Творец.

«Пожизненно корить приговорён…»

Пожизненно корить приговорён И эту жизнь, и жизни этой пакость, И ветром переменчивых времён Приговорён не научиться плакать — Всё с той поры: с протяжного звонка. Звучащего во мне неистребимо И с фары воровского воронка. Моей семьи не прошмыгнувшей мимо. Приговорён пожизненно к звезде — Единственной, как каторжник к колодке. Чтоб днём и ночью помнилась везде Нестойкость бытия в непрочной лодке.

У книжной полки

На книжной полке, выстроившись в ряд. Стоят тома – юнцы и раритеты. Одни – лучами славы не задеты. Тома другие, как авторитеты, В её лучах уверенно парят. Стоят, прижавшись плотно, к тому том: В лицо друг другу жарко дышат строки — Добра и зла открытые уроки. Где в споре с добродетелью пороки. Но – не о том хотел я, не о том. Вальяжности томам не занимать… Лелеемы в спокойствии и холе. Они, иной не представляя доли. Обречены в пожизненной неволе Хвалам гостей услужливо внимать. Томам в укор и в назиданье им. Способным зависти слезу из гостя выжать. Карманного формата пара книжиц. Сумевшая каким-то чудом выжить. Стоит поодаль, чуждая другим: Характер их солдатский узнаю: По почерку, по слову, по одежде — И жажда жизни та же в них, что прежде. Презренье то же к снобу и невежде. Решимость та же выстоять в бою; Огнём и порохом пропахли связки слов. Сверкают сталью в книжном полумраке; И, каждый миг готовые к атаке. Ждут в напряженье танковые траки. Как ждали боя Дудин и Орлов. Раскаты грома бродят по строкам — Опасным, словно тропы в поле минном: Ещё строфа – и снова взрыв лавинный В ночной тиши при чтенье прикаминном, И снова память бьёт по старикам… Как знать, на полке выстроившись в ряд. Блистали бы сегодня раритеты. Когда бы не в солдатское одеты Те, что поодаль от других стоят?..

Над Невой

Вы – на том берегу… На этом – мы.. Наблюдая Невы течение. Невозможно не быть поэтами. От обычного в отречении. Наших зданий фасады пышными Лишь безумный назвать осмелится… Стали кони со львами – лишними. Шпили с портиками – безделицей. Только зря ли с петровским ботиком В играх тешились волны невские?.. Язычки их, острее кортика. Подбивали на мысли дерзкие. Молодых завлекая бликами, Обещаниями-вспышками; В Петербурге не стать великими — Преднамеренно стать лишними. В отречении от обычного. Устремлённые в выси Горние, Примеряем своё личное На всевечное, на просторное. Поясок экватора тесен нам: В бесконечность полёт мыслится. Прорастая строкой песенной. Проплывая виденьем близ лица. Без микробов плывёт, без вирусов В запредельщину допапирусов, Мнимолётностью плюсов-минусов Игнорируя шкалы-лимбусы. За виденьем плывут видения, Искажающие видение Всей истории поведения Провидения и провидения. Нет, не пусту быть граду: попросту Над Невой силуэты рвутся ввысь. Подминая ковры возраста Там, где правили волк да рысь.

«Учебники, прочитанные мной…»

Учебники, прочитанные мной. Усваивались поздно или рано. Но тот, что называется войной. Осмысливал я по отцовским ранам. По надписям, кричавшим со стены. Меня и мать пугавшим ежечасно: «При артобстреле сторона опасна». Читали мы в учебнике войны. Была ли где спокойной сторона. Когда на каждой раме – белый пластырь, А по проулкам бродит смерть, как пастырь, И новых жертв бормочет имена… Учебники, прочитанные мной. Дышали созиданьем и свободой — Но варварству и смерти был в угоду Учебник, называемый войной… Учебник, называемый войной… Я проходил последнюю страницу По лицам тех – стремившихся в столицу. Мечтавших ниц повергнуть город мой; Я помню их: вполроста над стеной — С линейкой, мастерком и ватерпасом Пленённые герои «высшей расы» Стояли в пыльных френчах предо мной: Они латали бреши пустырей — Песок с цементом был намешан густо.. Пленённые потомки Заратустры Ковали возвращение на Рейн… Учебники, прочитанные мной. Стареют, как и всё стареет в мире. Но сталью может зазвучать и лира И прозвучать набатом над войной.

«Луна и Солнце – те же…»

Луна и Солнце – те же И те же снег и лёд. Но отчего-то реже Меня влечёт в полёт. С тропинки сбилось время В прогулочной тиши И сотня лет – не бремя Для зреющей души. Из ощущений соткан. Дрожит хрустальный мир… Заснеженная сопка — Не сопка – капонир. Его рука на пульсе Неспешных перемен: Ты на него не хмурься Веселию взамен: Племён случилась сшибка На перепутье вех… Не всякая ошибка — Учебником для всех. Наощупь ночь в распадок Сползает меж стволов. Скрывая тьмы загадок Для ищущих голов.

Старые газеты

Разбираю старые газеты. Вспоминаю давние задачи — Новые сейчас на них ответы. Словно и не может быть иначе. Видно, время проявляет свойство Суть момента прикрывать руками. Снова в ясный полдень беспокойство Серыми находит облаками.

ЖЗЛ

Жизни есть и наши, и чужие. Наших и прекрасней, и лютей. Временем замечены – Большие Жизни Замечательных Людей. Человек, характером – старатель. Так решил у смерти на краю: Подвести под общий знаменатель Жизни – и чужие, и – свою. Числился в числителе на полке Славных биографий книгоряд: Человек за годы жизни долгой Собирал на крохи из зарплат. В стеллажах с бездонностью копилки — Отпечатки судеб и времён: Прошлых жизней тёплые затылки. Вздохи неба в шелесте знамён. Вечной жизни тайны первородства Так и не разгаданный секрет… Человек искал с другими сходства. На века оставившими след. Высшей пробы общности нетленной — Жертвенностью правой и святой. Держится Земля – цветок Вселенной Стебельком под каменной пятой. Жертвенность во славу и во имя Ложных или истинных идей… Каждого с деяньями своими Ждёт Голгофа неба и людей. Человек, расставшись с жизнью этой. Всё увидев с новой стороны. Упадёт истёршейся монетой В необъятный жертвенник страны.

Петропавловская крепость

1

Фатально – и в праздник, и в будни. Тревожа замшелый гранит, В двенадцать часов пополудни Над крепостью пушка гремит. Устав караульный не руша Под строгим контролем часов. Протянется долгое «Слу-у-шай!..» И скрежетом всхлипнет засов. Я снова у времени оно Живу в безраздельном плену И в чреве глухом бастиона И Бога, и черта кляну. Рассвета неспешного пылок. Привет обжигает меня. Но выстрелит пушка в затылок Беспечно летящего дня.

2

Звезда померкла и пропала… И не заметил звёздный мир Утраты-звёздам дела мало До соплеменников. Эфир Не потрясён волной тревожной. Не видно плачущих навзрыд. И внове, также непреложно Подспудно зреет новый взрыв. Лишь смертник, сжатый одиночкой. Судьбы утративший бразды. Всё говорит с холодной точкой Давно угаснувшей звёзды…

Последний герой

Что на судьбу копить обиды… В сужденьях – только в них! – вольны, Катят в колясках инвалиды Давно оконченной войны. Блестит на солнце никель спицы И ярким всплеском бьёт в глаза Ему, которому не спится Уже который бой назад… Ушли в предания сраженья. Но тянет вновь на пересуд Проклятый вирус пораженья — Переосмысливанья зуд. Кто победил, а кто повержен — Уже и сам не разберёт Когда-то бывший громовержен В порыве праведном народ. Кто в рукопашной первым ранен. Кто в первый час попал в полон. Кто первым пал на поле брани В непримиримости сторон — О них теперь не понаслышке Историк – старец и юнец — Отыщет справки в толстой книжке Иль в тонком «Деле», наконец. Былой войны первопроходцы. На острие слепой стрелы Их выпускали полководцы Громить полки чужой страны. Но те, последние, которым Война всё шлёт за счётом счёт… К каким неведомым конторам Их прикрепили на учёт?!. Кто Он, последний – саном тронным При жизни будет окрылён. Иль канет в жертвенник бездомным Постперестроечных времён?.. Его судьба – товар на вынос. Последний памятник волны. Которой всемогущий Гиннес Замкнёт историю войны…

Мы

Когда-нибудь рассудит нас Фемида Но тела безобразная хламида Уже спадёт, как лишний реквизит В театре, где безвременье сквозит Прошедших жизней эхом безутешным И приговора нам не слышать, грешным. Да если бы его и услыхали — Понять его смогли бы мы едва ли…

Кривое зеркало

Устойчив сложный почерк Шаблонов и лекал; Толпе веселье прочат Ряды кривых зеркал. Бьют хохота сполохи В серебряный проём И лишь лицо эпохи Не исказится в нём.

«Мы останемся текстом…»

Мы останемся текстом На грешной Земле — На кресте, на стене. На подводной скале — Мы останемся текстом. Шевеля плавниками. Друг к другу прильнём, И друг друга поймём, И века обоймём. Шевеля плавниками. Возопит птеродактиль Над долиной речной. Над пустыней ночной… Вспомнит запах свечной, И анапест, и дактиль. Новолиственным детством Зародится душа И чиста, и свежа. Первобытно греша Новолиственным детством.

«Чем дальше от идолов, свергнутых с круч…»

Чем дальше от идолов, свергнутых с круч В немые днепровские воды, — Тускней и бессильнее солнечный луч Как символ духовной свободы: Уже не сыскать на планете угла. Где, волен воистину, мог бы Шаман и священник, раввин и мулла Отринуть замшелые догмы. Всяк богом своим и пророком своим Поверит родные приделы. Но пристально взглянет – и словно над ним Стволов дальнострельных прицелы… Под яблочко каждую душу стрелок Невидимый держит на мушке: Так в тире, где бьют на пари, под залог — Не души, не люди – игрушки. Я так на судьбу положиться хотел. Но что для неё новый Овен?.. Приметив меня среди крошечных тел. Сказала: – И этот виновен. Наступит момент – и под знаком Вины, Проулками мира кочуя, В других измереньях, к просторам иным, К звезде неизвестной взлечу я.

Меж хлебом и огнем

1

На себя взглянуть издалека. На себя сегодняшнего, вдруг Призрачность блокадного пайка Вспомнить полукружиями губ. На себя взглянуть со стороны И услышать сердцем позывной Вечно нестареюшей страны — Детства, опалённого войной. На себя взглянуть из той ночи — В комнате с зашторенным окном Ты обогревался у свечи С мыслями о хлебе об одном. Помолчать у каменной плиты, У которой меркнет белый свет. Чистым снегом – белые цветы. Чёрной тенью – даль блокадных лет.

2

Холоден камень… Осенняя тишь Может ли ранить? Время, куда ты так быстро летишь. Мучая память? Город, припавший к плечу моему — Друг и товарищ. Вижу его распростёртым в дыму Жадных пожарищ. Слышу отчётливо в сердце своём Стук метронома. Общая доля – крещенье огнём Отчего дома. Как через щель смотровую в броне Вижу дороги. Город единственный, вечен во мне Голос тревоги. Нас укрывает от снайперских пуль Дней уходящих Памяти вечный и строгий патруль В дне настоящем.

3

Горят Бадаевские склады… Теперь яснее с каждым днём: И жизнь, и смерть в кольце блокады Легли меж хлебом и огнём. Вполнеба зарево. Гуляет Огня и дыма грозный смерч. Гудит неистово и знает: Где он прошёл – всё прах и смерть. Его не рвись утихомирить. Не подходи к нему, не тронь! Он – Властелин, в его крови ведь Вселенский буйствует Огонь. Всё злей безжалостные вспышки Неукротимого огня… На крыши, чердаки и вышки Дежурить на исходе дня Выходит, небо наблюдая, Ещё без горечи утрат. Готовность к бою обретая. Притихший строго Ленинград.

4

Я пройду у разбитого дома По остывшим осколкам снаряда. По листам обгоревшего тома. Вдоль безрядья гостиного ряда… Вот он, памятный тот переулок — Горы наледи в снежных сугробах. Метроном насторожённо гулок И на саночках – тело без гроба. В этом городе храмов и рынков, Площадей и квартир коммунальных Дар последний – простая простынка И заряд на шурфах погребальных.

5

Когда приказ поднимет нас По громкой связи, и тотчас Взревут моторы — Поймём без слов, что где-то зло С огнём и дымом подползло — и разговоры Отставим в сторону – и в путь, И вновь стучит тревога в грудь И в сердце – пламя; Сирен несдержанный язык Уже срывается на крик, И – пыль за нами. Ещё спокойны до поры Багры, стволы и топоры — Но скоро, скоро Стуча, скрежеща и звеня Проникнут в логово огня Сквозь все запоры. Моих друзей суровый вид Без слов о многом говорит: Они видали. Какой ценой кончают бой В огонь летящие с тобой Не за медали.

6

Слог высокий подобен курантам. Но, предвидя улыбку косую. Проведу я к пожарным гидрантам. Словно деву, поэму босую. Там сигналом к извечной надежде В добровольном и тягостном бденьи Шум воды слышу снова, как прежде. Разбивающейся при паденьи. Это – дерзкий, решительный вызов. Под напором из стендера[1] бьющий, В хрупких сводах хрустальных карнизов Нити жизни пропасть не дающий. Не дойдут ослабевшие ноги До реки, где кипящая прорубь. До угла бы дойти без подмоги. Да назад ещё столько – попробуй. Ты – спаситель мой, стендер пожарный. Часовой, не меняющий позы. Ты один на округу, пожалуй. Работящ и в такие морозы. Подозрительно что-то затишье От налёта живём до обстрела. Одинокий, упорно стоишь ты Безбоязненно, гордо и смело. Я к тебе подхожу осторожно — Сколько, падая здесь, не вставало! Без воды мне уйти невозможно. Лишь бы сил возвратиться достало. Сколько нам предстоит испытаний В леденящих оковах блокады? Бродит смерть, очумев от скитаний. Людям – выстоять, вытерпеть надо.

7

Вчера, послушные приказу, К домам, охваченным огнём. Не подбегали мы ни разу В горящем городе своём. Чернея окнами пустыми. Дома корили нас с тобой: Другие шли в дымы густые. Шли в пекло, жертвуя собой. Нас укорять отыщет повод Не представляющий беды: Что значит, если в лютый голод Хлебозаводы без воды. Когда коптилка еле светит. Ни кошки в доме, хоть убей… Сто двадцать пять… Но граммы эти Получим мы из отрубей: Во тьме притихшему заводу Найдём – обязаны найти! — Для продолженья жизни воду. Иного нет у нас пути. Давно пожар привычен глазу. Но мы сражение с огнём Отложим, чтобы по приказу Хлеб выпекали завтра днём.

8

Когда привычным взглядом Окинешь мир вокруг И дом знакомый с садом Увидишь внове вдруг. Заметишь украшений Убористую вязь Уловишь разрушений И возрождений связь. Наверное, однажды Поймёшь, что муравей. Карабкаясь отважно. Ждёт помощи твоей, И на деревьях птахи Глядят с надеждой вниз… Но ты им – о рубахе Предложишь свой каприс: О той, что ближе к телу — Родному, твоему, А потому и делу Ты верен одному: Оно – твоя забота. Бальзам от маеты, А что там гибнет кто-то Так это ведь не ты; Ты – сам себе начальник, И маклер, и купец, Болтающий молчальник, Гуляющий скопец. Но если воедино Таких, как ты, собрать — Светильник Аладдина Задует ваша рать. Померкнет светоч веры Куда, зачем плывём В метаньях ноосферы Меж хлебом и огнём…

9

Всё сказано… И сказано – не всё, А многое из сказанного – ложно. Истории слепое колесо Иным путём направить невозможно. И чья вина, и объясненья чьи Зачтутся там, в неведомых приделах. Где прошлых жизней тонкие лучи — Немое эхо помыслов и дела? И там лучом когда-нибудь и я Кружиться буду в сумрачной воронке. А тайный смысл земного бытия За гулом жизни спрячется в сторонке.

Победа – за нами, а мы – впереди

Победа – за нами, а мы – впереди. Её утеряли из виду. Мы жизни свои не жалели: – Приди!..— Пришла – и не скроет обиду. За громким застольем, за блеском наград. За верным – по сути – реченьем Она угадала: великий парад — Сигнал для её отреченья. Не грезила царственным троном она. Но слишком гремели литавры… Победа – за нами, и значит, война Чужие присвоила лавры…

Медаль «За победу над фашистской Германией»

Наше дело правое. Победа будет за нами — И, вторя шагам: Нами… нам… ам..! Профиль усатый клацает На габардиновом лацкане В такт шагам: Нами… нам… ам!.. Народов вождь и учитель Знает цену словам; Громче, медали, стучите: Нами… нам… ам!.. Клацает профиль усатый. Как бы не сбиться с ноги — Разве не видишь и сам ты: Всюду – враги! Но – наше дело правое. Победа будет за нами — И, вторя шагам: Нами… ами… ам!..

«Пришёл, пропахший порохом и дымом…»

Пришёл, пропахший порохом и дымом.. На пепелище отчей стороны Лишь стояки, взметнувшиеся дыбом. Встречали победителя с войны. Шептали травы горестно и нежно: – Мы долго ждали, ты не приходил… Последняя опора и надежда. На всё село остался ты один… Солдат ответил: – К отчему порогу Стремились мы сквозь пламя этих лет. Да многим на обратную дорогу Победа не оставила билет…

Победа KNAUF

До недавнего времени существовал в Колпино комбинат, выпускавший строительные материалы. Носил комбинат гордое и великое имя «Победа» и успешной работой вполне оправдывал его.

Но вот и до Колпино докатилась перестройка и задела своим чёрным колесом «Победу». Новые хозяева – из Германии вместе с нашими назвали предприятие по-новому, а именно – ПОБЕДА KNAUF. Приставленное к «ПОБЕДЕ» немецкое KNAUF прилепилось справа и чуть ниже, давая понять, что оно здесь не главное, как бы в гостях и встать вровень с ПОБЕДОЙ не собирается. По-видимому, г-н КНАУФ (новый со владелец) – человек, не до конца распростившийся со скромностью. А может быть, голос предка, поливавшего огнём кварталы Колпино семьдесят лет тому назад, воззвал к совести своего потомка – трудно сказать. Но что думают по этому поводу сами работники комбината – и рабочие, и служащие – доподлинно известно. Известно также, что думают по этому поводу ветераны Великой Отечественной войны…

Победа г-на КНАУФ над «ПОБЕДОЙ» и нашей общей Победой близка. И не только г-на КНАУФ.

Не кирпичной пылью красной Здесь упитана земля, Речью гневной, речью страстной Расшумелись тополя, Прислонившись кроной к кроне, Словно в сговоре каком, Или в тайной обороне Ожидая бой с врагом. У божественной святыни Взор свободней и смелей, Чем у выступившей ныне Строчке блуда на стене. Как в насмешку дням кровавым. Отлетевшим в даль времён. На стене ПОБЕДА KNAUF Голубым горит огнём. Не зелёным и не красным. Никаким другим-иным: Мирно-ласковым, прекрасным. Безмятежно-голубым… Я – и KNAUF. Третий – лишний.. Я – и надпись на стене… Говорят, сегодня Ницше Поднимается в цене… Одичало ржавым ворсом Травы с небом не в ладу. Атакуемый вопросом. Безответен, я иду. А вопрос толкает драться Или – в лестничный проём: Как же так паскудно, братцы. Мы Победу продаём? Звуки траурного марша Над могилами звучат. Кирпичи, как пачки фарша, В штабелях кровоточат. Над Ижорой, по-над речкой До сих пор руин не счесть… Речь немецкая овечкой Ходит нашу травку есть. Щиплет травку вроде боком. Сознавая, что в гостях — Но пощипывает током Дом, стоящий на костях: В двадцати шагах отсюда Спит Ижорский батальон, И сигналит, словно зуммер, Неистлевший медальон. Медальонам счёт неведом? Похоронкам счёт забыт? В сочетании с Победой Вводит KNAUF новый быт?.. В подворотне лает Жучка. По реке плывёт топор. В переводе KNAUF – «ручка» Означало с давних пор… Помнит горькое Победа, Не укроет никуда — Расстреляли людоеда Здесь, на улице Труда… Исстрадались в горе вдовы. Смотрят в прошлое, назад. Где ни дня без крови новой Не держался сущий ад. В царстве скверны и бедлама Лишь осталось – позови! — Стать прислугой в храме Хама Храма KNAUF-на-Крови… Не случайно веет кровью С наступающей грозой… Ветеран поводит бровью — Совладать бы со слезой… Кто печаль его измерит. Кто узнаёт по глазам? Эх, Москва слезам не верит. Питер верит ли слезам?!.

Сосны

Так быстро дни летят за днями, А всё забыть я не могу: Стихией вырванный с корнями. Лежал сосняк на берегу. Горел закат над полем брани — Событий горестных причал Весь искорёжен, весь изранен. Неузнаваемый, молчал. А там, за мёртвыми стволами. Не отводя от павших взор. Стоял, не сломленный ветрами. Спасённый бор.

Колыбельная

Баю-баюшки-баю, Твой отец убит в бою И не ведает о том. Как от горя чёрен дом. Как на мир глядит едва Неутешная вдова. Как ей тошно всё вокруг. Дело валится из рук. Не даёт житья малец: – Что не едет наш отец? И ответить не легко. Что он слишком далеко: Ближе Солнце и Луна, Чем отцовская страна — Во чужом лежит краю, А душа его в раю. Твёрд и холоден гранит И звезда над ним горит: – Ты меня не забывай… Баю-баюшки-бай-бай. Знать, за то и мне дана Ледяная седина. Что сынок убит в бою… Баю-баюшки-баю.

«Эти взгляды скорбные пойму …»

Эти взгляды скорбные пойму — Каждый взгляд в душе тревогу множит: Поколенье вынесших войну На коленях славный путь итожит; И, взывая к милости Христа, Всё поклон творит неутомимо. Осенив знамением креста Толпы, проносящиеся мимо. Помнит свет победного огня — Пела жизнь, вином алела скатерть… Скорбным духом обдаёт меня Эта нескончаемая паперть. Не под грузом боевых наград Поколение свои сгибает спины; Дней позора Родины парад — Действия замедленного мины.

Быдло

Я – быдло, ты – быдло, мы – быдло.. Куда бы ни глянули – стойло… За долгие годы обрыдло Информационное пойло Усердное – в наших кормушках. Навязчивое – по сусекам Затем, чтоб ходить в побирушках Могли по царям и генсекам, В привычном жевании жвачки. Склоняя покорные выи. Стыдливо тая, как подачки. Награды свои боевые: А вдруг да и вскинутся разом. Магическим вспыхнут сияньем, Смущая разбуженный разум. Прикормленный подаяньем? За Родину гнили в траншее. Штыками ломали границы… Звенит колокольчик на шее. Не даст никому заблудиться.

Эхо блокады

Всё бы он убегал, всё бы ехал. Всё бы мысленно мчался вперёд. Только детства блокадного эхо Убежать от себя не даёт: Вместе с летним раскатистым громом Пробуждаясь, стремится за ним — За каким оно прячется домом. За подъездом притихло каким? Подгоняющий белые ночи В тёмный морок осенних дождей. Он голодную зиму пророчит Вопреки завереньям вождей. Верный памяти злой, безотрадной. Выбираясь на Невский порой. Повинуясь привычке блокадной. Безопасной бредёт стороной…

«По своей Петроградской родной стороне…»

По своей Петроградской родной стороне Я нередко бреду иностранцем: Здесь так многое внове, как будто во вне Жил я, выброшен протуберанцем. Но своей Петроградской родной стороне Буду верен до крайнего срока: Наши связаны судьбы родством по войне. Мы едины единым истоком. Тот исток – как зарок, как закон, как порог. От него в наше завтра дороги: «До» – истоку название. Русский предлог — До войны… До беды… До тревоги… Вот ещё незнакомый я вижу фасад. Появившийся старого возле. Память к «До» меня тянет упорно назад, А фасад снова тянет к «После»…

Читая Юрия Воронова

Сердцем отойти давно бы надо От блокадной стужи и тоски. Только слово хлёсткое «блокада» Вновь сжимает сердце как тиски. Сколько в жизни новых впечатлений Впору всё прошедшее забыть, В толчее средь новых поколений Постараться современным быть. Но опять идём, не зная броду. Мы – своих невольники преград: Горожанин рвётся к огороду. Каждой грядке, как находке, рад. И блокадным горожанам старым Памятнее той поры слова. Что всего с одной восьмой гектара Хватит овощей семье сполна.

«Я замёрз… Не могу отогреться…»

Я замёрз… Не могу отогреться… Я прогреться никак не могу… Холодами блокадного детства Я оставлен на том берегу. Где метели, по-прежнему воя. Обречённую жертву ведут На голодную смерть – без конвоя. Обходя за редутом редут. Я на том берегу, на блокадном. Где по-прежнему лютый мороз… На пространстве пустом, неоглядном Льдом и инеем город оброс. Я на том берегу, на котором По живому метель голосит И угаснувшей жизни повтором Ни в аду, ни в раю не грозит. Я замёрз… Не могу отогреться. Хоть тепло и листва молода… Ледниковым периодом сердца Отзываются те холода.

Цветы на камне

Светлой памяти моей матери —

Милицы Владимировны Тржцинской

1

Над тобой уже не властно время — Ни сединок новых, ни морщин. Мне ж нести несуетное бремя Истомивших сердце годовщин. Для тебя всё в прошлом… Я листаю Жизнь твою как том календаря, И событий пестрокрылых стаю Высветляет памяти заря. И, незримой связанные нитью. За пределом видимости, мы Вновь спешим друг к другу по наитью Через вёрсты непроглядной тьмы. Пребываем в разных измереньях. На частотах разных говорим, И над миром вечного забвенья Каждый – по раздельности – парим.

2

Жгу костёр в этот памятный час — Пусть он станет огнём ритуала: В этот час ты покинула нас, В этот час тебя с нами не стало. Так с языческих давних времён Поминали костром уходящих. Только я буду с этим огнём Не в прошедшем с тобой – в настоящем. Будем мы этой ночью одни, и души твоей белая птица На мои отзовётся огни И вблизи от меня приземлится. Синий дым, чёрный год, серый свет. Задремавших садов многоцветье… В кровь изранена в терниях лет Безотчётная вера в бессмертье.

3

Когда на дальних перекрёстках Внегалактических дорог В обличье новом, в звёздных блёстках Земной забывшие порог. Друг друга мы однажды встретим В ушедшем сонмище людском — Как нашу встречу мы отметим В пространстве вечном и пустом? Быть может, в новые сосуды Мы души наши перельём И новый круг житейских буден Прочертим заново вдвоём? И, как уже бывало с нами, В какой-то перекрёстный час. Перемежая явь со снами. Пронзят воспоминанья нас. И станут сердце рвать истошно. Как ястреб жертву на куски, И наше будущее в прошлом Зайдётся в крике от тоски.

4

Я голову в молчаньи преклонил Пред образом единственной на свете. Которую сильнее всех любил… Лик материнский и без нимба светел. До Господа не дорасти вовек. Не досмотреть картину ожиданий. Не дооткрыть усталых наших век До мига подтверждения преданий. И вновь момент критичен и велик, и вновь опасность взмыла над кормою. Соломинка моя – твой светлый лик. Который и на дно пойдёт со мною.

Марш Шопена

Этих звуков мост разъёмный. Мост подъёмный, мост цепной Горькой скорби неуёмной И печали неземной. Мост нестойкий, ломкий, зыбкий Слабым следом на песке. Дальним отблеском улыбки. Нервной жилкой на виске. Ниоткуда мост летящий. Мост, зовущий в никуда — Знак прощания щемящий Сквозь прозрачные года.

«В соборе старого альбома…»

В соборе старого альбома. Где полусумрак, полутишь Полупокинутого дома. Там ты стоишь. Тревожны гулкие страницы Собора канувших времён. Неулетающие птицы Родных имён. И переходят изначально Простые лица в образа. И потому глядят печально Твои глаза…

«He спрашивай, о чём под звуки скрипки…»

He спрашивай, о чём под звуки скрипки соло. Несущиеся в сад из дальнего окна, Я думаю, когда вокруг осенне голо И горькая во всём потерянность видна. И сердце вдруг замрёт, комок застрянет в горле — Вот-вот последний лист с берёзы упадёт… Что этих звуков может быть нерукотворней Пусть даже скрипача рука смычок ведёт… Небесных звуков нить летит туда, где купы Почти обнажены, где – знаю – ни души; Не спрашивай, о чём… Слова на чувства скупы… Гармонию потерь нарушить не спеши.

Новая Земля

1

Тебя не зря зовут корявою. Зовут колючей недотрогою. Холодной техникой корябают; Я – приласкать тебя попробую. Приглажу я рукой шершавые Твои скалистые пролысины. Фиордов серых зубы старые Ты на меня зачем окрысила? Не по моей вине когда-то мы Пришли к тебе, того не ведая. Что, покорившись людям, атомы Не станут нашею победою, И не дано самой Историей Нам стать с тобой сильнее сильного, А над тобой – лабораторией — Висит судьба холма могильного. Пройду с утра губой Белушьей я. Что фонарями окантована — Лежишь, обманчиво послушная. Снегами плотно забинтована. И вида твоего покорного Непредсказуемость шокирует — Так дикий зверь в плену снотворного Ни на кого не реагирует.

2

Забываются мелочи быта. Отступая под натиском лет. Только песня пурги не забыта — Белой стужи далёкий куплет. Словно кто-то струной потаённой За кулисами жизни моей Всё звенит и звенит, упоённый Тихим голосом песни своей. Бесконечность её, безначальность. Тонкий крик одинокой души. Давней жизни холодная дальность В запредельной пустынной глуши. Треск торосов суровей аккорда В белой пене безмолвных полей, и седеет от инея хорда Траектории жизни моей.

3

Безукоризненна бетонка — Трамплином в небо. А мысль моя – струною тонкой: Взлететь и мне бы. Две пары крыльев серебрятся В моих петлицах — Но от земли не оторваться. Подобно птице. Инверсионная дорожка Моей не станет — На полосе и на рулёжках Мой след истает. Как океанским грезит бризом Речной паромщик. Мечтой несбыточной пронизан Аэродромщик. Зачем тогда ему неймётся? Не жди ответа — В душе он вечно остаётся Чуть-чуть поэтом.

4

Идти вперёд, туда, где блики фонаря. Заметны лишь едва сквозь снежный смерч кипящий. То пропадут во мгле, то выплывут, горя Обманчиво близки, почти ненастоящи. Идти, когда тропы запутанная нить Ныряет из-под ног, с тобой играя в прятки, И некому вокруг ни слова обронить. Ни отвести со лба заснеженные прядки. Идти, когда зверьё в округе залегло — В ложбине, под кустом, за камнем притаилось. Встречая худшее, что только быть могло. Когда пространства нет и время прекратилось. Идти вперёд, когда снегами отлучён От света и тепла, от говора людского. Идти и рассекать валы пурги плечом. Идти и спорить с ней, бросая на морского… Добраться до тепла, поверить: не умру. Хоть в бешенстве мороз и ветер свищет жутко, и по-ахматовски: «Не стой, брат, на ветру» — Сказать себе и рассмеяться… Ну-тка?

5

Оглянись… Прощальным взором Обведи родной причал. Поклонись немым дозорам Окончаний и начал. Миражи неверной хлябью Неисполненных надежд — Над ленивой водной рябью В полыньях ледовых вежд. Ты – не чайка, криком вслух ты Не растаешь в синеве. Но об острых кромках бухты Будешь грезить на Неве.

6

Клубами белыми, как белыми губами. До боли синь небес целована взасос И проткнута насквозь погаными грибами И пущена, как жизнь беспутная, вразнос. И мертвенно бела безжизненная сфера На сотни вёрст вокруг, и на десятки лет Обречена молчать в святое чувство вера — Невыигрышный вновь достался ей билет. Эффектом новизны так сладко истязанье Кого или чего – не всё ли нам равно. Но как на эшафот на круги состязанья С невидимым врагом ступили мы давно. Не белая пурга до белого каленья В бессилии своём себя изводит вновь То в жилах моего бушует поколенья От белого гриба белеющая кровь.

7

Вино ли тайна, чтоб её хранить. До градуса выдерживая сроки. Когда событий прерванную нить Во тьме – наощупь – вызнают пророки?.. Кому считать поверженных вождей И тех, кто с ними роем вился близко… Историю не личностей – дождей — Строчит ночами Клио-скандалистка. На суд веков готовятся тома И о дождях, принёсших жизнь и радость, И о дождях, упавших на дома. Где жизнь была и жизни не осталось. Синоптики, Синдбады облаков. Арканя интегралами циклоны. Вы знали и тогда – без дураков — Как из дождей рождаются циклопы. Когда дождит, так сладко спят в ночи. Склонив головки, монстры-иммортели, и дети спят, но лишь не спят лучи и счётчик излучений в колыбели.

8

Земля, где нет земли, бесплодная пустышка. Ни взору, ни душе в тебе отрады нет. Побыть с тобою миг – и мига станете лишком. Чтоб не стремиться вновь увидеть здесь рассвет. Земля, где нет земли, чтоб смог проворный корень Приют свой отыскать, когда бы он искал. Холодные валы накатывает море На хмурый берег твой, на складки мёртвых скал. Зима, где нет зимы с розовощёким смехом. Где с вербой нет весны и лето не гудит Работницей пчелой и лесоустым эхом, И где осенний лист души не бередит. О, Новая Земля, в колючем и косматом Твоём пейзаже мне увидеть привелось Тот сатанинский гриб, чей расщеплённый атом Распятие Христа не раз пронзал насквозь.

9

Твои не дрогнут каменные скулы И в час, когда безумствует метель, И в час, когда волшебные посулы Шлёт царственных сияний канитель. Твоим челом не властвует дремота — Тебе вовек не знать её оков: Кипит вокруг вселенская работа И межпланетен дрейф материков. Трещат впотьмах космические снасти. Зашкаливают стрелки на табло… Но кто бы знал, какие в людях страсти И что бы страсти усмирить могло!.. Щелчком бича короткий хруст тороса — Так рвутся льды, сосуды и сердца, И над неразрешимостью вопроса Свой крест несёт пытливость до конца: Над прихотью пустого наслажденья. Над кокаином призрачных затей… О, сладок хмель земного постиженья Детьми земными неземных идей… И ты впервые смотришь нумизматом На кольца жизни, впаянные в лёд. Где человеком расщеплённый атом О цельности Вселенной вопиет.

10

Над Уральским хребтом – апостроф… Не над строчкой стиха – над судьбой — В колыхании звёздных костров Ищет тайное сходство с собой. В сходстве – повод звезде подражать: Блики вспышек на ней – и на нём… Вот бы снова на кнопку нажать. Полыхнуть над планетой огнём… С этой манией тысячи лет Бумерангом кружит апостроф. И кричит сумасшедший поэт В белой камере сполохом строф. Прилетает к нему по ночам. Зауральский покинувший лес, Беспощадным сродни палачам На поэта натравленный бес.

К природе

На твой язык переходить не смею: Ничем не искуплю свою вину — Я шёл навстречу птице, зверю, змею. Готовый к схватке, словно на войну. И проиграл, но понял слишком поздно.. По мне уже звучат колокола. И дышат мёртвой матовостью грозно Озёр и рек немые зеркала. И был в родстве со мною дикий атом (О, брошенные узы на авось!). Не ось земная сдвинута когда-то — Сознанья человеческого ось.

Дом птиц

Почти что касаясь крылами плеча моего. Две ласточки вьются, лишь стоит мне выйти из дома. И в том необычного нет для меня ничего — Я птицам знаком, да и мне эта пара знакома. Не первое лето стекло не вставляю в окно. По бедности, скажут, стеклом не разжился хозяин. Пустяшных и мелких событий пылит толокно И вместе с дождём оседает на травы окраин. Прилепленный к балке природы живой уголок — Превратностей жизни и счастья недолгого луза — Достался на память о вёснах работ, под залог За строчки, что здесь надиктует капризная муза. Но где толкователь бессмертного мира сего? Уставшего века в пространстве витает истома… Почти что касаясь крылами плеча моего. Две ласточки вьются, лишь только я выйду из дома.

«Души моей всеведущий пророк…»

Души моей всеведущий пророк. Завесу новой тайны открывая. Влечёт меня к Природе на урок. От площадей и улиц отрывая. Когда дыханье свежее земли Рождает к жизни новые эклоги. Чтоб и они беседовать могли С другими душами когда-нибудь, как боги.

«Белой ночи белые ступени…»

Белой ночи белые ступени К белым стаям белых облаков Через пену белую сирени и стихов…

«Мы проснёмся однажды утром…»

Мы проснёмся однажды утром. Будет лес за окном голубеть, И по-летнему чисто и мудро Будут птицы над нами петь. И отчётливо так услышим Не в диковинку, не впервой — Цепких лапок цокот по крыше В полуметре над головой. И – ни облака, ни намёка На раскаты ночной грозы… Словно след обиды далёкой На стекле две капли слёзы.

«Что в криках твоих, беспокойная птица…»

Что в криках твоих, беспокойная птица?..— И бьёшься, и стонешь всю ночь напролёт. Давно за плечами осталась граница. Пора бы забыть перелёт. Никто не остался на дальней чужбине. Никто не погиб, не пропал, не отстал — Так что же тебя беспокоит доныне. Какая изводит тоска? Чутьём материнским ты слышишь, быть может. Сигнал приближения часа потерь… И мирная ночь всё сильнее тревожит Несчастную птицу теперь. Гнездо и семейство пока ещё целы. Свободы и пищи хватает пока. Но чья-то рука протирает прицелы И гладит приклада бока. Яснее видны боевые зарницы За дальним приделом в преддверии дня. И бьётся всю ночь беспокойная птица, И сон покидает меня.

«Ушли за грибами, а вот возвратились с рябиной…»

Ушли за грибами, а вот возвратились с рябиной: Весь день пробродили – в лесу ни гриба не найти. Сухими губами бормочет на пёстрой перине Недужная осень, и нам от неё не уйти. Как нам не укрыться от наших злосчастных иллюзий Мы с ними смирились – о, как обветшали они: Закрытые шлюзы сердец в нашем долгом союзе Отрады уже не внесут в окаянные дни. Ушли за грибами, но яркие кисти рябины Уже излучали в преддверьи морозов испуг; Крича и волнуясь в бездонной пучине корзины — Как тонущих кисти, что ищут спасательный круг.

«Паутиной цепко схвачен…»

Паутиной цепко схвачен, Словно пойманный беглец. Несвободой озадачен Новой осени гонец. Повстречался ненароком Средь осеннего огня, Светофорным жёлтым оком Изучающий меня. В жёсткой пристальности взгляда Скрытый слышится вопрос: – Как же ты, с Природой рядом. До Природы не дорос? По земле шагаешь смело. Взгляд всесильного купца Холоднее стужи белой — Провозвестником конца… Ночи близится рожденье, Тает свет, пора домой… Лист, как знак предупрежденья. Всё не гаснет надо мной.

«Заколочено чёрными досками…»

Заколочено чёрными досками Опустевшего дома окно И теперь он живёт отголосками Шумных дней, отлетевших давно. Оседает, скрипя половицами. Как беспамятный в небо глядит — Улетела душа вместе с птицами И теперь ни о чём не болит. Онемевший в плену одиночества. Облачённый в лоскутный халат. Дом плывёт, как немое пророчество. Анфиладой осенних палат. И ему, как товарищу давнему. Дав надежды живой глоток. Заменю эти доски ставнями И прорежу для птиц леток. Ни инъекции, ни операции Не продлят его жизни страниц — Выйдет дом из глухой прострации С возвращением птиц.

«Все ли слёзы ты выплакал, все ли…»

Все ли слёзы ты выплакал, все ли Расставанья слова произнёс. Листопада цветной карусели Обещаниям веря всерьёз?.. Сколько их, отлетевших на гибель — Яркопестрые, лист за листом… Всё одно – на костре ли, на дыбе ль Лишь бы кто осенил их крестом. Новый лист оторвался и глухо На камнях распластался ничком — В школе таинства вечного духа Стало больше одним новичком. И, как жизни последняя точка. Словно кто дотянулся перстом Неразумная лопнула почка Над лицо потерявшим листом.

«Ещё вчера, ещё вчера…»

Ещё вчера, ещё вчера Природа чувствовала дурно. Капризничала зло и бурно, И принимала жадно урна Наброски нервного пера. И, как больную, целый день Природу било и ломало. Из трав и листьев покрывало Унять озноб не помогало — И день влачился, словно тень.. Лишь утром нынешнего дня. Когда, в согласии с прогнозом. Природу тронуло морозом. Дорога, будто под наркозом, Безмолвьем встретила меня. Метель сугробы намела… Покров, ничем не опорочен. По бровкам сочно оторочен Ещё живой травой обочин… А осень – ночью умерла… Не оттого ли, что душа Её витает рядом где-то, В нас что-то главное задето. Но не торопится с ответом. Лишь созревает не спеша

Антенные поля

Последняя сошла с деревьев позолота, С потерянным стоит притихший лес лицом Бездонностью снегов приманкой эхолота — Удачливым в морях, но не в лесу, ловцом: О, как бы он хотел – придирчивый и тонкий — Под толщей снеговой рельеф земли прочесть. Но более всего в корнях услышать звонкий И радостный сигнал: дыханье жизни есть! Но, скованы зимой, уснули жизни токи. Бессилен терапевт – спешащий солнца луч, В заснеженных стволах не двигаются соки — В лесу царит мороз, нещаден и колюч. Природа спит. Но я чертой прямолинейной Не отчеркну, деля безмолвие и сон; Деревьев голоса по радиорелейной Системе слышу разнобой и унисон: Антенны голых куп, нацеленные в небо. Бессменно начеку, и отзвук дальних гроз. Каким бы слабым он, невероятным не был. Услышав, сохранят, не глядя на мороз. Антенные поля – куда бы взгляд ни бросил, С задумчивым стоит притихший лес лицом; Антенные поля в работу вводит осень — Последнее, что ей дано перед концом.

«И в малом, и в большом нам помогают игры…»

И в малом, и в большом нам помогают игры: Лишь только Новый год ступает на порог. На звёздную блесну клюют Быки и Тигры — Все прочие летят на праздничный пирог. Сограждане мои торопят дружным скопом Приход всего, что им начертано судьбой. Поверить не своим – японским – гороскопом И в чем-то оправдать себя перед собой. Но есть ли нам резон, гонясь за модой века. Плестись на поводу чужих календарей И вешать ярлыки зверей на человека. Тем низводя себя до уровня зверей?.. Что нам до кимоно и видов Фудзиямы? — В своём монастыре пригоден свой устав; Наш Новый год летит российскими полями Под звонкий бубенец, на облучке привстав.

«Апрельскому верлибру вербы верю…»

Апрельскому верлибру вербы верю: Его метафор тягостная грусть В неведомое открывает двери. Чему я дать названье не берусь. Пришло тепло, и радоваться надо. Что время жизни движется вперёд. Но вербной грусти тихая отрада Моей душе покоя не даёт. Конец зимы, но все же зимней тенью Лежат снега у пригородных дач, И беспорядок, близкий к запустенью. Как сборник нерешаемых задач. Безвластие, бесцветие, бестравье… Ещё природа не пробуждена И лишь ручья живое полноправье. Где кромка льда уже повреждена. Да ветка вербы, как напоминанье. Что и зима помянется добром: Как хлопья снега, мягкие созданья Блестят на солнце ярким серебром.

«Я окна выставил и двери распахнул…»

Я окна выставил и двери распахнул: Покрытый толью параллелепипед Под сквозняками радостно вздохнул — И зимний дух весенним напрочь выбит. И птичий дом в который раз открыл Период гласности в весенней перестройке И, словно ощутивший пару крыл. Чуть не вспорхнул, подобно птице-тройке. Продрогший за зиму, он прогревает бок. Вновь для пернатых оформлять прописку Весна торопит в надлежащий срок. Собой напоминая паспортистку. Она идёт со списками жильцов По адресам, что оставляла осень. – Весна, оставь шесть строчек для птенцов. Тебя от пары ласточкиной просим…

«Я в прошлой жизни был, наверно, птицей…»

Я в прошлой жизни был, наверно, птицей: Кому ещё из живности дано За облака безудержно стремиться От суеты, наскучившей давно? За облака, где бродит разряженье И каждой клетке обновляет кровь Неутомимым вирусом движенья, Ежевесенне поражая вновь. Тогда сопротивление нелепо! Как жертву у судьбы на поводу. Меня опять заманивает небо, И нетерпенье гложет на ходу. И там границы драмы и бурлеска Теряются в бескрайности красот. Но только жизни нищеты и блеска Не различить с заоблачных высот.

«Не буди меня, птица, не надо…»

Не буди меня, птица, не надо, Витражи хрупких снов не топчи. Бисер строк за окошком – привада Для звёзды, заплутавшей в ночи. Что тебе эти письма чужие? Голос чувств отзвенел и угас. Так зачем твои крылья большие Бьют стекло в этот утренний час? О, какая упорная птица — Все стучит и стучит в тишине. Или вестью какой поделиться Прилетела сегодня ко мне? Тайн природы не ведомы лица. День грядущий – за утренней мглой. Вот бы так же когда-нибудь птица В дом стучала, покинутый мной.

«Дряхлеющей осени не оставляющий призрак…»

Дряхлеющей осени не оставляющий призрак Пиковой Дамой в окнах проходит моих — Близкой развязки это, быть может, признак Спорный, но интересный для нас двоих: Для меня и жизни… Птичий концерт в округе Аккордом началу мая в мажоре ля — Каждый пернатый поёт о своей подруге. Подруга пернатого в друге видит враля. Вместе с пернатыми песни весне слагают И безголосые – но эти поют в душе: Травы и ветви, очнувшись, запели и, полагаю. Камни и шпалы – и эти оттаяли и мурлычут уже. Старой травы под ногами седые пряди И отлетевшая с веток, когда-то весёлых, листва — Варианты строф природы в рабочей тетради. Оставленные исследователям природо-поэтического мастерства. С каждым шагом в обещающее завтра О прошлое цепляюсь и прошлое ворошу. Туда ли иду – знает лишь автор Меня и жизни, но Его не спрошу.

«Последние круги прощающихся птиц…»

Последние круги прощающихся птиц Над нашими опять витают головами. Что птицы думают при виде наших лиц. Что думают, когда мы машем им руками?.. Ни взмахами руки, ни взмахами крыла Не передать друг другу наше состоянье. Бок о бок жили мы, и видимость была: Единство наших душ не знает расстоянья. Но видимость видней, когда приходит час — Ни в крыльях, ни в руках уже не станет мочи Скрыть разобщённость душ и утомлённость глаз. Когда в грядущих днях тепла уже не прочим. Последние круги прощающихся птиц К подножьям наших душ спускаются венками. Прощайте, ласточки, и светом наших лиц Сверяйте иногда свой путь под облаками.

«Будильники весны гремят по всей округе…»

Будильники весны гремят по всей округе… Залётный ревизор опять в моей душе. Балансы подводя в исчёрканном гроссбухе. На синем мечется верхом карандаше. Потрёпанный гроссбух… Исчёрканы страницы.. Следов карандаша необъяснима вязь… Будильники весны – не умолкают птицы. На летнюю волну настраивая связь. Ревизия души – весной… Порывы ветра Всю тяжесть и печаль выталкивают прочь, И чётче линии, и ярче краски спектра. Увереннее день, определённей ночь. Будильники весны… Теряет сон округа… О, время, погоди, постой, не тороплю… Я встану в центр весны, как в центр земного круга И первые цветы стихами окроплю.

«Размеренно Время движенье своё…»

Размеренно Время движенье своё Извечно в Пространстве свершает… Фотонами мысли сознанье моё Материи толщу пронзает. О, эта триада Вселенских полей — Полей гравитаций и прочих — Легка и свободна, как пух тополей. Единством с Природою прочен. Так где же та точка, под именем «Я» Гуляя, как кошка по крыше Раздольями Мира, из сфер Бытия Астральную выберет нишу? Фотонами мысли на сотни парсек Отсюда, от дома Земного, Мечусь, но Вселенский партийный генсек Анкету мою, как на невыездного. Не станет визировать снова.

Летим к мечте, трещит упряжка Россия

В тебе, в твоих глубинных генах Судьбой заложена давно Мечта о светлых переменах. Которым сбыться не дано. Мечта блистательной зарницей Сверкает ярко вдалеке И пропадает вслед за птицей. Вспорхнувшей с ветки налегке; Навязчивость мечты опасна Как неподъёмная сума: Недосягаемо прекрасна. Она сведёт тебя с ума. Летим к мечте… Трещит упряжка.. Овраги, рытвины, кусты… Хитро подмигивает Пряжка И волком щерятся «Кресты».

«От рынка всё больше завишу…»

От рынка всё больше завишу. Но как – до сих пор не пойму — Суметь персональную нишу Найти существу моему. Песчинкой в потоке товара Вконец опасаюсь пропасть: Душе моей явно не пара Базара к стяжательству страсть. Найдётся ли где маркетолог. Что знает ответ на вопрос: К душе моей будет ли долог Изъявленный временем спрос?.. И время, как вектор пространства. Прямого в своей кривизне. Имеет одно постоянство — Стремиться всегда к новизне. Душа с этикеткой «новинка». Поблекшей на звёздном ветру. Всё скачет задворками рынка Пугливым прыжком кенгуру.

«Всё иноземное – в чести…»

Всё иноземное – в чести. Всему заморскому – дорога; Эх, всю страну бы замести Под образа чужого бога. Помог бы боженька чужой — Как говорят – гуманитарно. Пока правители вожжой У нас владеют так бездарно. Но у России бог един И он – единый – смотрит строго: С младых ногтей и до седин Не отвергай родного бога. Ему безропотно верна И ждёт спасения Россия… Где та блаженная страна. Куда направился Мессия? Страна спасенья ищет в том. Что ей несёт разор и гибель… Придёт спасение… Потом… А мы сейчас спастись могли бы.

«Счастливцы – верующий в Бога…»

Счастливцы – верующий в Бога И отвергающий Его… Их вне сомнения дорога Вне пониманья моего. И тот, и этот – равны оба. Горя неистовым огнём. Но станет всяк добычей гроба В упорстве искреннем своём. О, груз сомнений им неведом… Как колокольчик под дугой. Умчат – покрытый звёздным пледом Один, и глиною – другой. Но третий – тот, в кого каменья И грязь летят со всех сторон… Сомнений цепкие коренья Не выкорчёвывает он. И нам откроется не скоро: Зачем спокойствию взамен С его ладони споры спора Разносит ветер перемен.

«Нам участь странная и горькая дана…»

И ты, моя страна, и ты, её народ.

Умрёшь и оживёшь, пройдя сквозь этот год…

Вл. Ходасевич Нам участь странная и горькая дана: Пройти от гибели до торжества зёрна. Как зёрна падают, так падает народ И ниву Родины снедает недород И рану давнюю не в силах скрыть межа — В лучах грядущих зорь она дымит, свежа, И сеятель идёт, в который раз уже… Под ветром перемен зерно легло в меже.

В лунную ночь

Вновь тайны сокрытой полна. Раскинулась полночь тревожно; Тишком, воровато, острожно С оглядкой крадётся Луна: Какую бы душу поймать. Извлечь, как занозу, из тела. Под скальпелем мысли понять. Чего она в жизни хотела… Нигде не оставит следов Луны запылённый протектор. Но шарить повсюду готов Лучей отражённых прожектор: Земле под его колпаком В безоблачной шири не спится, В бессоннице трут кулаком Деревья густые ресницы. Предчувствий безрадостных зуд Всех сущих грызёт с постоянством, И чёрные мысли ползут. Собой заполняя пространство.

Повторение пройденного

Быть может, не тому Мы поклонялись богу — Быть может, потому Теряли мы дорогу. Быть может, оттого Грубели наши души. Что более всего Мы не умели слушать; Мы думали: само Пройдёт лихое время. Но в тяжкое оно Переродилось бремя. Мы ждали от других Отваги и геройства. Не находя в своих Запасах эти свойства. Металась на нуле Отметка черновая И падала к земле На графике кривая. Летели в темь и глушь Надежды и партнёры И с ними – наших душ Творцы и гувернёры. Набита на скрижаль Привычка повторяться; Истории спираль Не хочет выпрямляться.

«Лошадь в яблоках раздора…»

Лошадь в яблоках раздора Бьёт копытом, чует: время! Скоро – свара! Споры спора С сапога сбивает стремя. Лошадь в яблоках раздора Лезет прямо в палисадник. Горизонт скрывает шора. Шпорой больно колет всадник. Грозный всадник с булавою Едет вдоль лугов и пашен. Над плечами головою Неимеющейся страшен. То отчётливей виденье. То виденье пропадает И такое поведенье Население пугает. Тонко всхлипывает зяблик. В ржавых пятнах помидоры. Нет ни лошади, ни яблок — Лишь одни кругом раздоры.

«С перчаткой, брошенной, бывало…»

С перчаткой, брошенной, бывало В один клубок сплетались вместе И горечь оскорблённой чести, И боль обид, и жажда мести — И в ход с мечами шло орало. Но время нас перековало: И кодекс чести перекроен, И дух народа перестроен. Взамен пролётки мчит «Ситроен», С мечом в обнимку спит орало. А секундант – в дороге к рынку; Перчатку ловим на лету мы, В лицо смеются толстосумы, В чести, как прежде, тугодумы… Нам в жизни многое – в новинку..

«Не смерти страшиться Россией …»

Не смерти страшиться Россией дышащим — бессмертья В глухом бездорожье учений о благе народном, В извечности пустопорожних речей, в круговерти Безудержной мысли о крови, о бунте голодном. Бессмертье – с бессильем понять и измерить аршином — Сиамский близнец гениального с глупым, уродец. Безжизненный отсвет луны над безлюдной вершиной. Без капли живительной влаги бездонный колодец. Не тройка, не птица… Россия — на автопилоте В лучах заходящего солнца надежды и славы… Душе уступая, послушно бессмертие плоти Уходит за рамки бесцельного в ложной оправе.

Крылатое сердце

Снова яростный ветер на крыши Напирает и злобно ревёт, И поймёт его тот, кто расслышит В этом рёве призывы: вперёд! Но куда, за какие приделы. За какие границы зовёт, И узнаёт ли небо пределы Неземным этим кличам: вперёд! Сколько шару земному вертеться Вкруг наклонной оси суждено — Беспокойно крылатое сердце Вслед за ветром умчится в окно, В бесконечно кипящем просторе Сквозь лохмотья изодранных туч Все вулканы страданий и горя Различит из-за облачных круч. И подводит итоги минута: Завершая свободный полёт В тёмный кратер, где плохо кому-то. Сердце Фениксом вновь восстаёт В миг заветный – ни поздно, ни рано. По вселенским сверяясь часам. Чтобы к новым мертвеющим ранам По ревущим лететь небесам.

«Душа в ознобе… Утренняя свежесть …»

Душа в ознобе… Утренняя свежесть — Мазком новокаина нёбу дня, И солнце, в нимбе изморози нежась. Глядит подслеповато на меня. До маковки во власти Кредитора, Шепчу ему, как жертва – палачу: – От твоего я не укроюсь взора… Повремени ещё… Я доплачу. Пока Вселенной правит утончённость И праведность, и ясность до конца… Но ждёт под дверью жизни обречённость. Не отводя от скважины лица. Она давно со мной играет в прятки И каждый раз успех приходит к ней. Но в щель дверную пепельные прядки Тому назад я видел пару дней… – Не угасай ещё тысячелетье. Клуби тепло и яркий свет неси. Чтоб правда – в слове или в междометье Но всё же прозвучала на Руси: В ней слишком трудно дышится народу… Так, задыхаясь, выброшенный кит Неведомым стремлениям в угоду Достать его прибою не велит… Но солнце, в нимбе изморози нежась, С открытой грустью смотрит на меня… Душа в ознобе… Утренняя свежесть — Мазком новокаина нёбу дня.

На краю

Не слышен тонкий посвист сабель И о щиты не бьют мечи. Но не выдерживает кабель Речей, что злы и горячи. Мешая следствие с причиной. Голосовые связки рвут. Перед зияющей пучиной На сооратора орут. Налево фронт и фронт – направо, И друг на друга прут фронты; Рвут государственность и право На одеяла и бинты. Как потерявшийся на льдине. Когда вокруг него – вода. Стоит народ посередине — И ни туда, и ни сюда. И, обращая взоры в небо. Всё шепчет: – Господи, спаси. Не дай случиться зло и слепо Кровопролитью на Руси.

«Над нами – лишь Бог и природа…»

Над нами – лишь Бог и природа, И к ним продираемся мы. Ни тропки не зная, ни брода Сквозь морок обмана и тьмы. Как с чёрного хода злодеи. Себя обнаружить боясь — Лжецы, торгаши, лицедеи. Собой разносящие грязь Толкучками рынков и блудней Святое мельча и круша. Где в пекле торгашеских будней В товар превратилась душа. А нужен – лишь тоненький лучик В разрыве седых облаков И ангелов стайка летучих Над замершим вскликом дворов. Мальчонка застынет в опаске, В песок уронив пистолет… Откроется старая сказка На новую тысячу лет…

«В Отечестве найдётся ли пророк…»

В Отечестве найдётся ли пророк Из тех – во мраке тайн дорогу зрящих. Кто, тайн не открывая под зарок. Предупредит о бедствиях грозящих? И, как бы ни был знатен и умён, В какие бы ни проникал глубины. Он – малый квант пространства и времён С изменчивым в крови гемоглобином. Вино ли тайна?.. Истина в вине ль?.. Всё – в истине… Вина и обвиненье. Груз тяжести не спал ни на мгновенье За сотни лет на тысячах земель. Всё – в истине… Кровавый бинт на ней — Немой укор и веку, и Мессии, Но пятна крови ярче и видней На карте исстрадавшейся России… Царапина от веточки саднит И каплет кровь с матросской детской блузки Предвестию безумному сродни — Предвестию, масштабному по-русски.

Где богатство дороже и чище… Капли росы

Равнодушны сороки-воровки К чудодействам в рассветном лесу: Паутинок тугие верёвки Сушат капли росы на весу. Неограненных капель алмазы Торопливой ладонью не тронь — В них, пронизанных солнцем, не сразу Притаившийся вспыхнет огонь: Словно отзвук из далей Вселенной, Одолевший космический мрак. Луч, преломлённый каплей смиренной. Не найдёт адресата никак. Я приму тебя, ранний посланник. Не беги от свиданья со мной: Все мы – братья, и каждый – странник. Ты – космический, я – земной. Нас связала такая малость: Хоть росинок кругом не счесть — Счастлив я, что мне эта досталась. Что мы с нею сегодня есть… Где богатство дороже и чище. За которым – ни крови, ни слёз? Не его ли так долго ищет Эта пара старых берёз?..

Звёзды

На пару с вечностью стою на перекрёстке… Погашены в домах последние огни; Так сжато небо крышами, но горстка Мерцающих светил виднеется – они По крышам разбрелись отарой: молчаливо С домов сбирают дань – где что произросло. Обходят стояки и провода пугливо. Чтоб непредвиденное не произошло. Зачем же, звёзды, вы спускаетесь на землю — Сияли бы в своём бездонном далеке — Но мягким их шагам, дыханию их внемлю, Мерцающим огням и фразам налегке. Подняться на чердак, окошко слуховое. Присутствие своё не выдав, растворить, И, не встревожив их, не возмутив покоя. Одну из них с руки стихом своим кормить.

«У истока певучей реки…»

У истока певучей реки, О могучих мечтаюшей струях — Звук один извлеки – изреки. Что измыслить хотелось на струнах: Будут в нём и кипящий партер, И балкона гремящая лава, И над сонмом угрюмых химер Отрешённо плывущая слава. Хрусталя чуть приметная дрожь — Дрожь от нервов или от озноба, И в гламурной косметике ложь, И на нет исходящая злоба… Царский бархат и мрамор восславь, И худую – в заплатах – котомку — Всё в одном помяни и оставь Восходящему с солнцем потомку…

Рассвет

Обессинела ночь, отмолчала — По росе босиком семеня. Отступает за кромку причала. Где рассвет ожидает меня. Гладь речная недвижней паркета. Цепь послушна в бездушном кольце; Онемевшей улыбкой аскета Черноротая щель на крыльце. У холста насторожённо чутко Дремлет красок таинственный рой, И идёт к полотну не на шутку Новый день, словно юный герой.

Эльфы

На кончики почек весенних берёз И хвои мохнатой запястья Слетаются эльфы несбыточных грёз И недостижимого счастья. Сникают бутоны несорванных роз И гибнет букет в одночасье, И зоркую душу пронзает мороз Предвестником злого ненастья. И время в безвременьи мёртвой строки Глухим ожиданием длится. Плакучая ива свой стан у реки Уже распрямить не стремится. Так метка с запёкшейся кровью Запомнится долго над бровью.

Родные лица

Анатолию Вадимовичу Доливо-Добровольскому

Ещё мы здесь… Сквозь стёкла старых рам Привычной жизни проникают звуки Начала дня арпеджио и гамм — Все эти лязги, скрежеты и стуки. Мы здесь… Но те – глядят с высоких стен, с портретов охраняя дух жилища — В борьбе мировоззренческих систем Они ушли, а мы всё так же ищем Прямой Ответ на Основной Вопрос, Нам жизни нет без этого ответа — Двадцатый век, как видно, не дорос, А двадцать первый – как тоннель без света; Но, чуть заметён, в нём мерцает свет И наша жизнь его мерцаньем длится: Из прошлого немеркнущий Завет — С высоких стен взыскующие лица.

Яблоневая ветвь

Этой ветви упругая стать так прекрасна… Только женщина может блистать так опасно: Красота на пределе границ напряжений Устоит ли пред тысячью лиц разрушений… Дети Космоса, в смутах Времён и Пространства Мы давно друг от друга не ждём постоянства. Постоянны в одном: каждый раз, умирая. Нам бы видеть: открыты для нас двери рая, И в раю – тот же свет, тот же цвет, та же ветка И на ветке, как дальний привет, та же метка. Сон румяных плодов-сосунков безмятежный И под яблоней трав-ползунков шелест нежный.. Триединую сущность свою раздирая. Нам стоять суждено на краю то ли рая. То ли ада с кипящим котлом посредине. Всё надеясь осмыслить потом воедине.

«Послушай: Женщина поёт…»

Послушай: Женщина поёт… О, так – давно она не пела: Душа ли просится в полёт Иль жизни радуется тело? Как птица певчая, она Поёт, легко паря над бытом, И вновь забыты времена. Когда она почти убита. И песни дивная краса Тебе откроется не сразу. Как в свете солнечном роса Сверкнёт, подобная алмазу. Послушай, женщина поёт, А слёзы топчутся в гортани. Так сердце к счастью вопиет И душу слушателя ранит!..

неправильный сонет

Масть самки самости маститого поэта — В строках, подобных льдинам, вышедшим из поля К свободе – в кандалах, где в рамках формы — воля Беспамятства о дольних таинствах сонета. О край строки эпоха рвёт свои тенёта; Какая для строки быть может выше доля? Летящая строка без визы, без пароля — Ещё один комар в объятьях Интернета. Восстав из праха, ты, поэт, вернёшься в прах. Но свет твоей строки, поправшей рабский страх — Земного бытия иное продолженье. К воронке Времени спешат песчинки лет. На основной вопрос у каждой – свой ответ. Но дерзкая строка всё ищет подтвержденье.

Сонет о сонете

«Сонет почил», нередко говорят На сходках поэтического света. Я – дорожу канонами сонета: В нём дальних звёзд светильники горят. Вобрать в себя готова всё подряд Бесформица в бескормицу поэта. Средь многих форм ищу анахорета. Чей в должной мере выдержан наряд. Где формы нет – там для стиха могильник: Напрасен в нём изысканный светильник — Он только ярче выявляет крен В конструкции, где с трещиной основа, С терцетом не в гармонии катрен И гибнет поэтическое слово.

Фотография

Дочери Наташе

Бежишь, взлететь готовая, У Зимнего дворца, И – эра жизни новая У твоего отца. Над аркой штаба Главного Узду квадрига рвёт. Пространство плана плавного Надвинуто вперёд… Но, лошади! Ах, лошади! Куда несётесь вы: Там, за простором площади. Холодный блеск Невы. А ты бежишь, не ведая Про близость колесниц, И тает пена белая На ярких иглах спиц. Весёлый флаг полощется., И ты на много лет Останешься на площади Шлёпками сандалет.

Узоры на стекле

Наверное, людям на диво К морозным узорам стекло Готовилось неторопливо — И вот, наконец, истекло Безвременье и беспогодье. Томившее нас до поры… Зима натянула поводья И – повеселели дворы. От снега и солнца хмельная. Стоит, подбоченясь, изба; Играет в лучах пропильная Окладом на окнах резьба. Пройду и вернусь не случайно: Узоров таких на окне Не часто увижу, где тайно Сюжеты слетают ко мне. За лапой диковинной ели. Застывшей на хрупком стекле. Снегурочку вижу и Леля, И Бабу-Ягу на метле. Вот профиль неловкой пичуги. Попавшей в глухой бурелом, И звонкие кольца кольчуги, И русский былинный шелом… А дальше – нежней и напевней И тоньше узорный хаос. Размашисто в русской деревне На окнах рисует мороз. Причудлив порою морозной Декабрьских фантазий полёт: То грустной и нежной, то грозной Отчизна моя предстаёт. Убегу за лесные кордоны. За глухие снега убегу. Анальгины и пирамидоны До грядущих хвороб сберегу. Дам мощам костенеющим роздых. От пустой суеты отрекусь; Поменяю и воду, и воздух, И страну под названием Русь — Царство рюмок, стаканов и стопок (О, родимое, в полной красе) — На безмолвье заснеженных сопок И немолчные трассы шоссе. Дней безудержна мелкая морось: Бьёт с извечной издёвкой в лицо, И покой безмятежный, и скорость Воедино смыкая в кольцо… Не тревожьте меня, не тревожьте. Зимним утром плечо тормоша — Лучше душу мою растаможьте: Тело ноет, а плачет – душа.

Утро первого снега

Мышцы сонные несмело Разминая, день встаёт. На лице белее мела Снега первого налёт. В лёгкой дрёме занавеска — Не пугает шорох шин, И – ни рокота, ни треска Мотоциклов и машин. За стеклом оконной рамы. Задубевшее к утру. Отбивает телеграммы Полотенце на ветру. Резче тень от табуретки: Словно в фотомастерской Проявляется в кюветке. Проступает день деньской. И берётся за работу. На художества горазд — В чёрно-белоснежном фото Так значителен контраст! Жизнь идёт на фоне белом, Наползающем в проём. Со своим привычным делом, С вездесущим вороньём. И, как будто чем встревожен. День далёк от зимних нег… Осторожен, ненадёжен Этот самый первый снег.

«Отложу сигарету, но кофея строгого выпью…»

Отложу сигарету, но кофея строгого выпью, В ниши будущих дней рассую старых дел мелкотьё, А с души соскребу чешую эту скользкую рыбью, И с балкона спущу установку на сплин и нытьё. Парадоксами жизни займу обленившийся разум, Обращая устои людского общения в прах. Подхвачу из гнёзда воронёнком упавшую фразу. Утишая её новорожденно-трепетный страх. Каждый день, новорожден, и я припадаю на крылья, В отражаемых озером смерть нахожу облаках И, воскреснув, опять примыкаю к лесной эскадрилье. Лёгкой тенью себя оставляя на тех берегах. Эти гряды камней, отлетевших в суомские чащи — Затвердевшие слёзы уставшего в битве Творца За созданья свои, прожиганием жизни пропаще На планете не раз приближавших начало конца… Эмигрантка-душа, не тебя ли, сравнимую с ртутью. Ускользнуть, раздробиться и слиться готовую вновь. Кто-то ищет, крича безысходностью полною грудью. Вызывая мобильником Веру, Надежду, Любовь?..

«He в споре Истина рождается, не в споре…»

He в споре Истина рождается, не в споре: Неопытный боец, ты рвёшься в спор, как в бой. Где силу знания сменяет сила в оре — Она – то и вершит победу над тобой. Тебе ли невдомёк: и спор, и бой – искусство; Без жертв искусства нет, так жертвовать умей — В решающий момент заставь умолкнуть чувство: Ты перед ним в долгу, но знание – умней… Где спорщики, сойдясь, себя изводят в спорах. Как ратники в бою, где жар борьбы велик. Что могут породить слеза, и кровь, и порох? Каким народу явит Истина свой лик?

«Недоверчивы к птицам и белкам…»

Недоверчивы к птицам и белкам, Озираясь по сторонам. Мы не верим, что это «welcome!» Адресовано прямо к нам: Не наручником на запястье — Дуновеньем пол локоток Открывается разномастья Чудодейственного поток. Нас ли это, любимцев тюрем. Привечает сосновый бор… Чужедальность зрачками бурим, Отмыкающую запор. Что вывозим в своих машинах Из отеческой старины? — Виртуальный багаж ошибок Всей истории всей страны… Мчит авто горделивой ланью; Заходящего солнца луч Вседоверья горячей дланью Золотит зажиганья ключ.

На покосе

Поседели скошенные травы. Серебром подёрнут тихий луг. Бахрома берёзовой оправы Проступила явственнее вдруг. Не пройдётся ветер, как бывало. Ласково по волнам дивных кос — Словно по подушке разметало Пряди поседевшие… Покос… Жаркий день, как сокол в светлой сини. Над землёй простёр свои крыла: Есть ли где откосы и низины. Где бы петь коса ещё могла? Но когда сгорят под солнцем росы, В звонкий зной и злобный гул слепней Вновь вернутся люди на покосы С деревянным воинством граблей. И взойдут, боками бронзовея. Словно древних мамонтов стада. Утомлённо горбясь и грузнея. Новые душистые стога.

Встреча

Здравствуй, старый дворик!. Низкое окно… Времени топорик Вырубил давно Розовых мечтаний Многоцветный куст — Щебня испытаний Под ногами хруст. Но в знакомой точке — Замечает глаз: Вновь подобьём кочки Корень тронул пласт. Свежего побега Жёсткий бугорок Альфа и омега Вечности дорог.

Янтарь

И муха, и комар, и лист, узорной вязью Прожилок-волосков свою являя суть. Прозрачной призрачности скованные связью. Мой приковали взор, и ты не обессудь, Что мне, как негатива тонкую пластину. Под солнечным лучом занятно напросвет Разглядывать янтарь, и строчек паутину Читать, душой спеша за временем вослед. Я на тебя гляжу сквозь прошлые эпохи — Ты милостью моей у времени в плену. Но руку отведу – и времени сполохи Янтарной дымки вновь развеют пелену. Смеёшься ты, и так легка твоя беспечность, И снова весел взгляд, и снова голос юн, И тень разлуки вновь уходит в бесконечность По мокрому песку, теряясь в соснах дюн.

«Живу рассветом новой строчки…»

Живу рассветом новой строчки: Над океаном бытия В обличий сигнальной точки Возникну, может быть, и я — Упрямым высверком салюта Скользну за дальний небосклон. Чтоб в долгом странствии кому-то В душе запомнился и он.

«Из вечности глядеть на жителей Земли …»

Из вечности глядеть на жителей Земли — Безрадостно… Картин, достойных сожаленья. Проходит стройный ряд; конца его вдали За грядами веков не различает зренье. Где горы, где каньон и острая коса, И серый океан, где зной и пыль пустыни — В прообразах времён всё те же голоса И те же гвалт, и стон, и крик, что слышим ныне. Натянутой струной звенящей поводок К ошейнику Земли прилаженный светилом, В лохмотьях, в бахроме – и бешеный поток Губительных частиц несётся с большей силой. И голоса Земли, и голоса иных Созвездий и миров в слиянии едины, В какой-то миг частот достигнут роковых — И нет ни золотой, ни просто середины. И только твой – один – из массы голосов. Спокойный голос твой у детской колыбели В решающий момент критических весов Возвысится, чтоб всё одуматься сумели. И может быть тогда, в тот предпоследний миг Борьбы добра и зла возникнет дух единства. Умолкнут гвалт и стон, растает злобный крик. Освободив эфир для песен материнства.

Примечания

1

Стендер – пожарный гидрант, устанавливался на улицах Ленинграда зимой в годы блокады для обеспечения населения водой. (прим. автора).

(обратно)

Оглавление

«Начинаю как будто с нуля…»

Долговременная огневая

  1

  2

  3

Дот в окружении

Оловянные солдатики

Невский пятачок

  1

  2

«Откопали и нас… Наконец-то…»

Ледоход на Неве

«Сердце очередью прострочено…»

«Истекающий кровью глядит в облака кучевые…»

«Не бродить по травам росным…»

«Бронзовея, прямые, как совесть…»

Дом истории

«Есть веко у каждого века…»

Иваново, 1905 г

Камни на дамбе

«Имя Твоё в интернете искать ли…»

«На розовом носу – очки того же цвета…»

«Надежд слепая круговерть…»

«Ни тебя, ни меня не отыщет…»

«Пожизненно корить приговорён…»

У книжной полки

Над Невой

«Учебники, прочитанные мной…»

«Луна и Солнце – те же…»

Старые газеты

ЖЗЛ

Петропавловская крепость

  1

  2

Последний герой

Мы

Кривое зеркало

«Мы останемся текстом…»

«Чем дальше от идолов, свергнутых с круч…»

Меж хлебом и огнем

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

Победа – за нами, а мы – впереди

Медаль «За победу над фашистской Германией»

«Пришёл, пропахший порохом и дымом…»

Победа KNAUF

Сосны

Колыбельная

«Эти взгляды скорбные пойму …»

Быдло

Эхо блокады

«По своей Петроградской родной стороне…»

Читая Юрия Воронова

«Я замёрз… Не могу отогреться…»

Цветы на камне

  1

  2

  3

  4

Марш Шопена

«В соборе старого альбома…»

«He спрашивай, о чём под звуки скрипки…»

Новая Земля

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

К природе

Дом птиц

«Души моей всеведущий пророк…»

«Белой ночи белые ступени…»

«Мы проснёмся однажды утром…»

«Что в криках твоих, беспокойная птица…»

«Ушли за грибами, а вот возвратились с рябиной…»

«Паутиной цепко схвачен…»

«Заколочено чёрными досками…»

«Все ли слёзы ты выплакал, все ли…»

«Ещё вчера, ещё вчера…»

Антенные поля

«И в малом, и в большом нам помогают игры…»

«Апрельскому верлибру вербы верю…»

«Я окна выставил и двери распахнул…»

«Я в прошлой жизни был, наверно, птицей…»

«Не буди меня, птица, не надо…»

«Дряхлеющей осени не оставляющий призрак…»

«Последние круги прощающихся птиц…»

«Будильники весны гремят по всей округе…»

«Размеренно Время движенье своё…»

Летим к мечте, трещит упряжка Россия

«От рынка всё больше завишу…»

«Всё иноземное – в чести…»

«Счастливцы – верующий в Бога…»

«Нам участь странная и горькая дана…»

В лунную ночь

Повторение пройденного

«Лошадь в яблоках раздора…»

«С перчаткой, брошенной, бывало…»

«Не смерти страшиться Россией …»

Крылатое сердце

«Душа в ознобе… Утренняя свежесть …»

На краю

«Над нами – лишь Бог и природа…»

«В Отечестве найдётся ли пророк…»

Где богатство дороже и чище… Капли росы

Звёзды

«У истока певучей реки…»

Рассвет

Эльфы

Родные лица

Яблоневая ветвь

«Послушай: Женщина поёт…»

неправильный сонет

Сонет о сонете

Фотография

Узоры на стекле

Утро первого снега

«Отложу сигарету, но кофея строгого выпью…»

«He в споре Истина рождается, не в споре…»

«Недоверчивы к птицам и белкам…»

На покосе

Встреча

Янтарь

«Живу рассветом новой строчки…»

«Из вечности глядеть на жителей Земли …» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg