«Жестокий романс»

Жестокий романс (fb2) - Жестокий романс [сборник] 394K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эмиль Викторович Вейцман

Эмиль Вейцман Жестокий романс

© Эмиль Вейцман, 2017

© ООО «СУПЕР Издательство», 2017

* * *

Памяти моего друга Вадима Оболенского

Ушел от нас ты в те края, Вадим, Где царствие Аида с благоверной. Ты станешь другом этим всеблагим, – Как гений дружбы, искренной и верной.

Поэтическое ретро 1960-2015 гг.

Жестокий романс Е.Т.

«Нет, не тебя так пылко я люблю…»

М.Ю. Лермонтов Твои руки меня не волнуют, Как волнует кипенье весны, – Я возьму их в свои и другую Вспоминаю, как вешние сны. Я могу приласкать эти руки, Сжать их так, что послышится хруст, – Отдаются и ласке и муке Идеально красивые руки, Я же весь равнодушием пуст… Твои руки лаская, сжимая, Я пытался представить порой, Что сидит со мной рядом другая, Что в руках моих руки другой. Я хотел быть во власти обмана И ласкал… – Мы не те, мы не те… Мы прекрасны, совсем без изъяна… Мы не те, мы не те, мы не те… Я стремился к обману упорно И терзал… – Мы не те, мы не те… Мы и муке садистской покорны… Мы не те, мы не те, мы не те… Вы не те, никакого сомненья, – Вы недавнего прошлого след; Тут бессмысленно ждать отторженья; Тут лишь «Да!», а когда-то – лишь «Нет!!» Это «Нет!!» и сегодня мне мука; Это «Да!» – не откроет мне рай. Жизнь людская – жестокая штука, Так готовься услышать: «Прощай!» Твои руки меня не волнуют, Как волнует кипенье весны, – Я возьму их в свои и другую Вспоминаю, как старые сны… 1962? 2006 г.

«Дай хоть руку на прощанье…»

Дай хоть руку на прощанье; Горек этот час. Вот и кончилось свиданье, – Всё в последний раз. Тусклой лампе над подъездом Тьмы не превозмочь. Лишь гудки у переезда Рассекают ночь. – Счастье вечным не бывает, Нет таких чудес, – Мне по рельсам отбивает, Мимо мчась, экспресс. Пролетел… Не слышно стука, Говорка колёс. Только издали «Разлу-у-ка!» Крикнул паровоз. Дай хоть руку на прощанье, Горек этот час. Пронеслись любовь, мечтанья – Всё в последний раз. 1960 (?)

Позднейший вариант

Дай мне руку на прощанье В этот поздний час. Позади любовь, терзанья, – Все в последний раз. Тусклой лампе над подъездом Тьмы не превозмочь, Лишь гудки у переезда Лихорадят ночь. – Счастье вечным не бывает, Нет таких чудес! – Телетайпом отбивает Мне ночной экспресс. Пролетел… Не слышно стука, Говорка колес. Что ж, разлука, так разлука, И не надо слез… Дай же руку на прощанье В этот подлый час. Распрощальное свиданье В эту ночь у нас. 13-14 ноября 2008 г.

Пальто (поэтическая попса)

Студентом мне пришлось несладко, Жевал порою чёрт те что. Но кончен ВУЗ, потом Камчатка, И вот я сшил себе пальто… Есть и другое барахлишко: Костюм, рубашки, шляпа-фетр… Но всё же главное – пальтишко! Суконце ой-ёй-ёй за метр. Пальто, исполненное чванства, Имеет страшно гордый вид И в шифоньере всё пространство Занять собою норовит. Его округлые глазёнки (Шестёрка пуговиц) косят Туда, где съёжился в сторонке Его потрёпанный собрат. Его предшественник-коллега, Заслуженный пенсионер, Хлебнувший и дождя, и снега – Моей обнове не в пример. Годами чёрными помятый, Мой верный друг с голодных пор, Знакомый с молью и заплатой, И мой студенческий позор. – А на помойку не пора ли? – Цедит нахальный нувори́ш. – А, впрочем, и бомжу едва ли Такой одёжкой угодишь. Тебе давно бы быть в утиле! Обносок, грязный инвалид! И как его сюда пустили?! Да он нас молью заразит! Все тремпеля моя обслуга, Среди пальто я знатный VIP, И нá тебе – мне клеят друга, А он какой-то грязный тип! Все вешалки мои холопки, Хозяин – личный манекен! Я что – в шкафу или в кладовке? Зачем тут этот старый хрен?! ……………………………….. Куда ж деваться от нахала?! Назвав все вещи барахлом, Пальто владельца оседлало, – Мы на свидание идём… Давно знакомая дорога, Да я теперь совсем не тот. Себя блюла ты очень строго, Потом замужество, развод. Да не со мною – с иностранцем… Житьё-бытьё в чужих краях С каким-то вроде бы голландцем, А в результате – полный швах. И надо всё начать сначала, И мы встречаемся опять, – И денег у меня немало, И положеньице под стать… И вот как прежде два порога Соединил опять мой след. Тебе я нравился немного, Но, Боже мой, как был одет! Ты знала всё: мои лишенья, Мою любовь, что я неглуп, Но всякий раз была в смущеньи От ярко красного презренья Идущих мимо наглых губ. Я лез, как говорят, в бутылку И в эту наглую ухмылку Готов был плюнуть сгоряча. О как же ты тогда страдала, – Мы оба были в чём попало, А я в сердцах рубил сплеча. Скажи, я встал бы вверх ногами, Я б на руках тебя понёс, Пускай себе кривят губами… Сейчас совсем другой вопрос. Моя прелестная обнова, Красуясь на моих плечах, Сильнее, чем любое слово Расскажет о моих понтах. Моя любимая, ты вправе, Хоть я сутул и долговяз, Мою любовь в такой оправе Считать ценней во много раз. Десятком слов и парой взглядов Ты, правда, дашь понять о том, Что выше всяких там нарядов, Но как забыть гадюк и гадов, И наших душ былой надлом?! Сомнений нет, моя вещица, Парижской моды страстный крик, Собой заслуженно гордится, Задрав свой модный воротник. 1960; апрель 2009 г.

В метро

Поезда подходили, потом отходили; Выпустив и впустив, и хлопнув дверями… Уносились в тоннель, простреленный навылет Тьмою с фонарями… А я всё ждал и ждал… Напрасно!.. К полуночи шло… Вагоны пустели… С красного на зелёный, с зелёного на красный Менялся свет светофора в тоннеле… А время ползло и ползло себе мимо Каким-то усталым, потрёпанным мимом. В его непрестанном и жгучем кривлянье Читалось: «Напрасны твои ожиданья!». Уйти бы, уйти – и надеждам конец; Да только они тяжелей, чем свинец – Подняться нет сил… Точно ствол у виска, У сердца готовит свой выстрел тоска. Пока же в душе только тихая грусть, И тихо шепчу я себе: «Ну и пусть…». 60-ые годы 20-го столетия;январь 2009 г., ноябрь 2010 г.

Ревность (первоначальный вариант)

Квадратная комната. Свет заходящей луны На натёртом паркете пола; Прилив глухонемой тишины, Её предночное соло… Тик-так, тик-так… Откуда это?… А… Маленький, шустрый, Двенадцатиглазый будильник Отбивает привет Из соседней комнаты. Там зажжена люстра, И в щели дверные сочится свет. И вновь тишина ослабляет объятья: Ко мне пробивается призрачный звук – Я слышу, снимают вечернее платье, Ласкает оно белизну Её рук… О смелые ласки блестящего шёлка! Вы жжёте мне сердце сильней и сильней: Соперник повсюду – Он в зеркале, в щёлках, В одежде Её, Даже в скрипах дверей… Он к разным вещам прикасался когда-то, И вот, от желаний былых трепеща, Он может коснуться Её нагловато, На годы запрятанный в этих вещах. Он здесь говорил и смеялся когда-то, И голосом спрятался в петлях дверей; Он может теперь каждый день сипловато О всячине всякой поскрипывать Ей. Я вижу соперника в глади зеркальной – Он взором своим серебро напитал И может теперь, ухмыляясь нахально, Её обнимать из бездонья зеркал… А вот… Сороконожкой прыткой По мне змеится чей-то взгляд – Это Его письма, Его открытки В щёлку ящика злобно глядят… Я ловлю этот взгляд ядоглазый На себе уже много недель; Стоит мне обернуться, и сразу Он стремительно прячется в щель. Вдруг о Нём половицы паркета Заскрипели в звенящей тиши: «Раз не вырвать Его из предметов, Как же вырвать из женской души?» И от этого злого вопроса Полыхнул чернотой полумрак… За окном прошумели колёса, И ответили эхом: «Никак!». …………………………………………… Тик-так, тик-так, тик-так… Потемнеют краски на картине, Отпылает прошлое в душе… Ну а что останется в графине? В зеркале? В петлях дверных? В гардине? Всюду, где живут Его клише… Будут мчаться годы за годами, И под шелест жизненных страниц Он почти сотрётся в Ней чертами Моего лица и прочих лиц… Квадратная комната. Угасающий свет луны На натёртом паркете пола; Прилив глухонемой тишины, Её безмолвное соло… Порой тишина ослабляет объятья… И по мере того, как сгущается мрак, В душе оживает шуршание платья, Но твёрд седовласого Хроноса шаг… Тик-так… 1960; 1979; март 2009 г.; октябрь 2012 г.

Ревность

Квадратная комната… На обоях блики луны… В красноватом отливе паркета Вечерний прилив глухонемой тишины, Бьющей о рифы-предметы… Безмолвие это мне снится во сне, Как пролог изощрённой муки… Мгновенье, другое, и вот уже мне Снятся взгляды и звуки… Квадратная комната… На обоях блики луны… В кровавом отливе паркета Ночной отлив глухонемой тишины… И вот в отдалении где-то Раздаётся первый мучительный звук – Шуршание женского платья. Ласкает оно белизну Её рук, Заключает в свои объятья. Бесстыдные ласки блестящего шёлка, Мерцание старых зеркал. Соперник повсюду – он в скрипах и в щёлках… Соперник мой правит бал. Он все зеркала напитал своей статью – Всегда был Нарциссу под стать. Он Ей из зеркал открывает объятья, Из них его не изгнать. Он к этим вещам прикасался бывало, Он в них навсегда проник. И чудится мне, не скрываясь нимало, Он к Ней губами приник. Он может теперь что угодно сказать Ей В манере своей разбитной. И скрип половиц, и шуршание платья – Обычный его позывной. Я с Ним воевать абсолютно бессилен, – Ведь Он всего лишь фантом; Всё дело, что я Ей давно опостылел И мучаюсь ночью и днём… Квадратная комната… Багровые блики луны, Кровавый отлив паркета… Отлив глухонемой тишины, И шуршание платья где-то… Март, 2009 г.

Молчание вечно

Он тебе объяснялся… Гремучий, Словесный шквал Грохотал, как лавина на круче, А я молчал… Ты словесному шквалу внимала, Горя душой, И тебя не тревожил нимало Мой глас немой… Но признанье всего лишь признанье – Блеснув словцом, Растворится навеки в молчанье, Всегда живом. Его страсть пронеслась быстротечно – Ушла в слова… Я молчал, но молчание вечно – Любовь жива… 1960 г.; апрель 2009 г.

Барьер неизвестности

Его преодолеть… Да проще в сотни раз На гиперзвуковом преодолеть пилоту Барьеры звуковые – асс есть асс, Ты ж неизвестен никому… И всё тут! Пока не взял ты дьявольский барьер, Легко сказать в твой адрес идиоту Обидное: – Нашёлся мне Гомер! Ты неизвестен никому… И всё тут! И славы ради ты идёшь вразнос, И славы ради подлости без счёту… Ведь «Быть или не быть?» – таков вопрос… Хотим быть знаменитыми, И всё тут! Бывает, что барьер проклятый взят, И тут платить приходится по счёту; Но медным трубам часто ты не рад – Они «шопенят» реквием… И всё тут!!! 19?? 19 июня 2009 г.

«Мой фрегат виртуальный у космоса…»

Мой фрегат виртуальный у космоса; Впереди бесконечностей прорва, Неспешная поступь хроноса И валы гравитонного шторма. Бури двенадцатибалльные Запоют о страстях Прометея, И звёзды всех классов спектральных Протуберанцы исторгнут, рдея. Команда застыла на шканцах – Ждёт моего приказанья. – Вперёд! И летучим голландцем Мы навек во вселенских скитаньях. 1963; 27 августа 2009 г.

Второй вариант

Мой фрегат виртуальный у космоса; Впереди бесконечностей прорва, Неспешная поступь хроноса И валы гравитонного шторма. Бури двенадцатибалльные Встретят безумными танцами, И звёзды разноспектральные Зардеются протуберанцами. Начнутся попойки на шканцах, Запой пойдёт за запоем… Вселенским летучим голландцем Мы парсек за парсеком покроем… 28 августа 2009 г.

Вариация на тему из Лермонтова

Увы, безумная Россия, Опять, не осознавши зла, Творя порядки голубые, Ты нас к несчастьям повела! Увы, несчастная Россия, Страна рабов, страна господ, Твои мундиры голубые Добьют послушный твой народ. 15-16 августа 2004 г.

Монолог Гамлета

Мрачное помещение с узкими, стрельчатыми окнами, застеклёнными разноцветным стеклом, создающим причудливое освещение. Посреди комнаты стоит Гамлет, одетый в чёрный костюм.

Гамлет

(обращаясь к самому себе; тихо)

Чем тоньше, изощрённее мой разум, Тем мягче моя воля. Мягче пуха Ей скоро быть, наверное. Наказан За что-то я недугом страшным духа. Похоже, оловянною чумою Недавнею суровою зимою Решительность мне ведьмы заразили – Давно она лишь горстка серой пыли. Порой мой гнев сверкает ослепительно, Но эту пыль во тьме душевной смуты Своим огнём опять спаять в решительность Способен он всего лишь на минуты. В коварный миг, прервавший представленье, Мне с сердца точно струп сорвали свежий. И тут же боль, и гнев, и жажда мщенья – Трагический финал стал неизбежен… И вот с мечом я над братоубийцей. Молился он, устав от празднеств, оргий; Разделаться я мог бы с кровопийцей, Но в ход пустил не сталь, а отговорки… Мой гнев угас, и снова стал я жалок. И как назло себя не смог взвинтить я – Мне мысль одна покоя не давала: Как людям объяснить кровопролитье. Ведь дух отцовский в мрачный час полночный Не вынудишь покинуть пламень адский – Народу рассказать на ставке очной, Как был во сне убит властитель датский. Что б я сказал?… Узнайте же причину… Не то… Датчане, в сцене с отравленьем… Нет… Может быть, безумия личину Не стоило снимать и после мщенья?…

(Задумывается.)

И в ту же ночь в покоях материнских Во мне проснулся вновь свирепый мститель. С каким я наслажденьем сатанинским Пронзил того, кто крикнул “Помогите!”. Я думал, дядя сам за мной фискалил, Там, за ковром, но вскоре увидал я, Что не король моей отведал стали, А жалкая придворная каналья… Мне скоро фехтовать идти с Лаэртом… А вдруг узнаю я во время боя, Что яд во мне, что час мой пробил смертный И что отравлен дядиной рукой я?… О гнев желанный мой! Какой костёр ты Во мне б разжёг при этой страшной вести, Спаяв опять в единый слиток твёрдый То, что сейчас всего лишь пыль. На месте Убил бы дядю я, свершая мщенье, А после наступил конец и мне бы; И нé к чему пускаться в объясненья Здесь на земле – я дал бы их лишь Небу… Такая леденящая подсказка Мне явлена во сне… Грядёт развязка… 1966 (1991;2011)

Сонеты

1. Знак опасности

«Молитесь на ночь, чтобы вам Вдруг не проснуться знаменитым». Анна Ахматова «Быть знаменитым некрасиво»?… Пожалуй, ты не прав, Борис! Людская слава часто лжива, Быть знаменитым – крупный риск. Пойти на риск и всем на диво, Как легендарный принц Парис, Самоубийственно красиво, А там пускай вся Троя вдрызг… Кто приговаривает к славе? К успеху? К зависти богов? Кто так безжалостно суров? Мы знать того, увы, не вправе… Кого судьба всю жизнь хранит, Не так уж часто знаменит… 29-30 января 2004 г.

2. Марине Цветаевой

Ваш крик души, Марина, мне понятен – «Почти что от сумы» кого не ввергнет в раж… И вот ответ на просьбу Вашу: – Нате! Верёвочку, без мыла – ведь война ж… Бывает, что Ваш стих предательски невнятен, Но лучше так, чем внятный холуяж. Но вот Вы в голосе, и Вас, Марина, хватит Не то что на сто лет – на вечность Божью аж! Когда в Елабуге свели Вы с жизнью счёты, Что мог я знать про Вас, в ту пору желторотый, Навзрыд готовый плакать от обид?… Сегодня же, о Вас немало зная, Молю Всевышнего, Марина – не святая, Простить Вам всё, включая суицид… 8 февраля 2004 г.

3. Почему?!

Я что-то до конца всё как-то не пойму, – Ну почему, скажите, почему В стране, излихораденной морокой, Столь низок интерес к поэзии высокой? Ну отчего, скажите, почему С ней обошлись, как с шавкою Муму? От чувств высоких очень мало прока? Зачем парить в наш век и столь высоко? Зато «виршуют» все кому не лень… Рифмованная эта дребедень Имеет общего с поэзией не боле, Чем пошлый магазинный манекен Со статуей, которую Роден Однажды изваял по Божьей воле. 15 февраля 2004 г.

4. Абсурдосонет

Меня к Тебе приговорили… Пожизненный, похоже, срок… Тюремной камеры глазок, И до свободы, как до Чили… Меня к Тебе приговорили… А вот за что – мне невдомёк… И смотрит рок в дверной глазок Длиною в государство Чили… И как надсмотрщик немой, Склонилось время надо мной, Неспешно шаг свой отбивая… Приговорён, препровождён… Вершит суровый свой закон Старик-Сатурн, планета злая… Июль 2004 г.

5. Пародия на сонет 4

Меня к жене приговорили, Лет на полста, ужасный срок. И смотрит вертухай в глазок, Чтоб от неё не сбёг я в Чили… Меня к жене приговорили. Чтоб наказать во мне порок – Она тюрьма мне, мой острог, Мой Пиночет, но не из Чили. Я заключённый с бородой, Давно опущенный женой; Шестёрка я, семейный чирей; Я муж в законе, я козёл, Я пенис, я вагинобол! Мочить меня! Мочить в сортире! 29-30 июля 2004 г.

6. Век-волкодав

«Мне на плечи бросается век-волкодав».

О. Мандельштам Пошёл восьмой десяток… Видит Бог, Непросто было мне в моей юдоли, Но в ней я сделал всё, что только смог, Что было в силах, и немного боле. Двадцатый век трагичен был и плох, Он душегубствовал по злобной высшей воле, Как будто некий дьявол-скоморох Сидел в те дни на мировом престоле. Но был я волкодавом пощажён: Защитный знак – спасительный тригон – Как óберег в моей натальной карте… Защита есть, но близок эпилог… Один звонок, другой, ещё звонок… И вот Харон вершит извечный чартер… 10–11 января 2007 г.

6а. Век-волкодав

«Мне на плечи бросается век-волкодав».

О. Мандельштам Пошёл восьмой десяток… Видит Бог, Непросто было мне в моей юдоли, Но в ней я сделал всё, что только смог, Что было в силах, и немного боле. Двадцатый век трагичен был и плох, Он душегубствовал по злобной высшей воле, Как будто некий дьявол-скоморох Сидел в те дни на мировом престоле. Но злою силой был я пощажён – Закрытый, защитительный тригон Как óберег в моей натальной карте; В рулетке русской не был я сражён, Но близок день, когда старик-Харон Сонет-обол возьмёт с меня за чартер…

Танка 1 (подражание Энкэю Хоси)

«Покинутый приют – весь в зарослях плюща. Тоскливо здесь. Хозяин всё забросил. Нет никого… И только каждый год Печальная сюда приходит осень…» Энкэй Хоси Крест покосился… Могила вся в бурьяне… И только осень В период листопада Скорбит над запустеньем… 15 ноября 2005 г.

Танка 2

Обогреватель В госпитальной палате Рябит тишину, Звуком своим негромким Душу мою бередя. Октябрь 2012 г.

Танка 3

Ветер холодный Вместе с осенним дождём Вдруг налетели… Долог мой путь по степи, Горящий очаг далёк… 11 октября 2012 г.

Сатира, юмор, детям Антитеррористическое или вертикальное

Ать-два, ать-два… Отряд шагает в бой… Скорее! Выше голова! Смелей – ведь ты герой!.. И мы, не тратя лишних слов И растворясь во мгле, Настроим сотни нужников, Удобных, как в Кремле. Жестокой будет наша месть, Ей богу, ей же ей! Не в силах мы бесчинства снесть, Пускай оружия не счесть У этих дикарей… Ну чем не гениальный план! И вот настал момент – Направил нас во вражий стан Великий президент. Он по моченью спецьялист В различных нужниках, А также классный дзюдоист – Кранты тебе, вайнах! Атака будет хоть куда, Коль невозможен мир. Жестокость, впрочем, нам чужда, Однако, если уж беда, Пускаем в ход сортир. Едва захочет ваххабит Кишечник опростать, Он в туалет засеменит… Ну, чтобы там п…ть… Спустя немного вертолёт К сортиру подлетел, А там и танк клозет возьмёт, Ярясь, в суровый оборот – Под пушечный прицел. Огонь! Держись, брат-террорист! Давай, давай ещё, танкист! Кончай бородача! Огонь! Ракетою, пилот! Вайнах живуч, глядишь, уйдёт, «Аллах Акбар!» рыча… 2004 г.

Эпиграммы на людей весьма известных и не очень

«Как автор острых эпиграмм Я очень многим фору дам». Емельян Викторов

I. Весьма известные персоны и обстоятельства

1. На товарища Сталина

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, И вместе им не сойтись». Редьярд Киплинг Товарищ Сталин дело Довёл до беспредела: Как всемогущий маг Он Запад и Восток В Архипелаг Гулаг Упёк на долгий срок. 2011 г.

2. На Брежнева

Он славный сын страны своей И коммунизма созидатель; Он Юлий Цезарь наших дней – Стратег великий и писатель. Пришёл, увидел, и капут – Конец злодейскому Берлину. Вот только где же новый Брут, Чтоб довершить вполне картину? Январь, 1982 г.

3. На Ельцина

У Боба лучшие друзья – Знатней, чем графы и князья: Жак, Хасимото, Гельмут, Билли… Всех перечислить мы не в силе… Друзья до самой амнезии, Да только не друзья России. 1998 г.

4. На младореформатора-либерала

Он всем известный либерал, Приспешник правящего клана. Где он – там царствует развал, Где было МАКРО, стало нано. 28 апреля 2013 г

5. На Суркова

Суверенная демократия, Что удушающие объятия, На которые нас жарким летом обрёк Нежданный никем отвратительный смог. начало 2009 г., ноябрь 2010 г.

6. Антипатриотическая эпиграмма

Не до «берёзок и закатов», Патриотизма и приволья, В стране наездов и откатов, И полицейского раздолья. Июль 2012 г.

II.Эпиграммы на людей не очень известных

7. На горе-романиста N.

Создать роман желая рьяно, Сидел и тужился он, но… Тонка кишка у графомана – Запор, мучение одно.

8а. Астроному А. Гурштейну

[1]

Убавь, поклонник Губермана, Амбициозности накал. Пытая тайны неба рьяно, Ты как бы, милый мой, сверх плана Вдруг пальцем в небо не попал. 2011 г.

8б. И ведь попал же…

Погнал ты, Саша, Солнце вспять! Ты тут Навина превзошёл, Что приказал светилу стать Над полем боя на прикол. 2012 г.

9. На «Зодиакальные квартеты» А. Гурштейна

Он мил всегда людскому глазу «Твоих квартетов» хоровод. Вот только чувствуется сразу, Что контрапункт порой не тот. 10 декабря, 2012 г.

10. И снова подношение Гурштейну

Его фантазия богата – В романе женит он аббата, А в мемуарах наш Тацит Посмертно вводит в партсинклит, Известный, как Политбюро, Н.Н. Крестинского, добро У Ильича не испросив, Забыв, что Ленин вечно жив! … Крестинский был в партгосэлите, Но не был в первом партсинклите, Что всей России на беду Рождён в семнадцатом году. 5 мая 2012 г.

11. На Арину Г.

[2]

Одна неглупая девица В газете раз прочла стихи И не могла не возмутиться От столь кричащей чепухи: «Сама подобную халтуру Могла бы я родить, поди!». Не вздумай сделать это сдуру – Крикливей что-нибудь роди! 1965; апрель 2009 г.

12. Эпиграмма-поздравление Арине

Тяни до правнука, Ариша, Свою земную канитель, – Весьма нужна мужская крыша, Когда в семье сплошной «мамзель». Февраль 2012 г.

13. Эпиграмма на В-на

Он высшей волею небес Полуболтун-полумолчальник. В тайге он был бы лис, в геенне мелкий бес – В НИИ он маленький начальник. 1981 г.

14. * * *

“Поэт в России больше чем поэт”, Вот только той России больше нет![3]

15. От послать до послать

Нам власть послала два подарка, – Два замечательных Гайд парка, Чтоб не хотелось нам опять Не на словах ее послать… 13 января 2013 г.

16. На явление Депардье народу российскому

В российско-путинской ладье Вдруг объявился Депардье, Да вряд ли этот VIP-балласт Ладье остойчивость придаст. Январь 2013 г.

17. На гражданина Ж.

1.

Полуеврей, полуполковник, Полупахан, вполне наглец, Порою полууголовник… – Глядишь, – полсрока наконец! 5 февраля 2013 г.

2.

Ни достоинства, ни чести, Репутация – фуфло, Власти «преданный без лести», Демагог и VIP-трепло. 10 февраля 2013 г.

3.

Он каждый день словесный спам Несёт, нисколько не краснея, – «Грядущий хам», пришедший к нам Карикатурой на еврея.

18. * * *

Я признаюсь, что очень-очень рад, Тому, что есть на свете плагиат. Судьбою создан он совсем не зря – Особенно для думского ворья, Вопящего сегодня всей толпой Ливанову-министру: – Сам такой! 9 апреля 2013

Детское

На небе звёзд весенних стая Вокруг луны, подружки-душки, Кружит, насмешливо мигая, То ей сердешной, то друг дружке. Луна-красавица в смущеньи; Скорей к закату, прямиком – Стыдливо скрыть объятый рденьем Свой лик за веером – леском. 1960, 1965, апрель 2009 г

Фантастические поэмы

Такси-призрак

«Но каждый, кто на свете жил, Любимых убивал…» Оскар Уайльд«Баллада Редингтонской тюрьмы» Дело к полуночи шло; мы были в пьяном угаре… И вдруг в предночной тишине дверной зазвенел звонок – Оказалось, некий субъект в какой-то немыслимой паре; Пожалуй, писатель Булгаков такого придумать бы мог. Субъект был длинный, как столб, и жерди немногим толще; На тонкой, морщинистой шее головка с унылым лицом. В костюме ковёрного были эти живые мощи, Изо рта у которых разило каким-то дрянным винцом. Я поражённый глядел, не мигая, в лицо долговязому; Тот бросил на стол телеграмму, не сказав мне и пары слов… Я взял телеграмму, а он к выходу двинулся сразу же; Я хотел предложить ему выпить, а он уж и был таков… – Откуда? – спросил ты меня. – Из Риги… – Кому ж это в Латвии…? Но, взглянув на лицо моё, ты моментально стих… – Она… Она умирает!.. …………………………………………….. Три года назад клятвами Мы в сердцах обменялись с Нею и сдержали, сдержали их!.. Что ж делать, когда воедино в немыслимом беспорядке Жгучие страсть и ненависть переплелись на манер Клубка ядовитых змей… Нет!..Плоти аристократки С плотью юного негра, что прекрасен, как Люцифер… Нет!.. Но довольно сравнений – ведь до второго пришествия Можно в груде метафор нужную не найти. Короче, что делать двоим, доругавшимся до сумасшествия, Как не в разные стороны направить свои пути. Но что же делать двоим, когда такой несчастливый В разлуке каждый из них?! И вот выходит, что Ей Остаётся идти по рукам купюрой фальшивой, От которой стремятся отделаться и побыстрей. Правда, немало людей живёт любовным эрзацем, Но эта его поставщица вся – сумасшедший надрыв… А Ему без Неё остаётся потихоньку спиваться… Что ж, горькая, как известно, испытанный паллиатив. Если один другому собственных мыслей ближе, Но каждый стремится другому всё сделать наперекор, То часто лишь смерть одна сердечные раны залижет, Словом-ножом нанесённые, В сердце, в сердцах, в упор. ………………………………………. И вот Она умирает, и мне, предчувствую, скоро… – На Ригу, – промолвил ты тихо, – «ночной» проходящий есть. Потом ты припомнил, когда состав прибывает в наш город; От нас по железной дороге до Риги часов, этак, шесть. После ты спьяну завёл, что законы фортуны не дышло, И пытался всё с вешалки снять югославские наши плащи. Из попыток твоих ничего ровным счётом не вышло… Оставалось лишь руки пожать, посильней; чтоб хрустели хрящи…

* * *

Под сильным дождём, всех таксистов ругая, Я шёл вдоль шоссе… Тут повеситься впору: Не то что такси – ни одна «легковая» Не встретилась мне в эту позднюю пору… Немного ещё, и уже не успею; Немного ещё, и шагать не по силам; Немного ещё, и не встречусь я с Нею Уже никогда в этом мире постылом. Неужто всего лишь у мёртвого тела Просить мне прощенья судьбою дано?! О сколько всего на душе накипело! И жить ли, не жить ли – увы(!), всё равно… Такси появилось, как призрак, неслышно – Ни шороха шин и ни шума мотора; Оно появилось внезапно, и вышло, Что знака рукой я не подал шофёру. И тут сам таксист к моему удивленью Подъехал ко мне с недовольною миной: – Вы ждёте особого приглашенья? – Спросил он, тряся бородёнкой козлиной. Ну вылитый чёрт – за рулём иномарки, Явившийся в мир наш с особым заданьем, Из мира иного, где властвуют кварки[4], Где грешные души несут наказанье. А впрочем, чего не подумаешь спьяна, Давно уже сдавшись на милость запою, И сыплет с небес не библейская манна, А ливень, и надо проститься с Тобою… Я сел на сиденье с водителем рядом… – К вокзалу! – Я знаю, куда тебе надо! ……………………………………….. И вот мы несёмся сквозь ночь и сквозь ливень, И, как разъярённого чудища бивень, Машина кромсает пространство ночное, Она его рубит, как уголь в забое, Я отдан во власть штурмовщине-навалу; Мы мчимся, летим… Но совсем не к вокзалу. ………………………………………. Гроза вдалеке догорающим хворостом Порой оживлялась на краткие миги… Мы въехали в город на бешеной скорости; Таксист глухо вымолвил: – Вот мы и в Риге!.. Минуту спустя у какого-то дома К концу подошла наша адская гонка… Бросаю водителю сжатые комом Какие-то деньги, а тот мне вдогонку Небрежно бросает в ответ, словно сдачу, Короткую фразу: – Я ждать буду, значит… Вбегаю в подъезд. По ступенькам щербатым Спешу, задыхаясь, подняться на пятый. И сердце о рёбра «грудного колодца» ведёрком колодезным с силою бьётся – С верёвок-сосудов готово сорваться И грохнуться вниз… У квартиры семнадцать Дверь настежь… Как будто бы тёмная сила, Меня ожидая, её отворила… Порог позади; я неспешно миную Унылую комнату полупустую И в спальню вхожу, освещённую еле Огнём ночничка, что горит у постели. В постели Людмила лежит без сознания; У скорбного ложа, как изваяние, Мать умирающей в горе застыла; Пытаюсь хоть слово промолвить – не в силах! Тогда я в душе начинаю кричать, и… От крика немого Она на кровати, Со стоном тяжёлым внезапно садится, От страха сжимая глаза, и в глазницах Теперь они словно два сморщенных шрама; Ей рот раздирает предсмертное: – Ма-а-ма! Его ты впустила?! – Доченька, милая! С тобою лишь я! Никого не впустила я! Наверное, стукнула дверь по соседству… – Он – смерть! Он пришёл! Он со мной наконец-то! Умирает…

* * *

Не знаю, как вновь оказался в машине, Как было потом на обратной дороге; Душа моя стынет ещё и поныне, Лишь вспомню ту смерть… Остаются итоги. Почти уже кончилась наша поездка, Когда я в сознанье пришёл после шока – Мой хмурый шофёр тормознул слишком резко, И тут я ушибся и очень жестоко. Наш город ночной был за стёклами снова, Безмолвный в своей предрассветной дремоте. Ругнувшись, спросил я шофера: – Давно вы На этой работе?! – На этой работе? А что? – Да ушибся по милости вашей! Ответ его был непонятен и страшен: – Семь лет до того, как я насмерть разбился, Бомбил я в Москве, год назад отбомбился. ……………………………………………….. И вóт, заплатив напоследок по счёту, Я вылез с трудом из салона «Фиата», И тут же такси понеслось к повороту, Мерцанием мертвенно-жёлтым объято.

* * *

Разум вернулся ко мне только спустя полгода, После того как в Риге той ночью я побывал… Оказалось, меня нашли в минутах пяти хода От места, где сел я в машину, чтобы ехать в ней на вокзал. Я на земле валялся за каким-то старым сараем И умолял, чтоб до Риги «билетик» про́дали мне… В психушке я тихим стал, но полностью невменяем, Блаженно весь день улыбался, как будто бы счастлив вполне… Что ж, если один другому собственных мыслей ближе, Но каждый стремится другому всё сделать наперекор, То часто безумие только душевные раны залижет, Словом-ножом нанесённые – в душу, в сердцах, в упор! 1970, октябрь-ноябрь 2009

Летающие тарелки (фантастический рассказ-поэма)

1. Вступление. Вопрошание идола, олицетворяющего собою 20-ый век

О Век, в котором жить нам суждено, Бороться и страдать нам суждено! Ты так велик и так бесчеловечен. Ты в космос «прорубить сумел окно», Но как ты истязал нас, как калечил! Ты пьёшь из чаш бесчисленных арен, Людские страсти пьёшь из чаш арен. Мильоны этих чаш до дна ты дóпил – Сражайся гладиатором, спортсмен! Глотай тайком успеха ради допинг! О Век, в котором стольким суждено, О нашей подлой жизни суждено, Вопросы задавать тебе до гроба. О Век рекламы, гангстеров, кино, Ты сфинксом возлежишь на небоскрёбах! А если ты, о Век, предвестник туч, Обещанных Пророком грозных туч, Рождённых в землях мулл и муэдзинов? Сорвёшь ли, Век, с кувшина ты сургуч, Заклятье сняв со своры злобных джиннов? Но если ты и век, что нам пошлёт, Пришельцев нам неведомых пошлёт Из мира, обозначенного Иксом? «Век-волкодав»! Отвéть, зачем твой рот Кривится мне в ответ в улыбке сфинкса?!

2. Летающая тарелка в небе Москвы. Лубок

В этот час над древней столицей Великой Руси единой На высоте километров тридцать Ползла какая-то чертовщина. Ползла над домишками, да над лачужками, Да над зданьями над модерновыми, На фоне которых игрушками Церкви «старыя» стоят что «новыя». А на Тверской-Ямской, да на Питерской, Да на прочих улицах и «прошпектах» Возле булочных и кондитерских, У хозяйственных и электро, Возле ГУМа да возле ЦУМа, Порастративши свои рублики, Рты раскрыв, изумляясь, угрюмо На знаменье глазели из публики. И крестились порой между враками Бабки-Фёклы да Бабки-Мавры. Молодые же – больше калякали Про пришельцев с «Альфы-Центавры». Были, впрочем, также и скептики – Потрясали своей «ерудицией» И с позиции диалектики Обзывали знаменье фикцией… А оно, не смущаясь нисколечко Популярности столь широченной, Потихонечку, полегонечку Обратно в просторы вселенной Уползло себе – неровён вдруг час Осерчают всерьёз ракетчики… Ну, друзья мои, вот и кончен сказ; Согласован он мною полностью с ТАСС. Где ж вы, други мои, газетчики?!

3. Квазиастрологическая

Я этот совет многозвёздным назвал бы – Так много у каждого было тут звёзд. Одни загорались под взрывы и залпы; Другие – зажёг занимаемый пост. И вот эти звёзды собрались в созвездия, Пророчески глядя с грудей и погон. Что звёзды сулили? Кому-то возмездие? Прочный мир? Процветание? Армагеддон? Вот, о чём говорили той ночью «светила»: Должны мы признаться, прежде всего, Что явилась на Землю какая-то сила, Непонятная людям, как колдовство. Явилась, и вскоре со страхом увидели, Что её под контроль ничто не берёт, Ничто из того, чем обычно правители, Так сказать, «контролировать» могут народ. Перед ней все военные средства пасуют, О таких «пустячках» что уж там говорить, Как зенитки-старушки, если впустую По неведомой силе ракетами бить. И поди догадайся, чем дышит она там. Тут не сможет помочь никакой соглядатай – Его не пошлёшь на таинственный борт – Наверно, тут был бы бессилен сам чёрт! Но недаром мы звёзды: у нас на примете Имеется некто Волынский Наум, Всемирно известнейший кибернетик, Двадцатишестилетний доктор наук. Похоже, что этот младенец-профессор К проблемам мастак подбирать ключи. Он с тайны, возможно, сорвёт завесу, От нас все условия получив. Живёт он в Москве, на шоссе Ленинградском; Сейчас мы отправим к нему «звезду». И трое «волхвов-чародеев» в штатском, К нему мы приставим, точно к Христу.

4. Неоновый вечер, или гимн «безумникам»

«Достаточно ли эта теория безумна, чтобы быть верной?»

Нильс Бор По весенним бульварам в неоновый час, В час, когда затихает столица, Он шагал не спеша, про себя бормоча, Гимн крамольный учёным-провидцам. «Я гимн вам пою английским, французским, Я гимн вам пою еврейским и русским, И прочим, и прочим безумникам…». Рекламы продуктов, пива, вина Загорались… горели… гасли… А с неба рекламно светила луна, Катясь, словно сыр в масле. «…Так часто нескромных, упёртых и вздорных, Так часто, как сам Люцифер, непокорных, Я вас прославляю, безумники…». Волынского злил предночной этот зов Проституток-реклам, но едва ли Сильней, чем наряд «чародеев-волхвов», Что приглядом его донимали. «…Вы гонимо-необходи́мы, Вы ранимы и вы нелюбимы И народом, и властью, безумники…». От кого же Волынского эти волхвы Охраняли столь откровенно? От чего?… От его же шальной головы? От захвата пришельцами? Плена? «…И за вами ведут непрерывную слежку, Чтоб едва, что не так, с наказаньем не мешкать – Так боятся вас власти, безумники!..». Волынского злило, что «полный вперёд» Не давала проблема чёртова, Что навстречу ему попадался народ С какими-то лицами стёртыми. «…Но вас ненавидят и скопища серостей, У которых ни нá грош таланта и смелости, Но которых мильоны, безумники!..». Окна домов, погружались во тьму, Зажигались… Казалось бы, вроде Перфокарт были стены, сигналя ему: «Завершаем, ответ на подходе!». «…Вопреки красноречию меринов сивых Будут в ваших руках, не в руках примитивов, Судьбы нашей планеты, безумники!».

5. Она и он (драматический фрагмент)

Он – Наум Волынский, доктор физико-математических наук. Она – Ирина К., girl friend Волынского.

Она

Ты отрешённый какой-то, Наум! В тебе…как-то всё стало немо. И тёмным предчувствием скован мой ум…

Он

Я болен… решённой проблемой…

Она

Немедленно в отпуск! На месяц, на два. Давай отдохнём на Кавказе, И пусть эти три неотлучных «волхва» За нами повсюду полазят. Вот только не даст нам треклятый конвой Забыть о «летающих блюдцах», Что ночью и днём над планетой-Землёй, Точно над молнией шаровой, Нечистью адской вьются.

Он

Проблема поставлена и решена, Но только всего на минуты Забыть о себе позволяет она, Снимает с меня свои путы. Как над падалью гриф, Со вчерашнего дня Надо мною круги она чертит. О круженье зловещее! Для меня Каждый круг, как «Помни о смерти»!

Она (шутливо)

Ох эти гении! Ну и народ – Каждый слегка шизофреник! Ну хватит нытья, готовься в поход. Ты – мой «кавказский пленник».

Он (глухо)

Сотни мильонов лет назад… Наяву мне те годы снятся… Оазисы рая, вкраплённые в ад – Это формула жизни вкратце… Это они! Понимаешь, они, Существа всесильные эти, Разбросали в те далёкие дни Её семена на планете… И жизнь началась…

Она (с иронией)

Под Дианой-Луной. Ох эта жизнь окаянная! Баюкал её океан молодой, Под пение древневулканное. Серой прокуренные басы Рычали не слишком тихо. Баюканьем «нежным» по горло сыт, Ребёночек вырос психом. А создатели наши с библейских времён Платят Всевышнему ренту, За то, что планета, считай полигон, Дана им для эксперимента.

Он (глухо)

В иронии этой есть истины соль, И она разъедает мне разум. У нас на Земле их тотальный контроль, И не было сбоя ни разу. С каких-то надёжно запрятанных баз Существа с планеты «Алгола» Уже тысячи лет насылают на нас Эпидемии, войны, голод… Мне случай открытием выстрелил в мозг – В науке такое не редко. И сорван с меня гениальности лоск – Я только марионетка. Я был предназначен вещать языком Существ, породивших живое. Но, к счастью, им тоже просчёт знаком, Их система на грани сбоя. Ведь стоило им не заметить на миг Повреждений в защитном поле, Как хакерный вирус в систему проник, В программах стерев все пароли.

Она

Но как получил ты к святая святых, К их связи космической доступ?

Он

У всех есть враги, а у разных крутых Всегда ненавистников вдосталь.

Она

Какой у космической драмы исход?

Он

Он мутен, но, может статься, Закончится всё на Земле через год.

Она

Как это понять? Что нас всё-таки ждёт?

Он

Возможно, и ликвидация… Одна лишь надежда на вирусный сбой – Мой вирус отлично придуман. Творцы потеряли контроль надо мной, Над зомби, Волынским Наумом. Мне взять остаётся последний аккорд, Но взять его ох как непросто – Вторым моим вирусом должен быть стёрт Их дьявольский план Холокоста, Живого всего на планете Земля В какой-то забытой галактике, В далёких краях, облюбованных для Безбожных науки и практики. Но, верю, конец у планеты иной – Меня не зовут дрозофилой, И это докажет задуманный сбой… Вот только конвой мой постылый… Они суперзомби для тех и других. И роль не по мне Джеймса Бонда, Но если удар через этих троих…

(Вынимает из кармана пистолет, Ирина с недоумением и страхом смотрит на Волынского.)

Покойный мой дедушка с фронта Привёз этот ствол, чтобы мне показать –

(Улыбается своим воспоминаниям.)

Любимому крепко дитяте. Отец мой рискнул пистолет не сдавать, И вышло весьмá-таки кстати. Я болен со школы различной стрельбой, Фанатик я этого спорта, Да вот только парни конторы цепной, Ребята особого сорта. В конторе велели меня охранять, И верю я им безусловно, Да только проклятая пришлая рать Внушить им иное способна… Осталось разрушить лишь главную цель, Используя новый мой вирус, Но может при этом случиться дуэль, И кто-нибудь будет на вынос.

(В это время становится слышно, что в помещение ломятся.)

Боюсь, началось! Кто-то ломится к нам. Похоже, народ из конторы…

(Снимает пистолет с предохранителя. Ирина бросается к Науму и пытается вырвать из его рук оружие.)

Он (в изумлении)

Ирина, и ты?!

Она

Не позволю! Не дам! Безумны твои разговоры!

Он

Ирина, твои ли я слышу слова?!

Она

Мои!

Он

Так прости тебя Боже!.. Мне первый удар нанесли существа, Убив твою душу, похоже.

Борются за пистолет. В борьбе кто-то нажимает случайно на гашетку – выстрел. Ирина падает. Он бросается перед нею на колени.

Слышно, как в помещение продолжают ломиться. Волынский вскакивает, озирается и прячется за гардину.

В комнату врываются трое. Из-за гардины трижды стреляют. Промахов нет.

Он (выходя из-за гардины; потрясённо)

По трупам я сей перешёл Рубикон.

(Обращаясь к телам убитых.)

Простите! Ирина! Стражи! Мне шаг лишь остался, затем прямиком Я следом за вами… Туда же…

6. Эпилог

Последние дни доживая, Лежал он в тюремной больнице… Решётки на окнах… Феня блатная… Печать преступлений на лицах… Предсмертные хрипы, жестокие боли… Жизненный путь, «как говорится, исперечен»: Рак, порожденье враждебной воли, Орлом легендарным терзал его печень… 1967-1968 (1982?);декабрь 2009 – февраль 2010 г.

Дон-Жуан Драматическая поэма в четырёх сценах с прологом и эпилогом

«Нет книг нравственных или безнравственных.

Есть книги хорошо написанные или написанные плохо. Вот и всё».

Оскар Уайльд«Портрет Дориана Грея»

Действующие лица:

Дон-Жуан – маркиз ди Маранья.

Лепорелло.

Донна-Анна.

Лаура – модная куртизанка.

Первый дворянин.

Второй дворянин.

Его Величество Филипп IV – король Испании и обеих Индий.

Шут.

Офицер стражи, солдаты, народ и прочие, и прочие…

Пролог

Перед занавесом Дон-Жуан – высокий, красивый мужчина в богатой одежде времён Филиппа IV Испанского.

Но красота Дон-Жуана отталкивает: в ней что-то циничное и порочное.

Дон-Жуан

Молвою мне подарена отвага, И, говорят, для вражеских сердец Всегда неотразима моя шпага, Как я для женщин… Ну и, наконец, Я будто бы отменно благороден… Во всём, во всём! Как многолетний дуб.

(Усмехается.)

В моих владеньях рос такой, и вроде б Хавроньям всей округи был он люб… О, если стал таким я знаменитым, То лишь судам молвы благодаря. На всех на них свидетели защиты Давали показания не зря. Ведь каждый из свидетельской когорты Владел отлично словом. Например, В неё входили Пушкин и Мольер! Да тут бы убедили даже чёрта, Что я – из кавалеров кавалер. Но что-то приоткрыться перед Вами Охота мне… Я вот что Вам скажу. Жил как-то господин, и временами Ему под хвост сам чёрт совал вожжу. И знатный граф, заделавшись скотиной, По городу пускался тотчас в путь, Чтоб где-нибудь на улице пустынной Пред первым встречным плащ свой распахнуть. Был длинным плащ… А знаете, в чем дело? Под ним скрывалась только… нагота… Мне что-то приоткрыться захотелось…

(Распахивает края занавеса, точно края плаща, и смеется; занавес расходится. Обращаясь к актёрам за кулисами.)

Прошу на сцену, дамы, господа!

Сцена I

Площадь; посреди неё фонтан. Справа дом Лауры с большим балконом.

Явление первое

Дон-Жуан, Лепорелло, дворяне.

Первый дворянин

(обращаясь к Дон-Жуану)

Мерзавец Вы! И это перед всеми, Кто здесь стоит, готов я сотни раз… А впрочем, нет… готов до самой смерти Я это повторять… Мерзавец Вы!

Дон-Жуан

(насмешливо)

Кто ж Вы тогда? Не так давно как будто Меня своим Вы называли другом!

Лепорелло

Вот именно, вот именно, сеньор! Он называл, и, право, ведь недаром На свете есть пословица одна: Скажи мне, кто приятели твои, И я скажу, кто сам ты…

Дон-Жуан

Лепорелло! Заткнись сию минуту, сукин сын!

Лепорелло

О, затыкаюсь, тотчас затыкаюсь! Ведь как-никак не сладкое вино Из глотки Лепорелло бьёт струёю В лицо врагов маркиза ди Маранья, А правда, только истинная правда, Что так горька и колет всем глаза.

Дон-Жуан

Ну что, заткнешься, наконец?!

Лепорелло

Заткнулся.

Дон-Жуан (дворянину)

Я Вас прошу, дон Санчо, продолжайте. Первый дворянин Мерзавец Вы! Мильоны раз мерзавец!

Дон-Жуан (холодно)

Однообразно Ваше красноречье, Оно весьма на моськин лай похоже – Визгливо и бессмысленно, сеньор.

Первый дворянин

Мерзавец Вы! Мильоны раз мерзавец! И Вас, маркиз, считал я раньше другом! Но я никак ни шавка, дон Жуан, И укусить сумею побольнее, Чем жирная, трусливая болонка Способна укусить.

(Берётся за шпагу.)

Вот этот зуб Вонзится в сердце Ваше очень скоро.

(Вынимает шпагу из ножен.)

Клинок отцовский, извини меня! Ведь ты из стали, самой благородной, А очень скоро с самым подлым сердцем Придётся познакомиться тебе.

Лепорелло

Сеньор, Вы не ошиблись, с подлым самым!

Дон-Жуан

Ты что несёшь?

Лепорелло

Лишь истинную правду! Ведь всем известно, шпага ди Мараньи Из самой благородной в мире стали; И всем известно – Вы непобедимы, И, стало быть, хозяин, Ваша шпага Вонзится скоро в сердце дона Санчо, А это будет дьявольски прискорбно Ввиду того, что сердце очень подло.

(Первому дворянину.)

Я правильно Вас понял?

Дон-Жуан (смеётся)

Ну и хлюст!

(Тихо дворянину.)

Ваш вызов принимаю я, дон Санчо, И Ваших секундантов завтра жду.

(В полный голос.)

Но отчего Вы так разбушевались? Я что, сеньор, рога наставил Вам?

Лепорелло

И потому себя быком свирепым Решили Вы изображать теперь?

Дон-Жуан

(не обращая внимания на реплику слуги)

Я что, сестрицу Вашу соблазнил?

Первый дворянин

По счастью, нету у меня супруги, По счастью, нету у меня сестры. Но если бы и были, то, наверно, Я мог бы скоро и с ума сойти От мысли, что в Испании живёт Такой подонок, как маркиз Маранья! А было время, Вас считал я другом И вместе с Вами в пьяных кутежах Участвовал и жутко как любил, Разинув рот, из первых уст услышать О подлых похожденьях Дон-Жуана. Наказан я теперь. О, как наказан! О если бы сумел понять я раньше, Что тот, кто может обмануть подругу, Продаст легко и друга своего.

Дон-Жуан

За сколько же я продал Вас, дон Санчо?

Лепорелло

И кто, скажите, дерзкий покупатель, Рискнувший вдруг испанского идальго Купить…купить…не знаю уж за сколько!

Первый дворянин

К чему, маркиз, ненужное притворство? Надеюсь, Вы ещё не позабыли, Что год назад за Вас я поручился Перед ростовщиками из Севильи? Вы обещали долг вернуть им быстро И не вернули, и теперь до нитки Обобран я и бедным стал, как Иов.

Дон-Жуан

Однако же мне странно слышать это! Не отрицаю, год назад в Севилье Вы за меня любезно поручились. И я тогда ещё Вам обещал, Что постараюсь долг вернуть до срока. На это Вы ответили мне так: Чего Вы беспокоитесь, Жуан? Вернёте долг, как только будут деньги У Вас опять.

Лепорелло

Я это подтверждаю!

Дон-Жуан

И я тогда решил по простоте, Что долг мой Вас нисколько не заботит, И если по велению судьбы Мне мой платёж просрочить вдруг придётся, То дорогой мой побратим дон Санчо, Богатый, благородный дворянин, Ростовщикам вернёт всё до полушки, Вернёт и долг и гнусные проценты, А я, как только буду при деньгáх, Без промедленья с другом рассчитаюсь. Но мог ли знать наивный Дон-Жуан, Что побратим его лишь притворялся Великодушным, щедрым дворянином? И мог ли знать наивный Дон-Жуан, Что без стесненья лгал ему дон Санчо, Как он, дон Санчо, дьявольски богат?!

Второй дворянин

Да, врал он, дон Жуан, и без стесненья.

Лепорелло (первому дворянину)

Вот видишь, парень, врал ты без стесненья!

Второй дворянин

Но кто же из мальчишек не пускает Для развлеченья мыльных пузырей? И кто же из юнцов двадцатилетних Частенько не пускает пыль в глаза?

Дон-Жуан (раздражаясь)

Вы, кажется, слыхали, он сказал мне: Чего Вы беспокоитесь, Жуан? Вернёте долг, как только будут деньги У Вас опять.

Лепорелло

Я это подтверждаю!

Первый дворянин

Проклятье Вам! Ведь ровно сорок дней, Всего лишь сорок дней тому назад У Вас, как мне известно, были деньги. Вы снова одолжили их в Севилье, У тех же кровососов одолжили, И кто-то перед ними поручился За Вас опять…

Лепорелло

О низкое враньё!

Первый дворянин

А как понять мне следующий факт? Чем ближе надвигался срок уплаты, Тем больше встреч со мной Вы избегали, Потом куда-то скрылись незаметно; И вот теперь мы встретилась в Мадриде – Вы кутите, я беден, точно Иов… Верните долг! Вы слышали, верните!

(Бросается с кулаками на Дон-Жуана, дворяне оттаскивают дона Санчо в сторону; тот плачет.)

Второй дворянин

Прошу Вас, успокойтесь, кабальеро, И знайте, как бы ни был враг Ваш низок, Но если дворянин он, то не дело Кидаться с кулаками на него. Пойдёмте…

(Тихо.)

Сам Всевышний вас рассудит На честном поединке… Ну, не плачьте! Дворяне уводят дона Санчо.

Явление второе

Дон-Жуан и Лепорелло

Дон-Жуан

Эй, Лепорелло!

Лепорелло

Слушаю, сеньор.

Дон-Жуан

Немедленно ступай к мерзавцу Яго И попроси бандита, чтоб до завтра Убрал он потихоньку дона Санчо. К чему мне даром жизнью рисковать, Когда так много брави под рукою.

Лепорелло

Иду, сеньор, немедленно иду. Но дайте только несколько червонцев, Чтоб оплатить убийство дона Санчо.

Дон-Жуан даёт Лепорелло пинка. Лепорелло бежит от хозяина, Дон-Жуан устремляется за слугою и ещё несколько раз поддаёт ему под зад.

Дон-Жуан (преследуя Лепорелло)

Червонцы будут после, а пока что Возьми с собою несколько пинков И передай их висельнику Яго В оплату за убийство дона Санчо. Скажи бандиту, это лишь задаток, Скажи ему, что лишь он кончит дело, Я с ним без промедленья рассчитаюсь, – И не пинками, братец…

Снова догоняет Лепорелло и даёт ему пинка под зад.

а деньгами!

Лепорелло носится по сцене и на ходу достаёт из кармана какую-то бумагу.

Лепорелло

Послушайте, послушайте, хозяин! Ведь Вы ему ещё не заплатили За то, что он прикончил дона Педро, И дона Кáрлоса, и дона Яго, И дона Эстебана…

Дон-Жуан снова нагоняет Лепорелло и даёт ему пинка.

Эй, не бейте! Не вру я, Дон-Жуан, ей-ей, не вру!

Взмахивает бумагой над головою и продолжает носиться по сцене; Дон-Жуан бежит за ним.

Не верите?! Так можете взглянуть…

Дон-Жуан

(снова нагоняет Лепорелло и даёт ему пинка)

Куда ещё?

Лепорелло

(убегая от Дон-Жуана)

Да в эту вот бумагу. В ней значатся полсотни человек, И все враги маркиза ди Мараньи, И все убиты: трое им самим, А остальные Яго-душегубом И прочими такими же, как он. За пятерых убитых Дон-Жуан Не заплатил пока что ни полушки…

Дон-Жуан нагоняет Лепорелло и даёт ему пинка под зад; Лепорелло старается убежать от хозяина.

И мне не заплатил он ни гроша!

Дон-Жуан (весело)

А ты кого прикончил, Лепорелло?

Лепорелло

Я?.. Никого.

Дон-Жуан

За что ж тебе платить?

Лепорелло

За службу.

Дон-Жуан

Ах, за службу! Получай же! Нагоняет Лепорелло и даёт ему пинка под зад.

Лепорелло (убегая от хозяина)

Достаточно, достаточно, хозяин! Довольно! Мы – в расчёте.

Дон-Жуан

Так скорее Беги, подлец, куда тебя послали. Нагоняет Лепорелло и даёт ему пинка на прощанье.

Лепорелло

Бегу, хозяин миленький, бегу! Убегает.

Явление третье

Дон-Жуан, после – дворянин в тёмном, прикрывающий себе лицо плащом.

Дон-Жуан

(зло)

Все денег, денег требуют с меня! Какое, право, счастье, что кому-то В ответ на просьбу о проклятых дéньгах Могу я дать хорошего пинка И душу отвести себе при этом. Вот только наподдав слуге под зад, Своих карманов не набьёшь монетой. А пусто в них, и жизнь совсем не та: Труднее ждать успеха у красоток, Труднее говорить с поставщиками, Труднее убивать своих врагов… Но где же раздобыть немного денег?..

(Задумывается.)

А если у Лаýры попытаться?! Она сейчас, я слышал, в страшной моде, К ней на ночь ездит чуть не сам инфант; Уж он-то надарил наверно ей И денег и каменьев драгоценных, И если распрелестница моя В объятиях наследника престола – Холодных, как российская зима – О милом Хуанильо не забыла, То этот самый милый Хуанильо, Такой горячий, ласковый и нежный, Её дублоны вмиг порастранжирит, Сорвёт с неё браслеты и кулоны, Подвески, ожерелья, диадемы, Бриллиантовые кольца и колье И их пропьёт в компании гуляк, В компании мадридских куртизанок, Таких же точно, как сама Лаура. Нет! Не забыт я милой потаскухой! Как позабыть объятья ей мои, Которые прелестницу порой До умоисступленья доводили?! Пока на свете водятся инфанты, Мои объятья девкам не забыть! И вечно буду сытым я и пьяным, А ну, гитара, выручай Жуана!

(Настраивает гитару; в это время появляется дворянин в тёмном; он прикрывает себе лицо плащом и старается остаться незамеченным.)

Дон-Жуан

(повернувшись лицом к дому Лауры; играет на гитаре и поёт)

Я по стране колесил В поисках новых интрижек, Был я красоткам мил: Тёмным, светлым и рыжим. Женщин всех не познать – Их восхитительно много. А неудача – плевать! Тоже мне недотрога! Не я, так кто-то другой Овладеть сумеет тобой.

Дворянин в тёмном

(в сторону)

Мерзавец! Что за редкостный мерзавец! Его, как сатану, я ненавижу! Его от всей души я презираю! И всё-таки…

Дон-Жуан

Продолжим серенаду.

(поёт)

Я колесил по стране И женился в городе каждом. И не раз приходилось мне Зá день венчаться дважды. Но в Мадрид прибуду и стоп – Прекращаю тотчас беситься; Клянусь, ни один ещё поп Меня не венчал в столице! О, Лаура, в твоем краю Я верность тебе храню!

Явление четвёртое

Дон-Жуан, Лаура, дворянин в тёмном, после патруль, народ и прочие.

Распахивается балконная дверь и, накидывая на себя пеньюар, появляется Лаура, простоволосая и сонная.

Лаура (зло)

Вернулся к своей девочке любимой?

Дон-Жуан (просто)

Да, возвратился. Верность не чужда мне – К тебе одной я только возвращаюсь; К тебе одной! Ну чем не постоянство?!

Лаура

Жуан, наверно, сильно промотался?

Дон-Жуан

Не больше, чем обычно… А скажи-ка, Что там за штука у тебя на пальце Блестит так ярко в солнечных лучах?

Лаура (зло)

Уж заприметил!

Дон-Жуан

Как ни заприметить. При солнце звёзд не видно никогда, А эта вот звезда при солнце светит И мне глаза слепит. Ну и алмаз! Чудесный камень, просто королевский! Каратов на пятнадцать он потянет, А то на больше…

Лаура

Не зарись напрасно.

Дон-Жуан

Так, говоришь, напрасно я зарюсь?

Лаура (в отчаянии)

Будь проклят ты! Ступай же прочь быстрее!

Дон-Жуан

Ты что-то вдруг разволновалась очень. Не хочешь на меня смотреть – уйди,

(Разваливается на скамейке возле фонтана.)

Но гнать меня отсюда ты не вправе. А знаешь, Ло, мы в этот самый миг Похожи друг на друга необычно: Я взглядом оторваться не могу От дивного-предивного алмаза, Твои ж глаза прикованы ко мне. Давай меняться – ты мне камень дашь, А я себя отдам тебе навеки.

Лаура

Я ухожу с балкона.

Дон-Жуан

Не уйдёшь. Уже трясутся у тебя колени, Трепещет плоть от сладостных предчувствий, И в жилах кровь готова закипеть. В её потоке воля твоя тает, Как воск свечи,

(Лаура ломает руки.)

и ты готова выть От похоти и жадности, и злости.

(Торжествующе смеётся.)

Кто победит из них? Конечно, похоть! И я войду, сорву с тебя одежду, Я на кровать швырну тебя, да так, Что все её пружины завопят От страсти и от боли, а потом В одно сольются: небо и земля, Огонь с водою, ад кромешный с раем; И время остановится…

(Направляется к двери дома Лауры.)

Не медли, Пошли свою служанку дверь открыть.

Внезапно дорогу Дон-Жуану преграждает дворянин в тёмном. Он продолжает закрывать лицо плащом, а правой рукой выхватывает шпагу из ножен.

Дворянин в тёмном (глухим голосом)

Извольте защищаться, Дон-Жуан.

Дон-Жуан

Так не пойдёт, сначала назовитесь…

Дворянин делает стремительный выпад, Дон-Жуан с трудом уклоняется от удара; дворянин делает новый выпад и слегка задевает Дон-Жуана шпагой, тому ничего не остаётся, как защищаться.

Дон-Жуан

Я ранен…

(Отражает удары незнакомца).

Остается защищаться…

Фехтуют. Дон-Жуан делает выпад, незнакомец падает, шляпа слетает с его головы, длинные волосы рассыпаются по земле. Это женщина.

Дон-Жуан

О Господи! Да это Донна-Анна! Дочь командора. Донна-Анна

(слабеющим голосом)

И твоя жена… Одна из многих…

Дон-Жуан

Тысяча проклятий!!

Появляются люди; о чём-то тихо говоря между собою, они обступают Дон-Жуана и Донну-Анну.

Донна-Анна

Мадонне поклялась я день назад, Что или я убью тебя, Жуан, Иль от руки твоей сама погибну. Я выполняла клятву… Умираю… Прости, Жуан… Мы встретимся в аду.

(Умирает. На площади появляется патруль.)

Офицер

(расталкивая толпу)

Что тут стряслось?

Голоса

Дуэль.

Офицер

Нашли же место! Ах, Дон-Жуан!.. И… Что за чертовщина!

Лаура (с балкона)

Она сама всю кашу заварила – Лицо плащом прикрыла и напала На Дон-Жуана…

Офицер

Ладно, разберёмся.

(Солдатам.)

Эй, Педро, Гомес! Тело отнесите В дом командора. Вас же, Дон-Жуан, Я арестую. Дайте Вашу шпагу!

Дон-Жуан (отдавая шпагу)

Попал же я, однако, в передрягу.

Уходят.

Занавес

Сцена II

Королевский кабинет. За столом мрачный Филипп IV – он зверски скучает. На столе, свесив ножки вниз, сидит спиной к монарху шут-лиллипут.

Шут

Филипп, ты два часа уже скучаешь. Чего такой надутый ты сегодня? Развлечься хочешь?

Филипп IV

Как?

Шут

Издай указ. И в нём под страхом смерти запрети

(Болтает ножками в воздухе.)

Дворянкам… на дуэли вызывать Твоих дворян. Вот насмешишь ты всех!

Филипп IV

(после некоторого молчания)

Что говорят?

Шут

Да будто все мужья Придут к тебе просить о страшной каре Для мерзкого маркиза Хуанильо. Им кто-то наболтал на днях, Филипп, Что будто бы рога у них отсохнут, Как только у Жуана ты велишь Отсечь мужских рогов первопричину.

Филипп IV

Вчера мне доложил сам Оливáрес, – Вины Жуана в этом деле нет.

Шут

Но кто ж тогда пособлазнял всех жён В Испанском королевстве? Кто, Филипп?

(Спрыгивает со стола, бегает по комнате и кричит, держась руками за голову.)

Я догадался… Если не Жуан, Так, значит, я свершил злодейство это, И, значит, все рогатые мужья Придут, Филипп, к тебе, чтоб попросить Лишить меня рогов первопричину.

(Бьёт себя кулаком в грудь.)

Что ты, дурак несчастный, натворил! Как смел ты соблазнять испанских жён?! За это каплуном ты скоро станешь!

(С высоким петушиным криком забирается под кресло; на лице короля бледная улыбка.)

Филипп IV

Совсем другое я имел в виду.

Шут

(высовывая голову из-под кресла)

Что именно?

Филипп IV

Последнюю дуэль Злосчастного маркиза ди Мараньи. Он совершенно неповинен в ней.

Шут

Зато, Филипп, в других весьма повинен.

Филипп IV

Так говорят, но кто докажет это?

Шут

Он многожёнец, даже богохульник.

Филипп IV

Всё это так, но я отца его Любил, поверь, сильнее, чем родного…

Шут

Так выпусти Жуана на свободу. Но, знай, придётся рано или поздно Его опять в застенок посадить.

Филипп IV

К тому же, если выпустить его, Волнения начнутся средь дворян. О, Господи!..

Шут

Подать тебе совет?

(Филипп вяло кивает.)

Устрой побег Жуану из темницы И переправь распутника в Париж. Хорош совет?

(Филипп снова вяло кивает.)

Шут

(вылезая из-под кресла)

А я уж, так и быть, У нас его сумею заменить…

(Делает непристойный жест; Филипп слабо улыбается.)

Занавес

Сцена III

Спустя много лет. Кладбище в окрестностях Мадрида. Поздний вечер. Временами из-за туч выплывает луна. Появляются Дон-Жуан и Лепорелло. Дон-Жуан сильно постарел и опустился за прошедшие годы: виски на голове поседели, лицо стало дряблым и морщинистым. На Дон-Жуане засаленная шляпа и сильно поношенный плащ. Лепорелло изменился много меньше своего хозяина – он только сильно растолстел.

Лепорелло

(еле поспевая за Дон-Жуаном)

Куда Вы так, хозяин, припустились? Потише, ради бога! Мне за Вами С моей одышкой нелегко угнаться.

Дон-Жуан

Я так и знал, что не придёт она! Чтоб пусто стало этой подлой шлюхе!

Лепорелло

Кому бежать охота, пусть бежит, А я – так отдохнуть предпочитаю.

(В изнеможении шлёпается на надгробную плиту.)

Уф! Хорошо!.. Хвала плите могильной. На ней весьма приятно отдохнуть, Куда, небось, приятней, чем под нею. В гробу я видел этот чёртов бег!

Дон-Жуан

(останавливаясь)

Уже устал? Да мы лишь пять минут, Как тронулись с тобою в путь обратный.

Лепорелло

Легко сказать, всего лишь пять минут! Вы припустились точно на свиданье, А я уже давно в годах и в теле. Мне даже полминуты не под силу Нести за Вами ноги, если Вы Шагаете так резво.

Дон-Жуан

(задумчиво)

Лепорелло! Как думаешь, причина какова Тому, что на свиданье не явилась Прелестница Инесса?

Лепорелло

Какова?

(В сторону.)

Какой же тут причине быть ещё, Когда давным-давно ты стал похожим На старую облезлую мартышку, Когда в такой ты ходишь затрапезе, Когда в твоём кармане зазвенит Скорее пустота, чем золотые. Пообещала, да и не пришла, – Должно быть, посмеяться захотелось Над старым дуралеем.

Дон-Жуан

Лепорелло, Ты что ещё бубнишь себе под нос?

Лепорелло

Да всё гадаю, отчего Инесса Так подло Вас надула?

Дон-Жуан

Почему Решил ты, что она меня надула? Ведь заболеть Инес могла внезапно, А вдруг вернулся муж…

Лепорелло

Э-эх, хозяин, Лет двадцать-двадцать пять тому назад Являлись на свиданье без задержки Зазнобы Ваши. Сколько раз больными Нелёгкая их приносила к Вам. А сколько раз за ними следом мчались С кинжалами законные мужья?!

Дон-Жуан

(с раздражением)

Пойми, дурак, одну простую вещь, – Душою ныне молод я, как прежде, И в сердце у меня бушуют страсти Сильней, чем у юнцов двадцатилетних.

Лепорелло

(в сторону)

Особенно, когда сверх меры ты Нажрёшься шпанской мушки, за которой Меня к врачу гоняешь.

Дон-Жуан

Чёрт возьми! Она, признаться, дьявольски пикантна.

Лепорелло

Инесса что ли?

Дон-Жуан

Нет, я о другой, О рыженькой красотке, что вертелась Сегодня целый день перед дверьми Гостиницы, где мы остановились.

Лепорелло

Дешёвая, должно быть, потаскушка, Да только Вам сейчас не наскрести И на такую, – надо ведь платить За комнату, за харч и за леченье Амурной Вашей хвори.

Из-за туч появляется луна и ярко освещает кладбище. Дон-Жуан обращает внимание на гробницу, возле которой они остановились.

Дон-Жуан

Боже правый! Да это же гробница Донны-Анны! Отгрохал же сквалыга командор Своей дочурке мавзолей на славу. А как она чудесно изваяна. Мне кажется, что тёплый ветер ночи Ей мраморные кудри шевелит. Смотри, смотри, под мраморной туникой Тихонько грудь вздымается.

Лепорелло

Хозяин, Мне кажется, сейчас совсем другое. Уйдём-ка подобру и поздорову, – Уж больно грозно статуя глядит На Вас и… временами на меня…

Дон-Жуан

(весело)

Что испугался?! Ну-ка, Лепорелло, Ступай поближе к статуе прекрасной И так скажи: сеньора, мой хозяин И Ваш супруг законный, Дон-Жуан, Уже два дня как без гроша в кармане И должен спать поэтому один. Ему такая жизнь осточертела, И вынужден он Вас просить, чтоб завтра Обязанность супружескую Вы Исполнили. К полуночи явитесь Для этого в гостиницу к супругу.

Лепорелло

Хозяин, пощадите, – я боюсь!

Дон-Жуан

(наступая на Лепорелло)

Кому сказал!

(Лопорелло направляется к статуе Донны-Анны; в это время луна заходит за тучку.)

Лепорелло

Сеньора, мой хозяин И Ваш супруг законный, Дон-Жуан, Уже два дня как без гроша в кармане И должен спать поэтому один. Ему такая жизнь осточертела, И Вас просить он вынужден, чтоб завтра Обязанность супружескую Вы Исполнили, – к полуночи явитесь Для этого в гостиницу к нему.

(Статуя в ответ кивает.)

Лепорелло

Она… она…

(Отбегает от статуи.)

Дон-Жуан

Ну что там приключилось?

Лепорелло

Она… в ответ кивнула мне, хозяин. Не верите? Так пригласите сами.

Дон-Жуан

(Хватает Лепорелло за шиворот и тащит к гробнице Донны-Анны; весело)

Когда нашкодит кошка, по́д нос ей Суют её дерьмо, чтоб отучилась Повсюду гадить; я же ткну, голубчик, Тупой твой нос в твою же трусость, может, Ты станешь хоть немножко посмелей.

(Статуе.)

Ну что, Аннета, завтра ждать тебя?

(Статуя в ответ кивает.)

Лепорелло

Вы видели?

Дон-Жуан

Пошли-ка, братец, прочь: В нечистом месте не встречают ночь.

Занавес

Сцена IV

Комната Дон-Жуана в гостинице. Справа дверь; слева окно, прямо кровать. На ней сидит полураздетый Дон-Жуан. Посреди комнаты стол с горящей свечою. Время от времени гремит гром, и окно на мгновение освещается молниями.

Дон-Жуан

Пока на свете водятся инфанты, Мои объятья девкам не забыть!.. Так хвастал я когда-то пред собою. Теперь себе признаться я могу… На свете ещё водятся инфанты, А девок всех и за год не сочтёшь, Да я не тот! Увы, моё «bel canto» Давно красоток не бросает в дрожь. Ещё мои объятья не забыты, Но кем же? Кем же?! Разрази их ад! Старухами… Да где тут будешь сытым, – Я обобрал их тридцать лет назад. Они меня в дни юности любили, Но кто сейчас из модных шлюх возьмёт Да в Дон-Жуана втрескается? Или Он вечно юн, красив, он вечно в силе, И в нём до гроба похоти на взвод? Всю жизнь нетрудно подлым оставаться, Ах, если б заодно и молодым! Но небо всё хорошее с прохладцей Дарует своим чадам дорогим…

(Где-то далеко часы начинают бить полночь; после двенадцатого удара оглушительно гремит гром и ярко сверкают молнии. Дверь в комнату распахивается, входит статуя Донны-Анны.)

Статуя

Велению супруга повинуясь, К нему пришла я нá ночь, чтоб исполнить Свой долг жены. Неверный Дон-Жуан, Тебя сейчас я заключу в объятья…

Дон-Жуан

(вставая)

Она пришла! Проклятья небу, аду! Мутится разум… Что за жуткий звук?!. Он хруст костей мне так напоминает.

(Статуя падает на Дон-Жуана. Свет на сцене гаснет. Темнота.)

Дон-Жуан

О… каменные, страшные объятья!

(Проваливаются в огненную трещину, пересекшую комнату пополам.)

Эпилог

(На минуту опускается занавес. Когда он снова поднимается – перед зрителями та же комната, только обставленная по моде 22-го века. Комнату пересекает огненная трещина. Из трещины в костюме 22-го века появляется Дон-Жуан; он молод и красив, он широко и радостно улыбается.)

Дон-Жуан

(выходя на авансцену)

Пред Вами приоткрылся и немало Подонок вечный, Дон-Жуан, Что жил ещё в эпоху феодалов, Что пережил эпоху буржуа. В аду не раз горел он, но из пепла, Как феникс возрождался молодым. Он весь порок, который, точно лепра, Гноит живым.

(Взмахивает руками – занавес начинает тихо закрываться.)

Пред Вами он предпри́нял эскападу И показал, что не́ было с ним сладу, Да то ли он и выкинет ещё!

(Занавес совершенно сходится; Дон-Жуан закутывается им, как плащом; видно только его лицо.)

Ну, а пока спектакль кончить надо, И потому Жуан от Ваших взглядов По самый нос прикроется плащом…

(Прикрывает лицо занавесом, как плащом, потом и совсем исчезает.)

Конец1968-1969 г.г.Москва

Как делать стихи

Прочтя заголовок нижепредставленного эссе, некто (если, конечно, таковой найдётся когда-нибудь) не преминет воскликнуть:

– Ещё один графоман, ещё один бездарный подражатель. Маяковскому!

Пускай графоман, пускай бездарь. Пускай кто угодно. Мне восьмой десяток, и меня мало волнует, кто про меня что скажет. Достаточно уж того, что мне есть что сказать, а уж вы – хотите, читайте, хотите, нет.

Итак, как делать стихи. Маяковский показал это «делание» на примере создания своего стихотворения «На смерть Есенина». Он как бы пустил посторонних на свою творческую кухню и раскрыл рецепт одного из своих блюд, содержащих ряд поэтических ингредиентов. Вот только у каждого чего-то стоящего поэта своя кухня и свои рецепты. Другим авторам они могут в чём-то помочь, но научить писать стихи они никогда не смогут. Никогда!

Литература вообще-то очень специфическое занятие. Судите сами. Чтобы стать настоящим композитором, нужно, как правило, учиться в консерватории. Даже если у тебя и есть большой композиторский талант. И поступив в неё, ты начнёшь, прежде всего, постигать азы гармонии и полифонии (многоголосия). Не овладеешь этими музыкальными премудростями, и скорей всего ничего из тебя не получится. Хочешь стать настоящим художником, настоящим скульптором, пожалуйста, в академию художеств или ещё куда-нибудь, где рисовать или ваять учат. Начнёшь с обнажённой натуры, с этюдов, с освоения перспективы и т. д. и т. п.

А если захотел стать поэтом или писателем, куда поступать?

В Литературный институт имени Максима Горького? Да не смешите! Там не научат быть писателем или поэтом. Писатели, поэты поголовно самоучки. От Софокла до Габриэля Гарсии Маркеса. Конечно, кое у кого из литераторов были могучие наставники, например, Флобер у Мопассана. А кто был в наставниках у Пушкина или Гёте с Шиллером? У Байрона, у Данта? Затрудняетесь с ответом? Я тоже. Конечно, и у поэзии есть своя теоретическая основа, типа ямба, хорея, анапеста и т. д. и т. п. Да только хоть сто раз разберись с ними, а толку от них не много, хоть ты с талантом, хоть без него. Впрочем, Маяковский уже писал на эту тему, а до него и Генрих Гейне в «Die Bäder von Lucca», так что повторяться не стану.

В моей жизни были три человека, которые могли бы именоваться моими поэтическими наставниками, но только один из них в какой-то мере был им по-настоящему. Это моя родная тётя Сарра Рахмильевна Грансберг, урождённая Вейцман. Двое остальных, – Мария Петровых и Арсений Тарковский, – были оными по существу номинально. Да, я показывал свои первые поэтические опыты Марии Сергеевне, да, я в течение трёх лет был участником поэтического семинара, руководимого Арсением Александровичем, но я мало что приобрёл из общения с ними. Большим менторским талантом они, с моей точки зрения, не обладали. А вот родная тётушка мне многое дала. Царствие ей небесное, железобетонной атеистке и старому члену партии, кажется, с 1921 года. О ней стоит рассказать немного подробней.

Так вот, до революции она закончила в России классическую гимназию, а затем поступила на Высшие женские курсы в Санкт-Петербурге. Знала иностранные языки, немецким и французским владела свободно, что, впрочем, и не удивительно – ведь один период она посещала школу где-то в Германии, а перед самой первой мировой войной училась в Нанси, в местном университете. Французских и немецких поэтов читала в подлиннике, не в переводах на русский, и прочитанное помнила наизусть. Кстати, и сама стихи писала довольно неплохо и печаталась в двадцатых годах в разных сибирских изданиях. Воспитанная на лучших образцах европейской поэзии и обладая безупречным художественным вкусом, моя родственница сумела осуществить первоначальную постановку моего поэтического голоса. Поначалу он был довольно сипловат, и тётушка, нисколько не жалея моего самолюбия, откровенно мне говорила:

– Подобного рода стихи может написать любой интеллигентный человек, если хорошенько попротирает свои штаны, сидя за столом.

Я и протирал их время от времени. Но как только тётя Сарра заметила, что у меня в голосе стали иногда прорезываться какие-то достаточно оригинальные нотки, то незамедлительно взяла меня под свою опеку. Само собою, она безошибочно отмечала в моих поэтических опусах все удачные и неудачные места. Неудачные, естественно, рекомендовалось переработать. Между прочим, разного рода поэтическим мелочам моя наставница уделяла ровно столько внимания, сколько они того заслуживали. Короче, к мелочам она никогда сильно не цеплялась и весьма презирала людей, которые в поэтическом тексте рады прицепиться, прежде всего, к каким-то мелким промахам.

Большую роль сыграла моя тётя и в моём, так сказать, общем поэтическом воспитании. В него входило регулярное цитирование ею лучших образцов поэзии – немецкой, французской и, естественно, русской. Немцы и французы цитировались первоначально на языке оригинала. Затем следовал точный подстрочный перевод текста на русский, а зачастую и комментарий к прочитанному. Тётя Сарра как бы демонстрировала мне некие поэтические эталоны, к которым следует по возможности стремиться.

Надо отдать должное Тарковскому и Петровых, они тоже цитировали время от времени тех или иных авторов (преимущественно русских), которые им нравились, но далеко не все из них вызывали у меня в душе какие-то сильные чувства. К тому же и комментарии к прочитанному были зачастую неубедительными. Словом, мои поэтические вкусы и вкусы этих двух членов Союза писателей заметно отличались. Тут могу лишь отметить, в доме Марии Петровых царил культ Ахматовой, которая, кстати, и бывала в гостях у Марии Сергеевны, когда приезжала из Ленинграда в Москву. А вот Евгения Евтушенко («Евтуше», как называли этого поэта в доме поэтессы) терпеть не могли. Что-то такое Евгений Александрович как-то раз соизволил сказать Марии Сергеевне. Как говорится, чем-то достал. Я, увы, тоже «достал», разумеется, по молодости и по присущей ей некой глупости. Тоже кое-что брякнул, после чего меня и выставили за дверь. Хотя и брякнул-то не по злобе, а исключительно ради острого словца. Но распространяться об этом не стану, что было, то было. Знать, чёрт попутал.

Мне тут могут сказать, а когда про то, как стихи писать? А я, между прочим, об этом уже начал. Не заметили? Что ж, объясняю. Читайте для начала побольше знаменитых поэтов, желательно в оригинале. Языками иностранными не владеете? Так овладевайте. В любом случае их знание пригодится в жизни, кем бы вы в конечном итоге ни стали. И самое главное – старайтесь понять, почему же тот или иной поэтический текст поднялся над временем, стал принадлежать всем векам, последовавшим после его рождения.

Мне тут могут возразить:

– А как же Литературный институт имени Максима Горького? В нём-то и иностранным языкам учат, и разных поэтов читать обязывают, и поэтические семинары имеются, где известные поэты-менторы разбирают произведения начинающих студентов-авторов и т. д. и т. п. Всё как у вас с вашей тётушкой. Не правда ли?

Всё так, да не так. Но сначала… о вокале. Хороший преподаватель пения может поставить человеку голос, но при условии, что он у этого человека имеется. Наличие богатого природного материала необходимое условие для воспитания профессионального вокалиста высокого класса. Беда в том, что людей с хорошим природным материалом заметно больше, чем классных педагогов вокала. Следует заметить и следующее. В настоящее время методика постановки голосов (может быть, было бы вернее сказать «методики постановки голосов») достаточно хорошо освоены. А вот методик постановки «поэтического голоса» как не было, так и нет. Поэтических талантов во много раз меньше, чем людей с хорошими вокальными данными, а менторские способности в области поэзии и вообще страшная редкость. Словом, в поэзии автору до всего приходится доходить самому в основном. Подчеркну, в поэзии, ибо далеко не каждые стихи ею являются, подавляющее их количество имеют к поэзии ровно такое же отношение, как манекен в универмаге к скульптуре Родена.

Так что же, стихи и поэзия не одно и то же? Да, зачастую далеко не одно и то же.

– Так что же такое поэзия? – могут меня спросить.

– Так что же такое поэзия?! – эту фразу я неоднократно слышал во время поэтического семинара от Арсения Александровича Тарковского.

А, в самом деле, что?

Когда-то, очень давно, у меня на такой вопрос был простой ответ: поэзия (стихотворная, естественно) это выражение своих мыслей и чувств посредством слов, выстроенных в определённом порядке, определяемом, в частности, ритмом и определёнными их созвучиями, то есть рифмами, аллитерациями и т. д.

Всё так, да не так. В том же верлибре нет никаких рифм и даже знаков препинания, да и определённого ритма может не наблюдаться, а поэзия налицо. А в другом стихотворном опусе ритм ярко выражен и рифмы хоть куда, а поэзией и не пахнет. Что-то такое ещё должно быть в тексте, чтобы его можно было классифицировать в качестве поэзии. Что? Давайте для ответа на этот вопрос вернёмся к магазинному манекену и к Родену.

Так вот, манекен всего лишь мёртвая материя, а скульптура Родена живёт, в ней присутствует некая высшая эманация, Божья искра. То же самое и с поэзией. Большинство стихов, сочиняемых на протяжении тысячелетий, не более, чем некая бездушная словесная конструкция, в которой эта самая высшая эманация никогда не поселится. Это не её обиталище. Но, если она поселилась в какой-то стихотворной конструкции, то поселилась навсегда и никогда своего обиталища не оставит. Это поэтические шедевры. Их примеры: «Мост Мирабо» Аполлинера», «Альбатрос» Бодлера, «Лорелея» Гейне, «Лесной царь» Гёте, «Бесы» Пушкина, «Бородино» и «Спор» Лермонтова, «По вечерам над ресторанами» Блока, «Песнь о Гайявате» Лонгфелло, «Строки из граненой яшмы» Ли Циньчжао et cetera, et cetera. Так что делать стихи одно, а создавать поэзию совсем другое. Можно научиться делать стихи, но нельзя научиться создавать поэзию. Но, не научившись «стиходеланию», нельзя создать полноценного поэтического произведения, так как в кривобокой стихотворной конструкции эманация, упомянутая нами выше, или не поселится, или, если уж сумеет в ней как-то обосноваться, будет какой-то неполноценной, вроде, скажем, горбатой девушки с прекрасным лицом. Стало быть, человек без поэтического таланта, научившись делать стихи, никогда ничего выдающегося в поэзии не создаст, но человек поэтически одарённый, овладев ремеслом стихослагателя, резко повышает свои шансы на создание именно поэзии (литературной, разумеется).

Ну вот, мы вплотную и подошли к проблеме, как делать стихи. Я бы хотел продемонстрировать это занятие на примере создания одного из моих стихотворений, далеко не лучшего в моём творчестве. Не знаю, можно ли это произведение именовать поэзией, но перипетии его сочинения как нельзя лучше иллюстрируют «мою технологию» создания стихотворной конструкции. Стихотворение это называется «Пальто» (оно представлено в этой книжке). Первый его вариант был написан в… 1960 году. Последний – в начале 2009 года! В этом же году у этого стихотворения появился подзаголовок: «поэтическая попса».

Некоторые могут усомниться, а может ли быть попса поэтической. Полагаю, может в той или иной степени, как и музыкальная попса, например, знаменитая оперетта Кальмана «Королева чардаша», известная у нас в стране под названием «Сильва». Под поэтической попсой я понимаю нечто, написанное для широких масс (for all), а не для избранной публики («for a happy few», термин Стендаля), причём написанное на весьма хорошем уровне, со вкусом.

«Пальто» вошло в мой рукописный сборник «Альбатрос», и больше я его никуда не включал. Но, перечитав текст стихотворения в начале 2009 года, я вдруг почувствовал – что-то в нём всё-таки есть; пожалуй, стоит им снова заняться, пустив в ход всю свою стихотворную технику, приобретённую мной за последние почти полвека после создания первого варианта этого отнюдь не поэтического шедевра. А, кстати, первый-то вариант многим нравился, несмотря на все присущие ему стихотворные недостатки. Итак, начинаем.

Привожу первое четверостишие из первоначального варианта.

Студентом мне жилось не сладко, Порой нуждался, как никто, Но кончен ВУЗ, был на Камчатке, И вот я сшил себе пальто.

Ну что ж, на слабенькую троечку натягивает. Первая строка выглядит вполне прилично, а вот вторая уже никуда, по сути, не годится. Подумаешь, герой мой нуждался, как никто! Да миллионам людей на свете жилось не лучше, а кое-кому и во много раз хуже. Совершенно очевидно, что автор отдаёт тут дань, во-первых, ритму, во-вторых, рифме «пальто-никто». Рифма вполне приличная, да вот только ослиные уши нарочитости так и выпирают из текста. Строку надо менять, как, впрочем, и приближённую рифму «не сладко, на Камчатке»: не звучит. Да и «Камчатку» в идеале стоило бы поменять на слово, означающее какую-нибудь Тмутаракань, то есть нечто очень удалённое от цивилизации. Впрочем, пока что не до идеалов. Надо хотя бы дотянуть первое четверостишие до слабенькой «четвёрки». В результате получается так:

Студентом мне жилось не сладко, Жевал порою чёрт те что… Но кончен ВУЗ, потом Камчатка, И вот я сшил себе пальто.

Разница налицо. Жевал «чёрт те что», как и миллионы других, сейчас и до; рифма выправлена. Нормальное введение. Констатация жизненного факта. Поэзии, естественно, никакой, но некий плацдарм для неё подготовлен. Что будет дальше, посмотрим. А пока что второе четверостишие.

Есть и другое барахлишко: Костюм, рубашка, шляпа-фетр, Но всё же главное – пальтишко! Платил шестьсот рублей за метр.

Введение получает своё развитие. Герой не дурак – он знает настоящую цену всем этим тряпкам, потому и оперирует уменьшительным значением слова «пальто», вполне по смыслу гармонирующим с откровенно презрительным «барахло», взятым опять-таки в уменьшительном значении. Вот только «шестьсот рублей за метр» явно устарело к 2009 году, надо бы что-нибудь, не столь привязанное к тому или иному времени. И вот новая редакция последней строки четверостишия: «Суконце ой-ёй-ёй за метр». Строка эта уже не привязана к какому-то конкретному времени и прекрасно, тем не менее. характеризует стоимость материала, из которого сшито пальто. Конечно, и тут прицепиться к чему-нибудь можно. Впрочем, какая-нибудь посредственность, подвязавшаяся на ниве поэзии, в любом, самом гениальном стихотворении найдёт к чему прицепиться. Пускай себе цепляется. Свинья грязь найдёт, а поэтическая посредственность, не говоря уже о бездарности, найдёт не только «стихотворную» грязь, но и видимость её.

Впрочем, дальше.

Пальто, исполненное чванства, Имеет самый гордый вид И в гардеробе всё пространство Занять собою норовит.

Ну тут менять, собственно, нечего. Но одно слово я всё-таки заменил: вместо «гардероба» появился более современный «шифоньер».

Двигаемся дальше:

Его округлые глазёнки – Десяток пуговиц – глядят Туда, где съёжился в сторонке Давно истасканный собрат. Его предшественник измятый, (Мой старый друг с давнишних пор). И вот, уставясь на заплаты, Обновка повела с собратом Самодовольный разговор.

Не так уж и скверно. Типичная проза жизни в стихах. Можно было бы оставить без изменений. Но не оставил. Почему? Почувствовал, что в состоянии усилить. И вот, что получилось:

Его округлые глазёнки (Шестёрка пуговиц) косят Туда, где съёжился в сторонке Его потрёпанный собрат, Его предшественник-коллега, Заслуженный пенсионер, Хлебнувший и дождя, и снега – Моей обнове не в пример. Годами чёрными помятый, Мой старый друг с голодных пор, Знакомый с молью и заплатой… И мой студенческий позор.

А ведь выразительней вышло. Значит, верно почувствовал, а, стало быть, дала о себе знать та самая поэтическая эманация. Вот тут-то некий пиит вполне может воскликнуть:

– Да где вы нашли поэзию в этих строчках? Примитивная бытовщина!

И невдомёк нашему воображаемому гению поэзии (в перспективе, разумеется), что поэзия весьма многообразна, или, выражаясь математически, весьма многомерна. Есть лирическая поэзия, есть эпическая поэзия, есть ироническая поэзия, есть поэзия для детей и есть, наконец, поэзия сатирическая. Иногда некоторые из них могут соседствовать, в одном и том же произведении, взаимопроникать друг в друга. В вышеприведенных двенадцати строчках явно видны элементы сатирической поэзии в сочетанием с элементами поэзии гражданской, тесно связанной социальным негодованием, подстёгнутым сатирическими уколами, не лишёнными, надеюсь, выразительности. Поэзия, смею заявить, не только высокие любовные переживания или переживания, связанные с восприятием природы, но это и

«Полу-милорд, полу-невежда, К тому ж ещё полу-подлец! Но тут однако ж есть надежда, Что полным будет наконец».

Словом, остроумие в стихах – тоже поэзия.

Вот тут-то господину Зоилу в самый раз переменить фронт атаки и заявить:

– А каким это образом шикарная обнова оказалась в одном шифоньере с какой-то старой тряпкой?

А очень просто – взялась и оказалось. Ради пользы дела, разумеется. Конечно, в реальной жизни опустившийся бомж почти никогда не окажется в VIP-зале, но в литературе всё возможно, если это диктуется замыслом произведения. Удалите из шифоньера поношенное и истасканное пальто, и произведения не будет. История-то частично воображаемая, что-то вроде жизненной сказки. А в сказках всё что угодно может быть. Женился же Иван-Царевич на лягушке, правда, потом это земноводное превратилось в Василису Прекрасную, ну а у меня старой, поношенной вещи ввиду её былых заслуг разрешили доживать свой век в хозяйском шифоньере, назло всем тем, кто когда-то над нею глумился. Словом, некая бытовая сказка. Конечно, старая, изношенная вещь никогда не превратится в новую и сверхмодную, но сыграть полезную литературную роль вполне способна. Однако же двинемся дальше.

Наверно, я в утиль-приюте. Что за соседи! Ну и хлам! И в этом крохотном закуте Меня содержат! Стыд и срам! Все вешалки – мои холопки. Хозяин личный манекен. А я повешено в коробке Среди каких-то грязных стен!

В общем-то, довольно неплохо, но хочется улучшить; чувствую, смогу это сделать и, похоже, делаю. Впрочем, судите сами.

– А на помойку не пора ли? – Цедит нахальный нувори́ш. – А впрочем, и бомжу едва ли Такой одёжкой угодишь. Тебе давно бы быть в утиле! Обносок, грязный инвалид! И как его сюда впустили?! Да он нас молью заразит! Все вешалки мои служанки, Хозяин – личный манекен, И на тебе – обносок жалкий Мне портит жизнь среди VIP-стен! ………………………………………

Явно лучше, но есть один недостаточек – конец последней строки звучит не лучшим образом из-за идущих подряд трёх согласных (двух глухих и одного свистящего) в слове «VIP-стен». Языку неудобно их произносить. Словом, требуется ещё поработать над этим фрагментом… Поработал. От «випса» избавился, правда, ценою потери довольно удачного фрагмента: «Хозяин личный манекен», впрочем, есть и приобретение:

Все тремпели моя обслуга, Среди пальто я знатный VIP, И на тебе – мне клеят друга, А он какой-то грязный тип!

Второй стих в вышеприведенном четверостишии вполне равноценен по выразительности стиху про личного манекена, более того, есть и некий плюс по сравнению с ним – отличная рифма «VIP,тип». К тому же совсем не обязательно менять одно на другое, так сказать, шило на мыло. Ведь можно использовать сразу и шило, и мыло, то есть оба четверостишия; естественно, несколько переработав первое из них. В конце концов, почему бы нахальному пальто не быть многословным. Конечно, авторская краткость – сестра таланта, но обоснованное многословие также может об этом свидетельствовать. Надо только избавиться от «випа» в более раннем варианте. Что мы и делаем. И как итог:

Все вешалки мои холопки, Хозяин – личный манекен! Я что, в шкафу или в кладовке? Зачем тут этот старый хрен?!

Теперь можно и дальше двигаться. К финалу.

Что ждать от модного нахала!? Назвав соседей барахлом, Пальто владельца оседлало: Мы на свидание идём.

Типично служебное четверостишие, но достаточно выразительное. Впрочем, похоже, не без недостатка: компьютер уверяет, что правильней будет «Чего ждать». Может, и правильней, да только нарушается размер. А посему, как говорится, надо невинность соблюсти и капитал приобрести, то есть и размер выдержать, и выразиться более правильно. Стало быть, ищем новую редакцию этой строки и, естественно, находим:

Куда ж деваться от нахала?!..

Итак, предстоит свидание, а заодно и воспоминания героя о прошлых встречах, довольно горькие воспоминания:

И вот, как раньше, два порога Соединил опять мой след. Тебе я нравился немного, Но был по-нищенски одет. Ты знала всё: Мои лишенья, Мою любовь, Что я неглуп, – Но каждый раз была в смущеньи От ярко-красного презренья Идущих мимо наглых губ.

Тут многие могут вполне резонно спросить:

– А чего она потащилась с этим оборванцем?

А в самом деле, зачем? Тут уже, похоже, прокол не стихотворный, а чисто прозаический: если уж сочиняешь стихотворную новеллу, то, будь добр, обеспечь правдоподобие, в том числе житейское. Правда, выше мы уже поместили в «VIP-шифоньере» двух «персон» резко неодинакового социального уровня, но там это были две вещи, а тут два человека. Из своего рода сказки в манере Ганса Христиана Андерсена мы перешли в человеческую реальность; стало быть, логика взаимоотношений тут должна быть совершенно иной. А потому:

Давно знакомая дорога, И я теперь совсем не тот. Себя блюла ты очень строго, Потом замужество, развод, Да не со мною, с иностранцем… Житьё-бытьё в чужих краях С каким-то вроде бы голландцем, А в результате полный швах. И надо всё начать сначала, И мы встречаемся опять – И денег у меня немало, И положеньице под стать… И вот как прежде два порога Соединил опять мой след. Тебе я нравился немного, Но, Боже мой, как был одет! Ты знала всё: мои лишенья, Мою любовь, что я неглуп, Но каждый раз была в смущеньи От ярко красного презренья Идущих мимо наглых губ. Я лез, как говорят, в бутылку И в эту наглую ухмылку Готов был плюнуть сгоряча. О как же ты тогда страдала – Мы оба были, в чём попало, А я в сердцах рубил сплеча.

Вот теперь всё стало на место. Оба оборванцы. Дальнейшие объяснения не требуются. Ну а как насчёт чисто стихотворных моментов? Да вполне приемлемо. Ритм выдержан, рифмы добротные, а, главное, слова выбраны совершенно точно, практически нет никаких «натягов», никаких поэтических вольностей, связанных с рифмовкой, соблюдением стихотворного ритма и прочими стихотворными премудростями. Ощущается, как мне представляется (извините уж за невольную рифму!), душевная экспрессия лирического героя (лирического?), связанная с воспоминаниями об унижениях ушедшей юности. Выразительность поэтического текста налицо, и достигнута она, в частности, и за счёт слов, часто используемых в просторечии, жаргонных. Что ж, тема бытовая, а, стало быть, и подобного рода слова вполне к месту.

Ну а что у нас в самом конце? А вот что:

Скажи, я встал бы вверх ногами, Я б на руках тебя понёс! Пускай себе кривят губами; Теперь совсем иной вопрос. Моя сверхмодная обнова, Красуясь на моих плечах, Сильнее, чем любое слово, Расскажет о моих страстях. Марина, милая, ты вправе (Пусть я сутул и долговяз) Мою любовь в такой оправе Считать ценней во много раз. Десятком равнодушных взглядов Ты, правда, дашь понять о том, Что выше всяких там нарядов, Но помнят цоколи фасадов, Как к ним ты жалась со стыдом.

Не блеск, конечно, особенно эти «цоколи фасадов», взятые и ради рифмы, и ради соблюдения размера. Обязательно надо исправить. И вот последний вариант:

Скажи, я встал бы вверх ногами, Я б на руках тебя понёс, Пускай себе кривят губами… Сейчас совсем другой вопрос. Моя прелестная обнова, Красуясь на моих плечах, Сильнее, чем любое слово, Расскажет о моих понтах. Моя любимая, ты вправе, Хоть я сутул и долговяз, Мою любовь в такой оправе Считать ценней во много раз. Десятком слов и парой взглядов Ты, правда, дашь понять о том, Что выше всяких там нарядов, Но как забыть гадюк и гадов И наших душ былой надлом.

Былой ли? Такой надлом может остаться на всю жизнь. И подобно старым ранам, начинающим ныть при перемене погоды, он будет время от времени при смене обстоятельств давать о себе знать.

Ну а чем душа успокоится у нашего героя, по крайней мере, в данный момент, согласно последней версии стихотворения? А вот чем:

Сомнений нет, моя вещица, Парижской моды страстный крик, Собой заслуженно гордится, Задрав свой модный воротник.

Различия между этим фрагментом и заключительным четверостишием из первоначального варианта незначительные. Слова «тут понял я» заменены на «сомнений нет», а слово «последней» заменено на «парижской». Давно он уже всё понял. Давно уже у него нет никаких сомнений. Ну а парижская мода, естественно, и самая последняя. Была она последней модой во времена Пушкина, остаётся такой и теперь.

Кажется, я сказал всё, что хотел сказать. Остаётся лишь кое-что сделать, а именно: внести в последний вариант изменения, связанные с этим самым «VIPсом», что я и делаю.

P.S. Ну как, виртуальный читатель, ты понял, как делать стихи? Если понял, то, слава Богу! А вот как создавать поэзию понять много сложней. Впрочем, и это уразуметь можно, да только если Всевышний не послал поэтического таланта, то старайся, не старайся – ничего не получится. Но, и не овладев стихотворным ремеслом, скорей всего ничего не добьёшься, если даже свыше и идут сигналы. Так что учись делать стихи, а уж наполнятся ли они поэтической эманацией или не наполнятся, время покажет. И не отчаивайся, если поначалу ничего не получается, трудись, а там, глядишь, и прорвёт плотину. Талант зачастую не сразу проявляется. Овощи-то разные бывают. Одни ранние, другие поздние. Конечно, поэтический талант проявляется обычно рано, да только нет правил без исключения. Всякое в жизни бывает. Но и обольщаться не стоит. Иногда полезно посмотреть жестокой правде в глаза и сказать самому себе:

– Всё! Завязываю!

Настоящий талант даст о себе знать, поработит, заставит работать, несмотря на насмешки окружающих, несмотря на жестокие удары по самолюбию. Тут главное не сломаться, держать удар. Званых много, мало избранных. Любая слава это не только реализация таланта, но и счастливое стечение обстоятельств. А это уже от Бога. Тоже.

Впрочем, как не вспомнить тут строки Анны Ахматовой:

“Молитесь на ночь, чтобы вдруг Вам не проснуться знаменитым”.

Анна Андреевна знала, о чём писала. Так что мою поэтическую книгу я завершаю нижеследующим стихотворным пожеланием, соданным в середине апреля 2014 года:

* * *

Изрядно мне за 70 сегодня, За шестьдесят мужик у нас на слом, И я, считай, давно уже фантом, Хотя и вне пределов преисподней. Я не скажу, что так уж сильно трушу, Готовясь встретить старческий разлом, Но если слава вдруг по мою душу, То пусть посмертной будет при живом… 1960; апрель-май 2009

Сноски

1

Александр Гурштейн – известный российский астроном.

(обратно)

2

Арина Головачёва – дочь Марии Петровых.

(обратно)

3

Стих. принадлежит Евгению Евтушенко (прим. автора книги)

(обратно)

4

Кварки – некие бесы, фигурирующие в средневековом эпосе о короле Марке: “Три кварка для короля Марка”. Потом кварками были названы основополагающие элементарные частицы, образующие другие элементарные частицы (прим. автора).

(обратно)

Оглавление

Памяти моего друга Вадима Оболенского

Поэтическое ретро 1960-2015 гг.

  Жестокий романс Е.Т.

  «Дай хоть руку на прощанье…»

  Позднейший вариант

  Пальто (поэтическая попса)

  В метро

  Ревность (первоначальный вариант)

  Ревность

  Молчание вечно

  Барьер неизвестности

  «Мой фрегат виртуальный у космоса…»

  Второй вариант

  Вариация на тему из Лермонтова

Монолог Гамлета

  Гамлет

Сонеты

  1. Знак опасности

  2. Марине Цветаевой

  3. Почему?!

  4. Абсурдосонет

  5. Пародия на сонет 4

  6. Век-волкодав

  6а. Век-волкодав

  Танка 1 (подражание Энкэю Хоси)

  Танка 2

  Танка 3

Сатира, юмор, детям Антитеррористическое или вертикальное

Эпиграммы на людей весьма известных и не очень

  I. Весьма известные персоны и обстоятельства

    1. На товарища Сталина

    2. На Брежнева

    3. На Ельцина

    4. На младореформатора-либерала

    5. На Суркова

    6. Антипатриотическая эпиграмма

  II.Эпиграммы на людей не очень известных

    7. На горе-романиста N.

    8а. Астроному А. Гурштейну

    8б. И ведь попал же…

    9. На «Зодиакальные квартеты» А. Гурштейна

    10. И снова подношение Гурштейну

    11. На Арину Г.

    12. Эпиграмма-поздравление Арине

    13. Эпиграмма на В-на

    14. * * *

    15. От послать до послать

    16. На явление Депардье народу российскому

    17. На гражданина Ж.

    18. * * *

    Детское

Фантастические поэмы

  Такси-призрак

Летающие тарелки (фантастический рассказ-поэма)

  1. Вступление. Вопрошание идола, олицетворяющего собою 20-ый век

  2. Летающая тарелка в небе Москвы. Лубок

  3. Квазиастрологическая

  4. Неоновый вечер, или гимн «безумникам»

  5. Она и он (драматический фрагмент)

  6. Эпилог

Дон-Жуан Драматическая поэма в четырёх сценах с прологом и эпилогом

  Действующие лица:

  Пролог

  Сцена I

  Сцена II

  Сцена III

  Сцена IV

  Эпилог

Как делать стихи Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg