«Земля и лира»

Земля и лира (fb2) - Земля и лира 109K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Андреевич Мамченко

ВИКТОР МАМЧЕНКО. ЗЕМЛЯ И ЛИРА (Париж, 1951)

«Когда и сновиденья чередой…»

Когда и сновиденья чередой Спешат уйти от скованной надежды, Когда печаль предельною чертой Глаза слепит, и тяжелеют вежды, И память долго тихою рукой Стучится вновь, у сердца замирая, Тогда встает огромная, земная Любовь — как свет, как огненный покой. Она одна в неистовом бою, — Зовет тебя и верных в испытаньи, И держит руку слабую твою — Как никогда — в сияющем свиданья. Враждебная к твоей холодной мгле — Она с тобой везде в творящей воле… Так — воин не один на ратном ноле, Когда за ним бессмертье на земле.

Бессонница

I. «Высокой тишиной, как в счастьи…»

Высокой тишиной, как в счастьи, Раскрыта ночь. Весна опять. И звездное — в чудесной власти, — Чтобы молиться и сиять. И снова голосом забвенья, Сдержав стремительный полет И силу неземного пенья, Душа о радости поет. Усни дитя. Земля ночная Во сне с тобою говорит. Я тоже думаю, мечтая, Что всё печальное сгорит. Мне спать нельзя, еще не время, — Звезда востока не пришла… Пусть буду волхв, а ты — то племя Которому звезда взошла.

II. «Поверь, дитя, здесь будет мир…»

Поверь, дитя, здесь будет мир Прекраснее твоих видений, Взлетишь до счастья, без падений, На зов благословенных лир. Не много времени пройдет В твоем внимательном пристрастьи, Ты не запомнишь чуждой власти, В глазах не встретишь страшный лёд. И будешь трепетно внимать Тому печальному преданью, Когда сквозь смерть бежала ланью С тобой твоя больная мать. На молодом ее лице, Быть может, тени грозовые Увидишь ты, — как-бы живые Воспоминанья об отце.

Земля

I. «Сколько радости случайной…»

Сколько радости случайной В этой звездной тишине, Легкости необычайной В пролетающей весне. К полуночному покою Слышу зовы, голоса, И прохладною рукою Закрывают мне глаза. И с мечтою терпеливой, Как во сне, едва дыша, Беспокойно, торопливо Спорит жаркая душа. Что в покое мне крылатом, — Я один, она внизу, Только тень, как счастье рядом, От нее с собой несу. А на ней горит, порою Как любовь и как весна, — Человеческой зарею Пробуждение от сна.

II. «Восторгом тихого забвенья…»

Восторгом тихого забвенья, Как-бы восставшая из сна, Среди пленительного пенья Ты и печальна и ясна. Ночное небо в счастье шире Простерто далью без конца, Чтоб ты для всех горела в мире Улыбкой звездного лица. В ночи холодной и суровой Руками братьев соткан свет; Прекрасна ты в одежде новой, Тебя прекрасней в мире нет. Что может быть тебя дороже, И как молиться без тебя, И сердце бьется только строже, Твою печаль в тебе любя. Прими прозрачное сиянье Весны склоненной над тобой, — Она летела на свиданье Уже над мертвою судьбой.

III. «В лесу сегодня тишина большая…»

В лесу сегодня тишина большая, Высоко дышит легкая весна, Летит земля средь звезд, не заглушая Биенье сердца голубого сна. Луна в зените — как печаль прекрасна, Как след земли — сиянье в небесах; Не верю я, что жертвенно напрасна Любовь людей на огненных весах. И новый день величия и славы, Взволнованный любовью и огнем, Растет из сил трагической октавы, Когда мы верим, плачем и поем. Какая нежность в предрассветной ночи, И как уверенно душа летит… Раскрой, дитя, возлюбленные очи, — Земное царство на тебя глядит.

Поэзия

С улыбкой солнечной ты рада Идти дорогой голубой, Летит зеленая прохлада Широким светом над тобой. И в очи жизни дорогие Ты хочешь вечностью смотреть, И крылья вскинуты тугие — Икаром иль звездой гореть. Тебя теснят сердца сухие, Какой-то осенью шурша, Сильнее сумрачной стихии Твоя творящая душа. Не побежденная законом Вотще покорности слепой, На смерть ты первая со стоном Свободно жертвуешь собой,

У порога

Июнь и ночь и с влажною землею Летят они, за ними — звездный след; Куда они, куда летят со мною, И этот свет во мне, горячий свет. На холмах лес и розы у порога В кружении цветущего тепла — Как человеческая нежность, как тревога, Как счастье мне, и не пугает мгла. Вторят свои волнующие речи Земля, любовь, земля моя, И в них — призвания, возможности и встречи, Раскрытые крылатые края. Горят как звезды новые творенья В глазах людей, почти во всех глазах… Спокойной ночи вам, не надо и смиренья, Ни униженья в огненных слезах. Вечерний час. Высоко пролетела Тревога светлая. Крылата тишина. В ней музыка земли и зрима и слышна, Она — как ты, мечта, — и без предела. Как ты она, — сияние и нежность, И снят живым творящий мир с креста; Как ты, любовная, она проста, — Огонь сердец на ней и белоснежность. Мечта и музыка. Видение такое — Как будто мир до счастья долетел… И разве ты, мой бог, не этого хотел В свободе темной и в твоем покое?

Жизнь

Где нет надежд, любви, призваний, Где сердце холодно молчит, Где, в час весны высокий, ранний, В окно никто не постучит, — Её я вижу затаенной, Униженной, и всё ж влюбленной. С каким неведомым названьем Из дальних лет она летит, Каким еще очарованьем — Или слезами — отзвенит, — Всегда мучительно знакома От роста ввысь и до излома. И под какими небесами Зажжет она свои огни, Мерцая темными глазами На догорающие дни; И не уклонится от взгляда, Когда измученна и смята. Но если в ком-нибудь она, Как-бы к самой себе влекома, Самовлюбленна и одна, Без родины, людей и дома, — Она уйдет, и навсегда, Без памяти и без следа.

«Сияет вновь огромный день…»

Сияет вновь огромный день Своей пленительною властью; К предельному иль к счастью Простерта новая ступень… И ты со мной, и голос твой Исполнен девственной надежды, Как-бы венчальные одежды Надеты жизнью голубой. Не меньше всех погибших здесь С бедой земною ты знакома, Но днем не бывшим ты влекома, В глазах твоих он светел весь. Мне кажется, вокруг тебя — Иные души, жизнь иная, А ты, пророчеством больная, Не помнишь боли и себя.

«Закрытых глаз касаются порою…»

Закрытых глаз касаются порою Виденья чудные, и благостны они, — Все мирные. Вот там — портовые огни В ночи горят под темною горою, А здесь — сосновый взлёт и серебро олив. Далекая луна скользит в морской залив… И вдруг всё вспыхнуло, горит высоким днем: Ручьи текут среди садов тенистых, Плоды в руках мозолистых и чистых Мерцают влагою и солнечным огнем; И песнями овеянные дали Близки вечерней сладостной печали… И утро росное. К холмам дорога — В полынном запахе — пустынна и тиха; Уводит прочь она от лени и греха До крестьянского высокого порога, До поздней ночи вдруг, медлительной в пути, — Чтобы себя забыть, чтобы себя найти. …Усилье ложное, — открытые глаза Слова в крови газетные читают; Видения — как птицы улетают Под небом ледяным. И только голоса Звучат победные — о счастье и свободе, — Мечтой труда, бессмертного в народе.

«Неукротимо вечно счастье дорогое…»

Неукротимо вечно счастье дорогое, — В глазах его, потерянно родных, Шумят огнем и солнце золотое, И звезды росные в цветах степных. Дыханье легкое земли струится Высокой ясностью ушедших лет. Как хочет всё для счастья повториться, Войдя с землею в огненный рассвет! И тихое ночей очарованье, И сердца звонкий взлет в ответ призванья Душа внимает, любит и горит Средь наважденья злобы и забвенья, Когда и ум холодный говорит, Что людям нет от гибели спасенья.

«В белых крыльях, будто-бы в дозоре…»

В белых крыльях, будто-бы в дозоре Гении морские, на простор В жарком свете уплывают в море Яхты, сердце и тревожный взор. В синей глуби — золотая влага Солнца южного и пленная печаль; Боли нет, ни горестного блага, Только времени отсчитанного жаль. За чертой надежды и печали — Это-ль сон или миражный взлёт, — Где земле погибель обещали — Брачный хор о счастии поет. Ближе, ближе, золотые дали, — Будьте здесь с возлюбленной семьей… Отчего вы, люди, так рыдали Над больной, прекрасною землей.

«Над морем ночь, огни и теплое теченье…»

Над морем ночь, огни и теплое теченье Луны медлительной, из вод восставшей вдруг; Не много любит страшное ученье Слепой покорности, скользя по аду вкруг. Покорность злобному… Не может быть сомненья — И скорбное земли должно уйти навек… Смотри, смотри: на краткое мгновенье — Огромный сад средь звезд, и любит человек. Не больно в радости, не больно в счастье этом; Какою силою виденье удержать! Куда летишь, земля, сгорая светом, Чтоб так у сердца биться и дрожать.

Прованс

Никнет ветер золотой Над сожженною равниной — Деревенской и невинной И по-древнему святой. Синь далекая холмов — Как ближайшая преграда, Утешенье и награда Сонной ветхости домов. Церковь дремлет. Ей не нов Мир большой, в грехах огромный, И молчит, как замок темный Из тяжелых валунов. И в оливковых садах Солнце прахом жарко дышит, И земля лежит, не слышит Счастья близкого в годах.

«Сколь счастлив я— не в небе Синей Птицей…»

Сколь счастлив я— не в небе Синей Птицей, Что сказочно летит на облаках, — Земля средь звезд прекрасною столицей Как сердце бьется в творческих руках. Она еще не в брачном одеяньи, Еще не убрана, тиха, грустна, И только счастье в медленном сияньи Над ней горит, как звездная весна. И счастлив я еще и тем отныне, Что мне дано благую весть нести Здесь, в трудной этой и большой пустыне, Где розы брачные должны цвести.

«Среди враждебности земной…»

Среди враждебности земной, Среди стихийного ненастья, Виденьем верным предо мной, Как свет поэзии и счастья, Горит мечта, и сердце в ней Ровнее бьется и сильней. И нет покорности тогда Пред равнодушием лукавым Или обычаем кровавым, Когда беспечная среда Стоит огромною толпой, Самодовольной и слепой. Тогда и небо говорит, Когда в любви земное тело Звездою утренней горит, И снова творческое дело Мечта ведет улыбкой дня, Как-бы из солнца и огня.

Жажда

Бывает так порою в час разлуки, Когда опять, как будто бы средь льдин, — Еще прощальные с тобою звуки И ты уходишь прочь, во тьму, один, — Вдруг слышишь хор и музыку, и речи, Забыв что значит страшная беда, Приветы слышишь радости при встрече И как шумят счастливо города. В горах звенит движением высоким Севан, как море, полное воды, Чтобы цвели дыханием глубоким Душа Армении, поля, сады. И в золоте Туркмении зеленой, Где гнезда вьёт себе крылатый век, Туркменка славит песней изумленной Хмельное солнце средь озер и рек. И синий свет горячей Украины, — Как Море Черное, шумит в Днепре… И тают вкруг тебя и тьма и льдины, Ты не один, ты жив, ты пьян в добре. И знаешь ты: арктические льдины Растают все, там розы расцветут; И путь один на пир земли, единый, Пусть — запоздавшие, но все придут!

Прогулка в дождь

Сильный ветер, дождь осенний, Улица пуста, Жизнь рабочих воскресений Жалобно проста. Затемненные оконца Стенами вокруг — Будто отняты от солнца, Как от друга друг. Здесь трава в камнях дороги Жадно ловит свет, Дети здесь больны и строги, И веселых нет. Не спеши уйти, прохожий, От таких детей, Будет здесь на свет похожий Каждой из людей. С нами все они построят Замки и дворцы, Наши головы покроют Царские венцы. Не кричи, детей разбудишь, Как больная мать… Скоро ты, как дети, будешь Счастье обнимать. Не дивись, что щёки влажны, Это дождь, вода; Если б знал ты, как отважны Счастье и беда. Лишь на время так печально Девочка глядит; Скоро, скоро и венчально Счастье прилетит. Если б знал ты, как прекрасна Правда о земле, Как она чиста и властна, — И в добре и в зле. Ничего, что сердце бьется Будто бы в огне; Стихнет буря, улыбнется Девочка в окне.

Правда

Знакомый голос осени, всё то же Кружение, но в хрупкой тишине Лицо ее любимее и строже, Как никогда, в венчальной вышине. И в первый раз, быть может, так глубоко Взволнован лес одеждой золотой, — Летит она стремительно, широко В лучах земли, прекрасной и святой. Она подобна счастью и печали, Она — как свет, желанный свет земли, О ней, такой, мечтатели мечтали, Когда на смерть их связанных вели.

Тревога

Бывают дни на западе зимою — Как-бы весенние, в потоках голубых; Их тихий свет, простертый над травою, Ласкает очи нищих и больных. Сильней рука сжимает встречно руку, И ищет взгляд смеющихся людей, Как будто там, по солнечному кругу, Звенит полетом стая лебедей. К чему покой, как из последней силы! — Его не просит совесть никогда… Конечно, да, — его просили Простые люди, сёла, города. Покой им нужен для большого дела, Для лучшего, что может жизнь им дать. Чтобы любовь без слез на них глядела, Чтоб в братской крови им не пропадать. Чтобы детей от отчего порога Не увели для проданных мечей, — Печальная встречается тревога В сияньи даже золотых лучей.

«В печали есть высокое значенье…»

В печали есть высокое значенье — Как некий след возможности иной; Порой она — как знойное влеченье За темной монастырскою стеной. Иную душу легкое забвенье Уносит в даль миражных берегов, — И слышит гениев земное пенье, И тихий свет не ведает врагов. Другой душе желанны уверенья Творящих сил и радости большой; Она — как образ нового творенья, Как-бы сама жива иной душой. И души есть такие, что в печали — Подобна смерть возлюбленной сестре, — Как будто-бы их царством величали, Когда они в цепях и на костре. Печаль полна видений близких — Любви, добра и счастья на земле; Как брачный плач она средь истин низких, Как свет зари на траурном столе. От света в ночь печально пробуждение, Печаль живых — залог огромных дел; С ночной землей луны такое бденье, Чтоб мир живой как мертвый не летел.

«В невинности, жестокости и боли…»

В невинности, жестокости и боли Уснули люди, близок час утра; Скользит земля средь звезд в творящей воле, Как будто нет и не было утрат. И снится вновь кому-то сон чудесный, Обещанный возможностью иной; Кому-то вдруг высокий свет небесный Грозит судьбой, как мертвою луной. Навек ушел для всех и без возврата — Как ты — единственный, неповторимый день; Нашел ли ты любовь, свободу, брата, Иль чем венчал в себе неверие и лень. Или в покорности велениям природы, Как было в древности, ты ждешь конца, Когда твои магические годы Коснутся смертью твоего лица.

«Монпарнас»

Тихо-тихо, еле слышно — И порочны и сухи — Лепестками розы пышной Обрываются стихи О разлуке-умираньи О неправедной судьбе; В час похмелья, очень ранний, — О любви и о себе. И покорность фразой слезной Бьется в жалобный рассвет, Этой ночью, вновь беззвездной, Стало ясно: счастья нет. — Счастья не было, не будет, Где подруга, где вино… Эта тоже позабудет, Как забытая давно… — «Милый, милый, — час рассвета, Нам пора, пора давно; Как мне больно, песня эта — Будто смерть»… — Мне всё равно Солнце страшное нам светит В кокаине и тоске; Кто нибудь в аду ответит Раной черной на виске… — …В расставаньи, в умираньи И на грани пустоты, — На рассветной синей длани Стынут дымные мосты. Бестелесно, в чадном круге — И безвольно как нибудь — Руки протянуть подруге, Голову склонить на грудь… И уходят наважденья, Только пепел на софе Стынет прахом всесожженья Душ сгорающих в кафэ. На заре предсветной, алой, Будто созданный мечтой, Встал народ незримой славой Трудной, творческой, простой.

Толпа

И равнодушные не смеют Остаться в сумрачной тоске, Когда воителей алеют Следы на огненном песке. И в холоде огромной воли Как некой вечности расчет До новой радости и боли Их неизбежное влечет. И эта дальняя безмерность, Иную душу затая И обещание и верность, Подобна смыслу бытия.

«…и покорно исступленье…»

…и покорно исступленье, Что иной свободы нет: «Преступленье и смиренье Жили вместе много лет.» Что томишься ты и плачешь, — Счастья нет в такой судьбе; Много можешь, много значишь В дни покорные тебе. Правда, правда, — солнце всходит И над добрым и над злым; Но под солнцем — сердце бродит По развалинам земным. Ты боишься быть не тем же И привычным, как вчера, — Плачь тогда и смейся меньше В золотые вечера. Может быть, тебя не тронет, Он героев бьет теперь, Злобою гремя на троне, Твой хозяин или зверь. Но погибнешь ты иначе И погибнешь навсегда — В равнодушии иль плаче, — Если сильная беда.

Тяжесть

Так птицы бьются вольные в руках — Твои тоскуют и дрожат ресницы: По западу несутся колесницы, Рожденные в холодных облаках. Они в бою с огромною звездой. Горят в глазах твоих, как звездное причастье Огни победные и скорбное, и счастье Любви земной, великой и простой. И как звезда в ночи — усилием людей Взошла земля твоя высоким светом, И не мечта уже: в сияньи этом Идут наследники и вечности и дней. И там душа твоя, и не в бреду, — Растет, растет она под синью неба, И множится она, как зерна хлеба, Для всех людей, чтоб не были в аду. Смотри вокруг — как много на земле Возможностей для творчества любого… О, как легко от ветра голубого Все колесницы вспыхнули в золе.

«Ты праздно ждешь, что вдруг родная…»

Ты праздно ждешь, что вдруг родная Душа сойдет к тебе с высот И, вся небесная, рыдая, С собою к счастью унесет. Оставь порочные надежды, И горечь вздорную невежды, И умиленье над собой: Лишь полюбивших любят боги И тех, кто не сошел с дороги, Сшибясь со встречною судьбой. Очей любовное сиянье Мерцает, падает, летит, — К тебе, быть может, на свиданье, Но слов твоих не говорит. А ты всё ждешь, и тьма сомнений Теснит в тебе твой чудный гений Который раз распятый вновь; Наследнику земли небесной, Как крылья звездные над бездной, — Как власть тебе дана любовь.

1950 год

Печальны фонари ночной столицы В тумане золотом, Осенней памяти шуршат страницы О бывшем и о том — Что дни покорные сменялись властно И уходили прочь, Душа им жизнь дала, и не напрасно, Но не могла помочь. Она, одна, — бессильная, но души Могли высоким днем Восстать из тьмы и гибели и стужи,— И творческим огнем. Зима опять, и в небе холод — Жестокий без затей — Сжимает мир и этот странный город Кружением смертей. Но ты — с победою, и без сомненья Иди на подвиг твой, Огнем крепи и братством правды звенья,— За счастье этот бой.

Непримиримость

Не равнодушие в любви большой, А ненависть и отвращенье; Не может быть тому прощенья, Что проклято любовною душой. За мир свой бьется так она, Как в поле бьется воин света; Святым огнем ее земля согрета И от погибели отвращена. Нельзя любви враждебное любить И ненависть, рожденную любовью; Я вижу мать: склонилась к изголовью, Чтобы дитя спасти, в нем смерть убить.

«Мой друг, смотри, — неправый мир…»

Мой друг, смотри, — неправый мир, Весь в суете преступных извращений, Он нами жив, его кумир Возрос на темном всепрощеньи. Мы дни считаем: есть предел Его разбойничьей повадке, Всегда он злобою хотел Всех побеждать в смертельной схватке. Будь светом, друг, он — только грязь, — Два мира, разных без предела; Вчера ты видел, как кренясь, Земля над гибелью летела — Перегруженная тоской И подвигом, и преступленьем… Не уступи ее позору и такой — Сожженной болью и томленьем.

«Когда вдруг варвары, на свет спеша…»

Когда вдруг варвары, на свет спеша, Войдут в твой дом, мой друг, чтобы обидеть Виденья чистые, когда душа Твоя раскрыта будет, чтоб увидеть Еще не бывшее и свет людей, Где некого нам будет ненавидеть, — Пребудь в видениях твоих, поэт, Они — единые — и смысл и слава Всего живущего. Звериная облава Теснит на смерть тебя, но смерти нет.

Искупление

Природу новую собою сотвори, Не меньше ты её в правах глубинных; По-детски смейся, плачь, но верностью гори Как лётный свет на крыльях голубиных. Восходит час утра мечтою голубой, И светел он в твоей большой надежде; Вокруг — твой мир, неистовый, как прежде, Но счастьем дорогим быть может час любой. Иди на площади, — воителей зови, И бейся сам средь косности и робких; Ты видишь — не было ни братства, ни любви В самоспасении, в довольстве одиноких. И не ищи себе спасения без всех: Свободы нет в тебе без окрыленной цели — Чтоб люди все в тебе как счастье пели, — Не видеть жалобный, сквозь слезы страшный смех. И эта смерть средь нас, — она и наш раздор,— Покорность древнему велению природы; Что знаешь ты, к чему твой жалкий взор На все столетия, мгновения и годы…

Еретикам

К чему псалмы и песнопенья В блестящем храме над толпой, И голос мертвого забвенья, Кресты на ризе золотой; И эти вздорные кадила, Поклоны в злую пустоту, Иль церковь снова пригвоздила Уже распятого — к кресту. Молитвы жалкие струятся В потусторонний небострой, И ближние уже двоятся Самоспасительной мечтой. И всё останется, как прежде: В грехе и прахе плотский мир, Спасенье праздному невежде, И где-то в небе праздный пир. На хорах певчая октава — Ответ вотще, но храм звенит, — Его языческая слава И без Христа к себе манит. Сокройся, юная вдовица, С своею лептой трудовой, — Так в небе раненная птица Об землю бьется головой. Всегда с мечтою кто-то дружен — С твоей мечтой пред алтарем; Чиновник веры им не нужен Под золоченным стихарем. Твое лицо иконы строже, Любовно царствие твое, Тебе и здесь всего дороже Земной улыбки бытие. Ты больше ангелов небесных В твоем величии земном, И только глаз твоих прелестных Коснулась ночь недобрым сном. Пусть в хладном сердце о небесном Свивают темные слова, — Ты не уймешься в слове тесном, Твоя кружится голова От безначального влеченья Среди небес любви земной, Она — и жизнь и назначенье — Сияет счастьем пред тобой.

Покорность

Монастырская потреба, И напрасней жизни нет: Ночь печальных звезд и неба, Над живыми — мертвый свет. Это значит — в жизнь не верить Человеческих сердец, Что земного царства двери Не отворят, наконец. Это значит — поневоле Надо жить, чтоб умереть, Собранной травою в поле — Как бы плевелы — сгореть. Торжествует скорбной песней Песнь о царствии в золе; Будто бы она небесней Брачной песни на земле.

За стеной

Город тихий — город мертвых, Липы солнечно цветут, Много новых, много стертых Плит надгробных — там и тут. Отзовись под черной плитой, Жанн Кюжас семнадцать лет! Что же, с лучезарной свитой Смотришь ты на новый свет? Или мертвое сгубило Синий сон твоих очей,— Распластало под могилой Среди каменных ночей? Или звездная тревога Унесла тебя, несет Мимо отчего порога В этот свадебный полет? Или, в брачное играя, Будешь девою кружить, Что бы, вечно замирая, Мертвой не быть и не жить?

Женщина в храме

Расскажи мне что с тобою, — Не печаль в тебе, не страх, — Много любишь, иль с судьбою Подружила на крестах; Что же лунная лампада — Не пожарищем горит, Иль она тебе не рада, — Ничего не говорит? Здесь привычны и покорность И вериги на плечах, — Не твоя хмельная гордость С жарким пламенем в очах. Или вспомнить ты хотела Над лампадою слепой — Как над счастьем пролетела, И без власти над собой? Ни к чему в библейском споре Счастье сердца, и сиять Царской силою во взоре, И покорною стоять.

TOUR EIFFEL

Прозрачен вечер на окне — В притихшей зелени осенней; Отражены дома в бассейне И небо — в пламенном огне. Мечтою каменною вкруг Взволнован город, в час печальный, — У сердца стынет как венчальный Привычный и недобрый друг. Тяжелой памятью припал И бьется покаянным криком Ушедший день пред светлым ликом, Кого беспомощно предал. Ты слышишь голос в крике том, Как страшен он, на твой похожий… Скользнул зевающий прохожий По взгляду взглядом, — как хлыстом.

«Старик бездомный в улицах ночных…»

Старик бездомный в улицах ночных Мечтал о чуде, в поисках ночлега, О радостях съедобных и мясных, О хлебе сладостном, белее снега. К большому вкусу к жизни и еде Прибавил он еще мечту надежды — Найти бы золото, что бы в беде Сухая боль не обжигала вежды. И счастье вспыхнуло жестоко, вдруг, Как если б он врага на смерть обидел, Взметнулся огненный у сердца круг, Он золото у ног своих увидел. На тротуаре, под большой луной, В движениях отчетливо крылатых, Плевок сиял монетой золотой Среди домов тяжелых и богатых.

«Умирали розы на кресте…»

Умирали розы на кресте, Жарко свечи таяли в тумане, Говорил священник о Христе, Говорило сердце об обмане. Не пойдет священник за Христом, Сердце тоже не умрет с любовью, Только вечность каменным перстом Лучшим всем грозит крестовой кровью. И герои гибнут на местах, Ничего иным от них не надо: Крепки гвозди на больших крестах, Чтоб земное вытянуть из ада. За стеною — городской сполох, Глухо заперты чужие двери, Грязный нищий знал, как сам он плох, Чтобы, день большой, любить и верить.

Босяк. Поэма

Средь камней и ночи зимней, В темном образе калек, Под росою снежной, синей, Засыпает человек. Нищете своей послушный, День холодный и ненужный Он прошел, спеша пройти, Потому что всем он лишний, Потому что только нищий Он, без цели и пути. Ночь теперь. Ночные своды В ярких звездах. Синь легка. И несет стальные воды Прочь столичная река. Легко-каменной свободой, В споре с дикою природой, К звездам высятся дома. Нищий к ним идет и ищет Дом знакомый. Ветер свищет, Снегом искрится зима. Над рекою тени арок, Свет хрустальных фонарей, — От рабов царя подарок, — Золотых полет коней. Он проходит мост широкий, Тротуар ночной и строгий, Мягкой лестницы уклон; Света тихое мерцанье, Двери настежь, восклицанье, — Как к себе заходит он. Друг он опытный и нежный, — Человек среди людей, — Отряхает иней снежный На смеющихся детей. Отражает свет зеркальный Стол под скатертью овальный, Жаром дышащий обед, И улыбки, и наряды, И глаза, что гостю рады… Сам он празднично одет. — Вы откуда? — «Из больницы, И не доктор я опять: Все больные будто птицы Улетели погулять. Нынче я — садовый гений: В дальнем поле в день весенний Снова встретимся, и мы — Уговор такой меж нами — Пустошь сделаем садами, В парках скроются холмы.» — Гостя слушают и рады Слову каждому внимать, И детей сияют взгляды И на гостя и на мать. Говорит умно и много, Весело, порою строго И печально иногда; Добрый он как надо людям Власть имеющим и судьям, В жизни праведным всегда. За окном в огнях чугунный Открывается балкон; Вся земля и вечер лунный — Как сбывающийся сон. И террасы этажами На домах больших — садами, В лунном серебре цветут; Гости, скрипки, звуки льются, Все влюбленные, смеются, Из цветов венки плетут. Он прославлен, он играет, И рояль большой звучит, Сердце счастьем замирает, Мир внимает и молчит. Белыми к рылами руки Опираются на звуки И грозят судьбе слепой; Он с землей летит, несется, Во вселенной счастьем бьется, — Увлекает за собой. Видит он как воплощают Звуки вечную мечту: Хочет он, как души чают, — Не погибнуть на лету; Испытать и царство славы, Жертву сладостной отравы, И свободу, и любовь; Чувство невозможной смерти, И сиянье звездной тверди, Сердца творческую новь… Фейерверки над рекою Звездной россыпью горят, Смелой ловит он рукою, В ночь бросает их опять. Этот праздник — в честь удачи, И не может быть иначе — Он творил для всех людей: И машины и турбины, И не гнутся нынче спины У отцов и матерей; И техническою новью Овладело и дитя. — Как вы сделали? — «Любовью!»— Отвечает он шутя. Он строитель, — вот награда! — Будет лучшее… И рада Сотворенному душа. — «Всё для всех, и это — наше! Что есть лучше, что есть краше», — Шепчет он, едва дыша. И законы все простые, Жизнь прекрасна и тиха, Люди все, как в дни святые, — Без вражды и без греха. Лодки плавают, кружатся, Волны теплые ложатся На реке, среди цветов; И глядят в цветную воду Как в любовную свободу Очи дев, как очи снов… В лодку сел он. Лодка в глине, И несет ее река, Гонит лодку по стремнине Хладный ветр издалека. Волны пенятся, заносят, Вёсла волны бьют и косят, — Страшный бег не удержать; Чует он голодный холод; Всё не то, и он не молод, — Больно на земле лежать. Он встает, спешит укрыться От земли и сквозняка; Сон ли это только снится Для больного босяка!.. Стены, ямы, переулки; Тяжелы, поспешны, гулки, Неуверенны шаги; И, враждебные, едины Все дома, — как будто льдины Для негнущейся ноги. Видит площадь он. Привычно Всё вокруг — как ночь без сна И луна над ним обычна — В желтой мути, не ясна. И на площади пустынной Кто-то с крытою корзиной — С райской птицею живой, — Вдруг подходит, обнимает, Головой ему кивает, — Не живою головой. Снял с когтями рукавицы, Говорит: «Пришел просить?» Общипал живую птицу, Разломил и дал вкусить. — «Всё абстрактно, объективно Что-ж не кушаешь, противно Певчей крови горечь пить?» — Слышит голос он. И следом Тот бежит за ним с советом — Как любить и что любить. И от огненной занозы Сердцем бьется боль и страх, Горечь мертвая и слезы Стынут желчью на губах. Прочь бежит он в страхе диком От торговца с мертвым ликом По знакомому мосту. Звезды на небе бледнеют, Стынет тело, руки млеют, — Как прибитые к кресту… Средь камней и ночи зимней Озирает свой ночлег, Будто снег на камнях иней, Будто есть в Париже снег. Хочет лечь он, и не может, Память мутная тревожит, Вспоминает он, дрожит; Видит сумку с давним хлебом И себя под страшным небом: Он как каменный лежит. Тусклый свет баржи маячит, Тень воды легка, ясна, И земное сердце плачет, Просыпается от сна.

Сон о человеке

Синий свет на ратном поле. Ночь, луна и снег везде. И, в необычайной воле, Тело тянется к звезде. Понимаю — будто ранен, Не смертельно, боли нет, Только — сам себе я странен, Будто вечностью согрет. И не страшно замиранье, Длится чувство: если встать Снова будет снег по ране Черным пламенем хлестать. И не знаю как подняться, Как идти, куда идти, И в дыхании двоятся Жизне-смертные пути. Но я вижу: полем снежным — Не в броне, не на коне, — Человек стремленьем спешным Приближается ко мне. Полон простоты нетленной, Проще радости земной, Как хозяин всей вселенной — Просто так — пришел за мной. И уносит по сугробам… А над нами свет такой — Будто по таким дорогам Ходит огненный герой.

Оглавление

ВИКТОР МАМЧЕНКО. ЗЕМЛЯ И ЛИРА (Париж, 1951)

  «Когда и сновиденья чередой…»

  Бессонница

    I. «Высокой тишиной, как в счастьи…»

    II. «Поверь, дитя, здесь будет мир…»

  Земля

    I. «Сколько радости случайной…»

    II. «Восторгом тихого забвенья…»

    III. «В лесу сегодня тишина большая…»

  Поэзия

  У порога

  Жизнь

  «Сияет вновь огромный день…»

  «Закрытых глаз касаются порою…»

  «Неукротимо вечно счастье дорогое…»

  «В белых крыльях, будто-бы в дозоре…»

  «Над морем ночь, огни и теплое теченье…»

  Прованс

  «Сколь счастлив я— не в небе Синей Птицей…»

  «Среди враждебности земной…»

  Жажда

  Прогулка в дождь

  Правда

  Тревога

  «В печали есть высокое значенье…»

  «В невинности, жестокости и боли…»

  «Монпарнас»

  Толпа

  «…и покорно исступленье…»

  Тяжесть

  «Ты праздно ждешь, что вдруг родная…»

  1950 год

  Непримиримость

  «Мой друг, смотри, — неправый мир…»

  «Когда вдруг варвары, на свет спеша…»

  Искупление

  Еретикам

  Покорность

  За стеной

  Женщина в храме

  TOUR EIFFEL

  «Старик бездомный в улицах ночных…»

  «Умирали розы на кресте…»

  Босяк. Поэма

  Сон о человеке Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg