Почему мы начали знакомство современного читателя с писателем и человеком Александром Хазиным не с «Возвращения Онегина»? Нам прежде всего хотелось удалить его творчество от тех оскорблений и ярлыков, которыми на протяжении многих лет сопровождалось обязательное «изучение» «сокращенной и обобщенной стенограммы докладов т. Жданова на собрании партийного актива и на собрании писателей в Ленинграде». «Некий Хазин» — сказал тогда о нем главный политрук страны, а сам писатель не раз потом с грустной улыбкой говорил: «Я — человек из постановления…»
Вот поэтому лучше, чтобы читатель узнал о его литературной работе по роману «И. О.», который выходит сейчас в ленинградском отделении издательства «Советский писатель», по любимой им небольшой поэме «Акулина» («рассказу», как ее называл автор), а о некоторых страницах его биографии — из очерка («Аврора» № 3 — 1988).
Сейчас настал (наверное, Вы правы!) черед и «Возвращения Онегина». Мы печатаем это произведение по авторскому экземпляру, сохранившемуся у сына писателя — Михаила Александровича Хазина. Оно было опубликовано с сокращениями в десятом номере журнала «Ленинград» за 1946 год тиражом всего лишь 25 тысяч экземпляров.
Особо обращаем внимание читателя: строфы, которые мы не сопровождаем цифрами в скобках, набранными жирным шрифтом, в журнале «Ленинград» не появились. Может быть, для того времени — правильно: редакция поберегла своего автора…
Напомню и о том обстоятельстве, что десятый номер «Ленинграда», учитывая тяжкую судьбу журнала, мало где сохранился. Мне дал его ленинградский инженер, любитель и ценитель литературы Игорь Михайлович Красников. Спасибо ему.
Эдуард ШевелевP. S. А молодым читателям будет, должно быть, любопытно прочитать, что произносилось «т. Ждановым» насчет хазинского «Онегина»: «Непонятно, почему ленинградцы допускают, чтобы с публичной трибуны (? — Э. Ш.) шельмовали Ленинград, как это делает Хазин? Ведь смысл всей этой так называемой литературной «пародии» заключается не в пустом зубоскальстве по поводу приключений, случившихся с Онегиным, оказавшимся (как хорошо, когда никто не наблюдает за стилем — «случившихся», «оказавшимся» — можно выйти в писатели. — Э. Ш.) в современном Ленинграде. Смысл пасквиля, сочиненного Хазиным, заключается в том, что он (пасквиль? — Э. Ш.) пытается сравнивать наш современный Ленинград с Петербургом пушкинской поры и доказывать, что наш век хуже века Онегина. Приглядитесь хотя бы к некоторым строчкам этой «пародии». Все в нашем современном Ленинграде автору не нравится. Он злопыхательствует, возводит клевету на советских людей, на Ленинград. То ли дело век Онегина — золотой век, по мнению Хазина. Теперь не то, — появился жилотдел, карточки, пропуска. Девушки, те неземные эфирные создания, которыми раньше восхищался Онегин, стали теперь регулировщиками уличного движения, ремонтируют ленинградские дома и т. д. и т. п.» (ОГИЗ, Госполитиздат, 1946, с. 19–20).
А теперь подумаем, в чем разница между словами «клевета», «пасквиль», «зубоскальство» и словом «правда»? Видимо, в том, кто их произносит и что при сем подразумевает.
Убедиться в этом можно, прочитав сочинение Александра Хазина, опубликованное в № 10 журнала «Ленинград» за 1946 год.
Александр Хазин Возвращение Онегина
Глава одиннадцатая
1.
Уходят дни, минуют сроки, Друзья, но и сейчас опять Бывает пушкинские строки Приятно нам перечитать. И вот, как будто из тумана, К нам сходит со страниц романа Онегин — друг наш молодой. Давай, читатель, мы с тобой Пойдем туда, куда Евгений Нас вдруг незримо поведет; Прими, читатель, этот плод Ума холодных наблюдений И сердца горестных замет, Как некогда сказал поэт.2 (1).
Перед Онегиным, как прежде, Из шума утренних забот В суровой каменной одежде Знакомый город предстает. Идет Евгений пораженный, А Ленинград неугомонный Уже приветствует его, Младого друга своего. Вот сад, где юностью мятежной Бродил Онегин. Вот едва Шумит державная Нева, Бия волной в гранит прибрежный, И вновь сверкает без чехла Адмиралтейская игла.3.
Приятен нашему герою Былой отечественный дым. Блистая золотой главою, Стоит Исакий перед ним. Вот он — тот уголок заветный, Где снова вздыблен Всадник Медный, Где в окруженьи нянь и мам Гуляют дети по утрам, Где неба синего сиянье, Где воздух радостен и чист, И где восторженный турист Назначит девушке свиданье — И пишет на скале углем: «Здесь были с Катей мы вдвоем».4 (2).
У друга нашего немало Забот и неотложных дел, Но, как положено, сначала Идет Онегин в Жилотдел. О, здесь моя бессильна лира, Здесь музы требуют Шекспира, И я там был, и я страдал, И я там горя похлебал. Вот он стоит с надеждой зыбкой, Наивный пушкинский чудак, Его же вопрошают так С весьма сочувственной улыбкой: — Где вызов ваш и где наряд? Как вы попали в Ленинград?5 (3).
Затем вопрос поставлен твердо: — Где проживали раньше вы? Онегин отвечает гордо: — Родился на берегах Невы. — В каком прописаны вы доме? — Описан я в четвертом томе, И, описав меня, поэт Не дал мне справки… — Справки нет?! — Спросил уныло голос женский. — Тогда помочь не можем вам, Сегодня вы явились к нам, А там придет товарищ Ленский, Приедет bell-Татиана, Вас много там, а я одна.6.
Пока знакомил я, читатель, Тебя с Онегиным моим, Устал немного мой приятель. Мы вновь последуем за ним. Вот, жаждой истины влекомый, Наш любознательный знакомый Идет, безмолвной, в Райсовет, Чтоб получить на все ответ. Но там сказали, что зампреда Не принимает никого, Что срочно вызвали его, Что он в Горкоме до обеда, Затем уходит в Исполком, Затем куда-то там потом.7.
О, вы, ответственные лица, Куда вы мчитесь впопыхах И почему вам не сидится На ваших собственных местах? С утра пришедший за ответом, Стоит пред хладным кабинетом Проситель бедный, но, увы, Уже ушли куда-то вы. И посетитель огорченный Опять придёт к исходу дня, Но вновь, спокойствие храня, Сидит начальник — кот ученый, Забыв, что ждут его кругом; Златая цепь на дубе том.8.
Идет Онегин, наблюдая, По древним улицам своим; Вот незнакомка молодая Вдруг промелькнула перед ним И, как суровых дней соратник, На ней великолепный ватник С оборкой нежною из лент — Парижской моды конкурент. На нем цветы и финтифлюшки, Четыре складки впереди, А на спине и на груди Опять узоры, сборки, рюшки, А в дополненье на весу Несет красавица лису.9 (4).
Кругом шумит, кипит работа, А город выкрашен и нов. И рвут поводья кони Клодта, Как будто вспомнив дни боев. Свернул Онегин на Литейный, И вдруг восторг благоговейный На миг остановил его. Мой долг сказать вам отчего. Он не Венеры Медицейской Увидел вдруг прекрасный взор, Нет, на него глядя в упор, Девица в форме милицейской Стоит совсем невдалеке С волшебной палочкой в руке.10 (5).
И, регулируя движенье, Глядит на пеших с высоты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. То ручкой вдруг о ручку хлопнет, То вдруг изящной ножкой топнет, То, сделав плавный оборот, Как лебедь, мимо проплывет. Вот с целым ворохом бумажным Бежит студент, едва дыша, Вот по бульвару, не спеша, Идет стекольщик с видом важным, Как будто он уже давно В Европу застеклил окно.11 (6).
Пока меня унес куда-то Мой легкомысленный Пегас, Онегин бродит. Бледноватый Туманный день уже погас, А у бедняги в Ленинграде Нет ни его друзей, ни дяди, Семейство Лариных, Трике Еще в Ташкенте, вдалеке. Из всех он здесь один остался; Уже вечерняя пора, А, выйдя из дому с утра, Наш бедный друг проголодался. Но что же делать, если он Еще нигде не «прикреплен»?12 (7).
В трамвай садится наш Евгений. О, бедный, милый человек! Не знал таких передвижений Его непросвещенный век. Судьба Евгения хранила Ему лишь ногу отдавило И только раз, толкнув в живот, Ему сказали: «Идиот!» Он, вспомнив древние порядки, Решил дуэлью кончить спор, Полез в карман… Но кто-то спер Уже давно его перчатки; За неименьем таковых Смолчал Евгений и притих.13.
Он из трамвая вышел сразу И только тихо про себя Сказал излюбленную фразу: «Когда же черт возьмет тебя». И, полон разных треволнений, Спешит голодный наш Евгений Туда, где есть любой товар, Короче — едет на базар. А там… О милый старый Гоголь, Где мне таланта столько взять: Все это сразу описать Для моего пера — не много ль? Благослави меня, Парнас, Но я берусь за сей рассказ.14.
Лишь небо станет розоватым, Шумят молочные ряды (Хотя не столько молока там, Сколь самой будничной воды). Там целый мир сыров душистых, Тушенки в банках золотистых Там рыбы с дымной чешуей Блестят балтической волной. А утки чуть еще трепещут, Купаясь в собственном жиру, На зависть моему перу Их золотые перья блещут, А в глубине идет подряд Кабаньих туш кровавый ряд.15.
Шумит, гремит колхозный рынок, Душе приятна суета И цен смертельный поединок, И нравов наших простота. Но вот, нарушив строй веселый, Походкой медленной, тяжелой, Душой подлец, одеждой франт, Идет по рынку спекулянт. Вот перед нами пантомима — Украли чей-то чемодан, А чуть подальше хулиган Кого-то молча бьет… А мимо. Явив спокойствия пример, Проходит милиционер,16.
Но, право, хватит отступлений, Сюжет продолжить нам пора. Итак, мы знаем, что Евгений Сегодня с самого утра Идет по улицам, скучая, Знакомых старых не встречая, Но вскоре, позабыв свой сплин, Он входит в хлебный магазин, Весьма упитанная дама Ему насущный хлеб дает, Но, как всегда, недодает Примерно четверть килограмма. И, честь торговую поправ, Ее благославляет зав.17.
Онегин дальше путь направил И думал, выйдя за порог: «Мой дядя самых честных правил, Он тут работать бы не смог»… Как часто, с жадностью внимая Красивым клятвам краснобая, Мы знаем, что в душе он плут, Что ждут его тюрьма иль суд, Что он ворует, окаянный, И ловко сам уходит в тень… Нет, верю я — настанет день Благославенный и желанный, Когда в кругу своем родном Мы лишь с улыбкой помянем18.
Все тех, кто нам мешал когда-то Нечистой совестью своей, Кто нас любил любовью «блата», А может быть, еще нежней. Читатель, я пишу ретиво И ты, конечно, справедливо Задашь и мне вопрос о том, Как сам боролся я со злом. Иль я, собрав и гнев и волю, Об этом жаловался в суд, Иль, приложив упорный труд, Писал Советскому контролю, Иль, как писатель, не зевал И письма в прессу посылал.19.
Я им пишу, — чего же боле, Что я могу еще сказать, А плуты многие на воле, А блат встречается опять — И я брожу, как мой Евгений, В суетном мире учреждений, Слагаю горькие стихи, Простите мне мои грехи. И я уйду от жизни бурной, И мой погаснет острый взор, Но ты придешь ли, прокурор, Пролить слезу над ранней урной? Желанный друг, сердечный друг, Еще работа есть вокруг.20.
Мы все учились понемногу, Чему-нибудь и как-нибудь, Искали честную дорогу, Прямой, ведущий к цели путь, Мы избегали низкой лести, Мы знали все, что делом чести И делом славы стал наш труд; Но среди нас еще живут Враги Закона и Указа… … У нас позорно до сих пор В ходу излюбленная фраза: — Ну, что ж поделаешь — война… Хоть и закончилась она.21.
Спешит скорее мой Евгений Увидеть старый милый дом, Где он в тиши уединений Когда-то жил, О сколько в нем Найдет наш друг воспоминаний, Надежд далеких, упований… Онегин входит в кабинет (Его уж описал поэт). Наш друг, смущенный переменой, Здесь ничего не узнает. Какой фантазии полет В союзе с мыслью совершенной, Какие ткани и шелка, Какая роспись потолка!22.
Полы, покрытые коврами, Картины в старом серебре И отраженный зеркалами Хрусталь на желтом янтаре, Диваны, кресла и серванты, Изданий древних фолианты, Фарфор саксонский, баккара — Утеха царского двора. Решил взволнованный Евгений: «Живет здесь крупный феодал». Приятель блудный наш не знал, Кто был жильцом сиих владений… Владелец этих всех хором — Товарищ Тюлькин, управдом.23 (8).
Идет широкими шагами Онегин дальше. Вот вдали Легко вздымаясь над волнами, Идут к причалу корабли. И тридцать витязей прекрасных Чредой из вод выходят ясных И с ними (новый вариант) Выходит старший лейтенант. Уже цветут деревья скверов, Шум у Гостиного двора, Спешит и мчится детвора В Дворец советских пионеров И, как взлетевший вверх Амур, Висит под крышей штукатур.24 (9).
Евгений слышит голос нежный, Когда-то волновавший кровь, Быть может, вдруг в душе мятежной Былая вспыхнула любовь. Друзья, мне радостно и больно, Мое перо дрожит невольно, Онегин видит в вышине Свою Татьяну на окне. С утра в домашней спецодежде, Она ведро и кисть берет И красит стены, и поет: «Пускай погибну я, но прежде Я дом свой выкрасить должна, Привычка свыше нам дана».25 (10).
Свернув от Невского направо, Идет Онегин дальше. Вдруг… — Не Юрий ли Михайлыч?..[1] Право, Ах, Юрьев, старый милый друг! Еще при мне ваш дерзкий гений Блистал в театре… — Да, Евгений. — Вы сохранились. — Очень рад. — Что есть в новинках? — «Маскарад». Тут наш Онегин рассмеялся: — Так изменилось все кругом В краю советском, молодом, Но вот репертуар остался, В театрах молодой страны Преданья древней старины.26 (11).
А с современниками горе, Усвоив правило одно, Театры все сидят у моря И ждут Погодина[2] давно. А если он их вдруг забудет, Тогда в театрах «Так и будет»[3], Как было раньше на сто лет, Когда Онегин ездил в свет, Когда, оставив скуку балов Иль разговоры милых дам, В партер входил Онегин сам Иль с кучкой модных театралов. Смеялся Лидин[4], их сосед, Когда на сцене был Янет[5].27 (12).
Идет наш друг, глядит на Невский… Не здесь ли ночью у перил Стоял когда-то Достоевский, Не здесь ли Гоголь проходил. Не здесь ли Бородин печальной Для берегов отчизны дальной Музыку нежную слагал, Спеша куда-нибудь на бал? Здесь с Пушкиным встречался Глинка И мчался Лермонтов младой, Лениво шел Крылов домой… Но это все уже старинка — Известно всем, что Михалков Намного выше, чем Крылов.28 (13).
Герой Советского Союза Идет по Невскому, спешит — И с одобреньем сам Кутузов На ордена его глядит. О, слава, слава Ленинграду! Прошли мы грозную блокаду, Сражаясь, веря, для того, Чтоб быть достойными его. … … … … … …29.
Всего, что видел мой Евгений, Пересчитать мне недосуг, Но в шуме уличных движений И я с ним повстречался вдруг, И мне — скажу вам по секрету — Поведал друг мой повесть эту, А я — таков уж мой удел — Вам передать ее хотел. Лишь одного хочу. Проведав, Что кто-то вдруг меня убил, Что хладный мрак меня покрыл, Вините в том пушкиноведов… Прости меня, любезный свет, И вы, друзья, и ты — Поэт. Публикация Михаила Хазина и Игоря Красикова1
Юрьев Юрий Михайлович (1872–1948) — народный артист СССР, актер Академического театра драмы имени А. С. Пушкина.
(обратно)2
Погодин (Стукалов) Николай Федорович (1900–1962) — драматург.
(обратно)3
Пьеса Константина Михайловича Симонова (1915–1979).
(обратно)4
Лидин Владимир Германович (1894–1979) — писатель.
(обратно)5
Янет Николай Яковлевич (1893–1978) — артист и режиссер Ленинградского театра музкомедии.
(обратно)
Комментарии к книге «Возвращение Онегина», Александр Абрамович Хазин
Всего 0 комментариев