Владимир Станцо ГОДЫ ОТСЕБЯТИНЫ
книга из-
бранных стихов
Издание второе сильно дополненное
Москва — 1994
СОДЕРЖАНИЕ
Пролог — программка
ПОЧТИ ДЕТСТВО. 1953 — 1964
«Мы были старше дней своих...»
Алёнушка
Баллада о подъемном кране
Реактивные сизари
Из целинного блокнота 1957 года
Пьянка
Стихи, написанные под влиянием Назыма Хикмета
Из бийских блокнотов начала 60-х годов
Философствующие вирши
Первая военная песенка
ВРОДЕ БЫ ЗРЕЛОСТЬ. 1965 — 197721
Журналистские зарисовочки
На женские темы
Зарисовка в поезде Москва — Дубна весной 1973 года
Строчка на Ларошфуко
Синтетические стансы Андрею Вознесенскому
Фантастическое видение с борта исследовательского судна «Дмитрий Менделеев» во время несостоявшегося — для меня — рейса на поиски Атлантиды
Сорок строк о придуманном Мегионе
Экологические вирши
«С интервалом в месяцы и годы...»
Назидательно-молекулярное
Осенняя зарисовка
Игрецкая
«Когда я буду дохлым как сапог
Вторая военная песенка
ЖИВЕМ ПО ВТОРОМУ РАЗУ! 1978—1989
Сонет
«Хороним не тех, кого надо...»
Холстомер
«Есть в идиотстве русских сказок...»
«Украинцы, чехи, русские...»
Журналистские зарисовочки самого конца 70-х — самого начала 80-х годов
Мужское застолье на винзаводе в Цинандали
Размышления за кружкой пива
Воспоминание о крамольном поэте
Стихи о стихах
Из старой строфы
Утратное
Памяти Владимира Высоцкого
Таганская песня
Четверостишья с посвящениями
Прощальная Юрию Визбору
Поминки
Миниатюры из разных блокнотов
Третья военная песенка
А ВЕК-ТО КОНЧАЕТСЯ. 1989—1994
Пражская зарисовка 15 октября 1989 года
Страшная история
Легкомысленные ямбы
Вариации
Знаки препинания
Баллада «Двойной бурбон» с рефреном четвертьвековой давности и двумя французскими эпиграфами
Мои персидские мотивы
Антисонет
Августовские годовщины
Художник
Мои комментарии к весенним парламентским дебатам 1993-го года
Автопарафраз, или весёленькие вирши на традиционную тему
Приметы времени
Кругом шестнадцать
«Вертинский, Галич, Пастернак...»
Осеннее настроение
Очень нетрезвые стихи
Воспоминание о летнем ипподроме
Старый Гаррис
Прощание (Перелесок переласок)
Четвертая военная песенка
Об авторе
Отзывы о книге
Редактора — не было.
Корректора — не было.
Зав. редакцией — ни к чему.
Тираж — 1000 экз.
Подписная цена — 1 бак$
(можно в рублевом эквиваленте).
Для друзей — бесплатно.
Отзывы — не интересуют,
но если очень хочется,
то можно.
Книга издана на средства автора
На обложке воспроизведен эскиз Валерия Валюса к картине «Не уплывай»
Рисунки Александра АННО, Гарифа БАСЫРОВА, Валерия ВАЛЮСА, Михаила ЗЛАТКОВСКОГО, Александра КУКУШКИНА (титульный лист),Сергея ТЮНИНА
© Владимир Витальевич СТАНЦО. 1994
ПРОЛОГ — ПРОГРАММКА
Нам в этой жизни можно — всё:
Взлетать почти до звёзд,
Крутить фортуны колесо
И выпадать из гнёзд,
Встревать в любую круговерть,
Скакать во весь опор...
Но —
«Ни на солнце, ни на смерть
Нельзя смотреть в упор».
Стихи прошли через всю жизнь, начиная с маминых колыбельных и до сих пор, когда приучаю к Поэзии старшего внука с умом технаря и рационалиста.
Жизнь своевременно свела с Пушкиным. Маяковским, Цветаевой, Блоком — именно тогда, когда надо было, когда ум созрел.
Она же подарила встречи с теми из современников, чье творчество любил и люблю. Вы встретите на этих страницах энное число известных имен — замечательных поэтов, бардов, ученых, художников — и почти столько же упоминаний о людях, «широко известных лишь в узком кругу», чей дар оказался невостребованным, но оттого не менее замечательных, для меня во всяком случае...
Стихи — свои и чужие — помогали жить и иногда — выжить. Стихотворные строки сверлили охваченный пожаром мозг, когда в 1977 году подыхал от энцефалита. И долгая жизнь в журналистике, преимущественно научной, неизменно освещалась лампочками, лампадами, светочами и светилами Поэзии.
В «X и Ж» — «Химии и жизни» — лихом и забавном журнальчике затюканной нашей интеллигенции — параллельно химической насаждал и поэтическую рассаду, рубрики «С намагниченных лент», «Поэтический комментарий» и другие.
К собственным стихам относился всегда с той степенью серьезности, которой они заслуживали. Некоторые из стихотворений, включенных в эту книжицу, печатались в периодике, звучали по радио.
Первым изданием «Годы отсебятины» были изготовлены самиздатовским способом в 1980 году тиражом три зкземпляра по настоянию N.N.; которой был тогда увлечен. Но ей достался лишь третий экземпляр переплетенной машинописи, второй же — замечательному доктору Варваре Александровне Черкасовой, что за уши тащила с того света не только меня, но и Василия Федорова, оставившего в российской поэзии послесталинских времен след позаметнее моего. А первым экземпляром того «издания» пользуюсь сейчас как шпаргалкой.
Спасибо всем, кто причастен к появлению этих стихов и этой книги.
Владимир СТАНЦО
3 мая 1994 года
1955 — 1964 ПОЧТИ ДЕТСТВО
Если спросишь ты, человече,
Что я есть, — то отвечу так:
Весь я — тыща противоречий,
Сто людей и двадцать собак.
Валерию Валюсу
Мы были старше дней своих,
А для чего — не знали сами,
И нынче, головы склонив,
Грустим над прошлыми часами.
Часами слабости, любви,
Что недолюблена, часами,
Что разбазаривались нами, —
Назад попробуй позови...
И странствий даль, и дел громады
Уж не манят — замкнулся круг.
И делаем — не то, что надо!..
«Куда ж нам плыть», мой друг?..
1953
АЛЁНУШКА
Колёса несут свой стремительный бег,
И выбежит скоро навстречу
Единственный преданный мне человек,
Маленький человечек.
На шее повиснет моей, лопоча
Про разные радости-беды,
И в жизни единственная печаль —
Не то, чего хочешь, к обеду...
А после шагает со мной через лес,
Не хнычет, всерьез уставая,
Ведь ей послезавтра исполнится шесть -
Уверена, что большая!
Лесные прогалы, излучины рек
И колкие ветви навстречу...
Единственный преданный мне человек.
Маленький человечек.
БАЛЛАДА О ПОДЪЕМНОМ КРАНЕ
Вадиму Кравченко
Последняя утренняя звезда
Висит над подъемным краном.
Должно быть, уйти ей давно пора.
А ей всё кажется — рано.
Уж несколько месяцев каждую ночь
Она сюда приплывает
И крану нескладному — я точь-в-точь —
Кокетничая, мигает.
А он, заприметив ее, нахал,
Ей улыбался, стоя,
Здесь, на земле, и легонько махал
Длинной стрелы рукою.
А сам был готов для нее сплести
Венки цветов и сонетов
И очень хотел до неё дорасти,
Но только молчал об этом.
Не спал ночей, поджидая её,
Но стройка кончилась вскоре,
И ему сказали: место твоё
В городке, что на Карском море.
— Есть, — ответил он, — завтра пойду, —
А ночью, дождавшись подруги,
С собою стал звать ее, но она —
Скрылась за тучку в испуге.
Он огляделся: вставал рассвет, —
Сбил, досадуя, хвост кометы
И понял, что ей был нужен сосед —
Столичный театр оперетты.
РЕАКТИВНЫЕ СИЗАРИ
Почти баллада
Подымаются до зари
И уходят в ночной полёт
Реактивные сизари —
Популярный в Москве народ.
И в извечный птичий порыв,
С жаром, будто бы на пари,
Устремляются, в небо взмыв,
Реактивные сизари.
По-над площадью полный круг
В небесах прочерчен, и вдруг —
Петля Нестерова, пике,
И на бреющем вниз к реке,
Вниз и заново в синь небес!..
Неземные, как молний всплеск.
А потом в полуденный жар
Где-то спустятся на бульвар,
Воплотятся сизой толпой,
Непонятливой и тупой,
И пойдут летуны зари,
Реактивные сизари
Наставлять друг другу рога,
Набивать зобы и рыгать,
А за чью-то сдобную корку
Окровавят у друга холку.
И в лучах вечерней зари,
Целя в мраморную плиту,
Реактивные сизари
Шляпы пачкают на лету.
ИЗ ЦЕЛИННОГО БЛОКНОТА 1957 ГОДА
1.Стихи о Москве
Ветром сибирским, несущим снег,
Мой рюкзачок обвыт.
Долгих сто восемнадцать дней
Мы не видали Москвы.
Грязной стерней без дорог шагал
Тучи смыкали цепь,
Здесь только понял, как дорога
Эта, без края, степь.
Ветер и зной закаляли кровь,
К бурым степным — привык,
Лишь иногда всплывают из снов
Виды моей Москвы.
Встанет, окутанная дождем,
В мачтах антеннок — песнь,
Как вдохновенья порыва ждем
Города-песни весть.
Вьются снежинки, на горный склон
Падают в тишине.
Город мой спит, во тьму погружен
В воспоминанья, в снег.
2.Фрагмент
В.Легасову
Для чего мы катили с тобою, Валера,
В этот Богом забытый, заброшенный край
С фестиваля московского — символа веры,
Что на этой Земле можно выстроить рай?!
Не за блага, что кем-то кому-то обещаны,
А за то, что природы характер нелеп:
Пересохшие земли, метровые трещины,
Мёртвый хлеб.
Взять его для нетопленных наших пекарен
Мы обязаны... Нынче же песни звучат,
Ты сидишь у костра, и бушлат твой шикарен,
Между нами — три года и двое девчат...
3. Шутливое поздравление-пародия поэту Юрию Панкратову
в день его рожденья в Тергеше
Коньяк, французы и кометы
Затмили небо.
Стоит поэт полураздетый
И овцы — с требованием.
Сюда придите в умиленьи
Вы в час заката...
Стоит Панкратов среди блеянья,
Стоит Панкратов.
Разносит ветер голосище: —
Поддайте жару!
Мы заработаем — на пищу
Сложив кошару.
И на питье, возможно, тоже!
Копайте ж землю!
Но литераторские рожи
Ему — не внемлют.
Стишки, насмешки, тары-бары...
Да ну их к ляду!
И только верный Харабаров —
Как друг в награду.
4.Только телеграммы
Мне было дано —
Отправлять из Джирима
Твои телеграммы —
Четыре слова:
«Люблю. Целую. Скучаю. Белла».
И в этом
Ты
Оставалась
Поэтом.
5.Зарифмоваанные слоги. Разговор
—Шофер,
на кой
на кон-
завод
попер?
—За вод-
кой!
ПЬЯНКА
Я слышу надсадное: «Лгун ты!» —
Той песенке лет уже пять...
А я пью сегодня с Пер-Гюнтом
И мне на других наплевать!
Навязчиво шепчешь: «Опомнись!
Горячки возможны в мозгу!»
А я ненавижу любовниц
За то, что без них не могу.
Отстала. Спокойно и кротко.
Повторно не скоро придешь...
Подружка прелестная водка,
Когда собеседник хорош!
Расплывчаты мысли и шутки,
Заносчивы пляски Анитр.
Но мрачно и муторно: «Шут ты!»
Орут мне пустоты поллитр, —
«Что смыслишь ты в этом предмете,
И Пер — не разумней тебя!
Нелепые взрослые дети!
Подобие же-ре-бя...»
Вот так — одиноко и серо
Бравадствую, душу губя,
И зло изливаю на Пера
Всю жёлчь, что копил на себя.
Но снова призывное: «Лгун ты!»
Попрёки опять и опять...
Я ссорюсь по мелкой с Пер-Гюнтом
И мне на других наплевать.
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ПОД ВЛИЯНИЕМ НАЗЫМА ХИКМЕТА
1.После спектакля
Горечь ломает воображенье,
Лошади-мысли до крови забиты.
Это, прощаясь, свое шлет прощенье
Всеми забытый.
Был незлобив он и всё же — несносен,
Редко весёлый и часто небритый,
Он возвращается в прошлую осень,
Вами забытый.
2.Нине
За стеною читают детские вирши,
Просыпаются, будят друг друга,
Любят друг друга.
Я один в полосатой комнате
С душой полосатой, как твое платьице:
Полоса веры — полоса неверия,
Полоса нежности — полоса злобы...
Полосы пляшут дикие танцы:
Перемешались, перемежались, сжались.
Я просил тебя:
Выбери, что тебе надо,
Вместе разорвём, взорвём остальное.
Ты — не захотела. Ну и не надо!
Буду ходить полосатым, как тигра,
Или — как зебра, как твое платьице,
Как твоя ложь, подобная правде.
3. Просвет
Я хочу написать для тебя стихи,
Такие же простые, как ты,
Такие же сильные, как ты,
Такие же женственные, как ты.
Я хочу написать для тебя стихи,
Такие же сбивчивые, как я,
Такие же сумрачные, как я,
Такие же любящие, как я.
Я хочу, чтоб бесхитростная строка
Донесла до тебя, что ты — это я,
Я — это ты, мой огонь — это ты,
Мои стихи — это тоже ты!
Чтобы ты не была так далека.
Понимаешь меня? Понимаешь? Нет.
Значит, я еще не поэт.
ИЗ БИЙСКИХ БЛОКНОТОВ НАЧАЛА 60-Х ГОДОВ
1.Городок
Город полон пыли и солнца,
Солнце выжелтило всю зелень,
Лишь седые от пыли сосны
Уцепились за эту землю.
Здесь заводы встают из пыли,
Здесь до песен и баб охочи,
Гусаков запоздалый вылет
Здесь на мушку берёт охотник.
А от солнца некуда деться,
А ботинки седы от пыли...
Выход только один — раздеться
И торпедой врезаться в Бию.
Всё здесь молодо — люди, сосны,
Тополей немногих шеренги...
Всё здесь молодо, даже Солнце
И — малиновые черешни!
2.Не придумал названия
Над ультразвуком и ультраретортами
ломаем головы — себе и людям,
искусства искусней, азартней спорта
часы исследовательских буден.
На темы списываем финансы,
колдуем, выводим формулы точные,
и мысли растут — как ананасы:
иногда сочные, иногда — с червоточиной.
Бушуя, они обрастают плотью —
снова в расчетах что-то напутали! —
кроем друг друга заглаза и воочью,
а всё равно — поднимаются спутники.
Буравят небо, напичканы нашими
мыслями, спорами, расчётами, потом...
Инженер сегодня Вселенную пашет —
это стоящая работа!
3.Нашей команде
Инженеры, молодые специалисты,
мои непутёвые собратья,
мы с вами — не просто туристы,
туристы в квадрате!
Капиталами не обзавелись мы,
наши жёны не поспевают за модой,
но колёса, а не точные механизмы
нам отстукивают годы.
Нас не вывернет наизнанку
даже самый рискованнейший из пилотов,
огурец, пивко и таранку
предпочтем промасленным шпротам.
Можем водку глушить до одури
в вечера командировочные, одинокие,
а на утро просыпаемся бодрыми —
что поделаешь, планы, сроки.
За большие дела взялись мы,
край Алтайский, увы, не Минводы,
но колёса, а не точные механизмы
нам отстукивают годы.
4.Авиационное
Почему так мало пишу?
Говорят, что от лени.
Но вывозит веселый шут —
Новизна впечатлений.
Неожиданно свеж и юн
Голос звёзд прозвучал в эфире.
Неожиданно мал гальюн
На гиганте Ту-104.
Всё врубается только раз
В обалделую нашу память!
Может, лучше сделать запас,
Подкопить впечатлений наледь,
А потом напрячься всему,
Подкрутить в мозгу своём гайки,
И давай раздолье уму,
Сочиняй трёхтомные байки!
Не по мне подобный процесс,
Голова моя — не сберкасса,
Лучше звёзды хватать с небес,
Чем солидностью лживой хвастать.
И пускай я мало пишу,
Часто слышу упреки в лени,
Царствуй вечно, весёлый шут —
Новизна впечатлений!
5. Ночь
Сопит сосед, о ком-то дальнем грезя.
Уснуло всё. Четвертый час утра...
Когда же кончится моя, в поэзию,
Нелепая игра?!
Слет до утра. Соседу спать мешаю
И шепотом себе внушаю:
Запомни, здесь ты только инженер!
Умей же в прозе думать о жене...
ФИЛОСОФСТВУЮЩИЕ ВИРШИ
Закон, диктуемый природой.
Для всех и каждого:
Всё в жизни — требует ухода,
Лишь женщина — ухаживания.
Бессмысленно и слишком мелко
Ухаживание за мебелью,
За обувью или обоями,
Или — за собою...
Но иногда бывает надобность,
Не замечаемая наглостью,
Самоуверенностью, сытостью,
Снобизмом или деловитостью, —
Когда женщина требует — ухода!
Тогда, несчастьями опознаны,
Всегда уходим слишком поздно мы,
Хоть своевременность ухода — для каждого! —
По отношению к природе
И к самому себе в природе
Есть высшее ухаживанье.
ПЕРВАЯ ВОЕННАЯ ПЕСЕНКА
Подвижно
Воюю я, воюю я, друзья,
и с этим совладать никак нельзя, -
поскольку я веду незримый бой
не с кем-нибудь, а лишь с самим собой!
На этой справедливейшей из войн
понять себя по-новому изволь.
Но так как на войне, как на войне,
то, может быть, беда придет извне.
На этой справедливейшей из войн
к отваге приучить себя изволь.
Но так как на войне, как на войне,
то, может быть, утонешь ты в гавне.
Война та не закончится никак,
поскольку я себе и друг, и враг,
поскольку как условие дана
пустяшная, а всё-таки война!
На этой справедливейшей из войн
понять себя по-новому изволь.
Но так как на войне, как на войне,
то, может быть, беда придет извне.
На этой справедливейшей из войн
к отваге приучить себя изволь.
Но так как на войне, как на войне,
то, может быть, утонешь ты в гавне.
Война та не закончится — никак...
1965 — 1977 ВРОДЕ БЫ ЗРЕЛОСТЬ
Для меня стихи — не профессия
И поэтому — не обуза,
Захочу — и наемся песнями,
Не своими — зато от пуза!
ЖУРНАЛИСТСКИЕ ЗАРИСОВОЧКИ
1.Южная
Хлоркою воняющий сортир...
С очередью. В городке у моря.
Химия спасет, конечно, мир,
Если только раньше не уморит...
2.Тоже южная
Преступившая молву
Сидит москвичка на молу.
Торчат,
как из печи поленья,
Коленки красного каленья.
3.Нечеловеческая
Кобылка по имени Зависть
Кобылку по имени Завязь
Ударила кованной пяткой...
И стало обеим - не сладко.
4.Командировочная ташкентская
Широколиц, широкозад,
В мой номер ломится казах
И, наконец, врывается.
Он очень добрый и большой,
И пахнет луковой лапшой,
И бодро чешет яйца.
НА ЖЕНСКИЕ ТЕМЫ
1.Тост к 8 Марта
Всё, что достойно этой жизни,
Идет от вас — все очень просто,
И потому шампанским брызнем
И вновь за вас подымем тосты.
Не за потребности растущие,
Не за вторичность отношений —
За первозданную распущенность
Всех вешавшихся нам на шеи.
Не за докучливую жертвенность,
Не за абсурдность ваших логик —
За верно понятую женственность
И верноподданные ноги!
За все, что было и получится,
И чтоб вовеки не приелись
Вам — наше мнимое могущество,
Нам — ваша истинная прелесть.
2.Что делают мужчины.
Неукротимых укрощают
И, если надо, окорачивают,
Хорошеньких — окукарачивают
И — непрощаемых — прощают.
За первородный женский грех,
За первопуток первоцвета
Ломают женщин, как поэтов,
Но, к сожалению, не всех.
ЗАРИСОВКА В ПОЕЗДЕ МОСКВА — ДУБНА
ВЕСНОЙ 1973 ГОДА
Поезд катится в Дубну,
Дребезжащий нацело,
Клонит весь вагон ко сну —
Полчаса двенадцатого.
Пара физиков — сопят,
Обхватив портфельчики,
А не спят в вагоне — я
Да товарищ Федченко.
Очень правильный старик,
Он сидит, блаженствуя,
На плече его горит
Головёнка женская.
Головёнка хоть куда —
Вороная, в локонах —
Заглядятся поезда,
Что летят за окнами.
Заглядятся на нее,
Ему — позавидуют...
Только это всё — вранье,
Нос задрал для виду он.
Для нее он — не любовь,
Так, начальник средненький,
Ну, конечно ж, не любовь,
Но — других безвреднее...
Просто очень хочет спать
Головка подшиньонная,
Просто очень хочет спать
Под-чи-нён-ная.
Подчинённая мужьям —
Первому, последнему...
Откомандовался, хам,
Он теперь — подследственный.
Подчинённая в дому,
В суматохе ведомственной,
Подчинённая ему,
Но — глава над ведьмами!
Ей на остров Маргерит
Орудийным выстрелом
Как одной из Маргарит
Приглашенье выслано.
Погулять всегда не прочь
Ветренною, дерзкою
Прошабашила всю ночь,
Ночь перед поездкою.
И теперь спокойно спит
Головка подшиньонная,
Старику в плечо сопит
Под-чи-нён-ная.
Улыбается во сне —
Снится что-то тёплое?
Как когда-то по весне
С рюкзачишком топала?
Или снится, что живет
Замужем за Шивою?
Он того, что бил в живот,
Выставил за шиворот!
И баюкает её,
И качает в люлечке,
Носит на руках её
Сестре на зависть Людочке...
Оттого спокойно спит
Головка подшиньонная,
Старику в плечо сопит
Под-чи-нён-ная.
Подчинённая ветрам,
Настроеньям каторжным,
Скудным нашим вечерам
С кадрами и картами.
Нашей тягостной хандре
С сумерками-тенями,
Нашей суетной игре
В изо-бре-де-тения...
Но пока спокойно спит
Головка подшиньонная,
Старику в плечо сопит
Под-чи-нён-ная...
Поезд катится в Дубну
По лесам женьшеневым...
Я сегодня не засну,
Я рисую
женщину.
СТРОЧКА ИЗ ЛАРОШФУКО
Г.Н. Флерову
Нам в этой жизни можно — всё:
Взлетать почти до звезд,
Крутить фортуны колесо
И — выпадать из гнезд,
Встревать в любую круговерть,
Скакать во весь опор...
Но-
«Ни на солнце, ни на смерть
Нельзя смотреть в упор». —
А вы смотрели...
СИНТЕТИЧЕСКИЕ СТАНСЫ АНДРЕЮ ВОЗНЕСЕНСКОМУ
«...Снежное сожаление
по лесу и по нам...»
Стонет в лесах от лени
Гений — или шпана.
Чем-то с тобой сродни мы —
Ленностны и ранимы.
Знаем, что ремесло —
Необходимость и зло.
«Ах, мое ремесло самобытное —
самобытное? нет, самопытное!»
Ну, а без ремесла —
Глупостям несть числа.
Не отточив его,
Не выможешь ничего.
Будешь писать о родине —
Будто пишешь пародии.
Или — самопародии:
Строчкой себе по морде!
«Снежное сожаление
по лесу и по нам...»
Не в Бога верую — в гения,
Будущий экспонат
музея восковых фигур
мадам Тюссо,
горластый и часто безмолвный,
в Америке — академик, но —
не пророк в своем отечестве,
Где обвиняют в трюках
За то, что Поэтом стал.
Где записные хрюкалы
Толкают на пьедестал.
ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ВИДЕНИЕ С БОРТА ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО СУДНА «ДМИТРИЙ МЕНДЕЛЕЕВ» ВО ВРЕМЯ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ — ДЛЯ МЕНЯ — РЕЙСА НА ПОИСКИ АТЛАНТИДЫ
Паразиты и параноики
Парадоксов не принимают.
Бороздят носами каноники
Океаны до Океании.
А научные сухогрузы —
И беременны, и беспузы.
Акванавты погоды ждут
И спиртягой желудки жгут.
Острова проплывают дальние.
Преисполненные экзотик...
Только нам умерять желания
Предписали в партийном КЗОТе,
«Не пущать!» — решили Комковы
За одно лишь — честное — слово.
Наплевать, проживем и тут.
Времена другие — придут!
Паразиты и параноики
Парадоксов не принимают.
Им играть бы в крестики-нолики,
Рапорта подписывать к маю.
До атлантов пути неблизки,
Но над самой дурной волной
Что-то пишет нам Городницкий
Не на идиш и не по-критски,
В чем-то более чем родной...
Ну, давай еще по одной!
СОРОК СТРОК
О ПРИДУМАННОМ МЕГИОНЕ
Никогда не бывал в Мегионе я.
Говорят, там страна Миллиония…
Срифмовав экзамены с гекзаметром,
Я уеду в город Мегион.
Там ветрищи ледяные намертво
Продувают с четырех сторон.
Согревают газовые факелы
Населенье перемерзших тундр.
Девяносто пять процентов запили,
Даже те, кто мудр,
Даже те, кому работа спорится,
Даже те, кому работа – долг,
Остальным – играется и спорится
После всех недолг…
Там совсем тепло бывает в мае лишь,
День полярный колок и цветаст.
Что, устали? Может быть, замаялись?
Хочется цветочков? Бог подаст!
Или, может, захотелось музыки,
Или, может, вспомнили о Ней?!
Грубость – производное от мужества –
Там нужней.
Газовые гулкие рапсодии
Скважины играют круглый год.
Чертов ритм и чертовы мелодии,
Этот газ горяч, горюч и горд.
Он сгорит в конфорке на Каляевской,
Оживит узлы какой-то ГРЭС,
Он, как я, не очень управляемый,
Заводной газообразный бес…
Ничего не зарифмую больше я –
Шалопай и чуточку пижон,
В самолете, что летит над Польшею,
Сочинивший бред про Мегион.
От тоски по радостям несбывшимся,
О маршрутах – тех, что не прошел,
Развлекаюсь в самолете виршами.
Данке шён!
Срифмовав экзамены с гекзаметром,
Я уеду в город Мегион,
Где лихие факелеща знаменем
Полыхают с сорока сторон.
ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ВИРШИ
Обдувает газами,
Выхлопами труб,
Все мы — одноразовы.
Хоть умен, хоть глуп.
Хоть из добродетелей
Соткан весь,
Хоть красив, как тетерев
В кадре шесть на шесть,
Хоть прославлен байками
Всех газет,
Хоть с большими тайнами —
Тет-а-тет.
Сколь ни переменчивы,
Живы — раз!
И за это женщины
Терпят нас.
С интервалом в месяцы и годы
По-ребячьи тянет на стихи —
То на лоне матери-природы
У еще не высохшей реки,
То в кино, то в кресле самолета
Защемит, заноет, загудит,
Засвербит молоденькое что-то
В пакостно стареющей груди.
Выплеснется песнею наружу —
Той, что должен спеть и спеть хотел,
И тогда нежданно обнаружу,
Что на двадцать строк помолодел...
Может, позже все уйдет в отходы —
Слишком много в жизни чепухи...
С интервалом в месяцы и годы
По-ребячьи тянет на стихи.
НАЗИДАТЕЛЬНО-МОЛЕКУЛЯРНОЕ
Владимиру Воробьеву и Веронике Долиной
Разумеется, я знаю, что в фамилии средневекового монстра Дракулы ударение на втором слоге, но в стихах допустимы — ради созвучий — некоторые вольности...
В каждом есть молекулы Дракулы,
В каждом есть молекулы дряни,
В каждом есть молекулы раковых
Неопознанных заболевании.
В каждом есть свои червоточины,
В каждом есть свои недостатки —
Слишком часты в жизни отточия,
Слишком часты игрища в прятки.
Но у каждого есть — любимое,
Но у каждого есть — достойное,
Только слишком часто храним его
В потаенных души отстойниках.
Впрочем, делать это — не надобно,
Потому как ведет к депрессиям,
Хоть порой способными бабами
Возвращается к нам же — песнями.
Нерастраченное до старости
Возвращается нам сторицею —
Укорачивает усталости,
Отворачивает от «Столичной».
Просветим и возлюбим чокнутых
От Камчаток и до Эстонии:
По молекуле от Чукоккалы
Быть должно в любом из достойных.
ОСЕННЯЯ ЗАРИСОВКА
Листопада цветастая линька.
Выцветающий купол небес.
Черно-буро-зеленые клинья
На полях — что с картошкой и без.
Осень сглаживает болячки,
Запрягая в работу мозг,
И растрачивает заначки
Всех привязанностей и поз.
ИГРЕЦКАЯ
Теперь же, по обычаю, друзья,
«Игрецкую»!
Из «Пиковой дамы»
Ног ли протягиваю тяжкую тяжесть,
Откидываю ль закидоны копыт,
Рифм потасканных бойкая стража
За моими плечами стоит.
Утешают меня — как могут,
На все лады и лада,
Прочат немощную дорогу
Бог весть куда...
Верю в будущие поверья.
Понял пошлость прошлых программ...
Не совпали ни номер, ни серия.
Проиграл.
Когда я буду дохлым, как сапог,
Заброшенный на полку магазина,
Как неодушевлённая резина.
Тогда решат: он в жизни что-то мог.
Еще одна малявка загрустит
И выдавит слезу из глаз порожних.
Предсказывать подобное несложно,
Сложнее удалить аппендицит.
Еще взгрустнет какая-то кобыла
И подойдет, и поцелует в нос
Мою вдову, которая любила
Меня немного больше, чем стрекоз.
ВТОРАЯ ВОЕННАЯ ПЕСЕНКА
Умеренно, в рваном ритме
Слезоточивый газ —
Оружие химической войны.
Слезоточивый глаз —
Первейшее оружие жены.
Слезоточивый глаз
Испепеляет нас.
Слезоточивый глаз —
Мужчинам не указ.
Слезоточивый глаз,
Ты — недруг увлечений и тревог.
Слезоточивый глаз!
В борьбе с тобой давно я изнемог.
Слезоточивый глаз
Остепеняет нас.
Слезоточивый глаз —
Мужчинам не указ.
Слезоточивый глаз,
Тебя мне не дано преодолеть.
Слезоточивый глаз,
Ты жизнь мою укоротил на треть.
Слезоточивый глаз
Не укрощает нас.
Слезоточивый глаз —
Мужчинам не указ.
1978—1989 ЖИВЕМ ПО ВТОРОМУ РАЗУ!
Могу работать ямщиком,
Могу — учителем толковым.
Но не могу — временщиком
И не хочу — Гребенщиковым!
СОНЕТ
Моя юность была хандрявой.
Нервно волосы теребя,
Бредил бабами, бредил славой
И не знал самого себя.
Моя зрелость была рабочей
И отчаянно игровой.
В этой жизни — выиграть хочешь,
Но расплатишься — головой.
Лишь познавши свободу смерти,
Заглянув ей в глазное дно,
Я сказал себе: все одно,
Повертись еще в круговерти
Этой жизни, а что до лет,
Правды в них, как и в картах, нет.
Борису Глаголину
Хороним не тех, кого надо,
И любим не тех, кого надо.
Свернуло направо право,
Свернула налево правда.
Отчаяния дались нам
Пригоршнями, ладонями.
Стихи облетают листьями.
И жизнь, и любовь.
Догоним ли?..
Погиб Сережка Безверхий,
Ему был неведом страх.
Его «жигуленок» ветхий
Валяется в Жигулях.
ХОЛСТОМЕР
Владимиру Высоцкому
Интеллекты подвластны силе.
Безразлично и свысока
Оскоромили, оскопили
Первозданного рысака.
Оскопили не из-за нрава,
А за то, что невзрачен, пег,
И не передал табунам он
Свой стремительно четкий бег.
Все нормально — мера за меру,
Гений неповторим — пока.
В этом вижу месть Холстомера,
Товстоноговского премьера,
Первозданного рысака.
Есть в идиотстве русских сказок
Непостижимый аромат,
Когда они, порой все сразу,
Тебя и лечат, и корят.
И, отвращая от тревоги,
Вселяют веру — не в слова.
Они торжественны и строги
И праведны, как дважды два.
Украинцы, чехи, русские —
Ладные все да гожие,
И белорусы, к примеру,
За то не в претензии к ним.
Пусть будет другим обузою -
Быть на меня непохожими,
Мое же дело, наверное,
Быть только собой самим.
ЖУРНАЛИСТСКИЕ ЗАРИСОВОЧКИ САМОГО КОНЦА 70-х — САМОГО НАЧАЛА 80-х ГОДОВ
1. Столичная
Николаю Глазкову
Утречком, встречать подружку Нину,
Топал я на аэровокзал.
Город осажденных магазинов...
Раньше думал: экая буза!
А сейчас — неведомые лица:
Из десятка городов народ
На привоз полопать из столицы
Тратит все отдушины суббот.
День-деньской открыт вокзалов клапан,
И москвич в очередях увяз...
Полегаю, что головотяпы
Были порачительиее нас.
2. Железнодорожная
На вагонах написано:
«Легковесные грузы»...
Легковесные грузы
Растеклись - по Союзу.
Что в вагонах: контейнеры
С кукурузными хлопьями,
Свежеснятые тренеры,
Передряги холопьи,
Бесконечные залежи
Подслащенных пилюль?..
Снег, отправленный загодя
В прошлогодний июль.
3. Пригородная
Дача — это не то, что дают,
А то, что сдают, продают.
Дача — это где поддают.
Реже — наподдают,
Чаще — просто дают,
Иногда — дают сдачи.
Да-ча!
Там создают уют.
Иногда — нетрезво поют,
Убивают и просто бьют...
Мне задаром не нужно дачи.
4. Кинематографическая (Глядя кинохронику)
Они давно уже немногое умеют.
Что и умели — стали забывать.
Зачем же ждать, пока совсем охомейнеют?
Давно пора всю их компанию — снимать.
Двадцать четыре кадра в секунду?
Можно и чаще. ......
МУЖСКОЕ ЗАСТОЛЬЕ НА ВИНЗАВОДЕ В ЦИНАНДАЛИ
Томазу Канделаки
Съели — сумели —
Хмели-сунели.
Плотно сидели,
Ели — балдели:
Капли лимона —
По шашлыку...
Съел бы и тонну,
Да не могу,
Возле беседки, в коей давно
Гость Александр объяснился Нино.*
Пили, курили,
В тостах дурили,
Только про женщин —
Не говорили.
Выклевать что ли
Зерна граната?
В этом застолье
Дама нон грата
Возле беседки, в коей давно
Гость Александр объяснился Нино.
Взял бы гитару
Доблестный муж,
Выпил бы чару —
Некуда уж!
Можно ли, чтобы
Горло — без дела?!
Вах, гамарджоба,
Вах, виноделы!
Возле беседки, в коей давно
Гость Александр объяснился Нино.
*Александр Грибоедов, Нино Чавчавадзе
РАЗМЫШЛЕНИЯ ЗА КРУЖКОЙ ПИВА
Алику Штолякову
Чревоугодьем не грешат в российских весях,
Торгаш-подлючина впился в страну, как клещ,
Но наши горести всегда надежно лечат
Пивко и с ним — мумифицированный лещ.
Проспект Калинина. Сидим себе, как баре,
Спешить нам некуда и незачем спешить.
В пивной тепло и парит жарче русской бани,
И русский дух хмельной ничем не сокрушить.
Когда я выпимши, мне море по колено,
Леща и выловил и вывялил я сам,
И пива нежная бахромчатая пена
Неотразимость придаёт моим усам.
По паре кружек поднесет еще Григорьич,
С хорошей закусью он выпить — не дурак.
Мы заливаем пивом собственную горечь
И думы подлые про то, что всё не так.
Двоякослужащий пьет виски с пепси-колой,
Жрёт уворованный партнером сервелат,
Ну а пивные остаются лучшей школой
Для скудно мыслящих останкинских ребят.
Тех, что толпой пойдут туда, куда прикажут,
Что станут ровно, в две шеренги на плацу,
Что по паскудному призыву в рожу вмажут
За то, что рыж, или за то, что жрал мацу.
Им ни к чему интеллигентность и поэты,
Зато в подпитии таким неведом страх,
Расставят точечки — посредством пистолетов
На людях, на иконах, на стихах.
ВОСПОМИНАНИЕ О КРАМОЛЬНОМ ПОЭТЕ
Спрашивайте, мальчики ...
Александр Галич
Вглядывайтесь, мальчики, — авось
Разглядите что-нибудь такое,
Что на самом деле и всерьёз
Вас заполонит-обеспокоит.
Вглядывайтесь, мальчики, в овёс,
Чтобы с овсюгом его не спутать,
Чтоб не одолел недобрый спутник,
Чтобы, если верить, так всерьёз.
С верой в наше время — нелегко,
Лицемерить могут даже храмы,
Где к вранью приученные мамы
Насыщают адом молоко.
В мире всё пропитано враньём —
Нравственность, политика, устои...
Умирать от этого не стоит.
Мы еще, ребята, поживём.
Мы еще, ребята, оживём.
Вглядывайтесь зорче во гробы
Одиозно слепленных кумиров,
Не считайте прессу оком мира —
Там преуспевают лишь рабы.
В жизни свой отыскивая путь,
Вглядывайтесь, как бы вам ни лгали.
И тогда вы сможете, как Галич,
Вектор жизни к правде повернуть.
СТИХИ О СТИХАХ
Михаилу Марфину
Мои стихи грешили приземленностью
И частой переменой настроений.
Им не хватало — целе-
устремленности.
Но вот они иссякли, я старею.
Неужто правда, — и исхода нету мне?!
Не соглашусь! Стучится сердце молотом.
Хочу писать, влюбляться — и поэтому
Не буду с теми, кто порочит молодость.
Но буду с теми, кто грешит напраслиной
На всех, не испытавших испытаний.
И к молодым иду я — как на праздник,
На праздник неслучившихся желаний.
ИЗ СТАРОЙ СТРОФЫ
Когда-то в юности получилась строфа, как теперь вижу, ужасная. Есенинщина в худших вариациях, поделка. Но казалась певучей:
Что вы, кто сказал, что я поэт?
Я певец, довольно безголосый,
Что любил задумчивые косы
И весны сиреневый рассвет...
Позже, году в 80-м, когда уже вовсю работал мой семинар будущих научных журналистов и на него приходили охотно разные интересные люди от Аджубея (опального) до Городницкого и Златковского, когда первые ребята — Миша Салоп, Миша Марфин, Юля Печерская, Любаша Стрельникова, что называется, встали на крыло, та старая строфа почему-то вспомнилась и, танцуя от нее, как от печки, я написал такие вот, достаточно жесткие стихи.
Что вы, кто сказал, что я поэт?
Я певец, предельно безголосый,
Невзлюбивший жёсткие торосы
И туманный северный рассвет.
Что вы, кто сказал, что я поэт?
Я — несостоявшийся художник.
Летом за меня рисует дождик
На асфальте Становой хребет.
Что вы, кто сказал, что я поэт?
Я пока что — недоархитектор,
В осень проектирующий тех, кто
Скажет сокрушающее «нет!».
Скажет сокрушительное «Нет!»
Показухе, ненависти, фальши
И пойдет не так, как мы, а дальше...
Что вы, кто сказал, что я — поэт.
УТРАТНОЕ
Постарели. Скисли. Не те мы.
Поезд пахнет мочой и охрой.
Это стало уже системой —
Возвращаюсь в Москву на похороны.
В поколенье моем потери
Не шеренгою прут, а скопом,
Очевидные, как бактерии,
Укрупненные мелкоскопом.
Счет потерь ведем не на пальцах:
В нетях, нетутях будем все мы!
Только что после нас останется
Класса Гауссовой теоремы?!
Луноход? Вода в Красноводске?
Удивляться технике — нам ли?!
Взлет — Гагарин и клич — Высоцкий.
Двое вечных, как вечен Гамлет.
Мы растратили безвозвратно
Слишком многие ощущенья.
Как на Солнце, на душах пятна,
И себя задвигаю в тень я.
После нас — немного останется
Полувечного. Вечен Гамлет.
Легче — бить себя в грудь и каяться:
Те ли мы? Такие ли? Там ли?!
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В ДЕНЬ ЕГО ПОХОРОН 28 ИЮЛЯ 1980 ГОДА
1.Стихи с посвящением
Полковнику Оржеховскому
начальнику Краснопресненского РУВД
Постыдно:
на кладбище — через забор!
Но в тысячу раз постыдней
Обстреливать равнодушьем
в упор
Тех, кто пришел
проститься.
Толпы постыден ажиотаж,
Но в тысячу раз и в сорок
Постыдней —
блюсти приказиков блажь,
Спуская своры со сворок.
2.Стихи с эпиграфам
Гремите, оркестры,
Козыри — крести. -
Высоцкий воскресе.
Воистину воскресе!
А. Вознесенский, 1971 г.
Легко олимпийцам прытким,
Им пропуск — в любую дверь.
Дают им по три попытки,
Высоцкому —
только две.
Вторая попытка — точкой.
Последний аккорд иссяк.
Подточенность лупит точно,
«К тому же — на скоростях».
ТАГАНСКАЯ ПЕСНЯ
Говорят, Владимир Высоцкий умер во сне...
Взял и сбёг — от горестей и страха,
От сумы и, может, от тюрьмы.
Городу не требуется пахарь.
Если не распахивать умы.
И — объятья, а души потемки
Прожигать бессветно, не горя...
Слушайте, товарищи потомки,
Нашего горлана-главаря.
Умницу. Ровесника. Володю.
Классиком при жизни он не стал,
Не подвержен скоротечной моде,
Сам себе не строил пьедестал.
Проходил по льдиночкам по тонким,
Вроде, революций не творя...
Слушайте, товарищи потомки,
Нашего горлана-главаря.
Агитатора. Горлана. Главаря.
Самовыраженье — не проблема.
Потрудней — высвечивать других —
Тех, что незлопамятны и немы,
Кровью сердца расплатясъ за них.
Словно лампы волосочек тонкий,
Он сорвался, враз перегоря...
Слушайте, товарищи потомки,
Нашего горлана-главаря.
Гонщика. Бойца. Канатоходца.
Пацана до самой седины.
Первого в породе иноходца
Безоглядно-суетной страны.
«Есть что спеть, представ перед Всевышним»?
Коли так, то прожито не зря.
Слушайте ж, потомки, и услышьте
Нашего горлана-главаря.
Агитатора. Горлана. Главаря.
ЧЕТВЕРОСТИШЬЯ С ПОСВЯЩЕНИЯМИ
Дите Осокиной,
прощальное
Обрывочно стихотворчество.
Что толку — воду толочь?!
Что толку — стихами корчиться,
Когда не можешь помочь!
Сыну,
напутствие во взрослость
Не устраивай революций,
Ни к чему, кровав их итог.
Посадить бы дерево — лучше,
А не сможешь — цветок.
ПРОЩАЛЬНАЯ ЮРИЮ ВИЗБОРУ
Прощай, партайгеноссе Визбор.
Ты сделал нелогичный выбор,
От толкотни московской давеча
Ушел к Высоцкому и Галичу.
...Снежные флаги разлук
Вывесил старый Домбай.
Там — ни застолицы, ни взлета,
Ни остроты и ни остроты.
Там ни востока нет, ни запада,
Ни облегченных горных запахов!
...Крылья сложили палатки,
Их кончен полет.
Прощай, партайгеноссе Визбор.
Недопустимо рано призван.
Переиначат каэспэшники
Твои бесхитростные песенки...
...Ах, вернуть бы мне те корабли
С парусами в косую линейку!
ПОМИНКИ
Стол заставлен:
помидоры, какая-то снедь.
Я заставлю
это все подчистую доесть.
Рюмки с белой...
Что за мания — всё заставлять?!
Выбор сделан.
Что за мания всех расставлять
по ранжиру!
Не уйти от него никуда.
Не до жиру,
если в мозг просочилась беда.
Раздражённость,
насмеявшись, отпустит меня,
как пижона,
не принявшего судного дня.
А наброски
безнадежно вторичных стихов —
как обноски
или отзвуки прошлых грехов.
МИНИАТЮРЫ ИЗ РАЗНЫХ БЛОКНОТОВ
1.Мы
Безумствуем и врём, как очевидцы,
И не для нас Господня благодать.
Но, может быть, научимся учиться
И большего, чем можется, желать.
2.Письмо
Мы с тобой вдвоём — в последний раз.
Это всё, конец, готов поклясться я,
Безнадежно старый, как Пегас,
И неудержимый, как инфляция.
3. Постскриптум
Ты извини, я был неправ
Нагромождением неправд.
4.Если...
Если у крошки чинарик в руке
И разит от нее за версту...
Если у кошки — хвост в табаке,
Что прикажете делать коту?
5.Мемориальная доска
Здесь повстречались однажды вечером
КраснояЗычие с косноречием.
6.Без названия
Было время — хотелось паблисити,
А теперь наплевать на это!
Приближаясь к гробу и лысине,
Становлюсь, наконец, поэтом.
ТРЕТЬЯ ВОЕННАЯ ПЕСЕНКА
Умеренно
Без боя не уступают
завоёванных рубежей.
Тем более, никогда –
завоеванных пьедесталов…
На город мой надвигаются
ночи длинных ножей,
Потому что советам старейшин
слишком вольготно стало.
Без боя не уступают
завоёванных рубежей.
Тем более, никогда –
завоеванных кабинетов…
В России на всех чиновников
уже не хватит ножей,
Но хватит по атомной бомбе
на каждого из поэтов.
Четыре последних строчки повторяются дважды.
1980
А ВЕК-ТО КОНЧАЕТСЯ. 1989—1994
Нам ни к чему почет и слава,
И так эпоху пережили.
Чужими нитками мой саван
Зашьют любовницы чужие.
ПРАЖСКАЯ ЗАРИСОВКА 15 ОКТЯБРЯ 1989 ГОДА
Не пишется, а ехать в центр не хочется,
Хоть пива нет с утра в бунтующем горле.
Я должен дописать статью о Вихтерле
Сегодня. Завтра в самолёт,
и вольность кончится.
Политика понятна, как стихи
С простыми отглаголенными рифмами:
Что нынче кажется пещерами и рифами,
То завтра спишут им на прошлые грехи.
Получен шанс не избирать самоизбранцев...
Бежит под зонтиком красотка — я не с ней.
А чехи видят в нас, как прежде, иностранцев.
И оккупантов —
что грустней.
А за окном — мокрющий пёс на тротуаре,
А на окне — дыряво-красный цикламен,
Доносит ветер запах перемен.
Дай, Господи, чтоб обошлось без гари.
СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
Здоровый дух — в здоровом теле.
Таинственная сень — постели.
Я млел себе в тиши, и вдруг
Раздался — напряженный звук.
Я огляделся — жопа плачет,
Подрагивают ягодицы,
Такой большой футбольный мячик
Вполне приемлемых кондиций.
Спросил я жопу: «Что с тобой?» —
Не удостоили ответа.
Плач перешёл в тоскливый вой.
Случилось это прошлым летом.
ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ ЯМБЫ
Певец и первенец свободы
Учил, забравшись на Парнас:
На лоне матери-природы
На лоно милых манит нас...
Моя красавица младая,
Тебя восславлю — завсегда
И вирши новые слагая,
Кому-то подращу рога я,
Но — ненадолго — вот беда!
Прохлада и недолговечность
Моих романов — мой же бич,
Ты привлекательна, конечно,
И раз в неделю — человечна,
Но твой удел — Иван Кузьмич,
Преуспевающий в конторе,
А не художник-дуралей,
Певец пирушек и тратторий,
Но — не тончайших аллегорий
И тёмных бунинских аллей.
Тебя стихами не встревожу,
Ты холодна, как логарифм,
А я опять расквасил рожу
О струи струн и рифы рифм.
Но ты и это не заметишь.
Как говорится, не дано!
А для меня краса — не фетиш
Или — фетиш? Мне всё равно!
А привлекательно бы нам бы
Пуститься в страсти океан,
Чтоб легкомысленные ямбы
Щедрей вина лились в стакан.
Как всё бы в жизни оживилось
Без хитрованских мумиё,
Но не дана нам эта милость.
И ты, и я — не для неё!
Вот почему, дружок, не скрою:
Роман наш — сроком на два дня,
И ты не вспомнишь про меня —
Игра останется игрою.
И мне легко остановиться,
Усвоив сучь твою и суть,
И очень быстро — развлюбиться,
И исписав две-три страницы,
Слинять на БАМ куда-нибудь.
Комментарий. Это стихотвореньице, можно сказать, писалось полжизни. Первая строфа, к примеру, из блокнотов 60-х годов, вторая и большинство прочих писаны в конце 70-х... Но и в этом варианте были строфы — недостаточно лёгкие, летучие. Поэтому эпизодически возвращался к ним и позже: что-то менял, дописывал, переставлял. Окончательный (?) вариант, воспроизведенный здесь, датирован 15 мая 1994 года. Нечто похожее происходило и с некоторыми другими, чаще всего не очень серьезными стихами, сгруппированными чуть ниже.
ВАРИАЦИИ
Мне не хватает времени и — памяти
Десятка миллиардов мегабит,
Я с каждым днём всё занятей и занятей,
Но я ещё делами — недобит.
Деньгами и дельцами — недобит,
Две жизни мне отпущены природою!
Но четверть суток отнимает быт,
И виршами я жизнь свою уродую.
Версификаций древний понятой,
Влюбляюсь в строки — иногда без памяти,
Влюбляюсь в дело, в девок или в замети
И просыпаюсь — каждый раз не с той.
И всё-таки один девиз — не стой!
Не стой на месте, даже если хочется
Уснуть, как Гамлет, ставши на постой
У Нинки — не Высоцкой, не наводчицы.
Я видел мир — не весь, примерно треть,
И оттого порой ругался матово!
Я видел смерть и — не влюбился в смерть,
И не чирикал оды Хасбулатовым.
Познав немало истин на веку,
Я ухожу совсем в другие волости...
Но, может быть, я всё-таки приду —
Чтоб обозреть, подруги, ваши голости.
Чтоб обогреть, подруги, ваши голости.
1977-1994
ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ
Над журнальчиком «Синтаксис» ночь скоротав,
Я задумал стихи — о таинственных знаках,
Помогающих в деланьи строф и октав,
Мастерства и гармонии верных собаках.
Мой любимейший знак препинанья — тире,
Протяженность его — не одно препинанье.
Испохабить его не сумели, не наняли
Для участия в не-
чистоплотной игре.
Восклицательный — знак крикунов и зевак,
Вопросительный — чище, в жизни много вопросов,
Но ответов на всё — не отыщешь никак,
Даже если в тебе
угнездился философ.
Точка — дырка от пули, покуда живой...
Многозначность отточий — надутые щёчки.
Скобок круглые попки — уже не со мной.
Но в каком из миров —
обойдешься без точки.
Запятая скупа — ни глазам, ни уму.
Двоеточие-знак — никого не уколет,
А чего-бы-не-вычки — стихам ни к чему,
Им бы смысл да мотив,
да крупиночку соли.
Мой любимейший знак
препинанья — тире.
Протяженность его — обрывается в крике.
Он не нужен в стихах — о вине, о муре,
Неизбежен в стихах —
о любви и музыке.
1981-1992
БАЛЛАДА «ДВОЙНОЙ БУРБОН» С РЕФРЕНОМ ЧЕТВЕРТЬВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ И ДВУМЯ ФРАНЦУЗСКИМИ ЭПИГРАФАМИ
I. Крутись, порхай, как мотылёк,
По прихоти кокетки.
Но знай: претоненький шнурок —
Душа марионетки.
Пьер-Жан Беранже. Марионетки.
Перевод В.А.Сомова
II. В балладе двадцать восемь строк.
Три восьмистишья и четверостишье.
Четверостишие зовут посылкой. Тише!
Я заодно вам дам поэтики урок.
Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак.
Перевод В.А.Соловьева
Катись, лихая дребедень,
От финиша до старта
В прекрасно-суетнейший день,
Сиречь восьмое марта,
Когда общаемся хитро
Стихами, а не прозой,
Когда площадки у метро
Усеяны мимозой,
Когда от вешней суеты
Карман тощает крупно...
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны.
Восьмое марта — сложный дань,
Когда почти что все мы
Решаем, как кому не лень,
Проблемки и проблемы:
Кому урчать, кому бурчать,
Кому взбивать перины...
А мне б — куда-нибудь умчать
От преподобной Нины,
Хоть с ней мы издавна — на ты
И ночью совокупны...
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны.
Люблю двусмысленную речь,
Коней, друзей, пирушки
И — жить так жить, и лечь так лечь,
Как вечно юный Пушкин.
А за пристрастие к игре
И этой жизни странной
Мы все окажемся в норе,
Не нам предначертанной.
Да будут символом мечты —
Желанья не преступны! —
Вот эти самые цветы,
Когда они доступны.
Вас не смущает эта блажь?
Шокирует? Тем хуже.
Весенней лжи ажиотаж
Куда опасней, друже.
Мы так давно привыкли врать
Себе, другим и близким,
Что без вранья не можем жрать
Из коммунальной миски.
Её неброские черты
Пред нами неотступно... -
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны. .
«Виконт! Посылка. Пробил час.»
Пора кончать, и — в дело!
Баллада это не про вас,
А про меня всецело.
Мораль узрите сквозь черты,
Шершавые, как сукна:
Дарите женщинам цветы,
Когда они — доступны!
1968-1993
МОИ ПЕРСИДСКИЕ МОТИВЫ
Оле Голубенко
Невлюблённый — кропаю стихи о любви,
Видно снова весна пробежала по телу,
Что, казалось, давно уж всего отхотело...
А поди ж ты, кропаю стихи о любви.
Но подружка Ирония — снова со мной,
От неё не уйдешь — эта связь бесконечна,
С нею вскачь поскакать или лечь бы на Млечный..
Но подружка-ирония снова со мной!
От неё в этой жизни — никак не уйти,
Даже если воспитан самим Эпикуром
И сплетаешь стихи — на смех курам и дурам...
От стихов в этой жизни — никак не уйти.
Потому что весна, потому что апрель,
И рассветный ледок преисполнен загадок,
И напиток берез — удивительно сладок,
Потому что весна, потому что апрель.
АНТИСОНЕТ
Когда всплывает кал с низов
Во времена переоценок,
Наверх выносит алкснисов,
Анпиловых и петрушенок.
В которых тяга — не к винцу,
Не просто там к машинам-дачам,
Подонки тянутся к венцу,
Неважно, чем он обозначен.
А власть — сладчайшею из баб
Мальчишкам, как и прежде, мнится.
Но эта знойная вдовица
Сметёт их, смертью смерть поправ,
И тот лишь в этой жизни прав,
Кто этой бабы — сторонится.
АВГУСТОВСКИЕ ГОДОВЩИНЫ
1.
Ходить приученные строем,
Поднаторевшие в трюизмах,
На страх себе и миру строим
Основы дикопитализма.
От этих мыслей — дрожь по коже,
Куда несешь нас птица-тройка?!
Не распрямит, не растреножит
Нас никакая перестройка.
И будут долго — плети, клети
И баб натруженные нервы.
Нужны нам шесть десятилетий,
Чтоб проломиться в двадцать первый.
2.
Поволновались — и хватит!
Подобно ленивым рыбам лежим
И ждём, когда нас прихватит
Эгоритарный режим.
Не авторитарный — чуточку краше
Тоталитарной свинцовой лжи.
Стоймя сползает общество наше
В новый — эгоритарный режим.
ХУДОЖНИК
Памяти П.А.Валюса
На Крымском — Петра Адамыча выставили.
Россия славна посмертными славами.
Он смог дожить до момента истины,
Всю жизнь пинаемый — слева ли, справа ли.
При жизни ж раз институт Несмеянова
На несколько дней предоставил зальчик,
И вот теперь открываем заново,
Что был он глазаст и видел нас дальше.
Бросал на картоны краски багряные,
Берлинской лазурью выписывал Анечку.
Она, не страшась самого Несмеянова,
Грозила ему озорующим пальчиком...
И Ника — летела, и гладиолусы
Светились пятнами на святилище,
А он стоял седеющим олухом
И нас — дураков при этом учил еще.
Посмертная слава — штука привычная,
Она горька, как снотворное снадобье...
А напоследок — ужасно личное:
Любить при жизни художников надо бы.
МОИ КОММЕНТАРИИ К ВЕСЕННИМ ПАРЛАМЕНТСКИМ ДЕБАТАМ 1993-го ГОДА
Совок, копнем чуть-чуть поглубже.
Пора понять, куда идём.
Мы все — глупцы, я тоже глуп же,
Хоть и бреду своим путём.
Не плачусь, даже если впору
Завыть барбосом на юру,
Не получив от неба фору,
Не чтя политики муру.
Всё просто в этих человеках.
Хочу я им сказать — прости,
Им только б раз прокукарекать,
А там — хоть Травкин не расти!
Грызня по мелочам, по-шавски,
Что ни движенье, то раздрай.
Ни Сахаровым, ни Заславским
В России не построить рай.
Где ты, Илья, сидишь в конторе
На двадцать третьем этаже
Или баклуши бьёшь на море,
Стишки читая в «X и Ж»?
А надо мной звезда зависла,
Хорошенькая, как сатир,
Как два равновеликих смысла
Коротенького слова «мир».
И стало вмиг не до девчонок,
Не до житья-бытья, питья,
И вспыхнул лучиком стишонок,
Не мой, по счастью, а Ея.
АВТОПАРАФРАЗ, ИЛИ ВЕСЁЛЕНЬКИЕ ВИРШИ -НА ТРАДИЦИОННУЮ ТЕМУ
«Нам в этой жизни можно — всё», —
Так я писал когда-то,
Теперь иные времена —
Преодолеть бы тлю,
А в том, что ноешь, как осёл,
Природа виновата,
Ведь ей не скажешь: «Шла б ты на!» —
И — голову в петлю.
Но даже, если это — лишь
Иллюзия победы,
Нам за победы всё равно
Приходится платить:
Писать «гавно» — через два «о»,
Терпеть иные беды,
Натуру сдерживать: «Шалишь!»
И олухов плодить.
А я пишу: «Гавно — гавно»,
А я кричу: «Гавно — гавно!»,
И это мне приятно, — но,
По сути, всё равно.
ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ
1.
Не седина и не усталость,
А лишь тогда приходит старость,
Когда нормальное жевание —
Неисполнимое желание!
И потому в груди клокочет всё —
Чего-то нервы возалкали? —
Что пожевать ужасно хочется —
Жену, невестку ли, внучка ли...
2.
Кто на что и где сегодня молится,
Размышляю на исходе лета...
Рядом с «сексомольцем» — «сексомолица»,
Тоже комсомольская газета.
Осенью невесты все на выданьи,
Тайные надежды не скрывают...
Я и сам тому ж молился идолу.
Лучшего, наверно, не бывает.
КРУГОМ ШЕСТНАДЦАТЬ
1.Газетное
С утра читаю Горбачёва,
Забавно, хоть и трепачёво.
Но, как говаривали встарь:
Каков народ, таков и царь.
2.Нам осталось совсем немного...
Нам осталось совсем немного,
Путь сегодняшний — сплошь каменья,
А улучшенная дорога
Предлагает прощание с ленью.
3.Бывшему лидеру
Познав диапазон падений и величий,
Скажи: что власть ушла — судьбину не виню,
Наш старый скотский двор — скорее всё же птичий,
Даст Бог — не возведём на постамент Свинью.
4.Всё понятно
От дармовой рабочей силы и дерьмовой
Отбоя нет на бирже рабского труда,
И вот опять мы начинаем всё по-новой
И прём в подпитии неведомо куда.
5.Запев
Наши славные товарищи
Понахапали товарище,
Но, как истинные душечки,
Нам оставили «подушечки».
6.Припев
А Горби горбится,
А мощи морщатся,
А у нас штаны
Еще топорщатся!
7.Диалог фотографа и стриптизёрки
Спокойно, снимаю...
Спокойно. Снимаю.
8.Стасу Стариковичу
Не уйти нам, хоть ты тресни,
Хоть с конфеткой скушай фантик,
От хронической болезни
Под названием — романтик.
9.В.Д.Берестову
Одинокий, как яблоко на снегу,
Никогда не впадал в кураж ты...
Я же — старый рысак и помру на бегу,
Как уже помирал однажды.
10.Мы
По косности масс, простоватости, лени ли
Мы можем не строить, а только крушить,
И если торговлишка — знаменье времени,
То мне в это время не хочется жить.
11.Диалог двух профессоров
в Звенигородском пансионате
— Как живёте-поживаете?
— Как живете – выживаете...
—Академии как?
— Академия как...
12.Себе любимому
Пока не стал совсем уж древней дрянью,
Хотя, конечно, далеко не щен ты,
На капитал былого обаянья
Сходи и собери свои проценты.
13.Разговор с самим собой
Топчусь в издательстве... — Балда,
Зачем пришел сюда ты? —
В отдел мартышкина труда
И мизерной зарплаты.
14.Жуть!
Опять сижу один, сжимая кружку,
Обыденную, как рукопожатья.
Мне надо заработать — на психушку,
Где никого не буду раздражать я.
15.Эгоистическое
Подлаживаться? Вот уж фигу вам!
Меня и прежде недожали.
Судьба объявит строгий выговор
Да с занесением — в скрижали.
16.Истина в последней инстанции
У культуры — тоненькие ноги,
Блеск — не по уму.
Вроде бы — нужны мы очень многим,
Очень — никому.
Вертинский, Галич, Пастернак,
Вы на моей теснитесь полке,
И путь земной, совсем не долгий,
Мне освещает вещий знак.
Уже мой дух не сокрушат
Ни насовсем, ни вполовину
Ни строфы вещие Марины,
Ни стопки Олиных стишат.
Не претендующий на сан
Плод созревает простоватый —
Чужими святостями святый
И грешный тем, что сделал сам.
А если что-нибудь не так,
И побреду с другими в ногу,
Мне снова стать собой помогут
Вертинский, Галич, Пастернак.
ОСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ
Тёте Ане
Средь ночи бреду домой,
Хандрю и стихами маюсь.
Как сумеречно-шальной
Художник Валерка Валюс.
А может, это всерьёз,
Как пенье Георга Отса?
А может — не довелось,
А может — не доведется...
На сердце — мрак, как Ирак,
Но в это — лучше не верьте,
Сегодня я — сам дурак
Без предощущенья смерти.
Ночного неба альков
Блескуч, как сколы на смальте...
Молекулы каблуков
Оставлю в мокром асфальте.
ОЧЕНЬ НЕТРЕЗВЫЕ СТИХИ
Милейшее дело — кутнуть в гостях
Российскому выпивохе,
Когда стихами ты на сносях
И кажется — все неплохи.
А если окажется рядом друг
На случай возможных каверз,
Меня никому не взять на испуг
И не изогнуть мой траверз!
Но что-то сместилось в свеченьи люстр,
Как в ценах на ближнем юге,
И выскочил тени здоровый флюс
У встречного фонарюги.
Гигантская шишка на лоб легла,
В сосиску пьяна — я тоже,
И вышло свиньище из-за угла,
И хрюкнуло мне в рожу.
ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕТНЕМ ИППОДРОМЕ
От лошади помер Вещий Олег —
Не там ступила его нога.
Поэт от Бога — Татьяна Бек,
Я приглашаю вас на бега.
Здесь нам даруют азарт, экстаз —
Пятнадцать заездов в программе дня,
И нас надуют пятнадцать раз,
Но это — не огорчит меня.
Когда в забеге конёк Запой
Обставит кобылку Ранний-Рассвет,
Возможно, я — примирюсь с собой,
А если не выйдет, то значит — нет.
Сердца утешим пустой хвалой,
Вкушая — в городе — дух травы,
И будут кони лететь — стрелой
Из перетянутой тетивы.
СТАРЫЙ ГАРРИС
Р.К.Акчурину и В.Б.Кравченко
Наверное, надо пояснить такое вот двойное посвящение. Стихотворение сложилось одномоментно, едва успел спуститься с восьмого этажа. А ехал с бутылкой крымского хереса в сумке на встречу с давними друзьями Мэркой, Валеркой, Вадимом. Тут же выдал им новые стихи, Вадиму они очень понравились и были подарены. Но, очевидно, первопричиной их были все же и встречи с замечательным виноделом из института «Магарач» Романом Кирилловичем Акчуриным, который незадолго до того водил по цехам экспериментального завода и к этому хересу, что называется, руки и дар свой, и дух приложил. Вот почему двойное посвящение.
Старый Гаррис вынес старый херес.
Ну не очень старый — староватый,
В старики запишешься тогда ты,
Как утрачен будет счёт потерям.
Старый Гаррис малый был не промах,
Он отсмаковал своё и выел,
Перед роком не склоняя выю,
Хор-рошо играл на ипподромах.
Сотни раз выигрывал на скачках,
Сам скакал мальчишкой стипль-чезы,
Не поддался прелестям аскезы
И не выставлял свои болячки.
Оттого достойные седины
Грузный череп Гарриса венчали.
Жить на взлёте, быть всегда в начале,
В этом, Гаррис, мы с тобой едины.
Пусть давно я молодость похерил,
Но назло фортуне — не состарюсь,
И сегодня пью я старый херес
За твоё здоровье, старый Гаррис!
ПРОЩАНИЕ (ПЕРЕЛЕСОК ПЕРЕЛАСОК)
Ухожу от вас, ребята,
В перелесок переласок.
Там гуляли мы когда-то
В окружении колбасок,
В окружении подружек —
Голопузых, голозадых
И пивных солёных кружек —
Толстопузых, толстозадых.
А теперь — дела другие:
Постарели, заскорузли,
Не манят тела литые,
Не манят лихие гусли.
Мандолины и гитары
Отзвенели, отзвучали.
Стали стары, стали вялы,
Всё в конце, а не в начале.
Не влюбиться, не напиться,
Не дерзнуть хотя бы в слове,
Те же связи, те же лица,
Всё обрыдло, всё не внове.
Всё течет, а нам не страшно
То же слышать, то же видеть,
Не писать в столы напрасно,
Не любить, и не-
навидеть.
И при этом — или с этим —
Делать менторские мины
И мозги морочить детям,
И сцепляться за машины.
Не цепляться, а сцепляться
Ради благостей убогих!
Не могу я больше, братцы,
Ухожу, рассудят боги.
Вы не чуете, что скучно
Жить подобно скарабеям
И дерьмом обдавши, — кушать
Тех, кто чуточку слабее,
Да блажить: какого ж уя
Без порток мы и без красок?!
Всё. Решился. Ухожу я.
В перелесок. Переласок.
ЧЕТВЕРТАЯ ВОЕННАЯ ПЕСЕНКА
В ритме медленного вальса
Я покуда живой, я покуда дурачусь,
И слагаю стихи, и с друзьями кучу иногда,
Запрягаю в конюшне привычную рыжую клячу,
Но нутром своим чую — вблизи затаилась беда.
Где мы встретимся с ней, я пока достоверно не знаю,
Вероятней всего, что не в пыльной домашней дыре,
Может быть, в самолёте —как прежде, я часто летаю,
Может быть, в продувном,
проходном запоздалом дворе.
Может, в старом автобусе, чьи тормоза отказали,
Как тупое «мерси» за мартышечьи наши труды,
Может, в старом Таганском,
с прогнившими балками, зале...
Нет, беды ещё нет, только предощущенье беды.
Где — начало конца, от каких-растаких червоточин
Начинается смерть — утомительно долгий процесс?
Нам не много дано, и диагноз извечно неточен
Для седых трубадуров и равно — для юных принцесс.
А какая рука в мою голову камень нацелит,
И какая ступень ухитрится просесть под ногой,
Угадать не дано мне — рабу недостигнутой цели,
Недоступной, как истина, и,
как природа, нагой.
Но покуда верчусь
и не прочь подзаняться любовью,
Чтоб себе доказать — ерунда, я покуда живой,
И покуда еще на разбиты седые надбровья
О желанный и жёсткий асфальтец моей Беговой...
О желанный и жёсткий асфальт Беговой.
Об авторе
Владимир Станцо (1939 - 1998) родился и жил в Москве. Химик по образованию, журналист по профессии, поэт по духу. При жизни опубликовал мемуары «То был мой театр» (1996), поэтический сборник «Годы отсебятины» (1994), а также несколько научно-популярных книг. Кроме этого, была масса научно-популярных публикаций в журналах и газетах. Прежде всего, в одном из наиболее читаемых журналов советской и российской научно-технической интеллигенции - «Химии и жизни». В.Станцо работал в его редакции с 1965 по 1994 год.
Отзывы о книге
«Для меня стихи — не профессия
И поэтому — не обуза...»
Вот, оказывается, почему стихи Владимира Станцо никогда не были для меня обузой! Он сочиняет их в минуты вдохновения, душевного подъема и, что мне особенно приятно и близко, — в веселые минуты (хотя и не всегда). Ведь в стихах, так сказать, профессиональных, — так мало радости, веселости. Ее оставляют профессиональным же юмористам... Над чем только не шутит наш поэт. И над кем только он не шутит. Но более всего — над собой, что делает ему честь, ибо это свойство истинных поэтов. По счастью, этот поэт-любитель так любит поэзию, что заботится и о разнообразии ритмов, передающих богатство его души, ее радости и беды, и об изобретательных рифмах, выразительности строф. И о том, чтобы мы, читатели, не заскучали над его сочинениями. За что ему спасибо!
Валентин БЕРЕСТОВ
Прежде, читая стихи Владимира Станцо — серьезные или шутейные, ироничные или насмешливые, — улыбалась. А прочла этот сборник — и задумалась. Очень русский и очень современный поэт.
Анна ВАЛЬЦЕВА
Откройте хотя бы заключительное стихотворение-песенку, и вам откроется мелодия самоиронии, грусти, достоинства и чистоты. Вам увидится луч звездочки, боящейся поверить в то, что она подлинная. Но это свечение одаряет нас ее своеобразием, бескорыстием, теплом и добротой. Рад, что столько лет не угасала эта звездочка и, наконец, мы ощутили ее выстраданную орбиту. Спасибо поэту Владимиру Станцо.
Борис ДУБРОВИН
Комментарии к книге «Годы отсебятины», Владимир Витальевич Станцо
Всего 0 комментариев