Михаил Талесников
СОБАКИ. Стихи.
Нет, новое не скажешь слово...
Нет, новое не скажешь слово.
Пускай горячее оно
сорваться с уст уже готово,
в глубинах сердца рождено -
уже такое прозвучало
в краях иных, из уст иных,
чеканным строчкам дав начало,
что выросли в чеканный стих.
А К Р О С Т И Х
Мне словом нужно непременно
Излить порой избыток чувств
Хотя б в стихах несовершенных,
А я слагать и оды тщусь -
И плавит карандаш рука,
Литая жжёт блокнот строка.
Тоска меня разит упорно,
Атаки цель обычна - грудь.
Лавиной давит мыслей черных,
Есть боль - и боль идет в игру.
Судилище вершит, прицельно
Нащупывает, чтоб казнить.
И все ж, глумливая, бесценна:
Кольнула - строф прядется нить.
О, и надменна, и дерзка -
Вино, кровь творчества, тоска!
* * *
Акростихи - ума забава,
капризы кисти и холста,
рисунок, свод законов, правил,
отточенность и простота,
союз метафор, рифм лукавых,
тропинка букв и край листа.
Из вдохновения стихий
хочу - леплю акростихи!
1995
Р О С С И Я (акростих)
Рязанские задумчивые клены,
о, вашу грусть вовек мне не забыть...
Судьба, ко мне ты все же благосклонна,
смогла решить - мне быть и только быть.
И благодарный возрожденья чуду,
я кленов грусти все же не забуду.
1976, USA.
А М Е Р И К А (акростих)
А как ее хотелось бы воспеть
мне добрыми и светлыми стихами.
Есть, помню, мысль - "Чернеет баса медь..."
Решусь ли сердцем в пику ей звенеть,
и к слову слово класть как к камню камень?
Крута задача, но всегда в союзе
акростихи мои с моею музой.
1976, USA.
С О Б А К И
"Дружба, дар дружбы - это талант, данный не всем"
Лариса Гатова, "Этюды о дружбе".
Недугов на планете и не счесть,
но горше нет, острее нет недуга,
из раннее известных, и что есть
сегодня, как недуг - тоска по другу.
Подослана насмешливой судьбой,
и исподволь, не вызвать бы испуга,
в меня вошла навеки эта боль,
в меня вошел недуг - тоска по другу.
Пускай ты целиком отдался весь
труду ли, творчеству, любви к подруге -
все нипочем ему, всегда он здесь,
в душе твоей, недуг - тоска по другу.
Есть у меня товарищ, Рекс, навек
он предан мне, породы он известной,
но только пес он, он не человек,
и друг он молчаливый, бессловестный.
Луне все так же в небе плыть и плыть,
земных существ бесстрастно жизнь итожа...
Мой пес умеет лишь по-волчьи выть,
как чует боль, что грудь мою тревожит.
И знаю я, мне встретится беда,
в тяжелое, жестокое мгновенье,
он жизнь свою стремительно отдаст,
за взгляд один мой, ищущий спасенье.
Вот так и я, когда б она к друзьям,
вдруг заявилась, не искал бы брода.
Что вой, мой пес, унять им боль нельзя,
нам, людям бы, дружок, твои невзгоды.
Мы с ним прижились вместе в стороне,
где солнце в полдень - фары в полночь светят.
И зябко на душе, и дождь в окне,
и некому прочесть стихи вот эти.
У россиян из грусти выход - пить.
Пьют все - кто учит, лечит, рубит уголь.
В вине мы можем горе утопить,
в вине не утопить тоски по другу.
Я помню бой, удар горячий в грудь,
уже из снега саван шьет мне вьюга,
уже и мрак, уже и не вздохнуть,
но в том бою мы были вместе с другом.
Как мужества таилось много в нем -
в нем росту только было маловато:
на самолетной лыже, под огнем,
он дотащил меня до медсанбата,
и сам вернулся в бой - тяжелый бой,
где наших сжали, охвативши туго,
где и погиб, прикрыв опять собой,
кого-то потому, что мог быть другом.
А я живу, а я стихи пишу,
верчусь по жизни замкнутому кругу,
как кукла заводная, клоун, шут,
затем, что нет со мною рядом друга.
Надменной и насмешливой судьбой,
ты обречен на тленье - не горение,
и будешь тлеть, и вот он, пред тобой,
этап бездружьей жизни этой, тления.
Так в ход судьбы вникая, в эпилог,
всю жизнь вспоминая почему-то,
летит к земле в последний раз пилот,
запутавшийся в стропах парашюта.
О как мудры законы бытия,
движения материи извечной,
по ним живу и им подвластен я,
но время - я надеюсь -- быстротечно.
Моя душа, когда-нибудь она,
умчится в неба дали за фрамугу,
чуть ветром приоткрытого окна,
жаль, ей сказать - прощай - не будет друга.
Но к поселившейся среди планет,
к ней донесется как привет и помощь,
моей овчарки волчий вой по мне
с земли, в луной засвеченную полночь.
С Т И Х И - О Т К Р О В Е Н И Е
Стихи - откровение.
И микрофон,
и сцена, и чтение
их - это фон,
случайный - для тени
бессонной души,
рожденной сплетением
стонов в тиши.
Стихи - это нежность,
и жесткость - стихи:
в чреде неизбежность
как в смене стихий.
Стихи - это грани
отточенных слов.
И жалят, и ранят:
стихи - это кровь.
Стихи - это вескость,
безудержность, честь.
В стихах есть и резкость,
и сдержанность есть.
Стихи - это игры
ва-банк, не в лото.
Стихи - это тигры,
ручные, притом.
Стихи - это ритм,
размер, и мотив.
Я их алгоритм
во плоть воплотил.
Стихи - это песни,
восторги и грусть.
Стихи - это вести
из племени Русь...
Стихи - это грозы,
метафоров джин,
соперники прозы,
в них ярость пружин.
Стихи - это плаха,
рассвет голубой,
надежды и страхи,
смирение, боль.
Стихи - это бездна,
скопление звезд,
еще неизвестный
бумаге хаос,
но в душу проникли -
и жадно пишу,
поскольку без них
не живу, не дышу.
Стихи есть горение,
мысли поток,
и стихотворение
суть и итог
бессонниц, рассветов,
цветов среди трав,
признаний, обетов,
и горьких утрат.
Стихи - это разум,
и заумь - стихи.
До времени фазы
их токов тихи.
И я, как победу
добывший в бою,
их сущность и кредо -
лиричность - пою!
О Д Е С С А - К Л И В Л Е Н Д (поэтохроника)
О, юность - беспечальна,
когда мы вдруг встречаем
любовь и верим - это навсегда.
Поры нет в жизни лучше,
и что тут грустный случай,
и где-то даже крупная беда?
Полны мы чувств особых,
возвышенных и новых -
остановись, мгновение, продлись!
Да, если нам шестнадцать,
не стоит волноваться -
нас ожидает розовая жизнь.
И за окном одесская весна -
сирени запах и каштанов свечи.
И запросто в сачок
к нам жалует бычок,
о пессимизме нет еще и речи.
Но годы мчатся быстро...
Донос, и ложь, и выстрел
отметил их, аресты, страх и плач.
Страною нашей править
себе присвоил право,
людьми же в боги поднятый палач.
Страдали, гибли в тюрьмах,
и в ссылках, и при штурмах
голодных продовольственных ларьков,
людей безвинных тыщи...
Нас вел к победам высший
партийный бог - генсек большевиков.
И вот уже война, страна в беде,
и с трехлинейкой, было поначалу,
ходили просто в бой,
и смерть свою и боль,
лицом к лицу достойно мы встречали.
Мы дружно, честь по чести,
с союзниками вместе,
вели борьбу с фашизмом, Рейх круша.
Был счет в ней наш особый,
и был пропитан кровью,
ведущий нас к Берлину каждый шаг.
А что в том греху было,
когда какой-то хилый
наш прародитель, с ним же братец-шкет,
пока мы немцев били,
по-своему любили
приют и хлеба давший всем Ташкент?
Да, за окном ЦК КП(б)Уз,
но госпиталь Алайского базара.
Я в нем от ран лечусь,
чтоб всякая там гнусь,
потом нам колкость про войну сказала.
Но день сменяет вечер,
и время раны лечит,
и жизнь своим проходит чередом .
Пришла она, Победа,
кто смерти не изведал
укуса, воротился в старый дом.
Военные герои, мы снова стали строить
тот самый коммунизм в своей стране,
которого высоты,
вершины, горизонты,
вот так и не сверкнули вам и мне.
Был за окном в развалинах вокзал,
дымился прах Крещатика-красавца,
а нам уже в глаза -
жиды - могли сказать,
воспитанные партией мерзавцы.
Еще в стране мы были,
когда вождей сменили,
но в кранах не прибавилось воды.
А кто же в том виновен?
Вопрос поди не новый.
Был старый также и ответ - жиды.
Менялись с помпой годы,
но не было свободы,
наш разум был в особенном плену.
Депешею из рая
стал вызов из Израиля,
и стали люди покидать страну.
Вот за окном остался чортов Чоп,
и хоть наш слух ласкают вальсы Вены,
тоска глаза печет,
но жизнь течет- влечет,
и мы в себя приходим постепенно.
Да, дел на свете прорва,
но все приходит в норму -
образовалась Третяя Волна.
Чтоб жить на этом свете
достойно нам и детям -
меняем адреса и имена.
На пятой части света,
порой в снега одета,
порой в цветы, пошел ей третий век,
лежит страна такая -
и я другой не знаю,
где вправду вольно дышет человек.
Да, за окном Америка - не Русь,
и мы порой одни в большой гостиной,
признаться не боюсь,
знакома нам и грусть,
и дней былых нам чудятся картины,
но за окном Америка - не Русь,
и жизнь начинается сначала,
и что же, что и грусть,
нечастой гостьей - пусть.
Грусть, будь как редко юность,
беспечальна!
1973-74 г. г.
П Е С Н Ь О К О Т Е Н К Е
"И так долго, долго дрожала,
воды незамерзшей гладь..."
Сергей Есенин, "Песнь о собаке".
Когда под кресло с лаем, визгом,
влетел щенок - лохматый зверь -
котенок, страх впервые вызнав,
пружиной выскочил за дверь.
Влеком инстинктом или мучим,
едва бы он умерил бег,
когда б не первый снег - колючий,
ночной, декабрьский первый снег.
Из выси-бездны, полной мрака,
укрыть собою все спеша,
тот снег слетал, кружась - и плакал
котенок, замедляя шаг.
Уже в оцепененье робком
застыл он, лапку приподняв,
моля о помощи негромко,
по-своему взывая - мяавф...
В ответ лишь ветер выл беспечно,
как-будто выть сбирался век,
да падал, падал бесконечно
ночной декабрьский первый снег.
А утром, в двух шагах от дома,
к снежинкам носик свой прижав,
лежал котенок льдинки комом,
ребенок маленький лежал...
1969-70 г. г.
СТИХИ О ЛЮБВИ
От автора.
Была у детей овчарка. Лет двенадцати от роду. Однажды в пять утра звонок дочери - папа, приезжай, Рексу плохо. Утро, всем на работу. Примчался. Занялся им. Вижу, мучит его тошнота, помогаю ему как и чем могу. Остаемся вдвоем. Вскоре возвращается зять. Мы везем нашего ребенка - а кто же он еще в доме?! - в госпиталь. Диагноз - почки. Это предположил и зять, уролог-хирург. Ирония судьбы... Как хозяин собаки просил об одном - спасти Рекса.
Умчались на работу. В тревоге прошел день. Возвращаюсь домой, у двери квартиры слышу сквозь рыдания причитания жены - Рекса больше нет, Рекса больше нет ...
Мчусь в дом дочери - к ее приходу с работы быть с ней рядом, до появления убрать коврик, посуду, постель Рекса. Знала уже о потере, как довела машину - Богу известно.
Ввел ее, плачущую в дом. Приехал зять. Подошел к бару, наполнил три фужера. Сказал - пусть земля ему будет пухом... Выпили по-русски, до дна. И вдруг он зарыдал. Я был в шоке.
Люди его мужества и силы воли редки... Дочка закричала - папа, уезжай, бросилась к нему, обняла. В таком состоянии их и оставил. Необычной была и реакция внучки на смерть собаки.
Студентке Вашингтонского Университета, ей вечером сообщили о случившемся. Через пару часов, в полночь, она самолетом примчалась в Кливленд.
Как добрался домой, не помню. Все думал ночью, что же это за любовь такая между человеком и собакой? И вылились у меня размышления эти в стихи о любви
Памяти Рекса
Все в мире движется любовью,
и чист и щедр ее родник.
Какая той сильней, что кровью
роднит воистину родных?
Отмечена особой силой,
как разных полюсов магнит,
быть может юности, что милых
сердца упорно единит?
А может матери к ребенку
в котором кровь ее течет,
заявленная ею громко,
когда любви возник отсчет?
Или жены - безмерной - к мужу,
его - безудержной - к жене,
чуть охлажденной быта стужей,
возросшей может быть вдвойне?
Все в мире движется любовью...
Но есть меж ними лишь одна,
что Богом видимо особо
таинственно освящена.
Годов заботами загружен,
в родной семье однажды сам
я вдруг случайно обнаружил
ее в глазах овчарки-пса.
Плыла рассвета в окнах завязь -
в дом на рассвете принесен,
он, пёс, лучил ее глазами,
и так, что был я потрясен.
И целый век свой куцый, краткий,
он эту отдавал любовь
кому был предан без остатка,
кто был и с ним самим собой,
кто и его любил любовью
подобной, пусть была она
и сдержаннее, и суровей,
и Богом не освящена.
Все времени подвластно кругу -
в тысячелетьях скрылся век,
когда охотники друг другу
открылись - волк и человек.
Семья вершит свой век, заучен
давно событий ход и цвет,
он труден ли, благополучен -
вершит, но Рекса больше нет.
1986, Cleveland.
Когда я читаю стихи Багрицкого...
"Ранним утром я уйду с Дальницкой,
дынь возьму и хлеба в узелке..."
Эдуард Багрицкий, "Возвращение".
ЭДУАРДУ БАГРИЦКОМУ
Когда я читаю стихи Багрицкого
потоком страстей их и мыслей влеком -
я вижу идущего вверх по Дальницкой
поэта со скромным своим узелком.
Печатая шаг по асфальту и камню
он строфы слагает поэм и баллад -
в них рядом бушуют и море и пламя.
Горяч и неистов их ритм и лад.
Аркадии пляжи, пески Ланжерона -
он вызнал и ласку и их теплоту.
С полнеба платанов акации кроны -
он славил осенних их листьев латунь.
В крылатке над берегом Пушкина видел он...
Пусть в вечность умчалось почти сто лет -
он поднял, что не был в Дантеса наведен
Поэтом уроненный пистолет.
И строфы звенели и зрели и крепли,
когда с птицеловом и рыбаком
за строчкой в атаку рассыпанной цепью
ходил он, к стихам вдохновеньем влеком.
Я вижу - летит сквозь поэмы наброски
в налет на тюрьмы полуночный покой,
на белом-гривастом Григорий Котовский
сверкая клинком, заостренным строкой.
По-прежнему гневно грозится глазами,
по-прежнему первым врывается в бой -
и шашек протяжно- смертельно касанье
бойцов, что он лавой ведет за собой.
Лучи, пробивающиеся с Востока,
туманы лиманов гасящие, мрак.
И копец, над степью парящий высоко,
к падению свой ожидающий знак.
И небо моей Украины, мне милой,
и плавни днестровские, и земля,
где Когану не нашлось и могилы,
в пропитанной кровью его же полях.
И к морю наклонившаяся низко
одесского солнца закатная даль -
в стихах вы воспеты поэтом Багрицким.
В Одессе написанным, жить им всегда!
М Н Е ГОВОРЯТ
Мне говорят - довольно жать железку,
с таким как у тебя в душе огнем
не только с "Волгой", справился бы с блеском
ты и с самим Пегасом, муз конем.
А мне без обжигающего ветра,
без солнца, дерзко бьющего в глаза,
без новых полных жизни километров,
и строчек бы коротких не связать.
Поэзия - во всем, бытует рядом,
влюбленных в слов мелодию не счесть.
Я счастлив, что умею, если надо,
Стихи мои друзьям моим прочесть.
Комментарии к книге «СОБАКИ. Стихи. », Михаил Талесников
Всего 0 комментариев