«ЛиПа»

ЛиПа (fb2) - ЛиПа [избранные литературные пародии] 1821K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вячеслав Михайлович Воробьев

Вячеслав Воробьёв ЛиПа (избранные литературные пародии)

То Ахмадулина, то Боков, то Горбовский...

Какие имена в одном ряду!

А рядом — Вегин. Рядом — Разумовский.

И лишь себя никак я не найду.

Но дальше, дальше! Есть ещё надежда!

Гамзатов, Фирсов, Кушнер, Вассерман...

Но нет моей фамилии, как прежде.

Что слава? Дым! История? Обман!

Есть Галкин, Пчёлкин, Душкин, Кашеида.

Шевченко есть. Мирошниченко есть...

На Калке плещет крыльями Обида,

И Карна злую замышляет месть.

Ужо тебе! И вот — шумит дуброва,

Клич боевой взлетает до небес —

И я лечу на Славу Воробьёва

С отточенным пером наперевес.

Георгий Степанченко

МЕДОНОС

Многие представляют поэта как посредника между Богом и людьми, но он вовсе не ангел. Так же, как все, этот Homo sapiens подвержен болезням — и физическим, и духовным. Порою Homo не такой уж и sapiens (то ли гордыня, как поётся в известной украинской песне, «з ума-разумасвiла» его, а скорее русская лень-матушка одолела). И тогда за дело берётся Вячеслав Михайлович Воробьёв. «Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит». Он сам и посадил это дерево, потом ещё, ещё — всего семь лип, аллею. Липа живёт долго. Липа пахнет мёдом и лечит человека.

«Воробья на мякине не проведёшь», уж он-то знает, что от назойливых нравоучений критических статеек, зачастую сбивающихся на оскорбление личности творческого человека, толку немного. Эти пилюли малоэффективны, а иногда и вредны, потому что они искусственные. Вячеслав Михайлович понимает, что только лекарство на природной основе полезно, и заваривает свой липовый чаёк, сладенький и ароматный, который всю хворь выводит. А ещё он помнит, как лечили на Руси заблуждения, пороки и дурь несусветную, и «клин клином вышибает». Он никому ничего не доказывает, но показывает на примере — так доходчивей. «Его пример другим наука».

В.М. Воробьёв не издевается, не унижает, его ирония помогает укротить либо устранить pathos лучше любой сатиры. Вот напишет:

Ну-ка, бабы, заткните уши, —

я стихи прочитать хочу! («ЛиПа-1», с. 4) —

и задумаешься, стоит ли мазать литературу грязью, и не будешь, пожалуй. Прочитаешь:

Нам из дружеского плена

не даёт уйти вино.

Возвышает нас оно:

с ним и море по колено.

Только жаль, что утром, братцы,

допускаю лёгкий сбой:

мне не то что над собой —

над кроватью не подняться. («ЛиПа-5», с. 29–30) —

и заменишь шекспировское на пить иль не пить? Услышишь:

И в каждой строчке

пропасть новизны.

Сто раз начнёшь —

и не поймёшь ни слова. («ЛиПа-3», с. 69) —

и решишь, что писать: вирши или стихи? Или — ничего? Из расхожего «критик — это несостоявшийся писатель» можно вывести, что пародист — неудавшийся поэт. Но сказать так о Вячеславе Воробьёве — значит быть слепым, глухим, глупым и бесчувственным. Когда из его души вырывается:

Ускачу я, поэты, от вас.

Никакой мне награды не надо.

Чем бездарность везти на Парнас,

лучше пасть от руки конокрада! («ЛиПа-2», с. 84) —

мне хочется крикнуть: тпру!!! Да он и сам себя может осадить: вот липы уже решил больше не сажать. Намекнул я ему насчёт дубов — он ответил: «Ну, эти сами растут».

Зачем учёный Воробьёв пишет пародии, я уже говорил. И зачем поэт Воробьёв занимается археологией, историей и краеведением, знаю: корни свои ищет, вспомнить силится, кем он был в прошлой жизни. А не осознаёт, поди, кем является — в настоящей. И не думает о том, что навсегда останется... Но — тьфу-тьфу-тьфу — об этом рано. Не думает — и ладненько.

В заключение скажу о Вячеславе Михайловиче словами его же пародии:

...талантом, о Господи, Ты

не обделил ни меня, ни Россию! («ЛиПа-4», с. 32)

Скажу громко и тихо пойду в его аллею пить липовый чай, лечиться — тоже не без изъяна. А вы?

Владимир Львов

ЛИПА 1

Плохо,

когда безо всякой совести

пишут писатели разные повести.

(Олег Шевченко. Не первый век)

ВСЁ ПОЗНАЁТСЯ В СРАВНЕНИИ

...Но больше,

увы, причиняет вреда,

кто сочиняет стихи без стыда.

Зато сколько пользы

приносится Родине

теми, кто честно кропает пародии!

Я б сказал ему: «Да пошёл ты...»

Он не лучше б ответил мне.

Но стоит он, от злости жёлтый,

И молчит себе в стороне.

(Анатолий Аврутин. Поворотный круг)

ПРИВЫЧНЫМ ЯЗЫКОМ

Мы б душевно с ним пообщались...

Знаю адрес, куда послать.

Да стоят над душой, вот жалость,

Бабка, внучка, жена и мать.

Не хочу их советы слушать

И негодника проучу.

Ну-ка, бабы, заткните уши, —

Я стихи прочитать хочу!

Спелым яблоком в саду заросшем

Звонко хрустнул чей-то поцелуй!

(Александр Архипов. Сельские напевы)

ОСЕЧКА

Я гулял тогда напропалую.

Губы у девчат, как спелый мёд!

В темноте трещали поцелуи,

Словно под ногами первый лёд.

Но споткнулся на одной царевне:

Показать хотел мужскую власть,

Да пощёчина по всей деревне

Хрустким поцелуем разнеслась.

Возможно ли оспорить птицелова,

загадочно изрекшего, что слово

вернуть в силок трудней, чем воробья?

(Белла Ахмадулина. Тайна)

ЗАГАДКИ СФИНКСУ

— «Как я узнаю, почему, бывает,

служитель тьмы такой же страх питает

к пахучей травке, как шакал к огню?

И прав ли тот неведомый извозчик,

что даме предложил, потупив очи,

покинуть воз, чтоб отдых дать коню?

Какое минимальное усилье

необходимо, если попросили

извлечь на берег, скажем, пескаря?

И сколько в чаще надо встретить зайцев

одновременно, чтоб могла погнаться

и та охота не прошла б зазря?

Калорий волку сколько нужно в пище,

чтоб сирым не казался он и нищим

и не ходил в овчарню на поклон?»...

Вопросы так поставить может Белла,

что, даже если нет в мозгах пробела,

не даст ответ ни Сфинкс, ни Соломон.

В борозде кричат грачи

Словно турки под Азовом.

(Александр Балин. Железо моё золотое)

ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА С ИСТОРИЧЕСКИМ ПЕЙЗАЖЕМ

Бросив свой великий стол,

От врагов замкнув квартиру,

На прогулку я пошёл,

Как Олег на Византию.

Как татарами Торжок,

Ручеёк морозом скован.

Мёрзнет в чистом поле стог,

Точно рыцарь-пёс под Псковом.

Сосны, строги и черны,

Стынут раннею зимою.

Заблудился ветер в них,

Будто лях под Костромою.

Мрачно вороны парят

Над пожухлою отавой.

За рекой огни горят,

Словно шведы под Полтавой.

Как старинные рубли,

Светят лужи тусклым блеском.

Коченеют воробьи,

Как французы под Смоленском.

Не стряхнёт с себя оков

Вечер, сумрачный и синий.

В небе столько облаков,

Что японцев под Цусимой.

И бегу я, сам не рад,

По едва заметным тропам

Ближе к дому, наугад,

Словно Врангель с Перекопа.

Какое счастье — взять и заблудиться

В родных просторах в середине лета.

(Александр Беляев. Лунные поляны)

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Какое счастье — заблудиться к ночи

Без топора, без курева, без спичек,

Без денег, без еды и в одиночку,

И, задремав на кочке, слушать птичек.

Акридами питаться, диким мёдом,

Пить воду из лосиного копытца,

Смешаться, как с толпой, с лесным народом,

А повезёт — неделями не мыться.

Забыть стихи навек, и, даже в шутку

Себя не выдавая за поэта,

Вернуться в Кострому по первопутку

И в спячку впасть до будущего лета.

Киев

И бабы — как из молока —

Хохочут у днепровской кущи,

Свои сгущённые бока

Покачивая так зовуще.

...И среди прочих быстрых ног

Мелькают посреди проспекта

И адидасовская кеда,

И крепкий жмеринский сапог.

(Евгений Блажеевский. Тетрадь)

КИЕВ

Гуляют пары по Подолу.

Течёт великая река.

А я глазею на подолы

И на сгущённые бока.

Но мне не праздновать победу,

И помнит до сих пор мой бок

И адидасовскую кеду,

И крепкий жмеринский сапог.

Пошла в берёзовую рощу,

Открыто парня позвала.

Вот посмотреть бы, что за тёща

Такую девку родила!

(Виктор Боков. Ельничек-березничек)

«...ВСЕ ВОЗРАСТЫ ПОКОРНЫ»

...Я парочку догнал, волнуясь.

Гляжу, девчонка — самый сок!

«Нельзя ль узнать, — интересуюсь,

Мамаши вашей адресок?!

Быть может, прослыву нескромным,

Себе накликаю беду,

Но с удовольствием огромным

К ней в гости вечерком зайду»...

Дрожу от собственной отваги;

Но, бросив взгляд из-под бровей,

Даёт мне девка лист бумаги:

«Вот адрес бабушки моей!»

Я вышла прохладною мартовской ночью.

За дверью с намёком стояла метла.

(Лариса Васильева. Москворечье)

МЕТЛА С НАМЁКОМ

Однажды, студёною мартовской ночью,

Я из дому вышла. Такие дела...

И сразу рукой ощутила на ощупь,

Что кем-то с намёком забыта метла.

Неужто лететь уже время приспело?

Да вроде бы рано — лишь март на дворе.

В последнюю полночь шального апреля

Сбираются наши на Лысой горе.

На что же намёк? Догадаться непросто.

Для славы прислали иль чёрной хулы?

А вдруг перемены среди руководства

Мне явлены в образе новой метлы?!

Я, робко ступая, вернулась в светёлку,

Окинула взглядом рабочий чертог

И всё со стола помела под метёлку!...

Похоже, что я угадала намёк.

А был Сизиф упрямый парень.

Так получилось: крепко влип.

Бог приказал: громаду камень

Пусть вечно тащит на Олимп...

И шёл он с мужеством спартанца

И сто, и тысячу годов,

Поскольку реабилитация

Была не в моде у богов.

(Ян Вассерман. Мыс Надежды)

СОВРЕМЕННЫЙ АНТИЧНЫЙ ДЕТЕКТИВ

Сизиф в Коринфе всем на зависть

Пахал на должности царя,

Но боги к мелочи придрались

И замотали в лагеря.

А дома — семеро по лавкам!

Сизифу всяк помочь готов,

Но, хоть назвал он сына Главком —

Что Главк насупротив богов?!

Житуха здесь — топиться впору.

Корми в подземном царстве вшей!

Сизиф пошёл, конечно, в гору,

Да только — с камнем на душе.

Ни передач и ни амнистий,

И Цербер у ворот сидит.

Начальству дела нет до истин.

Одно название — Аид!..

Потом — и драмы, и романы...

Напрасный труд, мол... Тыщи лет...

От Крития до Вассермана

Никто не обошёл сюжет.

У Вассермана, кстати, липа

Насчёт названия горы:

В подземном царстве нет Олимпа,

Но есть солидные бугры.

Сизиф ползёт под светом рампы,

И зреет в голове ответ:

«Чем петь пустые дифирамбы,

Скостили б срок на пару лет!»

Одни вошли в Правление,

другие метят в гении.

Более-менее у всех благодать.

Но анатомию нашего поколения

по моему скелету

будут изучать!

(Пётр Вегин. Над крышами)

СУД ПОТОМКОВ

Непризнанные гении

пошли на исправление

и заняли в Правлении

вакантные места.

А я им не препятствую

в безудержном стремлении.

Меня влечёт особая,

заветная мечта.

Я наблюдаю прения и жду,

храня терпение,

когда пройдёт какая-то,

ну, скажем, сотня лет,

и будущие критики

воззрятся с удивлением

и с неприкрытой завистью

на худенький скелет:

Мол, убежит от тления

такое поколение.

Поэзию, мол, делали

богатыри — не мы!

Да это ж череп Байрона,

ни более, ни менее!!

Давно у нас повывелись

подобные умы!

Он будет, без сомнения,

объектом поклонения,

скелет поэта Вегина,

как чудо из чудес.

Хозяин слышал о себе

совсем иные мнения,

но в благодарной памяти

нечаянно воскрес.

Века живёт Милосская Венера.

И будет жить.

Но только, чур, без рук!

(Сергей Галкин. Земное время)

ПОПРОШУ БЕЗ РУК!

Века прошли... И не предъявишь иска

Тем негодяям, что на горе нам

Сломали шею Н. Самофракийской

И В. Милосской дали по рукам.

Как хорошо, что сохранилось тело,

Не тронуто античною шпаной!

Я ем глазами то, что уцелело,

И нервно руки прячу за спиной.

«В лесу родилась ёлочка...»

РАСУЛ ГАМЗАТОВ

Под Новый год из северной столицы

За елью, стройной, как горянки стан,

С которым лишь клинок один сравнится,

Я поскакал в далёкий Дагестан.

Не расцвести на снежных шапках саду.

С седых небес свергается метель.

Но и зимой весеннему наряду,

Как горцу конь, не изменяет ель.

Она вдыхает воздух круч спокойно.

Не ведали подлунные леса

Джигитов. Только зайцы в чаще хвойной

Да чёрно-серебристая лиса.

По пропастям летит, как по дороге,

Взнося меня на гребни диких скал,

Скакун неукротимый, быстроногий.

Рука сжимает дорогой кинжал.

Я нежно снёс красавицу под корень

И, опустившись на один из пней,

Два рога «Цинандали» выпил с горя,

Но о себе грустил, а не о ней.

В дни юности, как истинный мужчина,

Я крал невест в чадрах и парандже.

Сегодня ж недостаточна причина,

Чтоб обвинить аварца в грабеже.

Всё мне чудится

Русская рать.

И кучумится

Даль опять.

Всё схлестнулось —

И стон, и визг.

И кучумовцы катятся

Вниз.

(Александр Говоров. Курский соловей)

ОТ БОЯНА ДО ГОВОРОВА

Мы, бояновцы,

День за днём

Справно

Летописи ведём.

Помню,

Игоревцы надысь

На кончаковцев

Поднялись.

Глядь,

Едва завершился бой —

Чингисхановцы

Прут гурьбой.

Только с юга

Наладишь фронт,

Как

Зашведится горизонт.

Лишь мамаевцы

Убегут,

Тохтамышевцы

Тут как тут...

Если всё описать

Суметь,

Можно просто

Окучуметь.

Зажмурюсь, руки широко раскину,

Но не взлечу — конструкция не та.

(Николай Година. Состояние)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СПЕЦИАЛИСТА

Ошибочка в расчёты залетела.

А в чём и где — не знал я до сих пор:

И мысли обтекаемы, и тело,

И вместо сердца пламенный мотор —

А не взлететь. Механик долго слушал,

Вздохнул, провёл рукой по волосам

И выдал, как обдал холодным душем:

«Рождённый ползать... Понимаешь сам!»

...в жизни очень много

я ещё смогу.

Буду кушать овощи

и не пить вино,

выпрыгну при помощи

зонтика в окно.

(Глеб Горбовский. Черты лица)

ДИЕТА

Алкоголь в запрете.

Денег ни гроша.

К овощной диете

не лежит душа.

На второе выдали

тертую морковь.

Это не обидно ли?!

Холодеет кровь.

Не обед, а тризна.

Отнесу врагу.

Ничего я в жизни

больше не смогу.

Если кушать овощи

и не пить вино,

выпрыгнешь без помощи

зонтика в окно.

Разом стемнело. И вот на дороге

возле машины возник Пугачёв!...

Что ему нужно? Совета, привета?

Хлеба? Любви? От машины ключи?

Но Пугачёв, призаняв сигарету,

сделал затяжку и скрылся в ночи.

(Глеб Горбовский. Черты лица)

НОЧНЫЕ ВСТРЕЧИ

...Тронулись... Буря тотчас заревела.

Молнии грозно блистали сквозь мрак.

Дождь налетел. Гром гремел оголтело.

И на обочине вырос... Ермак.

Может, во мне он увидел опору...

Может, друзья оказались не те?!

Выжал кольчугу, нагнулся к шофёру,

время спросил и исчез в темноте.

Как из ведра между тем поливает.

Надо б наполнить заветный стакан.

Вдруг из-за леса, смотрю, выплывает

что-то знакомое... Разин Степан!!

Может, в ночи потерял персиянку...

Разве найдёшь теперь! Экая грязь!

Вот он подгрёб, занял хлеба буханку,

выпил стакан — и вперёд, помолясь.

Полночь надвинулась с боем курантов.

Вдруг словно сдуло и сон и тоску:

на повороте — Малюта Скуратов!

Надо, пожалуй, прибавить газку!!

Судно с подмостками схоже на вид.

Близок душе распорядок их общий:

Палуба — сцена, штурвал — реквизит,

И капитан — режиссёр-постановщик.

(Александр Городницкий. Берег)

НА КАПИТАНСКИХ ПОДМОСТКАХ

Словно девятый бушующий вал,

Рында скликает всю труппу на шканцы.

Как репетиция, шумен аврал:

Треск декораций, погони и танцы.

Перекрывая и склянки, и шум,

Боцман-помреж ставит новую драму.

Главный механик спускается в трюм,

Как дирижёр в оркестровую яму.

В тысячный раз проверяя мотор,

Крутит усами он, как пеленгатор.

Мне же водичка, как старый суфлёр,

Шепчет стихи через иллюминатор.

Я, как у рампы, на вахте один.

С крабом фуражка, наглаженный китель...

Плавает справа по борту дельфин —

Наш одинокий скучающий зритель.

Забыться бы. Напиться вдрабадан.

Башкою покаянной биться об стол.

Рубаху, взяв за ворот, разорвать.

Ударить в грудь пудовым кулачищем...

Себе упасть бы в ноги, как судье.

Себя на сук бы вздёрнуть, как Иуда.

(Владимир Дагуров. Сроки)

ПРОСПИСЬ И ПЕЙ

Когда опять напьёшься вдрабадан,

Оставить позабыв на опохмелку,

То, как ни выворачивай карман, —

Ни ассигнаций, ни монеты мелкой.

И тут приходится — башкой об стол.

Но это, впрочем, помогает мало.

Бессмысленно глядишь в стакан пустой

И еле выговариваешь «мама».

В отчаянье соседа позовёшь,

Чтоб полечил пудовым кулачищем,

Рубаху и костюм ему порвёшь —

И сразу станет в голове почище.

То пред женою в ноги упадёшь,

То повисишь на люстре, как Иуда...

А в результате всё-таки поймёшь:

Нет проку от такого самосуда.

Куда-то набок повалился дом.

Землетрясенье! В девять баллов качка!

Где я... где потолок... где гастроном?...

И тут одно спасение — заначка.

Не так чтобы большая — на глоток,

Простой глоток воды во время зноя.

И — словно пробежит по жилам ток,

И сердце встрепенётся и заноет.

Лишь к вечеру рассеется туман,

И, головой покачивая мудро,

Берёшься за целительный стакан,

Забыв оставить, как всегда, на утро.

Мне нравятся простые наши тосты,

Когда девчата прыскают в платок

И человек приветливо и просто

Мне говорит: «Поехали, браток...».

(Олег Дмитриев. Московское время)

ЗАСТОЛИЦА

Мне нравятся простые наши тосты,

Понятные для дедов и внучат.

Они от колыбели до погоста

В ушах сограждан музыкой звучат.

Живёт во мне спокойствие лесное,

Задумчивость равнины и реки.

Люблю смотреть, как летом и весною

Без тостов хлещут водку мужики.

Мне за столом, как в бане, всякий — ровня,

Хоть не знаком почти никто порой.

О, задушевный тост: «Давайте вздрогнем!»

А через миг: «Дерябнем по второй!!»

Сготовленный по бабкиным рецептам,

Первач в стаканах плещет через край.

Мой тост: «Давай по двести грамм с прицепом!»

Перекрывает дружное: «Давай!!!»

Хозяин встанет, скажет так по-русски,

Что даже дамы прыскают в кулак.

Уже не дотянуться до закуски,

Но слышится: «Давайте просто так!»

Под утро, расставаясь у порога,

Друзей находим даже во врагах.

Хоть из стакана пьём, а не из рога,

Но по домам плетёмся на рогах.

И где-нибудь у Каменного моста

Машина с полосой подходит в срок

И лейтенант приветливо и просто

Мне говорит: «Поехали, браток»...

Ты прости,

Что в минуту иную

Я собою владеть не могу

И тебя, как мальчишка, ревную

К малой птахе,

К стерне на лугу...

Ты меня уж прости,

Но бывает,

Что ревную я

Даже к себе.

(Николай Душкин. Годы итожа)

КОГДА СОБОЮ НЕ ВЛАДЕЮ

Я хочу,

Чтоб меня ты простила:

Ведь порою ревную до слёз

К мухе,

Той, что тебя укусила,

И к шлее,

Что попала под хвост.

Сгинь, изыди,

Нечистая сила!

Каждый день я ревную и час

К червячку,

Что с утра заморила,

К кошке,

Что пробежала меж нас.

Я не знаю,

Кем нынче ты грезишь,

И ревную во сне, наяву

К той бутылке,

В которую лезешь,

К каблуку,

Под которым живу.

Я ревную

(А как же иначе!)

И уверен, что снова простишь,

И к жилетке,

В которую плачешь,

И к печёнкам,

В которых сидишь.

Боковым

Или внутренним зреньем,

Но увижу,

Кто сердцем нечист.

У меня

На большом подозренье

Даже банный берёзовый

Лист.

Я —

Мой главный соперник,

Я знаю!

Нам обоим на равных везёт.

Сам себя на дуэль вызываю!

Застрелю —

Может, ревность пройдёт...

В заливных лугах июльской рани

Я тебя увидел на коне

В белом платье, в розовом тумане

Амазонкой, скачущей ко мне.

(Владимир Ермаков. Самоцветы)

НА ЧЬЁМ КОНЕ?

И жалею, и зову, и плачу,

Но стоит строка, как в горле ком.

Отвернулась от меня удача,

Убежала шляться босиком.

Всё плывёт, как в розовом тумане.

Сон один и тот же снится мне:

Будто я весенней гулкой ранью

Проскакал на краденом коне.

Тишиной себя мы лечим —

Только я и ты.

Нет занятия милей, чем

Воровать цветы...

Всех соблазнов он рассадник,

Аромат земной.

Наклонюсь я в палисадник,

Да и ты за мной.

(Николай Завалишин. Зимоцвет)

ЭТО ЕЩЁ ЦВЕТОЧКИ!

Ох, с деньгами стало туго!

Утекли из рук.

Выйди, милая подруга,

На условный стук.

Мы приятное с полезным

Будем сочетать.

В сад соседний мы залезли...

Я крадусь, как тать.

Ночь встречает влагой зябкой,

Тишиной звеня.

Я нарвал уже охапку:

Поцелуй меня!

Что соседи утром ахнут —

Не волнуйся ты.

Знаешь, денежки не пахнут.

Пахнут лишь цветы.

Мой безотказный транспорт,

Ноги,

И ночью думаете вы,

Припоминаете дороги...

В наш век нельзя без головы.

(Леонид Замятин. Высокогорье)

...А ДВЕ НОГИ ЛУЧШЕ

День канет в суете и гаме,

Растают праздные слова...

Я ночью думаю

Ногами,

Чтоб отдыхала голова.

В окошке звёздочки повисли,

Доброжелательно-тихи.

Я разуваю

Орган мысли

И принимаюсь за стихи.

Ты хочешь сказать, как любишь меня,

а говоришь: «Ненавижу...».

Ты хочешь сказать, как устала вдали,

а говоришь: «Не приеду».

(Риталий Заславский. Годовщины)

КОНСПИРАТОРЫ

Я твои мысли умею читать.

Эти уловки мы знаем.

Если ты хочешь «любимый!» сказать,

то назовёшь негодяем.

Если неделями мне не звонишь,

значит, ты жаждешь свиданья.

Если с порога в измене винишь, —

Это вершина признанья.

Письма мои растопчи и порви —

это дороже ответа.

Ну, а вчера ты призналась в любви...

Всё! Моя песенка спета!

В старом ладожском селе

Нынче все навеселе.

Видно, удалась путина

Иль дала приплод скотина.

(Натан Злотников. Единственный дом)

ЕСЛИ...

Рассказали мне в деревне

об одной примете древней:

Если настежь магазин

Или кончился бензин,

Если течь дала плотина

Иль ревмя ревёт скотина,

Если выстыла изба

Иль не скошены хлеба,

Если новый председатель

Поминает Божью матерь,

Если почта на замке

Или сеть гниёт в реке,

Если нет нигде народа,

Ни в садах, ни в огородах, —

Это значит, что в селе

Нынче все навеселе.

Я узнал: из лета в лето

Повторяется примета.

Я заблудился в Подмосковье,

Устал кружить в честном лесу,

Встал в удобрение коровье,

И что-то чавкнуло: «Спасу».

Дубы полопались от смеха,

Да я и сам раззявил рот,

А между тем коровья веха

Мне указала путь вперёд.

(Геннадий Касмынин. Не говорю «Прощай!»)

ВМЕСТО КОМПАСА

Куда б ни брёл — на юг, на запад

В высоком жаре и бреду,

Как азимут, тот дивный запах.

Я не собьюсь с пути, иду.

Не стережёт меня оплошка.

Бояться нечего, пока

Коровья светит мне лепёшка,

Как звёздочка сквозь облака.

Дубы полопались со смеху.

Но, карандаш зажав в руке,

Вступаю я в стихи и в веху,

И что-то чавкает в строке.

... баталеры, как назло,

Выдавали форму не по росту.

И, бывало, в брюки облачась,

Кипячусь над формой развороченной.

«Брюки, — говорю, — с чьего плеча?»

Отвечают: «С адмирала, точно».

(Анатолий Кашеида. Материк)

ПРИМЕРКА

...Я прикидывал размер плечей

И душа от счастья обмирала.

«А бушлат, — интересуюсь, — с чьей...?»

Говорят: «С того же адмирала».

Руки вылезают из брючин,

На бедре погон хрустит и трётся,

Но зато иду, как важный чин,

Не роняя марки флотоводца.

Здесь лишь по жестам понимаешь смену:

Весь день грохочут транспортёры ленчатые.

Но вот ударит мастер по колену —

И подавай ему валы коленчатые.

(Виктор Кисляков. Кровная родня)

УРОК ПАНТОМИМЫ

...Работает братва неутомимо.

От грохота совсем ополоумели.

Крутом идёт такая пантомима —

Хоть приглашай Ярмольника с Полуниным!

Уже едва держусь от перегрева

И на начальника гляжу запальчиво,

А мастер голову скосил налево

И сбоку вдруг по шее щёлкнул пальчиком.

И всё, от молотка до автокрана,

Замолкло, не терзая уши звуками...

И слышен только нежный звон стакана

И тихое, размеренное бульканье.

Такое мог стерпеть не каждый,

Но мой сосед не держит зла

На ту девчонку, что однажды

Ему пощёчину дала.

...Ведь если б шлёпнула вполсилы,

Мог не заметить я тогда,

Как дьявольски она красива

И притягательно горда!

(Иван Краснов. Вооружайте доброту!)

УБЕЖДЕНИЕ ДЕЙСТВИЕМ

...Потом дала ещё разочек.

Удар, скажу я, — высший класс!

Пришёл в себя, взглянул ей в очи

И побежал скорее в ЗАГС.

Лоб у меня — живой, не медный.

Ему ль сдержать такую прыть?

Ещё бы чуточку промедлил —

Могла и насмерть зашибить.

«Ты бей, родная, в четверть силы, —

Я подсказал ей, — и тогда

Ты будешь ангельски красива

И потрясающе горда!»

Есть голоса.

Есть подголоски.

И голоса ничто без них.

Есть броский стих,

Есть стих неброский,

Чуть слышный, неприметный стих.

(Владимир Кулагин. Красота повторится)

ПОДПЕВАЛА

Есть, скажем, спор.

И есть подспорье.

И без него — проигран спор.

Раз есть ворьё,

То есть подворье:

Ведь должен где-то жить и вор.

Зачем, к примеру,

Строить дачу

И городить там огород,

Коль в выходные

На поддачу

Супруга санкций не даёт?

Приставка «под»

Срывает маски.

Нам без неё нельзя нигде.

Не может сказка

Без подсказки.

Подвода едет по воде.

Заменим зренье

Подозреньем —

И сразу станет проще жить.

Нельзя купить?

К чему волненья! —

Ведь можно просто подкупить.

Как чьи-то жертвы

На закланье,

Годами сборники лежат,

Хотя

Ещё до написанья

Уничтоженью подлежат.

Есть громкий стих,

Есть стих неброский.

Не подрывающий основ.

Есть голоса.

Есть подголоски.

Им не прожить без голосов.

Величаво, красиво —

То ли день, то ли год —

Дождь идёт по России,

Дождь идёт, дождь идёт...

Может, час, может, день, может, год,

То ли быль, то ли сонная небыль,

Косо падает белое небо —

Снег идёт, снег идёт, снег идёт.

(Борис Куняев. Ранняя роса)

О ВАЖНОСТИ ВЛАЖНОСТИ

Зарядило с полночи,

Моросит, моросит...

Стих писаться не хочет:

Отсырел и осип.

Вроде, стихло под утро,

И посыпался град.

Это оченно мудро:

Опишу в аккурат.

Вдруг увидел я иней

Что-то около двух...

Стих достаточно длинен

И умеренно сух.

Двор покрылся порошей.

На перо я налёг.

До чего же хороший

Оказался денёк!

Прекратились осадки

По великой Руси —

Сдвинь в сторонку тетрадки,

Отдохни, закуси.

Косо падет небо

Каждый день, каждый год.

То ли быль, то ли небыль,

Но работа идёт.

В палатке я лежал военной,

До слуха долетал троянской битвы шум...

Не помню, как заснул и сколько спал —

мгновенье

Иль век? — когда сорвал с постели телефон,

А в трубке треск, и скрип, и шорох, и шипенье,

И чей-то крик: «Патрокл сражён!».

(Александр Кушнер. Таврический сад)

НА ПРЯМОМ ПРОВОДЕ

В палате я лежал, а номера не помню,

И наблюдал в бинокль, как гибнет Ганнибал.

Мне стало жаль его. Я крикнул: «Эту бойню

пора бы прекратить! И всё! И — кончен бал!»

Вдруг у подъезда шум. И крик. И топот конский.

Вбегает в дверь гонец. Спешит издалека...

«Вас просит Александр Филиппыч Македонский,

Пока он в отпуску, поцарствовать слегка!»

А то порой с утра сплошные телеграммы:

То Валленштейн убит, то сослан Бонапарт.

Докладов карусель, конфликты, тяжбы, драмы...

И — мой холодный ум, отвага и азарт.

Замучили звонки: «Ахилл поранил пятку!

Пал Иерусалим!! В Италии чума!!!»

Нет, мне не приучить историю к порядку,

Но как легко сойти от этого с ума!

Ты пришла нежданно, как повестка,

Чтоб потом я ждал тебя всегда.

(Лев Левинсон. Завтра и вчера)

ПОЧТОВЫЙ РОМАН

Хлопнули в подъезде двери резко.

Гул шагов по лестницам крутым.

Я сначала думал, что повестка.

Пригляделся, оказалось — ты!

Я стою, дрожу от изумленья,

Медленно из жил уходит страх...

Приходи хотя б, как извещенье

Или как квитанция на штраф.

Нервы подвергать такому риску

Не могу из-за красивых глаз.

В получении даю расписку,

Но чтоб это был последний раз!

Слышу вас,

Приблизившись к порогу,

Сумрачный бретёр и господин:

«Выхожу один я на дорогу...».

Это ж просто счастье, что один...

От каких случайностей зависит

Наша хрестоматия порой.

(Евгений Лучковский. Птица памяти)

СЧАСТЛИВЫЕ СОВПАДЕНИЯ

Городок в долине дышит сонно,

«Сквозь туман кремнистый путь блестит...»

(И опять фортуна благосклонна:

Ведь могли ж дорогу замостить!).

К своему последнему итогу

Подошёл он, сделав всё, что мог.

«Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу...

(Хорошо, что был на свете Бог!).

Оживут слова и станут песней:

«И звезда с звездою говорит...»

(Повезло, что не был свод небесный

В ту минуту тучами закрыт!).

Я, конечно, вовсе не завистник,

Но когда раскинешь головой —

От каких случайностей зависит

Наша хрестоматия порой.

На лугу коней постерегу — зной,

слепни безжалостные, злые...

Я родному полю помогу:

на меня надеется Россия.

(Семён Милосердое. Свежий день)

НАДЕЖДА И ОПОРА

Вижу: мой колхоз совсем зачах,

словно чей-то нелюбимый отпрыск

Есть нужда в руках, ногах, плечах...

Так гори огнём законный отпуск!

Без людей живу и без воды,

но занятье с детства мне знакомо.

Мне доверен самый центр страды —

берегу коней от насекомых.

Хоть болят укусы всё сильней, выстою,

коль люди попросили.

Если где-то надо бить слепней,

на меня рассчитывай, Россия!!

Ещё мы посмотрим,

кто будет топить корабли!

Ещё мы посмотрим,

кто счастья останется без.

(Надежда Мирошниченко. Всё кончается добром)

СЛУЧАЙ ЖИЗНИ ИЗ

Я вижу: в довольной усмешке

скривился твой рот.

Я знаю, чему ты сегодня

безудержно рад:

Признанья обманом

меня ведь добился ты от,

Жестоко потом надругавшися

чувствами над.

Любовь и забаву

ты бросил шутя на весы.

Не верю я клятвам твоим

и к другому уйду.

Ещё мы посмотрим,

кто носом останется с,

Меня ожидая

корыта разбитого у!

Есть в городе моём среди диковин

одна, которой я обеспокоен:

в Одессе конных памятников нет.

Создай же нам, святое ремесло,

хотя б коня. Пусть одного сначала.

А всадников в истории немало,

и мы б нашли, кого сажать в седло.

(Юрий Михайлик. Однажды в сентябре)

СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ

Неужто нету скульпторов хороших,

чтобы слепили для Одессы лошадь?...

Ну, хоть проси данайцев наконец!

Писали земляки: в Колоколамске

над площадью поднялся, словно в сказке,

профессор Тимирязев на коне.

В Мадриде едут Санчо с Дон-Кихотом,

и лошади, изваянные Клодтом,

уздечки рвут над северной рекой,

и гривы их распущенные вьются...

Нам нужен конь! А всадники найдутся.

Я сам бы посидел денёк-другой.

У моей у знакомой женщины

Раскрасавица сука есть.

Как-то встретились мы за чаркой,

А теперь, ей-богу, не лгу:

Помню морду её овчарки,

Вспомнить мужа лицо не могу.

(Владимир Мызиков. Пашня)

В МИРЕ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ

После драки чего ж расстраиваться!

Расскажу, коли взялся за гуж:

У знакомой моей, красавицы,

Дома сука живёт и муж.

Как-то встретились с мы с хозяйкою.

Сука с мужем ушли во двор.

Наливаю за чаркой чарку я,

Чтоб поддерживать разговор.

Понимаете, рядом — женщина!

Может, спьяну и приласкал...

А в прихожей шаги зловещие

И собачий слепой оскал.

Сцена, в общем-то, не для зрителей...

Муж нарушил нам весь уют

И напомнил мне выразительно,

Как собачьих мужчин зовут.

Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант,

В Безбожном переулке хиреет мой талант.

Вокруг чужие лица, безвестные места.

Хоть сауна напротив, да фауна не та.

(Булат Окуджава. Стихотворения)

НА ЧУЖБИНЕ

С любимого Арбата, от сонма юных жён,

В троллейбусе последнем я ночью увезён.

Ты опиум, Арбат мой, религия моя!

В Безбожном переулке стал атеистом я.

Без веры и надежды повыдохлось житьё,

Как в чашке запотелой известное питьё.

Друзей моих замкнуло Садовое кольцо.

А фауна в округе не признаёт в лицо.

Ни ноты и ни строчки не вывела рука.

Шумят в округе песни не нашего полка.

Не высечь вдохновенья без Божией искры.

Что ж будет, если часом уеду из Москвы?!

А кто в кони пошёл. А кто в люди.

А кто в звери пошёл. А кто в птицы...

Вот лежит у дороги камень.

Стынет луч на шершавой коже.

Камень этот погладь руками —

Ты мог камнем родиться тоже.

(Сергей Островой. Годы...)

НЕ СУДЬБА

Разных судеб на свете — тыщи.

Нам друг в друге не повториться.

Не садись на пенёк, дружище —

Ты ведь тоже мог пнём родиться.

На сосне притаился дятел —

Ждёт, чтоб жук на поверхность вылез.

Ты не смейся над ним, приятель —

Просто жизнь у него не сложилась.

У фортуны капризы странны:

Этот — филин, а та — сорока.

Не зови никого бараном:

Он ведь жертва слепого рока.

Кто-то гений на свете этом,

Кто-то просто обычный житель.

Ну, а я родился поэтом.

За последствия извините.

Озябший, руки грею у огня

В простой избе Есенина Сергея.

(Роберт Паль. До высоты звезды)

НА ОГОНЁК

К Сергею в гости я зимой рискну.

Мороз под сорок. Ветер щёки лижет.

Дверь нараспашку... Я шагнул в избу,

Печь запалил и сел к огню поближе.

Метель сердито фыркает в трубе.

Я складываю в строки эти звуки,

А сердце шепчет: «Роберт, не робей!

Не ты один на этом греешь руки!»

Я — русский по дому, по отчеству,

Не сам себя навеличал,

Поэтому мне и не хочется

Родное сводить к мелочам.

...Конечно, на гусельках тренькали,

Ложкарили, лапти плели...

Но мы — с Емельянами, Стеньками

Дворянские логова жгли!

(Александр Плитченко. Оклик)

ОЧИЩЕНИЕ ОГНЁМ

Конечно, мы что-то там строили:

Соборы, кремли, корабли...

Но душу мещанству не продали —

Что строили, то и пожгли.

Мы деятели, а не зрители.

Негоже идти нам под сень

Христа, извиняюсь, Спасителя —

Построим-ка лучше бассейн.

И Богу воздали мы богово,

И кесарь отправлен в расход,

И Блока дворянское логово

Надёжно быльём зарастёт.

Не скроем, встречались радетели

Родное сводить к мелочам,

Но вовремя мы их заметили —

И каждый навек замолчал.

Хоть нету ни дома, ни отчества,

Зато как распахнута высь!

Россиюшка выжжена дочиста.

Пора обустраивать жисть!

Был кирпич , раскалённый и рыжий,

поважней, чем Тацита труды.

А лафетчица — краше Мнишек.

Сменный мастер — мудрей Калиты.

(Николай Полотнянко. Просёлок)

ГРЫЗЯ КИРПИЧ НАУКИ

Кое-что для развития дали

Карамзин и старик Геродот,

только это сравнится едва ли

с тем, что дал мне кирпичный завод.

У начцеха от чтения книжек

никогда не ломило чело.

Кладовщица богаче, чем Мнишек,

хоть не знает о ней ничего.

Задыхаясь кирпичною пылью,

бригадир мне ясней, чем Тацит,

объяснил обиходной латынью,

что завод выдаёт дефицит.

Без него ни гараж, ни теплицу

не возьмёшься творить сгоряча...

И действительно: многие лица

чаще просят не книг — кирпича.

Тонули горы в дымке рыжей,

А мне-то виделось одно:

Чем выше я, тем солнце ниже,

Чем я светлей, темней оно.

(Борис Пуцыло. Свет имени)

ОПТИЧЕСКИЙ ОБМАН

Погасло дневное светило,

Когда я плечи распрямил.

Все ахнули: «Никак Пуцыло

Собою солнце заслонил!»

Седые тайны мирозданья

Мне открываются, маня.

Я поднимаюсь — и сиянье

Исходит щедро от меня.

На небосклоне утром росным

Вишу, даря земле тепло.

А снизу шёпот: «Люди, что с ним?»

— «Видать, затмение нашло!»

В середине каменного века

мерзко на душе у человека.

До утра он хмурится, не спит,

сам не знает, что его тревожит.

Не поможет человеку спирт,

сигарета выручить не может.

(Анатолий Пчёлкин. Мёрзлый ветер)

ДОИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАБОТЫ

На дворе — эпоха мезолита.

В магазинах спирта нет ни литра.

На соседей сделали засаду,

чтоб добыть немного самосаду.

Хоть бы кто придумал зажигалку!

Сутки тёрли палкою о палку...

Вождь проектом лука месяц занят,

но мозги без допинга не варят.

К счастью, неолит наступит скоро.

Вот когда напьёмся мухомора!

Так славно в августе, и надо малости —

Винца в бутылочке, мясца на вилочке.

(Евгений Рейн. Имена мостов)

КРУГЛЫЙ ГОД

В июле, девочки, жду сущей мелочи —

Кусочек небушка, винца да хлебушка.

И хмурой осенью пустяк попросим мы —

Ликёра рюмочку, с изюмом булочку.

Морозы грохнули — спасёмся крохами:

Стаканчик водочки, кусок селёдочки.

От марта волглого хочу немногого —

В хрустале звончатом коньяк с лимончиком.

В грядущем августе мне хватит малости —

Винцо в бутылочке... инфаркт... носилочки...

На нас обрушилась нежданно

Любовь, а не пустой роман:

И ты уже — не Дона Анна,

И я уже — не Дон Жуан...

Но стук сапог по коридору

Ворвался в мир счастливых душ

Тяжёлым шагом командора

Идёт домой законный муж.

(Юрий Разумовский. Вереница)

ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

...Я тем шагам с тревогой внемлю,

А в голове сплошной туман.

Эх, провалиться бы сквозь землю,

Как незабвенный Дон Жуан!

Небрежности в экипировке

Муж-Командор отметить рад,

Вернувшись из командировки,

Как в анекдоте, невпопад.

Забылись губы и ресницы,

Всё тело налито свинцом,

И след от каменной десницы

Теперь хранит моё лицо.

Исполнив сложные фигуры

При входе в лестничный пролёт,

Подумал я, что у Лауры,

Пожалуй, больше повезёт.

Хотя я вовсе не уверен,

Что муж не вспомнит о ноже,

Зато она, по крайней мере,

Живёт на первом этаже.

Мужчины не стареют никогда,

Мужчины только с возрастом мужают.

(Александр Романов. Окно в сентябрь)

ПРОЦЕСС ВОЗМУЖАНИЯ

По жизни мы стремительно идём,

В пути теряя волосы и зубы.

Всё тяжелее с возрастом подъём,

И всё слышней архангельские трубы.

Вчера с соседом из последних сил

Трусили мы вдогонку за трамваем.

«Стареем?» — я сочувственно спросил.

Он прошептал чуть слышно: «Нет, мужаем...»

Я вас, между прочим, любил...

Я вас, примите к сведенью, любил...

(Николаи Рябов. Третье время года)

Я ВАС, ИМЕЙТЕ В ВИДУ...

Я вас, примите к сведенью, быть может,

Любил. Любовь погасла не совсем.

Во-первых, пусть она вас не тревожит,

И не печалит, во-вторых, ничем.

Любил, как говорится, безмятежно,

Был, между прочим, робостью томим

И обожал вас, кстати, так же нежно,

Что, так сказать, не дай Господь другим.

Как Стенька юную княжну,

муж поднял на руки жену,

большого не скрывая чувства...

(Леонид Скалковский. Раздумья)

ОТ ЧУВСТВ-С!..

...Супругу он решил поднять,

как сами можете понять,

не ради чистого искусства.

Идёт к раскрытому окну

и набежавшую волну

на тротуаре тщетно ищет.

«Итак, душа моя, вперёд!

И даже если повезёт,

для размышлений хватит пищи»...

Супруга канула во мрак,

Лишь ветер, словно старый флаг,

бельё на лоджии полощет.

Что понапрасну горевать

и время попусту терять?!

Пора подумать и о тёще...

С запада и до востока

нет в лесу тебя родней,

ты ведь всё-таки, сорока,

полфамилии моей.

(Владимир Сорокажердьев. Любо-дорого)

ДВУЕДИНСТВО

Во дворе лежит жердина

бесполезно много дней.

То вторая половина

от фамилии моей.

Так какую ж, я не знаю,

сделать спутницей своей?

Поувесистей вторая,

ну, а первая — бойчей!...

Всё, решил: соединяю

обе-две в своей груди

и теперь окрест вещаю,

как сорока на жерди!

Мои щёки в морщинах,

как обшлаг из-под пресса,

Хомуты жестяные мою шею дубили,

Мне химчистка принцесса

и столовка принцесса,

И биточки с гарниром меня не убили.

(Дмитрий Сухарев. Читая жизнь)

БЫТ ИЛЬ НЕ БЫТ?

Я стремился к Чимгану, ишака обгоняя,

По пути покоряя иные вершины.

Так что вид у меня, я и сам это знаю, —

Будто только что выпал из стиральной машины.

Вечерами гуляем мы с собачкой, бывает,

Рассуждая о бренности мира земного.

Что она ощущает — и пёс её знает,

Я — постылую тяжесть хомута жестяного.

Каждый день начинаю каким-нибудь стрессом.

Две принцессы в столовке так меня полюбили,

Что от чистого сердца угостили бифштексом,

Но, по счастью, промазали и не убили.

Мне б на пряной перине забыться от горя.

Коммунальная сфера на редкость жестока.

Так что выберу самое синее море,

В домино поиграю на Дальнем Востоке.

«В лесу родилась ёлочка...»

АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ

В последний вечер декабря, на склоне

Тишайшей жизни,

В слезах и жалком рубище вошёл

Я в голый лес. Истерзанную душу

Влекло, как подневольного раба:

Случайно уцелевшие деревья

К себе манили, плача янтарём.

Напрасно жгла бесстыжая метель

И отвлекала, выгибая ляжки.

Ведь и за сторублёвые бумажки

Я б не ввязался с нею в канитель.

И лезвие сапожного ножа

Колен сухих корней легко коснулось.

Качнулась ель, как будто бы проснулась,

От самосуда дикого дрожа.

В лебяжьей смертной неге

Кислорода

Глотнула, сделав мир ещё пустей.

Какая может быть в лесу свобода,

Коль у Тарковских полон дом гостей!

Интересно, много ль было нервных

в коллективах каменно-пещерных?

(Олег Тарутин. Часовые пояса)

ПРИЧИНЫ КОМФОРТНОСТИ

Археологи не вскрыли фактов

о наличье в древности инфарктов.

Анонимкой предка не терзали,

не давили вечером в трамвае.

Не дышал неандерталец чадом,

не было проблемы с детским садом.

Регулярно принимались мерыпо ремонту

каменной пещеры.

На охоту шли рассветным часом,

не торча в очередях за мясом.

Пращуры не знали валерьяны...

В общем, не ушли от обезьяны!

Вот она, дороженька прямая:

Чистым полем да в родимый край,

Где оглобля расцветает в мае,

Только поливать не забывай!

(Валерий Токарев. Желанная тревога)

ВОТ ЭТО ПОЧВА!

Всё полно в моей деревне смысла!

Чудесам я, как мальчишка, рад.

Обронил намедни коромысло —

Вырос дождевальный аппарат.

Если ошибаюсь, то поправьте,

Но я лично видел, как в пыли,

Где зерно просыпали на тракте,

В Новый год озимые взошли.

Даже нонешним неурожайным летом

Не подвёл меня родимый край:

Расцвела отчётность буйным цветом —

Только рассылать не забывай!

Свой талант весной зарою в землю

И слезами горькими полью.

Хоть оглобля вырастет — приемлю,

Потому что этот край люблю!

Я железом гремел, в слове пело железо

отголоском стреляющих свёрл и резцов.

И от этого гула смолкала поэзия,

и в холодном металле мерцало лицо.

(Леонид Терёхин. Расставание с летом)

ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ РАЗНИЦА

По ночам вы тишайше шуршали листами

с выражением скуки на бледном лице.

Я же строчки чеканил из меди и стали

и зубилом фамилию ставил в конце.

Вы со мной не сравнитесь по вкладу в культуру.

Посмотрите на вещи под свежим углом:

если ваши стихи едут в макулатуру,

то мои отправляются — в металлолом!

Тут уже ничего не сделаешь:

в сердце сразу радость и грусть

незнакомка читает, девушка,

мне стихи мои наизусть.

(Владимир Торопыгин. Берега)

А ЛАРЧИК...

...Я гляжу в лицо её светлое:

это ж просто подарок судьбы!

Ведь поэтов — число несметное,

и растут они, как грибы.

Говорю ей весьма обыденно,

чтобы выдать себя не мог:

«Что вас тянет на Торопыгина?

Незнакомкам роднее Блок.

Что же вы отошли от традиции,

Современника предпочли?»

А она: «Я живу в провинции.

Нам другого не завезли».

Я сирени наломаю

И нарву цветов в лесу

И охапку их немалую

Под окно тебе снесу.

(Александр Хромов. Свет и тени)

О ЛЮБВИ, УРОЖАЕ И ОХРАНЕ ПРИРОДЫ

Ты ответь мужскому вздоху.

О тебе грущу весь день.

Обломал я всю черёмуху,

Вишни, яблони, сирень...

На подснежники накинусь,

Оборву ромашки, лён...

Для чего жалеть растительность,

Раз я по уши влюблён?!

От подарков, матерь Божья,

Никакого барышу!

Ярославское Поволжье я

В Красну книгу запишу.

Для тебя цветы любые

Отыщу я на Руси!

Отвечает мне любимая:

«Лучше сена накоси!»

В Ирландии пиво с лимоном

Хлебали мы в местном духане.

(Олег Шестинский. Полемика)

НАЦИОНАЛЬНАЯ КУХНЯ

В костюме с иголочки, модном,

С утра разразившись стихами,

В Ирландии пиво с лимоном

Я пил в привокзальном духане.

Припомнилось как-то невольно,

Когда я дошёл до второго,

Как старый чайханщик в Стокгольме

Принёс мне тарелочку плова.

По зале прошествовав гордо,

Торжествен и недосягаем,

Духанщик с манерами лорда

Меня ублажал расстегаем.

Томясь в иностранной рутине,

Мечтал я, прищурясь хитро,

О простенькой рюмке «мартини»

В обычном туркменском бистро.

Повсюду золотая тишина.

В ладу и мире дух с усталым телом...

как иногда бывает от вина

да от добротно сделанного дела.

(Александр Ананко. Светопад)

ЗЕМНОЕ И ВЕЧНОЕ

Ну, вот и наступила тишина.

Расстался дух навеки с бренным телом.

Так иногда бывает от вина,

Когда его мешаешь с важным делом.

Критик, жду твоих советов,

Дай прогноз тверёзый мне:

Что вяжу — венок сонетов,

Веник ли берёзовый?

(Сергей Поликарпов. Веха)

МНЕНИЕ КРИТИКА

Не совет дадим мы даже,

А рекламу в две строки:

«Фирма веников не вяжет.

Фирма делает венки!»

ЛИПА 2

Охотничья водка склоняет к беседе,

с Охотничьей водки охота поврать.

(Леонид Агеев. Пора приобретений)

О ПОЛЬЗЕ ДОПИНГА

К Охотничьей водке склоняют соседи,

построив бутылок несметную рать.

Искусны соседи в застольной беседе.

В таком коллективе не грех и поврать.

Люблю сочинять на свободную тему.

Такого могу иногда натворить!

Но чтоб привести свои мысли в систему,

неплохо с утра натощак повторить.

Дрожа, как в ознобе, в высоком горенье,

секреты удачи открыть я рискну:

я после Пшеничной пишу о деревне,

а выпив Столичной, летаю в Москву.

От дозы Кубанской гуляю по дому

и песни пою, как казак молодой.

Мне поздно учиться писать по-другому

и потчевать музу фруктовой водой.

Творю к торжествам с Юбилейною водкой,

со штофом Петровской о прошлом пишу.

И пусть перспективы порою нечётки,

подмоги иной никогда не прошу.

Вот только Сибирская мне не по вкусу.

Оставлю другим, в ком побольше грехов.

Сложил я на радость святому искусству

три короба свежих пахучих стихов.

А ты живёшь с достойным мужем,

а мне не счесть свои грехи.

Когда ему готовишь ужин,

я о тебе пишу стихи.

Но пусть он косится ревниво

и стережёт тебя вдвойне —

твоя улыбка молчаливо

опять летит навстречу мне.

(Николаи Алешков. Запомни меня счастливым)

ТЩЕТНАЯ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ

Хоть ты готовишь мужу ужин,

а также завтрак и обед,

лишь я тебе для счастья нужен.

И это длится много лет.

Не стоит, право, полагаться

на примитивный домострой.

Ему ли с нами потягаться,

когда ты мысленно со мной?

Он окружит тебя вниманьем

и каждый день, и каждый час,

но мы опять его обманем,

как это было тыщу раз.

В расставленные мною сети

твоя улыбка прилетит.

Какая женщина на свете

перед поэтом устоит?!

Чудак Герон! Один на всей планете,

Единственный на свете инженер,

Он возвестил за два тысячелетья

Пришествие эпохи НТР.

(Валентин Берестов. Три дороги)

МЕЧТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Мечты, мечты! О, как горька их сладость,

Когда до ихней эры ты живёшь!

Все семь чудес прославленных не в радость,

Коль паровоза не изобретёшь.

Трясясь в повозках на дорогах пыльных,

Теряли годы баловни судьбы.

О теплоходах на подводных крыльях

Не ведали галерные рабы.

Твори, Герон, не будь же идиотом!

Икара всей Элладе жаль до слёз!

А в самолете с вертикальным взлётом

От стражей ноги б он легко унёс.

Афины ждут открытий высшей пробы.

Республики заказ почти за честь.

Не покладая рук, работай, чтобы

Сказали люди: «В Греции всё есть!»

О, техника! Какую тьму урона

Ты нанесёшь героям новых эр!

Лишь ленью гениального Герона

Античность спасена от НТР.

И захотелось, как это ни странно,

с собой один оставшись на один,

перечеркнув, забыть свои романы

или, как Гоголь, бросить их в камин.

(Яков Белинский. Избранные произведения в 2-х томах)

МЕЖДУ НАМИ, КЛАССИКАМИ

Для нас, Белинских, Гоголь — символ веры.

Но оступился, так ошибку смой.

Виссарион Григорьевич, к примеру,

ему направил гневное письмо.

На Гоголя сердитое посланье

подействовало, как холодный душ.

Решил он сжечь, чтоб избежать бесславья,

хотя бы половину «Мёртвых душ».

И я порой испытываю чувство,

с собой один оставшись на один,

что в голове моей темно и пусто

и что давно пора разжечь камин.

И если, воду выплеснув из ступы,

отдам стихи в объятия огня,

я знаю: все одобрят мой поступок

и станут больше уважать меня.

Бросая в топку чудные творенья,

что создавались с солью на горбу,

я понимаю с лёгким сожаленьем,

что как поэт я вылечу в трубу.

Трактористы пьют безбожно

Пьют из лужи воробьи,

Пьёт земля, и людям можно,

Иногда. И за свои.

(Анатолий Брагин. Русская печь)

КАК ПИТЬ ДАТЬ

Как ни выгляну в окошко,

Всё одно и то же: пьют!

Ладно б, если понемножку —

Пьют, как будто воду льют.

Я ведь тоже, брат, не ангел.

Знаю: пьянство — не пустяк.

Но в каком бы ни был ранге —

Если в меру, то простят.

Не зазорно грамм по триста,

Ритуалы соблюдя.

Если можно трактористам,

Значит, можно и людям.

Но с каких, скажи, доходов

Пьют, к примеру, воробьи?!

Эта ушлая порода

Вряд ли хлещет за свои.

Всякий рад залить за ворот,

И узнать желаю я,

Как сумел вот этот боров

Нализаться, как свинья?!

Если будет пить скотина

Всё подряд и каждый день,

То совсем исчезнут вина

И не хватит для людей.

Во мне живут века земного шара

И дерзость атлантических валов...

Иногда я кажусь себе Волгой,

Иногда — безымянным ручьём.

(Наталья Бурова. Тамариск)

ШАГРЕНЕВАЯ МУЗА

Я казалась себе океаном.

Нет, не Тихим, скорей — Мировым.

Над большим стихотворным романом

Билась год, не подняв головы.

Но стихи — словно Мёртвое море.

Вдохновенье — жестокий обман.

И теперь сократился, о, горе,

До размеров поэмы роман.

И не морем, а Волгой весенней

Я себе показалась вчера.

Не поэма, а стихотворенье

Нарождается из-под пера.

Голос мой, ты всё тише и тише,

Как лесной безымянный родник.

Чёткий замысел четверостишья

На обломках романа возник.

И сегодня корит меня всякий,

Что напрасно пропали труды.

Я, наверное, вовсе иссякну,

Если в строчках не будет воды.

Нам вот чего решить необходимо:

что лучше — выстрел в цель

иль выстрел мимо,

когда мы выезжаем на природу?

И хорошо ли это —

меткий выстрел с ходу...

(Сергей Викулов. Всходы)

ДИЛЕММА

Я не могу придумать, вот досада,

патроны заряжать или не надо,

когда я выезжаю на охоту?

И что гуманней —

бить в упор иль с лёту?!

В чём больше жизни —

в дроби иль в картечи,

и как избегнуть с егерями встречи?

Как мне добыть

четвероногих братьев,

ни пороху, ни нервов не истратив?

Почётней что — попасть иль промахнуться?..

От этих мыслей можно и рехнуться.

А может, вовсе не губить природу

и, плюнув на хорошую погоду,

в квартире отдохнуть душой и телом,

пофилософствовать над этой темой?..

Но вот друзья торопят на пороге.

Ружьё в охапку! Всё решу в дороге!..

Так здравствуй, справочник смешной!

Цветов и трав в тебе без счёта,

И все луга мои со мной

За тёмной дверью переплёта.

И эту дверь я отворю,

И в эти заросли ныряю,

Азалия!.. — я говорю,

Лобелия... — я повторяю.

(Наталья Галкина. Зал ожидания)

С УЛОВОМ!

Паслён и лук в моём полку,

И мята служит мне рабою.

Калганов корень истолку,

В отвар добавлю зверобою...

Из этой сказочной страны

Вернешься поневоле пьяным:

Я здесь объемся белены,

Напьюсь настоя валерьяны.

Пырей ползучий, хмель и тмин

Увижу на цветном рисунке.

Дурман и горькую полынь

Я унесу в пастушьей сумке...

Спасибо, справочник смешной,

Что таинства твои постигла!

Раскрыла я тебя весной,

А к осени — готова книга.

Вновь я у запертых дверей.

Кого теперь поймаю в сети?

Искусство? Звезды? Спорт? Зверей?..

Да мало ль словарей на свете!

И в просторах тундры голой,

И на взгорках деревень

Мне Тюмень была глаголом

И метафорой — Тюмень.

(Николай Денисов. Ночные гости)

ЧАСТИ РЕЧИ

Не расстанусь я с Тюменью.

Полюбил меня народ.

Здесь моё местоименье,

В нём — и сад, и огород.

Я почти что в тундре голой

Начинал писать для вас.

Жёг сердца сперва глаголом,

А потом открыли газ.

Не шарахайтесь при встрече,

Хоть не очень речь нежна.

Для тюменского наречья

Подготовочка нужна.

О, Тюмень! Моя столица!

Дом родной сибирских муз!

Ты — поэзии частица

И с изяществом союз.

Ну, в если откровенно,

То любовь к тебе — предлог,

Чтоб издали непременно

Вереницу бойких строк.

Видение. Кремль. XII век.

... сеет чёрное иго

Золотая Орда...

Враг подходит к Коломне,

враг уже у Москвы...

и московский детинец

догорает дотла...

калиту набивает

князь Иван Калита...

(Юрий Денисов. Повседневье)

БРЕД. МОСКВА. XX ВЕК.

От полночного бденья

в голове ералаш.

Обступают виденья:

кровь, чума и палаш.

Вижу сны не простые,

не деревья, не снег —

Калиту и Батыя:

знать, XII-й век.

Все событья, как в капле,

умещаются в нём:

вижу половца с саблей

и француза с ружьём.

Вижу крымского хана,

Запорожскую Сечь...

Как бы мне от султана

хоть Коломну сберечь?!

Целят персы да финны

в русский берег морской.

Супротив шлёт дружины

князь Димитрий Донской.

Век XII-й горек.

Кремль, как свечка, пылал.

Только встреться, историк,

уложу наповал!

Два тела, размещённые в пространстве,

Взаимным обладают притяженьем

И движутся одно к другому

Под действием совместных сил.

(Василий Захарченко. Одно солнце на двоих)

ОСНОВЫ МЕХАНИКИ

...А если мы внимательно вглядимся

В работу механизма иль машины,

Заметим, что движенье это можно

Свести к движению отдельных точек.

Величина же скорости движенья

В итоге получается деленьем

Длины пути пройдённого на время,

В которое и пройден этот путь.

У скорости бывает направленье,

А не одна величина, и, значит,

Чтобы характер выяснить движенья,

Нарисовать придётся стрелку-вектор.

В механике ту меру быстроты,

С которой изменилась скорость

За единицу времени, решили

Назвать красивым словом ускоренье.

А главный механический закон,

Который был открыт ещё Ньютоном,

Касается инерции. Его я

Вам поясню на собственном примере.

Когда толкнёт какой-то бес в ребро,

Берёшь, к примеру, физики учебник

(пожалуй, лучше для шестого класса)

И переписываешь за главой главу,

Не думая о цели и о рифме,

Стараясь только соблюсти размер

И отрешённость некую во взгляде.

Всё это вкупе и назвал Ньютон

Инерцией... таланта и мышленья.

Ты пиит, и мой призыв

не сочти за лесть,

потому что пародист

тоже хочет есть.

(Александр Иванов, из пародии на Григория Корина)

КУХНЯ ПАРОДИСТА

Ты, приятель, не клади

мне свой палец в рот.

Для меня твои стихи —

с маслом бутерброд.

Если встретится одна

слабая строка,

обеспечит мне она

 суп из языка.

Коль в поэзии пока

вес твой невелик,

из тебя наверняка

сделаю шашлык.

Ну, а если ты не юн

и известен всем,

я пародию собью

в шоколадный крем.

Пусть фруктовое суфле

не сочтут за лесть.

Надо помнить: корифей

тоже может съесть.

Хочется Возрождения

С тайною Монны Лизы.

(Римма Казакова. Помню)

МОННА РИММА

Пусть чудеса описаны

И внесены в кадастры,

Правят моими мыслями

Мантии и пиастры.

Гонят в подкорку новости

Радио, теле, пресса...

Мне бы уединённости

С ужасами Лох-Несса.

Мне б пообщаться с древними

Пряником или плетью.

Мне бы машиной времени

Резать тысячелетья.

Хочется ночью искристой

Мчать в первобытном танце.

Хочется честной, искренней

Дружбы неандертальца.

Пусть о челнок колотятся

Мрачные воды Стикса,

Мне, как орешки, хочется

Щёлкать загадки Сфинкса.

Разве швея — соперница

Смелым манерам барда?!

Я бы сумела, верится,

Очаровать Леонардо,

Чтоб от улыбки гения

Негой томилось тело...

Хочется Возрождения,

Страстного, как Отелло.

Сердце моё — в Венеции!

То, что я здесь — ошибка!

Хватит читать мне лекции!

Где золотая рыбка?!

Орбиты наши отдаляются,

Стыковку не произвести,

Судьба — Конструктор главный мается,

Пытаясь наш союз спасти.

(Роза Кожевникова. Гроздь рябины)

КОСМИЧЕСКАЯ МЕЛОДРАМА

Под дивный гул небесной музыки

Прошли мы не один парсек.

Любила я антенны-усики

И твой стыковочный отсек.

Во всём пространстве нет ни кустика,

И телескопы целят в грудь...

О, спутник жизни, ты — искусственный,

А не естественный, отнюдь!

Ты приставал ко мне по-всякому,

Ты был нахален, дерзок, смел,

Но при стыковке полный вакуум

Ты обеспечить не сумел.

И не загладишь ты покель вину,

Дотоль пребудешь не у дел:

Ведь абсолютный нуль, по Кельвину,

Температура наших тел.

Осыплет небо вихрем каменным —

И это будет полный крах.

Гори же, милый, звёздным пламенем!

Запустят нового на днях.

Всё гадаем да толкуем,

А дознаться не смогли,

По каким приметам Буем

Предки город нарекли.

Буй речной тому причина,

Иль, спасаясь от господ,

В этот край на Костромщине

Шёл буянистый народ...

Может быть, ходили предки

За Амгунь и за Вилюй

И посад назвали редким

Удэхейским словом — Буй.

(Виктор Куликов. Зори вечерние)

ШАРМА-А-АН!..

Я догадливый мужчина.

По плечу любой кроссворд.

Но родная Костромщина

Мне загадки задаёт.

Скажем, городу досталось

Имя странное Шарья.

Есть в названье что-то малость

От бильярдного шара.

Может быть, в хмельном угаре

Шаромыжник в кушаке

По карманам бойко шарил

На таёжном большаке.

Иль какой-то предок резвый

Путь держал к мощам святым,

И шары на лоб полезли

От ветлужской красоты.

Может быть, купец фартовый

Произвёл лесоповал

И шарашкину контору

В этом месте основал.

Может быть, от града Буя

Мы названье обрели:

Лодкам кажут русло в бурю

Шаровидные буи.

А скорей — француз заезжий,

Продираясь сквозь урман,

Бросил взгляд на край безбрежный

И шепнул жене: — Шарма-а-ан!..

Я сад охраняю по просьбе

Соседского старика...

А сад-то ведь яснополянский,

Не просто какой-нибудь сад...

Наутро среди населенья

Под сводами малых небес

Ко мне вдруг возник интерес,

И слухи о непротивленье

Моём разлетелись окрест.

(Владимир Лазарев. Брат милосердия)

ПРИЗНАНИЕ

Я понял: творю, как в тумане.

Без классики трудно прожить.

И нанялся в Ясной Поляне

От ворогов сад сторожить.

Сперва я разулся, конечно,

Рубаху надел с пояском,

Прошел по именью неспешно,

Усы расчесал гребешком.

Селенье, гляжу, присмирело:

Мол, что за чудной человек?!

Мальчишки, лишь только стемнело,

На яблони вышли в набег.

Собака прижалась, не лает.

И я притаился, застыл.

Вдруг слышу: «Да Лев Николаич!

Он самый! Лишь бороду сбрил!»

И тут я как будто очнулся

И вышел на свет к пацанам.

Но с криками: «Барин вернулся!»

Умчались они по домам.

Народ моментально собрался.

Все руки с почтением жмут.

Я плакал, вздыхал, целовался,

Открыть обещал институт.

Мол, вижу, что помните, чтите,

Хоть люд вы, конечно, простой...

А школьники просят: «Прочтите

Нам что-нибудь, дядя Толстой!»

Насыпали соли на раны...

И, чтоб не накликать беду,

Ушёл я из Ясной Поляны.

Один. Как в десятом году.

Перевелись в деревне драки,

Не чешут парни кулаки.

Пропали смирные собаки,

Повисли смирные замки.

(Василии Макеев. Под казачьим солнышком)

ИЗДЕРЖКИ ПРОГРЕССА

«Нет нынче прежнего веселья», —

Ворчат станичники мои.

Не стало драк по воскресеньям,

Ушли кулачные бои.

В чулан заброшена нагайка.

А раньше знали в этом толк!

Спит под кроватью пустолайка,

Рот затворивши на замок.

Одним отдельно взятым фактом

Теперь село не удивишь.

К соседу в сени въехал трактор —

И снова гладь, и снова тишь.

Пижон на новом мотоцикле

Разгонит на дороге баб...

Но к этому давно привыкли.

Где дух казачий? Где масштаб?

Бывало, по стакану зелья,

И — ходуном весь белый свет!

Вот, говорят, в Нечерноземье

На этот счёт проблемы нет...

Да, с вещмешком и посошком,

презрев на год автомобили,

иду по Северу пешком,

как наши прадеды ходили.

Иду я мимо русских сёл,

делянок, пастбищ и покосов,

иду тропой, где, может, шёл

помор Михайло Ломоносов.

(Николай Малышев. Тёплые Ключи)

ПРОТОРЕННОЙ ТРОПОЙ

Взошла ущербная луна

над кромкой сумрачного бора,

открылась бездна, звёзд полна,

и показались Холмогоры.

Брожу по ним туда-сюда,

изныл в предчувствии вопросов

и намекаю иногда,

что я — Михайло Ломоносов.

Нащупываю путь клюкой,

гляжу по сторонам угрюмо

и выдаю себя порой

за протопопа Аввакума.

Тяну со стариками чай

и, интерес к себе почуяв,

им представляюсь: «Николай.

Поэт. Слыхали, может, — Клюев!»

Ну, а попросят почитать —

я поломаюсь хорошенько

и, к удовольствию девчат,

могу сойти за Евтушенко.

Лежит рассветная земля.

Бежит тропа неутомимо.

Делянки, пастбища, поля...

А я всё мимо, мимо, мимо...

Шумят дожди.

Несут хлебам урон.

В полях нехватка нужного народа...

У предков наших добрый был закон:

Заботиться о продолженье рода.

(Лев Маляков. Милосердие весны)

ВЫХОД ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ

Мой прадед

Был не шибкий грамотей,

Но твёрдо знал порученное дело,

Равняя завсегда число детей

С размерами земельного надела.

Мужик когда-то

Сеял и косил.

Теперь взвалил всё технике на плечи.

На сорок с гаком лошадиных сил

Едва ль одна найдётся человечья.

Инструкцией

Дождя не отменить,

Но чтоб хозяйства не пришли к упадку,

Немедля надо на село спустить,

Как по зерну, по детям разнарядку.

Иначе

Урожай опять сгноим.

Останется в земле и фрукт, и овощ.

А если план не одолеть самим,

То шефы, как всегда, придут на помощь.

Я в детстве стихи ненавидел,

Во-первых, за то, что меня

Читать заставляли у елки

На память плохие стихи...

За то, во-вторых, ненавидел,

Что, сколько ни помню себя,

Из рупора или «тарелки»

Звучали они, дребезжа...

И, в-третьих, за то, что учитель,

Всегда раздражённый старик,

Раскладывать образ Татьяны

По пунктам меня заставлял.

(Николай Новиков. Московский говорок)

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС

Не в силах терпеть униженье

И слушать рифмованный бред,

Я сделался тоже поэтом.

Теперь я за всё отомщу.

Использую их же оружье.

Я знаю его назубок.

Пусть это — читают у елки,

А то — запускают в эфир.

Из третьего — сделают песню.

Четвертым — украсят плакат.

А пятое, вместе с десятым,

Для сборника я сберегу.

Читая творенья собратьев,

Я вижу, что с детства они,

Как я, от души ненавидят

Свои и чужие стихи.

Жизнь, прости меня за штампы,

за приснившийся покой!

Убегу в цыганский табор

над уснувшею рекой!..

Две гитары, две подружки

забренчат под волчий вой!

Байрон, Лермонтов и Пушкин —

все ушли по кочевой.

(Юрий Павленко. Свет полевой)

НАС МАЛО. НАС, МОЖЕТ БЫТЬ, ЧЕТВЕРО...

С детства лорд дышал неровно

на края, где спит заря.

Про цыганского Байрона

оперетка есть не зря.

Пушкину недаром снились

ветры полудённых стран,

потому что абиссинец —

это то же, что цыган.

Клял и Лермонтов столицу,

жаждал, саблею звеня,

черноглазую девицу,

черногривого коня.

В нашем времени жестоком

мне не мило ничего.

Я прощусь с Владивостоком

и уйду по кочевой.

Мы не виделись давненько.

Кони по уши в росе...

Байрон, Лермонтов, Павленко,

Пушкин!.. Ну, как будто все!

И больно мне, и странно,

И не могу я, право, не грустить,

Что в час тоски-кручины окаянной

Рук в шевелюру мне не запустить.

И в чём тут дело?

Льётся ль с неба стронций,

Прорвавшийся сквозь звездные миры,

Иль выжигает яростное солнце

Последние весёлые вихры?

(Владимир Перкин. Костёр отца)

И В ЧЁМ ТУТ ДЕЛО?

Как больно, милая, как странно —

Простые жесты мне не по плечу:

Волос не причесать при всем старанье

И не пригладить непокорный чуб.

Причёске не хватает матерьяла,

А звёздный ветер по земле метёт.

Да, голова немало потеряла

И вряд ли вновь защиту обретёт.

Конечно, можно всё свалить на стронций,

На ЦРУ, наследственность, вино,

На бремя славы, на жену, на солнце...

Но я-то лучше знаю, что со мной.

Разгадка кроется в одной причине:

Когда порою не хватало сил

На творческий подъем — в тоске-кручине

Я акт возмездья над собой вершил.

Как больно было, милая, как странно...

Вблизи — не видишь ни шиша,

И отойдёшь — черты нерезки.

Разъято время, как лапша,

На произвольные отрезки.

(Александр Плитченко. Любовь к снегу)

КУЛИНАРНАЯ КАРТИНА МИРА

Утратил объективный мир

Взаимосвязь и постоянство,

И, как в универсаме сыр,

В куски изрезано пространство.

Пампасы, тундру и пески

Творил Господь неделю в поте,

И плавают материки,

Подобно ягодам в компоте.

Шутить со временем нельзя,

Как с мошкарой иль облысеньем.

Мои вчерашние друзья

Все расфасованы по семьям.

Прогресса цепкая рука —

Разъятий новых предпосылка.

Плотиной заткнута река,

Как недопитая бутылка.

И зверя рёв, и птиц фальцет

Уходят, как пальто из моды.

Что от белка желток в яйце,

Отделены мы от природы.

В стихи засунуты слова,

Как в отделенья патронташа

Иль как в поленницу дрова...

Лишь в голове — сплошная каша.

Как будто лешие следят

Из всех расселин.

Иль оборотень сторожит

За поворотом, —

И вот душа твоя дрожит...

– Откликнись!.. Кто там?!

А там, у вырубки глухой,

Вдали от тракта,

Стоит, обрызганный росой,

Лесхозный трактор.

(Фёдор Ракушин. Царь-ягода)

РУКОТВОРНАЯ СКАЗКА

Тот лес, что мне давно знаком,

Как будто вымер:

Не встретишь оборотня в нём

И нет кикимор.

Глухой тропинкою пройду

Я без опаски.

Никто не кликает беду.

Пропали сказки.

Лишь, как усталый инвалид,

Вдали от тракта

Один на вырубке стоит

Бесхозный трактор.

А у поваленной сосны

В печальной позе

С запрошлой, кажется, весны

Завяз бульдозер.

Какого лешего ему

В болоте надо? —

И сам я толком не пойму.

Стоит — и ладно.

Под сенью вековых берез,

У старой гати,

Наполовину в землю врос

Стогометатель...

Стоят они и в зной, и в мрак,

В дожди и грозы.

Здесь — заповедный автопарк,

Резерв колхоза.

Бросил всё,

Глотая дали,

Полетел, как пионер...

А на месте мне сказали:

— Мы Гарольда Р. не ждали.

БАМу нужен Роберт Р.

(Гарольд Регистан. Дорога земная)

НАРАСХВАТ

Отчитав стихи на ЗИЛе,

Полетел вдогон судьбе...

На КАМАЗе возразили:

«Мы другого пригласили.

Нужен нам Евгений Е.».

Я рванулся в стройотряды:

Вдруг сойду за своего?!

Но сказали мне с досадой:

«Нам Гарольда Р. не надо.

Где б найти Булата О.?»

На Кавказ, в родные дали,

Я помчался, как стрела.

На Кавказе мне сказали:

«Вы немного опоздали.

Мы Расула Г. сменяли

Только что на Беллу А.».

Не летаю я, как птица,

Не влюбляюсь в стюардесс.

Я опять живу в столице,

И отводят мне страницы

«Крокодил» и «Клуб ДС».

Начинаются прямо от Спасских ворот

эти — памятные — двести десять шагов...

Это я потом шаги подсчитал.

Приходил сюда наяву и во сне.

Будто что-то заранее загадал,

что-то самое необходимое мне.

(Роберт Рождественский. За того парня)

САМОЕ НЕОБХОДИМОЕ

Разносится курантов первый удар,

отзываясь эхом в кремлёвской стене.

Я давно заранее загадал

самое-самое необходимое мне.

Словно завороженный, я глядел,

как караул печатает шаг.

И дырочку, словно во сне, вертел в пиджаке —

под лауреатский знак.

И входит Она,

верная мне Поэзия,

в резиновых сапогах,

облепленных жижей болотной...

Корзину, полную клюквы,

у двери поставив,

уходит Поэзия.

(Полина Рожнова. Разрыв-трава)

ОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДА

Разуверившись в россказнях

про золотую рыбку,

что повывелась в наших

водоёмах под Вологдой,

как-то вспомнила я,

что верная мне Поэзия

засиделась, скучая без дела.

Я нашла на повети

лаптишки,

одежонку дала кой-какую,

говорю ей:

"Ступай себе с Богом,

но пустая,

гляди, не вертайся!"...

В первый раз

возвернулась с грибами

и с лечебной разрыв-травою,

вдругорядь

наловила рыбёшки,

а намедни полкороба клюквы

еле-еле припёрла с болота.

Так живём:

я грибы мариную,

собираю фольклор между делом,

а Она у меня на посылках...

Не нарадуюсь,

честное слово!

На моём рабочем столе

Вся история воскресает,

Бьётся мысль людей величайших,

Страсти умершие кипят!..

На моём рабочем столе

Возрастают безмерно массы,

Спорит Время с самим Пространством.

Как удерживаешь ты это

На себе, мой рабочий стол?!

(Иван Савельев. Гармония)

БОГАТЫРСКИЕ ЗАБАВЫ

На конце моего пера

Бьется мысль людей величайших.

Я её, как могу, шлифую,

И, на эту работу глядя,

Покраснел мой рабочий стол.

Мне б на том и остановиться,

Да призвал я умерших страсти,

И под грузом людских пороков

Зашатался рабочий стол.

А когда я расправил плечи

И, талантом своим любуясь,

Натравил на Пространство Время,

Развалился рабочий стол.

Я ничуть о том не жалею.

Отыскав поздоровше доски

И купив подлиннее гвозди,

Для своих забав богатырских

Сколочу я покрепче стол.

Я с историческим разбегом

начну, но буду ли прощён?

Пятнадцатым потянет веком,

как с кухни вот сейчас борщом.

(Вадим Сикорский. Заповедь)

ЧЕМ ПАХНЕТ ИСТОРИЯ?

У всех эпох есть вкус и запах.

Античность — как земля весной.

А нынешний прогнивший Запад

воняет базой овощной.

Устав с историей возиться,

я к выводам пришёл таким:

года испанских инквизиций

заметно отдают жарким;

горелою небесной манной —

мафусаиловы века...

Вот Генрих, завладев Наваррой,

навару ждёт наверняка.

Дышу я кухонным угаром

и постигаю суть вещей.

Меня историки недаром

зовут: профессор кислых щей.

Вот я спрошу любого прохожего,

самого что ни на есть непригожего,

прямо спрошу: — Который час?

– Восемь! – он честно ответит тотчас.

Как же не верить, если он говорит?!

Как же не верить людскому слову...

(Борис Слуцкий. Неоконченные споры)

ПРОВЕРКА ВРЕМЕНЕМ

...Этим вопросом я пользуюсь исстари,

если желаю проверить на искренность.

Спросишь в упор: «Который час?»

Кто пред тобою — ясно тотчас.

Первый в ответ (это мне знакомо)

вдруг заюлит: мол, оставил дома,

на пианино часы забыл...

Мне бы винтовку — на месте б убил!

Следующий, чтоб не нести ответственность,

тоже уклончиво мне ответствует:

дескать, они у него спешат...

А сам виновато отводит взгляд.

Третий мне сказку расскажет, как водится,

что часы у него в ремонте находятся.

Спросишь у пятого... И, наконец,

слышишь конкретное: «Полночь, отец!»

Вроде бы правильно, но шестое чувство

шепчет, что ложь, как ведьма, искусна,

всем норовит сполна насолить.

Не поленюсь посмотреть на свои!

Манжет отогнул: без пяти двенадцать!

Что ж это делается, граждане, братцы?!

Что говорить о глобальных проблемах,

коль надувают направо-налево?!

Сколько разных названии

В уме возникает моём!

Крыша. Клумба. Деревья.

Трава. Паровоз. Чернозём.

(Владимир Соколов. Четверть века)

КАК ДЕЛАЮТСЯ СТИХИ

Я сижу у окошка.

Философски на вещи гляжу:

Сад. Собака. И кошка.

И ещё раз собака. И жук.

Грустной ноткою русской

Мне в душу врывается двор:

Дядя Вася с закуской.

Три стакана. Пол-литра. Забор.

Мы на то и поэты,

Чтобы ткать из хаоса и тьмы

Стансы. Оды. Сонеты.

Пасторали. Баллады. Псалмы.

Убегаю от прозы

И рифмую, открытию рад:

Розы — грозы — морозы,

Кровь — любовь, Арарат — виноград.

Как мелькают красиво

Названья, слова, имена:

Лихославль. Купола. Слёзы. Пиво.

Дядька в Киеве. И бузина...

И не светятся больше ночами

Два крыла у меня за плечами.

(Арсений Тарковский. Зимний день)

СЛУЖЕБНЫЙ ЗАПРОС

Я прошу, чтоб ответил Создатель:

Ангел я или просто писатель?!

Становлюсь я, сомненья итожа,

На святого всё меньше похожим.

Не нащупать ни днём, ни ночами

Крыльев ангельских мне за плечами.

Не найти по-над черепом нимба.

А ведь жил припеваючи с ним бы!

Не могу, что значительно хуже,

Проходить, яко посуху, лужи.

И глаза, как назло, ослабели:

Стрелы дружно летят мимо цели.

Потерял высоту, успокоясь,

Переливчатый ангельский голос.

И порою, в таланте изверясь,

Я с молитвы сбиваюсь на ересь.

До рассвета порою не спится:

Всё грозит мне Господня десница.

Что же делать мне с жизнью таковской?!

Подпись: ангел Арсений Тарковский.

Как меня ты обидела, жизнь!

Где мой конь и жилет из атласа?

Где мои шаровары, скажи?

Где моя белозубая Аза?

И костры, и ночей антрацит...

Где соперник, что кровь мою пролил?

Так и взял бы себя под уздцы

и вскочил на себя, и — на волю!

(Олег Тарутин. Протока)

ЗА ЧТО ОБИДЕЛИ?

Я глаза разомкнул поутру,

ощущением странным встревожен.

Что-то, чувствую, не по нутру...

Пригляделся получше: стреножен!!

Мелодично звенят стремена.

Круп обёрнут в жилет из атласа.

В чём моя, расскажите, вина,

что меня превратили в Пегаса?

Может, в том, что пашу за двоих?

Что не верю во славу, как в фетиш?

Что сношу я удары под дых?

Что меня по кривой не объедешь?

...А цыгане глядят на костёр

и поют о разлучнице Азе.

Чтобы холку наездник не стёр,

можно сбросить наездника наземь.

Ускачу я, поэты, от вас.

Никакой мне награды не надо.

Чем бездарность возить на Парнас,

лучше пасть от руки конокрада!

Мы плыли к высоким широтам

по озеру Селигер,

сигналя в пути пароходам,

взрывая волну, как барьер.

(Анатолии Титов. Земной дом)

ХОЖЕНИЕ ЗА ТРИ ПЛЁСА

Прощаться с любимыми тяжко,

но мы — закалённый народ.

Растаял в тумане Осташков,

и стрелку компаса — на норд!

Мы правим к высоким широтам

седым серегерским путем.

Быть может, за тем поворотом

погибель в торосах найдем.

Как Скиллой с Харибдою, схвачен

корабль берегами в тиски.

Ошую — безмолвствует Хачин,

молчат одесную Пески.

Мы к полюсу, к полюсу правим.

Ни дрейф нам не страшен, ни течь.

Последним приютом — Заплавьем —

решил капитан пренебречь.

Часа через три испытаний

в стихии валдайских широт

нас в Полнове встретит с цветами

и с завистью Дмитрий Шпаро.

Николай Алексеевич?

Здравствуйте!..

Ах, как вовремя встретился с вами!

Всё как-то в пути колесил.

А ведь годы мои —

Сердцем чувствую —

Время приспело —

Годы зрелости вашей,

Поэмы «Кому на Руси...»

(Олег Цакунов. Ночная радуга)

ЮБИЛЕЙНОЕ

– Николай Алексеевич?

Вас беспокоит Олег Александрович!

Не припомните?

Что ж, понимаю, уж память не та...

А ведь я назначал вам,

Заказывал кофе и сандвичи.

Закрутились в текучке...

Не жизнь, а одна маета!

Вы близки мне по духу:

Кляну я дорогу железную,

И в парадных подъездах

Судьбу не однажды пытал,

А в обыденной жизни

Я столько наделал полезного,

Что сержант-постовой

Гражданином однажды назвал.

Дельце есть...

Вы когда-то служили в редакции,

Так уж я об услуге

Нижайше бы вас попросил:

Обработайте мысли

В классической интерпретации,

Ну, а я обеспечу вас списком,

«Кому на Руси...»

Впрочем, я заболтался...

Желаю успехов и бодрости!

Не ленитесь, а я

Постараюсь на днях заскочить.

Наступает пора поразмыслить

О тютчевском возрасте.

Есть задумка одна,

Да и Фёдор Иваныч сулил пособить.

Быть Пушкиным

Не просто было!..

Курчавый мальчик

На меня

Из толстой книжки

Долгий взгляд

Вдруг устремил,

Как старший брат.

(Анатолий Чепуров. Ещё биография пишется)

МЫ С БРАТОМ

Мне Пушкин был

И друг и брат.

И я тому

Был очень рад.

Он никогда

Меня не бил

И в Летний сад

Гулять водил.

А вот теперь,

На склоне лет,

Он взгляд навёл,

Как пистолет.

Я от него

К земле прирос —

Настолько внятен

Был вопрос.

Чтоб избежать

Возможных бед,

Я дал

Уклончивый ответ.

И прекратил я

С этих пор

Внутрисемейный

Разговор.

Не дружим со змием зелёным.

Шашлык мы сегодня запьём

Дешёвым вином некреплёным,

Почти не пьянящим вином...

Глаза виноватые прячу,

Грущу при оплывшей свече,

А серый бесёнок удачи

Сидит у меня на плече.

(Вадим Шефнер. Северный склон)

БАЛЛАДА О ТРЕЗВОСТИ

Не дружим со змием креплёным

И водка у нас не в чести.

В дешёвые вина влюблённым

Положено трезвость блюсти.

Однажды, вернувшись из бани,

Мы сели отведать шашлык.

Его запивать Гурджаани

Я с юности давней привык.

Закуску аджикой приправим —

Во рту огнедышащий ад.

Его мы зальем Саперави

(по крепости — как лимонад).

Тот вечер забуду едва ли!

Такой не приснится уют.

Рекою лилось Цинандали,

Фонтаном пульсировал Брют.

Но тут я заметил спросонок

При утреннем первом луче,

Что маленький серый бесёнок

Сидит у меня на плече.

В глаза виноватые глядя,

Сказал укоризненно бес:

«Напился до чёртиков, дядя!»,

Хвостом помахал — и исчез.

Во сне это было, не знаю,

Иль вправду случилось со мной,

Но только шашлык запиваю

Теперь минеральной водой.

Обожая красоток и деньги,

Я ещё подрабатываю в литейке!

(Игорь Шкляревский. Тайник)

ОЧЕНЬ ГОРЯЧИЙ ЦЕХ

Мне встречались такие красотки,

Что тянули последние соки.

Я уж так их обхаживал яро,

Что не стало хватать гонорара.

Чтоб водились карманные деньги,

Я решил подработать в литейке.

Хоть гудят поясница и плечи,

На свиданья спешу каждый вечер.

Рандеву, вечеринки, круизы...

А в итоге — финансовый кризис.

Чтоб красоток кормить в ресторане,

Я оформился сторожем в бане.

Чтобы дамы не дали отставки,

Стал вахтёром ещё на полставки.

Пусть с поэзией сяду в галошу,

Но красоток, не ждите, не брошу!

ЛИПА 3

Я женщина — начало всех начал:

Я песня жизни, радости и света.

И это мне, мечте своей, сонеты —

Дневник любви — Петрарка посвящал.

(Алла Беженова. Не измени себе)

ТАЙНАЯ ЛЮБОВЬ ПЕТРАРКИ

Петрарка благосклонно прочитал

Мои стихи. Слеза на лист упала.

И, зачеркнув «Лаура», крупно — «АЛЛА»

В сонете, не колеблясь, написал.

Во мне

Батый с Кучумом слушают Шопена,

Еретики на праведном огне

Во мне сгорают.

(Василий Вернадский. Коснись травы)

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Похоже, отравился в ресторане.

Всю душу выворачивает мне.

Как Жанна д’Арк на площади в Руане,

Горит закуска в нутряном огне.

В желудке — точно битва при Грюнвальде.

Гудит живот, как ротный барабан.

Не то в поход собрался Гарибальди,

Не то кого-то топчет Тамерлан.

Дам сто очков любому корифею.

Мой организм настроен, как орган.

Звучат внутри то «Страсти по Матфею»,

То шейк, то болеро, то хор цыган.

Готов переносить мученья стойко.

Зато душа на все лады поёт!

Но врач сказал: «Три раза в день касторка,

Диета, сон, режим — и всё пройдёт».

Фотогеничные поэты,

Чей внешний облик вам знаком.

Значительные их портреты

Над незначительным стихом...

Всё отстоится, устоится,

Осядет пыли полоса.

Немногие проступят лица

И различатся голоса.

(Константин Ваншенкин. Десятилетье)

НАБЛЮДЕНИЕ

Не претендуя на безгрешность,

Открою маленький секрет:

Кто благороднее на внешность,

Тот бесталанней как поэт.

Когда промчится век ХХ-й

И накипь унесёт волной,

Проступит профиль лысоватый

И чёткий нимб над головой.

Катилась дробным звуком тишина...

То дятел с ходу оседлал осинку

И носом, словно пальцем на машинке,

Выстукивал на ветке письмена.

(Игорь Грудев. Маятник)

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ СОВЕТ

Я, как осинку, кресло оседлал

И над машинкою застыл вопросом...

«Давай, во что-нибудь ударим носом!» —

мне дятел, как коллега, подсказал.

Жить на земле и радостно, и страшно...

Подумать только — с женщиной иду.

(Павел Голосов. Возраст верности)

НЕ ДЛЯ СЛАБОНЕРВНЫХ

Ходил я и в заказник на рыбалку,

И с лейтенантом ночью в караул,

Бульдога год выгуливал по парку —

И никогда, представьте, не струхнул.

А вот сейчас — как перед рукопашной:

Из ваты ноги, голова в бреду.

Впервые в жизни мне до жути страшно...

Подумать только — с женщиной иду.

Бегут хозяйки на базар вприпрыжку.

Друзья к пивбару тянутся гуськом.

А мне за буржуазную отрыжку

Одна дорога — прямо на местком.

А там посмотрят на меня недобро,

И схватит от предчувствия тоска,

Что если мне пересчитают рёбра,

Не хватит одного наверняка.

Мы пахали. Боронили.

Мы и сеяли

В землю самое отборное

Зерно...

Виноград, я знаю, вырастет

На Севере!

Будет лучшее — заморское — вино.

(Николаи Дружининский. Вокзальные берёзы)

ПОЭТАМ-МИЧУРИНЦАМ

Пели вы

Назло космическому холоду,

Что на Марсе

Будут яблони цвести...

Кукурузу и лозу

Везли под Вологду...

Вы пахали —

И уборку вам вести!

Город мой, трубочистов твоих

Мне до ужаса не хватает.

Трубочистов и трубачей

И, конечно же, трубадуров.

(Лидия Жданова. Я не могу привыкнуть к листопаду)

ПАР НАД ТРУБОЙ (лингвошутка)

Парафразы — моя любовь.

Не сердитесь, прошу пардона.

Позарез не хватает мне

Парфюмерии из Парижа.

У любви секретный пароль

И особая партитура.

Вызывают твои глаза

С парабеллумом параллели.

Город мой! Мы идём по тебе,

Как под парусом паровозы.

Мчимся взапуски на пари

В старом парке, как по паркету.

Не хватает до слёз парней.

А порою — без всех изысков —

Просто — пары пареных реп.

И, конечно же, пародистов.

Я как-то встретил муравья

В лесу у ёлки.

У муравья судьба своя —

Таскать иголки...

А в муравьином царстве их

Сидит царица.

Там беззаконие у них

Вовсю творится.

Одни иголки на горбу

Всю жизнь таскают.

Покорно приняли судьбу,

Не возникают.

Другие — меньше их всегда

Их жизнью правят.

И нет им Божьего суда,

И нет управы.

(Анатолий Иванов. Возвратите подснежники)

ПЕРЕВОРОТ

Я раз держал нелёгкий путь

Сквозь частый ельник

И сел немного отдохнуть

На муравейник.

И полчаса не усидел

На нём спокойно.

Пора бы положить предел

Их беззаконью!

Я животом к земле приник

В иголках ржавых —

И увидал звериный лик

Самодержавья.

Внутри — роскошные дворцы,

Правленье банка...

Царят помещики, купцы,

Суды, охранка...

А муравью простому нет

Житья на свете.

И это длится тыщи лет...

А кто в ответе?!

Меня берёт за горло страх.

Ну, ладно б — в Штатах...

Но здесь, в архангельских лесах,

В родных пенатах!..

И так мне трудовой народ

Вдруг стало жалко,

Что я свершил переворот

Еловой палкой.

Тут всё дороже на пятак.

Минута в небе длится — чуть подольше.

Поташнивает в небе — чуть побольше.

Внизу поташнивает — но не так.

(Василий Казанцев. Выше радости, выше печали)

РЕАКЦИЯ ОРГАНИЗМА

Стихи потянут на пятак.

О них бы мне не вспоминать подольше.

От них поташнивает — чуть побольше.

От всех поташнивает — но не так.

Эпиграмму на себя

Написать не просто,

Надо, автора любя,

Стать повыше ростом.

...Написал — и не дышу,

Удивляюсь прямо:

На себя донос пишу,

А не эпиграмму.

(Марк Лисянский. Сигнальный огонь)

САМООГОВОР

Самокритику любя,

Как родную маму,

Написал я на себя

Как-то эпиграмму.

К полу намертво прирос

И гляжу с опаской:

Получается донос,

А не то что пасквиль.

Как слова ни изменял,

Чтоб не вынесть сора,

Вышло что-то у меня

Вроде приговора.

Ни прочесть, ни показать

И ни напечатать.

Остаётся разжевать

И поглубже спрятать.

А написано с душой:

Факты, лица, дата...

Значит, очень хорошо

Знаю адресата.

Я замечаю: что ни год —

То усложняются процессы:

Похорошели стюардессы —

Подорожал Аэрофлот!

(Иван Лысцов. Происхождение)

ЦЕНА ВОПРОСА

...Теперь я вглядываюсь в лица,

Когда сажусь на поезда:

Похорошеют проводницы —

Ну, хоть пешком ходи тогда!

Ночной старинный шлях как будто вымер.

Давно огни погашены в домах.

Я не Олег, не Игорь, я — Владимир,

лишь жаль, что не Владимир Мономах.

(Владимир Марфин. Свет Отечества)

ИЗ РОДОСЛОВНОЙ

Занять великий стол — и вся недолга!

Но что с судьбой поделаешь, друзья?...

И я не Игорь, и жена не Ольга,

и родственники, вроде, не князья.

Эол над ухом тренькает на арфе.

Дорога под луной белым-бела.

Отколь фамилие такое — Марфин?...

Видать, в роду посадница была.

Владимир я! Нет имени милее...

Подумать надо, как себя вести:

Иль шапку заказать потяжелее,

Иль Русь ещё разочек окрестить?!...

И в горах гремел орган

раньше времени, в котором

вместе с миром пели хором

Иоганн и Себастьян.

(Юрий Михайлик. Однажды в сентябре)

СБОРНЫЙ КОНЦЕРТ

Содрогался перевал

от органа всю неделю.

Вольфганг вторил Амадею,

Моцарт тоже подпевал.

Пели арию Садко

Римский с Корсаковым вместе.

Звуки по горам окрестным

Разносились далеко.

А Седой и Соловьёв

удивили всех красивым

замечательным мотивом

«Подмосковных вечеров»...

Поёт магнитофон в хантыйском чуме.

К воде приник кочевник-краснотал.

Здесь спутник над становьями Кучума

Вчера перед закатом пролетал.

(Владимир Нечволода. На земле моей)

НАКАНУНЕ ПОКОРЕНИЯ СИБИРИ ЕРМАКОМ (этюд)

Вы думаете: раз — и покорили?!...

Держи карман! А дело было так:

Под вечер тучи плыли над Сибирью,

Над ними — спутник, в нём сидел Ермак

И, снявши шлем, искал в просветах редких

Дымки, становья, чумы, лагеря...

Короче, визуальную разведку

Осуществлял, и, видимо, не зря.

Включив радар над самым главным чумом,

Он ясно различил магнитофон.

Леонтьев измывался над Кучумом...

Луганский, наш! Ну, до чего ж силён!..

Но выступили бисеринки пота,

Когда он пролетал над Иртышом.

Как будто бы предчувствовал чего-то...

И стало на душе нехорошо.

К приборам наклонился он понуро.

Бог весть, какая доля завтра ждёт...

Спустился где-то возле Бай-Конура [1]

И стал готовить казаков в поход.

...к высшей мере — поцелую

я тебя приговорю.

И, бледнея от волненья,

озираясь, словно вор,

приведу я в исполненье

свой суровый приговор!

(Владимир Павлинов. Настоящее время)

РАСПЛАТА

За твою измену злую,

что меня лишила сил,

к высшей мере — поцелую —

я тебя приговорил.

Хоть и нету оправданья

вероломству твоему,

этим страшным наказаньем

смоешь ты свою вину.

Но при всём честном народе

в небо женский крик взлетел:

«Не целуй меня, Володя,

я согласна на расстрел!»

Есть тайный смысл

в корявости строки.

Споткнёшься взглядом —

и начнёшь сначала.

(Надежда Полякова. Приближение)

ХУДО БЕЗ ДОБРА

Есть тайный смысл

в неровности тропы,

возделанной богами

для Сизифа.

Он щедро

камень потом окропил.

А было в гладко — не было бы мифа.

И не случайно

поселился червь

в том яблоке,

что пало на Ньютона.

Прополз бы мимо он,

сей плод презрев —

и не было б

великого закона.

Короче, нету худа без добра.

Так ты, читатель,

ободрав колени

и лоб разбив о прихоти пера,

проникнешь в суть

корявых откровений.

Изящные изгибы кривизны...

Есть где споткнуться

и подняться снова.

И в каждой строчке —

пропасть новизны.

Сто раз начнёшь —

и не поймёшь ни слова.

Здесь,

Говорят, был храм Ахиллы

И восседал в нём Посейдон.

(Григорий Пятков. Вдали и рядом)

ПЯТКА АХИЛЛЫ

Слежу

За самой первой драмой.

Ещё в законе — «не убий!»

В ветвях над Евом и Адамой

Качается зелёный змий...

В любой

Гречанке вижу фею.

Душа свиданья с нею ждёт.

Вот Эвридик свою Орфею

Под звуки лиры в дом ведёт...

Мне

Эрудиции хватило

Синод не спутать и Сион,

Знать, где Ахилла, где Аттила,

Где Волго-Дон, где Посейдон.

Я видел,

Как Зевес сердито

На женщин выпадал дождём,

Как от Гермесы с Афродитом

Был чувственный Эрот рождён...

Ахиллу

Помню и поныне.

Её я, как родную, чту.

Она была на Украине,

Лечила хворую пяту.

К тебе прильнул ветвями клён,

Я знаю — он в тебя влюблён.

Но не пойми меня превратно:

Я не ревную. Мне приятно.

(Юрий Разумовский. Вереница)

Я СПОКОЕН!!!

Тебя сучком коснулся дуб.

Как не принёс он нам беду б!

Но я спокоен за тебя:

К нему привязана свинья.

Вокруг тебя обвился плющ.

Его поступок вопиющ!

В священном гневе трепеща,

Обрежу корень у хлыща.

Глазеют все, кому не лень.

Влюбился даже старый пень.

Не стану делать ничего.

Я просто сяду на него.

Я не искал хвалы и комплиментов

и рук не опускал, судьбу кляня,

когда в заздравных одах рецензенты

не вспоминали, грешного, меня.

И не рождён для славы и парадов,

зла не копил на весь подлунный мир,

когда упоминался я в докладах

под кодовым названием «и др.»

(Михаил Ронкин. Костры на снегу)

МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ

Кого-то до небес превозносили,

зачитывали иногда до дыр;

меня же, если и не поносили,

то зачисляли в легион «и др.»

Но в жизни есть счастливые моменты.

Прослышал обо мне подлунный мир.

Теперь в заздравных одах рецензенты

меня включают в серию «и пр.»

Я верю: стерегут меня удачи.

Признанье обретается в труде.

Хочу быть упомянут не иначе

как в элитарной группе «и т.д.»

Как геометр, Гомер для нас

Расчислит синеву простора.

А теорема Пифагора

Звучит гекзаметром сейчас.

(Валентин Сидоров. Избранное)

СЛОВА И ЧИСЛА

Число и слово так дружны!

Стою, почти что равный Богу.

Что примерять: поэта тогу

Иль Пифагоровы штаны?!

Я бесконечности труда

Предпочитаю уравненья,

Трёх главных правил округленья

Не забывая никогда.

Фортуна, как всегда, слепа,

И ни гроша не стоит рифма.

Пред ясной сутью логарифма

Тускнеет образов толпа.

О снисхождении молю!

Есть реноме, и вес, и внешность,

Но абсолютная погрешность

Ведёт значение к нулю.

Строкам, что множу, нет числа,

И их прогрессия не рвётся,

Но мне никак не удаётся

Извлечь из жизни корень зла.

Я — житель города.

Ни разу

не видел, как растут подснежники.

Я видел, где лежат булыжники,

и знаю, где лежат бумажники.

(Вадим Фадин. Пути деревьев)

ГОРОДСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

...Я также видел ежедневно,

как озираются барышники,

как наживаются шабашники

и набиваются загашники,

как, мир упрятавши в наушники,

от рока млеют пэтэушники,

как вяжут лыко трикотажники

и гонят план шарашмонтажники,

как у пивной роятся бражники —

потенциальные острожники,

и как вчерашние биндюжники

колоннами уходят в книжники.

Я вижу часто, как пирожники

кричат, что, мол они — подвижники,

и как, ближайшие их смежники,

тачают бойко стих сапожники.

Чтоб свет над мраком впредь торжествовал,

Прими, мой друг, из рук моих фиал —

Как факел,

к нам дошедший от Петрарки...

(Аркадий Филёв. Старт)

ЭСТАФЕТА

...Я шесть веков его в руках держал

и, честно говоря, уже устал,

хоть флорентиец знал,

кому вручать подарки!

Летит, кружится жизни карнавал...

Смотри, чтобы сосуд не пустовал.

Минует череда веков —

и снова

преемнику, достойному похвал,

ты передашь торжественно фиал,

дошедший

от Аркадия Филёва!

«Боржоми» лучше пить в Боржоми,

И «Ахашени» — в Ахашени.

(Яков Хелемский. В начале седьмого)

МЕСТО ВСТРЕЧИ

Не мысля за великий грех

Знакомство с зельем приворотным,

Жалею, между прочим, тех,

Кто пьёт, к примеру, в подворотне.

Не в том беда, что есть Указ —

На родине напитки лучше.

Я пью в Баку портвейн «Кавказ»,

«Зубровку» — в Беловежской пуще.

Нарезав тоненько лимон

И плед набросив на колени,

Тяну коньяк «Наполеон»

На острове Святой Елены.

Устал! Попробуй-ка, успей —

Звенеть бокалами в Шампани,

А завтра — «Аромат степей»

Пить под Херсоном на кургане.

Здесь надобна такая прыть!

Мотаюсь до седьмого поту,

Но всё ж держусь. Ведь брошу пить —

Придётся ехать на работу.

ЛИПА 4

Я заблудился в Пушкинских Горах.

Висел туман сырой

и непроглядный,

Он скрыл округу пеленой,

проклятый!

И в душу мне закрался

Тайный страх.

(Евгений Антошкин. Возвращаются подснежники)

В ПОИСКАХ ВДОХНОВЕНИЯ

...Я этот страх

испытывал не раз:

Ведь в Шахматово ездил

и в Тарханы...

Пожалуй,

без усиленной охраны

Опасно там шататься

В поздний час.

В просторной

константиновской избе

Я чем-то был до жути

перепуган.

В Карабиху однажды

ездил с другом —

И там мне стало вдруг

Не по себе.

Сегодня сквозь туман

я брёл межой.

Но вышел Пушкин

и заметил строго:

«Вы, сударь,

перепутали дорогу.

Простите, но вы здесь

Совсем чужой!»

Да, мы не ведали беды,

Когда встречались тут.

О, Патриаршие пруды,

Или, точнее, пруд!..

О, привкус яблока во рту,

О, солнечная дата!...

Я собирался в Воркуту,

Потом ещё куда-то.

Я собирался впопыхах,

Я жил легко и честно.

А ты осталась на прудах,

Растаяла, исчезла.

(Евгении Блажеевский. Тетрадь)

ГОРОДСКОЙ РОМАН

Таких, как ты, хоть пруд пруди,

Известный, Патриарший!

И я без трепета в груди

Летал, как лист опавший.

Командирован был в Оскол —

О, солнечная дата!..

Но попрощаться не зашёл.

Потом уплыл куда-то.

Я, ошущая в пятках зуд

И тягу к непокою,

Спешил на БАМ, КАМАЗ, в Сургут,

Не взяв тебя с собою.

Ещё была Караганда,

Поездка по Алтаю...

Ты, помню, плакала тогда,

А почему — не знаю.

Тебя я бросил впопыхах,

И это было честно.

А ты осталась в дураках

И навсегда исчезла.

Поздним вечером во тьму

Выйду на шоссейку.

Свою милую возьму

Ласково за шейку.

И скажу ей: — Полюби!

Без тебя фигово!.. —

А она: — Хоть погуби,

Но люблю другого.

(Константин Ваншенкин. Жизнь человека)

ВОТ ЭТО ЛЮБОВЬ!

Сядем ночью под копну...

Пьяный без вина я.

Милой ласково шепну:

«Удавлю, родная!»

Так спокойно, не грубя,

Но с мужскою силой...

Засмеётся: «Я тебя

Отравлю, родимый!»...

Над копной встаёт рассвет.

Комары заныли...

Вот и ладненько, мой свет,

И поговорили...

Я прошагал легко и осторожно

К грибным своим нахоженным местам,

И, словно бы решив: «При этом можно»

Лес вновь запел,

Защёлкал,

Засвистал.

И началось вокруг меня такое!

Кусты мне разом поклонились в пояс,

Захлопали в ладоши лопухи,

И, от восторга сам себя не помня,

Скворец мне песню лучшую исполнил,

А дятел стал отстукивать стихи.

(Артур Вороненко. Земные заботы)

СИМБИОЗ

Такого лес не видывал давненько.

Природа будто встала на дыбы!

Ведь сам Артур Исакыч Вороненко

С утра пораньше

Вышел по грибы.

Не задаёт вопросов глупых чибис,

Несут сороки радостную весть,

С медведем

От восторга приключилась

Вошедшая в пословицу болезнь.

Зверушки,

Позабыв про осторожность,

Тотчас к нему со всех пустились ног.

Визжат,

Галдят,

Свистят:

«При этом можно!

Один у нас защитник и знаток!»

Бегом,

Ползком,

Вприпрыжку,

Тихой сапой...

Сплели из дуба лавровый венок.

Какой-то волк своей мохнатой лапой

Помог ему взобраться на пенёк.

Он от волненья стал белее мела,

Откашлялся и вытащил стихи.

Минута —

И поляна опустела,

Лишь хлопали в ладоши лопухи.

Как хорошо, если хочется

самозабвенно хотеть!

(Владимир Грядовкин. Разнотравье)

ЖЕЛАНИЯ И ВОЗМОЖНОСТИ

Ах, эта душная ночь!

В озере месяц полощется.

Как хорошо, если хочется!

Надо попробовать смочь.

Но — чёрт возьми! —

Летали в космосе

Стихи, написанные мной.

Их Николаев взял в ракету,

Чтоб на досуге почитать,

И двести с липшим раз планету

Им выпал жребий облетать.

(Николай Доризо. Избранные произведения)

КОСМИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

Случайно я подслушал как-то,

Что Центр решил, устав от схем,

Отправить в космос для контактов

Все тиражи моих поэм.

Их собирали скрупулёзно

В пыли больших библиотек,

У дам выпрашивали слёзно

И сберегали от потех.

Смотрю, как Главный в люк бросает,

Туманя взгляд поверх очков,

Бестселлер для домохозяек,

Отраду тихих старичков.

Была поэзия — и нету...

Что на досуге почитать?!

Но двести с липшим раз планету

Им выпал жребий облетать.

Забудь про всё, очнись и слушай,

И информацию лови:

Контейнер отдал Богу душу,

Тараня плотные слои.

Но я считаю: несомненно,

Всем очень крупно повезло,

Что разлетелись по Вселенной

Стихи поэта Доризо.

И путь, просёлочный и узкий,

пролёг до утренней звезды.

О боже, ну какой же русский

не любит медленной езды.

(Владимир Евсеичев. Места отеческие)

РУССКИЙ ХАРАКТЕР

Ползу по узенькой дорожке

и оставляю пыльный след.

Трясутся старенькие дрожки.

То пень, то кочка, то кювет.

Друзья несутся в самолётах.

Идёт-гудёт ХХ-й век.

Мне ж торопиться неохота:

я всё же русский человек.

На мозги давят перегрузки,

летят на запад поезда,

а я считаю: не для русских

любая быстрая езда.

Я написал стихи про это

и до звезды пешком пошёл.

А Гоголь — не указ поэту.

Он, как известно, был хохол.

Дмитриев Коля,

Касмынин,

Щуплов...

Громко, но это России поэты.

(Михаил Зайцев. Отчий дом)

НЕ РВЁТСЯ ЦЕПЬ

...Лермонтов Миша,

Бальмонт, Гумилёв

Им передали свои эстафеты.

Тяжек их груз

и маршруты круты.

Но, ощущая огромную силу,

Пашут...

Талантом, о Господи, Ты

Не обделил ни меня, ни Россию!

Вознесенский сейчас в Америке,

Важно ходит по авеню...

В Чернозерье с речного берега

Я привычно гусей маню.

Не грущу и на жизнь не сетую,

С кручи Машку гоню лозой, —

Он беседует там с поэтами,

С президентом, а я — с козой!

(Дина Злобина. Сроки счастья)

РАЗОШЛИСЬ ДОРОЖКИ

Евтушенко уехал в Англию

На семейное торжество,

А Рождественский мчит в Италию,

Чтоб отпраздновать Рождество.

С ними мне, и чего тут сетовать,

Не стоять на оной доске.

Но обидно с козой беседовать,

Если Фирсов — и тот в Москве.

Побреду за семьёй гусиною

Ранним утречком по росе...

Ведь такою же хворостиною

И Есенин гонял гусей.

Мне коза улыбнётся ласково:

Не печалься, ведь мы вдвоём!

Александр Сергеич в Михайловском

По полям гулял не с царём.

Не расстанусь я с малой родиной!

Светят, горестям вопреки,

Чернозерье, Тарханы, Болдино —

Русской лирики маяки.

И тиха,

И раскрыта,

Как прозрачный ручей,

Ты лежишь, Афродита,

У меня на плече...

(Марк Кабаков. Зал ожидания)

ГРАЦИИ В ГРЕЦИИ

...Защищая от ветра

Афродитин покой,

Обнимаю Деметру

Я свободной рукой.

Дивный яд поцелуев,

Как амброзию, пьём.

Возле ног прикорнула

Артемида с копьём.

Олимпийские виды...

Геликон... Тишина...

Но, с лицом Немезиды,

Вдруг возникла Жена.

Три подруги античных

Растворились —

И нет.

Как-то неэстетично

Завершился сюжет.

Думал я о заносчивых авторах:

Будьте, братцы, скромны и тихи,

На гостиничных администраторах

Вы свои проверяйте стихи.

(Борис Климычев. Ключ любви)

ЖЕРТВА ИСКУССТВА

Восседают портье за оконцами,

Уваженье внушая и страх,

И хрустят четвертные с червонцами,

Оседая в надёжных руках.

Я затрясся от взгляда несытого

Из последних поджилок и сил

И заместо билета кредитного

Молча в паспорт стихи положил...

Расселилась бродячая публика,

Так и шмыгает лифтами ввысь.

Даже кто не накинул ни рублика —

И для тех раскладушки нашлись.

А у администратора Клавочки

От поэзии сделался шок.

И ночую я в парке, на лавочке,

Зажимая проклятый стишок.

Под зелёными хоругвями

Наспех вырванной ольхой

Отбивался с лесорубами

От кикиморы глухой.

(Леонард Лавлинский. Степной ночлег)

ЛЕСНАЯ БЫЛЬ

Раз пошёл я за грибами...

Ёлки-палки, лес густой,

Ступы с бабами-ягами,

Как “фантомы”, надо мной.

Жуть берёт. Но я не нытик.

На меня управы нет.

Сам себе я — видный критик.

Сам себе — большой поэт.

Ни души, а дело к ночи.

Я давай стихи читать.

А кикимора хохочет,

Не желает почитать.

Выдрал я дубок с корнями,

Вспомнил Стеньку, Ермака

И лесной нечистой даме

Наломал всерьёз бока.

По-казачьи врезал в зубы,

Дал поесть сырой земли...

Подоспели лесорубы

И кикимору спасли.

Отобрал дубок лесничий

И составил протокол:

Мол, веди себя приличней,

Коли в лес гулять пошёл.

Ещё одно стихотвореньице

сказать словечко норовит.

Но мне приходит утешеньице,

такое малое на вид.

Я подаю ему вареньице —

и не проносит мимо рта.

Оно уйдёт под воскресеньице —

туда, где лёд и пустота.

(Валентина Мальми. Свободный день)

ПЛОДЫ ВДОХНОВЕНЬИЦА — ГРЯДУЩИМ ПОКОЛЕНЬИЦАМ

Вот села муха на вареньице —

и не проносит мимо рта.

Сложу о ней стихотвореньице,

чтоб заполнялась пустота.

Давно уж нет в душе гореньица.

Прошу: «Господь меня спаси!

Пошли мне муху в утешеньице!

Вареньица мне поднеси!»

Начнётся жизнь земная и на Марсе

С обычной деревеньки на холме.

(Алексеи Мишин. Земля любви моей)

МАРСИАНСКИЕ ХРОНИКИ

Да, в нашей жизни есть не только проза!

Меня на Марсе как-то земляки

Избрали председателем колхоза,

Который “Аэлитой” нарекли.

Есть в чертежах центральная усадьба.

Работой обеспечена родня.

И первая в колхозе новом свадьба

Назначена на праздник трудодня.

Но стало, как обычно, лихорадить:

То фонды на Венеру уплывут,

То срок настанет закрывать наряды —

А впору приглашать народный суд.

Текут рекой в каналы удобренья.

Жуют телята хвойную муку.

А солнце шпарит жёстким излученьем,

Срывая план по льну и молоку.

Нет сил поведать обо всех мытарствах...

Нас вывезли ракетой по зиме.

Закончилась земная жизнь на Марсе

Забытой деревенькой на холме.

Розовый куст

И вот дарю тебе я в день рожденья

багровых роз благоуханный куст.

Жгут губы мне —

ну, что за наважденье! —

они, как поцелуи милых уст.

Но нет тебя прекраснее на свете!

Божественно просты твои черты,

и пусть у нас с тобой родятся дети,

такие же красивые, как ты!

(Владимир Павлинов. Настоящее время)

НЕ ПОДВЕДИ, РОДНАЯ!

...Я стану на тебя молиться денно

и нощно, несравненная моя!

Малютки наши будут, несомненно,

такими же способными, как я.

Лишь только б, к огорчению большому,

природа нас не подвела ни в чём:

не вышли б детки, как заметил Шоу,

в меня — красою, а в тебя — умом!

Мы в дому.

Мы просто прихожане.

Хлеб да соль,

Картошка да икра:

В избах испокон неуважаема

В чинопочитание игра.

(Вячеслав Пушкин. Цветные сны)

ЧТО БОГ ПОСЛАЛ

Я в командировки

Езжу часто.

Вот недавно был у рыбаков:

Вывозил

Районное начальство,

Чтоб проинспектировать улов.

Наш хозяин

Шапку не ломает.

К чинопочитанью

Не привык.

Он обычный ужин выставляет:

Хлеб, коньяк,

Картошку и балык.

Я черкну об этом факте

Строчку.

До чего ж народ у нас простой!

Если на меня и катят

Бочку,

То, обычно,

С чёрною икрой.

Как всадник коня,

я бессонное сердце стегаю...

Сумейте высечь вдохновенье

в душе, где стынет холодок...

(Михаил Ронкин. Костры на снегу)

РАЗОШЁЛСЯ

Вчера дошёл до белого каленья,

но не осилил чистого листа.

Стегнул я сердце, высек вдохновенье,

а заодно и Музу отхлестал.

О жаркая, о снежная берёзка.

Моё поленце, веничек и розга.

(Давид Самойлов. Волна и камень)

БЕРЁЗОВЫЙ СТИМУЛ

Когда бессильны гений и старанье,

Рекомендую самобичеванье.

Чтоб стали строчки тонки и красивы,

Успешно применяю прутья ивы.

Когда мне кажется, что я бездельник,

Употребляю свежий можжевельник.

Чтоб импульс творчества дошёл до мозга,

Годится лишь берёзовая розга.

Через неё нутром вбираю силы.

Лишь так поэтом можно стать в России!

Болит и голова, и здесь, напротив...

Но как целебно истязанье плоти!

За три сеанса блажь, как ветром, сдует.

Взяв розгу и перо, привыкнешь думать.

Я со вселенной говорил на «ты»,

Я вечности набрасывал черты,

Являлся к богу на святой порог,

Я отвлекался от людей, как мог.

(Вадим Сикорский. Знак)

Я, ЗЕМЛЯ, НЕБО И Я

Сказал мне друг: «Иди ты к Богу в рай

И там ему свои стихи читай!»

Я внял его совету и пошёл,

И вскоре отыскал святой престол.

Господь сказал: «Иди ко всем чертям

И развлекай их сколько хочешь там!»...

Я побывал на небе и в аду

И снова к вам, товарищи, иду.

Опять я в дороге,

Равнина родная

Обдаст ароматом

Озёрного края...

Хороший знакомый

Иль друг в каждом доме.

И в каждой деревне

У меня по царевне.

(Борис Симонов. Пахнет соснами Россия)

В ЛЮБОЙ ДЕРЕВНЕ

Душа отдаётся

Июльскому зною.

Хватаю рюкзак

И прощаюсь с женою.

Я — видный мужик,

Не скопец и не евнух.

Бывает, знакомый

Припрячет царевну...

А если я этому

Стану перечить,

Обдаст ароматом

Владимирской речи...

Опять я в дороге,

За счастьем в погоне...

Да мало ли сёл

В Вязниковском районе!

— Поэт неровный! —

крыл с трибуны сноб,

Сверкая золочёными очками.

Но что красивей:

телеграфный столб

Или дубок с неровными сучками?

(Дмитрий Смирнов. Капля за каплей)

***

Конечно,

дуб приятнее столба.

Осанка горделива и могуча.

Но сколько стоит

эта похвальба,

Когда дубок идёт не в рост,

а в сучья?!

Цепляешься за слово и за фразу

И в самом деле проявляешь прыть.

Да, ты плохое замечаешь сразу...

Попробуй-ка хорошее открыть!

(Дмитрий Смирнов. Капля за каплей)

***

Я знал, что обречён на неудачу,

И к чтенью приступил, скрывая грусть...

Ты прав:

мне не решить твою задачу.

Я не нашёл хорошего.

Сдаюсь!

Разгрызть орех не просто —

он скупой.

Я одолел его,

шагая горной тропкой.

В извилинах зерно под скорлупой

Напомнило мне мозг

под черепной коробкой.

(Дмитрий Смирнов. Капля за каплей)

***

Орех подобен мозгу,

посмотри...

Всё связано незримо в этом мире!

Я посчитал извилины внутри...

Всё сходится:

как у меня — четыре!

Я потому пишу двустрочье,

Что не могу писать короче.

(Дмитрий Смирнов. Капля за каплей)

***

Нетрудно написать короче

Без двух последних лишних строчек.

Джиоконда

Ты глядишь светло и мудро

В этот мир земной,

Повернувшись к окнам Лувра

Худенькой спиной.

(Валерий Ходулин. Монолог брата)

УМЕЛЕЦ

Коридоры в Лувре узки.

Времени в обрез.

Но Ходулин — парень тульский:

Боком — и пролез.

Нет, не зря просил он визу

Не в пример иным,

Если даже Мону Лизу

Видел со спины.

Он пожал Венере руку,

Ощутив кольцо.

Нике преданно, как другу,

Заглянул в лицо.

И смотритель, зыркнув остро,

Молвил, чуть дыша:

«Вы, простите, Калиостро?»

Он в ответ: «Левша!»

ЛИПА 5

Мне вдруг маленькой стать захотелось...

Чтоб подраться с каким-то мальчишкой,

Бросить мячик в чужое окно,

Чтоб мультфильмы о волках-трусишках

Посмотреть с наслажденьем в кино.

(Елена Бондарева. Жду весну)

ВЫПАДАЯ ИЗ ДЕТСТВА

Поиграю с соседскою кошкой —

Над бумагой чуток подышу.

Брошу мячик в чужое окошко —

И про это стишок напишу.

Я готова с мальчишкой подраться,

Если вдруг вдохновения нет,

А от фильма про Волка и Зайца

Впечатлений — на целый сонет!

Ах, Поэзия, взрослое дело!..

Без неё не прожить мне и дня.

Кукла Маша в передничке белом

Восхищённо глядит на меня.

Феодосия, Керчь, Таганрог —

крайний север античного мира.

Значит, тоже их что-то манило

из обжитых давно городов?..

Лишь презревший домашним теплом

ощутит, что пространство открыто...

Вот зачем покидали свой дом

сибариты роскошного Крита.

(Владимир Британишский. Открытое пространство)

К ВОПРОСУ О РОМАНТИКЕ

Тира, Ольвия и Херсонес...

Приоткрыть их рождения полог

может только могучий Зевес

и посланник его — археолог.

Без излишних доказано слов

то, что грекам чуть-чуть не хватало

самой малости: леса, рабов,

хлеба, рыбы, скота и металла.

Если власти грозили судом,

если в общество двери закрыты —

лишь тогда покидали свой дом

эмигранты Коринфа и Крита.

Но работы научных светил

не указ для большого поэта,

за романтикой он снарядил

сибаритов Афин и Милета.

И, гиматий одев на хитон,

собирались они на агоре,

выпивали прощальный ритон

и кричали: «— О горе нам, горе!

Мы богаты и знатны. За что?

Мы откупимся, дай нам возможность!

В нашем возрасте плыть за мечтой?!

Пожалей хоть заслуги и должность!»...

Как на новый пергамен строка,

ляжет Понтом Эвксинским дорога:

«В глушь, на север, всех в Тмутаракань!!!»

(Это чуть поюжней Таганрога).

Алексею Пьянову

Дороги, которые нас выбирают, Алёша,

прекраснее тех,

по которым и мы могли бы пройти.

(Пётр Вегин. Серебро)

ЭТЮД К КАРТИНЕ Н.Н. ГЕ «ПЁТР И АЛЕКСЕЙ»

Ты помнишь, Алёша, дороги любимой Тверщины,

где, следом за Пушкиным, часто и ты проходил...

Но самой прекрасной дорогой,

достойной такого мужчины,

считаю я ту, где тебя повстречал «Крокодил».

За фермой рощу молодую

Морозец щиплет по утрам.

(Иван Ветлугин. Долгота дня)

ВСЕ ПО ПАРАМ

Берёзку солнышко ласкает,

К девчонкам холод пристаёт,

В землицу дождик проникает,

А в хату ветерок снуёт.

Снежок ложится на дорогу,

Туман от взоров спрятал рожь...

Все парами! И слава Богу!

Известно дело — молодёжь!...

Я по нраву далеко не чинна,

Говорлива смолоду — нет слов!

Но всегда мне нравились мужчины

Редкостной породы молчунов.

(Ирина Волобуева. Цветные ветры)

МОЛЧАНЬЕ — ЗОЛОТО

...Никогда не обругают в споре,

Хоть имеют мнение и взгляд,

И в любом нелепом разговоре

Ничего в ответ не возразят.

Эта уходящая порода —

Джентльмены до мозгов костей.

Как среди галдящего народа

Мне от них дождаться вдруг вестей?!

Трепачи на пляжах и бульварах...

Болтуны гребут себе чины.

Только мне они совсем не пара.

Где ж вы, дорогие молчуны?

Видно, очень веские причины

Держат их по кельям и углам.

Жаль, что молчаливые мужчины

Избегают говорливых дам.

Туманные латышские коты

моих речей почти не понимали.

Пушась своими царскими хвостами,

спешили прочь, — но можно ли винить:

у них в глазах всегда стояла грёза.

(Татьяна Глушкова. Выход к морю)

АУДИТОРИЯ

...Томясь в столичной праздной суете,

устав от ежедневных упражнений

со словом, я решила отдохнуть

и побродить по прибалтийским дюнам.

Вначале одиночество в меня

вселяло равновесие и мудрость,

но по прошествии немногих дней

я с удивленьем стала ощущать

необходимость в дружеском общенье,

а так как люди часто избегали

тоскующего взгляда моего,

то я почла себе за честь вступить

в беседы с местными котами, коих много

бродило в те часы на побережье.

Туманные латышские коты

моих речей почти не понимали.

Пушась своими царскими хвостами,

спешили прочь, — но можно ли винить:

у них в глазах всегда стояла грёза,

как у героев Гамсуна и Грина.

Когда с поклоном к старшему из них

я подошла, чтоб выяснить причину,

которая их явно заставляет

упорно не искать со мной контакта,

он сделал мне ответный реверанс

и произнёс: «Мы так привыкли слышать

стихи, что здесь слагали Северянин,

Самойлов, Райнис, Бальмонт, Межелайтис...

Вы ж нам читаете, простите, прозу».

Влюбился до бровей,

Лишь ум,

Что чуть повыше,

Чуть-чуть ещё свободен

От неё.

(Игорь Грудев. Маятник)

НЗ

Все говорят:

Любовь!..

Да что в ней толку?!

Я

Светлый ум для музы

Берегу.

Влюбляюсь только по уши,

Поскольку

Извилин в них

Чуть меньше,

Чем в мозгу.

Опять меня влюбиться угораздило

На рубеже грядущих холодов.

(Анэс Зарифьян. Притяжение)

ЗДОРОВЬЕ — ДОРОЖЕ!

...Прослушал я вчера прогноз по радио

И вижу — совершенно не готов.

Авантюризм — таскаться на свидание

В преддверье гололёда и пурги!

Проверил как-то гардероб недавно я:

Нужны дублёнка, шапка, сапоги...

Запомните в амурном ослеплении:

Морозы — не пустой для сердца звук.

Подхватишь грипп, а то и воспаление...

Я ж врач и даже кандидат наук!

Шепчу своей любимой очень ласково:

«Зима пройдёт, не стоит горевать!

8-го марта в марлевой повязке я

С микстурой буду под часами ждать!»

Под осенним солнцем

мы стоим у древа,

за руки схватившись,

как Адам и Ева.

(Геннадий Калашников. Ладонь)

ПО СТАРОМУ СЦЕНАРИЮ

...Взгляда друг от друга

отвести не смея.

Если что случится —

всё свалю на змея.

В голове мелькают

райские виденья...

Не прожить на свете

без грехопаденья!

Мы легко одеты.

Ты совсем озябла.

Как дела у Бога

с урожаем яблок?..

Нет! Слава — не цветы, не снимки,

А честь, когда признал народ,

Когда сдаёшь в ремонт ботинки,

А мастер денег не берёт.

(Игорь Кобзев. Красное с золотым)

НА НАРОДНЫХ ХАРЧАХ

В почёте на Руси таланты.

Я ем цыплёнка табака,

А вкруг стоят официанты,

Дрожа от робости слегка.

Ни слова о деньгах, ни звука,

И каждый хочет угодить.

Директор жмёт с поклоном руку

И просит чаще заходить.

Мол, это будет лучший отзыв,

Мол, ощутим избыток сил,

Коль слух пройдёт, что Игорь Кобзев

Откушать здесь благоволил.

Я бросил вредную привычку

Платить за газ и телефон,

И контролёры в электричках

Меня обходят за вагон.

И так везде: в театре, в бане,

В такси, в химчистке, в Лужниках...

Откуда эта тяга к знанью

В обычных русских мужиках?

Пусть двадцать лет страдал в ученье,

Теперь — и снимки, и цветы.

Живу на гособеспеченье,

Не снисходя до суеты.

И только голос за спиною

По сердцу полоснёт, как нож:

«Пустяк! Прокормим всей страною.

Блаженный... Что с него возьмёшь!»

Денис Давыдов

Кружит ворон,

вьётся дым,

конь, смеясь, гремит копытом.

Хорошо быть неубитым

и как утро молодым.

Хорошо, когда в груди

сердце барда и гусара.

До краёв налита чара,

остальное — впереди.

(Диомид Костюрин. Любовь немилосердная)

ДИОМИД ДАВЫДОВ

Я вчера смотрел кино

«Эскадрон гусар летучих».

Конь смеялся, плыли тучи

и рекой лилось вино.

Я во все глаза глядел,

как Давыдов на экране

на одном почти дыханье

воевал, любил и пел.

Я слова запоминал

и, придерживаясь правил,

их немного переставил,

заглянув в оригинал,

а потом перебелил

и, ничем себя не выдав,

их назвал «Денис Давыдов»,

расписался и закрыл.

Хорошо, что у меня

есть диплом Литинститута.

На стихи ушла минута,

а Денису — мало дня.

Жёны — женщины лучшей породы.

(Лев Кривошеенко. Высота 102)

РАССКАЗ КИНОЛОГА

У женатых один идеал,

Неподвластный влиянию моды.

Я на собственной шкуре узнал:

Жёны — женщины редкой породы.

На работу иду, как на бой.

Там нельзя без железной отваги:

Разведённые смотрят с мольбой,

Вдовы ластятся, словно дворняги.

Незамужние след мой берут,

Словно гончая или борзая.

Я из их обольстительных пут

Еле, сердце скрепя, ускользаю.

Эти женщины — ушлый народ.

Словно зайца, меня обложили.

Среди всех мне известных пород

Предпочтительней жёны. Чужие.

Ищу врага.

По душам рыщу.

Трублю, как лось: ищу врага!

Ещё я чувствую силищу

взметнуть любого на рога.

(Валентин Леднёв. Последний колосок)

ВРАГАМ — ПО РОГАМ!

Любой детали в организме

я применение найду.

Рога необходимы в жизни,

когда ты угодить в беду.

С врагами спорим мы помногу...

Противник мой трубит, как слон,

а я в ответ упёрся рогом

или двумя — и спор решён.

Рогами смело лезу в сечу

и управляюсь за двоих.

Не попадайтесь мне навстречу,

покуда я не сбросил их.

Пусть враг хитёр, умён, коварен,

мои рога остудят пыл.

От всей души я благодарен

тому, кто мне их подарил.

Поэзия — вот случаи убедиться,

Как далеко наш третий глаз глядел,

Поэта превращая в ясновидца,

Чтоб перешёл он всяческий предел.

(Юнна Мориц. Третий глаз)

ПЯТЫЙ УГОЛ

Злословят, что стихи мои, как вата,

А иногда — в ладони ржавый гвоздь.

Пусть на два глаза я в стихах подслеповата,

Но третьим глазом вижу всех насквозь.

Мой третий глаз, сверкающий, подзорный,

Ты видишь, что читает молодёжь?! —

Цветаеву! Сапфо!... Сей факт позорный

Меня вгоняет то в огонь, то в дрожь.

Мне грезятся далёкие восходы,

Зрю третьим оком, как в рассветный час

Красивые и стройные народы

Читают хором сборник «Третий глаз».

Быть может, скажете, что это бред, однако

Дерзаниям моим предела нет:

Ведь между Моруа и Мориаком

Для Мориц в каталоге есть просвет.

Я верною собакой пятилапой

Вползу в ваш дом и лягу на порог.

За мной войдут стихи колонной пятой,

Шеренгами неумолимых строк.

Не хмурьте брови в чёрной укоризне.

Хоть смысл стихов туманно-невесом,

Хочу я стать в телеге вашей жизни

Незаменимым пятым колесом.

За изощрённость строго не судите.

За пазухою камня не храня,

В библиотеке вашей отведите

Почётный пятый угол для меня.

Я в одном обычном доме,

где души не чают в доме,

прочитал в её альбоме

зарифмованные строчки.

...Мне до классиков далёко.

Хорошо, что здесь, однако,

нет ни Пушкина, ни Блока,

ни меня, ни Пастернака.

(Александр Николаев. Параллели и меридианы)

АНТОЛОГИЯ

...Тот альбом меня обидел.

В гневе я ушёл из дома.

Ведь никто из них не видел

настоящего альбома.

В том альбоме, как в копилке,

Гёте, Фет, Егор Исаев,

Николаев, Брюсов, Рильке,

Мандельштам и Николаев.

Есть ещё Васильев Павел,

Николаев и Сельвинский...

Тот альбом я сам составил

и показываю близким.

Поле за пряслами

Утром осенним

Волнует неясно,

Как ранний Асеев!

(Рудольф Панфёров. Золотые лады)

ЭТАПЫ ТВОРЧЕСТВА (пейзаж)

Речка под горкой

Не слышит укоров,

Журчит без умолку,

Как ранний Панфёров.

Леса необъятные

Кажут свой норов:

Бормочут невнятно,

Как зрелый Панфёров.

Тучки, как птички,

Спорхнули с угоров

И сеют водичкой,

Как поздний Панфёров.

ЛИПА 6

Завтра снова накатится дело

И заботы — приливной волной.

Но потом — отрешусь от работы,

Постараюсь от всех утаить,

Что давно уже хочется что-то

Мне со звёздами поговорить.

(Михаил Асламов. Зимник)

ПРОРЫВ ИЗ ОБЫДЕННОСТИ

В повседневных делах бесконечных

Не услышать мне музыку сфер.

Пообщаться бы с чем-нибудь вечным,

С поп-звездою хотя б, например.

Мне пора из простого азарта

Дать посильную пищу уму:

Вызвать дождь или дух Бонапарта,

Или просто повыть на луну.

Катят дни, словно волны, убого:

Сон, работа, работа и сон...

Всё хочу побеседовать с Богом,

Да не знаю, желает ли Он...

Перо небрежно рвёт бумагу,

бежит то ввысь, то поперёк,

и, словно сосны в снег,

с размаху

ложатся строчки на листок.

(Иван Ветлугин. Долг)

МОЖНО ВЫРУБИТЬ ПЕРОМ

Наверно, я дошёл до точки.

Не вижу света впереди.

Собой написанные строчки

рву, как рубаху на груди.

Моя делянка оскудела

и опустел лесоповал.

Я не сидел ни дня без дела,

но громкой славы не стяжал.

Перо рассудку не подвластно:

бежит то вкось, то поперёк.

Строка то вздыбится опасно,

то вылетает за порог.

Не в силах укротить натуру,

хоть и предчувствуя беду,

врубаюсь я в литературу,

как будто просеку веду.

Строка легко бежит под горку,

ведь я пером махать здоров

и твёрдо верю в поговорку:

чем дальше в лес — тем больше дров!

Настоящие жёны

повымирали, как мамонты.

(Сергей Давыдов. Избранное)

ОПОЗДАЛИ

Женщина — это икона!

Но поняли это не скоро.

Земля жила по законам

естественного отбора.

Сначала исчезли ящеры

вместе с пещерными львами.

Одних доконали пращуры,

другие скончались сами.

Вымерли постепенно

мамонты и бизоны,

и в прошлое, как в легенду,

ушли настоящие жёны.

Прошла лишь секунда в сравнении

с космическими часами,

но этих жён, к сожалению,

мы не застали с вами.

Историю не подправите.

Но как без них одиноко!

А если осталась парочка

где-нибудь на Ориноко —

не засидятся в невестах,

нет повода для кручины —

их в самом безлюдном месте

найдёт настоящий мужчина!

Я хожу по планете, как ходит мужчина —

нараспашку ковбойка,

затянутый в пояс...

А меж тем, я чувствую: я — вершина.

Я седею, как Полюс!

(Даниил Долинский. Вторая половина дня)

ПУТЕШЕСТВИЕ В СЕБЯ

Я хожу по земле,

как поэты простые —

вся душа нараспашку,

смеюсь и вздыхаю...

А, меж тем, я чувствую: я — пустыня.

И мозги высыхают!

Мне бы в гору пора.

Путь к вершине не близкий.

И меня обгоняют

знакомые птицы...

А, меж тем, я чувствую: я — Долинский.

Надо б ниже спуститься!

Стал мой ум, словно полюс,

холодным и мудрым.

Я — вселенской поэзии

дух и предтеча...

А, меж тем, я чувствую: я — как в тундре

на читательских встречах!

Я над степью подняться

хотел необъятной,

Чтоб меня услыхали

и в юрте, и в хате...

А, меж тем, я чувствую: это — вряд ли.

Видно, Элисты хватит!

Названия стихов:

"Надпись на рукописи"

"Надпись на музыкальной программе"

"Добавление к указателю на перекрёстке"

"Надпись на атомном реакторе"

(Михаил Дудин. Полюс)

ПЕРОМ, КАЙЛОМ И ШПАГОЙ

Отвечу честно, чем наш жребий плох:

Когда в дороге, в поле, в разговоре

Стихи застанут голову врасплох,

Тогда пиши хоть прямо на заборе.

Всё время начеку! Забудь покой!

Иначе прозеваешь то мгновенье.

Когда блокнота нету под рукой,

Причудливы капризы вдохновенья.

Оно растает, как в воде круги.

Но мужественно я влачу вериги

И оставляю надписи свои

Порою между строчек чьей-то книги.

Бывает, что некстати осенит,

И, не найдя в кармане ни бумажки,

Пишу в программке ЦСКА—ЗЕНИТ

И на манжетах выходной рубашки,

На вывесках, афишах и панно,

На парапетах, портиках и арках,

На спинке кресла где-нибудь в кино,

На скатертях и на дорожных знаках...

Никто не возмущался, не ворчал.

Я благодарен всем за чувство такта.

Но вот своим объектом сгоряча

Избрал я как-то атомный реактор.

Как перед бурей, стих огромный зал...

При всём народе, вспыхнув, словно порох,

Мне главный энергетик тут сказал

Те самые слова, что на заборах.

Я тоже в Москву в лапоточках пришла

За рыбным обозом из дали безвестной.

(Ольга Ермолаева. Товарняк)

ПО ПРИМЕРУ ЛОМОНОСОВА

Я мыслю стихами, и этим грешна.

На станции Бира пустынно и тесно.

Лаптишки обув, я в столицу пошла

За рыбным обозом, чтоб стать поизвестней.

Меня по Сибири повлёк "Товарняк".

Крестьянки кормили и хлебом, и салом.

Не тронул в дороге недремлющий враг,

И кончился путь Ярославским вокзалом.

Но что ни редактор, то полный профан.

Мой голос сорвался, и давит усталость.

Покрылся заплатами мой сарафан,

И лучшие лапти в приёмных стоптались.

Я, верно, признанья в Москве не найду.

По-детски всплакнёт огорчённая лира.

В последних лаптях я обратно уйду

С порожним обозом на станцию Бира.

Но верю: когда-то настанет пора —

Поэты с Печоры, Амура и Волги,

Надев лапоточки на кончик пера,

Пойдут по стопам Ермолаевой Ольги.

Как бы в стихии превращений,

хочу, хочу, хочу до слёз,

чтобы на гребень поощрений

вдруг и меня мой стих вознёс!

(Василий Журавлёв. Скупая щедрость)

СЕКРЕТ ИЗВЕСТНОСТИ

Чтоб наконец меня признали,

сказали пару добрых слов,

я взял стих из «Белой стаи»

и подписался:

– Журавлёв!

Пусть попрекают каждой строчкой,

ещё посмотрим, чья взяла.

Не зря нашёл во мне Высоцкий

«заряд нетворческого зла».

Отныне я известен снова,

как никакой другой поэт.

Насчёт себя у Иванова

я видел не один сюжет.

Теперь — вперёд и выше, други!

Пора, пора для новых благ

подумать крепко на досуге,

чем мне полезен Пастернак!

Не знаю,

когда этот вирус проник.

Не знаю,

не знаю,

не знаю.

Но чувствую — заболеваю:

В метро,

в самолёте,

в трамвае,

И ночью, и днём,

Каждый час, каждый миг

Стихи и твержу

И стихи сочиняю.

(Юрий Журавлёв. Осенние охоты)

ОЧАГ ЭПИДЕМИИ

Врачи от догадок

сбиваются с ног.

Причины

болезни

не знают.

На всех перекрёстках

российских дорог

сегодня

стихи сочиняют.

В такси,

в самолётах,

в метро,

в поездах

твердят их порою до хрипу.

Такая вот вдруг накатила

беда

на смену

гонконгскому гриппу.

Инфекция

распространяется вмиг.

Да,

вирус смертельно опасен.

Он чуть ли не в каждого

нынче проник,

и вид заражённых

ужасен.

Скорей заполняйте

больничный листок!

Опознан

бациллоноситель:

поэт Журавлёв!

Адрес — Владивосток!

Покуда не поздно —

спасите!

Лишите контактов!

Кладите в кровать!

И от изголовья —

ни шагу!

А главное —

в руки ему не давать

чернила,

перо

и бумагу!!

Чашку яда в дверях выпивая,

Ты катил на работу в трамвае...

Мне в груди рукоятка кинжала

По утрам одеваться мешала.

(Ирина Знаменская. Дальний свет)

СЕМЕЙНЫЕ РАДОСТИ

…А с работы зимою и летом

Ты меня поджидал с пистолетом.

Вечерами тебя с головою

Мыла в ванне с кипящей смолою.

Чтоб совсем довести до экстаза,

Подпускала я порцию газа...

И глядели соседи с участьем

На семейное тихое счастье.

А может, мне похвастаться резон?

На празднике земли моей исконной

Среди немногих был провозглашён

Почётным гражданином Пошехонья.

(Александр Иванов. Вечно здравствуй!)

ПОШЕХОНСКАЯ НОВИЗНА

Так распирает — не могу молчать!

Теперь любая высота по силам.

Ведь в Пошехонье местная печать

Мои стихи с портретом поместила.

Вот праздник! Со страниц и из витрин

Струится взгляд мой, словно свет в оконце.

Жаль, что не дожил Салтыков-Щедрин!

Ведь мог бы стать почётным пошехонцем.

Опять нас качка извела,

И проолифенка, что панцирь...

Но был упрям СРТ-эР,

А капитан —

Тем паче...

От киля содрогаясь до клотика,

Мы идём в розоватый туман.

(Марк Кабаков. Мои корабли)

МОРСКОЙ ВОЛК

Это вам не ныряние в омуты,

Не над озером тихий ночлег:

Закрутились в баранку шпангоуты,

Ватерлиния скрылась навек.

Затрещала по швам проолифенка,

Словно струны, гудят леера.

Ох, хлебнули мы нонеча лихонька!..

Описать — не хватает пера!

От киля и до самого клотика

Я мечусь ухватившись за фал.

Видно, участь несчастного ботика

Разрешит восемнадцатый вал.

Отказали и чувства, и органы,

И в поджилках — сплошной колотун.

Этот шторм был отмечен рекордами

На дистанции кубрик — гальюн.

Стихла буря. Меня, невредимого,

Обнимает родной экипаж

И советует: — Необходимо вам

Подлатать в отпуску такелаж!

Жизнь моя сухопутная, бедная

Душу крепко зажала в тиски.

Только вспомню словцо корабельное

Вою волком морским от тоски.

Наш удел, наверное, таков,

Так, представьте, сроки подоспели:

Дети черноморских моряков

Каждый год рождаются в апреле.

(Вячеслав Качурин. Ощущение времени)

ПО СТРОГОМУ ГРАФИКУ

Рыбаков с надеждой дома ждут.

Впереди — приятная работа...

А в апреле двери распахнут

Роддома родного Минморфлота.

Если же рождаются не в срок

Дети (скажем, на исходе года) —

Жён не пустят на родной порог

Рыбаки, вернувшись из похода.

Снова от родимых берегов

Свежий ветер траулер уносит.

В Африке у наших рыбаков

Дети появляются под осень.

Писал я много на веку,

Но всё, народ, сожги,

Коль хоть одну мою строку

Вдруг запоют враги!

(Игорь Кобзев. Красное с золотым)

НА РАСТОПКУ

От всех пародий отрекусь,

Когда среди забот

Хотя б одну его строку

Вдруг запоёт народ.

Кудрявый Пушкин, выглянув в окно,

Сквозь иней любовался этой елью

И — сам подобен чудному мгновенью —

Читал стихи жене и пил вино.

(Геннадий Колесников. Фламинго)

СЕМЕЙНАЯ ИДИЛЛИЯ

Я Пушкина себе вообразил

В невероятно чудное мгновенье.

Оно так просится в стихотворенье,

Что удержаться просто нету сил:

Сусальный иней падает легко,

На кудри с елей оседая плавно.

Читает он Наталье Николавне

Стихи про Анну Керн и пьёт «Клико»...

Когда мосты сжигаешь за собой,

Сперва валежник отыщи сухой

И по настилу уложи плотней.

Затем бензином не скупясь полей.

(Диомид Костюрин. Мужчины не плачут)

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ

Когда быка берёте за рога,

При этом не валяйте дурака:

С подветренной крадитесь стороны

И берегите новые штаны.

Коль надо вставить палку в колесо,

Полезно взять оглоблю иль весло

И ждать, в кювете затаившись, — вдруг

Появится начальник или друг.

Когда из мухи делаешь слона,

Травою муху накорми сполна,

Немного удлини ей хоботок

И крылья оборви — и будет прок.

Когда пришить кобыле надо хвост,

Сначала подберите нужный ГОСТ,

А соберётесь лавры пожинать —

Побольше тару не забудьте взять.

И что б вы ни хотели совершить —

В галошу сесть ли, небо ли коптить —

Все мелочи продумайте всегда.

И чушь нести — полезно знать, куда!

Без меня отцвели возле дома тюльпаны,

Без меня отсвистал и умолк соловей.

(Иван Лысцов. Принесение даров)

СВЕЖИЙ ОСЕННИЙ МОТИВ

Без меня наступило затишье в природе

И на дачном участке случилась беда:

Отцвели хризантемы в моём огороде,

От ромашек и лютиков нет и следа.

Утомлённое солнце мне сердце не греет,

И гостей не везёт городской экипаж.

Свист осенний мне словно верёвка на шее...

Ночью мыши проникли на первый этаж.

Все терзанья души я излил на бумагу,

И, услышав меня из-за голых ветвей,

Не успев отсвистать и не сделав ни шагу,

От инфаркта навеки умолк соловей.

Я в детстве обожал учителей!

Их обувь к полу прибивал гвоздями,

копал для них в снегу ловушки-ямы

и, в общем, жил намного веселей.

(Леонид Манзуркин. Чужая боль)

ВЗРОСЛЫЕ ПРОКАЗЫ

...Включась в общественно-полезный труд,

приколы детства вспоминаю часто.

Гляжу я с вожделеньем на начальство,

хоть с ним такие шутки не пройдут.

А кой над кем неплохо б подшутить,

чтобы прошли суровой жизни школу.

Желанье есть порой гвоздями к полу

не обувь — их самих приколотить.

Готов копать я до скончанья дней

в бетоне и в снегу ловушки-ямы,

где сгинут все они, их помы, замы...

Жить станет лучше, станет веселей!..

Мы снова проплываем Дарданеллы,

Я начинаю свой четвёртый том.

(Лев Ошанин. «Пока я дышать умею...»)

ХОЖЕНИЕ ЗА ЧЕТЫРЕ ТОМА

Да, всё имеет сроки, даже визы.

Корабль ложится на обратный курс,

И я из всех участников круиза

Везу, конечно, самый ценный груз.

Свой первый том я дописал в Афинах.

Закончил близ Неаполя второй.

Пора и ускоряться... Близок финиш.

Не с чистой же бумагой плыть домой!

Но, слава Богу, за два дня на Крите

И третий том я одолел вчерне.

Теперь, пожалуй, самый строгий критик

Не сможет приписать безделья мне.

Заморские пейзажи надоели.

Турецкий берег тает за окном.

Мы снова проплываем Дарданеллы.

Я начинаю свой четвёртый том.

В цейтноте! Но — лиха беда начало.

Мне не впервой работать до зари.

Пока идём к одесскому причалу,

Я допишу его. Держу пари!

Я пережил желанье славы.

Не знаю, с чем

и как едят её — как джем,

что нам привозят югославы?

Или как соль?..

(Михаил Поздняев. Белый тополь)

КТО КОГО ПЕРЕЖИВЁТ? (сонет)

О слава! Неизменная приправа

изысканных, неповторимых блюд,

где в качестве основы — тяжкий труд,

а сверху возлежит она, отрава.

Любые формы принимает слава:

то фунт изюму, то вдруг — соли пуд,

то табаку понюх... Из этих пут

не просто мне освободиться, право.

Но, свято веруя в своё призванье,

я пережить сумел её желанье

и показал дорогу от ворот.

Сижу молчком, не требую признанья.

Страшнее ей не будет наказанья.

Она такого не переживёт.

Он ростом был два метра с лишком,

рычал и скалился, как дог...

Я поднял руку для замаха,

чтоб посчитаться с наглецом,

и увидал, как холод страха

перекосил его лицо.

(Михаил Ронкин. Костры на снегу)

ПОЕДИНОК

Я только с виду очень робкий,

но коль серьёзный оборот —

любой ответит вам, что Ронкин

себя в обиду не даёт.

Однажды встретил хулигана,

не хлюпика, а — будь здоров!

Он был чуть ниже автокрана

и издавал протяжный рёв.

Я сделал шаг вперёд — и вижу:

он изменился, ну и ну!

Как будто стал немного ниже,

зато раздался в ширину.

Ну, думаю, не сесть бы в лужу...

Ударю! Пан или пропал!

И чувствую: смертельный ужас

все члены у него сковал.

А я напряг мускулатуру —

и врезал... Слышу звон стекла

и крики: «Это ж Парк культуры!

Чего вы бьёте зеркала?!»

ДЛЯ ЧЕГО ОГОНЬ? (коллаж)

Я давно не видал огня,

Так давно, обидно даже.

(с. 86)

Жду от вас ответа,

Жду пооткровеннее:

Для чего огонь вам

Если нет горения?!

(с. 105. Аркадий Рывлин. Вечерняя почта)

В русском сердце

Кровь далёких предков

Так же и бурлива, и свежа.

Я руками раздвигаю ветки

И лечу в объятья Иртыша.

(Валентин Смирнов. Неповторимость перемен)

ЗАГАДКА

...Не одну судьбу навек сгубила

Мощная сибирская река.

Знать, в придонных наслоеньях ила

Разделю я участь Ермака...

Вылетаю на поверхность пробкой:

Тянет вверх, а вовсе не ко дну.

Как и предки, я совсем не робкий.

Почему ж плыву и не тону?..

Чумазый трактор

За околицей

Чихнул,

Встревожив петухов.

И мы в ответ ему

В три голоса

Сказали разом:

«Будь здоров!»

(Владимир Сокол. Хлеб детства)

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ДТ-75

...Закашлял трактор

Оглушительно,

Солярка

С носа потекла.

Он дёрнул траком

Нерешительно,

Икнул

И замер средь села.

С мотора сняли кожух

Бережно

И монтировкой

Вскрыли грудь,

И покатили

Вдоль по бережку,

Чтоб перед смертью

Мог вздохнуть.

И где-то в половине

Пятого

Застыл он,

Больше не дрожа.

Тогда

Патологоанатома

Позвали мы

Из гаража.

Кабину тот обтёр

От ржавчины,

Извлёк мотор

На белый свет,

Сказав:

«Сбылось, что предназначено.

От старости лекарства

Нет!»..

Хоть он здоровья был

Железного,

Весёлый,

Ласковый такой.

Но среди лома

Бесполезного

Обрёл

Навеки упокой.

И памяти корни

Врастают мне в грудь...

Врастают корни дней

Безудержно в меня...

врастают сердца корни

в бессонницу твою...

в тебя произрастаю

до смертного конца...

(Владимир Цыбин. Земли моей призыв)

ЗОВ ЗЕМЛИ

Судьба меня, скитальца,

качала — прямо страх.

Вдруг шевельнулись пальцы

в натруженных ногах

и вылезли наружу,

подошвы надорвав,

кривы и неуклюжи,

обыденность поправ.

Печально и покорно

покрылися корой

и, обратившись в корни,

исчезли под землёй.

Натура захотела,

а я не отказал.

Деревенеет тело.

Смола слепит глаза.

Соединясь с природой

в скрещении дорог,

стою — прямой и гордый

молоденький дубок.

Мне ль из памяти вырвать туманной,

Как я гибну, глотая слезу,

Бедной Лизой, Карениной Анной,

Катериной бросаюсь в грозу.

(Людмила Щипахина. Дыхание века)

ОТМЩЕНИЕ

О мужчины! — исчадье, проклятье!..

Сколько лиц подурнело от слёз!

Утопились и Лиза, и Катя,

Аня бросилась под паровоз.

Вы не верьте, не верьте мужчине:

Дело сделает — будет таков.

Он наденет любую личину,

Но под каждою — враль Хлестаков.

Ах, подружки, я тоже беспечна!

Ждёт губитель в назначенный час.

А обманет меня бессердечный —

Утоплю его в память о вас.

Какая ночь!

Какая темнота!

И фуга

Восемнадцатого века —

След от слезы,

Раскованная нега,

Дыхание её,

Её уста!

(Виталий Юшкин. После свиданья)

КАКАЯ ТЕМНОТА!

Я и не знал —

Какая темнота! —

Что Надсон,

Северянин

И Вертинский

Со мною обойдутся

Так по-свински,

Всё рассказав

Про негу

И уста!

ЛИПА 7

Мне снятся нерождённые стихи,

Они, как неродившиеся дети,

Они, как непрощённые грехи,

И я одна всю жизнь за них в ответе.

(Ирина Баринова. Тайна красоты)

ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ

А нам приснились, как на грех, стихи,

Что изданы, и если вы хотите —

Все ваши непрощённые грехи

Отпустим, только больше не пишите.

Я принял званье первого поэта,

Рождённого в российских небесах.

(Григорий Калюжный. Грозы)

ОЧЕНЬ ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ

Я щегольну то «штопором», то «бочкой»...

Здесь конкурентов встретить не боюсь.

Мне кажется отсюда чёрной точкой

Весь наш большой писательский Союз.

О, самая бескрайняя из вотчин!

Ты много грандиозней, чем Земля.

Пусть Хлебников придумал слово «лётчик»,

Но первый ас в стихах, конечно, — я!

Я сам себе читатель, критик, автор...

Безоблачен российский небосвод.

Вот разве кто-нибудь из космонавтов

Вдруг мимолётом лавры отберёт...

Как-то очень светло и знакомо

Со стены, что напротив окна,

Мне тайком улыбнулась Джоконда,

Посмотрев на меня с полотна.

(Вячеслав Качурин. Ощущение времени)

СИЛА КРАСОТЫ

...С этих пор в галереях, в музеях —

А уж я повидал белый свет! —

Прямо в душу с портретов глазели

Дамы разных профессий и лет.

Их когда-то писали в экстазе

Ренуар, Модильяни, Гоген...

По лишь я появляюсь — и сразу

Устремляются взгляды со стен.

Радость их так понятна, близка мне!

Облик мой — словно солнце в окне...

Мне смеётся Алёнушка с камня,

Дарит девочка персики мне.

На пороге цветущего мая

По Москве прошагаю пешком —

Ввысь колхозница серп подымает

И спортсменка мне машет веслом.

Нет, не канут красавицы в Лету!

Как в лугах после ливня цветы,

Оживают девичьи портреты

От моей неземной красоты.

Но когда-нибудь, через тысячу лет,

археолог,

такой же дотошный, как мы,

доберётся до нашего среза...

Как ты думаешь, что он найдёт?..

Это мы искривляем пространство.

Мы меняем течение времени.

И никто нас не упрекнёт

в том, что мы совершаем это

перфоратором,

ломом,

кайлом.

(Евгений Лучковский. Птица памяти)

ПОСЛЕДСТВИЯ ТВОРЧЕСТВА

Если и в очередную тысячу лет

романтики,

напутствуемые поэтом Лучковским,

будут

то останавливать время стоп-краном,

то пускать его под откос,

чтобы оно невзначай не прокисло,

если совсем искривят пространство

с помощью лома,

кайла

и нескольких ёмких слов,

то наша планета будет занесена

в Красную книгу

Вселенной.

И когда какой-нибудь

археолог,

желая постичь

глубину и суть сего явления,

доберётся до нужного среза,

он найдёт на столе поэта

перфоратор,

лом

и кайло,

которые и не позволят считать

кабинет

абсолютно стерильной прослойкой.

Зарезали последнего барана —

Кого теперь в парламент выбирать?

(Владимир Львов. Бессонница)

НА СКОТНОМ ДВОРЕ

Включаю телевизор я спросонок,

Он издаёт отчётливый щелчок,

А на экране жирный поросёнок

Мне обещает щедро пятачок

И продолжает врать, как сивый мерин,

То зубы он поскалит, то поржёт.

А мы ему все безотчётно верим.

Где ж он ещё такой найдёт народ?!

Его сменяет пёстрая корова

И, жвачку не закончивши жевать,

С экрана учит долго и сурово,

Как жить и за кого голосовать.

Ох, выборы! Как вспомню, так зверею

И, выругавшись тихо, не со зла,

Не верю я, товарищи, не верю,

Что в Думу вновь не выберем козла.

И плавным жестом кинуть на весы

рождённое к утру стихотворенье.

(Валерий Прохватилов. Полдневная пора)

НЕИСПРАВНЫЕ ВЕСЫ

Роман в стихах я завершил к утру...

Поэзия, застынь на этой дате!

Всем братьям по перу я нос утру,

когда сей том откроет мой читатель.

Легко текли рассветные часы,

и я, взяв в руки рукопись, волнуясь,

её с размаху кинул на весы...

Но чаши почему-то не качнулись.

Я лежу, наглотавшись озона,

К небу пятками, носом — в траву.

(Вячеслав Пушкин. Цветные сны)

О ВРЕДЕ ОЗОНА

Да, конечно, бывало и раньше.

Ведь не принято ж пить одному.

В выходные лежим, словно в трансе,

К небу пятками, носом в траву.

Горожанина тяжкая доля

На природу меня привела,

Но от трав полевого раздолья

Закружилась моя голова.

Я в межу повалился со стоном,

И окутал сознание мрак...

Как легко отравиться озоном,

Если раньше вдыхал аммиак.

Не увижу родимые дали,

Сиротою оставлю народ...

Но, надеюсь, цианистый калий

Горемычного к жизни вернёт!

«ЛЕЖИТ ИЛЬИЧ — РУКОЙ ПРИКРЫТА ГРУДЬ...» (Неумышленные автопародии)

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Поэты русские, вам имя — легион.

Вы полтайги пустили на бумагу.

Слова проходят, как песок сквозь драгу,

пустой породой в миллионы тонн.

Влачит Сизиф по склону тяжкий груз.

Рокочут типографские машины.

Подножье поэтической вершины

освоил ваш Писательский союз.

В борьбе суровой с русским языком

победу вашу я считаю чистой.

Отныне бесполезны пародисты:

вы всех их заменили целиком.

Прими, читатель, этот скромный дар —

собранье, так сказать, автопародий.

Пусть эти строки оживут в народе,

что для поэта — высший гонорар.

Вячеслав Воробьёв

Есть такие на Руси

В два обхвата бабы...

Сколько пыла и огня,

Глянешь — любо-мило...

Эх, такая бы меня

Если б полюбила!

(Александр Авдонин. Над вечной рекой)

Осень. Тускнеет небес синева.

Бабушка носит в избушку дрова...

В комнате стены теплы и сухи.

То-то легко сочинять мне стихи.

Складывать-связывать в строки слова:

«Бабушка носит в избушку дрова».

(Сергей Агальцов. Утренний просёлок)

В последнее время

у меня часто чешутся лопатки.

Но куда лететь?

(Геннадий Алексеев. Обычный час)

Исполком квартиру дал поэту:

«неплохая в жизни полоса»!

В звуковом колодце туалета

раздавались чьи-то голоса.

«Что за чудо? Может, зов астральный?!»

Сразу же задумался поэт,

всей своей душой многострадальной

предвкушая будущий ответ.

(Николай Алешков. Орловское кольцо)

Я книгу жизни

До утра листал.

Звезда пока полночная сияла...

Я понимал тебя

Без лишних слов.

И слышал,

Кровь в твоих висках ходила.

Ты в забытьи

То источала зло,

То доброте, уставшая,

Учила.

(Евгении Антошкин. Возвращаются подснежники)

В раздевалке кепчонку — на гвоздик,

И бушлат — на железный гвоздок...

Ах, какой замечательный воздух

От брезентовых наших порток!

(Александр Балин. Железо моё золотое)

Давай смотреть с доски Почёта

До самой гробовой доски!

(Александр Балин. Железо моё золотое)

Обожаемый читатель,

полюби меня скорее

за стихи, ну, ты их знаешь,

я потом их напишу.

Сам себя читать не стану,

а пошлю куда подальше,

сам себя за этот подвиг

награжу я чем-нибудь.

А пока что напишу-ка

я о том, что, в самом деле,

может быть, вполне возможно,

что-нибудь и напишу.

(Вячеслав Баширов. Река)

С милой рай в шалаше?

Возможно,

Если милая — не жена.

(Анатолий Беляев. На стыке тревог)

Возможно,

И строки не напишу.

Коснуться

Вечной темы не посмею.

Но как зато

Я глубоко дышу.

И жить хочу,

А главное — умею.

(Василий Вернадский. Коснись травы)

Я создаю.

Мои дары потомкам

Определятся завтра.

Я — живу.

Земшар несу.

Земшар в моей котомке.

Меня потомки,

Слышу я, зовут.

(Василии Вернадский. Коснись травы)

Я предпочёл узреть мельком

У девушки, сидящей в сквере,

Полоску тела меж чулком

И юбкою, как свет под дверью.

(Евгений Блажеевский. Тетрадь)

В жизни сделал я вывод такой,

Что дурак только в сказках удачлив.

(Анатолий Богданович. Возвращение птиц)

Слово баба — не укор,

Баба — крепость, баба — сила,

Аппетитно с давних пор

Русь его произносила.

Слово баба из стихов

Удалил один редактор.

Баба — лучшее из слов,

Баба — это как реактор.

(Виктор Боков. Ельничек-березничек)

Бюст у капусты

В изумруде.

Люблю её

Тугие груди!

(Виктор Боков. Стёжки-дорожки)

Голова, ты нынче — дура,

Я не дам тебе за это

Ни Тибулла,

Ни Катулла...

Переваривай газету.

(Анатолий Брагин. Русская печь)

На ворохе пшеницы

Украинки сидят...

Но только полом слабым

Ты их не называй.

Тут есть такие бабы —

Хоть сваи забивай.

(Анатолий Брагин. Русская печь)

Москва начиналась с холма,

потом снизошла на болото.

(Лариса Васильева. Москворечье)

Гвоздь был прямой.

Прямой, как гвоздь.

(Сергей Викулов. Избранные произведения)

На мебель испилена роща,

В шкафу отражается тёща.

(Роберт Винонен. Вертикаль)

Душа беременна строкою,

Да разродиться духу нет.

(Виталий Волобуев. Песня жаворонка)

Хоть порою в сужденьях нелепен,

Мчу сквозь жизнь, закусив удила.

Я из глины богами не леплен —

Меня мамка на свет родила,

Оттого-то в грохочущем голосе

Прорывается бабья грусть.

(Александр Гаврилов. Звёздная борозда)

Голосили под гитару

Две Анюты и Иван.

Они пели «Тары-бары»,

«Фу-ты, ну-ты», «Та-ра-рам»...

Этой паре подпевали

Две Парахи и Илья,

Они пели «Трали-вали»,

«Ухи ахи», «Тра-ля-ля».

(Пётр Герасимов. Утренний край)

Взаправду жизнь моя

Порою крепко била.

И мне моя любовь

Когда-то изменила.

Ну ладно.

Ну и пусть

Случались передряги.

Зато какой я груздь

Вчера нашёл в овраге.

(Виктор Гилев. Подовый хлеб)

А встретит милая моя,

Лишь ей откроюсь покаянно.

С ней — по колено все моря

И чуть повыше океаны.

(Александр Говоров. Курский соловей)

Вымирает радость в мире...

Из-под лавки достаю

двухпудовку, то есть гирю,

и с размаху — в стену бью!

Тишина...

(Глеб Горбовский. Черты лица)

За кочкой прячется лешак,

Над головой хохочет филин,

Ему добавить бы извилин,

Не хохотал бы, как дурак.

(Анатолий Горбунов. Звонница)

Пришла пора раскрыть букварь

Могучий антипод эстетства.

(Лидия Григорьева. Майский сад)

Надо делать хорошие вещи —

Табуретку, сапог или стих.

(Анатолий Гриценко. Над порогом моим)

Должно быть, движутся едва

в предгрозье, в духоте ночей

осоловелая сова

и осовелый соловей.

(Владимир Грядовкин. Разнотравье)

Я лопухам читал свои стихи,

И слушали они, развесив уши.

(Иван Данилов. Поздние соловьи)

Адам был добр. Не чувствуя измены,

начав свой путь с творения добра,

ещё в преддверьи натуральной мены

не пожалел для женщины ребра.

(Даниил Долинскии. Вторая половина дня)

Беспомощные лезут рифмочки,

Все парные, как будто лифчики.

(Сергей Донбай. День)

Музе

Пускай я избранник не лучший,

Пускай, за тобой волочась,

В твои первозданные кущи

Я нёс социальную грязь...

(Василий Забелло. Ледостав)

Бальзак и Паганини,

безвестный Эдгар По

толпились как-то ныне

у местного сельпо...

И небо им с овчинку

казалось в этот раз.

Хотя бы четвертинкой

их кто сегодня спас...

Устав от потрясений

и горестей земных

один Сергей Есенин

заботился о них.

Трезвея в «Англетере»,

всё зная наперёд,

он, в их бессмертье веря,

им выслал перевод.

(Анатолий Заяц. Вся эта жизнь)

Дарите чаще женщинам цветы,

Не бойтесь на букетик рубли истратить,

И будут лучше и стирать, и гладить,

И борщ готовить, стоя у плиты.

(Дина Злобина. Где цветут незабудки весной)

В мужчине жив завоеватель.

Так повелось из века в век,

Что дорогой ценой мы платим

За искусительный набег.

Но отдала в я всё же душу

Тому, кто дерзок и удал,

Кто монастырь бы мой разрушил

И храм любви бы созидал...

Завоеватель оробелый!

На варвара ты не похож.

Спят сторожа... А ты, несмело

В тень отступив, чего-то ждёшь.

(Елена Иванова. Трава не знает)

...чтоб корову ты доила,

Построить ферму нужно было.

Да запастись кормами впрок

На весь на долгий зимний срок...

Сенаж готовь или силаж,

Лузгу, фураж, соломонаж,

Свеклу, картошку, карбамид

И всё, что рацион велит.

(Татьяна Иноземцева. Осень в ладонях)

О женский ум! Уродство! Горб.

(Римма Казакова. Избранные произведения в двух томах.

Т. 2. Стихотворения)

Серёга крышу матом кроет,

поскольку слипся рубероид

от изнуряющей жары.

(Александр Казанцев)

Раздался размеренный стук

Откуда-то из-за сторожки.

Быть может, стучатся в окно,

А может быть, трудится дятел,

А может, стучат в домино,

А может быть, кто-нибудь спятил.

(Павел Калина. Ранние часы)

Если б не был я поэтом

От рождения до гроба —

Стал бы я мотоциклетом

Или МАЗом твердолобым.

Стал бы сильным я,

Как трактор,

Вывели б меня на пашню,

А на твёрдый мой характер

Водрузили б телебашню.

(Павел Калина. Ранние часы)

Мелькнула мысль, и нет её. Пропала.

Замешкался — и не успел поймать.

Она на миг возникла над провалом

небытия и скрылась в нём опять.

(Аркадий Каныкин. Бересклет)

Построже надо бы писать,

Писать построже!

Чтоб те стихи могли пронять

До смертной дрожи!

Чтоб, закрывая в добрый час

Журнальный номер,

Не вытирая влаги с глаз,

Читатель помер!

(Николаи Карпов. Черничная поляна)

Поставь мне кол по языку, —

Меня и кол не сгложет...

Что говорил, то изреку —

Кукареку, быть может!

(Геннадий Касмынин. Не говорю «Прощай!»)

Лежит Ильич —

рукой прикрыта грудь.

(Вячеслав Качурин. Ощущение времени)

Аспирантка пишет о Блоке,

как о боге или пророке,

ей известны итоги и сроки,

ну, а если б при жизни поэт

аспирантке в мужья достался...

(Кирилл Ковальджи. После полудня)

Я не поэт, я просто житель,

я житель-профессионал.

(Вадим Ковда. Птица-счастье)

Я иду по тротуару,

я ботинками скриплю

и бессмысленно и даром

человечество люблю.

А оно меня толкает

и машинами гудит,

грубым словом обзывает

и милицией грозит.

(Вадим Ковда. Птица-счастье)

Ах, если бы ей встретился поэт!

Он для неё забросил все дела бы:

ведь женщин на Руси почти что нет,

куда ни глянь — девчонки или бабы...

Он всё б ей дал, чего ни попроси,

он для неё б очистил мир от скверны...

Да жаль — поэта встретить на Руси

ещё трудней, чем женщину, наверно.

(Борис Косенков. Этот праздничный миг бытия)

Покоритель космических трасс,

Дань отдавший и нашей планете,

Попросил рассказать, как у нас,

У землян, появляются дети.

Я ему, как сумел, объяснил,

Вспомнив школьной программы страницы...

Он спросил: что такое жена?

Я ему объяснил, что такое.

Он не понял.

(Диомид Костюрин. Мужчины не плачут)

– Она толста! Она худа! Она дурна!

Смешно мне слушать ваши пересуды.

Кто ж судит о достоинстве вина

По красоте и качеству посуды.

(Виктор Кочетков. Крик ночной птицы)

Порой себя раскаяньем нелепым

Я припираю к стенке, и тогда

Я вспоминаю тех, кто кормит хлебом

Меня все эти праздные года.

(Евгений Кулькин. Внезапный дождь)

Шумят, качаясь, сосны в три обхвата,

Устал Макар, и выдохлись телята,

Но он идёт, раз был такой приказ.

(Лев Левинсон. Завтра и вчера)

Пребывать в еде и лени,

Взор на женщин обратив,

Для общественных свершений

Это — пагубный мотив.

Созерцать тепло и лето,

На базаре пить вино —

Это свойственно поэтам,

Дипломатам — не дано.

(Евгений Лучковский. Птица памяти)

Нынче нужно и поэту

Очень думать головой!

(Михаил Львов. Второе письмо в молодость)

Мороз заматерел, как матерщина.

(Василий Макеев. Под казачьим солнышком)

Крепкий парень, ладный,

Руки — во!

Скулы от румянца запотели.

Наглядятся бабы на него

И не спят с мужьями по неделе.

(Иван Малохаткин. Ощущенье света)

Знайте,

Я рождён в рубашке,

В поле,

В праздник трудодня.

(Алексей Мишин. Земля любви моей)

Ты была мне нужней

и бесценней всей жизни,

ну а я тебе наоборот.

Ты торопишься.

Свитер.

Топорщатся джинсы.

Исковерканный нежной улыбкою рот.

(Сергей Мнацаканян. Автопортрет)

Светит красным «Па-рик-ма...»

Дальше буквы не горят.

(Леонтий Овечкин. Круглый свет)

Люблю дроздов. И сам, бывает, тоже

В счастливый день люблю давать дрозда.

(Сергей Островой. Годы...)

Югослав по фамилии Принцип

из-за принципа принца убил.

(Рудольф Панфёров. Золотые лады)

О господи, когда ж затихнет ветер?

Свирепствует который час подряд.

...В знак пониманья волны поднимает

В пять метров высотою океан,

И вот, обнявшись, две стихии плачут,

Как два достойных друга-алкаша.

(Анатолий Парнара. Постижение пространства)

С годами

в жёнах меньше свежести,

зато всё больше в них тепла.

(Герман Пирогов. Взгляд)

Зря лишь озлословили

Кузькину мать:

К слову

И не очень-то

Любим вспоминать...

Ну хотя б по отчеству, —

Всё же чья-то мать!..

(Сергей Поликарпов. Неиссушимая криница)

Окунулся месяц, как вареник,

В белую сметану облаков.

Вот его несут на синем блюде —

Ах, как жаль, что вилки нет со мной.

Не читайте этих строчек, люди,

Чтоб не капать попусту слюной.

(Юрий Разумовский. Вереница)

Костёр науки вдохновенно светит,

А искры знаний гаснут на лету.

(Андрей Романов. Мужской разговор)

Надоели поэтессы,

Их жеманства, их старенья.

Не важны их интересы,

Скучны их стихотворенья.

Выходите лучше замуж,

Лучше мальчиков рожайте,

Чем писать сто строчек за ночь

В утомительном азарте.

(Давид Самойлов. Голоса за холмами)

Любовь моя

подобна кораблю,

а я матрос,

испытанный и храбрый.

Прибавить пару?

Топку накалю.

Надраить палубу?

Бегу со шваброй.

(Леонид Скалковский. Раздумья)

Потея, брат, работай,

Работай — не халтурь,

Ведь с каждой каплей пота

Твоя выходит дурь.

(Дмитрий Смирнов. Капля за каплей)

Я в книжке — сразу — рву начало.

Я фразы не люблю: «Светало».

Люблю концы. Люблю причалы.

Грехопадения люблю.

(Роман Солнцев. Ночной мост)

Да, Колумб, ты добился успехов

И немало напутал, старик:

Надо ж, в Азию вроде поехав,

Ты попал на другой материк!

И деянья свои подытожь-ка —

Что хвалить у себя. Что корить?

Хорошо, что привёз нам картошку,

А зачем научил нас курить?!

(Николай Старшинов. Милости земли)

Посылает жена

ночевать на чердак,

значит, что-то я делаю

нынче не так.

(Геннадий Суздалев. Поклон)

...тут вспыхнет пир

с весёлым шашлыком.

С весёлым шашлыком

из грустного барана.

(Алла Тер-Акопян. Продолжение сердца)

Очень юной, очень смелой

и любимой нужно быть,

чтоб вот так болгарский белый

вермут с яблоками пить.

(Владимир Трофименко. Глубокая Протока)

...повизгивая, вертится планета,

как попадья под взглядами святош.

(Владимир Урусов. Всплеск живой воды)

Я выберу снежную бабу в невесты —

ещё потускнеть не успеет фата,

а я уж навру про шторма и норд-весты,

и баба растает, как эта и та.

(Илья Фаликов. Клады)

Вот пьёт товарищ водку.

А я её не пью.

Но интересно всё-таки,

что я его люблю...

Чего ж товарищ хочет?

Пошто он так живёт?

Его все любят. Очень.

Чего ж он водку пьёт?

(Ростислав Филиппов. Круг повседневный)

Я с женою на курорте,

Словно в Туле,

Словно в Туле

С самоваром со своим.

(Владимир Фирсов. Избранные произведения в 2-х тт.)

Здесь всем игрушкам предпочтут

Отцовский молоток.

Работать любят от души,

За совесть,

Не за страх.

Порой родятся малыши —

И молоток в руках!..

Приводит дочку кузнеца

Кузнец к себе во двор.

Так происходит без конца

Естественный отбор.

(Валерий Ходулин. Монолог брата)

Мне приснился Андрей Вознесенский —

снятся ведь и Пушкин, и Гоголь, —

был он в пёстрой рубашечке дерзкой

и сияющий, как гоголь-моголь.

И взмахнув своей левой ногою,

он притопнул ногою другою...

Я проснулся.

Гремела стихия,

за окном начиналась гроза

и на очи, давно уж сухие,

набежала, как искра, слеза.

(Евгений Храмов. Городская жизнь)

Виновата ли нестельная корова,

Что любви не получилось никакой!

Ну, стеснительна была,

Ну, нездорова,

Али бык неповоротливый такой?

(Александр Хромов. Осень)

Крылатая строчка: «Так будьте здоровы!»

Но есть и она у поэта другого.

Казалось, я что-то придумал уже,

Но это уже сочинил Беранже.

И даже простому «Налей, брат, налей!»

Исполнился двухвековой юбилей.

(Лев Щеглов. Разнолетье)

«Лирическому герою присущи мужская откровенность, переходящая в откровение, сострадание к ближнему...» (из аннотации к сб. «Становление»):

...Мне снится тёща в балахоне

Верхом на огненном драконе.

(Александр Юдахин. Становление)

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ

Вячеслав Воробьёв родился 26 июня 1950 года в затопленном городе Весьегонске, с тех пор плывёт по течению.

В литературе всплыл случайно. Будучи археологом, откопал сборник стихов Юнны Мориц, пролистал его и понял, что открыл золотую жилу. Почти каждое стихотворение просилось в пародию. Не стал этому препятствовать. Так же бережно и внимательно стал относиться и к другим поэтам, в результате написал более 600 пародий.

Авторские вечера поэта-паразита прошли во многих городах России, СНГ и Балтии, сопровождая или заменяя десятки экспедиций, конференций, симпозиумов и конгрессов.

С 1998 года перешёл с непечатного слова на печатное, выпустив семь сборников пародий «ЛиПа». На этом совершенно липовом основании стал членом Союза писателей России, причём одну из рекомендаций ему дал столь же несерьёзный литератор, главный редактор «Крокодила» Алексей Пьянов. В.М. Воробьёв — автор сборников стихов «Слепнёво», «Земляки-2007», «Торопчане». В соавторстве с Д.В. Куприяновым издал книгу «Ахматова и юмор».

Лауреат литературной премии имени тверского вице-губернатора М.Е. Салтыкова-Щедрина. Почётный читатель Научной библиотеки Тверского госуниверситета (билет № 1). Имеет подозрительно разнородные награды: орден «За верность» (№ 92), медаль М.А. Шолохова, золотую медаль Российского фонда мира «За миротворческую и благотворительную деятельность», медаль «300 лет Российскому флоту», Почётное оружие, Почётный знак ООН и др.

Профессор Государственной академии славянской культуры, где без смеха работать невозможно. Кандидат исторических наук, доктор культурологии, член-корреспондент Российской экологической академии, действительный член Национальной академии туризма, Русского географического общества, Императорского Православного Палестинского общества, т.е. до сих пор не определился с научной специальностью, хотя и написал много словарей, учебников, монографий и статей.

Вырастил двоих сыновей, воспитывает жену и внуков.

Доброжелатель

Примечания

1

Тюркское поселение Бай-Конур известно с эпохи средневековья.

(обратно)

Оглавление

МЕДОНОС

ЛИПА 1

ЛИПА 2

ЛИПА 3

ЛИПА 4

ЛИПА 5

ЛИПА 6

ЛИПА 7

«ЛЕЖИТ ИЛЬИЧ — РУКОЙ ПРИКРЫТА ГРУДЬ...» (Неумышленные автопародии)

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg