«Чеканное слово»

Чеканное слово (fb2) - Чеканное слово (Литературный Дагестан) 296K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юсуп Рамазанович Хаппалаев

Юсуп Рамазанович Хаппалаев Чеканное слово

Чеканщик слов

I

Есть в поэзии Хаппалаева необычное для русского слуха, но очень естественное для горца сопоставление двух понятий: «кремня и фиалки». Одна из его книг не случайно так и называется: «Кремень и фиалка». Метафора вмещает многое. Суровость кремнистой горской земли, символику горской песни: стебелек цветка пробивает каменную твердь, фиалка – символ любви. Свойства горского характера: сплавленные воедино мужество и нежность. Это одна из привлекательнейших особенностей лирики Хаппалаева – уменье найти для выражения мысли единственно верный и национально насыщенный образ.

Чтобы показать манеру его образного мышления, приведу стихотворение «Звезды».

Не над бычьими рогами В голубой небесной мгле, А мерцают под ногами Нынче звезды на земле. Сонмы их легли на горы И опять дневной игре Предаются, как узоры, На протертом серебре. Представление о чуде Явью сделалось почти: По дороге ходят люди, Как по Млечному Пути. Он к подоблачным орбитам Льнет, похрустывая чуть Под ногой и под копытом, Этот звездный Млечный Путь. …………………………………. Звездами и светлячками Ты идешь, окружена? И тропа под каблучками Звездной музыки полна[1]. ………………………………….

О чем эти стихи? О звездах небесных или звездах электрических огней? О любви? Образы сплетены в тугой узор и по свойству истинной поэзии неохотно поддаются расшифровке. Их романтический настрой несет в себе ощущение таинственности: гигантский пейзаж гор; озаренная огнями ночная дорога, серпантином вьющаяся по склонам, ее взлет, ведущий ввысь к мерцанью неба; «сонмы» звездно светящихся окон в аулах, разбросанных по горам или чуть видных где – то там в низинах ущелий. Не проста символика стиха. Млечный Путь в горской мифологии именуют «Путем Всадника», или «Путем Героя». Образ небесной сферы вступает в перекличку с образом земной горной дороги, которая тоже «Путь Всадника» и являет собой след героического труда человеческих рук. А «бычьи рога», с которых начинается стихотворение, о чем это? В них отголосок древнего горского мифа о подземном быке, держащем на своих рогах купол мироздания… Кроме того, – и в этом, быть может, вся потаенная прелесть стихотворения, – оно обращено к возлюбленной, и звездная музыка его искрится сиянием женского облика.

Ю. Хаппалаев, часто и охотно вплетая в свои стихи фольклорные мотивы, сталкивает ощущение седой древности с острым восприятием современности. Его прекрасное стихотворение «Слезы Ма-рьям», Мариам – старинное лакское название ландыша, цветка печали – звучит как зачин извечной и вместе с тем очень «сегодняшней» лирической повести о двух не понявших друг друга влюбленных. Из уходящего в даль веков, виртуозно разработанного некогда в горском быту жанра проклятий рождается антитеза – страстное обращение к любимой женщине: «Прокляни меня, прокляни!»

Он любит рассказывать, как в его лакских горах трудятся («Первая борозда»), празднуют («Свадьба в Бурши»), как дорожат честью, сколь высоко ценят достоинство своего имени и дома («Имя»). И чисто горское, и общечеловеческое слиты воедино. Мир, казалось бы, замкнутый пределами гор, вовсе не узок. Сюда тянутся нити дружбы от соседей, дальних и близких («Арарат», «Грузинам! В день столетия Важа Пшавелы»), здесь открыто сердце для единомышленников– стихотворцев («Подарок друга», «Пакистанскому поэту Фаизу Ахмад Фаизу», «На Дарьяле»), здесь любят детей и красоту природы, оживший побег виноградной лозы и голос кукушки… Веселятся, грустят, негодуют – живут всей полнотой жизни. Кредо его поэзии – нравственная требовательность, непримиримость ко лжи и фальши.

Балхарец-гончар за работу спокоен: Сделан кувшин не простой. В ауле такой наполняться достоин Лишь родниковой водой. А сердце – сосуд, обожженный искусно Нерукотворным огнем. Хранить даже капельку мутного чувства Не полагается в нем.

Так определяет Хаппалаев свой взгляд на жизнь, взгляд на поэзию и остается ему верен. Его поэтическому облику очень соответствует эта строгая линия строфы, где каждое слово стоит на месте и не может быть подменено другим. Слово он чеканит так сосредоточенно и точно, как некогда чеканили его отцы благородный металл. Он мастер стихотворной миниатюры, поэтического афоризма, сжатого до четырех – восьми строк. А лирическая миниатюра – в дагестанской поэзии жанр высоко почитаемый. Расцвет его именно в Дагестане естествен. Он шел и от народных истоков, и от новаторских поисков Расула Гамзатова, давшего стихотворной миниатюре новую жизнь и глубину в «Восьмистишиях» и «Надписях». Много сделал для возрождения и обновления афористического стиха и Ю. Хаппалаев. Краткое афористическое стихотворение взяло на себя сегодня нелегкий груз: ораторское, гражданственное назначение. Напомню хотя бы знаменитое гамзатовское: «Шар земной, для меня ты – лицо дорогое, я слезинки твои утираю – не плачь…»

Лаконизм стихов Ю. Хаппалаева, четко замкнутый пространством избранной формы, величав, подчас суров, подчас лукаво ироничен. Поэт не чурается издревле любимой в горской лирике назидательности.

А когда, как орел, На плечи, В пору жатвы иль в пору сечи, Сядет слава – ты крепок будь. Опечаленный и веселый, Дорожи только правдой голой, Распахнув перед нею грудь.

Подобная назидательность дорога тем, что активно противопоставлена бездумности и легковесности чувств, нередко захлестывающих поэзию.

Разум и чувство в стихах Хаппалаева не противоречат друг другу. Он славит мужество разума и под его защитой – доброту, нежность. Раздумья поэта о долге человека перед самим собой и перед миром обращены к современности и рождены высокими нравственными требованиями к себе и к читателю. Они не оторваны от времени, исходят от него.

II

Жизнь сводила меня с Юсупом Хаппалаевым на разных дорогах. Мы вместе сидели на студенческой скамье. Общим кругом отмечали праздники и делили горе, увы, не обходившее и наши

дома. Бывали в одних и тех же горах. Вместе огорчались неудачами и радовались счастливо найденному песенному слову.

Впервые я увидела Юсупа задолго до того, как завязалась наша дружба – на Первом съезде писателей Дагестана. Помню восемнадцатилетнего юношу, молчаливого, угрюмого от крайней застенчивости. Таким он ушел в жизнь из родного аула. Он был тогда сельским учителем… С тех пор много воды утекло. Изменились мы. Изменилось время…

Неизменной до конца дней оставалась верность этого человека самому себе, своему кремневому, не очень-то удобному в обыденной жизни характеру, его прямота и непреклонность… (Прим. Ред. – 2007).

Н. Капиева

1986

Стихотворения

В Лакии

Привет вам, Родные горы, И вам, Родные аулы, Тепла и снегов Раздоры, Ущелий речные гулы. Тебе, Хурукра, Чья слава Воистину необычна. Тебе, Вацилу[2], Ты, право, Двуглава, а не двулична! Привет вам, Быки в упряжке, Рассвет над полями Ранний! И вам, мятежные шашки В ножнах воспоминаний. Привет тебе, Запах хлеба, Струнами ставшие Жилы! Поклон в изголовье неба Вам, предков моих Могилы! Стою у края потока, В вас, горы мои, Влюбленный, Непризрачно и высоко Над плоскостью Вознесенный!

«Я родился в том краю…»

Я родился в том краю, Где, как гром, обвал грохочет И во тьме гроза свою Молнию о скалы точит. Где на склонах сеют рожь, А в долинах – рис для плова, Ценят острое, как нож, К месту сказанное слово. Где с природой наравне Жизнь сурова. И не новость, Что родимых гор во мне Отпечаталась суровость. Где на скачках Скакуна Ждут порою знаки славы, Где нередко чабана Выручают волкодавы. Где бросается, как рысь, Речка колесу на лопасть, Где трусливым не родись, А не то сорвешься в пропасть. Где скупая на слова Дружба, но не с первым встречным, Выразит себя сперва Красноречием сердечным. Где струя из родника По трубе течет в кувшины И к шоферам облака Лезут в жаркие кабины. Где папаху набекрень Носят парни Цудахара[3], Где фиалка и кремень — Символическая пара.

«Джурабы грубошерстные…»

Джурабы[4] грубошерстные Надев на ноги мне, К соседке мать отправилась Со мною на спине. – Ами, соседка милая, Не посчитай за труд, Я на базар в Кумух[5] иду, Пусть сын побудет тут. Хотя сегодня солнечно, Но и мороз сердит. Нет обуви у мальчика, В тепле пусть посидит. В шаль черную закутавшись, Мать вышла за порог. К окну прижался носом я: А за окном снежок. А за окном – завидно аж — В снежки идет игра. На крыше сакли весело Хохочет детвора. Отец Ами задумчиво Все на меня взирал. И наконец, не выдержав, С тахты скрипучей встал. Достав обрезки кожи, он Чарыки[6] мне смудрил. И вместе с ними снег и смех Весь мир мне подарил. На радостях до вечера, Забывши про еду, Снежками я расстреливал Сиротскую беду. Чарыками пришла ко мне Людская доброта. Впервые мне подумалось, Что я не сирота. Но грустный голос матери Я услыхал из тьмы: – Ами, соседка милая, Осиротели мы. В Кумухе днем я видела: Шел пионеров строй И плача говорили все: «Ушел отец родной». Остановивши мальчика, Спросила я: «Малец, Да неужели может быть У всех один отец?» И мальчик мне по – взрослому В глаза вдруг посмотрел И так сказал: «И я, и вы — Народ осиротел. Ленин умер». …Я выронил снежок из рук, Я плакать захотел… В такой хороший вечер я Опять осиротел.

Сказки бабушки зазы

I

Бабушка Заза, Сквозь времени даль Я отдаю Твоей мудрости дань. Бабушек сказки Во все времена В детях растут, Как добра семена. Сказки приходят Под вечер К нам в дом, Бабушек мы С нетерпением ждем. Вновь мне не спится, В ночной тишине Сказка из детства Явилась ко мне: Слышу я Твердую поступь коней, Вижу в ночи я Мерцанье огней. Бабушка, Сказки свои повтори. В сказках Сражаются богатыри, Всадники мчатся На полном скаку, Перекрывают дорогу врагу. Горы над битвой Сомкнули круг, Стрелы, Как птицы, Рвутся из рук. Мчится наездник К сакле отца. Настежь ворота! Встречайте гонца! Сколько пролилось Радостных слез, Добрые вести Он близким принес. Горы наполнились Радостным гулом, Горские песни Звенят над аулом. Бабушка, Вспомнили, Как среди вьюг Ты, как наседка, Собрала нас в круг: Вдруг средь зимы Распустились цветы, И ручеек Зазвенел с высоты. Пробил дорогу Сквозь камни и лед И за собою Мальчишек зовет! Мчится и скачет По горным предгорьям, Сказки уносит В Каспийское море.

II

Все это видел, видел Когда – то в детстве я — Кипела под копытами Горящая земля. За всадниками В горы Тянулся крови след, И уходили кони За перевал, В рассвет. Спасут родные горы, У горцев за спиной Сомкнутся в ряд И встанут Перед врагом Стеной. В огне пылали сакли, И кони шли в намет, И на борьбу с врагами Поднялся весь народ. Богатыри отважно С врагом вступали в бой. Желанную свободу В седле несли с собой. Так вот откуда сказки?! Я след их отыскал, Они в горах гнездятся У неприступных скал. И к бабушке, Быть может, С гор, не торопясь, Тропой крутою сказки Спускались в поздний час.

III

Все это было! Было! Но было так давно. Теперь же Вместо сказок — Кино! Кино! Кино! Ребята увидали Космические дали, Шагнули в космос грозный, Прошли дорогой звездной, Глубины океана Увидели с экрана. Не верят дети в сказки! Не верят чудесам! — Нет волшебства на свете! — Они ответят нам. В окно заглянут звезды Я внука уложу И бабушкину сказку Мальчишке расскажу.

Ночь в Махачкале

Тишина. Спит море, спят сады, Голые, С опавшею листвою. Отделили город от воды Змеи рельс Стальною чешуею. А земля Закуталась в халат, В забытьи Лежит под желтой тканью. Черных волн тускнеющий агат Раздробил Далеких звезд сверканье. Девушка в ушанке. Ласков, чист Ночью Над зенитчицею воздух. Жалобен В жерле зенитки свист, Дуло ждет, Считая в небе звезды. Ни одна Душа во тьме не спит. Непокой У каждого порога. Слышите, Вновь рупор говорит: – Граждане! Воздушная тревога! Рвется враг К тебе, моя земля. Воронье Кружит над кровлей брата. Не пройдет! Здесь сердце Шамиля, Здесь жива Душа Хаджи – Мурата. К северу Колонны с гор текут. Фронт и тыл Сплотились жаждой мести. Небо – мост, И море – мост. И тут С Волгой мы И Сталинградом вместе. И стоит Мой вольный Дагестан, Как гранит — Его джигитский стан.

Ты не дремлешь, не спишь

Ты не дремлешь, не спишь. Скорби не превозмочь: «Может, там, на войне, Непогожая ночь». Душу дума томит, От нее не уснуть, — Только б другу помочь, Осветить его путь! В спальню милой своей Верный друг не придет, Для любимой жены Не оставит поход. Ты прости, если он Не вернется совсем, На дороге войны Ляжет, холоден, нем. Если горькая весть Долетит до тебя, Ты не сетуй, не плачь, Край родимый любя. Смерть врага усладит Горечь вдовьей души, Как дружила со мной — Так с винтовкой дружи.

Нет, мне жизни не жаль

Нет, мне жизни не жаль, Мне не жаль ничего. Горячей, чем печаль, Жар меча моего. Спрячу тяжкую боль, Полечу, как гроза, Гнева едкую соль Брошу немцу в глаза. Ни вином, ни водой Жажды не утолю, Вражьей кровью дурной Пламя в сердце залью. Нет покоя мне, нет, До тех пор, пока жив Хоть один людоед, Саранча наших нив. Черным ветром лечу В пекло битвы – скорей! Прахом сделать хочу Кровожадных зверей!

Дагестан

Ты так же цветист, Мой родимый язык, Как радуги арка На небе Кавказа. Певучих речей твоих Чистый родник Подобен мелодии Звучного саза. Как в недрах земли Возникают ключи, Стремясь на поверхность Струёй родниковой, Так, в сердце моем Возникая, звучит Тебе, Дагестан, Посвященное слово. Мой край! На высоких альпийских лугах Овец тонкорунных Пасутся отары, И мчатся, как ветер, На быстрых ногах Любовно взращенные нами Тулпары[7]. Внизу же, На глади цветущих долин, Плодами сады Тяжелеют под осень, Комбайны плывут Кораблями вдали, Срезая янтарные Волны колосьев. Чеканит ли мастер Искусный узор, Чтоб золотом Буквы его пламенели, На нем, восхищая И радуя взор, Начертано Имя любимое – Ленин! Горянки ли юные, Встав на заре, Ткут шелковой нитью Узор за узором, Живыми цветами На ярком ковре Лицо дорогое Встает перед взором. Республика Самых высоких вершин, Щедра и богата Земля Дагестана, И кровь золотую Для наших машин Несут из глубин Нефтяные фонтаны. Единым биением Живы сердца, — В них Ленина имя И Партии дело. И нашему счастью Не будет конца, Как небу, Которому нету предела.

«О, дороги – пути!..»

О, дороги – пути! Их не счесть, Не учесть. Можно легкий найти Иль крутой предпочесть. То метель, то цветы, Ветром полнится грудь… А какой же мне ты, Сердце, выбрало путь? – Если б вместе с тобой Шли мы легкой тропой, Не болело я так бы, Забыв про покой.

«Мне в теснинах гор не тесно…»

Мне в теснинах гор не тесно Путь свой выбираю сам. Разве оттого, что тесно, Реки движутся к морям?

«Как дыханье спящего младенца…»

Как дыханье спящего младенца, Тих был день по утренней поре. Даже конь приезжего чеченца Не звенел уздечкой в тишине. Медля, записать я не решался Строчку, что привиделась во сне: Мне кощунством в этот час казался Скрип пера в блаженной тишине.

«Я не гора…»

Я не гора — Я песчинка с горы, Но из песчинок Рождаются горы… Горцы мои — И горды, и добры. Все мы — От первой мальчишьей игры, Сеем добро, Чтобы наши дары Были родному народу Опорой. Я не поток — Я лишь капля его. Капли слагаются В горную воду. Кровное нас породнило Родство. Путник, испей из потока того. Все, что мы ценим Превыше всего, — Отдано будет Родному народу!

Есть образ – он давно в душе моей

Есть образ – он давно в душе моей, Он озарил мне путь, как блеск ночных огней; Звезда на небе есть, что звезд других светлей, Согреты звезды все теплом ее лучей. Цветок душистый есть, что всех цветов нежней, Земля гордится им, он плод ее полей; Бессмертный сокол есть, – всех горных птиц смелей, Густые облака он грудью рвет своей! Да, в красоте любой я вижу образ тот, Отлит он в золоте, в родных лугах цветет, В просторах тучных нив его я вижу след, Роскошным жарким днем его сияет свет. Его несут в себе герои наших лет. Он в каждом подвиге, – он в чудесах побед, Бессмертен образ тот, и знаю я, поэт: Бальзам волшебный он от горестей и бед! И он в душе моей горит, неугасим, Он – сила сил земных, и станет он родным Для тех, кто любит жизнь, кто хочет слиться с ним, Кто хочет с ним дышать дыханием одним!

«В этих горах стародавних…»

В этих горах стародавних — С самой высокой скалы — Каждую мету на скалах Зоркие видят орлы. Все им открыто, знакомо, Крылья отважных быстры. Здесь в вышине они дома, Когти их цепки, остры. Ну, а ягнятами тура Склоны исхожены все, Скачут туда и оттуда, Топчут былинки в росе. Нежным губам их знакома Горных лугов благодать, Здесь они резвые, дома, — Кто же их может догнать?

«Вешнее таянье сини…»

Вешнее таянье сини. Темные ели кругом. Радостный сад посредине, Чистым пронзенный лучом. Листьев слежавшихся ворох Пламени лижет язык. В дымных текучих узорах Строй зеленеющих пик… Рядом с остатками снега, Льдистою талой водой — Нить травяного побега, Зелени луч молодой. Пламя от ветра чуть гнется, Дым отвевается вбок. Желтая бабочка вьется. Легкий мелькает сачок. Девочка в красной шапочке, Девочка в белом платьице, Девочка в синих туфельках — Первый весенний цветок!

Гора и мужчина

В одеянии зеленом, Или с грудью обнаженной, Или в ледяной кольчуге Ей стоять пришла пора, Но гора под небосклоном В летний полдень раскаленный, В час грозы, во время вьюги, Что бы ни было — гора! И в бесславии и славе, Стужей встречен иль жарою… Радость ждет или кручина, Смерть ли, женщина иль бой, Но, не избегая яви, Так же, как гора – горою, Быть мужчиною – мужчина Век обязан в час любой!

Море

Море, море – будто нет земли, Будто нет заветного причала… Море, море… А в его дали Неба лучезарного начало. Где – то, в этой бездне голубой, Чуть заметно точка забелела, Может быть, прошел корабль большой, Может, просто чайка пролетела.

«Близ рек гортанных и двужильных…»

Близ рек гортанных и двужильных, В суровом окруженье гор Я, стоя у камней могильных, Безмолвный слышу разговор. Звучат слова на плитах строго, Взывая к памяти живых. Сюда переселилось много Друзей и родичей моих. Они – судьбы моей предтечи. И страшно думать, что и мне Беззвучные придется речи Вести в загробной стороне.

Гора Базар – Дюзи

Ты очи очевидца Под небо вознеси, Увидишь, как дымится Гора Базар – Дюзи. Край птичьего полета, Вершины, как быки. И кажется, что кто – то Там курит чубуки. От тяжести подъема Ты валишься почти, А до гнездовья грома Еще нам вверх идти. И если мы на кручи Взойдем, то не впервой Внизу увидим тучи И свет над головой.

Утро в новолакии

Скрытые лиловой Тонкой пеленой, Горы Новолака Вновь передо мной. У подножья слышен Бурной речки гул, И в цветенье вишен Утонул аул. Жаворонок в небе О весне поет, Словно бусы, нижет Он со звуком звук. Утренней прохладой Дышит все вокруг. Хорошо на сердце Близ родимых гор! Хочется мне песней Влиться в общий хор. Пусть из сердца песня Мчится на простор, Опьяняя душу, Зажигая взор!

Родная земля

Здесь древних лаков дух Беседует с веками… Люблю тебя, Кумух, С полями и лугами. Люблю Турувалу — Хмельных ключей долину. Хвалу Лухувалу Пою за взлет былинный Хребтов и троп чреду, Где и успех и горесть, И радость и беду Равно Встречает горец… Тебя люблю, Вицхи! Твоих садов кипенье. За теплоту руки, Горянок гордых пенье. Здесь и два века жить Была б судьба легка мне. Способны пробудить Они любовь и в камне!.. Но и при счастье том В долгу я буду, люди, Пред вами, Чьим трудом Мой край прославлен будет.

«Положено гостю…»

Положено гостю Оказывать честь. Вопрос задают мне: – Не хочешь ли есть? Странный обычай На Севере есть. В горах Дагестана Порядок другой. Воскликнет хозяин: – К столу, дорогой! В горских аулах Обычай такой. Хозяину дома Не возражай, Хозяина дома Не обижай. Закон уважай!

Хинкал

Хинкал, хинкал, Каждый вечер хинкал… Народная песня До дома верст почти две тыщи, Но, расстоянью вопреки, Мне захотелось горской пищи, И я купил кулек муки. И на огонь кастрюлю с ходу Поставил, глянув на часы, И опустил при этом в воду Кусок бараньей колбасы. Из теста ровного я вскоре Слепил хинкалы, и они Ракушкам, что белеют в море, Все были внешностью сродни. И, подкрутив слегка горелку, Чей пламень слишком жарок был, В большую плоскую тарелку Я колбасу переложил. Чеснок – огня родное чадо. Ошинковав его бока, Подливку сделал я, как надо, Из огненного чеснока. И острый запах, как в ауле, Я вожделенно уловил. И в лоно бурное кастрюли Хинкалы тихо опустил. И, дав еще кастрюле малость Побыть в клубящемся пылу, Достал вино. И мне осталось Друзей потребовать к столу. Они, как следует мужчинам, Явились вмиг на мой порог. И чеснока и перца с тмином Здесь ноздри запах им ожег. И не пришлось скучать бокалам, Сверкающим, как луч, росой. – Прошу закусывать хинкалом! – О, нет! Мы – лучше колбасой! Казалось им, в горах рожденный, Лишь я способен есть хинкал, Что дан желудок мне луженый, Достойный всяческих похвал. Их уговаривать отчаясь, Сам на хинкал я приналег. И мысленно они, печалясь, Мне сочиняли некролог. Расстегнут ворот нараспашку, Сколь я хинкала съел – не в счет. И, осушив бульона чашку, Смахнул со лба ядреный пот. На кунаков глядел я с лаской, Вино в бокалы подливал. И стали пробовать с опаской Они кавказский мой хинкал. Но вот, лиха беда начало, Пришлась по вкусу им еда: Тарелки съели бы, когда Тарелки были б из хинкала. И чесноком благоухали Они, домой отправясь спать, И рты округло открывали, Дыша, как будто на печать.

«Мельника в песне я славлю, друзья…»

Мельника в песне я славлю, друзья: Знает он тонкий и грубый помол. Если б кружил я по жизни, скользя, Я в жернова бы к нему пошел! Брата хочу я воспеть, чабана, Он воротился с альпийских лугов. И говорить с ним, родным, допьяна Я о делах самых трезвых готов. Ну, а еще песню спеть я хочу Другу сердечному – зурначу: «Вам спасибо, дорогой Мой зурнач. Шевельнул одной ногой — Обе вскачь. Только щеки ты напряг — Гул и звон. И слетел с ноги башмак. Где же он? Разберемся, башмаки, Кто и в чем? Пляшут даже старики Босиком! Ну, спасибо, дорогой Мой зурнач, Топнул я одной ногой — Сотня вскачь».

Осень – художница

Срок осени очень краток. Художницей у полотна Палитру осенних красок Дарит полям она. Красный, лиловый, желтый, Полутона тихи… А вот и камень тяжелый Укрыли пышные мхи. Высится стог. И мглою Подернута синева, И закрутились юлою Мельничные жернова. Дождь на картине нужен, Лист на дубовом стволе И голубые лужи На серой, сырой земле. Осень трудилась споро И до прихода весны Буркой укрыла горы — Пусть видят зимние сны. Под журавлиным небом Вьется оленья нить… Как хорошо зиме бы Картину ее завершить!

Не могу

Вы все без меня проживете, А я не могу без вас. Как воздух орлу в полете, Мне нужен родной Кавказ. Нужны для опоры мне горы, А для чистоты – снега И женщина та, которая Воистину дорога. Я в шуме и гвалте майдана Улавливал шаг времен — Тяжелый и неустанный — Мне нужен, мне нужен он! И мне не прожить без неба, Без ясного родника. Пить вечно его бы мне бы — И я бы прожил века. Вы все без меня проживете, А я не могу без вас Как солнце орлу в полете, Мне нужен родной Кавказ.

«Кровлю вновь заменит небо…»

Кровлю вновь заменит небо, А перину – вешний луг, Только мне бы, Только мне бы Горы виделись вокруг. Не нужна вода из крана, Были б только родники И, как горы Дагестана, Были б мысли высоки. Рдеет пусть огонь в камине, А беседы – вьется нить, Так в горах Живу я ныне, Так и впредь хотел бы жить.

Аул Кули

Напоминают мне аул Кули Плывущие по небу журавли. Пред ним Барт – Hex – молочная река, Которая струится по долине. Она, как полоса небесной сини, Привычно отражает облака. В какую б даль мои пути ни шли, Забыть едва ль смогу тебя, Кули! От белых крыш твоих с далеких лет Исходит впрямь благословенный свет. Привет, кулинцы! Пусть из года в год Тучнеют ваши знатные отары, И здравствуют воскресные базары, И свадеб не кончается черед. В трудах пусть будет ваша жизнь долга, Как на вершинах вечные снега. Я за кулинских женщин не один Рог осушил в кругу лихих мужчин. Кулинских не забуду шоферов. Возглавленные Длинным Рамазаном, Наперекор обвалам и туманам, Они машины водят – будь здоров! Привет, кулинцы! Я на камне высечь Могу слова, что вас уже пять тысяч. И к тем словам строку прибавлю я: «Здесь не теряют времени мужья!»

«Моя бы давно закатилась звезда…»

Моя бы давно закатилась звезда, Когда б не имел я родного гнезда, Словно кукушка в горах. Когда бы для меда у горных высот Я не лепил бы старательно сот, Был бы подобен слепню.

Слезы и улыбки

Небо голубое, Голубое море. Будто бы соперничают Счастьем чистоты. И сады, В апрельском, ласковом уборе, И на Тарки – Тау первые цветы… Только что случилось? Горец плачет. Плачет горец. Хоть на слезы скуп! В бороду седую Неумело прячет Светлую улыбку Повлажневших губ. Говорит: – Дождался, Вьется в космос стежка! — Говорит: – Гагарин! — Вглядываясь в даль. Говорит, что стоит Обождать немножко, И заменит стежку эту — Магистраль! Да, уж так случилось: Плачет горец. Горец плачет, Не прикрыв глаза. В бороде улыбку Неумело прячет И летит по радуге Каждая слеза!

«Деревья, как солдаты в наступленье…»

Деревья, как солдаты в наступленье, Берут в бою нелегком высоту. А у подножий – буйное цветенье, И рвет поток ущелья тесноту. Одолевают скалы – единицы, Для них нелегок край передовой, И, охраняя зелени границу, Здесь дерево стоит, как часовой. Лишь самые отважные когда – то Стояли на горах, как на посту, Но новые деревья, как солдаты, И умирая, рвутся в высоту!

«Зрелость расходует силу…»

Зрелость расходует силу. Дерзок и смел молодой. Держат вершины Вацилу Весь небосвод над собой. Все это верно, как то, что Все перед жизнью равны, И не с другой, — а с восточной Солнце встает стороны. Так же, как стенам опорой Должен фундамент служить, Стены – поддержка, которой Можно ль стропила лишить! Да, мы фундамента камни, Молодость – стройность колонн, К звездам поднявших над нами Купол грядущих времен.

Земля и человек

Когда человек улыбнулся впервые В своей деревянной прадедовской зыбке, Земля расплескала цветы луговые Навстречу бесхитростной, тихой улыбке. Когда засмеялся он громко и гордо И смех подхватило, размножило эхо, Обвалами вздрогнули древние горы, Земля задрожала от дерзкого смеха.

«Балхарец – гончар за работу спокоен…»

Балхарец – гончар за работу спокоен: Сделан кувшин не простой. В ауле такой наполняться достоин Лишь родниковой водой. А сердце – сосуд, обожженный искусно Нерукотворным огнем, Хранить даже капельку мутного чувства Не полагается в нем.

Счастье

Счастье не купить на шумном рынке, И в какие дали ни пойдешь, На туманном лезвии тропинки Счастье под ногами не найдешь. Страх отвергнув, не приемля лести, Вызвав всех противников на бой, Счастлив тот, кто преисполнен чести, Оставаясь век самим собой.

«У времени – мудрейшие часы…»

У времени – мудрейшие часы, У времени – точнейшие весы, И на его весах гора порою Не тяжелее капельки росы. Пусть даже подлость в роковой черед Владельца своего переживет, Переживут нас доблесть, честь и разум, Затем, чтоб время двигалось вперед.

«Разбить фарфоровый сосуд…»

Разбить фарфоровый сосуд — Не труд. Создать – как трудно! И друга завести – не труд, А сохранить – как трудно!

«Слепой не видел дня ни разу…»

Слепой не видел дня ни разу, Но если сердце зорче глаза, То видит в темноте оно. А если сердце слепо, значит, Не обладает зреньем зрячий Ему и в ясный день темно.

«Друг, на внешность не смотри…»

Друг, на внешность не смотри: Храбрецу – стрелку под стать Гордо носит газыри Не умеющий стрелять. Зеркалом души, мой друг, Я улыбку бы назвал, Если б не было вокруг Дюжины кривых зеркал. Друг, на внешность не смотри: Ведь случается и так — Шкаф побит жучком внутри, А снаружи – блещет лак. И на веру все подряд Стерегись ты принимать. «Мягко стелет, – говорят, — Да бывает жестко спать». Друг, на внешность не смотри: Иногда обманчив вид — Яблоко алей зари, А попробовал – горчит.

«Кто лучший воин – даст ответ война…»

Кто лучший воин – даст ответ война, Разлука скажет, чья верней жена, А горная неторная дорога На лучшего укажет скакуна. Года проверят истинность заслуг, И выявит беда, кто лучший друг. И оценить, как жизнь вокруг прекрасна Всегда заставит роковой недуг.

О руках и душах

Многих баловней судьбы, Что в веках не убывают, Руки мягкими бывают, Словно губы лошадей. И тверды в горах всегда В окружении утесов Руки всех каменотесов, Как морщинистый базальт. Многих баловней судьбы, Что в веках не убывают, Души черствыми бывают, Как морщинистый базальт. Но мягки в горах всегда В окружении утесов Души всех каменотесов, Словно губы лошадей.

Тропа судьбы

Когда бы не была крута, Как бровь Кавказского хребта, Людской судьбы тропинка И не являла высота Подобье поединка, — Идя все выше напрямик, Ничтожен он или велик, В клубящемся бальзаме, Вершины всякий бы достиг С закрытыми глазами. Когда бы знал любой из нас, Где упадет в недобрый час На каменистой грани, На этом месте бы матрас Он положил заране. День прозорлив, и ночь слепа, Темна холодных скал толпа, И мне, брат, не в новинку, Что жизни горная тропа Подобна поединку.

«Поддельный перстень или золотой…»

Поддельный перстень или золотой? Не станет ювелир гадать напрасно, К металлу прикоснется кислотой, И станет все через мгновенье ясно. И время чем – то схоже с кислотой, Дает ответ оно, вращая стрелки: Правдиво слово или звук пустой, Души порывы глубоки иль мелки?

Мельница

Как ни сравнивай, а все ж Мир на мельницу похож. Оба жернова не прочь Золотой молоть ячмень. Черный жернов – это ночь, Белый жернов – это день. Меж собой связав века, Мчится время, как река. Вечности родная дочь Крутит приводной ремень. Черный жернов – снова ночь, Белый жернов – снова день. И, как раньше, будет впредь Всем помолом жизнь владеть. И до жизни я охоч, Шапку сбивший набекрень. Черный жернов – здравствуй, ночь! Белый жернов – здравствуй, день!

Чем с неба больше хлынет гроз

Чем с неба больше хлынет гроз В счастливый месяц май, Тем ярче пламя алых роз, Богаче урожай. Чем недоступней гребень гор, Тем солнечней других. Чем голубей вода озер, Тем дно коварней их. И чем темнее ночь в горах, Тем зорче будь, джигит, Пусть высекает конь впотьмах Огонь из – под копыт. Чем тяжелее путь в борьбе И чем грозней беда, Тем будет радостней тебе В победный час всегда. И сам увидишь ты, джигит, Стряхнув с папахи пыль, Что не далекий путь лежит От сказки в нашу быль.

«Гора не сходится с горою…»

Гора не сходится с горою, Но у людей иная стать: В воспоминаниях порою Мы с кем – то сходимся опять. И наподобье негатива, Что нам принадлежит одним, Мы чей – то образ молчаливо В архиве памяти храним. Ах образ этот! Он, как совесть, Нам о себе напомнит вдруг, И развернется в сердце повесть Чредою радостей и мук. Заставит сердце биться чаще И молодость ему вернет, Как певчих птиц в леса и чащи Апреля солнечный приход.

«Ах, человек! То зол, то нежен…»

Н. Юсупову

Ах, человек! То зол, то нежен, То добродушен, то жесток. И только в счастье безмятежен, Как в заревой росе цветок. Но свет росы недолговечен, К полудню высохнет она. Цветок порывом ветра встречен, Краса его – обожжена. Но горе тоже отступает, И выцветает черный цвет, И неизбежно наступает На крылья ворона – рассвет. Крылом забвенья голубиным Осушит горькие глаза. Под небесами голубыми Сияет новая роса.

«Небо с морем встречается…»

Небо с морем встречается Ночью и днем, Ночью и днем. Небо в нем отражается Ночью и днем, Ночью и днем. Сердце с миром общается Ночью и днем, Ночью и днем. Сердце в нем отражается Ночью и днем, Ночью и днем.

Песня горянки, вернувшейся с чужбины

Всех радостей чужбины Куда как слаще мне В родимой стороне Сердечная печаль. И золота чужбины Дороже камень мне, Что в дымной вышине Напоминает сталь. Над горечью полыни Мне слаще целый век Ячменный есть чурек, Чем на чужбине мед. Нет жизни и в помине От дома вдалеке, Там тянется в тоске День каждый, словно год.

Одна искорка

Когда неумолимо грянет выстрел, Но пуля злобно свистнет стороной, То, говорят в народе, для убийства Недоставало искорки одной. Врачу не хватит доброго уменья, И вот уже покинул мир больной… И говорят, что для его спасенья Недоставало искорки одной. Когда нога уже скользит по склону, Но остановится над крутизной, Для торжества жестокого закона Недоставало искорки одной. Когда к мечте идешь дорогой дальней, Но разминешься все – таки с мечтой, Тебе для исполнения желаний Недоставало искорки одной. Когда идут на равный бой атлеты И тусклая «ничья» венчает бой, То одному бесспорно для победы Недоставало искорки одной. От урожая ломятся амбары, Но стоит искорке попасть туда, И в два часа погибнут от пожара Все результаты летнего труда. Случайность то целит, то больно ранит. Она – костер и мертвая зола… Я искорки боюсь — Как хрупкой грани Непонимания добра и зла!

«О, смелей же, правота…»

О, смелей же, правота, Перед чем ты затряслась? Ведь порой оса и та Тигра жалит прямо в глаз!

Добро и зло

Добро и зло – напарники – быки — Упрямо тащат жизни колымагу. Добро ускорит мелкие шажки — И зло немедленно прибавит шагу. Идут быки, бодаясь на ходу. Одно ярмо им трет крутые плечи. Добро и зло! Мы, к своему стыду, Не часто различаем вас при встрече.

«Если бы из каждой тучи…»

Если бы из каждой тучи, Прибивая прах, Падал на поля и кручи Теплый дождь в горах, То над каждою тропою Каменный утес Вскоре царственной травою Сказочно оброс. Если блага даровали б Нам мольбы ханжей, Горы хлеба выше стали б Горных рубежей. В реках пенилась бы брага… Ну, да хватит лжи. Ведь не могут людям блага Даровать ханжи.

«Шла молва, что вместо одного…»

Шла молва, что вместо одного Два лица у друга моего. Улыбаясь, поднимался снова Он на мой порог. Я в его лице лица второго Разглядеть не мог. Он в беседе дружеское слово Поднимал, как рог. Я в его лице лица второго Разглядеть не мог. Но кунак мой был отпетым плутнем, И средь бела дня За глаза по праздникам и будням Он чернил меня. Грустно лик второй у человека Обнаружить вдруг. Одноликим пусть под небом века Будет враг и друг. Я в седле иль, рухнув под копыта, Возлежу в пыли, — Ты в глаза меня ругай открыто, За глаза – хвали.

«Хоть лекарства от черных болезней…»

– Хоть лекарства от черных болезней Исцеленье даруют нам в срок, — Быть здоровым намного полезней, Чем лечиться, – болящий изрек. Ложь – один из опасных пороков, И должна беспощадно она Исцеляться, по мненью пророков, Горькой правдой во все времена.

«Те, чьи руки только четкам…»

Те, чьи руки только четкам Предпочтенье отдают, — Те гадальщики с расчетом! Вокруг пальца обведут. Тех, кто пышет красноречьем, Вы, друзья, гоните прочь, Им соврать намного легче, Чем хоть в чем – нибудь помочь.

«Тепло от молока коровье вымя…»

Тепло от молока коровье вымя, О, как ему становится легко, Когда губами жесткими своими Телята пьют парное молоко! Телята подрастают, чтобы снова Наполнить русло жизненной реки… Теленок брал, чтоб отдала корова Губам шершавым добрые соски. И ты сосал всегда не меньше прочих, Ты первым губы к вымени тянул, Ты жадно пил из добрых рек молочных, Но сам потом ни капли не вернул.

Песня в пути

Прежде чем песню в путь отпустить, Хотел бы ее как бойца снарядить, Чтобы, испивши ненастных дождей, Радугой песня сближала людей. Дал бы ей запахи горных цветов, Дал бы безбрежность морей вместо слов, Чтобы была многоцветной она, Чтобы стремилась вперед, как волна. Дал бы терпение песне своей, Дал бы свечение вешних лучей, Чтобы была для уставших седлом, Чтобы к замерзшим являлась теплом. Дал бы ей молнию – меч, чтоб от зла Правду народную уберегла… Сердце вложил бы в нее, наконец, Тысячу добрых и верных сердец.

«Пренебрегая соколом…»

Пренебрегая соколом, Одним лишь взмахом рук, Хотел схватить высоко я Таинственную Рух[8]. Не знал я, что не всякому Дан соколиный дар… Для трясогузки лакомы Червяк или комар.

«Судьба – скакун, что необъезжен…»

Судьба – скакун, что необъезжен,

Дороге горной – жизнь под стать.

И если ты самоотвержен,

Судьбу сумеешь оседлать!

Не по пути

(Ответ революционера Г. Саидова

брату, офицеру царской армии)

– Хватит! Тебе говорю. Прерви свои Сладкие речи. Не трать понапрасну усилий И мне щедрот не сули. Я не пойду с тобою Твоею гладкой дорогой, Постыдно – щедрой дорогой На пик, Чины И цветы. С кем хочешь По ней иди. С кем хочешь Топчи цветы. Ты ж привык по цветам Ходить и мять сапогом И ничего не жалеть Ни нынче, ни впредь. Нету тебе запрета — И этим душа горда. Гордость дешевая эта Противна мне и чужда. Силы твои велики: И власть, и лживый почет. Можешь мне крикнуть: «Слушайся, А то сотру в порошок» Можешь стереть – я знаю, Так высок твой погон! Можешь. Все можешь! Только… Только меня не тронь! Я не из той породы, Я не из тех людей, Что падают ниц по – рабски Под взмахом ваших плетей И вскакивают, учтиво, С улыбкой на плеть косясь. Своя у меня дорога: Я – не раб и не князь. Своею пойду Дорогой. Ее не усыплют цветами. Да что там цветы, Когда завалено все камнями. Ноги сбивают о них, Ломают в рытвинах ноги, Не могут найти тропу, И нет через них мостов, И в кровь разбиваются тут, На этой моей дороге. Я не изнеженным рос, Не маменькиным сыночком. И мать с молоком своим В меня не влила удачу. Своею пойду тропой. Мой путь не облегчит никто: Будет и кровь, и стон, Но я Не заплачу. Камни с пути уберу, Дорогу себе сровняю. Над пропастями жадными Лягу живым мостом, Чтоб тем, кто идет за мною, Легче было сегодня И легче было потом! Так по земле ходить Хочу — Чтоб душа – открыта, Чтоб тело – в кровоподтеках, Чтоб честно: глаза – в глаза. Так хочу я ходить, Пока несут меня ноги, Пока глаза могут видеть, И сердце мое пока Так сильно может любить, Как сильно и ненавидеть. Своею пойду дорогой. Пусть даже она коротка! Ты мчишься своею дорогой В чинах, по цветам, в цветах. И, словно коня лихого, Торопишь время пустое, Не зная, что близок крах. А я пойду по тропинке Избитыми в кровь ногами. Пойду не спеша, Но твердо И не боясь ничего. И эта моя тропинка, Я знаю, дорогой станет, И по краям дороги Будут расти цветы.

«Когда тебе, мой друг, приперло…»

Когда тебе, мой друг, приперло С незрячим повести дележ, Корысти собственной ты в горло Всади по рукоятку нож.

«Все просто, понятно: раз выросли стены…»

Все просто, понятно: раз выросли стены, То крыша ложится на них непременно. Понятно и просто, что всякая крыша Должна быть стены да и печки повыше. Все просто, понятно: уходят седые — Седыми становитесь вы, молодые. Все просто, понятно, – понятно и просто, Что вы, молодые, повыше нас ростом. И все же скажите, вы тоже готовы Лечь новому дому, как деды, в основу?

«Никто из смертных не рождался дважды…»

«Никто из смертных не рождался дважды. И дважды на миру не умирать» — В союзе эта истина не с каждой Мужской душой, А только лишь с отважной, Как с лезвием кинжала – рукоять. Вся наша жизнь – крутое восхожденье. И если ты к вершине держишь путь, Делами прославляй свое рожденье И бойся — Но не смерти, а паденья И в час кончины мужественным будь.

«Ум – сеятель, а поле – наш язык…»

Ум – сеятель, а поле – наш язык. Речь начиная, мы берем в расчет, Что и полынь, и сахарный тростник Растут на этом поле круглый год. И хоть, как пуля меткая, язык Убить способен словом в час иной, За белыми зубами он привык Держаться как за каменной стеной.

Пожелание деда

Всегда говорили отцам молодым, Желая добра настоящего им: «Пусть сын в родительский дом принесет Заботу и счастье, любовь и почет!» Теперь пожелания близких просты, Они от душевной идут доброты: «Ребенок растет, и заботы растут, Пусть горе и слезы твой дом обойдут». И я тебе, внук мой, желаю добра, Мне слово сказать наступила пора. Тебе и далеким потомкам твоим Хочу быть полезен советом своим. Когда ты заплакал, родившись на свет, Был счастлив отец, да земляк, да сосед. А больше не ведал никто из людей О первой отчаянной песне твоей. Когда ты умрешь, уж не будет меня, И траур наденут друзья и родня. Но счастлив, поверь мне, был истинно тот, Кого, как родного, оплакал народ.

Имя

В мир новорожденный вступает, И получает имя он. Но, в жизнь войдя, не все бывают Достойными своих имен. Один перерастает имя, Другой – недорастет никак. Делами добрыми твоими Измерит жизнь твою земляк. Иного нарекут Асланом[9], Ему удел храбрейших дан, А вырастет и, как ни странно, Дрожит пугливо, как Бюрхлан[10]. Расулом[11] назовут другого, Чтоб стал посланцем божьим он… Но имя – это только слово, А не судьба и не закон. Возвысить иль унизить имя Способны лишь твои дела… Мечтами лучшими своими Семья ребенка нарекла. Мечты отцовской бескорыстье, Надежды матери твоей Художник – время честной кистью Отметит на полотнах дней… На имя все имеют право… Но, человек, запомни ты: Пусть незаслуженная слава Не осквернит большой мечты. Когда в глазах погаснет солнце, В смертельной, непроглядной мгле, Пусть вечно имя остается Твоим бессмертьем на земле!

Береза

Ты поговорку эту знаешь, И я твержу одно и то ж: «Там, где березу повстречаешь, Там душу русскую найдешь». Есть поговорка и другая — О том, что молнии стрела, Любое дерево пронзая, Боится белого ствола. Встречая солнечное утро, Береза красит этот мир. На серебре ее как будто Узоры вывел ювелир. По легкой черни этих точек И этих линий вижу я, Что у нее особый почерк, Как у меня, судьба своя. Порой, тая в себе угрозу, Сверкает молнией беда. Пусть только душу, как березу, Не поражает никогда.

«Солнце с неземным огнем…»

Солнце с неземным огнем Я назвал бы божеством, Но творца я вижу в нем С человеческим лицом!

«Море буйное, чего же…»

Море буйное, чего же Рвешься к тихим берегам? Иль чужой покой тревожит; Или что забыло там?

Молодым

Все мое богатство — Вера в друга, Вера в разум, Вера в совесть, В глазах родных людей Мое вставало утро, И ясный вечер мой Уснет в родных горах. Пусть застревает в горле Голос тихий, Я знаю: час пробьет — Он вырвется на волю, Когда увижу Свет родных очей, Когда услышу Звук родного слова, Когда меня обнимет Старый друг И вздрогнет сердце Первородно. Дивно мой голос Вырвется на свет. Потому не верю подхалиму, Он не пробудит Теплоты в душе, И не призовет На бой за честность. Нет, он не битву ищет, А покой! Камни, травы, Родники, дороги — Сколько в них тепла, Любви и света! Можно только сердцем Их понять, Молодостью духа И тревогой. О молодые! Верил я. Верю я И буду верить я В вашу совесть, Вашу доброту: Знаю, вы готовы И сражаться, И делами Песню пробудить!

Если я горец

Если я горец, Мне надо иметь Горной природы Характер открытый: Словно ручей быстротечный Звенеть, Словно валун вековой — Онеметь, Словно вершины — В свой срок поседеть, И не краснеть Перед жизнью прожитой. Если я горец, То мне суждена Вечная страсть К неприступному краю: Горное солнце Сменяет луна, Вслед за зимою Приходит весна, Молодость — Страстью освещена, Но и во время глубокого сна Горы мои Я в зрачках сохраняю.

«Того, кто поля распахал…»

Того, кто поля распахал И в борозды зерна засеял, Кто попусту не отдыхал, А всходы берег и лелеял, Награды, земля, не лишай! Сторицей отдай урожай. Но тот, кто боится труда, Кто, труся, другого обидит, Кто бросил свой меч, — никогда Победы в глаза не увидит! Он может убить и предать, — Победы ему не видать! Всему на земле свой черед. Как ночи и дню не расстаться, — Жизнь смерти на смену придет, И смех после плача раздастся! Друг друга сменяют года, — Так было и будет всегда!

«Дань сполна отдав заботам…»

Дань сполна отдав заботам, Силы поля умножая, Хлебороб оплатит потом Каждый колос урожая. Для него порою вешней Свято зернышко любое: Он ростков зеленых, нежных Ждет с надеждой и любовью. И простой учитель в школе, Взяв добра и знаний зерна, Засевает, словно поле, Души детские упорно, Гибнут всходы по-пустому, — Боли пахарю нет больше. А учителю простому И того больней и горше.

Говорят…

– Что случилось? Что случилось? — говорят. – Неизвестно, что случилось, говорят. Про того, кто это знает, говорят, Ничего никто не знает, говорят. Кто-то где-то что-то спрятал, говорят. А слепой увидел это, говорят. А безрукий взял все это, говорят. А безротый съел все это, говорят. Безголосый будто крикнул, говорят. Безъязыкий разболтал все, говорят. Убежал, исчез безногий, говорят. И следов нигде не видно, говорят. – Что случилось?! – Что случилось? Говорят…

Притча

Когда – то притча сложена О том в горах была, Что слово «Дай» словечку «На» Предпочитал мулла. Привык он, званию под стать, Шайтан его бодай, Всем ближним руку подавать С коротким словом «Дай!». Но вот в один прекрасный год За белою скалой По воле рока треснул лед На речке под муллой. И возопил мулла: – Тону! — Пуская пузырьки. И приближаться стал ко дну У берега реки. – Давай-ка руку, старина! — Прохожий закричал. Мулла, боясь ответить: «На!» — Руки не подавал. Великим скрягой, видит Бог, Он был. Не потому ль Словечко «На» сказать не смог, Зато сказал: «Буль – буль!»

Да будет зрячею душа

Слепой отец не мог увидеть глазом Того, что под ногами и вокруг, Зато душой охватывал он разом, Чего не мог и зрячий сделать друг. Ты видишь все вокруг и под ногами, Слепого сын, бесхитростный юнец. Но мало видеть этот мир глазами, Учись смотреть душою, как отец.

«О, люди! На земле сегодня каждый…»

О, люди! На земле сегодня каждый Уверен, что дается жизнь однажды, И каждый знает, что на этом свете Всего однажды встретится со смертью. А сколько счастья, подвигов, печали В себе начала эти заключали?! И знаете ли вы, что все на свете Могли бы сами создавать бессмертье!

«В чем счастье?..»

В чем счастье? Уж не в том ли, чтобы боль Чужую Ты оплакал, как свою? Ты плачешь, Если кто-то пал в бою. Ты, значит, знаешь Счастье и любовь. В чем храбрость? Ради тысячи сердец Сумел ли ты отдать свое Одно? Когда народу отдано оно Все без остатка, — Значит, ты – храбрец.

«Когда бы не имел шипов шиповник…»

Когда бы не имел шипов шиповник, Кто не сорвал бы алого цветка? Не смог бы розы уберечь садовник, Была бы безнаказанной рука. И я хотел бы, не черствея сердцем, Иметь шипы, как у того куста, Для глаз врага хочу быть едким перцем, Чтобы врага постигла слепота. Пусть слово будет как крупинка соли, Соленая для целого котла. Хочу, чтоб каменная прочность воли Неровной и ребристою была. Враги нужны мне, чтобы тверже стали Характер в жизни получал закал. Глаза моих врагов передавали Мое лицо вернее всех зеркал. Отточенное лезвие кинжала Холодный до поры хранит покой… Оно остро, чтобы его не сжала Рука врага бестрепетной душой.

«На зеркало дохнешь…»

На зеркало дохнешь — И пятнышко тумана На зеркале растает через миг. Обиду нанесешь — Годами ноет рана: Обида колет, как граненый штык.

«Страшнее жадности людской…»

Страшнее жадности людской Болезни нет. Она как море, — Дождь не насытит никакой Его и никакое горе.

«Совсем не в том мужское мужество…»

Совсем не в том мужское мужество, Чтоб, сев в седло, спокойно ждать, Нет, ты помужествуй, помучайся, Коня ведь надо обуздать. Пусть сабля не имеет жалости, Когда остер ее клинок, Мужчина даже в малой малости, Нигде не может быть жесток. У труса – две змеиных кожи, И два лица, и слова два… Как сабле, вынутой из ножен, Мужчине не нужны слова.

Синий лед

В полгоря горе, если время властно Виски черненым серебром прошьет. У брадобрея есть и хна, и басма — Не молодость, так цвет волос вернет. Но седина – как шрамы для мужчины! Страшней, когда устал на полпути. Но и тогда кручине нет причины, — Всегда сумеешь посошок найти. И то не горе, ежели жестоко Ослабнет взор, померкнут свет и лист, На склоне лет спасительные стекла В Махачкале спроворит окулист… Беда тогда, Когда, как снег, остуда Ударит в душу, на сердце падет, И солнышко не встанет ниоткуда, Чтоб растопить забвенья синий лед.

Лоза моего винограда

Январская стужа была Сурова для нежного чада, И в мае листвы не дала Лоза моего винограда. И, добрую память почтив Погибшей красы вертограда, Я срезал, кинжал наточив, Лозу моего винограда. Гроза табуном пронеслась, Теплынью сменилась прохлада, А возле окон не вилась Лоза моего винограда. Но не дал я заступу ход, Решив: торопиться не надо, Вдруг корень еще оживет Лозы моего винограда. И пробил желаемый срок, Явилась для сердца отрада: Из корня пробился листок Лозы моего винограда. И ночью приснилось, что в горсть Ложилась мне, словно награда, Тяжелая, черная гроздь Лозы моего винограда.

«Безжалостно оружье вражье…»

Безжалостно оружье вражье. Но, человек, ты будь отважным, Не унижайся перед злом! Пусть будет враг от злости черен, Пускай он каркает как ворон, Ты будь – карающим орлом!

«Если весело живешь…»

Если весело живешь, Ты не думай, что в горах Веселятся, все, как ты, Словно наступил навруз[12]. Если голову склонил Пред потухшим очагом, Ты не думай, что в горах Все погасли очаги.

«Я знаю, что зависть с пустынею сходна…»

Я знаю, что зависть с пустынею сходна, Которую вечно обходят дожди. Уста пересохли и чрево бесплодно, И змеи пригреты на желтой груди.

СЕТОВАНИЕ ШАМИЛЯ

Моей судьбы загадочная веха Пороховые осеняет дни. В горах Кавказа был я четверть века Имамом Дагестана и Чечни. Я дал понять и недругу и другу, Что жил не зря и воевал не зря. И при оружье сослан был в Калугу — Почетный пленник белого царя. Он разрешил отправиться мне в Мекку, Взяв жен с собою, сабли и Коран, Но не дал мне удел, как человеку, Добраться до святыни мусульман. Я вспоминал родимых гор отроги, Где рдел, как восемь ран моих, кизил. Слетел с небес, когда я был в дороге, За мной посланец смерти Азраил. Давно лежу среди песков пустыни, И не могу понять я, почему Во лжи и в достоверности поныне Нет имени покоя моему?

«Дорога в даль бескрайнюю ушла…»

Дорога в даль бескрайнюю ушла, Ведет нас всех судьбы предначертанье. И жизнь, какой бы долгой ни была, — Длинней ее людское упованье.

«Когда бы я владыкой стал…»

Когда бы я владыкой стал, Который раздает удачи, Лишь честным людям, не иначе, Я б те удачи раздавал. И ставил людям бы в заслугу Добропорядочность и честь. К такому избранному кругу Не всех сумел бы я причесть. И, грозно преданный наветам Всех подлецов, чей сонм велик, Я оказался б в мире этом Наиславнейшим из владык.

«Я знаю: в любом далеке…»

Грешен перед Богом И людьми тот, Кто мыслит одно, А говорит – другое, Горская пословица Я знаю: в любом далеке Над люльками песни поются. Везде на одном языке И плачут, как мы, и смеются. И стонут от боли, как мы, И всюду едино, как небо, Понятие света и тьмы, Понятие жажды и хлеба. Случалось, меж ближними, друг, Хватало недоброго взгляда, Чтоб тень пробегала бы вдруг И вспыхивал порох разлада. Порой обнаружим в меду Коварную горечь полыни, И мир, торжествующий ныне, Глядишь – перейдет во вражду. Как хлебу созревшему пламень, Опасен и в наших местах — Кто держит за пазухой камень, Улыбку неся на устах.

Гранитный лес

В подножии небес Не раз видали вы Гранитный этот лес Без веток и листвы. Сошлись за рядом ряд, Держа в одном строю Посмертный свой парад, Погибшие в бою. И барабана нет, И тверд безмолвный шаг, И рдеет в небе свет, Развернутый, как стяг. Не выдержан ранжир, Как у дерев в бору. Но кто здесь командир На каменном смотру? Не обелиск ли тот, Что стал чуть в стороне? И медный гул течет В небесной вышине. О, сколько, знает рок, Дум не воплощено, Погибло вещих строк, Детей не рождено. И, с головы до ног Вся в черном, шепчет мать: – Когда же ты, сынок, Придешь меня обнять? Полынные слова Мучительно, навзрыд Здесь выдохнет вдова И слезы обронит. Печальницу сестру Воочью видит брат… Как будто на смотру, Надгробия стоят. Бессменных часовых Встречаю караул У древних стен твоих, Отеческий аул. У башен городских У Вечного огня Не раз помянут их, Колени преклоня. Забвенья павшим – нет, Будь, память, им верна. На перекличке лет Чекань их имена! Гремит безмолвный шаг, И зримый стал вдвойне, Как расчехленный стяг; Свет, рдея в вышине.

Об уродстве

Не персиковой косточки ли вроде Твой лик морщинист, Встречный мой собрат? К тому же ты — Живой укор природе — И хромоног при этом, И горбат. Но я тебя ни словом не унижу, Нет, не уродом предстаешь мне ты, Когда твою, застенчивую. Вижу Я душу человечной красоты. Зато уродом назову иного Я статного красавца, Не греша, Чья, норова коварного и злого. Предстала вдруг Мне черная душа.

Слезы цветка

Когда цветок среди травы зеленой Покроет увяданья желтизна, Роса в цветке становится соленой, И, словно вздох, печальна тишина. Качается цветок, под ветром плачет, Он знает – жизнь его обречена… Но добрая земля до срока прячет Упавшие слезами семена. И если бы умелица – природа Все слезы возродила из земли, Какие удивительные исходы Тогда бы на лугах ее взошли!

«Не я ли, дыша высотой…»

Не я ли, дыша высотой, Пытался в горах Дагестана Заката песок золотой Просеять сквозь сито тумана? Но свистнул вдруг ветер: – К чему О золоте, друг мой, забота? Сейчас оно канет во тьму, А сито порву я в два счета!

«Горит моя звезда, горит…»

Горит моя звезда, горит И людям больше говорит, Чем груды мертвые камней, Свидетели ушедших дней. Горят и стерегут рассвет Все пятьдесят ушедших лет, Они вставали надо мной И освещали путь земной. Их память сохранит для вас Счастливый день и горький час.

«Прекрасен мир…»

Прекрасен мир, сменяющий одежды, Воздевший солнце на рога быка. Прекрасна жизнь: любовь, бои, надежды, Одно печально: слишком коротка.

«Говорят, что остался олень без хвоста…»

Говорят, что остался олень без хвоста, Потому что Беспечный олень, Где трава на альпийской поляне густа, На грядущий надеялся день. Если б смысл этой притчи в младые года Стал мне ведом в родимом краю, То, когда голова моя Стала седа, Не корил бы я участь свою.

«Что там в небе – гроза иль вьюга…»

Что там в небе – гроза иль вьюга, Но коль рана болит у друга, Боль унять ему помоги. И к тому проберись по скалам, Кто застигнут в горах обвалом, Волю к мужеству напряги. А когда, как орел, На плечи, В пору жатвы иль в пору сечи, Сядет слава – ты крепок будь. Опечаленный и веселый, Дорожи только правдой голой, Распахнув перед нею грудь. Ты оставь навсегда надежду Здравым смыслом сразить невежду И уму окажи почет. Скакуна, На смекалку скорый, Ты гони за конем, который Вновь на скачках ушел вперед.

Мысль

Голова – мое гнездовье, И, стремительная, вновь я Неспроста пронзаю тьму. Я была вначале слова, И поныне, что неново, Мне предшествовать ему. Ясновидица событий, Я – шахиня всех открытий, К бесконечным тайнам – ключ. Я выигрывала битвы И, прервав напев молитвы, Вознесла вас выше туч. Соловья не кормят басней. Всех врагов – дурак опасней, Ах, уж эти дураки. От себя их отлучите И наследников учите Мыслей скрещивать клинки! Рождена я быть голодной, Ненасытной и свободной В мире чисел и письма. Светоносна, дерзновенна, Тем горжусь, что я нетленна — Дочь высокого ума.

«Голодному мягкими, статься…»

Голодному мягкими, статься, И бычьи рога показаться Способны вблизи очага. А брюхо набившему тяжко Телячья покажется ляжка Не мягче, чем бычьи рога.

«Отчего ты рано стал седым…»

– Отчего ты рано стал седым, Как в тумане утреннем дорога? – Оттого, что перевидел много В пору, когда был я молодым!

«И вы, наверное, встречали…»

И вы, наверное, встречали Людей, не ведавших печали, Чья жизнь, лишенная невзгод, Похожа на осиный мед? Но мне всегда беспечный смех Напоминал пустой орех И в жизни тех бывало жаль, Кому неведома печаль. Пустых орехов есть ли прок Иметь грохочущий мешок, Коль во сто крат ценней их всех Один целехонький орех?

«Несбывшихся надежд…»

Несбывшихся надежд Великий океан Вздымает волн Тяжелые громады. За каплей капля Из сердечных ран Течет в него, Не ведая преграды. И черную звезду Повесил рок Над ним, Как на погибельной вершине. И океана этого Поныне Еще никто В веках не пересек.

«Из бронзы или из меди…»

Из бронзы или из меди Осенние эти кусты? И внемлю я их беседе, Исполненный немоты.

«Не раз слепню, как говорит молва…»

Не раз слепню, как говорит молва, Пить удавалось кровь из глаза льва, И так случалось, что бывал порой Бессилен пред ничтожеством герой.

«От тех, чья голова уже седа…»

От тех, чья голова уже седа, В родных горах я слышал не однажды: – Жизнь – как солоноватая вода, Чем больше пьешь, Тем пуще чувство жажды!

«Нужны селитра с серой, чтобы порох…»

Нужны селитра с серой, чтобы порох Возникнуть мог на вспыльчивой земле. А из чего Аллах в своих просторах Его творит в обуглившейся мгле?

«Хоть с бабами аульскими ты лих…»

Хоть с бабами аульскими ты лих И на пирушке перепьешь троих, Хотя горазд Словес воздвигнуть гору, Но в час беды, В отчаянную пору Копейки за тебя никто не даст.

«Зарезал волк овцу…»

Зарезал волк овцу, Но он не виноват: Покуда волки есть, Пусть чабаны не спят. В цель пуля не пошла, Ищи в скале ее, Но не спеши корить Безгрешное ружье.

«Корни – равнозначны кроне…»

Корни – равнозначны кроне, Но они заземлены. Ветви кроны – те же корни, Лишь в зенит устремлены. Если бы раздор коснулся Нерушимого родства, Стройный ствол тогда б согнулся И осыпалась листва.

«Дивны у речных излук…»

Дивны у речных излук В мае пестрые луга, Но гадюк отвратней нам Люди с пестрою душой. Лоскуткам не мудрено Ножницы корить весь век. И давно в обиде сам Я на родичей твоих.

«Я спросил у старика…»

Я спросил у старика, Сколько стукнуло ему? — В газырях еще пока Порох есть, – ответил он. Счастье, будто бы коня, Он арканил в вышине. И арканило меня Горе с четырех сторон.

Наше небо

Если солнцу вставать пора, Солнце смотрит, где выше гора. И дождей жемчужные блики Покрывают горные пики. Ну, а если хлынет лавина, Сколько будет раздолья снегам, Словно этих гор половина Обвалилась к твоим ногам. Но какие б ни дули ветры, Как бы злиться буран ни стал, Мы живем твоей правдой и верой И победой твоей, Дагестан! Мы едины: и горы, и горцы. Рождены мы свершать чудеса. Эти горы, держащие солнце, Нами подняты в небеса!

«Сон мельницы над речкой пересохшей…»

Сон мельницы над речкой пересохшей, Густые тени на тропе заглохшей, Несжатые колосья – без зерна, Покрывшиеся пылью стремена, День нынешний без завтрашнего дня, Очаг охолодевший – без огня: Дом без детей.

«Если ты ищешь сравненье для ночи…»

Если ты ищешь сравненье для ночи, Ласковых звезд в небосводе бездонном, Вспомни на миг материнские очи, Свет доброты под платком ее черным. Если ты ищешь сравненье для солнца, Ясного полдня и птичьего грая, То приглядись, как ребенок смеется, В тысячелетние игры играя.

Сердце

Сколько лет, Сколько зим, Сколько зорь, Сколько лун! У наездницы-жизни Багровый скакун. И на нем она скачет И ночью и днем, Это значит, Что я обернулось конем. И порой на куски, Белый свет заслоня, Черный ворон тоски Разрывает меня. И земная едва ль Обойдет меня вновь И земная печаль, И земная любовь. И пока сквозь меня Пролетает гроза, Вам землею глаза Не присыплет родня[13].

Ты говоришь…

Ты говоришь: – Рассвета первый луч Похож на детство Среди горных круч. Ты говоришь, Что солнечный восход Напоминает Юности приход. Ты говоришь: – Когда полдневный круг Венчает солнце, Это зрелость, друг. Ты говоришь, Что солнечный заход Напоминает Старости черед. А с чем же ночь Тогда сравнить, кунак, Когда висит Над головою мрак?

Родине

Знаю я: Солнце Луны теплей. Знаю я: утро Ночи светлей. Знаю я: птица, Как ни мала, Дарит кому-то Легкость крыла. Вот и тебе я Всё отдаю, Лишь бы взяла ты Пылкость мою.

«Готов за друга, если суждено…»

Готов за друга, если суждено, Отравленное выпить я вино, А меда, что дарует долголетье, Пить с недругом не стану все равно.

Кто сможет?

– Кто сможет сделать занавес такой, Чтоб солнце скрыть и ясный свет дневной? – Никто! – Кто сможет обрести такую власть, Чтоб правду у земли навек украсть? – Никто! – Сумеют с Уолл-стрита господа Сверхбомбой устрашить нас? – Никогда! – Мы – миллионный строй людей труда — Сумеем раздавить их? – Да! Всегда!

Эффенди Капиеву

Если горец в смертный миг Был накрыт землей чужою, Долг его друзей, родных — Схоронить в горах героя. Если горец в смертный миг Вписан был в бессмертья книгу, Долг народа, долг живых — Памятник ему воздвигнуть. Если он вершин достиг В гордом званье человека, Долг седых и молодых — Подражать ему вовеки. У подножья Машука Есть родная мне могила. Молодого земляка Там война похоронила. Далеко схоронен прах, Но близки и те места нам. Дух его живет в горах И долинах Дагестана. Чтоб сразить забвенья тьму, Помня о народной славе, Гордый памятник ему Мы и здесь, у нас, поставим. И с волнением в груди, — Чабаны, певцы, поэты — Начертаем «Эффенди» Мы на памятнике этом.

«Белый день – альпийский дол…»

Белый день – альпийский дол, В пору царственной весны Брать с трудолюбивых пчел Мы обязаны пример. Медоносен всех времен Мастеров наследный труд, Золотые соты он Наполняет жизни впрок. Трижды проклят будет тот, Кто с чертополоха дня Каплю яда занесет В улей мира золотой.

Дорога дружбы

Крепость Инцоб возвышалась в долине, Крепость Кодор – на орлиной вершине, На дагестанскую землю они Строго смотрели в минувшие дни. Камни обеих давно почернели, Тяжкие раны зияют на теле, И заселяют пустые бойницы Совы – ночные, глазастые птицы. Неотразимы удары столетий — Время разрушило крепости эти, Дружбы дорога легла среди скал Через Кодорский крутой перевал. Едем в Сабуе мы из Кедери. Блещет над росами пламя зари. — Грузия, здравствуй! – Привет, Дагестан!.. — Сизый в ущельях клубится туман.

Грузинам! В день столетия Важа Пшавелы

Да простят меня грузины, Что, касаясь шапкой гроз, Я, преодолев вершины, Им подарка не привез. Ни оружья боевого, Ни лихого скакуна, Даже кубка золотого Не привез для молодого Кахетинского вина. Но привез я в горском слове Дорогим соседям в дар, Словно в каждой капле крови, Сердца собственного жар. Дагестанские пределы, Скакунов горячий дых, Лука солнечного стрелы, Будто бы Важа Пшавелы Золотой чеканки стих. Я привез поклон аулов Поселениям грузин. И напевы вешних гулов Из базальтовых теснин. Покидая отчий дворик, Взял с собой за перевал Запах трав, что дымно-горек, И преданье, где историк Ничего не искажал. Соплеменники Пшавелы Тем душе моей милы, Что в бою они умелы И в застолье веселы. Миновав гряду тумана, Молвил: «Здравствуй и живи!» Я, вошедший утром рано В Грузию из Дагестана Как посол его любви.

Абдуле

Абдула, мой верный друг, Во Вселенной полный круг Сделать шар земной сумел, Мы ж не встретимся никак. Дом ли мой забыл, кунак? На дворе сплошной ли мрак? Иль в обиде ты, хоть нет Никакой за мной вины? Мы покуда сил полны, И колени не должны От ходьбы у нас дрожать, Как у ветхих стариков. Нет, наш возраст не таков, Чтобы вместо шашлыков Простоквашу есть в обед, Аксакалами прослыв. Древен времени мотив, Дети, внуков народив, Могут дедушками нас Вскоре сделать, Абдула. Может, на тебя дела Навалились без числа? И меня наведать нынче, Может, просто недосуг? Все равно не надо, друг, Исчезать куда – то вдруг, Даже в годы жениховства Ты заглядывал ко мне. Белым днем иль при луне, Пешим или на коне, Предо мной еще, быть может, Все же ты предстанешь, брат. Снова сердцем буду рад Лихо спеть с тобою в лад Песню ту, что мы певали На пирушках молодых.

Доктору Хайруттину

Хоть ты И не Хаким Лукман[14], И не великий Авиценна, Но людям, словно талисман, От болей и сердечных ран Даруй спасенье неизменно! Легко ли победить Недуг, Сперва проникнув в тайну боли? Но у тебя, я слышал, друг, Немало истинных заслуг Есть в благородной этой роли. Легко ль надежду подавать На исцеление больному И не гадать, а твердо знать — В его леченье прибегать К тому ли средству иль иному? Когда ты врач, То одержим Будь наивысшею заботой: Надежду подавать больным И возвращать здоровье им Для упоения работой.

«Пьян от песен непьющий ашуг…»

Пьян от песен непьющий ашуг, И, вина осушивший кувшин, С ним бок о бок сидит его друг Нехмелеющий бражник Абдин. Искрометности речь их полна, Как вино за граненым стеклом. И от их разговоров хмельна Вся орава гостей за столом.

«Мог ли думать я заране…»

Мог ли думать я заране, Что средь вечной мерзлоты Мне в белеющем тумане Улыбнешься, счастье, ты? Океан без берегов — Обь зовут среди рыбаков. Я же, здесь тебя нашедший, Край, цветком в снегах расцветший, Краем счастья звать готов!

«Ты едешь? Ну, что же…»

Ты едешь? Ну, что же… Наказ мой прими: Горам поклонись за меня ты, Друзьям от меня крепко руку пожми За дружбу, хранимую свято. Но не допусти, чтобы теплый привет Случайно достался двуногой гадюке. Есть люди: клянутся вам в дружбе сто лет И тут же кусают вам щедрые руки. Оступится если на тропке старик, Они не заметят больного, Скажите: а кто-нибудь слышал от них Простое сердечное слово? Оружие их – измышленья и лесть, Но мы-то всю цену им знаем. Они позабыли про горскую честь — Так, значит, копейка – цена им. Ты едешь? Так что же… Наказ мой прими: Горам поклонись за меня ты, Их руки скалистые крепко пожми За дружбу, хранимую свято.

«Равнины мои и горы…»

Равнины мои и горы, Отары овец в горах — С вами в минуты горя Пищу делил на кострах. Примну чарыками травы, Мне не сносить их вовек. Чуткие волкодавы Стерегут ночлег. Буйство реки, веселье Бурный норов воды — Эхом разбудят ущелье. Влагой ворвутся в сады. В жизни познал я цену Ненависти и любви, Вера вела меня к цели, Вера кипела в крови. Родина, слышу твой голос. Голос великой страны, Ты моя вера, ты моя гордость, Песня моей струны. Слышу планеты голос, Голос равнин и гор. Люди, забудьте горе, Ненависть и раздор. Люди, как жизнь прекрасна, Пламень сердец не остыл. Люди, мы к счастью причастны Каждый по мере сил.

«Я удивляюсь нашим матерям…»

Я удивляюсь нашим матерям. Наверное, все матери на свете Не верят годам и календарям: Стареем, а для них – все те же дети. У времени жестокие права, Прицел его – неотразимо меток, Единственная падает листва В осенний день с отчаявшихся веток. И капельке, покинувшей родник, Уже вовек не повернуть обратно. Но остается мальчиком старик, И сон о матери – ему отрада.

«До зари…»

До зари Та ночь ясна была, светла, Нас веселье В круг ликующий свело, Оттого ли, Что беда нас развела, На душе стемнело, Только рассвело? На глазах моих Рассветная роса… Далеко же вы, друзья мои, ушли. Услыхать бы Ваши песни, голоса! Да погибшим Не подняться из земли…

Сыну

Я дал тебе, сын мой, два черных агата, Чтоб зорко на белый смотрел бы ты свет И тем любовался с зари до заката, Исхода чему в беспредельности нет. Я дал тебе, сын мой, завидную пару Умелых, к работе приученных рук, Суровых и крепких, способных к удару, И мягких для ласки, как бархатный луг. Я дал тебе, сын мой, завидную пару Выносливых, быстрых, пружинистых ног: Чтоб твердо ходил по земному ты шару И на стремена опереться бы мог. Тебя одарил я отзывчивым сердцем Во славу любви, и вражды, и тревог, Чтоб совесть была ему — единоверцем И горе любое ты вынести смог. Я дал тебе, сын мой, недюжинный разум, Чтоб мысли слетали с его тетивы, И действовать мог, подчиняясь приказам Ты собственной, а не чужой головы. Тебя одарил я гортанною речью И песней, которую создал народ, Чтоб слово твое не бледнело пред сечью И гордо звучало бы с горных высот. Тебя одарил я дыханием жизни, Чтоб ты, оценивший мою благодать, Смеялся на празднике, плакал на тризне И жизнь за Отчизну готов был отдать.

«Если враг нападет…»

Если враг нападет На Отчизну твою, Меткой пулею стань, Чтоб найти его сердце в бою, Амузгинским клинком, Чтобы красною стала трава, Когда с вражеских плеч Упадет на нее голова.

Новогодний тост

Еще одну мы одолели гору, И Новый год встречает нас в седле. Пью, друг, за то, чтоб и в лихую пору Хлеб с солью были на твоем столе.

«Когда хребты Полярного Урала…»

Когда хребты Полярного Урала Увидел я, то мне казаться стало, Что предо мной белеют утром рано Вершины гор родного Дагестана, И мне явилось чудное мгновенье, Когда в твоих очах я прочитал То о любви свое стихотворенье, Которое еще не написал.

«Известно в мире предавно…»

Известно в мире предавно, Не знающем границ: Лицо у истины – одно, У кривды – сотни лиц. Трус говорит, что он герой, Рядится в злато медь, И маску истины порой Стремится ложь надеть. А если б не было личин У кривды, видит Бог, Ее бы все мы, как один, Изгнали за порог. От стай грачиных воронье Мы отличим всегда, А вот от истины вранье Порой – не без труда. В горах отец мне завещал: С тем дружбой дорожи, Кто маску истины срывал С лица коварной лжи.

О дружбе

Радость друга Да будет мне в жизни отрадой, А печаль его станет Пускай моей кровной печалью. Вот уже целый год, Как мой верный кунак не заходит, Может быть, невзначай Я нанес его сердцу обиду? Упаси меня бог, чтобы в недруга Друг превратился, Чтобы тот, с кем делился я Хлебом и словом, Проклинал меня, словно врага. Хмурый взгляд откровенного друга И полынная горечь укора Мне милей и желаннее, нежели Десять тысяч улыбок врага. Как известно, есть люди, Которым Ничего в этом мире не стоит В честь раздора и распри во имя На рассвете зарезать быка. А в честь братства и дружбы во славу Не зарежут они и цыпленка. Я встречал этих тварей двуногих С добродушной улыбкой в глазах. И в одном враг полезен бывает, Что, ошибки мои не прощая, Он о них, Словно шахский глашатай, Громогласно уведомит всех, Каждый промах заметит мгновенно, Выпьет рог за мою неудачу. И врагу я премногим обязан: Без него бы в покое погряз. Закадычный мой друг, Умоляю: Ты промашки мои и просчеты Замечать постарайся немолчно, Как достойный признания враг!

Вой пса – недобрая примета

Полночный час ко сну неволит, Но, словно раня тишину, В ауле пес протяжно воет, Как волк зимою на луну. Вой пса – недобрая примета, И мысль ударила в набат: Вдруг не дотянет до рассвета Больная тетушка Зухрат. Или аульская машина Сорвется ночью под откос? Не сплю. Бьет ночи половина, Будь он неладен, этот пес! Он где – то воет по соседству, И – современный человек — Я суеверен по наследству, Хоть близок двадцать первый век. С трудом великим сну предался, А утром плач и голоса, И слышу вдруг: – Сосед скончался!.. — Бог мой: он был хозяин пса.

В ожидании приглашения на свадьбу

Друг – приятель Куштантин, Был я полон нетерпенья: Ждал на свадьбу приглашенья, Когда твой женился сын. Просидел я сиднем в доме Целый август оттого, Что в душевной ждал истоме Приглашенья твоего. Осень рыжая минула, На полях скосили рожь, Я – ни шагу из аула, Жил в надежде – позовешь. Я легчайшие чарыки Сшил заране про запас, Чтобы мог при буйном гике Я кидаться лихо в пляс. Из ключа водою горной, Когда край небес как медь, Прополаскивал я горло, Чтоб на свадьбе песни петь. Винодел в горах умелый, Я, застолье возлюбя, Сам вина бочонок целый Приготовил для тебя. И когда бы приглашенье Я на свадьбу получил, То баран без промедленья Под ножом моим почил. В чем загадка, в чем причина, Или я тебе не мил, Почему на свадьбу сына Ты меня не пригласил? Мой укор – тебе наука, Снизойдя с своих вершин, Может быть, на свадьбу внука Пригласишь ты, Куштантин?

Крепость дружбы

Я родился в счастливой стране И храню, как наследство, по праву То, что было завещано мне: Честь отцовскую, совесть и славу. Сколько мест предо мною прошло! Где я не был, Куда не стремился! Справедливость, Неправду и зло Различать я в пути научился. Счастье знал я И горечь потерь, Ведал выси, глубины и дали. И, во всем искушенный, Теперь Остаюсь я судьбе благодарен. Верен памяти предков во всем, Чести горца нигде не ославил. И в краю – где бы ни был – любом Я высокие крепости ставил. В шуме встреч, На дорогах разлук, Сыновья мои, помните это — Каждый новый и преданный друг — Моя лучшая крепость на свете. Вслед за мной Обойдите весь мир, Все вокзалы, порты и причалы — Мурманск, Кушку, Москву, Кунашир — Как друзей, Вас друзья повстречают. В Даугаве, на Каме-реке, В Душанбе, и в Тбилиси, и в Братске, На Курилах — В любом далеке Вас, как братьев, Приветят по-братски. Свет сияющий, дети мои, Сыновья нашей Родины милой, — Да наполнит вас радостной силой Крепость дружбы и братской любви. Каждый день эту крепость крепя, Мой завет соблюдайте вы свято. И в моих крепостях для себя Обретете вы друга и брата.

Народная песня

Орлиный клекот, медь колоколов, И горький плач, и радостные вести — Все – в трепете неповторимых слов, Все – в звуках сквозь века прошедшей песни. Она летит, как птица, на простор, Она в сердцах, как на горах, гнездится, В ней и судьба моих родимых гор, И земляков давно ушедших лица, В ней буря отгремевшая гремит, В ней стонут волны, до небес взлетая, В ней, будто бы одетая в гранит, Живет к родной земле любовь святая. В ней травы просыпаются весной, Грохочут в ней обвалы и потоки, В ней вечно свищет соловей шальной И с предками встречаются потомки. Она – сынов народных светлый дух, Она – победный клич на поле брани. И вот я замер, обратившись в слух, И вот вхожу в живую жизнь преданий. Гремите же вовсю, колокола, Летите же, орлы, по Дагестану! Я песню про великие дела До самой смерти слушать не устану. Ее моя прабабка пела мне Вполголоса над колыбелью белой, Чтоб оживали подвиги во сне, Чтоб рос джигит настойчивый и смелый. Потом я в птичьих песнях услыхал, Какое сердце в этой песне бьется, Какой у стали праведной закал, Как Родину отстаивали горцы. Ашуги – дум народных соловьи — Ее из уст в уста передавали, И мы, настроив голоса свои, Ашугам, как умели, подпевали. Не спутаешь ни с чем ее напев, Он справедлив и вечен, как природа, Неукротим он, как народный гнев, И светел он, как чаянья народа. Орлиный клекот, медь колоколов, И горький плач, и радостные вести — Все – в трепете неповторимых слов, Все – в звуках сквозь века прошедшей песни. Она летит, как птица, на простор, Она в сердцах, как на горах гнездится… И полководец, и солдат простой — Хранит она страны моей границы!

Если изменю…

Когда бы я забыл, откуда родом, Когда б Отчизне изменил своей, Тогда земля мне стала б черным гробом, А небо – черной крышкою над ней. Когда бы предал я друзей надежных, За личное спокойствие дрожа, Меня, как тот клинок в истлевших ножнах, Разъела бы раскаяния ржа. Когда бы я, гонясь за легкой славой, Забыл с народом кровное родство, Покрыло бы меня, как смертный саван, Отцовское проклятие его. Страна родная! Я сегодня снова Доверил гордость слов карандашу… Любовью незапятнанной сыновней Я, словно чистым воздухом, дышу!

Родной язык

I

То становится ярким, то бледным Над вершинами месяца лик, А под месяцем беден, кто бедным Называет родимый язык. Были б руки грустны без мизинцев, Однозвучный наскучил бы стих. Уважаю не зря тухчаринцев За достоинство гордое их. Вот штанины они закатали И шагают с опаской по дну, Для того чтоб соседи признали Их речушки сквозной глубину. Вместо роз если вырос терновник, Превратился в шиповник гранат, Больше всех нерадивый садовник В запустенье таком виноват. И словесность в родимой одежде Всем походит на сказочный сад, И когда не цветет он, как прежде, В том садовник его виноват.

II

Лихо всадник отчаянный мчится, И терпенье хранит птицелов. Постарайся и ты отличиться, Став поэтом, чеканщиком слов. Одержимый высокою целью, Зрелым мыслям предавшись опять, Своему постарайся изделью Самобытную форму придать. И, связуя минувшее с новым, Сердцем радуясь или скорбя, Не солги ни напевом, ни словом, Расскажи про других и себя. Будь достоин нелегкой задачи, Не дыши, не пиши без огня. И лукаво не делай из клячи Скакового, лихого коня. И в пылу вдохновенной работы, Дни нахмурены или светлы, Языка драгоценные соты Наполняй с трудолюбьем пчелы.

III

По дороге привычной и торной Держит путь каждый день пешеход. А поэт ежедневно по горной, По отвесной дороге идет. Ты поэт, — значит, душепроходец, Значит, душеприказчик людей, Слов и помыслов их – полководец, Что отверг повторенье путей. Напоить нас, а не позабавить Призван отчей природой родник. И себя ты сумеешь прославить, Лишь прославив родимый язык.

«О чем эта песня? О чем?…»

– О чем эта песня? О чем? – О солнце за левым плечом, О грозах, чья зрима заслуга И в буйстве зеленого луга, И «в колосе, схожем с лучом. – О чем эта песня? О чем? – О горе с незримым мечом, О светлой, как ранние зори, Надежде, что сбудется вскоре. – О чем эта песня? О чем?

Безымянные поэты

В песнях тех, что вами спеты, Живы до сих пор Вы, Безвестные поэты Соплеменных гор. Вашей молодости стремя Подает Кавказ. И давно не властно время Над любым из вас. И с огнем сближали порох Вы в стихах не раз, Ходит кругом от которых Голова у нас. И, печатных книг предтечи, Чудо – удальцы, Вы родимой горской речи — Златокузнецы. От беды, как амулеты, Нас хранить вольны Строки те, что вами спеты, Безымянные поэты Отчей стороны.

Четверостишия

* * *

Кто тишине задумчиво внимать В лесах и долах сызмальства привык, Тот научился в жизни понимать Природы упоительный язык.

* * *

Над лодкою рыбачьей свесясь И погружая небо в тьму, Венчает лунный полумесяц Простого суднышка корму.

* * *

Аульский мальчик вскачь бежит за мячиком И почему-то плачет на бегу, Я чем-то схож с печальным этим мальчиком — Догнать тебя никак я не могу.

* * *

Сорвалась над вершиной звезда, А в ущелье ухает филин, Ждет ли радость меня иль беда, Я понять этой ночью бессилен.

* * *

Стихотворенье – клинок боевой — Занес я над вражеской головой, А воля народа – кремневый брусок, Знай, ведь на нем же наточен клинок.

Пузыри

Деревья разные растут На склонах гор у нас. Весною ярко – там и тут — Цветут, лаская глаз. Одни – в ухоженных садах. Дары их знает всяк. Другие, дикие, – в лесах, Богаты, но не так. Но – есть еще… Особый сорт. Не дуб, не яблоня апорт. Дают, как плод, они — Лишь пузыри одни. Да, да, красой ласкают глаз — Лишь пузыри одни. На них, любитель пышных фраз, Внимательней взгляни!

«Сказку зеленую, море…»

Сказку зеленую, море, отдай мне, — Ту, от которой цветы расцветают; Горы, о вечной поведайте тайне, — Как ледники на вершинах не тают? Силы мне дайте, о горы и море, — Песню хотел бы сложить я такую, Чтобы покинуло страждущих горе, Чтобы они не стонали, тоскуя, Чтоб услыхали ее и глухие, Чтоб и слепые внезапно прозрели, И, одолев непокорство стихии, К счастью крылатые все ж долетели.

«…»

В пылу тщеславья благородном, Впервой стихи сложил когда, Я стать мечтал поэтом модным, Какие есть во все года. Но мне сказало время строго: Поэтов модных было много, Былых забыли без потерь — И в моде новые теперь. И я не стал поэтом модным, За модой гнаться ни к чему, Зато поэтом стал народным, Коль верить званью моему.

«Пусть горе во веки веков…»

Пусть горе во веки веков Не входит вблизи облаков В двери нашего дома. А радость вблизи родников Пусть входит верней кунаков В двери нашего дома.

«Оседлав коня блаженства…»

Оседлав коня блаженства, Я взмахнул кнутом желанья И долиной упованья Вдаль направил скакуна. Мир далек от совершенства, Нас арканят в нем страданья. Не под цвет ли их, баранья, Шапка у меня черна? Мир далек от совершенства, В нем, доверчивом, бывало, Воронье пиры справляло, Чести падала цена. Но свое в нем назначенство Мы исполним, как пристало, Чтобы истина венчала Слово в наши времена.

Поэт

Когда поэт – пророк, То, не забыв предтеч, Он может в должный срок Сам дивный свет зажечь. Перед лицом времен, Наверно, оттого Похож на солнце он, А солнце – на него. Но, что греха таить, Не только выси круч — Способны заслонить И солнце своры туч. Но истинный поэт — Людских сердец кунак — Дарить способен свет, Осиливая мрак. И обретает власть Он над тобой, молва, Когда любовь и страсть Таят его слова. Какая благодать, Что чьи – то вновь дано Нам строки смаковать, Как терпкое вино.

Звезды

Не над горными лугами В голубой небесной мгле, А мерцают под ногами Нынче звезды на земле. Сонмы их легли на горы И опять дневной игре Предаются, как узоры На протертом серебре. Представление о чуде Явью сделалось почти: По дороге ходят люди, Как по Млечному Пути. Он к подоблачным орбитам Льнет, похрустывая чуть Под ногой и под копытом, Этот звездный Млечный Путь. На ветвях дыханье стужи (Как не оценить того?) Создает хрусталь не хуже Стеклодува самого. Звездами иль светлячками Ты идешь окружена? И тропа под каблучками Звездной музыки полна. Я – ценитель из бывалых И любуюсь не тайком, Как цветут две розы алых, Не прикрытые платком. Горы звезд, тебе даримых, Светятся со всех концов, Как творения незримых Дивных златокузнецов.

«Чем чаша неба чище…»

Чем чаша неба чище, Тем в ней певучей свет, В ней солнце Как лудильщик, И синь – Бездонней нет. Иду я под ветвями. Дорога мне – легка. Смотрю я — Над стволами: Лист – небо, Ветвь – строка. В той строчке Четкий почерк И свой речитатив — Набухших жарких почек Готовящийся взрыв. Молчать предпочитаю — Я впитываю новь. И по ветвям читаю О нас с тобой, любовь.

«Вот ветер пробежал внезапно…»

Вот ветер пробежал внезапно По низким травам луговым, И травы клонятся на запад, Бежать готовы вслед за ним. Прошелестел внезапный ливень, А вот уже и тучи нет, Но зеленее и счастливей Теперь в садах непыльный цвет. На склонах иней сединою Покоится, неизгладим, Но встанет солнце молодое, Его смахнет лучом своим. В природе так велось от века… Но иногда встречаем мы Весну в душе у человека Внезапно – посреди зимы.

«Себя я почитал среди людей…»

Себя я почитал среди людей Ничем не выдающейся особой, Живущим без особенных страстей, Без горя и без радости особой. Но час настал: я встретился с тобой, И мир живет и светится иначе, То хохочу я над своей судьбой, То горько над своей судьбою плачу.

«Изо всех путей мирских…»

Изо всех путей мирских В мире нет пути короче, Что пролег сквозь дни и ночи Между двух сердец людских. Но порой меж двух сердец — Самый длинный путь на свете, Не промчишься и в ракете Из конца его в конец.

«А ты у кого в плену?..»

Тур — У хребтов наших грозных в плену, Пчела — У цветов наших горных в плену, Я — У очей твоих гордых в плену… Скажи — А ты у кого в плену?

«Хотя земля порою плачет…»

Хотя земля порою плачет, Хотя порой идут дожди, Земля в цветах улыбку прячет, Как прячешь ты огонь в груди. Пусть туча мрачная От молний Сегодня выгорит дотла! В твоей душе, Большой, как море, Пусть будет и печаль светла!

«Если б ветром под облаками…»

Если б ветром под облаками Обернулась ты на горе, Я бы голыми смог руками Залучить тебя на заре. А предстала бы мне однажды Родником ты, где склон отлог, Я склонился б и, видит Бог, Пил бы жадно, да только жажды Все равно б утолить не смог.

«Ты стала песней счастья…»

Ты стала песней счастья, Ты стала сердца частью, Ты стала ярким светом, Моей весной и летом. Крылом ты стала сильным И небом стала синим, Зачем же хочешь вскоре Ты стать еще и горем?

«По гололедице идешь…»

По гололедице идешь, Легко, раскованно ступая. Лучей искрящаяся дрожь Вокруг трепещет, ослепляя. Как будто в танце, Впереди Летишь во мгле заледенелой. По незнакомому пути Иду я за тобою – смело.

«Холод лунного серпа…»

Холод лунного серпа В небесах горит лучистых — Как сверкучая серьга В волосах твоих ручьистых. Широко раскрыв глаза, Глянешь вдруг… Во взгляде этом — Огнеликая гроза: Отсвет с тьмой И тьма со светом!

«Ты говоришь мне, что не привыкать…»

Ты говоришь мне, что не привыкать Тебе к толпе поклонников покорных, Что ими ты привыкла помыкать И что у сердца зимние законы. Ну рассуди, ну подскажи сама: Магнит не нужен, если размагничен, Коль в сердце у тебя метет зима, Неужто мой огонь тебе привычен? Сто нежных солнц горят в крови моей, В тебе – краев далеких белоснежность. Летела ты за тридевять морей, Чтобы отнять мою любовь и нежность! Зачем твердить, что ты нехороша… В душе зима? О нет, неправда это! Ведь у тебя алмазная душа, Ведь у тебя в глазах так много света! Когда бы был зеленой веткой я, Тогда бы не сгорел дотла, я знаю, Теперь мне нет спасенья от огня: Я – высохшее дерево, родная!

«Весной прилетела ласточка…»

Весной прилетела ласточка, Взмахнула белым крылом, Весна прилетела ласковым Твоим долгожданным письмом. Под солнцем снега растаяли, Травы взошли на лугах, А строчки письма оставили Свет у меня в глазах. О, как бесконечно цветение, А лето еще впереди… Мучительно тает сомнение В моей потеплевшей груди.

«Я брожу одиноко…»

Я брожу одиноко, Словно загнанный волк… Я поверил до срока В твой загаданный срок. Словно дикие очи, Редких звезд огоньки, Завывает по-волчьи Полночь горной реки. Смутный берег обшарил Я, слепой, как беда… Может, огненный шарик Мне уронит звезда? А незримые ветви Сеют шепот, как стон. — Не вздыхай, словно ветер, Это сон, только сон. Вижу звезды на дне я Поредевшей тоски, А надежда длиннее Этой длинной реки.

«Мерзнет тот перед огнем…»

Мерзнет тот перед огнем, Кто судьбой постылой, Словно месяц с ясным днем, Разлучен был с милой. Волком долго ли завыть От судьбы постылой, Если с нелюбимым жить, Если жить с немилой. Больно сердцу – не секрет, Если черноброва, Та, на ком сошелся свет, Любит, но другого. Ну, а если на кого Три напасти эти Рухнут разом – каково Жить на белом свете?

«Поток помчался, прыток, звонок…»

Поток помчался, прыток, звонок, С собою камни поволок. На волю вырвался теленок. На свет – проклюнулся цветок. Как будто пламя встрепенулось. На пламя – сердце потянулось. Зеленый шум. И птичий гам. И слезы с солнцем пополам! Цветочной легкою метелью Кружится песня по ущелью И говорит всему: живи! Ты что печально улыбнулась? Смотри – весна опять вернулась. Вернется вновь – и свет любви.

Прокляни меня, прокляни…

– Посули мне благие дни, Прокляни меня, прокляни! И беду на голову мне Призови с облаков упасть! – Да сгори ты в лихом огне, Что в тебе распалилась страсть! – Вновь проклятьем меня почти, Чтоб на радость была беда! – Да не сможешь найти пути Ты от женщины никогда! – Я пред омутом женских глаз О проклятье молю, мой друг! – Да прольешь ты слезу не раз, Слыша хохот друзей вокруг! – Блещет солнцем моя слеза. Проклинай, мне печаль суля! – Да падет на тебя гроза, Если жаждут ее поля! – Гром ударил, как на пиру, Бубну праздничному сродни. Все проклятья твои к добру, Прокляни меня, прокляни!

«Я от любви к тебе умру…»

Я от любви к тебе умру, Подлунное покину царство, Когда, наперекор добру, Ты мне от ран, тревог, мытарства Забудешь поднести лекарства, Как хворост сникшему костру. Я от любви к тебе умру, И вознесусь, забыв удачу, Друзьям на плечи поутру, И в дальний путь при женском плаче Пущусь на деревянной кляче, Что так не ново на миру. Я от любви к тебе умру, И глянут звезды исподлобья, Лепясь к небесному шатру. Но ты, храня свое подобье, Минуй в пути мое надгробье, Продолжив прежнюю игру. Я от любви к тебе умру, Но если над моей могилой, Сверкнув, подобно серебру, Появится твой образ милый? Воскресну я, собравшись с силой, Веселый, словно на пиру.

С гор сбегают ручьи

С гор сбегают ручьи, Каждый – в дали свои. Так и наши пути Разошлись – не свести. Разошлись далеко, Не свести их, не слить. Будет боль нелегко Мне в груди утолить. Иль сольются они Где – то там, вдалеке, Как ручьи те, взгляни, Что сбегали к реке.

«Клянусь, тебя, зазнобу…»

Клянусь, тебя, зазнобу, Заговорил бы вмиг, Но пригвоздила к нёбу Ты грешный мой язык. А сердце, что давно ли Влюблялось без конца, Стреножила, как в поле Шального жеребца.

«В холодности меня ты упрекнуть…»

В холодности меня ты упрекнуть решила, Но если я «не человек, а лед», Должно быть, солнце – ты. И я хочу, светило, Чтоб ты со мной поласковее было И понежнее в каждый свой приход. Растаю я тогда, Лишусь былого облика, И станем ближе мы, Как солнышко и облако.

«Что ты на спицах вяжешь…»

– Что ты на спицах вяжешь, Красавица моя? Ты мне, быть может, скажешь, Красавица моя? Шаль к свадебной одежде Ты вяжешь у стола Иль саван той надежде, Что рано умерла? – Есть нитки и для шали, А эти, ох, крепки — Я для тебя вначале Свяжу из них силки.

Мне фиалка отвечала

Где невидимая прялка Дымку сизую пряла, Повстречалась мне фиалка, Что застенчива была. Громы вешней перепалки Утихали в стороне, И спросил я у фиалки В просветленной вышине: – Для тебя, для небоокой, Я не ведаю того, В этой местности высокой Что прекраснее всего? На тропе, у перевала Мне фиалка отвечала: – Как зима не прекословь, Все равно приходит лето. И всего прекрасней – это Парня горского любовь.

«Пусть кукушка, жалуясь, кукует…»

Пусть кукушка, жалуясь, кукует, Пусть кукушка, жалуясь, тоскует, Что под сизым облаком Дождинки Пить в лесу ей вечно суждено Из гранитной дымчатой щербинки. А не все ль равно? Пусть, красуясь ловчею повадкой, Сокол вновь летит за куропаткой. Куропатку горную он прочей Красной дичи предпочел давно. Что парит он, до нее охочий, Мне не все ль равно? Пусть пред розой спешился поклонник, Три горы преодолевший конник, Мне до этой встречи дела нет. Если бы за каменною балкой Он склонил колени пред фиалкой, Для меня померк бы белый свет.

«Моя любовь!..»

Моя любовь! Ты чистой родилась. О, светлый трепет чувств первоначальных, К моей любви не приставала грязь, Не липла пыль на переходах дальних. О, первое свечение лучей И беленькая девичья косынка… Вот так же беззаветно чист ручей, И в чашечке цветка светла росинка.

«Сталь напоминала ты…»

Сталь напоминала ты, Я – кремень. И в те года, Помнится, от наших встреч Искры сыпались всегда. Хоть и сыпались они, Но огонь не запылал: Вскоре источилась сталь, А кремень крошиться стал. Если б на лугу трава Трутом некогда была, То в огне с тобой давно Мы сгорели бы дотла.

«Быть может, ты – цветок…»

Быть может, ты – цветок, Твой стебель – стройный стан, А лепестки над ним — Невиданные крылья?! Но каждый, кто вдохнет Твой сладостный дурман, На лепестки твои Осядет серой пылью… А может, ты – родник, Серебряный ручей, К которому в пути Приникнуть может каждый?.. Но сколько этих струй стремительных Ни пей, Прохладой обожжет, Не утоляя жажды.

«Словно горн, разгорелся восток…»

Словно горн, разгорелся восток, В красном мареве виснет тропинка. И быстрей, чем по ветру листок, На коне пролетает кулинка. Путь – дорога ее далека, Только б милый с ней не разминулся, Не туманили глаз облака, Конь над пропастью не спотыкнулся.

«Когда, земли почти что не касаясь…»

Когда, земли почти что не касаясь, Ты держишь путь, то у самой косули Твоя походка вызывает зависть, Уж о подругах я не говорю. Когда бы превратилась ты в джейрана, Охотником я стал бы. И над тем Смеялись бы аулы Дагестана, Что только в небо попадаю я.

Молодых цветов огни

Молодых цветов огни Май рассыпал голубой, Что мне делать, объясни, Чтоб любимым быть тобой? Вот и осень забрела В сумрак сада моего, Почему ты не пришла, Не сказала ничего? В свой черед свистят ветра, В свой черед цветут цветы, Но настанет ли пора, — Что меня полюбишь ты?

«Говорили мне в горах…»

Говорили мне в горах Женщины не раз; «У отчаянной любви Не бывает глаз». Довелось и самому В горной стороне Стать отчаянной любви Очевидцем мне. Несказанной красоты Девушка одна В конопатого вдовца Насмерть влюблена.

«На воде разжег костер…»

На воде разжег костер, Изо льда построил печь… Что ж не смог ты до сих пор, Парень дагестанских гор, Сердце девичье зажечь?

«Не выдумка цовкринцев…»

Не выдумка цовкринцев, А истинная быль, Что по любви женился На вдовушке бобыль. У родника соседки Об этом горячо Судачили неделю И целый день еще. Мужской на годекане[15] — Об этом говорят — Шел разговор в ауле Три вечера подряд. Жене бобыль вчерашний Сказал: «А ты права: Прок не велик, коль мелют Мякину жернова!»

«Тучкой в бездне голубой…»

Тучкой в бездне голубой Ты казалась мне, и я, Словно ветер, за тобой Мчался по вершинам гор. Отцвели в садах цветы, Не видать тебя давно. Может, в самом деле ты Стала каплей дождевой?..

«Не твой ли взгляд заманчивый…»

Не твой ли взгляд заманчивый Бросает сердце в дрожь, Заманчивый, обманчивый — Заманит – пропадешь. В ином болоте синие Всю ночь огни горят. Заманят – и в трясине ты, И нет пути назад.

«По тропинке к роднику…»

По тропинке к роднику Ходит стройная Марин. Блещет на плече ее Мелом чищенный кувшин. Может, втайне поутру Я в ауле не один Так внимательно слежу За красавицей Марин. Страшно мне и сладко мне, Я и сам тому не рад. За передвиженьем войск Так дозорные следят. Хоть с бойницей крепостной Схоже узкое окно, Дочь соседская Марин Ранила меня давно.

Я, парень из Кумуха

Ревнуя ту, что мне мила, Ту, что с ума меня свела, Немало раз желал ей зла — Я, парень из Кумуха. Желал упасть среди камней, Чтобы ушиблась побольней, Но чтоб пришел на помощь к ней Я, парень из Кумуха. Желал ей сделаться рябой, Чтоб не пленяла всех собой, Но сам не пробил бы отбой — Я, парень из Кумуха. Желал, чтоб лучший из парней Ее обидел посильней И отлупил его при ней — Я, парень из Кумуха. Еще желал, чтоб похвала Ее в ауле обошла. Вот сколько пожелал ей зла — Я, парень из Кумуха. Не потому ль ее подруг Сужался незамужний круг, А сам на ней женился вдруг Я, парень из Кумуха.

Песня

(Из цикла о Грузии)

Ты с кувшином шла из дома И склонилась у ручья. До чего ж ты мне знакома, Незнакомая моя! Где мне встретился впервые Этот взгляд из-под ресниц, Эти косы смоляные, Брови, словно крылья птиц? Я уйти и не пытался, Я стоял, как в землю врос. Видно, намертво попался Я в силки твоих волос. И когда, подняв ресницы, Ты взглянула на меня, Прошептал я: «Дай напиться, Пропадаю от огня». В час веселья пьют грузины Чаши крепкого вина. Пил я воду из кувшина И напился допьяна.

«Я, храбрейшему под стать…»

Я, храбрейшему под стать Из аульских храбрецов, Не боялся объезжать Полудиких жеребцов. Не боялся среди скал Встретить волка в поздний час И медянкам отрывал Головы не раз. Враг заденет – не спущу, Кинусь и в неравный бой… Что же сердцем трепещу Перед маленькой тобой?

«Ты, лукавства не тая…»

Ты, лукавства не тая, Обожгла меня красой. За тобой погнался я, Как охотник за лисой. Разжигая интерес, Подзадоривала: «Будь, Очарованный ловец, Понастойчивей чуть-чуть». Я мечтал тебя добыть, Сон забыл и сбился с ног, Стало сердце походить На оттянутый курок. Думал я: «Не проведешь: Здесь знакомые леса». Провела меня ты все ж, Как охотника лиса.

«Я каждое утро хожу…»

Я каждое утро хожу На берег зеленого моря, Слежу за твоим лицом В лучах восходящего солнца. Чуть слышно шепчу волнам О помыслах сокровенных И вопрошаю в слезах О дальних горах и ущельях. И море опишет мне Души твоей ясной погоду, Мелодии песен твоих, Вчера прозвучали в долине. Я снова узнаю, что ты Души предо мной не закрыла, Что вечна наша любовь В зеленой памяти моря.

«Глянул – сердце занозил…»

Глянул – сердце занозил. Ноет сердце – нету сил, Как ему ни прекословь. Время лекарем слывет. Не поможет – слух пройдет, Что сильна была любовь.

«Я был молодым…»

Я был молодым, И застенчивым был, Боялся любви, как огня. Я сделался взрослым, И смелым я стал, Любовь сторонится меня.

Легенда о любви

Я слышал, украв у любви напиток, Стал парень очень хмелен, Беспечных сил ощутив избыток, Пошел, напевая, он. Пошел, но споткнулся. И капелька влаги В шиповник была пролита… Но тотчас цветы не зарделись, как флаги, На высохших ветках куста. Так долго была здесь бесплодною почва, Она не привыкла к ручьям, И ветки забыли, как тянутся почки К веселым, весенним лучам. Но, влаги отведав, земля молодела, Стирались морщины земли, А вот и подземные воды несмело К иссохшим корням потекли. И корни, поверив проснувшейся силе, Тянулись за соками вниз, И веткам свой сок колдовской относили, Чтоб жизнь пробудилась и в них. Не знаю – напиток, не знаю – вода ли, Но чудо коснулось куста: Цветами колючки бесплодные стали, Вернулась к земле красота.

«Весна моя ранняя, горная!..»

Весна моя ранняя, горная! Весна… О, весна чудотворная! Цветами одела ты пустоши, Ни облачка грусти не впустишь ты, И веселы старцы, как юноши. Любимая песен не пела мне Зимой над тропинками белыми. Теперь просыпается засветло, И солнце к нам песнями зазвано… Зима, видно, сердце ей застила. Весна! Предо мной ты ответчица. Душа моя мечется, мечется… А месяц счастливой подковою Под небом висит, как под кровлею, И нету ни сна, ни покоя мне.

Татарник

Девушка Видишь: татарник постылый Вырос у наших дверей. Если влюблен в меня, милый, То увези поскорей! Парень Пьяницам не собутыльник, Ликом – отец твой седой — Светел, как будто светильник, Рядом с женой молодой. Девушка Мачехи слышу попреки, Вновь я грешна без вины. Горько… Не раз мои щеки Были от слез солоны. Парень Если пойдешь ты за мною, То по ночам для меня Будешь янтарной луною, Солнцем – средь белого дня. Девушка Скроется конь твой за кручей, Я окажусь у седла. Словно татарник колючий, Сделалась мачеха зла.

«В час полночный, душный иль метельный…»

В час полночный, душный иль метельный, Если будешь ты забыта сном, Постараюсь песней колыбельной Обернуться под твоим окном. Если станешь в гору подниматься И устанешь среди бела дня, Рядом постараюсь оказаться Я в обличье верного коня. А когда жарою беспощадной Станет жечь тебя июльский день, Обернусь я речкою прохладной И листвой, бросающею тень. Обернуться в пору стужи лютой Очагом и буркой я смогу: «Потеплее ноженьки закутай И присядь поближе к очагу!» Если же тебя подкараулит В час лихой беда, как западня, Я тобою обернусь в ауле, Пусть беда нарвется на меня.

Слезы марьям (Ландыш)

I

Цветок, словно пять слезинок соленых, Цветок, словно пять слезинок горючих. Цветок, словно пять снежинок на склонах, Цветок, словно пять снежинок на кручах. Девушкой был мне цветок этот дарен. Девушка в сердце оставила рану, Словно сказала: «Послушай-ка, парень, Милой твоей никогда я не стану».

II

В чашечках белых весенний цветок Долго росинки хранит по утрам, Но почему – разгадать я не мог — Лаки зовут его «Слезы Марьям»? Кто она, эта Марьям, что в печали Слезы лила? Из каких она мест? Мать ли она, молодая вдова ли Или одна из красавиц невест? Слезы Марьям, а какой – неизвестно. Может быть, той, непокорные чьи Пять сыновей не вернувшихся, честно Головы в битве сложили свои. Может быть, той, что в котел положила Гальку прибрежную и на костре Кашу варила, чтоб чем – нибудь было Малых детей накормить на заре. Или печальницы той, о которой В песне поется: «Цветком на снегу Стала слеза ее, и белоперой Вьюгой его замело на лугу». Может быть, та, что пленила Махмуда[16], Может быть, та, что Ису[17] родила, Выяснить это не мог я покуда, — Одноименницам нету числа.

III

Видно, не знала ты горский обычай, Мне подарив у вершин белопенных Цветок, словно пять упреков девичьих, Цветок, словно пять разлук непременных. Лучше бы розу на стебле колючем Или фиалку – надежду влюбленных, Только не пять слезинок горючих, Только не пять слезинок соленых. Может, на севере вашем иначе. Может, там скажут об этом подарке: «Цветок, словно пять признаний горячих, Цветок, словно пять поцелуев жарких».

«Я, как все, считать привык…»

Я, как все, считать привык, Что в ауле есть родник. Отчего же за водой Каждый вечер чередой Ходят к роще молодой Девушки аула? Чтоб встречаться – годекан Женихам аула дан. Что же с первою звездой По тропинке по крутой Ходят к роще молодой Женихи аула?

Сердце, в котором нет любви…

Патрон без заряда, гнездо без орла, Ножны без кинжала, весна без тепла, Камень холодный В почве бесплодной — Сердце, в котором нет любви. Ветка без листьев, родник без воды, День без предутренней яркой звезды, Тетеря глухая, Колючка сухая — Сердце, в котором нет любви.

Письмо

Нет, я не написал тебе письма, Не грыз карандаша на ратном поле. Я не открыл тебе сердечной боли, Когда плыла пороховая тьма. Мы годы проносили на плечах, Хурджуны[18] заменяя рюкзаками… И больше я не мог прижаться к маме. Отец и мать! Вы обратились в прах. Ушли однажды вы за край земли И унесли с собой беспечность детства. Но нам мечту оставили в наследство, И мы ее по жизни понесли. Но чтобы счастья этого достичь, Мы столько перевалов брали сами И плакали незримыми слезами, Чтоб горечь материнских слез постичь. Я помню телогрейку на двоих, Из бязи зыбкой, цвета трав пожухлых. Но гордо на работе в ней хожу я, А ты – на трудных лекциях своих. Ах, телогрейка! Чудо из чудес! Ее тепла совсем не замечали, Но на двоих делили в ней печали И к жизни полудетский интерес. Когда я вспоминаю о войне, Когда в те дни опять я удаляюсь, Морщинам я уже не удивляюсь И нашей ранней чистой седине. Мой верный друг, помощница моя, Моей души вторая половина, Кричит о мире каждая морщина И этот крик летит через моря! О мире для детей мечтает мать… Но, если надо, встанут наши дети И в бой пойдут, за этот мир в ответе! Вот писем не сумеют написать…

«И сладкий плод и горький плод…»

И сладкий плод и горький плод От солнца и дождя. А я от жизни, что ни год, То улыбаюсь в свой черед, То плачу, как дитя.

«Надежды, печали…»

Надежды, печали Восторженных лет Уплыли, умчали… Растаял их след. В тумане заботы, Простором дыша, По морю работы Плыву не спеша. Печалюсь, тоскуя По светлому сну… Но вновь – не хочу я Вернуться в весну. Все думы, заботы Теперь – об одном; Чтоб колос мой – плотным Налился зерном.

«Неизлечима боль, как прежде…»

Неизлечима боль, как прежде, Но радость ждет настороже: Не много надо, чтоб надежде Звездой затеплиться в душе… Когда тебя в одежде черной Я на тропе встречал любой, — Душа брела дорогой торной Тоски и горя – за тобой. И вот сегодня траур сброшен! Скажи, о радость, – навсегда? Иль рано думать о хорошем, И не для нас зажглась звезда? И снова тучами ненастье Затянет звездные поля. Воспоминания о счастье, Как раны старые, болят.

«Пожалей ты меня умеючи…»

Пожалей ты меня умеючи, Дух затепли мой, как свечу, А не хлопай меня, жалеючи, Снисходительно по плечу. Ты с отзывчивою бывалостью, Проходя по ножу стези, Не унизь мою гордость жалостью, Своей гордости не вознеси.

«Как детство мое золотое…»

Как детство мое золотое, Ты мне вернула любовь, — Жизни радость с тобою Мне стала понятна вновь. Как детство мое золотое, Ты мне вернула любовь, — Вновь мне горе любое Легко одолеть с тобой. Как детство мое золотое, Ты мне вернула любовь, — На подвиг любой с тобою Я снова идти готов.

Наставления взрослых

Предусмотрительно умны Все люди взрослые на свете. И слышат маленькие дети: – С огнем играть вы не должны! — Грозят им взрослые ремнем: — Вы спичек в руки не берите! — Давно как возраст мой в зените, А все играю я с огнем. И строгий глас звучит с земли: – Купайтесь, дети, но без прыти! С морской стихией не шутите, В ней тонут даже корабли. А у меня в груди давно, Для жизни гибелью чреватый, Взлетает чувства вал девятый, И сердцу с ним играть вольно! Я каждой ночью, каждым днем Душой мятежной, словно парус, Всхожу на свой последний ярус, Играя дерзостно с огнем.

«Повстречайся ты мне и тогда…»

Повстречайся ты мне и тогда, Когда станет вершина седа И последний, Пред летом в долгу, Догорает цветок на лугу. И тогда повстречайся ты мне, Когда долы с горой наравне Белоснежными станут вокруг, Как платок твой пуховый, Мой друг. И тогда повстречайся ты мне, Когда гром загремит в вышине И павлиний сверкающий хвост Изогнется в подоблачный мост. Полони, очаровывай взор И не реже встречайся ты мне, Чем гора в окружении гор, Чем звезда среди звезд в вышине.

Заветное желание

Говорит кому-то утро раннее: – Я твое заветное желание. С красным гребнем на кудлатом темени Для тебя я вырвалось из темени. И поет кому-то степь рассветная: – Я твое желание заветное, Обовью тебя травой медовою, Голову вскружу твою бедовую. Слышу голос отчего нагория: – Я твое желанье, чья история В небеса уходит звездной лестницей, Млечного Пути слывя ровесницей. Славя степь, зарю и горы отчие, Я и сам, как все любить охочие, Женщине не раз шептал признание: – Ты мое заветное желание!

«Хоть очи твои солнечны…»

Хоть очи твои солнечны, Да вот одна беда: Ты холодна, сокровище, Как будто глыба льда. Пройдешь по лугу вешнему, Затмишь собой цветы, Жаль, норовом, сокровище, С колючкой схожа ты. На людях – ангел кротости, И бог тебе судья, Что ты меня, сокровище, Вновь жалишь, как змея. Беда не в том, что схожа ты С узором на снегу, А что тебя, сокровище, Забыть я не могу.

Дуб и сосна

Дуб спросил соседку на вершине: — По какой, не скажешь ли, причине Ты весь год бываешь зелена? И сосна ответила: – Не скрою, Зелена я всякою порою Потому, что вечно влюблена.

«Я, проклиная собственный удел…»

Я, проклиная собственный удел, Изгнал змею, что на сердце пригрел. И вдруг ей вслед, опомнясь, крикнул я: – Не обессудь! Вернись ко мне, змея!

Глаза

Ах, глаза – соколья пара, Ненасытна ваша прыть, Солнце встало, Тьма ли пала — Ничего от вас не скрыть. В мире жадность окаянна, Уподобленная злу, Но поем мы постоянно Вашей жадности хвалу. И в зрачках у вас картины — Неизбывная краса, Гор подоблачных вершины, Долы, море и леса. Весен белые предтечи, Красный пламень очага И, зажженные, как свечи, Бычьи на поле рога. И златая россыпь дара Все призывней на веку Манит вас, соколья пара, За строкой когтить строку. Хоть людских обличий вечно Счет божественный велик, Вам загадочным, конечно, Всех один дороже лик. Влет кидаетесь двукрыло, И не зря в счастливый час Вновь любовь, Всегда так было, В сердце входит через вас.

«Там, где вздыбились горы…»

Там, где вздыбились горы С отвесными скалами, Если б даже Ты в платьице вышла простом, Пред твоими очами Зеленоватыми Изумруд бы На перстне померк золотом.

«Я знаю, что пройденный путь позади…»

Я знаю, что пройденный путь позади, — Усталость бубнит о привале. Кончается жизнь, как припасы в пути, И цели достигну едва ли. Но разве о радости я позабыл? Ее добывал я, рискуя. Мне мало того, что я жил и любил. Я снова люблю и тоскую. И песню слагаю о завтрашнем дне (Пусть даже зима на пороге), О нежной, в цветочном уборе, весне, О горной, о трудной дороге.

«На цветах надежды – иней…»

На цветах надежды – иней, В сердце – тоже. Кто же знал, что он покинет, Думал кто же? Говорят, что боль растает, Горе минет, — Ох, не тает, нарастает Этот иней… Только вспомнишь, как прощались, Слезы – градом. Лепестки с землей смешались, Стали прахом. Там цветам не красоваться После стужи. А с любимым расставаться — Смерти хуже. Для счастливых настает Пора цветенья, Ты же ищешь, где растет Трава забвенья.

«Коль степь необъятна…»

Коль степь необъятна И ноги проворны, Косуле нетрудно удрать. Коль выси разъяты, Кто звездные зерна Сумеет на небе собрать? Коль в цвете весеннем Сады, как в прибое, Прискучат ли песни любви? Коль ты во спасенье Дана мне судьбою, Во имя надежды – живи!

«Одиноко и тоскливо мне…»

Одиноко и тоскливо мне, Набегают слезы на глаза, — Счастье промелькнуло, как во сне, Расставанья грянула гроза. Поломалась мельница любви, И отныне радость не для нас. Жизнь вторую дали бы: «Живи!» — Для тебя держал бы, про запас. Ах, какие были времена! Мы делили радость на двоих — Разминали золото зерна Жернова в объятиях своих. Но пришла нежданная беда, Ты, моя любовь, едва жива… Не течет по желобу вода, Не вращает больше жернова.

«Я вздыхаю по тебе…»

Я вздыхаю по тебе. Если бы мой каждый вздох. Тучкой становился вдруг — Дождик шел бы круглый год. Ты смеешься надо мной. Если б солнечным лучом Сделалась улыбка вдруг — Зиму растопила б ты.

«После долгого зимнего сна…»

После долгого зимнего сна Снова – ласточки, солнце, весна. Пусть в ущельях лежит еще лед, Звонких птиц неизбежен прилет. Каждый раз возвращают они Нашей юности краткие дни, Вот зачем столько весен подряд Светлый ты надеваешь наряд. С плоской кровли приветствуя их, Словно вестниц из весен былых. Посидим к голове голова, Щебет птиц нам заменит слова. Помолчим, вспоминая о том, Как мы строили радости дом. Прошумели над нами года. А давно ль ты шепнула мне: «Да…» Ах, и нынче, улыбкой пьяня, Твои губы волнуют меня!

«Даже от шепота ветра…»

Даже от шепота ветра Дрожь по листве пробежит. Если ты взглянешь приветно, Сердце от счастья дрожит. Заморозит невольно, Инеем травы примнет. Глянешь ли ты недовольно, — Стужа до сердца проймет. Сладит заря с темнотою, Звезды в себе растворит, Если нежна ты со мною, — Сердце, как солнце, горит.

«Весна среди зимы…»

Весна среди зимы — Любовь твоя ко мне; Возвращена тобой Вся сладость бытия. Весна среди зимы — Любовь твоя ко мне; И с трудностью любой Отныне справлюсь я. Весна среди зимы — Любовь твоя ко мне — Уверен в каждом дне, Покуда вместе мы.

«Любимая мне запретила любить…»

Любимая мне запретила любить, Дарить запретила цветы… Но как с любовью, любимая, быть, О том не сказала ты. Огонь ее нестерпим душе, — Он жжет средь ночи и дня. Но ты успела остыть уже В объятьях того огня. И вот отняла у любви права, Оставила тяжкий долг Нежности нашей забыть слова На сердце он камнем лег. Камень этот сдавил мне грудь, Я задохнусь под ним. Только ты его оттолкнуть Можешь взглядом одним.

«Речка отдаст океану…»

Речка отдаст океану Чистые волны свои. Я же хранить не устану В сердце признанья твои. Зерна жемчужин томятся В темных глубинах морских. Души влюбленных боятся Взглядов нескромных людских. Мне одному предназначен Вздох сокровенной мечты. Но лишь до времени прячут Запах в бутонах цветы… Внемля цветов укоризне, Песня, молчанье взорви! Нежность – жемчужина жизни, Всем свою прелесть яви!

«Вдали растаял луч косой…»

Вдали растаял луч косой, И шум притих, ослабевая, И засветилась над землей Звезда зелено-голубая. Ты растворилась без следа За смутной дымкой расстоянья. И в высоте зажглась звезда — Любви, раздумья, ожиданья…

«В горах Кавказа говорят…»

В горах Кавказа говорят: — Живи, пока глаза горят, Пока кипит в твоей крови Огонь негаснущей любви. Ей – Богу, мало тыщи лет, Ибо конца желаньям нет, Живи до исполнения желаний!

«Весна волной бурлила…»

Весна волной бурлила, Вскипал зеленый вал. Я письма – время было — Зеленые писал. И письма голубые, О будущей судьбе, Мечтою в дни другие Летя, – писал тебе. И – красные, как пламя Среди рассветных скал, С горящими словами, Я письма посылал. Настали дни разлуки — И желтые к тебе Летели письма в руки — Как листья в сентябре. В них ярко солнце было, Струился звездный свет.. Но все ты – отклонила. На все сказала – нет! И вот пишу, печальный, Я черные свои — О безответной, дальней, Несбывшейся любви.

«Есть ли дерево, чтоб не качалось…»

Есть ли дерево, чтоб не качалось, Не страшась ураганов, росло? — Так винить ли тебя за усталость И за то, что порой не везло! Что на свете огню не подвластно? Всё на свете огонь покорит… Упрекать ли тебя, что напрасно Твое сердце любовью горит! Не кори же и ты первоцветы За поспешность, с которой они, Ярким солнцем на склонах пригреты, Отцвели в эти вешние дни. И, встречая цветы луговые, Разглагольствовать зря не спеши, — Что они, мол, конечно, живые, Но, увы, – не имеют души!

Весна

Сияет солнце над полями, А дождик льет и льет с небес. Как будто кто-то гребешками, Смеясь, причесывает лес. Как будто в косы жемчуг вкраплен! Собравшись в звездные пучки, С ветвей светящиеся капли Свисают, будто светлячки. Вот дунул ветер… Туча скрылась, Растаяв быстро на весу. Земля зеленая умылась. Погасли лампочки в лесу. В садах и яблони, и вишня Надели свадебный наряд. Поля дымятся и чуть слышно С притихшим лесом говорят. Мне малыша напоминает Весна, резвящаяся всласть, Когда смеется он, рыдая, И плачет в три ручья, смеясь.

«Ах, если бы я знал, что снова…»

Ах, если бы я знал, что снова Любовь желанная придет, Я мог бы, повинуясь зову, Пройти через огонь и лед. Ах, если бы я знал, что можно Былую молодость вернуть, Я выбрал бы опять тревожный, Сквозь бури и сквозь грозы путь. Теперь я бури подытожил, Перебродил любовный хмель. А все же – я недаром прожил, Как пуля, пущенная в цель.

«Словно в жизни кончилось ненастье…»

Словно в жизни кончилось ненастье, В сердце радость поселилась вновь. И звезда, дарующая счастье, Разбудила давнюю любовь. Ты ходила в черном почему-то, Всякий раз волнуясь и спеша. У меня в такие вот минуты Пребывала в трауре душа. А сегодня посветлели дали, И цветы восторженно горят. Радость сердца, уж не для меня ли Ты надела праздничный наряд? Знаю, ты на ласки не скупая, Так постой, прошу я, не спеши! Искреннему чувству уступая, Дай откликнуться на зов души.

Нерадивому мужу

Муженек, ты – ни мясо ни рыба, Мне с тобою одна маета. Если делать принялся что-либо, То скрипишь, как дверная пята. А когда тебе выйдет поблажка, То болтаешься с ветром в башке Ты весь день, как чеканная бляшка На кавказском твоем ремешке.

«Даже тех, кто не знает горя…»

Даже тех, кто не знает горя, Вдруг коснется горестный вздох. Я, родная, с тобой не спорю… И в словах моих – не упрек. То, что сердце в беду толкнуло, Это все еще ничего… Но зачем ты мне не вернула, Уходя от меня, его?

«Когда на пашни и леса…»

Когда на пашни и леса За каплею стремится капля, То громыхают небеса И машут огненною саблей. Но ты не туча и не гром, Чтоб громыхать в пылу суровом. Так почему ты, как мечом, Худым размахиваешь словом? Прольется туча с высоты, Засветит солнечное око, И сразу травы и цветы Сияют радугой высокой. Когда же твой затихнет гром, То даже у меня, мужчины, Пусть незаметные притом, Но появляются морщины.

«Дни нашей жизни идут чередой…»

Дни нашей жизни идут чередой, Дни нас уводят в червонную осень. Только с тобой я совсем не седой, Только с тобою – черноволосый. Знаю: тропа впереди коротка. Знаю: весна моя недостижима. Только с тобой моя горечь сладка, Рана смертельная – излечима.

«Небо, молнией прожжённое…»

Небо, молнией прожжённое, Плачет звездными слезами, Сердце, счастьем пораженное, Выплаканными глазами. Реки углубляют русло. Сердце руслом чувства стало. Сберегая счастье грустно, Исчезает снегом талым.

«Аульский малый, не повеса…»

Аульский малый, не повеса, Бывало, ото всех тайком Я на рассвете к чаще леса Бегу по росам босиком. Потом с фиалками лесными Стучусь в заветнейшую дверь… К тебе из чащи майской с ними Я возвращаюсь и теперь. Дарю цветы не по привычке Я, поседевший человек. Гореть – в отличие от спички — Способно сердце целый век.

«Та Бариба – будто рай голуба…»

Та Бариба – будто рай голуба. Эта – проклятье небес Бариба. Здравый рассудок быть рядом велит С тою, которая счастье сулит. Только колотится сердце не в такт. Что ни влюбленный, – то что-то не так. На душу грех, – если рай разорю. Мне бы проклятье небес, говорю. Мне бы проклятье небес, говорю. Та Бариба – на коленях мольба. Эта – навек кабала Бариба. Здравый рассудок быть рядом велит С тощ, которая счастье сулит. Только колотится сердце не в такт. Что ни влюбленный, – то что-то не так. А мне бы только, – была ни была! — Этой, проклятья небес, кабала. Этой, проклятья небес, кабала.

Дохнет весенний ветерок

Дохнет весенний ветерок, На землю первый дождь прольется, И сердца трепетный комок, Любви покорный, чаще бьется. Внезапно иней упадет, Увянет все – цветы и травы, Коль взор твой холоден, как лед, И нет на холодность управы. Рассвет смывает ночи тьму, Грусть открывает путь надежде Всё потому, всё потому, Что любишь ты меня, как прежде.

«Тоска по тебе…»

Тоска по тебе, Словно в сердце заноза — Уносят покой бесполезные слезы. Любовь, Словно врач, – и тоску исцелила, И мне подарила волшебную силу.

«Высокомерье морщит губы…»

Высокомерье морщит губы, И отступаешь ты, маня… Но помни: твой характер губит Тебя, а вовсе не меня!

«Днем глаза ласкают любимую…»

Днем глаза ласкают любимую, Сердце жалуется от зависти, И становится тесно в груди ему, Как цветку в нераскрывшейся завязи. Ночью милую пестует сердце, А глаза, темнотой ослепленные, Так тоскуют, завидуют, сердятся, — Течь глазам родниками солеными. Но любовь их связала, как радуга, Днями долгими, годами длинными, Чтобы были тревоги и радости Для обоих навеки едиными.

«Нет, снега злая белизна…»

Нет, снега злая белизна Мне не нужна, мне не нужна! Снежинка белая нежна, Но непрочна, но непрочна… Ты – без единого пятна, Ты так чиста, ты так честна, Ты и в бессилии – сильна, Лишь ты одна, лишь ты одна!

«Сейчас зима белым-бела…»

Сейчас зима белым-бела, А на душе – цветенье. Не оттого ль, что ты взошла В душе цветком весенним?

«Что так рано вы, подснежники, взошли?..»

Что так рано вы, подснежники, взошли? — Не успела ваша мачеха – зима Спеленать снегами белыми земли, Настудить и обогреть ее сама. Только-только начинается январь, Не по-зимнему – по-вешнему тепло, Но морозами пугает календарь, Вы ж цветете всем предчувствиям назло! А известно ли вам, глупые, о том, Что погубит стужа первые цветы? Или вам еще не страшен, не знаком Беспощадный, ледяной закон беды? Что дела, когда затеяны не в срок, До удачи, до добра не доведут… Но нельзя же взять с подснежников зарок, Что, беспечные, они не зацветут! — Эта мудрость впору только старикам… Вас собрали и доставили в тепло. Нежно льнете вы к заботливым рукам Той, что ставит вас в прозрачное стекло. Ах, сама она красива и нежна! А моя-то голова белым-бела, Седина моя до времени взошла, — Слишком краткой, видно, молодость была. И мне чудится, что с милой мы стоим Среди снегом запорошенной земли, И мне горько, что подснежники мои Так давно и безвозвратно отцвели…

«Ни ада и ни рая…»

Ни ада и ни рая Вовек не нужно мне. Одна мечта святая Таится в глубине — В твою, мой свет высокий, Мне душу бы войти. Заветные истоки Мне счастья бы найти. И с тайною отрадой, Во тьме ночной и днем, Дышать – ее прохладой, Гореть – ее огнем.

Примечания

1

Здесь и далее стихи в переводах Я. Козловского.

(обратно)

2

Вацилу – двуглавая вершина в Лакском районе Дагестана.

(обратно)

3

Цудахар – дагестанский аул.

(обратно)

4

Джурабы – шерстяные вязаные носки.

(обратно)

5

Кумух – лакский аул.

(обратно)

6

Чарыки – грубая обувь из сыромятной кожи.

(обратно)

7

Тулпар – сказочный крылатый конь.

(обратно)

8

Рух – мифическая птица.

(обратно)

9

Аслан – лев.

(обратно)

10

Бюрхлан – заяц.

(обратно)

11

Расул – посланец Бога.

(обратно)

12

Навруз – праздник прихода весны, мусульманский Новый год.

(обратно)

13

Горский обычай: умершим сомкнутые веки присыпают землей.

(обратно)

14

Хаким Лукман – сказочный целитель.

(обратно)

15

Годекан – аульская площадь.

(обратно)

16

Махмуд из Кахабросо (1 73–1 1) – крупнейший дагестанский лирик XIX века.

(обратно)

17

Иса – Иисус Христос.

(обратно)

18

Хурджун – переметная сумка.

(обратно)

Оглавление

Чеканщик слов

Стихотворения

  В Лакии

  «Я родился в том краю…»

  «Джурабы грубошерстные…»

  Сказки бабушки зазы

  Ночь в Махачкале

  Ты не дремлешь, не спишь

  Нет, мне жизни не жаль

  Дагестан

  «О, дороги – пути!..»

  «Мне в теснинах гор не тесно…»

  «Как дыханье спящего младенца…»

  «Я не гора…»

  Есть образ – он давно в душе моей

  «В этих горах стародавних…»

  «Вешнее таянье сини…»

  Гора и мужчина

  Море

  «Близ рек гортанных и двужильных…»

  Гора Базар – Дюзи

  Утро в новолакии

  Родная земля

  «Положено гостю…»

  Хинкал

  «Мельника в песне я славлю, друзья…»

  Осень – художница

  Не могу

  «Кровлю вновь заменит небо…»

  Аул Кули

  «Моя бы давно закатилась звезда…»

  Слезы и улыбки

  «Деревья, как солдаты в наступленье…»

  «Зрелость расходует силу…»

  Земля и человек

  «Балхарец – гончар за работу спокоен…»

  Счастье

  «У времени – мудрейшие часы…»

  «Разбить фарфоровый сосуд…»

  «Слепой не видел дня ни разу…»

  «Друг, на внешность не смотри…»

  «Кто лучший воин – даст ответ война…»

  О руках и душах

  Тропа судьбы

  «Поддельный перстень или золотой…»

  Мельница

  Чем с неба больше хлынет гроз

  «Гора не сходится с горою…»

  «Ах, человек! То зол, то нежен…»

  «Небо с морем встречается…»

  Песня горянки, вернувшейся с чужбины

  Одна искорка

  «О, смелей же, правота…»

  Добро и зло

  «Если бы из каждой тучи…»

  «Шла молва, что вместо одного…»

  «Хоть лекарства от черных болезней…»

  «Те, чьи руки только четкам…»

  «Тепло от молока коровье вымя…»

  Песня в пути

  «Пренебрегая соколом…»

  «Судьба – скакун, что необъезжен…»

  Не по пути

  «Когда тебе, мой друг, приперло…»

  «Все просто, понятно: раз выросли стены…»

  «Никто из смертных не рождался дважды…»

  «Ум – сеятель, а поле – наш язык…»

  Пожелание деда

  Имя

  Береза

  «Солнце с неземным огнем…»

  «Море буйное, чего же…»

  Молодым

  Если я горец

  «Того, кто поля распахал…»

  «Дань сполна отдав заботам…»

  Говорят…

  Притча

  Да будет зрячею душа

  «О, люди! На земле сегодня каждый…»

  «В чем счастье?..»

  «Когда бы не имел шипов шиповник…»

  «На зеркало дохнешь…»

  «Страшнее жадности людской…»

  «Совсем не в том мужское мужество…»

  Синий лед

  Лоза моего винограда

  «Безжалостно оружье вражье…»

  «Если весело живешь…»

  «Я знаю, что зависть с пустынею сходна…»

  СЕТОВАНИЕ ШАМИЛЯ

  «Дорога в даль бескрайнюю ушла…»

  «Когда бы я владыкой стал…»

  «Я знаю: в любом далеке…»

  Гранитный лес

  Об уродстве

  Слезы цветка

  «Не я ли, дыша высотой…»

  «Горит моя звезда, горит…»

  «Прекрасен мир…»

  «Говорят, что остался олень без хвоста…»

  «Что там в небе – гроза иль вьюга…»

  Мысль

  «Голодному мягкими, статься…»

  «Отчего ты рано стал седым…»

  «И вы, наверное, встречали…»

  «Несбывшихся надежд…»

  «Из бронзы или из меди…»

  «Не раз слепню, как говорит молва…»

  «От тех, чья голова уже седа…»

  «Нужны селитра с серой, чтобы порох…»

  «Хоть с бабами аульскими ты лих…»

  «Зарезал волк овцу…»

  «Корни – равнозначны кроне…»

  «Дивны у речных излук…»

  «Я спросил у старика…»

  Наше небо

  «Сон мельницы над речкой пересохшей…»

  «Если ты ищешь сравненье для ночи…»

  Сердце

  Ты говоришь…

  Родине

  «Готов за друга, если суждено…»

  Кто сможет?

  Эффенди Капиеву

  «Белый день – альпийский дол…»

  Дорога дружбы

  Грузинам! В день столетия Важа Пшавелы

  Абдуле

  Доктору Хайруттину

  «Пьян от песен непьющий ашуг…»

  «Мог ли думать я заране…»

  «Ты едешь? Ну, что же…»

  «Равнины мои и горы…»

  «Я удивляюсь нашим матерям…»

  «До зари…»

  Сыну

  «Если враг нападет…»

  Новогодний тост

  «Когда хребты Полярного Урала…»

  «Известно в мире предавно…»

  О дружбе

  Вой пса – недобрая примета

  В ожидании приглашения на свадьбу

  Крепость дружбы

  Народная песня

  Если изменю…

  Родной язык

  «О чем эта песня? О чем?…»

  Безымянные поэты

  Четверостишия

  Пузыри

  «Сказку зеленую, море…»

  «Пусть горе во веки веков…»

  «Оседлав коня блаженства…»

  Поэт

  Звезды

  «Чем чаша неба чище…»

  «Вот ветер пробежал внезапно…»

  «Себя я почитал среди людей…»

  «Изо всех путей мирских…»

  «А ты у кого в плену?..»

  «Хотя земля порою плачет…»

  «Если б ветром под облаками…»

  «Ты стала песней счастья…»

  «По гололедице идешь…»

  «Холод лунного серпа…»

  «Ты говоришь мне, что не привыкать…»

  «Весной прилетела ласточка…»

  «Я брожу одиноко…»

  «Мерзнет тот перед огнем…»

  «Поток помчался, прыток, звонок…»

  Прокляни меня, прокляни…

  «Я от любви к тебе умру…»

  С гор сбегают ручьи

  «Клянусь, тебя, зазнобу…»

  «В холодности меня ты упрекнуть…»

  «Что ты на спицах вяжешь…»

  Мне фиалка отвечала

  «Пусть кукушка, жалуясь, кукует…»

  «Моя любовь!..»

  «Сталь напоминала ты…»

  «Быть может, ты – цветок…»

  «Словно горн, разгорелся восток…»

  «Когда, земли почти что не касаясь…»

  Молодых цветов огни

  «Говорили мне в горах…»

  «На воде разжег костер…»

  «Не выдумка цовкринцев…»

  «Тучкой в бездне голубой…»

  «Не твой ли взгляд заманчивый…»

  «По тропинке к роднику…»

  Я, парень из Кумуха

  Песня

  «Я, храбрейшему под стать…»

  «Ты, лукавства не тая…»

  «Я каждое утро хожу…»

  «Глянул – сердце занозил…»

  «Я был молодым…»

  Легенда о любви

  «Весна моя ранняя, горная!..»

  Татарник

  «В час полночный, душный иль метельный…»

  Слезы марьям (Ландыш)

  «Я, как все, считать привык…»

  Сердце, в котором нет любви…

  Письмо

  «И сладкий плод и горький плод…»

  «Надежды, печали…»

  «Неизлечима боль, как прежде…»

  «Пожалей ты меня умеючи…»

  «Как детство мое золотое…»

  Наставления взрослых

  «Повстречайся ты мне и тогда…»

  Заветное желание

  «Хоть очи твои солнечны…»

  Дуб и сосна

  «Я, проклиная собственный удел…»

  Глаза

  «Там, где вздыбились горы…»

  «Я знаю, что пройденный путь позади…»

  «На цветах надежды – иней…»

  «Коль степь необъятна…»

  «Одиноко и тоскливо мне…»

  «Я вздыхаю по тебе…»

  «После долгого зимнего сна…»

  «Даже от шепота ветра…»

  «Весна среди зимы…»

  «Любимая мне запретила любить…»

  «Речка отдаст океану…»

  «Вдали растаял луч косой…»

  «В горах Кавказа говорят…»

  «Весна волной бурлила…»

  «Есть ли дерево, чтоб не качалось…»

  Весна

  «Ах, если бы я знал, что снова…»

  «Словно в жизни кончилось ненастье…»

  Нерадивому мужу

  «Даже тех, кто не знает горя…»

  «Когда на пашни и леса…»

  «Дни нашей жизни идут чередой…»

  «Небо, молнией прожжённое…»

  «Аульский малый, не повеса…»

  «Та Бариба – будто рай голуба…»

  Дохнет весенний ветерок

  «Тоска по тебе…»

  «Высокомерье морщит губы…»

  «Днем глаза ласкают любимую…»

  «Нет, снега злая белизна…»

  «Сейчас зима белым-бела…»

  «Что так рано вы, подснежники, взошли?..»

  «Ни ада и ни рая…» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg