«Вода»

Мариям Кабашилова Вода

Мне кажется, что все это уже с нами однажды…

Мне кажется, что все это уже с нами однажды

Происходило. Вот ты говоришь о чем-то важном:

«Привожу пример из Библии, вторая глава…»

И рука твоя длится долго, заканчивается краем стола.

Пальцы отстукивают несуществующий ритм.

«Имеющий ухо слышать да услышит, что дух говорит».

Мы сидим с тобой в кафе на Чистых прудах и пьем пиво,

Мимо проходят молодящийся старик и дивная дива.

Я думаю, что это кадры из кино какого-то давнего года,

Психологическая драма, снятая на пленку кодак.

Хочется чтобы это был Тарковский, но ты считаешь – что Джармуш:

Помнишь, в кафе она сообщает ему, что выходит замуж.

Он отговаривает, называет ее «Малыш»,

А потом ты забываешь свою роль и долго молчишь.

Взгляд нервно блуждает, на ладони медленно опускается голова —

Именно так нужно играть актера, который забыл слова.

Каждый раз если кто-то смотрит это забытое всеми кино,

Мы оказываемся за столиком в кафе, говорим о важном. И ночь за окном.

Когда наступает тихий январский вечер…

Когда наступает тихий январский вечер,

Ты долго глядишь на закат. Зябко плечи

Пожимаешь. Что если из неба вычесть

Облака и бесконечность цвета?

Не отвечай. Вопрос важнее ответа.

Помнишь песню о лете? Она спета.

Сытые красным, глаза отдыхают на снежной кромке,

Грусть разливается по стихотворным строфам,

И с тишиной мешается запах кофе.

Время медленно длится, теряя пульс.

Эти снежинки похожи на знаки плюс.

Снег не растает, пока его помнишь на вкус,

Пока его холод с предельной точностью

Студит пальцы. И если ночью,

Нас разбудит капель, снег останется в этих строчках.

Мне б этот город вырвать с корнем…

Мне б этот город вырвать с корнем

Из памяти. Ночь на балконе

Повесит черную простынку,

На небе медленно остынет

Луны уродливый осколок.

Москва болеет Подмосковьем.

Растут саркомою вокзалы.

Так было… Или показалось…

Воздух до дыр застиран…

Воздух до дыр застиран.

Мягкое слово – рухлядь…

День влезает в квартиру

Через окно на кухне.

Жизнь предлагает хлеба,

Потчует словом обманным,

Не содержащим небо,

Без потайных карманов.

Горько и грустно с ними,

Ну а без них – тем паче —

Буковки, псевдонимы,

Что ничего не значат.

Когда я училась в школе фотографии…

Когда я училась в школе фотографии,

Наш преподаватель, с фамилией графской,

Выводил изображения на проекционный экран.

На них разные люди гуляли по паркам, поливали герань,

Поднимали бокалы с шампанским, разучивали ноты,

Говорили по телефону с коллегами по работе,

Курили в кофейнях, выходили из хамера,

Ссорились, смеялись, смотрели прямо в камеру.

Помноженные на тысячи пикселей, они были на себя не похожи.

И кто-нибудь говорил: «Вот это рожи!».

Шутили по поводу целлюлита и желтизны зубов.

«Цвет и свет в фотографии – это основа основ…».

Возможно, и меня кто-нибудь незаметно сфоткал,

Как я жду трамвая или пью водку.

Скорее всего, я там на себя не похожа —

Рот искривлен, от холода посинела кожа.

Они говорят: «Сейчас попробуем убрать noise.

Бедненькая, совсем замерзла на морозе».

Снился дом у моря, в нем тихий вечер…

Снился дом у моря, в нем тихий вечер.

Засыпал хрусталь, обнимая стебли

Грустно-синих цветов, астраконечных.

Раздавались шаги часов настенных.

Мне казалось, что сон продлится вечность,

Если к каждой цифре добавить нолик.

Мой рабочий комп постоянно виснет,

Я забыла логины все и пароли.

Но отчетливо помню ржавость листьев

В предосеннем лесу и запах соли.

Я думаю, ты бы мог совершить великий подвиг, избавить землю от бед…

Я думаю, ты бы мог совершить великий подвиг, избавить землю от бед.

Но когда ты умрешь, ничто в этом мире не напомнит о тебе.

О человеке, гулявшем в легкой сорочке по заснеженным улицам, перебирая четки.

Прохожие считали, что ты морж или йог, а некоторые даже называли чокнутым.

Никому не было дела, куда ты уходишь, когда сумерки приходят в парк, растворяют ели.

Когда тусклую ночь гонят из городских квартир электрическими пинками и дома тяжелеют.

Сложно сказать, говорил ли ты по-русски или на каком-нибудь другом наречии.

Ты всегда знал, что метафоры катастрофически множат вечность.

От этого твоя молчаливость, холод, как от заброшенных чужих могил.

Если бы открыли твой музей, там были бы чашки, из которых ты никогда не пил,

Ложки, которыми ты никогда не мешал сахар в крепком чае,

Трубка, которую ты никогда не курил долгими бессонными ночами,

Кровать, на которой ты никогда не спал, которую не стелил покрывалом.

Будто бы и правда тебя никогда не существовало.

Застыла мысль, разбуженная лирой…

Застыла мысль, разбуженная лирой

Громоздкой мебелью, не проходящей в дверь

Хрущевской однокомнатной квартиры.

Вселился в сердце разъяренный зверь.

Вокруг темно и снова сыро, сыро.

«Тик-так» – стучат часы однообразно

И вязнут в голове, как новый хит.

Печально врач поставит мне диагноз,

Случайно прочитав мои стихи:

«Неизлечи – ма» – ячит вечер праздный

в окне…

Я во сне переходила глубокую реку вброд…

Я во сне переходила глубокую реку вброд,

Но там часто все происходит наоборот.

Снится, например, изнанка неба, леса, моря и гор,

Смотришься в зеркало и не видишь себя в упор.

Можно щелкнуть пальцами, чтобы никто не услышал,

Покрутиться вокруг своей оси… но это слишком.

Вот конверт без адреса, адрес без дома.

Набираешь номер, но телефон сломан.

Кнопки на клавиатуре оживают, превратившись в комаров,

Улетают. Пытаешься поймать свои эмоции на крючки слов,

Получить на все вопросы один ответ.

Но у эмоций на слова выработался иммунитет.

Вот ты, например, чувствуешь головокружение, дрожь в руках.

То радуешься, то испытываешь беспричинный страх.

Мечтаешь о нем, чувствуешь себя дурой,

Употребляешь слово «любовь», как принимают аспирин от температуры

Анальгин от головы, инъекции внутривенно.

Но при простуде лучше помогает сок цикламена.

Делишь холод в ночи…

Делишь холод в ночи

С этой зимой пополам.

Сердце твое стучит

Громкой дробью.

Кто там?

Глупое, не стучи —

Я все равно не дам.

Посмотри, как небо глотает желтую таблетку солнца…

Посмотри, как небо глотает желтую таблетку солнца,

Лечит изжогу, обостряющуюся к вечеру.

Уставший, потерянный сидишь у своего оконца.

Что ты там говорил о холоде и о вечности?

Сумерки заполняют комнату, затекают тебе в рукав.

Чудовище притаилось там, где обычно дверь.

Эти розы на столе могли бы попасть в букварь.

Красные и большие. Иллюстрация к букве «эр».

Детские воспоминания превратились в страхи – демоны, оживший скелет.

Обычно ты произносишь мантру, до боли простую.

Если не доживешь до старости, воспоминания зрелых лет

Уйдут в никуда, считай, что зрелость прошла впустую.

А так хватит на стихи, на еженощный кошмар.

Мама советует пить перед сном отвар каких-то кореньев.

Помнишь, три женщины решили вскладчину купить самовар?

Так вот, хватило и мужику на чай, и себе на варенье.

Каждый случившийся день многократно…

Каждый случившийся день многократно

Встречаю на кухне соседку Катю.

Избегаю ответа на равнодушное «Как ты?».

Перехожу на погоду, чтобы чего не сбацать.

«В Москве обещали к вечеру минус двадцать.

Окна заклеить. Просто тепло одеваться.

Как говорил мне папа не для порядка:

«Почему по холодному полу ходишь без тапок?

Будешь чихать и кашлять». Эх, папа, папа…

Знаешь, добрая Катя, такое дело —

Мне это небо за окнами до смерти надоело.

Мама снилась опять, вся в чем-то белом.

Да много еще – чешское пиво в фляжках,

Что я по Мясницкой – как по нудистскому пляжу.

Ну, ты понимаешь. Что? Тебе неважно?

Жизнь – это как удар под дых…

Жизнь – это как удар под дых.

Бросил: встретимся на выходных.

Много прошло с тех будней осенних,

Много суббот и воскресений,

Спас, Хеллоуин и, ебаный в рот,

Мой День рожденья и Новый год.

Может, и вправду повеситься – шутка ль? —

Никто не заглядывает под юбку.

Наверно эта чудесная история никогда не происходила…

Наверно эта чудесная история никогда не происходила,

Потому что Яндекс выдает что-то про Дилана

И результаты товарищеского матча Арсенал-Сокол

На запрос «произошло чудо». Там был фотограф, но он, сука,

Ничего не снимал, ссылаясь на отвратительное освещение.

Фотограф сам был расстроен и просил прощения.

А потом, напившись, рассказал нам бойко

Про то, что глупо было бы снимать в Нью-Йорке

В тот вечер, когда во всем городе отключили электричество.

А все остальные свидетели выпили такое количество,

Что наутро никто не помнил про то, как в темной комнате

Раба божья Елена полюбила раба божьего Михаила.

Поэтому можно считать, что ничего и не происходило.

Это вначале, а позже…

Это вначале, а позже

Куда-то девались все ложки.

И ты: «Себя мы помножим

На тысячу чашек кофе.

Пойдем по белой дорожке!

В окне все МАЙачил профиль,

Похожий на позднюю осень.

Хватило часов на восемь.

На свете много всего, отчего у тебя сердце из груди вырывается птицей…

нет никакого смысла ставить за словом слово…

Айдас Марченас

На свете много всего, отчего у тебя сердце из груди вырывается птицей:

Когда свет уличных фонарей осторожно переходит границу

Между вечером и ночью.

Или когда предложение не заканчивается точкой,

А замирает на ходу, уходя в бесконечность.

Когда загадочная старушка в шляпке – тебе навстречу

Всегда в одном и том же месте.

Но ты не говоришь об этом никому уже лет двести.

Ты так долго молчал, что твой язык потерял способность к речи.

Проще кивнуть головой, улыбнуться, приподнять плечи.

Слова отказываются складываться в предложения, как после сильной дури.

Если очень постараться, получается что-нибудь вроде «Как дела?» или «Пойдем покурим».

Вот волна набегает на мощные камни…

Вот волна набегает на мощные камни.

Осень у моря. Ты всем этим так проникся.

Но умоляю, не доставай свою камеру,

Не снимай, тем более, если никон.

Вот эта девушка учится на гитаре,

Или другая – красивая, в платье броском,

Сосредоточенно модный журнал листает.

Не лишай ее жизни, не делай плоской.

Раннее утро, рассвет в окошке напротив.

Просто смотри на то, как это красиво.

Ну, не надо нервно искать свой фотик —

Не избежишь шевеленки после вчерашнего пива.

Только расстроишься, время впустую потратишь.

Ведь не получится так, как на самом деле.

Не снимай больше море, храмы, закаты, платье

С девушки робкой, мечтающей стать моделью.

Шорох в пустой квартире…

Шорох в пустой квартире,

Утренний бутерброд.

И улыбается шире

Словоточащий рот.

Образы стали ярче.

Или – наоборот.

Будет зима. Не иначе.

Вот уже снег идет.

Долго сидим. Курим.

Сразу берем по две.

Мерим температуру

Неизлечимой Москве.

Минус один. Ты в курсе? —

Времени жить в обрез.

Нету любви. И х…. с ней —

Ровно – что с ней, что без.

Возможно, как раз сейчас ты сочиняешь стихотворную строчку…

Возможно, как раз сейчас ты сочиняешь стихотворную строчку.

Рука не поспевает за мыслью, мечтает о точке.

Но муза требует точности, ясности картины.

Время запуталось в твоих словах как в паутине

Муха. Только поэзия может перенести в вечность.

Вот потому ты тратил все, что осталось в русской речи…

Как фараонам клали в гробницу продовольствие, оружие, коней, женщин,

Так ты размещал в своих стихах самые нужные тебе вещи,

Самых дорогих людей, чтобы там встретиться с ними опять.

Кровати и стулья, чтобы было на чем сидеть и спать.

Кафе. Шумная музыка. Белая скатерть…

Кафе. Шумная музыка. Белая скатерть.

«Что говоришь? Скатерть похожа на саван?»

«Живу я с девушкой Катей.

Да, славная.

Тоже любит дождь».

«Пива?» «Нет, чаю зеленого». «Что ж…»

Смотришь. Вспоминаешь как кто-то похожим жестом

Со лба откидывал прядь.

«Тебе здесь нравится?» «Что? Да, хорошее место».

Не знаешь с чего начать.

«Почему не звонишь?» «Ну, твой номер

В сумме дает тринадцать, а я стала такой су…

Говоришь, четыре?

Ну, может быть, не суть.

Да, еще озоновые дыры…

И кроме

Этого мне надо идти. Пока.

Мне нужно еще в гастрономе

Купить пакет молока».

На балконе кружит мошкара…

На балконе кружит мошкара,

Тихо дремлет соседский кот.

Наступает усталый вечер

На раскаленный асфальт, обжигая босые ноги.

Может быть, в траектории движения комара

Зашифрован секретный код,

Пятое послание к человечеству,

Кардиограмма Бога.

Многие люди не замечают самого главного, упускают из виду…

Многие люди не замечают самого главного, упускают из виду.

Им заслоняет зрение разная ерунда: глупые ссоры, старые обиды…

Запомнить 30– е апреля прошлого года у твоих коллег по работе было множество причин:

1. Гендиректор побрился налысо; 2. Света-булхгалтер уронила в унитаз новый тачскрин;

3. Был канун праздников, поэтому, вечером пошли пьянствовать всем скопом

В переговорную; 4. У Миши-фотографа случился приступ эпилепсии, вызывали скорую.

5. Веселье продолжалось, заказали еще пиво, пиццу, курицу-гриль.

Но немного раньше ты вышел во двор покурить.

Там говорили об автомобилях, компьютерах и новинках кино.

6. Вдруг прилетел голубь и как ни в чем не бывало стал клевать зерно.

Ты достал блокнот и записал в него что-то простым карандашом.

Тем, кто находился в тот момент рядом, могло показаться, что ничего не произошло.

Небо пролилось из греческой амфоры…

Небо пролилось из греческой амфоры,

В моих стихах поспела метафора.

Вот-вот взорвется. Не избежать пожара.

А у него в голове комнаты пополам с чертежами.

Время кажет уже свою образину —

Чего так рано? Смотришь хули?

Еще не предали друг друга, не обманули,

Еще ничем друг друга не заразили.

Купи сигарет и бутылку винца…

И до утра, до утра, до утрахаться.

Все выходные – с вечера пятницы.

Какое лето, какая радость, какая разница.

Ветхое окно дышит сипло…

Ветхое окно дышит сипло,

Пропуская небольшие порции

Зимнего света.

Красные яблоки с конопатой сыпью —

Будто фотографии солнца,

Оставшиеся на память о лете.

Не пиши ничего, кроме «люблю» и «скучаю»…

Не пиши ничего, кроме «люблю» и «скучаю».

Мне больно читать про то, что ты не спишь ночами,

Что где-то, в городе N дожди и огромные лужи,

Что в кафе напротив подали невкусный ужин.

И я обещаю – в радости и в печали

Буду писать только «люблю» и «скучаю».

Ты знаешь, милый, думаю, когда мы рядом

В природе нарушается баланс тепла. Дождевые пряди

Падают на город. Краснеют кисти

Рябины. Асфальт в заплатках кленовых листьев.

В общем, наступает осень. Не надо смеяться —

Скоро во всем мире будет минус двадцать.

Но если даже за окном будет еще ниже,

Я согласна, только б мы стали ближе.

Когда ты не можешь понять – наяву это море или снится…

Когда ты не можешь понять – наяву это море или снится,

Ты для надежности берешь фотоаппарат и расходуешь море на снимки.

Твой Никон никак не может насытиться

Закатами. Они утекают в объектив, как вода сквозь сито.

Солнце вязнет в горизонте, теряет свою округлость.

Но картина эта не помещается на языке, не дается в руки.

И ты по вечернему берегу бродишь и бродишь.

Закат красивей, когда не знаешь его природу

(Про опоясывающие землю гигантские трещины,

Про пыль, продукты горения и прочие вещи,

Про отражение солнечных лучей от верхних слоев атмосферы),

Когда принимаешь закат на веру.

Когда фотоаппарат упакован морем под завязку, и лето

Идет на убыль, фиолетовый цвет не может быть просто фиолетовым.

Тем более, если это тюльпаны или закат. И ты напрасно

Произносишь это слово. Оно не выдерживает бесконечности красок,

Помещаемых в него насильно,

Звуки рушатся под напором красного, тонут в пучине синего.

Спросил: «Любишь?» – «Конечно»…

Спросил: «Любишь?» – «Конечно».

На деле даже не скучаю.

Такое проходит мигом.

На столе прочитанная книга,

Как пластиковый стакан из-под чая,

Оставленный в грязной кафешке.

Влюбиться – идея плохая.

Задумываюсь, хмурю брови.

«Не хмурься» – «Ладно, не буду».

Мое участие к людям

Сводится к «будьте здоровы»,

Когда они громко чихают.

А если бы все сначала,

Одним каким-нибудь взмахом.

Допустим, мне лет тринадцать.

Можно хамить, ругаться,

Можно «иди ты на х..»,

Но лучше бы я молчала.

День в окошке сутулится и дрожит…

День в окошке сутулится и дрожит,

Как кошмарный сон сбылась погода на завтра.

В городе третью неделю идут дожди,

Будто скучный фильм в старом кинотеатре.

А вчера вороны каркали дотемна,

Ночью соседа напротив забрали в больницу.

Жизнь ютится в пригоршни зерна,

Что насыпаю каждое утро птицам.

Человек гуляет по парку, нанизывая на уставшую речь бусины грустных мыслей…

Человек гуляет по парку, нанизывая на уставшую речь бусины грустных мыслей.

Когда он открывает рот, чтобы что-то сказать, из него – дым коромыслом.

Он так много курит, что это доходит до абсурда,

Теряет всякий смысл. У него вечная простуда —

Кашель и насморк. Он курит, не замечая этого, просто, как дышит,

И никакой радости, не сносит крышу.

Курит ли он натощак, во время перерыва или когда пьяный,

Сигарета в его губах теряет свою изначальную сущность, материальность.

Фиолетовый дым, превращаясь в дым, улетает.

Задрав голову, он долго следит за невидимой птичьей стаей.

Этой табачной йогой он занимается много лет, он с нею на ты.

Так ему открылось откровение отсутствия, метафизика пустоты.

Как ни глянешь в окно, там все время поздно…

Как ни глянешь в окно, там все время поздно,

Стрелки часов тикают еле-еле,

Снилось тебе, что мы не успели на поезд,

Но это совсем не сон, а на самом деле

В город пришла зима, как много раз прежде.

Время застыло, будто снег запорошил

Память. Так смылись границы между

Нашим будущим, настоящим, прошлым.

Так декабрь застает нас вдали от дома,

Проникает за шиворот, залезает в карманы.

Линия жизни ушла за пределы ладони,

Запетляла вдали, исчезла в тумане.

Фиолетовый сумрак берет за горло…

Фиолетовый сумрак берет за горло

Городские скверы. Остается город

У подъезда мокнуть. И пыл наш годен

До такого-то мая. Затем не вместе.

Такое бывает, ты знаешь, раз в месяц.

(Соседка Зина белье повесит.

Ну та, что снизу). Разбужен капелью.

Но это недолго, продлится неделю.

А так, хорошо все. И снова верит.

Де-факто – все навалилось скопом,

Сердца в груди осталось столько —

Не различишь уже без микроскопа.

День омрачен внеплановой стиркой.

Как Фрейд научил, мерим по старинке

Расстоянье до счастья длиной ширинки.

Но теперь, ввиду открывшейся течи,

Разговор телефонный на целый вечер

Нам в спасенье: Люблю. Остальное – при встрече.

Большая стрелка, не чуя цели…

Большая стрелка, не чуя цели,

Тревожно все по циферблату бродит.

Засыпан снегом весь конец недели

На Яндексе, в странице о погоде.

В московских двориках простуженные ели.

Который день погода на больничном.

Дорога поворачивает влево

Так часто, что как будто по привычке.

Когда все осточертеет, и мир покажется серым…

Когда все осточертеет, и мир покажется серым.

Когда потеряешь остатки веры,

Когда осознаешь вселенскую бренность,

Пожалуйста, постарайся не думать о венах.

Не запирайся в ванной, не хватайся за бритву,

А запомни и произноси каждый вечер молитву:

«Господи, дай мне силы так ошибиться,

Чтобы забыть родные, любимые лица.

Забыть и тебя, Господи. Растоптать в кровь

Твой образ. Потерять рассудок, работу, кров.

Стать жестокой, разучиться плакать,

Повернуть в себе горизонт, заболеть раком.

Проснуться в пустой больничной палате.

Все для того, чтобы вернуться в Твои объятия.

Потерянной, разбитой, уставшей.

Рыдать и каяться, что не пришла раньше».

Все хорошо? Точно?..

Все хорошо? Точно?

Ты хоть открываешь почту?

А я увлекаюсь фото,

Купила Никон двухсотый.

Вот ветер в лужах полощет

Листья зеленые. Пылко

Целуется пара в беседке.

Пейзаж совершенно летний.

Еще тарелки и вилки,

Озера, реки и рощи.

Послушай, сделаем проще:

Сейчас тебе скину ссылку.

Точек пятьсот на триста.

Картинка с трудом открылась, а там ничего, чисто.

Попытка породниться с зимой потерпела крах…

Попытка породниться с зимой потерпела крах.

Я в южном городе, затерявшемся в чьих-то в снах.

Слова-птицы гнездятся в моих стихах.

Фотоаппарат ломится от чужеземных красот.

«Вот Собор Святого Трифона, 1166 год.

Здесь во все времена собирался народ.

Перед военными походами, казнью… не важно.

Эта крепость до сих пор стоит на страже

Родины. А теперь вы можете позагорать на пляже».

Звонки из дождливой Москвы остаются без ответа,

Никого не впускаю в синее лето.

Луна загораживает полнеба и это

Можно сохранить только в памяти, по-детски

Цепляясь руками, словами, сердцем.

Не зафиксировать камерой, не измерить в герцах

Как браслет жемчужными зубами впивается в запястье,

Как бокал разбивается на счастье,

Как к телу льнет влажно-соленое платье.

Когда наступают сумерки, ты тихонько затворяешь дверь…

Когда наступают сумерки, ты тихонько затворяешь дверь

Своей комнаты, садишься в темноте за комп и куришь.

Чтобы назвать его по имени, надо набрать целую пригоршню «эр»

На клавиатуре.

Ты: «Дождь стучит по подоконнику, будто отвечает на письма». Он:

«Непогода старательно метит твой тихий город». Ты: «Окно тяжело дышит

Легкими занавесок“. Он: „Дождь проникает в сон

Сквозь прохудившуюся крышу».

В этом кино о любви был счастливый финал…

В этом кино о любви был счастливый финал.

Я не помню всего, детали стерлись.

Но, кто смотрел этот фильм, никогда не узнал:

Люди в кадре – друг другу всего лишь актеры.

Вот мужчина в кафе. Прячет кашель в кулак,

Не отрывает взгляда с порхающей двери.

Он заказал третью чашку кофе и курит так,

Будто в последний раз, будто теряет веру.

Так продолжается десять минут и вот —

Входит женщина в красном платье и бусах.

Но эта – другая. Настоящая позже придет —

Много старше, тучнее, и вряд ли здесь дело во вкусах.

А потом он привез ее на вокзал,

Чтоб навсегда – в далекий сибирский город.

Он все смотрит с любовью в ее глаза,

И красным шарфом у нее повязано горло.

Дальше – юг, будто сбылся их давний сон.

Камера долго снимает море и чаек,

А в квартире пустой долго звонит телефон,

Но никто не подходит, не отвечает.

Недавно виделась со старым знакомым…

Недавно виделась со старым знакомым.

Сидели в кафешке. Попивая кока-колу,

Он рассказывал, что купил квартиру в Москве и новенький hummer,

Утверждал, что иногда мыслит и говорит стихами,

Что близок к просветлению, наладил связь с космосом,

В честь какого-то святого назвал сына Костей.

Недавно из Болгарии. Пляски нестинаров и все такое.

Он впечатлен, но комары в отеле не давали покоя.

Множит мир фотокамерой. Вот семья на фоне собора,

Горы Кавказа, подмосковные пруды, Черное море.

На нем дорогие часы и костюм от Prada.

И я рада за него, правда, рада.

Если все окна в квартире открыть настежь…

Если все окна в квартире открыть настежь,

Город внизу как бы дробится на стереозвук.

Бьется в истерике дождь. Слышится голос: «Настя!

Вика! Сережа! « (это из спальни), голос из кухни – «Я тут».

И еще голоса: «Ну и гроза», «Наконец лето»,

«После вчерашнего жутко болит голова»,

«Три смски и два звонка без ответа»,

«Ну ничего, все на свете – слова, слова».

Мы с тобой не глядя меняемся…

Мы с тобой не глядя меняемся

Волосами, руками, коленями. Ночь медленно втекает в наше окошко.

Давай поменяемся воспоминаниями,

Я поселюсь в твоем прошлом.

Там звенят трамваи, льют летние ливни,

Пахнет влажной травой и бездомными кошками.

На стене твоей комнаты карта мира – Египет, Тунис, Ливия.

Италия стоит на одной ножке.

Вот в форточку залетает капустница

И садится прямо в пустынях Йемена.

Я пойду гулять по твоим улицам,

Расставляя силки-метафоры времени.

Вот цветы шиповника осыпают тротуар белым конфетти,

Вот косой дождь мягко штрихует пруд и деревья,

Вот мальчик собирается перейти

На желтый свет луны, вот ветер хлопает дверью

Парикмахерской. Обрывок фразы: «Напомни, а то я забуду».

Девочка в парке рисует пейзаж пастелью.

Если встречу живого Будду,

Он научит меня умирать без огня, воды, железа, историй, истерик.

Долгий дождь норовит затопить этот город…

Долгий дождь норовит затопить этот город

По колено, по пояс, еще немного – по горло.

Ночь в оконном стекле растекается черной кляксой.

Когда мы умрем, поселимся в фильмах Каракса.

Будем слушать шансон, читать на французском книжки,

Долго гулять по улицам темным Парижа,

Вдоль по мосту Дез-Ар, а потом обратно.

Там мы будем с тобою сестрой и братом.

Ветхий собор. В немного засвеченном кадре

Нас обвенчает старый угрюмый падре.

Скромный номер в гостинице, сцена в постели.

Наши тела кочуют из света в тени.

Я всегда старательно избегала крайностей…

Я всегда старательно избегала крайностей,

Но этот недуг все же меня настиг.

Теперь любое слово бесконечно хуже реальности,

Метафора размножается во мне, не причиняя боли,

Когда снится море – пляж, шезлонг, маленький столик,

Наутро чувствую во рту привкус соли.

Меняют парки спешно масть…

Меняют парки спешно масть,

Подробно осень началась,

И держит город в черном теле,

Сосредоточенно желтеет

У тихого подъезда клен.

Она выходит на балкон,

Отравлена Басе и Босхом.

Мечтает о мужчине рослом.

Вот если б удалось ей сбросить

Хотя бы килограммов пять,

То он бы стал ее опять.

И вот диета. Безуспешно.

И водка не стройнит, конечно,

Не нравится в трюмо ей внешность.

У ней есть маленькая тайна.

Вздыхает всё: «трансцендентально»

Вот бы уснуть, заболеть, забыться…

Вот бы уснуть, заболеть, забыться

В страшном бреду. Потерять надежду,

Веру, любовь. Вокруг все лица

Курящие, пачкающие одежду.

Словно Татьяна детский мячик,

Небо луну уронило в лужу.

Тщетно вписаться в ряд калачный

Пробую снова и прячусь глубже —

Внутрь, в дневники, в худое слово,

В ванную, в ночь, в ларец Кощеев.

А у меня на экране снова:

«Нет непрочитанных сообщений».

Про воду

Это, должно быть, где-то внутри, в подкорке.

Мне каждую ночь снится море,

Непрекращающийся ливень за окном

И школьные тетради с формулой Н2О.

По-моему, впору говорить о душевной ране,

О водофилии. Ведь судите сами,

Дело не только в том,

Что не могу равнодушно пройти мимо крана,

А еще водопады, морось, дожди, цунами.

Когда из занятий всех

Выбираю мытье посуды, полов и, туда же – стирку.

Когда связывает с бывшей съемной квартирой

Абонемент в бассейн.

Как-то летом, дело было на даче…

Как-то летом, дело было на даче,

Ты сказал: «Все пустое и жизнь ничего не значит.

Только слушать, как ветер перебирает складки шторы,

Будто берет аккорд, превращается в шорох,

Только смотреть, как отражения домов уносит с собой река,

Как лохматое небо щедро расходует облака».

Мое место на кухне занял стол…

Мое место на кухне занял стол,

На плите возмущенно ворчит чайник.

Аспирин… Все равно не полегчает.

Что там еще? Шиповник, ромашковый настой.

Я за утро еще ничего не сказала,

Но вчера, кажется, хватила лишнего.

Вокруг всё моются, трахаются, жарят яичницу —

Люди родом с вокзала.

Еще немного и оборвется нить.

А кто-то мне шепотом «Ты слышишь?»

Но меня интересуют только мыши,

И где их купить.

В сумрачном парке деревья становятся в пары…

В сумрачном парке деревья становятся в пары.

После шести время в часах засыпает.

Красочной Кольцевой опоясан город.

Будет кружить допоздна, а под утро в гордом

Одиночестве свет замерцает в окошке,

Встанет то на одну, то на другую ножку.

Два удара хлыстом – еще две строчки.

Так ведь совсем легко что-нибудь схлопочешь.

В шумном фойе метро потеряется трубка,

Тушь потечет или помнется юбка.

Возможно, это происходит совершенно случайно…

Возможно, это происходит совершенно случайно.

Я постоянно оставляю открытыми краны.

Забываю прокладку в ванной,

Полить цветок, выключить чайник.

Так фотограф, снимающий интерьеры другой эпохи,

Забывает в кадре мобильник.

Можно конечно сказать – так задумано, это стильно.

Но нет, фотографу было не похуй.

Как я писала несколькими постами ниже,

Наверно, это моя страсть ко всяким озерам и рекам.

«Вода – начало вещей» – считали греки.

И я думаю, что они были трижды

Правы.

У глаз твоих нет взгляда, у рук – жеста, на тебе нет лица…

У глаз твоих нет взгляда, у рук – жеста, на тебе нет лица.

Клубок громоздких звуков распутывается до конца,

Превращается в музыку. Словам в горле становится тесно.

Ты живешь, пока длится эта песня.

В памяти ни одного воспоминания о прошлом:

Ни одной вазы, ни одной тарелки, ни одной ложки,

Ни одной истории, ни одной встречи.

Сказать тебе совершенно нечего.

А однажды московским жарким летом

Вдруг встретишь сатану, но даже об этом

Никому не расскажешь, тем более, не напишешь книгу.

Поэтическое упражнение

Больше ни слез, ни истерик – был такой уговор.

Можно сказать так: выйду я из себя… во двор,

Или – что выйду замуж… та-та-та-та-та. Створ-

Чатыми глазами ты на меня в упор.

Ну а потом расставание – можно «прощай», «пока»

(Это опционально). Хмурые тучи, река…

Дальше немного крови: носом? А лучше нож!

Нет, слово материально, так что назад положь.

Это так откровенно, как зарплата, белье…

Трусики в стихотворении, словно в глазу бельмо.

Печальным призраком гуляю по столице…

Печальным призраком гуляю по столице.

Улыбка, руку на прощанье, мерить лица.

Встречаться в выходной, читать по пьяни

Стихи по памяти друзьям-славянам.

Луна таращится нахально глазом спелым.

Немного жутко, но на самом деле

Собою быть уже совсем не страшно —

Зовут меня не Марьей и не Машей.

«Привет» и про дела – так, между прочим.

И друг мой, как и я, наверно хочет,

Что б горе горьким было, дружба – крепкой.

За слово держимся, как дед за репку.

Ночами музу стережем в пустых квартирах.

Пьем кофе крепкий, наготове – лира.

Вот снова ручка на бумаге пляшет мамбу,

Анапест противостоит хорею, ямбу.

Чернила всхлипывая, плачут нарочито.

Написан стих и даже вот уже прочитан.

Старый дом складывает скрипучие крылья-двери и ложится спать…

Старый дом складывает скрипучие крылья-двери и ложится спать,

Луна такая желтая, что вызывает оскомину.

В темноте спотыкаешься о стулья, кресла, кровать,

Комната погружается в кому.

Тени деревьев тихо ютятся в углах,

Ночь устало садится на подоконник.

Ты придумал слова «дождь», «страдания», «страх».

Выдумай слово «покой» и живи спокойно.

Холодный город, полоненный январем…

Холодный город, полоненный январем,

Зевает дверью круглосуточной аптеки.

У ресторанов суетятся человеки.

Год снова начинается дождем.

В подъездах засыпающих домов

Ютится брошенный на волю ветер.

И скромный мастер в вышитом берете

Уходит прочь, искать свой тихий кров.

На лист мой вдруг нечаянно легла

Тень. И шевелится порою.

Мои стихи заражены тобою.

И только губы разомкнув едва

Прошу прощения. За долгий путь мой в храм,

За то, что я опять дождусь весны и…

Что так небрежно буквы прописные

Рассыпала я по своим стихам.

Ты стоишь у большого окна, улыбаешься криво…

Ты стоишь у большого окна, улыбаешься криво.

Небо за тобой превращается в один сплошной мусс,

Когда я дотягиваюсь до тебя фокусом объектива.

В кадр попадает часть стола. Визуальный мусор…

«Можно так снять человека, чтобы с высокое дерево ростом…»,

«Или на подоконнике, будто бы в каноэ…».

Сначала говорим о поэзии, а потом просто

Переводим слова. С русского на спиртное.

И, кажется, что любовь никогда не отпустит,

Если я дотронусь и не отниму от раскаленной сковородки руку.

А они говорят: «Предъявите источник грусти.

Неизлечимая болезнь, разлука, смерть друга».

Это всего лишь лампа бросает на лицо тени.

Она где-то сбоку. Единственный источник света.

Очень хочется встать на колени

И шептать – «Отче наш», а потом «Где ты?», «Где ты?».

Все, казалось бы, очень просто…

Все, казалось бы, очень просто —

Вот ветка ивы наклоняется к тебе близко.

Но чтобы понять поэзию Фроста,

Тебе не хватает английского.

Образы надежно запечатаны в строчки,

Но легко проникают в твои сны.

Для понимания появившихся на ветках зелени и почек

Московскому марту не хватает чуть-чуть весны.

Если считать, что в жизни, как в кино…

Если считать, что в жизни, как в кино,

Бывает завязка, кульминация и прочее,

То в нашей истории, можно сказать точно,

Наступил момент, когда кончилось все вино.

Ночной ветер запутался в оконной раме.

И я уже два часа сижу перед потухшим экраном.

Вряд ли это фильм-катастрофа или бондиана.

Скорее романтическая мелодрама.

Где любовных и бытовых сцен поровну.

В финале они долго говорят о общих знакомых.

Смущаются, чувствуют себя сковано.

А на прощание самое важное и – в разные стороны.

Сложно сказать, что с тобой произошло на самом деле…

Сложно сказать, что с тобой произошло на самом деле,

Все, что я слышала – с вымыслом пополам.

Телефон твой выключен, и вот уже две недели

Из твоей аськи сыплется спам:

«Узнай, что скрывают от тебя близкие»,

И ссылки на всякие порнографические ресурсы.

Я ходила по ним – там сплошные сиськи

И всякое такое. Ну… ты в курсе…

И ничего о тебе. Мне улыбается девица нагая,

Симпатичная, но на красавицу не тянет.

Ты бы мог прислать такое, но все же, я полагаю,

Что тебя похитили инопланетяне.

Помнишь, подъезд, пропахший воскресными пирогами,

Петардами и бездомными кошками?

Ты шел после футбола, устало передвигая ногами.

Так вот, этот мальчик остался в прошлом.

До сих пор стоит на пустой лестничной площадке —

На нем новые адидасы, у него ушиб колена,

Влажные волосы зачесаны гладко,

Достает из почтового ящика журнал «Смена».

Вот втекает в окно парафиновый вечер…

Вот втекает в окно парафиновый вечер,

Греет руки февраль у тихой печки.

Заселилась в квартире зима, незванно.

Век сменился другим, пока ты в ванной.

Сочинила судьба сюжет постылый:

Разозлилась, ушла, потом простила.

И остались слова под слоем пыли,

Что любили друг друга, что жили-были.

Большая стрелка верно тащит к трем…

Большая стрелка верно тащит к трем

Январский полдень. Вышедший из моды

Скучает Джойс в шкафу. В Москве погода

Не успевает за календарем.

Прохладный взгляд упрямо свел на нет

Твой пыл. Спасаюсь сном от скуки,

Что бы увидеть собственные руки

И пристально потом на них глядеть

Во сне. Или – серьезно заболеть:

Надрывно кашлять в крохотной постели;

Испытывать метафору на деле —

Попробовать на ощупь мягкий свет.

А однажды закрылась твоя аптека…

А однажды закрылась твоя аптека.

И тот вечер был длиной с полвека.

Мы обычным маршрутом – метров двести.

А я помню, всегда на этом месте

Ты уже был счастлив. И непечатно

На Тверской, у киоска роспечати

Размышлял о Хармсе и о Введенском.

В кофе-хаусе – шоколад по-венски.

«Вам зеленый чай принести?» «Не важно».

А однажды ты рассказал нам даже

Ну, про это… «первый неловкий опыт».

Все смеялись и восклицали «епт!»

А на этот раз было все иначе.

На Тверской у киоска Роспечати

Ты сурово кутался в теплый ворот,

Не найдя причины для разговора.

Говори только о том, что можно почувствовать кончиками пальцев…

Говори только о том, что можно почувствовать кончиками пальцев,

От чего внутри все морщится и хочется плакать

Все, что не успеешь сказать до следующей станции

Пришли в смс. Только чтобы без грустных смайликов и знаков

Препинания: даже когда я стану глубоким старцем

если не сторчусь и не умру от рака

я буду так же тебя любить как и в двадцать.

Этот город со мной на вы…

Этот город со мной на вы —

Ход-ные читать по пьяни

Стихи тебе – тоже пьяному.

«Мойте руки после Москвы,

Или – сразу в ванну,

Умрите, Чтоб все заново».

Злая ночь. Надо мной висит

То ли меч, то ли что-то еще…

Шепчешь все, не переставая:

«Отче наш, сущий на небеси…»

И подставляешь лицо пощечине.

Две сигареты и восемь станций до рая.

Вот и февраль. Только и разговоры…

Вот и февраль. Только и разговоры

О холоде. Одеваться теплей, купить шерстяные носки.

Этот февраль глубже любого горя,

Бесконечней тоски.

Лучше сидеть взаперти, ничего не делать.

Наблюдать в окно как природа впадает в кому.

Если сжать пространство свое до предела,

Можно считать, что зима длится от магазина до дома.

И тогда стоит закрыть глаза – слышишь летние грозы,

Видишь, как вдалеке синеет Черное море,

Отделяясь от фона, спеют гроздья

Винограда. Солнечный луч на твоем лице рисует узоры.

Думала, обойдется, но вирус в меня проник…

Думала, обойдется, но вирус в меня проник.

В моем мозгу воспалился русский язык.

Кровоточит метафорой, превращается в крик.

У меня есть с похожим недугом друг.

Я говорила? Он у меня хирург.

Глупо с ним спорить, кричать: «только без рук!»

Он говорит: «Избавлю тебя от бед —

Вскрою, выну из головы табурет.

Даже поставил диагноз – полный привет.

Почерк пальцев твоих…

Почерк пальцев твоих,

Почерк грустной улыбки.

Вот слагаются в стих

Разговоры в курилке.

Дождик мелкий прошел,

Потревожил осины.

Когда все хорошо,

Можно в полную силу

Плакать, больше – рыдать

Или биться в припадке.

Покупаю опять

Пиво в местной палатке.

Будто осень едет с тобой в одном вагоне…

Будто осень едет с тобой в одном вагоне,

Дышит холодом. Впереди километры пути.

Ущипнуть себя, посчитать до десяти.

Ничего не избавит от этой погони.

А попробуй что-нибудь такое… или помой окна —

Ведь интересно, каково там снаружи.

А снаружи дождь и огромные лужи.

Зайка сидит на скамье и мокнет.

Помнишь, он сначала работал на каменоломне,

А потом, кажется, на войне потерял ногу?

Ведь, правда, жизнь – это кино, просмотренное много

Раз, а чем закончится, никто не помнит.

Этот случай произошел в середине прошлого века…

Этот случай произошел в середине прошлого века

В одном дагестанском городе, то ли в Махачкале то ли в Хасавюрте.

Девушка сидела в кафе и курила, когда увидела молодого человека,

Высокого, красивого, в кожаной куртке.

Очевидцы рассказывают, будто у него были крылья и нимб над головой,

Когда пил воду, она просвечивала сквозь кожу, а что ни фраза – то стих.

Но людям свойственно преувеличивать, такое напридумают порой,

(Вот Святителя Иоанна изображали с крыльями, хотя он легко обходился без них).

Он подсел к девушке и спросил который час и счастлива ли она,

Предложил выпить с ним коньяку, ну, или хотя бы вина.

За вином рассказал, что скоро придет к власти человек, у которого на лбу карта,

СССР развалится, деньги обесценятся, брат пойдет на брата.

И к всеобщему удивлению двигал ложки и чашки силой взгляда,

Превращал грушевый лимонад в настоящую пиноколаду.

А потом вспомнил, что ему срочно надо позвонить и попросил у девушки телефон.

Она дала ему модный тачскрин, но связь в кафе была плохая, поэтому он

Вышел на улицу. И больше не вернулся.

Одни говорят, что молодой человек – обыкновенный мошенник, а двигающиеся чашки – всего лишь ловкость рук;

Другие утверждают, что это был Архангел Гавриил, а телефон забрал, чтобы реальность произошедшего не подвергалась сомнению;

Есть и такие, которые считают, что все это плод воображения сентиментальной девушки и нескольких посетителей кафе – потому что какие мобильники в середине прошлого века?

Осень на мне безвременно кончилась…

Осень на мне безвременно кончилась

Серым дождем. И прочее-прочее

В этом же духе. Вижу воочию

В утреннем сне такую картину:

Грязный водоем с густою тиной,

Рыба копченая – по полтине.

Девочка Таня громко плачет.

Мячик там был. А был ли мальчик…

Вот ведь! Чего бы это значило?

Время берет мой день нахрапом.

Руки, колени, слова – в охапку.

Снова зима, мне не идут шапки.

Я узнала б тебя по шагам и по стуку…

Я узнала б тебя по шагам и по стуку,

Но стеклянная дверь сокращает разлуку.

Хасавюртовский день растворяется в дреме.

И начавшись, декабрь продолжается в доме.

В кухне, в старом шкафу, в ванной комнате, спальне.

(За неточность прости), в креслах, в вазе хрустальной.

Разговор ни о чем, осторожно, негромко,

Как душевнобольной с одаренным ребенком.

И я знаю – у нас (оттого тянет плакать)

Недостаток в крови восклицательных знаков.

Ты говоришь…

Ты говоришь:

«Вот уже который месяц осень живет в нашем парке.

Будто старый друг, попросившийся до пятницы.

Непогода останется в памяти досадной помаркой.

Хотя, в сущности, какая разница».

Я возражаю:

«Нет, это время запуталось в ветках деревьев.

Почерневших от влаги, ставших почти замшевыми.

Наступило пятое время года. Веришь?

Такого никогда не было раньше».

Холод прибился к этому городу в кровь…

Холод прибился к этому городу в кровь.

Обирает до нитки пуще татарских набегов.

День обнажил пустоту городских дворов.

Ветер щетинится снегом.

Кликнет прохожего, прячется за дома.

Будто бы весь этот ад понарошку.

В жизни моей наступила такая по счету зима,

Что, казалось бы, как дождалась позапрошлой?

Может быть, что-то не так у меня внутри.

Стужу железную конвертирую в слово.

Я же сказала, считаю до трех: раз, два, три.

Но все равно декабрь. Снова и снова.

Все так, как будто тебя атаковали спамеры…

Все так, как будто тебя атаковали спамеры.

Много лишних деталей. Не справляется оптика фотокамеры.

В глазах начинается зуд и жжение.

Весь мир – как смазанное изображение

На снимке пьяного фотографа,

Сделанного после очередных ста грамм.

Или когда диафрагма нараспашку в ненастье.

«Типичная шевеленка» – сказал бы мастер.

То, что ты чувствуешь, не имеет названия…

То, что ты чувствуешь, не имеет названия.

Просыпаешься на пропитанном табаком диване.

Мужчина твоей мечты торопливо одевается.

И в эту ночь не получилось налюбиться впрок,

Думаешь: «Ну, забудь что-нибудь, хотя бы носок».

А вчера ты видела, как Тверская откусила от Москвы огромный кусок.

Ты и не такое увидишь, когда возвращаешься домой поздно.

Ловко жонглируешь полушариями мозга.

Но все равно они не знают друг о друге и живут розно.

Ты умеешь летать, ходить по острому лезвию.

У тебя еще много других навыков бесполезных.

«Осень фиксирует историю моей болезни» —

Ты записываешь в блокнот. Делаешь последнюю попытку

Уплыть в океан, превратиться в рыбку.

И нет теперь твоих рук, волос, глаз и даже улыбки.

Что ты сделал со мной? Сам погляди!..

Что ты сделал со мной? Сам погляди!

Я на фото твоем на себя не похожа.

Не мои это руки сложены на груди,

Не бывает такою бледной кожа,

Губы – синими, веки в красных прожил-

Ках, взгляд будто каменный.

Скольких ты уже успел положить

В гроб своей камеры?

Будто эти руки, колени, лицо вымышленные…

Будто эти руки, колени, лицо вымышленные.

Каждый раз просыпаешься по утрам

С головной болью, с градусником подмышкою.

Хочется именно тех ста грамм,

Про которые завтра скажешь, что были лишние.

Есть хороший способ забыть о времени: бесконечно

Искать ключи, сигареты, спрашивать «который час?».

Так, глядишь, и скоро наступит вечер.

А потом до утра, не смыкая глаз,

Говорить исключительно о вечности.

Бывает такое, купишь новые джинсы или брюки

И сразу становишься другим человеком.

Другие лицо, колени, руки.

Но, похоже, тебе со всем этим оставаться навеки.

Улыбаться этим лицом, морщиться от клюквы.

Ночь давно на дворе, но тебе не спится…

Ночь давно на дворе, но тебе не спится.

Город за грязным окном притворяется ниццей.

Только сомкнешь глаза: запахи, звуки, лица.

Вызови скорую, пусть тебя увезут в больницу.

Чтобы забыть себя, надо вновь родиться,

Сотни раз себя повторить, стать во языцех

Притчей, уткой газетной или другою птицей.

У меня на коленях лежит раскрытая книга…

У меня на коленях лежит раскрытая книга.

Что-то такое… из раннего Стивена Кинга.

Муха, присев на страницу, сразу же превратилась

В набранную таймсом «эл». Из верхней квартиры

Громкие голоса. Сосед не в первый

Раз оправдывается перед женою-стервой

По поводу вчерашнего пьянства – мол, ничего не помнит.

Полуденное солнце берет штурмом комнату,

Делая незрячими зеркала, телевизор.

Тонкая паутина свисает с карниза.

Ты только что вернулся. Достаешь из пакета:

«Пиво, хлеб, молоко, бля, забыл сигареты!

Снова идти в магазин». Россия. Лето.

Оглавление