«Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее»

Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее (fb2) - Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее (пер. Анастасия Казакова) 1235K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кэтрин Эллисон

Кэтрин Эллисон Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее

Переводчик Анастасия Казакова

Редактор Карина Бычкова

Руководитель проекта А. Василенко

Корректор Е. Аксёнова

Компьютерная верстка А. Абрамов

Дизайн обложки Ю. Буга

© Katherine Ellison, 2005

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2017

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

* * *

Предисловие к русскому изданию

C 2014 года мы проводим SelfMama Forum, ориентированный на женщин с детьми, которые стремятся к интересной и наполненной жизни, организуем мастер-классы для работающих в корпорациях мам и исследуем проблему совмещения материнства и самореализации женщины. Благодаря глубокому погружению в тему – а также тому, что мы сами являемся матерями и многое из того, о чем говорим, мы переживаем на собственном опыте, – мы можем оценить отношение современного общества к женщинам с детьми. Мы видим, как над ними дамокловым мечом нависают стереотипы вроде «все женщины глупеют в декрете», как они страдают от скрытой дискриминации на рынке труда, где они проигрывают только лишь потому, что у них есть маленькие дети.

На мастер-классах и форумах мы всегда задаем мамам вопрос о том, какие навыки и способности они приобрели после рождения ребенка. Ответы на эти вопросы не могут не поражать. Многие отмечают, что материнство наделило их настоящими «суперспособностями», которых раньше не было. Например, мама, которая способна уговорить трехлетнего ребенка надеть нужного цвета носки, причем сделать это без шантажа, угроз и манипуляции, становится переговорщиком 86-го уровня. Эти ежедневные, чуть ли не ежечасные «упражнения» – в разных вариациях – отлично тренируют переговорные навыки: тут и умение понять позицию оппонента, и способность предложить несколько альтернатив, и умение управлять своими эмоциями для взаимовыгодного завершения переговоров. При выходе на работу из декрета достаточно сменить «контекст носков» на деловой – и работодатель получает работника с дополнительными компетенциями, которого после непродолжительной адаптации можно отправлять на переговоры со сложными клиентами. И это далеко не единственный навык, который успешно развивается в контексте материнства, – то же самое касается и стратегического планирования, и управления людьми, и тайм-менеджмента, и эмоционального интеллекта, умения организовать работу, и многих других.

Задачи, связанные с выбором детского садика, школы, кружков, секций, инструктаж бабушек, делегирование задач папе или помощникам, организация детских дней рождений и совмещение заботы о детях и семье с работой – все это «прокачивает» навыки, востребованные не только в материнстве, но и на работе (будь то свой собственный бизнес или работа по найму). Поэтому мы можем с уверенностью утверждать, что материнство – это не только бессонные ночи, но и приобретение целого ряда конкурентных преимуществ. Но, к сожалению, миф о том, что женщины в декрете глупеют, настолько устойчив в современном обществе, что не только работодатели, но и сами женщины начинают в него верить, а это сильно снижает уверенность в своих способностях и, как следствие, возможности для развития и карьеры.

Кэтрин Эллисон, лауреат Пулитцеровской премии по журналистике и автор книги «Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее», была одним из хедлайнеров SelfMama Forum. Ее выступление стало самым настоящим глотком веры в собственные силы и способности. Именно поэтому мы с командой SelfMama решили приложить все усилия к тому, чтобы труд Эллисон был издан на русском языке. Мы рады, что это наконец случилось, и уверены, что книга послужит источником вдохновения для многих русскоязычных мам.

Кроме того, следует отметить, что в книге приводятся ссылки на актуальные исследования о развитии мозга, поэтому она также будет полезна читателям, интересующимся нейронауками.

Команда SelfMama и Анна Зырянова(ТОП-100 HR-директоров России, генеральный директор SelfMama и сооснователь сервиса по поиску удаленной работы WorkAtHome.ru)

Часть I Великое превращение

Глава 1 Умнее, чем мы думаем

УМНЫЙ (прил.). 1. Обладающий здравым умом, сообразительностью (о человеке, людях) // Сообразительный, понятливый (о животных) // Выражающий ум, проницательность. 2. Порожденный умом, свидетельствующий о рассудительности, разумности или образованности, учености // Богатый мыслями, содержательный. 3. Умелый, искусный; способный выполнить сложную работу (обычно о руках, пальцах).

Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С. А. Кузнецов

Спустя несколько недель после появления моего первенца я увидела тревожный сон. Стоял сентябрь 1995-го, и я, иностранный корреспондент в Рио-де-Жанейро, была в декрете. В моем кошмаре пришельцы из космоса приземлились в Бразилиа – столице страны, а я… осталась дома, не в состоянии принять решение, стоит ли ради такой новости срываться с места. Позже меня осенило: этот сон идеально иллюстрирует мой страх променять мозг на младенца.

Именно страх удерживал меня, а также многих моих коллег и ровесников от того, чтобы завести детей, вплоть до момента, когда время уже почти лишило нас роскоши выбора. Проблема заключалась в том, что я привыкла полагаться на свою голову, ведь она так часто мне помогала: заработать на хлеб, ощутить чувство собственного достоинства, выйти замуж по любви. И я осознавала, что, родив ребенка, неизбежно подцеплю современный недуг, известный как «материнство головного мозга». Этот веселенький штамп (подобно эвфемизму «проблема пожилых», обозначающему провалы в памяти) подразумевает резкую умственную деградацию. В воображении возникает нервная беременная женщина, рыдающая над рекламой носовых платков, или измотанная мамочка, у которой в голове не умещается ничего, кроме расписания работы перехватывающей парковки и списка продуктов для ближайшего похода в магазин. («Если ты мелки оставил мирно плавиться в машине / И забыл, куда засунул от машины той ключи, / Объяснить несложно это, далеко ходить не нужно: / Материнство головного мозга, детка, у тебя» – автор этих строк самостоятельно ставит себе стихотворный диагноз.)

Наравне с варикозными венами и раздавшейся талией снижение мозговой активности, казалось бы, неизбежный риск, грустная участь девушки в положении. Безусловно, многие бездетные люди именно так воспринимают беременных и молодых матерей. Когда исследователи демонстрировали интервьюируемым несколько видеозаписей с участием женщины в ряде рабочих ситуаций (один и тот же человек, одна и та же должность, но в некоторых сценах героиня ролика появлялась с накладным животом, создающим впечатление, что она в положении), «беременная» оценивалась как менее компетентная и менее квалифицированная для карьерного роста. Мы, матери, также никак не боремся с этим предубеждением. «Материнство головного мозга!» – вот наше алиби, когда нам доведется ляпнуть какую-то нелепицу. «Часть разума покинет тебя вместе с плацентой», – поведала мне одна подруга еще в начале беременности.

Хор пессимистов не всегда звучал так громко. Выражение «материнство головного мозга» возникло относительно недавно: после того, как в 1960-х на рынок труда хлынул поток женщин. В результате этой перемены нас стали разглядывать куда пристальнее – и сами матери теперь гораздо пристрастнее к себе. Сегодня почти три четверти женщин с детьми в возрасте от года и старше работают вне дома, часто занимая должности, где нельзя расслабляться, и в результате многие из нас вынуждены постоянно отслеживать изменения собственной мыслительной активности. Более того, не только труд заставляет нас быть в тонусе; растить детей в наше время, в условиях избытка информации и яростных споров по поводу практически любого аспекта родительства, – о, сколько решений и с какой скоростью приходится нам принимать!

Вряд ли многие мамы поспорят с тем, что дети требуют от нас постоянного напряжения умственных способностей. Гормональные всплески, недостаток сна, предрассудки начальства, отупляющая уборка дома, бесконечные детские песенки, все это – наша плата за материнство. Несмотря на заметный прогресс в данной области, мужчины до сих пор не делят с нами ношу поровну, мы оказываемся в эдакой гендерной ловушке. Более того, радикальные феминистки еще больше усугубляют ситуацию. Та же страстная риторика, что некогда воодушевила девушек, позволила им набраться смелости и взять штурмом недоступный ранее рынок труда, создала чудовищный образ «материнства головного мозга» для сегодняшних женщин (и я не исключение), в ту пору – девочек на пороге совершеннолетия.

В 1963 году в книге «Загадка женственности» Бетти Фридан сравнила домохозяек с «ходячими трупами». Она называла их «зависимыми, пассивными, инфантильными; они отказались от взрослого отношения к жизни и ограничились существованием на уровне еды и вещей. Работа, которую выполняют домохозяйки, не требует способностей взрослого человека; она бесконечна, монотонна, неблагодарна».

Несколько лет спустя любители кино и беллетристики познакомятся с воплощением Фридановской тупой мамаши – взбалмошной, беспрерывно глотающей таблетки героиней книги, получившей злободневное название «Дневник безумной домохозяйки»[1].

Началось новое столетие, но обесценивающие высказывания не остались в прошлом. Этот рефрен до сих пор озвучивают отдельные люди и (с поразительно частотой) массмедиа. «Любой, кто говорит вам, что рождение ребенка не уничтожит вашу жизнь окончательно и бесповоротно, лжет», – размышляет Джулиет Эпплбаум, героиня романа «Преступления в детской»[2], который написала бывшая общественная защитница Эйлет Уолдман. Она отказывается от карьеры, чтобы сидеть дома с новорожденной дочерью. «Все изменится. Ваши отношения разрушатся. Вы станете развалиной. Ваши силы истощатся. И вы станете бестолковой. Глупой. Тупой. Беременность и кормление превратят вас в дуру. Это доказанный, научный факт».

Как мы убедимся, это далеко не так. Но подобные высказывания очень неприятно читать, если тебе случилось оказаться матерью. Настолько же удручающее впечатление производят самоуничижительные размышления колумнистки Newsweek Анны Куиндлен о собственном материнстве: «Мои яичники будто бы захватили мой мозг. Прошло меньше года, и младенец поработил все остальное. Не сказать, чтобы мозг справился блестяще, особенно когда я по прошествии менее чем двух лет добавила к малышу еще одного, а очень скоро родится и третий».

За эти годы – мелочь, не заслуживающая упоминания, – Анна получила Пулитцеровскую премию за комментарий для The New York Times, а также издала несколько успешных романов и самоучителей. Не так уж мало для матери троих детей. Но по какой-то причине Куиндлен чувствует себя обязанной убеждать читателей, что материнство притупило ее интеллект.

Возможно, это лишь реверанс в сторону общественного мнения. Социологические опросы последних десятилетий показывают, что люди в целом испытывают все меньшее удовлетворение от процесса выращивания потомства. Эта тенденция, безусловно, связана с ценой, которую мы платим (или нам кажется, что платим) за родительство. Жалобы на то, что сделали дети с нашими финансами, настроением, бедрами и мозгом, – модная тема для обсуждения на вечеринках и излюбленный сюжет современных книг.

Мы шутим: старость – наследство, которое достается нам от детей. Но экзистенциальный страх, пронизывающий современное родительство, – серьезная вещь. Без сомнения, это одна из причин, почему так много женщин откладывают материнство практически до начала менопаузы.

Я едва успела вскочить в закрывающиеся двери. Я оттягивала деторождение до последнего (как вежливо выразился мой акушер, до «возраста продвинутого материнства»), так что было уже сложно понять, объясняются ли эпизодические выверты моего сознания «материнством головного мозга» или, скорее, ранним началом старческого маразма. Джоуи родился, когда мне было тридцать восемь, Джошуа – три года спустя. Я понимала, что рискую остаться без детей, но боялась, что их рождение разрушит мой мозг и это будет стоить мне работы, о которой я мечтала с ранних лет.

Я росла в пригороде, была младшей из четырех детей; папа работал терапевтом, мама сидела дома. Школьная королева красоты, она бросила учебу, когда вышла замуж. Мы называли ее «гейшей»… Или «мученицей». Семейная легенда гласила, что ее судьба, равно как и наша, зависела от талантов отца. Однако, как я осознала лишь гораздо позже, само возникновение этого мифа свидетельствовало о талантах моей матери. Она работала под прикрытием, преследуя свои цели, в бешеном темпе заводя связи и знакомства, чтобы упрочить положение семьи в обществе и улучшить перспективы потомства. Она дождалась, когда я окончу колледж, защитила степень сама и в течение следующих десяти лет преподавала в начальной школе для детей с особыми образовательными потребностями.

Хотя личный пример моей матери подразумевает, что главная цель женщины – служение семье, она не только гордилась достижениями двух своих дочерей, но и поощряла наши карьерные устремления. Мы воспринимали это как нечто само собой разумеющееся, предполагая, что в отличие от нее мы слишком умны, чтобы тратить время на готовку и уборку. Мои братья и сестра стали врачами; я же отбилась от стада довольно рано, отправившись в Никарагуа (где президентом в то время был Анастасио Сомоса) в качестве медика-добровольца от благотворительной организации Amigos de las Américas. Я была поражена, узнав, что мое правительство поддерживает диктатора, ворующего гуманитарную помощь и подавляющего инакомыслие. Мне казалось, что, если остальные американцы узнают об этом, такому положению дел придет конец.

Я вернулась домой, преисполненная решимости стать иностранным корреспондентом, и пять лет спустя меня взяли на работу в San Jose Mercury News. Я писала репортажи из Центральной Америки, и эта должность принесла мне крупный, хотя и неожиданный бонус, в 1982 году в правительственном пресс-центре в Манагуа я познакомилась с мужчиной, за которого позже вышла замуж.

Джек, писатель-фрилансер, путешествовал по Никарагуа. Следующие восемь лет мы встречались, затем поженились и осели в Рио, где газета Miami Herald предложила мне работу в качестве корреспондента. Три года спустя я забеременела Джоуи.

Наблюдая за изменениями собственного тела, я готовилась к более глобальным и необратимым метаморфозам. Большую часть жизни я наслаждалась чувством контроля над ситуацией и свободой, присущей позиции наблюдателя. Материнство, как я подозревала, дорого мне обойдется. Так и вышло. Но тогда и вообразить было невозможно, что я получу взамен.

Мы прожили в Рио следующие четыре года. В 1999-м, год спустя после рождения брата Джоуи Джошуа, мы переехали обратно в район залива Сан-Франциско. Джек отказался от фриланса ради стабильного заработка, а я ушла из Herald, чтобы писать книгу об охране окружающей среды и рациональном природопользовании. В процессе мы переключились с бразильской модели воспитания, где мать поддерживает няня, на современный стиль американских пригородов, что означало: теперь мне предстоит попытаться успевать все самой.

Итак, я вступила на истинную территорию «материнства головного мозга», в мир, где тебя отвлекают от твоих дел 24/7, наполненный глупой музыкой и унылыми, однообразными обязанностями (например, вытирать мочу с сиденья унитаза). Как-то вечером мне позвонила моя сестра Джин, психиатр, чьи дети к тому моменту уже учились в колледже. Она прекрасно поняла мое состояние. Я пыталась одновременно готовить ужин и разнимать драку из-за карточки с покемоном, а на второй линии меня ждал специалист по компьютерам из AT&T. «Не тревожься, – отреагировала она на пронзительный тон моего приветствия. – Эти раны затянутся».

Но к тому моменту я уже пришла к поразительному заключению. Вообще-то я не чувствовала себя такой уж израненной. Жаловалась я немало, это правда. Но теперь я достигала большего. Пусть я частенько ощущала себя измотанной, мотивации, радости от познания нового – дома и на работе – прибавилось. Дети не только вдохновили меня на заботу об экологии (размышления о будущем!), но также обеспечили мне «предлог», чтобы я смогла настоять на более гибком рабочем графике, и в результате в моей жизни стало больше творчества. К тому же они постоянно давали мне уроки по познанию человеческой природы – их и моей собственной.

Хотя, работая в газете, я сталкивалась с дедлайнами, я и представить не могла, с какой неприкрытой страстью требует еды грудничок и что чувствует воспитатель детского сада в конце рабочего дня: и тот, и другой учили меня смотреть на мир по-новому. Невзирая на то, что я бесконечно отвлекалась, в течение двух лет после переезда в Калифорнию я дописала книгу, отправилась в авторское турне, начала карьеру фрилансера, помогла детям адаптироваться в незнакомом окружении, проконтролировала ремонт у нас дома, обрела немало прекрасных друзей и нашла квалифицированного специалиста, который сумел победить проказу у нашей няни на ранней стадии. У меня было множество поводов тревожиться, но, к собственному удивлению, я чувствовала себя спокойнее, чем раньше. И я встречала других матерей, которые испытывали то же самое.

Смогла бы я достичь высшего профессионального удовлетворения и стабильных отношений, если бы не родила детей? Возможно, все это оказалось производной пресловутой мудрости, которая приходит с годами? Не думаю. Напротив, я начала подозревать, что «материнство головного мозга» таит больше сюрпризов, чем мне могло прийти в голову. И, возможно, не все из них – со знаком минус. Итак, когда мне удавалось высвободить немного времени от фриланса, работы по дому и заботы о детях, я начала пробовать свои силы за рамками привычных клише.

В самом начале пути меня вдохновил один доклад, который я прочитала в 1999-м. Два нейробиолога из Вирджинии, Крейг Кинсли и Келли Ламберт, сравнили поведение крыс-матерей и «холостячек». В ходе эксперимента изучались способности к обучению и память и выяснилось, что по обоим параметрам лидируют крысы с потомством. Более того, преимущества в обучении и памяти сохранялись на протяжении многих лет крысиной зрелости, уже после того, как они заканчивали размножаться. Когда исследователи опубликовали эти данные в престижном журнале Nature в том же году, произошел небольшой «взрыв» – новость разошлась по другим изданиям, и один из заголовков даже смело утверждал: «Материнство делает женщин умнее».

Продолжая копать, я обнаружила, что Кинсли и Ламберт не одиноки в восприятии материнского мозга как преображенного и даже «улучшенного». Со временем мне удалось взять интервью у нескольких дюжин ученых в Соединенных Штатах и за пределами страны. Многие из них делились со мной настолько убедительными данными, что мы могли бы навсегда уничтожить клеймо «материнство головного мозга». Я ощущала растущее волнение, осознавая, что они стоят в авангарде нового знания, столь же динамичного и масштабного, как изучение межполовых различий, имевшее место в прошлом десятилетии.

В противовес традиционным исследованиям, в центре внимания которых находился ребенок, современные ученые прежде всего изучали родителей. Все вращается вокруг одной ключевой идеи: в результате динамического взаимодействия любви, генов, гормонов и практики, в процессе рождения и воспитания детей женский мозг претерпевает измеримые и, вероятно, долгосрочные изменения. Эта трансформация сопоставима по масштабу с пубертатным периодом и менопаузой, хотя в прошлом так не считалось. В переходе к материнству особенно трогает тот факт, что, в отличие от полового созревания и менопаузы, этот переход происходит не сам по себе, а является частью длительных отношений и зарождается в жарчайшем из горнил, если говорить о человеческих отношениях в принципе. Для двух умов, непосредственно вовлеченных в процесс, и всех прочих жизней, с которыми так или иначе соприкоснутся эти двое, последствия будут глубокими и сложными.

Мы привыкли слышать, что материнство – это время, когда «все меняется». Но идея, что материнство определенным конкретным образом влияет на мозг, казалась мне странной и чудесной. В феврале 2003-го я опубликовала тематическую статью, основанную на моих предварительных исследованиях, в журнале Working Mother. Я описала, как феномен «материнства головного мозга» может становиться частью современного социального эксперимента, в котором женщины пытаются усидеть разом на двух стульях. Я перечислила хорошо известные трудности, возникающие у молодых мам, и менее обсуждаемые преимущества. Реакция читателей убедила меня, что я попала в яблочко. «Спасибо! – писала мне работающая мать. – Ваша статья помогла мне унять тревогу… Хотя порой я отправляю платежи по кредитной карте на неправильный адрес, я могу в одну секунду отчитываться клиенту о результатах теста, а в другую тут же вспомнить, где моя дочь забыла фиолетовую туфлю куклы Барби». Также я обнаружила, что каждый раз, когда я озвучиваю фразу «что делает материнство с мозгом», тема вызывает огромный интерес и жаркие споры. Заподозрив, что лишь поскребла по поверхности новой, не изложенной прежде научной истории, я решила написать эту книгу.

Беседуя с учеными в последующие месяцы, я сочетала интервью с собственными исследованиями и экспериментами, возникавшими в ходе воспитания двух сыновей – Джоуи и Джошуа. Учителя называли моих мальчиков «очень смелыми», «очень энергичными» и упоминали «очень высокие запросы»; мои же родители использовали выражение «vilde chayas» – «дикие звери» на идише.

Но мне хотелось понять, каким образом получается, что из-за детей я не только физически вымотана, но и умственно «заряжена». В это же время ведущие специалисты, с которыми я общалась, подтверждали мои подозрения: материнство на самом деле может улучшить работу мозга. «С неврологической точки зрения появление ребенка – это мозговая революция», – говорит Майкл Мерцених, эксперт-первопроходец в области развития мозга в Калифорнийском университете (Сан-Франциско). – Это глобальные перемены, в том смысле, что перед вами теперь стоят физические, ментальные, механические задачи – сорок девять бед, с которыми приходится справляться единовременно. Это эпоха овладения новыми знаниями и период изменений, вызываемых мозгом, – ведь все вдруг приобретает огромное значение… Я считаю, что, если вы хотите оказать своему мозгу услугу, подумайте о том, чтобы завести ребенка».

Материнство – слишком сложное и переменчивое состояние, поэтому было бы странно спорить с тем, что матери, как правило, умнее нерожавших женщин. Более того, львиная доля преимуществ, полученных от пережитого опыта, зависит не только от обстоятельств, но и от вашего отношения. Если вы живете в состоянии отупляющего стресса, к примеру, очевидно, что вы упустите часть выгоды. И все же на основании изученных мною материалов я берусь утверждать, что «материнство головного мозга» следует рассматривать не как недостаток, а скорее как преимущество на пути к жизненной цели «стать умнее».

Под словом «умнее» я понимаю нечто большее, нежели способность перемножать в голове двузначные числа. Скорее я говорю о сообразительности, яркости, а это означает более тонкое восприятие, эффективность, жизнестойкость, повышенную мотивацию и развитые социальные навыки (или эмоциональный интеллект). За счет этих первичных для выживания умений – я называю их пятью атрибутами «усиленного» малышом мозга – способности матери могут быть усовершенствованы, о чем я и расскажу в деталях в своей книге.

На последующих страницах мы отправимся в путешествие с целью выяснить, что нам известно о мощнейших ментальных преимуществах, которыми наделяет нас материнство. Вы станете свидетелем революционных лабораторных экспериментов в Вирджинии, где объектом исследования являются мозговитые крысы-мамочки; увидите в действии сложную функциональную магнитно-резонансную томографию, при помощи которой в Йельском университете изучают поведение мозга молодых родителей, а также познакомитесь с инновационным проектом службы заботы о детях, разработанным в Кремниевой долине (Калифорния) и позволяющим матерям блистать интеллектом на работе.

Я буду говорить о матерях, ведь они переживают самые драматичные физические изменения при деторождении. А еще потому, что на всем протяжении истории человечества матери посвящали детям больше времени и внимания, чем кто бы то ни было еще. (Первый опрос, проведенный в 2004 году правительством США, чтобы количественно измерить этот хорошо известный факт, показал, что среднестатистическая современная работающая женщина тратит на быт и уход за детьми примерно в два раза больше времени, чем усредненный работающий мужчина.)

Более того, современное исследование, описанное в главе 3, позволяет предположить: матери словно «напрямую подключены» к малышам, что помогает непосредственно реагировать на их нужды (впрочем, мы давно уже это подозревали). В любом случае преимущества от «материнства головного мозга» способны получить не только женщины – я продемонстрирую, сколько пользы приносит близость к детям отцам, воспитателям и просто альтруистам-помощникам. Также я расскажу, как самые сообразительные мамы и менеджеры смогли извлечь максимум из особых родительских навыков в рабочей обстановке. Попутно я изложу идеи матерей, у которых брала интервью, в том числе профессиональных ученых, осознанно, добросовестно и очень внимательно исследующих собственный опыт. А несколько таких экспертов поделятся советами, как извлечь из «материнства головного мозга» максимум.

Большинство женщин способны стать умнее благодаря материнству – о да, это вполне может оказаться одной из самых вдохновляющих идей нашего века. Как прошептал однажды мне на ухо Джошуа, заставив меня поразиться и возгордиться одновременно (пока я не узнала, что он почерпнул эту фразу из «Великого путешествия Пуха»), «ты сильнее, чем кажешься, и умнее, чем ты думаешь». Мамам пора это осознать.

Глава 2 «Милый, дети ужали мой мозг!»

Что не убивает меня, то делает меня сильнее.

Фридрих Вильгельм Ницше

Передать животное потрясение от рождения ребенка тому, кто этого не испытал, практически невозможно, но писательница Рана Риззуто оказалась очень к этому близка:

Я наблюдала за судорогами собственных рук и пыталась «пропеть» схватки. Прошел час, и тут у меня отошли воды. Мысль «Какого черта тут происходит?» я формулировала очень-очень медленно. Позвольте пояснить. Сначала внутри у меня что-то задрожало, я услышала приглушенный звук, как если бы, скажем, в микроволновке лопнула картофелина, и подумала: «Какого…» Нижнее белье промокло и набухло, и я добралась до «черта…». Затем голова ребенка, лишившаяся подушки, протаранила пучок нервных окончаний у меня в копчике. «…тут происходит?» – закончила я, в то время как амниотическая жидкость собиралась в небольшое озерцо вокруг ног Крейга. «Какого черта тут происходит?» – спросил он.

С некоторыми вариациями это сочетание обжигающего волнения и потери контроля сопровождает почти всех женщин, вступающих в клуб материнства. Время в нем летит стремительно. Кажется, только недавно мы тревожились: «Что, черт побери, там со слизистой пробкой» – и вот уже беспокоимся: «Где, черт побери, наш сын: машины под окнами нет, а на часах три ночи».

И это не конец печального сказания. Добавим к химическому хаосу беременности и родов недостаток сна и безумную задачу освоиться с совершенно новым расписанием жизни за невероятно короткий отрезок времени – в сочетании с абсолютно чудовищными последствиями, если расслабиться хоть на мгновение… Довольно легко понять, почему беременные женщины и молодые мамы порой просят оправдать их врéменную умственную неполноценность «материнством головного мозга». Это состояние известно как «материнская амнезия» и даже «деменция беременных» в некоторых научных кругах, как «мозги в овсянке» в Великобритании, «плацентарный мозг» в Австралии и «маменькин мозг», как перевел это выражение один ученый в Японии.

Идея о том, что родительство истощает, едва ли нова. «Мы ж, в слепоте, туда, где смерть нас ждет, / Идем, желая свой продолжить род…»[3] – писал поэт Джон Донн в 1611-м. Но в последние годы предположение, что младенцы крадут наши мозговые клетки, под эгидой «материнства головного мозга» настолько расцвело, что десятки психиатров, психологов и эндокринологов по всему миру начали изучать на самом ли деле это так. В 2001-м два британских нейробиолога – Мэтью Бретт и Салли Баксендейл даже предложили описание нового психиатрического недуга, назвав его ГНП: гестационное нарушение памяти.

Большинство беременных и недавно родивших женщин, опрошенных к настоящему времени, конечно же, верят в свою ограниченную дееспособность, и нередко эта убежденность сопровождается сильным стыдом и страхом. Самодиагностированные жертвы рассказывают о провалах в памяти, патологической отвлекаемости, слабой концентрации и «общем замедлении когнитивных процессов». Нейробиолог Джеффри Лорбербаум, проводивший сканирование мозга молодых матерей в ходе исследований в Медицинском университете Южной Каролины, входит в число ученых, лично выслушивавших жалобы от обследуемых добровольцев. «Все, как одна, без исключения, – комментирует Лорбербаум, – говорят, что их мозги превратились в желе».

Однако, несмотря на популярность этой концепции, ученые, попытавшиеся найти доказательства того, что «материнство головного мозга» реально подразумевает умственную отсталость, смогли собрать лишь чрезвычайно разнородные данные; результаты проведенных испытаний никак не позволяли сделать однозначные выводы. Хотя два маленьких, но широко растиражированных исследования беременных и женщин в послеродовом периоде продемонстрировали наличие у испытуемых небольших проблем с памятью, несколько экспериментов не зафиксировали никаких изменений, а в ходе одного было описано улучшение мозговой деятельности.

У подобного расхождения в результатах может быть совершенно любое объяснение – да хоть три разных! Определенные аспекты процесса родов и взаимодействия с новорожденным настолько ошеломляют, что мы лишаемся способности рассуждать, пусть и временно. Однако некоторые специалисты утверждают, что беременные женщины и молодые матери, которые на самом деле стали более рассеянными, могут достаточно сконцентрироваться, чтобы блестяще пройти лабораторное когнитивное обследование: именно поэтому некоторые тесты не выявляют проблему. Тем не менее, как я буду рассказывать в этой главе, уникальные задачи, которые встают перед нами сегодня, и культурные особенности восприятия, ставящие матерей в несправедливо невыгодное положение, могут быть первостепенной причиной, почему беременные чувствуют себя менее эффективными, чем обычно, пусть даже существует очень мало фактов, подтверждающих, что это на самом деле так.

Подытоживая вышесказанное, я убеждена: когда мы верим, что «материнство головного мозга» – это болезнь, мы отворачиваемся от истины. Реальность, как утверждают некоторые эксперты, гораздо сложнее – и вселяет куда больше надежды. Мозг беременной или недавно родившей женщины скручен в узел глобальным, вызванным гормонами преобразованием – этот процесс Крейг Кинсли, нейробиолог в Университете Ричмонда (Вирджиния), называет «реорганизацией». Любое ощущение временной дезориентации, говорит он, «это плата за мозг, который будет функционировать и концентрироваться лучше, чем прежде».

Материнство – в точности, как пубертатный период, – может на некоторое время подкосить нас, но лишь для того, чтобы мы снова встали на ноги, нередко увереннее, чем прежде. «Все это связано с тем, что мозг доводит до максимума привязанность к потомству, не оставляя пространства для ошибки, – излагает свою теорию нейробиолог Майкл Мерцених. – Аналогичная ситуация возникает, когда вы попадаете в критическую ситуацию, связанную с риском для жизни. Мозг выбирает быстрые, решительные действия, отказываясь от размышления или познания. В некотором смысле у мозга нет времени на сложные когнитивные штуки. Все сводится к защите, кормлению, привязанности, к концентрации на важнейшей из задач – к фокусу!»

Еще в 1956 году психоаналитик и педиатр Дональд Винникотт предложил собственное, более мягкое, название для феномена «материнства головного мозга», в то время еще не превратившегося в клеймо. Он называл столь загруженные недели после родов временем «первичной материнской вовлеченности» и зашел так далеко, что сравнивал его с острым периодом психического заболевания. По Винникотту, для этого состояния характерна повышенная чувствительность, мать концентрируется на младенце, вплоть до, очевидно, сознательного исключения всех остальных раздражителей.

Теория Винникотта гласит, что эта вариация на тему безумия на самом деле жизненно необходима матерям: как иначе узнать все необходимое о новоприбывшем человеке – нужды младенца, его уникальный темперамент и незнакомый доселе способ выражать себя. Ко времени когда концентрация ослабевает, матери, кажется, немногое помнят о степени и глубине своей вовлеченности в период младенчества.

Учитывая этот контекст, легко понять, почему известный австралийский нейробиолог Аллан Снайдер сравнивает беременных женщин с Альбертом Эйнштейном. «Память женщины не ухудшается во время беременности, – утверждает он. – Дело в том, что ее внимание сосредоточено на вещах, жизненно важных непосредственно сейчас. Как известно, Эйнштейн забывал, куда положил чеки на крупные суммы денег, но не из-за плохой памяти, а скорее из-за глубокой сосредоточенности на куда более значимых вещах». Однако, сколь бы вдохновляющей ни была эта параллель, важно помнить, что молодые матери сталкиваются с серьезными физическими нагрузками, которые едва ли мог вообразить себе Альберт Эйнштейн.

Усохший мозг и тяжелые наркотики

Молодые матери и близкие им люди, возможно, не удивятся этому факту: при беременности мозг на самом деле уменьшается – на несколько месяцев. В 1997 году Анита Холдкрофт, анестезиолог, и ее коллеги из Королевской школы усовершенствования медицинских работников в Лондоне использовали технологию магнитно-резонансной томографии (МРТ), чтобы сканировать и измерить объем мозга восьми здоровых женщин. Ранее ученые обнаружили свидетельства уменьшения размеров мозга у беременных, страдающих преэклампсией (это опасное состояние встречается чаще, чем у каждой двадцатой беременной, для него характерно повышенное кровяное давление). Холдкрофт хотела узнать, наблюдается ли данное явление у женщин, не имевших проблем со здоровьем. Она обнаружила значительное уменьшение размеров мозга – у одной из добровольцев величина составила почти 7 %, показатель достигал пика к моменту рождения ребенка и возвращался к нормальному уровню в течение шести месяцев.

Одно из британских изданий выпустило статью, чей грубоватый заголовок приравнял новость к идее «Ребенок… пожирает мой мозг»; авторы исследования сформулировали выводы более сдержанно, но по сути имели в виду то же самое. Они предположили, что некоторая часть физических ресурсов беременной женщины временно перенаправляется от мозга, главного поглотителя энергии, на обогащение растущего плода.

У нас до сих пор нет технологии, позволявшей бы узнать, что в точности происходит с мозгом женщины в этот критический период, но благодаря крысам мы знаем многое в теории. Когда Крейг Кинсли и его коллега Келли Ламберт из колледжа Рэндольф-Мэйкон (Вирджиния), препарировали мозг крыс на поздних стадиях беременности, они обнаружили сложное перераспределение нейронных проводящих путей в гиппокампе – центре обучения и памяти. Нейрогенез – непрерывное производство мозгом новых клеток, нейронов, – замедлялся, возможно, именно это объясняет уменьшение объема мозга, зафиксированное Холдкрофт. Однако нервные клетки в гиппокампе образовали множество новых дендритных шипиков.

Пора, впрочем, прервать наш рассказ, чтобы изложить живописные основы науки о мозге. Каждый нейрон, или мозговая клетка, имеет длинный ствол и ветви, так что выглядит он, грубо говоря, как дерево в конце зимы. Ветви называют дендритами, на них могут завязываться почки – дендритные шипики. В центре веток находится тело клетки, оно содержит ядро и другие части, необходимые для жизнеобеспечения нейрона. Длинный ствол – это аксон, нечто вроде информационного шоссе.

Теперь вообразим дремучий лес в мозгу – около ста миллиардов нейронов с их извилистыми дендритами. Дендритные шипики расположены очень близко, но не вплотную, к аксонам других нейронов. Информация – мысли и чувства – путешествует по нейронам в виде химических нейротрансмиттеров, которые накапливаются, пока масса не станет достаточной для генерации электрического импульса. Он переносит их через небольшие зазоры, так что трансмиттеры сталкиваются с дендритными шипиками других клеток. Маленькие зазоры называются синапсами.

Каждый раз, когда вы думаете или поступаете непривычным образом, например тревожитесь о благополучии ребенка или советуете ему смотреть в обе стороны, прежде чем переходить улицу, некоторые из новых связей в мозгу укрепляются. Такие изменения происходят каждый раз, когда вы повторяете данную мысль или действие. В этом заключается суть обучения; теперь вам будет понятна и поговорка, придуманная учеными: «Нейроны, которые вместе стреляют, вместе и крепчают».

Каково значение описанного пышного цветения дендритных шипиков, свидетельствующего о создании множества новых синапсов (напомним, Кинсли и Ламберт наблюдали этот процесс в гиппокампе беременных крыс), остается предметом споров. Возможно, столь буйный рост приводит в том числе к возникновению у многих женщин чувства повышенной рассеянности. Но Кинсли оптимистично сравнивает увиденное явление с хаосом на фабрике игрушек прямо перед Рождеством или с компьютером, в который добавили еще один процессор, так что теперь он может выполнять больше операций единовременно. Во всех приведенных примерах нововведение может вызывать небольшие затруднения, но в перспективе нас ожидает крупный выигрыш. Касательно матери-крысы и ее потомства Кинсли и Ламберт пишут, что «нейронная активность, вызванная беременностью и присутствием крысят, может буквально реформировать мозг, в результате чего моделируется новый орган, который способен адаптироваться к возросшим требованиям окружающей среды».

В основе этой трансформации лежит мощный «соус» из репродуктивных гормонов, «омывающих» мозг беременной. По некоторым оценкам, в последние недели вынашивания ребенка уровень трех типов эстрогена возрастает в несколько сот раз относительно нормы. Показатель прогестерона повышается десятикратно, а уровень гормона стресса кортизола может удвоиться.

Многие ученые предполагают, что в этой «смеси» есть ингредиенты, затуманивающие разум женщины, возможно, лишь для того, чтобы она надежно забыла о боли, сопровождающей беременность и роды, и снова смогла размножаться. Однако нет единого мнения, какой гормон является основным виновником процесса, и, несмотря на определенные косвенные доказательства, мы не можем похвастаться ясным пониманием причинно-следственной связи.

Лииза Галеа, профессор психологии в Университете Британской Колумбии (Канада), считает главным подозреваемым эстроген. Галеа на последних неделях беременности столкнулась с тем, что не могла найти на парковке университетского кампуса свой автомобиль. Она провела эксперименты на беременных крысах, изучая их поведение в водном лабиринте. Перед грызунами стояла задача запомнить меняющееся положение плавающей платформы и добраться до безопасного места. Беременность крыс длится три недели. В третьем триместре, когда показатель эстрогена самый высокий, зверьки выдали наихудшие показатели.

Любопытный факт: во многих литературных источниках встречается предположение, что в правильных обстоятельствах эстроген действует на мозг тонизирующе. Исследования показывают, что молодые женщины ощущают себя умнее в периоды менструального цикла, когда эстроген находится на пике; они лучше справляются с определенными задачами, в частности, сопряженными с беглой речью.

Несколько испытаний показали, что эстроген-заместительная терапия помогает минимизировать ухудшение вербальной памяти у женщин после менопаузы. Известно, что гормон принимает участие в формировании новых синапсов, подобных обнаруженным в мозгу беременных крыс Кинсли и Ламберт, а также в нейрогенезе. Но из-за того, что ученые до сих пор не понимают, как влияют на память высокие концентрации эстрогена, Галеа предполагает, что «все эти новые синапсы могут временно лишь увеличивать уровень шума».

Очевидно, вопрос касательно эффекта эстрогена до сих пор остается открытым, при этом ученые выдвинули теорию, согласно которой другой гормон, прогестерон, вызывает куда больше проблем. Ее сторонники ссылаются на результаты следующего исследования: испытуемые женщины-добровольцы, принимавшие прогестерон перорально, так что его уровень в крови был сопоставим с возникающим на поздних сроках беременности, продемонстрировали значительное ухудшение способности запомнить детали прочитанного им фрагмента текста. Еще один лагерь экспертов предполагает, что повышенную рассеянность вызывает возникающий при беременности высокий уровень гормона стресса – глюкокортикоида кортизола. Кортизол может повышать бдительность – этот гормон участвует в формировании реакции «бей или беги». Но, как заметил Мерцених, кортизол также фокусирует разум на самой важной из стоящих перед ним задач.

Недавно полученные предварительные результаты исследований позволяют также предположить, что в поисках дымящегося пистолета в драме «Материнство головного мозга» многие годы игнорировался еще один ключевой фактор. В конце 2004 года два исследователя из Университета имени Саймона Фрейзера (Канада) объявили, что в ходе сложных экспериментов обнаружили следующее: ухудшение когнитивных способностей демонстрируют только женщины, беременные девочками. У тех, кто ждал мальчиков, проблем не было. Если результаты эксперимента, к моменту написания данной книги еще не опубликованные, удастся воспроизвести, это, возможно, прольет свет на завораживающее биологическое взаимодействие между матерью и еще не рожденным младенцем.

Шок

Благодаря исследователям из Еврейского университета в Иерусалиме мы обладаем убедительными доказательствами того, что женщины в первый день после рождения ребенка находятся, если говорить об интеллекте, не на высоте.

В 1993 году израильские ученые опубликовали результаты эксперимента, в котором задействовали сто молодых матерей; участницы проходили стандартизированные нейропсихологические тесты, ответы сравнивались с ответами небеременных бездетных женщин, беременных из группы высокого риска в третьем триместре и отцов новорожденных. Итак, в первый день новой жизни, столь богатый событиями, молодые матери показывали гораздо худшие результаты, чем остальные респонденты. Однако на второй и третий день подобных ухудшений визуальной и вербальной памяти уже не наблюдалось.

Что я могу сказать на это? Ха! Вы только что пережили, вероятно, самые страшные и самые волнующие, самые болезненные, самые утомительные часы в жизни, теперь вы смотрите прямо в лицо будущему – в красное, кричащее лицо. Весьма возможно, что успешное прохождение стандартизированного нейропсихологического теста просто не относится к вашим базовым приоритетам. Недавно я заглянула в дневник, который начала вести в ту неделю, когда после тринадцатичасовых родов на свет появился Джоуи. Я надеялась восстановить в подробностях детали тех странных эйфорических дней, и некоторые я действительно нашла. А еще я наткнулась на строчку небрежных каракулей – часы, когда я кормила Джоуи, с точностью до минуты. Почти каждые полчаса. Мне пришлось записывать их, чтобы начать постигать новую истину: главной задачей для меня и этого крикливого пришельца внезапно стало выживание, ранее казавшееся само собой разумеющимся.

Многие матери, что вполне понятно, в этот период ощущают эмоциональную и физическую уязвимость. Корт Педерсен, профессор психиатрии Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл, говорит следующее: «Первенец – это прыжок в неизвестность, в необыкновенное состояние, где ваша способность контролировать свою жизнь, к которой вы так привыкли, внезапно исчезает. Вы не можете пописать, поспать, не можете сделать ничего, когда вам этого хочется, вы сталкиваетесь с самым мощным из всех потрясений. Часто женщины не готовы к такому. Этот аспект с ними никто не обсуждал».

Сейчас появляется литература на данную тему: книги с такими названиями, как «Хорошо бы кто-нибудь меня предупредил» (I wish someone had told me), автор Нина Барретт. Но не важно, сколько занятий по методике Ламаза вы посетили, сколько просмотрели фильмов, сколько запеленали кукол, в конце концов вас, новобранца, с огромной вероятностью материнство ошеломит, как это случилось с Раной Риззуто. В меня распыляли слезоточивый газ и врезались сзади на шоссе, на меня нападали с ножом, меня брали в заложники истеричные мексиканские крестьяне и преследовали пчелы-убийцы.

Но никогда еще я не думала, что мое тело способно реально взорваться – именно это я почувствовала за час до появления головы Джоуи.

Может, поэтому неудивительно, что, по данным Американской коллегии акушеров и гинекологов, в той или иной форме послеродовая депрессия затрагивает вплоть до 80 % молодых матерей в первые несколько часов или дней после рождения ребенка. Примерно 10 % женщин страдают от более выраженной послеродовой депрессии, которая длится дольше и переживается тяжелее.

Некоторые ученые в последние годы задавались вопросом: не может ли деторождение, особенно очень тяжелые роды, приводить к некоей разновидности посттравматического стрессового расстройства (ПТСР)? (По определению Национального института психического здоровья, ПТСР возникает вследствие «столкновения с ужасающим событием, в ходе которого жертве был нанесен физический вред или присутствовал риск нанесения оного». Предположим, что возможность взорваться вписывается в это определение.) Депрессия и проблемы с концентрацией и памятью считаются распространенными следствиями ПТСР. Однако обоих симптомов можно избежать или минимизировать при соответствующем уходе.

Никогда не спи

Как бы ни была тяжела ноша родительства, особенно в начале пути, больше всего сводит с ума, безусловно, недосыпание. Не давать человеку спать – это значит «подрывать равновесие и здравомыслие», как сформулировал психотерапевт Джон Шлапоберски, которого в 1960-х подвергло пыткам правительство Южной Африки во времена апартеида. Депривация сна – хорошо известный пыточный прием, используемый военными следователями по всему миру. Однако, несмотря на понимание того, как недостаток сна влияет на мозг, многие молодые матери оказываются не готовы к этому аспекту взаимодействия с новорожденным, даже учитывая, что при должной подготовке и навыках ущерб можно значительно уменьшить.

Джеймс Маас, профессор психологии в Корнеллском университете, утверждает, что в первый год жизни младенца ответственный опекун (будь то мать, или отец, или кто-то третий) теряет до семисот часов сна. Маас говорит, что родители могут недооценивать последствия, объясняя внезапные скачки настроения, например, тем, что супруг(а) сидит и читает газету, пока вы носите на руках истерично рыдающего младенца.

«Что-то не так не только с моим браком, но и с мозгом!» – думают иногда молодые мамы и ошибаются по обоим пунктам. На самом деле им нужно только одно – организовать свою жизнь так, чтобы появилась возможность чаще ложиться подремать. Неверно определяя масштабы превращения в родителей, многие пары совершают ошибку, слишком рано выходя на работу, или отказываются от помощи, предлагаемой друзьями и семьей. (Говоря о реалистичных вариантах, очень пришелся бы кстати оплачиваемый декретный отпуск – эту тему мы обсудим в главе 12.)

Если продолжать упорствовать и не исправлять ситуацию с дефицитом сна, легко можно превратиться из Сонной Зёвы в Тупую Корову. Причина в том, что лобный отдел коры головного мозга, позволяющий нам оставаться в тонусе, не отвлекаться, быть оригинальными и гибкими, при продолжительной депривации сна страдает первым. Лабораторные исследования показывают, что у добровольцев с дефицитом сна сокращается словарный запас, они чаще используют клише, у них наблюдаются трудности с творческим решением сложных задач.

Роберт Сапольски, профессор биологии в Стэнфордском университете и ведущий американский специалист по вопросам стресса, утверждает, что ему и в голову не пришло бы изучать недостаток сна, пока он сам не стал отцом, однако теперь эта проблема представляется ему ключевой. «Депривация сна, связанная с появлением новорожденного, – худшая из возможных, – говорит он. – Если уменьшается общее количество часов сна, это стресс для системы, он влияет на настроение, вы впадаете в депрессию, ослабевает когнитивная функция. Еще хуже, если сон не только слишком короткий, но и фрагментарный. Но самое страшное – когда сон слишком короткий и непредсказуемо фрагментарный. Не случайно, что дежурные ординаторы зачастую психически больные люди».

Механику процесса Сапольски связывает с упомянутыми уже гормонами стресса – глюкокортикоидами, с их раздражающим воздействием на мозг. Даже когда мы спим, эти гормоны работают по нашим внутренним часам. «Если вы ложитесь спать, ожидая подъема в пять утра, повышение уровня гормона стресса начнется в четыре, так как в норме они вырабатываются в крови примерно за час до спонтанного пробуждения, – рассказывает Сапольски. – Но если вы идете спать, ожидая быть разбуженными в любое мгновение, вы всегда психологически готовитесь к стрессу пробуждения». Другими словами, говоря исключительно о количестве часов, вы могли бы получить свой нормальный ночной сон, но при этом вы будете находиться в таком напряжении, что от отдыха окажется мало толка.

По собственному опыту, эффект того, что тебя способны разбудить в любой момент, можно еще усилить: иногда мы не знаем, как именно нас разбудят. Есть вероятность, что кто-то попытается исследовать твой нос, или засунуть палец в глаз, или протаранит тебя головой, или, что хуже, окликнет с обочины шоссе. Мой брат Джим рассказал, как его однажды разбудил трехлетний сын: он приподнял в руках его голову, воскликнул «О, нет!» и стремглав убежал к маме.

Хотя определенные нарушения сна неизбежны, можно принять меры, чтобы уменьшить грядущие последствия. Очень важно периодически дремать; обязательно обсудите это с мужем, партнером, матерью, няней, соседом или даже начальником. (Маас рекомендует восстановительный двадцатиминутный, а лучше получасовой сон – короткие перерывы, когда вы лежите и дремлете, вместо того чтобы глушить кофе и колу. Но, очевидно, это не поможет огромному количеству работающих матерей, в офисе которых невозможно организовать такое личное пространство.) Сапольски предупреждает о недопустимости долгих перерывов между приемами пищи, когда у вас дефицит сна: учитывая, что уровень гормонов стресса уже повышен, мозг получает меньше глюкозы, чем положено в норме. Чтобы избежать «американских горок» в связи с крупными перепадами сахара в крови, он советует молодым родителям «переключиться на подход охотников-собирателей – много маленьких перекусов в течение дня».

Сила негативного мышления

Итак, вот стартовые условия: ваш мозг уменьшен, замаринован и растянут. Вас ударило травмой и поджарило недостатком сна. У вас новый мозг, «пораженный» материнством. Но точно ли этот «прибор» сломан, пусть даже и временно? Доказательств попросту нет.

В 1998 и 1999 годах были опубликованы два исследования, наиболее убедительно свидетельствующие о повреждениях мозга. В ходе первого ученые из Университета Уэйна (Детройт) под руководством Памелы Кинан сравнивали беременных на третьем триместре с контрольной группой и обнаружили, что женщины в положении забывают детали прочитанного им отрывка примерно на 15 % чаще. (Спустя три месяца после родов они снова оказались на равных с остальными.)

Год спустя Дж. Гален Бакуолтер, психолог из Университета Южной Калифорнии, заявил, что, когда у беременных студенток-медиков проверяли вербальную память (возможность воспроизведения списков слов) и изучали их способность к обучению, женщины на поздних сроках и вплоть до двух месяцев после родов «буквально засыпались».

Как впоследствии отметили другие специалисты, оба эти эксперимента не были полностью корректными. В каждом участвовала очень маленькая выборка (всего десять женщин в эксперименте Кинан и девятнадцать у Бакуолтера), результаты не пытались воспроизвести. Также Бакуолтер не сравнивал беременных добровольцев с контрольной группой, то есть с небеременными женщинами, подобранными с учетом таких факторов, как возраст и уровень IQ. Как признала Кинан в электронном письме, отправленном мне в 2003-м, «у нас недостаточно надежных данных, чтобы снять вопросы по наличию дефицита памяти, связанного с беременностью».

Более того, спустя некоторое время в Австралии и Великобритании были проведены три других крупных исследования, позволяющих предположить, что, пользуясь выражением Хелен Кристенсен, «беременный мозг – это миф». Кристенсен, когнитивный психолог в Австралийском национальном университете, признается, что как «зрелая мать» троих детей, заметив за собой странные поступки (например, во время беременности она убирала стиральный порошок в холодильник), почувствовала к предмету личный интерес. Однако у нее были сомнения, вызывает ли беременность «утечку мозгов» сама по себе. «Я предполагала, что причинами могут стать усталость, недосып и волнение по поводу предстоящих событий, но не была убеждена, связано ли это с нарушениями мозговой деятельности», – говорит Кристенсен.

В 1999 году Хелен провела исследование вербальной памяти, кратковременной «рабочей памяти» (играет роль в обучении, формировании логических выводов и понимании) и внимания. В эксперименте приняли участие пятьдесят две беременные женщины и контрольная группа из тридцати пяти человек. Также исследовалось настроение испытуемых. Кристенсен обнаружила лишь одно значительное различие между двумя группами: беременные на самом деле лучше заучивали и запоминали термины, имевшие отношение к их состоянию. Например, они оживлялись, когда слышали слова «больница», «плацента» и «роды». «Это своего рода „эффект вечеринки“, – говорит психолог. – Несмотря на шум, вы слышите свое имя, даже если его произнесли на другом конце комнаты». Повторный эксперимент, проведенный ее коллегой, показал сходные результаты. Кристенсен смело назвала опубликованную статью «Материнство может обеспечить избирательное когнитивное преимущество».

Ученые Университета Чарльза Стерта (Австралия) подтвердили сделанные выводы. В течение шестнадцати месяцев они проводили исследования памяти среди трех дюжин женщин, поделенных на группы: беременные, недавно родившие и контрольная группа добровольцев. Испытуемые должны были вести дневники. В записях обеих материнских групп отмечается, что с каждым днем они, кажется, забывают все больше. Одна женщина описáла, как выехала на перекресток и внезапно обнаружила, что не может вспомнить, какой сигнал дает красный свет – стоять или ехать. Другая рассказала, как проехала больше сотни километров по проселочным дорогам, чтобы одолжить у сестры стремянку, но забыла ее увезти. Однако показатели этих женщин при объективном тестировании не отличались от контрольной группы. «Беременные, а также молодые матери должны знать, что при прочих равных могут использовать свои нормальные когнитивные способности в полной мере», – утверждают ученые.

Наконец, в другом небольшом исследовании, проведенном в 2003 году под руководством психолога Роз Кроули из Университета Сандерленда (Великобритания), организовали тестирование вербальной памяти, распределенного внимания и фокусированного внимания пятнадцати женщин в положении. В течение беременности и после родов результаты сравнивались с показателями контрольной группы. Данные опять показали, что при объективном тестировании различий между группами нет, хотя беременные женщины считают себя неполноценными. По версии Кроули, они настолько уверены в эффекте «материнства головного мозга» из-за собственных негативных ожиданий: женщины заранее ждут, что беременность подействует отупляюще.

Здесь-то мы и вступаем в по-настоящему интересную область. Забываете ли вы, куда убрали стиральный порошок, из-за того, что ребенок съел ваши нейроны? Или причина скорее в том, что нас научили ожидать проблем, и в результате, совершив промах, мы с облегчением прибегаем к стереотипному объяснению?

Сегодня тяжелым умственным трудом занято больше женщин с маленькими детьми, чем когда бы то ни было. Возникли идеальные обстоятельства, чтобы разбираться с возникающими проблемами. В то же время клише «материнство головного мозга» предполагает, что встреченные проблемы, вероятнее всего, объясняются нашим новым репродуктивным статусом.

В исследовании Австралийского национального университета большинство беременных, справившихся с когнитивными заданиями так же хорошо или лучше, чем контрольная группа, думали, что их память хуже. Как предположила Кристенсен, маленькие, но драматичные эпизоды, связанные с забывчивостью, беременные объясняли своим состоянием, в то время как остальные женщины считали их обычными неурядицами и быстро забывали о подобных случаях.

Австралийский психолог Пол Кейси, ведущий специалист команды ученых Университета Чарльза Стерта, заметил, что несколько участниц эксперимента начали жаловаться на проблемы с памятью с наступления беременности, хотя, по данным Кинан и Бакуолтера, объективные различия проявляются в третьем триместре. Кейси предполагает, что по-настоящему изменилось «метасознание» женщин: то, как они воспринимают и оценивают свои когнитивные процессы. В предыдущем исследовании Кейси обнаружил, что повышенная внимательность к себе и рассказы о забывчивости часто идут рука об руку. Кейси считает вполне возможным, что беременные, которые, как известно, глубоко погружены в собственные ощущения, просто запоминают все случаи, когда что-то упускали из виду. «И это, – подводит итог Кейси, – само по себе говорит об отличной памяти».

Нередко стереотип «утечки мозгов» поддерживается друзьями и знакомыми беременных женщин и молодых матерей, а также культурой. Вы можете быть нобелевским лауреатом, но медсестра на приеме у педиатра называет вас «мамочка». И во всех журналах написано, что ваша главная цель в жизни – вернуть плоский живот.

«Вам постоянно покровительствуют, – говорит Лаура Хилджерс, моя коллега, писатель-фрилансер, мы знакомы, потому что наши дети учатся вместе. – Я всего лишь родила ребенка, мне не сделали лоботомию. Но когда выходишь в люди, вскоре выясняется, что, даже если раньше тебя воспринимали как равную, теперь твое место на кухне».

Если матери подозревают, что встретятся с подобным пренебрежительным отношением, они могут принять меры, чтобы защитить себя. Нейропсихолог Джули Сур из университета Огайо вспоминает, как в возрасте трех месяцев ее дочь заболела вирусным менингитом. «Я знала, что она очень больна, но у нее не было температуры, и я не сомневалась, что меня посчитают истеричной молодой мамашей, – говорит она. – Так как наш педиатр работала в той же больнице, что и я, по пути на прием я зашла в кабинет и накинула свой собственный белый халат, чтобы хорошо было видно бейджик "доктор Сур". Я, очевидно, действовала согласно своим представлениям о том, как ко мне отнесутся».

На самом деле Сур является экспертом по ожиданиям. Она специализируется на исследованиях угрозы подтверждения стереотипа – авторство термина принадлежит Клоду Стилу, психологу Стэнфордского университета. Угроза подтверждения стереотипа означает, что, если представитель определенной группы, выполняя задание, считает, что другие члены его группы справились с ним плохо, он покажет в итоге худший результат, чем если бы у него не было предубеждений. Представители этнических меньшинств соответственно ожиданиям, что они плохо выполняют тесты достижений, в среднем так и делают. То же самое происходит с женщинами, находящимися под влиянием мнения, что им не дано решать математические задачи. Лучше всего механизм стереотипа «материнства головного мозга» раскрывает следующий эксперимент. Пожилые люди, предварительно подвергшиеся подсознательной обработке негативными возрастными стереотипами, показали худшие результаты когнитивных тестов, нежели группа пожилых людей, на которых оказали «положительное» воздействие. Работающие матери, нагруженные негативными стереотипами, могут быть аналогичным образом расположены к неудачам.

Вдохновленная нашей беседой, в 2004 году Сур начала работу над экспериментом, целью которого было определить, влияют ли клише о «материнстве головного мозга» на когнитивное функционирование молодых матерей. «Вы удивитесь, какая малость нужна, чтобы активировать нашу собственную негативную предвзятость», – говорит она. В этом плане нереалистичные ожидания могут завести очень далеко. «Для многих молодых матерей даже мелкие ошибки непростительны, – отмечает Сур, – в то время как остальное человечество с легкостью забывает о них».

Мозговитые мамы переходят в наступление

В 1980-х, придя в отчаяние от того, с какой легкостью наша культура впитала идею послеродовой гибели головного мозга, несколько писателей (по совместительству – матерей) рискнули предположить: должно найтись что-то хорошее в том, как мамы шевелят мозгами. Пионером нового движения стала философ Сара Раддик с ее знаменитым эссе, написанным в 1980 году и позже превратившимся в книгу «Материнское мышление».

Раддик, женщина на пятом десятке, с детьми одиннадцати и тринадцати лет, писала статью, по ее собственным словам, отчасти в качестве ответа феминисткам, таким как Симона де Бовуар и Бетти Фридан, утверждавшим, что материнство «разрушит вашу жизнь и поработит вас».

Она, напротив, предположила, что «в материнстве может скрываться определенный интеллектуальный интерес», эта идея предстала перед ней «до странности чужеродной и волнующей». Раддик была убеждена, что у матерей развивается особый, в некоторых отношениях продвинутый, образ мысли – как результат каждодневного погружения в конкретные задачи заботы о детях. Вот один из самых запоминающихся фрагментов ее работы:

Сколько бы ни приносила она радостей и горестей, обязанность взрастить потомство обогащает интеллектуальную жизнь матери. Рутинная ответственность, изнурительный труд, для некоторых сужение перспектив в контексте конкретной профессии или академической дисциплины – все это разрушает активную ментальную жизнь большинства матерей (и большинства взрослых людей). Но дети завораживают. Так же, как уход за малышами может пробудить в памяти конфликты материнского детства, при благоприятных обстоятельствах живой детский интеллект способен вновь разжечь ее собственный разум. Растить детей – труд, который провоцирует перемены и требует оных. Примите это.

Смелое предположение о том, что в материнстве есть, возможно, интеллектуальная составляющая, подхватила Камиль Пери, редактор интернет-журнала Salon, в 1997 году. Она запустила регулярный раздел под названием «Матери, которые думают» как «пространство, где матери могут размять мозги». Двумя годами позже вышел журнал Brain, Child: The Magazine for Thinking Mothers («Мозг, ребенок: журнал для думающих матерей»), впервые изданный двумя молодыми матерями в Вирджинии. (Название, по словам Дженнифер Нисслейн, одного из редакторов, «служило сокращением для чего-то вроде „У меня есть мозг; у меня есть ребенок: снисхождение мне не нужно“».) В 1998 году в Йоркском университете в Торонто группа женщин-академиков основала Центр исследования материнства, его задачей было продвигать «феминистические знания о материнстве». В ноябре 2003-го появился онлайн-журнал Literary Mama («Образованная мама»), по утверждению создателей, первое интернет-издание, фокусирующееся на матери и посвященное сложностям материнства.

Все эти усилия непрерывно расшатывали представление о матерях, словно бы сошедших с поздравительных открыток, окруженных розовыми бантами и пирогами. Но еще более многообещающими оказались результаты нейробиологических открытий 1990-х, ренессанса науки, известного также как «десятилетие мозга».

В это революционное время ученые собрали убедительные свидетельства, доказывающие, что мозг взрослого человека, который, как нам казалось раньше, полностью заканчивает формирование вскоре после пубертатного периода, на самом деле меняется всю жизнь. Теперь мы знаем, что люди, занятые специализированным трудом, физически влияют на свой мозг, совершенствуясь в профессии. К примеру, область мозга, отвечающая за пальцы скрипача, растет по мере его обучения. Подобным же образом на снимках головного мозга видно, что у лондонских таксистов, которым приходится держать в голове карту города, гиппокамп – мозговой центр памяти – больше, чем у людей, не сталкивающихся с такими задачами. На самом деле мы не то, что мы едим, а то, что мы делаем, и матери – не исключение. Ученым еще предстоит доказать это, но существует предположение, что повторяющийся эмоциональный ответ, в том числе задействующий эмоциональный интеллект (самообладание, эмпатия), усиливает нейронные контуры в мозгу, делает их более отзывчивыми; «Так, прогуливаясь время от времени по лесу, мы постепенно протаптываем в нем тропу», – описывает это явление один из исследователей.

Базовый сценарий изменения мозга в результате пережитого опыта на протяжении взрослой жизни – явление, известное как «пластичность» – один из четырех столпов этой книги, поддерживающих идею о том, что материнство может делать женщин умнее. Теперь мы знаем, что мозг не только изменяется в результате получения нового опыта, но что позитивный, эмоционально заряженный и вдохновляющий опыт совершенствует и защищает его (явление, известное как «обогащение»). Позже я опишу этот процесс в деталях: дети, когда не сводят вас с ума, обеспечивают получение именно такого опыта.

Второй столп имеет отношение к уникальной природе связи между женщиной и ее ребенком. Детство человека длится дольше, чем у любого другого вида на Земле, и, разумеется, оно требует столь же долгой, активной, вовлеченной заботы. Усиленная мощными гормонами, защищенная жесткими культурными условностями, материнская привязанность обычно сильнее и глубже, чем любые другие отношения в жизни женщины. В отличие от браков, дружбы, профессиональных взаимоотношений, выращивание детей подразумевает пожизненное обязательство работать над трудностями, от которых в иных отношениях можно было бы отвернуться, причем эти трудности постоянно изменяются и усложняются.

Так как большинство задач, с которыми имеет дело материнский мозг, по природе своей относятся к области эмоций, их роль в развитии интеллекта долго недооценивали. Однако существующая в нашей культуре концепция того, что есть разум, за последние двадцать лет изменилась в связи с новым пониманием, достигнутым учеными: для эффективного принятия решений важна сеть эмоциональных связей в мозгу. Эмоциональные навыки – ключевой элемент понятия «ум», и это третий столп, или главный аргумент, нашей книги.

Перечисленные три идеи объясняют, как матери становятся умнее. Четвертая идея отвечает на вопрос «почему?». Это по сути своей эволюционный процесс. Как все другие живые существа, мы стараемся изо всех сил, чтобы гены пережили нашу физическую смерть. «Курица – это всего лишь способ для яйца произвести на свет еще одно яйцо», – гласит известная цитата Сэмюэла Батлера. Эволюционная важность женщины достигает пика, когда она выбирает партнера, вынашивает детей и помогает им дожить до зрелости. Возможно, сегодня материнство случается с нами параллельно с работой нейрохирургом или докладом в Организации Объединенных Наций, но в контексте нескольких миллионов лет развития от низших приматов до человека (и все это время формировался наш сегодняшний мозг) нет периода, когда ум был бы более востребован для женщины эволюционно. Лишь недавно ученые заговорили конкретно о «материнском мозге». И сегодня – впервые в истории – мощные технологии помогают найти четкий ответ, почему этот «новый» мозг является лучшим.

Глава 3 Практически неизведанные дебри материнских мозгов

Она [женщина] имеет голову слишком маленькую для разума, но достаточно большую для любви.

Текст об акушерстве, 1848

В огромном металлическом цилиндре магнитно-резонансного томографа неподвижно лежит Тара Магнусон. Она слушает запись, где плачет ее четырехнедельный сын Александр. Магнусон знает, что Александр мирно спит в коляске прямо за дверью, уютно укутанный голубым одеялом, под присмотром отца. Однако она все равно учащенно дышит, а тревога то немного спадает, то ощущается сильнее.

Примерно в метре от нее, по другую сторону большого окна на цокольном этаже Йельского университета, компьютер сохраняет снимки мозга Магнусон. Вспышки красного и оранжевого, отмечая приливы крови, рассказывают об изменениях эмоций молодой матери.

С помощью Магнусон и других добровольцев психиатры Джеймс Лекман и Джеймс Суэйн изучают здоровое родительское беспокойство, пытаясь понять, что идет не так, когда оно отсутствует или «барахлит». Также их интересует обсессивно-компульсивное расстройство, по гипотезе Лекмана это заболевание – со специфически свойственными ему фанатичными проверками, ритуалами и боязнью микробов – берет эволюционное начало в том же источнике и задействует те же нейронные контуры, что и нормальное родительское поведение. Однако Лекмана, отца двоих взрослых детей, долго занимал и более общий вопрос: что происходит в мозгу родителя, что позволяет совершаться ежедневному чуду беззаветной заботы? Какая сверхъестественная сила заставляет разумного во всех остальных отношениях взрослого человека вкладывать столько энергии в обихаживание жизненной формы, которая в первые несколько недель на Земле практически только плачет, какает и ест?

«Родительство – это полная трансформация гедонистического гомеостаза», – теоретизирует Лекман, сидя во дворе старой библиотеки Йеля в окружении каменных стен, озаренных холодным светом осени. Другими словами, личное чувство родительского комфорта отбрасывает старые стандарты ради новых, которые отныне включают благополучие другого человеческого существа.

Лекман был ошарашен, когда это произошло с ним самим. Пару десятков лет назад, познавая все тяготы медицинской ординатуры, он с некоторым изумлением обнаружил себя за плотницким инструментом – будущий отец мастерил колыбель для еще не рожденной дочери. В это же время его внезапно захлестнуло предчувствие катастроф – инфекции, врожденные пороки, аномалии развития. Наблюдая за переменами в самом себе, Лекман обнаружил, что его жена Ханна, студентка магистратуры на отделении французской литературы, переживает сходную трансформацию. Будущие родители заметили, что их мысли постоянно обращаются к будущей дочери, совершенно как в начале какого-нибудь романа.

Со временем Лекман пришел к мысли исследовать это древнейшее человеческое переживание при помощи одного из самых современных среди доступных нам научных инструментов – сканирование мозга позволяет ученым отслеживать возникающие в голове эмоции. Революционная технология поможет хотя бы начать разбираться в невероятных хитросплетениях миллионов проводов, упакованных в полуторалитровый сосуд, а попросту говоря – в материнском мозге.

Кино в голове

Некогда использовавшаяся исключительно в медицинских целях, к середине 1990-х МРТ мозга играла все более заметную роль в научных исследованиях. Функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ), позволяющая фиксировать мозговую активность прямо в процессе оной, оказалась в этом отношении прорывом, осветив церебральные процессы, скрытые мириадами эмоций и происходящие в ходе азартных игр, поглощения шоколада, выбора машины, выигрыша в лотерею и оргазма (за последнее нужно сказать спасибо ученым из Нидерландов… Что неудивительно.)

В самом начале нового тысячелетия в бешеном темпе накапливались новые данные, появилось понимание механизмов столь фундаментальных, хотя и малоизученных эмоций, таких как любовь, эмпатия и родительская привязанность.

Функциональная МРТ задействует уникальные магнитные свойства крови, содержащей железо. Если используется определенная область мозга, например, когда мы думаем или испытываем чувства, к этой области приливает кровь, поставляя энергию, необходимую для выполнения задачи; в процессе изменяются магнитные свойства ткани. Воздействуя на мозг мощным магнитным полем, сканер фМРТ делает серию снимков, словно создавая мультфильм, отражающий изменения кровотока. Мы получаем изображения мозга в рабочем процессе, самые нагруженные области «сияют» яркими цветами.

Сегодня исследователи по меньшей мере в шести лабораториях в США, Великобритании и Швейцарии используют фМРТ для изучения мозга матерей, а в некоторых случаях и отцов. Так же, как Лекман и Суэйн, они включают записи детского плача, а иногда – показывают умилительные детские фотографии, чтобы стимулировать «нейробиологию» родительской любви. Все ученые фокусируются, как исчерпывающе сформулировал Лекман, на «взаимодействии страха, бдительности, реципрокного избирательного распознавания и вознаграждения, резонирующих в голове, позволяя успешным родителям увидеть мир под новым углом и инвестировать в своего ребенка».

Лекман и Суэйн предполагают, что со временем смогут обнаружить сходство между снимками мозга молодых матерей и уже имеющимися изображениями мозга людей, страдающих обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Если это так, наибольшая активность будет наблюдаться с правой стороны лобной коры – ключевой области мозга, отвечающей за распознавание угроз. По меньшей мере, говорит Лекман, новые данные о таком сходстве позволили бы больше сочувствовать людям, страдающим ОКР, ведь мы бы увидели, что «все мы на самом деле похожи». (По предварительной информации, полученной на момент написания книги, Лекман и Суэйн обнаружили понижение активности в миндалевидном теле, мозговом центре, отвечающем за страх и интуицию, у женщин, обследованных в период от двух недель до трех месяцев после родов. В этот же отрезок времени испытуемые отмечали снижение объема ОКР-подобных поведенческих реакций. В данный момент Лекман пытается найти новые данные о возможной корреляции между описанными явлениями.)

Почему мамы?

Йельский эксперимент – лишь один из многих, демонстрирующих все возрастающий на протяжении последних двадцати лет интерес специалистов к изучению материнского разума; исследования проводятся на крысах, обезьянах и на людях. Нейробиологов, психиатров, психологов и социологов объединяет убежденность: родительскую сторону детско-материнских отношений, определяющую выживание вида, необходимо полноценно познать. Майкл Ньюмен, нейробиолог из Бостонского колледжа, соавтор книги «Нейробиология родительского поведения» (Neurobiology of Parental Behavior, Майкл Ньюмен, Томас Инсел, 2003), писал: «Мы… углубились в нейробиологические факторы, влияющие, возможно, на ключевые свойства человеческой природы, формирующие социальность, социальную привязанность, родительское поведение и любовь. В этом мире, полном насилия, трудно вообразить группу свойств, более достойных изучения».

Новая волна исследований является на деле частью более крупного современного движения: в последнее время ученые массово заинтересовались «позитивными» эмоциями, например, любовью. Некоторые объясняют подобную смену парадигмы духом времени. В частности, террористические акты 11 сентября 2001 года убедительно продемонстрировали опасность мироустройства, где ненависть торжествует над любовью, а также повысили ценность навыков, которые мы обобщенно называем «эмоциональным интеллектом». Год спустя после трагедии филантропический проект, известный как Институт исследований безграничной любви (Institute for Research on Unlimited Love), выделил примерно два миллиона долларов на гранты для ученых, включая Лекмана и Суэйна, изучающих добрые чувства. Однако даже в конце 1990-х нейробиологи признавали, что, хотя мы знаем очень много о человеческих депрессии, тревоге, гневе и употреблении наркотиков, гораздо меньше нам известно о механизмах, ответственных за эмпатию, социальные связи, альтруизм и радость. И когда мы задумываемся, где же найти всю эту эмпатию, социальные связи, альтруизм и радость… Ответ очевиден: самая высокая концентрация добрых чувств – во взгляде здоровой матери на новорожденного малыша.

«Чаще всего люди после МРТ выглядят очень усталыми, ведь им пришлось провести в аппарате до двух часов, практически не двигаясь: нельзя и на сантиметр переместить голову, – говорит Джек Нитшке, нейробиолог из Университета Висконсина, проводивший сканирование мозга матерей, разглядывающих фотографии своих детей (это помогло понять механику возникновения положительных эмоций). – Но мамы… После процедуры они так и светятся и рассказывают, как это было здорово».

Ключевым событием для смещения фокуса в исследованиях родительства стала статья психолога Ричарда Белла (1968), заявившего, что отпрыск в той же (или большей) степени влияет на социализацию родителей, как и они на него. Еще несколько статей и книг подобной тематики показали, как ребенок, прежде считавшийся более пассивным, влияет на родителей. Матери смотрят туда же, куда их дитя, чаще, чем дети следуют за материнским взглядом. И в девяти случаях из десяти ребенок первым идет на зрительный контакт или же обрывает его.

Возможно, не является совпадением, что подобные мысли о родительстве появились в то время, когда все больше женщин добивается успехов в науке и все больше мужчин занимается домом и детьми. В результате среди специалистов, формирующих научную позицию, оказалось гораздо больше вовлеченных родителей. Как выражаются в этой среде, «исследование – это следование за собой»[4]. Что движет многими выдающимися учеными? Перед ними стоит цель понять проблемы, имеющие отношение к их собственной жизни.

Скажем, Трейси Шорс, специалист по поведенческой неврологии Рутгерского университета и молодая мать, изучает влияние стресса на крыс-матерей. Шорс особенно интересует послеродовая депрессия, хотя собственный опыт рождения ребенка в возрасте сорока двух лет она описывает как восхитительный. Она погрузилась в изучение родительства только после того, как получила профессорскую должность без ограничения срока полномочий, прежде же она опасалась, что данную тему сочтут «несерьезной».

Другой университетский преподаватель, специалист по поведенческой неврологии из Университета Иллинойса, по совместительству мама, Сью Картер, стала ведущим экспертом по окситоцину – гормону, ответственному за роды и лактацию.

Картер говорит, что интерес к теме возник у нее при рождении первенца, когда акушер ввела ей синтетический окситоцин для стимулирования сокращений матки.

Подобным же образом Керстин Увнас-Моберг, шведский нейроэндокринолог, переключилась с изучения желудочного сока на окситоцин, пережив «системную перестройку поведения и образа мышления»: она мать четверых детей. Элисон Флеминг, психолог в Университете Торонто и мама троих девочек, провела радикально новую работу по исследованию развития материнской мотивации и поведения; к этому ее подтолкнули размышления о собственном детстве – увлеченные карьерой родители отправили дочь в школу-интернат.

До последнего времени женщин было ощутимо меньше не только среди выдающихся ученых, но и среди добровольцев в экспериментах. Мужчины определенно предпочитали изучать так называемый «нормальный» мозг, нежели более лабильный «цикличный» мозг женщин, чей гормональный уровень постоянно изменялся в соответствии с менструальным циклом. К примеру, при исследованиях физиологии стресса в начале 1990-х в США женщины составили лишь около 17 % участников эксперимента, несмотря на наличие свидетельств о том, что они более расположены к обусловленным стрессом болезням, нежели мужчины. Но в 1995 году Федеральное правительство США под жестким давлением феминистских сообществ и женщин-ученых потребовало, чтобы новые исследовательские проекты включали представителей обоего пола – эта перемена открыла путь для нового уровня понимания женского и материнского здоровья.

Материнское богатство

Чтобы осознать, насколько изменилась со временем ситуация в обществе, вспомним историю Мариан Даймонд, матери четверых детей и крайне уважаемого нейроанатома, – в 1980-х она вошла в число избранных ученых, которым выпала честь изучить мозг Эйнштейна. Несколькими годами ранее Даймонд совершила невероятное открытие при исследовании материнского мозга, которое ее коллеги практически полностью проигнорировали, и даже сегодня о нем известно удивительно малому числу людей.

«Я была единственной девушкой – выпускницей по моей специализации с 1948 по 1952 год, – вспоминает она. – Сегодня среди студентов 50 % – женщины. Мужчины считали, что я должна сидеть дома и заботиться о детях. Конечно, я их не виню. Такая уж у них была гормональная ориентация».

Даймонд признает, что своей собственной гормональной ориентации она всегда позволяла вести. Она родила первого ребенка в двадцать шесть, затем сменила работу – пошла преподавать на неполный день и занялась исследованиями, чтобы иметь возможность помогать малышам в детском саду и бывать днем дома. «Когда я взяла на руки своего первенца, гипоталамус воскликнул: "Вот для чего ты здесь!"», – Даймонд говорит о части мозга, выделяющей гормоны, которые влияют на материнское поведение.

В 1960-х она присоединилась к команде Калифорнийского университета в Беркли. Ученые совершили ряд интригующих открытий относительно влияния эффекта «обогащения» – стимулирующего опыта – на мозг. Исследователи смогли продемонстрировать, что, если заключенную в клетке крысу поместить в более интересную среду (в присутствии игрушек или других зверьков), это приводит иногда к развитию коры головного мозга, что, в свою очередь, повышает шансы грызуна на прохождение лабиринта.

Не перегружая рассказ деталями, отметим, что ученые традиционно работали с крысами-самцами, но Даймонд предпочла самок. В ходе одного из проектов она хотела определить, передают ли самки с «обогащенным» мозгом новое «приобретение» потомству. Для этого ей в первую очередь нужно было провести аутопсию и проверить, проявляется ли эффект «обогащения» в мозгу самой крысы-матери. Но Даймонд не обнаружила отличий. Она задумалась: может ли быть так, что мозг самок просто не реагирует на «обогащение»? Однако, когда она сравнивала «обедненный» и «обогащенный» мозг крыс-девственниц, разница в толщине коры была очевидна. Тогда она осознала, что для «обедненных» крысиных самок беременность служила «обогащением» сама по себе. «Я увидела в этом смысл, – вспоминает она. – Беременность делает нас супергероями: мы принимаем ответственность за выживание новой личности, и она же выдает прочие атрибуты, необходимые для заботы о малыше». Для человека, для женщины, по утверждению Даймонд, материнство также может стать «феноменальным „обогащением мозга“».

Даймонд опубликовала отчет по эксперименту в 1971 году, но, по ее словам, «никто не обратил внимания». Поэтому, несмотря на собственное неугасающее любопытство, она оставила изучение данного вопроса. «Лишь гораздо позже, когда другие женщины преуспели в этой и смежных областях, – говорит она, – мой вклад также был признан».

Минное поле исследований материнства

На самом деле в 1960–1980-х политика затормозила научные исследования, привлекавшие внимание к обусловленным полом различиям в строении мозга. Определенно к ним относилась и разработка темы о влиянии репродукции на женщин. Феминистически настроенные ученые: социологи, психологи, социальные антропологи, казалось, не пропускали ни одного предположения о том, что женщины от природы расположены к заботе о потомстве. Они боялись (и не без оснований), что в результате их сдадут в утиль как безмозглых мамаш, тогда как именно в это время женщины-профессионалы вставали на крыло, добивались успеха в областях, где раньше главенствовали мужчины. Сьюзен Фалуди писала в своем бестселлере «Ответный удар: Необъявленная война против американских женщин»: «"Различия" – новое волшебное слово, его твердят, чтобы лишить энергии феминистическое движение за равенство».

Сара Раддик, автор «Материнского мышления», вспоминает, какой яростной критике подвергалась за свою «традиционность»: она «излишне» акцентировала внимание на различиях между мужчинами и женщинами, как бы предполагая, что матери могут видеть мир иначе, хотя Раддик подчеркивала, что перемены возникают благодаря родительскому труду, а не врожденным различиям.

Выдающийся социолог Элис Росси, основатель Национальной организации женщин, после доклада 1983 года, посвященному «биосоциальным перспективам родительства», подверглась сходной критике. «Я предположила, что между полами существуют генетические различия, важные для первичных ролей мужчин и женщин, и попытки общества переменить ситуацию и добиться равенства полов, утверждая, что половые различия – исключительно вопрос различной социализации, обречены, – вспоминает она. – Напротив, мужчинам понадобится компенсаторно развивать навыки заботы, а женщинам – настойчивости и уверенности. Но феминистки не хотели об этом слышать. Они продолжали утверждать… что любые различия между полами, которые мы наблюдаем, обусловлены ролями, которые навязало женщинам обществом».

Однако, согласно мнению Марка Джорджа, специалиста Медицинского университета Южной Каролины, к 1993 году такое отношение к проблеме практически осталось в прошлом. Джордж работал тогда в Национальном институте здравоохранения: он проводил сканирование мозга мужчин и женщин, вспоминавших грустные события собственной жизни. Он обнаружил, что у женщин, заново переживающих эти воспоминания, активируется больше областей мозга, чем у мужчин. Возможно, это объясняет, почему женщины страдают от депрессии в два раза чаще. «Они сияют, как звездное небо», – описывает Джордж результаты сканирования. Осознавая значение своего открытия, Джордж тем не менее переживал, не окажется ли эта тема – фундаментальные различия мужчин и женщин – табуированной. «Я ознакомил с результатами эксперимента группу ученых. Они сказали мне: "Вперед! Иди и публикуйся!", – вспоминает он. – И пока я разбирался с процессом публикации, тема превратилась из абсолютно запретной в модную! Было невероятно увлекательно наблюдать, насколько изменилось общество». Это освободило ученых, позволило им следовать за своей интуицией и искать более глубокое понимание трансформационной механики, задействованной в родительстве.

Развивающийся материнский мозг

Пока Тара Магнусон, доброволец в йельском эксперименте по сканированию мозга, готовится к фМРТ, Джеймс Суэйн озвучивает вопросы по списку: «Брекеты на зубах? Осколочные ранения? Металлические пластины в черепе? Кардиостимулятор?» Магнусон слушает и отрицательно мотает головой на каждый вопрос, на ее лице приклеена улыбка, регулярно сопровождающая хронический недосып. Параллельно она виртуозно готовит Александра к тому, что скоро уйдет. Не отводя взгляда от Суэйна, чтобы лучше сосредоточиться на вопросах, она прячет младенца под блузой, кормит его, помогает срыгнуть, прикладывает к другой груди. Нетерпеливое мычание малыша вскоре сменяется довольным агуканьем.

Эффективно решая несколько стоящих перед ней задач: точно отвечать на вопросы Суэйна, удовлетворять потребность ребенка в еде, нежности и нормальном пищеварении, не показывать грудь всем присутствующим – Магнусон кажется небольшой ожившей иллюстрацией к теории Пола Маклина, прогрессивного психиатра Национального института здравоохранения, по сути косвенно ответственного за все происходящее сегодня с Тарой. Маклин много работал над созданием завершенного, позитивного образа материнского мозга, подчеркивая его уникальное эволюционное воздействие на социальные связи и язык. Он первым предложил сканировать мозг молодых матерей.

«Более 180 миллионов лет женщина играла центральную роль в эволюции млекопитающих», – пишет Маклин. По его теории, материнское поведение привело к отделению млекопитающих от рептилий около 250 миллионов лет назад. Материнская забота ящерицы сводится к тому, чтобы отложить яйца и уползти по своим делам. Но все млекопитающие, эволюционировавшие из тех никчемных мамаш, сегодня разделяют три базовых поведенческих принципа, истоки которых – в материнско-детской связи. Они используют язык, выкармливают потомство и играют. Это поведение возникло, возможно, потому, что в семье было необходимо поддерживать мир между детенышами одного помета, конкурирующими между собой.

Самая известная теория Маклина гласит, что человеческий мозг физически развивался параллельно с этими поведенческими изменениями. Маклин ввел концепцию «триединства» или мозга «три-в-одном», цельной системы, управляющей базовыми функциями организма, эмоциями и мыслями. Самая древняя, базовая и надежно укрытая часть – известная как «рептильный мозг» – это стержень мозга, полосатое тело (стриатум) и части таламуса. Ствол головного мозга контролирует непроизвольные функции: дыхание, сердечный ритм, рефлексы. Стриатум управляет мотивацией, определяющей наши действия, и автоматизированными привычками (например, мы, не задумываясь, берем ключи, выходя из дома). Части таламуса важны для обработки сенсорной информации, например, когда мы дотрагиваемся до горячей плиты.

Позднее эволюционировал «эмоциональный мозг», располагающийся над «рептильным», иначе говоря – лимбическая система. Она включает амигдалу (миндалевидное тело размером с орех, ответственное за страх и другие внутренние реакции, важные для самосохранения), гипоталамус (центр гормональной секреции) и похожий по форме на морского конька гиппокамп (слово происходит от греческого hippo – «конь» и kampos – «чудовище»), в ведении которого, как упоминалось ранее, находятся память и обучение.

Наконец, существует также «новая кора», неокортекс, внешняя, самая молодая часть мозга. Им обладают все млекопитающие, но больше всего неокортекс (в некоторых источниках просто кора головного мозга) у человека; он отвечает за критическое мышление, гибкость, язык и долгосрочное планирование. На протяжении нескольких миллионов лет эволюции – до появления человека и после – бóльшую часть времени мы прожили без всякого представления о физике и французской литературе, а основной задачей неокортекса была помощь млекопитающим в выстраивании социальных взаимодействий, в том числе укреплении детско-родительских связей и отношений с другими взрослыми, от которых также зависят шансы малышей на выживание.

Сегодня у Маклина много энергичных последователей, в их числе – Джеффри Лорбербаум, специалист по сканированию мозга из Южной Каролины. Будучи студентом-медиком, Лорбербаум глубоко и серьезно заинтересовался эволюционным подходом Маклина к поведению, и в 1997 году на собеседовании с Марком Джорджем обнаружил, что тот разделяет его энтузиазм. Джордж знал Маклина лично и упомянул, что уже несколько лет советует тому провести сканирование мозга женщин в попытке сфокусироваться на областях мозга, ответственных за материнское поведение. Лорбербаум ухватился за идею первым устроить подобный эксперимент. Он согласился с Маклином, предположившим, что реакция матери на плач ее ребенка может обеспечить яркое, живое изображение мозга «в процессе родительства».

От орехов пекан к мускусной дыне

За несколько лет до того, как Лорбербаум начал проводить сканирование мозга матерей, нейробиолог Бостонского колледжа Майкл Ньюмен в ряде последовательных экспериментов наметил карту «материнской активности» в мозге крысы – систему нейронов, соединяющих активные области мозга, задействованные при ответе грызуна на потребности потомства. Все нейронные связи сходятся к центру – к структуре, известной как медиальная преоптическая область (МПО), располагающейся в передней части гипоталамуса, в гормональном центре. Исследования Ньюмена показывают, что в МПО присутствуют зоны, активность которых возрастает при взаимодействии с гормонами беременности, и такая реакция, по мнению ученого, лежит в основе материнского поведения самки. Он обнаружил, что описанные выше гормоны влияют на области среднего мозга, важные для формирования мотивации и награждения, в том числе на вентральную область покрышки (ВОП) и прилежащее ядро (ПЯ), причем последнее широко известно как центр получения удовольствия. Эта отдельная «система вознаграждения» активируется при выигрыше денег, взгляде на красивое лицо или даже при приеме кокаина, когда по нейронной цепи отправляется в путь нейротрансмиттер дофамин, даря нам ощущение восторга.

К 2004 году Лорбербаум провел сканирование мозга более сорока матерей и десяти отцов и получил поразительно сходные результаты. Анализируя выявленные данные, демонстрирующие, что МПО, ВОП и ПЯ «светятся», когда мать слышит плач ребенка, Лорбербаум испытывал благоговение: очевидно, существует прочнейшая связь между нами и остальным животным миром. «Становилось понятно, что для людей не изобретали мозг заново», – говорит он. Также его очень вдохновляло осознание того, что огромный объем литературы о материнстве в животном мире теперь окажется гораздо более полезным для изучения человеческого поведения.

Нам есть чему поучиться у грызунов, и ученые давно об этом знают. Мозг крысы размером с орех пекан, но он поразительно схож по структуре и управляется той же нейрохимией, что и мозг человека, по размеру сопоставимый с мускусной дыней. На самом деле большая часть наших сегодняшних знаний о нервной системе человека и ее взаимосвязи с репродуктивными гормонами получена благодаря изучению других существ. Отчасти это объясняется тем, что несопоставимо легче «пожертвовать» животными, чтобы залезть им в головы, чем проделать то же самое с людьми. Однако не менее важно и то, что эксперименты на братьях наших меньших очень легко контролировать: фактор, который невероятно осложняет исследования человеческого поведения.

Вообразите, насколько трудно сравнивать умственные способности двух женщин близкого возраста – матери и бездетного добровольца – и пытаться выяснить, в чем заключается влияние родительства. Даже если у них одинаковый IQ и уровень дохода, существует столько других факторов, от наследственности и рациона питания до интересов и хобби, которые могут оказаться различными! Это позволяет понять, почему так мало ученых вплоть до сегодняшнего дня рискуют исследовать, как меняются люди, становясь родителями. Однако в последнее время появилось несколько любопытных исключений.

В 2002 году Джеймс Диллон, психолог Государственного университета Западной Джорджии, обследовал тридцать пять родителей и пятнадцать преподавателей, предлагая им обсудить случаи, когда они учились у детей чему-то ценному или ребенок неким значительным образом менял их жизнь. Ни один из участников (представлявших в равной степени различные возрастные группы) не сказал, что никогда такого не испытывал. Так, 34 % родителей утверждали, что дети позволили им лучше понять самих себя. А 29 % вспомнили, пользуясь выражением Диллона, о вдохновляющем влиянии; около 26 % упомянули, что дети повлияли на их отношения и поведение, раскрыв важные знания или идеи, например, необходимость заботиться об окружающей среде.

Собирая информацию для этой книги, я убедила двоих ученых провести специально разработанный анализ уже имеющихся данных. В 2004 году Лорбербаум и турецкий психиатр Самет Косе побеседовали с тридцатью женщинами, уже прошедшими сканирование мозга. Их спрашивали, какие перемены произошли с ними (если произошли) в первые два месяца после рождения ребенка. Большинство женщин отметили, что в целом они стали мягче и добрее, легче понимают точку зрения другого человека, меньше тревожатся о том, что подумают окружающие, лучше переносят стресс и увереннее справляются с несколькими задачами одновременно (в том числе отлично ориентируются в бакалейном отделе).

Второй ученый, Равенна Хелсон, психолог-исследователь в Калифорнийском университете в Беркли, проанализировала куда более обширную аудиторию. За последние сорок лет она и ее коллеги наблюдали за сто двадцать одной выпускницей колледжа Миллс – элитной женской школы в Северной Калифорнии. По моей просьбе, также в 2004 году, она сравнила матерей и бездетных женщин, объединив данные трех личностных опросников, полученные на протяжении пятилетнего промежутка в конце 1950-х – начале 1960-х. Хелсон обнаружила, что женщины в первой (бóльшей) группе продемонстрировали «значительно улучшившееся понимание себя и других с точки зрения психологии и заметно возросшую ответственность».

Однако Хелсон предупреждает женщин: не стоит не рассчитывать, что деторождение изменит их само по себе. Каждая из матерей, выпустившихся из колледжа Миллс, – это человек своей эпохи, со своим темпераментом и своим личным выбором. Как и наши современницы. «Происходящее с матерью, – подчеркивает Хелсон, – зависит от ее личности, целей, от всего контекста материнства».

Подсевшие на любовь

Конечно, невероятное разнообразие человеческих матерей делает нас менее предсказуемыми, чем крыс. Но одну вещь многие из нас, очевидно, разделяют со всем животным миром – глубинное чувство связи. Именно оно заставляет нас на автомате откликаться на объективно раздражающий детский плач, а не выбегать прочь. Сходным образом может меняться поведение женщин – практически с тем же драматическим накалом, что и у самок крыс. Бездетные грызуны ведут себя испуганно по отношению к потомству, как если бы от него плохо пахло, и время от времени делают попытки похоронить молодняк. Лорбербаум считает, что изменения связаны с возникающим пересечением между «материнской сетью» и «системой вознаграждения» – он заметил взаимосвязь на снимках мозга, сделанных, когда женщины слушали своих детей.

Любопытно, но, как и подозревали многие молодые матери, отцы обладают совершенно иной базовой реакцией на плач собственного ребенка. Данный вывод подтверждается предварительными результатами исследований Лорбербаума и Косе, хотя на момент публикации этой книги научная статья еще не вышла. В то время как реакция матерей смещалась к древней, эмоциональной «системе вознаграждения», отцы отзывались лишь свежеэволюционировавшей частью коры головного мозга, задействованной в мышлении и планировании. Лорбербаум предполагает, что выраженная отцовская забота – относительно недавнее эволюционное приобретение, в то время как матери словно обзавелись новым органом, позволяющим заботиться тщательно и искренне. По его словам, это объясняет, почему «мамы первыми выскакивают из постели».

Остается еще проверить, вырабатывается ли у матери, слушающей вопли своего ребенка, в больших количествах дофамин. Впрочем, эта идея не кажется бессмысленной, если задуматься, каким образом Дональд Саймонс, антрополог в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, объясняет эволюцию эмоций. Саймонс придерживается следующей концепции: наши самые мощные порывы позволяют войти в контакт с наиболее трудновыполнимыми, базовыми потребностями выживания. Мы должны искать еду и любовь, как бы ни было трудно добыть эти ресурсы, и заботиться о детях, как бы они нас ни раздражали, и радоваться всему этому: спасибо мудреной «системе вознаграждения», спрятанной в мозгу.

В самом деле, исследователи, изучавшие упомянутые древние мотивации при помощи фМРТ, обнаружили основополагающее сходство между любовью, которую женщина испытывает по отношению к романтическим партнерам… и к детям, а это чувство, в свою очередь, похоже на страсть, с которой зависимые люди жаждут получить свой наркотик. В то время как Лорбербаум публиковал первые полученные данные, другая группа ученых, занимающаяся сканированием мозга в Университетском колледже Лондона, обнаружила, что «система вознаграждения» активируется, только когда женщины видят фотографии любимых людей, а не просто своих приятелей. Затем в 2004 году другие британские исследователи обнаружили сходный результат при сканировании мозга двадцати матерей, смотревших на снимки своих и чужих детей в возрасте от девяти месяцев до шести лет: при взгляде на фото не своих детей реакции не возникало.

Разумеется, большинству молодых матерей не нужно сканирование мозга, чтобы узнать о любви к младенцу – об этом вызывающем привыкание, трансформирующем сознание наркотике. «На днях мы достали старые фотографии малыша, вспоминали, каким он был идеальным, каким великолепным, а он там косоглазый и ужасно смешной!» – рассказывает одна знакомая мама. Есть ощущение, что у грызунов наблюдается сходная ослепляющая страсть на ранних стадиях материнства. В одном исследовании крысы (молодые матери) неизменно предпочитали комнату с детенышами комнате с кокаином (спустя примерно две недели они изменили свой выбор).

Джоан Моррел, нейробиолог в Рутгерском университете, осуществившая данный эксперимент, считает, что это объясняет, почему женщины, пристрастившиеся к кокаину, чаще принимают решение лечиться во время беременности или вскоре после родов; также многие девушки, будучи в положении, отказываются от кофе и сигарет. Джоан предполагает, что в гормонах беременности и раннего послеродового периода есть нечто, дающее женщинам дополнительную мотивацию избавиться от зависимости. «Беременность и период грудного вскармливания – уникальное время для человека и любого другого млекопитающего, так как именно сейчас ребенку можно необыкновенно навредить или необыкновенно помочь, и любое из этих действий будет иметь долгоиграющие последствия», – пишет она.

Лабиринт материнства

Если, как позволяют предположить исследования мозга Джеффри Лорбербаума, мы больше похожи на крыс, чем нам хотелось бы верить, нас должна ободрить работа Крейга Кинсли и Келли Ламберт (Вирджиния).

Эти ученые обнаружили несравненно лучшие показатели обучения и памяти у крыс-матерей по сравнению с бездетными особями при прохождении лабиринта.

Кинсли и Ламберт начали эксперименты в 1996 году, когда сканирование мозга женщин-матерей еще не проводилось. Очевидно, они стали первыми известными нейробиологами, предположившими, что родительство способно приводить к конкретным улучшениям мозговой деятельности. «Я был поражен, получив первые данные, ведь что может быть значительнее рождения новой жизни? – говорит Ламберт. – Тот факт, что такое глобальное событие столько лет никого не интересовало, меня буквально шокировал».

Ламберт – высокая красивая блондинка, она водит ярко-красный грузовик и разрушает стереотипные представления о нейробиологах, в частности, всей душой отдается напряженной работе и при этом растит двух дочек десяти лет. Когда Ламберт не путешествует, ее типичное расписание заведующей кафедрой психологии в колледже включает полный день преподавания и исследований, а также ужин дома. В 20:30 она укладывает спать детей и работает над письменными проектами далеко за полночь.

Ламберт родилась в бедной семье в Мобиле (Алабама) и часто разыскивала жаб в лесах около дома. Мать запрещалась девочке трогать их, пугая бородавками, но, как говорит Ламберт, «они могли хоть гадить на меня, я на все была готова, лишь бы доказать ей, что это неправда». Кинсли рос таким же страстным исследователем. Ребенком он собирал блох со своего кокер-спаниеля и сажал их себе на руку, чтобы пронаблюдать, как они питаются. Кинсли и Ламберт сотрудничают с начала 1990-х, когда, после первой беременности своей жены Нэнси Кинсли принял решение изучать материнское поведение. «Я увидел, как она превратилась из неуверенного, боязливого, вечно колеблющегося человека в компетентную, полную сил личность», – говорит он.

Супермамы

В первые годы нового тысячелетия было опубликовано несколько исследований, показывающих, каким удивительным образом дети влияют на матерей – а порой и оказывают им поддержку – начиная с момента зачатия. Один эксперимент показал, что женщины, беременные мальчиками, потребляют примерно на 10 % больше калорий в день, чем ожидающие девочек, но не набирают больше веса. В ходе другого эксперимента обнаружилось, что у матерей, кормящих грудью, быстрее заживают раны. Хотя оба эти эффекта временные, ученые, наблюдающие за многими видами млекопитающих, находят также свидетельства закрепляющихся изменений. К примеру, рожая второго ребенка, матери перестраиваются быстрее и реагируют эффективнее: пример грубый, но убедительно доказывающий, что у нас происходит глубинная реорганизация организма. «Во второй заход» у всех млекопитающих матерей больше молока и ниже уровень гормонов стресса, чем у «новобранцев». Что подкрепляет интуитивную догадку, которая приходит в голову многим из нас: рождение первого ребенка – это в некотором роде перерождение для самой женщины.

«Мозг меняется, когда животное учится», – говорит Флеминг, психолог из Университета Торонто, изучавшая грызунов, крыс и людей. Обучение, которая она имеет в виду, куда глубже, чем материал, осваиваемый по методике Ламаза; это процесс, задействующий самую базовую биологию, он оказывает значительное и долгоиграющее влияние на мозг, гормоны и поведение.

Одна из самых замечательных трансформаций, вызванных родительством, была обнаружена специалистами по сканированию мозга в Базельском университете в 2003 году. Сравнивая добровольцев, слушавших записи детского плача и смеха, исследователи отметили, что у матерей и отцов миндалевидное тело и связанные с ним области, участвующие в формировании эмоций, активируются более выраженно в ответ на слезы, в то время как не-родительский мозг лучше откликается на смех. Как сказал журналистам Эрих Сейфритц, ведущий эксперт исследования, это имеет биологический смысл. Слезы – сигнал о проблеме, и вы, родитель, должны исправить ее, если хотите, чтобы ваше генетическое вложение окупилось. Тот факт, что не-родитель охотнее реагирует на саундтрек повеселее, подтверждает: менее приятный, но необходимый ответ родителя является выученным. И помните: обучение физически меняет мозг.

Можно ли назвать базовое желание помочь своему плачущему ребенку проявлением ума? Если верить эволюционной теории, ответ очевиден: это самая важная ваша деятельность и справляться с ней нужно хорошо.

В эпоху плейстоцена, в эру охоты и собирательства (1,6 миллиона – 10 тысяч лет назад), когда происходило основное формирование человеческого мозга и поведения, у детей был удручающе низкий шанс на выживание. Так как мужчины обычно пытались добыть мясо, у женщин практически все силы уходили на заботу о себе и о новорожденных. По мере того как человеческое детство удлинилось, а культура усложнилась, работа по взращиванию потомства требовала все более изощренных инструментов, если говорить об устройстве мозга. Процитируем антрополога Сару Блаффер Харди, которая писала, что любая женщина, «опиравшаяся в попытке вытянуть детей лишь на собственную внешность, едва ли оставалась матерью долго и едва ли оставляла потомство».

Такая простая цель – взрастить детей – требует владения целым рядом ментальных навыков, которые могут быть полезны как в семье, так и за ее пределами. Среди них есть пять ключевых атрибутов, уже перечисленных нами: тонкое восприятие, эффективность, жизнестойкость, повышенная мотивация и социальность. В следующих главах мы расскажем, что ученые знают и что изучают в контексте этих предположительно усовершенствованных навыков материнского мозга.

Часть II Пять атрибутов «усиленного» малышом мозга

Глава 4 Восприятие Ширящееся королевство материнских чувств

…Запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе… нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Марсель Пруст. В поисках утраченного времени[5]

«Только взгляните», – говорит Крейг Кинсли. На экране проектора в конференц-зале Университета Ричмонд возникает изображение крысы-альбиноса. Молодая самка, только что кормившая детенышей, спокойно сидит в клетке, когда в нескольких дюймах от нее падает живой сверчок. Нос крысы вздрагивает, она отмечает присутствие насекомого, в следующее мгновение прыгает на сверчка и заглатывает его.

В аналогичной сцене, разыгравшейся минутой ранее, девственной крысе понадобилось в три раза больше времени, чтобы поймать сверчка; создавалось ощущение, что она в принципе не замечала насекомого, в то время как оно беззаботно исследовало ее клетку. Такие же различия были многократно зафиксированы при наблюдениях за крысами-матерями в сравнении с бездетными самками. Кинсли стоит рядом с экраном, в его взгляде читается отеческая гордость. Он отзывается об эксперименте так: «Крысы-мамы надерут их девственные задницы».

Кажется очевидным, что такое конкурентное превосходство возникает благодаря усилению некоей способности, но Кинсли до сих пор пытается выяснить, какой именно. Возможно, все дело в мотивации: хотя обе группы крыс голодают одинаковый промежуток времени, кормящие мамы могут быть более заинтересованы в восполнении калорий. Они охотно преследовали не только первого сверчка, но и второго, и третьего, и четвертого, и так далее. Но Кинсли подозревает, что у его суперкрыс также повышены сенсорные способности, обостренные в силу эволюционной необходимости. «Какую систему ни возьми, если она увеличивает шансы детенышей выжить, мамам, с большой вероятностью, достанется ее улучшенная версия», – считает Кинсли.

Это базовое правило работает и у людей. Хотя беременность и первые недели после родов часто ассоциируются с определенной апатией, заторможенностью, многие женщины отмечают, что на самом деле в отношении чувств они ощущают себя как никогда живыми и всеми фибрами души отвечают ребенку – и миру в целом. Как метко выразилась моя приятельница, социальный работник из Санта-Круза, «это единственное переживание, сопоставимое с тем разом, когда мы попробовали грибы в Мачу-Пикчу…».

Во время беременности иногда изменяется восприятие запаха и вкуса; невыносимо хочется одних продуктов и тошнит от других. Мы нередко просыпаемся в ту же минуту, что и новорожденный малыш, или за несколько секунд до него. Мы быстро запоминаем запах своего ребенка и его крик, учимся понимать, когда плач означает голод или боль, скуку или усталость. И хотя нас непрерывно преследует предчувствие катастрофы, мы каким-то образом умудряемся не ударить малыша головой по перилам, пока несем его на руках, и ловим каждый раз, когда он пытается скатиться с пеленального столика. Все эти реакции – проявления тонких перестроек в мозгу, некоторые из которых временные, другие же закрепятся надолго.

Это обостренное восприятие, оживляющее разум, в котором перекликаются страх, тревога, моменты захлестывающей радости и страстное желание спать, возможно, и лежит в основе явления, известного как материнский инстинкт. Это не желание быть матерью, а то, что нам остается, когда обратного пути нет: мы сразу чувствуем, если ребенок болен, пребывает в опасности или просто пытается что-нибудь от нас скрыть. Мы не просто остаемся при наших пяти чувствах, только усовершенствованных: мы становимся очень внимательными и извлекаем из опыта уроки, потому что от этого зависит чужая жизнь.

Обоняние

Все начинается с носа, базового проводника чувств. Недаром эмоциональные, «лимбические» области мозга известны также как «обонятельный мозг».

Сто лет назад Марсель Пруст описал мощную взаимосвязь между запахом, вкусом, чувствами и памятью в знаменитом фрагменте романа «В поисках утраченного времени», где героя, откусившего крошечный кусочек печенья «мадленки», буквально захлестывают воспоминания. Сейчас известно, что обонятельные луковицы, первыми воспринимающие аромат, имеют древнюю связь с миндалевидным телом, мозговым центром, отвечающим за чутье и инстинктивные ощущения, что объясняет таинственное влияние запахов на память. Эксперименты на животных и на людях показывают, что эта глубокая, загадочная связь является важнейшим ориентиром для нас при исследовании материнства как явления.

Кинсли подозревает, что обостренное на ранних этапах материнства обоняние или зрение лучше всего иллюстрируют великолепные результаты, демонстрируемые крысами-матерями в эксперименте со сверчком. Он исключил изменение слуха в качестве объяснения, проведя опыт, где звуки, издаваемые сверчком при передвижении по крысиной клетке, заглушались белым шумом. Современные исследования также предоставляют убедительные данные: обоняние самок млекопитающих некоторым образом изменяется в период беременности и родов, временно обостряется, мы становимся более чувствительными к запахам, чем «нормальные» люди: если угодно, делаемся… умнее!

Специалисты по клиническим исследованиям Университета Калгари (Канада), проводя опыты на мышах, обнаружили, что в переднем мозге на ранних стадиях беременности образуется очень много зачатков нейронов – стволовых клеток. Затем эти клетки мигрируют к обонятельным луковицам, к структурам мозга, интерпретирующим запахи, и в момент родов «выходят на связь». Очевидно, это ключевой момент для мыши-матери и мышонка: первая встреча влияет на крепость их будущей связи. Качество первых вдохов определяет шансы на выживание детеныша. Именно поэтому мыши-матери сразу после родов необходимо обостренное обоняние, считают канадские ученые. Они пришли к выводу, что трансформация регулируется пролактином, гормоном, выделяющимся у самки при спаривании. Эксперты предполагают, что аналогичный процесс может происходить и у человека: в процессе совокупления у женщин также наблюдается всплеск пролактина.

Сэмюэл Вейсс, нейробиолог, член команды канадских ученых, называет исследование «первым примером того, как тело реагирует на физиологический феномен, и здесь мы видим связь с образованием новых клеток головного мозга, что в свою очередь определяет иное поведение». Лишь относительно недавно стало известно, что в зрелом мозге постоянно формируются новые нейроны. Однако до открытия канадских специалистов считалось, что эти нейроны в первую очередь помогают заместить утраченные клетки, восполнить ущерб. Теперь, как говорит Вейсс, их функция очевидна: они помогают потомству выжить.

Мощная роль запахов в формировании связи, скорее всего, важнее для таких млекопитающих, как грызуны, нежели для человека, который уже находится под сильнейшим давлением культуры, предписывающей оставаться с детьми и заботиться о них. (Овцы бросают ягнят, если не могут обнюхать их в первый час после рождения.) Однако и для людей запах имеет бóльшее значение, чем предполагалось ранее.

До 1990-х ученые привычно игнорировали важнейшую роль обоняния в нашем эмоциональном поведении, частично потому, что человеческие обонятельные луковицы пропорционально гораздо меньше, чем у других видов. Примерно до середины 1990-х считалось также, что у человека отсутствует еще одно маленькое сенсорное устройство, имеющееся у других млекопитающих, – вомероназальный орган. Он представляет собой крошечную пару полостей, расположенных напротив перегородки в обеих ноздрях и улавливающих химические составляющие запаха тела, известные как феромоны. Сегодня мы понимаем, что у человека на самом деле есть все необходимые элементы для восприятия и обработки сложнейших сообщений, которые принимает наш нос. Эта информация может играть основополагающую роль при выборе партнера и заботе о потомстве. Часто она определяет наше поведение, даже когда мы это не осознаём.

Феромоны, известные также как «биохимический букет», считаются причиной того, что у женщин, живущих в непосредственностей близости, например, в одной комнате в общежитии, синхронизируются менструальные циклы. (Ученые называют этот процесс «унициклическим».) Когда речь идет о романтических отношениях, запах тела – или «химия» – имеет первостепенное значение при выборе подходящего партнера. Возможно, это древний механизм, позволяющий млекопитающим избежать спаривания с родственниками: женщины (и мыши) в период овуляции предпочитают запах самцов с отличным от их собственного иммунологическим профилем. Мыши находят информацию в моче. Женщины вдыхают запах пота. Тесты показывают, что женщины различают футболки разных мужчин и могут ответить, является ли запах соблазнительным. Привлекательным обычно оказывается запах мужчин с несходным геномом. Особенно обостряется обоняние у женщин при овуляции, когда зачать легче всего.

Во время беременности обоняние играет еще одну значимую роль. Исследования показывают: как и женщины в период овуляции, беременные становятся более чувствительны к запахам, лучше их различают. Более того, многие ароматы, ранее практически не вызывавшие реакции, становятся внезапно невыносимыми. «Помню, как мы шли с беременной подругой мимо кучи мусора и она буквально кричала, чтобы мы топали быстрее, а я эту свалку едва заметила», – рассказывает Карен Паркер, постдокторант по психологии в Стэнфордском университете.

Подобная обостренная чувствительность полезна при беременности, ведь любой едой вы делитесь с уязвимым эмбрионом. Так как продукты, которых следует избегать, с высокой вероятностью содержат паразитов или патогенные вещества, эволюция помогает опознавать их – отсюда и реакция на определенные ароматы. Некоторые запахи могут даже вызвать рвоту. Пищевые пристрастия, возникающие уже через несколько недель после зачатия, когда органы ребенка лишь начинают формироваться, обычно достигают пика, когда эти «причуды» особенно необходимы. В это время иммунная система женщины ослаблена, что понижает вероятность отторжения «инородного тела» – ребенка, однако в результате будущая мать более подвержена болезням.

Предположение, что неприязнь к определенным продуктам и даже токсикоз могут быть проявлениями мудрости нашего организма, подтвердили исследования, проведенные в конце 1980-х. Марджи Профет, биолог-эволюционист, работавшая тогда в Калифорнийском университете в Беркли, первая выдвинула предположение, что токсикоз может быть эволюционной адаптацией, оберегающей беременных от духовитых овощей (например, от капусты, в том числе цветной и брюссельской), которые могут содержать токсины, опасные для нерожденного ребенка. (Мясо на протяжении всей человеческой истории вызывало болезни чаще других продуктов – и оно особенно часто неприятно беременным.) В свое время работа Профет вызвала множество вопросов, но сейчас ситуация изменилась: ученые, собирающие данные по всему миру, обнаружили закономерности, связанные с токсикозом, общие практически для всех беременных. Наблюдаются они начиная с первого триместра. У женщин, страдающих от тошноты, меньше риск выкидыша, а рвота говорит о том, что вы защищены еще надежнее.

После родов повышенная чувствительность к запахам еды угасает. Однако материнское обоняние может играть важную роль при первой встрече с ребенком, особенно если у людей, как и у мышей, во время родов происходит ускоренное образование обонятельной нервной ткани. Не исключено, что источник этого процесса связан с импринтингом. Ощущения, возникшие при импринтинге, остаются с млекопитающими на всю жизнь: это первая прочная нить в паутине чувств, связывающих мать с потомством.

Импринтинг критичен для овец; в стаде среди множества других особей мать должна научиться узнавать ягнят, иначе они безнадежно затеряются. Также для овцы важно, чтобы чужие голодные детеныши не заняли теплое место ее собственных. Благодаря обонянию большинство самок узнают своих ягнят уже спустя тридцать минут после родов. Но если их обоняние нарушено, они позволяют сосать молоко чужим ягнятам. То же самое происходит, если овце не удается познакомиться с запахом своего потомства сразу после рождения.

Элисон Флеминг, психолог в Университете Торонто, сравнивает это явление с быстро развивающейся способностью человеческих матерей узнавать младенцев не только по внешним признакам, хотя для нас риск потерять ребенка в толпе куда меньше. В течение недели после родов мать обычно может отличить футболку, в которой был ее собственный ребенок, от одежды любого другого малыша. Даже матери, чье общение с младенцами до прохождения теста на запахи было ограничено, узнают запах одежды «своего» в течение двадцати – сорока часов после родов, что подтверждает нашу идею: запахи играют важную роль в формировании связи между людьми, так же, как это происходит у животных.

Флеминг не считает, что молодые млекопитающие матери имеют лучшее обоняние по сравнению с другими особями, но, по ее мнению, нечто меняется в древней части мозга: когда женщина рожает, запахи детей становятся более привлекательными. Молодым матерям по прошествии двух-трех дней после родов детские запахи нравятся чаще, чем бездетным женщинам.

Однако такое положение вещей сохраняется, лишь если мать поддерживает близкий контакт с потомством. К примеру, у крыс проходит буквально несколько недель, прежде чем детенышей отлучают от груди. Но у людей матери остаются с детьми гораздо дольше, что, возможно, объясняет, почему я до сих пор теряю голову, уткнувшись носом в волосы моего девятилетнего сына Джоуи.

Слух

Материнство некоторым образом улучшает слух женщины, хотя эти изменения далеко не такие впечатляющие, как в случае с обонянием. К примеру, к моменту написания этой книги не было обнаружено свидетельств генерации новых клеток в слуховой коре, которая, грубо говоря, связана со слухом так же, как обонятельные луковицы связаны с восприятием запахов. Каждый из этих мозговых центров отвечает за то, как мы улавливаем и интерпретируем сигналы окружающей среды.

Однако ученым доподлинно известно, что женский мозг изначально чувствительнее к звукам, чем мужской. Кроме того, многие матери убеждены, что они становятся более восприимчивы к звукам, издаваемым собственным ребенком, и учатся понимать их значение. Возможно, вам знакома эта ситуация: вы пришли на вечеринку, в соседней комнате играет много детей. Слышны крики и визги, но со стула вас поднимает лишь один голос, изменившийся настолько, что вам становится ясно: ситуация вышла из-под контроля. «Раньше я не понимала, что дети плачут по-разному, – говорит Ульрика Энгман Фельдер, преподаватель йоги, недавно родившая первенца. – Теперь я сразу понимаю, сколько им лет, различаю, моя ли это Анджали или чей-то другой малыш».

Джеффри Лорбербаума, специалиста по сканированию мозга из Южной Каролины, глубоко впечатлило следующие открытие: все матери и отцы, участвовавшие в эксперименте, отличали плач своего ребенка от всех остальных. Очевидно, это близкое знакомство начинается очень рано. В одном из исследований почти 60 % матерей, пребывавших в роддоме совместно с детьми, как и другие пары мать – ребенок, отмечают, что просыпались на плач своего младенца уже в первые несколько ночей после родов, впоследствии показатель вырос до 96 %. Другой эксперимент, проводившийся примерно за десять лет до эры мозгового сканирования, показал, что сердечный ритм матери изменяется в ответ на плач ее ребенка, но не когда кричат чужие дети.

Эта реакция, кажущаяся «инстинктивной», по мнению Элисон Флеминг, возникает при участии гормонов. Уровень глюкокортикоидов, гормонов стресса, повышен у матерей и отцов новорожденных, в результате они в целом более бдительны и готовы реагировать на новые стимулы. Но со временем влияние химических веществ снижается, и базовая родительская интуиция сводится, по сути, к умению учиться. Матери обычно поддерживают более близкий контакт с детьми, нежели отцы, и у них практически с первого дня обширнее опыт взаимодействия с ребенком; именно благодаря этому матери умеют различать возглас радости и крик боли. Также матери склонны уделять больше внимания ребенку, так как, возможно, глубже ощущают ответственность: в результате собственного выбора, культурного давления или, банально, непропорционального вклада в потомство (не будем забывать о девяти месяцах, когда мы носимся с пузом как с писаной торбой); все это приводит к тому, что женщины в целом лучше настроены на детскую волну и больше пекутся об их благополучии. «Вообразите, как будто вы собрались купить автомобиль, – предлагает Флеминг. – Внезапно вы начинаете замечать все машины в ближайших окрестностях. Разница в том, что аудиальные сигналы теперь эффективнее активируют ваш мозг».

Как и в случае с обонянием, наши «ушки на макушке» с первых часов жизни ребенка делают нас чувствительнее, бдительнее – разумнее – во благо малыша. В обычных обстоятельствах восприятие и обучение становятся частью цельного чувства необыкновенной привязанности к новому человеческому существу. С течением времени, что я попытаюсь показать в следующих главах, столь сильная привязанность сама по себе сделает нас умнее уже по отношению к миру в целом отчасти благодаря тому, что наш мозг сохраняет высокую активность, когда мы справляемся с различными задачами, связанными с растущим ребенком.

Зона видимости

Из всех способов восприятия и интерпретации сигналов окружающей среды зрение по какой-то причине представляется самым «человеческим» – то есть наименее инстинктивным, максимально рациональным. В конце концов, здесь кроются истоки скептицизма – мол, «покажите мне, чтобы доказать». Однако, когда речь заходит о материнстве, у зрения открываются «иные грани», так что люди нередко шутят, что у этих мам, похоже, глаза на затылке!

Одну перемену вы заметите практически мгновенно: задумайтесь, как вы смотрите в глаза ребенку. То, как большинство взрослых, и в особенности родители, отвечают на взгляд новорожденного, разительно отличается от привычного нам поведения. Этот взгляд дольше, глубже, так встречаются глаза влюбленных; мы смотрим иначе – аналогично мы меняем громкость и тональность речи, обращаясь к ребенку.

Если у вас создается ощущение, что младенец привлекает ваше внимание каким-то совершенно необъяснимым образом, это также признак базового изменения восприятия – и, кажется, то же самое происходит у других млекопитающих. Келли Ламберт (Вирджиния) рассказывает, как обнаружила необычную «настройку» беременных крыс на визуальные стимулы, во всяком случае на те из них, что напоминают крысят:

Однажды я стояла и наблюдала за грызунами в клетках, и вдруг заметила нечто странное. Крыса на позднем сроке беременности осторожно взяла в рот собственный хвост, отошла в угол клетки и там отпустила его. Затем она вернулась к своим делам, снова заметила свой хвост… и все повторилось. Выглядело это необычно, но я быстро поняла: крысиные хвосты – розовые и безволосые, в точности как крысята, которые появятся через пару дней. Кажется, мозг самки стал гиперчувствителен ко всему розоватому и лысому, а значит, любой такой стимул вызовет однозначную реакцию: поднять и отнести в гнездо. Я обсуждала это с другими учеными, и оказалось, что они также уже наблюдали подобное поведение.

Давнишняя идея о «материнском радаре» раскрывается в полной мере, если нам необходимо опознать опасность в окружающей среде. Когда мои дети были еще малышами, а я жила в Рио, мы иногда ходили на площадку рядом с домом. Это было приятное местечко у подножия знаменитой горы Корковаду – оттуда открывался чудесный вид на рыбацкие лодки в заливе Гуанабара. Однако сама площадка оставляла желать лучшего. Днем там было достаточно безопасно, но каждое утро я наблюдала свидетельства ночных гулянок: под скамейками в парках валялись использованные презервативы и шприцы. До появления детей я и внимания бы на это не обратила. Однако теперь сканировала пространство, как опытный полицейский окидывает взглядом салон машины, остановив ее на скоростной автостраде.

Очевидно, способность быстро воспринимать и оценивать угрозу была жизненно важна для человека в течение предыдущих тысяч лет. Наши предки высматривали саблезубых тигров, сегодняшние пешеходы время от времени ловко уворачиваются от стремительных «хаммеров». Однако на момент написания этой книги лишь один эксперимент проливает свет на то, каким именно образом улучшается зрение матери, когда на нее ложится ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь детей. Как это ни удивительно, речь пойдет об исследованиях Дж. Галена Бакуолтера, психолога из Университета Южной Калифорнии. По его наблюдениям, у беременных женщин ослабевает кратковременная память. Данные эксперимента попали на страницы газет по всей стране. «Репортеры упустили один очень интересный момент», – говорит ученый. Хотя беременные хуже воспроизводили слова в обратном порядке, результаты их тестов на визуальное восприятие оказались «разительно лучше», чем у небеременных женщин. Это особенно любопытно, учитывая, что способность к визуальному восприятию считается навыком (в среднем) лучше развитым у мужчин. Соответственно, можно предположить, что беременный пилот самолета – не повод для беспокойства, даже если она не помнит, как вас зовут.

Бакуолтер более оптимистично смотрит на корреляцию между материнством и психическими ресурсами, чем позволяют предположить газетные статьи об его эксперименте. Он говорит, что полученные данные не удивили его. «С эволюционной точки зрения лишать женщину ключевых когнитивных ресурсов в период, критичный для размножения, когда она и так столь физически уязвима, было бы совершенно бессмысленно», – утверждает психолог.

Сердце и мозг: что нас трогает

В своем обзоре человеческих чувств, я оставила осязание напоследок, хотя вполне возможно, что именно с него начинается магия материнства. Мамины пальцы, руки, грудь, когда она баюкает, носит и ласкает малыша, – самое надежное, самое нежное средство коммуникации. Грудничок же отвечает ей прикосновением губ и рук, хотя не знает пока ни единого слова. Флеминг подтверждает это убедительным (и пронзительным) экспериментом на крысах. Она отделила молодых матерей от потомства сразу после родов, поместив между ними прозрачную перфорированную пластиковую перегородку. Самки и крысята могли видеть, слышать и обонять друг друга, однако они в буквальном смысле утратили связь. Не было заложено самое основание новых отношений, и чувства матерей угасли. При исследовании, проведенном десять дней спустя, самки реагировали на свое потомство так же, как бездетные крысы: со страхом и неприязнью.

Я же, напротив, до сих пор живо помню, как мой младший сын Джошуа – все его тельце тогда было примерно с его сегодняшнюю голову – сворачивался ночью калачиком у меня на груди и так засыпал. Он уютно прижимался к моему сердцу, успокоенный его биением. Я лежала на спине, наслаждаясь его теплом и вдыхая умопомрачительный детский запах. Каким-то образом нам обоим удавалось проспать всю ночь, не ворочаясь и не вздрагивая. Мы пробуждались в одно мгновение и долго смотрели друг другу в глаза. Сегодня, когда я пишу эти строки, Джошуа уже шесть, но ощущение кажется таким ярким, как если бы оно отпечаталось во мне физически.

Судя по всему, именно это и произошло… Конечно, такое заявление требует некоторых пояснений, и начнем мы с истории маленького человека. Это не настоящий человек, а мультяшный персонаж с неправильными чертами, известный как сенсорный гомункулус – остроумная выдумка, которая помогает людям, изучающим мозг, понять, как тот сообщается с внешним миром. Рисунок, подобно карте, размечает, какие части коры головного мозга (кора – тонкий, извилистый слой, состоящий по большей части из специализированных нервных клеток – серого вещества – и покрывающий оба полушария мозга) активируются, когда тело получает сигналы от пяти органов чувств. Таким образом, у гомункулуса гротескно огромные губы, глаза, пальцы и язык, что отражает их важность для восприятия информации. Другими словами, «полезная площадь» мозга, соответствующая каждой части тела, классифицирована согласно ее роли – тому, как этот орган помогает ориентироваться в окружающем мире.

Исследования на животных позволяют с немалой долей уверенности предположить, что материнство строит эту карту заново. Когда Джошуа приникал к груди, он воздействовал на сенсорного гомункулуса своей мамы напрямую. Повторяющийся «ввод данных» – кормления и объятия – привел к тому, что моя грудь, ранее представлявшая собой исключительно эстетический объект, стала играть ведущую роль в питании нового человеческого существа. В этом контексте изменилось и мое восприятие себя, трактовка сигналов окружающей среды и поведение.

В 1994 году два нейробиолога, Джудит Стерн в Рутгерском университете и Майкл Мерцених в Калифорнийском университете (Сан-Франциско), предоставили потрясающее доказательство описанного выше воздействия: когда крыса выкармливала детенышей, область в коре ее головного мозга, связанная с туловищем или с грудью, увеличилась в размере в два раза. И Стерн, и Мерцених практически не сомневаются, что аналогичный процесс наблюдается и у человека. «Мы продемонстрировали, как мозг реагирует на опыт, – говорит Стерн. – И это лишь верхушка айсберга, если говорить о возможных метаморфозах в мозге матери».

Мерцених, сделавший перерыв в преподавании, чтобы развивать коммерческие терапевтические программы помощи детям с патологиями мозга и пожилым людям, подчеркивает, что в первую очередь мы имеем дело с изменением трактовки наших ощущений. Когда вы касаетесь ребенка, когда он дотрагивается до вас, устраивается поудобнее у вас на руках, вы принимаете еле уловимую, но важную информацию о его личности, эмоциях и ваших взаимоотношениях. «Вы получаете более яркую, специфическую обратную связь, затрагивая области, задействованные в этом процессе», – говорит Мерцених.

Пластичный, упругий мозг

Эксперимент Стерн и Мерцениха с кормящими крысами занял место в авангарде исследований мозга. В истории было не много столь же волнующих научных прорывов. Саму его идею довольно метко сформулировала еще Джордж Элиот в середине XIX века: «Подобно тому, как мы определяем свои поступки, так и наши поступки определяют нас». Однако лишь в 1990-х, с наступлением «десятилетия мозга», ученые установили, что опыт на самом деле совершенно конкретным образом помогает реформировать устройство мозга. Хотя сегодня этот завораживающий феномен еще не изучен до конца, общепризнано, что человеческий мозг может расти и развиваться на протяжении жизни, отвечая на новые стимулы. Ранее бытовало мнение, что мозг взрослого не подлежит изменениям.

Нам предлагалось смириться с печальной судьбой: считалось, что с возрастом ресурсы мозга неуклонно истощаются, однако теперь известно, что новые нейроны и нейронные связи формируются постоянно, это явление называют пластичностью. Все, что нас стимулирует, в некотором смысле нас обновляет: между синапсами возникают новые, более крепкие связи. Весь процесс обучения сводится к усилению нейронных сетей. Практика не всегда приводит к совершенству, но, безусловно, меняет ситуацию. И, вероятно, нет другого этапа в жизни женщины, когда процесс обновления был бы столь всеобъемлющим, как в период адаптации к новорожденному существу, полностью зависящему от заботы матери. «Существуют определенные моменты, когда открываются окна развития мозга: он становится более пластичен по сравнению с нормальным состоянием. Материнство как раз такой период», – говорит Дэвид Лайонс, приматолог из Стэнфордского университета.

Когда Стерн и Мерцених опубликовали данные о пластичности мозга у крыс-матерей, общество не сразу осознало значение этого открытия для человечества. Однако идеи, лежащие в основе такого понимания, формировались и крепли на протяжении почти двух веков.

Еще в 1819 году итальянский анатом Винченцо Малакарне предположил, что опыт может изменять структуру мозга. В 1874 году Чарльз Дарвин обнаружил, что мозг одомашненных кроликов меньше, чем у живущих в диких условиях. Он сделал вывод, что разница, возможно, обусловлена содержанием в неволе: несколько поколений животных были лишены необходимости добывать пропитание и прятаться от хищников. Затем в начале 1900-х испанец Сантьяго Рамон-и-Кахаль, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине, заявил, что «упражнения мозга» могут создавать многочисленные новые нейронные связи.

Примерно шесть десятков лет спустя Мариан Даймонд и другие исследователи в Калифорнийском университете в Беркли открыли, что мозг крыс обогащается при стимуляции. В 1980-х ряд ставших уже классикой экспериментов коллектива ученых под руководством Мерцениха показал, что двигательная кора головного мозга у обезьян может трансформироваться в соответствии с меняющимися условиями. Когда Мерцених повредил нерв, передающий информацию от определенной области пальца обезьяны, кортикальная зона, ранее с ней связанная, «переключилась» на другие части руки.

К 1990-м общество переполняли ожидания и надежды: возможно, благодаря пластичности человеческий мозг умеет восстанавливаться после болезней и повреждений? Вероятно, мозг сохраняет способность эффективно функционировать, несмотря на старение тела? Используя современные технологии пролиферации, ученые получили первые подтверждения того, что мозг человека так же эластичен и податлив, как и у животных. В 1993 году появилось одно из первых фактических доказательств того, что повторяющиеся впечатления физически изменяют человеческий мозг. Альваро Паскуаль-Леоне, работавший в тот период в Национальном институте неврологических болезней и ударов (National Institute of Neurological Disorders and Stroke), изучил сенсорную кору пятнадцати опытных чтецов азбуки Брайля. Его предположения подтвердились: кортикальная зона, обрабатывающая сигналы от ведущего при чтении пальца, оказалась у них развита гораздо сильнее, чем аналогичная область у зрячих людей.

Мерцених утверждает, что аналогичные изменения, скорее всего, можно будет наблюдать в мозгу опытного часовщика – в области, обрабатывающей зрительные импульсы, или у флейтиста – в зоне сигналов от губ. «Все мы специалисты, – говорит он. – Практикуя любые навыки, мы совершенствуем механику мозга».

В последние годы исследователи занялись этой темой вплотную и обнаружили удивительную пластичность мозга в иных областях, не только в сенсорной коре. К примеру, благодаря МРТ мы знаем, что люди, занимающиеся жонглированием (излюбленная метафора, описывающая образ жизни вечно занятых мам), во время обучения увеличивают объем нейронов, или серого вещества, в областях мозга, ответственных за хранение визуальной информации.

Какие же видимые глазу изменения сможем мы пронаблюдать внутри черепа молодой матери? Эксперименты на крысах Кинсли и Ламберт и швейцарское исследовательское сканирование мозга, описанное в главе 3, позволяют делать предположения, но данных у нас пока мало: изучение человека, которое позволит ответить на поставленные вопросы, лишь началось. Однако мы уже знаем, приступая к мощному, эмоциональному обучающему курсу «Материнство», что в безумных дебрях нейронных сетей в нашем мозгу одни связи крепнут благодаря регулярному упражнению, а другие слабеют, когда мы используем их реже. (Рассмотрим аналогию прогулки в лесу – мы снова и снова ходим тем же путем, и каждый раз тропа становится все четче.) К примеру, проявляя эмпатию и нежность, мы активируем нервные цепи, в результате они усиливаются и легче отвечают на сигналы. (Эту тему мы раскроем подробнее в главе 8.) Нейротрансмиттеры, или химические медиаторы, циркулирующие в мозгу, производятся в большем количестве, перенося ощущение удовольствия, закрепляющее новые привычки. Некоторые области – возможно, в их число входит гиппокамп, так как мы очень зависим от воспоминаний, – могут требовать больше серого вещества.

Мерцених указывает, что тренировка мозга – это всего лишь новая задача, по трудности сопоставимая с обучением есть ложкой, однако она приводит к изменениям сотен тысяч или даже миллионов нейронов, к вероятной трансформации сотен миллионов синаптических связей. «Жизнь матери – рождение ребенка, его воспитание – полна нового опыта и обучения», – говорит он. В результате происходит «несметное число существенных изменений, которые с этого момента перекраивают ее несчастный мозг». Более того, материнство – особенно глубокое переживание, потому что оно подразумевает «обучение в критических условиях, а именно это обучение заставляет мозг меняться, – утверждает Мерцених. – У вас возникают такие отношения с новым человеком, подобных которым не было в жизни. В некотором смысле вы с новорожденным – один человек, и это весьма поучительно: другое существо вовлечено в ваш процесс сотворения себя».

В случае с кормящей крысой, у которой реструктуризуется сенсорная кора головного мозга, Мерцених и его коллега Джудит Стерн предположили, что изменения самоликвидируются в течение нескольких недель, когда крыса постепенно теряет физический контакт с потомством. «Представьте, что пианист забросит практику, или, скажем, едва ли вы захотите пойти на прием к нейрохирургу, когда он только что вернулся после длительного отпуска», – говорит Стерн. Однако она сама и другие эксперты согласны: некоторые виды обучения настолько нагружены эмоционально, что эффект такого опыта сохраняется долгое время. Вообразите бабушку – она «инстинктивно» баюкает младенца, вспоминает, как пеленать новорожденного, видит истину за бахвальством ребенка или даже взрослого. «Возможно, это больше похоже не на игру на пианино, а на езду на велосипеде. Забыть такое по-настоящему нельзя», – говорит Роберт Бриджес, нейроэндокринолог в Университете Тафтса, изучающий материнское поведение более трех десятилетий.

Таким образом, для человеческих матерей чувственные, эмоционально окрашенные первые недели и месяцы жизни с новорожденным потенциально служат основанием для других отношений и нового опыта в будущем – так формируется «волна везения» (или, если что-то пойдет не так, «невезения»). «Каждый раз, когда я действую или реагирую, я получаю ассоциации и связываю их со своим представлением о себе, – пишет Мерцених. – Это повторяется бесчисленное количество раз, и в процессе я создаю себя как контекст, основанный на всем полученном опыте… Когда я думаю, я ассоциирую себя с мыслителем. Когда действую – с деятелем. Итак, мы по определению конструируем себя, свое самоощущение и то, как оно проявляется вовне, по отношению к другим людям».

Соответственно, Мерцених верит, что некоторые изменения, происходящие с женщинами, будут «постоянно самоподдерживаться, если опыт материнства приведет к переменам поведения, активно практикуемого повседневно. К примеру, если привязанность к ребенку пробуждает во мне сильную позитивную эмпатию к детям и к жизни в целом, я с большой вероятностью буду регулярно обращаться к этому опыту, так что благодаря повторению навык закрепится до конца моей жизни».

Идеи Мерцениха противоречивы в той же степени, что и увлекательны. Он знаменит благодаря успехам в науке и известен как фанатичный сторонник теории пластичности. В начале нового тысячелетия его исследования получили мощную поддержку, данные экспериментов на животных и на людях подтверждали его точку зрения. Джеффри Шварц (Калифорнийский университет, Ирвайн), к примеру, обнаружил, что у людей, страдавших синдромом навязчивых состояний, после обучающей терапии менялось не только поведение, но и мозг. Итак, кроме головокружительного запаха и объятий, младенец может обеспечить матери практику абсолютно нового способа взаимодействия с другими людьми. В следующих главах я раскрою значение этого явления для развития мотивации и социальных навыков, а также стрессоустойчивости. А сейчас предлагаю взглянуть, как матери учатся ресурсности и концентрации и начинают вести себя так, как крыса Кинсли, ловившая сверчков… Коротко говоря – эффективно.

Глава 5 Эффективность Необходимость – мать многозадачности

У меня есть мозг и матка, обоим находится применение.

Пэт Шредер, первая женщина с маленькими детьми в конгрессе

Однажды летним утром Кэти Мейер, доктора медицинских наук, регионального руководителя отделения терапевтической медицины группы Colorado Permanente, остановил полицейский: она повернула налево, хотя стрелка уже переключилась. «Будет весело», – шепнула сама себе Мейер, пока мужчина шел к машине. Наблюдая за ним в зеркало заднего вида, врач-блондинка с детским лицом выключила булькающий черный агрегат размером с чемоданчик на пассажирском сиденье. По привычке, выработавшейся у Мейер за эти безумные шесть месяцев (рождение девочек-близняшек, затем – повышение по карьерной лестнице, и вот она уже почти каждый день колесит по всему Денверу…), она использовала электрический молокоотсос, оставляющий свободными руки. Женщина подключала технику в гнездо для прикуривателя. Иногда Мейер вела автомобиль, сцеживалась и беседовала по мобильному. Однако на этот раз она просто вела и сцеживалась, что, возможно, было к лучшему: полицейский и так оказался глубоко поражен и не мог этого скрыть.

«Он очень долго просто смотрел на меня, – вспоминает Мейер. – Он, наверное, подумал, что это бомба на мне пристегнута, как говорит муж». Страж порядка медленно осознавал происходящее и все сильнее смущался, несмотря на весьма приличный темно-синий нагрудник, прикрывавший декольте Мейер. «Он сказал только: "Права и регистрация", потом вернулся к машине и выпалил скороговоркой: "Вот-квитанция, при-желании-оспорить-обращайтесь-в-суд", – рассказывает Мейер. – Мне это показалось дико забавным».

Возможно. Однако факт остается фактом: многие штаты США имеют закон, запрещающий разговаривать за рулем по телефону, но водить и сцеживать молоко – сочетание ненаказуемое… Похоже, законодательство просто отстало от времени. Ведь почти все матери знают золотое правило: сутки не бесконечны.

Привычки многозадачного разума

Штамп «материнство головного мозга» подразумевает, что женщина двигается по тропе родительства на ощупь, спотыкаясь и совершая ошибки, но на деле мы, возможно, находимся на пике наших возможностей – и не без причины. Как любит упоминать Крейг Кинсли, греческая богиня Артемида была покровительницей деторождения и охоты – матерей и добытчиков. В современном мире, когда каждый второй брак с немалой долей вероятности заканчивается разводом, многие матери особенно остро чувствуют потребность не только выкормить детей, но и обеспечить их финансово. Часто наши психические ресурсы трансформируются, чтобы выполнить эту задачу, в результате мы достигаем высокого мастерства в искусстве многозадачности. Джеффри Лорбербаум и Самет Косе опрашивали тридцать молодых матерей, детям которых было от шести до восьми недель, и просили оценить, насколько они (женщины) изменились. Интервьюируемые отмечали значительное повышение визуальной и аудиальной внимательности, а также многозадачности.

Разумеется, многозадачность многозадачности рознь. В 1994 году Шейла Гилбрайд считала, что она неплохо справляется с двумя и даже более делами одновременно, но, родив недоношенных тройняшек, поняла, чему ей еще предстоит научиться. «Мне говорили совершенно чудовищные вещи, например: „Если бы их родила я, я бы себе перерезала горло“», – вспоминает она со смехом. Гилбрайд сформулировала собственный рецепт: «Нужно делать то, что нужно».

Во-первых, они должны быть сыты – задача усложнялась базовой потребностью тройняшек есть каждые три часа. «Дома я была одна, муж вернулся на работу, и я понимала: необходимо кормить всех троих разом, иначе поспать не удастся», – Гилбрайд с болезненной четкостью восстанавливает события десятилетней давности. Итак, она готовила три бутылочки: «Я подкладывала подушки под Брианну, которая могла сидеть сама, на диване, но недалеко – на случай, если подавится. Ноги клала на коктейльный столик, на коленях пристраивала Кайлу: голова на правом колене, обнимаю ее правой рукой. У Райана, мальчика, были проблемы – его рвало фонтаном, поэтому его я заворачивала в полотенце и прислоняла к левому колену, обнимая левой рукой».

На момент интервью Гилбрайд работала на полную ставку руководителем высшего звена в фармацевтической компании Pfizer в Нью-Джерси, растила четвертого ребенка, а часть вечеров посвящала подготовке к получению степени MBA. Но к этому времени она уже была виртуозом тайм-менеджмента: «Замечательно, что можно такое пережить и многому научиться, – говорит она. – В силу необходимости начинаешь четко расставлять приоритеты. И я стала гораздо более организованной». Но все относительно. Недавно Гилбрайд познакомилась с мамой четверни и не удержалась от ставшего классикой возгласа: «Не знаю, как вам это удается!» Та мама ответила: «А-а-а, мамы тройняшек – вы только и делаете, что жалуетесь!» Гилбрайд размышляет: «Ведь это так! Глядя на мам двойняшек, я сама себе говорю – а что такого?»

Народная мудрость, основанная на эволюционной теории, утверждает, что женщины, и в особенности матери, преуспевают в разделении фокуса внимания. Еще с эпохи плейстоцена, с эры охоты и собирательства, вплоть до наших дней, способность матери сочетать несколько занятий является ключевым для выживания детей фактором. «Взгляните на двух женщин на площадке. Они ведут очень интересную беседу и при этом ежесекундно оберегают своих малышей, – говорит Джон Моррисон, нейробиолог, отец двоих детей, сотрудник школы медицины «Гора Синай». – Отцам же нельзя от ребенка и взгляд отвести, как тот уже летит на землю с рукохода!»

Однако говоря о многозадачности матерей, мы обычно имеем в виду нечто более глобальное, чем приготовление лазаньи, не прекращая телефонной беседы. Это не просто жонглирование делами: это образ жизни, подразумевающий способность фокусироваться на главном, игнорировать несущественное и достигать большего за ограниченное время. Одним словом, речь идет об эффективности. «Вы лучше расставляете приоритеты, потому что это необходимо: это в чистом виде вопрос выживания», – говорит Сэнди Уэллс, преподаватель начальной школы и мама двух маленьких мальчиков.

Детей можно сравнить со страхом. Когда мы боимся, мы находимся в тонусе. Так же и наши отпрыски: они отлично заставляют сосредоточиться. С первых дней они учат нас расставлять приоритеты, оценивать необходимость кормления, срыгивания, защищать от внезапного падения и решать еще миллион задач по поддержанию жизнедеятельности другого человеческого существа. Если вам повезет, то уровень стресса, позволяющий постоянно быть начеку, останется оптимальным (согласно закону Йеркса – Додсона). График в виде перевернутой подковы отражает зависимость умственной деятельности от возбуждения, часто воспринимаемого как психологический стресс. Некоторый уровень стресса необходим: вы ничему не научитесь, если не окажетесь вовлечены в процесс. Но слишком сильное напряжение ведет к переходу обучения в разряд низкоприоритетных задач. На полпути к вершине – вот где золотая середина.

Матери, привыкающие к такому уровню возбуждения, могут обучаться и совершенствовать способность к концентрации – это ментальный навык, описанный Джоном Рэйти, психиатром из Гарварда, экспертом по вопросам внимания и его недостатка: «Это несопоставимо с банальным умением воспринимать входящие сигналы. Данный навык включает несколько различных процессов, от фильтрации впечатлений до балансировки различных сигналов, – и наделения их эмоциональным значением». Столь полезное умение организм усиливает путем выработки нейротрансмиттера дофамина, запускающего систему поощрения в мозгу. Как говорит Рэйти, дофамин выделяется в ситуации умеренного стресса (а также во время приятных занятий, например секса или хорошего обеда). Он называет дофамин «нейротрансмиттером внимания, обучения и мотивации» и предполагает, что это вещество может оказаться связующим звеном между удовольствием и долговременной памятью. «Повышенный уровень дофамина улучшает внимание, активируется гораздо больше ресурсов для целенаправленной деятельности, – поясняет он. – Если эти ресурсы задействовать, к ним можно обращаться и впоследствии».

По словам Рэйти, разумно предположить, что молодые матери будут совершенствовать внимание этим и любым другим способом: «Когда у женщины рождается ребенок, она должна стать очень умной – настолько умной, насколько это в принципе возможно. Она обязана освоить окружающую территорию, помнить все необходимое о ребенке и быть готовой действовать. Разумеется, в результате она станет более внимательна и к внешнему миру».

Наслаждаться моментом, не сводя глаз с часов

Разумеется, мы не станем отрицать – порой дети мешают концентрации как никто другой, особенно если вы решили поговорить по телефону. Джейн Любченко, всемирно известный зоолог Государственного университета Орегона, говорит, что, когда двое ее сыновей были маленькими, она нередко вспоминала рассказ Курта Воннегута «Гаррисон Бержерон» – историю вымышленного будущего, где равенство людей насаждалось Главным Уравнителем. Он следил, чтобы никто не получал преимущества из-за природных данных. Одаренные балерины были вынуждены носить утяжелители, а людям с интеллектом выше среднего в уши вставляли умственные радиокомпенсаторы, передававшие резкий звук примерно каждые двадцать секунд. «Мы с мужем шутили, что примерно это и делают наши детки», – говорит она.

Однако Любченко отмечает, что их решимость ловить момент и импровизировать, общаясь с детьми, безусловно, сделала ее умнее – здесь мы имеем в виду вовлеченность, концентрацию и самоорганизацию. «Мы прилагали сознательные усилия, чтобы, проводя время с мальчишками, не думать об упущенных возможностях, о том, что мы могли бы еще сделать, а просто ценить каждую минуту… Мы выбрали способность наслаждаться моментом, отказавшись от постоянного ощущения фрустрации». По ее словам, этот навык удалось перенести и в рабочую атмосферу. Осознавая ограниченность времени, она стала более вдумчиво его тратить. Она предпочла писать меньше, но более серьезные вещи, а не множество легковесных материалов. «Я стала откладывать не слишком существенные задачи в корзинку "может-быть-однажды", потому что поняла: достичь всех целей я не смогу никогда, – говорит Любченко, – и это осознанное решение оказалось, в конце концов, отличным шагом с точки зрения карьеры».

Ощущение ограниченности времени – краеугольный камень материнства. Вы настолько необходимы детям, что иногда возникает ощущение, будто этот голод невозможно насытить. И при этом нас поражает, как быстро они растут – неизбежное проявление стремительно летящего времени. Британский прозаик Рэйчел Каск пишет о том, как ощущались часы, проведенные ребенком с няней. Внезапно Каск показалась, что она «слышит безумное тиканье. Жизнь в эти часы можно было сравнить с жизнью в салоне такси. Тяжело было даже работать; об удовольствии, да что там, об отдыхе, нельзя было помыслить».

Вам может быть очень больно, но при этом вы вполне способны взяться за дело, засучив рукава. Работающие мамы часто становятся виртуозами тайм-менеджмента – они учатся не пасовать перед неумолимыми дедлайнами. «Структура дня формируется с учетом понимания, что засидеться в лаборатории до вечера невозможно, – говорит Трейси Шорс, специалист по поведенческой неврологии Рутгерского университета и мать четырехлетнего сына. – Детский сад закрывается, нужно идти».

Знаменитая писательница Джоан Роулинг рассказывает, как она создавала первую книгу, балансируя на грани нищеты и в одиночку занимаясь крошечной дочерью. Один из ее секретов – по полной программе использовать дневной детский сон. «Я сажала ее в коляску и бродила по Эдинбургу, пока она не начинала клевать носом. Тогда я бежала в кафе и писала – быстро-быстро, – рассказывает журналисту Роулинг. – Поразительно, сколько можно успеть, если знаешь, что времени у тебя очень мало. Пожалуй, с тех пор я не выходила на подобный уровень продуктивности – если судить по количеству слов в час».

Многие молодые мамы быстро приобретают навык отмечать все дела и телефонные звонки, с которыми можно разделаться попозже – или вовсе от них отказаться. «Не могу поверить, из-за какой бессмыслицы я сходила с ума, пока не родила», – говорит Мейер, врач медицинской группы Colorado Permanente, совмещающая родительство с сорокачасовой рабочей неделей и делами в домашнем офисе, занимающими еще десять – двадцать часов.

Матери, живущие день за днем в этом бешеном темпе, часто рассказывают об изменениях в основных мыслительных процессах, мозг словно обучается обрабатывать сразу несколько задач одновременно. Вымышленный персонаж Кейт Редди в романе Эллисон Пирсон «И как ей это удается?» с ее списками горящих рабочих и домашних дел воплощает описанный феномен: «Где взять торт "Телепузики"? Паховые мышцы кача-а-ать. Вернуть кассету с "Белоснежкой" в видеотеку! Устройство Эмили в школу – ГОРИТ. Быть с Эмили добрее и терпеливее, иначе выращу психопатку. ВЫБРАТЬ НОВУЮ ДОРОЖКУ ДЛЯ ЛЕСТНИЦЫ…»

Слово нейробиологу Келли Ламберт, Вирджиния:

«Сколько же когнитивных процессов обрабатывает между делом мой мозг? Совершенно внезапно, без всякой очевидной причины из памяти выскакивает что-нибудь вроде: „А сдала ли я разрешение на экскурсию для Скайлер?“, или „Для перемен на гимнастике нужно побольше сэндвичей“, или „Пора пригласить таких-то к нам, потому что две недели назад мы ездили к ним“. И эти напоминалки просто возникают перед глазами – самое странное, что логических причин для этого нет, они появляются сами по себе, в нужное время, просто чтобы я не забыла о делах… Как будто в голове у меня сидит величественный топ-менеджер, отправляя в сознание мозговой аналог сигналов программы Microsoft Outlook, выскакивающих на экране перед встречей. Правда, пока я еще не слышу характерного звука „динг“».

Пол имеет значение

С начала исследований межполовых различий в 1980-х некоторые специалисты пришли к заключению, что, возможно, с рождением ребенка женский мозг перестраивается на повышенную эффективность при решении множественных задач. Важно помнить, что большинство теорий о различиях между мужским и женским мозгом (и о том, что эти различия означают) весьма противоречивы. Более того, великий вывод 1990-х – изменение образа мыслей и поведения влечет за собой реальную трансформацию мозга – дополнительно усложняет дискуссию. Как и с воспитанием детей, для развития мозга важны и природа, и вложенные усилия.

Учитывая вышесказанное, позволим себе отметить несколько интригующих физических различий между мужским и женским «церебральным оборудованием». По мнению некоторых ученых, именно эта разница объясняет, насколько отличается образ мыслей представителей двух полов. Наиболее заметное отличие – общий размер. Женский мозг в среднем примерно на 15 % меньше, чем средний мужской. Это, безусловно, провокационная тема: несколько современных исследователей высказали предположение, что размер мозга коррелирует с умом. Из чего следует вывод, что женщины в целом глупее мужчин. Другие специалисты подвергли сомнению точку зрения «чем больше, тем лучше», предположив, что в женском мозге нейроны упакованы плотнее, ergo, он работает эффективнее.

Сравнивая прочие параметры, мы обнаружим еще несколько небольших физических различий. Впрочем, споры вокруг них также не умолкают. Нейроанатом Мариан Даймонд отмечает, что кора женского головного мозга в среднем слегка симметричнее по толщине, чем у большинства мужчин. Даймонд предполагает, что эти различия развивались ради совершенствования способности женщины поддерживать и защищать потомство; ее «подталкивают сразу в нескольких направлениях», в частности, речь идет о восприятии информации из множественных источников, часто одновременно. По мнению Даймонд, очевиден контраст с развитием мужской, слегка более асимметричной коры: с незапамятных времен «мужской» труд – в том числе добыча пропитания и защита территории – приводил к большей специализации, фокусировке.

Хотя потенциальная корреляция между структурой и функцией мозга еще находится в процессе изучения, современная фМРТ показывает, что женщины, реагируя на определенные стимулы, на самом деле используют единовременно больший объем мозга в сравнении с мужчинами. В одном эксперименте исследователи наблюдали за мозговой активностью десяти мужчин и десяти женщин, слушавших аудиозапись романа Джона Гришэма. У всех испытуемых мужчин активность наблюдалась исключительно в левой височной доле, тогда как в мозгу женщин были задействованы и правая, и левая доли.

Еще одно физическое различие, часто упоминаемое при сравнении мужского и женского мозга, связано с пролеганием нервных волокон, соединяющих левое и правое полушария. Известная как corpus callosum, мозолистое тело, эта аркообразная мозговая структура проходит «по экватору», от затылка ко лбу. В ходе исследований обнаружилось, что у женщин мозолистое тело в среднем слегка толще с одного конца, пропорционально общему размеру мозга. (Еще одна перемычка, меньшего размера, commissura anterior, передняя спайка, у женщин в среднем крупнее на 12 %.) Похоже, в данном контексте размер имеет значение: по мнению многих экспертов, столь щедро оснащенный женский мозг эффективнее осуществляет обмен информацией между интуитивным правым и деловым левым полушариями. Хелен Фишер, антрополог Рутгерского университета, автор книги «Первый пол: Природные таланты женщин и как они меняют мир», пишет: «Пронизанный соединениями, мозг женщины усиливает ее способность собирать, интегрировать и анализировать максимально разнообразную информацию»; Фишер называет это проявлением так называемого «сетевого мышления». Женщины, по ее словам, «собирают больше данных об окружающей среде и строят более сложные связи между кластерами полученной информации. Мужчины, напротив, склонны разделять и классифицировать – отбрасывать сопутствующие данные и фокусироваться только на том, что считают важным».

По мнению Марка Джорджа, специалиста по сканированию мозга в Медицинском университете Южной Каролины, с практической точки зрения описанное различие прекрасно объясняет, как мужчина может, приклеившись к телевизору, ожидать девятой подачи, пока его потомство шумно убивает друг друга в соседней комнате. Джордж уверен, что иной способ функционирования мозга у женщин обеспечивает нам ценнейший ресурс жизнестойкости. «Уже почти сто лет известно, что при ударе, повреждающем определенную область мозга, у мужчин функциональное заболевание обычно выражено сильнее, чем у женщин, – говорит Джордж. – Сравним десятерых мужчин и стольких же женщин, перенесших удар. У мужчин поражения обширнее, например они не могут пользоваться рукой или ногой. Очевидно, у женщин функции мозга более распространены физически. Нет развешенных ярлычков, нет жесткой классификации».

Начинаем гонку

В это же время Келли Ламберт и Крейг Кинсли предположили, что врожденные умственные способности женщины начинают работать на полную мощность, когда она становится матерью. Одним из оснований для такого заявления стали их революционные эксперименты, показавшие, что у крыс и обезьян после рождения потомства улучшается память и способность к обучению – ключевые навыки для многозадачных представителей любого вида.

При изучении крыс исследователи сравнивали показатели дважды рожавших самок и не рожавших вообще: крыс, выносивших, выкормивших и отлучивших от груди два помета, и крыс сходного возраста, никогда не спаривавшихся. Они искали колечки Froot Loops – любимое лакомство, спрятанное в восьмиконечном лабиринте. Целью эксперимента было запомнить местоположение угощения, и выяснилось, что крысы-матери обучаются быстрее, выдавая несравнимо больше правильных ответов в первые шесть дней, пока обе группы постепенно осваивали лабиринт.

Затем одна из студенток Ламберт, участвовавшая в программе бакалавриата, Энн Гарретт, получила аналогичные результаты в ходе небольшого исследования с участием игрунок. Обезьяны-матери демонстрировали свои навыки по нахождению Froot Loops, спрятанных на доске, увешанной маленькими резиновыми кошельками различных цветов. Зеленые кошельки содержали два колечка Froot Loops, синие – одно, красные – ни одного. «Очень напоминает шопинг, – говорит Ламберт, – и, похоже, эти мамаши на самом деле знают, что делают».

Кинсли уверен, что впечатляющая кривая обучения у крыс-матерей объясняется эволюционным давлением, направленным на выживание сильнейшего. Выкармливая ненасытных крысят, грызун был готов при этом уйти далеко от гнезда, сориентироваться в незнакомом пространстве и вспомнить, как вернуться к голодному потомству вовремя, чтобы покормить их. «Вообразите себе крысу, только что родившую десять – двадцать детенышей, – говорит он. – Если только ей не повезло оказаться в непосредственной близости от еды и воды, логично предположить, что любые навыки, которые помогут ей максимально быстро вернуться к ее гнезду, будут сохраняться и преображаться». Открытия Кинсли и Ламберт, пусть даже проверенные пока лишь на крысах и обезьянах, безусловно, служат оптимистичным и неординарным посланием для человечества. По их мнению, родительство усиливает материнский мозг – причем не только в ситуациях непосредственной заботы о детях, но и с прицелом на то, чтобы женщина могла эффективно взаимодействовать с окружающим миром.

СМИ в Соединенных Штатах, Европе и Японии распространили новости о полученных данных. Ведущий ночного ток-шоу Джей Лено пошутил, что «только забеременев, будущая мамочка осознает, за какого придурка вышла замуж». И многие женщины услышали что-то знакомое… Улучшенные навыки добычи пищи у грызунов – это, похоже, примитивная версия образа жизни современных родителей. Мы несемся сломя голову в аптеку добывать подгузники, а потом данные для работы по информационной экономике. После дебюта в журнале Nature Ламберт провела еще один эксперимент на крысах, специально чтобы протестировать материнскую многозадачность. В этом исследовании крысы, никогда ранее не встречавшиеся, не конкурировавшие друг с другом, помещались в круглый лабиринт, радиус которого был сопоставим с дном ведра с краской. Сначала они находили колечко Froot Loops, после чего возвращались в исходное положение. Затем им нужно было не только вспомнить о местонахождении награды, но еще и отреагировать на так называемые социальные сигналы, по сути, стимулирующие соревновательный дух. Результаты эксперимента таковы: дважды рожавшие крысы-матери находили Froot Loops в 60 % случаев, матери с одним пометом – в 30 %, нерожавшие крысы – всего лишь в 7 %.

Исследователи в Вирджинии считают, что наблюдаемое у крыс-матерей улучшение памяти возникает в результате двухчастного процесса: подготовки (беременность) и стимуляции (присутствие крысят). Вспомним, что во время беременности мозг женщины захлестывают гормоны, изменяющие паттерны поведения; принципиально увеличивается уровень эстрогена. Как упоминалось в главе 2, эстроген в некоторых случаях служит стимулятором умственной деятельности. Кроме того, ученым давно известно, что из всех гормонов именно он с наибольшей вероятностью вызывает буйный рост дендритных шипиков, отмеченный Кинсли и Ламберт в мозгу беременных крыс. Кэтрин Вули, нейробиолог из Северо-Западного университета, также изучавшая гиппокамп у крыс, обнаружила, что количество дендритных шипиков значительно увеличивается в эстрогеновой фазе менструального цикла: возможно, это не случайное совпадение, в это время крыса наиболее фертильна, и ей следовало бы выбрать самца с умом. Джон Моррисон, нейробиолог, упомянутый ранее в этой главе, заметил, что у обезьян эстроген увеличивает количество синапсов в зоне коры, связанной с вниманием и комплексными задачами.

Моррисон считает, что эстроген играет важную роль на протяжении всего детородного возраста женщины именно в контексте стимуляции мозговой деятельности. «Если эстроген помогает женщинам не только успешно обзавестись потомством, но и столь же успешно его вырастить, эволюционное значение этого фактора будет огромным», – рассуждает он. Может ли высокий уровень эстрогена в мозгу беременной иметь, таким образом, долговременный положительный эффект? Моррисон считает это возможным, Кинсли – вероятным, именно поэтому он представляет беременную не как заторможенный, неповоротливый «инкубатор для зародышей». В его воображении мозг женщины в положении напоминает «мощный гоночный автомобиль… Колеса крутятся, из выхлопной трубы валит дым, она только и ждет зеленого света, чтобы выпустить на волю эти сотни лошадиных сил, помчаться с воем по трассе».

Мозговая аэробика

Зеленый свет в этом образном сценарии вспыхивает вместе с потоком запахов, звуков, ощущений и захлестывающей паники, воплощенных в младенце. (Энн Ламотт однажды сравнила своего малыша с радиобудильником, «бессистемно срабатывающим каждые несколько часов на волне с тяжелым металлом».) Вся эта… стимуляция – мощный двигатель, повышающий пластичность мозга, а при удаче она также послужит источником «обогащения», потому что новые задачи замечательным образом тренируют голову.

Когда Кинсли и Ламберт исследовали мозг крыс-матерей на поздних сроках беременности, они обнаружили, что нормальный ритм клеточного замещения у них снижен. С некоторой вероятностью здесь кроется объяснение, почему у беременных женщин наблюдается уменьшение объема мозга. Однако сразу после родов, когда крысы начали выкармливать потомство, процесс восстановился и стал интенсивнее. В сравнении с бездетными крысами у кормящих также отмечалось большее количество глиальных клеток, поддерживающих нейроны: они поставляют энергию и удаляют продукты распада, а также могут участвовать в обработке информации.

Обусловлены ли такие изменения исключительно различным опытом? Исследователи в Вирджинии получили данные, подкрепляющие эту теорию: в эксперименте сравнивались навыки запоминания у трех групп крыс: рожавших, девственных и приемных родителей. (Приемными стали девственные самки, проводившие достаточно времени с крысятами, чтобы перестать их бояться и даже проявлять материнское поведение: вылизывать, ухаживать и возвращать убегающих малышей в гнездо.) Перед крысами стояла задача найти колечки Froot Loops, спрятанные в одном из восьми отсеков круглого лабиринта, а при последующих повторах вспомнить отсек и вернуться в него: запасы лакомства регулярно пополнялись. Биологические матери снова показали лучшие результаты. Однако приемные родители оказались на втором месте – лишь с незначительным отрывом. Даже без ударной дозы гормонов, одного лишь взаимодействия с крысятами оказалось достаточно, чтобы приемные самки достигли большей эффективности. Полученные данные подкрепляют идею «обогащения»: стимуляция делает нас умнее.

Пора свериться с реальностью. Безусловно, стоит отметить, что, в отличие от человека XXI века, заключенная в клетке крыса имеет не так уж много вариантов стимуляции. Она не может пойти в оперу или изучать японский. Разница между одинокой крысой в клетке и крысой в клетке с крысятами весьма значительна, как и возникающие в результате изменения мозга. Учитывая вышесказанное, мы можем сравнить мозг человека (как и крысы) с мускулами: «используй-или-потеряешь». То, как и какие из них мы эксплуатируем, позволяет определить, кем мы являемся. Большинство родителей буквально вынуждены применять некоторые церебральные таланты – постоянно и многократно – пока дети не вырастут. «Это как с иностранными языками, – говорит Майкл Мерцених, специалист по развитию мозга. – Изучая язык, вы познаете всю культуру, и музыку, и литературу. А матери подробно исследуют человеческую расу».

Добавим к этому, что в отличие от умственных задач, связанных с учебой или работой, гораздо сложнее выделить у себя в голове время под любое занятие, когда вы постоянно заняты – кормите, опекаете, защищаете, разгадываете, толкуете, поддерживаете и выставляете границы и параллельно все время терзаетесь вопросом, как же найти на все это время. В целом, вы обязаны попытаться удовлетворить потребность ребенка, и это ощущение обязательства с годами лишь усложняется. (Как, черт возьми, пеленать младенца? Упадет или позволить ему залезть повыше? Существует ли Бог? Быстрее, пятилетка ждет ответа! И что сказать воспитателю детского лагеря, докладывающему, что ваш десятилетка научил младшую группу писать слово на букву «х».)

Дети постоянно заставляют наш мозг трансформироваться, ставя перед нами бесконечные ряды задачек на сообразительность. Кроме того, мы понимаем, что если начать по-настоящему отлынивать (не будем сравнивать с отдыхом при изучении японского и посещении оперы), мы рискуем столкнуться с последствиями, о которых придется сожалеть всю жизнь. Возможно, когда вы приступите к сбору дуги безопасности для люльки, окажется, что руки у вас вовсе не «золотые», но вы быстро научитесь. Когда ставки понизились, я обнаружила, что готова с удовольствием гонять в лазертаг, заботиться о домашних крысах и готовиться к бар-мицве, хотя мне казалось, что я подвела черту под игрой «Yu-gi-oh!».

Отвечая на вопросы ребенка, объясняя ему окружающие явления, мы в то же время развиваем свою креативность. Когда Джеймс Диллон, психолог Государственного университета Западной Джорджии, спрашивал родителей и учителей, что они приобретают при общении с детьми, 11 % родителей и 47 % учителей рассказали истории, классифицированные Диллоном как имеющие отношение к «когнитивной гибкости» – к способности мыслить по-новому. Сами интервьюируемые говорили, что малыши сделали их «умнее». В целом дети мыслят конкретными образами, в отличие от более абстрактного, отвлеченного мышления взрослых. Обучая ребенка, взрослый вынужден обращать внимание на эти различия и экспериментировать с непосредственным стилем общения. Один педагог рассказала Диллону, что на урок, посвященный умножению, она принесла стеклянные шарики и показывала ученикам, как при умножении трех на три мы фактически складываем шарики в три кучки по три штуки. «И знаете, я ведь раньше не знала, что такое умножение… Не понимала по-настоящему, чем оно является, – говорит она. – Теперь же я его нутром чувствую, а не просто помню что-то такое теоретическое».

Часто это означает, что вы учитесь мыслить по ситуации: матери вынуждены вычислять, как утешить плачущего ребенка – так и начинается наше обучение. «Львиную долю времени с малышом мы импровизируем, пытаясь вслепую нашарить в сумке интуиции подходящую к этому моменту реакцию, – пишет Дэниел Стерн, профессор психологии в Женевском университете, в книге «Рождение матери: Как опыт материнства меняет вас навсегда» (The Birth of a Mother: How The Motherhood Experience Changes You Forever). – Одни женщины легко приспосабливаются к такому образу жизни, для других ориентироваться в мире, где правила постоянно меняются, да и в принципе не вполне понятно, как называется игра, довольно сложно. Однако, даже если вы испытываете определенные трудности, спонтанные реакции неизбежно станут частью вашей новой личности».

Дети постоянно ставят перед родителями задачки на сообразительность, и частенько мы осознаём с угрюмой безысходностью, что невозможность дать правильный ответ будет нашим крестом до конца времен. Недавно я путешествовала с сыновьями, дорога вела вниз с горы по заснеженному склону, мы слушали «Лемони Сникета», и вдруг пятилетний Джошуа выдал довольно странную вещь:

– У меня голос тихий, – сказал он.

– Не слышу никакой разницы, – попыталась я утешить сына.

– Нет! – заорал Джошуа. – Мой голос слишком тихий!

– Джошуа, он очень громкий, – раздраженно ответила я.

Он продолжал жаловаться. На сознательном уровне я хотела только одного: чтобы он успокоился и я могла просто смотреть в окно и слушать, какое очередное злодейство уготовил Граф Олаф для сироток Бодлеров. Но параллельно я, очевидно, все же обдумывала эту ситуацию, потому что вдруг сказала: «Попробуй зевнуть». Спустя минуту Джошуа улыбнулся, тело снова стало ему послушно. Пятилетка был просто не в состоянии отличить проблему с голосом от проблемы заложенных из-за большой высоты ушей. Эта головоломка досталась мне.

Хотя я ощутила изрядное облегчение, догадавшись, в чем дело, меня преследовал вопрос: все эти загадки, так ли уж они нас обогащают? Или, наоборот, обессиливают? А если даже обогащают, не сводятся ли новые навыки исключительно к лучшему пониманию собственных детей – мы, словно таксисты, заучиваем крошечные улочки и короткие пути в своем городе… Или же есть способ усовершенствовать имеющиеся инструменты, чтобы применять их также и вне семьи? За ответами на эти вопросы я обратилась к Фреду Гейджу, нейробиологу в Институте биологических исследований Солка в Ла-Холье.

В 1998 году Гейдж вошел в историю нейробиологии, опровергнув общепринятое убеждение, что при рождении мы получаем запас нейронов на всю последующую жизнь. Он доказал, сначала на крысах, а позже и на людях, что нейроны постоянно создаются в ключевых центрах мозга, ответственных за память и обучение, причем их потенциальная полезность определяется качеством и уровнем стимуляции, которую мы получаем из окружающей среды. Когда я рассказала ему о своих сомнениях, Гейдж насчитал четыре фактора, увеличивающих шансы на совершенствование мозга посредством обучающего опыта. Хорошо, если ситуация новая, с какой вы не сталкивались ранее. Хорошо, если вы максимально включены в нее. (Новые нейроны не формируются, когда вы сидите перед телевизором, даже если с экрана вещает Джейкоб Броновски.) Важно, чтобы вы были увлечены эмоционально. Также имеет значение, является ли стимуляция комплексной или сложной.

Новое, затягивающее, эмоциональное и сложное. Я уже выяснила, насколько родительская работа по дому рутинная, скучная, выматывающая и унылая, но еще я знаю, что каждый раз, прекратив бег по кругу и уделяя время детям, я обретаю настоящую магию. И чем больше я ищу, тем больше нахожу и тем больше хочу продолжать поиски.

Гейдж, как и другие ученые, убежден: мозг, единожды изменившись в результате стимуляции, будет иначе реагировать и на следующий вызов. Это значит, что матери, как и все остальные, могут попасть в порочный круг или позитивный цикл, в зависимости от конкретных задач и того, как подходить к их решению. «Каждый из нас лично дает мозгу обратную связь, – говорит Гейдж. – Мы в гораздо большей степени контролируем то, кем являемся, чем может показаться на первый взгляд».

Сила серого вещества

Кинсли и Ламберт изучали крыс-матерей вплоть до глубокой старости своих подопытных – и обнаружили нечто замечательное. Навыки обучения и памяти, приобретенные грызунами благодаря материнству и выявленные при прохождении лабиринта, сохранялись у них вплоть до двадцати четырех месяцев, в течение полных восемнадцати месяцев после последнего помета, что составляет примерно восемьдесят человеческих лет. Крысы, принесшие несколько пометов, продолжали показывать наилучшие результаты. Как говорит Кинсли, «залогом элегантной старости, возможно, является активная детородная жизнь, воздействие высоких уровней эстрогена и „детская“ стимуляция».

Если мы верим в высший замысел в природе, направляемый Богом или эволюцией, теория Кинсли имеет смысл, особенно в сочетании с открытиями других исследователей, изучающих умнейших бабушек – представителей вида homo sapiens. Базовая идея, известная как «гипотеза бабушки», заключается в том, что пожилые женщины живут долго и должны оставаться энергичными и разумными еще длительное время после менопаузы – именно чтобы помочь выжить детям своих детей. Образцовым представителем данной теории может стать любая бабушка народа хадза – этнической группы, состоящей из менее чем тысячи северо-танзанийских кочевников. Хадза живут за счет охоты и собирательства, так же как их предки около миллиона лет назад. Кристен Хоукс, антрополог в Университете Юты, обнаружила, что пожилые женщины хадза добывают значительно больше пищи, чем остальная часть племени. Хоукс делает следующий вывод: «"гипотеза бабушки" совершенно по-новому объясняет, почему современный человек внезапно оказался способен отправиться куда угодно и добиться чего угодно». Как выразилась Хоукс в разговоре с писательницей Натали Ангьер, «теперь понятно, как мы захватили планету».

Итак, мы выявили, что побочным эффектом размножения для самки оказывается способность сохранить в старости живой ум, по крайней мере это работает у крыс. И мы знаем, что пожилые представительницы по меньшей мере одной человеческой группы обладают явной и убедительной причиной сохранять острый ум. Еще один очевидный момент: многим современным бабушкам внуки помогают поддерживать связь с внешним миром, а значит – оставаться умными. С возрастом, если не прилагать массу сознательных усилий, начинаешь слишком любить привычное. «Представьте человека восьмидесяти лет, у которого появляется возможность переехать в другую часть города, – говорит Майкл Мерцених, специалист по развитию мозга. – Для мозга этого человека переезд стал бы безусловным благом, только вообразите все сопряженные задачи! Но, разумеется, обычно люди попросту отказываются от подобных вызовов».

Однако любовь к внукам может оказаться сильнее, чем сопротивление изменениям, обеспечивая ментальный ресурс для освоения, скажем, обмена текстовыми сообщениями. Как пишет автор «Материнского мышления» Сара Раддик, сама недавно ставшая бабушкой, «сейчас в моем социальном кругу пожилые люди под шестьдесят лет и старше, они знают все о болезнях, потерях и смерти. Тем нужнее им новый опыт, тем больше хотят они впечатлений, позволяющих оставаться любопытными, восприимчивыми, связанными с этим миром, которых останется, когда они уйдут».

Для бабушек и мам в равной степени в детях воплощена связь с внешней средой, полной интеллектуальных головоломок и социальных обязательств. По данным ученых, общение в социуме невероятно полезно для мозга, оно потенциально смягчает стресс и усиливает способность к восстановлению. Эту тему мы и обсудим в главе 6.

Глава 6 Жизнестойкость Смягчить стресс, заострить ум…

Крепко сжатые губы обхватывают сосок и тянут, маленькая голова дергается, как рыбешка на крючке, – но каждый рывок лишь уменьшает шансы рыбки освободиться. Однако вот вопрос: кто кого ловит в данную минуту?

Сара Блаффер Харди. Матушка-природа: Материнские инстинкты, как они формируют человеческий вид

Если вы когда-либо кормили ребенка грудью – и при этом одновременно не сражались с кормительным лифчиком, не говорили по телефону и не орали от боли из-за укуса своего малыша, – вы знаете, что это одно из самых интимных человеческих переживаний. Удары сердца звучат реже, температура тела повышается, кажется, даже время замедляет ход. Вы гладите кроху по щеке, он агукает и вздыхает, вы растворяетесь в его восхищенном взгляде.

Это связь уникальна. Однако для многих молодых матерей кормление грудью, помимо прочего, распахивает двери в новый мир – учит иному способу существования, где женщина «включена» в крепкие отношения, всем существом окружая свое дитя. Материнство, как выразилась писательница Эрика Джонг, «заставило меня стать частью человечества».

В тридцать лет я жила одна и работала репортером в Мехико-Сити. Однажды, в ничем не примечательный день, я осталась поработать дома и просидела с рассвета до заката, переписывая журнальную статью. Единственным человеческим существом в окрестностях была Элоиза, неутомимая мать троих детей, уроженка Никарагуа. Она жила у меня, когда я путешествовала, и помогала поддерживать чистоту. Каждый раз, проходя мимо моей двери, она высказывалась: Элоиза не могла взять в толк, как можно быть такой нелюдимой, и не стеснялась все выразительнее это озвучивать. Вечером я слышала громкое бормотание: «Es terrible!»[6]

Terrible? Вероятно. Но мне и сегодня случается тосковать по тому одиночеству. Дело в том, что тогда это было возможно, а сейчас – нет. В мой обычный день, день матери маленьких мальчиков, регулярно и очень шумно вторгаются сами мальчики, их друзья, их домашние крысы, а также понимание, что вскоре – ради них, если не ради себя – мне придется взаимодействовать (читай: оказывать услуги и просить о них) с невероятным количеством людей: учителями, добровольными помощницами воспитателей, другими мамами, педиатрами, тренерами по плаванию и специалистами по крысам в зоомагазинах… Очень утешает тот факт, что, судя по научным данным, я в результате всего этого должна поумнеть.

Социальность, о которой пойдет речь в главе 8, может сама по себе считаться воплощением ума; многие социальные навыки в данном контексте до недавнего времени недооценивались. Но сейчас я говорю о более традиционных аспектах: о памяти и сосредоточенности. В знаменитом «Исследовании здоровья медсестер», финансировавшемся национальными институтами здравоохранения США, приняли участие более 100 000 жительниц Америки. Ученые обнаружили, что принадлежность к группе с развитыми социальными связями коррелирует с более высокими умственными показателями. Еще один эксперимент, проводившийся Мичиганским университетом и задействовавший более 3000 взрослых добровольцев, показывает, что у людей, проявляющих высокую социальную активность (учитывалось время, проводимое с другими людьми, разговоры по телефону и тому подобные факторы), была лучше развита кратковременная память и другие когнитивные навыки.

В какой-то степени это определенно объясняется простейшей стимуляцией мозга, которую обеспечивает нам социум. Также немало данных подтверждает, что время, проведенное с другими людьми, при благоприятном стечении обстоятельств регулирует уровень стресса. Уже давно известно, что уменьшение стресса положительно сказывается на физическом состоянии, снижает риск сердечных заболеваний и диабета и даже укрепляет иммунную систему. Новые исследования говорят и о том, что снятие напряжения помогает мозгу: в кратко– и долгосрочной перспективе. И наконец, согласно самой современной информации, матери (в классической модели «материнства головного мозга» – безответные жертвы стресса) обладают определенными преимуществами в управлении тревогой. Чтобы лучше понять механизм процесса, вспомним основной гормон материнства – пептид окситоцин. К. Сью Картер, специалист по поведенческой неврологии, ведущий эксперт по данной теме (впервые я представила ее в главе 3), считает, что ключевое свойство этого гормона – «связывать нас с социумом». Также заслуживают внимания новейшие данные о том, что окситоцин способен напрямую улучшать память и обучаемость в результате (потенциально) долгосрочных изменений мозга.

«Гормон объятий»

Окситоцин открыл в 1906 году английский исследователь сэр Генри Дейл, обнаружив, что это вещество может ускорять роды, стимулируя маточные сокращения. Дейл дал гормону название, соединив греческие слова okus («быстрый») и tokos («рождение»). Прошло больше ста лет, но ученые лишь начинают осознавать многообразие функций окситоцина. Научный мир полон волнения и надежды – возможно, однажды мы научимся применять этот гормон как антидепрессант, как средство против болезни Альцгеймера, а один особенно оптимистичный исследователь видит в нем ключ к победе над загрязнением окружающей среды и нищетой.

Известны две функции окситоцина. Производится он гипоталамусом, гипофизом выделяется в кровоток, где гормон не только стимулирует роды, но и «запускает» выработку молока, когда ребенок берет грудь. Нейроны гипоталамуса обеспечивают также обратную связь с мозгом, где окситоцин играет роль нейротрансмиттера, передавая информацию по синапсам, влияя на эмоции и поведение, принося покой и, согласно некоторым исследованиям, укрепляя социальные связи.

После инъекции окситоцина самцы степных полевок превращались из искателей романтических приключений в заботливых мужей и отцов. Мыши, выращенные невосприимчивыми к окситоцину, не узнают представителей своего вида. Крысы при повышении уровня гормона становятся менее тревожными, более контактными и любопытными. У людей окситоцин достигает пика при оргазме.

Однако нет сомнений, что ключевая роль окситоцина состоит в формировании привязанности женщины к ребенку. Для молодой матери и новорожденного, впервые встречающихся лицом к лицу, гормон, запускающий базовое материнское поведение, является «эндокринологическим эквивалентом свечей, тихой музыки и бокала вина», пишет Сара Харди. Бездетные самки крыс после инъекции «гормона объятий» забывают о страхе и враждебности и готовы вылизывать, выхаживать и защищать любых оказавшихся поблизости крысят. У людей окситоцин гармонично сочетается с эндогенными опиоидными пептидами – веществами, предположительно отвечающими за состояние кайфа у бегунов на длинные дистанции; они также вырабатываются при взаимодействии матери и ребенка. Вероятно, этот коктейль объясняет, почему здравомыслящий, казалось бы, взрослый человек может часами возиться с младенцем, приговаривая: «Кто тут холесенький кукусик?» И – да, именно поэтому выживает уже которое поколение кукусиков.

Одно из фундаментальных изменений, происходящих с молодой матерью, – повышающаяся чувствительность к окситоцину. У беременных крыс формируются новые окситоциновые рецепторы – в матке, в ткани молочных желез и в мозге. У женщин эти рецепторы обнаружены в матке и молочных железах, что позволяет предположить также их наличие в мозге, хотя в силу очевидных причин провести исследования представляется проблематичным.

В шведском Каролинском институте Керстин Увнас-Моберг, специалист мирового уровня по окситоцину, в начале 1990-х провела ряд экспериментов, продемонстрировавших меньшую чувствительность к гормонам стресса у кормящих матерей. Женщины в промежутке от трех до шести месяцев после родов, кормившие грудью как минимум восемь недель, описывали свое состояние как менее тревожное, с меньшим физическим напряжением, менее подозрительное, они реже жаловались на скуку. При смене ракурса исследований (теперь в фокусе оказались стрессоустойчивость и социальность), они вели себя спокойнее и общительнее, чем матери детей такого же возраста, не кормящие грудью. Более того, Увнас-Моберг показала, что степень умиротворенности молодой матери можно оценить заранее, измерив уровень окситоцина в крови (что, вероятно, коррелирует с уровнем гормона в мозге).

Другие ученые находили сходные проявления подавленной реакции на стресс у кормящих женщин. Исследовательская команда под руководством Маргарет Алтемус, профессора психиатрии в Корнеллском университете, поместила в стрессовые условия десять кормящих и десять некормящих женщин – они занимались на беговой дорожке. Обнаружилось, что у кормящих вырабатывается лишь половинный объем трех стрессовых гормонов – в сравнении с участницами эксперимента, не кормившими грудью. Многие, можно даже сказать, большинство специалистов предполагают, что описанные различия сходят на нет, когда лактация прекращается. Однако Увнас-Моберг утверждает, что изменения, происходящие с кормящими матерями, закрепляются. Частично ее теория основана на исследованиях, показывающих, что человек и другие млекопитающие с большей физической и эмоциональной готовностью реагируют на второго ребенка (детеныша), нежели на первого. Предположительно, дело в том, что мы уже катались на этих американских горках и знаем, чего ожидать. Есть ощущение, что изменение реакции «прошито» на генетическом уровне, трансформируется даже лактация – во второй раз с ней обычно куда меньше проблем. «С нами что-то происходит при появлении первенца – прежними мы уже не будем никогда», – говорит Увнас-Моберг. В самом деле, французские ученые обнаружили, что нейроны, производящие окситоцин в мозге крысы, в процессе рождения и выкармливания потомства реструктуризируются. Другие специалисты по клиническим исследованиям отмечают, что грызуны, в детстве подвергшиеся повышенному воздействию окситоцина, в массе отличаются стрессоустойчивостью и пониженным кровяным давлением. Это лишь некоторые из фактов, доказывающие, с точки зрения Увнас-Моберг, устойчивость трансформации женского мозга в результате деторождения и кормления грудью; возможно, у матерей в целом понижается реактивность нервной системы. «Антистресс в действии, – говорит Увнас-Моберг. – Амортизация как она есть».

Материнство: конкурентные преимущества

В первые годы нового тысячелетия были обнародованы результаты двух лабораторных исследований. Благодаря им появились особенно волнующие свидетельства того, что матери, вынужденной учиться так много и так быстро, возможно, на самом деле помогает в этом процессе «усовершенствованный» мозг.

Один из экспериментов проводился в 2003 году в Японии, в Университете Окаямы, группой ученых (в числе прочих трех матерей) под руководством Казухито Томизавы. Специалисты вводили окситоцин в мозг мышей, ранее не беременевших. Затем, воспользовавшись идеей Кинсли и Ламберт, экспериментаторы ставили перед мышами, обработанными окситоцином, задачи на пространственное обучение. Грызуны искали пищу в восьмиконечном радиальном лабиринте, причем лакомство содержалось лишь в четырех отсеках. Зверьки, получившие инъекции окситоцина, гораздо лучше запоминали, где содержится награда. Затем исследователи ввели в мозг мышей, уже несколько раз приносивших потомство, инъекцию окситоцинового антагониста. Результат прохождения грызунами лабиринта ухудшился.

Томизава с коллегами опубликовали результаты эксперимента в журнале Nature в апреле 2003-го. Они описали явление, которое наблюдали в гиппокампе мышей, получавших инъекции окситоцина, а также мышей, приносивших несколько пометов: длительную, долговременную потенциацию. Долговременная потенциация – физиологический маркер формирования долговременной памяти: это реальное усиление синапсов, обрабатывающих информацию. Новость взбудоражила общественность. Томизава вдохновенно предположил, что однажды окситоцин позволит бороться со старческой потерей памяти, проявляющейся, в частности, при болезни Альцгеймера. «Читатели обоего пола теперь осведомлены об еще одной причине… зачем стоит заниматься выработкой драгоценного окситоцина», – написали три эрудированных рецензента.

В том же году специалист по поведенческой неврологии Рутгерского университета Трейси Шорс представила результаты собственных исследований, показывающие, что молодые матери, судя по всему, защищены от стресса, который в ином случае мог бы отрицательно сказаться на их памяти. Шорс предполагает, что данный феномен также связан с действием окситоцина. В предыдущем эксперименте Шорс продемонстрировала, что нерожавшие самки крыс обучаются менее эффективно после стрессовых ситуаций. Также она знала о наблюдениях, подтверждающих, что у кормящих женщин смягчена реакция на стресс. В данном случае Шорс провела тест на крысах-матерях. Сначала грызуны подвергались воздействию: их помещали в закрытую прозрачную плексигласовую тубу; затем, используя классическую методику Павлова, Шорс стимулировала их веки минимальным электрическим разрядом – в тот же момент, когда раздавался звуковой сигнал. Измерив, сколько времени ушло у крыс на то, чтобы начать моргать в ответ на звук, она обнаружила: матери обучаются быстрее, чем подвергавшиеся аналогичному стрессу нерожавшие самки.

Шорс считает, что эта «уникальная комплексная реакция» спасает молодых матерей от перегрузки, позволяет лучше заботиться о потомстве. Ее предположение относительно «гормона объятий» основывается на том факте, что окситоцин подавляет выработку гормонов стресса, глюкокортикоидов. Именно из-за них при длительном долговременном напряжении иногда повреждается гиппокамп. В частности, они ослабляют способность клеток восстанавливаться после ударов и припадков.

Роберт Сапольски, профессор биологи из Стэнфорда, международный эксперт по вопросам стресса, автор революционных исследований по глюкокортикоидам, согласен с тем, что окситоцин – это, возможно, рука помощи, протянутая млекопитающим самой матерью-природой. В качестве примера он рассказывает о мигрирующих птицах. Пернатые, регулярно совершающие перелет с Калифорнийского полуострова в Арктику, переносят очень низкие температуры без какого бы то ни было повышения уровня гормонов стресса, отмечает он и добавляет: «Это поразительно. Но если задуматься как следует… Ведь для этих птиц низкие температуры – обыденность. Если бы они выдавали в ответ стрессовую реакцию, то попросту не выжили бы». Сапольски предполагает, что у всех животных есть встроенные механизмы, позволяющие функционировать в определенной среде, и окситоцин у млекопитающих матерей может служить той же цели – регулировать ожидаемо высокий уровень напряжения, чтобы он не подавлял (по меньшей мере не подавлял катастрофически) мыслительные способности. «Каким-то образом млекопитающие пришли к этому, ведь процесс познания – отличная штука, которая пригождается, когда от тебя зависят маленькие иждивенцы», – говорит он.

Нам еще многое предстоит узнать об окситоцине и человеческом мозге, в частности, потому что изучать окситоцин в мозге человека очень сложно. Хотя измерить уровень гормона в крови относительно легко, окситоцин не преодолевает так называемый гемато-энцефалический барьер; таким образом, мы до сих пор не знаем, сопоставим ли уровень гормона в крови и в мозге. Команда немецких ученых провела эксперимент с назальным спреем, доставлявшим окситоцин в мозг. Но в 2004 году спрей не был в наличии в США, а это означает, что, пока специалисты не найдут способ измерить содержание гормона в мозге лучше спинномозговой пункции, набирать добровольцев будет непросто.

Впрочем, трудности, сопряженные с изучением окситоцина, объясняют, почему гормон стал широко известен лишь недавно. Еще одна причина – темы, актуальные для женской физиологии, долго отодвигались на второй план ради вопросов, интересующих мужчин: ведь именно последние на протяжении десятилетий определяли направление исследований. В результате такой ангажированности теперь нам приходится мириться с лакунами в понимании подходов к управлению стрессом у разных полов.

Цена стресса, и почему мужчины платят больше

Уже в начале 1930-х доминирующая модель отклика на стресс человека и других животных была известна как знаменитая реакция «бей-или-беги», впервые описанная физиологом из Гарварда Уолтером Кенноном. Кеннон показал, как гормоны помогают организму отвечать на различные угрозы, с которыми человек сталкивается на протяжении почти всей своей истории, например, на нападение другого человека или хищников. В результате страх «заводит» тело и мозг, воздействуя на две отдельные системы. Сначала эпинефрин (также известный как адреналин) и его родственник норэпинефрин поступают в кровоток и достигают нервных окончаний, заставляя сердце биться быстрее и повышая давление. Увеличивается кровоснабжение мускулов – предполагается, что сейчас им придется поработать. Расширяются зрачки. Активируется симпатическая нервная система – она позволит удирать со всех ног, обслуживание не актуальных в данный момент процессов пищеварения, отложения жира и даже иммунной системы приостанавливается. Затем надпочечники, расположенные непосредственно над почками, выделяют глюкокортикоиды, работа которых в среднесрочной перспективе подкрепляет первичный экстренный ответ организма.

Кеннон обозначил этот процесс как «стресс», причем тогда это слово имело позитивный оттенок – его книга, написанная в 1932 году, называлась «Мудрость тела». Однако не прошло и десяти лет, как другой ученый, Ганс Селье, выдвинул концепцию стресса, более близкую к современному видению: он заявил, что избыток стресса вреден для организма. Селье обнаружил, что у лабораторных крыс развиваются язвы, увеличиваются надпочечники, а иммунные ткани деградируют. Он осознал, что обращался со зверьками не слишком осторожно, не придавая этому значения, иногда случайно ронял их в ходе экспериментов. В результате он попытался вызывать дискомфорт намеренно, воздействуя на грызунов низкими или высокими температурами или подвергая их физическим нагрузкам. Крысы точно так же болели, из чего Селье сделал вывод, что болезни вызывает физический стресс.

Сегодня практически все ученые согласны с тем, что излишнее беспокойство – психологический стресс – и страх также вредят здоровью. Однако лишь в конце 1990-х мы начали понимать, насколько по-разному реагируют на стресс мужчины и женщины. «Утверждая, что стресс для организма – это подготовка к жизни самца в саванне, мы сознательно игнорируем половину накопленных научных данных, кроме того, эта точка зрения предвзята», – говорит Сапольски, отмечая, что десятки исследований подтверждают «масштабные гендерные различия». Многие поведенческие тесты показывают, что женщины гораздо чаще, чем мужчины, в качестве ответа на стресс не «бьют», не «бегут», а обращаются к окружающим за поддержкой.

Такая реакция задействует скорее парасимпатическую нервную систему, систему «спокойствия и взаимодействия», ответственную, по всей вероятности, за «несрочные» функции организма – в частности, за рост и восстановление, подавляемые, когда тело готовится к чрезвычайной ситуации. Реакция запускается, в числе прочего, за счет окситоцина, в результате уменьшается выброс гормонов стресса, понижается кровяное давление, улучшается пищеварение. Как пишет Увнас-Моберг, парасимпатическая нервная система поддерживает «дружелюбие, а не гнев».

Идею о том, что женщины больше, чем мужчины, склонны реагировать на стресс описанным образом, в последние годы с энтузиазмом продвигала Шелли Тейлор, профессор психологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. В получившем широкую известность докладе, опубликованном в 2000 году, Тейлор и ее пятеро коллег выдвинули гипотезу, что женщины в сравнении с мужчинами гораздо чаще отзываются на стресс не реакцией «бей или беги», а используют альтернативную модель, названную Тейлор «заботься и дружи». Тейлор связывает многочисленные поведенческие паттерны и результаты исследований окситоцина и эндогенных опиатов: в жизни женщины эти «мягкие» химические вещества, очевидно, играют более важную роль. Результаты по меньшей мере одного эксперимента показывают, что выброс окситоцина при стрессовой реакции у самок крыс больше, чем у самцов. Некоторые специалисты объясняют это тем, что женский половой гормон эстроген усиливает действие окситоцина. «Если пять дней подряд вводить самкам окситоцин, пониженное кровяное давление будет наблюдаться у них в течение трех недель, – говорит Увнас-Моберг. – У самцов эффект исчезнет через полторы недели».

В книге «Инстинкт заботы» (The Tending Instinct) Тейлор, аргументируя свою позицию о различиях в реакции на стресс, обусловленных полом, говорит о женщинах в целом. Однако очевидно, что ярче всего данный эффект проявляется у матерей, так как «забота» в ее формулировке подразумевает уход за детьми.

Спокойные и заботливые

Тейлор предполагает, что дети – единственная причина развития специфически женской модели стрессовой реакции. На всем протяжении человеческой истории матери были вынуждены не только заботиться о себе, но и опекать малышей. Таким образом, кроме совершенно безвыходных ситуаций, прямая конфронтация с агрессором для них не имела никакого смысла. Нападающая на хищника мать рисковала жизнью, оставляла беззащитными детей. Вариант бегства также отпадал: если вы хоть раз пытались «по-быстрому пробежаться» по супермаркету с малышом на буксире, вы понимаете, о чем я говорю. Нет, предпочтительной тактикой наших праматерей было успокоить потомство и раствориться в пейзаже; иными словами – позаботиться о детях.

Учитывая исторически разные потребности мужчин и женщин, кажется логичным предположить, что в контексте физиологической реакции на стресс оба пола развивались каждый своим путем. Как предполагает Тейлор, мужчинам было выгоднее «заводиться», а женщинам – успокаиваться. «Если мать удирала от грозного хищника, оставив за спиной беззащитного, растерянного малыша, шансы ребенка выжить, очевидно, были минимальны, – пишет она. – В результате от поколения к поколению передавался вариант стрессовой реакции, способствующей выживанию как матери, так и ребенка».

Для нас страх сокращения штатов вытеснил ужас перед саблезубыми тиграми, но «заботливый» женский ответ на стресс проявляется и сегодня, согласно исследованиям Рены Репетти, психолога-клинициста в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Репетти, будучи преподавателем вуза на полной ставке и матерью двух дочерей, профессионально реализовала свой вполне понятный интерес к вариантам стресса, которым подвержены работающие родители. В уникальном исследовании, проведенном в конце 1990-х, Репетти просила мам и пап описать, как они взаимодействуют со своими детьми в возрасте от девяти до двенадцати лет после напряженного рабочего дня. Затем ответы проверялись: один ребенок в каждой семье представлял свою версию событий.

Рассматривались домашние ситуации после сложного дня, богатого на конфликты с коллегами и начальством. В случае с отцами и сами отцы, и дети отмечали, что папы становились менее отзывчивыми. Чаще всего они уходили в себя. Что касается матерей, по их собственным свидетельствам, как и по словам детей, после напряженного дня они проявляли бóльшую чуткость, отзывчивость. Они казались заинтересованными, нежными, игривыми и включенными. Они заботились. «Наличие детей или выполнение „родительской“ функции может смягчить некоторые стрессовые рабочие ситуации – по меньшей мере у части женщин. Наше исследование позволяет предположить, каков механизм этого явления, – делает вывод Репетти. – Усиленная позитивная вовлеченность при взаимодействии с детьми может быть проявлением реакции на стресс – при этом родители получают определенную защиту от негативных эффектов рабочего напряжения».

Когда речь идет о детях, кормление грудью, как отмечалось выше, может оказаться для матери одним из самых эффективных способов успокоиться. Еще до публикации исследования Репетти Кэти Мейер (мама-доктор, про которую в главе 5 я рассказывала, как она сцеживалась за рулем) сознательно использовала кормление грудью как средство борьбы со стрессом.

«Если по дороге домой я прослушала голосовое сообщение, которое меня напрягло, я говорю себе: «Я еду домой, там я покормлю малышей и буду с ними возиться, а на сообщение отвечу позже», – говорит она. – Это полностью успокаивает – даже когда я абсолютно вымотана, голова становится ясной; иногда мне удается удержаться от высказываний, о которых я потом пожалела бы».

Кормление младенцев доставляет неудобства многим матерям – известная итальянская журналистка Ориана Фаллачи называла его «пыткой». Однако освоившиеся женщины рассказывают, что этот процесс расширяет границы сознания, подобно медитации, позволяя замедлиться и ощутить свое присутствие здесь и сейчас. Сью Макдоналд, акушерка из Сан-Франциско, мастерски направлявшая меня всю первую беременность, рассказывала про свою подругу детства, увлеченную, темпераментную пианистку: «Она говорит, что ее малышка – настоящий подарок. Однажды она кормила дочку и нашептывала ей "Быстрее! Мне нужно заниматься!", и вдруг ее осенило: «Погоди. Посмотри, где ты. Посмотри, что ты делаешь». Она смогла совершенно по-новому взглянуть на себя и на свою жизнь».

Социальная химия

Помимо стремления к заботе и близости, еще одна яркая черта так называемого «материнского склада ума» (пользуясь выражением Дэниела Стерна, женевского профессора психологии) – потребность принадлежать к сообществу других опытных мам, которые способны дать практический совет и оказать психологическую поддержку. Ваш социальный мир может перемениться за одну ночь. Собственная мама и свекровь внезапно становятся очень интересными собеседницами – они не только способны многому научить («Где же находится этот родничок?», «Спать на животе или на спине?», «Не пора ли ему уже заговорить?»), но еще и прекрасно понимают ваши переживания. У вас вдруг появляется сильная связь с другими матерями, а вот мужчины, включая мужа, становятся менее привлекательными. «Мы выходим в тираж» – так однажды выразился один из друзей моего мужа, с которым они любили вместе путешествовать.

В ходе исследования, проведенного в Бостоне, Стерн спрашивал молодых матерей, как часто и какого рода взаимодействия возникали у них с окружающими сразу после рождения ребенка. Он был поражен «огромным» объемом повседневных связей с другими, более опытными, матерями. «В течение усредненного дня каждая молодая мать вступает в десять и более различных контактов в формате встреч или телефонных разговоров, то есть практически по одному на каждый час бодрствования», – пишет он.

Элеанор Бигелоу, женщина за сорок, мать двоих детей младше трех лет, нашла свой собственный «материнский круг», уволившись с работы. Несколько лет Элеанор занимала пост, предполагавший высокую загрузку, – она была первым заместителем директора в ведущей брокерской фирме Сан-Франциско. Раньше в течение дня она общалась преимущественно с мужчинами, ощущая себя «своей» в этом братстве мачо. Сейчас большую долю ее социальных контактов составляют женщины, они встречаются вместе с детьми, ходят друг к другу в гости, болтают и делятся опытом. «Я чувствую себя не такой чокнутой и одинокой, когда жалуюсь другой женщине, способной войти в мое положение, – говорит Элеанор. – Мы обсуждаем семейные вопросы – как растить детей, религию, школы и тому подобное. Холостяков такие вещи не интересуют. Теперь я понимаю, сколько поддержки в женской дружбе, как она ориентирована на семью. Мы все как будто гребем в одной лодке, стараемся помочь друг другу. Материнское сообщество – очень сильное и поддерживающее».

Почему в нем столько силы? Возможно, нет другого периода в жизни женщины, за исключением ее собственного детства, а также старости и болезней, когда она настолько бы зависела от других. Как однажды заметила писательница Фэй Уэлдон, «признание слабостей – вот самая суть хорошей дружбы».

Признание слабостей табуировано на рабочем месте – исключений почти нет, однако среди измотанных мамочек это излюбленная и вечно актуальная тема. Разделенное осознание – как велики ставки, как мы выкладываемся, как часто терпим неудачи – формирует уникальную связь между нами. Я просто не могу вообразить мужчину или одинокую женщину, с которыми я могла бы сдружиться, как с Элизабет Шеар, еще одной работающей мамой двоих мальчиков. Они живут примерно в четырех кварталах от нас, и видимся мы редко. Вместо этого мы пишем электронные письма и предпринимаем невероятные попытки поговорить по телефону. Вот типичная зарисовка из нашей жизни. Я готовлю ужин, муж еще на работе; один ребенок в ванной, другой за компьютером. Мой ноутбук тоже включен: смешно, конечно, но я надеюсь в те несколько минут, что дети заняты своими делами, немного поработать. Мальчики орут в среднем каждые две минуты: «Мам! Дай полотенце!», «Мам! Я хочу сока!», «Мам! Я воду расплескал!», «Мам! Я допил!», «Мам!», «Мам!», «Мам!», «Мам!». Я набираю номер Элизабет и слышу, как на заднем фоне орут ее два мальчишки.

– Не могу сейчас разговаривать! – кричу я.

– Я тоже не могу! – кричит она в ответ.

Она перезванивает десять минут спустя, и история повторяется сначала. Мы будто тонем – то одной, то другой удается вынырнуть, глотнуть воздуха, но в это время видим только руки подруги, бьющие по воде. Однако при всем при том эти отношения удивительным образом умиротворяют нас, мы возвращаемся к своим проблемам (у нее тоже включен компьютер – она тоже надеется поработать, как это ни смешно…), но теперь мы чуть-чуть сильнее. Оставшуюся часть вечера нет мамы, которая была бы как остров[7].

Сильные женские сообщества, очевидно, помогают стать умнее и достичь большего в роли матери. Когда дети пойдут в школу, станут полезными сплетни об учителях, хулиганах на площадке, информация о том, кто в какую спортивную команду записывается – все эти слухи носятся в воздухе, как стрептококки зимой. Когда сообщество находится на пике эффективности, оно поставляет не только сплетни, но и услуги, и советы в трудных ситуациях, и даже выручает в экстренных случаях. У родственных нам приматов наличие такого объединения разительно меняет жизненную картину. В ходе исследования диких бабуинов, длившегося шестнадцать лет и опубликованного в 2003 году, обнаружилось, что степень социализации зрелых самок позитивно влияет на выживание молодняка. То есть чем более «общительной» была самка бабуина – чем больше времени она проводила с другими самками за взаимно приятными занятиями, например выбирая веточки из шерсти друг друга, – тем с большей вероятностью ее ребенок переживал труднейший первый год жизни. «Социальные животные имеют вескую причину быть социальными», – отмечает Сьюзен Альбертс, биолог из Университета Дьюка, принимавшая участие в исследовании.

Ученые выдвинули теорию, что материнское сообщество бабуинов создает позитивную среду для детенышей и защищает их от потенциальной опасности (хищников). Что касается нас, людей, мы нутром чуем, какое значение имеет принадлежность к какой-либо группе. Скорее всего, именно поэтому стремление женщин искать социальной поддержки в стрессовых условиях, по мнению Тейлор, наравне с собственно родами является «одним из самых достоверных гендерных различий». Данную теорию подтверждает огромное количество исследовательских данных. Как и в случае с заботой, это различие стоит рассматривать в контексте разделения труда, имевшего место на протяжении практически всей истории человечества. Пока мужчины охотились на мастодонтов, женщинам приходилось тесно сотрудничать, приглядывая за всеми детьми племени, чтобы у других мам была возможность высматривать опасность, искать ягоды или просто присесть на минутку и несколько раз глубоко вдохнуть. Сегодня мы, по сути, делаем то же самое.

Когда такое поведение стало образом жизни, соответственным образом эволюционировал наш мозг – усовершенствовалась система передачи химического подкрепления, стимулирующая выстраивать близкие отношения с другими женщинами. Благодаря сканированию мозга, проводившемуся Джеффри Лорбербаумом, нам известно, что у матерей, в отличие от отцов, в ответ на плач ребенка активируется центр удовольствия – совершается подкрепление опекающей деятельности. Нечто подобное, возможно, происходит и в рамках женской дружбы: об этом говорят некоторые любопытные, хотя неопубликованные пока, данные, представленные на ежегодном съезде Общества поведенческой медицины в 1999 году. Исследование проводилось Ларри Джемнером, психологом Калифорнийского университета в Ирвайне, с коллегами. Группа из двадцати четырех женщин и двадцати мужчин принимала таблетки, содержащие налтрексон – препарат, подавляющий уровень опиоидов в крови по меньшей мере на сутки. Все участники эксперимента вели записи, благодаря чему и обнаружилось колоссальное различие в реакциях мужчин и женщин. Поведение первых принципиально не изменилось, тогда как вторые сократили социальные контакты, включая телефонные разговоры и живое общение с друзьями. По их словам, они больше не получали такого удовольствия от близости с подругами. Женщины, в отличие от мужчин, также отмечали снижение внимательности.

Интерес Джемнера был продиктован сведениями, полученными при наблюдениях за животными: в результате социальных взаимодействий у них вырабатывались эндогенные опиоиды. Предположительно, таким образом за счет позитивного подкрепления усиливалась их социальность. Его эксперимент поднимает вопрос, вызывает ли социализация у женщин большее внутреннее подкрепление, чем у мужчин.

На сегодняшний день у нас есть лишь эта неполная и фрагментарная информация – и глобальная задача разобраться в нейрохимическом обосновании женской взаимной привязанности. До сих пор в области крупных научных исследований эта тема не рассматривалась. Однако Барри Кеверн, профессор поведенческой неврологии из Кембриджского университета (Великобритания), проводивший масштабное изучение биохимии материнского поведения и социальных связей у овец и обезьян, сообщает об обнаруженном сходстве между этими двумя факторами. «Биология невероятно консервативна, – говорит он. – Если вы единожды находите механизм, помогающий усилить связь матери и ребенка, с большой вероятностью он встретится вам еще множество раз».

Доверяй окситоцину

Участвует ли окситоцин в формировании крепкой женской дружбы у людей? К моменту написания этой книги, непосредственных доказательств у нас нет. Однако в связи с тем, что множество различных специалистов проявляют сейчас повышенное внимание к этому гормону, мы сталкиваемся с интригующими косвенными свидетельствами и любопытными теориями. Некоторые ученые предполагают, что недостаток окситоцина в мозге является одним из признаков аутизма – генетического заболевания, при котором невозможны полноценные близкие отношения. Замечательный эксперимент 2003 года показал глубинную взаимосвязь между уровнем окситоцина в крови, социальными связями и доверием у взрослых людей.

Пол Зак и его коллеги набрали группу незнакомых друг с другом добровольцев, заплатили каждому по десять долларов, а затем объединили их в пары. Команды играли в компьютерную игру, где один человек в паре мог отправить партнеру все свои деньги, какую-то часть или не отправлять ничего. Участникам было сказано, что отправленная сумма утраивается; то есть если первый игрок посылает все свои десять долларов, то его напарник получает тридцать. Затем партнер решает, отправлять ли деньги обратно, однако он не обязан этого делать. То есть в этих врéменных отношениях первый человек имеет возможность послать сигнал доверия, а второй может оказаться заслуживающим доверия или нет.

После принятия решения игроками Зак с коллегами взял у испытуемых пробы крови для измерения уровня окситоцина. Обнаружилось, что у добровольцев, которые получали бóльшие суммы денег (сигнал о доверии), в крови содержалось больше окситоцина, и впоследствии они сами оказывались более надежными партнерами, разделяя деньги с напарниками. Зак отмечает, что был удивлен силой гормонального ответа, особенно учитывая стерильные лабораторные условия, где игроки общались друг с другом только посредством компьютера. «Эффект окситоцина при взаимодействии лицом к лицу должен быть весьма впечатляющим», – предполагает он.

Зак назвал свой авангардный подход нейроэкономикой – эта дисциплина в том числе изучает роль нервной системы в принятии финансовых решений. Он считает, что национальные различия в уровне доверия – и уровне окситоцина – могут объяснить соответствующие различия в качестве жизни. Зак утверждает, что мировые лидеры могут и должны воздействовать на выработку окситоцина, пропагандируя грудное вскармливание, и в некотором смысле обязаны сами заслуживать доверие – больше инвестировать в такие жизнеутверждающие области, как образование и борьба с загрязнением окружающей среды. «В целом страны с высоким показателем доверия имеют более высокий доход на фондовых биржах – и более высокий среднедушевой доход», – говорит Зак.

Масштабный сценарий – доверие, социальные связи и окситоцин… Отличное сочетание. Но у меня прямо перед носом разыгрывается ничуть не менее увлекательный сюжет. В 1961 году мои родители переехали из Миннеаполиса в Калифорнию с четырьмя детьми. Отец принял решение сорваться с насиженного места, из города, где тогда еще жили родители моих родителей и многие друзья детства, а мама оказалась вынуждена создать для нас новое сообщество. Двоим ее сыновьям было тогда семь и девять лет, и, как она рассказала мне много лет спустя, она пообещала себе, что на их бар-мицву синагога не будет пустой. Она приступила к делу, присоединилась к храмовой общине, собирала средства, подвозила нуждающихся на своей машине, пекла вкуснейшие десерты и угощала ими всех желающих. Вскоре вокруг нее сформировался широкий круг друзей, в основном родителей одноклассников ее сыновей. На обе бар-мицвы синагога была полна, больше того, сейчас нам, ее детям, по сорок-пятьдесят лет, а она до сих пор регулярно встречается и дружит с теми, кто откликнулся тогда на ее просьбу о поддержке. Хотя сами мы практически забыли наших товарищей по играм тех времен.

Статистика говорит, что женщины в среднем живут на несколько лет дольше, чем мужчины, и каждый раз, сталкиваясь с этой информацией, я думаю о матери – о ее любви накормить ближнего своего жирной и вредной пищей, о религиозных экспериментах, но в первую очередь – о ее общительности.

Возможно, именно близкие подруги помогли моей маме обрести спокойствие и мудрость? Или правильна теория Увнас-Моберг и нейрохимические изменения мозга в результате рождения четырех детей сами по себе защищали ее от стресса? Или сработало сочетание двух факторов? Мы можем об этом только гадать. Однако появляется все больше свидетельств того, что борьба со стрессом методом «заботы и дружбы», а также, возможно, сопутствующая гормональная поддержка, позитивно влияют на мозг и тело. Многие исследования подтверждают, что социальные связи снижают риск развития заболеваний, связанных со стрессом, понижая кровяное давление и частоту сердечных сокращений. На самом деле физические бонусы хорошей социализации в последние годы уже не вызывают сомнений, теперь многие врачи интересуются на первом приеме, часто ли их пациент видится с друзьями.

Итак, социальность – это разумно, женщинам, и не только им, она издавна помогала выжить. Однако, признавая за мамами веские причины и стремление к социализации, сотрудничеству и доверию, важно помнить, что они могут также проявлять невиданную мотивацию и яростный конкурентный дух.

Глава 7 Мотивация Сила материнской любви

Исполнен любви и потому могу действовать с мужеством[8].

Лао-цзы, VI век до н. э.

Оливия Моралес не похожа на других мам учеников начальной школы престижного пригорода Сан-Франциско. Молодая незамужняя мексиканка, она знает лишь несколько слов по-английски и целыми днями убирает номера в отеле, чтобы заработать на оплату квартиры.

В 1999 году, еще живя с родителями в мексиканском приграничном городе Мехикали, она рискнула переменить свою семейную участь. Ее детям было тогда восемь и шесть, отец бросил их несколько лет назад. Моралес собирала компьютерные мониторы на конвейерной линии и зарабатывала двадцать долларов в неделю, на школу для детей этого не хватало. Она решилась одолжить полторы тысячи долларов, купила фальшивые иммиграционные документы, на время оставила детей с бабушкой и дедушкой, села в автобус и отправилась на север. «У меня не было багажа – только маленький кошелек, где лежали шестьдесят долларов и губная помада, – объясняет она, сидя на кухне апартаментов, которые она снимает в складчину с другой семьей иммигрантов. – Я так боялась, что меня ограбят, что вообще не спала; просто держала кошелек вот так…» Она изображает, как именно: руки сцеплены, глаза широко открыты.

Однако все сложилось хорошо, и за три года Моралес заработала достаточно, чтобы заплатить контрабандисту и перевезти через границу детей. «Они будут говорить на двух языках и научатся ладить с компьютером, – говорит она. – Их ждет хорошее будущее, больше возможностей».

Моралес не одинока в желании рискнуть чем угодно ради детей. За прошедшие три десятка лет тысячи женщин из Мексики, Центральной Америки, из стран Карибского бассейна отважно бросали вызов судьбе, пересекая границу США ради лучшей участи для своих семей. Их путь – лишь одна из иллюстраций на тему материнской мотивации.

Мотивация – ключевой компонент эмоционального интеллекта, пользуясь определением Питера Саловея, психолога Йельского университета. Ставший знаменитым термин он впервые употребил в 1990 году. Дэниел Гоулман, автор бестселлера «Эмоциональный интеллект», называет «позитивную мотивацию» «главной одаренностью» и описывает ее как способность управлять энтузиазмом и чувством уверенности в себе. Именно этот навык объединяет олимпийских чемпионов, музыкантов мирового класса и гроссмейстеров. У млекопитающих желание матери быть рядом и заботиться о детях может быть сильнейшей движущей силой. В ходе эксперименте 1930 года ученые отделили матерей-крыс от помета сеткой, по которой пропустили электрический ток. Обнаружилось, что рожавшие самки с большей готовностью терпели удары тока, лишь бы вернуться к детенышам, нежели другие крысы, лишенные еды, питья или спаривания: те не делали столь упорных попыток добыть желаемое.

Это сидит глубоко в наших генах: человеческими матерями движет та же могущественная сила – быть с детенышами, выкармливать их, оберегать их. «Причина столь бескорыстного, мужественного поведения матерей не в том, что это, безусловно, полезно для них самих. Однако у них были матери, делавшие то же самое, и поэтому у них выжило больше потомков, а заодно и система генов, закрепляющая такое поведение», – отмечает Рэндольф Несс, специалист по теории эволюции Мичиганского университета. Эта система управления, общая для всех млекопитающих, способна преображать даже наши сложные человеческие жизни. Гормоны привязанности возвращаются к базовому уровню, но многие из нас еще долго сохраняют приобретенные черты: дисциплинированность, бесстрашие, неожиданную амбициозность; и все это – проявления природного, материнского ума.

«Ребенок – миссия без срока окончания», – говорит Джон Рэйти, психиатр из Гарварда, и тут же добавляет, что принятие этого факта повышает сосредоточенность, позволяет игнорировать отвлекающие обстоятельства. Рэйти, специалист по проблемам дефицита внимания, рассказывает о своей пациентке, которая осознала у себя проблему с концентрацией, лишь когда ее ребенку исполнилось три и он пошел в сад. «В тот момент женщина поняла: что-то изменилось, – говорит он. – Она так привыкла, что у нее есть конкретная цель… В конце концов, она решила продолжить учебу и получить степень».

Владение ситуацией и ответственность

Таня Маккензи, «проблемный подросток», по ее собственным словам, «вечно попадала в переделки, гуляла за полночь и не слушала родителей». Она пила, курила травку и обладала настолько низкой самооценкой, что «не могла отказать мальчикам». В шестнадцать лет Маккензи забеременела и изменила свою жизнь. Она поселилась в центре для матерей-подростков и два года занималась ребенком, посещая обязательные занятия для родителей. Затем она окончила учебу на очно-заочной основе и через некоторое время открыла собственное дело: шила одежду на дому, чтобы больше времени уделять семье. По ее словам, подростковая беременность оказалась лучшим событием в ее жизни. «Это заставило меня принять на себя ответственность, в полной мере осознать свои поступки и их влияние на других… Вместе с ответственностью за другого человека у меня появился смысл жизни», – говорит Маккензи. Сейчас она живет в Онтарио (Канада), вышла замуж и родила еще троих детей.

История Маккензи, в которой заметную роль сыграла поддержка государственных служб, к сожалению, не является одной из многих. Подростковая беременность остается серьезной проблемой, так как многие юные матери (особенно из бедных семей), нуждающиеся в социальной поддержке, оказываются в столь бедственном положении, что их дети, если говорить о социальной группе, имеют меньшие шансы выжить. Однако при этом решимость, подобная проявленной Маккензи, встречается чаще, чем кажется. «Мы слышим словосочетание "несовершеннолетние родители" и готовимся к худшему», – говорит Сью Хейдждорн – будучи директором Школы медсестер Колорадского университета, за последние десять лет она познакомилась с сотнями молодых матерей. – Но я вижу, что большинство из них очень организованны и отлично справляются с работой. Кажется, родительство дарит им ощущение цели, которого иначе бы просто не было».

На самом деле многим женщинам материнство помогает впервые почувствовать настоящую силу – силу создать новую жизнь и защищать ее. А вместе с большой силой (и это известно любому фанату Человека-паука) приходит большая ответственность.

Крупные фирмы, занимающиеся автострахованием, знают о связи между заботой о ребенке и самодисциплиной. В Калифорнии группа компаний State Farm Insurance наравне с другими ведущими игроками на этом рынке, предлагает значительные скидки женатым водителям, а также опекунам и родителям несовершеннолетних детей, вне зависимости от того, женаты они или нет. Основание очевидно: застрахованный клиент, обязанный заботиться о ребенке, гораздо осторожнее бездетного покупателя. Разумеется, слова о том, что дети заставляют родителей остепениться и повзрослеть, давно всем приелись. Но лишь в последние годы – в связи с пристальным вниманием к биологической механике материнства – ученые обнаружили данные, подтверждающие этот факт.

Пэм Сандовал, преподаватель педагогики в Индианском университете (Северо-Западный кампус), беседовал в середине 1990-х с молодыми мамами, обучающимися в колледже. Его интересовала социальная и экономическая поддержка, которую они получают. В опросе участвовали двадцать восемь женщин, родивших детей в старшей школе или в колледже. Большая часть из них назвала материнство центрообразующей силой в своей жизни. «До рождения ребенка я была абсолютно безответственной, – сказала одна из девушек, незамужняя афроамериканка, забеременевшая после окончания школы, но до поступления в колледж. – Я думала только о музыке и о себе. Когда родилась дочка… появился человек, готовый на меня равняться, меня обожать. Я должна была стать серьезной – вот и все, игры кончились. Рождение ребенка подтолкнуло меня учиться. Я хочу иметь право сказать моей крохе: "Эй ты, у меня есть диплом, так что как-нибудь я о тебе позабочусь!"»

Шэрон Хейс, профессор социологии в Вирджинском университете, провела аналогичный опрос среди горожанок с низким уровнем дохода и получила похожие ответы. «Для многих из них проституция и торговля наркотиками не были чем-то предосудительным – пока они не стали матерями», – говорит Хейс. Но, по ее словам, с рождением ребенка вопросы морали становятся глобальными, возможно, потому, что у матерей развивается самоуважение. «Они говорят, что становятся лучше, взрослее, – рассказывает она. – Факт в том, что для малообеспеченных женщин материнство является центром жизни, придает ей значимость, это так – и никак иначе. Если хочется найти смысл, лучше к себе относиться, чувствовать, что делаешь что-то для этого мира… работа в Dunkin' Donuts таких вопросов не решит».

Повышение самооценки, которое дарит матери забота о ребенке, вероятно, тесно связано со статусностью: мы становимся главными. Дэниел Стерн, психолог из Женевы, специализирующийся на изучении матерей, описывает это явление как «владение ситуацией».

«Старое выражение "фишка дальше не идет" обретает новый смысл, – пишет Стерн в книге «Рождение матери: Как опыт материнства меняет вас навсегда». – Вам придется принимать решения за долю секунды, даже когда вы на самом деле не знаете, что делать, и никогда раньше не были в такой ситуации. Это похоже на обязанности генерального директора, на работу полицейского при исполнении или дежурного врача. Все смотрят на человека, облеченного полномочиями, и ожидают – ведь он-то знает, как поступить… Ответственность на вас, поэтому все успехи и провалы, даже если вы ни при чем, все равно ваши».

Если успехов больше, чем неудач, мать в целом будет чувствовать себя все более компетентной и, соответственно, рискнет встретиться с новыми задачами. Послушаем историю тридцатитрехлетней Лори Уиллис. Когда муж развелся с ней вскоре после рождения сына, ей пришлось найти неведомые ранее запасы сил. «Поразительно, как жизнь разворачивается к худшему, а ты способна выстоять – ради ребенка», – говорит Уиллис. Она приняла вызов, подала резюме на новую серьезную должность координатора-администратора в Гарвардской медицинской школе и договорилась с руководством работать четыре дня в неделю по десять часов в день – чтобы получить еще один день дома с малышом. «Когда появляется младенец, ты становишься более зрелой. Воспринимаешь жизнь серьезнее», – говорит она.

Равенна Хелсон, психолог-исследователь в Калифорнийском университете в Беркли, последние четыре десятка лет наблюдавшая выпускниц колледжа Миллс, рассказывает, что ощущения женщины в роли матери и постепенные изменения личности определенно связаны между собой. Если родительство оказывалось позитивным опытом, женщины проявляли значительную гибкость, были неутомляемы, меньше боялись, занимали «доминирующую» позицию, вели себя собранно и уверенно и в других областях жизни. Но если материнский опыт был негативным, их сильные стороны характера постепенно деградировали.

Бесстрашие

Когда двадцатишестилетнего сына Сьюзен Гэллимор Ника, рейнджера Армии США, в 2004 году перевели в Ирак, она сначала не могла спать ночами. Ее преследовали кошмары, видения искалеченного, убитого сына. Но вскоре ощущение беспомощности ее измотало, и она решила пролететь тысячи километров, попасть в боевую зону и повидать его. Она приехала на базу с коробкой шоколадок. «Эй, Ник, тут твоя мамочка!» – закричал ему кто-то из солдат. После поездки Геллимор приняла решение использовать эту энергию для написания книги о родителях военной поры. О поездке она рассказывает так: «Мой сын там, и это мое решение – знать, с чем ему предстоит встретиться, что случится в его жизни».

Храбрость Геллимор столь же типична, как и примечательна. Как и в истории Оливии Моралес, как в эксперименте с лабораторными крысами-матерями, преодолевающими преграду, несмотря на электрический ток, здесь идет речь не только о путешествии и воссоединении, но и о победе над страхом. На самых ранних стадиях формирования связи мать – ребенок, эта способность, как и многие другие, развивающиеся в трансформированном материнском мозгу, появляется, по всей вероятности, не только за счет опыта, но и при участии гормонов. Как обычно, ярче всего это демонстрируют опыты с грызунами.

Опасливые по природе, крысы, в целом, предпочитают жаться по стенам и прятаться в темных углах, но не выходить на открытые пространства, где их может поймать лиса или ястреб. Но крысы-матери, все без исключения – кормилицы семьи, вынуждены мыслить нестандартно, чтобы обеспечить себя и выводок едой. Эта обязанность заставляет их исследовать новые территории и уходить далеко от дома. После появления потомства у крыс проявляется характерное бесстрашие. При определенных условиях эта перемена может трансформироваться в смекалку: если животное больше рискует (в разумных пределах), это повышает шанс ее детенышей на выживание.

Для проверки этой гипотезы Крейг Кинсли и Келли Ламберт, исследователи из Вирджинии, поместили три группы самок крыс – бездетных, беременных и недавно родивших, кормящих матерей – в центре круглого вольера, чтобы измерить, как долго они будут пребывать в столь некомфортном положении. Бездетные зверьки оставались на открытом пространстве лишь около пяти секунд, прежде чем переместиться ближе к стенам, беременные задерживались дольше, но кормящие самки ставили рекорды – в среднем они выдерживали до ста секунд. Кроме того, беременные и кормящие крысы гораздо реже замирали от страха и исследовали территорию, выражаясь общими словами, более уверенно. Они чаще поднимались на задние лапы, чтобы разглядеть окрестности, и чаще перебирались через маленькие препятствия, размещенные у них на пути. «Когда я занялась карьерой, я испытывала то же самое, – смеется Ламберт. – Ты как бы говоришь: "Какого черта? Я просто сделаю это!"»

В поисках объяснения, какие изменения в мозгу крыс делают их столь смелыми, Кинсли и Ламберт провели еще один эксперимент. Они подвергли группу грызунов интенсивному стрессу – заключили их в прозрачной плексигласовой трубе в ярко освещенном помещении, после чего умертвили животных и препарировали их мозг. Исследуя области мозга, ответственные за чувство страха, в том числе амигдалу и части гиппокампа, Кинсли и Ламберт искали белок, известный как c-fos, – он вырабатывается, когда клетки мозга активны. Здесь и обнаружилось очевидное различие между матерями и бездетными самками. Центры страха у рожавших крыс были гораздо менее задействованы.

Хотя об этом переходе от опасливости к отваге еще многое предстоит узнать, вероятно, главными факторами изменения являются два гормона материнства, непосредственно влияющие на мозг. Окситоцин, о котором подробно рассказывалось в главе 6, может смягчать напряжение, в то время как еще один гормон, пролактин, подавляет тревогу и страх.

Пролактин, известный как «гормон материнства», назван так благодаря роли, которую он играет в лактации. Его уровень повышается при беременности и впоследствии возрастает при каждом прикладывании младенца к груди. Стимуляция посылает в материнский гипоталамус и гипофиз сигнал «Так держать, детка!». У кормящих женщин уровень пролактина в крови может превышать норму в восемь раз. Между тем этот гормон также влияет на мозг, потому что, как и окситоцин, является нейротрансмиттером. «Пролактин меня просто завораживает, – говорит Инга Ньюманн, нейробиолог из Регенсбургского университета (Германия), принимавшая участие в немногочисленных исследованиях воздействия пролактина на человека. – В крови он управляет выработкой молока, а в мозге определяет поведение, делая животных храбрее, вплоть до готовности рисковать жизнью».

Пролактин открыл в 1930-х ученый Оскар Риддл, обнаруживший, что после инъекции этого гормона голубям, птицы стремились сидеть на яйцах и не хотели покидать кладку. Позже другие специалисты поняли, что пролактин, по всей видимости, также делает голубей смелее. Высокий уровень гормона отслеживался у птиц, демонстрировавших особенно отважное родительское поведение. При приближении хищника к гнезду мать, или отец, или же обе птицы пытаются обмануть агрессора: припадают к земле, притворяясь ранеными, как если бы у них было подбито крыло, чтобы увести хищника за собой, дальше от кладки.

В экспериментах с крысами пролактин также творит чудеса. При введении гормона в мозг бездетных самок, крысы, подобно бесстрашным матерям в опытах Кинсли и Ламберт, охотно исследовали ярко освещенные части лабиринта. Влияние пролактина на естественную пугливость девственных крыс в течение беременности играет особенно важную роль: природный страх неизведанного у грызунов обычно распространяется и на детенышей. Как упоминалось выше, реакция самки, не вынашивавшей крысят и не получившей достаточно времени для адаптации к малышам, непредсказуема: она с равной вероятностью предпримет попытку съесть их или закопать, хотя может и защищать. Но после беременности страх исчезает, самка превращается из потенциальной пожирательницы в добросердечную матрону. Более того, единожды пережив такую гормональную перестройку и вырастив первый помет, крыса еще долгое время сохраняет способность быстро, по-матерински реагировать на чужое потомство. Этот феномен, известный как «материнская память», отслеживается и у приматов и явно свидетельствует о долговременных изменениях, происходящих в мозгу.

Стоит упомянуть очевидное: бесстрашие – далеко не всегда проявление ума. Кормящие дикие крысы чаще других попадаются в ловушки, расставляемые университетскими исследователями на городских улицах, а все потому, что, как и экипаж сериала «Звездный путь», они смело идут туда, где не ступала крысиная лапа[9].

Путешествие Геллимор в Ирак могло плохо закончиться, как и авантюра Оливии Моралес. Кэтрин Родригес, правозащитница, наблюдатель на американско-мексиканской границе в Тусоне, рассказывает, что многих пытающихся иммигрировать матерей ждет трагическая участь: «Все больше и больше женщин пересекают границу. И все чаще они гибнут в пустыне».

Тем не менее на каждую крысу, попавшую в ловушку, приходится несколько выживших, которым удалось найти новые источники еды и размножиться. По последним данным, Геллимор вернулась домой в Аламиду (Калифорния) без приключений и сейчас работает над новой книгой, а дети Моралес учат английский и выполняют домашние задания на компьютере.

Еще одна мать за войну[10]

Помимо обычной смелости, млекопитающие матери еще и проявляют агрессию по отношению к захватчику. Научная литература изобилует историями о грызунах и приматах, которые, столкнувшись с угрозой для своих малышей, выпускают на волю внутреннего Халка. Детей учат никогда не вставать между кошкой или собакой (какими бы ручными и домашними они ни были) и их детенышами. Что вполне разумно, учитывая, насколько приоритетна для молодых матерей задача вырастить потомство.

Большая часть животных должна опасаться незнакомцев. Самцы грызунов и приматов обладают неприятной привычкой убивать детенышей, зачатых другими самцами, пока малыши еще сосут молоко. Стимуляция сосков больше не вызывает выработку молока, у матери снова наступает овуляция, а у убийцы появляется шанс зачать собственное потомство. Матерям грызунов также угрожает опасность от других самок. Те могут погубить крысят, конкурируя за безопасную норку. Такой сценарий смутно напоминает современную американскую конкурентную борьбу, где желанным выигрышем является жилье рядом с хорошей школой в приятном пригороде.

Антрополог Сара Харди оказалась непосредственной свидетельницей проявления материнской агрессии – в тот день сын позвонил ей домой и попросил покормить его ручного королевского питона, змею длиной почти сорок пять сантиметров. Харди вытащила из ловушки под плитой живую дикую мышь и положила ее к пресмыкающемуся. Вернувшись через час, она обнаружила ту же мышь, преобразившуюся в пушистого воина-ниндзя: грызун гипнотизировал очевидно запуганного питона, свернувшегося кольцами в углу. Антрополог не понимала, как мыши это удалось, но решила, что свободу она заслужила, поэтому вынула ее из террариума и отпустила на волю. Когда сын Харди вернулся и взялся за уборку, он обнаружил причину мышиного героизма. Освободившись из ловушки, она родила мышат – прямо в змеином логове.

Подобные истории по-настоящему завораживают – простых слушателей не меньше, чем специалистов. Возможно, они слишком сильно противоречат культурному стереотипу умиротворенной Мадонны. Многие из нас так прикипели к этому образу, что пытаются не обращать внимания на бесчисленные данные, свидетельствующие о возможности иного поведения. Барбара Буш, Хиллари Клинтон и Маргарет Тэтчер – вероятно, мой выбор имен несколько эпатажен, но, когда речь идет о женщинах, готовых защищать свой дом, они – не исключение. Правда состоит в том, рассуждает Сара Раддик, автор термина «материнское мышление», что мать находится в состоянии постоянного конфликта – со своими детьми и с «внешним» миром, без возможности примирить интересы всех сторон, включая свои собственные.

У людей пик очевидно агрессивного поведения обычно приходится на первые несколько дней после родов – и объектом гнева молодой матери чаще всего становится муж. Элисон Флеминг из Университета Торонто собрала свидетельства, подтверждающие, что женщины часто испытывают ослабление «позитивного отношения» к супругу в первые несколько недель после разрешения от бремени. Для многих матерей в паре возникает огромная недосказанность. У них появляется ощущение, что за одну ночь брак превратился в какое-то перетягивание одеяла. Он спит за счет того, что вы бодрствуете. Его карьерные успехи – это ваши жертвы. И так далее. Однако, как бы ни возмущались страдающие жены, возможно, материнский гнев подхлестывают и разжигают гормоны. Одно маленькое и весьма провокационное исследование, проведенное группой ученых в Падуанском университете (Италия), напрямую объясняет послеродовую агрессию высоким уровнем пролактина.

Женщина познает, насколько яростной она способна быть, в первые, наполненные под завязку гормонами дни материнства и в будущем, спустя дни и годы, иногда возвращается к своему открытию. И порой с удивлением понимает, что гнев бывает очень эффективен… Иногда разозлиться – разумно. Коротко говоря, материнство – это мощный тренинг уверенности в себе. Даже самая робкая женщина вскоре осознаёт, что ее жизнь быстро полетит под откос, если она не утвердит свой авторитет перед этим несговорчивым карапузом. И даже женщины, редко проявляющие характер, ради блага собственных детей закрутят гайки, сделают отпрыскам прививку от кори и заставят приезжать в школу вовремя. Однажды ступив на этот путь, начав говорить, что думаешь, и добиваться своего, довольно сложно остановиться.

Материнская агрессия у животных обычно длится недолго. Наиболее заметны ее проявления в период кормления грудью, а когда потомства нет поблизости, практически не дает о себе знать. Однако мы, люди, настолько дольше сохраняем близость с детьми, что определенный отблеск новообретенной ярости сохраняется еще долго, даже когда малыши вырастают. Джули Сур, нейропсихолог из Университета Огайо, вспоминает, как она общалась с другими родителями в чьем-то дворе, а дети играли поблизости. К ребятишкам приблизился незнакомый человек – он хотел спросить, не видели ли его потерявшуюся собаку. «Тадам! За долю секунды мы переключились с разговора на прохожего… Этот парень даже не понял, почему на него надвигается толпа, пока одна из нас не спросила, какого черта он пошел к детям, если рядом стоят взрослые».

Материнская энергия проявляется по-разному, в частности, у женщины иногда возникает потребность бросить вызов обществу и властям. Попробуйте погуглить словосочетание «матери против», и вы получите бесчисленное количество вариантов. Общества матерей против насилия, пьяных водителей и зависимости от видеоигр. Матери против воинствующих молодежных группировок, оружия и отцов-должников. «Матери против смертной казни и пыток» в Узбекистане и «Матери против ГМО» в Новой Зеландии. Матери против нищеты, войны, диоксина, обрезания, метамфетамина и обвинений в делегированном синдроме Мюнхгаузена. Также я обнаружила ссылку на сайт (возможно, это не всерьез) «Матери против мочеиспускания стоя».

Путешествуя по Латинской Америке в начале 1990-х я столкнулась с самой отважной из существующих подобных организаций – «Матери площади Мая» в Аргентине. В ней состоит множество женщин, как из обеспеченных, так и из бедных семей, чьи сыновья и дочери «исчезли» благодаря солдатам и отрядам ликвидаторов в период военной диктатуры с 1976 по 1983 год. (По окончательной оценке, в ходе так называемой «Грязной войны» были убиты, задержаны или пропали без вести около 30 000 аргентинцев.) Многие годы их матери жили в мучительной неизвестности, без возможности узнать, живы их дети или погибли. Сначала они пытались получить сведения о пропавших традиционными способами: обращались в полицию, нанимали юристов. Затем совершили дерзкий, учитывая сложившуюся политическую обстановку, шаг: основали движение, придавшее делу международную огласку, оказали мощное давление на равнодушное военное правительство. Каждый четверг матери, одетые в черное, в белых платках, покрывавших голову, собирались на площади. Они воплотили в себе самый заметный и дерзкий вызов диктатуре. «Мы больше не можем стучаться в двери, бесконечно скитаться… Мы устали чувствовать себя обманутыми, брошенными, забытыми обществом», – объясняет президент организации Геба де Бонафини.

Со временем круг их задач расширился – теперь «Матери» не только искали информацию о судьбах своих детей, но и защищали права человека во всей стране. Они не боялись смертельных угроз, не дрогнули, даже когда «исчезли» некоторые члены их организации. Когда в стране восстановилась демократия, новое правительство помиловало военных, что вызвало в обществе ожесточенную полемику, а женщины продолжили выходить на площадь, выражая свой протест. Когда я впервые познакомилась с представительницами этой группы, в ней уже было гораздо меньше членов, чем в начале, однако десятки участниц до сих пор стоят на посту, еженедельно напоминая о недопустимости коррупции в правительстве, насилия полицейских и прочих неприглядных вещей. Их решимость, судя по всему, не угасла.

Развитие амбиций

Не много найдется переживаний, помимо материнства, которые могут заставить женщину пересмотреть свои приоритеты и перенаправить энергию в иное русло. Одни отказываются от профессиональной карьеры с ее жесткими требованиями, в других просыпается страсть к работе. Третьи ищут способы совместить профессиональную реализацию с родительством. Хотя, согласно клише о «материнстве головного мозга», женщины обычно уходят в себя, в заботу о потомстве, становятся менее амбициозными, существует множество данных о повышенной конкурентоспособности матерей.

«С момента рождения Челси все мои амбиции сосредоточились на мне самой. Я задумалась о том, что человек смертен, – говорит Рэйона Шарпнэк, – и начала размышлять в перспективе двух поколений: о дочери и ее будущих детях. Это сильно повысило ставки в плане того, что мне нужно сделать».

В молодости Шарпнэк была профессиональным атлетом, преподавала в средней школе, работала бизнес-консультантом, а когда ее дочери исполнилось четыре, основала собственное дело – Институт поддержки женщин-руководителей (Institute for Women's Leadership) в Редвуд-Сити. С тех пор она помогла сотням деловых женщин. Ее позитивное, легкое отношение к работе и совершенно такой же материнский настрой не вызывают никакого удивления, если рассматривать их в эволюционном контексте, следуя теории Сары Харди.

На протяжении почти всей истории человечества материнские амбиции являлись «неотъемлемой составляющей заботы о выживании и процветании потомства, – отмечает Харди. – Борьба за влияние в своей социальной группе генетически заложена в ДНК самок приматов еще с тех далеких времен, когда статус и материнство были неразрывно связаны друг с другом». Таким образом, родители будут стремиться повысить свой статус в значимых для них областях с той же вероятностью, что и другие женщины и мужчины. Среди приматов, включая мартышек, игрунок и некоторых бабуинов, данная тенденция проявляется в том, что доминантные самки подавляют подчиненных, иногда вынуждая своих жертв отложить овуляцию или провоцируя спонтанный выкидыш. В южноамериканских племенных сообществах матери агрессивно добиваются внимания любовников, которые становятся для детей «вторичными отцами», обеспечивают семью едой, всячески приносят пользу и помогают выжить.

Жестокая современная реальность такова: многие миллионы женщин на Западе, вне зависимости от силы любви к детям и желания быть с ними, практически не имеют выбора и вынуждены сражаться на высококонкурентном рынке труда. И их детей отделяет от нищеты только чек от работодателя. В переписи населения США 2000 года было зафиксировано рекордное количество одиноких женщин, проживающих с детьми моложе восемнадцати лет: десять миллионов. Еще в 1970 году эта цифра составляла три миллиона. На матерях лежит небывалая, огромная финансовая ответственность. Несмотря на это, каждые несколько лет, начиная с момента, когда женщины пробили себе путь на рынок труда, появляются модные медийные истории о матерях, отказавшихся от амбиций и вернувшихся в домашний уют.

Большинство (если не сказать все) героинь этих историй принадлежит к избранному меньшинству, получающему финансовую поддержку от семей или от мужа. В 1980 году The New York Times опубликовала на первой полосе статью под заголовком «Множество девушек утверждают, что предпочли бы семью карьере». Речь шла о завтрашних выпускницах Лиги плюща, которые, несмотря на свои жалобы, собирались тем не менее поступать в медицинский институт или как-то иначе продолжить учебу. В 1986-м заглавная история одного из номеров журнала Fortune обещала объяснить, «Почему женщины дезертируют», затем последовали аналогичные публикации в Forbes, USA Today и других изданиях. В статье утверждалось, что «за десять лет с управляющих постов уволилось гораздо больше женщин, чем мужчин». Однако в книге «Ответный удар: Необъявленная война против американских женщин» Сьюзен Фалуди рассказывает, что предъявила автору статьи данные, опровергающие существование такой тенденции, и он признал, что статистика увольнений для обоих полов приблизительно одинакова.

Тем не менее тема женского отказа от карьерных амбиций периодически возвращается на страницы изданий – и каждый раз вызывает споры и привлекает внимание. В 2003 году в воскресном приложении The New York Times на первой полосе вышла статья «Революция уклонисток» – отличная иллюстрация к вышесказанному. По традиции автор сфокусировался на маленькой группе успешных, образованных женщин, которые предпочли, как метко выразилась одна из героинь статьи, «запасной аэродром» материнства. За этой историей последовали другие, центральной темой одного из выпусков журнала Time стала публикация «Остаться дома: почему все больше молодых матерей не хотят участвовать в крысиных бегах». Этот вал статей породила статистика: доля замужних женщин с детьми на рынке труда упала с 59 % в 1998 году до 55 % в 2000-м.

Учитывая, что из-за рецессии тех лет матерям, как и другим сотрудникам, оказалось непросто сохранить свои места, назвать процесс революцией можно лишь с немалой натяжкой. Кроме того, отказались от работы в первую очередь женщины, которые могли себе это позволить: более зрелые и образованные. За тот же период процент трудящихся матерей с детьми среди афроамериканок и девушек, не окончивших среднюю школу, немного увеличился.

Более того, «уход домой» энергичных, инициативных женщин часто является не отказом от амбиций, а сменой направления. Данную тему прекрасно раскрывает статья в New Yorker «Мама за бортом! Чем занимаются весь день сильные женщины, решившиеся съехать с левого ряда?». Героини статьи – такие дамы, как Сера, всегда добивающиеся своих целей. Сера родила за шесть лет четверых детей, они посещают танцы для малышей, джаз, художественную гимнастику, живопись, шахматы, парусный спорт и испанский.

Таким образом, увольнение с обычной работы совершенно не помеха столь же (или даже более) насыщенной, амбициозной жизни, как и раньше. Однако на каждую успешную мать, выбирающую этот путь, приходится множество других, таких как Шарпнэк, причем им удается сделать свою рабочую жизнь энергичной.

Вот история одной из таких женщин. Вашелль (она не называет фамилии) вышла замуж в девятнадцать, и муж оказался абьюзером. Вашелль с трехлетней дочерью уехала на маленький остров на Гавайях, где стала консультантом для жертв домашнего насилия, открыла быстро набравший популярность массажный салон, а со временем получила образование фотографа и стала фрилансером. «Я должна была чего-то достичь сама по себе – ради дочери, – говорит Вашелль. – Мы ни на кого не могли рассчитывать».

Для женщин, уже посвятивших себя карьере на момент рождения ребенка, новые обязательства в иной, домашней сфере позволяют заново влюбиться в работу, взглянуть на нее под иным углом. «Я хочу, чтобы дети гордились мной, поэтому мы постоянно обсуждаем мою карьеру и пользу, которую она приносит», – говорит Ронда Штаудт, инженер и мать троих детей, проживающая в северной части Нью-Йорка. Одно из крупнейших достижений Штаудт – запуск в 1999-м безотходного производства в компании Xerox, где она трудилась в составе инновационной команды. Она вспоминает, как в том же году на ее завод приехали менеджеры нескольких корпораций. Экскурсовод принялся объяснять, что достигнутый в области безотходного производства успех – результат любви инженеров к сложным задачам.

«Я аж глаза закатила – окей, парни, для вас это так», – говорит Штаудт. Однако, когда гид обратился к ней с вопросом, почему лично она приложила столько усилий для успеха экологически чистого предприятия, от ее суровости не осталось и следа. Инженер-новатор прослезилась. «Я мама», – просто ответила она.

«Они как будто спросили: "В чем ваша суть?" – размышляет над своей неожиданной реакцией Штаудт. – Я мама. Еще задолго до рождения ребенка я знала, что буду ей. И я хочу, чтобы мои дети росли в добром мире, чтобы они брали на себя ответственность – не только за собственную семью и религию, но и за то, как они живут, как влияют на планету».

На самом деле в движении за защиту окружающей среды, которое стремительно вовлекает новых и новых членов, невероятно велико количество работающих матерей. Очевидная причина заключается в том, что некоммерческие организации обычно проявляют бóльшую лояльность и гибкость, чем остальной рынок труда. Однако не будем сбрасывать со счетов влияние идеализма. «Женщины и матери захватывают природоохранное движение, – говорит Джордж Базиле, старший научный сотрудник организации The Natural Step – консалтинговой группы в Сан-Франциско (сюда обращаются корпорации, желающие уменьшить воздействие на экологию). – Они чувствуют иначе, возможно, именно это и необходимо, чтобы наконец произошли какие-то серьезные перемены».

Матери хотят проводить время с детьми и, думая о работе, размышляют о будущем (характерный для материнства взгляд) – сочетание этих двух факторов вдохновляет многих женщин на творческий подход к карьере. Сталкиваясь с переменами в собственной жизни, они отважно стремятся трансформировать деятельность в соответствии с этими метаморфозами.

Так поступила Харди, мать троих детей: она переключилась с экспедиционной работы с приматами, требовавшей постоянных разъездов, на преподавание и исследования людей, сосредоточенные в США, что позволило ей возвращаться домой к ужину. Параллельно она написала две в высшей степени убедительные книги, закрепившие ее научную репутацию. При этом некоторые коллеги, отмечает Харди, до сих пор говорят, что она «бросила» академический труд.

Энн Гельбспан, родив детей, прошла еще более трудный и длинный путь. Она выросла в Швеции, любила путешествовать, привыкла к насыщенной жизни. У нее было собственное дело – торговля ближневосточными тканями, она ездила автостопом по Тегерану и некоторое время прожила в североафриканской деревушке. Затем она познакомилась с будущим мужем, журналистом – специалистом по расследованиям Россом Гельбспаном. В конце концов, она купила билет в Нью-Йорк… в один конец. В течение двух с половиной лет Энн родила двух дочерей и оказалась заперта с детьми в маленькой городской квартире; супруг же работал вне дома. Вишенкой на торте оказались серьезные проблемы со сном у обеих дочек.

«У меня началась клиническая депрессия, – вспоминает Гельбспан. – Я не представляла, во что ввязываюсь». Единственной отдушиной, по ее рассказам, были вылазки из квартиры, когда она подхватывала девочек и ехала с ними на «водопой», как она окрестила это место у себя в голове, – на площадку в Центральном парке. Здесь можно было присматривать за детьми вместе с другими мамами и общаться, обмениваясь информацией о микстурах для сна, диетах и нянях. В ходе «очищения» (как она сама окрестила этот процесс), ее не покидала мысль, насколько важно иметь уголок для встреч, и со временем у нее появилась идея, как изменить свою жизнь. Она записалась на занятия по психологии, где изучали влияние на человека факторов окружающей среды, а переехав с семьей в Бостон, по-новому увидела пространство вокруг себя. «Дом располагался в прекрасном месте, детская площадка оказалась прямо под боком, но мы находились в пяти минутах от Роксбери, малообеспеченного городского района, где ничего подобного не было, – рассказывает она. – Я точно знаю: до рождения детей смотрела на мир иначе. Я не ощущала такой потребности в обществе и была очень независимым человеком».

Со временем Гельбспан удалось построить карьеру некоммерческого разработчика недорогого жилья, сотрудничая с Бостонским женским институтом домоводства и экономического развития (Boston's Women's Institute for Housing and Economic Development). В этой работе объединяются архитектурные пристрастия Гельбспан, сформировавшиеся в юности, проведенной в Швеции (где, как она выражается, «общественное благо является очевидной всем ценностью»), а также предпринимательский азарт и материнское вдохновение. Ее дочери также выросли людьми с развитым общественным сознанием; одна из них работает в благотворительной группе Oxfam, другая изучает финансы и корпоративную ответственность.

Наполеон Бонапарт писал о «храбрости в два часа пополуночи», которую определял как «храбрость врасплох», мужество импровизации. Он думал о воинах, а не о матерях, но эта сила известна и тем, и другим. Материнская любовь питает это мужество, мы быстро приспосабливаемся к меняющимся условиям, рискуем так, как раньше и помыслить не могли, и наша храбрость крепнет с каждым днем. Однако, хотя опыт недвусмысленно говорит нам о ценности мотивации и самовыражения, в повседневной жизни мы чаще применяем другие навыки, связанные с социальным интеллектом, – эмпатию и способность влиять на общественное мнение.

Глава 8 Эмоциональный интеллект Как материнство улучшает социальные навыки

Представляя себе материнство, мы воображаем бесконечный мир глубоких отношений, неразрывных связей… Смешно и говорить, что я не разучилась думать, став матерью: у меня появились совершенно новые, невероятные темы для размышления… И мотивация заниматься тяжким умственным трудом.

Джейн Смайли. Умеют ли матери думать?

В середине 1990-х в нейролаборатории в Мэдисоне (Висконсин) американские исследователи провели сканирование мозга монахов-буддистов из Южной Азии. Ученые пытались объяснить механизм их необыкновенной способности пробуждать в людях доброе начало. Эти «олимпийские атлеты… по медитации», как называет их Ричард Дэвидсон, психолог из Университета Висконсина, ежедневно часами выполняют умозрительные упражнения, например, воображают ситуации, способные вызвать гнев, и трансформируют чувство в сострадание. Столь упорные занятия делают их гениями спокойствия. Именно их я вспоминаю, слушая вопли моего сына Джоуи, после того как отказываю ему во второй порции десерта. Он употребляет выражения, которых я в третьем классе определенно не знала, и уж точно мне и в голову бы не пришло произнести их при матери (и в ее адрес). Сейчас он совершенно не похож на милого малыша, и я понимаю, что некая часть моего мозга уже готовит контрнаступление. Еще секунда, и я истерично выдам полный список жертв, совершенных ради неблагодарного отпрыска: начиная с того, как я ограничивала себя в кофе во время беременности, и заканчивая подъемом в семь утра в прошлое воскресенье!..

Наши взгляды встречаются. Я делаю глубокий вдох. И говорю Джоуи, что люблю его и вижу, как он расстроен, но подобные слова неприемлемы и ему следует сначала думать, а потом уже действовать. Я представляю, как симпозиум гуру по родительскому консультированию устраивает мне бурную овацию. Надеюсь, этот пример зрелого, взвешенного материнского поведения (я же смогла удержаться от привычных оскорбительных воплей) поможет Джоуи – когда-нибудь, как-нибудь. Разумеется, такой фокус удается не всегда. Но сегодня я чувствую, что попытки развить эмоциональный интеллект к чему-то да привели. Этот навык общество изучило и оценило лишь в последние два десятилетия – за всю историю человечества он не вызывал подобного интереса.

Автором идеи о множественном интеллекте, выходящем за пределы IQ, является Говард Гарднер, психолог из Гарварда. Свою теорию он представил в 1983 году. Список из семи типов интеллекта начинается способностью воспринимать слова и цифры – лингвистическим и логическим интеллектом – и восходит к умению понимать себя и других: внутриличностному и межличностному интеллекту. Семь лет спустя Питер Саловей, психолог из Йеля, и его коллега Джон Майер предложили термин эмоциональный интеллект, дав этому явлению исчерпывающее определение: «способность распознавать эмоции и чувства других людей и свои собственные, различать их, а также мыслить и поступать, основываясь на этой информации». Такие навыки раньше называли «хорошим характером», они – основа крепкой дружбы, брака и, судя по всему, физического здоровья, то есть, в общем говоря, счастливой жизни. Также, по некоторым данным, они обеспечивают конкурентное преимущество в работе, особенно на должностях, подразумевающих активное общение с людьми: в преподавании, медицине и продажах. Эмоциональный интеллект развивается при практическом применении – и скажем прямо, обыденная родительская работа обеспечит вам столь интенсивную практику, да еще и с многократными повторами… Другой такой, пожалуй, не найдешь!

Как выяснилось, Дэвидсон, коллега нейробиолога Джека Нитшке, которого мы цитировали в главе 3, работает с матерями… и с монахами. Обе группы – монахи сознательно, матери часто бессознательно – регулярно тренируются вызывать у себя положительные эмоции, такие как любовь и сострадание. Эти чувства лежат в основе эмоционального интеллекта и, по мнению некоторых экспертов, при должном опыте обращаться к ним становится все легче. «Любовь наравне с другими позитивными чувствами не статична, ее реально развивать как навык, – утверждает Дэвидсон. – Такие навыки имеют определенное сходство с умениями, которые можно освоить, скажем, с ездой на велосипеде и другими сложными двигательными реакциями. При должной практике мы совершенствуем силу своего знания».

Именно по этой причине эмоциональный интеллект, или EQ, вероятно, ключевая область, где материнство делает нас умнее. Любовь к ребенку – уникальный мотиватор, заставляющий «практиковаться» бесконечно. Более того, занимаясь детьми, мы постоянно проявляем эмпатию (базовый ингредиент EQ), развиваем такие эмоционально «правильные» навыки, как самообладание, разрешение конфликтов, и учимся переоценке (что в переводе с нейробиологического означает «менять угол зрения»). И именно так нам удается пересмотреть негативный опыт в более оптимистичном ключе.

Цепи любви

Материнскую любовь часто описывают как самую чистую. Однако если ее проанализировать, мы поймем, что страстную привязанность к детям рождает сочетание эгоизма с самоотверженностью, гормонов с опытом. Это сильное, сложное чувство заставляет нас работать не покладая рук, вдохновляет нас, и постепенно мы учимся управлять детьми – для их же блага. Суть материнской любви – желание приблизиться к бессмертию настолько, насколько это возможно для человека. Мною движет древнее, практически безотчетное стремление скопировать свои гены, и Джоуи воплощает его. Отметим, что шанс дальнейшего воспроизводства уменьшится, если выражение, которое Джоуи сегодня выкрикнул мне, он повторит в адрес потенциального полового партнера или вспыльчивого сотрудника полиции.

Этот эволюционный импульс в сочетании с гормонами и нейротрансмиттерами «системы вознаграждения» творит чудеса, привязывая мать к ребенку с самых первых дней его существования – вы ощущаете себя единым целым и исполнены совершенно дурманящей нежности. В одном из аборигенных племен Боливии оба родителя меняют имя каждый раз при рождении малыша – они используют вариации от имени младенца. А в США проводился опрос пар с детьми в возрасте трех месяцев; результаты показали, что 73 % матерей и 66 % отцов считают, что их ребенок идеален. Я же перечитываю первые записи о Джоуи, и мне неловко от собственной экзальтированности: «Его длинные пальцы – безусловно, признак гениальности!»

Данный феномен заинтриговал Джеймса Лекмана, исследователя из Йеля, чью работу мы обсуждали в главе 3. Сканируя материнский мозг, он начал искать связь между родительской любовью и мистическим опытом, будучи глубоко уверенным в ее существовании. (Полученные ранее снимки фМРТ показывают, что духовные переживания задействуют несколько областей мозга, в том числе амигдалу, теменные доли и кору лобной доли правого полушария, которую также называют «модулем Бога».) Как указывает Лекман, и религия, и родительство подразумевают идеализацию, трансформацию представления о смысле жизни, исключение «неважного» из сферы интересов, страстное желание взаимности и ощущение переживания неописуемого опыта.

«Взгляните на это так, – говорит Лекман. – Все мы испытывали беспомощность и голод, а потом пришел кто-то большой и стал о нас заботиться. Иначе нас бы здесь сегодня не было. И когда все это произошло, мы еще не обзавелись речью и ничего не могли рассказать». Эти глубинные чувства объясняют поразительное ощущение выполненного долга, которое поддерживает связь родителя: с младенцем – несмотря на бессонные ночи, с подростком – несмотря на выматывающие скандалы, с юношей – невзирая на бесконечные поиски себя. Скорее всего, такие чувства возникают при участии «системы вознаграждения» в мозгу, во всяком случае в начале пути. Система, как описывалось в главе 3, активируется в очевидном приятном ожидании, когда мать смотрит на ребенка или даже просто слушает его голос. В замечательном эксперименте с использованием миниатюрного томографа фМРТ Крейг Феррис, психиатр из Медицинского центра Массачусетского университета, обнаружил, что «система вознаграждения» активируется, когда крысы кормят детенышей. «Поведение, запускающее "систему вознаграждения", с высокой вероятностью повторится, так как награда – это положительное подкрепление, – говорит Феррис. – Появление приятных ощущений в теле матери – возможно, одна из причин формирования связи крысы-матери с крысятами, не исключено также, что аналогичный процесс имеет место и у других видов».

Майкл Мерцених, специалист по развитию мозга из Сан-Франциско, убежден, что у человека кормление грудью – и даже, пользуясь его формулировкой, контакт «кожа-к-коже», длительное выкладывание младенца животом на живот матери – также во многом обеспечивает основу связи, предположительно формирующейся на всю жизнь. Он описывает грудное вскармливание как временное нарушение цельности – и матери, и ребенка, – что мощнейшим образом воздействует на мозг обоих участников процесса. «В этот момент малыш и мать сливаются воедино, что определенно влияет на представление матери о себе, – говорит он. – Если рассуждать о происхождении эмпатии, именно это взаимодействие является ее источником. И, безусловно, она распространяется и на других людей… К сожалению, мужчине не дано испытать столь невероятное чувство. Возможно, поэтому женщины воспринимают людей немного иначе».

Эмоциональный интеллект 101-го уровня

Повторяющиеся, близкие, интимные взаимодействия, то, чем наполнена жизнь практически любой матери, – объятия, кормления, смена подгузников – это своего рода интенсивный курс по изучению спонтанных реакций совершено не похожего на вас существа. Растить ребенка – значит понимать глубокую зависимость своего удовольствия и душевного покоя от благополучия другого человека. Таким образом, у нас появляется веская мотивация разбираться в чужих чувствах и ладить с ними.

Это откровение нисходит на нас, когда мы небывало уязвимы физически и эмоционально. Для многих женщин роды становятся первым опытом полной потери контроля. Сгибаясь пополам от токсикоза, мы получаем представление о том, что такое химиотерапия. Нас везут на каталке, и мы задумываемся о старости. Как новообращенный адепт культа, отринувший атрибуты привычной жизни и отказавшийся от защиты, молодая мать полностью открыта влиянию извне.

В процессе обучения она «перестраивает свой гедонистический гомеостаз», как описал этот процесс Лекман. Почти все наши действия – и бездействие – влияют на новорожденного, а он, в свою очередь, влияет на нас. «Внезапно вам приходится подстраиваться под чувства другого человека, – говорит Саловей. – Эдакое обучение с погружением и жесткой стимуляцией».

В чем состоит стимуляция? В чем угодно. Вероятно, внутриутробный напарник будет пинать вас ночь напролет после вашего эгоистичного решения побаловать себя суперострым буррито. Может быть, вас будут без конца обнимать и целовать. Не исключено даже, что в поведении собственного ребенка вы заметите проявления пресловутого эмоционального интеллекта. Всего несколько дней спустя после скандала с десертом я сидела на кухне с Джоуи. Он оказался слушателем поневоле, но воспринимал мой монолог вполне спокойно: я жаловалась на неприятный телефонный разговор. Я пыталась получить комментарии к своей статье и нарвалась на капризного брюзгу. Джоуи дослушал до конца, а потом невозмутимо предположил (надеюсь, я на самом деле уловила в его словах эхо собственного недавнего выступления): «Возможно, его день был еще хуже, чем твой».

Поначалу довольно трудно разобраться, насколько успешен процесс обучения. Вас выписывают из роддома с полностью несамостотятельным кульком на руках – это существо еще даже не освоило визуальный контакт, общается преимущественно с грудью, а сообщить о своих потребностях может только заплакав. И вы должны разобраться по тональности, тембру и громкости крика, что с ним – он голоден, описался, устал, скучает или же в силу непредвиденного стечения обстоятельств у него что-то болит, а вы до сих пор не удосужились углубить свои знания по теме детских недугов. Иногда на эти вопросы нет правильного ответа, и все, что можно сделать, – это бодрствовать до рассвета, петь, укачивать, кормить, менять подгузники, пока один из вас (или оба) не отключится в изнеможении.

Все это – часть интенсивного тренинга по распознаванию причудливых особенностей вашего личного младенца, и конечная цель – умное, осознанное родительство. Обострившаяся чувствительность, возможно, со временем позволит вам лучше понимать реакции других людей. Но больше никогда и ни к кому вы не подойдете так близко. Спустя две недели после родов матери, по статистическим данным, проводят почти четырнадцать часов в сутки, занимаясь исключительно малышом. (У отцов это, округленно, семь часов.) «Приходится внимательно наблюдать за мельчайшими движениями – за глазами, за мышечным тонусом, – говорит Барри Лестер, профессор детской психологии, изучающий развитие младенцев в Брауновском университете. – Ребенок плачет, и если его взять на руки определенным образом – ему нравится, а если по-другому – нет. Младенец учит нас быть внимательнее к поведенческим проявлениям в целом».

Постепенно наши руки крепнут – ведь мы ежедневно поднимаем все тяжелеющего карапуза, и точно так же тренируется, реагируя на постепенное повышение нагрузки, мозг: детки подают мяч все более ловко, скоро дойдут и до крученых. Мы растем вместе с ними, отвечаем на их меняющиеся потребности, используя весь набор собственных навыков и способностей. К примеру, когда ребенок начнет говорить, вы, возможно, освоите эмпатическую речь, известную среди ученых как материнский язык. Родители автоматически повышают голос, говорят медленнее, проще, с бóльшим количеством повторов, адаптируя речь для понимания. Дети реагируют на такой стиль общения охотнее и внимательнее, более того, вероятно, именно так с максимальной эффективностью идет обучение человеческой речи. Японское исследование, в котором принимали участие шестимесячные младенцы, показало, что и глухие, и слышащие дети лучше воспринимают язык жестов, когда движения «адаптированы» типичным для материнского языка образом. При наблюдении за матерями в состоянии депрессии выяснилось, что они, напротив, не модифицируют речь, обращаясь к ребенку. Авторы эксперимента выдвинули предположение, что недостача материнского языка, возможно, объясняет передачу эмоциональных проблем от депрессивной матери к ребенку.

Разумеется, как только дети начинают строить предложения, то становятся нашими самыми верными контролерами. Они безошибочно примечают наши слабые места и недостатки характера и привлекают к ним внимание: иногда бурно протестуя, иногда возмутительно подражая и почти всегда – используя мощный заряд наказания и любви.

Так, Энн Ламотт описывает динамику конфликта с маленьким сыном Сэмом в приведенном ниже драматичном отрывке:

Хуже всего – страх. Страх того, что мы втайне о себе думаем. Страх, который видишь в глазах ребенка. Но во мне есть чувства глубже, чем страх: жизнестойкость, прощение и даже милосердие. Когда Сэм позвал меня в третий раз за ночь, я наконец потеряла самообладание – прямо в гостиной… Я лежала на диване, закрыв лицо руками… и через минуту Сэм протиснулся бочком в комнату, потому что ему все равно нужно было видеть меня, уткнуться в меня… Так маленький паучок проталкивается между мохнатых черных ног матери-тарантула, потому что знает – мама где-то там.

Эмпатия: корень материнства

Дэн Бэтсон, профессор психологии, специализируется на изучении эмпатии в Университете Канзаса. Он классифицирует ее как «ориентированный вовне эмоциональный ответ, вызываемый оценкой состояния другого человека и соответствующий этой оценке». Другими словами, эмпатия альтруистична, она отличается от обычной передачи чувств, для которой лучше подходит термин «эмоциональное заражение». Таким образом, эмпатия – более осознанное, направленное чувство, которое может служить основой доверия и сотрудничества. Питер Саловей (психолог из Йеля) и другие ученые по праву признают эмпатию одной из составляющих эмоционального интеллекта.

Хотя представляется, что эмпатия присуща исключительно человеку, на самом деле она выражена у многих млекопитающих. Когда исследователи подвесили крысу-альбиноса в воздухе при помощи ременной системы, другая крыса, видя отчаянные попытки освободиться, нажала на рычаг и освободила зверька. В другом эксперименте макака-резус научилась дергать за цепочку, получая в качестве вознаграждения еду, но затем увидела, что от ее действий другую обезьяну бьет током (макака могла наблюдать ее лицо). Первая обезьяна несколько дней не дергала за цепочку, предпочитая голод причинению боли своему ближнему.

Разумеется, не все матери обладают эмпатией, очень не многие все время пребывают в состоянии сочувствия. Мне вспоминается увиденная некогда сцена: хмурая женщина на роликах пристегивает рыдающую малышку к шаткой повозке, какие обычно цепляют к велосипеду, но этот экипаж был закреплен у нее на талии. Мать толкается с места, повозка отчаянно шатается, дочь в истерике визжит: «Нет, мама! Не надо ролики!»

Однако большинству из нас хоть как-то удается понимать ребенка в первые дни его жизни только благодаря эмпатии – что ему нужно, как его утешить, как порадовать. Мы снова и снова обращаемся к этой способности, и в результате наш мозг трансформируется. Возможно, именно поэтому в швейцарском эксперименте по сканированию, описанном в главе 3, мозг родителей активнее реагировал на детский плач, чем мозг бездетных испытуемых. «Мозг изменяется, когда вы применяете новую модель поведения, или используете непривычные логические схемы, или же в процессе эмоционально заряженного, увлекательного обучения, – утверждает Майкл Мерцених. – Эти три вида деятельности вызывают изменения, которые закрепляются, если такое поведение практикуется регулярно».

Так где конкретно мог бы зафиксировать такие изменения томограф? На сегодняшний день ученые лишь высказывают догадки, основываясь на зачаточных сведениях о структурах мозга, отвечающих за эмоции. Попробуйте представить, к примеру, что происходит, когда малыш улыбается, а мама отвечает на улыбку. Родители постоянно разделяют эмоции ребенка: морщатся, когда сыну делают прививку от кори, радуются, когда дочь разворачивает подарок на день рождения.

Келли Ламберт, нейробиолог из Вирджинии, вспоминает, как меняла подгузник своей дочери Ларе:

Она лежала на пеленальном столике, так что наши лица были довольно близко, и я разговаривала с ней, переодевая. Совершенно внезапно у нее то ли ужасно заболел живот, то ли еще что-то случилось: ее личико стало ярко-малиновым, она сморщилась, собираясь разрыдаться. Не осознавая, что делаю, я скорчила такую же плаксивую гримасу – и помню, как в следующую секунду спросила себя: «Погоди-ка, а это еще зачем?» Похоже, мою эмпатию зашкалило.

Очевидно, структуры, отвечающие за эмпатию в мозге Ламберт, на самом деле набрали обороты. Уже довольно давно известно, что, придавая лицу определенное выражение, можно вызывать соответствующие эмоции. Доказано, что улыбки делают людей счастливее. Также ученые недавно обнаружили, что копирование выражения другого человека, сознательное или бессознательное, – мощнейший способ «подхватить» его чувство.

Используя сканирование мозга, команда нейробиологов из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе отслеживала реакции одиннадцати добровольцев, смотревших на фотографии людей с шестью выражениями лица: счастья, печали, гнева, удивления, отвращения и страха. Часть испытуемых просили копировать мимику на фотографиях, других же – просто наблюдать. Исследователи обнаружили, что копирование, равно как и простое наблюдение, активирует в целом одну и ту же нейронную схему в головном мозге. В нее вошли области коры, отвечающие за движение, и два ключевых эмоциональных центра: островковая доля и амигдала. Но копирование вызывало бóльшую мозговую активность, чем простое наблюдение.

По мнению ведущего специалиста в данном эксперименте, профессора психиатрии Марко Якобони, плаксивое лицо Келли Ламберт – бессознательный ответ на боль дочери – является пресловутым рефлекторным отражением, «рекомендацией» мозгу усилить уровень эмпатии. Ранее Якобони обнаружил, что зоны коры, проявлявшие активность в его эксперименте, важны для подражания. Они соединены с лимбической системой посредством островковой доли, которая, по мнению Якобони, вероятно, является ключевым ретранслятором для трансформации подражания в чувство.

Якобони предполагает, что данная схема может нарушаться или укрепляться, что влияет на способность к эмпатии. По его словам, практика копирования эмоций – и получения обратной связи в виде ответного копирования – с вероятностью усиливает нейронные схемы, активирующие эмпатию. Якобони отмечает, что копирование эмоций аутичных детей, печально известных низким уровнем социальных навыков, вызывает более дружественное ответное поведение: «Они подходят ближе, чаще дотрагиваются до вас». Точно так же мать, ведущая постоянный обмен отраженными эмоциями с ребенком, развивает в себе способность понимать его чувства – а при должной практике чувства других людей.

«Я абсолютно убежден, что регулярно проявляя эмпатию по отношению к своим детям, вы работаете над развитием этого навыка в целом, – говорит Якобони. – Базовый нейрофизиологический механизм формирования данной способности не зависит от объекта… Определенные области мозга учатся лучше реагировать на стимуляцию – возможно, навык отзеркаливания других перейдет у вас на автоматический уровень. Вы копируете чужое поведение, пребываете в состоянии эмпатии – так запускается механизм самоусиления». Как и другие ученые, занимающиеся «позитивными» эмоциями, Якобони считает, что в основе работы структур мозга, отвечающих за эмпатию, лежат недавно открытые специализированные нейроны в моторной коре. Эти так называемые зеркальные нейроны запускаются вне зависимости от того, совершаете ли вы действие сами или просто наблюдаете за деятельностью. Такую динамику можно обозначить как «мартышка видит – мартышка чувствует»: оба участника процесса задействуют сходные области мозга. Очевидно, интенсивность реакции регулируется двумя условиями: эмоциональной близостью к человеку, за которым ведется наблюдение, и наличием либо отсутствием у обоих сходного опыта в прошлом.

Таня Зингер, исследователь в Университетском колледже Лондона, сканировала при помощи фМРТ шестнадцать женщин, которые с учетом обоих приведенных выше факторов должны были продемонстрировать особенно сильную реакцию эмпатии. Все участницы проходили обследование дважды. На первом этапе каждая из них испытала болезненный удар электрическим током в области правой руки. При этом на экране компьютера женщины видели предупреждение, когда они почувствуют боль и какой интенсивности будет разряд. На следующем этапе сходный по силе электрошок применяли к мужьям участниц, а те лишь наблюдали за процессом – и в это время исследователи сканировали их мозг. Они видели предупреждение на экране, но не лицо мужчины.

Снимки мозга, сделанные Зингер, показывают: и когда женщины ожидали болезненных ощущений, и когда боль должны были причинить партнеру, у них высвечивалась одна и та же область мозга. Рассказывая о пережитом опыте, они отмечали, что на втором этапе не испытывали собственно физической боли, но уровень тревоги был таким же. Как и в эксперименте Якобони, Зингер обнаружила активность в островковой доле в дополнение к передней поясной коре, которую сравнивают с нейронной сигнализацией, привлекающей внимание мозга к резким внезапным изменениям физического либо эмоционального состояния. Эта область высвечивается в ответ на боль, а также когда мать слышит плач своего ребенка.

Прикладной эмоциональный интеллект

Еще в начале 1970-х известный педиатр Т. Берри Бразелтон, работавший на тот момент в Гарвардской медицинской школе, посвятил много времени изучению взаимодействия матери с новорожденным. Он писал об одной женщине, особенно хорошо понимавшей сигналы младенца и чувствовавшей, когда малышу нужно отдохнуть от общения:

Она с мягкой улыбкой опустилась в кресло, сведя к минимуму всю активность: вокализацию и движение, – и стала ждать его возвращения. Когда он наконец снова посмотрел на нее, она начала медленно усложнять поведение, как будто прощупывая, с чем он способен справиться. Она чувствовала его потребность давать ответ. Улыбнувшись, она дожидалась ответной улыбки и только тогда продолжала улыбаться и надстраивать свою улыбку новым действием. Она двигалась в непосредственной близости к ребенку, выдерживая ритм в соответствии с циклами его организма. Если он чересчур возбуждался и его движения становились резкими, она снова расслаблялась в кресле… Казалось, она учила его расширять способности к внимательному реагированию… [и] позволяла ему прочувствовать, как нужно распределять силы, чтобы взаимодействие с миром было комфортным.

Приблизительно 90 % человеческой коммуникации происходит без слов: мы поднимаем бровь, поджимаем губы; к этому же относятся веселая или саркастическая интонация приветствия, пружинистый шаг. В первые два года жизни ребенок общается практически исключительно посредством мимики, жестов и бессмысленного лепета. Ответственные родители должны в совершенстве освоить искусство дешифрования.

Еще одно исследование, проведенное в Гарварде в 1970-х, впервые позволило предположить, что подобное взаимодействие полезно для самих матерей: у них совершенствуется эмоциональная интуиция, облегчая таким образом общение не только с детьми, но и со взрослыми. Роберт Розенталь, психолог, разработал тест известный как «Профиль невербальной восприимчивости». Он демонстрировал добровольцам ряд видеозаписей, где молодая девушка проявляла некий диапазон сильных чувств: ненависть, ревность, сожаление, материнскую заботу. Никаких реплик в отрывках не содержалось: записи были немыми.

Решив повторить эксперимент, Розенталь с коллегами предложил пройти тест восьми матерям с детьми на доречевом этапе развития и шести нерожавшим замужним женщинам. Матери показали заметно лучший результат, и в аналогичном тесте шесть месяцев спустя преимущество сохранилось. Ученые подчеркивают, что невозможно утверждать, является ли материнство само по себе фактором, повысившим эмоциональную восприимчивость этих участниц. По мнению специалистов, не исключено следующее объяснение: более эмоционально грамотные женщины с большей вероятностью становятся матерями. Тем не менее Розенталь с коллегами пришли к следующему выводу: «Младенцы, очевидно, невербально "обучают" своих родителей».

Многие матери, у которых я брала интервью, согласны с этим предположением. Мне привели несколько примеров того, как с рождением ребенка улучшился навык чтения невербальных сигналов. Лори Уиллис, которую я представила вам в главе 7, с точностью предсказала, что ее полуторагодовалому сыну Алексу понадобится медицинская помощь – и буквально вслед за этим его увезли в больницу с диагнозом гастроэнтерит. «Еще за неделю до того, как он заболел, я что-то почувствовала, – говорит она. – Он не то чтобы был вялым. Просто его глаза казались мне потухшими. У него такие яркие, светло-голубые глаза, и вот белки – они были именно тусклыми».

Сьюзен Костал (Сан-Франциско, журналистка, мать троих детей) рассказала, как ей удалось применить невербальную «грамотность», выработанную благодаря материнству, чтобы понять взрослого человека, с которым случилась беда, – свою соседку. «Эта женщина, по всей видимости, довольно одинокая, жила от нас через улицу и время от времени просила меня о небольших услугах, – рассказывает Костал. – Однажды она позвонила и поинтересовалась, могу ли я забрать ее мать с автобусной станции, но что-то в ее голосе звучало непривычно. Изменился тон: слова были больше похожи на приказ, чем на просьбу». Несмотря на определенное раздражение, Костал отправилась в путь. Возвращаясь, она увидела полицейские машины, припаркованные у дома соседки. «Я сразу поняла, что она пыталась покончить с собой, – вспоминает Костал. – Я вышла из машины и направилась к стражам порядка. "Ей удалось?" – спросила я. Полицейские заинтересовались, откуда я знаю о случившемся».

По мнению Костал, она просто была готова «ловить волну», научившись этому со своими дочками. «Когда чье-то поведение кажется странным, – говорит она, – обычно это означает, что младенец болен или вот-вот стоит ждать скачка развития. До рождения детей подобные проявления меня не слишком интересовали. Но для работающей матери (и отца) вся жизнь на сорок восемь часов вперед зависит от того, здоров ли ребенок».

Повышенная чувствительность к тому, что происходит с окружающими, возможно, объясняет, почему многие матери в совершенстве осваивают навык, родственный эмпатии, но требующий определенной отстраненности. Речь идет о теории сознания: искусстве понимать, что думает человек, совершенно на вас непохожий. Сформулируем так. Утверждается, что, если два животных смотрят друг другу в глаза, не отрываясь дольше десяти секунд, они либо готовятся драться, либо займутся любовью. Однако необходимо упомянуть и третий вариант – возможно, существо пытается понять, о чем конкретно думал его детеныш, когда рисовал на стене, забыл про обед и набил себе эти жуткие татуировки. Как и эмпатия, теория сознания предполагает толкование чувств другого человека по невербальным признакам: как блестят ее глаза, почему он засунул руки в карманы и так далее. Однако, если эмпатия основывается на эмоциональном желании помочь, теория сознания строится на более отстраненном, осмысленном подходе.

Пол Экман, писатель, психолог Калифорнийского университета в Сан-Франциско, прославился благодаря тому, что предложил замечательный инструмент для потенциальных экспертов теории сознания. Он задокументировал тысячи неуловимых изменений в выражениях лиц, рассказывающих о том, что думают и чувствуют люди. Способность читать эти мимолетные «микровыражения» – они сменяются за четверть секунды, а в их формировании участвуют в общей сложности сорок три лицевые мышцы – имеет первостепенную важность для понимания, искренен ли ваш собеседник. Экман не изучал, обладают ли родители преимуществом перед не-родителями, но он утверждает, что, как и с большинством эмоциональных навыков, эту способность можно развивать за счет мотивированной практики.

Упражняясь в теории сознания, матери полезно помнить, что ее ребенок не только, фигурально выражаясь, с Марса (если он мальчик), но и вообще из другой нейрогалактики, потому что он пока не повзрослел. «Я всегда напоминаю себе, что они еще не полностью миелинизировались, – сказал однажды мой брат Джим, психиатр, наблюдая, как его пятилетка разносит все вокруг из-за потери пластикового робота-трансформера. Джим имел в виду белое вещество нашего мозга: миелиновые футляры – напоминающие изоляцию на проводах, – где заключены аксоны, отростки нейронов, посредством которых передается информация через синапсы. В детстве эта «изоляция» довольно тонкая, поэтому нейронные соединения осуществляются быстрее. Это объясняет высокую детскую импульсивность и склонность к риску, особенно учитывая, что префронтальная кора, эволюционно самая молодая часть человеческого мозга, ответственная за распределение приоритетов и сдерживание импульсов, созревает последней. Когда процесс завершится, вашему малышу будет, возможно, около двадцати лет. У вас впереди немало времени, чтобы попрактиковать еще три эмоционально полезных навыка.

Самообладание, улаживание конфликтов и переоценка

Ежедневный родительский долг – настаивать, упрашивать и всячески направлять ребенка по узкому пути цивилизации. Что же, в процессе вы наверняка освоите три специфические техники, которые также окажутся полезны при общении с другими людьми.

Прежде всего стоит упомянуть самообладание. Хотя это одна из тяжелейших задач для родителя, у вас будет множество возможностей его потренировать, если у вас с ребенком нормальные (то есть не безконфликтные) отношения. Матери детей в возрасте двух-трех лет, по статистике, озвучивают команды или выражают неодобрение в среднем каждые девяносто секунд, ссоры между родителями и маленькими детьми происходят, опять же в среднем, 1,5–3,5 раза в час (оба эти показателя кажутся мне несколько заниженными, учитывая, что родители и дети находятся в одном помещении).

В эти моменты снова и снова подвергается проверке способность матери держать себя в руках. Если вам не выдали идеальных детей, у вас будет регулярно возникать желание наорать, чертыхнуться, врезать, съехать с дороги или улететь в Рио, при этом ваша лучшая часть знает, что эти порывы необходимо обуздывать. Утешьтесь тем, что в процессе вы развиваете лобные доли головного мозга, область коры, расположенную непосредственно позади лба и доходящую до макушки и ушей.

Ученые совершили огромный прорыв в понимании роли лобных долей в середине XIX века благодаря неудачливому юноше, строителю на железной дороге по имени Финеас Гейдж. В сентябре 1848 года Гейдж получил тяжелое ранение. В результате взрыва стальной прут (3,2 сантиметра длиной, 6 килограммов веса) вошел в его череп, серьезно повредив его левую лобную долю. Несколько месяцев спустя молодой человек достаточно поправился, чтобы вернуться к работе, но начальство вскоре отметило, насколько он изменился. Друзья заявляли о том, что «это больше не Гейдж». Ранее вежливый, исполнительный, дисциплинированный, после ранения он стал нетерпеливым, импульсивным и грубым, потерял способность контролировать себя. Его врач пришел к следующему заключению: «По-видимому, было нарушено равновесие между его интеллектуальными способностями и животным началом».

Хотя лобные доли – одна из самых деятельных зон мозга, даже у людей, не являющихся родителями вспыльчивых детей, возможно, развитый самоконтроль задействует также другие области. К примеру, при обучении управлению чувствами буддисты говорят об искусстве «распознавать искру вперед пламени» – это умение предположительно имеет более сложный механизм, нежели просто задушить порыв.

Однако, если лобные доли по какой-то причине подвели, это наш шанс опробовать вторую, более тонкую, эмоционально-интеллектуальную технику: способность улаживать конфликты и приводить себя в порядок. Эдвард Троник, специалист в области возрастной психологии из Гарвардской медицинской школы, провел ряд экспериментов с участием матерей и детей. Женщин просили сесть лицом к отпрыскам, но никак на их действия не отвечать. У ребятишек, что вполне естественно, такое «каменное лицо» вызывало сильную реакцию. Они поднимали брови, отворачивались, снова смотрели на маму, улыбались, притворялись, что кашляют. Но постепенно большинство из них грустнели. В этот момент мать должна была вернуться к ребенку, начать с ним взаимодействовать, попытаться исправить ситуацию. В зависимости от сложившихся между ними отношений некоторые дети продолжали расстраиваться, не торопились прощать, однако были и те, кто с готовностью откликался на предложение примирения.

«Это отличный урок для взрослых», – говорит уже упоминавшийся в этой главе Барри Лестер, помимо всего прочего – глава клиники, специализирующейся на детских коликах, пристально изучающий взаимодействие матерей и детей в процессе лечения. Как почти всем нам известно, в обществе едва ли возможны бесконфликтные отношения. Поэтому, отмечает Лестер, «ключ к гармоничным отношениям – восстановление, вполне очевидно, что это актуально и для взрослых людей. И если вы способны налаживать отношения с ребенком, то и с партнером все тоже получится».

В периоды войны и мира, а особенно во время политических баталий невозможно не упомянуть третий навык из области эмоционального интеллекта – переоценку. Это некий вид выученного оптимизма, «изменение образа мысли ради изменения внутреннего ощущения», как формулирует Кевин Очснер, нейробиолог из Колумбийского университета, изучающий динамику мозговой деятельности в основе данного навыка.

Ключевой способностью для управления собственными эмоциями (а без этого невозможно справляться с эмоциями чужими) является умение смотреть на вещи оптимистически. Джоан Дидион, всесторонне образованный специалист по американской культуре, довольно давно написала: «Мы рассказываем себе истории, чтобы жить». Монолог матери мог бы звучать так: «Ой, больно!», «Боже, ну и силач!», «Убила бы его!», «Но все же он мой сын», «Четыре года – и до сих пор на горшок не ходит!», «Он личность, и власти предержащие его не запугают!», «Что же он спорит-то без конца?», «Возможно, его ждет карьера богатого, успешного юриста!», «Ну и лажа это ваше материнство!», «Возможно, благодаря материнству у меня совершенствуется мозг».

Одна из моих любимых историй о родительской переоценке была рассказана моим братом. Обычно Джим не блещет оптимизмом, но он необыкновенно любящий отец. Однажды вечером он зашел в ванную – в момент, когда его шестилетний сын лил слезы и мочился на стену рядом с туалетом. Джим быстро выяснил, что мальчик уронил в унитаз карточку от игры «Yu-Gi-Oh!», и ему пришлось принять «ответственное решение», как выразился мой брат, касательно дальнейших действий. «Это же надо было так придумать!» – с восхищением подытожил Джим.

Очснер и его коллеги изучали способность людей к переоценке, проводя сканирование мозга добровольцев. Испытуемым показывались тревожные фотографии, при этом вербальный комментарий давал объяснение, позволяющее увидеть изображение в не столь мрачном свете. К примеру, на одном из снимков группа женщин рыдала перед церковью, и в голову первым делом приходили похороны. Но добровольцам говорили, что в церкви только что была свадьба, и женщины плачут от радости. Очснер, основываясь на результатах эксперимента, утверждает, что префронтальная кора, передняя, или фронтальная, область лобных долей обеспечивает эту функцию управления эмоциями и фактически гасит активность возбудимой амигдалы, когда люди пытаются взглянуть на неприятную ситуацию с позитивной точки зрения.

Как может подобный образ мыслей – в частности, подход моего одуревшего от отцовской любви братца – оказаться «умным»? Главным образом дело в том, что оптимизм является мощной движущей силой и, соответственно, ключевой составляющей эмоционального интеллекта. Психолог и популярный писатель Мартин Селигман, автор многих книг об оптмизме, в частности, о «выученном оптимизме», обнаружил, что радостные страховые агенты продавали услуги на 37 % чаще, чем грустные. Оптимизм позволяет родителям бесконечно вкладываться в заботу о детях и их воспитание: они верят, что когда-нибудь их труд даст всходы – как минимум эмоциональную отдачу. Также оптимизм помогает восстанавливаться после потерь и поражений.

Как отмечает Очснер, исследования последних лет показывают, что у людей в депрессии повышена активность в зоне амигдалы и понижена – в префронтальной коре. В связи с этим Очснер размышляет, не понижается ли при депрессии физиологическая способность запускать процесс переоценки? Тогда логически следует следующий вопрос – нельзя ли стимулировать данные нейронные сети при помощи химических средств, позволяя пациенту посмотреть на жизнь более позитивно? Или же проблема решается регулярными упражнениями – повседневной практикой, как у матерей? Ученым еще предстоит найти ответы на эти вопросы. Однако предположение Дэвидсона и Экмана о том, что люди способны совершенствовать эмоциональные навыки, прилагая осознанные усилия, принимается сегодня практически как аксиома. Экман, как и Дэвидсон, работал с буддистскими монахами и с глубочайшим уважением отзывается о Далай-ламе как о «Моцарте разума». Он добавляет: «Не всем дано быть Моцартами, но в наших силах стать музыкантами».

Развиваем эмоциональный интеллект

На протяжении всей человеческой истории матери растили отпрысков и учили их ладить с окружающими, что повышало шансы мам однажды обзавестись внуками. В процессе с нашим видом произошло кое-что замечательное: за эти века мы развили сложное сознание, эмпатию и оптимизм.

Пол Маклин, исследователь из Национального института здравоохранения, считал, что материнское поведение направляло социальную эволюцию животных от ящериц, которые не удосуживались даже согреть яйца, до современных человеческих матерей, задумывающихся с первым ударом сердца младенца о том, в какой ему поступать институт. Хотя стратегия видов, стоящих у основания эволюционной цепи, до сих пор заключается в наращивании количества оплодотворенных яиц, человеческие матери вкладывают время и энергию в относительно небольшое число эмбрионов. Крупный мозг и длительное детство помогают потомству подготовиться к существованию в социуме, структура которого с каждым годом все усложняется.

Человеческий ребенок входит в мир, обладая мозгом, размер которого в четыре раза меньше, чем у взрослого. Это позволяет голове младенца относительно беспрепятственно преодолеть материнское влагалище, однако после рождения малыш остается полностью зависимым от матери. Теперь развитие мозга пойдет уже вне утробы; большинство детей могут рассчитывать на долгие годы опеки: стульчики для кормления и автокресла, бесконечную заботу и обучение. Этот своеобразный договор между матерью и ребенком составляет самую суть нашего общества, которое стремительно становится все более опекающим.

Эволюционный скачок, открывший перед нами такие возможности, произошел в день, когда из груди некой недалеко ушедшей от рептилий мамочки выделилась одинокая капля – предшественник грудного молока, как предполагает Сара Харди. Так закончилась традиция родительства «каждый сам за себя». «Ничто в происхождении лактации не намекало, что грудное вскармливание и эволюция разума пойдут рука об руку, – пишет Харди. – Однако именно это и произошло».

Грудное вскармливание постепенно вынудило матерей держаться рядом с детьми, в результате формировалась уникальная социальная связь, подобной которой история еще не знала. Длительная близость, как пишет Харди, обеспечила «возможность и необходимость для развития "социального интеллекта"». И на протяжении всей истории человечества он оставался важнейшим, хотя и не единственным, видом интеллекта.

Перемена повлияла не только на детей, она неизмеримо, хотя и постепенно, повысила требования к материнству. Как будто нам мало девяти месяцев беременности, со временем у женщины стали уходить годы на вскармливание и защиту зависящих от нее отпрысков. Ответственность все росла, что, вероятно, привело к «интеллектуальной гонке вооружений среди родителей», как гласит теория Корта Педерсена. Педерсен, профессор психиатрии Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл), ведущий эксперт по вопросам материнского поведения, формулирует свою мысль так: «Теперь для того, чтобы быть родителем, недостаточно просто произвести на свет ребенка. Мы обязаны обеспечить его пропитание и защитить от опасностей. Это, очевидно, куда сложнее, чем заботиться исключительно о себе. Учитывая вышесказанное, неудивительно, что родительство усиливает умственные способности».

По данным современных новаторских исследований, эволюция материнского интеллекта и социального поведения определяется не только непосредственно заботой о детях, но заложена генетически. Экспериментируя со специально выведенной породой мышей, Барри Кеверн из Кембриджского университета обнаружил, что гены, унаследованные от матери, сильнее влияют на молодые «исполнительные» области мозга – зоны, определяющие социальное взаимодействие, – чем отцовские гены. Грызуны, у которых блокировалось материнское генетическое влияние, рожали детенышей с более крупным телом и меньшим по размеру мозгом. Если же изолировались отцовские гены, ситуация возникала обратная: мозг у мышат становился больше, а тело – меньше.

Разумеется, эволюция длится миллиарды лет, а не часы. Однако в силах каждого человека совершить гигантский шаг вперед, исправляя ошибки собственных родителей и вникая в потребности ребенка. Обучая детей, мы учимся сами (и это куда сложнее). И потенциальные выгоды такого взаимного обучения доступны не только биологическим матерям.

Часть III И что?

Глава 9 Мистер Мама и прочие альтруисты Опекунские бонусы

Сила материнства во многом проистекает… не из бескорыстной любви к другому, но… из возможности узнать и полюбить свое преображенное «Я»… У мужчин такой шанс тоже есть, ведь концепция трансформации – совершенно всеобъемлюща.

Гордон Черчуэлл. Ожидание: Воспоминания одного мужчины о беременности. Без купюр

Спустя несколько минут после рождения детей двадцать молодых, с иголочки одетых отцов прижали младенцев к обнаженной груди. Еще двадцать отцов стояли рядом и смотрели, как малышей обнимают матери. Две недели спустя мужчинам, принимавших участие в контролируемом эксперименте в Каролинском институте в Стокгольме, предложили рассказать о новорожденных. «Разница была очень впечатляющая, – говорит Керстин Увнас-Моберг, шведский нейроэндокринолог, проводившая эксперимент (мы познакомились с ней в главе 3). – Участники группы, в которой был контакт „кожа-к-коже“, говорили примерно так: „Мой малыш лучший в мире, он абсолютно потрясающий!“ Вторая группа была также настроена вполне позитивно, но они не использовали столь восторженных формулировок, выражая приблизительно следующее: „Он отличный парень, надеюсь, у него все будет хорошо“. Используемая лексика определенно имела совершенно разную эмоциональную ценность».

Хотя изучение материнского мозга остается авангардным направлением науки, ученые уже начали интересоваться, какие изменения, в том числе на уровне биохимии, происходят с отцами и «прочими родителями» – родственниками и опекунами – при тесном контакте с детьми. Данная идея делает писательницу Сару Раддик, чьи теоретические взгляды сформировались в 1970-х, настоящим провидцем, ведь по ее словам, она «всегда говорила о материнстве, обращаясь также и к мужчинам». Раддик утверждает, что, если матери мыслят иначе, «причина – лишь в проделанной работе». Отцы, приемные родители и даже бездетные благотворители заняты тем же делом и, по имеющимся данным, также совершенствуются в процессе.

Всех их объединяет определенный уровень альтруизма, который словарь Уэбстера[11] определяет как «бескорыстную заботу или посвящение себя благополучию других». Такое поведение свойственно многим отцам и пока не требует от них безукоризненного соответствия высочайшим стандартам родительства. Стремительно растет объем данных, подтверждающих благотворное влияние альтруистической деятельности на физическое и ментальное здоровье, будь то забота о ребенке или работа в пищевом банке.

Джордж Вейллант, гарвардский психиатр-исследователь, в своей книге «Правильное старение…» (Aging Well…), основываясь на данных Гарвардского исследования развития взрослых старше пятидесяти лет, утверждает, что привычка помогать другим является надежным залогом здоровья и долголетия. В докладе 2003 года, основанном на пятилетнем наблюдении за 423 пожилыми парами, Стефани Браун, психолог из Мичиганского университета, и группа его коллег обнаружили, что уровень смертности среди участников эксперимента, не оказывавших окружающим эмоциональной поддержки или практической помощи на протяжении этих пяти лет, оказался в два раза выше.

Корреляция между альтруизмом и состоянием здоровья, исходя из этого и подобных исследований, оказалась столь высока, что многие ученые погрузились в изучение биологических процессов, лежащих в основе такой взаимосвязи. Ближе к концу данной главы я приведу описания современных изысканий. Сейчас достаточно упомянуть, что альтруизм – составная часть здоровой реакции на жизненные проблемы. Эрик Эриксон обозначил это свойство как «генеративность» и воспринимал как разумнейшую из ценностей среднего возраста. Психолог считал, что генеративность ярче всего проявляется при выращивании детей. Однако он подчеркивал, что не все родители генеративны, при этом бездетный человек в принципе способен к генеративности. Он считал это сознательным выбором и рекомендовал людям среднего возраста «отказаться от мыслей о смерти, уравновесить ее неизбежность единственным негасимым счастьем: вкладывать всего себя и все свое, чтобы в мире прибывало добра, чтобы вокруг нас строился высший порядок».

«Отцовство головного мозга»

Репродуктивная трансформация эгоистичных мужчин, погружающихся, как в омут головой, в неизбежно тесное взаимодействие с ребенком, – это вариация вечного сюжета про Золушку, которая легла в основу удивительно большого числа современных голливудских фильмов. Вот, скажем, «Мистер Мама» (безработный муж находит свое доброе, мягкое «Я», занимаясь работой по дому и заботясь о детях), «Семьянин» (счастливый трудоголик, приходивший поначалу в ужас при виде подгузника, превращается в ласкового моногамного мужчину после интенсивной обработки детьми) и «Оптом дешевле», где Стив Мартин с легким сердцем отказывается от мечты своей жизни – стать крутым футбольным тренером, перефразируя с серьезным видом расхожую цитату Джеки Кеннеди: «Если я плохо воспитаю детей, все остальное уже не важно»[12]. Возникло даже своеобразное направление фильмов с Джеком Николсоном, в центре сюжета которых был брюзгливый холостяк, качающий на коленке ребенка. Волна достигла высшей точки в 2003 году, с выходом картины «Дежурный папа», где еще один веселый трудоголик (Эдди Мерфи) теряет работу, но находит призвание: теперь он не только заботится о своих ребятишках, но и… открывает детский сад.

Приятно думать, что все эти сюжеты – не просто продукт фантазии сценаристов. Эксперты по развитию взрослых, а также многие отцы утверждают, что дети могут мощнейшим образом стимулировать генеративность и развитие базового эмоционального интеллекта. Эд де Сент-Обен, психолог, опросивший более трехсот человек с различным уровнем дохода, представителей многих профессий, утверждает, что отцы в среднем гораздо более генеративны, чем бездетные мужчины. Эта разница значительно больше, чем между матерями и бездетными женщинами, утверждает он, хотя матери, судя по всему, также показывают лучшие результаты. Де Сент-Обен, сотрудник Университета Маркетт, объясняет отличия тем, что женщины уже с детства проходят интенсивную социализацию в контексте заботы о других, в результате, даже будучи бездетными, они часто стремятся к генеративному поведению. «Для большинства мужчин отправной точкой становится родительство, – говорит он. – Они выходят за пределы собственного "Я", ведь огромная часть их жизни прежде строилась вокруг наращивания личной силы, чувства автономии. Отцовство заставляет их развернуться к окружающим». По мнению де Сент-Обена, родительство вынуждает взрослых формулировать и объяснять, в чем состоят их ценности, и в результате поступать сообразно им, что вполне естественно. «Вот почему многие, став родителями, возвращаются в церковь», – говорит он.

Скотт Колтрейн, социолог и эксперт по вопросам отцовства, доцент Калифорнийского университета в Риверсайде, отмечает, что реальность гораздо увлекательнее, чем голливудские вау-идеи касательно мистера Мамы. В современной жизни миллионы любящих отцов посвящают время заботе о детях, и этот опыт их преображает в контексте личностного развития. Человеческие отцы как представители своего вида являют собой образец родительской заботы в сравнении, грубо говоря, с 90 % прочих млекопитающих, где папы обычно говорят «Чао!» сразу после зачатия. Человеческий стандарт уже давно выше этой базовой планки и продолжает повышаться, хотя на практике некоторые отцы все равно выбирают вариант попрощаться. В процессе также трансформируется человеческая культура, но до сих пор слишком многие женщины, на чьи плечи ложится вся тяжесть злополучной «второй смены», работают так же усердно, как и мужчины, вне дома, и несут на себе груз домашних забот. Для них перемены, увы, происходят слишком медленно.

«Два процесса идут одновременно», – говорит Колтрейн, также являющийся автором книги «Семьянин: Отцовство, быт и равенство полов» (Family Man: Fatherhood, Housework, and Gender Equity). «Настоящих отцов немного, но те, о которых пойдет здесь речь, берут на себя бóльшую ответственность». Другими словами, с тех пор, как женщины полномасштабно вышли на рынок труда, количество браков уменьшилось, а разводов – увеличилось, соответственно, средний мужчина реже живет с детьми и проводит с ними меньше времени, чем раньше. Однако в семьях, что все же остаются вместе, средний отец проводит больше времени, общаясь с детьми, чем когда бы то ни было ранее, во всяком случае если говорить о периоде, в который исследователи и собрали базу данных. В среднем с 1960-х и вплоть до начала 1980-х годов, по словам Колтрейна, отцы общались с детьми в три раза меньше, чем матери. К концу 1990-х они проводили с детьми две третьих от «среднего материнского» времени по будним дням и примерно четыре пятых по выходным. Перепись населения показала, что каждый четвертый папа заботится о дошкольнике, в то время как мама работает, и более двух миллионов детей воспитываются в первую очередь мужчинами.

Десятки таких «практикующих» отцов рассказывали Колтрейну, как хорошо повлияло на них родительство. По их словам, в сравнении с собственными отцами, они чаще обнимают малышей и говорят о чувствах. Многие отмечают, что, общаясь с детьми, прорабатывают свои личностные проблемы, в частности, управление гневом. Колтрейн убежден, что, по внутренним ощущениям, для мужчин «безопаснее» проявлять свои уязвимые стороны с маленькими детьми, чья любовь совершенно безусловна, нежели перед супругами. «Большинство мужчин с неохотой признают за собой хоть какие-то недостатки, – говорит он, – но, по словам отцов, семейная жизнь буквально заставляет их разбираться с разнообразными личностными вопросами, с темой отношений, и почти все из них рады открывшимся возможностям». К примеру, служащий почты, которого интервьюировал Колтрейн, рассказал, как дети помогли ему признать и преодолеть свою застенчивость. «Я узнаю это качество в детях, что помогает мне с ним работать, – пояснил он. – Они просят: "Папочка, можешь проводить меня до дома Сары?" А меня мучает неловкость… как и их! Но я пытаюсь объяснить ребенку, как общаться с людьми, и в итоге сам же следую своим советам».

Если эксперименты с мышами можно как-то экстраполировать на человека, современные «вовлеченные» папы получают в процессе родительства определенные преимущества в способности к обучению и развивают память, как и крысы-матери. Ключевым, вероятно, является уровень погруженности в процесс воспитания. В 2004 году Келли Ламберт, исследователь в колледже Рэндольф-Мэйкон (Вирджиния), работая вместе со студентами, сравнивала самца калифорнийской мыши с двумя родителями (P. Californicus) и «безотцовщину» – оленьего хомячка (P. Maniculatus). Ученые обнаружили, что при взаимодействии с чужим детенышем самец мыши эффективнее добывал пищу и демонстрировал меньший страх. Он также с готовностью брал на себя заботу о крысеныше. Ламберт выявила сходное поведение у мартышек с двумя родителями. Слишком «домашние» папы – их самки всегда рожали двойни, поэтому отцовское участие было необходимо – лучше, чем «холостяки», запоминали расположение лакомства (колечки Fruit Loops).

У крыс значительную долю заботы о потомстве берут на себя самки. Однако у «приемных отцов» при условии их пребывания в течение нескольких дней с новорожденными крысятами наблюдался взрывной рост нейронов. Аналогичный процесс имеет место у приемных матерей, однако самки обладают преимуществом перед самцами: клеточный рост происходит в соотношении примерно 16:1. «Похоже, отцы врезаются в собственный "стеклянный потолок"[13], – иронично комментирует коллега Ламберт Кинсли.

Услышав про сообразительных отцов млекопитающих, я решила перечитать свои интервью с особенно вовлеченными человеческими папами и обнаружила, что у меня уже есть несколько историй о повышении эффективности и снижении тревожности. Гари Харрингтон, совмещающий должности юриста и сценариста, работает из дома и является основным опекуном двух детей, в то время как его жена занята весь день в адвокатском бюро в Сан-Франциско. Гари многозадачен в той же степени, как и любая знакомая мне мать. Однажды, беседуя по телефону с клиентом, он заметил краем глаза своего четырехлетку… Дальше я процитирую самого Гари: «Получилось что-то вроде: "Бла-бла-бла-вынь-это-изо-рта!"»

Клинтон Льюис работает неполный день консультантом по программному обеспечению и растит троих сыновей. По его словам, он в совершенстве освоил некоторые навигационные навыки, к примеру, катание двух детей на паре тележек в супермаркете. Также он отмечает, что стал приглядываться к мелочам, например к носкам, разбросанным по полу. «Раньше я не обращал внимание на подобное, – говорит он, – но с тех пор, как взял на себя бóльшую часть домашних обязанностей, стал замечать, когда дети бросают одежду на пол. Я надеюсь привить им правильную модель поведения, ведь альтернатива – десятилетиями раздражать окружающих, пока мальчики сами не поймут, в чем причина».

Еще один необыкновенно вовлеченный отец, Кент Солсбери, электрик, и его жена Кэрол Гиффорд, дизайнер программного обеспечения, участвовали в воспитании сына Сэма на равных. Кент рассказывает, как Сэм, будучи еще совсем малышом, воспитывал в нем способность фокусироваться. «Я был немало удивлен: я справляюсь с тяжелым физическим трудом, могу гнуть трубы, стучать молотком, но сидеть с ребенком четыре часа подряд оказалось гораздо сложнее и утомительнее, – говорит он. – Нужно каждую минуту оставаться внимательным и собранным. Нельзя отвлекаться. Он плачет – ты подскакиваешь».

Бывали дни, когда Сэм рыдал без конца. Тогда Солсбери приходилось брать его на руки и ходить по кругу, по часу, а то и больше. «Я мог час подряд напевать "Cast Your Fate To The Wind", – вспоминает он. – Все равно не помогало, а ведь лучше песни я не знал». Однако Солсбери считает, что терпение, которому он научился, с тех пор не раз сослужило ему хорошую службу: «Я замечаю, что стал куда менее тревожным. Раньше мне вечно нужно было вклиниться в разговор и наговорить гадостей. Теперь я могу просто расслабиться и промолчать, и это помогает не только в отношениях с женой, но и на работе. К примеру, мне часто приходится делать бесплатные проекты, и я предупреждаю клиентов, что буду очень благодарен, если бы они разобрались, чего хотят, до моего визита. Я приезжаю, меня встречают муж и жена. Он говорит: "Вот здесь нужна розетка для телевизора". Она возражает: "Но милый, мне казалось, мы договорились сместить ее немного вправо". А я жду, штаны просиживаю. Раньше я мог взбеситься и просто бросить им "Всего наилучшего!" и уйти. Сейчас я усаживаюсь поудобнее и говорю себе: "Все получится". Этому меня научил Сэм».

К сожалению, судя по статистике уходов из семьи и количеству собранных негативных отцовских воспоминаний, очевидно, что не все мужчины находят самореализацию в заботе о детях. Рецензент книги Джима Хагарти «Бедный папа: Приключения отца, оставшегося дома» (Poor Daddy: Adventures of a Stay at Home Father; 2003) на отмечает: «Единственный здравый совет, который автор может дать, – заканчивайте этот смехотворный эксперимент как можно скорее (как он и сделал). Меняйтесь ролями с матерью своих детей и выметайтесь отсюда – вас ждут крысиные бега, там вам самое место». Однако исследование Увнас-Моберг (контакт «кожа-к-коже» между отцами и новорожденными) позволяет предположить, что ранний старт и глубокое погружение в отцовство запускают механизм самоподкрепления. Возможно, здесь срабатывают те же биохимические процессы, что и у матерей.

Химия заботы

Истории о мужском токсикозе и «симпатическом» наборе веса, известном как синдром Кувад, от французского couver («высиживать»), известны уже давно. Однако лишь в 2000 году благодаря революционному исследованию двух канадских ученых мы узнали, что многие мужчины на самом деле «за компанию» погружаются в биохимический хаос беременности. Будущие папы частично попадают под влияние тех же гормонов, пусть и не в такой степени, как женщины. Очевидно, столь изящным способом природа пытается заставить мужчин прочувствовать свое отцовство.

У будущих отцов наблюдается рост уровня пролактина в крови – «родительского» гормона, который ассоциируется с грудным вскармливанием и снижением тревожности, а также эстрогена, знакомого всем «женского» гормона. Такие данные получили Энн Стори, психолог из Мемориального университета Ньюфаундленда, и Кэтрин Уинн-Эдвардс, биолог из Университета Куинс в Онтаорио. Также удваивается уровень кортизола, известного как гормон реакции «бей-или-беги», впрочем, Уинн-Эдвардс отмечает, что его с тем же успехом можно было бы назвать гормоном реакции «подними-голову-раскрой-глаза-происходит-что-то-важное». Возможно, именно кортизол отвечает за откровение, которое специалист по сканированию мозга Марк Джордж испытал, когда шагал по аэропорту, узнав, что его жена беременна. «Это было нечто невероятное, – говорит он. – Я часто летаю, но никогда не замечал, сколько в аэропортах детей. И в минуту, пока я шел от гейта до гейта, мое сознание буквально заполнила одна мысль: «Откуда они все берутся?»»

Каким-то образом глубинные химические изменения, происходящие с будущей матерью, затрагивают и ее партнера, но как? Наиболее очевидный ответ – благодаря феромонам. Эти крохотные биохимические передатчики весьма эффективно служат почтальонами для людей, которые близки физически. Чем ближе друг другу супруги, тем больше вероятность, что у мужчины изменится гормональный фон и проявятся такие «побочные эффекты» беременности, как токсикоз и набор веса. Поразительно, что девять из десяти мужчин в двух исследованиях сообщили, что испытали на себе по меньшей мере один из этих симптомов. Гипотеза Стори гласит: будущих отцов, не живущих со своими женами, такие потрясения не ожидают. «Способов стать хорошими родителями немало, – говорит она, – но, возможно, совместное проживание беременности чуть-чуть помогает в движении к этой цели».

Отцовские «приключения» продолжаются и некоторым образом усиливаются, когда новорожденный покидает матку. В этот момент уровень тестостерона, по природе своей мужского гормона, связанного с соревнованием, а также с сексуальной и физической агрессией, резко падает – на целую треть. На протяжении человеческой истории это изменение, возможно, помогало успокаивать мужчин. В результате они реже отправлялись бродяжничать в тот период, когда женщинам была жизненно необходима их помощь. Что же, если определять ум как образ мышления, помогающий выжить самому и вырастить детей, отцовство, определенно, делает мужчин умнее. При высоком уровне тестостерона растет и уровень вредного холестерина, увеличивающий риск сердечного приступа. Также гормон вызывает безрассудное поведение, как во время «тестостероновой бури», ожидающей юношей в начале пубертата. В этот период юноши гибнут в четыре-пять раз чаще, чем девушки, среди причин смерти – автокатастрофы, убийства и суицид.

Уровень более «добрых», «мягких» гормонов у отцов может меняться, как и у матерей, в зависимости от контакта с новорожденным. К примеру, уровень тестостерона у мужчины еще сильнее понижается, а пролактина растет, когда он держит на руках рыдающего младенца или даже плачущую куклу. Не исключено также влияние окситоцина, хотя, как отмечалось в главе 6, этот гормон сильнее воздействует на женщин. Увнас-Моберг предполагает, что именно от окситоцина зависят разные результаты в эксперименте с отцами, прижимавшими младенцев «кожа-к-коже».

Элисон Флеминг, психолог (Торонто), провела сравнительное исследование отцов и бездетных мужчин в 2002 году. Обнаружилось, что отцы реагируют на детский плач сильнее, у них быстрее бьется сердце и меняется гормональный уровень. В сравнении с бездетными мужчинами папы также отмечали, что ощущают сочувствие и тревогу. Выяснилось, что выраженное сострадание и желание прийти на помощь коррелируют с более низким уровнем тестостерона у испытуемых.

Мы можем выдвинуть предположение относительно вовлеченных отцов, хотя на момент написания этой книги оно не было проверено экспериментально. Высокий уровень пролактина в крови способен запускать механизм самоусиления. Отец заботится о малыше, уровень пролактина повышается, усиливается активность нейротрансмиттеров, таких как дофамин и бета-эндорфин, возникает глубокое удовлетворение от деятельности – и появляется мотивация продолжать заботиться о ребенке.

Еще один гормон играет определенную роль, когда мужчина берет на себя заботу о детях, – вазопрессин. По молекулярной структуре он близок к окситоцину. Приведенные ниже данные получены в ходе экспериментов со степными полевками – маленькими пушистыми грызунами, мирными и домашними по поведению. Полевки образуют пары на всю жизнь после первого же совокупления, самцы – заботливые отцы и защитники – держатся рядом с гнездом. Сразу после рождения детенышей у самцов степной полевки усиливается выработка вазопрессина, однако у серой полевки – отдельного вида, у самцов которого почти всегда наличествует промискуитет, – такой процесс не запускается. Я говорю «почти», так как в 2004 году исследователи обнаружили, что при имплантации гена, «включающего» вазопрессиновые рецепторы в мозгу серой полевки, грызуны превращаются в верных супругов и, по всей видимости, любящих отцов. Когда задумываешься о значении этого открытия для человеческой войны полов, буквально захватывает дух.

Показатели гормонов, циркулирующих в крови человеческого отца, постепенно, в течение нескольких месяцев после рождения ребенка, возвращаются к норме. Однако мужчина, разумеется, переживает трансформацию – глубина ее зависит от степени вовлеченности во время беременности, родов и хаоса первых недель жизни с малышом. Элисон Флеминг приводит неоспоримый факт в качестве доказательства: у отцов двух и более детей уровень пролактина в крови при заботе о младенце возрастает сильнее, нежели у родителей первенцев. Другими словами, опыт родительства, безусловно, влияет на отцовский мозг, равно как и на материнский. Однако пока достоверно известно лишь о небольшом количестве таких изменений. Более того, ученые в Гарварде, проводившие исследование невербальной грамотности (описано в главе 8), обнаружили, что показатели отцов, связанные с навыками эмоционального интеллекта, также улучшились, хотя и не в такой степени, как у матерей. «Если отцы будут посвящать больше времени заботе о детях, можно ожидать, что… мужчины в той же мере извлекут для себя выгоду, что и матери», – с оптимизмом заключают специалисты.

Расширяя семьи

«Я не встретила прекрасного принца, но четко понимала: я все равно не должна отказываться от мечты о ребенке», – говорит Лори-Энн Барбур. В сорок один год она удочерила четырехмесячную девочку из Вьетнама. Решение Барбур «ответить той части себя, что хочет любить, и давать, и растить» настолько популярно, что, несмотря на внушительные препятствия финансового и законодательного толка, в 1990-х в США ежегодно усыновляли около 125 000 детей, около половины из них – не в родственные семьи.

Для Барбур, которая прежде жила одна и сменила несколько сфер деятельности, проработав везде – от офиса до общепита, появление дочери обозначило переход в более стабильную социальную страту. Удочерение побудило ее вступить в жилищный кооператив в округе Сонома, в Калифорнии, где почти пятьдесят взрослых и двадцать детей образуют сообщество, разделяющее пищу, уход за садом и заботу о малышах. «Это чудесное чувство, – говорит она. – Если кто-то заплакал на улице, все окна распахиваются, и люди… Они не молчат».

Судя по этому сценарию, жизнь Барбур качественно улучшилась благодаря повышенному уровню окситоцина, кроме того, она практикует полезные для мозга социальные взаимодействия, и все это косвенным образом связано с ее решением стать родителем. Как минимум в первые дни с ребенком у нее также, скорее всего, был повышен пролактин. Исследования говорят, что уровень этого «гормона родительства» возрастает у мартышек-родственников, переносящих на себе детенышей. Ученые предполагают, что это неким образом связано с заботой и контактом «кожа-к-коже». На момент написания данной книги еще не были опубликованы результаты изучения уровня пролактина у членов приемных семей. Однако есть причины предполагать, что утверждения многих приемных родителей о глубинных изменениях в результате контакта с новорожденным имеют под собой биохимическую основу. Лучану Феличиу, профессор-ветеринар в Университете Сан-Паулу, Бразилия, вспоминает, как спустя неделю после усыновления гинеколог его жены попросил ее измерить уровень пролактина, и он на самом деле оказался повышенным.

Если оставить в стороне гормональные изменения, кажется вполне вероятным, что приемные родители, как и биологические, обогащаются, становятся «умнее», благодаря заботе о детях. Эксперименты с крысами говорят о высокой перспективности данной теории. Как уже говорилось в главе 5, крысы-«мачехи» демонстрируют улучшенную память и способность к обучению (аналогичные – и более выраженные – изменения наблюдались у биологических матерей). Благодаря дополнительной стимуляции, которую на фоне однообразной жизни обеспечивают детеныши, крысы эффективно обучаются и развиваются. Как обнаружили Крейг Кинсли и Келли Ламберт, взаимодействие с крысятами привело к зарождению сотен новых нейронов в гиппокампе приемной матери. «Волшебное слово "стимуляция": похоже, одно лишь присутствие детенышей активирует некий специфический "родительский" нейронный контур», – говорит Ламберт.

Однако нет смысла отрицать, что девять месяцев беременности и сам опыт родов ложатся в основу связи, формирующейся на всю жизнь: изначально биологические матери находятся в более выигрышном положении. В 1985 году специалисты, изучавшие привязанность ребенка в возрасте четырнадцати месяцев к матери, не нашли разницы между детьми биологических и приемных мам. Из чего следует, что, предположительно, «гормональное обеспечение» женщины несущественно для развития младенца. Однако в ходе другого исследования, проводившегося в 1980-х, была изучена реакция матерей. Приемные мамы проявляли бóльшую склонность к опеке и тревоги относительно родительства, чем биологические матери. Майкл Ньюмен из Бостонского колледжа утверждает, что эти различия подчеркивают важность гормональных изменений, отвечающих за снижение тревожности у биологических матерей. Однако, учитывая, что для приемных родителей обычно характерна довольно спокойная жизнь с низким уровнем стресса, крепкими социальными связями и надежной финансовой поддержкой – все это и позволяет им, собственно говоря, решиться на усыновление, – Ньюмен предполагает, что постепенно они адаптируются к родительству.

Сьюзен Костал, мама из Сан-Франциско, с которой мы познакомились в главе 8, вполне соответствует описанному сценарию. Она материально обеспечена, у нее хороший брак, она убежденная христианка. Родив двух дочерей, Костал оказалась вполне готова удочерить третью – девочку из детского дома на Украине, где работал муж Костал Марлоу. Ларе, очаровательной крошечной блондинке, было уже два с половиной года. Она родилась раньше срока и весила всего 0,9 килограмма. У Лары отсутствовала половина правой руки, и она не говорила ни на русском, ни на английском. Казалось, она знала одно бессмысленное слово и лишь повторяла его снова и снова. Шесть месяцев спустя после того, как Костал впервые увидела фотографию Лары, она начала просыпаться среди ночи, размышляя о девочке. «Это было очень тревожное ощущение, – говорит она. – Я никогда раньше не испытывала подобного, да и вообще я по природе своей не спасатель». Однако у них с мужем возникло похожее чувство: их, как выразилась Сьюзен, «ожидала работенка».

Костал понимала, что впереди непростое дело, но все равно была поражена тяжестью, которая свалилась ей на плечи. Она говорит, что при встрече с Ларой в детском доме не ощутила «ни романтической связи, ни мистического предназначения». Девочка поприветствовала ее, запустив в будущую маму ложкой через всю комнату, затем в самолете заплевала ее бананом и отказывалась сидеть на коленях, если только за это не полагалось лакомство. «Прошло три или четыре месяца, и у меня наступила так называемая "усталость от сострадания"; энергия таяла, а мои усилия оставались без привычного ответа, какой давали мне мои биологические дети, – рассказывает Костал. – Итак, я учитывала, насколько трудным может стать формирование привязанности для ребенка. Но я бездумно упустила из виду сложнейшие проблемы, которые возникнут у меня и Марлоу… Я так хотела, чтобы наши первые дни вместе наполнились теплыми чувствами, чтобы между нами возникла связь, как почти у всех мам и младенцев. Ведь именно на этом "топливе" мы обычно "проезжаем" кризис двух лет, и оно позволяет следовать дальше. Нам же оставалось управление поведением в чистом виде».

Спустя четыре года после удочерения, по словам Костал, они с Ларой стали ближе, хотя их отношения до сих пор остаются неловкими, особенно в сравнении со старшими девочками. «Некоторым образом нас сплотил тот путь через ад, которым мы прошли… И да, я знаю, что ею движет, – говорит Костал. – Она очень выросла, и, хотя я понимаю, что во многом она помогает себе сама, я уверена, что в ее успехах есть и наш вклад. Не думаю, что мы подавляли ее. Она замечательно цельная, сильная личность».

Костал верит, что полученный опыт оказался полезен ей и ее семье. «Все мы стали более чуткими друг к другу и к окружающим, на нас сильно повлиял ежедневный опыт взаимодействия с человеком, совершенно на нас непохожим, – вспоминает она. – Для меня и Марлоу это был урок смирения. Мы убедились, что многого не знаем… Теперь я понимаю: одного ребенка можно просто попросить успокоиться, другому же нужно сказать строго: "Иди сюда. Я хочу тебе кое-что сказать" – и еще положить руку на спину. Теперь я не тороплюсь с суждениями и выводами».

К счастью для многих приемных родителей, учиться у детей не всегда так тяжело. К примеру, десятки тысяч малышей усыновляются ежегодно взрослыми людьми, вступающими в брак с разведенными или овдовевшими спутниками. Можно предположить, что они в полной мере понимают сложность предстоящей задачи. Хотя новые члены семьи могут сами по себе способствовать появлению проблемы (чаще всего речь идет о ревности), все же изначально не планировавшееся расширение родственного круга может преподнести и приятные сюрпризы. «Ты научил меня заботиться до боли в сердце; ты снова научил меня улыбаться. Ты научил меня, что жизнь не так уж серьезна и иногда можно просто играть», – написал рядовой первого класса армии США Джесс Гивенс, тридцати четырех лет, Спрингфилд, Миссури, своему шестилетнему приемному сыну. Письмо было опубликовано после гибели Гивенса в Ираке.

Как известно многим родителям, с наибольшим энтузиастом поют оды заботе о детях одинокие тетушки и дядюшки: они готовы проводить время с ребенком, но никто не ждет от них ответственности 24/7. Лесли Кениг, незамужняя дама сорока шести лет, утверждает, что не жалеет о том, что безоглядно посвятила себя карьере. Она руководила оперными и балетными постановками, в то время как ее сестра выбрала путь домохозяйки и родила троих детей. Кениг называет себя «супертетей». «Я проводила с ними много времени, с самого младенчества, им привычно делиться со мной радостными новостями, задавать уморительные вопросы, – говорит она. – Они обсуждают со мной наркотики и секс и все прочие вещи, от которых мама просто потеряла бы сон». Кениг убеждена, что этот опыт усилил ее эмпатию, улучшил способность понимать окружающих. «Я всегда была такой нетерпеливой с теми, кто не схватывал все на лету, – говорит она. – Но дети сестры показали мне, насколько все люди разные. Теперь я не сужу с наскока, а еще не принимаю на веру, что человек все понял как надо, даже если он говорит правильные вещи».

Среди сегодняшних усыновителей все больше бабушек и дедушек, которые внезапно оказались единственными опекунами внуков, не успев даже слегка расслабиться на пенсии. Кого-то свалившиеся на голову обязательства удручают, но есть и те, для кого внуки становятся смыслом жизни.

Сьюзен Хаусман, Сан-Франциско, оказалась опекуном пятерых внуков, все – младше шести лет. Разумеется, она рассчитывала на более спокойный досуг. Задача казалась почти невыполнимой: Хаусман страдала дегенеративно-дистрофическим заболеванием суставов, отчего даже простая ходьба причиняла ей боль. Она спала в обнимку с кислородным баллоном и каждый месяц едва дотягивала до выплаты по инвалидности. Двое внуков были аутистами, двое имели особые образовательные потребности. Однако родители оказались в принципе неспособны позаботиться о детях. Хаусман говорит: «Это большой труд. К вечеру я буквально умираю. Но ради них я готова вставать каждое утро. Я обязана встать. Я должна встать. Я нужна им».

Здоровые альтруисты: когда хорошие парни финишируют первыми

В центре для бездомных, больных СПИДом, в той части Сан-Франциско, где редко задерживаются туристы, Алисса Никелл разминает шею пожилому байкеру. Нехитрые пожитки мужчины, упакованные в мусорные мешки, лежат у его ног, в комнате плохо пахнет – этот человек живет на улице. На Никелл нет перчаток, и она, кажется, не задерживает дыхание. Тридцатидвухлетняя студентка теологического факультета, она выполняет эту работу в составе группы Care Through Touch («Забота через касание»), по шесть часов в неделю, в течение уже трех лет. «Я, кажется, никогда не задумывалась, альтруизм ли это, – говорит она. – Я уже сыта всей этой заботой по горло. Бывают дни, когда я чувствую, что, похоже, мне просто нечем поделиться. Нечем! Но я иду сюда и в конце смены ощущаю себя посвежевшей, и сил прибывает».

Как утверждал Эрик Эриксон, необязательно заводить детей, чтобы стать альтруистом. Часто у бездетных взрослых, таких как Никелл, больше времени и сил, чтобы по-матерински опекать других взрослых, нуждающихся в этом. В результате они получают определенные «родительские» бонусы и при этом могут вечером отправиться домой смотреть сериал (было бы желание). Среди упомянутых плюсов – повышение самооценки, смягчение стресса, усиление эмпатии благодаря постоянной практике и даже укрепление здоровья в целом.

Шэрон Лэмб довольно рано решила, что не хочет быть матерью; она предпочла карьеру медсестры и выступления с лекциями по всей стране. «Я знала, что если бы завела детей, то захотела бы посвящать им много времени», – говорит она. Шэрон же направила всю энергию на то, чтобы стать лидером в своей безусловно альтруистичной профессиональной области, а кроме того, возглавила на добровольных началах группу поддержки в Сан-Франциско для пациентов, страдающих опухолью головного мозга. Она консультировала по телефону незнакомцев – ночами и по выходным и работала секретарем Национального фонда опухолей головного мозга. «Бóльшая часть людей, с которыми я работаю, скоро умрут, – говорит Лэмб, уже и сама ставшая пожилой женщиной. – Но даже если ты смотришь смерти в глаза, понимание, что кому-то ты небезразличен, облегчает эту страшную участь. И мне не так тревожно: пожалуй, это позволяет примириться с мыслями о собственной смерти. Потому что я делаю все, что в моих силах, это я знаю наверняка».

Специалисты по теории эволюции десятилетиями пытались понять, почему люди, подобные Лэмб, так поступают, почему альтруистичное поведение, благодаря которому процветает человеческое общество, столь широко распространено. Изначально ученым казалось, что альтруизм противоречит теории Дарвина – борьбе за выживание отдельных особей и их потомства. Но в начале 1960-х лидеры так называемой второй дарвиновской революции предложили новую трактовку поступков, которые ранее представлялись абсолютно бескорыстными.

Биолог Уильям Гамильтон разработал теорию кин-отбора (отбора родичей) или «совокупной приспособленности». Он утверждал, что, помогая выжить родичам, мы, безусловно, помогаем сохранить свой геном, ведь мы имеем сходный генотип с братьями и сестрами (родными и двоюродными), с тетушками и дядюшками… Затем в 1970-х другой известный теоретик, биолог из Гарварда Роберт Триверс, предложил объяснение загадочнейшему вопросу: почему люди и животные часто помогают тем, с кем не состоят в родстве. Он назвал такое поведение реципрокным (взаимным) альтруизмом; лучше всего этот механизм объясняется расхожим выражением «свои люди – сочтемся». Другими словами, люди и животные обмениваются альтруистичными действиями в определенном временном промежутке; предположительно, все участники процесса при этом ведут учет чужих действий. По мнению Триверса, вся описанная «бухгалтерия» становится залогом дружбы. Другие теоретики развили эти идеи, предложив иные варианты выгодоприобретения за счет «хороших» поступков. К примеру, даже если мы не получаем ответную услугу в обмен на альтруистичное действие, мы улучшаем свой имидж. В результате нам, возможно, станут по собственной инициативе помогать люди, уверенные, что мы достойны репутации щедрого человека.

Как большинству из нас известно, доверять и сотрудничать приятно – на уровне ощущений. Мудрая природа ловко превращает Скруджа в Санту. Нейробиологи лишь недавно начали понимать, почему это происходит. Вспомните открытие Пола Зака – в компьютерной игре у незнакомых между собой людей, проявлявших доверие и получавших знаки доверия, резко повышался уровень окситоцина. Исследователи, проводившие сканирование мозга добровольцев в сходных условиях, обнаружили, что один лишь вид человека, с которым испытуемый недавно сотрудничал, вызывает повышенную активность в мозговом центре удовольствия.

В то же время теплые альтруистические чувства, судя по всему, полезны для здоровья, о чем говорят исследования Вейллант и Браун, описанные выше в этой главе, а также и другие эксперименты. Учитывая общее внимание к «позитивной» психологии, в прошедшие два десятилетия ученые тщательно исследовали биологические механизмы данного эффекта. Их интерес подогревало и щедрое финансирование такими учреждениями, как Институт исследования безграничной любви. Кроме того, поколение беби-бумеров уже подумывает о пенсии и активно размышляет, какая деятельность окажется для них залогом долгой, здоровой и осмысленной жизни.

Изучая положительное влияние альтруизма на здоровье, эксперты обнаружили, что для многих людей, особенно для пожилых, волонтерство повышает личную физическую активность, что само по себе полезно для тела и мозга. Специалисты в области общественных наук отмечают также специфическое «чувство личной инициативы» – имеется в виду ощущение управляемости событиями окружающего мира. В известном эксперименте, направленном на исследование этого чувства, некоторым обитателям дома престарелых были даны указания заботиться о комнатном растении. Среди тех, кому выпало ухаживать за цветком, в наблюдаемый период смертность была значительно ниже. Кроме того, благотворительность и волонтерство подразумевают социальность, а это, как указывалось в главе 6, помогает управлять стрессом, что положительно влияет на тело и мозг.

Нэнси Макгирр, женщина средних лет, незамужняя и бездетная, сознательно выбрала жизнь, которая позволяет ей получить все описанные преимущества. В 1980-х она работала военным фотокорреспондентом в Центральной Америке, но поняла, что испытывает одиночество и тоску. Два молодых фотографа, которых она обучала, попали на ее глазах под обстрел в Сальвадоре – оба погибли. Их смерть подтолкнула ее к решению сменить среду обитания и «увидеть в мире то, что не связано с войной». Макгирр поселилась в Гватемале, ее профессиональная деятельность строилась вокруг положительных эмоций и была связана с детьми. В городе она обнаружила тысячи ребятишек, которые жили на крупнейшей городской свалке и зарабатывали перепродажей выброшенного пластика и металла. Макгирр научила детей-мусорщиков пользоваться фотоаппаратом и в 1991 году основала благотворительную организацию Fotokids. Она предоставляла малышам, пострадавшим от войны, стипендии, обучение и технику. Некоторые из ее учеников объехали весь мир с выставками своих работ. Многим удалось избежать преступного будущего и наркотической зависимости. «Я так счастлива за них. Двенадцать лет они были частью моей жизни – разумеется, я желаю им самого лучшего, они вдохновляют меня идти вперед» – это слова Макгирр из интервью 2003 года.

Подобно отважным матерям, о которых говорилось в главе 7, Макгирр совершает смелые, амбициозные поступки – ради приемных, пусть и формально не усыновленных, детей. Младшее поколение воодушевляет ее, стимулирует быть невероятно организованной и творчески мыслить – как и матерей, о которых пойдет речь в следующей главе.

Глава 10 Лучше, чем бизнес-школа Работающие матери: экономическая польза

Если вы способны справиться с маленькими детьми, то бюрократов тоже сможете взять под контроль. Процесс по сути тот же самый.

Цитата члена правления в докладе «Во власти женщин», колледж Уэллсли

Миллионы женщин используют в работе навыки, приобретенные благодаря материнству, и одна из них – редактор Аманда Кук. Среди самых полезных приемов, отработанных ею при общении с сыном Эйданом, – подход, основанный на столь притягательной свободе выбора. «Я не говорю „Нет, тебе нельзя конфетку“, я спрашиваю Эйдана „ Хочешь черничный йогурт или клубничный“? – объясняет она. – Рабочий принцип здесь – иллюзия контроля ситуации».

Та же самая иллюзия, как выяснила Кук, творит чудеса в офисе. Ее авторы наслаждаются возможностью сдать рукопись через два месяца или через четыре, но не через шесть, а также выбрать из двух подзаголовков (но название остается за редактором). Это лишь один из богатого набора инструментов, приобретенных Кук в процессе «домашнего обучения»: не жалея сил, она осваивала науку (и искусство) понимать окружающих – умение, лежащее в основе «рабочей смекалки», ключевое, но исторически недооцененное.

Сегодня в Соединенных Штатах около 26 миллионов работающих матерей, примерно у 40 % из них детям меньше шести лет. Если вольно перефразировать старую песню про маму, «М» – это миллион талантов[14], которые мы вкладываем в работу. При удачных обстоятельствах каждое из описанных выше преимуществ трансформированного деторождением мозга можно использовать для профессионального развития. В нашем репертуаре мириады специфических навыков, приобретенных дома, в декретном отпуске, или усовершенствованных благодаря ему же; среди них творческий подход к решению проблем, ангельское терпение, способность видеть (и будить) в людях лучшее начало. Как вам такая формулировка: «Все, что мне нужно для работы, я выучил, пока мой ребенок был в детском саду»[15]?

Будь вы генеральным директором компании из списка Fortune 500 или кассиром в бакалейном магазинчике, успех на работе и дома определяется тем, насколько виртуозно вы владеете двумя типами навыков: логистические способности позволяют прожить день с минимальными потерями и максимальной продуктивностью, а эмоциональный интеллект помогает раскрыть потенциал окружающих. В свете глубинных изменений, которые претерпевают Соединенные Штаты в последние годы, истинность этих слов совершенно очевидна. Перемены ведут к формированию «экономики прямых продаж», как называют ее специалисты. Кластеры голубых воротничков перемещаются в страны с более низким уровнем дохода, роботы заменяют сборщиков на конвейерных лентах, рутинный письменный труд становится компьютеризированным, расширяются следующие профессиональные области: сфера услуг и управление, также не уменьшается спрос на специалистов. Сюда входят самые разные занятия: от обязанностей официантки до ухода за престарелыми, от разбора дел в суде до собственного скромного бизнеса.

Матери преуспевают на многих рабочих местах, особенно в том, что связано с непосредственным общением. Они медленно поднимаются к вершине – и становятся самыми страстными адвокатами глобальных перемен в жизни (и служат тому ярким примером). К примеру, в Сан-Франциско Джоанн Хейес-Уайт оказалась первой женщиной (и матерью), возглавившей пожарную часть крупного города. Джоанн считает, что опыт воспитания троих детей (старшему из них нет еще двенадцати), позволяет ей блистать умом на рабочем месте. Аналогичные преимущества она отмечает у других матерей в ее части. «Характерный для этой работы график – 24/7 – очень напоминает мне материнство, – отмечает Хейес-Уайт. – Необходимо обладать высокой самоорганизацией и при этом быть достаточно гибким, чтобы немедленно реагировать на любые вопросы. Звучит сирена, и, что бы вы ни делали (даже если спали), будьте готовы вскочить в полной готовности. Опять же похоже на жизнь с младенцем, правда?»

Разумеется, мы еще очень далеки от того дня, когда опыт воспитания ребенка будет полноценно признан подспорьем в профессии.

Хотя печально известная разница в оплате мужского и женского труда в последние несколько лет сократилась, бездетные сотрудницы зарабатывают примерно девяносто центов против «мужского» доллара, а женщины, родившие детей, получают еще меньше: в среднем всего семьдесят центов на доллар работающего мужчины. Этот разрыв еще значительнее, если речь идет об одиноких матерях, об афроамериканках, о мамах двух и более детей.

По мнению Дианы Халперн, психолога, директора Бергеровского института работы, семьи и детей (Berger Institute for Work, Family and Children) в колледже Клермонт Маккенна, ситуацию с оплатой материнского труда невозможно объяснить исключительно объективными «сдерживающими факторами», скажем, декретным отпуском и другими вынужденными моментами, связанными с уходом за ребенком. «Если женщина четыре года сидит с детьми, размер выплат, полученных ею в течение всей трудовой карьеры, будет гораздо меньше, чем при наличии непрерывного стажа за вычетом зарплаты за четыре года, – говорит Халперн. – Она теряет больше, чем просто оплату времени».

Чем же объясняется такое положение вещей? Вполне возможно, дело в столь живучих предрассудках, в ничем не подкрепленных ожиданиях, что матери будут менее лояльны, менее преданны работе, менее компетентны, чем другие сотрудники. Исследователи из Принстонского университета недавно проводили социологический опрос, посвященный работающим матерям, и обнаружили многочисленные недвусмысленные свидетельства наличия таких предрассудков. Вывод ученых звучит так: «Когда работающая женщина становится матерью, она, сама того не зная, производит обмен: субъективно ощущаемое тепло за субъективно ощущаемую компетентность. Вопреки справедливости, при этом обмене они теряют профессиональное доверие, уменьшаются их шансы устроиться, подняться по карьерной лестнице, в целом, получить поддержку на рабочем месте».

Такая предвзятость сохраняется, невзирая на недостаточный объем исследований, объективно измеряющих продуктивность работающих матерей в сравнении с другими сотрудниками. Не доказано даже, берут ли на самом деле такие женщины больше отгулов: это обвинение им часто выдвигают бездетные коллеги. Мужчины редко страдают от подобных предрассудков, отцовство обычно способствует карьере, положительно влияет на репутацию. Мэри Энн Мэйсон, профессор права и декан программы последипломного образования Калифорнийского университета в Беркли, изучила, как по-разному влияет материнство и отцовство на академическую успешность. Она обнаружила, что во всех областях исследований самую успешную группу составляют женатые мужчины с детьми. Они благополучно занимают преподавательскую должность, предшествующую заключению бессрочного контракта, а затем получают и сам контракт. Замужние женщины с детьми младше шести лет заметно менее успешны.

Однако, если говорить об экономике в целом, для работающих мам есть хорошие новости. В последние годы средняя оплата труда замужних женщин с детьми выросла больше, чем у прочих социальных групп. Если говорить о числе работающих, сегмент замужних матерей увеличился больше, чем любой другой, начиная с 1970 года (не учитывая минорного сокращения, возникшего в 2002-м, по данным переписи населения США). Также внушает оптимизм еще один факт: судя по многим признакам, эмоциональный интеллект, ранее считавшийся прихотью, излишеством, все более ценится – и оплачивается – как профессиональное качество. «Выяснилось: когда сотрудники обладают эмоциональным интеллектом, работодатели и коллеги отмечают, что благодаря им формируется позитивная рабочая атмосфера. Это, в свою очередь, коррелирует с такими значимыми бонусами, как повышение заработной платы», – говорит Питер Саловей, йельский психолог и эксперт по эмоциональному интеллекту.

Саловей с коллегами собрал непосредственные доказательства: они провели опрос сорока четырех аналитиков и других офисных работников страховой фирмы из списка Fortune 500, с целью определить их уровень эмоционального интеллекта. Оказалось, что сотрудники с наилучшими показателями уже получают максимальные поощрительные выплаты, занимают высокие посты в компании, а коллеги и начальство дают им более положительные характеристики, чем другим работникам.

Аналогичные результаты показывают и другие современные исследования. К примеру, самые успешные сержанты военно-воздушных сил США набирают максимум баллов в тесте на эмоциональный интеллект. Опытные партнеры в многонациональной консалтинговой фирме с высокоразвитым, судя по итогам тестирования, эмоциональным интеллектом, принесли компании на 1,2 миллиона долларов прибыли больше, чем прочие партнеры. В профессиях средней сложности, таких как продавец и механик, специалисты с максимальным EQ на 85 % более эффективны, чем сотрудники со средним эмоциональным интеллектом. Среди представителей более сложных профессий – страховых агентов и менеджеров по работе с клиентами – разрыв достигает 127 %.

Все больше работодателей признают ценность эмоциональных навыков, в то же время медленно, но верно изживаются предрассудки относительно работающих мам. «Организации уже не так яростно настроены против них, – говорит Кэри Чернисс, профессор психологии в Рутгерском университете. Она консультирует предприятия, заинтересованные в выявлении и усилении эмоционального интеллекта своих сотрудников: «В бизнесе начинают понимать, что, став родителями, люди приносят в компанию нечто ценное».

Также работающей матери может помочь растущее внимание СМИ к потенциальным возможностям применения ее «домашних талантов». В последние годы диалог достиг такого уровня, что некогда смехотворная идея включения материнства в резюме рассматривается вполне серьезно. Бывший госсекретарь Мадлен Олбрайт на несколько лет оставила профессиональную карьеру, чтобы растить трех дочерей. Недавно она сказала в интервью, что, «вероятно», внесла бы родительство в резюме, если бы искала сегодня работу. Но что если еще немного порассуждать на эту тему? Какими навыками, полезными в любой профессии, может похвастаться опытная мать? Я бы выделила четыре пункта: способность координировать выполнение различных задач в стрессовой ситуации, надежность, лидерские качества и заботливость.

Жонглирование под куполом цирка

Разумно предположить, что большинство матерей задействуют одни и те же структуры мозга, работая в стрессовых условиях и занимаясь маленькими детьми. Благодаря насыщенной и даже изматывающей временами практике, подразумевающей высочайшую ответственность, матери умеют профессионально выдерживать сроки, следить за выполнением нескольких задач, творчески выходить из тупиковых, казалось бы, ситуаций, не позволяют отвлекающим факторам сбить себя с мысли и сохраняют спокойствие в бурю.

Научные работники находят все новые доказательства симбиотической связи между материнством и профессиональной успешностью. В 2003 году в исчерпывающем докладе колледжа Уэллсли о профессиональном опыте шестидесяти невероятно успешных женщин-специалистов обнаружилось, что 20 % интервьюируемых считают материнство «тренировочной базой для будущих лидеров». Еще 20 % отмечают свой собственный лидерский стиль либо упоминают стиль уважаемых ими людей, сходный с материнским.

Из всех навыков, практикуемых матерями, успешными профессионалами и менее опытными работниками, наиболее часто в докладе Уэллсли, как и в десятках интервью, собранных при подготовке этой книги, упоминается искусное владение основами тайм-менеджмента. «Будучи матерью, пожарным и начальником, я просто вынуждена была научиться жонглировать и расставлять приоритеты», – говорит Хейес-Уайт. Так получилось, что она давала мне интервью по мобильному телефону, по дороге с одной встречи на другую, в оснащенном сиреной седане: «Оказалось, что два эти занятия на самом деле имеют много общего. В первую очередь понимание того, что у тебя никогда и ни на что нет времени!»

Энн Мур, директор компании Time Inc., сообщила в ходе беседы на радио, что эффективность работающих матерей делает их прекрасными сотрудниками. «Особенно я люблю работающих мам, которых дома ждут совсем маленькие дети, потому что они не тратят ни минуты даром, – говорит она. – У них чудовищный недосып, страшная нехватка времени, и при этом они по-настоящему эффективны… Я не устаю восхищаться, как же много они успевают!»

«У меня банально нет времени на то, чтобы мерить шагами комнату и нервничать», – говорит Бибит Траут из Калифорнийского университета в Беркли, биолог, доктор наук, исследователь и учитель. Кроме того, она воспитывает двух бойких мальчуганов лет десяти: «Когда я была аспиранткой, мы все без конца тревожились, что о нас подумают, и нам вечно казалось, что мы слишком мало знаем. Став мамой, я поняла, что никогда не буду знать достаточно, и это мне помогло – я стала гораздо более собранной и решительной».

Один из приемов Траут – задавать рамки. Например, на семинары она отводит определенное количество часов в неделю и не делает исключений. Она обещает себе сделать все возможное в обозначенные сроки, и, по ее словам, до сих пор этот принцип вполне себя оправдывает. Муж Траут Джейсон, учитель в начальной школе, говорит, что видит, как изменило его жену материнство, теперь она быстрее читает и понимает научную литературу. «Когда знаешь, что время ограничено, шум на заднем плане словно бы исчезает», – говорит она.

«Очень усиливается интуиция, – отмечает Кэти Мейер, врач в компании Colorado Permanente. – Как бы объяснить – раньше мне приходилось задавать пациентам вопрос за вопросом, я подолгу разбиралась, что происходит, а теперь картина складывается быстрее и четче».

Навык, родственный тайм-менеджменту, материнская многозадачность, часто упоминается самими женщинами и их начальством как ценное рабочее качество. Пэтти Очоа, кассир в супермаркете, мать троих детей (двое из них – подростки и еще живут с родителями), редко ошибается, пробивая покупки. Ей необходимо помнить наизусть более ста товарных кодов, раскладывать все по пакетам, отвечать на звонки и уделять внимание покупателям, которые регулярно что-то ей говорят. «Вокруг все бурлит и кипит, но я к этому настолько привыкла, что не принимаю близко к сердцу, – смеется она и добавляет: – Да что там, любая мама поймет, что я имею в виду».

Это, безусловно, относится и к Кэтрин Грей, президенту научно-исследовательского центра The Natural Step в Сан-Франциско, занимающегося проблемами окружающей среды. В течение нескольких лет она полностью посвящала себя работе, затем, в тридцать шесть, родила сына. Мальчика назвали Дэвид Кай. Компания The Natural Step в то время еще только развивалась, а Грей определенно хотела добиться успеха, поэтому она собиралась подождать еще пару лет. Однако, к собственному удивлению, молодая мать обнаружила, что новорожденный лишь усилил ее административные способности. В декретном отпуске она научилась совмещать уборку дома и конференц-звонки, пока Кай спал. «Выйдя на работу, я поняла, что могу без особых проблем жонглировать четырьмя-пятью мячами, – говорит Грей. – Как-то так: вот один, там другой, этот передаю… Все получалось само собой».

Но речь идет не только о тайм-менеджменте и многозадачности, материнство часто помогает женщине повысить свою компетентность в целом – по исчерпывающему количеству вопросов. Практически в каждый День матери в газетах выходят статьи на эту тему: за что платили бы мамам, если бы общество признало, сколько полезного они делают на регулярной основе.

Пожалуй, самые смелые оценки приводятся в ежегодном обзоре Рика Эдельмана, председателя фирмы Edelman Financial Services. По его предположению, честная оплата труда активной матери может достигать 635 000 долларов, при учете только лишь насущных обязанностей, таких как забота о ребенке, готовка, домашний быт, уход за питомцами, кормление, управление финансами, логистика, помощь с выполнением домашних заданий и… Думаю, картина в целом ясна. «Пока я сама не родила, я не была настолько заинтересована в возможности управлять своими планами, – говорит Рэйона Шарпнэк, эксперт по лидерству у женщин, Редвуд-Сити (Калифорния). – Но когда тебе предстоит открыть конференцию, провести семинар и научить дочь кататься на велосипеде и все это за одну неделю, приходится… наращивать потенциал!»

Надежность: мне на самом деле нужна эта работа!

В гостиничной сети Reneson, Новато (Калифорния), из 225 сотрудников почти треть – женщины. Дженнифер Уэйд-Йео, специалист отдела кадров, принимала бы мам на работу еще чаще, если бы закон не запрещал интересоваться семейным статусом соискателя. «Матери определенно более надежны, потому что им требуется содержать семью, – говорит Уэйд-Йео. – Бездетные люди приходят и уходят. Но родители – им нужно все, что мы можем предложить. Им важно организовать свою жизнь». Несмотря на устойчивое мнение некоторых работодателей, что материнство высасывает энергию женщины, снижает ее рабочую ответственность, на деле ситуация часто обстоит ровно наоборот. Многие работающие мамы выкладываются по полной – из-за финансовой необходимости, из благодарности, а иногда – просто чтобы передохнуть от многочасового выуживания деталек «Лего» из ковра.

Из 1600 сотрудников пожарной станции Сан-Франциско 223 – женщины (один из самых высоких показателей по стране). Хейес-Уайт, возглавляющая станцию, говорит, что под ее началом работает около семидесяти женщин-пожарных, у которых есть дети, и суточные смены даются им заметно тяжелее. При этом, по ее словам, все они так или иначе справляются, часто меняются сменами с другими работающими матерями, и их преданность делу в целом «безусловно, искупает» все те случаи, когда из-за расписания все же возникали конфликты.

Лори Уиллис, секретарь-референт в разводе (Массачусетс), говорит, что иногда выходит на работу в воскресенье, когда бывший муж забирает сына, – просто от избытка энергии. «Я справляюсь со столькими делами за неделю, я так привыкла жить по расписанию скорых поездов, что в выходной – м-м-м, я просто не могу понять, что же теперь делать? – говорит она. – Мозг хочет, чтобы его снова загрузили». Другие матери соглашаются, что работа на максимуме возможностей, по ощущениям, делает их выносливее, появляется привычка функционировать на совершенно ином уровне. Когда Келли Ламберт, нейробиолог из Вирджинии, проводила революционное исследование поведения крыс в паре с Крейгом Кинсли, в это же время она писала учебник, преподавала, заведовала кафедрой факультета психологии и растила двух маленьких дочек. При этом, несмотря на такие глобальные траты энергии, по ее словам, она чувствовала себя умнее, продуктивнее и нуждалась в меньшем количестве сна, чем когда-либо раньше в жизни.

Матери, которым повезло с интересной работой, находят в ней отдушину, передышку от домашних обязанностей, и этот контраст позволяет им добиться невероятной профессиональной эффективности. Возможно, это объясняют любопытные данные последних исследований, согласно которым у женатых сотрудников (в том числе с детьми), трудящихся посменно (то есть не по обычному офисному графику с 7:00 до 18:00), уровень удовлетворенности жизнью и работой выше, чем у их холостых коллег. Сью Соммерс, врач скорой помощи, часто работает допоздна и в неурочное время. Она утверждает, что в самые сложные моменты, даже если «течет кровь, и пациенты оседают от боли на пол», она остается более собранной, чем когда ситуация выходит из-под контроля дома. Ее мальчики, шести и восьми лет, могут по-настоящему свести с ума. «Здесь есть система, и я как врач до некоторой степени регулирую процесс, – говорит она. – Я могу о чем-то попросить, и это будет выполнено».

Идея хотя бы минимального контроля для человека, погруженного в хаос воспитания деток младшего школьного возраста, представляется невероятно соблазнительной. «В этом что-то есть: вы принимаете пациента – дело сделано. Затем следующий пациент – еще одно дело. И вот заканчивается смена, и можно идти домой, – говорит Сомерс. – Материнство – это, напротив, процесс, где непосредственный результат почти невозможно отследить, остается только в него верить».

Арли Хохшильд, профессор социологии в Калифорнийском университете в Беркли, рассматривает этот феномен в захватывающей книге 2001 года «Узы времени» (Time Bind). Хохшильд обнаружила, что в компании, которую она изучала, многие родители не хотели сокращения рабочих часов и даже отказывались от преимуществ скользящего графика и других программ, призванных сбалансировать их жизнь. Причина же была не только в деньгах, но и в том, что работа оказывалась желанной отдушиной, в то время как домашние дела поглощали все больше сил. Судя по ее наблюдениям, ситуация с родительством в США весьма тревожная, и об этом мы подробно поговорим в следующей главе, однако становится понятно, сколь хитрым образом наличие детей может повысить мотивацию сотрудника.

Впрочем, в первую очередь на работу все же ходят ради денег, и это, очевидно, главная причина, почему многие женщины начинают серьезнее относиться к своим трудовым обязанностям после появления детей. Лори Уиллис говорит, что рождение сына побудило ее претендовать на более оплачиваемую должность, а затем и удержать новое место. Другие матери, сталкиваясь с повышенными финансовыми требованиями в связи с расширением семьи, идут учиться, берут дополнительные смены, в целом сильнее выкладываются на работе.

Наконец, существует еще один вид ответственности – она определяет, какие пути мы выбираем, формирует личность. Трудящиеся матери (равно как и отцы) учатся этой ответственности дома, и она часто пригождается в работе. В книге Энн Криттенден «Если вы вырастили детей, вы способны на все: Лидерство зарождается дома» (If you've raised kids you can manage anything: Leadership Begins at Home) Валери Хадсон, профессор политологии в Университете Бригама Янга, называет это качество «привычкой к цельности». Подразумевается, что, осознав присутствие в своей жизни постоянного и очень впечатлительного зрителя в лице собственного ребенка, вы привыкаете давать вдумчивую моральную оценку каждому своему действию. «Мамам приходится строить жизнь так, чтобы ей могли подражать дети, – формулирует свою позицию в беседе с Криттенден Хадсон, мормонка и мать троих ребятишек. – Они всегда на виду. Иногда я думаю, может, здесь допустимо срезать угол и пройти напрямик, но потом понимаю – нет, они же знают, что я делаю, я всегда должна подавать пример».

Лидерство: материнское искусство управления

Когда бывшего госсекретаря Олбрайт спросили, какая составляющая родительства больше всего помогла ей в дальнейшем в дипломатической карьере, она ответила: «Добиваться хорошей командной игры!» Таким образом, материнство заложило фундамент для ее виртуозного умения управлять огромным государственным аппаратом, вести эмоционально напряженные переговоры по зарубежным конфликтам. В процессе она часто вспоминала «спорящих детей, которые чувствуют, что не способны понять позицию другого», как рассказала Олбрайт в интервью журналу Mothering Magazine. Но, по ее словам, она научилась прерывать детские перебранки и «помогать спорщикам понять, почему другому ребенку так важна эта игрушка. Часто все сводится просто к уважению чувств».

«Некоторым офисы заменяют семьи, а для кого-то… становятся полезным дополнением к оным, – заметила писательница Фэй Уэлдон. – Начальство словно родители, подчиненные – как дети, коллеги – это братья и сестры». В таком контексте соперничество между сиблингами[16] и восстание против авторитетов неизбежны – так же, как неоценим практический опыт улаживания подобных конфликтов. Часто менеджер, по сути, делает именно это – смягчает эмоционально заряженные столкновения, успокаивает коллег в расстроенных чувствах, вдохновляет команду на подвиги.

Управленческие задачи Джейн Любченко, зоолога, впервые упоминавшегося в главе 5, включали работу деканом Государственного университета Орегона и президентство в Американской ассоциации содействия развитию науки, крупнейшем мировом научном обществе. Любченко рассказывает, что в процессе воспитания двух сыновей постигла искусство оставаться «аналитиком», когда вокруг бушуют эмоции. «Я научилась устранять непонимание между коллегами и принимать решения, потому что вижу в их поведении отголоски того, что обычно вытворяют мои мальчики, – говорит она. – Мне удается избежать личной вовлеченности, потому что я напоминаю себе – это просто взрослый вариант детского приступа ярости». Кэти Мейер, врач из Колорадо, делится: «Пока я еще не стала мамой, я сочувствовала сильнее, чем следовало бы. Теперь бывает так: выслушав чью-то проблему, я могу поразмыслить и выдать что-то вроде: «Вы ноете, как мой девятимесячный малыш!» Я словно бы говорю человеку «Соберись!»»

В обязанности менеджера также обычно входит поддержание дисциплины, хотя именно слово обычно не звучит. Начальство, как и мамы, должно уметь устанавливать правила и требовать их исполнения. Хейес-Уайт (Сан-Франциско) говорит, что непрерывная практика с детьми оказалась неоценимым подспорьем, когда в 2004 году (в ее тридцать девять), ее назначили на должность начальника пожарной станции. «Я могла четко сформулировать правила, очертить границы, – говорит она. – И дома, и на работе девиз один: таковы принципы, таковы ожидания, таковы последствия при нарушении принципов».

Даже такой простой домашний инструмент, как «тайм-аут» для нарушителя оказался, по словам Любченко, весьма эффективным рабочим приемом. «Разумеется, я не могу отправить взрослого человека, моего ровесника, в его комнату. Но я понимаю, что иногда людям нужно выпустить пар, выйти и все как следует обдумать; порой не стоит требовать решить все проблемы здесь и сейчас, – говорит она. – Суть "тайм-аута" не только в том, чтобы дать остыть детям: вам это время нужно для того же». Менеджеры с опытом материнства также отмечают универсальную ценность такой тактики как «отслеживание» примерного поведения, за которое ребенка щедро хвалят и поддерживают: этот прием не оставит равнодушными ни детей, ни сотрудников.

Криттенден, журналист по профессии, обратила внимание на сходные паттерны поведения родителей и менеджеров: именно это и привело ее к озарению, вдохновило на создание книги о мамах-управленцах. Она пишет, что после рождения сына в 1982 году «жадно поглощала литературу о детях и заметила поразительное сходство между рекомендациями в изданиях для родителей и в пособиях для менеджеров, которые она читала прежде как бизнес-репортер». У нее возникло подозрение, что большая часть материала просто подается для разной аудитории под другим соусом. Прошли годы, и Криттенден смогла убедиться, что была права. Семинар «Как управляться со сложными людьми и сложными ситуациями» в Гарвардском университете вел гуру менеджмента Уильям Юри. Юри, соавтор пособия по деловым переговорам, бестселлера «Переговоры без поражения», написал также собственную книгу (развивая эту же тему) «Как преодолеть "нет"». Криттенден описывает свои впечатления от семинара так: более ста пятидесяти человек, в том числе руководители крупных корпораций и высокопоставленные военные, заплатили почти по две тысячи долларов – «и, разумеется, управленческие рекомендации… сводились по большей части к советам, которые можно почерпнуть из десятидолларовой брошюрки для родителей».

Юри во всеуслышание приводил в пример «таких безупречных мужественных авторитетов вроде Сунь-цзы, легендарного китайского военачальника… и Карла фон Клаузевица, прусского военного стратега». Но за ланчем гуру признался с улыбкой, что многими наработками он на деле обязан Хаиму Гинотту, психологу, автору легендарной книги 1956 года «Родитель – ребенок: Мир отношений». Гинотт подчеркивает фундаментальную важность одного умения – дать детям почувствовать, что их слышат и понимают. Тактика, безусловно, полезная как для родителей, так и для менеджеров. Современные эксперты по бизнес-менеджменту без устали воспевают ценность самоограничения, способность обуздывать мачистское желание подмять переговоры под себя и навык добиваться взаимовыгодного решения…

Эти «ультрасовременные технологии» – сплачивание команды, воспитание чувства общности – еще в 1920-х годах изобрела потрясающая женщина, настоящий революционер Мэри Паркер Фоллет – гражданская активистка, писательница и консультант по вопросам менеджмента. Фоллет прочитала множество лекций о пользе «управления с активным участием общественности». Руководство и работников она рассматривала как партнеров и в целом продвигала концепцию, очень близкую к современным «беспроигрышными переговорам». Хотя Япония и ряд других стран с восторгом приняли идеи Фоллет, в США в течение нескольких десятилетий ее вклад оставался незамеченным.

В то время представление о менеджменте как о формальной области изучения еще лишь начинало формироваться, доминирующей являлась модель иерархической организации, подобной военным структурам, где практически все руководящие посты занимали мужчины. Однако сегодня идеи Фоллет снова в моде. Сэр Питер Паркер, президент Лондонской школы экономики, предложил считать Фоллет, у которой не было своих детей, «матерью» менеджмента.

В последнее время издано несколько книг, в которых раскрывается идея, что женщины-начальники часто достигают успеха, практикуя более «женственный», «совместный» стиль управления. В 1995 году Салли Хелгесен в книге «Женское преимущество: Пути женщин к лидерству» (Female Advantage: Women's Ways of Leadership) рассказывает о четырех представительницах деловых кругов, которые для достижения успеха практикуют «женскую» модель: непосредственную взаимосвязь, человеческие отношения и «сеть вовлеченности». В следующей книге «Почему лучший кандидат – это женщина: Уникальные женские лидерские качества» (Why the Best Man to the Job Is a Woman: The Unique Women's Qualities of Leadership) Хелгесен представляет читателю четырнадцать бизнес-леди, которые «черпают силы из источника женственности, чтобы преуспевать». «До некоторой степени дело в тимбилдинге, – поделилась с Сумру Экрут, ведущим экспертом исследования качеств женщин-руководителей (колледж Уэллсли), одна из таких женщин. – И семья – это тоже, в определенном смысле, тимбилдинг. Научить детей работать вместе, следить за тем, чтобы члены семьи чувствовали друг друга, не задевали и так далее».

На самом деле, матери вынуждены постоянно сдерживать собственные желания и размышлять, какое развитие событий доставит радость наибольшему количеству близких. «Не известно, что придется сделать – отложить телефонный звонок, чтобы ответить на крик малыша? Дать послабление с домашней работой и пойти всем вместе в парк? Вы просто привыкаете оценивать ситуацию на каждом "перекрестке" в течение дня, анализировать, как будет лучше для группы в целом, – говорит Сью Костел, работающая мама из Сан-Франциско. – Через некоторое время это входит в привычку, и мучительные усилия, чтобы найти максимально безболезненное решение проблемы, становятся не нужны».

Идея тимбилдинга касается еще одной базовой задачи руководителя: обучения. Мать, сумевшая научить ребенка работать в полную силу, обычно испытывает меньшую неловкость, применяя этот навык к окружающим. «Глядя на женщину, направляющуюся с малышом в парк, можно пронаблюдать ряд развивающих упражнений, – говорит Рэйона Шарпнэк. – Она учит его останавливаться и ждать зеленого света, смотреть в обе стороны, переходя улицу, и тому подобным вещам. Она выходит на работу – и оказывается, что реализация обучения и развития уже вошли у нее в привычку».

Есть еще один ценный управленческий навык, распространенный среди работающих матерей: они не тратят силы на мелочную опеку. Причина обычно в том, что у них нет времени. Однако эта недостача становится преимуществом, если руководство умеет перераспределять задачи, что сплачивает коллектив в целом. Работающие мамы-руководители начинают делегировать от безысходности, не в состоянии справиться со всем потоком дел, затем понимают, что метод приносит плоды, и учатся использовать его стратегически осознанно.

Сьюзен Трейнер, мать шестерых детей из Дэнвилла, Калифорния, семь лет проработала президентом компании Trainer Communications (которую основала сама) и поняла, что семье и фирме пошло бы на пользу, если бы она на время отстранилась от непосредственного руководства. «Мой подход позволил мне поднять бизнес на его нынешний уровень, но мы не смогли бы развиваться, если бы я решила продолжать контролировать каждую мелочь», – сказала она в интервью Working Mother Magazine. Трейнер начала делегировать крупные задачи сотрудникам, отказалась от собраний с клиентами и даже от части встреч с новыми заказчиками. «Это было необходимо, – объяснила она. – Мы могли увеличить обороты еще в два раза, но я уже не могла этого добиться за счет моих личных усилий».

Забота на работе

Мария Каллес, иммигрировавшая из Сальвадора, работает, казалось бы, в иной вселенной, бесконечно далекой от мира Сьюзен Трейнер. Каллес – медицинский работник, она ухаживает за прикованными к дому пожилыми людьми в области залива Сан-Франциско. Взрывной рост потребности в данной сфере услуг связан с тем, что люди в промышленно развитых странах живут дольше, заводят меньше детей и в преклонном возрасте часто вынуждены обращаться за поддержкой к посторонним. Уход за несамостоятельными взрослыми может показаться работой, не требующей серьезных интеллектуальных усилий, но на деле ум здесь просто необходим, и Каллес об этом хорошо знает. Она заботилась о своем сыне-подростке Фернандо и одновременно пыталась считывать состояние своих подопечных, уважать их границы, сдерживать естественные порывы, чтобы, как она выражается, «не переборщить с поддержкой». Фернандо часто бывало грустно, тяжело на душе, поэтому Каллес «приходилось уметь распознавать, когда помощь нужна, а когда лучше отойти в сторону. Дети – отличные учителя в таких вопросах, они абсолютно откровенны при установке рамок». Интенсивно практикуя определенное поведение, мы всегда трансформируем образ мышления, а это, в свою очередь, влияет на наши поступки в дальнейшем. Работающие матери, если они ежедневно посвящают определенную часть дня детям, могут применить свои таланты во многих областях, как, например, уход за больными, физиотерапия, фитнес.

Разумеется, при этом эмпатия и другие социальные навыки, столь важные в профессиях, связанных с помощью, имеют не меньшую ценность и в более широком поле деятельности. Хотя подобные умения не перечисляют в резюме, зачастую моральный дух и продуктивность компании зависят именно от способности менеджера поддержать сотрудников. «Мы можем не замечать, как художник заботиться о подмастерьях, сколько отдает подопечным ведущий инженер или президент колледжа, и так же мы не видим, какими безжизненными становятся эти профессии, когда их не пронизывает забота», – пишет Мэри Кэтрин Бейтсон в книге «Создавая свою жизнь».

Моя сестра Джин, психиатр, отказалась от частной практики и заняла руководящую должность в большом врачебным коллективе в медицинской группе Colorado Permanente в Денвере. К ее удивлению, оказалось, что львиную долю в ее работе составляет обучение сотрудников, а также разрешение конфликтов и прочие материнские обязанности. «Иногда это занимает по несколько часов в день», – говорит она. Барри Лестер, педиатр-психолог в Брауновском университете, считает, что навык взаимодействия с детьми – собственными или чужими – сильно влияет на способность справляться с такими обязанностями. «По моему опыту, если вы – родитель, вы лучше понимаете людей и более терпеливы, – говорит он. – Вы умеете отстраняться от ситуации, видите картину в целом и не торопитесь с выводами».

Лестер предполагает, что, в частности, способность улавливать невербальные сигналы младенца помогает эффективнее строить отношения со взрослыми. Он увидел связь между собственными ролями отца троих детей и главы клиники, специализирующейся на детских коликах. Наблюдения за пятьюдесятью пятью коллегами, среди которых были и родители, и бездетные, подкрепили его выводы. «Мои сотрудники отлично понимают других, потому что привыкли вникать в состояние младенцев, – говорит он. – Они потрясающе чувствительны к мельчайшим оттенкам взаимодействия».

«Меня спрашивают, отдам ли я предпочтение матери при выборе кандидата на вакантное место? – говорит Хейес-Уайт, являющаяся начальником пожарной станции в Сан-Франциско. – Я всегда смотрю на общую компетентность, но при этом верю, что опыт материнства – в прошлом или в настоящем – является дополнительным преимуществом для соискателя». Хейес-Уайт считает, что родители в составе пожарной команды воплощают «служение обществу» – не только из-за ценности социального многообразия, но и в силу того, что, по ее мнению, родители по природе более эмоционально отзывчивы и существенно эффективнее взаимодействуют с окружающими. «Мы меняемся. Жизнь больше не вращается вокруг нас. Приходится брать на себя ответственность, и при этом, мне кажется, перед нами открываются новые горизонты».

Для пожарного это значит очень много. «Мы здесь живем как семья. Заботимся друг о друге. Когда работаешь по двадцать четыре часа, то и ешь с коллегами, и спишь в общей комнате. А кроме того, наш труд подразумевает заботу о других людях. Мы оказываем медицинскую помощь, часто имеем дело с эмоционально напряженными ситуациями. Когда необходимо уведомить семью о том, что с их близким случилась беда, невозможно переоценить способность к сочувствию, состраданию».

Как написала Сара Раддик еще двадцать пять лет назад, привычка заботиться позволяет совершенно иначе взглянуть на мир, в том числе – на выбранную профессию. Многие работающие матери воспринимают опыт опеки семьи как источник вдохновения для решения деловых задач. Джудит Мэтлофф, в прошлом – зарубежный корреспондент новостного агентства «Рейтер», в статье для Columbia Journalism Review цитирует еще нескольких коллег-матерей: все они отмечают, что родительство позволило им достичь нового профессионального уровня – они острее переживают человеческое страдание. «Я сделала множество невероятных фотографий женщин и детей на войне, а также голодающих, и эти снимки формируют мнение мирового сообщества, – говорит Синди Стрэнд, контролирующий редактор международного отдела CNN. – Но до рождения ребенка я этих кадров просто не замечала».

Материнство также обеспечивает быстрое возникновение глубокой взаимной заинтересованности в совершенно прозаическом смысле: базовое клиентское доверие мы «сдабриваем» эмоциональной «смазкой». К примеру, в магазине Mollie Stone в Гринбре (Калифорния) покупатели нередко выбирают очередь к Пэтти Очоа, даже если в другие кассы стоит меньше людей. Они хотят поделиться новостями о своих детях, получить толику сочувствия и выслушать о последних проделках подростков Очоа. «Через нас проходит огромное количество мам, так что с покупателями, у которых есть дети, я обязательно перекинусь словечком, – говорит Очоа. – У нас с ними выстраивается какая-то связь. Одиноким женщинам-кассирам этого просто не понять». Эта социальная надстройка выше классового расслоения. «Взглянем правде в глаза: у большей части топ-менеджеров есть дети, – говорит Кэтрин Лайонс, брокер коммерческой недвижимости в Манхэттене. – Поэтому, когда у меня родился ребенок, у нас появилась точка соприкосновения. Теперь нам всегда есть что обсудить. Некоторые клиенты прислали мне цветы, и большинство спрашивают при встрече, как дела у дочки. У нас есть общая тема для разговора, и эта тема – особенная».

Одно лишь осознание того, что жизнь других людей многомерна, может позволить человеку, безоглядно посвятившему себя карьере, взглянуть на мир совершенно иначе. Если вы не думаете практически ни о чем, кроме работы, весьма вероятно, что вы слишком цепляетесь за нее, преувеличиваете значение мелочей, и в конце концов коллеги сочтут вас совершенно невыносимым. До того, как я завела семью, я никак не могла понять своих редакторов. Они почему-то без конца жаловались на то, как я щепетильна к своим текстам, а я переписывала их по несколько раз, еще долго после окончательного срока сдачи. Я самоуверенно считала, что их раздражает мой перфекционизм, а бедняжки просто хотели поскорее попасть домой. Я и сегодня не в состоянии удержаться, чтобы не посидеть над текстом «еще самую чуточку», но это ничто по сравнению с тем, как все было раньше. Я сама спешу к семье. Как многие другие мамы. Я очень горжусь своей работой, но чувствую, что упустила бы что-то важное, если бы не вкладывалась в детей. Мое интервью с Рэйоной Шарпнэк в целом было легким и непринужденным, но в конце она высказалась так: «Если твои дети станут стелиться перед системой, я и слышать про эту книжку не хочу».

Глава 11 Больше, чем прежде Почему современная мать должна быть умной

Иногда я чувствую, что одной лишь маме известно, кто я – скрытный мальчишка, нарушитель границ, придурок за закрытой дверью.

Джеймс Атлас. Матери и сыновья – их собственными словами

Мэриан Зандмейер знала, что у ее шестнадцатилетней дочери серьезные проблемы, хотя два врача убеждали ее не тревожиться. Дарра жаловалась на сильные головные боли и на странное ощущение, будто внутри что-то «плещется». Беспокойство нарастало, и Зандмейер, писательница-фрилансер, по совместительству редактор в Мерионе (Пенсильвания), последовала примеру десятков миллионов американцев, на чьи вопросы врачи не могли или не хотели отвечать. Она приступила к поискам в интернете, чтобы самостоятельно диагностировать заболевание Дарры.

Вскоре Зандмейер обнаружила, что у ее дочери очень редкая неврологическая реакция на миноциклин – антибиотик, который девочка принимала для лечения проблем с кожей. В результате вокруг мозга накапливалась жидкость, и, если бы процесс не остановили, это привело бы к хроническим болям и слепоте. Врач Дарры даже не спросил, принимает ли она лекарства. Девочка перестала пить препарат, и в течение нескольких дней симптомы исчезли. Позже Зандмейер опубликовала в соавторстве статью, где изложила эту историю. Редактор газеты озаглавил публикацию «Прими аспирин, и вперед, в интернет».

Раньше материнство требовало больше физических сил. Постирать подгузники, приготовить еду – не из полуфабрикатов, погладить одежду… Сейчас нам тоже иногда нужно поработать руками, но объем задач несопоставим. Сегодня мы прилагаем гораздо больше умственных усилий, женщины уже не спят на ходу, а думают. В эпоху исков о профессиональной небрежности, недоверия и бесконечных «независимых консультаций», прежние авторитеты – от врачей до школьных учителей и бабушек – уже не кажутся надежными. В итоге в качестве опоры остаются исключительно матери: одинокие информационные аналитики, изучающие круглосуточный новостной цикл… Наше главное преимущество – уникальное чувство ответственности. Мы вынуждены быть умными и иногда еще совершенствоваться в процессе.

Тенденция, в рамках которой материнство требует идеальных когнитивных способностей, прослеживается, в широком смысле, как эволюционное явление. У прочих млекопитающих родительское поведение ослабевает по мере взросления детенышей, оставляя сильнейший нейрохимический след. Мозг человека развивается гораздо дольше, родители интенсивно опекают ребенка на протяжении десяти, а то и двадцати лет. В эти долгие годы мать использует все свои умственные ресурсы, чтобы оградить растущего ребенка от нередко опасного мира.

В главе 10 обсуждалось, как особый «материнский» интеллект помогает ей успешно реализовываться на рынке труда, в мире экономических отношений. Сейчас мы побеседуем о важности такого интеллекта для того, чтобы указывать детям путь в реалиях нашей культуры, существующей под лозунгом «Предупрежден – значит, вооружен!». Поток информации буквально сбивает с ног, ничего нельзя принимать на веру, нужны небывалая придирчивость и сообразительность. Но матери, заботящиеся не только о себе, но и о детях, пожалуй, должны быть буквально гениями смекалки.

В перспективе нескольких поколений на изменения в структуре мозга, связанные с материнством, особенно повлияли четыре направления развития. Во-первых, речь идет о современном течении, связанном с теориями и рекомендациями касательно родительства – в последние годы эти выкладки оказались подкреплены нейробиологическими исследованиями. (Теперь матери считаются до некоторой степени ответственными за то, как устроена у детей мозговая «проводка».) Во-вторых, появляются новые, порой очень сложные задачи, подобные той, что стояла перед Зандмейер. (Матери все чаще ставят под сомнение мнение врачей.) В-третьих, ухудшается качество образования в средней школе, при этом конкурс в колледж растет, уровень вступительных экзаменов повышается, а конкуренция на рынке труда становится все жестче. (Матери как никогда должны быть в курсе академических тенденций, публично озвучивать свою позицию и в то же время помогать делать домашние задания – возможно, начиная с детского сада.) И, наконец, не будем сбрасывать со счетов невероятную страсть к потреблению в обществе – она угрожает не только нашим детям, но и природе, миру, который они унаследуют. (Сознательные матери вынуждены постоянно балансировать между сиюминутным удобством и долгосрочными последствиями.)

Расширившийся круг обязанностей усиливает важность сопротивления женщин стереотипу о «материнстве головного мозга»: иначе нам не хватит уверенности, чтобы оспаривать мнение авторитетов. А ведь именно это становится нашей первоочередной задачей. «Роль матери как переговорщика в рамках своей культуры, культурного слоя часто недооценивается. А ведь она вынуждена одновременно существовать внутри культуры и противостоять ей», – говорит Сара Раддик. Она добавляет, что это задача «сложнее, чем кажется для стороннего наблюдателя, а в наши дни требует просто титанических усилий».

«Интенсивное материнство» и смышленые малыши

На исходе 1990-х («десятилетия мозга») метаобращение западной культуры к матери гласило: вы не справились со своей ролью, если не начали развивать мозг наследника еще внутриутробно. Самыми популярными подарками будущей матери стали видео из серии «Baby Mozart», пинетки с колокольчиками, чтобы новорожденный учился осознавать свое тело, черно-белые мобили Infant-Stim, специально спроектированные для привлечения и удержания взгляда младенца. Движение, известное как Better Baby («Лучший малыш»), основанное институтами достижения потенциала человека в Филадельфии, нахваливало своих выпускников. Так, один четырехлетка, по словам организаторов, «читал для удовольствия, выполнял множество домашних обязанностей, играл на скрипке по методу Сузуки, пробегал почти пятикилометровую дистанцию и превосходно плавал». Казалось, юный мозг обладает неведомым прежде и незадействованным потенциалом. Если в 1970-х общество говорило матери, выражаясь словами писателя Филипа Рота, «отвали – задушишь!», то новым лозунгом стал девиз: «Делай больше!.. Больше! Больше!»

В 1997 году родители нервно передавали друг другу журнал Times, где в заглавной статье нейробиологи обсуждали крохотные «окна роста», открывающиеся (и закрывающиеся!) в мозге взрослеющего ребенка… Оказалось, что для максимально эффективного обучения иностранным языкам и музыке существуют жесткие сроки! Автор предупреждал:

В наши дни матерям и отцам особенно остро не хватает времени, многих родителей уже мучает чувство вины за часы, что они проводят вдали от детей. Однако результаты лабораторных экспериментов с большой вероятностью лишь усилят наше беспокойство, особенно – за малышей, заботу о которых поручают чужим людям. Согласно последним данным, невозможно переоценить значение активного присутствия родителей в жизни ребенка. Найдите время понянчить младенца, поболтать с ним, обеспечьте ему стимулы для развития.

Развитие детского мозга все сильнее напоминало родительские состязания. В 2004 году статья в The Wall Street Journal объявила начало новой эпохи: «Разговоры с животом: Последнее слово в раннем развитии». В статье шла речь о женщине, «решившей придать эмбриону максимальное стартовое ускорение». Она консультировалась у академических специалистов, как «извлечь максимум из времени, которое ребенок проводит в матке». Также описывались технические новинки, способствующие раннему развитию, к примеру, BabyPlus Prenatal Education System – электронное устройство, издающее ритмичные звуки; в рекламе говорилось, что это звуковой аналог витаминов для беременных. Родители пытались привить любовь к классической музыке посредством CD и маленьких наушников. Я сама это делала в 1995 году – бедный эмбрион Джоуи! Мне удалось остановиться благодаря брату – Джим отметил, что, судя по выражению лица Джоуи на ультразвуковом снимке, он орет: «Хватит этой *&^%! Что за убожество?!» Возможно, брат был прав: по современным экспертным данным, пренатальные концерты могут нарушать сон ребенка.

Однако многие матери и сегодня чувствуют себя обязанными «родительствовать» буквально с первых дней беременности. Ажиотаж подогревают новейшие сведения о серьезных преимуществах, которые обеспечивает активное участие в жизни ребенка. В том же году, когда в Times на первой полосе вышла статья о детском мозге, безумие достигло апогея. Социолог Шэрон Хэйз ввела для описания нового стандарта родительства термин «интенсивное материнство». По мнению Хэйз, не последнюю роль в повышении планки материнского идеала сыграло современное изобилие литературы по воспитанию детей. Она отмечает, что более 90 % американских мам, принимавших участие в опросе, прочитали как минимум одно такое издание. Хотя у нас нет аналогичных данных по другим странам, Хэйз утверждает, что реакция на ее книгу за пределами Соединенных Штатов (особенно в Германии, но также и в Великобритании, Франции, Аргентине и Бразилии), убедила ее, что мы имеем дело с глобальным феноменом. «Чем более развит у нас капитализм, тем больше будет рекомендаций по воспитанию детей», – говорит она. Хэйз считает одной из причин такого положения вещей массовый выход женщин на рынок труда. В то же время работники становятся более мобильными, а поддержка со стороны бабушек, дедушек и прочей родни остается в прошлом. «В обществах такого рода семья становится последним бастионом близости, уюта, при этом родственная поддержка стремится к нулю, поэтому роль матери выходит на первый план, – рассуждает Хэйз. – Все с ума сходят, пытаясь понять, как приспособиться к этим условиям».

Хэйз подчеркивает, что степень современной одержимости развитием детского мозга кажется предыдущим поколениям матерей просто нелепицей. В странах, где опора на расширенную семью остается нормой, например в России, подобные тенденции также вызывают смех. «После интервью на радио "Свобода", я узнала, что русские женщины посчитали все эти идеи просто уморительными, – говорит она. – Сама мысль о том, что женщина должна следовать четкому своду правил, если она хочет быть мамой, насмешила их буквально до слез».

По данным, собранным Хэйз и ее коллегами, в конце 1990-х американские мамы проводили с детьми столько же времени (или даже больше), чем тридцать лет назад, и это несмотря на то, что большинство женщин теперь работают вне дома. Для многих из них такая ситуация означает серьезное сокращение часов для отдыха, в том числе сна. Кроме того, изменилось не только количество времени, проводимого с детьми, изменилась насыщенность этого времени. «Когда мама отправляла меня играть на улице на весь день, она говорила, что занимается мной, – вспоминает Хэйз. – Но современные матери не считают, что посвящали время детям, если только эти часы не были полностью, безоговорочно отданы ребенку». По мнению Хэйз, убежденность, что малыш обделен вниманием, если его постоянно не занимают, развлекают и развивают, приводит к новым решениям в контексте заботы о детях. Многие матери теряют веру в простое решение – позволить родственникам заботиться о ребенке, даже если они рядом и готовы помочь, а сама мать стеснена в средствах. Вместо этого они ищут профессионалов, а ведь для этого нужны не только деньги, но и умственные усилия: прежде чем выбрать специалиста, необходимо разобраться в теме. Матери, у которых еще остаются силы, чувствуют себя обязанными нагромоздить в расписании побольше развивающих секций и кружков помимо школы.

Также матери не дает спать спокойно вопрос детской дисциплины – раньше эту проблему решали простыми методами. Буквально одно-два поколения назад социально приемлемым, если не одобряемым, считалось физическое наказание. Однако сейчас стандартом западной культуры стала техника договоренностей, требующая постоянной мыслительной работы. Смена парадигмы, согласно Питеру Стернсу, автору книги «Взволнованные родители: История современного воспитания детей в Америке» (Anxious Parents: A History of Modern Child-Rearing in America), связана с фундаментально изменившимся поствикторианским восприятием отпрысков. Раньше дети считались крепкими и выносливыми, сейчас – ранимыми и мягкими. В результате родители оказались между двух огней: авторы руководств проповедуют снисходительность, социальные критики сетуют на вседозволенность.

И снова матери чаще, чем отцы, импровизируют с убеждением, торговлей и подкупом – компонентами современной дисциплины. Многие мужчины отказываются от старой как мир роли злого полицейского, поэтому проверенная временем угроза «Вот погоди, придет домой папа!..» превращается в пустышку. В результате матери, которые обычно проводят больше времени с детьми, отдуваются за обоих родителей – читают книги, посещают семинары и составляют графики поощрений и наказаний. «За последние два года я была на двух мастер-классах для родителей и опробовала пять поведенческих программ, – говорит Мишель Буллар, стюардесса и мать двоих младших школьников. – Все они помогают лишь на некоторое время, а потом нужно искать что-то новое. Когда я была ребенком, мое мнение не имело никакого значения, оно никого не интересовало. Не думаю, что это правильный подход: все наше поколение живет с чувством подавленного раздражения. Но с этим современным методом на мою личную терапию уходит просто уйма денег!»

Тревоги о здоровье, ненадежные советы врачей

Воспитание детей отнюдь не казалось моим родителям увеселительной прогулкой. При этом они не пристегивались в машине, курили, не открывая окон, уезжали из города без мобильников, а иногда мы даже ужинали при включенном телевизоре. Когда речь заходит о моих детях, я боюсь. Боюсь повсеместного распространения астмы, аутизма и аллергий вдобавок к антибиотикоустойчивым заболеваниям, сибирской язве, коровьему бешенству, изменениям климата, распространению ядерного оружия и, чтобы уж ничего не упустить, перхлорату – токсичному элементу ракетного топлива, обнаруженному в коровьем молоке какое-то время назад.

Нашим прародительницам в глубине веков было достаточно принюхаться к ветру или вслушаться в звериный рев, мы же читаем газеты, проглядываем электронную почту, анализируем уровень безопасности и, словно сумасшедшие, переписываемся в соцсетях, чтобы осознанно и эффективно оберегать свое потомство. И разумеется, как в молитве о душевном покое, нам необходима мудрость, чтобы различать, что мы можем и не можем изменить.

Темперамент, доставшийся при рождении, и доступ к информации, который гарантирует профессия журналиста, обеспечивают мне возможность нервничать по поводу необыкновенно широкого списка потенциальных проблем. Однако даже самые спокойные мамы, которые принципиально не читают газет, неизбежно столкнутся по меньшей мере с парой-тройкой фундаментальных угроз здоровью.

Беглого взгляда на школьный двор достаточно, чтобы заметить одну из глобальных проблем современности: удручающее распространение детской полноты. Ребятишки по всему миру стремительно набирают лишний вес. В Соединенных Штатах с 1980-х до начала нового тысячелетия количество страдающих ожирением детей удвоилось. Каждый пятый ребенок в Америке относится к группе риска по гипертонии, диабету и проблемам с сердцем. Взрослые в большинстве развитых и многих развивающихся странах также имеют массу проблем. Всемирная организация здравоохранения объясняет это разнообразными опасностями современной жизни, в том числе повсеместной круглосуточной доступностью телевидения, активным продвижением и рекламой высококалорийной пищи, популярностью ресторанов и заведений быстрого питания. Так как именно матери обычно покупают продукты для всей семьи, пакуют обеды, готовят и продумывают расписание спортивных занятий, выдергивают из розетки компьютер и телевизор, наша разумность в данном случае может сыграть ключевую роль. Однако не стоит забывать: мы противостоим культуре, где школы сократили количество часов спорта и установили автоматы с колой, а учителя начальных классов раздают леденцы, чтобы взбодрить детей перед рутинными тестами. При этом школа находится в двух кварталах от дома, но детей возят на машине, а дни рождения родители организуют в «Макдоналдсе».

Еще одна значительная перемена – лишь несколько последних поколений осознали опасность остаточного количества пестицидов в продуктах. До публикации книги Рэйчел Карсон[17] «Безмолвная весна» (1962) эту угрозу общество попросту игнорировало. Сейчас, спустя сорок лет, миллионы ответственных родителей учитывают предостережения экологов: общеизвестно, что определенные химикаты могут вызывать врожденные пороки развития, рак и повреждения нервной системы, причем самой уязвимой группой являются дети.

Мощное, всеохватывающее развитие индустрии органических продуктов на протяжении последних десятилетий привело к тому, что «хорошая мать» заботится также об условиях производства любимой еды. В современной культуре сформировались новые ожидания: женщины должны обращать внимание на производителей продукции и не забывать читать при покупке этикетки: не дай бог найти в составе что-нибудь мерзкое вроде трансжиров – частично гидрогенизированных растительных жиров, которые увеличивают срок хранения продукта, но приводят к образованию тромбов.

Мамы больше не могут безнаказанно сидеть и читать журнал при посещении педиатра. По итогам изменений в системе здравоохранения в США, в стране ведутся дискуссии: есть мнение, что в результате врачи стали уделять пациенту меньше чистого времени. Но в любом случае, даже если это не так, люди теряют доверие к официальной медицине. Скандал 2004 года, когда выяснилось, что врачам доплачивают крупные фармакологические компании, чтобы они выписывали «нужные» рецепты, оказался лишь еще одной вехой на этом долгом, печальном пути: общественный статус терапевтов неуклонно снижается. Матери предпочитают самостоятельно разбираться в проблеме, чтобы задавать врачу конкретные вопросы. «Ни один доктор из тех, с кем я консультировалась, не проявил и доли той ответственности и мотивации, с которыми я отнеслась к здоровью моего ребенка», – вспоминает Зандмейер, чья дочь страдала от серьезных побочных эффектов в связи с приемом антибиотика. Именно личная мотивация заставила ее найти сайт , где она впервые прочитала, что препарат миноциклин может быть опасен. Позже Зандмейер писала, как благодарна мирозданию за возможность и умение пользовать интернетом – ведь миллионы родителей лишены этого шанса.

На самом деле сегодня матери из самых разных социальных слоев осваивают интернет-грамотность. По приблизительным оценкам, более 40 миллионов американцев ищут информацию по вопросам здоровья в Сети. Анна Брэнскам, фармацевт в аптеке в районе залива Сан-Франциско, пошла по этому пути, когда педиатр не восприняла всерьез беспокойство Брэнскам по поводу полноты ее дочери. «Она сказала мне просто наблюдать и делать, что могу», – вспоминает встревоженная мама. Вместо этого Брэнскам нашла сайт , где были собраны ссылки, связанные с воспитанием детей и младших школьников, советы, как есть меньше, истории успеха и чаты для общения с другими людьми, страдающими от избыточного веса. «Сначала я думала – неужели это на нее подействует? – рассказывает Брэнскам. – Но у них начался диалог… мы получили помощь».

Сотни и тысячи матерей ищут в интернете ответ на еще один распространенный вопрос, касающийся детского здоровья: «Следовать ли рекомендациям учителя или врача, лечить ли ребенка препаратами, если в школе он ведет себя рассеянно или кажется депрессивным?» Практика медикаментозной помощи детям получила распространение в середине 1990-х и со временем обрела такую популярность (производство риталина, препарата для коррекции дефицита внимания, с 1990 по 1995 год увеличилось на 500 %), что легко усомниться, не подводим ли мы ребенка, лишая его фармацевтической поддержки. Врачи и учителя часто подчеркивают, как страдает самооценка ребенка, если он или она отстает от одноклассников. В то же время исследователи обнаружили серьезные побочные эффекты при лечении детей антидепрессантами и стимуляторами. В итоге выбор у родителей невелик: искать заслуживающего доверия терапевта, полагаться на интуицию и, как всегда, собирать информацию и мужественно противостоять модным культурным веяниям.

Домашняя работа

На днях я сидела на кухне с подругой Иди Вейнсофф, талантливой учительницей пятых классов. Она просвещала меня на предмет потенциального дизайна трехмерной модели черной дыры в пространстве. Мой сын Джоуи, третьеклассник, выбравший эту тему для школьного доклада, сидел с другом в своей комнате и безмятежно менялся с ним карточками с покемонами. «Чему учат детей эти творческие проекты?» – спросила Иди. И сама же ответила: «Что мамы все сделают за них». В 2000 году почти 60 % американских родителей оказывали детям «значительную» помощь с домашними заданиями. Некоторые поясняли, что в ином случае работа просто не будет выполнена – такие данные приводит Стернс, автор «Взволнованных родителей». Один лишь объем домашней работы заставил чиновников на руководящих постах некоторых городов (например, Александрии в Вирджинии) принять законы, ограничивающие нагрузку. Также родители многих учеников начальной школы жалуются, что интеллектуальный уровень заданий превышает не только детские возможности, но и их собственные.

Матери часто попадают в безнадежную ситуацию: считать детскую домашнюю работу своей обязанностью (удар по трудолюбию наших отпрысков) или заставлять их биться над исследованиями – подстрочные примечания, иллюстрации, список использованной литературы – в семь лет (удар по их самооценке)? Когда я разглядывала «сказочных» марионеток на последнем дне открытых дверей у второклассников, у меня появились определенные догадки касательно того, чем занимаются остальные мамы в свободное время. Возможно, я нанесла непоправимый урон самооценке сына: мы сдали учительнице дракона, сделанного из носка, с бумажными крыльями и глазами-бусинками. Подозреваю, что остальные родители обратились к услугам профессиональных мастеров рукоделия – на полках красовались безупречные модели из папье-маше. Впрочем, возможно, все они гениальны, как моя Иди.

Немалой частью внеурочной нагрузки, которая ложится на плечи мам после собственного напряженного рабочего дня, является помощь детям в подготовке к экзаменам, в том числе к стандартизированным тестам, распространенным по всей стране уже с начальной школы. Жесткие стандарты, которые навязывает общеобразовательной школе современная политика, в свою очередь, вынуждают мам сомневаться в предложенной программе. Если родители могут позволить себе лишний год в детском саду, они, насколько возможно, откладывают начало занятий. Некоторые матери не допускают детей до бесконечных государственных тестов с их жесткими стандартами. Есть и те, кто целенаправленно изучает разнообразные специальные ресурсы на случай выявления физического либо умственного отставания. Сейчас таковыми считаются проблемы с речью, с учебой и даже (как в школе у моих детей) сложности с «сенсорной ориентацией в пространстве». В 2004 году в школьном округе Сан-Франциско более 20 % из приблизительно 56 000 зарегистрированных детей признали нуждающимися в специальной поддержке в связи с наличием одной или нескольких физических, учебных или эмоциональных проблем. Государство предлагает родителям разнообразную помощь – методическую, речевую и языковую поддержку, дополнительные занятия, реабилитационную терапию, содействие маломобильным детям. Если ребенок попадает в одну из перечисленных выше групп, а учитель не обратил внимания на заболевание, разобраться в ситуации и добиться помощи для ребенка становится вашей обязанностью, а иначе он станет аутсайдером – из-за вас.

Но предположим, что ребенок адаптировался к школьной системе и даже делает успехи. Теперь перед вами новая изощренная задача – помочь ему с подготовкой к колледжу и даже к работе в новом мире конкурентной экономики – сокращение рабочих мест привело к расширению круга материнских обязанностей. Родители вынуждены подключать все свои способности, чтобы дети не только набирали необходимые баллы, но и примерно к восьми годам уже блистали своим развитием, альтруизмом и творческими внепрограммными интересами. «Они постоянно повышают планку, – Кэрол Гиффорд тревожит, что ее сын не интересуется почти ничем, кроме видеоигр. – Раньше поступить в колледж при Калифорнийском университете было относительно просто, но сегодня абитуриент должен иметь средний балл успеваемости от 3,9, набрать 1300 баллов в тесте на проверку академических способностей и построить церковь в Никарагуа».

И как будто ставки и так уже недостаточно высоки – родители в современных промышленно развитых странах знают, что конкуренция за рабочие места в условиях продолжающейся глобализации экономики будет лишь расти. Мама говорила нам, чтобы мы доедали овощи – ведь голодающие дети в Китае и Индии не могут себе позволить такую роскошь. Я говорю сыновьям, чтобы учились прилежнее, иначе дети в Китае и Индии смогут их обойти.

Покупай, малыш!

Задачка для ума, которая стоит перед современной матерью: вырастить здорового и образованного ребенка – еще усложняется упорными усилиями могущественных корпораций, которые уже давно получили бы практически неограниченный доступ к развивающемуся детскому мозгу, если бы не сопротивление родителей. Неблагодарная миссия: мы вынуждены анализировать содержание, переключать каналы, возможно, вообще отказаться от телевизора и отвечать «нет» на постоянные просьбы приобрести очередной дорогой электронный девайс.

По данным Nielsen Media Research, к 2000 году типичный американский ребенок в возрасте от двух до семнадцати лет проводил в среднем почти двадцать часов в неделю перед телевизором. Для сравнения – на общение с детьми по душам среднестатистические родители тратят 38,5 минуты в неделю. И даже если вы относитесь к нерепрезентативному меньшинству семей, которые не смотрят ТВ, вполне может выясниться, что ваш детский сад или даже начальная школа не разделяют ваши ценности. Исследование 1994 года показало, что в 70 % детских садов в течение дня работает телевизор.

Телевидение вредно для ребенка по двум причинам, помимо того, что оно попросту мешает ему заняться чем-то более полезным, например, спортом или чтением. Во-первых, на экране ребенок видит невероятное количество насилия. Согласно докладу организации Kaiser Family Foundation от 2003 года, почти две трети телепрограмм демонстрируют насилие, средняя частота эпизодов составляет шесть в час. Марко Якобони, специалист по сканированию мозга Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, относится к группе ученых, которые считают, что мы недостаточно серьезно относимся к приведенной статистике. По его словам, исследования мозга (в том числе, зеркальные нейроны, о которых шла речь в главе 8) безоговорочно свидетельствуют, что ребенок, многократно наблюдавший насилие, с большей вероятностью применит насилие сам. «Человек, который снова и снова видит жестокость, легче воспроизведет увиденное, потому что в мозге регулярно активируются те же моторные области, что и при совершении самого акта насилия», – говорит Якобони.

Во-вторых, детям вредит реклама. Мы уже вышли на исторически беспрецедентный уровень потребления. По данным множества исследований, подобная тенденция идет во вред ценностям наших детей и окружающей среде: эксплуатация природных ресурсов и переработка отходов наносят экологии непоправимый ущерб. К 2004 году затраты на маркетинг и рекламу, специально рассчитанные на зрителей юного возраста, увеличились до пятнадцати миллиардов долларов в год. Среднестатистический ребенок ежегодно просматривает более 40 000 телевизионных рекламных роликов. По данным еще одного опроса, проводившегося в том же году, 87 % американцев считают, что так называемая культура потребления затрудняет привитие детям положительных ценностей. Но в условиях свободной рыночной экономики (сравните со Швецией, где непосредственное обращение в рекламе к детям младше двенадцати лет карается законом) в задачу родителей входит не только ограничивать время перед телевизором и анализировать содержание передач, но и поощрять другие увлечения, а также сдерживать потребительские порывы детей.

Лицом к лицу со временем

Сегодня, когда большинство родителей в США работают вне дома, матери приходится оценивать, когда и в каком объеме детям на самом деле необходимо наше общение и как это общение организовать? Чтобы взвешенно ответить на данный вопрос, учитывая конкретную ситуацию именно в вашей семье, нужно быть в курсе современных данных касательно потребностей ребенка – и в который раз найти в себе силы, чтобы противостоять культурному давлению и моде. Основная сложность в том, что в последние годы нас буквально захлестывает противоречивая информация. Приведем расхожую цитату: «Вам скучно? Значит, вы плохо слушали».

Вопрос, в чем состоят потребности ребенка, простым не был никогда, но с популяризацией теории британского психоаналитика Джона Боулби (примерно конец 1960-х) тема стала совершенно запутанной. В своей фундаментальной книжной трилогии и публичных лекциях Боулби акцентировал внимание на генетически запрограммированной потребности человеческого ребенка (у других приматов она также присутствует) привязываться к одной заслуживающей доверия фигуре, предпочтительно к матери. Он предупреждал читателей и слушателей, что именно качество этой связи в первую очередь определяет все дальнейшее эмоциональное развитие ребенка. Теория Боулби получила известность примерно в то же время, когда миллионы американок размышляли, воспользоваться ли возможностями открывшегося для них рынка труда. Женщины, имевшие принципиальную свободу выбора – их потенциальный доход не оказывал существенного влияния на финансовое состояние семьи, – чувствовали себя обязанными хорошенько взвесить, как скажется их выход на работу на благополучии ребенка. А те, кто был лишен возможности выбирать, мучились от чудовищного чувства вины.

Однако спустя примерно тридцать лет матери нашли утешение в невероятно противоречивой книге Джудит Рич Харрис «Воспитательная ложь»[18]. В прошлом – автор учебников, в настоящем – бабушка, Харрис цитировала многочисленные исследования, доказывая, что в долгосрочной перспективе родительский вклад влияет на ребенка гораздо меньше, чем врожденный темперамент, очередность рождения и сверстники. К примеру, изучение однояйцевых близнецов, воспитывавшихся порознь, позволяет предположить, что примерно 50 % свойств личности взрослого человека определяется генетическими факторами. Воспитание же в одном доме, судя по всему, весьма слабо воздействует на формирование личности близнецов. В своих интервью Харрис еще более убедительна. Как-то раз она отметила, что люди часто не хотят заводить детей, ошибочно полагая, будто материнство неизбежно сопряжено с чудовищной ответственностью. «Если бы они знали, что это нормально – родить ребенка и доверить воспитание няне, или отдать его в детский сад, или даже отправить в школу-пансион, возможно, они смогли бы поверить, что все будет хорошо», – говорит Харрис.

Журнал New Yorker назвал книгу Харрис «чрезвычайно обоснованным наступлением на все без исключения принципы развития ребенка». Однако умиротворение, которое надеялась привнести Харрис, быстро рассеялось. В начале нового тысячелетия разгорелись как никогда жаркие споры относительно материнского вклада и потребностей ребенка, и на сей раз ученые решительно вступили в бой.

В сентябре 2003 года Комиссия по детям в группе риска (Commission on Children at Risk) – объединение выдающихся ученых и врачей, а также официальных представителей YMCA (Юношеской христианской ассоциации), опубликовала доклад, осветивший участившиеся случаи эмоциональных и поведенческих проблем у детей, включая депрессию, суицидальные наклонности, насилие и повышенную тревожность. (К примеру, по данным комиссии, 21 % детей в возрасте от девяти до семнадцати лет «имеют диагностируемое психическое расстройство либо зависимость».) Доклад получил название «В тесной связи» (Hardwired to Connect). Специалисты представили подробное научное обоснование потребности ребенка в сильной привязанности к другим людям. По утверждению авторов, на данный момент эта потребность, в целом, не удовлетворяется. Хотя ученые не выдвинули прямых обвинений в адрес матерей, в докладе приводились данные исследований с участием животных. Стивен Суоми, психолог Национального института детского здоровья и развития человека, показал, что сильная материнская забота позволила улучшить функционирование мозга у макак-резусов, генетически предрасположенных к высокому уровню тревожности, агрессии, депрессии и химической зависимости.

Телевизионная программа «Доброе утро, Америка» назвала доклад «убедительным призывом к американским родителям наконец проснуться». Проект «Материнство» (Motherhood Project), спонсируемый консервативным Институтом американских ценностей, выступил с программным заявлением: благодаря данным доклада «матери должны собраться с силами и обозначить, что именно они, матери, играют ключевую роль в развитии ребенка; нас нелегко заменить другими людьми. Благодаря данным доклада мы должны найти мужество и провозгласить связь матери и ребенка вопросом феминизма и вопросом прав человека».

Суоми был не одинок – убедительных данных о непреходящей ценности «хорошего материнства» нашлось предостаточно. Однако с научной точки зрения вопрос остается открытым – должна ли сама мать обеспечивать эти блага. В любопытнейшем исследовании 1997 года ученые, изучавшие поведение крыс, заметили, что детеныши, которых матери с энтузиазмом вылизывали и всячески холили, вырастали гораздо более жизнестойкими и менее тревожными.

Изучение человеческого поведения также позволяет сделать однозначные выводы о родительском влиянии на стрессоустойчивость ребенка. С конца 1980-х Марк Флинн, профессор антропологии в Миссурийском университете, изучал группу детей (в составе почти трехсот человек), проживавших в уединенной деревне Бва Мавего на острове в Карибском море. Это одно из самых долгосрочных и интенсивных исследований такого рода на сегодняшний день. Флинн собрал около 25 000 образцов детской слюны, фиксируя уровень гормона стресса кортизола, а также определил другие показатели здоровья, параллельно отмечая события повседневной жизни ребятишек.

На основании полученных данных Флинн делает вывод, что именно качество семейной жизни является базовым формирующим фактором физического и умственного здоровья детей. В отличии от Харрис, он убежден, что влияние родителей куда более значимо, чем сверстников. Флинн отмечает, что после конфликта с товарищами по игре уровень кортизола у ребенка почти не меняется, но когда его же ругает родитель, содержание гормона стресса в слюне резко растет. «У ребенка нет задачи важнее, чем выяснить, что веселит и что печалит его близких», – говорит он. Также Флинн обнаружил, что у детей с обоими биологическими родителями уровень кортизола в среднем ниже, они больше весят и стабильнее растут, чем дети, живущие с мачехами или отчимами или же с одинокими родителями без поддержки родственников.

Немного найдется матерей, которые, прочитав этот доклад, не задумались бы, как справляются они сами. Достаточно ли мы «вылизываем», холим и лелеем наших отпрысков? Однако для большинства родителей все же очевидно, что мир, где мы воспитываем детей, гораздо сложнее, чем лабораторный вольер или даже деревня Бва Мавего. Мы вынуждены лавировать между эмоциональными и материальными потребностями ребенка и собственными нуждами. По словам Равенны Хелсон, социолога из Беркли, наблюдавшей выпускниц колледжа Миллс с 1950-х, больше половины женщин рассказывают, что страдали от депрессии, когда их дети были маленькими. Хелсон предполагает, что причиной расстройства была безработица. Они вообразить не могли, во что превратится их жизнь, когда дети вырастут. Ведь в это же время другие женщины начинали исследовать беспрецедентно новые возможности. Сегодня, говорит Хелсон, матери не так сильно переживают из-за конфликта между работой и детьми, хотя, пожалуй, они – воспользуемся формулировкой Хелсон – чаще «злятся».

Представляется маловероятным, что матери, как бы ни разгорелся этот внутренний спор, дружными рядами отправятся по домам, откажутся от финансовой самостоятельности и обменяют «злость» на «депрессию». Скорее всего, мы продолжим ломать голову и искать способы как примирить непримиримое. На День матери в 2004 году The New York Times опубликовала таблицу, где сравнивалась жизнь матерей, работающих вне дома, и остальных мам. У работающих женщин оказалось существенно меньше свободного времени, они реже смотрели телевизор, меньше спали и, в сравнении со второй группой, утверждали, что «вечно куда-то бегут». Однако, когда речь зашла об общем качестве жизни, 85 % подтвердили, что семейная жизнь приносит им «глубокое удовлетворение». В группе домохозяек такой ответ дали лишь 77 % опрошенных.

По данным многих исследований, материнская депрессия может отразиться на детях. Если это так, разумным будет предположить, что у более удовлетворенных матерей будут более счастливые дети, особенно учитывая, что мы, судя по всему, проводим с ними столько же времени, сколько и наши мамы. В то же время многих женщин беспокоит – и не без причины, что работа отнимет их у детей, причем именно тогда, когда мы нужны им больше всего. В следующей главе мы обсудим, что составление рабочего расписания, позволяющего в полной мере выполнять родительские обязанности, – одна из сложнейших задач в нашей в жизни. Впрочем, современные работодатели и сотрудники значительно продвинулись на пути поиска решений этого вопроса.

Часть IV Что теперь?

Глава 12 Переписываем материнскую программу Идеи для мозговитых путешественников

Страстное желание матери сохранить любимым детям жизнь является смыслообразующим фактом, базовым, фундаментальным, само собой разумеющимся – обычно нам даже не приходит в голову упомянуть его. Так, говоря о дневном свете, мы подразумеваем солнце.

Жанна Маламуд Смит

Джейн Любченко – одна из самых успешных женщин-ученых нашего времени, и ее должность профессора зоологии не мешает ей реализовываться в материнстве. В начале карьеры Любченко и ее муж Брюс Мендж, также профессор колледжа, отказались от позиций в Гарварде, выбрав редкую возможность разделить на двоих полную ставку преподавателя в Государственном университете Орегона. Достигнутая договоренность позволяла им обоим заниматься воспитанием двоих сыновей. При этом Любченко не терзали тревоги, которые могли бы плохо сказаться на ее блестящей научной деятельности.

Потеря для Гарварда обернулась благословением для Орегона. Сотрудничество с Любченко значительно повысило престиж университета. Ее исследования приливных водоемов на скалистом побережье Тихого океана получали многочисленные гранты и премии, ее бывшие студенты сами становились преподавателями, она получила известность как первая женщина – президент Американской ассоциации содействия развитию науки. При этом Любченко дольше года кормила обоих детей грудью, позже тренировала их бейсбольную и футбольную команды и вместе с Менджем подавала студентам впечатляющий пример – как преуспеть в науке, не обделяя вниманием семью, как не пустить под откос карьеру, приняв за должное «материнскую участь». «Огромным преимуществом, о котором я поначалу даже не задумывался, было их очевидное счастье», – говорит Фредерик Хорн, бывший декан и научный руководитель семейной пары. Ему довелось сотрудничать еще с несколькими семьями, распределявшими одну ставку: «Безусловно, что счастья помогало им лучше работать».

Для матери, чтобы реализовать свой потенциал на работе, необходим определенный уровень благополучия дома. Для большинства женщин разумный минимум включает, во-первых, знание, что дети в безопасности и окружены заботой. Во-вторых, мамам нужно проводить достаточное количество времени с детьми, чтобы чувствовать себя достаточно хорошими родителями. В-третьих, все это должно некоторым образом вписываться в семейный бюджет. «Безработные мамы – это же клад, сокровище, они только и ждут работодателей, они так много могут дать, они будут трудиться настолько усердно и качественно… Им всего лишь нужно знать, что они не подведут при этом своих детей», – говорит Кэтрин Грей, работающая мать, президент научно-исследовательского центра The Natural Step, занимающегося проблемами окружающей среды.

В первые годы нового тысячелетия это условие казалось невыполнимым – в результате сокращения рынка труда возникла конъюнктура, выгодная для работодателя, но не для талантливых соискателей. В то время почти треть американских компаний сократили программы, ориентированные на семью, в частности, разделение ставки на нескольких человек, и упразднили вакансии, подразумевающие удаленную работу: раньше они привлекали многих соискателей. Сотрудники, которым посчастливилось сохранить место, брали дополнительные часы. Социологический опрос показал, что семьи с детьми младше восемнадцати лет, в которых трудились два супруга, в 2002 году проводили на работе в среднем девяносто один час в неделю, что примерно на десять часов в неделю больше, чем в 1977-м. Это происходило, несмотря на значительное ухудшение умственного и физического здоровья детей. Критики обвиняли работающих родителей, хотя ответственность, вероятно, лежала на обществе в целом. «С двигателем проблемы мы отправимся на свалку, если только мама с папой не заглянут домой»[19], – жаловалась фолк-певица Айрис Демент.

Некоторые матери, очевидно, вняли предостережениям или попросту решили, что цепляться за работу, выращивая детей, слишком тяжело. Как отмечалось в главе 7, по данным переписи населения США в 2000-м, впервые с 1976 года было зафиксировано сокращение доли замужних женщин с детьми на рынке труда с 59 до 55 %. Однако агрессивное освещение данного события в СМИ отвлекло внимание от глобальных тенденций, которые едва ли изменятся в обозримом будущем, тогда как на деле общество нуждалось в рычаге давления, чтобы убедить компании идти навстречу работающим семьям. В 2002 году на рынке труда было 72 % женщин с детьми в возрасте от одного года и старше. По данным переписи населения США, к 2000 году, впервые за все время наблюдения за данным показателем, стали преобладать семьи с детьми, где работают оба супруга. Кроме того, в стране более десяти миллионов трудящихся одиноких родителей.

В те же годы миллионы матерей, которые планировали выйти на работу в будущем, получали академическое образование, добивались ученых степеней, чтобы в дальнейшем претендовать на лучшие места. Среди студентов большинства юридических и медицинских программ половину составляли женщины. То же самое можно сказать как минимум про половину соискателей докторской степени по социологии и гуманитарным наукам. В 1960-х женщины получали лишь 10 % таких степеней. В бакалавриате и магистратуре их уже больше, чем мужчин.

Руководство компаний в условиях жесткой конкуренции за квалифицированные кадры пришло к пониманию, что сохранение и совершенствование семейно-ориентированной политики позволит им выгодно выделиться на рынке труда, особенно учитывая, что с недавних пор такие организации, как Институт семьи и труда (Families and Work Institute) и журнал Working Mother пристально наблюдали за их «поведением». К примеру, Working Mother начиная с 1985 года собирал и ежегодно публиковал список «Сто лучших компаний для работающих матерей», щедро осыпая комплиментами самые продвинутые организации. В 2003 году Джилл Киршенбаум, главный редактор издания, отметила: несмотря на то, что некоторые компании сокращают бонусные семейно-ориентированные программы, инновационные фирмы из топ-списка расширяют их. К примеру, в 1999 году разнообразную помощь в присмотре за детьми и варианты гибкого графика предлагали менее трети предприятий, вошедших в список, а четыре года спустя – почти все.

Фирмы, ориентированные на получение прибыли, совершают такие вложения не только ради общественного имиджа. Несколько исследований, опубликованных в начале нового тысячелетия, показали, что семейно-ориентированные программы позволяют компаниям экономить значительные суммы, поощряя лояльность и продуктивность сотрудников; одновременно снижается текучка кадров и количество прогулов. Подобные тенденции стимулировали разумных управленцев создавать достойные рабочие места. Пример Любченко, трудящейся в штате Орегон, до сих пор является уникальным образцом для подражания: работодатель и сотрудник, объединяя усилия, могут минимизировать обоснованные тревоги матери и позволить ей трудиться с максимальной эффективностью. К счастью, руководители все чаще осознают это и стремятся обеспечить хотя бы минимальный стандарт безопасности, гибкости и доступности.

Свобода от страха

В комнате Моцарта в Детском творческом и обучающем центре Лоррейн Феликс обнимает дремлющую семимесячную Рэчел, виртуозно сохраняя зрительный контакт с шестимесячной Эльзой, раскачивающейся в маленьком кресле в нескольких сантиметрах от Лоррейн. Мягкая музыка – классика, исполняемая на фортепиано, – успокаивает других малышей, ползающих по безупречно чистому ковру пастельного цвета. На улице пара десятков дошколят развлекаются на суперсовременной игровой площадке. Матери, работающие на верхних этажах компании Electronic Arts, производителя видеоигр общей стоимостью несколько миллионов долларов, забегают в любое время – покормить младенца грудью или пообедать с карапузом постарше. К сожалению, подобных фирм на рынке труда пока немного, но родители, пользующиеся услугами фирменного «детского сада», могут работать со спокойной душой – они знают, что в случае любой неожиданности «могут просто спуститься по лестнице, а не запрыгивать в машину и нервничать все пятнадцать минут до дома», – говорит Кэрол Миллер, директор центра, расположенного в Редвуд-Сити, в сердце калифорнийской Кремниевой долины. О малышах заботятся невероятно квалифицированные специалисты (которым хорошо платят) – редкая роскошь в наше время. Коротко говоря, это детский рай. И, разумеется, конкуренция за места в этой фирме высокая.

Если матери до сих пор не всегда демонстрируют работодателям свои необычные способности, возможно, дело в том, что им мешает глубинный страх. Беспокойство о благополучии ребенка, если ситуация с уходом за ним не идеальна, может чудовищно отвлекать от трудовой деятельности. К сожалению, большинство работающих женщин не могут похвастаться тем, что решили этот вопрос: обычно ребенок находится весь рабочий день в весьма далеких от совершенства условиях. Компания Electronic Arts субсидировала создание бесплатного центра по уходу за двухлетними детьми и теперь агрессивно рекламирует этот бонус при подборе персонала. «У меня уже заканчивается рабочий день, и тут мне в дверь стучит отдел кадров: „Боже мой, нам позарез нужен этот сотрудник! Отведите его на экскурсию!“» – говорит Миллер. Она стоит босиком в детской комнате, крепко обнимая годовалого Джонатана. Будучи мамой, она отмечает, что, хотя 70 % сотрудников Electronic Arts – мужчины, среди тех, кто пользуется услугами детского центра, 70 % – женщины. Матерей особенно интересует высококвалифицированный уход за детьми. «Иногда мамы, чьи мужья работают в Electronic Arts, звонят мне и говорят: „Я только что узнала, что у вас такое возможно!“» – говорит она.

Волнение о детях сопровождает практически любую работающую мать, хотя степень тревоги, разумеется, различается. В процессе тщательного отбора детских садов для своей дочери Дженнифер Гриффин, журналист Fox Broadcasting Company в Иерусалиме, была вынуждена смотреть сквозь пальцы на соотношение учителей и учащихся, на уровень дисциплины… На первом месте оказался иной вопрос – насколько хорошо учебное учреждение защищает детей от террористов-смертников. Исключив из списка заведение, где на школьный двор недавно выкатилась голова боевика, Гриффин вместе с другими родителями настояла на наличии охранника у главного входа. Впрочем, даже женщины с гораздо более прозаическими профессиями могут небезосновательно тревожиться об общем состоянии детских заведений – особенно в США. Здесь средняя почасовая ставка специалиста по уходу за детьми сравнима с оплатой труда переворачивателя бургеров, текучка кадров составляет около 30 % в год, а образцовое соотношение персонала/детей в Electronic Arts – один к восьми – достижимо по стране в целом, только если эпидемия гриппа совпадет со снежной бурей.

Проблему сложно не заметить. Реалистичных решений, которые развеяли бы материнские опасения, слишком мало. Поэтому сама мать и ее работодатель часто пытаются просто забыть о трудностях в надежде, что женщина, невзирая ни на что, будет трудиться словно одинокий мужчина. Как заметил психиатр Пол Маклин, изоляция от себе подобных причиняет млекопитающим сильнейшую боль. Матери знают об этом не понаслышке – как жалобно плачут дети, когда их в наказание выставляют из комнаты; какой комок стоит в горле, когда родители первый раз оставляют малышей в детском саду. У множества видов животных матери и детеныши проявляют беспокойство при сепарации, эффект вполне ощутим – в их крови повышается уровень гормонов стресса.

Однако стресс у человека заметно снижается, если мы знаем, что за ребенком присматривает кто-то, кому мы доверяем. «Если ты уверена, что малыш находится в надежном месте, на душе хорошо и спокойно, – говорит Любченко. – Тебя не мучают тревоги, и можно как следует сосредоточиться на работе». Именно это, столь редкое состояние мира на душе позволило Джоан Хейес-Уайт построить невероятную карьеру в качестве руководителя пожарной станции Сан-Франциско. Ее муж рано вышел на пенсию и с удовольствием взял на себя роль «мистера Мамы», а кроме того Хейес-Уайт живет дверь в дверь со своими родителями. «Насколько же легче работать, когда знаешь, что дети под надежным присмотром», – говорит она. Впрочем, даже в такой ситуации не все бывает идеально. Хейес-Уайт вспоминает, как после пятимесячного декрета вышла на работу и впервые осталась на суточную смену. «Я, должно быть, позвонила домой раз десять, – говорит она. – Постоянно спрашивала: "Ну, что я пропустила? Что он там поделывает?" А когда вернулась, то посмотрела на сынишку и сказала: "Он, кажется, так сильно успел вырасти!"»

К сожалению, такие бонусы, как детский центр в Electronic Arts, пока крайне редко предоставляются работодателем, хотя и сотрудники, и руководство очень высоко оценивают данное преимущество. «Это позволяет персоналу сосредоточиться на рабочем процессе», – говорит Курт Уилхелм, заведующий корпоративными вспомогательными службами в компании. По данным соцопроса, проводившегося в рамках проекта Child Care Partnership (Партнерский проект по заботе о детях) при спонсорской поддержке министерства здравоохранения и социальных служб США, 49 % работодателей отмечают, что оплачиваемые компанией услуги по уходу за детьми повышают продуктивность сотрудников. Другое исследование показало, что предоставляемый фирмой уход за больными гриппом детьми также экономит денежные средства компании. Исследователи подсчитали, что организация средних размеров с 250 сотрудниками сэкономит до 75 000 долларов в год, иначе эти деньги потеряются при неэффективном расходовании рабочего времени.

Подобный анализ базовых показателей вдохновил IBM на создание впечатляющей системы семейно-ориентированных сервисов. Гигантская компьютерная фирма уже почти двадцать лет занимает верхние позиции в топ-десятке компаний журнала Working Mother и считается лучшей в своем классе по уровню предоставляемых услуг по уходу за детьми. Компания предлагает множество разнообразных тематических центров, работающих весь день, на территории офисов или рядом с ними (их посещают более 2300 детей), и, кроме того, спонсирует до– и послеурочное, а также каникулярное сопровождение школьников.

Прогрессивно мыслящие организации, инвестирующие в родительское чувство безопасности, получают еще один важный, хотя и нематериальный, бонус: они поддерживают самоуважение своих сотрудников. Как отмечает Равенна Хелсон, психолог-исследователь в Калифорнийском университете в Беркли, если женщина чувствует себя состоявшейся как мать, она с большей уверенностью решает другие задачи. Более того, мать, которая знает, что работодатель помогает ей охранять ребенка, испытывает глубочайшую благодарность, а это чувство может послужить залогом лояльности сотрудника. «Мне нравится отношение этой компании», – говорит Эмили Кеннер, старший менеджер по продукту в Electronic Arts. Ее малыш – завсегдатай творческого и обучающего центра. Недавно Кеннер предложили поработать за границей и выбрать между Лондоном и Прагой. Она предпочла Прагу: в этом городе у Electronic Arts есть детский сад, расположенный на территории компании.

Гибкий график: время в подарок

Предположим, что вам повезло и вы знаете, что в ваши рабочие часы ребенок находится в надежных руках. Теперь вы, вероятно, задумаетесь о количестве и качестве времени, проводимого с детьми. (В широком обсуждении редко звучит тема «страстного желания быть с детьми, которое знакомо многим матерям», как отмечает Дафна де Марнефф, психолог-клиницист и автор книги «Материнское желание: О детях, любви и внутренней жизни»; Maternal Desire: On Children, Love and The Inner Life.)

Можем ли мы быть рядом, когда нужны им? Удастся ли вам вырваться на поэтический вечер у сына, отвести дочь к врачу, в конце концов, подоткнуть одеяло перед сном? Способность виртуозно подбирать время в соответствии с нуждами ребенка – важнейшая составляющая часть материнского ощущения компетентности, родительской состоятельности. Залог успеха в данном вопросе – гибкий график. Но гибкий график – не безвозмездный подарок. Обычно он не подразумевает свободного времени: мы всего лишь обязуемся выполнять те же обязанности, что и на полной ставке, но во внеурочные часы. Исследования показывают: в нашу эпоху бесконечных жалоб наемных сотрудников на конфликты между работой и домом, если у менеджера есть возможность предоставить человеку гибкий график, разумно так и поступить. В итоге работники обычно испытывают меньший стресс, показывают возросшую продуктивность, лучше работают самостоятельно и нацелены на результат. И, повторюсь, это позитивно сказывается на лояльности сотрудников, что может выражаться в значительной финансовой экономии.

В частности, прогрессивное руководство уже обнаружило: гибкий график, предоставляемый работающим родителям, уменьшает издержки в связи с отсутствием матерей в офисе. Причина проста: не много найдется обязанностей, по крайней мере с материнской точки зрения, которые окажутся важнее, чем уход за больным ребенком. Семейные проблемы, в частности вопросы детского здоровья, составляют примерно 24 % от всех причин незапланированного отсутствия в офисе, по данным CCH, ведущего агрегатора информации по кадровым ресурсам.

В 2002 году компания CCH оценила среднегодовую стоимость отгулов в рекордные 789 долларов на одного человека. Эти цифры складываются из переработок других сотрудников, снижения продуктивности и морального духа.

Собранные данные также подтверждают, что гибкий график повышает производительность работников. Согласно одному из опросов, 56 % работодателей отмечают, что сотрудники с гибким графиком более продуктивны. Тому может быть несколько причин. Работа из дома может снижать количество отвлекающих факторов. Человек стремится сфокусироваться и закончить как можно раньше. Сжатая рабочая неделя – вариант графика, доступный в IMB и других крупных фирмах, – устроена по тому же принципу.

Несмотря на данные, подтверждающие выгоду гибкого графика для руководства, многие работающие мамы колеблются и не торопятся обсуждать особые условия, в частности, из-за материнского «социального клейма». Своя логика в этом есть. Исследование, проведенное Городским университетом Нью-Йорка, в котором приняли участие 11 815 менеджеров, показало, что отгулы и увольнительные ассоциируются с редкими повышениями и медленным ростом заработной платы. «Мы слишком часто играем по старым правилам», – прокомментировала результаты опроса эксперт по вопросам семьи и труда. Она попросила сохранить анонимность, так как, по ее словам, предпочитает демонстрировать непредвзятость женщинам, которых консультирует. При этом она добавила: «Тем, кто хочет карьерного роста, гибкий график не подойдет».

За редкими исключениями, среди которых и Джейн Любченко, то, как складывается профессиональный путь женщины, выбравшей медленное, разумное продвижение по карьерной лестнице, особенно ярко проявляется в академической среде. В Калифорнийском университете в Беркли, несмотря на равные доли мужчин и женщин, претендующих на докторскую степень, женщины в начале нового тысячелетия составляли менее 25 % среди кандидатов на штатную должность в профессорско-преподавательском составе. Остальные находились во «втором эшелоне» – работали исследователями и лекторами на неполной ставке без гарантии трудовой занятости. Более того, это соотношение не меняется с середины 1990-х, по данным Мэри Энн Мэйсон. В 2004 году она написала книгу, озаглавив ее – вероятно, несколько преждевременно – «Матери на полном ходу: Неоконченная революция» (Mothers in the Fast Track: The Unfinished Revolution). «Я старалась, чтобы книга вышла оптимистичной, но удручающих данных также немало», – говорит Мэйсон. По ее опасениям, академическая среда теряет «множество лучших, ярчайших кандидатов наук» по семейным обстоятельствам.

Итак, согласно исследованию Мэйсон, ответственность за проблему во многом лежит на предвзятых деканах, и дело вовсе не в домашних хлопотах работающих мам. Калифорнийский университет в Беркли собрал бесценные данные, в течение многих лет изучая распределение времени на примере своих сотрудников: оказывается, женщины с детьми работали в среднем по девяносто четыре часа в неделю, посвящая пятьдесят три часа карьере, остальное – дому. При этом мужчины с детьми работали всего восемьдесят два часа в неделю, выделяя на карьеру пятьдесят шесть часов. Достижение хотя бы условного паритета в плане домашних обязанностей – настоящая битва, которую работающие матери вынуждены вести со своими спутниками жизни. Нередко против женщин выступает их же собственное горячее желание брать на себя все вопросы, касающиеся детей. Крупные организации, в том числе научные учреждения, не могут со своей стороны повлиять на исход этой борьбы. Но в рамках повышения структурного разнообразия в университетских городках и корпоративных офисах, руководство некоторых фирм пытается облегчить положение матерей и вывести их из цейтнота. Возможно, эти изменения позволят женщинам, избравшим «материнскую долю», не забрасывать профессиональную карьеру.

К примеру, в Беркли экспериментируют с годичной процедурой «остановки часов». Она предназначена для молодых матерей, претендующих на бессрочный контракт с университетом, и учитывает изменение трудоспособности: молодые родители могут временно сократить свои преподавательские задачи, и это не скажется на их будущем. Возможно, пару десятков лет назад Гарвардский университет допустил ошибку, позволив Любченко сменить место работы. Однако за прошедшее время здесь запустили столько семейно-ориентированных программ, что сейчас вуз входит в список лучших компаний по данным Working Mother. Будущим матерям, проработавшим в Гарварде хотя бы год, предоставляется восемь недель декретного отпуска с выплатой 70 % заработной платы. Также на территории академгородка функционируют шесть детских центров. Кроме того, здесь действует уникальная инновационная программа поддержки младшего профессорско-преподавательского состава. Чтобы помочь коллегам решить конфликты типа «семья или работа», вызванные нехваткой времени, медицинская школа предоставляет пятьдесят специальных стипендий в год: это буквально «время в подарок», оплачиваемые мини-отпуска, которые можно использовать как угодно – подать заявку на грант, закончить рецензирование исследования, разработать новый научный план или подготовить рукопись.

Вне академической среды серьезные работодатели также изучают вопрос, как предоставить молодым родителям свободу маневра, не поставив при этом под удар их карьеру. Определенные успехи в решении этой задачи уже достигнуты. В 1990-х бухгалтерская фирма Deloitte более чем в два раза увеличила количество сотрудников, работающих по гибкому графику, а число руководителей и партнеров-женщин выросло более чем в пять раз (с 97 до 567). Другие компании также обнаружили, что в их возможности без финансовых потерь смягчить стресс персонала женского и мужского пола с избыточной рабочей нагрузкой. Международная гостиничная сеть Marriott International Inc. твердо держит место в топ-листе Working Mother в течение уже четырнадцати лет. Штат организации составляет 121 000 человек – компания предлагает своим сотрудникам настолько щедрые варианты гибкого графика, что уже при десятичасовой рабочей неделе они могут претендовать на медицинскую страховку. В 2000 году сеть запустила в трех отелях проект, по условиям которого менеджеры работали на пять часов в неделю меньше, не теряя ни в доходах, ни в клиентском обслуживании. Если ранее 43 % менеджеров называли свою работу настолько трудоемкой, что им приходилось пренебрегать личной жизнью и семейными делами, то сейчас это число сократилось до 15 %.

Marriott также сделал выбор в пользу кадрового разнообразия: они взяли на себя необычное в наше время обязательство помогать женщинам в продвижении по карьерной лестнице. Однако самый разумный курс – и для компаний, и для работающих матерей, заинтересованных в более комфортных рабочих условиях, – это создание и распространение гибких стратегий, которые будут полезны для работников обоих полов. Из всех сотрудников, ушедших в 2003 году в декретный отпуск в компании Ernst & Young, половину составили мужчины.

Хотя многие продвинутые организации берут на себя роль флагманов, помогая служащим поддерживать баланс между работой и семьей и заботясь о психологическом комфорте персонала, сами работающие матери должны реалистично оценивать свои возможности и желания – и с должной решительностью их озвучивать, говорит Рэйона Шарпнэк, эксперт по лидерских качествам у женщин, с которой мы познакомились в главе 7. «Возможно, будет трудно – в нашей культуре такой подход пока еще не вызывает одобрения, – говорит она. – Но пока вы считаете себя марионеткой, люди будут дергать за ниточки». Шарпнэк вспоминает период, когда она руководила отделом развития в фирме в Нью-Джерси и растила маленькую дочь: «У меня было правило: никаких дальних поездок. Я очертила у себя в голове границу. И 75 % новых филиалов компании, которые открылись в течение следующих девяти месяцев, находились в пределах получаса езды от моего дома».

Когда организации не готовы идти навстречу в вопросах гибкого графика, возможно, лучшая опция для матери – задуматься о собственном бизнесе. Дженнифер Килфойл Ли, мать пятилетнего сына, работала на полставки в компании Schwab в Сан-Франциско, когда начальство попросило ее взять больше часов. «Я знала, что, если не соглашусь, рискую попасть под сокращение, но, если пойду на это, просто тронусь умом», – говорит она. Поэтому Ли решила уволиться и заняться своим будущем самостоятельно. Она перешла на фриланс, стала работать бухгалтером и теперь, по ее словам, сама формулирует условия для клиентов: «Я мама, поэтому мне необходим гибкий график, но заказ будет выполнен».

Разумная политика

Родители, измученные поисками развлечений для детей, обрели наконец искомое, в поразительном законодательном акте, названном «Уравновешивающим» (Balancing Act) и выдвинутом членом палаты представителей Линн Вулси (Калифорния) в 2004 году. На 131 странице законопроекта была в деталях расписана лучезарная мечта, которой, как признавала даже автор акта, едва ли предстояло вскоре воплотиться в реальность (если вообще предстояло). Среди прочего Вулси говорила о субсидиях для коммерческих фирм, которые спонсируют уход за детьми для семей своих сотрудников, об открытии новых детских садов и повышении качества уже существующих. Усиленное государственное финансирование, согласно законопроекту, должны были получить заведения по уходу за детьми младше трех лет и за детьми-инвалидами. Кроме того, родители, а также бабушки и дедушки, смогли бы рассчитывать на оплачиваемые отгулы для посещения детских спортивных мероприятий и спектаклей.

Предложение мало освещалось в прессе: год был богат новостями – вторжение США в Ирак, дебаты о сокращении налогов и грядущие президентские выборы. Однако в интервью, данном Джоан Райан, обозревателю газеты San Francisco Chronicle, Вулси защищала законопроект как первый шаг к тому, чтобы «однажды люди поняли… Когда дети, семья станут приоритетом, тогда все это и случится». На данный момент, сказала она, «мы заставляем родителей выбирать между работой и семьей, и они вынуждены отдавать предпочтение работе, чтобы выжить».

В основе профессионального мнения Вулси лежит тяжелый личный опыт. Когда ей было двадцать девять, муж оставил ее «практически без гроша в кармане» с тремя маленькими детьми. Несмотря на наличие работы, она не отказалась бы от государственной поддержки: продовольственных дотаций, страховки, детского сада. По ее словам, за один год ей пришлось заключить тринадцать различных договоров, чтобы обеспечить детям присмотр и уход. «Это было в середине 1960-х, когда словосочетание "одинокая мать" не только говорило о финансовых тяготах, но звучало как социальное клеймо», – сказала она в обращении к публике в мае 2004 году, продолжив так:

С тех пор наметился определенный прогресс, но вот что меня изумляет – прошло тридцать пять лет… экономика и семья изменились радикально… работающие матери – скорее правило, чем исключение… но общественная политика до сих пор не перестроилась. У нас мало поддержки дошкольных учреждений, и она неэффективна; нет оплачиваемого декрета; мы, по сути говоря, не уважаем растущую семью, не признаем трудности, с которыми она сталкивается. Поймите – нет работы важнее родительства.

На самом деле США сильно отстают от остальных развитых стран: родители в сложной ситуации не получают никакой поддержки, одни только пустые обещания. Лишь две богатые нации – Соединенные Штаты и Австралия – до сих пор не имеют законодательно оформленного, гарантированного на государственном уровне оплачиваемого декретного отпуска. Наши опции по уходу за детьми по большей части некачественны, сады переполнены – все это напоминает знаменитую шутку Вуди Аллена[20] про пожилых дам на курорте: «Еда здесь просто ужасная!» – «Да, и к тому же порции такие маленькие». Более того, у нас нет национальной программы поддержки кормящих матерей, несмотря на то, что общественная польза грудного вскармливания, его позитивное влияние на здоровье будущих поколений доказаны. Прогресс в любой из описанных областей значительно способствовал бы снижению материнских тревог, связанных с работой. Кроме того, как напоминают нам многие организации, выступающие в защиту детей, в результате мы получим новое поколение умных, здоровых граждан. Однако на сегодняшний день наше движение к сияющему будущему остается медленным и спорадическим.

Благодаря акту «О семье и медицинских отпусках» 1993 года, подписанному президентом Биллом Клинтоном, наемные работники в США, которым выпало счастье стать родителями в наши дни, имеют право на двенадцатинедельный неоплачиваемый отпуск с сохранением места. Его можно взять в любой момент в течение года (в Австралии декретный отпуск составляет до пятидесяти двух недель). Однако многие мамы до сих пор законодательно не защищены. К примеру, одно из условий упомянутого акта таково: вы должны работать в компании, штат которой составляет пятьдесят и более сотрудников. И даже большинство людей, которые могут претендовать на упомянутый отпуск, не в состоянии позволить себе не получать зарплату. В обществе не утихает давний спор: стоит или не стоит матерям работать – а между тем их жизнь и благополучие зависят от рынка. Миллионы американских младенцев имеют в своем распоряжении в лучшем случае несколько недель, чтобы сблизиться с мамами. Увы, это подрывает важнейшую в нашей жизни связь.

В 2003 году президент Джордж Буш отменил экспериментальный подзаконный акт, позволявший штатам поддерживать родителей в затруднительном финансовом положении, используя для выплат в период декрета фонды помощи безработным. Однако более двух десятков штатов изучали целесообразность вложения собственных средств для оплаты отпуска по семейным обстоятельствам. Калифорния стала первым штатом, принявшим такой закон в 2002 году: ее жители могут получить шесть недель частично оплачиваемого отпуска для укрепления связи с новорожденным либо для ухода за тяжело больным родственником.

Итак, оплачиваемый государством отпуск по семейным обстоятельствам, будь то рождение ребенка или несчастный случай, остается далекой мечтой везде, кроме «Золотого штата». Однако некоторые продвинутые фирмы сделали свой шаг вперед, чтобы избежать еще одной ловушки для работающих родителей. Речь пойдет об образовании для детей. Хотя исследования показывают, что внимание семьи позволяет учащимся достичь более высоких академических результатов, они реже пропускают занятия, получают лучшие оценки, регулярнее посещают институт, тем не менее многие работающие пары не в состоянии выделить время для помощи в учебе. По данным соцопроса, 25 % родителей с трудом находят возможность посещать собрания в школе. Вот почему такое сильное впечатление производит одна маленькая семейная трикотажная фабрика в Северной Каролине: ее руководство организовало визиты на территорию предприятия школьных психологов-консультантов четыре раза в год. В зале, арендованном компанией, они проводят встречи с родителями. Другая небольшая фирма в Вермонте предоставляет сотрудникам отгул, чтобы те могли отвести детей в школу в первый учебный день. Политикам стоило бы взять на заметку эти проблески света среди общего мрака.

Однако насущный политический приоритет на сегодняшний день иной – речь идет о гораздо более серьезной проблеме. Нам необходимо совершенствовать и расширять систему заботы и ухода за детьми. По данным Фонда защиты детей, сегодня трое из пяти матерей дошкольников заняты на рынке труда. Миллионы работающих родителей сталкиваются с отсутствием качественных, доступных услуг по уходу за детьми; не хватает яслей и послеурочных занятий. Семьи с низким доходом находятся в очень тяжелой ситуации. Большинство доверяют заботу о малышах родственникам или отдают их в дешевые детские центры с непонятными принципами работы. Программа для дошкольников Head Start («Хорошее начало») получила высокую оценку, но недостаточно финансируется. Двое из пяти дошкольников из социально незащищенных семей, имеющих право участвовать в программе, отказываются от этой возможности. Во многих округах группы государственной и частной финансовой поддержки предлагают малообеспеченным семьям дотации на посещение детского сада, но спрос на их услуги часто превышает предложение. К примеру, чтобы получить такую помощь в округе Принс-Уильям (Вирджиния), придется подождать два года.

В некий момент в правительстве возникло сильное лобби, продвигавшее идею универсальных, доступных услуг по уходу за детьми, было выдвинуто множество законопроектов, и у них, в отличие от единичной попытки Вулси, был весомый шанс пройти. Но президент Ричард Никсон нанес движению мощный удар в 1972 году, наложив вето на акт «О всестороннем развитии ребенка» (Comprehensive Child Development Act), выдвинутый в результате масштабной кампании и получивший полное одобрение обоих партий. Он сказал, что не поддерживает «в высшей степени авторитетное национальное правительство в их намерении поставить коммунальный подход к воспитанию ребенка… превыше семейно-ориентированного подхода». Джеральд Форд наложил вето на следующую, более слабую попытку в 1976-м. При Рональде Рейгане и прежде не слишком впечатляющее финансовое обеспечение детских учреждений за счет федерального бюджета сократилось до 18 %. Именно такие данные приводятся в полной нелицеприятных фактов статье Сьюзен Дуглас и Мередит Майклз, авторов книги «Материнский миф: Идеализация материнства – как она навредила женщинам» (The Mommy Myth: The Idealization of Motherhood and How It Has Undermined Women). Как пишут авторы, Джордж Буш-младший даже предлагал сократить собственную программу «Ни одного отстающего ребенка» (No Child Left Behind).

Учитывая политический климат, легко понять, почему правительство больше не тратит усилия, чтобы помочь работающим матерям достичь максимальной эффективности и вырастить новое поколение умных, сообразительных граждан. Огромное количество исследований показывает, насколько грудное вскармливание полезно для детского здоровья; оно даже повышает IQ! По некоторым данным, работодатели, поддерживающие кормящих матерей, экономят деньги: такие мамы берут меньше отгулов, потому что дети, получающие грудное молоко, реже болеют.

Начиная с 1997 года Американская академия педиатрии рекомендует первые шесть месяцев кормить детей исключительно грудным молоком и весь первый год сохранять грудное вскармливание как дополнение к молочной смеси.

Но большинство матерей в США далеки от этих стандартов. Напротив, в стране один из самых низких показателей грудного вскармливания в мире – отчасти из-за того, что совмещать кормление с трудовыми обязанностями очень сложно.

Работающие на полную ставку женщины в целом гораздо реже кормят детей грудью, чем частично занятые сотрудницы или домохозяйки. Лишь 12,5 % матерей, выходящих в офис на условиях полной занятости, продолжают кормить грудью младенцев старше шести недель. Во многом это техническая проблема: некоторые не любят кормить грудью в принципе, другим не хватает времени, чтобы расслабиться, настроиться на нужный лад, третьи ненавидят молокоотсос – честно говоря, это одно из самых жестоких приспособлений, известных женщинам. Но иногда матери не кормят грудью, потому что работодатели или коллеги притесняют их. Лора Салливан лишилась должности в таможенной службе Мичигана: руководитель запретил ей сцеживать молоко на рабочем месте. Другая женщина позвонила Кэролайн Мэлони, представительнице своего штата в палате конгресса, известной стороннице грудного вскармливания, со следующей жалобой: хотя ей разрешили сцеживаться в офисном туалете, «коллеги-мужчины вставали за дверью и мычали, как коровы», – рассказывает Мэлони.

С 1998 года Мэлони продвигала законодательную инициативу, которая воплотила бы в себе заботу о здоровье нации, поддерживая желание матерей кормить детей грудью. Согласно законопроекту Мэлони, дискриминацию кормящих женщин предполагалось запретить на федеральном уровне, работодатели, предоставляющие сотрудницам часы для сцеживания и специальное помещение, должны были получать налоговые льготы. Было намерение наладить диалог с Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) с целью включить молокоотсосы в список сертифицируемых товаров, а также предоставлять налоговый вычет при покупке такого – часто дорогостоящего – оборудования. Мэлони приложила много усилий, чтобы улучшить положение женщин, как и Вулси несколько лет спустя. Федеральные государственные учреждения и некоторые крупные компании, такие как Amoco, Aetna и Kodak, в конце 1990-х оборудовавшие в офисах лактационные комнаты для кормящих женщин, обнаружили, что благодаря их усилиям матери больше думают о работе. Как сказала Синди Гербасси, юрист в министерстве сельского хозяйства США, в интервью газете Christian Science Monitor: «Если бы спустя одиннадцать месяцев после рождения Майкла (моего сына) я вышла на работу, зная, что он больше не получит грудного молока, это чудовищно бы мучило меня. Я все время винила бы себя, что жертвую здоровьем и будущим моего малыша».

Немного дружеской помощи

Широко известно следующее наблюдение Уильяма Джеймса, американского психолога и философа: глубочайшим принципом человеческой натуры является страстное желание получить признание своей ценности. Матери – не исключение. Мы способны на подвиги, когда окружающие понимают, какую тяжелую ношу мы несем и сколько пользы обществу приносит наш труд, когда он выполнен хорошо. Однако матери, особенно из социальной группы с низким уровнем дохода, часто не получают достаточной эмоциональной и финансовой поддержки.

В ходе одного исследования ученые взяли интервью у более чем 5000 матерей по всем Соединенных Штатах. Собеседования проходили в больницах и в отделениях неотложной помощи, куда привозили детей. Так, 35 % всех женщин дали положительный результат по шкале депрессии, и, что демонстрируют прочие показатели, у них были на то веские причины. Матери в депрессии чаще рассказывали об утрате государственной финансовой помощи – например, о лишении пособия или талонов на льготную покупку продуктов, они считали, что у их детей слабое здоровье. Патрик Кейси, врач-исследователь в детской больнице в Арканзасе, соавтор упомянутого исследования, предупреждает: «Политики, принимающие ответственные решения, если вы собираетесь лишить семьи пособий, чтобы получить положительный эффект, включите в расчеты оценку последствий материнской депрессии». Кейси также предложил, чтобы лечение от психических расстройств входило в список мер по социальной защите населения.

Финансовые сложности матери часто сказываются на ребенке. По эмпирическим наблюдениям, наблюдается прочная связь между бедностью и жестоким обращением с детьми. Даже среди грызунов «бедность» и материнство представляют собой опасную смесь. В Калифорнийском университете в Ирвайне Кристен Брансон, постдокторант, специалист по анатомии и нейробиологии, создал упрощенную модель низкой социоэкономической поддержки для мам. Из крысиной клетки во время родов убиралась подстилка, вместо нее пол покрывали бумажными полотенцами. «В результате самки становились возбужденными и грубо обращались с детенышами, – говорит Брансон. – Для матери невозможность обеспечить крысятам нормальное гнездо оборачивается нешуточным стрессом».

В северной Калифорнии Рик Хэнсон, психолог, автор книги «Воспитание матери: Материнское руководство. Как достичь здорового тела, разума и интимных отношений», предложил новый медицинский диагноз для тех, кто пребывает в состоянии избыточного стресса и недостаточной поддержки. По его словам, эти женщины часто в буквальном смысле «выедают» запасы важнейших питательных веществ в организме – минералов, аминокислот. Хэнсон называет это состояние «синдромом истощенной матери» и утверждает, что оно настолько распространено, что борьба с ним вполне может лечь в основу нового движения в поддержку матерей наравне с привычной всем борьбой за гражданские права и защиту окружающей среды.

При этом мы уже описали в этой книге немало женщин, ставших при должной поддержке невероятно мотивированными и эффективными членами общества. Во многом именно благодаря стабильному домашнему тылу Джейн Любченко вдохновляла талантливых студентов программы бакалавриата, которые в ином случае могли бы отказаться от научной карьеры – из страха, что она не позволит им завести семью. Так видит ситуацию Фредерик Хорн, бывший научный руководитель Любченко. По его словам, ситуация Любченко производила настолько благоприятное впечатление, что впоследствии он принял на факультет еще шестнадцать человек на условиях разделения одной ставки. Несколько таких матерей впоследствии принесли факультету различные награды и титулы. «Все они преподают лучше, чем могли бы в иных условиях, потому что благодарны и счастливы – к ним хорошо относятся, их уважают, им не нужно беспокоиться о детях», – говорит Хорн.

Любченко платила свою цену за комфортные условия работы. Ее семья едва сводила концы с концами, живя на одну зарплату, пока Хорн не помог ей и ее мужу получить повышение: он отметил, что оба супруга отрабатывают более половины ставки. «Мы на самом деле трудились изо всех сил – мы знали, что прокладываем путь для других, – говорит Любченко. – Иногда нам приходилось напоминать коллегам, что у каждого из нас неполная ставка». При этом Любченко утверждает, что им с мужем «невероятно повезло» получить когда-то такое предложение, и добавляет: «Думаю, причина того, что мы до сих пор работаем и живем в полную силу, такова: мы не перегорели, пытаясь добиться абсолютно невозможного».

Кэтрин Грей, президент центра The Natural Step, получила сходную – невероятную – поддержку от своих членов правления, когда в далеком 2002 году обнаружила, что ждет ребенка. Ее организация в то время еще только развивалась. «Когда я узнала, что беременна, я подумала: "О боже, что же станет с моей карьерой?" – вспоминает она. – Поэтому я пошла в совет директоров и сказала: "Вот, такая ситуация. Я знаю, что не смогу безраздельно принадлежать компании, как было в последние пять лет". И они отреагировали просто чудесным образом». Члены правления нашли способ реструктурировать штат, передав двум другим руководителям большую часть повседневной ответственности. Как выяснилось позже, это позволило Грей максимально использовать свои сильные стороны: она развивала идеи, занималась фандрайзингом и общественными связями. «Также благодаря моему уходу центр научился самостоятельно принимать ответственные решения, – говорит она. – Теперь мы знаем, что они на это способны. Я думала, моя карьера рухнет, а оказалось, это было лучшее, что я могла сделать для фирмы. Осознав это, я даже себя ущипнула – слишком уж все было хорошо. И только одна мысль не дает мне покоя: зачем же я столько откладывала?!»

Такие женщины, как Грей и Любченко, убеждают собственным примером, что при благоприятных условиях материнство не превращается в тяжкую, мучительную ношу (хотя подобное отношение весьма широко растиражировано). Напротив, оно может служить источником энергии. «Материнство головного мозга», как мы уже убедились, приносит пользу и дома, и на работе. В следующей главе я расскажу, как материнство способно стать мощным двигателем социальных изменений.

Глава 13 Политическая сила Магия мотивированного материнства

Когда мы говорим «мать», мы привычно представляем всецело поглощенную розовым свертком, завороженную младенчеством женщину. Слабый проблеск теоретического интереса в ней может вызвать лишь чужой сверток. Общие для всех свертков потребности? О чем вы? Но вместе эти женщины трудятся над величайшей из задач – они делают людей, и делают их хорошо.

Шарлотта Перкинс Гилман. Ее земля

Кэтрин Грей обращалась к огромному залу. Сегодня здесь по приглашению консалтинговой группы The Natural Step собрались потенциальные жертвователи средств. Грей резко сменила тему; закончив речь о последних достижениях компании, она заговорила о будущем. Одетая элегантно и строго – длинные волосы высоко подобраны, поверх черного свитера с воротом повязан темный платок – Грей оперлась обеими руками на трибуну. На большом экране у нее за спиной мелькали цветные кадры – Грей попросила сотрудников принести снимки их детей. С последней фотографии на собравшихся смотрел семимесячный сын Грей Дэвид Кай.

«Сегодня я стою здесь как мама, и руководит мной очень простое желание, – обратилась она к благотворителям. – Я хочу, чтобы Кай и остальные дети, чьи фотографии сменяются сейчас на экране, через двадцать лет слушали меня, не веря своим ушам. Я хочу, чтобы через двадцать лет Кай сказал бы: "Мама, вы что, на самом деле заправляли машины бензином, отравляя воздух? Вы правда производили бутылки из пластика, загрязняющего природные системы, и, один раз попив, выбрасывали их в помойку? Вы действительно закапывали ядерные отходы в землю и думали, что все обойдется? Ребята, неужели вы не понимали, что в этом мире все связано? Что мы связаны друг с другом? Большинство жителей планеты никогда об этом не задумывались?"» К концу монолога Грей полностью преобразилась – она стала голосом будущего, голосом своего сына. «Мама, спасибо, что встала на защиту правды, – говорила она. – Спасибо, что думала обо мне, обо всех детях. Спасибо, что участвовала в смене парадигмы, что помогла сделать все по уму».

Весенним днем 2003 года я сидела в том зале и слушала одно из самых сентиментальных обращений в моей жизни. И одно из самых трогательных. Идеальный штрих в стиле «материнства головного мозга»: в некий момент Грей прослезилась и прокомментировала: «Все из-за этих гормонов!» В конце выступления она вынесла на сцену Кая и обратилась к будущим спонсорам: «Кое-кто хочет вас поблагодарить!» Позже Грей рассказала, что инстинктивное желание построить обращение к публике вокруг Кая и собственной трансформации поддержали ее коллеги. При этом она, по собственному признанию, «вышла далеко за пределы зоны комфорта». Однако так уж сложилось, что президент этой организации фактически следовала давней и достойной традиции: матери способны поднимать личное на уровень политики, когда через заботу о благополучии собственной семьи мы учимся беречь весь мир.

Согласно устойчивому стереотипу, кругозор женщины, родившей ребенка, сужается, она становится пассивной, ее интересы ограничиваются домом и семьей. Однако ситуация часто прямо противоположна, материнство с не меньшей вероятностью дает женщине силы, порой она занимает весьма радикальную позицию, особенно если вопрос касается благополучия ребенка. Выбрав поле битвы, будь то развитие безопасных веломаршрутов до местной школы, участие в национальном автопробеге с целью сбора средств на исследования муковисцидоза или работа в штабе кандидата в президенты, женщина может с успехом использовать все способности, развившиеся благодаря материнству: тонкое восприятие, эффективность, жизнестойкость, высокомотивированность и развитые социальные навыки.

В проникновенном эссе, которое в возрасте восьмидесяти шести лет создал один из ведущих мировых нейробиологов Пол Маклин, данный феномен описан в терминах анатомии мозга. Основываясь на эволюционной модели триединого мозга у млекопитающих, Маклин предположил, что передняя поясная кора – часть лимбической системы, расположенная в центре коры головного мозга, – определяет развитие экстенсивного материнского поведения. Именно оно отличает млекопитающих от других животных. В 1998 в публикации «Женщины: Более гармоничный мозг?» (Women: A More Balanced Brain?) он высказывает следующую теорию: возможно, материнское поведение человека эволюционировало, чтобы задействовать более молодую префронтальную кору. В результате «забота о благополучии ближайших родственников была перенесена на прочих представителей вида – имела место психологическая трансформация, являющаяся по сути эволюцией чувства ответственности в так называемое общественное сознание». Он делает вывод, что благодаря развитию мозга, «теперь – впервые в истории биологии – мы наблюдаем уникальный эволюционный этап: человек, прежде сопереживавший страданиям и смерти исключительно "своих", учится сочувствовать всем живым существам».

Многие идеи Маклина, включая эту, весьма противоречивы. Однако современная история знает множество примеров того, как женщины использовали энергию, источником которой было обычное бытовое чувство ответственности, для столь масштабных свершений, как изменение общества.

Тактика воинствующего материнства

Действуя в одиночку или в составе таких авторитетных групп, как «Матери площади Мая» или «Матери против вождения в нетрезвом виде», женщины часто задействуют тот самый статус, который, по мнению большей части общества, заставляет их интересоваться исключительно домом. К примеру, Хиллари Клинтон в статье о здравоохранении, опубликованной в New York Times Magazine в 2004 году, призналась, что писала свой текст за кухонным столом. После вторжения США в Афганистан писательница Барбара Кингсолвер жаловалась: «Такое ощущение, что стоишь на детской площадке, а мальчишки вокруг визжат „Это он начал!“ и кидаются камнями… А я все оглядываюсь, будто вот-вот подойдет чья-нибудь мама и скажет: „Мальчики! Мальчики!“»

Часто женщины предпринимали еще более решительные шаги, как это сделала Кэтрин Грей: брали детей на руки, в буквальном смысле слова, или использовали их фотографии – как пронзительный символ чистоты намерений. Активисты Американского общества трезвости – одного из самых влиятельных движений – опубликовали плакаты, где матери стоят в окружении детей. Они хотели показать стране, как уязвимы семьи, где отцы страдают от запоев. Даже суфражистки печатали фотографии детей, словно говоря, что материнский долг наделяет их и правом политического голоса. На одной из открыток того времени изображены шагающие дети с лозунгом: «Голосуйте за наших матерей».

Возможно, важнейшим проявлением трансформации, через которую проходит любая мать, является осознание своей роли защитницы, сопровождающееся обострившимся восприятием опасностей этого мира. Как вы уже прочитали выше и как говорила с трибуны Грей, в этой роли усиливается эмпатия, мы видим ситуацию с позиции потенциальной жертвы. Бремя ответственности, которое столь многие из нас ощущают, часто лишает женщину покоя, заставляет решиться на совместные действия.

Лидер феминисток Джейн Аддамс апеллировала к этому потенциалу в обращении к женщинам в 1915 году, где она призывала тех добиваться права голоса. Избирательный бюллетень она называет «инструментом сохранения дома» и утверждает, что, если женщины хотят достойно выполнять свои традиционные обязанности, они должны «расширить зону личной ответственности» и взять под контроль деятельность уполномоченных по гражданским делам. «Если мусор не собирают и не утилизируют по правилам, мать, живущая в многоквартирном доме, столкнется с детскими болезнями и даже смертью – в одиночку она не в силах защитить семью от этих бед, хотя ее нежность и преданность не знают границ», – говорит Аддамс и добавляет:

Она не может быть уверена ни в качестве мяса, купленного к обеду, ни в свежести фруктов. Что, если мясо не проверили городские службы? А подгнившие фрукты, которые так часто выставляют на прилавок в спальных районах, нужно уничтожать в интересах национального здоровья. Коротко говоря, даже если женщина хочет лишь вести хозяйство и растить детей, как в старые добрые времена, ей неизбежно придется до некоторой степени развить общественное сознание и заниматься вопросами, не лежащими непосредственно в пределах ее жилища. Личной ответственности и преданности семье уже недостаточно.

Вдохновленные этим обращением, миллионы матерей США – за несколько лет до получения избирательных прав – организовывали первые кампании, вступали в волонтерские группы, становились инициаторами важных социальных реформ. С 1830 по 1920 год под лозунгом «социального домоводства» эти объединения, включая Национальный конгресс матерей (предшественника Ассоциации родителей и учителей), проводили публичные лекции, писали открытые письма и подавали петиции, посвященные самым разным злободневным темам – безопасности продуктов и лекарственных средств, пенсиям для вдов с детьми и неимущих матерей (так было положено начало современным программам социальной поддержки), обязательному школьному обучению, реформе детского труда, государственным детским садам и бесплатным общественным библиотекам. «Многие воспринимали себя как матерей нации, не просто как мамочек отдельных детей, – говорит Теда Скочпол, историк в Гарварде. – Они считали, что у женщин сильнее развито и в некотором смысле больше ориентировано на общество нравственное чувство».

Та эпоха стала золотой порой для матерей, вовлеченных в политику, вопреки (или, возможно, благодаря) странному противоречию в культуре: женщин возводили на пьедестал, при этом у них и отдаленно не было равных с мужчинами прав. («Женщина – никто. Жена – это все – так сформулировала общественную позицию газета Philadelphia Public Ledger and Daily Transcript, комментируя эпохальную Конвенцию по правам женщин в Сенека-Фоллз в 1848 году. – Красивая девушка стóит десятка тысяч мужчин. Мать равна Богу во всемогуществе».) Движение трезвенников, возникшее в середине XIX века, вовлекло многих женщин, в частности знаменитый дуэт бездетной Сьюзен Энтони и невероятно влиятельной Элизабет Кэди Стэнтон, любящей матери семерых малышей, которых она нежно называла «маленькими убогими недоразвитыми вандалами»».

Эти революционно настроенные женщины без раздумий присоединились к движению за отмену рабства – так они обрели союзников для многолетней борьбы за право голоса. Во время медового месяца в 1840 году Стэнтон с мужем решили посетить Всемирную конвенцию противников рабства, проходившую в Лондоне. На месте обнаружилось, что Британское и иностранное общество против рабства (British & Foreign Anti-Slavery Society), выступавшее спонсором мероприятия, запретило приходить женщинами. Дамы, желающие послушать докладчиков-мужчин, могли присутствовать лишь в отдельном зале, отгороженном от основного пространства конференции. «Мне показалось весьма характерным, – вспоминала позже Стэнтон, – что аболиционисты, так остро воспринимавшие вред рабства, абсолютно слепы, когда в аналогичном положении оказываются их собственные матери, жены и сестры».

Стэнтон и Энтони быстро стали друзьями, и в течение многих лет «тетя Сьюзен» часто помогала Стэнтон с детьми, Стэнтон же черпала в материнстве вдохновение для политических свершений. Так, она писала о совместно проведенном дне, когда им обеим пришлось максимально задействовать навыки многозадачности: «Мы по очереди стояли в дозоре на домашних сторожевых башнях, планировали развлечения, улаживали споры, защищали слабых от притеснения сильных и пытались обеспечить равные права всем членам семьи… и всем гражданам нации».

Настоящие истоки Дня матери

Широкая публика в целом незнакома с тем фактом, что современный праздник во всей его слащавой приторности, эта золотая жила для американских производителей цветов и открыток, которую мы называем Днем матери, возник в те ранние годы, когда женщины впервые потребовали права голоса, и имел откровенно политическую окраску. Материнство воспевают с древнейших времен. Греки устраивали празднества в честь Реи, матери богов. Римляне поклонялись богине-матери Кибеле. Англичане в XVII веке чествовали Мадонну – и воздавали должное собственным матерям – в Материнское воскресенье, четвертое от начала Великого поста. Однако американский праздник изначально не предполагал, собственно, оды материнству, идея заключалась в том, чтобы вдохновить женщин на совместное движение к переменам. Во время гражданской войны учительница и мать семейства из Западной Вирджинии Анна-Мария Ривс-Джарвис организовала проведение Дней материнского (sic) труда для улучшения местных санитарных условий, а в послевоенные годы – для примирения семей, чьи сыновья сражались на разных сторонах. Параллельно работе Джарвис, суфражистка Джулия Уорд Хау, мать шестерых детей, автор книги «Боевой гимн Республики», начиная с 1878 года также выступала за объявление национального Дня матери: она предполагала, что праздник будет строиться вокруг идеи мира во всем мире. После смерти Джарвис в 1905 году ее дочь, которую тоже звали Анна, дала торжественное обещание продолжить традицию и приложила все усилия для объявления Дня матери государственным праздником.

В 1914 году президент Вудро Вильсон подписал официальное постановление и объявил второе воскресенье мая национальным праздником. При этом акцент сместился с потенциальных возможностей матери на ее роль в семье. Вскоре открывшиеся возможности оценила коммерческая индустрия – торжество рынка приводило дочь Джарвис в ярость. Будучи уже в преклонном возрасте, она подала судебный иск в попытках остановить отмечание Дня матери в его нынешнем виде. По некоторым данным, ее даже забирали в полицейский участок за попытку сорвать собрание, где женщинам продавали белые гвоздики. Она доказывала, что это «день, посвященный чувствам, а не выгоде».

Однако, несмотря на дешевые букеты и бессмысленные побрякушки, которые теперь нам вручают каждую весну, матери продолжали проявлять политическую активность, если повод был достаточно весомым. Они снова и снова обращались к общественным клише, связанным с материнством, чтобы добиться своих целей. К примеру, образ бесконфликтной матери не единожды использовался в антивоенных кампаниях. Во время войны во Вьетнаме женщины из Южной Калифорнии объединились в группу «Еще одна мать за мир» (Another Mother for Peace), прославившуюся своей доброжелательной настойчивостью. Вскоре группа трансформировалась в мощное национальное движение. «Наш миссия исходит из того, что мы, матери, приводим в этот мир чудесных людей, а значит, наша обязанность – улучшать его, ведь они будут здесь жить», – объясняла мне одна из основательниц движения Герта Кац. В 2003 году Кац, которой тогда было уже за семьдесят, помогала группе возобновить деятельность, чтобы противостоять военным действиям США в Ираке.

Как и madres[21] в Аргентине, матери в Америке часто объединяются, лишь когда беда касается их лично. Порой даже возникает ощущение, что открывшиеся для заботы о новом человеке резервы – кладезь интеллектуальных способностей и энергии – столь велики, что их необходимо куда-то перенаправить, если вдруг ребенок погибнет или с ним случится беда. В 1979 году Кэндис Лайтнер потеряла тринадцатилетнюю дочь, виновником гибели стал пьяный водитель, которого уже неоднократно задерживали за это же правонарушение. Пятимесячная дочь Синди Лэмб попала в сходную аварию и стала одной из самых юных американок с диагнозом квадриплегия. Так возникло движение «Матери против вождения в нетрезвом виде» (MADD). Вскоре филиалы организации открылись по всей Америке, со временем появились и зарубежные отделения – в Канаде, Австралии, Швеции и Японии. Аналогичным образом беспокойство по поводу хронических детских проблем со здоровьем побудило Лоис Гиббс, домохозяйку, проживавшую в северной части штата Нью-Йорк, в местечке Лав-Канал, найти истоки проблемы. Она выяснила, что буквально под ее домом захоронили 21 000 тонн химикатов. Гиббс смогла объединиться с соседями и впоследствии получила известность как крестная мать законопроекта «О суперфонде» – она повлияла на создание федерального закона, регулировавшего зачистку других мест сброса токсичных отходов.

Лайтнер, Лэмб и Гиббс «расширили свою зону ответственности», как назвала бы их деятельность Джейн Аддамс, в силу наличия болезненных личных причин, однако других матерей сплачивает одна лишь растущая тревога о состоянии планеты, мира, где растут их дети. Так обстоит дело с движением «Матери действуют» (Mothers Acting Up), возникшим в мае 2002 года в Боулдере (Колорадо). Активисты призывают общаться с выбранными ими чиновниками на такие темы, как глобальное потепление, генетически модифицированные продукты, расходы на образование. Словно эхо слов Аддамс звучит реплика К. Пелмас, матери двух мальчиков и одного из лидеров движения. По словам Пелмас, ее все больше и больше смущала ироничность ситуации: она беспокоилась по поводу здоровой еды и безопасной экологии, «при этом глобальные надежды и желания (здоровая планета; мир, полный радости; забота и поддержка для всех детей на Земле) таились глубоко внутри, и я не могла заговорить о них. А ведь мне не нужно даже спрашивать остальных матерей, я знаю, что эти желания есть у каждой из нас».

Это ощущение соотносится с теорией Сары Раддик о «материнском мышлении» – четком видении мира и системе ценностей, – которая строится вокруг повседневной заботы о ребенке и так называемой «сохраняющей любви». Раддик надеялась, что такой подход к жизни аналогичен следованию принципам ненасилия Ганди, таким как примирение и противостояние несправедливости. В 2001 году в эссе, написанном буквально через несколько дней после трагедии 11 сентября, Раддик еще раз выразила надежду, что «люди, для которых труд заботы о детях составляет бóльшую и важную часть жизни, возможно, со временем научатся создавать и поддерживать культуру мира своими мыслями и действиями». Впрочем, в интервью 2004 года Раддик с грустью отметила, что нет практически никаких доказательств особенного миролюбия у матерей и отцов.

Порой кажется, что правдиво обратное. Вспомним матерей древнего города-государства Спарты. «Со щитом или на щите» – так они напутствовали сыновей, уходящих на битву. Тяжелый, громоздкий солдатский щит первым бросали при бегстве, но при этом его можно было использовать в качестве носилок. Увы, матери активно участвовали в агрессивных сообществах правого толка – будь то нацистская Германия, американский Ку-клукс-клан или типичная городская культура подростков-скинхедов. Историк Клаудиа Кунц, автор книги «Матери в отечестве: Женщины в нацистской Германии» (Mothers in the Fatherland: Women in Nazi Germany), предполагает, что этот феномен, возможно, объясняется исторически закрепленным подчиненным положением женщины, ностальгией по традиционным ролям и стабильному обществу. Причем все эти тенденции усиливаются при экономических кризисах, когда человеку банально страшно. Как писала Вирджиния Вулф, «те, кто находится в экономически зависимом положении, имеют веские причины бояться».

Эти или иные факторы определили исход выборов в США в 2004 году? По данным одного из соцопросов, большинство женщин (51 %) голосовали за демократического кандидата Джона Керри, но множество замужних матерей (56 %) голосовали за Джорджа Буша. Во время политической кампании активно обсуждалось потенциальное влияние так называемых «защищающих мам», которые, по утверждению экспертов, нуждались в решительном лидере в эпоху страха перед терроризмом. По некоторым данным, советник Буша Карл Роув считал изменившееся отношение женщин с детьми младше восемнадцати лет ключевым фактором, определившим исторический триумф республиканской партии на выборах в конгресс в 2002 году. Тогда Буш стал первым в столетии республиканским лидером, при котором партия получила места на промежуточных выборах. «После 9/11, – говорит тридцатичетырехлетняя Дебби Крейтон из Санти (Калифорния), мать двоих детей, дважды отдававшая голос Биллу Клинтону, прежде чем проголосовать за Буша, – все, что мне нужно от президента, – это сила, это должен быть сильный человек».

Хотя женщины в целом начиная с 1980-х предпочитали демократов – что неудивительно, учитывая печально известное «гендерное неравенство», – замужние дамы давно проявляют бóльшую консервативность. (Также они более ответственные избиратели, они чаще приходят на выборы и голосуют, чем одинокие женщины.) «Ими движет забота о детях», – говорит консультант по общественному мнению Этель Клейн, проводившая исследование материнской фокус-группы в те годы. Это звучало актуально, особенно в 2004 году, когда группу избирателей спросили, боятся ли они, что член их семьи может пострадать при следующем террористическом акте. Утвердительно ответили лишь 17 % мужчин и 43 % женщин (из них больше половины матерей с детьми младше восемнадцати). Критики Буша, ставящие под сомнение его разумность, возможно, усомнятся в исходном положении данной книги: на самом ли деле женщина-мать становится умнее? Однако, как уже обсуждалось, мотивация защищать свое потомство – одна из мощнейших сил, определяющих поведение матерей млекопитающих. Для многих из нас она перевешивает доводы разума, делает невозможным взвешенный анализ.

История полна примеров, когда матери принимали самостоятельные решения и бросали дерзкий вызов устоявшемуся порядку вещей. Одной из самых смелых леди, которую некогда окрестили «опаснейшей женщиной в Америке», стала блондинка в кружевной блузе, активистка рабочего движения XIX века, называвшая себя Матушка Джонс.

Как Матушка Джонс нашла новую семью

Мэри Джонс родилась в Корке (Ирландия) в 1837 году. Будучи тридцатилетней домохозяйкой, она жила в Мемфисе и заботилась о муже и четверых детях. Но вскоре из-за эпидемии желтухи погибла вся ее семья. Младшему ребенку не было и года. Она омывала тела, готовясь к похоронам, и скорбела в полном одиночестве. Позже она написала, что никто не пришел на помощь, потому что остальные семьи поразило не меньшее горе.

Буквально за одну ночь Джонс превратилась из кухарки, прачки и поломойки, без минуты отдыха обихаживающей пятерых людей, в женщину, отвечающую лишь за себя… но ей было необходимо вновь обрести утраченный смысл жизни. Со временем она переехала в Чикаго, где устроилась на работу в ателье по пошиву дамского платья, обслуживавшее «аристократов», которые обитали в роскошных особняках на Лейк-Шор-драйв. Ее поражала пропасть между «лордами и баронами» и «дрожащими несчастными, безработными и голодными, бродившими по берегу замерзшего озера». Подобные сцены заставили ее спустя несколько лет стать активным членом объединения «Рыцари труда», набиравшего силу в 1880-х. Ее миссия и слава были уже близко.

Вскоре пламенные речи Мэри Джонс стали неотъемлемой чертой громких уличных выступлений, которыми сопровождались забастовки на угольных шахтах, металлургических заводах и текстильных фабриках, на пивоварнях и железных дорогах. Она, словно мать, вставала на защиту угнетенных рабочих и, чтобы усилить впечатление от своих высказываний, создала невероятный образ Матушки Джонс, которая, по задумке, выглядела гораздо старше, чем настоящая Мэри, одевалась в старомодные черные платья и частенько упоминала свою скорую кончину. Ее биограф Эллиотт Горн упоминает: «К 1900 году она перестала где бы то ни было называть себя Мэри, а в переписке подписывалась как Матушка. Так к ней обращались в те годы рабочие, представители профсоюзов и даже президенты Соединенных Штатов, а она говорила им "мальчики"». Горн отмечает, что образ Матушки Джонс был нужен самой Мэри Джонс не меньше, чем ее делу:

Образ раскрепощал ее, в то время как от большинства американок общество ожидало тихого домашнего существования. По иронии судьбы, став символом и объявив себя матерью угнетенных, Мэри Джонс получила право идти туда, куда вздумается, и говорить на любую волновавшую ее тему. Она отрицала социальные условности и расшатывала устои. Она презрела ту самую роль, загонявшую в жесткие рамки столь многих женщин. ‹…› Она отказалась от семьи, вся ее жизнь протекала на глазах публики; впрочем, точнее говоря, она расширила границы круга семьи, включив в него всех своих рабочих детей.

Мэри Джонс прекрасно сознавала, что ее образ производил столь сильное эмоциональное впечатление в силу обращения к глубинным ассоциациям с ролью бескорыстного хранителя, который оберегает и согревает нас, учит различать добро и зло и наводит порядок, если мы влипли в неприятности. Политизированные матери, например Кингсолвер и Клинтон, раз за разом играют на этих ассоциациях, предлагая публике образы, связанные с детской, или метафоры, «заготовленные» на кухне. Символом движения аргентинских madres стал белый платок на голове, изначально это были пеленки пропавших детей, на которых с любовью вышивали имена малышей. Также стоит упомянуть «Розовый код» (Code Pink) – группу активисток, проводящих пикетирование Белого дома в знак протеста против войны и загрязнения окружающей среды. Их название – это больничный термин, условный сигнал к экстренному реагированию: «похищен ребенок». На сайте «Марша миллиона матерей» (Million Mom March), движения, возникшего в 1999 году против насилия с применением огнестрельного оружия, есть список публичных фигур: одним предлагается «подумать над своим поведением» (в последний раз это был Джон Эшкрофт), а другим – «угоститься пирогом» (к примеру, Майклу Муру).

В 1984 году демократы в конгрессе отчаянно разыскивали эффектную реплику, которая поколебала бы позиции президента, гениального Рональда Рейгана. Вдохновение посетило Пэт Шредер (Колорадо) утром, когда она готовила детям омлет, – с тех пор Рейган известен как «Тефлоновый президент». Матери на публичных позициях не прочь прихвастнуть. Часто они объявляют себя экспертами по эффективности – впрочем, иногда это мнение формируют окружающие. Когда губернатора Мичигана Дженнифер Грэнхолм, восходящую звезду демократической партии, мать троих детей, спросили о сумятице, царящей на ее новом месте работы – в парламенте, она ответила: «Как всякая хорошая мать, я умею наводить порядок там, где до этого развели бардак».

Этот же образ использовала Пэтти Мюррей – еще за много лет до того, как в 1992 году стала первым американским сенатором с детьми-дошкольниками. Дебютом Мюррей в политике стала организация с нуля коалиции, в состав которой вошли 13 000 родителей. Их целью было уберечь местную программу дошкольного образования от сокращения бюджета. Мюррей и в дальнейшем принимала участие в работе местного отдела школьного образования, затем вошла в сенат Вашингтона и в конце концов приняла участие в выборах в конгресс и в сенат США. Она получила известность как «мамочка в кедах». Газета Seattle Post-Intelligencer назвала ее «рабочей лошадкой, а не выставочным скакуном».

Как продемонстрировали Грэнхолм и Мюррей, роль матерей в политике США постепенно становится все более значимой, и эта тенденция не ослабевает. Здесь их «материнское мышление» востребовано, они не сторонние наблюдатели, а выдающиеся представители государственной власти. В первые годы нового тысячелетия в состав конгресса и сената США вошло больше матерей, чем когда-либо в истории. Также небывалое количество женщин с детьми работают в таких престижных областях, как юриспруденция, бизнес и наука.

Измените материнство – измените мир

Растущая доля матерей на рынке труда – тенденция, достигшая исторического пика в начале XXI века, сопровождалась все усиливающимся чувством неудовлетворенности. Разумеется, отдельные представительницы высшего класса отказались от корпоративных крысиных бегов и предпочли реализовывать свое стремление к первенству в составе местных школьных советов и футбольных команд. Однако те, кто не мог себе этого позволить, тяжело переживали сложившуюся в обществе норму. У них не было другого выхода, кроме как отдать шестимесячного ребенка в ясли, и те драгоценные минуты, что они хотели бы разделять с семьей, им приходилось проводить в очереди в «Макавто». Разумеется, родители и дети страдают от такого положения вещей, они чувствуют себя одинокими, а идеал церебрального «обогащения» остается недостижимо далек. Они часто возмущаются лицемерием государства: постоянно продвигая новейшие теории о том, как нужна ребенку сильная привязанность (к мамам, папам, к редкому виду «любящих опекунов»), правительство не обеспечивает родителям даже минимальной поддержки.

Так что же нужно сделать?

Некоторые решения предлагают различные фракции движения за реформы, набравшего силу в начале нового тысячелетия. Лидерами являются различные эксперты и правозащитные организации, требующие признания и поддержки базовых принципов заботы о ребенке. К моменту написания этой книги в движении наметилось два течения. Одна из фракций ориентируется на «матерналистский» дух «женских» политических реформ XIX века, они демонстративно говорят исключительно о благополучии детей. Другое направление декларирует стремление к лучшей участи для самих матерей, его представители отмечают более чем символическую ценность женского труда, требуя прямой экономической поддержки.

Первую группу возглавляет проект «Материнство» (Motherhood Project), запущенный в 2001 году под руководством Энолы Эйрд из Панамы, выпускницы Йельской школы права. Эйрд часто обращается к личному опыту, когда рассуждает о преимуществах «гармоничного» образа жизни. Она образцовый представитель революции уклонистов. Первые семь лет после рождения дочери Эйрд посвятила юридической карьере, сулившей ей достаток и обилие возможностей. Однако наступил день, когда ее настигло чувство вины: дочь заболела, но Эйрд все равно оставила ее с сестрой… Тогда Энола бросила карьеру, заявив, что «совершенно измотана и пребывает в чудовищном стрессе».

Оставшись без работы, Эйрд с головой погрузилась в деятельность местных служб семейной и социальной помощи, полномочия которых в те годы ограничивались пределами штата, хотя существовали и национальные объединения. В том числе Эйрд сотрудничала с Фондом защиты детей в Вашингтоне. В тот период она родила еще одного ребенка, взяла на себя заботу о пожилых родителях и тете. Она прилагает невероятные усилия, чтобы выполнить взятые на себя обязательства, не забывая и о роли правозащитника, поэтому для нашего интервью в конце 2003 года Эйрд выделила полчаса, когда отвозила по делам престарелых родственников. Но реальность внесла свои коррективы. Из-за статических разрядов в наушниках мобильного телефона и сильного шума (пассажиры вовсю болтали на заднем сиденье) нам приходилось по несколько раз повторять каждую фразу. К тому же ее телефон почти разрядился. Когда я сказала, что пишу книгу, в которой хочу рассказать, как материнство делает нас умнее, ее первой реакцией было: «Вы шутите, да?» Но уже в следующую минуту она рассказывала, что материнство и связанный с ним труд кардинальным образом изменили ее жизнь. Раньше ее интересовало лишь благополучие собственных двух детей, но теперь она мыслит шире – ей небезразлична наша культура в целом. «Материнство меняет ум, дух, отношение к себе. Но я не знаю, насколько по-разному происходит эта трансформация в культуре, которая нас поддерживает, и в той культуре, которая в этом не заинтересована», – говорит Эйрд.

Очевидно, слишком многие женщины в Америке лишены такой опоры. Но знает ли Эйрд, как это изменить? Во время разговора она рассказала, что все еще пытается разобраться в вопросе. Отчасти именно с этой целью она курирует национальное исследование, которое отразит мнение 2000 женщин. По ее словам, полученные сведения дадут представление о конкретных темах, которые нужно разрабатывать, и подскажут возможные решения в контексте «материнского ренессанса», что позволит акцентировать внимание на таких «нематериальных ценностях», как «забота и взаимосвязь».

Также она объявила объектом пристального внимания телерекламу: по мнению Эйрд, это часть «токсичной для детей» культуры. Активисты начали с предупреждения рекламодателей: матери, участвующие в проекте, намеревались выступить против продвижения продукции и рекламных исследований в школах, а также целевого обращения в рекламе к детям младше восьми лет. Эйрд ознакомила конгресс с влиянием рекламы на детей, а также совместно с созданным ею «Материнским советом» обратилась с письмом к главе телерадиосети CBS Лесли Мунвсу, протестуя против рекламы во время трансляции Супербоула-2004.

Проект «Материнство» поддерживает ценности стабильных браков и роли матери как основного гаранта теплых взаимоотношений в семье, что вызывает определенные опасения у критиков: создается ощущение, что активисты призывают матерей посвящать себя исключительно дому. Эти сомнения усиливает спонсорское покровительство проекта консервативным Институтом американских ценностей. Другие партнеры института (в том числе Мэгги Галлахер, автор книги «В защиту брака») в своих высказываниях одобряют устаревшую социальную модель мама – домохозяйка, отец – кормилец. По словам Эйрд, она не разделяет эти взгляды и поддерживает женщин, выбирающих карьеру и готовых положиться на помощников в вопросе заботы о детях. Однако сайт проекта декларирует следующее: «Матери играют ключевую роль в развитии ребенка; нас нелегко заменить другими людьми».

Вторая фракция иначе подходит к вопросу. В центре внимания – потребность матерей в экономической и социальной опоре, вне зависимости от ситуации с детьми. Джоанна Брандейдж, основательница национальной группы поддержки «Матери и не только» (Mothers & More), утверждает, что это вызвало определенные сложности при ее создании. «Материнство делает женщину львицей, но до последнего времени мамы никогда не объединялись ради себя самих. Это несколько противоречит нашему образу родительницы и воспитательницы, – сказала мне она. – Однако мы не склонны к компромиссам. Мы – организация, чьей первой и главнейшей целью является поддержка не-материнских ипостасей, которые часто оказываются подавлены, угнетены в период материнства. По нашим ощущениям, идеологи феминизма не довели до конца работу в этом вопросе».

В 1987 году Брандейдж было тридцать пять, она работала почтальоном и после рождения второго ребенка приняла решение остаться дома. «Мы готовились к финансовым проблемам, но куда тяжелее мне далась потеря себя, – говорит она. – Я подписала заявление об увольнении, посадила трехмесячного малыша в автокресло и два часа просто ездила по городу, безостановочно рыдая». Она разместила объявление в местной газете в Элмхерсте (Иллинойс) и вместе с еще несколькими матерями, мыслящими сходным образом, создала группу, которую они назвали FEMALE (Formerly Employed Women At Loose Ends[22]). Более 7000 рядовых членов в 180 отделениях выполняют простые бытовые задачи – «готовят любимое жаркое, невзирая на наличие ребенка», а также реализуют далекоидущие планы, например воздействуют на государственных чиновников, чтобы добиться содействия родителям и опекунам.

По словам Брандейдж, она видит необходимость «просветительской работы» даже среди членов ее организации – многие из них до сих пор не готовы выпрямиться во весь рост и потребовать справедливости. Поэтому она поддерживает цели более энергичного, бескомпромиссного движения «Матери должны иметь равные права» (Mothers Ought to Have Equal Rights). Значительное влияние на идеологию движения оказала книга Энн Криттенден «Цена материнства» (2004). Автор подвергает пристальному разбору рабочие правила, брачные законы, юридические кодексы и культурные традиции: по ее мнению, их общий эффект таков, что ценность материнства стремится к нулю. Криттенден говорит, что «свободная» женщина, которая работает наравне с мужчинами, остается сверхурочно и ездит когда и куда понадобится, почти не сталкивается со специфическими гендерными препятствиями в карьере. Однако, если любая из этих женщин решит завести семью, ее ждут неприятные сюрпризы, причем последствия возникшего предубеждения порой преследуют ее всю жизнь. Пенсия матери меньше, чем у мужчин и бездетных женщин; вероятность столкнуться с бедностью для американок старше шестидесяти пяти в два раза выше, чем у мужчин того же возраста.

Чтобы содействовать решению этой проблемы, движение «Матери должны иметь равные права», основанное Криттенден совместно с другой писательницей-феминисткой Наоми Вульф («Миф о красоте», «Недоразумения»), составило Программу укрепления экономического потенциала с целью ввести в США социальную поддержку, аналогичную той, что имеют родители и опекуны в Великобритании, Канаде, Франции, Бельгии, Голландии и Скандинавии. В отдаленной перспективе члены движения ратуют за оплачиваемый декретный отпуск для каждого родителя, возмещаемый налоговый вычет для лиц, заботящихся о членах семьи, находящихся на иждивении, кредит на социальное страхование для лиц, ухаживающих за детьми на безвозмездной основе, прожиточный минимум и качественное обучение для лиц, ухаживающих за детьми на платной основе, гарантированный гибкий график для родителей младенцев и детей ясельного возраста, отражение неоплачиваемого домашнего труда в национальном валовом внутреннем продукте.

В первые годы нового тысячелетия растущее внимание к разнообразным нуждам детей и воспитателей заставило американских политиков задуматься. Активисты в более чем двадцати штатах требовали принять закон, который установил бы оплачиваемый декретный отпуск, как это произошло в Калифорнии. Материнские группы поддержки также горячо приветствовали проведение в январе 2003 года нового национального исследования времязатрат, за которое было ответственно Бюро переписи населения США. Были получены данные (уже приводившиеся в этой книге), сколько часов матери и отцы в Америке посвящают детям. Высказывалось мнение, что это важнейший шаг к введению пособий по социальному обеспечению для лиц, заботящихся о детях на безвозмездной основе.

Однако очевидно, что движению в защиту материнства еще предстоит долгий путь, прежде чем обещания начнут воплощаться в жизнь. Также критики обращали внимание на то, что самая активная фракция являлась в то же время и самой привилегированной: эти женщины могли позволить себе такую относительную роскошь, как прекратить работать, пусть и временно, и посвятить себя родительству. При этом именно они требовали введения кредитов на социальное страхование. Это могло привести к развитию элитарного снобизма, особенно – во время войн и национальных экономических трудностей. Это обвинение уже предъявляли феминистскому движению в 1970-х. Но центральной проблемой, безусловно, оставалось вовлечение отцов в выполнение домашних обязанностей – прогресс в этой области определенно наметился, но шел слишком медленно. Забота о зависимых членах семьи оставалась по большей части неоплачиваемым, невидимым – женским – трудом.

Изменение сложившегося статус-кво позволило бы матерям использовать их интеллект максимально эффективно, вырваться за пределы бытовых обязанностей – ради детей… и нации в целом. Но для этого нужна глубинная трансформация домашнего хозяйства и переворот на рынке труда: сейчас большинство работодателей, как нечто само собой разумеющееся, возлагают максимум надежд на сотрудников, не обремененных семьей и детьми. Почти сто лет назад Шарлотта Гилман, писательница с феминистическими и социалистическими взглядами, предложила воображаемое видение общества, способного решить эти проблемы. Действие романа «Ее земля» разворачивается в тропическом краю, в результате землетрясения изолированном от материка, причем большинство мужчин погибают. В течение 2000 лет обитатели этой земли никак не контактируют с внешним миром, женщины приходят к власти и со временем получают возможность самостоятельно заводить детей – исключительно девочек.

Учитывая природную склонность ставить качество превыше количества, в этой стране разумных матерей тщательно планируют прирост населения, чтобы максимально использовать имеющиеся ресурсы, избегать бедности, развивать образование и пестовать благополучие. Гилман ведет рассказ от лица трех путешественников-мужчин, которые случайно находят затерянный край. Сначала их содержат как пленников, потом принимают как гостей. Но когда женщины узнают, как обстоят дела в мире за пределами их земель, они требуют мужчин покинуть страну и никому не рассказывать о своем открытии. Путники в конце концов принимают эти условия.

Гилман в своем романе, безусловно, несправедлива ко многим порядочным, добрым мужчинам, а ее отношение к женщинам настолько оптимистично, что выглядит наивно. Однако эту книгу, как и «Материнское мышление» Сары Раддик, озаряет немеркнущий свет истины – надеюсь, такое же впечатление произведет и моя работа. Речь о том, что базовый этический принцип материнства – забота о других – делает нас умнее, мудрее, сообразительнее. Процитирую Пола Маклина: «Зачем мы здесь, если не для того, чтобы помогать друг другу?»

Глава 14 Нейробиологам виднее Десять советов, как извлечь максимум из «материнства головного мозга»

Многие женщины принимают материнство, так и не осознав его трансформирующего потенциала. «Они словно ведут машину и не знают, что в багажнике спрятан клад», – говорит нейробиолог Келли Ламберт. Если вы до сих пор читаете эту книгу, очевидно, первый шаг к извлечению скрытых сокровищ вы уже сделали. Понимая, что материнство глубоко меняет нашу природу, мы внимательнее относимся к собственным ощущениям и, возможно, учимся реагировать более осмысленно. Психологи называют это явление «метасознанием»: подразумевается, что мы думаем о том, как мы думаем. Еще в первых главах я цитировала совет ученых, как матери могут стать умнее, повышая свою осознанность. Теперь я приведу несколько конкретных рекомендаций.

Не сдавайтесь: прочувствуйте материнство, оно ваше по праву

Вспомним наблюдение австралийского нейробиолога Аллана Снайдера: он сравнивал молодую мать с Альбертом Эйнштейном – ее мозг практически целиком занят задачами первостепенной важности. Учтем также, что материнский мозг – в некоторых аспектах подобно мозгу младенца – это супервнимательная самообучающаяся машина, решающая вопросы жизни и смерти и осваивающая навыки, которые будут полезны в течение многих лет.

Разумеется, большую часть энергии вы отдаете ребенку, но, если вы в силах, попробуйте исследовать собственный раскрывшийся потенциал. «Возможно, пора побаловать мозг чем-то новеньким», – говорит Ламберт. Она лично наблюдала впечатляющий рост числа нейронов у своих родивших лабораторных крыс и в полной мере осознала, в каком динамичном состоянии пребывает материнский мозг. Поэтому во время одного из декретов она решила воспользоваться возможностями так называемого «окна пластичности». Ламберт рассказывает: «Я слишком много лет была фанатиком науки и поэтому опасалась, что области мозга, отвечающие за творческое начало, возможно, уже покрылись паутиной». Поэтому пока малыш спал, она доставала краски. «И в самом деле, в отличие от предыдущих попыток, у меня возникло ощущение, что я кое-что могу, – говорит она и добавляет: – Все друзья и знакомые в итоге получили на Рождество по расписанному блюду для торта!»

Остерегайтесь западни – не надо думать, что «материнство головного мозга» – это болезнь. Осознайте, что, сколько бы раз вы ни повторили себе, что не верите в «дефективность» материнского интеллекта, возможно, глубоко внутри предрассудки не изжиты, и это может сильно вас подвести. «Это напоминает мне ситуацию с пожилыми людьми, – говорит Джули Сур, нейропсихолог из Университета Огайо. – Они утверждают, будто не разделяют стереотипные утверждения и не думают, что возраст приводит к ослаблению мозговой деятельности, но, судя по тестам, на самом деле именно так они и считают. Мы придерживаемся принятых в культуре представлений, впитываем их, они становятся частью нашей личности». Сур дает молодым матерям тот же совет, что и пожилым людям: «Напоминайте себе, что стереотип существует. Напоминайте себе, что все люди иногда о чем-то забывают и отвлекаются, не воспринимайте свои промахи как постоянную или же врéменную, но все-таки неизбежную проблему. Теперь признайте объективное существование внешних обстоятельств: что происходит вовне, что могло вызвать неудачу?»

Признайте изменившиеся приоритеты

«Мощнейшая концентрация внимания» – одно из «неоспоримых неврологических преимуществ», сопровождающих материнство, утверждает эксперт по развитию мозга Майкл Мерцених. Впрочем, возможно, вам придется осознанно прилагать усилия, чтобы сосредоточиться на важных задачах. Для этого вы в первую очередь должны быть уверены, что, пока вы трудитесь, ребенок пребывает в безопасности и окружен заботой. Если вы можете себе это позволить, попытайтесь также поискать способ уменьшить нагрузку, особенно пока ребенку не исполнилось три года, чтобы по возможности максимально посвящать себя материнству – скорее всего, это поможет достичь душевного спокойствия.

Помните, что, если в самом начале отношения с ребенком наполнены любовью и вниманием, это сослужит вам обоим добрую службу на многие годы вперед, какие бы сложности вас ни ожидали. Психолог Элисон Флеминг отмечает, что матери, чье взаимодействие с младенцами происходит в позитивном ключе, имеют обычно более высокую самооценку. Впрочем, для женщин, столкнувшихся с проблемами в начале материнства, также не все потеряно. Равенна Хелсон, психолог-исследователь в Калифорнийском университете в Беркли, обнаружила, что матерям, обращавшимся за консультациями по поводу родительского подхода, удавалось не только наладить отношения с детьми, но и повысить ощущение собственной компетентности.

На работе попытайтесь использовать практические приемы для повышения концентрации. Эдвард Хэлловэлл и Джон Рэйти, психиатры, соавторы книги «Почему я отвлекаюсь. Как распознать синдром дефицита внимания у взрослых и детей и что с ним делать», дают рекомендации, которые могут помочь как измотанным работающим матерям, так и взрослым с синдромом дефицита внимания. Они предлагают разбивать крупную задачу на мелкие, чтобы избежать паники, и для маленьких задач устанавливать четкие сроки выполнения. Также они советуют во всем, что связано с бумажной работой, следовать принципу «Решайте проблемы сразу»[23]. Если вы собираетесь оплатить счет, ответить на письмо, отреагировать на напоминание, постарайтесь сделать это немедленно. Не позволяйте груде отложенных дел вгонять вас в депрессию. (Поделюсь личным приемом: я завела огромный календарь. Когда я замечаю, что без конца обдумываю какую-то задачу, заниматься которой сейчас не нужно, я пишу себе напоминание, когда стоит начать о ней тревожиться… И на время забываю о проблеме.)

Не стоит недооценивать сон

В «материнстве головного мозга» есть один аспект, который – и это научно доказано – влияет на умственные способности. Речь идет о недостатке сна. Увы, в первые недели и даже месяцы жизни ребенка серьезный недосып практически неизбежен. На эту тему написаны миллионы рекомендаций, но мой любимый совет таков – разделите ответственность с партнером. С большой вероятностью это станет первым серьезным испытанием вашего нового статуса родителей. Достойное начало – очень хороший знак: следующие лет восемнадцать вам понадобится рассчитывать друг на друга. Честное разделение обязанностей – мощный способ продемонстрировать свою вовлеченность, кроме того, таким образом оба родителя укрепляют связь с ребенком.

Если вы приняли такое решение, лучше с самого начала установить четкие правила и им следовать. Джеймс Маас, профессор психологии в Корнеллском университете, рекомендует партнерам договариваться на смены по три ночи, что в первые, подернутые пеленой усталости недели родительства обеспечит обоим настолько хороший отдых, насколько возможно. Подобная тактика куда разумнее, чем распространенный совет доверять отцу смену подгузника, после чего он передаст малыша матери, и в результате не выспятся оба. Кормящие грудью мамы вполне могут оставлять бутылочку рядом с кроватью. (Наш педиатр в Бразилии поделилась полезной идеей: можно смешивать молоко с ложкой рисовой каши, тогда «прием пищи» будет плотнее и малыш, если повезет, проспит дольше.)

Когда ваш ребенок достаточно вырос, чтобы понимать словесные предупреждения, возможно, вам пригодится одно из моих любимых семейных правил (спасибо писательнице Барбаре Эренрейх): «Никогда не буди спящего взрослого». Дайте ребенку понять, что сон необходим для вашего общего благополучия. Маас также рекомендует не нарушать режим сна самим: молодые родители должны, насколько возможно, ложиться в одно и то же время, не пить кофе после 15:00 и за три часа до сна не употреблять алкоголь.

Старайтесь контролировать ситуацию

Если вы вынесете из этой книги лишь один урок, заучите наизусть мантру: «Это всего лишь возможность чему-то научиться». Не говорите себе, что вы переживаете чудовищный стресс, переформулируйте: проблемы стимулируют наш мозг. Ваш пятилетка визжит и катается по полу в магазине, потому что вы отказались купить диск с фильмом «Хэллоуин»? Попытайтесь не тратить всю умственную энергию на желание испариться. Взгляните на ситуацию под другим углом: это вызов. Подумайте, какие выгоды возможно извлечь, не задерживайтесь в роли жертвы. Способны ли вы к неожиданным решениям? Шептать сыну на ухо, что он никогда, никогда в жизни не увидит больше свою приставку – это так банально. Попробуйте обратиться к теории сознания. Чего ребенок хочет на самом деле? Конечно, показать, кто здесь главный. Он рассчитывает на то, что время поджимает, а вы, как обычно, спасуете перед неодобрительными взглядами. Сейчас его голова вскипит: присядьте рядом, помашите рукой соседям по очереди и спокойно скажите ему, что вы просто подождете, пока он не закончит истерику. Помните, «метасознание» в такой ситуации не только позволяет совладать со стрессом, но также учит более эффективно взаимодействовать с истеричными взрослыми.

Используйте окситоцин

Как отмечает в главе 6 шведский нейроэндокринолог Керстин Увнас-Моберг, последние исследования потенциального влияния на мозг пептидного гормона окситоцина должны позволить молодым матерям принимать осознанные решения – в том числе до рождения ребенка. Окситоцин, как отмечалось в главе 6, связан с памятью и обучением (само собой разумеется, в первую очередь он способствует укреплению связи между матерью и ребенком, а также столь полезным для мозга социальным взаимодействиям). Естественные роды, в отличие от кесарева сечения, а также кормление грудью, массаж и контакт «кожа-к-коже» повышают уровень этого гормона. Но не путайте природный окситоцин с питоцином, его искусственным аналогом, часто применяющимся для стимуляции родов. По мере того как ученые исследуют влияние окситоцина на мозг матери и ребенка, появляются голоса, озвучивающие беспокойство в связи с возможными нежелательными последствиями применения синтезированного гормона. Теоретически врачи предполагают, что окситоцин, вводящийся в кровь, не достигает мозга. «Но мы не понимаем со всей возможной четкостью, как гормон влияет на организм в целом, – говорит Диана Уитт, психолог, руководитель программы по поведенческой неврологии в Национальном научном фонде. – Воздействие на младенческий мозг в критический период может нарушить способности к обучению».

Социализируйтесь

Материнство может заставить самого отъявленного мизантропа по-новому включиться в отношения с людьми и сформировать обширную сеть социальных контактов. Но вы также рискуете оказаться в изоляции, особенно если большую часть времени проводите дома, наедине с ребенком.

Тяжелая послеродовая депрессия, диагностируемая у каждой десятой матери, или просто дурное настроение – одиночество в любом случае усугубит тяжесть состояния. Однако социальные связи – надежные, дающие поддержку – творят чудеса. Они нужны и вам, и ребенку.

Веские доказательства роли социальной поддержки получены в ходе двадцатипятилетнего контролируемого исследования, в котором приняли участие несколько сотен малообеспеченных матерей из нескольких городов США. Руководил проектом Дэвид Олдс, профессор педиатрии в Университете Колорадо. Группу матерей, собранную по принципу случайной выборки, навещали медсестры: один раз в неделю в ходе беременности и в течение шести недель после рождения малыша. Затем посещения постепенно прекращались. Консультации медсестер длились полтора часа, специалисты намеренно уделяли больше внимания матери, чем младенцу, обсуждалось, как чувствует себя женщина, как ей помогают семья и друзья, что сама мать может сделать, чтобы улучшить климат в семье. Последующие исследования показали, что визиты к матерям оказали впечатляющий эффект на развитие детей – их жизнь складывалась заметно лучше. Они реже становились жертвами домашнего насилия или безнадзорности, в этой группе оказался ниже процент подростковых беременностей; повзрослев, они меньше полагались на программу социальной поддержки.

Современная теория, согласно которой мать способна единолично нести ответственность за ребенка, возникла совсем недавно и противоречит потребности в поддержке общества, которая, вполне возможно, заложена в нас генетически. Антрополог Сара Харди утверждает, что, вероятно, люди развивались как «коллективные воспитатели»: в сохранившихся традиционных культурах, таких как пигмеи эфе и ака Центральной Америки, о младенце заботится примерно двенадцать взрослых – помощниц и заместительниц матери. Они посвящают детям около 40 % своего времени.

Нагрузки с коляской

Тренировки часто представляются матери ненужной роскошью, однако на самом деле мы говорим о стратегии поддержания мозга в рабочем состоянии. В результате улучшаются мыслительные способности и эмоциональное состояние, а это идет на пользу всем, кто так или иначе зависит от молодой матери. Физические нагрузки усиливают кровоснабжение мозга и даже, как отмечает Джон Рэйти (Гарвард), в двигательной коре и мозжечке с некоторой вероятностью возрастает количество и плотность кровеносных сосудов. По словам Рэйти, в процессе тренировок в крови повышается уровень всех трех главных нейротрансмиттеров, влияющих на настроение, процессы познания и поведения. Многие исследования показывают, что высокие физические нагрузки – мощный инструмент для предотвращения депрессии. Также, судя по последним данным, освоение сложных движений (танцевальных фигур, асан из йоги) развивает память и способность к обучению в целом. Иногда мы не можем договориться с партнером или нанять няню, чтобы ходить в спортзал, тогда к нашим услугам тренеры перинатальной йоги, занятия «Мама и малыш» и просто компании, практикующие спортивную ходьбу с колясками, – наверняка, найдется что-то подходящее. Более того, занимаясь в таких группах, мы знакомимся с другими родителями.

Берегите себя

Лауре Лопес, матери троих детей, директору издательской группы ООН, приходится часто летать по работе. Лаура сравнивает заботу о детях с подготовкой к аварийному приземлению. «Стюарды всегда напоминают: наденьте кислородную маску сначала на себя, потом на ребенка, – говорит она. – Ловя воздух ртом, вы едва ли сможете помочь кому-то еще».

Совет Лопес можно понимать и так: находите возможность хоть немного отдохнуть от рабочих и материнских обязанностей, делайте себе маленькие подарки – это добавит бодрости. Позвольте себе поболтать с подругой – так, чтобы никто не перебивал и не вмешивался в разговор, пусть даже для этого придется применить навыки стратегического планирования. Сбегите с работы пораньше и посмотрите кино. Моя подруга часто уезжает в командировки. Она призналась, что иногда прибавляет час-другой, когда называет мужу время возвращения: так приятно выпить кофе и никому ничего по этому поводу не объяснять. В то же время – и я не первая, кто говорит об этом, – хорошей идеей будет запланировать время, которое вы проведете с партнером наедине, без ребенка: полезно иногда вспомнить, почему вы в принципе решили обзавестись потомством. Как предупреждает Ламберт, важно понимать: приобретая «материнский» мозг, вы не лишаетесь мозга «женского», «дочернего», «дружеского» или «профессионального». «Вы всего лишь пристроили внушительное крыло к основному зданию, а не разобрали его по кирпичикам, – говорит она. – Способность на время снять шляпу с надписью "Мамочка", сфокусироваться на других аспектах жизни, позволяет нам переосмыслить ключевые ценности, стать внимательнее, когда мы возвращаемся к детям. Иногда нам даже удается распознать формирование токсичных паттернов поведения и сменить тактику».

Взявшись за заботу о себе, не пренебрегайте излюбленным советом вашей собственной матери: следите за диетой. Сбалансированное питание очень полезно для мозга. По полученным данным, антиоксиданты во фруктах и овощах позволяют предотвратить угасание мозговой функции, связанное со старением, а листовые зеленые овощи, в частности крестоцветные (в том числе брокколи, цветная капуста, салат ромэн и шпинат), особенно хорошо воздействуют на память пожилых женщин. Рыба же, судя по всему, на самом деле является «едой для мозга», как нередко говорили нам мамы; исследования показывают, что еженедельное употребление в пищу рыбы может значительно снизить риск развития болезни Альцгеймера.

Наслаждайтесь многозадачностью – в разумных пределах

Совершенствуясь в искусстве многозадачности, избегайте искушения объять необъятное: если не остановиться вовремя, вскоре вы будете напоминать клоуна, жонглирующего под куполом цирка. Существуют объективные причины, объясняющие высокий уровень многозадачности у матерей. Дэвид Мейер, эксперт по когнитивной деятельности в Университете Мичигана, провел исследование, показавшее, что, тренируясь, люди способны развивать способность выполнять более одного дела одновременно. Однако Мейер предупреждает, что нам свойственно переоценивать нашу способность к многозадачности, более того, даже у самого целеустремленного «Цезаря» есть предел.

Мейер с коллегами обнаружила, что при переключении между сложными задачами среднестатистический взрослый замедляется до 50 % от обычной скорости работы. Интенсивная деятельность в режиме многозадачности также может вызывать стресс, а регулярный стресс порой приводит к проблемам с краткосрочной памятью. Конечно, сопротивление современной тенденции ставить многозадачность во главу угла – равносильно мятежу. Но прежде чем вы обречете себя на неэффективность и выгорание, вспомните Кэти Мейер – в течение дня она проявляла чудеса многозадачности с двумя грудными детьми: сцеживалась за рулем, параллельно беседовала по телефону и курировала работу врачей во всем Денвере. Мейер осознанно выбрала возможность, приходя домой, посвящать себя целиком одному занятию: общению с детьми. Таково одно из самых приятных свойств многозадачности – мозг просто наслаждается, когда вы наконец прекращаете разрываться.

Измените мир. Начните с себя

Равенна Хелсон, основываясь на наблюдениях за выпускницами колледжа Миллс, утверждает, что эмоциональное и интеллектуальное развитие матери в большой степени зависит от «контекста» ее материнства. Во многом этот контекст, атмосферу в семье определяет сама мать. Если вы планируете завести детей, выбирайте спутника жизни (и босса для работы!) взвешенно и рассудительно. Если у вас есть дети, приучайте их помогать отцу с работой по дому. В результате ваша нагрузка снизится и напряжение будет меньше; кроме того, вы воспитаете новое поколение более ответственным. Если ребятишки отлынивают, расскажите им о результатах современных исследований: дети, помогающие отцам с домашними обязанностями, обычно имеют больше друзей. Если филонит муж, поделитесь с ним данными другого исследования: женщины чаще считают мужей сексуальными, если те помогают по дому. Следите за новостями, особенно за обновлениями в вопросах государственной поддержки матерей в декретном отпуске и детских садов. Если происходящее вас не устраивает – что ж, как говорил легендарный диктор, Скуп Нитцгер, «выходите на улицы и делайте новости сами!».

Благодарности

Ничто так не учит смирению, как воспитание детей. Хотя в процессе работы над книгой вы также узнаете немало об этой добродетели. Я в долгу у десятков людей, щедро даривших мне свое время и помогавших мне.

Я говорю обо всех ученых и матерях, которых я цитировала на этих страницах, но особо хочу выделить семь гениальных мам – мой долг перед ними попросту неизмерим. Келли Ламберт помогла мне «взрастить» книгу, ее блестящие идеи озаряют весь проект. Мишель Тесслер мастерски сформулировала предложение для издателя. Изумительная Аманда Кук работала вместе со мной над структурой книги. Джо Энн Миллер внесла множество мудрых предложений. Элизабет Шеар я бесконечно благодарна за название, многочисленные вычитки и бесценную дружбу. Также я хочу сказать «спасибо» Джин Милофски – моей дорогой подруге и любимой сестре. Эту книгу я с любовью и восхищением посвящаю своей матери Бернис Эллисон.

Также поддержку и блестящие идеи дарили мне шесть умнейших мужчин: Крейг Кинсли, Джеффри Лорбербаум и Майкл Мерцених; мой отец Эллис и братья Дэвид и Джим.

Вдохновляющие теории Мариан Даймонд, Сары Харди и Сары Раддик оказали на меня фундаментальное влияние как на автора, более того, эти женщины были настолько добры, что нашли время, чтобы обсудить со мной ключевые идеи. Отдельное спасибо Роберту Бриджесу, К. Сью Картер, Энн Гельбспан, Элисон Флеминг, Равенне Хелсон, Марко Якобони, Джеймсу Лекману, Майклу Ньюмену, Кевину Очснеру, Карен Паркер, Стефани Престон, Роберту Сапольски, Ронде Штаудт и Керстин Увнас-Моберг – они любезно отвечали на все мои звонки и письма, хотя зачастую это шло вразрез с их расписанием. Также я в серьезном долгу у Дженнифер Блейкбро-Реберн, Эллен Гаррисон и Кей Марии – благодарю вас за ваши профессиональные навыки и, главное, за терпение. Среди друзей, разделявших со мной окситоцин и смех, я хочу отметить Нэнси Боухи, Мишель Буллар, Гретхен Дейли, Нэнси Эфсайф, Энн Элисон, Эмили Голдфарб и Норму дель Рио, Пэт Харни, Лауру Хэмлин, Лауру Лопес, Марию Ньюмен, Кэтрин Джейкобсон Рамин, Джули Флинн Сайлер, а также Иди и Дэвида Вейнсофф.

И, наконец, спасибо моему мужу и лучшему другу Джеку и нашим сыновьям Джоуи и Джошуа – без вас этой книги не было бы.

Сноски

1

Также был снят одноименный фильм. – Прим. ред.

(обратно)

2

Оригинальное название книги Nursery Crimes – игра слов, основанная на созвучии с выражением «Nursery Rhymes» («детские стихи»). – Прим. пер.

(обратно)

3

В переводе Дмитрия Щедровицкого. – Прим. пер.

(обратно)

4

«Research is Me-search» (англ.). – Прим. пер.

(обратно)

5

В переводе А. Франковского. – Прим. пер.

(обратно)

6

«Это ужасно!» (исп.). – Прим. ред.

(обратно)

7

Отсылка к цитате из Джона Донна: «Нет человека, который был бы как Остров…». – Прим. пер.

(обратно)

8

В переводе Александра Кувшинова. – Прим. пер.

(обратно)

9

Переиначенный девиз героев сериала: «Наша цель – смело идти туда, где не ступала нога человека». – Прим. пер.

(обратно)

10

Отсылка к движению «Еще одна мать за мир» (Another Mother for Peace). – Прим. пер.

(обратно)

11

«Американский словарь английского языка», созданный Ноа Уэбстером в первой половине XIX века. – Прим. ред.

(обратно)

12

«Если женщина плохо воспитала детей, все остальное уже не важно». – Прим. пер.

(обратно)

13

«Стеклянный потолок» – термин, введенный в начале 1980-х годов для описания невидимого и формально никак не обозначенного барьера («потолка» в карьере), который ограничивал продвижение женщин по служебной лестнице по причинам, не связанным с их профессиональными качествами. – Прим. пер.

(обратно)

14

В оригинале: «M – is for the million things she gave me» («"М" – это миллион того, что она дала мне»), песня Mother. – Прим. пер.

(обратно)

15

Отсылка к книге «Все самое важное для жизни я узнал в детском саду». Фулгам Р. Все самое важное для жизни я узнал в детском саду // Иностранная литература. – 1990. – № 10.

(обратно)

16

Генетический термин, обозначающий потомков одних родителей. – Прим. ред.

(обратно)

17

В СССР книга выходила за авторством Рахиль Карсон. – Прим. ред.

(обратно)

18

Другой вариант перевода названия – «Предпосылка воспитания». – Прим. пер.

(обратно)

19

Строчка из песни «Quality Time». – Прим. ред.

(обратно)

20

Имеется в виду фильм «Энни Холл». – Прим. ред.

(обратно)

21

Матери (исп.). – Прим. ред.

(обратно)

22

Ранее работавшие женщины не у дел. – Прим. пер.

(обратно)

23

Прицип OHIO (Only Handle It Once). – Прим пер.

(обратно)

Оглавление

Предисловие к русскому изданию

Часть I Великое превращение

  Глава 1 Умнее, чем мы думаем

  Глава 2 «Милый, дети ужали мой мозг!»

    Усохший мозг и тяжелые наркотики

    Шок

    Никогда не спи

    Сила негативного мышления

    Мозговитые мамы переходят в наступление

  Глава 3 Практически неизведанные дебри материнских мозгов

    Кино в голове

    Почему мамы?

    Материнское богатство

    Минное поле исследований материнства

    Развивающийся материнский мозг

    От орехов пекан к мускусной дыне

    Подсевшие на любовь

    Лабиринт материнства

    Супермамы

Часть II Пять атрибутов «усиленного» малышом мозга

  Глава 4 Восприятие Ширящееся королевство материнских чувств

    Обоняние

    Слух

    Зона видимости

    Сердце и мозг: что нас трогает

    Пластичный, упругий мозг

  Глава 5 Эффективность Необходимость – мать многозадачности

    Привычки многозадачного разума

    Наслаждаться моментом, не сводя глаз с часов

    Пол имеет значение

    Начинаем гонку

    Мозговая аэробика

    Сила серого вещества

  Глава 6 Жизнестойкость Смягчить стресс, заострить ум…

    «Гормон объятий»

    Материнство: конкурентные преимущества

    Цена стресса, и почему мужчины платят больше

    Спокойные и заботливые

    Социальная химия

    Доверяй окситоцину

  Глава 7 Мотивация Сила материнской любви

    Владение ситуацией и ответственность

    Бесстрашие

    Еще одна мать за войну[10]

    Развитие амбиций

  Глава 8 Эмоциональный интеллект Как материнство улучшает социальные навыки

    Цепи любви

    Эмоциональный интеллект 101-го уровня

    Эмпатия: корень материнства

    Прикладной эмоциональный интеллект

    Самообладание, улаживание конфликтов и переоценка

    Развиваем эмоциональный интеллект

Часть III И что?

  Глава 9 Мистер Мама и прочие альтруисты Опекунские бонусы

    «Отцовство головного мозга»

    Химия заботы

    Расширяя семьи

    Здоровые альтруисты: когда хорошие парни финишируют первыми

  Глава 10 Лучше, чем бизнес-школа Работающие матери: экономическая польза

    Жонглирование под куполом цирка

    Надежность: мне на самом деле нужна эта работа!

    Лидерство: материнское искусство управления

    Забота на работе

  Глава 11 Больше, чем прежде Почему современная мать должна быть умной

    «Интенсивное материнство» и смышленые малыши

    Тревоги о здоровье, ненадежные советы врачей

    Домашняя работа

    Покупай, малыш!

    Лицом к лицу со временем

Часть IV Что теперь?

  Глава 12 Переписываем материнскую программу Идеи для мозговитых путешественников

    Свобода от страха

    Гибкий график: время в подарок

    Разумная политика

    Немного дружеской помощи

  Глава 13 Политическая сила Магия мотивированного материнства

    Тактика воинствующего материнства

    Настоящие истоки Дня матери

    Как Матушка Джонс нашла новую семью

    Измените материнство – измените мир

  Глава 14 Нейробиологам виднее Десять советов, как извлечь максимум из «материнства головного мозга»

    Не сдавайтесь: прочувствуйте материнство, оно ваше по праву

    Признайте изменившиеся приоритеты

    Не стоит недооценивать сон

    Старайтесь контролировать ситуацию

    Используйте окситоцин

    Социализируйтесь

    Нагрузки с коляской

    Берегите себя

    Наслаждайтесь многозадачностью – в разумных пределах

    Измените мир. Начните с себя

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg