«Психологический портрет убийцы»

Психологический портрет убийцы (fb2) - Психологический портрет убийцы [Методики ФБР] 1772K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Дуглас - Марк Олшейкер

Джон Дуглас, Марк Олшейкер Психологический портрет убийцы. Методики ФБР

От авторов

Выражаем глубочайшую благодарность всем, кто помог претворить этот труд в реальность. Первая команда, сложившаяся, когда мы готовили первую совместную книгу (выходила в России под следующими названиями: «Охотники за умами», «Как определить серийного убийцу. Из опыта сотрудника ФБР». – Прим. ред.), состояла из нашего редактора Лайзы Дрю и нашего агента Джея Эктона – двух человек, разделяющих одни и те же взгляды, умеющих подбодрить нас и поддержать на каждом шагу. Подобно им, нам помогала Кэролин Олшейкер, координатор нашего проекта, менеджер, генеральный советник, консультант редактора, наша опора, а для Марка – и близкий человек. Энн Хенниган, наш научный руководитель, стала незаменимым членом команды и внесла в работу огромный вклад. А еще нам стало ясно: только благодаря тому, как Мэри Сью Руччи помогала нам в издательстве, с поразительным искусством сочетая в себе качества компетентного специалиста и жизнерадостность, все шло так гладко и не выходило из-под контроля. Если бы не эти пятеро…

Хотим выразить глубокую признательность Труди, Джеку и Стивену Коллинзу, Сюзан Хэнд Мартин и Джеффу Фримену за то, что они поделились с нами историей Сюзанны. Надеемся, что, рассказав ее историю, мы укрепили их веру в нас. Кроме того, мы в долгу перед Джимом Хэррингтоном из Мичигана и прокурором округа Теннесси, Генри Уильямсом, – они поделились с нами своими воспоминаниями и размышлениями, а также перед нашим ординатором Дэвидом Альтшулером, Питером Бэнксом и всеми сотрудниками Национального центра пропавших и подвергающихся эксплуатации детей – за их доброту, за то, что посвятили в свои исследования, за опыт и хорошую работу. Все мы стали лучше благодаря им. И наконец, как всегда, хотим поблагодарить всех коллег Джона из Квонтико, в особенности Роя Хейзлвуда, Стива Мардиджана, Грегга Мак-Крэри, Джуда Рея и Джима Райта. Они всегда будут неоценимыми первопроходцами, исследователями и надежными спутниками в путешествии во мрак и обратно.

Джон Дуглас и Марк ОлшейкерОктябрь 1996 года

Пролог В душе убийцы

Свобода каждого человека принимать решения за или против Бога, а также за или против человека должна быть признана, иначе религия окажется обманом, а просвещение – иллюзией. Свобода – предварительное условие и для того, и для другого: в противном случае их понимают неправильно. Однако свобода – это еще не все. Она – только часть истории и половина истины. Свобода – всего лишь негативный аспект явления, позитивный его аспект – ответственность. Есть опасность, что свобода выродится в произвол, если не будет сочетаться с ответственностью.

Виктор И. Франкль, «Человек: поиски смысла»

По этим зловещим улицам должен ходить человек, который сам не зол, ничем не запятнан и лишен страха.

Реймонд Чандлер, «Простое искусство убийства»

Это не голливудская версия. Она не облагорожена, не причесана, не возведена в ранг «искусства». Это то, что происходит на самом деле. Во всяком случае, в моем описании – далеко не худший вариант. Как бывало не раз, я погружаюсь в душу убийцы. Не знаю, кем окажется жертва, но я готов кого-нибудь убить. И немедленно.

Жена оставила меня одного на весь вечер, усвистала на вечеринку с подругами, лишь бы не торчать дома со мной. Впрочем, неважно: мы все равно постоянно ссорились, и этот день был ничем не лучше. И все-таки ссоры угнетали меня. До чертиков надоело такое отношение. Может, на самом деле она встречается с другими мужчинами, как моя первая жена. Та свое получила – испустила дух, упав ничком в ванну и захлебнувшись своей блевотиной. И поделом – она попортила мне немало крови.

Наши двое детей росли у моих стариков, и это тоже меня бесило – будто я сам не мог позаботиться о малышах! Некоторое время я просидел перед телеком, выдул пару упаковок пива, а потом добавил вина. Лучше от этого не стало. Настроение продолжало падать. Хотелось еще пива или чего-нибудь другого, и потому около девяти, а может, в половине десятого, я встал и двинул в «мини-март» возле комиссариата и затарился еще одной упаковкой «Музхэда». Затем, доехав до Армор-роуд, я остановился и долгое время просто сидел в машине, потягивая пиво и стараясь разобраться, что творится в душе.

Чем дольше я сидел так, тем сильнее меня грызла тоска. Совсем один. Живу на военной базе как иждивенец жены. Все мои знакомые – ее друзья. Дети – и те далеко. Когда служил на флоте, думал, что это поможет, но просчитался. Сейчас вынужден менять работу– одно гиблое место на другое. Я не знал, что делать дальше. Может, просто вернуться домой, подождать жену, выяснить, в чем дело? Все эти мысли вертелись в голове одновременно. Я не отказался бы поболтать с кем-нибудь прямо сейчас, но вокруг не было ни души. Черт возьми, ни одного знакомого, с кем можно было бы поделиться своими бедами! Меня окружала темнота. В ней чувствовалось что-то… манящее. Я остался один на один с ночью. Мрак делал меня неузнаваемым. И всесильным.

Я докатил до северной стороны базы и, продолжая потягивать пиво, остановился неподалеку от гаражей. «Черт побери, здесь машинам наверняка живется лучше, чем мне!» – подумал я. И тут увидел ее. Она пересекла проезжую часть и побежала трусцой по тротуару. Хотя уже совсем стемнело, я разглядел ее. Высокая, довольно симпатичная, лет двадцати, с длинными темно-русыми волосами, заплетенными в косу. Лоб ее поблескивал от пота… Да, весьма недурна. На ней была красная тенниска с эмблемой морской пехоты на груди и тугие красные шорты, подчеркивающие соблазнительную попку. Ноги ее казались бесконечно длинными. Ни капли жира. Эти милашки из морской пехоты в отличной форме – а все благодаря тренировкам и строевой подготовке. Такие дадут сто очков форы любому мужику.

Какое-то время я наблюдал, как упруго вздымаются ее грудки в ритме бега, прикидывая, стоит ли пробежаться вместе с ней. Меня хватило на то, чтобы сообразить: я далеко не в такой форме как она; к тому же пьян почти в стельку. Другое дело – поравняться с ней на машине, предложить подвезти к казарме, по пути поболтать.

Но тут меня охолонуло: вокруг нее, наверное, увиваются толпы крутых вояк, что общего у нее с таким парнем как я? Эти девчонки слишком высоко задирают нос; нас, простых смертных, и в грош не ставят… Как ни распинайся, отошьет в два счета. А я уже по горло сыт чужим пренебрежением. Наелся им на всю оставшуюся жизнь.

Нет, нахлебался дерьма, хватит, по крайней мере на сегодня. Буду просто брать все, что захочу, – это единственный способ чего-нибудь добиться. Этой сучке придется познакомиться со мной, плевать, по вкусу ей это или нет.

Я завел мотор, догнал девчонку и, потянувшись через пассажирское сиденье к окну, спросил:

– Простите, не скажете, далеко ли до другой стороны базы?

Она ничуть не испугалась, должно быть, потому, что разглядела на стекле карточку с эмблемой базы. Плюс к тому, наверное, была уверена, что справится с любым, раз служит в морской пехоте. Она остановилась, доверчиво приблизилась к машине. Склонившись к окну, она указала в обратную сторону и слегка прерывающимся после бега голосом объяснила, что мне придется проехать три мили. Она приветливо улыбнулась и побежала дальше.

Я понял: еще секунда, она скроется из виду – и я упущу свой шанс. Открыв дверцу, я выскочил из машины и бросился за ней. Я нанес сильный удар сзади, и она растянулась на асфальте. Я схватил ее. Она ахнула, поняв, что происходит, и начала отбиваться. Для женщины она оказалась довольно рослой и сильной, но я был почти на фут выше и на сотню фунтов тяжелее. Удерживая за руки, я с размаху вмазал ей по виску – так, что у нее из глаз, наверное, посыпались искры. Однако она по-прежнему отбивалась изо всех сил, колотила меня руками и ногами, чтобы вырваться. Ладно, за это она еще поплатится: я не позволю какой-то сучке так обращаться со мной!

– Отпусти меня! Убирайся! – вопила она. Я едва не задушил ее, чтобы подтащить поближе к машине. Затем я вновь ударил ее так, что она зашаталась, подхватил и втиснул в машину, на пассажирское сиденье. И тут заметил: к машине бегут двое мужчин, что-то крича. Резко повернув ключ, я сорвал «додж» с места.

Я понимал: первым делом надо оторваться подальше от базы, и направился к воротам возле театра – единственным, которые оставались открытыми в такое позднее время (я въехал через них). Я усадил девчонку поближе, словно подружку. Ее голова лежала у меня на плече – сплошная романтика. Должно быть, в темноте все выглядело правдоподобно, поскольку охранник даже не взглянул на нас, когда мы проехали мимо. Уже на Нэви-роуд она пришла в себя и вновь завопила, угрожая позвать на помощь полицию, если я не отпущу ее.

Со мной еще никто так не разговаривал. Но сейчас ее желания не имели значения – в отличие от моих. Ситуацию контролировал я, а не она. Я снял руку с руля и наотмашь хлестнул ее тыльной стороной ладони по лицу. Она заткнулась.

Я понимал: везти ее ко мне домой нельзя – моя старуха уже могла вернуться. И что же мне тогда – объяснять, что так я должен был поступить с ней, с женой? Нужно было найти место, где мы с этой сучкой останемся наедине, и где нам не помешают. Я должен чувствовать себя спокойно. Пусть мне будет все знакомо, и я буду знать, что могу сделать, как пожелаю, и меня никто не потревожит. Меня осенило. Доехав до конца улицы, я свернул в парк – парк Эдмунда Орджилла, так он назывался. Мне показалось, что девчонка снова очухалась, и я еще раз ударил ее в висок. Я проехал мимо баскетбольных площадок, мимо уборных и так далее в глубину парка, к озеру. Остановив машину на берегу, я выключил двигатель. Вот теперь мы остались вдвоем.

Схватив девчонку за рубашку, я выволок ее из машины. Она застонала в полуобмороке. Из раны возле глаза кровь текла по носу и губам. Я оттащил ее подальше от машины и бросил на землю, она сделала попытку подняться. Эта сучка до сих пор сопротивлялась. Пришлось навалиться на нее, оседлать и врезать еще пару раз.

Поблизости раскинуло ветки высокое дерево – какой уют и романтика! Теперь она моя. Все зависит только от меня. Я могу поступить с ней, как пожелаю. Я сорвал с нее одежду – кроссовки «Найк», тенниску, обтягивающие шорты и синий пояс для похудения. Она уже почти не сопротивлялась, выбившись из сил. Я раздел ее донага, снял даже носки. Она пыталась убежать или хотя бы увернуться, но напрасно. Теперь все зависело от меня. Я решал, останется эта сучка в живых или сдохнет, а если сдохнет, то как. Решения принимал только я. Впервые в жизни я чувствовал себя человеком.

Придавив локтем ее шею, чтобы заставить девчонку замолчать, я начал с груди – с левой. Но это было только начало. Эта сучка еще получит то, чего никогда не пробовала. Я огляделся. Встал, потянулся и, схватившись за ветку дерева, сломал ее – длинную, около двух с половиной или трех футов. Это было нелегко – чертова палка в толщину достигала двух дюймов. Обломанный конец оказался острым, как наконечник стрелы или копья.

Еще минуту назад девчонка лежала как труп, но теперь вновь завопила во весь голос. Ее глаза выпучились от боли. Сколько из нее вытекло крови! Наверняка она была еще нетронутой. Она перестала отбиваться, только визжала.

Вот тебе за всех баб, которые смешали меня с дерьмом, мысленно повторял я. За всех, кто водил меня за нос. За всю мою жизнь – пусть теперь для разнообразия помучается кто-нибудь другой! Но она уже давно затихла.

Когда агония кончилась, и безумие миновало, я вдруг успокоился. Отстранившись, я оглядел ее. Она лежала совершенно тихо и неподвижно. Ее тело было бледным и обмякшим, словно пустая оболочка. Я понял: она испустила дух, а я впервые за чертовски долгую жизнь наконец-то ожил. Это и есть представить себя на чужом месте, знать и жертву, и преступника и вообразить, какой была их встреча. Это итог многих часов, проведенных в тюрьмах и колониях, когда сидишь за столом и слушаешь рассказы о том, что произошло в действительности. Выслушав преступника, начинаешь понемногу собирать воедино обломки. Само преступление взывает к тебе. И никуда от этого не деться, если хочешь добиться успеха.

Этот метод я описал журналистке, которая недавно беседовала со мной, и она воскликнула: «Нет, о таком я не в состоянии даже подумать!». Я ответил: «Лучше подумать заранее, если хотим перестать сталкиваться с подобными ужасами».

Если вы поняли меня – не на академическом, интеллектуальном уровне, а почувствовали сердцем, интуицией, – тогда, возможно, нам не придется долго ждать перемен. Я описал собственную версию событий, произошедших ночью 11 июля 1985 года и ранним утром 12 июля – в день, когда младший капрал морской пехоты США Сюзанна Мари Коллинз, образованная, любимая, жизнерадостная, красивая девятнадцатилетняя девушка погибла в общественном парке близ авиационной базы ВМС в Мемфисе, к северо-востоку от Миллингтона, штат Теннесси. Младший капрал Коллинз, рост пять футов семь дюймов, вес сто восемнадцать фунтов, покинула казарму, отправляясь на вечернюю пробежку, приблизительно в десять часов вечера и не вернулась. Ее нагое и изуродованное тело было обнаружено в парке после того, как она пропустила утреннюю поверку. Причинами смерти было названо продолжительное удушение руками, нанесенная тупым оружием травма головы и сильное внутреннее кровотечение, вызванное острым обломком ветки дерева, вонзенной в ее тело так глубоко, что оказались разорванными органы брюшной полости, печень, диафрагма и правое легкое. Двенадцатого июля она должна была закончить курс обучения авиационной радиоэлектронике, приблизившись к своей заветной мечте – стать одной из первых женщин-летчиц в ВМС.

Подобное занятие, попытка представить себя на месте преступника, – тяжелейший, мучительнейший опыт, но именно этим мне приходится заниматься, чтобы получить возможность увидеть преступление глазами обвиняемого. Я уже представлял его себе с точки зрения жертвы, и это оказалось почти невыносимо. Но такова моя работа в роли, которую я отвел самому себе, – первого штатного аналитика профиля личности отдела науки о поведении Академии ФБР в Квонтико, Виргиния.

Обычно к моей группе – вспомогательному следственному отделу– обращаются для того, чтобы определить тип поведения преступника и стратегию расследования, которая помогла бы полиции выследить НС – неизвестного субъекта. Я участвовал в расследовании более 1100 подобных дел– с тех пор как прибыл в Квонтико. Но в этот раз, когда власти обратились к нам, они уже держали под стражей одного подозреваемого. Седли Эли – бородатый двадцатидевятилетний белый мужчина из Эшленда, Кентукки, ростом шесть футов четыре дюйма, весом 220 фунтов, работник компании по производству и обслуживанию кондиционеров воздуха, жил на базе как иждивенец своей жены Линн, проходящей срочную службу в войсках ВМС. Из Седли Эли уже вытянули признание – на следующее утро после убийства. Но его версия случившегося кое в чем отличалась от моей.

Сотрудники следственной службы воинской части вычислили подозреваемого по описанию машины, которое дали два бегуна и охранник, дежуривший в ту ночь у ворот. Эли объяснил, что, находясь в угнетенном состоянии после того, как его жена, Линн, ускакала на вечеринку, он выпил дома три упаковки пива (по шесть банок в каждой) и бутылку вина, а затем покатил на своем ветхом, полуразвалившемся зеленом джипе «меркурий» в «минимарт» возле комиссариата – купить еще пива.

Он сказал, что совсем опьянел, пока бесцельно колесил по улицам, и тут заметил симпатичную белую девушку в тенниске с эмблемой морской пехоты и шортах, перебегающую через улицу. Седли заявил, что вышел из машины, догнал девушку и завел разговор, но через несколько минут начал задыхаться после обильного спиртного и сигарет. Ему хотелось поделиться с ней своими бедами, но он понял: девушка не поймет его, поскольку они не знакомы. Он попрощался и уехал.

В состоянии сильного опьянения он, по его словам, с трудом вел машину, виляя из стороны в сторону. Он соображал: ему не следовало садиться за руль. Внезапно он услышал стук и почувствовал, как машина уткнулась во что-то. Он понял, что сбил девушку. Седли затащил ее в машину, уверяя, что отвезет в больницу, но она, по его словам, сопротивлялась, угрожала, что позовет на помощь, и его арестуют за управление машиной в пьяном виде. Он выехал с территории базы и направился в парк Эдмунда Орджилла, где остановил машину, надеясь успокоить девушку и отговорить ее от намерения привлечь его к ответственности.

Но и в парке, как утверждал Седли, девушка продолжала заявлять, что теперь он поплатится за все. Он велел ей заткнуться, а когда она попыталась открыть дверцу, схватил ее за тенниску, потом вылез со своей стороны и вытащил девушку из машины. Она по-прежнему кричала, что донесет на него в полицию, и пыталась вырваться. Поэтому Седли пришлось толкнуть ее и прижать к земле – чтобы помешать удрать. Седли Эли просто хотел поговорить с ней. А она продолжала вырываться – как выразился Седли, «извивалась». Наконец, он «на секунду забылся» и ударил ее по лицу – сначала один раз, затем еще несколько – ладонью.

Он перепугался – понял, что ему грозят неприятности, если она заявит в полицию. Седли пытался сообразить, как быть дальше, и метнулся к «меркурию» за отверткой с желтой рукояткой, которая понадобилась ему, чтобы завести машину, а когда вернулся, услышал, как кто-то убегает в темноту. В панике он развернулся и выбросил вперед руку, в которой по случайности оказалась зажата отвертка. В темноте он задел девушку – должно быть, отвертка ткнулась ей в висок, потому что девушка сразу рухнула на землю. Он совсем потерял голову и не знал, что делать дальше. Может, сбежать, вернуться в Кентукки? И тогда он решил, что надо сделать вид, будто на девушку напали, изнасиловали и убили. Разумеется, он не занимался с ней сексом – и травма, и смерть ее были страшной случайностью. Так как же придать случившемуся вид нападения с целью изнасилования?

Он снял одежду с трупа, затем за ноги оттащил девушку подальше от машины, к берегу озера, и положил под дерево. Он хватался за соломинку, отчаянно желая выпутаться, как вдруг протянул руку, задел ветку дерева и, уже не задумываясь, сломал ее. Он перевернул труп и вонзил в него ветку – по его словам, всего один раз, лишь бы все выглядело, будто на нее напал маньяк. А потом бросился к машине, торопясь покинуть место убийства, и выехал из парка с противоположной стороны.

Генри Уильяме по прозвищу Хэнк, помощник прокурора округа Шелби, штат Теннесси, старался разобраться, что же произошло в действительности. Уильяме – один из лучших знатоков своего дела, бывший агент ФБР внушительного вида, лет сорока, с волевыми, будто высеченными из камня чертами лица, добрыми, чуткими глазами и преждевременной сединой. Ему еще не доводилось сталкиваться с такой чудовищной жестокостью.

– Едва заглянув в папку, я решил, что преступник заслуживает смертной казни, – вспоминал Уильяме. – Я не желал даже вести речь о смягчении наказания. Но, по его мнению, проблема заключалась в том, как определить мотив такого тяжкого убийства, который поняли бы присяжные. Какой человек, находясь в здравом уме, решился бы совершить столь чудовищное злодеяние?

На это и рассчитывали адвокаты. Они постоянно напоминали о том, что, по словам Эли, смерть была «случайной», и без конца намекали на невменяемость подзащитного. Психиатры, обследовавшие подозреваемого по распоряжению адвокатов, предположили, что Эли страдал расщеплением личности. Он позабыл сообщить сотрудникам службы безопасности воинской части, которые допрашивали его в первый же день, что, по-видимому, в ночь гибели Сюзанны Коллинз он сочетал в себе сразу три личности: самого себя, женщины Билли и Смерти, скачущей верхом на лошади рядом с машиной, в которой ехали Седли и Билли.

Уильяме связался со специальным агентом Гарольдом Хэйсом, координатором работы по определению профиля личности из мемфисского отдела ФБР. Хэйс описал Уильямсу концепцию убийства, вызванного физическим влечением, и сослался на мою статью, подготовленную в соавторстве с моим коллегой Роем Хейзлвудом, опубликованную пять лет назад в «Правоохранительном бюллетене ФБР» и озаглавленную «Похотливый убийца». Хотя слово «похоть» в подобных делах выглядит не совсем уместным, в статье описывалось то, что мы выяснили в ходе расследования серийных убийств – омерзительных преступлений на сексуальной почве, связанных с манипулированием, властью и контролем над жертвами. Убийство Сюзанны Коллинз внешне выглядело классическим образцом – преднамеренное действие, добровольно совершенное психически здоровым человеком с расстройствами характера: например, он, зная разницу между тем, что плохо и что хорошо, не применил это нравственное разграничение к самому себе.

Уильяме попросил моего совета в разработке стратегии обвинения и в том, как убедить суд присяжных, состоящий из двенадцати добропорядочных мужчин и женщин, которые, вероятно, и не сталкивались в жизни с подобным злом, в том, что моя версия случившегося более вероятна, чем версия защиты. Прежде всего мне пришлось объяснить команде обвинителей то, что я и мои коллеги усвоили за долгие годы борьбы с насилием с точки зрения определенных типов поведения преступника, а также назвать истинную цену, которую мы были вынуждены заплатить за это знание.

Мне пришлось взять их с собой в мое путешествие во мрак.

Погружение во мрак

В начале декабря 1983 года, в возрасте тридцати восьми лет, я потерял сознание в номере отеля в Сиэтле, занимаясь расследованием убийств, совершенных близ Грин-ривер. Двоим агентам, которых я привез с собой из Квонтико, ничего не оставалось, как выломать дверь, чтобы прийти мне на помощь. Пять дней я пребывал в коме между жизнью и смертью, находясь в отделении интенсивной терапии Шведской больницы. Эта вспышка вирусного энцефалита была вызвана острым стрессом: я расследовал тогда более 150 дел одновременно, и исход каждого зависел от меня. Никто не верил, что я выживу, но я чудом уцелел – благодаря высококвалифицированной помощи медиков, любви моих родных и поддержке коллег. Месяц спустя я вернулся домой в инвалидной коляске, а к работе смог приступить только в мае. И все это время я боялся, что перенесенная болезнь помешает мне стрелять так, как полагается по стандартам ФБР, и, следовательно, приведет к окончанию моей карьеры. Подвижность левой стороны тела у меня нарушена и по сей день.

К сожалению, мой случай не уникален среди людей нашей профессии. Большинство коллег, работающих вместе со мной аналитиками профиля личности или криминальными аналитиками во вспомогательном следственном отделе, страдают от тяжелых стрессов профессионального характера или заболеваний, которые нередко выводят их из строя. Набор проблем весьма широк – неврологические расстройства вроде моего, боль в груди, рубцы на сердце, язвы, желудочно-кишечные заболевания, тревога и депрессия. Начнем с того, что работа в правоохранительных органах печально известна изобилием стрессовых ситуаций. Уже дома, приходя в себя после болезни, я много размышлял над тем, что же в нашей практике вызывает тот острый стресс, от которого не страдают другие агенты ФБР, детективы и полицейские, хотя и сталкиваются с физической опасностью почаще нас. По-моему, ответ кроется в услугах, которые мы предлагаем. В организации, издавна известной своей ориентацией на «только факты, мэм», мы, вероятно, являемся единственной группой, которую интересует мнение. Однако нам пришлось ждать смерти Дж. Эдгара Гувера, прежде чем психологию наконец-то признали законным орудием в борьбе с преступностью. Еще долго после создания программы анализа профиля личности преступника в Квонтико многие из наших коллег в Бюро и вне его считали нашу работу колдовством или черной магией, которой занимается жалкая кучка шаманов на глубине шестидесяти футов под землей, куда никогда не проникает дневной свет.

И хотя на основе наших заключений решаются вопросы жизни и смерти, мы не можем позволить себе роскошь подкрепить их реальными фактами, не можем в утешение привести принцип черного и белого.

Если офицер полиции ошибается, это означает, что преступление может остаться нераскрытым, но обстоятельства не сделаются хуже, чем они есть. А к нам часто обращаются в качестве последней инстанции, и если мы ошибемся, то уведем следствие в совершенно иное, непродуктивное направление. Поэтому мы должны быть полностью уверены в своем мнении. Но наш инструмент – человеческое поведение, а поведение человека, как любят уверять психиатры, отнюдь не точная наука.

Одна из причин, по которой полиция и правоохранительные органы со всей территории США и многих других стран мира обращаются к нам, состоит в том, что у нас есть опыт, которого нет у них. Подобно специалисту-медику, повидавшему гораздо больше случаев редкого заболевания, чем любой терапевт, мы обладаем преимуществом – знанием национальной и международной информации, и, следовательно, способны уловить различия и нюансы, которые, возможно, ускользнули от местного следователя, который опирается только на собственный опыт.

Мы работаем, исходя из принципа, что поведение отражает личность, и обычно разделяем процесс анализа профиля личности на семь этапов:

1. Оценка самого преступления.

2. Подробная оценка специфических особенностей места или мест преступления.

3. Подробный анализ жертвы или жертв.

4. Рассмотрение предварительных отчетов полиции.

5. Изучение протокола судебно-медицинского вскрытия.

6. Разработка профиля с критическими характеристиками подозреваемого.

7. Предложения по следственной стратегии на основании построенного профиля личности.

Как показала практика, представление профиля личности преступника часто бывает только началом предлагаемых нами услуг. Следующая ступень – совещания с местными следователями и выработка активной стратегии, которую они могут использовать, чтобы заставить неизвестного субъекта сделать неверный шаг. В подобных делах мы стараемся держаться в стороне, отчужденно, но иногда все равно оказываемся в самой гуще событий. Расследование может включать встречи с родственниками погибшего ребенка, обучение родственников тому, как отвечать на настойчивые телефонные звонки убийцы, описывающего смерть ребенка, мы иногда даже советуем использовать брата или сестру убитого в качестве «живца», чтобы заманить убийцу в определенное место.

Именно это я и предложил осуществить после убийства семнадцатилетней Шари Фей Смит в Колумбии, Южная Каролина, поскольку убийца явно заинтересовался красавицей-сестрой Шари, Дон. Пока убийцу не взяли под стражу, я каждый миг холодел при мысли, что совет, данный мной шерифу и родственникам погибшей, окажется ошибочным, и семья Смитов столкнется с еще одной непоправимой трагедией.

Почти через шесть недель после того, как убийца позвонил Дон и подробно сообщил, как найти тело Шари Фей Смит в поле, в соседнем округе Салуда, младший капрал Сюзанна Коллинз была убита в общественном парке в Теннесси. Так и получается: для нас убийства следуют почти непрерывно, одно за другим.

По словам моего коллеги Джима Райта, мы сталкиваемся с худшим из худшего. Каждый день мы убеждаемся в людской способности творить зло.

– Это почти не поддается описанию – то, что один человек способен сделать с другим, – замечает Джим. – То, что взрослый может сделать с годовалым младенцем; то, как потрошат женщин, унижают жертвы.

Невозможно заниматься подобной работой, не втягиваясь в нее – будь то мы, или служащие полиции, или следователи по особо тяжким преступлениям – и не испытывая страданий. Часто нам звонят уцелевшие жертвы или их близкие. Иногда звонят даже убийцы и насильники. Мы имеем дело с личной стороной этих преступлений, становимся лично причастны к ним, принимаем их близко к сердцу. У каждого из сотрудников отдела хранится в памяти одно из дел, над которым ему пришлось работать. Я знаю, о чем не может забыть Джим. Один из памятных мне случаев – дело Грин-ривер, которое так и осталось нераскрытым. Второй – убийство Сюзанны Коллинз, воспоминания о котором преследуют меня и по сей день.

Уже будучи дома, поправляясь после болезни, я побывал на военном кладбище в Квонтико и долго смотрел на участок, где похоронили бы меня, если бы я скончался. Я подолгу размышлял о том, чем займусь, когда дотяну до возраста, в котором мне придется уйти в отставку. Я считал, что в своем деле добился значительных успехов, но вдруг осознал, что вместе с тем стал плоским, одномерным. Все, что не относилось к работе – жена, дети, родители, друзья, дом, соседи, – отошло для меня на второй, весьма отдаленный план, все заслонила работа. Дошло до того что каждый раз, когда моя жена или кто-нибудь из детей заболевали или у них возникали неприятности, я сравнивал эти болезни и неприятности с участью жертв моих ужасающих дел и отмахивался от них, как от мелочей. Или же анализировал их царапины и ссадины так, как пятна крови на местах преступления. Я пытался избавиться от постоянного напряжения с помощью спиртного и выматывающих тренировок. Я расслаблялся, только когда приходил в полное бессилие.

Бродя по военному кладбищу, я решил, что должен найти способ спуститься на землю, начать по-настоящему ценить любовь и поддержку Пэм и моих дочерей, Эрики и Лорен (наш сын Джед родился несколько лет спустя), вспомнить о религии, попытаться на некоторое время отстраняться от работы, погружаться в другие стороны жизни. Я понял: иначе мне не выдержать. А когда в 1990 году я возглавил отдел, я стал стараться, чтобы каждый из моих сотрудников мог поддерживать свое нормальное психическое состояние и эмоциональное равновесие. Я уже видел, к чему может привести перенапряжение, знал, какой изнуряющей бывает наша работа.

В нашем деле важно уметь проникнуть не только в сознание убийцы или НС, но и в мозг жертвы во время преступления. Это единственный способ понять динамику преступления – то, что происходило между жертвой и преступником. К примеру, известно: жертва была чрезвычайно пассивным человеком – тогда почему же ей было нанесено столько ударов в лицо? Почему жертву подвергали таким мучениям, если из анализа ее личности нам известно: она бы сдалась, сделала бы все, что приказал насильник? Знание возможной реакции жертвы помогает нам понять нечто важное о самом подозреваемом. Например, в данном случае он намеренно причинял жертвам боль. Для него было недостаточно изнасилования, гораздо важнее было осуществить наказание – вот это мы и называем «почерком» преступника. С этого мы начинаем восполнять пробелы в анализе профиля его личности и предсказывать с этой точки зрения его поведение после совершения преступления. Для нас важно знать все это в каждом деле, о каждой жертве, однако это одно из самых изнуряющих эмоциональных занятий, какие только можно вообразить.

Полицейские и следователи имеют дело со страшными последствиями насилия, но если заниматься такой работой долго, то возникает привычка к ним. К тому же многие из сотрудников правоохранительных органов считают, что насилия вокруг столько, что даже широкие массы воспринимают его как само собой разумеющееся. Но преступники того сорта, с которыми мы имеем дело, не убивают по необходимости, как поступил бы вооруженный грабитель; они убивают, насилуют или мучают потому, что наслаждаются этим, испытывают чувство удовлетворения, осуществляют потребность в господстве и проявлении власти, которых так недостает в других сферах их ничтожной, жалкой и трусливой жизни. В Калифорнии Лоуренс Биттейкер и Рой Норрис делали аудиозаписи, чтобы запечатлеть мучения, изнасилования и убийства девочек-подростков в специально оборудованном фургоне, который они называли «Маком-убийцей». В Калифорнии же Леонард Лейк и его напарник Чарльз Эндж снимали на видеокассеты, как они раздевали похищенных ими молодых женщин и как унижали их, сопровождая съемку устными комментариями.

Я был бы рад назвать это отдельным редким случаем или экзотическим извращением, имевшим место только в Калифорнии. Но мне и моим сотрудникам известно слишком много подобных преступлений. И каждый раз слышать или видеть насилие «в реальном времени», как будто оно происходит сейчас, – почти невыносимо, как и все, с чем нам приходится иметь дело. С годами, когда моей обязанностью стало проводить собеседования и принимать на работу новых сотрудников нашего отдела, у меня сложились четкие представления о том, каким должен быть специалист, определяющий профиль личности преступника.

Сначала я отдавал предпочтение хорошим академическим рекомендациям, считая особенно важным знания в области психологии и организованной преступности. Но потом я понял: академическое образование и ученые степени не столь важны, как опыт и определенные личные свойства сотрудников. У нас есть возможность восполнять любые пробелы в образовании с помощью замечательных программ в Университете Виргинии или Институте Вооруженных сил, специализирующемся на патологии.

Я начал искать людей с определенным типом творческого мышления. В ФБР и правоохранительных органах есть немало должностей, для которых лучше всего подходят люди со складом ума, характерным для инженера или бухгалтера, но заниматься анализом профиля личности и вести расследования таким сотрудникам будет трудновато.

Вопреки впечатлению, которое создают фильмы, подобные «Молчанию ягнят», мы не берем кандидатов во вспомогательный следственный отдел прямо из Академии. С тех пор как была опубликована наша первая книга, «Охотник за сознанием», я получил немало писем от молодых мужчин и женщин, заявляющих, что они хотят заниматься наукой о поведении в ФБР и присоединиться к нашей команде в Квонтико. Но на самом деле все обстоит иначе. Сначала надо поработать в Бюро, зарекомендовать себя первоклассным следователем с творческим подходом к делу и только затем просить о переводе в Квонтико. После двух лет интенсивной, специализированной подготовки вы станете полноправным членом команды. Хороший аналитик профиля личности должен прежде всего продемонстрировать наличие воображения и творческих способностей. Он или она должны уметь рисковать и в то же время завоевать уважение и доверие со стороны коллег и служащих правоохранительных органов. Мы отдаем предпочтение кандидатам с задатками лидеров, которые не ждут общего мнения, прежде чем высказать свое, а проявляют настойчивость во время коллективных обсуждений и тактично помогают направить следствие по верному пути. Они должны уметь действовать и в одиночку, и в команде.

После отбора наши кандидаты работают вместе с опытными членами отдела, и это напоминает ситуацию, когда молодой партнер фирмы перенимает опыт у старшего. Если новичкам недостает опыта работы в полиции, мы отправляем их в полицейское управление Нью-Йорка и прикрепляем к лучшим детективам, расследующим убийства. Если им необходимо узнать побольше о расследовании смертных случаев, на помощь приходят известные всей стране консультанты – такие как доктор Джеймс Льюк, заслуженный бывший судебно-медицинский эксперт из Вашингтона, округ Колумбия. Кроме того, прежде чем получить перевод в Квонтико, многие, если не все наши коллеги работают координаторами-аналитиками в филиалах, где поддерживают прочные связи с полицейскими управлениями городов и штатов и с шерифами.

Основное качество, необходимое, чтобы стать хорошим аналитиком профиля личности, – способность к суждениям, основанным не на анализе фактов и цифр, а на интуиции. Это трудно определить, но, как сказал Джастис Поттер Стюарт о порнографии, стоит увидеть ее – и мы ее узнаем.

В 1993 году в Сан-Диего Ларри Энкром и я проходили свидетелями по делу Клеофаса Принса, обвиняемого в убийствах шести девушек, на протяжении девяти месяцев. В следующей главе мы рассмотрим подробности этого дела. Во время предварительного слушания с целью установления приемлемости наших показаний о связи, основанной на «уникальных» особенностях каждого из преступлений, один из адвокатов спросил меня, существует ли объективная численная шкала, которой я пользовался для измерения уникальности. Другими словами, мог ли я присвоить численную величину всему, что мы сделали. Разумеется, я дал отрицательный ответ. Огромное количество факторов сводится воедино в нашем анализе, но в конце концов все определяет суждение конкретного аналитика, а не какая-либо объективная шкала или тест.

Точно так же после трагедии в Лагере ветви Давидовой в Вако, Техас, федеральные правоохранительные органы занимались самобичеванием, угрызениями совести и даже самокритикой, пытаясь разобраться, в чем и как надо было поступить иначе. После одного такого собрания в Министерстве юстиции в Вашингтоне генеральный прокурор Дженет Рено попросила меня вместе с сотрудниками моего отдела составить перечень известных типовых ситуаций и определить для каждой из них возможный процент успеха. Мисс Рено – на редкость умная и чуткая женщина, и я только приветствовал ее желание заранее подготовиться к следующему неизвестному кризису, а не реагировать на него как придется. И хотя мои слова могли расценить как нарушение субординации, я объяснил ей свое нежелание составлять списки подобного рода.

– Допустим, я сообщу вам, что одна тактика срабатывает в восьмидесяти пяти процентах ситуаций с заложниками определенного типа, а другая – только в двадцати пяти или тридцати, – объяснял я, – и у вас возникнет непреодолимое желание прибегнуть к той тактике, которой приписан наибольший процент успеха. Но я или другой аналитик может заметить в этой ситуации нечто, указывающее нам, что здесь предпочтительна тактика с меньшим процентом успеха. Мы не можем подтвердить это статистическими данными, но чутье подсказывает нам, когда тот или иной порядок действий окажется наилучшим. А если вы предпочитаете иметь дело с цифрами, то можете поручить машине принятие решений.

В сущности, этот вопрос встает перед нами постоянно – может ли машина выполнить нашу работу? Казалось бы, имея в своем распоряжении достаточное количество случаев и богатый опыт, квалифицированный программист способен построить компьютерную модель, которая, скажем, повторит мои мысли при построении профиля личности преступника. Не то чтобы первые попытки оказались неудачными, но до сих пор машинам не удавалось сделать то, на что способны мы, – точно так же компьютер был бы не в состоянии написать эту книгу, даже если бы мы ввели в него все слова из словаря, их сравнительное использование в речи, все правила грамматики, образцы стиля и модели лучших сюжетов. Слишком много смелых суждений приходится делать, слишком во многом интуиция зависит от подготовки и опыта, да и человеческая натура отличается изобилием тонкостей. Разумеется, мы можем пользоваться и пользуемся компьютерными базами данных, чтобы провести количественную обработку материала и применять его по мере необходимости. Но объективные тесты имеют ограниченные возможности. Поскольку машины не в состоянии выполнить нашу работу, нам приходится искать людей, которые были бы на это способны, которые попытались бы слить воедино объективную оценку и интуицию.

Да, мы можем предложить методы и отшлифовать навыки, но наделить талантом мы не в силах. Как у одаренного профессионального спортсмена, либо он есть, либо его нет. Точно так же, как в актерском или писательском мастерстве, в игре на музыкальном инструменте или в бейсбол – можно обучить человека основным приемам, что-то подсказать, помочь приобрести навыки. Но коли человек этот не наделен от рождения тем, что мой друг, писатель Чарльз Мак-Кэрри, называет «глазомером высшей лиги», он не сумеет забивать голы, достойные команды-победительницы, не станет благодатным материалом. Однако если вы – благодатный материал в нашей сфере и вообще порядочный, нормальный человек, каким, надеюсь, являемся все мы, вы не сможете видеть все то, что видим мы, общаться с родственниками и пострадавшими, как мы, не сможете сталкиваться с насильниками, совершившими целый ряд преступлений, и убийцами, причиняющими людям боль ради развлечения, если не почувствуете, что в этом и состоит ваше призвание, не испытаете глубоких и крепких родственных чувств к жертвам насилия и их близким. Тогда вы в состоянии совершить то, с чего я начал, и принять точку зрения, с которой написана эта книга. Я хотел бы верить в искупление грехов и допускаю, что в некоторых случаях возможна реабилитация. Но с высоты своего двадцатипятилетнего опыта работы в качестве специального агента ФБР и почти такого же длительного срока работы аналитиком профиля личности и криминальным аналитиком, познакомившись с доказательствами, статистикой, данными, я не могу считать реальностью то, чему мне хотелось бы верить, – в отличие от того, что мне известно. Короче говоря, я гораздо в меньшей степени заинтересован дать второй шанс обвиняемому, совершившему преступление на сексуальной почве, чем первый – невинной потенциальной жертве.

Пожалуйста, не поймите меня превратно. Чтобы добиться этого, нам не нужно фашистское, тоталитарное государство, мы не угрожаем конституции или гражданским свободам: по личному опыту мне, как и всем, известно, к чему приводят реальные и потенциальные злоупотребления властью. По-моему, единственное, что нам необходимо – подкрепить законы, уже разработанные и принятые, и привлечь здравый смысл, опирающийся скорее на реальность, чем на сантименты, к вопросам, касающимся вынесения приговора, наказания и досрочного освобождения. На мой взгляд, нашему обществу больше всего прочего сегодня необходимо чувство личной ответственности за наши поступки. Судя по тому, что я вижу, слышу и читаю, больше никто не желает брать на себя ответственность; в оправдание всегда найдется какой-нибудь довод из личной жизни или прошлого. За возможность пройти по жизни надо платить, и независимо от того, что произошло с каждым из нас в прошлом, частью этой платы является ответственность за наши нынешние поступки.

После краткого изложения своей точки зрения позвольте мне повторить отправную мысль, которую выскажет вам почти каждый сотрудник правоохранительных органов: если вы надеетесь, что мы разрешим ваши социальные проблемы, вас ждет глубокое разочарование. К тому моменту, как проблема доходит до нас, бывает уже слишком поздно, ущерб уже нанесен. В своих выступлениях я нередко повторяю, что чаще всего серийными убийцами не рождаются, а становятся. При надлежащей предусмотрительности и своевременном вмешательстве большинству этих людей можно помочь или, по крайней мере, нейтрализовать их, пока не сделалось слишком поздно. Слишком часто в своей деятельности я сталкивался с последствиями тех случаев, когда меры не были приняты вовремя.

Откуда нам это известно? Что заставляет нас думать, будто мы понимаем, почему убийца поступил так или иначе, и что теперь мы сможем предсказать его дальнейшее поведение, не зная его самого? Причина, по которой мы считаем, будто нам известно, что происходит в душе убийцы, насильника, поджигателя или террориста, кроется в том, что мы первыми получаем сведения из рук настоящих экспертов – самих преступников. Работа, которой занимались мои коллеги и которая до сих пор продолжается в Квонтико, основана прежде всего на исследовании, предпринятом специальным агентом Робертом Ресслером и мной в конце 70-х годов, когда мы разъезжали по тюрьмам и проводили подробные и продолжительные беседы с типичными серийными убийцами, насильниками и лицами, совершившими уголовные преступления. Это исследование продолжалось несколько лет и в некотором смысле длится до сих пор. (В сотрудничестве с профессором Энн Берджесс из Университета Пенсильвании результаты были обработаны и позднее опубликованы под названием «Убийства на сексуальной почве: модели и мотивы».)

Чтобы добиться результата и получить от этих людей то, что вам надо, прежде всего следует провести тщательную подготовку – изучить дело и узнать о случившемся все возможное, а затем встретиться с преступниками на их уровне. Если не знать в точности, что они совершили и как, каким образом заполучили жертвы, какими способами причиняли им боль и убивали, они начнут обманывать вас с корыстными целями. Не следует забывать, что большинство серийных преступников имеют богатый опыт в манипулировании людьми. Если вы не пожелаете снизойти до их уровня и увидеть события их глазами, они не проникнутся доверием и не раскроют душу. А когда этого нет, возникает напряжение. Мне так и не удалось ничего вытянуть из Ричарда Спека, совершившего убийство восьми медсестер из дома престарелых в южной части Чикаго. Я беседовал с ним в тюрьме в Джолиете, штат Иллинойс, причем безуспешно, пока не плюнул на свою официальную невозмутимость и вежливость агента ФБР и не упрекнул его в том, что он «лишил всех нас восьми аппетитных попок».

Тут он встряхнул головой, улыбнулся, повернулся к нам и сказал:

– Все вы чокнутые, парни. Вы ничем не лучше.

Поскольку у меня всегда возникают теплые родственные чувства к жертвам и их близким, мне подчас бывает особенно горько и трудно играть подобную роль. Но это необходимо, и после разговора со Спеком я наконец проник под его маску «крутого парня», понял, как работает его мозг и что подвигло его той ночью 1966 года на насилие и массовое убийство вместо заурядной кражи со взломом.

Когда я отправился в Аттику побеседовать с Дэвидом Берковицем, «Сыном Сэма», который убил шестерых юношей и девушек в автомобилях в Нью-Йорке, держа город в страхе с начала июля 1976 года, он придерживался своей опубликованной во всех газетах истории о дряхлой (трехтысячелетней!) собаке соседа, якобы толкнувшей его на преступления. Мне было многое известно о подробностях этого дела, я достаточно вник в метод преступника, чтобы прийти к выводу: убийства вовсе не были результатом столь запутанного бреда. Так я считал не потому, что не мог в это поверить, а потому, что уже многому научился, многое понял из предыдущих бесед, которые мы анализировали.

И потому, как только Берковиц завел свою песню о собаке, я остановил его:

– Хватит заливать, Дэвид. Псина тут ни при чем.

Рассмеявшись, он сразу признал мою правоту. Так открылся путь к сути его методологии, к тому, о чем я больше всего хотел услышать и из чего хотел извлечь урок. И мы многому научились. Берковиц, начавший свою антисоциальную карьеру в роли поджигателя, рассказал нам, как каждую ночь выезжал на охоту за жертвами, удовлетворявшими его требованиям. Если ему не удавалось их найти, как часто случалось, его тянуло к местам прежних преступлений, где он мастурбировал, вновь испытывая радость и удовлетворение, власть над жизнью и смертью других человеческих существ – те же чувства, которые Биттейкер и Норрис возрождали с помощью аудиозаписей, а Лейк и Эндж – с помощью собственноручно снятых фильмов.

Эд Кемпер – гигант ростом шесть футов девять дюймов, обладающий самым высоким коэффициентом интеллекта из всех убийц, с которыми мне доводилось встречаться. К счастью для меня и остальных, я столкнулся с ним в комнате для свиданий психиатрической больницы штата Калифорния в Вакавилле, где Кемпер отбывал многочисленные пожизненные заключения. Еще подростком он прошел курс лечения в психиатрической больнице после убийства своих бабушки и дедушки на их ферме в Северной Калифорнии. Став взрослым, в начале 70-х годов он терроризировал округу Университета Калифорнии в Санта-Круз, где обезглавил и расчленил трупы по меньшей мере шести однокашников, прежде чем набрался храбрости и зарезал родную мать Кларнелл, реальный предмет его затаенной злобы. Кемпер показался мне смышленым, чутким и не лишенным интуиции. В отличие от большинства убийц, он достаточно хорошо знал самого себя, чтобы понимать: его не следует выпускать на свободу. Он открыл нам ряд важных секретов о том, как работает мозг умного убийцы.

Он объяснил мне с проницательностью, редкой для насильника, что расчленял трупы не по какой-то сексуальной прихоти, а просто чтобы затруднить опознание и как можно глубже запутать следы. От других «экспертов» мы получили дополнительные осколки информации, овладев секретами, оказавшимися бесценными в разработке стратегии поимки НС. К примеру, расхожая истина о том, что убийцы возвращаются на место преступления, во многих случаях оказалась справедливой, хотя вовсе не по тем причинам, которые имели в виду мы. Действительно, убийцы, принадлежащие к определенному типу личности, при некоторых обстоятельствах терзаются угрызениями совести и возвращаются на место преступления или на могилу жертвы, чтобы вымолить прощение. Если нам кажется, что мы имеем дело с подобным НС, это помогает определить наши действия. Некоторые убийцы возвращаются по другим причинам – не потому, что преступление вызывает у них тягостные воспоминания, а потому, что вспоминать о нем им приятно. Знание об этом тоже помогает нам поймать их. Некоторые преступники вмешиваются непосредственно в ход расследования, чтобы быть в курсе дела, заговаривают с полицейскими или вызываются дать показания. Когда я занимался делом детоубийцы из Атланты в 1981 году, картина преступления убедила меня, что НС непременно свяжется с полицией и предложит помощь. Уэйн Уильяме был арестован после того, как бросил труп последней жертвы в реку Чаттахучи (как мы и предсказывали), и тогда мы узнали, что этот полицейский-любитель предложил следователям свои услуги, чтобы сфотографировать место преступления.

Другие преступники, с которыми мы беседовали, рассказывали, как приглашали с собой женщин в поездку в район преступления, а потом под каким-нибудь предлогом надолго покидали спутницу, чтобы взглянуть на место, где разделались с жертвой. Один убийца пооткровенничал, что иногда брал подружку в поездку в лес, а потом оставлял ее на короткое время, объясняя, что ему надо сходить в кустики. В это время он и возвращался туда, где бросил труп. Беседы в тюрьмах помогли нам увидеть и понять широкий спектр мотиваций и поведения серийных убийц и насильников. Но вместе с тем мы заметили поразительный «общий знаменатель». Большинство преступников происходили из распавшихся или неблагополучных семей. Обычно насильников порождает дурное обращение – физическое, сексуальное, эмоциональное или сочетание нескольких видов. Мы обнаружили, что в еще очень раннем возрасте такие люди приобретают то, что мы называем «убийственным треугольником» или «убийственной триадой». Она включает энурез, то есть или ночное недержание мочи, поджоги и жестокость по отношению к детенышам животных или к детям. Очень часто мы находили у преступника наличие по меньшей мере двух из этих трех составляющих, если не все три. К моменту совершения первого серьезного преступления наш собеседник обычно достигал лет двадцати – двадцати пяти. Он отличался низкой самооценкой и обвинял в своих неудачах весь мир. Обычно у него уже имелся длинный «послужной список», хотя о нем не всегда было известно полиции. В этом списке могли значиться кражи со взломом, изнасилования или попытки изнасилования. Здесь же могло присутствовать и позорное увольнение из армии, поскольку у таких людей возникают проблемы с любым начальством. Они убеждены, что на протяжении всей жизни являются жертвами: ими манипулируют, над ними властвуют, их контролируют другие. Но в другой ситуации, подзаправленной фантазией, этот неполноценный, жалкий неудачник, по сути дела, ничтожество, способен сам манипулировать жертвой и властвовать над ней; контроль оказывается в его руках. Он сам определяет, чего хочет от жертвы. Только он может решить, останется ли его жертва в живых или умрет, а если умрет, то как именно. Последнее слово остается за ним, он наконец-то отыгрывается за свои прежние неудачи.

Понимание общих предпосылок играет чрезвычайно важную роль в определении мотивации серийного убийцы. Проведя много часов в обществе Чарльза Мэнсона в Сан-Квентине, мы пришли к выводу, что мотивом его подстрекательства своих последователей убить Шерон Тейт и ее подруг однажды ночью 1969 года в Лос-Анджелесе, а потом разделаться с Лено и Розмари Лабьянка послужила вовсе не апокалиптическая жажда крови из песни «Хелтер-скелтер», как считалось прежде. Незаконнорожденный сын шестнадцатилетней проститутки, выросший в семье фанатично религиозной тетки и дяди-садиста, а в десятилетнем возрасте ставший уличным мальчишкой, впоследствии то и дело попадавшим в тюрьму, Мэнсон жаждал славы, богатства, признания, как и все мы. Втайне он мечтал стать рок-звездой. Не сумев осуществить свою мечту, он удовлетворился ролью гуру и приятной прогулкой по жизни в компании подозрительных последователей, предоставлявших ему пищу, жилье и наркотики. Его «семья», состоящая из неудачников и отбросов среднего класса, представляла достаточно возможностей для манипулирования, властвования и контроля. Чтобы удерживать и привлекать этих людей, он проповедовал апокалипсис, неизбежную социальную и расовую войну, которую символизировала песня «Битлз» «Хелтер-скелтер» – из этой войны только один Мэнсон должен был выйти победителем.

Все шло гладко до 9 августа 1969 года, когда последователь и соперник Мэнсона, Чарльз Уотсон по прозвищу Текс, ворвался в Беверли-Хиллз в дом режиссера Романа Полански и его жены – кинозвезды Шерон Тейт, беременной на восьмом месяце. После зверского убийства пяти человек (самого Полански не было дома) Мэнсон понял, что должен снова взять власть в свои руки. Он сделал вид, что эти убийства были предсказаны в начале апокалипсиса, и повел своих приверженцев к очередному убийству, иначе он утратил бы авторитет, а власть перешла бы к Уотсону. На этом его приятная прогулка по жизни завершилась. В деле Мэнсона насилие произошло не в тот момент, когда он начал манипуляцию, доминирование и контроль, а когда стал понемногу терять власть.

Все, что мы узнали от Мэнсона, не означало, что он не такое чудовище, как мы думали, – просто выяснилось, что он чудовище иного типа. Понимание различий дало нам представление о преступлениях такого вида и, что не менее важно, о подобных видах «божьего дара». Сведения, полученные от Мэнсона, впоследствии мы смогли применить к пониманию других культов, таких как культ, возглавляемый преподобным Джимом Джонсом, культ «Ветви Давидовой» Дэвида Кореша в Вако, «семьи ткачей» в Рубиридж, «вольных людей» в Монтане и «движения всеобщего ополчения».

В ходе своих бесед и исследований мы сделали ряд наблюдений, которые существенно повысили нашу способность анализировать преступления и предсказывать поведение преступников. Следователи традиционно придают огромное значение «модус операнди», то есть способу действия преступника (МО). Это выбранный нарушителем закона способ совершения преступления – например, использование ножа или огнестрельного оружия или похищение жертвы. Теодор Банди, или Тед, казненный на глазах моего коллеги Билла Хэгмайера в 1989 году на электрическом стуле в тюрьме штата Флорида в Старке, был привлекательным, находчивым, популярным в своей среде парнем, образцом «завидной добычи». Он был идеальным примером того, что серийные убийцы не всегда выглядят чудовищами. Они без труда способны затеряться среди нас. Теда считают одним из самых известных серийных убийц в американской истории – он похищал, насиловал и убивал молодых женщин повсюду, от Сиэтла до Таллахасси, прибегнув к своеобразной уловке: он надевал на руку, висящую на перевязи, съемный гипс, симулируя перелом. Затем просил выбранную жертву помочь ему перенести какой-нибудь тяжелый предмет. Когда жертва теряла бдительность, преступник наносил удар. Писатель Томас Харрис использовал этот МО при создании образа Буффало Билла в «Молчании ягнят».

Многие черты этого образа писатель позаимствовал у других серийных преступников, с которыми мы познакомили Харриса во время его визита в Квонтико – перед тем, как он написал свою предыдущую книгу «Красный дракон». Буффало Билл держал свои жертвы в яме, вырытой в подвале. В реальной жизни так поступал Гэри Хейдник с женщинами, которых похищал в Филадельфии. Свое увлечение – использовать кожу жертв в создании женского «костюма» для себя – Буффало Билл «унаследовал» от Эда Гейна, убийцы, в 50-х годах державшего в страхе жителей небольшого фермерского городка Плейнфилд в Висконсине. Впрочем, не только Харрис позаимствовал эту идею. Роберт Блох частично использовал ее в своем известном романе «Психопат», по которому поставлен классический фильм Альфреда Хичкока.

Здесь важно отметить, что, в то время как использование гипса и перевязи для похищения женщин – это «модус операнди», убийство и свежевание женщин таковыми не являются. В таких случаях я применяю собственный термин – «почерк», поскольку, подобно почерку, это личная подробность, характерная для конкретного лица. МО – то, что преступник делает, чтобы совершить преступление, а «почерк» – в некотором смысле причина такого поступка, то, что удовлетворяет его эмоционально. Иногда грань между МО и «почерком» едва заметна – в зависимости от причины, по которой совершено преступление. Из трех характерных для Буффало Билла особенностей ношение гипса – определенно МО, свежевание – «почерк», а яма может быть и тем и другим – в зависимости от ситуации. Если он держит пленниц в яме, чтобы контролировать их, тогда эту особенность я бы отнес к МО. Если же он получает некое эмоциональное удовлетворение, держа их там, видя их унижение и страх и слыша мольбы, – значит, эта особенность подпадает под категорию «почерк».

Я обнаружил, что «почерк» – гораздо более основательное свидетельство поведения серийного преступника, чем МО. Причина в следующем: «почерк» статичен, а МО – динамичен, то есть он развивается по мере движения криминальной карьеры преступника, по мере того, как он учится на собственном опыте. Если он найдет лучший способ похищения жертвы, узнает, как лучше перевозить или прятать труп, так он и будет поступать впредь. Неизменным останется одно – эмоциональная причина, по которой он совершает преступление.

Ясно, что в обычных преступлениях, таких как ограбление банка, значение имеет только МО. Полиции важно узнать, кто это сделал. Причина очевидна: грабителю нужны деньги. Но в серийных преступлениях на сексуальной почве – а почти все серийные убийства в той или иной части совершаются на сексуальной почве – анализ «почерка» может иметь решающее значение, особенно при увязывании воедино ряда преступлений.

Стивен Пеннелл, «убийца 1—40» из Делавэра, заманивал проституток в свой специально оборудованный фургон, где насиловал, пытал и убивал их. В свой фургон он увлекал женщин разными способами – это был его МО. Постоянным слагаемым оставались пытки – это и есть его «почерк», о чем я свидетельствовал на суде. Именно пытки приносили ему эмоциональное удовлетворение. Адвокат мог бы утверждать, что различные дела никак не связаны между собой и не представляют действие одного и того же субъекта, поскольку используемые инструменты или виды пыток различались. Но это различие несущественно. Важен сам факт применения пыток и то, что они оставались постоянным и неизменным слагаемым.

Одно заключительное замечание: вероятно, вы уже заметили, что, упоминая о серийных убийцах, я всегда использую местоимение «он». И не ради упрощения или удобства. По причинам, которые мы понимаем лишь отчасти, буквально все преступники, неоднократно совершающие убийства, являются мужчинами. Это обстоятельство привело к многочисленным исследованиям и догадкам. В какой-то степени причина этого явления проста: лица с повышенным уровнем тестостерона (то есть мужчины) более склонны к агрессивности, чем лица с пониженным уровнем (то есть женщины). На психологическом уровне наши исследования показали: мужчины, в детстве пострадавшие от дурного обращения, чаще становятся злобными и проявляют жестокость по отношению к другим, а женщины с подобным прошлым склонны таить ярость и агрессивность внутри своей души и наказывать скорее самих себя, нежели других людей. Мужчина может убивать, причинять боль, насиловать, чтобы справиться с собственным гневом, а женщина, скорее всего, направит этот гнев в такое русло, что пострадает прежде всего она сама – например, сделается алкоголичкой или наркоманкой, займется проституцией, совершит попытку самоубийства. Я не припоминаю ни одного случая, когда бы женщина по своей воле совершила убийство на сексуальной почве.

Из этого правила есть исключение: единственное место, где мы время от времени встречаем женщин, замешанных в многочисленных убийствах, – это больница или дом престарелых. Маловероятно, чтобы женщина неоднократно убивала людей, будь то холодное или огнестрельное оружие. Чаще она прибегает к помощи какого-нибудь «чистого» средства, например сильнодействующего лекарства. Подобные случаи часто подпадают под категорию либо «милосердного убийства», когда преступник убежден, что избавляет жертву от невыносимых страданий, либо «героического убийства», при котором смерть – непреднамеренный результат каких-либо действий по отношению к жертве, которую преступник хочет вернуть к жизни, таким образом став «героем». И конечно, всех нас ужасают преступления матерей, убивающих собственных детей, пример чему – широко освещавшееся в прессе дело Сюзан Смит из Южной Каролины. Существует целый набор мотиваций для этого самого противоестественного из преступлений, о котором мы поговорим ниже. Но в большинстве случаев описание серийного убийцы или насильника, совершившего многочисленные преступления, начинается со слова «мужчина» – иначе мои коллеги и я с удовольствием вышли бы в отставку.

А пока этого не произошло – и, судя по последним тысячелетиям истории цивилизации, не предвидится в обозримом будущем, – некоторые из нас неоднократно совершают путешествия во мрак: во мрак сознания убийцы и судьбы его жертвы. Вот об этом я и хочу рассказать.

Мотивы убийства

Я часто повторяю: когда мы анализируем убийство, когда работает любой опытный следователь, это во многом напоминает, как вживается в образ хороший актер, готовясь сыграть роль. Мы оба выходим на сцену: у актера – это сцена театра или съемочная площадка, у нас – место преступления; мы видим лежащее на поверхности – диалог между героями или улики тяжкого преступления, и пытаемся понять, о чем это свидетельствует. Иными словами – что в действительности произошло между главными действующими лицами этой трагедии? Актеры называют это «подтекстом» и прежде, чем сыграть сцену, пытаются понять, чего добивается герой. Почему он произносит те или иные слова и совершает те или иные поступки? Каковы его мотивы?

Вопрос о мотивах – один из самых щекотливых в расследовании преступления, и вместе с тем один из самых важных. Пока вы не уясните, почему было совершено конкретное насильственное преступление, будет чрезвычайно трудно прийти к обоснованным заключениям относительно поведения и личности НС. Даже если он пойман, обвинительный процесс против него вряд ли станет успешным. С такой проблемой столкнулся Хэнк Уильяме во время процесса Седли Эли – потому и обратился ко мне. В случае ограбления банка мотив – как и связанный с ним «почерк» – очевиден: преступнику нужны деньги, но он не желает работать, чтобы получить их законным путем. А теперь представим: вы расследуете вторжение в чужой дом, в результате которого жители изнасилованы и убиты. Что явилось первичным мотивом – кража со взломом, нападение с сексуальными намерениями или убийство? Так или иначе, жертва мертва, но мотивы преступления для нас имеют существенное значение, чтобы выяснить, что за человек убийца.

Осенью 1982 года нам позвонили из полицейского управления Среднего Запада, сотрудники его расследовали дело об изнасиловании и убийстве двадцатипятилетней женщины. Преступление было совершено в гостиной квартиры, в которой жертва и ее муж прожили почти полгода. Вернувшись домой, муж убитой обнаружил в квартире полный разгром, и это навело полицию на мысль, что первичным мотивом была кража со взломом, а изнасилование и убийство – только вторичным «преступлением по возможности» или случайным преступлением.

Фотографии места преступления были выполнены качественно и давали полное представление о случившемся. Жертву обнаружили лежащей лицом вверх на полу в гостиной, с поднятым выше пояса платьем и спущенными до колен трусами. Несмотря на беспорядок в комнате, там не оказалось следов борьбы, а на трупе не было ран, которые жертва могла получить, оказывая сопротивление. Орудием убийства стал молоток хозяев. Его нашли в кухонной раковине, куда, по-видимому, его бросил НС, чтобы смыть кровь. Муж сообщил о пропаже некоторых ювелирных украшений жены. Любопытно, что виду места преступления противоречил отчет медицинского эксперта, в нем отмечалось отсутствие свидетельств нападения с целью сексуальных действий и следов спермы на теле жертвы или ее одежде. Но проверка на содержание алкоголя в крови показала, что женщина пила незадолго до нападения. Узнав об этом, я воскликнул: «В яблочко!». Преступление было инсценировано так, что с точки зрения неискушенного человека должно было выглядеть как изнасилование и убийство.

Я сказал изумленному следователю, что он наверняка уже допрашивал убийцу и что мотивом преступления явилась вовсе не кража со взломом. Не было даже сексуальной агрессии.

По моему мнению, произошло следующее. Жертва и преступник выпили вдвоем в ее квартире. Между ними завязался спор, который, вероятно, не раз утихал и вновь продолжался. Напряжение достигло пика, что оказалось невыносимым для убийцы. Он схватил первое попавшееся под руку орудие, пригодное для убийства, а именно нашел молоток в кухне, вернулся и в гневе несколько раз ударил жертву по голове и по лицу, пока та не рухнула на пол. Поняв, что его непременно будут подозревать, убийца поспешил к кухонной раковине, смыл кровь с рук и кровавые отпечатки с рукоятки молотка. Затем вернулся к мертвой жертве, перевернул ее на спину, поднял платье и спустил трусы, инсценируя нападение на сексуальной почве. А потом разбросал вещи, будто ворвавшийся в квартиру грабитель искал деньги или ценные вещи.

В этот момент следователь прервал меня:

– Вы только что дали мне понять – это сделал муж.

Я проинструктировал его, как следует допрашивать мужа. Я сказал, что во время проверки на детекторе лжи самое главное – подчеркнуть: полиции известно – он испачкал кровью руки и безуспешно пытался смыть кровавую улику.

Через несколько дней мужа допросили с применением детектора лжи. Он не выдержал испытания и признался следователю в совершенном убийстве. Иногда сталкиваешься со случаями, в которых мотив вроде бы очевиден, но какие-то детали не увязываются между собой. Такое преступление произошло утром 27 января 1981 года в Рокфорде, штат Иллинойс. Около десяти часов утра кто-то зашел в «Бакалею Фредда» и убил выстрелом сорокачетырехлетнего владельца магазина Уилли Фредда и работающего у него двадцатилетнего племянника Альберта Пирсона. Свидетелей не нашлось.

Фредда нашли лежащим лицом вниз на полу за прилавком. Следователи определили, что он, должно быть, сидел за прилавком, когда в него дважды выстрелили пулями тридцать восьмого калибра, одна из которых попала в шею, другая – в селезенку. Вторую жертву нашли наполовину высунувшейся из вращающейся двери на улицу. В племянника Фредда выстрелили трижды – в грудь, из того же оружия, очевидно, когда он пятился от нападающего. Странно, но ничего не было похищено. (Отметим, Фредд и Пирсон были чернокожими.)

На следующее утро, без пятнадцати девять, человек, заехавший за бензином в Рокфорд, на заправочную станцию «Супер-100», принадлежащую «Кларк Ойл Компани», обнаружил в складском помещении труп служащего станции. Жертвой оказался восемнадцатилетний белый юноша Кевин Кайзер. Он лежал, привалившись к стене, упав после пяти выстрелов из оружия тридцать восьмого калибра (позднее баллистическая экспертиза показала, что двое мужчин в бакалейном магазине были убиты днем раньше из другого оружия того же калибра). Четыре пули попали в грудь юноши, пятая – в правую щеку, выйдя с левой стороны шеи: очевидно, стреляли с близкого расстояния. Отсутствие кровотечения из обеих ран означало, что сердце уже остановилось: молодой человек умер прежде, чем был сделан последний выстрел. Если следовать виктимологии – науке о потерпевших, то люди, знавшие Кевина, не могли сказать о нем ничего, кроме хорошего, описывали его как работящего и «славного малого». Как и в преступлении, совершенном днем раньше, все ценности оказались на месте. По округе был разослан словесный портрет возможного подозреваемого, чернокожего мужчины лет тридцати, среднего роста, с короткой стрижкой и усами.

На следующий день, в восьмом часу утра, муж и жена, завернувшие на заправочную станцию «Е-2 Со» в Рокфорде, увидели служащего лежащим лицом вверх в огромной луже крови в складском помещении станции. Туда супруги заглянули, чтобы кого-нибудь разыскать, поскольку станция показалась им безлюдной в рабочее время. На этот раз жертвой стал Кении Фауст, тридцатипятилетний белый мужчина. В него стреляли дважды: одна пуля попала в левую щеку и пробила голову, а другая, после того как он рухнул на пол, прошла шею навылет – справа налево. Клиенты немедленно вызвали «скорую». Она прибыла, когда Фауст был еще жив, его отвезли в Рокфордскую мемориальную больницу, однако вскоре он умер, так и не приходя в сознание. Со станции было похищено около 150 долларов. Свидетелей преступления не нашлось, но баллистическая экспертиза установила, что Кении Фауст был убит из того же оружия, из которого стреляли в Уилли Фредда и Альберта Пирсона, – так появилась первая реальная связь между тремя преступлениями. В рокфордской полиции была немедленно сформирована следственная группа.

Через четверо суток, 2 февраля днем, кто-то вошел в магазин «Радиотовары» в Белойте, штат Висконсин, и застрелил двадцатилетнего менеджера Ричарда Бека и двадцатишестилетнего клиента Дональда Рейнса. Позднее еще один клиент обнаружил их лежащими рядом на полу у входа в задние помещения магазина. У обоих убитых оказались множественные ранения на голове и груди, хотя сотрудники полиции и не увидели никаких следов борьбы с преступником. По-видимому, была похищена некая сумма, но определить, какая именно, не удалось. (Белойт находится неподалеку от южной границы Висконсина, в двадцати милях к северу от Рокфорда.)

Полиция располагала показаниями троих свидетелей о мужчинах, увиденных в районе магазина незадолго до убийства. Один из свидетелей заявил, что видел чернокожего мужчину, описание которого совпадало со словесным портретом, составленным в связи со вторым убийством в Рокфорде. Свидетельские показания и сходство обстоятельств преступления давали возможность предположить, что последнее убийство может быть связано с одним или несколькими предыдущими. Случившееся вышло за пределы территории одного штата – это означало, что следует обратиться в ФБР. Я подключился к расследованию сразу же, как только мне позвонил взволнованный сотрудник ФБР из Иллинойса.

Проблема состояла в различии обстоятельств. Выстрелы были сделаны из разного оружия. Жертвами оказались и белые, и чернокожие, разного возраста, на первый взгляд преступления напоминали не что иное, как вооруженное ограбление, однако убийца не похитил почти никаких ценностей. Кто же он такой и почему убивает людей?

По мере того как я просматривал отчеты следователей, фотографии мест преступления и протоколы вскрытия, происходящее все меньше представлялось мне цепью вооруженных ограблений, все больше напоминая серийные убийства определенного типа. Их мотивы тогда еще оставались для меня загадкой, но стиль убийств был постоянным, и я охарактеризовал его как стиль, присущий одному убийце. Ни одна из жертв не сопротивлялась, в них стреляли по нескольку раз, с большей жестокостью, чем требовалось для простого устранения людей при ограблении. Иными словами, преступление вышло за рамки соответствующего «модуса операнди».

Убийства были методическими и последовательными, но выглядели бессмысленными. Их можно было даже принять за случайные, разрозненные, а не серийные. Преступник пренебрегал ценностями. Отсутствовал сексуальный момент. Поскольку мы не располагали доказательствами, что НС был знаком с кем-нибудь из жертв, попытка личной мести казалась маловероятной. Напротив, между жертвами не было ничего общего.

После неудачной попытки проанализировать мотив на основании сценария преступления, после того как вы перебрали одну за другой все «логические» догадки, и все они не подошли к данному случаю, пришла пора заглянуть на территорию психиатрии. Во всех преступлениях есть мотив, все преступления имеют смысл согласно определенной логике, хотя эта логика может быть строго обособленной, не имеющей никакого отношения к «объективной».

Это навело меня на мысль, что наш НС, вероятно, параноик, страдающий галлюцинациями, но еще способный совершать обдуманные поступки. На это указывало использование разного оружия. Он пользовался оружием одного типа – очевидно, доверял пулям тридцать восьмого калибра. Но пистолет такого калибра был у него не один. Я мог бы поручиться, что у него имеется целый арсенал: при паранойе оружия всегда недостает.

Вдобавок у него есть возможность добраться из пункта А в пункт Б – значит, он способен водить машину, вероятно, имеет права и, следовательно, на каком-то уровне действует в повседневной жизни, работает, пусть даже работа его не устраивает. Он вынужден общаться с окружающими людьми, но те считают его «чудаком».

В любой серии преступлений, происходящих с определенным интервалом, мы сосредоточиваемся на первом, обычно самом значимом для наших целей. Во множественных убийствах преступник обычно принадлежит к той же расе, что и его жертвы. Если предположить, что все четыре случая связаны между собой, мы имеем ситуацию, в которой двое первых пострадавших были чернокожими, а двое последующих – белыми. Убийца начал с уровня, на котором чувствовал себя наиболее комфортно. По этой причине я решил, что НС – негр и, следовательно, может соответствовать описанию двух отдельных свидетелей. По той же причине я предположил, что он, скорее всего, живет неподалеку от «Бакалеи Фредда». Ему нужен был какой-то предлог, чтобы появиться в этом районе. Согласно нашим данным, паранойя, как и шизофрения параноидального типа, обычно проявляется в возрасте двадцати пяти лет. Приблизительно в таком же возрасте возникает стремление убивать, и потому я мог с уверенностью утверждать: возраст НС – от двадцати пяти до тридцати лет.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что человек такого типа свободнее чувствует себя по вечерам, в темноте. Первое убийство – по моим предположениям, совершенное неподалеку от дома, – произошло днем. Но следующие два – поздно ночью или рано утром. К четвертому убийству он настолько расхрабрился, что «вышел на охоту» при дневном свете. По той же причине я считал, что этот человек водит машину темного цвета и предпочитает темную одежду. Кроме того, он наверняка держит для безопасности сторожевую собаку, немецкую овчарку или доберман-пинчера, а может даже двух. Если бы я анализировал этот профиль личности сегодня, то, вероятно, назвал бы питбуля, последний «крик моды». Но тогда у подозреваемого могла оказаться только немецкая овчарка или доберман. Наряду с «полицейской собакой» он мог иметь радиопередатчик, такой, как у служащих полиции. Кроме того, у него мог быть определенный «послужной список» – не обязательно включающий убийства, а скорее агрессивное поведение, выпады против представителей власти, возможно, помещение в какое-нибудь исправительное учреждение. Убийство первого встречного во время каждого налета говорит о человеке, который пытается с лихвой отплатить за все свои беды.

Полиция начала работу по показаниям свидетелей, что в конце концов привело их к человеку, остановившемуся в мотеле за два квартала от «Бакалеи Фредда». В его номере нашли сигареты, продававшиеся в этом магазине. Мужчину звали Реймонд Ли Стюарт, но к тому времени, как полиция вычислила его, он сбежал.

21 февраля агенты ФБР, ввиду незаконного бегства с целью избежания наказания и на основании обвинения в вооруженном ограблении, арестовали Реймонда Ли Стюарта в Гринсборо, Северная Каролина. Стюарт оказался двадцатидевятилетним чернокожим ростом в пять футов шесть дюймов. До переезда в Северную Каролину он жил в Рокфорде и вернулся перед предстоящим рождением его внебрачного ребенка. Он остановился в мотеле, за два квартала от «Бакалеи Фредда». Боясь возможных неприятностей или нападения в мотеле, он зарегистрировался под вымышленным именем.

4 февраля, через два дня после того, как Стюарт совершил убийства в магазине «Радиотовары» в Белойте, он уехал в Северную Каролину на старом темном автомобиле с прицепленным трейлером – в нем он возил большую часть своего имущества. Как только агенты приблизились к машине и трейлеру, они увидели привязанных неподалеку двух доберманов. Получив санкцию, следователи обыскали трейлер и дом двоюродного брата, где жил Стюарт, обнаружив револьвер КО-31 тридцать восьмого калибрa, «Смит-Вессон» шестидесятой модели «Чиф спешиал» того же калибра, патроны и радиопередатчик, как у полицейских. Стюарт привлекался к ответственности за вооруженное ограбление заправочных станций самообслуживания.

Ему предъявили обвинение в четырех убийствах в Иллинойсе и двух в Висконсине, хотя в конце концов его судили дважды – один раз за вооруженное ограбление и убийство Уилли Фредда и Альберта Пирсона, а второй – за убийство Кевина Кайзера. На суде он был полон злобы и выражал презрение к суду и к своим жертвам. Он был признан виновным в фелонии, тяжком убийстве, и приговорен к смертной казни окружным судом Виннебаго, Иллинойс. Позднее он заявлял, что к убийствам его подстегнули проявления расизма, но утверждал, что заслуживает помилования, ибо в детстве с ним дурно обращались. 18 сентября 1996 года Стюарт был казнен – ему сделали смертельную инъекцию в тюрьме штата, в Спрингфилде. В своем последнем слове он сказал: «Надеюсь, все вы на этом успокоитесь, и родные моих жертв обретут покой».

Определение «почерка» как элемента, обособленного от «модус операнди», было попыткой пролить свет на критический вопрос о мотиве. И мотив, и «почерк» оказались чрезвычайно важными в увязывании серии из шести убийств женщин в Сан-Диего, произошедших с января по сентябрь 1990 года. Бывший прокурор округа Кайахога, Огайо, а ныне судья в Кливленде Тим Мак-Гинти, с которым мы несколько лет назад работали по делу серийного насильника Ронни Шелтона, порекомендовал меня сотрудникам полицейского управления Сан-Диего. Когда в наш отдел поступил официальный запрос, дело было поручено Ларри Энкрому – он отвечал за эту часть страны. К тому времени, как мы подключились к делу, было совершено три убийства – все в жилом районе Буэна-Виста, в Клермонте. Первой жертвой стала двадцатилетняя студентка Университета Сан-Диего по имени Тиффани Шульц. Ее друга, который обнаружил труп, задержали как подозреваемого, но быстро отпустили. Вскоре появились еще две жертвы: Дженен Уэйнхолд и Холли Тарр.

Поскольку нападать на женщин в таком окружении среди бела дня – слишком рискованное занятие, мы решили, что НС хорошо знает этот район. Лица, совершающие насильственные преступления, обычно начинают с тех мест, где чувствуют себя наиболее удобно, как дома. Вот почему первое убийство из серии имеет особое значение. Кроме того, мы считали, что ранее преступник должен был заговаривать с женщинами. Эти приставания – нечто вроде разминки перед последующими убийствами – могли показаться безобидными, но не удовлетворяли его.

До нападения на Тиффани Шульц в жизни преступника должен был произойти некий реальный или мнимый кризис, подхлестнувший его. К местам преступлений он подходил крайне разгневанным. Можно было допустить, что он считал какую-либо женщину или женщин в целом виновными в его проблемах и вымещал на них злобу. Наверняка он имел ряд неудачных связей с женщинами, как правило, сопровождавшихся периодическими вспышками насилия или оскорбительного поведения. Вполне вероятно, что преступник отнимал у одной или нескольких жертв какие-нибудь личные вещи, скорее всего – украшения, и потом отдавал их женщине, с которой тогда находился в связи, но не объяснял их происхождение.

Мы полагали, что преступник где-то работает, но ввиду его вспыльчивости и некоммуникабельности это не могла быть работа высокого уровня, к тому же, он наверняка не раз переходил с места на место. Скорее всего, в школе он был неуспевающим учеником, который не ладил со сверстниками, предпочитал одиночество и конфликтовал с начальством. Он вполне мог жить на иждивении у женщины, обеспечивающей ему финансовую поддержку. Конфликт с ней мог привести к серии убийств.

Как и у многих других преступников, после первых убийств поведение НС наверняка изменилось, чего не могли не заметить люди, окружающие его. Он мог начать пить, употреблять наркотики, спать и есть в непривычное время, терять вес, проявлять беспокойство, повышенное стремление к общению. К тому же он наверняка следил за ходом расследования. Мы сообщили полиции, что общественность может оказать неоценимую помощь в поиске убийцы, если будет опубликован перечень этих недавно появившихся у человека качеств: по крайней мере, кто-то в окружении преступника поймет, в чем дело. Холли Тарр была убита в апреле. Эта начинающая талантливая актриса из Окемоса, Мичиган, приехала на весенние каникулы навестить брата, жившего в районе Буэна-Виста. После этого убийства НС с трудом избежал ареста. Несколько свидетелей видели, как из дома выбежал мужчина с ножом, закрывая лицо тенниской. Относительно примет преступника они могли сказать только, что он был смуглым, чуть ниже среднего роста. Убегая, он сбил с ног рабочего-ремонтника, которому один из жильцов сообщил об «ужасном вопле». Ремонтник обнаружил Холли Тарр в спальне, накрытую окровавленным полотенцем. К этому моменту неизвестного преступника стали называть в прессе «клермонтским убийцей». Мы думали, все эти события приведут к некоторому затишью и убийца ненадолго «ляжет на дно», набираясь смелости. Мы полагали, что после случившегося он прекратит орудовать в одном и том же районе. Он мог даже переехать в другой город под предлогом более выгодной работы или визита к родственникам или друзьям. Но вряд ли он образумится. Большинство подобных людей не умеют останавливаться на достигнутом.

Он вновь «всплыл на поверхность» через два месяца – в другом месте, но опять-таки в жилом квартале, вблизи того района, где он явно чувствовал себя наиболее свободно. Потом подобных убийств не случалось до середины сентября, когда Памела Кларк и ее восемнадцатилетняя дочь Эмбер погибли в доме неподалеку от университетского городка. (Памела Кларк, мать Эмбер, была моложавой и весьма привлекательной.) Все шестеро подпадали под один и тот же физический тип, и, судя по фотографиям, Эмбер Кларк поразительно напоминала предыдущую жертву, Дженен Уэйнхолд. В ходе самой шумной в истории города охоты за человеком полиция Сан-Диего в течение тринадцати месяцев делала все возможное, чтобы отыскать преступника, который, по ее убеждению, был виновен во всех шести страшных садистских убийствах.

Перелом в расследовании наступил в начале февраля 1991 года: вернувшись домой из семейного центра здоровья, Джералинд Венверлот принимала душ, когда услышала поскрипывание дверной ручки. Выглянув в глазок, она увидела чернокожего, который пытался открыть дверь. Она сумела задвинуть засов, и незнакомец убежал. Но несколько дней спустя Венверлот увидела, как тот же мужчина подвез на работу ее подругу, Карлу Льюис.

Его звали Клеофас Принс. Один из младших служащих полиции, назначенный на пост у центра здоровья, арестовал его по обвинению в попытке совершить кражу со взломом. На полу в «Шевроле-Кавалер» 1982 года, принадлежащем Принсу, обнаружили несколько ножей. Но Принса пришлось выпустить под залог за недостатком улик. Однако в полиции взяли пробы крови и слюны задержанного, отправив их в цитологическую лабораторию в Мэриленд на анализ ДНК. Три недели спустя по результатам анализа задержанный был отождествлен с убийцей Дженен Уэйнхолд.

Полиция побывала в квартире Карлы Льюис, где жил Принс. По соседству жила четвертая жертва, Элисса Келлер. Сам Принс покинул город и вернулся домой в Бирмингем, штат Алабама. Но в квартире нашли золотое кольцо с опалом – то самое, которое отец Холли Тарр подарил ей в день шестнадцатилетия. Изготовитель кольца сообщил полиции, что всего было сделано шестьдесят три таких украшения и ни одно не отправляли в Калифорнию.

В воскресенье, 3 марта 1991, года полиция Бирмингема арестовала двадцатитрехлетнего чернокожего, бывшего флотского механика, проживавшего в районе Буэна-Виста во время первых трех убийств. Его арестовали за кражу и выпустили на поруки, как вскоре последовал звонок из полицейского управления Сан-Диего. В квартире Принса обнаружили еще одно кольцо, по виду напоминавшее то, что принадлежало Элиссе Келлер, и ботинки, оставляющие отпечатки, соответствующие найденным в нескольких местах преступлений. Команда шерифа Сан-Диего начала расследование в связи с нераскрытым убийством Дианы Дан в мае 1988 года. Полиция Хоумвуда, штат Алабама, тоже была не прочь побеседовать с задержанным о нераскрытом убийстве двадцатитрехлетней Тони Лим в марте 1990 года. Оба этих преступления по своим отличительным чертам напоминали те, когда от ножевых ранений погибли шесть женщин главной серии убийств.

Ключевым моментом дела стало соответствие ДНК в пробе спермы, взятой с одежды второй жертвы из Буэна-Виста, Дженен Уэйнхолд (ей только что исполнился двадцать один год), и в пробе крови и слюны, взятой у Принса. А как же быть с остальными пятью убийствами? Полиция Сан-Диего обратилась к нам с просьбой изучить все шесть дел и выяснить, верно ли заключение о том, что все убийства совершены одним и тем же лицом. Несколько специалистов, в том числе обвинители Дэн Ламборн и Вуди Кларк, а также сержант Эд Петрик из команды следователей, приехали к нам в Квонтико. Если бы обвинителям удалось доказать, что подсудимый совершил все шесть убийств, а не одно – Дженен Уэйнхолд, – то количество и состав преступлений можно было расценить по калифорнийским законам как «отягчающие обстоятельства», требующие смертного приговора. Обвинителям не хотелось, чтобы этот человек вновь оказался на свободе. Рассмотрев все шесть случаев, а не только первые три, основываясь на соображениях МО и «почерка», мы пришли к выводу, что все убийства взаимосвязаны.

Все шесть жертв были белыми женщинами, все, кроме Памелы Кларк, – брюнетки в возрасте от восемнадцати до двадцати одного года. Что касается «модус операнди», в каждом случае убийца проникал в дом через незапертую дверь или окно, каждый раз пользовался ножом, все происходило в доме жертв, то есть в четырех случаях – в квартире, в пяти случаях временем нападения было выбрано начало дня. Четыре раза нож был случайным орудием, взятым на кухне жертвы. Первые три жертвы жили в одном и том же комплексе, на втором этаже – все это мы расценили как уровень комфорта для нападающего, живущего неподалеку и хорошо знающего район. Следов взлома нигде не обнаружилось, в пяти из шести случаев не было совершено ограбление, хотя драгоценности преступник взял у третьей, четвертой и пятой жертв. Этот последний факт подпадает под категорию «почерка», если допустить, что первоначальной целью преступника было не просто ограбление.

Естественно, мы не верили, что преступник замышлял лишь одно ограбление, поскольку он не взял никаких вещей у первой, второй и шестой жертв; кроме того, все они погибли от сравнительно неглубоких ножевых ран, очень похожих у пяти жертв из шести, сосредоточенных в области груди и указывающих на накопившийся гнев и ярость. Однако эта ярость удерживалась под необычно высоким контролем. Мы не обнаружили следов припадка безумия, которые часто видим в подобных ситуациях, и, если не считать ножевых ранений, жертвы почти не пострадали от физических травм. Все жертвы были обнаружены лежащими лицом вверх на полу, обнаженными или частично обнаженными; преступник даже не попытался прикрыть трупы.

В равной степени важное значение имело и то, что изучение подобных убийств, случившихся в том же районе Сан-Диего приблизительно в то же время, и просмотр базы данных по полной программе насильственных преступлений (VI САР) не выявили убийств с теми же признаками где-либо в другом регионе страны. Разумеется, после этого мы начали рассматривать различия в предполагаемой серии убийств. Две последние жертвы, Памела Кларк и ее дочь, жили не в квартире, а в доме на одну семью. Двое из шести были подвергнуты насилию, а потом убиты. Холли Тарр ударили ножом всего один раз, а жертву, подвергшуюся самому грубому нападению, – пятьдесят два раза. Однако, как мы отмечали, улики на месте преступления предполагали, что убийце кто-то помешал. Большинство жертв было отнесено к группе низкого риска, но двое подпадали под категорию высокого риска. Тиффани Шульц, студентка Университета Сан-Диего, ставшая первой жертвой, незадолго до смерти работала по совместительству танцовщицей в ночном клубе Сан-Диего. Сравнительный риск для конкретного лица стать жертвой преступления и сравнительный риск, на который готов пойти убийца в каждом конкретном случае, – полезные показатели, облегчающие и виктимологию, и анализ профиля личности НС.

В деле Холли Тарр преступник попытался замести следы, а жертва была найдена прикрытой полотенцем. Это могло представлять изменение либо в «почерке», либо в МО, но могло также быть связано с чувствами убийцы к этой конкретной жертве. Но, скорее всего, убийце просто помешали.

Все вышеперечисленное может показаться статистическим подходом к изучению места преступления: на первый взгляд компьютер может проделать то же, что и Ларри Энкром – перебрать цифры и определить вероятность. Но компьютер не в состоянии придать значение каждой из частностей и различий. Способа придания численной величины каждому обрывку информации попросту не существует. Ее может надлежащим образом оценить только мозг опытного аналитика профиля личности, такого как Ларри. Увязав воедино все детали, мы пришли к выводу, что все шесть убийств совершил один и тот же человек, и что его мотивом была сдержанная ярость с сексуальным оттенком – судя по ножевым ранениям.

Обвинитель Дэн Ламборн попросил меня выступить свидетелем на суде. Я уже подумывал об отставке и полагал, что люди, остающиеся в отделе после меня, должны набраться опыта и приобрести собственную репутацию. Ларри проделал основную работу по анализу и мог стать весьма знающим, надежным и авторитетным свидетелем. По моему мнению, я должен был коротко ввести слушателей в суть дела и рассказать в общем об анализе профиля личности, а Ларри – сделать сам анализ. Это устроило Ламборна и его партнера Рика Клабби.

Защиту, представленную государственными адвокатами Лорен Мандел и Бартоном Шила, вовсе не радовала мысль о наших показаниях на суде, и в ходатайствах до начала судебного разбирательства они заявляли, что, не будучи ни психиатрами, ни психологами, мы не вправе комментировать психологические вопросы, что наши высказывания о преступлениях и их связи будут проникнуты предубеждением к подсудимому. Другими словами, если присяжные поверят нам и решат, что Принс совершил хотя бы одно из убийств, они придут к выводу, что он мог совершить и пять остальных. Ламборн и Клабби возражали, утверждая, что наши показания окажутся более опасными для обвинителей, поскольку если присяжные поверят нам и сочтут, что одно и то же лицо виновно во всех шести убийствах, тогда они решат, что Принс не совершал ни одного, и оправдают его по всем шести пунктам обвинения.

В конце концов, как бывало в большинстве процессов по всей стране, судья Чарльз Хейс постановил, что нашего опыта, значительно превосходящего здравый смысл среднестатистического гражданина, хватит, чтобы помочь присяжным принять решение. Но по запутанной логике, пытающейся уравновесить доводы обеих сторон, судья запретил нам пользоваться термином «почерк», поскольку защита считала, что он подразумевает психологическую мотивацию… Это ограничение в некотором смысле связало нас с Ларри по рукам и ногам, но мы сделали все возможное, чтобы выполнить свою задачу. Присяжным потребовалось более девяти дней, чтобы 13 июля 1993 года наконец вынести вердикт. Они признали Клеофаса Принса виновным во всех шести убийствах и двадцати одной краже со взломом. Поскольку присяжные установили наличие «отягчающих обстоятельств», в том числе убийств в ходе изнасилования и неоднократного совершения убийств, преступник заслуживал смертной казни. В следующем месяце те же присяжные после однодневного совещания порекомендовали привести приговор в исполнение в газовой камере Сан-Квентина или при помощи смертельной инъекции. Судья Хейс утвердил приговор 6 ноября.

В 1986 году я был соавтором статьи для журнала «Насилие среди людей», озаглавленной «Убийство на сексуальной почве: модель мотивации». Во введении мы писали:

«Когда сотрудники правоохранительных органов не могут определить мотивы убийства, они исследуют его поведенческие аспекты. Разрабатывая методы анализа профиля личности убийц, агенты ФБР обнаружили, что им необходимо понимать модель мышления убийцы – так, чтобы придать смысл уликам с места преступления и показаниям жертвы. Характерные особенности улик и жертвы могут многое рассказать о планировании, подготовке убийцы к преступлению, о его последующих действиях. Исходя из этих соображений, агенты начинают искать мотивацию убийцы, определяя, насколько связана мотивация с доминирующей моделью мышления преступника. Во многих случаях появляются скрытые сексуальные мотивы, мотивы, порожденные фантазией».

Как это ни прискорбно, мотив неконтролируемого гнева и потребность в сексуальном насилии не всегда проявляются по отношению к незнакомым людям. В середине 80-х годов ко мне обратились из Торонто по делу студентки колледжа, малайской девушки по имени Делиана Хенг, которую обнаружили мертвой, лежащей вниз лицом на полу ванной в ее квартире. Ее голова была обращена к унитазу, ноги связаны ремнем на уровне щиколоток. На лице и голове виднелись следы побоев, а смерть наступила от удушения ремешком от футляра фотоаппарата. Убитая была обнажена ниже пояса, на животе и левой ноге запеклась кровь. Она подверглась сексуальному насилию, а кулон в виде креста, который она носила на шее, исчез. Следов взлома в квартире не оказалось, и, основываясь на виктимологии и уликам на месте преступления, я пришел к выводу, что убийство совершил человек, которого она знала и которому доверяла. Полиция Торонто была того же мнения. В поиске людей, с которыми контактировала Хенг, они выявили главного подозреваемого – ее друга по имени Тьен По Су, фаната бодибилдинга, занимающегося в соседнем спортивном центре. Проблема состояла в сборе доказательств, которые убедили бы обвинителя, а потом – присяжных.

Прежде всего полиции требовалась проба его крови, но в то же время не хотелось показывать этому парню, что его держат под подозрением. А если он откажется сдать анализ, то без существенных улик заставить его это сделать будет невозможно. Канадские законы отличаются чрезвычайной строгостью в таких вопросах как придание гласности судебному процессу, зато у полиции гораздо больше полномочий в расследовании и сборе информации, чем в США. К примеру, мы не вправе установить подслушивающее устройство в камере или подсадить к заключенному переодетого полицейского. Но, несмотря на такие широкие возможности, следователи из Торонто проявили настоящую изобретательность.

Они разыскали среди офицеров полиции бывшего тяжелоатлета, и он зачастил в спортивный зал, где занимался подозреваемый. Полицейский приходил туда одновременно с Су и выбирал тренажеры по соседству. Вскоре они начали переглядываться, а потом – обмениваться дружескими приветствиями, обсуждать достоинства методов тренировок. Очевидно, подозреваемый восхищался формой немолодого приятеля и тем, что тот превосходит его в каждом упражнении. Су начал расспрашивать полицейского о том, как ему удалось нарастить такие мускулы.

Полицейский объяснил, что придерживается особой диеты, разработанной специально для него на основе индивидуальных процессов метаболизации различных питательных веществ. Су тоже захотел испробовать эту диету, но полицейский предупредил: для этого надо обратиться к специальному врачу, который сделает анализ крови и проверит, каких питательных веществ ему недостает. Су выразил желание прийти на прием к этому врачу, но полицейский сказал, что это новый метод, еще неапробированный, поэтому его применяют с осторожностью.

– Давай сделаем так, – предложил полицейский. – Если ты мне напомнишь, я попрошу у врача инструменты, возьму у тебя пробу крови и передам ему. А потом сообщу, как тебе следует питаться и какие добавки принимать.

Эта мысль понравилась подозреваемому, и он несколько раз напоминал новому приятелю об анализе. Спустя некоторое время полицейский принес в спортивный зал инструменты и взял пробу крови из пальца Су. Поскольку кровь совпала с обнаруженной на месте преступления, полиция получила ордер на обыск, обнаружила другие улики и обвинила Су в совершении убийства. В числе прочего при обыске была найдена книга, опубликованная в США и озаглавленная «Досье насильников», – по сути дела, собрание подлинных рассказов насильников о своих преступлениях. В одном из случаев преступник описывал, как он привел жертву в ванную, где избил и изнасиловал ее. Затем, поместив перед зеркалом, обвязал ее шею жгутом и сдавил, пока жертва не задохнулась. Но преступник тут же отпустил ее, а затем повторил все сначала, каждый раз затягивая жгут все сильнее, – в результате жертва в буквальном смысле слова видела, как ее убивают. Этот замысел убийца вынашивал задолго до того, как осуществил его.

Су был женат, и полиция выяснила, что недавно он подарил жене кулон в форме креста – точно такой, какой был у убитой девушки. Государственные обвинители попросили меня приехать в Торонто перед началом процесса и дать совет насчет стратегии обвинения. Они считали, что подсудимый вполне может дать показания, и в таком случае присяжные сочтут их весьма убедительными. В конце концов, он был знаком с убитой женщиной, а садизм и ярость на сексуальной почве, как и контроль, – мотивы, которыми трудно пренебречь. Когда подсудимый решил дать показания, мы поняли: надо найти способ воздействовать на него.

Одной из самых важных улик в версии обвинителей были залитые кровью трусы жертвы. Я предложил обвинителю показать их свидетелю и заставить осмотреть. Во время нескольких успешных допросов других преступников я выяснил, что если заставить подозреваемого обратить внимание на какой-нибудь предмет, связанный с преступлением – вещь, принадлежавшую жертве, само орудие убийства, любой другой предмет, имеющий значение для убийцы, – его можно легко выбить из колеи. Во время расследования убийства двенадцатилетней Мэри Фрэнсис Стоунер в Эдерсвилле, штат Джорджия, в 1979 году мы вытянули из главного подозреваемого Даррела Джина Девьера признание, положив окровавленный камень, который послужил орудием убийства, под углом сорок пять градусов к линии его взгляда. В результате Девьер был признан виновным в тяжком убийстве первой степени и казнен через шестнадцать лет после совершения преступления.

Та же стратегия сработала и в данном случае. Как только Су показали трусики жертвы, он заметно встревожился. Чем дольше он был вынужден держать их в руках, тем сильнее его била дрожь. С этого момента дачи показаний его маска чувствительного и наивного человека исчезла, и присяжные поняли, каков он в действительности. Во время перерыва в заседании я наткнулся в коридоре на адвоката Су. Тот заметил, что обвинители обошлись с его клиентом самым неподобающим образом.

– О чем вы говорите? – недоуменно спросил я.

Как выяснилось, он считает позором то, что присяжные увидели подсудимого в таком неприглядном свете – причем, казалось, адвокат сожалеет о том, что его клиент сегодня утром оделся неподходящим образом и потому не сумел произвести благоприятное впечатление.

– Вы шутите? – воскликнул я. – Это же классический случай. Перед нами – преступник, который изнасиловал девушку перед зеркалом, проявив при этом всю свою фантазию, гнев и враждебность. И вдобавок ко всему, он снял с убитой крестик и подарил его своей жене – чтобы ему было легче представить на ее месте погибшую женщину Вы защищаете классического убийцу! – заключил я.

Как и во время бесед в тюрьмах, хорошо зная субъекта и его преступления, можно быстро добраться до истины. Если бы Су не поймали и не судили, он, несомненно, остался бы в моей памяти как еще один серийный убийца из Канады.

Конфеты от незнакомцев

Когда моей дочери Лорен было лет восемь, однажды весной я повел ее на ярмарку в парк неподалеку от дома, где мы тогда жили. Там были мороженое, хот-доги, сладкая вата, выставки, продажа всевозможных кустарных изделий и катание на лошадях. Вокруг царила праздничная атмосфера, казалось, все довольны и веселы.

Возможно, эта привычка осталась у меня с тех пор, как я был телохранителем, но мне никогда не удается по-настоящему расслабиться в толпе. Я всегда высматриваю «движущуюся мишень», встревоженное лицо или человека, который ведет себя не совсем естественно. И вот тогда, оглядываясь, я заметил мужчину ростом около пяти футов и семи-восьми дюймов, с отвисшим животом и в очках. На шее у него висел фотоаппарат; он смотрел, как дети катаются на пони. Я стоял на расстоянии пятнадцати футов, видел, каким взглядом он следил за детьми, и мог утверждать – среди них не было его собственного ребенка.

Он глазел на катающихся малышей с выражением похоти на лице – другого слова не подберешь.

Я решил, что это удачная возможность дать Лорен полезный урок. Я спросил у нее:

– Лорен, видишь вон того парня?

– Какого?

– Справа от нас. Видишь его? Последи, как он смотрит на детей. Заметила? Вот о чем я говорил тебе.

Она зашептала:

– Тише, папа!

– Нет, обернись и посмотри. Заметь, что он делает. Видишь, как он наблюдает вон за той девочкой, которая слезает с пони?

– Да, папа. А теперь давай помолчим! Мне неловко. Он может нас услышать.

– Нет, понаблюдай за ним, Лорен. Он следит за детьми. Видишь, как это бывает?

Мы убедились: он явно преследовал девочек, иногда фотографировал их. И Лорен наконец-то начала понимать, что присутствие этого человека на ярмарке, среди детей, не случайно. Я подробно объяснил ей это и предостерег: такие люди, как он, не строят планов заранее, не хватают детей внаглую, прямо на улице. Такой человек не подъедет к нашему дому и не увезет ее, стащив с велосипеда. Но если она выйдет на улицу продавать печенье, испеченное девочками из организации герлскаутов, или в Хэллоуин одна отправится гулять, а потом случайно постучит к нему в дверь, он, увидев, что поблизости нет взрослых, сочтет момент и обстановку подходящими. Допустив, чтобы такое случилось, я, по сути дела, сам отдал бы ему дочь.

Примерно через два года мои старания были вознаграждены. Лорен оказалась одна на главной улице нашего городка, когда увидела, что тот же самый мужчина преследует ее, держась поодаль и время от времени щелкая затвором фотоаппарата. Десятилетнему ребенку этот человек вполне мог показаться безобидным, возможно, даже привлекательным, несчастным и одиноким. Но, благодаря опыту, полученному тогда на ярмарке, благодаря довольно неловкому упражнению, которое я заставил ее проделать, Лорен сразу поняла, что замышляет неизвестный преследователь, и была подготовлена к этой ситуации. Она юркнула в универмаг «Бен Франклин», огляделась и подошла к одной из покупательниц, заговорив с ней так, чтобы преследователь поверил: эта женщина – ее мать. Увидев это, неизвестный мгновенно скрылся.

Случаи такого рода чрезвычайно распространены. Если знать о них заранее, они бросаются в глаза. Лет пять назад мы с моей женой Пэм и нашей старшей дочерью Эрикой (ей тогда исполнилось десять лет) побывали в Гемптоне, штат Виргиния. Мы посетили гавань, весьма приятное место со всевозможными магазинами и аттракционами, посмотрели открытую репетицию танцевального кружка для маленьких девочек. Наблюдая за ними, я заметил в толпе из приблизительно 150 зрителей одного мужчину. На вид ему было лет тридцать, на шее у него висел фотоаппарат.

Я незаметно толкнул Пэм, и она ответила:

– Да, да, я тоже обратила внимание. Я знаю, о чем ты хочешь сказать.

Она уже привыкла к подобным моим замечаниям и была хорошо осведомлена о моей работе. А я отчетливо читал в глазах незнакомца его мысли: он следил за девочками с нескрываемым вожделением. Опять-таки он не принадлежал к числу преступников, способных похитить ребенка на глазах у толпы свидетелей. Вероятно, он даже сам не сознавал, что может воплотить в жизнь свои фантазии. Однако он прихватил с собой фотоаппарат и, должно быть, с наслаждением наблюдал, как ребенок, удовлетворяющий его требованиям, сходит со сцены после репетиции. Какими могли быть эти требования? Вероятно, пол (в данном случае – женский), привлекательная внешность, но еще важнее – особенности поведения, не ускользнувшие от внимательного взгляда. А наш подозреваемый высматривал не шумного и упрямого, а робкого ребенка, неуверенного в себе. Он искал достаточно наивную для своего возраста девочку, вдумчивую, охотно поддающуюся комплиментам, мечтающую о признании. И, разумеется, прежде всего он искал ребенка, рядом с которым не окажется заботливого родителя или опекуна.

Скорее всего, он подошел бы к этой девочке, сказал, что ему понравилось ее выступление, солгал бы, что представляет какой-нибудь журнал или танцевальную студию, и предложил сфотографировать ее при лучшем освещении. И если бы ему удалось выманить ее из толпы, если бы она охотно пошла с ним, тогда один поступок повлек бы за собой другой, и мы бы никогда больше не увидели этого ребенка живым. Так случилось с Элисон Пэрротт.

В конце июля 1986 года я выступал в Торонто на совещании окружных прокуроров из Канады и США и членов Ассоциации государственных обвинителей, на котором собралось около пятисот прокуроров из обеих стран. Я поддерживал тесные связи с полицейским управлением Торонто. Два года назад я сотрудничал с ними по делу Кристины Джессоп, о котором мы вскоре поговорим, и по делу о смерти пациентов детской больницы Торонто. Пока я был в Канаде, меня попросили о консультации по делу девочки, которая исчезла, покинув дом в пятницу утром. Ее труп обнаружили в парке. Одиннадцатилетняя Элисон Пэрротт считалась местной звездой спорта и незадолго до убийства готовилась к соревнованиям в Нью-Джерси. Это важное событие освещали местные газеты, сопровождая статьи фотографиями девочки в форме команды легкоатлетов школы.

Полиции было известно следующее: мать Элисон, Лесли, сообщила, что к ним домой зашел мужчина, представившийся фотографом, и сказал, что хочет в целях рекламы для одного из спортивных журналов сфотографировать девочку на стадионе Варсити. Лесли дала согласие, и в назначенное время Элисон одна отправилась на метро из пригорода в центр, вышла, как и предполагалось, на станции Сент-Джордж и дошла до стадиона. О последнем узнали благодаря уличной камере постоянного наблюдения, которая делала снимки каждые пятнадцать секунд. Среди них оказались две фотографии девочки, снятые в то время, когда она шла по улице к стадиону. На снимках Элисон была сфотографирована ниже пояса, но мать узнала ее по одежде и обуви.

Девочка так и не вернулась домой. Почти через сутки два мальчика, гуляющих в парке Кингс-Милл в Этобикоке, нашли ее обнаженный труп – девочка лежала лицом вниз в иле на берегу реки Хамбер. Тело было ничем не прикрыто, а личинки насекомых в полости носа, рта и в области ануса указывали на кровотечение в результате сексуального нападения. Причиной смерти стало удушение.

Представители полиции Торонто привезли меня туда, где было обнаружено тело. По сценарию происшедшего и уликам на месте преступления я предположил, что убийцей был белый мужчина лет тридцати, респектабельной наружности, на вид не представляющий никакой угрозы. Должно быть, по роду деятельности он постоянно находился среди детей, даже если был всего лишь охранником или членом бригады технического обслуживания в школе. Возможно, у него уже возникали столкновения с законом, но, вероятнее всего, на него лишь поступали неясные жалобы от детей. Я решил, что вряд ли он прежде обвинялся в убийстве или подвергался аресту по обвинению в насильственном преступлении. Похоже, он занимался фотографией, по крайней мере был жаждущим славы любителем. И наконец, скорее всего, он был местным жителем, а не приезжим; возможно, охотником или рыболовом.

Мне казалось, он должен быть довольно зрелым, утонченным в своих фантазиях человеком – на эту мысль меня навело несколько ключевых моментов истории преступления. Прочитав об Элисон в газетах, он, одержимый мыслями о ней, разработал стратегию встречи. Поскольку он вряд ли знал ее домашний адрес, ему пришлось обзвонить всех Пэрроттов, какие только нашлись в телефонном справочнике, каждый раз спрашивая Элисон, пока наконец не наткнулся на нее. Чтобы его ложь прозвучала правдоподобно, и он получил согласие встретиться с девочкой, тем более не дома и не в школе, он должен был произвести благоприятное впечатление и потому заранее отрепетировал разговор с ее матерью. Такое тщательное планирование и утонченность исполнения указывали на вполне зрелого, интеллигентного преступника. Он и прежде пользовался этим способом, чтобы встречаться с другими детьми, но никогда последствия подобных встреч не бывали столь трагичными. И тем не менее, встреча не была случайной или непродуманной.

Это относилось и к последующим событиям. Я предположил, что у стадиона к Элисон подошел мужчина с фотоаппаратом, судя по виду – фотограф. Но он не повел ее на стадион, так как, если бы сделал это, ситуация могла бы выйти из-под его контроля: ему помешали бы охранники. Поэтому он повел девочку туда, где чувствовал себя свободно. Вероятно, он объяснил, что из-за сгустившихся облаков, времени дня или другой причины освещение испортилось и теперь придется отправиться куда-нибудь в другое место – скорее всего в парк, где обнаружили труп. Так ему удалось заманить Элисон в машину.

Что это была за машина? Я полагаю, торговый фургон без задних окон: именно там и произошло нападение. Днем повсюду на пути между стадионом и парком слишком шумно и многолюдно, чтобы отыскать уединенное место. Следовательно, он должен был расправиться с жертвой среди бела дня, но не беспокоясь о том, что его кто-нибудь заметит. Основываясь на прошлом богатом опыте о МО в подобных случаях, я предположил, что у убийцы был фургон. Несмотря на явное планирование и тщательную разработку задуманного плана, преступник вряд ли намеревался непременно убить девочку. В сущности, об этом он даже не подумал. Во многих случаях фургон оказывается идеальной машиной для садиста, такого, как Стивен Б. Пеннелл, который насиловал, мучил и убивал женщин, заманивая их в свой фургон на 40-м и 13-м шоссе в Делавэре. После суда, на котором я давал показание относительно «почерка» подсудимого, Пеннелл был казнен в 1992 году – к нему применили смертельную инъекцию. Эта смерть была гораздо гуманнее, чем те, которой это чудовище подвергало невинные жертвы.

В этом и заключалась суть дела. Пеннелл оказался сущим чудовищем, существом, которое испытывало сексуальное наслаждение и удовлетворение, причиняя боль, а затем распоряжаясь жизнью и смертью своих жертв. В его фургоне нашелся целый «арсенал садиста» – путы и клещи, ножи, иголки, хлысты и другие орудия пыток, которые могли ему потребоваться. Нормальные сексуальные «отношения» с женщинами не удовлетворяли его, даже если бы были возможны. Его целью было причинять им боль, заставлять страдать. Он испытывал сексуальное возбуждение, слыша их крики, видя их мучения и, наконец, смерть.

Убийца Элисон не соответствовал этому профилю. Само сексуальное нападение было совершено достаточно грубо, но убийство, если можно так сказать, было «гуманным», на теле не оказалось никаких следов пыток или нанесения физических повреждений ради них самих. Мне казалось, у этого человека возникли фантазии о реальных взаимоотношениях между ним и этой привлекательной, еще не достигшей возраста половой зрелости девчушкой. Эти фантазии подкрепило то, что она охотно села в машину – преступник расценил этот поступок как личный интерес к нему.

Но как только он въехал в парк, находящийся на расстоянии примерно пяти миль, у него начались проблемы. У большинства таких людей возникают извращенные представления о реакции детей. В фантазиях этого мужчины девочка отвечала на его сексуальные домогательства, как взрослая женщина, но в реальности перепуганный ребенок не хотел иметь с ним ничего общего. Она кричала от боли, просила отпустить ее. Преступник быстро утратил контроль над ситуацией.

Он не мог отпустить ее, поскольку в этом случае его жизнь была бы кончена. Он не сделал никаких попыток замаскироваться. А его жертвой оказался не трех– или четырехлетний ребенок, не способный понять, что с ним случилось, а смышленая девочка почти подросток, которая могла без труда опознать его и машину, и ее словам, безусловно, поверили бы, несмотря на все отрицания со стороны преступника. Так что теперь, после совершения насилия, он был вынужден избавиться от нее.

И он выбрал самый легкий для себя и безболезненный для жертвы способ убийства. Вероятно, у него не было оружия – он не собирался угрожать жертве. Он задушил ее в фургоне, а потом избавился от трупа. Местонахождение трупа имеет такое же значение, как любая другая сторона преступления, и многое говорит о НС. Как только полицейские привезли меня в парк, я понял, что преступником был местный житель, хорошо знакомый с окрестностями. Он привез Элисон туда, где чувствовал себя свободно. Должно быть, ему пришлось идти пешком вечером, среди деревьев, с трупом в руках. Это было бы невозможно, если бы он не знал здешние места, не представлял, чего следует ожидать, и не рассчитал заранее, что ему не помешают.

Оказавшись в глубине парка, он мог поступить по-разному. Мог бросить труп в реку, протекающую через парк, – труп обнаружили бы значительно позднее, а вода устранила бы большинство свидетельств преступления. Он мог унести труп в глубину леса, где его никогда не нашли бы или нашли уже после разложения.

Но преступник оставил труп возле тропы, где его должны были вскоре найти. Он не обращался с трупом, как с ненужным мусором, – так поступают некоторые из подобных убийц. Он хотел, чтобы девочку нашли, позаботились о ней и похоронили надлежащим образом. Мне все эти признаки показались обнадеживающими: убийца явно раскаивался в содеянном. Ни один человек, совершивший убийство, не в состоянии забыть о нем. Только садист, обожающий мучить детей, гордится своей «работой», с удовлетворением вспоминает о своем искусстве манипулировать, издеваться над жертвами и подчинять их своей воле, осуществляя свои омерзительные намерения. Но человек, мечтавший о «нормальных» любовных взаимоотношениях с двенадцатилетней девочкой, который струсил, как только понял, что фантазии и реальность не всегда совпадают, просто не может не испытывать угрызений совести. Такой человек не станет гордиться совершенным убийством, он чувствует свою вину.

Все это представляло возможность применить активный метод поиска, сыграть на чувствах убийцы, чтобы обнаружить его.

Я не считал похитителя Элисон Пэрротт серийным убийцей, но его изощренность свидетельствовала о том, что он наверняка способен убить вновь, если представится случай, и исследование поведения серийных убийц оказало мне огромную помощь. Когда имеешь дело с таким преступником, профиль личности может пригодиться для того, чтобы сузить круг подозреваемых или выявить преступника среди субъектов, появляющихся в ходе расследования. По мнению моих коллег, наиболее полезно сочетать профиль преступника с активными методами поиска, и это следует подчеркнуть особо.

Специфические подробности профиля НС здесь можно опустить. Единственное, что нам требовалось знать, и что мы уже твердо знали, исходя из деталей преступления и вида места преступления, – убийцу тревожит совершенный поступок. Потому я сообщил полицейским, что надо попытаться поймать его на том месте, где он оставил труп жертвы. Наше исследование показало, что убийцы приходят на могилу жертвы по двум причинам, обычно исключающим друг друга: во-первых, их влечет туда раскаяние, а во-вторых, они пытаются воскресить испытанное возбуждение, так сказать, символически «поваляться в собственной грязи». Если этот человек и придет к могиле, то только из чувства раскаяния, и на этом можно сыграть разными способами.

Я предложил опубликовать в газетах статьи с подробностями жизни Элисон и ее спортивных успехов, «оживить» ее для этого человека, который на все готов, лишь бы вычеркнуть из памяти. Кроме того, я предложил устроить панихиду на могиле или месте, где было обнаружено тело. В надежде, что кто-нибудь опознает или назовет особые приметы преступника, я предложил пустить слух, что он, вероятно, будет и впредь убивать детей. Я считал, что после убийства он наверняка топит совесть в крепких напитках, пытаясь избавиться от стресса, и кто-нибудь из окружения постоянно видит его пьяным. Друзья, родные, коллеги могли бы обратить внимание на заметную перемену в его внешности и поведении, которой он выдаст себя.

И еще, поскольку я почти был уверен, что у преступника есть фургон, я предложил заронить зерно сомнения в его душу, опубликовав заявление полиции о том, что фургон подозрительного вида был замечен возле стадиона или в парке, и мы попросим всех, кто видел эту машину, оказать нам содействие. Могло случиться, что НС выдаст себя, попытавшись нейтрализовать подозрения насчет фургона. Он мог обратиться в полицию, представившись владельцем упомянутого фургона, но назвать законную или безобидную причину своего пребывания в этом районе. Таким образом, он попал бы прямо в руки полиции. Убийцу Элисон Пэрротт так и не удалось найти – несмотря на то, что полицейское управление Торонто предложило вознаграждение в 50 тысяч долларов за помощь при его аресте. Мы испытали немало угрызений совести. Меня и моих коллег из Квонтико всегда раздражает невозможность проследить большинство дел до конца и оказать своими предложениями помощь в расследовании. Я не виню полицейское управление Торонто – организацию ничем не хуже других, с которыми мне приходилось сотрудничать. Во время совершения этого убийства раскрываемость преступлений у них достигала твердых девяноста процентов, а годом раньше они раскрыли все преступления, кроме одного. Это замечательная, преданная своему делу команда мужчин и женщин. Они проверили все фотоателье в этом районе, пользуясь профилем личности для описания разыскиваемого преступника. Но многие из остальных моих предложений так и не удалось осуществить. У каждого свои методы и излюбленные приемы работы, и когда консультант уезжает, его предложения могут быть с легкостью отвергнуты. Я до сих пор уверен, что этого преступника можно поймать, хотя, разумеется, теперь, по прошествии нескольких лет, сделать это будет гораздо сложнее. Когда мы считаем, что убийство совершил местный житель, можно применить более консервативный подход; список потенциальных подозреваемых ограничен. Но в расследовании убийств, совершенных приезжими, зачастую полезным оказывается более радикальный, творческий подход.

Я бы порекомендовал попытаться найти слабые места преступника. Разумеется, когда отсутствуют подозреваемые, это нелегко. Но в данном случае я был уверен, что слабость преступника – угрызения совести, и потому следует применить психологический прессинг. Я бы отмечал дни рождения Элисон или годовщины ее смерти, чтобы заставить убийцу выдать себя, стал бы напоминать ему о значении этого дня. Можно предположить, что вооруженный моей стратегией убийца сумеет избежать расставленных нами ловушек, но по длительному опыту я могу утверждать: чем больше он старается избежать их, тем сильнее выдает себя, и тем больше информации у нас появляется. Такой вещи как идеальное преступление или идеальный преступник не существует.

По-моему, смерть Элисон – трагедия вдвойне. Не только потому, что эта юная жизнь, полная любви и обещаний, была грубо оборвана, и убийца остался безнаказанным, но и потому, что этой смерти можно было бы избежать. Если бы родители Элисон или кто-нибудь из взрослых сопровождал ее на встречу с фотографом-самозванцем, ничего бы не случилось. Вероятно, он сделал бы снимки, которые потом не продал бы в журнал, а оставил для своих фантазий, а затем убрался восвояси. Грустно думать о том, что этот извращенец мастурбировал бы перед фотографиями детей, радуясь тому, как близко сумел подобраться к ним, но зато эта девочка до сих пор была бы жива. Мне кажется, он был откровенно изумлен, увидев, что она приехала на встречу одна, и потому счел ее независимой, взрослой и зашел дальше, чем собирался.

Мы, родители, не всегда способны предотвратить все беды, угрожающие нашим детям. Но избежать некоторых из них в наших силах – если мы попытаемся понять сущность угрозы, типы личности и мотивацию тех, кто им угрожает. Нам надо это понять. Мне неприятно говорить, что мы должны быть недоверчивыми, досадно внушать это своим детям, но нам не остается ничего другого, кроме как смириться с реалиями нашего времени. Нам незачем сходить с ума от страха, будто за каждым деревом прячется убийца, – это не так. Численность похищений детей статистически невелика, большинство их совершают родители, лишенные права видеться с ребенком. Нам незачем сходить с ума, но вместе с тем мы должны быть осторожными и наблюдательными.

Примерно в сорока милях от места, где было найдено тело Элисон Пэрротт, преступник, относящийся к другому типу личности – настоящее чудовище, – стал повинен в смерти Кристен Френч и, как выяснилось, еще по меньшей мере двух человек.

Кристен Дон Френч из Сент-Кэтринс, Онтарио, городка близ Ниагарских водопадов и границы с Нью-Йорком, была во всех отношениях незаурядной девушкой. Эту красавицу с длинными, блестящими черными волосами обожали родственники, друзья и учителя из школы Святого Креста, где она была одной из лучших учениц. Кататься на коньках она начала еще в детстве и стала отличной спортсменкой. Подруги говорили, она всегда улыбалась, всегда была готова помочь и была неподдельно счастлива в своей первой любви.

16 апреля 1992 года, накануне Страстной пятницы (оставался месяц до шестнадцатилетия Кристен Френч), в дождливый четверг, около трех часов дня, девушка исчезла по дороге домой из школы. Дуг и Донна Френч твердо знали, что их дочь никогда не опаздывает, а задержавшись, непременно звонит и объясняет, почему так получилось. Поначалу они подумали, что их дочь, должно быть, оставили после уроков в наказание за какой-нибудь проступок, но это было настолько не в характере Кристи, что родители отвергли подобное предположение. К половине шестого, так и не дождавшись Кристен, Донна позвонила в Ниагарское региональное полицейское управление и сообщила об исчезновении дочери.

По крайней мере, полиции было с чего начать. Пятеро отдельных свидетелей сообщили, что видели девочку, похожую на Кристен. Одноклассник Кристен, подходя к углу Линуэлл-роуд в 14.50, заметил, как она вышла из школы в своей форменной зеленой клетчатой юбке, плотных колготках, джемпере поверх белой рубашки и темно-красных ботинках. Второй свидетель сообщил, что видел кремовый «Шевроле-Камаро» со следами ржавчины сзади и пятном свежей краски на боку, машина остановилась перед лютеранской церковью Милосердия двумя минутами позднее. А через три минуты двое мужчин, сидящих в машине, заговорили с Кристен. Стекло в окне машины было опущено, на вид темноволосому водителю было от двадцати четырех до тридцати лет. Третьей свидетельнице, подъезжавшей в это время к школе, чтобы забрать дочь, показалось, будто девушка боролась с пассажиром той же машины, он пытался затащить ее на заднее малиновое сиденье. Свидетельница решила, что это дурачатся или ссорятся влюбленные. Четвертым и пятым свидетелями были водители, которые чуть не столкнулись с мчащимся «Камаро» вскоре после того, как он двинулся со стоянки перед церковью, – это случилось около трех часов дня. Еще несколько человек подтвердили, что видели похожий автомобиль в том же районе, рядом со школами Святого Креста и Лейкпорт за несколько дней до похищения. Это навело полицию на мысль, что за Кристен или другими ученицами, должно быть, следили, и что похищение было скорее запланированным, нежели случайным.

В ходе расследования психологи из полиции применили гипноз, чтобы помочь потенциальным свидетелям вызвать воспоминания о том дне. Некоторые из них сообщили, что видели пожилую пару, проходившую мимо церкви как раз в момент похищения и в ужасе уставившуюся на машину и Кристен. Возможно, эти люди и существовали в действительности, но они так и не обратились в полицию.

Вся эта информация имела огромное значение. Однако я нередко убеждался: подобная информация могла и не помочь расследованию. Если она недостоверна или абсолютно неверна, она заведет расследование в тупик. Вот почему я всегда рекомендую сосредоточиться на общем анализе преступления, а не на какой-либо из возможных улик.

На стоянке у церкви были обнаружены следы шин, найдены потертая, свернутая карта Канады и клочок волос, напоминающих волосы Кристен. В Страстную пятницу близкая подруга Кристен и тоже спортсменка Мишель Тусинан проезжала вместе с матерью по Линуэлл-роуд, торопясь на службу, и заметила темно-красный правый ботинок – вроде тех, что носила Кристен. Мишель подобрала его и отдала двум детективам, тщательно обследовавшим обычный путь Кристен домой из школы. Донна Френч опознала ботинок дочери – внутри его был супинатор.

Начались тщательные поиски и расследование. Ученики школы Святого Креста все еще на что-то надеялись. Они привязывали зеленые ленты к веткам деревьев и шестам как символы надежды и памяти. Дуг Френч молился о благополучном возвращении любимой дочери, его жена терпела непрестанные муки при мысли о том, что происходит сейчас с Кристен. Почти каждую ночь она видела во сне плачущую Кристен, но, несмотря на все усилия, не могла обрести ее. Существовало и еще одно пугающее обстоятельство, связанное с исчезновением Кристен Френч, оно свидетельствовало о том, что в этом сравнительно мирном и безопасном округе Канады орудует серийный убийца. Год назад, 14 июня, в 7 часов вечера Лесли Эрин Махаффи, которой, как и Кристен Френч, через месяц должно было исполниться шестнадцать лет, вышла из дома в Берлингтоне, на западном берегу озера Онтарио, напротив Сент-Кэтринса. Этот район известен под названием «Золотая подкова».

Лесли, миловидная ученица девятого класса берлингтонской школы, отправилась попрощаться с Крисом Эвансом, своим школьным товарищем, погибшим в автокатастрофе вместе с тремя другими подростками. Лесли пообещала своей матери Дебби, учительнице в соседнем Холтоне, вернуться домой к одиннадцати часам вечера, установленному для нее «комендантскому часу».

Этот «комендантский час» указывал на существование некоторых проблем и конфликтов между матерью и дочерью. Лесли была веселой, смелой и самостоятельной девочкой, но незадолго до пятнадцатилетия в ней начали проявляться обычные для подростков эмоциональность и упрямство. Она нарушала установленный родителями «комендантский час», иногда пропадала целыми ночами. Однажды она попалась на краже в магазине. Проблему осложняло то, что отец Лесли, Роберт (его чаще называли Дэном), нередко бывал в отъездах – он работал океанографом в одной из правительственных организаций.

Тем вечером после прощания с погибшим сверстником Лесли с несколькими друзьями отправилась на поляну в лесу, популярную среди местных подростков, – выпить пива и утешить друг друга. Когда Лесли и ее приятель, провожавший девушку, добрались до дома, было уже почти два часа ночи. В доме было темно. Лесли объяснила приятелю, что родители наверняка поднимут крик, так что ему будет лучше сразу уйти. Молодой человек пожелал ей спокойной ночи и сказал, что завтра утром зайдет за ней по пути на кладбище.

Но, толкнув дверь, Лесли обнаружила, что она заперта – как и все остальные двери в доме. Мать решила как следует проучить ее. Теперь, чтобы попасть в дом, Лесли пришлось бы позвонить в дверь и разбудить мать. В этом случае девочке не удалось бы отложить до утра скандал и последующее наказание. Тогда Лесли вышла на Аппер-Миддл-роуд и позвонила подруге Аманде Карпино, спросив, нельзя ли переночевать у нее. Но Аманда боялась попросить разрешения у своей матери Жаклин, зная о неладах Лесли с родителями, на которые миссис Махаффи часто жаловалась миссис Карпино. По случайному совпадению младшая сестра Аманды осталась ночевать у подруги, но ночью позвонила домой, сообщив, что заболела. В половине третьего Жаклин Карпино оделась и отправилась за дочерью. Зная о звонке Лесли, она завернула на Аппер-Миддл-роуд, чтобы найти девочку и отвезти ее домой.

Видимо, к тому времени Лесли уже направлялась к себе, примирившись с неизбежным скандалом с матерью. Только потом выяснилось, что девочка так и не зашла в дом: когда Дебби Махаффи проснулась утром, Лесли дома не было. Такое случалось и прежде, Лесли ночевала у подруг, и потому Дебби не особенно тревожилась – пока не выяснилось, что Лесли не пришла на похороны Криса Эванса. Подобный поступок со стороны Лесли оказался совершенно неожиданным: Лесли просто не могла пропустить похороны друга. В половине пятого охваченная паникой Дебби Махаффи позвонила в полицию Холтона и сообщила об исчезновении дочери. В последующие несколько дней родственники и друзья Лесли расклеили по всему Берлингтону и Холтону более пятисот объявлений о пропаже, надеясь хоть что-нибудь узнать о девочке. 29 июня 1991 года, через две недели после исчезновения Лесли, ее расчлененный труп был обнаружен в нескольких бетонных глыбах, сброшенных недалеко от берега в соседнее озеро Гибсон. Результаты вскрытия свидетельствовали о жестоком сексуальном нападении.

Каждый раз, встречаясь с близкими ребенка, ставшего жертвой насильственного преступления, я видел, как родители мучаются угрызениями совести, упрекают самих себя, страдают, мысленно перебирая возможные способы предотвратить случившееся. Деби Махаффи не была исключением. Сразу после исчезновения Лесли ее начали терзать мысли о том, что если бы она не заперла дом в ту ночь, дочь по-прежнему была бы рядом.

Но еще до того, как ушла из жизни Лесли, погибла другая местная девочка, Нина Девильерс. Между этими случаями не было очевидной связи, но две насильственные смерти девочек-подростков в одном и том же районе уже не казались совпадением. В ноябре прошлого года Терри Андерсон, прилежная пятнадцатилетняя ученица, лидер спортивной команды школы Лейкпорт, расположенной по соседству со школой Святого Креста, исчезла приблизительно в два часа ночи, возвращаясь с вечеринки, на которой она, очевидно, впервые попробовала ЛСД.

Полные мучений дни проходили, сливались в недели, а вестей о Кристен Френч так и не появилось. Полиция составила подробное описание кремового «Камаро». Еще до начала расследования по всей Оттаве были расклеены объявления с изображением разыскиваемого автомобиля и контактным номером. Каждый кремовый «Камаро» или похожую на него машину останавливали, допрашивали водителя и наклеивали на стекло регистрационную карточку.

Но утром 30 апреля 1992 года, спустя две недели после исчезновения Кристен, сорокадевятилетний торговец металлоломом по имени Роджер Бойер ужаснулся, наткнувшись на обнаженный труп в кустах у обочины дороги, через которые он пробирался за брошенным каким-то фермером неисправным оборудованием. Труп лежал в позе плода в чреве матери. Черные волосы были подстрижены коротко, как у мальчика, но по форме тела и маленьким ногам и рукам Бойер догадался, что это, вероятно, тело женщины или девочки.

Только узкая лесополоса отделяла это место от кладбища Холтон-Хиллз в Берлингтоне, где была похоронена Лесли Махаффи. Полиция немедленно отреагировала на звонок Бойера и оцепила территорию. Вскоре о находке узнали представители средств массовой информации. О ее значении строили беспорядочные и страшные догадки. Детективу из Холтона Леонарду Шоу выпала участь подтвердить худшие опасения. В результате детской травмы у Кристен отсутствовал кончик мизинца на левой руке. Едва подняв левую руку трупа, Шоу увидел идентичный изъян.

Отчет судебно-медицинской экспертизы вселял ужас. Причиной смерти была названа лигатурная асфиксия. Как и Лесли Махаффи, Кристен подверглась избиению и сексуальному насилию. Целостность трупа предполагала, что Кристен еще несколько дней назад была жива, может, скончалась менее суток назад, пробыв в плену у похитителя полторы недели.

Более четырех тысяч скорбящих собралось на похоронах Кристен 4 мая в церкви святого Альфреда в Сент-Кэтринс. Горе было так велико, что просторная церковь была заполнена до отказа. Свыше тысячи людей слушали панихиду на улице. Девочку похоронили на семейном участке кладбища Плизентвью, рядом с бабушкой и дедушкой. Вскоре стало ясно, что почти каждого, кто имел отношение к делу Кристен, – от детективов до судебно-медицинских экспертов – эта трагедия глубоко взволновала. Страх охватил весь район «Золотой подковы». Обнаружение тела Кристен Френч привело к разработке и осуществлению операции «Зеленая лента» – одной из крупнейших охот на человека в истории канадского правоприменения. Эту команду, объединяющую представителей разных организаций и названную в честь «кампании надежды», начатой одноклассниками Кристен, возглавил ветеран ниагарской полиции, инспектор Вине Беван. Весть о преступлениях, известных под общим названием «убийства школьниц», разнеслась по всей Канаде.

21 мая труп Терри Андерсон был обнаружен плавающим в гавани Порт-Долхаузи озера Онтарио. Причина смерти осталась неясной. В конце концов полиция решила, что смерть наступила случайно и была связана с употреблением наркотиков. В СМИ то и дело вспыхивали догадки о связи смертей Андерсон, Махаффи, Девильерс и Френч, хотя полиция старалась держать это в тайне. У инспектора Бевана, преданного своему делу, серьезного следователя, не хватало ни времени, ни терпения на представителей прессы. Это вызвало у следственной группы дополнительные проблемы с общественностью. У холтонской полиции стало традицией обращаться к общественности за информацией в надежде, что кто-нибудь подаст дельный совет или намек. Ниагарское же управление редко по своему желанию распространялось о ходе расследования, что побуждало СМИ начинать собственные, независимые расследования важных дел.

Мой опыт подсказывал, что общественность нередко оказывается полезным партнером для полиции в деле свершения правосудия над опасными преступниками. Так что, хотя я и полагал, что часто бывает полезно утаивать определенные специфические факты или информацию от широкого круга людей, я считал, что полиции следует работать в тесном контакте с представителями СМИ и позволять общественности оказывать максимальную помощь следствию.

Вдобавок к разрабатываемым версиям и отслеживанию улик следственная группа «Зеленая лента» поддерживала связь с ФБР, а именно с особым агентом Чаком Вагнером из периферийного отделения в Буффало, Нью-Йорк. Буффало расположено по другую сторону границы, напротив южного окончания «Золотой подковы», и у периферийного отделения ФБР давно сложились добрые, взаимовыгодные отношения с канадской полицией, а также с КККП – Королевской канадской конной полицией. Чак, координатор команды по анализу профиля личности в периферийном офисе, в свою очередь, обратился к Греггу Мак-Крэри из вспомогательного следственного отдела в Квонтико. Наш отдел организован так, что каждый из агентов несет ответственность за определенную часть территории страны. Грегг, бывший учитель старших классов, имеющий черный пояс по азиатским боевым искусствам Сериндзи Кемпо, работал агентом в Нью-Йорке, прежде чем мы пригласили его в Квонтико.

Едва ознакомившись со всеми случаями, Грегг обратил внимание на то, что тело Кристен Френч было оставлено совсем неподалеку от могилы Лесли Махаффи. Лесли была похищена из Берлингтона, а ее труп оставили вблизи Сент-Кэтринса. Кристен похитили в Сент-Кэтринсе, а труп увезли к Берлингтону. Грегг полагал, что это не случайное совпадение. Преступления были либо действительно связаны между собой, либо НС хотел убедить полицию в том, что между ними существует связь. Во всяком случае, убийца Кристен наверняка знал об убийстве Махаффи.

Грегг пришел к выводу, что оба убийства совершил приезжий. Ничто не указывало на то, что убийца или убийцы были лично знакомы с кем-нибудь из девочек, хотя наблюдали за ними или выслеживали их заранее. Преступления относились к категории высокого риска. Кристен похитили среди бела дня, со стоянки у церкви, на виду у многочисленных свидетелей. Лесли увезли от собственного дома, схватив буквально под окном спальни родителей. При столкновении с преступлением такого рода первой нам в голову приходит мысль о молодом, неискушенном, вероятно, неорганизованном преступнике с яркими сексуальными фантазиями, вызывающими все большее стремление осуществить их. По этой причине, расследуя рискованное преступление, мы считаем, что жертва какое-то продолжительное время останется жива – так, по мнению медицинского эксперта, случилось с Кристен Френч.

Но очевидцы сообщали о двух преступниках, и это в корне меняло дело. Если два человека решились на чрезвычайно рискованное, открытое похищение, все оценки менялись, и уровень изощренности НС значительно повышался. Фантазии по-прежнему играли большую роль, но их планировал, организовывал и воплощал в реальность более зрелый и, очевидно, имеющий больший криминальный опыт человек. В пользу этого свидетельствовало и выслеживание девочек у школ. Преступление такого типа, совершенное в одиночку, наверняка было бы у похитителя первым. Но то же преступление, совершенное двумя лицами, свидетельствует о более развитом МО.

Методы сокрытия трупов в двух основных рассматриваемых убийствах были совершенно различными, что предполагало наличие двух отдельных убийц. Но обдумав все обстоятельства, Грегг счел это маловероятным. Скорее всего, убийца просто осмелел и/или стал хитрее. Очевидно, он столкнулся со значительными затруднениями и приложил немало усилий, расчленяя труп, замешивая раствор, погружая бетонные глыбы в машину и выбрасывая их в озеро Гибсон. И несмотря на это, труп довольно быстро обнаружили и опознали. Так зачем беспокоиться в следующий раз? Еще одним возможным объяснением такого изменения в МО могла стать растущая наглость убийцы, который предъявлял результаты своего «труда» полиции, давая ей понять, что именно он убил Лесли Махаффи и потому «похоронил» последнюю добычу поблизости. Но какое бы из объяснений ни оказалось верным, ясно было одно: убийца понемногу распалился, он начал реализовывать свои фантазии и убедил – или вынудил – кого-то помогать ему.

Отрезанные волосы Кристен и свидетельства сексуального нападения на трупе указывали на мужчину, испытывающего ненависть или презрение к женщинам, эмоциональную потребность унижать их, чтобы чувствовать себя всесильным или хотя бы просто нормальным. У этого человека наверняка возникали затруднения с сексуальными функциями, и в длительных отношениях с женой или подругой он должен был ощущать потребность в сексуальном насилии и грубо унижать их.

Два года назад Грегг анализировал профиль личности НС по делу о серии убийств проституток и бездомных женщин в Рочестере, Нью-Йорк. На основании известных ему фактов Грегг предсказал, что убийца страдает каким-то нарушением сексуальных функций, скорее всего недостаточностью эрекции. Дальнейшее усиление действий преступника в этом направлении побудило Грегга предложить установить наблюдение за местом, где был обнаружен труп, – Грегг предчувствовал, что убийца вернется туда. В результате Артур Шоукросс, которому было предъявлено обвинение в многочисленных убийствах второй степени, был пойман. Его приговорили к заключению сроком на 250 лет. Проститутки, которых посещал Шоукросс, рассказали: ему удавалось сохранять эрекцию и достигать оргазма только в том случае, если они притворялись мертвыми.

Грегг рассудил: если два убийцы работают в паре, как в данном случае, тогда один из них должен быть главенствующим лидером, а второй – зависимым, подчиненным последователем. Такое партнерство в изнасиловании и убийстве на сексуальной почве – редкость, но мы встречались с подобными случаями; изучали их, например, в деле Кеннета Бьянки и его двоюродного брата Анджело Буоно – они вдвоем терроризировали Лос-Анджелес в конце 70-х годов и прославились под прозвищем «хиллсайдский душитель», а еще раньше – в деле Джеймса Расселла Одома и Джеймса Клейтона Лоусона-младшего – те познакомились в психиатрической лечебнице Атаскадеро в Калифорнии, где оба отбывали срок за изнасилование. Некоторое время Клей Лоусон развлекался, описывая Расселлу Одому пытки, которым он станет подвергать попавшихся ему женщин, когда выйдет из лечебницы. Возможное партнерство его не интересовало – в отличие от Одома, который после освобождения в 1974 году разыскал Лоусона в Южной Каролине. Через несколько дней они похитили, изнасиловали и, жестоко изуродовав, убили молодую женщину, работавшую в «7—11», где они остановились. Труп жертвы был оставлен на видном месте, а через несколько дней убийц арестовали. Перепуганный, покорный Одом признался, что изнасиловал женщину, но всячески отрицал свою причастность к убийству. Он был признан виновным в изнасиловании, незаконном ношении оружия и соучастии до и после совершения преступления. Надменный лидер Лоусон, жевавший мел в зале суда во время процесса, начисто отрицал свою причастность к изнасилованию, повторяя: «Я хотел только пришлепнуть ее». Он был обвинен в совершении убийства первой степени и казнен на электрическом стуле в тюрьме штата Южная Каролина в 1976 году.

Но если и встречается более порочное партнерство, то пример тому – альянс Лоуренса Биттейкера и Роя Норриса. Подобно Одому и Лоусону, они познакомились за решеткой, в калифорнийской мужской колонии в Сент-Луис-Обиспо, где выяснили, что разделяют общее пристрастие к насилию, причинению боли и сексуальному унижению молодых женщин. Будучи оба освобождены досрочно в 1979 году, они отправились в Лос-Анджелес, замышляя похитить, изнасиловать, подвергнуть пыткам и убить по одной девочке-подростку всех возрастов – от тринадцати до девятнадцати лет. Они успешно осуществили свои планы в отношении пяти девочек, действуя с ужасающей жестокостью, а шестая ухитрилась убежать после того, как ее изнасиловали, и обратилась в полицию. В этой команде подчиненным был Норрис, и именно он раскололся на допросе, признался в содеянном и рассказал о преступлениях своего главенствующего партнера, лишь бы избежать смертной казни. Он также показал полиции, где спрятаны трупы. Из ушного отверстия одного из скелетов торчал штык ледоруба, принадлежавшего Биттейкеру. А так и не раскаявшийся Биттейкер, одно из самых гнусных человеческих существ, с которым мне только доводилось сталкиваться, стал чем-то вроде знаменитости среди преступников Калифорнии. Когда восхищенные заключенные в тюрьме просили у него автограф, он расписывался «Клещи Биттейкер» – в честь одного из своих излюбленных пыточных орудий.

Но несправедливо было бы утверждать, что преступник подобного типа не способен на глубокие и подлинные чувства. Нам с особым агентом Мэри Эллин О'Тул представилась возможность побеседовать с Биттейкером в Сан-Квентине. Мы отметили, что за несколько часов беседы Биттейкер ни разу не взглянул в глаза Мэри Эллин. Он не мог смотреть на нее. Но когда мы принялись перечислять совершенные им преступления, он разрыдался. Огромный, безжалостный Лоуренс Биттейкер проливал слезы скорби. Но оплакивал он не свои жертвы, а то, что теперь, после ареста, его собственная жизнь навсегда погублена. Греггу Мак-Крэри лидер пары убийц Кристен Френч представлялся похожим на Биттейкера. Скорее всего, ему было лет двадцать пять – тридцать, что соответствовало описаниям свидетелей. Наверняка он был прежде всего хищником в человеческом обличье, прирожденным манипулятором, который живет припеваючи, эксплуатируя людей и системы. Как Лоуренс Биттейкер или Клей Лоусон, и в отличие от убийцы Элисон Пэрротт, он не испытывал ни чувства вины, ни раскаяния за то, что причинил страдания жертве, ее родным или обществу. Каждое удачное убийство только разжигало его аппетит, вызывало стремление причинять еще больше боли и проливать больше крови.

Потребность в проявлении силы должна была распространяться и на его личную жизнь. Немало сексуальных садистов женаты или связаны длительными отношениями с женщинами. Если это справедливо для НС, наверняка он избивал и подвергал сексуальному насилию свою подругу. Незначительных мелочей вроде вопросов о том, куда он идет или где он был, вполне могло хватить, чтобы воспламенить его гнев. Вероятно, за спиной у него были проступки на сексуальной почве – приставания на улицах, подглядывания, постепенно дошедшие до сексуальных нападений – за них он мог подвергнуться и аресту И кто-то, например его жена, подруга или сообщник, должен был знать о его прошлом. Грегг считал, что разыскиваемый преступник занят делом, требующим навыков ручного труда, – возможно, починкой электроинструментов или металлических изделий, и у него дома есть мастерская. И вот какая-то стрессовая ситуация пробудила в нем первоначальную ярость убийцы. Возможно, жена в конце концов вышвырнула его из дома. Или он потерял работу, пострадал от профессиональной неудачи, а может, и то и другое сразу. Пока полиция разыскивала кремовый «Камаро» и отрабатывала каждую из версий, расследование тянулось без заметного успеха. Не желая допустить, чтобы дело перешло в разряд нераскрытых, группа «Зеленая лента» решила обратиться к общественности, к чему ее уже давно призывали мы, консультанты из Квонтико.

Вечером 21 июля 1992 года телеканал CHCH-TV из Гамильтона, Онтарио, показал программу, которую одновременно передавали другие станции по всей Канаде. В этой программе, названной «Похищение Кристен Френч», выступили глава «Зеленой ленты» Вине Беван, сержант Кейт Каванаг, психолог из полицейского управления полиции Онтарио, а также Чак Вагнер и Грегг Мак-Крэри от имени сотрудников Квонтико.

С помощью отчетов полиции, схем, показаний очевидцев и демонстрации предполагаемого положения «Камаро» в различные моменты преступления программа «Похищение Кристен Френч» задалась целью наконец посвятить общественность в основные подробности этого дела – в надежде, что кто-нибудь из зрителей обладает информацией, способной сдвинуть следствие с мертвой точки. В первый раз полиция публично заявила о том, что свидетели видели в машине двух мужчин – предполагаемых похитителей. Телефон, обслуживаемый подготовленными добровольцами, принимал звонки на протяжении всей программы и еще неделю спустя. Помня о карте, найденной на месте преступления, Беван и ведущий программы Дэн Маклин обратились к зрителям с вопросом, не видел ли кто-нибудь из них в указанном районе мужчину, который мог вызвать у них подозрение, расспрашивая о том, как куда-нибудь проехать или прося помощи. Одной из главных задач было выяснить местонахождение машины, а потом установить ее владельца.

Когда во второй половине передачи дошла очередь и до Грегга Мак-Крэри, он начал с основных сторон выстроенного им профиля, объясняя: поведение НС указывает на то, что им был двадцатипяти-тридцатилетний мужчина, ранее совершавший преступления на сексуальной почве. Отрезанные красивые волосы Кристен свидетельствовали о его потребности унижать женщин и издеваться над ними, чтобы скрыть собственную личную и сексуальную неполноценность. Затем Грегг обрисовал типичные взаимоотношения между ведущим, главенствующим, и подчиняющимся ему партнером по половому преступлению. Он объяснил, чего следует ожидать в поведении преступника, и упомянул, что перемены, произошедшие в нем после похищения Кристен, должны были броситься в глаза окружающим.

Самое главное – ритм его нормальной жизни должен был нарушиться с 16 по 30 апреля, день, когда был найден труп девочки. Мы знали, Кристен оставалась в живых вплоть до этого дня – НС держал девочку взаперти и неоднократно насиловал ее согласно потребностям своих фантазий, но в то же время он должен был кормить, ухаживать и следить за ней. Ритм его привычной жизни был нарушен, это не обязательно означало его отсутствие на работе, если он имел постоянную работу, но вызывало у него беспокойство, стресс и поступки, неожиданные для его друзей и коллег. Вероятно, он пристально следил за ходом расследования и сообщениями в прессе, часто заводил разговоры об этом случае и успехах в расследовании – или их отсутствии. Если он находился в близких отношениях с женщиной, они должны были стать более натянутыми: возможно, у него участились и усилились вспышки гнева, он стал еще грубее обходиться с партнершей.

Главная задача наших профилей – позволить наблюдателям узнать особенности поведения и помочь идентифицировать НС. Увеличивая объем информации, доступной общественности, мы потенциально даем возможность людям из окружения НС самим проанализировать профиль личности преступника. Почти все серийные убийцы на сексуальной почве, особенно люди организованные, пристально следят за сообщениями о расследовании в СМИ. Получив ордер на обыск, мы не удивляемся, обнаружив газетные вырезки и видеозаписи выпусков новостей в квартире обвиняемого. Вот почему мы полагали, что убийца или убийцы Кристен смотрят сейчас программу, о которой было сообщено заранее. Неожиданно ведущий Дэн Маклин спросил у Грегга, как должен чувствовать себя в этот момент убийца?

– У него стресс, – ответил Грегг, – и это не угрызения совести или раскаяние – это неподдельная боязнь того, что его найдут и накажут. Если вы смотрите эту передачу, – продолжал Грегг, обращаясь к неизвестному убийце Кристен Френч, – запомните: вас все равно найдут. Это лишь вопрос времени. Если кто-нибудь узнает преступника по поведению, описанному им и сержантом Каванагом, и позвонит в студию, тогда арест неминуем в самое ближайшее время.

Он все равно будет осуществлен, подчеркнул Грегг, чтобы НС не успокаивался. Он говорил далее, что с ростом уровня стресса НС его близкие друзья и родственники окажутся в опасности. Преступник будет испытывать все большую ярость, совершать необдуманные поступки, утрачивать контроль над своим страхом и гневом. Но наибольшей опасности подвергнутся два человека, предположительно осведомленных о его преступлениях: его подчиненный-сообщник и его жена или подруга. В отличие от убийцы, оба они с трудом справляются с чувством вины, вызванным участием в убийстве ни в чем не повинного человека. Грегг и полиция призывали этих двух соучастников обратиться к ним, пока еще не поздно, иначе кто-нибудь из них может оказаться следующей жертвой.

Вине Беван произнес:

– Если вы слушаете нас, пожалуйста, позвоните – ради своего же блага!

Такие методы в прошлом приносили неплохие результаты. Стенографистка Донна Линн Веттер, работавшая в одном из периферийных отделений ФБР на юго-западе страны, была изнасилована и убита с особой жестокостью преступником, ворвавшимся в ее квартиру на первом этаже. Тогдашний директор Бюро высказался решительно: тот, кто убил кого-либо из персонала ФБР, не останется безнаказанным. Двое лучших, самых опытных агентов из Квонтико – Рой Хейзлвуд из отдела поведенческих наук и Джим Райт из вспомогательного следственного отдела – немедленно вылетели на место происшествия.

После осмотра места преступления и предварительного сбора улик Рой и Джим сошлись во мнении, что изнасилование было неудачным; убийца явно не планировал его и действовал непреднамеренно. Кроме того, агенты хорошо представляли себе общий облик преступника – его прошлое, образование, то, насколько близко он жил от квартиры жертвы, сдержанный гнев и личную неполноценность. Агенты считали, что он признается в том, что совершил преступление, кому-то из близких – либо товарищу по работе, либо женщине, с которой он поддерживает отношения и от которой зависит. Теперь, как считали агенты, этот человек находится в опасности. За краткое время, проведенное в городе, они дали интервью представителям местных СМИ, сообщив большинство (хотя и не все) деталей составленного ими профиля и призвав доверенное лицо НС связаться с полицией, пока оно не стало следующей жертвой.

Через две недели в полицию позвонил партнер убийцы по вооруженному ограблению. Подозреваемый был арестован, отпечаток его ладони совпал с найденным на месте преступления, ему было предъявлено обвинение. Как выяснилось, профиль оказался на редкость точным почти во всех значительных деталях. Убийцей был двадцатидвухлетний мужчина, он жил с сестрой и зависел от нее в финансовом отношении. Во время совершения убийства он находился под надзором за изнасилование. Его судили, признали виновным, приговорили к смертной казни и казнили два года спустя.

Подобного результата мы ждали от телевизионной программы, переданной по всей Канаде. Убийца Кристен Френч действительно смотрел передачу и записывал ее. Его звали Пол Кеннет Бернардо, и во время передачи он испытывал надменную радость: профиль, по его мнению, оказался неточным. Ему было двадцать восемь лет, и он не занимался ручной работой. Этот интеллигентный мужчина специализировался на бухгалтерии в колледже и работал младшим бухгалтером в «Прайс Уотерхаус», пока не был уволен после широкомасштабной ревизии. Последние несколько лет он зарабатывал себе на хлеб, и часто неплохо, контрабандой, перевозя блоки американских сигарет через канадскую границу и перепродавая их – чаще всего жуликам. Он не имел и не водил кремовый «Шевроле-Камаро». Он ездил на пикапе «Ниссан-2405Х» цвета шампанского, которым и воспользовался для похищения девочки на стоянке у церкви. Трудно найти даже двух свидетелей, которые совершенно одинаково восприняли бы происшедшее: вот почему я никогда не принимаю на веру показания очевидцев. Более того, у Бернардо не было подчиненного сообщника. Заговорить с Кристен Френч и затащить ее в машину Бернардо помогала его молодая жена, двадцатидвухлетняя красавица-блондинка Карла Лиэнн Гомолка. Именно к Карле Пол привез Лесли Махаффи в ту ночь, когда она не смогла попасть в запертый родительский дом. Пол долго следил за Лесли. Увидев девочку на веранде, Пол заговорил с ней. Она объяснила, в чем дело, попросила сигарету и села к нему в машину поболтать. Угрожая ножом, Пол завязал ей глаза и повез к себе.

Полиция искала несуществующего сообщника и несуществующую машину.

«Им меня никогда не поймать!» – заявил Бернардо Карле, сидя перед телевизором. Заявление агента Мак-Крэри о том, что рано или поздно преступник будет найден, показалось Бернардо смехотворным.

Пол Бернардо не обратил внимания на то, что во многих отношениях профили Каванага и Мак-Крэри попали в точку. Нет, он не зарабатывал себе на жизнь ручным трудом, но устроил в подвале дома мастерскую, инструментами из которой он пользовался, расчленяя труп Лесли Махаффи и замуровывая части тела в бетонные блоки. Он постоянно издевался над своей женой и унижал ее – избивал, прибегал к садистской сексуальной практике. Он запирал ее в чулан или заставлял спать на полу возле его постели. Ему требовалось постоянно поддерживать уверенность в своей мужской силе, чтобы справиться с неполной эрекцией и рецидивами импотенции; он требовал, чтобы Карла и все его предыдущие подруги и жертвы называли его «королем» и «повелителем», пока он совершал ритуальный акт насилия или иначе показывал свою власть над ними.

Кроме того, ему уже случалось сталкиваться с законом. И хотя полиция так ничего и не знала о нем, он успел завоевать дурную славу. Он был «насильником из Скарборо».

«Насильник из Скарборо» терроризировал северо-восточный пригород Торонто, отчего и получил такое прозвище, с мая 1987 по май 1990 года. Чаще всего он преследовал женщин, выходящих из автобусов – обычно поздно вечером, нападал на них и насиловал. При этом он подвергал жертву психическим пыткам, уверяя, что убьет ее, называя ее шлюхой, потаскухой, сукой или еще хуже. Грегг Мак-Крэри побывал тогда в Торонто, и мы вместе с ним составили профиль личности насильника, придя к описанию, почти полностью совпадающему с описанием человека, который так злорадствовал, сидя перед телевизором. У нас не было весомых оснований, чтобы связать «насильника из Скарборо» с «убийцей школьниц», поскольку МО заметно отличался. Насильник подстерегал жертвы на автобусных остановках, нападал на них сзади. И не убивал. Второй убийца похищал свои жертвы среди бела дня, с веранд их собственных домов. Полиция не учла, что между первыми изнасилованиями в Скарборо и убийством Лесли Махаффи прошло несколько лет: мы предсказывали, что ярость насильника будет нарастать, и что постепенно он осмелеет.

Несмотря на то, что Пол Бернардо не имел судимостей, в полиции оказалось его досье. 29 мая 1990 года газета «Торонто Сан» опубликовала приблизительный портрет «насильника из Скарборо», сделанный на основании показаний последней жертвы, единственной, которой удалось как следует рассмотреть преступника. Лицо на портрете настолько напоминало лицо Пола Бернардо, что некоторые из друзей в шутку начали звать его насильником. Один из них отнесся к этому сходству более серьезно и обратился в полицию. Полиция нанесла визит Бернардо. Пол держался дружелюбно, охотно отвечал на вопросы и согласился сдать пробы крови, волос и слюны.

Официально с него так и не было снято подозрение, дело осталось нераскрытым. Анализ ДНК – трудоемкий и длительный, возможности же лаборатории были ограничены настолько, что понадобились бы годы, чтобы обработать все пробы по каждой версии или улике. Пол Бернардо не имел судимостей и никогда не занимал первых мест в списке подозреваемых. Вот почему его пробы так и не подвергли анализу. Иначе и Лесли Махаффи, и Кристен Френч остались бы живы.

Существовала и еще одна жертва, которую группа «Зеленая лента» не принимала в расчет, ибо никто не знал, что она была жертвой. Ею оказалась младшая сестра Карлы Гомолки, Тамми.

Пятнадцатилетняя Тамми Лин Гомолка, белокурая красавица, похожая на старшую сестру, рано утром в сочельник 1990 года скончалась в больнице Сент-Кэтринса, после того как при загадочных обстоятельствах потеряла сознание в доме своих родителей. В то же время в доме находились Пол и Карла – они рассказали, что задремали перед телевизором и проснулись, услышав хрипы Тамми, которые быстро перешли в общий респираторный дистресс-синдром. Пол и Карла вызвали «скорую». Полиция сочла, что смерть наступила в результате несчастного случая.

Но на самом деле Тамми стала предметом сексуальной одержимости жениха ее сестры, Пола, который заставил Карлу помочь ему одурманить Тамми наркотиком, чтобы заняться с ней сексом, пока она пребывала в обмороке. Находясь под воздействием наркотика, Тамми захлебнулась собственной рвотой. В июне Пол и Карла поженились, устроив пышную церемонию и многолюдный прием. Это случилось в тот самый день, когда расчлененный труп Лесли Махаффи был обнаружен в озере Гибсон. Возникает очевидный вопрос: как могла интеллигентная молодая женщина выйти замуж за человека, виновного в изнасиловании и смерти ее сестры, как она могла терпеть его побои, физическое и эмоциональное унижение и даже участвовать в задуманных им похищениях, нападениях и убийствах невинных детей?

На первый взгляд ответить на этот вопрос легко и просто. Но многолетнее изучение феномена сексуальных садистов и их покорных жертв показывает, что такое нередко случается. Под руководством Роя Хейзлвуда мы определили пять последовательных этапов в сексуальных садистских взаимоотношениях, которые зачастую начинаются как сравнительно нормальные.

На первом из них сексуальный садист выбирает наивную, зависимую или уязвимую женщину. В сущности, она может быть уязвима потому, что в настоящее время связана унизительными для нее взаимоотношениями и потому видит спасителя в новом мужчине. На втором садист очаровывает женщину мягкостью обращения, подарками, эмоциональной или финансовой поддержкой, физической защитой – тем, в чем она нуждается. Она считает его любящим и внимательным партнером и в ответ влюбляется в него. Пол Бернардо был обаятельным, красивым и приятным в обращении человеком. Он с легкостью покорял женщин.

На третьем, добившись своего, садист начинает побуждать или уговаривать женщину заняться видами секса, которые она, возможно, считает необычными, странными или извращенными. Поначалу это происходит случайно, но в конце концов становится постоянной практикой, помогающей сломить волю женщины, изменить систему ценностей и норм, которые были ей привиты воспитанием. А это, в свою очередь, помогает отделить ее от родственников и всех людей, с которыми она могла бы выговориться, поскольку ей не захочется упоминать об этой сексуальной практике.

На четвертом этапе садист завершает изоляцию, препятствуя всяческим контактам женщины с ее родственниками или друзьями. Во всех своих поступках, любых повседневных делах она должна искать одобрения только у него. Садисту необходимо стать центром ее вселенной, исключив все остальные связи. Он может отобрать у нее кредитные карточки, контролировать расходы и выдавать наличные, настаивать, чтобы женщина приходила домой в определенное время и строго наказывать ее за опоздания. Практически на любое проявление непослушания или недостаток преданности он отвечает наказаниями.

И на пятом этапе, когда женщина отрезана от остального мира, садист становится ее единственной опорой. Она вынуждена добиваться его любви и внимания, избегать его гнева, хотя всплеск его раздражения вызывает не она, а его настроения и прихоти. Все, что делает садист, все, что он говорит, имеет одну цель: в своих собственных глазах новая жертва должна казаться себе дурной, неумелой, глупой, неполноценной женщиной, постоянно виноватой и заслуживающей наказания. Нами были обнаружены сотни открыток, писем и записок, в которых Карла извинялась перед Полом за свои проступки и обещала больше их не повторять.

Во всех отношениях все эти пять этапов, определенных Роем, оказались очень точной характеристикой жизни Карлы Гомолки после знакомства с Полом Бернардо. Позднее стало известно: пока Кристен Френч держали в плену, умная и находчивая девочка пыталась убедить Карлу помочь ей и бежать вместе. Но Карла к тому времени была уже настолько запугана, одинока и одержима унынием, что не думала ни о чем, кроме гнева Пола и сурового наказания, которое ждет ее за непослушание. Страх пересилил ее отвращение, вспыхивающее при виде изнасилований и унижений невинной девочки, помешал спасти ее, хотя Карла была твердо уверена: Кристен погибнет.

Некоторые родственники и друзья Карлы знали, что Пол иногда поднимает руку на жену, но никто не догадывался о силе этих побоев. Карла всегда изворачивалась, находила причины, объяснявшие появление ссадин и синяков у нее на теле: то упала, то попала в аварию, то в ветеринарной клинике, где она работала, на нее набросилось какое-нибудь животное. Еще до замужества, когда Карла примеряла свадебное платье, двое ее подруг заметили огромные синяки на ее исхудалом теле, но промолчали. Пол постоянно намекал, что когда-нибудь убьет Карлу. Во время своих жестоких эротических игр он даже душил ее той же веревкой, которой задушил двух девочек. Он заставлял Карлу молчать, угрожая, что расскажет ее родителям правду о Тамми. Думать об этом Карле было невыносимо.

Большинство сексуальных садистов – самовлюбленные нарциссисты, и Пол Бернардо не был исключением. Он обожал модную одежду, называл себя творческой личностью и обвинял других в своих неудачах.

Он полагал, что всю жизнь будет идти выбранным путем, подчеркивая свое полное превосходство и контроль над некогда общительной и жизнерадостной женой частыми связями с другими женщинами и приключениями с похищенными девочками-подростками. Он даже мечтал создать колонию рабынь. Прежде чем совершить первое изнасилование, он приобрел привычку подолгу сидеть по вечерам в машине, поставленной так, чтобы смотреть в окна домов, наблюдая, как девочки раздеваются в спальнях. Часто ему удавалось заснять происходящее на видеопленку. Насколько нам известно, никто не замечал подобных поступков Пола и не сообщал о них в полицию. Но, с другой стороны, разве такое сообщение восприняли бы всерьез?

Пола Бернардо погубило обстоятельство, которое мы предсказывали, хотя вряд ли Карла вспомнила о словах Грегга Мак-Крэри, когда связалась с полицией через посредников. Опасность стала для нее неизбежной, а проявления садизма со стороны мужа – очевидными для ее родителей и друзей. И тем не менее, Карла долго колебалась, прежде чем предпринять решительный шаг.

Адвокат начал переговоры об освобождении Карлы под залог в обмен на показания против ее мужа. В течение нескольких недель ее обследовали психиатры из Северо-Западной больницы. Окончательным результатом переговоров стало тюремное заключение сроком на двенадцать лет, одобренное родными Лесли Махаффи и Кристен Френч. Пола Бернардо арестовали 17 февраля 1993 года. Как и следовало ожидать от сексуального садиста, он также оказался эгоистичным трусом. Едва успев попасть в тюрьму, он, как выразился Грегг Мак-Крэри, начал «выбивать слезу»: жаловался властям, заявлял, что боится, как бы другие заключенные не расправились с ним, и просил изолировать его от остальных обитателей тюрьмы – якобы с целью защиты.

Последующий процесс, о котором судья наотрез отказался беседовать с представителями прессы – это разрешено канадским законом, – стал «процессом века». Совершенные преступления приковали внимание канадцев в той же мере, как дело О. Дж. Симпсона в тот же период времени в 1995 году. За долгие недели показаний Карла развернула перед судом всю историю своих взаимоотношений с Полом, упоминая о таких ужасающих подробностях как видеозаписи, которые Пол делал не только в минуты, когда унижал ее, но и когда насиловал и мучил девочек-подростков. Карла рассказала о том, как Пол заставил Кристен смотреть запись изнасилования Лесли, чтобы вызвать у нее страх и сделать послушной. Это Карле Пол велел отрезать длинные черные волосы Кристен. Карла сообщила, что Пол пристально следил за расследованиями дел «насильника из Скарборо» и позднее – «убийцы школьниц», что мы и предполагали.

И как предрекал Грегг, очерчивая его профиль, Бернардо выслушивал все показания без какой-либо эмоциональной реакции или малейшего проявления угрызений совести или других человеческих чувств. Он сожалел только о том, что его в конце концов поймали, и что жена, личная сексуальная рабыня, предала его. Пол признался, что участвовал в изнасилованиях, но заявил, что на самом деле девочек убила Карла. 1 сентября 1995 года, после однодневного совещания, суд присяжных вынес обвинительный приговор по всем девяти пунктам. Два наиболее серьезных – тяжкие убийства первой степени, убийства Лесли Махаффи и Кристен Френч, – заставили присяжных почти автоматически приговорить преступника к пожизненному заключению без возможности досрочного освобождения в течение по меньшей мере двадцати пяти лет.

Преступления, связанные с именем Пола Бернардо, выявили многочисленные упущенные возможности: возможность распознать первые признаки личности преступника, сексуального садиста; возможность поймать «насильника из Скарборо», установив его личность по ДНК, пока он не расхрабрился и не начал убивать; возможность для его измученной жены бросить мужа, пока она сама не стала преступницей; возможность для ее друзей и родственников увидеть то, что было очевидно; возможность для Карлы бежать вместе с Кристен и, самое главное, возможность для двух прелестных и умных девушек вырасти, влюбиться, создать семьи и исполнить многочисленные обещания юности. Увы, возможности эти не были реализованы, и это привело к величайшим трагедиям. Учимся ли мы, аналитики профиля личности, на собственных ошибках? Разумеется. Способны ли мы вновь повторить прежние ошибки? Вполне возможно. Учитывая улики и показания очевидцев, мы бы до сих пор искали двух мужчин – лидера и подчиненного.

Но теперь, думаю, мы по крайней мере запомним, что безропотная женщина-жертва способна стать сообщницей в омерзительном преступлении.

Как я уже упоминал, полиция Торонто вызывала нас по делу об изнасилованиях в Скарборо, и мы с Греггом Мак-Крэри в отдельных случаях давали предварительные консультации. Среди активных методов, которые мы выдвигали в то время, был план «определения мишени», им можно было бы воспользоваться в раскрытии серийных ограблений банков. Этот план вынуждает НС наносить следующий удар там, где этого ждет полиция. Возможно, такая тактика сработала бы, но ее так и не применили. Я упоминаю об этом не для того, чтобы свалить вину на конкретное лицо или учреждение. Я просто предполагаю: если бы все мы были более бдительными, внимательными к событиям, которые не укладываются в общую схему или кажутся странными, возможно, некоторых трагедий удалось бы избежать.

Один из элементов такой бдительности – знание объекта поисков, знание своего реального противника. В 50-х годах, когда нравы были попроще, а Дж. Эдгара Гувера изображали не только неизменно суровым парнем с квадратным подбородком, непримиримым борцом с преступностью, но и в виде строгого, но любящего отца всей американской молодежи, ФБР пользовалось плакатами, чтобы предупреждать детей о возможной опасности. Помню, на одном из этих плакатов изображался мужчина, выходящий из-за дерева и предлагающий пакетик конфет невинному и доверчивому ребенку. Смысл рисунка был ясен: остерегайтесь брать конфеты у незнакомцев.

В то время как намерения, стоящие за этим плакатом, смехотворны, а опасности 50-х годов более очевидны, боюсь, мы на собственном опыте убедились: у нас гораздо больше причин для беспокойства, чем конфеты, предлагаемые незнакомыми людьми. Таков был итог третьего канадского дела, в котором я участвовал. Подобно убийствам Пэрротт, Махаффи и Френч, это дело включало изнасилование и убийство невинного ребенка. Однако обстоятельства и уроки преступления оказались иными, отличаясь друг от друга так же, как первые два дела.

В январе 1985 года, пока я находился в Торонто, давая советы о стратегии обвинения во время процесса по делу Тьен По Су, детективы Джон Шепард и Бернард Фицпатрик из следственного отдела Даремской региональной полиции обратились ко мне с вопросом: не смогу ли я проехать вместе с ними к месту, где недавно был обнаружен труп, и высказать свои мысли по этому поводу? Я смертельно устал, весь день проведя в суде, и теперь мечтал только об одном: вернуться в отель, выпить и отключиться. Детективы уже связались по поводу этого дела с особым агентом Оливером Зинком, затем с координатором группы анализа профиля личности из периферийного отделения в Буффало, и я полагал, что в конце концов дело будет передано в Квонтико. Но услышав подробности, я понял, что должен участвовать в его раскрытии.

3 октября прошлого года девятилетнюю Кристину Марион Джессоп видели покупающей жевательную резинку по дороге домой из школы в городке Куинсвилль, Онтарио, к северу от Торонто. В тот день ее видели в последний раз. Многодневные тщательные поиски, предпринятые полицией и добровольцами, не дали никаких результатов.

Страх сковал маленький мирный городок. Предполагалось, что кто-то, проезжая через город, похитил девочку и увез ее. Мэр и власти города советовали родителям постоянно напоминать детям о том, что следует остерегаться незнакомых людей, не принимать от них ни подарки, ни конфеты. Исчезновение Кристины вызвало ужас. Рождественские праздники в этом году выдались в Куинсвилле невеселыми.

А в самый канун Нового года, когда фермер и две его дочери направились полем в Сандерленд, разыскивая владельца замеченной ими бродячей собаки, все трое наткнулись на маленький труп ребенка, почти разложившийся, раздетый ниже пояса, если не считать белые носки с синей каемкой. Труп лежал в позе лягушки. Остальная одежда, скомканная и разорванная, а также пара кроссовок «Найк» была найдена поблизости. А в холщовой сумке, лежавшей в сухой траве, обнаружили записывающую пластиковую флейту с кусочком липкой ленты, приклеенной ниже микрофона, – ту самую, которую Кристине выдали на занятиях по музыке в день ее исчезновения. Обследование трупа подтвердило: почти разложившиеся останки принадлежали Кристине. Ее несколько раз ударили ножом, а пятна крови и спермы на белье указывали, что девочка подверглась сексуальному насилию. Моя старшая дочь, Эрика, была ровесницей Кристины. По пути к месту обнаружения трупа в полицейской машине два детектива посвящали меня в подробности дела. В тот день в доме Джессопов никого не было. Мать Кристины, Дженет, и ее сводный четырнадцатилетний брат Кеннет отправились к дантисту, а затем проведать главу семьи, Роберта, – он отбывал срок за так называемое «беловоротничковое преступление», преступную махинацию, совершенную лицом, занимающим высокий пост.

Мы знали, что Кристине в день ее похищения была выдана флейта, и ее учительница подтвердила полиции, что девочка обрадовалась этому. Было известно также, что девочка покупала жевательную резинку, а служащий куинсвилльского универмага вспомнил, что видел темную машину чуть поодаль – в ней, как считал весь город, и находился подозрительный незнакомец, похитивший Кристину. Я решил, что этот факт не имеет ничего общего с этим делом. Девочку похитили не с улицы. Мы знали, что она добралась до дома – она поставила велосипед в гараж. Дом находился в семидесяти пяти ярдах от дороги, и, на мой взгляд, незнакомец вряд ли решился бы въехать на подъездную аллею, рискуя быть замеченным, к тому же он понятия не имел, есть ли кто дома. Люди искренне хотели помочь следствию и вспоминали все детали, которые считали относящимися к делу. Это важно, мы благодарны за такую помощь. Но мы должны уметь просеивать все услышанное и отделять настоящие улики от случайных подробностей.

Меня привезли в дом родителей Кристины, которые подробно описали, какой была их дочь. Помню, позднее, в тот же вечер, я сидел на заднем сиденье машины. Вспоминая об осмотре места обнаружения трупа, дома и других мест в городе, относящихся к делу, я сказал детективам:

– Это убийство совершил вовсе не приезжий. Убийца живет здесь, в этом городе. Он давно знал Кристину и жил в нескольких минутах ходьбы от ее дома.

Оба полицейских переглянулись, а затем уставились на меня.

Один спросил:

– А вы не могли бы изложить все это в письменном виде?

Я ответил:

– Сейчас уже час ночи. Я здорово вымотался.

Но, очевидно, для них этот отчет имел большое значение. Поэтому я взял у них диктофон и попросил подвезти к отелю. В номере я улегся в постель, обложился со всех сторон листами отчета судебно-медицинской экспертизы и принялся наговаривать на диктофон свои соображения.

Возможно, причиной тому была усталость, но временами я замечал, что впадаю в транс. Мысленно я живо представлял себе это преступление. О самой Кристине я знал, что она была смышленым, любознательным, полным энтузиазма ребенком. Я понял, что, возвращаясь из школы, девочка искренне радовалась новой флейте, а дома не оказалось никого, с кем она могла бы поделиться восторгом. И она отправилась на поиски кого-нибудь из соседей, чтобы рассказать об этом событии. Ей нужен был слушатель, способный оценить ее успехи в музыке. И кем бы ни был этот человек, заключил я, он и стал убийцей. НС втащил девочку в машину. Он либо отправился окольным путем, либо рискнул проехать через город, где его могли заметить. Так или иначе, он точно знал, куда едет. Ему были хорошо знакомы здешние места, иначе он не выбрал бы пустынные поля в соседнем Сандерленде.

По-моему, то, что случилось дальше, во многих отношениях напоминало трагедию Элисон Пэрротт. В какой-то момент пути Кристина поняла, что они едут вовсе не туда, куда НС пообещал отвезти ее – возможно, проведать отца. Она испугалась, и, наверное, в этот момент преступник вытащил нож, чтобы заставить ее замолчать. Но он не сумел справиться даже с этой невысокой, худенькой девятилетней девочкой, и это свидетельствует о том, что преступник не был профессиональным убийцей. Ситуация возникла случайно, когда сама Кристина предоставила преступнику возможность совершить насилие.

Она была чрезвычайно общительным и дружелюбным ребенком. Возможно, преступник неправильно истолковал ее открытость и энтузиазм и решил, что она не станет противиться его сексуальным домогательствам, которые были частью его фантазии – в ней действовала либо сама Кристина, либо некая незнакомая девочка, еще не достигшая подросткового возраста. Такое нередко случается с сексуально незрелыми преступниками. Вероятно, он начал ласкать ее или принуждать к оральному сексу. Мне казалось, он был близко знаком с родителями Кристины и, когда девочка начала кричать и плакать, понял: она обо всем расскажет матери. Значит, он должен убить ее. Ножевые раны по всему телу свидетельствовали о том, что справиться с жертвой оказалось нелегко. Несмотря на раны и боль, она пыталась убежать. Одно из ребер, как установила судебно-медицинская экспертиза, было сломано от удара ножом.

Возраст описанного мной похитителя составлял двадцать – двадцать пять лет, хотя при таких обстоятельствах определить это довольно трудно. Учитывая его фантазии и то, что преступник с трудом справился с девочкой, он мог быть и человеком постарше, но с заторможенным эмоциональным развитием. Я считал, что полиция уже беседовала с ним.

Беспорядочность ножевых ран еще раз подтверждала: девочка не сдавалась. К тому же эти раны указывали на отсутствие опыта у преступника. По всей вероятности, это убийство было у него первым, хотя я считал, что прежде он обвинялся в нарушении общественного порядка, вуайеризме или небольших поджогах. В случае с более взрослым и опытным НС я бы ожидал такой причины смерти как удушение или травма, нанесенная тупым оружием, – способ гораздо менее хлопотный и более чистый, чем множественные ножевые ранения. Тело обнаружили на значительном расстоянии от места похищения, и это указывало, что преступник пытался убраться подальше от собственного дома, где его хорошо знали. Кроме того, состояние трупа, поза и то, что его ничем не прикрыли, свидетельствовали о сравнительно дезорганизованном преступнике. По этой причине в его внешности должен ощущаться некоторый беспорядок, наверняка он ведет ночной образ жизни, предпочитая спать днем, а его работа, если таковая имеется, не связана с умственной нагрузкой. Скорее всего, за своей машиной он следит без особого рвения, и ее пробег должен быть довольно велик.

Мне казалось, что в этот период жизни НС испытал сильный стресс. Тип и детали преступления не позволяли предположить, женат ли он или находится в длительной связи с женщиной, поэтому надо было искать иную причину стресса. Вероятно, у него возникли проблемы с работой или увольнением. Он мог жить с родителями или со старшими родственниками, которые оказывали на него некоторое давление. Но в чем бы ни состояла суть дела, она наверняка была связана с общей проблемой самооценки. Возможно, у преступника имелись даже физические рубцы, изъяны, нарушения речи, плохой цвет лица или еще какие-нибудь недостатки, из-за которых ему не везло с женщинами-ровесницами. Мне казалось, это один из тех людей, которые охотно играют с соседскими детьми и предпочитают общаться с людьми моложе себя.

Несомненно, во время борьбы с жертвой он перепачкался в крови – следовательно, сразу после убийства он должен был вернуться домой, выкупаться, смыть все следы крови и, вероятно, уничтожить одежду. Каждый, кто со стороны наблюдал бы за преступником в эти минуты, понял бы: что-то случилось. Наблюдатель также заметил бы перемены в его обычном поведении, повышенную нервозность, напряженность, проблемы со сном, употребление спиртного и курение. Если этот человек жил по соседству с домом девочки, его наверняка допрашивала полиция. Чтобы отвести от себя подозрения, он должен был держаться крайне дружелюбно, проявляя желание оказать помощь следствию, а также другими путями пытаться внедриться в следственную группу, чтобы следить за ее действиями. Он не планировал убийство заранее, иначе подготовил бы изощренный план, чтобы избавиться от подозрений. Он не покинул бы город, даже если бы считал, что находится под подозрением, – потому что это стало бы еще одним подтверждением его вины. Кто-то из его окружения мог заметить потребность этого человека вернуться на место преступления, и потому убийца приготовил правдоподобное объяснение – он желает оказать помощь полиции.

Кроме того, я обрисовал ряд активных методов, которые могли бы помочь НС выдать себя. На следующее утро я передал детективам запись, и они немедленно прослушали ее. Вскоре я узнал: причина, по которой Шепард и Фицпатрик заинтересовались моими словами, состояла в том, что один из допрошенных ими свидетелей почти в точности соответствовал моему профилю. Его звали Гай Пол Морин, ему было под тридцать лет, он жил с родителями в доме, расположенном рядом с домом Джессопов. Он увлекался музыкой, играл на кларнете в любительском оркестре, и Кристина хорошо знала его. Кроме крови, неопровержимыми вещественными доказательствами стали крошки штукатурки из его дома и нитки из одежды Кристины.

Его арестовали в апреле 1985 года, хотя во время допроса полиция так и не сумела получить от него признание. Думаю, этот арест вызвал смешанные чувства у всех соседей Морина. Кристину мог убить только незнакомец, тот, кто не знал ее с детства. А Гай Морин вовсе не выглядел чудовищем. Впрочем, это относилось и к Полу Бернардо.

Полиция отправила в тюрьму переодетого служащего, которого подсадили в камеру к Морину – эта тактика считается в Канаде вполне законной. Позднее, полицейский дал показания о том, что Морин явно испытывал чувство раскаяния, но тот впоследствии это отрицал. С этого момента дело приняло неожиданный и тревожный оборот. Оно привело к разводу родителей Кристины, финансовому краху родителей Морина и серьезному заболеванию его отца. На первом суде над Морином, состоявшемся в Лондоне, Онтарио, в начале 1986 года Морин заявил, что ни в чем не виновен, а в середине слушания его адвокат сказал, что если присяжные сочтут его виновным, значит, они не в своем уме. Присяжные оправдали Морина за недостатком улик. Государственный обвинитель подал заявление о пересмотре решения суда, что само по себе было прецедентом, и в июне 1987 года апелляционный суд Онтарио пересмотрел вердикт и вынес решение о новом процессе. На следующий год Верховный суд Канады подтвердил решение апелляционного суда. В конце 1991 года начался второй шестимесячный процесс, результатом которого стал обвинительный приговор, вынесенный после восьмидневного совещания. Морина отправили в Кингстонскую тюрьму. Но в 1995 году анализ ДНК, который было невозможно провести во время совершения убийства, показал, что ДНК Морина из пробы крови не совпадает с ДНК в сперме, обнаруженной на белье Кристины. Морин был освобожден и оправдан. А дело Кристины Джессоп осталось нераскрытым.

Как и служащим правоохранительных органов и родителям, нам досадно видеть такие беспорядочные, двусмысленные результаты. Думаю ли я по-прежнему, что Гай Пол Морин виновен в убийстве Кристины Джессоп? Это решать суду, а не мне. Никто из сотрудников нашего отдела не претендует на способность назвать имя конкретного НС. Все, на что мы способны, – описать тип личности на основании предоставленной нам информации и сообщить, какого рода поведения до и после преступления можно от него ждать. При этом мы надеемся помочь следователям сократить список подозреваемых. Я по-прежнему твердо верю, что Кристину убил человек, живший по соседству, который хорошо знал ее, увлекался музыкой, был эмоционально незрелым, одиноким, страдал заниженной самооценкой и охотно общался с более молодыми людьми и детьми.

Кроме того, я считаю, что по прошествии столь долгого времени условия хранения вещественных доказательств могли быть нарушены, а ведь и труп на месте преступления, и его одежда с самого начала находились в таком плачевном состоянии, что вызывали серьезные сомнения в правильности результатов любого научного анализа.

Вдобавок еще во время первого процесса всплыл целый ряд отвратительных и весьма тревожных откровений, в том числе тот факт, что брат Кристины, Кеннет, который был старше ее на три года, и несколько его друзей подвергали девочку сексуальному насилию с четырехлетнего возраста. Каким бы омерзительным ни показалось это предположение, трудно судить, откуда именно взялись пятна спермы на ее белье. Возможно, анализ ДНК оказался в этом деле отвлекающим моментом, как это иногда случается. Но каковы бы ни были объяснения дела Кристины Джессоп, боюсь, это один из тех трагических примеров, в которых истина и справедливость всегда будут неуловимы.

Из всех преступлений, с которыми я сталкивался за время своей карьеры, насильственные преступления против детей, несомненно, самые тяжелые. Стоит однажды увидеть место преступления или его фотографии, и эту картину вы не забудете никогда. Многое повидав, многое познав на опыте, я с трудом поборол побуждение, когда мои дети были помладше, надеть на них наручники и, приковав к себе или к жене, Пэм, никогда не выпускать их из виду. Проблема состоит в том, как добиться равновесия между чрезмерной опекой и предоставлением детям возможности взрослеть и становиться самостоятельными. Я изводился от беспокойства, когда Эрика в первый раз самостоятельно повела машину или отправилась на первое свидание. Один из моих ближайших друзей по отделу, обычно чрезвычайно добродушный мужчина с прекрасным чувством юмора, в буквальном смысле слова допрашивал приятелей дочери, прежде чем отпустить ее с ними из дома. Просто всем нам довелось слишком многое повидать. Полагаю, самое оптимальное для нас в роли родителей – оставаться настороже, быть осведомленными, давать детям полезные уроки, не запугивая их, не заставляя бояться каждой тени. Мы должны установить стандарт поведения и честности, дав детям понять, что они в любое время могут открыться нам. И я готов первым признать: поддерживать такое равновесие нелегко.

Ничего святого?

Шестилетняя Кассандра Линн Хансен, или попросту Кэсси, жила в Игене, штат Миннесота, южном пригороде Сент-Пола. Она была на год старше моей дочери Эрики, и, когда я увидел на фотографии темно-русые волосы, локонами падающие на плечи, мне захотелось сравнить ее с очаровательной маленькой феей. Улыбки и ямочек на щеках девочки хватило бы, чтобы озарить самый хмурый день.

Вечером 10 ноября 1981 года Кэсси вместе со своей матерью и младшей сестрой присутствовала на семейной ночной службе в помещении цокольного этажа евангельской лютеранской церкви Иеговы в Сент-Поле. Кэсси сказала матери, что ей надо в женскую комнату, вышла в коридор и поднялась вверх по лестнице, разыскивая туалет. На лестнице она встретилась с женщиной, служащей в церкви, и больше Кэсси никто не видел живой. Так и не дождавшись возвращения дочери, ее мать, Эллин, отправилась в женский туалет, включила свет и огляделась. Там было пусто. Она вышла из церкви и несколько раз позвала дочь по имени. К поискам подключились другие люди. Кэсси так и не удалось найти, и они вызвали полицию. На следующее утро ее тело, в том же самом нежно-голубом платьице, обнаружили в закоулке Дампстера, за авторемонтной станцией на Гранд-авеню, примерно в трех милях от церкви. Туфельки девочки из черной искусственной кожи с пряжками были найдены валяющимися отдельно, на расстоянии двух кварталов. Бесследно пропали только заколки, которыми были подхвачены волосы Кэсси.

Убийство этой малышки входит в число самых душераздирающих трагедий, с которыми мне доводилось сталкиваться. И в то же время в его раскрытии была применена стратегия активных действий с привлечением к участию в них наиболее преданных своему делу и смелых граждан. Жители города мгновенно отреагировали на убийство Кэсси вспышкой ужаса, отвращения и скорби. Если милого и жизнерадостного ребенка похитили прямо с церковной службы, из дома Господня, и лишили жизни, существует ли на свете хоть что-нибудь святое?

Медицинская экспертиза не нашла доказательств тому, что Кэсси была изнасилована, хотя маленькие пятнышки спермы и несколько лобковых волос прилипли на уровне бедра к ее темно-синим колготкам.

Сперма относилась к крови группы 0 – полезная информация, поскольку кровь Кэсси принадлежала к группе В. Причиной смерти назвали лигатурное удушение, вероятно, девочку задушили ремнем шириной в два с половиной дюйма, судя по следам на шее. Ссадины на груди указывали, что еще один ремень стягивал верхнюю часть ее тела. Имелась и еще одна подробность, которую полиция держала в секрете как «контрольную», чтобы выявить любые ложные признания: на голове и лице шестилетней Кэсси оказались многочисленные царапины и следы ударов. Родители Кэсси расстались, она жила с матерью.

Полиция быстро выяснила, что ни один из родителей не причастен к похищению. Эллин рассказала следователям, что научила Кэсси громко кричать, если почувствует угрозу со стороны незнакомого человека, и девочка твердо усвоила урок. Незадолго до похищения Кэсси увидела, как ее четырехлетняя сестра Ванесса разговаривает с каким-то незнакомцем, и силой увела ее домой.

Как это часто бывает, показания свидетелей были путаными и противоречивыми. Женщина, встретившая Кэсси на лестнице в церкви, припомнила, что видела белого мужчину лет пятидесяти – шестидесяти с седыми, оттенка «соли с перцем», волосами, в очках в темной оправе на строгом лице. Агент по продаже недвижимости, находившийся во время похищения на улице, в квартале от церкви, заметил белого мужчину лет тридцати, несущего неподвижного ребенка – кажется, девочку лет шести или семи. Позднее похожего по описанию человека видели близ аллеи, ведущей к Дампстеру, где был обнаружен труп Кэсси. Полицейское управление Сент-Пола тщательно расследовало это дело, воспользовавшись услугами периферийного отделения ФБР из Миннеаполиса и разработав несколько многообещающих версий. Но прошли рождественские праздники, наступил Новый год, а преступника так и не удалось арестовать. Об этом мечтали все. Каждый стремился найти убийцу малышки.

В конце февраля 1982 года особые агенты Билл Хэгмайер и Брент Фрост из Миннеаполиса связались со мной и попросили помощи. Тогда я впервые работал с Биллом. Затем, на протяжении года, его перевели в отдел поведенческой науки в Квонтико. Когда я чуть не умер в Сиэтле в декабре 1983 года, Билл организовал сбор средств, чтобы привезти ко мне моих жену и отца. Позднее он присоединился к вспомогательному следственному отделу и вскоре стал одним из самых опытных сотрудников – еще до того, как я вышел в отставку весной 1995 года. Теперь он возглавляет отдел серийных убийств и похищений детей в Квонтико. 3 марта, проанализировав все относящиеся к делу материалы, я обрисовал составленный мной профиль на продолжительном совещании с Биллом, Брентом и представителями полиции Сент-Пола, занимающимися этим делом. Капитан Дональд Труйен возглавлял отдел убийств и преступлений на сексуальной почве и в январе посетил семинар по расследованию сексуальных преступлений, проводившийся в Квонтико, там он и услышал выступление одного из сотрудников нашего вспомогательного следственного отдела. На совещании присутствовали также заместитель начальника Роберт Лабат, лейтенант Ларри Макдональд и сержанты Роджер Нидхэм и Даррелл Шмидт. Как было заведено у нас в Квонтико, единственное, о чем я не стал расспрашивать следователей, была какая-либо информация о подозреваемых. Я хотел оставаться объективным, а мой профиль должен был основываться исключительно на предоставленных мне уликах.

Учитывая характер самого преступления – похищение из церкви, – я полагал, что мы имеем дело с белым мужчиной с длинной историей влечения к детям: вероятно, продолжающейся в течение всей его жизни. Я не сомневался: преступление почти наверняка совершил человек того же цвета кожи, что и Кэсси, но это не было случайное, неожиданное похищение с улицы, хотя само по себе оно и относилось к категории «преступлений случая». Этот человек часто посещал места, где, как он знал, будут дети, где он мог без труда наблюдать за ними, быть рядом, и где бдительность родителей притупляется. При построении профиля личности преступника труднее всего определить возраст, поскольку эмоциональное развитие человека и его жизненный опыт не всегда соответствуют реальному числу прожитых им лет. Но хотя я и знал из практики, что патологическая тяга к детям проявляется в двадцать пять лет, мне казалось, что преступнику должно быть по меньшей мере тридцать. Однако я предупредил, что строить поиски на этой детали не стоит. Четыре месяца назад я закончил работу по нашумевшему делу «убийцы-следопыта», который выслеживал женщин, гуляющих в лесопарках к северу от Сан-Франциско. Особенности преступления указывали на белого мужчину лет тридцати. Когда Дэвид Карпентер, учитель-ремесленник из Сан-Хосе, был арестован за свои преступления, ему было пятьдесят лет. Но впервые обвинение в половых преступлениях было предъявлено Дэвиду, когда ему исполнилось двадцать пять – именно такой возраст мы и предсказывали. Во всяком случае, независимо от возраста, я считал, что убийца Кассандры Хансен не раз совершал половые преступления по отношению к детям, хотя они были гораздо менее серьезными, чем убийство. Он сумел вынести девочку из церкви быстро и ловко, что свидетельствовало об определенном уровне зрелости и искушенности. Возможно, он даже испытывал некий трепет азарта, похищая девочку из церкви (я беседовал с целым рядом похитителей детей, и они признавались, что считали своего рода подвигом умение выманить ребенка, скажем, из многолюдного универмага так, чтобы никто не заметил и не остановил их). Но если обстоятельства дела свидетельствовали о зрелости и искушенности преступника, то выбор жертвы ясно указывал на его неспособность общаться на равных с ровесниками. Есть люди, которые не в состоянии найти общий язык с восемнадцатилетними или с людьми, более близкими им по возрасту. Они чувствуют себя уверенно только с беспомощным ребенком. Убийце «посчастливилось» похитить и убить девочку. По-моему, Кэсси была его избранной жертвой, но то же самое он мог сделать с мальчиком, если бы тот оказался подходящим и доступным. И в то же время преступник мог быть женатым или находиться в длительных отношениях с женщиной, но эти отношения вряд ли были зрелыми и крепкими, и потому неудивительно, если он нашел такую же незрелую и зависимую женщину, каким был сам.

Артур Шоукросс, насиловавший и убивавший проституток в Рочестере, Нью-Йорк, отбывал предыдущий пятнадцатилетний срок тюремного заключения (по-моему, чересчур короткий) за нападение и убийство мальчика и девочки. Когда же Шоукросс убивал проституток, он имел работу, был женат и встречался с любовницей. Я объяснил следователям, что, по-моему, расположение церкви имеет особое значение для определения характера НС. Возможно, он даже не понимал, почему отправился к церкви, сделав это не сознательно. Он мог вообразить, что находился поблизости по религиозным причинам, чтобы обратиться к Богу. Он мог считать себя высоконравственным человеком, совершившим убийство только потому, что так велел ему Бог. Возможно, мы имели дело с параноидальным шизофреником – по крайней мере, я подозревал у него галлюцинации или бред. И эти религиозные галлюцинации могли быть связаны с его фантазиями о детях. Когда вы наконец разыщете этого человека, объяснял я, не удивляйтесь, если найдете у него подробные дневники и альбомы с вырезками, возможно, даже со стихами, связанными с его влечением к детям или же к конкретному ребенку. Кроме того, сказал я, вы найдете одну или несколько Библий со множеством подчеркнутых отрывков и/или аккуратных пометок на полях. Скорее всего, это одинокий человек, с заниженной самооценкой, возможно, с избыточным весом. Если он сумел бесшумно вынести отбивающегося ребенка из церкви, значит, он высок ростом и силен, но его не назовешь привлекательным. Если ему лет двадцать или, скорее, тридцать, у него наверняка имеется какой-то физический изъян или нарушения речи, из-за которых он чувствует себя неловко. Если же ему лет сорок – пятьдесят, то он должен быть тучным, с выпирающим животом и лысиной. У него мало друзей, а близких друзей нет совсем, поэтому он главным образом общается со своими дневниками и альбомами для вырезок. Люди такого типа иногда даже записывают свои мысли на аудио– или видеопленку – например, снимают, детей, выходящих из школьного автобуса, и делают замечания относительно конкретного ребенка. Если НС встревожится, заметив, что оказался в числе подозреваемых, он спрячет весь этот материал, но уничтожит его только в случае крайней необходимости: для него это увлечение всей жизни.

Преступник такого типа будет пристально следить за ходом расследования. В свой альбом он будет помещать каждую газетную вырезку, какую только сможет найти, особенно те, в которых есть фотографии. Снимок Кэсси, который показывали мне в полиции, также был опубликован в газетах, и я не сомневался, что преступник сохранил его.

Он с легкостью мог явиться на похороны ребенка, возможно, даже подходил к могиле. Вероятно, он взял у девочки какую-нибудь вещь на память – я отметил, что заколки Кэсси пропали – и, как некоторые из подобных убийц, мог пожелать вернуть их и «побеседовать» со своей жертвой, придя к ней на могилу. Или же он мог отдать эти «сувениры» другому ребенку таком случае он «переносил» на этого ребенка влечение к погибшей девочке. Место, где был найден труп, я считал символическим. Бросив девочку среди мусора, когда с ней было покончено, преступник, по сути дела, заявлял, что имеет право поступить с ней, как пожелает, что его действия оправданы. Этот поступок наверняка был связан с его религиозными настроениями. Прямой контакт с Богом помог ему дать разумное объяснение убийству и справиться со своими чувствами. Либо Богу требовалась помощь НС, чтобы забрать эту чистую душу на небеса, либо девочку следовало наказать и отделить от остальных живущих, и в этом преступник послужил орудием Божьим. По этой причине он, вероятно, начал посещать церковь чаще, чем прежде. Это был один из способов справиться со стрессом. Другим способом наверняка стали употребление алкоголя или наркотиков.

Если место преступления выбрано столь символично, можно ожидать, что преступник вернется к нему, или придет на кладбище, или посетит еще какое-нибудь место, связанное с жертвой и преступлением. Установление надзора часто приводит к положительным результатам – вот почему я предложил периодически напоминать в СМИ о том, где похоронена Кэсси.

Мне показалось, что убийца принадлежит к числу серийных и, как у большинства из них, у него имеется значительный стресс-фактор, возникший за несколько часов, дней или недель до преступления. Два наиболее распространенных фактора, как я уже говорил, связаны с работой и личными взаимоотношениями – точнее, потерей того или другого, – однако любые трудности, в особенности экономические, способны вызвать вспышку насилия. И суть заключается в том, что стресс-фактор представляет собой нечто, с чем НС не в состоянии справиться. У него возникает чувство, что с ним обошлись несправедливо, что мир ополчился против него. А потом – я уверен, в прошлом этот преступник покушался на растление детей или совершал половые преступления, – когда представилась возможность, он незамедлительно и инстинктивно перешел к действиям: он увидел ребенка, рядом с которым не было взрослых, а риск оказаться замеченным и остановленным был невелик, Я объяснил полицейским: независимо от того, есть ли у них подозреваемые или нет, они должны публично объявить, что расследование идет успешно. Я предложил заместителю начальника полицейского управления Лабату выступить по телевидению, заявив: даже ценой своей карьеры он будет способствовать раскрытию этого дела и тому, чтобы убийца получил по заслугам, – это окажет на преступника эмоциональное давление.

НС наверняка почувствует это давление. И, как я уже упоминал, прибегнет к употреблению алкоголя, пытаясь выйти из стресса, что вряд ли поможет. Преступник может признаться в содеянном кому-нибудь, и тогда этот человек окажется в опасности. Убийца будет постепенно приходить в отчаяние, вычисляя, сколько времени должно пройти после преступления для того, чтобы ему перестал грозить арест, или прикидывая, как нити расследования будут подбираться к нему. Это отчаяние может с легкостью вылиться в еще одно преступление.

Когда у полиции есть подозреваемый, я предлагаю применить тактику более сильного давления. Джон Уэйн Гэси стал главным подозреваемым в деле об исчезновении юношей в окрестностях Чикаго. Полицейские Де-Плейна открыто установили за ним надзор, преследуя Гэси повсюду. Поначалу этот человек, работавший подрядчиком на строительстве, не воспринимал слежку всерьез, даже приглашал двух детективов поужинать. Зная, что полиция не станет задерживать его по какому-нибудь заурядному обвинению, он развлекался, открыто нарушая правила дорожного движения и куря марихуану. Но давление продолжало расти, и в конце концов Гэси не выдержал. Он пригласил полицейских к себе домой, и они сразу почувствовали трупный запах. Гэси задержали по обвинению в хранении наркотиков, получили санкцию на обыск и обнаружили первые из тридцати трех трупов, спрятанные в доме.

Я был убежден, что и в нашем случае подобная тактика сработает. Подозреваемый направляется в церковь – полиция следует за ним. Он отправляется в ресторан – за ним следят и в ресторане. Пусть он увидит, как полицейские стучат в дверь к его соседям. Я даже предложил припугнуть его: пусть кто-нибудь из сотрудниц полиции регулярно звонит ему, всхлипывает, а потом вешает трубку.

Надо расшевелить свое воображение и не дать подозреваемому сорваться с эмоционального крючка.

Преступник такого типа наверняка ведет ночной образ жизни. Подъехав к его дому ночью, полиция непременно увидит свет в окнах. Преступник обязательно будет бродить или ездить по округе после наступления темноты. Он не сбежит из города, боясь насторожить следователей, и к тому же он отчасти оправдывает свои действия. В то время существовал метод, известный под названием оценки психологического стресса (или ОПС), который был популярен в определенных кругах правоохранительных органов, особенно на Среднем Западе. При использовании специфических средств наблюдения и электронных устройств, таких, как детектор лжи, ОПС предназначался для выявления лжи во время допроса. Лично я не слишком доверяю подобным методам, особенно при работе с субъектами, которые мысленно уже оправдали свои преступления. Этот метод не принес бы никакой пользы следователям, если бы преступника начали расспрашивать об убийстве девочки. Значимые ответы, по-моему, мог бы вызвать только один ряд вопросов – касающихся того, что преступник мастурбировал перед жертвой, поскольку мы нашли пятна спермы на ее колготках.

Как только я описал тип личности человека, которого я по объективным причинам считал виновным в похищении и убийстве Кэсси Хансен, полицейские сообщили, что в ходе расследования они провели более пятисот допросов и составили список из 108 возможных подозреваемых.

Один из этих их подозреваемых заметно выделялся из общего списка.

– Этот человек соответствует по меньшей мере десяти важным пунктам вашего описания, – заметил капитан Труйен.

Подозреваемым, о котором шла речь, оказался пятидесятилетний белый водитель такси ростом около шести футов по имени Стюарт У. Ноултон. Полицейские обратились к нему, заметив его возле церкви в день исчезновения Кэсси, но он отказался отвечать на вопросы и давать показания на детекторе лжи. У этого коренастого человека были коротко подстриженные седые волосы и залысины, он носил очки. Полицейские сообщили мне, что часто видели его возле храмов, и к тому же он был замечен в покушении на совращение детей, в том числе и собственных. После нашего совещания полиция сосредоточила на нем внимание как на главном подозреваемом, отодвинув остальных на задний план.

Однако, чтобы предъявить Ноултону обвинение, подозрений было недостаточно, и он по-прежнему оставался на свободе. Но за три недели до нашего совещания, возвращаясь домой, Ноултон случайно попал под машину. Половина ноги его была серьезно травмирована, и он был помещен в реабилитационную больницу округа Рэмси, поэтому следить за ним было пока нетрудно.

Лицо, связанное со Стюартом Ноултоном, также находилось в реабилитационном центре во Флориде, близ Орландо. Эту женщину звали Дороти Ноуга. Когда убили Кэсси, она работала массажисткой в Сент-Поле. Работа ей не очень нравилась, но ей платили около 2000 долларов в неделю – вполне достаточно, чтобы ее муж мог оставаться дома и присматривать за четырьмя детьми. Согласно истории, составленной следователями из обрывков информации Ноултон впервые появился в сауне Ли Ленор, где работала Ноуга, 11 ноября 1981 года, через день после похищения и обнаружения трупа Кэсси. Он попросил Дороти засвидетельствовать его алиби в случае, если ему предъявят обвинения, так как во время похищения он находился неподалеку от церкви. Ноуга не нашлась, что сказать, но взяла его визитную карточку с его адресом и номером телефона.

Дороти потрясло известие о гибели девочки, но она не связывала с ней просьбу Ноултона. И тут она принялась вспоминать о других своих клиентах, которые признавались ей, что часто мечтали о сексе с детьми. В интимной обстановке комнаты для массажа у многих мужчин возникало желание исповедаться перед Дороти. И она позвонила в полицию, не называя своего имени.

Спустя несколько дней Дороти Ноуга, которая так и не смогла избавиться от мыслей об этом преступлении, решила, что должна принять в расследовании личное участие, поскольку владеет полезной информацией. На этот раз, позвонив в полицию, она назвала свое имя и согласилась ответить на вопросы следователей. Во время беседы фотография Ноултона случайно выскользнула из папки на пол. Ноуга узнала в изображенном на фотографии человеке клиента, приходившего к ней на массаж на следующий день после убийства. Она спросила, включен ли он в число подозреваемых. Следователи ответили утвердительно и добавили, что Ноултон отказался разговаривать с ними.

Возможно, он согласится поговорить с ней, заметила Дороти Ноуга, и предложила позвонить Ноултону Полицейские отказались от этого предложения, дабы не выслушивать обвинения в применении незаконных способов получения информации в случае, если Ноултон связался с адвокатом и тот запретил ему отвечать на любые вопросы.

Но как только полицейские ушли, Дороти Ноуга решила: она лучше знает, что надо делать, и набрала номер, указанный на визитной карточке Ноултона. Дороти Ноуга была уверена, что сумеет заставить этого человека разговориться. Тридцатидвухлетняя массажистка была хорошей слушательницей, ей почти всегда удавалось вызвать мужчин на откровенность. Так она и сделала. Вскоре она начала почти ежедневно беседовать с Ноултоном по телефону, некоторые из этих разговоров продолжались по нескольку часов. Он казался ей одиноким и отчаявшимся человеком, необычно встревоженным убийством маленькой Кэсси Хансен. Дороти Ноуга считала, что она на верном пути.

Но в то же время избранный ею способ оказался изматывающим и в чем-то неприятным. Ноултон часто говорил так, словно они были влюблены друг в друга, и Дороти Ноуга было неловко направлять его по этому пути. «Эти беседы настолько угнетали меня, что мне хотелось бросить трубку, сесть и заплакать», – говорила она позднее репортеру «Сент-Пол Диспетч». Но у самой Дороти было четверо детей, и ее искренне тронула история Кэсси и ее скорбящих родных. Ей хотелось уберечь других людей от подобного ужаса. В одной из бесед Ноултон признался в том, что убил Кэсси. Это вдохновило Дороти, она решила продолжать разговоры и записывать их на магнитофон. Узнав об этом, полиция одобрила ее действия. Но с тех пор как Дороти стала записывать разговоры, Ноултон ни разу не упомянул о своей роли в смерти Кэсси, хотя и продолжал заговаривать об этом убийстве.

13 декабря, спустя немногим более месяца после убийства, разговоры надолго прекратились. Дороти перешла работать в сауну при центре «Комфорт». И тут на нее было произведено нападение. Дороти очнулась уже в палате больницы в Сент-Поле, в медицинском центре Рэмси (туда же в свое время привезли Стюарта Ноултона), и увидела у постели свою рыдающую мать. Дороти несколько раз ударили ножом, у нее было рассечено горло. Нападающий оставил ее, истекающую кровью, на полу. Врачи говорили, что она выжила чудом. Возле палаты установили круглосуточную охрану. Дороти приблизительно описала человека, напавшего на нее. Ей показали фотографии возможных подозреваемых. Выбран был один из мужчин, но вскоре отпущен на свободу за недостаточностью улик.

Полиция немедленно заподозрила Ноултона, и, когда мне сообщили о случившемся, я сказал, что это правильно. Ноултон исповедался перед Дороти, чтобы облегчить собственный стресс, но по мере того, как этот стресс нарастал, он понял, в каком уязвимом положении оказался. Единственным выходом было устранить Дороти. Свидетелей преступления не нашлось, улик тоже, а Дороти Ноуга ничего не могла более припомнить. Выписавшись из больницы, она вместе с семьей переехала во Флориду, чтобы продолжать лечение и оказаться вне досягаемости для преступника, который наверняка пожалел о том, что не сумел довести дело до конца.

Но не менее важное значение имели беседы между Стюартом Ноултоном и женщиной, с которой он недавно познакомился. Дженис Реттман, ровесница Дороти Ноуга, была директором жилищного информационного офиса Сент-Пола. Эта должность сопряжена с огромной ответственностью, и Дженис Реттман, миниатюрную энергичную блондинку, знали в правительственных кругах города как умелого и опытного администратора.

Реттман познакомилась с Ноултоном 16 марта 1981 года, за восемь месяцев до похищения и убийства Кэсси Хансен. Он пришел к ней и заявил, что его хотят выселить из квартиры в муниципальном доме, одном из тех, что были построены по жилищному проекту Рузвельта. Жена бросила его, забрав с собой двоих детей, и выплату пособий и выдачу продуктов, с помощью которых они сводили концы с концами, им прекратили. Сам Ноултон только недавно начал работать таксистом, он побывал в нескольких церквах и агентствах социальной службы, но нигде ему не смогли помочь. Причиной предстоящего выселения, как выяснила Реттман, были две жалобы на Ноултона. Первая была подана прошлой осенью. Ноултон пригласил тогда к себе в квартиру двух четырнадцатилетних девочек – поиграть в карты. И начал рассказывать им, откуда берутся дети, заговорил о сексе, контроле над рождаемостью и менструации. Он пообещал показать свой половой орган. Когда родители девочек сообщили об этом инциденте в полицию, та в свою очередь проинформировала муниципальную жилищную службу, и Ноултона предупредили, что в случае повторения подобной жалобы его выселят. Позднее, в феврале, Ноултон попросил девятилетнюю девочку снять трусики. Девочка перепугалась, и в результате серьезной психической травмы у нее появились возобновляющиеся ночные кошмары. В то время Ноултон снимал квартиру в двух кварталах от женского приюта, где находились его жена и дети.

В разговорах с Реттман Ноултон без стеснения упоминал о своем сексуальном влечении к детям. Хотя прежде Реттман не попадала в подобные ситуации, она инстинктивно решила не называть ему своего настоящего имени и представилась как Дженис Ривер. Она подчеркнула, что ее долг – сообщать обо всех подозрительных случаях противоправного обращения с детьми властям и сказала: «По-моему, вам нужна помощь».

В органах защиты детей ее известили, что на Ноултона поступали и другие жалобы, но что им ни разу не удавалось найти весомые улики, чтобы предъявить ему обвинения. Когда Реттман услышала в программе новостей о том, что нашли труп Кассандры Хансен, она сразу же вспомнила того мужчину, который приходил к ней в марте. Он тогда упомянул, что побывал в разных церквях, и что квартира, которую он снимает, находится всего в десяти кварталах от евангельской лютеранской церкви Иеговы. Спустя несколько дней Реттман зашла к Стюарту Ноултону, чтобы выяснить, как у него дела с жильем. Он показался ей растерянным и разговаривал нехотя. Однако через два дня он сам побывал у нее. С тем же пылом, который он продемонстрировал во время первой встречи, Ноултон сообщил, что незадолго до визита Реттман его квартиру обыскивала полиция, и что он от возмущения был не в состоянии говорить с ней. Он сказал, что пережил адские муки, что ему страшно одиноко, и нужен собеседник, с которым он бы мог выговориться.

Зная, что полиция пыталась собрать информацию о Ноултоне, но столкнулась с затруднениями, Реттман, как Ноуга, решила принять участие в этом деле. «Нельзя допустить, чтобы дети страдали, – позднее говорила она Линде Коль из «Сент-Пол Диспетч». – Каждый взрослый несет ответственность за благополучие детей. Если я могла помочь полиции предать этого человека правосудию или сделать так, чтобы больше он никогда не приближался к детям, – значит, я поступила правильно, и только это имело значение. Все мы отвечаем за наших детей, родных и чужих». Я твердо верю: если бы большинство граждан разделяло бы убеждения Дженис Реттман, мы бы уже давно жили в гуманном обществе.

Будучи сотрудником муниципальной службы, Реттман явилась к начальнику полицейского управления Уильяму Маккатчену и предложила помощь. Как и в случае с Дороти Ноуга, Ноултон принялся изливать душу в беседах с Дженис Реттман по телефону. Он рассказывал о приставаниях к детям, обвинениях, в результате которых его выселили, о проблемах с женой и невозможности найти постоянную работу, о том, как год назад он сделался верующим, выслушав проповеди Джонни Кэша. Реттман записывала беседы, затем перепечатывала и относила в полицию. Чем больше информации полиция получала о Ноултоне, тем яснее становилось: «досье», собранное Реттман, в точности соответствует составленному мной профилю.

Почти убийственное нападение на Дороти Ноуга значительно повысило ставки. Несмотря на страх, Реттман помнила о том, что случилось с Дороти, делала копии своих записей и отдавала их на хранение – на случай, если с ней произойдет нечто подобное. Что заставило Реттман пойти на такое напряжение психики и такой риск? Что отличало ее, скажем, от тридцати восьми соседей, которые пальцем не пошевелили, слыша, как Уинстон Мосли убивает Китти Дженовес у ее квартиры в фешенебельном Кью-гарденс, в Куинсе, утром 13 марта 1964 года? На поверхности лежат благовидные ответы: Реттман имела диплом социального работника. Шесть с половиной лет она проработала добровольцем в организации VISTA. По натуре она склонна к приключениям и в восемнадцать лет покинула свой дом в Техасе, чтобы получить образование. Но ни в одном из них и словом не упоминается о внутренней системе ценностей, которая и привела женщину к принятию такого мужественного решения. Реттман участвовала в деле потому, что считала такой поступок правильным, как и Дороти Ноуга.

Много лет я изучал сложную мотивацию преступников и пришел к выводу: в большинстве случаев все предшествующее воздействие разных факторов на человека выливается в один ключевой элемент: способность совершить преступление. Подобно этому, высоконравственные убеждения человека приводят его к простому решению: принять участие в деле. Все мы отвечаем за свои поступки.

Ноултон так и не признался Реттман в том, что он убил Кэсси, но он казался одержимым этой трагедией, и упоминания о ней в беседах повергали Дженис Реттман в дрожь. Ноултон говорил, что ему было «видение» об этом случае, что он каким-то «шестым чувством» понимает, что убийство Кэсси Хансен и нападение на Дороти Ноуга взаимосвязаны. Он обсуждал с Реттман всевозможные подробности, в том числе способ избавиться от трупа.

В одном из этих разговоров он допустил роковой промах.

Он упомянул, что Кэсси Хансен перед смертью избили – этот факт полиция держала в тайне, как контрольный. Вскоре после этого откровения Ноултон был сбит машиной и лишился нижней части ноги. Реттман навещала его в больнице, а позднее – в окружном санатории Рэмси. Иногда она прихватывала с собой диктофон, спрятанный в сумочке, позднее ее снабдили потайным микрофоном. Реттман пошла даже на то, что несколько раз надевала черные туфли из искусственной кожи, напоминающие туфельки, в которых была похищена Кесси. Эта идея всецело принадлежала Реттман.

Когда в полиции мне рассказали о ее действиях, я ответил, что это абсолютно верный способ воздействия на «несговорчивого» подозреваемого, и предложил несколько других приемов, которые могли оказаться плодотворными. К примеру, Реттман могла подарить Ноултону красивый дневник, куда бы он записывал свои мысли.

Ноултон заявлял о своей непричастности к убийству и покушению, но в то же время говорил Реттман, что не прочь «пропустить двойную порцию» где-нибудь в городе. Это была ключевая информация, означающая еще одну попытку преступника справиться со стрессом. Я вспомнил о ней три года спустя, когда в кабинете шерифа Джима Меттса в округе Лексингтон, Южная Каролина, допрашивал темноволосого, грузного и бородатого помощника электрика по имени Ларри Джин Белл. Надежное сочетание хорошего профиля, активных следственных действий, первоклассной работы полиции и анализа улик, а также редкая смелость родственников жертв помогли арестовать Белла за вопиющее злодеяние – убийство семнадцатилетней Шари Фей Смит и девятилетней Дебры Хелмик. Я знал, что шансы на признание близки к нулю. В Южной Каролине не отменена смертная казнь, а в распоряжении следователей не так-то много рекламных трюков, убеждающих обвиняемого приобрести билет в один конец на электрический стул. У нас оставалась единственная реальная возможность – предложить ему благоприятное оправдание или объяснение причин преступления.

И потому я заговорил о том, что в натуре каждого человека есть хорошая и дурная стороны. Судьям и присяжным в суде предстояло узнать его только как хладнокровного убийцу. Я давал ему возможность рассказать о своей второй стороне.

– Ларри, признайся как на духу, – попросил я, – ты сделал это?

Со слезами на глазах он ответил:

– Все, что мне известно – сидящий здесь Ларри Джин Белл не мог этого сделать, но плохой Ларри Джин Белл мог.

Я понял, что мы подошли почти вплотную к признанию. Но версия государственных обвинителей, возглавляемых прокурором округа Доном Мейерсом, оказалась убедительной. После почти месячного процесса присяжным понадобилось меньше часа, чтобы признать Белла виновным в похищении ребенка и убийстве первой степени. Его приговорили к смертной казни на электрическом стуле. Через одиннадцать лет после убийства рано утром 4 октября 1996 года Белла наконец казнили.

В мае 1982 года, после того как полиция сосредоточилась на Стюарте Ноултоне как главном подозреваемом и применила продуманную активную технику ведения дела, в полицию Сент-Пола пришла Дороти Ноуга и сообщила следователям, что она вспомнила подробности того дня, когда на нее было совершено нападение. Она сказала, что Ноултон появился в сауне, где она работала, и гневно обвинил ее в предательстве. Он поведал, что остановился у евангельской лютеранской церкви Иеговы, чтобы зайти в туалет, и видел маленькую девочку, которая в полном одиночестве шла к женскому туалету.

Он дождался, когда она выйдет, рассказывала дальше Ноуга, и предложил поиграть с ним в коридоре, а затем вытащил Кэсси из церкви туда, где была припаркована его машина. Он заигрывал с девочкой, заставил потрогать свой половой орган, а затем принялся тереть им между ее бедер. Это вызвало у Ноултона ощущение эйфории. Но девочка продолжала плакать, и потому он зажал ей ладонью рот, а когда опомнился, она уже не дышала. По крайней мере, так сам Ноултон объяснял случившееся.

По словам Дороти, после этого признания он выхватил нож, погнался за ней по комнате и ударил в шею. Тут Дороти и потеряла сознание. 26 мая полиция Сент-Пола сочла, что имеет достаточно веские причины просить разрешение на обыск, и вскоре получила его. (До сих пор подробности следствия держались в тайне от журналистов, которые широко освещали трагедию.)

Признание Ноултона объясняло причину появления спермы на колготках Кэсси, а Ол Робийяр из лаборатории ФБР подтвердил, что лобковые волосы, обнаруженные на ее трупе, и волосы с головы, приставшие к ее свитеру, принадлежат Ноултону. При микроскопическом исследовании на волосах были замечены проявления редкой болезни, известной под названием «окольцованных», или «перевязанных», волос, при которой различные части волоса выглядят более светлыми или темными. Тип крови Ноултона также соответствовал типу, к которому принадлежали пятна спермы на одежде Кэсси.

Стюарт Ноултон был обвинен в похищении и убийстве Кассандры Хансен. Его поместили в психиатрическую больницу штата, обследовали и сочли, что он в состоянии предстать перед судом. По его собственному требованию его дело слушал судья, а не присяжные. Судья округа Рэмси Джеймс М. Линч вел заседание. Томас Пош возглавлял команду обвинителей. Филипп Вилом и Джек Нордби защищали Ноултона и вели переговоры о том, чтобы убийство было отнесено к категории второй степени тяжести, но без признания вины.

Пош наотрез отказался согласиться на предложение адвокатов. Дана Маккарти, присутствовавшая с сыном на той же семейной вечерней службе, во время которой пропала Кэсси, подтвердила, что видела, как какой-то мужчина поднимался по лестнице сразу после того, как по ней прошла девочка. На суде она узнала в Стюарте Ноултоне неизвестного, которого видела в тот вечер. Когда пришла очередь Дженис Реттман давать показания и ее спросили: «Клянетесь ли вы говорить правду, только правду, и ничего кроме правды?», она показала судье большой палец и ответила: «Само собой». Ее выступление и то, как она держалась и действовала, произвели внушительное впечатление. А слова Ноултона работали против него. Он заявил, что вел такси в то время, когда была похищена Кэсси. Как водитель он был обязан делать записи о маршруте, которые по крайней мере сделали бы более убедительным его мнимое алиби. Но Ноултон утверждал, что записи находились в дипломате, похищенном одним из пассажиров, и что он не может вспомнить, где побывал той ночью.

Дональд Уэлен-младший, диспетчер таксопарка, сообщил суду, что в тот вечер он несколько раз пытался связаться с водителем, но так и не сумел. Патриция Джонс, менеджер конкурирующей таксомоторной компании, заявила, что Ноултон пытался купить у нее чистые путевые листы в тот день, когда было найдено тело Кэсси, хотя Уэлен заверил суд, что в его компании можно было без труда взять такие листы. На суде также всплыл тот факт, что Ноултон провел некоторое время в психиатрической лечебнице в Траверс-Сити, Мичиган, после покушения на растление семилетней девочки.

Процесс продолжался тринадцать дней, включал выступления сорока восьми свидетелей и представление более сотни вещественных доказательств. Ноултон предпочел не давать показания. В завершение процесса судья Линч признал Ноултона виновным в убийстве первой степени и половом преступлении второй степени и приговорил его к пожизненному заключению. По законам Миннесоты на условно-досрочное освобождение он мог надеяться не раньше 2001 года. Ноултон слушал решение суда нетерпеливо, а затем в десятиминутном невнятном заявлении вновь принялся утверждать, что невиновен. «Бог свидетель, в тот день я не похищал Кассандру Линн Хансен из церкви!» – уверял он судью. Любопытно отметить: он не отрицал убийство, что могло быть сложным механизмом психологической защиты.

Не признаваясь ни в чем, он также подчеркивал свою набожность, которую я считал свойственной ему с самого начала. Он заявлял: «У меня нет причин отнимать чью-либо жизнь, ибо Бог не дал мне такого права. У меня не было причин мстить Кассандре Линн Хансен или Дороти Ноуга».

Адвокат Вилом, которого, казалось, вердикт расстроил больше, чем его клиента, сделал публичное заявление, выразив твердую уверенность в невиновности Ноултона, однако не преминул заметить, что судья Линч – справедливый человек, который умело и беспристрастно провел процесс.

Мать Кэсси, Эллин, тоже выступала на суде, она хотела после выпавшего ей испытания поведать другим людям об опасностях, подстерегающих детей, и побудить общество к неукоснительному соблюдению законов, направленных на их защиту. Отмечая, что Ноултона избивал его отец, она предложила отправлять таких родителей в тюрьмы, чтобы их жертвы – дети – в будущем сами не стали преступниками. Только когда порочный круг инцеста будет разорван, сказала она, дети перестанут страдать, и самое важное – чтобы дети, с которыми дурно обращались, смогли свободно чувствовать себя, общаясь с другими родственниками, учителями или друзьями семьи. Интересно, что Эллин Хансен и ее муж, Уильям, приложили немало усилий, чтобы научить своих дочерей, Кэсси и Ванессу, справляться с угрозами их безопасности. Девочек научили не вступать в разговоры и никуда не ходить с незнакомыми людьми, а если им сделается страшно, убегать с громким криком. Супруги Хансен не представляли, как мог преступник выманить или силой вывести их дочь из церкви. Сначала Ноултон отбывал заключение в корпусе для душевнобольных заключенных государственной тюрьмы Оук-Парк-Хейтс, а потом его перевели в реформаторий Сент-Клауд, поскольку служащие исправительного учреждения опасались за его жизнь. Даже преступники не выносят соседства с убийцами детей. Мне бы не хотелось, чтобы у читателей создалось впечатление, что только девочки становятся жертвами растлителей или что преступления против мальчиков ограничены малышами. Несмотря на то что опасность для них не столь велика, ровесники Элисон Пэрротт и Кристен Френч тоже могут стать мишенями преступников.

Так случилось с тринадцатилетним Шоном Муром. Этот случай – еще один удачный пример того, как анализ профиля личности может помочь следователям сосредоточить свои усилия на подозреваемых определенного типа.

Шон был довольно невысок для своих лет – его рост достигал всего четырех футов десяти дюймов, а вес – восьмидесяти пяти фунтов, но этот симпатичный мальчуган с прямыми, длинными белокурыми волосами, блестящими карими глазами и заразительной улыбкой невольно привлекал внимание окружающих. Он был, по словам моего коллеги, особого агента Джима Хэррингтона, «ребенком, которого невозможно не баловать». Днем в субботу 31 августа 1985 года, в ту же неделю, на которую выпадал День труда, Шон помогал отцу косить лужайку перед домом в Грин-Оук-Тауншип, близ Брайтона, штат Мичиган, в тридцати милях к северо-западу от Детройта. Конец лета тогда выдался жарким, температура держалась около девяноста градусов по Фаренгейту. Шон спросил отца, можно ли ему съездить на велосипеде в универмаг. От дома до универмага «Памп энд Пантри» было меньше двух миль, но он находился близ старого 23-го шоссе, всегда запруженного транспортом, в особенности в праздничный уик-энд. Однако Шону так хотелось шипучки, что после непременного напоминания об осторожности Брюс Мур, директор по рекламе «Энн-Арбор Ньюс», нехотя согласился отпустить сына. Шон так и не вернулся домой. Его малиново-серебристый десятискоростной гоночный велосипед «Хаффи» нашли позднее в тот же день неподалеку от универмага, у шоссе, где гравийная обочина переходила в заросший травой откос, примерно в миле от полицейского поста. Двадцатишестидюймовый велосипед был велик для него, но Шон надеялся подрасти и упорно работал, чтобы выплатить половину стоимости велосипеда. По словам отца, он страшно гордился своим велосипедом и никогда не бросил бы его без присмотра по своей воле. Кроме того, Шон не стал бы так долго отсутствовать, поскольку вечером семья собиралась в кино. Восстанавливая время его исчезновения, мы отметили, что машина шерифа округа Ливингстон тогда находилась в квартале от универмага.

Как обычно, показания свидетелей были противоречивые. Одна женщина якобы видела блондина лет двадцати в джипе с синей надписью «ренегат» сбоку на капоте. Другой свидетель сообщил о тридцатилетнем мужчине на пикапе. Третий заметил «коренастого, грузного» мужчину лет сорока, бегущего за мальчиком. Противоречивы были и показания о том, как вел себя мальчик, преследовал ли его мужчина или просто разговаривал с ним – например, спрашивал, как проехать туда-то. Каждый из потенциальных подозреваемых мог увести следствие по ложному направлению. Во вторник после Дня труда за помощью в расследовании похищения ребенка обратились в ФБР. К тому времени уже была сформирована объединенная команда, которая включала представителей штата Мичиган, полиции Брайтона и помощника шерифа. Ведущую роль играла полиция штата. Когда ее сотрудники спросили совета у Кена Уолтона, особого агента Детройтского отделения ФБР, он передал дело Джиму Хэррингтону координатору команды аналитиков профиля этого филиала. Ряд сотрудников, которые работали со мной во вспомогательном следственном отделе, прежде были координаторами в филиалах. Детройтское отделение было моим первым местом работы в Бюро сразу после прохождения начального курса подготовки. В Детройте всегда бывало много дел, и сотрудники детройтской полиции стали моими лучшими учителями. Во многом мой опыт аналитика профиля личности определили неофициальные беседы с грабителями банков, которых мы арестовывали, пока я работал в отделе ограблений банков. Джим Хэррингтон позвонил мне, как только собрал основные факты об исчезновении Шона Мура.

Он изложил мне подробности по телефону, и вместе мы составили профиль, который затем передали следственной группе. В этом деле мы разработали две совершенно самостоятельные теории. Согласно одной, Шон стал жертвой преступника-охотника, который выслеживал мальчика несколько дней или недель, прежде чем наконец нанес удар. По другой теории, в похищении участвовал кто-то из близких родственников. Каким бы ужасающим и противоестественным это ни казалось, иногда родители по различным причинам убивают детей. И даже заявляют о пропаже или похищении детей, инсценируя его. Как беспристрастные следователи, мы всегда должны принимать в расчет тех, кто находился рядом с жертвой. Некоторым сотрудникам полиции показалось, что Брюс и Шерон Мур, учительница начальных классов, неадекватно реагируют на случившееся: они не производили впечатления убитых горем родителей и были настроены вполне оптимистично, надеясь на благополучное и быстрое возвращение сына. Это настораживало. Но когда Джим отправился к Мурам, он увидел любящую, заботливую супружескую пару с твердой, устоявшейся системой нравственных ценностей. Джим понял, что они сдерживают горе, стараясь оставаться немигающими маяками надежды для всех, кому выпало на долю это испытание. Джим ушел, растроганный стойкостью родителей пропавшего мальчика. Изучая виктимологию, Джим понял, что Шон должен быть отражением своих заботливых родителей.

Версия с охотником тоже мало что дала. Стащить тринадцатилетнего мальчика с велосипеда в разгар дня рядом с оживленным шоссе – слишком дерзкий и рискованный поступок. Человек, который следил за Шоном, намереваясь в конце концов похитить его, наверняка избрал бы более безопасную возможность. Мы были убеждены, что имеем дело со случайным преступлением, совершенным незнакомцем. Что же говорил нам сценарий похищения о НС? Прежде всего, он знал здешние места. Он не просто проезжал мимо. Во-вторых, преступник, вероятно, находился под воздействием алкоголя или наркотиков. Ему было не обойтись без подобных средств, чтобы отбросить запреты и предпринять хотя бы попытку такого отчаянного и безрассудного похищения. Исходя из такого типа преступлений и жертв, мы описали похитителя как белого мужчину лет двадцати пяти. Он наверняка был неудовлетворен собственной жизнью, принадлежал к неадекватному типу личности с заниженной самооценкой, которую он постоянно пытался компенсировать. Этой компенсацией могло быть приобретение «крутых», «как у настоящих мужчин», автомобилей и оружия, увлечение охотой или рыбалкой. Но все это были только прикрытия его истинного увлечения мальчиками. Таким же прикрытием становилась и подруга, если он ее заводил. Между ними наверняка существовали чисто платонические отношения, благодаря которым преступник ощущал себя более «нормальным» в собственных глазах и перед остальным миром. Я сомневался, чтобы он находился с кем-либо в гетеросексуальных отношениях, а если такое и было, то преступник нашел их неприятными, неполными и неудовлетворительными. Истинные отношения он поддерживал с юношами, с которыми чувствовал себя свободнее, чем с ровесниками. При этом он прибегал к помощи денег или подарков, чтобы поддерживать интерес этих юношей к себе. Этот преступник должен быть слабым и безвольным человеком. Даже при выборе жертвы он остановился на худеньком и невысоком тринадцатилетнем пареньке, которого мог с легкостью запугать и таким образом справиться с ним.

Очевидно, преступник был не из тех, кто имеет высшее образование и работу, требующую высокой квалификации; но работа у него наверняка была, поскольку имелись средства на покупку и содержание автомобиля. Скорее всего, он из так называемых «голубых воротничков» без особых способностей; он сумел закончить школу, но в колледж поступать не стал. Наряду с пристрастиями «крутого парня», он не раз подумывал о воинской службе, но понимал, что не выдержит ее. А если он и служил в армии, то, скорее всего, его постигло позорное увольнение. Еще одно обстоятельство, которое привело нас к заключению о работе преступника, заключалось в следующем: поскольку мы были убеждены, что это дневное похищение произошло под воздействием наркотиков или алкоголя, преступник наверняка привык пить днем. Это также указывало на то, что подозреваемый имеет работу, связанную с невысокой ответственностью и небольшими возможностями.

Но даже расхрабрившись под воздействием искусственных возбуждающих средств, НС должен был иметь опыт, чтобы успешно совершить преступление. Мы сообщили в полицию, что искать следует человека, ранее обвинявшегося в сексуальных преступлениях или, по крайней мере, имеющего опыт в подобных похищениях. Обвинения против НС могли привести его в свое время либо к заключению, либо к госпитализации в психиатрической клинике, или к тому и другому. Во всяком случае, они были зафиксированы. Если преступник похитил Шона, он, вероятно, хорошо знал здешние места и помнил о каком-то конкретном уголке, обеспечивающем уединение, куда он мог привезти жертву. Люди такого типа часто оказываются в зависимости от окружающих: несмотря на то, что его отношения с родителями не складывались, мы считали, что преступник живет с ними или с кем-нибудь из родственников, возможно, со старшей сестрой или тетей. Следовательно, он не мог привезти Шона к себе домой. Может быть, преступник повез его в лес, туда, где ему никто не помешает, или, поскольку он мог увлекаться охотой или рыбалкой, таким укромным местом стал для него охотничий домик с подъездной дорогой – принадлежащий кому-либо из друзей, родственников или просто брошенный. Несмотря на оптимизм родителей Шона и их надежду на благополучное и быстрое возвращение сына, мы с Джимом приготовились к самому худшему. Поскольку мальчика не отпустили ни в первый день, ни даже во второй, мы опасались, что похититель вообще не собирается отпускать его. Если в конце концов удастся обнаружить труп, то, скорее всего, его найдут у обочины дороги или в лесу неподалеку от нее – там, куда привез мальчика НС.

С моей точки зрения, профиль был вполне определенным и недвусмысленным. Опять-таки наибольшие сомнения вызывал возраст преступника, но в этом случае я был уверен в своих предположениях. Где-то поблизости, как сказали мы полиции, должен находиться подозреваемый, соответствующий этому описанию, – возможно, вы уже беседовали с ним. Руководствуясь своими исследованиями и опытом, мы считали, что это похищение стало результатом некоего провоцирующего события или другого стресс-фактора, вероятно, связанного с одной из двух наиболее распространенных причин: проблемой с работой или с личной жизнью. Любая из них подходила в нашем случае, но, поскольку преступление было совершено в праздничный уик-энд, мы отдали предпочтение проблемам с личной жизнью. Люди того типа, с которым, как нам казалось, мы имеем дело, по праздникам часто чувствуют себя одинокими, раздраженными, угнетенными, и в этом случае им необходимо выместить на ком-нибудь свои чувства. Я полагал, что человек, отвергнувший преступника, во многом напоминал похищенного мальчика. Следовательно, Шон стал зеркалом отражения, заменой для вымещения гнева и ярости против друга, которого НС считал потерянным.

С каждым днем, проходившим после исчезновения Шона, мы все более впадали в уныние, уже не надеясь на благополучный исход дела. Но полиция, опираясь на составленный профиль, сосредоточила расследование на подозреваемых описанного нами типа. Наибольшее значение было придано показаниям очевидцев о мужчине лет двадцати пяти со светлыми или светло-русыми волосами, который водил джип. Эту информацию распространили по соседним полицейским участкам и передали СМИ. Кроме того, был подготовлен плакат о розыске пропавшего ребенка с фотографией Шона, приблизительным портретом предполагаемого преступника и фотографией автомашины, которую в полиции сочли соответствующей описаниям. Этой машиной оказался закрытый «джип-ренегат» белого или светло-серебристого оттенка с надписью «ренегат» или «чероки», выполненной крупными синими буквами сбоку на капоте. На плакате указывались два телефонных номера: команды следователей и номер, по которому можно было позвонить и дать показания, не называя имени.

Мы были уверены, что преступник находится где-то поблизости, и что здесь не может быть слишком много людей, соответствующих нашему описанию. Вот почему я всегда настаиваю на привлечении общественности к участию в поисках. Почти всегда находятся люди, которым что-нибудь известно, и которые готовы сотрудничать с нами, как только узнают, что они располагают ценной информацией, а нам требуется их помощь.

В данном случае нашим помощником оказался представитель правоохранительных органов, который узнал предполагаемого преступника по профилю и связался с нами. Наш помощник служил в полиции Ливонии, городка, находящегося на полпути между Брайтоном и Детройтом. Он позвонил в офис следственной группы и упомянул о молодом человеке по имени Рональд Ллойд Бейли.

– Вы непременно должны взглянуть на него, – убеждал полицейский. – Он и прежде был замечен в сексуальном влечении к мальчикам, и выглядит в точности так, как вы описали.

Следственная группа проверила подозреваемого. Мы с Джимом поразились, узнав, как точно он соответствует профилю. Этот двадцатишестилетний белый мужчина, выпускник школы, жил неподалеку – в Ливонии, и действительно принадлежал к категории «голубых воротничков», занимался доставкой заказов. Он жил с родителями, отношения с которыми у него не ладились. Отец Бейли, Альфред, оказался строгим мужчиной, заботящимся прежде всего о своей карьере. Мать всегда советовала Рональду быть поосторожнее с девушками. Кстати, позднее выяснилось: когда Шон Мур исчез, Альфред Бейли забеспокоился, считая, что Рон может иметь к этому случаю какое-то отношение. Недавно Рон приобрел серебристый закрытый «джип-ренегат». У Рона, мужчины некрепкого сложения, были прямые, довольно длинные светлые волосы, как у Шона; в округе знали, что он одинок, и что его тянет к мальчикам. В сущности, по трем обвинениям подобного рода его уже помещали в закрытые учреждения.

10 сентября команда следователей отправилась побеседовать с Бейли, но у него оказалось алиби. Бейли сообщил, что в день исчезновения Шона Мура он находился в Кейсвилле, к северу от города, где катался на лодке и рыбачил со знакомым юношей. Рыбалка не удалась, и потому они вернулись домой раньше, чем думали, – в понедельник, в День труда. На следующее утро Альфред Бейли рассказал сыну об исчезновении Шона Мура и добавил, что полиция ищет преступника, у которого такой же джип, как у Рона. Рон мог пользоваться охотничьим домиком близ Глэдуина, принадлежащим родителям его подруги Дебби. Вместе с братом Дебби они уговорились отправиться туда на следующей неделе, и Рон знал, что в это время домик будет пуст.

Но когда следователи обратились к юноше, с которым якобы рыбачил Бейли, тот отметил, что действительно знаком с Бейли и на самом деле собирался отдохнуть с ним в уик-энд, но мать не отпустила его. Полицейские спросили, как Рон воспринял его отказ.

– Он был очень расстроен и разочарован, – ответил юноша.

На следующий день следователи опять явились к Бейли и уличили его во лжи. Бейли возразил, что говорит правду, и потребовал адвоката. Адвокат запретил ему отвечать на дальнейшие вопросы, во время же очной ставки никто из свидетелей не опознал Бейли, и его пришлось отпустить. Но полиция не сдалась. Бейли был главным подозреваемым, к тому же единственным соответствующим профилю. Более того, его алиби не подтвердилось, а подробности, сообщенные молодым приятелем Бейли, свидетельствовали о провоцирующем событии того типа, какой мы и предсказывали. За Бейли был установлен строгий надзор – следователи решили выяснить, как он поступит дальше. Я был убежден, что он побывает там, где спрятал труп, и, если нам повезет, приведет к этому месту полицию. Но Рон Бейли отправился в банк и снял со счета несколько сотен долларов. После чего поехал в аэропорт, купил билет на 807-й рейс компании «Дельта флайт» во Флориду и сел в самолет безо всякого багажа. Во Флориде его встретила полиция и проследила, как он направился в лес.

Тем временем 13 сентября обнаженное тело Шона Мура, прикрытое ветками и листьями, было найдено, у обочины дороги. Череп и большая часть грудной клетки обнажились. Труп успел настолько сильно пострадать от жары, животных и насекомых, что медицинская экспертиза так и не смогла определить точную причину смерти; ясно было только, что это убийство. Появились свидетели, которые видели джип, похожий на машину Бейли, возле охотничьего домика в тот уик-энд, когда исчез Шон. Следователи сочли, что ждать больше нечего, и попросили своих коллег во Флориде арестовать Рона. Были предприняты поиски, и Рона наконец нашли в каком-то сарае, где его заживо съедали клопы. Он сдался без боя.

В ходе дальнейшего расследования выяснилось немало любопытной информации о Роне Бейли. Его сексуальное влечение к ровесникам и юношам помоложе было довольно сильным. Кроме того, он дважды вступал в интимные отношения с женщинами, сначала – с сестрой в психиатрической лечебнице, куда его направили. Ей было уже за двадцать, а Рону – около пятнадцати лет.

Во время допросов Рона следователям удалось собрать воедино основные элементы преступления. Рон запланировал продолжительный веселый уик-энд в охотничьем домике и был раздосадован, узнав об отказе младшего приятеля от поездки. Рон в ярости швырнул трубку телефона. Затем он принялся обзванивать одного за другим всех своих знакомых и предлагать им присоединиться к нему, но по той или иной причине все отказывались. Дебби должна была остаться с ребенком. Друг неважно чувствовал себя. Одному двоюродному брату предстояла свадьба, а второй должен был возвращаться в школу. Рон принялся кружить по городу на своей новенькой машине, разыскивая попутчиков, потягивая пиво и куря марихуану.

Так он провел несколько часов, мотаясь от дома одного знакомого к другому, время от времени останавливаясь, чтобы заправиться, купить еще пива или сигарет. Он курил почти непрерывно.

Некоторое время он провел у знакомых в Брайтоне, а потом уехал. Он отметил, что миновал брайтонский пост полиции штата Мичиган. У 23-го шоссе он остановился возле универмага и купил две пачки сигарет. Подобно многим курильщикам, он считал, что если будет покупать только по паре пачек, а не по целому блоку, то станет курить меньше. Именно перед универмагом он приметил мальчика – потом выяснилось, что это был Шон Мур. Мальчик был одет в бежевую тенниску, серые шорты и голубые кроссовки, сидел на бордюре рядом с велосипедом и тянул содовую из бутылки. Стройный, белокурый и привлекательный, он показался Рону его идеализированным «я». Рон описал Шона как «славного малого, каких редко встретишь». Шон показался ему одиноким. Несколько минут Рон сидел в джипе, наблюдая за мальчиком.

Затем Рон свернул на другую дорогу, размышляя о том, не съездить ли на уик-энд в Цинциннати. Или, может быть, в Энн-Арбор… но он не знал короткой дороги туда. Он снова вернулся к Брайтону, к дороге, ведущей к 23-му шоссе, и тут заметил Шона на велосипеде и узнал в нем симпатичного мальчика, которого видел возле универмага. Рон остановил джип в тридцати футах от Шона и пошел вслед за ним.

– Эй, давай поговорим! – окликнул Рон мальчика. Шон остановился. Они беседовали не больше минуты: Рон спросил, ведет ли эта дорога к Энн-Арбор. Неожиданно он резким тоном велел Шону идти за ним и пригрозил ножом. У Рона и вправду был нож, но он остался в джипе.

Испугавшись, Шон последовал за ним, объясняя, что ему нельзя задерживаться надолго. Рон положил руку на плечо мальчика. Оставив новенький велосипед Шона на обочине, Рон завел машину. Сначала он направился на юг, затем развернулся и двинулся на север. Он пытался завести разговор, расспрашивая мальчика о школе.

Между Флинтом и Сагино он решил отправиться к охотничьему домику – ключ он попросил у хозяев заранее. Рон заявил, что считает Шона другом, и потому не беспокоился, что мальчик сбежит – даже когда они заезжали за сигаретами в еще один магазин. Рон подождал в джипе, пока Шон отлучался в туалет. Когда Рона спросили, не задумывался ли он, каково было в то время родителям Шона, он ответил: «Такая мысль мне даже в голову не приходила».

Охотничий домик был обставлен по-деревенски, в нем имелись единственная спальня и кухня на задней веранде. В домике Рон выпил еще пива, курил сигареты и марихуану и дал попробовать затянуться Шону. Он позволил Шону подержать в руках свое заряженное ружье 22-го калибра и дробовик. Затем Рон открыл консервы и разогрел их на плите. Они спали на двухъярусной койке, вдвоем устроившись внизу. На следующее утро у Рона началось зверское похмелье, усиленное мескалином и валиумом, которые он постоянно принимал. Шон спросил:

– А вы точно отвезете меня обратно и не тронете?

– Точно, – подтвердил Рон. – Если бы я хотел, я бы давно с тобой что-нибудь сделал.

Днем Рон снова напился, занимался оральным сексом и мастурбировал, пока не кончил себе на живот. Он держал Шона в состоянии ступора, вызванного мощной комбинацией алкоголя, марихуаны и страха. Постепенно Рон смелел, хотя и сказал, что ему неловко обходиться с Шоном так, как с ним самим когда-то поступил взрослый парень. Снова принуждая Шона к сексу, Рон затянул на его шее ремень со скользящей пряжкой, объяснив, что это усилит ощущения.

Именно тогда Рон, по его собственным словам, «совсем обезумел» и уже ни о чем не помнил. Он вышел из дома проветриться, а потом вернулся и оседлал Шона на постели, постепенно затягивая ремень.

Сначала Шон отбивался, и Рону пришлось его удерживать. Затем мальчик прекратил борьбу и затих. Рон довел дело до конца, вздохнул с облегчением и проспал всю ночь рядом с мальчиком.

Проснувшись утром в понедельник, он почувствовал, что Шон не дышит. Его обнаженное тело было холодным и уже закоченело. Ремень по-прежнему перехватывал ему шею. Рон рассказывал, что испугался, вскочил и ударился головой о верхнюю койку. Он выбежал из дома, и его вырвало. Он страдал от «дьявольского похмелья», рыдал и пытался понять, что произошло. Он не мог заставить себя взглянуть в лицо Шону. Чтобы успокоиться, Рон выпил несколько банок пива и выкурил сигарету с марихуаной.

Он паниковал и решил прокатиться, чтобы обдумать, как поступить дальше. Он остановился позавтракать и выпить кофе, надеясь прогнать головокружение. Затем он еще немного покатался, посидел у озера и наконец вернулся в охотничий домик. Взяв закоченевший труп за ногу и за руку, Рон уложил его в багажник джипа. Он нашел укромное место у обочины шоссе и спрятал труп, замаскировав его ветками, листьями и папоротником. Потом, проехав двадцать миль, вернулся в Сагино.

Как мы и предсказывали, это было отнюдь не первое половое преступление Бейли по отношению к мальчику. В сентябре 1973 года, когда Бейли было четырнадцать лет, он пригрозил ножом пятнадцатилетнему подростку, связал ему руки, увез на своем велосипеде, подверг сексуальному насилию, но затем отпустил. Жертва опознала его по фотографии, которые ежегодно делали в школе. В результате Бейли впервые попал в центр Хоуторна.

Его отпустили через четырнадцать недель, а уже в июле следующего года Бейли застали, когда он угрожал двенадцатилетнему мальчику ножом и ласкал его гениталии. Это привело ко второй отправке в Хоуторн. Через восемь недель его выписали как «примерного пациента на протяжении всего срока госпитализации». В мае следующего года он пристал к десятилетнему мальчику, угрожая ножом, отвез его на велосипеде в поле, где стащил с него брюки, заставил проглотить несколько таблеток и во время сношения чуть не задушил. К тому времени как мальчик очнулся, Бейли уже уехал, но мальчик запомнил его и смог опознать. Отец Рона, Альфред, просил, чтобы его сына вновь направили в Хоуторн, но вместо этого он попал в молодежный исправительный дом округа Уэйн. Сотрудники исправительного заведения решили, что Рон нуждается в длительном лечении и порекомендовали снова отправить его в Хоуторн. А пока его отпустили к родителям. По-видимому, Рон не усвоил урок: в августе Альфред позвонил в полицию, сообщая, что его сын «совсем спятил». В тот же день Рон в третий раз попал в Хоуторн.

Он пробыл там семь недель, и снова его застали ласкающим мальчика помладше. Но Рон сбежал. Его поймали и отправили в исправительный дом. Через два месяца его перевели в региональную психиатрическую больницу в Нортвилле. Он пытался сбежать и еще долго мотался между исправительным домом и больницей.

В поведении Рона прослеживалась определенная последовательность. После ареста он всячески отрицал свою причастность к случившемуся, выстроив альтернативную версию, по которой он оказывался ни в чем не виноват. После одного из своих очередных преступлений он сказал, что душил мальчика, чтобы тот не закричал и не привлек внимание находившихся поблизости строителей. Но в конце концов Рон признавал свою вину и клялся, что больше такого не повторится.

К 1977 году доктор Хосе Томбо сообщил о заметном улучшении состояния своего пациента. Когда Рона засекали на употреблении наркотиков или приставаниях к другому молодому человеку, доктор Томбо характеризовал случившееся как «признаки нормального развития», учитывая прошлую историю психосексуального заболевания своего подопечного. Бейли освободили в октябре 1977 года с окончательным диагнозом «подростковая адаптивная реакция». Над Бейли был установлен надзор на пять лет, ему было рекомендовано продолжать амбулаторное лечение у доктора Томбо.

В феврале 1980 года Бейли отправился с другом в Саммерфилд, Флорида, где пробыл до мая 1983 года, работая в компании по развозке шин. В то время, по его собственному признанию, он похитил несколько мальчиков в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет. Он предпочитал стройных, белокурых ребят, похожих на него самого в таком возрасте. Ему нравилось затягивать на шее партнера ремень или эластичный бинт, чтобы усилить ощущения. По словам Бейли, такое случалось три или пять раз – в основном в районах Эрнандо или Дейтона-Бич. Однажды он пристал к мальчику в кемпинге, допытываясь: «Хочешь отсосать у меня?». Родители мальчика позвонили в полицию, и Бейли предъявили обвинение в незначительном правонарушении и снова взяли его под надзор.

18 июля 1984 года, в среду, двое ребят нашли частично оголенный труп пятнадцатилетнего Кении Майерса из Ферндейла, что неподалеку от границы округа Уэйн, севернее Детройта. Труп был обнаружен на берегу реки Миддл-Руж, в парке Эдварда Хайнса, в Уэстленде, чуть южнее города. Ребята остановили проезжающую мимо машину шерифа округа Уэйн. Двумя днями раньше мать Кении не дождалась возвращения сына к ужину и заявила об его исчезновении в полицию. Его синий десятискоростной велосипед «Колумбия» был найден в Детройте в тот же день. Синий вязаный жакет, в котором Кении был в тот день, обнаружили на следующий день возле теннисного корта у границы парка. Кении задушили ремнем, токсикологический анализ подтвердил присутствие в организме алкоголя и марихуаны.

Свидетельница из Детройта сообщила, что видела грязный и побитый бурый пикап с белым верхом, подъехавший к белому мальчику на велосипеде. Водитель вышел из машины, стащил мальчика с велосипеда, запихнул его в салон и сорвался с места. Свидетельница решила, что водитель – отец мальчика, а сам мальчик что-то натворил. Однако она попыталась запомнить номер машины, но не сумела разглядеть его.

Дело Майерса осталось нераскрытым, и прогресс в нем был почти незначителен – до тех пор, пока Рональда Бейли не арестовали за убийство Шона Мура. Сходство двух дел – похищение с велосипеда, использование машины, описание худощавого, невысокого белого мужчины, принуждение к употреблению алкоголя и наркотиков, удушение ремнем – заставило полицию прийти к мысли, что Бейли может быть причастен не только к одному, но и к другому убийству.

По имени и адресу, найденному в записной книжке Бейли, полиция штата Мичиган связалась с молодым человеком, который был знаком с Роном. Тот сообщил, что год назад у Рона был побитый коричневый пикап с белым верхом. К тому же молодой человек добавил, что Рон несколько раз давал ему пиво и марихуану. Полиция вычислила машину. Ею оказался пикап «бьюик» 1970 года выпуска, он принадлежал Бейли до 10 декабря 1984 года, пока Бейли не поменял его на пикап «тойота» 1985 года. Во время убийства Кении Майерса Рон работал на Хэнка Гринфилда, владельца службы доставки кофе АКА в Ливонии.

Бейли припарковал старый «бьюик» за зданием офиса и оставил там на месяц, пока Гринфилд, которому надоело смотреть на машину, не приказал убрать ее. Один мальчик заявил в полицию Ливонии, что его увез незнакомец на старом пикапе «бьюик». Потерпевший опознал в Бейли своего похитителя. Бейли увез его в парк Хайнса, совершил насилие, отвез подростка обратно и высадил возле дома. Подобные заявления поступали и от других подростков.

Когда был обнаружен труп Кении Майерса, выяснилось, что с руки мальчика исчезли черные пластиковые часы, которые, по словам матери, Кении купил на «блошином рынке» за месяц до смерти за пять долларов. Лейтенант Майк Смит из службы шерифа округа Ливингстон заметил на совещании следственной группы, что ему показалось странным – Рон Бейли, когда его везли из Флориды после предъявления обвинения в убийстве, беспокоился о дешевых черных пластиковых часах, которые отобрали у него, и несколько раз спрашивал, вернут ли. Позднее Бейли признался, что убил самого красивого из всех мальчиков – того, который напомнил ему себя.

А теперь перейдем к двум самым важным моментам во всей этой истории, которые, боюсь, неоднократно упускали из виду многие профессионалы.

Перед судом Бейли обследовали психиатры и психологи – одни со стороны обвинения, другие со стороны защиты. Адвокаты считали, что налицо все признаки невменяемости. В конце концов, Бейли то и дело лечился в психиатрических больницах начиная с подросткового возраста, и в карточке было записано то же, о чем говорил Бейли: его родители соответствовали классическому сочетанию – надменный, суровый отец и властная, требующая беспрекословной дисциплины мать. Родители постоянно наказывали его, предостерегали насчет связей с женщинами, и, по признанию самого Бейли, подтвержденному жалобами других пациентов, психиатр из Нортвилля, доктор Хосе Томбо, неоднократно занимался с ним сексом. Бейли уверял нас, что считал мальчиков, которых похищал, своими друзьями, что ненавидел самого себя, а убив Шона, поверил, что убил свое второе, более юное «я», в результате чего навлек беду на свое взрослое «я».

Все это звучало убедительно, но если на первых порах Рон заявлял (придерживаясь давнего правила не отвечать за свои действия), что смерть Шона была «случайностью», то команда психологов обвинения – Харли Сток, доктор философии, и Линн Блант, доктор медицины, – заставила его признать, что с самого начала, когда он вез мальчика к охотничьему домику в Глэдуине, Рон знал, что убьет его, не привезет обратно живым. На вопрос, почему Рон не убил Шона в первую ночь, он ответил, что «еще не занимался сексом». Позднее он признался, что одним из мотивов убийства была ревность: убив Шона, он лишал его возможности заниматься сексом с кем-нибудь другим, особенно с женщинами. Все это указывало на психическую нестабильность, но отнюдь не невменяемость. Бейли обладал способностью планировать, организовывать, предвидеть заранее. Названные им причины убийства вовсе не демонстрировали неумение различать правильные и ошибочные поступки, скорее, свидетельствовали об эгоцентризме и нарциссизме, лежащих в основе социопатии, а не психопатии. Существует путаница в различиях между психическим заболеванием и отклонениями характера. Невменяемый человек не в состоянии различить хорошее и дурное. Человек с социопатическими отклонениями знает эту разницу, но все равно предпочитает поступать так, как хочет, – либо в гневе, либо из-за ревности, или просто потому, что при этом он чувствует себя лучше. А как же быть со злоупотреблениями со стороны доктора Томбо – разве они не внесли свой вклад в «невменяемость» Бейли?

Если этика врачебной практики действительно нарушалась (доктор Томбо это отрицал), то это, разумеется, не помогло подростку, который уже имел серьезные проблемы и испытывал презрение к себе как личности. Подобные действия – вопиющее и непростительное нарушение доверия между врачом и пациентом, и они должны заслуживать самого строгого наказания. Но не следует забывать и о другом, заметили психиатры со стороны обвинения. К тому времени как Бейли познакомился с Томбо, его модель сексуальной агрессии уже установилась. Мы могли бы рассчитывать на более продуктивную терапию, на иную обстановку в доме и лучшее воспитание, и кроме того – на более эффективную систему индивидуального подхода к несовершеннолетним правонарушителям.

Но ничто из вышеперечисленного не оправдывает и не объясняет сознательное и преднамеренное убийство одним человеческим существом другого. «Во всей психиатрической истории подсудимого, – заключил психиатр со стороны обвинения, – ничто не свидетельствует о том, что его поведение можно охарактеризовать как свойственное пациенту с психическим заболеванием».

По-видимому, суд присяжных округа Ливингстон согласился с ним. Хотя Бейли вышел на свидетельскую трибуну и попытался продемонстрировать надлежащую эмоциональную реакцию, указывающую на раскаяние и угрызения совести, он потерпел фиаско. Психиатр со стороны защиты, доктор Джоэл Дрейер, поставил Бейли диагноз «псевдопсихопатическая шизофрения». Доктор Сток возразил собственным диагнозом: пограничное расстройство личности, гомосексуальная педофилия и сексуальный садизм, вынуждающий подсудимого причинять боль другим, чтобы испытать сексуальное удовлетворение. Он добавил, что у Бейли наблюдается нарушение характера, но оно все-таки позволяет ему отличать хорошее от плохого, Бейли не утратил способность решить, причинит он вред другому человеку или нет. «Если жертвы оказывали сопротивление, он терзал и убивал их, – объяснил Сток. – А послушных отпускал и иногда встречался с ними вновь».

Но ко времени знакомства Бейли с Шоном Муром последнее предположение перестало быть верным. В завершающем анализе большинство присяжных заявили; использование ремня убедило их в сознательности и преднамеренности действий Бейли. Понадобилось чуть больше минуты, чтобы задушить Шона этим ремнем – все это время Рону приходилось держать сопротивляющегося мальчика за руки. Присяжные признали Бейли виновным в похищении ребенка и преднамеренном убийстве. Он начал отбывать срок в Мичигане, но, как и Стюарт Ноултон, постоянно жаловался на угрозы со стороны других заключенных. Ради его же безопасности Бейли вскоре перевели в тюрьму за пределы штата. После любого насильственного преступления, в особенности убийства, мы пытаемся выяснить, какие уроки мы извлекли из него, главным образом в ходе расследования трагедии.

Но, в сущности, с преступлением Рональда Бейли связан целый ряд трагедий. Прежде всего, власти не оценили его первые проступки как достаточно серьезные, чтобы перейти к решительным мерам. Во-вторых, о деле Кении Майерса умалчивали, а освещение этого случая в СМИ могло способствовать получению жизненно важной информации от общественности. Если бы в газетах опубликовали описание машины предполагаемого НС, босс Бейли, Хэнк Гринфилд, узнал бы в ней автомобиль, припаркованный за зданием офиса, мозоливший ему глаза в течение месяца. А если бы это произошло, Шон Мур сейчас наверняка был бы жив.

По моему мнению, полиция действовала корректно и четко, расследуя убийство Шона, консультируясь с нами в нужное время и пользуясь нашим профилем, чтобы сосредоточить все внимание на одном из подозреваемых. И, конечно, я убежден; только благодаря серьезному отношению этой команды к своей работе многие подростки, которые могли бы стать очередными жертвами Рона Бейли, остались в живых.

Из дела Бейли я извлек еще один урок – каким бы благородным ни был труд психиатров, психологов и социальных работников, как бы упорно они ни старались помочь каждому пациенту, с которым столкнулись, благодаря своему многолетнему опыту я могу утверждать: нельзя общаться с таким пациентом как Рон Бейли только в изолированных условиях больницы, не складывая воедино все его поступки. Иными словами, конечно, задача сотрудников психиатрических клиник – попытаться помочь пациенту, но не менее важно думать о людях, с которыми ему придется общаться, вернувшись в «большой мир». Обычно Рона держали в психиатрической лечебнице по нескольку недель или месяцев, а затем отпускали, предоставляя возможность вне больницы заниматься тем же, что и раньше. Существует естественное желание посочувствовать подсудимому – вот почему многие психиатры отказываются читать отчеты с места преступления или побольше разузнать об обвиняемом. Они опасаются, что у них может появиться предубежденность – обилие отрицательной информации лишит их объективности. Я бы сравнил это с нежеланием искусствоведа видеть картины Пикассо якобы потому, что это зрелище помешает ему объективно оценить талант художника.

Доктор Джоэл Дрейер, который определил проблему Бейли как «посттравматический стресс в довершение к уже спутанному сознанию», зашел так далеко, что написал: «Его жизнь в психиатрической больнице Нортвилля была не менее, а может, и более ужасна, чем совершенные им преступления, – ведь его отправили в больницу, чтобы помочь, а еще в клятве Гиппократа сказано: «Не навреди»». На предыдущей странице он пишет: «В этот момент я понял, что сижу лицом к лицу не с преступником, а с жертвой». Прошу прощения, доктор, но давайте приглядимся повнимательнее. Вполне возможно, Рон Бейли во многих случаях оказывался жертвой – как и многие другие люди. Но Рон Бейли убивал. Он отнимал у других людей жизнь, которую не вернешь. С ним так не поступали. А если мы упустим из виду тот факт, что этот молодой человек и другие, подобные ему, – самые настоящие преступники, мы упустим из виду и то, что все Кении Майерсы, Шоны Муры и Кэсси Хансен мира – воистину безвинные жертвы. Проблема судебной психиатрии заключается в том, что она основана на показаниях самого подсудимого. Когда вы отправляетесь к терапевту в качестве частного пациента (вы несчастны, вас что-то тревожит), то непременно расскажете доктору всю правду, иначе он не сможет вам помочь. Но когда вы сталкиваетесь с терапевтом в роли подсудимого, ваша цель – выбраться из учреждения, где вас содержат, и вы сообщите ему лишь те сведения, которые помогут вам достигнуть этой цели. Психиатр (и как профессионал, и как человек) может надеяться, что его пациенту станет лучше, и поверит всему, что скажет ему подопечный, лишь бы позволить ему вернуться к обычной жизни. Но тем самым он в конце концов подвергнет риску жизни потенциальных жертв, а такую цену я первый не пожелаю платить.

В конечном итоге нам предстоит спросить себя как часть общества: осталось ли для нас хоть что-нибудь святое? И если на этот вопрос мы ответим утвердительно, я надеюсь, что жизнь невинных детей всегда будет стоять первой в списке.

Во имя детей

Посетителя, очутившегося в Национальном центре пропавших и подвергающихся эксплуатации детей (НЦППЭД) в Арлингтоне, Виргиния, неподалеку от Вашингтона, округ Колумбия, вначале поражает обыденный вид приемной. Так выглядит офис торговой или юридической фирмы. Приветливые люди, которых вы там встретите, производят впечатление обычных профессионалов, и этот облик трудно совместить с ужасами, с которыми, как вам известно, они сталкиваются каждый день. Но стоит взглянуть на стены, увешанные плакатами, фотографиями и мемориальными табличками, и вы поймете, с какой ответственностью и серьезностью относятся эти люди к своей работе.

Вы пройдете по коридорам, и настроение изменится. Повсюду на стенах фотографии улыбающихся детских лиц, среди них немало щербатых – это шести– и семилетние дети, они стоят перед нарисованным на картоне пейзажем – лесом или пастбищем, классическим атрибутом школьных снимков. Их лица светятся счастьем, но вам известно: сейчас эти дети совсем не там, где были сделаны снимки. Окруженный этими лицами, персонал НЦППЭД тоже улыбается, приветствуя вас, но атмосфера здесь совсем иная: люди быстро проходят мимо, говорят по телефону, печатают на компьютере, просматривают документы, нередко занимаясь по меньшей мере двумя делами сразу. Наблюдая за ними, вы почувствуете, какова важность возложенной на них миссии: ведь со стен смотрит столько детей!

Я убежден, эти люди постоянно сталкиваются с теми же чудовищными стрессами, который испытал я перед тем, как чуть не умер в Сиэтле: каждому делу отдается приоритет, в каждом случае счет времени идет на минуты. Разве можно тянуть, когда на карту поставлена жизнь ребенка? Разве можно помнить об обеденных перерывах или уходить домой в конце рабочего дня и расслабляться, может, даже заниматься собственными детьми? Дети со стен смотрят на вас – а ведь это только небольшая часть известных случаев пропажи и/или дурного обращения с детьми, – смотрят, вызывая невыразимый ужас. Взгляните на любой из снимков, выбранный наугад, и представьте себе, что довелось пережить этому ребенку. Задумайтесь, жив ли он еще, ждут ли близкие вестей о нем. Переводя взгляд с одного личика на другое, вы будете поражены мыслью, что это самые обыкновенные дети – все до единого. Мы рассказывали вам о том, как миловидна была маленькая Кэсси Хансен, какой яркой звездой спорта обещала стать Элисон Пэрротт, но факт остается фактом: преступники, покушающиеся на детей, охотятся не только на самых привлекательных или талантливых.

Многие из детей на этих фотографиях скорее случайные, нежели специально выбранные жертвы: вот этот малыш один отправился в уборную; эта девочка пропала по дороге домой из школы, а вот ту родила женщина, немало пострадавшая в детстве, – уязвимая, неуверенная в себе и одинокая, она ошиблась в выборе спутника жизни.

А вот еще одна стена улыбающихся лиц под табличкой «найдены». Заметив ее, ты радуешься, представляя себе картину воссоединения ребенка с семьей. Но тебе тут же объясняют: «найдены» означает всего лишь, что местонахождение этих детей было установлено, и их вернули родителям. Однако это не обязательно означает, что их нашли и вернули живыми. Национальный центр пропавших и подвергающихся эксплуатации детей – частная некоммерческая организация, созданная в 1984 году по указу того года о пропавших детях. Центр сотрудничает с отделом Министерства юстиции США, занимающимся несовершеннолетними преступниками и предотвращением правонарушений, и имеет филиалы в Калифорнии, Флориде, Нью-Йорке, Южной Каролине и Виргинии. В 1990 году центр слился воедино с Центром спасения детей имени Адама Уолша, основанным Джоном и Ривой Уолш после того, как их шестилетнего сына похитили и убили во Флориде в 1981 году. Сегодня, как говорится в одном из проспектов НЦППЭД, эта организация «в национальном масштабе координирует действия по розыску и возвращению пропавших детей, учит, как предотвратить похищения и растление детей, а также их сексуальную эксплуатацию». С помощью детского фонда имени Адама Уолша организация оказывает помощь семьям пропавших детей, способствует проведению законодательных реформ, которые обеспечили бы защиту детей, ведет обучение и побуждает близких и заинтересованных лиц лично принимать участие в защите детей нашей страны.

Поскольку не существует федерального закона, по которому полиция обязана была бы сообщать о случаях пропажи детей в НЦППЭД, а клеймо, связанное с этими преступлениями, считается особенно позорным, все это вместе со страхом и стыдом жертв приводит к тому, что в нашем распоряжении имеются лишь обрывочные сведения об истинных масштабах этой проблемы в стране. По оценкам Национального комитета по предотвращению насилия над детьми, в 1995 году в США было известно о 350 тысячах случаев противоправных половых сношений с детьми, 90 процентов которых совершили люди, хорошо знакомые с этими детьми, – обычно члены семьи. За первые десять лет работы «горячая линия» НЦППЭД, номер 1-800-THE-LOST, принял более 900 тысяч звонков от людей, которые хотели заявить о потерянных и сексуально эксплуатируемых детях. Приблизительно за то же время центр помог найти и вернуть более 28 тысяч детей.

Лучший способ защитить детей – знать их врага. Из-за своей работы и всего, что мне пришлось повидать, я, вероятно, бросался в крайности, когда речь шла о защите Пэм и моих детей, но я твердо знаю: важно быть начеку. Чаще, чем в случае других насильственных преступлений, люди спрашивают меня: какой человек мог это сделать? Какое чудовище способно похитить, растлить и/или убить невинного ребенка? Поскольку теперь нам известно, что большинство насильников и похитителей детей не соответствуют образу зловещего незнакомца в плаще, как нам узнать их? Как и лица, совершающие преступления другого рода, эти люди выдают себя поведением – и до, и после преступлений: благодаря этому и можно раскрыть их тайну.

Начнем с сексуальных хищников, которых даже в среде преступников считают стоящими на самой низшей ступени человеческой лестницы. Точно так же, как существуют различные типы насильников (так называемый «насильник-джентльмен», садист, насильник, жаждущий самоутверждения), существуют и разные типы лиц, покушающихся на растление малолетних. Особый агент Кен Ланнинг, мой давний коллега по Квонтико, один из ведущих специалистов мира по преступлениям против детей, долго изучал этот «предмет» и опубликовал немало работ. Он приводит определение лица, покушающегося на растление малолетних, с точки зрения правоприменения – «лицо, которое совершает противозаконные сексуальные действия по отношению к детям». Детьми при этом считаются лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста в момент совершения преступления. Определение это широкое. Другие же эксперты, в том числе Кен и доктор Парк Эллиот Дитц, выдающийся судебный, психиатр, долгое время работавший консультантом в моем отделе, выделяют различные категории преступников, совершающих противоправные действия по отношению к детям.

Во-первых, есть истинные педофилы – люди, которые предпочитают секс с детьми и делают их предметом своих фантазий. И, во-вторых, лица, сексуальные влечения и фантазии которых направлены в первую очередь на взрослых, но они прибегают к сексу с детьми ради осуществления какой-то потребности: например, чувствуют себя неполноценными, чтобы приблизиться к истинному предмету своих желаний, и потому используют детей в качестве замены. Дитц и Ланнинг классифицируют эти два типа преступников как растлителей детей по предпочтению (истинных педофилов-растлителей) и ситуационных растлителей детей (для которых ребенок – скорее случайная, нежели выбранная жертва). Педофил может за всю жизнь не прикоснуться к ребенку, даже вступить в половую связь со взрослым, удовлетворяя свое влечение другими способами: представляя себе секс с детьми, мастурбируя с куклами, а может выбрать взрослого партнера, в некотором отношении напоминающего ребенка. Например, его любовницей может стать плоскогрудая миниатюрная женщина или же женщина, которая, к примеру, любит «говорить по-детски», лепетать чепуху, ребячиться. В этих действиях нет никакого криминала. Педофил может также предложить взрослой проститутке подыграть его фантазиям. Опять-таки при этом дети не становятся жертвами и не подвергаются эксплуатации. Как и в случае с фетишистами, пока любовница фетишиста не отказывается ходить на высоких каблуках, красить ногти на ногах и так далее, это никому не причиняет вреда.

Но, как замечает Кен, большинство таких людей увлечены порнографией с участием детей: фотографиями, видеофильмами, журналами. Они коллекционируют детское порно и обмениваются им, как дети коллекционируют открытки со звездами бейсбола. По собственным исследованиям и опыту я знаю, что многие преступники покупают и коллекционируют порнографию, в особенности связанную с проявлениями садомазохизма. Именно такого рода продукцию мы обычно ищем среди прочей, готовя обоснования для разрешений на обыск в жилище насильника-садиста или подозреваемого убийцы. Но я не подчеркиваю, что порнография распаляет желания тех, у кого прежде не возникало подобных влечений. Я часто наблюдал, как преступник инсценирует события, о которых он уже где-то читал или видел – например, как Тьен По Су, убивший Делиану Хенг в Канаде. Но так или иначе, все это происходит при наличии желания. Большинство же людей, покупающих и читающих порнографию, вовсе не опасны и не совершают антиобщественных поступков. Речь идет лишь о горстке мужчин, которые подкрепляют порнографией свои насильственные, вызванные женоненавистничеством выходки.

Но детская порнография – совсем другое дело. Преступлением является уже сам факт ее существования. Рассматривая эту продукцию или передавая ее другим, педофил совершает преступление против ребенка и, следовательно, эксплуатирует его – неважно, был ли сам педофил на месте преступления. Подобно убийцам Полу Бернардо, Биттейкеру и Норрису, Лейку и Энджу, многие растлители сами занимаются изготовлением детской порнографии, бережно хранят свидетельства своих противозаконных сексуальных действий, чтобы вновь и вновь воскрешать воспоминания о них. Другие втягиваются в так называемые «секс-кружки», где один или несколько взрослых (обычно давних друзей, но не родственников жертв) подвергают насилию и эксплуатации несколько жертв-детей, которыми могут быть и мальчики, и девочки. И хотя детская порнография рассылается по почте, а не лежит на витринах, каждый человек, кто только собирает ее, при этом ни разу в жизни не прикоснувшись к ребенку, виновен в его эксплуатации, Это – все равно, что фотографировать взрослую жертву насилия.

Хотя педофил может считать, что в подкреплении порнографией его фантазий нет ничего дурного, ребенок все равно становится жертвой. И, как в случае любой подобной парафилии или фетишизма, велика вероятность того, что педофил осмелеет. Опасность состоит в том, что может наступить момент, когда фантазий окажется недостаточно и педофил почувствует необходимость осуществить их с реальным ребенком – например, посетив юную проститутку, растлив знакомого ребенка, похитив незнакомого. Даже если он не ставит в один ряд коммерческий секс и похищение и изнасилование соседского малыша, в тот момент, когда он вовлекает в свои фантазии ребенка, возникает криминальная эксплуатация. Если рассуждать здраво, мы не должны опасаться, что каждый парень, в сексуальных фантазиях которого присутствуют дети, в конце концов растлит ребенка, но я считаю, что подобные факты нельзя упускать из поля зрения.

Я согласен с Кеном Ланнингом: далеко не все педофилы – насильники и не все насильники – педофилы. Так называемый ситуационный растлитель может руководствоваться самыми различными мотивами. Некоторые из них дают выход агрессии – они могут выказать ее только перед самыми беспомощными из жертв. Такие преступники выбирают и престарелую жертву или проститутку – словом, любую сравнительно легкую добычу.

Риск заключается в том, что смелость таких людей тоже может нарастать. Импульсивное преступление против ребенка может стать просто пробным шаром, с помощью которого преступник выясняет, удастся ли ему остаться безнаказанным. Такие преступления могут стать более агрессивными и дерзкими по мере усиления преступных намерений человека. Преступник может чаще совершать нападения и больше времени проводить с жертвами, чтобы полнее осуществить свои фантазии. Подобную эволюцию мы наблюдали в деле Артура Шоукросса из Рочестера, Нью-Йорк. Грегг Мак-Крэри, поняв, что убийца возвращается на место преступления, чтобы подольше побыть рядом с трупами жертв, построил на этом способ его поимки.

А когда преступника взяли, выяснилось, что первыми двумя его жертвами были не проститутки и не бездомные женщины, а девочка и мальчик. Вероятно, ситуационных растлителей детей насчитывается гораздо больше, чем преступников, сознательно выбирающих жертвами детей, хотя педофил или растлитель за свою жизнь может покушаться на растление большего количества детей, поскольку именно в этом и состоит его сексуальное влечение. Об этом он думает постоянно. Возможно, ситуационный преступник изнасилует только одного ребенка, а может случиться, что это поведение войдет у него в привычку.

В работе «Растлители детей: анализ поведения для служащих правоохранительных органов, расследующих дела о сексуальной эксплуатации детей», опубликованной НЦППЭД, Кен выделяет четыре типа ситуационных растлителей детей: подавленный, морально неразборчивый, сексуально неразборчивый и неполноценный. К подавленному типу относятся преступники, растлевающие собственных детей как наиболее доступных. Неудивительно, что у них, как правило, очень низкая самооценка, и они занимаются сексом с детьми как заменой взрослых, с которыми они не в состоянии вступить в половые отношения. Преступники такого типа, скорее всего, воспользуются лаской или подкупом, нежели силой, заманивая к себе детей, и эти инциденты обычно бывают связаны с серьезными стрессами в жизни самого преступника.

Морально неразборчивые преступники – те, которые также растлевают собственных детей, хотя способны пускаться на манипуляции, подкуп, даже применять силу, чтобы заполучить другие жертвы. Натура такого преступника проявляется буквально во всех сферах его жизни: он дурно обращается с женой и подругами, лжет и мошенничает дома и на работе, без зазрения совести украдет вещь, которая ему понравилась. При полном отсутствии совести ему не составит труда совершить импульсивный поступок. И преступники этого типа, и сексуально неразборчивые растлители, услышав вопрос, почему они так обошлись с ребенком, мысленно пожимают плечами: «Почему бы и нет?», но сексуально неразборчивый растлитель продолжает эту мысль. Он насилует детей потому, что ему скучно, а подобный опыт представляется ему новым и возбуждающим. Кен называет таких преступников «сексуалами-экспериментаторами», поскольку они готовы перепробовать буквально все.

Эти люди могут заниматься групповым сексом со взрослыми, меняться подругами, превращать их в рабынь – словом, совершать действия, которые не считаются криминальными, если в них по собственному желанию участвуют только взрослые. Но потом у них может возникнуть желание вовлечь в эти сексуальные эксперименты ребенка (даже собственного). По сравнению с другими типами ситуационных растлителей детей, эти преступники обычно стоят на более высокой социально-экономической ступени и более склонны к растлению многочисленных жертв. Если растлители других типов увлекаются преимущественно детской порнографией, эти собирают более разнообразную эротическую коллекцию.

И наконец, ситуационный растлитель неполноценного типа во многом напоминает субъектов, описанных в предыдущих главах. В сущности, наш отдел занимается в основном морально неразборчивым и неполноценным типами. Такой преступник – социальный аутсайдер. Подростком он почти не имел друзей, став взрослым, он продолжает жить с родителями или старшими родственниками. Для него дети не представляют угрозы, как и другие потенциальные мишени – старики, проститутки. Его жертвой может стать хорошо знакомый ребенок или незнакомый, которого преступник использует в качестве замены для недоступного ровесника. Он испытывает не столько естественное сексуальное влечение к детям, сколько сексуальное любопытство, но со взрослыми чувствует себя неуверенно. Если он собирает порнографию, то предпочитает видеть изображения взрослых, а не детей. Поскольку он сторонится общества, есть опасность, что его враждебность и гнев будут нарастать, пока не найдут выход. Тогда этот преступник может стать чрезвычайно опасным, и в приступах ярости он способен подвергать пыткам и убивать свои жертвы.

С комбинацией неполноценного и морально неразборчивого преступника я сталкивался, занимаясь одним делом в начале 80-х годов, когда работа по программе анализа профиля личности в Квонтико только начиналась.

Полицейское управление в Диккинсоне, Северная Дакота, по праву гордится своими успехами. В марте 1983 года нераскрытым осталось всего одно зафиксированное ими преступление. Но этим преступлением было вопиющее убийство двух человек, совершенное почти два года назад. Сотрудники полиции попросили составить профиль, который помог бы расследованию. По их описанию, рано утром 16 ноября 1981 года рабочий-сезонник, остановившийся в мотеле Свенсона в Диккинсоне, как обычно, зашел выпить чашку кофе в офис мотеля. Но на этот раз он увидел там труп администратора, пятидесятидвухлетней Присциллы Динкел, лежащий лицом вниз на полу, с кляпом во рту, с шеей, обвязанной проводом. Ее ночная рубашка и халат сбились, частично обнажая спину.

Когда прибыла полиция, замечены были не только щепки в волосах убитой, но и сделана еще одна страшная находка: обыскивая офис, полицейские обнаружили в спальне труп внучки миссис Динкел, семилетней Даниэллы Литц. Ее труп нашли под одеялом на кровати, на шее девочки тоже был затянут провод. На запястьях виднелись рубцы. Вскрытие подтвердило, что обе жертвы погибли в результате удушения, а Даниэлла подверглась сексуальному нападению. За полтора года, прошедших после убийства, следователи разработали немало версий, но так и не добились конкретных результатов.

Разбирая это дело, я начал с виктимологии. Присцилла Динкел недавно переехала в Диккинсон, получив работу администратора мотеля, который обслуживал временных рабочих предприятий бурно развивающейся энергетической промышленности этого района. Обычно комнаты сдавали на неделю, мотель располагался в той части города, характер которой быстро изменился с притоком сезонных работников, вызванным ростом промышленности. И полиция уже не раз предупреждала местных жителей о необходимости запирать двери – доселе невиданной здесь мере предосторожности.

Несмотря на то, что никакие подробности прошлого Присциллы Динкел не указывали на повышенный риск, ее работа, расположение мотеля и постоянно меняющиеся жильцы позволили мне отнести ее к категории жертв высокого риска. С другой стороны, я считал, что ее внучка просто оказалась в неподходящем месте и в неподходящее время. По малолетству она не могла контролировать свою жизнь или окружение, и потому я счел ее случайной жертвой. Преступнику в данном случае хватило времени, чтобы связать обе жертвы и нанести им телесные повреждения. Миссис Динкел не подверглась сексуальному нападению, но потеряла сознание вследствие травмы головы, нанесенной тупым орудием. Кроме того, преступник разрезал ее белье, осуществив какую-то из своих потребностей и продемонстрировав ярость и агрессию, стремление властвовать и подчинять себе других. Даниэллу он тоже ударил по голове – на черепе девочки была трещина. Прежде чем уйти, он забрал деньги из кассы мотеля.

Очевидно, на месте преступления он провел немало времени и, по-видимому, чувствовал себя там свободно, поэтому я предположил, что преступник был знаком со своими жертвами и их жилищем. Вряд ли в тот вечер он явился к ним специально с целью убийства. Скорее всего, убийство произошло случайно. На месте преступления мы увидели и свидетельства беспорядочных действий и изобретательности преступника; он быстро приспособился к окружению, воспользовавшись шнурами от ламп и пылесоса, чтобы связать жертвы.

Смешанный характер преступления позволил мне предположить, что в ту ночь побудительным фактором оказался алкоголь, и, вероятно, НС страдал алкоголизмом. Судя по уровню агрессии по отношению к старшей жертве, он был одним из пьяниц, сочетающих в себе Джекила и Хайда. Более агрессивная, напористая сторона натуры этого обычно одинокого и стеснительного в общении с женщинами человека проявилась после нескольких порций спиртного, хотя он полностью выражал свои чувства только перед людьми, которых сумел подчинить себе. Возможно, у него возникали трудности в отношениях с женщинами. Поскольку убийства двух человек сразу не совершают ни с того ни с сего, этот субъект наверняка и прежде был не в ладах с законом. Возможно, ранее его обвиняли в таких преступлениях как нападения, ограбления или кражи со взломом. Преступники, оставляющие после себя такие улики на месте преступления, обычно отличаются средним интеллектом, но этот, вероятно, не закончил школу. Его работа связана скорее с физическим, нежели с умственным, напряжением – например, он мог быть механиком или водителем грузовика. Вполне возможно, он не следил за собой: ему давно требовалось вымыться, побриться и подстричь волосы.

Из всех улик, оставленных в квартире и свидетельствующих о поведении преступника, самые значительные были обнаружены в спальне девочки. Когда он напал на Даниэллу ее бабушка уже потеряла сознание, и он сумел осуществить все свои фантазии, с легкостью подчинив себе девочку. Во время нападения он в буквальном смысле слова уничтожил ее, утверждая свою власть. Однако тот факт, что преступник накрыл труп одеялом, красноречиво говорил о его чувствах после совершения убийства. Он пытался вычеркнуть из памяти это событие, ощущая отвращение и недовольство своим поступком. Внезапная смена настроения показывала, что он раскаивался в убийстве девочки, что являло полный контраст с оправданием его нападения на бабушку Даниэллы.

Когда на месте преступления обнаруживаются какие-либо свидетельства раскаяния, они проливают свет на поведение НС после совершения преступления. У него должно возникнуть желание поговорить с кем-нибудь, выяснить, как движется расследование, он станет употреблять больше спиртного, как-нибудь изменит внешность, а может, побывает на могиле девочки.

Единственной приметой НС, с которой у меня возникли затруднения, стал его возраст. Как я уже упоминал, этот аспект часто вызывает проблемы. Мне доводилось встречаться с преступниками в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет, поэтому я посоветовал полицейским сосредоточиться на поведении убийцы и других элементах профиля, вместо того чтобы искать преступника определенного возраста. Кроме того, я предупредил: как только шум в СМИ затихнет, НС попытается покинуть город. И, как всегда, я попросил следователей звонить мне, если они захотят что-нибудь обсудить, применить активную технику расследования или выработать методы ведения допроса.

Полиция Диккинсона продолжала расследование, опросив не менее тридцати подозреваемых. На месте преступления был обнаружен всего один отпечаток пальца, да и тот, как выяснилось, принадлежал одному из следователей. Позднее, когда появилась возможность сделать анализ ДНК, оказалось, что ввиду неисправности лабораторного холодильника вещественные доказательства пропали. Никаких свидетелей, способных пролить свет на события той ночи, так и не нашлось.

Но упорных сотрудников полиции Диккинсона ничто не остановило. К этому моменту они успели даже проконсультироваться с известной женщиной-медиумом, живущей за пределами штата, отправить ей приметы жертв, снимки возможных подозреваемых и известных преступников округи. Медиум сочла убийцей одного из них. Подозрения следователей усилились после звонка из офиса шерифа в Мизуле, штат Монтана: вышеупомянутый подозреваемый демонстрировал соседским детям свои половые органы. Его друзья сообщили шерифу, что этот человек часто заговаривал об убийствах в Диккинсоне. Полиция подробно допросила подозреваемого и предложила ему проверку на детекторе лжи, от которой он отказался. Кроме того, был сделан слепок его зубов, который сравнили со следами укусов на правой щеке Даниэллы, но отметины не совпали.

Джерри Тисмен из Бюро криминальных расследований Северной Дакоты, выпускник Национальной академии ФБР, связался с нами в декабре 1985 года и попросил оценить вероятность причастности этого человека к этим двум убийствам. Мы объяснили ему: маловероятно, чтобы уровень насилия так снизился. После жестокого насилия и убийства двух человек НС не пошел бы на риск выдать себя, демонстрируя гениталии, да еще соседским детям. Кроме того, убийца из Диккинсона забрал деньги, а подозреваемый, судя по всему, не испытывал недостатка в наличных. Стойко встретив неудачу, полиция Диккинсона сообщила нам, что есть еще один подозреваемый, который соответствует почти всем пунктам моего профиля, и которого допрашивали на детекторе лжи в начале следствия, выявив значительную степень нечестности. Но проблема была в том, что он покинул город и никто не знал, куда он уехал. Его звали Уильям Томас Риджер, во время двойного убийства он жил в мотеле. Он не только был знаком с жертвами, но и часто оставался с Даниэллой и, похоже, был влюблен в ее мать, Мелоди. Семья заметила, что, приходя в гости, Риджер всегда сажает девочку к себе на колени и при этом кладет ладонь на ее ногу, отчего всем становилось неловко. За несколько дней до убийства Мелоди попросила мать больше не оставлять девочку с Риджером. В ночь после убийства Риджера арестовали за вождение машины в нетрезвом состоянии и допросили в полиции. Теперь, несколько лет спустя, полиция Диккинсона разыскивала Риджера по обвинению в убийстве.

В 1991 году дело было передано сержанту Чаку Раммелу, который снова связался с нами. В то время меня не было в городе, к делу подключился Джуд Рей и вел его до конца. Раммел вычислил Риджера в Бейтсвилле, Арканзас, при помощи компьютерной службы поиска преступников ближайшего филиала Национального информационного центра. Власти Диккинсона связались с полицией Бейтсвилла, сообщив, что Риджер подозревается в убийстве двух человек. Любопытно: полиция Бейтсвилла безуспешно расследовала убийство престарелой женщины, совершенное в 1988 году. В июне того года тело семидесятисемилетней Деллы Т. Хардинг нашли под мостом, в пересохшем русле реки. Днем раньше неизвестный убийца вломился в дом, связал, избил и задушил Деллу. В то время, когда случилось это убийство, Риджер жил на расстоянии мили от дома Деллы Хардинг.

После дальнейшего выслеживания подозреваемого Раммелу наконец удалось допросить его в офисе шерифа в Клинтоне, Арканзас. Перед этим Раммел проконсультировался с Джудом Реем. Вооруженные нашим предположением о том, что преступника наверняка мучают угрызения совести при воспоминаниях об изнасиловании и убийстве Даниэллы Литц, а также результатами первоначального допроса на детекторе лжи, Раммел и Джерри Тисмен допрашивали подозреваемого, пока тот наконец не признался и не сообщил подробности убийства в Диккинсоне. Некоторые из них полиция прежде скрывала или даже не знала – например, то, что в ночь убийства Риджер взял с места преступления не только деньги.

По его словам, он зашел к миссис Динкел побеседовать о ее дочери Мелоди. Ему хотелось поближе познакомиться с Мелоди, а ее мать посмеялась над ним. Но вместо того чтобы смутиться, Риджер от насмешек пришел в ярость, по его выражению, «сбесился», и ударил миссис Динкел деревянной планкой от стола. Риджер рассказал, что Даниэлла вышла из спальни, когда он связывал ее бабушку. Как мне и представлялось, Риджер был вынужден завладеть контролем над ситуацией, и он осуществил его, напав на девочку. Он признался, что вдобавок к деньгам похитил с места преступления фотографию Даниэллы и Мелоди и декоративное блюдо – о пропаже этих вещей раньше не сообщалось. Убийца сохранил эти «сувениры».

Ко времени убийства Риджеру исполнилось тридцать девять лет, в его досье значились хищения имущества в крупных размерах, подделка банковских чеков, кражи со взломом и мелкие хищения. Обладатель среднего интеллекта, он был чернорабочим, водителем грузовика, посудомойщиком, промышлял случайными заработками. Фотографии подтверждали, что он всегда выглядел неряшливо. После убийства он попытался изменить внешность – перестал красить волосы и вскоре стал совсем седым. Его не раз задерживали за вождение машины в нетрезвом состоянии, а его трудности в отношениях с женщинами включали расставание со второй женой, с которой он сошелся, будучи еще женатым на первой. Незадолго до ареста он собрался жениться в третий раз. Вторая жена Риджера подтвердила, что ее бывший муж – «бесчувственный» человек, что в браке они постоянно ссорились, и что он часто пил. И наконец, его версия событий той ночи подтверждала вспышку гнева по отношению к миссис Динкел, которая не воспринимала его всерьез как поклонника дочери.

После ареста в марте 1991 года за убийства в Северной Дакоте Риджера также обвинили в тяжком убийстве Деллы Хардинг, совершенном в 1988 году в Арканзасе. Следователи обоих штатов отметили, что он путешествовал по всей стране в течение десяти лет, прошедших между убийством в Диккинсоне и арестом. Полиция из Далласа, Техас, сообщила, что Риджер подозревается в причастности к убийствам нескольких престарелых женщин.

Мы должны быть благодарны властям Диккинсона за их упорство и настойчивость. За десятилетие, когда к делу подключались новые люди, каждый из них принимал мантию верности долгу и профессионализма. Зачастую случается, что после того как первое рвение угаснет, давние дела кажутся настолько безнадежными, что за них никто не хочет браться. Лично я не сомневаюсь, что Риджер продолжал бы следовать своим порывам, убивая ни в чем не повинных людей, пока его не посадили бы в тюрьму за другое преступление, пока он не умер бы или не состарился. Но до тех пор прошло бы слишком много времени. В деле Бейтсвилла Делла Хардинг, пожилая женщина, стала еще одной беспомощной жертвой, знакомой Риджеру – он и прежде бывал у нее. Как и жертвам из Диккинсона, ей была нанесена травма головы, но умерла она в результате удушения. Преступник душил жертвы электрическим шнуром и забирал найденные деньги. Риджер признался в этом убийстве, как и в двух других, но позднее отказался от своих слов, хотя успел покаяться перед невестой. Судьба распорядилась так, что законы природы вступили в силу прежде, чем законы человеческого общества. После того как Риджеру предъявили обвинения в трех убийствах, и прокурор Арканзаса, Дон МакСпадден, объявил, что будет добиваться смертной казни за убийство Деллы Хардинг, с Риджером случился сердечный приступ, завершившийся смертью. Хотя если бы он был предан суду после стольких лет поисков, рассмотрение апелляции по смертному приговору в Арканзасе того времени затянулось бы по меньшей мере на десять лет. Для Фрэнка Динкела, мужа одной из жертв и деда другой, развязка наступила раньше. Узнав об аресте Риджера, он сказал репортеру «Бисмарк Трибьюн»: «Я надеялся только, что это преступление будет раскрыто раньше, чем я умру».

Очевидно, маленькая Даниэлла Литц оказалась случайной жертвой, изнасилованной и убитой ситуационным растлителем только потому, что она стала свидетельницей преступления. С другой стороны, растлители-педофилы, или предпочитающие детей другим жертвам, и в сексуальном, и в эротическом отношении сосредоточиваются именно на детях. На них не влияет ситуационный стресс или эмоциональная неуверенность: они просто предпочитают секс с детьми. У них складывается предсказуемая модель поведения, которую они демонстрируют раз за разом. Это ритуальное поведение – почерк, то, что они считают неотъемлемой частью своей сексуальной активности, даже если преступление становится при этом более рискованным или трудным делом – например, похищение жертвы определенного типа по хорошо отработанному сценарию, несмотря на то, что к этой жертве трудно подобраться незамеченным, и даже если этот сценарий замедляет бегство.

Кроме того, эти преступники находятся на более высоком социально-экономическом уровне, чем ситуационные растлители. У них постоянно возникает влечение к детям, в отличие от ситуационных преступников, которые могут растлить ребенка всего один раз в жизни. В то время как все растлители, предпочитающие секс с детьми, имеют одну и ту же общую сексуальную ориентацию, они предъявляют определенные и конкретные требования к жертве – к ее возрасту, к полу (большее предпочтение отдается мальчикам перед девочками, но чем моложе жертва, тем секс становится менее предпочтительным – те, кто ищет малышей, проявляют меньшую разборчивость в отношении пола).

Кен Ланнинг определил три типа растлителей детей по предпочтению на основании различных, но предсказуемых моделей поведения, которые они демонстрируют: соблазнитель, интроверт и садист. Когда вы читаете в газетах сообщение о том, что местный учитель обвиняется в совращении или изнасиловании одного из учеников, или тренер – в неподобающем поведении по отношению к своим подопечным, вы имеете дело с типичным соблазнителем. Такой преступник обычно прельщает свою жертву подарками и/или вниманием, медленно завоевывая ее доверие и заставляя забыть о запретах. Он прекрасно ладит с детьми и выбирает жертвы, наиболее поддающиеся его уловкам. К примеру, ребенок, который дома страдает от недостатка внимания, будет польщен и оценит любые проявления «заботы». Именно в этом случае природный инстинкт поможет вам защитить детей. Если кто-нибудь уделяет детям чрезмерное внимание, чересчур «зацикливается» на них, проводит слишком много времени в обществе детей, а не взрослых, – все это настораживающие признаки. Я не утверждаю, что каждый внимательный тренер или одинокий старик из вашего квартала страдает сексуальными отклонениями и охотится за вашим ребенком, – совсем напротив. Не стоит допускать, чтобы подозрительность испортила вам всю радость и удовольствие от общения с людьми. Но обязательно следите за тем, с кем поддерживают отношения ваши дети.

Не объясняйте своей десятилетней дочери, что ее тренер по софтболу может оказаться извращенцем – просто последите за ним, побывайте на тренировках и, если вы что-то заподозрите, не допускайте, чтобы ваша дочь попадала в ситуации, когда она будет вынуждена остаться с ним наедине. Создайте дома такую обстановку и так постройте свои отношения с ребенком, чтобы он не искал внимания на стороне. К сожалению, когда я работал в ФБР, мне не удавалось уделять семье достаточно времени. Но надеюсь, это не отдалило меня от детей, и они твердо знали: если кто-нибудь совершит по отношению к ним поступок, вызывающий у них неловкость, они всегда могут рассказать об этом мне или Пэм. Соблазнители склонны выбирать одиноких детей, лишенных опеки. Вам незачем становиться суперотцом или суперматерью: просто выясняйте, с кем дружат ваши дети, и не пропускайте мимо ушей предостережения внутреннего голоса.

Большинство типичных соблазнителей поддерживают связь сразу с несколькими жертвами – со своим личным детским «секс-кружком». Жертвами могут стать члены скаутского отряда, ученики одного класса или соседские дети. Соблазнитель проводит с ними много времени, присматривается к ним и знает, как с ними общаться – и манипулировать ими. Он взрослый, и большинство воспитанных детей считают, что должны слушаться его, а он пользуется своей властью и положением. Если никто из маленьких жертв не заявит о действиях соблазнителя, он не остановится, пока сам не положит конец этим взаимоотношениям: ребенок подрастет, повзрослеет и перестанет привлекать соблазнителя. В этот момент жертвы чаще всего заявляют об эксплуатации, если только угрозы соблазнителя, а может, даже физическое насилие не удержит их от такого шага – вероятно, теми же средствами соблазнитель не дает жертвам расстаться с ним или заявить о домогательствах, пока сам не захочет прекратить с ними связь.

В отличие от типичного соблазнителя, другим растлителям с той же потребностью в сексе с детьми просто не хватает навыков поведения в обществе и межличностного общения, чтобы привлечь к себе жертвы. Типичный интроверт больше всего соответствует шаблонному образу злодея-незнакомца в плаще, который, скорее всего, будет шататься по паркам и детским площадкам, наблюдая за детьми. Его нетрудно заметить – он выглядит так, словно готов внезапно напасть на жертву, что иногда и совершает. Его сексуальная активность ограничена краткими встречами, обычно он выбирает незнакомых или совсем маленьких детей. Он может осуществлять свои фантазии, названивая детям, обнажаясь перед ними или занимаясь сексом с девочками-проститутками. Если он не найдет другого способа заполучить жертву, то может даже жениться на женщине с маленькими детьми или обзавестись своими, которые с младенчества станут удобными жертвами.

Но самый страшный и физически опасный тип растлителя – садист. Подобно садистам-насильникам и убийцам взрослых, он испытывает потребность причинять боль – физическую и/или психологическую, – чтобы возбуждаться и получать сексуальное удовлетворение. Типичный растлитель-садист прибегнет к обману или силе, чтобы добиться контроля над своими жертвами, а затем будет мучить их, чтобы испытать сексуальное удовольствие. Хотя садисты-растлители встречаются нечасто, они наиболее склонны похищать и убивать свои жертвы.

Пугает тот факт, что известны случаи, когда соблазнители становились садистами. До сих пор не ясно, возникали ли у этих преступников потребности садистов с самого начала и позднее всплыли на поверхность, возможно, спровоцированные каким-то стрессом, или же развились со временем, с приобретением уверенности и опыта при общении с первыми жертвами.

Педофилы демонстрируют весьма предсказуемые, доступные для распознания родителями модели поведения, чего не скажешь о ситуационных растлителях. В подростковом возрасте педофил может почти не общаться с другими подростками: его сексуальные интересы уже направлены на детей. Став взрослым, он склонен к частым и неожиданным переездам, точнее – бегствам от подозрительных родителей и представителей правоохранительных органов. Если он поступает на воинскую службу, его могут уволить без объяснения причин. Во многих случаях у субъекта оказывается длинный «послужной список» предшествующих арестов, в том числе по обвинению в совращении и изнасиловании, а также в связи с нарушением законов об использовании детского труда, подделки чеков, попыток выдать себя за должностное лицо. Если прежде он подвергался аресту за растление малолетних, он может увеличить число своих жертв – если совращает одного ребенка, живущего по соседству, то наверняка попытается совратить и других.

Получив возможность проанализировать все его преступления, мы заметим, какой высокий уровень планирования (и риска) связан с неоднократными попытками совращения детей. В отличие от ситуационного растлителя, педофил тратит уйму времени и энергии, чтобы разработать идеальный подход, который будет не раз использовать, добиваясь совершенных навыков. Его образ жизни будет отражать тот факт, что он предпочитает детей взрослым партнерам по сексу. В наши дни, когда «возвращение в родное гнездо» приобретает все большую популярность, двадцатипятилетний холостяк, живущий с родителями, – не редкость. Однако с возрастом он должен несомненно привлечь к себе внимание, если никогда не встречается с женщинами. Он может жить и один, в доме, отделанном по вкусу жертв пола и возраста, которые он предпочитает. В зависимости от этих предпочтений он может приобретать игрушки, кукол, всевозможные игры, которые не понадобились бы ему в иных обстоятельствах.

Педофил может поддерживать связь с женщиной, но тут возможны только крайности; женщина будет либо слабой, похожей на девочку, либо, наоборот, властной и более сильной, чем ее партнер. Хотя большинство подруг или жен не желают обсуждать свою интимную жизнь, в конфиденциальной беседе они могли бы признаться, что у их мужей или любовников имеются какие-либо сексуальные проблемы. Педофил также коллекционирует детскую порнографию, даже присоединяет к коллекции снимки, сделанные собственноручно. Как тот парень, на которого я обратил внимание Пэм во время репетиции детского танцевального кружка: он может приходить в возбуждение, фотографируя одетых детей в самых обычных, отнюдь не сексуальных позах. Он может брать фотоаппарат в парк и тратить по нескольку катушек пленки, а потом проявлять их и представлять себе, какими были бы его встречи с этими детьми. Не следует забывать, что педофил способен возбуждаться, листая раздел детских товаров каталога Мейси, точно так же, как большинство нормальных мужчин возбуждаются, разглядывая каталоги женского белья. Несмотря на то что многие педофилы успешно функционируют в обществе и сливаются с ним, по крайней мере на некоторое время, определенные аспекты их образа жизни не могут не настораживать. Люди, проявляющие чрезмерный интерес к нашим детям, вызывают у нас недоверие. Взрослый человек, болтающийся по паркам и детским площадкам и не имеющий друзей-ровесников, кажется не вполне нормальным. Педофил знает, что его сексуальные пристрастия надо держать в тайне, поэтому почти не поддерживает более-менее близкие взаимоотношения с другими людьми. Часто его друзьями становятся другие взрослые педофилы, способные понять его и оказать поддержку.

Типичный педофил обычно пользуется идеализированным языком, к примеру, называя детей невинными, чистыми, непорочными ангелочками. Кроме того, он может говорить (или писать) о детях как об «объектах, проектах или имуществе». Кен Ланнинг приводит выдержки из писем вроде «у этого ребенка очень маленький пробег» или «я работал над этим проектом целых полгода».

Кроме того, они осмотрительно подходят к выбору юных друзей, хотя видимое могут оценить выше реального: другими словами, если мужчина предпочитает десятилетних девочек, четырнадцатилетняя подружка, которая выглядит и ведет себя как десятилетняя, будет предпочтительнее десятилетней, которой с виду можно дать все четырнадцать лет.

Не следует забывать, что любой отдельно взятый из этих признаков еще не превращает вашего соседа в растлителя малолетних. Но, взятые вместе, они могут свидетельствовать об опасности. Как во многих других ситуациях, с которыми приходится сталкиваться нам, родителям, здесь мы должны прибегнуть к помощи здравого смысла и довериться нашей интуиции. Эти описания помогут нам распознать потенциальную опасность, но они не заменят внимательного, вдумчивого подхода к родительским обязанностям, обучению ребенка мерам предосторожности и, в некоторых случаях, просто удачи.

Известны случаи, когда родители не в состоянии защитить ребенка – по крайней мере, один родитель, поскольку в нем-то и заключается проблема. Как бы трудно ни было нам это вообразить, многие дети становятся жертвами членов собственной семьи, тех же самых людей, к которым большинство малышей обращаются за советом, любовью и поддержкой. Виновные в кровосмешении растлители малолетних могут соответствовать любому из профилей, обсужденных выше, – от подавленного типа до соблазнителя. Они могут быть безжалостными и расчетливыми в преследовании целей: педофилы-интроверты женятся или сходятся с женщинами с единственной целью – родить ребенка, которого можно подвергать насилию (педофил в этом случае идет на риск, поскольку нет никаких гарантий, что ребенок окажется того пола, который он предпочитает); типичный соблазнитель может жениться или дружить с женщинами, у которых есть дети подходящего возраста и пола, и делать вид, что заменяет им отца. Когда дети в одной семье подрастают и перестают привлекать его, соблазнитель находит новую семью, и все начинается сначала. Такие соблазнители занимаются сексом с женой или подругой только в случае абсолютной необходимости, при этом представляя себе сношение с детьми, или же могут просить женщину одеваться и вести себя по-детски.

И так поступают не только отцы. Питер Бэнкс, директор филиала НЦППЭД, много лет прослуживший в полиции Вашингтона и расследовавший случаи растления малолетних, рассказывал душераздирающую историю о том, как в семье из двух знакомых ему сержантов полиции возникли проблемы со старшим сыном. Все началось с плохих отметок и неуважения к старшим, перешло в мелкие хищения – например, кражи из магазинов, и, наконец, завершилось преступлением: подросток отправился в Джорджию, угнал машину и был пойман во время ограбления универмага. Когда его уводили в наручниках, мать спросила у него, можно ли что-нибудь сделать, чтобы его младший брат не вырос таким же. «Да, – ответил подросток, – надо только держать его подальше от деда». Отец этой женщины жил в ее семье и, по-видимому, годами совращал старшего внука прямо под крышей собственного дома. Несчастная мать потеряла в один день и отца, и сына. Почему этот мальчик не мог открыть родителям ужасную истину раньше? Жертвам инцеста есть что терять в случае разглашения тайны. Если задуматься, наше общество карает эти молодые жертвы во многих отношениях, зачастую по неосторожности. Подумайте, что станет с ребенком, который сообщит о действиях члена его семьи, вдобавок к мучающим его смущению, страху, унижению. Когда немедленно предпринимаются действия по защите ребенка, из окружения удаляют в лучшем случае не растлителя, а саму жертву. Дети теряют дом, братьев и сестер, друзей, школу, собаку – словом, все. В худшем случае человек, к которому ребенок обращается за помощью, либо не может, либо не хочет помочь, заявляя, что ребенок недостоин таких затрат времени или хлопот; жертва получает психологическую травму, угроза растлителя о том, что случится, если ребенок кому-нибудь скажет правду, подтверждается.

Ребенку, которого совращает не член семьи, не менее трудно сообщить о случившемся. Вначале жертва молчит потому, что ей льстит внимание, и она не знает, что будет дальше. Позднее растлитель заставляет ребенка молчать таким же действенным способом, как и в начале соблазнения. К какому бы типу ни принадлежал растлитель, ребенок будет бояться физического вреда для самого себя или членов своей семьи, причиненного его мучителем. Свое влияние оказывают и другие эмоции – смущение, замешательство. Растлитель может прибегнуть к эмоциональному шантажу. И поскольку многие из них успешно добиваются возможности всегда находиться в окружении детей (в качестве тренера младшей лиги или просто «приятного знакомого», который всегда берет соседских детей в походы или на прогулки), они могут даже воспользоваться групповой иерархией, чтобы держать жертвы в подчинении.

При этом они могут прибегнуть и к конкуренции или давлению со стороны самих детей, чтобы обеспечивать постоянный приток новых жертв и избавляться от прежних, не рискуя выдать себя. Взрослый растлитель опытнее, старше, изобретательнее, опаснее ребенка и способен гораздо более успешно манипулировать людьми. Единственная реальная защита для вашего ребенка – это безопасность и уверенность в себе, которую вы обеспечиваете и постоянно поддерживаете для него.

Кен Ланнинг описывает предсказуемое поведение растлителя малолетних после того, как тот сталкивается с риском расследования или наказания. Неудивительно, что вначале он все отрицает. Он может разыграть удивление, шок, даже возмущение, услышав выдвинутые против него обвинения. Может попытаться представить дело так, будто ребенок его неправильно понял: «Разве обнять ребенка – преступление?». В зависимости от структуры его социальной поддержки он может заручиться помощью членов семьи, соседей или коллег, способных положительно охарактеризовать его.

Если имеются неопровержимые доказательства, не позволяющие ему отрицать обвинения, растлитель может попытаться свести их до минимума: да, он действительно прикасался – но только к одному ребенку, или всего один раз, или же он ласкал ребенка, не испытывая никакого сексуального удовольствия. Часто растлитель бывает знаком с законами и готов сознаться в менее серьезном преступлении. В таких случаях жертвы иногда невольно помогают ему своим смущением. К примеру, мальчики-подростки могут отрицать свое участие в половых актах, даже если у следователей окажутся фотографии, подтверждающие эти факты. Жертвы могут также снизить число случаев, когда «это» происходило.

Еще одна распространенная реакция преступника – попытка оправдаться: он может заявить, что уделял ребенку больше внимания, чем родители, поэтому в его попытках рассказать ребенку о сексе нет ничего странного, или же утверждать, что он испытал стресс и/или слишком много пил. Такие люди постоянно оправдывают свои потребности и действия перед собой – они не хотят считать себя сексуально извращенными преступниками. Наиболее распространенное оправдание – попытка переложить вину на жертву: жертва сама соблазнила его, а он не знал ее возраст, или жертва на самом деле была проституткой. Но даже в этом случае преступление остается преступлением, поскольку согласие ничего не значит, когда речь идет о сексе с участием ребенка.

Наряду с оправданиями в ход пускается фальсификация, и чем умнее растлитель, тем более запутанной будет ложь. Один педофил сообщил, что дети сами сняли на видеопленку половой акт, а когда он узнал об этом, то сохранил кассету, чтобы показать их родителям. Менее талантливые, но в равной степени отчаявшиеся растлители могут изобразить внезапный приступ психического заболевания или же сыграть на чувствах людей, надеясь, что раскаяние и прочная связь с обществом заставят окружающих пожалеть непутевого, но в душе доброго парня. Прибегая к извращенному, окольному пути, они пытаются защититься, якобы внося свой вклад в жизнь общества – например, добровольно вызвавшись работать с детьми с единственной настоящей целью – иметь постоянный доступ к ним.

Кроме того, всегда есть вероятность, что растлитель будет настаивать на совершении менее серьезного преступления, чтобы избежать публичного процесса. Безусловно, маленькую жертву не будут подвергать травме присутствия и дачи показаний в суде, но это может привести к замешательству в тех случаях, когда преступник признает себя «виновным, но невиновным». Он может признавать свою вину, не признавая, что совершил преступление, или же настаивать на своей невиновности по причине невменяемости. В этом случае общественность никогда не узнает, что натворил растлитель, а ребенок так и не поймет, почему его мучителя закон признал невиновным.

И наконец, подобно множеству преступников, теряющих контроль над своей жизнью в результате раскрытия преступления, любой растлитель малолетних после ареста способен совершить самоубийство. А поскольку большинство их происходит из среднего класса и не имеет ранних судимостей, в случае самоубийства полицию обвинят в его смерти, а пострадавший ребенок или дети окажутся в замешательстве.

Подобно мальчику, совращенному дедом и нарушившему закон, многие растлители малолетних в детстве сами были жертвами одной из форм совращения детей. Это не оправдывает их поведение, но иллюстрирует взаимосвязь двух понятий (жертва – преступление), которую мы наблюдаем постоянно. Питер Бэнкс советует: зайдите в полицейское управление и посмотрите имена детей в делах о растлении и эксплуатации. Затем просмотрите досье несовершеннолетних преступников и, наконец, досье проституток и насильников. Многие имена повторяются во всех трех отделах архива. Конечно, далеко не каждый ребенок, подвергшийся совращению, становится преступником, но буквально все преступники когда-то были детьми, с которыми дурно обращались. В будущем они могут совершать преступления против детей и/или взрослых или становятся тем, что мы называем «профессиональными жертвами» – женщинами, которые вступают в связь с мужчинами, плохо обращающимися с ними, или, к примеру, становятся малолетними проститутками. Как общество, мы должны быть готовы пожать то, что посеяли. Но если мы заметим, что в жизни ребенка что-то идет не так, и не попытаемся улучшить его положение, мы рискуем подтолкнуть его дальше по опасной дороге.

Ричард-Аллен Дэвис, обвиненный в похищении и убийстве двенадцатилетней Полли Клаас из Петалумы, Калифорния, в октябре 1993 года, заявлял, что преступником его сделало тяжелое детство. В заключительной речи адвокат нарисовал портрет матери подзащитного как эмоционально отчужденной женщины, которая однажды держала руку сына над огнем и в буквальном смысле слова бросила мальчика после развода с его отцом. В отчаянной, но безуспешной попытке избежать смертного приговора адвокат также напоминал, что отец плохо обращался с подсудимым, а однажды ударом сильно повредил сыну челюсть. Практически у Дэвиса не было дома, а вот Полли он похитил прямо из ее дома. Это было чрезвычайно рискованное преступление.

Однажды поздно вечером Дэвис бесшумно проник в дом матери Полли в Петалуме и похитил девочку, угрожая ей ножом, на виду у двух ее подруг, оставшихся ночевать (мать Полли и ее сводная сестра спали в соседних комнатах). Похищение сочли настолько рискованным для преступника, что все члены команды следователей подозревали в случившемся кого-то из родственников, человека, имевшего доступ в дом. Вначале полиция подозревала отца Полли, который развелся с ее матерью и жил отдельно. Маленький сонный городок на севере Калифорнии был потрясен, когда всем, и в первую очередь следователям, стало ясно, что отец девочки не имел к случившемуся никакого отношения: в дом проник незнакомец. По иронии судьбы, в первые несколько часов, когда следователи искали отца Полли как возможного подозреваемого, Дэвис столкнулся с помощником шерифа возле Санта-Розы, всего в двадцати пяти милях к северу от Петалумы. Расследуя сообщение о вторжении в частные владения, сотрудники офиса шерифа обнаружили, что Дэвис пытается вытащить свой белый «форд-пинто» из кювета. Его допросили, обыскали машину и уехали, не подозревая, что человека именно с такими приметами разыскивает полиция Петалумы, и не догадываясь, что Дэвис временно спрятал еще живую девочку поблизости. Когда помощник шерифа уехал, Дэвис вернулся к жертве, задушил ее и оставил труп в неглубокой яме возле шоссе.

Еще одна случайная встреча Дэвиса с полицией в конце концов привела к завершению поисков. Дэвиса арестовали за вождение машины в нетрезвом состоянии, но полиция сравнила отпечаток его ладони с единственным отпечатком, оставленным похитителем Полли. Сознавшись в преступлении, он описал место, где спрятал труп. Позднее, на суде, его адвокат утверждал, что похищение и убийство стали результатом неудавшегося ограбления, и отрицал попытку сексуального насилия над Полли. Однако обвинители представили свидетелей, которые заметили Дэвиса в округе за несколько дней до похищения и обратили внимание, что он выслеживает девочку – это соответствовало ранним моделям его нападений на женщин. Присяжные не купились на оправдания подсудимого.

Очевидно, никто не требует, чтобы родители стояли по ночам над спящими детьми, как вооруженная стража. В данном случае защитить ребенка не сумела система правосудия. Во время совершения похищения и убийства Дэвис отбыл половину шестнадцатилетнего срока заключения за похищение ребенка и был досрочно освобожден. Большую часть своей взрослой жизни он просидел в тюрьмах, совершая одно преступление за другим, и, подобно множеству преступников, смелел с каждым преступлением. Вместо того чтобы поднять себя в глазах общества, после освобождения Дэвис каждый раз совершал еще более тяжкое преступление. «Послужной список» Дэвиса включал обвинения в нападении с огнестрельным оружием, похищении детей, грабежах. Обвинители по делу Клаас представили показания некоторых его прежних жертв, до сих пор не избавившихся от страха. Это было сделано с целью представить убийство Полли как одно из проявлений опасной модели поведения. В заключительной речи обвинитель Грег Джейкобе назвал это похищение и убийство «вопиющим оскорблением, нанесенным человечеству», и, по-видимому, избиратели из Калифорнии согласились с ним. Считается, что именно благодаря делу Полли в штате была введена одна из самых жестких версий закона о «трех ударах», требующего пожизненного заключения за повторные преступления. Вдобавок к трудному детству, команда защитников Дэвиса упоминала его пристрастие к алкоголю и наркотикам. Я способен посочувствовать человеку, который прилагает усилия, чтобы преодолеть эти проблемы и совершить что-нибудь полезное в жизни, но Дэвис сделал сознательный выбор. К счастью, в деле Полли присяжные сочли его виновным. Хотя адвокаты Дэвиса пытались убедить присяжных, что подсудимого следует пощадить, поскольку он раскаивается, их клиент нагло утверждал обратное, сделав туманные жесты перед камерами, когда выслушал обвинительный приговор. По обвинению в убийстве первой степени с отягчающими обстоятельствами – похищением, взломом и грабежом, а также попыткой совершить половой акт с ребенком, – присяжные вынесли ему смертный приговор, постановив, что казнить его должны, сделав смертельную инъекцию. Похищение и убийство девятилетней Эмбер Хагерман, совершенное 13 января 1996 года в Арлингтоне, Техас, было не столь дерзким, но, тем не менее, рискованным – преступник стащил девочку с велосипеда на стоянке у обочины дороги, на глазах у свидетелей. В этом случае, будь преступник более опытным и проворным, он сумел бы рассеять подозрения свидетелей, которые услышали крики девочки, – для этого ему понадобилось бы только забросить велосипед в багажник своего пикапа и произнести что-нибудь вроде: «Все в порядке, детка. Едем домой». Я хотел бы обратить ваше внимание на следующий факт: если мы видим конфликт между взрослым и ребенком в общественном месте, не всегда стоит думать, что этот взрослый – один из родителей, наказывающий сына или дочь за капризы или непослушание.

Так почему же некоторые «охотники за детьми» довольствуются возможностью сливаться с толпой, развращать соседских детей, но никогда не похищать, а тем более не убивать их, в то время как другие, вроде Дэвиса, крадут, угрожая оружием? Помня, что каждый преступник руководствуется индивидуальными потребностями и импульсами, Кен Ланнинг и доктор Энн Берджесс из Университета Пенсильвании, сотрудничавшая с нами в широкомасштабном исследовании серийных убийц в 70—80-х годах, описали различия между растлителями, которые похищают и не похищают детей в ходе своей преступной деятельности. Согласно их анализу и исследованиям, большинство похитителей – неудачники, «белые вороны» в обществе, и вряд ли прежде поддерживали связь с похищенным ребенком – еще и потому, что они реже контактируют с детьми, чем растлители, которые не похищают свои жертвы. Ввиду неразвитости навыков общения, похитители не могут найти доступа к детям в отличие от соблазнителей. Нехватка опыта поведения в обществе также осложняет для них развитие взаимоотношений с женщинами – даже в качестве прикрытия, и потому они обычно бывают неженатыми.

Поскольку они не в состоянии обмануть ребенка или манипулировать им, они нередко носят оружие, с помощью которого чаще запугивают и контролируют свои жертвы, нежели наносят им физические повреждения. И, подобно другим преступникам, похитители выказывают тревожные симптомы еще в детстве. Кен Ланнинг описывает четыре этапа похищения с точки зрения преступника: планирование, похищение, пост-похищение и раскрытие/освобождение. На стадии планирования субъект увлекается фантазиями, которые создают некую потребность в сексуальной активности, хотя она может и не быть с самого начала ориентирована на детей. Он оценивает и логически обосновывает свои фантазии, беседуя с людьми, которые разделяют его взгляды и поддерживают его, или рассматривая порнографические материалы, подкрепляющие его мечты. Затем может возникнуть провоцирующий стресс, который побуждает преступника осуществить свои фантазии, а потом случай либо возникает сам собой, либо преступник планирует и создает его. Когда он готов совершить преступление, главной задачей становится выбор жертвы.

Самое важное – выбрать совершенно незнакомого ребенка, чтобы между ним и похитителем нельзя было установить связи, и похитителя бы не поймали. Кен называет «мыслителями» преступников, которые планируют МО и придерживаются его, взвешивают риск и обращают обстоятельства себе на пользу, выбирают любую жертву, удовлетворяющую широким требованиям. Заблаговременное планирование и обдумывание при выборе жертвы, а не импульсивность и поспешность, обеспечивают преступнику гораздо больше шансов выйти сухим из воды.

Похититель-«фантазер», однако, сильнее озабочен своим ритуалом. Он может задумать похищение жертвы определенного типа, и ему не хватает гибкости, чтобы изменить свой план или отклониться от него, даже если риск возрастает. Эта компульсивность, вызванная специфическими потребностями, осложняет успешное проведение похищения.

На стадии, наступающей после похищения, для преступника возникают по-настоящему серьезные затруднения. Если похищение было мотивировано сексуальными фантазиями, субъекту приходится прятать живого ребенка достаточно долго, чтобы осуществить эти фантазии. Садисту, к примеру, необходимо, чтобы ребенок был жив, оставался в сознании и находился в звуконепроницаемом помещении, чтобы преступник мог насладиться своей силой и властью, причиняя боль. Растлитель малолетних по предпочтению может разработать «безоблачный» сценарий как часть своей фантазии, который в реальности невозможен и требует тщательного планирования. Зачастую преступник оборудует потайную комнату или камеру, где можно содержать жертву.

Если совершенное становится достоянием СМИ, или если преступник понимает, что реальность не совпадает с его фантазиями, перед ним встает необходимость избавиться от ребенка, живого или мертвого. В зависимости от конкретных деталей похищения преступник может просто отпустить ребенка, высадив его на обочине дороги или даже у дома. В тех случаях, когда ребенка похищает человек, не входящий в число членов его семьи, ребенок часто возвращается домой живым. Впрочем, чем дольше отсутствует жертва, тем меньше шансов на положительный исход дела. (В отдельных случаях похититель совершает самоубийство.)

Для некоторых преступников убийство жертвы входит в сам ритуал, другие просто не знают, что предпринять. Ричард Аллен Дэвис утверждал, что не собирался убивать Полли Клаас, но, бесцельно повозив ее по округе какое-то время, понял, что убить ее придется, поскольку ему не хотелось попадать в тюрьму. Только совершив убийство, он смог бы контролировать ситуацию.

Составляя профиль личности убийцы ребенка, важно проанализировать внешний вид места преступления, которое во многих случаях становится и местом обнаружения трупа. Место, где был найден труп, и время, по прошествии которого его обнаружили, может многое поведать об убийце. Организованные убийцы часто увозят жертвы (живые и мертвые) на значительные расстояния. Они прячут трупы там, где их не сразу найдут, и где будут уничтожены улики – к примеру, в воде. В других случаях, желая вызвать шок у окружающих, убийца оставляет труп там, где его непременно найдут, выбирая место с расчетом пробудить гнев общественности. Подобно организованным преступникам, виновным в других видах нарушения закона, убийцы детей обычно обладают средним интеллектом или чуть выше среднего, а также скудными навыками общения. Они планируют преступления, нацеливаясь на незнакомую жертву и особо не выбирая (выбор жертвы-ребенка может быть ситуационным или предпочтительным), и убивают, чтобы избежать разоблачения, испытать удовольствие, осуществить садистские потребности, или же по другим причинам. Организованным детоубийцей вполне может оказаться маньяк, серийный убийца-психопат. Он проявляет большую агрессивность в сексуальных действиях с жертвами, прежде чем убить их. Неорганизованные преступники более неполноценны в сексуальном отношении и потому скорее нападают на мертвую или потерявшую сознание жертву. Обладая более низким интеллектом, они зачастую не планируют похищение и совершают убийства непреднамеренно – к примеру, не рассчитав силу при попытке заставить ребенка замолчать. Социально неполноценные, они склонны выбирать знакомую жертву. Не рискуя перевозить ее, они чувствуют себя увереннее, похищая и убивая вблизи от дома. У них может даже не быть возможности куда-то отвезти труп. Обычно они оставляют жертвы на месте преступления или там, где их быстро обнаружат, – например, выбрасывают труп неподалеку от дома или прячут его в неглубокой яме.

Как это ни печально, существуют родители, способные убивать родных детей и инсценировать похищение, как случилось с Сюзан Смит в Южной Каролине в 1995 году. Чем младше погибший ребенок, тем больше вероятность, что в его смерти повинен кто-нибудь из членов семьи, хотя в таком случае сексуальное нападение – редкость. Трагический и типичный пример – отчаявшаяся мать-одиночка, считающая, что ее единственный шанс стать счастливой – мужчина, который клянется в любви к ней, но не желает слышать о ее ребенке или детях. Или же он готов жениться на этой женщине и создать собственную семью. Если труп ребенка найден, у нас есть немало шансов выяснить, кто убил его. Родители редко бывают настолько бессердечными, чтобы избавляться от трупов детей так, как это делают незнакомцы: родители чаще во что-то заворачивают труп и хоронят в месте, которое имеет для них особенное значение. Если они раскаиваются в содеянном, то могут попытаться навести полицию на след, чтобы труп обнаружили и похоронили с надлежащими церемониями.

И хотя жизнь множества семей в наши дни чрезвычайно осложнена, мы чаще встречаем чужих взрослых людей, виновных в убийстве детей, живущих в их доме. Ужасное убийство двенадцатилетней Валери Смелсер в округе Кларк, Виргиния, привлекло внимание всей страны. Живущий в семье приятель матери Валери, Норман Ховертер, был обвинен в убийстве девочки после продолжительных издевательств над ней и тремя ее сестрами.

В январе 1995 года Ховертер и мать Валери, Ванда Смелсер, сообщили, что девочка исчезла с автобусной остановки у шоссе. На следующий день ее обнаженный труп нашли в овраге. Когда прошел слух о том, что девочка выглядит истощенной, бывшие соседи и другие знакомые заговорили о дурном обращении с ребенком, которое давно заподозрили. О семье заявили в службу защиты детей, но она переехала. В то время финансирование службы оставляло желать лучшего, да и у персонала прибавилось работы. Так получилось, что Валери и ее семью упустили из виду. Готовясь к процессу, обвинители собирали доказательства дурного обращения с ребенком. Ховертер и Смелсер держали Валери в подвале, иногда приковывали ее, голую, к двери, заставляли мочиться в старую банку из-под кофе и испражняться на пол. Ей не позволяли есть вместе с остальными членами семьи: девочка выпрашивала объедки или крала еду по ночам. Валери убили после того, как она случайно уронила банку на пол в кухне. Избив девочку, Ховертер ткнул ее лицом в пролитую жидкость, а потом ударил головой об стену – с такой силой, что отвалилась штукатурка. Хотя адвокат матери Валери первоначально собирался заявить о том, что она стала жертвой манипуляций Ховертера, используя для защиты синдром запуганной женщины, ее все-таки признали виновной в похищении и убийстве второй степени. Мать Валери так и не раскаялась в том, что подвергала пыткам и убила собственную дочь, но улик для обвинения было достаточно. Ховертер также был признан виновным и в настоящее время отбывает пожизненный срок за похищение и убийство первой степени.

За исключением случаев, когда детей убивают их родители (нетипичные случаи растления малолетних), или когда женщины становятся сообщницами сильных, властных мужчин (таких, как Бернардо и Ховертер), субъектами убийств детей и растления малолетних оказываются мужчины. Существуют женщины, совершающие преступления на половой почве, и похитительницы детей, но подавляющее большинство известных происшествий связано с преступниками мужчинами. Думаю, большинство людей, работа которых связана с преступлениями против детей, согласятся: женщин-растлительниц в действительности больше, чем мы предполагаем. Мужчина, занимающийся сексом с девочкой, приобретает общественное клеймо («грязный развратник»), в то время как многие до сих пор считают секс мальчика со взрослой женщиной «ритуалом посвящения».

Известны случаи, когда с младенцами и детьми постарше дурно обращались и совращали их дневные няни. Женщины традиционно имеют больший доступ к детям, и их роль в воспитании включает купание, одевание и раздевание, осматривание, прикосновения к ним. Дети-жертвы не в состоянии объяснить, а посторонний наблюдатель может и не заметить, что няня делает что-то не так. Когда женщины совращают детей постарше, обычно они действуют вместе с сообщником. Действия этих женщин редко соответствуют моделям поведения, как и описанным характеристикам мужчин – растлителей малолетних; обычно такими женщинами руководят другие психологические потребности и проблемы. Возможно, в детстве они сами были жертвами сексуального насилия и/или подвергались дурному обращению дома, уже став взрослыми. Женщины, похищающие детей, не являясь членами их семьи, руководствуются иными потребностями в отличие от тех, кто совращает малышей, присматривая за ними. Ими движет не сексуальная потребность, а желание заполнить пустоту в своей жизни: им необходимо иметь ребенка. Эта потребность проявляется в преступлении необычного типа: похищении младенцев.

НЦППЭД, работая совместно с ФБР, Международной ассоциацией надежности и безопасности здравоохранения и школой медсестер при Университете Пенсильвании, начал несколько исследований. Цифры невелики – по оценкам, в среднем из 4,2 миллиона детей, рождающихся в США ежегодно, похищают около 20, однако мы называем их «случаями повышенного воздействия», поскольку они производят неизгладимое впечатление на родителей, медсестер и других медиков-профессионалов. Как и в отношения иных преступлений против детей, в этом случае трудно получить достоверные сведения, поскольку о похищениях часто не сообщают. К примеру, мы не знаем, сколько попыток похищения проваливается каждый год. В особенности у руководства больниц есть свои причины не сообщать о неудавшихся похищениях властям. Нам известно, что такое происходит по всей стране, в крупных и маленьких больницах, но особенно в городах.

Невозможно представить себе переход родителей от счастья и восторга при виде долгожданного малыша к ужасу и опустошенности, вызванных известием о его пропаже, дескать «медсестра», сообщившая вам о необходимости отнести ребенка в детскую палату для анализов или к «администратору больницы», порекомендовавшему ребенка для фотографирования, исчезла вместе с младенцем. Молодые матери, обессиленные от физического и эмоционального напряжения во время родов, в буквальном смысле слова вручают своих младенцев похитительницам. Часто женщины, переодетые медсестрами, просто уносили малышей из детской палаты и покидали больницу, спрятав ребенка под просторной одеждой или в большой сумке, но чаще всего даже не делая попыток замаскироваться.

Большинство похитительниц уносят детей из больниц, но известны и случаи похищения из родительского дома. К примеру, дав объявление в местной газете об услугах няни, похитительницы просто ждут, когда мать или другой член семьи отлучатся из комнаты, и уносят ребенка. Очевидно, эти преступницы не вызывают подозрений, – иначе никто не согласился бы доверить им малыша. По опыту первых и более поздних исследований нам удалось составить довольно отчетливый профиль личности похитительниц такого типа. Почти всегда ими бывают женщины, часто чрезмерно полные, абсолютно нормальные на вид. Многие занимают ответственные посты, большинство никогда не привлекались к уголовной ответственности. Мы видели две возрастные группы: от шестнадцати до двадцати одного года и от тридцати двух до пятидесяти пяти лет. Этот возраст – типичное начало и конец того времени, когда женщина может родить ребенка, что, по-видимому, имеет огромное значение для субъектов подобного типа. Похитительницы младенцев отличаются низкой самооценкой, и их чувство собственного достоинства может основываться на способности быть женами и матерями. У многих есть взрослые дети от прежних беременностей. Без младенца, о котором надо заботиться, эти женщины чувствуют себя неполноценными, словно их жизнь потеряла смысл. Это преступление связано со сложными эмоциональными потребностями, а не с традиционными мотивами алчности (как в похищении ребенка с целью выкупа), сексуального удовлетворения или власти.

Провоцирующие стресс-факторы бывают различными. Если неполноценный мужчина способен убить ребенка, потеряв работу или расставшись с подругой, то стрессы женщин-похитительниц с большей вероятностью связаны с родами: недавним выкидышем, рождением мертвого младенца или даже абортом; приближением менопаузы; недавней гистерэктомией или же грозящим завершением отношений с возлюбленным, которые, по мнению женщины, может спасти еще один ребенок.

Эти преступницы действуют с любопытной смесью рассудительности и обмана. С похищением бывает связано немало размышлений и планов, в том числе женщина может несколько месяцев подряд лгать мужу, любовнику, родным и сотрудникам, симулируя беременность. Их действия бывают настолько продуманными, что они меняют фигуру, регулярно «бывают у врача» (на прием к которому просят подвезти своего партнера), занимаются приготовлениями к дородовому отпуску, покупают вещи для ребенка, говорят о приближающихся родах. Нам известны случаи, когда женщины даже похищали пробы мочи беременной женщины из лаборатории или приносили запись УЗИ, чтобы показать партнеру. Они ведут себя настолько убедительно, что вызывают всеобщее умиление. Их партнеры, которые зачастую бывают значительно старше или моложе самих женщин и обычно отличаются доверчивостью, разделяют их восторг и участвуют в этих планах. Женщина, решившая похитить ребенка из больницы, подолгу присматривается, посещает родильные и послеродовые отделения по нескольку раз, прежде чем совершить преступление, выясняет, в какой из больниц ей грозит наименьший риск, сколько детей в среднем рождается здесь в день. Она читает объявления о рождениях и о приглашении няни, чтобы изучить обстановку и похитить младенца из дома. В любом случае эти женщины лгут, играют, изобретают различные уловки – так, что в конце концов могут сами поверить в то, что ждут ребенка. У некоторых развиваются симптомы ложной беременности. Все они предпочитают не думать о том, что почти всех похитительниц в конце концов ловят. В сущности, во многих случаях этих женщин выдают близкие и друзья, – увидев ребенка и узнав его по описанию в статьях СМИ о похищении.

Само похищение, неважно, – задуманное за девять месяцев или за несколько часов, выдает признаки такого планирования. В больнице у похитительницы имеется халат медсестры, она знает, где располагаются какие палаты, может убедить других сестер, что она здесь свой человек. Ее действия продуманы до мелочей: она знает имена матерей и младенцев, чтобы иметь возможность обмануть случайно оказавшихся в палате членов семей. Похищение из дома связано с меньшим риском, поскольку вряд ли здесь найдется много людей, способных вмешаться и защитить ребенка. Выбор жертвы не столь важен для этих женщин, как выбор места или метода похищения. Поскольку им необходимо просто иметь ребенка, они не предъявляют требований к полу жертвы, но предпочитают ребенка собственной расы (или расы предполагаемого отца).

В обычной жизни этим преступницам чуждо насилие, но они применяют силу, чтобы завладеть ребенком, похищая его из дома или за пределами больницы. Похитительница может отнять ребенка под прицелом пистолета на стоянке возле больницы или же воспользоваться оружием против его родителей в их доме. Чем труднее для похитительницы заполучить ребенка (она уже сделала несколько неудачных попыток перед самым похищением), тем больше вероятность, что она прибегнет к насилию и от отчаяния пойдет на риск. В некоторых случаях женщина решается даже на убийство родителей или опекунов, пытающихся помешать ей.

Джоан Уитт, тридцатилетняя молодая мать, была убита во время попытки защитить от похитительницы свою четырехдневную дочь Хэзер. Девятнадцатилетняя Венди Ли Зейбел выстрелила в Джоан Уитт несколько раз, а потом ранила из пистолета и ударила ножом бабушку ребенка во время похищения из дома Уиттов в Джексонвилле, Флорида, в ноябре 1987 года. После многократных попыток Зейбел отчаялась иметь собственного ребенка.

Задумав похищение, она посетила родильное отделение больницы, где появилась на свет Хэзер. Но обстановка в больнице оказалась слишком рискованной для похищения. Несколько дней спустя, выследив Уиттов, Зейбел постучала в дверь под предлогом, что у нее начались роды, и попросила разрешения воспользоваться телефоном, чтобы позвонить мужу. Мать и пятидесятишестилетняя бабушка новорожденной были в доме одни; они внимательно отнеслись к Зейбел, сообщив ей, что Хэзер недавно родилась в ближайшем Баптистском медицинском центре, и посоветовали обратиться туда. Едва войдя в туалет, Зейбел вылетела оттуда с пистолетом и ножом в руке и приказала отдать ребенка.

По словам Зейбел, то, что случилось потом, потрясло ее. Она знала, что материнский инстинкт силен, но не думала, что ей придется применить силу, чтобы отнять ребенка. Едва она шагнула к кроватке, обе женщины попытались остановить ее. Зейбел ударила бабушку ножом, а затем выстрелила в нее. В это время Джоан схватила ребенка и бросилась вон из дома, зовя на помощь. Тогда Зейбель выстрелила в нее – один раз в ногу и дважды в живот, а затем схватила ребенка и убежала.

МО Зейбел совпадает с моделью поведения, наблюдаемой у большинства похитительниц детей: преступление произошло днем; преступница прибегла к словесной уловке, чтобы проникнуть в дом жертвы, так что следы взлома отсутствовали; на месте преступления остались следы поспешного бегства и паники. Задолго до похищения Зейбел и ее партнер готовились к появлению ребенка, покупали детские вещи, рассказывали коллегам по работе о беременности, Никто из знакомых этой пары ничего не заподозрил, несмотря на то что «беременность» Зейбел длилась около одиннадцати месяцев. Хотя первоначально партнера Зейбел обвинили в соучастии в похищении, позднее его вычеркнули из списка подозреваемых: в момент совершения преступления у него оказалось твердое алиби, а доказать, что он знал правду о мнимом ребенке, не удалось. Он также согласился пройти допрос на детекторе лжи и выдержал его.

В отличие от многих случаев похищения детей, раскрытых благодаря помощи общественности, в деле Зейбел успех принес ее пистолет, брошенный у обочины дороги неподалеку от дома жертвы.

У Зейбел прежде никогда не было разногласий с законом. В штате Висконсин, где она родилась, жил ее отец – бывший сержант дорожного патруля. В интервью, записанном через четыре года после похищения и убийства, Зейбел рассказала, что всегда страдала заниженной самооценкой. Она считала себя непривлекательной: слишком высокой, толстой, несимпатичной. Кроме того, у нее развивалась ложная беременность, что придало больше правдоподобия ее игре в глазах друзей и членов семьи.

Венди Зейбел отбывает три последовательных пожизненных заключения – приговор, заработанный в сделке, благодаря которой она смогла избежать казни: ее признали виновной в вооруженном похищений ребенка, убийстве первой степени и попытке убийства первой степени без права апелляции. СМИ часто играют важную роль в быстром обнаружении пропавшего ребенка: то, каким представляется происшествие в газетах и по телевидению, может оказать существенное влияние на положение ребенка в доме похитительницы. Событие не следует называть похищением, а преступника – злодеем. Необходимо подавать происшествие так, чтобы не вызвать у преступницы паники, не спровоцировать бегство, при котором она может причинить вред ребенку. Кроме того, надо подчеркивать не значение наказания, а важность благополучного обнаружения ребенка. Следователям в данном случае приходится завоевывать доверие друзей, родных, соседей, коллег похитительницы, которые посочувствуют семье жертвы и заподозрят неладное в появлении «их» ребенка.

Одно из подобных дел, раскрытое по версии, разработанной после анонимного звонка в полицию, представляет интерес для моего отдела – в особенности потому, что в нем ясно прослеживаются элементы классического похищения младенцев. 20 июня 1988 года, в половине десятого утра, женщина, одетая в форму медсестры, зашла в палату к Рене Макклюр, молодой матери, в районной больнице Хай-Пойнта, Северная Каролина. «Медсестра» сообщила миссис Макклюр, что ее сына, Джейсона Рея, надо взвесить. Вскоре после этого в палату вошла настоящая медсестра и узнала о случившемся. Немедленно сообщили в местную полицию, а днем к расследованию подключилось ФБР.

На следующий день последовал анонимный звонок, и появился свидетель, подтвердивший информацию. Основываясь на этих показаниях, полиция и агенты ФБР арестовали Бренду Джойс Нобле по обвинению в похищении, а вместе с ней – и ее дочь Шерон Ли Слейдон, которая догадалась, что ребенок чужой, но не выдала мать. Джейсона нашли в доме, спрятанного в шкафу в спальне. Его подстригли в явной попытке изменить внешность, но в остальном состояние ребенка было нормальным.

Из бесед с Нобле и Слейдон мы узнали, что приятель Бренды Нобле (ему было около семидесяти), не соглашался жениться на ней, пока она не родит ему ребенка. Особенно он мечтал о сыне. Поскольку несколько лет назад Бренда перенесла гистерэктомию, о которой не сказала партнеру, она поняла, что должна найти другой способ выполнить его желание. В декабре 1987 года она сообщила партнеру и другим членам семьи о своей беременности и начала помногу есть, так что ее фигура убедительно преобразилась. Ее дочь родила в Хай-Пойнте в мае 1988 года, и Бренде Нобле представилась возможность познакомиться с родильным отделением. 19 июня 1988 года Нобле навещала в больнице другую родственницу и снова остановилась у детской палаты. Увидев Джейсона Макклюра, она решила привести свой план в исполнение.

По словам приятеля Бренды Нобле, утром 20 июня она сообщила, что плохо себя чувствует, и что, по ее мнению, сегодня могут начаться роды. Позднее, вернувшись домой с работы, приятель обнаружил «своего сына» на кровати рядом с Брендой, которая сказала, что родила утром в амбулатории. Он так обрадовался, что сразу пригласил друзей и родственников отпраздновать рождение мальчика, даже не усомнившись в словах Бренды или в истинном происхождении ребенка. Однако подозрения заставили кого-то позвонить в полицию, и в конце концов Бренду Нобле приговорили к двенадцати годам тюремного заключения за похищение ребенка.

Как свидетельствуют дела Зейбел и Нобле, эти преступницы не принадлежат к числу особенно изощренных и оставляют следы, по которым следователи легко выходят на них. Несмотря на форму медсестры, к примеру, они не прячут от людей лицо ни до, ни во время совершения преступления, благодаря чему полиция может составить и немедленно опубликовать описание особых примет преступницы. Часто они бросают отдельные предметы своей маскировки на месте преступления, оставляя отчетливые отпечатки пальцев и другие улики, помогающие установить их причастность к делу.

Кроме того, они склонны наносить удар вблизи от своего места жительства. Зачастую следователям достаточно бывает просмотреть больничные записи о недавних выкидышах или рождениях мертвых детей.

Похитительница может поступить на работу в больницу или работать там прежде. Если ребенок похищен из дома, часто находится свидетель, успевший заметить приметы отъезжающей машины. Но наибольшую помощь оказывают близкие похитительницы. Иногда у них возникают подозрения, например, из-за того, что «новорожденный» ребенок выглядит трехмесячным – любой из близких заметит, что он ведет себя не как только что родившийся. Похитительница гордо демонстрирует друзьям «своего» ребенка, но не распространяется о подробностях родов. Никто не знает, когда они начались; она никому не звонила, никто, даже «отец» ребенка, не навещал ее в больнице. Кроме того, у ребенка нет свидетельства о рождении. Все эти факты вместе с подробным описанием ребенка и похитительницы, в короткий срок распространенным по округе, часто приводят к сравнительно быстрому возвращению малыша настоящим родителям.

Хотя похитительницами детей чаще всего бывают женщины, встречаются и исключения. Летом 1991 года Чарльз Нил Айкерд и его теща, Мейз Д. Хестер, позвонили в полицейское управление Авроры, Колорадо, сообщив об исчезновении восемнадцатилетней жены Чарльза, Терры-Энн, и трехмесячной дочери Хэзер-Луизы. Терра страдала послеродовой депрессией, и сначала ее муж согласился с врачом: вероятно, женщина просто куда-нибудь уехала на некоторое время. Но после размышлений Чарльз и Мейз (в ее доме жили супруги) настолько забеспокоились о Терре и ребенке, что сообщили об их исчезновении в полицию.

Положение осложнилось три недели спустя, когда труп Терры был найден дорожным рабочим в поле, в тридцати милях от города. В нее стреляли дважды – в грудь и в голову. Признаков сексуального насилия не обнаружилось, Хэзер пропала бесследно. Поза, в которой лежал труп, и тот факт, что поблизости не оказалось стреляных гильз, указывал, что ее убили где-то в другом месте, а потом привезли и бросили в поле. Эксперты из Университета Колорадо по степени разложения трупа и росту травы вокруг него определили, что Терру убили вскоре после ее исчезновения, вероятно, через два дня.

Я часто повторял, что виктимология может стать ключом к разгадке подобных дел, и следователи занялись личной жизнью Терры Айкерд. В день исчезновения Терра вместе с Хэзер побывала у себя на работе, в местном спортивном клубе, куда вернулась три дня назад. В тот день она получила зарплату и вместе с Хэзер отправилась в банк. Затем вернулась домой переодеться, прежде чем выйти погулять с дочерью. Мать, с которой Терра говорила по телефону, не заметила в ее голосе никаких перемен. Днем один из соседей увидел, как Терра вместе с Хэзер села в машину, которую вел белый мужчина. После этого никто не видел женщину живой.

Первым подозреваемым стал муж Терры, Чарльз, поскольку их брак был далеко не идеальным, и Чарльза, по-видимому, не особенно огорчило исчезновение жены и дочери. Но на время их исчезновения у Чарльза оказалось железное алиби – он был загружен работой в местном дешевом ресторане, а ввиду маленькой зарплаты вряд ли у него хватило бы денег или навыков планирования, чтобы нанять убийцу или самому совершить преступление. Когда образ жизни жертвы был подвергнут более пристальному изучению, на свет всплыли по меньшей мере три приятеля Терры, у одного из них имелась машина, соответствующая описанию автомобиля, в который, по словам соседа, женщина села в день своего исчезновения. Второй приятель также вызывал подозрения. Наркоман и алкоголик, он угрожал убить Терру, если она выйдет замуж за другого. Третий приятель служил в ВВС и работал в военной полиции в Колорадо-Спрингс. Ему был выдан револьвер и патроны, которые могли соответствовать оружию, из которого убили Терру. Несмотря на алиби – в тот день он уезжал на похороны в другой штат, – ему еще хватало времени, чтобы вернуться и совершить убийство.

Над этими многочисленными версиями, отсутствием достоверной информации и пропажей ребенка следователи бились до 8 августа, до звонка из Топики, Канзас, в полицию которой поступил сигнал по «горячей линии». Неизвестный сообщал о попытке продажи ребенка в Кентукки, описание ребенка совпадало с описанием Хэзер Айкерд. Воспользовавшись информацией, полученной от полиции Канзаса, власти Колорадо опознали в продавце человека по имени Ральф Блейн Тейкмайр. Сорокалетний Тейкмайр был рокером, живущим в Канзасе. Во время расспросов об этом мужчине в семье Айкердов свекор Терры назвал его «дядей Ральфом», давним другом семьи, который навещал их 4 июля. Тейкмайр уделил тогда много времени Терре и Хэзер, купил им в подарок тенниски «харлей-дэвидсон». Айкерды считали, что, несмотря на совпадение даты его визита и исчезновения Терры и Хэзер, дядя Ральф как давний друг никогда не решился бы на такое ужасное злодеяние как похищение и убийство.

Но следственные органы считали иначе, и команда филиала ФБР в Канзасе в ту же ночь установила надзор за домом дяди Ральфа. Убедившись, что ребенок находится в доме, они арестовали Тейкмайра на следующее утро, как только он вышел на улицу. Хэзер была обнаружена живой и здоровой. После того как Тейкмайр признался в убийстве Терры и похищении Хэзер, его взяли под стражу по федеральному обвинению. При обыске дома и машины были обнаружены гильзы от орудия убийства вместе с пятнами крови и окровавленной сумочкой Терры. Пистолет убийцы нашелся в ближайшем ломбарде.

При допросе, проведенном агентами ФБР, выяснилось, что первоначально мотивы Тейкмайра ничем не отличались от мотивов женщин – похитительниц младенцев. По-видимому, его жена так и не могла забеременеть, и Тейкмайр ощущал потребность где-нибудь раздобыть ребенка, особенно после того, как супруга напомнила о его неисполненном обещании купить малыша. Тейкмайр оправдывал свои действия выводом, сделанным после недолгих наблюдений во время визита 4 июля: Терра не в состоянии воспитать дочь.

Еще один случай привлек наше внимание летом 1987 года, выделяясь не только уровнем насилия, но и дезорганизованностью преступника. 23 июля беременная Синди Линн Рей отправилась на обычный предродовой осмотр в клинику госпиталя базы ВВС Кертленд, неподалеку от Альбукерка, Нью-Мексико. Выходя из клиники, она встретилась с женщиной по имени Дарси Кейлин Пирс, и та похитила Синди с автостоянки, угрожая будущей матери пистолетом-зажигалкой. Похитительница заставила Синди сесть в ее «фольксваген» 1964 года. Пирс рассказывала мужу, подругам и членам семьи о том, что последние десять месяцев она старалась забеременеть и теперь ей это удалось. Свою жертву она увезла в отдаленный горный район Манзано, к востоку от Альбукерка, где перевязала шею Рей шнуром, взятым из сумочки Рей, чтобы она оставалась в обморочном состоянии. Затем она утащила Рей под деревья и с помощью ключей от машины сделала ей кесарево сечение и перекусила пуповину. Оставив свою жертву в лесу, Пирс вернулась в Альбукерк и рассказала знакомым, что родила ребенка сама, на шоссе между Альбукерком и Санта-Фе.

Вызвали скорую помощь, Пирс и ребенка отвезли в медицинский центр Университета Нью-Мексико, где она отказалась от врачебного осмотра. Врачи подозревали, что ребенок родился не вагинальным путем, и заявили об этом Пирс, которая после этого призналась, что якобы ребенка ей родила другая женщина, разрешившаяся от бремени с помощью акушерки из Санта-Фе. Все события удалось связать воедино, когда акушерка с базы ВВС упомянула об исчезновении служащей базы, которая вскоре должна была родить. После допроса, проведенного полицией, Дарси Пирс в конце концов привела следователей к Синди Рей, но спасти несчастную уже не удалось. Она умерла от кровопотери и заражения.

Узнав о признании жены, Рей Пирс был потрясен самим фактом и жестокостью преступления. Сотрудникам полиции Альбукерка и следователям ВВС по особым делам он рассказывал, что десять или одиннадцать месяцев твердо верил в беременность жены. Дарси Пирс была отправлена в тюрьму в Кертленде, а позднее ее приговорили к пожизненному заключению. К счастью, в деле Пирс сотрудники госпиталя немедленно сообщили о случившемся в полицию, хотя у них и не было свидетельств тому, что произошло преступление. Не менее важно, что местная полиция и военные следователи быстро сформировали следственную команду и работали сообща, чтобы поскорее раскрыть преступление. Хотя такие примеры сотрудничества в раскрытии других преступлений мы находим не всегда, при похищении младенцев преимущества раннего обнаружения и эффективного оповещения о совершении преступления очевидны, власти должны оказывать друг другу помощь, обращаться к общественности, создавать службу анонимных сообщений, чтобы местные жители могли быстро сообщить обо всех подозрительных событиях или людях. За последние пять лет, в основном в результате героической работы, проделанной такими людьми как Джон Ребан, вице-президент и главный исполнительный директор НЦППЭД, являющийся также автором рекомендаций по предотвращению похищения детей из больниц, число подобных преступлений значительно снизилось. В настоящее время в больницах проводится обучение персонала, вводятся меры безопасности, составляются планы немедленного реагирования в экстренных случаях.

Ребан и НЦППЭД также подготовили рекомендации для родителей. Эти рекомендации и другую информацию для родителей и профессионалов-медиков можно получить в НЦППЭД, позвонив по телефону 1-800-THE-LOST или написав по адресу: NCMEC, 2101 Wilson Boulevard, suite 550, Arlington, VA 22201—3052.

Даже когда подобные истории заканчиваются благополучно, и ребенок возвращается домой живым и на первый взгляд здоровым, событие оказывает острое и длительное воздействие на родителей и, если похищение состоялось в больнице, – на медиков. Судебное разбирательство – обычное явление в таких случаях, но сестры гораздо больше страдают от посттравматических стрессовых заболеваний и психологических проблем, чем от страха лишиться работы. Даже сестры с длинным и успешным послужным списком могут сменить место работы или профессию после такого похищения – так травмирует их чувство вины и беспомощности. Родители тоже испытывают широкий спектр эмоций на протяжении всего похищения: от травмы при первом осознании, что их ребенок исчез, до тревоги и страха в ожидании, когда он вернется. И после возвращения ребенка родители подолгу не могут расслабиться. Им приходится заново привыкать к нему, а ребенку – к ним, они часто боятся еще какой-нибудь роковой случайности. Родители выказывают все признаки посттравматических стрессовых заболеваний и часто склонны в будущем чрезмерно опекать свое дитя. Нередко и сам ребенок, даже если за ним тщательно ухаживали похитители, страдает от кошмаров, страхов, вспышек воспоминаний. А во время суда над похитителем и любых гражданских тяжб все участники получают еще одну травму.

Как во всех типах преступлений, я всегда советую «изучить почерк», попытаться проникнуть в сознание преступника, но случается, к нашей великой досаде, что все, что произошло, так и остается для нас чистой страницей. Когда младенца или ребенка постарше так и не удается найти, это гнетет не только семью жертвы, но и всех участвующих в расследовании. Нет трупа, нет места преступления, а значит, и нет улик, которые можно было бы проанализировать, и поэтому работать приходится в основном с самыми приблизительными из предположений. Если жертва – не новорожденный младенец, а ребенок постарше, статистически НС вряд ли окажется членом семьи, вероятно, это мужчина, а его мотив – сексуальное влечение. Возможно, сценарий похищения подаст нам мысль об уровне интеллекта НС, но чаще всего приходится искать любого человека, замеченного в преступлениях на сексуальной почве, в радиусе пары сотен миль. Затем приходится расширять зону поисков, включая известных или подозреваемых похитителей детей или взрослых. Такая «охота» может ни к чему не привести.

Хуже того, некоторые из подозреваемых настолько неадекватны в своем поведении, что готовы признаться в преступлениях, которых не совершали, – лишь бы привлечь к себе внимание и добиться кратковременной славы. Если не удается быстро доказать невиновность подозреваемых, приходится тратить время на отслеживание каждой версии, какой бы бессмысленной она ни казалась, поскольку нельзя рисковать и упускать возможность вернуть ребенка живым. Даже годы спустя, когда, казалось бы, следует поверить в гибель ребенка, семьи боятся уезжать с прежнего места в надежде, что ребенок – или кто-нибудь другой – позвонит, возможно, узнав близких в бесплатной веб-странице пропавших детей, которую постоянно обновляет в Интернете НЦППЭД. В свою очередь, эксперты НЦППЭД с помощью компьютерных программ пытаются представить, как будет выглядеть ребенок, когда вырастет, надеясь, что кто-нибудь и где-нибудь узнает его. Тем временем следователи стараются установить связь между давним случаем похищения и преступлениями, произошедшими в этом же районе впоследствии.

Наш мир полон опасностей для детей – от нелепых случайностей до запланированных насильственных нападений со стороны взрослых. Хорошо уже то, что мы можем защитить своих детей, привыкнув пристегивать пояса безопасности на их сиденьях прежде, чем завести машину, можем привить им другие навыки безопасности, которые защитят их, не вызывая чрезмерного страха. Далее мы поговорим о том, что можно сделать для детей и с их помощью, чтобы их фотография не появилась в рядах детских лиц на стенах офиса НЦППЭД.

Сопротивление

Как мы видим, дети могут стать добычей пугающе многообразных и опасных хищников. Сравнение с хищником и добычей справедливо, поскольку дети в обществе, подобно молодым, беззащитным животным в природе, – во многих отношениях идеальная жертва.

И Даниэлла Литц, и Кристина Джессоп были жертвами по той же самой причине, по которой жертвами становятся другие дети: они не в состоянии контролировать свое окружение. Малыши не выбирают членов своей семьи, няней, соседей, друзей родителей или работников школы. Если кто-то в доме совершает физические или сексуальные нападения на них, если они живут в опасном окружении или посещают школу, где проблему представляют наркотики или оружие (или хулиганы на площадке каждый день избивают их на переменах), они не могут просто взять и перебраться в другое место. А если они убегают, то становятся уязвимыми из-за других опасностей в новой враждебной среде.

Но большинство детей, подверженных риску, живут, как в ловушке. Малыши, с которыми дурно обращаются или которыми пренебрегают, и даже дети постарше могут не осознавать, что другие дети живут иначе, что их жизнь не назовешь нормальной. К примеру, я расследовал дело одного серийного насильника. Когда преступник был еще подростком, отец почти каждый вечер таскал его за собой по барам, где цеплял какую-нибудь проститутку, бил ее или осыпал угрозами, а затем занимался с ней сексом, не заботясь о том, что мальчик все слышит. Я не пытаюсь оправдать его – все мы несем ответственность за свои поступки, если только мы в своем уме. Но я подчеркиваю: очень трудно выработать уважительное отношение к другому существу, независимо от пола, при такой модели обращения с женщиной взрослого человека. Даже в самой безопасной и здоровой домашней обстановке стороны детской натуры могут работать против них. Есть качества – универсальные для всех детей, – которые делают их идеальными жертвами, в том числе природное любопытство, податливость, потребность в любви и внимании и то, что на определенном этапе у детей возникает потребность бросить вызов родителям.

Каждый родитель может засвидетельствовать природное любопытство детей. Я помню, как сам и сердился, и восхищался, видя, что мои дети всегда ухитряются куда-нибудь влезть, иногда поранившись при этом, часто оказываясь на грани беды ко времени прихода в комнату меня или Пэм. Пока подрастали две мои дочери и сын, я поочередно удивлялся их частым проявлениям сообразительности и находчивости и поразительной нехватке осмотрительности. Все мы видели, как малыш, едва научившийся ходить, топает в сторону проезжей части, как пугающий символ бездумности и любопытства. Сам малыш считает улицу еще одной новой игрушкой, с воодушевлением принимаясь изучать ее, и не понимает, что упрек или шлепок, который он немедленно получает за свой авантюризм, – просто жалкая попытка перепуганного родителя исправить внезапно возникшую опасную ситуацию.

«Уловка-22» для родителей заключается в том, что незачем лишать наших детей любопытства, поскольку именно оно побуждает их познавать окружающий мир и делает их интересными, уникальными людьми. Это трудно – разглядеть столь тонкую грань. Увидев, как малыш, едва научившийся ходить, заигрался на краю бассейна, оставшись без присмотра всего на секунду, мы так пугаемся возможной трагедии, что срываемся с места и больше не подпускаем ребенка одного к бассейну. Но голос рассудка откуда-то из глубины советует: «Подожди! Неужели ты хочешь, чтобы он всю жизнь боялся воды?».

Отчасти именно природное любопытство стоило жизни Метан Канка. В июле 1994 года, рано вечером, этой энергичной семилетней девочке надоело смотреть телевизор с сестрой, и она отправилась узнать, не хочет ли одна из ее подружек, живущих по соседству, в пригороде Трентона, Нью-Джерси, поиграть – может быть, в классики, любимую игру девочек. Вскоре после этого сестра Меган отправилась присоединиться к ним, но обнаружила, что Меган так и не появлялась в доме у подруги. Почти двадцать четыре часа спустя труп Меган был обнаружен всего в нескольких милях от дома, в пластиковом контейнере местного парка. Девочку изнасиловали и задушили.

Как выяснилось, Меган стала жертвой своего окружения, хотя до ее похищения жители этого квартала и не думали считать его опасным. В пригороде в штате Нью-Джерси, где жила семья Канка, всегда царит тишина, если не считать привычных возгласов играющих детей. Никто не знал, что трое мужчин, живущих по другую сторону улицы от дома Канка, долго отбывали срок в Авенеле, заведении, где лица, совершившие преступления на сексуальной почве, проходят курс лечения, благодаря которому будут представлять меньшую угрозу при возвращении в общество. И вот одного из них, Джесса Тиммендекуаса, арестовали за убийство Меган. Тиммендекуаса прежде обвиняли в том, что он совратил и чуть не задушил еще одну семилетнюю девочку. Он заманил Меган к себе, пообещав показать ей щенка.

Преступление ужаснуло родных Меган и других жителей городка. Их ужас перерос в ярость, когда они узнали, что ее убийца и прежде совершал преступления на сексуальной почве. Эта ярость вылилась в активные действия и в конце концов привела к принятию «закона Меган», согласно которому общественность следует оповещать о появлении в районе преступника, освобожденного досрочно. Федеральный уголовный закон 1994 года требовал, чтобы штаты регистрировали и отслеживали лица, совершившие половые преступления, в течение десяти лет после освобождения, а также сообщали о них местным властям, но по этому закону оповещать общественность не требовалось. Проведенный в мае 1996 года «закон Меган» сделал обязательным такое оповещение во всех штатах. В конституциях большинства штатов уже имелись подобные законы, но требования значительно различались: согласно одним, сами жители должны были обращаться в полицию, по другим – полиция была обязана передать местным жителям, школам, приютам и лагерям имя, адрес и фотографию преступника. Этот закон вызвал множество споров, а также судебных процессов в ряде штатов. Некоторые утверждали, что такое оповещение – вторжение в личную жизнь, при котором преступник страдает вдвойне и лишается возможности вернуться к обычной жизни. Кроме того, возникали опасения насчет действий родителей в том случае, если они узнают, что за люди живут по соседству. Защитники преступников утверждали, что, поскольку их клиенты отбыли срок, им нужен шанс начать жить заново, а мы обязаны поверить в их раскаяние. Но самой большой проблемой в этом споре являлось то, что растлитель, предпочитающий секс с детьми, не утрачивает влечения к ним.

Предположим, какой-нибудь представитель власти пришел ко мне и заявил: со мной все в порядке, только вот мое влечение к взрослым женщинам – недопустимое извращение. Мне было бы очень трудно отказаться от своих привычек, что бы я ни предпринимал. Я – образованный представитель среднего класса, отец троих детей, имеющий связи в обществе и сделавший немалый вклад в упрочение нашей системы и общественной структуры. Однако, даже рискуя всем этим, я не сумел бы изменить свою сексуальную ориентацию, чтобы она соответствовала распоряжениям властей, без чего, по их словам, я окажусь неприемлемым в законопослушном обществе. Уверен, то же самое справедливо для гомосексуалистов или лесбиянок, живущих в таких же социально-экономических обстоятельствах, как и я. Сколько бы вы ни убеждали их, что это «неправильно» – испытывать влечение к взрослым людям того же пола, – словами не изменить их сексуальную ориентацию. Им придется скрывать ее, поскольку к гомосексуалистам часто относятся с предубеждением, но менять – ни в коем случае.

Это же утверждение справедливо для педофилов – тем более что многие из них не настолько заинтересованы в полном соответствии общественным нормам, как большинство из нас. Среди них немало уважаемых профессионалов и деловых людей, которые, в сущности, держат в тайне эту сторону своей жизни. Но еще больше среди них отбросов общества – таких как убийцы и насильники взрослых. Но мы учимся на собственном опыте и исследованиях, мы не собираемся предоставлять им выбор и заставлять по собственному желанию отказаться от интереса к мальчикам или девочкам – не более, чем меня заставят отказаться от интереса ко взрослым женщинам или гомосексуалиста – перестать интересоваться другими взрослыми мужчинами. Но если мы не в состоянии заставить педофила забыть о влечении, разве мы не можем по крайней мере заставить его понять, что сдерживать себя ему придется в его же собственных интересах, чтобы не попасть в тюрьму? Попробовать, конечно, можно – точно так же, как попробовать заставить серийных насильников сдерживаться, несмотря на удовольствие, получаемое ими при изнасиловании взрослых женщин. Но вряд ли ваша попытка окажется успешной. Как говорит Питер Бэнкс, нельзя просто проснуться однажды утром и решить пойти и убить ребенка. Растлители детей смотрят на свои действия с другой точки зрения, отличающейся от нашей. Мы считаем их чудовищными, а они – нормальными.

Его слова эхом повторяют заявления множества людей, работа которых связана с розыском пропавших и подвергающихся эксплуатации детей. Они видят то же, что и Питер Бэнкс: «Есть вещи, терпимость к которым недопустима. Лишение ребенка невинности во многих отношениях хуже убийства».

После опыта, полученного в беседах с заключенными, неоднократно совершавшими насильственные преступления, и сотрудничества с полицией – обычно по делам рецидивистов – боюсь, я окончательно утратил веру в реабилитацию. Они подвергаются арестам, смирно выдерживают срок заключения и заявляют психологу, что теперь они исправились. Но об этом мы знаем только с их слов. Они утверждают, что способны контролировать свои желания, но откуда нам знать, что произойдет после того, как они окажутся на свободе? Многие профессионалы в сфере психиатрии и правосудия, похоже, не понимают, что насилие носит ситуационный характер. Оно имеет отношение к среде и возможности. Тот факт, что преступник был примерным заключенным, не позволяет поручиться за его действия, как только он перестанет находиться под постоянным наблюдением.

Все пятнадцать лет срока, полученного за убийство мальчика и девочки в Уотертауне, Нью-Йорк, Артур Шоу-кросс был примерным заключенным. Но через несколько месяцев после освобождения неполноценность и ярость вновь возобладали в нем, и он начал убивать проституток в Рочестере. Джек Генри Эбботт, убийца, который добился славы и поддержки со стороны литературного мира за свою прекрасную книгу о жизни в тюрьме – «В чреве чудовища», был таким хорошим заключенным и таким образцом послушания, что его освободили досрочно. В отличие от большинства преступников, он имел славу, поддержку, репутацию, дружил с влиятельными людьми. Несмотря на это, через два месяца после освобождения он вступил в спор с официантом в ресторане «Гринвич Вилледж», не сумел сдержать ярость и убил юношу. Хотя дальнейшая судьба Эбботта мне неизвестна, я ничуть не удивлюсь, узнав, что он вновь стал примерным заключенным.

Я не могу не задавать себе вопрос, готовы ли адвокаты растлителей малолетних или других обвиняемых, совершивших насильственные преступления, позволить своим детям общаться с людьми, которых они только что избавили от смертного приговора. Неужели они согласны, чтобы их родные дети стали подопытными кроликами в неофициальном исследовании реабилитации какого-нибудь растлителя малолетних? Почему мы считаем, что, убедившись в своей способности манипулировать образованными, умными, зрелыми взрослыми людьми, добившись их доверия, преступник не воспользуется своим влиянием и навыками в отношении детей, особенно тех детей, к которым он испытывает острое сексуальное влечение? От семей многих пострадавших я слышал другие слова: ладно, давайте забудем о вине преступников после того, как они отбудут срок, когда их жертвы поправятся физически и эмоционально и восстановят свой менталитет, если… будут возвращены к жизни.

В городе, где жила Меган Канка, граждане предприняли другой, менее противоречивый шаг, чтобы начать процесс оздоровления. Местный Ротарианский клуб купил дом, расположенный через улицу от дома Канка – в нем жил убийца девочки, – и за свой счет снес его. На этом месте разбили «Парк Меган», где родители могли наблюдать за играми соседских детей. Наряду с законами, подобными «закону Меган», и некоторыми программами (например, в местных универмагах устраиваются помещения, где родители могут оставить детей под присмотром) общество продолжает предлагать новые способы защиты детей. Зайдите в любой крупный отдел товаров для детей, и вы увидите среди игрушек, одежды и других привычных вещей множество «поводков» для малышей. Я видел даже рекламы отслеживающих устройств на батарейках, которые издают сигнал, когда родители нажимают кнопку на своем пульте. Но однажды я услышал, что такое устройство было обнаружено возле дома похищенного и убитого ребенка: когда малыша схватили, устройство просто сняли и бросили.

Когда родились мои дети, я боялся взять их на руки – такими хрупкими они мне казались. По мере того как наши малыши подрастали, мы наполнялись все большей уверенностью, что не повредим им, и сходили с ума при мысли, что может случиться в наше отсутствие: мы вставляли защитные пробки во все электрические розетки, убирали подальше моющие средства и лекарства, купили велосипедные шлемы и пытались предусмотреть все до мелочей, лишь бы обеспечить детям безопасность. А затем мы узнавали истории Меган Канка, Кэсси Хансен, Полли Клаас, Эмбер Хагерман, Шона Мура и множества других детей, и нам хотелось, чтобы дети все время находились у нас на глазах или же сидели запертыми в своих комнатах, пока им не исполнится двадцать лет. Мы должны помнить: подобно множеству других опасностей, угрожающих нашим детям, взрослые, способные причинить им вред, объективно существуют точно так же, как автомобильные аварии или детские болезни. Как родители, мы можем узнать опасность, которую они представляют, а затем преобразить это знание (и страх) в практические меры защиты. Нам известно, что охотники на детей пользуются каждым своим преимуществом, чтобы оказать влияние на потенциальную жертву, и, если ребенок не подготовлен, перевес будет на стороне взрослого: он больше, сильнее, а ведь, по словам родителей, взрослых надо слушаться. Проницательные охотники за детьми не только воспользуются этими факторами, но и создадут условия, чтобы усилить свои возможности. Они могут притворяться полицейскими или священниками – лицами, заслуживающими доверия, слушаться которых ребенок наверняка приучен. В некоторых случаях преступники играют на чувствах ребенка, подкупая его вниманием, манипулируя им, а потом угрожая и эмоционально изолируя его от взрослых, которые защитят и помогут. Иногда преступники притворяются нейтральными людьми, выжидают время, подстерегая возможность чистого похищения.

А теперь о том, что этому противостоит: в вашем распоряжении есть средства и оружие, уже находящиеся в вашем доме, – они помогут вам справиться с этими хищниками или по крайней мере уравнять силы. Прежде чем обезуметь от страха, вспомните одну важную вещь: есть вероятность, что вашего ребенка не похитят – это только потенциальная опасность, от которой вы вполне можете уберечься. Ваши взаимоотношения с детьми в сочетании с некоторыми сравнительно простыми навыками безопасности, которые вы привьете детям, – вот лучшие способы их защиты.

В предыдущей главе мы рассказывали о растлителе малолетних, относящемся к типу соблазнителей, который в течение длительного периода времени обрушивает на ребенка поток любви и внимания. Питер Бэнкс и другие сотрудники НЦППЭД подчеркивают: самый большой подарок, который вы можете сделать своим детям, – это воспитать в них чувство собственного достоинства. Малыши, которым недостает эмоциональной поддержки дома, с большей вероятностью становятся мишенями растлителей. Преступники замечают уязвимых и беспомощных, как лев в африканской степи высматривает самую слабую антилопу в стаде, пришедшем на водопой.

Такие преступники иногда выбирают семьи с единственным родителем, надеясь, что тот оценит помощь другого взрослого, готового уделить время детям. Родителям следует доверять своей интуиции. Если вам кажется, что кто-то прилагает слишком много усилий, чтобы добиться привязанности вашего ребенка, не отмахивайтесь от подозрений – по крайней мере, составьте компанию ребенку во время встреч с этим взрослым.

Все семьи проходят периоды, когда близкие отдаляются друг от друга; дети и взрослые переживают эмоционально трудные времена. Но даже в период трудностей вам необходимо убедиться: где-то в глубине души ваши дети знают – вы их любите несмотря ни на что. Они хотят слышать от вас: «Я люблю тебя», «У меня нет никого дороже тебя». Когда дети поступают неправильно, мы не скупимся на критику и отрицательные эмоции в их адрес, но и в этот момент стоит позаботиться о том, чтобы сохранить равновесие с помощью каких-то положительных подкреплений.

Ваши дети должны верить: если что-то вызывает у них неловкость, они могут прийти и обо всем рассказать вам. Это нелегко, особенно если ребенок попал в затруднительное положение потому, что забыл об одном из ваших правил. К примеру, тринадцатилетнему мальчику, которому не следует смотреть фильмы для взрослых по кабельному телевидению, трудно признаться, что он отправился к старшему другу смотреть видео, и при этом произошло какое-то событие, вызывающее у него чувство неловкости. Общение с детьми имеет огромное значение. Если у них есть вопросы – а они наверняка возникают, – лучше, чтобы дети обратились с ними к вам. Например, у вашего ребенка сложилось впечатление, что секс – абсолютно запретная тема, и он боится заговорить с вами на эту тему, но от этого его любопытство не исчезнет. Он просто попытается получить информацию где-нибудь в другом месте. Растлители малолетних пользуются этим фактом, используя его себе на руку. Делясь информацией, они будут стараться завоевать доверие ребенка и вместе с тем сломить его сопротивление и заставить забыть о запретах. Если вам неловко обсуждать с ребенком подробности размножения человека или сексуальности, то это вовсе не означает, что он обязательно будет изнасилован первым же попавшимся извращенцем. Просто вы должны понимать: по мере того как ребенок растет, основные точки приложения его любопытства естественным образом развиваются и меняются. Когда ребенок будет готов задать вопросы и получить информацию, вы должны предоставить ее – это и будет вашей заботой о ребенке.

Если произошло что-нибудь недоброе, особенно важно, чтобы ребенок без опасений обратился к нам. Поймите, как трудно бывает детям сказать кому-нибудь о том, что их совратили, а затем вспомните, какую реакцию могут встретить возможные обвинения с их стороны. В каждом случае, когда ребенок-жертва желает заявить о своем обидчике, находится ряд людей, попросту отмахивающихся от его версии событий. Все мы видели статьи в газетах, к примеру, об известном учителе, которого обвиняют в растлении учеников. В них всегда приводятся высказывания людей, которые любят этого учителя, восхищаются им и иногда даже осуждают его жертву. Если давление станет слишком велико, подумайте, что произойдет, если ребенок возьмет свои слова обратно: ему больше никогда и ни в чем не поверят. Если ребенок не уверен, что вы поможете ему справиться с ситуацией и призвать преступника к ответу, заявление о домогательстве станет для него заведомо проигрышным поступком. Растлители знают об этом: одна из самых действенных угроз с их стороны – убеждение, что ребенку никто не поверит.

В зависимости от возраста и сообразительности дети часто могут быть такими же надежными свидетелями, как взрослые, а иногда и более надежными, поскольку они редко преследуют корыстные цели. Но во многих случаях они настолько смущены тем, что случилось, что не знают, как признаться. Как и при беседах со взрослыми жертвами насилия, необходимо обладать достаточным опытом и тактом, чтобы допрашивать жертву-ребенка, выяснить его точку зрения на произошедшее, не запугивая его и не оказывая чрезмерного давления.

И хотя основной мотив этой главы – родители должны уделять максимум времени своим детям, факт остается фактом: мы не можем находиться рядом с ними круглосуточно. Даже ребенок с лучшей эмоциональной поддержкой в мире может оказаться в неудачном месте в неудачное время. Иногда, к сожалению, как в истории с Даниэллой Литц, никто не в состоянии предотвратить беду. Но в других случаях дети, уверенные в себе и вооруженные навыками личной безопасности, которые привили им вы, могут свести до минимума риск того, что обстоятельства окажутся на стороне преступника.

То же самое я привык повторять еще в те времена, когда расследовал ограбления банков в периферийном отделении в Детройте: мы не в состоянии запретить решившимся на это людям грабить банки. Но мы можем усложнить им задачу, и тогда вероятность нападения именно на ваш конкретный банк понизится. Этот же подход мы можем применить и дома. Если у вас есть сигнализация, прочные замки, большая собака или охранная система по всему периметру участка, или все это вместе, вор вряд ли выберет целью именно ваш дом: препятствий слишком много, риск неоправдан. Подобно этому, если мы хотим усложнить преступникам выбор наших детей в качестве мишеней, надо создать как можно больше препятствий, риск преодоления которых будет слишком велик. И если все мы прибегнем к этой мере, тогда, возможно, число преступлений против детей начнет сокращаться.

НЦППЭД разработал рекомендации, которым должны следовать родители, чтобы уберечь своих детей от потенциально опасных и/или связанных с эксплуатацией ситуаций, а также специфические для каждого детского возраста «стратегии безопасности». Подчеркивается, что эти стратегии разработаны, чтобы помочь детям реагировать на различные ситуации и принимать верные решения, касающиеся их безопасности: не бояться и не опасаться, что тебя неправильно поняли. Авторы рекомендаций подчеркивают: при обучении детей чему-либо жизненно важно убедиться, что подготовленный нами материал соответствует возрастному уровню их восприятия. Если дать малышам слишком много информации, слишком много правил сразу, они потеряют интерес к вашим словам и не запомнят ни одного. Если же чрезмерно упрощать информацию для детей постарше, у них возникнет такая же реакция.

Для всех возрастных групп НЦППЭД подчеркивает необходимость защищать детей, вселяя в них силы и уверенность, а не запугивая. Запугивание «чужими» не принесет никакой пользы. В сущности, помимо испуга у детей возникнет ложное чувство безопасности в общении со знакомыми людьми.

Стратегии безопасности НЦППЭД полезны потому, что они сочетают навыки, которыми дети должны обладать в различном возрасте (к примеру, знать свой домашний номер телефона и адрес), с моделями поведения для каждого возраста. Совместно с детским фондом Адама Уолша центр создал программу под названием «Дети и компания: вместе за безопасность», в рамках которой разработан широкий спектр обучающих материалов, в том числе упражнения и игры для детей в детском саду. Родители могут разработать свои правила, но если вы хотите получить больше информации или поговорить о введении подобного обучения в школе, где учится ваш ребенок, позвоните в НЦППЭД по телефону 1-800-THE-LOST. Краткое изложение этой информации, подготовленное центром, вы найдете в конце главы.

Один из навыков, который можно представить как не допускающий запугивания, – «система дружбы», обучающая детей никуда не ходить в одиночку Нам, взрослым, известно, что дети, оставшиеся в одиночестве, становятся более легкой добычей и подвержены большему риску Незачем объяснять им, что детей, которые в одиночку ходят домой из школы, подстерегает нехороший дядя. Они должны просто научиться держаться поближе к товарищам. Детям легко запомнить, что они должны всегда быть вместе – с родителями, сестрами и братьями, друзьями, одноклассниками. К примеру, по программе НЦППЭД малыши запоминают это с помощью песенки.

Еще одно правило, которому вы можете научить детей, чтобы свести до минимума любые ситуационные возможности для преступников, – «сначала посоветуйся». Это правило занимает главное место в программе центра. Его смысл прост и не содержит угрозы для детей: главное – посоветоваться с родителями, если собираешься куда-то пойти или что-нибудь сделать. Даже в самом юном возрасте дети способны понять: прежде чем что-то сделать, они должны спросить разрешения у родителей или няни. И если при этом вы каждый раз похвалите, поддержите их, они будут довольны собой.

Как говорит Питер Бэнкс: «Оружие номер один против растлителя малолетних – чувство собственного достоинства ребенка». Повторить это никогда не мешает. Кроме того, дети должны научиться принимать обдуманные решения. Охотники за детьми часто вводят малышей в замешательство, ставя их в положение, в котором они не готовы сделать верное суждение, а затем пользуются их растерянностью. К примеру, мы знаем, что взрослому не следует просить малыша помочь разгрузить покупки, но ребенок может не сразу заподозрить неладное. Готовность помочь может стать уязвимостью. А если дети будут знать, что сначала надо посоветоваться с вами, вы поможете им сделать выбор и отметите, что хорошо, а что – нет. Можно поговорить с детьми о том, когда прикосновения бывают нормальными, и когда нет. Как и у взрослых, у детей существует внутренний сигнал тревоги, который срабатывает, если ситуация им не нравится, но детям нужна помощь, чтобы разобраться в своих чувствах и понять, стоит ли им доверять постороннему человеку. К примеру, они знают, что в объятиях бабушки нет ничего плохого, и инстинктивно испытывают другие чувства при прикосновениях иных людей.

Можно подкрепить эти чувства, рассказывая детям о том, в каких прикосновениях нет ничего дурного. Как замечает Питер Бэнкс, нет ничего хорошего в том, что страх перед растлителями детей сделается преградой для всех объятий, прикосновений и других проявлений любви между взрослыми и детьми. Учителю, тренеру или другому взрослому нетрудно объяснить ребенку разницу между объятиями, похлопыванием по плечу или другими, вполне невинными прикосновениями, и совсем иными – как только ребенок поймет, что оба вида прикосновений существуют. Большинству детей прививают уважение к старшим, и это правильно, но они должны знать: случаются обстоятельства, когда у них есть право сказать старшему: «Нет». А если взрослый человек пытается прикасаться к детям так, что вызывает у них чувство неловкости, замешательства, гнева (или «трогает там, где нельзя», в зависимости от возраста ребенка), самое время твердо заявить: «Нет!».

Я помню, как у всех моих детей наступал период между двумя и тремя годами, когда мне казалось, они способны на все отвечать только словом «нет». Но с возрастом многие дети становятся более робкими, им будет полезно поучиться говорить «нет». Можно устроить ролевую игру, описывая ситуации (не слишком страшные, но явно требующие отрицательного ответа) так, чтобы ребенок научился смотреть вам прямо в глаза и серьезно, громко, уверенно и внятно произносить «Нет!» или «Не делай этого!». На первый взгляд это мелочь, но если потенциальный растлитель поймет, что ребенок готов оказать серьезное сопротивление, пусть даже просто словесное, он, скорее всего, откажется от своих намерений. Это все равно что держать дома миниатюрного пуделя: ясно, что такая собака недостаточно велика или сильна, чтобы справиться с грабителем, но ее лай заставит преступника поискать другую, менее рискованную цель, где он вряд ли привлечет к себе внимание.

Надо, чтобы наши дети понимали: их тела принадлежат им, и никто не имеет права дотрагиваться до них так, что при этом им будет неприятно. Убедитесь, что ваши дети знают, какие части тела называются «интимными», что им не следует «делиться» этими частями с другими людьми, и что никто не должен просить их прикоснуться к интимным местам другого человека. Если вы воспользуетесь настоящими, анатомическими терминами («пенис» вместо «пи-пи», к примеру), дети поймут: эти части тела заслуживают уважения, и не будут испытывать неловкости, говоря о них.

Бывают случаи, когда посторонним может потребоваться осмотреть интимные места детей – например, на приеме у врача или когда няне необходимо выкупать ребенка, но для этого должна быть весомая причина. Если вашему ребенку предстоит врачебный осмотр, вы должны присутствовать при нем. Ради собственной безопасности и уверенности дети должны как можно раньше приобрести навыки соблюдения личной гигиены и отвечать за нее сами. И наконец, детям надо дать понять: если кто-то попытался прикоснуться к их интимным местам, сами дети в этом не виноваты. Дети должны запомнить: если они сообщили о случившемся взрослому человеку, и он ничем им не помог, то им надо обратиться к следующему, пока не найдется тот, кто поможет.

Важно знать, что дети не всегда воспринимают случившееся как травму. Буквально все дети играют «в доктора» друг с другом, особенно в младшем возрасте. Это нормальный этап исследования самих себя и собственных тел, и объяснение, которое мы даем детям, когда «ловим» их за этим занятием, имеет огромное значение для их будущего развития и приспособленности к жизни. Но эта же игра уже в более взрослом возрасте или при наличии возрастного разрыва между участниками должна вызвать у вас серьезное беспокойство. Это уже не нормальное детское любопытство – это сексуальная эксплуатация.

Для всех учащихся начальных классов НЦППЭД разработал легко запоминающуюся фразу о том, как следует поступить в любой ситуации, вызывающей неловкость, – «нет – уйти – рассказать», что означает следующее: прежде всего надо сказать «НЕТ», затем УЙТИ и, наконец, РАССКАЗАТЬ о случившемся кому-то из родителей или другому взрослому, которому ребенок доверяет. Дети должны понять, что иногда, даже если кто-то просит сохранить тайну, надо все равно рассказать о ней кому-нибудь. В программе сделано различие между тайнами, которые интересно хранить, и которые никому не причиняют вреда, и тайнами, о которых надо обязательно рассказать. Даже если ребенок пообещал хранить секрет, если этот секрет причиняет ему вред, он должен понять: он не сделает ничего плохого, если расскажет о нем взрослому, которому доверяет. Действительно, иногда бывает трудно говорить о чем-то пугающем или вызывающем смущение, и даже если ребенок не выдаст тайну сразу, когда-нибудь он прибегнет к этому. В таких случаях лучше поздно, чем никогда.

Подобные упражнения можно провести даже с детьми младшего возраста, описывая ситуации и спрашивая, каким является секрет в данном случае – тем, о котором можно молчать, или тем, который надо раскрыть. К примеру, если папа сообщил вам, что купил маме подарок на день рождения, но попросил не говорить ей об этом, чтобы сделать сюрприз, – это тайна, о которой следует молчать. А если няня сказала, что хочет поиграть в игру, когда и она, и ребенок разденутся и будут трогать друг у друга интимные места, – такой секрет, разумеется, хранить не стоит! Попросите детей придумать примеры тех и других секретов, проверяя, поняли ли они суть задачи.

В основном все эти упражнения диктует здравый смысл, и НЦППЭД проделал огромную работу, чтобы облечь его в слова и фразы, которые легко запомнить и детям, и взрослым. Последнюю часть программы составляет обучение детей безопасным стратегиям в различной обстановке – например, в магазинах, в новом районе после переезда, когда они остаются одни дома, – то есть в ситуациях, которые большинство родителей склонны упускать из виду.

Иной раз мы настолько увлекаемся, стараясь не подпускать наших детей к незнакомым людям, что забываем объяснить им, к каким людям можно обращаться за помощью, если нас нет рядом. Мои родители и родители всех моих друзей учили нас, что с чужими разговаривать нельзя. Но с практической точки зрения существуют незнакомые люди, к которым мы можем обратиться в случае затруднений. Представьте себе ситуацию: ваш пятилетний ребенок потерялся в большом магазине. Если вы учили его, что с незнакомыми людьми разговаривать нельзя, найти его будет непросто! Надо учить детей выбирать незнакомцев, которые помогут им в случае необходимости: например, человека в мундире, форменной одежде, с табличкой на груди, стоящего за прилавком (на табличке написано его имя); беременную мать, везущую в коляске второго ребенка; водителя автобуса; школьных охранников; старушек. При этом у ребенка не только возникнет безопасное окружение, но и чувство собственного достоинства и уверенности – потому что он будет знать, как себя вести в подобных случаях. Могу ли я поручиться, что беременная женщина или водитель автобуса никогда не причинят вред малышу? Конечно нет, но шансы мизерны, и другого выбора у нас нет. Мы должны научить наших детей разбираться в людях и выбирать самых безопасных из них, если им необходима помощь.

Каждый из знакомых мне родителей (должен признаться, в том числе и я сам) когда-нибудь терял ребенка. Я не имею в виду похищения: возможно, вы отправились за покупками с тремя своими детьми, и один из них потерялся. Или же ваш ребенок попросил разрешения покататься на велосипеде по кварталу, а вместо этого заехал в соседний квартал, зашел к другу посмотреть телевизор и забыл о времени. Какими бы ни были причины, вероятно, по крайней мере один раз за свою жизнь вы как родитель не знали местонахождение своего ребенка – пусть даже на несколько минут. При этом все мы впадаем в панику, но заранее внушив ребенку, как действовать, что говорить и к кому обращаться за помощью, вы уже не будете столь волноваться в первое время.

Если же ваш ребенок отсутствует в течение длительного времени, вы должны незамедлительно передать полиции один из последних снимков ребенка и описание его особых примет (снимок этот надо всегда иметь при себе). Под особыми приметами я имею в виду нынешний рост и вес ребенка. Постарайтесь поточнее описать цвет его глаз и волос, любимую куртку и кроссовки. Все это вместе с фотографией, на которой ребенок особенно похож на самого себя, поможет вам быстро разыскать ребенка в большинстве тех редких случаев, когда вам понадобится обратиться в полицию. Фотографии особенно важны при пропаже детей младшего возраста, внешность которых может разительно измениться всего за несколько недель. Представьте себе, как будет выглядеть малышка, едва научившаяся ходить, когда у нее отрастут и потемнеют волосы; вы начнете одевать ее уже в другую одежду и т. д.

Вам понадобятся снимки и описания старших детей и, кроме того, придется поговорить с ними заранее о том, как действовать в сложных ситуациях, чтобы они были готовы к таким обстоятельствам. С младшими, которые могут проводить много времени дома, в одиночестве, обсудите, как отвечать на телефонные звонки и звонки в дверь. Наряду со списком имен и телефонов людей, которым дети могут позвонить в случае необходимости, также оставьте им список лиц, которым можно открывать дверь (а если позвонит человек, которого нет в этом списке, дети должны «сначала посоветоваться», позвонив вам или соседям, которым они доверяют). Отвечая на телефонные звонки, дети должны вести себя так, словно в доме есть кто-то из взрослых, даже если это неправда, – например, сделать вид, что зовут к телефону одного из родителей, а потом попросить перезвонить попозже.

Все описанные выше советы помогут вам развить уверенность у ребенка любого возраста. Если он будет знать, что никому не позволено прикасаться к его интимным частям тела, знать, как сказать «нет» в затруднительной ситуации, знать, как позвонить домой, как и к кому можно обратиться за помощью, ребенок будет чувствовать себя увереннее и окажется гораздо менее уязвимой потенциальной жертвой. Кроме того, можно прибавить ребенку уверенности, попросив у него помощи при выборе няни. Конечно, вам следует попросить у поступающей к вам на работу няни рекомендации, проверить их и понаблюдать, как она общается с ребенком, но потом обязательно поговорить с ним. Сотрудники НЦППЭД советуют спрашивать у детей, нравится ли им няня, доверяют ли они ей. После ухода няни спросите у детей, чем они занимались во время вашего отсутствия, как ребенок чувствовал себя без вас. Расспрашивайте об этом каждый раз, оставляя ребенка с посторонним человеком. Выбирая новую няню, просите не только рекомендации от прежних работодателей, но и от учителей, друзей, соседей, родственников или консультантов. Особенно внимательно отнеситесь к квалификации няни. Запишите ее имя, домашний адрес, номер телефона и номер водительского удостоверения, если оно у нее есть. Если вы нанимаете няню через агентство, выясните, проверяют ли они прошлое сотрудников, например наличие у них судимостей. Все, чего мы добиваемся при этом, – изменить расстановку сил в нашу пользу.

В наше время многие дети посещают детские сады или группы продленного дня. Если вы нашли такую группу для своего ребенка, загляните в нее днем (и если можете – не раз). НЦППЭД рекомендует вам познакомиться со взрослыми, с которыми общается ваш ребенок, – например, с водителем автобуса или сторожем. Проверьте в полиции и социальной службе, не жаловался ли кто-нибудь из клиентов на работу этого центра. Убедитесь, что у центра есть лицензия, и что он проверяет прошлое своих сотрудников. И наконец, если у вас найдется время, вызовитесь помочь группе в поездках или других мероприятиях, чтобы понаблюдать, как сотрудники центра общаются с детьми. Возможно, у меня устаревшие взгляды, но я считаю, что не только родители несут ответственность за безопасность детей. Я не намерен умалять их роль или позволять им уклоняться от своих обязанностей, но, если они отдают воспитанию детей все силы, окружающие должны помогать им. Самому мне это не всегда удается, но когда я был ребенком, если у меня возникали затруднения, мне незачем было сообщать о них маме по возвращении домой. Она уже обо всем знала. Беспроволочный телеграф из учителей, соседей, патрульных, заинтересованных взрослых срабатывал быстрее, чем я бежал или ехал на велосипеде. Думаю, у большинства сотрудников правоохранительных органов и, разумеется, у любого из нас, кому приходится бывать на местах преступлений и видеть жертвы того же возраста, что и наши собственные дети, возникает желание вернуться в ту эру, когда люди были внимательнее друг к другу. После своей гибели Китти Дженовес стала чем-то вроде символа бдительности нашего общества – или ее отсутствия. Каждый ужасался, узнав, сколько соседей слышали ее крики, но не попытались вступиться за девочку, – впрочем, сегодня с подобными примерами мы сталкиваемся постоянно.

В сущности, с тех пор ситуация ухудшилась. Если мой отец видел в магазине плачущего ребенка, он, не задумываясь, подходил к нему и пытался помочь, даже брал ребенка за руку, чтобы утешить его. Сегодня люди сторонятся незнакомых детей – боясь, что их примут за похитителей или растлителей! Но разве трудно хотя бы последить за ребенком со стороны и сообщить о нем служащему магазина или охраннику? Если вспомнить о том, чем рискует малыш, разве можно пройти мимо – оправдывая себя тем, что вы не хотите показаться навязчивым и недоброжелательным? Разве вы хотите, чтобы и с вашим ребенком обошлись точно так же?

Питер Бэнкс, бывший полицейский и следователь, выражает эту мысль короче: «При вмешательстве с благими намерениями не может быть ошибок». Нынешнее общество характеризуется более высоким уровнем насилия: в спорах ножи и огнестрельное оружие пришли на смену кулакам. Когда мы слышим плач ребенка за дверью соседней квартиры или даже замечаем у ребенка и его матери подозрительные синяки, то догадываемся: в доме царит отнюдь не мирная атмосфера. Некоторые говорят, что вмешательство противно человеческой натуре, – это просто инстинкт самосохранения: вдруг мужчина, живущий в соседней квартире, обратит свой гнев на меня? Но человеческой натуре должно быть прежде всего присуще стремление защищать себе подобных – особенно тех, кто не в состоянии защититься самостоятельно. Питер Бэнкс однажды рассказал историю, случившуюся еще в те времена, когда он работал в полиции округа Колумбия. Он случайно услышал, как однажды ночью дежурный, отвечая на звонок, раздраженно произнес в трубку: «Ну и зачем вы нам звоните? Что мы, по-вашему, должны сделать?».

Бэнкс решил вмешаться и узнал, что звонила женщина, сообщая о подозрительном инциденте, произошедшем неделю назад. Однажды поздно ночью, когда семилетнему ребенку полагалось бы спать, эта женщина услышала, как в соседней квартире плачет и громко стонет маленькая девочка. Женщина встревожилась. Но девочка жила с бабушкой, соседка не хотела навлекать на них неприятности и потому не позвонила в полицию.

Но даже спустя несколько дней женщину продолжала мучить совесть – что, если по соседству случилось что-то плохое, а она не сумела помочь ребенку? И она позвонила в полицию. Полиция побывала в этой соседней квартире, не обнаружив ничего подозрительного. Разговор, который услышал Бэнкс, был еще одним звонком той же женщины о том же инциденте. Она знала, что полиция не нашла никаких поводов для подозрения, и все-таки беспокоилась за девочку. Бэнкс поначалу не поверил собственным ушам: неужели соседка встревожилась всерьез, а полиция пыталась охладить ее пыл? Он отправил полицейских провести расследование, и вскоре у него появились причины порадоваться своей настойчивости. Выяснилось, что девочка была нежеланным ребенком. Младенческие годы она провела в больнице, затем была переведена в приют, а потом стала жить с бабушкой с материнской стороны, которая плохо обращалась с ней. Девочку вернули в приют и, наконец, отдали под опеку бабушки со стороны отца – с ней девочка и жила в то время, как встревоженная соседка позвонила в полицию. Эта бабушка крутилась на двух работах, трудилась день и ночь, чтобы свести концы с концами. В ту ночь, когда соседка услышала детский плач, бабушка вернулась с работы в полночь и обнаружила записку от учителя внучки, в которой говорилось, что девочка не приготовила домашнее задание. Совершенно измотанная, от усталости ничего не соображающая женщина избила внучку скакалкой. Когда офицер полиции осмотрел тело ребенка, обнаружились красные рубцы и лиловые синяки у нее на спине, ягодицах и ногах, указывающие, что избиение было не единственным.

Почему же полицейские во время первого расследования ничего не обнаружили? Прежде всего, вероятно, они не очень-то и старались. Во-вторых, как бы ни страшило девочку наказание, она могла предпочесть его другим вариантам. Этот ребенок так часто кочевал по чужим домам, что с трудом припоминал имена всех опекунов. И вот девочка наконец-то оказалась с родственницей, которая охотно приняла ее, и потому не собиралась сообщать полиции ни о чем – иначе ее разлучили бы с бабушкой. Она хотела остаться с бабушкой, а бабушка делала все возможное, чтобы девочка жила с ней. Разве она плохой человек? Из тех, которые наслаждаются, причиняя детям боль? Конечно нет. Она работала по шестнадцать часов в сутки и в основном наказала девочку от усталости и раздражения. Она не знала других способов справиться с ситуацией. Благодаря вмешательству полиции с девочкой стали заниматься дополнительно, в школе у нее больше не возникало проблем, а бабушке оказали помощь, чтобы атмосфера в ее доме улучшилась, а между ней и внучкой возникли более здоровые отношения. Вмешательство и совет поступили вовремя. Но этого никогда бы не произошло, если бы соседка не настояла на приезде полиции, хотя внешне ситуация выглядела вполне нормальной. Если бы не соседка, ребенок пополнил бы неблагополучную статистику и, несомненно, оказался бы неподготовленным к взрослой жизни. Как говорит Питер Бэнкс, из этого случая следует извлечь один урок: не успокаивайтесь. Если какие-нибудь события настораживают вас, продолжайте сообщать о них в полицию – или звоните в другие организации, пока не убедитесь, что ребенку помогли. А если вы не уверены в правильности своих действий, вспомните о Валери Смелсер, которую истязала, а потом убила ее родная мать, Ванда, при содействии приятеля.

Или же вспомните о другой девочке – настолько талантливой, что раскрыться ее дарованиям не помешало даже то, что мать ее была бездомной женщиной и на протяжении всей беременности употребляла кокаин. История маленькой Элизы Изкиердо – трагедия крайностей: любви и опеки заботливого умирающего отца, смешанной с периодами грубых, омерзительных издевательств дефективной матери и ее злобного мужа.

Когда Элиза родилась в феврале 1989 года в больнице Вудхалл в Нью-Йорке, тамошние социальные работники сообщили в администрацию обеспечения детей о появлении ребенка с признаками наркомании.

Отцу девочки, повару из приюта для бездомных, где время от времени жила мать Элизы, было немедленно предоставлено опекунство. Несмотря на то, что Густаво Изкиердо до этого момента не планировал становиться отцом, он смирился с этой ролью и чрезвычайно серьезно отнесся к своим обязанностям. Он записался на курсы подготовки для родителей при Христианской ассоциации молодых женщин и отдал Элизу в детский сад Монтессори, когда ей исполнился год. Каждый день он причесывал дочь, отутюживал ее платьица и даже арендовал банкетный зал, чтобы отпраздновать ее крещение. Но Изкиердо был болен раком, и вскоре ему стало трудно платить за обучение девочки. Элиза оказалась такой талантливой, что учителя представили ее греческому принцу Михаилу, покровителю школы. Смышленая, жизнерадостная и миловидная девочка настолько очаровала его, что он пообещал платить за обучение Элизы в бруклинской школе вплоть до окончания учебы.

Но вдобавок к светлой, радостной стороне жизни у Элизы появилась и другая, мрачная сторона. Ее мать, которая уже вышла замуж и обзавелась другими детьми от своего мужа, ремонтного рабочего Карлоса Лопеса, боролась за право навещать дочь и выиграла эту борьбу. В 1990 году социальные работники, установившие надзор за Авильдой Лопес, признали, что ее жизнь коренным образом изменилась: она перестала употреблять наркотики, в семье появился надежный кормилец. Супругам Лопес предложили пройти анализ на наркотики. На следующий год Элиза начала безнадзорные встречи с матерью.

С этого момента взрослые, заинтересованные в судьбе Элизы, постепенно начали тревожиться, замечая подозрительные сигналы: девочка жаловалась взрослым в школе, что мать бьет ее и запирает в чулане; отец рассказывал соседу, что по ночам Элизе снятся кошмары и наблюдается непроизвольное мочеиспускание; порезы и ссадины в области вагины девочки заставили его заподозрить, что она подвергалась сексуальному насилию. Наставница Элизы в школе Монтессори сообщила в журнал «Тайм» о том, что она известила Бруклинское бюро службы общественности и позвонила по «горячему телефону», изложив свои подозрения. Отец Элизы подал прошение в суд по семейным делам, убеждая лишить ее мать права видеться с девочкой. К 1993 году Густаво Изкиердо купил билеты на самолет, собираясь отправиться на свою родину, на Кубу, – возможно, в отчаянной попытке увезти дочь от тех, кто, как он подозревал, причиняет ей вред. Но болезнь опередила его. Изкиердо умер в мае 1993 года.

После смерти Изкиердо мать Элизы подала документы на постоянную опеку над девочкой и получила ее. Двоюродная сестра Изкиердо, Эльза Канизарес, наряду с учителями и руководством школы Монтессори – даже вместе с принцем Михаилом – пытались бороться, но у матери Элизы оказались влиятельные союзники. Администрация по обеспечению детей порекомендовала поручить ей опеку, утверждая, что уже год следит за этой семьей. Адвокат Лопесов из Общества юридической помощи подтвердил слова своих коллег о том, что они посетили дом и сочли, что Элизе и ее братьям и сестрам будет лучше жить всем вместе, с матерью. Кроме того, Авильда Лопес завоевала благосклонность официальных лиц из проекта «Шанс», программы, финансируемой федеральным правительством и созданной для помощи бедным родителям. Несмотря на то, что у Авильды Лопес наблюдались рецидивы наркомании, она начала посещать курсы для родителей и, казалось, всеми силами стремилась исправиться.

Либо ни у кого не хватило времени на тщательную проверку, либо супруги Лопес приложили немало стараний, чтобы убедить экспертов в их стремлении создать примерную семью, – так или иначе, Элиза была вынуждена вернуться в по меньшей мере сомнительную среду. Вдобавок к проблемам, которые наблюдались в прошлом у ее матери, ее отчим, Карлос Лопес, в прошлом был замечен в нарушении порядка в доме с применением насилия. В начале 1992 года, через месяц после того, как Авильда Лопес родила второго ребенка супругов, Карлос Лопес однажды вытащил карманный нож и нанес жене семнадцать ран – умышленно в присутствии Элизы, которая как раз навестила мать. Мать Элизы провела три дня в больнице, а ее муж – два месяца в тюрьме. Теперь, когда в доме было уже пятеро детей, все ресурсы (в том числе и терпение) истощились до предела. Кто знает, о чем думала одинокая девчушка, которая до сих пор не оправилась от горя после смерти своего героического отца? Мучительно представить, как ужаснулась она, когда потеряла отца и узнала, что отныне ей придется жить со взрослыми, вызывавшими у нее кошмарные сны даже после кратких посещений.

К сентябрю 1994 года у Элизы было отнято последнее убежище: мать забрала ее из школы Монтессори и записала в публичную школу Вскоре оттуда сообщили заместителю директора администрации по обеспечению детей в Манхэттене, что Элиза часто появляется в школе с синяками и, по-видимому, с трудом передвигается. Школьному начальству ответили, что таких свидетельств недостаточно для рассмотрения жалобы. В конце концов даже союзники супругов Лопес из проекта «Шанс» заподозрили самое худшее. По словам «Тайм», Барт О'Коннор, руководящий проектом «Шанс», связался с сотрудником администрации по обеспечению детей, занимающимся делом Элизы, но ему ответили, что этот сотрудник «слишком занят», чтобы разобраться в случившемся. Но со временем О'Коннор тоже потерял связь с этой семьей, избегавшей его, и остальными заинтересованными лицами, пытавшимися отнять ребенка. Накануне Дня Благодарения, 22 ноября 1995 года, Авильда в последний раз избила свою дочь – как потом выяснилось, до смерти. «Нью-Йорк Тайме» процитировал слова тети Элизы, которая в тот вечер говорила с Авильдой по телефону. Авильда Лопес рассказала сестре, что девочка не ест, не пьет, не поднимается в туалет и лежит в постели «как ненормальная». На следующий день Авильда Лопес обратилась за помощью к соседке, и та обнаружила, что ребенок мертв. Но даже после этого поведение матери не изменилось: сначала она отказалась звонить в полицию, а потом бросилась на крышу дома, угрожая спрыгнуть вниз.

Один из лейтенантов полицейского управления Нью-Йорка назвал смерть Элизы худшим примером издевательств над детьми, какие он когда-либо видел. Мать призналась, что била девочку головой о бетонную стену, заставляла есть собственные испражнения, мыла пол волосами дочери. Следователи сообщили, что на теле Элизы не оказалось места, на котором не нашлось бы царапины, синяка или других следов побоев. Ее неоднократно подвергали сексуальному насилию щеткой для волос или зубной щеткой. Соседи, многие из которых не раз обращались к властям, чтобы защитить ребенка, подтвердили, что мать Элизы вновь стала употреблять наркотики, однажды даже пыталась продать детский велосипед, чтобы раздобыть деньги на крэк. Соседи говорили, что слышали, как девочка умоляла мать остановиться, но мать была убеждена, что отец испортил Элизу, и что надо выбить из нее всю дурь.

Документы администрации по обеспечению детей в Нью-Йорке считаются секретными, поэтому невозможно выяснить, сколько раз посторонние люди пытались спасти Элизу, и где и как система дала сбой.

Во многих случаях чиновники – легкая добыча. Расследование примеров жестокого обращения с детьми – неблагодарная, угнетающая и часто опасная работа. В то время как число сообщений о случаях дурного обращения с детьми растет – согласно достоверным сведениям, оно выросло на 25 процентов за пятилетний период с 1988 по 1993 год, – бюджет не позволяет нанять дополнительных сотрудников, чтобы расследовать эти жалобы.

В настоящее время дети больше, чем когда-либо, нуждаются в нашей защите. Если вы заподозрили, что с ребенком жестоко обращаются, пренебрегают им, или ситуация становится опасной для его благополучия, сообщите об этом. И продолжайте бить тревогу, пока не найдете человека, готового помочь. Если когда-нибудь с вашим ребенком случится нечто подобное, а вы не сможете быть рядом, вас утешит сознание, что кто-нибудь другой вступится за него. Если вы боитесь последствий, позвоните по одному из номеров для анонимных абонентов, желающих сообщить о случаях жестокого обращения с детьми. Так или иначе, мы должны давать противнику отпор.

В статье для журнала «Парад» принц Михаил с грустью заметил: в деле маленькой Элизы, какие бы опасения ни внушала ее мать, он и остальные понадеялись, что закон защитит девочку. Так и было бы, если бы властям сообщали о нарушении закона. В Интернете есть немало информации по этим вопросам, а также советы о том, как защитить детей, как уберечь ребенка от похищения членами семьи, как действовать в каждой сфере охраны детей от преступников – всю эту информацию можно получить в НЦППЭД. В Интернете она доступна по адресу: /. Кроме того, можно связаться с этими организациями по телефону номер 1-800-THE-LOST. Добросовестные сотрудники НЦППЭД не снимают фотографии со стен, продолжают рассылать обработанные на компьютере снимки по почте и в Интернете, а также всевозможными способами постоянно напоминают всем детям: если с ними что-нибудь случится, есть те, кто будет искать их. Они дают маленьким, ни в чем не повинным существам понять: если понадобится, их будут искать целую вечность, лишь бы обеспечить им безопасность.

Ваши дети должны знать, как важны для вас их безопасность и счастье. Как бы просто это ни звучало, такие слова как «я люблю тебя» или «я горжусь тобой» помогут уберечь ваших детей от множества зол – от растлителей малолетних до сверстников, предлагающих им наркотики или алкоголь. Уверенность и чувство собственного достоинства детей вместе с нашим вниманием и ответственностью, пройдя долгий путь, подготовят их к достойному отпору.

Благодаря любезности Национального центра пропавших и подвергающихся эксплуатации детей и детского фонда Адама Уолша мы представляем несколько ключевых рекомендаций по безопасности детей. Мы все должны быть благодарны людям, которые потратили столько времени и сил на их разработку в попытке защитить всех наших детей.

Мои восемь правил безопасности

Прежде чем куда-нибудь пойти, я всегда СНАЧАЛА СОВЕТУЮСЬ с моими родителями или опекунами. Я объясняю им, куда иду, сколько пробуду там, кто идет со мной, и когда я вернусь. Я СНАЧАЛА СОВЕТУЮСЬ с родителями, прежде чем сесть в чью-нибудь машину или уйти с кем-нибудь – даже если я знаком с этим человеком. Я СНАЧАЛА СОВЕТУЮСЬ, прежде чем принять деньги или подарки, о которых неизвестно моим родителям.

Безопаснее находиться среди людей, когда я куда-нибудь иду или играю вне дома. Я всегда пользуюсь «СИСТЕМОЙ ДРУЖБЫ».

Я говорю «НЕТ», если кто-нибудь пытается потрогать меня так, что я чувствую испуг, неловкость или смущение. Затем я УХОЖУ и РАССКАЗЫВАЮ взрослым, которым я доверяю, о том, что случилось.

Я знаю – Я НЕ ВИНОВАТ, если кто-нибудь дотрагивается до меня так, как нельзя. Я не должен хранить секреты таких людей.

Я доверяю своему чутью и говорю о нем взрослым, если проблемы слишком серьезны, и я не в состоянии справиться с ними самостоятельно. Обо мне заботятся много людей, они выслушают меня и поверят. Я не одинок. Никогда не поздно попросить помощи. Я буду продолжать просить помощи, пока не получу ее. Я – ОСОБЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК и заслуживаю безопасности. Мои правила таковы:

– Сначала посоветуйся.

– Пользуйся «системой дружбы».

– Скажи «нет», а затем уйди и расскажи.

– Прислушайся к своим ощущениям, а потом поговори со взрослыми, которым доверяешь, о своих проблемах или переживаниях.

Что можно предпринять, чтобы предотвратить похищение и эксплуатацию детей

Во всех случаях знать о местонахождении детей. Знать их друзей и повседневные дела. Замечать перемены в поведении ребенка; эти перемены – сигнал о том, что вам следует сесть и поговорить с детьми о том, что их тревожит.

С подозрением относиться к подросткам или взрослым, которые уделяют необычно много внимания вашим детям или делают им странные или дорогие подарки.

Научить детей доверять своему чутью, убедить, что они имеют право сказать «нет», если так подсказывает им внутренний голос.

Внимательно прислушиваться к опасениям детей и оказывать им поддержку во всех разговорах. Объяснить детям, что никто не должен приближаться к ним или трогать их так, что им становится неловко. Если это произошло, дети должны немедленно сообщить вам.

Быть осторожными с нянями и другими взрослыми, которые присматривают за вашими детьми.

Выявление сексуальной эксплуатации

Сексуальную эксплуатацию не следует путать с физическими контактами, которые являются истинным проявлением привязанности. Дружеские и здоровые взаимоотношения могут существовать, если взрослые уважают ребенка и устанавливают разумные рамки для физических контактов.

Совращение малолетних часто бывает неоднократным преступлением. Многие дети становятся жертвами по нескольку раз. Сущность сексуальной эксплуатации такова, что ребенок часто бывает смущен, растерян и не желает рассказывать о случившемся родителям, учителям или кому-либо еще. Но он расскажет обо всем, если в вашем доме сложилась атмосфера доверия и поддержки, благодаря которой ребенок может высказываться, не боясь обвинений, стыда или наказания. Родителям следует внимательно относиться к следующим свидетельствам сексуального насилия:

– изменениям в поведении, смене настроения, отчужденности, боязливости, частым слезам;

– ночным мочеиспусканиям, кошмарам, боязни ложиться в постель или другим нарушениям сна;

– неподобающей демонстрации сексуальной активности или необычному интересу к половым вопросам;

– внезапным вспышкам, чувству агрессии, непослушанию;

– инфантильному поведению;

– боязни определенных мест, людей или занятий, особенно боязни находиться наедине с определенными людьми; детей не следует принуждать оказывать знаки внимания взрослому или подростку, если они этого не хотят, – желание избежать этого внимания может свидетельствовать о проблемах;

– боли, зуду, кровотечению, выделениям или потертостям в интимных местах.

Основные правила безопасности для детей

Как только ваши дети научатся говорить предложениями, следует начать процесс обучения тому, как защититься от совращения и эксплуатации. Детей нужно научить следующим правилам.

Если ты находишься в общественном месте и отстал от родителей, не броди и не разыскивай их. Подойди прямо к прилавку, кассе, офису охраны или (см. таблицу) службе поиска потерявшихся и быстро сообщи сотруднику, что ты потерял маму и папу, и что тебе нужно помочь найти их. Нельзя садиться в машину или уходить куда-нибудь с любым человеком без разрешения родителей. Если кто-нибудь преследует тебя пешком или на машине, держись подальше от этого человека. Не надо подходить к машинам и разговаривать с сидящими внутри людьми.

Взрослые, которым нужна помощь, должны просить ее не у детей, а у других взрослых. Никто не должен спрашивать у тебя, как куда-нибудь проехать, просить помочь найти потерявшегося щенка или говорить, что твои родители попали в беду, и обещать отвести тебя к ним. Если кто-нибудь пытается куда-то увести тебя, быстро отойди подальше и громко кричи «Этот человек уводит меня!» или «Это не мой папа (или мама)!». Надо научиться пользоваться «системой дружбы» и никуда не уходить в одиночку.

Сью-Блю

Едва увидев ее в первый раз, Джон Альберт Коллинз понял: Гертруда Мартинас создана для него. Это случилось в мае 1956 года, в отеле «Уайт Кэннон» в Ист-Рокэуэй, Лонг-Айленд. Гертруда, или, как ее звали, Труди, пришла туда на танцы молодежного республиканского клуба. Коллинз со своим приятелем Роном Уайтом сидели в коктейль-баре, празднуя недавнее увольнение из армии. Они уже успели выпить по паре банок ледяного «хейнекена», когда Труди прошла мимо по пути в туалет. Друг Джека узнал ее и окликнул, чтобы поздороваться, а потом познакомил ее с Джеком.

– В тот миг, как только наши глаза встретились, – рассказывал Джек, – я заглянул прямо к ней в душу и мгновенно и страстно влюбился.

Но Труди поверила ему не сразу. В тот вечер она пришла на танцы с другом, который вряд ли был бы польщен вниманием к ней другого мужчины. Но Джек проявил настойчивость. Он узнал номер телефона Труди от Рона. Неделю спустя он позвонил ей и предложил встретиться. Она согласилась. На первом же свидании Джек сделал ей предложение. Родители девушки с вполне понятной настороженностью отнеслись к скоропалительному решению молодого человека, который устроился на лето чернорабочим, время от времени подрабатывая на сортировке мусора в департаменте общественных работ городка Линбрук, Лонг-Айленд, – неважно, что он ждал осени, чтобы поступить в аспирантуру Колумбийского университета по английской литературе.

Однако Томас Мартинас, банковский ревизор, тоже не умел подолгу болтать. Он сделал предложение Мейми Джоанне Хотц на третий день после знакомства с ней. Так что по его меркам Джек Коллинз выглядел медлительным и нерасторопным. (Отец Труди умер в июне 1994 года, прожив в браке с Мейми шестьдесят восемь лет.)

Но что бы ни было причиной – личная уверенность или божественное предначертание, – Джек и Труди Коллинз знали, чего хотят. Их помолвка состоялась в августе 1956 года, а в декабре они поженились. По иронии судьбы, еще в детстве родители Труди постоянно предостерегали ее: «Не ленись, а не то выйдешь замуж за мусорщика».

Проучившись семестр в Колумбийском университете, Джек решил, что степень доктора философии – не самый быстрый путь к той жизни, которой заслуживала Труди. Она нашла отличную работу юридического консультанта в «Колтексе», калифорнийско-техасской нефтяной компании, и чувства Джека, типичные для мужчины 50-х годов, оскорбляла мысль о том, что он живет на иждивении женщины. Он бросил аспирантуру и нашел работу в отделе закупок крупной международной инженерно-строительной компании М. У. Келлогга. Год спустя Джек получил повышение и записался в вечернюю школу права при Нью-Йоркском университете.

Постепенно сближаясь с зятем, Том Мартинас не переставал беспокоиться о том, что, поскольку Джек католик, Труди будет часто беременеть и проведет жизнь, воспитывая целый выводок детей. Однако после семи лет брака Джек и Труди оставались бездетными. К тому времени Джек закончил школу права и решил, что его влечет скорее карьера дипломата, нежели бизнесмена или юриста. Он выдержал печально известный своей трудностью экзамен дипломатической службы США и в присутствии Труди 2 января 1962 года принес присягу сотрудника дипломатической службы в зале Министерства иностранных дел.

Вот тогда, поселившись в пригороде Вашингтона, округ Колумбия, супруги и обратились в католическую благотворительную организацию Северной Виргинии с просьбой помочь им в усыновлении ребенка.

Но, поскольку Джек был католиком, а Труди принадлежала к англиканской церкви, их брак считался «смешанным», и им сообщили, что подобная ситуация не годится для усыновления. В епископальной церкви им сказали то же самое. Но желание супругов стать родителями не угасло. В августе 1963 года Джек служил вице-консулом в консульстве США в Алеппо, Сирия, отвечая за коммерческие и консульские дела. Он узнал о сиротском приюте «Креш» в Бейруте, столице соседнего Ливана, где можно легче усыновить ребенка.

Поскольку служебные дела удерживали Джека в Алеппо, Труди отправилась в Бейрут одна. Приютом «Креш» заведовали Сестры Милосердия, религиозный французский орден. Труди провели в комнату, где стояло около тридцати кроваток с детьми в возрасте от нескольких дней до шести месяцев. Как раз в то время произошла попытка переворота в Сирии: границы закрыли, связь прервалась. Будучи изобретательной женой дипломата. Труди дождалась, когда минует кризис, а затем, как только восстановилась связь, позвонила Джеку в Сирию и сообщила: «Кажется, мы нашли ребенка». Но она умолчала о подробностях. И как только границы вновь открылись, Джек охотно предпринял путешествие длиной в триста миль, направившись на юг к Хомсу, потом на запад по побережью Средиземного моря, а затем вновь на юг, к Бейруту. Там он встретился с Труди, и они вместе приехали в приют. Труди и директор провели Джека в ту же комнату и не мешали, пока он ходил от кроватки к кроватке, знакомясь с каждым ребенком. Обойдя всех малышей, он сообщил Труди о своем выборе.

– Должно быть, из-за глаз, – объяснил Джек.

Он выбрал того же ребенка, что и Труди, – миловидного темноволосого и темноглазого полугодовалого мальчика. Директор сообщил, что ребенка можно забрать через несколько дней, как только монахини подготовят документы. 25 августа ребенка передали супругам. Монахини назвали его Роберт Раджа Рабех. Джек и Труди хотели дать ему имя Томас в честь отца Труди, но с грустью поняли, что его неизбежно будут дразнить Томом Коллинзом[1], чему не обрадуется ни один мальчик, и потому примирились на имени Стивен Томас Коллинз.

Они вернулись в Штаты, когда Стивену исполнилось полтора года, а гражданство мальчик получил 9 ноября 1964 года в Федеральном суде Манхэттена в толпе новых граждан Америки со всего мира. Когда пришла очередь Стивена принести присягу на верность новой стране, Труди подняла за него правую ручонку. Месяц спустя все трое отправились в Швецию – Джек получил назначение в посольство США в Стокгольме, и на этот раз малыш Стивен путешествовал с американским дипломатическим паспортом. В Стокгольме Джек занимал должность заместителя атташе по науке. Едва обосновавшись в Швеции, Джек и Труди начали подумывать о втором ребенке. Они связались с бейрутским сиротским приютом и спросили, нельзя ли на этот раз взять девочку. Но ни одной девочки в возрасте, который требовался супругам, в приюте не оказалось, и они продолжали поддерживать связь с приютом, надеясь на будущее. К тому времени, как они вернулись в США, в конце 1966 года, и устроились в своем доме в Александрии, Виргиния, супруги так и не сумели усыновить второго ребенка. В марте 1967 года, будучи на воскресной службе в церкви Святого причастия, Джек заметил объявление. В нем говорилось, что католические благотворительные общества изменили прежнюю политику усыновления и что теперь для этого требуется только один родитель-католик. Вернувшись домой, Джек взволнованно рассказал Труди об этой новости, и на следующий день они подали заявление. Последовали многочисленные беседы и визиты, – как казалось Коллинзам, воспитание уже подросшего Стивена изучалось до мельчайших подробностей.

Наконец к лету им позвонили из агентства, сообщая, что одна из девочек-сирот может им подойти. Ей исполнился год. При крещении ее нарекли Реджиной Челестой, что означало «царица небесная», но все звали ее просто Джиной. Увидев девочку в первый раз, Джек и Труди, по их собственным словам, нашли ее «невозможно милой». Хотя, как им пришлось признать, день для встречи был выбран неудачно. Накануне девочка сильно простудилась, из носа у нее текло, она хныкала не переставая. Кроме того, она страдала врожденным вывихом правой стопы, и потому каждую ночь была вынуждена спать с распорками – конструкцией, с виду напоминающей средневековое орудие пытки, прикрепленное к каждой щиколотке, чтобы она не сдвигала их во сне. Несмотря на это, девочка была обворожительной блондинкой с чистой, почти матовой кожей. Через шесть – восемь месяцев о распорках можно было забыть, но еще до пяти лет ей предстояло носить ортопедическую обувь. Должно быть, эта детская травма произвела на девочку глубокое впечатление, поскольку, подрастая, она постоянно занималась спортом, особенно связанным с бегом.

Ее миловидности не повредило прошлое, которое оказалось плачевным. За год жизни девочка уже успела побывать в трех семьях. Ее родила совсем юная незамужняя женщина, отдавшая ребенка в приют в надежде на лучшую жизнь для себя. Вначале девочку взяла к себе семья военных, но, вынужденные перебираться на новое место, они снова сдали ее в приют. Агентству не повезло и со следующей семьей, в которую отдали девочку: заподозрив, что с ребенком плохо обращаются, его забрали обратно. Девочка только что вернулась из третьей приемной семьи, когда Джек и Труди увидели ее и полюбили. Они решили назвать ее Сюзанной Мари, дав второе имя в честь матери Труди, Мейми. Чтобы Стивен не чувствовал себя обиженным, его заверили, что его выбрали из множества детей, что для родителей нет никого дороже его, а теперь у него будет сестричка, радость и гордость всей семьи.

Отправившись за Сюзанной, Труди и Джек взяли Стивена с собой.

– Мы надеялись на идеальную ситуацию, – вспоминал Джек. – Мы рассчитывали, что малышка с радостью бросится к нам. Но вместо этого, как только мы вошли, она попятилась и заплакала. Мы сделали еще один шаг – она снова попятилась и еще громче разрыдалась. А потом Стивен подошел к ней, она бросилась к нему и обняла обеими руками. По-моему, они полюбили друг друга с первой минуты.

Труди добавила:

– После всех испытаний, которые ей пришлось пережить, она так боялась взрослых, что была рада увидеть ребенка, почти ровесника. Пока они возвращались к машине вместе с Сюзанной, она по-прежнему шмыгала носом и всхлипывала, ничуть не радуясь новой семье. Но потом Стивен обнял ее за плечи и сказал:

– Все хорошо, Сюзанна, не плачь. Ты будешь жить с нами, мы – твоя семья. – И она перестала плакать.

В машине Джек и Труди снова услышали всхлипы, а затем шепот Стивена. Всхлипы прекратились. Так продолжалось несколько раз по дороге домой, и Стивену всегда удавалось утешить девочку. Родители так и не узнали, что он ей говорил, но Труди заметила, повернувшись к Джеку:

– Стивен стал старшим.

По приезде домой именно Стивен показал Сюзанне ее комнату и кровать. Он объяснял ей, что надо делать. Сюзанна с первого дня привыкла подчиняться Стивену и преклоняться перед ним. Примерно месяц после того, как Сюзанна переселилась в новый дом, она выполняла все, о чем ее просили, не споря и не капризничая. Некоторое время это радовало всех, а затем Труди забеспокоилась.

– Мне все время казалось, что с этим ребенком творится что-то неладное. Она была необычной девочкой. Чересчур послушной. Внезапно мы поняли: помня о прошлом, Сюзанна не знала наверняка, позволят ли ей остаться здесь. Стивен подолгу беседовал с ней, и, как только Сюзанна убедилась, что ей ничто не угрожает, она стала нормальным ребенком.

То, что Труди заметила в дочери в раннем детстве, не изменилось и на протяжении всей взрослой жизни Сюзанны: эта красавица-блондинка с голубовато-зелеными глазами была очаровательна и всегда рвалась во все стороны сразу.

– Как настоящий Близнец! – уверяла Труди.

Свою отвагу и приспособляемость она проявляла по-разному. С младенчества она с трудом обходилась без соски – Джек считал, что эту привычку она приобрела в одном из приемных домов. Когда Сюзанне еще не исполнилось двух лет, семейство Коллинзов отправилось на краткий отдых в Бетани-Бич, Делавэр. Должно быть, Сюзанна ухитрилась опустить заднее стекло, потому что Стивен вдруг воскликнул:

– Мама, папа! Сюзанна потеряла соску!

Надо найти ее, решила Труди, но Джек сказал, что здесь останавливаться нельзя.

Сюзанна заявила, что обойдется и без нее. Растроганная Труди подхватила:

– Сюзанна, ты уже большая девочка. Соска тебе не нужна.

– Давно бы так, – вмешался Джек. – Теперь она тебе больше никогда не понадобится.

Жизнь настолько завораживала Сюзанну, что девочке хотелось изведать все сразу. И если что-нибудь приковывало ее внимание, никакими уговорами или угрозами невозможно было заставить ее отказаться от своих намерений. С раннего детства у Сюзанны Мари Коллинз на каждый день имелось свое расписание. Этой привычке она не изменила и в юности.

Еще одной стороной ее характера сделалась неизменная любовь к старшему брату. Даже когда четырехлетний Стивен решил, что жаль делить маму и папу с младшей сестрой, и иногда дулся, когда ему приходилось играть с ней и делиться игрушками, Сюзанна по-прежнему обожала его. Эти два ребенка ни в чем не походили друг на друга – смышленый, смуглый мальчик с внимательными глазами и его белокурая, ласковая куколка-сестра. Стивен отличался повышенной активностью, вечно чем-нибудь занимался, стремился всегда поступать по-своему. Сюзанна была более сдержанной, милой и обаятельной; она просто радовалась жизни и надежной, теплой атмосфере в доме. Сюзанна тоже стремилась все делать по-своему, но она, похоже, инстинктивно знала, как огибать острые углы и идти к цели окольным путем. Или, как недавно определил Стивен, он был более пылким и целеустремленным, как его мать, а Сюзанна – спокойной и сдержанной, как ее отец. А своего отца она покорила с первых же дней. С самого начала стало ясно, что излюбленный цвет Сюзанны – синий. Заметив это, Джек начал звать ее Блю-Белл, Колокольчик. Он считал, что при определенном освещении глаза девочки приобретают небесный оттенок. Иногда для краткости он звал ее просто Белл, а Труди – Сью-Блю. Сюзанне нравились все прозвища. Серьезный Стивен продолжал именовать ее Сюзанной. Любопытная, независимая натура девочки проявилась с первых же лет ее жизни. Она научилась раскачивать колыбельку, чтобы передвинуть ее к шкафу, где хранились юридические книги Джека, и не раз забиралась в этот шкаф. Во время поездки с семьей в Чикаго Сюзанна, которой тогда было три года, чуть не потерялась, увидев вдалеке качели и решив покачаться на них. Когда перепуганная Труди отыскала дочь, та уже играла с пятью другими детьми.

– Она никогда не оглядывалась, – вспоминает Труди. – Ей был неведом страх. Я не уверена, что Стивен вел себя намного лучше Сюзанны, однако благодаря своей рассудительности и чувству опасения он реже попадал в беду.

Когда Стивен учился в начальной школе, а пятилетняя Сюзанна ходила в детский сад, семья перебралась в Салоники, в Северную Грецию. Для обоих детей этот переезд стал настоящим приключением. У Стивена сохранились обрывочные воспоминания о Швеции, но для Сюзанны путешествие было совершенно новым и восхитительным событием.

Прежде чем Джек занял пост политика в американском консульстве в Салониках, неделю он принимал дела в посольстве в Афинах. На это время семья поселилась в элегантном отеле «Кинге Пэлэс». Отдохнув после девятичасового перелета, они приступили к ритуалу, который Джек и Труди всегда называли ЗЛР – чистка зубов, мытье лица и рук. Сюзанна пошла в ванную первой. Заметив, что девочка так долго задержалась, Труди позвала:

– Сюзанна! С тобой все хорошо?

– Конечно, мама! – откликнулась девочка.

– Я слышу, льется вода. Разве ты еще не закончила?

– Закончила, – подтвердила Сюзанна. – Я уже почистила зубы.

– Тогда открой, пожалуйста, дверь.

Сюзанна обнаружила, что колпачок от американской зубной пасты плотно входит в отверстие греческой раковины. Наполнив раковину, девочка наблюдала, как вода льется через край на пол. Зрелище было впечатляющим.

Позднее они отправились ужинать в ресторан на крыше отеля, откуда открывался великолепный вид на залитый огнями Акрополь. Джек читал меню и переводил его на английский детям, которые хором воскликнули:

– У них нет гамбургеров? Не может быть!

Немного погодя свет на террасе вдруг погас. Официанты с подносами налетали друг на друга. Опасаясь худшего, Труди спросила:

– Сюзанна, у тебя в руке что-то есть?

– Да, мама, – ответила она.

– Отдай мне это, пожалуйста. – Как и следовало ожидать, это была электрическая пробка. – Девочке просто хотелось узнать, зачем нужна эта штука, – объяснила Труди.

Увы, их обслуживал тот самый официант, которого послали вытащить пробку из раковины в затопленной ванной номера.

Номер находился на четвертом этаже. На следующий день Труди услышала крик Стивена: «Мама, она опять!» – и, выглянув, увидела, как Сюзанна взбирается на балконные перила. Она просто не ведала, что такое страх.

Четыре дня спустя, уже собираясь покинуть отель, семья решила в последний раз пообедать в ресторане.

– В нижнем зале, – вспоминает Труди, – там, нам казалось, будет безопаснее. Мы уже заканчивали, когда я взглянула на Сюзанну и увидела, что она взяла в рот край бокала – это был бокал для вина на тонкой ножке, Сюзанна раньше таких не видела. Я спросила: «Сюзанна, ты пьешь или просто играешь с бокалом? Может, поставишь его на место, если не пьешь?». Она так и сделала, и я с ужасом обнаружила, что от бокала откушен огромный кусок стекла. Я сказала: «Сюзанна, молчи и слушай. Кивни, если во рту у тебя не еда». Она кивнула. Я попросила: «Осторожно открой рот и выплюни это мне в руку». Слава Богу, она откусила стекло аккуратно, не разбив его и не поранившись. Я спросила: «Сюзанна, зачем ты это сделала?». «У нас дома нет таких бокалов, – ответила она. – Я хотела узнать, вкусные ли они». Мы поскорее удрали из отеля и больше туда не возвращались.

Стивен вспоминает, что Сюзанна всегда была чрезвычайно жизнерадостным ребенком.

– Она всегда сияла, всегда пребывала в отличном настроении. Из-за работы моего отца родителям часто приходилось принимать гостей, и Сюзанна неизменно была звездой представления. Ей нравилось внимание. Ее любили все.

Этим словам есть немало подтверждений. У Джека и Труди сохранилось десять или двенадцать толстых альбомов с фотографиями, запечатлевшими детство и юность детей. Среди них нет ни единого снимка, на котором на лице Сюзанны отсутствовала бы ее сияющая улыбка. Она с легкостью обзаводилась друзьями. Труди записала ее в скаутский отряд для девочек, и Сюзанна была очень довольна. Ей хотелось постоянно носить форму, она не могла понять, зачем надо приберегать ее для собраний.

Все, что занимало воображение Сюзанны, давалось ей легко; а к тому, что не вызывало у нее интереса, она относилась как к визитам к дантисту – в том числе и к учебе. Когда семья переехала из Салоников в Афины, Сюзанну и Стивена отправили в школу урсулинок. В сентябре или октябре на второй год учебы одна из монахинь прислала родителям Сюзанны записку, сообщая, что девочке не дается таблица умножения. Вернувшись вечером с работы, Джек спросил дочь:

– Ты же умная девочка, так в чем же дело? Сюзанна ответила:

– Похоже, за лето у меня расплавились мозги. Джек даже попросил ее повторить ответ, полагая, что ослышался, а потом предложил: «Давай поиграем в игру. Мы сделаем из таблицы умножения развлечение».

– И я начал натаскивать ее. Как только она попадалась мне на глаза, я командовал: «Восемью два!» или «Девятью шесть!», а она должна была дать правильный ответ. Мне казалось, Труди это раздражает, но с помощью игры Сюзанна без труда заучила таблицу. Ей был необходим вызов.

Несмотря на отсутствие интереса к учебе у Сюзанны, языки легко давались обоим детям. Говоря по-английски, Стивен после младенчества в Ливане и Сирии хорошо понимал арабский и французский. Он изучал французский в колледже и теперь бегло болтал на нем. Оба они изучали греческий в школе, и учителя поражались, видя как быстро и точно Сюзанна схватывает правильный акцент и интонацию – еще лучше, чем Стивен.

К тому времени, как семья покинула Грецию, Стивену исполнилось тринадцать лет, а Сюзанне – десять. Джек был рад вернуться домой. Последние два года его службы в Греции совпали с периодом политических волнений в стране, кипрским кризисом и его последствиями. Несколько американцев погибли, и Джеку не нравилась сложившаяся ситуация. Он боялся, что не сумеет защитить семью, и такая беспомощность его не радовала.

Вернувшись из Греции в 1976 году, семья Коллинзов отправилась в Мэдисон, штат Висконсин, в рамках новой программы Министерства иностранных дел, согласно которой дипломаты должны были ознакомиться с управлением ниже федерального уровня, чтобы лучше объяснять эту систему за границей. Джек был назначен помощником губернатора, а затем стал особым советником главы Министерства здравоохранения и социальных служб. Джек и Труди считали себя консервативными людьми, сторонниками традиций, и все, что окружало их в либеральном городке, вызывало у них настороженность. Особенно их беспокоили взгляды, которые дети приобретали в школе. Но Мэдисон оказался живописным и очаровательным городком, и у родителей, и у детей появились здесь хорошие друзья, а впервые побывав в «Макдоналдсе», Сюзанна решила, что в Америке живется здорово. Хорошенькая голубоглазая блондинка, она не выделялась среди местных жителей шведского и немецкого происхождения: казалось, она только что прибыла с одной из окрестных молочных ферм. С другой стороны, Стивен был полной противоположностью ей, выходцем с Ближнего Востока посреди Америки. Одноклассники принимали его за мексиканца и немилосердно дразнили, хотя Стивен стоически сносил все обиды. В сущности, уже после окончания школы он признался родителям, как относились к нему в Висконсине, и оба они испытали чувство вины – оттого, что не заметили проблему и не справились с ней. Но в результате Стивен самоутверждался, старательно занимаясь, и с тех пор учился только на отлично. Он даже вступил в школьную футбольную команду, хотя был невысоким, коренастым и его частенько поколачивали белокурые верзилы. Вероятно, в результате первых месяцев жизни, проведенных в ливанском сиротском приюте, Стивен всю жизнь придерживался мнения, что за все надо бороться. Следующей гаванью этой одиссеи стал Спрингфилд, Виргиния, город по соседству с Вашингтоном, когда Джек вернулся в штаб-квартиру Министерства иностранных дел. Сюзанне уже исполнилось двенадцать лет, а Стивену – пятнадцать, и если какой-нибудь город они и считали родным, то именно Спрингфилд.

Джефф Фримен познакомился со Стивом Коллинзом летом, перед тем как оба пошли в десятый класс, и они быстро стали лучшими друзьями. Вскоре Джефф подружился и с Сюзанной, которая, как ему запомнилось, была тогда резвой девчонкой-сорванцом, предпочитающей общество старшего брата и его друзей. Кроме того, Джефф помнил, что когда Стиву докучала младшая сестренка, как это иногда бывает со старшими братьями и сестрами, он всегда действовал тактично и прилагал сверхъестественные усилия, чтобы не обидеть ее.

Стивен продолжал делать успехи в старших классах школы Роберта И. Ли, но Сюзанна отнюдь не блистала в школе Фрэнсиса Скотта. Во время неоднократных встреч с родителями учителя и консультанты утверждали, что Джек и Труди слишком строги, что обоим детям, в особенности Сюзанне, нужна более свободная жизнь. Но Джек и Труди считали, что при ее неспособности или нежелании сосредоточиться на учебе ей прежде всего требуется жесткий распорядок. Оба они испытывали замешательство и растерянность, словно все традиционные нормы и правила таинственным образом изменились или исчезли, пока они жили за границей.

К примеру, для Сюзанны в спорах или разговорах с родителями всегда главным доводом было «так делают другие девочки в школе», о чем бы ни шла речь – о макияже, прогулках без родителей, поздних возвращениях домой. Этот довод казался Труди не слишком убедительным, и между матерью и дочерью возникали конфликты. Труди всегда предпринимала те меры, которые считала наилучшими в интересах ее детей, неважно, шли они вразрез с общепринятым мнением или нет. Но Сюзанна продолжала поступать так, как считала нужным, просто считая наказания неизбежной расплатой. Был случай, когда Сюзанна захотела переночевать в доме у подруги, мать которой жила с приятелем; с точки зрения Джека и Труди, это было абсолютно недопустимо.

– В тот раз между нами вспыхнула настоящая ссора, – вспоминает Труди.

Кроме того, Труди запрещала дочери применять макияж даже в старших классах, хотя многие одноклассницы Сюзанны уже давно красились. Джеффу Фримену в то время принадлежала собственная строительная и ремонтная фирма. Он проделал большую работу, чтобы подновить дом Коллинзов в Спрингфилде, прежде чем его продали в 1994 году, Прочищая отдушину в подвале, он обнаружил тщательно завернутый пакетик. Достав его. Джефф нашел внутри тени, губную помаду и подводку для глаз. Джефф снова завернул косметику и положил ее на прежнее место, а потом позвонил Стивену и сообщил о находке.

– Ручаюсь, ее спрятала Сюзанна, – ответил Стивен, вспоминая, какую изобретательность проявляла его сестра, чтобы обойти запреты матери. Консервативная и добропорядочная Труди не позволяла дочери надевать джинсы в школу, и потому Сюзанна иногда уходила из дома в юбке и переодевалась в джинсы в кустах.

– По правде сказать, – признается Стив, вспоминая об этом периоде своей жизни, – по сравнению со мной Сюзанна была сущим ангелом. Три-четыре раза в неделю я выпивал. А она не умела маскироваться так, как я. Я хорошо учился, а когда приносишь домой отличные отметки, остальные провинности легко скрывать. Но Сюзанна училась неважно и всегда находилась словно под микроскопом. Родители гораздо больше беспокоились о ее проблемах, чем о моих. Я всегда производил впечатление рассудительного юноши, а она не выполняла даже простые распоряжения и потому вполне могла совершить какую-нибудь глупость.

Поведение Сюзанны волновало Джека не так сильно, как Труди, хотя он признавался, что, поскольку часто уезжал из города, воспитание детей лежало в основном на его жене. Подобно Стивену, Джек отчасти желал, чтобы дочь была более скрытной в своих поступках – по крайней мере, тогда он не знал бы о них.

– По-моему, наши проблемы были не особенно серьезными, – размышлял Джек – все родителю стремятся к идеалу и, когда видят, что добиться его не удается, торопятся принять меры. Возможно, это была борьба воли. Сюзанна заявляла: «Я уже взрослая. Я отвечаю за свои слова. Я хочу полагаться только на себя!».

Так и шло. Она не уступала ни на йоту. Но и мы не сдавались.

– Сью часто повторяла: «Я сама буду распоряжаться собственной жизнью, – вспоминала Труди. – Хочу сама решать, чем буду заниматься». А я отвечала: «Но пока ты не имеешь права принимать некоторые решения. Ты еще несовершеннолетняя, а мы – твои родители». Тогда она возражала: «Но я сама знаю, что для меня будет лучше». «Ну, это с какой стороны посмотреть, – отвечала я. – И кроме того, старшие здесь мы».

– Она всегда говорила: «Стив гуляет допоздна, почему же мне нельзя?» – вставил Джефф.

Труди продолжала:

– Ей полагалось возвращаться домой к определенному времени, а она не приходила и не предупреждала, что задержится. Когда она наконец возвращалась, то держалась вызывающе. Конечно, можно было бы сказать: «Мы предупреждали тебя; в следующий раз ты сможешь гулять на час меньше». Но это было бы бесполезно. Она все равно уходила и гуляла допоздна. И Стив, и Джефф Фримен вспоминают, что Сюзанну часто наказывали за ту или иную провинность.

– Ее всегда в чем-то ограничивали, – вспоминает Стив. – Доходило до того, что больше ограничивать ее стало не в чем. Родители засаживали Сюзанну за уроки и стояли над ней, пока она не заканчивала их. Они так любили ее, что хотели видеть идеальной во всех отношениях. Но как бы там ни было, по-моему, она была более нормальной личностью, чем я. Мне всегда хотелось добиться совершенства, а Сюзанна отличалась более беззаботным отношением к жизни. Намеренно или случайно, Сюзанне удавалось нажимать нужные кнопки, чтобы вызвать у родителей и положительную, и отрицательную реакции. Труди гордилась одеждой, которую покупала для дочери, и выходила из себя, узнавая, что Сюзанна без конца одалживает вещи или меняется ими с другими девочками.

– Я собиралась стирать и спросила у нее: «Откуда у тебя эта вещь?». «Она не моя, а Сары Джейн», – ответила Сюзанна. Я сердилась: «Ну сколько можно твердить, что нельзя носить чужую одежду или отдавать другим людям свою!». Но она пропускала мои слова мимо ушей, а потом заявляла: «Так все делают, мама». Как мне надоело выслушивать подобные доводы! Но удержать ее было невозможно – она продолжала поступать по-своему.

Но вместе с тем Сюзанна умела пользоваться своим обаянием и свойствами привязчивой и любвеобильной натуры. Она любила обниматься. Труди рассказывает:

– А потом она обнимала меня и говорила: «Мама, извини меня». Я часто предупреждала: «Не смей подлизываться. Зачем эти объятия, если ты не можешь даже выполнить мою просьбу?». Она отвечала: «Неужели объятия ничего не значат?». Разумеется, мне приходилось уступать и объяснять: «Конечно, значат». Основным поводом для конфликтов с родителями оставались оценки Сюзанны.

– Надежды Коллинзов были всегда обратно пропорциональны успехам их детей, – шутит Джефф. – Стив учился прекрасно, а Сюзанна – средне.

Но учеба в школе ничуть не интересовала Сюзанну. Как утверждает Стив, в старших классах ей недоставало вызова. Зато все другие стороны школьной жизни казались ей чрезвычайно увлекательными. Каждый год Сюзанну выбирали в совет учащихся, она посещала все школьные вечеринки. В церкви она постоянно вызывалась помогать умственно отсталым детям и молодежи. Труди вспоминает одно мероприятие, которое Сюзанна помогала организовывать для молодых инвалидов:

– Некоторым из них было уже лет двадцать шесть, а врачи говорили, по уровню интеллектуального и эмоционального развития они ближе к семилетним детям. Сью пообещала мне: «Я заставлю их танцевать».

Она сказала, что это им понравится, и оказалась права. Она добавляла: «Не понимаю, почему люди так боятся их. Мы можем немного скрасить им жизнь – это очень важно». Помню, я ответила ей: «Я восхищаюсь тобой, Сюзанна, но лично я бы на это не отважилась, не зная, какую реакцию вызову». Сюзанна объяснила: «В этом нет ничего сексуального, мама, – ровным счетом ничего. Они просто хотят, чтобы кто-нибудь заботился о них, по-доброму относился к ним, а мне это нравится».

Кроме того, ей нравилось беседовать со стариками и помогать им, и у нее установились теплые отношения с родителями Труди. Казалось, она получает удовольствие и удовлетворение, оказывая помощь и влияя на окружающую жизнь. Сюзанна была первой школьной наперсницей для всех, кто страдал от несчастной любви; учителя постоянно ловили ее в те моменты, когда она передавала записки на уроке, давая советы подругам о взаимоотношениях с друзьями. Большинство этих вещественных доказательств ее «преступления» отсылали домой к Труди вместе с сопроводительными письмами учителей: «Вот чем сегодня занималась Сюзанна, вместо того чтобы слушать урок».

Один из учителей замечал: «Если бы в школе преподавали только науку общения и социальной помощи, Сюзанна училась бы превосходно».

Ее комната была отражением ее широкой натуры. Ей отвели самую большую спальню во всем доме, и она наполнила ее куклами и мягкими игрушками. Забив ими все полки, она принялась за подоконники. Из всех путешествий по свету Джек привозил дочери какой-нибудь сувенир.

– Однако, – замечает Труди, – ей было трудно надолго сосредоточиться, чтобы найти этим сувенирам подходящее место, и они отправлялись в угол, а затем в шкаф, и больше их никто не видел. Из резвой и проказливой девчушки Сюзанна превратилась в очаровательную девушку. «Чрезвычайно миловидную, каких редко встретишь», – горделиво отмечал ее брат. Его мнение подтверждали другие.

Джефф вспоминает:

– К десятому классу она расцвела, и это придало ей уверенности в себе. Мне она казалась очень симпатичной.

Она обладала превосходным чувством моды и вкуса. Все это также вызывало у Стивена тревогу за сестру.

– Мне всегда хотелось знать, с кем она, когда она отправлялась на свидание, – признается он. – Перед ее уходом мы пытались выяснить, с кем она встречается, и шутливо, но в то же время серьезно припугнуть этого парня. Ею многие интересовались, и я просто пытался позаботиться о ней и помочь, – тревогу Стивена за судьбу сестры всерьез воспринимали все, кто добивался ее благосклонности. Несмотря на невысокий рост и плотное сложение, Стивен вырос настоящим спортсменом, тяжеловесом с бицепсами, как стволы деревьев.

Сюзанна тоже была спортивной, как и Стив. Она быстро повзрослела, вскоре стала выглядеть старше своего возраста и уже не походила на младшую сестренку Стива. Еще учась в школе, она казалась ровесницей Стива и его друзей, и вскоре его стали спрашивать: «Почему ты не приводишь с собой Сью?». Она пользовалась популярностью у сверстников. И если многие стороны жизни Сюзанны всерьез беспокоили ее родителей, они всегда доверяли ее суждениям насчет мальчиков. По этому поводу она не доставляла родителям никаких беспокойств, и, кроме того, они знали: за сестрой присматривает Стивен. По негласному обычаю пригородов, Стивен научился водить машину незадолго до шестнадцатилетия, вскоре получил права, а затем купил себе огромный подержанный «понтиак». Джек и Труди надеялись, что им удастся удержать Сюзанну от намерения получить права, пока она не исправит оценки.

– Каждый раз, когда она приносила домой табель, я говорила: «Видишь, Сью, до твоей мечты еще далеко. Может, стоит задуматься об этом?» – вспоминает Труди.

Кроме общественной работы, величайшим увлечением Сюзанны в школе был спорт. Она отлично преодолевала барьеры в школьной легкоатлетической команде и защищала заднюю зону в женской софтбольной команде. С длинными ногами и высокой, стройной фигурой она была прирожденной спортсменкой, и это особенно поражало, если вспомнить, что первый год жизни она каждую ночь спала с распорками на ногах. Поскольку она считалась признанной красавицей, ей не раз предлагали присоединиться к школьной команде поддержки, но это занятие было не для нее.

– Мы считали ее неисчерпаемым источником энергии, – рассказывал Джефф Фримен. – Сюзанна всегда предпочитала заниматься делом, а не смотреть на него со стороны. Ей хотелось находиться в гуще событий. Она рано стала самостоятельной, – добавляет он. – Чувство собственного «я» развилось у нее раньше, чем у большинства детей.

Она все стремилась испытать сама. Однажды, это было уже в старших классах, Сюзанна с подружкой прогуляли уроки, добыли бутылку рома и распили ее, чтобы узнать, что это такое. А потом Сюзанна допустила тактическую ошибку, явившись на тренировку по софтболу.

Труди позвонили из школы: «Ваша дочь в сомнительном состоянии. Вам будет лучше приехать за ней». Едва взглянув на Сюзанну, Труди поняла, в чем дело.

– Она была пьяна.

Когда они вернулись домой, Сюзанна робко спросила:

– Мама, ты сердишься?

– Скажем, я разочарована, – сухо ответила Труди.

– Ты накажешь меня?

– Нет, Сюзанна, – ответила ее мать, – потому что завтра утром тебя накажет Господь.

– Что это значит? – удивилась Сюзанна.

– Завтра увидишь.

– На следующее утро ей было так плохо, что на ее лице менялись все цвета радуги, заканчиваясь зеленым. Это было ужасно, похмелье продолжалось два дня. Я сделала ей холодный компресс, а она сказала: «Мама, почему ты такая хорошая?». Мне было очень жаль ее, – рассказывала Труди. – Когда она наконец пришла в себя, то сказала: «Это мне не понравилось», а я ответила, что очень рада это слышать. Дом в Спрингфилде стал центром встреч друзей Стива и Сюзанны. Возможно, это произошло благодаря организационным способностям Сюзанны, а может, и потому, что Джек и Труди всегда охотно принимали друзей своих детей и разговаривали с ними, как со взрослыми. Часто Стив приводил домой по десять – двенадцать друзей сразу. Многие подолгу оставались у него в гостях. До сих пор друзья Сюзанны и Стивена продолжают навещать Джека и Труди, останавливаются у них переночевать, приезжая в город.

Учась в старших классах, Сюзанна как-то рассказала матери, что в ее классе есть девочка по имени Джина, и что ей, Сюзанне, очень нравится это имя. Труди обратила внимание на любопытное совпадение, и сказала, что Сюзанну вначале звали Джиной.

Сюзанна спросила:

– Как думаешь, мне удалось бы выяснить, кто моя настоящая мама?

– Пожалуй, да – благодаря таким законам как указ о свободе информации, – объяснила Труди. – Если для тебя это важно, и если ты хочешь, мы поможем тебе ее найти.

– Мне надо подумать, – ответила Сюзанна, но больше не возвращалась к этому разговору.

Когда Труди спросила Стивена, хочет ли он узнать о своих настоящих родителях, он ответил:

– С какой стати я должен их искать? Я счастлив с вами.

Сюзанне оставалось еще два года до окончания школы, когда Стивен покинул дом, отправившись в колледж при Университете Виргинии в Шарлотевилле, где вскоре стал одним из первых учеников, как и в школе. Он намеревался специализироваться на изящных искусствах, но к концу первого года учебы решил, что гораздо больше его интересуют коммерческие искусства, и потому решил перевестись в Университет Виргинии в Ричмонде, где имелась программа, более ориентированная на его новую специальность.

Джек счел неудачной мысль сына уйти из перспективного и престижного университета, но не стал вмешиваться. Более активную позицию он занял, когда Стив отправился в Техас на рождественские каникулы навестить друга, а потом объявил, что решил остаться в Техасе, бросить учебу и поискать работу в сфере нефтяной или газовой промышленности.

Джек сказал сыну:

– Ты принял необдуманное решение, и, если будешь настаивать на нем, отвечать за последствия тебе придется самому. Мы не станем выручать тебя.

Сюзанна крайне встревожилась, считая, что Джек и Труди собираются бросить на произвол судьбы ее любимого брата.

– Нет, Сюзанна, мы не бросаем его, – возразил Джек. – Он сам сделал выбор. Если он останется в колледже, мы сделаем все возможное, чтобы помочь ему и обеспечить поддержку. Но он делает неудачный выбор, и я не стану поощрять его или поддерживать. Родители так и не поняли, одобрила Сюзанна шаг Стивена или нет, но, независимо от своих чувств и конфликтов с родителями, мысль об отчуждении Стивена от семьи стала для нее невыносимой.

Однако рынок нефти в то время начал сокращаться, и работы не находилось. Кроме того, Стивен ощутил некоторое недовольство родных друга: они опасались, что Стивен поселился у них навсегда. Тем временем он познакомился с девушкой, которая предложила Стивену пожить у нее. Он получил работу в местном супермаркете, чтобы помогать ей сводить концы с концами, и написал о новой знакомой Сюзанне. Он сообщал, что его подруга – миловидная блондинка, вылитая его сестра. Любопытно: пока Стивен жил в Техасе, его друг из Техаса решил учиться в Вашингтоне и некоторое время жил в доме у Коллинзов. Однажды Стивен решил приехать домой в гости и предупредил, что привезет с собой подругу. Познакомившись с ней, Сюзанна поняла, что эта девушка ничуть не похожа на нее.

Стивен вернулся в Техас и нашел работу в строительном бизнесе. Джек и Труди были вне себя.

– Наконец он позвонил нам, – рассказывает Джек. – Он попал в аварию, порвал с подругой, кто-то украл у него бумажник с водительской лицензией, он остался без жилья, очки разбились, а деньги кончились. Дальше надеяться ему было не на что. Джек не мог отложить дипломатические дела, и Труди отправилась в Техас одна.

– Я никогда не задумывалась о дьяволе и тому подобном, но, когда приехала туда и увидела, что произошло, я сразу решила: дьявол живет в Арлингтоне, штат Техас. Я повидала немало молодых людей, ушедших из дома. Они не жили, а просто существовали, и это существование было ужасным. Девушки приходили ко мне поговорить – как к матери, – и каждая рассказывала печальную историю об одном и том же: она познакомилась с женатым мужчиной, он любил ее и собирался разойтись с женой. Каждая верила своему избраннику. Это было печально.

– Наконец, я сказала Стивену: «Это твой последний шанс. Вот так. Или возвращайся со мной, или оставайся здесь». Я купила ему новые очки, оформила водительские права и заявила: «Больше мы не будем финансировать твои прихоти. Хочешь вернуться – поедем сейчас же». Так он и сделал. Он вернулся домой накануне Рождества 1983 года. На этот раз Джек заявил, что Стивену придется повременить с учебой в колледже.

– Поработаешь годик и решишь, что делать дальше. Через год Стивен вернулся в Университет Виргинии, где снова стал лучшим студентом, специализировался на экономике и успешно закончил учебу в 1987 году. Вспоминая свою прошлую жизнь в Техасе, Стивен заметил:

– За эти два года я повзрослел сразу на десять лет.

И признался, что теперь, оглядываясь назад, понимает: у его белокурой и голубоглазой подружки «не было ничего общего с Сюзанной».

Джефф Фримен рассказывал:

– Сюзанна была для Стивена опорой. Когда отношения с родителями осложнялись, Стивен и Сюзанна крепче привязывались друг к другу. Чем старше становилась Сюзанна, тем чаще Стив прислушивался к ее советам. Он очень любил ее.

У Сюзанны не было такого выбора, как у брата.

Несмотря на сообразительность, ее оценки были недостаточно хороши для поступления в университет или другой более-менее солидный колледж. Сюзанна ясно дала родителям понять, что не желает поступать в местный колледж или браться за какую-нибудь «дешевую работу», как она выразилась: ей хотелось уехать куда-нибудь подальше от дома.

Ее решение поступить на воинскую службу стало сюрпризом для родных. В школу приходили вербовщики всех родов войск, и однажды в марте в последний год учебы Сюзанна, вернувшись домой, сообщила родителям:

– Я только что поступила в морскую пехоту.

Джек не припоминал, чтобы она когда-нибудь прежде заговаривала об армии. Он не знал, как к этому отнестись, но сказал:

– Слушай, Колокольчик, меня мучает любопытство. Ты же знаешь, как я гордился тем, что служил во флоте – должно быть, ты наслушалась моих рассказов о кораблях. Но я никак не возьму в толк, почему ты выбрала морскую пехоту, а не флот.

Сюзанна уставилась на него в упор: «Потому, папа, что морская пехота лучше всех».

– Ну, что я мог ответить? – рассказывает Джек. – Я пробормотал: «И ты тоже лучше всех, Сюзанна, так что все правильно».

Когда Стивен узнал о решении сестры, он был удивлен не меньше родителей.

– Я думал, она поступит в колледж. Я и не подозревал, что она не хочет продолжать учебу, но спорить не стал. Главное, что я помню, как я гордился ею.

Джефф Фримен говорит:

– Я изумился. Мне казалось, что это чертовски тяжелая работа для женщины. Но она заявила, что ей нужны трудности, и я не сомневался, что она их преодолеет.

Джеку понадобилось немало времени, чтобы освоиться с решением дочери.

– Я то и дело спрашивал у Труди: «Думаешь, это удачная мысль? Может, надо отговорить ее?». А потом я подумал: ладно, рассудим не торопясь. В колледж ей все равно не поступить. Если она не попадет в морскую пехоту, она тем более не останется дома. Она поселится с какой-нибудь подругой, найдет работу. А мы сойдем с ума от беспокойства, не зная, где она находится, где останавливает машину, не возвращается ли домой в темноте и в одиночестве. Мне казалось, по крайней мере, в армии она будет в безопасности. Кто-нибудь все время будет наблюдать за ней, она окажется под присмотром.

Даже после того, как Сюзанна завербовалась в морскую пехоту, Джек не мог не остаться типичным отцом. Когда она сошла вниз, чтобы продемонстрировать платье для выпускного бала – ярко-красное и очень короткое, подчеркивающее ее восхитительную фигурку, Джек спросил: «А ты уверена, что ничего не забыла надеть?».

– Платье было не из тех, которые я выбрал бы для дочери. Но каждый раз, услышав от меня подобное замечание, она говорила в ответ что-нибудь вроде: «А ты не собираешься подрезать бачки, папа?». И все заканчивалось дружным смехом. Сюзанна закончила школу 4 июня 1984 года, а 27 июня уже отправилась в морской корпус. Основную подготовку она проходила в пункте сбора новобранцев корпуса морской пехоты на острове Паррис, Новая Каролина.

Те из нас, кто нес службу в войсках ВВС или каких-нибудь других, знают, как тяжела по сравнению с ними основная подготовка морской пехоты. Главный принцип – сломать каждого новобранца, а затем вновь собрать его или ее по типичному образцу морского пехотинца. Сюзанна с восторгом проходила подготовку, радуясь каждому новому вызову. Она коротко подстригла свои длинные белокурые волосы и потратила целый день, подгоняя форму. Дисциплину, которую Сюзанна терпеть не могла дома, она охотно и с воодушевлением приняла в армии. Инструктор по начальной подготовке был особенно строг к Сюзанне – вероятно, из-за ее миловидности и принадлежности к верхушке среднего класса. Но Сюзанна восприняла это как часть вызова. За восемь недель основной подготовки некоторые женщины из ее взвода отсеялись, другие были на краю нервного срыва. Но Сюзанна приняла подобный образ жизни и полюбила чувство направления, которое он принес ей. В письмах домой она подробно рассказывала, насколько серьезна подготовка, но никогда не выражала никаких сомнений или сожалений. А когда Джек и Труди прибыли на остров Паррис после завершения начальной подготовки новобранцев, они преисполнились чувством гордости за дочь. Сюзанна подвела Джека к огромной вышке и, указав на нее, похвасталась; «Папа, я забралась туда! Здорово, правда? Я сумела!». Почти с такой же гордостью она продемонстрировала матери, что ее дочь, которую с трудом удавалось заставить привести комнату в порядок, теперь тщательно, по всей форме, заправляла свою койку.

Начиная подготовку, новобранцы получили форму и головные уборы. После завершения подготовки им выдали эмблемы – орла, земной шар и якорь. Сохранилась фотография, на которой Сюзанна принимает эмблемы из рук инструктора, так безжалостно тренировавшего ее. На лице Сюзанны сияет улыбка, девушка словно хочет сказать: «Вы не верили, а я все-таки смогла!». Вероятно, в этот момент она испытала величайшую гордость.

Прежде чем получить первое временное назначение в Черри-Пойнт, Северная Каролина, Сюзанна приехала домой в отпуск. Родители и Стив сразу же заметили в ней перемену. Она обрела полную уверенность в себе.

– Когда она вернулась, – рассказывает Стивен, – то держалась с таким видом, словно заявляла: «Это моя жизнь. Теперь я – самостоятельный человек. Можете вносить предложения, но принимать окончательные решения буду я сама».

Она наконец-то получила водительские права и купила себе машину – подержанный красный «понтиак-файрберд», который постоянно ломался. Но теперь Сюзанна могла поступать как хотела и когда хотела.

Стивен отвез ее в Черри-Пойнт, и по дороге они как следует поговорили. На авиационной базе корпуса ВМС Сюзанну определили во второе подразделение морской пехоты, в реактивную эскадрилью, – на пять недель предварительной подготовки перед началом занятий на курсах авиационной электроники. К тому времени Сюзанна уже всерьез задумывалась о продолжении образования и желании стать одной из первых женщин-летчиц в ВМС. Подготовка по авиационной радиоэлектронике стала для нее первым шагом. Она подала заявление в Военно-морскую академию и отправила письма родным, спрашивая совета и рекомендаций. Она была убеждена: успехи в армии перевесят ее скромные школьные достижения и станут свидетельством тому, что она повзрослела и обрела умение командовать, и потому могла взять от ВМС все, что они предлагали.

На первый курс Сюзанна Мари Коллинз попала в учебную 902-ю эскадрилью поддержки морской пехоты на Мемфисской авиационной базе ВМС в Миллингтоне, Теннесси, 20 октября 1984 года, начав изучать авиационную радиоэлектронику. Как бы ни гордились родители ее физической и психической силой и выносливостью в лагере для новобранцев, еще большее впечатление на них произвело то, что Сюзанна захотела и смогла изучать такую сложную техническую дисциплину, связанную с радиосхемами и теорией.

– Если бы этот же курс преподавали в школе Роберта И. Ли, она не сумела бы преодолеть его, я в этом уверен, – утверждал Джек.

В Миллингтоне трудно было не обратить внимание на Сюзанну – высокую белокурую красавицу с фигурой, усовершенствованной постоянными тренировками. Один из ее сослуживцев, Джеймс Бруннер, писал: «Она всегда держалась с достоинством, излучала грацию и красоту. Помню, однажды я видел, как она шла по парку, а люди смотрели ей вслед, жены подталкивали мужей, мужчины не могли оторвать от нее взгляд. Я сам, впервые увидев ее, чуть не налетел на столб».

В марте 1985 года Сюзанна познакомилась с девушкой, которая вскоре стала ее лучшей подругой, – с Сюзан Хэнд, прибывшей в Миллингтон 11 марта. Сходство между ними было поразительным. Помимо имен, у них были машины одинаковой модели, которые они купили еще до знакомства. Обе девушки были высокими, и все считали их красавицами. Есть фотографии, на которых даже Труди с трудом различает подруг.

В лагере для новобранцев им не довелось встретиться, но обе они до армии жили примерно в одинаковом окружении, в отличие от многих своих товарищей.

– Почти все в лагере были либо из бедных семей с юга, либо из семей потомственных военных, – объясняет Сюзан. – А мы обе понятия не имели, что нас ждет в армии, нас несправедливо считали гордячками. Сюзан была ровно на год и месяц старше Сюзанны. Она была старшей из пяти детей в семье из Лилля, Иллинойс, проучилась два года в колледже при Университете Северного Иллинойса в Де-Кальбе, а потом выяснилось, что родители больше не в состоянии оплачивать ее учебу. Поэтому Сюзан отправилась в армию, чтобы скопить денег.

– Армия была для нас обеих способом уехать из дома и жить по-своему.

Подобно Сюзанне, Сюзан выбрала морскую пехоту потому, что считала ее лучшим родом войск. В Миллингтоне она проходила подготовку авиадиспетчера и жила этажом ниже Сюзанны, в той же казарме. Жизнь в Миллингтоне лишь немногим отличалась от спартанской обстановки в лагере для новобранцев. В казармах в каждой комнате жили по две – четыре женщины, они спали на железных двухъярусных койках.

Полы приходилось ежедневно натирать до блеска. Сюзанна украсила свою часть комнаты плакатами с изображением мужчин-стриптизеров. Прошло некоторое время, и Сюзан и Сюзанна стали известной парой.

– Все на базе знали нас, – объясняла Сюзан. – Мы всегда были на виду. Когда мы надевали купальники и отправлялись к бассейну, все глазели на нас, но мы не обращали на это никакого внимания.

Рост обеих девушек достигал пяти футов семи дюймов, вес – ста восемнадцати фунтов при одинаковом сложении. Глаза Сюзанны были зеленовато-голубыми, а Сюзан – зеленовато-карими, и волосы у Сюзанны были немного светлее. Но они с легкостью могли меняться одеждой и менялись, и это приносило Сюзанне особое удовлетворение.

– Сюзанна всегда держалась очень открыто и дружелюбно, с ней было весело. Но, по-моему, наша дружба раздражала многих других девушек, – замечает Сюзан. – Мы, две высокие блондинки, были более интеллигентными и выглядели лучше, чем большинство женщин в армии, особенно в Миллингтоне. Ребята по-настоящему любили нас, как и наше начальство. Из-за этого Сюзанне не раз доставалось. Особенно изводили ее штаб-сержант и прапорщик, они завидовали внешности Сюзанны, ее притягательности для мужчин и способности легко завоевывать благосклонность старших офицеров.

– Эти двое постоянно следили за нами обеими, – вспоминает Сюзан. – Они часто вызывали нас. Сюзанна выводила их из себя своей независимостью. Она могла отправиться к друзьям и не вернуться вовремя. К ней придирались безо всяких причин, а она нарочно испытывала их терпение. Я же действовала иначе. Когда нам что-нибудь запрещали, я обращалась к капитану за разъяснением – это злило их еще больше.

Не меньше затруднений вызвали у Сюзанны ее встречи с одним курсантом. Хотя Сюзан замечает, что «в основном они общались с офицерами», и хотя сама она в конце концов вышла замуж за лейтенанта пехоты, из всех войск в ВМС в наименьшей степени наблюдалось какое-либо подобие братства между младшим и старшим составом.

– По-моему, другие девушки завидовали нам, – рассказывает Сюзан. – Это напоминало мне школу. Мы часто встречались с друзьями, но эти встречи были совершенно безобидными. В Сюзанне сочетались и невинность, и смелость.

Примерно в то же время Сюзанну повысили – она стала младшим капралом. У нее появилась еще одна подруга по имени Сью Дрейк, которая познакомила Сюзанну и Сюзан со своими друзьями. Крис Кларксон и Грег Гонзовски, или «Гонзо», авиадиспетчеры ВМС, дружили еще с тех времен, когда вместе играли в хоккей за Верхний полуостров Мичигана, а теперь вошли в футбольную команду Мемфисской базы. Между ними и девушками мгновенно установились дружеские отношения, и вскоре две пары – Сюзан с Крисом и Сюзанна с Гонзо – повсюду бывали только вместе. Сюзанну и Сюзан считали такими девушками, которых вполне можно пригласить поиграть в футбол с ребятами.

– Я никогда не видела Сюзанну подавленной, – продолжает Сюзан. – Она была настоящей подругой – заботливой, веселой, предприимчивой. А я была тихой и сдержанной. Мне всегда хотелось стать такой же смелой и порывистой, как она. Но по-настоящему предприимчивой была Пэтти Кун, одна из соседок Сюзанны по комнате. Я думаю, после строгостей, с которыми Сюзанна столкнулась в школьные годы, она пыталась иногда подражать Пэтти.

Пэтти тоже была хорошей подругой Сюзанны. В перерывах между дежурствами Сюзанну часто видели вместе с Пэтти.

– Сюзанна очень любила танцевать, – продолжает Сюзан. – Ей нравилась ритмичная музыка, она хорошо импровизировала. Мы посещали клубы на Бил-стрит в Мемфисе или в пригороде Мемфиса, который считался более безопасным местом. Мы старались попробовать каждое новое для нас блюдо.

Джеймс Бруннер, который служил вместе с Сюзанной в Миллингтоне, вспоминает:

– Она была замечательным военным, однако после дежурств, в гражданской одежде, она казалась такой очаровательной, что в нее было невозможно не влюбиться, особенно в ее редкостное чувство юмора. Даже встречаясь с ней в подавленном настроении, через десять минут я уже смеялся. Она держалась с достоинством леди и вместе с тем – с мальчишеским озорством, однако оставалась леди даже после порции виски, от которой у меня слезы выступали на глаза. А танцевала она до тех пор, пока я не падал с ног.

Высокие, внимательно следящие за своей фигурой Сюзанна и Сюзан были озабочены весом.

– Мы не любили ходить в общую столовую, где на нас все глазели, поэтому часто бывали где-нибудь вместе с Крисом и Гонзо. Особенно нам нравился салатный бар Венди. Мы голодали весь день, а затем набрасывались на салаты.

Но главным пунктом их программы по контролю за весом были, конечно, упражнения, и подруги часто бегали вместе. Сюзан могла пробежать семь-восемь миль, а Сюзанна – на две-три больше. Территорию базы разделяло шоссе с беговой дорожкой вдоль него, и Сюзанна часто бегала до площадки для гольфа, находящейся в северной части базы, – либо одна, либо с ребятами, когда хотела пробежать большую дистанцию. Сюзанна стала фанаткой бега и занималась почти каждый день. Кроме того, она регулярно работала в спортивном зале, и, похоже, ей нравилось, что мужчины там всегда глазели на нее. Такое внимание не только льстило ей, но и давало лишний повод показать мужчинам, на что она способна.

Одним из величайших достижений Сюзанны в Миллингтоне стало ее вступление в почетный отряд. Как говорится в официальных бумагах, «только самые усердные служащие становятся членами почетного отряда после рекомендации со стороны их непосредственного начальства и при поддержании успеваемости на уровне 85 процентов. Члены почетного отряда участвуют в выносе знамени, организуют благотворительные мероприятия и выполняют различные гражданские функции в районе Мемфиса».

В этом описании упущен один момент: до того как в Миллингтоне появилась младший капрал Коллинз, в почетный отряд входили только мужчины. Сюзанна не видела причин для подобной дискриминации и отчаянно желала доказать, что женщины ничем не хуже мужчин. Она изучила приказы по ВМС, в которых упоминались необходимые требования к стрелковой подготовке «личного состава ВМС». Затем она убедила начальство в том, что выражение «личный состав» ни в коем случае не означает «мужской состав». Если женщин принимают в ВМС, даже если их численность ограничена 5 процентами, значит, они являются такой же частью личного состава, как и мужчины. По словам Джекки Робинсон, войти в команду – одно дело, а добиться признания от членов команды – другое. В первые несколько недель пребывания Сюзанны в почетном отряде мужчины задали ей жару. Многие впоследствии признавались, что специально бросали ей вызов. Они были убеждены, что Сюзанну приняли в отряд «за красивые глаза», а не за достижения и способность общаться со сверстниками, и ей понадобилось немало времени, чтобы переубедить их. И все-таки Сюзанна победила.

Ричард Тиррелл, член Миллингтонского почетного отряда, вспоминает:

– Должен признаться, некоторое время после того, как Сюзанна вступила в почетный отряд, я гадал, почему она выставляет себя на посмешище, подвергаясь нападкам со стороны и мужчин, и женщин-служащих. Однако вскоре, узнав ее получше, я понял, что у Сюзанны есть глубоко укоренившиеся принципы и нравственные нормы, благодаря которым препятствия, отделяющие ее от поставленной перед собой цели, сводятся до минимума. Скажу честно, она вызывала во мне лучшие чувства. Ее живость, энергия и чувство юмора создавали особую манеру держаться – девушка выглядела и наивной, и искушенной одновременно, хотя эти свойства и противоречат друг другу. Лично мне это сочетание помогло более действенно и мотивированно выполнять работу, порученную мне в особом отряде. Как выяснилось, товарищи Сюзанны были настолько поражены ее способностями, что добавили ее имя к списку, в который были включены имена служащих, награжденных медалью «Почета» и известных другими заслугами.

Бывшему другу Сюзанна писала: «Они пели хвалу Дэну Дели, прочим знаменитым обладателям медали «Почета» и тому подобное. А теперь им пришлось добавить пару строк о младшем капрале Коллинз. У нас в почетном отряде этот список вспоминают каждый день не по одному разу. И каждый раз меня наполняет гордость и воодушевление – оттого, что я вступила в ряды ВМС». Если прежде ее популярность на базе была не так велика, то теперь она значительно выросла. Пока Сюзанна боролась за равенство в почетном отряде, Сюзан Хэнд добилась собственной славы, завоевав титул королевы благотворительности ВМС с самым большим в истории базы перевесом голосов. Благотворительные мероприятия охватывают служащих и членов их семей, и выбор королевы – ежегодное крупное событие в жизни базы. Голосование производится внесением одного доллара на имя выбранной кандидатки. В 1985 году исполнилось 26 лет с тех пор, как этот титул завоевала женщина – служащая морской пехоты, и капитан Новак намеревался в этом году вернуть его морской пехоте. Однажды он сказал Сюзан: «Вы будете следующей королевой благотворительности ВМС». Из 200 тысяч голосов на долю Сюзан пришлось 125 тысяч. Призы включали четырехфутовый трофей, золотую цепочку и 200 долларов на одежду. Сюзанна радовалась за подругу и получила двухдневный отпуск, чтобы присутствовать на коронации Сюзан.

Учеба подходила к концу, и на горизонте была лишь одна мрачная туча: Сюзанну направляли обратно в Черри-Пойнт, а Сюзан предстояло стать авиадиспетчером на базе ВМС Эль-Торо в Калифорнии. Грег Гонзовски тоже отправлялся в Калифорнию. Грег любил Сюзанну и хотел жениться на ней. Сюзанна отвечала ему взаимностью, но, по словам Сюзан, пока у нее не возникало желания обзавестись семьей. Обе девушки давно решили, что всегда будут вместе, и даже представляли себе, как вдвоем станут воспитывать детей. Но они понимали, что судьба вскоре разлучит их. Оставалось надеяться, что Сюзанну переведут в Калифорнию: обе подруги сговорились заняться прошением о переводе, как только получат новые назначения. А затем, если все будет хорошо, они вдвоем отправятся в Аннаполис. Сюзан мечтала стать пилотом. Сюзанна тоже была убеждена, что вскоре в ВМС женщинам разрешат летать. 10 июля мать и четырехлетняя сестра Сюзан прибыли из Иллинойса на выпускной бал. На следующий вечер Сюзанна и Сюзан собирались отпраздновать завершение учебы, поужинав вместе с матерью Сюзан в доме одного из друзей миссис Хэнд, в пригороде Мемфиса. Но незадолго до этого события штаб-сержант казармы назначила Сюзанну дежурной – это означало, что она не сможет покинуть базу. Сюзанна предложила Сюзан и ее матери поужинать без нее. Они договорились встретиться в парке базы на следующее утро. Сюзан очень встревожил этот случай – она считала, что сержант так обошлась с Сюзанной только из зависти. В ночь перед выпускным днем ее не имели права назначать на дежурство, тем более что с ним мог справиться кто-нибудь другой.

Дежурный должен был сидеть за школьным столом за красной чертой перед зданием казармы и проверять документы входящих. Каждый час он обязан был обходить казарму, проверять, все ли в порядке, и снова садиться за стол. В лучшем случае это занятие было хлопотным и скучным, и Сюзанна, вероятно, чувствовала себя наказанной. Сюзан говорит, что иногда ее подругу назначали дежурной только для того, чтобы оторвать от исполнения обязанностей члена почетного отряда. Сюзанне не оставалось ничего другого, кроме как торчать на базе целый вечер. Единственное утешение – она имела право отправиться на обычную пробежку. Почти весь день она провела, укладывая вещи и готовясь к завтрашнему торжественному сбору, и потому чувствовала, что ей необходима серьезная физическая нагрузка. Вскоре после десяти часов вечера она зашла к себе в комнату, где встретила Пэтти Кун и вторую соседку, Викторию Павлоски. Сюзанна и Виктория немного поспорили о том, кто должен убирать в комнате. Сюзанна согласилась убрать утром, перед построением. Затем она переоделась, сменила форму на красную тенниску с эмблемой ВМС и красные шорты, надела белые носки, кроссовки «Найк», белую повязку на голову и синий пояс для похудения во время упражнений. Перед пробежкой она немного разогрелась и размялась.

Сюзанна сообщила дневальной Дженет Купер о том, что хочет побегать с полчаса. Они поболтали минут десять, пока Сюзанна разминалась, и Дженет показалось, что Сюзанна пребывает в радостном и спокойном настроении. У нее было немало причин радоваться, отправляясь на вечернюю пробежку. Эта миловидная, здоровая и физически крепкая девятнадцатилетняя девушка доказала свои возможности в самом жестком режиме, с которым только может столкнуться женщина в американских войсках. Ее мечта о военно-морской академии и карьере первой женщины-пилота ВМС вполне могла сбыться, и назначение в Черри-Пойнт Сюзанна считала еще одной возможностью проявить себя. Родители несказанно гордились ею, брат перед ней преклонялся, у нее были отличная подруга и мужчина, готовый находиться рядом с ней до конца жизни. Она умела и работать, и развлекаться, и безграничные возможности будущего расстилались прямо перед ней, стоило только протянуть руку.

Смерть морского пехотинца

Утром в пятницу 12 июля 1985 года Сюзан Хэнд разыскивала Сюзанну в парке базы, где они договорились встретиться перед выпускной церемонией. Так и не дождавшись Сюзанну, Сюзан встревожилась, считая, что подруга плохо себя чувствует, и потому после церемонии отправилась прямо в казарму, где жил Сюзанна, чтобы проведать ее.

«Люди, которые попадались мне навстречу, странно посматривали на меня, но молчали». Но вскоре ее догнал помощник капитана Новака и сказал, что капитан ждет ее в своем кабинете. Уже наступил день, пекло солнце, Сюзан не успела переодеть парадный мундир. Вызов капитана немного удивил ее: она считала, что не совершила никакого проступка, за который ее следовало вызвать «на ковер» начальству. Но Новак всегда относился к ней дружелюбно – возможно, он просто хотел попрощаться ней лично.

Едва войдя в кабинет, Сюзан приветливо спросила:

– В чем дело?

– Садитесь, – предложил капитан и, дождавшись когда Сюзан сядет, добавил: – Вы часто общались с Сюзанной Коллинз.

– Да, – подтвердила Сюзан.

Подойдя поближе, капитан положил руку на ее плечо.

– Не знаю, как сказать… но вашу подругу Сюзанн обнаружили в парке Миллингтона. Ее убили.

– Нет… – тут же ответила Сюзан полушепотом. – Не может быть! – горячо добавила она. – Это правда?

Капитан Новак мрачно кивнул. Никогда прежде Сюзан не сталкивалась со смертью близких – кроме бабушки, которую до этого она видела не чаще двух раз в год.

– Этого не может быть, тем более с Сюзанной, – выпалила она, заливаясь слезами. – Ведь ей всего девятнадцать!

Капитан придвинул стул и обнял ее за плечи. В пятницу, 12 июля, Стив Коллинз был дома, в Спрингфилде, когда днем у крыльца остановилась машина из воинской части. Джек, который уже вышел в отставку, уехал в Нью-Йорк, чтобы помочь своему зятю, Эду Уиксу, решить проблему с патентной разработкой. К Коллинзам приехали погостить родители Труди, и она повезла их на ленч к друзьям. Стив поправлялся после травмы ноги, полученной на празднике Четвертого июля. Он как раз вышел из душа, когда увидел затормозившую машину. Первым делом он подумал, что приехала Сюзанна. Она должна была появиться дома в этот день или на следующий, и Стив не сомневался, что, благодаря своей изобретательности и обаянию, сестра с легкостью могла попросить кого-нибудь подвезти ее.

Но потом в дверь позвонили, и, открыв ее, Стив увидел на пороге двух мужчин в форме. У одного были погоны капитана.

– Мистер Коллинз, мы привезли вам плохие вести, – произнес один из прибывших. – Сюзанну убили.

Поначалу Стивену не удалось осмыслить новость и справиться с шоком. Пол Ньютон, отставной полковник морской пехоты, вспоминает, как Стив бил тростью по кустам и кричал: «Нет, нет, нет!». Полковник Ньютон всегда гордился Сюзанной и обещал, когда она получит офицерский чин, подарить ей свой церемониальный палаш.

Первой осознанной мыслью Стивена было: «Господи, сейчас вернется мама!».

Немного погодя Труди подъехала к дому, привезя из гостей своих родителей. Заметив военную машину, она тоже решила, что, должно быть, Сюзанна уговорила кого-то подвезти ее до дома. Но к машине подошел Стивен.

– Мама, мне надо поговорить с тобой.

– Прямо здесь?

– Нет. Оставь бабушку с дедушкой в машине, а сама выйди.

– Оставить их здесь, посреди дороги? – возмутилась Труди.

– Да, – подтвердил Стивен. – Ты должна пойти со мной. Прошу тебя, поскорее.

Когда Труди вошла в дом, Стивен представил ее двум офицерам. Один из них попросил Труди сесть, а потом объявил:

– Вашу дочь убили.

Выслушав приезжих, Труди вернулась к машине, провела родителей в дом и усадила их в гостиной, не объясняя, что случилось. Она прошла в ту комнату, где ждали Стивен и два офицера, и предложила:

– Пойдемте во двор – там нас не услышат.

Во дворе она отреагировала на случившееся так же, как Сюзан.

– Должно быть, вы ошиблись.

– Боюсь, нет. Мы расскажем вам все, что нам известно. А пока удалось выяснить только, что ваша дочь вчера вечером совершала пробежку на территории базы. Кто-то преследовал ее, схватил, увез с базы, напал и убил.

Труди думала: «Если я не запишу все это, я ничего не запомню. Не могу запомнить ни единого слова». Некоторое время они беседовали вчетвером. Затем Труди вспомнила о чутком и внимательном капеллане.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил он. – Может быть, поговорить с вашими родными?

Труди отказалась, заявив, что она сама поговорит с ними.

– Тогда, может быть, мне прийти к вам? Вы хотите, чтобы я пришел? – спросил священник.

– Пожалуй, это было бы кстати.

«Мама и папа ошеломленно застыли в гостиной, не в силах осмыслить то, что услышали, – вспоминает Труди. – А потом мы попытались дозвониться Джеку в Нью-Йорк». Наконец его пришлось вызвать прямо с совещания.

Труди сказала:

– Случилось… самое страшное. Сюзанну убили.

– Что? – переспросил Джек. – Как это могло случиться? Ничего не понимаю, – он задумался. – Я немедленно выезжаю.

Перед отъездом он вернулся в зал объяснить, что случилось. Двое из его собеседников, близко знакомых с Джеком, были иудеями. Джек сказал:

– Мы, христиане, молимся за душу усопшего. Не знаю, принято ли это у вас, но, если бы вы смогли помолиться за Сюзанну, меня и мою семью, я был бы очень признателен.

Джек рассказывал, что его знакомые совершенно растерялись от горя и потрясения. У них просто не осталось сил на сочувствие или понимание. Зять Джека сопровождал его на обратном пути в Вашингтон. Около половины седьмого вечера Труди и Стивен встретили Джека у выхода из Национального аэропорта. Все трое обнялись и застыли в молчании. Уже дома Джек позвонил в Теннесси, пытаясь выяснить, что именно произошло. К тому времени подозреваемого уже успели арестовать. Им оказался муж одной из служащих, живший на территории базы. Но Сюзанну увезли с базы и убили в парке Миллингтона, так что дело должны были вести совместно следственная служба воинской части, полицейское управление Миллингтона и шериф округа Шелби. Джеку даже не удалось выяснить, где находится труп Сюзанны.

Когда Стивен узнал – подробности, он заявил:

– Вероятно, у убийцы имелся сообщник. Сюзанна была сильной; когда мы боролись, она часто побеждала. Один мужчина не смог бы с ней справиться.

– Завтра узнаем точнее, – сказал Джек.

Тем временем Сюзанна лежала в кабинете судебно-медицинского эксперта округа Шелби. Отчет о вскрытии, подписанный доктором медицины Джеймсом Спенсером Беллом, гласил: «Смерть наступила в результате множественных повреждений, вызванных травмой черепа, полученной тупым орудием, сдавлением шеи и введением 20 с половиной дюймов 31-дюймовой острой ветки дерева диаметром полтора дюйма в промежность, брюшную полость и правую половину груди, при чем были повреждены органы брюшной полости и груди, и возникло внутреннее кровоизлияние».

Около шести часов утра помощник шерифа обнаружил обнаженный труп, лежащий лицом вниз на траве, голова была повернута вправо. Труп нашли под деревом на расстоянии около 150 футов от дороги в парке Эдмунда Орджилла в Миллингтоне, чуть восточнее базы ВМС. Помимо ветки дерева, с силой воткнутой между ног погибшей, на ее теле обнаружились различные ранения, а лицо так густо покрывали синяки и ссадины, что погибшую с трудом опознали. Поблизости были раскиданы ее тенниска, шорты, носки, белье и пояс. Все вместе они образовали узор из красных, белых и синих пятен на зеленом фоне. Часом раньше Пэтти Кун обнаружила, что Сюзанна не ночевала в казарме, и с тревогой обратилась к охране. Когда Сюзанна пропустила утреннюю поверку, сообщения о случившемся были отправлены в службу охраны базы, в полицию Миллингтона и офис шерифа. В общем, разрозненные кусочки мозаики быстро собрали воедино, получив картину происшествия.

Около одиннадцати часов вечера служащие ВМС Майкл Ховарт и Марк Шотуэлл совершали пробежку, направляясь на север вдоль Атту-роуд к северной стороне базы, к гаражу, когда заметили, что в их сторону бежит девушка, по описанию напоминающая Сюзанну Коллинз. До того как они поравнялись, девушка перебежала на другую сторону улицы, чтобы двигаться навстречу транспорту. Вскоре после того, как она разминулась с парнями, они заметили припаркованный впереди на обочине автомобиль с включенными фарами. Ховарду показалось, что это был фургон «форд» середины 70-х годов, темного цвета, с поцарапанным крылом и громко урчащим мотором. Внезапно машина сорвалась с места, развернулась и двинулась на юг, в ту же сторону, куда убежала Сюзанна. Машина проехала мимо, и вскоре Ховарду и Шотуэллу показалось, что сзади, с расстояния трехсот ярдов, доносятся крики. Они немедленно развернулись и бросились в ту сторону. Когда они пробежали около сотни ярдов, крики прекратились, а фургон свернул на Атту-роуд, направляясь к Нэви-роуд. В это же время в противоположном направлении проехала еще одна машина, и свет фар помешал ребятам разглядеть, что происходит. Они продолжали преследовать машину, но быстро потеряли ее из виду и потому бросились к северным воротам базы и сообщили об инциденте охраннику, Дэвиду Давенпорту Давенпорт связался со службой безопасности базы и доложил о возможном похищении, добавив, что видел, как из ворот выехал фургон. Его вел мужчина, обнимающий за плечи женщину, которая сидела рядом. Охранник вспомнил, что на машине были кентуккийские номера. Один из сотрудников службы безопасности отправился к воротам, чтобы выяснить подробности, а Ричард Роджерс, начальник вахты второй секции базы, сам отправился на поиски машины, передав сообщение службе безопасности базы, миллингтонской полиции и офису шерифа.

Пока Роджерс вел поиски, ему доложили о драке на углу Сентрал, Колледж и Бетуэл-стрит в жилой части базы. В десять минут первого он увидел машину, соответствующую описанию Давенпорта. Она направлялась на юг.

Роджерс остановил машину. Водителем оказался Седли Эли, двадцатидевятилетний белый мужчина, ростом шесть футов четыре дюйма, весом двести двадцать футов. Он работал в компании по производству и обслуживанию кондиционеров и жил на базе как член семьи его жены Линн, служащей ВМС. Эли согласился проехать с Роджерсом в офис службы безопасности. С Линн Эли связались и вызвали ее на допрос. Но внешность Линн настолько соответствовала описанию жертвы похищения, что Роджерс решил, это обычная бытовая неурядица, и отпустил супругов.

В то же время в офисе были Шотуэлл и Ховард – они давали показания. Как только супруги Эли отъехали и мужчины услышали громкий звук мотора, они заявили, что видели именно эту машину. Около пяти часов утра в службу безопасности поступило сообщение от капрала Кимберли Янг по сигналу Пэтти Кун о том, что Сюзанна Коллинз ушла на пробежку предыдущим вечером и не возвращалась. Янг передала приметы Сюзанны и ее фотографии. Тогда и началось расследование, которое быстро закончилось обнаружением трупа Сюзанны в парке Эдмунда Орджилла в Миллингтоне.

В восьмом часу утра Ричард Роджерс приказал двум патрульным, Джону Григгсу и Грегори Франклину, разыскать Седли Эли и привезти его. Затем он созвонился с капитаном Барри Споффордом, командиром базы, и полковником Робертом Клэппом, непосредственным начальником Сюзанны, и сообщил им о случившемся. Дороти Каммингс, командир роты, в которой числилась Сюзанна, была вызвана для осмотра и опознания трупа.

Затем, поскольку похищение произошло на федеральной территории, сообщение поступило в местное отделение ФБР в Мемфисе, откуда на место преступления прислали особых агентов Джека Сэмпсона и Анну Норткатт.

На месте преступления полиция и помощник шерифа обнаружили, что голова Сюзанны залита кровью. На обеих лопатках имелись большие синяки и царапины, идущие вниз до пояса. Пока ветку не извлекли при вскрытии, никто не мог определить, как далеко острый, толстый конец втиснут между ее ног. Наружу торчало только дюймов восемь ветки. Когда труп перевернули на спину, выяснилось, что левый глаз потемнел и заплыл, а на левой груди остались синяки и следы укусов. Отчет судебно-медицинской экспертизы занял двадцать одну страницу. На расстоянии менее мили от места преступления полиция нашла отвертку, по описанию совпадающую с той, с помощью которой Седли Эли пытался завести машину, поскольку она не заводилась, как обычно, ключом. Когда сотрудники следственной службы базы осмотрели машину Эли, они нашли пятна крови и внутри, и снаружи.

В штабе службы безопасности Эли первоначально отрицал всякую причастность к этому делу и требовал адвоката. Но затем передумал и сообщил, что хочет рассказать о случившемся. Тогда-то он и выдал рассказ о том, как пил и кружил на машине по улицам базы, как попытался заговорить с миловидной блондинкой, а затем случайно наехал на нее и посадил в машину, чтобы доставить в больницу. По дороге в больницу, возле парка Эдмунда Орджилла, она очнулась и оказала сопротивление, отчего Эли пришел в панику и ударил ее, чтобы заставить замолчать, забыв о зажатой в руке отвертке. Он считал, что этот удар убил ее – по роковой случайности. После этого Эли запаниковал еще сильнее, решил придать происшествию вид сексуального насилия, сорвал с мертвой девушки одежду и сломал ветку, чтобы воткнуть ее в труп. Но вскоре выяснилось одно обстоятельство: среди бесчисленных ран на теле Сюзанны эксперт-медик не нашел ни одной, которая бы соответствовала ране, оставленной отверткой, либо травме при наезде машины. Затем появились показания трех молодых людей из парка, которые не видели ни Сюзанну, ни Седли Эли, но слышали, по их описанию, «душераздирающий вопль» – приблизительно в то время, когда умерла Сюзанна.

Линн Эли также была подвергнута допросу. Большую часть вечера она провела на вечеринке с подругами. Седли не было дома, когда она вернулась, и Линн увидела его вновь, только когда ночью ее вызвали для допроса. Утром, заметив клочки травы в машине, она решила, что траву притащили сюда две собаки, принадлежащие Эли. Линн сообщила, что ее муж прежде был женат в Эшленде, Кентукки, и что его бывшая жена случайно захлебнулась в ванне пять лет назад. При дальнейшем расследовании выяснилось, что этот «несчастный случай» был весьма сомнительным и произошел 28 февраля 1980 года, через три дня после того, как Дебра Эли подала на развод. Основанием для развода была названа склонность Эли к сексуальным извращениям. Обнаженное тело двадцатилетней женщины было найдено в ванной, на нем оказались многочисленные синяки и следы удушения на шее. Эли заявил, что тем вечером его жена напилась в компании знакомых мужчин, вернулась домой навеселе, отправилась в ванную и захлебнулась там. Она умерла за несколько часов до прибытия полиции и «скорой помощи». Эксперт определил, что она захлебнулась собственной рвотой, когда в ее горле застрял непережеванный кусок пищи. В прошлом у Эли наблюдались вспышки насилия против обеих жен. Его четырехлетний ребенок от Дебры рассказал, что отец несколько раз бил женщину.

Нашлись и дополнительные подробности, связывающие Эли с убийством Сюзанны Коллинз. В пятницу из дома одного офицера было похищено оборудование для кондиционера. Когда Эли остановили для допроса, похищенные вещи оказались у него в машине. Седли Эли предъявили обвинение в преднамеренном убийстве первой степени младшего капрала ВМС США Сюзанны Мари Коллинз. До конца дня представители службы безопасности базы и ФБР проконсультировались с помощником прокурора США Лоуренсом Лауренци, который заверил их: если по каким-то причинам обвинения в убийстве не хватит для вынесения смертного приговора, он намерен добиваться его за преступление по федерально-уголовному праву – похищение несовершеннолетней. Однако такой меры не потребовалось. Едва ознакомившись с подробностями дела, помощник прокурора округа Шелби Генри Уильяме, или Хэнк, решил, что будет требовать крайней меры наказания. Он отказался даже вступать в переговоры по заключению соглашения о признании вины.

Во время выпускной церемонии в учебной 902-й эскадрилье поддержки морской пехоты на Мемфисской авиационной базе ВМС одно место осталось незанятым. Флаг базы приспустили до половины мачты, долгожданная церемония прошла безрадостно. Джефф Фримен находился в школе при Университете Северной Каролины в Уилмингтоне, когда Стив позвонил ему и сообщил о гибели Сюзанны. Джефф не мог поверить своим ушам. По трагическому совпадению, брат лучшего друга его соседа по комнате только что погиб в автокатастрофе. Джефф позвонил ему на следующий день, предложил помощь, а потом отправился в Вашингтон, чтобы поддержать Стива и подготовиться к похоронам. Вдобавок к невыносимой скорби и стремлению выяснить, что именно произошло с их дочерью, Джеку и Труди пришлось сталкиваться с практическими делами: панихидой и похоронами Сюзанны, несмотря на предупреждение следователей, что труп они смогут получить лишь через несколько дней. Поскольку Джек был глубоко верующим католиком, выбрали церковное кладбище, и база предложила им несколько участков на своем кладбище. Но Сюзанна погибла на посту, и потому ее решили похоронить на Арлингтонском национальном кладбище. Окончательное решение принял Стивен, убедив родителей похоронить Сюзанну в Арлингтоне, там, где обрели вечный покой самые достойные сыны и дочери народа.

– Я бы выбрал Арлингтон – Сюзанна заслуживает самого лучшего места, – объяснил он. – Она была лучше всех.

Тем временем Сюзан Хэнд вернулась в Иллинойс с матерью и младшей сестрой.

– Всю дорогу через Индиану я проплакала, – вспоминает она. – Мама пыталась утешить меня, но безуспешно. Я купила совсем не тот билет – я понятия не имела, что делаю. Перед глазами у меня стояла Сюзанна.

Грег Гонзовски тоже был убит горем. «Он по-настоящему любил ее», – сказала Сюзан. Едва оказавшись дома, в Иллинойсе, она позвонила Грегу, и они вместе начали строить планы присутствия на похоронах, для чего им требовалось получить отпуск. Сюзан хотела попасть в эскорт служащих ВМС, которому предстояло сопровождать останки Сюзанны в Вашингтон. Но штаб-сержант, которая, как всегда подозревала Сюзан, завидовала обеим подругам, вместо нее включила в эскорт себя. Узнав об этом, Сюзан ощутила еще большую пустоту и чувство потери – ей не доведется сопровождать Сюзанну в последний путь. В среду, 17 июля, на Мемфисской базе ВМС состоялась панихида по Сюзанне. Полковник Роберт Клэпп, командир учебной 902-й эскадрильи, закончил речь словами:

– Она была энергичной и подающей большие надежды девушкой с яркими способностями, чувством собственного достоинства, твердыми знаниями и готовностью принять на себя ответственность на службе родине… Была целеустремленной, упорной – прирожденной победительницей. Не ждала сложа руки, пока все произойдет само собой, а действовала. Она была очень близка к очередному успеху – окончанию курсов авиационной радиоэлектроники.

Думаю, для всех нас величайшей трагедией стало то, что таланты и способности Сюзанны не раскрылись в полной мере, ибо, несомненно, она была предана армии, службу в которой несла с такой гордостью. Возможно, всем нам станет немного легче от мысли, что она была одной из нас, и что, пока мы живы, никто из нас ее не забудет. Ее дух будет жить в ВМС и продолжать – с нашей помощью – служить этому орлу, земному шару и якорю, нести службу, которая доставляет тем из нас, кто понимает ее, большее удовлетворение, чем мы в состоянии выразить. Она навсегда останется морским пехотинцем и, как писал кто-то, «с годами она не станет старше; годы не состарят ее, но она останется в нашей памяти – и на закате солнца, и на рассвете».

Грянул гимн морской пехоты. А когда затрубил одинокий горнист, никто из суровых пехотинцев, присутствующих в церкви, не смог сдержать слез. Ввиду увечий, причиненных преступником, было решено, что крышка гроба останется закрытой во время панихиды и похорон. Однако когда гроб привезли в Вашингтон, Джек, Труди и Стивен поняли: они должны увидеть Сюзанну в последний раз.

– Мы должны были хотя бы попытаться понять все, что с ней произошло, – объясняет Джек.

Но они оказались неподготовленными к потрясению, которое испытали, когда крышку гроба открыли. Сюзанна лежала в парадном мундире, в белых перчатках.

– Мое сердце и душа разрывались от ужаса и горя, – рассказывает Джек. – В душе я рыдал не переставая. Я просто не мог поверить, что человек способен на такое зверство. Сюзанна была непохожа сама на себя: разбитое лицо пришлось восстанавливать. Перед нами была не та Сюзанна, которую мы знали. За закрытым гробом несли портрет Сюзанны и американский флаг.

18 июля 1985 года, в теплый и солнечный день, состоялась служба по Сюзанне Коллинз в старой церкви Форт-Майер возле Арлингтонского национального кладбища. Церковь не вместила всех скорбящих, многие слушали службу на улице.

Сюзан Хэнд удалось добраться до базы ВМС Эндрюс в Мэриленде, откуда ее подвез Грег Гонзовски. Она никогда прежде не бывала в Арлингтоне и призналась, что при этих воспоминаниях ей становится не по себе.

– Это было ужасно. На протяжении всей службы и похорон я старалась сдержать рыдания. Мы с Грегом сидели в глубине церкви. Оба мы были в мундирах, а в церкви стояла духота, но мы ничего не замечали. Они не могли отвести глаз от белого закрытого гроба, внесенного почетным эскортом. Сюзан ошеломил этот белый гроб, последнее вместилище чистого и невинного существа, у которого была отнята жизнь. Стивен плакал второй раз в жизни. Впервые он разрыдался, узнав страшную новость, но потом словно окаменел. Даже при виде трупа Сюзанны его глаза остались сухими, он поддерживал родителей. Но горе все-таки сломило его.

В мемориальной книге он записал: «Упокойся в вечности, Сюзанна. Стивен». Под этой записью Труди вывела: «Мы всегда будем любить тебя, дорогая Сью-Блю. Мама и папа». В конце этой надписи было нарисовано сердце и длинный ряд крестиков. Сюзанна Мари Коллинз, младший капрал ВМС США, была похоронена со всеми воинскими почестями в могиле номер 127, 50-я секция, неподалеку от Орд и Вейтцель-драйв, у западного края Арлингтонского национального кладбища.

По этой воинской церемонии флаг, покрывающий гроб, убирает член почетного эскорта, тщательно сворачивает в тугой треугольник, а потом вручает ближайшим родственникам. Но после того, как флаг был убран, свернут и отдан Труди, принесли второй, которым накрыли гроб Сюзанны. Затем тот же ритуал повторили еще раз и отдали второй флаг Стивену. Он хранит его и будет беречь до смерти. На следующий день Джек и Билл Шепард, его близкий друг из Глен-Эллин, Иллинойс, отвезли Сюзан в Эндрюс, откуда она отправилась военным рейсом в Чикаго. На обратном пути Джек произнес:

– Знаешь, Билл, теперь я иначе отношусь к смерти.

– О чем ты говоришь? – удивился Билл.

– Я больше не испытываю страха перед ней, как прежде, – объяснил Джек. – Со мной не может случиться ничего ужаснее того, что уже случилось с Сюзанной. Теперь мне есть чего ждать в смерти: я вновь увижусь с Сюзанной.

Только через несколько недель после похорон семья Коллинзов узнала подробности жизни и смерти их дочери. Я говорю о жизни, поскольку к ним сразу же начали обращаться сотни людей, которые были знакомы с Сюзанной при ее жизни, добавляя известные им факты, теперь получившие документальное подтверждение. Письма, цветы, подарки в знак любви и дружбы наполняют в этом доме множество коробок, свидетельствуя, каким особенным человеком была Сюзанна. Многие из людей, с которыми Коллинзы прежде не были даже знакомы, до сих пор продолжают поддерживать с ними связь и навещать их. Трогательный штрих: многие из этих писем помогли Коллинзам вернуться к жизни – авторы доверяли им так, как привыкли доверять Сюзанне. Казалось, каждый, кто знал ее, ощущал потребность сохранить воспоминания о ней.

20 августа Джек и Труди отправились в Мемфис и Миллингтон, где встретились с людьми, расследовавшими дело Сюзанны. Супруги Коллинз настояли на своем желании увидеть место преступления и фотографии, сделанные во время вскрытия; они хотели понять, что именно произошло с Сюзанной и насколько велики были ее страдания. Они прочли отчет о вскрытии, рассмотрели ее снятые крупным планом лицо и тело. Судебный медик, который с явным нежеланием сообщал им подробности, сказал, что более тяжкого убийства еще не видел. Родители Сюзанны попросили показать им место ее смерти.

– Мы хотели знать, где лежало тело нашей дочери, – объяснил Джек. – Хотели видеть, где ее истязали, где она истекала кровью.

Когда они появились в офисе шерифа округа Шелби, сержант Гордон Нейбор вышел к ним, представился и порывисто обнял Труди.

– Я скажу вам, какой должна была стать судьба этого мерзавца, – произнес он. – Мне следовало схватить его и пристрелить на месте.

Стивен уже высказал подобное желание в пятницу вечером, когда сидел на краю постели родителей, проговорив с ними до утра.

– Я согласен с тобой, Стив, – кивнул Джек. – Я испытываю те же чувства, что и ты. Но сейчас этот человек арестован, и нам до него не добраться. Но даже если бы мы могли… неужели мы хотим уподобиться ему, подонку и дикарю?

Теперь они возлагали надежды на судебный процесс и не могли пожелать более опытного и преданного своему делу обвинителя, чем Хэнк Уильяме. Хотя мы в то время не были знакомы, так получилось, что и Хэнк, и я начали карьеру в одно время и в похожем месте. Правда, в отличие от меня, Хэнк имел юридическое образование. Хэнк стал особым агентом ФБР в 1969 году, на год раньше, чем я. Его первым назначением было периферийное отделение в Солт-Лейк-Сити, затем он перебрался в Сан-Франциско, где работал в отделе организованной преступности. В то время у Хэнка и его жены Джинни родилась первая дочь. Зная, как много значат для карьеры в ФБР постоянные поездки, и помня о своем желании заниматься юриспруденцией, он ушел из Бюро, вернулся домой, в Теннесси, и стал прокурором.

Уильямсу было уже за сорок. В нем не чувствовалось притворного или чрезмерного пафоса, как у множества судебных адвокатов, но его серьезная целеустремленность и сознание своей миссии всегда бросались в глаза. Он вспоминает:

– Одно обстоятельство представлялось мне особенно трагическим: эта девушка вступила в армию США, чтобы защищать свою страну; на базе она, казалось бы, находилась в полной безопасности – и все же погибла. Читая дело, я повторял самому себе: это именно тот случай, когда возможен только смертный приговор. Я не собирался вступать в переговоры о смягчении наказания, а после встречи с Коллинзами еще больше утвердился в своих намерениях.

Уильяме не только вел это дело в качестве юридического консультанта: он также стал консультантом-психологом для Джека и Труди Коллинз в то время, когда они отчаянно нуждались в поддержке в судебных кругах. Он добровольно взял на себя задачу всегда быть рядом, прислушиваться к их опасениям, тревогам и сомнениям, он считал себя их адвокатом, пока все заинтересованные лица преодолевали пик досудебных ходатайств и процедур.

– Впервые появившись в Мемфисе, – вспоминает Уильяме, – они настояли на своем желании увидеть снимки места преступления. Я крайне опасался этого, поскольку чувствовал, что им необходима психологическая помощь, что фотографии могут стать для них последней каплей. Но они объяснили мне, что хотят понять случившееся, суметь разделить боль Сюзанны, и я наконец согласился. Раз увидев нечто подобное, его невозможно забыть.

По иронии судьбы, защита пыталась запретить показ некоторых из снимков – потому, что якобы они «разожгут пыл присяжных». Седли Эли защищали Роберт Джонс и Эд Томпсон, два самых известных адвоката в Мемфисе, к которым Уильяме относился с большим уважением. И хотя суть преступления была очевидна, Уильяме понимал, что выдержать борьбу с адвокатами будет нелегко.

Как выяснилось, им тоже пришлось нелегко со своим клиентом. Нет, он не стал запираться, отказываться от показаний: он просто ничем не помогал защите. В течение целого года после убийства Уильяме и его помощник Бобби Картер настаивали на начале суда. Защита поручила психологу Аллену Бэттлу освидетельствовать Эли. Но доктор Бэттл получил от преступника те же ответы, что и адвокат. На любой значительный вопрос Эли отвечал: «Не помню».

Существует всего несколько способов истолковать поведение подсудимого, которому грозит смертная казнь, и который изложил все подробности следователям через несколько часов после совершения преступления, а потом, несколько месяцев спустя, заявил психологу, что ничего не помнит. Лично я решил бы, что он, несмотря на явные улики, либо пытается спасти свою шкуру, либо просто вынуждает противников сделать рискованный шаг. Более милосердное объяснение – и оно было бы более благоприятным, с точки зрения защиты, – страшная смерть этой молодой женщины нанесла ему травму, сопровождающуюся полной потерей памяти.

Но как это могло случиться? Доктор Бэттл недоумевал. В конце концов, 12 июля Эли признался следователям, что именно он убил Сюзанну. А если… если об этом помнит только одна сторона его личности? А другие не помнят потому, что не участвовали в преступлении?

К такому объяснению в конце концов и пришел доктор Аллен Бэттл. Загипнотизировав Эли, он убедился в правоте своего предположения.

Откровенно говоря, в этот момент защите было не на что надеяться. Эли не мог полностью отрицать преступление, поскольку уже признался в нем, а подробный отчет судебного медика определил, как именно погибла Сюзанна. На месте защиты оставалось только представить преступление в таком контексте, который по меньшей мере позволил бы частично избежать ответственности. За десять дней до назначенной даты первого заседания, 17 марта 1986 года, Джонс и Томпсон официально выдвинули версию о заболевании, связанном с расщеплением личности или множественным сознанием. Суд отложили, чтобы определить степень психической дееспособности преступника.

Эли отправили в ИПСТ – Институт психиатрии Среднего Теннесси. В течение полугода шесть врачей различной специализации обследовали Эли, но так и не пришли к какому-либо определенному заключению. Физические тесты не выявили ничего из ряда вон выходящего. Доктор Уиллис Маршалл, психиатр, нанятый защитой, обследовал Эли после гипноза, вызванного снотворным, чтобы помочь преодолеть амнезию. С такой помощью Эли смог вспомнить ночь с 11 на 12 июля 1985 года. Под гипнозом выяснилось, что в ту ночь сознание Эли разделилось и он представлял собой сразу три личности. Одной из них был обычный Эли, второй – женщина по имени Билли, которая ехала с ним в машине, а третьей – Смерть в черном плаще с капюшоном, скачущая верхом на белом коне рядом с машиной.

Если доктор Бэттл придерживался мнения о наличии расщепления личности, доктор Брогган Брукс со стороны обвинения опровергал это предположение, утверждая, что у Эли «пограничный тип сознания». В «Диагностическом и статистическом справочнике по психическим заболеваниям», третьем издании стандартного справочника по психиатрии, пограничное нарушение личности определено как «нестабильность в различных областях, в том числе в сфере межличностного поведения, настроения, собственного облика». Далее следует описание нестабильных взаимоотношений, вспышек гнева, импульсивного, непредсказуемого поведения, характеризующегося резкой сменой настроения (последнее – уже в четвертом издании справочника). Четверо других специалистов заявили, что они ни в чем не уверены, и что им требуется дополнительное время для обследования Эли. При всем уважении к гипнозу как способу для выявления улик, все мы видели представления в ночных клубах или слышали о том, как гипнотизер выбирает нескольких зрителей и заставляет их кудахтать, или убеждает, что они не в состоянии поднять руки, или же помогает им «вспомнить» прошлую жизнь при дворе Клеопатры. Мы склонны считать гипноз сочетанием неопровержимой сыворотки истины и состоянием абсолютной внушаемости, даже если на первый взгляд эти две концепции кажутся взаимоисключающими.

Дело в том, что гипноз действует не на всех – я не уверен даже, что он действует на большинство людей, – но этот метод помогает человеку сосредоточиться на определенных месте, времени или мысли. Вот почему он иногда помогает полиции выяснить у свидетелей конкретные подробности – например, описание номеров машины, хотя гарантий тут не больше, чем в случае допроса на детекторе лжи. В реальности это означает, что в некоторых случаях субъект может очень легко поддаваться внушению на сознательном или подсознательном уровне и говорить то, что хочет услышать от него гипнотизер, или же, при повышенном уровне сосредоточенности, вызванной гипнозом, он может еще успешнее выстраивать собственную, желаемую версию событий. Я сам наблюдал любопытные исследования, когда под руководством гипнотизера субъекты подробно рассказывали о событиях, которые, как уже было установлено, никогда не происходили. Я не говорю, что гипноз совершенно неэффективен или бесполезен; просто утверждаю, что его нельзя принимать на веру, чего иногда не понимают многие врачи, юристы, судьи и присяжные. Что касается заболевания, связанного с расщеплением личности, по моему опыту, такой диагноз обычно ставится после ареста. В сущности, это чрезвычайно редкое явление, и поэтому любой психолог, заявляющий, что часто сталкивался с ним, мгновенно вызывает подозрения. В нескольких зафиксированных случаях это заболевание чаще встречалось у женщин, чем у мужчин, и почти всегда одной из причин было сексуальное насилие в раннем детстве. В таком случае наличие расщепления личности очевидно.

Важно еще одно: хотя расщепление личности – психологическая реакция на дурное обращение или насилие, которому подвергался человек, прежде чем «перешел» в другую личность, чтобы снизить травму или мечтать об отмщении обидчику, нет никаких доказательств тому, что расщепление личности способно заставить не склонного к насилию человека совершить такой акт. Иными словами, ни я, ни другие эксперты, с которыми я консультировался, нигде не встречали утверждения, что насильственная сторона личности может преобладать и делать все, что захочет, с другими сторонами, не подозревающими о ней или неспособными контролировать ее.

Итак, выскажусь яснее: если предполагается заявить о наличии расщепления личности – особенно человека, совершившего насильственное преступление, – нужно проделать огромную работу, фиксируя скорее свидетельства, восходящие к раннему детству, нежели внезапно появившиеся во время преступления. И если вы собираетесь воспользоваться ими, доказывая невменяемость подсудимого, придется продемонстрировать – понятия не имею, каким образом, – что одна сторона личности была виновна в преступлении, а остальные не смогли остановить ее. К примеру, какая из сторон личности убила Сюзанну Коллинз в деле Седли Эли? Смерть? Тогда она выполнила свою работу. Или Билли – возможно, из зависти к другой женщине? Или просто сам Седли? Но в таком случае можно забыть о двух других личностях и судить его самого. Одно несомненно: одна из сторон личности дала подробное описание убийства Сюзанны представителям власти, и я изучал протокол – в нем ни единым словом не упоминается ни о Билли, ни о Смерти, ни о какой-либо женственной стороне личности.

Кеннет Бьянки, которому вместе с его двоюродным братом Анджело Буоно было предъявлено обвинение в изнасиловании и убийстве десяти женщин в знаменитом деле «хиллсайдского душителя» в Лос-Анджелесе в конце 70-х годов, тоже заявлял о расщеплении личности и убедил в этом нескольких психиатров, которые под гипнозом определили в нем наличие десяти отдельных личностей – восьми мужчин и двух женщин. В случае, который стал классикой судебной психологии, доктор Мартин Орн из Университета Пенсильвании раскрыл мошенничество Бьянки и даже показал, откуда брались многочисленные личности, продемонстрировав, каким образом Бьянки создавал и вызывал их. Бьянки перестал ходатайствовать о невменяемости и начал сотрудничать с обвинителями, чтобы избежать смертного приговора. В настоящее время Бьянки отбывает пять последовательных пожизненных заключений.

Но доктор Бэттл и доктор Маршалл твердо придерживались своих убеждений. Маршалл утверждал, что еще в детстве Эли подвергался психическому насилию со стороны отца, с чего и началось расщепление личности. Бэттл считал, что ввиду детского заболевания мочеиспускательного тракта, которое требовало хирургического вмешательства, в Эли развилась женская личность, чтобы справиться с болью. Личность Смерти, заключил он, стала результатом психоза, лежащего в основе заболевания. Тем временем досудебные процедуры приостановились.

8 июня 1986 года, в день, когда Сюзанне могло исполниться двадцать лет, Труди писала: «Теперь, когда суд над этим страшным человеком, который признался в ее убийстве, был отложен в третий раз, мы с трудом храним терпение, черпая облегчение боли открытой раны и утешение лишь в сознании, что теперь Сью в руках Божьих, и что больше ей никто не повредит. Наша потребность начать исцеление, представив это злодеяние суду, чтобы правосудие восторжествовало, велика и насущна. Это почти негуманно – отдалять последний этап правосудия и продлевать ожидание по причинам неполноценности нашей судебной системы. Похоже, у преступников на руках есть все козыри в игре смерти, а у жертвы – ни одного».

Готовясь отправиться на суд, Джек и Труди отвели свою собаку в приют и уже в буквальном смысле слова выходили из дома, когда зазвонил телефон и им сообщили об очередной отсрочке. Если бы звонок опоздал хотя бы на минуту, они напрасно понесли бы все расходы и совершили бесполезное путешествие. В числе прочих задач, которые взял на себя Уильяме, были попытки убедить родителей Сюзанны, что, какими бы мучительными ни казались эти отсрочки, судья поступает правильно, давая защитникам все время, которого они требуют, чтобы подготовиться к суду. Однако, как признает Уильяме, напряжение было невыносимым.

После четырех отсрочек процесс над Седли Эли наконец начался в марте 1987 года в уголовном суде тринадцатого судебного округа, в Теннесси, под председательствованием судьи У. Фреда Эксли.

За несколько дней до начала процесса Уильяме и Картер беседовали с доктором Бэттлом. Несмотря на настойчивые утверждения о том, что Эли представляется ему образцом расщепления личности, доктор все же признался, что не может определить, которая из личностей возобладала во время совершения преступления.

По просьбе обвинителей я прилетел в Мемфис и остановился в отеле «Ривер-плейс», в том же самом, где жили Джек и Труди Коллинз. Джек давал показания, объясняя присяжным, каким человеком была Сюзанна.

Поначалу Уильяме связался со мной в Квонтико через Гарольда Хэйса из Мемфисского периферийного отделения, – его беспокоил поиск мотивов, без которых убийство могло показаться (и казалось) присяжным бессмысленным. Но больше всего, по его словам, он опасался удачного выступления Бэттла и Маршалла и того, что в отсутствие других веских мотивов для убийства присяжные купятся на их версию. Впрочем, присяжные оказались умными людьми, и этого не случилось.

Меня вызвали на суд по двум основным причинам. Во-первых, Уильяме и Картер надеялись, что Эли будет давать показания на суде. В этом случае им требовался совет от меня: как лучше загнать его в угол и заставить показать свое истинное лицо – я помог в подобном деле окружному прокурору Джеку Малларду во время суда над Уэйном Уильямсом (не имеющим никакого отношения к Хэнку Уильямсу) за детоубийство в Атланте. На протяжении всего процесса Уильяме держался доброжелательно и мило, с видом человека, который и мухи не обидит. Однако мы знали, что из-за своего гипертрофированного эго он может настоять на даче показаний. Как только преступник сделал это, я подал Малларду совет о том, как можно вторгнуться в физическое и эмоциональное пространство Уильямса и вызвать у него эмоциональный срыв, показав присяжным, каков он на самом деле. Момент, когда это произошло, стал поворотным в ходе процесса и привел к тому, что Уильямсу вынесли обвинительный приговор.

Во-вторых, Уильяме и Картер хотели, чтобы я помог обвинению, объяснив мотив преступления и предоставив им анализ с точки зрения поведения преступника, который был бы понятен и присяжным.

Когда Уильяме передал мне суть дела по телефону и после того, как мне представился случай просмотреть все материалы, я понял: версия, изложенная Седли Эли, не имеет оснований. Он заявлял, что смерть произошла случайно, что у него не было ни малейших намерений убивать жертву Это была полнейшая чушь. Прежде всего, преступление относилось к организованному типу и в некотором отношении напоминало преступление Уэйна Уильямса. Само по себе убийство было смешанным – с элементами организации и дезорганизации, – и это указывало на то, что, несмотря на отсутствие стратегических преимуществ, Сюзанна отчаянно отбивалась. Это было дерзкое, наглое похищение почти из-под носа охраны базы. Чтобы нейтрализовать сопротивление такой жертвы как Сюзанна, даже такому крепкому и сильному человеку как Эли, понадобился элемент неожиданности, чтобы быстро обезвредить ее. Потом он просто втащил ее в машину и вывез с территории базы, не обращая внимания на двух бегунов, преследующих его. Преступник провез Сюзанну мимо поста у ворот и направился прямо к месту, где, как он знал, ему никто не помешает. Невозможно начать криминальный путь со столь жестокого преступления. У него наверняка имелся опыт. Поэтому я не удивился, услышав от Уильямса предположение о том, что Эли задушил первую жену и мог оказаться виновным в двух других убийствах в Калифорнии, подобных убийству Коллинз, хотя ему никогда не предъявляли обвинения в этих преступлениях.

Кроме того, это преступление явно относилось к категории, которую особый агент Рой Хейзлвуд и я определили в статье, озаглавленной «Похотливый убийца», написанной в 1980 году для апрельского номера «Правоохранительного бюллетеня ФБР». Обычно такие убийства бывают гетеросексуальными и внутрирасовыми по натуре и названы так потому, что они включают уродование области гениталий. Если само по себе похищение было случайным преступлением, Эли ни в коем случае не сломал бы ветку дерева и не втиснул ее между ног еще живой жертвы (как показало вскрытие), не испытывая при этом давней, похотливой ярости социопата, вознамерившегося добиться своего. Как мы писали в статье, «похотливому убийству предшествуют навязчивые фантазии преступника. Однако убийца может действовать «по обстановке», когда представится возможность. Можно сказать, что убийца четко планирует преступление в своих фантазиях, но не решается сознательно воплотить их в реальность, пока не наступит подходящий момент. Следовательно, жертва бывает обычно незнакомой убийце».

В этой статье мы разделили похотливых убийц на две широкие категории: организованные несоциальные и дезорганизованные асоциальные. Хотя мы больше не пользуемся терминами «несоциальный» и «асоциальный», убийство Сюзанны Коллинз по многим причинам относилось к первому типу, в том числе потому, что травма была главным образом нанесена до смерти, а не после нее.

Термин «похотливое убийство» вызывает некоторое замешательство, поскольку в нем не присутствует похоть в нашем обычном понимании этого слова. Седли Эли не испытывал вожделения к Сюзанне Коллинз: насколько нам известно, прежде он никогда ее не видел. Тот факт, что сексуального насилия или проникновения пениса во влагалище не произошло, еще не означает, что убийство не относится к преступлениям на половой почве. В представлении преступника секс принимает много самых разных форм. Дэвид Берковиц, который стрелял в свои жертвы, но никогда не прикасался к ним, признался, что позднее он возвращался на место преступления и мастурбировал, вспоминая о содеянном. В обоих случаях – ив деле Берковица, и в деле Эли – я понял, что имею дело с сексуализированным проявлением власти со стороны человека, который при нормальных обстоятельствах был ее лишен. Об этом говорит кровь, обнаруженная на шортах Эли и свидетельствующая о том, что после убийства он терся о гениталии жертвы. Несмотря на явные проявления садизма, сам по себе Эли не принадлежал к типу сексуальных садистов. В противоположность, например, Полу Бернардо из Торонто, он не испытывал сексуального возбуждения, причиняя боль. Хотя он жестоко избил Сюзанну, он не пытался поджечь ее или отхлестать – так, чтобы испытать оргазм от ее криков. И хотя убийца укусил Сюзанну за сосок в приступе ярости, он не воспользовался клещами или другими орудиями пытки, как Лоуренс Биттейкер. Значит, мотивы Эли были совершенно иными.

В жизни убийцы незадолго до нападения случилось какое-то событие, спровоцировавшее преступление. Вся жестокость по отношению к незнакомой женщине – побои, раздевание, немыслимое зверство с веткой дерева – указывала на перемещенный гнев, спроецированную враждебность, вызванную кем-то другим. Поскольку для подобных убийц характерна неполноценность личности, гневом они пытаются компенсировать неспособность общаться с женщинами уверенно, как подобает взрослому человеку. Когда сотрудники следственного отдела базы обыскали дом Эли, в его ящике для инструментов нашли заказанный по почте аппарат для увеличения пениса.

Как мы писали в статье о «похотливом убийце», он «прежде всего нарушитель общественного спокойствия, опытный манипулятор людьми, заботящийся только о самом себе. Затруднения, возникающие с родными, друзьями и лицами, облеченными властью, он компенсирует антисоциальными действиями, которые могут включать убийство. Цель преступника несоциального типа – рассчитаться с обществом».

Джеймс Клейтон Лоусон, убийца (как противоположность насильнику) из команды Одома – Лоусона, объяснил во время беседы: «Мне хотелось искромсать ее тело так, чтобы она перестала быть похожей на человека, и уничтожить ее, прекратить ее существование». Уничтожая жертву, он становился, по сути дела, ее единственным обладателем.

Часто в преступлениях подобного типа орудие, примененное против жертвы, обнаруживается на виду, на месте преступления. Особенно справедливо это для дела об убийстве Сюзанны Коллинз.

Утверждение Эли о том, что с помощью ветки он пытался инсценировать половое преступление, заведомо нелепо и смехотворно. Помимо показаний свидетелей о вопле Сюзанны, вид повреждения внутренних органов свидетельствует о том, что ветку воткнули в тело со значительной силой три-четыре раза. При попытке инсценировать насилие это было бы ни к чему. Достаточно было бы воткнуть ветку и убежать. Я хотел, чтобы команда обвинителей поняла: они имеют дело с раздраженным и злобным мужчиной, у которого жизнь в общем и женщины в частности вызывают острую ярость. Этот человек пытался приглушить гнев алкоголем и наркотиками, но в ту ночь не сумел справиться с ним. Поскольку хорошенькая бегунья не проявила к нему интереса – с точки зрения убийцы, поскольку у нее просто не хватило времени и возможности отвергнуть его, – он вышел из себя. Он не совладал с яростью и выместил злобу на жертве. Если бы Эли не арестовали и преступник оставался бы неизвестным, то и тогда мы сумели бы составить профиль, соответствующий профилю настоящего убийцы: белый мужчина из категории «голубых воротничков», лет тридцати – тридцати пяти, не имеющий близких друзей и постоянной работы, зависимый в финансовом отношении, в прошлом имеющий проблемы в браке, замеченный в проявлении насилия в семье и т. д. и т. п. Мы бы описали тип его поведения до совершения преступления, а также проявившуюся после преступления враждебность к его окружению, потерю веса, употребление наркотиков и спиртного, прогулы, повышенный интерес к расследованию. Он не стал бы испытывать угрызений совести или раскаиваться в том, что отнял жизнь у ни в чем не повинной девушки, зато был бы озабочен собственной безопасностью. Возможно, под каким-нибудь предлогом он уехал бы из города. Мы поняли бы, что ему знакома территория базы и прилегающих районов, – значит, он местный житель, вероятно, проживающий прямо на базе. Поскольку я считал, что преступник не служил в армии или был уволен с позором, он наверняка зависел от родственника – служащего базы. По всем этим приметам мы вскоре бы вышли на Седли Эли.

И это было бы к лучшему, поскольку, хотя Седли Эли не принадлежал к стандартной разновидности серийных убийц, он не испытывал угрызений совести и, с моей точки зрения, мог совершить еще одно убийство, чтобы избавиться от стресса. Это было преступление власти, ярости и гнева, и я не знаю ни единого средства для искоренения таких преступлений в их самой острой форме.

Если бы Эли был НС, мы нашли бы его, обыскали его жилье и наверняка обнаружили бы порнографию и наркотики. В сущности, когда следователи с базы проводили обыск в доме Эли, они нашли среди прочих улик обязательные атрибуты наркомана и пачку фотографий Линн Эли в порнографических позах с другим мужчиной. В кладовой под лестницей также обнаружилась палка длиной двадцать дюймов, обмотанная скотчем, с пятнами неизвестного происхождения.

В то время мы не имели права давать показания по вопросам поведения: суд отклонял подобные свидетельства. Потому я сидел за столом обвинителей, делал пометки и обсуждал с ними ход процесса в конце каждого дня.

На случай, если мотивы преступления остались туманными для кого-нибудь из присяжных, Уильяме и Картер подкрепили свое утверждение о вменяемости преступника тем фактом, что детали для кондиционера, пропавшие из дома одного из офицеров в тот день, когда Эли с другими членами ремонтной бригады в течение нескольких часов проверяли там работу компрессора, обнаружились в машине Эли. Это давало возможность предположить, что Эли убил Сюзанну потому, что она видела его во время кражи – дом того офицера находился вблизи места похищения. Коллинзов некоторое время устраивало это объяснение: по крайней мере, благодаря ему появлялась конкретная и понятная причина гибели их дочери. Но, откровенно говоря, я считал это предположение необоснованным: детали преступления не указывали на него, и оно не было главным доводом Уильямса. Если бы Эли просто злился оттого, что его застали на месте преступления, и хотел заставить свидетельницу замолчать, он не обошелся бы с ней так жестоко. Против предположения говорили травмы, нанесенные Сюзанне.

На второй день процесса Вирджиния Тейлор заявила о том, что, находясь вместе с друзьями в парке Эдмунда Орджилла поздно вечером 11 июля 1985 года, она слышала звук, который охарактеризовала как «предсмертный вопль» – на ее взгляд, он доносился оттуда, куда раньше, как она заметила, направился старый фургон.

Суд выслушал записанное на пленку признание Эли, сделанное на следующий день после убийства, в котором он утверждал, что смерть Сюзанны была случайностью. Присяжные слышали, как подсудимый уверяет: «Я никогда не занимался с ней сексом. Пожалуйста, учтите это». Присяжные сами услышали, что он ни разу не упомянул даже намеком ни о Билли, ни о Смерти. Когда я читал признание Эли, а потом слушал его в записи, меня поразили многочисленные повторы слова «случайно» в его версии. Управляя машиной в нетрезвом состоянии, он случайно налетел на женщину, бегущую по дороге. Позднее он случайно взмахнул рукой – в панике, даже не сознавая, что держит отвертку, которая случайно ударила жертву в голову, пробила череп и стала причиной смерти (запомним: среди ран, обнаруженных судебным медиком на трупе Сюзанны, не оказалось ни одной, оставленной отверткой или машиной при столкновении). После того как, по словам Эли, Сюзанна умерла, он случайно потянулся и схватился за ветку дерева, та подала ему мысль инсценировать изнасилование, сломав ветку и воткнув ее между ног жертвы. «Предсмертный вопль», услышанный Вирджинией Тейлор, возможно, был завыванием ветра или криком зверя, поскольку, по версии Эли, Сюзанна тогда уже была мертва. Так или иначе, все произошло «случайно», словно по волшебству, почти без активного вмешательства Эли. Казалось, он и Сюзанна стали лишь пешками случая, оказавшись в одном и том же месте в то время, когда разразилась трагедия.

Конечно, это объяснение было не последним, поскольку Эли защищался с помощью довода о невменяемости, выдвинутого Бэттлом и Маршаллом. Призывая на защиту невменяемость, подсудимый открывает для обвинителей широкий спектр возможностей оспаривать его заявление. Уильяме зачитал письма Эли к разным родственникам, в которых подсудимый весьма здраво обсуждал свое намерение заявить о временной невменяемости и то, в каком случае исход дела будет более благоприятным для него. Мысленно Уильяме подразделил команду психологов и других специалистов, осматривавших Эли, на «мечтателей» и «реалистов». По его мнению, реалистов возглавляла Дебора Ричардсон, социальный работник в сфере психиатрии, директор психиатрической программы ИПСТ. Она пристально наблюдала за Эли в течение нескольких месяцев и подтвердила, что его жалобы на галлюцинации и расщепление личности несостоятельны и не соответствуют ощущениям людей, в действительности страдающих этими симптомами. Конкретизируя свое заключение, она отметила, что поведение Эли во время бесед и осмотров отличалось от его поведения в других случаях, когда ему не требовалось «притворяться». Согласно ее свидетельству, Билли преступника становилась попеременно то женщиной, то мужчиной. Дебора Ричардсон сообщила, что Эли, навязчивой идеей которого было сексуальное насилие, часто общался с пациентами в больнице и учился подражать их поведению. Она поведала также о том, что Эли сообщил членам персонала больницы, будто солгал во время признания, чтобы его адвокаты легко нашли противоречия в его рассказе и «вытянули» его.

Уильяме представил доктора Зиллура Атара, психиатра азиатского происхождения, интеллект и критическое, утонченное мышление которого с лихвой компенсировали не слишком беглый английский. Атар считал, что поскольку Эли вряд ли проявлял откровенность в беседах с кем-нибудь из специалистов, они раздражались и начинали задавать наводящие вопросы. Будучи достаточно сообразительным, чтобы выявить важные вопросы и «правильные» ответы на них. Эли начал им подыгрывать. Чтобы проверить свое предположение, Атар начал ловить Эли на приманку – к примеру, спрашивая, просыпался ли он когда-нибудь, скажем, в три часа ночи от страшных снов. Затем Эли сообщил последующему собеседнику, что проснулся без десяти три, разбуженный ночным кошмаром.

Доктор Сэмюэл Крэддок, еще один член команды психологов, а также сотрудник ИПСТ, долгое время придерживался диагноза «расщепление личности». Но выйдя на трибуну, он сообщил, что ни разу в его присутствии «мистер Эли не выказал ни малейшего сочувствия к жертве». Он считал этот факт противоречивым: Эли заявил, что Сюзанну Коллинз убила одна из его личностей, а именно Смерть, а сам Эли – «порядочный человек».

Во время допроса на суде доктор Бэттл не мог сказать, которая из личностей преобладала в Эли во время убийства. Поскольку на его теорию опирался аргумент защиты о невменяемости подсудимого, выстроенная адвокатами стратегия начала быстро рушиться. Даже если бы Эли страдал расщеплением личности – а я вновь подчеркиваю, что это предположение ничем не подтверждалось, – не нашлось никаких улик, позволяющих предположить, что во время преступления и допросов Эли управляла какая-нибудь другая личность, кроме его собственной. Именно эта личность совершила преступление, призналась в нем и теперь обвинялась в убийстве. Суть дела представлялась мне совершенно ясной.

Мать Эли, Джейн, пыталась подкрепить аргумент о невменяемости, свидетельствуя в пользу сына, со слезами рассказывая суду, что «с ним всегда было что-то не так». После смерти Дебры Эли Джейн и ее муж взяли на попечение двух детей Дебры и Седли. К началу процесса Линн Эли развелась с мужем, покинула город и не выступала на суде.

Никому не удалось представить правдоподобное свидетельство наличия у Эли расщепления личности до его ареста за убийство Сюзанны Коллинз. Как вспоминает Уильяме, «ни у кого не нашлось ни единого факта, достойного внимания, чтобы поддержать предположение о расщеплении личности у обвиняемого еще в детстве. Вместо этого свидетели приводили примеры антисоциального поведения».

В конце концов Эли отказался давать показания на суде. Иначе, не сомневаюсь, нам пришлось бы систематически останавливать его, показывая, кем он является на самом деле – злобным социопатом, садистом, который с готовностью отнял жизнь у другого человека просто от раздражения и оттого, что ему это нравилось.

К началу процесса Эли похудел и привел себя в порядок. Подобное явление я считаю весьма распространенным. Я даже часто шучу, что к тому времени, как дело передается в суд, и заинтересованные лица рассаживаются за столами, взглянув на стол защиты, трудно отличить обвиняемого от его адвоката. Для защиты очень важно без лишних слов намекнуть: «Ну, разве он похож на гнусного убийцу?».

Хотя в присутствии присяжных Эли не произнес ни слова, на протяжении всего процесса он сидел, поставив локти на подлокотники кресла, внимательно следя за происходящим в зале и постоянно передавая записки своим адвокатам. Он не производил впечатления напыщенного и самоуверенного человека и вместе с тем не казался жалким неудачником. Он выглядел как человек, который всерьез встревожен предъявленными ему обвинениями и судом.

В заключительной речи Бобби Картер сказал присяжным:

– Вы имели возможность наблюдать за этим человеком целых две недели, и в течение всего этого времени он контролировал свое поведение.

В завершение речи он произнес:

– Пришло время прекратить оправдывать его, пора заставить его поплатиться за свое поведение.

В своем выступлении Роберт Джонс старался убедить присяжных, что все случившееся – «поступок маньяка». Преступление настолько ужасно, что «совершить его мог только абсолютно ненормальный человек».

Я подтверждал, что Эли вполне соответствует общепринятому определению «психа», – справиться с сильной и крепкой женщиной, служащей в морской пехоте, увезти ее в уединенное место, истязать, а затем инсценировать преступление другого типа мог жестокий и эгоцентричный социопат, но не безумец. Судя по показаниям охранника, дежурившего в ту ночь у ворот базы, Эли, ударом лишив Сюзанну сознания, посадил ее на переднее сиденье рядом с собой и положил ее голову к себе на плечо – так, чтобы со стороны они выглядели влюбленными.

На протяжении всего процесса мое сердце разрывалось от сочувствия Джеку и Труди Коллинз. Они были без сил, выглядели изнуренными и потерянными. Я знал, что они видели снимки места преступления, и с трудом представлял себе, как они, родители, могли пережить это испытание. Выступление Джека на суде я расценил как подвиг.

Когда стало ясно, что Эли не собирается давать показания, я решил уехать обратно в Квонтико. Наутро я пригласил Коллинзов на завтрак, и мы долго беседовали. Несмотря на показания и продолжительные беседы с Хэнком Уильямсом и Бобби Картером, мотивы преступления для них до сих пор оставались непонятными: зачем незнакомый человек так поступил с их дочерью? Я пытался объяснить им, что, по-моему, произошло – точно так же, как команде Уильямса. Перед отъездом из Квонтико я зашел повидаться к Джиму Хорну – он когда-то в числе первых начал работать во вспомогательном следственном отделе и теперь наряду с Джимом Ризом стал в Бюро одним из лучших специалистов по стрессу, связанному с правоохранительной деятельностью. Я спросил его, чем можно помочь родителям жертвы в таком случае. Хорн очень чуткий, отзывчивый человек. Он объяснил: главное, что мне остается – слушать и сочувствовать, так и действовал по собственной интуиции Хэнк Уильяме. Джим предложил мне также рассказать супругам о том, что существуют организации родителей убитых детей и другие группы поддержки, и я передал эту информацию родителям Сюзанны. Супруги Коллинз понравились мне с самого начала, но я тогда и не подозревал, какими ценными и преданными помощниками и консультантами для семей, перенесших подобную трагедию, они вскоре станут. Они сделались для меня по-настоящему родственными душами. Именно благодаря им я взялся за эту работу.

Когда суд удалился на совещание, Джейн Эли подошла к Труди.

– Я сожалею о том, что произошло с вашей дочерью, – сказала она.

До сих пор она так и не признала, что ее сын виновен в преступлении, но это было уже какое-то подобие сочувствия.

– Буду откровенна: мне жаль и вас – как мать, и себя – тоже как мать. Ваш сын причинил двум матерям невыносимые страдания, – ответила Труди.

После шести часов обсуждения суд присяжных, состоящий из десяти женщин и двух мужчин, признал Седли Эли виновным в убийстве первой степени и похищении и изнасиловании несовершеннолетней с отягчающими обстоятельствами. После еще двух дополнительных часов совещания по приговору присяжные приговорили Эли к казни на электрическом стуле. Судья Эксли назначил исполнение приговора на 11 сентября.

Джек и Труди превозносят Хэнка Уильямса – как и я. Он – один из истинных героев нашей системы правосудия. А он придерживается очень высокого мнения о родителях Сюзанны. – Из всех семей жертв насилия, с какими я когда-либо встречался, они были самыми активными на процессе. И по-прежнему помогают нам, став лидерами движения за права жертв.

Никто из них тогда и не подозревал, что теперь, после приговора присяжных и завершения процесса, испытания только начинаются.

Энтузиазм Джека и Труди Коллинз

В октябре 1988 года у Джека разболелся зуб. Он отправился к дантисту, тот после осмотра заявил, что необходимо прочистить корневой канал. Джек согласился, и вскоре процедура была закончена.

Прежде чем отпустить пациента, дантист сказал:

– Потом вам будет больно, и поэтому я выпишу лекарство, которое вы примете, когда закончится действие новокаина.

Через несколько часов действие новокаина полностью закончилось, и боль усилилась. «Это была по-настоящему сильная, острая боль», – вспоминает Джек.

Труди заметила, как он страдает, и напомнила о прописанном доктором лекарстве.

– Я не буду его принимать, – объяснил Джек. – Я хочу в полной мере выстрадать эту боль – ради Сюзанны.

– О чем ты говоришь? – удивилась Труди. Джек объяснил:

– Какой бы сильной ни была эта боль – а я надеюсь, она усилится – я хочу попросить Господа добавить мне боли, а затем вернуться в ту ночь, когда Сюзанну били, мучили и убивали, и отнять у нее эту боль – чтобы хоть немного облегчить ее страдания.

– Джек, прошлого не вернешь, – сказала Труди.

– Это не так, – возразил Джек. – Для Бога нет времени, есть только вечность.

Труди не разделяла убежденности Джека, а для него потребность взять на себя боль Сюзанны стала постоянным выражением преданности дочери.

– Теперь, после смерти Сюзанны, все беды, которые ко мне приходят, – боль, усталость, раздражение, тревога, – все это я предлагаю в обмен на ее страдания. Я просил Бога облегчить последнюю агонию Сюзанны и ужас и взвалить ее страдания на меня, чтобы она поменьше мучилась.

Я спросил Джека, чем для него стали невыразимые страдания Сюзанны, причиненные Седли Эли.

– Сами по себе – ничем, – ответил он, и его глаза наполнились слезами. Даже теперь, одиннадцать лет спустя, говорить об этом было нелегко. – Ни в чем не виновная девушка погибла потому, что оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, когда этому чудовищу требовалось излить свою ярость. Но на другом уровне эти страдания имеют другое значение. Они сделали нас более заботливыми и отзывчивыми людьми. Кроме того, они подвигли нас на гражданские и политические действия – борьбу за справедливость для жертв преступлений и их родных. Эти страдания заставили нас помогать другим, кому прежде мы никогда бы не вздумали помогать.

Я заметил, что, на мой взгляд, они с самого начала были порядочными людьми.

– Мы старались быть такими, но совершенствоваться можно до бесконечности. Теперь каждый раз, когда мы слышим о людях, которым нужна помощь, мы стремимся оказать эту помощь. Однажды Стив спросил меня: «Как мог Господь допустить, чтобы с Сюзанной случился этот кошмар?». И Труди ответила ему: «В мире существует зло. Некоторые пытаются отрицать его, но зло существует, и об этом нельзя забывать. Мы должны противостоять ему при каждой возможности».

– Я действительно так считаю, – добавила Труди. – Если мы дадим злу волю хотя бы один раз, оно поглотит всех нас. Вскоре оно будет окружать нас со всех сторон, мы утонем в нем и настолько привыкнем, что даже перестанем замечать.

Как сказал Стивен, «невозможно найти более дружную семейную пару, чем мои родители». Они твердо решили держаться вместе, быть одной семьей.

– Если мы расстанемся, – объяснила Труди, – то победа Седли Эли станет более полной. Мы не хотим позволить злу победить. Не знаю, победим мы или проиграем, но мы намерены бороться до конца.

Подобно большинству людей, переживших страшную потерю, Джек и Труди постигали все значение смерти Сюзанны постепенно.

Труди объясняет:

– Первой моей реакцией была мысль: Господи, я молилась, чтобы ты позаботился о ней. Как же Ты мог нас подвести? Но затем я поняла: Бог тут ни при чем.

Люди говорили нам: «Какой ужас! Такая трагедия не могла произойти беспричинно». Я отвечала: «Никакой причины нет. Есть просто злодей, который хотел совершить злодеяние».

Ее следующей реакцией стала полная беспомощность. Труди постоянно изнывала от тревоги. Втайне она поверяла свои мысли бумаге, пользуясь блокнотом стенографистки: «Что будет, если со Стивом что-нибудь случится, или он покинет нас, если Джек заболеет, если я заболею – смертельно, – кто сумеет справиться с этой бедой? За что нам такие муки? Неужели мы были слишком беспечными, бездеятельными? Или же мы просто избраны разделить с Иисусом его крест и страдать? Как мне стыдно за этот вопрос! В конце концов, до сих пор все шло прекрасно, правда?

Но не ошиблась ли я? Получили ли мы свою долю тягот? Возможно, этой доли оказалось недостаточно. Почему мы не задумались об этом раньше? Почему забыли о будущем? Почему мы довольствовались отставкой и пенсией? Неужели праздность приемлема и терпима после такого ужаса? Задумывались ли мы когда-нибудь о таком кошмаре? Что стало с нами? Что может быть хуже, чем потерять единственную дочь, лишиться единственного сына? Господи, если ты не хочешь, чтобы у нас были дети, зачем ты дал их нам?». Она стала оберегать всех, кто окружал ее. Одна из лучших подруг Сюзанны все еще жила по соседству и часто одна занималась бегом, когда наступала темнота.

Узнав об этом, Труди сказала: «Пожалуйста, пообещай мне больше так не делать – даже рядом с домом. Это ни к чему, просто ни к чему. Занимайся утром или вместе с кем-нибудь».

В конце концов, по словам Труди, осознание страданий и смерти Сюзанны достигло финала – смирения. И тем не менее, Труди и Джек понимали: для них важнее всего «пройти весь путь» вместе с Сюзанной, а до тех пор, как сказала Труди, «наша задача не выполнена». Им хотелось увидеть, как убийца их дочери оплатит тот счет, который ему предъявили жители Теннесси.

Джек и Труди – набожные и не мстительные люди: они говорят, что не испытывают ненависти к Седли Эли, что он недостоин таких человеческих эмоций. Хотя лично я считаю, что отмщение в рамках закона может иметь полезную и нравственно возвышающую силу, Джек и Труди передоверили мщение властям. Они преследовали одну простую и чистую цель: увидеть, как свершится правосудие ради их любимой дочери.

Подобно многим, если не большинству людей, которые участвовали в расследовании или лично, своими глазами, видели последствия насильственного убийства, супруги Коллинз высказывались в пользу казни. А ведь если бы существовало пожизненное заключение без возможности досрочного освобождения, общество могло быть по крайней мере уверено, что такие звери как Эли больше никогда не вмешаются в их жизнь и не разрушат ее.

– Да, только в том случае, если освобождение будет абсолютно невозможно, не появится даже надежды на освобождение, мы бы не желали казни, – подтверждает Труди. – Но нам известно: в этой стране надеяться на такое смешно.

– Так называемые законы о заключении без права освобождения можно изменить в любой момент, – добавляет Джек, – либо по решению суда, либо с помощью законодательных мер во время прихода к власти новой группы политиков. Кроме того, у губернатора есть право отменять или смягчать приговор. И потому, даже услышав смертный приговор, мы с ужасом ждали, что его отменят – так долго все это тянулось. В любом случае характер преступления требовал более сурового наказания, чем пожизненное заключение без права освобождения.

С тех пор как состоялся суд и был вынесен вердикт, Джек и Труди одновременно и непрестанно вели две битвы: битву, чтобы сохранить свою жизнь и память о Сюзанне, и битву с целью добиться свершения правосудия для жертв насильственных преступлений и их семей. В этом супруги Коллинз были не одиноки: много других людей вели такие сражения, их армия постоянно набирала силу и численность. Они являются представителями тех людей, которые, по словам Джека, начинают выражать сомнения: «Если общество несерьезно относится к суровому и эффективному наказанию за самые тяжкие из преступлений, тогда чего же мы ждем от граждан? Как можно ожидать появления общества с каким-либо кодексом разумных моральных правил и норм об отношении людей друг к другу, если преступление не карается быстро и эффективно?».

Они начали делиться советами с другими семьями жертв преступлений и стали активистами. Смысл их разговоров с семьями жертв был прост: вам уже никогда не стать прежними, не обрести целостность, но вы сможете преодолеть это испытание, сможете идти вперед, ваша жизнь еще не утратила ценность, вы можете сохранить память о близких.

– В основном мы рассказывали им о своем опыте, – объясняет Джек. – Мы говорили: «Мы справились с горем, а ведь мы обычные люди. Вы тоже с ним справитесь».

– В действительности мы не знали волшебных слов. Мы просто проявляли сочувствие, и люди видели, что мы их понимаем. Достаточно только обнять человека, просто произнести: «Мне так жаль!», обнять его и заглянуть в глаза. Не бойтесь, если при этом польются слезы. Мы слишком многое узнали о себе и о горе – с тех пор, как оно постигло нас.

Второй совет, который они давали, заключался в том, что в горе надо объединиться. Семьи, пережившие опустошающую потерю, могут либо сплотиться, либо распасться. Важно помнить об этом. Скорбь зачастую была ошеломляющей.

– Бывали дни, когда я чувствовала себя совершенно опустошенной и не знала, справлюсь ли со своей тоской, – вспоминает Труди, – но Джек помогал мне прийти в себя. И с ним такое случалось, тогда я помогала ему.

Джек добавляет:

– Если бы не Труди, пожалуй, со мной было бы все кончено. Как бы много ни значила для меня вера, ее было недостаточно, чтобы помочь мне. Нам пришлось вдвоем противостоять беде, иначе мы бы не справились.

По-прежнему живя в Спрингфилде, Джек и Труди регулярно участвовали в работе группы поддержки выживших членов семей жертв убийства. Они с нетерпением ждали собраний, проводившихся раз в две недели, где они могли встретиться с другими людьми, перенесшими такую же потерю, поделиться своим горем, советами, как справляться с ним, и методами выживания. Два координатора группы – Кэррол Эллис и Сандра Уитт – стали неоценимыми и надежными друзьями для всех членов группы и истинными героями для Труди и Джека.

Главным из мероприятий группы были проводившиеся раз в месяц сеансы «заботы и сострадания». Слезы и смех, вызванные доверием и пониманием, возникали одновременно. Вдобавок члены группы часто оказывали друг другу непосредственную поддержку, посещая бесконечную вереницу заседаний и процессов, связанных с обвинением убийц их близких. Члены группы также встречались с представителями правоохранительных органов, судьями, прокурорами, адвокатами, персоналом исправительных учреждений, сотрудниками службы пробации и агентами ФБР, чтобы передать им какие-то просьбы от семей жертв. В дальнейшем группа расширила сферу деятельности. Члены группы стали добиваться возможности выступлений перед законодательными комитетами. Телеканалы начали освещать некоторые из собраний и мероприятий.

Сейчас по всей стране существует множество подобных групп, отличающихся друг от друга по числу участников и программам. По своему опыту и после частых путешествий Труди и Джек уверены, что их старая группа округа Фэйрфакс – одна из лучших в стране, способная послужить образцом для недавно созданных групп или же для тех, которым нужны советы по содержанию программы и ее осуществлению.

Читатели, заинтересованные в получении более подробной информации, могут обратиться по адресу: Fairfax Peer Survivors Group (FPSG), Victim Witness Unit, Fairfax County Police Department, 10600 Page Avenue, Fairfax, Virginia, 22030.

Супруги Коллинз стали адвокатами для людей, подобных им самим, начали появляться в теле– и радиопрограммах, обычно вместе, объясняя всем, кто слушал их: «Вы понимаете, что мы теряем в этой стране? Понимаете, что мы теряем достойных людей, таких как Сюзанна, которые могли бы стать нашим спасением в будущем? Неужели нам, обществу, до этого нет дела?».

– Все мы видим, что происходит, – говорил Джек. – Худшее из преступлений, которое может представить себе кто-нибудь из нас, – насильственное, жестокое убийство. Однако это случается постоянно. И поскольку сегодня мы великодушно обходимся с преступниками, поскольку система уголовного правосудия никуда не годится, мы открытым текстом заявляем: самое худшее, что происходит в нашем обществе, может быть прощено либо ограждено от сурового наказания. Вот почему мы видим, как парни выбрасывают друг друга из окон в Чикаго или убивают за кожаную куртку в Нью-Йорке. Убийство перестало быть серьезной провинностью. Когда же мы начнем оценивать его как подобает?

Джек потратил немало душевных сил, размышляя об этом, и теперь высказывает свои мысли, которые готовы поддержать многие из нас, сотрудников органов правоохранения.

– Похоже, в настоящее время людей возмущают только «преступления против общества» – угроза окружающей среде, расизм, политическая некорректность, несправедливое отношение к бедным и бездомным. Все это обобщенные преступления, в которых не виноват конкретный человек. Понятие об индивидуальной провинности исчезло, забыто правило: «Я отвечаю за свои поступки, я несу ответственность перед кем-либо». Ничего подобного не осталось – ни личной ответственности, ни необходимости самому отчитываться за содеянное. Мы оказались в ситуации, когда преступники и их адвокаты могут заявить: «А чего еще вы ожидали в таком обществе? Как, по-вашему, должен был поступить преступник?».

– Так что же такое общество? Общество – это люди, конкретные личности, которые должны отвечать за себя.

С того дня, как Седли Эли было предъявлено обвинение, единственное, к чему они стремились, было завершение процесса – эти слова не раз можно услышать от жертв насильственных преступлений и их близких. Пока процесс не завершен, пока подают апелляции, а исполнение приговора откладывается, пока выжившим приходится вновь переживать весь ужас на каждом заседании, появлении в суде, слушании Комитета по досрочному освобождению, страдания близких и выживших жертв не прекращаются.

На протяжении всего процесса супруги Коллинз замечали: в то время, как к каждому слову подсудимого внимательно прислушиваются, жертва преступления – обычно жертвы, поскольку в каждом преступлении их бывает несколько, – в буквальном смысле слова сбрасывается со счетов системы правосудия. Труди заметила в записной книжке: «Как могут люди проявлять жалость к нему после того, как они слышали про его ярость, узнали, как он обошелся с прелестной юной девушкой – притом безо всякой причины? Как может общество прощать такое, снисходительно относиться к подобным поступкам? Люди должны знать: преступник не заслуживает снисхождения».

В Теннесси, когда подсудимый вроде Седли Эли признается виновным и приговаривается к смерти, существует автоматическая подача апелляции в Верховный суд Теннесси. Средний уровень, апелляционный суд, пропускается. Этот процесс занял больше двенадцати месяцев, длился до октября 1988 года, поскольку требовалось подготовить протокол суда и устный текст апелляции. К тому времени у Эли появились новые адвокаты – Арт Куинн и Тим Холтон. В августе 1989 года, через два с половиной года после суда и через четыре года после убийства Сюзанны, Верховный суд Теннесси единодушно признал Седли Эли виновным и утвердил приговор.

Затем Куинн и Холтон подали стандартную апелляцию в Верховный суд США. В январе 1990 года требование о направлении обвинительного акта в Верховный суд было отклонено – следовательно, суд не увидел в деле ничего, указывающего на допущенную ошибку. Судьи Уильям Бреннан и Тергуд Маршалл – оба давние противники смертной казни – согласились с мнением Верховного суда. Но, как оказалось, при всех намерениях и целях волокита в системе правосудия давала себя знать. Казнь была назначена на 2 мая 1990 года.

Коллинзы тогда считали, что эта часть испытаний вскоре окончится, и, по крайней мере, придя на могилу Сюзанны, они смогут сообщить ей, что правосудие свершилось. Но они ошиблись. В сущности, Джек предсказывал такую возможность еще два года назад. В 1988 году он прочел речь судьи Верховного суда США Уильяма X. Ренквиста об отсрочках и повторах апелляционных процессов категории «хабеас корпус» в случаях со смертным приговором. Когда Джек понял, о чем идет речь, он решил, что эта проблема может возникнуть и в их деле. Концепция «хабеас корпус» лежит в основе англо-американских представлений о законе и правосудии и восходит еще к XIV веку. Буквально это латинское выражение переводится как «у тебя есть тело» и применяется, когда заключенного представляют суду в определенном месте и в определенное время с целью выяснения правомерности его содержания под стражей. Это требование считалось основным оружием и защитой против незаконных арестов и заключения по ложным обвинениям, против приговоров без суда и неправомочного осуждения. В сущности, это требование дает возможность каждому человеку, который содержится под арестом, подавать прошение о рассмотрении законности этого ареста.

В 1969 году, когда излагалось мнение Верховного суда в деле «Гаррис против Нельсона», судья Эйб Фортас писал: ««Хабеас корпус» – основной инструмент для обеспечения человеку свободы против неправомерных и незаконных действий государства. Его определяющая роль признана Конституцией, в которой говорится: «Привилегия „хабеас корпус" не может быть отменена…». Охват и гибкость этого требования, его способность отвечать всем видам незаконных арестов, его способность идти напролом сквозь лабиринты форм и процедур, всегда подчеркивались и ревностно охранялись судами и законодателями. Сама сущность этой привилегии требует, чтобы ее применяли с инициативой и гибкостью, жизненно важными для того, чтобы все «неудачные плоды» правосудия в пределах досягаемости были выявлены и исправлены. Никто из моих знакомых и не отрицает, что все это правильно, справедливо, как и должно быть. Но эту привилегию следует рассматривать в верном контексте. Требование «хабеас корпус», происходящее из англосаксонского общего права и узаконенное в нашей Конституции, относится к незаконному аресту человека либо исполнительными властями, такими как президент, губернатор или главный прокурор, или же судом, не имеющим подобных полномочий. Эта привилегия не предназначена для лиц, которым законный приговор вынесен имеющим такое право судом.

Но в 1867 году Конгресс провел статут, по которому это федеральное требование становилось доступным для заключенных штата, уже приговоренных судом. Согласно этому новому закону, заключенный может сослаться на то, что его держат под стражей в нарушение Конституции, федерального закона или соглашения. Этот федеральный статут предусматривает дополнительное рассмотрение федеральным судом процесса, проведенного судом штата. Он не предусматривает это требование как способ заново рассмотреть факты, уже известные суду штата. Федеральный процесс предназначен, чтобы избежать таких проблем как неправильное ведение процесса, недостаток равной защиты по закону, предубежденность судьи и так далее.

Именно о нарушении этого последнего требования, проистекающего из федерального статута 1867 года, писал судья Ренквист, особенно в связи со смертными приговорами. С его точки зрения, как и с точки зрения многих наблюдателей, федеральный апелляционный процесс тянется слишком долго, допускает слишком много повторов и прошений. В результате утрачивается надежность федерального апелляционного процесса, а решения судов перестают носить окончательный характер. Следует упомянуть еще один дополнительный элемент. На уровне суда штата также существует механизм апелляций, подобный федеральному «хабеас корпус». В сущности, хотя этот процесс называется «прошение об освобождении после приговора», его часто называют ««хабеас корпус» штата». Это означает, что в случае процессов, завершившихся вынесением смертного приговора, как процесс Седли Эли, после того как высший суд штата подтвердил вердикт и приговор суда первой инстанции, приговоренный убийца может подать прошение об отмене обвинения или приговора на том основании, что в ведении процесса имелись существенные ошибки. Если суд первой инстанции отклонил прошение, тогда это решение тоже можно обжаловать в высшем суде штата, и так далее, до бесконечности – благодаря этому механизму «боковой атаки».

В июне 1988 года судья Ренквист назначил особый комитет по федеральным «хабеас корпус» в случае вынесения смертных приговоров. Этот комитет, возглавляемый бывшим судьей Верховного суда США Льюисом Ф. Пауэллом-младшим, подготовил отчет к августу 1989 года, предлагая ряд законоположений, чтобы устранить недостатки этой системы. В отчете комитет Пауэлла отмечал, что для 116 казней, которые произошли в США с 1976 года, средняя продолжительность апелляционного процесса составила восемь лет и два месяца, а некоторые тянулись гораздо дольше. Большую часть этого времени занимал не сам процесс или обычные апелляции, а именно процедуры по федеральному «хабеас корпус».

До 1953 года таких задержек не наблюдалось. Но в деле «Браун против Аллена» Верховный суд впервые постановил, что федеральные суды в процедурах «хабеас корпус» имеют право рассматривать заново – с самого начала – те вопросы федерального закона, по которым уже было принято решение судами штатов во время тщательного судебного разбирательства. Этот случай открыл ворота для потока новых прошений, которые наводнили федеральные суды. В сочетании с попустительством со стороны многих федеральных судов в принятии прошений о пересмотре явно надуманных, повторных или незначительных вопросов и системой, в которой не хватает ни времени для подготовки дела, ни времени для решения суда, мы получили процесс, связанный с многочисленными отсрочками и нарушениями.

Адвокаты подсудимого и противники смертной казни скажут, что повторные расследования «хабеас корпус» необходимы, чтобы убедиться, что каждый процесс был проведен правильно, что в нем не были допущены случайно или умышленно какие-либо ошибки. Критики заявят, что Конституция гарантирует каждому из нас право на установленный порядок судебного процесса, и если какая-нибудь ошибка и упущение не оказали существенного влияния на решение присяжных, тогда этот процесс – просто тактика задержки, чтобы выиграть подсудимому несколько дополнительных лет жизни, которые он отнял у своей жертвы. Однако подобные проволочки продлевают страдания и боль членов семьи и близких жертвы, препятствуют завершению скорби.

За месяц до казни Эли его адвокаты подали прошение об отмене приговора, требуя дополнительного расследования ввиду явных упущений первых адвокатов подсудимого. Кстати, Хэнк Уильяме считал своих противников чрезвычайно компетентными юристами, хватающимися за каждую возможность и преимущество для своего клиента.

– Джонс и Томпсон – лучшая в округе Шелби команда защиты преступников, которым грозит смертный приговор, – утверждает он. – Оба они – очень умные, деятельные и опытные адвокаты.

Тот факт, что присяжные не купились на их доводы, не имел ничего общего с компетентностью адвокатов.

Когда судья У. Фред Эксли решил, что для удовлетворения прошения Эли нет серьезных оснований, наступил сентябрь 1991 года. Прошло еще полтора года. Однако Уильяме не винит судью – в сущности, он с величайшим уважением отзывается об Эксли. Судья предоставил Седли Эли все мыслимые возможности, так что приговор нельзя было отменить ввиду какого-нибудь упущения. Но Джек понимал: используя доступный по федеральным статутам и статутам штата «хабеас корпус», адвокаты Эли смогут откладывать приведение приговора в исполнение буквально до бесконечности. Скорее Эли умрет от старости, чем на электрическом стуле.

Как считает Хэнк Уильяме, дело Сюзанны Коллинз – классический пример отсутствия правосудия. Суд присяжных за несколько часов принял требующееся от них решение. А системе правосудия понадобилось десять лет, чтобы разобраться в деле.

– Процесс превратился в нелепую игру. Буду откровенен с вами: это сущий кошмар.

Чем дольше Джек наблюдал за ситуацией, чем больше отслеживал апелляции Седли Эли, тем больше убеждался: суть проблемы – в необходимости реформы «хабеас корпус». В стремлении отомстить за дочь Джек столкнулся с главным философским и практическим вопросом: есть ли у жертв и их близких какие-нибудь права в системе уголовного правосудия? Большей частью структура системы – которую она должна иметь в обществе, подобном нашему, – направлена на защиту прав подсудимого.

Тогда встает вопрос: имеют ли право те, кто пострадал от преступления, на какое-либо облегчение своих страданий благодаря той же системе? Или другой: неужели права подсудимых и их жертв настолько противоположны друг другу, что их нельзя соблюсти одновременно?

Впервые со времен учебы в школе права Джек зачастил в юридические библиотеки. Он начал изучать историю «хабеас корпус», его развитие. Затем отправился на Капитолийский холм, в библиотеку комитетов Конгресса, и прочитал протоколы всех слушаний после вынесения приговора, которые только смог найти.

– Мне хотелось понять, кто участвовал в этих процедурах, и какие показания давали эти люди. Возможно, я плохой исследователь, но я не нашел ни единого упоминания о жертвах или их представителях, которые бы давали показания в законодательном собрании или в Сенате о необходимости реформы «хабеас корпус». Выступали всегда судьи, юристы, эксперты, академики, адвокаты, политики – но только не жертвы. А мне казалось, что по этому вопросу необходимо выслушать мнение жертв.

Весной 1990 года состоялся ряд заседаний законодательного собрания. Джек предложил свою помощь в качестве свидетеля, но ему ответили, что не могут понять, зачем нужны представители жертв на заседании, посвященном реформе «хабеас корпус». Однако Джек продолжал звонить, посещать Сенат и законодательное собрание и собирать сведения. Действия Джека привлекли внимание Шери Нолан, заместителя директора службы связей Министерства юстиции. Поэтому, когда Филлис Каллос, президент известной некоммерческой организации, борющейся за права жертв преступлений «Граждане за закон и порядок» (ГЗП) из Окленда, Калифорния, обратилась в местное отделение Министерства юстиции с вопросом о том, как донести до министерства мнение о необходимости реформы «хабеас корпус», Нолан порекомендовал связаться с Джеком и Труди. Так началась история, благодаря которой супруги Коллинз вошли в число самых выдающихся, настойчивых и компетентных адвокатов жертв преступления в стране. Джек и Труди быстро стали директорами восточного филиала ГЗП. Они сумели объединить более двадцати организаций, отстаивающих права жертв, представляющих свыше 50 тысяч членов, упорно стремящихся придать движению достаточно веса, чтобы повлиять на законодательство.

Фрэнк Кэррингтон стал во многих отношениях отцом движения за права жертв в США. Бывший морской пехотинец, работавший в правоохранительных органах, а затем ставший прокурором, Кэррингтон написал несколько книг по этому вопросу и возглавлял или работал буквально во всех органах или комиссиях, связанных с правами жертв. Он был членом комитета учредителей Национальной организации помощи жертвам, председателем Комитета помощи жертвам преступлений при Американской ассоциации адвокатов, членом комиссии президента, созданной в 1982 году в поддержку жертв преступлений. Кэррингтон не был жертвой преступления или членом семьи жертвы. Он просто видел воздействие преступлений на семьи, видел серьезные нарушения системы уголовного правосудия и решил принять меры. Он тщательно и систематически исследовал факты и вопросы, чтобы добиваться завершения подачи прошений по «хабеас корпус» и защищать жертвы от несправедливого отношения. Он пришел к заключению, которое считает неотвратимым:

– Ни один человек в здравом уме не станет всерьез утверждать, что, недопустимые иным способом, последствия нарушения закона о «хабеас корпус» могут быть оправданы, поскольку они приводят к «осуществлению правосудия», а именно освобождению несправедливо осужденных подсудимых. В основном мы имеем дело с ситуацией, в которой жертвы или те, кто пережил страшное, насильственное, гнусное преступление, буквально держатся за ожидание правосудия или по крайней мере надеются на него. Кэррингтон ознакомился с делом Коллинзов вскоре после того, как Джек и Труди присоединились к ГЗП, и это дело произвело на него глубокое впечатление. Он настоял, чтобы Джек опубликовал историю Сюзанны и взгляд на систему уголовного правосудия глазами жертвы. Кроме того, он также уговорил Комитет поддержки жертв преступлений при Министерстве юстиции опубликовать и распространить эту историю.

Вдохновленный заботой и участием Фрэнка, Джек выпустил буклет в сотрудничестве с Ли Ченселлор, исполнительным директором фонда юридических реформ. На первой странице красовалась цветная фотография Сюзанны в форме ВМС, далее шло описание того, что с ней случилось, и история процесса – после того, как Верховный суд Теннесси отверг апелляцию Эли. В буклете приводились подробности нарушения закона о «хабеас корпус», в том числе комментарии экспертов по этому вопросу. Буклет распространяли повсюду. Десятки тысяч экземпляров читали по всей территории США. Я узнал об этом, когда Джек приехал в Квонтико побеседовать с представителями ФБР и Национальной академии. Я сам держал стопку буклетов на своем столе в Квонтико, предлагая их посетителям.

Примерно одновременно с выходом в свет этого буклета, в начале марта 1991 года, генеральный прокурор Ричард Торнберг провел в Вашингтоне конференцию, известную под названием «саммита о преступлениях». На этом трехдневном собрании, проведенном в отделе «Шератон-Парк» с участием экспертов и заинтересованных лиц со всей страны, выступили сотрудники правоохранительных органов, конгрессмены, прокуроры, мэры, представители центров помощи жертвам насилия и других организаций и более десятка жертв преступлений и членов их семей. В числе приглашенных были и Джек и Труди Коллинз. Президент Джордж Буш посетил конференцию и сделал личное заявление, а Сандра Дэй О'Коннор из Верховного суда обратилась к собравшимся с речью, сообщив, что, по ее мнению, нынешние процедуры «хабеас корпус» представляют собой замкнутый круг апелляций, движение по которому начинается после того, как обычные меры приняты, и срок подачи нормальных апелляций истек.

В конце конференции, на заседании, которое возглавил Торнберг, каждая группа получила возможность сделать заявление о своих целях и оценить нынешнее положение дел. Джека попросили выступить от имени жертв. Суть его выступления заключалась в следующем: почти все до единого жертвы преступления соглашаются с тем, что после самого преступления наиболее мучительной ношей для них становится незавершенность судебного процесса.

– Пока мы не узнаем, что наказание тех, кто жестоко обошелся с нами или с нашими близкими, завершилось, мы не в состоянии снова вернуться к жизни.

Два месяца спустя, 7 мая 1991 года, Джек впервые предстал перед Конгрессом на заседании по реформе «хабеас корпус», вызванный сенатским юридическим комитетом, возглавляемым Джозефам Биденом из Делавэра.

– Мне хотелось завладеть их вниманием, не просто сказать: «Ваши законодательные предложения ужасны», а заставить их понять, что значит быть жертвой. Потому я начал с рассказа о том, что случилось с Сюзанной, сравнил ее страдания в ночь смерти со сравнительно небольшим неудобством, которое испытал ее жестокий убийца, которому, благодаря нарушению «хабеас корпус», позволили жить несколько лет после того, как присяжные вынесли ему смертный приговор. В сущности, я сказал: «Позвольте рассказать вам о чудовище, которое избежало смерти». В сильных выражениях я описал зверства преступника и мучения Сюзанны.

Стивен присутствовал на заседании вместе с Труди, вся галерея была заполнена желающими послушать судью из федерального апелляционного суда, президента Американской ассоциации адвокатов, генерального прокурора Калифорнии, бывшего прокурора Теннесси и многих других. До начала заседания сенаторы Стром Термонд и Оррин Хэтч подошли поздороваться с Коллинзом, что Джек счел трогательным и многозначительным знаком, первым ощутимым свидетельством заинтересованности со стороны членов законодательного собрания. К ним присоединился Манус Куни, член юридического комитета, решительно отстаивавший дело Джека в качестве представителя профессионального персонала комитета. Главная мысль, которую хотел донести до слушателей Джек, заключалась в следующем: судебный процесс после вынесения приговора, особенно «хабеас корпус» как вопрос, надо связывать с правами жертвы.

– Ошибки нет, – утверждал он. – «Хабеас корпус» – такой же вопрос о правах и реабилитации жертвы, как вопрос юриспруденции или федерализма.

Он открыл душу, говоря:

– Я – бывший служащий госдепартамента. Во время работы за рубежом я и моя семья активно пропагандировали достоинства нашего демократического образа жизни и его социальные институты, в том числе и систему уголовного правосудия. Господин председатель и члены комитета, сегодня я бы не смог этого сделать и не сделал бы. Когда я вернулся домой и мою дочь убили, система уголовного правосудия нашего народа показала мне и моей семье свое истинное лицо. Да, это правосудие – но предназначенное во многом для убийцы, с ее задержками, волокитой, пересмотрами, отсрочками, проверками, слушаниями, обследованиями, апелляциями и прошениями. А для нас, жертв, она означает пренебрежение, неуверенность, ожидание, раздражение, снова ожидание, несправедливость и растущее чувство отчаяния.

После этого заседания Джек почувствовал, что правила игры наконец-то начинают меняться. Впервые была выслушана точка зрения жертв на «хабеас корпус». Джек придал этому вопросу человеческое и личное значение, доступное для понимания обычного гражданина, а не только искушенного правоведа.

– Мы дали понять, что впредь жертвы не собираются молчать.

Они продолжали строить национальную коалицию жертв. Поддерживали контакты с маленькими и средними группами по всей стране и знакомились с их руководителями. Они просили людей, самих ставших жертвами, выступить в Конгрессе и публично увязать свой личный опыт с системой уголовного правосудия. Сенаторы и конгрессмены наконец начали выслушивать многочисленные жертвы по вопросу, который прежде считался входящим только в компетенцию экспертов.

За годы отставки, когда большинство людей привыкают к покою и расслабляются, Джек приобрел воинственность. Вместе с Труди они выступали по телевидению либо распространяли свои взгляды с помощью других людей. Они участвовали в шоу Мори Повиш вместе с супругами из Канзаса, дочь которых была зверски изнасилована и убита. Продюсер посоветовал им пригласить психиатра или психолога, который объяснил бы поведение убийц и насильников.

У Джека нашелся такой знакомый. Он порекомендовал выдающегося вашингтонского психолога, доктора Стэнтона Сеймнау, автора такой известной работы как «Криминальное сознание изнутри», который вместе с покойным психиатром доктором Сэмюэлом Йохельсоном провел первое исследование криминального поведения в больнице св. Елизаветы. Наряду с доктором Парком Дитцем из Калифорнии, Сеймнау считается одним из немногих профессионалов в сфере психического здоровья, который по-настоящему понимает криминальную личность и придерживается насчет нее той же точки зрения, с которой мы изучаем ее в Квонтико. Как и следовало ожидать, многие психиатры и психологи, не проделавшие таких исследований, как эти двое, не разделяют их взглядов и отношения к криминальному поведению.

В ходе программы супруги Коллинз и вторая пара рассказали свои истории. Каждый, кто в состоянии совершить нечто подобное, должен быть больным, безумным, невменяемым – разве нет? Нет. Если вам угодно, называйте этого человека больным, объяснил Сеймнау, но он отнюдь не «невменяемый» – потому что он в пределах рассудка верен своим идеям и ценностям. Преступник такого типа отличается от остальных людей характером и мышлением. Нам трудно понять, что кому-то из людей хочется совершить такое ужасное злодеяние, но, тем не менее, это так. В результате деятельности в защиту жертв и впечатляющего выступления на национальном саммите генеральный прокурор Уильям Барр (преемник Дика Торнберга) пригласил Джека стать сотрудником Министерства юстиции, особым ассистентом директора Комитета по защите жертв преступлений. Эту работу Джек начал в декабре 1991 года и выполнял два года. В его обязанности входило быть официальным правительственным адвокатом жертв преступлений и их семей. Он разбирал запросы от жертв и организаций, защищающих их, давал консультации по законодательным инициативам, готовил публикации о деятельности комитета и в общем пытался придать человеческое лицо бюрократии и официальным процедурам.

Часть этой работы составляли поездки по всей стране, выступления о Фонде жертв преступлений, созданном по указу 1984 года о жертвах преступлений, который требовал, чтобы имущество преступников передавалось в особый фонд с целью выплаты непосредственных компенсаций как жертвам, так и различным службам поддержки. В их число входили службы терапии и консультаций, женские приюты, центры по преодолению кризиса после изнасилования, поездки на судебные процессы, оплата работы нянь на время этих заседаний – словом, все, что могло помочь жертвам, соприкоснувшимся с системой.

Тем временем Джек продолжал выступать перед комитетами Конгресса, а дополнительное расследование апелляций Седли Эли продолжалось. Хэнк Уильяме говорил: «Джек поставил перед собой задачу держать Конгресс в курсе этого дела».

Что поддерживало в нем силы? Что заставляло Джека и Труди сосредоточиться на реформах всей системы, каких бы затрат это ни требовало? Они говорят, что просто хотели видеть, как свершится правосудие, что они не могли успокоиться, пока не пройдут последнюю милю пути вместе с Сюзанной. Стивен рассказывает:

– Им казалось, что Сюзанна следит за каждым их шагом, и, по-моему, они хотели дать ей понять, что даже после смерти она много значит для них. Чем больше они могли бороться за нее и за таких, как она, тем больше любви они могли проявить к ней. Сюзанна погибла, так и не став зрелой женщиной, и родителям не представилось случая увидеть ее взрослой. Так они пытались справиться с незаконченным делом. На всем протяжении процесса подачи апелляций и дополнительного пересмотра дела обвинители Эли стояли на своем. Он вновь подал прошение, на этот раз пытаясь обжаловать решение суда низшей инстанции отказать ему в прошении о смягчении приговора, и прошение было отправлено в государственный суд по уголовным апелляциям. Его заслушал комитет из трех судей в Джексоне, Теннесси, в октябре 1992 года.

Как бывало каждый раз в сложные моменты процесса, Джек и Труди отправились дать устные показания. Теперь адвокаты Эли заявляли не только о некомпетентности первой команды защитников, но и о том, что судья должен был получить отвод, поскольку, помимо прочих упущений, он выказал предубеждение к подсудимому в речи, произнесенной перед группой гражданских лиц. Этими словами, которые, к сожалению, можно было истолковать двояко, оказалось высказывание о том, что проблему переполненности некоторых тюрем можно решить, если «просто казнить заключенных, которым уже вынесен смертный приговор».

Судейскую комиссию возглавляла судья Пенни Уайт, обладающая талантом красноречия женщина лет сорока с впечатляющими рекомендациями. Но с самого начала Джек почувствовал, что с судьей Уайт им не повезло.

– С первых же минут по ее жестам, взглядам, манере говорить – словом, по всему – нам стало ясно, что она поддерживает защиту. Разница в ее отношении к защитникам и обвинителям бросалась в глаза. Защите доставались улыбки, а обвинителям – замечания вскользь и почти ухмылки, обращенные к одному из судей. Она дала обвинителям сравнительно немного времени для выступлений, но защиту выслушала внимательно и постоянно поощряла.

Уголовному апелляционному суду понадобилось время с октября 1992 по апрель 1994 года, чтобы принять решение, в котором, в сущности, говорилось, что судья обязан был попросить отвод, – значит, предстоял новый суд низшей инстанции с новым судьей. Этот процесс длился с апреля 1994 по август 1995 года. В числе прочих доводов в заявлении о неэффективной защите адвокаты упомянули и тот, что психическое состояние Эли обследовало недостаточное количество экспертов-медиков, хотя после первой апелляции Верховный суд штата не усмотрел по этому вопросу никаких нарушений – в сущности, начало процесса трижды откладывали именно по причине медицинских обследований.

– На самом деле, – замечает Хэнк Уильяме, – защита приглашала других врачей, чтобы проверить, что мог упустить Роберт Джонс. Иными словами, Джонса обвиняли в некомпетентности – за то, что он согласился с мнением целого отряда экспертов-медиков.

Кстати, за все годы, прошедшие после процесса, ни Хэнк Уильяме, ни я не получили ни единой крупицы свидетельств тому, что Билли или Смерть вновь завладевали сознанием Седли Эли. Мы так и не увидели со стороны Эли ни малейших проявлений скорби или раскаяния. Защита продолжала хвататься за каждую соломинку.

Тем временем Джек почувствовал, что его силы иссякают. Ему не хотелось прекращать борьбу на общенациональном уровне, но он понял, что, если он не отступит и не передаст свои полномочия на время кому-нибудь другому, потеряет гораздо больше. Он изнывал от усталости и депрессии, страдал одышкой, высоким давлением и повышенным содержанием холестерина в крови.

Труди говорила ему:

– Ты вымотался, и я тоже. Нам надо уехать из Колумбии, иначе мы умрем здесь.

Они посоветовались с друзьями, осмотрелись и в конце концов остановили выбор на старом и почтенном Уилмингтоне, Северная Каролина. Они перебрались туда летом 1994 года. Расположенный возле реки Кейп-Фир на расстоянии менее десяти миль от живописных пляжей Атлантики, он был значительно удален от привычного Коллинзам Нью-Йорка, но вполне их устраивал.

Обосновавшись в одноэтажном доме, окруженные сувенирами из прошлых путешествий по миру и многочисленными фотографиями Стивена и Сюзанны, супруги попытались успокоиться и привести свою жизнь в порядок.

31 августа 1995 года новый судья, Л. Т. Лафферти, назначенный ввиду решения Пенни Уайт, принятого в 1994 году, постановил, что основания для признания защиты неэффективной отсутствуют. Вдобавок во время рассмотрения прошения Эли он выслушал показания опытных экспертов о дополнительном медицинском обследовании. К тому времени после смерти Сюзанны Коллинз прошло более десяти лет.

Спустя месяц дело, которое уже было, по сути, завершено, передали в Верховный суд Теннесси, который постановил, что при определенных обстоятельствах во время дополнительных рассмотрении должно быть приведено свидетельство эксперта со стороны штата. На этом основании защитники Эли обжаловали решение судьи Лафферти и подали новую апелляцию в уголовный апелляционный суд. Прокурор Теннесси также подготовился к такому ходу собственным заявлением, и теперь обе стороны ждали даты начала устных прений. Однако наученные горьким опытом Джек и Труди опасались, что возникнет еще какая-нибудь проблема, а вслед за ней и другие.

Решение вопроса о предположительно неэффективной защите заняло много времени. Если наша эпоха характеризуется отсутствием личной ответственности за что-либо, то вместе с тем мы торопимся возложить эту ответственность или вину на других. То же самое происходит во время многочисленных медицинских судебных обследований: если результаты не удовлетворяют вас, почему бы не обвинить в этом кого-то другого?

По-моему, Хэнк Уильяме нашел удачное решение этой проблемы. Перед началом процесса составлялся список из пятидесяти вопросов – почти как контрольный список перед полетом. Защитник должен ответить на каждый вопрос или проверить каждый шаг, а затем судья в ходе собственной оценки должен вызвать подсудимого на трибуну и спросить, удовлетворен ли он. Только после этого судья подтверждает, что подготовка защиты сочтена достаточной. В конце процесса, перед вынесением приговора, судья должен принять еще одно решение об адекватности защиты. Все эти решения вносятся в протокол. Этот метод не устраняет всех проблем с заявлениями о некомпетентном представлении дела, но требует большой работы. В делах, где защита действительно проявляет некомпетентность, суд узнает об этом в надлежащее время – в начале заседания.

Уильяме считал непростительным оскорблением нападки на компетентных и преданных своему делу адвокатов только с целью юридического маневрирования.

– Проблема состоит в том, – объясняет он, – что противники смертной казни считают любые свои действия оправданными, поскольку оправдана их цель. Такие взгляды опасны в свободном обществе.

Впрочем, не обошлось и без значительных побед. Основной текст закона, предусматривающего реформу «хабеас корпус» на федеральном уровне, был, наконец, принят Конгрессом и подписан президентом Клинтоном 24 апреля 1996 года. Публичный закон 104–132, закон об антитерроризме и эффективной смертной казни, был разработан, чтобы положить конец бесконечной подаче прошений «хабеас корпус». Прежде чем прошение по данному случаю могло быть заслушано федеральным районным судом, его значение должна удостоверить комиссия из трех судей федерального окружного апелляционного суда. Учитывая другие положения нового закона, это обстоятельство должно было наблюдаться крайне редко. А установление лимитов времени и для подачи прошения, и для его рассмотрения федеральным судом во многом способствовало предотвращению неправомерных отсрочек. Принятие закона состоялось благодаря совместным усилиям множества лиц и организаций. Но на мой взгляд, и по мнению таких людей как Хэнк Уильяме, реформе «хабеас корпус» мы во многом обязаны Джеку и Труди Коллинз, а также людям, как и они, уверенным в силе каждого гражданина, вдохновленным преданностью погибшим близким и решившимся ворваться в кулуары власти и потребовать справедливости.

– Повсюду на этом законе остались следы Сюзанны, – шутит Джек.

Разумеется, на уровне штатов каждому из них предстояло провести собственную реформу, а апелляции Седли Эли еще не достигли федерального уровня, поскольку слишком много времени было потрачено на проведение процесса в Теннесси. Такие испытания повторяются для других жертв и их семей по всей стране. В последней многолетней отсрочке Джек и Труди винили судью Пенни Уайт, которую после апелляционного суда по прошению Эли в 1994 году губернатор Нед Мак-Вертер назначил в Верховный суд Теннесси. Как во многих штатах, назначенных в Верховный суд судей переизбирает публичный референдум. На этом референдуме у кандидатов нет противников, их избиратели голосуют только за них или против. И обычно при таком голосовании за кандидата голосует подавляющее большинство избирателей. Назначение Пенни Уайт предстояло утвердить 1 августа 1996 года.

Джек, Труди и их товарищи по несчастью считали, что судья Уайт просто противница смертной казни, несмотря на факт существования закона о ней в Теннесси. В 1994 году они отправили письмо губернатору Мак-Вертеру, убеждая не назначать судью Уайт в Верховный суд. Кроме того, супруги Коллинз были настолько уверены в ошибочности ее других решении и демонстративном пренебрежении к жертвам, что совершили поездку за 1400 миль в Теннесси, чтобы активно поддержать кампанию против ее назначения в Верховный суд. При этом они тесно сотрудничали с Ребеккой Исли из Бернса, Теннесси, известной защитницей жертв преступления. В 1977 году ее сестру зверски убил по заказу ее муж. Через двадцать лет после той трагедии дело сестры Ребекки Исли продолжало кочевать по инстанциям.

Давая интервью о «юридическом пинг-понге», которому они подверглись, беседуя с журналистами, выступая на пресс-конференциях и по телевидению, Коллинзы и другие защитники жертв преступлений предприняли активные меры, чтобы подчеркнуть свое оправданное нежелание видеть Пенни Уайт членом Верховного суда штата. Они помогли опубликовать в газетах подробности многих ее решений по важным процессам. Им противостояла кампания в поддержку Пенни Уайт, средств у которой было в десять раз больше, чем у ее противников.

Противники судьи Уайт цитировали ряд ее решений, в которых она открыто высказывалась против казни и против жертв преступлений. В числе рассматриваемых ею дел было совершенное в 1991 году убийство полицейского штата Теннесси Дуга Триппа. 19 мая 1991 года Джон Генри Уоллен подъехал к Триппу сидящему в патрульной машине, и двенадцать или тринадцать раз выстрелил ему в голову, шею и плечо из оружия 22-го калибра. Трипп даже не успел вынуть свой револьвер из кобуры. Убийца признался, что заранее обдумал свое решение пристрелить полицейского. На суде было зачитано признание Уоллена о том, что он ненавидит всех полицейских; однажды он сказал своей подруге, что убьет Триппа, или же Трипп убьет его. Суд признал Уоллена виновным в убийстве первой степени.

Когда дело было передано в уголовный апелляционный суд в ноябре 1995 года, судья Уайт объяснила, что доказательств преднамеренности убийства со стороны Уоллена недостаточно, следовательно, его следует обвинить в убийстве второй степени. Двое других судей не согласились с ней. «Из контекста невозможно сделать вывод, когда возникло решение об убийстве – за несколько месяцев или за несколько секунд до него», – записала Уайт в решении суда. Это мнение возмутило многих, особенно сотрудников правоохранительных органов, которые ежедневно рискуют своей жизнью, и, в частности, брата Дуга Триппа, Дэвида, детектива из окружного управления шерифа.

– Если и это не убийство первой степени, – заявил Дэвид, – тогда я не знаю, каким оно должно быть.

И это было еще не все.

В том же месяце, когда Джон Генри Уоллен убил Дуга Триппа, Ричард Одом, убийца, сбежавший из тюрьмы Миссисипи, изнасиловал и убил в гараже семидесятивосьмилетнюю Мину Этель Джонсон, направлявшуюся к своему ортопеду. Во время изнасилования Мина Джонсон умоляла пощадить ее, говорила, что она девственница, и пыталась смягчить гнев преступника, повторяя: «Не делай этого, сынок!».

«Я тебе покажу сынка!» – ответил ей Одом. Изнасилование было таким жестоким, что при нем разорвалась стенка влагалища. Затем преступник несколько раз ударил жертву ножом в сердце, легкие и печень, пока она не умерла. На ее руках оказались раны, полученные при сопротивлении. Одом заявил, что она оставалась в сознании до самой смерти. Присяжные признали Одома виновным и приговорили его к смертной казни.

К тому времени как дело дошло до Верховного суда Теннесси, Пенни Уайт уже стала его членом. Вместе с другими судьями она постановила, что в деле отсутствуют доказательства тому, что изнасилование и убийство Джонсон было «особо зверским, страшным и жестоким, включало пытки или серьезные физические травмы, кроме тех, которые повлекли смерть», – следовательно, отсутствовали «отягчающие обстоятельства», необходимые для вынесения смертного приговора. Значит, дело Одома предстояло пересмотреть.

Верховный суд, допускающий, что «в то время как почти все убийства являются в какой-то мере «особо зверскими, страшными и жестокими» и потому незачем умалять страдания жертвы убийства», постановил, что эти мерки «следует применять только к тем случаям, которые, в сравнении или по контрасту, можно с уверенностью назвать «худшими из худших» я». «Иначе, – наставительно добавляют члены суда, – каждого убийцу, обвиненного в изнасиловании, можно отнести к разряду подсудимых, заслуживающих смертного приговора».

Хорошо, о преимуществах смертной казни можно поспорить. Но хочу заметить, что лично мне за четверть века службы в правоохранительных органах известны тысячи случаев изнасилования и убийства, а если перефразировать слова детектива Дэвида Триппа, то изнасилование семидесятивосьмилетней девственницы, для которой это насилие стало последним в жизни, причем произошел разрыв стенки внутреннего органа и были нанесены повторные удары ножом, не является «особо зверским, страшным и жестоким», то есть изнасилование не принадлежит к числу «серьезных физических травм», – в таком случае я не могу даже представить себе, какое еще преступление можно отнести к этой категории, а я, поверьте, повидал немало.

Рон Мак-Уильяме, следователь по этому делу, плакал не стесняясь, описывая жестокость преступника во время выступления по телевидению. Противники судьи Уайт сочли это решение явным свидетельством того, что судья просто не сочувствует жертвам насильственных преступлений и действительно не понимает, какие испытания им довелось пережить. Супруги Коллинз и их союзники, в том числе Ребекка Исли, Дэвид Трипп и сестра Мины Джонсон, Луиза Лонг, пришли к выводу, что судья Уайт, видимо, является противницей смертной казни и пользуется своим положением и властью, чтобы отменять решения присяжных.

Сторонники судьи Уайт утверждали, что она всего лишь добивается справедливости для подсудимых, и что несправедливо судить ее всего по нескольким решениям, хотя критики и заметили в них единство взглядов. Но как бы там ни было, лично я считаю так: утверждать, что не следует судить судью по одному конкретному решению, – все равно что отказываться от осуждения преступника за одно конкретное преступление. И в том и в другом случае единственного поступка достаточно, чтобы составить мнение о человеке.

Еще в одном решении она заявляла, что постановление суда первой инстанции, по которому на доме обвиненного растлителя малолетних некоторое время должен висеть предупреждающий знак, следует отменить, поскольку оно «уязвляет чувство собственного достоинства подсудимого и понижает его самооценку».

С этим мнением мы могли бы поспорить, и я мог бы даже согласиться, что такая огласка действительно влияет на самооценку человека. Но следовало бы также отметить, что такой приговор выбран судьей вместо тюремного заключения. А поскольку в наши дни так много говорится об альтернативном наказании, такой выбор вполне мог быть предпочтительным, если обвиняемый, о котором идет речь, не слишком опасен. Но опять-таки решение судьи Уайт выдавало ее благосклонность к преступнику и пренебрежение к жертве.

1 августа 1996 года избиратели Теннесси проголосовали за вывод Пенни Уайт из Верховного суда большинством в 55 процентов голосов против 45. Это был первый отзыв из Верховного суда в истории Теннесси.

– Я объяснил людям, в чем дело, и они решили действовать, – говорит Джек Коллинз.

Он считает отзыв судьи Уайт предостережением всем судьям, которые слишком зазнаются, сидя в своих «башнях из слоновой кости».

– Едва добившись власти, эти люди успокаиваются, приобретают академические и теоретические взгляды на жизнь. Они не успели понюхать пороха, не пробовали крови. Они понятия не имеют о горе и скорби. И заявляют, что их роль – быть над схваткой. Черт возьми, нет! Схватку надо понимать. Можно находиться в стороне от нее, но понимать ее необходимо.

Джек и Труди подозревают, что им предстоят еще годы ожидания, прежде чем приговор Седли Эли приведут в исполнение, и надеются только на то, что сумеют дожить до казни. И в этом случае они хотят присутствовать при казни, видеть, как убийца их дочери наконец заплатит последнюю цену за свои зверства. Их постоянно мучает мысль о том, что их не было рядом с Сюзанной в час смерти, и хотя прошлого уже не вернуть, его можно искупить последними шагами пути вместе с ней.

8 июня 1996 года, в день, когда Сюзанне исполнилось бы тридцать лет, Джек и Труди решили устроить праздничный ужин.

– Она была такой жизнерадостной и энергичной, мы хотели порадоваться вместе с ней, – объясняет Джек. – Это был чудесный вечер. В годовщину ее смерти мы вряд ли устроим такой ужин, как и в день ее похорон. Но в день ее рождения – да, мы радуемся за нее. Так будет каждый год.

Им по-прежнему недостает Сюзанны – каждый день, и в большом, и в малом. Джек носит на ремешке от часов крохотное золотое сердечко, которое висело на цепочке на шее Сюзанны в ночь, когда она погибла. Стивен до сих пор хранит в бумажнике школьные фотографии сестры. Сюзан Хэнд, диспетчер ВМС с базы Эль-Торо, ныне Сюзан Мартин, жена капитана Эрика Мартина и мать двоих детей, не может без слез слушать песню «Не забывай меня» группы «Simple Minds». Это была одна из любимых песен Сюзанны. В числе много другого Труди не хватает сопровождения дочери в походах по магазинам, ее возражений: «Мама, эти сережки здесь не подойдут».

Недавно Джек написал короткий рассказ, озаглавленный «Элегия морскому пехотинцу», – лишь слегка приукрашенное повествование о смерти Сюзанны от ее лица. Он говорит, что написание рассказа стало для него очищением, еще одним способом осознать трагедию, разделить боль дочери и быть с ней в час смерти если не физически, то духовно, В рассказе отдана дань уважения жизни и смелости Сюзанны, это одна из наиболее пронизанных любовью вещей, какие я когда-нибудь читал, и вместе с тем взгляд в самую глубину родительского горя. На законодательном фронте Джек и Труди продолжают любой ценой добиваться справедливости для своей дочери и для других, подобных ей. Но они также учредили живой мемориал: стипендию Сюзанны Мари Коллинз – часть программы стипендий американского Министерства иностранных дел. Стипендию Сюзанны Коллинз назначают детям служащих министерства – нынешних, отставных или погибших, – чтобы получить образование в колледже, и выдают только нуждающимся.

Свой вклад можно внести по адресу: AFSA Scholarship Fund/American Foreign Service Association 2101 E street, N. Y. Washington, D.C. 20037 Телефон: (202) 338—4045, факс: (202) 338—6820 (просим указать, что ваш вклад предназначен в фонд стипендии Сюзанны Мари Коллинз).

Кровь ягнят

Где-то в промежуток между поздним вечером в пятницу, 13 марта 1987 года, и утром в субботу, 14 марта, тридцатилетняя Нэнси Ньюмен и две ее дочери, восьмилетняя Мелисса и трехлетняя Энджи, подверглись сексуальному нападению и были убиты в своей квартире на Эйд-стрит в Анкоридже, Аляска. Это было одно из самых жестоких и зверских убийств, с каким когда-либо сталкивались следователи. Сестра погибшей Шерил и ее зять Пол Чепмен первыми увидели весь этот ужас после того, как Нэнси не появилась на работе. Кроме нападения и убийства были обнаружены следы взлома. Преступление внушало такой страх, а власти были настолько обеспокоены тем, что опасный серийный убийца разгуливает на свободе, что полиция Анкориджа и штата Аляска немедленно образовала объединенную следственную группу. В любом деле, которое может оказаться бытовым убийством, в число первых подозреваемых всегда включают супруга. Но Джон Ньюмен, оператор оборудования нефтепровода, приехавший на Аляску вместе с семьей из родного штата Айдахо, три месяца назад получил травму на работе и с 3 января находился в Сан-Франциско, в центре лечения и реабилитации. Не говоря уже о невозможности его причастности к этому убийству, следователям вскоре стало ясно: Ньюмен, его жена и дети были образцом любящей семьи без малейших намеков на проблемы.

Но даже если бы Джона не исключили из числа подозреваемых по этим очевидным и конкретным причинам, едва услышав описания убийств и увидев фотографии места преступления, мы поняли: Джон не имеет к нему никакого отношения. Прискорбно, но факт: некоторые родители дурно обращаются со своими детьми и даже убивают их. Их насилуют, избивают, жгут, морят голодом, душат, иногда даже наносят ножевые ранения. Но родители не делают того, что случилось с детьми Ньюменов. Мы видели бытовые убийства, в которых муж убивает жену, бывшую жену или бывшую подругу, оставляя слишком много лишних улик: например, множественные ножевые раны на голове и шее. Мы видели случаи, когда мужчина убивал всю свою семью. Но каким бы оружием ни пользовался убийца, место преступления оказывалось гораздо «чище», чем в этом случае. Как бы ни обошелся мужчина со своей женой, какому бы ужасному наказанию ни подверг ее, прежде чем убить, невозможно представить себе мотив, из-за которого отец семейства грубо изнасиловал и исполосовал ножом своих двух дочерей, а потом оставил трупы на виду, выставил их на обозрение тому, кто их найдет.

Такого мы еще не встречали.

И полицейское управление Анкориджа, и полиция штата Аляска – первоклассные организации, достаточно уверенные в своем умении и дееспособности, чтобы без опасений попросить помощи у тех, кто сможет ее оказать. Обычно в полиции Анкориджа помощник районного прокурора прикрепляется к каждой команде по расследованию убийства, чтобы следить за ходом следствия с самого начала. Потому вновь сформированная команда немедленно связалась с особым агентом Доном Макмулленом, координатором по анализу профиля личности из периферийного отделения ФБР в Анкоридже, и тот описал приблизительный портрет человека, способного совершить такое страшное преступление. Макмуллен – отличный агент, один из лучших в своей области. Мы проработали вместе три с половиной года, когда он был координатором в расследовании убийств, совершенных Робертом Хансеном – булочником из Анкориджа, который похищал проституток, увозил их из города на личном самолете, а затем ради развлечения охотился на них в лесу, вдали от цивилизации. Сообщив полиции свою первоначальную оценку убийства Ньюменов, Макмуллен связался с Джудом Реем из Квонтико. К тому времени Джуд проработал во вспомогательном следственном отделе около двух с половиной лет, имел уникальное прошлое и высокую квалификацию. Ветеран войны во Вьетнаме, он начал свою карьеру в правоохранительных органах офицером полиции в Джорджии, быстро поднялся по служебной лестнице и успел стать следователем по убийствам, прежде чем попал в ФБР. Мы с Джудом познакомились еще в 1978 году, когда он служил в полицейском управлении в Колумбусе, Джорджия, расследуя «Силы зла» – дело о множественных убийствах в Форт-Беннинге. Затем мы некоторое время сотрудничали с ним в начале 1981 года, когда он был особым агентом в окружном отделении в Атланте, а я прибыл из Квонтико по делу о «детоубийце из Атланты». Но по этому делу нам не пришлось долго работать вместе. Как я упоминал в книге «Охотник за сознанием», 21 февраля 1981 года двое преступников, нанятых женой Джуда, чуть не убили его в собственной квартире. Три недели он провел в больнице под круглосуточной охраной, оправляясь от ран. Эмоциональное выздоровление заняло гораздо больше времени.

Несмотря на явные различия между нами – например, я высокий, голубоглазый и белый, а Джуд – низкорослый, гибкий и чернокожий – он стал для меня более близким человеком, чем брат. Он служил координатором по анализу профиля личности в Нью-Йорке, когда в отделе освободилось место, и я немедленно перевел к нам Джуда и Джима Райта, который тогда служил в вашингтонском отделении, работая по делу Джона Хинкли.

Джуд попросил у Макмуллена фотографии места преступления и другие материалы, собранные по делу. Несколько снимков были немедленно переданы по факсу, а остальные прибыли в Квонтико в четверг утром. Макмуллен сообщил Джуду, что на основании профиля, составленного окружным отделом ФБР, у полиции уже появился надежный подозреваемый. Но, разумеется, на этой стадии поисков Джуд не хотел слышать ни слова о потенциальных подозреваемых, желая иметь то, что он называет «свободой нейтралитета». Сидя в одиночестве за столом с разложенными по нему материалами дела, Джуд задал себе первый вопрос: какая из жертв больше всего пострадала от рук преступника?

Фотографии стали мрачным свидетельством того, что всех троих постигла страшная смерть. Нэнси Ньюмен и обе девочки были найдены обнаженными, если не считать ночных рубашек, поднятых до груди; все они подверглись и вагинальному, и анальному насилию, прежде чем несколько раз были ранены ножом. Но Джуду не понадобилось много времени, чтобы установить: самая большая жестокость, самые тяжелые увечья и сильнейшая ярость адресовались младшей девочке, Энджи. Шея трехлетней малышки была рассечена так глубоко, что голову чуть не отделили от тела. На снимке, сделанном крупным планом во время вскрытия, отчетливо видны перерезанные трахея и пищевод, а яремная вена и левая сонная артерия рассечены. Труп Энджи был залит кровью, на пальцах ее правой руки обнаружились раны, полученные при сопротивлении.

Какое чудовище могло так поступить с трехлетней малышкой?

По снимкам места преступления было ясно, что убийство относится к категории дезорганизованных. По распространению крови по месту преступления и благодаря помощи экспертов, определивших, какая кровь принадлежит каждой из жертв, полиция установила, что НС сначала напал на миссис Ньюмен, затем на Мелиссу и, наконец, на Энджи. Кроме того, в его поведении прослеживался некий ритуал, не имеющий явного символического значения, но распространенный у чрезвычайно дезорганизованных преступников: НС вытер дочиста небольшой участок на окровавленном животе Энджи – от вагинальной области до пояса.

Нэнси работала официанткой в ночном клубе, но ничто в виктимологии не указывало на ее подверженность высокому риску. Все товарищи по работе, опрошенные полицией, заявили, что ее все любили, держалась она дружелюбно, но никогда не флиртовала с посетителями. Судя по всему, она была верна мужу, никогда не встречалась с клиентами и не употребляла наркотики. Короче, не нашлось никаких причин, по которым на Нэнси или ее дочерей напали в собственном доме и подвергли такому варварскому убийству. Среди улик нашлась одна, имеющая потенциально важное значение. После убийств преступник смывал с себя кровь в кухне, у раковины. На посудной тряпке, которой он пользовался (на ткани отпечатки пальцев не остаются), полицейские эксперты обнаружили вошь. Поскольку больше нигде в квартире вшей не нашлось, значит, ее принес убийца. Помимо этого, Джуд счел значительным тот факт, что НС чувствовал потребность смыть с себя кровь, прежде чем вышел из квартиры. Почему он рисковал, задержавшись на месте преступления и оставляя лишние улики, а не вернулся к себе, чтобы привести себя в порядок? Прежде всего, возможно, ему было некуда идти. Преступники такого типа часто бывают бездомными бродягами. А если он знал эту квартиру, как предполагал Джуд, для него было простым делом зайти на кухню. Но самое важное: если он потратил время и рискнул смыть с себя кровь, прежде чем покинуть место преступления, значит, он либо жил не один и, следовательно, при возвращении домой должен был выглядеть нормально, либо боялся, что на выходе его заметят, – следовательно, уже рассвело. Последнее предположение говорило о том, что убийство произошло скорее в субботу утром, чем в пятницу вечером. Но в деле имелся и странный, мистический оттенок. В четверг перед убийствами одна из пациенток психиатрической больницы позвонила в полицию Анкориджа, описывая ритуальное убийство, которое скоро произойдет. По ее словам, убийца будет пить кровь малолетней девочки и принесет в жертву трупы. Незачем добавлять, что это пророчество изумило всех, особенно когда разнеслась весть об убийстве. Полиция Анкориджа допросила эту женщину и проработала различные аспекты ее версии, но ни Джуд, ни следователи не увидели между этими событиями никакой реальной связи. Казалось, это всего лишь одно из мрачных совпадений, которые часто возникают неизвестно откуда в делах об убийствах и угрожают направить следствие по неверному пути.

Посоветовавшись с периферийным офисом ФБР в Анкоридже, полиция получила приблизительный портрет и стратегию допроса, предназначенные, чтобы отловить человека, удовлетворяющего профилю классически дезорганизованного преступника, прежде совершавшего сексуальные нападения. Он должен быть белым мужчиной лет двадцати – двадцати пяти, неряшливой внешности, с ночным образом жизни, в лучшем случае закончившим школу, не служившим в армии, неработающим или чернорабочим и так далее. Этому описанию соответствовал один из подозреваемых – молодой человек, который недавно поселился по соседству с Ньюменами. У него не оказалось алиби на время убийства, и полиция считала, что преступник у них в руках.

По мнению Джуда, возникала всего одна проблема.

– Я не переставал думать о трехлетней девочке, – рассказывает он, – и сам поражался собственной убежденности в том, что НС наверняка знал свои жертвы. Подозреваемый, выбранный полицией, не был знаком с Ньюменами.

– С примитивной точки зрения он соответствует нашей модели, и все-таки вы арестовали не того человека, – уверенно заявил Джуд во время разговора с представителями следственной группы. Они возражали, что во всех других отношениях, кроме знакомства с семьей потерпевших, он идеально соответствует описанию. Но Джуд остался верен своему мнению, утверждая, что в данном случае знакомство с семьей является ключевой деталью профиля; ничто другое не имеет такого значения – ни возраст, ни род занятий, ни поведение до или после преступления.

Джуд считал, что это необдуманный ход – допрашивать подозреваемого в самом начале следствия. Если допрос окажется неудачным, это во многом повлияет на ход следствия, полиция лишится доверия и уверенности, а настоящий преступник вздохнет с облегчением.

– Я никак не мог поверить, что незнакомец решился бы провести столько времени в том доме и взял бы те вещи, которые оказались похищенными. Для незнакомца риск проникнуть в квартиру в ту ночь был слишком велик, а по мере возникновения улик я все больше убеждался, что полиция арестовала невиновного. Жертвы были связаны веревкой из квартиры Ньюменов.

– Замыслив просто убийство, преступник этого не сделал бы, – объясняет Джуд. – Если он связал жертвы, значит, продолжительное время общался с ними, вел какие-то переговоры. Мне не верилось, что человек, которого полиция считала главным подозреваемым, мог провести столько времени со своими жертвами. Для этого ему требовались лучшие навыки межличностного поведения, способности общаться и вести переговоры, чем те, которыми он обладал. Это единственное действие сказало мне о многом, и когда я сопоставлял его с человеком, которого полиция намеревалась допросить, внутреннее чутье подсказывало мне: «Нет, нет, нет!».

Нанесенные травмы не соответствовали профилю сексуального садиста, но явно свидетельствовали о неукротимой ярости, направленной на каждую из жертв, – именно поэтому незнакомца следовало сразу сбросить со счетов. Незнакомец не стал бы этого делать: у него не было причин. Отсутствовали мотивы. Это действие не имело ничего общего с МО или определенным «почерком».

Еще одной причиной стали похищенные вещи. Пропал 35-миллиметровый фотоаппарат с ручным управлением; кроме того, НС взял деньги из банки в кухонном столе, куда Нэнси складывала чаевые. Банка была спрятана, – НС либо случайно наткнулся на нее во время поисков, либо заранее знал, где она находится. Учитывая, сколько времени он провел в квартире, можно с уверенностью предположить, что он обыскал ее. Однако в квартире почти не было беспорядка, что не согласовывалось с действиями дезорганизованного преступника. Нельзя оставить место преступления, напоминающее бойню, а затем тщательно и аккуратно обыскать квартиру, выбирая, что украсть, возвращая на места все ненужные вещи. На это способны профессиональные взломщики, но не дезорганизованный насильник-убийца.

В середине двухчасового телефонного разговора с представителями следственной группы один из детективов спросил:

– Ну, и что вы об этом думаете, Джуд? Похоже, лучшего подозреваемого невозможно и представить. Джуд повторил, что им следует найти белого мужчину лет двадцати пяти, близко знакомого с Ньюменами. После этого, добавил он, необходимо выяснить, что имел этот мерзавец против маленькой Энджи и какой провоцирующий стресс испытал – вероятно, связанный либо с работой, либо с личной жизнью, – непосредственно перед совершением убийств.

Детектив задумался.

– У Нэнси был племянник – точнее, племянник ее мужа.

– Племянник? – переспросил Джуд.

– Да, но в то время он находился в пяти-шести сотнях миль к юго-западу от Анкориджа и, насколько мне известно, только что вернулся в город.

– Это он! – заявил Джуд.

– Что вы имеете в виду? – спросил детектив.

– Вот человек, которого вы ищете. Именно он убил их, и никто другой.

Его звали Керби Энтони. Этот двадцатитрехлетний мужчина прибыл в Анкоридж в сентябре 1985 года из Твин-Фоллс, Айдахо, и некоторое время жил у Ньюменов.

– Проверьте его прошлое, – посоветовал Джуд, предсказывая любопытные находки. – Проверьте, удастся ли найти в его жизни события, которые могли спровоцировать эти убийства.

Полиция провела расследование и обнаружила, что Энтони и его подруга, Дебби Хэк, прибывшая с ним из Айдахо, работали на рыболовном судне, курсирующем в Датч-Харбор, в одном из множества заливов в цепи Алеутских островов. За две недели до убийства Дебби увлеклась капитаном, который уволил Керби. Позднее Дебби сообщила следователям, что у Керби был взрывной характер, что он много раз бил ее. Керби считал, что капитан увел у него девушку, а потом выгнал его с работы, чтобы избежать соперничества. Керби вернулся в Анкоридж злой и подавленный. Джуд предсказывал, что Энтони согласится сотрудничать с полицией – прежде всего, чтобы выяснить, как далеко продвинулось расследование, и что известно о нем. Если ему не будут предъявлены обвинения, предполагал Джуд, то, как только об убийстве забудут, и шум в прессе утихнет, Керби найдет какой-нибудь благовидный предлог, чтобы покинуть город. Анализ его поведения после убийств подкреплял предположения. Хотя Керби жил у Джона и Нэнси (вместе с Дебби), он не пришел на похороны. Он лишь один раз встретился с Джоном, когда тот вернулся из Сан-Франциско, – несмотря на то, что Джон был убит горем и нуждался в эмоциональной поддержке со стороны близких. Выяснилось также, что у Керби есть приятель Дэн Грант, живущий на Игл-стрит, через три квартала от дома Ньюменов.

После консультации с Джуд ом полиция Анкориджа и штата Аляска как следует взялась за нового подозреваемого. Его допрашивали несколько раз, но так и не вытянули признание. Тем временем против него искали улики, но Энтони казалось, что следствие идет по ложному пути. Убедившись в этом, он покинул город, как и предсказывал Джуд. Ожидая, что Керби попытается перейти через канадскую границу, полиция Аляски известила канадский пограничный патруль, и вскоре Керби был пойман с просроченными водительскими правами.

После ареста Энтони и получения ордера на обыск полиция нашла 35-миллиметровый фотоаппарат Нэнси, а после обследования задержанного обнаружила у него лобковые вши.

Вот что произошло: когда Джон покинул город после несчастного случая, положение в доме Ньюменов резко ухудшилось. По словам сестры Нэнси, Шерил Чепмен, Керби начал вести себя довольно странно. Он стал злиться на детей. Он не работал, но водил дружбу с подозрительными типами, не из тех, которых Нэнси хотела бы видеть возле дочерей. Как выяснилось, в Анкоридже он оказался потому, что в Айдахо у него возникли проблемы. Он стал главным подозреваемым в деле о сексуальном нападении, чуть не закончившемся убийством двенадцатилетней девочки на пляже у озера. Следствие приостановилось, поскольку в результате нападения у девочки был поврежден череп, и она не смогла опознать преступника. Когда полицейские из Анкориджа беседовали с начальником полицейского управления Айдахо, тот заявил: он абсолютно убежден, что девочка погибла бы, если бы поблизости никого не оказалось. Нэнси признавалась своей сестре Шерил в том, что при виде Керби ее бросает в дрожь. Кроме того, Джуд считал, что Керби не раз делал ей непристойные предложения. Испытывая неловкость и страх рядом с Керби в отсутствие мужа, Нэнси попросила его покинуть дом. Тогда Керби и отправился в Датч-Харбор вместе с подругой.

Когда же, потеряв и подругу, и работу, он вернулся в Анкоридж, чувствуя себя всеми отвергнутым, он решил, что судьба ополчилась против него. Джуд подозревал, что, возможно, Керби вновь приходил к тете Нэнси и уговаривал принять его обратно, но она и слышать об этом не хотела. Вполне вероятно, в ту субботу рано утром он появился у Ньюменов, надеясь убедить Нэнси передумать или отомстить ей. Он влез в квартиру через то же окно, через которое проникал раньше, когда поздно возвращался, и очутился в комнате Энджи. Не став будить ее, он пробрался в спальню Нэнси и заговорил с ней. Возможно, вначале он держался дружески и просительно, но почти наверняка его появление в спальне в шесть часов утра смертельно перепугало Нэнси и только подтвердило ее худшие подозрения. Потому она не только не приняла племянника с распростертыми объятиями, но и велела ему убираться ко всем чертям и больше не возвращаться. Разумеется, эти слова подтвердили уверенность Керби в том, что весь мир против него, и наверняка стали только поводом дать волю гневу. Все раздражение, которое он долгое время сдерживал в себе, наконец нашло выход и цель. Как она посмела отвергнуть его! Больше у Керби не было причин сдерживать влечение, которое он испытывал к Нэнси и которое до сих пор оставалось неудовлетворенным.

На ночь с пятницы на субботу Энтони имел железное алиби. Однако все подтверждало, что убийства произошли между половиной седьмого и семью часами утра в субботу. На это указывало не только то, что преступник перед уходом умылся, но и кофейные чашки в спальне, а вскрытие обнаружило, что к моменту смерти мочевой пузырь Нэнси был пуст. Все это свидетельствовало о том, что ее убили не в середине ночи, на чем настаивали адвокаты Энтони. На утро у него не было алиби. Следственная группа подготовила обвинение в трех убийствах, одном сексуальном нападении первой степени и одном похищении ребенка. Многозначительная подробность выявилась во время ареста Керби, когда офицер полиции проинформировал его о предъявленных обвинениях. Вместо возмущения, шока или ругательств, которых можно ожидать от невиновного человека в подобных обстоятельствах, офицер услышал в ответ от Энтони: «Причем тут похищение?». По-видимому, этого он не мог понять, поскольку, со своей точки зрения, ничего такого не совершал.

В техническом отношении один из элементов похищения в ряде штатов, в том числе в Аляске, имеет отношение к контролю над людьми и их перемещению против их воли с применением силы или насилия – даже если это перемещение из одного угла комнаты в другой.

На основании восстановления картины убийства по уликам – таким как распределение крови по месту преступления, – удалось не только определить причину смерти, но и представить себе, что произошло.

Все изнасилования и убийства отличаются крайней жестокостью. Судя по времени, которое понадобилось преступнику, чтобы справиться с Нэнси, прежде чем приняться за двух девочек, Джуд теоретически предположил, что, хотя изнасилование Нэнси было совершено, с ее стороны наблюдался элемент пособничества – отчаянная попытка договориться с ним и выиграть время. Должно быть, она думала: «Ладно, делай что хочешь, только не трогай девочек». Но, к сожалению, как только преступник совершает такое вопиющее злодеяние как изнасилование, никакими доводами рассудка не заставить его удержаться от убийства всех потенциальных свидетелей. Незнакомец вряд ли пошел бы на это, поскольку его и так не запомнили бы и не опознали. Кроме того, незнакомец не нашел бы в доме такие подручные средства как веревки.

– По-моему, больше всего ему хотелось унизить эту женщину, – продолжает Джуд. – Вот почему он связал ее. И, похоже, частично это изнасилование происходило на глазах у девочек.

Он поднял восьмилетнюю Мелиссу с постели и протащил по коридору. Это было очевидно, судя по позе трупа и крови в спальне матери. Девочку тоже нашли связанной.

Фотографии места преступления свидетельствуют, что окровавленное тело маленькой Энджи лежало на полу в ее комнате, среди разбросанных игрушек и книг. Шерил Чепмен сообщала, что Керби, которого иногда оставляли присматривать за девочками, считал Энджи «тираном» и, видимо, раздражался, когда она капризничала.

Вполне возможно, что ритуал, в ходе которого убийца вытер вагинальную область и живот Энджи, указывал на некоторое раскаяние в убийстве двоюродной сестры. Впрочем, Джуд в это не верил.

– Ему хватило времени, чтобы привести себя в порядок. Хватило, чтобы найти деньги, фотоаппарат и другие вещи, которые он забрал. Разумеется, ему хватило бы времени что-нибудь предпринять на месте преступления – например, чем-нибудь накрыть девочку, если бы он испытывал хоть какие-нибудь угрызения совести. Но я не видел ничего подобного. Произошло хладнокровное, жестокое убийство. То, что мы видели, могло быть неудачной попыткой стереть обилие крови с тела ребенка: убийца просто отказался от своего намерения, едва понял, сколько времени и сил оно займет. Или же вытертые участки тела имели для него некое значение, о котором мы никогда не узнаем. Орудие убийства он принес с собой – острый нож, который всегда держал при себе.

Рассматривая снимки, Джуд понял, что убийца был совершенно не в состоянии контролировать свою ярость. Джуд также понял, что ввиду еще одного стресс-фактора подобной силы убийца наверняка найдет новую мишень и совершит очередное убийство. Убийство трехлетнего ребенка – самый трусливый поступок, какой мы только можем себе представить. Очевидно, Энтони вымещал на девочке свой гнев против кого-то другого, насилуя ее и нанося раны.

– Нельзя набить морду боссу, нельзя отлупить подружку, нельзя разозлиться на мать, но всегда можно выместить злость на ребенке, который не в состоянии ответить, – объясняет Джуд. – Керби хотел, чтобы те, кто найдет трупы, испытали потрясение – вероятно, он знал, что первой их обнаружит сестра Нэнси. Вполне возможно, мысленно он сотни раз убивал этих людей, учитывая стрессы на работе и дома. Даже если бы он не убил именно этих людей при именно таких обстоятельствах, превращение этого человека в убийцу было только вопросом времени. Фантазии об убийстве всегда таятся где-то в прошлом.

Прокурор Анкориджа Стив Бренчфлауэр поручил быть обвинителем по этому делу Уильяму X. Инголдсону Энтони защищали два государственных защитника – Джон Салеми и Грег Ховард. Едва начав готовиться к суду, Бренчфлауэр пожелал узнать, выходил ли кто-нибудь из сотрудников вспомогательного следственного отдела ФБР когда-нибудь на трибуну в качестве эксперта во время представления версии обвинения (в противоположность просто свидетельским показаниям). Он получил отрицательный ответ, поскольку анализ профиля личности и поведения еще считался новым и экспериментальным методом, и многие сотрудники правоохранительных органов (не говоря уже о сотрудниках ФБР) не знали, что с ним делать. Джуд обратился ко мне и спросил, имелись ли у меня подобные прецеденты.

Нет, ответил я, нам никогда прежде не разрешали выступать в качестве экспертов. Мы позвонили в юридическую консультацию Квонтико, сотруднику, который исследовал этот вопрос, и он не нашел ни единого прецедента, позволяющего нам давать показания в той сфере криминального анализа, которую мы разрабатывали с начала 70-х годов. Джуд позвонил Бренчфлауэру и сообщил ему, что, несмотря на отсутствие каких-либо положений, запрещающих нам давать показания, мы никогда прежде этого не делали.

Бренчфлауэр ответил:

– Насколько я понимаю, в прошлом вы работали в полиции и несколько лет занимались именно убийствами. По крайней мере, мы можем попробовать. Тщательно изучив законы Аляски, он сумел добиться для Джуда предварительной квалификации в качестве свидетеля-эксперта, и потому Джуд прилетел на Аляску к началу процесса Керби Энтони. Как только Джуд появился на суде, судья начал осторожничать, размышляя, какую свободу действий можно предоставить агенту ФБР. Он постановил, что Джуд не имеет права давать показания о самом анализе профиля, но может свидетельствовать о характерном поведении после совершения преступления. Этот вопрос имел огромное значение для защитников, заявлявших, что их клиент вел себя не так, как следовало ожидать от виновного в преступлении человека. Джуд, разумеется, приготовился заявить об обратном, заранее предсказав каждый шаг подсудимого.

Свидетельство Джуда по делу Энтони стало первым случаем, когда представитель нашего отдела смог выступить в качестве эксперта, рассказать о нашей работе, и таким образом он помог создать первый прецедент, открывающий путь для всех нас. Еще до начала процесса Джуд давал Инголдсону несколько стратегических рекомендаций.

– В отношении моих показаний, – рассказывает Джуд, – я посоветовал ему строго придерживаться предполагаемой стратегии защиты – пригласить как можно больше свидетелей, расспросить их о том, как вел себя подсудимый, и объяснить, что все это значило.

Поэтому на прямом допросе Инголдсон расспросил Джуда о его квалификации, о том, в расследовании скольких дел он участвовал, какие типы поведения видел неоднократно и так далее. Но на перекрестном опросе защита начала уклоняться от темы поведения преступника после совершения преступления, позволяя Джуду давать ответы в более широком масштабе, чем он намеревался. Джуд понял, что защита решила не вызывать свидетелей, которым предстояло описать поведение Энтони, – вероятно, адвокаты поняли, что, вооруженные объяснениями Джуда, присяжные смогут легко допустить весьма опасное истолкование поступков подсудимого.

Как во многих делах, в которых мы участвовали, первое, на что мы рассчитывали, – нам удастся заставить подсудимого отказаться от своего конституционного права против самообвинения, мы надеялись, что он все-таки выйдет на трибуну и по крайней мере покажет присяжным, каков он на самом деле. С каждым днем Энтони казался все менее дерзким и все более напыщенным, словно он чувствовал себя пупом земли, а не преступником, обвиняемым в убийстве. Иногда он управлял защитой, подсказывал двум адвокатам, как поступить. В сущности, он даже объявил себя их помощником. Именно такого поведения и отношения к процессу и ждал Джуд. Когда подсудимый достаточно уверен в том, что сможет принести себе больше пользы, чем вреда, он будет настаивать на своем выступлении.

Обвинители не сомневались в деталях этого преступления ввиду кропотливой работы экспертов. Они обнаружили кровь и сперму Энтони, кроме того, вошь оставалась серьезной уликой. Но не будем забывать, что это случилось незадолго до представления на суде такого свидетельства как сходство ДНК. Это произошло год спустя, во время процесса по делу, в котором участвовал Джуд, странной истории, о которой я расскажу в следующей главе. Поэтому, чтобы поднять свои шансы на вынесение Энтони обвинительного приговора, Инголдсон и Джуд хотели поймать подсудимого на противоречии самому себе.

При обыске в доме, где жил Энтони, полиция обнаружила фотоаппарат Нэнси. Подсудимый объяснил, что Нэнси сама подарила ему фотоаппарат. Мы сочли это заявление заведомо нелепым, поскольку в фотоаппарат была вставлена пленка, на которую Ньюмены снимали празднование прошлого Рождества. Если бы удалось выманить Энтони на свидетельскую трибуну, обвинители в два счета разоблачили бы его. Прочитав протоколы допросов подсудимого в полиции, Джуд пришел к выводу: несмотря на то что Энтони восхищался фотоаппаратом, он понятия не имел, как пользоваться им, и, следовательно, не получал его от Нэнси в подарок.

– Мне просто хотелось дать ему в руки этот фотоаппарат и продемонстрировать суду, что подсудимый не умеет с ним обращаться, ведь он так много говорил на допросах о своих познаниях в подобной технике, о любви к фотографированию и о том, что Нэнси знала о его увлечении. Полиция Анкориджа проделала огромную работу, допрашивая этого типа. Они довели ее до конца.

Беседуя с представителями СМИ, Джуд услышал, что чернокожие заключенные в тюрьме, где держали Энтони, угрожали избить его.

– Это заявление показалось мне бессмысленным, но вскоре я узнал подробности: каждый вечер, когда Энтони возвращался из суда, ему кричали: «Детоубийца!», а он в ответ выкрикивал этнические оскорбления.

Я решил, что мне это может пригодиться. Этот парень не любит чернокожих, он отвечает на оскорбления оскорблениями. Я подумал: «Дай-ка я попробую привести на суд его бывшую подружку, просто в качестве зрительницы. Пожалуй, так удастся вывести его из себя». Дебби Хэк значилась в списке потенциальных свидетелей со стороны обвинения на случай, если защита сделает упор на характеристику поведения подсудимого после совершения преступления, поэтому пригласить ее не составило труда.

Джуд начал с того, что уселся в зале рядом с Дебби.

– Это выглядело абсолютно безобидно. Мы просто сидели рядом. Но я намеревался привлечь его внимание и принялся наклоняться и шепотом спрашивать мнение Дебби о суде, о том, как она относится к подсудимому. И каждый раз я придвигался все ближе и ближе. Затем я положил руку на спинку скамьи, делая вид, будто обнимаю женщину. И хотя я даже не прикасался к Дебби, я видел, как встревожился Энтони.

Он что-то зашептал своему главному адвокату, и я понял, о чем он говорит. Адвокат поднялся и попросил объявить перерыв.

Энтони и его адвокаты вышли из зала. Когда они вернулись через десять минут, адвокаты подошли к столу, и один из них прошептал Инголдсону:

– Я не могу отговорить его от выступления. Чего он добивался – произвести впечатление на бывшую подружку, заявить: «Я умнее тебя, чернокожий из ФБР» или же хотел сделать то, чего обычно хотят самоуверенные подсудимые, – мы так и не поняли. Однако он знал, что обвинители собрали немало улик против него, защите почти нечего противопоставить, следовательно, ему нечего терять.

Представители прессы, похоже, были потрясены его поступком.

Джуд позвонил мне в Квонтико и попросил помочь разработать стратегию нападения для Инголдсона. Точно так же, как во время суда над Уэйном Уильямсом в Атланте, я предложил обвинителю в начале говорить медленно и монотонно, подкрепляя уверенность Энтони и заставляя его поверить в свою победу. А затем мало-помалу подбираться все ближе, вторгаться в личное пространство подсудимого, давить на него и только после этого завести разговор о противоречиях. Главное – застать его врасплох. Как я уже упоминал, я всегда стараюсь держать наготове какой-либо физический объект или символ, связанный с убийством, чтобы заставить подсудимого дотронуться до него, взять в руки или просто увидеть. Для невиновного человека этот предмет не имел бы особого значения, но у преступника он способен вызвать безошибочно узнаваемую эмоциональную реакцию. В деле об убийстве Мэри Фрэнсис Стоунер это был камень, которым Даррел Джин Девьер размозжил ей голову. В суде над Тьеном По Су это были запачканные кровью трусики Делианы Хенг. И когда Джуд рассказал мне о фотоаппарате, я решил, что это идеальный предмет, с помощью которого мы сумеем сосредоточить внимание присяжных на том факте, что показания Энтони – сплошная ложь.

Инголдсон так и сделал. Он начал допрос неторопливо, постепенно подбираясь к убийству. Неожиданно он прекратил задавать вопросы и заговорил о фотоаппарате. Затем он спросил у Энтони, сколько раз тот пользовался фотоаппаратом, – тот же вопрос ему задавали в полиции. Инголдсон описал фотоаппарат присяжным, затем достал его и положил перед Энтони на трибуну.

– Вы не могли бы объяснить мне, что такое диафрагма?

Джуд вспоминает:

– Энтони долго смотрел на фотоаппарат, а затем наконец заявил: «Я понятия не имею, что это такое. Я просто делаю фотографии». – «И каково же качество сделанных вами снимков? Хорошие они или плохие? Какие именно?» – «Неплохие». – Мы видели, как он постепенно сникает, поскольку присяжным сразу стало ясно: этот человек ничего не смыслит в фотографии.

Ему не могли подарить фотоаппарат, поскольку он не знал, как им пользоваться, – значит, фотоаппарат был похищен во время убийства. Он выдал себя. Суд продолжался восемь недель. После заключительных выступлений был сделан перерыв на уик-энд, а затем в понедельник утром совещание присяжных возобновилось. Спустя примерно четыре часа они вернулись и огласили вердикт: подсудимый был признан виновным по всем пунктам. Энтони приговорили к 487 годам тюремного заключения.

До сих пор ему не повезло ни с одной из апелляций. В одной из них Энтони заявлял о неправомерности показаний агента ФБР о его криминальном поведении. Ни один из судов не отнесся сочувственно к этой жалобе, как и следовало ожидать с тех пор, как наше участие в судебных процессах стало обычным явлением.

Незадолго до окончания процесса Джуд отправился в поездку вместе с Джоном Ньюменом. Они заехали далеко в глубь штата, к девственно-чистому озеру в горах, туда, где редко появляются люди. Двое мужчин провели вместе неделю.

– Мы разговаривали о его семейной жизни, вспоминали, какой она была и какой стала сейчас. Видя неизбывное горе в его глазах, я понимал, что никогда не смогу забыть его и то, что он пережил. Он должен был знать о случившемся. Он пытался вытянуть из меня все кошмарные подробности последних минут жизни его близких. Я не мог выложить все начистоту – это было бы слишком мучительно. Но я понимал его желание. Несмотря на мои прошлые беды, я не мог по-настоящему представить себе, что значит вот так потерять жену и двоих дочерей.

Джуд испытал те же ощущения, что и я, столкнувшись с делом об убийстве Сюзанны Коллинз.

– Наконец я понял: человеку, любившему этих людей, оставшемуся здесь, на земле, предстояло помнить о случившемся каждую секунду. С тех пор я видел такое несколько раз.

После суда Джуд старался поддерживать связь с Джоном Ньюменом и Шерил Чепмен, предлагая всевозможную эмоциональную поддержку. Это обычное явление для нашего отдела, один из тех факторов, которые делают нашу работу и изнуряющей, и благодарной. Вынесение приговора Керби Энтони принесло особое удовлетворение Джуду, бывшему полицейскому и детективу по расследованию убийств, который прежде имел дело с фактами и уликами, а теперь строил догадки и предположения, проникая в сознание преступника.

– Пока я работал в этом отделе, у меня существовало некоторое предубеждение насчет того, чтобы посидеть над пачкой фотографий и отчетов и составить концепцию произошедшего. Но позднее я понял, что далеко не одна конкретная наука – анализ профиля личности – позволяет сотрудникам отдела выполнять такую работу. В действительности это заслуга многих дисциплин, понимания и глубоких познаний в судебной психологии, патологии, культурной антропологии, социальной психологии, мотивационной психологии – всех тех знаний, которые при правильном применении и знакомстве со следственными методами помогают свести все факты воедино. Это не панацея в расследовании убийств, но я не знаю, как можно эффективно работать над подобными делами без такого понимания, направленного исключительно на процесс анализа, в результате которого можно заявить: «Послушайте, я почти уверен, вы арестовали не того парня, но я более чем уверен, что другой парень – тот, который вам нужен», как я сделал в этом случае.

Нелегко сказать, что помогает стать хорошим аналитиком профиля личности и криминальным аналитиком. Один из талантов первостепенной важности – способность мысленно воссоздавать то, что произошло между двумя главными героями драмы: жертвой и нападающим. Джуд был детективом, а работа детектива состоит в собирании множества крохотных клочков информации, где только возможно, а затем в увязывании их в логическое, последовательное повествование о преступлении. Именно по этой причине хорошие детективы всегда бывают превосходными рассказчиками. Но ни я, ни Джуд не в состоянии определить, насколько его экстраординарные способности связаны с богатым опытом работы в полиции, а насколько – с врожденным талантом и чутьем, какое влияние оказал на них жизненный опыт и пребывание самого Джуда в роли жертвы.

К тому моменту, как он начал работу по делу Керби Энтони, прошло шесть лет с тех пор, как на Джуда напали.

– Но несмотря на это, – рассказывает он, – я не в состоянии полностью отстраниться от собственных воспоминаний каждый раз, когда смотрю на место преступления. Иногда это бывает труднее, иногда – легче. Полагаю, легче мне становится в тех случаях, когда я вижу раны, нанесенные холодным оружием, а особенно трудно – когда передо мной раны от пуль и рваные раны, такие, как были у меня. Однако при виде таких мест преступления мне удается лучше сосредоточиться.

Но быть просто жертвой – совсем другое дело. Пребывание на грани между жизнью и смертью позволяет мне глубже заглянуть в виктимологию конкретного преступления. Я приобрел это понимание, поскольку сам пережил подобное. Каким-то непонятным образом я могу почти представить себя на месте преступления и, глядя на жертву, понять, что она пережила. Изучая снимок, я почти переношусь во времени в те секунды и минуты, когда я боролся… нет, когда она была не в состоянии бороться. Я размышляю о том, что было и чего не было, что могло случиться, какими стали возможности. В некотором смысле это попытка поставить себя на место жертвы и вместе с тем выйти живым из мрака роковой ночи. Несколько лет назад Джуд ушел из вспомогательного следственного отдела и возглавил отдел международной подготовки и помощи, тоже на базе Квонтико. В буквальном смысле слова он вышел на свет. Теперь в его кабинете на втором этаже есть окно, чего не было прежде, поскольку наши кабинеты располагаются на глубине шестидесяти футов под землей. И хотя Джуд выполняет теперь более привычную работу агента ФБР, его вера и энтузиазм по отношению к тому, чем он занимался прежде, ничуть не угасли.

– Бюро еще предстоит узнать все возможности этого метода. Я абсолютно убежден, что он дает ответы на все вопросы. Вспоминая о массе бумажной работы по нераскрытым делам, существующим сегодня во всем мире и особенно в этой стране, я считаю, что их можно раскрыть, изучая подробности мест преступления, и потому важно, чтобы ФБР взяло на себя организацию этого процесса, способного вывести расследование на более высокий уровень. По-моему, нам еще предстоит глубже вникнуть в анализ профиля личности, места преступления и всего прочего, чем мы занимаемся, – утверждает Джуд. – Думаю, если мы будем продолжать проводить исследования, работать в тюрьмах, приглашать новых сотрудников и отдавать все время проблеме, которую я считаю самой насущной для нас, – насильственным преступлениям против граждан, – мы добьемся значительного прогресса. По-моему, Бюро предстоит сыграть в нем главную роль.

Неужели арестован невиновный?

Кэролин Хэмм, трудолюбивый тридцатидвухлетний юрист – она работала в области охраны памятников истории, – не появлялась в своем офисе в Вашингтоне, округ Колумбия, целых два дня, что было совсем не в ее характере. Обычно она звонила и предупреждала, опаздывая всего на пять минут, а сейчас пропустила несколько встреч, не отменив их и не предложив перенести. Поначалу ее секретарь не паниковала, зная, что Кэролин вот уже несколько дней готовится к долгожданной поездке на отдых в Перу. Но когда Кэролин не появилась и на третий день, секретарь встревожилась. Она позвонила лучшей подруге Кэролин и попросила заехать к ней домой. Заканчивался январь 1984 года. Дом Кэролин был аккуратным, обшитым досками белым строением, резко выделяющимся в ряду мрачных зданий на Южной 23-й улице Арлингтона, Виргиния. Подъехав к дому, подруга Кэролин заметила, что парадная дверь слегка приоткрыта, ветер заносит в дом снег. Кэролин ни за что не допустила бы такой небрежности. Испугавшись, подруга отыскала на улице молодого человека и попросила его войти в дом вместе с ней.

Они нашли обнаженный труп Кэролин в помещении цокольного этажа. Он лежал лицом вниз поперек двери, ведущей в гараж. Запястья мертвой женщины были связаны длинным обрывком шнура от жалюзи, а петля вокруг шеи сделана из веревки, которой прежде был перевязан свернутый ковер. Веревка, тянущаяся от петли, поднималась вверх, к трубе на потолке, а от нее – к бамперу «фиата» Кэролин, стоящего в гараже. На теле не оказалось ни следов крови, ни ран, но сразу становилось ясно, что Кэролин уже давно мертва.

По прибытии полиции Арлингтона удалось определить, что убийца проник в дом через окно цокольного этажа, где был вынут вентиляционный рукав от сушилки для одежды. На свернутом ковре (преступник использовал веревку с этого ковра) лежал шестидюймовый нож – вероятно, с его помощью НС запугивал жертву. Судя по всему, из дома ничего не пропало, исчезло только немного денег из сумочки Кэролин, ее нашли наверху, рядом с высыпанным на пол содержимым. Допросы соседей ни к чему не привели. Никто не заметил ничего подозрительного. Во время вскрытия судебные медики обнаружили мазь, напоминающую гель, вокруг рта жертвы, в вагинальной и ректальной областях, а также сперму внутри полового органа и на бедрах. На купальном халате, найденном наверху, в гостиной, также оказались следы спермы. На подъеме левой ноги жертвы виднелась небольшая ссадина, указывающая на то, что женщину тащили по полу. Смерть наступила в промежуток между десятью часами вечера 22 и ранним утром 23 января.

Детективы Роберт Кэрридж и Чак Шелтон начали с виктимологии. Кэролин Хэмм, подобно многим другим образованным молодым профессионалам, живущим в окрестностях метрополии, проводила много времени в офисе престижной юридической фирмы, где работала; с соседями она не была знакома. Подруги подтверждали, что она любила одиночество и не принадлежала к числу женщин, способных подцепить случайного партнера в баре. В сущности, у нее было всего несколько романов. Полиция нашла одно гневное письмо от ее бывшего приятеля, но его быстро вычеркнули из списка подозреваемых, когда алиби подтвердилось: во время нападения он находился в другом штате.

Детективы предположили, что преступник проник в дом днем 22 января и дождался возвращения жертвы. Неясно было, какое преступление он задумал: изнасилование и ограбление, закончившееся неудачно, или же он с самого начала намеревался убить хозяйку дома? Убийцы в Арлингтоне – редкость, хотя округ отделен только рекой Потомак от Вашингтона, на который приходится самый высокий в стране процент убийств. В среднем в Арлингтоне случается три-четыре убийства в год, и потому восемь детективов из отдела ограблений и убийств занимаются в основном ограблениями и по очереди разбирают дела об убийствах, если они возникают.

В сущности, на этот раз расследовать убийство должны были не Кэрридж и Шелтон. Подошла очередь детектива Джо Хоргаса, но в день, когда обнаружили труп, он уехал из города по семейным обстоятельствам. Хоргас служил в полицейском управлении Арлингтона шестнадцать лет, в последний раз расследовал убийство два года назад. Вернувшись в город неделю спустя, он не мог удержаться и ознакомился с делом. Он обратил внимание на два вторжения со взломом, о которых сообщили полицию за несколько дней до изнасилования и убийства. Оба взлома произошли в нескольких кварталах от дома Хэмм. Кроме района была еще одна общая деталь: во всех трех случаях НС проник в дом через маленькое заднее окно. В первом случае НС пробрался в дом к одинокой женщине, угрожал ей ножом, совершил сексуальное нападение и потребовал денег. При сопротивлении он полоснул ее ножом и убежал. Она сумела описать преступника: чернокожий мужчина ростом около пяти футов десяти дюймов, стройный, в кепке, перчатках и маске.

Во втором случае преступнику, очевидно, надоело ждать. Он покинул дом прежде, чем туда вернулась выбранная им жертва. Но кое-что он оставил на память: помимо прочего на постели были обнаружены порнографические журналы и шнур от жалюзи. Хоргас считал, что все три преступления связаны между собой. Он также проследил их связь с серией изнасилований, совершенных за последние несколько месяцев.

Описание, данное жертвой одного из взломов, соответствовало приметам НС, известного полиции под прозвищем «чернокожий насильник в маске». По крайней мере десять жертв в округе Арлингтон дали похожее описание насильника в маске начиная с июня 1983 года. Когда Хоргас понял, что эти преступления не были расследованы в связи с убийством, он изложил свои соображения начальнику, сержанту Фрэнку Хокинсу, который напомнил, что дело Хэмм поручено другим сотрудникам, но разрешил Хоргасу проанализировать связь между делом Хэмм и взломами. Хоргас разослал по телетайпу в полицейские управления Виргинии, Колумбии и Мэриленда словесный портрет подозреваемого и машины, замеченной перед домом жертвы, надеясь, что кто-нибудь их узнает. Тем временем Кэрридж и Шелтон приехали в Квонтико и встретились с Роем Хейзлвудом и со мной, чтобы услышать наше мнение о профиле убийцы и советы о том, как допрашивать такого подозреваемого, если он попадется. Мы работали с фотографиями места преступления и отчетом о вскрытии, но при почти полном отсутствии улик. Мы имели дело с отдельно взятым случаем, не зная о других, потенциально связанных с ним. Место преступления указывало на определенный уровень опыта и изощренности преступника. В то время мы встречались почти исключительно с внутрирасовыми изнасилованиями и убийствами. В сущности, и сейчас подобные преступления преобладают; насильники такого типа склонны выбирать жертву такой же расы, к которой принадлежат они сами. На основании всего этого Рой описал НС как белого мужчину лет тридцати, и я согласился с его оценкой. Место преступления свидетельствовало и о зрелости, и о незрелости НС: вывалив содержимое сумочки на пол и взяв только наличные, преступник поступил необдуманно, однако тщательно связанный труп без ран и других следов борьбы свидетельствовал о более зрелом убийце. Возможно, у него имелся сообщник, или же убийца страдал раздвоением личности. Кэрридж и Шелтон пытались расследовать дело, пользуясь нашими советами, полученными в Квонтико. А Хоргас ежедневно проверял сообщения, присланные по телетайпу, но не находил ничего интересно. И вот 6 февраля 1984 года Кэрридж и Шелтон арестовали тридцатисемилетнего Дэвида Васкеса и предъявили ему обвинение в убийстве Кэролин Хэмм, совершенном две недели назад.

Васкес недавно перебрался из дома своего друга, живущего по соседству с Кэролин, к матери в Манассас, что в часе езды от его прежнего жилья. Однако за несколько дней до обнаружения трупа Хэмм двое соседей заметили Васкеса возле ее дома. Когда детективы побывали в доме, где прежде жил Васкес, в его комнате они нашли журналы – в основном типа «Плейбой» и «Пентхаус», а в одном из них оказалась фотография связанной женщины с кляпом во рту и веревкой на шее. Детективы обнаружили также фотографии женщин, сделанные Васкесом, – очевидно, он снимал издалека и не был знаком с ними, – женщины раздевались. Для таких преступников не характерна большая порнографическая коллекция, либо купленная, либо составленная собственноручно, и хотя лично я не верю в существование проверенных данных, подтверждающих, что порнография заставляет мужчин совершать преступления на половой почве, наши исследования показали, что определенные виды садомазохистских и ориентированных на «рабство» материалов могут разжечь фантазии человека, мысли которого уже движутся в этом направлении. В том, что мужчина с удовольствием разглядывает фотографии обнаженных женщин в журнале, нет ничего предосудительного, но та фотография подозрительно напоминала один из снимков, сделанных на месте преступления, а подглядывание за женщинами в окна и фотографирование их указывало на желание вторгнуться в личное пространство человека по крайней мере на основном уровне.

Кэрридж и Шелтон арестовали Васкеса в «Макдоналдсе», в Манассасе, где были произведены первые формальности заключения под стражу, и подозреваемого вызвали для первого допроса. Вскоре Васкес признался в убийстве.

Установить идентичность проб его спермы с пробами с трупа или халата Хэмм не удалось, но на месте преступления были обнаружены лобковые волосы, явно принадлежащие Васкесу. Алиби Васкеса – он заявил, что той ночью был в кегельбане, – подтвердить не удалось. Мать поручилась за него, заявив, что он был с ней, но во время допроса изменила показания, заявив, что была на работе и не знала, где находится ее сын, а потом вообще отказалась помогать полиции. Как проистекало из подробностей жизни Васкеса, таких как род его занятий, и того факта, что почти до сорока лет он все еще жил с матерью, он не обладал высоким интеллектом. И следователи решили, что у него был сообщник – сам он не выглядел достаточно сообразительным и опытным преступником. Судя по смешанным уликам на месте преступления, мы с Роем Хейзлвудом сочли, что два преступника действовали сообща. Полиция считала, что именно Васкес мог оставить следы, свидетельствующие о недостаточной умелости действий. Единственным нарушением, на котором он попадался прежде, было похищение денег из автомата в прачечной еще в подростковом возрасте. Улики, указывающие на существование сообщника, включали пробы спермы, две пары отпечатков обуви у дома и некоторые другие моменты из жизни Дэвида Васкеса, свидетельствующие о том, что ему нужна была помощь. Например, он не водил машину; в день убийства он находился на работе в Манассасе и должен был выйти на работу на следующее утро в 7 часов.

Автобусы в Манассас в такое время еще не ходят, а других средств транспорта у него не было. Он нуждался в напарнике, который бы подвез его к дому Хэмм и обратно. Кроме того, Дэвид Васкес не отличался силой. Товарищи по работе сообщили полиции, что он с трудом разгружал грузовики с тридцатифунтовыми коробками, – следовательно, Хэмм смогла бы с ним справиться. Ни в физическом, ни в психическом отношении он был неспособен совершить преступление в одиночку. Следователи и адвокаты пытались убедить его открыть имя зачинщика преступления, но Васкес отмалчивался. Адвокаты даже допросили его под воздействием химической «сыворотки истины», однако показания Васкеса только ухудшили его положение.

Улики против него включали три записанных на пленку признания и показания двух отдельных свидетелей, которые видели его возле дома Хэмм. В конце концов Васкес согласился на соглашение о смягчении обвинения – не о признании вины, а признании того, что у обвинителей есть достаточно доказательств, чтобы обвинить его в более тяжком преступлении. С помощью этой сделки адвокаты Васкеса сумели добиться замены смертного приговора. Он был приговорен к тридцати пяти годам тюремного заключения. Хотя его сообщника так и не нашли, дело Хэмм было официально закрыто.

1 декабря 1987 года, после звонка по номеру 911, полиция Арлингтона прибыла к дому женщины, сосед которой сообщил, что она не открывает дверь на звонки, не подходит к телефону и не выходит из дома уже несколько дней. Обычно, прибыв по такому вызову, полиция ожидает найти пожилого человека, упавшего в ванной или умершего от сердечного приступа. Но на этот раз патрульные Уильям Гриффит и Дэн Борелли нашли пострадавшего помоложе, участь которого была более печальной. Подъехав к двухэтажному георгианскому кирпичному особняку, рассчитанному на две семьи, – точно через тринадцать минут после звонка по номеру 911, – полицейские сразу же обнаружили причины для подозрений: задняя дверь дома была незаперта и широко распахнута, ее придерживал стул. Внутри дома на полу полицейские увидели сумочку с беспорядочно разбросанным вокруг содержимым и мгновенно почувствовали запах разлагающейся плоти.

Наверху, в спальне, они нашли обнаженный труп Сюзан М. Таккер, который лежал лицом вниз на постели, свесившись головой с края. Убийца туго обмотал белой веревкой ее шею, затем связал запястья и остаток веревки обмотал вокруг них. На труп был брошен спальный мешок. В спальне царил беспорядок, повсюду были раскиданы одежда и личные вещи. Хотя Сюзан Таккер была замужем, последние несколько месяцев она жила одна, пока ее муж, Реджи, находился в Уэльсе. Уроженец Уэльса, он уехал туда три месяца назад, чтобы подыскать работу и жилье. Через несколько недель Сюзан предстояло присоединиться к мужу.

В пятницу, 27 ноября, супруги разговаривали по телефону, но затем Сюзан пропустила звонок, назначенный на понедельник, 30 ноября, и с тех пор не подходила к телефону ни поздно ночью, ни во вторник. Сюзан была ответственным человеком, скрупулезной рабыней привычек. Не застав ее на работе, Реджи встревожился и позвонил двоюродной сестре жены в Мэриленд, и та пообещала на следующий день навестить Сюзан. Но на один из очередных звонков Реджи домой ответил офицер полиции Рик Шембс, от которого Реджи и узнал о смерти жены. Шембс не стал сообщать подробности убийства, поскольку в начале расследования все, кто был знаком с жертвой, считались возможными подозреваемыми. Поначалу единственной многообещающей находкой полиции казались несколько волосков, найденных на теле жертвы и в раковине. Слишком темные, чтобы принадлежать рыжеволосой жертве или ее мужу, они, очевидно, были лобковыми. Через несколько дней сосед, звонивший в полицию, нашел тряпку для мытья посуды, принадлежащую Сюзан, – она висела на ветке дерева возле дома. Шембс и его напарник Джон Коул отмечали, что взломщик был весьма опытным. Они проверили все места, где могли остаться отпечатки, но обнаружили, что убийца дочиста вытер каждую поверхность, к которой прикасался. Он вытер даже стиральную машину, на которую вставал ногами, забравшись в дом через окно.

Как и в деле Хэмм, преступник взял только те наличные, которые попались ему под руку. Коллекционные монеты и кредитные карточки, по которым его легко могли выследить, остались на месте. На этот раз пришла очередь Джо Хоргаса расследовать убийство, и с самого начала оно выглядело подозрительно похожим на убийство Кэролин Хэмм, хотя Дэвид Васкес находился в тюрьме. Вдобавок к тому, как была связана, задушена и уложена жертва, имелись и другие сходства. Убийца проник в дом через заднее окно – такое маленькое, что полиция недоумевала, как сквозь него мог протиснуться сильный и крепкий человек. В обоих случаях повсюду оказались стерты отпечатки пальцев, в обоих домах вещи были разбросаны, а содержимое сумочки высыпано на пол. Хотя труп Таккер уже начал разлагаться, следствию удалось определить, что, подобно Хэмм, эта жертва не оказывала сопротивления – ран на трупе не было. Дом Таккер расположен в четырех кварталах от дома Хэмм и виден из окна ее спальни.

Но на этот раз убийца принес веревку с собой. Когда Реджи показали обрезок веревки, найденный в комнате рядом со стиральной машиной, он не опознал ее. Убийца вел себя крайне дерзко. Он преспокойно съел половинку апельсина за длинным, элегантным обеденным столом, пользуясь зазубренным ножом, чтобы разрезать фрукт.

Даже в виктимологии прослеживалось сходство. Подобно Кэролин Хэмм, Сюзан Таккер принадлежала к категории жертв низкого риска. Белая женщина, сорокачетырехлетний автор технических публикаций и редактор службы лесного хозяйства, она была известна как надежный работник и предпочитала одиночество, хотя и не имела врагов. Она была предана мужу и нескольким близким подругам и вряд ли решилась бы заговорить с незнакомым человеком.

Хоргас понял: этот искушенный убийца не из тех, что позволяют заметить себя соседям или совершают другие глупые ошибки. Он посоветовал Шембсу потщательнее изучить место преступления, надеясь, что появятся какие-нибудь важные улики. Поскольку убийца вполне мог спокойно вымыть руки или даже принять душ, полиция обследовала сточные отверстия и трубы в ванной.

Доктор Фрэнсис Филд, судебный медик, позднее определил, что жертва погибла в промежуток между ночью с пятницы на субботу и ранним утром в воскресенье. Причиной смерти было названо удушение. До вскрытия Шембс использовал стандартную процедуру обнаружения вещественных доказательств, которую применяют в случае любого физического нападения, чтобы собрать такие улики как сперма и другие выделения с трупа жертвы.

Учитывая сходство с делом Хэмм, следствие немедленно сосредоточилось на неизвестном и опытном сообщнике, вместе с которым Дэвид Васкес мог действовать в 1984 году. Пока следователи изучали прошлое жертвы и опрашивали соседей, Хоргас побывал у Васкеса в Бэкингемском исправительном центре, одной из трех тюрем строгого режима в Виргинии. Рич Маккью, один из адвокатов, защищавший Васкеса в 1984 году, тоже присутствовал при беседе. Хоргас предложил Васкесу сигару, узнав от Чака Шелтона, что его подзащитный не безразличен к ним, и вскоре Васкес разговорился, но не так, как надеялся Хоргас. Васкес рыдал, признавшись, что на него напали вскоре после прибытия в тюрьму, уверял, что жизнь в тюрьме – ад. За четыре года пребывания за решеткой ему ни разу не разрешили повидаться с близкими. Но, несмотря на отчаяние, он так и не предоставил информацию, которая помогла бы ему.

Хоргас покинул тюрьму в твердой уверенности, что за решеткой оказался невиновный. Мало того, новое убийство вполне мог совершить тот же преступник. Хоргас решил заново изучить дело Васкеса и попытаться вытащить его на свободу.

Действительно, Васкес несколько раз сознавался в преступлении, но его допрашивали с применением неправомерных методов, которые, как нам известно, неэффективны при допросах пассивных и неискушенных подозреваемых. Протоколы и записи свидетельствовали, что полиция применила метод «хорошего и плохого»: следователи повышали голоса, стучали кулаками по столу, обступив допрашиваемого со всех сторон в маленькой комнате без окон, наполненной сигаретным дымом. В конце концов Васкес раскололся.

Все его признание выглядело построенным на информации, которую он услышал от следователей. Психиатры со стороны защиты подтвердили опасения Хоргаса. Они считали, что ввиду пониженных умственных функций Васкес не понимал, какими будут последствия его разговоров со следователями, его с легкостью запугали и ввели в замешательство. Доказательства, прежде указывавшие на участие в деле второго сообщника, начали еще сильнее беспокоить Хоргаса: Васкес не водил машину, так как же он попал к дому Хэмм? Почему анализ проб спермы не совпал? Достаточно ли сходства волос и показаний нескольких сомнительных свидетелей, чтобы обвинить его в преступлении?

Так и не выстроив новых версий и ничего не добившись от Дэвида Васкеса, Хоргас вернулся к своему первоначальному мнению: убийцей был тот же человек, который проник в два соседних дома и был виновен в преступлениях «чернокожего насильника в маске» по всей округе за шесть месяцев, предшествующих убийству. Хоргас взялся за тщательное расследование всех этих преступлений.

В январе одна женщина позвонила в полицию и сообщила, что кто-то забрался к ней в дом через окно цокольного этажа. Не пропало ничего, кроме сорока долларов наличными и двух золотых цепочек. Но взломщик оставил вместо них странные предметы: на постели женщины оказался бумажный пакет с морковью, тремя порнографическими журналами и несколькими обрезками шнура от жалюзи. Преступник также оставил на полу, возле постели, ведро с марихуаной, принадлежностями наркомана и небольшим флаконом прокаина, местного обезболивающего препарата, который иногда незаконно применяется в качестве сексуального стимулятора. Следователь полиции Рич Альт узнал от пострадавшей, что некоторые из этих предметов были украдены у ее соседа, который так и не отважился позвонить в полицию. В дом к этому соседу преступник проник в тот же вечер. Эти дома отделяло от жилища Кэролин Хэмм всего два квартала.

Через неделю после обнаружения трупа Сюзан Таккер в деле наступил поворотный момент: Джо Хоргас случайно наткнулся на сообщение из отдела убийств полицейского управления Ричмонда. Датированное 6 октября 1987 года, двумя месяцами раньше, оно включало два убийства, произошедшие в Ричмонде в сентябре и начале октября. Описание этих преступлений поразительно напоминало описания из дел Хэмм и Таккер. Обе жертвы были белыми женщинами тридцати пяти и тридцати двух лет, обеих задушил преступник или преступники, которые проникли к ним в дома через окна. Связавшись по телефону с детективом Гленном Д. Уильямсом из Ричмонда, Хоргас узнал о дальнейшем сходстве убийств: обеих женщин изнасиловали и связали, в обоих случаях медицинская экспертиза обнаружила следы геля вокруг области гениталий и ануса.

По телетайпу пришла весть о третьем изнасиловании и убийстве в округе Честерфилд, к которому прилегал Ричмонд. Хотя эта жертва была гораздо моложе – ей только исполнилось пятнадцать лет, – ее изнасиловали, задушили и связали в спальне, как и остальных. Полиция Ричмонда не была уверена, что во всех трех случаях действовал один и тот же преступник, однако отправила все три пробы спермы в Нью-Йорк, в лабораторию, на анализ ДНК.

Уильяме не согласился с теорией Хоргаса о том, что преступления в разных округах взаимосвязаны. Насильники и убийцы не разъезжают за сто миль от дома, и, кроме того, разыскивать продолжали белого мужчину. Однако Уильяме пригласил Хоргаса в Ричмонд на следующий день на собрание следственной группы, в которую вошли сотрудники отдела полиции и детективы из Честерфилда.

В Ричмонде детективы Гленн Уильяме и Рэй Уильяме (не родственники, но получившие прозвище «парни Уильяме») изложили известные факты, касающиеся двух убийств, которые произошли в Ричмонде. Как и в Арлингтоне, наиболее настораживало выбранное место для убийств: Саут-сайд был тихим районом состоятельных горожан. Большинство домов в нем были построены еще в начале века, за исключением кирпичных, окруженных садами, построенных в 40-х годах. Но в Ричмонде убийства получили гораздо более шумный отклик в СМИ, вызвавший у горожан состояние истерии. Торговцы скобяным товаром бойко распродавали оконные замки, многие по ночам не выключали света, чтобы в следующий раз преступник не подобрался к цели незамеченным.

Первое ричмондское убийство было обнаружено 19 сентября 1987 года, когда в полицию сообщили о странном инциденте. Возвращаясь домой предыдущим вечером около десяти часов, один из жителей города заметил белый пикап, припаркованный прямо перед его домом и оставленный с включенным двигателем. На следующее утро, увидев, что машина стоит на прежнем месте, а двигатель все еще работает, мужчина позвонил в полицию. Проверив номера, полиция выяснила, что владелец машины живет в нескольких ярдах от места, где она была найдена. Следователь попросил хозяйку дома впустить его в квартиру с одной спальней на первом этаже, где и обнаружили труп тридцатипятилетней Дебби Дэвис, лежащий вниз лицом поперек постели. Как у жертв в Арлингтоне, ее запястья связали так, что одно было прижато к бедру, а другое – к спине. Черный шнурок от ботинка протянули через плечо, так что при любом движении жертва только сильнее стягивала веревку.

Эту женщину, на ней были только шорты из обрезанных джинсов, серьги и браслет, задушили синим гольфом с засунутым в него тонким шлангом от пылесоса, который образовал подобие жгута. Жгут был затянут так туго, что судебным медикам пришлось разрезать его. При вскрытии было выявлено кровотечение с внутренней стороны век, указывающее, что убийца не только душил свою жертву, но и мучил ее, затягивая и ослабляя жгут в течение сорока пяти минут или часа. Кроме того, она подверглась и вагинальному, и анальному изнасилованию, настолько жестокому, что при нем произошел разрыв стенки внутреннего органа. Из наружных повреждений отличались небольшие ссадины на нижней губе и на носу. Как и в Арлингтоне, на трупе убитой не было обнаружено ран, указывающих, что она пыталась сопротивляться.

Что касается места преступления, в спальне тоже не оказалось следов борьбы. Ловкий убийца проник в дом через маленькое кухонное окно шириной всего двенадцать дюймов, до которого достал, встав на кресло-качалку, похитив его из соседнего дома. Стоящая возле окна сушилка для посуды со стаканами даже не сдвинулась с места – преступник не задел ее. Полиция предположила, что преступник попытался бежать на машине Дэвис, но не сумел разобраться со стандартным рычагом переключения скоростей.

Виктимология мало что дала, только подтвердила, что Дебби Дэвис не относилась к числу жертв повышенного риска. Бухгалтер редакции газеты «Стайл Уикли», подрабатывающая в книжном отделе ближайшего универмага, Дебби имела репутацию домоседки. Несколько лет назад она развелась с мужем и с тех пор ни с кем не встречалась. Все ее соседи, сослуживцы и родственники заявляли, что она была дружелюбной женщиной, не имела врагов и не употребляла наркотики. Ее любили, и газета предложила в качестве вознаграждения 10 тысяч долларов за информацию, которая поможет арестовать преступника. На месте преступления следователи почти ничего не обнаружили: отпечатков не осталось ни в квартире, ни в машине. Все, что удалось получить – пробы спермы с простыней и одеяла, которые означали, что убийца мастурбировал над жертвой. Кроме того, были обнаружены волосы: несколько шерстинок, волосы с лица белого мужчины и еще один – темный и закрученный.

4 октября два Уильямса получили известие еще об одном убийстве в районе Саут-сайд, на расстоянии всего полумили от дома Дэвис. Около половины второго ночи один из жителей города вернулся домой и решил, что его жена, нейрохирург Медицинского колледжа Виргинии, задержалась на работе, поскольку парадная дверь была заперта. Он принял душ и в темноте пошел в спальню, но почувствовал, что постель сбилась. Включив свет, чтобы поправить простыни, он увидел на одеяле кровь. Метнувшись к стенному шкафу за одеждой, чтобы отправиться на поиски жены, он увидел ее, мертвую, на дне шкафа. Тридцатидвухлетняя Сюзан Хелламс лежала на боку, глядя в потолок, едва втиснутая в шкаф размером два на пять футов. Ее голова с трудом помещалась между стенкой и чемоданом. На ней были только юбка и комбинация, сбившиеся выше талии. Щиколотки свободно связывал лиловый пояс, руки стягивал за спиной шнур от удлинителя, а поверх шнура был намотан синий галстук. Как и в других убийствах, шнур несколько раз обернули вокруг каждого запястья, прижав одно к бедру, а другое заведя за спину. Сюзан Хелламс удушили красным кожаным ремнем, к которому убийца привязал второй ремень. Вскрытие выявило такое же точечное кровоизлияние, как у Дэвис, но здесь оно было более интенсивным, указывающим, что эту жертву мучили и душили более продолжительное время. Убийца явно смелел.

У Хелламс тоже не оказалось ран, полученных при сопротивлении, но на губе и носу были ссадины, как у Дэвис, словно головой терли о стену или другой предмет. При изучении отметки на ее правой икре выяснилось, что это отпечаток подошвы обуви: убийца упирался в ногу жертвы, затягивая ремень на ее шее. Ее грубо изнасиловали в вагину и анус, а банку с вазелином и несколькими лобковыми волосками Хелламс нашли на кондиционере снаружи на подоконнике. Именно через это окно – находящееся на высоте пятнадцати футов, над балконом – убийца проник в дом, не пользуясь лестницей. С балкона полицейские увидели веревку, аккуратно свернутую и уложенную в садовую сеялку. Такой подъем был бы затруднительным для большинства людей, но задняя часть дома выходила на заросшую аллею, и опытный преступник вполне мог перебраться через ограду и проникнуть в дом, не рискуя выдать себя.

Убийца скрылся незамеченным: на это указывала температура трупа жертвы, составляющая девяносто восемь градусов по Фаренгейту. Значит, Хелламс умерла между полуночью и часом ночи. Вероятно, в шкаф ее спрятали потому, что убийца еще был в доме, когда вернулся муж.

Полиция не нашла отпечатков пальцев, зато взяла пробы спермы с трупа жертвы и с постельного белья. На этот раз волос убийцы на месте преступления не оказалось. Продолжая ожидать результатов анализа ДНК, полиция получила из местной лаборатории подтверждение, что и Хелламс, и Дэвис задушили одинаковым способом.

Виктимология не дала никаких намеков на то, почему Хелламс стала жертвой, разве что она была белой женщиной довольно крепкого сложения, с рыжевато-пепельными волосами, квалифицированным специалистом и подолгу жила одна: ее муж учился в школе права при Университете Мэриленда и приезжал домой только на выходные.

Хотя детективы Ричмонда не соглашались с тактикой Хоргаса, тот принялся изучать все случаи изнасилований в округе. Еще одной жертвой стала одинокая белая женщина тридцати лет, жившая в квартире на первом этаже, в Саут-сайде. 1 ноября, около трех часов утра, она проснулась и увидела, что над ней стоит чернокожий мужчина с длинным ножом. На вид ему было не больше тридцати лет, рост – около шести футов, лицо скрывала лыжная маска, на руках были перчатки. Он достал веревку из рюкзака и связал жертве руки. Три часа он насиловал и истязал ее. Около шести утра, когда он начал связывать женщине щиколотки, ее всхлипы разбудили верхних соседей. Насильник сбежал, услышав, как кто-то спускается по лестнице.

Полиция Ричмонда не верила, что этот насильник – убийца, которого они ищут. Нынешняя его жертва была миниатюрной, ростом пять футов четыре дюйма, весом менее ста фунтов, и напали на нее утром в воскресенье, а не в пятницу вечером. Насильник не надел петлю на шею, не мастурбировал над ней, веревки были отрезаны не тем ножом, что во время прежних убийств. К тому же следственная группа придерживалась первоначального профиля и искала белого мужчину лет тридцати – сорока, а не более молодого чернокожего. Это было первое серийное убийство в истории Ричмонда, и полиции приходилось учиться по ходу дела, советуясь со всеми, кто имел дело с такими преступниками. Оба Уильямса возглавляли следственную группу, включавшую четырех следователей из отдела убийств, следователя по преступлениям на половой почве, несколько младших чинов и даже представителей программы соседской помощи, созданной для борьбы с насилием, вызванным наркотиками, особенно в местах проживания национальных меньшинств.

К тому времени общественность сформировала довольно многочисленные группы надзора в районах, где прежде буквально никто не интересовался этой программой. Местные политики и представители полиции проводили собрания горожан. Было дано немало полезных советов; жители начали подстригать кусты перед деревьями и окнами, не выключать свет по ночам, звонить друг другу по приходе домой. Ситуация достигла нелепицы, когда в попытке защититься жители подозревали всех и каждого: однажды, заметив двух мужчин подозрительного вида в машине, впервые появившейся на этой улице, один из горожан подкрался к ней, приставил револьвер сорок пятого калибра к виску водителя и приказал обоим мужчинам выйти из машины. Переодетым полицейским еще повезло, что их не пристрелил чрезмерно бдительный гражданин.

Джуд Рей и Том Солп из нашего отдела отправились в Ричмонд и встретились с представителями полиции Ричмонда и Честерфилда в конференц-зале офиса окружного прокурора. Джуд сделал заявление о том, что, хотя статистические и исследовательские данные свидетельствуют в пользу белого тридцатилетнего мужчины, не следует отвергать подозреваемых по расовому признаку. Учитывая, что убийца не оставил ни отпечатков пальцев, ни других явных улик, Джуд отнес его к категории интеллигентных преступников с «послужным списком», включающим кражи со взломом и сексуальные нападения. А поскольку его жертвы были не в состоянии защититься, значит, он обладал огромной силой. Джуд и Том также считали, что убийца имеет постоянную работу – вот почему преступления происходили по ночам в пятницу. Судя по типу сексуального нападения, НС испытывал затруднения с «нормальным» сексом и, вполне вероятно, трудности в общении с женщинами в целом. В отличие от большинства насильников, он не похвалялся своими «подвигами» и вообще был одиночкой. Откровенно говоря, мы склонялись к версии, что преступник принадлежал к белой расе, по двум причинам: во-первых, его жертвы были белыми, и, во-вторых, тогда мы не наблюдали подобного уникального почерка у чернокожих, латиноамериканцев или преступников азиатского происхождения. Такой почерк мы замечали только у белых преступников – например, сексуальное проникновение при помощи палок или других предметов. Именно поэтому я был так уверен, что мы имеем дело с белым преступником, когда расследовал дело Франсины Элвсон в Нью-Йорке в 1979 году, еще работая в полицейском управлении. Я придерживался своего мнения вопреки факту обнаружения черного лобкового волоска на трупе. Эту женщину изнасиловали ее собственным зонтиком, а я никогда не встречал чернокожего или латиноамериканца, способного так поступить с жертвой. По той же причине, если бы Седли Эли не арестовали так быстро за убийство Сюзанны Коллинз, и полиция принялась бы искать НС, я бы посоветовал ей сосредоточить усилия на белых подозреваемых, поскольку изнасилование было совершено при помощи ветки. Только в последнее время мы начали замечать более уникальный, причудливый и своеобразный почерк в преступлениях на половой почве, совершенных чернокожими и представителями других национальных меньшинств. Джордж Расселл-младший, интеллигентный и искушенный чернокожий насильник и убийца из Сиэтла, оставлял свои жертвы в замысловатых и унизительных позах. В половой орган одной из них он ввел ствол ружья. Это случилось в 1990 году. Для обвинителей было важно связать воедино убийства и доказать, что их совершил один и тот же человек. Я давал показания по поводу почерка, и Расселлу в конце концов вынесли обвинительный приговор.

Причины таких различий между действиями белых и чернокожих преступников до сих пор непонятны, точно так же, как причины, по которым женщины не становятся серийными убийцами. По теории Джуда, основанной не только на опыте работе в отделе, но и на прошлом офицера полиции и детстве, проведенном в сельской местности на Юге, дело тут не столько в расе самой по себе, сколько в общей культуре.

– В беседах с жертвами мы слышим об оральном сексе или использовании посторонних предметов для изнасилования преступниками – представителями меньшинств, по сравнению с белыми, не так часто. Наблюдаются заметные различия в психопатологии чернокожих и белых преступников на сексуальной почве в результате их отношения к живому или мертвому телу.

Джуд считает, что если отсутствие подобного почерка все еще присутствует у чернокожих преступников из сельской местности, с Юга, необразованных, отчужденных от основного американского общества, то более «окультуренные» преступники начинают подражать поведению и обычаям белых.

– Черные преступники из категории «хищников» еще более одержимы порочностью, чем белые, – утверждает он.

Вот почему, хотя межрасовые изнасилования и убийства случаются реже внутрирасовых, когда мы видим проявления «стиля белых» или извращенности у чернокожего преступника, он с большей вероятностью выберет белую жертву, нежели чернокожую. Впрочем, в целом это одна из тех сфер (упоминание Джуда о ней приведено в предыдущей главе), в которых необходимы дальнейшие глубокие и высококвалифицированные исследования.

В конце ноября 1987 года убийца нанес очередной удар. Детективы Эрни Хаззард и Билл Шоуолтер из округа Честерфилд представили подробности этого убийства следственной группе Ричмонда.

Пятнадцатилетняя Диана Чо жила с родителями и младшим братом в угловой квартире на нижнем этаже дома в жилом комплексе, находящемся чуть западнее границы между Честерфилдом и Южным Ричмондом. Однажды в субботу вечером в конце ноября супруги Чо услышали, как их дочь печатает на машинке, – это было около половины двенадцатого ночи. Когда утром родители собирались на работу в принадлежащий им магазин, Диана еще спала. Днем родители попросили младшего сына проведать Диану, и тот сказал, что Диана еще не вставала. Родители удивились, но подумали: мальчик наверняка не хочет, чтобы сестра рассердилась на него, и потому оставили детей в покое. Они вернулись домой около трех часов дня. Миссис Чо обнаружила дочь мертвой, увидев ужасающее зрелище, мгновенно напомнившее полиции убийства в Ричмонде.

Внешне комната выглядела вполне пристойно: бумаги сложены на столе и никаких следов борьбы вокруг. Но на постели лежал труп Дианы – обнаженный, с веревками на шее и запястьях. Белая веревка глубоко врезалась ей в горло, а другая, потолще, стягивала запястья. Убийца заставил жертву молчать, заклеив ей рот липкой лентой. Как и в других случаях, на теле не оказалось никаких ран или повреждений – только лобковая область была обильно залита кровью. Позднее выяснилось: ее изнасиловали так жестоко, что убийца оставил отверстие диаметром в один дюйм в стенке полового органа, разорвав девственную плеву. И то и другое вызвало кровотечение (к тому же у жертвы продолжалась менструация). Ногти на руках девушки, накрашенные накануне вечером, были в идеальном состоянии – ей не представилось шанса вступить в борьбу с убийцей.

По своему обыкновению, убийца изнасиловал ее обычным и извращенным способом, оставив следы смазки на руках и ногах. Точечные кровоизлияния вокруг глаз, на лице и даже на плечах указывали на продолжительные пытки. Следы спермы были найдены повсюду, в том числе на теле жертвы и на простынях, следовательно, преступник мастурбировал над ней.

На этом сходство с другими убийствами не заканчивалось: убийца проник в спальню девушки через окно, находящееся на высоте четырех футов над землей. Полиция выяснила, что Диана убрала с окна решетку, чтобы переговариваться с подругой, живущей на верхнем этаже. Убийца нигде не оставил ни отпечатков пальцев, ни следов ног, и, как обычно, изнасилование и убийство произошло в ночь перед выходным днем.

Но убийца перебрался в пригороды: значит, он внимательно следил за ходом расследования и ради своей безопасности – и чтобы сбить со следа полицию – решил освоить новую территорию. На этот раз он нанес удар еще более дерзко, совершив насилие над жертвой, родители которой спали в соседней комнате. Полиция установила, что он либо проник в комнату, когда девушка уже спала, и немедленно заклеил ей рот, или наблюдал за ней снаружи, дождался, когда она уйдет в душ, а потом застал ее врасплох, как только она вернулась в комнату. Детектив Шоуолтер заметил: «Должно быть, этот тип некоторое время следил за ней, выбирая идеальный момент для нападения». На этот раз убийца оставил на месте преступления нечто вроде «визитной карточки»: сбоку на левой ноге жертвы, чуть выше колена, он нарисовал цифру 8 лаком для ногтей. В доме у жертвы такого лака никогда не было, и цвет лака на ее ногтях не совпал с цветом лака цифры.

Заранее зная, что ничего не найдет, полиция провела тщательный поиск, исключая возможность причастности к делу другого НС. Диана Чо пела в школьном хоре, входила в почетное общество, в доме не обнаружили ни наркотиков, ни порнографии, ничто не указывало на ее принадлежность к категории жертв повышенного риска. Она относилась к другой расе, чем прежние жертвы, была моложе, но физически напоминала их, имея рост пять футов три дюйма и вес не более ста сорока фунтов.

25 ноября результаты экспертизы подтвердили, что пробы спермы, взятые с мест убийства Чо, Дэвис и Хелламс, совпадают, и два ведущих детектива из Честерфилда начали работу совместно с командой из Ричмонда. В этот момент единственной связью, которую следователям удалось установить между тремя жертвами, помимо общего физического профиля, был универмаг «Кловерлиф», где Чо и Хелламс делали покупки, а Дэвис подрабатывала. Следственная группа предположила, что НС высматривал свои жертвы здесь, преследовал их до дома, насиловал и убивал. Установить посты в магазине было несложно, но как узнать преступника?

В Арлингтоне Джо Хоргас окончательно убедился, что убийства Хэмм и Таккер связаны с происшествиями в Ричмонде, и что в Арлингтоне и Ричмонде орудовал один и тот же преступник: чернокожий насильник в маске. Для расследования убийства Таккер была сформирована следственная группа. Кроме партнера Хоргаса Майка Хилла к нему присоединились детективы Дик Сполдинг из отдела ограблений и Эд Чепмен из отдела преступлений на половой почве. Под предлогом поисков партнера Дэвида Васкеса или другого преступника, замешанного в убийствах Хэмм и Таккер, – скажем, чернокожего насильника в маске, – Хоргас поручил им проверить все случаи ограблений и изнасилований в округе с 1983 года. Хоргас лично отвез вещественные доказательства, собранные в доме Таккер, в Бюро судебной экспертизы Северной Виргинии, в округе Фэрфакс. К 22 декабря он получил предварительное заключение через свою знакомую, Диэнн Деббс (подруга той работала в криминальной лаборатории Ричмонда). Экспертиза гласила, что пробы спермы по делу Таккер содержат те же характеристики крови, что и пробы, взятые на местах убийств Дэвис и Хелламс. Это помогло бы выявить преступника, поскольку подобные характеристики имелись только у тридцати процентов населения. Разумеется, прежде всего следовало найти подозреваемых.

Хоргас начал заново допрашивать жертв насильника в маске о преступлениях, совершенных им начиная с 1983 года. Из девяти жертв восемь согласились поговорить с ним. Несмотря на нежелание заново переживать эту трагедию, как только люди узнавали, что преступник все еще находится на свободе и убивает свои жертвы, они соглашались помочь следствию. Нападение на первую жертву было совершено в июне 1983 года на стоянке супермаркета. Приблизительно в час ночи к хрупкой, темноволосой женщине лет тридцати подошел стройный чернокожий мужчина и вытащил нож. Ростом около пяти футов восьми дюймов, не старше тридцати лет, он натянул на голову трикотажную тенниску с прорезями для глаз, его руки скрывали перчатки. Он приказал жертве отъехать от супермаркета, затем велел остановиться и выйти в лес. Все время угрожая ей ножом, он заставил ее совершить акт орального секса и несколько раз изнасиловал ее. Женщина сбежала, когда он оставил ее в лесу, чтобы вернуться к машине. Она считала, что у насильника не было эякуляции, и у нее сложилось впечатление, что он «был способен на все. Абсолютно на все». На следующие три жертвы насильник напал в их домах, проникнув туда, пока женщины спали. Описание его внешности совпало с первым случаем, при каждом нападении он надевал перчатки и самодельную маску. Каждый раз он пользовался одним и тем же ножом. Он начинал с того, что требовал денег, обычно заставляя жертву достать сумочку, а потом подвергал женщин оральному и вагинальному изнасилованию. Во всех трех преступлениях он неоднократно угрожал женщинам ножом, заявляя: «Сейчас я вставлю тебе, и посмей только не кончить. Если у тебя не будет оргазма, ты умрешь». Хоргас счел, что, судя по рассказам жертв, преступник придерживается некоего сценария.

В последнем из этих трех нападений насильник добавил к сценарию два новых элемента: он заклеил рот жертве и попытался связать ее. Она убежала, пока он отрезал шнур от жалюзи.

К следующей атаке он добавил еще несколько новых «изобретений». Застав свою восемнадцатилетнюю жертву врасплох, когда она вышла из машины, он принудил ее вернуться в машину и уехать в уединенное место, где заклеил ей глаза и несколько раз изнасиловал ее в рот, вагину и анус. Наконец, он связал ей руки за спиной и заставил влезть в багажник машины. Женщина спаслась чудом: она сумела открыть багажник, когда почувствовала запах дыма. Насильник поджег машину и оставил жертву умирать.

Во время еще одного нападения НС колготками связал щиколотки жертвы, а шнуром от жалюзи – руки за спиной. Сексуальное нападение было таким же, как в предыдущих случаях. Сопоставляя длительность промежутков между изнасилованиями, можно было заметить, что новая жертва преступнику нужна каждые шесть недель; постепенно его уровень насилия повышался.

Хоргас считал, что к январю 1984 года насильник превратился в убийцу, и последнее изнасилование подтверждало это предположение. 25 января, спустя несколько часов после того, как подруга Кэролин Хэмм нашла ее труп, насильник ворвался в дом к последней из известных жертв. Тридцатидвухлетняя женщина спустилась вниз по лестнице, чтобы понять, в чем дело, когда услышала, как открылась боковая дверь дома. В комнате она обнаружила мужчину, описание которого соответствовало описанию насильника, совершившего прежние нападения, – от возраста и роста до самодельной маски и ножа. По сценарию, который, видимо, напоминал сценарий нападения на Хэмм, преступник потребовал принести сумочку. Высыпав ее содержимое на пол и забрав наличные, он заставил женщину пройти в другую комнату, где изнасиловал ее. Ритуал этой ночи включал использование искусственного фаллоса, который преступник принес с собой. Он велел женщине воспользоваться им, а когда она отказалась, ударил ее по лицу, порезал ногу, вновь изнасиловал и заставил выйти из дома. Она отбивалась и громко кричала, понимая, что если сядет с ним в машину, то он убьет ее. Наконец преступник скрылся. Следствие установило, что искусственный фаллос был похищен из соседнего дома, точно так же как порнографические журналы и принадлежности наркомана, оставленные на постели в соседнем доме во время вторжения преступника к соседке Кэролин Хэмм. Хоргас представил свои находки следственной группе, но они не вызвали особого энтузиазма. Казалось маловероятным, что взломщик постепенно сделался насильником и убийцей. Но представители отдела половых преступлений сочли, что чернокожий насильник в маске им знаком: летом 1987 года они арестовали парня с подобным МО, им просто не удалось доказать, что он совершал преступления до 1986 года. К Рождеству следственная группа Хоргаса была распущена.

Тем временем его бывший партнер Майк Хилл узнал о еще двух взломах, которые соответствовали уже известной модели. 12 января 1984 года попытка взлома была предотвращена: восемнадцатилетняя девушка разбудила отца, чтобы выяснить причину странных звуков снаружи дома. Ее отец обнаружил повреждения на двух окнах цокольного этажа и почтовый ящик, поставленный под окном спальни, – вероятно, чтобы облегчить проникновение в дом. Через два дня еще одна тридцатидвухлетняя женщина сообщила, что чернокожий мужчина (по описанию – все тот же насильник в маске, перчатках и с ножом) проник в ее дом и потребовал денег, угрожая в противном случае «убить девчонку наверху». Преступник сбежал, когда на лестнице послышались шаги соседки. Оба случая произошли в двух кварталах от дома Кэролин Хэмм. 28 декабря 1987 года Хоргас вылетел в Нью-Йорк. Он получил разрешение на анализ арлингтонских проб в лаборатории, куда детективы из Ричмонда обращались по поводу анализа ДНК. Прослеживая связь между множеством случаев, Хоргас нуждался в доказательствах. Причем медлить было нельзя: как раз этим утром поступило еще одно сообщение, на этот раз из ближайшего округа Фэйрфакс. На семнадцатилетнюю девушку 17 декабря напал в ее спальне чернокожий мужчина, соответствующий описанию, которое Хоргас уже знал наизусть. К счастью для жертвы, ее сестра вошла в комнату, едва преступник закончил связывать жертве руки. Он сбежал.

Хоргас знал, что результаты анализа ДНК пригодятся только после того, как у них появится подозреваемый. Потому, собрав всю информацию и поведенческие характеристики, он снова позвонил во вспомогательный следственный отдел и сказал особому агенту Стивену Мардиджану, аналитику профиля, прикрепленному к географическому району Виргинии:

– Я хотел бы побеседовать с вами. Вы не могли бы подъехать? Похоже, все эти убийства связаны с убийствами в Ричмонде.

29 декабря, несмотря на снегопад, Мардиджан и Джуд Рей отправились на встречу в штаб-квартиру полицейского управления Арлингтона. В конференц-зале Хоргас ввел Стива и Джуда в курс дела. Он действовал целеустремленно и методично. Рассказав об убийстве Таккер, спросил:

– Ну, что вы скажете? Оно может быть связано с убийствами в Ричмонде?

Стив и Джуд оказались в затруднительном положении. Работа нашего отдела основана на взаимном доверии и дружеских отношениях с каждым из полицейских управлений и местных правоохранительных органов, с которыми мы сотрудничаем. Мы уже проводили консультацию в Ричмонде, а если в конце концов оба следствия пойдут в разных направлениях, мы не хотели ввязываться в конфликт с двумя важными «клиентами».

Но как только Хоргас закончил доклад, Стив сказал:

– Нам совершенно ясно, что все эти случаи взаимосвязаны. С точки зрения анализа профиля личности и методологии МО является вполне определенным. Вероятно, вы имеете дело с одним и тем же преступником.

Хоргас среагировал мгновенно.

– А теперь давайте повнимательнее рассмотрим убийство, случившееся в 1984 году, – предложил он. – Убийство Кэролин Хэмм.

Опять-таки сходство дел Таккер и Хэмм было очевидным.

– Какие еще преступления зафиксированы в округе в то время? – спросил Стив.

Хоргас описал агентам ряд краж со взломом и сексуальных нападений в Арлингтоне в 1983 году. Всеми жертвами были белые женщины в возрасте между двадцатью и тридцатью годами, на всех напал чернокожий мужчина в маске, с ножом и в перчатках. Несколько жертв были связаны шнуром от жалюзи. Элементы сексуального нападения также были схожи, но с каждым изнасилованием НС становился все опаснее, пока наконец не убил Хэмм.

– Изучая действия серийного насильника в Арлингтоне и происходящие в то же время серийные кражи со взломом, нельзя было не обратить внимание на географический охват, соответствующий зоне расследуемых убийств. Мы с Джудом некоторое время совещались между собой, а потом заявили Джо: «Все эти случаи связаны между собой. В методологии, повышении активности и действиях преступника прослеживается значительное сходство». В каждом случае преступник сработал чисто. Джуд сосредоточился на изнасилованиях и том факте, что в нашем распоряжении имелись уцелевшие жертвы. Если на них напал тот же НС, эти жертвы могли предоставить не только доказательства, необходимые для выводов, но и прояснить детали поведения. Он попросил более скрупулезно разобраться в том, как связывали жертву в каждом из ричмондских убийств и в убийстве Сюзан Таккер. Убийца переусердствовал с веревками, либо чтобы задушить жертву, либо просто держать под контролем ее жизнь, о чем свидетельствовали веревка, идущая от петли на шее к запястьям, и свободный конец, обмотанный вокруг рук жертвы. Это был уже не просто МО, а почерк убийцы. Рассматривая фотографии мест преступлений, Джуд объяснил, что НС испытывает глубокую потребность осуществлять полный контроль над ситуацией.

Он также заявил, что НС – сексуальный садист: он наслаждается, подвергая жертвы пыткам, не доводя удушение до конца, видя их страх и боль, слыша мольбы о пощаде.

Стив отметил другие элементы почерка – убийца каждый раз пытался спрятать труп жертвы: Таккер прикрыл спальным мешком, Хелламс унес в стенной шкаф, на Чо набросил простыню, на Дэвис надел ее шорты. Стив обратил внимание на остатки спермы на трупах, на то, что все жертвы были убиты в собственных спальнях, и на тот факт, что убийца заставал жертвы врасплох, не дав им ни малейшего шанса на сопротивление.

Очевидно, убийца принадлежал к категории организованных преступников, которые заранее тщательно планируют свои действия. Он выслеживал жертвы, ждал удобного случая, наблюдал за их перемещениями – возможно, в течение нескольких дней. Выбирал жертвы, живущие в одиночестве или оставшиеся в одиночестве. Он был искушенным преступником: знал, что, совершая преступления в домах жертв, он в меньшей степени рискует быть замеченным или оставить свидетелей преступления.

Оба агента не сомневались, что у преступника имеется длинный «послужной список», который включает не только ограбления со взломом. Возможно, он никогда не подвергался аресту, но постепенно учился на собственных ошибках. Он ни в коем случае не смог бы начать с таких изощренных убийств.

Не только описание внешности или деталей маскировки убедило Джуда и Стива в том, что изнасилования и убийства Хэмм и Таккер совершил один и тот же преступник. Подтверждала эту догадку и психолингвистика, аспект анализа профиля личности, которым мы широко пользуемся в случае похищения детей, взятия заложников, вымогательства и террористических актов, – другими словами, в любой ситуации, в которой устное или письменное общение является нашей первичной поведенческой уликой. Хотя мы применяли этот метод во множестве случаев с удовлетворительными результатами – например, пытаясь определить истинные намерения преступника, взявшего заложников, выяснить, стоит ли прибегать к помощи оперативных сил и в каком количестве, – возможно, самым многообещающим было использование психолингвистического анализа в делах Унабомбера. Как мы рассказывали в книге «Унабомбер: по следам самого опасного из американских серийных убийц», это было тщательное, слово за словом, фраза за фразой, сравнение опубликованного манифеста Унабомбера с его личными письмами и записками, которые в конце концов привели к опознанию Теодора Кажински, живущего в уединенном доме в Монтане, как главного подозреваемого в актах терроризма, наводящих ужас на жителей США в течение десятилетия.

Здесь, в делах, собранных Джо Хоргасом, выбор насильником слов и построение фраз не только повторялись от преступления к преступлению, но и соответствовали общему типу личности человека, способного совершить такие преступления. Насильнику требовалось, чтобы его жертвы выказывали признаки сексуального удовлетворения, подкрепляющие его мужское эго. Его первичной мотивацией был контроль, на что указывали устные оскорбления, применение ножа и, в особенности, пытки, использование веревок и убийства.

Оба агента подчеркивали: преступник такого типа с каждым убийством будет проявлять все больше жестокости по мере того, как он учится и совершенствует свою технику Джуд доказал, что первое изнасилование вместе с похищением со стоянки было сопряжено с высоким риском. Преступник заметил это, модифицировал свой МО и с тех пор нападал на жертвы почти исключительно в их домах. Со временем его контроль над жертвами также рос. Вначале ему хватало только ножа, а затем он начал заклеивать жертвам рты и глаза и связывать их. В последних изнасилованиях он почувствовал себя настолько уверенно, что вламывался в соседние дома, дерзко перенося вещи из одного в другой. В последнем убийстве он воспользовался принесенной веревкой, продемонстрировав еще более высокий уровень планирования.

Изнасилования стали подготовкой к убийствам: преступник усовершенствовал свой метод проникновения в дома; он не оставлял отпечатков; чувствовал себя уверенно в домах жертв; водил их вверх-вниз по лестницам и насиловал в разных комнатах. По мнению Стива и Джуда, убийства начались, когда преступник вдруг лишился контроля над жертвой. В качестве примера они привели последнее изнасилование в Арлингтоне. Уровень насилия преступника быстро вырос, когда жертва отказалась использовать фаллос по его приказу и продолжала умолять его уйти. Он сделал вывод, что жертва пытается отнять у него контроль, взять его в свои руки, и это взбесило его. Позднее он убивал только высококвалифицированных профессионалов, преуспевающих женщин, привыкших распоряжаться собственной жизнью. Поскольку убийца превосходил их в физическом отношении и заставал врасплох (ни в одном случае не было замечено следов борьбы), вероятно, они пытались уговаривать его, оказывать устное сопротивление. Одного этого хватало, чтобы вывести убийцу из себя.

После беседы, когда наши агенты подтвердили подозрения Хоргаса, тот помедлил и признался:

– Я хочу кое-что объяснить вам: дело Хэмм закрыто, поскольку подозреваемый по нему арестован, признан виновным и приговорен к тюремному заключению.

Он рассказал агентам о прошлом Дэвида Васкеса и о сообщнике, которого так и не удалось поймать или опознать.

– Как вы думаете, могло ли в этом убийстве участвовать два человека? – спросил он.

Стив ответил, что потребуется более тщательное исследование, для которого мало увидеть материалы, разложенные на столе, но даже их достаточно, чтобы утверждать: такой человек как Васкес был не в состоянии не только совершить убийство Хэмм, но и стать сообщником убийцы. Стив подчеркнул, что преступления такого вида совершают убийцы-одиночки, и что два сообщника оставили бы больше свидетельств раз личного поведения, чем обнаружилось на месте преступления. Судя по опыту всего отдела, человеку с интеллектуальным уровнем Васкеса не хватило бы ни способностей, ни криминальной искушенности для такого убийства.

Затем собеседники перешли к вопросу о расе и тому факту, что первоначально мы указывали на белого преступника. Агенты отметили, что нам не сообщили о чернокожем насильнике в маске, а наш профиль может быть лишь настолько точным, насколько полную информацию нам предоставили. До сих пор все серийные убийцы бывали белыми – за единственным исключением Уэйна Уильямса из Атланты. Но даже Уильяме нападал только на представителей своей расы. Однако Джуд и Стив подчеркивали, что, несмотря на статистическую редкость, преступник Хоргаса вполне мог оказаться чернокожим. Они согласились, что чернокожий насильник и убийца – наверняка одно и то же лицо, значит, в таком направлении и должно двигаться расследование.

Но с чего начать?

Если все это – части одной модели, объяснили агенты, значит, модель поможет обнаружить НС. Надо вернуться к первому изнасилованию, посоветовали они: в том окружении преступник чувствовал себя наиболее свободно, значит, он жил или работал неподалеку.

– В отличие от дела Хэмм, все последующие изнасилования остались нераскрытыми, – продолжал Стив. – Не нашлось даже подозреваемых. В ходе исследований мы выяснили, что сексуальный преступник такого типа не успокаивается сам. Он либо вынужден переехать по той или иной причине в другой город, либо его арестовывают по другому обвинению.

– Иными словами, этот тип будет продолжать убивать там, где начал, пока его не вспугнут или не произойдет что-нибудь непредвиденное, – добавил Джуд.

– Если бы его арестовали за изнасилование или другое половое преступление, на свет всплыли бы все остальные, – значит, он еще ни разу не попадался по такому обвинению, – заключил Стив.

Подобно этому, если бы он покинул округ и начал действовать в другом месте, сотрудники других правоохранительных органов обратили бы внимание на его МО и ответили бы на запрос Хоргаса. А этого не произошло. Но если цепь преступлений прерывалась, как вдруг случалось здесь, значит, есть шанс, что преступника арестовывали по какому-то другому обвинению. Возможен был и третий вариант – его смерть, но поскольку преступления возобновились, этот вариант следовало сразу же отбросить.

– Вероятно, он находился под арестом за кражу со взломом, – решил Стив. – Взломы – его вторая профессия.

– Поскольку в начале 80-х годов насильника так и не поймали, – добавил Джуд, – а его деятельность на короткое время приостановилась после убийства Кэролин Хэмм, надо проверить всех, кто был арестован за кражу со взломом в том же районе, где произошло первое изнасилование.

– По обвинению в краже со взломом дают три-четыре года тюремного заключения, – рассуждал Стив. Время совпадало.

– Так что если вы найдете человека, обвиненного в краже со взломом в Северной Виргинии и приговоренного к трем годам тюремного заключения, а затем, после освобождения, перебравшегося в Ричмонд, то это и будет главный подозреваемый.

Хоргас последовал совету агентов. Он вернулся к первому изнасилованию, особенно встревоженный предположением, что убийца живет неподалеку – там же, где жил сам Хоргас с женой и маленьким сыном. Хоргас надолго уходил из дома по делам. Беспокоясь о близких, он пересмотрел все дела об инцидентах, связанных с кражами со взломом, произошедшими в тот временной промежуток.

В Ричмонде, где жители впали в истерику, детективы не согласились с теорией Хоргаса – даже после того, как он представил им ту же информацию, которую сообщил агентам ФБР, и вопреки тому, что на трупах нескольких жертв были обнаружены черные волосы, возможно, принадлежащие преступнику негроидного типа.

В самом начале 1988 года Хоргас и Хилл начали просматривать кипы распечаток данных из памяти компьютера полицейского управления. Их целью были преступники, арестованные в Арлингтоне в 1984 году и освобожденные три года спустя в Ричмонде. К сожалению, как ни хотелось, им не удалось сократить зону поисков: списки включали преступников из различных округов и не были рассортированы по их месту жительства. Кроме того, в списках не были указаны ни вид преступлений, ни дата ареста. Работа затянулась. Через несколько дней Хоргас решил переключиться на новое направление. Он работал в районе Арлингтона, где произошло первое изнасилование, и был знаком со многими жителями. Он попытался припомнить человека подходящего возраста, соответствующего описанию насильника. Как рассказывал Пол Монс в превосходной книге «Правосудие на охоте», детектив кружил по улицам, чтобы подстегнуть память, и наконец в голове у него всплыло имя Тимми. Тимми, местный подросток, был известен всем соседям как нарушитель спокойствия приблизительно за десять лет до того, как произошло первое изнасилование. Хоргас допрашивал его в связи с кражей со взломом, хотя за это преступление Тимми не был арестован. Тогда о Тимми ходила дурная слава, говорили, он что-то поджег – дом матери, а может, ее машину, Хоргас забыл, что точно, но это напомнило детективу, что насильник тоже поджег машину одной из жертв. Два дня Хоргас расспрашивал товарищей по работе, но никто об этом парнишке больше ничего не знал. Наконец 6 января 1988 года Джо Хоргас вспомнил имя и фамилию подростка: Тимоти Спенсер.

Продолжая проверку данных в памяти компьютера, Хоргас нашел то, что искал: Тимоти Спенсер, чернокожий мужчина примерно того же возраста, что и насильник в маске, был арестован за кражу со взломом еще в 1980 году. Приговор ему был вынесен в Александрии, находящейся под юрисдикцией Арлингтона, 29 января 1984 года. Запись в деле заключенного свидетельствовала, что после освобождения он отправился в гостиницу на полпути между Ричмондом и Арлингтоном. Это случилось 4 сентября 1987 года. Подробности последнего обвинения Спенсера звучали устрашающе в контексте преступлений, которые расследовали Хоргас и Хилл: Спенсер проник в дом через маленькое заднее окно, при аресте в его карманах нашли юбилейные монеты, похищенные из нескольких домов, вместе с парой черных носков, небольшим фонариком и отверткой. В машине Спенсера обнаружили пятидюймовый складной нож. Несколько жертв насильника в маске сообщали, что на руках у него были черные носки, он держал в руке фонарик и угрожал им складным ножом. Но еще более убедительным доводом выглядели юбилейные монеты. Коллекционные монеты, принадлежащие Таккерам, несмотря на явную ценность, остались на месте. Спенсер однажды попался на краже легко узнаваемых монет и не собирался повторять одну и ту же ошибку дважды. Как мы и предсказывали, он учился на собственном опыте. Согласно документам из архива, Спенсер постоянно жил в Арлингтоне, в доме, находящемся на расстоянии всего 200 ярдов от того места, где произошло первое изнасилование. А гостиница в Ричмонде была расположена в нескольких минутах ходьбы от домов Хелламс и Дэвис.

Хоргас связался с администрацией гостиницы, чтобы сравнить даты нападений 1987 года и время, когда Спенсер покинул гостиницу. Все сведения подтверждали его возможную причастность к преступлениям. Хоргас пришел к выводу: если Спенсер действительно тот преступник, которого он ищет, то верна еще одна часть нашей теории: днем он работал на мебельной фабрике. Хоргас позвонил в Ричмонд, но не застал Уильямсов, те выехали на место другого убийства. На первый взгляд оно напоминало дело рук «душителя из Саут-сайда», разве что на этот раз жертву несколько раз с силой ударили по голове. Но позднее в тот же день ричмондская полиция получила сообщение о самоубийстве и нашла труп мужчины, который встречался с сестрой жертвы убийства и снимал у нее комнату, пока она не выставила его. Очевидно, автор последнего убийства подражал «душителю».

Напряжение достигло пика 7 января, когда Хоргас и Хилл встретились с детективами из Ричмонда. Те согласились установить слежку за Спенсером, но по-прежнему придерживались мнения о том, что их убийца – белый человек. На предстоящий уик-энд Спенсер планировал поездку в Арлингтон, и никому не хотелось упускать шанс. В конце концов из-за бурана поездку пришлось отложить.

Поворотный пункт в деле наметился в пятницу, когда ричмондская полиция застала Спенсера возле универмага «Кловерлиф» – он сидел в машине, ожидая двух женщин, которых поймали на краже в магазине. Полиция Арлингтона опасалась, что вспугнет Спенсера и заставит его покинуть округ, но теперь она сочла этот инцидент доказательством тому, что он бывает возле универмага (а ведь здесь убийца выслеживал свои жертвы).

Еще через неделю наблюдения ричмондская полиция решила, что Спенсер не совершил ничего предосудительного и вел себя отнюдь не как серийный убийца. Детективы объявили, что прекращают слежку в понедельник, восемнадцатого. Узнав об этом, прокурор округа Арлингтон Элен Фейи приняла решение обратиться к коллегии присяжных. Двенадцатого был составлен обвинительный акт, и в тот же день подписан ордер на арест.

В ожидании ареста Спенсера Хоргас позвонил в Квонтико, желая проконсультироваться насчет ведения допросов. Стив посоветовал ему набраться терпения и позволить Спенсеру разговориться. После ареста за кражу в январе 1984 года тот охотно сотрудничал с полицией, радуясь, что о других его преступлениях ничего не известно. Серийные убийцы редко признаются в своей вине, предупредил Стив, но сказал, что Хоргас может заставить Спенсера расслабиться, расспрашивая о кражах, а не об изнасилованиях и убийствах.

После того как коллегия утвердила обвинительный акт, по пути в Ричмонд Хоргас и Хилл заехали в дом к Спенсеру в Арлингтоне. Он жил в кирпичном доме, рассчитанном на две семьи, вместе с матерью и сводным братом. Вторую половину дома занимала его бабушка. Расположенный в конце тихого переулка, рядом с местом первого изнасилования, дом этот находился в десяти минутах ходьбы от жилища Таккеров. Детективы объяснили матери Спенсера, что расследуют кражу со взломом, произошедшую в День Благодарения. Они рассказали, что один из свидетелей заметил в том же месте ее сына, и выразили желание поискать в доме украденные вещи. Хотя ордер на обыск отсутствовал, женщина поняла, что ее сотрудничество поможет исключить сына из списка подозреваемых, если полицейские ничего не найдут, и позволила им осмотреть дом. После короткого обыска им удалось найти только липкую ленту, такую же, как была использована при убийстве Чо.

Далее, вместе с сержантом Генри Траблом и еще одним детективом, Стивом Картером, они отправились в Ричмонд. Тимоти Спенсера арестовали по обвинению в краже со взломом в тот вечер, когда он вернулся в гостиницу с работы. Он долго расспрашивал полицию, удивляясь, почему арестовывать его явилось столько народу и почему назначен такой высокий залог – 350 тысяч долларов, если его обвиняют только в краже. Он позволил полиции обыскать его комнату, но там не нашли ничего значимого, хотя у Спенсера имелось несколько отверток, кепка и перчатки, наличие которых было вполне нормальным явлением среди зимы. Но на нижней стороне его матраса кто-то нарисовал символ бесконечности – лежащую на боку восьмерку, – похожий на тот знак, что был запечатлен на ноге у Чо.

На обратном пути в Арлингтон подозреваемый был словоохотлив и держался дружелюбно. Когда Хоргас спросил, не возражает ли Спенсер против пробы крови, тот поинтересовался, имеет ли эта проба какое-нибудь отношение к изнасилованию. Хоргас сказал, что необходима обычная проверка: взломщик, проникая в дом, порезался. Но, как пишет Пол Монс, Спенсер ответил:

– Нет. Если вам нужна моя кровь, значит, дело в изнасиловании, я ведь не порезался, проникая в дом. Я влез в окно, не разбив его.

Узнав, где именно произошло ограбление, Спенсер спросил, есть ли здесь связь с убийством, о котором он читал в газетах, но Хоргас опять ответил отрицательно, пользуясь советами агентов ФБР. Однако после долгих часов растянувшегося на несколько дней допроса с участием Хоргаса и других детективов из Арлингтона и Ричмонда Спенсер так ни в чем и не признался. Он вообще не признал свою вину. Но согласился сдать пробу крови, которая оказалась красноречивее любых слов. Первоначальные результаты лабораторного анализа показали, что кровь Тимоти Спенсера соответствует пятнам спермы на ночной рубашке Сюзан Таккер – такая кровь встречается только у пятнадцати процентов населения. Далее, структура его волос соответствовала образцам, взятым с трупа Таккер и из раковины. Но этого было мало: для предъявления обвинения требовался анализ ДНК.

Мы начали изучать прошлое Спенсера, пытаясь по отдельным фактам определить, каким человеком он стал. Его родители, посещавшие один и тот же колледж, развелись, когда Спенсеру было семь лет, после десяти лет брака. Отец, служащий почты, после развода не встречался с сыном. Мать Спенсера работала счетоводом, в конце концов сошлась с выпускником колледжа, имеющего постоянную работу каменщика. Спенсер и его мать в один голос заявили, что жили хорошо.

Но с Тимми всегда хватало неприятностей. В девятилетнем возрасте он устроил пожар в мужском туалете, а потом испражнялся в разных местах по всей школе, заставив учителей отметить его гнев и враждебность, а также потребность «доказать, что ситуацию контролирует именно он, а не его окружение», – это указывало на будущие попытки доминировать, проявлять свою власть. В девять и одиннадцать лет его арестовывали за мелкие кражи, к четырнадцати годам он перешел на кражи со взломами. В школе он учился ниже среднего, и после восьмого класса его оставили на второй год. Он не ладил с одноклассниками, злился, когда его заставляли посещать дополнительные уроки для отстающих. Именно о таком прошлом нам рассказывали в тюрьмах серийные преступники. По контрасту с Тимми, его брат, Тревис, хорошо учился и отлично играл в баскетбол.

В пятнадцать лет Тимми совершил нападение и угон машины и был отправлен в исправительное заведение, так и не закончив десятый класс. К тому времени, как ему исполнилось девятнадцать, его арестовали за незаконное ношение оружия, взлом, вторжение на чужую территорию и нарушение правил во время условного освобождения. В начале 80-х годов он отбывал срок за кражу, вторжение и нарушение правил испытательного срока, а потом жил с бабушкой. Ей казалось, что он по-настоящему старается исправиться, посещает церковь и занимается, чтобы получить свидетельство об окончании школы.

У него не раз возникали проблемы с работой – не потому, что его увольняли, а потому, что он сам бросал ее через несколько месяцев и начинал искать другую. В основном его работа не требовала высокой квалификации: он нанимался то сторожем, то каменщиком. Он признавался, что регулярно употребляет алкоголь и марихуану, но заявил, что у него нет проблем с другими наркотиками.

Психолог, который обследовал Спенсера в 1983 году, пока тот отбывал срок за кражу и вторжение, сообщил, что Спенсер «психически здоров, не страдает галлюцинациями» и с трудом следует установленным правилам. Согласно отчету психолога, Спенсер «склонен устанавливать собственные правила, вместо того чтобы следовать чужим». Определенный психологом уровень интеллекта Спенсера составил 89 единиц, то есть был гораздо ниже его фактических способностей.

После ареста в январе 1984 года, когда его поймали с поличным и обнаружили у него похищенные монеты, Спенсер продолжал отрицать свою вину. В протоколе допроса перед вынесением приговора отмечалось, что он «оправдывает свое поведение и обвиняет других в том, что он стал преступником». Кроме того, Спенсер был опытным актером. Во время допросов он держался дружелюбно и выглядел обаятельным. Как бывает с большинством таких преступников, пока Спенсер не терял самообладание, было трудно представить себе, на что он способен. Вот почему я также подчеркивал важность тщательной подготовки к допросам и полной осведомленности о подробностях преступлений. Работодатели характеризовали Спенсера как дружелюбного одиночку. Подружка, с которой Спенсер встречался с прошлого октября почти каждый уик-энд, тоже описывала его подобным образом. Она уверяла, что их секс не связан с необычными деталями – например, масками или искусственными фаллосами, – и не верила, что ее приятель убийца. Разумеется, такое встречается нередко. Только одна из бывших подруг Спенсера, проститутка, сообщила нечто, вызвавшее интерес у следователей. Она сказала, что Спенсер как-то посоветовал ей пользоваться вазелином и признался, что ему нравится мастурбировать, хотя уверял Хоргаса, что он «никогда не был онанистом», когда тот сообщил ему об обнаружении спермы рядом с трупами. Следователям так и не удалось определить, поддерживал ли Спенсер какие-либо отношения с жертвами, хотя двое свидетелей видели его в автобусе, направлявшемся к универмагу «Кловерлиф». Ключевым моментом в этом деле стали вещественные доказательства.

Анализ ДНК был готов к началу марта, и результаты были многозначительными: кровь Спенсера соответствовала пробам спермы с мест убийств Таккер, Дэвис, Хелламс, а также одного из ранних изнасилований в Арлингтоне. Адвокаты Спенсера, Карл Уомек и Томас Келли, обратились в «Селмарк Дайегностикс» – известную лабораторию в Мэриленде, в которой позднее проводили анализ проб по делу О. Дж. Симпсона, – с просьбой провести «слепую» проверку результатов анализа ДНК, надеясь на расхождение. Но эксперты подтвердили первоначальные результаты. Шансы на то, что ДНК Спенсера совпадет с ДНК другого чернокожего жителя Северной Америки и, значит, обвинение со Спенсера будет снято, составляли 135 миллионов к одному. Вдобавок к тестированию ДНК местная лаборатория в Фэйрфаксе обследовала одежду Спенсера, в том числе маскировочный жилет, который он надевал каждый день. Старший судебный эксперт Джозеф Беккерман установил, что частицы стекла с жилета Спенсера идентичны со стеклом в одном из цокольных окон, взломанных подозреваемым.

16 июля 1988 года Тимоти Спенсер был признан виновным в изнасиловании и тяжком убийстве Сюзан Таккер. Хотя ричмондские убийства не учитывались во время процесса, о них предстояло упомянуть перед вынесением приговора, и отец Дебби Дэвис дал показания в день рождения погибшей дочери. В пользу Спенсера показания давали его мать, глава местного общественного центра и бывший учитель подсудимого. Все они говорили о беспокойной юности Спенсера. Наконец, Спенсер в коротком обращении к присяжным заявил, что никого не убивал, и что он «соболезнует семьям погибших». Присяжные совещались три часа, прежде чем единодушно рекомендовали смертный приговор.

В октябре 1988 года Спенсер также был признан виновным в убийстве Дебби Дэвис. В январе 1989 года его обвинили в убийстве Сюзан Хелламс, а в июне 1989 года – в убийстве Дианы Чо. При рассмотрении дел Дэвис и Хелламс использовались результаты анализа ДНК, а чистых проб с места убийства Чо взять не удалось. Обвинители представили это дело как «преступление с характерным почерком», в котором законом разрешалось использовать вещественные доказательства других преступлений.

27 апреля 1994 года, после неудач с несколькими апелляциями, Тимоти Уилсон Спенсер был казнен на электрическом стуле в тюрьме Виргинии, став первым человеком в мире, которому смертный приговор был вынесен на основании опознания ДНК. Он так и не признал свою вину. Стив Мардиджан побывал в тюрьме штата в Джарратте, недалеко от границы Северной Каролины, и попытался допросить Спенсера незадолго до казни. Но Спенсер отказался разговаривать с ним и ни в чем не признался. По иронии судьбы, несмотря на существование изощренных методов и компьютеров, помогающих в построении версии обвинителей, дело против Тимоти Спенсера было результатом обычных, старинных методов работы полицейских и следователей. Если бы Джо Хоргас не вспомнил имя Спенсера, компьютерный поиск закончился бы впустую, поскольку по техническим причинам Спенсер и не значился среди преступников, условно освобожденных из исправительных заведений. Если бы не случай, пробу крови на анализ брать было бы не у кого.

Однако Дэвид Васкес по-прежнему находился в тюрьме за убийство Кэролин Хэмм. Два первоначальных свидетеля не изменили показания, пробы устарели для анализа, и никто не мог подтвердить его алиби. После встречи с Джудом и Джо Хоргасом в Арлингтоне Стив Мардиджан начал утомительный анализ всех материалов по убийствам Таккер и Хэмм в Арлингтоне, по убийствам в Ричмонде и округе Честерфилд и по каждому отдельному сексуальному нападению и краже со взломом. Все данные, имеющие значение, были введены в компьютерную программу, чтобы обеспечить подробное сравнение физических характеристик и поведения преступника, выраженного словесно.

– Именно тогда и началась настоящая работа, – рассказывает Стив. – Прежде всего мы спрашивали себя: «Как определить, причастен ли арестованный человек к делу Кэролин Хэмм?».

Мардиджан составил таблицу с такими разделами как «имя жертвы», «юрисдикция», «дата», «продолжительность преступления», «тип места», «тип оружия», «тип связывания», «способ и место нанесения повреждений», «первый контакт с жертвой», «проник ли преступник в дом до того, как там появилась жертва», «место нападения – внутри, снаружи, в машине», «перемещалась ли жертва по дому», «диалоги и речь преступника во время изнасилований», «тип сексуальной активности».

Затем Стив передал мне данные, и мы тщательно изучили их, прежде чем прийти к нашим заключениям. Нам обоим стало ясно, что первоначальное предположение самого Стива и Джуда подтвердилось: не могло быть и речи о том, чтобы вместо одного преступника действовали два – либо два партнера, такие как Лоуренс Биттейкер и Рой Норрис, или же садист и покорный последователь, такие, как Пол Бернардо и Карла Гомолка. Предполагаемый напарник Васкеса не существовал на свете.

Эти преступления – кражи со взломом, изнасилования и убийства – были совершены человеком, обладающим значительным опытом, стремлением к насилию и организационными навыками. Он подолгу общался со своими жертвами и испытывал сексуальное удовольствие, манипулируя ими, доминируя, проявляя свою власть и мучая их. Дэвид Васкес не был сексуальным садистом, ему бы не хватило организационных или межличностных навыков, чтобы подобным образом общаться с жертвами, и мы считали, что он ни в коем случае не мог совершить эти преступления. Нам стало ясно, что на допросах его запугали и ввели в замешательство, ему предоставляли слишком много информации, и в трогательной попытке угодить и оказать помощь он рассказал полиции о своем «видении», в котором убил Кэролин Хэмм. При постоянном напоминании об этом убийстве оно вполне могло привидеться Васкесу. Но это еще не значило, что убийцей был он.

Вместе с Джо Хоргасом и сотрудниками полицейского управления Арлингтона мы попросили прокурора округа Арлингтон Элен Фейи отправить губернатору Джеральду Белилсу письмо с просьбой полностью оправдать Васкеса. Поскольку он сам признал свою вину, у него не было более быстрого способа выбраться из тюрьмы.

16 октября 1988 года мы отправили Фейи наш письменный отчет с заключением о том, что убийство Кэролин Хэмм совершил тот же преступник, который убил нескольких других женщин в округе. Этот отчет в форме письма на пяти страницах, подписанный Стивом и мной, был послан губернатору вместе с прошением Фейи.

Процесс снятия обвинений занял больше времени, чем мы рассчитывали, поскольку и губернатор, и Совет по помилованию отдельно расследовали это дело и пересматривали наш анализ. Но наконец Дэвид Васкес был освобожден 4 января 1989 года. Он вернулся в дом матери и попытался возбудить дело против арлингтонских властей. В конце концов по совету нескольких юристов он решил прекратить тяжбу, удовлетворившись компенсацией в размере 117 тысяч долларов. Откровенно говоря, если бы это зависело от меня, я дал бы ему намного больше.

Но сколько бы хлопот ни было связано с арестом и помилованием Дэвида Васкеса – а эти хлопоты были столь значительными, что, по-моему, должны послужить наглядным примером всем нам, сотрудникам органов правоохранения, – Джо Хоргасу, а затем и нам стало ясно: человека обвинили и посадили в тюрьму за преступление, которого он не совершал, но никто не попытался скрыть ошибку. Скорее, наоборот: мы потратили немало усилий, чтобы пролить свет на истину.

Стив Мардиджан говорил:

– Полицейское управление Арлингтона, то же самое управление, которое арестовало Васкеса, охотно вернулось к пересмотру этого дела и предприняло решительные шаги, пусть даже не в свою пользу Думаю, это явное свидетельство честности этих людей и их преданности своему делу.

Как красноречиво отмечает Пол Монс в книге «Правосудие на охоте», «в истории Дэвида Васкеса уникально то, что его выпустили на свободу те же люди, которые посадили его за решетку Ни один из членов семьи, журналистов или общественных деятелей и пальцем не шевельнул, чтобы освободить Дэвида. Ему помогли полиция и прокурор. По иронии судьбы, ужасная гибель Сюзан Таккер стала спасением для Дэвида Васкеса».

Наш отдел потратил на поведенческий анализ этой группы дел столько времени и сил, сколько не тратил ни на одно дело тех дней, в том числе связанное с убийствами детей в Атланте и Грин-ривер. И большая часть этих усилий была направлена не на поиск и арест преступника, а на освобождение невиновного.

Убийство на Саут-Банди-драйв

Практически в каждом десятилетии появляется свой «процесс века». В 80-х годах это было дело Лиззи Борден. В 20-х – «обезьяний процесс» Скопса, дело о преподавании теории эволюции. В 30-х годах – дело Линдберга о похищении ребенка. В 40-х – Нюрнбергский процесс над военными преступниками, в 50-х – суд над похитителем атомной бомбы Розенбергом. 60-е годы принесли нам процесс «семерых из Чикаго», 70-е – семьи Мэнсона. Тот факт, что каждое из этих судебных разбирательств в свое время и в своей стране причислялось к категории «процессов века» (вспомните альтернативные дела – Дрейфуса, Сакко и Ванцетти, Эйхманна, Банди), свидетельствует о двух вещах. Во-первых, конечно, о внимании к преступлению СМИ. Во-вторых, думаю, он имеет отношение к нашему общему стремлению выявить зло и злодеяния, или, в случае политически ориентированных процессов, таких как дела Скопса, «семерых из Чикаго», Сакко и Ванцетти или же Розенберга, – восприятие истины другими людьми.

«Процессом века» 90-х годов (по крайней мере, пока) по праву стал суд над О. Дж. Симпсоном в Лос-Анджелесе. Вероятно, ни один другой процесс в истории не изучался в таких мельчайших подробностях и не признавался таким тривиальным. И, по мнению многих людей, при этом упустили не только истину, но и справедливость. При огромном количестве денег и других средств, вовлеченных в этот процесс, истина стала товаром, который можно покупать и продавать, манипулировать им на рынке общественного мнения, а логика сделалась средством поддержания уже сложившихся убеждений.

Миллионы, если не миллиарды, слов уже были высказаны об этом деле, и в буквальном смысле слова каждый известный человек в мире составил о нем собственное мнение. Но, подобно тестам Роршаха, эти мнения чаще всего говорили о том, кто их высказывал, а не о самом деле. Как бы вы ни судили о вердикте присяжных по уголовному процессу, меня не убедить в том, что им хватило нескольких часов, чтобы серьезно и сознательно изучить показания, собранные за несколько месяцев, и огромное количество сложных доказательств. Их устные и письменные замечания после вынесения приговора свидетельствуют, что большинство присяжных так и не поняли, о чем идет речь.

В мои намерения не входит осуждать стиль ведения процесса, работу юристов или судьи Ланса Айто. Об этом уже не раз упоминалось, и, если у вас сложилось собственное мнение, я вряд ли сумею изменить его. Не будем подробно рассматривать и вещественные доказательства, которые сами по себе способны изменить исход процесса. Мы затронем только процесс в контексте поведения преступника и посмотрим, что можно узнать об убийцах с этой точки зрения. Я хочу предпринять то, что так и не было осуществлено, несмотря на время и деньги, вложенные в это дело, а именно – исследовать двойное убийство, случившееся на Саут-Банди-драйв вечером 12 июня 1994 года, с точки зрения поведения преступника и объяснить, что говорят нам факты и свидетельства с места преступления об убийце с точки зрения его поведения. Другими словами, забудьте об известности О. Дж. Симпсона, забудьте о «процессе века», о созданной им расовой поляризации и попробуйте ответить на вопрос: что могли бы мы предпринять, если бы полицейское управление Лос-Анджелеса обратилось в наш отдел в Квонтико за консультацией по расследованию этого конкретного убийства? Ведь если отбросить всю сенсационность и мнимые претензии, убийства Николь Браун Симпсон и Рональда Голдмена почти ничем не отличаются от многих других дел, расследованных нами за долгие годы.

Позвольте напомнить, что наш отдел не занимается собственно расследованием преступлений или сообщением имен и адресов НС. Все, что мы способны еделать на этом этапе следствия, – помочь определить, к какому типу относится подозреваемый, на котором следует сосредоточиться полиции. Если подозреваемые уже имеются, мы помогаем сократить их список и сопоставить их с выбранным нами типом. А если полиция еще ищет НС, мы часто помогаем им направить этот поиск по нужному руслу.

Чтобы предоставить такую консультацию, нам приходится строить догадки и основываться на предположениях, пользуясь фактами, которые не сразу становятся достоянием публики. Поэтому вы должны помнить, что у меня была возможность прийти к собственным объективным заключениям задолго до того, как меня начали осаждать подробностями СМИ. Но существует множество поводов для подобных гипотез. В качестве контрольных упражнений сотрудники нашего отдела часто расследовали противоречивые случаи, в том числе дело «бостонского душителя» и доктора Сэма Шеппарда, остеопата из Кливленда, обвиненного в убийстве жены в 1954 году. Он был признан виновным, а впоследствии оправдан, и умер прежде, чем завершились споры. В октябре 1988 года я принимал участие в международном телевизионном профилировании личности Джека Потрошителя и пришел к некоторым любопытным и неожиданным результатам, которые мы описали в «Охотнике за сознанием». Недавно меня пригласили проанализировать дело Лиззи Борден, одно из самых запутанных в американской истории.

Когда в июне 1994 года произошли убийства на Саут-Банди, я еще возглавлял вспомогательный следственный отдел ФБР, в котором работали лучшие аналитики профиля и криминальные аналитики мира – Ларри Энкром, Грег Купер, Стив Эттер, Билл Хэгмайер, Рой Хейзлвуд, Стив Мардиджан, Грегг Мак-Крэри, Джена Монро, Джуд Рей, Том Солп, Пит Смерик, Клинт Ван Зандт и Джим Райт. Хочу подчеркнуть, что в этом деле мы не консультировали следователей, и к нам не обращались за помощью. Но, если бы к нам обратились, думаю, помощь была бы оказана. Это был бы типичный и наглядный пример консультации и анализа. Нам бы позвонил кто-нибудь из сотрудников полицейского управления Лос-Анджелеса, которому было поручено это дело. Вероятно, этот детектив уже успел бы побеседовать с координатором группы анализа профиля личности в периферийном отделении ФБР в Лос-Анджелесе. Назовем его детектив Кеннет Скотт, чтобы не упоминать имена лиц, реально участвовавших в этом деле.

К этому моменту Скотт и его команда наверняка собрали бы пробы крови и другие вещественные доказательства без ведома нашего отдела. Скотт не собирался сообщать мне об этом, а я не хотел выспрашивать его – за исключением случаев, когда улики напрямую связаны с поведением. В конце концов, закончив анализ, мы вместе перешли бы к уликам, чтобы определить, соответствуют ли они нашему профилю. Если они соответствуют, значит, мы помогли детективу сузить масштабы следствия и с большей уверенностью сосредоточиться на подозреваемом конкретного типа. В противном случае это указывало бы на серьезные недостатки в расследовании.

Скотт начал:

– В Брентвуде произошло двойное убийство – в районе, где живут в основном представители верхушки среднего класса, неподалеку от кампуса Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. За несколько кварталов к северу оттуда, по другую сторону бульвара Сансет, начинается район, заселенный исключительно представителями высшего класса: можно сказать, что люди, живущие к югу от бульвара Сансет, мечтают перебраться на его северную сторону. Жертвы – двадцатипятилетний белый мужчина и тридцатипятилетняя белая женщина. Оба умерли от ран, нанесенных холодным оружием. Каждую жертву несколько раз ударили ножом возле дома убитой женщины.

– Случались ли в том районе в последнее время подобные преступления? – спросил я.

– Нет, никаких, – ответил Скотт.

– А как насчет краж со взломом и проявлений вуайеризма?

– Не наблюдалось.

Тогда я попросил бы у него отчет полицейского, осматривавшего место убийства, и карту района с отмеченными на ней местами, имеющими отношение к убийству Кроме того, я должен был бы осмотреть место преступления, фотографии, сделанные во время вскрытия, протоколы вскрытия и отчет судебного медика, если он уже готов, а потом получить сведения, необходимые для виктимологии – кем были двое убитых? Мне не нужен был список подозреваемых (если таковой имелся) или любые теории о том, кто мог быть убийцей. Я не хотел, чтобы на меня оказывало влияние уже принятое следователем решение или версии, разработанные его командой.

Если дело относилось к категории «рискованных» – из тех, в которых НС выглядит активным и может в любой момент напасть на новую жертву, – я мог бы даже вылететь в Лос-Анджелес, чтобы оказать помощь и провести анализ на месте. Но после убийства проявлений такого же МО не было замечено, и потому, пока ситуация не изменилась, я продолжал бы заниматься анализом в Квонтико, чтобы не отстраняться от своих административных обязанностей и сотни дел, над которыми работал наш отдел.

Материалы дела Браун – Голдмена прибыли бы ночной почтой, и все утро я изучал бы их, пытаясь поставить себя на место обеих жертв и преступника, стараясь понять подтекст случившегося. Основной вопрос, который я задавал бы себе, звучал бы так: почему именно эти люди стали жертвами насильственного преступления? Прежде чем мы ответим на вопрос «кто?», мы должны знать ответ на вопрос «почему?». В попытке найти ответы на этот вопрос я спрашивал себя, есть ли связь между двумя жертвами, или одна из них просто оказалась в неподходящем месте в неподходящее время. Я закончил бы работу перед самым ленчем – на Западном побережье уже наступило утро. Скотт появился в офисе и устроил конференцию с другими основными членами следственной группы.

– Убийство было конфронтационным, совершенным с близкого расстояния. Орудие убийства – нож – говорит о том, что перед нами преступление личного характера. Улики на месте преступления смешанные, – начал бы я. – Среди них присутствуют элементы и организованного, и дезорганизованного поведения. Но я бы сказал, что убийца относится в основном к организованному типу, и это подсказывает мне, что он – довольно зрелый человек, интеллигентный и искушенный, а преступление было отчасти запланированным и преднамеренным. Он был в кепке и перчатках, орудие убийства принес с собой. Женщину он убил умело и почти как военный, хотя и нанес немало ненужных для убийства ран. Однако налицо и элементы дезорганизованного поведения, позволяющие предположить, что все пошло не так, как задумал преступник, и что, несмотря на зрелость, у него был небогатый криминальный опыт. Эти элементы – явный недостаток контроля в отношении жертвы мужского пола, свидетельства паники, когда построенный план начал рушиться. Значит, в «послужном списке» преступника можно ожидать увидеть бытовые жалобы, возможно, незначительные ссоры или драки в барах, но, разумеется, никаких убийств, иначе он вел бы себя по-иному. Так что не стоит рассчитывать найти досье этого преступника в архивах полиции. Тот факт, что он оставил кепку и перчатки на месте преступления и надел обувь, оставляющую отчетливые отпечатки, свидетельствует о недостатке криминальной подготовленности. Кроме того, он порезался – вероятно, в то время, когда вцепился жертве в горло, а порез на перчатке, обнаруженной на месте преступления, свидетельствует, что он не подготовился к схватке с Роном Голдменом.

– Убийство произошло возле дома Николь Браун Симпсон, – продолжал я. – Одно это позволяет утверждать, что первоначальной мишенью была именно она. Кроме того, мы знаем, что Голдмен находился там потому, что мать жертвы накануне забыла очки в ресторане, где работал Голдмен. Николь позвонила в ресторан, там нашли очки, и Рон вызвался доставить их. Так что его появление в том месте и в то время было случайностью. Если только убийца не выслеживал его специально, Рона нельзя считать первичной мишенью. А если убийца следил за Роном, то непонятно, зачем ему понадобилось совершать убийство на глазах у еще одного потенциального свидетеля. Теперь перейдем к фактам. Как вы упоминали, в отчете судебно-медицинской экспертизы сказано, что обе жертвы умерли от множественных ножевых ранений. У Голдмена были обнаружены беспорядочные многочисленные раны на руках и плечах, полученные во время сопротивления. Женщина лежала скрючившись на нижней из четырех бетонных ступеней, ведущих к двери ее квартиры. Ее черное платье высоко поднялось на бедрах, но, похоже, потому, что было коротким и сбилось при падении, а не потому, что убийца попытался поднять платье, обнажив тело. Доказательство – нижнее белье не снято с убитой, а свидетельства сексуального нападения отсутствуют.

На месте преступления осталось много крови. Жертва истекла кровью на последней ступеньке, где, вероятно, и был нанесен смертельный удар. На шее сделан такой глубокий надрез, что голова практически отделена от тела. Другие ножевые ранения расположены более сосредоточенно и направленно, чем у Голдмена. Убийца без труда совладал с женщиной. Он ударил ее ножом несколько раз – не потому, что это ему «требовалось», а потому, что он так «хотел». Вот еще одна причина, по которой я могу утверждать, что первичной жертвой была женщина, а не мужчина: нападающий знал ее, причем довольно хорошо.

– Почему вы так считаете, Джон? – спросил один из детективов.

– Как я уже отмечал, следов сексуального нападения не было обнаружено, значит, это не тот случай, когда жертва чем-то разозлила насильника. Такое обилие ран свидетельствует о ярости, направленной на конкретного человека, особенно потому, что большинство ударов нанесено в область шеи. Это убийство совершил отнюдь не незнакомец. Чтобы убить женщину, ему не понадобилось бы наносить ей столько ран. Он не просто убивал, а наказывал ее. Раны мужчины имеют совсем другое значение. Голдмен вступил в отчаянную борьбу. Тип ранений – полученных при сопротивлении на руках и плечах и более глубоких на теле – указывает, что НС задался целью просто убить свидетеля. Ему было незачем наказывать его или делать какие-либо заявления, он старался просто нейтрализовать противника. Вот что я имел в виду, когда говорил, что план убийцы был нарушен. Он не ожидал, что поблизости окажется мужчина. Он утратил свою организованность.

– Но, как вам известно, Джон, на месте преступления мы обнаружили перчатку и темную кепку. Разве не могли эти вещи принадлежать грабителю?

– Разумеется, могли, – ответил я. – Но преступник ничего не украл. В сущности, НС даже не входил в дом.

– Но вы же сами сказали, что появление Голдмена застало его врасплох. Возможно, он намеревался ограбить дом, но так и не осуществил свое намерение.

Вряд ли следователь на самом деле так думал. Вероятно, он пытался подвести меня к доказательству от противного, и это неплохо, поскольку я обязан подкреплять логикой каждое свое утверждение. Необязательно я должен говорить то, до чего они не додумались сами, но важно изложить события с моей точки зрения, прежде чем мы начнем обмениваться информацией.

– Прежде всего, вы сообщили, что никаких ограблений по соседству не произошло, – ответил я. – Но самое главное, грабитель обычно не берет с собой нож, выходя на «дело». Он либо прихватывает пистолет, либо вообще отказывается от оружия. У грабителя две цели: первая – пробраться в дом и выйти обратно, оставшись незамеченным. Если это ему не удается, и он вынужден вступить в схватку, его вторая цель – как можно быстрее убраться с места преступления. Он не станет задерживаться, чтобы убить свидетелей, за исключением случая, когда это единственный путь к спасению. Огнестрельное оружие помогло бы ему в этом, а нож – нет. Это орудие слишком близкого и личного, а также трудоемкого убийства. Возможно, однако, что преступник планировал проникнуть в дом и совершить преступление там, но не выдержал, увидев Николь и Рона вдвоем и, вероятно, решив, что между ними существуют романтические взаимоотношения. По всему дому были расставлены зажженные свечи – в кухне, в ванной – это можно было видеть сквозь окна. Это был обычный романтический ритуал убитой. Так что тот, кто знал значение этого ритуала и сам участвовал в нем, мог прийти в ярость, предположив, что женщина готовится к встрече с кем-то другим. Мы не знаем наверняка, существовали ли какие-нибудь отношения между Браун и Голдменом, но, по крайней мере, нам известно, что на этот вечер они не строили никаких планов: Голдмен договорился встретиться с приятелями после того, как отвезет Браун очки.

– Значит, вы считаете, что преступник уже успел напасть на женщину к тому времени, как появился Голдмен?

– Это вполне возможно, – признал я, – но я так не думаю, поскольку, видимо, преступник начал с женщины, затем перешел к Голдмену, а после снова вернулся к ней. По-моему, все было так: НС увидел их вместе, он наблюдал, он следил за женщиной. Увиденное ему не понравилось. Поэтому он вышел из укрытия и напустился на них. Женщина узнала его. Голдмен, вероятно, тоже, поэтому он развел руками, уверяя: «Успокойся, между нами ничего нет! Я просто принес очки ее матери».

Но преступник ударил женщину по голове тупым орудием – вероятно, рукояткой ножа, и этого удара хватило, чтобы сбить ее с ног. Затем он взялся за Голдмена, стоявшего в пяти-шести футах, под пальмой, растущей у крыльца. Вероятно, это случилось две-три секунды спустя, но Рона застало врасплох неожиданное нападение на Николь. Он оказался в ловушке на пятачке площадью четыре на шесть футов, за его спиной возвышалась ограда, сбоку путь к бегству преграждала пальма. Инстинктивно он принял борцовскую стойку – об этом можно судить по ранам на его руках – и тоже получил удар в левое бедро и левую нижнюю часть живота. Между двумя мужчинами завязалась борьба. Тенниска Голдмена перекрутилась вокруг талии, поэтому дыры в ней не совпали с ранами, позднее обнаруженными на трупе. Далее, раны, полученные при сопротивлении, прежде всего сосредоточены на пальцах левой руки. Думаю, Рон пытался выбросить левую руку вперед, когда нападающий ударил его правой рукой. Голдмен стянул с руки противника левую перчатку – ту самую, что нашли на месте преступления.

К этому моменту преступник вошел в раж. Едва успев не без труда нейтрализовать Рона, он бросился к Николь сзади и перерезал ей горло почти на уровне связок, чуть не отрезав голову.

Затем НС вернулся к Голдмену, чтобы убедиться, что с ним все кончено. Мы знаем, что он вернулся, потому, что кровь женщины обнаружена на подошве одной из туфель Голдмена. И это чрезвычайно важно, поскольку доказывает, что преступник – отнюдь не профессиональный убийца. Он не наемный киллер. Он не знал, что надо делать, чтобы убить противника. Он был вынужден вернуться и проверить, жив ли Голдмен. Убедившись, что Голдмен умирает, преступник несколько раз ударил его ножом. В сущности, Голдмену он нанес больше ран, чем Браун, несмотря на нападение именно на нее. Именно женщину он собирался наказать и отомстить ей, а мужчина лишь представлял для него физическую угрозу. Вот еще одна причина, по которой мы можем заключить, что убийца действовал в одиночку. Двое или несколько преступников лучше справились бы с ситуацией. На трупе Голдмена не удалось бы обнаружить столько следов борьбы.

Но даже если все было не совсем так, даже если Рон появился на месте преступления после того, как убийца напал на Николь, это не меняет мою характеристику типа человека, совершившего это преступление, или предположение о его мотивах.

– А вы не думали, что это могло быть убийство, связанное с наркотиками?

Нет, так я не считал.

– Разве кто-нибудь из жертв увлекался наркотиками? – спросил я.

– Вряд ли. Возможно, они изредка употребляли слабые наркотики для развлечения, как делают некоторые люди. Но при анализе не было обнаружено токсичных веществ в крови, кроме того, оба убитых следили за здоровьем. Вряд ли они когда-либо даже покупали сильные наркотики.

– Тогда кто же мог убить двух человек, которые не представляли никакой угрозы для торговца наркотиками? Убийства в среде торговцев обычно бывают символическими, при этом остаются такие улики как «колумбийский галстук» – язык жертвы, вытащенный в разрез на ее шее. Или что-нибудь другое. Такое убийство обычно совершается в некоем символическом месте, а не в доме жертвы. И, как я уже говорил, в таком случае здесь поработали бы профессионалы, лучше подготовленные к борьбе с жертвами-мужчинами. При появлении Голдмена этим людям хватило бы выдержки уйти и попробовать нанести удар в более подходящее время.

На этом этапе очень важно попытаться классифицировать тип убийства, с которым мы имеем дело. Если это не изнасилование-убийство и не неудачная кража со взломом, не убийство, связанное с наркотиками, не убийство с целью получения страховки, не ссора членов преступной группировки, тогда что же это? Я участвовал в создании книги под названием «Справочник по классификации убийств», опубликованной в 1992 году. После многих лет исследований и консультаций по тысячам дел некоторые из сотрудников Квонтико ощущают потребность в изобретении системы классификации и объяснения тяжких преступлений, которая была бы такой же логичной и выстроенной, как «Диагностический и статистический справочник по психическим заболеваниям». Результатом этой работы стал труд, который теперь сокращенно называют СКУ. Доктор Энн Берджесс из Университета Пенсильвании и ее муж, Аллен, профессор менеджмента из Северо-Восточного университета Бостона, стали соавторами и руководителями работы по компиляции и организации многочисленных данных. Буквально все особые агенты вспомогательного следственного отдела и многие сотрудники отдела поведения внесли свой вклад в эту работу. К примеру, Джуд Рей возглавил классификационную комиссию по личным причинам убийств и сотрудничал с Джимом Райтом в комиссии по групповым причинам.

В СКУ мы классифицировали убийства, поджоги, изнасилования и сексуальные нападения согласно мотивам и элементам и объяснили полиции и следователям, какие компоненты и обстоятельства должен включать каждый из видов преступлений. Первое преступление в категории убийств, убийство в ходе преступной деятельности, было подразделено на восемь групп и четыре подгруппы. Убийство по личным причинам мы подразделили на две подгруппы – убийство на почве эротомании и бытовое убийство. В свою очередь, в бытовое убийство входили случайное и симулированное преступления. Ни одна из этих категорий не включалась в список произвольно и не являлась субъективным мнением. Все они основывались на обширных исследованиях и опыте.

Как я уже говорил, по виду и тяжести ран и по тому, что первичной мишенью оказалась скорее женщина, нежели мужчина, мне было ясно, что убийство совершил знакомый ей человек. Но этот случай не относился к выделенной нами категории групповых убийств. К примеру, культовые убийства Мэнсона были групповыми. Культовые убийства, или убийства, вызванные групповым возбуждением, – единственные виды, соответствующие этой категории, остальные же являются разновидностями экстремистских убийств – политических, милитаристских, религиозных или убийств с целью взятия заложников. Если жестокость убийства Браун и напоминала в некоторых отношениях, к примеру, убийства Тейт – Лабьянка, то при более тщательном изучении обнаруживались существенные различия. В культовых преступлениях наблюдается высокий уровень символизма – например, члены «семьи» Мэнсона писали слова «Хелтер-скелтер» и другие лозунги на стенах кровью жертв. Когда начались убийства детей в Атланте, несмотря на широко распространенное мнение о причастности к ним белой клановой группы, я знал, что это ошибочное предположение. Никакой символизм не был связан с трупами или их местонахождением, и я ничуть не сомневался, что в этих случаях преступник действовал в одиночку.

Просматривая материалы о месте убийства Браун и Голдмена, я понял, что множество причин указывают на причастность к делу единственного преступника. В результате столкновения со второй жертвой преступник был дезорганизован, а все раны на трупах обеих жертв были нанесены одним и тем же оружием. Двое или больше преступников в такой ситуации не смогли бы передавать друг другу нож, тем более что один из кухонных ножей Николь лежал на виду, на столе. Что же произошло? Мне казалось, женщина предчувствовала опасность. Ранее в тот же день, или несколько дней назад, случилось нечто, вызвавшее у нее беспокойство. Ее домофон не работал. У нее не было огнестрельного оружия, в лучшем случае она могла воспользоваться ножом. Нам известно, что она ждала Рона Голдмена, который должен был привезти очки, забытые матерью Николь в ресторане. Но боялась Николь отнюдь не Рона.

– Нам следует вернуться к виктимологии, – заявил я. – Никакие подробности жизни или прошлого Голдмена не указывают, что именно он был мишенью атаки. Я не говорю, что он не мог пострадать в результате гомосексуального нападения (а не гетеросексуального – женщины убивают иначе). Но здесь произошло нечто совсем иное.

С другой стороны, Браун пережила тягостный развод, продолжая иногда встречаться с бывшим мужем, относящимся к типу людей, которыми чрезвычайно легко управлять. Но недели две назад эти отношения прекратились.

– Правильно, – подтвердил Скотт. – За две недели до убийства Браун заболела, Симпсон привез ей еду и ухаживал за ней. Он подарил ей красивое ожерелье. После того как она поправилась, они вновь поссорились, и Браун вернула ожерелье.

– Значит, ему могло показаться, что она подает ему смешанные сигналы, – заключил я. – У нас есть доказательства, что Симпсон выслеживал ее за несколько недель до убийства, подъезжал туда, где она обедала или встречалась с друзьями, заглядывал в окна, наблюдал, как она общается с людьми. Но доказательства, что и за Голдменом следили или что у него были враги, отсутствуют.

– Итак, вы утверждаете, что ее убил бывший муж, О. Дж. Симпсон, – подытожил Скотт.

– Я говорю, – добавил я, – что мы повидали немало подобных случаев, и потому мне сразу ясно: преступник не был профессиональным и опытным убийцей, он действовал в одиночку, хорошо знал убитую им женщину и проявил по отношению к ней безудержную ярость.

– Но у нас нет других подозреваемых, которые соответствовали бы этому описанию, – заметил один из детективов.

– А к тому времени, как дело предадут огласке, – предсказал другой, – вся жизнь этих двоих вплоть до мельчайших подробностей будет выставлена на обозрение. Если в жизни Николь и был кто-нибудь, соответствующий этому описанию, он не сможет долго прятаться.

(Так и получилось: несмотря на усилия, предпринятые представителями прессы и, предположительно, детективами, нанятыми самим Симпсоном, не говоря уж о полиции, ни один человек, соответствующий описанию, так и не был найден.)

– Послушайте, – продолжал я, – мы повидали достаточно преступлений, чтобы понять: всегда есть определенный набор действий и некий мотив. Не бывает так, чтобы какое-то чудовище возникло неизвестно откуда, зарезало двоих людей и вновь растаяло в воздухе.

– Кое-кто предполагает, что тут поработал серийный убийца. Упоминалось имя Глена Роджерса, поскольку он часто переезжал с места на место и орудовал в различных штатах.

Гленом Роджерсом звали серийного убийцу, который, по мнению полиции, был виновен по меньшей мере в шести убийствах на всей территории США – в Калифорнии, Луизиане, Миссисипи, Огайо, Кентукки и Флориде. Однажды он похвалялся тем, что на его счету не менее семидесяти жертв. Его арестовали после долгой погони в Кентукки в 1995 году. Ввиду широкого охвата и многообразия типов его жертв он казался удобным «универсальным подозреваемым» для буквально любого насильственного преступления, произошедшего приблизительно в то же время.

– МО и почерк совсем другие, – указал я. – Роджерс знакомился с женщинами в барах низкого пошиба и проводил с ними ночь. Предполагать, что этот парень вдруг заявился в Брентвуд и резко изменил стиль общения с жертвой, – все равно что хвататься за соломинку. Агрессия подобного типа, проявленная по отношению к Николь Браун, встречается исключительно в ситуациях, когда между нападающим и жертвой существуют уже близкие взаимоотношения.

– Значит, преступление не было случайным. Николь Браун стала выбранной жертвой.

– Вот именно. Нам известно, что убийство было преднамеренным и спланированным. Мы нашли нож, перчатку и кепку. Преступник выбрал орудие. В нем накопилось немало ярости и злобы, наверняка вызванных личными причинами.

– Джон, из бесед с друзьями Николь мы узнали, что она чрезвычайно боялась ножей, еще больше, чем огнестрельного оружия.

– Значит, есть еще одна причина предположить, что преступник был близко знаком с ней. Видите ли, способ убийства – перерезание горла сзади – напоминает действия «коммандос», особенно если добавить перчатки и кепку. Симпсон когда-нибудь служил в армии? – спросил я.

– Вряд ли, но недавно он закончил съемку телевизионного сериала, в котором играет морского пехотинца из особого отряда.

– А этих ребят учат убивать бесшумно, быстро и с близкого расстояния, – добавил следователь, сам служивший в морской пехоте.

– Итак, убийца приблизился к месту преступления, представляя, что держит ситуацию под контролем, – продолжал я. – Он рассчитывал, что сможет войти в дом, сделать все, что задумал, и выйти незамеченным. А теперь – еще одно соображение: основываясь на опыте работы с бытовыми убийствами, вызванными личными причинами, я полагаю, убийца попытался бы придать преступлению характер сексуального нападения.

– Что вы имеете в виду?

– Если бы присутствие Голдмена не застало его врасплох – не явилось бы незапланированным дополнительным фактором, – ему хватило бы времени, чтобы придать своему преступлению вид изнасилования и убийства. Если бы это ему удалось, труп Браун вы нашли бы с высоко поднятым платьем и без белья. Во всех шкафах были бы распахнуты дверцы, наверняка в доме что-нибудь пропало бы. Но все это не имеет значения: мы умеем распознавать такие инсценировки лучше, чем дилетанты – фабриковать их. К примеру, вряд ли он изнасиловал бы ее или стал мастурбировать над ней после ее смерти, он оставил бы женщину там, где ее не увидели бы дети. К тому же не следует забывать: насильники орудуют там, где чувствуют себя уверенно, по соседству с собственным домом, значит, насильник должен принадлежать к верхушке среднего класса, что маловероятно, или же быть садовником или ремонтником, а в то время в округе не работали ни те, ни другие. Но самое важное, преступник не сдержал ярость и нанес жертве раны, которые не оставил бы незнакомец. Николь Браун была в хорошей форме и смогла бы оказать сопротивление, и если насильнику было трудно справиться с ней, он вполне мог разозлиться. Но тогда мы увидели бы больше травм, нанесенных тупым оружием, нежели колотых ран. Насильнику ни к чему израненная женщина; правда, садисту это понравилось бы, но он не стал бы насиловать женщину, истекающую кровью.

– Джон, укладываются ли в ваш профиль события того дня, о которых мы вам сообщили?

– Абсолютно. В таких преступлениях обычно участвует провоцирующий фактор, какой-нибудь инцидент, произошедший за несколько часов, дней или недель до убийства. Мы знаем, что между Николь и ее бывшим мужем случалось немало споров и ссор за недели, предшествующие убийству, и в тот день Николь пренебрежительно отнеслась к мужу на концерте их дочери, Сидни. Нам также известно, что подруга Симпсона, Пола Барбери, с помощью которой он пытался забыть о Николь, рассердилась, что Симпсон не взял ее с собой на концерт, и оставила ему длинное сообщение на автоответчике, заявив, что прекращает отношения. Но Симпсона, вероятно, это не устраивало. Ему хотелось сохранить отношения и с подругой, и вдобавок – связь с бывшей женой. Есть доказательства, что он звонил Барбери из своего дома и с мобильного телефона практически в то же время, когда были убиты Браун и Голдмен. Но так и не дозвонился. Поэтому и решил осуществить задуманное.

– А если бы дозвонился?

– Интересный вопрос, – отозвался я. – Неужели и после разговора по телефону он решился бы осуществить задуманное? Скорее всего нет, хотя в нем уже накопилось слишком много злобы. Ему наносили удары с двух сторон. Обе женщины отвергли его, а он не привык быть отвергнутым. По-моему, он считал Николь своей собственностью. Когда они познакомились, он был звездой мировой величины, а она – девочкой-школьницей.

Мы уже видели, как важны для него контроль над близкими и сохранение внешнего благополучия. При разводе с первой женой он выставил условие, что будет давать ей деньги, но дом останется его собственностью. Он не хотел выглядеть проигравшим в глазах окружающих. Несмотря на необходимость платить немалые алименты жене и ребенку, он мог сказать: «Я не проиграл. Дом остался у меня. А она пусть убирается!». То же самое случилось после разрыва с Николь: «Пусть убирается отсюда! Это мой дом». А когда он увидел Николь с другим мужчиной возле собственного дома, причем с белым молодым человеком, это и был тот последний толчок, которого ему недоставало.

– А что вы скажете по поводу крови? – спросил Скотт. – Как видно на фотографиях, сделанных на месте преступления, там все залито кровью. Несколько капель найдено и в машине, но совсем немного, и хотя мы обнаружили кровь у дома в Рокингэме, такого обилия больше нигде не оказалось. Подозреваю, что у некоторых людей это вызовет вопросы.

– Прежде всего, – ответил я, – самая кровавая из ран, на горле Браун, была нанесена сзади, так что нападающий не выпачкался. Но если он, старательно продумывая убийство, замышлял воспользоваться ножом, то должен был догадаться, что следы крови могут остаться на его руках или одежде. Он прихватил с собой перчатки и кепку, и это указывает, что он запланировал убийство заранее, и, думаю, оделся в комбинезон или другую верхнюю одежду, которую мог потом снять и выбросить. Если он останавливался по дороге с места преступления, то там и избавился от окровавленной одежды. Поскольку убийство заняло больше времени, чем он предполагал, и он торопился, думаю, окровавленную одежду преступник выбросил позднее, скорее всего в аэропорту.

Один из детективов заметил:

– В этом рассуждении меня тревожит лишь одно: мы упоминаем только об О. Дж. Симпсоне, знаменитости с мировым именем. Множество людей знали о его проблемах в браке. Неужели он, замышляя преступление, ни разу не подумал: «Постойте-ка, я – главный подозреваемый. Как только ее найдут мертвой, то примутся за меня?».

– Возможно, он думал об этом, – ответил я. – Но по опыту я знаю, что убийцы – будь они новичками или опытными преступниками – уверены, что их не поймают.

Если бы на месте преступления не появился Голдмен и не задержал убийцу, тот вернулся бы домой с большим запасом времени, чтобы поддержать алиби и выехать в аэропорт, намереваясь отправиться в Чикаго, не вызывая ни у кого подозрений. Поскольку он запланировал прибыть в аэропорт заранее, он мог позвонить кому-нибудь из друзей и сказать: «Слушай, мне что-то не по себе. Весь вечер я пытался дозвониться Николь, но не сумел. Ты не мог бы заехать к ней, убедиться, что с ней и с детьми все в порядке?». Это не только подтвердило бы его алиби, но и помешало бы детям обнаружить труп матери. Не следует забывать: помимо того, что Симпсон – известный во всем мире футболист, он обладает обаянием и давно приобрел актерский опыт. Он знает, как надо выглядеть, чтобы отвести от себя подозрения, – например, дружески беседовать с окружающими и, как обычно, раздавать автографы. Мысленно он наверняка оправдывал свое преступление: «Это она довела меня». Он уже успел примириться со случившимся.

– А если мы подвергнем его допросу на детекторе лжи?

– Прежде подумайте над этим. Результаты допроса на детекторе лжи у людей, которые мысленно уже оправдали свое преступление, получаются чаще всего невразумительными. И вот еще что: чем больше времени пройдет после преступления, тем лучше будут его результаты. На следующий год он выдержит допрос, что бы ни случилось в этот промежуток времени. Кроме того, я предложил бы полиции установить надзор за могилой Николь Браун. Как я уже упоминал, убийцы часто возвращаются не только на места преступлений, но и к могилам жертв. После отъезда, который многие наблюдатели могли бы расценить как стремление скрыться, Симпсон мог оправдаться, лишь побывав на могиле Николь. С самого начала мне казалось, что он придет на могилу, чтобы извиниться или, скорее всего, оправдаться или упрекнуть бывшую жену за то, что она заставила его совершить преступление.

И действительно, вскоре в прессе промелькнуло сообщение о том, что О. Дж. Симпсон побывал на могиле бывшей жены. Наблюдение за могилой не установили, хотя я был бы не прочь узнать о его результатах. Далее мы заговорили о методах ведения допроса. К тому времени, как состоялась бы эта воображаемая консультация по профилю личности, детективы Томас Ланг и Филипп Ваннаттер уже допросили Симпсона – с его собственного согласия, без участия адвоката. Во время этого допроса всплыла любопытная информация: например, Симпсон признался, что порезался раньше, а не когда разбил зеркало в номере отеля в Чикаго, услышав от полиции весть об убийстве Николь. Но допрос продолжался недолго и был проведен невнимательно. Мне казалось, что полиция проявляет чрезмерное сочувствие к Симпсону.

– Я был потрясен, узнав, что он беседовал с полицейскими, – заметил Джуд Рей. – С практической точки зрения такие люди как он привыкли с пренебрежением относиться ко всей системе. Должно быть, он считал, что, согласившись на допрос, выскажет пренебрежение, и в некотором смысле это ему удалось.

– Сейчас уже ничего не исправишь, – сказал бы я следственной группе, – и я буду чрезвычайно удивлен, узнав, что адвокаты позволили вам вновь побеседовать с ним, особенно наедине. Но если представится такая возможность, важно расспросить его в спокойной обстановке, там, где вы сможете провести столько времени, сколько вам понадобится, и позволить ему самому понять, какие доказательства у вас есть, рассказать, что его кровь найдена на месте преступления, а затем предложить ему какую-нибудь благопристойную версию.

Метод, к которому я часто прибегаю на допросах детоубийц, – предполагая, что мой собеседник не душил девочку, а она «сама вынудила его сделать это», – часто бывает полезным применительно к убийцам взрослых. Если преступник способен мысленно оправдать свой поступок и уверен, что полиция поймет его, – это наилучший шанс услышать признание. Поскольку детектив Марк Фурман, будучи несколько лет назад патрульным полицейским, получил сообщение о семейной ссоре между Симпсоном и Николь, его можно привлечь к участию в допросе, заметив, что он знал, какие проблемы возникали между супругами, и как Николь выводила мужа из себя. Можно также прибегнуть к версии расщепления личности, которой я воспользовался, допрашивая Ларри Джина Белла. Хотя он так и не признался, что Ларри, сидящий передо мной, убил Шари Фей Смит, но наконец согласился, что «плохой Ларри» мог это сделать. Более внятного признания добиться от него нам бы не удалось.

Мы сосредоточились на поведении убийцы после совершения преступления и обнаружили ряд существенных улик. Прежде всего: когда детектив полиции Лос-Анджелеса Рон Филиппе нашел Симпсона в номере отеля в Чикаго 13 июня 1994 года и сообщил о том, что его бывшая жена убита, как пишет обвинитель Кристофер Дарден в своей книге «Вопреки», Симпсон не только не спросил, как она погибла, но даже не уточнил, о которой из бывших жен идет речь! Джеффри Тубин в книге «Бег его жизни» утверждает, что Филиппе упомянул имя Николь, но Симпсон так и не спросил, как она погибла – в результате аварии или убийства. В любом случае все это говорит о многом. Отреагировать так, словно вы впервые слышите страшную новость, очень трудно, и, если у вас нет опыта, опытный наблюдатель сразу распознает игру. Поступки Симпсона, сообщил я следственной группе, не согласуются с поведением, которого можно было бы ждать от невиновного человека, особенно невиновного, привыкшего следить за собой и быть постоянным объектом внимания публики. От невиновного человека, услышавшего подобное обвинение в свой адрес, можно ждать возмущения и яростного отрицания.

«Если вы считаете, что я убил мою жену, вы болваны! – вполне мог ответить обвиняемый. – А если вы нашли мою кровь, волосы, отпечатки пальцев или еще что-нибудь на месте преступления, значит, меня подставили!»

Но полиция не дождалась подобного ответа после того, как О. Дж. Симпсону предъявили обвинение в убийствах.

Некоторые, например адвокат Симпсона Алан Дершовиц, предполагали, что Симпсон настолько убит горем и подавлен, что не в состоянии проявить возмущение. Я ни на минуту не поверил такому объяснению. Если мужчина по-настоящему оплакивает потерю жены (или даже бывшей жены), он наверняка постарается защитить ее память и свою честь, старательно отрицая свою причастность к преступлению. Быть невиновным и не возмутиться в такой ситуации нехарактерно для людей подобного типа.

– Есть ли риск самоубийства, Джон?

– Когда человек, ориентированный на контроль над окружением, внезапно его теряет, всегда возникает риск самоубийства. Но при таких наклонностях нарциссиста самое большее, чего можно ожидать, – притворной попытки самоубийства, чтобы вызвать к себе внимание и сочувствие. Он вполне может приставлять к груди нож или пистолет, но вряд ли вскроет себе вены или выстрелит в висок. Если он все-таки предпримет попытку, то наверняка воспользуется снотворным, но заранее позвонит близкому другу, который сможет вовремя спасти его и придать попытке самоубийства благоприятную огласку.

Как мы впоследствии узнали, Симпсон оставил предсмертную записку и приставил пистолет к виску во время погони. Если это не попытка добиться публичного сочувствия, я не знаю, как еще это назвать. В тот момент консультации мне сообщили бы о вещественных доказательствах, не ориентированных на поведение, – прежде всего о крови. Предварительные анализы выявили кровь О. Дж. Симпсона на месте преступления – так сказать, вещественные и поведенческие доказательства подкрепляли и поддерживали друг друга. Лучшего положения для следователя невозможно и представить.

– Значит, вы его поймали, – заключил я.

Спустя несколько недель мы узнали, что результаты анализа ДНК и сравнения отпечатков пальцев также совпали: следовательно, у защиты остался один возможный сценарий – о том, что полиция сфабриковала улики, чтобы обвинить подозреваемого. Здесь опять в игру вступают анализ профиля личности и наш метод следственного анализа. С нами часто советуются сразу после совершения преступления, но еще более часто к нам обращаются за повторными консультациями, тогда, когда обвинители готовят свою версию дела – так бывало во время судов над Уэйном Уильямсом, Седли Эли, Клеофасом Принсом. Прежде всего мы можем разработать эффективную стратегию обвинения, если подсудимый решит выступить в качестве свидетеля в свою пользу. Для такого обаятельного, любезного и сдержанного подсудимого как О. Дж. Симпсон требовался заранее составленный план действий обвинителей во время перекрестного допроса, который показал бы присяжным: этот человек способен совершить поступок, в котором его подозревают, а именно жестоко убить бывшую жену и ее знакомого.

Поскольку почти все, в том числе и присяжные, слышали сообщения службы 911 об угрозах О. Дж. Симпсона в адрес Николь, я бы, вероятно, взял этот случай за основу атаки, заставив подсудимого показать свое истинное лицо. По ходу дела мы смогли бы вскрыть тайные стороны его личности. У нас имелось достаточно данных о личной жизни Симпсона, чтобы использовать их с максимальной пользой.

Этот факт, по моему убеждению, не ускользнул от внимания Роберта Шапиро и Джонни Кохрана, двух главных адвокатов Симпсона, которые решительно запрещали подзащитному выступать на суде. В нашей системе правосудия каждый подзащитный имеет право ссылаться на пятую поправку против самообвинения, и я никоим образом не стал бы нарушать это право. Присяжным обычно советуют не препятствовать осуществлению этого права. В сущности, им объясняют, что подсудимый вообще не должен защищаться. Тяжесть доказательства его вины возлагается только на обвинителей, как и должно быть. В то же время следует признать, что, по-моему, наивно со стороны всех заинтересованных лиц не ждать от нормальных, интеллигентных взрослых людей по крайней мере удивления в случае, если человек, получивший шанс доказать свою невиновность, будет считать, что своими показаниями он добьется прямо противоположного результата. Мне еще не доводилось участвовать в процессе, когда человек, который вполне мог быть невиновным, предпочитал отказаться от показаний и упустить такой шанс.

Как говорит Винсент Бульози, чрезвычайно талантливый и речистый адвокат, который выступал обвинителем по делу Мэнсона в Калифорнии, у нас была бы извращенная система правосудия, если бы большинство людей, обвиненных полицией, представших перед присяжными, а затем подробно допрошенных обвинителями, оказывались бы невиновными. Никто не удивился, когда основой версии защиты стало заявление о том, что полиция пыталась подставить Симпсона. Со стороны адвокатов тактика была выбрана чрезвычайно удачно, поскольку присяжные были преимущественно чернокожими, и ни один из них не стал бы оспаривать мнение, что за годы существования полицейского управления Лос-Анджелеса часто возникали случаи запугивания, жестокого обращения и других проявлений грубости полицейских по отношению к представителям нацменьшинств, особенно к чернокожим. Бульози, знавший об этом, привел несколько примеров того, как полицейские убивали безоружных людей. Отрицательную роль в этом деле сыграл и детектив Марк Фурман, нашедший окровавленную перчатку за домом Симпсона, – его антипатия к чернокожим была широко известна. Защите не понадобилось доказывать, что подсудимого подставили. Все, что от нее требовалось, – вызвать обоснованные сомнения: адвокатам следовало просто показать, что могло произойти.

При таких обстоятельствах у обвинения было два выхода: игнорировать это предположение и продолжать разбор дела или попытаться опровергнуть его, нейтрализовать как средство защиты. Если бы у меня спросили совета о стратегии обвинения окружных прокуроров Марсии Кларк и Кристофера Дардена, я бы предложил им игнорировать или свести до минимума обсуждение этого вопроса, особенно перед такими присяжными. Им следовало бы развеять сомнения в том, что полиция способна подставить подозреваемого. Поскольку отрицание этого факта было трудно доказать, мне кажется, им оставалось только продемонстрировать с помощью анализа поведения, что такое просто не могло произойти. А доказать это можно было, только представив присяжным сценарий того, как все могло произойти. Прежде всего, следовало сделать несколько предположений: один из сотрудников полицейского управления Лос-Анджелеса задумал подставить подозреваемого О. Дж. Симпсона. Да, такое вполне возможно. В конце концов, у нас есть причины считать, что Марк Фурман ненавидит чернокожих.

Но здесь возникает несколько проблем. Ряд чернокожих офицеров полиции и граждан охотно дали бы показания о том, что никогда не замечали со стороны Фурмана никаких проявлений расовой ненависти или предубежденности. У него были чернокожие друзья, а одно время – чернокожая подруга. Ладно, может быть, он скрывал свою неприязнь, и она прорывалась только в редких случаях, когда он становился настоящим Марком Фурманом. Значит, надо найти более надежный индикатор поведения, указывающий, смог бы такой человек как Марк Фурман подставить такого человека как О. Дж. Симпсон. Здесь мы сталкиваемся с еще одним несовпадением поведения с теорией подтасовки фактов. Несколько лет назад, служа патрульным, Фурман получил жалобу по поводу бытовых ссор в доме Симпсонов. Он имел доказательства того, что этот чернокожий избивает белую женщину, и, если бы Фурману вздумалось засадить негра за решетку, случай оказался бы как нельзя более удобным. Никто не посмел бы протестовать, если бы он обвинил Симпсона в нанесении побоев жене. Но Фурман этого не сделал. В сущности, он преклонялся перед Симпсоном. Учитывая все это, можно ли предположить, что через два года Фурман неожиданно передумал и решил сфабриковать обвинение?

Кроме того, следовало задуматься и о прецеденте поведения. Как указывает Вине Бульози в «Произволе» – проницательном и резком анализе процесса Симпсона, – в то время как предположение о грубости полиции, к сожалению, подтверждено опытом слишком многих чернокожих жителей Лос-Анджелеса, предположение о нечестности той же полиции не имеет доказательств. Подтасовка фактов – слишком сложное, изощренное и опасное занятие. Даже в худших случаях сотрудники полицейского управления Лос-Анджелеса выбрали бы другой способ сведения счетов. А выявить несовпадение характера поведения для группы проще, чем для одного человека.

Следовательно, чтобы принять теорию подтасовки, необходимо сделать ряд предположений. Чтобы подставить Симпсона, полицейским надо было собраться и договориться между собой, как это сделать. Если бы кто-нибудь из них отказался, угроза нависла бы надо всеми. Значит, им требовалось договориться о том, что настоящий убийца останется безнаказанным. Если бы они решили сделать Симпсона главным подозреваемым, а НС совершил бы еще одно убийство, все полицейское управление вляпалось бы по уши, но ничего такого не произошло.

И даже если бы они решили отпустить настоящего убийцу, им требовалось знать то, о чем в этот момент никто не подозревал, – что у Симпсона нет железного алиби на указанное время. Если бы в тот вечер он случайно оказался на одном из собраний благотворительного фонда или на презентации, тогда полиция увязла бы гораздо глубже, и заговорщики не только лишились бы работы – им пришлось бы любоваться видом на Золотые ворота из окон Сан-Квентина. Каким бы ни было их отношение к национальным меньшинствам, после дела Родни Кинга любой из них понимал: их вполне могут распять в суде и в СМИ за символическое избиение чернокожего, гораздо более выдающегося, чем Родни Кинг, и вдобавок любимца почти всех жителей страны, как белых, так и черных. Возьмем кого-нибудь из детективов, например Филиппа Ваннаттера. Ему осталось проработать всего пару месяцев до выхода на пенсию после безукоризненной, ничем не запятнанной многолетней службы. Я общался с полицейскими в течение двадцати пяти лет – с хорошими, замечательными, не слишком хорошими и омерзительными, – причем общался ежедневно, и потому знаю этих людей. Никакими силами не удалось бы заставить Фила Ваннаттера рисковать своей пенсией и свободой – другими словами, пожертвовать остатком жизни и благополучием семьи – ради подобной глупости, особенно почти перед самой отставкой. Об этом не могло быть и речи. Для такой подтасовки потребовался бы массовый заговор. Я довольно долго проработал в подобных учреждениях, чтобы знать: невозможно осуществить какое-либо серьезное действие, особенно неожиданное, чтобы об этом не узнали все.

Значит, если Симпсона все-таки подставили, тогда две группы детективов из разных подразделений, даже не знакомых друг с другом, должны были встретиться на месте преступления и тут же решить: поскольку одна из жертв – бывшая жена О. Дж. Симпсона, а сам Симпсон – чернокожий, надо обвинить его в убийствах и забыть о настоящем убийце; убедиться, что все работники лаборатории, участвующие в заговоре, поддержат их; знать, что у Симпсона нет алиби, благодаря которому рухнет вся выстроенная версия и рискнуть всем, ради чего они вкалывали долгие годы на зарплату полицейского, только для того, чтобы засадить за решетку общего любимца, арестовать которого они имели возможность несколько лет назад, но не сделали этого.

Выступая по телевидению, Алан Дершовиц высказал предположение, что полиция на самом деле считала Симпсона виновным и подбросила улики лишь для того, чтобы удачнее сфабриковать обвинение. Ладно, тогда, может быть, Алан Дершовиц взялся защищать мистера Симпсона только потому, что искренне считал его невиновным, был возмущен действиями полицейских и прокуроров Лос-Анджелеса. Но я в этом сомневаюсь. Выскажу то, что думаю о детективах: они отнюдь не наивны и не глупы. Они знают, что такое предъявление обвинения, и, если они считали Симпсона виновным и собственными глазами видели доказательства его вины, у них должны были оказаться весомые причины для того, чтобы связать с ним кровавые улики.

Все сводится к одному: поведение является последовательным, даже в несовпадениях. Ни одно из доказательств – вещественных или доказательств поведения, ни единый его клочок не предполагает другую теорию этого дела, кроме уже известной: о том, что в убийствах, совершенных по адресу 875 Саут-Банди-драйв вечером 12 июня 1994 года, повинен бывший муж убитой женщины. Вот что я сообщил бы полиции и обвинителям, обратись они ко мне. Имели ли бы мои слова какое-нибудь значение для окончательного исхода дела – это уже другой вопрос.

Преступление и наказание

Какими бы благородными ни были наши представления об истине и правосудии, в какие бы возвышенные выражения мы ни облекали их, у нашего уголовного судопроизводства есть две основные цели: освободить невиновных (или тех, чью вину нельзя доказать в узаконенном порядке) и наказать виновных. По традиции наша исправительная система имеет пять основных задач, и их приоритеты и значение изменяются вместе с временными ценностями и поветриями в криминологии. Эти задачи – реабилитация, наказание, изоляция от общества, возмездие и казнь.

Реабилитация основана на утверждении, что человека, совершившего какой-нибудь серьезный антиобщественный поступок, можно поместить в надлежащую среду, предоставив попечению специалистов, заставив его изучить и осмыслить собственное поведение в прошлом и, компенсировав недостающие стороны его жизни (такие как общеобразовательная или профессиональная подготовка), изменить его, превратив в сознательного и законопослушного члена общества. Концепция реабилитации присуща самому термину «исправительный». Когда родители наказывают ребенка, это наказание несет идею «исправления» его поведения. В большинстве штатов учреждения тюремной системы называются исправительными. Когда реабилитация действует успешно, не возникает вопроса о наилучшем и наиболее продуктивном применении исправительной системы. Она существует по одной причине: если мы можем плохого человека превратить в хорошего (а затем выпустить) – значит, одним плохим человеком будет меньше. Разумеется, это весьма наивное и ограниченное суждение, но при определенных обстоятельствах оно срабатывает. Если человек крадет потому, что у него нет работы и специальности, и если он получит эту специальность, а потом найдет работу, тогда, возможно, у него возникнет уважение к себе и отпадет необходимость красть. Если человек крадет, чтобы поддержать свою привычку употреблять наркотики и может отказаться от них, значит, мы сумеем пойти дальше и помочь ему обрести работу и уважение к самому себе. Но суть в том, что во многих, если не в большинстве случаев, этот принцип не действует, и преступник вскоре вновь возвращается к прежней жизни. Я не хочу сказать, что не стоит тратить время, силы или деньги в попытках превратить преступников определенного типа в порядочных людей, – я еще не утратил надежды.

Но, основываясь на многолетних исследованиях и еще более длительном опыте, я считаю, что надеяться не на что, когда речь идет о серийных убийцах и сексуальных хищниках, людях, за которыми я охотился и которых изучал большую часть своей жизни. Эти люди совершают преступления не потому, что хотят есть или спасти семью от голодной смерти, или даже поддержать свое пристрастие к наркотикам. Они поступают так потому, что хотят этого, потому, что при этом испытывают удовлетворение. Несомненно, вы можете возразить – и я соглашусь с вами, – что многие из них пытаются компенсировать преступлениями плохую работу, низкую самооценку, дурное обращение со стороны родителей и так далее. Но это еще не значит, что мы должны стремиться помочь им реабилитироваться.

Мой коллега Грегг Мак-Крэри проводит аналогию с кексом. Вы испекли шоколадный кекс, который приятно пахнет и аппетитно выглядит, но, едва попробовав его, вы понимаете: что-то здесь не то. И тут вы вспоминаете: «Ах да, вдобавок к яйцам, муке, маслу и какао (или что там еще положено по рецепту) я подмешал сюда немного колесной мази из гаража. Значит, единственный недостаток этого кекса – колесная мазь! Стоит только найти способ извлечь ее из кекса, и он станет превосходным».

Вот так мои коллеги, товарищи и я сам относимся к реабилитации сексуальных хищников, особенно серийных. Дело в том, что в подавляющем большинстве случаев потребности, желания и отклонения характера, которые заставляют их причинять боль и убивать ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей, настолько глубоко внедрены в их натуру, что извлечь их оттуда можно с таким же успехом, как колесную мазь – из кекса.

Дело писателя и убийцы Джека Генри Эббота, упомянутое ранее, – всего лишь один пример из множества. Вспоминаю одну особенно трагическую историю, которая тоже может послужить ярким примером. В начале 90-х годов о сбежавшем из тюрьмы растлителе и убийце малолетних сообщили в телевизионной программе «Разыскиваются в Америке». Случилось так, что преступник сам посмотрел эту программу и понял, что окружающие несомненно узнают его и выдадут, его вновь арестуют и на этом все кончится. Зная об этом, понимая, что время его пребывания на свободе истекает, он вышел из дома, сел в свою машину, похитил, изнасиловал и убил еще одного ребенка, прежде чем полиция арестовала его. Он знал, что в тюрьме у него не будет доступа к детям, и потому решил удовлетворить свое желание заранее, пока представилась возможность.

На ум приходит еще одна аналогия – притча о лягушке и скорпионе. Скорпион пришел к лягушке и попросил перевезти его через пруд на спине.

– Нет, – отказалась лягушка. – Если я посажу тебя на спину, ты меня ужалишь и я умру.

– Рассуди здраво, – возразил скорпион. – Я обратился к тебе потому, что не умею плавать. Если я ужалю тебя, и ты умрешь, я тоже погибну.

Поразмыслив над его словами, лягушка решила, что скорпион прав.

– Ладно, – сказала она, – садись.

Скорпион забрался на спину лягушке, и они поплыли. Но на середине пруда скорпион ужалил лягушку.

В предсмертной агонии лягушка спросила:

– Зачем ты это сделал? Теперь мы оба утонем. Прежде чем скрыться под водой и встретить собственную смерть, скорпион пожал плечами и произнес:

– Такова моя натура.

Боюсь, что в настоящий момент никто из нас – офицеров полиции, детективов, агентов ФБР, юристов, судей, психиатров или священников – понятия не имеет, как изменить уже окончательно сформировавшуюся натуру. Вот почему такие люди как бывший особый агент Билл Тафоя, доктор философии, «футурист» из Квонтико, считали чрезвычайно важной задачей распознание серьезных проблем с поведением у детей и вмешательство в воспитание ребенка в раннем возрасте. Этот человек считал проект «Старт» единственным самым эффективным оружием в борьбе с преступностью в США. Я согласен с Тафоей в том, что необходимо связывать преступление с его причинами. Как мы объясняли всем, кто соглашался нас выслушать, если вы полагаетесь на нас – ФБР и местную полицию – в разрешении проблемы преступности, вам предстоит испытать разочарование. К тому времени, как на наших радарах появляется цель, время упущено: криминальная личность уже сформировалась.

К сожалению, именно по этой причине реабилитация часто не достигает своей цели. Следующий метод – изоляция от общества. Если нельзя «исправить» или «вылечить» этих преступников, надо просто упрятать их за решетку, чтобы обеспечить безопасность остальных граждан. По этому поводу незачем распространяться: преимущества и недостатки метода налицо. Многие люди, склонные к насилию и очень опасные во внешнем мире, меняются в тюрьме, где жизнь имеет строгие правила, и где у них нет возможности причинять вред ни в чем не повинным людям. Но некоторые из них находят возможность причинять вред другим заключенным, надзирателям и вспомогательному персоналу. И даже если кто-нибудь считает наиболее благополучные тюрьмы – федеральные и тюрьмы штатов – не опасными для жизни, поверьте словам человека, который постоянно посещает их: жизнь в этих тюрьмах сопряжена с огромной опасностью и риском.

Разумеется, все, кто сидит в этих тюрьмах, – «плохие люди», так кому какое дело, если все они переубивают друг друга? Да, такого мнения придерживаются многие; всех нас раздражает, что налоги, которые мы платим, тратятся на строительство тюрем и содержание заключенных. Не поймите меня превратно: я не сторонник реабилитации, я отдаю предпочтение длительной изоляции наиболее опасных преступников. Но если положение в наших тюрьмах и впредь будет оставаться столь же опасным, не ждите, что после освобождения человек выйдет оттуда более порядочным, чем вошел, – совсем наоборот. Тюремная атмосфера не способствует реабилитации; в нее нельзя просто поместить преступника и не заботиться о последствиях его пребывания здесь. Я не предлагаю выпустить заключенных из тюрем, но мне не нравятся тюрьмы, где жизнь преступников находится в их же руках.

И это приводит нас к заключительному этапу приговора, к наказанию. Можно попробовать метод реабилитации, можно изолировать преступников на длительный срок, но как насчет этой последней цели?

Есть ли смысл заставлять человека страдать за то, что он причинил страдания кому-то другому, и могут ли эти страдания препятствовать совершению очередного преступления?

Позвольте заявить с высоты многолетнего опыта: данные о казни как о средстве устрашения не обнадеживают. Все мы слышали истории о том, как карманные воры орудовали на средневековых публичных казнях преступников, осужденных за воровство. Или, если брать более доступный пониманию и близкий уровень: часто ли, отшлепав ребенка, удается помешать повторению поступка, за который он был наказан?

Устрашение – отличная мера, если она действует, но чтобы сделать наказание оправданным и полезным, за ним должны стоять некие ценности. И, по-моему, это справедливо.

И здесь, и в книге «Охотники за умами» я упоминал о своих встречах с Чарльзом Мэнсоном и моем изучении тяжких преступлений, совершенных при его содействии в 1969 году И теперь я с радостью читаю, что бывшие сообщники Мэнсона Лесли Ван Хаутен, Сюзан Аткинс и Патриция Кренвинкл, отбыв двадцать лет тюремного заключения, сожалеют о своей роли в убийствах Шерон Тейт, Абигайль Фолджер, Джей Себринг, Войтека Фриковски, Стивена Перанта и Лено и Розмари Лабьянка. На периодических слушаниях по условному освобождению их адвокаты заявляют о том, что эти женщины отреклись от бывшего гуру, что они искренне раскаиваются в своих преступлениях и что, оказавшись на свободе, они больше не будут представлять опасности для общества.

Я верю им. Действительно верю. Я считаю, что теперь они понимают, каким на самом деле был Мэнсон и чего он добивался. Думаю, они искренне сожалеют о том, что натворили за две ужасные ночи летом 1969 года. Как человек, изучавший преступников и опасности, исходящие от них, в течение многих лет, я считаю, что впредь они не совершат никаких серьезных преступлений. Они могут даже стать «продуктивными» членами общества, пытаясь научить других на своих ошибках.

Но я изучал это дело во всех подробностях. Я читал протоколы вскрытий и отчеты судебно-медицинской экспертизы. Я видел кошмарные фотографии мест убийства всех семи жертв, в том числе беременной на восьмом месяце Шерон Тейт, которая тщетно умоляла пощадить ее неродившегося ребенка. Я часто привожу этот душераздирающий пример на лекциях для агентов ФБР и учащихся Национальной полицейской академии, и он всегда вызывает сдавленные вздохи у этих закаленных профессионалов. И вот, повидав и осознав все это, я остался достаточно старомодным, чтобы считать: хотя эти три преступницы могут искренне раскаиваться, хотя они уже давно неопасны, одной только мысли о наказании хватает, чтобы оправдать их содержание в тюрьме за счет налогоплательщиков. И в моем представлении нет способа, которым можно было бы в полной мере наказать их за чудовищные злодеяния.

Разве цивилизованное и просвещенное общество не верит в искупление вины? В противоположность реабилитации, имеющей более практическое значение, я считаю искупление вины принадлежностью духовной сферы и потому идеей совсем иного рода. Но здесь я мог бы возразить словами Джека Коллинза: если мы не будем относиться со всей строгостью к самым серьезным из преступлений, мы не имеем права называть себя цивилизованными или просвещенными людьми. Существуют слишком жестокие, садистские, зверские преступления, которые невозможно прощать. По крайней мере, такой кары требуют семь невинных жертв Мэнсона, которые имели право жить. Но, говоря о наказании, разве я не имею в виду месть – библейскую концепцию «око за око»? Пожалуй, да. И это вызывает следующий вопрос: присутствует ли в наказании отмщение?

Следует ли расценивать наказание, наложенное исправительной системой, как терапевтическое лекарство или очистительный инструмент для жертв преступлений и их семей? Все мы хотим, чтобы их страдания завершились, но имеют ли они на то законное право – в противоположность нравственному? Джек и Труди Коллинз не употребляют слова «месть» или «отмщение», чтобы описать то, чего добиваются они и другие подобные им семьи.

– Я не согласен с классическим определением из словаря – «наложение заслуженного наказания за ущерб», для большинства людей казнь стала словом, слишком эмоционально окрашенным, означающим лишь личный ущерб, – говорит Джек, – но многие забывают о пострадавших.

На самом деле они хотят «воздаяния», которое Оксфордский словарь определяет как «возмещение или искупление причиненного зла».

– Это способ для общества уравнять чаши весов, – утверждает Джек. – Он вызывает у жертв и их семей чувство удовлетворения за то, что было сделано для них, чтобы помочь вновь восстановить разрушенную целостность, – и это важно и для личности, и для системы.

Ничто уже не в силах вернуть нам Сюзанну. Но даже если воздаяние не завершится, мы знаем, что общество, присяжные, вся система криминального судопроизводства в достаточной мере заботится о нас, следит, чтобы убийца нашей дочери получил по заслугам. Оно дает нам понять, что помогут всем, чем можно. Мне кажется, что в случае тяжких преступлений воздаяние и наказание – единственное справедливое и нравственное действие, которое мы, как общество, можем предпринять. Однако это мнение разделяют далеко не все.

Джек Коллинз заявляет:

– Жертвам необходимо как можно скорее забыть о пережитых ужасе и травме и вернуться к жизни. Жертвы имеют право рассчитывать, что подсудимых быстро признают виновными и подвергнут наказанию. Мы пытаемся привлечь внимание людей к тому факту, что жертвы не должны быть последними в системе уголовного судопроизводства. Они заплатили за это своей жизнью. Мы заслуживаем и требуем места за столом.

Когда речь заходит о следующем уровне системы уголовного судопроизводства, Джек говорит:

– Многим наблюдателям, присутствующим на апелляционных судах, в том числе и нам, кажется, что большинство судей считают апелляции академическим и теоретическим упражнением, имеющим больше отношения к интеллектуальной «ловкости рук» и искусству слова, нежели к обеспечению справедливости для жертв и наказания для тех, кто совершил злодеяния. Похоже, им нравится стоять высоко над толпой, в стороне от крови, пота, слез и насилия, с которых начинается долгое путешествие по залам суда. Конечно, Коллинзы добиваются казни убийцы их дочери согласно приговору, вынесенному присяжными и утвержденному судьей.

Проблема смертной казни подобна проблеме абортов. Немногие из нас надеются переубедить кого-либо по тому или иному вопросу. Если вы против смертной казни по нравственным причинам, думаю, можно сделать оговорку для мерзейших из чудовищ и подвергнуть их заключению без возможности условного освобождения. Но мы знаем, что такого вида заключения не существует. И, откровенно говоря, по-моему, заключения в некоторых случаях недостаточно. Как говорит Стив Мардиджан, «страдания, причиненные жертвам, требуют, чтобы мы предпринимали серьезные меры. С моей точки зрения, у нас нет причин сохранять жизнь людям, способным совершать подобные злодеяния».

Некоторые возразят, что смертная казнь – «узаконенное убийство», безнравственный поступок со стороны общества. Лично я считаю, что преступники уже сделали выбор, отстранившись от общества, и, следовательно, нравственные правила требуют заявить о том, что общество не потерпит присутствия преступника, способного на такие ужасные злодеяния. Утверждая, что смертная казнь – узаконенное убийство, мы, по-моему, наносим удар по самим представлениям о том, что плохо и что хорошо, по различию между жертвой преступления и преступником – ни в чем не повинным человеком и тем, который в своих корыстных целях отнял у первого жизнь. Если вы спросите меня, готов ли я сам нажать кнопку и в узаконенном порядке оборвать земную жизнь Седли Эли, Ларри Джин Белла, Пола Бернардо, Лоуренса Биттейкера или других им подобных, я решительно отвечу: «Да!». А тем, кто рассуждает о прощении, я бы сказал, что сочувствую им, но считаю, что не вправе прощать – это не моя задача.

Если бы Седли Эли просто (с дрожью пишу это слово!) изнасиловал, избил, подверг пыткам Сюзанну Коллинз, но не убил ее и не нанес ей психическую травму, тогда она, и только она, была бы вправе простить его, если пожелает. По моим представлениям, только она способна простить его, но, ввиду того что случилось в реальности, сейчас она может сделать это лишь после того, как вынесенный присяжными приговор будет приведен в исполнение. Вот что, по-моему, Коллинзы подразумевают под воздаянием, а не местью.

Что касается средства устрашения, признаюсь: у меня почти нет сомнений, что существующая в настоящее время в США смертная казнь не является средством устрашения для убийц во многих, если не в большинстве случаев. Здравый смысл должен подсказать нам: окажись мы на месте молодого городского преступника, зарабатывающего себе на жизнь торговлей наркотиками, где на карту поставлены огромные суммы, а ваш конкурент каждый день пытается убить вас, смутная перспектива возможного смертного приговора и казни где-то после пятнадцати лет процедурных формальностей – при условии, что вас поймают, что суд не пойдет на сделку, что вам достанутся суровые присяжные, вас не оправдают, не изменятся законы и т. д. и т. п. – вовсе не средство устрашения или риска по сравнению с опасностями, с которыми вы сталкиваетесь на улице ежедневно, выполняя свою работу Так что давайте будем реалистами в отношении этого аргумента спора.

Если бы смертная казнь осуществлялась более единообразно, если бы период времени от вынесения приговора до казни ограничивался месяцами, а не годами или даже десятилетиями, которые вынуждены терпеть такие люди как Коллинзы, тогда, возможно, смертная казнь принесла бы больше пользы в сокращении числа преступлений определенного типа. Но, откровенно говоря, это теоретическое предположение меня не трогает. Применяемая справедливо и постоянно, смертная казнь могла бы стать главным средством устрашения, но я в этом не уверен и не питаю на этот счет никакого оптимизма.

Я уверен лишь в одном, особом, по милости Божьей, средстве устрашения. Казненный преступник больше не отнимет жизнь ни у одного ни в чем не повинного человека. И когда мы, общество, говоря «пожизненное заключение», будем иметь в виду действительно пожизненное содержание за решеткой, я сам и семьи бесчисленных жертв сможем спокойнее спать по ночам, зная, что у убийц нет ни единого шанса вновь начать охоту на людей. Но даже тогда лично я буду уверен: собравшись отнять у человека жизнь, вы должны быть готовы заплатить собственной.

Наша система правосудия несовершенна. Некоторые из чудовищ-преступников могут реабилитироваться и вести полезную и производительную жизнь. Натан Леопольд, партнер Ричарда Леба в ужасающем убийстве юного Роберта Фрэнкса в Чикаго в 1924 году, в 1958 году был освобожден досрочно и остаток жизни провел как уважаемый социальный служащий, работал техником в лаборатории и сам вызвался участвовать в исследовании малярии. Но знаете, вряд ли это произошло бы с Лоуренсом Биттейкером, и у меня нет никакого желания выяснять это. Совершив страшные преступления, он лишился права на реабилитацию.

Есть и еще один аргумент: вместо того чтобы убивать преступников, мы могли бы сохранить им жизнь «для исследований». Я не знаю точно, что подразумевается под этим; думаю, этого не знают и сами сторонники подобного аргумента. Полагаю, они считают, что при длительном изучении нам станет ясно, почему эти люди совершили убийство, и как мы можем остановить их.

Так получилось, что мои коллеги из Квонтико и я и входим в число тех немногих профессионалов, которые на самом деле изучают преступников. Следовательно, если кому и требуется оставлять их в живых по интеллектуальным причинам, так это нам. И вот мой ответ: если преступники соглашаются беседовать с нами, нам вполне хватает затянувшегося процесса рассмотрения апелляций. Но если они соглашаются разговаривать с нами – как Тед Банди – только ради того, чтобы подольше оставаться в живых, тогда все, что они мне скажут, будет сплошным притворством и обманом в корыстных целях. Когда я слышу, что мы должны сохранить жизнь кому-нибудь вроде Банди с целью изучения, я отвечаю: «Прекрасно, отложите казнь на шесть часов – этого вполне хватит». Я действительно не думаю, что длительное изучение принесет большую пользу.

Я не питаю ненависти к этим людям. К некоторым из них я испытываю даже нечто вроде сочувствия – например, к Эду Кемперу. Я близко познакомился с ним, между нами установились дружеские отношения. Я уважал его за ум и проницательность. Если бы его приговорили к казни, я опечалился бы, узнав об этом. Но я ни за что не стал бы вести споры с семьями жертв, поскольку знаю, что они пережили и как продолжают страдать. По сравнению с их муками мои переживания ничтожны.

Но ни одна серьезная дискуссия о смертной казни не в силах обойти тот факт, что наша система правосудия несовершенна, и всегда есть возможность того, что наказан будет не тот человек. Несомненно, при любом рассмотрении вопроса о смертной казни мы должны вспоминать случай с Дэвидом Васкесом. Как ни досадно сознавать это, соглашение о признании вины спасло ему жизнь.

Тот факт, что дело принадлежало к редкому, запутанному типу, и подсудимый признался не раз, а трижды, не должен стать для нас утешением. Но в то же время я не считаю его весомым аргументом для полной отмены смертной казни.

Весомым аргументом я считаю требование предоставлять многочисленные и неопровержимые доказательства. И хотя вы можете возразить, что ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, я думаю, в таких делах, о которых мы сейчас говорим, можно позаботиться о том, чтобы невиновные вроде Васкеса не подвергались казни.

Преступники, которые, по моему мнению, в наибольшей степени заслуживают казни, – хищники, совершающие неоднократные преступления с сексуальными мотивами. Ко времени их поимки у нас обычно накапливается множество надежных, последовательных вещественных доказательств их преступления. Как в случае с Клеофасом Принсом: если он совершил одно из этих убийств, он совершил и все остальные. Но если это множество надежных доказательств отсутствует, тогда не надо требовать казни. А если они есть, как против Билла, Эли, Бернардо, Биттейкера и многих других, тогда пусть получат то, что заслужили. Как говорит Стив Мардиджан:

– Я всегда добиваюсь неопровержимости доказательств, стремлюсь к тому, чтобы насчет виновности подсудимого не возникало никаких сомнений. С точки зрения нашего отдела в деле Васкеса возникало множество подобных вопросов. У обвинителей не было надежных физических и лабораторных доказательств, а признаний от таких людей при указанных обстоятельствах недостаточно.

Но я уверен: юристы, тратящие столько времени и сил на выяснение других щекотливых вопросов нашей системы уголовной юриспруденции, смогут выработать стандарт, помогающий отделить дэвидов васкесов от тимоти спенсеров. Кроме того, преступление может быть отнесено исключительно к федеральному уголовному праву, в котором имеются более определенные стандарты обвинения и предъявления доказательств. С другой стороны, изменения должны охватывать всю систему правосудия, поскольку федеральные суды просто не в состоянии справиться с огромным объемом дел и процессов, передаваемых из штатов.

Итак, каким же образом определить приоритеты в наших требованиях, разобраться, какой должна стать система уголовного судопроизводства? По-моему, на первое место следует ставить невинные потенциальные жертвы, жертвы насильственных преступлений, на второе – их близких, а подсудимых и их близких – на последнее. Прежде всего я позаботился бы о том, чтобы еще кто-нибудь не стал жертвой человека, уже совершившего подобное преступление. А если избежать этого не удалось, я хотел бы уделить жертвам и их семьям всевозможное внимание, отдать им то, что принадлежит им по праву. Далее я убедился бы, что процесс проведен подобающим образом, а подсудимым, признанным виновными, вынесен надлежащий приговор. Эти требования просто не могут быть взаимно исключающими.

Значит ли это, что, по-моему, нам необходимо «полицейское государство»? Разумеется, нет. Я просто сказал то, что сказал – что нам необходимо придерживаться определенных приоритетов, чтобы стать справедливым и цивилизованным обществом. В конечном итоге, что бы мы ни предпринимали в отношении нашей системы уголовного судопроизводства, единственное, что может значительно снизить численность насильственных преступлений, – прекращение «производства» такого множества преступников. В этом процессе играют свою роль суды, полиция, школы, а также церкви, синагоги и мечети. Но реальная борьба должна происходить там же, где и всегда, – в доме. Как заметил обвинитель Седли Эли, Хэнк Уильяме:

– Федеральное правительство тратит миллиарды долларов на борьбу с преступлениями, как и полагается. Но единственная реальная альтернатива – правильное воспитание детей в семье. Это легче сказать, чем сделать, но таков единственный фактор, способный привести к существенным изменениям.

В самом начале этой книги я объяснил: для того, чтобы заниматься тем, чем занимаюсь я и чему научил других людей, надо уметь проникать в сознание и преступника, и жертвы. Когда работа по делу закончена, мы пытаемся как можно скорее выйти из сознания преступника. Но суть в том, что покинуть сознание жертвы полностью нам не удается никогда, и частица души каждой жертвы, дело которой я изучал, навсегда остается со мной.

Вот почему я так отношусь к своему делу, вот почему всегда стараюсь брать с собой попутчиков, погружаясь во мрак, и помогаю им сделать хотя бы несколько шагов по этому пути.

Примечания

1

Том – болван, олух; коллинз – спиртной напиток. (Примеч. перевод.)

(обратно)

Оглавление

От авторов

Пролог В душе убийцы

Погружение во мрак

Мотивы убийства

Конфеты от незнакомцев

Ничего святого?

Во имя детей

Сопротивление

Мои восемь правил безопасности

Что можно предпринять, чтобы предотвратить похищение и эксплуатацию детей

Выявление сексуальной эксплуатации

Основные правила безопасности для детей

Сью-Блю

Смерть морского пехотинца

Энтузиазм Джека и Труди Коллинз

Кровь ягнят

Неужели арестован невиновный?

Убийство на Саут-Банди-драйв

Преступление и наказание Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg