«Свобода воли, которой не существует»

Свобода воли, которой не существует (fb2) - Свобода воли, которой не существует (пер. Александра Евгеньевна Соколинская) 298K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сэм Харрис

Сэм Харрис Свобода воли, которой не существует

Переводчик Александра Соколинская

Редактор Антон Рябов

Руководитель проекта О. Равданис

Корректор С. Мозалёва

Компьютерная верстка М. Поташкин

Дизайн обложки Г. Сивицкая

Арт-директор Ю. Буга

© Sam Harris, 2012. All rights reserved

© Jennifer Roper, фото автора на суперобложке

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2015

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

* * *

Эта книга поможет:

• понять, что на самом деле руководит нашими действиями;

• разобраться в том, существует ли все-таки свобода воли;

• научиться объективно оценивать действия окружающих и свои собственные.

Хитчу[1]

Вопрос свободы воли связан практически со всеми значимыми для нас понятиями. Моральные ценности, законы, политическая жизнь, религия, государственное управление, взаимоотношения, чувство вины и личные достижения – все главное в нашей жизни обусловлено тем, что мы воспринимаем другого как личность, способную на свободный выбор. Если бы научное сообщество объявило свободу воли фикцией, мир захлестнула бы идеологическая война куда более яростная, чем битва между противниками и сторонниками эволюции. Раз свободы воли не существует, грешники и преступники – это плохо отлаженные часовые механизмы, и любое требование покарать их по справедливости (а не остановить, перевоспитать или просто изолировать) кажется неуместным. Те же из нас, кто трудится не покладая рук и соблюдают законы, по сути не «заслуживают» приобретенных благ. Подобные умозаключения не случайно претят большинству: слишком высоки ставки.

Ранним утром 23 июля 2007 года двое преступников, Стивен Хейс и Джошуа Комиссаржевский, забрались в дом врача Уильяма Петита и его жены Дженнифер. Дело происходило в тихом городке Чешир штата Коннектикут. Когда злоумышленники проникли внутрь, Петит спал на веранде. Как следует из показаний Комиссаржевского, несколько минут он стоял над спящим в нерешительности, а затем нанес ему удар по голове бейсбольной битой. По признаниям обвиняемого, от крика жертвы на него что-то нашло и он со всей силы принялся избивать Петита, пока тот не затих.

Затем парочка связала Петиту руки и ноги и поднялась наверх – обыскать дом. На втором этаже они обнаружили Дженнифер Петит и двух ее дочерей – семнадцатилетнюю Хейли и одиннадцатилетнюю Микаэлу. Все трое еще спали. Бандиты их разбудили и привязали к кроватям.

В 7:00 Хейс отправился на заправку и приобрел четыре галлона бензина. В 9:30 он отвез Дженнифер Петит в банк, где женщина сняла со счета 15 000 долларов. Судя по разговору с банковской служащей, Дженнифер не знала, что ее муж сильно избит, и была уверена, что преступники, получив выкуп, оставят их в покое.

Пока Хейс и мать девочек отсутствовали, Комиссаржевский развлекался тем, что фотографировал Микаэлу голой на камеру сотового телефона и мастурбировал. Когда Хейс и Дженнифер вернулись, мужчины поделили деньги и наскоро обсудили дальнейшие планы. Они решили, что Хейс затащит Дженнифер в гостиную и изнасилует – что и было сделано. Затем, к удивлению подельника, Хейс задушил жертву.

Именно тогда злоумышленники заметили, что Уильям Петит выпутался из веревок и сбежал. Охваченные паникой, они облили дом бензином и подожгли. Когда полицейские спросили, почему они не отвязали сестер от кроватей, Комиссаржевский ответил: «Мне это просто не пришло в голову». Девочки задохнулись в дыму. Уильям Петит оказался единственным выжившим.

Реакция на подобные преступления вполне предсказуема. Считается, что преступники наподобие Хейса и Комиссаржевского обязаны ответить по закону. Будь мы родными или друзьями Петитов, мы бы собственноручно растерзали этих чудовищ и чувствовали бы себя абсолютно правыми. Тот факт, что Хейс мучился угрызениями совести и пытался покончить с собой в тюрьме, вряд ли остановил бы нас. Смягчилось бы наше отношение из-за того, что в детстве Комиссаржевский неоднократно подвергался сексуальному насилию? Судя по записям в дневниках, он осознавал свою душевную травму, ощущал, что отличается от остальных и бывает до жестокости равнодушен. Комиссаржевский утверждает, что сам от себя не ожидал такой агрессивности: он был профессиональным взломщиком, а не убийцей, и не собирался никого лишать жизни. Эти нюансы заставляют призадуматься.

Как видно, дело не в том, способны ли преступники вроде Хейса и Комиссаржевского проанализировать свои чувства и мысли и можно ли доверять их признаниям. Каковы бы ни были мотивы этих мужчин, они действовали безотчетно. Мы тоже не можем внятно сформулировать, почему мы другие. При всей тошнотворности содеянного не могу не признать, что, поменяй меня местами с одним из злоумышленников, я стал бы точно таким, как он. У меня не было бы ни единого стимула смотреть на мир под иным углом или пытаться себя обуздать. Даже если верить в бессмертную душу и в то, что она есть у каждого, это никак не снимает проблему ответственности. То, что я не психопат, отнюдь не моя заслуга. Окажись я 23 июля 2007 года в шкуре Комиссаржевского – с его наследственностью, его отрицательным жизненным опытом и его разумом (или душой), – я бы действовал в точности как он. Отрицать это нелепо. Все решает случайность.

Разумеется, если нам скажут, что у обоих мужчин найдена опухоль мозга и их жестокость обусловлена заболеванием, наше восприятие событий радикально изменится. Однако неврологические расстройства, по-видимому, лишь частный случай физических процессов, влияющих на мысли и действия. Как следствие, понимание нейрофизиологии мозга, так же как и обнаружение опухоли, может служить для оправдания вины. Как жить осмысленно и требовать от людей ответственности, когда на наше сознание воздействуют бессознательные факторы?

Свобода воли – это иллюзия. Мы не творцы наших желаний. Мы не сознаем и не контролируем причины, вызывающие наши мысли и чувства. Наша свобода мнимая.

Свобода воли – на самом деле более чем иллюзия (или менее): мы даже не можем дать ей связного определения. Либо наши желания обусловлены предыдущим опытом, и мы не несем за них ответственности, либо они зависят от случайностей, и мы тоже за них не отвечаем. Если человек стреляет в президента, поскольку таковы особенности его нервной системы, которая, в свою очередь, является производным продуктом (на нее повлияло, скажем, неудачное сочетание плохих генов, тяжелого детства, бессонницы и облучения космической радиацией), допустимо ли говорить о том, что его воля свободна? Никто еще не показал связь свободы воли с психическими и физическими процессами: как одно вытекает из другого? Даже большинство иллюзий имеют более солидную доказательную базу.

Распространенное определение свободы воли строится на двух допущениях: 1) в прошлом мы могли бы повести себя иначе; 2) в настоящем мы отвечаем за наши мысли и осознаем свои действия. Однако, как мы скоро увидим, оба эти допущения ложны.

Более того, свободная воля не совпадает ни с одним из наших личностных свойств или характеристик – и самоанализ быстро доказывает, что она зависит от нас не в большей степени, чем законы физики. Фиксируемые волевые акты, к какому бы типу они ни относились (преднамеренные, автоматические или вероятностные), спонтанны, мы не можем их проследить и найти их первоисточник в нашем сознании. Даже из краткого самоанализа видно, что мысль, которая приходит вам в голову, зависит от вас не больше, чем мысль, которую я пишу на бумаге.

Воля и ее истоки

Ежесекундно наш мозг перерабатывает огромное количество информации, из которой нами осознается лишь малая толика{1}. Хотя мы постоянно замечаем происходящие в нас перемены – в мыслях, настроении, восприятии, поведении и т. д., мы ничего не знаем о стоящих за ними нейрофизиологических механизмах. На самом деле мы весьма посредственные наблюдатели в том, что касается нашей собственной жизни. Часто окружающие люди по выражению лица и тону голоса лучше понимают наше состояние и мотивы поведения, чем мы сами.

Обычно я начинаю день с чашки кофе или чая, иногда с двух чашек. Сегодня утром я выпил кофе (две чашки). Почему не чая? Понятия не имею. Мне больше хотелось кофе, чем чаю, и я мог совершенно свободно получить то, что хотел. Был ли этот выбор осознанным? Нет. Выбор за меня совершили механизмы в мозге, причем таким образом, что я, субъект, якобы осознающий свои мысли и действия, не мог ни проконтролировать этот выбор, ни повлиять на него. Мог ли я «передумать» и приготовить чай прежде, чем сидящий во мне кофеман поймет, куда ветер дует? Да, но это тоже был бы бессознательный импульс. Почему он не возник сегодня утром? Почему он может возникнуть в будущем? Я не знаю. Намерение сделать именно то, а не другое идет не от разума – наоборот, оно появляется в нашем сознании, равно как и противоположные мысли и импульсы.

Физиолог Бенджамин Либет в своем знаменитом эксперименте показал с помощью электроэнцефалограммы, что двигательная область коры головного мозга активизируется примерно за 300 миллисекунд до того, как индивид решает сделать то или иное движение{2}. Другая лаборатория продолжила работу, использовав метод функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ). Участников эксперимента просили периодически нажимать на одну из двух кнопок, одновременно следя за произвольной последовательностью букв, которые появлялись на экране. Испытуемые сообщали, какая именно буква была видна в тот самый момент, когда они принимали решение нажать на кнопку. Экспериментаторы обнаружили, что в два отдела головного мозга информация о нажатой кнопке попала за целых 7–10 секунд до того, как испытуемый принял соответствующее решение{3}. Недавно в ходе одного исследования регистрация сигналов коры головного мозга показала, что по активности всего-навсего 256 нейронов можно с 80 %-ной долей вероятности предсказать движение за 700 миллисекунд до того момента, когда человек принял такое решение{4}.

Эти данные трудно примирить с убеждением, что мы сознательно управляем своими действиями. Однако факт остается фактом: за доли секунды до того, как вы осознаете, чтó будете делать в следующий момент (казалось бы, вы при этом обладаете полной свободой действий), мозг уже принимает решение, как вам поступить. Это «решение» воздействует на сознание, и вы верите, что принимаете его самостоятельно.

Различие между «высшей нервной деятельностью» головного мозга и «низшей нервной деятельностью» мало что проясняет. Мне как сознательному субъекту повлиять на процессы в префронтальной коре столь же проблематично, как и заставить сердце биться. Всегда будет определенный промежуток между ментальными событиями, обеспечивающими появление осознанной мысли, и самой мыслью. И даже если это не так, даже если все психические состояния полностью синхронизированы с процессами в головном мозге, я все равно не могу предсказать, какая мысль мне придет в голову или какое намерение у меня возникнет, до того, как они появятся в моем сознании. Как изменится в следующий миг мое психическое состояние? Не знаю: все происходит само собой. И где же здесь свобода?

* * *

Представим себе идеальное устройство, позволяющее визуализировать функции и биохимические характеристики мозга, а также отмечать и расшифровывать малейшие изменения в мозговой деятельности. В лаборатории вы целый час думаете о чем угодно и делаете что угодно – исследователи, сканирующие мозг, прочитают все ваши мысли еще до их появления и предскажут все ваши поступки. Например, ровно через 10 минут и 10 секунд после начала эксперимента вы решили взять журнал со столика. Однако сканер регистрирует активность вашего мозга еще раньше, через 10 минут и 6 секунд после начала, – и экспериментаторы даже заранее узнают, какой вы выберете журнал. Некоторое время вы читаете, затем вам становится скучно и вы откладываете журнал в сторону. Экспериментаторы получили сведения о том, что вы перестанете читать, еще за секунду до того, как вы оторвали глаза от страницы, и могут даже назвать последнее прочитанное предложение.

То же самое касается и всего прочего. Вы пытаетесь припомнить, как зовут главного экспериментатора, но его имя выпало у вас из памяти. Затем в голове у вас всплывает имя Брент, хотя на самом деле его зовут Бретт. По завершении эксперимента вы хотите пойти в обувной и купить себе новые ботинки – но, немного подумав, соображаете, что сегодня сын возвращается из школы пораньше и у вас нет времени на магазины. Представьте себе, каково это – видеть хронологию ментальных событий у вас в мозге и видеозапись ваших поступков, доказывающие, что экспериментаторы знали, о чем вы подумаете и что сделаете, раньше вас. Разумеется, вы по-прежнему чувствовали бы себя абсолютно свободным, однако тот факт, что кто-то способен предсказывать ваши мысли и действия, намекает на то, что ваши ощущения иллюзорны. Большинство людей так спокойно увязывает законы природы со свободой воли лишь потому, что мы не понимаем всех причинно-следственных связей и никогда не представляли себе, как трактуется поведение человека в свете новых знаний.

Важно отдавать себе отчет в том, что мои аргументы против свободы воли никак не связаны с материалистической философией (убеждением, что реальность по сути своей вещественна). Несомненно, что все психические процессы (или по крайней мере бóльшая их часть) – производные от физических процессов, происходящих в нервной системе. Мозг – это физическая система, и его деятельность подчиняется законам природы, поэтому у нас есть все основания полагать, что наши мысли и действия продиктованы изменениями в его функциональном состоянии и структуре. Но даже если бы человеческий мозг был вместилищем души, мои доводы остались бы прежними. Неосознанные движения души дарят не больше свободы, чем физиология.

Если вы не знаете, что ваша душа сделает в следующий миг, у вас нет самоконтроля. Это наблюдение абсолютно верно и для тех случаев, когда человек желает подчинить свои чувства и поступки некоей идее. Вспомним о миллионах христиан, чьи души ликуют, переполняются радостью или тоскуют во время богослужений. Свободой воли, однако, здесь пахнет не больше, чем в тех случаях, когда человек делает в точности то, что наметил. В выдержке, позволяющей соблюдать диету, таинственности не меньше, чем в соблазне съесть на завтрак вишневый пирог.

Разумеется, есть различие между преднамеренным и непреднамеренным действием, но это различие никак не подтверждает идею свободы воли (и никоим образом не вытекает из нее). Преднамеренное действие – в отличие от непреднамеренного – вырастает из нашего осознанного желания. Стоит ли говорить о том, что это различие отражается на уровне мозга? Сознательные намерения человека многое рассказывают о его личности. К садисту, которому нравится убивать детей, нельзя подходить с той же меркой, что и к водителю, который нечаянно сбил насмерть ребенка на дороге, поскольку осознанные намерения первого помогают представить, как он, скорее всего, поведет себя в будущем. Но откуда берутся сами намерения и что определяет их характер – тайна за семью печатями. Наше ощущение свободы воли проистекает из неспособности разобраться в самих себе. Мы не знаем, что собираемся делать, до тех пор, пока у нас не сформировалось намерение. Это заключение равносильно признанию того, что мы не управляем нашими мыслями и поступками в том смысле, который люди привыкли вкладывать в эти слова.

Разумеется, данное понимание ничуть не умаляет важности социальных и политических свобод. Свобода поступать согласно задуманному, и никак иначе, имеет непреходящую ценность. Если же вам приставили к виску пистолет, то эту проблему важно устранить при любых обстоятельствах. Однако мысль о том, что мы, сознательные существа, глубоко ответственны за нашу психическую жизнь и, как следствие, за наше поведение, не сообразуется с реальностью.

Давайте подумаем, что это такое – по-настоящему обладать свободой воли. Это значит, что нужно представлять и полностью контролировать все факторы, определяющие наши мысли и поступки. Но в этом-то и состоит парадокс, искажающий само понятие свободы. Какой смысл воздействовать на факторы влияния? Чтобы их стало больше? Ведь психическое состояние переменчиво и не отражает суть нашей личности. Мы не управляем бурей и мы не ее заложники. Мы сами буря.

Перемена темы

Можно с уверенностью сказать, что никто не стал бы ломать копья из-за свободы воли, если бы речь шла всего-навсего о привлекательной абстрактной идее. Сам факт того, что это понятие пережило века, следует приписать в первую очередь нашей природе. Ведь в большинстве своем мы действительно ощущаем, будто управляем мыслями и действиями (как бы ни было трудно это объяснить с точки зрения логики и вообще науки). Так что идея свободы воли восходит к чувственному опыту. Тем не менее этот аспект обычно теряют из виду, как только разговор касается философии.

В философской литературе существуют три основные трактовки проблемы свободы воли: детерминизм, либертарианизм и компатибилизм. Сторонники детерминизма и либертарианизма разделяют мнение, что если наше поведение полностью предопределено жизненным опытом, то свободная воля – фикция. (По этой причине и первым, и вторым приписываются «инкомпатибилистские» взгляды.) Детерминисты считают, что все в нашем мире взаимозависимо, тогда как сторонники либертарианизма (не путать с политической философией – либертарианством) воображают, что совершающий действие человек каким-то волшебным образом должен преодолеть рамки причинной обусловленности. Либертарианисты иногда упоминают такой метафизический объект, как душа, видя в наших волевых актах ее проявление. Компатибилисты находят воззрения сторонников детерминизма и либертарианизма ошибочными, заявляя, что свобода воли сочетается с принципами детерминизма.

Сегодня единственно приемлемый вариант для адептов свободы воли, нуждающихся в философском обосновании, – встать на позиции компатибилизма. В том, что касается поведения человека, детерминисты правы – это очевидно. Наши мысли и действия зависят от работы нервной системы, зависящей, в свою очередь, от первопричин, которые мы не осознаем. Однако компатибилистская трактовка свободы воли совершенно не соответствует пониманию большинства.

Компатибилисты считают, что человек свободен в своих действиях до тех пор, пока не сталкивается с внутренними и внешними препятствиями, не дающими ему поступать в соответствии с его истинными намерениями и желаниями. Если вам хочется еще одну порцию мороженого и никто не заставляет вас его есть, вы, покупая мороженое, демонстрируете свободу воли. Люди, однако, претендуют на большую автономность. Нравственные представления и ощущение свободы действий обусловлены тем, что мы воспринимаем себя как источник наших мыслей и поступков. Выбирая жениха, невесту или книгу для чтения, мы не испытываем никакого воздействия предшествующих событий, над которыми у нас нет контроля. Мы охотно наделяем себя и окружающих свободой, отрицая влияние объективных факторов, связанных с жизненным опытом. Когда же оказывается, что мы не правы (о чем свидетельствуют данные нейрофизиологических исследований мыслительной деятельности и поведения человека), мы уже не понимаем, какими правдоподобными доводами можно было бы обосновать наши привычные представления о личной ответственности{5}.

Проанализируем утверждение: насильники и убийцы совершают преступления по собственной воле. Если оно не полная бессмыслица, значит, преступники имели возможность поступить иначе – и не под влиянием случайных неконтролируемых факторов, а потому, что они, как разумные существа, обладали свободой мысли и действий. Сказать, что они были вольны не насиловать и не убивать, – значит признать, что они могли подавить в себе импульсы агрессии (либо даже пресечь само их появление), даже будучи в том состоянии, в каком они пребывали в момент преступления (с учетом всех факторов влияния, включая деятельность мозга). Допустить наличие свободы у жестоких убийц равносильно вынесению приговора. В противном же случае пространство для обвинения сужается, и даже самый закоренелый социопат отчасти выглядит жертвой. В тот момент, когда мы задумываемся о причинах, следствиями которых стали сознательные акты насильников и убийц, и в зоне нашего внимания оказывается целая вереница таких причин, уходящая в их детство и за его пределы, вина преступников перестает представляться такой уж очевидной.

Компатибилисты в своей обширной литературе обошли эту проблему весьма хитроумно{6}. В большей степени, чем в любой другой области философии, их выводы напоминают выводы теологов. (Подозреваю, что это отнюдь не случайность: усилия были направлены главным образом на то, чтобы не позволить законам природы лишить нас заветной иллюзии.) Согласно компатибилистам, если человек хочет совершить убийство и идет на преступление по собственному желанию, действия этого человека отражают его свободу воли. Построение нарочито нелепое как в этическом, так и в научном плане. Людьми владеет много противоречивых желаний, однако некоторые из них, с какой стороны ни посмотри, являются патологией (то есть абсолютно неприемлемы). Большинство из нас в каждый конкретный момент находятся во власти сразу множества взаимоисключающих целей и стремлений. Вам хочется закончить работу и одновременно тянет ее отложить и поиграть с детьми. Вы намерены бросить курить, но мечтаете о сигарете. Вы дрожите над каждой копейкой, но не можете устоять перед покупкой нового компьютера. В конце концов одно из противоборствующих желаний необъяснимым образом берет верх над другим. И где же здесь свобода?

Проблема с компатибилизмом, однако, гораздо глубже. Потому что какая же это свобода – хотеть то, что хочется, обходясь вообще без внутренних конфликтов? Какая же это свобода – удовлетворяться собственными мыслями, намерениями и вытекающими из них действиями, когда все они – следствие факторов, к которым вы не имеете ни малейшего отношения?

Например, я выпил стакан воды, и это решение меня умиротворило. У меня пересохло горло, и мое действие (я выпил обычной воды) идеально соответствовало моему представлению о себе: именно так мне следует поступать, когда мучает жажда. Если бы я с утра пораньше достал пиво, во мне заговорила бы совесть, а стакан воды не зазорно выпить в любое время суток, и я полностью доволен собой. Где здесь свобода? Возможно, если бы я думал поступить иначе, я бы так и сделал, тем не менее я повел себя так, как мне на самом деле хотелось. Я не предопределяю свои желания и не решаю, какое из них лучше. Моя психическая жизнь – это дар из космоса. Почему я не догадался выпить сока? Мне это даже не пришло в голову. Свободен ли я делать то, что не приходит мне в голову? Разумеется, нет.

Повлиять на свои желания не в моей власти. Какие у меня есть на то рычаги влияния? Другие желания? Сказать, что, будь у меня такое желание, я поступил бы иначе, равносильно признанию, что я обитал бы в иной вселенной, если бы я там обитал в действительности. Компатибилизм всего-навсего формулирует кредо: марионетка свободна до тех пор, пока ей нравится висеть на нитях.

Компатибилисты вроде моего друга Дэниела Деннета{7} утверждают, что, даже если наши мысли и действия есть продукт неосознанных факторов, они все-таки наши по определению. Что бы ни решал или ни делал наш мозг, осознанно или бессознательно, все равно это наши решения и поступки. Тот факт, что мы не всегда осознаем причины наших действий, не отрицает свободы воли, поскольку нейрофизиологические механизмы такие же наши, как и осознанные мысли.

Познакомимся с наблюдениями Тома Кларка из Центра натурализма.

«Харрис, безусловно, прав: у нас нет механизма доступа к процессам, лежащим в основе нашего выбора. Однако, как не раз отмечал Деннет, эти процессы такие же наши, как и любая другая часть нашей личности, как наше сознание. Нам не следует отчуждаться от процессов, происходящих в нервной системе, исходя из предположения, что наше осознанное “я”, которое, по мнению Харриса (и, вероятно, многих других), составляет реальное “я”, отдано на милость нейронов, которые им и распоряжаются. Мы как субъекты состоим (среди прочего) из цепочек нейронов, и некоторые процессы в этих цепочках определяют содержание сознательных и бессознательных явлений. Поэтому Харрис не прав, говоря, что это иллюзия – утверждать, будто мы управляем мыслями и действиями, а не просто пассивно наблюдаем за тем, куда ведет нас причинная обусловленность. Мы как физические индивиды поступаем отнюдь не случайно и выбираем тот или иной акт, пусть даже в этом и не задействована область, отвечающая за сознательную деятельность. Так что ощущения нас не обманывают: мы действительно руководим поступками и их контролируем.

Более того, нейронные процессы, которые поддерживают осведомленность, наиболее важны для выбора. Все факты указывают на то, что они связаны с адаптивностью и накоплением информации, служащей для контроля за поведением. Сомнительно, правда, что осведомленность (воспринимаемый опыт) сама что-то добавляет к нейронным процессам, контролирующим действие.

Действительно, человеческие существа не имеют свободы воли, способной разорвать причинную связь. Мы не можем слепить из себя божков. Но мы оттого не менее реальны, чем генетические процессы и явления окружающего нас мира, создающие нас самих и определяющие ситуации, в которых мы делаем выбор. Механизм выбора, поддерживающий результативное действие, так же реален и причинно обусловлен, как и любой иной естественный процесс. Так что нет необходимости рассуждать, как будто мы реальные субъекты действий, чтобы создать мотивированную и полезную иллюзию деятельности, как это пожелал сделать Харрис в конце своего высказывания о свободе воли. Действия личностей, обладающих такими качествами, вполне могут быть объяснены в рамках детерминизма»{8}.

Этот отрывок прекрасно показывает разницу между взглядами Деннета и моими (Деннет с этим согласен{9}). Я считаю (об этом я уже говорил), что компатибилисты вроде Деннета занимаются подменой понятий. Они выдают психологическое явление – субъективный опыт сознательной личности – за концептуальное понимание себя как личности. Это прием вроде мошеннического маркетингового хода. На самом деле люди мысленно отождествляют себя с неким информационным каналом. Деннет же утверждает, что наше устройство куда сложнее – мы причастны ко всем процессам, происходящим внутри наших тел, независимо от того, сознаем мы это или нет. Это все равно что сказать: мы созданы из космической пыли. Собственно, так и есть. Но мы не ощущаем себя космической пылью. И знание о том, что мы пыль, никак не отражается ни на нашем восприятии добра и зла, ни на системе уголовного судопроизводства{10}.

В каждый момент вы принимаете бесчисленное множество неосознанных «решений», мозг в их принятии не участвует, но задействованы разные органы. Однако вы не чувствуете себя ответственными за эти «решения». Вырабатывает ли сейчас ваш организм красные кровяные тельца и пищеварительные ферменты? Разумеется, и, если бы он «решил» поступить иначе, вы стали бы скорее жертвой перемен, чем их причиной. Сказать, что вы отвечаете за все происходящее в вашем теле, потому что все это «ваше», по сути своей означает претензию, никак не связанную ни с ощущением себя как личности, ни с моральной ответственностью, хотя именно эти два фактора и придают идее свободы воли философский смысл.

В вашем теле больше бактерий, чем клеток. На самом деле 90 % клеток вашего тела – это микробы вроде кишечных палочек (им принадлежат 99 % функционально активных генов). Многие из этих организмов осуществляют жизненно необходимые функции – значит, в более широком смысле слова это тоже вы. Ощущаете ли вы родственную связь с ними? Готовы ли отвечать за их сбои?

Люди чувствуют, что руководят своими мыслями и действиями (либо думают, что руководят), хотя это лишь иллюзия. Если бы мы им сообщили, что, по данным сканирования головного мозга, их выбор происходит за секунды до того, как они его осознают, это бы их чрезвычайно удивило: их статус сознательных индивидов, контролирующих свою внутреннюю жизнь, оказался бы под угрозой. Мы знаем, что подобный эксперимент в принципе возможен, и, если бы мы правильно настроили аппаратуру, испытуемые бы почувствовали, что мы читаем их мысли (или контролируем их){11}.

Действительно, порой мы ощущаем свою ответственность за события, на которые не имеем даже случайного влияния. Экспериментальные данные показывают, что людям можно внушить, будто они совершенно осознанно намеревались совершить то или иное действие, хотя они не контролировали свои движения. Во время одного из экспериментов испытуемых просили с помощью курсора выбрать картинку на экране. Если картинка называлась до того, как останавливался курсор, многие верили, что выполнили задание, – несмотря на то, что мышью водил другой человек{12}. Людей, подверженных гипнозу, легко заставить выполнять довольно странные вещи. Если же у них спросить о причинах, многие сошлются на какие-нибудь фантастические обстоятельства, не имеющие ничего общего с истинным поводом. Нет сомнения в том, что мы можем серьезно заблуждаться на свой счет. По-моему, это даже наше нормальное состояние.

Представим себе человека, заявившего, что ему не нужна еда и что он будет питаться только солнечной энергией. Время от времени таким подвигом похваляется какой-нибудь индийский йог – на потеху скептикам. Стоит ли говорить о том, что подобные речи нельзя принимать всерьез, каким бы истощенным ни выглядел сам заявитель. Тем не менее компатибилист вроде Деннета вполне способен встать на защиту шарлатана. Этот человек действительно живет за счет солнечной энергии – равно как и мы с вами, поскольку любая пища так или иначе связана с фотосинтезом. Когда мы едим говядину, мы потребляем траву, которую съела корова, а трава поглотила солнечный свет. Так что йог не солгал. Однако йог хвалился не этим, а своей сверхчеловеческой способностью, так что его изначальное заявление – это неправда (либо бред). В этом-то и беда компатибилизма. Он решает проблему свободы воли, полностью игнорируя саму проблему.

Как мы можем быть свободными личностями, если все наши осознанные намерения вызваны процессами в мозге, которые мы не запускали и которые мы абсолютно не контролируем? Никак. Сказать, что мой мозг осознанно или бессознательно решил подумать или поступить тем или иным образом и что на этом основывается моя свобода, значит пренебречь главным источником нашей веры в свободу воли – чувством, что мы сознательные личности. Люди чувствуют, что управляют своими мыслями и поступками, это и есть единственная причина, по которой проблема свободы воли достойна обсуждения.

Причина и следствие

Если взглянуть на нас с точки зрения физиологии, то любое действие человека легко свести к цепочке обезличенных актов. Гены считываются, нейротрансмиттеры связываются со своими рецепторами, мышечные волокна сокращаются, и имярек спускает курок пистолета. Однако в свете наших привычных представлений о человеческой личности и морали наши поступки немыслимо представить как заурядные продукты биологических процессов, условных рефлексов либо чего-то другого, что может сделать их предсказуемыми. Поэтому некоторые ученые и философы полагают, что простор для свободы воли оставляют случайность или принцип неопределенности.

Например, биолог Мартин Гейзенберг заметил, что некоторые процессы в головном мозге, в частности открытие и закрытие ионных каналов и выделение синаптических пузырьков, происходят произвольно и, следовательно, не могут определяться внешними стимулами. Таким образом, наше поведение по большей части можно рассматривать как «самогенерируемое». На этом-то, считает он, и основана человеческая свобода. Но каким образом эти наблюдения связаны с ощущением свободы воли? В данном контексте определение «самогенерируемое» означает лишь то, что некоторые процессы берут начало в головном мозге.

Если мое решение выпить утром вторую чашку кофе зависело только от произвольного высвобождения нейротрансмиттеров, почему это надо считать свободным выражением моей воли? Я по определению не несу ответственности за случайные события. И если мое поведение в какой-то момент действительно есть результат случая, я первый обязан удивляться своим поступкам. Как неврологические «западни» могут сделать меня свободным?

Представьте, во что превратилась бы ваша жизнь, если бы все ваши действия, намерения, убеждения и желания «самогенерировались» случайным образом. Вряд ли у вас осталась бы хоть частица разума. Вас бы сотрясали внутренние бури. Действия, намерения, убеждения и желания могут существовать только при жесткой системе, ограниченной характером поведения и законами стимула и реакции. Возможность общаться с другими человеческими существами (или по крайней мере находить в их поведении и манере издавать звуки определенный смысл) обусловлена убеждением в том, что их мысли и поступки соответствуют реальности. То же самое верно для понимания собственного поведения. Кстати, мысль Гейзенберга о «самогенерируемых» психических процессах, доведенная до логического завершения, исключает само существование человеческого мозга.

Не годится в качестве точки опоры и один из принципов квантовой механики – неопределенность. Если мой мозг – это квантовый компьютер, то мозг мухи, скорее всего, то же самое. Есть ли у мухи свобода воли? В любом случае вряд ли для природы характерны квантовые эффекты. Они играют роль в эволюции, поскольку космические лучи и прочие потоки частиц высокой энергии вызывают точечные мутации в ДНК (и поведение таких частиц, проходящих через ядро клетки, подчиняется законам квантовой механики). Следовательно, эволюция выглядит в принципе непредсказуемой{13}. Однако только считаные нейробиологи рассматривают мозг как квантовый компьютер. И даже если они правы, квантовая неопределенность не придает концепции свободы воли никакой научной строгости. Наши мысли и действия отнюдь не независимы от предыдущего опыта, скорее наоборот, и их характер довольно точно передает выражение: «Даже не знаю, что на меня нашло».

Если детерминисты правы, будущее предопределено – вместе со всеми нашими психическими процессами и вытекающим из них поведением. Если же закон причинно-следственной связи соответствует логике индетерминизма – квантового либо другого, мы можем приписывать происходящее собственной заслуге. Однако найти такую комбинацию этих выводов, которая окажется совместимой с общепринятым представлением о свободе воли, невозможно.

Выбор, усилие, намерение

Когда мы рассматриваем поведение человека, различие между преднамеренным, осознанным действием и абсолютно случайным кажется более чем закономерным. Как мы увидим, это отличие можно сохранить (вместе с ним сохранятся и наиболее важные проблемы, затрагивающие мораль и право), при этом раз и навсегда отказавшись от идеи свободы воли.

Нам кажется, что одни состояния нашего сознания возникают автоматически, без каких-либо намерений с нашей стороны, тогда как другие «самогенерируются» и подчиняются нашим желаниям. Когда я слышу, как шуршит листва за окном, этот звук практически не затрагивает моего сознания. Не я его породил, и не в моей воле сделать так, чтобы он исчез. Я могу попытаться отвлечься и сосредоточиться на чем-то ином, например на работе, и такое переключение внимания отличается от обычного слухового восприятия. Я прикладываю усилие. В определенных пределах я способен выбирать, на что себя нацелить. Звук шумящей листвы меня отвлекает, но я могу сконцентрироваться и направить внимание на что-то другое. Различие между невольным и сознательным настроем можно проследить на уровне головного мозга, поскольку за разные состояния отвечают разные системы. Это несходство состояний отчасти и рождает ощущение, будто наше сознательное «я» наделено свободой воли.

Как мы, однако, теперь видим, чувство свободы возникает только из-за постоянного отрицания первопричин наших мыслей и действий. Выражение «свобода воли» описывает наше ощущение, которое рождается в результате отождествления нас самих с некоторыми психическими процессами, происходящими в сознании. Мысли вроде «Что подарить дочке на день рождения? Знаю, я отведу ее в магазин игрушек, и мы купим ей тропическую рыбку» вроде бы свидетельствуют о реальности выбора, сделанного абсолютно свободно. Но если взглянуть на проблему шире, то мы увидим, что эти мысли возникают непроизвольно и моделируют наши действия.

Нельзя сказать, что осведомленность и размышления не служат никакой цели. Более того, от них в основном и зависит наше поведение. Сидя на стуле, я могу неосознанно переменить позу, но я не могу неосознанно решить, что мне надо пойти к врачу из-за болей в спине. Для этого следует понять, что у меня болит спина, и иметь стимулы вылечиться. Быть может, когда-нибудь изобретут робота, способного все это проделать, но в нашем случае для некоторых видов поведения требуются осознанные мысли. Мы знаем, что разные области головного мозга отвечают за разные функции. Одни задействованы, когда мы автоматически реагируем на стимулы, другие позволяют обдумать ситуацию. Так что сознание в этом смысле совсем даже не алогично{14}. И все же весь процесс осознания боли в спине, размышления по этому поводу и поиск выхода из положения зависит от явлений, о существовании которых я даже не подозреваю. Разве это я, сознательная личность, причинил себе боль в спине? Ничего подобного. Спина сама заболела. Разве это я внедрил себе в голову мысли о боли, которые и побудили меня записаться к врачу? Нет. Они тоже появились сами. Хотя процесс сознательного размышления и отличается от бессознательного рефлекса, он не дает оснований верить в свободу воли.

Как указывали Дэн Деннет и многие другие, люди часто смешивают детерминизм с фатализмом. В итоге возникают вопросы наподобие следующего: «Если все предопределено, зачем напрягаться? Почему нельзя просто сидеть и ждать, что будет дальше?» Это очевидная путаница. Сидеть и ждать, что будет дальше, – это тоже индивидуальный выбор, имеющий свои последствия. Кроме того, это довольно трудно осуществить на практике. Попытайтесь проваляться весь день в кровати, ожидая, когда что-нибудь произойдет. Вас просто замучает желание встать и чем-нибудь заняться, и потребуется сверхгероическое усилие, чтобы справиться с этим зудом.

Тот факт, что наш выбор зависит от неосознанных факторов, совсем не означает, что он маловажен. Если бы я не решил написать эту книгу, она бы не написалась сама собой. Бесспорно, мой выбор стал первопричиной появления книги на свет. Решения, намерения, усилия, цели, сила воли и т. д. – все эти психические свойства задают определенный тип поведения, а поведение в этом мире определяет результаты. Следовательно, как и считают адепты свободы воли, выбор человека чрезвычайно важен. Однако ваш очередной выбор будет обусловлен малопонятными факторами, не имеющими ни малейшего отношения к вам как к сознательному субъекту и творцу своей жизни.

Следовательно, хотя утверждение, что человек поступил бы иначе, если бы этого захотел, правдиво, оно не передает ту сущность свободы воли, которая так нравится большинству людей. Дело в том, что «выбор» человека возникает в его мозге, образуясь словно из вакуума. И если взглянуть на вещи здраво, вы не больше отвечаете за мысль, пришедшую вам на ум, чем за факт вашего появления на этот свет.

Допустим, ваша жизнь разладилась. Вы к чему-то стремились, радовались перспективам и были в хорошей форме, а потом на вас напала лень, вы опустили руки и растолстели. Почему вы свернули с правильного пути? Возможно, вы сумеете поведать о своем жизненном крахе, однако вряд ли сможете объяснить, почему вы его допустили. Теперь же вы хотите преодолеть черную полосу и волевым усилием изменить себя.

Вы читаете книги по психологии. Садитесь на диету и записываетесь в спортивный зал. Решаете вернуться на курсы. Однако полгода спустя обнаруживаете, что ни на йоту не приблизились к тому образу жизни, который вели прежде. От книг нет никакого толка. Диету вы не соблюдаете, спортивный режим тоже, курсы вам быстро наскучили, и вы их бросили. Откуда так много внутреннего сопротивления? Кто его знает… Вы попытались переменить привычки, однако они оказались сильнее вас. Большинство из нас через такое проходили – и в этом опыте нет ни намека на свободу воли.

Но сегодня утром вы проснулись с чувством железной решимости. Хватит! Вы собрали волю в кулак. Еще не встав с кровати, придумали, как оформить сайт, и идея кажется вам блестящей. Находите доменное имя всего за 10 долларов, и ваша уверенность еще больше крепнет. Теперь вы предприниматель! Вы делитесь своей идеей со знающими людьми, и они говорят, что вы непременно разбогатеете.

Попутный ветер дует вам в спину, и вы поднимаете все паруса. Как выясняется, один ваш приятель близко знаком с Тимом Ферриссом, знаменитым консультантом по личностному развитию и тренером по фитнесу. Феррисс соглашается дать вам совет по поводу диеты и гимнастики. Вы находите встречу чрезвычайно полезной – после нее в вас просыпаются силы, о которых вы даже не подозревали. За следующие четыре месяца вы сбрасываете 20 фунтов жира и приобретаете 20 фунтов мускулов. Ваш вес остается прежним, но при этом вы полностью преображаетесь. Друзья не могут поверить в ваши успехи. Даже враги обращаются к вам за советом.

Вы кардинально пересматриваете отношение к жизни, и в вашем воскрешении нельзя отрицать роль дисциплины, выбора и усилия. Но как объяснить, почему вы сумели приложить эти усилия сегодня, а не год назад? Откуда взялась идея сайта? Просто всплыла в голове. Являетесь ли вы как сознательная личность, которой вы себя ощущаете, созидателем этой идеи? (И если да, то почему бы вам не придумать что-нибудь еще в таком же роде прямо сейчас?) Как объяснить эффект совета Тима Феррисса? И как объяснить вашу способность внять этому совету?

Если вы обратите внимание на свою внутреннюю жизнь, то поймете: выбор, усилия и намерения возникают неизвестно откуда, это совершенно таинственные процессы. Да, вы способны принять решение сесть на диету – и нам даже известны факторы, которые могут укрепить вас в этом решении. Однако никому не дано знать, почему после ряда безрезультатных попыток все закончилось удачей. Возможно, у вас есть объяснение, почему все сложилось как надо, но это не более чем запоздалая фиксация не контролируемых вами событий. Да, вы можете делать то, что вам хочется, – но не можете объяснить, почему в одном случае вы добиваетесь своего, а в другом – нет (и, естественно, вы не выбираете заранее свои хотения). Вот уже много лет вы мечтаете похудеть. И вдруг это желание полностью вами овладевает. В чем тут различие? В чем бы оно ни состояло, это не вы его создали.

Вы не контролируете работу своего мозга – как субъект сознательной деятельности вы идентичны лишь части мозга, существующей за счет других частей{15}. Вы можете поступать согласно своему решению, но не вы решаете, что вам решать. Разумеется, можно придумать ограничения и тем самым повысить вероятность нужных решений – например, не держать дома сладкого, чтобы не наедаться им на ночь, – но вы не можете знать, почему сегодня сумели себя ограничить, а вчера нет.

Не то чтобы сила воли была не важна или подавлена биологией. Сила воли – сама по себе биологический феномен. Путем усилий и дисциплины возможно изменить себя и свою жизнь, но способностей приложить эти усилия у вас имеется ровно столько, сколько имеется в конкретный момент, и ни каплей больше (или меньше). Вам либо с этим везет, либо нет – вы не творец собственной удачи.

Многие полагают, что свобода человека состоит в возможности делать то, что мы считаем должным; в частности, человек способен преодолеть сиюминутные желания ради достижения долгосрочных целей и улучшения мнения о себе. Разумеется, люди в той или иной мере обладают этим качеством, отсутствующим у животных, но это всего-навсего свойство нашего мозга, коренящееся в бессознательном.

Мы не творцы своего мозга. Даже когда нам кажется, что мы управляем своей деятельностью (изменяем себя в лучшую сторону, приобретаем знания или совершенствуем навыки), единственные доступные нам инструменты унаследованы из прошлого.

Выбор, усилия, намерения и размышления влияют на наше поведение, но они сами лишь звено в цепочке причин, которые определяют осознанное восприятие и которые мы мало контролируем. Мой выбор имеет значение – и есть разные способы, как его правильно сделать; но я не могу выбрать то, что уже выбираю. И даже если я сознаю, что делаю, после долгих колебаний между двумя вариантами, это не я выбираю, что мне надо выбирать то, что я выбираю. Здесь мы даем обратный ход, который уводит нас в беспросветную тьму. Я должен сделать первый либо последний шаг по причинам, объяснить которые мне не дано{16}.

Многие считают эту проблему надуманной. Для некоторых компатибилистов свобода воли – это идея переосмысления своих мыслей и поступков. Однако сказать, что я мог поступить иначе, это все равно что совершить что-либо, а потом думать: «Я мог сделать иначе». Пустая констатация факта{17}, смешение надежд на будущее с честным отчетом о прошлом. Что я сейчас сделаю и почему, по сути своей, тайна – все целиком и полностью зависит от предыдущего состояния среды и законов природы (в том числе от влияния случайностей). Заявить о своей «свободе» равносильно тому, что сказать: «Я не знаю, зачем я это сделал, просто мне это показалось нормальным, и у меня не было внутренних возражений».

Одна из самых оптимистичных идей экзистенциализма (быть может, одна-единственная) – идея о том, что мы наделены свободой оценивать и переоценивать свою жизнь. Вы можете счесть первый брак, закончившийся разводом, неудачей, а можете увидеть в нем фактор, без которого вы бы никогда не повзрослели и не нашли свое счастье. Нужна ли свобода воли, чтобы свободно оценивать события? Нет. По сути, идея заключается в том, что различный ход мыслей приводит к разным выводам. Депрессивные мысли лишают сил, позитивные вдохновляют. Можно пустить свои мысли по любому руслу, однако наш выбор продиктован первопричинами, к которым мы имеем весьма отдаленное отношение.

Подумайте немного о том, в каком контексте формируются ваши решения. Вы не выбирали себе родителей, время и место рождения. Не выбирали пол и среду. От вас не зависело качество генов и развитие мозга. Теперь же ваш мозг делает выбор и исходит при этом из установок, вбитых в него на протяжении жизни – генами, физическим развитием с момента зачатия, контактами с людьми, идеями и событиями. Где здесь свобода? Да, даже теперь вы вольны поступать по собственному усмотрению. Но откуда берутся ваши желания?

В статье в New York Times философ Эдди Намиас раскритиковал мои аргументы.

«Многие философы, включая меня, под свободой воли подразумевают набор способностей, позволяющих представлять последствия того или иного действия, обдумывать причины выбора, планировать свои действия и контролировать их, отказываясь от ненужных желаний. Мы следуем свободной воле в той мере, в какой на эти способности ничего не давит изнутри либо извне. Мы отвечаем за свои действия при условии, что обладаем этими способностями и имеем возможность их применять»{18}.

Никто не сомневается в том, что человеческие существа способны вообразить себе будущее, построить планы, оценить противоборствующие желания и т. д. и что с утратой этих способностей мы мельчаем как личности. Различного рода внешнее и внутреннее давление может присутствовать либо отсутствовать, человек все равно строит планы на будущее и действует. Но именно от давления зависит, считаем ли мы его морально ответственным за его поведение или нет. Тем не менее свобода воли здесь абсолютно ни при чем.

Например, до двадцати с чем-то лет я усердно занимался боевыми искусствами. Я постоянно тренировался и даже вел занятия в колледже. Недавно я возобновил тренировки после более чем двадцатилетнего перерыва. По логике Намиаса и первое, и второе есть чистое проявление свободы воли. Но на меня никто и ничто не давило. Я поступил именно так, как хотел. Захотелось мне бросить тренировки – и я бросил. Захотелось опять начать заниматься – и теперь я несколько раз в неделю хожу на занятия. Все мои решения и действия были продуманы и контролируемы.

Но, когда я ищу психологическое объяснение своего поведения, оно представляется мне весьма загадочным. Зачем я 20 лет назад бросил тренировки? Возможно, нашел для себя нечто более важное. Но почему вдруг что-то стало для меня более важным – и почему именно тогда и в такой степени? И почему вдруг после десятилетий спячки во мне опять проснулся интерес к боевым искусствам? Я понимаю, что кое-что на меня могло повлиять. Например, недавно я прочитал замечательную книгу Рори Миллера «Размышления о насилии» (Meditations on violence{19}). Но с чего вдруг я решил ее прочитать? Понятия не имею. И почему эта книга меня убедила? Почему она заставила меня действовать (если причина моего поведения именно в этом)? И откуда во мне взялось столько энергии? Сейчас я занимаюсь двумя боевыми искусствами и еще хожу на тренировки, в которых участвуют Миллер и другие специалисты по самообороне. Что вообще происходит? Конечно, я могу рассказать на словах, почему я делаю то, что делаю, – зачем хожу на тренировки и что в них мне нравится, – но подлинное объяснение моего поведения от меня скрыто. И совершенно очевидно, что причина совсем не во мне.

Прочитав предыдущий абзац, некоторые подумают: «Надо почитать Миллера» – и купят книгу. Другие подумают что-то иное. Из купивших книгу одни найдут ее очень полезной. Другие отложат, ничего не поняв. Третьи поставят книгу на полку и забудут о ней. Какое из этих действий несет признак свободы? Вы, субъекты сознательной деятельности, читающие сейчас эти строки, не в состоянии угадать, в какую категорию вы могли бы попасть. И если вы даже передумаете: «Я не собирался покупать книгу, а теперь куплю – вам назло!» – это решение будет таким же неосознанным. Вы поступите по своему усмотрению, но бессмысленно утверждать, что вы могли бы сделать иначе.

Вредна ли нам правда?

Принято считать, что иллюзия свободы воли необходима, потому что в противном случае мы не сможем жить творческой и насыщенной жизнью. Подобные опасения не такие уж и беспочвенные. Одно из исследований показало, что испытуемые, которым привели аргументы против свободы воли, более склонны списывать на экзаменах{20}. Другое исследование продемонстрировало, что у испытуемых в этих условиях повышается агрессивность и уменьшается готовность оказывать другим помощь{21}. Вполне возможно, что знания о некоторых особенностях человеческого мозга (или акцентирование внимания на некоторых его свойствах) могут привести к нежелательным психологическим и (или) культурным последствиям. Тем не менее меня не слишком тревожит мысль, что публикация этой книги приведет к упадку нравов.

Исходя из собственного опыта, я считаю, что, утратив веру в свободу воли, я только укрепил свою мораль – стал более сострадательным и великодушным и меньше полагаюсь на собственную удачу. Разве не надо к этому стремиться? Пожалуй, надо, но не всегда. Если бы я учил женщин приемам самообороны, я бы счел такое знание вредным. И уж точно не стал бы делать акцент на том, что любое человеческое поведение, включая реакцию женщин на нападение, определяется предыдущим состоянием среды. И конечно, излишним в данном контексте был бы тезис о том, что насильники по сути своей глубоко несчастные существа, жертвы первопричин, к которым они не имеют касательства. Есть научные, этические и чисто практические нормы, подходящие на все случаи жизни, чего не скажешь о совете: «Просто выдавливай негодяю глаз». И здесь нет никакого противоречия. Не всегда в наших интересах смотреть на людей и на вещи как на скопление атомов, но это вовсе не отрицает истинность и полезность физики.

Потеря веры в свободу воли не превратила меня в фаталиста – на самом деле мое ощущение свободы даже упрочилось. Надежды, страхи и неврозы стали казаться преходящими и переживаются не так остро. Трудно сказать, насколько я изменюсь в будущем. Точно так же, как нельзя ставить себе диагноз исходя из легкого несварения желудка, нельзя основываться на том, как кто-то думал или вел себя когда-то в прошлом. Перемены творческого характера – освоение новых навыков, формирование новых отношений, развитие внимания – могут кардинально преобразовать вашу жизнь.

Более внимательное отношение к причинам, скрытым за мыслями и чувствами, помогает, как это ни парадоксально, лучше контролировать свое существование. Одно дело поцапаться с женой из-за плохого настроения, и совсем другое – понимать, что ваше настроение и поведение вызвано низким уровнем сахара в крови. Вам, конечно, придется признать, что вы биохимическая марионетка, но при этом появляется возможность уцепиться за ниточку. Быть может, все, что вам требуется, – это немного еды. Понимание того, что стоит за нашими осознанными мыслями и чувствами, позволяет нам увереннее шагать по жизни (разумеется, зная при этом, что мы всего лишь ведомые).

Моральная ответственность

На вере в свободу воли основывается религиозное понимание греха, этой верой объясняется и наша приверженность карательному правосудию. Верховный суд США назвал свободу воли «универсальной и непреходящей» основой нашей правовой системы, в отличие от «детерминистского взгляда на поведение человека, несовместимого с базовыми положениями нашей системы уголовного права» (США против Грейсона, 1978). Казалось бы, любые интеллектуальные посягательства на свободу воли делают наказание людей за неправильное поведение сомнительным с этической точки зрения.

Безусловно, кого-то больше всего пугает, что честная дискуссия о первопричинах поведения человека не оставит пространства для моральной ответственности. Можно ли рассуждать о правде и лжи или о добре и зле, глядя на людей как на погодные явления? Ведь эти абстрактные понятия обусловлены тем, что люди способны свободно выбирать, как им думать и действовать. И если мы по-прежнему хотим воспринимать людей именно как людей, наша обязанность – согласовать понимание личной ответственности с фактами.

К счастью, у нас для этого есть все возможности. Что значит отвечать за свое действие? Вчера я пошел на рынок. Я был нормально одет, ничего не украл и не покупал анчоусов. Сказать, что мое поведение было ответственным, – это просто отметить, что я не делал ничего такого, что выходило бы за рамки моих мыслей, намерений, убеждений и желаний. Если бы я явился на рынок голышом с намерением похитить ящик анчоусов, мое поведение было бы мне несвойственным, и я чувствовал бы себя не в своем уме или, говоря иначе, не отвечал бы за свои поступки. Суждения об ответственности зависят от того, что у человека творится в голове, а не от метафизики ментальных причин и следствий.

Рассмотрим следующие примеры человеческого насилия.

1. Четырехлетний мальчик играл с пистолетом отца и убил молодую женщину. Пистолет был заряжен и хранился в незапертом ящике комода.

2. Двенадцатилетний мальчик, регулярно подвергавшийся физическим и эмоциональным издевательствам, взял ружье отца, преднамеренно выстрелил и убил молодую женщину за то, что она его дразнила.

3. Двадцатипятилетний юноша, регулярно подвергавшийся в детстве издевательствам, преднамеренно выстрелил и убил свою подругу за то, что она его бросила и ушла к другому.

4. Двадцатипятилетний юноша, воспитывавшийся в прекрасной семье и никогда не подвергавшийся издевательствам, преднамеренно выстрелил и убил незнакомую женщину «просто для развлечения».

5. Двадцатипятилетний юноша, воспитывавшийся в прекрасной семье и никогда не подвергавшийся издевательствам, преднамеренно выстрелил и убил молодую женщину «просто для развлечения». В результате сканирования его головного мозга в префронтальной коре (области, ответственной за эмоциональный контроль и поведенческие импульсы) была обнаружена опухоль размером с мяч для гольфа.

В каждом случае погибла молодая женщина, и в каждом случае причиной ее смерти стали ментальные события в мозге другого человека. Степень нашего морального возмущения зависит от сопутствующих обстоятельств, описанных в каждом деле. Думается, четырехлетний ребенок не может нарочно кого-то убить, а намерения двенадцатилетнего все-таки не такие серьезные, как у взрослого. В первом и втором случае нам известно, что мозг убийцы еще окончательно не созрел и потому с него нельзя спрашивать со всей строгостью. Факты издевательств и смягчающие обстоятельства в третьем случае уменьшают вину юноши. Преступление было совершено на почве ревности, и преступник сам страдалец. В четвертом случае не было издевательств, а мотив выдает в преступнике психопата. В пятом речь идет о таком же психопатическом поведении и мотиве, однако опухоль мозга полностью изменяет моральную оценку. Кажется, что место расположения опухоли снимает с преступника ответственность за преступление. И это чудесным способом срабатывает, даже если юноша такой же психопат, как и преступник в четвертом случае. Как только мы понимаем, что ощущения юноши имели физиологическую подоснову, опухоль мозга, мы тут же начинаем видеть в нем жертву биологических процессов.

Как нам разобраться со степенями моральной ответственности, когда в каждом случае истинная причина смерти женщины связана с одним и тем же: деятельностью мозга и подспудными факторами, которые на нее влияют?

Не стоит питать иллюзий и думать, что в психике человека обитает причинный фактор, который распознает опасных людей. В первую очередь мы порицаем сознательное намерение причинить вред. Степень вины устанавливается в каждом конкретном случае на основании всех привходящих обстоятельств: личности обвиняемого, предыдущих правонарушений, социального поведения, злоупотребления алкоголем или употребления наркотиков, личных взаимоотношений с жертвой и т. д. Если человек поступил несвойственным для него образом, мы склонны поверить, что он не представляет такого уж риска для общества. Если же обвиняемый не раскаялся и готов и дальше убивать, признать его опасным для общества можно и без оглядки на свободу воли.

Почему сознательное решение принести другому человеку вред заслуживает самого беспощадного порицания? Своими поступками мы обязаны осознанному планированию, а оно, в свою очередь, отражает основные личностные свойства: убеждения, желания, цели, предрассудки и т. д. Если после недель раздумий, копания в книгах и споров с друзьями вы по-прежнему полны решимости убить царя, значит, убийство царя – это отражение вашей личности. И дело не в том, являетесь ли вы сами окончательной и независимой причиной ваших действий, а в том, что у вас мозг цареубийцы.

Некоторые преступники должны сидеть в тюрьме, чтобы не причинять другим зла. В данном случае годится самое элементарное моральное обоснование: всем остальным от этого только лучше. Избавление от иллюзии свободы воли дает нам возможность сосредоточиться на действительно важных предметах – оценке риска, защите невинных, профилактике преступлений и т. д. Тем не менее, если взглянуть на причинную зависимость шире, то получившаяся картина поколеблет наши моральные принципы. Если признать, что даже отъявленные злодеи – это, в сущности, неудачники по факту рождения, ненависть к ним (в противовес страху) ослабнет. И даже если верить, что в каждом человеческом существе таится бессмертная душа, картина от этого не меняется. Любой человек, родившийся с душой психопата, глубоко несчастен.

Почему опухоль мозга в корне меняет взгляд на ситуацию? Причина в том, что болезнь повлияла на человека, который (мы допускаем) иначе не совершил бы ничего подобного. И сама опухоль, и ее воздействие кажутся случайностями, что делает злодея исключительно жертвой биологии. Естественно, если преступника нельзя излечить, его следует изолировать, пока он не совершил новые преступления, но мы его не ненавидим и не клеймим как абсолютное зло. И это как раз та позиция, где, на мой взгляд, мы должны поступиться нашими моральными принципами. Чем лучше мы будем понимать, как устроена психика человека с точки зрения причинной обусловленности, тем труднее нам будет провести грань между четвертым и пятым случаями.

У мужчин и женщин, сидящих в камере смертников, дурная наследственность сочетается с дурными родителями, дурной средой и дурными идеями (больше других не повезло, конечно, невинным). За какие из этих величин с них можно спросить? Ни одно человеческое существо не отвечает за свою генетику или свое воспитание, однако у нас есть все причины полагать, что именно эти факторы определяют характер. Нашей системе правосудия следует учесть, что любой из нас мог бы попасть совсем в другую компанию. На самом деле аморально не признавать, что везение имеет отношение к морали.

Чтобы осознать, в какой степени должны измениться наши моральные интуиции, представим себе, что произошло бы, если бы вдруг нашлось лекарство от зла. С этого момента все существенные изменения в мозге человека производились бы дешево, безболезненно и безопасно для здоровья. Лекарство можно было бы даже непосредственно добавлять в пищу, как витамин D. Зло превратилось бы в некий аналог пищевой недостаточности.

Как только мы воображаем, что лекарство от зла существует, наш позыв кого-то карать лишается моральной базы. Например, что, если не давать лекарства от зла убийце в качестве наказания? Выйдет ли из этого какой-то толк? Что значит – человек лишился лекарства заслуженно? А если преступника могли вылечить до преступления? Будет ли он по-прежнему ответственным за свои действия? Или же тех, кто был в курсе его проблем, следует осудить за халатность? Имеет ли смысл карать молодого человека, описанного в пятом случае, и отказывать ему в операции, если нам известно, что причиной его агрессии стала опухоль мозга? Разумеется, нет. Это очевидно. Таким образом, наша жажда возмездия связана с неумением видеть подоплеку поведения человека.

Как бы мы ни держались за понятие свободы воли, большинство из нас знают, что нарушение работы мозга способно свести на нет самые благие помыслы. Этот сдвиг в понимании – шаг к более глубокому, последовательному и сострадательному взгляду на человечество и, кстати говоря, отступление от религиозной метафизики, что тоже прогресс. Мало что дало столько возможностей для разгула человеческой жестокости, как идея бессмертной души, неподвластной никаким влияниям материального мира, начиная с генетических и кончая экономическими. В рамках религии вера в свободу воли подразумевает понятие греха, оправдывающее не только суровое наказание при жизни, но и вечное наказание после смерти. С другой стороны, по иронии, прогресс в науке всегда сопровождается опасениями, что более полное понимание человеческой натуры приведет к дегуманизации общества.

Взгляд на человеческие существа как на явления природы никак не подрывает систему правосудия. Если можно было бы привлечь к ответу за преступления землетрясения и ураганы, для них тоже построили бы тюрьмы. Мы сражаемся и с эпидемиями, и даже с отдельными дикими животными, не рассуждая об их свободной воле. Очевидно, противостоять угрозе со стороны опасных людей можно и без лжи самим себе об истоках поведения человека. Нам необходима система правосудия, которая безошибочно устанавливает, кто виноват, а кто нет, и оценивает виновного с точки зрения будущего риска для общества. Но с логикой наказания людей должно быть покончено – если только наказание не является основным компонентом профилактики или перевоспитания.

Однако следует иметь в виду, что вопрос возмездия достаточно непростой. В замечательной статье в New Yorker{22} Джаред Даймонд пишет, что порой мы платим высокую цену, если не даем выхода желанию отомстить. Он сравнивает истории двух людей: своего друга Дэниела, горца из Новой Гвинеи, поквитавшегося с преступником за смерть дяди, и своего покойного тестя, который, хотя имел возможность свести счеты с человеком, погубившим всю его семью во время Холокоста, вместо этого сдал негодяя в полицию (в результате преступник отсидел всего год и вышел на волю). Месть в первом случае и отказ от мести во втором имели разительно непохожие последствия. Хотя можно долго критиковать обычай кровной мести, распространенный в горах Новой Гвинеи, Дэниел, отомстив, словно сбросил гору с плеч. Тесть Даймонда меж тем все 60 лет «терзался сожалениями и чувством вины». Очевидно, месть отвечает сильнейшей психологической потребности, которая есть у многих из нас.

Мы склонны воспринимать людей как субъектов их поступков, а потому налагаем на них ответственность за преступления и считаем, что за зло надо карать. Часто единственный вариант адекватно наказать преступника – это лишить его жизни либо причинить ему страдания. Еще только предстоит понять, как система правосудия, вооруженная современными научными знаниями, сможет управлять этими импульсами отмщения. Очевидно, отчетливое понимание причин поведения человека смягчит, хотя бы отчасти, нашу естественную реакцию на несправедливость. Например, я сомневаюсь, что тесть Даймонда точно так же страдал бы, если бы его семью растоптал слон или свела в могилу холера. Аналогично можно допустить, что ему стало бы морально легче, если бы он узнал, что убийца его родственников был безупречен с нравственной точки зрения, пока не подхватил вирус, который разрушил ему префронтальную кору головного мозга.

Вполне возможно, однако, что показная форма возмездия будет моральной – и даже необходимой, если в результате люди станут вести себя лучше. Полезно ли акцентировать внимание на наказании отдельных злоумышленников, вместо того чтобы принимать профилактические меры и перевоспитывать преступников, – вопрос для обществоведов и психологов. Однако совершенно ясно, что жажда возмездия, в основе которой лежит идея о том, что каждый человек – свободный творец своих мыслей и действий, опирается на когнитивную и эмоциональную иллюзию и консервирует моральный статус-кво.

Есть хороший способ посмотреть на связь между свободой воли и моральной ответственностью: надо обратить внимание на то, что, как правило, эти понятия мы применяем по отношению к действиям, от совершения которых людей удерживает угроза наказания{23}. Я не могу наложить на вас ответственность за поведение, которое вы не контролируете. Например, если мы запретим чихать, какое-то число людей все равно нарушит запрет, невзирая на последствия. Похищение детей, наоборот, требует сознательного обдумывания и длительной подготовки, поэтому подобные вещи возможно предотвратить. Если под угрозой наказания вы бросите заниматься тем, чем занимаетесь, ваше поведение будет соответствовать тому, что принято понимать под свободой воли и моральной ответственностью.

Возможно, строгое наказание – вместо обычной профилактики или перевоспитания – необходимо для предотвращения некоторых преступлений. Но карать людей по прагматическим соображениям – это уже иной подход, существенно расходящийся с нынешним. Конечно, если бы наказание бактерий или вирусов могло бы предотвращать пандемии, мы бы вершили суд и над ними тоже.

Посредством наказаний и стимулов можно изменить очень многое в поведении человека – и в данном контексте вполне естественно требовать от людей ответственности. Возможно, такие меры даже неизбежны – для обеспечения своего рода договоренностей. Как отмечает психолог Дэниел Вегнер, идею свободы воли можно использовать как инструмент для понимания поведения человека. Сказать, что кто-то по собственной воле проиграл все свои сбережения в покер, равносильно допущению, что у данного субъекта были все возможности поступить иначе и что его поступок был абсолютно преднамеренным. Он сел играть в покер не в силу случайности или заблуждения, а потому что этого захотел, имел такой умысел и так решил. В большинстве случаев нет смысла учитывать глубинные причины желаний и намерений – генетику, синаптический потенциал и т. д. Достаточно сосредоточиться на общих чертах личности. Мы именно так и поступаем, когда размышляем о собственном выборе и поведении, поскольку это простейший способ привести мысли в порядок. Почему я заказал пиво, а не вино? Потому что мне больше нравится пиво. Почему? Не знаю, и вообще зачем это спрашивать? Я знаю, что пиво люблю больше вина, и этих знаний вполне достаточно, чтобы ходить в ресторан. По какой-то причине один вкус мне нравится больше другого. Разве в этом свобода? Ничего подобного. А если я решу назло себе заказать вино, свобода волшебным образом вернется? Нет, потому что источник этого намерения столь же неясен, как и причины предпочтения пива вину.

Политика

Не знаю, хорошо это или плохо, но устранение иллюзии свободы воли затронуло и политику. Дело тут в том, что либералы и консерваторы не в равной степени одурманены этим понятием. Либералы осознают, что успех человека зависит от удачи, а консерваторы склонны делать из индивидуализма религиозный фетиш. Кажется, многие просто не понимают, что без крупного везения в этой жизни ничего не добиться, как бы человек тяжело ни трудился. Трудоспособность – это уже удача. Удача, если вы умны, здоровы и не разорились в расцвете лет из-за болезни жены.

Присмотритесь к биографии любого человека, который «сделал себя сам», и вы обнаружите, что своим успехом он обязан массе обстоятельств, которые не создавал, но которыми удачно воспользовался. Нет человека на этой земле, который выбрал свой геном, или страну рождения, или политические и экономические условия в критические для себя моменты. Однако, живя в Америке, отчетливо понимаешь, что, если спросить некоторых консерваторов, почему они не родились косолапыми или не осиротели до пяти лет, они ни минуты не раздумывая поставят эти достижения себе в заслугу.

Даже если вы боролись изо всех сил и только такой ценой сумели максимально использовать все, чем вас одарила природа, борцовские качества все равно достались вам по наследству. Заслуживает человек уважения за то, что он не ленивый? Ни капельки. Лень, равно как и прилежание, зависит от состояния нервной системы. Разумеется, консерваторы правы в том, что надо препятствовать паразитам и поощрять в людях желание работать на пределе своих возможностей. И весьма разумно требовать от людей ответственности, если такой подход влияет на их поведение и идет на благо обществу. Однако все это нисколько не обязывает нас верить в свободу воли. Необходимо лишь признавать важность усилий и считать, что люди способны измениться. Строго говоря, мы не меняем себя, поскольку, чтобы это осуществить, мы можем опираться лишь на нас самих, но мы постоянно испытываем влияние окружающего нас мира и мира, заключенного внутри нас, и сами на них влияем. Возможно, парадоксально требовать от людей ответственности за события, которые происходят в их уголке мироздания, но, рассеяв чары свободы воли, мы способны исполнить свое предназначение в той мере, в какой это пойдет на пользу всем. Если люди могут измениться, мы имеем право требовать от них изменений. Если перемены невозможны либо люди невосприимчивы к требованиям, мы берем другой курс. Улучшая самих себя и общество, мы трудимся совместно с силами природы, ибо нет ничего, кроме самой природы, над чем можно работать.

Заключение

Принято оспаривать ту мысль, что в свободе воли для нас больше таинственности, чем реального опыта. С одной стороны, мы не можем дать ей научного определения, с другой – чувствуем себя творцами, управляющими нашими мыслями и действиями. Однако, по-моему, сама эта таинственность – симптом путаницы. Свобода воли – это не просто иллюзия, и наш опыт не просто дает нам искаженное представление о реальности. Скорее, мы ошибаемся по поводу нашего опыта. Мы не только не в такой степени свободны, как мы полагаем, – мы и не чувствуем себя настолько свободными, как нам кажется. Наше ощущение свободы – результат нашего небрежения к себе таким, какие мы есть. Как только мы обратим на себя внимание, станет очевидно, что признаки свободы воли не обнаруживаются, что подтверждает и наш опыт. Мысли и намерения возникают в психике. Где же еще? Правда о нас еще более странная, чем расхожие подозрения. Иллюзия свободы воли – это тоже иллюзия.

Проблема даже не в том, что в свободе воли нет объективного содержания (то есть о наших мыслях и действиях невозможно говорить в третьем лице), – субъективное содержание в ней также отсутствует. Это легко заметить путем самонаблюдения. Сейчас я проведу такой наглядный эксперимент: в качестве концовки моей книги напишу все, что мне взбредет в голову. Естественно, все написанное будет исключительно моим выбором. Никто меня ни к чему не принуждает, не навязывает тему и не заставляет вставлять определенные слова. При желании я могу даже не соблюдать правила грамматики. Захочется мне вставить что-нибудь про кролика – пожалуйста.

Однако, если обратить внимание на поток моего сознания, то нельзя не увидеть, что понятие свободы не подразумевает такой уж широты. Откуда взялся кролик? Почему не слон? Не знаю. Разумеется, я свободен поменять «кролика» на «слона». Но как я это себе объясню? Какой бы я ни сделал выбор, я никогда не узнаю его причину. Либо выбор созвучен моему пониманию законов природы, либо привнесен ветром случайности. Но ни в том, ни в другом случае он не выглядит и не ощущается как свобода. Кролик или слон? Свободен ли я решить, что слово «слон» лучше, если я не чувствую, что оно лучше? Свободен ли я изменить свое мнение? Разумеется, нет. Это мнение может изменить меня.

Что меня понуждает завершить свои рассуждения? У книги когда-нибудь должен быть конец – а я пойду и перекушу. Свободен ли я справиться с этим чувством? В общем, да, в том смысле, что никто меня не гонит есть под дулом пистолета – хотя я и голоден. Могу ли я потерпеть минуту? Разумеется – и даже не одну. Но я не знаю, почему делаю усилие именно в данный момент, а не в любой другой. И почему у меня в определенный момент кончаются силы? Сейчас я чувствую, что самое время поставить точку. Действительно, мне хочется есть, но, кажется, я уже донес свою мысль до читателя. На самом деле мне больше нечего сказать по существу. И в чем же здесь свобода?

Благодарности

Хочу поблагодарить свою жену и издателя Аннаку Харрис за ее вклад в «Свободу воли». Как всегда, ее наблюдения и подсказки существенно улучшили книгу. Не знаю, как ей удается растить наших дочерей, работать над собственными проектами и еще находить время издавать мои книги, – но все это ей удается. Я чрезвычайно счастлив и благодарен судьбе за то, что она у меня есть.

Джерри Койн, Гален Стросон и моя мать тоже читали первый вариант рукописи, и их меткие замечания оказались очень полезными.

Сноски

1

Журналист Кристофер Хитченс, умерший в 2011 г. от рака. – Прим. ред.

(обратно)(обратно)

Приложение

1

Благодаря недавнему прорыву в экспериментальной психологии и нейровизуализации у нас появилась возможность самым тщательным образом исследовать границы между сознательными и бессознательными психическими процессами. Теперь нам известно, что мышлением, эмоциями и поведением человека управляют как минимум две системы в головном мозге – часто это называют «двойным процессом». Одна из них (бессознательное) старше с точки зрения эволюции, она обеспечивает быстрые реакции, но медленно изменяется в процессе обучения. Другая (сознательное) сформировалась позднее, ее реакции медленные, но она быстро меняется в ходе обучения. Действие первой системы выявляется благодаря феномену так называемого прайминга, или фиксирования установки, когда в ходе воздействия стимула подсознательные импульсы влияют на мысли и эмоции человека. Прайминг также указывает на реальность сложных психических процессов, происходящих на более низком уровне, чем сознательная регуляция. Активация мыслей в сознании людей происходит самыми разнообразными способами, и эти подсознательные влияния с большой долей вероятности модифицируют цели и последующее поведение человека (H. Aarts, R. Custers, & H. Marien, 2008. Preparing and motivating behavior outside of awareness. Science 319 [5780]: 1639; R. Custer & H. Aarts, 2010. The unconscious will: How the pursuit of goals operates outside of conscious awareness. Science 329 [5987]: 47–50).

В центре большой части работ – описание экспериментов, построенных на методе «обратной маскировки». В течение краткого времени (около 30 миллисекунд) на испытуемых воздействует визуальный сигнал, который воспринимается сознательно. Однако он перестает восприниматься, когда за первым сигналом следует другой, отличный от него (маска). Этот метод позволяет воздействовать на подсознание человека, внедряя в его сознание слова и образы. Интересно, что пороговая величина для сознательного распознавания эмоционально окрашенных слов ниже, чем для распознавания нейтральных слов, из чего может следовать, что семантическая обработка предшествует пониманию (R. Gaillard, A. Del Gul, L. Naccache, F. Vinckier, L. Cohen, & S. Dehaene, 2006. Nonconscious semantic processing of emotional worlds modulates conscious access. Proc. Natl. Acad. Sci. USA 103 [19]: 7524–7529).

Результаты недавних экспериментов с использованием методов нейровизуализации подтвердили предыдущие выводы. Маскирующие слова активируют области, связанные с семантической обработкой информации (M. T. Diaz & G. McCarthy, 2007. Unconscious word processing engages a distributed network of brain region. J. Cogn. Neurosci. 19 [11]: 1768–1775; S. Dehaene, L. Naccache, L. Cohen, D. Le Bihan, J. F. Mangin, J. B. Poline, et al., 2001. Cerebral mechanisms of word masking and unconscious repetition priming. Nat. Neurosci. 4 [7]: 752–758; S. Dehaene, L. Naccache, H. G. Le Clec, E. Koechlin, M. Mueller, G. Dehaene-Lambertz, et al., 1998. Imaging unconscious semantic priming. Nature 395 [6702]: 597–600); обещание награды, воспринятое подсознанием, изменяют активность областей мозга, ответственных за награды, и влияет на последующее поведение (M. Pessiglione, L. Schmidt, B. Draganski, R. Kalish, H. Lau, R. J. Dolan, et al., 2007. How the brain translate money into force: A neuroimaging study of subliminal motivation. Science 316 [5826]: 904–906); испуганные лица и эмоционально окрашенные слова активируют миндалевидные тела, входящие в комплекс лимбической системы мозга подкорковые структуры, отвечающие за эмоции (P. G. Whalen, S. L. Rauch, N. L. Etcoff, S. C. McInerney, M. B. Lee, & M. A. Jenike, 1988. Masked presentations of emotional facial expressions modulate amygdala activity without explicit knowledge. J. Neurosci. 18 [1]: 411–418; L. Naccache, R. Gaillard, C. Adam, D. Hasboun, S. Clemenceau, M. Baulac, et al., 2005. A direct intracranial record of emotions evoked by subliminal words. Proc. Natl. Acad. Sci. USA 102 [21]: 7713–7717).

При анализе воздействия стимулов на подсознание возникают, однако, некоторые концептуальные проблемы. Как указывает Дэниел Деннет, трудно (или невозможно) отличить пережитое и затем забытое от того, что не было пережито; см. его весьма содержательную работу о процессе познания «Оруэлл против Сталина» (D. C. Dennett, 1991. Consciousness explained. Boston: Little, Brown and Co., p. 116–125). Эту неопределенность в значительной степени принято связывать с тем, что поступающие сведения совмещаются сознанием в течение примерно 100–200 миллисекунд (F. Crick & C. Koch, 2003. A framework for consciousness. Nat. Neurosci; 6 [2]: 119–126). Хотя сигналы от соприкосновения с предметом и от визуального его восприятия поступают в кору головного мозга в разное время, эти события переживаются как одновременные. Следовательно, бессознательное зависит от так называемой рабочей памяти. Многие нейробиологи указывали на то же самое (J. M. Fuster, 2003. Cortex and mind: Unifying cognition. Oxford: Oxford University Press; P. Thagard & B. Aubie, 2008. Emotional consciousness: A neural model of how cognitive appraisal and somatic perception interact to produce qualitative experience. Conscious. Cogn. 17 (3): 811–834; B. J. Baars & S. Franklin, 2003. How conscious experience and working memory interact. Trends Cogn. Sci. 7 (4): 166–172). Этот же принцип в более пространной форме передан в формулировке Джеральда Эдельмана, который назвал бессознательное «воспоминаниями о настоящем» (G. M. Edelman, 1989. The remembered present: A biological theory of consciousness. New York: Basic Books).

(обратно)

2

B. Libet, C. A. Gleason, E. W. Wright, & D. K. Peral, 1983. Time of conscious intention to act in relation to onset of cerebral activity (readiness-potential): The unconscious initiation of a freely voluntary act, Brain 106 (Pt 3): 623–642; B. Libet, 1985. Unconscious cerebral initiative and the role of conscious will in voluntary action. Behav. Brain Sci. 8: 529–66. Исследователи другой лаборатории обнаружили, что человек ошибается с фиксацией момента движения, если получает ответную сенсорную реакцию о своих движениях с запозданием. Это позволяет предположить, что суждения людей – ретроспективная оценка, основанная на кажущемся времени движения, а не на осознании мозговой активности, являющейся его причиной (W. P. Banks & E. A. Isham, 2009). Мы скорее догадываемся, в какой момент мы решили действовать, чем фиксируем этот момент (Psychological Science, 20: 17–21).

Тем не менее Либет и другие исследователи считали, что концепцию свободы воли можно спасти: не исключено, что мы свободны наложить вето и не производить какое-либо сложное действие. Однако это предположение всегда казалось абсурдным, поскольку процессы в нервной системе, которые отменяют запланированные действия, также нами не осознаются.

(обратно)

3

J. D. Haynes, 2011. Decoding and predicting intentions. Ann. NY Acad. Sci.1224 (1): 9–21.

(обратно)

4

I. Fried, R. Mukamel, & G. Kreiman, 2011. Internally generated preactivation of single neurons in human medial frontal cortex predicts volition. Neuron, 69: 548–562; P. Haggard, 2011. Decision time for free will. Neuron, 69, 404–406.

(обратно)

5

Нейробиологи Джошуа Грин и Джонатан Коэн отмечают нечто подобное: «Представления большинства людей о работе мозга близки к взглядам неявных дуалистов и либертарианистов, а не материалистов и компатибилистов… Иначе говоря, это предполагает отход от детерминизма и безоговорочное принятие некой магической доктрины, исходящей из психической обусловленности… Детерминизм, идущий в данном вопросе вразрез с правовой и философской традицией, действительно представляет опасность для свободы воли и ответственности, как мы привыкли их понимать» (J. Greene & J. Cohen, 2004. For the law, neuroscience changes nothing and everything. Philos. Trans. R. Soc. Lond. B Biol. Sci. 359 [1451]: 1775–1785).

(обратно)

6

Довольно подробный обзор компатибилистской мысли см.: /. См. также: G. Watson, ed., 2003. Free will (second edition). Oxford: Oxford University Press.

(обратно)

7

D. C. Denett, 2003. Freedom evolves. New York: Penguin.

(обратно)

8

Сообщено Томом Кларком.

(обратно)

9

Сообщено Дэниелом Деннетом.

(обратно)

10

Гален Стросон в разговоре с автором этой книги отметил, что, даже если согласиться с Деннетом, это по указанным выше причинам не поможет решить проблему моральной ответственности.

(обратно)

11

В книге «Объясненное сознание» (Consciousness explained) Дэниел Деннет описывает эксперимент (отчет о нем не был опубликован), в ходе которого нейрохирург У. Грей Уолтер соединил двигательную зону коры головного мозга пациентов с проектором слайдов. Испытуемых просили менять слайды и, по их отзывам, им казалось, что проектор читает их мысли. К сожалению, нельзя сказать с уверенностью, был ли осуществлен этот эксперимент.

(обратно)

12

D. Wegner, 2002. The Illusion of conscious will. Cambridge, M. A.: Bradford Books / MIT Press.

(обратно)

13

L. Silver, 2006. Challenging nature: The clash of science and spirituality at the new frontiers of life. New York: Ecco, p. 50.

(обратно)

14

Изложение недавней дискуссии о роли осознанного в психологии человека см.: R. F. Baumeuser, E. J. Masicampo & K. D. Vohs, 2011. Do conscious thoughts cause behavior? Annual Review of Psychology, 62: 331–361.

(обратно)

15

Как указал Гален Стросен (в беседе c автором этих строк), даже если принять, что вы идентичны всему вашему мозгу (то есть и сознательному, и бессознательному в нем), вы все равно не можете полностью отвечать за его свойства.

(обратно)

16

Эйнштейн (вслед за Шопенгауэром) однажды выразил аналогичную мысль: «Честно говоря, я не понимаю, что имеют в виду, когда говорят о свободе воли. Например, я чувствую, что мне хочется то или иное, но я совершенно не понимаю, какое отношение это имеет к свободе воли. Я чувствую, что хочу закурить трубку, и закуриваю ее. Но каким образом я могу связать это действие с идеей свободы? Что кроется за актом желания закурить трубку? Другой акт желания? Шопенгауэр как-то сказал: “Человек может делать то, что хочет, но не может хотеть по своему желанию”» (M. Planck, 1932. Where is science going? New York: W. W. Norton & Company, p. 201).

(обратно)

17

Как указал Джерри Койн (в беседе c автором этих строк), понятие о свободе, выводимое из обратного, также не выдерживает научной критики. Где доказательства того, что в прошлом можно было поступить иначе?

(обратно)

18

-neuroscience-the-death-of-free-will/.

(обратно)

19

Miller, Rory Kane. Meditations on violence: a comparison of martial arts training & real world violence / Sergeant Rorу Miller. – Boston, MA: YMAA Publication Center, 2008.

(обратно)

20

K. D. Vohs & J. W. Schooler, 2008. The value of believing in free will: Encouraging a belief in determinism increases cheating. Psychological Science, 19 (1): 49–54.

(обратно)

21

R. F. Baumeister, E. J. Masicampo & C. N. DeWall, 2009. Prosocial benefits of feeling free: Disbelief in free will increases aggression and reduces helpfulness. Personality and Social Psychology Bulletin, 35: 260–268.

(обратно)

22

J. Diamond, 2008. Vengeance in ours. The New Yorker, April 21, 2001, pp. 74–87.

(обратно)

23

На это указал Стивен Пинкер в беседе с автором книги.

(обратно)(обратно)

Оглавление

Воля и ее истоки

Перемена темы

Причина и следствие

Выбор, усилие, намерение

Вредна ли нам правда?

Моральная ответственность

Политика

Заключение

Благодарности

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg