«Обязательство по советскому гражданскому праву»

1

Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. - М., 1940

ВВЕДЕНИЕ

В отчетном докладе на XVIII съезде партии товарищ Сталин образом охарактеризовал функции нашего социалистического государства во второй фазе его развития.

«Отпала — отмерла функция военного подавления внутри страны, ибо экс-уничтожена, эксплуататоров нет больше и подавлять некого. Вместо подавления появилась у государства функция охраны социалисти-собственности от воров и расхитителей народного добра. Сохранилась полностью функция военной защиты страны от нападений извне, стало быть, сохранились также Красная армия, Военно-Морской флот, равно как карательные органы и разведка, необходимые для вылавливания и наказания убийц, вредителей, засылаемых в нашу страну иностранной разведкой. Сохранилась и получила полное развитие функция хозяйственно-организаторской и культурно-воспитательной работы государственных органов. Теперь основная нашего государства внутри страны состоит в мирной хозяйственно-организаторской культурно-воспитательной работе. Что касается нашей армии, органов и разведки, то они своим острием обращены уже не во внутрь страны, а во вне ее, против внешних врагов.

Как видите, мы имеем теперь совершенно новое, социалистическое госу­дарство, не виданное еще в истории и значительно отличающееся по своей форме и функциям от социалистического государства первой фазы.

Но развитие не может остановиться на этом. Мы идем дальше, вперед, к коммунизму»1..

Охарактеризованные товарищем Сталиным функции нашего государства в настоящее время и указанная им линия развития определяют собой те задачи, которые стоят перед работниками советской юридической науки, в частности перед советскими цивилистами. Охрана социалистической собственности, хозяйственно-организаторская и культурно-воспитательная работа требуют от советских цивилистов исследова­ния и разработки богатого материала советского гражданского права. Изучение советского гражданского права необходимо для надлежащей постановки охраны собственности. Оно необходимо также для надлежащей постановки хозяйственно-организаторской работы, для которой право имеет большое значение. Наконец, оно нужно работы по подготовке квалифицированных кадров работников суда, прокуратуры и адвокатуры, а также для распостра-

5

нения знания советского права среди всех граждан, призванных Сталинской Конституцией избирать судей, оценивать их работу и самим непосредственно участвовать в отправлении социалистического правосудия в качестве народных заседателей.

Первой задачей советских цивилистов является изучение содержания и советского гражданского права.

Буржуазная наука права, обслуживая господствующие классы буржуа в течение долгого времени детально .разрабатывала буржуазное гражданское право. Она делала это, применяя методы формальной логики к изучению обильного материала различных, сменявших друг друга в истории и существующих в настоящее время систем буржуазного гражданского права.

В собирании и детальной систематизации этого материала

Буржуазная цивилизация сделала очень много, но крайне ограничивал ее «горизонт. Классовые интересы, которым служит буржуазная цивилистика, приводят к тому, что ее представители сознательно или бессознательно искажают действительность. Непонимание буржуазными цивилистами законов исторического развития искажает перспективу, в которой они изучают жизнь права, и превращает для них исторически обусловленное в вечные и неизмененные категории.

Значительная часть буржуазных цивилистов не стремилась обосновать те методологические приемы, которыми буржуазная цивилистика пользовалась по прочно установившейся традиции. Лишь время от времени появлялись работы, которые систематизировали эти приемы 2.

В тех случаях, когда буржуазные цивилисты пытались обосновать свою методологию, они обычно стремились создать особую «юридическую логику». «Юридическая логика», как показывает история буржуазных правовых учений XIX и XX веков, так или иначе связывалась « философией Канта 3. Если в буржуазной науке «юридическая логика» и критиковалась, то с весьма плоских позиций философского позитивизма4.

В противоположность буржуазной науке, советская цивилистика, изучая содержание и форму советского гражданского права, пользуется марксистским диалектическим методом. Этот метод, разработанный в трудах Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, дает советскому юристу такое орудие «...отыскивания новых результатов...» и «...перехода от известного к неизвестному...», которое : по выражению Энгельса. «... прорывает тесный горизонт формальной логики» 5.

Маркс, работая над созданием «Капитала», писал Энгельсу, что для метода обработки материала ему очень помогло то, что он снова перелистал «Логику» Гегеля. Маркс добавляет в этому: «Если бы когда-нибудь снова нашлось время для таких работ, я охотно изложил бы на двух или трех печатных листах доступной здравому человеческому разуму форме то разумное, что есть в методе, который открыл Гегель, но которому он придал мистическую форму»6: После Маркса и Энгельса марксистская философия была обогащеназамечательными работами Ленина и Сталина. Она была развита и поднята на высшую ступень победоносным применением метода марксистской диалектики к руководству движением рабочего класса и построению социалистического обще-

6

ства. Обогащенная всем этим, марксистская философия получила свое гениальное выражение в произведении товарища Сталина «О диалектическом и историческом материализме».

Советская наука, в частности советская наука права, имеет в этом произведении свою твердую методологическую основу.

При изучении содержания и формы советского гражданского права исследователь находит в марксистской методологии руководящую нить, которая ве­дет его от наиболее общих до наиболее специальных вопросов его науки.

В науке права, в частности в гражданском праве, приходится постоянно иметь дело с более или менее общими понятиями, которые содержатся в зако­не, которыми оперирует судебная практика и которые должны быть исследова­ны наукой советского права.

К числу таких общих понятий принадлежит и понятие обязательства. Обяза­тельству по советскому гражданскому праву посвящена настоящая работа. Чтобы методологически правильно подойти к разрешению проблемы обязательств советском гражданском праве, необходимо дать себе ясный отчет о общего, абстрактного, и отдельного, конкретного, о роли общего в научной работе. По этому вопросу мы имеем богатые и глу­бокие указания в работах Ленина и Сталина. Ленин не раз возвращался к этой проблеме, главным образом в своих замечаниях на «Науку логики» Гегеля. Ясные и отточенные формулировки, без которых мы не можем обой­тись, даны товарищем Сталиным.

Проблема общего и отдельного ставится и разрешается следующим образом. Ленин по поводу обожествления Гегелем «логической идеи» говорит: «Логика есть учение о познании. Есть теория познания. Познание есть отражение природы. Но это не простое, не непосредственное, не цельное отражение, .а процесс ряда абстракций, формулирования, образования понятий, за­конов etc., каковые понятия, законы еtс. (мышление, наука — «логическая идея») и охватывают условно, приблизительно универсальную законо­мерность вечно движущейся я развивающейся природы». Далее он продолжает: «Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полно­стью, ее «непосредственной цельности», он может лишь вечно приближать­ся к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т. д. и т. л.» 7.

Абстракции, понятия не могут никогда дать полного знания, но они — не­обходимый путь ко все более и более полному знанию. Ленин это еще не­сколько раз подчеркивает, каждый раз давая замечательные по содержательности формулировки. «Значение общего противоречиво, .оно мертво, оно нечисто, неполно еtс. еtc., но оно только и есть ступень к познанию кон­кретного, ибо мы никогда не познаем конкретного полностью. Беско­нечная сумма общих понятий, законов еtс. дает конкретное в его полноте»8. «Гегель вполне прав по существу против Канта. Мышление, восходя от конкретного к абстрактному, не отходит—если оно правильное (а Кант, как и все философы, говорит о правильном мышлении) —от истины, а подходит к ней. Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости и т. д., одним словом все научные (правильные,

7

серьезные, не вздорные) абстракции отражают природу глубже, вернее, полнее. От живого созерцания в абстрактному мышлению и от теории к практике— таков диалектический путь познания истин ы, познания объективной реальности» 9.

«Абстракциями», «понятиями», «общим» оперирует также и формальная логика. Но для материалистической диалектики «абстракции», «понятие», «общее» — нечто совсем другое, чем для формальной логики. Как известно, формальная логика учит, что содержание понятия обратно пропорционально его объему. Чем понятие является более общим, чем больший круг объектов, явле­ний оно охватывает, тем оно беднее содержанием, тем меньше признаков оно в себе содержит. Критика теории понятия в формальной логике была дана Гегелем в его «Науке логики». По поводу слов Гегеля в введении к «Науке логики» «такое общее, которое не только отвлеченно, но включает в себя богатство частностей» — Ленин пишет следующим образом: «Прекрасная фор­мула: «Не только абстрактно всеобщее», но всеобщее такое, которое воплощает в себе богатство особенного, индивидуального, отдельного (все богатство особого и отдельного?)!! Великолешно!» 10.

Таким образом, нельзя считать, что общее понятие является тем менее со­держательным, чем оно более общее. Общее включает в себе все богатство от­дельного, особенного, индивидуального. Чем больший круг объектов, явлении охватывает общее, тем богаче его содержание, так как все отдельное, особен­ное, которое входит в общее, составляет его содержащие. Содержание общего понятия — не только те общие признаки, которые содержатся в каждом объек­те, явлении, которые охватываются понятием, но и все богатство особенного, отдельного, индивидуального, которое подходит под это общее понятие. Для формальной логика оно «только абстрактно всеобщее», для марксистского диа­лектического метода оно «воплощает в себе богатство особенного, индивидуаль­ного, отдельного».

«Общее» формальной логики «только абстрактно всеобщее», потому что фор­мальная логика рассматривает это общее само по себе, изолированно. Метод марксистской диалектики рассматривает общее не как самодовлеющую сущ­ность, не изолированно, а в соотношении с отдельным. «Образование (абстракт­ных) понятий и операции с ними уже включают в себе представление, убеждение, сознание закономерности объективной связи мира. Выделять каузальность из этой связи нелепо. Отрицать объективность понятий, объек­тивность общего в отдельном и в особом, невозможно» 11. Противоположность отдельного и общего рассматривается в их неразрывной связи и единстве. На это прямо указывает Ленин в своей записи «К вопросу о диалектике». Он го­ворит: «Значит, противоположности (отдельное противоположно общему) тож­дественны: отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему. Общее существует лишь в отдельном, через отдельное. Всякое отдель­ное есть (так или иначе) общее. Всякое общее есть (частичка или сторона или сущность) отдельного. Всякое общее лишь приблизительно охватывает все отдельные предметы. Всякое отдельное неполно входит в общее и т. д. и т. д. Всякое отдельное тысячами переходов связано с другого рода отдель­ными (вещами, явлениями, процессами)» 12. Рассмотрение предметов, явлений

8

в органической связи друг с другом составляет первую основную черту марксистского диалектического метода. «Поэтому,— говорит товарищ Сталин,— диалектический метод считает, что ни одно явление в природе не может быть понято, если взять его в изолированном виде, вне связи с окружающими яв­лениями, ибо любое явление в любой области природы может быть превращено в бессмыслицу, если его рассматривать вне связи с окружающими в отрыве от них, и, наоборот, любое явление может быть понято и если оно рассматривается в его неразрывной связи с окружающими в его обусловленности от окружающих его явлений» 13.

Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина о диалектическом методе, в учение о соотношении общего и отдельного, имеет исключительное и, решающее значение при разработке советского права. Приведенные выше по­ложения Ленина и Сталина в избранной нами специальной теме направляют нас по следующему пути.

1. Понятие обязательства обладает почтенным возрастом. Оно было сформулировано еще римскими юристами. На изучение этого понятия в течение веков истрачено много сил. При этом изучении в центре внимания было определение этого понятия и разграничение его с другими столь же общими понятиями гражданского права. Как показывает история гражданского права, определение обязательства по сравнению с определениями других цивилистических понятий отличается относительной стабильностью. Такой же сравнительной стабильностью отличаются и многие другие определения различных понятий, которыми пользуются при изложении и анализе обязательственных правоотношений. С точки зрения формальной логики, приз­наки понятия, указанные в его определении, составляют содержание. Естественно поэтому, что в буржуазной науке права очень многие и притом до самого последнего времени, полагали, что в составе гражданского права обязательства являются неизменной областью. Не­изменной, конечно, при этом считается и частная собственность. В работе, вы­шедшей в 1937 г. (вскоре после смерти ее автора), французский цивилист Е. Годеме (E. Gaudemet) констатирует, что всего несколько лет назад во Франции было общим местом рассматривать обязательственное право как право неизменное, как построение чистой логики14. И действительно, целый ряд французских авторов от издания французского гражданского кодекса и до на­ших дней высказывал эту точку зрения 15. Правда, она встречала и противни­ков. Однако ее противники не шли далее общих мест и ссылок на преимуще­ственно технический характер обязательственного права, который объясняет, по их мнению, стабильность этой отрасли16. Ссылки на технический харак­тер обязательственного права показывают, что буржуазным сторонникам идеи обязательственного права нечего сказать по существу вопроса, характер в том смысле, как они об этом говорят, имеют и неко­торые другие области буржуазного гражданского права, как, например, си­стема установления и укрепления вещных прав на недвижимости (ипотечное право). Дело не в техническом характере обязательственного права, а в бес­силии буржуазной науки, пользующейся формально-логическим методом, спра­виться с этим вопросом.

9

Мы думаем, что разрешение этого вопроса можно найти только на совершенно другом пути. С точки зрения марксистской диалектики, содержание определения обязательства отнюдь не исчерпывает собой содержания общего понятия обязательства. Определение обязательства так же, как и определения других понятий, которыми пользуются в обязатель­ственном праве, совершенно необходимо и для практики и для теории, но оно собой лишь первый шаг на пути установления содержания понятия обязательства. Содержание понятия обязательства образуется не только из тех признаков, которые указывают в определении, давая в нем ближайший родовой признак и видовое отличие, но и из признаков, характеризующих все правоотношения, которые объемлет понятие обязательства. Содержание понятия обязательства дается также соотношением институтов права с другими институтами гражданского права и права вообще, содержание понятия обязательства по советскому гражданскому праву ее исчерпывается содержанием того определения, которое дано в ст. 107 ГК Установить содержание понятия обязательства по советскому праву — зна­чит исследовать все советское обязательственное право во всех его деталях, а также в его взаимоотношениях с другими областями советского права, с со­ветской экономикой и т. д. При таком исследовании неизбежно пользоваться общими понятиями, из которых каждое, как указывал Ленин, лишь ступенью к познанию конкретного и которые в совокупности все больше и больше приближать нас к полноте конкретного знания. При таком понимании задачи исследователя не приходится даже ставить вопроса о неизменности обязательственного права. Метод марксистской диалектики, примененный к исследованию обязательственного права, не неизменность, а непрерывное движение, непрерывное изменение его содержания и форм.

Нашей задачей является рассмотрение обязательства по советскому гражданскому праву. Естественно, мы не можем в настоящей работе исследовать все правоотношения, которые относятся к числу обязательственных. Мы предприняли лишь скромную попытку сделать несколько первых шагов в том на­правлении, которое указывает нам марксистский диалектический метод. Пусть извиняющим обстоятельством для тех дефектов, которых мы не сумеем избегнуть, послужит полная неразработанность нашей специальной те­мы с точки зрения марксистско-ленинской науки права.

2. Советское обязательственное право как составная часть советского пра­ва вообще, как раздел социалистического права противостоит буржуазному обязательственному праву как по содержанию, так и по форме. Противополож­ность советского права как права социалистического общества, идущего к коммунизму праву капиталистического общества, построенного на эксплуатации человеком, очевидна сама по себе. При рассмотрении советского права, и в частности нашей темы, эта противоположность должна быть

*) «ГК» здесь, как и в дальнейшем, означает гражданский кодекс РСФСР во всех случаях, когда гражданские кодексы других союзных республик от него не отступают.

10

лена с полной четкостью не только в виде общей характеристики, но и в де­талях интересующих нас институтов. Лишь марксистский диалектический ме­тод может привести к правильной постановке и разрешению этой задачи.

Ленин и Сталин в своих работах о государстве и праве дали твердую осно­ву для правильного понимания советского права17. Замечательным образцом применения марксистского диалектического метода к вопросу о отдельных институтов социалистического строя соответствующим институтам капиталистического строя дал товарищ Сталин в отчет­ном докладе XVII съезду партии. Остановившись на левацкой болтовне о том, что советские деньги превратились якобы в простые расчетные знаки, он го­ворит о тех, кто высказывал этот взгляд, следующим образом: «Эти люди, ко­торые так же далеки от марксизма, как небо от земли, очевидно, не понима­ют, что деньги останутся у нас еще долго, вплоть до завершения первой ста­дии коммунизма, — социалистической стадии развития. Они не понимают, что деньги являются тем инструментом буржуазной экономики, который взяла в свои руки Советская власть и приспособила к интересам социализма для того, чтобы развернуть вовсю советскую торговлю и подготовить тем самым усло­вия для прямого продуктообмена»18. Деньги — инструмент буржуазной эконо­мики, взятый в свои руки советской властью и приспособленный к инте­ресам социализма, — стали социалистическими деньгами, которые останутся вплоть до завершения социалистической стадии развития. Нельзя ставить во­прос о деньгах, руководствуясь методом формальной логики, вне связи с тем строем, о деньгах которого идет речь, и которым определяется их сущность и их функции 19.

Мастерское применение марксистской диалектики дано в речи товарища Молотова на VII съезде советов СССР. Товарищ Молотов в своем докладе «Об изменениях в советской Конституции» говорит: «Если буржуазии в странах приходится теперь оплевывать то, что записано в качестве высших буржуазного государства в ее же учебниках, в ее же литературе и науке, то советская власть берет все лучшее в развитии совре­менных государств и смело воплощает в жизнь в интересах трудящихся и про­тив эксплуататоров, в интересах строительства социализма»20. Избирательная система — всеобщие, прямые, равные при тайном голосовании выборы — берется В. М. Молотовым не изолированно от других институтов советского права, не как определенная формально-логическим методом, сама по себе система, а как составная часть советского строя, как тем содержанием, которое она приобретает в социалистическом государстве ра­бочих и крестьян.

Марксистский диалектический метод требует, чтобы при противопоставле­нии советского права, в частности интересующего нас в настоящей работе со­ветского обязательственного права, буржуазному праву, мы брали содержание понятий не так, как это делает буржуазная наука права, не формально-логически, а диалектически, исходя из учения Ленина о соотноше­нии общего и отдельного. Для нас содержание общего должно быть таково, что­бы оно воплощало в себе «богатство особенного, индивидуального, отдельного», а «не только абстрактно всеобщее».

11

Поэтому было бы методологически неправильно ограничиваться лишь сравне­нием или противопоставлением определения обязательства, которое содер­жится в ст. 107 ГК, с определением обязательства в каком-либо буржуазном кодексе.

Надо идти другим путем. Посредством все большей и большей понятия обязательства по советскому праву и рассмотрения его в свя­зи с другими институтами и понятиями, необходимо выявлять конкретное бо­гатство содержания этого понятия. Тогда противопоставление советского и бур­жуазного понятия обязательства даст нам целый ряд содержательных выводов, которые наглядно покажут противоположность между ними по форме и содер­жанию. Уже анализ основных элементов обязательства дает для этого большой материал. Переход от анализа элементов к непосредственно связанному с ним, вопросу о системе оснований возникновения обязательств по советскому праву всю глубину различий, разделяющих социалистический мир от буржуазного также и в этом частном вопросе гражданского права.

П. ОСНОВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

Приступая к рассмотрению понятия обязательства, необходимо дать ему определение. Задача этого определения не в том, чтобы перечислить все при­знаки обязательства, а лишь в том, чтобы указать те характерные и существен­ные его элементы, которые позволяют разграничить его с другими гражданскими правоотношениями. Более полное перечисление существенных признаков обязательства могло бы быть дано лишь в результате полного и исчерпывающего исследования всего обязательственного права, притом как общего учения об обязательстве, так и отдельных обязательств. Полное перечисление всех обязательства означает полную конкретизацию этого понятия, исчерпывающее указание всех отдельных видов обязательственных отношений, кото­рые им охватываются, — всех возможных существенных особенностей таких отношений. Такая задача указывает путь советской цивилистической науки в целом. Настоящая работа может преследовать лишь цель несколько продвинуть­ся по этому пути.

Буржуазные кодификации по-разному относятся к вопросу об уместности обязательства в законе. Некоторые из них дают такое определение (например, германское гражданское уложение, § 241). Другие, следуя старому совету omnis definito periculosa est, воздерживаются от этого (например, швейцарское обязательственное право, китайский гражданский кодекс). Советское гражданское право является правом социалистического общества. Оно поступает правильно, давая определение понятию обязательства, право не может полагаться на традицию и своим молчанием отсылать к ней судью. Советская юридическая наука еще молода. Советский закон, используя обязательства для целей социалистического строительства, дает для руководства судам необходимое им определение. Определение обязательства содержится в ст. 107 ГК: «В силу обязательст­ва одно лицо (кредитор) имеет право требовать от другого (должника) опреде­ленного действия, в частности передачи вещей или уплаты денег, либо воздержание от действия». Уточняя несколько этот текст и ставя в нем теоретически существенные ударения, мы можем определить обязательство как гражданское правоотношение, в силу которого одно лицо (или несколько лиц) имеет право требовать от другого лица (или нескольких других лиц) совершения опреде­ленного действия либо воздержания от совершения какого-либо действия.

13

В этом определении в качестве признака, характеризующего взято право требования кредитора. Так как праву требования кредитора неизбежно соответствует обязанность должника, то такое определение по существу содержит указание как на активную, так и на пассивную стороны обязательства. 1. Такой же прием для определения обязательства мы находим и в некото­рых буржуазных законодательствах (§ 241 германского гражданского уложения). Напротив, некоторые другие современные буржуазные (кодексы берут не активную, а пассивную сторону. По существу, этот способ определения становится равнозначным первому. Данное выше определение, если этим способам, приняло бы примерно следующий вид: обязательством называется гражданское правоотношение, в силу которого одно лицо (или несколько лиц) обязано перед другим лицом (или несколькими другими лицами) к определенного действия либо к, воздержанию от какого-либо действия. Однако, такое определение, не прибавляя ничего нового по сравнению с пер­вым, несколько менее ясно. Если праву требования необходимо соответствует обязанность, то обратное утверждение (обязанности всегда соответствует право) не обладает такой же наглядной достоверностью и требует обоснования. Неред­ко утверждают, что существуют обязанности, и даже обязанности перед определенным лицом, которым не соответствуют права требования. Анализируя по­нятие обязательства, нам придется ниже, специально коснуться этого вопроса.

Наконец, жертвуя простотой и краткостью определения ради ненужной по существу полноты, можно было бы соединить в одной формуле указание как на активную, так и на пассивную стороны. Такой прием не дал бы ничего нового.

Ст. 107 ГК, подчеркнув активную сторону в обязательственном правоотно­шении, дала, как нам кажется, вполне пригодную для практики законодатель­ную формулу.

В литературе советского гражданского права было высказано сомнение в це­лесообразности определения, которое содержится в ст. 107. А. Г. Гойхбарг счи­тает, что «это определение, как и всякое определение, вряд ли уместно в за­коне, ибо другие постановления закона позволяют дать иное определение обяза­тельства». Он указывает далее, что по нашему закону кредитор может не только требовать от должника исполнения обязательства и возмещения убыт­ков в случае неисполнения, но и отобрания вещи в натуре, «т. е. фактического, получения того, что должно бы получиться при исполнении должником обяза­тельства». Поэтому он предлагает определить обязательство «как правоотноше­ние, в силу которого кредитор имеет право на получение от должника опре­деленного ценного в обороте блага, которое является результатом должника (или выполняющего вместо него органа) или воздержания от действий» 1.

Мы указали выше, почему уместно дать в законе определение обязательства. Отметим попутно, что хотя и трудно порой дать определение того или иного, юридического понятия, все же ни одно законодательство обойтись совсем без этого не может. Тем более не может уклониться от этого советский закон. Что же касается содержания ст. 107, то дальнейший анализ, как нам кажется, по-

14

кажет, что оно вполне пригодно для той цели, для которой оно дано, а именно для того, чтобы отграничить обязательство от других правоотношений. Опреде­ление, которое предлагает А. Г. Гойхбарг, стремится углубить вопрос о содержании обязательства. Мы вернемся к нему, когда остановимся на этой теме.

В том определении, которое дано выше, термин «обязательство» обозначает определенный вид гражданских {правоотношений, т. е. некоторую совокуп­ность гражданских прав и соответствующих им обязанностей. Но термину «обя­зательство» придают иногда другие значения. Нередко обязательством навива­ют лишь один из элементов обязательственного правоотношения, а именно — обязанность должника. Так, например, говорят об обязательстве заемщика, вер­нуть деньги заимодавцу. Иногда словом «обязательство» обозначают также до­кумент, в .котором выражена обязанность совершить то или иное действие или воздержаться от определенного действия. В этом смысле заемным обязатель­ством называют, например, заемную расписку. В дальнейшем, анализируя по­нятие обязательства, мы будем иметь в виду обязательство как гражданское правоотношение.

Данное выше определение обязательства содержит в себе следующие эле­менты:

обязательство является отношением между двумя сторонами, из которых: на одной стороне находится право требовать, на другой — соответствующая обязанность; каждая сторона может состоять из одного или нескольких лиц;

2)право требования одной стороны и соответствующая ей обязанность дру­гой стороны направлены на то, чтобы должник (или должники) совершил определенное действие либо воздержался от какого-либо действия ;

3) обязательственное отношение между сторонами является гражданским правоотношением, т. е. отношением, санкционированным гражданским законом.

Для анализа понятия обязательства вам придется поэтому прежде всего рассмотреть вопросы: а) об обязательстве как относительном правоотношении (в противоположность абсолютным правоотношениям); б) о содержании обязательств; в) о санкции в обязательстве.

Заслуга выявления общего понятия обязательства принадлежит римским юристам. Источники показывают нам, что у римских юристов образовалось вполне понятие обязательства. Склонный ж точным юридическим формулировкам, юрист эпохи Северов Павел следующим образом определил обязательст­во: Obligationum substantia non in eo consistit, ut aliquod corpus nostrum, aut servitutem nostram faciat, sed ut alium nobis obstringat ad dandum aliquid, vel faciendum, vel praestandum (D. 44.7.3 pr.).

Термином «obligatio» римское право обозначало как правоотношение, так и его активную и пассивную стороны, строго различая, однако, эти понятия. Такое словоупотребление и вместе с тем отчетливость разграничения различныхных значений термина «obligatio» явствуют из сопоставления следующих источников: «Obligatio» как правоотношение — «obligatio est juris vinculum, quo necessitate adstringimur alicuius solvendae rei secundum nostrae civitatis jura» (1. 3. 13 рг.), «Obligatio» как активный элемент в обязательственном правоотношении - «Nuda pactio obligationem non parit, sed parit exceptionem (D. 2.14.7).

«Obligatio» как пассивный элемент в обязательственном правоотношении - «In utraque tamen obligatione una res vertitur, et vel alter debitum accipiendo, vel alter solvendo, omnium permit obligationem, et omnes liberat (1.3.16.1).2

Создание римскими юристами общего понятия обязательства имело настолько значительное влияние на систему буржуазного права, что германский юрист XIX века Кунце (Kuntze) заявил, что эта заслуга римлян была самым великим из того, что дал римский народ, так же, как самым великим у гре­ков была их скульптура3. Преувеличенность и односторонность этой оценки интересны для характеристики того значения, которое имело для буржуазного права римское понятие обязательства, а также и все римское обязательствен­ное право. К римскому обязательственному праву прежде всего относится ха­рактеристика, данная Энгельсом римскому праву вообще, как почти совершен­ному выражению «...юридических отношений, вытекающих из той ступени эко­номического развития, которую Маркс называет «товарным производством»...»4.

Французский гражданский -кодекс, этот «...образцовый свод законов бур­жуазного общества-..»5, исходит из римского понятия обязательства, когда в ст. 1101 дает определение договора как соглашения, по которому одно или несколько лиц принимают на себя обязательство в отношении другого лица или нескольких других лиц что-либо дать, делать или не делать («Le contral est une convention par laauelle une ou plusieurs personnes s'obligent ; envers une on plusieurs aurets, à donner, à faire ou à ne pas faire quelque chose»).

Это определение соответствует тем объяснениям, которые давал по поводу обязательства Потье (Роthiег), т. е. тот из старых французских юристов, который оказал наибольшее влияние на обязательственное право франзуского гражданского кодекса. Один из авторов этого кодекса — Биго-Преаменё (Вigot - Preameneu), излагая мотивы титула III книги III, посвященного обязательствам, ссылался на римлян, которые, как он указывает в этой области дали учение, обессмертившее их право7.

На римском определении обязательства основываются и другие буржуазные кодексы.Так, германское гражданское уложение, являясь преемником пандектного права, указывает, что в силу обязательства кредитор имеет право требо­вать от должника определенное предоставление, которое может заключаться так­же и в воздержании от действия (§ 241, «Кгaft des Schudverhältnisses ist der Gläubiger berechtigt, von dem Schuldner eine Leistung yu fordern. Die Leistung kann auch in einem Unterlassen bestehen»).

Те буржуазные кодификации, которые не дают общего определения обяза­тельства, как например, швейцарское обязательственное право, все же строят свое обязательственное право на римском понятии обязательства. Общее поня­тие обязательства необходимо для обособления обязательственного права в со­ставе гражданского права в качестве специальной его части. В этом отноше­нии весьма характерным является английское право, в меньшей степени испы­тавшее влияние римского права. Несмотря на то, что иск из договора в английском праве сравнительно поздно развивается из деликтных исков8. что, таким образом, исторически .между двумя основными видами обязательств

16

и деликтнкгаи, существует тесная связь, традиционная система английского права не знает единого общего учения об обязательствах, а их в двух разных разделах, посвященных договорам и (1аw of contract и law of torts). Некоторые вопросы также в курсах, посвященных реrsonal ргорertу, в связи с так называемыми choses in action, к которым относятся и долговые требования9. Лишь в настоящее время под влиянием континентальной науки права английские юристы прибегают к выделению обязательственного права в целом и в составе его — общей части обязательственного права. Интересно отметить, что в XVIII веке, в то время как Потье развивал во Франции свою общую теорию в Англии Блэкстон (В1асkston) совершенно не пользовался общим понятием обязательства 10.

Получив от римских юристов общее понятие обязательства, буржуазные и законодатели широко воспользовались им для систематики своего права.

Обязательственное право составляет самую значительную и весьма харак­терную часть буржуазного гражданского права. Обязательственное право бур­жуазного общества, при наличии существенных в рамках капиталистического строя особенностей каждой отдельной страны, характеризуется

1) обязательственное право капиталистических стран имеет своей основой частную собственность на орудия и средства производства;

обязательственное право этих стран является правовой формой присвоении реализации прибавочной стоимости владельцами средств и орудий производства ; оно является, таким образом, орудием эксплуатации человека человеком;

обязательственное право буржуазных стран отражает анархию капитали­стического хозяйства; эта анархия отражается прежде всего в договорно-обязательственных отношениях, но также и в других отделах буржуазного обя­зательственного права;

обязательственное право капиталистических стран, не исключая и стран так называемой буржуазной демократии, в которых формально каждый чело­век рассматривается как равный участник капиталистического оборота, вполне гарантирует буржуазии обладание орудиями и средствами производства, реализацию и присвоение ею прибавочной стоимости; но наряду с этим это обязательственное право фактически лишает рабочий класс и других трудящихся возможности обладать и пользоваться полнотой гражданских прав, обрекает их на постоянную .неуверенность в возможности добыть средства к существованию, на безработицу и голод.

В противоположность буржуазному обязательственному праву, социалистическое обязательственное право санкционировано советским государством, госу­дарством рабочих и крестьян в целях охраны, закрепления и развития отноше­ний и порядков, выгодных рабочему классу, и всем трудящимся нашей стра­ны. Советское социалистическое обязательственное право, являясь частью социалистического гражданского права, построено на основаниях выраженных в Конституции СССР. Эти основания следующие.

17

1. Социалистический строй Союза ССР, как социали­стического государства рабочих и крестьян, и состав­ляющие политическую основу СССР Советы депутатов трудящихся, выросшие и окрепшие в результате свер­жения власти помещиков и капиталистов и завоева­ния диктатуры пролетариата (ст. ст. 1 и 2 Конституции СССР). В силу этого советское обязательственное право является социалисти­ческим правом, установленным в интересах рабочих и крестьян и вообще всех трудящихся города и деревни.

2. Социалистическая система хозяйства и социали­стическая собственность на орудия и средства произ­водства, составляющие экономическую основу СССР, утвердившиеся в результате ликвидации капиталистической системы хозяйства, отмены частной собственности на орудия и средства производства и уничтоже­ния эксплуатации человека человеком; государствен­ный народнохозяйственный план, определяющий и направляющий хозяйственную жизнь СССР в интересах увеличения общественного богатства, неуклонного подъема материального и культурного уровня трудящихся, укрепления независимости СССР и усиления его обороноспособности .(ст. ст. 4 и 11 Конституции СССР). В силу этого советское обязательственное право является социалистическим правом и а) не допускает оборота с основными средствами и орудиями производства, землей, ее недрами и другими объектами, указанными в ст. 6 Конституции СССР и составляющими в СССР исключительно государственную собственность (все народное достояние); б) исключает присвоение кем-либо стоимости; в) отражает социалистическую плановость нашего хозяйства г) строит и регулирует обязательственные отношения в интересах культурного роста и благосостояния Советской страны и ее граждан.

3. Социалистическая собственность в форме госу­дарственной собственности (всенародного достоя­ния) и кооперативно-колхозной собственности (соб­ственность отдельных колхозов, собственность ко­оперативных объединений). Охрана законом личной собственности граждан на их трудовые доходы и сбережения, на жилой дом и подсобное домашнее хо­зяйство, на предметы личного потребления и удоб­ства, равно как права наследования личной собствен­ности граждан (ст. ст. 5 и 10 Конституции СССР). В силу этого советское обязательственное право является социалистическим правом, регулирующим гражданско-правовые отношения государственных между собой, государственных организаций с кооперативно-колхозными и общественными организациями и кооперативно-колхозных и общественных органи­заций между собой, а также граждан между собой, граждан, с одной стороны,

18

и государственных или кооперативно-колхозных организаций, с другой. Совет­ское социалистическое обязательственное право есть право, регулирующее и охраняющее социалистический оборот, обеспечивающее как интересы социали­стического хозяйства в целом, так и действительное обладание гражданами на праве личной собственности предметами личного потребления и удобства.

4. Принципы «кто не работает, тот не ест» и «от каждого по его способностям, каждому — по его ТРУДУ» (ст. 12 Конституции СССР). В силу этого советское обяза­тельственное право является социалистическим правом и как таковое пресле­дует цель охраны и закрепления общественных отношений первой фазы комму­низма и развития их в направлении к высшей фазе коммунизма, построенной по принципу «от каждого по его способностям, каждому — по его потреб­ностям».

Эти основные положения определяют собой содержание и форму советского обязательственного права и противополагают его обязательственному праву ка­питалистических стран. В силу этих положений в советском обязательственном праве так же, как и в других частях советского гражданского права и совет­ского права вообще, устранены свойственные капитализму непримиримые про­тиворечия между личностью и обществом ". Личность с ее интересами не про­тивопоставляется в советском праве интересам других личностей или общества в целом. Советское обязательственное право охраняет и обеспечивает матери­альные и культурные интересы как социалистического общества в целом, так и его членов. Оно является правовым выражением того сочетания личных и общественных интересов, которое возможно лишь при социалистическом строе.

Советское обязательственное право объединяет огромный правовой материал. Оно объединяет его определением обязательства, которое дано в ГК (ст. 107). Полный анализ, а следовательно, и конкретизация этого определения по суще­ству явились бы и полным изложением и рассмотрением советскою обязатель­ственного права. Нашей дальнейшей задачей является лишь анализ основных элементов этого определения и рассмотрение вопроса о системе оснований воз­никновения обязательств по советскому праву. Как при анализе самого опреде­ления обязательства, так и при изучении возникновения обязательств мы бу­дем исходить из формулированных выше основных положений.

2. ОБЯЗАТЕЛЬСТВО КАК ОТНОСИТЕЛЬНОЕ ПРАВООТНОШЕНИЕ

Выше было указано, что обязательство является отношением между двумя сторонами, из которых на одной находится право требования, а на другой — соответствующая этому праву обязанность. Каждая сторона может быть представлена одним лицом или несколькими лицами. Обязательство является, таким образом, относительным правоотношением в противоположность абсолют­ным, в которых активной стороне противостоит неопределенное множество пас­сивных субъектов (всякий и каждый). Поскольку понятие абсолютного право­отношения шире понятия вещного правоотношения, а понятие относительного правоотношения шире понятия обязательства, вопрос об обязательстве как от-

19

носительном правоотношении перекрывает собой вопрос о вещном и обязатель­ственном праве.

В советской юридической литературе этому вопросу, с одной стороны, по­счастливилось, а с другой, наоборот, не посчастливилось. Отнюдь нельзя сказать, чтобы вопрос был забыт. Часто утверждают, что различие между вещ­ными и обязательственными правами не имеет значения для нашего права. Нередко, впрочем, встречается и обратное утверждение. Однако чаще всего эти утверждения не конкретизируются, и остается неясным, почему не надо или, наоборот, надо проводить это различие 1.

Вопрос об абсолютных и относительных правах исторически и по существу связан « вопросом об объектах права. Вопрос об объектах гражданского права принадлежит к числу наименее разработанных в цивилистической науке. В употреблении самого термина «объект права» господствует полная неопределен­ность. Чаще всего его употребление основано на чисто словесном противопо­ставлении объекта субъекту. Раз имеется субъект права, то должен быть и объем права, а потому необходимо всюду в правоотношениях, хотя бы посред­ством искусственных построений, наряду с субъектами искать и объекты. В литературе, посвященной советскому праву, чаще всего берут из буржуазной юридической литературы ту или иную формулировку, как само собой разумею­щуюся, не останавливаясь подробно на этом вопросе. Между тем в буржуаз­ной литературе по вопросу об объектах имеется полный разброд. Вопрос ни­когда не подвергался в ней такому подробному изучению, как, например, вопрос о субъектах права, в частности о юридических лицах. Мнения, выска­занные отдельными буржуазными юристами, часто противоречивы и не имеют в основе единой точки зрения, последовательно проводимой. Все же можно вы­делить два основных подхода к вопросу, которые защищаются отдельными авторами, иногда в чистом виде, иногда же в комбинации друг с другом.

(1) Одни исходят из того, что право, принадлежащее субъекту (субъектив­ное право), является господством субъекта над чем-то, вне его находящимся. То, над чем в -силу нормы объективного права господствует субъект, называют объектом права. Вещные права обеспечивают субъекту господство над вещью. Объектом собственности и других вещных прав является поэтому вещь. Обяза­тельственное право обеспечивает субъекту по наиболее распространенному в буржуазной цивилистике мнению господство над действиями другого субъекта. По мнению других — над самой личностью должника, но лишь в определенных отношениях (в отношении того поведения, на которое направлено данное обя­зательство). Некоторые полагают, что обязательственное право обеспечивает господство кредитора над имуществом должника. Наконец, существует и про­межуточная точка зрения, представители которой считают, что кредитор гос­подствует как над личностью, так и над имуществом должника. В соответ­ствии с этим объектом обязательственного права считают или определенное действие должника, или личность должника, или его имущество, или же лич­ность и имущество вместе 2.

2. Другие, исходя из того, что юридическое отношение является отноше­нием между лицами, считают объектом права всегда только поведение обязан­ных лиц. В абсолютных правах объектом права является воздержание «всякого

20

и каждого» от посягательства на вещь (вещное право), на продукты духов­ного творчества (авторское я изобретательское право) и т. д. В относительных правах объектом является поведение обязанного лица3.

Наибольшим распространением в буржуазной юридической литературе до на­стоящего времени пользуется первая из изложенных теорий. В ней прежде всего неправильно утверждение, что право (в субъективном смысле) означает господство над объектом. Гражданское правоотношение, как и всякое право­отношение, является общественным отношением, в котором правам одних лиц соответствуют обязанности других. Обязанность может заключаться в соверше­нии или несовершении чего-либо. Соответственно этому и право в качестве элемента правоотношения заключается в требовании от обязанного лица совер­шения либо несовершения каких-либо действий. Поведение лица, составляющее его обязанность, может быть самое разнообразное. Сложность общественных отношений находит свое отражение в многообразии содержания обязанностей (и прав). В случае вещного (или иного абсолютного) правоотношения сущно­стью его является не господство над объектом, а соотношение между правом и обязанностями, имеющими определенное содержание. Господство над вещью есть явление чисто фактического порядка, к тому же само по себе оно лишено свойств общественного, а следовательно, и правового отношения. Равным об­разом нельзя считать объектом господства (а следовательно, в смысле кри­тикуемой теорий, ж объектом права) поведение человека. Поведение человека неотделимо от самого человека. Невозможно считать объектом господства по­ведение человека, не считая объектом господства и самого человека.4 Взгдяд. на. поведение обязанного лица как на объект господства (и права) в буржуаз­ной науке права является не чем иным, как отзвуком тех времен, когда человек действительно был, как раб или nехus, объектом чужого господства. Применительно к этой эпохе можно противопоставлять человека человеку как объект господства и тем самым как объект права. Раб и nexus находились в таком положении в отношении хозяина и кредитора, что их нельзя было считать субъектами права 5.

Характерно для идеологии буржуазного общества, что человека (или, что то же, человеческое поведение) продолжают рассматривать как объект чужого права, хотя буржуазное право в классическом его выражении (например, французский гражданский кодекс) формальна и считает каждого человека субъектом права. В буржуазной науке раздавались голоса против теории, счи­тающей человека либо его поведение за объект права. Но в целом буржуазная наука все же стоит на этой точке зрения. Буржуазная правовая идеология отражает в этом вопросе фактическое положение дела в странах капитализма, эксплуатацию человека человеком, характерную для всех классово-антагони­стических общественных систем.

В советском гражданском праве, праве победившего социализма, было бы со­вершенно неуместно считать обязанное лицо (или его поведение) объектом пра­ва, принадлежащего другому лицу. Лицо, обязанное к чему-нибудь в силу ве­ления закона, остается субъектом. Оно является субъектом права не только формально,—потому, что его так называет закон, но и то существу,—потому, что возлагаемые на него социалистическим правом обязанности предполагают

21

наличие у него прав, которые он имеет не только юридически, но и факти­чески возможность осуществить. Исследуя советское гражданское право, в частности обязательственное право, мы не можем считать лицо (а следова­тельно, и его поведение) объектом чужого права.

Но рассматриваемая теория страдает еще одним крупным недостатком, на который в свое время обратил внимание Бирлинг (Вierling). Бирлингу принад­лежит наиболее интересное в буржуазной литературе исследование по вопросу об объектах права, содержащееся в первом томе его труда «Juristische Prinzipienlehre». Бирлинг обратил внимание на двойственность, которая господ­ствует при употреблении термина «объект права». Двойственность эта является искривленным отражением действительно имеющихся в юридическом отношении элементов. Правоотношение прежде всего требует определенного поведения от обязанного лица. Так, должник по обязательству должен совершить или воз­держаться от какого-либо действия. Поведение должника называют объектом права кредитора (Бирлинг говорит в этом случае об объектах первого рода). Однако об объекте говорят и в другом смысле. Объектом называют то, на что направлено поведение пассивного субъекта, к которому его обязывает правоотношение. Например, в случае права собственности всякий и каждый должен воздерживаться от посягательства на вещь. В случае договора продажи прода­вец должен передать должнику проданную вещь. Поведение пассивного субъ­екта в том и другом случае направлено на вещь. Вещь также называют объек­том права (Бирлинг говорит в этом случае об объектах второго рода)6.

Нельзя не отметить, что рассматриваемая теория, говоря о вещных (и дру­гих абсолютных) правах, называет объектом вещь, т. е. то, что Бирлинг счи­тает объектом второго .рода, а говоря об обязательственных правах, называет объектом поведение должника, т. е. то, что Бирлинг называет объектом пер­вого рода. Эта теория допускает, таким образом, ничем не оправданное смеше­ние. Одним термином она обозначает два разных понятия, не различая их и не понимая условности своей терминологии.

В вещных (и других абсолютных) правоотношениях мы (всегда имеем объек­ты того и другого рода. Всегда есть пассивные субъекты (всякий и каждый), обязанные воздерживаться от воздействия (объект первого рода) на вещь (объ­ект второго рода). Но и в обязательственных правоотношениях мы также мо­жем найти и объект первого рода и объект второго рода. Продавец должен со­вершить в отношении покупателя определенное действие (объект первого рода), а именно — передать вещь (объект второго рода).

Обычно в учебниках и курсах гражданского права в общей части в главе об объектах права подробно излагается учение о вещах. Господствующее мнение считает вещь объектом вещных прав, но не обязательственных. Между тем легко убедиться, что учение о вещах имеет не меньшее значение в обяза­тельственном праве, чем в вещном. Для этого достаточно сослаться на учение о вещах, определенных родовыми признаками, и вещая, индивидуально опреде­ленных. Это и понятно, так как вещи являются объектами (второго рода) и в обязательственных правоотношениях.

Во избежание путаницы лучше было бы рационализировать терминологию и считать объектом права только то, что направлено поведение обязанного лица,

22

прежде всего вещь (по Бирлингу, объект втором рада) : доведение же обязан­ного лица характеризуется теми или иными признаками (передача вещи, упла­та денег, производство определенной работы, воздержание от посягательства на вещь, воздержание от издания чужого литературного произведения и т. д.), называть с о д е р ж а н и е м п р а в о о т н о ш е н и я. При этом необходимо обратить внимание на то. что содержание п р а в оот ношения ха­рактеризует не только то, что должен (или не должен делать пассивный субъект, но и то, что может требовать активный субъект.

Изложенные соображения заставляют отвергнуть первую из указанных вы­ше теорий.

Вторая теория совершенно правильно видит различие между абсолютными (в частности, вещными) и относительными (в частности, обязательственными) правоотношениями в том, что в абсолютных правоотношениях праву активного субъекта (например, собственника) соответствует обязанность неопределенного множества пассивных субъектов (всякого и каждого) воздерживаться от опреде­ленных действий, тогда как в относительных правоотношениях праву актив­ного субъекта (например, кредитора) соответствует обязанность определенного лица или нескольких определенных лиц совершить какое-либо действие либо воздержаться от совершения определенного действия. Но по указанным выше соображениям неправильно считать поведение пассивного субъекта объектом права.

Для правильного применения этой теории к различию между абсолютными и относительными правами, в частности к имеющему наибольшее значение различию между вещными и обязательственными правами, необходимо пре­достеречь от двух неправильных ее истолкований.

Во-первых, не надо думать, что различие между абсолютными и относи­тельными правами имеет чисто количественный характер: в случае абсолют­ных прав — неопределенное множество пассивных субъектов, в случае относи­тельных —одно или определенное число обязанных лиц. С такой точки зре­ния абсолютные права, как, например, собственность, можно было бы рас­сматривать как обязательство с неопределенным множеством должников. По­нятие обязательства охватило бы собой и вещные права. Вещные правоотно­шения оказались бы частным случаем обязательственных. Такой взгляд, на­шедший сторонников в буржуазной цивилистической литературе, неправилен.7 Различие между абсолютными и относительными правами имеет не только количественное, но и качественное значение. Можно сказать, что в этом воп­росе количество переходит в качество.

Во-вторых, отвергая взгляд да вещное право (как на господство над вещью и на обязательственное как на господство над доведением дол-жника (или над самим должником), неправильно упускать из виду : вопрос о том, какое значение объект (в предложенном выше значении слова), в частности вещь имеет как в вещных, так и в обязательственных отношениях. Останавливаясь на этих двух вопросах, мы для удобства изложения будем рассматривать преимущественно наиболее существенную и для нашей темы наиболее интересную часть вопроса, а именно различие между вещными и обязательственными правами.

23

Качественное различие между вещными и обязательственными правами имеет существенное значение. Это видно из следующего.

1. Качественное различие прежде всего сказывается в том, каким образом индивидуализируются вещные и обязательственные правоотношения, т. е. ка­ким образом мы различаем два вещных или два обязательственных правоотношения друг от друга. Вещные права индивидуализируются вполне указанием, во-первых, на существо права (собственность, залог и т. д.), во-вторых, на определенное лицо как на активного субъекта — собственника, залогодержа­теля и т. д., в, в-третьих, на индивидуально определенный объект. Пассивная сторона (всякий и каждый) не имеет значения для индивидуализации вещных прав. Зная эти три элемента, мы можем полностью индивидуализировать любое вещное право. Сложнее обстоит дело с обязательствами. Обязательство индивидуализируется как активной стороной (кредитором), так и пассивной (должником). Так как между данными лицами может существовать не одно, а несколько обязательств, то для индивидуализации каждого данного отношения надо знать содержание требования кредитора {и соответствующей ему обязанности должника). Но так как между одними и теми же лицами может быть несколько однородных по содержанию обязательств (например, несколько обязательств уплатить одну и ту же сумму денег), то для полной индивидуализации обязательственного отно­шения надо (привлечь еще основание возникновения обязательства, т. е. тот конкретный фактический состав, из которого обязательство возникло, например, договор, заключенный между сторонами в такой-то день, причинение такого-то определенного вреда и т. д. Основание возникновения обязательства является необходимым индивидуализирую­щим моментом каждого данного обязательства. Вопросы, возникающие в связи с каждым данным обязательственным отношением, всегда самым тесным образом связаны с основанием возникновения обязательства. Основание возникновения обязательства определяет его характер. Между тем в отношении вещного права вопрос об основании его возникновения очень часто не имеет значения и не нужен для индивидуализации данного конкретного права. Так, например, для защиты права личной собственности на какую-либо вещь вопрос о том, как возникло это право — из договора ли продажи, даре­ния, другим ли способом — может не иметь никакого значения. Таким об­разом, вопрос об основании возникновения обязатель­ства является одним из важнейших вопросов теории обязательств.

2. При переходе имущества от одного лица к другому, например, при прекращении юридических лип, посредством слияния либо присоединения, а также при наследовании в составе актива к правопреемнику переходят как вещные, так и обязательственные права предшественника. В составе же пас­сива переходят лишь долги. В отношении обязанностей предшественника, вытекающих из вещных (и других абсолютных) прав третьих лиц, было бы нелепо говорить об их переходе к преемнику, — ведь преемник и сам связан (так же, как всякий и каждый) в отношении этих прав. Поэтому такие обязанности вообще не (включают в пассив имущества. Но

24

в пассиве фигурируют долги, т. е. обязанности по обязательственным; отношениям.

3. Вещные (и другие абсолютные) права направлены против всякого и каждого и поэтому могут быть нарушены всяким и каждым (неопределенным кругом лиц). Обязательственное отношение существует между определенными лицами, и поэтому права кредитора (или кредиторов) могут быть нарушены лишь должником (или должниками). В связи с этим необходимо остановиться на двух вопросах, ответ на которые позволит уточнить формулированное выше положение.

В силу ст. 59 ГК, собственнику для защиты принадлежащего ему права собственности принадлежат виндикационный и негаторный иски. Собственник вещи может истребовать ее из чужого незаконного владения (виндикация). Собственник может также требовать устранения нарушения права собственно­сти, не связанного с лишением его владения (негаторный иск). Ст. 59 рассма­тривает виндикационный и негаторный иски как правомочия, принадлежащие собственнику как таковому, как элементы входящие в состав права собствен­ности. Эти требования собственника направлены против определенного лица (нарушителя права собственности). Спрашивается, почему закон не рассматри­вает их как обязательственные отношения. Допустим, что кто-либо повредил чужую вещь. Ведь проистекающее из этого нарушения требование возмещения убытков будет обязательственным требованием (обязательство из причинение вреда—ст. 403 ГК).

Основанием для иска в силу ст. 59 является наличие у истца права соб­ственности в тот момент, когда он осуществляет принадлежащее ему в силу этой статьи требование. Недостаточно наличия у него права собственности в момент нарушения. Если вещь была незаконно отобрана у собственника, который после этого тем или иным способом утратил право собственности, то иски по ст. 59 не смогут быть им предъявлены. Например, вещь, после того как она была отобрана у собственника, погибла. Право собственности на нее прекратилось и вместе с ним отпали и иски по ст. 59. Другой пример. После того как индивидуально определенная вещь была незаконно отобрана у собст­венника, последний отчудил ее третьему лицу. Иск к незаконному владельцу вещи в таком случае переходит вместе с правом собственности к приобрета­телю. Так же обстоит дело и с негаторным иском. Легко привести примеры, показывающие, что этот иск также принадлежит лишь тому, кто является собственником в тот момент, когда он осуществляет принадлежащее ему требо­вание. Иначе обстоит дело в случае иска об убытках, причиненных поврежде­нием вещи. При наличии убытков этот иск всегда принадлежит тому, кто был собственником в момент нарушения права. Если после повреждения вещь была отчуждена собственником третьему лицу, иск об убытках не пере­ходит вместе с правом собственности, — право иска по-прежнему принадлежит тому, кто был собственником в момент нарушения. Для перехода к новому собственнику права на иск об убытках необходимо, чтобы прежний собствен­ник особо передал также и принадлежащее ему обязательственное требование об убытках. Такая передача отнюдь не является обязательной. Прежний соб­ственник может сохранить требование об убытках за собой. Он может также

25

передать одному лицу право собственности на вещь, а другому — свое обяза­тельственное требование об убытках.

Таким образом, виндикационный и негагорный иски следуют за правом собственности, неразрывно с ним связаны. Требование же возмещения вреда, раз возникнув, хотя бы из нарушения права собственности, в дальнейшем су­ществует самостоятельно, независимо от права собственности на вещь. Закон поэтому рассматривает его как самостоятельное отношение, как особый вид обязательств.

Однако, если виндикационный иск ввиду неразрывной связи с правом собственности я рассматривается как входящий в состав этого права, то его направленность к определенному лицу позволяет по аналогии применять к нему некоторые положения обязательственного права. Так, к передаче виндикационного иска собственником третьему лицу можно применять ст. 124 ч. 2 ГК («Должник должен быть уведомлен об уступке требования и до уве­домления вправе чинить исполнение прежнему кредитору»). Это показывает, что вещные и обязательственные права нередко сближаются.

Такое же сближение мы находим и в другом вопросе. Обязательство может быть нарушено только должником (или должниками), но не третьим лицом. Однако третье лицо может своими действиями вызвать прекращение обяза­тельства, невозможность его осуществления или нарушение его должником. Например, А. убил Б., в результате чего кредитор гр-на Б., гр. В., не получил платежа, так как после Б. не осталось достаточно имущества, чтобы покрыть долг: если Б. был бы жив, то долг был бы погашен, так как Б. много зара­батывал. Спрашивается, может ли кредитор требовать убытки с третьего лица, сделавшего невозможным осуществление обязательственного требования? Вопрос в полном объеме относится к учению об обязательствах из причинения вреда. Здесь отметим лишь то, что необходимо для различения обязательственных и абсолютных прав.

Если даже признать, что наличие обязательства создает для всякого и каждого в отношении кредитора обязанность воздерживаться от посягательств, могущих лишить кредитора возможности осуществить его право требования против должника, то все же надо будет строго различать два разных право­отношения: а) отношение между кредитором и должником (нарушение возмож­но лишь со стороны должника) и б) отношение между кредитором и всяким и каждым (нарушение возможно со стороны всякого и каждого). В первом слу­чае мы будем иметь обязательственное правоотношение, во втором — особое абсолютное право. Отметим здесь, что советское гражданское право такого абсолютного права не знает, хотя в отдель­ных случаях иск об убытках к третьему лицу и допускается. Так, в силу ст. 409. лицо, имеющее право на алименты, может предъявить иск как к тому, причинил смерть должнику по алиментам. Однако ст. 409 допускает такой иск и со стороны того, кто лишь фактически находился на иждивении и не имел к убитому права требования. Таким образом, на ст. 409 нельзя обосновать абсолютную защиту обязательственных отношений по советскому праву8. Содержание абсолютных и обязательственных отношений раз-

26

лично. Сближение между ними в этом вопросе не учитывает наличия весьма существенных особенностей.

То обстоятельство, что обязательственное право всегда является требова­нием, направленным к определенному должнику или определенным должникам, не означает, что обязательственное право не имеет никакого действия в отно­шении третьих лиц (помимо вопроса об ответственности третьего лица перед кредитором). По общему правилу, всякое обязательственное правоотношение имеет действие в отношении третьих лиц, являющихся кредиторами того же должника. В случае недостаточности имущества должника для удовлетворения требования всех его кредиторов наличие каждого обязательства оказывает действие в отношении других обязательств, уменьшая возможность их погаше­ния. Неточно поэтому говорить, что абсолютное (в частности, вещное) право действует в отношении всякого и каждого, а обязательственное — дей­ствует лишь в отношении должника. Термин действует недостаточно точен. Дело идет не о действии вообще, а о том, как определяется пас­сивная сторона в абсолютных правах, с одной стороны, и в обязательствен­ных — с другой.

4. Для вещного права в отличии от обязательственного считают характерным так называемое право следования, т. е. право активного субъекта истре­бовать вещь от всякого, кто незаконно владеет ею. Например, право собствен­ности и право залога действуют в отношении всякого, к кому попала вещь, не отчужденная собственником или по уполномочию собственника («ubi meam rem invenio, ibi eam vindico»). Однако это правило терпит исключение в от­ношении добросовестного приобретателя (ст. ст. 60 и 98 ГК). Право следова­ния не имеет места в обязательственных правах. Ст. 169 ГК, на которую иногда ссылаются, свидетельствует не о праве следования применительно к обязательственному праву, а о вещно-правовом характере прав арендатора.

Нередко указывают, что в случае коллизии между вещными и обяза­тельственными правами первые имеют преимущество перед вторыми. Так, в силу ст. 86 ГК, залогодержатель имеет право в случае неисполнения должни­ком обеспеченного залогом требования получить преимущественно перед другими кредиторами удовлетворение из стоимости заложенного имущест­ва. Однако, как видно из ст. 101 ГК (ст. 26,6 ГПК), залоговое право все же становится в очередь претензий и подлежит удовлетворению лишь после целого ряда привилегированных обязательственных требований.

Содержанием вещного (и вообщее абсолютного) права является требование от пассивных субъектов (от всякого и каждого) воздержания от того иди иного действия. Требование положительных действий никогда не является основным содержанием абсолютного права. „Требование положительных действий может появиться у субъекта абсолютного права лишь в результате на­рушения абсолютного права кем-либо из обязанных лиц. Наоборот, содержание обязательственного правоотношения может заключаться так в праве требо­вать от должника совершения какого-либо действия, так и в праве требовать воздержания от совершения определенного действия. Чаще всего обязатель­ственное правоотношение имеет содержанием именно действие, а не воздержа­ние от действия. Обязательства с положительным содержанием имеют по

27

сравнению с обязательствами с отрицательным содержанием гораздо большее значение.

Как было указано выше, было бы неправильно игнорировать вопрос о значении объекта (в предложенном выше значении этого термина) при рас­смотрении обязательственных отношений. Между тем взгляд, что объектом в обязательственных правоотношениях является действие должника, приводит именно к этому результату. Иногда, чтобы обойти создающиеся трудности при изложении обязательственного права, говорят о предмете обязательства. Например, проданная вещь — предмет обязательственного правоотношения между продавцом и покупателем. Производится, таким образом, искусственное удвоение одного и того же понятия (предмет - объект). Вместо этого следует просто поставить вопрос о различии в том значении, который объект имеет в вещных (и вообще абсолютных) правоотношениях, с одной стороны, и в обязательственных — с другой.

В случае вещного права, например права собственности, пассивные субъ­екты «всякий и каждый» обязаны воздерживаться от воздействия на соответ­ствующую вещь (завладение ею без разрешения собственника, препятствие владению собственника и др.). Таким образом, содержание обязанности пас­сивных субъектов характеризуется указанием на вещь, в отношении которой обязанное лицо должно воздерживаться от определенных действий. Управомоченное лицо (например, собственник) может требовать от обязанных лиц воз­держания от действий, направленных на определенную вещь. Мы, таким образом, можем противопоставить вещь, как объект, субъектам правоотноше­ния (как активному, так и пассивному). Пассивный субъект должен воздер­живаться от воздействия на вещь, активный субъект не обязан воздержи­ваться от такого воздействия я может требовать вещь от других.

Возьмем теперь обязательственное правоотношение. Например, наймодатель должен предоставить арендатору вещь в пользование, а арендатор может требо­вать такого предоставления. Действие, которое обязан совершить должник, на­правлено на определенную вещь. Содержание обязанности (и соответственного права требования другой стороны) характеризуется указанием на вещь, на ко­торую направлено действие должника. Другой пример. Продавец обязан поста­вить покупателю 5 м3 березовых дров. Содержание обязанности также харак­теризуется указанием на определенные (в данном примере родовыми призна­ками) вещи, на которые должно быть направлено действие должника. Таким образом, в этом случае так же, как и в случае вещного правоотношения, мы можем противопоставить субъектам (активному и пассивному) в качестве объ­екта вещь, на которую направлено действие, составляющее обязанность долж­ника.

Вещь мы можем противопоставить в качестве объ­екта субъектам правоотношения -потому, что на нее должно быть направлено поведение обязанного лица (действие или воздержание от действия).

Легко убедиться в том, что сказанное выше о вещах применимо также и к другим объектам абсолютных прав (литературные и другие произведения, являющиеся объектом авторского права, промышленные изобретения и др.).

28.

В случае обязательств, возникающих по их поводу, они также могут служить для характеристики и определения содержания соответствующих прав требова­ний и обязанностей.

Таким образом объекты прав в определенном отношении имеют одинаковое значение как для вещного, так и для обязательственного права.

Но в других отношениях значение объектов для этих двух областей яв­ляется различным.

1. Мы имеем numerus clausus абсолютных прав. Субъекты гражданских правоотношений (граждане и юридические лица) не могут создавать новые виды абсолютных (в частности, вещных) прав сверх тех, которые установлены законом. Абсолютные права мы классифицируем по объектам (вещные права и др.).

Numerus clausus обязательственных прав не имеет места. Советское гражданское право допускает между гражданами всякие обязательственные договоры, не противные закону (ст. ст. 30 и 106 ГК РСФСР). Равным образом между организациями, а также между организациями и гражданами возможны всякие договоры, не противные закону, но только рамки, определяемые зако­ном, в этом случае значительно уже. В силу закона договоры между организа­циями социалистического хозяйства не должны противоречить актам государст­венного планирования народного хозяйства.

Так как в громадном большинстве случаев содержанием обязательственных правоотношений является передача права на вещь, например права собствен­ности, права застройки (продажа, дарение, мена, заем), предоставление поль­зования вещью (имущественный наем, ссуда) либо совершение .каких-либо дей­ствий в отношении уже существующей вещи (подряд, перевозка, поклажа), либо действий, направленных на создание новой вещи (подряд), то чаще всего и в обязательственных правоотношениях в качестве объекта фигурирует вещь. Действия, которые во всех этих случаях обязан совершить должник, определя­ются так или иначе направленностью на вещь (передача вещи, предоставление вещи в пользование и т. д.). Но в качестве объекта в обязательственных пра­воотношениях могут фигурировать также и объекты других абсолютных прав. Например, автор по договору с издательством обязан написать определенное договором литературное произведение (договор литературного заказа); изобре­татель, имеющий патент на свое изобретение, (предоставляет кому-либо ли­цензию, т. е. обязуется не препятствовать эксплуатации изобретения контр­агентом.

Но в обязательственных правоотношениях действие (или воздержание от действия), составляющее содержание обязанности должника, может и не быть направлено на объекты тех или иных абсолютных прав (вещи, произведения духовного творчества). Например, обязанность домоуправления заключить дого­вор найма жилплощади с данным съемщиком (ст. 26 постановления ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 г.) не характеризуется направленностью дейст­вия, которое должно совершить домоуправление (заключение договора) на вещь (жилое помещение). Предоставить жилое помещение в пользование домоуправ­ление должно по договору найма. Пока договора найма еще нет, домоуправле­ние обязано лишь заключить договор. Другой пример. Адвокат по договору с

29

клиентом обязан выступить в суде. Содержание обязанности адвоката также не характеризуется направленностью его действия на тот или иной объект ка­кого-либо абсолютного права (вещь и т. п.). Во всех этих случаях действия, составляющие содержание обязательства, характеризуются другим способом. В целом ряде случаев эти действия также направлены на что-либо, что может быть обозначено как объект. Так, например, в случае договора продажи права застройки объектом является право застройки, в случае продажи долгового требования объектом является долговое требование. Права, таким образом, могут быть объектом в правоотношении. Характерная особенность этого рода объектов в обязательственном правоотношении заключается в том, что они являются так же, как и вещи, объектом не только обязательственного право­отношения, но и объектом распоряжения со стороны участников обя­зательства. Должник, продавая дом, право застройки, право требования, сда­вая дом в аренду, вместе с тем совершает и акт распоряжения. Об объектах, в отношении которых могут иметь место акты распоряжения, может быть по­строена теория, которая имела бы более общее значение, тем существующая теория вещей как объектов гражданского права. Но нередко то, на что напра­влено действие, составляющее содержание обязанности должника, не имеет общего значения в области гражданского права. Соответствующие указания служат лишь для характеристики и определения содержания обязанности долж­ника в данном обязательстве (или в данном виде обязательств). Например, артист балета обязался исполнить в концерте танец чечётку. Этот танец опре­деляет содержание данной обязанности должника, но он не имеет никакого общего значения в гражданских правоотношениях и не может дать мате­риала для построения о нем общей теории.

Может быть, было бы правильно считать объектами в гражданском праве лишь то, в отношении чего возможны акты распоряжения. Рассмотрение этого вопроса выходит за пределы нашей темы. Вопрос об объектах права нам пришлось затронуть лишь постольку, посколь­ку это нужно для анализа понятия обязательства.

2. Объект абсолютного права всегда является индивидуально-определенным. В частности, это относится к вещным правам, в том числе и к праву собственности. Нельзя быть собственником десяти литров бензина вообще, т. е. десяти литров бензина, определенных лишь родовыми признаками. Объек­том собственности всегда будут индивидуально определенные десять литров. Индивидуализация может быть достигнута различными способами. Например, индивидуализация достигается тем, что данные десять литров (находятся в квар­тире собственника, в его кладовой, на хранении у определенного лица, налиты в определенную тару и т. д. Лишь в отношении индивидуально определен­ной вещи можно говорить о нарушении прав собственника, т. е. о лишении его владения, о порче вещи и т. д. Сказанное относится, в частности, к праву собственности на денежные знаки, которые фигурируют в гражданских право­отношениях в качестве вещей, определенных родовыми признаками. В отно­шении денежных знаков эта особенность доведена до высшей степени. Денеж­ные знаки фигурируют как носители определенного количества денежных еди­ниц. В обороте имеет значение не количество самих знаков, а лишь количе-

30

ство выраженных в них единиц. Однако собственность на сто рублей есть всегда собственность на определенные, вполне индивидуализированные денеж­ные знаки, например, на те, которые лежат в бумажнике собственника. Если вещь не может быть индивидуализирована, то в связи с ней возможно лишь обязательственное, но не вещественное отношение. Поэтому, если собственник лошади по ошибке передал ее другому лицу во исполнение по несуществующему обя­зательству, то, поскольку лошадь может быть индивидуально определена, соб­ственник может ее виндицировать. Если по ошибке уплачено сто рублей, то в виду того, что индивидуализация переданных знаков часто невозможна, а если возможна (№ банковых билетов), то совершенно несущественна, упла­тивший имеет лишь обязательственное требование из неосновательного обо­гащения.

Сказанное в отношении вещей имеет применение и к другим объектам абсолютных прав. Нельзя иметь авторское право на роман либо на поэму вообще. Можно иметь авторское право лишь на вполне индивидуализированный роман. Нельзя иметь авторское право на научное исследование по вопросу о «Русской Правде» вообще. Можно иметь это право лишь на вполне индиви­дуализированное, существующее во внешне объективированном виде исследо­вание на эту тему.

В тех случаях, когда действие (либо воздержание от действия), составля­ющее содержание обязательственного правоотношения, направлено на вещь, вещь может и не быть индивидуализирована. Она может быть определена лишь родовыми признаками. Нельзя быть собственником каких-то десяти литров бензина (вещное правоотношение), можно быть собственником лишь так, или иначе индивидуализированного бензина. Но можно быть кредитором или долж­ником десяти литров бензина. Обязательственное отношение может быть в этом случае вполне индивидуализировано (объектом, определенными родовыми приз­наками, сторонами, основанием возникновения и т. д.), хотя объект и не инди­видуализирован, а определен лишь родовыми признаками.

Изложенное по вопросу об объектах права и об их значении в абсолютных и относительных правоотношениях показывает, что терминологически правиль­нее было бы говорить не об объектах права, а об объектах правоотношения. Заметим кстати, что аналогичное изменение терминологии было бы правильно и в отношении понятия субъекта права. Так как субъект права является также и субъектом обязанности, то было бы правильнее говорить, о субъекте правоотношения.

Взгляд на объект как на то, на что направлено поведение должника, по­зволил бы создать единую юридическую теорию объектов. Напомним, что в уголовном праве объектом преступления называется то, на что направлено преступное деяние.

Различие абсолютных и относительных правоотношений является разли­чием именно правоотношений, а не институтов. В пределах одного и того же института могут быть правоотношения как абсолютные, так и отно­сительные. Так, например, институт мущественного найма охватывает как вещные правомочия (право арендатора на пользование арендованной вещью — ст. ст. 169 и 170 ГК), так и чисто обязательственные (право наймодателя).

31

на арендную плату). Аналогичный пример можно привести из области права застройки. Право застройщика на пользование участком под строением и его право на строение являются вещными. Право местного совета требовать от застройщика возведения строения к определенному сроку является обязатель­ственным правом. Вопрос о месте такого смешанного института в системе гражданского права (и в ГК) является вопросом удобства изложения.

Являясь относительным правоотношением, обязательство отличается от других относительных правоотношений своим содержанием. К рассмотрению вопроса о содержании обязательств мы и переходим.

3. СОДЕРЖАНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

Ст. 107 ГЕ указывает, что содержанием обязательства может быть как требование совершить какое-либо действие (fасеге), так, и требование: воз­держаться от совершения определенного действия (nоn fасеге). В некоторых случаях обязательство может быть направлено на такое поведение лица, которое состоит из целого комплекса действий и воздержания от действий. Напри­мер, в силу ст. 20 постановления ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 г. «О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в горо­дах» съемщики жилых помещений и члены их семей обязаны «содержать по­мещение в полной исправности, бережно обращаться со всеми устройствами общего пользования и соблюдать чистоту в помещениях и местах общего пользования».

В юридической литературе как буржуазной, так и советской ставился воп­рос, не следует ли наряду с описанными выше формами обязанностей (fасеге, nоn fасеге), в частности обязанностей по обязательственным правоотношениям, поставить еще одну, а именно претерпевание (рай)1. Сторонники положитель­ного ответа на этот вопрос указывают на различие между простым воздер­жанием от действия (например, автор, заключивший издательский договор, должен воздержаться от издания своего произведения) и обязанностью претер­певать определенное поведение другого лица (например, наймодатель должен терпеть определенные воздействия на вещь со стороны арендатора).

Советское гражданское право не проводит различия «между поп Гасеге и рай. Позиция советского закона является правильной. За нее говорят следую­щие соображения. Во-первых, критерий для разграничения поп Гасеге и рай является произвольным и страдает неопределенностью. Всякую обязанность «рай» можно рассматривать как обязанность «поп Гасеге». Например, ука­занная выше обязанность наймодателя претерпевать определенное пользование вещью со стороны арендатора, является по существу обязанностью собственни­ка не препятствовать пользованию вещью арендатором. Во-вторых, нельзя об­наружить каких-либо юридических последствий, связанных с различием поп Гасеге и рай. Во всех случаях, когда различают воздержание от претерпевания, управомоченное лицо может требовать прекращения противоправных действий и при наличии указанных в законе условий возмещения убытков. Основное значение в обязательственном праве в качестве содержания обя-

32

зательств имеет Гасеге. Едва ли возможно дать исчерпывающую классификацию всех тех действий, которые могут быть содержанием обязательств. Дать такую классификацию означало бы описать все то многообразие человеческой деятельности, из которого складывается гражданский оборот. Но можно выде­лить те основные действия, для которых закон устанавливает те или иные специальные нормы.

Следующие виды действий можно рассматривать как наиболее частое а практически существенное содержание обязательств.

1. Обязательство может быть направлено на передачу должником в соб­ственность кредитору какой-либо вещи, индивидуально определенной либо опре­деленной родовыми признаками, в частности, на уплату определенной денеж­ной суммы. Для различных случаев таких обязательств закон устанавливает различные правила (см., например, ст.ст. 108 и 110 ГК). Выделение отдельных видов таких обязательств имеет место по разным основаниям: иногда за­ кон устанавливает определенные правила, принимая во внимание характер объекта, подлежащего передаче (например, денежное обязательство — ст. 110 ГК), иногда же в виду основания возникновения соответствующего обязатель­ства (например, в случае алиментного обязательства).

2. Обязательство может быть направлено на предоставление должником в пользование кредитору индивидуально-определенной вещи (ст. 120 ГК).

3. Обязательство может быть направлено на передачу должником кредитору какого-либо другого вещного права, кроме права собственности (например, права застройки), либо на передачу обязательственного права требования.

4. Обязательство может быть направлено на совершение какой-либо работы либо на оказание той или иной услуги, в частности услуги, заключающейся в совершении сделки за счет другой стороны (от ее имени либо от своего имени).

5. Обязательство может быть направлено на совершение должником какой-либо сделки в отношении кредитора. Так, в силу постановления ЦИК и СНЕ СССР от 17 октября 1937 г. об управлении жилищным фондом домоуправ­ление обязано заключить договор найма жилого помещения с нанимателем, имеющим преимущественное право на заключение такого договора. В силу ст. 182-а ГК, допускается так называемая запродажа, т. е. предварительный договор о заключении в будущем договора продажи строения.

Мы ограничиваемся здесь этими примерами. Из дальнейшего будет видно, что обязательства, направленные на совершение должником какой-либо сделки ё отношении кредитора, имеют в советском праве очень большое значение. Гражданское право вырабатывает в этой области новые, еще полностью не вы­кристаллизовавшиеся формы.

Если принять во внимание всякого рода другое поведение, в частности воздержание от действий, то естественно задаться вопросом, всякое ли поведе­ние (действие либо бездействие) может быть предметом обязательств или же есть некоторые границы, за пределами которых не может быть обязательствен­ных отношений. Прежде всего такой границей являются закон и правила со­циалистического общежития. Совершенно ясно, что действия и воздержания от действий, нарушающие закон либо правила социалистического общежития,

33

не могут составлять содержание какого бы то ни было охраняемого законом отношения, следовательно, не могут быть и содержанием обязательства. Но и в пределах допущенного законом и правилами социалистического общежития возможно поставить вопрос, не следует ли ограничить круг тех отношений, которые могут регулироваться обязательственным правом. Об обязательственном праве существует представление как о части имущественного права. И в бур­жуазной юридической литературе нередко встречается отнесение обязательст­венного права вместе с вещным к имущественному праву2. Спрашивается, в какой мере правильно это представление об обязательственном праве. Отра­жает ли оно только преимущественное, наиболее частое и практически важное содержание обязательственных отношений, или же обязательственное право действительно является лишь частью имущественного права?

Академик А. Я. Вышинский, рассматривая вопрос о системе социалистиче­ского права, предложил следующую точку зрения по вопросу о предмете со­ветского гражданского права: «Советское социалистическое гражданское право мы определяем как систему правил поведения (норм), установленных государ­ственной властью в целях регулирования тех имущественных отношений граждан между собой, граждан с государственными и общественными учреж­дениями, предприятиями и организациями и этих последних (учреждений, предприятий и организаций) между собой, которые не регулируются в порядке административного управления» 3. С этой точки зрения все советское граждан­ское право, а следовательно, и обязательственное право является имуществен­ным правом. Для обязательственных правоотношений, как и для всех граж­данских правоотношений, характерен предмет регулирования. Предметом регу­лирования являются имущественные отношения (за исключением тех, которые регулируются в порядке административном). Мы не можем здесь касаться во­проса об отнесении или исключении из гражданского права таких институтов, которые не входят в обязательственное право (личные права, в частности лич­ные права авторов и изобретателей, семейно-личные правоотношения). Мы рассмотрим поэтому вопрос лишь в рамках обязательственного права.

Вопрос об имущественном характере обязательственных правоотношений до настоящего времени обсуждался главным образом как вопрос об имуществен­ном интересе в обязательстве. Одни авторы считали, что обязательство должно иметь имущественный интерес и что при отсутствии такого интереса соответ­ствующее отношение не защищается нормами обязательственного права. Дру­гие, наоборот, считали, что всякий, в частности неимущественный, интерес является достаточным4.

Спор перешел в советскую правовую литературу. А. Г. Гойхбарг утверждал, что у нас «всякое обязательство при его неисполнении может повлечь за собой замену его обязательством возмещения убытков, т. е. денежным обязательст­вом». В примечании к этой фразе он писал следующее: «Вопрос о том, допустимы ли у нас обязательства, которые не могут быть сведены к денежным, т. е. обязательства неимущественного характера, должен, по-моему, быть ре­шен отрицательно. Наш кодекс явился заданием, выполненным в осущест­вление общих норм, намеченных Положением ВЦИК об основных имуществен­ных правах. Права по кодексу даются в целях развития производительных

34

сил. Эту же мысль подтверждает и ст. 1 кодекса, говорящая о социально-хозяйственном назначении гражданских прав. Если при уменьшении судом неустойки допускается учет не только имущественного, но и всякого иного, заслуживающего уважения, интереса кредитора, то это говорит только за воз­можность учета неимущественного интереса в имущественных обязательст­вах»5.

Таким образом, А. Г. Гойхбарг считает имущественным обязательством всякое обязательство, которое при его неисполнении может повлечь за собой замену его обязательством возмещения убытков, т. е. денежным обязательст­вом. Только такое обязательство является, с его точки зрения, обязательством в смысле советского гражданского права. Иной ответ дает на поставленный вопрос другой автор — Ж. Б. Новицкий, следующим образом формулирующий границы обязательственного права: «Ее составляют действительного обяза­тельства такие отношения, которые лишены всякого хозяйственного значения (например, отношения дружбы, любезность и т. п.). Вообще же интересы не­имущественного характера могут, несомненно, составить содержание обязатель­ства: например, нет оснований сомневаться в действительности договора, по которому наниматель жилого помещения обязуется под страхом неустойки воздерживаться от игры на музыкальных инструментах и т. п., хотя бы ни­какие имущественные интересы других жильцов ни прямо ни косвенно не страдали от музыки». Далее он пишет: «Хозяйственная цель обязательствен­ного отношения сводится к достижению того или иного блага (телесных ве­щей, человеческого труда, эстетических ценностей и т. д.)» 6. Нельзя не заме­тить, что автор не дает достаточно отчетливого представления о том, что он считает хозяйственным значением обязательства, а также имущественным или неимущественным интересом, в нем.

Недавно вопрос о неимущественном интересе в обязательстве был специ­ально рассмотрен В. А. Рясенцевым, который пришел к выводу, допускающему в советском праве неимущественный интерес в обязательстве. Однако автор дает неточное определение имущественного (а следовательно, и неимуществен­ного) интереса: «В отличие от неимущественного интереса имущественный интерес имеет своим объектом право на материальную ценность (вещи, день­ги), а потому может быть выражен с той или иной степенью точности в день­гах или сведен к вещи, обладающей определенной стоимостью»7. В этом опре­делении неясно, какое содержание автор вкладывает в понятие «ценность» и «стоимость», неясно также, почему и как объектом имущественного интереса является всегда лишь право на материальные ценности. Все же, невидимому, если в обязательстве дело идет не о вещах и не о деньгах, та автор считает, что такое обязательство не имеет имущественного интереса и что обязательство будет неимущественным3.

Сделанный нами краткий обзор высказываний в советской литературе, как нам кажется, показывает, что прежде чем дать ответ на поставленный вопрос, необходимо точно его сформулировать. При этом мы сталкиваемся со следующим затруднением: термины «имущество», «имущественный» употреб­ляются в гражданском праве в различном значении. Наиболее характерным для буржуазного права и для буржуазной юридической литературы является

35

такое понимание этих терминов и соответствующих им понятий, при котором специфическим признаком имущества является способность быть предметом де­нежной оценки, следовательно, в условиях капиталистического строя — способность быть товаром, объектом рыночного оборота. В таком случае вопрос об имущественном интересе в обязательстве сводится к вопросу о денежном интересе. Так и ставят вопрос те буржуазные юристы, которые стремятся и четкой его формулировке9.

Вопрос о денежном интересе в обязательстве для советского права должен быть решен отрицательно. Деньги имеют у нас совершенно определенное зна­чение в советском хозяйстве. Как указал товарищ Сталин, «...деньги являются тел инструментом буржуазной экономики, который взяла в свои руки Советская власть и приспособила к интересам социализма для того, чтобы развернуть вовсю советскую торговлю и подготовить тем самым условия для прямого продуктообмена»10. До завершения первой фазы коммунизма, до тех пор, пока принцип «от каждого по его способности, каждому — по его труду» не будет заменен принципом второй, высшей фазы коммунизма «от каждого по его способности, каждому — по его потребности», деньги будут необходимым сред­ством социалистического учета, средством обращения товаров, а также и пла­тежным средствами. Поэтому вопрос о денежных обязательствах, а также о случаях и порядке замены неисполненного обязательства обязательством воз­местить убытки в денежном выражения является одним из серьезных вопросов социалистического обязательственного права, Однако это не значит, что то или иное отношение может регулироваться обязательственным правом лишь при условии наличия в нем интереса, оцениваемого на деньги.

Прежде всего зададимся вопросом, в чем может выражаться денежный ин­терес в обязательстве. Денежный интерес может выражаться: 1) либо в том, что существование обязательства обеспечивает кредитору получение опреде­ленной денежной суммы (например, страховое вознаграждение выгодоприобрета­телю по личному страхованию); 2) либо в том, что для получения соответ­ствующих результатов, если обязательство не будет исполнено, кредитор дол­жен затратить определенную денежную сумму (например, покупка вещи, мо­гущей заменить ту, которую не передай должник); 3) либо в том, что долж­ник, совершающий в отношении кредитора то или иное действие (либо воз­держивающийся от действия), получает за это от кредитора встречное испол­нение в виде денежной суммы или иное встречное исполнение, для получения которого необходимо затратить ту или иную денежную сумму. В последнем случае обязательство имеет денежный интерес и для должника и для креди­тора, так как кредитор должен затратить определенную сумму для получения исполнения от должника. Обязательства с подобного рода, интересом в рамках, допустимых советским законом и правилами социалистического общежития, являются вполне правомерными. В капиталистическом обществе, в котором по общему правилу всякая вещь и всякая услуга являются товаром, в котором, товаром нередко являются человеческая честь и достоинство, требование денежного интереса в обязательстве не суживает заметно рамки обязательственного права. Однако, как было указано выше, и в буржуазном праве многие авторы считают это требование стеснительным. По общему пра-

36

вилу, его не выставляют и современные буржуазные законодательства. В соци­алистическом общества, где роль денег иная, где деньги служат в качестве средства для определенных, четко поставленных целей экономической поли­тика, а не являются всеобщим мерилом стоимости и универсальным средством удовлетворения потребностей, требование денежного интереса в обязательстве было бы ни на чем не основанным ограничением сферы действия социали­стического обязательственного права.

Действующее советское право не знает такого ограничения. Ст. 107 ГК ничего не говорит о денежном интересе. Ст. 1 ГК, на которую ссылается А. Г. Гойхбарг, также умалчивает о нем. Ст. 1 говорит, что гражданские права охраняются законом, за исключением тех случаев, когда они осуществляются в противоречии с их социально-хозяйственным назначением. Разве социаль­но-хозяйственное назначение, которое имеет в виду советский закон, есть де­нежный интерес? Конечно, нет12. Ст. 1 никакого отношения к вопросу не имеет. Зато совершенно определенно о неимущественном интересе говорит ст. 142 ГК, предоставляющая суду право уменьшить чрезмерную по сравнению с действительными убытками кредитора неустойку, приняв при этом во вни­мание «не только имущественный, но всякий иной заслуживающий уважения интерес кредитора». Из контекста следует, что ст. 142 под имущественным интересом разумеет именно денежный интерес. Убытки оцениваются на день­ги. Суд должен принять во внимание не только убытки, но и такой вред, который не может быть оценен деньгами и не является поэтому убытком. Ст. 142 ГК при этом, вопреки мнению, высказанному А. Г. Гойхбаргом, не требует, чтобы неимущественный (в смысле неденежный) интерес был лишь некоторым дополнением к имущественному (денежному). Неимущественный в смысле ст. 142 ГК интерес может иметь и самостоятельное значение.

Означает ли, однако, отрицательный ответ на вопрос об обязательности де­нежного интереса в обязательстве, что всякого рода действия и воздержание от действий, что всякого рода человеческое поведение может быть, предметом обязательства? В буржуазной литературе авторы, отвергающие обязательность денежного интереса, часто указывают, что действие или воздержание от дей­ствия, составляющее содержание обязательства, должно иметь серьезное зна­чение, что у сторон должно быть намерение обязаться, что такое намерение нельзя предполагать, когда речь идет об обещании совместной прогулки, обе­щании бросить курение и т. п. Однако дело идет не о таких пустяках, а о го­раздо более серьезной научной проблеме, имеющей большое принципиальное значение. Обязательственные правоотношения не являются единственными от­носительными (в противоположность абсолютным) правоотношениями. К чис­лу относительных правоотношений относится и ряд отношений семейного права (например, обязанность воспитания детей родителями). Спрашивается, считаем ли мы личные семейные отношения обязательственными отношениями? Нам кажется, что каждый юрист не может не сознавать полной невозможности по­ложительного ответа на этот вопрос. Личные семейные отношения, с одной стороны, и обязательственные отношения, с другой — крайне далеки друг от друга. Но, чтобы обосновать отрицательный ответ, необходимо проанализиро­вать понятие обязательства несколько глубже, чем это можно сделать в плоско- 37

сти вопроса о денежном интересе в обязательстве. Необходимо ответить на принципиальный вопрос о границах обязательственного права. Надо знать, до каких пределов можно применять ст. 106 и следующие за ней статьи ГК.

Для советского права, как права социалистиче­ского, вопрос об имущественных отношениях не может быть сведен к вопросу о денежной оценке13. В советском гражданском праве надо исходить из другого критерия. Земля по советскому праву не подлежит денежной оценке. Однако было бы странно рассматривать наши земельные отношения как неимущественные отношения. Все права, кроме тех, объекты которых неразрывно связаны с самой лично­стью человека, направлены на объекты, которые представляют средства, ору­дия, материал либо результат человеческого труда. В социалистическом праве следует различать, с одной стороны, человека со всеми свойствами и особен­ностями, неразрывно связанными с его личностью, и, с другой стороны, все то, что лежит вне человека, что представляет лишь поле применения его дея­тельности. Впервые в истории человечества социалистическое гражданское право резко проводит грань между человеком, с одной стороны, и вещами, с другой стороны. (Вещи предназначены служить людям, т. е. социалистиче­скому обществу в целом и отдельным его членам. Все те отношения, кото­рые неразрывно связаны с человеческой личностью, как, например, личные отношения родителей и детей, в частности обязанность воспитания детей ро­дителями, личные отношения супругов, отношения, возникающие по поводу благ, неразрывно связанных с человеческой личностью, неотделимых от нее, как, например, честь и достоинство человека, не являются имущественными отношениями. Всякого рода другие отношения неизбежно так или иначе ка­саются имущества, т. е. тех или иных внешних для человека предметов, ко­торые являются средством для достижения его целей.

Чтобы конкретизировать эти указания применительно ж обязательствен­ному праву, остановимся на следующих отдельных случаях.

1.Содержанием обязательства является передача вещи в собственность или в пользование. Содержание такого обязательства имеет имущественный характер, так как действие долж­ника непосредственно направлено на вещь. Не имеет при этом никакого зна­чения, служит ли вещь для удовлетворения так называемой материальной или культурной потребности. Тем более не имеет значения, представляет ли эта вещь для сторон денежный интерес. Вещь может не представлять никакого де­нежного интереса (например, личные письма), тем не менее она является иму­ществом. Содержание обязательства передать ее имеет имущественный харак­тер. Если содержанием обязательства является уплата денежной суммы, то обязательство имеет имущественный характер, так как деньги в социалистиче­ском хозяйстве являются средством обращения товаров. Получение денег яв­ляется для кредитора, средством приобретения соответствующего количества то­варов 14.

Содержанием обязательства является выполнение той или иной работы или оказание услуги. Если

38

работа заключается в изготовлении вещи (например, постройка здания и т. п.), в изменении вещи (например, ремонт вещи), в перемещении вещей, в хранении вещей, то объектом обязанности (см. выше наше понимание объекта) является вещь. В этом случае имущественный характер обязательства налицо. Содержанием такого рода обязательств может быть также совер­шение тех или иных юридических действий для кредитора от его имени (на­пример, по договору поручения — ст. 251 ГК) либо от имени самого должни­ка (например, по договору комиссии). (В этом случае содержание обязательства будет имущественным, если те юридические действия, которые должник дол­жен будет совершить, сами имеют имущественный характер. Оно будет имуще­ственным также и потому, что поверенный совершает действия за счет до­верителя (ст. 251) и имеет право на возмещение расходов по исполнению поручения. Кроме того, поручение может быть возмездным. Именно ввиду создаю­щихся таким образом имущественных отношений договор поручения и создает обязательства. Не будь этих отношений, поручение (мандат) лежало бы за пределами обязательственного права.

Наконец, содержанием обязательства могут быть такие действия должни­ка, которые сами по себе ни непосредственно, ни посредственно не направ­лены на тот или иной внешний в отношении человека объект, например, обязательство обучить иностранному языку или оказать медицинскую помощь. Такого рода действия бесспорно являются содержанием обязательств, когда они совершаются возмездно. Обязательство исполнить такое действие будет иметь имущественный характер, так как оно является основанием для получения вознаграждения денежного или иного. Спрашивается, может ли быть содержа­нием обязательства безвозмездное совершение таких действий. Мы решаемся выставить следующий тезис: безвозмездное совершение таких действий не может составить содержания обязательства.

Этот тезис может показаться смелым. Однако нам кажется, что за него говорят, серьезные соображения. Обратим прежде всего внимание на то, что ГК в качестве безвозмездных обязательственных договоров знает лишь даре­ние, т. е. «безвозмездную уступку имущества» (ст. 138), беспроцентный за­ем (ст. 208) и договор поручения (ст. 251). Первые два договора бесспорно имущественные. Что же касается третьего, — договора поручения, то выше было указано, что и он создает отношения имущественного характера. Таким образом, ГК не знает обязательств совершить какие-либо действия неимущест­венного характера. Однако мы не считаем этот аргумент достаточным. С а м по себе он лишь доказывает, что ГК не высказывается против выставленного нами тезиса. Достаточным же дока­зательством мы считаем следующие соображения. Все общие правила об обя­зательствах, которые содержатся в ГК и которые так или иначе могут быть привлечены к характеристике содержания обязательств, явно имеют в виду обязательства с имущественным содержанием (ст. ст. 108—124). Сомнения могут возбудить лишь статьи, посвященные ответственности по обязательст­вам (ст. ст. 117, 118, 121), которые формулированы достаточно обще, чтобы, исходя из буквы закона, подвести под них и обязательство безвозмездно со­вершить действие, не имеющее имущественного характера. В отдельных слу-

39

чаях не исключена возможность, что неисполнение обещания придти вечером к знакомому и исполнить у него сонату Бетховена, обещания безвозмездно обу­чить английскому языку или обещания какой-либо другой услуги может при­чинить убытки. Однако мы думаем, что с точки зрения социалистического гражданского права здесь все же не может быть обязательства в смысле ст. 106 ГК. Придание такого рода обещанию, принятому другой стороной, зна­чения договора, порождающего обязательство, кажется нам недопустимым с точки зрения основных начал социалистического права. Действительно, связую­щая должника сила такого рода обязательств может выразиться в двух отно­шениях. Во-первых, закон или договор штрафной неустойкой вынуждает долж­ника к выполнению обязательства. Во-вторых, неисправный должник должен возместить убыток. Санкции, направленные на принуждение должника испол­нить такое обязательство, явились бы серьезным ограничением его свободы, не оправданным достаточно вескими основаниями.

Против изложенного взгляда нельзя ссылаться на ст. 142 ГК. Выше мы указывали, что ст. 142, говоря об имущественном и о неимущественном инте­ресах, имеет в виду интересы, подлежащие и не подлежащие оценке на день­ги. Это ясно из того, что ст. 142 сопоставляет размер неустойки с убытками кредитора. Убытки — нарушенный интерес в денежном выражении. Таким образом, ст. 142 предлагает суду принять во внимание не только убытки кре­дитора, но и его интерес, который не нашел выражения в сумме убытков, ко­торый не может быть оценен на деньги. Но мы уже видели, что по советскому праву область интересов, оцениваемых на деньги, уже, чем область имуществен­ных отношений. Обязательство может быть имущественным, но интерес креди­тора может быть таков, что его нельзя оценить той или иной денежной суммой. Поэтому ст. 142 ничего дает для решения поставленного нами вопроса.

Если рассматриваемые отношения нельзя признавать обязательствами, то к ним нельзя применять и правила о последствиях нарушения обязательств, в частности ст. 117 ГК. Однако это не значит, что в таких случаях никогда не может иметь применения ст. 403. Если нарушение обещания совершить без­возмездно то или иное действие, не имеющее имущественного характера, явится нарушением правил социалистического общежития, то его следует считать противоправным15. Если будут налицо другие предпосылки применения ст. 403, то нет оснований отказывать в соответствующем требовании (на­пример, в случае сознательного обмана с целью причинить вред). Одним сло­вом, пользуясь традиционной (не совсем точной) терминологией, можно ска­зать, что вопрос должен быть перенесен из области договорной ответственности в область ответственности внедоговорной.

3. Содержанием обязательства является передача того или иного права, например права застройки, пра­ва из патента на промышленное изобретение, права издания литературного произведения, права требова­ния и т. д. Имущественный характер таких обязательств не требует особых, доказательств, так как отчуждаются имущественные права (право застройки, имущественные права автора и изобретателя и т. д.). В частности, что касает-

40

ся долговых требований, то соображения, указанные выше (пункт 2), исклю­чают из числа обязательственных прав требования неимущественного харак­тера.

Содержанием обязательства является воздержание от совершения тех или иных действий. Содержание та­кого обязательства будет иметь имущественный характер, если воздержание от действия направлено на большую эффективность, большее удобство использования какой-либо вещи л ибо н а. создание возможности пользования вещью. Например, ли­цо, пользующееся по тому или иному основанию земельным участком (личный собственник дома, застройщик и т. п.), разрешает соседу пользоваться колод­цем, находящимся на этом участке. Или (обычный в нашей литературе при­мер) наниматель жилплощади договаривается с наймодателем, личным собст­венником, что наймодатель после пяти часов вечера не будет заниматься му­зыкой. Во всех остальных случаях, как нам кажется, должны быть применены соображения, изложенные выше в пункте 2 по вопросу об обязательствах, содержанием которых является совершение действия неимущественного харак­тера.

Содержанием обязательства является совершение сделки в отношении другой стороны. Во всех известных на­шему праву случаях сделка, которую обязан совершить должник, является, имущественной сделкой.

Резюмируя сказанное, мы можем формулировать следующие выводы.

Обязательство должно иметь имущественный характер, т.е по крайней мере в конечном счете оно должно быть направлено на переход вещей (в част­ности, денег), на пользование вещью, на то или иное действие, совершаемое для приспособления вещей к тем целям, для которых они предназначаются в хозяйстве социалистического общества и его членов, либо оно должно быть возмездным, т. е. обусловливать собой другое обязательство направленное на эти цели.

Имущественный характер обязательства не означает, что оно должно пред­ставлять денежный интерес для кредитора. Денежный интерес свидетельствует об имущественном характере отношения. Но отсутствие денежного интереса не доказывает, что обязательство не имеет имущественного характера. Не надо также смешивать имущественный характер с удовлетворением так на­зываемых материальных потребностей. Обязательство передать вещь, предназна­ченную служить для удовлетворения одних только культурных потребностей будет имущественным, независимо от того, представляет ли обязательство де­нежный интерес или нет.

Выше (гл. II) мы цитировали определение обязательства, данное А. Г. Гойхбаргом. Согласно этому определению, кредитор имеет право на получение от должника ценного в обороте блага. Формула А. Г. Гойхбарга неясна. Если сло­вами о «ценном в обороте» благе автор хочет отметить имущественный харак­тер обязательств, то в таком случае наши выводы совпадают с мыслью, зало

41

женной в определении Гойхбарга. Однако неясность формулировки делает это определение непригодным именно в качестве определения.

Таким образом, обязательственное право относится к имущественному пра­ву. Правила об обязательствах зародились и развивались в советском праве для регулирования имущественных отношений. Об этом свидетельствуют как история советского обязательственного права, так и его содержание. Рас­пространение их на, неимущественные отношения означало бы чисто формаль­ное применение закона, без учета тех целей, которые преследовались .законодателем.

В отдельных случаях установление имущественною или неимущественного характера отношения может представить некоторые затруднения. Социальная .реальность бесконечно богата комбинациями, часто индивидуальными и непов­торимыми. Никакие общие формулы не могут охватить все разнообразие кон­кретного. Общие формулы могут лишь в большей или меньшей степени при­ближаться к конкретному. Надо учитывать эту особенность всякой абстракции, всякого обобщения и не стараться избегать ее мнимо исчерпывающими формулами. Формула, которая не будет претендовать на полный охват всех особен­ностей каждого отдельного конкретного случая, будет часто более точна, так как лучше и правильнее отобразит действительность. Во всяком случае, те затруднения, которые в отдельных случаях могут встать перед судом в вопросе об отнесении тех или иных отношений к имущественным либо к неимущест­венным, отнюдь не более значительны, чем, например, затруднения в разгра­ничении тяжкой и легкой неосторожности (ст. ст. 403 и 404 ГК), либо не­осторожного или случайного причинения вреда (ст. 403).

Имущественная природа обязательства делает возможным распоряжение обя­зательственным отношением как на активной, так и на пассивной стороне (цессия и перевод долга). Цессия и перевод долга известны советскому граж­данскому праву (ст. ст. 124—128 ГК) и имеют практическое применение в наших гражданских отношениях. В буржуазной юридической литературе под­черкивалось, что возможность распоряжения обязательством, превращение его в объект оборота, свидетельствует об отрыве обязательства от его субъекта, об утрате обязательством если не целиком, то в значительной степени характера отношения между лицами и превращении его в отношение между двумя иму­щественными массами (статья актива в имуществе кредитора и статья пассива в имуществе должника)16.

Для буржуазного права имущественный характер обязательства обозначает превращение его в товар. Иначе по советскому праву: цессия и перевод долга, являясь выражением имущественного характера обязательства, не приводят к умалению природы обязательства как отношения между лицами; имущество в советском праве не означает непременно товар; имущество у нас никогда не превращается в абстрактную величину, которая целиком исчерпывается денежной его оценкой (если определенное имущество само не является просто денежной суммой); имущество по советскому праву — это прежде всего совокуп­ность объектов, предназначенных служить целям социалистического общества и его граждан. Поэтому для советского права характерно не превращение обяза­тельства в товар, а перемена лиц в обязательстве тогда, когда это необходимо

42

для удовлетворения конкретных целей, охраняемых советским законом. Так, например, цессия и перевод долга имеют место у нас при обмене жилплощадью. Перевод долга имеет место в некоторых случаях по ссудам рабочим и служа­щим на индивидуальное жилищное строительство. Обязательство в этих случаях не отрывается от лиц, являющихся его сторонами. Наоборот, эти примеры доказывают, что, будучи имущественным отношением, допускающим акты рас­поряжения, обязательство по советскому праву является имущественным отно­шением именно между отдельными лицами.

Мы видели, что имущественный характер обязательства не означает, что каждое действие, составляющее содержание обязательства, взятое само по себе, имеет имущественный характер. Оно может приобрести имущественный характер в связи с содержанием данного отношения в целом (например, обязатель­ство из договора поручения). Самое действие должника может быть тесно свя­зано с личностью кредитора. В таком случае закон предоставляет меньшую возможность распоряжаться обязательством. По смыслу ст. 124 ГК цессия такого требования возможна в отступление от общего правила лишь с согласия должника.

Изложенная точка зрения по вопросу об имущественном характере обяза­тельств позволяет отграничить обязательства от личных отношений между супру­гами и личных отношений между родителями и детьми, которые так же, как и обязательства, являются относительными правоотношениями. Личные отношения между супругами и между родителями и детьми не являются имущественными отношениями. Наоборот, имущественные отношения между супругами и роди­телями и детьми, как, например, алиментные отношения, являются обязатель­ственными отношениями и подчиняются общим правилам обязательственного права, поскольку, конечно, это не исключено их специфическими особенностя­ми и установленными для них специальными правилами.

Но личные отношения советского семейного права отличаются от обязатель­ственных отношений не только имущественным характером последних. Неиму­щественная природа личных семейных отношений является лишь отрицательным признаком. Эти отношения имеют и свою положительную характеристику, ко­торую следует искать в их специфическом содержании, основанном на тех вы­соких задачах, которые стоят перед советской семьей. Устанавливать содержа­ние этих отношений и давать им юридическую характеристику не входит в на­ши задачи. Но мы должны отметить, что личные семейные отношения во вся­ком случае не могут быть определены как право одной стороны требовать, от другой совершения определенного действия или воздержания от како­го-либо действия (ст. 107 ГК). Признаки, которые указывает ст. 107 ГК, пригодны именно для характеристики имущественного правоотношения, для определения действий, из которых складывается имущественный оборот. Личные же семейные отношения характеризуются не опре­деленностью тех или иных действий, а социалистиче­ской бытовой и этической основой поведения членов советской семьи (супругов, родителей и детей) друг в отношении друга.

43

САНКЦИЯ В ОБЯЗАТЕЛЬСТВАХ

Обязательство является гражданским правоотношением, т. е. соотношением права и .обязанности, существующим на основания закона и охраняемым законом. Как указал Ленин, «...право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права» . Поэтому в понятие обязательства неизбежно в качестве его элемента входит и санкция, обеспечивающая осуществление права кредитора и исполнение обязанности должника. В силу обязательства должник не только должен исполнить то, что составляет содержа его обязанности, но и отвечает в случае неисполнения. При этом долг и ответственность являются не различными и не зависимыми друг от друга элементами обязательства, а лишь двумя .аспектами одного и того же отношения. Когда мы говорим, что должник должен в силу обязательства совершить определенное действие (либо воздержаться от действия), мы имеем в виду нормальное развитие обязательственного отношения. Когда мы говорим, что должник отвечает обязательству, мы имеем в виду обеспеченную законом возможность для кредитора в случае неисполнения со стороны должника осуществить свое право : мимо и против воли должника и добиться либо исполнения обязательства согласно его первоначальному содержанию, либо возложить на должника имущественные последствия неисполнения (взыскать убытки). Таким образом, то, что мы обычно обозначаем словами долг и ответственность по о б я з т е л ь с т в у, является в целом не чем иным, как обязанностью должника в обязательственном правоотношении.

История права показывает, что первоначально, по крайней мере у некоторых народов, не было единого понятия обязательства, а было два разных и понятия долга и ответственности. Так обстояло дело в древнегерманском праве, которое различало «Schuld» и «Нaftung». По древнегерманскому праву в силу долга (Schuld) исполнение, произведенное должником, имело погасительное действие. Исполненное по долгу должник не мог истребовать обратно от кредитора. Существование долга было достаточным основанием для перехода имущества от должника к кредитору. Но существование долга само по себе не давало кредитору права принуждать должника к исполнению. Кредитор не мог ни воздействовать на личность должника, ни обращать взыскание и его имущество. Для этого надо было наличие ответственности (Нaftung). Для Нaftung надо было иметь особый титул. Юридические факты, в силу которых возникала Нaftung, не совпадали с теми юридическими фактами, из которых возникал долг. Титулом для ответственности были главным образом отношение власти и подчинения, характерные для древнегерманского права, деликт, также особые договоры (Нauftungsverträge), направленные специально на установление ответственности. Такое же раздвоение обязательства отмечается в истории гражданского права и некоторых других народов (например, в древней Греции). Некоторые историки права находят следы такого раздвоения и в древнейшей истории римского права. Однако надо подчеркнуть, что в классическую эпоху римской юриспруденции понятие обязательства было единым и цельным 2

В германской юридической литературе как довоенной, так и послевоенной делались попытки использовать разграничение «Schuld» и «Нaftung» приме

44

нительно и к германскому гражданскому уложению. Однако эти попытки вы­звали возражения в самой же германской цивилистике 3.

Сравнительно недавно шведский цивилист Лундштедт (Lundstedt) выступил с критикой понятия обязательства. С его точки зрения оно не соответствует реальности так же, как и понятия субъективного права и гражданского право­отношения, которые предполагаются понятием обязательства. С его точки зре­ния «право» и «обязанность» являются плодами конструктивной фантазии юристов. Вместе с обязательством такой же критике подвергается и понятие права собственности. Что же, по мысли Лундштедта, лежит за этой фантастикой, что вызывало к жизни эти неправильные отображения в кривом зеркале юри­дической (и не только юридической) науки? Единственная реальность, которую он находит за понятием обязательства, это угроза санкциями — принуди­тельное исполнение, возмещение убытков, уплата штрафа, несение процессуаль­ных расходов. Угроза этими санкциями и есть та реальность, которую юристы извратили, построив понятие обязательства. Таким образом, Лундштедт рассма­тривает обязательственные отношения лишь со стороны ответственности 4.

Ошибка Лундштедта, как и ряда других буржуазных юристов, выступаю­щих с мнимо радикальной критикой юридической науки, заключается в глубо­ко ошибочном представлении о социальной реальности. Социальная реальность у него подменяется психологическими явлениями5. Угроза, психическое воздействие (psychischer Druck)—вот для него единственная реальность в праве. Юридические же отношения, установленные и охраняемые законом и отражаю­щие экономические отношения, для него реально не существуют. Взгляды Лунд­штедта отметают одну из важнейших задач юридической науки — изучение содержания юридических норм и соответствующих им юридических отношений. Без изучения этого содержания изучение санкций или тем более угрозы санкциям является совершенно бессмысленным.

Как было указано выше, вопрос разграничения долга и ответственности не имеет значения для советского права. В силу определенных юридиче­ских фактов (оснований возникновения обязательств) зарождается обязательственное отношение, по которому кредитор может требовать от должника совер­шения определенного действия (или действий) либо воздержания от какого-ли­бо действия (или действий). Если такое право кредитора возникло, то одновре­менно с ним возникла и соответствующая обязанность должника. То, что дол­жник исполнит в силу этой обязанности, погасит его долг и соответственно право кредитора. В случае неисполнения он может быть принужден, при нали­чии указанных в законе условий, к исполнению в натуре или (в определенных случаях) посредством суррогата. Как в том, так и в другом случае дело идет об исполнении обязанности должника, возникшей из соответствующего основа­ния. Основание возникновения обязательства (договор и др.) является основа­нием как для перехода имущества от должника к кредитору в случае добро­вольного исполнения обязательства (уплата долга), так и для перехода имуще­ства в порядке принудительного исполнения.

В случае неисполнения обязательства вступают в действие санкции, уста­новленные законом. Санкции либо непосредственно направлены на получение кредитором в натуре того, что ему причитается по обязательству, либо дей-

45

ствуют посредственно и направлены на возмещение кредитору понесенных им от неисполнения убытков, либо фиксированной законом суммы (закон­ная неустойка, штраф), либо я на возмещение убытков, и уплату штрафа. Если санкция не направлена на исполнение в натуре, то меняется содержание обя­зательства. Вместо обязанности передать вещь, выполнить работу и т. д. всту­пает в действие обязанность возместить причиненные убытки либо (и) упла­тить штраф. Можно было бы поставить вопрос, не происходит ли в этом слу­чае в силу закона замена одного обязательства другим. Формально логически одинаково равноправны два ответа: а) первоначальное 'Обязательство' прекра­щается и заменяется новым, либо :б) меняется содержание обязательства. Фор­мально логически спор между этими двумя точками зрения был бы чисто схо­ластическим упражнением. Если мы предпочитаем говорить, что меняется со­держание обязательства, то делаем это для того, чтобы краткой формулой вы­разить следующее: когда вступает в действие вместо исполнения в натуре обя­занность возместить убытки я обязательство вместо одного содержания получа­ет другое, то все остальные элементы, индивидуализирующие данное обяза­тельственное правоотношение (стороны, основание возникновения), остаются прежними. В частности, все возражения, которые должник мог иметь против требования кредитора в первоначальном его содержании, остаются и при изме­нении содержания.

Здесь не место рассматривать вопрос о том, когда по нашему праву меняет­ся таким образом содержание обязательства. Эта тема является самостоятельной и притом одной из важнейших тем общего учения об обязательствах. Нам важ­но отметить лишь следующее. Советское гражданское право принципиально исходят из признания обязательности исполнения в натуре. Если содержанием, обязательства является передача права собственности на индивидуально опре­деленную вещь, то право собственности переходит на приобретателя с момента заключения договора (ст. 66 ГК), и приобретатель может виндицировать ее у отчуждателя. Если содержанием обязательства является предоставление инди­видуально определенной вещи в пользование, то в силу ст. 120 ГК, кредитор вправе требовать по суду отобрания вещи у должника и передачи ему, креди­тору. В случае обязательственных отношений между учреждениями, предприя­тиями и организациями требование об исполнении обязательства в натуре, как это не раз отмечалось в нашей литературе, по общему по крайней мере пра­вилу вытекает из плановой природы социалистического хозяйства6. О тех случаях, когда план требует обязательной замены исполнения в натуре возмещением убытков (или уплатой штрафа), см. ниже в настоящей главе. Исполнение в натуре по обязательствам между учреждениями, предприятиями и организациями обеспечивается рядом мер, выработанных главным образом, нашим арбитражным процессом 7.

Для всех остальных случаев ст. 117 ГК в качестве санкции указывает лишь обязанность должника возместить кредитору причиненные неисполнение» убытки. De lege ferenda можно пожелать, чтобы наши гражданские законы по­шли несколько дальше и прямо признали, как общее правило, право кредитора требовать от должника реального исполнения (исполнения в натуре) и обязанность возмещения убытков лишь в случае невозможности исполнения,

46

за которую должник отвечает. Исключение из такого правила надо сделать для случая, когда должником является гражданин, обязанный лично исполнить ка­кое-либо действие. В случае неисполнения такого обязательства, кредитору в. интересах обеспечения личной свободы должника надо предоставить лишь право» требовать возмещения убытков. Это впрочем не исключает уголовной санкции для определенных, указанных в законе случаев. Ниже мы укажем еще на ряд исключений из этого общего правила, которые необходимо вытекают из сущ­ности социалистического обязательственного права. Во всяком случае, мы мо­жем сказать, что начало реального исполнения (исполнения в натуре) и в на­стоящее время является одним из принципиальных положений нашего граж­данского нрава. Требование реального исполнения координируется с требова­нием возмещения убытков. De lege ferenda желательно в (будущем ГК СССР сильнее подчеркнуть начало реального исполнения, а в будущем ГПK СССР — соответствующим образом переработать правила исполнительного производства, урегулировав в них меры, обеспечивающие такое исполнение. При этом надле­жащее место естественно должно занять и требование о возмещении убытков.

В нашей юридической литературе нередко можно было встретить указание, что по советскому праву исполнение обязательства должно последовать в нату­ре, тогда как по буржуазному праву исполнение в натуре может быть заме­нено исполнением посредством суррогата (возмещение убытков) 8. Такое утвер­ждение по существу лишь скрывало действительную и принципиально суще­ственную разницу в этом вопросе между советским ж буржуазным правом а. содержало грубые фактические ошибки. Дело в том, что большинство буржуаз­ных законодательств в качестве общего правила также знает исполнение в натуре и устанавливает порой весьма эффективные средства принуждения дол­жника (к такому исполнению (см. особенно: во Фракции так называемую sustè-me des astreintes)9. Лишь английское право (а за ним и право США), как общее правило, вслед за римским правом («omnis condemnatio peeuniara esse-débet»), хотя и по другим историческим причинам, допускает присуждение Дол­жника лишь к уплате определенной денежной суммы. Но и английское право знает исключения из этого правила (случаи так называемого specific perfor­mance10). Глубокое принципиальное различие между советским и буржуазным, правом заключается в другом11.

В буржуазном обществе основной функцией денег является функция мерила стоимости. Являясь мерилом стоимости, капиталистические деньги в условиях рыночного хозяйства и конкуренции между предпринимателями являются так­же и средством обращения, реализуя цены, складывающиеся в капиталистиче­ской торговле. С точки зрения отдельного капиталиста (частнохозяйственная точка зрения, буржуазного права) получение денежного суррогата чаще всего равносильно получению исполнения в натуре. Оно по существу обеспечивает получение товара в натуре, так как, получив деньги, кредитор получит на рынке то, что в натуре не исполнил должник. Часто кредитору даже удобнее и быстрее получить деньги с должника и купить нужное ему на рынке, чем добиваться судебным порядком исполнения в натуре. Поэтому по общему правилу 'буржуазное право, защищая право кредитора на получение исполне­ния в натуре, предоставляет на его усмотрение выбор между таким иеполне-

47

нием и возмещением: убытков от неисполнения посредством уплаты опре­деленной денежной суммы. В целом ряде случаев буржуазное торговое право, а частью и общегражданское, регулирует способ исчисления убытков, исходя из разницы между договорной ж рыночной (в частности, биржевой) Пеной (так называемый абстрактный способ исчисления убытков). В тех слу­чаях, когда сделка, заключаемая капиталистом, имеет чисто' спекулятивную цель (определенные виды биржевых сделок  сделка на разность ж часто при­крывающая сделку на разность срочная сделка), обязательство непосредственно направлено на получение лишь денежного возмещения. Наконец, необходимо подчеркнуть, что в буржуазном праве стороны в обязательстве могут по согла­шению между собой заменить реальное исполнение уплатой денежного воз­мещения 12.

В социалистическом хозяйстве деньги являются средством социалистическо­го учета, но также и средством обращения товаров 13. В отличие от капитали­стической торговли советская торговля является плановой торговлей. Советские деньги являются средством обращения, средством развертывания нашей торгов­ли. План требует производства определенной продукции и снабжения ею пред­приятий, которым соответствующая продукция нужна для их производственной работы, а также снабжения непосредственных потребителей. Деньги, являясь средством социалистического учета, естественно, не могут, с точки зрения соци­алистического хозяйства, в целом заменить собой реальное исполнение плана. Поэтому для социалистического гражданского права недопустима замена реаль­ного исполнения денежным возмещением убытков во всех случаях, когда такая замена была бы. равносильна неисполнению плана.

Последовательное проведение этого принципа не означает превращения начала реального исполнения в фетиш. Требование реального исполнения мо­жет в некоторых случаях не только не соответствовать плану, но и противо­речить ему. Так, в случае неисполнения обязательства в течение планового периода требование предприятия-кредитора об исполнении его в натуре после истечения этого периода будет противоречить плану, поскольку его потребность учтена в плане .следующего периода, и он может требовать соответствующий то­вар или услугу на основании обязательства, установленного на новый период. Однако и в том и в другом случаях для советском права характерно, что как требование реального исполнения в соответствии с планом, так и требование денежного возмещения убытков в тех случаях, когда в силу плана реаль­ное исполнение недопустимо, зависит не от усмотрения кредитора и не от соглашения его с должником. Кредитор обязан требовать то, что соответствует плану, и не может ни по своему усмотрению, ни договорившись с должником, заменить реальное исполнение денежным возмещением и обратно. В качестве примера можно указать на ст. ст. 62—64 Устава железных дорог СССР, уста­навливающие ответственность железной дороги и грузоотправителя за невы­полнение месячных планов перевозки. Если в течение планового месяца одна из сторон не исполнит возложенные на нее планом обязательства, то другая может требовать от нее лишь установленный штраф. Она не может требовать реального исполнения в следующем месяце, так гак это означало бы срыв плана и cледующего месяца.

-48

Неправильно также делать принцип реального исполнения, взятый сам по себе, не знающим исключения правилом советского права и по следующий соображениям. Деньги, как мы указывали, являются средством развертывания советской торговли. Они являются в силу этого и необходимым элементом хоз­расчета. Социалистическое хозяйство требует не только учета выполнения плана народного хозяйства в целом, но и учета результатов. хозяйственной деятельности -отдельных предприятий. Если по тем или иным основаниям ре­альное исполнение не может иметь места, то денежное возмещение, не ликви­дируя, конечно, последствий неисполнения для социалистического хозяйства в целом, дает возможность предприятию-кредитору нормально продолжать свою работу. Сумма полученного возмещения в целом ряде случаев дает ему возмож­ность получить в порядке советского товарооборота нужные ему товары. На­конец, в обязательственных отношениях, в которых сторонами или по крайней мере одной из сторон является гражданин, денежное возмещение убытков очень часто будет практически равносильно получению кредитором нужного ему то­вара или услуги. Развертывание советской торговли расширяет базу для воз­мещения убытков как действительного способа удовлетворения потерпевшей стороны.

Таким образом, вопрос о реальном исполнении и о денежном возмещении убытков должен по советскому праву решаться диалектически, с учетом кон­кретного взаимоотношения функций советских денег как средства планового учета и как средства обращения и развертывания советской торговли. Мы вы­нуждены ограничиться этими принципиальными замечаниями, так как вопрос непосредственно связан с нашей темой лишь с этой стороны. Нам надо было подчеркнуть принципиально различный характер санкции обязательств в нашем праве по сравнению с буржуазным.

Термин «обязательство» нередко применяют к таким отношениям, которые не являются обязательством в собственном смысле слова (ст. 107 ГК). Напри­мер, в силу ст. 382 ГК, при заключении договора страхования страхователь обязан сообщить страховщику все обстоятельства, имеющие существенное зна­чение для определения опасности или вероятности наступления страхового слу­чая или размеров возможных убытков от его наступления (страховой риск), поскольку эти обстоятельства были известны или должны были быть известны ему во время заключения договора страхования. В ст. 382 дело идет об отно­шении между двумя сторонами—страховщиком и страхователем. Закон гово­рит, что одна из сторон, страхователь, обязана совершить в отношении другой определенное действие. Однако здесь нет обязательства в смысле ст. 107 ГК, так как отсутствует активный элемент обязательственного правоотношения. Страховщик не имеет права требовать от страхователя исполнения этой обя­занности и в случае неисполнения не может пустить в ход санкции, установ­ленные для обязательств, т. е. не может ни требовать принуждения страхова­теля к сообщению ему этих сведений, ни взыскивать убытки или штраф. В силу ст. 382, страховщик в случае сообщения страхователем неправильных сведений может лишь требовать по суду признания договора недействитель­ным. Таким образом, сообщение этих сведений страхователем является не ис­полнением им обязательства, а лишь одним из условий действительности до-

49

говора страхования. Сообщение страхователем сведений, указанных в ст. 382, является одним из элементов фактического состава, установленного законом для действительности договора страхования. Так, как «обязанность», о которой го­ворит ст. 382, не является обязанностью по обязательственному правоотноше­нию (обязательством в смысле пассивного элемента этого отношения), то к. ней не применимы правила, установленные в ст. ст. 108—129 ГК для действия обязательств, последствия их неисполнения и их прекращения. Поэтому приме­нительно ж ст. 382 ГК было бы неправильно говорить об обязательстве 14.

По аналогичным соображениям не является обязательством и обязанность, о которой говорит ст. 196 ГК: «Покупатель обязан немедленно осмотреть по­лученное имущество и об обнаруженных недостатках сообщить продавцу. При­нятие покупателем проданного имущества без оговорки лишает его права ссылаться на недостатки, за исключением таких, которые не могли -быть усмотрены при обыкновенном способе принятия вещей или были умышленно скрыты продавцом. На эти недостатки покупатель может ссылаться лишь в том случае, если по их обнаружении он сообщил о них продавцу без про­медления». Сообщение о недостатках, сделанное покупателем продавцу, не яв­ляется исполнением обязательства. Другая сторона (продавец) не имеет соот­ветствующего права требования. То, что ст. 196 называет обязанностью, яв­ляется лишь условием возникновения в лице покупателя требований из не­достатков купленной вещи (ст. 198). Интересно отметить, что та же ст. 196 в конце не прибегает ж термину «обязанность» и совершенно точно указывает, что в случае так называемых скрытых недостатков покупатель может на »их ссылаться лишь в том случае, если по их обнаружении он сообщил о них продавцу без замедления.

В силу тех же соображений не является обязательством та «обязанность», о которой говорит ст. 228 ГК.

Так как санкция является необходимым элементом понятия обязательства, то обязательство мы имеем налицо лишь в тех случаях, когда неисполнение одной из -сторон (должником) дает другой стороне (кредитору) право осущест­вить свое требование в принудительном порядке (по общему правилу через суд) и получить от должника удовлетворение либо в натуре, либо в виде де­нежного возмещения (убытки или штраф либо то и другое вместе). Отчетли­вость в этом вопросе необходима для устранения попыток применять правила об обязательствах к случаям, когда обязательства нет.

В связи с этим мы должны остановиться на так называемых «натураль­ных обязательствах» или, иными словами, на обязательствах, лишенных исковой защиты. По этому вопросу мы имеем в ГК две статьи,—одну более обще­го содержания (ст. 401), другую более частную (ст. 47). В силу ст. 401, «не вправе требовать возврата уплаченного исполнивший обязательство, хотя бы лишенное исковой силы, но не являющееся недействительным в силу за­кона». Ст. 401, таким образом, как бы допускает существование обязательств, лишенных исковой силы {натуральных обязательств), не указывая, в каких случаях такие обязательства имеют место. В силу ст. 47 должник, исполнив­ший обязательство по истечении давности, не вправе требовать обратно упла­ченного, хотя бы в момент уплаты он и не знал об истечении давности.

50

Ст. 47 говорит об отдельном случае обязательства, по которому истекла дав­ность и которое поэтому лишено исковой силы. Содержание ст. 47 вполне со­ответствует ст. 401.

Натуральные обязательства являются одним из спорных вопросов теории обязательственного права. Самый термин заимствован из римского права. По­нятие obligatio naturalis было выработано римскими юристами в течение пер­вых двух столетий нашей эры. Римские юристы указали те два основных признака, при наличии которых к соответствующим отношениям применялся термин «натуральное обязательство». Эти признаки отчетливо указаны Помпонием: «Si роепае causa eius cui debetur, dibitor liberatus est, naturalis obli-gatio rnanet et ideo solutum repeti non potest (D. 12, 6, 19 pr.). Кредитор ляшсн права требовать, должник, несмотря на это, исполнивший обязательство, может требовать обратно исполненное.

Самый термин obligatio naturalis первоначально не служил для противо­поставления цивильным обязательствам. Обязательство могло быть либо natura­lis, либо civilis, либо avilis и naturalis вместе. Оно было civilis, если оно было основано на правилах цивильного права. Оно было naturalis, если римские юристы считали необходимым принимать его во внимание, хотя бы оно не пользовалось защитой цивильного права. В каких отношениях они приравнива­ли его к цивильным обязательствам, зависело от характера отдельных обяза­тельств. Приравнение шло иногда настолько далеко, что натуральное обяза­тельство считали возможным посредством новации заменять цивильным, что его допускали к зачету против цивильного обязательства, что допускали его обеспечение ипотекой. Однако такое действие не было присуще любому нату­ральному, обязательству. Любому натуральному обязательству были, по-видимому присущи лишь те два признака, которые указаны в приведенном выше тексте Помпония. Наконец, римские юристы считали некоторые цивильные обязатель­ства также и за натуральные, т. е. полагали, что, не будь цивильной защиты надо было бы все же признать за ними частичное действие натуральных обя­зательств. Таким обязательством считалось, например, condictio indebiti, как это видно из текста Павла: Indebiti soluti condictio naturalis est (D. 12, 6,. 15 pr.). Такие обязательства, впрочем, ничем не отличались от прочих цивиль­ных, и выделение этой группы никакого значения для дальнейшей историк института не имело, если не считать, что повторение той же мысли мы встре­чаем во французской цивилистике.

Список натуральных обязательств в римском праве был довольно велик. Отдельные случаи вызывались к жизни тем, что формальные принципы цивиль­ного права шли нередко дальше, чем того требовали интересы господствующих, классов. Раб был не субъектом, а объектом права, вещью. Он не мог быть по­этому стороной в обязательстве. Но интересы рабовладельцев требовали, чтобы некоторые действия рабов порождали определенный юридический эффект. Если раб заключил договор с третьим лицом и получил по этому договору, платеж, то его хозяин был заинтересован в признании платежа имеющим силу. По­скольку господин был заинтересован в торговле, которой занимался его раб, он был заинтересован в том, чтобы произведенные рабом платежи считались имеющими силу. В противном случае торговля раба была (бы невозможна. До-

51

говоры, совершенные рабом, считались порождающими натуральные обязатель­ства (см. D. 46, 1, 16, 4; D. 44, 7, 14; D. 12, 6, 1,3; D. 12, 6, 64). Мы не будем перечислять другие случаи. Для нас было существенно указать на этот основной случай, чтобы показать на примере, что конкретное содержание понятия натурального обязательства в Риме было дано социальными отноше­ниями рабовладельческого общества 15.

Натуральное обязательство сыграло свою роль и в буржуазном праве. Осо­бенно большую судебную практику и литературу оно имело во французском праве. Интересно отметить, что эта литература развилась главным образом в XX веке и что послевоенная эпоха дала во французской цивилистике вспышку интереса к этому вопросу. Так как французское право применительно к дан­ной теме особенно характерно для буржуазного общества, то мы остановимся специально на нем.

При зарождения французского гражданского кодекса вопрос обстоял как буд­то просто. Потье (Pothier), которому так много обязано французское обязатель­ственное право, различал три вида обязательства: 1) обязательства несовер­шенные (obligations imparfaites), которые никому не дают никакого права и которые имеют лишь религиозно-моральное значение,—например, обязательство благотворительности; 2) обязательства натуральные (obligations naturelles), которые, будучи исполнены, не дают должнику права требовать обратно испол­ненное; 3) обязательства цивильные (obligations civiles), которые подлежат принудительному исполнению в случае неисполнения их должником доброволь­но. Натуральные обязательства являются институтом гражданского права, хотя и производят меньшее действие, чем цивильные обязательства. Потье отбрасы­вает все последствия, которые допускало римское право (возможность предъяв­ления к зачету и т. д.), кроме недопущения требования о возвращении испол­ненного. Потье отчетливо видит, что поле применения натуральных обяза­тельств в его время совсем иное, чем в Риме, и с присущей ему ясностью объясняет, что римляне относили определенные отношения к натуральным обязательствам лишь по соображениям, связанным с политикой патрициев. Он сам приводит лишь два -случая для современного ему французского права: долг трактирщику по расходам местного жителя в трактире (Coutume de Paris, — ст. 128) и долг по сделке, совершенной замужней женщиной без разрешения мужа.

У Потье мы находим два утверждения относительно натуральных обяза­тельств, которые он, повидимому, не считал исключающими друг друга.

Во-первых, он считал, что натуральные обязательства производят опреде­ленный эффект, потому что они являются долгом совести (le for de la conscience) и дают право кредитору требовать от должника исполнения, хотя м не дают ему этого нрава перед судом (le for extérieur). Интересно отметить, что Потье, человек своего времени, отличал обязанности, предписанные сове­стью (le for de la conscience), от обязанностей религиозных. Для идеолога бур­жуазии XVIII века, каким он был, совесть находила не религиозное, а иное, «естественное», обоснование. Потье, таким образом, — уже целиком за гранью идей средневекового канонического права. Обязанности религиозно-моральные являются несовершенными обязательствами (прежде всего благотворительность).

52

Обязанности, предписанные совестью,— долг трактирщику и долг замужней женщины. Потье писал с наивности ясностью. Трудно подобрать примеры, кото­рые лучше иллюстрировали бы правовую идеологию французской буржуазии XVIII века. В этом отношении текст Потье почти не нуждается в коммента­риях.

Во-вторых, Потье считал, что натуральные обязательства являются граж­данско-правовыми обязательствами, хотя и менее эффективными, чем цивиль­ные обязательства 16.

Эти два взгляда послужили истоком для двух теорий во французской циви­листике 17.

В подготовительных материалах к французскому гражданскому кодексу мы находим весьма интересные высказывания. Один из авторов проекта — Биго-Преаменё (Bigo-Preameneu), излагая мотивы титула III кн. III о договорах и договорных обязательствах вообще (des contrats et des obligations conventio-iielles en générale), совершенно отчетливо развивает вторую из указанных выше точек зрения Потье. Натуральное обязательство делается гражданско-пра­вовым отношением в силу произведенного платежа. Это имеет место в трех слу­чаях: 1) в случае обязательства, основание (causie) которого с точки зрения за­кона не заслуживает в достаточной степени одобрения для того, чтобы породить иск; 2) в случае обязательства, основанного на договоре, совершенном лицом, не обладающим необходимой дееспособностью; 3) в случае обязательства, по которому иск не дожен быть предъявлен вследствие exceptiо peremptoria (закон­ная сила судебного решения, истечение давности и т. д.)18. Точка зрения Биго-Преаменё легла в основу теория Обри и Po (Aubry et Rau), которая долгое время господствовала во Франции. Другая точка зрения, корни которой также находятся у Потье, была излажена в докладе трибуна Жобера (Jaubert). Жобер указывал, что данные человеческой совести не могут быть отнесены к области гражданского законодательства. Законодатель может касаться лишь цивильных обязательств и снабжать исковой защитой лишь такие обязательства. Нату­ральное обязательство порождено справедливостью, тогда как, цивильное обязательство основано исключительно на предписаниях права 19.

Этот -взгляд получил широкое распространение в современной французской цивилистике. Его обосновывают, в частности, такие авторитетные во Фран­ции цивилисты, как Планиоль (Planiol), Колея (Colin) и Капитан (Capitan), а также Рипер (Ripert).

В сущности говоря, все высказанные до настоящего времени в течение 135 лет во французской науке гражданского права взгляды представляют собой не что иное, как повторение и развитие взглядов, намеченных Потье и разошедшихся двумя руслами в выступлениях Биго-Преаменё и Жобера.

Обри н Ро, два профессора Страсбургското университета, курс гражданского права которых был почти непререкаемым авторитетом для французской судебной практики вплоть до мировой войны и который продолжает оказывать на нее влияние и в настоящее время, повторяют взгляды Биго-Преаменё 20. С их точки зрения обязанности могут быть юридическими и этическими. 1ишь первые могут быть обязательствами (obligations) с точки зрения права. Обязательства могут быть цивильными ила натуральными. Цивиль-

53.

ные—это те обязательства, которые санкционированы иском, натураль­ные — те, которые не санкционированы иском, потому ли, что законо­датель не счел достаточным основание (cause) этих обязательств (например, обязательство, принятое на себя замужней женщиной без разрешения мужа, и др.), потому ли, что за.кон лишает права на иск по тем или иным моти­вам такие обязательства, которые первоначально были снабжены иском .(например, обязательство, по которому истекла давность). Для характери­стики социально-политических взглядов Обри и Ро небезынтересно отметить, что ко второй категории они относят, в частности, обязательство уплачивать феодальную ренту, отмененную законодательством революции 1789 г. Ни­каких оснований во французском законе для признания такого обязательства нет. Но ж тому моменту, когда Обри и Ро писали свой курс, французская буржуазия уже считала свои завоеванные во время революции права за приобретенные права (droits acquis) и, забывая их происхождение, чув­ствовала некоторую симпатию к приобретенным правам феодализма.

Таким образом, согласно теории Обри и Ро, натуральное обязательство является подлинным гражданско-правовым обязательством, но обладающим лишь меньшей юридической эффективностью. Ж. Рипер характеризует эту теорию натурального обязательства следующим образом: натуральное обязатель­ство—не моральная обязанность, которая возвышается до цивильного обяза­тельства, а выродившееся цивильное обязательство, — тень, пережившая ре­альность, двойник, оставшийся после смерти21.

Французская цивилистика не смогла удовлетвориться этой теорией. Чем дальше шло развитие классовой борьбы, чем более шаткими делались позиции буржуазии, тем труднее было буржуазной науке искать обоснования институтов буржуазного гражданского права в самом гражданском праве. Ветшавшее зда­ние требовало подкрепления. И буржуазная наука ищет такого фундамента в морали. Все более популярными делаются попытки обоснования гражданского права капиталистического общества на принципах этики. К тому же буржуазии нужно не только подкрепить фундамент своего права, — надо еще внести не­которые мелкие поправки, наложить незначительные заплаты, чтобы прикрыть слишком уже неприглядные особенности устаревших законов. В вопросе о на­туральных обязательствах эту теорию, корни которой мы также находим у Потье и которая уже была формулирована трибуном Жобером, снова возобнов­ляет Планиоль. Он отсылает к словам Потье о том, что натуральным обяза­тельством является такое, которое обязывает перед судом чести и совести того, кто его принял к исполнению 22.

Полное развитие эта теория получила в книге Ж. Рипера — «Правило мо­рали в гражданских обязательствах» (La règle morale dans les obligations ci­viles). По мнению Рипера, всякое обязательство покоится на обязанности, предписанной моралью. Мораль, на которой основано гражданское право, есть мораль христианская, та мораль, которая, по мнению автора, в течение двух тысяч лет правит западным человечеством. При такой исходной позиции естественно, что Рипер дает следующее определение: натуральное обя­зательство является моральной обязанностью, которая восходит к гражданской жизни. Поэтому, согласно его взгляду, нельзя построить общей теории нату-

54 . .

ральных обязательств. Есть только отдельные натуральные обязательства, ко­торые могут производить различное юридическое действие, в зависимости от того, насколько далеко они подвинулись по пути превращения в цивильные обязательства. Однако для буржуазного ученого мораль хороша как идеологи­ческое обоснование буржуазного права, но полностью приравнивать ее к норме права все же опасно. Поэтому нельзя превращать натуральное обязательство в нормальное гражданское. «Режим обязательной добродетели превратился бы в тиранию». Надо лишь помочь тому, кто добровольно идет по стезе добро­детели и, признав свою обязанность, уплатил долг. Тому, кто вступил на путь морали, закон -преграждает отступление. Требовать уплаченное обратно ему не дозволяется. Нельзя установить исчерпывающий список натуральных обязательств. Дело суда подойти к отдельным случаям с критерием морали и запретить обратное истребование уплаченного. Лишь в этом запрещении — действие натурального обязательства. Иного действия быть не может, так как натуральное обязательство существует лишь постольку, поскольку оно добро­вольно погашено 23.

Подобного рода елейно-сладкие рассуждения являются господствующими в современной французской литературе по вопросу о натуральных обязательствах, вызывая возражения лишь у отдельных авторов 24.

Французский гражданский кодекс говорит о натуральных обязательствах в «т. 1235: «Tout payement suppose une dette: ce qui a été payé sans être du est sujet à répétition. — La répétition n'est pas admise à l'égard des obliga­tions naturelles qui ont été volontairement acquitées». Кроме того, ст. 2012, но употребляя самого термина, все же имеет в виду натуральное обязательство, допуская поручительство по обязательству, которое подлежит аннулированию по основаниям, лично связанным с должником.

Французская судебная практика признает наличие натуральных обязательств в довольно значительном количестве случаев, частью опираясь на закон (ст.ст. 2012, 1340 (французского ГК), частью на установившуюся традицию (алимент­ная обязанность между братьями и сестрами, алиментная обязанность отца в отношении внебрачного ребенка, которого он признал, обязанность благодарности за оказанную услугу, обязанность несостоятельного должника после конкорда­та). В некоторых случаях дело идет об обязательстве, по которому право иска кредитора парализовано посредством exceptio peremptoria должника (возраже­ние о вступлении судебного решения в законную силу, возражение о давности, присяга по требованию другой стороны).

Мы остановились специально на французском праве, потому что другие буржуазные правовые системы и цивилистическая наука других буржуазных стран, разделяя в основном взгляды, высказанные во Франции, не дают столь интересного и характерного для буржуазной идеологии материала. Французские взгляды по этому вопросу дают возможность наглядно противопоставить совет­ское право буржуазному 25.

Выше было указано, что ГК говорит об обязательствах, лишенных исковой силы, но не являющихся недействительными в силу закона (ст. 401), и ука­зывает один случай такого обязательства {ст. 47). В связи с этим мы должны поставить следующие вопросы: а) что представляют собой такие обязательства,

55

каково их действие и являются ли они обязательствами в собственном смысле слова; б) в каких случаях они имеют место, каково их действительное положе­ние в системе советского гражданского права; г) в чем их принципиальное от­личие от натуральных обязательств буржуазного права.

В литературе, посвященной ГК, было высказано мнение, что в указанных статьях речь действительно идет об обязательствах, хотя и ослабленных, па­рализованных. Так, А. Т. Гойхбарг по поводу ст. 47 ГК говорит: «В виду цели, преследуемой законом о давности — не давать возможности требовать испол­нения в такое время, когда это исполнение означало бы, по общему правилу, осуществление совершенно иного права, чем то, которое предвидели стороны,— добровольное исполнение парализованного давностью требования в п о л н е это требование оживляет»26. (Подчеркнуто нами.) Применитель­но к ст. 401 А. Г. Гойхбарг говорит об обязательстве, которое не являет­ся недействительным, хотя и не снабжено исковой силой. И. Б. Новицкий говорит: «В некоторых случаях обязательство получает неполную юридическую» силу. Именно, в защиту некоторых обязательств не предоставляется иска, су­дебной защиты; однако в случае добровольного исполнения должникам возврат предоставленного не допускается»27. Такие обязательства в соответствии с общепринятой терминологией автор называет натуральными. Равным образом в учебнике гражданского права для вузов мы в соответствии с терминологией закона говорили об обязательствах, признаваемых законом, но не снабженных исковой силой, указывая, что их обычно называют натуральными обяза­тельствами.

Терминология — вещь условная. Пользование термином в каком-либо спе­циальном значении, если такое значение оговорено, является вполне допусти­мым. Поэтому использование в ст. 401 термина «обязательство» в согласии с традицией, поскольку в ней оговорено отсутствие иска, не приводит ни к ка­ким практически невыгодным и неудобным последствиям. Но здесь мы должны подвергнуть понятие натурального обязательства более подробному анализу в связи с понятием обязательства в -собственном смысле слова (ст. 107 ГК).

Сопоставление ст. 107 со ст. 401 ГК приводит к выводу, что если граж­данское правоотношение, о котором говорит ст. 107, является обязательством, то правоотношение, которому посвящена ст. 401, обязательством не является. Действительно, ст. 107 имеет в виду правоотношение, в котором одна сторона (кредитор) может требовать от другой (должника) определенного действия либо воздержания от действия. Ст. 401 имеет в виду правоотношение, в котором ни одна сторона ничего требовать от другой не может. Обязательство в смысла ст. 107 снабжено санкциями. Особенность обязательства по ст. 401 — отсут­ствие санкций. Невозможность истребовать обратно уплаченное — не санкция по обязательству. Санкцией снабжают обязательство существующее, не пога­шенное, на случай его неисполнения. Обязательство по ст. 401 (натуральное) порождает последствия после того, как добровольно произведено исполнение, т. е. тогда, когда обязательство погашено и когда его незачем санкциониро­вать. Поэтому недопущение обратного истребования уплаченного совсем не есть, санкция по обязательству. Если ст. 401 и содержит санкцию, то отнюдь на санкцию обязательственного отношения, а санкцию такого отношения между

56

сторонами, которое отрицает наличие обязательственного отношения. Уплативший, в силу с т. 401, н е им е е т обяза­тельственного требования к получателю платежа.

Что сближает отношения, о которых говорит ст. 401 (в частности, и ст. 47), с обязательством в собственном смысле слова? То, что имущество, пере­данное в исполнение по обязательству (ст. 129, лит. «а» ГК), а также и пo обязательству, лишенному исковой силы», не может быть истребовано обратно., что как в том, так и в другом случаях нет неосновательного обогащения (ст. 399 ГК). Ничто больше по советскому праву не сближает эти два случая. Ни о каком другом действии «обязательств, лишенных исковой силы», наш за­кон не говорит, да и по существу дела ни о каком другом действии не мо­жет быть и речи. Как правильно указывают все наши комментаторы, «обя­зательство, лишенное исковой силы» (в частности, обязательство, по которому истек давностныи срок), не может быть предъявлено к зачету. Оно не может быть обеспечено залогом, так как оно не является «действительным требова­нием» в смысле ст. 88. Это следует особенно из того, что право залога реа­лизуется посредством обращения принудительного взыскания на объект залога по обеспеченному залогом требованию. Таким образом, необходимо иметь право на иск по этому требованию. Равным образом «обязательство, лишенное иско­вой силы», не может быть обеспечено поручительством, так как поручитель­ством так же, как и залогом, можно обеспечивать лишь действительное тре­бование (ст. 237 ГК). В силу ст. 245 ГК, «Поручитель вправе защищаться, против требования кредитора всеми возражениями, которые мог бы предъявить сам должник. Поручитель не теряет права на эти возражения, хотя бы сал должник от них отказался или признал свое обязательство». Таким образом, если по обязательству истек срок давности и по терминологии ст. 401 оно потеряло исковую силу, то поручитель все же мог бы сослаться на давность.. E тому же, так как по советскому траву суд должен применить давность ex officio, то и без ссылки поручителя суд должен был бы отказать в иске. Едва ли надо доказывать, что обязательство, лишенное исковой силы, нельзя обеспечивать неустойкой. Допустим, что обязательство, по которому истек срок давности, по соглашению сторон обеспечивается неустойкой. Такое соглашение представляло 'бы собой не что иное, как обход закона, о давности, которая не может быть аи укорочена, ни продлена согла­шением сторон.

Если обязательство в собственном смысле слова (ст. 107) и - «обязатель­ство, лишенное исковой силы» (ст. 401), сближаются лишь невозможностью истребовать уплаченное обратно, то мы вправе сделать следующий вы­вод: дело совсем не в том, что и тот и другой случай должны быть отнесены , к обязательствам, а лишь в том, что в обоих случаях налицо достаточ­ное основание (ст. 399 Ж) для перехода имущества от одного лица к другому. Наличие достаточного осн о в ан и я перехода имущества само по с е б е н и с к о л ь к о не до­казывает, что имущество переходит именно по обяза­тельству. Наследование также является достаточным основанием для пе­рехода имущества, но наследование не есть обязательство.

57

Мы приходим, таким образом, к следующему выводу. То, что ст. 401 называет «обязательством, лишенным исковой силы», по существу является лишь одни и из признанных наших законом оснований перехода имущества, приобретения имущества одним - лицом за счет другого. ГК правильно помещает ст. 401 в гл. XII об обязательствах, возникающих из неосновательного обогащения, так как уче­нию о такого рода основаниях место именно в этой главе советского граждан­ского права.

Хотя вопрос и относится, таким образом, не к теме о понятии обязатель­ства, а к учению об основании перехода имущества и, следовательно, к уче­нию о неосновательном обогащении, мы все же должны еще несколько на нем остановиться, чтобы подчеркнуть все различие в этом вопросе между совет­ским и буржуазным правом.

В каких случаях по советскому гражданскому праву нельзя истребовать в качестве недолжно уплаченного имущество, переданное одним лицом другому при отсутствии между сторонами обязательственного правоотношения (в смы­сле ст. 107 ГК)? Один случай прямо указан в законе. Нельзя истребовать уплаченное после истечения давности по обязательству (ст. 47 ГК). Обосно­ванность правила ст. 47 не вызывает сомнений. Обязательство (в смысле ст. 107) прекратилось, и кредитор никакого требования больше не имеет. Но основание для перехода имущества от бывшего должника к бывшему креди­тору осталось. Больше случаев закон не указывает.

А. Г. Гойхбарг считает, что возможны еще случаи применения ст. 401. .В качестве примера он указывает на уплату «по обязательству, которое могло быть покрыто зачетом» 28. Других примеров он не указывает. Но этот при­мер, сознаемся, остается для нас неясным. Если вместе с А. Г. Гойхбаргом считать, что зачет по нашему праву производится автоматически при наступлении условий, указанных в ст. 129 лит. «б» ГК, то по наступлении этих условий обязательство прекращается полностью или в части, и новый платеж со стороны бывшего должника будет уплатой недолжного и подойдет под ст. 399 ГК. Если считать, что зачет производится не автоматически, а по заявлению одной стороны другой стороне, и такого заявления не последовало, то обязательство не прекратилось, и платеж, произведенный должником, будет иметь погасительную силу.

Однако мы думаем, что ст. 401 действительно может иметь применение и помимо случая, предусмотренного ст. 47. Ст. 130 Конституции ССОР гово­рит: «каждый гражданин ССОР обязан соблюдать Конституцию Союза Совет­ских Социалистических Республик, исполнять законы, блюсти дисциплину труда, честно относиться к общественному долгу, уважать правила социали­стического общежития». Мы думаем, что честное отношение к общественному долгу и уважение к правилам социалистического общежития могут требовать, чтобы имущество, переданное одним лицом другому, не могло быть истребо­вано обратно, хотя бы имущество и не перешло в качестве исполнения по су­ществующему между этими лицами обязательству (ст. 107). Тщетно было бы пытаться заранее предугадать все возможные случаи применения на этом основании ст. 401. Но мы можем указать например, нередкий в жизни, когда

58

имущество переходит, и ни одному советскому человеку: не приходит в голову мысль о возможности его обратного истребования. Мы имеем в виду так назы­ваемое иждивение, т. е. содержание одним лицом другого даже в случае, когда закон не устанавливает между данными лицами алиментного обязательства. Само собой разумеется, при иждивении, даже если переход имущества не удо­влетворяет требованиям, установленным для дарения (ст. 138 ГК), обратно« требование уплаченного исключено.

Попытка юридически обосновать такое положение должна неизбежно при­вести нас к ст. 401 ГК и к признанию, что переход имущества является в данном случае обоснованным. На чем же покоится обоснование? Мы не видим другого ответа, кроме ссылки на правила социалистического общежи­тия. Обратное истребование имущества в этом случае противоречило бы пра­вилам социалистического общежития. Самый факт нахождения одного лица на иждивении другого, хотя бы закон и не устанавливал между ними алимент­ного обязательства, соответствует правилам социалистического общежития. Ведь ГК делает иждивенцев наследниками {ст. 418) и дает им право иска к тому, кто причинит смерть лицу, у которого они находились на иждивения (ст. 409). Будет ли иждивенец дальним родственником другой стороны, ли­цом, связанным с ним старой дружбой или какими-либо, другими отношениями, которые с точки зрения социалистической этики являются допустимыми и нор­мальными, переход имущества является обоснованным. Поэтому мы считаем, что лучше было бы, не прибегая к техническому и вместе с тем внутренне противоречивому понятию обязательства, лишенного исковой защиты (нату­рального обязательства), просто сказать в ст. 401, что обратное истребование исполненного не допускается, если оно противоречит правилам социалистиче­ского общежития, а также я в других случаях, специально указанных в за­коне (ст. 47 ГК).

Таким образом, мы приходим к выводу, что так называемые обязатель­ства, лишенные исковой защиты (натуральные обязательства), не являются обязательствами (ст. 107 ГК). Те практические цели, которые преследует за­кон, пользуясь понятием обязательства, лишенного исковой защиты, достига­ются гораздо проще рассмотрением вопроса в плоскости учения о неоснователь­ном обогащении. К тому же такое рассмотрение вопроса лучше увязывает эту тему с общим вопросом, имеющим огромное значение для советского граждан­ского права ж для всего советского права вообще, с вопросом: о правилах со­циалистического общежития. Поскольку закон не дает (и не может дать) исчерпывающего списка случаев, когда переход имущества от одного лица s другому является обоснованным и не допускающим обратного его истребова­ния, правила социалистического общежития являются необходимой основой для надлежащего ответа на вопрос.

Дойдя в результате нашего анализа до признания необходимости искать решения вопроса в правилах социалистического общежития, мы тем самым проводим и четкую грань между советским правом и буржуазным.

Буржуазное право и буржуазная цивилистическая наука колеблются в этом вопросе между признанием натуральных обязательств дегенерированными обще­гражданскими обязательствами, с одной стороны, и признанием их этическими

59

ооязанностями, выполнение которых учитывает гражданское право, — с другой. По существу между этими двумя точками зрения нет значительной разницы. Примет ли буржуазный закон либо буржуазный юрист ту или другую точку зрения, он будет иметь дело с признанием или непризнанием основательности перехода имущества в обществе, построенном на частной собственности, на эксплуатации человека человеком и на волчьем законе конкуренции. Харак­терно, что всякий основательный, т. е. признаваемый гражданским правом, переход имущества буржуазное право и буржуазная юридическая наука стре­мятся рассматривать как уплату долга. Уплата долга превращается в типовое отношение, под которое стремятся причесать и правила этики.

Советское право противопоставляет этому цельность социалистического мировоззрения, лежащего в основе регулирования общественных отношений в СССР. Нам нет надобности, как это делают буржуазные юристы, видеть принципиальную разницу в содержании закона, с одной стороны, и этики — с другой. Буржуазный закон и буржуазная этика построены для нас на одних и тех же началах. На диаметрально противоположных, но также единых нача­лах покоятся советский закон и правила социалистического общежития. С точки прения советского права переход имущества имеет достаточное осно­вание как в тех случаях, когда такое основание указано в законе, так и то­гда, когда основание коренится в правилах социалистического общежития. Поэтому для нас нет надобности искусственно конструировать переход имуще­ства, обоснованный правилами социалистического общежития, как уплату долга по обязательству, лишенному исковой защиты. Когда составлялся действую­щий ГК, понятие травил социалистического общежития не было еще доста­точно выявлено. Поэтому ст. 401 ГК прибегала к искусственному построению «обязательства, лишенного исковой защиты». В настоящее время, после про­возглашения Сталинской Конституции, мы можем подойти ж решению вопроса, привлекая понятие правил социалистического общежития.

Резюмируя, мы можем оказать: 1) натуральные обязательства не являются обязательствами в смысле ст. 107 ГК; 2) те отношения, которые называют этим именем, а также еще «обязательствами, лишенными исковой защиты», означают, что, в силу специального указания закона (ст. 47 ГК) либо в силу правил социалистического общежития, переход имущества от одного лица к другому является обоснованным или, другими словами, не представляет собой неосновательного обогащения, а имущество не подлежит возврату.,

5. СТРУКТУРА ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

Мы рассмотрели основные элементы понятия обязательства. Нам надо те­перь остановиться на структуре обязательственного отношения: Право требо­вания одной стороны и соответствующая ему обязанность другой стороны со­вершить или воздержаться от определенного действия составляют необходимое ядро всякого обязательственного отношения. Без этих элементов нет обязатель­ства. Но очень редко отдельные конкретные правоотношения, с которыми при­ходится иметь дело в жизни, имеют такую простую структуру. Обычно их

60

структура представляется более сложной. Нам надо рассмотреть усложняющие ее элементы 1.

Обязательство как отношение между активной стороной (кредитором) и пассивной стороной (должником) может осложняться множественностью лиц на одной или обеих сторонах. Множественность лиц может порождать различные последствия (солидарные обязательства и долевые обязательства). Множествен­ность лиц на одной или на обеих сторонах подлежит особому изучению, пред­полагающему предварительное рассмотрение всего общего учения об обязатель­стве, так как особенности этого случая относятся преимущественно к вопросам исполнения обязательств, ответственности за неисполнение и особенно прекра­щения обязательств.

Обязательство, связывающее кредитора и должника, очень часто ослож­няется зависимостью от встречного обязательства между теми же сторонами. Это имеет место в случае двустороннего договора. В случае такого договора (на­пример, продажа, подряд, имущественный наем и др.) каждая из сторон яв­ляется кредитором по одному обязательству и должником по другому, причем оба обязательства взаимно обусловливают друг друга. Оба обязательства в силу этой обусловленности составляют единое сложное обязательственное правоотно­шение2.

В случае обязательственного правоотношения из двустороннего договора так же, как и в случае множественности лиц на одной или обеих сторонах обяза­тельства, происходит как бы удвоение (или вообще умножение) одних и тех же элементов в обязательстве (сторона, право требования, обязанность). Но мы имеем в обязательственном правоотношении также и другие виды осложнения его структуры. Такими осложнениями являются различные дополнительные права и обязанности, которые имеют вспомогательное значение к основному отношению между кредитором и должником. Рассматривая понятие обязатель­ства, мы должны остановиться и на этих дополнительных отношениях.

3. Кредитору, кроме основного требования по обязательству, могут при­надлежать в отношении должника дополнительные требования, непосредственно направленные на достижение того же самого результата, на который направлено и основное требование. Соответственно этому на должнике лежит допол­нительная обязанность. Так, например, в силу ст. 187 ГК, «когда право собственности переходит к покупателю ранее передачи имущества, продавец обя­зан до момента передачи сохранять имущество, не допуская его ухудшения». Такое же значение имеет обязанность подрядчика, установленная ст. 223 ГК. «В случае недоброкачественности материалов, доставленных заказчиком, или при наличии других не зависящих от подрядчика обстоятельств, грозящих проч­ности или годности работы, подрядчик обязан своевременно предупредить о том заказчика под страхом ответственности за убытки, которые заказчик понесет в силу указанных обстоятельств». Такие дополнительные обязательства обеспе­чивают достижение цели основного обязательства — передачи вещи покупа­телю, выполнения работы, заказанной подрядчику. Действие, составляющее содержание такого дополнительного требования кредитора (и обязанности должника), не дает кредитору ничего большего по сравнению с тем результатом, который производит исполнение основного обязательства. Поэтому ответствен-

61

ность должника по такому дополнительному отношению сливается с ответст­венностью по основному обязательству. В указанных выше примерах продавец будет отвечать за то, что не передал вещь покупателю, подрядчик — за то, что не выполнил надлежащим образом работу. Неразрывная связь такого требования с основным находит свое выражение еще и в том, что основание их возник­новения неизбежно одно и то же (например, один и тот же договор).

От дополнительных прав в обязанностей, указанных выше, необходимо отличать также дополнительные к основному обязательству отношения, обес­печивающие кредитору некоторый плюс по сравнению с результатом, который обеспечен ему основным требованием. Таково, например, право на получение процентов по денежному обязательству. Обязанность должника платить про­центы является дополнительной, так как существование ее зависит от сущест­вования основного требования. Но в отличие от обязанностей, указанных вы­ше в пуикте 3, ответственность по таким обязанностям: не сливается целиком с ответственностью по основному требованию. Так, например, кредитор мо­жет требовать проценты, которым наступил срок, хотя для требования капитальной суммы срок еще ие наступил. Основание возникновения такого дополнительного требования то же, что и главного, но главное требование может первоначально возникнуть без дополнительного. Например, договор займа может быть заключен как беспроцентный. Если впоследствии возникает дополнительное требование, то лишь в порядке изменения содержания первона­чально возникшего отношения. Например, стороны договорились превратить первоначально беспроцентный заем в процентный, либо содержание первона­чального отношения изменилось вследствие неисправности должника (просрочка должника и обязанность платить проценты в силу ст. 121 ГК).

В целях укрепления позиции кредитора сверх тех требований, которые принадлежат кредитору по обязательству, могут иметь место еще дополнитель­ные требования специально обеспечительного характера. Эти требованияв большинстве являются обязательственными, но некоторые — вещными (за­лог). По нашему праву обеспечением обязательств являются задаток и не­устойка, поручительство и залог. Все они являются дополнительными в том смысле, что их существование предполагает действительность того основного требования, которое они обеспечивают. Но в остальном они могут обладать значительной самостоятельностью по отношению к основному обязательствен­ному отношению. В частности, они нередко основаны на самостоятельном ти­туле (договор поручительства, договор залога) и в некоторых случаях (пору­чительство) — неизбежно, а в других (залог) — лишь иногда, вовлекают в от­ношения со сторонами в обязательстве также и третьих лиц.

Одним из интересных осложнений структуры обязательственного отно­шения является обязанность кредитора принять правильно предложенное должником исполнение, а также совершить другие необходимые действия для того, чтобы должник мог исполнить свое обязательство. Мы находил этот институт (однако в не вполне развитой форме) и в буржуазном праве. Наиболее после­довательное проведение идей о такого рода обязанностях кредитора мы находим в английеком праве. Это правило, выработанное судебной практикой, в извест­ной частной кодификации английского гражданского права Дженкса формули-

62

ровано следующим образом: «Если исполнение, составляющее обязанность одной из сторон, таково, что оно не может быть произведено без содействия другой стороны, то считается, что должник, после того как он предложил исполнение, исполнил свою обязанность и может предъявить иск к кредитору о нарушения договора» 3. Оно формулировано, кроме того, и в законе при­менительно к договору продажи товаров (см. Sale of goods Act, 1893 г., ст. ст. 27 и 50). Ряд специальных правил английский закон устанавли­вает для денежных обязательств. В связи с этим в английском праве хорошо разработано учение о так называемом предложении исполнения («tender of performance»), в частности в отношении денежных обяза­тельств, о предложении платежа (tender of payment). Таким образом, в ан­глийском праве обязанность кредитора совершить действия, необходимые для того, чтобы должник мог исполнить обязательство, является обязанностью в собственном смысле слова. Она снабжена соответствующей санкцией. В случае нарушения другая сторона может требовать убытки как от нарушения до­говора.

В Германии, несмотря на усиленную разработку вопроса и на острые кон­троверзы, часто, впрочем, совершенно схоластического характера, обязанность кредитора принять исполнение, как общее правило, не признается. Закон, несо­мненно, устанавливает такую обязанность в трех случаях, а именно — обязы­вает к принятию исполнения покупателя, заказчика в договоре подряда и поклажедателя (§§ 433, 640 и 696 германского гражданского уложения). Кроме того, закон устанавливает ответственность кредитора за просрочку в принятии исполнения и подробно регулирует этот институт (§§ 203 — 304 германского гражданского уложения). Однако правила о просрочке кредитора имеют поло­винчатый характер. Закон не устанавливает прямо обязанности кредитора при­нять исполнение, не устанавливает также и ответственности за неисполнение этой обязанности. Ответственность кредитора за просрочку заключается лишь в обязанности возместить должнику те дополнительные расходы, которые должник понес, безрезультатно предложив кредитору исполнение, а также расходы: на содержание и хранение объекта обязательства (§ 304: «Der Schuldner, kann im Falle des Verzugs des Gläubigers Ersatz der verlangen, die er für das erfolglose Angebot sowie für die und Erhaltung des geschuldeten Gegenstandes machen muste»). Господствую­щее в Германии мнение поэтому рассматривает принятие кредитором исполне­ния не как исполнение обязанности, а как условие для приобретения соответ­ствующих прав в отношении должника 4.

Французское право не знает ни общей обязанности кредитора принять, исполнение, ни ответственности просрочившего кредитора и ограничивается ре­гулированием внесения предмета обязательства в депозит.

Советское гражданское право, как нам кажется, стоит на точке зрения обя­занности кредитора принять исполнение, предложенное должником, причем эта обязанность имеет принципиально иное значение, чем в буржуазном праве (в тех случаях, когда буржуазное право, как, например, в Англии, признает такую обязанность).

Прежде всего необходимо остановиться на том, какими источниками на-

63.

шего гражданского права установлена обязанность кредитора принять предло­женное должником исполнение. Наиболее общее правило по этому вопросу со­держится в ст. 122 ГК, формулированной следующим образом: «Просрочка со стороны кредитора в принятии причитающегося по договору дает право долж­нику на возмещение причиненных просрочкой убытков и освобождает его от ответственности за последующую невозможность исполнения, кроме случаев умысла или грубой неосторожности. По денежному процентному долгу должник не обязан ллатить процентов за время просрочки кредитора». Примечание к этой статье определяет, что «кредитор признается просрочившим, если он без законного основания отказывается принять исполнение или не совершает лежа­щих на его обязанности действий, до совершения которых должник не может исполнить .своего обязательства».

Содержание ст. 122 и примечания к ней позволяет сделать следующие выводы:

1. Ст. 122 устанавливает ответственность кредитора за просрочку в при­нятии исполнения, возлагая на него обязанность возместить должнику причи­ненные просрочкой убытки. Никаких специальных ограничений в отношении размера убытков ст. 122 не устанавливает. Таким образом, ст. 122, устанавливая санкции за несовершение соответствующих действий, рассматривает принятие кредитором исполнения именно как исполнение возложенной на него в отношении должника обязанности.

2. Текст ст. 122 и примечания к ней не дает сам по себе указания на то, что такая ответственность предполагает вину кредитора. Однако сопоставление ст. 122 со ст. 114 ГК показывает, что просрочка кредитора (так же, как и просрочка должника, в отношении которой это прямо указано в приме­чании к ст. 121) предполагает вину кредитора. Действительно, ст. 114 говорит, что «в случае отсутствия кредитора, уклонения его от принятия исполнения или иной просрочки с его стороны, а также его недееспособности, при отсутствии представителя, уполномоченного и согласного принять исполнение,. должник может внести причитающееся с него в нотариальную контору, о чем нотариальная контора извещает кредитора повесткой или публикацией». Ст. 114, наряду с уклонением кредитора от принятия исполнения, т. е. наряду с сознательным умышленным непринятием, «а также, с иной просрочкой со стороны кредитора», ставит в качестве основания для внесения должником объекта исполнения в депозит также и другие случаи непринятия кредитором ис­полнения в срок. Эти другие случаи (недееспособность, отсутствие представителя) являются случаями непринятия исполнения без вины со стороны кредитора. Таким образом, ст. 114, различая случаи непринятия без вины и про­ срочку и подчеркивая, что уклонение от принятия является видом просрочки, показывает, что ГК основанием ответственности кредитора за просрочку считает его вину. Такой вывод полностью соответствует тому, что указано выше в лулкте 1. Раз принятие исполнения является обязанностью кредитора в отношении должника (по основному обязательству), т. е. особым вспомогательным (в отношении основного) обязательством, то и ответственность по не­му должна подчиняться общему правилу, установленному ст. 117 ГК (ответственность за вину)5.

64

Наряду с общим правилом, нашедшим свое выражение в ст. 122 ГК, со­ветский закон говорит об обязанности кредитора принять исполнение и приме­нительно к отдельным обязательствам. Так, ст.ст. 170 и 188 ГК возлагают на покупателя обязанность принять от продавца купленное им имущество. Та­кую же обязанность устанавливает ст. 228 для заказчика по договору подряда.

Значение обязанности кредитора принять исполнение в советском праве принципиально иное, чем в буржуазном праве. Поскольку дело идет об обяза­тельствах, в которых обе стороны являются предприятиями я организациями, и поскольку исполнение обязательства непосредственно направлено на осуще­ствление государственного плана народного хозяйства, обязанность кредитора принять предложенное должником надлежащее исполнение существует, как и обязательство в целом, в интересах социалистического хозяйства. Но и во всех остальных случаях обязанность кредитора принять исполнение обоснована теми принципами, которые лежат в основе социалистических гражданских правоот­ношений. Буржуазное гражданское право или вовсе не устанавливает такой обязанности, а если и устанавливает, то потому, что определенным образом распределяет плюсы и минусы в конкуренции между капиталистами. Идет ли буржуазный закон или не идет несколько дальше в деле защиты интересов должника, все равно обязательство буржуазного права остается правовой фор­мой для общества, построенного на частной собственности, правовой формой присвоения и реализации прибавочной стоимости. В социалистическом же гражданском праве обязанность кредитора принять исполнение служит для це­лей создания нормального режима имущественного оборота в социалистическом хозяйстве, нормальных правовых форм движения социалистической и личной собственности. Обязанность кредитора принять исполнение является лишь вы­ражением общего начала единства общественных интересов и интересов отдель­ных организаций и граждан, участвующих в гражданском правоотношении. Кредитор, которому направлено исполнение обязательства должником, обязан считаться с интересами социалистического государства, его организаций и с интересами своих сограждан.

На этих началах и должно строиться в советском гражданском праве уче­ние об обязанности кредитора принять исполнение, предлагаемое должником, и об ответственности за неисполнение этой обязанности. Это учение является одним из специальных вопросов общего учения об обязатель­ствах по советскому гражданскому праву. Мы здесь можем остановиться на ней лишь постольку, поскольку оно непосредственно касается темы о струк­туре обязательственного правоотношения.

Обязанность кредитора принять исполнение не есть обязанность воспользоваться исполнением, произведенным должником. Кредитор обязан воспользоваться исполнением, произведенным должником, лишь в том случае, если к этому есть специальные основания, например в силу планового задания, установлен­ного для кредитора. По общему правилу, если кредитор и о б я з а н вос­пользоваться исполнением, полученным от должника, то эта обязанность лежит на нем не в отношении долж­ника. Обязанность воспользоваться исполнением, произведенным дол-

65

жником, является для учреждения, предприятия или организации лишь частью его общей обязанности выполнить план, т. е. обязанностью перед советским государством в целом. Содержание же обязанности принять и с п о л н е н и е определяется в соответствии с началами, указанными выше, к а к о б я занность создать зависящие от кредитора у е л а в и я для выполнения должником его обязательства без возло­жения на должника таких тягот и расходов, которые не вытекают из содержания обязательства. Например, должник, после того как он в срок предложил исполнение кредитору, не обя­зан нести расходы и терпеть убытки от того, что товар, предназначенный для кредитора, продолжает в виду просрочки кредитора занимать складочные поме­щения должника. Поэтому сущность обязанности кредитора и соотношение ее с обязанностью должника по главному обязательству мы могли бы выразить следующей формулой: «Должник обязан исполнить обязательство по точному его смыслу и в соответствии с правилами социалистического общежития. Кре­дитор обязан совершить со своей стороны все действия, без которых должник не может исполнить обязательство. Если обязательство заключается в передаче вещей, кредитор обязан принять вещи, предложенные должником в соответ­ствии с обязательством». Содержание обязанности принять исполнение (а не воспользоваться исполнением) заключается именно в совершении зависящих от кредитора действий, без которых должник не может исполнить обязатель­ство. Если должник должен передать вещи (по договору продажи, подряда или др.), кредитор обязан принять эти вещи. Убытки возлагаются на креди­тора, конечно, лишь в том случае, если должник таковые понес.

Совершенно своеобразно место, которое занимает обязанность кредитора принять исполнение в структуре обязательственного правоотношения.

Выше мы указывали на то осложнение структуры обязательственного пра­воотношения, которое имеют место в двусторонних договорах (так называемая синаллагма). Каждая из сторон является кредитором по одному и должником по другому из взаимно обусловленных обязательств. Благодаря этой взаимной обусловленности получается одно целое правоотношение со сложной струк­турой. Содержание обязанностей различно не только с чисто юридической точки зрения, по различно и с точки зрения экономической. Продавец обязан передать покупателю вещь, а покупатель — уплатить про­давцу цену, подрядчик должен произвести определенную работу, а заказчик — уплатить цену подряда и т. п. Стороны пре­следуют непосредственно каждая свою экономическую цель, заключающуюся в получении того, что должна исполнить другая сторона. Взаимная обусловлен­ность обязанностей (и соответствующих им прав) является юридической фор­мой для эконошчейкого отношения обмена. В правоотношении из двусторон­него договора два различных по своему содержанию обязательства взаимно обусловливают друг друга так, что по общему правилу исполнение одного из них должно быть произведено лишь в случае и в меру исполнения другого.

Иначе обстоит дело в вопросе об обязанности кредитора принять исполне­ние. Поскольку кредитор обязан совершить действия, без которых должник не может исполнить обязательство, в частности принять от должника вещи, со-

66

ставляющие предмет обязательства, кредитор в свою очередь является долж­ником, а должник — соответственно кредитором. Но соотношение права креди­тора и обязанности должника по основному обязательству с обязанностью кре­дитора принять исполнение по основному обязательству не имеет ничего об­щего с взаимной обусловленностью обязательств по двустороннему договору. В интересующем нас вопросе соотношение обязательств заключается не в том, что исполнение по одному обязательству поставлено в условную зависи­мость от исполнения другого обязательства (так называемая функциональная синаллагма). Это соотношение заключается также и не в том, что два отдель­ных обязательства возникают из одного договора (так называемая генетическая синаллагма). В интересующем нас вопросе исполнение кредитором (по основ­ному обязательству) лежащей на нем обязанности принять исполнение не может иметь места, немыслимо без исполнения обяза­тельства д о л ж н и к о м. Содержание обязанности кредитора (по основному обязательству) принять исполнение, заключается не в том, чтобы обменять что-то на исполнение со стороны должника (по основному обязательству}, а лишь в том, чтобы обеспечить должнику возможность исполнить обязатель­ство и притом без таких тягот, расходов и убытков, "которые не вытекают из содержания его обязанностей. Поэтому обязанность стороны в двустороннем договоре принять исполнение другой стороны, например, обязанность покупа­теля принять от кредитора купленное имущество, отнюдь не является пра­вовой формой обмена. Правовой формой обмена является взаимная обусловлен­ность обязанности продавца передать проданное имущество и обязанность по­купателя уплатить цену. Обязанность покупателя принять купленное имуще­ство имеет дополнительное значение и заключается в обеспечении продавцу возможности передать вещь с соблюдением той меры затрат и усилий, кото­рые вытекают для него из договора купли-продажи.

Таким образом, обязанность кредитора принять исполнение (и соответст­венное этому право долаьника) является не только отношением дополнительным в основному отношению в обязательстве, но и неотделимым от него. Оно является чисто вспомогательным отношением, так как единственная его цель направлена на исполнение должником его основной обязанности.

Обязательство нередко осложняется особым отношением, в силу которого одна сторона имеет право односторонним волеизъявлением другой стороне изме­нить или прекратить обязательственное правоотношение. Примеры этого в обя­зательственном праве очень часты. Так, например, если предмет обязательства определен альтернативно, право выбора при отсутствии в законе или договоре иных указаний принадлежит должнику. Выбор, произведенный должником, вносит определенное изменение в правоотношение по альтернативному обяза­тельству. Обязательство становится простым и сосредоточивается на одном из тех действий, между которыми производился выбор. В силу ст. 129 лит. «б» ГК, обязательство прекращается полностью или в части зачетом встречного однородного требования, срок которому наступил. Содержание этого правила в нашей цивялистической науке спорно6. Одни полагают, что зачет наступает автоматически в результате наличия тех условий, которые указаны в законе, другие считают, что для зачета необходимо при наличии указанных в законе

67

условий заявление о зачете, сделанное одной стороной другой стороне. С точки зрения второй теории, правильной, как мы думаем, не только de lege ferenda, но и de lege lata, прекращение обязательства производится односторонним волеизъявлением, сделанным другой стороне. В силу ст. 140 ГК (договор в пользу третьего лица), если лицо, в пользу которого договор заключен, выразило должнику намерение воспользоваться выговоренным в его пользу правом, договорившиеся стороны лишаются права без его согласия изменять или отме­нять договор. К этой же группе отношений принадлежит право односторонним заявлением прекратить действие договора либо отступиться от договора (напри­мер, ст. ст. 155, 158, 198, 219 ГК и др.).

В ряде случаев существует отношение, в силу которого лицо может одно­сторонним волеизъявлением другой стороне создать обязательственное право­отношение между собой и другой стороной. Например, предложение вступить в договорные отношения, сделанное отсутствующему, связывает предложившего в течение определенного срока (ст.ст. 132 и 133 ГК). Если в течение этого срока адресат сообщит о своем согласии вступить в договор, то договор будет совершен и возникнут соответствующие обязательственные правоотношения.

Возможность создать, изменить или прекратить юридическое отношение посредством одностороннего волеизъявления одного лица другому имеет большое значение и за пределами обязательственного права (в вещном праве, наслед­ственном праве и других областях).

Нам нужно определить природу этих возможностей. Закон называет их пра­вом (например, право выбора по ст. 108 ГК, см. также ст.ст. 155, 158 и др.). Спрашивается, являются ли эти возможности правами в собственном смысле слова, в том же самом смысле, как право собственности, право залога, право кредитора требовать пополнения от должника и т. д.? Другими словами, явля­ются ли эти возможности гражданскими субъективными пра­вами? То обстоятельство, что юридический язык, в частности язык закона, да и не только юридический язык, но и обычная речь пользуются для обозна­чения этих возможностей словом «право», само по себе еще не является до­статочным доводом для положительного ответа на вопрос. Не всякая допущен­ная и обеспеченная законом возможность является правом в специальном зна­чении субъективного права.

Заслуга постановки этого вопроса принадлежит некоторым буржуазным ци­вилистам эпохи до империалистической войны. Впервые обратил на него вни­мание известный представитель науки международного частного права Цительман (Zitelmann) 7. Специальную монографию посвятил этой теме Зеккель (Seckel)8, который я дал теорию, ставшую после этого господствующей в гер-мажжой цивилистике. Равным образом Зеккель предложил тот термин (Gestal­tungsrechte), который в ней утвердился. Зеккель определил эту категорию субъективных гражданских прав как права, содержанием которых является возможность установить конкретное правоотношение посредством односторонней сделки 9.

Определив таким образом эту группу субъективных прав, Зеккель указы­вает, что к их числу не относятся те возможности, которые имеет всякий и каждый. Например, всякий и каждый может делать предложение вступить в

68

договор, распорядиться своим имуществом на случай смерти посредством заве­щания, наделить путем договора третье лицо обязательственным правом. Такие возможности, с точки зрения Зеккеля, именно потому, что они принадлежат всякому и каждому, не являются правами. Каждое субъективное право, гово­рит он, является некоторым плюсом по сравнению с тем, что могут все или многие. Субъективное право — возможность, которая не принадлежит другим10. Признавая Gestaltungsrechte за особую категорию гражданских субъективных прав, Зеккель и господствующее мнение в германской цивилистике отмечают их различив по сравнению с другими гражданскими правами, в частности с обязательственными правами. Так, например, в случае обязательственного правоотношения кредитор имеет право требовать исполнения, а должник обязан произвести исполнение, иначе в случае Gestaltungsrechte: праву одной стороны соответствует не обязанность другой стороны, а только связан­ность ее этим правом. Так, например, если кредитор в альтернативном обязательстве имеет право выбора, то этому праву не соответствует ка­кая-либо обязанность должника, а лишь его связанность выбором креди­тора. Обязанность должника (например, передать одну из двух указан­ных в договоре вещей) соответствует не праву выбора кредитора, а его праву требовать исполнения. Еще нагляднее это делается тогда, когда право выбора принадлежит не кредитору, а должнику. Праву выбора должника не соответствует обязанность кредитора совершить какое-либо действие или воз­держаться от определенного действия. Право выбора, принадлежащее должнику, лишь связывает кредитора, так как от этого выбора зависит, на котором из действий, находящихся in obligatione, сосредоточится это шраио требования кре­дитора. В германской литературе многие авторы противопоставляют Gestaltungs­rechte вещным и обязательственным правам, как Rechte des Könnens — правам господства (Herrschaftsrechte). Другие считают, что Gestaltungsrecht является недоразвившимся правом (subjectives Recht unentwickelter Art)ll.

Использование изложенной конструкции имеет место и в литературе, по­священной швейцарскому праву. Во французской и в англо-американской лите­ратуре такой группы гражданских прав не выделяют, и самый вопрос не под­вергался обсуждению.

Для изучения структуры обязательства вопрос представляет значительный интерес. Значение односторонних волеизъявлений в жизни обязательства (воз­никновение, изменение, прекращение обязательств) настолько велико, что необ­ходимо дать на него определенный ответ.

Мы думаем, что тот ответ, который дает германская цивилистика (господ­ствующее мнение), является неправильным. Правильно лишь подчеркивание значения односторонних волеизъявлений в различных областях гражданского права, в частности в обязательственном праве. Следующие соображения говорят проггив изложенной теории.

Одностороннее волеизъявление, порождающее, изменяющее или прекращающее какое-либо юридическое отношение, является юридическим фактом. В этом отношении всякое одностороннее волеизъявление подпадает под понятие сделки так лее, как и договор. Нет оснований среди односторонних волеизъявлений образовывать отдельную группу для случаев, когда такое волеизъявление может

69

делать не всякий, а лишь находящийся в определенном отношении с другим лицом. Нет принципиальной разницы между правом вступать в договоры, правом составлять завещание и правом односторонним волеизъявлением расторг­нуть в случаях, указанных законом, договор либо произвести выбор в альтер­нативном обязательстве и т. п. Указание на то, что договор и завещание может совершить каждый, а принять офферту или осуществить выбор может лишь тот, кому сделано предложение или кто является стороной в альтерна­тивном обязательстве, не является убедительным. Принять офферту, осущест­вить выбор, расторгнуть договор и т. п. может в с я к и й, к о м у с делано предложение, кто является стороной в альтернативном обязательстве и т. д. Но и составить завещание может лишь тот, кто является субъектом прав (собственности и пр.), которые он может передать по завещанию, так асе, как осуществить право выбора может лишь тот, кто является субъектом в альтернативном обязательстве. Неправильно говорить, что всякий может заключать договор. Право заключать договоры является не чем иным, как фор­мулой, суммирующей право на заключение всех допустимых в границах закона договоров. В отношении же отдельных договоров вопрос о праве заклинить до-ювор может решаться по-разному. Так, например, в силу ст. 373 ГК, «договор имущественного страхования может быть заключен всяким лицом, заинтересо­ванным в целости имущества, как то: его собственником, лицом, имеющим на это имущество вещное право или право нанимателя или по договору ответ­ственным за ухудшение или гибель имущества». Договор имущественного страхования, заключенный лицом, не заинтересованным в целости имущества, не будет иметь силы. Таким образом, основной признак, который указывает Зеккель, не имеет какого-либо принципиального значения. Дело идет не о ка­чественной разнице, а о чисто количественной, не переходящей в качественную. Как указывают сторонники изложенной теории, право односторонним воле­изъявлением создать, изменить или прекратить юридическое отношение свя­зывает, но не обязывает другую сторону. Термин «связывает» страдает некоторой неопределенностью. Повидимому, под ним надо понимать следующее: Gestaltungsreclite, не создавая для другого лица (или других лиц) обязанности что-либо сделать или воздержаться от определенного действия, оказывают опре­деленное влияние на правоотношения, в которых состоит это другое лицо. Так, например, в случае осуществления стороной в договоре принадлежащего ей права расторжения договора договорное отношение перестает связывать и ту, и другую сторону. Но такой эффект не является особенностью лишь тех одно­сторонних сделок, совершение которых Зеккель и другие сторонники его теории считают осуществлением особых Gestaltungsrechte. Право составить завещание, право заключить договор также связывает других лиц. Так, по завеща­нию имущество наследодателя может достаться не всем его наследникам по закону, а лишь одному. В таком случае кредиторы наследодателя после его смерти будут иметь в качестве должников не всех наследников по закону, а лишь того, кто указан в завещании. Равным образом и право совершить до­говор тоже связывает определенных лиц. Так, если должник продаст принадле­жащий ему (и не заложенный кредитору) дом, то этот дом перестает быть воз­можным объектом взыскания по долгу.

70

Таким образом, признаки, на которые указывают и другие сторонники рас­сматриваемой теории, недостаточны для образования особой категории субъек­тивных гражданских прав. Но это не значит, что тот круг явлений, на кото­рый они обратили внимание, не заслуживает особого рассмотрения. Те право­мочия, о которых они говорят, не являются особыми субъективными правами. Как указал Унгер (Unger) дело идет лишь о состояниях, имеющих юридиче­ское значение12. Это значение должно быть изучено, в частности, примени­тельно к обязательственному праву и к интересующему нас здесь вопросу о структуре обязательственного правоотношения.

В связи с этим вопросом не лишне несколько остановиться на значения слова «право». Помимо значения слова «право» в смысле особого правила или системы правил поведения (объективное право), мы пользуемся этим словом еще и для обозначения двух по существу различных понятий. Мы говорим, с одной стороны, о праве собственности, об авторском праве, о праве кредитора требовать от должника исполнения по обязательству. Во всех этих случаях праву соответствует чья-либо обязанность что-либо сделать или же, наоборот, воздержаться от какого-нибудь действия. Обязанность заключается в том, что пассивный субъект не имеет выбора в вопросе, совершить ему какое-либо дей­ствие или же не совершить его, а должен либо совершить его, либо не совер­шить в зависимости от того, что предписывает закон (или шире — право в объективном смысле). С другой стороны, мы говорим о праве заключать договоры и иные допущенные законом сделки, о праве составить завещание, о праве осуществить выбор в альтернативном обязательстве, о право расторг­нуть договор и.т. п. В этом случае праву не противостоит никакая обязан­ность. Термин «право» обозначает здесь, что закон (или тире — объек­тивное право), во-первых, не запрещает такое действно, во-вторых, что он придает ему юридическое значение, — связывает с его совершением либо возникновение, изменение, либо прекращение гражданских правоотно­шении).

В нервом случае мы имеем так называемое право в субъективном смысле (право собственности, право кредитора по обязательству и т. д.), во втором случае — отдельные проявления способности иметь гражданские права (граж­данская правоспособность). Право совершать договоры, завещание и всякого рода иные сделки лично или в подлежащих случаях через представителей, если соответствующая сделка может быть совершена через представителя, есть не что иное, как проявление гражданской правоспособности, которая является предпосылкой для тех гражданских правоотношений (субъективных прав и со­ответствующих им обязанностей), субъектом которых является лицо, обладаю­щее правоспособностью.

Неправильно представлять себе правоспособность статически и думать, что в любой момент лицо может оказаться субъектом любого гражданского право­отношения. Обладание полной гражданской правоспособностью (в СССР — вся­кий гражданин, не ограниченный в правах по суду) обозначает возможность иметь любые основанные на законе права и обязанности. Но это не означает, например, что каждый может в данный момент сделаться собственником опре­деленной вещи. Для этого надо, чтобы тот, кто является собственником

71

в данный момент, предложил продать ему вещь или, наоборот, чтобы собствен­нику было сделано предложение и он ответил бы согласием. Таким образом, правоспособность должна быть понята динамически. Гражданская правоспособ­ность для каждого данного лица в каждый определенный момент означает возможность иметь определенные конкретные права и обязанности в зависимости от его взаимоотношений с другими лицами. Так как в СССР гражданская право­способность не является лишь формальным принципом, как в буржуазном пра­ве, так как социалистический строй гарантирует гражданам не только абст­рактную возможность иметь права, но и фактическое осуществление этой воз­можности, то каждый советский гражданин фактически может в любой момент обладать совокупностью конкретных гражданских прав (личная собственность на определенные вещи, соответствующие права требования и т. д.), необходи­мых для удовлетворения его материальных и культурных потребностей в со­ответствии с трудом, который он дает социалистическому обществу (от каж­дого по способности, каждому по труду). Конкретное же осуществление этой возможности стоит в зависимости от той конкретной обстановки, в которой он находится, в частности от юридических отношений, в которых он состоит. Воз­можность совершать (лично или через представителя) действия, направленные на возникновение, изменение либо прекращение гражданских правоотношении (сделки), нередко связана с обладанием определенным субъективным граждан­ским правом. Например, отчудить вещь, т. е. перенести право собственности на другое лицо, может по общему правилу лишь собственник (исключение — ст. 60 ГК). Передать право требования по обязательству другому лицу может лишь кредитор по обязательству. В таком случае рассматривают соответствую­ще признанную законом (возможность как входящую в состав опреде­ленного права. Например, в силу ст. 58 ГК, «собственнику принадле­жит в пределах, установленных законом, право владения, пользования и рас­поряжения имуществом».

Изложенное позволяет нам притти к определенным выводам относительно осложнения обязательства возможностью для той или другой стороны односто­ронним волеизъявлением изменить либо прекратить обязательственное отноше­ние. Право расторжения договора, право выбора в альтернативном обязательст­ва и т. п. являются отдельными проявлениями гражданской правоспособности, специально связанными законом с определенными обязательственными отноше­ниями. Они являются необходимыми потому, что обязательство является живым развертывающимся отношением, в котором необходимо учесть многообразие экономических отношений, определяющих его содержание. Обязательство есть частный случай юридического отношения, которое, как указал Маркс, «...есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение»13. Обяза­тельство не приводит автоматически к его исполнению. В процессе своего раз­вертывания оно может меняться, может и прекратиться без достижения той цели, для которой оно было предназначено. Принципиально право выбора в альтернативном обязательстве, право зачета и т. п. не отличаются от «права» заключить тот или иной договор, составить завещание и т. д. Но юридические предпосылки в интересующем нас случае уже. Необходимо наличие определен­ного обязательственного правоотношения.

72

Возможность односторонним волеизъявлением изменить или прекратить обя­зательственное отношение может иметь место как на стороне кредитора, так и на стороне должника. На стороне кредитора такая возможность у с и л ив а е т принадлежащее ему право (например, право выбора кредитора в альтер­нативном обязательстве), на стороне должника эта возможность как бьг ослабляет лежащую на нем обязанность (например, право должника рас­торгнуть договор в случае, предусмотренном ст. 219 ГК; право выбора долж­ника в альтернативном обязательстве).

Таким образом, не надо забывать, что словом «право» мы обозначаем, во-первых, «право в объективном смысле» (закон и т. д.), во-вторых, «субъек­тивное право», т. е. элемент правоотношения, которому соответствует обязан­ность другой стороны, и, в-третьих, что мы пользуемся этим словом для 'обозна­чения тех или иных проявлений правоспособности, — право совершать догово­ры, составить завещание, расторгнуть договор, произвести зачет и т. п. Здесь не место входить в рассмотрение вопроса о соотношении между вторым и третьим значением слова «право». Это — вопрос общего учения о гражданских: правах и даже общей теории права. Для нашей темы необходимо было лишь констатировать, что нет принципиальной разницы между правом заключить договор, составить договор и другими «правами», которыми обладает каждый,, и право« одностороннего расторжения договора, одностороннего зачета и т. д.,. которыми обладает лишь тот, кто состоит в определенном обязательственной правоотношения. В определенном смысле и то и другое «право» принадлежит каждому, и в несколько ином смысле принадлежит не каждому. И то и дру­гое право принадлежит каждому, если рассматривать вопрос лишь абстрактно. И то и другое право принадлежит не каждому, если конкретизировать вопрос и рассматривать эти «права» в связи с теми отношениями, в которых в каж­дый данный момент состоит субъект права. Поэтому отпадает то неправильное; разграничение, на котором построена теория Зеккеля 14.

Мы рассмотрели основные виды осложнений обязательственного правоотно­шения. Это рассмотрение показывает, что структура обязательства в огром­ном большинстве случаев бывает сложной. Те элементы, на которые указывает ст. 107 ГК, являются необходимыми элементами всякого обязательства. Они: образуют основное отношение, которое всегда имеется между сторонами в обя­зательстве. Но к этим основным элементам могут присоединяться и чаще всего присоединяются другие, практически весьма важные, необходимые для того,, чтобы обязательство надлежащим образом отражало те экономические огношз-нпя, которые составляют его содержание.

В заключение изложения этого вопроса мы должны отметить некоторую не­определенность обычной терминологии.

Обязательством или обязательственным правоотношением называют иногда, совокупность орава требования кредитора и (соответствующей ему обязанности; должника (ст. 107), иногда же обязательством называют обязательственное право, отношение со всеми осложняющими его моментами (например, альтер­нативное обязательство, обязательственное отношение из двустороннего догово­ра). Мы думаем, что было бы более удобно называть обязательственным право­отношением обязательство в целом, т. е. основное отношение со всеми его ос-

73

ложнениями. Для совокупности же тех элементов, которые указаны в ст. 107, можно было бы говорить об основном обязательственном отношении, помня при этом, что в случае двустороннего договора — основных «отношений неизбежно два.

6. ЦЕЛЬ В ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕ

Нам уже не раз приходилось упоминать о целях обязательства. Цель обязательственных правоотношений, регулируемых советским правом, прямо противоположна цели обязательств буржуазного права. Она характеризует «обой социалистическое право в противоположность буржуазному. Дополнитель­ные и вспомогательные отношения к основному отношению между кредитором и должником, которые обнаруживаются в результате анализа структуры обя­зательства, (предназначены .служить той же цели, для которой существует основное отношение. Обязательственное право в целом могло бы служить иллюстрацией для тезиса, утверждающего значение цели в обязательстве. Поэтому нельзя обойти этот вопрос, анализируя самое понятие обязательства. Кроме того он имеет непосредственное отношение к той задаче, которую мы «себе поставили, а именно — вскрыть основное содержание понятия обязатель­ства в социалистическом (гражданском праве и указать коренные отличия этого понятия от соответствующего ему понятия буржуазного права.

В буржуазном праве вопрос о целях в обязательстве не нов. В значитель­ной степени к этому вопросу сводилось основанное на римском праве учение о causa в сделке или, как обычно обобщает германская наука, учение о causa предоставления (Zuwendung). Предоставлением (Zuwendung) называется действие, посредством которого одно лицо создает другому имущественную выгоду. Предоставление совершается либо посредством так называемой распорядитель­ной сделки (Verfügung), т. е. актом распоряжения каким-либо существующим .правом (перенесение права собственности, цессия обязательственного требова­ния, отречение от нрава) либо посредством обязательственной сделки, т. е. сделки, в результате которой одно лицо делается должником другого (т. е. соз­дается обязательственное отношение). Это учение в его господствующей форме сводится к тому, что всякое предоставление (Zuwendung), в частности уста­новление обязательственного отношения, совершается или causa credendi (не­которые, уточняя, говорят о causa aquirendi), или causa sol'vendi, или causa donandi.

Causa credendi (causa aquirendi) имеет место тогда, когда кто-либо дела­ет предоставление для того, чтобы в свою очередь получить предоставление от другой стороны. Например, кто-либо дает другому взаймы, кто-либо обязует­ся уплатить цену за купленную вещь и т. п. Causa solvendi имеет место тог­да, когда предоставление делается с целью погасить обязательство. Например, должник выдает вексель с целью погасить долг. Causa donandi имеет место -в случае безвозмездного предоставления. Эта классификация, как мы видим, пред­ставляет собой не что иное, как весьма элементарную систематику тех целей, которые преследует имущественный оборот товарно-рыночного хозяйства. Эта

74

классификация была правильна и исчерпывала все основные случаи, встре­чающиеся в обороте как в Риме, так и в капиталистически« странах. Она имела в виду частно-правовые сделки и обязательства из таких сделок. Это обеспечивало классификации неизменный успех и господство в системе бур­жуазного гражданского права, несмотря на критические замечания, которые она время от времени вызывала.

Обычно учение о causa credendi, causa aolvendi и causa donandi в лите­ратуре буржуазного права, в частности в курсах и учебниках, излагается для освещения вопроса о каузальных и абстрактных сделках и об обязательствах, возникающих из таких сделок. 1

Однако этим не ограничилась постановка вопроса о цели в обязательстве в буржуазном праве. Вопрос о цели буржуазная цивилистика связала с рядом других cерьезньй вопросов буржуазного права. Вопрос подвергся довольно под­робному обсуждению как в германской, так и во французской юридической ли­тературе.

В германской цивилистике вопрос о цели в обязательстве был поставлен следующим образом: направлено ли обязательство на совершение должником оп­ределенного действия (или воздержания от действия) или же на достижение определенного результата 2.

На этот вопрос в германской литературе (давали различные «ответы. Господ­ствующее мнение склоняется к тому, что обязательство имеет целью достиже­ние определенного результата. Такой ответ дал еще в 1875 г. Гартман (Hart­mann), в значительной степени определивший позднейшие мнения по этому вопросу в Германии. Его выводы очень характерны для буржуазного права. Он считает, что существенной целью (обязательства, моментом, характерным для самого понятия обязательства, является удовлетворение определенного частного интереса. Интерес, который должен быть удовлетворен, определяется основанием возникновения обязательства. Волевая и имущественная сфера должника являет­ся связанной и предназначенной для удовлетворения указанного интереса 3. Таким образом, целью обязательства является удовлетворение определенного частного интереса. Гартман замечает дальше, что без указания на эту цель понятие обязательства теряет определенность и ясность. Без указания на цель понятие обязательства не может быть в достаточной степени разграни­чено ic другим гражданским правоотношением. Для такого отграничения недо­статочно указания на основание возникновения обязательства, так как догово­ры могут служить основанием для возникновения не только обязательств, но и других правоотношений.

Взгляды Гартмана стали господствующим мнением в германской цивили­стике. Впрочем, некоторые авторы, для которых взгляды Гартмана послужили исходной точкой, значительно их смягчили. Так, Эртман (Oertmann) в цитиро­ванной выше работе приходит к выводу, что обязательство направлено не про­сто на достижение определенного результата, а на достижение результата посредством обязанности должника совершить определенное действие (или воз­держаться от действия)4. Поэтому уже самое совершение действия должником имеет большое значение. Кроме того нельзя сказать, что действие должника совершено лишь тотда, когда наступил результат и этот результат получен

75

кредитором. Действие должника совершено, хотя бы результат его не на­ступил.

В отступление от господствующего мнения, некоторые германские цивилисты полагают, что обязательство направлено не на результат, а лишь на определенную деятельность должника 5.

Развитие учения о цели в обязательстве во французской цивилистике представляет сабой путь, аналогичный тому, который проделала германская ци­вилистика. Интересно отметить, что, несмотря на явный параллелизм, развитие этого учения в юридической литературе обеих стран шло в значительной сте­пени независимо друг от друга. Правда, исходной точкой и во Франции, как и в Германии, служило римское право. Но известно, что в этих двух странах, в пределах, конечно, буржуазной идеологии, римское право являлось источником для различных течений в цивилистике. Французская и германская цивилисти­ка нередко оказывали друг на друга значительное влияние. Об этом сви­детельствуют известные в этих странах имена Обри (Aubry) и Ро (Rau), Caлейяь (Saleilles) во Франции, Цахариа (Zacharia), Кроме (Сгоmе) в Германий и многие другие. Но в вопросе о цели обязательства в германской я француз­ской цивилистической литературе не вдается обнаружить непосредственного взаимного влияния. Тем не менее параллелизм несомненен и, естественно, наво­дит на мысль, что буржуазная юридическая наука той и другой страны отра­жала некоторые основные, характерные для буржуазного гражданского права моменты.

Так же, как и в Германии, во Франции учение о цели в обязательстве (на­чинается с вопроса о cause6. Впервые теория cause, сыгравшая огромную роль во французском гражданском праве в вопросе о действительности догово­ров, была еще в XVII веке формулирована Дома (J. Domat). Дома различает договоры возмездные и договоры безвозмездные. B возмездных договорах обяза­тельство, принятое одной стороной, является cause обязательства, принятого другой стороной (например, купля-продажа), или же обязательство имеет cause в том имуществе, которое должник получил от кредитора (например, заем). В случае дарения и в других договорах, в которых одна из сторон дает или де­лает что-либо, ничего не получая от другой стороны, мотив дарения является и cause такого обязательства. Учение Дома был повторено Потье. Согласно дол­го господствовавшему мнению, Потье ничего ие (прибавил к учению Дома. Однако, как это выяснил новейший исследователь вопроса, голландский цивилист Ван-Бракель (Van-Brakel), это мнение неправильно 7. Потье действительно по­вторил Дома, но, кроме того, использовал учение о cause для вопроса о недей­ствительности договоров. Cause является необходимым элементом договора. По­этому, если cause является незаконной или безнравственной, то договор недей­ствителен. Эта конструкция Потье определила точку зрения французского гражданского кодекса, который в ст. 1108 указывает на четыре существен­ных элемента договора: соглашение, дееспособность того, кто обязывается, оп­ределенный предмет и une cause licite dans l'obligation. Точка зрения Потье и ст. 1108 на очень долгое время определили собой направление французской цивилистики в вопросе о цели обязательства. Судебная аравийка использовала понятие cause для учения о недействительности договоров, причем вышла да-

76

леко за рамки понимания cause y Дома, и Потье. Судебная практика очень часто принимает за cause просто мотивы сделки. Во французской цивилисти-ческой науке по поводу ст. 1108 разгорелся горячий спор между сторонни­ками и противниками взгляда на cause, как на необходимый элемент договора. Для нас здесь содержание этого спора не представляет интереса. Нам важно лишь отметить, что учение Дома о cause в договорных обязательствах в даль­нейшем во французской цивилистике не развилось в общее учение о цели в обязательствах вообще, а сузилось и сосредоточилось на крупном, но все же частном вопросе 8.

Лишь в XX веке в послевоенной французской цивилистике вопрос о цели в обязательстве был поставлен шире. Оя был поставлен в связи с вопросом о договорной и ннодоговорной ответственности и, швидимому, как нам удалось установить по литературе -вопроса, без всякого отношения к вопросу о cause в договорных обязательствах.

Вопрос возник следующим образом. Традиционным является различие меж­ду договорной и вне-договорной ответственности. Во французской литературе имеется сильное течение за объединение той и другой одной общей теорией гражданской ответственности. Для этого была использована следующая аргу­ментация, особенно подробно развитая Анри Мазо (Henri Mazeaud)9. Еще Глассон (Glasson) высказал мысль, что необходимо различать obligations de donner ou de faire и obligations de précaution или obligations de diligence, т. e., с одной стороны, обязательство, цель которого в получении кредитором вещи или услуги и, с другой стороны, обязательство, цель которого обеспе­чить кредитору определенную степень внимания и рачительности должника. Ту же мысль повторил Демог (R. Demogue), предложивший различать obliga­tions de moyens и obligation de résultat10. A. Maзo развил в указанной выше работе эти высказывания в целую теорию, сущность которой заключается в следующем. Различие договорной и внедоговорной ответственности имеет вто­ростепенное значение. Это разделение имеет значение лишь для вопроса об основании возникновения обязательства. Все основные существенные вопросы как договорной, так и внедоговорной ответственности зависят не от договора как основания возникновения нарушенного обязательства и не от того обстоя­тельства, что стороны не были предварительно связаны договорными отноше­ниями, а от разделения всех обязанностей, возлагаемых гражданским правом, на зве 'категории. Обязанности могут быть направлены либо на определенный ре­зультат (obligations déterminées), либо на соблюдение обязанным лицом доста­точной осторожности и проявление им надлежащего внимания к чужим интере­сам (obligations générales de prudence et de diligence). Отметим здесь, что тер­мин obligation означает у А. Мазо не только обязательство в собственном, смыс­ле слова, но всякую обязанность, налагаемую законом на лицо в отношении другого лица. Правило, запрещающее убийство, для А. Мазо также устанав­ливает obligation. Нас интересует лишь вопрос об обязательстве. Это разделе­ние А. Мазо называет разделением обязательств по содержанию. На самом деле это разделение является разделением обязательств по их цели. А. Мазо придает своей классификации огромное значение. Она позволяет, с его точки зрения, разрешить основной вопрос гражданской ответственности, — вопрос об осно-

77

вании ответственности. Если юбязанное лицо должно совершить строго опреде­ленное действие и достигнуть определенного результата, то в таком случае она отвечает в силу самого факта неисполнения, разве что оно докажет, что неис­полнение вызвано посторонней причиной. Наоборот, если обязанное лицо долж­но лишь проявить определенную осторожность и надлежащее внимание, то ответственность наступает лишь при условии, что суд констатирует отсут­ствие осторожности и внимания. В первом случае виной является самый факт неисполнения обязанности, во втором—вина имеется лишь при условии, что обязанное лицо в своем поведении отступило от некоторого абстрактного об­разца надлежащего поведения. Для второго случая А. Мазо признает необхо­димой фигуру, аналогичную римскому bonus et diligens pater familias.

Другой автор — Мортон (M. G. Morton) — пришел по тому же пути к более крайним выводам11. Мортон считает, что все обязательства являются obligations de résultat. Выводом из этого для него является отрицание прин­ципа вины и признание, что всякая гражданская ответственность является объективной ответственностью.

Точка зрения, принятая Демог и А. Мазо, встретила возражения со сторо­ны некоторых авторов. С ней не согласился такой видный цивилист, как умер­ший четыре года назад Капитан (H. Capitant)12. Против нее выступил П. Эсмен (P. Esmein), который при этом развил свои собственные соображения по инте­ресующему нас вопросу. П. Эемен полагает, что надо различать между случая­ми ответственности за вину (ответственность в собственном смысле слова — будь то договорная или внедоговорная) и случаями, когда по закону или по договору на определенно« лицо возложена гарантия определенного результата (гарантия того, что какая-либо работа будет выполнена, гарантия за безопас­ность другого лица и т. п.). Поскольку обязательство направлено в последнем: случае именно на обеспечение определенного результата, гарант несет риск не­достижения этой цели, независимо от того, была ли на его стороне вина или нет 13.

Мы видим, таким образом, что так же, как и в Германии, во Франции во­прос о цели обязательства ставится, во-первых, как проблема основания (causa) договорных обязательств и, во-вторых, как проблема общей теории обяза­тельств, но в непосредственной связи с отдельными лишь вопросами обяза­тельственного права.

Мы остановились сравнительно подробно на взглядах, высказанных в германской и французской цивилистике, так как считаем их весьма характерными для буржуазной науки. Нельзя отрицать, что у упомянутых выше авторов можно найти очень много тонких и ценных заметаний, но в целом постановка вопроса, которую мы у них находим, нас не» удовлетворяет. Мы считаем, что вопрос о цели в обязательстве этим не исчерпывается. Он имеет гораздо более общее значение, чем то, которое они имеют в виду. На этом общем значении и необходимо остановиться при изучении самого понятия обязательства.

Основные недостатки изложенных выше взглядов буржуазных теоретиков сводятся к следующему.

Отдельные авторы (как, например, Гартман), указывают, что основной целью обязательства всегда является удовлетворение того, или иного

78

частного интереса, но никто из них не дает социально-классового анализа того, что это за интерес. Между тем не только буржуазное обяза­тельственное право в целом, но и каждое отдельное обязательственное .право­отношение в капиталистическом обществе служит тем целям, которые харак­терны для этого общества, т. е. цели реализации и присвоения прибавочной стоимости владельцами средств и орудий производства. В тех случаях, когда капиталист закупает сырье и материалы для своего предприятия, нанимает ра­бочую силу, продает свою продукцию, получает кредит в балке, эта цель является непосредственно целью данного обязательства. Когда пролетарий покупает себе на заработную плату необходимые ему предметы, то эта цель осуществляется посредственно. Обязательственное отношение, в которое вступает пролетарии, является звеном в гражданском обороте капи­талистического общества, необходимым для обеспечения капиталисту ра­бочей силы. В той степени, в какой эти отношения не нужны капи­талу, они в результате безработицы и обнищания рабочего класса и не имеют места.

Огсутствие такого анализа является следствием классовой природы буржуаз­ной юридической науки.

2. Говоря о цели обязательства, буржуазные юристы всегда имеют в виду лишь ту цель, которую в каждом данном обязательстве преследуют стороны. Для буржуазного права, конечно, характерно, что обязавльства предназначены служить частным целям. Однако и для буржуазного права необходимо поста­вить вопрос о соотношении этих целей с целями господствующих классов в це­лом. Для буржуазного права вопрос затрудняется дисгармонией между лич­ностью и обществом даже в части интересов отдельного капиталиста и интересов капжталистического класса в целом. Буржуазная юридическая наука, изучая вопрос о цели в обязательстве, в силу своей классовой природы, не смогла вскрыть и правильно поставить вопрос о соотношении между личностью и об­ществом. Если бы она это сделала, то пришла бы к выводу об антагонистиче­ской природе капиталистического строя и об отражении свойственных этому строю антагонизмов в гражданском праве. Буржуазное обязательственное право именно в вопросе о целях в обязательстве наглядно обнаружило бы анархию капиталистического производства.

3. Буржуазная цивилистика связывает проблему цели в обязательстве с вопросами об исполнении обязательств и об ответственности за их неисполнение. Но она обходит молчанием, а в лице некоторых своих представителей (А. я Л. Мазо) по существу даже отрицает значение цели для вопроса о воз­никновении обязательств. Возникновение обязательств А. и Л. Мазо считают сравнительно второстепенным вопросом для общей теории обязагельст Между тем, раз каждое обязательство, с точки зрения этих авторов, направлено или на достижение определенного результата или же по крайней мере на обеспе­чение кредитору определенной степени внимания со стороны должника, то совершенно очевидно, что возникновение обязательства должно быть как-то увязано с той целью, ради которой оно возникает.

Таким образом, проблема целя в обязательстве в буржуазной науке не по­ставлена достаточно широко. Один из основных вопросов общей теории обяза-

79

тельетв — вопрос об основании возникновения обязательств — остается в сто­роне и не подучил необходимого освещения.

4. В вопросе о цели в обязательстве буржуазная юридическая наука ярко выявляет свою методологию. Как в германской, так и во французской цивилистике вопрос в конечном счете сводится к противопоставлению результата тому действию (или тем действюм) должника, которое должно вызвать этот ре­зультат. Противопоставление производится формально логически. Результат не есть действие, а действие — не результат. Таким образом, теряется из виду соотносительность этих понятий, теряется также из виду зависимость обяза­тельства от данного общественного строя. Цели, которые преследуются буржу­азным обязательственным отношением, могут быть лишь целями, свойствен­ными капиталистичекжому строю.

То, что в одном обязательстве является действием, направленным на достижение результата, которого требует закон или договор, в другом будет вместе с тем и результатом, на которое направлено обязательство, не­посредственной целью данного правоотношения. Возьмем следующий пример. Непосредственной целью обязательства хранителя (поклажепринимателя) по договору хранения (поклажи) может быть самое сохранение вещи, гарантия ее сохранности (за исключением случаев непреодолимой силы). Хранитель в таком случае будет отвечать за гибель вещи независимо от своей вины (по ряду за­конодательств — ответственность товарных складов). Но вещь может быть от­дана (на сохранение с тем, что хранитель (обязуется хранить ее в своей квар­тире вместе со своими вещами, нисколько не гарантируя при этом ни специаль­ной пригодности помещения, ни особой крепости замков и т. п. Естественно, я в этом случае конечной целью того, кто отдает вещь на сохранение, является ее сохранность: он рассчитывает, что способ хранения, о котором он догово­рился с другой стороной, является достаточным. Но все же непосредственной целью обязательства является в данном случае не гарантия сохранности вещи, а лишь определенный способ ее хранения. Между этими двумя случаями мож­но уложить значительное количество других. Стороны могут более или менее детально условиться, как надо хранить вещь. Все возможные случаи отнюдь не уложатся в деление обязательств на два вида: в одном случае конечный результат, в другом — рачительность и внимание должника в соответствии с тем или иным абстрактно взятым критерием (bonus et diligeiis pater familias и т. п.). Совершенно очевидно, что степень ответственности должника зависит не от абстрактного противопоставления результата тем действиям, которые должны вызвать этот результат, а от характера того или другого обязатель­ственного отношения. В условиях буржуазного гражданского права и присущей ему диспозитивности характер обязательства в значительной степени опреде­ляется соглашением сторон, отражающим экономические отношения капитали­стического строя.

Поэтому формально-логическое противопоставление результата и деятель­ности, направленной иа его достижение, само по себе не является достаточным. Оно недостаточно тогда, когда буржуазная наука пользуется им для классифи­кации обязательств, «но недостаточно также и тогда, когда ему придается ха-

80

рактер дилеммы, — обязательство направлено либо на результат, либо на определенное поведение должника.

Правильная постановка вопроса требует диалектического подхода, т. е. увязки вопроса о цели в обязательстве с теми целями, которые даны, призна­ны и охраняются гражданским нравом данной социальной формации. Связать же вопрос с этими целями значит вместе с тем связать его и с вопросом о возникновении обязательства, так как всякая правовая система, регулируя возникновение обязательств, делает это в виду и в соответствии с определен­ными социально-экономическими целями.

Какие же цели преследуют обязательственные правоотношения по советско- j му гражданскому праву? Эти цели формулированы в Сталинской Конституции: «Хозяйственная жизнь СССР определяется и направляется государственным на­родно-хозяйственным планом в интересах увеличения общественного богатства, неуклонного подъема материального и культурного уровня трудящихся, укреп­ления независимости СССР и усиления его обороноспособности» (ст. 11). Надо лишь установить, каким образом они определяют собой советские обязатель­ственные правоотношения. Нам кажется, что это лучше всего сделать, форму­лировав для советских обязательственных правоотношений следующие основ­ные категории целей.

Выполнение, государственного народнохозяйственного плана необходи­мо для осуществления всех других целей, синтез которых дан в ст. 11 Кон­ституции СССР. Выполнение плана является непосредственной целью тех обя­зательственных правоотношений, в которых стороной является предприятие, учреждение или организация, в частности и в тех случаях, когда предприятие, учреждение или организация является лишь одной из сторон в обязательстве. В случае, когда предприятие, учреждение или организация, являясь стороной в обязательстве, обслуживает граждан, непосредственным выполнением плана является соответствующее удовлетворение материальных и культурных потреб­ностей граждан. Социалистическая система хозяйства, право на труд, гарантированное Сталинской Конституцией (ст. 118), и принцип «от каждого по его способности, каждому — по его труду» (ст. 12) обеспечивают гражданам фак­тическую возможность иметь личную собственность (ст. 10). Граждане могут конкретизировать свои материальные и культурные потребности. Для удовлетворения этих потребностей они могут вступать в допущенные законом обязательственные отношения с учреждениями, предприятиями и организация­ми, а также и с другими гражданами. Конкретные цели, которые при этом ставят себе граждане, также являются целями советских обязательственных отношении. Обязательства, направленные на осуществление государственного плана народного хозяйства, и обязательства, направленные на достижение конкретных целей, которые ставят себе граждане, являются обязательствами, непосредственная цель которых заключается в удовлетворении материальных и культурных потребностей социалистического общества и отдельных его членов.

Обеспечивая социалистическую и личную собственность, советское граж­данское право знает ряд обязательственных огношений, нетасредственной целью которых является охрана социалистического имущества и имущественного по-

81

ложеяия граждан. В этих обязательствах дело идет не о непосредственном удов­летворении тех шли иных конкретных потребностей, а именно об охране и обес­печении социалистической и личной собственности как общей предпосылки удовлетворения тех или иных конкретных потребностей. Сюда относятся пре­жде всего такие обязательства, как обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения. Эти обязательства преследуют цель оградить имущественные интересы социалистического государства, отдельных социали­стических организаций, а также и граждан от неправомерно причиненного вреда, а также от увеличения или сбережения имущества одного лица за счет другого при отсутствии таких оснований, которые признаны достаточными советским гражданским правом.

3. Сталинская Конституция обеспечивает каждому гражданину право на труд, т. е. право на получение гарантированной работы с оплатой труда в со­ответствии с его количеством и качеством, материальное обеспечение в старо­сти, в случае болезни и потери трудоспособности, а также охрану интересов матери и ребенка. Сталинская Конституция создает, таким образом, для граж­дан общие предпосылки их имущественного благосостояния. Ряд обязатель­ственных отношений непосредственно направлен не на удовлетворение отдель­ных конкретных потребностей, не на охрану личной собственности гражда­нина, а на обеспечение ему имущественного положения, при котором он мог бы удовлетворить свои конкретные материальные и культурные потребности. Имущественное положение гражданина обеспечивается в соответствии с прин­ципом «от каждого по способности, каждому — по труду». Эти обязательства, таким образом, непосредственно направлены на социалистическое распределе­ние. К числу этих обязательств относятся алиментные обязательства, обяза­тельство уплаты вознаграждения владельцу авторского свидетельства на изо­бретение, обязательство издательства уплачивать вознаграждение автору изда­ваемого произведения, а также и выходящие за рамки гражданского права в обычно принятом у нас смысле этого термина обязательства уплачивать заработную плату, пособия и пенсии по социальному страхованию и социаль­ному обеспечению.

Мы должны, указав эти цели, подчеркнуть следующее.

Во-первых, не следует думать, что каждое отдельное обязательство может служить лишь цели, относимой к одной из этих категорий. План, а с л ед о в а т е л ь н о, и его осуществление являются необхо­димой предпосылкой для достижения всех указанных выше целей. В этом смысле всякое социалистическое обязательственное правоотношение направлено на осуществление целей, поставленных государ­ственным планом народного хозяйства. С другой стороны, цели, которые ставит план, являются всегда в конечном счете целями увеличения общественного бо­гатства, неуклонного подъема материального и культурного уровня трудящих­ся, укрепления независимости СССР я усиления его обороноспособности. Все цели, указанные выше, представляют сойой в конечном счете некоторое е д и н-с т в о, нашедшее себе прекрасное выражение в ст. 11 Сталинской Конститу­ции. Когда мы различаем указанные выше отдельные цели, то пользуемся этим различением как приемом, чтобы иметь возможность устанавливать н е

82I

посредственные цели конкретных обязательственных отношений, кото­рые в своем синтезе и дают это единство. Надо также указать, что некоторые отношения, в состав которых, входят несколько обязательств, служат непосред­ственно не одной, а двум из тех основных целей, на которые мы указывали.

Во-вторых, не следует думать, что каждой группе целей соответствует од­на определенная группа юридических фактов, в силу которых рождаются со­ответствующие обязательства. Соотношения между целью обязательственного отложения и основаниями его возникновения являются более сложными. Нельзя подходить к решению этого вопроса слишком схематически.

Поставив, таким образом, вопрос о цели в обязательстве, мы непосредствен­но подошли к проблеме системы оснований возникновения обязательств по со­ветскому гражданскому праву.

III. ОСНОВАНИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ

1. понятие основания возникновения обязательств

Основанием возникновения обязательства называют те факты, с на­ступлением которых право (в объективном смысле, т. е. прежде всего и в конечном счете закон) связывает возникновение обязательственного отношения. Понятие основания возникновения обязательства является, таким образом, про­изводным от понятия юридического факта. Юридическим фактом называется такой факт, с наступлением которого возникает, изменяется или прекращается юридическое отношение. Чаще всего юридическое отношение возникает, изме­няется или прекращается не в результате единичного факта, а в результате определенной совокупности фактов. Факты, необходимые для возникновения, изменения или прекращения определенного юридического отношения (единич­ный факт или совокупность нескольких фактов), мы называем фактический составом1. Фактические составы, вызывающие возникновение обязательств, в большинстве случаев обладают значительной сложностью. Отсюда происте­кает сложность проблемы дать систему оснований возникновения обязательств.

Определение того момента, когда обязательство возникает, требует точного установления фактического состава, вызывающего возникновение обязатель­ства. В этот момент должны быть налицо все факты, необходимые для возник­новения обязательства. Опасность ошибки заключается в том, что можно либо упустить какой-нибудь элемент фактическом состава, необходимый для возник­новения обязательства, либо включить в искомый фактический состав элемент безразличный для наступления результата, либо, наконец, неправильно опреде­лить сущность того или иного элемента фактического состава. Буржуазной юридической науке свойственен некоторый традиционализм и консерватизм. Отсюда — стремление подводить всякое новое явление под старые, давно из­вестные категории. К тому же буржуазный юрист иногда сознательно, иногда бессознательно смешивает две проблемы: одну — анализа определенного фак­тического состава, другую — обоснования (в смысле оправдания) возникнове­ния определенного обязательственного отношения. Самым простым, хотя по существу совершенно недостаточным, приемом такого обоснования является подведение фактического состава, в результате которого возникает обязатель­ство, под какой-нибудь традиционный фактический состав. В буржуазной цивилистика, которая грешит традиционализмом и консерватиз­мом не в меньшей степени, чем другие буржуазные юридические дисциплины, в вопросе об основании возникновения обязательств роль универсальной фи­гуры, в рамки которой старались втиснуть самые разнообразные фактические

84

составы, играл договор. Эту роль договора отметил один из крупнейших буржуазных цивилистов XX века Тур (А. v. Tuhr). Неудачно« использование понятия договора он объясняет, во-первых, тем, что некоторые институты, утратившие договорный характер, ранее были институтами договорного права, во-вторых, тем, что юридическая наука со времени римлян приобрела привыч­ку по возможности сводить возникновение гражданских прав и обязанностей к договору 2. В качестве буржуазного цивилиста Тур констатирует этот факт, мимо которого он не мог пройти, так как сам столкнулся с ним в своих ана­лизах, но не дает ему объяснения. Между тем отмеченный ил факт является весьма характерным для буржуазной науки. Причины его глубоко заложены в буржуазной правовой идеологии и в отраженных этой идеологией экономи­ческих отношениях капиталистического общества.

Совершенно очевидно, что для того, чтобы точно установить тот фактиче­ский состав, который является основанием возникновения того или иного обяза­тельства, необходимо исходить из тех признаков, которые характеризуют собой обязательство. Проблема, оснований возникновения обязательства неразрывно связана с точным установлением понятия обязательства. Она предполагает ана­лиз этого понятия и выявление всех элементов, необходимых для разграниче­ния обязательства со всякого рода другими гражданскими правоотношениями. С другой стороны, эта проблема явдяется необходимым развитием и дальнейшей конкретизацией понятия обязательства. До тех пор, пока мы не установим си­стему оснований, порождающих обязательство, понятие обязательства само по себе будет висеть в воздухе. Оно не будет увязано с основными началами нашего гражданского права и не найдет своего места в системе хозяйственного и культурного строительства, характерного для настоящей фазы развития со­ветского государства.

Так как основания возникновения обязательств представляют собой отдель­ные виды юридических фактов, то, казалось бы, проблема системы этих ос­нований будет решена, если мы расположим их в соответствии с классификацией юридических фактов. Однако этот путь не даст желательных результа­тов. Во-первых, классификация юридических фактов советского граждан­ского права сама по себе является областью, еще совершенно не исследован­ной. Общая классификация юридических фактов по советскому гражданскому праву зависит прежде всего от результатов исследования юридических фактов, вызывающих возникновение, изменение либо прекращение отдельных видов гражданских правоотношений. В частности, громадное значение для построе­ния общей классификации (и общей теории) юридических фактов в совет­ском гражданском праве (и в советском праве вообще) должна иметь именно проблема оснований возникновения обязательств. Ни в одной области граждан­ского права мы не встречаем такого многообразия фактических составов, как в обязательственном праве, во-вторых, даже если бы мы имели до конца про­работанную схему всех или хотя бы основных юридических фактов советского гражданского права и разложили по этой схеме различные основания возникно­вения обязательственных отношений, то все же задача разработки системы этих оснований не только не была бы разрешена, но не была бы даже надлежа­щим образом поставлена. Мы получили бы более или менее правильную фор-

85

малъно-логическую схему, которая яе давала бы никакого ответа на вопрос, ка­кая связь существует между тем или иным основанием возникновения обяза­тельства, — например, между договором и теми целями, ради которых возни­кают обязательственные отношения по советскому праву. Построенная таким образом система оснований возникновения обязательств по советскому праву была бы лишь бледным отражением того богатства связей, которые мы имеем в теории обязательств.

Если же в теорию юридических фактов перенести и проблему увязки этих фактов « целями обязательственных правоотношений, а следовательно, для полноты этой теории включить в нее и вопрос о целях других видов социали­стических гражданских правоотношений, то мы получим почти развернутый курс советского гражданского права. Совершенно очевидно, что теория и си­стема юридических фактов в теории гражданского права могут иметь лишь предварительный, пропедевтический характер. Более полный анализ и кон­кретизация могут быть даны лишь в соответствующих разделах науки со­ветского гражданского права, в частности в учении об обязательствах.

Основной проблемой науки советского гражданского права является вопрос о социалистической собственности. В вопросе о социалистической собственно­сти коренятся основные принципиальные отличия социалистического граждан­ского права от буржуазного. Социалистической собственностью прежде всего определяются форма и содержание советского гражданского права. После вопро­са о собственности, как нам кажется, наиболее значительным сосредоточием принципиальных положений, противопоставление которых буржуазному праву измеряет ту пропасть, которая лежит между социалистическим и буржуазным правом, является проблема оснований возникновения обязательств. Факты, порождающие обязательственные отношения и в конечном счете обусловливаю­щие правовые формы движения имущественных отношений, в капиталистиче­ском обществе определяются частной собственностью на орудия и средства про­изводства и анархией, создаваемой капиталистической конкуренцией. Система этих фактов отражает классово-антагонистическую структуру капиталистиче­ского строя и неизбежную при этом антагонизме дисгармонию личности и общества. Факты, порождающие обязательственные отношения в обществе, построенном на социалисгичеокой собственности на орудия и средства произ­водства и на социалистической системе хозяйства, определяются совершенно иными, производственными отношениями. Система этих фактов отражает обще­ственные отношения социалистического строя, не знающего классового анта­гонизма и эксплоатации человека человеком, не знающего непримиримых про­тиворечий между личностью и обществом.

Исходя ив этих положений, мы можем не опасаться, что понятие юриди­ческого факта (и фактического состава) приведет лишь к чисто формальному установлению связей, которые в силу закона существуют между определен­ными фактами и возникновением обязательственных правоотношений. Нашей задачей будет показать, что эта связь, установленная законом, служит тем целям, которые определяют собой жизнь социалистического общества и ведут его к высшей фазе—коммунизму. Мы избегаем, таким образом, характер­ной для буржуазной юридической науки ограниченности, которая не позволяет

86

ей выйти за пределы чисто формальных связей между юридическими фактами и возникновением, изменением или превращением юридических отношений. В следующей главе мы дадим ойзор буржуазных учений о системе оснований возникновения обязательств. Этот обзор послужит иллюстрацией к той харак­теристике буржуазной юридической науки, которую мы здесь дали. При этом мы все же должны отметить, что в работах буржуазных юристов содержится много интересного и важного материала по вопросу о классификации юриди­ческих фактов, но только материала, взятого абстрактно. Буржуазные цивили­сты не ищут и не видят путей от абстрактного определения понятия к его все большей и большей конкретизации посредством установления тех соотно­шений, которые связывают социальные явления в одно целое.

Следует отметить, что в буржуазной цивилистике раздавались возражения против чисто формального связывания юридических фактов с возникновением, изменением и прекращением правоотношений. Такие возражения сделал Ф. Гиппелъ (F. V. Hippel)3. Однако эти возражения основывались на неправильных методологических предпосылках и приводили поэтому ж неправильным юридико-нигилистическим выводам, которые время от времени делаются в буржуаз­ной науке и знаменуют собой те внутренние противоречия, которые она не мо­жет изжить из-за порочности своей методологии. С аналогичным примером мы уже имели дело выше, когда останавливались на взглядах Лундштедт (см. гл. II, п. 4—Санкция в обязательстве). Гиппель считает, что благодаря теории юридических фактов цивилнстическая наука совершенно обходит те непосред­ственные задачи, которые стоят перед законодателем, когда он регулирует те или иные отношения. Цивилист ограничивается установлением того, что закон свя­зывает с определенными фактами определенные последствия, и не выходит за рамки такой констатации. Гиппель предлагает итти другим путем. Законодатель прежде всего избирает определенный порядок, который является «правильным порядком». «Правильность» избранного порядка определяется чисто формальным требованием справедливости (Gerechtigkeitsgebot). Применение его к «естест­венно» данным социальным фактам вынуждает законодателя к выбору опреде­ленного позитивного порядка. Таким порядком является частное право, которое все целиком, по мнению Гиппеля, построено на частной автономии. В силу этой автономии частное лицо может посредством совершаемых им сделок опре­делять те дршютшшения, в которые оно вступает. К установлению условий, при наличии которых закон считается с этими сделками, и к принятию мер против обстоятельств, препятствующих такой автономии, Гиппель сводит все буржуазное гражданское право. (В связи с этим он — совершенно, впрочем, необоснованно — считает излишним самое понятие юридического факта.

Теория Гиппеля представляет собой по существу не что иное, как пере­певы пресловутой теория Шгаммлера о «правильном» праве (richtiges Recht). Гиппель, однако, ссылки на Штаммлера не делает. Теория Штаммлера давно утратила свое значение. В буржуазной науке Штаммлера вытеснил главным образом Кельзен (Kelsen). Нам незачем останавливаться на теории Штаммлера, равным образом как и на взглядах Гиппеля, по вопросу о выборе законодате­лем определенного порядка, гак как у самого автора эти взгляды логически не

87

увязаны с отрицанием понятия юридического факта. Сведение Гиппелем без достаточных оснований всего (гражданского права к регулированию сделок суживает область даже и буржуазного гражданского права. Когда Гиппель переходит к рассмотрению сделки, то он сам устанавливает факты и прежде всего факт совершения сделки4. Таким образом, очень мало прикрытой контрабандой он вводит в свою работу понятие юридического факта.

Для нас вопрос стоит совершенно иначе. Понятие юридического факта (сделки, правонарушения и др.) является прочным достоянием юридической науки, полученным в результате собирания, описания и анализа того материа­ла, который она изучает и исследует. Дело не в том, чтобы закрыть глаза на этот материал, а в том, чтобы приложить к его изучению метод марксистской диалектики и рассмотреть интересующую нас группу фактов (основания воз­никновения обязательств) в связи ю теми щелями, которью преследуют обяза­тельственные отношения социалистичейкото права, и с теми основами социали­стического строя, которые нашли свою четкую формулировку в Сталинской Конституции. Поставив таким образом вопрос, мы сделаем шаг по пути кон­кретизации понятия обязательства.

Для того, чтобы показать полную противоположность, которая имеется в вопросе о системе оснований возникновения обязательств между социалисти­ческим гражданским правом и буржуазным, мы сделаем сперва обзор вопроса » классификации оснований возникновения обязательств по буржуазному праву, а затем перейдем к рассмотрению системы оснований возникновения обяза­тельств по советскому праву.

2. КЛАССИФИКАЦИЯ ОСНОВАНИЙ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ В БУРЖУАЗНОМ ПРАВЕ

Вместе с понятием обязательства буржуазные правовые системы и бур­жуазная цивилистическая наука получили от римского права и классификацию оснований возникновения обязательств. Создавая свою классификацию, римские юристы не преследовали теоретических целей, а просто излагали в определенном порядке материал, относящийся к возникновению обязательств. Необходимость в этом возникла потому, что они исходили из общего понятия обязательства, которым объединяли совокупность соответствующих правил. Мы не находим в источниках римского права какого-либо обоснования того деления, которое в них дано. Все деление обычно излагается как вводная фраза к изложению отдельных видов обязательств. Римская классификация в дошедших до нас источниках сформулирована Гаем. У Гая содержатся все редакции этой классификации, представляющие собой три ступени ее детализации и уточнения.

В наиболее упрощенвой форме она сводится к разделению всех обязательств на возникающие из деликтов (Gains I.3.88 «Nuns transeamus ad obligationes, quarum summa divisio in duas species diducitur: omnis enim obligatio vel ex contracta nascitur vel ex delicto». Затем Гай добавляет к этой классификации указания на обязательства, возни-

88

кающие из различных других оснований (Gaius libro secundo aureorum, D. 44.7, l pr., «obligaüones aut ex contractu uascuntur, aut ex maleficio, aut proprio quodam jure ex variis causarum figuris»). И, наконец, излагая далее отдельные виды возникновения обязательств, он детализирует понятие «obligationes ex variis causarum figuris» и говорит об обязательствах quasi ex contractu и—«quasi ex maleficio» (Gaius libro secundo aureorum, D. 44.7.5). В наиболее развитой своей форме эта классификация перешла и.в институции Юстиниана. Институции, дав определение обязательства и разделив_обязадельства на цивильные и преторские, указывают в качестве другой классификации_на четыре вида: обязательства из договоров, как бы из договоров, из деликта и как бы из деликта (1. 3. 12. 2: «Sequens divisio in quatuor species deducttur : aut enim ex contractu sunt, aut quasi ex contractu, aut ex maleficio, aut quasi ex maleficio»). В институциях это деление является введе­нием, за которым следует рассмотрение обязательств из договоров, основного вида обязательств. Второй член классификации (obligationes quasi ex contractu) представляет собой сборную группу. Институции не определяют ее указанием определенного положительного признака, присущего всей группе, а чисто внешним образом сближают ее с договорными обязательствами, ввиду того, что она не имеет ничего о;бщего с деликтами (I. 3. 27. pr: «Post generа contractuum enumerate dispiciamus etiam de his obligationibus, quae non proprie quidem ex contractu nasci intelliguntur, sed tarnen, quia non ex ma­leficio substantiam capiunt,, quasi ex contractu nasci vïdentur»). К обяза­тельствам qausi ex maleficio были отнесены обязательства из неумышленных поступков и обязательства возмещения вреда, причиненного другим лицом, ре­бенком, рабом, а также ответственность корабельщиков, трактирщиков и со­держателей постоялых дворов (I. 4. 5).

Изложенное показывает чисто служебное значение, которое имела классифи­кация обязательств в римском праве. Она нужна была лишь как известный по­рядок изложения обязательственного права, преимущественно с учебными це­лями, и позволяла выдвинуть на первое место в качестве основного вида договорные обязательства, а затем - деликтные.

Римская классификация обязательств оказала решающее влияние ва вопрос об основаниях возникновения обязательств в буржуазном праве.

Остановимся в связи с атим вопросом на ведущих системах буржуазного гражданского права.

На французский гражданский кодекс римское право оказывало влияние главным образом через «Трактат об обязательствах» Потье (Pothier).

Потье строит следующую систему оснований возникновения обязательств.

Основанием возникновения обязательств бывают либо договоры, либо как бы договоры, (quasi-contrats), либо деликты, либо как бы деликты (quasi-délits), кнотда просто закон или справедливость («quelquefois la loi ou l'équité seule»)1. Далее, он переходит к рассмотрению отдельных оснований возникнове­ния обязательств, особенно (подробно останавливаясь на договорах. Каждому из указанных им видов оснований он дает определение. Эти определения пред­ставляют большой интерес по тому значению, которое они имели при состав­лении кодекса, а также в последующей французской цивилистике.

89

Потъе определяет договор как вид соглашения. Соглашением, говорит он, называется согласие двух или нескольких лиц, направленное на установление между ними обязательства либо ва прекращение или изменение возникшего ранее обязательства. Договором называется тот вид соглашения, который на­правлен на возникновение обязательства («L'espèce de convention qui a pour objet de former quelque engagement est celle qu'on appelle contrat»).

Он строго различает договор и pollcitatio. Pollicitatio представляет собой одностороннее обещание, не принятое еще другой стороной. Хотя римское право и допускало в некоторых исключительных и специфических случаях pollicitatio жак основание возникновения обязательства, во французском праве, по мне­нию Потье, pollicitatio такого значения не имеет2.

Потье дает определение «как бы договора» (quasi-contrat), которое и до настоящего времени во Франции нередко повторяется с кафедры, в учебниках и курсах. «Как бы договором» он называет разрешенное законом действие лица, которое обязывает это лицо в отношении другого, либо обязывает другого в от­ношении этого лица, без того, чтобы между сторонами имело место какое бы то ни было соглашение. В .качестве примеров квази-контрактов Потье указывает принятие наследником наследства, обязывающее наследника в отношении лега­тария, уплату недолитого, добровольную деятельность в чужом интересе без по­ручения. Из этого определения Потье выводит, что раз квази-контракт не есть договор, то соответствующее обязательство может возникнуть из действий лица недееспособного. В конечном счете основанием обязательств, возникающих как бы из договоров, Потье считает закон или справедливость, которые прядают связующую силу действию, порождающему обязательство 3.

Деликты и как бы деликты Потье определяет как действия, которыми кто-либо умышленно или злостно {деликт) либо по непозволительной неосторожности (квази-деликт) причиняет вред другому4.

До сих пор, как мы видим, Потье воспроизводит классификацию оснований возникновения обязательств, которая содержится в институциях Юстиниана. Шагом вперед по сравнению с институциями является лишь ясно изложенное определение квази-контракта. Это определение много раз подвергалось критике и заслужило эту критику. Но и сторонникам и противникам этого определения было очевидно, что Потье имел в виду. Однако эта обычная для него ясность изменила ему, когда он перешел к пятому члену классификации, которого в ин­ституциях не было, — к закону. Прежде всего приходится отметить, что, формулируя свою классификацию, Потье говорит о законе и справедливости 5. Об­ратившись же к рассмотрению этого основания возникновения обязательств, .Потье говорит уже только о законе. Но, говоря о законе, он то имеет в виду «естественный закон» (la loi naturelle), то явно отсылает к позитивному зако­ну. Он начинает с того, что естественный закон является, по крайней мере по­средственно, основанием всякого рода обязательств, в том числе и возникаю­щих из договоров, как бы из договоров, из деликтов и как бы из деликтов. Но .при наличии этих оснований закон порождает обязательства через посредство определенных фактов, с которыми он связывает их возникновение. В некото­рых же случаях закон сам непосредственно порождает обязательство. Так, на­пример, обязанность детей доставлять алименты нуждающимся родителям осно-

90

вана непосредственно на естественном законе. В качестве другого примера Потье указывает на собственника дома в городе Орлеане, который, в силу правила, из­данного местной властью, обязан продать соседу долю в собственности на сте­ну, к которой оосад желает пристроить свой дом. Обязательство в этом случае имеет вполне позитивный источник 6.

Авторы французского гражданского кодекса принимают классификацию Потье, но все же они по сравнению с ним только ученики, не особенно удачно и далеко не точно повторяющие мысли своего учителя. В законодательных орга­нах общим вопросам обязательственного права было посвящено шесть выступле­ний: 1) изложение мотивов тит. III. кн. III (о договорных обязательствах вооб­ще), сделанное одним из четырех членов комиссии по составлению проекта Ко­декса, Биго-Преаменё (Bigot-Preameneu); 2) доклад трибунов Фавара (Farard) и Жобера (Jauber) в трибунате по тому же вопросу; 3) речь трибуна Морико (Mauricauet) в законодательном 'корпусе по тому же вопросу; 4) изложение мотивов тит. IV кн. III (о внедоговорных обязательствах), сделанное Трельяром (Treilhard); 5) доклад трибуна Бертрана де Грейль (Bertrand de Greuille) в трибунате по тому же вопросу; 6) речь по тому же вопросу трибуна Таррибля (Tarrible) в законодательном корпусе 7. Ни в одном из этих выступлений не была полностью воспроизведена классификация Потье, ни в одном из них не была сделана попытка свести в единую систему все основания возникновения обязательств хотя бы для того, чтобы обосновать систему изложения обяза­тельственного права в проекте. Немудрено, что по сравнению с «Трактатом об обязательствах» Потье система расположения материала оказалась ухудшенной. Действительно, в «Трактате об обязательствах» материал расположен логиче­ски правильно: автор начинает с определения понятия обязательства, затем рас­сматривает основания возникновения обязательств, остановившись при этом сперва на классификации оснований, а затем на каждом основании в отдельно­сти—прежде всего на договоре, затем на остальных. После этого он излагает остальные вопросы общего учения об обязательствах. Иначе было сделано в проекте: в нем один титул (III) был посвящен договорам и договорным обяза­тельствам вообще и другой (IV)—обязательствам, возникающим не из догово­ров. Все общее учение об обязательствах было дано применительно к одним лишь договорным обязательствам. В соответствии с этим в выступлениях Биго-Дреаменё, Фавара, Жобера и Морико речь идет о договорах и обязательствах вообще, в выступлениях же Трельяра, Бертрана де Грейля и Таррибля—лишь о возникновении обязательств не из договоров. Авторы этих выступлений исходят из классификации Потье. Трельяр указывает, что обязательства, основанные не­посредственно на законе, не собраны в единый титул. Они урегулированы в раз­ных местах проекта кодекса. В тит. IV речь идет о тех недоговорных обяза­тельствах, которые основаны на том или ином действии лица правомерном или неправомерном, т. е. о quasi-contrats, délits и quasi-délits. Бертран де Грейль повторяет эти указания, не добавляя к ним ничего существенного. Так же по­ступает и Таррибль, у которого интересно отметить лишь следующее: он пре­красно понимает, что прибавление пятого члена (обязательства, возникающие из закона), который имели в виду вслед за Потье и авторы проекта, является шагом вперед по сравнению с классификацией институций Юстиниана.

91

Проект стал законом. Вопрос о возникновении обязательств во французском гражданском кодексе урегулирован ib соответствии с классификацией Потье. Но в отступление от логически последовательного проведения этой классификация, в которой договор фигурируют лишь как одно из оснований возникновения обязательств, хотя и первостепенный по важности, кодекс слил в одном титуле изложение договорных обязательств с общими правилами, касающимися обя­зательств вообще, В результате этого, как замечают авторы одного из курсов французского гражданского права, тит. III книги III французского гражданского кодекса не дал полностью ни общего учения о договорах, ни общего учения об обязательствах 8. Авторы этого курса задаются вопросом, в чем причины такого отступления от методологически правильного расположения материала, и ука­зывают на две. Во-первых, такой причиной явились практические соображе­ния, — большинство обязательств возникает из договоров. Договорное обяза­тельство является обязательством по преимуществу. Практически договорные обязательства и обязательства вообще — настолько близкие понятия, что их часто смешивают. Во-вторых, причиной явилась историческая традиция: в рим­ском праве договор был только основанием возникновения обязательств, вещные права были лишь результатом осуществления определенного способа исполнения обязательств. Правда, во французском праве договор стал не только основанием возникновения обязательств, но и основанием приобретения права собственности (ст. 1138 С. С.), но все же 'римская традиция продолжала жить в авторах ко­декса.

Мы не можем считать ато объяснение удовлетворительным. Правда, смешение понятия договорного обязательства с общим понятием обязательства налицо. Оно особенно бросается в глаза в ст. 1101; здесь определение обяза­тельства, которое давал Потье, сузилось до определения договора. У Потье обя­зательство вслед за римскими источниками определяется как правовая связан­ность, принуждающая в отношении другого лица что-либо дать, делать либо не делать (un lieu de droit qui nous astreint envers un autre à lui donner quel­que chose, ou à faire ou à ne pas faire quelque chose)9. В ст. 1101 француз­ского гражданского кодекса это определение превращено в определение договора: «Le contrat est une convention par laquelle une ou plusieurs personnes s'obligent, envers une ou plusieurs autres, à donner, à faire ou à ne pas faire quelque chose». Практические соображения ничего не объясняют. Авторы про­екта Тронше, Портали, Биго-Преаменё и Мальвиль (Tronchet, Portalis, Bigot-Préameneu, Maleville) были, правда, практиками, но они были вместе с тем и хорошими знатоками цивилистической теории своего времени. Это верно не толь­ко для первых двух, несомненно, наиболее крупных из четырех, но и для двух остальных. Это совершенно ясно из доклада Биго-Преаменё, несмотря на неиз­бежную в те времена реторику, в которой много ссылок на «естественный ра­зум» (raison naturelle) и много фраз в стиле тех речей, которые римские исто­рики вкладывали в уста тех или иных персонажей Римской республики. Да и практические соображения не только не заставляли это делать, но, казалось, наоборот, побуждали к надлежащей систематике. В качестве практиков авто­ры кодекса несомненно имели много дела и с внедоговорными обязательствами, например, с обязательствами из деликтов. Правда, эти обязательства не зани-

92

мали тогда такого большого места во французской судебной практике, как в настоящее время, когда, по свидетельству одного из крупных французских спе­циалистов по вопросам гражданской ответственности, половина, а может быть и больше всех судебных процессов более или менее непосредственно относятся к этой области10. Однако и в то время это была область, мимо которой не проходило внимание судьи и адвоката. Еще менее убедительна ссылка на рим­скую традицию. Прежде всего неправильно указание, что соглашение не имело в Риме значения как способ приобретения права собственности. Ведь traditio (была именно соглашением о передаче права собственности, да к тому же пере­носившим это право независимо от того, совершалась ли она для исполнения по обязательству или нет. Кроме того, совершенно несомненно, как это показы­вают многочисленные примеры, что римское влияние прежде всего передава­лось авторам кодекса через того же Потье. Они повторяли его ошибки в пони­мании источников римского права, и им никогда не приходило в голову чер­пать из римских источников не через его посредство, а в о п р е к и ему.

Мы думаем, что причины, которые привели к указанному способу изложе­ния материала общей части обязательственного права, лежат гораздо глубже. Они вовсе не специфичны для авторов кодекса, а характерны для всей буржуаазной цивилистики и для се отношения к месту договора в системе гра­жданского права. Поэтому прежде чем перейти к рассмотрению этих причин, мы продолжим наш обзор вопроса о классификации оснований возникновения обязательств в буржуазном праве.

Если в вопросе о месте договора в системе обязательственного права фран­цузский гражданский кодекс отступил от тото порядка изложения, который не­посредственно вытекал из принятой кодексом классификации Потье, то в воп­росе об обязательствах, возникающих без соглашения сторон, этот кодекс точ­но повторяет свой образец, порой воспроизводя его буквально. Для тою чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить с цитированными выше местами из Потье ст. ст. 1370 и 1371 французского гражданского кодекса. Первая из них имеет чисто описательный характер: «Certains engagements se forment sans qu'il intervienne aucune convention, ni de la part de celui qui s'oblige, ni de la part de celui envers lequel il est obligй. — Les uns rйsultent de l'autoritй seule de la loi; les autres naissent d'un fait personnel а celui qui se trouve obligй.—Les premiers sont les engagements formйs involontaire­ment, tels que ceux entre propriйtaires voisins, ou ceux des tuteurs et des autres administrateurs, qui ne peuvent refuser la fonction, qui leur est dйfйrйe.—Les engagements qui naissent d'un fait personnel а celui, qui se trouve obligй, rйsultent ou des quasi-contrats, ou des dйlits ou quasi-dйlits; ils font la matière du présent titre». Эта сравнительно длинная статья производит впечатление цитаты из учебного пособия. За ней непосредственно следует .ст. 1371, дающая определение quasi-contrat: — «Les sont les faits purement volontaires de l'homme, dont il résulte un quelconque envers un tiers et quelquefois un engagement réciproque des deux parties».

В определении понятия quasi-contrat ст. 1371 отступает от Потье в сле-

93

дующих отношениях. Во-иервых, она не указывает, как это делает Потье, что действие лица может издавать также и обязанности для другой стороны, что может иметь место в случае condictio indebiti. Во-вторых, она добавляет указа­ние на возможность взаимных обязанностей сторон. Это—отступление более по форме, чем по содержанию. Раз, с точки зрения Потье, квази-конгракт мо­жет создавать обязанности как для того, кто действовал, так и для другой стороны, то очевидно, что такие обязанности могут быть и взаимными (negotiorum gestio).

Наибольшая неопределенность во всей классификации имеется в отноше­нии квази-контракта. Под это понятие французский .гражданский кодекс под­водит два института: а) обязательства из деятельности в чужом интересе без поручения (negotioriim gestio римского права) и б) обязательство вернуть недолжно уплаченное (condictio indebiti римского нрава). Поэтому обсуждение во французской цивилистике классификации оснований возникновения обяза­тельств, которая дана в кодексе, главным образом связывалась с критикой ли­бо защитой этого понятия. Понятие délit (умышленная вина — art. 1382) и quasi-délit (неумышленная, неосторожная вина — art. 1383), если и сдела­лись, главным образом в XX веке, предметом больших споров, то не в непо­средственной связи с вопросом о классификации, а как самостоятельная проб­лема основания обязательства возместить причиненный вред.

Среди крупных комментаторов Code civil ib XIX веке Обри и Po (Aubry, Ran) просто воспроизводят определения ст.ст. 1370 и 1371, другие, напри­мер Ларомбьер (Larombière) и Лоран (Laurent), стараются их уточнить, на конец, третьи просто от них отказываются (Демоломб — Demolombe). При этом некоторые из этих комментаторов отмечают, что по существу обязательства из квази-контрактов являются просто обязательными ex lege (Ларомбьер)11 Спор перешел в литературу XX века. Понятие квази-коитракга сохранило до последнего времени сторонников. Отметим прежде всего Е. Годеме (E, Guaudemet), автора сравнительно мало известного за пределами Франции, но заслу­живающего внимания, особенно в отношении вышедшей уже после его смерти книги Theorie générale des obligations. Защита этил автором понятия квази-контракта тем более интересна, что он, по общему правилу, отнюдь не являет­ся представителем традиционных во французской цивилистике взглядов. Тем, не менее в данном случае он не находит нужным отказываться от традиции. Он указывает, что обязательства из квази-контракта не могут быть отнесены к группе обязательств ex lege. Они не вытекают непосредственно из закона, так как для их возникновения необходимо соответствующее действие челове­ка. К числу квази-контрактов он относит ведение чужого дела без поручения, уплату недолжного и неосновательное обогащение. Оц прибавляет, таким об­разом, к первым двум видам третий, в кодексе не указанный, но введенный во французское гражданское право судебной практикой 12. Гораздо менее интере­сен другой защитник, понятия квази-контракта—Р. Дамог (R. Demogue). Он признает понятие квазинконтракта неправильным, в частности ставит ему в •упрек его индивидуалистический характер. Констатация, конечно, правильная, но нельзя сказать, чтобы она поражала новизной и оригинальностью. Вместо индивидуалистической теории французского кодекса, Демог (предлагает создать

94

новую, построенную на идее социальной солидарности. С обычной для этого автора расплывчатостью и мысли и формулировок он говорит: «С социальной точки зрения понимаемый таким образом квази-контракт покоится на той идее, что в интересах солидарности одно лицо может требовать определенного права в отношении чужого имущества при условии принятия на себя определенных обязательств». Посредством этого принципа Демог объединяет понятием quasi-contrat случаи negotiorum gestio, принятия наследства, добровольного приня­тия на себя опеки и частично некоторые виды неосновательного обогащения (случаи, основанные на действиях того, за счет кого произошло обогащение другой стороны)13. Конечно, смешно в этой попытке усматривать какие бы то ни было социальные моменты. Индивидуалистическая теория французского ко­декса имеет перед ней по крайней мере преимущество большей ясности. Сам Демог, впрочем, не сумел использовать предложенное им понимание квази-­контракта и не построил никакой обобщающей теории. Основным недостатком понятия квази-контракта была его бессодержателъ ностъ. Признаки, при помощи которых старались его определить, не дали возможности построить обобщающую теорию. Естественно, что в настоящее время многие французские цивилисты от него отказались. Укажем на некоторые важнейшие взгляды, высказанные по этому поводу.

Планиоль взял в основу своей классификации мысль, которую мы находим у Потъе и которую повторяют за ним все сторонники традиционной классификации. Как было указано выше, Потье считал, что обязательства, возни­кающие в результате квази-контрактов, деликтов и квази-деликтов, в конечном счете тоже основаны на законе. Но только в этих случаях они возникают из закона не непосредственно, а, в отличие от обязательств из закона в собственном смысле слова, возникают через посредство определенного факта, которому закон придал силу порождать обязательство. Планиоль откинул различие между обязательствами, основанными непосредственно на законе, и обя|зательствами, основанными на нем через посредство какого-либо факта. В результате он получает двучленную классификацию оснований возникновения обязательств: договор и закон. По его мнению, при отсутствии договора обязательство не может иметь другого основания, кроме закона. Раз нет воли, сторон, направленной на создание обязательства, оно может быть создано лишь волей законодателя. Законодатель, создавая обязательства, стремится либо пре- •дотвратить вред, который может быть причинен в будущем, либо обязать к возмещению вреда, уже причиненного.

В случае деликта и квази-деликта наличие вреда незачем, обосновывать. Случаи, подводимые традиционной классификацией под квази-контракт, с точки зрения Планиоля, сводятся все к неосновательному обогащению. Неосновательное же обогащение предполагает обогащение одной стороны за счет другой, т. е. вред для обедневшего. Во всех трех случаях, таким образом, есть вред, который подлежит возмещению. Во всех осталь­ных случаях, подводимых традиционной классификацией под понятие обя­зательств, основанных непосредственно на законе, дело идет, по утвер­ждению Планиоля, о предотвращении будущего вреда. K числу таких обяза­тельств он относит обязательства из соседских отношений, обязательство быть

95

опекуном, обязанность управлять чужим имуществом, обязанность роди­телей воспитывать детей, алиментную обязанность, обязанность соблюдать профессиональную тайну, обязанность претерпевать иски о недействительности сделок и о расторжении договоров и даже обязанность воздерживаться от дей­ствий, караемых в силу уголовного закона. В этом несколько странном переч­не сказывается присущее Планиолю смешение понятий обязанности и обязательства14. Кроме обязательств из соседства и алиментных обя­зательств, больше никаких обязательств в собственном смысле слова в списке не имеется. Отметим, что указание Планиоля на присущую последней группе обязательств цель предотвращения будущего вреда является довольно поверхно­стным, так как будущий вред заключается как раз в неисполнении обязатель­ства. Вред, который предотвращается, например алиментным обязательством, заключается в неполучении алиментов управомоченным лицом.

Вслед за Планиолем авторы другого распространенного курса гражданского права, Колен и Капитан (A. Colin et H. Capitant), предложили делить все основания возникновения обязательств на четыре группы: до­говор, одностороннее волеизъявление, правонарушение и закон15. С принци­пиальной стороны эта классификация не отличается от классификации Планио­ля. Она ставит себе ту же чисто формальную задачу — разбить обязательства на несколько групп в зависимости от основания их возникновения. Поставлен­ная таким образом задача имеет несколько решений, формально различных, по существу одинаковых. По существу нет разницы в том, выделяются ли из труппы обязательств, возникающих из закона, обязательства по правонаруше­ниям или не выделяются. По сравнению с классификацией Планиоля класси­фикация Колена и Капитана характеризуется добавлением нового члена — одностороннего волеизъявления.

Наконец, мы должны отметить еще взгляды Боннеказа (Bonnecase), разви­тые в его курсе гражданского права. Еще в конце XIX века под влиянием ра­бот Салейля (R. Saleilles) во французской цикилистической литературе, кото­рая до этого времени не знала общей части гражданского права подобной общей части в литературе пандектного права, и в литературе, выросшей в Германии на почве германского гражданского уложения, начало вырабатываться общее учение о юридических фактах. Капитан сделал попытку применительно к французскому праву изложить общую часть гражданского права 16. Посвященная этому вопросу работа Капитана имела во Франции большой успех и выдер­жала несколько изданий. В учебниках гражданского права появился раздел, посвященный юридическим действиям (actes juridiques). Под влиянием этой вполне прочной в настоящее время традиции Боннеказ свел проблему классифи­кации оснований возникновения обязательств к классификации юридических фактов. Он различает две группы юридических фактов: юридические действия (actes juridiques) и юридические события (faits juridiques). Под actes juridi­ques он понимает сделку, т. е. волеизъявление одного или нескольких лиц, направленное на определенный юридический результат. К faits juridiques он относит все остальные юридические факты, т. е. события, не зависящие от воли человека (faits purement matériels), дозволенные действия, не являющие­ся сделкой, и правонарушения. Боннеказ добавляет, что понятию fait juridique

96

можно придать кроме указанного специального значения также и более общее, понимая под ним всякий факт (действие или .событие), с которым право свя­зывает те или иные юридические последствия. При таком понимании fait juridique будет обозначать родовое понятие, обнимающее и acte juridique и fait juridique в более узком я специальном значении, как понятия видовые 17. В дальнейшем Боннеказ излагает отдельные основания возникновения обя­зательств, следуя традиционной классификации.

Нам кажется, что для характеристики постановки вопроса об основаниях возникновения обязательств в буржуазном праве французское право и француз­ская цивилистика представляют совершенно специальный интерес. Связанные непосредственно через Потье и гражданский кодекс с римской классификацией, они представляют картину, развертывающуюся в течение свыше 135 лет. Произведенный нами обзор позволяет (сделать следущие_ выводы:

1. Французская цивилистика в вопросе об основании возникновения обяза­тельств ставит себе чисто формально-логическую задачу разбить эти основания по нескольким рубрикам в зависимости от признаков, присущих отдельным основаниям.

2. Она преследует при этом чисто вспомогательную цель—найти удоб­ный порядок для изложения материала закона и судебной практики.

3. Она не связывает проблему оснований возникновения обязательств с вопросом о цели в обязательстве. Таким образом, вопрос о классификации осно­ваний она не поднимает до вопроса о системе этих оснований, увязанной с системой обязательственного права и гражданского права в целом. Проблема оснований возникновения обязательств рассматривается изолированно и сво­дится к их классификации и к рассмотрению отдельных оснований (договора, причинения вреда и т. д.).

4.. Французская цивилистика в этом вопросе, как и в других, выражает основные особенности буржуазной науки и не дает социально-классового ана­лиза.

5. Указанными особенностями французской цивилистики определяется и ха­рактер литературы, посвященной предмету. Обладая обширным количеством мо­нографий по вопросам, касающимся отдельных оснований возникновения обя­зательств (договор, причинение вреда и пр.), французская цивилистика занима­ет в этой области весьма значительное место в буржуазной цивилистической науке. Наоборот, по вопросу об общей системе этих оснований и даже просто по их классификации французская цивилистика не знает монографических ра­бот, кроме цитированной выше журнальной статьи Планиоля. Вопрос рассмат­ривается лишь в курсах и комментариях к французскому гражданскому ко­дексу.

Некоторым завершением развития французского права и французской тео­рии в области обязательственного права является франко-итальянский проект 1927 г. Нам кажется, что после изложенного выше нет ничего удивительного в том, что этот проект просто отказался от мысли дать 'классификацию основа­ний возникновения обязательств.

Итальянский гражданский кодекс 1865 г. воспроизвел в ст. 1097 без всяких изменений классификацию Потье: «Le obligazione derivano dalla

97

legge, da contratto, o quasi-contratto, da delitto, o quasi-delitto. Комиссия французских и итальянских юристов, разработавшая проект, признала клас­сификацию Потье неточной. Первоначально итальянская часть комиссии пред­полагала сохранить ст. 1097, добавив в ней указание на завещание и на одностороннее волеизъявление, и обобщив понятия деликта (delitto) и квази-­деликта (quasi-delitto) понятием неправомерных действий (atti illicit), но .затем отказалась от намерения главным образом ввиду тех возражений, кото­рые были сделаны против сохранения понятия квази-контракта 18.

Если таково в рассматриваемом вопросе положение французской цивили­стики, которую на исследование этой проблемы наталкивали и традиция, иду­щая от Потье, и наличие классификации, содержащейся в кодексе, то трудно было бы ждать (более счастливых результатов от германской литературы. Для того, чтобы иметь право сделать соответствующие выводы, остановимся кратко на пандектистах, а затем на литературе, посвященной германскому граждан­скому уложению.

Чтобы иллюстрировать положение дела в пандектной литературе, возьмем грех крупнейших ее представителей — Савиньи (Savigny), Виндшейда (Windscheid) и Дернбурга (Dernburg).

Савиньи, начинает с указания, что обязательщо по своему происхождению может быть первоначальным или превращенным. В случае превращения обязательства (Umwandlung) имеет место продолжение прежнего обязательст­ва, но в измененной форме. Изменение может касаться либо лиц (универсаль­ное или сингулярное преемство), либо содержания обязательства (превращение в обязательство возместить убытки, прибавление процентов ж капитальной сум­ме и другие случаи). Что же касается первоначального возникновения обя­зательств, то Савиньи, остановившись на римских текстах по этому вопросу, замечает, что классификация, которая в них содержится, может иметь двоякое значение. Во-первых, она может служить для изложения общего учения о важнейших основаниях возникновения обязательств, договоре и деликте; на договоре и деликте Савиньи и останавливается ib дальнейшем. Во-вторых, она может служить для изложения особенной части обязательственного права 19. Виндшейд указывает, что обязательства возникают, «как и права вооб­ще», или из сделки, или из судебного решения, или же из какого-либо другого факта, с которым право связывает такой результат. Таким образом, Виндшейд прежде всего отсылает к общему учению о юридических фактах. В частности, он отсылает к общей части по вопросу о возникновении обяза­тельств из судебного решения. Он отмечает дальше в качестве основа­ния деликт и указывает, что другие основания возникновения обяза­тельств примыкают одни к сделкам, другие—к деликтам 20. Таким образом, в отношении остальных оснований он ограничивается, так же как и римская классификация, указанием на их близость либо к сделке, либо к деликту.

Дернбург излагает сперва римскую (классификацию, а затем кратко замеча­ет, что значительная часть обязательств возникает из сделок. Другие обяза­тельства возникают из разнообразных оснований. Поэтому общие положения он дает лишь относительно возникновения обязательств из сделок, возникно­вение других обязательств он рассматривает в специальной части обязатель-

98

венного права21. Так же поступило и германское гражданское уложение, вслед за ним и вся посвященная ему литература.

Изложенные выше взгляды трех корифеев германской цивилистики, из которых каждый составил эпоху в литературе пандектного права, показывают, итоги этой литературы в интересующем нас вопросе не только не велики, но проето равняются нулю. Такой результат мог бы вызвать даже некоторое удивление. Ведь пандектная литература охотно занималась всякого рода фор­мальными классификациями, и можно было бы ждать, что в данном вопросе она также пойдет по этому пути. Ключ к правильному разъяснению этого недоумения лежит в отсылке, которую делает Виндшейд к общему учению о юридических фактах. Поскольку пандектисты не ставили перед собой задачи углубить вопрос о системе возникновения обязательств, связать его с какими-либо общими вопросами обязательственного права, в частности с вопросом о цели в обязательстве (вопрос о цели в обязательстве Гартман поставил еще в 1875 г.), они, естественно, могли вполне удовлетвориться теми общими поло­жениями, которые пандектное право выработало по вопросу о юридических фактах.

Издание германского гражданского уложения не внесло ничего нового в этот вопрос. Оно не последовало примеру французского гражданского кодекса и не дало классификации оснований возникновения обязательств.

Автор одного из наиболее крупных комментариев к обязательственному праву германского гражданского уложения—Эртман (Oertmann) указывает на ненужность такой классификации в законе 22. Действительно, германское гра­жданское уложение так расположило материал, что избегло (чисто внешне) не­обходимости давать классификацию. Из отдельных оснований возникновения обязательств оно подробно регулирует в общей части обязательственного пра­ва, только договор. Среди «отдельных обязательств» {разд. 7) оно помещает не­которые обязательства из одностороннего волеизъявления (в частности, обя­зательства на предъявителя и публичное обещание награды), а также обя­зательства из ведения чужих дел без поручения, из неправомерного обогаще­ния и из недозволенных действий. Ряд обязательств, возникающих из других оснований, урегулирован в других частях уложения (в семейном, наследствен­ном, вещном праве). Во всяком случае, германское гражданское уложение на­столько мало внесло нового в вопрос об общей системе оснований возникнове­ния обязательств, что французский исследователь проекта этого уложения (а само уложение в этом отношении ничем существенным не отличается от всех редакций проекта) счел возможным рассматривать материал проекта по тради­ционной французской схеме: 1) сделки (кроме сделок mortis eausae), 2) делик­ты и 3) квази-контракты 23.

Литература, посвященная германскому гражданскому уложению, не дает специальных исследований по данному вопросу. Общие курсы и учебники ог­раничиваются немногочисленными замечаниями и если пытаются дать классификацию, то не предлагают ничего принципиально нового. Самое большое—та или иная передвижка в обычном списке оснований возникновения обязательств. Чтобы подтвердить это положение, приведем некоторые примеры. Возьмем обстоятельный курс Эннекцеруса, Киппа и Вольфа (Enneccerus, Kipp, Wolff)

99

капитальное, по существу монографическое исследование Ф. Леонарда (Fr. Leonhard) по общей части обязательственного права в Systematisches Handbuch der Deutschen Rechtswissenschaft, основанном Биндингом (Binding), а также курсы обязательного права Гека (Heck) и Кресса (Kress), претендующие на оригинальность общего построения и исходных положений и действительно в пре­делах германской литературы дающих своеобразное освещение некоторых во­просов. Наконец, остановимся на работе 0. Гирке (O.Gierke) Deutsches Pri­vatrecht, чтобы не обойти представленное им течение в германской цивили­стике. Такая выборка даст нам в основном общую картину результатов гер­манской цивилистики в этом вопросе.

Эннекцерус кратко указывает, что обязательства возникают из сделок, из аналогичных сделкам действий (geschaftsähnliche Handlungen) и действии, не являющихся сделками (Realaicte), из недозволенных действий, из действий хо­тя и совершенных без вины, но обязывающих к возмещению вреда, из раз­личных состояний (Zustände), юридических и фактических, как, например, вещные права, семейные права, наследственные права, неосновательное обога­щение. В общей части обязательственного права, как указывает Эннекцерус, рассмотрению подлежит лишь возникновение обязательств из договоров и то лишь в части, которая остается после рассмотрения в общей части граждан­ского права общей теории договора. Возникновение обязательств из односторон­него волеизъявления подлежит рассмотрению в особенной части обязатель­ственного права и в наследственном праве (распоряжения на случай смерти). Возникновение обязательства возместить вред, поскольку дело идет об общих положениях, также должно быть рассмотрено в общей части гражданского права. Возникновение обязательств из различных состояний (Zustände), по мнению Эннекцеруса, не дает оснований создавать какие-либо общие положения 24.

Таким образом, по существу дела рассуждения Эннекцеруса по вопросу об основаниях возникновения обязательств сводятся к отсылке к общей части гражданского права, т. е. к учению о юридических фактах.

Ф. Леонард отвергает римское деление ввиду неопределенности признаков, по которым некоторые обязательства (например, из неосновательного обогаще­ния) сближаются с договорными, и предлагает делить основания возникнове­ния обязательств на две категории—обязательства из сделок и обязательства, возникающие «только из закона». Называть их просто обязательства из зако­на, по его мнению, неточно, так как обязательства из сделок также основаны на законе. Обязательства «только из закона» охватывают, в частности, обяза­тельства из неправомерных действий, из неосновательного обогащения и из ведения чужих дел без поручения 23.

Нельзя не отметить, что классификация Леонарда крайне неудачна, даже если рассматривать ее в плоскости чисто буржуазных (построений и не предъ­являть к ней требований, которым не удовлетворяет буржуазная цивилистика в целом. Действительно, обязательства из правонарушений или из неоснователь­ного обогащения в такой же степени, как и обязательства из сделок, не возни­кают «только из закона». Как и в случае обязательств, возникающих из до-

100

говоров и односторонних сделок, обязательства из правонарушения, из неосно­вательного обогащения и т. п. возникают из определенных фактов (фактиче­ски составов), с которыми закон связывает появление обязательственного пра­воотношения. Классификация, отстаиваемая Леонардом, ничем не отличается от классификации обязательств, возникающих из сделок и из закона. Так же, как и последняя, она без всякого для себя ущерба могла бы быть заменена, следую­щей: обязательства, возникающие из сделок, и все остальные обязательства. Такое разделение не может ни в малейшей степени претендовать на название научной 'Классификации. Это не классификация, а лишь способ оттенить, что сделка, особенно договор, является наиболее важным основанием возникновения обязательственных отношений.

Гек находит, что деление обязательств по основанию их возникновения на обязательства ex contractu, ex delictu, quasi ex contractu и quasi ex delictu до настоящего времени еще может служить для обозрения этих оснований, хо­тя и неполного. Сам он не предлагает никакой классификации, ограничиваясь простым перечислением и указанием на близость некоторых обязательств, воз­никающих не из сделок, к обязательствам из сделок (например, обязательств из negotiorum gestio). Эту близость он находит в тех интересах, которые дол­жны быть урегулированы в том ,и другом случае 'законом 26.

Работа Кресса при первом с ней ознакомлении производит впечатление новой постановки вопроса. Он непрочь подчеркнуть реалистический характер своей трактовки вопросов гражданского права. В предисловии к своей книге, посвященной специальной части обязательственного права, Кресс пишет, что цель является душой обязательственного отношения. Он указывает, далее, что юридические отношения являются «з е p к а л ь н ы м» отражением хозяйствен­ных отношений 27. Уже в этом утверждении нельзя не отметить вульгаризации той мысли, что юридические отношения отражают собой экономические отно­шения. Мы знаем четкую формулировку К. Маркса: «...Юридическое отноше­ние... есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономи­ческим отношением» 28. Вместо этой глубокой формулы, вскрывающей природу юридического отношения как волевого отношения, отражающего экономическое отношение, мы находим у Кресса вульгарную мысль о юридическом отношении как «зеркальном» отображении экономических отношений. Еще более вульгар­но-пошлые «истины» мы находим у Кресса, когда он характеризует те эконо­мические отношения, которые отражаются в «зеркале» юридических отноше­ний. По мнению Кресса, стремление к приобретению благ и к сохранению при­обретенных благ заложено в природе человека. Имущественные блага измеряют­ся золотом. К золоту все стремится, от золота все зависит.

При таком понимания природы общественных отношений нельзя, конечно, от Кресса ожидать и правильной постановки вопроса ни об основаниях возникно­вения обязательств, ни о цели в обязательственных отношениях. Действительно, излагая этот вопрос, Кресс, кроме некоторых вульгарных и якобы реалистических мыслей, не дает ничего принципиально нового по сравнению с тем, что имеет­ся в буржуазной, в частности в германской, цивилистике. Обязательственные отношения основаны, по его мнению, на сделке либо непосредственно на пра-

101

вопорядке (Rechtsordnung). Субъекты гражданского права могут достигать пос­тавленных ими хозяйственных целей посредством cовершения сделок, по общему правилу—посредством договоров, в определенных, установленных законом слу­чаях—посредством односторонних сделок. В тех случаях, когда обязательство основано непосредственно на правопорядке, оно преследует цель охраны иму­щественных благ. Рассматривая основные цели, которые преследуют участники договоров и других сделок, Кресс классифицирует их следующим образом: а) обмен одного блага на другое; б) безвозмездное предоставление какого-либо блага; в) погашение, ликвидация существующих отношений29. В этой класси­фикации можно без труда узнать очень старых знакомых каждого цивилиста causa credendi (или causa aquirendi), causa donandi и causa solvendi. Таким образом, обещанное автором рассмотрение обязательственных отношений с точ­ки зрения хозяйственных интересов, как и надо было ожидать, при его уровне понимания природы хозяйства и общественных явлений свелось лишь к вос­произведению традиционного учения.

О. Гиркe—признанный глава германистической школы в гражданском пра­ве. Он идеолог тех начал, якобы национально-германских, которые эта школа противопоставляла началам римского права. Германисты, и 0. Гирке особенно, любили противопоставлять германские начала как «социальные» индивидуализ­му римского права. 0. Гирке в «социальное» платье рядит и свои взгляды по вопросу о системе оснований возникновения обязательств. Они сводятся к сле­дующему. Так как обязательственное право является той областью гражданского права, в которой индивидуальная воля имеет решающее значение, то обяза­тельства прежде всего возникают из сделок и недозволенных действий. Римское право рассматривало эти два основания как нормальные источники обязатель­ственных отношений и допускало другие основания лишь по их сходству с этими основными типами. 0. Гирке противопоставляет этому следующую декла­рацию: «Для нас они неприемлемы. В нашем праве никогда не затухало и в настоящее время вновь разгорелось германское воззрение, что обязательства воз­никают не только из собственных действий, но также и из социальной взаи­мозависимости». Поэтому он считает нужным рядом со сделкой и недозволен­ными действиями признать наличие других оснований, общим признаком кото­рых является заложенная в них социально-обязывающая сила (deren gemeinsa­mes Merkmal in der ihnen beigelegten sozialen Verpfliechtungskraft besteht). Установив эти основные положения, 0. Гирке рассматривает возникновение обя­зательств из сделок, из недозволенных действий и, наконец, посвящает неболь­шой параграф, скромно озаглавленный «Sonstige Tatbestände», столь громко анонсированным обязательствам из оснований, в которых заложена «социаль­но-обязывающая сила». К этим обязательствам он относит обязательства, возни­кающие в связи с вещными, семейными, наследственными и корпоративными отношениями и рассматриваемые в соответствующий отделах граждан­ского права. К этой же категории он относит обязательства из ведения чужих дел без поручения, из неосновательного обогащения и обязатель­ство представить вещь (Vorlegung der Sachen). Последние три вида обя­зательств урегулированы в германском гражданском уложении в обязатель­ственном праве. Там же урегулированы и обязательства, вытекающие из общего

102

обладания каким-либо правой (Gemeinschaft)30. Таким образом, совокупность обязательств, в которых проявляется «социально-обязывающая сила», это — просто некоторые из обязательств, признанных буржуазным правом и в конеч­ном счете, как и все буржуазное право, основанных на частной собственности. Совершенно непонятно, почему в них «социально-обязывающая сила» сказы­вается больше, чем в других (ср., например, с обязательствами из неоснова­тельного обогащения из неправомерных действий). -

Наш обзор (выборочный) положения вопроса о системе оснований возникно­вения обязательств в германской цивилистике показывает, что в этом отноше­нии нет существенной разницы между германской и французсий юридиче­ской наукой. И та и другая ушли очень недалеко от традиционной римской классификации и лишь несколько обобщили (вместо «обязательств из дого­воров»—«обязательства из сделок») и детализировали (перечисление внедоговорных обязательств).

Ничего интересного по этому вопросу мы не находим также и в литерату­ре, посвященной швейцарскому обязательственному праву. Швейцарское обя­зательственное право (1881—1911—1936 гг.) не дает классификации осно­ваний возникновения обязательств. Оно рассматривает последовательно в титу­ле первом общей части возникновение обязательств из договора, из неправо­мерных действий и из неосновательного обогащения. Во второй части, оза­главленной «О различных видах договоров», оно рассматривает и возникно­вение обязательств из ведения чужого дела без поручения (т. е. из недо­говорного основания). Наконец, в третьей части, объединяющей ряд инсти­тутов торгового права, оно регулирует некоторые обязательства из односто­роннего волеизъявления (ценные бумаги). Комментаторы швейцарского обя­зательственного права ограничиваются малозначительными замечаниями, не отступающими от обычных положений, высказываемых во французской и в германской литературе31.

Английское право, как уже было отмечено, не имеет единой системы обяза­тельственного права. Судебные прецеденты, образующие (вместе с отдельными законами) английское обязательственное право, объединяются главным образом в две основные группы: law of contract и law of torts. Некоторые вопросы обязательственного права рассматриваются в учении о personal property в связи с понятием choses in action. Наконец, со второй половины XVIII века после ре­шения по делу Moses v. Macferlau (1760 г.), вынесенного знаменитым англий­ским юристом той эпохи лордом Мансфильдом (Mansfield) стала накапливаться практика, объединяемая понятием квази-контракта, главным образом по вопро­су об истребо;вании недолжво уплаченного. По этому вопросу были решения и раньше, но лорд Мансфильд впервые в английском праве формулировал поня­тие квази-контракта со ссылкой на римское право. Таким образом, образовалась особая группа обязательств «arising from quasi-contract». В частной кодификации английского гражданского права Дженкса (Jenks) дано следующее определение: «Если право налагает на одно лицо на основании естественной справедливости обязательство в отношении другого лица, подобное тому, (которое возникает из договора, хотя между сторонами и не был заключен договор, прямо ли выра-

103

женный или подразумеваемый, то такое обязательство считается возникшим из квази-контракта».

Понятие квази-контракта объединяет в настоящее время случаи неоснова­тельного обогащения (включая и исполнение недолжиого) и ведения чужих дел без поручения. Следует, однако, отметить, что понятие квази-контракта да­леко не является таким твердо вошедшим в английское право понятием, кото­рое можно было бы поставить рядом с понятием договора. Некоторые англий­ские авторы указывают, что оно чуждо английскому праву. К тому же в Ан­глии нередко не разграничивают квази-контракта с так называемым implied contract, т. е. подразумеваемым договором, под который подводятся случаи, когда воля стороны выражена конклюдентными действиями 32.

В настоящее время в английской юридической литературе довольно обычно расположение материала по привычным для континентальной цивилистики руб­рикам. Однако, поскольку вое же английское право до настоящего времени не выработало общей системы обязательственного отрава, трудно было бы ждать, что английские юристы займутся более основательно, чем их коллеги во Фран­ции и в Германии, вопросом о системе оснований возникновения обязательств. Действительно, ничего останавливающего внимание мы по этому вопросу у них не находим 33.

В заключение нашего обзора отметим, что по вопросу об основания возник­новения обязательств мы не находим ничего оригинального и в дореволюцион­ной русской цивилистике. Высказанные в ней взгляды являются повторением того, что можно найти в германской и французской литературе. Наиболее под­робные соображения можно найти в мотивах редакционной комиссии по состав­лению проекта гражданского уложения. Проект в ст. 1568 указывал, что «обя­зательства возникают лз договоров и других указанных в законе оснований». Статья в этой редакции вошла и в окончательный вариант проекта, который был внесен в Государственную думу 34.

Рассматривая взгляды, высказанные в буржуазной цивилистике по вопросу об основании возникновения обязательств, нельзя не обратить внимания на то преимущественное значение, которое среди этих оснований имеет договор. Договор является главным основанием возникновения обязательств. Обязательственное право по преимуществу является договорным правом. Отсюда, в буржуазной цивилистике (и в законодательстве,—см. особенно французский гражданский кодекс) мы нередко встречаем вместо рассмотрения обязательственного права рассмотрение договорно-обязательственного права. Причина этого не только в том, что договор является наиболее частым основанием возникно­вения обязательств на практике, — корни преимущественного значения договора гораздо глубже. Они заложены в самых основах капиталистического строя, в характерном для него режиме конкуренции и анархии производства. В. И. Ленин указывал, что попытки монополистов организовать хозяйство приводят не к планомерному регулированию, а к еще более жестким формам конкуренции и к росту анархии 35. Конкуренция я анархия характерны для капитализма во всех его стадиях. Они остаются и в стадии империализма, в стадии его паразитизма и загнивания. В гражданском праве буржуазного общества конкуренция и анар­хия находят свое отражение в принципе так называемой свободы договоров и

104

преимущественном значении договора как основания возникновения обяза­тельств.

Что такой вгляд на договор не является особенностью одних только дивилистов, можно показать, обозревая взгляды по этому вопросу, высказанные в буржуазной философско-правовой литературе. Мы не можем давать здесь такого обзора, но для того, чтобы иллюстрировать высказанное нами положение, при­ведем несколько характерных примеров. При этом мы возьмем эти примеры не из истории буржуазных политических учений, в которых идея договора, как. известно, также сыграла большую роль, а из высказываний, специально посвященных гражданскому праву.

Наиболее характерными являются высказывания Канта. В своей «Метафи­зике нравов», переходя от рассмотрения вещных прав к рассмотрению личных (т. е. обязательственных), он указывает, что возникновение личных (обяза­тельственных) прав никогда не может иметь место иначе, как в силу догово­ра. Обязательственное право не может, по мнению Канта, возникнуть даже из недозволенного действия, так как если потерпевший требует возмещения от правонарушителя, то он требует лишь то, что ему, собственно говоря, при­надлежит. Таким образом, Кант придает договору не только основное, но и исключительное значение в качестве основания возникновения обя­зательств зв.

Соответствующие высказывания мы находим в течение всего XIX века 37. Весьма характерно заявление французского философа и социолога А. Фуллье (A. Fouillé), что договор занимает девять десятых действующих кодексов и когда-нибудь ему будут посвящены в кодексах все статьи от первой до послед­ней 38.

Взгляд на договор как на основной институт гражданского права остается характерным для буржуазной идеологии и в XX веке, в частности после импе­риалистической войны. Весьма интересным в этом отношении является такой последовательный идеолог буржуазии, как известный теоретик права В. Буркхардт (W. Burkhardt). Договор является с его точки зрения тем институтом, который характеризует собой все гражданское право. Гражданское (частное) право в отличие от публичного есть область применения сделок, в первую очередь договора. Не только обязательственное право предполагает вещное, так как для того, чтобы отчуждать, отдавать в пользование и т. д., необходи­ма собственность, но и обратно — вещное право предполагает обязательствен­ное, причем именно договорно-обязательственное право. Если бы, говорит он, закон охранял владение и пользование вещью, но не допускал распоряжения ею, то такого рода отношения не были бы частно-правовыми отношениями 39.

Выше мы указывали на Гиппеля, который хочет сделать вопрос о сделке центральной (и по существу поглощающей все остальные) проблемой граж­данского права.

Если буржуазная правовая идеология, в частности буржуазная цивилистика, упорно на всем протяжении своей истории считает договор преимущественным основанием возникновения обязательств, то она делает это не потому, что, анализируя связь между договором и целями обязательственных правоотноше-

105

ний в капиталистическом обществе, приходит к выводу, что договорные отно­шения отражают наиболее основные и важные экономические связи этого об­щества, а потому, что считает договор «естественным» основанием возникнове­ния обязательств. Приобретение собственности от другого лица может иметь место лишь в результате общей воли сторон, — говорит Кант 40. Гегель так формулирует связь между собственностью и договором: «В качестве определен­ного бытия наличное бытие есть по своему существу бытие для другого; собственность с той стороны, с .которой она в качестве внешней вещи пред­ставляет собой некоторое наличное бытие, существует для других внешностей и в связи последних она есть необходимость и случайность. Но в качестве наличного бытия воли она, как то, что есть для другого, есть лишь для в о л и другого лица. Это отношение воли к воле есть та своеобразная и под­линная почва, коренясь в которой свобода обладает наличным бытием. Это опосредствование, заключающееся в том, что, обладаю собственностью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также и посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле, составляет сферу д ог о в о p a» 41. Маркс вскрыл истинную природу тех отношений, которые в бур­жуазном обществе находят свое отражение в договорно-обязательственном пра­ве: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаро­владельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоря­жается этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле дру­гого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой соб­ственный»42.

История буржуазного обязательственного права в эпоху империализма по­казывает, что договор остался преимущественным основанием возникновения обязательств. Этому нисколько не противоречат те изменения в буржуазном нраве и в условиях функционирования договора, которые имели место еще в конце лрошлого столетия и особенно в XX веке, после империалистической вой­ны и жестоких кризисов, потрясавших капиталистическую систему хозяйства43.

Эти изменения сводились к следующему.

Во-первых, развитие капиталистических монополий наглядно показало, что в тех случаях, когда капиталистическое предприятие имеет дело с отдельным физическим лицом, выступающим в качестве потребителя, клиента, а также и в тех случаях, когда предприятие вступает в отношения с более мелким и менее мощным предприятием, оно диктует контрагенту свои условия. На всех стадиях развития капитализма владельцы средств и орудий производства дикто­вали пролетариату условия труда и размер заработной платы. Пока дело шло о пролетариате, буржуазная наука видела в этом «свободу договора» и «свободу труда». Когда лее монополистический капитал стал диктовать в форме заранее выработанных монополистическими предприятиями общих условий сделок («clauses générales», «allgemeine Geschäftsbedingungen»), условия кредит­ных сделок (так называемых Kontokorrentbedingungen» германских банков), страховых договоров (полисные условия), договоров перевозки, постарок и т. д., то в буржуазной литературе, с легкой руки Салейля, заговорили о «новой

106

категории» договоров, названной договорами присоединения (contrats d'adhé­sion) 41- Появилась довольно обширная литература, главным образом представ­ленная французскими докторскими тезами, которой, однако, не удалось устано­вить каких-либо юридических особенностей этих договоров с точки зрения буржуазного права. Отражением мелкобуржуазных чаяний и иллюзий в втой литературе была надежда на вмешательство буржуазного государства в интере­сах более слабой стороны45.

Во-вторых, многочисленные и характерные для эпохи империализма законо­дательные акты и обширная судебная практика привели к различным формам ограничения начала так называемой свободы договоров и к ослаблению силы договоров благодаря льготам, которые законодатель предоставляет различным категориям должников, и отступлениям от прямого смысла договоров, которые допускаются на основании «'каучуковых» параграфов, содержащихся в гражданских законах (как, например, § 242 германского гражданского уложения). Гро­мадное значение в этом отношении имели валютные кризисы. Отдельные, законо­дательные акты, а также судебная практика отдельных буржуазных стран в результате этих кризисов в большей или меньшей степени признали оговорку rébus sic siandibus. Однако все эти явления все же свидетельствовали не о том, что договор потерял свое значение в буржуазном праве, а о том, что капитализм бессилен устранить разъедающие его противоречия. Если некото­рые авторы, как, например, Морен (Morin) наивно стремились заменить падающий авторитет закона и договора судейским усмотрением46, то это свидетельствовало лишь о непонимании того, что болезнь, которую они конста­тировали, является неизлечимым старческим заболеванием капиталистического строя. Невозможность для буржуазного строя заменить чем-нибудь договор как источник возникновения обязательств ясно видит Рипер, который со своей (социально весьма реакционной) точки зрения выступил на защиту буржуаз­ного договора 47.

Нам остается еще отметить, что если в начале прошлого столетия буржуаз­ные юристы, классифицируя основания возникновения обязательств, говорили о договоре, то в настоящее время они, обобщая, говорят о сделке. Это объяс­няется увеличением числа случаев, в которых буржуазный закон и судебная практика признали основанием возникновения обязательств одностороннее во­леизъявление. Расширение области применения одностороннего волеизъявления за пределы издавна существовавших случаев (как, например, завещание) про­изошло главным образом за счет развития института ценных бумаг, особеоно пенных бумаг на предъявителя48. В буржуазной литературе высказывалось мнение, что одностороннее волеизъявление может сделаться таким же общим основанием возникновения обязательств, как и договор49. Однако это мнение свидетельствует лишь о непонимании того, почему договор имеет основное зна­чение в буржуазном праве. Одностороннее волеизъявление как основание воз­никновения обязательств, вызываемое к жизни потребностями капиталистиче­ского оборота, не могло вытеснить договор, который является тем общим воле­вым актом, посредством которого один товаровладелец «...может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный» 50.

107

3. ПОСТАНОВКА ВОПРОСА О СИСТЕМЕ ОСНОВАНИЙ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ПО СОВЕТСКОМУ ПРАВУ

Выше мы отметили самую тесную связь, которая существует между вопро­сом о системе оснований возникновения обязательств по советскому граждан­скому праву я основами социалистического строя, на которые указывают ст.ст. 2 и 4 Сталинской Конституции, а также между этим вопросом и целями хозяйственной жизни СССР, сформулированными в ст. 11 Конституции. Вопрос о системе оснований возникновения обязательств может быть, таким образом, поставлен только как проблема диалектической связи между этими основами и целями в области обязательственного права. Советское обязательственное право является той частью советского гражданского права, которая направлена на регулирование динамики имущественных отношений в социалистическом хозяй­стве — на имущественный оборот.

Наряду с обязательственным правом динамика имущественных отношений регулируется и некоторыми другими отраслями советского права, а именно — трудовым правом, колхозным правом, бюджетно-финансовым правом, отчасти административным правом и даже уголовным и судебным правом. Однако все перечисленные отрасли советского права, так пли иначе затрагивая эту об­ласть, делают это со своих специальных точек зрения. Бюджетно-финансовое право регулирует имущественные отношения с целью перераспределения госу­дарственных доходов через бюджет, административное право — постольку, по­скольку имущественные отношения неотделимы от государственного управле­ния, т. е. администрации, которая является организующей деятельностью го­сударства 1 и т. д. Обязательственное же право как часть советского граждан­ского права регулирует динамику имущественных отношений в социалистиче­ском хозяйстве как таковую 2. Регулирование динамики имущественных отноше­ний составляет непосредственную задачу обязательственного права, тогда как другие области права касаются этих отношений лишь постольку, поскольку имущественный отношения неразрывно связаны с их специальными задачами. Так, например, уголовное право рассматривает вопрос о конфискации имуще­ства, следовательно об определенной форме безвозмездного перехода имущества к государству, поскольку конфискация является карательной мерой, устано­вленной уголовным законом.

Движение имущественных отношений, регулируемое советским обязательст­венным правом, можно назвать советским гражданским оборотом. Необходимо лишь помнить, что понятие гражданского оборота применительно к социалисти­ческому хозяйству и социалистическому праву не имеет по существу ничего общего с понятием гражданского оборота в буржуазном гражданском праве. Принципиально разница между понятием гражданского оборота в социалисти­ческом праве и тем же понятием в буржуазном праве та же, что и разница между социалистическим гражданским правом и буржуазным гражданским пра­вом. Отметим, в частности, следующий весьма существенный пункт: граждан­ский оборот в социалистическом гражданском npaiße не означает движения имущества в пределах г p а ж, данского о б щ е с т ва, противопоставляемо­го государству; в социалистическом обществе это противопоставление не имеет

108

места. Важнейшими участниками социалистического гражданского оборота являются советское государство и его органы.

Оказанного достаточно для наших целей, так как позволяет нам, говоря об основаниях возникновения обязательств, не выходить из рамок гражданского права. Мы, таким образом, не ставим вопроса об основаниях возникновения налоговых отношений и т. д. Однако мы все же должны оговорить следующее. Мы не представляем себе разграничения различных отраслей советского права наподобие шахматной доски с резко очерченными и не знающими переходов из одной клеточки в другую границами. Единство советского права находит, ме­жду прочим, свое выражение в том, что между отдельными его отраслями имеются не только точки соприкосновения, но и точки пересечения, которые не могут без ущерба для дела быть оторваны ни от одной, ни от другой отра­сли. Специальной задачей научного исследования (выходящей за пределы на­шей задачи) является, в частности, вопрос о применении некоторых положе­нии обязательственного права к отношениям, которые находятся за пределами гражданского права, как, например, обязательные поставки, налоговые отно­шения и некоторые другие. В дальнейшем мы будем рассматривать лишь обязательственные отношения в собственном смысле этого термина, т. е. лишь определенный вид гражданско-правовых отношений.

Мы указали выше на цели, которые преследуют обязательственные отноше­ния в социалистическом советском хозяйстве. Рассмотрим теперь в наиболее общем и предварительном виде вопрос о том, каким образом эти цели увязаны с определенными фактическими составами, порождающими обязательственные отношения, для того чтобы после такого общего обзора перейти ж уточнению системы оснований возникновения обязательств. При этом нашей задачей яв­ляется именно поставить вопрдс о системе, а не исследовать каждое основа­ние в отдельности. Исследование каждого основания в отдельности должно со­ставить предмет самостоятельных монографий, посвященных таким вопросам, каж договор по советскому праву, причинение вреда и т. д.

Ст. 106 ГК РСФСР и соответствующие статьи гражданских кодексов дру­гих союзных республик следующим образом говорят о возникновении обяза­тельств по советскому гражданскому праву: «Обязательства возникают из договоров и других указанных в законе оснований, в частности вследствие неосновательного обогащения и вследствие причинения вреда».

Мы должны установить точный смысл этой статьи и ее значение для со­ветского обязательственного права в настоящее время. Прежде всего отметим совершенно ясно выраженную в ней мысль. Д о- говор, не о с нов а т е л ь н о е .о б о г а щ е н и е, п p и ч и н е н и е вреда друг о м у лицу, а также и другие основания, порождаю­щие обязательства, имеют з н а ч е н и е таких оснований потому, что это установлено законом. Ст.106 не говорит, что обязательства возникают из закона. Она не противопоставляет закон договору и т. д. и не ставит закон рядом с отдельными упомянутыми в ней основа­ниями как одно из таких оснований. Напротив, ст. 106 подчеркивает, что закон не является основанием в том специальном значении, в котором мы пользуемся этим термином, т. е. не является фактическим составом, с которым связано

109

возникновение тех или иных обязательств. Закон стоит над этими основаниями. Те или иные фактические составы делаются юридическими ф а к т а м и лишь потому, что закон связывает с ними возникновение обязательств.

Ст. 106 не дает систематической классификации оснований возникновения обязательств. Она указывает на договор, на неосновательное обогащение, на причинение вреда и отсылает к другим указанным в законе основаниям. По­скольку ст. 106 является введением к изложению норм обязательственного права, такой прием представляет известные удобства. Полное перечисление всех оснований очень загромоздило бы эту вводную по существу статью. Кроме того, при таком перечислении всегда есть опасность упустить какой-либо от­дельный случай возникновения обязательств, не подходящий под типовое и распространенное основание (например, под понятие договора). Пропуск в слу­чае исчерпывающего перечисления может создать немалые затруднения для практики. К тому же невозможно требовать от закона, да притом настолько большого и сложного, как ГК, чтобы в процессе его подготовки была проделана исчерпывающая научная работа по выявлению всех фактических составов, с которыми в силу кодекса и других законодательных актов может быть связано возникновение обязательств.

Ст. 106 в качестве оснований возникновения обязательств особо выделила договор, неосновательное обогащение и причинение вреда другому лицу. В 1922 г., когда составлялся ГК, ничего другого написать было нельзя. Ст. 106 выделила те три основания, которые были урегулированы в обязательствен­ном праве самого Гражданского кодекса (договор—ст.ст. 130—398, неоснова­тельное обогащение—ст.ст. 399—402, причинение вреда — ст.ст. 403—415). Ст. 106 не упомянула особо в качестве основания одностороннюю сделку, так как, хотя односторонняя сделка и является в силу самого Гражданского ко­декса основанием возникновения обязательства, но лишь в единичном случае (легат — ст. 423), а не в качестве основания, имеющего общее зна­чение. Равным образом ГК не упоминал особо и других оснований, при­знанных действующими в момент его издания законами, так как в то вре­мя еще не было достаточного материала для обобщения. Естественно, что ГК не мог упоминать про такие основания, которые выявились в дальнейшем развитии советского гражданского права (например занаряживание, предусмо­тренное Положением о трестах 1923 г.).

То обстоятельство, что ст. 106 выделила те основания возникновения обязательств, которые фигурируют и в буржуазных гражданских кодексах, ни в малейшей степени не идет вразрез с тем, что ГК был и является социали­стическим кодексом социалистического государства в определенной фазе его развития, на определенном этапе социалистического строительства. Что основа­ния, указанные в ст. 106, с одной стороны, и договор, причинение вреда и неосновательное обогащение по буржуазному праву, с другой стороны, глубоко различны, что они являются юридическими институтами различных социально-экономических систем, — первые — социалистической, вторые —капиталисти­ческой,— об этом свидетельствуют известные слова Ленина в его записке к Курскому: «Мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хо­зяйства есть публично-правовое, а не частное. Мы допускаем капи-

110

тализм только государства. Отсюда расширить применение государственного-вмешательства в «частно-правовые» отношения, расширить право государства отменять «частные» договоры, применять не corpus juris romani «, «гражданским правоотношениям», а наше революционное правосозна­ние...»3, на сессии ВЦИК IX созыва Ленин говорил о ГК: «Мы и здесь -ста­рались соблюсти грани между тем, что является законным удовлетворением любого гражданина, связанным с современным экономическим оборотом, и тем, что представляет собой злоупотребление нэпом, которое во всех государствах легально, и которое мы легализовать не хотим» 4, Гражданский кодекс, изданный в период перехода от военного коммунизма к новой экономической политике, и мирной работе по восстановлению народного хозяйства, отражал гу здачу, которую тогда поставил Ленин. «Военный коммунизм был попыткой взять крепость капиталистических элементов в городе и деревне штурмом, ло­бовой атакой. В этом наступлении партия забежала далеко вперед, рискуя оторваться от своей базы. Теперь Ленин предлагал отойти немного назад, от­ступить на время поближе ж своему тылу, перейти от штурма к более дли­тельной осаде крепости, чтобы, накопив силы, вновь начать наступление» 5.. Таким образом, ст. 106 ГК в момент своего издания отражала соответст­вующий этап социалистического строительства. Представляя собой одно из звеньев в структуре советского права того периода, она была одним из поло­жений советского социалистического права на определенной фазе его развития, В настоящее время ст. 106 явно и бесспорно устарела. Она не отражает действительного состояния советского обязательственного права. Само собой ра­зумеется, формально все основания возникновения обязательств, устанавливае­мые различного рода законодательными актами, могут быть под нее подведены, так жаж она упоминает «о других указанных в законе» основаниях. Но дело не в этом. Для того чтобы формально охватить всю систему оснований возник­новения обязательств, достаточно бьио бы сказать, что они возникают из осно­ваний, указанных в законе. Для этого нет надобности выделять некоторые из этих оснований. Выделение в примерном списке тех или иных оснований пре­следует другую задачу: оно должно подчеркнуть наиболее характерные факти­ческие составы, с которыми закон связывает возникновение обязательствен­ных правоотношений. С этой точки зрения ст. 106 в настоящее время, как это будет видно из дальнейшего, уже не удовлетворяет своему назначению.

Для того чтобы подойти к разрешению вопроса о системе оснований воз­никновения обязательств по советскому праву, мы не можем ограничиться тем материалом, который содержится в Гражданском кодексе. Необходимо при­влечь и другой нормативный материал. Чтобы можно было обозреть этот ма­териал в основных его контурах прежде чем располагать его в системе, ко­торая ему присуща, сделаем попытку установить, какие основания порождают обязательства, предназначенные служить указанным выше целям. После такой предварительной разбивки мы сможем перейти к более подробной инвентари­зации этих оснований и к уточнению их взаимоотношений с целями обяза­тельств по советскому праву.

1. Среди тех целей, достижению которых служат обязательственные отно­шения в СССР, основное значение имеет выполнение государственного плана

111

народного хозяйства. Оно имеет основное значение, во-первых, потому, что от выполнения плава зависит достижение всех других целей обязательственны« правоотношений. План является предпосылкой для всякого рода, имуществен­ных отношений, складывающихся в нашей стране, и для достижения всякого рода допустимых советским законом индивидуальных целей. В частности, те конкретные цели, которые ставят себе отдельные граждане для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей, могут быть достигнуты лишь благодаря тому, что выполнение государственного плана народного хозяйства создает необходимые для этого предпосылки. Выполнение плана, во-вторых, имеет основное значение потому, что те конкретные конечные цели, которые преследуются планированием в целом, не только являются предпосылками для достижения других целей, которым могут служить обязательственные правоот­ношения в СССР, но в значительной своей части непосредственно с ними сов­падают. Так, выполнение планов внутренней торговли, т. е. снабжение потре­бителей определенными товарами, непосредственно совпадает с целями, которые преследуют потребители, покупая необходимые им товары. «Социализм не мо­жет отвлекаться от индивидуальных интересов. Дать наиболее полное удовле­творение этим личным интересам может только социалистическое общество. Более того,—социалистическое общество представляет единственно прочную гарантию охраны интересов личности» 6.

Рассмотрение вопроса о том, что представляют собой государственный на­роднохозяйственный план и отдельные (плановые акты с юридической точки зрения, не входит в наши задачи. Самый вопрос относится к области советско­го конституционного и административного права7. Для нас существенно, что государственный народнохозяйственный план не является, как утверждали вре­дители, началом, противоположным праву, началом, вытесняющим право, что, наоборот, выполнение плана является задачей, которая обеспечивается, в ча­стности, и правовыми мероприятиями. План не только не вытесняет и не ведет к отмиранию права, наоборот, он требует укрепления социалистической закон­ности я определяет собой содержание советского права, которое имеет одной из своих важнейших целей обеспечение выполнения плана. Самое установле­ние планов представляет собой совокупность определенных актов советской го­сударственной власти, действующей в лице органов, наделенных соответствую­щей компетенцией. Кроме того, для нас существенно подчеркнуть характер пла­новых актов как актов, в конечном счете всегда конкретизированных и дове­денных до указания каждому исполнителю совершенно определенного практи­ческого задания, которое он может и должен выполнить. В своей речи на со­вещании хозяйственников 23 июня 1931 г. товарищ Сталин сказал: «Было бы глупо думать, что производственный план сводится к перечню цифр и за­даний. На самом деле производственный шая есть живая и практическая деятельность миллионов людей. Реальность нашего производственного плана — это миллионы трудящихся, творящие новую жизнь. Реальность нашей програм­мы — это живые люди, это мы с вами, ваша воля к труду, наша готовность работать по-новому, паша решимость выполнить план» 8. Народнохозяйствен­ный план, конкретность и реальность плана, практические задачи, которые он ставит перед живыми людьми, воля к его исполнению представляют собой

112

фундамент, на котором строятся многочисленные обязательственные отношения в нашей стране.

Так как план сам является проявлением воли трудящихся, выраженной в постановлениях, приказах и т. д. компетентных органов советского государства и направленной яа определенные задания, то естественно, что и те обязатель­ственные отношения, непосредственной щелью которых является выполнение плна, возникают из волевых ажтов, направленных на создание таких отношенй. Таким волевыми актами, поскольку они порождают юридические отноше­ния, являются юридические акты. Юридическим актом мы называем волеизъ­явление, направленное на (возникновение правоотношаний либо на их измене­ние или прекращение. Поскольку мы не предрешаем здесь вопроса (см. ниже Ш, 4) о том, какие акты порождают обязательства, направленные на выпол­нение плана, нам удобно пользоваться этим обобщающим понятием, которое об­нимает собой как гражданско-правовые акты (договор и одностороннюю сдел­ку), так и соответствующие акты органов власти (административные акты). Таким образом, в этой части поставленная нами проблема сводится к следующему: какие акты, адми­нистративные, либо сделки (односторонние сделки и договоры) создают обязательственные правоотно­шения, непосредственно направленные на выпол­нение плановых заданий?

Для ответа на этот вопрос надо остановиться на типичных случаях возник­новения обязательств в различных областях нашего имущественного оборо­та. Так как нашей задачей является лишь построение системы оснований возникновения, обязательств, то мы не будем входить в рассмотрение контро­верз по вопросу об отнесении того или иного обязательственного отношения к определенному типу (например, к договорным обязательствам или к обяза­тельствам из одностороннего волеизъявления), если оба эти типа даны в на­шем праве и помимо ответа на такой спорный вопрос. Указанного рода споры имеют в таком случае значение не для вопроса о системе оснований, лишь до частного вопроса о сущности данного института.

Социалистическое хозяйство, выполняя государственный план народного хо­зяйства и увеличивая общественное богатство, тем самым осуществляет неук­лонный подъем благосостояния трудящихся, обеспечивает все большее повы­шение материального и культурного уровня их жизни.

Труд граждан, примененный в социалистическом хозяйстве к социалистической собственности, создает социалистический народный доход. Часть его идет на социалистическое воспроизводство. Другая часть — на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан. Часть того, что гражданин получает, заключается в непосредственном пользовании общественной собствен­ностью (например, бесплатною пользование домами отдыха, санаториями, му­зеями и т. д.), другую часть он получает в виде личной собственности как свои трудовые доходы. Получив в личную собственность свои трудовые доходы в виде заработной платы, оплаченных трудодней колхозника, авторского возна­граждения и т. д., гражданин свободно распоряжается своим доходом дал удовлетворения личных материальных и культурных потребностей. Социалисгиче-

113

ский строй, гарантируя каждому право на труд, обеспечивает трудящемуся действительное удовлетворение его потребностей. Гражданин социалистического общества, обеспеченный и уверенный в собственной судьбе, имеет полную воз­можность распоряжаться личной собственностью для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей. Для этого он и вступает в обяза­тельственные отношения, которые служат средством для получения необходи­мых ему вещей и услуг. Он волен также в порядке, указанном в законе, использовать свою личную собственность не только для удовлетворения своих строго индивидуальных потребностей и потребностей членов своей семьи и других близких ему людей, но и для безвозмездного предоставления другим лицам возможности удовлетворить ту или иную их конкретную потребность иди просто предоставить другим средства в личное распоряжение (например, по договору дарения) для того, чтобы они сами использовали их на удовле­творение личных потребностей.

Во всех этих случаях обязательственное отношение может возникнуть лишь в результате определбийого юридических), акта (административного акта либо гражданской сделки), следовательно всегда в результате определенного волеизъявления. Таким юридическим актом может быть административный акт, специально направленный на создание обязательственного отношения, пред­назначенного удовлетворить определенную потребность гражданина, Таким юри­дическим актом будет чаще всего договор между гражданином и какой-либо государственной, кооперативной или общественной организацией. Наконец, это может быть договор одного гражданина с другим. Обязательства, непосредственно направленные на удовлетворение материальных и культурных потребностей граж­дан, так же как и обязательства, непосредственно направленные на исполнение плана, возникают из юридических актов. Анализ того, из каких актов они воз­никают, приведет нас в дальнейшем к выводу, что эти обязательственные отно­шения представляют собой в вопросе об основаниях их возникновения опреде­ленное единство и являются поэтому тесным образом связанными друге другом.

2. Социалистическое гражданское право знает не только обязательства, направленные непосредственно на выполнение государствешого плана народ­ного хозяйства и на удовлетворение конкретных материальных и культурных потребностей граждан, но и группу обязательств, непосредственной целью кото­рых является охрана и обеспечение имущества советского государства, колхо­зов и других кооперативных и общественных организаций и имущества от­дельных граждан. Эта охрана вызывает к жвзни ряд институтов, которые находят себе место и в административном, и в уголовном праве, но занимают также -большое место и в гражданском праве. Часть из них (и весьма важная) относится к обязательственному праву. К их числу относятся обязательства из причинения вреда, обязательства из неосновательного обогащения и неко­торые другие. Характерная особенность этих обязательственных отношений состоит в том, что они, по общему правилу, возникают не из сделок, хотя в некоторых случаях сделка имеет косвенное значение при их возникновении. Поскольку цель этих обязательств заключается в охране и обеспечении иму­щественного положения государственного хозяйства, кооперативных органи­заций и отдельных граждан, само собой понятно, что она возникают при на-

114

личин фактических составов, свидетельствующих о необходимости такой охраны, а не из волеизъявлений, специально направленных на их создание.

Для того, чтобы отдельный гражданин мог распоряжаться своим имуще­ством для достижения тех или иных поставленных им конкретных целей, на­правленных на удовлетворение материальных и культурных потребностей его самого или других лиц, необходимо, чтобы т имел для этого надлежащие сред­ства. Обладание средствами гарантировано ему социалистическим обществом на началах, выраженных в Сталинской Конституции. Он пользуется принадле­жащим ему в силу ст. 118 Конституции правом на труд, т. е. правом на по­лучение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его коли­чеством и качеством. Нетрудоспособный по старости, болезни или инвалид­ности имеет право на материальное обеспечение (ст. 120). Наконец, в силу ст. 122 Конституции, гарантирована государственная охрана интересов матери и ребенка. Из указанных статей Конституции вытекает цель распределения между гражданами определенной части дохода, получаемого социалистическим народным хозяйством в целом. Для осуществления целей, вытекающих из ука­занных статей Конституции советское право в частности использует и обяза­тельственное право. Некоторые институты, предназначенные для достижения тех целей, у нас не принято относить к гражданскому праву (например тру­довой договор). Но другие институты обычно включают в состав гражданского права (издательский договор, алименты). Из этих указаний уже видно, что обязательства этой группы возникают частью из сделок, частью же из других оснований, которые нам придется конкретизировать ниже.

4. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ

НА ВЫПОЛНЕНИЕ ПЛАНА И НА УДОВЛЕТВОРЕНИЕ МАТЕРИАЛЬНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ ГРАЖДАН

Выполнение государственного плана народного хозяйства требует деятель­ности, непосредственно направленной на осуществление тех конкретных зада­ний, которые им установлены. Поэтому, как было указано выше, соответ­ствующие обязательства возникают из юридических актов, т. е. действий (волеизъявлении), непосредственно направленных на создание этих обяза­тельств. Такими юридическими актами могут быть акты государственного управления (административные акты) и гражданско-правовые акты (сделки). Для выяснения вопроса о возникновении обязательств, непосредственно на­правленных на выполнение плана, нам надо предварительно установить, какое значение может иметь административный акт для возникновения обязатель­ственных отношений. После этого мы рассмотрим отдельные случаи, урегули­рованные действующим гражданским правом.

Можно указать следующие случаи, когда административный акт имеет зна­чение да возникновения обязательственных отношений, непосредственно на­правленных на выполнение плана.

а) административный акт может установить обязательство, в силу которо­го должник обязан передать кредитору вещь в собственность или в пользова-

115

ние либо совершить какую-нибудь работу или оказать определенную услугу. В этом случае административный акт сам по себе порождает то обстоятельство, 'использование которого будет вместе с тем и совершением действия, техниче­ски или экономически необходимого для достижения хозяйственной цели, по­ставленной планом.

б) Административный ажт может установить обязательство, в силу которого сторона (одна или обе4) обязана совершить сделку о поставке, о производстве работы а т. д. Административный акт в этом случае порождает обязательство совершить сделку. После того как сделка совершена, имеются налицо все факты, порождающие обязательство совершить действия, необходимые для выпол­нения плана. Вопрос о соотношении между административным актом и сделкой совершенно не разработан. Он еще мало выявлен в судебной и арбитражной практике и совершенно не исследован в нашей юридической литературе. Нам придется ниже остановиться на этом вопросе в тех пределах, в каких это нужно непосредственно для нашей темы. Сделка, которую сторона связана, со­вершить в силу административного акта, по общему правилу является догово­ром. Однако в некоторых случаях, как будет указано ниже, это может быть и не договор, а односторонняя сделка.

в) Административный акт имеет значение разрешения ва заключение сделки. Административный акт в этом случае не направлен на создание обяза­тельственного отношения. Административный акт лишь разpешает сделку, т. е. волеизъявления сторон, направленные на возникновение обязательства.

г) Административный акт ни сам по себе, ни в качестве элемента, какого-либо фактического состава не порождает обязательства. Он лишь устанавлива­ет обязательное для определенного хозоргана (или хозорганов) плановое задание, которое последний и должен выполнить. Обязательность такого задания; для хозоргана не создает для него обязательства перед каким-либо другим хозорганом. Эта обязательность заключается лишь в общей обязанности подчинения законным постановлениям, распоряжениям, инструкциям, приказа и т. д., изданным государственными органами в пределах их компетенции. Для выполнения задания хозарган, быть может, должен будет вступить в те или иные обязательственные отношения. В таком случае эти обязательственные отношения возникнут из тех сделок, которые совершают хозорганы, Административный акт, который установил соответствующее задание, может своим содержанием определить то или иное условие действительности: сделок, которые будет заключать хозорган. Договор, заключенный в противоречии с планом, может оказаться недействительным как совершенный с целью, противной кону (ст. 30 ГК), но обязательства сторон по действительному договору возникают в рассматриваемом случае лишь из самого договора.

Эта предварительная классификация позволяет нам перейти к систематическому рассмотрению отдельных случаев возникновения обязательств, непосредственно направленных на выполнение плана.

1. Если взять в целом обязательственные отношения между учреждениями, предприятиями и организациями, то нельзя не отметить, что непосредственное возникновение обязательства в результате ;административного акта является некоторым исключением из общего правила. Выполнение плана через посредство

116

обязательств, основанных на сделках, заключаемых хозоргаиами, является общим правилом, вытекающим из начала хозяйственного расчета. Хозяйст­венный расчет является незыблемым методом хозяйственной деятельности соци­алистических предприятий. «Перевод предприятий на хозяйственный расчет вполне себя оправдал. Хозрасчет выявляет лицо предприятия, способствует ра­ционализации производства, правильной организации сбыта и снабжения и вы­зывает вместе с тем противодействие элементам бюрократизма и волокиты. Од­новременно перевод предприятий на хозяйственный расчет способствует раци­ональной постановке учета, производственной деятельности предприятия и озна­комлению масс с этой деятельностью» (постановление ЦК ВКП(б) от 5 де­кабря 1929 г. «О реорганизации управления промышленностью»)1. Хоз­расчет, как это вполне определенно выражено в действующем праве, требует, чтобы государственные, хозяйственные и кооперативные орга­ны и предприятия в пределах плановых заданий устанавливали свои взаимоот­ношения по поставкам товаров, производству работ и оказанию услуг путем за­ключения договоров и дачи заказов {поетановление СНК СССР от 20 марта 1931 г. «Об изменении в системе кредитования, укреплении кредитной работы и обеспечении хозрасчета во всех хозорганах», СЗ СССР 1931 г., № 18, ст. 166). Таким образом, как указал товарищ Молотов, договор «...является луч­шим средством сочетания хозяйственного плана и принципов хозрасчета...» 2. Однако в советском праве договор и .договорное начало не являются фетишами, как это имеет место в буржуазном лраве. Если хозрасчет и выполнение госу­дарственного плана народного хозяйства требуют другого способа создания обязательств, непосредственно направленных на это выполнение, то такой спо­соб должен найти свое место в системе советского обязательственного права. Действительно, такие случаи имеются и объясняются они теми же самыми началами, которые придают в нашем праве такое большое значение договору как способу установления обязательств.

Административный акт непосредственно порождает обязательства в деле сбыта автомашин. Согласно постановлению СТО от 7 апреля 1935 г. (СЗ СССР 1935 г. № 21, ст. 167) правительство утверждает план распределения авто­машин. В силу этого плана для заводов, производящих автомашины, непосредственно возникают обязательства в отношении покупателей, каковыми являются организации, входящие в систему органов, указанных в ст. 1 упомяну­того постановления СТО. По нарядам этих органов заводы совершают отгрузку автомашин. Расчеты за отгруженные автомашины производятся по месту на­хождения заводов немедленно по отгрузке машин. Отношения между сторонами не оформляются договорами. Взаимные обязательства сторон возникают не из договора, а непосредственно из соответствующего административного акта. От­дельные вопросы, касающиеся взаимоотношений сторон, регулируются основ­ными условиями поставки автомашин, изданными Глававтопромом.

Мотивы, вызвавшие введение такого порядка сбыта автомашин, указаны в самом постановлении СТО от 7 апреля 1935 г. Постановление издано «...в це­лях упорядочения сбыта автомашин и доставки их покупателям, а также уст­ранения наблюдающихся в этом деле недочетов и извращений (посылка поку­пателями многочисленных представителей и толкачей на заводы и в связи с

117

этим растрата крупных государственных средств, недостаточная охрана авто­машин в пути, способствующая хищениям, и т. д.)…». Полная стандартиза­ция самого объекта, единообразие условий «дачи и доставки машин, установле­ние ъ плановом порядке потребности в машинах —все это сделало не только ненужным, но и хозяйственно нецелесообразным иной метод сбыта. Порядок, установленный для сбыта машин и применяемый в течение ряда лет до на­стоящего времени (постановление Эконосовета от 10 июля 1939 г. «О плане распределения автомашин на III квартал 1939 г.»), не только не противоречит хозрасчету, а наоборот, является наилучшей формой его осуществления в дан­ных условиях и в дайной отрасли социалистического хозяйства. Все цели хоз­расчета, четко сформулированные, как указано выше, в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г., т. е. выявление лица предприятия, рационализация производства, правильная организация сбыта и снабжения, противодей­ствие бюрократизму и волоките, рациональный учет производственной деятель­ности, имеются налицо и в этом случае.

То обстоятельство, что административные акты непосредственно порождают гражданско-правовые обязательственные отношения между двумя субъектами является невозможным в буржуазном праве. В буржуазном праве возможны обязательственные отношения, возникающие из административного акта, но эти отношения имеют место между государством как таковым, либо тем или другим органом власти, с одной стороны, и частным физическим или юриди­ческим лицом, с другой. Государственная власть устанавливает обязательственные отношения между собой и другой стороной. Это имеет место, например, в случае вознаграждения за принудительное отчуждение частной собственности. К тому же такое обязательственное отношение, с господствующей (хотя и не общепринятой) в буржуазной науке точки зрения, является не гражданским правоотношением, а публично-правовым 3.

Наоборот, в советском праве существование такого института отражает ос­новные начала социалистического строя. Единство социалистического народного хозяйства ведет к тому, что нет и не может быть резких граней, разделяющих административное и гражданское право. Социалистической системе народного хозяйства, не знающей классового антагонизма, иаправияемой единым государ­ственным планом и исключающей анархию в области экономических отноше­ний, соответствует и внутренне единое право, разделяющееся на отдельные от­расли, но не теряющее в силу этого своего единства.

К обязательствам, возникающим из административных актов, относят часто обязательные поставки государству зерна, мяса, молока, масла, подсолнуха и некоторых других продуктов сельского хозяйства. Равным образом к граждан­скому праву относят и сдачу совхозами своей продукции органам Наркомзага. Мы не входим здесь в рассмотрение вопроса о месте этих институтов в системе советского права. Указанная выше схема не изменится в зависимости от того или иного ответа на вопрос. В зависимости от ответа находится лишь количе­ство институтов, которые надо будет отнести в числу обязательственных отно­шений, порождаемых административным актом.

2. Громадное значение в советском обязательственном праве принадлежит административным актам, порождающим обязательство совершить сделку. К

118

этой категории актов прежде всего относятся акты по планированию снабже­ния материалами, оборудованием и топливом. Порядок издания этих актов уре­гулирован постановлением Зкономсовега при СНК СССР от 2 декабря 1938 г. «О порядке составления и утверждения годовых и квартальных балансов и планов снабжения народного хозяйства материалами, оборудованием и топли­вом» (СПиР СССР 1938 г. № 56, ст. 316). Планы снабжения материалами, оборудованием и топливом, указанные в приложении 1 к этому постановлению, каж годовые, так и (квартальные, утверждаются Экономсоветом при СНК СССР. Распределение годовых и квартальных фондов снабжения производят наркома­ты-поставщики, т. е. наркоматы, в систему которых входят хозорганы, заклю­чающие договоры на поставку материалов, оборудования и т. д.

Наркоматы-поставщики выдают предприятиям, входящим в их систему, на­ряды на поставку согласно плану соответствующих материалов, оборудования и топлива. Аннулирование нарядов, выданных в счет квартальных фондов, за­прещается. Эти наряды сохраняют свою силу до конца года (ст. 5 постановле­ния Эвономсовета от 2 декабря 1938 г.). К этому ст. 5 добавляет весьма важ­ное правило: «Предусмотренные квартальными планами снабжения материалы и оборудование, недопоставленные в течение данного квартала, подлежат по­ставке в следующем квартале, для чего в ресурсах, подлежащих распределе­нию, резервируется необходимое количество материалов и оборудования на по­крытие недогрузов прошлых ква!ртал;ов; при этом санации, предусмотренные договорами за нарушение сроков поставки, остаются в силе».

Постановление Экономсовота от 2 декабря 1938 г. имеет в виду порядок, при котором наркоматы-поставщики дают наряды предприятиям, входящим в их систему. В силу этих нарядов предприятия обязаны заключать договор с предприятием-потребителем. Такой порядок был установлен еще ст. 39 По­ложения о государственных промышленных трестах (постановление ЦИК и СНК СССР от 29 июня 1927 г., СЗ СССР 1927 г. № 39, ст. 392). Ст. 39 дей­ствует и в отношении предприятий-заводов, непосредственно подчиненных наркомату (см. § 5 Устава государственного союзного завода, (состоящего в непосредственном подчинении НКТП). В силу ст. 39, допускается занаряживание в пользу государственных органов продукции треста по ценам ниже ры­ночных, но не ниже себестоимости с начислением средней прибыли». Занаряживавяе в отношении трестов общесоюзного и республиканского значения про­изводится народным комиссариатом, в ведении которого находится трест, по со­глашению с соответствующим наркомфином и ведомством, в пользу которого производятся занаряживание. «При отсутствии соглашения, — говорит та же статья, — занаряживание производится по постановлению СТО или ЭКОСО со­юзной республики по принадлежности». «3 а н a p я ж и в а н и е n p о и з в од u т с я п у т е м о б я з а н и я треста заключить с о о т в е т с т в у ю щ и и д о г о в о p с государственным органом, в п о л ь з у которого дан наряд». (Курсив автора. — М. А.) Далее, ст. 39 ре­гулирует занаряживание в пользу государственных органов, состоящих в бюджете. Наконец, эта статья говорит: «В случае, если тресту, отпускающему свою продукцию в порядке заиаряживания, не будет произведен какой-нибудь платеж в один из установленных по договору сроков, тресту предоставляется

119

право отказаться от дальнейшей поставки и взыскать свои убытки на общем основании».

В ст. 39 многое устарело (например, правила о ценах, отказ от договора, занаряживание лишь в пользу госорганов, но не кооперации) и не соответству­ет в настоящее время действующему праву. Но в ней совершенно определенно формулированы гражданско-правовые последствия наряда. Наряд обязывает треста-поставщика заключить договор с госорганом-потребителем.

Государственный арбитраж при CНK СССР стоит на той точке зрения, что органы Госарбитража должны обязывать предприятие, указанное наркоматом-поставщиком, к заключению договора на фондируемую продукцию (решение по иску Центромясоштицы к Пролетарскому лесокомбинату, «Арбитраж», 1937 г., M 13, стр. 16).

Для выяснения того значения, которое имеют акты планирования снабже­ния материалами, оборудованием и топливом в качестве основания возникнове­ния обязательств, необходимо коснуться следующих вопросов.

Наряд, выданный наркоматом-поставщиком на основании плана снабже­ния, утвержденного Эвономсоветом при СНК СССР, создает для предприятия-поставщика обязанность заключить договор с предприятием-потребителем. Спра­шивается, создает ля этот ларяд также и обязанность предприятия-потребите­ля заключить договор ю поставщиком? Другими словами, возлагает ли в этом случае обязательственное отношение обязанности на обе стороны или же только на одну из них? 4.

Hам кажется, что единственно правильным является положительный ответ на этот вопрос. Наряд, выданный наркоматом-поставщиком на основании пла­на снабжения, утвержденного Экономсоветом при СНК СССР, создает обязан­ность заключить договор как для предприятия-поставщика, так и для пред­приятия-потребителя. Иной ответ противоречил бы началу плановости социали­стического народного хозяйства я хозрасчету. Планы снабжения, установлен­ные Экономсоветом при СНК СССР, обязательны для обеих сторон. Что полу­чится, если эта обязательность будет подкреплена для поставщика обязатель­ством в отношении потребителя заключить соответствующий договор, тогда как на потребителе такого обязательства лежать не будет? Поставщик в таком слу­чае будет лишен гражданско-правовых средств понудить потребителя выпол­нить план. Он сможет лишь поднять перед соответствующими инстанциями вопрос о неисправности предприятия-потребителя. Нельзя смотреть на план снабжения материалами, обурудованием и топливом, утвержденный Экономсоветом при СНК СССР, как на броню, создаваемую для потребителей, броню, ко­торой потребитель может воспользоваться или не воспользоваться. План—не броня. Указанный план устанавливает определенное направление, по которо­му должны иттн фондируемые товары. План составляется на основании заявок наркоматов-потребителей и после основательной проработки вопроса в соответ­ствующих инстанциях (наркомат-поставщик, Госплан), утверждается Экономсоветом при СНК СССР. Установленный им путь движения товара признан целе­сообразным для социалистического народного хозяйства. В соответствии с этим ст. 5 постановления Экономсовета от 2 декабря 1938 г. запрещает аннулиро­вание нарядов на поставку материалов н оборудования, выданных в ечег

120

квартальных фондов. Эти наряды сохраняют свою силу до конца года. Таким, образом, для аннулирования наряда необходимо изменение плана. Если же нет оснований для изменения плана, то предприятие-поставщик могло бы прибегать лишь к жалобам по административной линии. Оно не имело бы возможности в соответствии с принципом хозрасчета добиваться исполнения предприятием-по­требителем его обязанности. Поэтому возложение на предприятие-потребителя не только обязанности подчинения соответствующему акту хозяйственного упра­вления, но и обязательства в отношении другой стороны означает регулиро­вание отношений сторон в соответствии с принципом хозрасчета.

Вопрос имеет не только теоретическое, но и практическое значение. Заим­ствуем из практики Государственного арбитража при СНК СССР следующий пример для иллюстрации этого положения. Завод им. Сталина предъявил иск к Ново-Краматорскому заводу о недопоставке продукции в IV квартале 1938 года (дело 2/312 1939 г.). Договор, как это было признано арбитражем, не был своевременно заключен по вине истца. Однако арбитраж признал, что можно взыскивать санкции за недопоставку в срок, если сроки были установ­лены соглашением между наркоматами. Поэтому главарбитр возложил иа Ново-Краматорский завод ответственность за недостачу, но уменьшил сумму, при­сужденную в пользу истца, со 160 тыс. рублей до 100 тыс. рублей в каче­стве санкции за задержку оформления договора по вине самого истца.

Совершенно очевидно, что при отсутствии, обязательства завода-потребителя (в данном случае завода им. Сталина) перед заводом-поставщиком заключить договор нельзя было бы возлагать на Ново-Краматорский завод ответственность за недопоставку в срок. Если обязательство заключить договор существует лишь на стороне поставщика, а на стороне потребителя имеется лишь право требовать от поставщика исполнения этого обязательства, то поскольку потре­битель не воспользовался своим правом (договор не был заключен по его вине), на поставщике не может лежать какая бы то ни была ответственность. Предпосылкой такой ответственности должно быть не только обязательство по­ставщика, но и обязательство потребителя, который, хотя бы он и не хотел этогo, обязан перед поставщиком заключить договор. Если план — лишь броня для потребителя, то поставщик не может отвечать за то, что потребитель не воспользовался этой броней. Кроме того, главарбитр возложил санкции н а и с т ц а в пользу ответчика за задержку по вине истца в заключении договора. Это может иметь место лишь при условии, что на истце лежало обя­зательство в отношении ответчика заключить договор.

Не менее серьезным является вопрос о соотношении между возникающим аз административного акта обязательством заключить договор и заключен­ным в силу этого обязательства договором. Вопрос этот в нашей цивилистичеекой литературе совершенно не разработан. Мы думаем, что он должен соста­вить предмет особого рассмотрения. Однако и для нашей темы мы должны, остановиться на определенных, принципиально весьма существенных особен­ностях, без которых останется неясным место административного акта в си­стеме оснований возникновения обязательств по советскому праву.

Если ограничиться констатированием того, что административный акт соз­дает обязательство заключить договор, а договор, заключенный в силу этого

121

обязательства, порождает обычные последствия договора продажи, т. е. обязан­ность продавца поставить товар и обязанность покупателя уплатить цену, а также порождает различного рода дополнительные обязанности, вытекающие из втого договора (ответственность за качество, обязанность принять товар и т. д.), то мы будем иметь не только недостаточное представление о тех отношениях, которые на самом деле существуют, но и просто неправильную картину этих отношений. .Между тем чаще всего ограничиваются указанным выше констати­рованием. В результате этого получается, что соотношение между обязатель­ством заключить договор, порожденным административным актом, и договором, заключенным в результате этого обязательства, такое же, как в случае гак называемого предварительного договора (ipactum de contrahendo), например за­продажи или предварительного договора о будущем займе. По существу же дело обстоит совершенно иначе, притом различие не сводится только к тому, что обязанность заключить договор в одном случае установлена актом власти, который жак таковой связывает стороны, тогда как в другом —обязанность •вступить в договорные отношения создана добровольно самими сторонами. Раз­личие гораздо глубже. Оно заключается в следующем.

Стороны могут заключить основной договор, даже если предварительного договора не было. Так, совершенно очевидно, что собственник дома может не­посредственно заключить договор о продаже дома, не совершая предварительно запродажи. Наоборот, в случае фондируемой продукция поставщик не может продать эту продукцию, не имея наряда от своего наркомата, выданного на основании утвержденного Экономсоветом при СНК СССР плана, Такой наряд нетолько создает для предприятия-поставщика обязательство заключить договор, но и управомочивает его на это.

ß случае предварительного договора стороны могут по соглашению освободить друг друга от созданных им обязательств. Например, в случае запродажи стороны по взаимному соглашению могут отказаться от намерения совершить договор продажи. В случае фондируемой продукции стороны не могут освободить себя от обязательства заключить договор, так как они связаны не только обязательством в отношении друг друга, но и обязанностью под­чинения акту государственной власти. Заключение договора будет не только исполнением обязательства сторон, но исполнением их обязанности перед госу­дарственной властью.

В случае предварительного договора как предварительный договор, так и договор, заключенный в его исполнение, порождают каждый в отдельности свои особые юридические последствия. Предварительный договор рождает обя­зательство заключить предусмотренный им договор. Например, запродажа по­ рождает обязательство заключить договор продажи. Договор же, заключенный на основании предварительного договора, порождает обязательство передать вещь, уплатить деньги и т. д. Обязательства, возникшие из этого договора, имеют своим основанием только этот договор. Для возникновения ука­занных обязательств безразлично, был ли предварительный договор или же его не было. Если не было договора запродажи и стороны непосредственно заклю­чили договор продажи, то последствия будут такие же, как и в случае, если имела место запродажа. Если стороны, заключая договор продажи, отступили от ус-

122

ловий, предусмотренных в запродаже, то отношения между ними будут регу­лироваться договором продажи. Совершенно иначе обстоит дело в случае обязательства заключить договор поставки на основании наряда, выданного наркоматом-поставщиком. Стороны (предприятие-поставщик и предприятие-потребитель) не могут по взаимному соглашению освободить друг друга от обязатель­ства заключить договор поставки. Они не могут изменить условия поставки, вы­текающие из плана и выданного на его основании наряда. (Взаимоотношения между ними будут регулироваться не только договором поставки, но и соответствую­щим плановым актом. Если договор поставки отступит от плана, он может в зависимости от характера такого отступления либо оказаться недействитель­ным, либо подлежать приведению в соответствие с планом. Мы должны, таким образом, формулировать следующий вывод: п р ед в а р и т е л ь н ы й д о г ов о p и з аключенный в силу его договор соединены волей сторон и производят каждый свое собственное юридическое действие; наряд, выданный на основании плана, утвержденного Эко- номсоветом при СНК СССР, и заключенный на основании его договор представ­ляют собой единое целое, систему ю p и ди ч е с к и х д е й с т в и й, направленных на одну цель—выполнение планового з а д а н и я. Вместе с договором н а р я д пред­ставляет собой единый ело ж н ы й ф а к т и ч е с к и й с о с т а в, порождающий взаимные обязательства стоpон по поставке. Без плана, утвержденного Э к о н о м с о в е т о м, и вы данного в силу его наряда договор поставки сам по себе не мог бы породить эти последствия.

4. Предварительный договор порождает обязательство для одной или обеих сторон заключить в будущем основной договор. Стороны по предварительному договору не обязаны предпринимать ничего для исполнения основного договора, пока последний не заключен. Иначе обстоит дело в случае наряда, выданного иа основании утвержденного Экономооветом плана. Стороны обязаны заклю­чить предусмотренный нарядом договор. Это—их обязательство друг перед дру­гом. Но так как этот договор обязательно должен быть заключен, то они должны принять все меры, необходимые не только для его заключения, но и для обеспечения его исполнения, т. е. для осуществления планового задания. Если по тем или иным причинам произойдет задержка с заключением договора, то ввиду того, что он все же должен быть заключен, стороны обязаны сделать все от них зависящее, чтобы он не только был заключен, но и надлежащим образом исполнен. Эта обязанность не является обязанностью, отдельной от обязательства заключить договор, а дополнительной к этому обязательству и неотделимой от него ввиду той цели, ради которой возникает рассматриваемое нами юридическое отношение.

Эти специфические особенности обязательства заключить договор, основанного на актах планирования снабжения фондируемой продукцией, имеют крупное практическое значение. Наряд, выданный на основании плана, и заключаеый в результате этого договор являются двумя последовательными и неразрывно связанными друг с другом стадиями, направленными в конечном

123

счете на переход фондируемой продукции от одного предприятия к другому. Поэтому даже если вторая стадия (заключение договора) по тем или иным причинам задержалась, нельзя терять из виду конечную цель всей операции. Несколько примеров, заимствованных из арбитражной практики, могут послу­жить для иллюстрации этого положения.

Выше мы приводили решение главарбитра при СНК СССР по иску завода им. Сталина к Ново-Краматорскому заводу о недопоставке продукции в IV квар­тале 1938 г. Договор (по вине истца) не был заключен. Однако главарбитр признал, что завод им. Сталина может взыскивать санкции за недопоставку в срок, так как сроки были установлены соглашением между наркоматами. Эти сроки стороны обязаны были включить в договор. Арбитр не обязал стороны заключить договор, так как при рассмотрении дела спора по этому вопросу между сторонами уже не было. Таким образом, арбитраж учел конечную цель всей операции и, поскольку сроки были установлены соглашением наркоматов и обязательны для сторон, признал ответственность поставщика. Наоборот, в ряде случаев споры возникали по вопросам, которые могли быть окончатель­но урегулированы только договором, но договор не был заключен. В этих случаях в исках было отказано. Вопрос возник по иску Ново-Мальцевского завода к Быховекому ацетонобутиловому заводу о 101 710 руб. (дело 5/584 1939 г.). Истец требовал перерасчета, за полученный в июне и в августе 1938 года бутанол. По утверждению истца, бутанол не соответствовал требо­ваниям ОСТ''а Главхимпрома в отношении показателя разгонки спирта, кото­рый зависит от содержания бутилового спирта в бутаноле, причем с повыше­нием фракции разгонки повышается и процент спирта в бутаноле. Вызванный в качестве эксперта представитель Научно-исследовательского института хи­мической промышленности дал следующее заключение. В стандарте нет ука­зания на процент содержания спирта в бутаноле, и этот процент нельзя уста­новить по показателям разгонки. Данные, которые содержались в сертифика­тах, выданных Быховским заводом на бутанол, показали, что бутанол не был вполне кондиционен, но ввиду отсутствия технических условий на бутанол, а также какого-либо соглашения сторон о проценте скидки в случае поставки: бутанола с пониженным процентом разгонки, экспертиза нашла невозможным установить размер этой скидки. Госарбитраж, приняв во внимание результат-экспертизы, а, также то обстоятельство, что стороны не оформили поставку договором и поэтому нет технических условий, в иске отказал.

Другим примером может служить дело по иску Приволжской мануфактуры «Красный Октябрь» и Троицкой шорноседельной фабрике о 59 243 р. 15 к. (дело 5/558 1939 г.). Истец просил взыскать с ответчика стоимость отгружен­ного товара плюс штраф в 1% за неосновательный отказ от акцепта и еще некоторые суммы. Ответчик сперва отказывался принять товар, как им не за­казанный. Затем товар был им принят. В арбитраже он признал основную за­долженность в сумме 55 889 р. 81 к. Договор заключен не был. Госарбитраж присудил задолженность в сумме 55 889 р. 81 к., в требовании же штрафг за уклонение от акцепта отказал, так как договор заключен не был.

Аналогичные решения были вынесены арбитражем по двум другим делам между теми же сторонами (дело 5/557 1939 г.). Такой же подход к вопросу

124

.наблюдается и в ведомственных арбитражах. Так, постановлением заместителя главарбитра Наркомтяжпрома от 26 февраля 1938 года по делу № 69472 бы­ло признано, что Магнитогорский металлургический комбинат отвечает за не­допоставку сутунки в III квартале 1937 г. по наряду Главного управления металлургической промышленности, хотя договор стороны и не заключили.

Все указанные решения признают обязанность стороны перед другой стороной заключить договор. Равным образом указанные решения признают, что для возникновения всей совокупности прав и обязанностей как поставщика перед покупателем, так и покупателя перед поставщиком необходимо заключе­ние договора. Однако ввиду неразрывной связи между нарядом, выданным на основания утвержденного плана, и договором как последовательными этапами на пути к выполнению планового задания, из которых второй (договор) должен необходимо следовать за первым (нарядом), эти решения возлагают на сторону ответственность за несовершение тех действий, которые были в достаточной степени конкретизированы и которые она могла совершить, хотя заключение договора и задержалось по той или иной причине. На сторону возлагается от­ветственность, если даже договор не был заключен по вине другой стороны. В случае же несовершения тех действий, которые без договора не были до­статочно конкретизированы, ответственность наступает лишь при наличии до­говора. Какие действия являются достаточно конкретизированными, чтобы не­совершение их влекло за собой ответственность, может быть установлено лишь при рассмотрении каждого отдельного дела, с учетом специфических особен­ностей данного случая.

На такой же точке зрения стоит и наркоматская практика. Это видно из приказа Народного комиссара тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе

13 апреля 1935 г. № 437. Вводная часть и первые две статьи этого приказа формулированы следующим образом.

«В целях быстрого и своевременного выполнения заказов и работ, производство которых предусмотрено специальными распоряжениями моими и моих заместителей, приказываю:

1. Руководителям всех организаций тяжелой промышленности к выполнению поставок и работ, предусмотренных приказами и распоряжениями моими и моих заместителей, приступать немедленно по получении приказа или распоряжения.

2. На указанные поставки и работы заключать хозяйственные договоры не позже, чем в течение 3 дней с момента получения приказа, не допуская затяжки заключения договоров под предлогом преддоговорных споров».

В этом приказе, как нам кажется, четко выражена мысль, что обязатель­ство заключить договор есть вместе с тем и обязательство выполнить все, что нужно и можно для того, чтобы договор, который обязательно должен быть заключен, был бы и обязательно исполнен. В этом приказе, как и в приве­денных выше решениях арбитража, не проводится мысль, что наряд сам по себе рождает обязательство поставить товар, что договор должен быть заклю­чен лишь для уточнения и конкретизации деталей. В них проводится совер­шенно другое положение—обязательство заключить договор есть вместе с тем, ввиду обязательности его заключения, п обязательство сделать все для его

125

выполнения. Неисполнение этого обязательства может влечь за собой ответ­ственность на общих основаниях.

В составе фондируемой продукции особое положение создано для черных металлов постановлением Экономсовета при СНК СССР (№ 830 от 29 ноября 1938 г.), утвердившим «Общие условия поставки металлопродукции». Извест­на роль, которая принадлежит общим условиям поставок в различных отраслях нашего социалистического оборота. Общие условия поставок, согласованные ме­жду ведомствами и утвержденные приказами по соответствующим наркоматам, определяют содержание тех обязательственных отношений, которые возникают в силу договоров, заключенных между входящими в систему этих ведомств хозорганами. Иначе обстоит дело с общими условиями поставки металлопродукции; они утверждены Экономсоветом и устанавливают порядок возникновения обя­зательств по поставке без заключения договоров между поставщиком и поку­пателем. Поставка производится всем потребителям, предусмотренным планом, в соответствии с «Общими условиями», обязательными для сторон. «Поставка металлопродукции производится на основе заказов потребителей. В заказах предусматриваются: количество и сроки поставки, сортимент, качество (марка, ОСТ, технические условия), а в особых случаях порядок приемки и порядок расчетов» (ст. 2). Количество определяется утвержденным планом распределе­ния. Покупатель (потребитель) в пятидневный срок по получении плановых назначений представляет конторе Главметаллосбыта квартальную специфика­цию (заказ) по нормам соответствующего квартала, содержащую все указанные выше данные. В силу ст. 5 абзаца 2 «Общих условий», контора Главметалла обязана в трехдневный еров подтвердить принятие к исполнению представлен­ной спецификации (заказа) или сообщить возражения по заказу. Разногласия, возникшие между сторонами, разрешаются согласованием вопроса между Главметаллосбытом и Главным управлением соответствующего наркомата, в систему которого входит покупатель. Заказ не является предложением вступить в дого­вор. Подтверждение не есть принятие предложений. Разрешение разногласий в междуведомственном порядке не есть разрешение преддоговорного спора.

Эти три констатации имеют громадное практическое значение. Из них, в частности, следует, что к возникновению отношений по поставке черных ме­таллов не применяются ни правила о возникновении обязательств из договоров, ни правила, которые содержатся в Гражданском кодексе, ни пра­вила, специально установленные для договорных отношений между хозорганами. Моментом возникновения обязательств необходимо считать момент получения поставщиком заказа покупателя. Заказ покупателя представляет собой односто­роннее волеизъявление, адресованное поставщику, следовательно — односторон­нюю сделку. Подтверждение принятия заказа к исполнению не является сдел­кой. Оно не имеет значения для возникновения обязательственных отношений яо поставке. Его сущность и роль совершенно иные. Подтверждение Главметаллосбыта является констатацией поставщиком, что заказ сделан покупателем, правильно, т. е. в соответствии с плановым распределением черного металла и с основными условиями поставки. В случае если Главметаллосбыт не даст подтверждения, спор должен быть ликвидирован в междуведомственном поряд­ке. Рассмотрение вопроса в междуведомственном порядке имеет лишь целью-

126

проверить правильность заказа покупателя. Если заказ сделан правильно, то с момента получения заказа поставщиком возникла вся сумма взаимных прав и обязательств, которые урегулированы «Общими условиями».

Подтверждение Главметаллосбытом принятия к исполнению, не являясь волеизъявлением, направленным на возникновение обязательств по поставке, и не являясь поэтому сделкой, принадлежит к числу дозволенных юридических дей­ствии, которые в довольно большом количестве урегулированы в различных отде­лах гражданского права. К числу таких же дозволенных юридических действий принадлежит, например, признание долга должником, прямое или посредством совершения действий, свидетельствующих о признании долга (ст. 50 ГК)5.

Практическое значение отличия этой конструкции от договорной выявляется в ряде вопросов. Выше уже было указано, что с изложенной точки зрения необходимо отнести возникновение обязательственных отношений по поставке к моменту получения заказа поставщиком. Другим отличием будет следующее. Если подтверждение не является сделкой, то не имеет значения, выражено ли поставщиком намерение принять на себя обязательства по поставке, достаточно, что поставщик констатировал правильность заказа. Такая констатация возлагает ответственность за соответствие заказа плану также и на поставщика, такая констатация имеется, то хотя бы поставщик под тем или иным предлогом отказался от поставки, между сторонами становится бесспорным, что обязательства возникли с момента получения поставщиком заказа. За невыполнение заказа он будет нести гражданскую ответственность перед покупателем.

Изложенная конструкция соответствует тексту «Общих условий», которые говорят, что «поставка металлопродукции производится на основе заказов по­требителей» (ст. 2), подчеркивая тем самым отказ в снабжении черными ме­таллами от договорной конструкции отношений.

Так обстоит дело de lege lata. На этой точке зрения стояла и практика снабжения черными металлами в 1939 году. Однако среди деятелей нашего хозяйства вопрос о целесообразности этого порядка вызывает споры. По сообра­жениям целесообразности бывший Наркомат машиностроения считал желательным заключение договоров. Он ссылался на постановление СНК СССР от февраля 1931 г. Госарбитраж СССР также считает целесообразным заключение договоров и на поставку черных металлов.

Мы не останавливаемся на рассмотрении вопроса de lege ferenda, так как для нашей темы существенно лишь отметить отдельные фактические составы, порождающие обязательственные отношения. Равным образом мы не останавливаемся на попытках распространить аналогичный порядок на другие отрасли нашей промышленности (топливо).

Поскольку в настоящее время поставка черных металлов совершается не на основе договоров, а на основе заказов покупателей, встают вопросы, аналогичные тем, которые были поставлены нами в отношении договоров, заключаемых на основании нарядов. Во-первых, встает вопрос, обязано ли предприятие-потребитель (покупатель) сделать заказ? Во-вторых, каково соотнешение этой обязанности с обязательствами, вытекающими из поставки? Мы по-

127

лагаем, что ответы на эти вопросы должны быть совершенно аналогичны тем ответам, которые мы дали выше.

Предприятие-потребитель обязано дать заказ так же, как в случае наряда стороны обязаны заключить договор. Те соображения, которые мы уже привели в отношении обязанности покупателя заключить договор, имеют полное приме­нение также и в случае поставки черных металлов. Естественно, что в отно­шении поставщика черных металлов нет надобности ставить аналогичный во­прос, так как изъявление им намерения вступить в обязательственные отноше­ния, как было указано выше, не имеет значения для возникновения этих от­ношений.

Равным образом то, что было сказано выше по вопросу о соотношении обязательства заключить договор и обязательств, возникающих из самого дого­вора поставки, таклсе сохраняет mutatis mutandis свою силу для рассматри­ваемого случая. Покупатель обязан не просто дать заказ, но и принять все меры для выполнения планового задания. Поставщик со своей стороны обязан принять все меры для выполнения этого задания. Отметим, что отказ от дого­ворного порядка при снабжении черными металлами упрощает эти отношения и, несомненно, суживает поле возможных конфликтов, вызываемых тем, что по той или иной причине договор не был заключен.

Изложенное выше позволяет нам подойти к вопросу, очень мало освещен­ному в нашей юридической литературе. Мы имеем в виду вопрос о железнодо­рожной перевозке грузов по Уставу железных дорог 1935 г. Обычно вопрос о железнодорожной перевозке грузов у нас рассматривают совершенно изоли­рованно от обязательственных правоотношении в промышленности. Нам кажет­ся, что дальнейший анализ покажет, что к этому нет достаточных оснований 6.

Устав железных дорог СССР, утвержденный СНК CСCP 10 февраля 1935 г, и введенный в действие с 15 марта того же года (C3 СССР 1935 г. № 9 ст. 73), дал новую по сравнению с Уставом 1927 г. конструкцию отношений по железнодорожной перевозке грузов, обобщив, впрочем, частично, нормативный материал, который накопился после 1927 г. Согласно ст. 1 Устава, «основной обязанностью железных дорог является выполнение государственного плана грузовых и пассажирских перевозок». В силу ст. 9, грузы принимаются же­лезными дорогами к перевозке по плану. Годовые, квартальные и месячные планы перевозки грузов по всей железнодорожной сети составляются Народным комиссариатом путей сообщения и утверждаются правительством. Устав де­тально регулирует порядок составления планов. План перевозки грузов по же­лезной дороге не только создает, так же, как и всякий иной план, обязанность для соответствующих хозорганов перед государством, но и устанавливает непосредственные обязанности железной дороги и грузоотправителя друг в отно­шении друга.

Устав железных дорог говорит о выполнении установленной планом нормы погрузок. Для выполнения нормы погрузки железная дорога должна подать грузоотправителю под погрузку соответствующее количество подвижного со­става, а грузоотправитель должен погрузить этот состав. Что в данном случае дело идет именно об обязательствах сторон друг перед другом, видно из того, что Устав санкционирует эти обязательства штрафом, который в случае непо-

128

дачи железной дорогой предусмотренного месячным планом состава или непо­грузки клиентом поданного состава неисправная сторона должна уплатить дру­гой стороне (ет. 62 Устава железных дорог). Этот штраф, размер которого фиксируется Уставом по определенным нормам в зависимости от характера подвижного состава и для некоторых грузов (металл, уголь, флюсы, кокс, руда и соль) по недогруженному весу, должен быть уплачен по истечении месяца, в котором план не был выполнен. Штраф исключает как требование убытков, гак и требование реального исполнения. Его исключительный в этом отношении характер вполне понятен и не требует долгих пояснений.

Штраф представляет по своему размеру достаточную денежную санкцию, которая чаще всего покрывает возможные убытки. В большинстве случаев, как показывает опыт, он превышает эти убытки и является штрафом в специфи­ческом значении этого термина. Было бы нецелесообразно применять к этим оношениям обычный метод исчисления и доказывания убытков. Трудность до­казывания, неизбежное благодаря этому умножение, усложнение и затяжка су­дебных споров, ложились бы тяжелым бременем на железнодорожное хозяй­ство. Столь же понятно исключение требования реального исполнения. Требо­вание реального исполнения срывало бы план погрузок в следующем месяце. Совершенно очевидно, что непогруженное в одном месяце должно грузиться в следующем месяце в счет выполнения плана этого месяца. Требование реаль­ного исполнения грозило бы вместо выполнения плана еще большим его на­рушением.

Таким образом, штраф, установленный ст. 62 Устава, является санкцией обязательства железной дороги предоставить по плану подвижной состав и обязательства клиента использовать этот состав под погрузку. Мы имеем в дан­ном случае действительно гражданско-правовую санкцию, свидетельствующую u наличии определенного обязательственного правоотношения, порожденного административным актом.

Аналогичные отношения существуют между органами водного транспорта и клиентурой по выполнению государственного плана перевозок по внутренним водным путям и по морским путям в малом каботаже (Положение от 3 июля 1934 г., СЗ СССР 1934г. № 35, ст. 281) и между органами водного транс­порта и клиентурой по выполнению плановых перевозок в заграничном сооб­щении и в большом каботаже (Положение от 2.9 сентября 1934 г., С3 СССР 1934 г. № 51, ст. 402; см. также постановление о взаимной ответственно­сти железных дорог и пароходств за невыполнение планов перевалки грузов в прямом, смешанном железнодорожно-водном сообщении от 4 июня 1934 г., СЗ СССР 1934 .г. № 35, ст. 280).

Типичными являются отношения по железнодорожному транспорту. Поэто­му мы остановимся специально на них. В чем же, собственно говоря, заклю­чается обязательство железной дороги и грузоотправителя по выполнению плановых норм погрузки? Ведь это обязательство не ограничивается подачей подвижного состава и его погрузкой. Такой вывод был бы нелеп. Подвижной состав подается и погрузка совершается для того, чтобы была произведена необходимая для выполнения плана народного хозяйства перевозка определенных грузов. Поэтому обязательство грузоотправителя погрузить груз

129

есть вместе с тем обязательство предъявить его в перевозке согласно ст. 29 Устава железных дорог, а обязанность железной дороги предоставить подвижной, состав есть вместе с тем обязанность принять груз к перевозке. В силу ст. 29, ч. 1, Устава железных дорог 1935 г. «одновременно с предъявлением груза к перевозке отправитель вручает дороге накладную, которая сопровождает груз на всем пути его следования. Груз считается принятым к перевозке с тог» момента, когда он принят станцией отправления вместе с накладной и отпра­вителем внесены платежи, подлежащие уплате при отправлении груза». Устав 1935 г., в противоположность предшествующим уставам (1922 и 1927 гг.), не квалифицирует железнодорожную перевозку как договорное отношение. Не­смотря на это и хотя никаких следов договора в отношениях но перевозке гру­зов, урегулированных Уставом 1935 г., найти нельзя, чаще всего у нас все же говорят о договоре железнодорожной перевозки7.

Еще до Устава 1935 г. вопрос этот в нашей литературе был спорным8. Нам нет надобности возобновлять здесь этот спор, так как он ничего не даст специально для рассматриваемой в настоящей работе проблемы. Действительно, если признать, что эти отношения не договорные, то по Уставу железных до­рог 1935 г. их следует конструировать следующим образом. В силу плана перевозки грузов железная дорога обязана предоставить грузоотправителю опре­деленный подвижной состав, а грузоотправитель обязан погрузить в этот состав определенный груз. Для этого отправитель должен предъявить железной до­роге груз вместе с накладной в порядке ст. 29 Устава железных дорог. Предъ­явление груза к перевозке вместе с накладной является волеизъявлением гру­зоотправителя (односторонней, притом реальной сделкой). Предъявление груза к перевозке, т. е. совершение такого волеизъявления, составляет обязанность грузоотправителя перед железной дорогой, так как иначе не будет выполнен план погрузки. Железная дорога должна принять предъявленный таким обра­зом груз. Принятие груза железной дорогой не является ни сделкой, ни воле­изъявлением, составляющим элемент в сделке (акцептом в договоре), а лишь констатацией, что грузоотправитель действует согласно установленным прави­ла. Все действия, которые после этого совершает железная дорога, являются просто выполнением ее обязательств.

Так как принятие груза железной дорогой не является волеизъявлением в сделке, то к этому принятию не применимы правила, установленные специ­ально для сделок и договоров. Например, к этому случаю неприменима ст. 321 ГК. Вопрос об обмане или заблуждении на стороне дороги не имеет никакого значения. Имеет значение лишь соответствие предъявления отправителем груза существующим правилам. Если оно соответствует существующим правилам, то хотя бы железная дорога действовала, принимая груз, под влиянием обмана или заблуждения, это не имеет никакого значения. Не может иметь также никакого применения ст. 131 ГК. В рассматриваемом вопросе не имеет ника­кого значения вопрос о связанности лица, предложившего заключить договор. Одним словом, в рассматриваемых отношениях настолько отпали все вопросы договора, что количество перешло в качество. Отношение перестало быть дого­ворным, и по нему надо ставить совершенно новые вопросы. Таким образом получается конструкция этих отношений, совершенно аналогичная тем, которая

130

дана в правилах поставки черных металлов. Эти отношения находят свое ме­сто в той системе оснований возникновения обязательств, которая намечается в результате рассмотренного уже материала. Железнодорожную перевозку грузов надо отнести к той группе отношений, в которых административный (притом плановый) акт создает обязанность совершить сделку, в. дан­ной случае одностороннюю сделку (предъявление груза к перевозке отправителем).

Однако даже если рассматривать железнодорожную перевозку (грузов как договорное отношение, то получится конструкция, аналогичная той, которая изложена выше для случаев снабжения фондируемой продукцией вообще. Таким образом, независимо от того, является ли железнодорожная перевозка договор­ным отношением или отношением, основанным на односторонней сделке, совер­шение договора либо односторонней сделки составляет содержание обязатель­ства, установленного плановым актом. Так же, как и в случае фондируемой лродукции (в частности, черных металлов), на сторонах (или соответственно на одной стороне) лежит обязательство не только совершить сделку, но и при­готовить и сделать все необходимое для того, чтобы запланированная перевоз­ка имела место. Ввиду большей стандартизации железнодорожных операций Устав железных дорог регулирует полностью эти обязательства и фиксирует ответственность за их нарушения (ст. 62). Устав железных дорог содержит в себе, таким образом, тот принцип, который мы выше получили, анализируя отно­шения по снабжению фондируемой продукцией. Основанное на административ­ном плановом акте обязательство совершить сделку сопровождается для той и для другой стороны обязательством подготовить и сделать все необходимое для выполнения обязательств по этой сделке.

3. В некоторых случаях административный акт не направлен непосред­ственно на создание обязательства либо на обязание сторон совершить сделку, а имеет лишь значение разрешения определенной сделки. Примером этого яв­ляется ст. 2 лит. «б» постановления ЦИК т СНК СССР от 23 июля 1930 г. о договоре контокоррента (СЗ 1930 г. № 38, ст. 409), согласно которой «до­говор контокоррента имеют право заключать... б) организации обобществлен­ного сектора народного хозяйства как между собой, так и с другими контр­агентами, но не иначе, как в случаях, предусмотренных особыми законами, или же с особого разрешения Государственного банка Союза ССP». Госбанк СССР выступает в этом случае как административный орган, которому принад­лежат функции контроля над порядком расчетов, производимых между учреж­дениями, предприятиями и организациями. Акт, совершаемый Госбанком в этом случае, является определенным видом административных актов, а именно, административным разрешением. Следует, впрочем, отметить, что терминология наших источников не всегда выдержана. Ст. 2 постановления о договоре кон­токоррента говорит о разрешении Госбанка. Но в постановлении СНК CCCP, которое ввело у нас так называемые периодические расчеты между хозорганами (СЗ 1931 г. № 140, ст. 283), и в утвержденной СНК СССР ин­струкции Госбанка (опубликована там же) говорится, что периодические расчеты создаются между организациями, связанными между собой постоянными хозяйственными отношениями и имеющими постоянные расчеты, и что список

131

этих предприятий, срок и порядок расчетов устанавливаются хозорганом «по соглашению с Госбанком». Между тем речь и в том и в другом случаях идет об одном и том же. Периодические расчеты между хозорганами являются ви­дом договора контокоррента и подпадают под действие закона от 23 июля 1930 г. «Соглашение» же, о котором говорится в постановлении СНК СССР, является не чем иным, как разрешением, о котором говорится в законе о договоре контокоррента.

Договор контокоррента, в частности договор о периодических расчетах, так же, как и всякая сделка о порядке расчетов между хозорганами, тоже является основанием возникновения обязательственных отношений (часто и их изме­нения и прекращения), непосредственно направленных на выполнение плана. Расчеты производятся по отношениям поставки, подряда, перевозки и т. д., которые служат делу выполнения плана народного хозяйства.

Сделки, на совершение которых требуется разрешение, даваемое админи­стративным актом, имеют сложный фактический состав. С одной стороны, в этот состав входят волеизъявления сторон (обычно образующие договор), с дру­гой — административный акт (разрешение). Эти две части существуют раз­дельно, они не сливаются в одну сделку, как, например, предложение вступить в договор и акцепт тажого предложения, но они координированы друг с другом. Раздельность обеих частей сказывается в следующем. Если, например, админи­стративный акт (разрешение) по тем или другим основаниям недействителен (дан, допустим, не уполномоченным на это лицом), то для возникновения обяза­тельств по сделке нет надобности снова совершать сделку (в случае порочностя одного из волеизъявлений в договоре и т. п.). Достаточно, чтобы был совершен новый, действительный, административный акт (разрешение). Координация сказывается в том, что лишь обе части фактического состава в совокупности приводят к установленным юридическим последствиям (например, возникают обязательства по договору контокоррента) 9.

4. Все социалистическое народное хозяйство в целом, а также деятель­ность каждой отдельной организации, государственной, кооперативной и обще­ственной, направляются и регулируются планом. Однако, за исключением ос­нованных на законе случаев, те административные акты, которые устанавли­вают план, ни сами по себе, ни в качестве элемента какого-либо фактического состава, не порождают обязательственных правоотношений. План в этих слу­чаях устанавливает цель, которая должна быть достигнута хозорганом. План является обязательным для хозоргана как акт государственной власти, но он не создает непосредственно обязательства перед другим хозорганом, не дает одному хозоргану права требовать от другого совершения определенного дейст­вия, не делает один хозорган кредитором, а другой — должником. Поскольку для выполнения плана хозоргану необходимо вступить в обязательственные отношения с другим хозорганом, он обязан это сделать, но эта обязанность есть обязанность выполнять план, обязанность руководствоваться указаниями и заданиями, которые даны компетентными органами государственной власти. Обязательства же, в которые хозорган вступит с целью осуществления своего плана, будут всегда основаны на волевых актах, направленных на создание этих обязательств, т. е. на сделках.

132

По общему правилу обязательственные отношения, о которых идет речь, возникают из взаимных сделок, т. е. из договоров. Договор — наиболее важное и частое на практике основание возникновения обязательств в отношениях между учреждениями, предприятиями и организациями. Заключение договоров является тем способом возникновения обязательственных отношений, который в значительном большинстве отраслей нашего хозяйства представляет «обой лучшую форму осуществления хозрасчета, т. е. лучшую форму возникновения обязательственных отношений, позволяющую выявлять лицо предприятия, ра­ционализировать производство, правильно организовать сбыт и снабжение, про­тиводействовать элементам бюрократизма и волокиты, правильно поставить учет производственной деятельности предприятия (см. постановление ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. о реорганизации управления промышленностью). Поэтому, «для того, чтобы обеспечить осуществление народнохозяйственных планов, не­обходимо добиться точного и своевременного выполнения договоров о заказах и поставках для промышленности, транспорта, сельского хозяйства и других отраслей народного хозяйства» (постановление ЦИК и СНК СССР от 18 февра­ля 1931 г., СЗ ОООР 1931 г. № 10, ст. 109). В силу этих соображений, указанный закон постановляет в ст. 1 «обязать хозяйственные органы оформ­лять свои заказы и поставки путем заключения письменных договоров». Эгог закон установил одну из основных норм советского обязательственного права и явился краеугольным камнем быстро воздвигнутого и разросшегося здания договорно-обязательственных отношений в социалистическом обороте. Он делает договор одним из первостепенных оснований возникновения обязательств по со­ветскому гражданскому праву.

В соответствии со своей социалистической .сущностью, в соответствии тре­бованиями планового направления и руководства социалистическим хозяйством, договор между хозорганами обладает многочисленными специфическими черта­ми. Среди них отметим одну, весьма характерную и существенную при изуче­нии договора как основания возникновения обязательств, а именно, особый порядок (арбитражный) разрешения преддоговорных споров. Вопрос о порядке разрешения преддоговорных споров, так же как и другие относящиеся сюда вопросы, должны составить тему специальных исследований, которые, как мы уверены, появятся в нашей цивилистической литературе. Сказанного же нами достаточно для определения того места, которое принадлежит договору в си­стеме оснований возникновения обязательств по нашему праву.

Договору принадлежит первостепенное значение в области социалистиче­ского товарооборота, транспорта, кредитно-расчетного дела. Но договор является также и преимущественным основанием возникновения обязательств по нашей внешней торговле, т. е. в той отрасли нашего хозяйства, в которой оно всту­пает в торговые отношения с капиталистическим окружением.

Кроме договора в некоторых случаях в качестве основания возникновения обязательств, непосредственно направленных на осуществление плана, фигу­рирует также одностороннее волеизъявление. Выше были указаны случая, когда одностороннее волеизъявление является, наряду с административным ак­том, элементом фактического состава, порождающим обязательственные отноше­ния. В указанных выше случаях порождаемые таким образом обязательствен-133

ные отношения включали не только обязанности для стороны, изъявляющей свою волю, но также и для другой стороны. Например, при снабжении черным металлом волеизъявление (заказ) потребителя создает обязанности не только для самого потребителя (принять товар, оплатить его), но и для поставщика (поставить товар и т. д.). Но могут иметь место и односторонние волеизъявле­ния, создающие обязанности самостоятельно, а не в качестве элемента какого-либо сложного фактического состава.

Примером такой односторонней сделки по нашему праву является чек. В силу ст. 1 Положения о чеках 1929 г. (СЗ СССР 1929 г. № 73, ст. 697), «чеком признается письменное предложение чекодателя плательщику произве­сти платеж определенной суммы денег чекодержателю...», содержащее указанные в этой статье реквизиты. Дожумент, удовлетворяющий требованиям этой статьи, является чеком. В таком документе содержится выражение воли чекодателя, и только чекодателя. Воля, выраженная в форме, установленной ст. 1 Положений о чеках, является основанием возникновения того обязательства, которое ле­жит на чекодателе, т. е. обязательства отвечать за оплату чека. Закон для действительности чека не требует больше ничего, кроме соблюдения ст. 1. Обя­зательство чекодателя, таким образом, основано на односторонней сделке10. Чекодатель в силу этой сделки отвечает перед каждым легитимированным чеко­держателем, если только он не может противопоставить последнему допущенные законом возражения (ст. 31 Положения о чеках). Анализом соответствующих статей Положения о чеках можно было бы показать, что ответственность по чеку других лиц (акцептанта, надписателей, лиц, поставивших свои подписи на обороте предъявительского чека) также основана на одностороннем воле­изъявлении. Однако для наших целей достаточно установить, что односторон­нее волеизъявление, обязывающее того, кто его сделал, в случаях, специаль­но указанных в законе, является основанием возникновения обязательства.

Мы не можем не упомянуть также и о нашем вексельном праве. Вексель имеет у нас применение лишь во внешнеторговых отношениях. B социалисти­ческом обороте его применение исключено кредитной реформой 1930 г., запре­тившей коммерческое, кредитование. В настоящее время действующим законом является Положение о переводном и простом векселе, утвержденное постанов­лением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1937 г. (СЗ СССР 1937 г., № 52 ст. 221). Это положение издано в результате присоединения СССР к Женевской международной конвенции о векселях и воспроизводит международный вексельный устав. Положение считает все обязательства как по переводному, так и по простому векселям основанными на одностороннем волеизъявлении (ст.ст. 1, 13, 25, 31, 77). Спор, как нам кажется, может иметь место лишь межд так называемой кцеационной и эмиссионной теориями (см. ст. 1). Правда, применительно к международному вексельному уставу, в литературе было высказано мнение, что обязательства по векселю имеют договорное основание за исключением обязательства акцептанта, основанного на одностороннем волеизъявлении 11. Но оно не имеет никакой почвы в тексте устава. Мы лишь отмечаем этот вопрос и не останавливаемся специально на его рассмотрении, так как он не имеет значения для системы оснований возникновения обязательств по советскому праву. Являются ли обязательства по векселю основанными на

134

договоре или на одностороннем волеизъявлении, они найдут свое место в этой системе, и система от этого не изменится.

Выполняя план, учреждение, предприятие или организация может вступать в обязательственные отношения с гражданами. Поскольку задачей данной орга­низаций является удовлетворение потребностей граждан (магазин, столовая и т. д.), непосредственной целью обязательственного отношения является как выполнение плана, так и удовлетворение потребности гражданина. Выполнение плана и удовлетворение потребностей граждан являются единой целью, которая достигается предприятием посредством тех обязательственных отношений, в ко­торые оно вступает с гражданами (по продаже товаров, и т. д.). Мы ниже еще остановимся нa возникновении этих обязательств. Но учреждения, предприятия и организации иногда прибегают к услугам отдельных граждан не в порядке трудовых договоров. Например организация прибегает к услугам адвоката (до­говор поручения). Такие отношения по нашему праву всегда возникают из до­говоров.

Нередко учреждение или предприятие объявляет о назначении награды (премии) за выполнение того иди иного действия (составление архитектурного проекта, написание книги на определенную тему и т. д.). В таком случае воз­никает обязательство организации, объявившей о назначении награды (пре­мии), перед лицом, которое удовлетворило объявленным требованиям. Этот род обязательств (публичное обещание награды) не урегулирован нашим законом. Вообще говоря, мыслимо построить такое обязательство и как договорное обяза­тельство и как обязательство, основанное на одностороннем волеизъявлении 12. Ввиду того что наш закон специально не указывает, что данное обязательство возникает из одностороннего волеизъявления, остается считать его, в силу ст. 106 ГК, договорным. Действительно, в силу ст. 106, «обязательства возникают из договоров и других указанных в законе оснований». Таким образом, по­скольку нельзя указать на другое специально установленное законом основа­ние, необходимо считать указанное обязательство основанным на договоре.

Социалистический строй обеспечивает каждому гражданину трудовой доход сообразно количеству и качеству общественно-полезного труда. Социалистиче­ский строй не гарантирует еще полного удовлетворения всех потребностей каж­дого, как это будет иметь место при развернутом коммунистическом строе (второй фазе коммунизма), когда каждый будет давать по способностям и по­лучать по потребностям. Но, получив трудовой доход в соответствии с трудом, который он дал обществу, гражданин может удовлетворять свои потребности, как он того желает, при условии, конечно, не нарушать закона и правил со­циалистического общежития. Как указал товарищ Сталин комбайнеру Пономаре­ву на Всесоюзном совещании передовых комбайнеров 1 декабря 11935 г.: «Деньги ваши — ваше дело, как хотите, так и расходуйте». Социалистиче­ский строй гарантирует гражданам действительную свободу потребления, так как создает все необходимые предпосылки для того, чтобы материальные и культурные потребности граждан были удовлетворены согласно их желанию. Свобода потребления может иметь место лишь там, где имеется настоящая свобода. В своей беседе с американским журналистом Рой Говардом товарищ Сталин указал, где может быть настоящая свобода. «Настоящая свобода имеется

135

только там, где уничтожена эксплоатация, где нет угнетения одних людей другими, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жилище, хлеб. Только в таком обществе воз­можна настоящая, а не бумажная, личная и всякая другая свобода» 13.

Свобода потребления, предоставленная социалистическим строем советскому гражданину, ведет к тому, что обязательства, имеющие непосредственной целью удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан, должны, по общему правилу, возникать из сделок, совершаемых при участии гражданина. Такими сделками будут, по крайней мере в громадном большинстве случаев, договоры, «.которых хотя бы одной стороной является гражданин. Однако опреде­ленное и весьма существенное значение может принадлежать и административ­ному акту. Административный акт может создать обязательственные отношения в пользу гражданина. Свобода гражданина в удовлетворении своих потребностей этим, естественно, нисколько не ограничивается. Такой акт обычно совершается по ходатайству гражданина, который к тому же может и не воспользоваться созданным в его пользу обязательством. Возникновение такого рода обязательств из административных актов является одной из форм, в которых проявляется деятельность советского государства по обеспечению материальных и культур­ных потребностей граждан.

Административным актом, порождающим обязательство в пользу граждани­на, является акт распоряжения свободной жилплощадью в домах местных советов. В силу ст. 23 постановления ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 г. «О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в горо­дах» (СЗ 1937 г. № 69, ст. 314) — «...свободные жилые помещения... в до­мах местных советов предоставляются в пользование граждан исключительно по распоряжениям (ордерам) жилищного управления отдела коммунального хо­зяйства местного совета». Распоряжение местного совета создает между соот­ветствующим домоуправлением и гражданином обязательственное отношение, в силу которого гражданин имеет право требовать от домоуправления заключения с ним арендного договора на указанную в ордере жилплощадь. В случае отказа домоуправления заключить договор гражданин, имеющий ордер, может требо­вать судом совершения договора. Таким образом, административный акт создает обязательство, содержанием которого является совершение договора. Самое же обязательство домоуправления предоставить площадь, равно как и встречное обязательство съемщика уплачивать арендную плату, возникают из договора (ст. 24 постановления ЦИК и (СНК СССР от 17 октября 1937 г.).

Для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей граждане заключают договоры с государственными и кооперативными органи­зациями, а также друг с другом. Договоры с государственными и кооператив­ными организациями являются договорами, в которых одной стороной является предприятие, т. е. планомерно действующая организация, которая руковод­ствуется определенными правилами, устанавливающими порядок ее работы. Это обстоятельство делает необходимым единообразие в отношении способа заключе­ния и содержания сделок, совершаемых с гражданами. В связи с этим воз­никают вопросы, касающиеся отдельных отраслей нашего хозяйства, занимаю­щихся обслуживанием потребительских нужд граждан. Эти вопросы, поскольку

136

они касаются гражданского права, главным образом сводятся к проблеме охра­ны прав потребителей 14.

К числу договоров с государственными и кооперативными организациями относятся прежде всего договоры по розничной торговле и договоры по оказа­нию гражданам различного рода бытовых услуг (пошивка платья, починка и ремонт платья, обуви, предметов домашнего обихода и т. д.). К числу таких договоров относятся также договоры с ломбардом, сберегательными кассами, до­говоры личного и имущественного страхования. Эти договоры также создают обязательственные отношения, направленные на непосредственное удовлетворе­ние потребностей граждан в потребительском кредите, в сбережении и хране­ния средств, в переводе денег из одного места в другое (перевод, аккредитив), в сбережении с целью обеспечения будущих потребностей своих или своих близких (страхование) и т. д.15.

Граждане пользуются услугами транспорта железнодорожного, водного, воз­душного и др, По общему правилу, действующий закон регулирует эти отно­шения как договорные. В частности, по Уставу железных дорог 1935 года надо рассматривать отношения по перевозке пассажиров как договорные отношения. Хотя в ст. 1 и указано, что «основной обязанностью железных дорог является выполнение государственного плана грузовых и пассажирских перево­зок», но обязанность, на которую указывает эта статья, является лишь обя­занностью железной дороги перед государством. Кроме того, указание в ст. 1 на обязанность является способом определения компе­тенции железной дороги как госоргана. Никакой имущественной ответствен­ности железной дороги перед пассажиром за отказ выдать билет Устав; 1935 г. не устанавливает. Гражданин может лишь требовать, чтобы железная дорога выполняла возложенную на нее законом обязанность перевозки согласно существующим правилам. Такое требование гражданин имеет право предъявить к любому государственному органу, с которым ему прихо­дится иметь дело. Это не гражданско-правовое требование. Нет гражданско-правового обязательства железной дороги перед пассажиром заключить с ним договор перевозки, нет также и возникновения отношений по перевозке из [одностороннего волеизъявления пассажира. Эти отношения по Уставу 1935 г. возникают непосредственно из договора, заключаемого путем покупки железнодорожного билета.

Для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей граждане могут вступать в договорно-обязательственные отношения друг с другом. Некоторые из таких договорно-обязательственных отношений имеют большое значение в быту. Таковы договоры о продаже жилых домов, являющихся актом личной собственности, договоры найма жилых помещений в таких домах и некоторые другие, Наконец, надо указать на урегулированный законом случай возникновения обязательств из одностороннего волеизъявления. В силу ст. 423 ГК, завещатель может возложить на лиц, получающих наследство по завещанию (но не на государство, партийные, профессиональные, общественные и кооперативные организации), обязательство в пользу одного, нескольких или всех остальных наследников (так называемый легат).

137

Наш обзор наиболее типичных оснований возникновения обязательств, непосредственно направленных на выполнение плана и на удовлетворение ма­териальных и культурных потребностей граждан позволяет нам формулировать следующие выводы.

1. Поскольку эти обязательства направлены на достижение тех целей, ко­торые стоят перед социалистическим хозяйством, они имеют своим основанием сознательные волевые акты, направленные именно на создание этих обяза­тельств. Они возникают либо из административных актов, либо из сделок, ли­бо в результате cлoжных фактических составов, в которые входят и админи­стративные акты и сделки.

2. В соответствии с основными принципами социалистического строя воз­никновение этих обязательств из административных актов и из сделок, совер­шаемых учреждениями, предприятиями и организациями, а также гражданами, отражает единство социалистического хозяйства и отсутствие противоречий между обществом и личностью. Правоотношения, возникающие между органи­зациями социалистического хозяйства, с одной стороны, и правоотношения, в которых одной по крайней мере стороной является гражданин, с другой сторо­ны, по ряду вопросов подлежат действию общих для тех и других норм. Это не исключает, однако, существенных различий между ними, которые должны быть учтены при построении системы советского права.

5. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ НА ЗАЩИТУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ И ЛИЧНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Обязательственные правоотношения могут быть непосредственно направле­ны не только на выполнение заданий, вытекающих из государственного плана народного хозяйства, и на удовлетворение материальных и культурных потреб­ностей граждан, но также и на защиту имущества советского государства, кол­хозов и других кооперативных и общественных организаций, а также имуще­ства граждан. Защищая это имущество, такого рода обязательства обеспечивают выполнение плана народного хозяйства и удовлетворение материальных и куль­турных интеросов граждан.

Советское государство как взятое в целом, так и в лице отдельных госу­дарственных учреждений и предприятий, а также колхозные и другие коопе­ративные и общественные организации обладают определенным имуществом, составляющим социалистическую собственность (ст. ст. 5, 6, 7 Конституция СССР). Граждане обладают имуществом, составляющим их личную собствен­ность (ст. ст. 7 и 10 Конституции СССР). Деятельность государства и его органов, а также деятельность колхозных и других кооперативных и общест­венных организаций увеличивает принадлежащее им имущество. Неуклонно растет богатство социалистического общества, все более обеспечивая благососто­яние трудящихся и приближая нашу страну ко второй фазе коммунизма, к пол­ному удовлетворению каждого по его потребностям. Обязательства, направ­ленные на защиту социалистической собственности, защищают не только имущество, которым государство, .колхозные и другие кооперативные и обще-

138

ственпые организации обладают в каждый данный момент, но защищают и то имущество, которое было бы создано и получено, не будь тех фак­тов, которые являются основанием для возникновения интересующих нас здесь обязательств. Равным образом гражданин, выполняя свой долг перед социали­стическим обществом и занимаясь общественно-полезным трудом, приобретает те трудовые доходы, которые, в силу ст. 10 Сталинской Конституции, составля­ют его личную собственность. Обязательства, непосредственно направленные на, защиту этой собственности, служат для защиты яе только имущества, кото­рым гражданин уже обладает, но и возможности получить имущество в резуль­тате своей работы. В этом смысле можно сказать, что закон защищает имущественные возможности.

Конечно, закон не может защищать всякого рода возможности, не может принимать во внимание более или менее гадательные расчеты. Закон защищает лишь имущественные возможности, которые учитываются в практике социали­стического строительства и в социалистическом быту, как такие, которые дей­ствительно будут реализованы. Например, гражданину причинено увечье, ли­шившее его трудоспособности. Дело идет не о возмещении за принадлежащее ему имущество, а о возмещении за то имущество, которое он еще не заработал, за кoтоpoe он получил бы, если бы остался трудоспособным. Закон, защищая имущество советского государства, колхозных и других кооперативных и обще­ственных организаций, а также имущество граждан, принимает во внимание не только статику, но и динамику имущественных отношений, движение этих от­ношений в социалистическом хозяйстве, связанность имущественных отношений каждого субъекта с социалистическими имущественными отношениями в целом. Действующее советское право знает ряд обязательственных отношений, не­посредственно направленных на защиту имущества советского государства, раз­личного рода юридических лиц и граждан. Остановимся на этих институтах в тех пределах, в каких это нужно для вопроса о системе оснований возникно­вения обязательств по советскому праву.

1. Важнейшим из институтов рассматриваемой группы бесспорно являются обязательства из причинения вреда, урегулированные в ст. ст. 403—415 ГК, также в некоторых других законодательных актах (например, в Кодексе тор­гового мореплавания СССР, в Воздушном кодексе CССP и др.). Основные принципы этого института выражены в ст. 403 ГК следующим образом: «Причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет, что он не мог предотвратить вреда, либо что был управомочен на причинение вреда, либо что вред возник вследствие умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего. Ст. 410 добавляет к этому: «возмещение за вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков». Согласно терминологии, которой пользовались в Учебнике гражданского права1 и которая до сих пор не вызывала возражении в нашей цивилистической литературе, вредом мы называем всякое умаление того или иного личного или имущественного блага. Например, личным вредом мы называем ухудшение здоровья потерпевшего, оклеветание потерпевшего и т. д. Вред, нанесенный имуществу (порча вещи

139

и т. п.), мы называем убытком. Необходимо точно представлять себе соотно­шение этих двух понятий. В p е д— понятие более общее, убыток пo отношению к в p е д у является понятием видовым. Не надо, однако, думать, что может иметь место либо вред, как умаление личного блага, либо вред, как умаление имущественного блага (т. е. убытки). Личный и имущественный вред могут быть тесно связаны друг с другом и наступить в результате одного и того же правонарушения. Например, телесное повреждение приводит к утрате трудоспособности и потере заработка.

Обязательства из причинения вреда, как и все обязательственное право, от­носятся к имущественному праву. Возмещение вреда прежде всего означает восстановление прежнего состояния. Например, в случае повреждения здоровья ответственное за это лицо должно дать потерпевшему возможность восстановить свое здоровье, т. е. оплатить необходимые для этого расходы по лечению. Вос­становление прежнего состояния даже тогда, когда дело идет о вреде, причи­ненном непосредственно личности потерпевшего, всегда требует жакой-то иму­щественной жертвы со стороны ответственного лица. В этом заключается одна из особенностей гражданской ответственности, которую поэтому нередко и пра­вильно называют имущественной ответственностью.

В качестве одного из видов имущественной ответственности обязательства из причинения вреда всегда непосредственно направлены на возмещение вреда имуществу, на компенсацию потерпевшему его имущественных потерь. П о этому эти обязательства прежде всего непосред­ственно направлены на охрану собственности, с о­циалистической или личной. Личные блага, которым причинен вред правонарушением (жизнь, здоровье, честь и др.), охраняются обязатель­ствами из причинения вреда не прямо, а посредственно. Потерпевшему возме­щается имущественный вред, связанный с вредом личным. Возмещение в виде восстановления прежнего состояния также является возложением на ответ­ственное лицо тех имущественных жертв, которые для этого необходимы.

Наше действующее право не знает возмещения так называемого неимущественного вреда. Если в той или иной степени ввести такое возмещение в наше право, то формулированные выше положения не изменятся. Действительно, возмещение так называемого неимущественного вреда основано на следующих соображениях. Человеку причинен личный вред, который не может быть устра­нен никакими имущественными затратами; Например, вследствие увечья он обречен в будущем на неустранимые страдания (слепота, паралич и т. д.). Для того чтобы получать от жизни удовлетворение, приближающееся к тому, ко­торое получает нормальный человек, ему необходимы лишние затраты. Эти лишние затраты не устранят его страданий, но уменьшат их. Добавочное воз­мещение за такой вред избавляет потерпевшего от таких затрат, перекладывает их на ответственное лицо. В конечном счете дело все же идет об обеспечении имущественного положения потерпевшего,—следовательно, о защите его личной собственности. Определенные расходы снимаются с его имущества и перекла­дываются на имущество ответственного лица 2.

Защищая имущество физических и юридических лиц, обязательства из при­чинения вреда защищают тем самым и те личные и имущественные блага и со-

140

ответствующие им права, от которых зависит имущественное положение потер­певшего и для восстановления которых необходимы те или иные имущественные жертвы. Обязательства из причинения вреда не являются ни единствен­ным, ни универсальным средством защиты прав. Они обладают своими специ­фическими особенностями, которыми и определяются поле их применения и их значение, среди других мер охраны прав (другие меры гражданского права, уго­ловно-правовые и административные мероприятия).

Какой же фактический состав порождает обязательство из причинения вреда? Общее правило содержится в ст. 403, из которой легко извлечь элемен­ты этого состава. Обязательству из причинения вреда возникают при наличии следующих фактов: 1) противоправность поведения причинителя вреда, 2) вина причинителя вреда ,3) вред на стороне потерпевшего; 4) причинная связь между противоправным поведением лричинителя вреда и вредом, нанесенным потерпевшему. При отсутствии третьего (вред) и четвертого (при­чинная связь) из этих элементов обязательство возместить вред вообще воз­никнуть не может. Иное значение имеют первые два элемента (противоправ­ность и умысел или неосторожность). Нам необходимо поэтому несколько на них остановиться для того, чтобы разграничить различные виды оснований возникновения обязательств.

Правонарушением мы называем поведение человека (действие либо воздер­жание от действия), противоречащее норме права. Соответственно этому право­нарушением в социалистическом советском праве будет поведение человека, противоречащее норме социалистического советского права.

Советское право содержится прежде всего в законах, издаваемых в порядке, определенном Конституцией СССР и конституциями союзных и автономных республик, а также во всякого рода нормах, издаваемых на основе закона и в соответствии с ним компетентными государственными органами. Кроме того, в силу закона в некоторых редких случаях обязательную силу имеют обычаи. Наконец, ст. 130 Конституции СССР обязывает каждого гражданина уважать правила социалистического общежития. Таким образом, все содержание совет­ского права в конечном счете основано на законе. Мы не можем здесь останав­ливаться яа крайне интересном вопросе о значении правил социалистического общежития для гражданского права. Нам уже приходилось указывать на гро­мадную роль, которая принадлежит им в области гражданской ответетвен-лости. Во всяком случае, мы считаем бесспорным, что в вопросе о правомер­ности или неправомерности чьего-либо поведения нельзя не учитывать правил социалистического общежития. Вопрос о правилах социалистического общежи­тия еще ждет своих исследователей. Он сможет быть обстоятельно разработан лишь совокупными усилиями представителей различных юридических дисцип­лин. Рассмотрение его выходит за пределы нашей специальной темы. Для нас необходимо лишь констатировать, что правила социалистического общежития, в силу Конституции СССР, должны быть приняты во внимание при оценке пра­вомерности или неправомерности того или иного поведения 3.

Правонарушением может быть лишь поведение человека, т. е. действие или воздержание от действия. События (состояния), т. е. факты, которые не зави­сят от воли человека, не могут быть ни правомерны, ни неправомерны. Такого

141

рода факты играют большую роль в гражданских правоотношениях. Самые раз­нообразные факты этого рода, — начиная от вращения земли вокруг солнца, которым мы измеряем время и на котором основываем наш календарь, и кон­чая смертью человека от болезни или вследствие старости,—имеют значения, для возникновения, изменения и прекращения гражданских правоотношений. Легко умножить эти примеры. Но и без этого можно констатировать, что ква­лификация таких фактов, как правомерных или неправомерных, яе имеет смысла. Право регулирует общественные отношения, т. е. отношения между людьми. Лишь человеческое поведение может быть правомерным или неправо­мерным. Нередко мы встречаем состояния, которые были вызваны поведением человека. Вследствие причинения одним лицом другому увечья для потерпев­шего наступило состояние нетрудоспособности. Неправомерным может быть лишь то поведение, которое вызвало наступление этого состояния, но не самое состояние.

Утверждение, что правомерным или неправомерным может быть лишь пове­дение человека, но отнюдь не какие-либо другие факты, как нам кажется, не заслуживает более подробного обоснования, несмотря на то, что противополож­ное мнение и высказывалось в буржуазной юридической литературе4. Если исходить из единственно правильного положения, что право регулирует отноше­ния между людьми, то другого ответа на вопрос и не может быть. Гораздо более интересен другой вопрос, а именно: является да правонарушением лишь самый факт поведения, противоречащего праву, или же правонарушением можно счи­тать только поведение того, кто, вопреки закону, поступает умышленно или неосторожно. Ответ на этот вопрос имеет большое значение для выявления си­стемы оснований возникновения обязательств по советскому праву.

В буржуазной юридической литературе уже сравнительно давно возник спор по этому вопросу. Ряд авторов утверждал, что правонарушением может быть лишь субъективная неправда, т. е. такое поведение человека, которое вызвано его умыслом либо неосторожностью. Эту точку зрения отстаивал криминалист А. Меркель (A. Merkel), который считал, что поведение человека, не вызван­ное субъективными моментами, умыслом или неосторожностью, не может со­держать в себе отрицания права. Против взглядов А. Меркеля выступил Иеринг, указавший, чта в случае объективной неправды, т. е. противоправ­ного поведения, ве вызванного умыслом или неосторожностью, нет вины, но все же есть человеческая воля. Если третье лицо bona fide владеет чужой вещью и не возвращает ее, то мы имеем дело с человеческой волей, которая противостоит воле собственника и препятствует последнему осуществить свое право. Иеринг поетому считает правильным ;различать два вида противоправ­ного поведения — объективную и субъективную неправду 5.

Взгляд, высказанный Меркелем, получил подробное обоснование в работе Гольд фон Фернека (Hold v. Ferneck), аргументация которого сводится к сле­дующим положениям. Поведение человека может быть противоправным лишь потому, что оно является нарушением обязанности. Законодатель, устанав­ливая определенную обязанность, рассчитывает на ее выполнение. Но ожи­дать выполнения обязанности он может только от лиц дееспособных и притом лишь при условии, что они могли дать себе отчет в своих поступках. Закон

142

может требовать от человека лишь такого поведения, которое можно ему вме­нить 6. Недееспособный, а также я дееспособный, который не мог дать себе отчет в значении своего поступка, не являются правонарушителями. Дети, душевнобольные и слабоумные поэтому не являются субъектами обязанностей. В действительности субъектами обязанностей, которые им приписываются, являются другие лица. Гольд фон Фернек указывает, что юристы обычно го­ворят об обязанностях всякий раз, как об атом говорит закон. При этом они не задаются вопросом о том, что же представляет собой обязанность. В про­тивоположность этому он считает своей заслугой указание на психологиче­скую сторону вопроса 7.

Последовательное проведение взглядов Гольд фон Фернека потребовало бы радикальной перестройки основных понятий гражданского права. Однако этот радикализм ни в малейшей степени не направлен на социальное содержание права и нисколько не затрагивал бы по существу не только основ, но и де­талей буржуазного права. Гольд фон Фернек сам признает, что его точка зре­ния лишь кажущимся образом противоречит той, которую он в противопо­ложность психологической называет юридической, — практически и та ж другая приходят к одним и тем же выводам (конечно, в пределах буржуазной социальной юридической системы).

Для нас взгляды Гольд фон Фернека представляют интерес лишь потому, что они дают нам возможность противопоставить им методологически правильное понимание противоправности.

Все построение Гольд фон Фернека основано на двух предпосылках:

а) по собственному его признанию, он является представителем психологизма, т. е. переносит в область юридических отношений положения, заимствованные из психологии;

б) другой предпосылкой является понятие адресата, правовой нормы; пра­вая норма рассматривается им как волеизъявление законодателя, адресо-нное дееспособным лицам и действующее лишь постольку, поскольку оно восринято или должно быть воспринято.

В общественных науках нередко прибегали к психологическим объяснениям с целью придать той или иной экономической либо юридической теории псевдо-реалистическую окраску. Типичным примером этого в юридической науке была психологическая теория права Петражицкого. Такую же псевдо-реалистическую теорию противоправности предлагает и Гольд фон Фернек. На самом деле она реалистической не является, так как построена на неправильных методологичееких предпосылках, на непонимании и на игнорировании социальной природы права.

Юридическая наука является общественной наукой и как всякая общественная наука она не может игнорировать психологические факты, в частности интеллектуальные и волевые свойства человека, но не может также строить на этих фактах здание общественных отношений и выводить из них правовые категории.

Правовые нормы, юридические отношения, права и обязанности людей отнюдь не являются психологическими фактами. Они явля-(»циальными фактами, т. е. относятся к -качественно иной области.

143.

Выше мы уже приводили данное Марксом определение юридического отноше­ния как волевого отношения, в котором отражается экономическое отношение8. Маркс очень хорошо подчеркивает «волевое отношение», а не «воля», т. е. имеет в виду не психологический факт (воля как психологическое состоя­ние), а факт социальный (волевое отношение между людьми). Наличие воле­вого отношения отнюдь не означает, что в психике лиц, связанных .юридическим отношением, в течение всего времени существования отношения должны иметь место определенные волевые психические состояния.

Юридическое отношение не прекращается от того, что участники его спят, о нем не думают или даже не знают о нем. Должник не перестает быть должником от того, что он забыл о своем долге или не знал о нем (напри­мер, оказавшись должником в качестве наследника). Реальность юридического отношения не есть реальность психического состояния, а реальность его со­держания, определяемого соответствующими экономическими отношениями. Оно реально как содержание воли господствующих классов, выраженной в право­вых нормах, применение которых обеспечивается принудительной силой госу­дарства. Государство как организация господствующего класса обеспечивает осуществление правовых норм, в которых выражена воля этих классов. Конечно, для применения правовых норм и для реализации юридических отношений нужны определенные конкретные волевые акты тех или иных лиц. Правовые нормы и соответствующие им юридические отношения приводят к этим воле­вым актам и предполагают их, но отождествление права и юридических отно­шений с этими волевыми актами является грубой ошибкой.

Очень поверхностной и неправильной является также и вторая предпосылка Гольд фон Фернека: законодателя и адресата правовой нормы он ставит как бы в положение лиц — участников в гражданско-правовой сделки, правовая норма, закон, как бы приравнивается к односторонней сделке, для действи­тельности которой необходимо, чтобы она была воспринята тем, кому она адресована. На немецком юридическом языке такая сделка называется empfang-bedürftigte Willenserklärung- Издание закона рассматривается так же, как, например, заявление одного контрагента другому о расторжении договора или как заявление стороны в альтернативном обязательстве о произве­денном ею выборе. Конечно, законы публикуются во всеобщее сведение. В совет­ском государстве, в отличие от буржуазных, принимаются широкие меры для озна­комления граждан с советским правом. Одной из наиболее действительных мер в этом отношении является гарантированное и обеспеченное Конституцией СССР право на образование (ст. 121) и колоссальный, непрерывно продолжа­ющийся подъем культурного уровня трудящихся после Великой Октябрьской революции. Но все же действие закона не может быть поставлено в зависи­мость от ознакомления с ним того или другого гражданина или от способности его ознакомиться с законом. Закон, устанавливая определенный порядок, обес­печивает его осуществление независимо от того, жак он понят и понят ли отдельным лицом. В этом особенность закона как мероприятия госу­дарственной власти, обязательного для всякого и каждого. Это не значит, что в отдельном конкретном случае не будет принято во внимание извинительное незнание тем или другим лицом закона. Но знание или незнание закона

144

отдельным лицом или лицами не может быть условием его при­менения.

Неправильность предпосылок приводит и к неправильному выводу. Гольд фои Ферев смотрят на правовую норму как на правило, несоблюдение кото­рого можно вменить в вину человеку, на правонарушение — как на умышлен­ное пли неосторожное нарушение правовой нормы. Психический факт (умысел, неосторожность), с которым право считается, который оно n p и и и м а е т во внимание, сделан характерным признаком: правовой нормы и правонарушения. Между тем, если право считается с умыслом и не­осторожностью, то это не значит, что там, где нет умысла и неосторожности, право не имеет значения и не может быть правонарушения. Закон связывает определенные последствия и с теми случаями человеческого поведения, когда лицо, нарушающее норму, летает это без умысла и не по неосторожности. Так, например, должник, не погашающий своего долга, нарушает закон, хотя бы он не знал, что он является должником. Добросовестный приобретатель похищен­ной или утраченной вещи должен вернуть ее собственнику. Должником и вооб­ще обязанным лицом может быть малолетний, душевнобольной или .слабоумный, т. е. лица, которые неспособны понимать значение своих поступков. В отно­шении недееспособных закон, как известно, устанавливает особый порядок их представительства (опека), который обеспечивает возможность их участия в гржданских правоотношениях в качестве субъектов прав и обязанностей. Но некоторые последствия нарушения права закон связывает не просто с фактом противоправного поведения, а с более сложным фактическим составом — с умышленным или неосторожным противоправным поведением (например, уго­ловная .кара, гражданская ответственность по ст. 403 ГК). Таким образом, Иеринг был прав, когда различал два вида противоправного поведения : а) объективно противоправное поведение и б) субъективно про­тивоправное поведение. Будучи правильным по существу, это различие, однако, получило неудачное терминологическое выражение. Термин «субъективное правонарушение» (субъективная неправда), который довольно широко рас­пространен, может вызывать неправильное представление. Он может навести на мысль, что дело идет о случае, когда лицо полагает, что оно действует неправомерно, хотя на самом деле его поведение может быть и правомерным. Этот термин может быть истолкован в том смысле, что в понятие умысла, а также и неосторожности входит сознание неправомерности поведения. Между тем дело совсем не в этом. В случае субъективио-противоправного поведения (субъективной неправды) самый факт правонарушения, т. е. противоречия поведения правовой норме, дан объективно, а совсем не обязательно в сознании правонарушителя. В сознании правонарушителя понимание неправомерности может быть, а может и не быть.

Так называемая субъективная противоправность есть сложный фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения (правонарушения) плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности. При этом ни в понятие умысла, ни тем более в понятие неосторожности не входят в качестве необходимого элемента сознание деятелем противоправности своего поведения. Умысел или неосторожность лица, обусловившие

145

совершенное им правонарушение, называется виной. Вина является таким образом определенным психическим состоянием правонарушителя, В определение вины не­обходимо ввести указание на противоправность обусловленного умыслом или неосторожностью действия. Действие может быть умышленное, т. е. деятель может предвидеть и желать наступления .результата, но он не будет виновным, если действие не является противоправным. Равным образом неосторожность будет виной только в случае, если вызванное неосторожностью действие будет противоправным.

Фактическим составом, порождающим, в силу ст. 403 ГК, обязательства возместить вред, является виновное причинение вреда, т. е. умышленное или неосторожное правонарушение, причинившее вред. Ст. 403 ГК формулирует требование противоправности отрицательным образом («причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет..., что был управомочеи на причинение вреда...»). Кроме того, она формулирует это требование в общей форме, т. е. не дает ни перечисления отдельных фактических составов непра­вомерного поведения, ни перечисления случаев правомерного поведения. Ст. 403, таким образом, не знает отдельных гражданских деликтов, а знает еди­ный общий гражданский деликт. Всякий неправомерно, умышленно либо не­осторожно причиненный вред порождает обязательство его возмещения. Воп-Сос о специальных деликтах или об общем деликте в гражданском праве представляет большой интерес не только сам по себе, но и для нашей темы. Поэтому мы должны на нем остановиться, начав с историко-юридической справки.

Римское право не знало обязательства возместить всякий противоправный вред. Деликтные иски были индивидуализированы, т. е. они возникали лишь при наличии специальных фактических составов. Противоправность причине­ния вреда была необходима для всякого требования о возмещении вреда («nemo damnum facit, nisi qui id facît quod facere jus non habet», D, 50, 17, 171), но эти требования могли возникнуть лишь при наличии опреде­ленных составов 9.

Изданное в конце XVIII века (1794 г.) Прусское земское уложение го­ворило следующее: Schade heisst jede Verschlimmerung des Zustandes eines Menschen in Ansehung seines Körpers, seiner Freiheit oder Ehre, oder seines Vermögens (I 6, § I). Несмотря на это довольно широкое перечисление, в Прусском земском уложении еще нет общей формулировки гражданского пра­вонарушения. Решительный шаг в этом направлении сделал французский гражданский кодекс, который дает знаменитую формулу: «Tout fait quel­conque de l'homme, qui cause à autrui un dommage, oblige celui par la faute du quel il est arrivé, à le reparer» (ст. 1382). Элемент противоправ­ности, как это и признают французская цивилистическая наука и судебная практика, включен в понятие вины. Подготовителыные работы к кодексу не оставляют сомнения в там, что, говоря о вине, кодекс имеет в виду в частно­сти и элемент противоправности. Докладчик по вопросу о внедоговорных обя­зательствах в Государственном Совете — Трельяр — говорил: «Действия,

146

порождающие эти обязательства, могут быть либо дозволенными, либо непра­вомерными. Действия дозволенные образуют так называемые квази-контракты; факты неправомерные являются деликтами иди квази-деликтами» 10. Док­ладчик по этому же вопросу в Трибунате — Бертран де Грейль — формули­ровал ту же самую мысль11. Французская судебная практика широко использовала ст. 1382 в .качестве общего средства защиты гражданских прав буржуазного общества, т. е. в первую очередь частной собственности и фигу­рирующей в буржуазной идеологии под разными названиями (чаще всего под названием свободы договоров) свободы для владельцев средств производства зксплоатировать представителей наемного труда. Ст. 1382 сделалась одной из наиболее цитируемых в решениях французских судов. Она давала большие возможности и ставила мало преград для защиты против всякого посягатель­ства, которое суды признавали противоправным. Простор, оставляемый ее фор­мулировкой, соответствует общему характеру французского гражданского ко­декса, который, избегая казуистики, предпочел давать основные принципы буржуазного права в форме, порой приближающейся к декларации.12

По пути французского кодекса пошло и австрийское гражданское уложение 1811 г. (Allgemeines bürgerliches Gesetzbuch). Это уложение также в об­щей форме устанавливает, что обязанность возместить вред предполагает противоправность поведения причинителя, — и не дает при этом ни перечи­сления отдельных правонарушений, ни понятий для отдельных случаев противоправного поведения. Согласно § 1294, «Der Schade entspringt entweder aus einer widerrechtlichen Handlung, oder Unterlassung eines Ändern oder aus einem Zufalle. Die widerrechtliche Beschädigung wird willkürlich, oder unwillkürlich zugefügt. Die willkürliche Beschäaber gründet sich teils in einer bösen Absicht, wenn der Schade mit Wissen und Willen; teils in einem Versehen, wenn er aus schuldbarer oder aus Mangel der gehörigen Aufmerksamkeit, oder des verursacht worden ist. Beides wird ein Verschulden». § 1295 добавляет к этому: «Jedermann ist berechtigt, von demger den Ersatz des Schadens, welchen dieser ihm aus Verschuldenfordern...».

Интересно отметить ту позицию, которую занимало в этом вопросе зако­нодательство дореволюционной России. Свод законов (т. X, ч. 1) рассматривал отдельно вознаграждение за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком (ст. 644 и след.), и вознаграждение за вред и убытки, последовавшие от деяний, не признававшихся преступлениями и проступками ст. 684). Соответствующие ст.ст. т. X, ч. 1 появились лишь в 1851 г. в результате работы комиссии Блудова. Ст. 644 совершенно отчетливо предполагала понятие противоправного поведения: «Виновный в .совершении какого-преступления или проступка, несмотря на то, с предумышленней или оного учинено им сие преступление, обязав вознаградить за все непооредственно причиненные сим действием его вред и убытки». Наоборот, буквальное содержание ст. 684 не указывает на противоправность причинения вреда: «Всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли

147

ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона или правительства или необходимой личной обороной, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить». Статья expressis verbis освобождала от ответственности лишь в случае, если причиниталь был принужден требованиями закона или правительства, и умалчивала о случае управомочия, т. е. о правомерно причиненном вреде.

Ст. ст. 644 и 684 доставили много забот дореволюционным комментато­рам. Классификация, поставившая гражданскую ответственность в зависи­мость от признаков, заимствованных из уголовного закона (преступление и проступок), не была связана с существом обязательства возместить вред. Слу­чайное распределение материала между двумя рубриками привело к неустра­нимым противоречиям (например, освобождение от ответственности за случай было предусмотрено лишь для деяний, запрещенных в качестве преступле-вия или проступка,—ст. 647). Наиболее правильное объяснение было осно­вало на истории указанных статей. Авторы закона 1851 года имели в виду воспроизвести в ст.от. 644 и 684 деление на деликты и квази-деликты, со­держащееся в ст.ст. 1382 и 1383 французского гражданского кодекса, но сде­лали это крайне неудачно, опутав понятие умышленного правонарушения (délit) с понятием уголовно-караемого, а неосторожное правонарушение (quasi-délit) с понятием уголовно не караемого13. Авторы закона 1851 г., невидимому, не имели в виду отказаться от признака противоправности пове­дения, как необходимого условия для возникновения обязанности возместить причиненный вред. Так понимала ст. 684 сенатская практика, которая неодно­кратно указывала, что для возникновения обязанности возместить причинен­ный вред необходимо нарушение какого-либо права потерпевшего и что, в частности, по смыслу ст. 684, ответственность наступает «вследствие деяний, которые учинившее их лицо не имело права совершать, и упущений, допу­щенных лицом, обязанным и имевшим возможность их предупредить или пред­отвратить» 14. На той же точке зрения стояли и дореволюционные коммен­таторы.

Таким образом, дореволюционное право не ставило возникновение обяза­тельств из причинения вреда в зависимость от тех нли иных определенных составов. Оно знало общий гражданский деликт.

Швейцарское обязательственное право 1881 года также требовало проти­воправности для возникновения обязательства возмещения вреда. Посвященная втой теме гл. II была озаглавлена: «Die Entstehung durch unerlaubte Hand­lungen». Однако самый текст ст. 41, с которой начинается эта глава, умал­чивал об этом («Wer einem Anderen widerrechtlich Schaden zufügt, sei es mit Absicht, sei aus Fahrlässigkeit, wird ihm zum Ersätze verpflichtet»). Это упущение было исправлено при пересмотре обязательственного права в 1911 т., в котором ст. 41 начинается словами: «Wer einem Anderen widerre­chtlich Schaden zufügt...». Получившийся текст не был затронут ревизией 1936 г. Таким образом, швейцарский закон также говорит о противоправности ü общей форме, не перечисляя отдельных деликтов.

По иному пути пошло германское гражданское уложение. Павдектная док-

148

трина, оказавшая столь сильное влияние на эту кодификацию, пришла к об­щему признании противоправного поведения как основания (при наличии ви­ны), порождающего обязательство из причинения вреда, и вышла, таким обра­зом, за пределы текстов гостиниановской кодификации, которая хотя и широко допускала соответствующие иски, но в принципе знала все же лишь отдель­ные иски из причинения вреда. Но германское гражданское уложение сочло этот путь опасный, как слишком: расширяющий поле гражданской ответствен­ности. Оно избрало средний путь между римским правом и ст. 1382 француз­ского гражданского кодекса. Denkschrift zum Entwurt eines BGB указывает, что германское гражданское уложение по образцу большинства кодификаций нового времени отказалось от установленной по римскому образцу гражданской ответственности лишь за определенные правонарушения. Германское уложение в общей форме устанавливает предпосылки такой ответственности, но при «том не идет так далеко, как французское право, допускающее ответствен­ность за всякое противоправное умышленное или неосторожное причинение вреда 15. Германское гражданское уложение исходит из следующего противопо­ставления, формулированного в цитированном выше Denkschrift: «Правовая сфера отдельного лица определяется частью принадлежащими ему правами, частью общими, преимущественно относящимися к уголовному праву прави­лами, которые для защиты такого лица запрещают или предписывают какое-либо действие другого лица» î6. В соответствии с этим германское граждан­ское уложение различает в § 823, с одной стороны, нарушения субъективного гражданского права, с другой—противоправные посягательства на жизнь, тело, здоровье или свободу другого лица и, наконец, нарушение какого-либо иного закона, направленного на охрану другого лица (§ 823: Wer vorsätzlich oder fahrlässig das Leben, den Körper, die Gesundheit, die Freiheit, das Eigentum oder ein sonstiges Recht eines Anderen widerrechtlich verletzt, ist dem Anderen zum Ersätze des daraus entstehenden Schadens verpflichtet. Die gleiche Verpflichtung trifft denjenigen, welcher gegen ein den Schutz eines Anderen bezweckendes Gesetz verstösst. Ist nach dem Inhalte des Gesetzes ein Verstoss gegen dieses auch ohne Verschulden möglich, so tritt, die Er­satzpflicht nur im Falle des Verschuldens ein»). Таким образом, германское гражданское уложение не знает обязательства возместить всякий противоправно умышленно или неосторожно причиненный вред. В силу § 823, обязательство возместить вред возникает лишь в трех следующих случаях: 1) если совер­шено посягательство на собственность либо на иное субъективное право; 2) если совершено посягательство на жизнь, тело, здоровье и свободу другого зица; 3) если нарушен закон, имеющий целью охрану чьих-либо интересов.

Правда, некоторые германские авторы придерживаются другого толкования и оттают, что § 823 относит к числу субъективных пражданских прав и право на жизнь, на собственное тело, здоровье, и свободу. В таком случае следовало бы признать, что § 823 устанавливает обязательство возместить вред в случае нарушения чьего-либо субъективного права, а также в случае -нарушения закона, охраняющего чей-либо интерес. Однако судебная практи­ка не приняла это толкование, находя, что то не соответствует ни точному смыслу § 823, ни его истории. Таким образом, как ни широко формулированы

149

в германском гражданском уложении три случая, когда возникает обязатель­ство возместить вред, все же общего признания ответственности за всякий противоправный вpeд оно не знает. Кроме трех случаев, указанных вг § 823, германское гражданское уложение указывает еще один принципиально важ­ный случай—в § 826. Согласно этому параграфу, умышленное причинение вреда способом, противным добрым нравам, обязывает возместить причинен­ный таким образом вред. Вместе с тремя составами, установленными § 823, состав, указанный в § 826, образует четыре основных гражданских деликта. Кроме того, германское гражданское уложение знает еще ряд специальных деликтов (§§ 824, 825, 831, 832, 836, 837, 838, 839). Хотя все эти пара­графы и расширяют поле применения обязательств из причинения вреда, однако они не меняют принципиального отрицания германским правом общего гражданского деликта 17.

Буржуазные кодификации XX века склоняются к признанию общего граж­данского деликта.

Так, например, китайский гражданский кодекс 1929 г. в § 184 форму­лирует следующее правило: «Кто умышленно или по неосторожности противо­законно нарушит принадлежащее другому право, обязан возместить ущерб. То же правило применяется в том случа«, когда кто-либо умышленно при­чинит другому ущерб способом, противным добрым нравам».

Обособленно от континентального буржуазного права стоит английское law of torts. Оно до настоящего времени в основной своей массе состоит из судебных1 прецедентов. В этих судебных прецедентах кристаллизировался ряд фактических составов, охватывающих типичные случаи правонарушений. Так как английские суды не любят формулировать общие принципы, то в их решениях нельзя найти формулы генерального гражданского деликта, охваты­вающей отдельные составы. Однако они проявляют довольно широкое усмо­трение в расширении случаев ответственности. В английской литературе вопрос является предметом оживленного спора. Одни, как, например, Салъмовд (Salmond), считают, что ответственность наступает лишь в случае совершения определенного деликта, фактический состав которого установлен правом, т. е. склоняются к тому, что существует numerus clausus фактических составов, порождающих обязательство возмещения18. Другие, как, например, Поллок, стоят на точке зрения генерального гражданского деликта и считают, что вся-ксе правонарушение при наличия других необходимых условий порождает обязательство возместить вред je.

Таким образом, буржуазное гражданское право в разных странах пользует­ся разными приемами для определения того, какое противоправное поведение является необходимым для возникновения обязательства возместить вред. Одна­ко большинство буржуазных правовых систем вслед за французским гражданским кодексом стоит на точке зрения генерального деликта.

Cт. 403 ГК устанавливает для советского гражданского права генераль­ный гражданский деликт. Этот прием в советском праве находится в полном соответствии со всем нашим правом и в первую очередь со Сталинской Кон­ституцией. Именно благодаря этому приему осуществляется наиболее полная защита социалистической и личной собственности. Действительно, если бы

150

советское гражданское право установило в той или иной форме numerus clausus гражданских деликгов, характеризуемых каждый своим специальным фактическим составом, то получилась бы неполная защита имущественного положения наших юридических лиц и граждан. (Генеральный же деликт, уста­новленный ст. 403, позволяет осуществлять такую защиту наиболее полным образом. Всякое противоправное умаление имущественного положения наших юридических лиц и граждан при наличии остальных элементов фактического состава, установленного ст. 403, порождает обязательство возместить вред.

Выше было указано, что вред и причинная связь между вредом и поведе­нием лричинителя вреда являются всегда и без исключения элементом факти­ческого состава, порождающего обязательство возместить вред. Иначе обстоит дело с правонарушением и виной. Во-первых, обязательство возмещения в не­которых случаях может возникнуть при наличии противоправного причинения вреда, но при отсутствии умысла или неосторожности. Во-вторых, обязатель­ство возмещения в некоторых случаях возникает в результате правомер­ного причинения вреда. Управомочие на причинение вреда, согласно ст. 403, устраняя противоправность, устраняет вместе с тем и ответственность. Одна­ко ст. 403 сама по себе дает лишь основание утверждать, что управомочие на причинение вреда устраняет ответственность только по этой статье, но не исключает в отдельных случаях ответственности по другому основанию.

Обязательство возмещения вреда при наличии противоправности, но при отсутствии умысла или неосторожности может иметь место в силу ст. 406. Равным образом противоправное причинение вреда при отсутствии умысла или неосторожности порождает обязательство при наличии предпосылок, указан­ных в ст. 404. Однако в отношении ст. 404 нам приходится столкнуться с мнением, которое считает причинение вреда, предусмотренное этой статьей, за правомерное. Сторонники этого взгляда рассуждают следующим образом: использование источника повышенной опасности является правомерным; при­чинение вреда третьим лицам, которое имеет место в результате деятельности, создающей повышенную опасность, поэтому также является правомерным20.

Это мнение неправильно. Оно основано на смешении двух разных вопро­сов, — вопроса о правомерности деятельности, связанной с повышенной опасностью для окружающих, с вопросом о правомерности причинения вреда при занятии этой деятельностью. Само собой ра­зумеется, что эксплоатация железной дороги, трамвая, фабрично-заводского предприятия и другие виды деятельности, предусмотренные ст. 404, являются правомерными. Но отсюда не следует, что причинение при этом смерти или увечья, либо порча или уничтожение чужого имущества также являются правомерными. В этом вопросе, часто не отдавая себе отчета, встают на тачку зрения рассмотренной выше теории Меркеля и Гольд фон Фернека и пола­гают, что неправомерным является лишь умышленное или неосторожное дей­ствие. Так как лицо, ответственное по ст. 401, не может освободить себя от ответственности ссылкой на отсутствие умысла или неосторожности, то отсю­да делают вывод, что причинение вреда, предусмотренное этой статьей, яв-аяется правомерным. Мы видели, что эта теория ошибочна. Ошибочен поэтому а указанный вывод. Ошибочность его наглядно явствует из следующего: в

151

случае причинения вреда, например при эксплоатации трамвая, вред может быть причинен как случайно, так и по неосторожности {мыслимо и умышлен­ное причинение).

Поскольку вред был причинен деятельностью, связанной с повышенной опасностью для окружающих (источником повышенной опасности), имеет при­менение ст. 404, хотя бы вред был причинен и виновным образом. Вопрос о том, имела ли место неосторожность при причинении вреда, может в таком деле и не вставать. Он не имеет значения для дела, так как трамвайное предприятие отвечает и за случайный вред (кроме вреда, причиненного дей­ствием непреодолимой силы). Если считать, что ст. 404 устанавливает от­ветственность за правомерно причиненный вред, то пришлось бы сделать вы­вод, что лица и предприятия, указанные в этой статье, имеют право неосто­рожно (и даже намеренно) причинять вред третьим лицам. Вообще оспаривае­мое нами мнение является неестественным. Нельзя вред, причиненный не только неосторожно, но и случайно, считать правомерным, раз этого вреда можно избежать. А избежать можно не только неосторожного вреда, но и слу­чайного, если только он не вызван действием непреодолимой силы. Особыми мероприятиями можно исключить и случайный вред.

Обязательство возместить вред, причиненный правомерным действием, может иметь место, но лишь в случаях, когда в силу закона одно конкретное благо сознательно приносится в жертву для ограждения другого, большего блага. Ничего подобного нет в случаях, предусмотренных в ст. 404. В этой статье закон считается с тем, что при эксплоатации железной дороги, трамвая и т. п. вероятность несчастных случаев больше, чем при езде на лошади, но он не разрешает давить людей, портить имущество и т. д. для того, чтобы сделать эту эксплоатацию возможной. Наоборот, он не только не разрешает этого, но устанавливает ввиду особенностей такой деятельности повышенную ответственность, принимая во внимание: а) необходимость особой бдительно­сти при этой деятельности; б) трудность для потерпевшего опровергать дово­ды, приводимые причинителем в свое оправдание.

В некоторых случаях обязанность возмещения может возникнуть и из правомерного причинения вреда. Само собой понятно, что не может быть об­щего правила, обязывающего возмещать всякий правомерно причиненный вред. Правомерное действие, т. е. действие, дозволенное правом, по общему правилу не может влечь за собой ответственности. Но в определенных случаях закон может устанавливать обязанность возместить правомерно причиненный вред, исходя ве из мысли об ответственности, а из совершенно других моти­вов. Нередко для обеспечения какого-либо законного и подлежащего удовле­творению интереса необходимо пожертвовать другим тоже законным и по общему правилу подлежащим удовлетворению, но менее значительным ин­тересом другого лица. В таком случае закон может допустить такую жертву, признать ее правомерной, но дать потерпевшему право требовать возмещения. В каких случаях такая жертва допустима, определяется законом. Примером втого в нашем праве является институт реквизиции. В силу ст. 1 постановле­ния ВЦИК и СНК РСФСР от 28 марта 1927 г. (СУ 1927 г. № 38, ст. 248), «реквизицией считается применяемое в силу государственной необходимости

152

принудительное возмездное отчуждение или временное изъятие государством имущества, находящегося в обладании частных физических и юридических лиц, а также кооперативных и других общественных организаций».

К вопросу о возмещении за правомерно причиненный вред сводится во­прос о возмещении в случае крайней необходимости. В силу ст. 13 абз. 2 УК, меры социальной защиты не применяются, когда действия, предусмотренные уголовными законами, совершены для отвращения опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причинен­ий при этом вред является менее важным по сравнению с предупрежден­ии вредом. Наши гражданские законы на говорят ни о крайней необходимо­сти, ни о необходимой обороне, хотя эти институты имеют в гражданском праве столь же важное значение, как и в уголовном. Определения, которые содержатся в УК, имеют поэтому значение и для гражданского права. Со­стояния необходимой обороны и крайней необходимости устраняют противо­правность причинения вреда лицам, находившимся в таком состоянии. Устраняя противоправность, они устраняют вместе с тем и гражданскую ответ­ственность. Но крайняя необходимость ставит еще и другой вопрос. Пусть жертва чужим интересом, менее важным по сравнению с тем, ради которого жертва принесена, является правомерной. Но есть ли основания, чтобы эта жертва приносилась безвозмездно или же потерпевший имеет право на вознаграждение? De lege fereiida едва ли могут быть основания ответить на тот вопрос отрицательно. Пусть кто-либо для спасения своей жизни пожертвует чужим имуществом. Такое действие является правомерным. Но пусть он возместит потерпевшему стоимость этого имущества. Если человеку угро­жает опасность, то ясно, что его надо спасти, пожертвовав для этого хотя и чужой вещью. Но было бы непонятно, почему спасение в конечном счете должно ложиться на имущество собственника вещи. Поэтому есть достаточно оснований для того, чтобы в таком случае возникало обязательство возместить прчиненный вред. Мы не останавливаемся здесь на спорном вопросе о том, на кого должна ложиться обязанность возмещения, — на того ли, кто действовал в состоянии крайней необходимости, или же на того, в пользу кого он действовал (если эти лица не совпадают). Для нас существенно лишь отметить, желательность возникновения в этом случае обязательства возместить вред.

Необходимо, впрочем, сразу же внести ограничение. Нет достаточных оснований для возникновения такого обязательства, если опасность угрожала ог той самой вещи, которая была уничтожена или повреждена в состоянии крайней необходимости. Например, человек подвергся нападению чужой собаки и, спасая себя, убил ее. Однако, если опасность была вызвана умыслом или неосторожностью лица, оказавшегося в опасности, то он должен возместить вред на общем основании, так как в этом случае он противоправно, умышленно неосторожно (следовательно, виновно), причинил вред. Так обстоит дело lege ferenda. Желательно было бы урегулировать этот вопрос в будущем СССР. Но de lege lata вой-рое прямо не решен. Действующее гражданское законодательство не касается вопроса о крайней необходимости. Правда для освобождения от ответственности по ст. 403 ГК достаточно наличия ст. 13 УК. Но вопрос о вознаграждении этим не разрешается. De lege lata

153

вопрос о вознаграждении может быть разрешен только применением ст. 406 ГК. Текст ст. 406 дает возможность суду возложить ответственность и в тех случаях, когда вред причинен правомерным действием21.

Следует отметить, что во всех рассматриваемых случаях действие, причи­няющее вред, является правомерным и намеренным. Как действие правомерное оно не может быть виновным.

3) Ст.ст. 399—402 ГК регулируют обязатльства, возникающие из так называемого неосновательного обогащения. Основание, из которого возникают эти обязательства, формулировано в ст. 399 следующим образом: «Обогатив­шийся за счет другого без достаточного установленного законом или договором основания обязан возвратить неосновательно полученное. Обязанность возвра­та наступает и тогда, когда основание обогащения отпадает впоследствии».

У нас уже неоднократно обращали внимание на то, что термин «неосновательное обогащение», с которым неизбежно связан и обратный термин «основательное обогащение», неудачен как термин социалистического права. Советская юридическая терминология далеко не является установившейся. В ней много наследия прошлого, много терминов, имеющих в социалистиче­ском праве чисто условное значение. Этими терминами приходится пользо­ваться (ими пользуется и советский закон) просто потому, что язык не вы­работал еще новых обозначений. Но и при таком положении дела термин «не­основательное обогащение» является инородным и совершенно не отражаетсущества тех отношений, которые он обозначает. Однако, поскольку он до настоящего времени сохраняется в нашем гражданском законодательстве, мы будем им пользоваться, чтобы не было терминологического разрыва между текстом ГК и теми соображениями, которые мы ниже изложим. Отметим толь­ко, что вместо «неосновательное обогащение» было бы правильнее сказать «неосновательное получение выгоды» или воспользоваться каким-либо другим равнозначным выражением.

Институт обязательств из неосновательного обогащения принадлежит и в буржуазном праве к числу недостаточно исследованных. Как мы увидим дальше, в советском праве он имеет совершенно специфическое значение, резко противоположное тому значению, которое придают ему буржуазные юристы.

Исторические корни института лежат в римском праве, которое знало ряд исков, называвшихся со времени легисакционного процесса кондикциями (condicticmes). Эти иски первоначально были направлены на возврат денеж­ных сумм и других видов имущества, предоставленных одним лицом другому (actio certae pecimiae creditae, condictio tritircaria, condictio indebiti). Ho уже в конце республиканского периода кондикциями стали пользоваться для требований из внедоговорных отношений, а именно для требования возврата имущества, приобретенного без достаточного основания. Юридическая техника института, к которой и были приурочены те споры, которые он вызывал в буржуазной науке права, получила свое выражение в следующей формуле Папиниана: Наес condictio ex boiio et aequo introducta, quod alterius apud alterum sine causa deprehenditur, revocare consuevit (D. 12.6.66). Римское право выработало несколько кондикционных исков, в том числе condictio in­debiti, практически особенно важный (иск о возврате платежа по несуще-

154

ствующелу долгу), и condictio sine causa, под который подводились все слу­чаи, не подходящие под ту или иную специальную кондикцию 22.

Обязательства из неосновательного обогащения прежде всего требовали от[вета на следующий вопрос: почему имущество, приобретенное одним лицом, хотя бы и за счет другого, подлежит возврату, раз оно действительно приобретено, т. е. в силу нормы права считается принадлежащим оботатошемуся23.

На этот вопрос не раз пыталась ответить буржуазная цивилистика. Оста­новимся на наиболее характерных ответах, которые давались в германской и во французской литературе. Так как во Франции интерес к этому институту проявился несколько позже, чем в Германии, то мы начнем с германской ли­тературы.

Несмотря на различие в формулировках, в оттенках мысли и в разно­гласиях по поводу частных вопросов, господствующее мнение в германской ли­тературе сводится к тому, что обязательства из неосновательного обогащения служат для приведения результатов, к которым приводит «формальное право», в соответствие с требованиями материальной справедливости. Это мнение24 нашло свое наиболее, законченное выражение во взглядах Штаммлера, который, совмещая в себе цивилиста с философом права, по многим принципиальным вопросам буржуазной цивилистики давал формулировки, в которых буржуаз­ная идеология отражалась в ее наиболее абстрактном и вместе с тем наиболее характерном виде. По его мнению, в обязательствах из неосновательного обогащения проявляется противоположность между технически оформленным прел и «правильным» правом. В интересах прочности правопорядка техни­чески оформленное право признает совершившимся определенный переход иму­щества. Но так как в определенных случаях такой переход не является обо­снованным с точки зрения «правильного» права, то обязательства из неосно­вательного обогащения и служат для того, чтобы привести технически оформ­ленное право в соответствие с «правильным» правом 25. В тех случаях, когда германские цивилисты отступают от указанного господствующего течения, они по большей части комментируют соответствующие правила ВGВ (§ 812— 822) 26.

Во Франции за последнее время интерес к обязательствам из неосновательного обогащения сильно возрос. Французский гражданский кодекс не ре­гулировал этот институт в целом, а остановился только на одном, правда, практически наиболее важном случае, а именно на обязательстве вернуть недолжно полученное (art. 1376: «Celui que reçoit par erreur ou sciemment ce no lui est pas dû, s'oblige à le restituer à celui de qui il l'a indûment recu»). Так как обязательство вернуть недолжно полученное было урегулировано в законе, то обязательства из неосновательного обогащения стали рассматривать как особую группу квази-контрактов см. выше III, 2) наряду с теми, которые были урегулированы в кодексе. Французская судебная практика довольно широко допустила иск из неосновательного обогащения, обосновывая его вслед за Обри и Ро на соображениях справедливости27. Французская цивилистическая литература уделила институту много внимания. После нескольких попыток подвести понятие обязательств из неосновательного обога-

155

щения под более твердо установленные французской юридической традицией понятия 28, французская цивилистика по существу вернулась к традицион­ному обоснованию соображениями справедливости. «Современное право просто санкционирует моральную обязанность не обогащаться несправедливым образом за чужой счет», — говорит Рипер. Весь институт неосновательного обогащения объявляется одним из проявлений морали в гражданском праве 29.

Попытки буржуазной цивилистики искать обоснование институтов буржу­азного права в морали популярны в капиталистических странах, особенно в настоящее время, ибо ссылка на мораль, во-первых, служит прикрытием для неприглядной капиталистической действительности, прикрытием эксплоа-тации человека человеком, во-вторых, своей неопределенностью избавляет от тщательного и доводимого до конца анализа институтов буржуазного права.

Само собой разумеется, что обязательства из неосновательного обогаще­ния в буржуазном праве, так же как и другие так называемые внедоговорные обязательства, в конечном счете направлены на охрану частной собствен­ности.

Объяснение института обязательств из неосновательного обогащения путем ссылок на мораль не годится для советского права. Социалистическое право не нуждается в том, чтобы его подпирали со стороны столбами или столбиками морали. Социалистическое право ни в каком отношении не стоит в противоречии с социалистической этикой. Наоборот, оно отражает обществен­ные отношения, в которых отсутствует эксплоатация человека человеком, ко­торые проникнуты социалистическим гуманизмом. Для социалистического пра­ва вопрос об обязательствах из неосновательного обогащения заключается прежде всего в следующем. Почему для охраны социалистической и личной собственности нужны, кроме вещных исков (виндижациовного и негаторного) и обязательств из причинения вреда, также и обязательства из неосновательного обогащения? Какова задача этого института в советском праве?

Анализ гражданско-правовых способов охраны социалистической и личной собственности действительно показывает, что перед обязательствами из неос­новательного обогащения стоит совершенно специальная задача, которую не могут разрешить взятые в совокупности вещные иски и обязательства из причинения вреда.

Рассматривая выше (II, 2) обязательство, как относительное правоотноше­ние, мы указали, что вещное право всегда имеет своим объектом индивидуа­лизированную вещь. Если объектом права собственности даже и является вещь, которая обычно в обороте фигурирует как определяемая родовыми при­знаками, то все же для того, чтобы быть объектам права собственности, она должна быть так или иначе индивидуализирована. Например, денежные знаки как объект права личной собственности данного гражданина индивидуали­зированы тем, что они находятся у него в кармане, дрова—тем, что они нахо­дятся в сарае его дома, и т. д. Виндикационный иск может быть предъявлен лишь в отношении индивидуализированной тем или иным способом вещи. Нельзя предъявить виндикационный иск, например, о денежных знаках, ничем не ин­дивидуализированных. Поэтому виндикационный иск не может помочь, если

156

собственник лишился имущества, которое утратило свои индивидуальные признаки. Так по общему правилу обстоит дело с денежными знаками. Де­нежные знаки в наибольшей степени обладают свойством родовых вещей, откуда старая французская поговорка—«l'argent n'a pas de maître» («y денег нет господина»), которую цитировал еще Маркс, противопоставляя дви­жимую собственность недвижимой («nulle terre sans seigneur» — «нет зем­ли без господина») 30. Поэтому на практике, хотя это правило в нашем зако­не я не выражено, денежные знаки, находящиеся у определенного лица, счи­таются его собственностью, и всякого рода требования о возвращении определенной суммы денег рассматриваются как обязательственные требования. Исключения из этого редки и чаще всего имеют место тогда, когда можно ули­чить кого-либо в похищении именно тех самых денежных сумм, которые у него найдены. Например, деньги были похищены из какой-либо кассы, и у кассира были записаны номера банковых билетов. Утрата вещью тех призна­ков, которые ее индивидуализировали как объект собственности определенного лица, может, конечно, иметь место не только в отношении денег (самый ча­стый пример), но и в других случаях.

Если мы возьмем практически наиболее частый случай требования из не­основательного обогащения, а именно требование о возврате недолжно упла­ченного, то мы будем иметь иллюстрацию того, что сказано выше. Если пе­реданная в исполнение по несуществующему обязательству вещь не утратила своих индивидуализирующих признаков, то она может быть просто виндицирована. Но в тех случаях, когда в качестве платежа по несуществующему дагу была уплачена денежная сумма, причем денежные знаки (как это часто имеет место) не были индивидуализированы, виндикационный иск невозможен, и для защиты собственности уплатившего необходимо возникнове­ние обязательства вернуть недолжно полученное, т. е. обязательства из не­основательного обогащения.

Громадную роль в наших гражданско-правовых отношениях, особенно между учреждениями, предприятиями и организациями, имеют расчеты посредством перечисления со счета на счет в кредитном учреждении. В этих расчетах переход вещного права вообще не имеет места. Все отношения сторон (плательщика и получателя платежа, а также каждого из них с кредитным учрежде­нием) являются чисто обязательственными отношениями. Допустим, что на чей-либо счет была зачислена сумма, которая владельцу счета не причиталась. В таком случае восстановление имущественного положения может иметь место лишь посредством обязательственного же требования из неосновательного обогащения.

Таким образом, обязательства из неосновательного обогащения являются необходимым дополнением к другим институтам советского гражданского права, предназначенным для охраны имущества советского государства, колхозных и других кооперативных и общественных организаций, а также имущества граждан. Без этого института такая охрана была бы неполной и недостаточной.

Установление всех деталей этого института составляет задачу специальных исследований, которые должны быть ему посвящены. Для вопроса о системе

157

оснований возникновения обязательств по советскому гражданскому праву нам необходимо отметить следующее.

Закон (ст. 399 ГК) ставит возникновение обязательства из неоснователь­ного обогащения в зависимость от следующего фактического состава: а) уве­личение или сбережение имущества одного лица; б) за счет другого лица; в) без достаточного, установленного законом или договором основания.

В этом фактическом составе наибольшие затруднения связаны с вопросом о том, что представляет собой «достаточное, установленное законом или дого­вором основание». Необходимо предупредить против ошибки, которая иногда делается. Нельзя смешивать «отсутствие достаточного, установленного зако­ном или договором основания» с противозаконностью, противоправностью ка­кого-либо поведения. Увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого может произойти и при отсутствии каких бы то ни было противоправных действий (при воздержании от действий). Но и без каких-либо противоправных действий такое увеличение имущества лица может иметь место без достаточного, установленного законом или договором основа­ния.

Получение недолжного, взятое само по себе и не осложненное никакими привходящими обстоятельствами, как, например, обманными действиями или умолчанием, имеющим целью ввести другую сторону в заблуждение, не яв­ляется противоправным действием. Никакой ответственности за это не уста­новлено. Возьмем другой пример. Кто-либо дал своему брату деньги на пу­тевку в дом отдыха. Брат не получил отпуска, не поехал отдыхать и не ку­пил поэтому путевку. Отпало основание, по которому были даны деньги. Деньги должны быть возвращены. Отпало основание, установленное договором, но ничего противоправного в действиях сторон не было. Однако в результате получения недолжного возникает обязательство вернуть недолжно полученное. Всякое увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого должно иметь достаточное основание, установленное законом или до­говором. Мы уже видели, что основание для такого увеличения или сбереже­ния может лежать в правилах социалистического общежития (см. выше II, 4). Таким основанием всегда является цель, которую пре с л е д у е т увеличение (либо с б е p е ж е н и е) имущества одного лица за счет др у г о г о. Эти цели те же самые, которые характеризуют собой гражданские, в частности обязательственные правоотноше­ния социалистического общества и которые мы формулировали выше (см. II, 6). При отсутствии такого основания, т. е. если увеличение имущества одного лица за стет другого произошло не для достижения указанных целей, возникает обязательство вернуть неосновательное обогащение.

Дальнейший анализ того, в каких случаях имеется достаточное, установ­ленное законом или договором основание, выходит за рамки нашей работы н составляет задачу систематического рассмотрения института обязательств из неосновательного обогащения31. Нам надо было только установить место этого института в системе оснований возникновения обязательств по советскому праву.

4. К рассматриваемой здесь группе обязательств необходимо также отне-

158

сти ряд обязательств, для которых закон не дает обобщающей регламентации, но о которых он говорит по поводу различных гражданских правоотношений. Мы имеем в виду различного рода требования в порядке регресса (часто на­зываемые обратными требованиями). Закон знает большое количество таких, требований. Возьмем несколько примеров.

В силу ст. 115, ч. 3 ГК, «должник, наполнивший солидарное обязатель­ство, имеет, поскольку иное не установлено законом или договором, право об­ратного требования к остальным должникам в [равной доле. Неуплаченное одним из содолжников падает в равной доле на всех остальных». В силу ст. 246, «поручитель, исполнивший обязательство вместо должника, становит­ся на место кредитора по главному обязательству». Согласно ст. 395, «к страховщику, уплатившему страховую сумму, переходят в пределах этой суммы притязания и црава, которые имеет страхователь или выгодоприобрета­тель к третьим лицам о возмещении им тех убытков, на покрытие которых выдана страховая сумма». В силу ст. 413, ч. 2, и ст. 414, в определенных случаях органы социального страхования, удовлетворившие потерпевшего, име­ют право требования к причинителю вреда в размере выданною потерпев­шему пособия.

Эти примеры можно было бы значительно умножить, например, за счет правил, взятых из области вексельного и чекового права, но в этом нет на­добности, так как и приведенные выше примеры позволяют выявить те характерные черты соответствующих обязательств, которые нужны для целей нашей работы.

Характерной особенностью указанных отношений является следущее: в них всегда имеется минимум три стороны, из которых минимум две являются должниками в отношении, третьей (либо четвертой, пятой и т. д.). Обяза­тельственные отношения между этими двумя сторонами и третьей возникают либо из единого основания (например, солидарная ответственность лиц, сов­местно причинивших вред) либо из разных оснований (ответственность пору­чителя и главного должника, Госстраха и третьего лица, органа соцстраха и причинителя вреда)32. Но во всех случаях обязательственные отношения между должниками и третьей стороной направлены непосредственно на одну цель. Так, в случае солидарного обязательства несколько должников должны все вместе или каждый порознь погасить кредитору определенный долг. Госстрах и третье лицо (ст. 395 ГК) должны покрыть страхователю или выгодоприоб­ретателю определенный убыток. Орган соцстраха и причинитель вреда должны возместить потерпевшему убытки от увечья. Размер ответственности перед третьим лицом может не совпадать. Так, например, поручитель взялся отвечать за весь долг, а лишь за часть, орган соцстраха обязан покрыть не весь убыток от утраты трудоспособности, а только часть. Но в той части, в которой размер ответственности перед третьим лицом совпадает, обязанность должников направлена на одну цель. Если третья сторона (крвдитор по солидарному обязательству, потерпевший и т. д.) получила удовлетворение от одного из должников, то она в соответствующей части не может уже ничего требовать от других. Другие должники свободны от ответственности перед третьим лицом. Платеж одного из должников освободил других должников.

159

Можно было бы поставить на этом точку и предоставить должникам рас­считаться между собой только в том случае, если между ними существуют такие отношения, в силу которых уплативший имел бы регресс к другим. (Так и поступало римское право. Если должники не были связаны друг с дру­гом такими отношениями, на которых можно было бы обосновать регресс (на­пример специальным соглашением), то регресс и не имел места. Однако такое решение вопроса в целом ряде случаев было бы совершенно неудовлетвори­тельным. Так, регресс не имел бы места в случае совместного причинения вреда двумя лицами, из которых одно возместило потерпевшему убытки. По­ручитель, давший поручительство, не договорившись с должником по основному обязательству, не имел бы к нему обратного требования. Госстрах не получил «бы притязаний, принадлежащих страхователю или выгодоприобретателю, в случае, предусмотренном, ст. 395. Органы соцстраха не имели (бы регресса к причинителю вреда по ст. ст. 413 и 414. Между тем такой регресс необхо­дим потому, что ответственность должников перед кредитором устанавливается "во всех указанных случаях, чтобы укрепить позицию кредито­ра, а совсем не для создания необоснованнго преимущества одному должнику за счет другого. Поэтому, посколь­ку регресс не вытекает из отношений между должниками, закон устанавливает его, считаясь с существом соответствующих случаев. Так как эти случаи весьма разнообразны, то закон не создает обобщающей регламентации (как, например, в отношении обязательств из причинения вреда и т. д.).

В каждом из указанных случаев фактический состав, в силу которого возникает такое обязательство, является довольно сложным. Элементами этого фактического состава всегда являются: 1) наличие двух или нескольких долж­ников, обязанных произвести одному и тому же кредитору исполнение, непо­средственно направленное на одну и ту же цель; 2) исполнение, произведенное по крайней мере одним из должников. В остальном эти фактические составы весьма разнообразны и должны быть рассматриваемы каждый в отдельности. Регрессивные обязательства непосредственно направлены на охрану иму­щества различных участников советских гражданских правоотношений. По­средством этих обязательств закон ограждает имущество тех должников, которые были обязаны перед кредитором (третьим лицом), но которых закон не обязывал за свой счет освобождать других должников того же кре­дитора от их обязательств 33.

Мы рассмотрели различные случаи возникновения обязательств, непосред­ственно направленных на охрану имущества советского государства, колхозов и других кооперативных и общественных организаций, а также имущества граждан. Основания, из которых возникают эти обязательства, весьма разнообразны. Они охватывают собой различные фактические составы, при которых необходимо восстановить такое имущественное положение, которое закон считает правильным. Для этого закон и создает соответствующие обязательства. Эти обязательства никогда не возникают из договоров и вообще из сделок, а всегда из иных, указанных выше, фактических составов. Что сделка не можег явиться основанием возникновения этих обязательств, явствует из существа тех отношений, о которых идет речь.

160

6. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ НА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

Основной принцип социалистического распределения получил четкое выра­жение в ст. 12 Сталинской Конституции: «Труд в СССР является обязанно­стью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест». В СССР осуществляется принцип социализма: «от каждого по его способности, каждому — по его труду ».

В резолюции XVIII съезда ВКП(б) подведены итоги строительства социа­лизма в СССР. «...В СССР разрешена основная историческая за­дача второй пятилетки—окончательно ликвидированы все эксплуататорские кассы, полностью уничтожены причины, порождающие эксплуатацию чело­века человеком и разделение общества на эксплуататоров и эксплуатируе­мых» 1. Государственная и колхозно-кооперативная собственность составляла к концу второй пятилетки 98,7% всех производственных фондов в СССР. Социалистическое хозяйство, по предварительным данным Центрального уп­равления народнохозяйственного учета Госплана СССР, занимало в 1938 г. в народном доходе 99,3%, в 1939 г., по данным Всесоюзной переписи, в со­циалистическом хозяйстве было занято 96,6% населения. Крестьяне-едино­личники и некооперированные кустари составляли в 1939 г. 2,6% населе­ния; народный доход в 1938 г. был в 5 раз больше, чем в 1913 г., и в 2,2 раза больше, чем в 1933 г.2.

Доход нашего народного хозяйства распределяется в соответствии с прин­ципами социализма. Часть идет на нужды социалистического общества в це­лом, другая часть—на удовлетворение индивидуальных потребностей отдель­ных членов социалистического общества. Часть индивидуальных потребностей граждан удовлетворяется непосредственно государством в безвозмездном поряд­ке (бесплатное обучение, предоставление бесплатного пользования различного рода культурными и другими благами). Другая часть дохода, идущего на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан, распреде­ляется между гражданами. Эта часть дохода народного хозяйства как трудовой доход поступает в личную собственность граждан. Поэтому ст. 10 Констиуции СССР начинается именно с указания на трудовые доходы («Право личной собственности граждан на их трудовые доходы...»).

Распределение соответствующей части народного дохода между гражданами определяет собой содержание ряда юридических отношений; часть их относится к гражданскому праву в собственном смысле слова.

В значительной своей части юридические отношения, направленные непосредственно на социалистическое распределение, лежат вне сферы, обычно относимой к гражданскому праву. Основной материал относится к трудовому праву и к колхозному праву. Рабочие и служщие получают свой доход по трудовому договору. Колхозники получают свой доход в порядке, определенном Примерным уставом сельскохозяйственной артели, принятым Вторым Всесоюзным съездом колхозников-ударников и утвержденным ЦК ВКП(б) и CНK СССР 17 февраля 1935 г. Члены промысловых артелей получают свой доход в по-рядке, установленном уставом артели. Лица, потерявшие трудоспособность,

161

получают обеспечение в порядке социального страхования или социального « обеспечения. Однако и среди отношений, включаемых в гражданское право, имеются обязательственные отношения, непосредственно направленные на со­циалистическое распределение. К их числу относятся обязательства по оплате труда авторов литературных, научных, художественных и музыкальных про­изведений, труда изобретателей, а также алиментные обязательства, устана­вливаемые семейным правом. Остановимся на этих отношениях.

1. B силу законодательства Союза ССР и союзных республик автор имеет право сам издать и распространить свое произведение (ст. 7 Основ авторско­го права СССР, СЗ 1928 г. № 27, ст. 246). Если автор сам издает свое про­изведение, то вознаграждение за труд он будет получать в результате прода­жи экземпляров своего произведения. Как известно, такая форма реализации автором своего произведения у нас применения не имеет. Издание произве­дения является сложным делом, требующим по общему правилу специальной издательской техники и специально организованных для этого дела пред­приятий. Поэтому издание литературных произведений производится на осно-увании издательских договоров автора с издательством (в виде договора лите­ратурного или художественного заказа, иногда же в виде издательского до­говора на готовое произведение). Обязательство уплатить автору вознагражде­ние является обязательством из договора.

Особый порядок существует для драматических, музыкальных, музыкально-драматических, пантомимных, хореографических и кинематографических про­изведений. Автору такого произведения, пока оно не издано и не было хотя бы однажды публично исполнено, принадлежит исключительное право на пуб­личное его исполнение. Таким образом, произведение может быть исполнено кем-либо другим (физическим или юридическим лицом) лишь по соглашению с автором. Если произведение не издано, но было хотя бы однажды публично исполнено, народные комиссариаты просвещения соответствующих республик могут разрешать их исполнение без согласия автора с уплатой авторского гонорара в порядке, установленном законодательством союзных республик. Если произведение было издано, то автор не имеет права воспрещать его пуб­личное исполнение, но имеет право на получение авторского гонорара, кроме, впрочем, случая исполнения произведения в учреждениях культурно-просве­тительного характера без взимания платы с посетителей (ст. 8 и ст. 9 лит. «и» Основ авторского права СССР).

Таким образом, в отношении драматических, музыкальных и т. п. пройзведений наряду с договорным основанием возникновения обязательства упла­ты вознаграждения автору имеется и другое, недоговорное. Какой же факти­ческий состав порождает в этом случае обязательство? Этот фактический со­став очень прост. При наличии у автора авторского права обязательство уплаты автору вознаграждения возникает из факта публичного ис­полнения произведения автора другим лицом (физическим или юридическим). Публичное исполнение произведения другим лицом (при усло­вии соблюдения соответствующих правил) является дозволенным действием. Оно является юридическим действием, поскольку оно порождает обязательство. Вместе с тем оно, естественно, не является сделкой, так как оно не направ-

162

непосредственно на создание обязательства в отношении автора. Обязательство уплатить вознаграждение автору возникает в результате публичного лнения произведения совершенно независимо от того, было ли у исполнителя намереяие создать обязательственное отношение с автором или нет. Связь между этим фактом и возникновением обязательства, установленная законом, является непосредственным следствием принципа: «от каждого по способности, каждому — по труду».

2. Труд изобретателя, как известно, приводит по советскому праву к со­зданию для изобретателя ряда прав или по авторскому свидетельству или по патенту. Патент сохраняется в нашем законодательстве лишь потому, что этот институт представляет определенные удобства с точки зрения отношений с капиталистическими странами. По общему правилу советские изобретатели берут авторское свидетельство и не прибегают к патенту, хотя закон и предоставляет им на выбор ту или иную форму. В случае патента изобретатель по­ручает вознаграждение за свое изобретение на основании договоров, по кото­рым он разрешает использование изобретения. Если изобретение имеет суще­ственное значение для государства, но с обладателем патента не будет достиг­нуто соглашение, патент может быть принудительно отчужден или по нему мо­жет быть выдана лицензия в пользу заинтересованного государственного ор­гана. Размер вознаграждения, которое в этом случае уплачивается обладате­лю патента, определяется соответствующим административным актом (ст. 5 лит. «е» Положения об изобретениях и технических усовершенствованиях, СЗ СССР 1931 г. № « 21, ст. 181).

Если на изобретение получен не патент, а авторское свидетельство, то на вознаграждение зависит от того, признано ли изобретение полезным да народного хозяйства СССР или нет. Если оно признано полезным, то изобретатель имеет право требовать вознаграждение от государства или от соот­ветствующей организация по принадлежности. В этом случае обязательство возникает непосредственно из административного акта, признавшего изобретение полезным. Если изобретение не призвано в надлежащем порядке полезным, изобретатель приобретает право на вознаграждение от того предприятия, котором оно фактически применяется. Юридическим фактом, порождающим шьшо уплатить вознаграждение при наличии у изобретателя авторского сввдетельства, является факт применения изобретения. К анализу юридической природы этого факта применимы соображения, приведенные выше по воросу о публичном исполнении драматического, музыкального и т. п. произ­ведения. Наконец, изобретатель, имеющий авторское свидетельство, если он является кустарем, может. использовать изобретение в своем промысле (ст. 4 Положения об изобретениях). Необходимо еще указать, что лицо, предложив­шее государственному органу или другой организации социалистического хо­зяйства техническое усовершенствование, которое не является новым изобрете­нием, премируется в случае принятия предложения по особой шкале ставок. В этом случае обязательство уплатить премию возникает из факта применения технического усовершенствования.

3. Алиментное обязательство является институтом семейного права. Обя­занность уплачивать содержание независимо от отношений брачных и родства

163

не является алиментной обязанностью в собственном смысле этого термина. Так, например, обязанность лица, причинившего вред здоровью другого лица, которое вследствие этого утратило трудоспособность, уплачивать возмещение потерпевшему не есть алиментная обязанность. Эта обязанность возникает не потопу, что данное лицо при наличии определенных отношений обязано делиться с другим частью своего дохода, .а потому, что оно обязано возместить причиненный им вред. Семейное право возлагает на супругов, родителей, детей обязанность содержать тех лиц, с которыми они связаны или были связаны брачными или родственными отношениями. Если лицо, которое имеет право на получение содержания, живет вместе с обязанным лицом, то обязатель­ственного отношения в собственном смысле слова нет.

Обязанность содержать в условиях совместной жизни не обладает той степенью определенности, которая необходима для применения правил об обя­зательствах. Обязанность содержать в условиях совместной жизни тесно и неразрывно переплетается с чисто личными отношениями. Имущественные элементы лишь искусственно могут быть отделены от чисто личных. По об­щему правилу содержание в этом случае дается в натуре, причем оно нераз­рывно связано с личной заботой о другом. Нельзя отделить содержание детей в семье родителей от воспитательного воздействия родителей на детей. По­этому нарушение обязанности содержать в условиях семейной жизни не вле­чет за собой последствий, специфических для нарушения обязательства, а влечет последствия, специально установленные на случай нарушения личных семейных обязанностей. Если родитель не будет надлежащим обра­зом «одержать своего ребенка, живущего при нем, то есть основания -для применения ст. 46 Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР, т. е. для отобрания ребенка и передачи его на попечение органам опеки и попе­чительства 3.

В алиментном обязательстве мы имеем все признаки обязательственного отношения — одна сторона (кредитор, лицо, имеющее право .на алименты) имеет право требовать от другого (должника, лица, обязанного платить али­менты) совершения определенных действий, а именно периодических уплат деньгами, а в некоторых случаях — натурой. Такое обязательство обла­дает значительными особенностями, но все же при всех этих особенностях оно является обязательством. К нему применим ряд общих положений об обязательствах и прежде всего правила о погашении обязательства испол­нением, а также о принудительном его исполнении по решению суда посред­ством обращения взыскания на имущество должника. Выполнение обязанно­сти содержания лица, проживающего вместе с обязанным, является составной частью тех действий, из которых слагается потребительское хозяйство обя­занного. Родители покупают детям продукты питания, одежду и т. п. так же, как они покупают другие вещи, необходимые для хозяйства семьи. Если ли­цо, имеющее право на алименты, проживает отдельно от обязанного лица, то обязанность содержания отрывается от потребительского хозяйства последнего. Она превращается в обязанность уделить часть своего дохода как такового в пользу лица, имеющего право на алименты. Обязанность содержания превра­щается в таком случае в алиментное обязательство в собственном смысле

164

слова. Так как мы рассматриваем именно обязательства, то в дальнейшем мы будем иметь в виду лишь последнее.

Ст.ст. 14—16 Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР регулируют алиментные обязательства между супругами во время и после прекращения брака разводом. Для возникновения такого обязательства необходим следующий фактический состав. Во-первых, необходим брак (зарегистрированный или не­зарегистрированный), хотя бы и прекращенный разводом, если с момента развода прошло не более года. Во-вторых, нетрудоспособность одного из супругов и отсутствие у него средств к существованию. В-третьих, наличие у другого супруга средств, из которых он мог бы платить алименты. Если этот факти­ческий состав имеется, то нуждающийся и нетрудоспособный супруг имеет право на получение содержания от другого. Если супруги не живут вместе, то налицо алиментное обязательство. В этом вопросе имеются различия в за­конодательствах союзных республик. Так же как и в РСФСР, в Армянской ССР, в БССР и в Туркменской ССР срок, в течение которого должны выпла­чиваться алименты, установлен в 1 год после развода, в Грузинской ССР и УзбСОР — 3 года, в УССР срок не ограничен. В РСФСР, Армянской ССР и УССР обязанность уплачивать алименты возникает независимо от того, наступила ли нетрудоспособность до развода или после развода, в Туркмен­ской ССР, УзбССР и Грузинской ССР необходимо, чтобы нетрудоспособность возникла до развода. Соответственно этому для других союзных республик ме­няется фактический состав, указанный выше применительно к семейному праву РСФСР.

В силу ст. 42 КЗоБ РСФСР, родители обязаны доставлять содержание не­совершеннолетним, а также нуждающимся нетрудоспособным детям. В отноше­нии несовершеннолетних эта обязанность возникает при наличии следующе­го фактического состава: во-лервых, необходимо родство по нисходящей линии первой степени; во-вторых, недостижение детьми совершеннолетия. В отно­шении совершеннолетних необходимо, во-первых, родство по нисходящей ли­нии первой «тепени, во-вторых, нетрудоспособность и отсутствие средств у сына или дочери.

В силу ст. 49, дети обязаны доставлять содержание своим нуждающимся нетрудоспособным родителям.

Ст. ст. 421, 423, 54, 55 и 64 устанавливают при наличии указанных в этих статьях фактических составов обязанность содержания: Г) отчимом и ма­чехой пасынков и падчериц; 2) пасынками и падчерицами отчима и мачехи; 3) .типом, взявшим ребенка на постоянное воспитание с иждивением, это­го ребенка; 4) братьев и сестер в отношении друг друга; 5) дедом и бабкой внуков; 6) внуком и внучкой деда и бабки. Наконец, в силу ст. 422, лица, получившие наследство от того, кто содержал детей, или от лица, на котором по закону лежала обязанность содержать таковых, обязаны доставлять содер­жание несовершеннолетним или нуждающимся нетрудоспособным детям в пре­делах размеров полученного ими имущества.

Не останавливаясь в отдельности на фактических составах, предусмотрен­ных каждой из этих статей, отметим следующие существенные моменты.

Во всех случаях элементом фактического состава, в силу которого возни-

165

кает обязанность содержания, являются определенные отношения между ли­цом обязанным и лицом управомочным (брак, определенные степени родства, брак с отцом или матерью ребенка, факт взятия ребенка на воспитание и иж­дивение, усыновление, наследование после лица алиментно-обязанного).

В случае обязанности содержания родителями (и усыновителями) несовер­шеннолетних детей (и усыновленных) эти отношения исчерпывают собой фак­тический состав, обусловливающий возникновение обязанности содержания. Родители обязаны содержать своих несовершеннолетних детей независимо от того, есть ли у последних собственное имущество или нет. Доход, получае­мый родителями, предназначен также и на удовлетворение материальных и культурных потребностей детей. Отношения между родителями и несовершенно­летними детьми сами по себе порождают обязанность содержания, а если ре­бенок живет отдельно от данного родителя, то налицо алиментное обязатель­ство в собственном смысле слова. Во всех других случаях фактический со­став усложняется другими элементами. Возникновение обязанности содержа­ния обусловлено, кроме наличия определенных отношений между сторонами (брачных, родственных и т. п.), или отсутствием у алидантно-управомочного собственных средств к существованию и его нетрудоспособностью, или же от­сутствием лиц, обязанных в первую очередь его содержать (например, роди­телей). В некоторых случаях закон требует и« того и другого вместе. В по­следнем случае обязанность содержания возникает при наличии следующего состава: а) определенные отношения (родство и т. д.) б) отсутствие собствен­ных средств у лица улравомочного, а также его нетрудоспособность; в) от­сутствие лиц, обязанных в первую очередь его содержать.

Устанавливая эти фактические составы, закон определяет, при каких условиях необходимо, исходя из принципиальных положений социалистическо­го строя, уделить одному лицу часть дохода, получаемого другим лицом. Эта часть дохода и уделяется в форме обязанности содержания и алиментного обязательства в собственном смысле слова.

Наш краткий обзор оснований возникновения обязательств, непосредствен­но направленных на социалистическое распределение, показывает, что эти основания могут быть сведены к трем группам: а) договор; б) произведенная творческая работа, общественная полезность которой установлена надлежащим порядком или вытекает из факта использования этой работы хозяйственными или культурными организациями; в) брачные и семейные отношения при на­личии дополнительных фактических условий (несовершеннолетний возраст, неимение средств к существованию, нетрудоспособность).

Интересно обратить внимание на то, почему в некоторых случаях основа­нием возникновения обязательств, непосредственно направляемых на социали­стическое распределение, является договор, в других — фактически произве­денная творческая работа, общественная полезность которой установлена в над­лежащем порядке или вытекает из факта использования этой работы. Для этого сравним положение композитора до опубликования или публичного ис­полнения им своего произведения и после этого. До опубликования или пуб­личного исполнения им самим или же с его согласия публичное исполнение его произведения может иметь место лишь гао «оглашению с ним. Необходим

166

договор. Мотивом для такого правила является охрана личных прав компози­тора.

Опубликование произведения или публичное его исполнение являются пе­редачей произведения на суд публики. Такая передача самым серьезным об­разом затрагивает личные интересы автора. Автор, и только он, должен иметь право решить, созрело ли его произведение в достаточной степени, чтобы его можно было издать или публично исполнять. Поэтому закон устанавливает для случая неопубликованного и публично не исполненного произведения необхо­димость договора. Иначе обстоит дело, если произведение уже опубликовано или публично исполнено. Автор уже передал произведение на суд публи­ки. Впредь публичное исполнение его произведения не может настолько затра­гивать его личные интересы, чтобы поставить их выше интересов общества, для удовлетворения которых имеет значение исполнение его произведений. Договор поэтому больше не нужен. Автору просто оплачивается его труд4.

Вывод, полученный нами при рассмотрении обязательств, имеющих целью вознаградить труд композитора (драматурга, автора киносценария и т. д.), имеет силу и <в вопросе об издательском договоре, и о вознаграждении изоб­ретателя, получившего авторское свидетельство. Обязательство издательства уплатить вознаграждение автору основано на договоре, так как только в силу договора с автором издательство вправе опубликовывать его произведение. Издание произведения автора без договора с ним нарушало бы право автора салому определить, предназначено ли его .произведение для опубликования и .созрело ли оно для этого. Наоборот, уплата вознаграждения изобретателю, по­лучившему авторское свидетельство, составляет содержание обязательства, воз­никающего не из договора. Совершенно очевидно, что изобретатель, взявший авторское свидетельство, не может иметь никакого достойного внимания ин­тереса к тому, чтобы его изобретение не было использовано в социалистиче­ском народном хозяйстве. Наоборот, изобретатель всегда и лично и имущест­венно заинтересован в том, чтобы его изобретение было использовано. Поэто­му для использования изобретения нет надобности в договоре с автором. Со­ответственно с этим и обязательство уплаты изобретателю вознаграждения возникает не на основании договора, а в силу признания изобретения обще­ственно полезным или же в силу фактического использования его тем или иным предприятием.

Отметим еще случай, когда вознаграждение за творческий труд получается на основании договора. Мы имеем в виду промышленные изобретения. Закон дает изобретателю возможность оградить свои интересы, получив либо автор­ское свидетельство, либо патент. Если изобретатель взял патент, то по об­щему правилу эксплоатация изобретения возможна лишь по договору с изо­бретателем. По этому договору и возникает право изобретателя на получение вознаграждения. Сохранение в нашем законодательстве патента продиктовано совершенно специфическими соображениями. Ваш закон сохранил патент как институт, более привычный для иностранцев, которые на практике только и получают у нас патенты. Советские изобретатели предпочитают брать автор­ские свидетельства. Патент, таким образом, принадлежит к небольшой групце институтов нашего гражданского права, которые вызваны специфическими осо-

167

бенностями наших отношений с капиталистический окружением. Взятый сам по себе, он так же мало характерен для нашего права, как, например, вексель. Мы можем, таким образом, формулировать следующий вывод. По нашему гражданскому праву договор (или вообще сделка) является основанием воз­никновения обязательств, «направленных на социалистическое распределение, в тех случаях, когда существо отношения требует обеспечения личных интере­сов гражданина. В других случаях основанием является не договор, а раз­личные фактические составы недоговорного характера, свидетельствующие о необходимости в соответствии с принципами социалистического распределения обеспечить получение гражданином определенной доли дохода.

7. СИСТЕМА ОСНОВАНИЙ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ПО СОВЕТСКОМУ ГРАЖДАНСКОМУ ПРАВУ

Мы рассмотрели основные элементы обязательства по советскому граждан­скому праву и убедились в значительной сложности этого вида правоотноше­ний и в богатом содержании, которое кроется за такой простой, казалось бы формулой, как та, которая дана в ст. 107 ГК. Наиболеее существенным в том содержании понятия обязательства которое мы извлекаем непосредетведно из формулы ст. 107 ГК путем сопоставления ее с другими гражданскими право­отношениями, заключается в следующем : 1) обязательство является граждан­ским правоотношением между двумя сторонами, активной и пассивной, при­чем, в отличие от так называемых абсолютных правоотношений, пассивная сторона всегда представлена одним или несколькими определенными лицами;

2) обязательство является гражданским правоотношением, имущественным но содержанию, что отличает его от всякого рода неимущественных отношений;

3) обязанности пассивной стороны, как и во (всяком гражданском правоотно­шении, снабжены санкцией. Санкция составляет существенный признак обязанности должника. При отсутствии санкции нельзя говорить об обязанно­сти. Поэтому передача имущества одним липом другому, не снабженная санк­цией, не составляет содержания обязательства, даже если закон не допускает обратного истребования этого имущества (случаи так называемых натураль­ных обязательств). Имущество, перешедшее от одного лица к другому, хотя бы и не в силу обязательства, может не подлежать возврату в случаях, установ­ленных законом, а также тогда, когда того требуют правила социалистиче­ского общежития.

Понятие обязательства по советскому гражданскому праву делается зна­чительно конкретнее, если остановиться на структуре обязательственного от­ношения и особенно на вопросе о цели в обязательстве. В вопросе о цели в обязательстве, который кажется нам одним из центральных вопросов обяза­тельственного права, особенно отчетливо выявляются те черты советского обязательственного права, которые характеризуют его как обязательственное право социалистического общества. момент цели в советских обязательственных от­ношениях непосредственно связан с вопросом об основаниях возникновения обязательств по советскому гражданскому праву. Вместе с тем вопрос о цели

168

в обязательстве самым тесным образом связан через ст.ст. 11 и 12 Сталинской Конституции с основными положениями советского права вообще.

Рассматривая основания возникновения обязательств по советскому пра­ву, мы имели в виду уяснить систему этих оснований. Мы не занимались рассмотрением специально каждого из этих оснований (административного планового акта, договора и т. д.). Каждое из них заслуживает монографиче­ского исследования. Мы останавливались лишь на тех вопросах, которые сле­довало рассмотреть, чтобы установить все основные звенья этой системы. В результате мы приходим к следующим выводам. Система оснований возник­новения обязательств по советскому гражданскому праву отражает те связи, которые существуют между социалистическим обязательственным правом и: всем советским нравом в целом. Обязательства по советскому праву возни­кают для достижения определенных целей, основанных на Конституция СССР. Для достижения этих целей возникновение обязательств связано законом с определенными фактическими составами. Какие факты вызывают возникнове­ние обязательств, — определяется общественными отношениями социалистиче­ского строя. Единство всех этих элементов создает в качестве целого следую­щую систему оснований возникновения обязательств по советскому граждан­скому праву.

1) Обязательства, непосредственно направленные на выполнение государ­ственного плана народного хозяйства и на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан, возникают всегда из действий, которые совершаются со специальным намерением создать такие обязательства. Такими действиями являются, с одной стороны, административные акты по планирова­нию и регулированию отдельных отраслей советского хозяйства, с другой, различные гражданско-правовые сделки. Некоторые фактические составы пред­ставляют собой сочетание административных актов с гражданскими сделками.

Центральное место среди гражданско-правовых сделок, в силу которых возникают обязательственные правоотношения, занимает договор. Договор является основанием возникновения обязательств по советскому гражданскому праву не потому, что он «естественный способ» их возникновения, в отношении кото­рого все остальные способы являются изъятием или дополнением, а потому что он органически связан с государственным планированием социалистиче­ского хозяйства. Договор—способ осуществления хозяйственного расчета. Он является также средством осуществления той действительной свободы потребления и свободы граждан в удовлетворении их материальных и культурных потребностей, которая наиболее полно свое выражение находит в социалисти­ческом обществе.

2) Обязательства, непосредственно направленные на охрану социалистиче­ской и личной собственности, возникают не из юридических актов (админи­стративных актов или гражданско-правовых сделок). Эти обязательства имеют целью устранить определенные последствия для имущества советского госу­дарства, колхозных и других кооперативных и общественных организаций, а, также для имущества граждан. Закон поэтому связывает возникновение этих обязательств с фактическими составами, которые он признает достаточным основанием для того, чтобы переложить на ответственную сторону невыгодные

169

имущественные последствия, наступившие для потерпевшего. Такими факти­ческими составами являются: а) противоправное причинение вреда, по обще­му правилу при наличии умысла либо неосторожности, в определенных же случаях и при отсутствии этих моментов; б) отдельные случаи правомерного причинения вреда, когда закон считает правомерным ради большего блага по­жертвовать меньшим; в) получение выгоды (приобретение или сбережение имущества) одним лицом за счет другого без таких оснований, которые закон считает достаточными; г) исполнение одним из должников третьего лица сво­его обязательства, освободившее другого должника того же кредитора от его обязательства в тех случаях, когда закон не обязывал первого из этих должников освобождать за свой счет другого (так называемые регрессные тре­бования).

3.Обязательства, непосредственно направленные на социалистическое рас­пределение, т. е. на осуществление принципа «от кажодого по его способности, каждому — по его труду», возникают либо из сделок, либо в результате использования общеполезного труда гражданина в интересах социалистического общества, либо в случаях, когда доля общественного дохода, полученная граж­данином в качестве его трудового дохода, в силу закона предназначена не только для него лично (алиментное обязательство).

В эту схему укладываются основания возникновения обязательств по советскому гражданскому праву. Она отражает систему оснований, которая ко­ренится в общественных отношениях социалистического строя и вырастает из основных его принципов, выраженных в Сталинской Конституции.

Выявление этой системы, как нам кажется, способствует выяснению сущ­ности социалистического гражданского права, а также является источником для плодотворной постановки дальнейших проблем советского обязательствен­ного права. Эта система устанавливает то общее, в связи с которым сущест­вует отдельное (отдельные основания возникновения обязательств). То общее, которое она устанавливает, существует в этом отдельном. В связи с этим общим должны быть детально исследованы отдельные основания возникновения обязательств. В деталях этих отдельных оснований надо вскрыть те общие принципы, которые лежат в основе всего советского права.

Цели обязательственных отношений социалистического общества, выявлен­ные в соответствии со ст.ст. 11—12 Сталинской Конституции, должны слу­жить руководящей нитью при рассмотрении всех остальных вопросов социа­листического обязательственного права и вести исследователей к достижению все более полного, всесторонне охватывающего, конкретного знания предмета.

170

IV. ПРИМЕЧАНИЯ

1.ВЕДЕНИЕ

1.Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 606.

2.Одна из лучших сводок была дана в дореволюционной русской лите­ратуре. Мы имеем в виду работу Е. В. Васьковского, Учение о толко­вании и применении гражданских законов, Цивилистическая методология, т. I, 1901.

3.Типичными в этом отношении были работы Staml er'a (Theorieder Rechtswissenschaft, Rechtsphilosophie, Wirtschaft und Recht и др.). Они оказали значительное влияние на буржуазную цивилистику. Столь же типич­ными и оказавшими влияние в большей степени в области государственного и международного права и в меньшей — в гражданском праве являются работы Kelsen'a (Reine Rechtslehre, 1934, и др.). О юридической логике см. еще К. Hube r, Recht und Rechtsverwirklichung, Basel, 1925, стр. 49—60 и 377—395.

4.См., например, E. Ehrlich, Die juristische Logik, 1925; Lunstdt, Die Unwissenschaftlichkeit der Rechtswissenschaft, Bd. I, 1932.

5.Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 134.

Маркс и Энгельс, т. XXII, стр. 291.

Ленин, Философские тетради, 1933, стр. 176.

Ленин, там же, стр. 285.

Ленин, там же, стр. 166.

Ленин, там же, стр. 99.

Ленин, там же, стр. 173.

Ленин, там же, стр. 327. О теории понятия с точки зрения марк­систской диалектики см. Я. Г о л е н ч е н к о, Основные моменты диалектико-материалистического учения о понятии, «Под знаменем марксизма», 1939, № 2.

Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 536.

Е. Gaudemet, Théorie générale des obligations, Paris, 1937, стр. 9 — 10.

Glass on, Eléments du droit français, considéré dans ses rapportsavec le droit naturel et l'économie politique, 1884, t. I, стр. 573. По суще­ству в том же смысле высказывается R. Saleilles, который не был чужд историческому взгляду на право. См. R. Saleilles, Etude sur la théorie générale des obligations d'après le premier projet du code civil allemand, изд. 3-е, 1914, стр. 1. Другие литературные указания см. у Воnnесasе, Précis de droit civil, t. II, 1934, стр. 20—23.

16. P la ni о 1, Traité de droit civil, т. II, n. 360; Bonne case, цит.соч., стр. 26 — 30; дальнейшие литературные указания у Bonnecase.

17. См. А, Я. Вышинский, Ленин и Сталин о государстве и праве,«Большевик», 1939, № 1, стр. 23—41.

18. Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 462.

171

19. См. Косяченко и Белов, Деньги в период перехода от социа­лизма к коммунизму, «Большевик», 1939, № 14, стр. 47 — 61.

20. В. М. Молотов, Статьи и речи, 1937, стр. 86.

II. ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ОСНОВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

1. Определение обязательства

А. Г. Г о и х б а р г, Хозяйственное право РСФСР, т. I, Гражданский кодекс, изд. 3-е, Москва, 1924, стр. 146.

Выявление общего понятия обязательства и приведенные выше опреде­ления относятся к классической эпохе римского права. В древнейшем рим­ском праве обязательстве тесно примыкало к вещному праву и представляло собой в потенции вещно-правовую зависимость личности должника и его имущества в целом. Эта потенциальная зависимость прекращалась в случае совершения определенного действия (платежа) либо превращалась в актуаль­ную зависимость в случае неисправности должника (неплатежа). Об этом см. Axel На g erström, Der Römische Obligationsbegriff im Lichte derallgemeinen römischen Rechtsanschauung, Uppsala-Leipzig, 1927. В литературе было высказано мнение, что приведенное в тексте определение обязательства юриста Павла является интерполяцией). См. E. Albertario, Studi di diritto romano, v. III, Obligazioni, 1936, стр. 3—18. Однако это мнение, повидимому, лишено достаточных оснований. См. также цитированную выше работу Axel H äs erström, стр. 24, прим. 1.

3. J. E. K u n t z e, Die Obligationen im römischen und eutigen Recht, 1886, стр. 5.

Энгельс, Об историческом материализме, Маркс, Избранные сочине­ния, т. I, 1940, стр. 371.

Энгельс, Людвиг Фейербах и конец немецкой классической филосо­фии, Госполитиздат, 1938, стр. 46.

P о t h i e r, Traité des obligations. Oeuvres de Pothier, contenant les traités du droit français, Paris, 1824, т. I, стр. 1.

Цитирую.по изданию Motifs et discours, prononcés lors de la publication du Code civil, par les divers orateurs du Conseil d'Etat et du Tribunat., Paris, 1841, стр. 424.

См. об -»этом M. Rheinstein, Die Struktur des verträglichen Schuldverhältnisses im anglo-amerikänichen Recht, Beiträge zum ausländi­schen und internationalen Privatrecht, Heft 5, Berlin und Leipzig, 1932, стр. 23 и след.

См. курсы английского договорного права (law of contract) A n s o n, Pollock, S a l m o n d and W i n f i e l d, а также курсы law of tort P o 11 o k, S a l m o n d, W i n f i e l d. По вопросу об обязательственном тре­бовании как chose in action см. Goodeve's, Personal property, 1930, стр. 153, а также E. J e n k s, A Digest of Englisch civil law, ed. 3, London, 1938, стр. 17.

10. У Blacks t one понятие обязательства перекрывалось понятием собственности: «Property in chattels personal may he either in possession, where a man hat not only the right to enjoy, but hat the actual enjoyement of the thing, or else it is in action where a man hat a bare right without auy occupation or enjoyment» (Commentaries on the law of England, II, 25).Понятия обязательства, отдельного от понятия собственности, он не знал. Со­поставление учения об обязательствах Pothier, со взглядами В 1 а с k s t on e см. в интересной работе L. H. D u n o y e r, Blackstone et Pothier, Paris, 1927, стр. 101—111. Насколько мало места Blackstone уделил такому важ­нейшему виду обязательств, как договорные обязательства, констатирует

172

An s o n, Principles of the English law of contract, лзд. 18-е, 1937, стр. 1. В первом издании Commentaries (1756) Blackstone отводит 380 стр. реальной (недвижимой) собственности, а договорам—»сего лишь 28 .стр., при­чем договоры рассматриваются главным образом как способ приобретения соб­ственности. A n s o n правильно отмечает, что у Blackstone договорное право является в большей степени подразделом учения о праве собственности, чем •самостоятельной областью права.

11. См. Стадии, Беседа с английским писателем Г. Д. Уэллсом, Вопросы ленинизма, изд. 10-е, стр. 602.

2. Обязательство как относительное правоотношение

1. Единственной работой в советской литературе, специально посвященной этому вопросу, является работа К. В. P ай х ера, Абсолютные и относи­тельные права, «Известия экономического факультета Ленинградского политехнического института», 1928, вып. 1 (XXV). К. В. Райхер считает деление гражданских прав на абсолютные и относительные правильным и под­робно останавливается на отнесении различных институтов к той или иной категории. Но в конце работы он неожиданно заявляет, что эта классифика­ция должна уступить место другой, построенной на чисто экономических признаках (каких — он не указывает). Остается неясным, почему автор, об­стоятельно ее рассмотрев, признал правильной ту классификацию, которая, по его мнению, должна сойти со сцены, и не уделил никакого внимания той, ко­ торую он считает жизненной. А. Г. Гойхбарг (цит. сот., стр. 145—146), не отрицая деления на вещные и обязательственные права, не придаст ему большого значения для советского права. И. Б. Новицкий (Обязательствен­ное право, I, Общие положения, ком. к ст. ст. 106—129 ГК, стр. 3—8) придает большое значение этому делению, однако не отрицает сближения вещ­ных и обязательственных прав в отдельных частных вопросах.

2. Наиболее отчетливое изложение и обоснование взгляда на вещные и обязательственные права как на права господства см. у А. V. T u h r, Der allgemeine Teil des deutschen bürgerlichen Rechts, т. I, 1910, стр. 133. См. также Savigny, Obligationenrecht, 1851, § 2; Kuntze, цит. соч., стр. 102 и след.; В е k k e r, Grundbegriffe des Rechts, 1910, стр. 89 и след.; Staub, Die juristische Konstruktion des dinglichen Rechts, «Arch, für bürg.Recht», 1890, т. V; R e g el s b er g er, Pandekten, т. I, 1893, стр. 357и след.; Dernburg, Pandekten, т. I, § 192, т. II, § l ; E n n e с с e r u s—Kipp — Wolff, Lehrbuch des bürgerl. Rechts, изд. 12-е, т. I, § 64—75, т. II, § 51. Эта точка зрения является традиционной и во французской ли­тературе. См. Aubry et R a u, Cours de droit civil, t. II, § 172; Baudry-Lacantinerie et С h a n v e a u, Les biens, n. 3 ; A. Colin et H. С api tant, Cours de droit civil, t. I, стр. 104 — 108; H. Capi­ta n t, Introduction à l'étude du droit civil, изд. 3-е, 1912, стр. 89 и след.; Bonn ее äse, Précis de droit civil, t. I, 1934, стр. 32 и след.; L. R i g a u d, Le droit réel, Toulouse, 1912 (в частности, у Riga u d см. Критику противоположного взгляда, стр. 208—217). В отступление от традиционного взгляда некоторые французские авторы настаивают на том, что не только вещные права, но и обязательственные являются отношением лица к вещам (а именно к имуществу должника). С их точки зрения, вещное право есть отношение лица к определенной вещи, тогда как обязательственное — есть отношение лица к неопределенной массе, составляющей имущество должника. См. J а 11 u, Essai critique sur l'idée de continuation de la personne, Paris, 1902, стр. 69; Gaz in, Notion du patrimoine dans la doctrine classique, Paris, 1911, стр. 455; E. Gaudemet, Etude sur le transport de detteà titre particulier, 1898, стр. 30. Gaudemet смягчил свою точ-

173

ку зрения в изданном после его смерти курсе (Théorie générale des obliga­tions, 1937, стр. 13). Указанные авторы не учли, что отношение кре­дитора к имуществу должника имеется лишь постольку, поскольку это нуж­но для принудительного осуществления обязательства против воли должника. Обязательство не прекращается и не уменьшается, если у должника не ста­нет имущества или станет его недостаточно. Дело идет не о господстве креди­тора над имуществом должника, а о санкции в обязательстве. В дореволюци­онной (русской литературе на традиционной точке зрения стоят: Д. И. Мейер, Русское гражданское право, изд. 9-е, 1910, стр. 176—181; Побе­доносцев, Курс гражданского права, 1896, ч. I, стр. 1—5, ч. II, стр. 1 и след.; В. Голевинский, 0 происхождении и делении обязательств, 1872, стр. 1—6; Законы гражданские, Практический и теоретический ком­ментарий, вып. 2, 1913, стр. 260; И. Н. Трепицын, Общая часть обяза­тельственного права, 1914, стр. 4—5.

3. Эта точка зрения лучше всего представлена во французской литерату­ре. Она была высказала еще одним из старых французских романистов, 0 г tolan (Généralisation du droit romain, изд. 11-е, стр. 550 и 637), которо му и принадлежит приоритет ее обоснования. Она была последовательно развита Planiol (Traité élémentaire de droit civil, t. I, 2152 — 2166). cm. также: R. D e m o g u e, Les Notions fondamentales du droit privé, Essaicritique, Paris, 1911, стр. 405—443; его же, Traité des obligations en géné­ral, t. I; H. M i с h a s, Le droit réel considéré comme une obligation passive­ment universelle, Paris, 1900. В швейцарской литературе см. Roguin, Laregle de droit, Lausanne, 1889, стр. 54, 77 и след., 207 и след. В германской литературе см. W i n d s с h e i d, Lehrbuch des Pandektenrecht, §§ 38, 39, 250; R. Stammler, Das Recht der Schuldverhältnisse in seinem allgemeinen Lehren, 1897, стр. 7—11; F. Leonhard, Allgemeines Schuldrecht des BGB, 1929, стр. 3—13; Ph. Heck, Grundriss des Schuld­rechts, 1929, стр. 3; H. Kress, Lehrbuch des allgemeinen Schuldrechts, 1929, стр. l—34. Точка зрения Kress сильно затемняется тем, что он в основу своего изложения кладет принятое лишь в германской (и отчасти в швейцарской) литературе понятие Anspruch (притязание). Критика учения об Anspruch завела бы нас слишком далеко от нашей темы, для рассмотрения которой она непосредственно не нужна. В дореволюционной русской литерату­ре на этой точке зрения, хотя и не вполне последовательно, стоит Г. Ф. Ш ершеневич, Учебник гражданского права, 1914, т. I, § 8, а также В. Н. Синайский, Русское гражданское право, изд. 2, т. I, стр. 68 и т. II, стр. 1—2.

4. Попытку формулировать различие между господством над отдельными действиями человека и над человеком в целом сделал Гегель: «Отдельные произведения моих особенных, телесных и духовных умений и ограниченное во времени пользование ими и моими возможностями деятельности я могу отчудить другому, так как они вследствие этого ограничения получают внешнее отношение к моей целостности и всеобщности. Отчуждением же посредством работы всего моего конкретного времени и целокупности моей продукции я сделал бы собственностью друтого лица то, что в них субстанционально, мою всеобщую деятельность и действительность, мою личность» (Гегель, Философия права, перевод Столпнера, 1934, § 67, стр. 91). Гегель не показал, каким образом можно отделить деятельность человека от самого человека, но он по существу дал формулу двух способов эксплоатации человека человеком: одну, характеризующую буржуазное общество, другую — рабовладельческое.

5. См. Перетерский, 0 правовом положении рабов в древнем Риме «Ученые записки Московского юридического института», вып. 1, 1939, стр. 123—145; Axel Hägerström, цит. соч.; S. Schlossmann, Altrömisches Schuldrecht und Schuldverfahren, Leipzig, 1904; Kuntze, цит.

174

соч., Henri L е v у - В r u h 1, Queques problèmes du très ancien droit ro­main, Paris, 1934.

Bierling, Juristisch Prinzipienlehre,. I, 1894, стр. 239 — 273.

На неопределенность термина «объект» указывает Соs асk, Lehrbuch des burg Rechts, т. I, § 39 и Crorne, System des B. R., т. I, § 29 и § 58

На этой точке зрения стоит P l a n i o l (цит. соч.) и его ученик Mi c h a s (цит. соч.).

Об абсолютной защите обязательственных отношений см. в советской литературе К. В. P а и х е р, цит. соч., 295 — 302. Такая защита, как общее правило, нежелательна, так как она слишком расширяла бы применение веков из причинения вреда. Абсолютная защита обязательственных отноше­ний находит довольно много сторонников в буржуазной литературе. См. Neuner, Wesen und Arten der Privatrechtsverhältnisse, 1866 (отрицает при этом иск кредитора об убытках к третьему лицу; непоследовательность объяс­няется тем, что он не различает четко действие в отношении третьих лиц и защиту против третьих лиц); С о s а с k, Lehrbuch, § 163; Kohler,Lehrbuch des bürgerl. Rechts, т. II, 1906, стр. 525 — 528; 0. Gierke, Deutsche Privatrecht, т. I, стр. 259; Bekker, цит. соч., стр. 87; Eltzbacher, Die Handlungsfähigkeit, 1905, стр. 288, 330 — 336; Staub, цит. соч. «Arch, für bürg. Recht», 1890, т. 5; Listz, Deliktsobligationen, 1898, стр. 21; R. Stammler, цит. соч., стр. 10. Сторонники этого взгляда по-разному констатируют требование кредитора к третьему лицу. Против защиты кредитора в отношении третьих лиц как общего правила, хотя и допускающего исключения в отдельных случаях, высказываются üernburg, Das bürgerl. Recht, т. II, стр. 701 — 702; S en ol 1- üeyer, Recht der Schuldverhältnisse, 1900, стр. 220; Thon, Rechtsnorm und subjektives Recht, 1878, стр. 207—211; Orome, System d. bürger.üecht, т. I, 1900, стр. 166 и 640; Tit ze, Die Unmöglichkeit der Leistung,: 500, стр. 331; W. Heine, Die Verleitung zum Vertragsbuch, Studien um Erläterung des B. R., Heft 18, стр. 64 — 69; Lehmann, Die IsiterJassungspf licht, 1906, стр. 94 — 95; Oer t mann, Recht der Schuldverhält tusse, изд. 3 — 4, 1910, стр. 1 — 2 и стр. 1058 — 1059; его же, Der Schadenersatzanspruch des obligatorisch Berechtigten, Festgabe für H. Derniiurg, der Juristfakultät der Universität, Berlin, 1900, стр. 63 — 89.Вo французской литературе см. по этому вопросу: R. S а l e i l еs, Etude surla théorie générale de l'obligation d'après le premier projet du Code civil nour 1'ешр'ге Allemand, изд. 3-е, стр. 365—366; R. Demogue, цит. соч., тр. 405—443; R i gaud, цит. соч. (особенно стр. 208—217); H u g u e n e y, Responsabilité civile du tiers complice de la violation d'une obligation contractuelle, Dijon, 1940. В этом вопросе представляет своеобразный интерес английское право, в котором сохранился архаический институт, в силу которого хозяин имеет иск к третьему лицу, соблазнившему служанку, которая вследствие этого оставила работу (seduction). Равным образом хозяин имеет иск к третьему лицу, которое склонило слугу оставить место (deprivation. of services). Вообще по английскому праву лицо, которое без законного основания сознательно склонило сторону к нарушению договора, отвечает перед другой стороной за убытки. В силу Trade Disputes Act 1906 г., это правило распространяется на случаи трудовых конфликтов. См. Jen k s, A Digest of Englisch с i vil law, изд. 3-е, 1938, n. n. 956 — 985; Win field, Luv of Tort, 1937, стр. 619 и след.; S a l m o n d s, Law of Tort, изд. 9-е, 1936, стр. 381 — 391; Pollock, Law of Tort, изд. 14-е, стр. 183.

3. Содержание обязательства

1. На вопросе о различии non facere и pâti приходится останавливаться ишь для того, чтобы в дальнейшем не считаться с этим ненужным делени-

175

ем. Этой теме незаслуженно много внимания уделила германская литература,. Специально в защиту разграничения см. Fische r, «Zeitschrift für das o'esam-te Handelsrecht», т. 60, стр. 553;-см. также R. Ulrich, Der Unter-lassuiigsanspruch aus obligatorischen Rechtsverhältnissen nach geltenden,-Hecht, «Jherings Jahrbücher», 1914, т. 64, стр. 169. Против разграничения см. L eh man n, Die Unterlassungspfficht im bürg. Recht, 1906, стр. 23 и след.; Fr. L eon hard, Allgemeines Schuldrecht des. BGB, 1929, стр. 79; 4. V. Tuhr, Allgemeiner Teil des Schweiz. Obligationenrechts, HB l, стр. 43. В германской литературе спорен еще следующий вопрос. Некоторые видят в воздержании от действия не только отрицательный момент, но и по­ложительный, поскольку для воздержания от действия они считают характер­ным определенное решение (Willensbestimmung) должника. На этой точке зрения Wind scheid, Pandecten, изд. 9-е, t. Il, § 252, прим. la. Другие ставят знак равенства между воздержанием от действия и неделанием. Так думают: Thon, цит. соч., стр. 199; L e h m a n n, цит. соч., стр. 22 и след.; О е г t m a n n, цит. соч., § 241; 2а; Fr. L e o n h a r cl, цит. соч., стр. 78. Вторая точка зрения более правильна. Должник, не совершающий запрещенного ему действия, не нарушает своего : обязательства, хотя бы ни­какого решения он при этом и не принимал. Соответственно этому в случае обязанности facere должник, не совершающий того действия, к которому он обязан, нарушает свое обязательство, хотя бы его поведение не было обусловлено и не сопровождалось никаким волевым актом (например, должник забывал об обязательстве). Поэтому волевой момент в воздержании от дей­ствия не является существенным.

См. например, S a v i g n у, Obligationenrecht, 1891, § 2; K.Sohm. Institutionen, Geschichte und System des Römischen Privatrecht, изд. 14-е, 1911, стр. 185—188; E n n e с с e r u s, Lehrbuch des bürgerlichen Rechts, т. I, 1931, §§ 71 — 72; G a udemet, Théorie générale des obligations,1937, стр. 1; Д. И. Mейер, Русское гражданское право, изд. 9-е, 1910, стр. 176 — 182.

А. Я. Вышинский, XVIII съезд ВКП(б) и задачи науки социалистического права, «Советское государство и право», 1939, № 3, стр. 22.

В отношении старой германской литературы см. подробные указания у Windscheid—Kipp, Lehrbuch des Pandektenrechts, § 250, прим. 3. В литературе, посвященной BGB, вопрос спорен. За требование имущественного интереса в обязательстве P. Oertmann, цит. соч., ком. 1 к § 241;0. Gierke, Deutsches Privatrecht, т. Ill, § 175. Против —Ennессегus, цит. соч., т. I, ч. 2, стр. 4; Stammler, цит. соч., стр. 1 — 7; F r. L е о n h а г d, цит. соч., стр. 49—52; Ph. Heck, Grundriss des Schuld­rechts, Tübingen, 1929, стр. 19—20. Для французского права см. Aubrу et R a u, Cours de droit civil, т. IV, изд. 5, стр. 344 (за требование иму­щественного интереса) и R. Demogue, Traité des obligations en général, 1923, t. I, стр. 8—10. Вопрос подробно рассматривался в дореволюционной русской литературе. См. И. А. Покровский, Основные проблемы граждан­ского права, 1917, стр. 111—124; П а с с е к. Неимущественный интерес в обязательстве, 1893; Шершеневич, Учебник гражданского права, т. П. 1915, стр. 7—10; В. И. Синайский, Русское гражданское право, вып. II, 1918, стр. 6; Т p е п и ц ы н, цит. соч., стр. 20. Из буржуазных гражданских кодексов японский прямо указывает, что денежный интерес не требуется (§ 399).

А. Г. Г о и х б а р г, Хозяйственное право РСФСР, т. I, Гражданский кодекс, изд. 3-е, 1924, стр. 146.

И. В. Новицкий, Обязательственное право, комм, к ст. ст. 106 —129, 1925, стр. 17 — 18.

В. P я с е н ц е в, Неимущественный интерес в советском гражданском

176

праве, Ученые записки Московского юридического института НКЮ СССР, вып. 1, 1939, стр. 27.

8. В. P я сенцев, цит. соч., стр. 28.

Так еще S a v i g л у, цит. соч. 2. Эта формулировка повторялась много раз в буржуазной литературе. Иногда говорилось даже о превращении содержания гражданских прав в деньги. См. В. Demокue, Les notions fondamentales du droit privé, стр. 444—480.

Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 10-е, стр. 576.

Косяченко и Белов, Деньги в период перехода от социализма к коммунизму, «Большевик», 1939, № 14, стр. 47—61. См. Также Г. А. Козлов, Советские деньги, Госфиниздат, 1939, стр. 210—227.

Правильную критику ссылки А. Г. Г о и х б а р г а на ст. 1 ГК дает В. Рясенцев в цитированной выше статье, стр. 31.

Определение имущественных прав как прав, которые оцениваются на деньги, и соответственно этому определение имущества как совокупности та­ких прав является наиболее характерным для буржуазной цивилистики. См. Win dscheid—Kipp, цит. соч., т. I, § 42, прим. 1; A. v. Tuhr, Der Allgemeine Teil des deutschen В. В., т. I, стр. 313. Этот взгляд подроб­но развит в работах Binder'a, Der Gegenstand, «Zeitschrift für das gesa­mte Handelsrecht», т. 59, стр. l и след, и Vermögensrecht und Gegenstand(«Archiv für bürgel. Recht», т. 34, стр. 209 и след.). Однако в буржуазной литературе были предложены и другие теории. Так, S o h m предлагает счи­тать имущественными права отчуждаемые, см. его .работы Der Gegenstand, 1905, стр. 22 («Die rechtliche Eigenart der Vermögensrechte beruht darin, dass die Gegenstände sind Gegenstände des verpflichtungsgeschäftlichen Verkehrs»), а также Vermögensrecht, Gegenstand, Verfügung. «Arch, für , bürgerl. В.», т. 28). Вторая работа содержит полемику с Binder'oм, ко­торый в указанных выше произведениях дал критику взглядов S о h m'a. Поскольку по общему правилу в буржуазном праве признаки отчуждаемости и денежной оценки совпадают, между двумя указанными теориями нет прин­ципиальной разницы. Спор сводится к деталям буржуазного права, не пред­ставляющим для нас интереса. Весьма неопределенен взгляд Ennecceru s'a, согласно которому имущественные права в противоположность неимущественным имеют целью удовлетворение интересов самого субъекта прав (см. Еn neccerus, цит. соч., т. I, § 71, II, 2). Еще другое определение дает Н. 0. de Boor в работе Urheberrecht und Verlagsrecht, Stuttgart, 1917; «Ein Vermögensrecht ist ein subjektives Privatrecht, dessen Inhalt durch den dem Berechtigten gewährleisteten Genuss eines aussepersönlichen Gu­tes bestimmt wird» (цит. соч., стр. 47). Недостатком этого определения яв­ляется его отрицательный характер: оно не указывает положительного содер­жания понятия имущественного права. Н. 0. de Boor, в сущности говоря, сво­дит его на нет, так как тут же определяет личные права следующим образом: «Sie sind diejenigen subjektiven Privatrechte, deren Inhalt nicht durch den dem Berechtigten gewahrleisteten Genuss eines ausserpersönliclien Gutes bestimmt wird». Таким образом, имущественными правами являются с его точки зрения те, которые обеспечивают субъекту возможность пользоваться благам, не являющимся личным, .а личными те, которые не являются имуще­ственными. Получается порочный круг. Автор не сумел вложить в свое опре­деление положительное содержание. Во французской цивилистике также гос­подствует взгляд на имущественные права, как на права, оцениваемые на деньги. Классической теорией имущества во Франции считаются взгляды, раз­витые A üb r у et R a u, Cours de droit civil français, изд. 4, т. VI, §§ 573— 583. См. также P l a n i о 1, Traité élémentaire, т. I, 1928, § 2150; В, De-mogue, Les notions fondamentales du droit privé, стр. 383—404, 444— 480; Gazin, Notion du patrimoine dans la doctrine classique, 1911. Теория

177

Aybry et Ran выходит далеко за рамки определения имущественных прав и имущества. Эти авторы рассматривают имущество как проявление личности (в смысле субъекта права). Для них имущество есть une émanation de la personnalité et l'expression de la puissance juridique, dont une personne se trouve investie comme telle». 'Критику теории A üb r y et Rau см. в ука­занной выше работе G a z i n и у Fr. G é n y, Méthode d'interprétation et sources en droit privé positif, изд. 2-е, 1919, т. I, стр. 141—144. Теория Aubry et Rau является наиболее последовательным развитием буржуазной юридической идеологии в этом вопросе.

Ом. цитированную выше в прим. 11 статью Косяченко и Белов а.

См. Гражданское право, Учебник для юридических вузов Всесоюзного института юридических наук НКЮ СССР; 1938, т. II, стр. 391—392.

G a u de m e t, Théorie générale des obligations, стр. 13.

4. Санкция в обязательстве

Ленин, т. XXI, стр. 438.

Впервые мысль о разделении «долга» и «ответственности» высказал независимо от исследований по истории германского права В r i n z. (См. Pandekten, т. II, § 207, а также «Zeitschrift für das Privat und Oeffent- liohes Recht d. Gegenwart», 1874, cтр. l, и «Archiv für die civilistische Praxis», 1886, стр. 371), который пришел к этому выводу в результате ана­лиза структуры обязательства. О долге и ответственности в истории герман­ского права см. 0. Gierte, Schuld und Haftung im älteren deutschen Recht, Breslau, 1910 (у него же подробные литературные указания). Gierke признает, что в самом германском праве еще до рецепции римского права имелась тенденция к объединению «Schuld» и «Haftung» в едином понятии обязательства. Эта тенденция облегчила рецепцию римского обязательственно­ го права, которое, как также признает Gierke, не дает материала для ука­занного разграничения. Некоторые исследователи находят основание для разграничения долга и ответственности применительно к древнему римскому праву. См. Mitteis, Ueber die Herkunft der Stipulation, Weimar, 1907, С o r n i l, Debitum et obligatio, Mélanges Girard, т. I. Разграничение долга и ответственности находят в древнем греческом праве. См. J. P a r t s с h, Griechisches Bürgschaftsrecht, 1907.

См. Fr. Leonhard, пит. соч., стр. 27 и след.; Enneccerus,цит. соч., т. II, § 226; Schreiber, Schuld und Haftung, т. I, 1914; Schwerin, Schuld und Haftung im geltenden Recht, 1911; Sieber, Zur Theorie von Schuld und Haftung nach Reichsrecht, «Jhering's Jahr­bücher», 1906, т. 50, стр. 55—-276; его же Rechtszwang im Schuldverhältnis, Leipzig, 1903; J. Binder, Rechtsnorm und Rechtspflicht, 1912, стр. 3—15. Аргументация противников разграничения понятий «Schuld» и «Haftung» (см. из указанных авторов Fr. Leonhard, Enneccerus, Sieber) показывает ненужность его и при рассмотрении современного буржуазного права. По правильному указанию Sieber'a, при современном исполнительном процессе каждый долг может быть как таковой осуществлен в порядке принудительного исполнения, поэтому каждый «долг» как таковой включает в себе и «ответственность» (Zur Theorie и т. д., стр. 63).

A. v. Lunstedt, Unwissenschaftlichkeit der Rechtswissenschaft, Berlin-Grünwald, 1932, т. I, 2 (см. особенно стр. 134—136).

Наиболее последовательным представителем этого направления, довед­шим его до крайних выводов, был в дореволюционной русской литературе Л. И. Петpажицкий.

178

6. См. Гражданское право, Учебник для юридических вузов, ВИЮН, т. II, 1938, стр. 55; А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышлен­ности, 1935.

7.См. А. В. 'Венедикт о в, указ. соч.

8.См. Карав аи.к ян, Исполнение договоров, Москва, 1934.

9.«Astreinte» представляет собой присуждение ответчика к уплате ист­цу определенной суммы денег за каждый день (неделю.месяц) неисполнения должником судебного решения, присуждающего его совершить какое-либо дей­ствие или воздержаться от определенного действия. Применение astreinte представляет собой весьма действительное средство сломить упорство должника, не желающего выполнить обязательство. Astreintes не урегулированы фран­цузским законом. Этот институт создан судебной практикой, начало которой непосредственно следует за введением в действие Code civil. Первые решения в этом направлении относятся к 1809—1811 гг. Однако самый термин «astreinte» появился значительно позже. О происхождении, обосновании и при­менении astreintes см. A. E s m e i n, L'origine et la logique de la jurispru­dence en matière d'astreintes, Revue trimestrielle de droit civil, 1903, № 1, стр. 5 и след, (классическая работа по этому вопросу; M. P l a n i o l et G. Ri p er t, Traité pratique de droit civil français, Obligations, 2-me par­tie, 1931, стр. 84 и след.; CL Rendant, Cours de droit civil français, t. VIII,Les contrats et les obligations (в сотрудничестве с G. La gar de), 1936, стр. 322 и след. Французская судебная практика использует astreintes и запределами обязательственного права. Так, например, этот способ воздействия находит характерное для буржуазной, морали применение в семейном праве. Посредством astreinte (вынуждают супруга вернуться к другому супругу, см. P l a n i o l — Ri'pert, указ, соч., стр. 87.

См. A n s o u. Principles of the englisch law of contracts, изд. 18, стр. 378—382; S a l m o n d, Principles of the law of contracst, 1927, стр. 514—516.

Одно стройнее и поэтому неправильное освещение буржуазного права дано в работе А. Б. Венедиктова, Договорная дисциплина в промышленности, 1935. А. В. Венедиктов выдвинул вперед так называемое «абстракт­ное исчисление убытков», действительно характерное для буржуазного права, но далеко не исчерпывающее вопроса даже в германском праве, материалом которого преимущественно оперирует автор. Французское и .английское право автор обошел молчанием и не остановился, например, на таком развитом и характерном институте, как astreintes, см. А. В. Венедиктов, указ, соч., стр. 16—17.

См. Planiol — Ri p er t, Traité pratique, Obligations, 2-me par­tie, ch. II, § 3; F r. L e o n h a r d, цит. соч., .стр. 471 и «лед.; S t a u b ' s, Komentar zum BGB, изд. 11, т. II, ч. 2, ком. к §§ 376 и 377; An s on, цит. соч., стр. 365 и след.; Chalmers, Sale of goods act'1893, London, 1924, стр. 122—136; A. v. fuhr, Allgemeiner Teil des Schw. Obligationenrechts, ч. 2, 11925, стр. 493—511.

См. К ос ячея ко и Белов .в «Большевике», 1939, № 14, и Г. А. Козлов, цит. соч., стр. 210—227.

См. по этому вопросу В. И. С e p е б p о в с к и й, Страхование, Москва, 1927, стр. 113—117.

О натуральных обязательствах по римскому праву см. В.М. Хво­стов, Натуральные обязательства по »ямскому праву, Москва, 1898.

P o t hier, Traité des obligations, стр. 1—2 (п. 1) и 97—100(п. 191—197).

Различие этих двух теорий подчеркнуто у Ronnecase, Précis de droit civil, т. II, стр. 171—191, Однако автор не отмечает, что корни и той и другой находятся одинаково у P о t h i е г. Автор отсылает к P o t h i e r лишь по поводу взглядов P l a n i о lа.

179

18. Motifs et discours prononcés lors de la publication du Code civil, Paris, 1841, стр. 442—443.

19. Там же, стр. 471.

Aubry ef R a u, Cours de droit civil français, t. IV, § 297.

G. Rip er t, La règle morale dans les obligations civiles, Paris, 1927, стр. 376; см. также Baudry — Lacantinerie et Barde, Lesobligations, t. II, стр. 1652 я след.

Planiol, Traité élémentaire, t. II, 1937, стр. 131—135; Pla­in o l—Ri p er t, Traité pratique, Obligations, 2-me partie, 1931, стр. 285—306; см. также Colin et С a p i t a n t, Cours élémentaire, t. II, § 272 и след.

Rip er t, цит. соч., стр. 373 — 390.

См. подробное изложение взглядов различных авторов, которых ,мы не цитируем, так как не смогли с ними ознакомиться по оригиналам, у Воnnесase, Précis ,т. II, стр. 171—191. Сам Bonnесаse разделяет теорию Aubry и R аи, хотя и вносит в нее некоторые поправки в деталях, отме­чая действительно имеющуюся в ней в отдельных случаях непоследователь­ность. Судебная практика богато приводится в указанной литературе. О су­дебной практике см. еще E. H. Perreau, Technique de la Jurisprudence en droit privé, t. II, 1923, стр. 59—420.

См. краткий обзор мнений в германской литературе у Oertmann, Recht der Schuldverhältnisse, изд. 3 и 4-е, стр. 7—8, а также Stam­mler, цит. соч., стр. 2.6—30; S i e b e r, Rechtszwang im Schuldverhältniss nach deutschen Reichsrecht, 1903, стр. 48 и след.; Eniieccerus, цит.соч., т. I, ч. 2, стр.9—И (§227); Н. Kress, Lehrbuch des allg. Schuld­rechts, 1929, стр. 541—543; Ph. Heck, Gnmdriss des Schuldrechts, 1929, стр. 70—71 :(Неск считает натуральные обязательства не за особый институт, а за сборную группу, не объединенную едиными признаками). Наиболее инте­ресный соображения у Fr. Leonhard, цит. соч., стр. 17—20. Fr. Leonhard не считает так называемые натуральные обязательства за обязательства. Он правильно указывает, что запрещение истребовать обратно уплаченное может быть вызвано ве только тем, что платеж совершен во исполнение обя­зательства, но также и другими основаниями. В дореволюционной русской ли­тературе И.Я. Трепицын считал натуральные обязательства за обязательства «не в полном и настоящем смысле этого слова» (Трепицын, цит. соч., стр. 32).

А. Г. Г о и х б а р г, цит. соч., стр. 94.

И. Б. Новицкий, цит. соч., стр. 18.

А. Г. Гойхбарг, цит. соч., стр. 181.

5. Структура обязательства

В буржуазной юридической литературе вопрос о структуре обязатель­ственного отношения обычно в целом не рассматривается, а если и рассмат­ривается, то очень бегло. Отдельные вопросы, относящиеся к структуре обя­зательственного отношения, обычно исследуются и излагаются врозь в разном контексте. Исключением из этого правила является работа A. v. Tub. r, Allge­meiner Teil des Shweiz Obligationenrecht, 1924, ч. l, стр. 6—27. Ho T u h r пошел несколько дальше и вышел за рамки учения об обязательстве, сделав последнее поводом для изложения вопросов общей части гражданского права. Он воспользовался указанной работой для того, чтобы изложить содержание более ранней своей работы — Der Allgemeine Teil des deutschen bürgerlichen Rechts.

Здесь нужно лишь указать на сущность двустороннего договора: вза­имную обусловленность встречных обязанностей сторон. Эта взаимная обус­ловленность создает из двусторонних договоров особую группу договоров, ко-

180

торая подлежит специальному изучению, формы взаимной обусловленности очень многообразны и далеко не исчерпываются теми упрощенными правила­ми, которые содержатся в ст.ст. 139, 144—146 ГК. Эти правила охватывают редкие практически, хотя и наиболее общие положения. Вопрос о различных формах взаимной обусловленности обязанностей сторон по советскому граж­данскому праву ждет своего исследователя. Отметим, что в буржуазной лите­ратуре авторы, занимающиеся двусторонними договорами, обычно ограничи­ваются рассмотрением правил, содержащихся в о'бгцих положениях об обяза­тельствах соответствующих кодексов. См. например, К г a h m е г, Gegen­seitige Verträge, Halle, 1904; Hoeniger, Die gemischten Verträge in ihren Grundformen, 1940; R. Saleilles, Du refus de payment pour inexécution du contrat, «Annales de droit commercial», 1892 и 1893; R. Cassin, L'exception non adimpleti contractas dans les contracts synallag-matiques, Paris, 1914. Изъятием в этом отношении является литература, по­священная отдельным видам договора продажи, особенно торговой и в частно­сти морской продаже (sif, fob и др.). Но эта литература имеет преимущест­венно описательный характер.

Е. J е n k s, A. Digest of englisch civil law, изд. 3-е, 1938, т. I,стр. 110, ст. 246.

В германской литературе вопрос обсуждался в связи с институтом про­срочки кредитора. См. Oertmann, цит. соч., стр. 141 и след.; Enneccerus, цит. соч., стр. 562—581. Ненужным осложнением является проводимое гер­ манскими комментаторами различие между Annahme и Abnahme. Для швей­царского права см. A. v. T u h r, цит. соч., стр. 470—476.

Приведенное толкование ст. ст. 114 и 122 ГК было дано нами в«Учебнике гражданского права для юридических вузов», ВИЮН, т. II, стр 21.

За автоматический зачет высказывается А. Г. Гойхбарг, цит. соч., стр. 163. За зачет по одностороннему заявлению одной стороны другой см. И. Б. Новицкий, цит. соч., стр. 82, «Учебник гражданского права», ВИЮН, т. II, стр. 24.

Z i t е l m a n n, Internationales Privatrecht, т. I, 1897, стр. 43.

S е с k е I, Die Gestaltungsrechte des BGB, «Festgabe der Jurist. Ge­sellschaft für Koch», Berlin, 1903; см. также T u h r, Allgemeine Teil des deutschen bürgerlichen Rechts, т. l, стр. 161—163.

S eck el, цит. соч., стр. 210.

Seckel, язд. соч., стр. 211.

Kress, цит. соч., стр. 16.

Un g er, System des ostr. bürg. Rechts, изд. 4, т. l, стр. 506. См. также Köhler, Lehrbuch des bürg. Rechts, т. I, стр. 154.

К. Маркс, Капитал, т. I, 1937, стр. 83.

Мы когда-то использовали понятие Gestaltungsrechts при рассмотре­нии одного частного вопроса в статье «Юридическая природа железнодорож­ной перевозки» («Право и жизнь», 1922). Мы воспользовались им с целью систематики определенных юридических фактов. Дальнейшая работа показала нам, что эта категория не нужна по соображениям, которые мы развили в тексте. Не нужна она и в том частном вопросе, в котором мы ею воспользо­ вались, так как она ничего не прибавляет к существу развитых нами поэтому вопросу взглядов.

6. Цель в обязательстве

1. Наиболее систематическое изложение учения о causa в германской ли­тературе у A. v. T u h r, Der Allgemeine Teil des deutschen bürgerlichen т. II, ч. 2, 1918, §§ 71—73 (стр. 49—136). См. также

181

Wiel an d, Der Wechsel und seine zivilrechtlichen Grundlagen, 19,01; Neubecker, Der abstrakte Vertrag, «Archiv für bürg. Recht», т. 22; Brü 11, Die abstrakte Forderung 1908; S t am p e, Die Causa-Problem des Zivilrechts, 1904; его же Grunndriss der Wertbewegungslehre, 1912—1914; P. Oer t mann, Die Geschäftsgrundlage. Ein neuer Rechtsbegriff, 1921.

0 e r t m a n n, Leistungshandlung und Leistungserfolg, «Zeitschrift für das gesamte Handelsrecht», 1929, т. 93, стр. 361; Sib er, Rechts­ zwang im Schuldverhältnis, 1903, стр. 278.

G. Hartmann, Die Obligation, Untersuchungen über ihre Zweck und Bau, Erlangen, 1875, стр.- 37.

P. 0 e r t m a n n, указ, соч., прим. 2, стр. 371.

Литературные указания см. в указанной работе Oertmann, стр. 361—362.

История вопроса о cause в старой французской цивилистике дана у H. Capitant. De la cause des obligations, изд. 2, 1924, стр. 126—171. Крупнейшее значение в этом вопросе имеют J. D о m a t, Lois civiles dansleur ordre naturel, 1777, кн. 1, титул 1; P o t h i e r, цит. соч., стр.24—28.

7.I. Van В r a k e l, D o m a t et P o t h i e r, Etudes de droit civil à la mémoire de iH. Capitant, Paris, стр. 865—874.

8. Положение вопроса о cause во французской цивилистике см, в указан­ной выше (прим. 6) монографии В. Capitant. Французская теория cause нашла свое отражение в литературе ряда других буржуазных стран. См. об этом статьи A. A s с о l i, A. Si monius, С. A. Stосanoviсi, E. A. B a r a s с h и I. Van Kau в указанном выше (прим. 7) сборнике в память H. Capitant.

9. Henri M a z e a u d, Responsabilité délictuelle et responsabilité contractuelle, «Bévue trim, de droit civil», 1929, № 3. См. также H. M a z e a u d et L. M a z e a u d, Traité théorique et pratique de la responsabilité civile délictuelle et contractuelle, изд. 3, т. I, 1938, стр. 124—129.

10. R. Demo g u e, Traité des obligations en général, т. V, n. 1937, и т. VI, n. 599.

M. G. Marion, Obligations de résultat et obligations de moyens, «Revue trim, de droit civil», 1935, № 3.

H. Capitant, Les effets des obligations, «Revue trim, de droitcivil», 1932, № 3, стр. 724.

P. E s m e i n, Le fondement de la responsabilité contractuelle rap­prochée de la responsabilité délictuelle, «Revue trim, de droit civil»,1933, № 3.

III. ОСНОВАНИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ

1. Понятие основания возникновения обязательства

1. О понятии юридического факта по советскому праву см. Гражданское право, учебник для юридических вузов, т. 1, стр. 138—139. В буржуазной литературе лучшее изложение вопроса о юридических фактах у Т u h r, Der Allgemeine Teil des deutschen bürgerl. Rechts, t. II, ч. l, 1914, стр. 3 и след. См. также Windscheid — Kipp, Pandekten, т. I, §§ 67—68; Regelsberger Pandekten, § 118; Enneccerus, Lehrbuch, т. I, § 127; Eltzb acher, Die Handlungsfähigkeit, 1903, стр. _59; W. Schulze, Tatbestand und Rechtsfolge, «Archiv für Rechts und Wirtschaftsphilosophie», т. II (приложение); J. Bonn «case, цит. соч., т. II, стр. 202—•• M. PI a ni о 1, Traité élémentaire, т. II, изд. 11, 1928, стр. 106 и еле, В дореволюционной русской литературе см. К о p к у н о в, Лекция по общей

182

теории права, изд. 9-е, 1909, стр. 159—165; Шершеневич, Общая те­ория права, стр. 623; его же Учебник гражданского права, т. I, 1914, стр. 88; В. И. Синайский, Русское гражданское право, вып. 1, 1917, № 12.

A. v. T u h r, Allgemeiner Teil des Schw. Obligationenrechts, 1924, стр. 239.

F. v. Hippel, Zur Gesetzmässigkeit juristischer Systembildung, 1930, стр. 24—35; его же, Das Problem der rechtsgeschäftlichen Privatautonomie. Beiträge zum einem natürlichen System des privaten Verkehrsrechts und zur Erforschung der Rechtstheorie des 19 Jahrhunderts, Tübingen, 1936, § 1.

4. F. v. Hippel, Zur Gesetzmässigkeit, стр. 3—10; его же Das Problem, стр. 23, 74.

2. Классификация оснований возникновения обязательств в буржуазном права

Pot hi er, цит. соч., стр. 3.

Там же, стр. 4—5.

Там же, стр. 61—<62.

Там же, стр. 62 — 64.

Т а м же, стр. 3.

Т а м же, стр. 64 — 65.

7. Motifs et discours prononcés lors de la publication du Code civil, 1841, стр. 424 — 523.

В e u d a n t—L a g a r d e, Les contrats et les obligations (Ch. Beudant, Cours de droit civil français, t. VIII, 1936), стр. 16. В том же смысле: Bau dry—Lacantinerie et Barde, Desi obligations, т. I, 1897, стр. 3; flu de to t et Me t man, Des! obligations, 1908, стр. 18—19.

P o t h i e r, цит. соч., стр. 2.

10. См. R. Sa va tier, Traité de la responsabilité civile en droit français, t. 1939, стр. 1.

11. Aubry et Eau, цит. соч., стр. 292; Larombière, Traité et pratique des obligations § 1370; Laurent, Principes de droit civil français, t. XX, n. 307 ; B a u d r y —Lacantinerie et Barde, цит. соч., т. IV, n. 2786; Demolombe, Cours de Code Napoléon, t. XXX, n. 5 и 10.

E. G a u dem et, Théorie générale des obligations, 1937, стр.275—279 и 294—295. Во Франции уплату ведолжното выделяют из института неосновательного обогащения.

R. D e m о g u e, Traité des obligations en général, t. III, 1923, стр. 1—7.

M. Planiol, Traité élémentaire, t. II, стр. 280—282; его же Classification des sources des obligations; Revue critique de législation et de jurisprudence, 1904, стр. 224.

A. Colin et Cap it an t, Cours élémentaire de droit civil. Отрицает понятия quasi-contrat равным образом Josserand, Cours de droit civil, t. II, n. 10. Josserand объясняет лишь историческими основаниями то место, которое это понятие заняло во французском гражданском праве. Такие же взгляды были развиты в работе V i z i o z, La notion de quasi-contrat, Etude historique et critique, 1912.

H. Capitant, Introduction à l'étude du droit civil. Notions générales, изд. 3-е, 1912, стр. 235.

J. Bonn ее äse, цит. сод., т. II, стр. 202—217.

183

18. Франко-итальянский проект 1927 г. полностью вошел в качестве со­ставной части в состав итальянского проекта гражданского кодекса.

19. S a vin g у, цит. соч., § 51.

Windscheid, цит. соч., § 302.

Dern bur g, Pandekten, т. Il, § 6.

P. 0 er t m an n, Recht der Schuldverhältnisse, изд. 3 и 4-е, 1910Т

R. S aïeules, Etude sur la théorie générale de l'obligation, изд. 3-е, 1914, стр. 140. ,

E n n e с с e r u s, цит. соч., т. 1, 2, стр, 74 (§ 250).

F. Leon h a, r d, .цит. соч., стр. 259 — 260.

Ph. fleck, цит. соч., стр. 243.

H. Kress, Lehrbuch des besonderen Schuldrechts, 1934, стр. VI.

К. Маркс, Капитал, т. I, изд. 1937, стр. 83.

H. Kress, Lehrbuch des allgemeinen Schuldrechts, 1929, стр. 18—24 и 35—67.

0. Gierke, Deutsches Privatrecht, т. Ill, 1917, стр. 110 — 117.

31. См. A. v. T u h r, Allgemeiner Teil des Schw. Obligationenrechts, 1924, стр. 37 — 38.

Ом. Jenks, A. Digest of English civil law, I, изд. 3-е, 1938, стр. 297 и след.; S a l m o n d, Principles of the law of contracts, 1927, стр. 22; Pollok, Principles of contracts, 1921, стр. 12—14, Anson, Principles of the English law, of contract, изд. 18-е, 1937, стр. 426 и след. В США относящийся сюда материал кодифицирован American Law Institute, под заглавием Law of contracts.

Интересно отметить, что выработка общей системы английского обя­зательственного права и использование соответствующих понятий, давно упрочившихся в континентальной буржуазной цивилистике, отчасти происходят под влиянием разработки вопросов международного частного права, при которой английским юристам приходится сопоставлять своя правовые инсти­туты с континентальными, В связи с этим английские юристы ставят, например, вопросы о неосновательном обогащении (термин до последнего вре­мени у них не привившийся). См. Gutteridge and L i p st e i n, Conflicts of Law in matters of unjustifiable enrichment, «Cambridge Law Journal», 1939 г., № 1.

О проекте см.: ;В. Синайский, Первые страницы законопроекта обязательственного права, «Юрид. Вестник», 1914, кн. 1; Мейчик, Замечания на проект обязательственного права, «Вестник права», 1915, № 18; А. Г. Го и х б а р г, Последняя переработка проекта обязательственного права, «Вестник гражданского права», 1915, iNl 4. По вопросу об основании воз­никновения обязательств см.: Ш e p ш е йе в и ч, Учебник, т. II, стр. 10—12; Синайский, Русское гражданское право, вып. II, 1918, стр. 11—12; Го л е вин о кв а, 0 происхождении и делении обязательств, 1872, стр. 37. Победоносцев (курс, т. III) не ставит даже вопроса о классификации оснований возникновения обязательств и излагает материал в системе Code civil. Скептически относится к самой проблеме классификации оснований воз­ никновения обязательств И. П. Трепяцын, цит. соч., стр. 105—104.

См. Ленин, т. XIX, стр. 89 — 92.

I. К a n t, Metaphysik der Sitten, Berlin, 1870, § 18 (стр. 80—81). Взгляды Канта повторяет его последователь Zeiller, сыгравший столь значи­тельную роль при составлении австрийского гражданского уложения 1811 г. См. Zeiller, Natürliches Privatrecht, § 93. О значении Zeiller'a для авст­рийского гражданского уложения и о влиянии на последнее через его посред­ство Канта см. E. Sw'oboda, Das Allgemeine bürgerliche Gesetzbuch im

184

Lichte der Lehren Kants, Graz, 1926. В указанной книге Swoboda, e частности см. о критике Zeiller'oM понятий квази-контракта и квази-деликта (стр. 208 — 214).

См. обзор в работе E. Fröhlich, Vom zwingenden und nichtzwingenden Privatrecht Aarau, 1922.

A. Fouillé, La sciense sociale contemporaine, 1880, стр. 394.

W. B u r с k h a r d t, Die Organisation der Recntsgeineinschaft, Basel, 1927, стр. 24—42; его же Methode und System des Rechts, Zürich. 1936, стр. 170 и след.

40. K a 111, указ, соч., стр. 81.

Гегель, Философия права, перевод Столпнера, 1934, § 71 (стр. 95—96).

К. Маркс, Капитал, изд. 1937, т. I, стр. 83.

Об изменениях в буржуазном договорном праве этого периода см, G. R i p e r t, Le régime démocratique et le. droit civil moderne, 1936, стр. 269—32'5; J о s s e r a n d, La transformation du droit des obligations et des contrats depuis la promulgation du Code civil, Сборник Le droit civil français, Livre souvenir des journées du droit civil français publié par le barreau de Montréal, 1936, стр. 29—58; его же L'essor moderne du concepte contractuel, Recueil d'étude, sur les sources du droit en l'honneur, de F. Gény, t. II, стр. 333, Perreau, Une évolution vers un statut légal du contrat; там же, стр. 3^54. См. также, Tra­ vaux de la semaine internationale de droit, Paris, 1937, доклады Niboyet, Volkmar, Gutteridge и др. на тему: «La révision des contrats par le juge» (стр. 1—183).

R. S a I e i 11 e s, Déclaration de volonté, стр. 229. Как не раз было отмечено, правильнее 'было сказать contrats par adhésion.se

45. Сводка различных мнений в довоенной французской литературе дана в работе G. D e r e u х, De la nature juridique du contrat d'adhésion, Revue trim, de droit civil, 1910. Кроме того, см. Gazin, Nature juridique du cont­rat de travail; Contribution à l'étude du contrat d'adhésion, 1913; D er eux, Nature juridique des tarifs de chemin de fer, 1906. В русской литерату­ре см. обзор Л. С. Таля, Новая категория договоров, «Вестник гражданского щрава», 1915. В послевоенной французской литературе см. M o r i и, La loi et le contrat, la décadence de leur souveraineté, 1927; G. Rip er t, La règle morale dans les obligations civiles, 1927; стр. 100—108; P l a n i o l, R i p e r t, E s m e i n, Traité pratique de droit civil ; français, Obligations, ч. I, стр. 155—162. В германской литературе см. Н. Grossman — Doerth, Selbstbeschaffenes Recht der Wirtschaft und staatliches Recht, 1933, и особенно богатую фактическим материалом работу L. Reiser, Das Recht der algemeinen Geschäftsbedingungen, Ham­burg, 1935. Интересный материал содержится также в работе V. S аТа n d-ra S., Contratti di adesione, Rivista del diritto commerciale e del diritto< générale délia obligazioni, 1928, стр. 408—435 и 507—540.

M o r i n, пит. соч. (см. выше прим, 45).

Riper t, Le régime démocratique et le droit civil moderne, стр. 269 — 273.

Об одностороннем волеизъявлении как основании возникновения обя­зательств, выраженных в бумагах на предъявителя, см. нашу работу: Учение о ценных бумагах, 1927, стр. 86 — 99.

Siegel, Das Versprechen als Verpflichtungsgrund, 1874; R. Worms, De la volonté unilatérale, 1891, см. S al ei 11 es, Etude sur la théorie générale de l'obligation; автор считает, что в принципе против этого не может быть возражений.

К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 83.

185

3. Постановка вопроса о системе оснований возникновения обязательств по советскому праву

См. Маркс, Соч., т. III, стр. 12. О понятии государственного упра­вления по советскому праву см. Студенкин. О предмете и системе советского административного права, «Советское государство и право», 1939, № 3, стр. 102 — 110.

Мы уже указывали выше, что, утверждая имущественный характер обязательственных правоотношений, мы оставляем полностью в стороне вопрос о то«, являются ли все гражданско-правовые отношения имущественны­ми. Сделанные нами выводы основаны на соображениях, имеющих значение только в области обязательственного права. Равным образом наше утвержде­ние, что некоторые имущественные отношения относятся не к гражданскому .праву, не предрешает вопроса об отнесении в ту или иную область отдель­ных видов отношений. Так, например, у нас, повидимому, не бесспорен вопрос об обязательных поставках государству. Равным образом спорен вопрос об отношениях по сдаче совхозами своей продукции заготорганам. Мы думаем, что вопрос об обязательственных отношениях (равно как и вопрос о соответ­ствующих административных отношениях) следует сперва рассматривать на материале, не возбуждающем сомнений в смысле отнесения его к той или другой области, чтобы затем уже на основании полученных таким образом вы­ водов решить вопрос о месте, занимаемом разного рода промежуточными отно­шениями.

Ленин, т. XXIX, стр. 419.

Ленин, т. XXVII, стр. 319.

Краткий курс истории ВЕП(б), стр. 245.

Сталин, Вопросы ленинизма, изд 10-е, стр. 602.

«Советское государственное право», под общей редакцией А. Я. Вы­шинского, 1938, стр. 190 — 196.

Сталин, вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 349.

4. Возникновение обязательств, непосредственно направленных на выполнение .плана и на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан

М. Савельев и А. Поскребышев. Директивы ВКП(б) по хо­зяйственным вопросам, 1931, стр. 641 — 642.

В. М. Моло ов, В борьбе за социализм, Речи и статьи, Доклад на второй сессии ЦИК СССР о народнохозяйственном плане на 1932 год, Партиздат, 1935, стр. 258.

См. по вопросу о значении в буржуазном праве административных ак­тов для гражданских правоотношений H. Bürckner,' Der privatrechtsgestaltende Staatsakt, Leipzig, 1930.

3. Ш к у н д и н и К. Г p а в е, Договор купли-продажи в обобществлен­ ном обороте, «Арбитраж», 1938, № IS—14.

Среди дозволенных юридических действий имеется значительное коли­чество таких, которые не являются сделкой. Некоторые из них очень близко подходят к сделке. В отношении таких действий не исключена возможность применения по аналогии норм о сделке. О таких действиях см. В. И. Серебровский, Страхование, 1927, стр. ИЗ—114 и M. M, Агарков, Учение о ценных бумагах, 1927, стр. 95—96. В германской литературе описание такого рода действий см. Tuh r, Allgemeiner Teil des deutschen bürgerl. Rechts, т. II, l, § 48; его же Allgemeiner Teil des Schw. Obligationenrecht, 1. § 2:3; Enneccerus, Lehrbuch, т. I, l, стр. 128; H. Lehman Allgemeiner Teil des BGB, § 38; Klein, Rechtshandlungen, 1912; El t z-

186

bаcher, Handlungsfähigkeit 19; Bier ling, Juristische Prinzipienlehre, т. II, § 21.

См. А. Д. E e и л и и, Транспортное право СССР и капиталистических стран, 1938, стр. 84 и след.; Гражданское право, Учебник для юридических вузов, ВИЮН, 1938, т. II, § 183.

См. литературу, указанную выше в примечании 6.

См. (в хронолигическом порядке): Агарков, Юридическая природа железнодорожной перевозки, «Право и Жизнь»; Черепахин, К вопросу о договорном принуждении в советском транспортном праве, Труды Иркутско­го государственного университета, т. XVI, вып. 1; Гусаков, Железнодо­рожное право по законодательству СССР, 1929. В буржуазной литературе вопрос затрагивается, хотя чаще всего бегло, в работах, посвященных спе­циально железнодорожному праву. Исключение составляет не утратившая зна­чения до настоящего времени работа Schott (см. литературные указания в нашей статье, упомянутой выше). Кроме того, вопрос обсуждается в работах, о так называемом Kontrahierungszwang, т. е. о принуждении к вступлению в договор. В вопросе о ontrahierungszwang буржуазная литература объеди­няет весьма разнообразные ограничения так называемой договорной свободы. Так .как такие ограничения для буржуазного права всегда являются некоторой аномалией, то буржуазным авторам кажется, что они имеют дело с единой проблемой. На самом деле так наз. Kontrahierungszwang объединяет разно­образные вопросы, в частности о весьма различных фактических составах, являющихся основанием возникновения обязательств. Каждый из этих соста­вов следовало :бы изучать особо. В виду изложенного нет оснований переносить в советское право конструкцию Kontrahierungszwaug, a следует, как мы и попытались сделать в настоящей главе, анализировать отдельные фактические составы, связывая их друг с другом в единой система основа­ний возникновения обязательств. О теории Kontrahierungszwang в буржуазной литературе см. Biermann, Rechtszwang zum Kontrahieren, Jherings Jahrbücher, 1893, т. 32; H. C. Nipp er dey, Kontrahierungszwang unddiktierten Vertrag, 1920; Moli t o r, Zur Theorie des Vertragszwang, Jherings Jahrbücher, 1923, т. 73(27). В советской литературе к теории Kontrahierungszwang присоединился, впрочем без обоснования ее как для бур­жуазного, так и для советского права, Черепахин в цит. выше работе. В буржуазной литературе ряд здравых и ясных критических замечаний по адресу этой теории дал Т u h r (Allgemeiner Teil des Schweiz. Obligationen­recht, 1924, стр. 238—240).

A. v. T u h r, Der Allgemeine Teil des deutschen bürgerlichen Rechts, t. II, erste Hafte, стр. 151—152.

С. H. Ландкоф (Чек и жироприказ, 1931, стр. 21) считает, по-видимому, что права чекоприобретателя основаны на договоре, так как пишет: «Выдача и прием чека необходимы для возникновения у лица, обладающего чеком, права на получение платежа по чеку». Для договорной конструкции закон 1929 г. не дает никаких оснований.

0. Rilk, Das Wechselgesetz von 21 Juni 1933, стр. 3. Для разно­гласий по вопросу о том, является ли основанием возникновения обязательств по векселю креация или эмиссия, создана богатая почва текстом международ­ного устава. 'Первая глава первого титула его озаглавлена «De la création«t de la forme de la lettre de change». Терминология позволяет думать, чтоустав имеет в виду креацию, но уже в ст. 1, п. 8, читаем: «la, signaturede celui qui émet la lettre (tireur)». В английском тексте как в том, так и в другом случае употреблен термин «issue», т. е. эмиссия. Из дальнейшего со­держания международного устава можно убедиться, что терминам «креация» и «эмиссия», невидимому, не придавалось технического значения. В англий­ском тексте «création» обычно переддатся словом «issue». Однако в ст. 5 конвенции по коллизионному вексельному праву английский текст передает

187

выражение «la loi du lieu de création du titre» словами «the law of place where the instrument was created». Вопрос об этой терминологии был по­ставлен на конференции. Английский делегат Gutteridge спросил, есть ли раз­ница между «creation» и «emission». Председательствовавший в этом заседа­нии представитель Нидерландов Limburg ответил, что никакой разницы нет (Comptes Rendus, стр. 455).

См, Р. Oertmann, Recht der Schuldverhältnisse, стр. 7.71. Гер­манское гражданское уложение восприняло теорию одностороннего волеизъяв­ления. Иная точка зрения принята авторами франко-итальянского проекта, которые, признав одностороннее волеизъявление основанием возникновения обя­зательств, все же публичное обещание награды сочли необходимым конструи­ровать как договор. См. Projet de Code des obligations et des contrats, 1928, Report, ст:р. XXV.

Сталин, Беседа с председателем американского газетного объ­единения «Окриипс-Говард Ньюспешерс» г-ном Рой Говардом, Партиздат, 1936, стр. 19.

К. А. Граве, Договор розничной купли-продажи и охрана .интере­сов граждан, ВИЮН, 1939 (рукопись); М. В. 3 и м е л е в а, Договор бытового подряда, «Проблемы социалистического права», 1938, кн. 4.

По вопросу о договорной природе сделок граждан со сберкассой воз­можны некоторые сомнения, так как сберкасса не может отказать в приеме вклада или в совершении другой операции. Однако обязанность сберкассы со­вершить операцию имеет чисто административный характер и не устраняет договорной природы операций, совершаемых сберкассами. О договорной приро­де вкладов в наших кредитных учреждениях см. А г а р к о в, Основы банково­го права, 1929, стр. 47—48.

Б. Возникновение обязательств, непосредственно направленных на защиту социалистической и личной собственности

Учебник гражданского права для юридических вузов Всесоюзного института юридических наук, 1938, т. II, стр. 398. Иначе определяет Варшав­ский: «Под вредом мы понимаем всякое уменьшение имущественного актива потерпевшего» (Варшавский, Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, 1929, стр. 24). В виду этого Варшавскому при­ходится особо определять вред личности (там же, стр. 28). О понятии вреда в буржуазном праве см. H. A. Fischer, Der Schaden, 1903; R. Stam­mler, цит. соч., стр. 122 и ел.; Fr. M о mm s en, Zur Lehm vom Interes­se, 1885; Oertmann, Die Vorteilsausgleichung beim Schadenersatzan­ spruch, 1901; Fr. L en hard, Allgemeiner Schuldrecht, стр. 136; Ph. Heck, Grundriss des Schuldrechts, 1929, стр. 36 и след.; H. et L. Ma­ze a, u d, Traité théorique et pratique de la responsabilité civile, т. 1, изд. 3-е, 1938, стр. 2'60 и след.; R. S a v a t i е г, Traité de la responsabilité civile en droit français, t. II, 1939, стр. 95 и след.; Jenks, цит. соч., т. 1, стр. 307.

По вопросу о возмещении так называемого неимущественного вреда всвязи с общесоюзной кодификацией нашего гражданского права см. нашу, статью: «Обязательства из признания вреда и проект ГК СССР» («Проблемы социалистического права», 1939, № 1).

По вопросу о правилах социалистического общежития см. Гоунский, Обычай и право, «Советское государство и право», 1939, № 3.

См. обзор мнений у Fischer, Die Rechtswidrigkeit, 1911, стр. 98-11О.

A. Merkel, Kriminalistische Abhandlungen, 1867, 1, стр. 27; его ж е Enzyklopedie der RW, § 260. В том же смысле В r i n z, Pandekten, т. II, § 250 и 351; Liszt, Strafrecht, § 44; W u n d t, Logik, т. II, стр. 549;

188

Hold v. F e r n e k, Die Rechtswidrigkeit, т. I — П. Обратная точка зре­ния: J h e r i n g, Das Shuldmoment im römischen Priyatrecht, Vermischte Schriften juristischen Inhalte, 1879, стр. 156—163; Windscheid, Pan­dekten, т." l, § 122; Reg eisberger, Pandekten, т. I, стр. 643; E n n e c-cerus, цит. соч., т. I, § 116; 0 er t m an n, Kommentar, стр. 553; Lin-k e l m a n n, Schadenersatzpflicht, стр. 70; J. M a u s z k a, Der Rechisgrund d. Schadenersatzes, 1904, стр.. 56—60; Titze, Die Notstandrechte im deutschen bürgerlichen Gesetzbuche und ihre geschichtliche Entwickelung, 1897, стр. 6; E. Mezger, Strafrecht, 1933, стр. 162 и след.; Th. Kipp, lieber den Begriff der Rechtsverletzung, 1910; A. v. T hur, Der Allgemeine Teil des deutschen BR, т. II, ч. 2, стр. 453. Интересно отметить, что Гегель, как правильно отметил Иеринг, опередил юристов в чисто объективном понятии неправомерности. См. Hegel, Phiolosophie des Rechts, Sämtliche Werke, т. VI, § 82, .стр. 82.

«Es gibt kein Zustand, den das Recht will oder nicht will. Das Recht kann immer nur zurechnenbare Handlung von Menschen wollen, bzw. nicht wollen» (Hold v. Ferne k„ дат. соч., т. I, стр. 386).

Hold v. F er lie k, цит. соч., т. II, стр. 33—34.

См. К. Маркс, Капитал, т. I, 1937, стр. 83.

Dernburg, Pandekten, т. II, § 129.

Motifs et discours prononcés lors de la publication du Code civil, 1841, стр. 513 — 514.

Т a m же, стр. 517.

О том значении, которое получила ст. 1382, можно получить на­глядное представление, ознакомившись с т. II работы R. Savatier, Traité do la responsabilité civile en droit français, 1939. Автор рассматривает вопросы применения гражданской .ответственности к различным областям деятельности. Весьма интересную картину дает также подробная и богатая систематизация судебной практики по обязательствам из причинения вреда, произведенная в книге L. Gar d e n a t et S a l m o n-R i с с i, De la responsabilité civile (délits et quasi-délits), 1927, стр. 1—728.

См. об этом С. M. M о н о с з о н, 0 происхождении ст.ст. 644—632 и 689 Свода законов гражданских (закон 21 марта 1851 г.), Москва, 1913 г.

См. М. П. Л е п с к и и. Вознаграждение за вред и убытки и незакон­ное обогащение в сенатской практике, Москва, 1914, стр. 47 — 78.

Denkschrift zum Entwurf eines bürgerlichen Gesetzbuch, 1896, стр. 100.

Там же, стр. 100.

Можно «огласиться с характеристикой известного криминалиста F. v. L i s z t, который полагает, что германское гражданское уложение за­няло в этом вопросе промежуточную позицию. См. F.v.Liszt,DieDelikts-obligationen im System des bürgerlichen Gesetzbuch, Berlin, 1898, стр. 6.

S almond's Law of torts, 1936, стр. 17.

Salmon d no аналогия -с уголовным правом отрицал для английско­го права генеральный гражданский деликт, «Just as the criminal law consists of a body of rules establishing specific offences, so the law of torts consist of a.body of rules establishing specific injuries (там же, стр. 17). На точке зрения теории Salmond'a (так называемой частной теории) стоят Sallybrass (продолжатель труда Salmond'a, см. цит. соч., стр. 19—20). J. Miles (A Digesft of Englisch civil law by E. Jenks, изд. 3-е, т. I, стр. 307). Противоположного взгляда (так называемой генеральной теории) придерживается Pollock, Law of torts, изд. 14-е, 1939, стр. 1—15. W in field, Test-Book of the Law of tort, 1937, стр. 15—21. Обзор положения вопроса в судебной практике дает G. L. Williams, The fonda­ tion of tortious liability, The Cambridge Law Journal, 1939 г., N° 1.

189

В германской литературе на этой точке зрения—E nnecceru s, цит. соч., т. I, § 199, II, A. v. Tuhr, Der Allgemeine Teil des deutschen bürg. Rechts, т. II, ч. 2, стр. 437 — 474. Против — Fr. Leonhard, Besonderes Schuldrecht des BGB, 1931, стр. 541 — 542.

Вопрос о крайней необходимости почти не затрагивался в нашей цивилистической литературе. На нем останавливается Варшавский, который считает, что обязанность возместить вред, причиненный в состоянии крайней необходимости, должна быть обоснована на ст. 1 Гражданского кодекса. Вар­шавский ссылается на социальную целесообразность такого возмещения (Варш а в с к и и, цит. соч., стр. 92). Трудно согласиться с таким обоснованием и с таким пониманием ст. 1. Ст. 1 вовсе не дает суду право возлагать ответ­ ственность всегда, когда он найдет это «социально целесообразным», В герман­ской литературе имеется ряд работ, рассматривающих вопрос с точки зрения гражданского (а не уголовного) права. См. A. v. T u h r, Der Notstand im Ziwilrecht, 1888; Titze, Die Notstandsrechte im BGB, 1897; R. Merkel, Kollision rechtsmässiger Interessen und Schadenersatzpflicht bei rechtsmässiger Handlungen, 1895; Fischer, Die Rechtswidrigkeit, 1911, стр. 221—256. Во французской литературе см. R. S a va tier, цит. соч. т. I, стр. 125 и след.; R. D em о gué, Obligations, т. IV, 721; H. et L. Mazeaud, цит. соч., т. I, стр. 492—495.

См. Demburs, Pandekten, т. II, §§ 138 — 143; Wind­scheid— Kipp, II, § 421 и след.; W i n d s с h e i d, Die Lehre des römischen Rechtes von der Voraussetzung, 1850.

0 e r t m a n n, Recht der Schuldverhältnisse, вступительные замеча­ния к 24 титулу BGB (стр. 1017).

См. обзоры у Oertmann (цит. в прим. 23 место, стр. 1017—1081 и Fr,- Leonhard, Besonderes Schuldrecht des BGB, § 248 (стр. 474—475). См., кроме того, Aung, Die Bereicherungsaussprüche und der Mangel des rechtlichen Grundes, 1902; Klingmüller, Begriff des Rechtsgundes, 1901, Ma y r, Bereicherungsaussprüche des deutschen bür­ gerlichen Rechts, 1903.

R. S t a m m l e r, Zur Lehre von der ungerechtfertigten Bereicherung» Fesischrift für Fitting, 1903.

26. См., например, A. v. T u h r, Zur Lehre von der ungerechtfertigten Bereicherung, Aus Römischen und bürgerlichen Recht (Festschrift für E. I. Bekker), 1907; Fr. Leonhard, Besonderes Schuldrecht, § 238 — 288; H. Kress, Lelirbuch des besonderen Schuldrechts, 1934, § 35.

Хороший обзор французской судебной практики по вопросу о неосно­вательном обогащении см. у J. Benne с ase, Précis, т. II, .стр. 287—303. Для обозначения исков из неосновательного обогащения во Франции обычно пользуются термином actio de in rem verso, заимствованным из римского пра­ва. Следует, однако, (заметить, что в римском праве название actio de in remverso употреблялось в совершенно специальном случае. Actio de in rem verso, один из исков, установленных в edictum triplex, был иском к домовладыке, основанным на его обогащении вследствие сделок лиц, ему подвластных.

Demolombe и Laurent рассматривали неосновательное обога­щение как вид negotiorum gestio. P l a n i o 1 считал, что неосновательное обогащеняа является видом противоправных действий (P l a n i о 1, Traité, т. II, стр. 842; его же, Classification des sources des obligations, Revue critique, 1904, стр. 224). Обзор этих взглядов см. у Е. Gaudemet, Théorie généra le des obligations, стр. 292.

G. Ri p er t, La règle morale dans les obligations civiles, стр. 133—147.

E. Маркс, Капитал, т. I, 1937, стр. 141, примечание.

См. учебник гражданского права для юридических вузов, ВВЮН, т. II, гл. 39. В этой главе нами изложено учение об обязательствах из неоснова-

190

тельного обогащения по советскому праву. В частности, § 236 посвящен воп­росу о соотношении требования о возврате неосновательного обогащения с другими требованиями. В этом параграфе мы указали: 1) что требование из не­основательного обогащения имеет место лишь в случае отсутствия у заинтере­сованного лица виндикационного требования; 2) что это требование имеет практическое значение тогда, когда у заинтересованного лица нет требования : о возмещении вреда; 3) что требование из договора исключает требование из неосновательного обогащения. В рецензии на учебник Гражданского права проф. Бенедиктова и проф. Ратнера («Советское государство и право», 1939, 4, стр. 76) указано, что мною неправильно поставлена самая проблема института неосновательного обогащения. Правильную постановку этой пробле автор соответствующего раздела рецензии проф. Венедиктов формулирует следующим образом: «Иск о неосновательной обогащении должен применяться лишь там, где истец не может воспользоваться виндикационным, договорным или деликтным иском». Таким образом, автор рецензии, во-первых, заимствол у меня высказанное мною положение, во-вторых, высказал его от себя, (в-третьих, противопоставил его мне же. Такой метод полемики ае кажется нам плодотворным.

32. Нам нет надобности останавливаться здесь на вопросе о том, состав-|шет ли солидарное обязательство единое обязательство или несколько обяза-рельств, погашаемых единым исполнением. Для рассматриваемого вопроса существенио лишь наличие нескольких должников, обязанных перед единым кре­дитором.

33. В дореволюционной русской литературе вопросу о праве регресса бы-лa посвящена работа проф. А. X. Голъмстена, Опыт построения общего учения праве регресса (Юридические исследования и статьи, т. II, 1913, тр. 157—186). Голъмстен исходил из слишком широкого понятия регресса. Он считал регрессом даже право требования покупателя к продавцу в случае (эвикции, хотя это требование является лишь специальным случаем ответ-вйвноети по договору продажи. Благодаря этому Гольмстену не удалось построить общей теории права регресса.

6. Возникновение обязательств, непосредственно направленных на социалистическое распределение

1. XVIII съезд ВКП(б), стенографический отчет, Госполитиздат, 1939, стр. 648.

2. «Цифры великих побед социализма», газета «Правда» от 28 августа, 39 г., № 238 (7923) («Известия» от 29 апреля 1940 г., M 99 (7171).

Ом. об этом М. 0. Ре их ель, Дела об алиментах, 1939, стр. 6 — 7.

М. В. Гордон считает, что к числу личных отношений в авторском относятся право на авторское имя, прав» решать вопрос об изменениях в произведении. См. М. В. Гордон, Понятие советского авторского права, Ученые записки Харьковского юридического института, вып. 1, 1939, р. 101—102. Мы считаем, что право решать вопрос о том, следует ли опубликовывать произведение или впервые публично его исполнить, также является правом автора.

СОДЕРЖАНИЕ

I. Введение 5

II. Основные элементы обязательства ...... .... 13

1.Определение обязательства . 13

2.Обязательство как относительное правоотношение . 19

3. Содержание обязательства . . , 32

Санкция в обязательствах 44

Структура обязательства 60

Цель в обязательстве 74

III. Основания возникновения обязательств 84

Понятие основания возникновения обязательств .. 84

2. Классификация оснований возникновения обязательств в бур­жуазном цраве 88

3. Постановка вопроса о системе оснований возникновения обя­зательств по советскому праву 108

4. Возникновение обязательств, непосредственно направленных на выполнение плана и на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан 115

5. Возникновение обязательств, непосредственно направленных на защиту социалистической личной собственности . . . . 133

.6. Возникновение обязательств, непосредственно направленныхна социалистическое распределение 161

7. Система оснований возникновения обязательств по советскому гражданскому праву 165

IV. Примечания 171

Реклама на сайте