Медвежата, верблюжата, цыплята и свинья: славянские этимологии
«Неясно образование медвежо́нок, где ž указывает как будто на то, что уменьшительная форма образована не непосредственно от медвѣдь (ср. лебеденок, лисёнок).»
В. И. Борковский, П. С. Кузнецов. Историческая грамматика русского языка. М., 1963. С. 193.А. А. Кретов*
Слова медвежата, верблюжата, цыплята — сколь бы привычными они нам ни казались — в свете известных фонетических закономерностей представляются неожиданными («нормальны» были бы формы *медведята, *верблюдята, *цыпята) и требуют своего объяснения. Чтобы разобраться в этой «неправильности», слова медвежата, верблюжата, цыплята следует рассмотреть вместе со словом свинья. Причем уместнее начать именно с последнего.
Как известно[1], и.‑е. *su-s ‘свинья’ (ср. лат. sus, др.-в.-нем. su) дало, еще на индоевропейской почве, прилагательное *su-in‑ (ср. лат. su-in-us, гот. sw-ein ср. р. ‘свинья’, слав. *sv-in-ъ). В морфемном и словообразовательном отношении здесь имеет место полное подобие. В семантическом отношении следует отметить в готском swein значение ‘свинья’, вместо ожидаемого ‘свиной’: гот. swein является субстантивированным прилагательным. Таким же субстантивированным прилагательным являлось и славянское *sv-in-ъ (ср. раннее полное прилагательное свиной). После того, как процесс субстантивации краткого прилагательного завершился, от — уже существительного — свинъ было образовано притяжательное прилагательное с суф. ‑ьј‑: свин-ьј‑ (сви́ний, сви́нья, сви́нье), а затем вновь произошла субстантивация адъективной формы женского рода: свинья матка — свинья (ср. свиноматка). Форма притяжательного прилагательного была переосмыслена как форма существительного типа семья́, земля́, что привело к аналогическому перенесению ударения с основы на флексию: сви́нья > свинья́ (весьма показательно в этом отношении сохранение в этом слове ударения на и в сербохорватском и словенском языках при ударении на а в болгарском языке).
Таким образом, мы имеем дело с двукратной субстантивацией прилагательного. О том, что свинья является производным от свин, писали А. Мейе и М. Фасмер[2]. Но подробности этого процесса были не совсем ясны не только им, но и О. Н. Трубачеву: «…в своей полной форме слав. svinьja представляется сугубо славянской инновацией не совсем ясного морфологического характера: и.‑е. *suinos, слав. *svinъ, ср. рус. свиной + суффикс ‑ьја‑»[3].
Косвенным аргументом в пользу двукратной адъективности слова свинья может служить невозможность образования от него прилагательного: семья > семейный, земля > земельный, земляной, при невозможности свинья > *свиньяной, *свинейный.
Итак, мы зафиксировали, что название животного может быть субстантивированным прилагательным. Этот пример не единичен: ср., например, сохатый ‘лось’, носорог букв. ‘носорогий’, лебеди́н (?) ‘лебедь самец’ (кубан., урал., перм., новгор., СРНГ 16, 301).
Если рассматривать слово свинья как субстантивированное прилагательное, то морфологический характер славянской инновации абсолютно ясен: и.‑е. *su-s > и.‑е. *su + in-(os) > и.‑е. *svin(ъ) > слав. *svin + ьј‑ (ь, а, е) > рус. свинья́. При этом ‑ьј‑ — унаследованный из общеиндоевропейской эпохи суффикс, соответствующий и.‑е. *‑јо‑, *‑іјо‑. «В древности суффикс был продуктивным и дал много новых образований. Он остался продуктивным и далее, поскольку представляет прилагательные с значением принадлежности, равнозначные греческому родительному падежу. ⟨…⟩ В форме на ‑ьјь прилагательное часто имеет более широкое значение: рабии от рабъ обозначает „принадлежащий рабу“, а также „рабский“ (свойство); …»[4]. «Суффикс ‑ј‑, продуктивный при образовании притяжательных прилагательных еще на праславянской почве, в древнерусском языке уже не выделялся как суффикс, прилагательное отличалось от существительного ступенью конечного согласного морфемы, непосредственно предшествующей бывшему суффиксу, ср. володимирь или володимерь (от Володимиръ или Володимеръ), вьсеволожь (от Вьсеволодъ); княжь от князь, и т. д.; но родственный этому суффиксу более редкий суффикс ‑ьј‑ (< іј) выступал как таковой и в эпоху памятников в таких образованиях, как вълчии от вълкъ, например, волъчья хвоста (Лавр. лет., л. 27); впоследствии так же образовывалось и прилагательное медвѣжии (от медвѣдь), но в древности оно шло по типу Вьсеволодъ — Вьсеволожь, ср.: въ образѣ медвѣжи (Лавр. лет., л. 66). ⟨…⟩ Суффиксы — одни и те же — могли появляться в составе как именных, так и местоименных прилагательных. ⟨…⟩ Местоименные формы обычны в женском роде (при именных в мужском)…»[5].
Отметим, что в Лаврентьевской летописи зафиксировано притяжательное прилагательное медвежь, образованное посредством суф. ‑ј‑.
На примере слова свинья мы видели, что притяжательное прилагательное могло субстантивироваться и, следовательно, из медвежь ‘медвежий’ могло получиться медвежь ‘медвежий самец, медведь’. На то, что эта субстантивация состоялась, указывают прилагательные же, образованные от данной основы: медвеж-н(ое) плясание (XVI в.) (СлРЯ XI—XVII вв.), медвеж-н(а) ‘медвежья шкура’ (нижегор., субстантивированное прилагательное), медвеж-ин(ый) ‘медвежий’ (ряз.) (СРНГ 18, 68—69). Еще более убедительно об этом говорит параллелизм производных с основами медвед‑ и медвеж‑ (слова с пометами см. в СРНГ 18, 64—69; слова без помет см. в БАС): медведий (том., тобол, вят., новгор.) — медвежий; медведёнок (вят.) — медвежонок; медведята (смол., перм.) — медвежата; медвединый (ряз.) — медвежиный (ряз.); медведина (‘мясо, шкура, большой зверь’) — медвежина (‘мясо, шкура’) (краснояр., вост-казах., сиб., свердл., самар.); медведятина ‘медвежатина’ (вят.) — медвежатина; медведиха (ряз.) — медвежиха (Ср. Урал, свердл., вят., киров., том., сиб., хабар.); медведица — медвежица (краснояр., амур., том., сахалин., псков., твер., приангар.); медведка (раст.) (уфим.) — медвежка (раст.) (новосиб., свердл.); медведна (‘шкура, постель’) — медвежна (‘шкура’) (сиб., камч., псков., нижегор.); медведник (зап., смол.) — медвежник (южн.-урал., псков., калуж.).
Наличие обоих рядов практически на одних и тех же территориях исключает объяснение их генезиса теми или иными диалектными особенностями. Ср. также пары верблюдина (Слов. Акад. 1847) — верблюжина (Соколов, Слов, 1834, доп. — БАС 2, 169), верблюдина ‘трава’ — верблюжина ‘мясо’ (Даль), верблюдник ‘упряжь’ — верблюжник ‘погонщик’ (СРНГ 4, 121—122). Форма же медведий образована суф. ‑ьј-, родственным и синонимичным суф. ‑ј-, отраженному в прилагательном медвежий (ср. суф. ‑ьј‑ в паре лис(а) > лисий и ‑ј‑ в паре лес > леший).
О производных на *ent со значением ‘невзрослое живое существо’ известно, что они, как правило, образовывались от существительных, обозначающих взрослую особь: лис(а) > лис-ят(а), волк > волчат(а), гусь > гус-ят(а), кот > кот-ят(а) и т. п. Однако известны случаи, когда этот суффикс прибавлялся и к основе прилагательного: лебедь > *лебед-н(ые) (птенцы) > лебед-н-ят(а) (Филин 16, 301), об этом же процессе свидетельствует, на наш взгляд, и форма медвенёнок ‘медвежонок’ (Ах, и что в поле зачернелося: Ти медведица с медвенятами. смол., 1890, Филин 18, 69). Форму медвенята можно понять как производную от медвед-н-ят(а) в результате диссимилятивного упрощения группы согласных: дн > н; в таком случае имеется полная аналогия рассмотренному выше процессу: медведь > медвед-н(ы) (детёныши) > *медвед-н-ят(а). Промежуточное звено этой цепи зафиксировано в диалектах и памятниках языка: медведна шкура (СлРЯ XI—XVII вв.) или медведна ‘шкура медведя’ (СлРЯ XI—XVII вв. и СРНГ 18 65) как прилагательное и как субстантивированное прилагательное. Поэтому форма медвежата могла образоваться и независимо от процесса субстантивации: медведь > медвед-ј(ь) ‘медвежий’ > медвежи (детёныши) > медвеж-ат(а). Ряд верблюд > верблюж(ий) > верблюжат(а) образован по этой модели. Тут надо учесть, что форма верблюдъ зафиксирована не ранее XIV в. Более ранние формы вельбудъ и вельблудъ зафиксированы в X—XI вв. В это же время зафиксированы прилагательные вельбужь и вельблюжь (Срезневский; СлРЯ XI—XVII вв.; СлДРЯ XI—XIV вв.). Эти же прилагательные есть в старославянских текстах и зафиксированы они едва ли не ранее, чем прилагательное медвѣжь. С верблюдами (по крайней мере заочно) славяне познакомились уже по первым славянским переводам Евангелия, описывающим реалии Ближнего Востока. Форма верблюжий, зафиксированная в русских текстах не ранее XVI в., является лишь трансформом др.-рус. вельблужь, ст.-сл. вельблѫждь, зафиксированных в X—XI вв. Образование такого прилагательного в X в. могло опираться на четкое осознание словообразовательного значения чередования д/ж в конце слова, которое фактически выполняло функцию материально отсутствующего суф. ‑ј‑; как сказал бы И. Л. Бодуэн де Куртэнэ, произошла «семасиологизация» (в терминологии Н. С. Трубецкого — «морфонологизация») первоначально чисто фонетического чередования. И прилагательные володимерь, ярославль, радонежь, образованные явно после завершения процесса преобразования согласных перед ‑ј‑, — несомненное тому подтверждение.
На существование субстантивированного прилагательного вельблужь (верблюжь) ‘верблюд’ указывают его производные в литературном языке и диалектах: верблюжиха, верблюжник (‘погонщик’, наряду с верблюдник ‘упряжь’), но самым красноречивым аргументом в пользу существования субстантивированного прилагательного *верблюжь ‘верблюд’ является прилагательное верблюжи́ный, ‑ая, ‑ое, ‘верблюжий’: Баз верблюжиный. Верблюжно сало и мазь продают. (Теплов. оренб., 1951). Азям, сказать, верблюжиный, а зипун — овечья шерсть (Колпаш. том.) (СРНГ 4. 121—122). Это прилагательное, образованное с помощью суф. ‑ин(ый). А с помощью этого суффикса прилагательные образуются только от существительных, следовательно, данное слово могло образоваться только от существительного *верблюжь ‘самец верблюда; верблюд’.
Слово цыплёнок (цыплята) восходит к существительному цыпа ‘курица’, отмеченному (с разной, но близкой семантикой) в восточнославянских, словенском, словацком и латышском (лтш. ciba ‘курица’) языках (Фасмер IV, 307). Такая география наводит на мысль о принадлежности слов *cipa ‘курица’ и *cip-cip общеславянскому словарю. Засвидетельствованность слова цыплёнок-цыплята только в русском языке привела Вал. Вас. Иванова к выводу о собственно русском происхождении этого слова, что, однако, вовсе не обязательно: вполне могут открыться новые источники, фиксирующие это слово в древнерусском языке или украинских, белорусских или каких-либо других славянских диалектах. Статью цыплёнок в Этимологическом словаре стоит привести целиком: «Цыплёнок. Собственно русское. Образовано с помощью суф. ‑енок от цыпля, сохранившегося в диалектах и являющегося, вероятно, производным с суф. ‑ј‑ от цыпа; сочетание п с последующим ј изменилось в плʼ. Цыпа представляет собой образование от звукоподражательного цып-цып.»[6].
Цып(а) + ј, по В. В. Иванову, дает цыпл(я), а цыпл(я) + енок дает цыплёнок. Но ведь слово цыпля в диалектах отмечено только в значении ‘цыплёнок’ (Даль IV, 576)! Если к слову цыпля со значением ‘цыплёнок’ прибавляется суф. ‑ёнок со значением ‘невзрослое живое существо’, то получается что-то вроде ‘птенец цыплёнка’, а на шаге цып(а) ‘курица’ > цып + ј(а) = цыпля ‘цыплёнок’ суф. ‑ј‑ приписывается несвойственное ему значение ‘невзрослое живое существо’.
В. В. Иванов, однако, прав в том, что образование с суф. ‑ј‑ имело место. Цыплята образованы по той же модели, что и медвежата, верблюжата — от прилагательного: цыпа ‘курица’ > *цып-ј(ь) = *цыпл(ий) ‘куриный; свойственный курице’ > цыпл-ят(а). Форму же цыпля ‘цыплёнок’ естественнее сблизить с формами ед. ч. на *‑ent: порося, теля и т. п., замещенными позднее формами на ‑енок.
Проведенный анализ позволяет сделать вывод, что существительные на *‑ent со значением ‘невзрослое живое существо’ могли образовываться как непосредственно от названий взрослых животных, так и опосредованно — через ступень прилагательного, образованного от последних с помощью суф. ‑ј‑ или ‑n‑.
Примечания
*
© А. А. Кретов
(обратно)1
См. Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951, 396; Фасмер III, 579.
(обратно)2
Там же.
(обратно)3
Трубачев О. Н. Происхождение названий домашних животных в славянских языках (Этимологические исследования). М., 1960, 62.
(обратно)4
Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951, 286—287.
(обратно)5
Борковский В. И., Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка. М., 1963, 226.
(обратно)6
Шанский Н. М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь русского языка / Под ред. С. Г. Бархударова. М., 1961, 367.
(обратно)
Комментарии к книге «Медвежата, верблюжата, цыплята и свинья: славянские этимологии», Алексей Александрович Кретов
Всего 0 комментариев