«Исключение как правило»

Исключение как правило (fb2) - Исключение как правило [Переходные единицы в грамматике и словаре] 1803K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Вячеславович Копотев - Татьяна Ивановна Стексова

Татьяна Стексова, Борис Коптелов Исключение как правило: Переходные единицы в грамматике и словаре

Хельсинкский университет

ФБГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет»

Рецензенты:

Кустова Г. И., д. филол. н., в. н с.

Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН;

Дымарский М. Я., д. филол. н., профессор, с. н. с.

Института лингвистических исследований РАН,

профессор кафедры русского языка Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена

В оформлении переплета использована картина Сая Твомбли Bacchus, 2006–2008.

We deeply thank Су Twombly Foundation for their generous permission to reproduce this image.

All rights remain reserved.

© Копотев M. В. Стексова T. И., 2016

© Языки славянской культуры, 2016

© Су Twombly Foundation Courtesy Archives Fondazione Nicola Del Roscio, 2016

Предисловие

Эта книга – совместный труд ученых, живущих на расстоянии в четыре тысячи километров друг от друга. Это обстоятельство не помешало ни знакомству с публикациями друг друга, ни встречам в Хельсинки и Новосибирске, ни плодотворному дистанционному общению. В ходе нашей работы мы последовательно сближали российский и западный подходы, что было не всегда просто, но оказалось полезным для обоих авторов и, как мы надеемся, окажется интересным для читателя.

В монографии обсуждаются «исключения из правил» – переходные языковые единицы, занимающие промежуточное положение между лексикой и грамматикой, между разными грамматическими уровнями, отличающиеся некомпозициональностью содержания и непрозрачностью формы, не вписывающиеся в традиционные лингвистические классификации. Причиной появления таких переходных единиц являются процессы идиоматизации, наиболее исследованные примеры которой – лексические фразеологизмы. В нашем исследовании мы подчеркиваем, что это явление гораздо шире: идиоматизация – один из постоянных и важнейших процессов конвенциализации речевого потока языковым сообществом, который может привести и к образованию фразеологизма, и к созданию грамматического правила. Результаты идиоматизации проявляются в огромном числе полуоформленных фрагментов и размывании границ между языковыми уровнями. Речевые единицы на границах этих уровней и стали главным объектом описания в этой книге.

Благодарности

Это исследование не состоялось бы без деятельной помощи множества коллег в разных странах мира. Всем им, названным и не названным, мы выражаем самую сердечную признательность. Наша особая благодарность А. В. Файнвейц и проф. А. Мустайоки за разрешение использовать материалы статей, написанных в соавторстве с ними. Приятно добавить, что именно Арто Мустайоки познакомил будущих соавторов и сделал возможными наши встречи в Хельсинки и Новосибирске.

Значительная часть этой книги возникла как результат работы в команде единомышленников в рамках проекта СоСоСо (Colligatons, Collocations, and Corpora) в Хельсинки. Наша благодарность Р. Янгарберу, Л. Пивоваровой, Д. Кормачёвой, М. Пирсу, Л. Эскотеру за поддержку и критику самых смелых и странных идей! На заключительном этапе один из авторов получил возможность завершить работу над рукописью в рамках стажировки по программе Fulbright Senior Scholars в Гарвардском университете. Мы благодарим программу Фулбрайта и проф. М. Полинскую за замечательные условия работы, созданные в Новой Англии. Подготовка этого издания частично финансировалась за счет средств Новосибирского государственного педагогического университета и проекта BAULT (Building and Use of Language Technology) Хельсинкского университета. Мы благодарим наши университеты за эту поддержку.

Наконец, мы благодарим наших рецензентов проф. Г. И. Кустову, проф. М. Я. Дымарского и проф. Б. Ю. Нормана, которые согласились прочитать рукопись и сделали множество бесценных замечаний, существенно улучшивших нашу книгу. За оставшиеся ошибки и неточности полную ответственность несут исключительно авторы.

Введение

Исследования последних десятилетий показали, что сочетание единиц, не подчиняющееся правилам, происходит на разных уровнях. Процесс нестандартного «склеивания» приводит к появлению переходных единиц, расположенных на границах языковых уровней, наследующих свойства свободного сочетания и обладающих свойствами связанного комплекса. Так, сочетание местоимения с союзом по тому что становится союзной лексемой потому что; свободное сочетание лексем без галстуков – фразеологизмом (встреча) без галстуков; сложное предложение Что касается X, то Р – лексически связанной квазиполипредикативной единицей. Традиционно изучение составных единиц ограничивается сферой лексической фразеологии. Не преследуя цели описать все возможные способы идиоматизации и все виды идиоматических единиц, в нашем исследовании мы рассматриваем идиоматизированные единицы не только лексического уровня. Мы исследуем две основные проблемы.

1. Переходный статус единиц, не строго очерчиваемый рамками уровневого описания языка: слово – словосочетание – предложение. Говоря метафорически, мы описываем единицы, находящиеся в этой классификации на месте тире – между общепринятыми лексическими и грамматическими единицами.

2. Общие принципы образования таких единиц. Как происходят процессы на разных уровнях? Есть ли что-то общее между синтаксическими и лексическими переходными единицами? Является ли идиоматизация естественным языковым механизмом или вызвана сбоем в системе?

Более общая проблема, стоящая перед современной лингвистикой, – это старый вопрос о соотношении языка и речи. По нашему мнению, соотношение языка и речи должно быть развернуто в направлении от речи к языку: не заданные правила, по которым от уровня к уровню «порождаются» единицы, а речевой поток, из которого под влиянием частотности, прецедентности и других факторов рождается правило. В частности, мы хотим подчеркнуть, что идиоматизация не периферийный процесс и не «исключения из правил», а ключевая особенность процесса производства речи, которая в одном случае приводит к возникновению предельно обобщенного правила (например, без + Род. пад.), в другом – к менее общему (без + [шапки, пальто]), а в третьем не приводит к обобщению, оставаясь уникально-идиоматическим: (встреча) без галстуков. Языковые правила в этом смысле есть не что иное, как обобщение (генерализация) речевого потока. Начало этого – совместная встречаемость единиц в речевом потоке, а строгое языковое правило – лишь одна из возможностей завершения этого процесса.

Книга построена как подробное описание нескольких конкретных «кейсов». Мы обсуждаем переходную природу единиц, степень идиоматизации единиц и то, как эта степень влияет на их статус в лингвистическом описании. В большинстве случаев, описанных в книге, единицы развиваются в результате «опрощения»: от более сложной единицы к более простой – и идиоматизированной.

Объект исследования

– Профессор, я готовился к экзамену день и ночь!

– Дорогой мой, что же можно выучить за одни сутки!?

Суть приведенного анекдота заключается в столкновении связанного и свободного прочтения выражения день и ночь. Первичная интерпретация этого сочетания требует идиоматичного прочтения Постоянно, все время’. Однако интерпретация, предлагаемая профессором-педантом, разрушает идиоматичность, обращаясь к буквальному, не идиоматичному прочтению фразеологизма – ‘сутки’. Как показали Е. В. Рахилина и В. А. Плунгян [2010: 141], «в подавляющем большинстве случаев при каламбурном совмещении речь должна идти не о словах, а о конструкциях – в смысле Ч. Филлмора». В нашем случае именно это и происходит. Пользуясь терминологией указанной статьи, можно сказать, что в первой фразе наблюдается совмещение значений (blending, подробнее см. [Рахилина 2000: 393–394]). Ответная реплика представляет собой конструкцию, в которой использование фразеологизма становится затруднительным (ср. *Что же можно выучить за день и ночь?).

Реципиент анекдота из двух возможных прочтений первой реплики выбирает фразеологизированное, однако поскольку оно исключается второй фразой, он «восстанавливает» чисто композициональное, неидиоматическое, значение этого выражения. На этом и построен механизм шутки: конфликт идиоматического и прямого прочтений. В контексте нашей работы важнее, что на этом основаны и приоритеты словаря и грамматики: по умолчанию выражение интерпретируется как идиоматическое, а в случае неудачи значение конструируется по законам грамматического согласования смыслов. И в том, и в другом случае лексемы не существуют изолированно: конкретные значения актуализируются в определенных синтаксических конструкциях – свободных или идиоматизированных.

В современной лингвистике, особенно в ее когнитивном и функциональном направлениях, получил развитие подход, основанный на том, что конкретное речевое высказывание не всегда является результатом порождения поверхностной структуры из глубинной модели, при котором единицы разных уровней, как детали конструктора, складываются в речевое произведение. Напротив, речевые высказывания строятся из (полу-)готовых к использованию элементов, вообще говоря разложимых на более мелкие единицы. Аналогичным образом лексема при возможности ее разложения на составляющие морфемы зафиксирована в словаре в готовом виде.

Основу языкового умения составляют не абстрактные правила, с помощью которых можно было бы создавать различные построения из языкового материала, – но скорее сам этот материал как первичная данность, усваиваемый в конкретной форме и применительно к конкретным условиям употребления [Гаспаров 1996: 104] (см. еще [Норман 1994]).

Языковые структуры – это продукт лингвистических построений, тогда как носитель языка в повседневной практике часто оперирует речевыми штампами, актуализированными в его сознании в соответствии с частотностью их употребления в речи. Их количество, по мнению ученых, сопоставимо с количеством лексических единиц:

Существует большое количество таких хранящихся в памяти готовых выражений. Самые грубые оценки показывают, что их число сопоставимо с количеством лексических единиц в словаре. Едва ли они являются периферийным компонентом нашего языкового употребления [Jackendoff 1995: 136].

Именно единицы, демонстрирующие идиоматическую связанность разной природы, являются главным объектом настоящего исследования. Их можно обнаружить на разных языковых уровнях: от фонетики до синтаксиса.

1. Фонемы: ср. нередуцированное произношение начальной фонемы <о> в слове онтология.

2. Словообразование[1]: Ср. суффикс – ник– в ночник, утренник, дневник, вечерник (пример из [Панов 2004 (1956): 69–70]).

3. Словосочетание: ср. белый медведь VS белая бумага (пример М. В. Панова, [Там же: 67]).

4. Синтаксические предикативные единицы, безусловно, тоже подверженные идиоматизации, существуют в широком диапазоне от самостоятельной синтаксической модели до идиоматизированной конструкции:

«Фразеологизированность» синтаксических моделей имеет общий, но при этом градуальный характер. <…> В сознании же носителя языка эта градуальная шкала, по-видимому, поляризуется, что и дает основание для противопоставления «связанных» и «свободных» моделей [Норман 2007: 220].

Определение и классификация

Прежде чем детально обсудить объект нашего исследования, представим взгляды лингвистов на общую классификацию идиоматических единиц[2]. Первым важным шагом в создании теории идиоматизации является разработанная в XX веке классификация фразеологических единиц. Основы этой классификации были заложены в работах швейцарских лингвистов, в частности Шарля Балли (1909; рус. перевод [Балли 1961]). В русской лингвистике эти идеи были усвоены и развиты прежде всего И. Е. Аничковым, работы которого, к сожалению, до сих пор не пользуются особым вниманием лингвистов[3]. Между тем, именно он впервые ввел термин идиома («по аналогии с терминами фонема, морфема, синтагма, семема» [Аничков 1997: 108]) и обосновал роль идиоматики как науки:

Идиоматика является <…> не отделом той или другой лингвистической науки, а наряду с фонетикой, морфологией и синтаксисом основной лингвистической наукой [Там же: 108].

В отличие от подхода, получившего в дальнейшем широкое распространение в русистике, И. Е. Аничков не противопоставлял свободные и несвободные сочетания:

Словосочетания разной степени прочности, компоненты которых в разной мере являются переменными, не исключая так называемых «свободных сочетаний», – одинаково реальны и объективны <…>. Рассмотрению с этой точки зрения подлежит весь язык, а не только, как представлял Балли, часть языка, названная им «фразеологией» [Там же: 285].

Как известно, в советском языкознании большую известность получили работы другого последователя Ш. Балли – В. В. Виноградова. В его работах середины 1940-х годов [Виноградов 1945, 1947] была адаптирована классификация швейцарского ученого и заложены основы известного разделения фразеологизмов на сращения, единства и сочетания. В целом, эта классификация дожила до наших дней, включив в себя еще одну группу единиц – фразеологические выражения (см. [Шанский 1985]). Наконец, отдельной, еще не решенной задачей является ранжирование единиц по шкале устойчивости и идиоматичности, намеченное в пионерской работе М. М. Копыленко (1973), который предложил использовать для этой цели как внутриязыковые приемы (синтаксические трансформации), так и эксперименты с информантами и межъязыковое сравнение.

Важным шагом в исследовании идиоматики стали работы И. А. Мельчука (особенно [Мельчук 1960, 1968]), в которых он представил более строгое определение устойчивости и предложил общую классификацию, выведя ее за пределы собственно лексических единиц – фразеологизмов. Классификация опирается на совмещение русской и американской лингвистических традиций (прежде всего указанных работ Виноградова и работ [Weinreich 1969; Makkai 1972; Jackendoff 1995]). Исследователь предложил типологию фразем, существующих на трех уровнях языковой системы – лексемном, морфологическом и синтаксическом. Отталкиваясь от принятого определения идиомы, согласно которому «семантика идиомы не складывается из семантики входящих в нее элементов» (некомпозициональность семантики), исследователь предложил следующее определение фраземы:

Говоря неформально и не вполне строго, фразему можно определить как такое словосочетание, означаемое и означающее которого НЕ МОГУТ быть построены без ограничений и регулярно ([Melchuk 1995а], цит. по [Иорданская, Мельчук 2007: 226][4]).

Автор предлагает четыре стратегии описания, из которых строится исчисление всех возможных типов фразем.

1. Языковая единица, которую затрагивает идиоматизация: лексема (пастух с аффиксом – тух), словосочетание (дутый авторитет, англ, red herring), синтаксическая фразема (например, различающиеся просодией варианты предложения Ты у меня прочитаешь эту книгу![5]).

2. Участие прагматических факторов в процессе идиоматизации: связанные с внеязыковой ситуацией прагматемы (срок годности, ср. англ, best before) vs семантические фраземы (отбросить копыта).

3. Компонент языкового знака, подверженный идиоматизации: означаемое (например, бить баклуши), означающее (например, супплетивные единицы в морфологии: человек – люди) или синтактика знака (например, Он типа улыбнулся).

4. Степень идиоматизации: полные фраземы (=идиомы) (сыграть в ящик), полуфраземы, или коллокации (присесть на дорожку), квазифраземы (война и мир. Ср. ?Мир и война).

Общая классификация фразем по И. А. Мельчуку может быть представлена следующей схемой [Иорданская, Мельчук 2007: 223].

Теоретические предпосылки

«Идиома – это то, с чем мы можем превзойти Хомского» (D. Hays, цит по: [Иорданская, Мельчук 2007: 243]). Шутливое определение, пересказанное И. А. Мельчуком, обозначает теоретическую доминанту исследований идиом в современной лингвистике: именно этот материал довольно плохо описывается в рамках генеративного синтаксиса (ср., впрочем, [Fraser 1970; Machonis: 1985; Tronenko 2003]). С другой стороны, эти явления стали одной из самых изучаемых областей в рамках когнитивной лингвистики. Эта часть посвящена обсуждению более общих, теоретических подходов, которые позволят поставить тему этой книги в более широкий контекст современных когнитивных исследований.

Под современной когнитивной лингвистикой понимают направление, изучающее возникновение, освоение и использование языка в прямой связи с деятельностью человеческого сознания. При множестве различных подходов и теорий, существующих в рамках когнитивной лингвистики, общим является признание языковой способности частным случаем когнитивного навыка, понимание грамматики как концептуализации и, наконец, утверждение, что языковой навык возникает из ситуации использования языка. Предлагаемое исследование опирается на несколько теорий, разрабатываемых в рамках когнитивной лингвистики. Ниже кратко охарактеризованы те из них, которые в наибольшей степени повлияли на настоящее исследование (обзор работ по современным подходам к синтаксической идиоматизации см. [Penttila 2006: 23–63]).

Грамматика конструкций (CxG)

Подход, названный Construction Grammar (CxG), в настоящее время получил чрезвычайно широкое распространение[6]. Он разрабатывается с конца 1970-х годов Ч. Филмором, П. Кеем [Fillmore & Kay 1993; Fillmore & Kay 1999; Kay 1998], а позже – Я. О. Остманом и М. Фрайд и многими другими (см. [Fried & Ostman 2004]; а также сайт ). Основная идея CxG формулируется следующим образом:

Главным стимулом для Грамматики конструкций (CxG) служит необходимость разработки системы грамматического описания, в котором маркированные конструкции (более или менее идиоматизированные формы выражения) описываются в рамках той же формальной модели, что и регулярные «ядерные» шаблоны и правила [Кау 1998: 1].

Формализм, заданный рамками теории, позволяет описывать единообразно единицы разных уровней: модальные глаголы, полнозначные лексемы, словосочетания, конструкции. При возможности описать с помощью таких схем любую языковую и речевую единицу основным объектом анализа в работах этого направления стали прежде всего идиоматизированные конструкции, такие как let alone, What's X doing Y, the X-er the Y-er (the more the better) и др. [Fillmore & Kay 1999:9].

Применение этого подхода приводит к выводу, согласно которому все синтаксические единицы являются конструкциями, то есть любая синтаксическая единица накладывает определенные ограничения на переменные, и принципиальной разницы между идиоматизированными и свободными конструкциями не существует.

Следует сказать, что Грамматика конструкций активно развивается в настоящее время, представляя несколько дифференцированных подходов. К «филлморовской» CxG тесно примыкает подход, представленный в серии исследований Дж. Лакоффа, прежде всего в монографии [Lakoff 1987]. Третью главу этой книги, посвященную конструкциям с англ, there, часто называют первым исследованием в рамках CxG. Близкие к работам Дж. Лакоффа идеи представляет Адели Голдберг [Goldberg 1995,2006], которую тоже называют среди основателей CxG. Наконец, Уильям Крофт разрабатывает типологически ориентированный радикальный вариант CxG (Radical Construction Grammar), основным отличием которого является последовательное отрицание композициональности конструкций: по мнению У Крофта, не конструкции образуются путем сочетания более мелких элементов, но эти элементы могут быть вычленены в результате лингвистических процедур из уже готовой конструкции [Croft 2002]. Нельзя не отметить и существенный вклад в это направление русских лингвистов, прежде всего Е. В. Рахилиной и ее учеников, описавших целую серию явлений, ранее ускользавших от внимания исследователей (см. [Рахилина (ред.) 2010; НТИ 2008]). Наконец, следует отметить, что в последнее время наметилась тенденция к объединению практики исследователей, разделяющих формальные принципы описания в рамках GxC, и смещение в сторону другого популярного направления когнитивной лингвистики – «Модели языка, основанной на употреблении» (Usage-based model, см. ниже).

Грамматикализация vs деграмматикализация

Грамматика – это концептуализация (“Grammar is conceptualization”). Так сформулировал одно из базовых положений когнитивной лингвистики Рональд Лангакер [Langacker 1998]. Этот афоризм обобщил целый ряд существующих подходов и научных направлений в современной лингвистике, посвященных исследованию процессов, которые иногда предлагают объединить в рамках суперграмматикализации [Lindstrom 2004], включающей множество разнородных и разнонаправленных явлений. Исходя из тезиса о транспарентности языковых уровней, исследователи этого направления включают в круг рассмотрения и грамматический, и лексический материал. На основе того, что является результатом процесса – морфологическая единица, лексема или синтаксическая конструкция, можно выделить несколько направлений исследований. Однако в целом стоит помнить, что они принципиально не образуют четко расчерченной системы, регулирующей эволюцию разных уровней языковой структуры.

Одно из направлений, достижения которого послужили фоном для настоящего исследования, принято называть грамматикализацией – термином, который имеет в настоящее время два значения. В широком смысле

этот термин отсылает к области изучения языка, которая сфокусирована на том, как возникают грамматические формы и конструкции, как они используются и как они формируют язык. Таким образом, он выдвигает на первый план связь между относительно нестрогими лексическим структурами и более строгими синтаксическими, морфосинтаксическими и морфологическими структурами [Hopper & Traugott 1993: 1].

В то же время грамматикализация может пониматься и в узком смысле, как один из процессов развития грамматической системы, о котором речь пойдет ниже. В рамках теории грамматикализации наиболее активно обсуждаются три группы вопросов, которые с некоторой долей условности можно назвать грамматикализацией в узком смысле и деграмматикализацией (см. обзоры в [Lindstrom 2004; Майсак 2005; Penttila 2006], на которые мы опираемся в последующем изложении).

Грамматикализация (в узком смысле)

Грамматикализация в узком смысле изучает процессы, результатом которых является появление морфологической единицы, которая восходит к лексеме или – шире – к синтаксической конструкции. Существует несколько определений грамматикализации (см. обзор [Campbell & Janda 2000]), наиболее нейтральным из которых, по-видимому, может считаться определение, данное К. Леманном:

Грамматикализация – это процесс, ведущий от лексемы к грамматическому показателю. Определенное число семантических, синтаксических и фонологических процессов взаимодействуют при грамматикализации морфем и целых конструкций [Lehmann 1982, с. х].

Поскольку грамматикализация в узком смысле является одной из наиболее разработанных областей этого научного направления, приведем ниже основные гипотезы, которые одновременно являются и своеобразными диагностическими инструментами (см. подробнее: [Bybee et al. 1994; Heine & Kuteva 2002]).

– Определение источника. Актуальное значение конструкции, входящей в процесс грамматикализации, однозначно определяет путь, по которому проходит процесс грамматикализации и, следовательно, грамматическое значение, возникшее в результате этого процесса.

– Однонаправленность. Путь в процессе грамматикализации всегда ведет от менее грамматичного явления к более грамматичному.

– Сохранение более раннего значения. Семантические нюансы начальной конструкции могут долго сохраняться и после начала процесса грамматикализации.

– Последовательность сохранения значений. Засвидетельствованные формы могут использоваться для реконструкции более ранних состояний языка.

– Семантическое и фонологическое упрощение. Семантическое упрощение часто сопровождается фонетической редукцией.

– Многослойность. Развитие новых маркеров не зависит от исчезновения или ослабления функций предшествующих форм.

Синтаксическая реинтерпретация

Общепринятое современное определение реинтерпретации принадлежит Р. Лангакеру:

Синтаксическая реинтерпретация (англ, syntactic reanalysis) – это изменение в структуре выражения или класса выражений, которое не приводит к немедленным или существенным модификациям поверхностной структуры [Langacker 1977: 59].

Синтаксическая реинтерпретация нередко определялась в качестве важного механизма грамматикализации (см. [Heine et al. 1991; Hopper & Traugott 1993; Givon 2001]). Однако начиная со статьи М. Хаспельмата [Haspelmath 1998], эти два процесса принято разграничивать. Исследователь демонстрирует разницу между грамматикализацией и синтаксической реинтерпретацией в следующей таблице [Там же: 327]:

грамматикализация

потеря автономности

последовательна

однонаправленна

однозначна

вызвана использованием языка

реинтерпретация

нет потери автономности

непоследовательна

двунаправленна

неоднозначна в начальной точке

вызвана усвоением языка

В целом необходимо сказать, что случаи синтаксической реинтерпретации встречаются гораздо реже и изучены меньше (см., однако: [Langacker 1977; Timberlake 1977; Harris & Campbell 1995; Плунгян 2002; Roberts 2007; Willis 2008]).

Возникновение и развитие основного объекта нашего исследования – фразем разного рода – мы определяем как один из этапов грамматической концептуализации (в смысле R Лангакера), как частный случай грамматикализации. При этом очевидно, что грамматикализация в широком смысле не может проходить одинаково на разных уровнях. Более того, каждый из конкретных процессов может быть «трансграничным», без четких различий между лексемами и аффиксами, грамматикой и лексикой и т. д. В результате грамматикализации могут возникать единицы разного уровня: процесс может завершиться появлением идиоматизированной синтаксической конструкции, а может привести к развитию нового служебного слова, аффикса и т. д. Иллюстрацией этого процесса может служить судьба местоимения себя и суффикса – ся в русском языке: будучи исходно вариативными формами одной лексемы, они прошли разными путями грамматикализации, постепенно теряя ударение, формы склонения и, наконец, лексическую самостоятельность (суффикс – ся).

Учитывая однонаправленность процесса грамматикализации, можно сказать, что синтаксические фраземы представляют собой один из путей исторического изменения единицы: от свободной синтаксической конструкции к идиоме (и – в некоторых случаях – к новой свободной конструкции). В этом смысле они вполне отвечают отмеченным М. Хаспельматом признакам. Например, синтаксические фраземы часто развиваются за счет существенных «материальных потерь» (например, эллипсиса), что приводит к уменьшению их автономности. Они в гораздо большей степени зависят от прагматических условий и морфологических форм конкретных лексем. И это совершенно естественно: если в конструкции не все семантические компоненты заданы эксплицитно, развивается большая зависимость от контекста или от входящего лексического материала. При этом многозначность единиц не только не увеличивается, но часто уменьшается. Как будет показано ниже на некоторых примерах, динамика развития носит градуальный характер.

Еще один важный признак грамматикализации – однонаправленное изменение от меньшей к большей грамматичности – отмечается на наших примерах в полной мере: например, лексически прозрачный условно-следственный двухместный союз если… так, потеряв первый компонент, становится в конструкции Гулять так гулять! по существу чисто грамматическим маркером конструкции, сохраняя лишь «этимологическую» связь с исходным союзом, союзные функции и его условно-следственную семантику.

И наконец, проведенный анализ показывает, что изменения происходят в результате использования языка, а не в результате мгновенного изменения существующего грамматического правила. Поскольку грамматикализация – процесс динамический, в следующем разделе мы кратко остановимся на современных подходах к историческим изменениям.

Синхрония vs диахрония

Тезис Ф. де Соссюра «все диахроническое в языке является таковым лишь через речь» [Соссюр 1977:130] за прошедшие сто лет был отвергнут, переосмыслен и снова принят. Множество «обломков прошлого» (по выражению А. А. Потебни) остается в языке в качестве идиом, которые с трудом поддаются описанию в терминах генеративных правил. Эти единицы могут быть рассмотрены как реликты былых состояний или ростки новых явлений, то есть как примеры постоянного языкового развития. Часть таких единиц в результате генерализации формируют то или иное правило, часть – хранится в виде застывших штампов. Представленные ниже исследования синтаксических фразем являются по преимуществу ориентированными на динамические модели в языке, проявляющиеся как на синхронном срезе языка, так и в его развитии. По этой причине целесообразно кратко остановиться на двух подходах, повлиявших на авторов настоящего исследования (обстоятельный обзор теорий языкового изменения можно найти в третьей главе книги [Croft 2000: 42–86]).

Модель языка, основанная на употреблении

Подход, названный usage-based model / approach, был впервые представлен Р. Лангакером в конце 1980-х годов [Langacker 1987, 1988]. С самого своего возникновения этот подход был четко противопоставлен лингвистике Н. Хомского, так что даже его отличительные особенности формулировались в противопоставлении генеративному синтаксису (см. [Langacker 2000]).

1. Максималистская (vs минималистская) теория

Любой носитель языка осваивает не только минимальный набор параметров, но весьма объемный и часто не организованный систематически избыточный набор конвенций.

2. Неупрощенная (vs упрощенная) грамматика Грамматическое описание не должно ограничиваться лишь набором правил, достаточных для описания процедуры порождения. Грамматика не является оптимальной с точки зрения экономии системой и может содержать генерализации разной степени обобщения: и абстрактные грамматические правила (например, правила предложного управления), и наполненные лексическим материалом единицы (например, на основе, в течение и т. д.).

3. Подход снизу вверх (vs сверху вниз)

Подход предполагает, что полная грамматика языка должна включать описание как максимально абстрактных правил, так и явлений ad hoc. Более того, правила являются простой схематизацией конкретного использования конкретных выражений. В этом смысле «низкоуровневая генерализация» (то есть менее обобщающая) является более точным представлением языка, чем генерализации на высоком уровне.

В дальнейшем детальная модель описания с теоретическим обоснованием подходов была разработана последователями Р. Лангакера, прежде всего С. Кеммер и М. Барлоу. Кратко ее можно сформулировать в следующих положениях (см. [Kemmer & Barlow 2000b]):

– тесная связь между языковыми структурами и единицами речи;

– важность частотности употребления;

– производство как неотъемлемая, а не периферийная часть языковой системы;

– внимание к обучению и опыту использования при усвоении языка;

– языковые репрезентации как производные, а не хранящиеся в неизменном виде;

– тесная связь между использованием, синхронной вариативностью и диахроническими изменениями;

– взаимосвязь языковой системы с неязыковыми когнитивными системами;

– важная роль контекста в функционировании языковых систем.

Эти идеи были реализованы в серии конкретных исследований: как в цитированном сборнике [Kemmer & Barlow 2000b], так и в других работах ([Kemmer & Israel 1994; Israel 1996; Barlow 2000; Kemmer & Barlow 2000a] и др.).

Теория невидимой руки

Эта теория получила свое название от метафорически сформулированного подзаголовка книги Р. Келлера “Sprachwandel. Von der unsichtbaren Hand in der Sprache” [Keller 1990]. Прежде всего исследователь определяет природу языка как «феномен третьего типа» в отличие от естественных и искусственных объектов (например, разрушение камня или строительство дома, соответственно). «Феномены третьего типа» являются незапланированным результатом суммы коллективных ненаправленных однообразных действий (например, пробка на дороге). Такие явления часто лежат в основе социальных изменений; они же, по мнению Р. Келлера, определяют языковые изменения.

Теория невидимой руки объясняет феномены третьего типа как причинную последовательность индивидуальных действий, каждое из которых имеет по крайней мере частично схожие намерения [Keller 1990: 96–97].

В качестве удачной иллюстрации действия невидимой руки в социуме Р. Келлер приводит следующий пример. Предположим, что в некоем университетском кампусе существует четко спланированная система дорожек. Однако с течением времени появляются тропинки, противоречащие задуманной системе, но точнее учитывающие реальные нужды студентов и преподавателей. При этом никакой согласованной деятельности по прокладке тропинок не ведется: каждый пешеход прокладывает свой путь, исходя из собственных нужд (расписание, расстояние, особенности микроландшафта и множество других). Однако в итоге самые популярные маршруты превращаются в тропинки и, возможно, будут признаны и легитимизированы специалистами по ландшафтному дизайну.

Что касается языка, то исследователь формулирует правило, которое определяет и возможность возникновения изменений в языке, и его стремление к стабильности:

Говори так, чтобы быть социально успешным при минимально возможных затратах [Keller 1990: 138].

Очевидно, что это правило включает в себя и принцип экономии, сформулированный А. Мартине, и принцип кооперации, сформулированный Г. Грайсом. В то же время оно обозначает конфликт, который создает динамику в языке: минимальными затратами не всегда можно добиться социальной успешности. Таким образом, языковые изменения происходят не системно, однонаправленно, «экономически» целесообразно, а случайно, разнонаправленно и далеко не всегда в направлении, наиболее «выгодном» языковой системе. «Теория невидимой руки» определяет развитие языка как нетелеологичный (и, следовательно, бесконечный) кумулятивный процесс осцилляции между вариативностью и селективностью.

Итак, обобщая теоретические основы нашей работы, можно сказать следующее.

1. Идиоматичность не периферийное явление, приводящее к возникновению досадных «исключений» из стройной языковой системы, а ингерентное свойство языка, состоящее в развитии большей локальной связанности разнородных языковых единиц. Эти связи отнюдь не ограничиваются лексикой, но пронизывают весь язык, соединяя единицы разных уровней.

2. Идиоматизация является частным случаем общего процесса грамматикализации, в результате которого единица «теряет свою автономность, становясь объектом ограничений языковой системы» [Lehmann 2005: 154]. Языковые правила суть не что иное, как результат процесса, начавшегося с маловариативной идиомы, но расширяющегося на большее количество единиц. Разница между фраземой и правилом состоит лишь в большем или меньшем списке единиц, подпадающих под сферу их действия. Идиоматизацию в этом контексте можно считать частью общего когнитивного механизма генерализации, приводящего к возникновению и продуктивной модели, и непродуктивной, связанной, фраземы.

3. Наконец, идиоматизация – динамический процесс, в ходе которого изменение языковой системы проходит через множество локальных обобщений, часть которых исчезает из языка, часть составляет его идиоматизированный компонент, часть расширяется до языковых правил широкого охвата. В этом смысле языковые единицы представляют собой континуум градуальных переходов по шкале «свободные – идиоматизированные» без четко очерченных границ.

В настоящей работе исследуются русские фраземы разного типа: многокомпонентные лексемы, словосочетания, предложения. При единстве общего подхода предложенные ниже относительно самостоятельные исследования объединяет то, что все описанные единицы относятся к фраземам – в том смысле, как это было определено выше. В то же время в качестве объекта анализа были выбраны явления разных уровней, в которых идиоматизация затрагивает разнородные элементы структуры. Это позволяет с большей вероятностью экстраполировать результаты на другие зоны, выходящие за рамки исследованного материала. В итоге оказывается, что разнородный материал позволяет сформулировать пересекающиеся принципы и определить общую специфику процесса идиоматизации.

Анализ примеров не исключал исследовательскую интуицию, но опирался на корпусные данные, прежде всего на НКРЯ (-pora.ru). В этом отношении наше исследование является примером подхода, использующего корпус (англ, corpus-informed approach): корпусные данные здесь используются как источник примеров на естественном языке. Основное внимание в нашей работе уделяется не количественному, а качественному анализу.

Глава первая От слова к сочетанию слов

Эквиваленты слова[7]

Термин «слово» сохраняет свое центральное положение как в лингвистических описаниях, так и в наивных представлениях людей о языке[8]. Широкое употребление этого термина не означает, что он четко и однозначно определен. Наоборот, нетрудно подобрать примеры, которые противоречат определению. Все это привело многих ученых к мысли о невозможности дать однозначное определение слову даже в рамках одного языка (см., например, [Леонтьев 1963]).

Если оценивать употребительность лексемы слово, то благодаря широкой гамме разных значений[9] оно превышает по частоте употребления все остальные метаязыковые имена (ср. [Арутюнова 2000: 15]). Однако определяя его строго лингвистически, мы сталкиваемся с трудностями[10]. Для иллюстрации этой сложности приведем очевидные противоречивые случаи:

(1) во дворе́

(2) ро́к-му́зыка

(3) дом-музей: дома-музея

(4) никто: ни у кого

В примере (1) два «слова» сливаются при произношении в одно «фонетическое слово»; в примере (2) приведено одно «слово» с точки зрения словарного представления, но с учетом двойного ударения и отсутствия редукции гласного в первом слоге «однословная» интерпретация становится менее очевидной; в примере (3) «однословность» нарушается морфологическими (словоизменительными) свойствами сложного слова; в примере (4) одно «слово» разделяется на две части, если оно употребляется с предлогом. Спрашивается, имеем ли мы дело во всех этих случаях с одним «словом» – с одной языковой единицей?

В истории лингвистики это обстоятельство привело к тому, что были введены более дифференцированные понятия: «фонетическое слово» (группа слогов, несущих одно ударение); «лексема» (совокупность всех форм и значений одного слова); «словоформа» (отдельная форма лексемы); «словоупотребление» (конкретное употребление какой-либо словоформы в речи/тексте); «токен», или «текстоформа» и «лемма» (аналоги «словоупотребления» и «лексемы» при машинной обработке текста)[11]. Несмотря на наличие более узких по своему значению понятий, термин слово все еще используется даже в тех случаях, когда было бы уместней употреблять более точный термин. Например, в предисловиях большинства словарей русского языка объем словника, как правило, определяется в количестве слов, хотя речь чаще всего идет о лексемах.

С функциональной и семантической точек зрения, «эквиваленты слов» – суть слова (точнее лексемы), у которых отсутствует один критерий выделения – слитное написание[12]. Этот критерий при определении лингвистического термина может показаться неубедительным, поскольку правописание можно считать чисто внешней и, по сути дела, второстепенной стороной проявления языка [Академическая грамматика 1980: 398]. Кроме того, решение вопросов культуры письменной речи находится под влиянием экстралингвистических факторов, вызванных вмешательством нормализаторских сил языкового общества. Несмотря на эти оговорки, большинство носителей языка вовремя считает одним словом, а во время – двумя только в связи с современной нормой правописания.

Историческую изменчивость «единооформленности» отдельных языковых единиц можно проиллюстрировать историей изменения союза потому что: было время, когда он состоял из трех слов: по тому что (см. [Борковский 1979: 310–315]), сейчас он состоит из двух слов, и не исключено, что придет время, когда этот союз будет писаться слитно. Во всяком случае, написание потомучто уже зафиксировано в НКРЯ, а запрос в поисковой системе Yandex дает более полумиллиона примеров[13]. Подобная цифра не может не вызывать некоторые размышления о возможной эволюции письменной нормы.

Опора на орфографию соответствует пониманию среднего носителя языка, который, видимо, ответит на вопрос, является ли потому что словом, отрицательно. Если же спросить, является ли это выражение союзом, число положительных ответов существенно вырастет. В принципе мы могли бы игнорировать мнение неспециалистов, как обычно делается при разработке научной терминологии. Однако ответы специалистов-лингвистов в общих чертах такие же, что подтверждает и лексикографическая практика. Лингвисты могут дополнить свои ответы разными объяснениями и рассуждениями, но в целом взгляды, очевидно, совпадают: потому что считается союзом, состоящим из двух слов, но не словом. Более того, орфографическая и пунктуационная особенность оформления таких эквивалентов слов (в течение, несмотря на, так как, потому что и др.) отражает интуитивное стремление лингвистов и нормализаторов языка отделить подобные единицы от сходных словосочетаний. Признав подобные комплексы самостоятельными лексическими единицами, можно более строго сформулировать и ряд орфографических и пунктуационных правил, например «лексемы в течение, в продолжение, являясь предлогами, пишутся через – е»; «лексемы так как, потому что пишутся без запятой между компонентами союза» и т. д.

При исследовании многокомпонентных единиц несопоставимо больше внимания обращают на знаменательные лексические фраземы (фразеологизмы), функционально сопоставимые с глагольными и именными лексемами. Именно в силу этого мы обратим основное внимание на другие единицы – полузнаменательные и незнаменательные фраземы, в частности на многокомпонентные служебные слова.

История вопроса

Теоретическое осмысление незнаменательных многокомпонентных единиц началось в 30-е годы прошлого века. Во Введении мы уже отмечали, что русская традиция в этом вопросе опирается на работы прежде всего французских ученых. На особенности многокомпонентных единиц, функционирующих в качестве одной лексемы, обратил внимание А. Е. Аничков, представив классификацию как знаменательных, так и служебных идиом. В 40-е годы прошлого века они привлекли внимание В. В. Виноградова. По-видимому, впервые В. В. Виноградов обращается к единицам, названным им «эквиваленты слова», в статье «Об основных типах фразеологических единиц в русском языке» [Виноградов 1947]. Именно в ней была представлена классификация, получившая широкое признание в русистике. Позже, в работе «Русский язык. Грамматическое учение о слове», рассматривая морфологический состав предлогов, он выделяет, кроме непроизводных, наречных, отыменных и отглагольных предлогов, и «сложные типы предложных словосочетаний», приводя примеры типа независимо от, в отношении к, согласно с, вслед за, несмотря на [Виноградов 1986: 557–560]. На основе устойчивости этих единиц В. В. Виноградов разделяет их на две категории: «Если в них не стерлись лексические значения составных элементов, то приходится рассматривать их как сложные фразеологические единства; если же компоненты срослись в неразложимое целое, можно говорить о предложных идиоматизмах» [Там же: 559]. Для нашей темы существенно отметить, что на закрепленные в узусе отыменные предлоги типа по мере, с помощью, в течение, по причине В. В. Виноградов не обращает особого внимания, перечисляя их вместе с однословными отыменными предлогами типа посредством, ввиду, насчет, вроде.

Вопросы, связанные с комплексом проблем, поставленных В. В. Виноградовым, активно обсуждались в работах В. П. Сухотина [Сухотин 1950], А. И. Смирницкого [Смирницкий 1952,1954], В. Н.Ярцевой [Ярцева 1955], М. В. Панова [Панов 2004 (1956)] и др., в которых «эквивалент слова» если и не получает статус термина, то закрепляется в лингвистическом узусе. В дальнейшем эта тема стала предметом серии конференций в Ленинградском отделении института языкознания АН СССР (см. особенно [Морфологическая структура слова 1963] и [Аналитические конструкции 1965]). Эти работы заложили основы для активно развивающейся области лингвистических исследований – фразеологии. Фразеология как учение об устойчивых сочетаниях, функционирующих в роли полнозначных лексем, стала во второй половине XX века самостоятельной и активно развивающейся дисциплиной (см. обобщающие работы: [Телия 1996; Баранов, Добровольский 2008; Stubbs 2005; Dobrovolsky & Piirainen 2005]).

Изучение других сложных по составу единиц, прежде всего служебных слов, до последнего времени оставалось маргинальной областью. В русистике можно назвать лишь локальные исследования этого вопроса. Так, относительно хорошо разработана проблематика союзов – эквивалентов слова [Колосова & Черемисина 1987а, 1987b; Ляпон 1988а, 1988b]. Т. А. Колосова и М. И. Черемисина обращают внимание на так называемые «скрепы», или слова, выполняющие в предложении союзные функции. Часть единиц этой группы (потому что, так как, несмотря на то что и др.) являются многокомпонентными, за ними закрепляется термин «функтив».

Функтивы – единицы одновременно и лексического, и грамматического фонда. Они лексичны, поскольку характеризуются относительно устойчивым строением, единой семантикой и представляют собой такое же единство планов выражения и содержания, как и обычные слова. <…> Они грамматичны, поскольку их назначение состоит в оформлении связей между компонентами синтаксических конструкций, т. е. они являются грамматическими показателями связей [Колосова, Черемисина 1987b: 19].

Предложив в монографии [Колосова, Черемисина 1987b: 136–180] структурную классификацию скреп, авторы закладывают основу для систематизации союзов – эквивалентов слова. По мнению ученых, необходимо определить статус подобных единиц, их отношение к обычным типам фразеологизмов, определить их частеречный статус, их отличие от одноместных союзов.

Близкая по объекту исследования статья Ляпон [1988а] посвящена релятивной лексике (прежде всего союзам, а также частицам, наречиям и модальным словам, функционирующим в роли квалификатора отношений). Объектами наблюдения в указанной статье становятся не только такие единицы, как если… то, конечно… но, едва… как, но и не успел… как, достаточно… чтобы и др. Исследовательница отмечает неразработанность проблемы идиоматизации служебной лексики, обозначая в то же время теоретическую сложность исследования подобных явлений. В работе отмечается, что служебные фразеологизированные единицы занимают особое положение в системе языка, оставаясь на грамматическом уровне абстракции и участвуя в образовании особых «синтаксических фразеологизмов», «фразеосхем». В этом, по мнению автора, их принципиальное отличие от лексических фразеологизмов[14].

В работе А. А. Лучик [1999] предлагается квалификация наречных эквивалентов слова, построенная на описании структурных схем, созданных в рамках традиционной концепции «Русской грамматики» 1980-го года. И хотя в работе вопрос о статусе и принципах выделения подобных эквивалентов слова подробно не обсуждается, автор выделяет 40 базовых моделей, самыми представительными из которых оказываются модели с начальным предложным компонентом (вне очереди, во всеуслышание и др.), затем следуют модели с начальным компонентом – наречием (просто так), местоимением (чего ради), частицей (не спеша), союзом (и все), междометием (ой как).

Систематичное описание интересующие нас единицы получили в нескольких работах лексикографического характера. Укажем на основные из них. Два издания словаря Р. П. Рогожниковой («Словарь сочетаний, эквивалентных слову» [Рогожникова 1983] и «Словарь эквивалентов слова» [Рогожникова 1991]), очевидно, представляют собой первый в русской лексикографии опыт описания многокомпонентных служебных единиц. В словаре [Рогожникова 1991] отмечается 1200 таких единиц, для которых приводятся частеречные характеристики, значение и иллюстрации. «Толковый словарь служебных частей речи русского языка» [Ефремова 2001] представляет собой первый опыт систематического и последовательного представления всех служебных единиц русского языка (к которым причислены наречия и предикативы). В словаре описано более 22 000 единиц, часть из которых составляют «многословные образования» (более 2000 единиц). И в этом состоит одно из оригинальных решений автора:

Нетрадиционность состава словника проявляется в наличии в нем в качестве самостоятельных заголовочных единиц: 1) предложнопадежных конструкций, 2) лексических единиц, состоящих из более чем одного слова, но семантически эквивалентных ему, а также 3) слов, образовавшихся в результате перехода единиц из одной части речи в другую [Ефремова 2001: 6].

Ценными источниками являются также «Корпусной словарь неоднословных лексических единиц», который представляет собой списки таких единиц, составленных на основе НКРЯ с добавлениями из словарей Рогожниковой и MAC [Корпусной словарь 2008], и справочник-компиляция «Русская служебная лексика» [Богданов, Рыжова 1997], сводящий факты из нескольких словарей и Академической грамматики 1980 года. Кроме этого, следует отметить и справочник «Дискурсивные слова русского языка: опыт контекстно-семантического описания» [Дискурсивные слова 1998], в котором пусть и на небольшом материале, но последовательно и систематично описываются в том числе и многокомпонентные незнаменательные единицы типа следующих: по крайней мере, еще раз, все равно, кроме того, как раз.

Основные классы эквивалентов слова по данным словарей

В существующих фразеологических словарях хорошо представлены единицы с глагольной, именной или адъективной основой. Эквиваленты слова, сопоставимые с другими частями речи, представлены гораздо хуже. В этой части нашей работы речь пойдет как раз о таких единицах. Как мы уже отмечали, в русской лексикографической практике не существует эксплицированных критериев и ясных принципов выделения таких единиц (за исключением словарей [Рогожникова 1991; Ефремова 2001; Корпусной словарь 2008]). Во всех словарях можно найти и непоследовательное выделение, и псевдоквалификации («вводное слово», «в значении союза» и т. п.)[15].

Опишем кратко основные группы полузнаменательных и незнаменательных эквивалентов слова, отмеченные в основных источниках, взяв за основу частеречную классификацию, предложенную в словарях[16].

Самая многочисленная группа среди эквивалентов слова на основе данных источников – это наречия.[17]

В соответствии с деривационной моделью среди них можно выделить следующие типы:

– (neg) + предлог + существительное: без следа, вне очереди, для интереса, до смерти, из любопытства, из-за рубежа, из-под мышки, от руки, со стороны, к месту, по выбору, в заключение, за полночь, на дом, под конец, между прочим, с лишним, в гостях, за границей, на днях, не по адресу, при случае;

– (neg) + предлог + прилагательное / местоимение / числительное + существительное: в равной мере, по крайней мере, до сих пор, с одной стороны, в свою очередь, в то же время, в самом деле, по всей вероятности, ни в коем случае, в первую очередь;

– (neg) + предлог + местоимение: кроме того, у себя, про себя, при этом;

– местоимение / числительное + существительное: все время, всякий раз, сию секунду, каким образом, первый раз, одним словом;

– сочетания с вопросительно-союзными словами: где угодно, куда попало, кто куда, чего ради, сколько хочешь, как всегда, как минимум, как ни странно, как никогда, как нельзя, как следует, мало где;

– сочетания с формами сравнительной степени: более того, прежде всего, не более;

– существуют и примеры, не входящие ни в одну из вышеуказанных групп: все еще, все равно, просто так, так же, не раз, шутка ли, при чем тут, так или иначе, как правило, главным образом, время от времени, в конце концов, судя по всему, шутка ли сказать, не ахти, вот так, еще раз, только что, вместе с тем, вот так вот, раз и навсегда, тому назад, ничего себе, тем самым.

Слова категории состояния или предикативы примыкают к вышеописанному классу, а иногда и объединяются с ним.

Приведем примеры: не грех, к лицу, по силам, не по дороге, в радость, не под силу, между нами, в моде, не в состоянии, на уровне, не для чего, не к чему, не по себе, при чем тут, проще всего.

Еще одну группу составляют эквиваленты слова, употребляемые в функции вводного слова[18].

Примеры: в сущности, к сожалению, к счастью, с другой стороны, как ни странно, если не ошибаюсь, собственно говоря, по всей вероятности, как назло, одним словом. Отметим, что словарь [Ефремова 2001], основанный на более четких исходных принципах, исключает подобные характеристики. Все слова указанной группы отнесены к определенным в предисловии частям речи.

Предлоги – эквиваленты слова:

По всей видимости, они, наряду с союзами, представляют собой наиболее типичный случай эквивалентов слова (кроме прочего, это подтверждается и тем, что и те, и другие попали в сферу интересов нормализаторов письменной формы речи, например, потому что, в течение, несмотря на и др.). И если при описании наречий эта проблема часто игнорируется, поскольку в грамматиках не приводятся исчерпывающие списки наречий, то предлоги и союзы русского языка невозможно адекватно описать без упоминания многокомпонентных единиц. Как представляется, предлоги – эквиваленты слова разделяются на четкие группы в соответствии с их деривационными моделями:

– предлог + существительное: от имени, по вине, в знак, в течение, во время, на смену, за исключением, с помощью, в конце, в результате, во главе, на основе, при условии;

– предлог + существительное + предлог: по отношению к, по сравнению с, в отличие от, в зависимости от, в связи с;

– наречие + предлог: недалеко от, незадолго до, вслед за, рядом с;

– (neg) + деепричастие + (предлог): несмотря на, судя по, исходя из, начиная от, не считая;

– другие: не без, с точки зрения.

Союзы – эквиваленты слова:[19]

По словообразовательной структуре они составляют весьма пестрый набор. Приведем некоторые типовые случаи (для наглядности возможные запятые пропущены):

– единицы с что / чем: потому что; благодаря чему, вследствие чего, в результате чего, прежде чем;

– единицы с соотносительным то и союзом что / чтобы / как: для того чтобы, из-за того что, между тем как, благодаря тому что, вследствие того что, мало того что, в отношении того что / в том отношении что, по той причине что, по мере того как, в результате того что, за исключением того что, независимо от того что, судя по тому что;

– единицы с это / то: при этом, между тем, сверх того, к тому же, тем более, (а) тем не менее, более того;

– единицы с бы: (как) будто бы, (как) если бы, хоть бы, вроде бы, лишь бы, лишь бы только;

– временные единицы с как / пока: в то время как, до того времени как, с тех пор как, до тех пор пока; пока не;

– двойные союзы: или… или, тем… чем, сколько… столько и. Частиц – эквивалентов слова примерно столько же, сколько союзов и предлогов.

Они представляют собой многообразные сочетания единиц, не поддающиеся классификации. Вот некоторые примеры: а вот, а что, будто бы, вряд ли, все же, разве только, вроде как, разве что, да уж, только и всего, и без того, как бы, как раз, то ли дело, ну да, не так ли, вот именно, все равно, еще как, едва не, мало ли, вот что, вот и все, вот так, вот это да, так или иначе, само собой, без того, во всяком случае, по крайней мере.

В классификации частей речи междометия занимают периферийную позицию, они не являются частотным классом служебных слов. Согласно нашим источникам, существует около сотни междометий – эквивалентов слова.

Вот некоторые примеры, извлеченные из словарей: ах ты, ай да, ну то-то ж, ах вон оно что, на вот, вот как, да ну, так вот что, вот так да, вот это да, вот тебе и на, чего там, ничего себе, нечто вроде, надо же; не за что, да здравствует…, до завтра, на здоровье, всего доброго.

Кроме этих традиционных для русской лексикографической практики групп слов, Р. П. Рогожникова выделяет эквиваленты слова, которые употребляются в роли соотносительного слова (по поводу того, независимо от того, насчет того), в роли союзного слова (где бы ни, когда ни) и «обороты речи» (дело в том, речь идет о, в чем дело, тот факт что). Кроме того, в указанном словаре отмечены эквиваленты слова, «не поддающиеся классификации по принадлежности к какой-либо части речи или по их синтаксической функции»: и прочее, и так далее, и тому подобнее [1991:11]; ср. [Объяснительный словарь 2002: 7].

Представленные выше данные словарей можно считать сугубо предварительными: наборы выделенных единиц в разных словарях не совпадают, а количество единиц, как мы видим, отличается иногда в десятки раз. Однако они позволяют сделать некоторые обобщения, касающиеся частеречного статуса многокомпонентных единиц. Как известно (см., например, [Теньер 1988: 55,62–63]), определение частей речи – более или менее нечеткая процедура в связи с тем, что одновременно используются критерии, которые могут в отдельных случаях противоречить друг другу: понятийные (содержательные), морфологические (комплекс морфологических категорий), словоизменительные (система парадигм) и синтаксические критерии (см., например, [Щерба 1974 (1928), Виноградов 1986 (1947), Русская грамматика 1980: 457]).

Рассмотрим разные случаи частеречной квалификации эквивалентов слова, распределенные на две большие группы по двум критериям[20].

Из всех знаменательных слов (группы А приведенной таблицы) русистика не уделяла особого внимания многокомпонентным местоимениям (см. [Тестелец, Былинина 2004]; [Сичинава 2013]). Рассмотрим подробнее именно их.

Пожалуй, больше других повезло единице друг друга, которая выделяется в ряде грамматических описаний [Зализняк 1967: 53; Русская грамматика 1979: 355,521; Краткая русская грамматика 1989:210; Шелякин 2000: 109–110] и является полной фраземой. Ни один нетривиальный компонент лексемы «ДРУГ» не задействован в образовании этого местоимения. Более того, подвергается редукции и набор грамматических сем, в частности элиминируются грамматические семы числа [Зализняк 1967: 98], падежа (именительного: [Зализняк 1967: 99]). Этот пример показывает, что идиоматизация может затрагивать не только лексическую семантику, но и семантику грамматическую (и анализ этого случая лишь подтверждает правоту ученых, относящих фразему «друг друга» к классу не существительных, но местоимений).

Однако и другие местоименные единицы заслуживают обсуждения в рамках проводимой в этой книге концепции проницаемости границ. Во-первых, те местоименные формы, которые состоят из более чем одного слова только в косвенных падежах с предлогом (кое у кого, ни с кем, не к кому), вряд ли можно считать эквивалентами слова; они скорее примыкают к аналитическим формам словоизменения (ср. буду читать, хотел бы и др.)[21]. Что касается других местоименных многокомпонентных единиц, то более или менее явных случаев – таких, которые упоминаются в традиционных грамматиках, – лишь несколько: такой же самый, тот же, друг друга, тот самый, между собой и некоторые другие[22]. Последняя единица отличается от других, «классических», местоимений неспособностью к словоизменению, однако известно, что неизменяемость ряда существительных (кофе, пальто) и прилагательных (люкс, беж) не исключает их из соответствующих классов. В поддержку того, что между собой тоже является одной лексемой, можно отметить ее семантическую и функциональную близость к местоимению друг друга, в частности оба местоимения обычно в качестве референта имеют подлежащее или прямой объект (синтаксическую группу, занимающую в синтаксической иерархии более высокую позицию); ср. [Тестелец 2001: 47], но не косвенное дополнение[23]:

(5) Мыi заметили [друг друга]i. Судьба предназначала насi [друг другу]i

(6) Мыi поговорили [между собой]i. [Петю и Машу]i нельзя сравнивать [между собой]i.

(7) Инициатива поделить переселенцевi [между собой]*i/j расколола европейские страныj.

Следующая группа – кто попало, кто придется, что угодно, что хочешь/хотите, мало кто – напоминает по своей структуре (и в какой-то мере и по семантике) местоимения с неизменяемой первой или второй частью (никто, ничто; ср. особенно кто-нибудь, восходящее к сочетанию местоимения кто и глагольной формы (не) будь). Есть серьезные основания считать их местоимениями (см. [Тестелец, Былинина 2004]), при этом, однако, оказывается, что такие единицы допустимы при всех вопросительных местоимениях (какой, чей, сколько, где, куда и т. д.). Если наличие соответствующего слова является главным критерием для того, чтобы считать какую-либо конструкцию эквивалентом слова, то выражения своего рода, такого рода, подобного рода можно условно отнести к местоимениям благодаря слову такой, хотя интуитивной поддержки такое решение, кажется, не получает. Отметим также, что в словаре [Объяснительный словарь 2002] из всех этих единиц зафиксирована только такого рода.

Единицы группы Б представляют собой промежуточную группу между знаменательными и незнаменательными словами. Так, и наречия, и предикативы почти не изменяются, и в этом смысле ученые лишены морфологических критериев для разграничения данных частей речи[24]. С другой стороны, наречия не занимают монопольного положения в структуре предложения: типичная для них обстоятельственная позиция регулярно замещается и другими частями речи (Он приходил к нам вечером / вчера // в понедельник / на прошлой неделе). Таким образом, при выделении наречий не отмечается такой прямой связи между синтаксической функцией и частеречными характеристиками, как у слов группы В. Однако другой признак частеречной классификации – семантический («обобщенное значение, характеризующее все слова той или иной части речи» [Русская грамматика 1980]) – позволяет оперировать довольно строгими параметрами и отделять в контексте наречия «вдаль», «наверх», например, от предложно-падежных сочетаний «в даль» и «на верх». Ведущим классообразующим критерием и для наречий, и для предикативов необходимо считать единство общекатегориального значения и синтаксической функции. Исходя из этого, случаи типа до смерти, на цыпочках и другие вписываются в круг единиц, относящихся к наречиям.

Перейдем к рассмотрению частей речи группы В. Они отличаются друг от друга прежде всего синтаксическими функциями:

Предлоги, союзы и частицы – это служебные, т. е. лексически несамостоятельные слова, служащие для выражения различных синтаксических отношений (предлоги и союзы), а также для образования аналитических форм или для выражения синтаксических и модальных значений предложения (частицы) ([Русская грамматика 1980: II, 457]; ср. [Зализняк 1977]).

На наш взгляд, традиция считать союзами и предлогами и многокомпонентные единицы вполне приемлема[25]. Если поступать последовательно, такое толкование ведет к изменениям в теории о частях речи в русском языке. Более того, если мы принимаем первичность синтаксической роли при классификации слов группы В и если мы допускаем, что в этих функциях могут выступать и единицы, состоящие из более чем одного слова, то решается и судьба вводных слов и выражений: подобно предлогам, союзам и частицам они употребляются в специальной функции и заслуживают статуса отдельной части речи[26]. Ср.:

При функциональном подходе для включения в словоизменительную парадигму глагольных форм, построенных на базе одного и того же лексического морфа, необходимо и достаточно, чтобы все эти формы выполняли одну функцию – выступали в качестве ядерного элемента в одной и той же конструкции. Состоит ли словоформа из одного компонента (цельнооформленная или синтетическая словоформа) или из нескольких (раздельнооформленная или аналитическая словоформа), при указанном подходе не является существенным [Храковский 1963: 221].

Естественно, этот вопрос в плане практически-описательном потребует еще серьезных усилий, началом этой работы могло бы стать сравнение списков в словарях [Рогожникова 1991], [Ефремова 2001] и [Корпусной словарь 2008], однако уже сейчас ясно, что прорыв в этой области можно ожидать в области корпусного анализа совместной встречаемости единиц.

Полузнаменательные и незнаменательные фразеологизмы

Изучению знаменательных фразеологизмов посвящено огромное количество работ, перечислять которые здесь невозможно (см. обзоры и библиографию в [Телия 1996; Баранов, Добровольский 2008]). Единицы, о которых идет речь в этой части, занимают промежуточное положение между типичными представителями класса лексем и фразеологизмами. Если признание предлога в течение одной лексемой не вызывает сомнений, то признание лексемой составного союза не только… но и сопряжено с большим количеством сложностей. Исходя из прозрачности границ между классами, мы считаем, что в основе образования таких единиц лежит общий динамический процесс, связанный с разной степенью устойчивости компонентов, а не в наличии / отсутствии пробелов и пропусков между частями сложносоставной единицы. Для наречия сегодня (исторически формы род. падежа местоимения се и существительного день) этот процесс привел к появлению новой лексемы, тогда как для указанных союза и предлога высокая степень фразеологической связанности (еще) не привела к полному завершению процесса.

При верности базового определения фраземы[27] конкретные представители могут быть очень своеобразны. Основным классифицирующим признаком для служебных слов считается синтаксический, тогда как семантический критерий вторичен и не является в ряде случаев классообразующим. В то же время в силу того, что основная функция служебной лексики именно реляционная, кажется, что идиоматизация не только проявляется на уровне взаимодействия единиц, входящих во фразему, но и распространяется на тот класс (или те классы) слов, реляцию (связь) между которыми они осуществляют. Рассмотрим некоторые примеры.

1. Ряд единиц представляют случаи лексической идиоматизации (т. е. фразеологизации), вполне укладывающиеся в предложенную Мельчуком схему и являющиеся, по сути, многокомпонентными лексемами. Так, наречие в лоб (спросить в лоб) можно определить как полную семантическую идиому, поскольку значение ‘прямо, однозначно’ не содержит нетривиальных сем, совпадающих с семами предлога В и существительного ЛОБ. С другой стороны, наречие на попа («поставить что-либо на попа») в значении ‘на поверхность предмета, имеющую наименьшую площадь, вертикально’ является полу-фраземой, поскольку частично сохраняет значение конструкции «на + Вин. пад.»: употребляется при обозначении предмета, на поверхность (или на верхнюю, внешнюю сторону) которого направлено действие, движение с целью расположения, размещения кого-, чего-л. на нем’ (MAC: статья «на (с вин. пад.)»).

К подобному классу полуфразем можно отнести и предлог в порядке [взаимопомощи, критики, эксперимента и т. д.] в значении ‘в виде, в качестве’, поскольку в указанном сочетании не реализуется ни одно из значений лексемы ПОРЯДОК [см. MAC: 3, 310]. То же можно сказать и про предлог в адрес [редакции, директора и т. д.], реализующий значение ‘объект/тема коммуникации’ («критика в адрес редакции» = «критика редакции»; ср. «критика в адрес редакции» и «направлять по адресу…»).

Однако существуют и другие случаи. Проанализируем лишь некоторые из них, чтобы показать реальную сложность проблемы.

2. Только что в значении ‘непосредственно перед настоящим моментом’. Эту единицу можно рассматривать как полуфразему, в которой наречие только обладает тривиальным набором сем[28], а второй элемент что содержит «пустую сему» (см. [Melcuk 1995а: 182]), сохраняя только синтаксическую конфигурацию (Ср. Он только что пришел = Он только (= ‘непосредственно перед настоящим моментом’) пришел). Однако кроме этого во фраземе только что лексема ТОЛЬКО способна реализовать лишь одно из своих значений – временное, (Ср. «Он только что пел» Ф «Он только пел»). Наконец, в этой фраземе реализуется и сочетаемостное ограничение, потому что лексема ЧТО в свободном употреблении не сочетается с наречиями. Таким образом, фразема только что содержит три связанных элемента: значение времени в компоненте только, использование полувспомогательного элемента что и нестандартное сочетание что с наречием. Все это позволяет нам отнести рассматриваемую единицу к двум типам фразем: семантическая (с двумя мотивировками) или сочетаемостная полуфразема.

3. Единица не только… но и интуитивно претендует на роль фраземы (один из возможных английских аналогов not just [X] but also приведен в [Melcuk 1995а: 167] в качестве примера фраземы). Однако ее семантика вполне укладывается в сумму значений входящих компонентов:

– НЕ – квантор отрицания;

– ТОЛЬКО – указание на уникальность объекта/действия/признака, к которому относится;

– НО – противительный союз;

– И – показатель эмфазы.

На первый взгляд кажется, что значение оборота не только… но и не составляет ничего большего, как сочетание указанных смысловых компонентов. Однако более внимательный анализ показывает, что в этом случае существует ограничение, связанное с употреблением именно этой единицы.

Сравним:

(8) Необходимо не только работать, но и отдыхать

(9) *Работать не только необходимо, но и отдыхать

Как показывают указанные примеры, связанным при использовании союза не только… но и оказывается объект эмфазы в обеих частях синтаксической конструкции. Говоря грубо, элементы, которые попадают под выделение, должны принадлежать одному классу, но при этом не должны совпадать. Отметим, что союз но в свободном употреблении не связан подобными ограничением. Ср.:

(10) *Он не только читал, но и медленно

(11) Он читал, но медленно.

Необходимо отметить, что ограничение на сочетаемость существенным образом отличается от той, что мы находим в лексических полуфраземах типа карие глаза или спать без задних ног. В этих случаях идиоматика (сочетаемостные ограничения) не выходит за рамки фраземы, тогда как в рассмотренном выше союзе сочетаемостные ограничения направлены, если можно так сказать, от фраземы, ограничивая свободный выбор сопоставляемых единиц определенными правилами. Если принять указанные уточнения, то рассмотренная фразема включается в класс сочетаемостных квазиидиом, по И. А. Мельчуку.

4. Предлоги в продолжение, в течение, на протяжении всегда интерпретируются как содержащие сему временной протяженности: «на протяжении вечера», «в течение полета», «в продолжение встречи». Таким образом, все три предлога имеют в своем составе нетривиальную связанную сему и должны считаться фраземами.

Однако кроме этого предлог в продолжение [года, недели и т. д.] представляет интерес тем, что компонент значения лексемы ПРОДОЛЖЕНИЕ (а именно указание на «не начало», ‘то, что располагается, следует непосредственно за чем-либо’, по формулировке MAC [1984: III, 481]), уже не входит в значение этой служебной единицы, элиминируется из состава фраземы. Так, словосочетание в продолжение всего вечера интерпретируется как ‘от начала до конца вечера, весь вечер’, но не как ‘начиная с какого-то момента в ходе вечера’ Как показывает этот пример, идиоматизация в сфере служебной лексики может приводить не только к появлению добавочного значения, но и к элиминации существующего.

5. Группа фразем, производных от деепричастий (глядя по, несмотря на, невзирая на), кроме очевидных модификаций в семантике «этимологических» деепричастий, обладает еще одной интересной особенностью.

Как известно, субъект русского деепричастия должен быть кореферентен субъекту главного предиката. Однако для фразем глядя по, несмотря на, невзирая на и др. это правило не работает:

(12) Дом будет построен несмотря на сложности с финансированием.

Ср. *Дом будет построен, используя современные материалы. Указанные предлоги являются примером того, что при идиоматизации семантические или сочетаемостные правила (так же, как и семы в случае 4) могут не только добавляться, но устраняться.

Итак, выделение в области полузнаменательной и незнаменательной лексики многокомпонентных единиц, образованных в результате фразеологизации, позволяет отметить ряд общих особенностей фразеологизмов: их недискретность и возможность множественной классификации [Мельчук 1997–2006: 1,232]. Однако существует и ряд особенностей, возможно, связанных именно с этими группами слов.

– В силу реляционной функции, которую выполняют многие служебные единицы, идиоматизация может проявляться не внутри оборота, но выходить за его рамки, навязывая определенные условия единицам, которые она связывает. При этом список полнозначных слов, вступающих в реляционные отношения, открыт, и лексемы из этого списка не могут считаться частью фраземы (не только X… но и Y).

– Связанной с первой особенностью можно назвать и способность служебных фразеологизмов менять параметры семантической сочетаемости, существующие у исходных лексем в свободном употреблении (несмотря на).

– Идиоматизация полузнаменательной и незнаменательной лексики проявляется не только в появлении дополнительных, связанных сем, но и в элиминировании части значения (в продолжение).

– Процессы идиоматизации могут влиять не только на лексический компонент в составе лексемы, но и на морфологический, добавляя те или иные особенности в морфологический облик единиц (друг друга).

Представленное выше краткое обсуждение фразеологической природы таких единиц позволяет сделать два вывода. Во-первых, мы, безусловно, имеем дело с процессом идиоматизации языковых единиц, но этот процесс обладает некоторыми особенностями, вызванными их служебной функцией. Во-вторых, разная степень идиоматизации незнаменательных и полузнаменательных лексических фразем (фразеологизмов) говорит, скорее, об их истории, а не о том, какой статус имеют эти единицы в грамматической структуре современного русского языка. Ближайшие шаги в этом направлении связаны с выявлением степени связанности компонентов и с классификацией на основе степени связанности. Описание способов измерения связанности выходит за пределы настоящего исследования (см. подробнее [Pivovarova et al. 2014]).

Именно это позволит создать полноценные описания служебной лексики, столь необходимые и в лексикографии, и в компьютерной обработке текста.

Выводы

Итак, незнаменательные лексические фраземы образуют пеструю группу единиц. Их рассмотрение показало, что трудно – даже, пожалуй, невозможно – найти строгие критерии разграничения лексемы и лексической фраземы, фраземы и синтаксической конструкции. Проводя такую работу, необходимо учесть одновременно ряд факторов, в том числе интуитивное представление о статусе этих единиц и лингвистическую традицию. В любом классе единиц отмечаются прототипичные случаи и менее типичные, периферийные, пересекающиеся с единицами соседнего класса[29].

Нам кажется, что в лексикографической работе необходимо подумать о возможности считать указанные случаи самостоятельными единицами словаря. При составлении «бумажных» словарей это означает выделение их в отдельные словарные статьи. При компьютерной обработке (например, составлении частотных списков лексики и лексических минимумов) такой подход позволит избежать одного существенного недостатка прикладной лексикографии. Когда единицей словаря фактически считаются только слова «от пробела до пробела», данные частотных словарей дают неправильное представление о частотности таких лексем, как сожаление или течение. Решение этой проблемы имеет своим следствием среди прочего и составление более адекватных речевой практике носителей языка лексических минимумов для учебных целей.

Если представлять процесс становления языковой системы, то можно говорить о постепенной «шаблонизации» определенных речевых выражений, их стабилизации в системе. При этом изучения заслуживают не только «речевые произведения» (как это предлагали младограмматики) или структуры, закрепленные на том или ином уровне системы языка (как это происходит в рамках структуралистской программы), но и промежуточные типы, «шаблоны», «штампы», которые оказываются не периферией, «исключениями», а точкой встречи языка и речи (ср. [Телия 1996: 11–83]). Возможно, часть из них войдет в систему языка, вступив в отношения противопоставления с другими единицами, часть из них, по-видимому, так и останется в состоянии неопределенности между языком и речью. Эта промежуточность, тем не менее, не должна заслонять от нас самую необходимость изучать эти единицы, определять их статус и значение. Принадлежность рассматриваемых единиц к речевой сфере оправдана: действительно, они рождаются в потоке речи как слияние двух или более лексем. С другой стороны, этот факт не снимает необходимости адекватным образом описывать эти единицы. Невозможно истолковать эти случаи только как феномен речи, который не должен получать отражения в описании языка в грамматиках и словарях:

Приняв теорию, в которой лексические единицы надлексемного уровня могут определять синтаксические структуры, мы сможем инкорпорировать клише и идиомы в Словарь. Более того, множество странных свойств идиом в целом сопоставимы с теми, что уже установлены в рамках описания лексических единиц, так что они не усложнят грамматическую теорию [Jackendoff 1995: 153].

Коллокации

Гипотеза Франца Боппа об образовании глагольных флексий из личных местоимений служит прекрасной иллюстрацией того, как отдельные лексемы в составе конструкции становятся связанными, сливаясь в одно фонетическое слово и в дальнейшем – в одну лексему. Открытие Ф. Боппа объясняет не только доисторические явления праиндоевропейского языка – анализ совместной встречаемости словоформ является ключевым для понимания того, как образуются новые единицы.

Как мы показали в предыдущей части, лексему невозможно определить как единицу «от пробела до пробела»: существует множество переходных случаев, и границы между лексемой и словосочетанием, лексемой и предложением оказываются размытыми. Гораздо более продуктивным кажется расположение единиц на шкале идиоматичности: словосочетание → фразема → лексема, где стрелки указывают не только направление процесса в конкретном случае, но и динамичность классификации в целом.

Всплеск интереса к совместной встречаемости единиц в последние десятилетия связан с возросшей ролью корпусной лингвистики, в которой изучение устойчивых выражений связано как с решением прикладных задач, так и с теоретическим осмыслением накопленного материала. Один из ведущих представителей корпусной лингвистики Джон Синклер уже в 1991 году сформулировал принцип идиоматичности:

Принцип идиоматичности заключается в том, что говорящий/ая имеет в своем распоряжении большое число полуоформленных фраз, которые представляют собой уже готовые единицы, даже несмотря на то, что при анализе их можно разбить на сегменты [Sinclair 1991:105][30].

Такие «полуоформленные фразы» получили название коллокации[31](от англ, collocation). Эти явления шире, чем традиционные фразеологизмы, о которых шла речь выше. При всей разнице в терминологии, коллокациями в корпусной лингвистике называют

неслучайное сочетание двух и более лексических единиц, характерное как для языка в целом (текстов любого типа), так и определенного типа текстов (или даже (под)выборки текстов) [Ягунова, Пивоварова 2011:575].

Это расширенное понимание коллокаций несколько противоречит более строгому, собственно лингвистическому, пониманию коллокаций как единиц, имеющих связанное, некомпозициональное значение [Мельчук 1960; Melcuk 1995а; Борисова 1995; Кустова 2008в и др.]. С другой стороны, такой подход позволяет включить широкий и, надо сказать, слабо оформленный список единиц, предполагающий дальнейшую более строгую классификацию, исходящую не из теоретических предпосылок, а из закономерностей, выявляемых в реальном массиве языковых данных.

Для выявления коллокаций в тексте корпусная лингвистика использует специальные инструменты, которые основываются на предположении, что частота коллокаций должна быть более значимой, чем у каждой из входящих в нее единиц по отдельности. Для измерения совместной встречаемости используются специальные статистические инструменты, которые получили название «меры устойчивости»; к ним относятся тесты MI, T-score, log-likelihood и некоторые другие (см. [Pecina 2005; Браславский, Соколов 2006; Хохлова 2008]). Надо сказать, что существующие в настоящий момент методы автоматического извлечения коллокаций нельзя признать совершенными, как минимум, в двух отношениях: во-первых, с их помощью извлекается очень разнородный набор устойчивых единиц, во-вторых, полнота извлечения далека от стопроцентной.

Важно понимать, что анализ частоты совместной встречаемости не позволяет автоматически извлекать фразеологизмы в лингвистическом смысле этого слова, то есть единицы с некомпозициональным сочетанием значений. Однако анализ больших текстовых массивов позволяет выявить единицы, занимающие положение между свободными сочетаниями и связанными фразеологизмами – «неслучайное сочетание двух и более лексических единиц». Приведенная ниже в качестве примера таблица показывает, какие двухсловные коллокаций извлекаются из одного и того же корпуса (коллекция текстов портала , объем 66 млн текстоформ) с помощью двух разных мер устойчивости (использованы данные из работы [Ягунова, Пивоварова 2010][32]).

Совершенно очевидно, что эти списки очень неоднородны. В них попадают:

– знаменательные лексические фразеологизмы (голубые фишки, тройская унция);

– незнаменательные лексические фразеологизмы, о которых шла речь выше (при этом, кроме того);

– фрагменты бо́льших конструкций ([в] связи с [чем], в результате [чего]);

– неидиоматизированные устойчивые сочетания (сообщает РИА, дельта Нигера, миллион долларов).

– составные имена собственные (Арбат Престиж, Ролан Гаррос) Повторим еще раз: в таблице представлены результаты автоматической работы алгоритма, которые не могут считаться ни полными, ни однородными. Однако теоретическое осмысление этих результатов позволяет заново поставить вопрос о соотношении устойчивости и идиоматичности (см. [Мельчук I960]), с одной стороны, и адекватности существующих классификаций – с другой.

Разрабатываемый под руководством одного из авторов этой книги алгоритм поиска устойчивых сочетаний усложняет эту задачу, позволяя определять устойчивость не только лексических, но и грамматических параметров для произвольной цепочки единиц (см. [Kopotev et al. 2013]). Этот алгоритм отвечает на вопрос, что и с какой вероятностью появится после конкретного слова или цепочки слов. Он находит ответы на такие, например, вопросы:

– Какая морфологическая категория оказывается наиболее устойчивой для этой позиции?

– Какое значение этой морфологической категории наиболее устойчиво?

– Что устойчивее: конкретные лексические единицы или морфологические параметры (например, падеж) с открытым списком лексем?

Использованная статистическая модель помогает распределить частоты морфологических признаков и лексических единиц на единой шкале, с тем чтобы определить наиболее стабильные параметры. Предложенный алгоритм отвечает на вопрос об измерении совместной встречаемости и морфологических признаков, и лексических единиц. Например, с помощью алгоритма можно установить, что после глагола греть мы с высокой вероятностью ожидаем: форму винительного падежа существительного греть + N.acc, лексему в составе фразеологизма греть душу и лексему в составе устойчивого, но не фразеологизированного выражения греть воду. Вместе с тем причины совместной встречаемости могут лежать в совершенно разных областях, что, безусловно, нуждается в теоретическом осмыслении.

Данные, основанные на статистике совместной встречаемости, показывают сложную картину устойчивости лексических и грамматических параметров. Очевидно, что в них присутствуют единицы разной природы, обладающие разными признаками устойчивости. Эти признаки мы и обсудим ниже на примере созданного с помощью описанного алгоритма списка устойчивых сочетаний предлога без с существительным:

Без: оглядки, устали, остатка, вести, умолку, малого, исключения, шапки, погон, сомнения, преувеличения, ведома, обиняков, содрогания, спросу, разбору, промаха, выходных, галстука, раздумий.

Некомпозициональность значения

Некомпозициональность значения считается одной из главных черт, отличающих связанное словосочетание от свободных. И это действительно так. Лишь некоторые из единиц, извлекаемых с помощью алгоритма, являются традиционными фразеологизмами, о которых шла речь в предыдущей части. Об этом говорит наличие самостоятельного номинативного значения, превращающего предложно-падежное сочетание в наречную лексему: бе́з вести, без у́стали, без у́молку (ср. с лексемой бездна, образованную из предложной группы без дна). Тесная связаннность коллокатов подкрепляется в ряде случаев переносом ударения на прежде безударный предлог. Любопытно, что в НКРЯ можно найти примеры слитного написания некоторых из этих единиц не только в интернет-текстах, но и в научно-популярной (11) и художественной (12) литературе:

(11) Все они работали безустали (Л. Чуковская. Декабристы).

(12) Ей хотелось говорить безумолку, смеяться, дурачиться, но темный угол за роялью угрюмо молчал, и кругом, во всех комнатах верхнего этажа, было тихо, безлюдно. [А. П. Чехов. Бабье царство (1894)]

Профилирование коллокатов

Идея профилирования как инструмента анализа семантики лексем, прежде всего синонимов и квазисинонимов, была предложена П. Хэнксом в 1996 г. [Hanks 1996] и развита в работах С. Гриса, Д. Дивьяк, Л. Янды, О. Ляшевской и др.[33] Она сводится к тому, что близкие по значению лексемы обладают разными «индивидуальными метками» (ID tags): это могут быть морфологические, синтаксические, семантические или другие количественные характеристики словоформ (см. [Gries 2006: 3]), создающие уникальный профиль использования лексемы в речи. Мы полагаем, что эта идея может быть чрезвычайно продуктивной не только при исследовании отдельных лексем, но и при исследовании их сочетаний – коллокаций. Ниже мы покажем, что набор форм, которыми представлена в корпусе та или иная лексема, связан с сочетаемостными ограничениями, или – другими словами – с включенностью лексемы в определенный ряд коллокаций, который в одном случае может быть довольно широким, а в другом – ограничен лишь несколькими коллокациями.

Морфологический профиль

С точки зрения языковой модели, не существует никаких ограничений на образование всех 12 форм лексемы галстук. Однако в речи некоторые из них встречаются чаще, некоторые – реже. Единицы типа без галстука/галстуков ‘неформально’, без передышки ‘без отдыха’, без ведома ‘без разрешения’ и т. п., являясь по существу фразеологизмами, отличаются формальной независимостью частей, в частности, отсутствует перенос ударения, примеров слитного написания этих единиц в НКРЯ не зафиксировано. Кроме того, в корпусе находится значительное количество примеров в прямом (13), переносном (14) значениях:

(13) И уж потом я узнал от Валерии Николаевны, что Старостин не мог прийти впервые в дом без галстука… (И. Кио. Иллюзии без иллюзий).

(14) Любой блог – общение без галстука, даже если в нем затрагиваются официальные темы, – полагает директор Института развития свободы информации Елена Голубева (А. Белуза. Политики от блога).

Однако частотность разных форм этих слов неравномерна. Проанализируем для примера единицу без ведома. На первый взгляд, эта единица семантически и синтаксически разложима: ее семантика целиком выводима из семантики входящих компонентов, ударение не смещено.

(15) Так же, за спиной и без ве́дома Людки, Ирина отнесла остальные деньги в банк «МММ» (В. Токарева. Своя правда).

(16) Прошу тебя без моего ве́дома никому ничего не обещать! (М. Гиголашвили. Чертово колесо).

Приведем наблюдение В. В. Виноградова, в котором верно подмечена сложная природа такого рода единиц:

Ведомо, без ведома, с ведома. Процессы превращения падежных форм имен существительных в наречия протекают в современном языке очень активно. Разные именные формы, вступившие на путь адвербиализации, находятся на разных этапах этого пути. По отношению ко многим словам трудно решить вопрос, осуществят ли они с течением времени весь путь адвербиализации или же сразу перейдут в предлоги, минуя наречия. Например, бывшее слово ведомо в выражениях без ведома, с ведома, не имеет форм ни числа, ни склонения, ни даже рода в собственном смысле, хотя оно явно не женского рода (ср.: с моего ведома, без вашего ведома). Но признать выражения без ведома, с ведома наречиями невозможно. Этому противоречит их способность иметь при себе в качестве определения местоименное прилагательное и возможность отделения от них предлога посредством вставки определяющего слова (ср. с их ведома). Так как выражения с ведома и без ведома сочетаются только с родительным падежом (с ведома начальства, без ведома родителей) и согласуемые формы родительного падежа местоименных прилагательных здесь равносильны родительному определительному падежу имен существительных (ср. с моего ведома, но: с его ведома), то, по-видимому, перед нами – обороты, застывшие на промежуточной стадии между именем существительным и предлогом (ср. замечания об истории этой формы у Потебни: «Ведомо, синонимичное по отношению к известно, будучи формой явно причастной, по направлению к наречности переходило через субстанциальность, заметную в без ведома (без вести): „а тогда на них (переветников) не было ведома никакого" (Пск. I, 233), что предполагает „какое ведомо" (т. е. имя существительное среднего рода)» (Из зап. по русск. грамм., 3, с. 470) [Виноградов 1986: 380].

В целом интуиция В. В. Виноградова не противоречит данным корпуса, однако в текстах последних двух столетий все же находятся формы не только родительного, но и других падежей[34]:

Предложный падеж

(17) Действовать в резко революционном порядке можно было только за его счет, то есть при его ведоме и согласии (Н. Суханов. Записки о революции).

(18) Познакомилась я и с заявлением Сараджева в Антиквариат – учреждение при Наркомпросе, в чьем ведоме находились уникальные, ценные предметы <…> (А. Цветаева. Сказ о звонаре Московском).

Второй родительный падеж

(19) Брюсов, приехавший разузнать, что за «группа» без его ведому издалась в альманах «Зеленый сборник», сговорился со мной и Верховским встретиться (М. Кузмин. Дневник 1934 года).

Творительный падеж

(20) Этот был, впрочем, человек добрый, но его выгнал из Литвы брат Витовта – образ человеческий носит, а нравами и ведомом не ведомано! (Н. Полевой. Клятва при гробе Господнем).

В. В. Виноградов, безусловно, прав, считая эти случаи переходными. Цитируя А. А. Потебню, он, видимо, не склонен точно определять и часть речи знаменательного слова[35]. Важно, что знаменательное слово в составе этого оборота деформировано: в корпусе обнаруживается существенная диспропорция в употребительности падежей. Распределение падежных форм этой лексемы в текстах XIX–XX веков следующее: родительный падеж (только в оборотах без / с ведома) – 1516 раз, все остальные падежи в сумме – 4 раза. Опираясь на эти количественные данные, мы полагаем, что при такой неполной падежной парадигме знаменательная лексема является связанной. Пользуясь определением И. А. Мельчука, можно сказать, что в этой фраземе нарушенной оказывается не семантика, а синтактика знака. Или, обобщая: свобода лексических единиц определяется не их парадигматическими (то есть потенциальными) возможностями, а реальной частотой конкретных морфологических форм в речи. Существительное, употребительное во всех 12 формах, является более свободным, чем существительное, представленное в текстах лишь одной-двумя падежными формами. Таким образом, важным признаком связанности лексемы является ее морфологический профиль. Полнота парадигмы в реальном употреблении – один из существенных признаков свободной лексемы. Вероятностные предпочтения той или иной морфологической формы (включая и полную неупотребительность какой-то из них) сигнализируют о степени связанности лексемы в составе фразем.

Важным в поведении лексемы оказывается не столько парадигматическая возможность образования падежных форм, сколько реальная синтагматическая употребительность конкретной словоформы. В нашем примере безусловное частотное превосходство родительного падежа связано с конструкцией «без/с ведома», что превращает когда-то более свободную лексему ведомо в морфологический изолят в составе фразеологизма. Именно поэтому затруднено и определение части речи: в составе фразеологизма парадигматические признаки (в том числе частеречные) стираются. Один из важнейших признаков лексем состоит в том, что они профилируются таким образом, что из потенциально полной парадигмы форм в узусе может использоваться их полный (для свободной лексемы) или ограниченный набор, что говорит о большей связанности лексемы в составе устойчивого выражения. При таком подходе легко может оказаться, что совершенно свободных лексем нет: существуют лишь в большей или меньшей мере связанные.

Итак, одним признаком идиоматизации можно считать морфологическое профилирование лексемы, при котором словоформы одной лексемы употребляется с разной частотой. Вторым признаком можно считать ее конструкционное профилирование, то есть тяготение лексемы к определенным конструкциям.

Конструкционный профиль

Регулярная воспроизводимость приводит к тому, что лексемы «застывают» в определенной грамматической форме в составе определенных выражений. Например, по данным НКРЯ, из всех возможных контекстов для формы остатка 69 % приходится на оборот без остатка, который входит в извлеченный нами автоматически список устойчивых сочетаний без + N (см. выше). При потенциальной возможности этого существительного сочетаться с довольно широким списком лексем существует предрасположенность к определенным контекстам. Назовем это свойство конструкционным профилем: определенные контексты (или конструкции) задают поведение лексем или целых классов, в предельном случае сводя лексему к морфологически изолированной форме: без ведома, без обиняков и т. п.

Безусловно, конструкционный профиль во многом определяет морфологические предпочтения лексемы. В этом смысле морфологическое и конструкционное профилирование являются пересекающимися признаками. Однако между ними есть определенная разница, которую мы продемонстрируем на примере топонимов. В диаграмме ниже приведен сокращенный морфологический профиль (данные о частотности падежей без разделения ед. и мн. чисел)[36] для семантического класса топонимов и для двух представителей этого класса: Москва и Америка.

Топонимы как семантический класс чаще употребляются в номинативе, генитиве и локативе. Лексема Москва в этом смысле почти не отличается от всего класса: морфологические профили лексемы и класса совпадают (коэффициент согласия – 0,93; см. первый и второй столбцы диаграммы). Однако для лексемы Америка ситуация несколько иная: форма предложного падежа употребляется существенно чаще, а именительного – реже, чем соответствующие формы топонимов в целом (это подтверждает и низкий критерий согласия – 0,64). Вероятно, это несовпадение вызвано частотностью предложного падежа предположительно в локативной конструкции: в Америке. НКРЯ подтверждает нашу догадку: из 214 форм предложного падежа 211 (98,6 %) управляются предлогом в[37]. В итоге сочетание в Америке является семантически свободным, однако связанным сочетаемостно, что потенциально создает условия для развития устойчивого выражения и даже фразеологизма. Другими словами, для возникновения лексической фраземы (фразеологизма) необходимо, чтобы его компоненты встречались в тексте совместно: чем чаще это происходит, тем вероятнее возникновение нового, некомпозиционального значения.

Итак, конкретная лексема может использоваться в разных конструкциях и обладать собственным морфологическим профилем, который может более или менее совпадать с профилем семантического класса. Употребление конкретной морфологической формы может быть связано с определенной конструкцией, которая определяет большую частотность этого падежа в сравнении с классом. Конструкционный профиль говорит о синтаксической связанности словоформы, тогда как морфологический определяет, насколько конкретная лексема ограничена в образовании конкретных форм.

Проницаемость

Обсуждение последнего критерия связанности начнем с рассмотрения следующего примера. Обороты без шапки / без погон / без перчаток не являются фразеологическими. В то же время мы знаем, что с предлогом без устойчиво сочетаются определенные классы существительных, например, обозначающие часть или вид одежды. Такие конструкции с определенной семантикой, конечно, не обойдены вниманием исследователей (см., например, [Подлесская 2007; Шеманаева 2007]). Наличие списка семантически однородных переменных, подчиненных определенному конструкционному профилю, позволяет считать эти единицы представителями синтаксической непредикативной конструкции, построенной по модели «без + N.gen ‘одежда (или ее часть) и обувь’». Здесь мы хотим обратить внимание на такой параметр, как проницаемость, то есть возможность/невозможность вставки лексического материала между компонентами оборота. Сравним данные контактного / дистантного расположения компонентов (см. диаграмму).

И конструкция «БЕЗ + [одежда и обувь]», и ее конкретный представитель без шапки гораздо чаще употребляются с контактным распоряжением элементов (ок. 86 % и 96 %, соответственно), чем конструкция «В + [одежда и обувь]» и ее представитель в шапке (примерно 34 % в обоих случаях). Это свидетельствует о большей связанности компонентов первой конструкции. При этом коллокация без шапки слабо проницаема для других элементов. Так, при потенциальной возможности и естественности примера Без теплой шапки в Сибири не проживешь определители при существительном в без шапки встречаются, по данным корпуса, очень редко. Еще одним примером является оборот без галстука/галстуков, который, с одной стороны, является реализацией непредикативной конструкции «без + N.gen ‘одежда (или ее часть) и обувь’», а с другой, – лексической фраземой с некомпозициональным значением ‘неформально’. При этом он практически непроницаем: в 97,5 % от всех примеров, найденных в НКРЯ, мы находим контактное расположение элементов. Таким образом, непроницаемость является еще одним индикатором устойчивости, которая, в свою очередь, является базой для дальнейшей идиоматизации.

Выводы

Речевое произведение развивается линейно: сказав А, мы с большой вероятностью скажем Б, а не Щ. В речевом потоке можно выделить многокомпонентные единицы, не являющиеся в строгом смысле фразеологическими, однако обладающие общим свойством – устойчивостью совместной встречаемости. Их можно считать свободными с точки зрения фразеологии, но именно из этой речевой стихии возникают единицы, которые мы называем фразеологизмами, именно они потенциально могут стать однословной лексемой. Совокупная шкала устойчивой воспроизводимости формируется из набора взаимосвязанных признаков, который включает в себя конструкционные ограничения, ограничения конкретной лексемы, проницаемость границ между лексемами и, в ряде случаев, семантическую некомпозициональность.

Мы далеки от мысли, что перечисленные факторы являются единственным условием для возникновения лексического фразеологизма. Играют свою роль и такие не названные выше факторы, как наличие прецедентных текстов, просодический или ударный контур и даже рифма. С помощью корпусного количественного анализа появляется возможность вычленять такие единицы, размещать их в многофакторной матрице и подвергать качественному анализу. В качестве заключения покажем разные параметры устойчивости на примере трех слов из нашего списка: без оглядки, без шапки и без переводчиков.

Без оглядки (см. диаграмму на вклейке)

1. Морфологический профиль: по данным НКРЯ, лексема оглядка употребляется в четырех формах: единственное число родительного (21), творительного (9), винительного (2) и именительного (1) падежей: оглядки, оглядкой, оглядку, оглядка.

2. Конструкционный профиль: все формы родительного падежа встретились после предлога без (9 форм творительного падежа – в антонимичной конструкции с оглядкой).

3. Проницаемость этой коллокации равна нулю: примеров с дистантным расположением коллокатов в корпусе не зафиксировано.

Это устойчивая коллокация, ограниченная как морфологически, так и конструкционно, с нулевой проницаемостью.

Без шапки (см. диаграмму на вклейке)

1. Морфологический профиль: по данным НКРЯ, лексема шапка употребляется во всех формах, кроме предложного падежа множественного числа. Такого отчетливого профилирования, как для лексемы оглядка, мы не видим.

В целом лексема шапка является более свободной, чем лексема оглядка.

2. Конструкционный профиль: для сравнения с лексемой оглядка возьмем только конструкционный профиль формы родительного падежа единственного числа, который показывает, что в 52 % случаев эта форма употребляется после предлога без.

3. Проницаемость этой коллокации близка к нулю, но не равна ему: в 4 % из всех примеров – дистантное расположение элементов:

(21) Говорят: в холодное время года нельзя ходить без шапки (И. Покровская, М. Алексейкина. По волосам не плачут).

(22) В дверях уже стоял подполковник Климентьев – молодо, без шинели и шапки (А. Солженицын. В круге первом).

(23) Если не купили вам пирожное

И в кино с собой не взяли вечером,

Нужно на родителей обидеться

И уйти без шапки в ночь холодную (Г. Остер. Вредные советы).

Без переводчика (см. диаграмму на вклейке)

Возьмем для чистоты эксперимента сочетание, которое интуитивно кажется нам более свободным, чем два рассмотренных выше.

(24) И все эсперантисты свободно говорили между собой без переводчиков (С. Тимохин (Тим Собакин). Эсперанто).

1. Морфологический профиль: распределение форм лексемы переводчик примерно совпадает с таковыми для лексемы шапка. В этом смысле обе являются более свободными, чем оглядки (см. диаграмму).

2. Конструкционный профиль: форма родительного падежа переводчика не проявляет устойчивой связи с определенными словами в предшествующем контексте: из 21 примера по два раза употребляются сочетания работа переводчика, услуги переводчика и в качестве переводчика, что не позволяет говорить о наличии какой бы то ни было частотно превалирующей коллокации, как это было в случае с оборотом без шапки. Таковой точно не является сочетание без переводчика, встретившееся всего один раз. Таким образом, с точки зрения конструкционного профиля форма родительного падежа этой лексемы оказывается несвязанной.

3. Проницаемость оборота без переводчика велика: четверть всех употреблений приходится на дистантное расположение элементов:

(25) Все обратили внимание на то, что часовой разговор с министром обороны Грачевым Рабин провел без своего официального переводчика (А. Бовин. Пять лет среди евреев и мидовцев, или Израиль из окна российского посольства).

(26) Андреич всегда мотался к нему один, без переводчика (До после победы // «Солдат удачи», 2004).

Таким образом, по всем трем критериям оборот без оглядки оказывается самым связанным, на втором месте – оборот без шапки, а без переводчика оказывается самым свободным. Важно подчеркнуть, что устойчивость предшествует семантическому сдвигу. Примеры выше показывают семантическую композициональность устойчивого сочетания без шапки. С другой стороны, в примере (ходить без шапки) без шапки может выступать уже в обобщенном значении «одетым легко, не по погоде». Эта грань между регулярным и смещенным значениями очень зыбка, однако, как мы стремились показать, ей предшествует устойчивость совместной встречаемости, которая и создает условия для сдвига.

Идея, что «слова характеризуются тем, что их окружает» [Firth 1957], имеет долгую историю. В последнее время она стала чрезвычайно популярной в связи с появлением больших массивов данных и возможностью экспериментально определять сочетаемостную дистрибуцию. Такой анализ позволяет выявлять единицы, занимающие промежуточное положение между многокомпонентной лексемой (фразеологизмом) и словосочетанием: с одной стороны, эти единицы отличаются устойчивой воспроизводимостью (как фраземы), с другой – синтаксической и семантической регулярностью (как свободные словосочетания). Назовем их вслед за И. А. Мельчуком квази-фраземами.

Переходные случаи: синтаксис или лексика?

В силу сложившейся традиции в русистике несопоставимо больше внимания уделяется лексическим фразеологизмам, явление идиоматизации в синтаксисе изучено гораздо меньше. Под темой «фразеология и синтаксис» часто понимают изучение лексических фразем с точки зрения их синтаксического поведения (см., например, [Андра-монова 1982; Добровольский 2005, 2007; Tronenko 2003]). Естественно, осложняет ситуацию то, что лексический фразеологизм по своей природе часто представляет собой одновременно и единое понятие, и синтаксически разложимый комплекс, например железная дорога, сесть в лужу. Ниже мы обсудим несколько переходных явлений, которые трудно однозначно расположить в зоне лексической или синтаксической идиоматики.

Отбросить копыта

(27) Штирлиц зашел в кабинет к Мюллеру и отбросил копыта.

Вы бы тут еще рога набросали! – сказал Мюллер.

Отбросить копыта может, в принципе, даже тот, у кого их нет. Эта единица является классической лексической идиомой (фразеологизмом), которая фиксируется в соответствующих словарях как отдельная статья [Федоров 2008], обладающая своей морфологией, сочетаемостными возможностями и т. д. (см. [Богуславский, Иомдин 1982]). Среди прочего этот фразеологизм обладает и определенными синтаксическими особенностями – как внутренними (аккузативное управление), так и внешними (невозможностью пассивизации: *копыта были отброшены). В этом смысле этот фразеологизм, оставаясь в кругу лексических единиц, безусловно, представляет интерес и для синтаксиста (о синтаксисе подобных единиц см. еще [Tronenko 2003]; [Иомдин 2003]; [Добровольский 2005,2007]; [Апресян 2007]; [Баранов, Добровольский 2008]; [Nenonen 2007] и др.).

Мало ли что

(28) – Иди ешь кашу!

– Ты же суп варила?

– Мало ли что я варила…

В работах И. Н. Кайгородовой, посвященных синтаксической идиоматике, выделяется такая «фразеосхема», как «мало ли + что + глагол настоящего и прошедшего времени» [Кайгородова 1999: 143 и далее]. В то же время в словарях ([Рогожникова 2003]; [Ефремова 2004]) выделены лексические единицы мало ли (наречие в [Рогожникова 2003: 209]; наречие и частица [Ефремова 2001: 275], частица мало ли что [Рогожникова 2003: 209]; [Ефремова 2001: 275]). За разногласием ученых, числящих эти конструкции по лексическому или по синтаксическому ведомству, стоит серьезная теоретическая проблема. Рассмотрим следующие примеры.

(29) Он просил не встречаться у гостиницы – мало ли что произойдет? – например, могут его сфотографировать с иммигрантом (В. Голяховский. Русский доктор в Америке).

(30) Мало ли кому еще придет в голову попросить краски? (А. Житков. Кафедра).

(31) А что касается убийства какого-то переводчика, то мало ли где, кого и за что убивают (В. Войнович. Дело № 34840).

На первый взгляд кажется, что идиоматичность может быть равно приписана наречию мало ли (имеющему ограничения на сочетаемость) или целиком синтаксической конструкции. Но проанализируем примеры более внимательно. Отметим прежде всего неточность описания И. Н. Кайгородовой. Во-первых, как показывают примеры (29) и (30), употребление форм будущего времени также возможно. Во-вторых, наряду с лексемой что могут употребляться и другие местоимения (примеры (30), (31) выше). Таким образом, следуя логике И. Н. Кайгородовой, следует выделять также и синтаксические фраземы «мало ли + кто + Verbum finitum», «мало ли + где + Verbum finitum» и т. д. Однако более целесообразным выглядит все же другой путь: наречие мало ли можно признать лексической фраземой (фразеологизмом), которая обладает следующими особенностями.

Часть речи:

наречие

Значение:

мало ли1 ‘несущественно’: Мало ли она наделала глупостей.

мало ли2 ‘неизвестный, неопределенный, возможный N’ (где N – соответствующее неопределенное местоимение что-то/что ‘что-то’, кто-то/кто ‘кто-то’ и т. д.): Мало ли кто (-то) еще придет.

Сочетаемость:

мало ли1: в позиции наречной группы при глаголе;

мало ли2: в позиции наречной группы; с неопределенными местоимениями (дублируя значение суффикса – то).

Итак, оказывается существенным, что идиоматичность может быть полностью выведена из сочетаемостных особенностей лексемы, а не из конструкций, в которых выступает эта лексема. Конечно, сочетаемостные особенности реализуются в конструкциях, и в этом смысле обе возможности для ее описания допустимы. Однако целесообразнее считать более компактным для описания подход «от лексемы» и, следовательно, фиксировать в словаре единицу мало ли с определенными сочетаемостными ограничениями, а не описывать синтаксические конструкции «мало ли + кто + Vƒ», «мало ли + где + Vƒ» и т. д. (схожим образом обсуждает двойственную природу этих единиц В. Ю. Апресян [2007]).

Была не была

(32) «Была не была», – решилась она вечером.

«Была? Не была?» – решал он утром.

Была не была – идиоматическая единица с семантикой ‘окончательного, но не мотивированного решения’[38]. Она представляет пример идиоматизированной единицы: ни один из морфологических параметров, обычно вызываемых согласованием, не мотивирован синтаксически (Ср. *Она была не была, *Он был не был). Однако она существует как единица, выполняющая определенные синтаксические (в данном случае предикативные) функции.

К стр. 60. Морфологический профиль лексем оглядка и шапка.

К стр. 60. Конструкционный профиль словоформы шапки (Род. пад., ед. ч.).

К стр. 61. Морфологический профиль лексемы переводчик.

К стр. 61–62. Сравнение коллокационных особенностей лексем оглядка, шапка, переводник.

В этом смысле она представляет определенную параллель таким лексическим фраземам, как ничто-же сумнящеся и т. п., которые фиксируются в словаре (см., например, «коммуникемы» в [Меликян 2001]), поскольку они не подчиняются грамматике и не выводимы из существующих синтаксических правил (ср. [Янко 2001: 23]). Застывшая морфология превращает это выражение в изолированную идиоматическую единицу с фиксированным составом словоформ. С другой стороны, эта единица практически всегда функционирует без контекстной поддержки как самостоятельная единица текста, что сближает ее с предложениями. Как всякое законченное высказывание, она обладает определенным интонационным рисунком, предикативностью и другими атрибутами синтаксической единицы. В качестве несамостоятельной единицы она употребляется крайне редко, на грани грамматической приемлемости:

(33) Да, правильно вы говорите, они тоже так думают, уж лучше один раз была не была, чем вот так, все время ждать чего-то, жить в какой-то неизвестности (интервью с Р. Аушевым // Эхо Москвы, 2003).

По своим структурным параметрам (жесткий порядок слов, невариативность) фразема была не была сближается с лексическими фраземами, но по функциональным возможностям (независимое употребление, интонация, предикативность, модальная рамка и др.) является коммуникативно достаточным высказыванием. Функционируя как самостоятельное предложение, она представляет интерес, связанный с областью супрасинтаксиса, с включением этого выражения в текст и т. п. Итак, эта «коммуникема» может быть описана и в рамках синтаксиса, и в рамках лексики. Однако стабильность списка лексических переменных (даже конкретных морфологических форм) делает предпочтительным ее лексикографическое представление.

Считать до трех

(34) Рина Зеленая изобрела прекрасное средство от бессонницы: надо считать до трех, максимум – до половины четвертого.

На первый взгляд, оборот считать до трех является фразеологизмом со значением ‘отсчитывать время до начала события’, сопоставимым по своим идиоматическим свойствам с глагольным фразеологизмом отбросить копыта. Однако эта единица является примером фраземы с вариативным лексическим наполнением: считать можно до трех и тридцати, до пяти, пятнадцати и пятидесяти, до шестидесяти, до ста и до тысячи. Других вариантов НКРЯ не содержит. Таким образом, можно говорить о синтаксической конструкции, в которой заданы определенные формальные ограничения на переменную в предложной группе. Эта единица не образует самостоятельной предикативной единицы и в этом смысле принадлежит микросинтаксису, являясь кирпичиком для построения предложений. Назовем ее непредикативной синтаксической фраземой. Следует подчеркнуть, что, с одной стороны, в одном шаге от синтаксических стоят лексические фраземы типа отбросить копыта, которые по сути являются фраземами, где место переменной занимает ровно одна лексема. Расширение списка лексических компонентов превращает лексическую единицу в синтаксическую. С другой стороны, непредикативные синтаксические фраземы (особенно с глагольной вершиной) стоят в одном шаге от собственно предложений, и граница, их разделяющая, предельно условна[39].

Как мы отметили выше, в современных работах по идиоматике можно найти существенные разногласия по поводу того, какие конкретные единицы следует считать лексическими, а какие синтаксическими фраземами: их четкого разделения не существует. Они демонстрируют лексико-синтаксический континуум, или плавный переход от лексики к синтаксису, который иногда называют конструктивном (construction; см. [Goldberg 2000; Schultze-Berndt 2002]), коллострукциями (constructions; см. [Stefanowitsch & Gries 2003]). Часть этих единиц целесообразнее описывать как лексические единицы (и соответственно, включать в словарь), другие – как синтаксические конструкции (и учитывать в грамматике)[40]. В следующей главе, в рамках разговора о синтаксической идиоматике, речь пойдет о предикативных синтаксических фраземах, отличительным свойством которых является возможность лексической вариативности, ограниченной, естественно, самой конструкцией.

Глава вторая Монопредикативные фраземы

Вступительные замечания

«Гулять так гулять!» – сказал Моисей и завел народ в пустыню. Выделенное предложение в этом анекдоте – самостоятельная предикативная единица. Ее лексическое наполнение свободнее, чем, например, у «коммуникемы» Была не была и допускает разнообразное лексическое наполнение: Пить так пить, Платить так платить, Летать так летать и т. д. Это связанная модель простого предложения (клаузы) с определенными семантическими и структурными свойствами, обладающая собственной предикативностью. Такие единицы, с одной стороны, способны функционировать в качестве независимых предложений (простых или сложных), а с другой – выступают как основа для заполнения ограниченным рядом лексических переменных.

В русистике исследования синтаксических единиц этого типа началось с монографии Н. Ю. Шведовой [Шведова 1958, 1960], которая описала несколько типов «фразеологизированных построений». Книга Н. Ю. Шведовой по синтаксису русской разговорной речи звучит удивительно актуально и в наши дни:

<…> единственно возможный метод изучения таких конструкций: их двусторонний анализ, описание как лежащей в их основе грамматической схемы, так и тех словесных рамок, которыми эта схема ограничена [Шведова 1960: 100].

Кроме Н. Ю. Шведовой (см. еще соответствующие разделы Академической грамматики 1980 года) к этой теме обращалось множество исследователей [Шмелев 2002; Архангельский 1964; Райхштейн 1974; Крейдлин, Рахилина 1984; Апресян, Иомдин 1990, Paillard & Плунгян 1993; Величко 1996; Золотова 1997; Кайгородова 1999; Всеволодова, Лим 2002; Дымарский 2007; Стексова 2006а, 2007аб; Норман 2007 и др.]. Однозначно закрепленной за ними номинации не существует. Разные авторы используют термины: «предложения фразеологизированной структуры» [Шведова 1960; Русская грамматика 1980], «фразеосхемы» [Шмелев 2002], «формальные конструкции» [Fillmore, Kay 1993], «синтаксические фраземы» ([Mel’čuk 1995a, b] и др.). Последний будем использовать и мы.

В настоящей главе мы опишем монопредикативные синтаксические фраземы на примере класса тавтологических предложений. Часть из них может употребляться автономно (Дурак дураком), другие – только в составе сложных предложений (Война войной, а Р). Однако в отличие от следующей главы («Квазисложные предложения»), в которой мы исследуем, как идиоматичность разрушает регулярные полипредикативные связи, здесь речь пойдет о фраземах, идиоматичность которых проявляется в нарушении связей внутри монопредикации (независимо от возможности или невозможности автономного употребления высказывания). В качестве переходного случая между поли– и монопредикативным предложением, мы опишем конструкцию X так Х (Гулять так гулять!).

Мы начнем с более общего обсуждения классификации И. А. Мельчука в ее приложении к синтаксическому материалу. Напомним, что общая классификация фразем по И. А. Мельчуку может быть представлена следующей схемой [Иорданская, Мельчук 2007: 223]:

Прагматемы – семантические фраземы

(1) Не курить!

(2) Я тебе почитаю!

В первом примере связанной оказывается сфера применения (прагматика) выражения, поскольку такая фраза допустима лишь в ситуации приказа, инструкции или запрещающей таблички[41]. Именно незнание или игнорирование прагматических ограничений часто комментируется носителями языка фразой: «Правильно, но так не говорят» (ср. Не курите здесь).

Предложение (2) Я тебе почитаю! имеет «запретительное» значение ‘читать нельзя’, которое является идиоматизированным, поскольку не складывается из суммы компонентов этого предложения. Это пример семантической синтаксической фраземы, поскольку некомпозициональной оказывается именно семантика конструкции, противоположная буквальному прочтению фразы.

Компонент языкового знака, подверженный идиоматизации

Идиоматизации могут подвергаться разные компоненты языкового знака: означающее, означаемое или его синтактика. Примером воздействия на означаемое синтаксического знака проявляется предложение (2), где синтаксическая структура (означающее) оказывается ненарушенной, но означаемое (‘читать нельзя’) – связанным.

Влияние на означающее, или на формальную структуру, может проявляться в различного рода синтаксических «неправильностях», например в отсутствии синтаксического согласования и т. п. Так, в примере (3)

(3) Пить так пить!

синтаксическая структура оказывается полностью нарушенной, так что трудно говорить о наличии вершины или каких бы то ни было регулярных синтаксических связях.

Ограничение на означающее может проявляться и в определенных запретах на различные модификации и трансформации (см. [Аничков 1997; Добровольский 2007]). Так, предложение Муж и жена – одна сатана не имеет модально-временной парадигмы в том смысле, как это понимается, например, в Академической грамматике 1980 года (ср. *Муж и жена были/будут одной сатаной). В предложении (2) затруднены стандартные трансформации, в частности пассивизация и негация: ср. *Сигарета выкурена (тобою) у меня, ?Я тебе не покурю!

Степень идиоматизации

Идиоматизация может приводить к полной связанности или оставлять какие-то компоненты свободными. Так, предложение Я тебе почитаю! является примером полной синтаксической фраземы, поскольку «запретительная» семантика конструкции не извлекается ни из одного ее элемента. В свою очередь предложение Татьяна в лес; медведь за нею можно отнести к полуфраземам, поскольку в конструкции не содержится информации о предикате перемещения, однако это значение имплицитно заключено в предложных группах «в + В. П.» и «за + Т. П.», имеющих значение перемещения в пространстве. В качестве примера синтаксической квазифраземы можно привести пример с маркированным порядком слов[42]:

(4) Иду я по улице…

Это предложение, в целом обладающая прозрачной структурой и композициональной семантикой, имеет, однако, очевидные текстовые предпочтения, тяготея к нарративным текстам. Такую слабую степень идиоматичности мы, вслед за И. А. Мельчуком, будем называть синтаксической квазифраземой. В настоящей работе единицы такого рода мы не рассматриваем. Выделение конкретных объектов изучения, отвечающих определению синтаксической фраземы, наталкивается на определенные сложности, связанные с диффузной природой самого языка. Ниже мы обсудим эти сложности, проанализировав несколько типов русских тавтологических синтаксических монопредикативных фразем. Для двух из них диффузность их природы будет показана как прямая проекция их исторического развития.

Тавтологические высказывания в русском языке

При рассмотрении тавтологических конструкций прежде всего обращается внимание на их аномальность. Необходимо помнить, что семантическая аномальность бывает двух типов. В первом случае высказывания должны получить семантически стандартную интерпретацию в результате переосмысления, во втором случае высказывания не могут быть сведены к стандартной семантике. Тавтологические высказывания относятся к высказываниям, буквальное осмысление которых аномально, но которые могут получить семантически стандартную интерпретацию. Возможность переосмысления семантических аномалий, сведение их к семантическому стандарту обусловлены существованием особых правил переосмысления, которые говорящий может эксплуатировать. Тем самым семантически аномальное высказывание перестает быть аномальным, точнее, оно аномально относительно базовых правил, но вполне закономерно относительно правил переосмысления.

Широкая употребительность исследуемых тавтологических высказываний свидетельствует о том, что этот алогизм не случаен, он возводится языком в определенную систему. При функционировании в речи тавтологические высказывания характеризуются дополнительными речевыми смыслами, тем самым перестают быть аномальными. Как замечает Ю. С. Степанов, «в реальном употреблении такие предложения обрастают дополнительными смыслами и в действительности не являются уже тавтологиями» (цит. по: [Эйхбаум 1996]). Основой критерия правильности смысловой структуры таких высказываний является их функциональная оправданность. Актуальным становится скрытый смысл, который адресат речи должен декодировать. Под скрытым, или имплицитным смыслом понимается «содержание, которое прямо не воплощено в узуальных лексических значениях и грамматических значениях языковых единиц, составляющих высказывание, но извлекается из последнего при его восприятии» [Долинин 1983]. Прагматическое значение тавтологических высказываний становится очевидным в составе текста в результате «смыслового взаимодействия» его с окружающим контекстом. Анализ тавтологических высказываний предполагает два уровня: когнитивный и прагматический. Для понимания тавтологий необходимо совпадение когнитивных пространств говорящего и адресата. По справедливому замечанию М. X. Газизовой, закон отсутствия повторения реализован в когнитивной базе коммуникантов таким образом, что возвращение к исходным элементам не означает для адресата круга в познании, но лишь спиральное его развитие [Газизова 1999]. Отсюда следует, что адресат, воспринимая тавтологическое высказывание, понимает, что говорящий вкладывает в него нечто большее, чем то, что вытекает из значения используемых лексем. Модель построения и восприятия тавтологических высказываний является ассоциативной. В случае несовпадения модели говорящего и модели адресата адресат может эксплицировать свое непонимание фразами типа «Что вы имеете в виду?», «Что вы хотите этим сказать?». Каждая тавтологическая конструкция может выражать несколько прагматических смыслов, однозначное же понимание ее достигается только в контексте или в определенной речевой ситуации.

Это особое коммуникативное намерение «не прочитывается» только носителем чужой языковой культуры, но вполне очевидно для носителя своей культуры. В современных лингвистических работах Т. В. Булыгиной и А. Д. Шмелева, Ю. Д. Апресяна, Н. А. Николиной, Г. Н. Эйхбаума, Л. П. Старосельцева, Н. Д. Арутюновой, Т. А. Тулиной и др. отмечались некоторые особенности тавтологических конструкций, но полного системного описания до сих пор нет. Описаны некоторые типы синтаксических фразем, в частности X есть X [Старосельцев 1971], X так X [Kopotev 2005; Копотев, Файнвейц 2007].

Тавтологическая фразема X не X

Как уже было отмечено, в русском языке оборот Была не была – идиоматическая единица с семантикой ‘окончательного, но не мотивированного решения’. Она существует как застывшая единица. Застывшая морфология превращает это выражение в изолированную идиоматическую единицу – фразеологизм с фиксированным составом словоформ. Эта единица практически всегда функционирует без контекстной поддержки как самостоятельная единица текста[43]. Но наряду с этим существует синтаксическая модель X не X, которая используется как собственно синтаксическая фразема с вариативным наполнением компонента X и с проявлением другой семантики.

Наполнение позиции X

Позицию X в данной синтаксической фраземе могут занимать различные части речи. Наиболее частотным является заполнение этой позиции глаголом в различных спрягаемых формах изъявительного наклонения:

(5) От такой неопределенности: боится не боится – тошно (Е. Шкловский);

(6) Как когда-то давно не давала покоя мысль о шпане во дворе – тронут не тронут, привяжутся не привяжутся… Может, привяжутся, а может, пронесет (Е. Шкловский);

в форме повелительного наклонения:

(7) Вот над этим случаем, вспомнив, смеялись братья и снохи, а Митенька, не стерпев, выскочил из-за стола и кинулся бежать, но, пробежав немного, остановился: бегай не бегай, а маменькин наказ исполнять надо (М. Щукин).

Кроме глагола в этой позиции могут быть использованы существительные:

(8) Боярыня не боярыня, а именно – дама (Е. Шкловский); местоимения:

(9) С ним не с ним, какая разница, ночь, дождь, войска на улице, все может случиться… (Е. Шкловский);

прилагательные:

(10) Бородатый, с вечно замаслившейся гривой, толстый не толстый, но какой-то очень большой: два или три Роберта сложить, то и получится Пашка Родькин, восходящая звезда отечественного синема (Е. Шкловский).

Вероятно, в этой позиции может быть любая часть речи:

(11) Там, где-то во дворах Колокольнико в а переулка. Глаза вспомнят. Еще не поздно… Хотя, «поздно – не поздно»! О чем я думаю?! О времени? О времени, которого, может быть, уже нет (Т. Соломатина. Отойти в сторону и посмотреть);

(12) – Тебе что– скучно со мной? – Скучно, не скучно… Говорю: посторонние могут войти! (В. Громов. Компромат для олигарха);

(13) – Какая на хрен разница, один – не один! (А. Житков. Супермаркет); Много не много, а рублей сто пятьдесят было (Л. Юзефович. Дом свиданий).

Важно отметить, что обе позиции X заполняются тождественными словоформами[44].

Значение межсоставного элемента

Отрицательная частица не в конструкции X не X выступает в разных значениях, что позволяет произвести следующие синонимические замены.

В примере (9): С ним не с ним, какая разница, ночь, дождь, войска на улице, все может случиться… (Е. Шкловский) = С ним или не с ним, какая разница…

В примере (14): Надо бы туда десант… тысяч эдак двадцать наших, хоть бы и за счет государства, пусть бы там более, как полагается, а под конец что-нибудь устроили – мордобой не мордобой, но хотя бы машины поперевертывали, витрины поразбивали (Е. Шкловский) = хоть мордобой, хоть не мордобой…

В примере (6) значение межсоставного элемента проясняется самим автором в тексте. В соответствии с этим можно выделить несколько смысловых разновидностей данной конструкции.

1. Значение неопределенности, неполноты признака: А для всего нужна, если угодно, простая и вместе с тем чрезвычайно сложная вещь: любовь не любовь (которая вообще неизвестно что такое), влечение не влечение, привязанность не привязанность, но что-то в этом роде… (Е. Шкловский).

2. Неактуальность, неважность условия, событие произойдет в любом случае: Ясно было: упрашивай не упрашивай, больше Венька играть не будет! (Е. Шкловский); Одно дело бывшие зэки, бичи, с которыми ей приходилось иметь дело в экспедициях…, от них действительно можно ждать всего, чего угодно, закон не закон… (Е. Шкловский);… запахи эти выползали во двор и были настолько соблазнительны, что хочешь не хочешь, а сглотишь слюнку, сам того не замечая (М. Щукин).

3. Значение выбора: Матч вроде как судьбоносный: будем не будем, станем не станем? (Е. Шкловский).

4. Значение предположения: Как когда-то давно не давала покоя мысль о шпане во дворе – тронут не тронут, привяжутся не привяжутся… Может, привяжутся, а может, пронесет (Е. Шкловский).

5. Значение вынужденности, независимости действия от желания субъекта: И в постели не понежишься – хочешь не хочешь, а вставай, иди ее выгуливай… (Е. Шкловский); Добро бы еще пасмурно и дождь, когда хочешь не хочешь, а вынуждена оставаться дома, и тогда можно почитать книжку… (Е. Шкловский); Хочешь не хочешь, а оказываешься втянутым мало того что в чужую жизнь со всеми ее заботами и причудами, но, главное, с гигиеническими и медицинскими проблемами (Е. Шкловский). Как представляется, при передаче значения вынужденности действия заполнение позиции X оказывается лексически и грамматически ограниченным. В позиции X может быть только глагол с семантикой желания, мыслительной деятельности, причем эта конструкция работает в составе сложного сочиненного предложения с противительным союзом а.

Функционирование тавтологической конструкции X не X может быть как в инициальной позиции, так и реактивным.

Ср.:

(15) – Ну ты и гусь!

– Гусь не гусь, а яичко снес (М. Щукин).

(16) – Да чем он хуже тебя, не пойму… – не сдавался Роберт.

– Хуже не хуже, а другой (Е. Шкловский).

В примерах (15) и (16) тавтологическая конструкция является второй репликой в диалоге и возникает как реакция на предыдущее оценочное высказывание. В других случаях употребление тавтологического сочетания не зависит от предшествующего контекста:

(17)… Валера вечерами врубал на весь лагерь свои любимые песни, хочешь не хочешь, а слушай: «Клен кудрявый да клен кудрявый…» (Е. Шкловский).

Обобщить сказанное можно в следующей таблице:

Фразема Им. п. + Тв. п.

Тавтологические сочетания имен Им. п. + Тв. п. представляют собой различные модели, которые отличаются значением, позицией в предложении, ограничениями на лексическое наполнение компонентов, а также выполняемыми функциями в речи. На основании анализа языкового материала можно выделить шесть случаев, причем четыре из них – функционирования данного сочетания в пределах одной предикативной единицы, а шестой случай требует облигаторности полипредикативной конструкции.

1. Клин клином вышибать (выбивать) – уничтожать результаты какого-либо действия или состояния теми же средствами, которые это действие или состояние вызвали (Фразеологический словарь русского языка / под ред. А. И. Молоткова [Молотков 1978]). Данный фразеологизм тавтологического типа не содержит тавтологической аномалии. Значение объекта и орудия задаются валентностью глагола (что делается при помощи чего?). Тавтологический повтор семантически оправдан значением данного фразеологизма. Так как фразеологизм широко употребителен в русском языке, то в речевой практике он зачастую употребляется с вербально незамещенным предикатом. По этому же образцу строятся и тавтологические обороты с другими лексемами, которые имеют то же значение, причем актуализируется семантика объекта и орудия. Эта модель тавтологической конструкции обычно используется с вербально выраженным предикатом, хотя встречаются случаи и имплицитности предиката. Ср.:

(18) Алмаз алмазом гранится, плут плутом губится (В. И. Даль. Пословицы русского народа).

(19) Клин только клином, подобное – подобным: приказу, распоряжению нужно противопоставлять письменное распоряжение вышестоящих инстанций или ссылку на соответствующий параграф инструкции (Ю. Даниэль. Письма из заключения).

(20) Так сказать, подобное – подобным, фантастическое – фантастическим… (А. Стругацкий, Б. Стругацкий. За миллион лет до конца света).

Следует отметить, что лексическое наполнение позиции Им. п. + Тв. п. имеет определенные ограничения, обусловленные лингвистическими и, прежде всего, экстралингвистическими факторами. Лингвистическая причина связана с семантикой эксплицитного или имплицитного предиката, который должен обладать объектной и орудийной валентностью. Следовательно, в позиции тавтологических имен могут оказаться любые существительные, способные выполнять семантическую функцию объекта и орудия. Экстралингвистическая причина ограничений опирается на здравый смысл и жизненный опыт говорящего. Так, нельзя *стол делать столом. Но, вероятно, возможно ?стол разбивать столом. Можно было бы предположить, что предикат должен обозначать деструктивное действие, хотя этому противоречат такие примеры, как рецепт лечения похмелья: Подобное лечится подобным. Справедливости ради надо отметить, что в этом примере все-таки идет речь о разрушении, изменении существующего положения дел.

2. Вторая модель имеет значение сравнения и также функционирует в пределах одной предикативной единицы. Но в отличие от первой модели здесь это сочетание уже синтаксически не свободно, является именной частью сказуемого. Рассмотрим примеры (21) и (22):

(21) – Ты, Ваня, человек очень умный, – пытаясь нашарить в темноте засов, говорил председатель заплетающимся языком. – С виду дурак дураком, а приглядеться – ум государственный (Вл. Войнович. Жизнь и необычные приключения солдата Ивана Чонкина). С виду дурак дураком = похож на дурака.

Ты знала Зинку-то Хромову? Палка такая ходила, волосы седила… <…> Доска доской, ничегошеньки нет, и вот – пожалуйста (В. Шукшин. Хахаль) Доска доской = плоская, как доска.

(22) Витьку мать выходила из последних сил, все распродала, но сына выходила – крепкий вырос, ладный собой, добрый… Все бы хорошо, но пьяный – дурак дураком становится (В. Шукшин. Материнское сердце). Дурак дураком = ведет себя как дурак.

В качестве лексического наполнения здесь возможны любые лексемы, которые ассоциативно можно связать с объектом сравнения. Интересно отметить, что во всем собранном языковом материале в качестве объекта сравнения выступают только живые существа, чаще всего люди. Вероятно, здесь ограничения накладываются на объект сравнения.

3. Также функционирует в пределах одной предикативной единицы. При структурной и семантической близости приобретает дополнительную нагрузку: передает интенсивность признака, качества, свойства.

(23) Трепач он был, тесть-то. Дурак дураком. Ботало коровье. Жил, правда, крепко (В. Шукшин. Билетик на второй сеанс).

(24) Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком (А. Чехов. Вишневый сад).

(25) Николай Аполлонович оставался, конечно, подлец подлецом, но и газетный сотрудник Нейнтельпфайн – вот тоже! – скотина (А. Белый. Петербург).

(26) Дурак дураком, а дело говорит (А. Вампилов. Прошлым летом в Чулимске).

(27) А майор попался дурак дураком! (В. Астафьев. Веселый солдат).

В отличие от предыдущего типа здесь при помощи тавтологической конструкции субъект не сравнивается с кем/чем-либо, а ему приписывается какой-либо постоянный признак в высшей мере его проявления. Подобное значение данной конструкции отмечалось в синтаксисе А. А. Шахматова (означает «полноту проявления признака, выраженного существительным» [1941: 56]). Возникает вопрос о критериях разграничения этих двух типов. Представляется, что формальным показателем может быть глагольная связка (эксплицитная или имплицитная): в случае значения сравнения она может быть со значением становления, проявления какого-либо признака (с виду, становится и под.); в данном же случае связка обычно вербально не выражена, так как это глагол быть в настоящем времени.

Наполнение компонентов ограничивается существительными, в лексическом значении которых есть признаковые семы. Дурак дураком = ‘полный дурак, подлец подлецом = ‘настоящий подлец’, ‘окончательный подлец’. Лексемы в данной конструкции обычно имеют негативную оценочную коннотацию. Сомнительной представляется фраза: *Он был талант талантом!

В следующем случае конструкция Им. п. + Тв. п. функционирует только в составе полипропозитивного и полипредикативного предложения, части которого соединены либо бессоюзной связью, либо сочинительным союзом с противительным значением. Тавтологическая конструкция основана на синтаксической неполноте. Ср. Дружба дружбой, а табачок врозь. – Дружба остается дружбой (ее никто не отменяет, не разрушает, т. е. постулируется ее «статус кво»). Предикат может быть вербально выраженным:

(28) Я понял, что для Тимохи не было утешения и в сознании, что он пострадал за общее дело: мир оставался миром, грех грехом, земля землей, его судьба ни в какой связи ни с какими большими делами не состояла (В. Короленко. Марусина заимка).

Но так как в подобной модели предикат всегда имеет только одно значение, он в силу своей очевидности обычно опускается.

Можно выделить несколько вариантов этой модели.

А) Значение согласия, выражаемого тавтологической конструкцией. Причем для говорящего согласие не является самым актуальным в высказывании, а используется им для достижения основной цели.

(29) Помилуйте, я вас совсем о другом прошу, а вы мне пеньку суете! Пенька пенькой, в другой раз приеду, заберу и пеньку! (Н. Гоголь. Мертвые души).

Говорящий не заинтересован в приобретении пеньки, но он выражает «отсроченное» согласие, обещание (пеньку, само собой, разумеется, возьму, но в другой раз), для того чтобы вернуться к интересующему его предмету разговора. Говорящий при помощи этой конструкции «выстраивает» коммуникацию, возвращает беседу в нужное русло, совершая при этом «коммуникативное поглаживание» адресата. Вероятно, в подобных случаях можно говорить о текстообразующей функции данной конструкции.

Б) Тавтологические конструкции в обеих предикативных единицах. Семантика – противительно-сопоставительная.

(30) Но, оказывается, любовь любовью, а пенсия пенсией (Ф. Павлов-Андреевич. Бег).

Противительно-сопоставительный союз а может быть имплицитным:

(31) Праздник был в самом разгаре: война войной, обед обедом (С. Осипов. Страсти по Фоме).

(32) История историей, война войной, Пенза Пензой (А. Мариенгоф. Мой век, мои друзья и подруги).

В) Тавтологическая конструкция только в первой предикативной единице. Семантика противительно-сопоставительная:

(33) Война войной, а права человека в Америке святы (Известия, 2001).

Г) Тавтологическая конструкция только в первой предикативной единице. Семантика – противительно-уступительная.

(34) Шутки шутками, но болезнь в значительной мере подорвала мое здоровье, единственным утешением было то, что я похудел на двадцать килограммов (Л. Утесов. Спасибо, сердце!).

Интересно отметить, что среди примеров нам не встретились тавтологические конструкции в обеих предикативных единицах с противительно-уступительной семантикой.

Противительная семантика предложений с данной тавтологической конструкцией не мотивирована лексическим наполнением имен. Представляется, что в позиции Им. п. и Тв. п. могут функционировать любые имена существительные. Как отмечала Н. Ю. Шведова, «лексическое наполнение повтора свободно, конструирование его – не свободно» [1960: 360]. Само сочетание тавтологических словоформ предопределяет семантику, возникающую между предикативными единицами. Ср.: Война войной, но молодость брала свое. Вряд ли естественным будет восприниматься предложение с тем же лексическим наполнением тавтологической конструкции, но с соединительным союзом и: *Война войной, и нужно вести себя соответственно обстоятельствам. Здесь более естественным будет употребить другую тавтологическую конструкцию: Война есть война, и нужно вести себя соответственно обстоятельствам. Но, с другой стороны, кажется возможным использование исследуемой тавтологической конструкции с соединительным союзом в случае вербально выраженного предиката: Война остается войной, и нужно вести себя соответственно обстоятельствам.

Говоря об особенностях функционирования подобных конструкций, Н. Ю. Шведова отмечала, что они могут употребляться только в качестве реплики-реакции, только в диалогическом единстве. По ее мнению, «они не содержат никакого нового сообщения, не являются самостоятельными единицами речи; непосредственная и всегда эмоционально-экспрессивно окрашенная реакция на сказанное – таково смысловое наполнение основной массы повторов. Эти значения реплик создаются не лексическими значениями повторяемых слов, а всем строением реплики и характером ее связей с первой репликой» [1960: 360].

(35) [Евлалия] Да ведь ты за свою службу жалованье получаешь. [Марфа] Жалованье жалованьем, это уж положоное… (А. Н. Островский. Невольницы)

Признавая справедливость утверждения Н. Ю. Шведовой, тем не менее отметим, что данная конструкция встречается не только в диалогическом единстве, но в монологическом тексте, где ее «генетическая память» обусловливает такую особенность данной модели, как текстообразующая функция. В составе текстового фрагмента данная конструкция всегда отсылает к предшествующему тексту и сигнализирует либо о смене темы (о начале нового ССЦ), либо о смене тональности общения. Ср.:

(36) На вопрос, как правильно назвать этот инструмент – струнным (все-таки, как-никак арфа!) или ударным (по аналогии с вибрафоном) – музыкант-«стекольщик» Тимофей Винковский весело отвечает, что скорее ударным – так как постоянно присутствует риск его разбить.

Шутки шутками, а именно поэтому в Новосибирске Тимофей выступал один – его напарник по дуэту «Хрустальная гармоника» Игорь Скляров не доглядел за своим вибрафоном – по дороге треснули стеклянные полые колбы инструмента (О. Колотова. «Музыка на стекле»: дописались до гармоники).

В данном фрагменте текста нет нарушения тематической линии, тавтологическая конструкция маркирует переход от одной тональности речи (веселой – у героя очерка) к другой, более серьезной (у автора очерка).

В других случаях анализируемая конструкция иначе организует текст.

(37) В поезде была книга, в которую записывалась каждая перевязка. Я работал только на тяжелых. Легкие делали сестры. Когда я закончил службу на поезде, на моем счету было тридцать пять тысяч перевязок!..

– Кто этот брат Пьеро? – спросил Господь Бог, когда ему докладывали о делах человеческих.

– Да так… актер какой-то, – ответил дежурный ангел. – Бывший кокаинист.

Господь задумался.

– А настоящая как фамилия?

– Вертинский.

– Ну, раз он актер и тридцать пять тысяч перевязок сделал, помножьте все это на миллион и верните ему в аплодисментах.

С тех пор мне стали много аплодировать. И с тех пор я все боюсь, что уже исчерпал эти запасы аплодисментов или что они уже на исходе.

Шутки шутками, но работал я в самом деле как зверь… (А. Вертинский. Дорогой длинною).

В данном фрагменте тавтологическая конструкция маркирует завершение шутливой текстовой вставки, нарушающей основную тематическую линию (…на моем счету было тридцать пять тысяч перевязок! Работал я как зверь!), и возвращение к серьезной тональности основного повествования.

Следует заметить, что здесь, при частотности выражения шутки шутками, нет лексических ограничений на замещение позиций Им. п. и Тв. п. Так, например, в репортаже НТВ от 27.10.06. о праздновании пятнадцатилетия Туркмении с парадами и народными гуляниями прозвучала фраза Праздник праздником, а вопросы бизнеса тоже не забыли, которая сигнализировала о переходе к серьезной информации. В следующем фрагменте тавтологическое сочетание горе горем связывает авторское повествование с прямой речью персонажа:

(38) Представляете, не успели гроб опустить в могилу, как Розалия выпрямилась, воздела руки к небу и закричала: «Господи, накажи ее! Пусть мучается всю жизнь! Если кто Марину увидит, передайте девке: мать желает ей горе, беду и болезнь!» <…> Народ тогда осудил Розалию: горе горем, но такие слова произносить нельзя ни в коем случае (Д. Донцова. Билет на ковер-вертолет)

В случае изолированного употребления (заголовки статей, пословицы и поговорки) использование тавтологической конструкции опирается на пресуппозицию, общий фонд знаний коммуникантов:

(39) Книга книгой, а мозгами двигай («АиФ на Оби», 2005);

Дружба дружбой, а денежкам счет (В. И. Даль. Пословицы русского народа).

Функция подобных употреблений заключается в актуализации не общеизвестного, выражаемого тавтологической конструкцией (тематическая позиция), а информации, заключенной во второй предикативной единице (рематическая позиция). Такие предложения обычно являются общими суждениями, они не описывают какую-либо конкретную ситуацию.

Итак, представим итоги в виде таблицы.

Ну, приехал и приехал

Синтаксические фраземы типа ну X и X относятся к корпусу тавтологических единиц, где две одинаковые лексемы в одной и той же форме соединены межсоставным элементом. Синтаксически они представляют собой относительно самостоятельные синтаксические единицы, которые могут употребляться как самостоятельно, так и в составе полипредикативной единицы. При этом ключевой особенностью конструкции оказывается опора на контекст, о которой мы поговорим чуть ниже.

Анализ синтаксической фраземы ну X и X предполагает выявление ограничений на лексические переменные, прагматической насыщенности межсоставного элемента и контекстуальной зависимости / независимости.

Рассмотрим тавтологические высказывания, построенные по модели ну X и X.

Наполнение позиции X

Позицию X в высказываниях, построенных по анализируемой модели, могут занимать лексемы различной частеречной принадлежности.

Имена существительные. В позиции X могут быть существительные нарицательные и собственные, конкретные и абстрактные, причем они могут быть в различных падежных формах. Ср.:

(40) Тетя Катя сообщила об увиденном костре маме. В следующие ночи костер видели другие жены офицеров. Ну, костер и костер (Э. Лимонов. У нас была Великая Эпоха).

(41) – Ловчее всех, так должно, что Степку Лябихова ты слышала. Он первый песельник по всей Гостомле считается. Ну, Степана и Степана, больше о нем и разговоров не было (Н. Лесков. Житие одной бабы).

Имена прилагательные. В позиции X могут употребляться и качественные, и относительные, и притяжательные прилагательные.

(42) – Какая же ты все-таки красивая! – Ну красивая и красивая, что из того! (РР);

(43) Не трогай телефон, это мамин. – Ну мамин и мамин, что теперь и позвонить нельзя? (РР).

Имена числительные. В позиции X могут быть как количественные, так и порядковые числительные в разных падежных формах.

(44) Мне сказали, что два задания. Ну, два и два, я этому значения не придала. А они, оказывается, огромные, так что за десять минут не успеешь сделать (РР).

(45) Мой сын – первый ученик в классе! – Ну, первый и первый, чего хвастаться-то (РР).

В силу информативной недостаточности числительных и семантика, и прагматика тавтологического высказывания становятся понятными только в контексте.

Местоимения. Использование местоимений в позиции X возможно, но не очень частотно, встречается чаще в разговорной речи:

(46) – Не вмешивайся не в свое дело! Это моя семья! – Ну, твоя и твоя, о чем тут спорить (РР).

Наречия. Использование наречий в позиции X, так же как местоимений и числительных, требует контекстной поддержки. Нужно отметить, что и числительные, и наречия в данной тавтологической конструкции не очень частотны, причем встречаются в основном в разговорной речи.

(47) – Ты много куришь. – Ну, много и много, подумаешь (РР). Слова категории состояния. Слова категории состояния также могут заполнять позицию X;

(48) – Мне грустно. – Ну грустно и грустно, что ж теперь весь день дома сидеть и ничего не делать! (РР).

Глаголы. Наиболее частотным является наполнение X глагольной формой. Глаголы могут быть в форме настоящего времени:

(49) Ну, стоит и стоит, его дело такое (В. Шукшин. На кладбище); прошедшего времени:

(50) За деньги ему выговор дадут, а сальца – ну, взял и взял гостинец ребятишкам (В. Шукшин. Суд);

будущего времени:

(51) От нее не убудет. – Обязательно убудет, – сказал Специалист. – Она перестанет быть собой. – Ну, перестанет и перестанет. В конце концов, она тебе не жена и не любовница (Б. Левин. Инородное тело).

Примечателен тот факт, что глагол может быть использован в данной конструкции не только в одной и той же форме, но и в разных своих формах. В этом случае наиболее частотным является использование глагола в форме настоящего времени изъявительного наклонения и в форме повелительного наклонения:

(52) Ну, спишь и спи (РР).

Обратим внимание на то, что при предикативной самостоятельности этих синтаксических фразем морфологическая форма повторяющихся единиц или принимает дефолтную («начальную») форму, или согласуется с употребленными в предшествующем контексте опорными словами, к которым, она, собственно, и отсылает.

(53) – Ловчее всех, так должно, что Степку Лябихова ты слышала. Он первый песельник по всей Гостомле считается. Ну, Степана и Степана, больше о нем и разговоров не было. (Н. Лесков. Житие одной бабы).

Словоформа Степана, не являясь простым повтором лексемы Степка, тем не менее сохраняет винительный падеж, управляемый глаголом слышала.

Значение межсоставного элемента

Межсоставной элемент в данной конструкции выражен двумя элементами. По данным словарей, частица ну в сочетании с частицей и обычно выражает безразличие, неодобрение, отрицательное отношение и служит для выделения и усиления выражаемой оценки или эмоции.

Особенностью функционирования исследуемой тавтологической конструкции, в отличие от тавтологических высказываний, построенных, например, по модели X есть X, является ее реактивный характер. Тавтологическое высказывание, построенное по модели ну X и X, всегда является реакцией на предтекст, предыдущее высказывание, следовательно, можно говорить о том, что подобные высказывания при всем различии вкладываемых смыслов объединены тем, что они выражают отношение говорящего к предшествующему высказыванию или факту реальной действительности и выполняют текстообразующую функцию. Конкретная смысловая нагрузка прочитывается исходя из контекстуального окружения. Можно выделить несколько смысловых разновидностей данной конструкции.

1. Безразличие, равнодушие, ничего интересного, информация неактуальная:

(54) Успенский бесится, кричит мне в телефон, что на спецпроекты у него денег нет. Ну, нет и нет (Н. Григорьева. В. Курицын. Вячеслав Николаевич).

Причем подобное отношение может быть как реальным, так и демонстрируемым с целью либо успокоить собеседника, либо скрыть истинные чувства, например заинтересованность или неприязнь. Ср. примеры (55) – (57):

(55) В институте к моему появлению отнеслись совершенно спокойно – ну вернулся и вернулся, не утонул и слава богу. Зато в газетах ко мне проявили необыкновенный интерес – начались интервью, просьбы написать статьи, поделиться впечатлениями, просили выдержки из дневников (Ю. Сенкевич. Путешествие длиною в жизнь).

(56) Михаил Ходорковский сделал элементарное, в сущности, дело: с того, о чем давно все знают, но стесняются вслух говорить, снял гриф «совершенно секретно». Ну снял и снял, давно пора. А ощущение – будто свершилась революция (В. Выжутович. Совершенно не секретно // Московские новости, 2002).

(57) – Она старалась разогнать набегающие тревожные предчувствия будущего упрямой и злой бравадой. «Ну сошлась и сошлась! – сжимая брови и с каким-то болезненным наслаждением произнося это грубое слово, думала она. – Все это пустяки!.. Захотела и отдалась!.. А все-таки была счастлива, было так… – Лида вздрогнула и, вытянув вперед сжатые руки, потянулась. – И было бы глупо, если бы не отдалась!.. Не надо думать об этом… все равно не вернешь!» (М. Арцыбашев. Санин).

Если в примерах (55) и (56) отношение к событию реальное, то в последнем случае (пример (57)) оно явно демонстрируемое, что подчеркивается в контексте (упрямая и злая бравада). Но во всех случаях привлекает внимание тот факт, что дальнейший контекст как бы нейтрализует или «возмещает» равнодушное отношение к событию: в институте отнеслись спокойно, зато в газетах проявили интерес; снял гриф секретности, давно пора – а ощущение, что свершилась революция; «сошлась», это пустяки – а все-таки была счастлива.

Это значение реализуется и в конструкции, где позицию X занимает имя существительное:

(58) Ну, дурка и дурка, зато любимая (Наталья Оленцова. Дар божий // Октябрь, 2001).

Если же в позиции X находятся прилагательные, числительные, наречия или слова категории состояния, то значение равнодушного восприятия события остается, но в дальнейшем контексте нет значения возмещения. Ср.:

(59) – Говори потише, там же все слышно. – Ну слышно и слышно, пусть слышат (РР).

(60) «Глуп, – говорит, – ты». Ну, глуп и глуп, – не впервой мне это от него слышать, а я все-таки вижу, что он всем этим недоволен… (Н. Лесков. Божедомы).

2. Резко отрицательное отношение, раздражение, вызванное повторяемостью, длительностью действия:

(61) Ну говорит и говорит, не остановишь (РР); Ну пристал и пристал (РР).

Это значение возникает в том случае, если в позиции X глагол. Другие части речи не реализуют этого значения. Эти тавтологические высказывания также являются реактивными, но представляют собой реакцию не на предшествующее высказывание, предтекст, а на предшествующий факт реальной действительности. Этим определяется то обстоятельство, что тавтологическая конструкция, реализующая данное значение, может быть понята в определенной речевой ситуации и вне контекста.

3. Оценочное отношение, признание того, что «так оно и есть». Это значение сближает данную конструкцию с тавтологической конструкцией, построенной по модели X есть X. Не случайно, что оно возникает только в тех случаях, когда позицию X занимают существительные. Здесь также значение тождества второстепенно, на первое место выходит значение характеризации, дается комплекс признаков и их оценка. Значение характеризации возникает при метафорическом использовании существительных, причем ассоциативное восприятие подтверждается контекстом, который мотивирует, оправдывает употребление метафоры.

(62) Полежал, смиренно вытянувшись, Адам – не прогоняют. Тогда он придвинулся к Еве потеснее и услышал: «Ну, энти мужики! Ну звери и звери! Со стужи, с ветру… и холодными лапами сразу к живой теле!..» (В. Астафьев. Печальный детектив).

(63) Накануне волосы на бигуди накрутила, расчесала – ну кукла и кукла. Даже губы накрасила, а он нейдет. Может у него работа срочная? Все бывает (И. Грекова. Перелом).

4. Выражение согласия с элементом оценки. В ряде случаев данная тавтологическая конструкция служит для выражения согласия, при этом наблюдается некоторая трансформация конструкции: либо второй компонент X меняет свою форму, либо его позицию занимает оценочное слово, либо однокоренное слово:

(64) Ну нет и не надо (В. Шукшин. Мечты); Ну дошли и хорошо (А. Рубашкин. Прощально ожил перед глазами…); Мне смешно тебя слушать. – Ну смешно и смейся (РР).

Согласие может быть вызвано равнодушным отношением говорящего. Это значение актуализируется в том случае, когда в позиции X находится глагол в разных формах наклонения;

(65) – Пил, пью и буду пить! – Ну пьешь и пей, тебе же хуже будет (РР).

Итак, как показал анализ языкового материала, интерпретация тавтологической конструкции, построенной по модели ну X и X, зависит, в частности, от частеречного наполнения позиции X. Представим эту зависимость схематично.

Как видим, универсальным является первое значение (равнодушное отношение к информации), которое выражается при помощи любой части речи в позиции X, остальные значения имеют четкую частеречную закрепленность или формальный показатель, как в четвертом значении, где обязательной является трансформация второго компонента модели. Независимо от конкретного лексического наполнения, идиоматизированность этой синтаксической конструкции не вызывает сомнений.

Переходный случай от сложного предложения к простому (Гулять так гулять)

В этом разделе мы проанализируем два переходных типа синтаксических монопредикативных фразем, омонимичных в некоторых своих реализациях, но обладающих, тем не менее, разными наборами лексических ограничений, разной семантикой и разной историей развития[45].

…Х так Х

(66) Крымов развел руками, как бы говоря: «Что ж, повезло так повезло, ничего не поделаешь» (В. Гроссман. Жизнь и судьба).

X так X![46]

(67) Пить так пить, сказал котенок, когда несла его топить… (А. Приставкин. Ночевала тучка золотая).

Внимательный анализ примеров позволяет выделить как минимум два типа фразем, часто выступающих в омонимичных формах (дважды повторенный элемент с частицей так). Ниже мы дадим описание каждого из типов, предложим объяснение формальных ограничений каждой из фразем, а также определим их происхождение и связь со сложным предложением с придаточным условия.

1…X так Х: фразема неконтролируемого выбора

Фразема...X так X употребляется для указания на то, что говорящий не может полностью контролировать ситуацию X, не способен или не хочет в ней ничего изменить, однако соглашается с ней.

(68) Беда была в том, что Зоя надумала меня женить на своей ученице. <…> Пройдя через легкомысленный ад собственной жизни, Зоя решила, что надо укреплять устои, в углу у нее висели иконы, у изголовья лежало Евангелие. Ну что ж, жениться так жениться, не обижать же старуху (Волга, 1998).

Для этой конструкции характерен особый просодический контур – падение тона в конце фразы. Минимальным тестовым контекстом для нее является способность появляться с предшествующими частицами ну что ж, ну…., которые можно считать факультативным элементом конструкции. В качестве заполнителя переменной X может выступать лексема любой части речи: глагол (инфинитив (68), финитная форма глагола (71), причастие (72)), существительное (как в именительном, так и в косвенных падежах (69, 70)), предикатив (73), прилагательное (74), числительное (75) и др.[47]

(69) – Чего тебе? – Лошадок долго ждать, а в тихой половине офицер банчок предлагает. Мирно и покойно время скоротаете. – Банчок так банчок (Б. Васильев. Картежник и бретер, игрок и дуэлянт).

(70) Ну, думает Вереницын, коли Протобекасова, так Протобекасова. Благо же он человек тоже с состояньем (И. Тургенев. Месяц в деревне).

(71) Крымов развел руками, как бы говоря: «Что ж, повезло так повезло, ничего не поделаешь» (В. Гроссман. Жизнь и судьба).

(72) Приучена так приучена, – согласился ученый. – Пусть сторожит… (Г. Горин. Сказка про собаку, которая прожила триста лет).

(73) То, что Мустафе запрещено было кем-то плясать в литературном кабаке, позабавило Иуду Гросмана, но не озадачило: ну нельзя, так нельзя (Октябрь, 2001).

(74) Смешные так смешные, мой миленький, – что нам за дело? Мы станем жить по-своему, как нам лучше. Как же мы будем жить еще, мой миленький? (Н. Чернышевский. Что делать?).

(75) Когда мы подписывали контракт, я сразу сказал, что нужно подписывать на три года. Он же настаивал на пяти. В итоге я согласился – пять так пять. Сама церемония подписания проходила нервно (Мегаполис-Экспресс, 2005).

Среди собранных примеров встретились и такие, в которых место переменной X занимает именная (76) или количественная группа (77).

(76) Ну и что, – сказал он неуверенно. – Новый президент так новый президент (В. Пелевин. Чапаев и пустота).

(77) Ну что же, два года – так два года, ничего не поделаешь – закон суров, но он закон (Советская Россия, 2003).

В НКРЯ не удалось найти примеров на такие случаи, в которых повторяющимся элементом конструкции является предлог, однако, согласно нашей интуиции и редким примерам из интернета, предложения типа (78) выглядят естественно.

(78) – У нас еще видео есть. Но только после National Geographic, сижу на контракте.

– Ну после так после, но чтоб непременно., и полную версию! (интернет-коммуникация, 2013).

По существу, ограничения на переменную X сводятся к запрету двух морфологических форм глагола: сослагательного наклонения и императива, все остальные формы остальных самостоятельных частей речи и предлога (вершины предложной группы) допустимы. Обязательное требование к элементу X – контекстная обоснованность: он должен иметь семантического антецедента или в непосредственно предшествующей фразе (79), или в большом контексте (80).

(79) – Экипаж – шесть человек, – сказал Хурков, – включая проверяющего. Всем – поровну. Разговор закончен. – Ну закончен – так закончен, – лениво проговорил Ильин (Звезда, 2002).

(80) Но тут объявили регистрацию на рейс, как ни странно вылетающий до Парижа. «Ну что? – спросил я жену. – Может, остаться?» Я и впрямь готов был выйти из игры, чтобы не становиться для всех обузой. Но тут кто-то спросил: «Ваш чемодан?» – «Мой». – «Ну так чего он тут стоит?» – И потащил его на весы. Мы регистрировались по списку и по групповому билету. Ну что ж, Париж так Париж. Будь что будет (Звезда, 2002).

Повторяющийся элемент либо употребляется в морфологической форме своего семантического антецедента (81), либо принимает наиболее немаркированную, дефолтную форму (именительный падеж, инфинитив)[48] (82).

(81) Капитан взглянул на висевшую перед ним цитату: «…уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов…». «Ну что ж, уничтожать, так уничтожать», – подумал капитан и улыбнулся самому себе (В. Войнович. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина).

(82) – Водочки хотите?

– Нет-нет. Чайку.

– Чаек так чаек. С позолотой, может быть? (Л. Юзефович. Дом свиданий)

Примеры типа (83а и 83б) признаются некорректными.

(83а) * – Что Вы будете пить?

– Чай.

– Ну чаю так чаю.

(83б)* – Чем будешь догоняться?

– Чаем.

– Ну чаю так чаю.

В редких случаях опорная лексема заменяется синонимичной (84), что, естественно, может повлечь за собой определенные стилистические модификации.

(84) «Петрович! Ты должен, как Андрей Болконский, пасть со знаменем у финского дота!» – дает мне последние указания наш командир Александр Федосов. Умереть так умереть: «Есть, товарищ лейтенант, не впервой!» (Карелия, 2002).

Паратаксис конструкций

Как большинство монопредикативных единиц, фразема X так X может вступать в отношения с другими простыми предложениями. Если две (или более) фраземы…X так X выступают как элементы паратактического ряда (X так X, X’ так X’), то переменные ХиХ’ могут принадлежать разным дистрибутивным классам, а опорной является ситуация XX’ (85), (86). При этом говорящий выражает согласие со всей ситуацией в целом.

(85) Чтобы не вляпаться в такие дела, он стал подбирать клиенток с нестандартным возрастом и фигурой. Этим было все равно: примерять, так примерять, лифчики, так лифчики (Ф. Кривин. Передача мыслей на расстояние и обратно).

(86) А водку пить он отказывался, мотивируя это свое категорическое нежелание тем, что от алкоголя, мол, непременно разразится горная болезнь. <…> Абдильда, выпивая с удовольствием, в спор не вступал: болезнь так болезнь, разразится так разразится (Октябрь, 2003).

Если Х и Х’ принадлежат одному лексическому классу, то они выражают различные исходы одной и той же ситуации, и говорящий выражает согласие с обоими или безразличие к выбору (87).

(87) Я знал: это – тюрьма; но самое значение слова отсутствовало еще в моем сознании. Тюрьма так тюрьма, Академия так Академия: называется так, и все тут (Л. Успенский. Записки старого петербуржца).

Переходным случаем такого паратаксиса конструкций можно считать употребление нет так нет, да так да. В силу своей устойчивости оборот нет так нет может рассматриваться не только как представитель рассматриваемой конструкции, но и как самостоятельная, лексическая единица (ср. [Ожегов, Шведова 1992: статья «нет»]). Поэтому интерпретация примера (88) как паратаксиса представляется не единственно возможной.

(88) У меня все просто задаешь девушке прямой вопрос по поводу отношений… да так да! Нет так нет! Че мозги себе канифолить…. че она последняя девушка на земле что ли?! (интернет-форум).

Характерно, что вариант да так да в нашем корпусе примеров встретился лишь один раз:

(89) Судья опять уронил только да, с оттенком вопроса. – Да так да, что я даже, могу сказать, – и кончил: veni, vidi, vici (Н. Лесков. Боже д омы).

И это вполне естественно, если учесть, что X так X – это реакция на ситуацию, нежелательную для говорящего, а таковым в диалоге является случай, когда собеседник на вопрос отвечает отказом. Именно поэтому диалог (90) признается ошибочным.

(90) * – Золушка, ты выйдешь за меня замуж?

– О да, Прекрасный Принц!

– Ну да так да.

Однако можно представить и такую ситуацию, в которой положительный ответ собеседника является нежелательным для говорящего, и употребление да так да становится вполне мотивированным (91):

(91) – И ты, Брут?

– Да.

– Эх, ну да так да.

Все вышеприведенные наблюдения можно обобщить в таблице, представляющей основные особенности конструкции …Х так Х.

2. X так X! Фразема полноты признака

В чистом виде эта фразема представлена в примере (92):

(92) Мы заказали еще две бутылки с этими пузырьками: пить так пить (В. Маканин. Утрата).

Однако существует и множество переходных случаев. С одной стороны, легко можно найти примеры употребления в составе условного предложения с союзом если (93). С другой стороны, эта фразема может занимать определенную синтаксическую позицию внутри предложения (примеры (94)-(95)). Для анализа мы не проводим строгого различия между этими вариантами, в конце главы этот континуум обсуждается более подробно.

(93) Но уж если пить так пить, есть так есть, танцевать так танцевать, петь так петь, и люди быстро забывают, что они в гостях (М. Булгаков. Кабала святош).

(94) У него пить так пить, воевать так воевать (В. Шишков. Емельян Пугачев).

(95) И еще что-то я хотел сказать подполковнику, – вот кому везло так везло (М. Панин. Камикадзе).

Конструкция X так X! употребляется для указания на то, что описываемая ситуация реализует присущие ей признаки в их максимальном проявлении. Тестовым является контекст с частицами вот это, ну вот, которые можно считать факультативными элементами конструкции. Фразема X так X! также характеризуется особой просодической структурой: повышением тона к концу фразы, которое может сопровождаться большим, чем обычно, удлинением ударных гласных. Конструкция этого типа представляется более независимой от контекста: она может употребляться в позиции начала дискурсивного абзаца или даже текста (96,97).

(96) Меняться – так меняться. Молдова обещает поставить точку в вопросе делимитации границы с Украиной завтра (День, 2001).

(97) Новый русский на отдыхе: отрываться, так отрываться! (Деловая Пенза, 2000).

В качестве элементов данной конструкции могут употребляться номинатив существительного (98) и прилагательного (99), глагольные формы: как финитные (100–102), так и нефинитные (ЮЗ)[49]:

(98) Вот встреча так встреча! – как обухом по голове ударил Тараса бойкий голос невесть откуда взявшегося Простенки (О. Новикова. Мужской роман).

(99) Ведь и там им не о чем бы было поговорить, вот штука-то. Вот уж чужие так чужие – на веки вечные (В. Шукшин. Чужие).

(100) Сам буду выступать и уж врежу так врежу! (Ю. Трифонов. Дом на набережной).

(101) Вот Чубайс мочит так мочит – сразу города с полумиллионным населением отключает, люди замерзают, голодают (Советская Россия, 2003).

(102) Кроме тебя, товарищ старший лейтенант, ехать некому. «Попал так попал!» – подумал я про себя (Обоз // Солдат удачи, 2004).

(103) Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай (А. Пушкин. Капитанская дочка).

Исключительно редки случаи употребления существительного в косвенных падежах в качестве повторяющегося элемента (104):

(104) Подумал только, не приведи господи, чтобы овладели таким оружием американцы. Вот уж жди от них горя так горя («Правда», 22.04.1999).

Примеры на служебные части речи, наречия и числительные в нашем материале не засвидетельствованы и признаются информантами некорректными[50].

Важно отметить, что интерпретация указанной фраземы с глагольным или адъективным наполнением однозначно указывает на ситуацию или признак в ее максимальном проявлении и в этом смысле может быть задана смысловой формулой ‘если Р, то Pmagn[51]’. С другой стороны, механизм интерпретации конструкций с именем в позиции повторяющегося элемента может идти по двум направлениям. Каждый объект имеет какие-то внешние (цвет, размер, форма и др.) и внутренние (функции, содержание) параметры, каждый из которых может быть представлен в разной степени. Например, предложение

(105) в отсутствии контекста (а для употребления X так X! контекстная обоснованность обязательной не является) можно интерпретировать, как минимум, двояко: ‘нос очень большой’ и ‘носитель носа обладает очень тонким обонянием’.

(105) Вот уж нос так нос!

– Никогда не видел такого большого!

– Все запахи различает!

Отдельно следует оговорить случаи употребления имени собственного в качестве переменной X. Действительно, X должен являться представителем некоторого класса, способным реализовываться с разной степенью интенсивности, в то время как имя собственное обозначает уникальный объект. Однако существуют ситуации, в которых их использование возможно, например, если такое имя получает в контексте множественную референцию.

Так, предложение (106) допустимо, если говорящий, исправляя ошибку собеседника (скажем, в купе поезда, приближающегося к Москве) указывает ему на то, что собеседник ошибочно считал Москвой пригороды. Создается контекст, в котором существует два референта лексемы Москва: ошибочно принятые за таковую пригороды и настоящая Москва.

(106) Вот это Москва так Москва, а то, что было раньше, – только пригороды.

В нашем материале зафиксированы и другие случаи использования имен собственных, интерпретация которых подразумевает наделение имени некоторыми известными говорящим «прототипическими» признаками. Например, в обсуждении удачной игры теннисистки Марии Шараповой возможно употребить конструкцию X так Х! при этом совершенно ясно, какой признак в его максимальном проявлении имеется в виду.

(107) Вот Маша так Маша! Молодец. Боец хороший (интернет-форум).

Паратаксис конструкций

Фраземы X так X! могут образовывать паратактические цепочки, только если валентности заполнены элементами одинаковых дистрибутивных классов. Исходная конструкция при этом состоит из двух ситуаций (X и X’), которые могут развиваться параллельно (108) или взаимоисключать друг друга (109).

(108) Не скрою, что Рикки гораздо более темпераментный гражданин, чем среднестатистический колли. Все у него от души: веселиться, так веселиться! Драться, так драться! Бояться, так бояться! (интернет-форум)

(109) Что поделаешь, климат континентальный, не знает погода меры – холод так холод, жара так жара (Октябрь, 2002).

Исторический экскурс: происхождение фразем

Исследования фразем (в том числе и синтаксических), сделанные на материале разных языков, выявили эффективность исторических подходов, которые позволяют связать идиоматичность единиц на синхронном уровне с историей их возникновения ([Israel 1996], [Kem-mer 1994], [Croft 2000] и др.). В кратком экскурсе ниже мы продемонстрируем, что динамическое описание имеет большую объяснительную силу (подробнее см. [Копотев, Файнвейц 2007]).

Очевидно, обе конструкции тесно связаны с условным предложением, состоящим из двух простых, соединенных одним из союзов из закрытого списка: если – то (110), если – так (111), когда – так (112), коли – так (113) и др.[52]

(110) Но уж если говорить, то говорить начистоту (Ю. Домбровский. Хранитель древностей).

(111) Уж если быть черным, так черным, как уголь (И. Гончаров. Фрегат «Паллада»).

(112) Вот когда зарезал, так зарезал! Убит, убит, совсем убит! (Н. Гоголь. Ревизор).

(113) Я человек простой, по-старому поступаю. По-моему: коли барин – так барин, а коли мужик – так мужик… Вот что (И. Тургенев. Записки охотника).

Анализ [Копотев, Файнвейц 2007] подтверждает широкое распространение полной (условной) конструкции во многих языках, включая древнерусский. Это позволяет предположить, что исторически первичной была неидиоматизированная условная конструкция, состоящая из двух простых предложений, которая представляла собой полное тождество семантической и поверхностно-синтаксической структуры. Русские фраземы X так X! и…X так X развиваются из сложного предложения по принципиально разным сценариям, что мы и продемонстрируем ниже.

Происхождение…X так X

Ключевым элементом в возникновении и развитии этой фраземы является опора на контекст. При этом место переменной X занимает единица, являющаяся ремой опорного высказывания[53].

При отсутствии собственно эллипсиса для конструкции…X так X можно, тем не менее, сформулировать правило повторения ремы: место перемененной X занимает рема опорного высказывания. Это объясняет употребление конструкции в современном русском языке, в частности практически открытый список переменных X. Однако оно оставляет открытым вопрос об их возникновении и о потенциальной связи с условным предложением. Поскольку эти фраземы употребляются как реакция на некоторый императив, просьбу, запрет и т. д., или, говоря вообще, на ситуацию, ограничивающую возможности говорящего, они содержат сильный модальный компонент (грубо говоря, выражают согласие в необходимости). Указанная семантика позволяет реконструировать в исходной модели модальный компонент на поверхностном уровне, который, вероятно, выражался конкретными модальными лексемами, однако впоследствии был элиминирован[54].

Таким образом, если возводить фразему…X так X к условному предложению Если X, так X, то последнее реализовывалось как сложное предложение с модальной лексемой в качестве основы первого компонента и, возможно, естественным анафорическим эллипсисом предикативной вершины во второй части сложносочиненного предложения: Если надо в школу, так Ø в школу[55]. Пропуская возможные промежуточные этапы, историю развития этого типа можно представить так: Если надо X, так Ø X → 1 так X. При этом модальный компонент значения сохраняется во фраземе и после преобразования поверхностной структуры[56]. Это объяснение позволяет объяснить целый ряд особенностей фраземы…X так X в современном языке.

1. Ограничение на употребление императива и сослагательного наклонения. При употреблении этих форм в условном предложении возникает запрещенное наложение модальных семантических компонентов: *Если должен уходи, так уходи. Соответственно, в производной фраземе это семантическое ограничение сохраняется: *Уходи, так уходи.

2. Ограничение на употребление модальных лексем на месте переменной X. Это ограничение не является абсолютным. Так, модальные предикаты со значением долженствования (Ну, надо так надо) хорошо занимают позицию переменной именно потому, что в исходном полном предложении занимали положение вершины: Если надо X, так надо X. С другой стороны, модальные предикаты со значением возможности гораздо хуже подходят на роль заполнителей X как раз потому, что в русском языке затруднено создание групп с вершиной и зависимым, выраженными модальными лексемами: *Если должен мочь, так мочь (и соответственно *Мочь так мочь).

Замена морфологической формы переменной X, ожидаемой из контекста, на дефолтную объясняется тем фактом, что в современном русском языке «память» об исходной конструкции стирается, фразема становится более самостоятельной. Этим же фактом можно объяснить и использование спрягаемых форм глагола, которые более-менее свободно используются в качестве переменной X. Учитывая, что в русском языке запрещены группы вида *надо пойдем, можно сказать, что фраземы типа Ну, пойдем так пойдем уже оторвались от исходной модели сложноподчиненного предложения и список морфологических ограничений на переменную постепенно изменяется.

Таким образом, признание в качестве исторически исходной для фраземы …X так Х полипредикативной структуры с модальной единицей в качестве вершин позволяет объяснить многие особенности современного поведения этой фраземы. При этом необходимо отметить, что модальный семантический компонент, перешедший «по наследству» от исходного предложения к производной фраземе, имеет гораздо более сильное влияние, чем «память» о моделях управления, которая постепенно стирается, позволяя включать переменные, запрещенные в исходной структуре.

Происхождение X так X!

Фразема X так X! с одной стороны, обладает жестким набором ограничений на переменную, однако с другой – она более свободна от контекста. Напомним, что в качестве переменной X могут употребляться начальные формы знаменательных частей речи и спрягаемые формы глагола, все остальные формы оказываются менее употребительными. Объяснение может быть связано с тем, что именно эти формы тяготеют к синтаксическому центру предложения, т. е. к морфологическим формам, которые естественно занимают позицию сказуемого (вершинную позицию в структуре предложения). Другими словами, X обозначает ситуацию, которая:

– в норме имеет однозначную интерпретацию;

– может быть оценена, поэтому использование оценочного оператора Magn по отношению к ней выглядит естественным.

Именно по этой причине глаголы естественно заполняют переменную X и имеют (при условии однозначности самой лексемы) однозначную интерпретацию: ‘полная реализация прототипической ситуации или признака’. Этим же объясняется естественное использование и прилагательных, а также предикатных имен типа сволочь, молодец. Предметные имена также могут использоваться в качестве переменных данной конструкции, потому что объекты, ими обозначаемые, принимают участие в ситуации и могут быть оценены в рамках этой ситуации. И именно на этом основана многозначность интерпретации предложений типа Вот уж нос так нос!: оценивается не сам «нос», а некоторый его параметр, и только знание ситуации (опора на широкий контекст) может помочь в выборе правильного прочтения фраземы. Нам представляется, что возможные этапы развития указанной фраземы можно представить следующим образом.

X так X! употребляется только для обозначения ситуации или признака, т. е. с предикатными единицами, и в этом смысле исторически связана с полной двухпредикатной структурой Если X, так XMagn, в которой условие максимального проявления ситуации или признака может задаваться эксплицитно[57]. С течением времени элемент Magn становится факультативным, а позже устраняется совсем, передавая семантику конструкции. При этом устранение условного союза также выглядит естественным: условная семантика в производной фраземе становится периферийной, в то же время легко восстанавливаясь из контекста. В дальнейшем появляется возможность заполнить переменную X не только предикатной, но и непредикатной лексемой. Однако она должна, во-первых, иметь неуникальный референт, а во-вторых, обозначать объект, обладающий набором прототипических функций или признаков. Постепенно список переменных X расширяется, однако обязательным условием является наличие некоторых атрибутов в прототипическом представлении об объекте или же приписывание этих атрибутов в контексте. Так появляется возможность использовать переменные типа дети (в прототипическом объекте хорошо заданы только внешние атрибуты: маленькие, непоседливые и т. д.). На месте X может появляться даже имя собственное: Вот Маша так Маша! Однако оно интерпретируется не как ‘настоящая Маша, соответствующая прототипическому представлению о Маше’, а как интенсивное проявление ясного из контекста признака: ‘настоящий боец’. Однако запрет на употребление служебных частей речи, наречий и числительных сохраняется, поскольку они не могут интерпретироваться как ситуации и в большинстве своем не допускают оценки Magn. В то же время, как показывают наши наблюдения, дальнейшее развитие этих фразем идет в сторону расширения списка переменных, если это не противоречит указанным выше семантическим условиям. Так, большинство наших информантов признают корректными предложения типа (114):

(114) – А где живет этот твой приятель?

– Ну в какой-то Тьмутаракани. Вот уж в Тмутаракани так в Тьмутаракани, ни на одной машине не проехать.

Функционирование фразем в современном русском языке

Следующие статистические наблюдения преследуют цель выявить некоторые зависимости, которые связывают частотность конструкции и ее отдельных представителей и функционирование их в русских текстах. В силу того, что собрать представительные данные по употреблению разных частей речи для всех конструкций представляется невероятно трудоемкой задачей, для настоящего исследования последовательно и со всей возможной полнотой были собраны только омонимичные синтаксические фраземы, включающие инфинитивы. Как нам представляется, результаты точечного анализа можно экстраполировать и на все данные.

Прежде всего необходимо отметить, что не оправдалось предположение о связи частотности глагола с частотностью конструкции. Так, по данным Нового частотного словаря [Ляшевская, Шаров 2009], десять самых частотных глаголов в русском языке это: быть, сказать, мочь, говорить, знать, стать, есть, хотеть, видеть, идти. Не наблюдается сколь-нибудь значительной корреляции между частотностью глагола и частотностью наших конструкций. Самыми частотными фраземами, содержащими высокочастотные глаголы, оказываются конструкции с инфинитивами сказать и есть. С другой стороны, не зафиксировано ни одного примера конструкций с инфинитивами мочь, знать, стать, хотеть, видеть. Таким образом, гипотеза о связи частотности глагола и частотности конструкции не подтверждается.

Прежде всего, оказалось, что фразема …X так X менее частотна, чем X так X!. Кроме того, не выявляется выраженной частотной тенденции или зависимости от входящих во фразему …X так X инфинитивов. Самыми частотными в ней оказываются глаголы ехать, идти, начинать, что связывает частотность глагола во фраземе не столько с общекорпусной частотой (хотя идти и входит в десятку самых частотных), а с самой ситуацией, обозначаемой фраземой: оказывается, чаще всего мы с нежеланием перемещаемся и начинаем что-то делать.

Фразема X так X! вообще гораздо более частотна, чем …X так X. Частотность ее реализаций явным образом связана с одним свойством, которое обсуждается ниже, – с употреблением в прецедентных текстах. Лидером по количеству употреблений с громадным отрывом является предложение Гулять так гулять!. База данных «Интегрум» предлагает более полутора тысяч примеров ее употребления. Заметно отстают от нее, но все же оказываются частотными конструкции Стрелять так стрелять (более 350 примеров), Любить так любить (более 200 примеров), Летать так летать (около 180 примеров), Играть так играть (около 170 примеров), Работать так работать (около 150 примеров), Пить так пить (около 130 примеров), Лечить так лечить (около 90 примеров). Объяснение этому явлению стоит искать не в частотности употребления глаголов (глагол стрелять, к счастью, не входит даже в сотню самых частотных глаголов, по данным Нового частотного словаря).

Обращает на себя внимание тот факт, что высокочастотными оказываются конструкции, отсылающие к прецедентному тексту: пять глаголов из приведенного списка (гулять, любить, стрелять, летать, лечить) восходят к популярному шлягеру А. Розенбаума «Утиная охота». Отметим, что конструкции с «лечить» и «летать» тоже имеют высокую частотность, хоть и не попадают в список десяти самых частотных:

(115) Я помню, давно учили меня отец мой и мать:

Лечить – так лечить! Любить – так любить!

Гулять – так гулять! Стрелять – так стрелять!

Но утки уже летят высоко.

Летать – так летать!

Конечно, указанные конструкции встречаются, например, у Н. А. Некрасова («Современники»), Н. М. Языкова («Встреча Нового года»), А. Приставкина («Ночевала тучка золотая») и др. Однако вряд ли можно говорить об этих произведениях, как о текстах, закрепленных в массовом сознании носителей русского языка. С другой стороны, обращает на себя внимание то, что конструкции с этими глаголами часто вводятся в широкий контекст рассуждений о русской душе, отсылая к авторитетному «общему мнению».

(116) Русская душа любит гулять так гулять, пить так пить…

(117) Народ у нас азартный, увлекающийся: работать, так работать, гулять, так гулять, выбирать, так выбирать.

(118) У нас ведь как – ругаться так ругаться, спорить – так спорить, выпить – так выпить, работать – так работать (Правда. ру, 2003).

(119) Как говорится – играть так играть!

Эти данные позволяют выдвинуть гипотезу о связи частотности фраземы X так X! с прецедентными текстами. Частотность зависит или напрямую от поддержки популярным текстом, или от стремления носителя языка мотивировать употребление конструкции ее закрепленностью в языковом сознании. Этот факт позволяет поставить вопрос о существовании указанных конструкций в тексте как готовых речевых построений, что сближает их с лексическими фраземами, которые не порождаются в речи, а как готовые формулы извлекаются из Словаря. Другими словами, частотные представители фраземы X так X! не порождаются по синтаксическим правилам, а хранятся в готовом виде.

Этот дрейф в сторону лексических фразем позволяет включать их в состав других предложений в качестве целостной синтаксической единицы, уже не обладающей собственной предикативностью. Они стоят в одном шаге от фразем типа Умирать так с X! которые допускают лишь ограниченный список лексических переменных (наши данные предлагают только несколько лексем: музыкой, песней, честью, товарищами). С другой стороны, они по-прежнему не потеряли связь с условной конструкцией, что позволяет создавать синтаксически более прозрачные сложные предложения Если X, так X. Наше наблюдение согласуется с выводом Р. Джекендоффа, согласно которому «строгое разграничение Словаря и Грамматики <…> может быть доказано, но методологически ущербно» ([Jackendoff 1995: 155–156], ср. [Bybee 1985: 111–135]). Континуум если X так X может условно изображаться следующим образом:

Такого рода континуум образует конструктикон (constructicon [Schultze-Berndt 2002: 302]), в котором часть единиц хранится в готовом виде, а не производится каждый раз. Как правило, эти речевые клише содержат больше прагматической информации, что, вообще говоря, характерно для единиц Словаря. Естественно, другая часть формально совпадающих единиц порождается по грамматическим правилам и содержит меньше прагматической информации. Как показывают данные психолингвистики, в процессе производства речи говорящий сначала обращается к словарю, и, если не находит там нужных единиц, порождает их по определенным правилам.

Итак, в современном русском языке существует два типа синтаксических фразем, омонимичных в некоторых репрезентациях, однако обладающих разной семантикой и прагматикой, различными правилами заполнения переменных и разной, хотя и близкой историей развития. Описанные синтаксические фраземы X так X! и …X так X являются глубинными синтаксическими структурами, которые обладают порождающим потенциалом, сопоставимым с более свободными моделями. Другими словами, указанные модели позволяют создавать бесконечное количество правильных русских предложений. В этом смысле они являются частью русского глубинного синтаксиса и заслуживают не меньшего внимания лингвистов, чем любые другие синтаксические модели. Исторические данные и данные других языков говорят в пользу того, что обе конструкции X так X восходят к условной конструкции с союзом ‘если’. Важным является то обстоятельство, что обе фраземы образуются схожим образом – путем устранения элементов поверхностной структуры. Однако исходные сложные предложения для обоих фразем представляли собой единицы с принципиально различным лексическим наполнением: одна серия предложений содержала лексему со значением Magn и служила основой для образования фраземы X так X! тогда как вторая содержала модальный компонент и служила, соответственно, основой для образования фраземы …X так X.

Учитывая эти обстоятельства, трудно признать, что обе фраземы являются производными друг друга, их развитие – скорее параллельный процесс. Важно отметить, что эллипсис элементов поверхностной структуры и связь фразем с материнской структурой – процессы, исторически завершившиеся: в современном русском языке обе фраземы не являются ни трансформацией сложного предложения со значением условия Если X, так X, ни поверхностным эллиптическим представлением общей глубинной модели. Обе обладают своими идиоматическими особенностями, хорошо объяснимыми в рамках динамического описания синтаксиса. В следующей главе мы продолжим обсуждение единиц, связанных со сложным предложением. Эти фраземы сохраняют внешнюю форму сложного предложения, хотя говорить о наличии двух предикаций в них затруднительно.

Глава третья Квазисложные предложения[58]

Вступительные замечания

Рассматриваемые в этом разделе предложения не имеют однозначного толкования в русском синтаксисе. Одни лингвисты называют их несвободными по строению сложными предложениями, которые «строятся по несвободным моделям, в которые, кроме указанных структурных элементов, входят и другие, более частные (отдельные формы слов и даже целые обороты)» [Бабайцева, Максимов 1981: 173]; другие – сложными предложениями фразеологического типа, причем «узость и жесткость допустимых границ лексического варьирования здесь не определяется значением структуры, а сама составляет ее специфическую особенность, так что формулы лексически связанных сложных предложений включают „заданные“ структурой лексические элементы» [Белошапкова, 1967: 54]; третьи рассматривают эти предложения в связи с описанием союзных скреп [Черемисина, Колосова 2010]. При этом все лингвисты отмечают, что связь между предикативными единицами в таких предложениях особенно тесная, а грамматическое значение предложения прямо не мотивируется структурными элементами, образующими модели таких предложений. Подобные предложения не являются ядерными в русском синтаксисе, они не всегда укладываются в существующие классификации. Все это обусловливает необходимость более пристального изучения подобных построений.

(1) Если говорить о стилевом, жанровом решении спектакля, то это – разыгравшаяся фантазия (Ольга Романцова. Сергей Женовач. Театр не может быть индивидуальным // Известия, 2003).

(2) Единственный, кто может оказаться обиженным, так это мэр Москвы Юрий Лужков – его не могут не задевать «захватнические» высказывания коллеги Матвиенко (Елена Роткевич. Валентина Матвиенко метит в столичные мэры // Известия, 2004).

(3) В чем нельзя отказать архитекторам, так это в потрясающем чувстве места (Владимир Гаков. Во Францию – на машине времени // Туризм и образование, 2001).

Прежде всего, асимметрия между означаемым и означающим ставит проблему определения синтаксического статуса таких предложений. Если под сложными предложениями понимать предложение с двумя и более предикативными единицами, то рассматриваемые в этой главе предложения следует трактовать как сложные. Но если сложное предложение, кроме полипредикативности, должно характеризоваться и полипропозитивностью, то трактовка этого предложения как сложного становится более проблематичной. Целый ряд синтаксических конструкций, в которых между планом выражения и планом содержания произошел сдвиг и означаемое и означающее не находят точного взаимного соответствия, Т. А. Колосова предложила считать предложениями асимметричной структуры [Колосова 2008]. По мнению исследователя, в подобных предложениях первая часть предложения значительно десемантизирована и служит средством актуализации информации, заключенной во второй, формально придаточной части. Т. А. Колосова выделила две группы сложных предложений асимметричной структуры, в одной из которых проявляется тенденция к избыточности, а в другой – к свернутости, имплицитности одного из смысловых блоков. То, что «синтаксические фразеологизмы выступают в качестве кратких выразителей часто повторяющихся смыслов, важных в процессе коммуникации», отмечают и другие исследователи [Меликян, Остапенко 2005: 7]. По их мнению, «особенностью фразеологизации синтаксических фразеологизмов является тот факт, что они образуются путем десемантизации (частичной или полной) главных компонентов фразеосинтаксической схемы. Некоторые схемы допускают самую высокую вариативность лексического и морфологического наполнения, другие же характеризуются его строгой регламентированностью» [Меликян, Остапенко 2005: 7]. Согласимся с тем, что «описание несвободных по своему строению сложных предложений могло бы составить отдельную область синтаксиса, настолько своеобразны многие из них» [Бабайцева, Максимов 1981:174]. В качестве иллюстрации, подтверждающей это положение, рассмотрим некоторые несвободные синтаксические конструкции.

Синтаксические фраземы с закрепленным лексическим наполнением

Дело в том, что

Предложения с компонентом дело в том, что уже неоднократно становились предметом исследования [Колосова 2008; Шмелева 2008; Лапынина 2008]. Нам представляется важным вернуться к анализу предложений с компонентом дело в том, что, так как, во-первых, конструкции этого типа интерпретируются в современной лингвистике по-разному и, во-вторых, не выявлена полностью их «функциональная составляющая».

Первое, что требует обсуждения, это проблема статуса конструкции Дело в том, что. Что это – предикативная единица (синтаксическая фразема) или фразеологизм (лексическая фразема), компоненты которого уже утратили свое собственное лексическое значение и могут быть приравнены к служебным словам, выполняющим связочную роль[59]? Е. Ф. Тарасенкова видит в данном сочетании предикативную единицу, выраженную фразеологизмом эмоционально-отвлеченного характера, наряду с подобными: Вот то-то и штука; в том-то и беда; в том-то и дело и др. [Тарасенкова 1966]. В подобном сочетании легко можно восстановить вербально не выраженный предикат: дело было в том, что; дело заключается в том, что, и это формально подтверждает его квалификацию в качестве предикативной единицы с нулевым глаголом. Но насколько она полноценная? С одной стороны, бросается в глаза тот факт, что в качестве предиката может функционировать только узкий круг связочных и полу-связочных глаголов: по данным НКРЯ, это быть, заключаться, состоять, обстоять, оказаться. С другой стороны, интерес представляет и лексема дело. Если обратиться к толковому словарю Ожегова, то мы увидим, что существительное дело имеет следующие значения: 1. Работа, занятие, деятельность. 2. Круг ведения; то, что непосредственно относится к кому-чему-н., входит в задачи кого-чего-н. 3. Надобность, нужда. 4. Нечто важное, нужное. 5. Специальность, круг знаний. 6. Предприятие. 7. Событие, обстоятельство, факт, положение вещей. 8. Поступок. 9. Судебное разбирательство, процесс. 10. Собрание документов, относящихся к какому-н. факту или лицу. 11. Сражение.

Как видим, из 11 выделенных значений данной лексемы только седьмое может иметь хотя бы отдаленную связь с интересующим нас сочетанием. Дело в том, что поезд опоздал = Положение вещей таково, что поезд опоздал / Обстоятельства сложились таким образом, что поезд опоздал. В данном сочетании существительное дело десемантизируется[60], утрачивает свое значение, а в ряде случаев может легко заменяться местоимением (в том числе и в функции связки). Ср.: Смех – дело доброе, оздоровляющее. – Смеяться – это хорошо, полезно. Вопросительное выражение В чем дело? словарь предлагает трактовать как вопрос: Что случилось? Что вам надо? Очевидно, что подобный вопрос требует ответа с объектной семантикой. Е. Ф. Тарасенкова выделяет такие конструкции сложноподчиненного предложения, где главная часть – фразеологизм эмоционально-отвлеченного характера (Вот то-то и штука; в том-то и беда; в том-то и дело и др.), а функцию смысловой его наполняемости выполняет придаточное изъяснительное, постпозитивное [Тарасенкова 1968]. Итак, исследователем предлагается сочетание дело в том, что и подобные трактовать как главную предикативную часть сложноподчиненного предложения.

Другое понимание этого лингвистического явления принадлежит Г. А. Золотовой. С ее точки зрения, «конструкция дело в том, что формализовалась почти до роли причинного союза» [Золотова 1964: 279]. Сходное понимание находим и у Т. В. Шмелевой, по мнению которой «местоименность лексемы дело обеспечивает монопропозитивность полученного предложения, а его идиоматическое значение создает причинность» [Шмелева 2008: 148]. И действительно, замена данной конструкции союзом потому что[61] почти не влечет за собой изменения семантики. Ср.:

(4) Кстати, совсем недавно правительство США устроило в Интернете опрос о том, нужно ли Министерству юстиции идти на соглашение с Microsoft. Из всего потока ненависти лично к Биллу Гейтсу удалось выловить мнения 15 тысяч противников «прощения» монополиста и лишь 7,5 тысячи сторонников. Однако эти данные вряд ли можно считать объективными, причем именно по причине их интернетовского происхождения. Дело в том, что Всемирная паутина – это как раз то место, где Гейтса ненавидят сильнее всего (Известия, 2002).

(5) Однако эти данные вряд ли можно считать объективными, причем именно по причине их интернетовского происхождения, потому что Всемирная паутина – это как раз то место, где Гейтса ненавидят сильнее всего.

Кроме того, в структуре предложения обе единицы занимают одно и то же положение и не могут употребляться совместно: *Потому что дело в том, что Всемирная паутина – это как раз то место, где Гейтса ненавидят сильнее всего[62].

Однако следует отметить, что подобная замена влечет за собой структурные изменения: соединение двух предложений в одно сложное. Кроме того, такая замена не всегда возможна. Рассмотрим пример.

(6) В самом центре Барнаула едва не произошла крупная авария. К счастью, как сообщает «Труд», все обошлось благодаря мгновенной реакции водителя. Дело в том, что, когда мужчина утром ехал на работу, он с великим удивлением увидел собственную жену… в облике Деда Мороза, и не где-нибудь, а на огромном рекламном щите. «С Новым годом, любимый!» – гласила надпись рядом с фотографией. От неожиданности он забыл об управлении машиной и едва не врезался в столб (Вечерняя Казань, 2003).

В примере (6) замена сочетания дело в том, что подчинительным союзом потому что приводит к явному искажению смысла. Первое и третье предложения данного фрагмента текста связаны причинными смысловыми отношениями, они могли бы быть соединены подчинительным союзом потому что, но в тексте между ними располагается второе предложение, которое разрывает эту смысловую и грамматическую связь. Следовательно, замена конструкции союзом становится недопустимой. Таким образом, утверждение о семантике причины, свойственной данной конструкции, справедливо по отношению к большей части случаев, но все-таки не универсально.

Более убедительной представляется точка зрения М. И. Черемисиной и Т. А. Колосовой, которые предлагают рассматривать стандартизованные, застывшие предикативные единицы в качестве текстовой скрепы. По их мнению, «они являют собой пример вовлечения в круг показателей связи между частями крупного целого, между сегментами текста не только отдельных лексических единиц и сочетаний, но и специфических синтаксических конструкций, в структуре которых на службе у связующей функции оказываются даже предикативные схемы» [Черемисина, Колосова 1987: 180]. Текстовая природа данной скрепы подтверждается и рассуждениями Е. Ф. Тарасенковой о диалогической природе подобных конструкций. Е. Ф. Тарасенкова, выделяя несколько типов диалогических единств, отмечает среди прочих и единство, вопросительная реплика которого содержит в своем составе вопросительное слово, а «реагирующая» аналогична придаточному предложению [Тарасенкова 1968]. С точки зрения исследователя, «структура «реагирующей» реплики есть не что иное, как трансформированное СПП, главная часть которого является контекстуальным эквивалентом предикативной единицы, опирающимся на вопросительное предложение (первую реплику)»: – Почему ты не в школе? В чем дело? – В том, что учительница заболела (РР). Признание анализируемого сочетания текстовой скрепой позволяет объяснить и тот факт, что она соединяет не только смежные предложения (фрагменты текста), но и располагающиеся дистантно (см. пример (6)). Эта особенность функционирования отмечена и Т. В. Шмелевой: «Рассматриваемая конструкция как текстовая скрепа обнаруживает широкий диапазон действия: она может выступать как межфразовая и межабзацная» [Шмелева 2008: 149], признается Н. Н. Лапыниной [2008: 150] и др.

Второй вопрос, требующий обсуждения, – функции и семантика исследуемой конструкции. Связующая роль сочетания дело в том, что очевидна. Менее очевидной представляется его функциональная нагрузка. Как уже было отмечено, Е. Ф. Тарасенкова, занимаясь диалогическими единствами, выделила объектную семантику придаточной части. Справедливость этого можно подтвердить примером (7):

(7) Вот у входа в первую среднюю школу собралась большая группа учащихся. Мальчики и девочки терпеливо ожидают у двери, у которой стоит техническая служащая. Чего они ожидают? Дело в том, что каждое утро в школе проводится зарядка, учащиеся на улице ждут, когда их направят на стадион (Северный колхозник, 1957).

Вопросительное предложение предполагает ответ с объектной семантикой. Ср. Чего они ожидают? – Они ожидают, когда их направят на стадион.

Г. А. Золотова считает, что данная конструкция вводит объяснительную, мотивационную часть текста. Здесь хотелось бы уточнить, что объяснение, на наш взгляд, может быть двух типов:

а) семантика причины (‘случилось / происходит Р, потому что’). Пример (8):

(8) Несколько месяцев ребята помимо выполнения обычных школьных заданий играли в компьютерные игры. Оказалось, что игры благоприятно сказываются на успехах в учебе. У участников исследования улучшилась успеваемость даже по таким предметам, как математика, правописание и чтение. Дело в том, что компьютерные игры развивают логическое мышление, учат быстро принимать решения и просто общаться друг с другом. Австралийцы собираются ввести соответствующий предмет во всех школах (Знание – сила, 2003).

Ср.: У участников исследования улучшилась успеваемость…, потому что компьютерные игры развивают логическое мышление…

б) семантика обоснования личного мнения (‘говорю так, потому что’).

(9) Казалось бы, Геннадий Селезнев должен праздновать победу. Ну и что, что не вышло стать подмосковным губернатором? Зато он опять стал четвертым человеком в стране. Победа эта на самом деле пиррова. Дело в том, что, пытаясь удержать свое место у кормушки, г-н Селезнев сумел испортить настроение аж двум своим начальникам. Известно ведь, что неудачи подчиненных неизбежно бросают тень на босса. А уж неудачи, переросшие в скандал… Провал кремлевского ставленника Селезнева в Подмосковье был первым щелчком Путину (Карьера, 2000).

Ср.: Считаю эту победу пирровой, потому что…

Как показывает анализ языкового материала, данная конструкция может вводить информацию не только с причинной семантикой, но и целевой. В таких случаях допускается синонимическая замена исследуемой конструкции целевым союзом чтобы. Рассмотрим пример (10):

(10) В ее ассортименте насчитывается более полутора десятков самых разнообразных моделей каучуковых гусениц, которые запросто можно установить практически на любую модель внедорожника вместо полагающихся по штату колес. Причем замена производится довольно быстро – если верить производителю, технология та же самая, что при обычной смене колеса. Для чего это нужно? Дело в том, что благодаря низкому давлению гусеницы на землю джип превращается в настоящий вездеход – теперь он может передвигаться не только по бордюрам, но и свободно разъезжать по снегу, грязи, песку и даже болотам (Homes & Gardens, 2004).

Ср.: Замена колес на гусеницы нужна для того, чтобы джип мог передвигаться не только по бордюрам, но и свободно разъезжать по снегу, грязи, песку и даже болотам.

Н. Н. Лапынина также выделяет и пояснительное значение данной фраземы. Она приводит пример: Сказались и специфические местные дорожные условия. Дело в том, что в зимнее время дороги Канады практически не чистят от снега, на них, как и на наши, сыплется соль… и далее пишет: «В данных примерах в качестве поясняемого выступают словосочетания или существительные, а роль поясняющего выполняют самостоятельные предложения с компонентом дело в том, что. Значение пояснения подтверждается возможностью трансформации данных отрезков текста в конструкции с союзной скрепой именно/а именно или с описательными оборотами» [Лапынина 2008:166].

Но наряду с этими примерами встречаются фрагменты текста, где интерпретация употребления конструкции дело в том, что вызывает затруднение.

(11) Вы берете в руку кусочек льда… Нет, это не внезапное похолодание – это тюбик новой помады «Айсберг» от компании Divage. Все дело в том, что эта необычная помада имеет два цвета. Можно пользоваться поочередно то одним, то другим цветом или наносить их один поверх другого, тогда цвета смешиваются, образуя новый оттенок. При этом на самом красящем стержне цвета не смазываются и не смешиваются, а сохраняются в первоначальном виде (100 % здоровья, 2002).

В примере (11) невозможна замена сочетания причинным или целевым союзом, нет здесь и объектной семантики. Можно было бы вообще обойтись без этого сочетания, предложение имело бы вид: Эта необычная помада имеет два цвета. И тем не менее автор счел необходимым эту монособытийную информацию передать с помощью формально полипредикативной структуры. Вероятно, в подобных случаях можно говорить о синкретизме значения фраземы. Представляется, что сделано это не случайно. Автору необходимо было подчеркнуть особенность новой помады, ее непохожесть на другие. Следовательно, абсолютно правы были М. И. Черемисина и Т. А. Колосова, считая, что подобные конструкции «служат специализированным, грамматикализованным средством акцентного выделения определенных речевых звеньев» [Черемисина, Колосова 1987: 180].

Итак, описание данной синтаксической фраземы сможет быть представлено следующим образом.

Структура: дело в том, что + ПЕ.

Функции: акцентно-выделительная; текстообразующая.

Значение: причинная зависимость; обоснование мнения; пояснение, целевое, объектное; синкретизм.

Если на то пошло

По формальным признакам предложение с данным оборотом мы также должны отнести к сложным: Если на то пошло, то ты напрасно это сделал, так как в нем две предикативные единицы, соединенные подчинительным союзом если[63]. Обращение же к смысловой стороне предложения показывает, что подобный вывод преждевременный.

Вне контекста конструкция если на то пошло оказывается информативно недостаточной, непонятно, какое событие она отражает. Попытаемся выявить основные значения указанного оборота, его функции и особенности употребления в речи.

Прежде всего отметим, что эта конструкция относится к разговорным. Как отмечает Н. Ю. Шведова,

в разговорной речи, как и в речи письменной, говорящий употребляет готовые, закрепленные в системе языка формы, которые, однако, в отличие от пользования письменной речью, обдуманно не отбираются, а используются естественно и непосредственно в процессе говорения [Шведова 1960: 3].

Принадлежность данного оборота к разговорным языковым средствам и закрепленность формы отмечают и словари: Если на то пошло (разг.) – если уж так нужно, раз так необходимо[64].

Анализ примеров из НКРЯ подтверждает стилистическую окраску. При этом оказывается, что возможны и редкие примеры, в которых глагол пойти употреблен в будущем времени (4 из 130 примеров в основном корпусе):

(12) Да уж, матка, если на то пойдет, отольются волку овечьи слезки (И. Лажечников. Ледяной дом).

Обратим внимание, что в Словаре фразеологизированных сложноподчиненных предложений русского языка [Меликян, Остапенко 2005] не дается толкование оборота, а только отмечается его функциональная нагрузка; в словарях же Даля и Ожегова толкование значения данного речевого оборота дается с условной семантикой. Наблюдения над функционированием данного оборота в речи заставляют усомниться в справедливости такой трактовки. Как представляется, семантический союз если в данном обороте речи утрачивает свою условную семантику. Возможность ослабления или полной утраты условного значения в предложениях с союзом если уже была отмечена [Русская грамматика 1980: 2, 572 и сл.] Однако все рассмотренные в Русской грамматике случаи касаются только самого союза или союзной скрепы, лексическое наполнение предикативной единицы с данным союзом остается свободным. Предложения же с оборотом если на то пошло характеризуются тем, что эта конструкция лексически ограничена, ее словесное наполнение не свободно, грамматическая форма встречает, используя слова В. В. Виноградова, «сопротивление лексического материала». При этом одна и та же конструкция с одним и тем же лексическим наполнением в речи может иметь разное значение. Рассмотрим несколько примеров.

(13) Да, правильно, он был не наш, но и вообще ни чей. Даже и не свой, поскольку часто терял ощущение именно себя, своей, так сказать самости. Если на то пошло, он хотел быть просто человеком (Е. Шкловский).

(14) Может, потому, дурачок, что в ней – ты! Ты ведь мне теперь кто? Ты мой Константин Сергеевич… мой Владимир Иванович… мой Ален Делон, мой Олег Меньшиков… да что там! Ты – мой президент, если на то пошло… – и вдруг она припала губами к его руке. Ему это показалось грубым наигрышем, театром дурного вкуса. – Брось, Катя: медузы, наверно, и те смеются… (Г. Полонский).

(15) – Посмотрите на этого параноика. Он не признает математики. Она для него не существует. Если на то пошло, то я докажу, что он сам не существует. – Когда вы с этим справитесь, подсчитайте тепловой баланс нового режима, – спокойно сказал Дан. Нового режима! Это значит, придется перемонтировать всю установку. (Д. Гранин).

При попытке подставить в данные предложения вместо оборота если на то пошло словарное толкование если уж так нужно, раз так необходимо убеждаемся, что смысл предложения в одних случаях разрушается. Сравним: (13) Если на то пошло, он хотел быть просто человеком – Если уж так нужно/раз так необходимо, он хотел быть просто человеком. (14) Ты – мой президент, если на то пошло… – и вдруг она припала губами к его руке. – *Ты мой президент, если уж так нужно…

В других случаях такая замена формально возможна, но в контексте приводит к искажению смысла: (15) Посмотрите на этого параноика. Он не признает математики. Она для него не существует. Если на то пошло, то я докажу, что он сам не существует. – Если так необходимо, то я докажу. В принципе такое предложение имеет право на существование и выражает условную семантику. Но в данном контексте оно становится немотивированным, искажает смысл текстового фрагмента.

Анализ примеров показывает, что в них нет условной семантики, следовательно, данные предложения, «лишь внешне воспроизводящие схему сложного предложения» [Черемисина, Колосова 2010: 7], являются, по Т. А. Колосовой, предложениями асимметричной структуры [Колосова 2008]. Формально полипредикативные, эти предложения являются монопропозитивными. Компонент если на то пошло является модусным. М. И. Черемисина и Т. А. Колосова под модусом понимают вербализованную субъективную интерпретацию диктум-ного события. По их мнению, в модусе получает выражение факт осознания субъективного отношения к событию, о котором идет речь [Черемисина, Колосова 1987: 35]. Значение компонента выявляется при помощи трансформации, синонимической замены.

Так, в примере (13) данный компонент можно без ущерба для смысла предложения заменить на откровенно говоря: Да, правильно, он был не наш, но и вообще ни чей. Даже и не свой, поскольку часто терял ощущение именно себя, своей, так сказать самости. Откровенно говоря, он хотел быть просто человеком.

В примере (14) оборот если на то пошло используется для введения последнего аргумента в споре, для усиления категоричности, и допускает замену на оборот в конце концов: Может, потому, дурачок, что в ней – ты! Ты ведь мне теперь кто? Ты мой Константин Сергеевич… мой Владимир Иванович… мой Ален Делон, мой Олег Меньшиков… да что там! Ты – мой президент, в конце концов…

Возрастание интенсивности убеждения допускает замену и на выражение более того. Ср.:

(16) – С тобой все ясно… поняли тебя, садись, – сказала рыжая Джемма. – Да, да, я – за варьете\ – крикнул ей фехтовальщик. – Это лучше сейчас работает… прямее… веселее… свободнее, если на то пошло! – Бездушье – да, оно ищет свободы, ты прав, малый, – сказала Джемма. – Чтоб уйти от себя… от образа человеческого… – Ты о чем это? (Г. Полонский).

– Да, да, я – за варьете! – крикнул ей фехтовальщик. – Это лучше сейчас работает… прямее… веселее… более того, свободнее…

Из проанализированных более чем восьмидесяти примеров, найденных в НКРЯ, модусное значение компонента если на то пошло отмечено в семидесяти процентах предложений. Любопытно отметить тот факт, что, по наблюдениям М. И. Черемисиной и Т. А. Колосовой, модус обычно выражается в форме предикативной единицы, главного компонента сложного предложения: Вполне возможно, что Сидоров сегодня не придет [Черемисина, Колосова 1987: 36]. Модусный же компонент, выраженный оборотом если на то пошло, занимает позицию придаточной предикативной единицы, что сближает его с такими конструкциями, как если говорить о…, что касается….

В ряде других случаев, как в примере (15), союз если имеет ослабленное условное значение, и этот оборот речи допускает синонимическую замену на обстоятельственный компонент в таком / этом случае, который встраивается в структуру предикативной единицы. Ср.: – Посмотрите на этого параноика. Он не признает математики. Она для него не существует. Если на то пошло, то я докажу, что он сам не существует. – Он не признает математики. Она для него не существует. В таком случае я докажу, что он сам не существует. В таком случае = в данной ситуации, раз (если) так сложилась ситуация.

Из всех проанализированных примеров словарное значение разговорного оборота если на то пошло встретилось лишь в двух случаях:

(17) Там ящики с винтовками. Сам видел, как грузили, – оживился Воробейко. – Ну, а патронов в артиллерийском складе, что около станции, хоть завались! Если на то пошло, то мы хоть сегодня ночью вагон этот загоним сюда, к водокачке, здесь в момент разгрузим и сложим в запасной камере. Водокачка на отшибе, этого никто и не заметит… Только зевать не приходится (Н. Островский).

(18) Ему захотелось как можно скорее доказать ей, что он не несчастный мальчик с грязными руками, каким она его считает, а взрослый, рассудительный молодой человек, который, если на то пошло, сумеет скрыть свои страдания и может вести такой разговор, как и тот адъютант, который так поразил его еще дома (К. Станюкович).

В примерах (17) и (18) анализируемый оборот легко заменить на его словарное толкование: Если так нужно, то мы хоть сегодня ночью загоним этот вагон сюда… Взрослый, рассудительный молодой человек, который, если так нужно, сумеет скрыть свои страдания…

Для подтверждения или опровержения данных наблюдений был проведен небольшой лингвистический эксперимент. Двадцати студентам-филологам второго курса было предложено определить значение выражения если на то пошло и охарактеризовать речевую ситуацию, в которой оно могло быть употреблено. Все студенты отметили разговорный характер данного оборота, причем половина студентов считает, что оно обычно употребляется в конфликтной ситуации, в споре для усиления категоричности, при введении последнего аргумента: «Обычно данное выражение употребляется в споре между людьми при эмоциональном напряжении, когда один человек пытается доказать другому какой-то факт, дополняя свою мысль примером, который, как он считает, тривиальный, либо, наоборот, из ряда вон выходящий, в зависимости от речевой ситуации»; «Это выражение обычно используется в ситуации спора, когда выражается несогласие с позицией собеседника». Студентами было сформулировано два значения: 1) если говорить о… и 2) если дело принимает такой оборот. Несмотря на то, что в толковании фраземы студенты повторили союз если, нетрудно заметить, что этот союз полностью утрачивает в первом случае свое условное значение. Оборот если говорить о… не имеет пропозитивного значения и служит для актуализации темы сообщения. Во втором случае условная семантика союза значительно ослаблена, и оборот легко допускает замену на в таком случае.

Таким образом, очевидно, что и для студентов словарное толкование исследуемого выражения не является единственно возможным и, более того, наиболее приемлемым. Обращает на себя внимание тот факт, что во всех случаях важна речевая ситуация. Этот оборот не может начинать коммуникацию, он появляется только в процессе ее развития и предваряет введение той информации, которая в другой речевой ситуации могла остаться неозвученной. Причем это распространяется не только на реальный, но и на внутренний диалог. В художественном тексте предложения с компонентом если на то пошло очень часто встречаются в несобственно-прямой речи.

С точки зрения позиции в предложении данный оборот сохраняет свойства придаточной предикативной единицы с семантикой условия, в частности, как было отмечено выше, отвечает критерию гнездования [Тестелец 2001: 259–260]. Он может начинать предложение:

(19) Если на то пошло, я и твою выходку готов простить (Л. Дворецкий).

Может находиться в интерпозиции:

(20) И на хрен, если на то пошло, такая жизнь? (Н. Катерли).

Может завершать предложение:

(21) Мог бы, кажется, сказать, не темнить, если на то пошло (В. Валеева).

Важно отметить, что этот оборот может быть факультативно расширен за счет опорного слова то/так после (т. е. во второй части сложного предложения) или перед оборотом[65]:

(22) Ну, если на то пошло, так ее мамы и папы под этим холмиком нет (Н. Катерли); Уж если на то пошло, то Стаська рисовала реальные возможности: вот лошадь, вот ходок, запрягай, привязывай корову и едем (Е. Пермяк).

(23) Так если на то пошло, станьте одним из них (Г. Владимов. Генерал и его армия).

Итак, описание данной синтаксической фраземы сможет быть представлено следующим образом.

Структура: (так) если на то пошло, (то/так) + ПЕ.

Функции: 1) модусная, т. е. субъективная интерпретация события; 2) диктумная.

Значения: 1) откровенно говоря; в конце концов; более того; 2) в таком/ этом случае; если/раз так нужно.

Прагматика: контекст обязателен, не может быть инициальной репликой.

Иметь в виду

Один из аспектов интерпретационной лингвистики связан с исследованием языковой рефлексии говорящим. Как известно, существуют разные способы ее выражения. Исследователями выделены и описаны языковые маркеры, которые демонстрируют поиски говорящим нужного языкового знака или объясняют сделанный им выбор. Речь, прежде всего, идет о вводно-модальных словах и конструкциях. Наряду с этим в русском языке есть выражения, которые обычно не относят к мета-компонентам, так как они входят в структуру диктума, но, тем не менее, они сигнализируют о наличии интерпретации в речи говорящего. Подобным является выражение иметь в виду, которое по данным фразеологического словаря под ред. А. М. Молоткова [1978] имеет три значения: 1. кого? что? Подразумевать; 2. кого? что? Принимать во внимание, учитывать; 3. что? Иметь намерение, цель.

Анализ языкового материала показывает, что функционирование данного выражения более частотно в двух первых значениях и менее частотно в третьем значении. Но отличие в функционировании разных значений связано не только с частотностью. Использование фраземы иметь в виду во втором значении чаще всего связано с двумя формами: либо с формой повелительного наклонения

(24) Но имейте в виду, что хороший каракуль может стоить также дорого, как норка (Вечерняя Москва, 2005);

(25) Имейте в виду, что если вы заказали слишком экстравагантную модель, ее может не оказаться даже на европейском складе, с которого товар поступает в Россию (Вечерняя Москва, 2005);

либо с формой инфинитива в сочетании с модальным словом

(26) Кстати, родителям следует иметь в виду, что в классных журналах нет страниц для оценок сборов, тем более нет такой графы в аттестатах о среднем образовании (Известия, 2005);

(27) Если власть в нашем случае не отреагирует с максимальной жесткостью на проявление бандитизма в отношении активистов молодежных левых организаций, она должна иметь в виду, что возможен самосуд (Независимая газета, 2005).

В примерах (25)-(27) и им подобных выражение иметь в виду можно легко заменить лексемой учитывать без какого-либо изменения семантики. Обычно подобные высказывания адресатно направлены и представляют собой жанр предупреждения. Языковая система позволяет использовать это выражение в данном значении и в форме изъявительного наклонения. (Я имел это в виду = Я это учитывал), но собранный языковой материал свидетельствует о низкой частотности подобного словоупотребления: Я имел это в виду при составлении «Родного слова», но, конечно, картинки, в нем помещенные, только отчасти делают чтение наглядным (НКРЯ). Причем в подобных случаях исключено использование придаточной изъяснительной части с союзом что.

Итак, можно полагать, что употребление выражения иметь в виду во втором значении не связано с интерпретационной деятельностью говорящего, так же, как и в значении «иметь намерение, цель». Как уже было отмечено, оно менее частотно в современном русском языке и также не дает простора для интерпретации:

(28) Ведь даже говоря о реформе международной организации, каждая страна имеет в виду прежде всего собственные интересы (Время новостей, 2005).

Более интересным с точки зрения заявленной проблемы является функционирование выражения иметь в виду в первом значении.

Анализ особенностей функционирования выражения иметь в виду в значении подразумевать позволяет нам продемонстрировать наиболее важные моменты этого утверждения, а именно наличие семантических связей, важность контекста и учет экстралингвистических факторов. Подразумевать – предполагать в мыслях кого-что-н., иметь в виду, не высказывая [Ожегов, Шведова 1992]. Само лексическое значение дает простор интерпретации, возможность неоднозначного прочтения.

Как известно, объектом интерпретации могут быть и высказывание (свое или чужое), и языковая личность говорящего [Матханова, Трипольская 2004]. Интерпретационный потенциал выражения иметь в виду распространяется на оба типа объектов. Соответственно, можно говорить и о разных субъектах интерпретации.

(29) И знаете – хоть бы раз кто-то позвонил, поинтересовался ими, спросил, чем помочь, – я имею в виду официальных лиц (Московский комсомолец, 2005).

В примере (29) это выражение используется в качестве маркера интерпретационной деятельности говорящего в высказывании, где объектом интерпретации является свое высказывание, а именно выбор языкового знака, а субъектом интерпретации – сам Говорящий. Интерпретация базируется на семантических связях компонентов высказывания, которые вступают в смысловые отношения пояснения или уточнения. Именно поэтому вполне допустима замена интерпретирующего показателя на союзы то есть или а именно. Отличие маркера иметь в виду от союзов то есть и а именно заключается в том, что союзы маркируют отношения уточнения и пояснения между языковыми знаками, которые вступают в эти отношения системно, на языковом уровне. Маркер же иметь в виду является показателем тех же отношений на контекстуальном, ситуативном уровне. Именно поэтому маркер легко заменяется союзами, но союзы не всегда можно заменить маркером иметь в виду (ср. Языкознание, то есть лингвистика — *Языкознание, имею в виду лингвистика…). Интерпретационная деятельность Говорящего в подобных случаях совершается в пользу и адресата, и самого говорящего, который стремится быть правильно, адекватно понятым.

Несмотря на разные прагматические функции, у фраземы есть общая коммуникативная нагрузка: она используется как показатель авторской языковой рефлексии, показатель осознанного отношения к выбору языковых средств.

Использование данного выражения при интерпретации чужого высказывания отражает две возможные ситуации: а) Говорящий в своем высказывании, используя некий языковой знак, действительно подразумевал нечто другое и б) Говорящий, используя некий языковой знак, ничего не подразумевал. Интерпретатор чужого высказывания либо «прочитывает» тот смысл, который выражается языковыми средствами, либо пытается отыскать в сказанном скрытый, на его взгляд, подразумеваемый смысл.

(30) Кого он имел в виду, догадаться несложно, ведь накануне именно Порошенко призывал к точенному реформированию органов власти, но его инициативы были отвергнуты окружением Юлии Тимошенко (Труд, 2005).

(31) На следующий день после беседы с делегацией бесланских матерей он провел заседание Совета безопасности, на котором, во-первых, предложил всем присутствовавшим на нем (имея, надо полагать, в виду и себя) разделить ответственность за происшедшее (Комсомольская правда, 2005).

На наличие в высказывании интерпретационной деятельности Говорящего указывает не только то, что это комментарий чужого высказывания (он-высказывания), но и метапоказатели, свидетельствующие об этом комментарии. В качестве таких показателей выступает само выражение иметь в виду (чаще всего в прошедшем времени, что вполне объяснимо, так как Говорящий комментирует уже состоявшееся высказывание). Кроме того, им используются вводные слова и конструкции, свидетельствующие о том, что говорящий излагает свои домыслы, предположения по поводу того, что имел в виду автор высказывания. Условием и основой интерпретации является контекст, постижение и учет которого могут быть различного уровня, различной глубины. Интерпретации такого рода могут вызывать затруднения, так как связаны уже с прагматикой[66].

Итак, можно прийти к выводу о том, что выражение иметь в виду в первом своем значении является фрагментом языковой системы, ориентированным на интерпретацию, причем использование этого выражения совмещает в себе возможности интерпретации двух уровней: интерпретации высказывания и интерпретации языковой личности. Специфика этой фраземы заключается в том, что она не выражает никакой модусной категории (достоверности, авторизации, смысла называния и пр.), а лишь указывает на наличие интерпретационной деятельности Говорящего.

Таким образом, описание синтаксической фраземы иметь в виду можно представить следующим образом:

Структура: иметь (в форме наст, или прош. вр.) в виду + Вин. п.

Значение: подразумевать.

Прагматика: показатель авторской языковой рефлексии; интерпретация чужого высказывания или языковой личности.

Структура: иметь (в форме повелительного наклонения и в форме инфинитива в сочетании с модальным словом) в виду, что + ПЕ.

Функции: не связано с интерпретационной деятельностью говорящего.

Значение: учитывать.

Прагматика: чаще всего в жанре предупреждения.

Структура: иметь в виду + Вин. п.

Функции: не связано с интерпретационной деятельностью говорящего.

Значение: иметь намерение, цель.

Интерес представляет сопоставление функционирования данного выражения с выражением иметься в виду, которое по данным MAC и Фразеологического словаря означает приниматься во внимание, подразумеваться. Его можно считать формой страдательного залога к первым двум значениям фраземы иметь в виду. Что касается значения принимать во внимание, учитывать, то выбор активной или пассивной формы зависит от того, что представляется говорящему более актуальным: субъект или объект. В высказываниях, где используется выражение иметься в виду, актуализируется объект. Ср.:

(32) Если иметь в виду предыдущие транши, то всего Россия выплатила странам – кредиторам Парижского клуба 15 миллиардов долларов (Российские вести, 2005).

(33) Вторая функция тоже имеется в виду, но солидарность в наследство не получена, ее необходимо формировать (С. Климова. Персонификация или солидарность).

С точки зрения семантики оба выражения в примерах (32) и (33) совпадают, являются тождественными, легко допускают замену на глагол учитывать. Различие в функционировании связано не только с тема-рематическим членением, но и с тем, что выражение иметь в виду, как было уже отмечено, чаще всего используется в форме инфинитива и дополняется модальными значениями долженствования, а выражение иметься в виду используется в спрягаемой форме. Хотя языковая система допускает сочетание с модальными словами (должно иметься в виду = должно учитываться), тем не менее в базе данных не встретилось ни одного подобного примера.

Наблюдаются некоторые особенности и в функционировании выражения иметься в виду в значении ‘подразумеваться’. Прежде всего, выбор выражения иметься в виду приводит к нейтрализации категории своя / чужая речь, так как в фокусе внимания находится не субъект речи, а объект. Именно поэтому данное выражение активно используется в научном и официально-деловом стилях, но не ограничивается ими. Как показывает языковой материал, выражение иметься в виду встречается и в художественной речи, и в публицистике, и в разговорной речи. И во всех случаях выражение иметься в виду также является маркером интерпретационной деятельности говорящего. Но здесь всегда объектом интерпретации является только языковой знак, а не языковая личность говорящего. Рассмотрим следующую группу примеров.

(34) В министерстве не стали раскрывать, что имеется в виду под госпоставками зерна, но в зерновых компаниях считают, что государство будет продавать зерно, купленное в ходе интервенционных торгов (Известия, 2003).

(35) Что имеется в виду под структурными реформами, Алексей Улюкаев объяснить затруднился – над такими деталями в Минфине пока не задумывались (Е. Короп. Кудрин против Касьянова // Известия, 2003).

(36) Имеется в виду слово не как фонетическая конструкция, принадлежность того или иного языка, а Слово в первоначальном, библейском смысле (А. Ким. Мое прошлое).

(37) Я вскочила, бросилась к Вовке и врезала ему по морде (имеется в виду лицо) (Н. Катерли. Дневник сломанной куклы).

(38) Но сколько могла тянуться эта история – имеется в виду история Надьки и парикмахерш, сколько могла продолжаться эта идиллия, год или три? (Л. Петрушевская. Надька).

(39) Что касается инструкции по импорту (имеется в виду инструкция «О введении в действие порядка осуществления валютного контроля за обоснованностью платежей в иностранной валюте за импортируемые товары»), то ее нужно было выпускать (Коммерсантъ, 2006).

(40) – Не могли бы конкретнее объяснить, что имеется в виду под «концентрацией ресурсов»? (В. Резник. Если правительство не выполняет задачи, поставленные партией, оно должно уйти в отставку // Известия, 2003).

Как и выражение иметь в виду, данное выражение используется говорящим для ввода уточнения, конкретизации выбранного языкового знака. Так, в примерах (34) и (35) словосочетания госпоставки зерна и структурные реформы, по мнению говорящего, имеют неопределенную референцию и потому требуют конкретизации, о чем свидетельствует маркер интерпретационной деятельности имеется в виду. Пример (36) демонстрирует интерпретацию, связанную с употреблением многозначного слова, а (37) – с употреблением стилистически маркированного слова, в (38) конкретизируется используемое местоимение эта. В примере (39) использование маркера имеется в виду необходимо для выравнивания фоновых знаний коммуникантов. Используя данный маркер, говорящий предполагает, что выбранный языковой знак может оказаться недостаточно информативным для адресата, и вводит конкретизирующую, уточняющую информацию. Если же говорящий этого не сделал, а языковой знак, выбранный говорящим, адресату представляется недостаточно определенным, запрашивается интерпретация языкового знака (концентрация ресурсов), как в примере (40), или адресаты вкладывают в этот языковой знак свое содержание, которое может быть не равно содержанию, подразумеваемому говорящим (34).

Синтаксические фраземы с незакрепленным лексическим наполнением

Что касается/касалось N2/ до + N2, (то) + ПЕ

(41) Мог изъясняться по-французски

И по-немецки лепетать,

А что касается по-русски,

То даже рифмы стал кропать (А. Полежаев. Сашка).

Формально предложения, построенные по данной схеме, полипредикативны, но по своим семантическим свойствам они тоже являются монопропозитивными. Асимметрия означаемого и означающего обусловлена в немалой степени тем, что глагол касаться в данной структуре утрачивает способность глагола к формоизменению и функционирует только в двух застывших, десемантизированных формах: касается и касалось с безусловным преобладанием первой формы.

(42) Что касается трещин, то они в доме появились в 2004 году (Е. Путина. В Ижевске по улице Пушкинской может рухнуть многоэтажка // Комсомольская правда, 2011)

(43) А что касалось экспериментов, то я раньше много делал их в Москве для диссертаций и оперировал на собаках (В. Голяховский. Русский доктор в Америке).

Формы зависимого существительного обусловлены моделью управления глагола и сводятся к двум возможностям: N2 и предложная группа до + N2, из которых вторая редка и архаична (примеры (44) и (45)):

(44) Что касается до грамматических окончаний, то они лишь очень редко находят себе вполне точное соответствие за пределами данной индоевропейской ветви (Н. Трубецкой. Мысли об индоевропейской проблеме).

(45) Что касается до ненависти к врагам Божиим и к врагам Церкви – это очень рискованная постановка вопроса (митрополит Антоний (Блум). У нас есть что сказать о человеке).

Наконец, опорное местоимение то является факультативным и может опускаться:

(46) Что касается развлечений, я никогда не пробовал заниматься ими на протяжении ну, скажем, двух месяцев (Е. Семенова. Олигарх без галстука // Аргументы и факты, 2003).

Все эти ограничения позволили ряду исследователей справедливо отнести весь оборот что касается N2, (то) к служебным словам [Белошапкова 1967; Лапынина 1996]. Все остальные компоненты предложения, построенного по данной схеме, лексически ничем не ограничены. Рассмотрим ряд примеров.

(47) Что касается вопросов транзита в Россию и из нее, то хотел бы напомнить, что до 60 % транзитных грузов по-прежнему российские (И. Студенников. Интервью латвийской газете «Телеграф» // Дипломатический вестник, 2004).

(48) Что касается многостороннего сотрудничества с привлечением ЕС и НАТО, то оно будет развиваться в соответствии с подписанными соглашениями (И. Студенников. Интервью латвийской газете «Телеграф» // «Дипломатический вестник», 2004).

(49) Что касается суммы натрия и калия, то она возросла почти в 2 раза при одновременном увеличении содержания сульфатов и хлоридов (Экологическое состояние р. Москвы на территории Раменского района Московской области // Геоинформатика, 2004).

Монопропозитивность этих и подобных предложений легко доказывается простейшей трансформацией предложений. Ср.: До 60 % транзитных грузов в Россию и из нее по-прежнему российские. Многостороннее сотрудничество с привлечением ЕС и НАТО будет развиваться в соответствии с подписанными соглашениями. Сумма натрия и калия возросла почти в 2 раза при одновременном увеличении содержания сульфатов и хлоридов. Таким образом, одна пропозиция искусственно «расщепляется» на две предикативные единицы. Подобные предложения в лингвистике получили наименование расщепленных предложений. Под расщепленным предложением понимается сложное предложение, в котором пропозиция выражается с помощью главного и подчиненного предложений [Балыгина]. Частотность и стилистическая «всеядность» подобных предложений приводит к логическому выводу о том, что речевая избыточность в данных случаях не является свидетельством стилистической неграмотности говорящих, она функционально значима. Обычно использование подобных конструкций рассматривают в связи с коммуникативным аспектом синтаксиса, с изучением темарематического членения высказываний. Как отмечают многие исследователи и русского, и других языков, «для кодирования коммуникативной структуры предложения большинство языков так или иначе использует синтаксические средства, в частности, специальные конструкции, которые получили название клефт-конструкции» [Сумбатова 2006]. Традиционно выделение клефт-элемента, осуществляемое в расщепленном предложении, рассматривалось как основание для интерпретации его как фокуса [Янко 2001; Слюсарева 1981]. С точки зрения Сумбатовой, употребление расщепленных предложений в речи во многих случаях обусловлено выделенностью клефт-элемента не только на уровне предложения, но и на уровне текста. С этим утверждением, как нам представляется, следует согласиться. Фразема что касается N2, то не только актуализирует темы последующего высказывания, но и связывает данное высказывание с предшествующим контекстом. Причем эта связь может осуществляться и в диалогическом единстве (пример

(50)), и в монологической речи (пример (51)), но функции при этом могут различаться. Ср.:

(50) Вопрос: Недавно подписанное соглашение между Россией и ЕС предусматривает перенос принципов двустороннего сотрудничества и на страны, присоединившиеся к Евросоюзу 1 мая. Заместитель руководителя Министерства экономического развития и труда Российской Федерации Максим Медведков сказал в интервью нашей газете, что это в значительной степени облегчит экономические отношения между Россией и Латвией. На Ваш взгляд, в каких отраслях недостаточно использован потенциал сотрудничества между нашими странами? Ответ: Что касается неиспользованного потенциала сотрудничества, то я мог бы упомянуть целый ряд сфер. Российские предприятия, в частности, имеют хороший опыт и современные технологии для участия в строительстве или реконструкции тепло– и гидроэлектростанций. Могут они участвовать, в том числе инвестициями, в модернизации предприятий пищевой промышленности, в жилищном строительстве, металлообработке. Хотелось бы надеяться, что увеличатся объемы сборки владимирских тракторов на АО Ferrus (И. Студенников. Интервью латвийской газете «Телеграф» // «Дипломатический вестник», 2004).

Предшествующий контекст состоит из констатирующей части и собственно вопроса. Расщепленное предложение отсылает именно к вопросу, актуализирует его, оставляя без внимания констатирующую часть. Фразема выполняет текстообразующую функцию, связывая в единство вопрос и ответ.

(51) Характерно, что КНДР открыто заявила о возможности продолжения ядерных программ и в целом представляет значительную угрозу для американских интересов, но США считают возможным разрешить эту проблему политическим путем и не спешат с нанесением ударов по Пхеньяну. Ирак же согласился на инспекцию своей территории, и никакого оружия массового поражения (ОМП) там найти не удалось, но президент Буш все же нанес удары по Ираку. Причина одна: в Ираке – нефть, в КНДР – только ракеты и голодное население, которое – случись война – пришлось бы потом кормить. Что касается России, то разброс мнений по вопросу о наличии военных угроз для нашей страны впечатляет: от полного их отрицания – до объявления чуть ли не всех стран вероятными противниками. Субъективизм, излишняя ангажированность таких крайних суждений лишает их элементарной логики. Например, А. Арбатов полагает, что угроза с Запада для нас нулевая, а значит на этом направлении не должно быть никаких наших войск [1]. Но если нет никаких взаимных угроз, для чего расширяется НАТО и почему военные структуры блока вплотную подходят к нашим границам? (М. Гареев. К каким угрозам и войнам должна быть готова Россия // Отечественные записки, 2003).

В данном монологическом тексте говорящий сначала рассматривает позиции зарубежных стран, затем переходит к тому, как данная проблема представлена в России. Конструкция что касается N2, то выполняет двойную нагрузку: во-первых, маркирует смену темы, во-вторых, актуализирует новую тему последующего высказывания. Текстообразующая функция в монологическом тексте заключается, таким образом, не в связи частей текста, а в противопоставлении их друг другу.

Итак, описание данной синтаксической фраземы может быть следующим.

Структура: что касается N2, то+ ПЕ

Функции: актуализирующая, текстообразующая

Значение:[67]

Прагматика: в диалоге и монологе функциональная нагрузка меняется.

Что касаемо + N..то; Что касательно + N..то

В последние годы в разговорной речи молодых людей активно стали использоваться конструкции что касаемо…., что касательно, которые более взрослыми носителями русского языка воспринимаются как ненормативные, стилистически ущербные. Проверка по Национальному корпусу русского языка показала, что конструкция что касаемо зафиксирована в 43 документах (73 вхождения). Причем, пик употребления данной фраземы приходится на конец XIX века, затем наблюдается затухание активности, очередной всплеск – в 30-40-е годы XX века, затем функционирование данной фраземы не фиксируется, и последний всплеск активности приходится уже на XXI век.

(52) А что касаемо обиды, так опять свои люди и счеты свои… (Д. Мамин-Сибиряк. Три конца).

(53) А что касаемо продукции, то у нас теперь весь цех по-барычевски работать взялся (Л. Кассиль. Все вернется).

(54) А что касаемо сюжета, то неплохой, что-то похожее и сейчас в жизни есть (коллективный. Обсуждение сериала «И падает снег»).

По данным корпуса, сферы функционирования этой фраземы могут быть разные (примеры (55), (56) – публицистика) с преобладанием художественной (примеры (57), (58)).

(55) Что касаемо США, то компания, вероятно, решит объединить усилия с Американской ассоциацией рекламных агентств, которая приступила к созданию аналогичной услуги (Как забросить сеть, чтобы поймать международное агентство // Рекламный мир, 2000).

(56) Что касаемо незаконных методов борьбы, то это, во-первых, вопрос не Федерации, а, во-вторых, уверен, что это не принесет желаемых результатов (коллективный. Автомобилисты в камере. Какую статистику хочет скрыть ГАИ).

(57) А уж что касаемо физиологии – здесь Маргарита под настроение могла выдумать себе любой недуг и посвятить день прощанию с бытием (Д. Симонова. Шанкр).

(58) А что касаемо женитьбы, то срок ваш – трое суток – дюже большой: завтра же приведу вам Нюрку в дом (М. Шолохов. Поднятая целина).

Аналогично дело обстоит и с конструкцией Что касательно + N …, то. В корпусе найдено 19 документов, 23 вхождения. Основной пик употребления приходится на конец XIX века, почти не употребляется в XX веке, единичные употребления зафиксированы в XXI веке.

(59) А что касательно до тех людей – ведь ты, чай, егоза, о случайных людях речь заводишь? (И. Тургенев. Отрывки из воспоминаний своих и чужих).

(60) А что касательно двух поколений, то это точно: нам, старикам, с вами, молодыми, жить трудно, очень трудно! (И. Тургенев. Несчастная).

(61) Что касательно меня, – на перине, друг, сплю! (А. Эртель. Гарденины, их дворня, приверженцы и враги).

(62) Что касательно протагониста и всех этих его компьютерных прибамбахов, то он и они отжигают на полную катушку (коллективный. Обсуждение фильма «Железный Человек»).

Анализ языкового материала показывает, что данные варианты синтаксической фраземы служат только для актуализации темы высказывания, не внося при этом дополнительного пропозитивного значения.

Но актуализирующую функцию выполняет и употребление касаемо + N2; касательно + N2 без использования союза что, как в примерах (63), (64):

(63) А касаемо нынешних подростковых дискотек, сам был свидетелем, неоднократно (коллективный. Обсуждение фильма «Все умрут, а я останусь»).

(64) А касательно сути… Даже и не знаю, как поддержать разговор, чтобы обойтись без мата-перемата (Д. Бавильский, И. Манцов. Инте-инте-интерес, выходи на букву «с» // «Частный корреспондент», 2011).

В подобных примерах анализируемые фраземы даже на формальном уровне не организуют сложного предложения. Вероятно, это можно объяснить тем, что лексемы касательно, касаемо «оторвались» от глагола касаться, превратившись в предлоги.

В толковом словаре В. Даля лексема касаемо не отмечена, лексема касательно трактуется следующим образом: «нар., относительно, о, об. Касательно этого дела, о сем деле». В словаре Ожегова интересующие нас лексемы не зафиксированы. MAC фиксирует обе лексемы как синонимичные предлоги, причем касаемо имеет помету – просторечие, а касательно – книжн. и офиц. – дел. В МАСе конструкция что касается кого-чего (или до кого– чего), то трактуется через конструкцию если говорить о ком-,чем-л., то…

(65) Лиза тихонько нарядилась крестьянкою, шепотом дала Насте свои наставления касательно мисс Жаксон, вышла на заднее крыльцо и через огород побежала в поле (А. Пушкин. Барышня-крестьянка).

(66) Я даже сама там много полезного вычитала для себя касательно здоровья (Наши дети: Подростки).

(67) В ближайшие полгода правительство должно принять меры касательно сельского хозяйства, с тем чтобы инвесторы почувствовали определенность (Л. Мещанинова. Ускользающая инфляция // Время МН, 2003).

Возможность употребления этих лексем-предлогов с родительным падежом имени вне синтаксической фраземы (примеры (65)-(67)) подтверждает нашу мысль о том, что синтаксическая фразема что касается + iV2, то и ее варианты лишь формально, конструктивно участвуют в построении сложного предложения. По своим функциональным свойствам эта часть предложения не может считаться самостоятельной предикативной единицей.

Что до N2 (то) + (ПЕ)

Данную синтаксическую конструкцию можно считать таким вариантом предыдущей, в котором десемантизированный элемент касается выпал, а управляемая предложная группа сохранилась, при этом беспредложный родительный не употребляется. Предложное управление до N2 долгое время функционировало наряду с беспредложным, и встречается в современном языке:

(68) Для того милая Агата была гораздо искреннее с доброю теткою и не таила от ней ни одного движения души своей. Что касается до последней, то она не теряла из виду любимой родственницы и, узнав чувствования добродетельного Леонса, обещалась при благосклонном случае поговорить г-же Г* в их пользу (И. Лажечников. Спасская лужайка).

(69) Что касается до архитектуры, то здесь можно найти много прекрасных дворцов, выстроенных Палладио, Сансовино и Скамоцци, но они почти все опустели… (Л. Серова. Гармонии таинственная власть. Внушать любовь к прекрасному // Наука и жизнь, 2007).

Функционально эти конструкции также близки. Предложение с этой фраземой не может быть в позиции абсолютного начала, что еще раз подчеркивает ее текстообразующую функцию. В монологическом тексте она сигнализирует о смене микротемы, как в примере (70):

(70) У Александрова играют все – от солистов до артистов хора, причем без всяких скидок на оперность. Мимика, пантомимика и выверенность мизансцен сделали бы честь и драматическому театру, а тем более – Мариинке, где в угоду вокалу и «спецэффектам» постановщики порой жертвуют собственно актерской ипостасью оперного представления. Что до вокала, то в массовых сценах «Отелло» ожидаемо блеснул хором и в целом не разочаровал сольными партиями (Ю. Кантор. Классика жанра. В Мариинском театре – премьера «Отелло» // Известия, 2001).

Общая тема: отзыв о спектакле. Микротемы меняются от визуального восприятия до слухового. Смена микротемы и актуализируется анализируемой конструкцией. Аналогичный случай и в примере (71):

(71) Тексты посерьезней берут исключительно в исполнении Александра Солженицына (это о нацотношениях), Татьяны Толстой (с любимцем публики – романом «Кысь») и Пауло Коэльо (о вере, испытаниях духа и о столь актуальном сегодня Ближнем Востоке в его почти библейском варианте). Ну а феномен Дж. К. Ролинг таков, что наши читатели просто обязаны купить вышедшую этим летом вторую книгу о Гарри. Правда, к Рождеству весь мир, даже те, кто читает Ролинг в переводах, уже получит новую, пятую историю приключений Гарри Поттера, но так это весь мир… Что до издателей, то явных фаворитов в забеге пока нет: почетное второе место делят «Эксмо-пресс» и «Захаров» (А. Ковалева. Та же и Ширянов. 10 самых продаваемых книг: версия книжного магазина «Москва» // Известия, 2001).

Если сначала говорящий называет авторов и их тексты, то употреблением конструкции что до, то сигнализирует о переходе к разговору об издателях.

В диалоге, напротив, употребление конструкции свидетельствует о возврате к поднятой собеседником теме:

(72) – Теперь они наверняка будут предъявлять к вам завышенные требования. – Как и московская публика, я очень высокого мнения о Кириленко. Сегодня это одна из главных европейских звезд. А что до высоких требований, то я к этому готов (Д. Навоши. Мирсад Туркан: «Сделаю все, чтобы армейские болельщики не заметили потери Кириленко» // Известия, 2001).

Сначала говорящий сообщил то, что сам считал нужным, а после этого вернулся к теме, предложенной собеседником.

Если…,то…

Еще одним примером синтаксической фраземы с незакрепленным лексическим наполнением является конструкция если…, то…. Обычно предложения, построенные по данной схеме, выражают условно-следственные отношения между событиями, обозначенными в разных предикативных единицах сложного предложения. Однако, как замечает Т. А. Колосова, «далеко не все конструкции с союзом если…, то в современном русском языке соответствуют импликативной логической модели, т. е. не все они содержат логическое следование» [Колосова 2008:24]. На конструкции подобного типа еще в 1964 году обратила внимание С. Г. Ильенко, а позже Т. А. Колосова подробно проанализировала их. По ее мнению, предложения, построенные по данной схеме, отражают тенденцию к экономии речевых усилий, между вербализованными предикативными единицами имеется невербализованное звено: Если у вас появится желание написать нам, то наш адрес: Москва, Пятницкая, 25, радио «Маяк» = Если у вас появится желание написать нам, то запомните (учтите, знайте), что наш адрес…[Колосова 2008: 50 и сл.]. Предложения подобного типа достаточно часто используются в русском языке и вполне понятны вне контекста, т. к. невербализованное смысловое звено является модусным, а модус, как известно, характеризуется способностью элиминироваться. При экспликации пропущенного смыслового звена сложное двухкомпонентное предложение превращается в трехкомпонентное.

Как мы уже отметили, предложения, построенные по данной схеме, имеют разное лексическое наполнение. Но Т. А. Колосова особо обращает внимание на те случаи, когда придаточная предикативная единица имеет вид инфинитивного предложения с глаголом говорения, при котором имеется делиберативный объект. По ее мнению,

функция высказываний, включающих конструкцию Если говорить о N6 то…, аналогична той, какую выполняют высказывания с оборотом Что касается N2, то…. Ср.: Если говорить о Егоре Трубникове, то он написан не только талантливо, но и временно точно. – Что касается Егора Трубникова, то он написан не только талантливо, но и временно точно [Колосова 2008: 57].

Действительно, фраземы что касается N2, то и Если говорить о N6, то функционально могут сближаться, так как обе актуализируют тему последующего высказывания, маркируют переход от одной микротемы к другой. Ср.;

(73) Если говорить о нерегулярности полива (например, в том случае, когда вы посещаете свой сад всего несколько раз в месяц или, напротив, покидаете его на время отпуска), то есть несколько способов сохранить воду для растений (Т. Ефимова. Скажи: легко! // Сад своими руками, 2003).

– Что касается нерегулярности полива…., то.

В подобных случаях, действительно, первая предикативная единица утрачивает пропозициональную семантику и служит только средством актуализации дальнейшей информации.

Рассматривая другие примеры, исследователь приходит к выводу о явной тенденции элиминации, при которой имплицитным становится не только модусный компонент, но и придаточная предикативная единица «превращается в вводное предложение, а при дальнейшей редукции – в словосочетание или даже предложно-падежную форму. Ср.: Если сказать правду, то следует отметить, что спасенный ему не понравился; Если сказать правду, (то) спасенный ему не понравился; Сказать правду, спасенный ему не понравился; По правде, спасенный ему не понравился» [Колосова 2008: 64].

В подобных случаях замена фраземы если., то на что касается, то невозможна: Если сказать правду, то спасенный ему не понравился – *Что касается правды, то спасенный ему не понравился. Эту невозможность можно объяснить тем, что фразема превращается во вводную конструкцию и начинает «обслуживать» не коммуникативный синтаксис, а семантический, выражая различные модусные значения (примеры (74)-(76)):

(74) – Виталий, вы приобретаете популярность. – Мне эта популярность, если сказать правду, ни к чему. Я заинтересован подобрать себе солидную клиентуру, у которой я мог бы что-либо почерпнуть (И. Грекова. Дамский мастер).

Здесь говорящий соблюдает правила речевого поведения, а именно, правило ненанесения коммуникативного ущерба собеседнику. Отвергая утверждения собеседника, говорящий апеллирует к своей искренности, которая должна извинить его несогласие с собеседником.

(75) Я занедужил. Девушки делали работу за троих, если сказать поточнее – делала ее Тамара (В. Астафьев. Обертон).

(76) И поэтому остановлюсь лишь на одном аспекте – реформировании социальных льгот военнослужащих. Почему именно на нем? Да потому, что реформирование в этом направлении происходит наиболее успешно и правительство с удивительной твердостью проводит его в жизнь. Если сказать коротко, в основе реформирования лежит пересмотр и отмена ряда льгот при введении адекватной компенсации. Иначе говоря, военнослужащий, теряя льготы, тут же получает деньги на их компенсацию (С. Панасенко. Колонка редактора // Солдат удачи, 2004).

В данных примерах фразема выполняет метатекстовую функцию.

Т. А. Колосова отмечает также, что обороты если позволите, если можно узнать, если уж говорить и под., превратились в своего рода формулы вежливости. [Колосова 2008: 59].

Итак, анализируемая фразема отражает тенденцию к компрессии и допускает различное лексическое наполнение. Но ее функциональная нагрузка напрямую связана с ним.

Структура: Если говорить о N2,mo + ПЕ

Функции: актуализирующая, текстообразующая Значение[68]:

(Если) кто /что, так это

Вполне очевидно, что в подобных предложениях проявляется выделительная, эмфатическая семантика, которая есть и в синонимичных простых предложениях, но использование синтаксической фраземы призвано ее актуализировать. Следовательно, данная фразема – это грамматикализованное средство актуализации[69]. Предложения, построенные по этой модели, также являются монопропозитивными. Ср.:

(77) Если уж кто и оказался непроницаем, так это сам А. Бикертон (А. Сухотин. Парадоксы науки).

(78) Явлинский если у кого и может отобрать избирателя, так это у коммунистов (А. Рыклин. Пусть игра стоит свеч // Еженедельный журнал, 20008) – Явлинский может отобрать избирателя только у коммунистов.

Если говорить о структуре такого рода предложений, то в примере (77) две группы: кто и А. Бикертон занимают позицию подлежащего. Они соединены (квази)сочинительным союзом если,… так это. В пользу однородности групп говорит и тот факт, что управление предиката воздействует на обе группы, соединенные союзом, ср.: Вот уж кому (дат. пад.) и быть непроницаемым, так это А. Бикертону (дат. пад.).

Если признавать в этом примере два простых предложения, то получается, что предикат первого из них управляет косвенным дополнением в другом, что маловероятно. Теоретически можно установить в этих предложениях анафорический эллипсис (ср. Вот уж к кому (дат. пад.) не может быть претензий, так это к вратарю [не может быть претензий]), однако такое решение кажется излишне громоздким).

Обратим внимание на то, что сам союз если в подобных предложениях является факультативным и легко поддается элиминации: Явлинский у кого и может отобрать избирателя, так это у коммунистов.

Местоимения кто/нто могут быть в различных предложно-падежных формах:

Им. п. (примеры (79) и (80)); Род. п. (пример (81)); Дат. п. (пример (82)); Вин. п. (пример (83)); Твор. п. (пример (84)); Предл. п. (пример (85)).

(79) Единственный, кто может оказаться обиженным, так это мэр Москвы Юрий Лужков – его не могут не задевать «захватнические» высказывания коллеги Матвиенко (Е. Роткевич. Валентина Матвиенко метит в столичные мэры // Известия, 2004).

(80) Кто может быть доволен, так это стражи порядка: довести подобное дело до приговора трудно (Ю. Соколенко. Зачет по прейскуранту // Труд-7,2001).

(81) Чего действительно стоит опасаться, так это снижения инвестиционной активности, резкого торможения инвестиций в основной капитал, способного перечеркнуть все достижения первой половины этого года (А. Полухин. Терминатор на фондовом рынке // Время МН, 2003).

(82) Вот уж к кому не может быть претензий, так это к вратарю Игорю Акинфееву (М. Устилимова. Вратарь сборной России Игорь Акинфеев: ЦСКА обыграл бы сборную Израиля // Советский спорт, 2006); А вот кому нет – так это Соньке (В. Белоусова. Второй выстрел (2000)).

(83) Но за что ценили покупатели Space Star; так это не за литры двигателя, а за литры пространства под загрузку (А. Патрикеев. Высокая мода // Автопилот, 2002).

(84) Единственное, с чем не спорит Лукашенко, так это с тем, какую именно валюту имеет смысл делать общей (Н. Алексеева. Долгая валюта. Лукашенко считает суверенитет в белорусских рублях // Известия, 2003).

(85) В чем они действительно опередили москвичей, так это в скорости публикации (В. Гинзбург, И. Фабелинский. К истории открытия комбинационного рассеяния света // Вестник РАН, 2003).

Наречные местоимения где, когда, почему и др. тоже могут занимать позицию переменной в данной конструкции (примеры (86), (87)):

(86) Где действительно потребовалось очень значительное непредусмотренное финансирование, так это на ликвидацию последствий от наводнений прошлого года (А. Чудодеев. Расписание на завтра // Итоги, 2003).

(87) Если куда сегодня и стоит ехать, так это в Непал (А. Сотников. Здесь вам не равнина // Совершенно секретно, 2003).

Ср.: На ликвидацию последствий от наводнений прошлого года действительно потребовалось очень значительное непредусмотренное финансирование. Где в данном случае синонимично на что.

Место предложений с данной фраземой в тексте вариативно. Обычно оно располагается в середине текстового фрагмента, выделяя ту информацию, которая с точки зрения говорящего особенно важна. Например:

(88) Белорусский президент не считает решенными вопросы введения единой валюты союзного государства. В пятницу на встрече со студентами и преподавателями Белорусского университета информатики и радиоэлектроники он заявил, что появление единого платежного средства все еще «является дискуссионным вопросом». Тем самым поставив под сомнение еще одну порцию договоренностей с Москвой. Единственное, с чем не спорит Лукашенко, так это с тем, какую именно валюту имеет смысл делать общей. «Российский рубль сильнее, крепче и сейчас востребован», – сообщил он в пятницу. Все остальное для Минска, как выясняется, остается под вопросом. Российский рубль хоть и «сильнее», но его полноценное появление на территории Белоруссии – «долгий вопрос» (Н. Алексеева. Долгая валюта. Лукашенко считает суверенитет в белорусских рублях // Известия, 2003).

Признавая дискуссионность многих вопросов, говорящий (Лукашенко) акцентирует внимание на том, что он считает бесспорным.

Но бывают случаи, когда предложения с анализируемым оборотом напрямую не связаны с предыдущим контекстом, они, напротив, кроме функции выделения выполняют еще дополнительную функцию смены темы, которая представляется говорящему более важной, как в примере (89):

(89) Теперь вам обязательно надо сделать химическую. Давайте устрою вас к одной девочке: такую химию делает, что от натуральной не отличишь! Разумеется, отказалась. Что меня поразило, так это реакция больных. Смотрели на меня одобрительно, кивали, переглядывались. Они, значит, наблюдали за мной, когда я, убогая, на костылях, ползала от кровати к кровати. Между собой, верно, разговаривали обо мне, жалели (И. Грекова. Перелом).

Актуализирующая функция может совмещаться и с функцией опровержения предыдущей информации, несогласия с ней (пример (90)):

(90) Таким образом, линии комбинационного рассеяния света индусские физики впервые наблюдали, – а это и есть открытие комбинационного рассеяния света, – на неделю позже, чем московские физики (см. выше). Мы отнюдь не придаем этому факту особого значения и подчеркиваем его лишь в силу бесконечных утверждений о мнимом приоритете индусов. В чем они действительно опередили москвичей, так это в скорости публикации. Здесь сказалось и совершенно различное отношение к науке и вопросам приоритета Мандельштама и Ландсберга, с одной стороны, и Рамана, с другой. Сыграло роль и трагическое обстоятельство: был арестован и приговорен к расстрелу родственник Мандельштама, и он был поглощен его спасением, причем успешным {это ведь происходило еще только в 1928, а не в 1937–1938 гг.). Тем не менее мы отнюдь не оправдываем известную медлительность Ландсберга и Мандельштама в вопросе о публикациях (В. Гинзбург, И. Фабелинский. К истории открытия комбинационного рассеяния света // Вестник РАН, 2003).

Структура: (если) Pro (и), так это

Функции: акцентно-выделительная, смены темы, противительная

Выводы

Особенности синтаксической идиоматизации еще предстоит изучить. Предлагаемые ниже принципы – лишь первый шаг в этом направлении. Мы не претендуем ни на полноту, ни на установление их иерархии. Каждый из принципов может действовать автономно и приводить к разным результатам.

Принцип конструктикона

Не существует границы между грамматикой и словарем. Устойчивое выражение или клише, зафиксированное в словаре, может послужить толчком для развития синтаксической фраземы путем расширения списка лексических переменных и в конечном итоге может стать основой для формирования полноценной синтаксической модели, организованной по определенным правилам порождения.

Принцип кристаллизации

Синтаксическая фразема может возникнуть на основе кристаллизации синтаксических структур вокруг (служебной) лексической единицы, часто употребляемой в смещенном значении. Эта лексема становится неотъемлемой частью конструкции.

Принцип структурной периферийности

Нецентральная, периферийная реализация предложения может оформиться в самостоятельную фразему; чем более частотной и невариативной она является, тем больше вероятность ее фиксации в Словаре (клише, лексическая фразема), чем она менее частотна и более вариативна, тем больше вероятность ее фиксации в Грамматике (синтаксическая фразема).

Принцип узуального сходства поверхностных структур

Синтаксическая фразема может сформироваться на основе поверхностных реализаций материнской структуры, объединенных общим списком лексических переменных, путем постепенной модификации условий употребления этих переменных.

Принцип приоритета прагматики

Прагматические свойства фраземы являются не периферийными, а основными для языковых изменений. Прагматические ограничения могут стать первым шагом на пути формирования новой синтаксической единицы.

Принцип старения

Степень идиоматизации есть проекция временного промежутка, в течение которого единица существует в языке. Определенные факторы могут замедлять или ускорять этот процесс, но в целом, чем дольше синтаксическая единица существует в языке, тем с большей вероятностью она станет неидиоматизированной, и тем больший список переменных она будет способна принимать.

Принцип сохранения значения

Общий объем информации, выражаемый самостоятельной синтаксической единицей, стремится остаться постоянным, хотя форма выражения может меняться. Так, изначально композициональное содержание высказывания, эксплицитно представленное синтаксически связанными лексемами, в результате эллипсиса может быть частично делегировано всей конструкции, превращая последнюю в синтаксическую фразему.

Принцип асимметрии означаемого и означающего

Означаемое и означающее не находятся в однозначном соответствии. Для их согласования необходима обязательная интерпретационная активность говорящего / слушающего. Такого рода асимметрия широко распространена в языке и может быть связана с двумя факторами: с экономией речевых усилий (гулять так гулять; дурак дураком, ну приехал и приехал и др.) или, наоборот, с речевой избыточностью (Когда я совсем не могу работать, так в воскресенье; Если говорить о погоде, то она отвратительная и под.).

Заключение

Основная задача, стоявшая перед авторами настоящей работы, – обратить внимание на единицы, попадающие в «серые зоны» классификаций. Мы описали несколько групп таких единиц, «застрявших» между разными уровнями. Перечислим их здесь еще раз.

Лексические единицы

– «Эквиваленты слова» (семантически и синтаксически неразложимые единицы).

– Незнаменательные и полузнаменательные лексические фраземы (фразеологизмы) – семантически неразложимые, но синтаксически регулярные единицы.

– Коллокации – устойчиво воспроизводимые в речи сочетания лексем, образованные по прозрачным семантическим и синтаксическим правилам.

Синтаксические единицы

– Монопредикативные синтаксические фраземы – структурно разложимые синтаксические единицы, обладающие, однако, семантической нерегулярностью (тавтологические конструкции).

– Монопредикативные синтаксические фраземы, образованные из полипредикативных конструкций, являющиеся и семантически, и структурно нерегулярными (фраземы типа Гулять так гулять).

– Полипредикативные синтаксические фраземы, или квазисложные предложения, – структурно разложимые синтаксические единицы, обладающие, однако, семантической нерегулярностью (фраземы типа Дело в том, что Р).

Эти единицы не вписываются в уровневую структуру, являются исключениями из правил, не порождаются из глубинных структур. Некоторые из них изучаются уже много десятилетий (например, лексические фразеологизмы), часть привлекла внимание лингвистов относительно недавно (например, коллокации), но большинство до сих пор остается за пределами полных лингвистических описаний. Мы считаем, что такого рода единицы не вызваны недостатками плохо настроенной языковой системы, а являются естественными феноменами речевой коммуникации.

Первичным языковым феноменом является линейная последовательность – звуков (или букв), словоформ, высказываний. В речевом потоке эти линейные цепочки могут накладываться друг на друга, расширяться или сокращаться в поле «совместного внимания» [Томазелло 2011]. В процессе человеческой коммуникации и накопления совместного знания происходит конвенциализация[70] этих феноменов:

Конвенциализация грамматических конструкций – грамматикализация и сходные процессы – может происходить только у тех видов, которые обладают когнитивными навыками по созданию фонда совместных знаний в совместном внимании, и в сообществах, социально организованных настолько сложно, что разные индивиды обладают разными совместными знаниями [Там же: 253–254].

Обобщающие языковые конвенции действуют с разной степенью обязательности и являются, таким образом, вероятностными. Часть из них выполняется с вероятностью, близкой к 100 %. Например, согласование существительных с прилагательными / числительными является практически обязательным (ср., однако, известный анекдот про «один кофе и один булочка», где нарушение правила не приводит к нарушению коммуникации), другая часть – менее обязательна. В процессе порождения говорящий постоянно делает выбор между разными возможностями, которые предоставляет ему язык. Джон Дюбуа удачно назвал эту ситуацию «конкурирующие мотивации» (competing motivations [Du Bois 1985]):

Учитывая сложность факторов, которые часто вовлечены в разрешение этой конкуренции (competition), спонтанный речевой поток, вероятно, может быть организован легко и эффективно, только если самые распространенные случаи конкуренции не надо организовывать снова и снова в каждой новой ситуации. Как только какое-либо соглашение, выработанное в определенном случае, сохранено для дальнейшего использования, первое наращение (accretion) в направлении того, что позже воплотится в языковой системе, сделано. [Там же: 361].

В этой книге мы сосредоточились как раз на этих «наращениях» – промежуточных звеньях между языком и речью. Как показала Дж. Байби, готовые формы по умолчанию используются для передачи более важной информации [Bybee 1985]. Для передачи менее важной или при отсутствии готовой формы (будь то локальный недостаток языковой компетенции или общее отсутствие речевого шаблона) говорящий обращается к правилам. Хрестоматийный пример такого рода – частотные «неправильные» глаголы, которые сохраняют неправильность только потому, что использование этих форм в речи настолько частотно, что не требует обращения к правилам словоизменения [Bybee 1985: 2].

Таким образом, исходя из первичности речевого потока, неверно представлять дело так, что абстрактные схемы реализуются в речевом высказывании, обрастая «ошибками» и «исключениями». Дело обстоит ровно наоборот: речевое высказывание строится из разнородных, готовых к использованию речевых блоков, а в случае их отсутствия задействуются более глубинные правила, позволяющие упаковать информацию. Частотность и регулярность использования того или иного блока может приводить к его конвенциализации, то есть к выработке более общего правила.

При таком подходе идиоматизация – это механизм выработки конвенциональных правил, результат которой может реализоваться на лексическом или грамматическом этапе обобщения. Таким образом, грамматические и лексические правила не противопоставлены как обязательные и свободные – и те, и другие правила обладают разной степенью обязательности, то есть являются вероятностными (хотя грамматические в конечном итоге с большей вероятностью оказываются обязательными). Разница между ними в том, что в сфере грамматики вероятностные правила действуют на более абстрактном уровне. В сфере лексической сочетаемости правила действуют на более конкретном, лексемном, уровне, однако степень их обязательности может быть настолько же высокой, как и, например, согласование по роду существительных и прилагательных.

Приведем пример

Устаревший в настоящее время лексический фразеологизм держать себя на вожжах имеет одну фиксированную лексему – вожжи. Постепенно список переменных, входящих в тот же или близкий семантический класс, расширяется, и фразема превращается из лексической в синтаксическую: держать себя в X [в узде/в руках/в рамках…].

Важно понимать, что ровно те же принципы касаются и социальных языковых норм. Говоря точнее, все языковые нормы являются социальными, просто часть из них находится в поле активной борьбы за социальный капитал; именно эти нормы обычно и называют «языковой нормативностью». Однако во всех этих случаях ключевую роль играет общественный договор (обсуждаемый, эксплицитный или необсуждаемый, имлицитный) при создании «фонда совместных знаний». Самым простым и естественным механизмом создания такого фонда является регулярность воспроизведения. Речь не обязательно идет о простой частотности – единицы типа ничтоже сумнягиеся не являются частотными в абсолютном выражении. Важен социальный договор, который делает сохранение этого выражения социально целесообразным. Изменения этих договоров иногда можно наглядно увидеть. Приведем пример.

Черное кофе и черный какао

Из многочисленных заимствованных несклоняемых существительных на – о/-е существительное кофе «стигматизировалось» в форме мужского рода под влиянием социального договора, чему способствовала не столько частотность этого существительного (относительно низкая), сколько «престижность» этого напитка в обществе. Другой напиток, какао, не был столь же выделен в обществе, и род слова какао на протяжении двух веков колебался, пока в 1990-е годы средний род окончательно не победил, став единственно приемлемой формой социального договора.

Итак, языковые правила являются вероятностными. В соссюровской дихотомии langue-parole первичной является речевая деятельность, которая, обобщаясь, приводит к плавной вероятностной шкале от речевого штампа до грамматического правила. Генерализация – это естественный когнитивный процесс обобщения речевого потока, объектом которого в конкретных случаях может стать лексическая сочетаемость, синтаксическая модель или морфологическое согласование. Признав первичным феноменом речевую стихию, естественным шагом анализа следует признать переориентацию лингвистических исследований на исследования реального речевого потока, уделив больше внимания его слабо структурированным особенностям.

Кратко повторим изложенные выше положения.

1. В процессе коммуникации говорящий сначала использует имеющиеся в его распоряжении готовые формы выражения, а при их отсутствии обращается к более сложным и абстрактным правилам порождения.

2. Идиоматизация – динамический процесс конвенциализации речевого потока языковым сообществом, который ведет как к образованию устойчивого сочетания лексем, так и к новому грамматическому правилу. Важно подчеркнуть, что этот процесс не является однонаправленным и обязательно проходящим от лексемы к грамматическому правилу, хотя статистически чаще происходит именно так.

3. В результате процесса идиоматизации говорящие обладают огромным набором полуоформленных фрагментов, которые аналитически могут быть разбиты на сегменты, однако существуют как готовые к употреблению единицы (принцип идиоматичности Дж. Синклера).

4. Как следствие, границы между языковыми уровнями являются естественным образом проницаемыми. Множество речевых единиц существует на границах этих уровней (идея конструктивна А. Голдберг).

5. Существенными факторами, влияющими на конвенциализацию, являются диалогичность (говорящие в состоянии разделять общие знания) и регулярная воспроизводимость, наиболее ясно отражаемая в частотности.

6. Грамматические правила и лексическая сочетаемость являются частными случаями генерализации линейной цепочки. При этом, видимо, чем ближе расположены элементы цепочки друг к другу, тем важнее лексическая сочетаемость, тогда как грамматические правила могут действовать на гораздо более длинных и дистантно расположенных участках речевого потока.

Список литературы

Акимова 2001 – Акимова О. Б. К вопросу о термине «квазисложное предложение» // Проблемы современного синтаксиса: теория и практика. М., 2001.

Аналитические конструкции 1965 – Аналитические конструкции в языках различных типов. М., 1965.

Андрамонова 1982 – Андрамонова Н. А. (ред.) Фразеология и синтаксис. Казань, 1982.

Аничков 1997 – Аничков И. Е. Идиоматика в ряду лингвистических наук // Аничков И. Е. Труды по языкознанию. СПб., 1997. С. 101–145.

Апресян 2007 – Апресян В. Ю. Фраземы с наречиями малого количества: мало ли И Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: мат. междунар. конф. «Диалог – 2007». М., 2007. С. 16–22.

Апресян, Иомдин 1990 – Апресян Ю. Д., Иомдин Л. Л. Конструкции типа НЕГДЕ СПАТЬ в русском языке // Семиотика и информатика. 1990. № 29. С. 3–89.

Арутюнова 2000 – Арутюнова Н. Д. Наивные размышления о наивной картине языка // Язык о языке. М., 2000. С. 7–21.

Архангельский 1964 – Архангельский В. Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Ростов-на-Дону, 1964.

Бабайцева, Максимов 1981 – Бабайцева В. В., Максимов Л. Ю. Современный русский язык. Ч. 3. Синтаксис. Пунктуация. М., 1981.

Балли 1961 – Балли Ш. Французская стилистика: Пер. с франц. М., 1961.

Балыгина – Балыгина Е. А. Способы сохранения связности текста при переводе английского расщепленного предложения на русский язык // Труды МГТА. [Электронный ресурс] URL: -ma-gazine.meli.ru/Vipusk_16/202_vl6_Balygina.doc

Баранов, Добровольский 2008 – Баранов А. Н., Добровольский Д. О. Аспекты теории фразеологии. М., 2008.

Баранов, Добровольский 1996 – Баранов А. Н., Добровольский Д. О. Идиоматичность и идиомы // Вопросы языкознания. 1996. № 5. С. 51–64.

Белошапкова 1967 – Белошапкова В. А. Сложное предложение в современном русском языке. М., 1967.

Богданов, Рыжова 1997 – Богданов С. И., Рыжова Ю. В. Русская служебная лексика. Сводные таблицы. СПб., 1997.

Богданов 1980 – Богданов В. В. Семантико-грамматический статус инфинитива. Опыт типологического анализа // Исследования по семантике. Вып. 6. Уфа, 1980. С. 164–182.

Богуславский, Иомдин 1982 – Богуславский И. М., Иомдин Л. Л. Безусловные обороты и фраземы в толково-комбинаторном словаре // Актуальные вопросы практической реализации систем автоматического перевода. Ч. 2. М., 1982. С. 210–222.

Борисова 1995 – Борисова Е. Г. Коллокации. Что это такое и как их изучать. М., 1995.

Борковский 1979 – Борковский В. И. (ред.) Историческая грамматика русского языка: Синтаксис. Сложное предложение. М., 1979.

Браславский, Соколова 2006 – Браславский П. И., Соколов Е. А. Сравнение четырех методов автоматического извлечения двухсловных терминов из текста // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии. Труды международной конф. «Диалог – 2006». С. 88–94.

Булыгина, Шмелев 1997 – Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. Возражение под видом согласия // Облик слова. М., 1997. С. 137–147.

Вардуль 1965 – Вардуль И. Ф. Слово как часть речи // Вопросы теории частей речи на материале языков различных типов. Л., 1965.

Величко 1996 – Величко А. В. Синтаксическая фразеология для русских и иностранцев. М., 1996.

Верещагин 2004 – Верещагин Е. М. «И в ус не дует»: как сообщают о сингулярном поведении // Культурные слои во фразеологизмах и в дискурсивных практиках. М., 2004. С. 31–46.

Виноградов 1945 – Виноградов В. В. Основные понятия русской фразеологии как лингвистической дисциплины // Труды юбилейной сессии ЛГУ Л., 1945. С. 45–69.

Виноградов 1947 – Виноградов В. В. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке // Академик А. А. Шахматов. М.; Л., 1947. С. 339–364.

Виноградов 1986 – Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1986.

Всеволодова, Лим 2002 – Всеволодова М. В., Лим Су Ен. Принципы лингвистического описания синтаксических фразеологизмов: на материале синтаксических фразеологизмов со значением оценки. М., 2002.

Гаврилова, Кожина 2002 – Гаврилова Г. Ф., Кожина Е. К. Коммуникативы в системе синтаксиса: коммуникативы и предложения // Актуальные проблемы методики преподавания русского языка как иностранного. Ростов н/Д, 2002. С. 54–57.

Газизова 1999 – Газизова М. X. Когнитивная функция тавтологии // Исследования по семантике: теоретические и прикладные аспекты. Уфа, 1999.

Гаспаров 1996 – Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.

Голев 1999 – Голев Н. Д. Когнитивный аспект русской орфографии: орфографоцентризм как принцип обыденного метаязыкового сознания // Отражение русской языковой картины мира в лексике и грамматике. Новосибирск, 1999. С. 97–106.

Гудков 2004 – Гудков Д. Б. К вопросу о словаре прецедентных феноменов // Культурные слои во фразеологизмах и в дискурсивных практиках. – М., 2004. С. 251–259.

Дегтев, Макеева 2000 – Дегтев С. В., Макеева И. И. Концепт слово в истории русского языка // Язык о языке. М., 2000. С. 156–171.

Дискурсивные слова 1998 – Дискурсивные слова русского языка: опыт контекстно-семантического описания. М., 1998.

Добровольский 2005 – Добровольский Д. О. Зависит ли синтаксическое поведение идиом от их семантики? // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международной конф. «Диалог – 2005». М., 2005. С. 126–130.

Добровольский 2007 – Добровольский Д. О. Пассивизация идиом (о семантической обусловленности синтаксических трансформаций во фразеологии) // Вопросы языкознания. 2007. № 5. С. 39–61.

Долинин 1983 – Долинин К. А. Имплицитное содержание высказывания // Вопросы языкознания. 1983. № 6.

Дымарский 2007 – Дымарский М. Я. Это / N1 17: к понятию речевой синтаксической модели // Язык в движении: К 70-летию Л. П. Крысина. М.,2007. С. 159–171.

Жаринова 1989 – Жаринова Т Н. Формирование союза БОЛЬШЕ… НЕЖЕЛИ // Синтаксические отношения в сложном предложении. Калинин, 1989. С. 113–122.

Жирмунский 1963 – Жирмунский В. М. О границах слова // Морфологическая структура слова в языках разных типов. М.; Л., 1963.

Зализняк 1967 – Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967.

Золотова 1997 – Золотова Г. А. О связанных моделях русского предложения // Облик слова. М., 1997. С. 148–154.

Золотова 1964 – Золотова Г. А. Развитие некоторых типов именных двусоставных предложений в современном русском языке // Развитие грамматики и лексики современного русского языка. М., 1964. С. 275–302.

Ильенко 1964 – Ильенко С. Г. Вопросы теории сложноподчиненного предложения в русском языке: Дис… д-ра филол. наук. Л., 1964.

Иомдин 2003 – Иомдин Л. Л. Большие проблемы малого синтаксиса // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Мат-лы междунар. конф. «Диалог – 2003». М., 2003. С. 216–222.

Иомдин 2007 – Иомдин Л. Л. Русские конструкции малого синтаксиса, образованные вопросительными местоимениями // Мир русского слова и русское слово в мире: Мат-лы XI конгресса Междунар. ассоциации преподавателей рус. языка и лит-ры. Sofia, 2007. С. 117–126.

Иорданская, Мельчук 2007 – Иорданская Л. Н., Мельчук И. А. Смысл и сочетаемость в словаре. М., 2007.

Кайгородова 1999 – Кайгородова И. Н. Проблемы синтаксической идиоматики (на материале русского языка). Астрахань, 1999.

Колосова 2008 – Колосова Т. А. Русские сложные предложения асимметричной структуры. Новосибирск, 2008.

Колосова, Черемисина 1987а – Колосова Т. А., Черемисина М. И. Некоторые закономерности пополнения фонда скреп // Служебные слова. Новосибирск, 1987. С. 11–25.

Колосова, Черемисина 19876 – Колосова Т. А., Черемисина М. И. Очерки по теории сложного предложения. Новосибирск, 1987.

Копотев 2003 – Копотев М. В. Из наблюдений над публицистикой Ф. М. Достоевского (человек и его дело) // Slavic Almanac: The South African Year Book for Slavic, Central, and East European Studies. 2003. Vol. 9, № 12. P. 153–164.

Копотев 2008 – Копотев M. В. Принципы синтаксической идиоматизации. Хельсинки: Yliopistopaino, 2008.

Копотев, Файнвейц 2007 – Копотев М. В., Файнвейц А. В. Изучать так изучать: синхрония и диахрония // Научно-техническая информация. Сер. 2: Информационные процессы и системы, 2007. № 9. С. 29–37.

Копыленко 1973 – Копыленко М. М. Сочетаемость лексем в русском языке. М., 1973.

Крейдин, Рахилина 1984 – Крейдлин Г. Е., Рахилина Е. В. Восклицательные предложения с местоимением какой И Синтаксический анализ значимых единиц русского языка. Синтаксические структуры. Красноярск, 1984.

Кузнецов 1964 – Кузнецов П. С. Опыт формального определения слова // Вопросы языкознания. 1964. № 5. С. 75–77.

Кузнецова 1997 – Кузнецова Р. Д. Отражение путей и способов образования союзов в их строении и функционально-семантических свойствах // Неполнозначные слова: история, семантика, функционирование. Тверь, 1997. С. 7–13.

Кустова 2008а – Кустова Г. И. Обстоятельственные группы типа во всяком случае в современном русском языке // Инструментарий русистики: корпусные подходы / Под ред. А. Мустайоки и др. Хельсинки, 2008. С. 163–175.

Кустова 20086 – Кустова Г. И. Обстоятельственные конструкции с прилагательными // Научно-техническая информация. Серия 2. Информационные процессы и системы. 2008. № 4. С. 2–7.

Лайонз 1978 – Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. М., 1978.

Лапынина 2008 – Лапынина Н. Н. «Дело в том, что»: семантика и функции // Асимметрия как принцип функционирования языковых единиц: Сб. статей в честь проф. Т. А. Колосовой. Новосибирск, 2008. С. 160–172.

Лапынина 1996 – Лапынина Н. Н. Межфразовые скрепы, формирующиеся на базе стандартизированных предикативных единиц: автореф. дис… канд. филол. наук. Воронеж, 1996.

Левонтина 2000 – Левонтина И. Б. Понятие слово в современном русском языке // Язык о языке. М., 2000. С. 290–302.

Леонтьев 1963 – Леонтьев А. А. О специфике слова // Морфологическая структура слова в языках различных типов. М.; Л., 1963.

Лурия 1979 – Лурия А. Л. Язык и сознание. М., 1979.

Лучик 1999 – Лучик A. A. Теорія і практика моделювання базових прислівникових еквівалентів слів російської мови // Науковi записки XVI. Серiя: Филологiчнi науки (мовознавство). Кировоград, 1999.

Ляпон 1988а – Ляпон М. В. Лексикографическая интерпретация служебных слов // Национальная специфика языка и ее отражение в нормативном словаре. М., 1988. С. 78–83.

Ляпон 19886 – Ляпон М. В. Семантические модификации служебного слова в условиях фразеологизированной конструкции // Язык: система и функционирование. М., 1988. С. 158–170.

Ляшевская, Рахилина 2008 – Ляшевская О. Н., Рахилина Е. В. Многозначность сквозь призму дискурса // Инструментарий русистики: корпусные подходы / Под ред. А. Мустайоки и др. Хельсинки, 2008. С. 217–232.

Майсак 2005 – Майсак Т. А. Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и глаголами позиции. М., 2005.

Матханова, Трипольская 2004 – Матханова И. П., Трипольская Т. А. Интерпретационные аспекты лингвистики: проблемы и перспективы // Проблемы интерпретационной лингвистики: интерпретаторы и типы интерпретации. Новосибирск, 2004.

Мельчук 1960 – Мельчук И. А. О терминах «устойчивость» и «идиоматичность» // Вопросы языкознания. 1960. № 4. С. 73–80.

Мельчук 1997–2006 – Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. I–VI. Москва-Вена, 1997–2006.

Мельчук 1968 – Мельчук И. А. Об одном классе фразеологических сочетаний // Проблемы устойчивости и вариативности фразеологических единиц. Тула, 1968. С. 51–65.

Морфологическая структура слова 1963 – Морфологическая структура слова в языках различных типов. М.; Л., 1963.

Мустайоки 1980 – Мустайоки А. Типы ударения имен существительных в современном русском литературном языке и их минимизация в учебных целях. Helsinki, 1980.

Мустайоки 2006 – Мустайоки А. Теория функционального синтаксиса: от семантических структур к языковым средствам. М., 2006.

Мустайоки, Копотев 2004 – Мустайоки А., Копотев М. К вопросу о статусе эквивалентов слов типа потому что, в зависимости, к сожалению // Вопросы языкознания. 2004. № 3. С. 88–107.

Николина 1988 – Николина Н. А. Типы предложений фразеологизированной структуры с оценочным значением в современном русском языке // Системно-функциональное описание словосочетания и простого предложения. Л., 1988. С. 61–70.

Норман 1994 – Норман Б. Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994.

Норман 2007 – Норман Б. Ю. Участие лексического компонента в синтаксических моделях // Зборник Матице српске за славистику. Нови сад, 2007. С. 209–222.

Норман 2015 – Норман Б. Ю. Жизнь словоформы. М.: ФЛИНТА: Наука, 2015.

НТИ 2008 – Научно-техническая информация. Серия 2. Информационные процессы и системы. 2007. № 4.

Панов 2004 – Панов М. В. О слове как единице языка (1956) // Панов М. В. Труды по общему языкознанию и русскому языку. Т. 1 / Под ред. Е. А. Земской, С. М. Кузьминой. М., 2004. С. 51–87.

Плунгян 2002 – Плунгян В. А. К семантике русского локатива («второго предложного» падежа) // Семиотика и информатика. 2002. № 37. С. 229–254.

Плунгян 2003 – Плунгян В. А. Общая морфология. Введение в проблематику. М.: УРСС, 2003.

Подлесская 2007 – Подлесская В. И. Многозначность конструкции «что плюс за плюс именная группа» в свете данных национального корпуса русского языка: что же это за конструкция?! // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международной конф. «Диалог – 2007». М., 2007. С. 460–469.

Поспелов 1990 – Поспелов Н. С. Мысли о русской грамматике: избранные труды. М., 1990.

Райхштейн 1974 – Райхштейн А. Д. Немецкие устойчивые фразы и устойчивые предикативные единицы. М., 1974.

Рахилина 2000 – Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен. Семантика и сочетаемость. М., 2000.

Рахилина 2002 – Рахилина Е. В. Функциональные и когнитивные теории // А. А. Кибрик, И. М. Кобозева, И. А. Секерина (ред.) Современная американская лингвистика: фундаментальные направления. М., 2002. С. 370–389.

Рахилина 2010 – Рахилина Е. В. (ред.) Лингвистика конструкций. М., 2010.

Рахилина, Плунгян 2010 – Рахилина Е. В, Плунгян В. А. Анекдот как конструкция // Лингвистика конструкций / Отв. ред. Е. В. Рахилина. М., 2010. С. 138–159

Русская грамматика 1979 – Русская грамматика. Т. I–II. Прага, 1979.

Русская грамматика 1980 – Русская грамматика. Т. I–II. М., 1980.

Краткая русская грамматика 1989 – Краткая русская грамматика. М.,1989.

Сигал 2006 – Сигал К. Я. О лексикализации словосочетаний // Синтаксические этюды. М., 2006. С. 73–81.

Сичинава 2013 – Сичинава Д. В. Местоимение // Материалы для проекта корпусного описания русской грамматики (). На правах рукописи. М., 2013.

Скрипникова 1995 – Скрипникова Н. Н. Служебная единица И ТО и ее функциональные эквиваленты в современном русском языке: ав-тореф. дис…. канд. филол. наук. Воронеж, 1995.

Слюсарева 1981 – Слюсарева Н. А. Проблемы функционального синтаксиса современного английского языка. М., 1981.

Смирницкий 1952 – Смирницкий А. И. К вопросу о слове (проблема отдельности слова) // Вопросы теории и истории языка в свете трудов И. В. Сталина по языкознанию. М., 1952. С. 182–203.

Смирницкий 1954 – Смирницкий А. И. К вопросу о слове (проблема тождества слова) // Труды Института языкознания АН СССР. М., 1954. С. 4–48.

Соссюр 1977 – Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. Москва, 1977.

Соссюр 1990 – Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. М., 1990.

Старосельцев 1971 – Старосельцев Л. П. Предложения тождества в современном русском языке: автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1971.

Стексова 2006а – Стексова Т И. Интерпретационный потенциал синтаксических фразем типа ну приехал и приехал И VERBUM: язык, текст, словарь. Екатеринбург, 2006. С. 81–88.

Стексова 20066 – Стексова Т. И. Выражение «иметь в виду» как показатель интерпретационной деятельности говорящего// Филологические этюды. С6. научных статей памяти Ю. А. Пупынина. Новосибирск, 2006. С. 79–89.

Стексова 2007а – Стексова Т И. Интерпретационный потенциал тавтологических сочетаний Им. п + Тв. п. // Проблема выбора и интерпретации языкового знака говорящим и слушающим. Новосибирск, 2007. С. 61–68.

Стексова 20076 – Стексова Т И. Синтаксические фраземы тавтологического типа в русском языке // Международная конференция «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве: современное состояние и перспективы»: доклады и сообщения. Т. I. СПб., 2007. С. 185–190.

Сумбатова 2006 – Сумбатова Н. Р. Кодирование коммуникативной структуры в адыгейском языке (основные факты и некоторые типологические параллели) // Проблемы типологии и общей лингвистики. СПб., 2006. С. 142–145.

Сухотин 1950 – Сухотин В. П. Проблема словосочетания в современном русском языке // Вопросы синтаксиса современного русского языка. М., 1950. С. 127–182.

Тарасенкова 1968 – Тарасенкова Е. Ф. О сложноподчиненных предложениях в диалоге // Вопросы современного русского языка. Краснодар, 1968. С. 137–150.

Тарасенкова 1966 – Тарасенкова Е. Ф. Сложноподчиненные предложения в диалогической речи // Вопросы синтаксиса сложного предложения и методики его преподавания в школе и вузах. Краснодар, 1966. С. 105–108.

Тарланов 1999 – Тарпанов 3. К. Русские пословицы: синтаксис и поэтика. Петрозаводск: ПетрГУ, 1999.

Телия 1996 – Телия В. Н. Русская фразеология. М., 1996.

Теньер 1988 – Тенъер Л. Основы структурного синтаксиса. М., 1988.

Теория функциональной грамматики 1987–1996 – Теория функциональной грамматики / Под ред. А. В. Бондарко. Л. (СПб.), 1987–1996.

Тестелец 2001 – Тестелец Я. Г. Введение в общий синтаксис. М., 2001.

Тестелец, Былинина 2004 – Тестелец Я. Г, Былинина Е. Г. Новые неопределенные местоимения в русском языке // Санкт-Петербургский государственный университет. Филологический факультет. XXXIII Международная филологическая конференция. Вып. 25. Секция прикладной и математической лингвистики. Т. I. СПб., 2004. С. 40–45.

Томаселло М. 2011 – Томаселло М. Истоки человеческого общения. М., 2011.

Тулина 1979 – Тулина Т А. Типы предложений с тавтологией главных членов в русском языке // Исследования по современному русскому языку. М., 1979. С. 241–256.

Хохлова 2008 – Хохлова М. В. Экспериментальная проверка методов выделения коллокаций // Slavica Helsingiensia 34. Инструментарий русистики: Корпусные подходы / Под ред. А. Мустайоки, М. В. Копотева, Л. А. Бирюлина, Е. Ю. Протасовой. Хельсинки, 2008. С. 343–357

Храковский 1963 —Храковский В. С. Аналитическая конструкция, аналитическая словоформа, аналитическое слово // Аналитические конструкции в языках различных типов. М.; Л., 1965. С. 209–221.

Циммерлинг 2007 – Циммерлинг А. В. Локативная инверсия в языках со свободным порядком слов // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: труды международной конф. «Диалог – 2007». М., 2007. С. 542–549.

Черемисина, Колосова 1987 – Черемисина М. Я., Колосова Т А. Очерки по теории сложного предложения. Новосибирск, 1987.

Черемисина, Колосова 2010 – Черемисина М. И., Колосова Т А. Очерки сложного предложения. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2010.

Щерба 1974 – Щерба Л. В. О частях речи в русском языке // Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. С. 77–100.

Шанский 1985 – Шанский Н. М. Фразеология современного русского языка. М., 1985.

Шаронов 1996 – Шаронов В. Н. Коммуникативы как функциональный класс и как объект лексикографического описания // Русистика сегодня. 1996. С. 89–111.

Шахматов 1941 – Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л., 1941.

Шведова 1958 – Шведова Н. Ю. О некоторых типах фразеологизированных конструкций в строе русской разговорной речи // Вопросы языкознания. 1958. № 2. С. 93–100.

Шведова 1960 – Шведова Н. Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960.

Шелякин 2000 – Шелякин М. А. Справочник по русской грамматике. М., 2000.

Шеманаева 2007 – Шеманаева О. Ю. Конструкции измерения уровня с предлогом по в русском языке // Научно-техническая информация. Серия 2. Информационные процессы и системы. 2007. № 4. С. 35–45.

Шеманаева 2005 – Шеманаева О. Ю. Конструкции измерения уровня с предлогом ПО в русском языке // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международной конф. «Диалог– 2005». М., 2005. С. 514–520.

Шмелев 2002 – Шмелев Д. Н. О связанных синтаксических конструкциях в русском языке // Избранные труды по русскому языку. М., 2002. С. 411–438.

Шмелева 2008 – Шмелева Т. В. Дело в том, что… // Асимметрия как принцип функционирования языковых единиц: Сб. статей в честь проф. Т. А. Колосовой. Новосибирск, 2008. С. 145–153.

Эйхбаум 1996 – Эйхбаум Г. Н. Экспонентная и содержательная тавтология в коммуникативно-речевом акте // Языковое общение и его единицы. Калинин, 1996.

Ягунова, Пивоварова 2010 – Ягу нова Е. В., Пивоварова Л. М. Природа коллокаций в русском языке. Опыт автоматического извлечения и классификации на материале новостных текстов // Сборник НТИ. Серия 2. 2010. № 5. С. 30–40.

Ягунова, Пивоварова 2011 – Ягунова Е. В., Пивоварова Л. М. От коллокаций к конструкциям // Русский язык: конструкционные и лексикосемантические подходы / Отв. ред. С. С. Сай. СПб., 2011. С. 568–617.

Янко 2001 – Янко Т. Е. Коммуникативные стратегии русской речи. М., 2001.

Ярцева 1955 – Ярцева В. Н. Предложение и словосочетание // Вопросы грамматического строя. М., 1955. С. 436–451.

Barlow 2000 – Barlow M. ‘Corpus Linguistics: A Usage-Based Approach to Language’, Proceedings: 2000 Seoul International Conference on Language and Computation, 7-24.

Brazil 1995 – Brazil D. A. Grammar of Speech (Describing English Language), Oxford: Oxford University Press.

Bybee 1985 – Bybee J. L. Morphology: A study of the relation between meaning and form. Philadelphia: John Benjamins Publishing.

Bybee et al. 1994 – Bybee J. L., Perkins R. D. 8c Pagliuca W. The Evolution of Grammar: Tense, Aspect, and Modality in the Languages of the World, Chicago: University of Chicago Press, 9-22.

Campbell, Janda 2000 – Campbell L., Janda R. ‘Introduction: conceptions of grammaticalization and their problems’, Language Sciences 23: 2–3, 93-112.

Chvany 1996 – Chvany С. V. ‘Hierarchies in the Russian Case System: for N-A-G-L-D-I, against N-G-D-A-I-Ц Selected Essays. Columbus, Ohio: Slavica Pub., 175–189.

Croft 2000 – Croft W. Explaining Language Change. An Evolutionary Approach, London: Pearson Education.

Croft 2002 – Croft W. Radical Construction Grammar. Syntactic Theory in Typological Perspective, Oxford: Oxford University Press.

Divjak, Gries 2006 – Divjak D. S., Gries S. Th. ‘Ways of trying in Russian: clustering behavioral profiles’, Corpus Linguistics and Linguistic Theory. 2(1). 23–60.

Dobrovol’skij, Piirainen 2005 – Dobrovol’skij D. O. 8c Piirainen E. Figurative Language: Cross-Cultural and Cross-Linguistic Perspectives. Amsterdam: Elsevier.

Du Bois 1985 – Du Bois J. W. ‘Competing motivations,’ Iconicity in syntax, 343–365.

Fillmore 8c Kay 1993 – Fillmore Ch. J. 8c Kay P. ‘Construction Grammar Coursebook’, University of California at Berkeley, Department of linguistics.

Fillmore 8c Kay 1999 – Fillmore Ch. J. 8c Kay P. ‘Grammatical Constructions and Linguistic Generalizations: The What’s X doing Y? construction, Language 75/1,1-33.

Fraser 1970 – Fraser B. ‘Idioms within a transformational grammar’, Foundations of Language 6,22–42.

Fried 8c Ostman 2004 – Fried M. 8c Ostman J-O. (eds.). Construction Grammar in a cross-language perspective, Amsterdam: John Benjamins Publishing.

Givon 2001 – Givon T. Syntax, Vol. I. Amsterdam – Philadelfia: John Benjamins Publishing.

Goldberg 1995 – Goldberg A. Constructions: A constructionist grammar approach to argument structure. Chicago: University of Chicago Press.

Goldberg 2006 – Goldberg A. Constructions at work: The nature of generalization in language. Oxford: Oxford University Press.

Gries 2006 – Gries S. T. ‘Corpus-based methods and cognitive semantics: The many senses of to run’, Corpora in cognitive linguistics: corpus-based approaches to syntax and lexis, Berlin & New York: Mouton de Gruyter, 57–99.

Gries 2010 – Gries S. T. ‘Behavioral profiles: A fine-grained and quantitative approach in corpus-based lexical semantics’, The Mental Lexicon, № 3, 323–346.

Hanks 1996 – Hanks P. ‘Contextual dependency and lexical sets’, International Journal of Corpus Linguistics, № 1, 75–98.

Harris & Campbell 1995 – Harris A., C. & Campbell L. Historical syntax in cross-linguistic perspective, Cambridge: Cambridge University Press.

Haspelmath 2004 – Haspelmath M. Coordinating Constructions. Coordinating Constructions. Amsterdam – Philadelphia: John Benjamins Publishing., 3-40.

Haspelmath 1998 – Haspelmath M. ‘Does grammaticalization need reanaly-sis?’ Studies in Language 22,315–351.

Heine et al. 1991 – Heine B., Claudi U., Hiinnemeyer F. Grammaticalization. A conceptual framework, Chicago: University of Chicago Press.

Heine, Kuteva 2002 – Heine B., Kuteva T. World lexicon of grammaticalization, Cambridge: Cambridge University Press.

Hopper, Traugott 1993 – Hopper P. J. & Traugott E. C. Grammaticalization, Cambridge: Cambridge University Press.

Hunston, Gill 2000 – Hunston S., Gill F. Pattern Grammar: a corpus-driven approach to the lexical grammar of English, Amsterdam: John Benjamins Publishing.

Israel 1996 – Israel M.‘The way constructions grow’, A. Goldberg (ed.) Conceptual structure, discourse, and language. Stanford, 217–230.

Jackendoff 1995 – Jackendoff R.‘The Boundaries of the Lexicon, Idioms: Structural and Psychological Perspectives, Hillsdale, New Jersey, Hove (UK), 1995,133–165.

Janda, Lyashevskaya 2011 – Janda L. 8c Lyashevskaya O. ‘Grammatical profiles and the interaction of the lexicon with aspect, tense, and mood in Russian, Cognitive linguistics. 2011.22,4,719–763.

Kay 1988 – Kay P. An Informal Sketch of a Formal Architecture for Construction Grammar, at /~kay/cg.arch.ps.

Keller 1990 – Keller R. Sprachwandel: von der unsichtbaren Hand in der Sprache, Tubingen und Basel: Franke Verlag.

Kemmer, Barlow 2000a – Kemmer S. & Barlow M. A usage-based conception of language, Essen: LAUD (=LAUD Ser B. Paper # 295).

Kemmer, Barlow 2000b – Kemmer S. & Barlow M. ‘Introduction: A Usage-Based Conception of Language’, M. Barlow and S. Kemmer (eds), Usage-Based Models of Language, Stanford (CA), 7-28.

Kemmer, Israel 1994 – Kemmer S. & Israel M. ‘Variation and Usage-based model’, Chicago Linguistics Society 30, Papers for Parasession on Variation and Linguistics Theory, 165–179.

Kemmer 1994 – Kemmer S.‘Pattern crystallization in syntactic change’, Paper presented at the Symposium on Synchronic and Diachronic Aspects of Grammaticalization. Sophienberg Slot, Rungsted, Denmark, October 9-11.

Kopotev 2005 – Kopotev M. ‘Гулять так гулять: between Grammar and Dictionary’, East West Encounter, Second International Conference on Meaning-Text Theory, Moscow, 225–236.

Kopotev 2007 – Kopotev M.‘Where Russian syntactic zeros start: approaching Finnish?’ Topics on the Ethnic, Linguistic and Cultural Making of the Russian North, [=Slavica Helsingiensia, 32], Helsinki, 116–137.

Kopotev et al. 2013 – Kopotev M., Pivovarova L., Kochetkova N., Yangarber R. ’Automatic detection of stable grammatical features in n-grams’, Papers from the 9th Workshop on Multiword Expressions (MWE 2013). Workshop at NAACL 2013 (Atlanta, Georgia, USA), June 13/14, 2013, Atlanta, 73–81.

Lakoff 1987 – Lakoff G. Women, Fire, and Dangerous Things: what Categories Reveal about the Mind, Chicago: University of Chicago Press.

Langacker 1977 – Langacker R. W. ‘Syntactic reanalysis’, Charles N. Li (ed.), Mechanisms of Syntactic Change, Austin and London: University of Texas Press, 57-139.

Langacker 1987 – Langacker R. W. Foundations of cognitive grammar. Vol. 1–2, Stanford (CA): Stanford University Press.

Langacker 1988 – Langacker R. W.‘A usage-based model’, Brygida Rudzka-Os-tyn (ed). Topics in Cognitive Linguistics, Amsterdam: Benjamins, 127–161.

Langacker 1998 – Langacker R. W. ‘Conceptualization, symbolization and grammar’, Tomasello, Michael (ed.), The New Psychology of Language: Cognitive and Functional Approaches to Language Structure, Mahwah, NJ, 1-39.

Langacker 2000 – Langacker R. W. ‘A Dynamic Usage-Based Model’ Michael Barlow 8c Suzanne Kemmer (eds.), Usage-based models of language, Stanford (CA): Stanford University Press, 61-143.

Lehmann 1982 – Lehmann C. Thoughts on Grammaticalization: A Programmatic Sketch. Arbeiten des Kolner Universalien-Projekts 48. Cologne.

Lindstrom 1999 – Lindstrom J. Vackert, vackert! Syntaktisk reduplikation i svenskan (Studier i nordisk filologi 77.) Helsingfors: Svenska litte-ratursallskapet i Finland.

Lindstrom 2004 – Lindstrom T. The history of the concept of grammaticalization, PhD thesis, Sheffield.

Machonis 1985 – Machonis P. A/Transformations of Verb Phrase Idioms: Pas-sivization, Particle Movement, Dative Shift’, American Speech 60: 4,291–308.

Makkai 1972 – Makkai A. Idiom structure in English, The Hague: Mouton.

Melcuk 1995a – Melcuk I. A/Phrasemes in Language and Phraseology in Linguistics’, M. Everaert, E. J. van der Linden, A. Schenk, and R. Schreuder (eds.), Idioms: Structural and Psychological Perspectives, Hillsdale, New Jersey, Hove, UK, 167–232.

Melcuk 1995b – Melcuk I. A. ‘Un affixe derivationnel et un phraseme syntaxique du russe moderne’, Русский язык в модели «Смысл – текст», Vienna / Moscow: Wiener Slawistischer Almanach / Языки русской культуры, 325–346.

Moon 1998 – Moon R. Fixed Expressions and Idioms: a Corpus-Based Approach. Oxford: Oxford University Press.

Nenonen 2007 – Nenonen M. ‘Unique, but not cranberries: idiomatic isolates in Finnish’, Nenonen, M. 8c S. Niemi (eds.), Collocations and idioms 1: Papers from the First Nordic Conference on Syntactic Freezes, Joensuu, 213–226.

OED 1989 – The Oxford English Dictionary. Vol. I–XX. Oxford: Oxford University Press.

Paillard 8c Плунгян 1993 – Paillard D., Плунгян В. А. Об одном типе конструкций с повтором глагола в русском языке. Russian linguistics 17/3, 263–277.

Pecina 2005 – Pecina P. An extensive empirical study of collocation extraction methods’, Proceedings of the ACT Student Research Workshop. Association for Computational Finguistics, 13–18.

Penttila 2006 – Penttila E. It Takes an Age to do a Chomsky: Idiomaticity and Verb Phrase Constructions in English, Unpublished doctoral dissertation, University of Joensuu.

Pivovarova 2016 – Pivovarova L., Kormacheva D., Kopotev M. ‘Evaluation of collocation extraction methods for the Russian language ’, M. Kopotev, O. Lyashevskaya, A. Mustajoki (eds), Quantitative approaches to the Russian language [to be published].

Roberts 2007 – Roberts I. Diachronic syntax, Oxford: Oxford University Press.

Schultze-Berndt 2002 – Schultze-Berndt E. ‘Constructions in Language Description, Functions of Language 9/2, 269–310.

Sinclair & Mauranen 2006 – Sinclair }. McH., Mauranen A. Linear Unit Grammar. Integrating speech and writing, Amsterdam: John Benjamins Publishing.

Sinclair 1991 – Sinclair J. Corpus, concordance, collocation, Oxford: Oxford University Press.

Stefanowitsch & Gries 2003 – Stefanowitsch A. & Gries S. ‘Constructions: Investigating the interaction between words and constructions’ International Journal of Corpus Linguistics 8: 2, 209–243.

Stubbs 2005 – Stubbs M. Words and phrases: Corpus studies of lexical semantics. Oxford: Oxford University Press.

Talmy 1983 – Talmy L. ‘How language structures space’, Pick H., Acredolo L. (eds.). Spacial orientation: theory, research, and application. N. Y., 225–282.

Timberlake 1977 – Timberlake A. ‘Reanalysis and actualization in syntactic change’, Ch. N. Li, (ed.), Mechanisms of Syntactic Change, Austin: University of Texas Press, 141–180.

Tronenko 2003 – Tronenko N. Regularities in the Behavior of Russian Phrasal Idioms, Bern: Peter Lang.

Wade 2000 – Wade T. A Comprehensive Russian Grammar. Oxford: Oxford University Press.

Weinreich 1969 – Weinreich U.‘Problems in the analysis of idioms’, }. Puvhel (ed.), Substance and Structure of Language, Berkeley: University of California Press, 23–81.

Willis 2008 – Willis D. ‘Degrammaticalization, exaptation and loss of inflection: Evidence from Slavonic (abstract)’, at: people.pwf.cam.ac.uk/ dwew2/degramm_slav.pdf.

Словари

Белянин, Бутенко 1994 – Белянин В. П., Бутенко И. А. Живая речь: словарь разговорных выражений. М., 1994.

Ефремова 2001 – Ефремова Т. Ф. Толковый словарь служебных частей речи русского языка. М., 2001.

Зализняк 1977 – Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка. М., 1977.

Корпусной словарь 2008 – Корпусной словарь неоднословных лексических единиц. М., 2008. [Электронный ресурс] Режим доступа:

Кустова 2008в – Кустова Г. И. Словарь русской идиоматики. Сочетания слов со значением высокой степени. [Электронный ресурс] Режим доступа:

ЛЭС 1991 – Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1991.

Ляшевская, Шаров 2009 – Ляшевская О. Я, Шаров С. А. Частотный словарь современного русского языка (на материале Национального корпуса русского языка). М., 2009.

MAC – Толковый словарь русского языка: В 4-х т. М., 1981–1984.

Меликян 2001 – Меликян В. Ю. Словарь эмоционально-экспрессивных оборотов живой речи. М., 2001.

Меликян, Остапенко 2005 – Меликян В. Ю., Остапенко А. И. Словарь фразеологизированных сложноподчиненных предложений русского языка. Ростов н/Д, 2005.

Молотков 1978 – Молотков. А. И. (ред.) Фразеологический словарь русского языка. М., 1978.

Объяснительный словарь 2002 – Объяснительный словарь русского языка. Структурные слова: предлоги, союзы, частицы, междометия. М., 2002.

Ожегов, Шведов 1992 – Ожегов С. Я., Шведова Я. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1992.

Рогожникова 1983 – Рогожникова Р. Я. Словарь сочетаний, эквивалентных слову. М., 1983.

Рогожникова 1991 – Рогожникова Р Я. Словарь эквивалентов слова. М., 1991.

Рогожникова 2003 – Рогожникова Р Я. Толковый словарь сочетаний, эквивалентных слову. М., 2003.

Русский язык 1997 – Русский язык. Энциклопедия. М., 1997.

Федоров 2008 – Федоров А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка. М., 2008.

Примечания

1

Укажем здесь на редкие наблюдения в области русской морфологической идиоматики: [Мельчук 1997–2006: Т. 4, 448–460] и др.; [Плунгян 2003: 27–28].

(обратно)

2

Прекрасный обзор можно найти в монографии [Баранов, Добровольский 2008: 9-24]. Ниже мы излагаем лишь основные вехи в истории вопроса.

(обратно)

3

Его работы 1920-30-х годов собраны в сборник [Аничков 1997].

(обратно)

4

Строгое определение звучит так: «Комплекс X, образованный из сегментных знаков Хх, Х2… Хп, называется фраземой, если, по крайней мере, один из трех компонентов этого комплекса X (т. е. его означаемое, обозначающее или синтактика) не представим в терминах соответствующих компонентов знаков Хг, Х2… Хп, в то время как два других его компонента представимы в терминах соответствующих знаков X, Х2…. Хп» [Мельчук 2001: IV, 448].

(обратно)

5

Предложение Ты у меня прочитаешь эту книгу имеет по крайней мере два просодических варианта. Один реализуется в ситуации запрета на чтение книги (‘Только попробуй прочитать эту книгу’), тогда как другой предполагает приказ на выполнение этого действия (‘Именно у меня ты прочитаешь эту книгу’).

(обратно)

6

Этот и другие подходы подробно описаны в работе [Penttila, 2006].

(обратно)

7

В этой главе частично использован материал из статьи [Мустайоки, Копотев 2004].

(обратно)

8

Этот факт обычно не выражается эксплицитно, однако А. Р. Лурия [1979: 47] отмечает, что слово – «основной элемент языка», а предложение – «основной элемент речи». И. Б. Левонтина [2000: 290], с другой стороны, пишет, что концепт слово – это «квинтэссенция ‘наивной лингвистики’, то есть того представления о языке, которое человек не выучивает в школе, а неосознанно воспринимает из самого языка».

(обратно)

9

Согласно И. Б. Левонтиной [2000: 290–292] лексема слово имеет в современном русском языке восемь основных значений, а С. В. Дегтев и И. И. Макеева [2000: 157–161] приписывают ему 35 различных значений в истории русского языка. Терминологическое употребление этой лексемы восходит к XVIII веку.

(обратно)

10

Как известно, уже Ф. де Соссюр отмечал «двойной смысл, характерный для термина слово со всеми присущими ему неустранимыми недостатками» [Соссюр 1990: 163]; курсив Ф. де Соссюра. В. М. Жирмунский [1963: 6] писал: «Слово это основная единица языка. Между тем определение слова и установление его границ представляет большие трудности» (см. еще статьи И. Е. Аничкова, В. 3. Панфилова, И. П. Ивановой, А. А. Леонтьева, С. Е. Яхонтова и др. в этом же сборнике; формальное определение слова в [Кузнецов 1964] и выделение двух основных значений слова1 и слова2 в [Мельчук 1997–2006: 1,96-349]).

(обратно)

11

Кроме упомянутых терминов, употребляется и термин вокабула (см., например, [Вардуль 1965: 22; Мустайоки 1980: 146; Мельчук 1997–2006: 1,346–347]).

(обратно)

12

Н. Д. Голев [1999: 98] пишет в этой связи об «орфографоцентристском языковом сознании носителей современного русского языка» (Ср. [Лайонз 1978: 212]).

(обратно)

13

Конечно, большинство из найденных примеров представляют «разговорный» вариант письменной нормы (дадим один пример, сохраняя орфографию: «потомучто видно не особо много народу щас жаждет подключится, вот и получается так быстро…»).

(обратно)

14

Из других работ, посвященных описанию многокомпонентных единиц в русском языке, назовем [Ляпон 19886; Жаринова 1989; Скрипникова 1995; Кузнецова 1997; Апресян 2007; Норман 2015].

(обратно)

15

Для сравнения отметим, что английская лексикографическая традиция представляет интересную параллель. В основных словарях английского языка данный вопрос решен уже давно. По определенным правилам они включаются или в словарную статью опорного слова, или выделяются в отдельную статью [OED 1989: I, xxx-xxxii]. Примером может служить конструкция in and out [OED 1989: II, 772].

(обратно)

16

В своем словаре [1991: 11] Р. П. Рогожникова различает «слова, принадлежащие определенной части речи (наречия, предлоги, союзы, частицы, междометия)» и «аналоги наречий, предлогов, союзов, частиц, междометий, местоимений». Так, по ее мнению, в деле – предлог, а в адрес – аналог предлога. Вообще, как легко можно понять, толкования авторов словарей по поводу классификации лексических единиц по частям речи немного расходятся.

(обратно)

17

В эту группу включены и предикативы.

(обратно)

18

В лингвистической литературе можно найти обоснования для выделения этой части речи (см. [Виноградов 1950]), defacto они выделены и в MAC, БАС, Грамматическом словаре А. А. Зализняка и во многих других словарях.

(обратно)

19

В словаре не учтены дистантные союзы типа и…. и, как…. так и и т. п.

(обратно)

20

Мы не будем подробно анализировать междометия, составляющие особый разряд слов. Отметим только, что при их рассмотрении проблема эквивалентов слова значима в такой же степени, как, скажем, при рассмотрении предлогов, союзов или частиц.

(обратно)

21

После дискуссий 1950-60-х годов и полемики с тезисом А. И. Смирницкого о цельнооформленности слова можно считать вопрос об аналитических конструкциях более-менее проясненным.

(обратно)

22

См. [Русская грамматика 1979: 359–361, 521; Шелякин 2000: 109–110,113; Wade 2000: 156,167].

(обратно)

23

В примерах ниже индексы i и j обозначают кореферентные единицы, например, в примере (5) мы. = [друг друга], и т. д.

(обратно)

24

Словоизменение, как известно, проявляется только у некоторых наречий и предикативов в формах степеней сравнения, вопрос о наличии аналитических временных форм у предикативов не может считаться решенным.

(обратно)

25

Другой вопрос, какие единицы нужно считать эквивалентами слова, например, нужно ли в эту категорию включать «союзы» с соотносительными словами типа вследствие того что, в том отношении что, в результате того что, за исключением того что и подобные.

(обратно)

26

Конечно, это не должно касаться вводных предложений, обладающих собственной предикативностью. Однако в переходных случаях граница между «вводным словом» как частью речи и вводным предложением, состоящим из одной лексемы, размыта.

(обратно)

27

«Комплекс X, образованный из сегментных знаков X, Х2…., X, называется фраземой, если по крайней мере один из трех компонентов этого комплекса (т. е. его означаемое, означающее или синтактика) не представим в терминах соответствующих компонентов знаков X, Х2, X, в то время как два других его компонента представимы в терминах соответствующих компонентов знаков X, Х2…., X,» [Мельчук 1997–2006: 4,448].

(обратно)

28

Мы не рассматриваем здесь союзное употребление только: Только он пришел, а уже уходит.

(обратно)

29

О разных типах пересекаемости (overlapping) категорий разного рода см. [Givon 2001:29–34].

(обратно)

30

Обсуждение и реализация этого принципа породили огромное количество исследований. Назовем здесь самые важные: “A Grammar of Speech” [Brazil 1995], Fixed Expressions and Idioms [Moon 1998],“Pattern Grammar” [Hunston & Gill 2000] и “Linear Unit Grammar” [Sinclair & Mauranen 2006].

(обратно)

31

Многозначность и неустойчивость этого термина в русистике обсуждается в [Ягунова, Пивоварова 2010].

(обратно)

32

Обращаем внимание на то, что в таблице отражены устойчивые сочетания токенов (словоформ), а не лемм (лексем).

(обратно)

33

[Gries 2006,2010; Divjak & Gries 2006; Janda & Lyashevskaya 2011].

(обратно)

34

Мы ограничились только текстами XIX–XX века, на которые в основном опирался и В. В. Виноградов.

(обратно)

35

В Грамматическом словаре А. А. Зализняка и в НКРЯ ведома считается формой родительного падежа существительного ведомо.

(обратно)

36

Построено на данных НКРЯ (корпус со снятой омонимией).

(обратно)

37

Топонимы, естественно, часто употребляются в локативной конструкции, однако из общего числа топонимов в форме предложного только 82,84 % стоят после предлога в. Это почти на 16 % меньше, чем доля в Америке.

(обратно)

38

См. еще [Белянин, Бутенко 1994], [Шаронов 1996], [Тарланов 1999], [Меликян 2001], [Гаврилова, Кожина 2002], [Верещагин 2004], [Гудков 2004] и др.

(обратно)

39

См. еще: [Мустайоки, Копотев 2004; Шеманаева 2005; Сигал 2006; Ляшевская, Рахилина 2008; Кустова 2008аб; Рахилина (ред.) 2010 и др.].

(обратно)

40

Сходное членение идиоматического континуума предлагают А. Н. Баранов и Д. О. Добровольский в монографии [2008].

(обратно)

41

Укажем, что во многих языках в схожих прагматических контекстах допускается даже явное нарушение грамматических правил. Например, в английском или финском языках допустим эллипсис глагола: ср. англ. Smoking forbidden, фин. Tupakointi kieletty ‘курение запрещено’ (См. [Kopotev 2008]).

(обратно)

42

По-видимому, значительное число русских предложений являются квази-фраземами, поскольку при относительно свободном (неграмматикализованном) порядке слов все же существуют определенные дискурсивные предпочтения (Ср. «Языков, где все линейные порядки во всех предложениях одинаково приемлемы, не существует» [Циммерлинг 2007: 542]).

(обратно)

43

На первый взгляд кажется, что семантика грамматической формы глагола полностью ушла, и примеры типа следующего звучат совершенно естественно:

Если обнаружат, могут пришить и дезертирство… Но была не была! Когда принял решение, главное не думать о возможных последствиях (М. Панин. Камикадзе) [омонимия не снята].

Подгреб товарищ: «Петя, ты что?» – «А ну их!» «Ах, ты ж черт, – простонал товарищ. – Была не была. Как это будет?» (А. Терехов. Клоун).

Однако и в этом фразеологизме грамматическая семантика может актуализироваться. Так, в следующем поэтическом отрывке семантика прошедшего времени, очевидно, обыгрывается:

Мне воочью светила ее нагота В темноте с темнотою внизу живота — И в окне зацвела темнота. Будь что будет, вернее, была не была — Выцветай, как под утро фонарь на столбе, Доцветай, как сирень на столе доцветала…

(С. Гандлевский. <НРЗБ>)

Таким образом, грамматический потенциал даже такой лексически жестко связанной и морфологически застывшей фраземы может актуализироваться в конкретном, правда, поэтическом контексте. Следовательно, говорить о полном исчезновении глагольных свойств не приходится: их связь с синтаксической моделью ХнеХ сохраняется.

(обратно)

44

Отметим, что во фраземе X не X пунктуационная норма не устоялась: встречаются употребления без знака препинания, с запятой и тире.

(обратно)

45

Этот раздел написан на основе статьи [Копотев, Файнвейц, 2007]. Благодарим А. Файнвейц за разрешение использовать материал исследования в этой главе.

(обратно)

46

Здесь и далее многоточие и восклицательный знак в схемах служат отличительными маркерами этих фразем.

(обратно)

47

Примеры без указания источника принадлежат авторам.

(обратно)

48

О немаркированности см. [Мельчук 1997–2006: 2,15–28]; см. еще [Chvany 1996: 179] и [Богданов 1980].

(обратно)

49

По данным НКРЯ, из всех глагольных форм чаще всего используются инфинитив несовершенного вида или формы совершенного вида прошедшего времени (соответственно ~62 % и ~29 % от всех примеров с глагольными формами).

(обратно)

50

Впрочем, числительные в субстантивированном употреблении возможны. Предложение Вот это пять так пять! признается нормальным, только если «пять» употребляется в значении ‘честно заработанная пятерка’,‘крепкое рукопожатие’и т. п.

(обратно)

51

Magn определяется как “обозначение‘высокой степени’,‘интенсивности’ (~ ‘очень’) самой ситуации.

(обратно)

52

В рамках некоторых теорий предложения типа Если X, так X считаются сложными предложениями, которые сочетают в себе свойства сложносочиненных и сложноподчиненных (см. подробнее [Haspelmath 2004: 33–37; Тестелец 2001: 259–565]).

(обратно)

53

Наблюдение А. Летучего.

(обратно)

54

Ср. наблюдение Дж. Байби и ее коллег [Bybee et al. 1994: 16]: «Некоторые специфические семантические нюансы начальной конструкции могут в определенном контексте сохраняться и существенно позже начала процесса грамматикализации».

(обратно)

55

По-видимому, невозможно точно указать, какие конкретно модальные лексемы могли использоваться в предложениях такого рода. Вероятнее всего, это был целый ряд лексем с компонентом ‘надо’.

(обратно)

56

Понятно, что на месте указанных служебных и самостоятельных лексем в реальности могли быть и другие – синонимические.

(обратно)

57

Строго говоря, у нас нет никаких фактических оснований утверждать, что Magn являлся обязательным элементом такого рода предложений. Известно, что во многих современных языках тавтологические высказывания строятся по моделям, не предполагающим обязательного уточняющего компонента. Однако неясно, является ли это более поздним поверхностным эллипсисом глубинной семантической категории или же тавтологичные конструкции изначально употреблялись без него (Ср. дети есть дети, где «реконструкция» поверхностной единицы для смысла ‘типичные, обыкновенные’ выглядит натяжкой). Кажется, для всех случаев тавтологии такого рода (назовем ее предикатной в отличие от атрибутивной типа этот прекрасный прекрасный мир, которая имеет гораздо большее отношение к морфологии см. [Lindstrom 1999]) можно сформулировать следующее правило: тавтологичные высказывания, как и любые другие, должны содержать не больше, но и не меньше информации, чтобы быть осмысленными (первый постулат П. Грайса). Осмысление тавтологии возможно на оппозиции концептного и референтного элементов значения, при этом концептная зона значения, естественным образом реализуясь в предикате, осмысляется как соответствующая / несоответствующая референту. Говоря другими словами, любое тавтологическое высказывание по-разному решает один вопрос: насколько данный референт соответствует прототипическому представлению о классе. Таких решений может быть несколько, но основных – два: либо референт соответствует идеальному (= среднему) представлению о классе, либо он соответствует некоторому предельно допустимому (отрицательному или положительному) воплощению.

(обратно)

58

Термин «квазисложное предложение» разрабатывается в ряде работ О. Б. Акимовой (см, например, Акимова 2001: 84]. Сама идея существования «упростившихся» предложений «со сложным выражением сказуемости» впервые высказана в работе Н. С. Поспелова [1990] по отношению к переходным случаям, в которых невозможно разграничить сочинение и подчинение или сложное и простое предложения.

(обратно)

59

Заметим, что даже в газетном (то есть более строгом с точки зрения пунктуации) подкорпусе НКРЯ регулярно встречаются примеры без запятой перед «что»: Дело в том что карфедон – это такое вещество, которое на внесоревновательной стадии не считается допингом (Чермен Дзгоев. Пылеву можно было «спасти» // Известия, 2006).

Видимо, это отражает восприятие этой единицы не как предикативной в составе сложного предложения, а как застывшего непредикативного выражения.

(обратно)

60

Лексема дело входит в сотню самых частотных слов русского языка (1412,1 ipm по данным О. Н. Ляшевской, С. А. Шарова, 2009). О десемантизации этого существительного см. еще [Копотев 2003].

(обратно)

61

Отметим, что в диахронии союз «потому что», в свою очередь, функционировал в составе полипредикативного предложения типа: А что писалъ еси о купецкихъ людехъ, ино тые задержаны по тому, что учинилася межъ нас розмирица (Иван Грозный. Послание польскому королю Стефану Баторию 1581 года). При некоторой разнице исторических процессов в основе обоих лежит синтаксическая переинтерпретация в том смысле, как это понимал Р. Лангакер: «изменение в структуре выражения или класса выражений, которое не влечет за собой прямой или существенной модификации поверхностной структуры» [Langacker 1977: 58].

(обратно)

62

Конечно, можно найти примеры такого рода: «Мне трудно комментировать слова Якунина, потому что дело в том, что речь идет о его личных финансах» (пример из интернета). Однако это отражение спонтанного разговорного синтаксиса, где союз потому что и конструкция дело в том что занимают не одну позицию.

(обратно)

63

Ряд критериев различения подчинения и сочинения, обсуждаемые в [Тестелец 2001: 262–264] показывают, что этот оборот ведет себя, как подчиненное предложение:

– критерий гнездования: Я твой президент, если на то пошло. Я, если на то пошло, твой президент;

– введение матричного глагола: Я хочу, чтобы я был твоим президентом, если на то пойдет;

– позиция союза: Если на то пошло, я твой президент.

(обратно)

64

«Если на то пошло, + то [так] + SS [Praed]». Значение предикативно-выделительное. Если на то пошло, то не приезжайте к нам будущим летом («Вам совершенно не следует приезжать будущим летом») [Меликян, Остапенко 2005].

(обратно)

65

Как показал Я. Г. Тестелец [2001:263], многие двойные союзы (если – то, если – так, так как – то) в отличие от собственно подчинительных союзов {если, так как) обладают свойствами как сочинительных, так и подчинительных союзов. По-видимому, возможность употреблять данные оборот если на то пошло с союзами переходного, сочинительно-подчинительного типа лишь подтверждает наши рассуждения о переходном характере этого оборота, который уже не является чистым случаем условного придаточного в составе сложноподчиненного предложения.

(обратно)

66

Более подробно о прагматическом потенциале оборота иметь в виду см. [Стексова 2006].

(обратно)

67

Меликян, Остапенко [2005] дают следующее толкование: «<А> Что касается [что надлежит (принадлежит)] + <до> + N2 [Pron2], + то + SS [Praed]». Значение объектно-выделительное» Однако «объектно-выделительно сть» скорее определяет функции оборота, чем его значение.

(обратно)

68

Меликян, Остапенко дают следующее толкование: «Если говорить о + N6 [Pron6], + то + SS [Praed]». Значение объектно-выделительное [Меликян, Остапенко 2005].

(обратно)

69

Т. А. Колосова [2008: 32] считает ее союзом, однако такая интерпретация проблематична как минимум по двум причинам. Во-первых, в этой фраземе есть вариативность лексического наполнения (если кто /что /где). Во-вторых, эти вариативные местоимения еще не потеряли согласования с глагольной вершиной, что затрудняет их включение в состав составной служебной единицы.

(обратно)

70

Конвенциализация (англ, conventionality) понимается как «негласное коллективное соглашение говорящих выражать свои мысли определенным образом» ([Рахилина 2002: 372], см. подробнее [Langacker 1987: I, 65–73]). В близком значении употребляется термин «схематизация» (англ, schematization [Talmy 1983]).

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Благодарности

Введение

  Объект исследования

  Определение и классификация

  Теоретические предпосылки

    Теория невидимой руки

Глава первая От слова к сочетанию слов

  Эквиваленты слова[7]

  Полузнаменательные и незнаменательные фразеологизмы

  Коллокации

  Переходные случаи: синтаксис или лексика?

Глава вторая Монопредикативные фраземы

  Вступительные замечания

  Тавтологические высказывания в русском языке

  Переходный случай от сложного предложения к простому (Гулять так гулять)

Глава третья Квазисложные предложения[58]

  Вступительные замечания

  Синтаксические фраземы с закрепленным лексическим наполнением

  Синтаксические фраземы с незакрепленным лексическим наполнением

  Выводы

Заключение

Список литературы

Словари Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg