«Трагедии Финского залива»

Андрей Платонов Трагедии Финского залива

Предисловие

У слова «трагедия» в русском языке имеется несколько значений. Одно из них: потрясающее событие, тяжелое переживание, несчастье. Война сама по себе — трагедия для общества. Но общество — это совокупность индивидуумов, а проще — людей. У каждого своя жизнь, своя судьба и трагедии свои. Нам не под силу рассмотреть судьбу каждого участника событий, произошедших в Финском заливе во второй половине 1941 г. Однако можно выбрать несколько наиболее значимых, знаковых явлений и взглянуть на них через деятельность конкретных персоналий. При этом попытаемся не описывать события, что во многом уже сделано, а ответить на вопрос «Почему так произошло?».

Задача эта очень сложная, и прежде всего по двум причинам.

Первая заключается в том, что для ответа на вопрос о причинах произошедшего надо очень точно и подробно знать — а что, собственно, произошло? И то, что на тему Финского залива начала Великой Отечественной войны много написано, ровным счетом ничего не меняет. Прежде всего, как это ни парадоксально, фактически отсутствует доступное официальное описание тех событий. Действительно, если нам захочется сейчас уточнить или просто освежить в памяти историю Великой Отечественной войны на море, то что взять с книжной полки? Публикаций много, а официального издания, гарантом достоверности содержания которого было бы государство или его Военно-Морской флот — нет. Единственная книга, претендующая на официоз, это «Боевой путь советского Военно-Морского Флота», выдержавшая четыре издания и последний раз вышедшая в 1988 г. Несмотря на очень представительный авторский коллектив, она ничем нам не поможет. Даже если не брать ее откровенно пропагандистскую направленность, в таком объеме внятно описать историю отечественного ВМФ за 70 лет просто не реально.

Вполне доступна для любого заинтересованного «История Второй мировой войны. 1939–1945» в двенадцати томах. Но и там всем событиям на Балтике в 1941 г. посвящено только несколько абзацев. Из несекретных изданий можем еще воспользоваться третьим томом «Морского атласа» и описанием к нему издания 1959 г. Правда, доступным его назвать сложно: официально в продажу «Атлас» не поступал да и далеко не во всех библиотеках он есть. Однако именно в этом издании содержится наиболее вразумительное изложение хотя бы основных событий Великой Отечественной войны на море.

И все-таки несколько официальных книг, посвященных Великой Отечественной войне на море, существует. Прежде всего это многотомное закрытое издание, которое так и называется «Хроника Великой Отечественной войны на море», вышедшее во второй половине 40-х годов, то есть по горячим следам. В нем каждому полугодию на каждом театре военных действий посвящен отдельный том. К сожалению, из-за своей секретности для большинства людей эта «Хроника» осталась не известной. В 90-х годах ее рассекретили, но теперь она сохранилась лишь в единичных экземплярах в библиотеках нескольких военно-морских учебных заведений. Кстати, том посвященный Балтике за второе полугодие 1941 г. раза в три тоньше, чем тома, посвященные, например, какому-либо полугодию 1943 г. Это говорит о том, что даже в таком издании о начале войны старались писать поменьше.

В 1962 г. вышел трехтомный военно-исторический очерк «Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» под общей редакцией адмирала Л.A. Владимирского. Для своего времени это был выдающийся труд, и по сей день он, по-видимому, является наиболее полным и объективным описанием военных действий на море в годы той войны. Кому посчастливилось держать в руках все три тома, мог обратить внимание, что предисловие к изданию находится в… последнем томе, где как раз описываются военные действия на Балтике. Им же посвящен сравнительно большой объем предисловия, где ни слова не сказано о Северном или Черноморском флотах. Создается впечатление, что это предисловие здесь появилось отнюдь не для читателей, для них в каждом томе имеется введение, а для демонстрации политической благонадежности. Отчасти так оно и было, поскольку судьба трехтомника решалась на уровне ЦК КПСС. Дело в том, что у него имелись противники — например, в лице адмирала В.Ф. Трибуца, командовавшего Краснознаменным Балтийским флотом в годы войны. И дело не в том, что он был не согласен с описанием тех или иных событий (с бывшим командующим постоянно консультировались) — просто никогда до этого действующий флотский военачальник не подвергался, хоть и совершенно не явной, критике за свою деятельность в годы войны. К сожалению, секретность и малотиражность сделали военно-исторический очерк «Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» совсем не замеченным для широкого круга читателей.

Таким образом, хотим мы того или нет, но без описания событий нам будет не обойтись. Однако постараемся отвлекаться от главной нашей задачи, выяснения причин, приведших к трагическим событиям лета — осени 1941 г., только тогда, когда общедоступные источники по этому поводу или молчат, или очень много не договаривают.

Здесь хочется остановиться еще на одном источнике информации — Центральном Военно-морском архиве (ЦВМА) в городе Гатчина. Как правило, у большинства людей, в архиве никогда не работавших, не совсем правильное представление об этом учреждении. Им кажется, что там есть все и все доступно. Ни то, ни другое! ЦВМА обладает уникальными коллекциями личных дел офицерского состава, протоколов партийных и комсомольских собраний, ведомостей уплаты партвзносов, приемных актов вновь построенных кораблей, исторических журналов… Но если понадобятся боевые документы периода Великой Отечественной войны, то тут проблемы. Обратимся к нашей теме. В архиве имеются отчеты по обороне и эвакуации Таллина и Ханко, отчеты о боевой деятельности эскадры, соединений ОВР и ВВС флота за 1941 г. Но это все документы, написанные через год после того, как… Там все выверено, сформулировано, правильно расставлены акценты и т. д. Утверждены эти отчеты Военным советом флота, лицами, кровно заинтересованными.

Безусловно, там содержится масса интереснейшей достоверной информации, которой мы будем в дальнейшем пользоваться, но работа с этими отчетами зачастую создает впечатление, что действия сил происходят как бы вне всякой связи с предшествующими событиями, а решения командования не просто правильны, а единственно возможные в этих условиях. Поэтому хорошо было бы посмотреть Решения[1] соответствующих начальников на планируемые действия, то есть понять, каков был их замысел и на чем он основывался. Но именно эти документы в архиве отсутствуют.

Или взять хотя бы оперативные и разведывательные сводки. До 22 июня 1941 г. они подшиты в соответствующие дела, и мы с ними еще познакомимся, а затем они исчезают и вновь появляются лишь в 1943 г. Что, их все это время не существовало? Нет, например, разведуправление регулярно готовило свои донесения, но в архиве их нет. И подобных случаев предостаточно. Так что в ЦВМА, к сожалению, во многом отсутствует целый пласт документов, относящихся как раз к замыслам командующих на предстоящие действия. А потому иногда очень трудно понять, насколько результат соответствовал задуманному.

Теперь несколько слов о доступности архивных материалов. Абсолютное большинство документов, попав в ЦВМА в 40-е годы с грифом «секретно», так по сей день секретными и остаются. Сами понимаете, сколько в связи с этим возникает проблем. Правда есть один момент который частенько облегчает участь исследователя. Дело в том, что в то время, как один экземпляр какого-либо документа в архиве секретный, другой экземпляр этого же документа, например, в библиотеке Военно-морской академии, уже лет десять как рассекречен. Вот и маневрируем на так называемом правовом поле, которое чаще смахивает на минное.

Наконец, есть еще один аспект работы с архивными документами. Некоторым представляется, что ссылка на какой либо фонд — это что-то вроде гарантии достоверности. Но абсолютное большинство документов носит исключительно субъективный характер, писали их такие же люди, как мы с вами. Иногда нам кажется, что война — это одно большое сражение в котором военнослужащие непрерывно участвуют. Однако это совершенно не так. Как показали исследования, среднестатистический советский солдат в 1943–1945 гг. находился непосредственно в боевых действиях порядка 15 % времени, а остальное — это формирования, передислокация, отдых, излечение в госпиталях, обучение на курсах и т. д. Для большей убедительности возьмем пример, более близкий нашей теме. Одной из наиболее активных подводных лодок на Балтике являлась Щ-303. Провоевав от первого до последнего дня войны, она совершила пять боевых походов общей продолжительностью 157 суток, то есть непосредственно в боевых действиях она участвовала где-то 11 % от времени всей войны. У других кораблей, особенно боевых катеров, на других флотах эта цифра будет больше, и значительно, но если разберемся более подробно, то получится, что каждый, отдельно взятый моряк, прошедший всю войну, непосредственно находился в боевых действиях, как правило, не более 30 % военного времени. Если уж заговорили о подводниках, то больше всех из командиров советских подводных лодок в боевых походах провел И.Ф. Фартушный — 305 суток. Погибнув в январе 1944 г., непосредственно «на передовой» он провел порядка 34 % военного времени. А сколько военных вообще непосредственно не участвовали в боевых столкновениях?

Вышеизложенным хотелось как бы обосновать лишь одну мысль — пребывание человека на войне состояло не только из хождения в атаки. По-видимому, нам надо понять, что на войне люди не только воевали, но просто жили. И там присутствовали все те же атрибуты бытия, что и у нас с вами сейчас, в мирной жизни. Они также конфликтовали с начальниками, праздновали дни рождения, конспектировали классиков марксизма-ленинизма, «ходили по девочкам», писали опостылевшие отчеты и донесения… Это были обычные советские люди, большинство из которых в военную форму одела война, и они пришли в армию со всеми своими привычками и навыками. Среди них были герои и трусы, люди инициативные и пассивные, принципиальные и очковтиратели, добросовестные и не очень.

Так вот, документы, хранящиеся в архиве, писали эти самые люди, зачастую совершенно формально выполняя полученное указание, делая стандартную отписку по вопросу, суть которого они не всегда представляли. Большинству из них даже в голову не могло прийти, что написанное им донесение сохранится и его будут изучать через полсотни лет. Наконец, люди могли искренне заблуждаться в своей оценке произошедшего. Классический пример — атака подводной лодки К-21 германского линкора «Тирпиц» в июле 1942 г. Ведь, кроме того, что экипаж слышал какие то взрывы, никаких объективных фактов о поражении линкора торпедами не существует. Более того, косвенные данные как раз говорят о противоположном. Действительно, трудно себе представить, что торпедированный линкор, как ни в чем не бывало, еще в течение четырех часов продолжал движение по плану и только на долготе Варангер-фьорда, получив приказание, повернул в базу. Да и после своей гибели «Тирпиц» долгие годы лежал кверху днищем, и оно неоднократно обследовалось специалистами, которые как раз искали следы применения оружия по линкору. Но все это, как и тот факт, что десятки моряков с «Тирпица», свидетели тех событий, после войны жили в Германской Демократической Республике, не мешает некоторым нашим соотечественникам утверждать об успешности атаки К-21. И основным их аргументом является то, что так записано в одном из архивных документов. Они забывают, что наше зрение и слух — это не бесстрастные кинокамера или магнитофон: мы описываем не то, что видели и слышали, а то, что увидели и услышали, то есть восприняли. А это большая разница. Здесь очень важно понимать, что архив — это не кладезь истин, а лишь хранилище документов, которые, как правило, требуют перепроверки и тщательного анализа.

Как уже отмечалось, задача получить ответ на вопрос «Почему так произошло?» очень сложна как минимум по двум причинам. Вторая из них кроется в так называемом человеческом факторе. Исход конкретных военных действий зависит от множества причин, но основными из них являются количество и качество оружия и военной техники, а также качество людей в них участвующих. Последние также оценивается по нескольким критериям, но прежде всего это обученность всех категорий личного состава и их морально психологическое состояние. Далее мы придем к выводу, что в конкретных условиях Финского залива 1941 г. решающим фактором оказался как раз человеческий. Иными словами, понять, почему произошло то или иное событие и именно с таким результатом, можно только через анализ деятельности людей, и, как мы увидим чуть позже, прежде всего соответствующих начальников и командиров. Само по себе дело это очень неблагодарное. Хоть нас и убеждали, что мы материалисты и диалектики, воспитали-то нас идеалистами. Вспомните, что до недавнего времени являлось главным аргументом в оценке того или иного события или явления, — хорошо подобранная цитата из выступления вождя или руководящего документа. А это наряду с лозунгами типа «кто не с нами — тот против нас» привело к очень контрастному восприятию окружающего мира, в том числе людей: или красный, или белый.

Так и получилось, что у нас существовали, по сути, «святые», в чей адрес критика просто не допускалась, и имелись официально назначенные изгои, на которых можно было валить все наши неудачи. По этой причине любое критическое высказывание в адрес людей, уважение к которым у нас прививали десятилетиями, воспринимается очень болезненно. Тем более что все, кто отстоял нашу Родину в ту тяжелейшую войну, уже по определению, без всякого официоза являются людьми, заслуживающими самое глубокого уважения всех последующих поколений наших соотечественников.

В связи с этим желательно различать, когда человек совершил ошибки в силу своей халатности, трусости или каких-то чисто человеческих качеств, а когда он их совершил в силу, предположим, необученности или слабой специальной подготовки. В последнем случае необходимо разбираться, то ли это произошло из-за нежелания человека учиться или такова была система подготовки и так далее… Но при этом нельзя давать себя убедить, что, с одной стороны, тот или иной благоприятный исход из тяжелейшей ситуации — это везение, а с другой стороны, что причина потерь — это просто роковое стечение обстоятельств. По-видимому, можно сказать, что у всех потерь всегда имеется свой персональный автор.

И все-таки некие объективные факторы, явно отрицательно влияющие на деятельность командования, имелись. Например, с древних времен успех конкретной военной операции предопределялся личностью военачальника. При этом одного конкретного — единоначалие всегда являлось непременным условием организованных военных действий. Ему могли оказывать помощь советники и штабы, но он и только лично вырабатывал замысел на предстоящие действия, он руководил подготовкой к ним и нес ответственность за исход операции. А с июля 1941 г. под любым документом, кроме подписи начальника или командира, стояла подпись комиссара. И это не формальность — он был наделен практически такой же властью, что и командир.

Кстати, многие считают, что комиссар и заместитель командира по политчасти — это одно и то же. На самом деле это совершенно два разных должностных лица. Замполит являлся заместителем командира, со всеми отсюда вытекающими последствиями, а комиссар командиру не подчинялся — он его контролировал. Ведь комиссар — «глаза и уши ленинско-сталинской партии и советского правительства»[2]. А потому и ставил свою подпись под всеми документами после командира и без этой комиссарской подписи документ не имел юридической силы. А поскольку военачальник не мог снять с должности своего комиссара, а тот как раз наоборот — мог, то командир никогда не ощущал себя единоначальником. Все это усугублялось тем, что комиссары в абсолютном большинстве случаев по уровню военных знаний не соответствовали занимаемым должностям, а значит, их вмешательство в процессы управления силами, как правило, носили некомпетентный характер. Хрестоматийным примером могут служить комиссар Мехлис и его роль в разгроме Крымского фронта в 1942 г. Но ведь существовали сотни таких «мехлисов»! Таким образом, институт комиссаров подрывал единоначалие на флоте, что отрицательно влияло на качество проводимых операций. Недаром в самый драматичный период Великой Отечественной войны, в разгар Сталинградской битвы, 9 октября 1942 г. выходит Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии».

Коснувшись политработников, необходимо отметить еще один аспект, имеющий прямое отношение к теме нашего разговора. Сразу отметим, что далее речь не пойдет об идеологической или нравственной оценке их деятельности, о методах работы, то есть обо всем том, о чем сегодня много пишут, но, в основном, на эмоциональном уровне. Ниже сказанное ни в коей мере не может умолить подвиг тех политработников, которые с оружием в руках защищали нашу Родину, и тем более тех, кто отдал за нее свою жизнь. Речь пойдет о вещах вполне материальных и прагматических — об эффективности комиссаров. Остановимся на трех моментах. Во-первых, подготовка политработников отбирала ресурсы от подготовки строевых офицеров, что, естественно, понижало качество подготовки последних и их количество. Судите сами: по плану мобилизации в 1941 г. должны были развернуть 43 пехотных, 16 артиллерийских и 7 танковых училищ, а также 26 военно-политических. И это при том, что в действующей армии хронически не хватало строевых офицеров на первичных должностях. Кстати это иногда приводило к тому, что политработники волею судьбы и обстоятельств становились командирами.

Во-вторых, наличие политработников мало влияло на морально-психологическое состояние личного состава, а значит — на этот фактор результативности военных действий. В той же германской армии или у наших союзников никакого аналога отечественному институту политработников не было. А если и существовали какие-то отдельные, похожие по частным задачам структуры, то они не носили столь массового характера и не имели таких всеобъемлющих полномочий. Однако боевой дух, дисциплинированность, уважение к начальникам, товарищеские отношения между различными категориями военнослужащих, стремление выполнить поставленную задачу во что бы то ни стало в зарубежных армиях присутствовали и на этапе побед, и на этапе тяжелых поражений. Значит, всего этого можно было достигать и без нарушения единоначалия, без отвлечения огромного количества кадров от непосредственной боевой работы.

Одновременно наличие института политработников не предотвратили, например, низкого качества подготовки войск и массовой сдачи советских военнослужащих в плен в том же 1941 г. То есть наличие мощной вертикали партполитработы в вооруженных силах не гарантирует успеха в военных действиях. Значит, политработники советского образца с военной точки зрения были малоэффективны и лишь отвлекали людские ресурсы.

При этом никто не ставит под сомнение необходимость военно-патриотической работы в армии, агитации и пропаганды, тем более в военное время. Речь идет о низкой эффективности именно советского образца армейского партийно-политического аппарата.

В-третьих, масштабная партийно-политическая работа на кораблях и в частях отбирала массу времени на свои мероприятия. Если учесть, что количество часов на отдых личного состава и на уход за материальной частью сравнительно жестко регламентировано, то политработники отбирали время у специальной и боевой подготовки. Таким образом, они объективно понижали боеготовность войск, сил и средств. Опять же никто не говорит, что на кораблях не должна вестись агитационно-пропагандистская работа, вопрос стоит о соотношении ее эффективности и того времени, которое она поглощала.

Конечно, существовали и менее глобальные причины, объективно отрицательно влиявшие на качество проводимых операций, но о них поговорим позже, в каждом отдельном случае.

Предыстория

Для того чтобы понять весь трагизм событий 1941 г., нужно представлять себе состояние противоборствующих сторон, а также знать их предвоенные планы.

К лету 1941 г. Краснознаменный Балтийский флот являлся самым мощным оперативно-стратегическим объединением советского Военно-Морского флота. За предшествующий год произошло несколько событий, в значительной мере повлиявших на его деятельность в начале Великой Отечественной войны.

Зимой 1939–1940 гг. Краснознаменный Балтийский флот участвовал в войне с Финляндией. Это был первый случай полномасштабного применения всех родов сил советского флота после завершения Гражданской войны. Советский Союз конфликт с Финляндией разрешил в свою пользу, и на этом фоне как бы осталось незамеченным, что КБФ из трех конкретных боевых задач выполнил только одну. Он должен был:

а) найти и уничтожить броненосцы береговой обороны Финляндии, не допустив их ухода в Швецию;

б) действиями подводных лодок и авиации у берегов Финляндии прекратить подвоз морем войск, боеприпасов и сырья;

в) с началом военных действий захватить, вооружить и удержать острова Гогланд, Большой Тютерс, Лавенсари, Сескар, Пенисари.

Так вот, острова захватили, а первые две задачи решали, но результата не добились. Тогда поругали, но всех устраивало сделать вид, что это просто случайность.

В августе 1940 г. в состав Советского Союза вошли прибалтийские государства, на порядок увеличилась протяженность морского побережья, а значит, и зона ответственности КБФ. Никто до начала Второй мировой войны даже не мог надеяться, что вот так, совершенно без каких-либо военных усилий Эстония, Латвия и Литва отойдут к СССР. Отчасти именно для войны с этими государствами существовал Краснознаменный Балтийский флот, который по своему составу уже в 1939 г. был явно избыточен для акватории восточной части Финского залива. После расширения зоны ответственности, ранее сконцентрированный в Кронштадте, флот рассредоточился по многочисленным базам. Само по себе это даже улучшило дислокацию сил флота, но вот сами базы оказались не готовы. В той же Лиепае с тех пор, как оттуда в Первую мировую войну ушли российские корабли, никто инфраструктурой ВМБ не занимался. Появление новых баз, естественно, поставило вопрос об охране их водного района, то есть о создании соединений ОВР. А это прежде всего тральщики, сторожевые корабли и катера. И при условии базирования на Кронштадт считалось, что их количество недостаточно, а теперь ситуация осложнилась многократно. Отчасти уповали на мобилизацию, но, как мы увидим далее, во многом зря.

Теперь давайте более подробно разберемся с тем, что представлял из себя Краснознаменный Балтийский флот по состоянию на 22 июня 1941 г. В тот момент его возглавляли командующий флотом вице-адмирал В.Ф. Трибуц, член Военного совета и начальник Политуправления флота, дивизионный комиссар М.Г. Яковенко, член Военного совета старший политрук А.Д. Вербицкий, начальник штаба флота контр-адмирал Ю.А. Пантелеев. К началу войны КБФ насчитывал более 300 боевых кораблей различных классов[3]. Основными объединениями и соединениями флота являлись: эскадра, отряд легких сил, две бригады подводных лодок, ВВС флота, четыре военно-морские базы: Главная, Кронштадтская, Ханко и Прибалтийская. Приказ о сформировании последней нарком ВМФ подписал лишь 21 июня 1941 г. Ее штаб находился в Риге, и она сама включала в себя еще одну ВМБ — Лиепайскую. Главная база флота, территориально расположившаяся в Таллине и Палдиски, своего управления не имела, и ее соединения подчинялась непосредственно Военному совету флота. Каждая база имела свой ОВР (Лиепайская только охрану рейдов) и части береговой обороны. В составе Кронштадской ВМБ находилась единственная в ВМФ бригада морской пехоты под номером 1.

ВВС флота имел более 598 боеготовых боевых самолета, в том числе 302 истребителя[4] и 173 бомбардировщика[5]. В береговой и противовоздушной обороне насчитывалось свыше 800 орудий различных калибров. Кроме того, в районах нового базирования строились батареи на островах: Гогланд, Найссар, Осмуссар, Руссарэ, Даго и Эзель.

Что бы теперь ни писали, но подготовка коалиции государств, возглавляемых фашистской Германией, к нападению на Советский Союз не осталась в тайне от руководства страны. Такие факты, как сосредоточение крупных сил германских и финских войск на наших границах, перевозка морем германских войск в Финляндию, усиление разведывательной деятельности, проведение финским правительством мобилизации и ряд других, были хорошо известны советскому командованию, которое правильно расценивало их как именно подготовку к нападению. Приходилось также считаться с позицией Швеции, заключившей договор с Германией о транзите морских и сухопутных перевозок.

Военным советам Краснознаменного Балтийского флота и 8-й армии Прибалтийского Особого военного округа (ПрибОВО) уже в середине августа 1940 г. на основании совместного решения народных комиссаров Обороны и Военно-Морского флота приказали разработать к началу сентября 1940 г. план взаимодействия по обороне побережья. Основной задачей действий КБФ и 8-й армии являлось не допустить высадку морского и воздушных десантов противника на советскую территорию. Достижение поставленной задачи предполагалось осуществлять нанесением противнику ряда ударов силами флота и авиации ПрибОВО. При этом удары в море планировало и проводило командование КБФ, а по базам противника — силами морской и сухопутной авиации совместно или самостоятельно по решению командующих флотом и округом. Планом взаимодействия предусматривалось, что действия авиации флота и армии при нанесении ударов по кораблям противника в море и при подходе к нашему побережью должны выполняться под руководством морского, а по жизненным центрам противника и объектам в прифронтовой полосе — сухопутного командования. Разработку подобных операций требовалось вести совместно.

На силы КБФ возлагалась оборона только своих объектов (аэродромов, складов, батарей и т. д.), Моонзундских островов и островов Финского залива. За противодесантную оборону всего остального побережья отвечала РККА.

ПВО района Таллин — Палдиски, Хапсалу и островов Даго, Эзель, Аэгна, Найссар и Осмуссар, осуществлял флот, а остальных важнейших пунктов и узлов железных дорог, расположенных на побережье Эстонской ССР — 8-я армия.

Инженерная подготовка приморского направления Балтийского театра целеустремлялась на быстрое создание необходимых условий для наиболее эффективного использования разнородных сил флота на случай войны. Более 90 % всех денежных средств, выделенных флоту в 1940–1941 гг. на строительство, вложили в освоение западных районов приморского направления. В Лиепаи, Ханко, Палдиски и Таллине, на Моонзундских островах форсированным темпом шло строительство новых баз, аэродромов, узлов связи, складов и береговых укреплений, главным образом береговой и противодесантной обороны. Соединения, части и подразделения береговой обороны, ПВО, СНиС[6] и гидрографическая служба на островах Эзель и Даго объединили под командованием коменданта береговой обороны Балтийского района (БОБР), подчиненного непосредственно Военному совету флота. Одновременно начали проводить перевооружение военно-воздушных сил флота.

В целях наилучшего использования сил флота при отражении готовящегося нападения нарком ВМФ приказал Военному совету КБФ разработать планы действий флота на морском направлении, а также совместных действий армии и флота. В директиве адмирала Н.Г. Кузнецова от 26 февраля 1941 г. говорилось, что при разработке планов следует исходить из предположения одновременного выступления против СССР на западе коалиции, возглавляемой Германией и включавшей в себя Италию, Венгрию, Румынию, Финляндию и Швецию, с одновременным выступлением против СССР на востоке — Японии. Исходя из этого, на Краснознаменный Балтийский флот возлагались следующие задачи:

— не допустить морских десантов противника на побережье Прибалтики и на острова Эзель и Даго;

— совместно с военно-воздушными силами Красной Армии нанести поражение германскому флоту при его попытках пройти в Финский залив;

— не допустить проникновения кораблей противника в Рижский залив;

— содействовать сухопутным войскам, действующим на побережье Финского залива и на полуострове Ханко, обеспечивая их фланги и уничтожая береговую оборону противника;

— быть в готовности обеспечить переброску одной стрелковой дивизии с побережья Эстонии на полуостров Ханко;

— действиями флота в сочетании с оборонительными минными постановками, а также постановкой подводными минными заградителями минных банок на подходах к портам и базам, а на внутренних фарватерах — авиацией — затруднить развертывание и действия сил флота противника.

Обратите внимание, о завоевании и удержании господства на море или в его отдельных районах, а также о нарушении коммуникаций противника и защите своих — ни слова. Особенно не понятно по поводу морских перевозок — для каких же тогда целей в составе КБФ имелись столь мощные подводные силы? В действительности Военный совет КБФ задачу борьбы с судоходством своим подводным лодкам и авиации поставил, но это получалось как бы в инициативном порядке. Кстати, для Северного флота подобную задачу поставил нарком ВМФ.

5 апреля 1941 г. планы действий (оперативный план и план прикрытия) утвердили у командования ВМФ. Основным операционным направлением действий германского флота считалась Южная часть Балтийского моря — Финский залив. Предполагалось, что на этом направлении противник с целью выхода в тыл нашим сухопутным войскам будет стремиться прежде всего захватить путем высадки морского десанта Моонзундские острова, а также овладеть Ригой и Таллином. То есть просматривается некая аналогия с действиями Германии в Норвежской операции в апреле 1940 г. Считалось, что, используя выгодное положение Финляндии, противник может оттуда развернуть активные боевые действия на нашей коммуникации Кронштадт — Таллин — Ханко и против сил флота, базирующихся непосредственно на Главную базу. То есть уязвимость коммуникаций в Финском заливе осознавалась.

Возможность захвата Моонзундских островов и прорыва германского флота в Финский залив вызывали особую озабоченность нашего командования. Именно недопущение этого, а также входа кораблей противника в Рижский залив являлось главнейшей задачей КБФ на первые 10–12 дней войны. Это предполагалось обеспечить всесторонней организацией разведки, корабельных дозоров и наблюдением за морем. С этой же целью авиации флота ставилась задача систематически наносить бомбовые удары по войскам десанта, кораблям и транспортным средствам в пунктах их сосредоточения. Созданием минно-артиллерийских позиций в устье Финского залива (Центральная минная позиция), Ирбенском проливе, Соэлозунде, у Лиепаи и на рубеже Нарген — Порккала— Удд (Тыловая минная позиция) намечалось подготовить условия для боя с флотом противника. В дальнейшем предполагалось захватить остров Оланд с высадкой двух стрелковых дивизий. В то же время рассчитывали затруднить развертывание и действие кораблей противника постановкой подводными заградителями минных банок на подходах к портам и базам противника, а на внутренних фарватерах — авиацией.

При обнаружении основных сил германского флота (линейных кораблей, крейсеров и транспортов с войсками) в средней и северной частях Балтийского моря намечалось осуществить по ним предварительные удары частью сил флота во взаимодействии с ВВС ПрибОВО. Главный удар, имеющий целью уничтожить линейные корабли, крейсера и транспорты, предполагалось нанести главными силами на минно-артиллерийских позициях. При попытке противника высадить войска десанта до создания минно-артиллерийских позиций главный удар наносился бы всеми силами и средствами флота и ПрибОВО непосредственно в районе высадки.

С тем чтобы упредить противника в его действиях на море, командующий флотом предполагал перевозку стрелковой дивизии из Таллина на Ханко, а также постановку мин первой очереди в устье Финского залива, Ирбенском проливе, у Лиепаи и Ханко начать до объявления войны или в момент ее возникновения. К этому же времени намечалось развернуть подводные минные заградители на подходах к базам и портам противника, а усиленные дозоры подводных лодок и надводных кораблей у своих баз выставить с момента нарастания угрозы нападения. Выполнение операции по созданию Центральной минной позиции возлагалось на эскадру и группу минных заградителей. Руководство операцией командующий флотом оставлял за собой. Задача постановки минных заграждений в Ирбенском проливе и у Соэлозунда ставилась Отряду легких сил, а у Лиепаи и Ханко — силам этих баз.

Центральная минная позиция предполагалась из трех основных линий протяженностью в 24 мили. Первые две предназначались против линейных кораблей, крейсеров и эскадренных миноносцев. Каждую линию планировалось поставить из двух рядов мин и одного ряда минных защитников. Третья линия предназначалась против подводных лодок. Она включала два ряда, каждый в три яруса. Для прикрытия минной позиции западнее основного минного заграждения предполагалось поставить восемь отдельных минных линий и две линии на флангах. Постановка первых восьми линий считалась первоочередной, и ее собирались закончить за девять дней. Линии 9,10,11 являлись постановкой второй, а остальные линии — третьей. Для них мины должны были поступить от промышленности, то есть запасами флота они не обеспечивались. Руководство минно-заградительными действиями Военный совет КБФ брал на себя.

Вот так в общих чертах представлялось Военному совету Краснознаменного Балтийского флота начало войны. Здесь уже видна одна роковая ошибка, хотя трудно в ней винить командование флотом. Она заключается в том, что война должна была начаться как бы по плану, то есть не внезапно. Ведь недаром целый ряд первоочередных мероприятий планировалось провести еще до начала военных действий.

Откуда это? Ведь именно нас учили японцы в 1904 г., как нужно начинать войну. Да и Германия в уже длившейся два года Второй мировой войне никогда никого заранее не уведомляла о своих намерениях. О том, что Советский Союз сам собирается первым напасть на Германию в данном случае говорить не приходится: в планах КБФ это не просматривается ни в каком виде, даже между строк, что для боевых задач совершенно не мыслимо. Похоже, все были абсолютно уверены, что в Москве все видят, все знают и заранее предупредят.

Однако надо отдать должное Военному совету КБФ, он, как в известной поговорке: верить-то верил, но и сам пытался не оплошать. Однако об этом чуть позже, а пока надо немного разобраться еще с одним кардинальным вопросом.

Из краткого описания планируемых действий видно, что их ядром должно было стать создание нескольких минно- артиллерийских позиций. Здесь, отдавая себе отчет, что легко быть умным теперь, много лет спустя после событий, все же хочется понять: из чего возникла уверенность, что флот противника попытается проникнуть главными силами, например, в Финский залив? И, кстати, для чего?

По поводу последнего обычно отвлеченно писали о Ленинграде как важнейшем политико-экономическом центре страны. По- видимому, считалось, что германский флот собравшись в единый кулак, будет ломиться через весь Финский залив, чтобы захватить Ленинград, как это произошло с Осло всего год с небольшим назад. На самом деле все обстояло несколько иначе. Идея перекрыть Финский залив минно-артиллерийскими позициями появилась задолго до захвата Осло и вообще до начала Второй мировой войны. Теорию этого вопроса разрабатывали еще в начале века и впервые осознанно реализовали в Первую мировую войну. По-настоящему минно-артиллерийская позиция «сработала» только однажды — когда силы Антанты не смогли прорваться в Дарданеллы. Однако Советский Союз в 20–30 годах, собираясь воевать одновременно со всеми ведущими военно-морскими державами, продолжал ориентироваться на подобные позиции. Ими планировалось прикрыть не только Ленинград, но и Севастополь, Одессу, Владивосток и еще ряд портов, а также целое Белое море. Казалось, что в условиях подавляющего превосходства противника на море минно-артиллерийская позиция позволит если не предотвратить удары по важным экономическим центрам страны, то хоть значительно их ослабить. Построению и применению сил на этих позициях обучали в Академии, их отрабатывали на многочисленных учениях с начала 30-х годов. За это время выросло целое поколение советских флотских военачальников. Они уже просто не представляли себе, как можно воевать на море, кроме как «из окопа» минно-артиллерийской позиции. Кроме того, организация боя на позиции значительно легче, чем организация маневренного боя в открытом море. Впрочем, Великая Отечественная война почти не представила нам возможностей оценить отечественных флотоводцев в морском бою ни на позиции, ни без нее.

В результате целенаправленной оперативной и боевой подготовки к началу 40-х годов создание минно-артиллерийских позиций считалось обязательным, причем без какой либо увязки с реально складывающейся военно-политической обстановкой. И никого не смущало то, что, укрывшись за минными полями в Финском и Рижском заливах, мы как бы оставляли все остальное Балтийское море за противником. Может, совсем не случайно в планах отсутствует задача по завоеванию господства на море? Кстати, для Черноморского флота такую задачу нарком ВМФ поставил первым пунктом.

Естественно, никакие минные банки, выставленные несколькими подводными лодками и авиацией на такой сравнительно большой акватории, действия сил противника не парализуют. А какая альтернатива такой оборонительной стратегии? Реальная наступательная, когда силы флота проводят массовые активные минные постановки, блокируют базы противника и этим самым создают благоприятные условия своим силам для решения всех поставленных задач, тем более что речь идет о самом мощном отечественном флоте. По-видимому, к таким действиям командование флота не было готово. Ведь нельзя же предположить, что нарком ВМФ и командующий КБФ заранее предвидели отступление наших Сухопутных войск до Риги, тем более до Ленинграда. Скорее всего, они верили в то, что будущая война будет вестись на чужой территории. Но тогда где место флота в этих военных действиях? Получается, как германский флот в 1941 г. ждал захвата Ленинграда, так балтийцы собирались ждать за своими оборонительными минными полями, когда Красная Армия захватит все побережье Балтийского моря. Как мы видим, в связи с планами применения КБФ сразу возникло несколько принципиальных вопросов, ответов на которые, скорее всего, в архивах нет. Об этом смогли бы рассказать только участники тех событий, но — увы…

Кстати, а как быть с теми силами противника, которые к началу военных действий уже окажутся в тылу минно-артиллерийской позиции, то есть в водах Финляндии? Ведь задача уничтожения кораблей противника в Финском заливе не ставилась. Опять же можно предположить, что она как бы подразумевалась сама собой, но кто и как должен ее решать? К сожалению, этот принципиальнейший вопрос ответа не имеет. Очень хотелось бы знать, почему, так как именно с этого все несчастья в Финском заливе и начались. Собственно, здесь могут быть только две причины: банальный просчет при планировании боевых действий или следствие мании величия, когда силами противника в заливе просто пренебрегли. Впрочем, обе причины взаимосвязаны. Таким образом, задача завоевания и удержания господства в Финском заливе перед Краснознаменным Балтийским флотом наркомом ВМФ не ставилась и командованием флота также не предусматривалась.

Действия военно-воздушных сил КБФ предполагалось начать сразу с возникновением войны. Главными объектами для частей ВВС КБФ в средней и северной частях Балтийского моря определялись линейные корабли и крейсера, в базах и море — транспорты. Постановку мин на внутренних фарватерах баз и портов противника планировалось производить после постановки мин в этих районах подводными минными заградителями.

Обеспечение фланга сухопутных войск в восточной части Финского залива возлагалось на Отряд шхерных кораблей, Выборгский сектор береговой обороны, 85-ю морскую отдельную авиаэскадрилью и учебный дивизион подводных лодок. Руководить этими боевыми действиями должен был командир Кронштадтской ВМБ. Он же отвечал за обеспечение перевозок в восточной части Финского залива на коммуникации Кронштадт — Таллин, а в остальных районах — командир ОВР Главной базы. На командиров ОВРа военно-морских баз возлагалась вся ответственность за противоминную оборону районов своих баз.

Остальные силы флота должны были оказывать содействие войскам ПрибОВО. За несколько дней до начала военных действий или сразу с их возникновением в Балтийском море намечалось развернуть торпедные катера, подводные лодки первой и второй бригад. Разграничительная линия действий между бригадами устанавливалась по параллели Хоборга. Управление боевой деятельностью подлодок Военный совет флота предполагал осуществлять через командиров бригад. Каждой лодке нарезалась индивидуальная позиция, внутри которой она могла вести «неограниченную подводную войну». Южная часть Балтийского моря и участок между островами Готланд и Эланд определялись основными районами для постановки активных минных заграждений с надводных кораблей. Однако сами такие действия, как мы уже знаем, реально не планировались.

За незначительными изменениями все дальнейшие мероприятия по подготовке флота к ведению военных действий проводились в соответствии с принятым Решением командующего КБФ и разработанными на его основе планами. В частности, откорректировали мобилизационные планы, определили организацию сил флота и их базирование, разработали планы обороны баз с моря, начали сосредоточение необходимых запасов мин, топлива и других видов снабжения и вооружения по обеспечению действий флота, провели несколько учений по переводу сил флота в высшие степени готовности.

Придавая большое значение использованию имевшегося в наличии минного оружия, по решению командующего флотом проверили готовность кораблей к выполнению задач минных постановок. При этом смотрели организацию подачи мин складами и приемку их кораблями, а также приготовление мин к постановке. Во всех базах специальными комиссиями проверили запальные команды кораблей, блокшивов и складов. Несмотря на предпринятые меры по перераспределению минного запаса по новым базам после вхождения в состав Союза ССР прибалтийских государств, работу эту завершить не успели.

Распределение запаса мин заграждения по складам и базам на 1 марта 1941 г.

Примечание: Склад № 146 территориально располагался в Большой Ижоре.

Запас мин на театре и их распределение по базам к началу Великой Отечественной войны изменились незначительно. Например, КБФ дополнительно получил 33 новые донные магнитные мины МИРАБ, а количество минных защитников увеличилось до 3605. Кроме этого, на флоте имелось 92 авиационные мины. Однако обратите внимание: наибольшее количество мин оказалось сосредоточенно в Риге и Выборге, а не в Таллине, откуда планировалось создавать центральную минно-артиллерийскую позицию. С началом войны положение усугубилось нехваткой в Главной базе минных защитников, что заметно повлияло на качество минных постановок, прежде всего на их противотральную устойчивость.

Основные запасы топлива для кораблей оставались в районе Кронштадтской военно-морской базы. Весь запас авиационного бензина также находился на складах восточного аэродромного узла.

Запасы топлива на 22 июня 1941 г., тонн

Примечание: ТД — текущее довольствие, предназначенное для обеспечения повседневной деятельности; Н3 — неприкосновенный запас, предназначен для использования по мобилизации для вновь формируемых частей и для частей, развертываемых до штатов военного времени; М3 — мобилизационный запас, предназначен для использования в первые месяцы войны в счет подачи промышленностью по план-заказу первого года войны.

Почти все, что вывезли из самой тыловой базы, сосредоточили в самой западной, то есть передовой Лиепайской ВМБ. А вот в Ханко и в Риге запасов топлива не было вообще. В главной базе флота также отсутствовали запасы основных видов флотского топлива: мазута и соляра. Забегая вперед, отметим, что их дефицит стал ощущаться с первых дней войны. Ситуация осложнилась тем, что флот фактически не имел танкеров и наливных барж. Железнодорожные цистерны часто задерживались в пути, а то и просто возвращались назад органами военных сообщений и особыми отделами Красной Армии, так как им трудно было понять: зачем транспортировать такое, по их меркам, огромное количество топлива в Таллин, если идет эвакуация из Эстонии? Отсутствие запасов отчасти объясняется недостаточностью емкостей для жидкого топлива в Таллине, Риге, Ханко и на Моонзундских островах. Непосредственно на кораблях имелось в среднем около 50 % топлива от полного запаса. Отдельные корабли, как, например, эскадренный миноносец «Ленин» и 3-й дивизион подводных лодок, стоявшие в Лиепае, оказались вовсе с пустыми цистернами. Аналогичная картина наблюдалась в отношении обеспечения зенитным боезапасом.

Порты, расположенные в новых западных районах театра, оставались без надлежащего ухода с 1917 г. Оборудование их пришло в ветхость. Значительная удаленность друг от друга портов и новых военно-морских баз требовала обеспечения многочисленными вспомогательными судами. Между тем Краснознаменный Балтийский флот имел только четыре танкера и два водолея. Недостаток вспомогательных судов создавал перебои в снабжении и ставил боеспособность флота в зависимость от наличия свободного тоннажа вспомогательного флота.

Боевая техника кораблей, береговой и противовоздушной обороны флота по своим тактико-техническим данным не уступала противнику, а морская артиллерия являлась весьма совершенной. Но и здесь имелись существенные упущения. Защищенность кораблей от средств воздушного нападения уже не соответствовала качеству современной авиации. Существовало явно выраженное отставание в области радиоэлектронных средств обнаружения и, что особенно обидно, минно-трального оружия. К сожалению, поверхностный анализ первых лет Второй мировой войны, часто по материалам газетных писак, не дал оснований для сильного беспокойства по этому поводу.

Общеизвестно, что на Краснознаменном Балтийском флоте особенно остро ощущался недостаток в тральщиках. Но если взять в архиве дела с перепиской штаба КБФ с Главным морским штабом или с документами на доклад руководителям страны, то ощущения катастрофического положения с тральщиками и их основным вооружением нет. Можно предположить, что определенное успокоение вносил мобилизационный план МП-41, согласно которому КБФ должен получить несколько десятков тральщиков. Однако качество этого плана и его практическая реализация явились еще одним фактором, который объективно способствовал трагическому развитию событий в Финском заливе.

В отечественной военно-морской литературе уделено на редкость мало внимания кораблям охраны водного района, в частности тральщикам, морским охотникам, отмобилизованным сторожевым кораблям… Поскольку именно эти корабли станут одними из главных действующих лиц будущего повествования, то остановимся на их состоянии более подробно.

К началу войны тральные силы Краснознаменного Балтийского флота состояли из двух дивизионов базовых или, как их тогда чаще называли, быстроходных тральщиков (БТЩ), двух дивизионов тихоходных тральщиков (ТТЩ) и одного дивизиона катерных тральщиков (КАТЩ). Всего КБФ имел 17 современных базовых тральщиков, и один аналогичный корабль завершал испытания, а также шесть тральщиков специальной постройки периода предыдущей мировой войны и десять кораблей этого класса, переоборудованных из гражданских буксиров. Шесть из последних являлись полностью боеготовыми. Кроме этого, на Кронштадт базировался 2-й дивизион катерных тральщиков в составе 15 единиц. Вот и все, что имел КБФ из тральных сил. И это при том, что для обеспечения ПМО на всем протяжении обороняемой зоны КБФ от Лиепая до Кронштадта, по самым скромным расчетам, требовалось иметь не менее 160 тралящих кораблей.

Тральщик пр. 3

В первые дни войны закончили отработку задач после вступления в строй три базовых тральщика, в начале июля — еще два таких корабля, а проходивший приемные испытания Т-217 вступил в строй в середине августа 1941 г. Уже 25 июня начали поступать на флот суда различных наркоматов для переоборудования в боевые корабли. Это позволило к 15 августа, с опозданием всего на трое суток, сформировать сразу семь дивизионов тральщиков и дивизион катерных тральщиков.

Ядро тральных сил КБФ состояло из базовых тральщиков проектов 3 и 53у, укомплектованных опытным личным составом. Эти корабли имели хорошую мореходность, наиболее мощное в те времена тральное вооружение, сравнительную быстроходность, позволявшую без задержки проводить за тралом новейшие подводные лодки. Однако одновременно базовые тральщики не имели охранителей от якорных мин, вследствие чего даже при тралении в строю уступа с подсекающими тралами (параванным или змейковым) головной тральщик мог подорваться на мелко поставленной мине. На попутной и боковой волне корабли проекта 53у сильно рыскали, из-за чего они с трудом удерживали свое место при совместном плавании — продолжительность перекладки руля с одного борта на другой достигала 22 секунд. Производительности водоотливных средств для корабля такого специфического предназначения явно не хватало. Отсутствовали эхолоты. Только Т-215, а с сентября еще и Т-211 имели гирокомпасы, на остальных тральщиках единственным средством курсоуказания оставались магнитные компасы. При этом девиация путевого компаса при проворачивании дальномера, расположенного на крыше ходовой рубки, изменялась на величину до 3°. В результате этого, а также в связи с влиянием на компасы близких взрывов мин в тралах постоянно существовала неуверенность в точности счисления. Наконец, сначала только на двух базовых тральщиках, а затем еще на третьем смонтировали размагничивающее устройство. Остальные корабли отчасти из-за нехватки кабеля, а также из-за почти непрерывного ведения боевых действий так и остались не размагниченными, вследствие чего подвергались угрозе подрыва на донных магнитных минах в районах с глубинами моря менее 25 м.

Тральщик пр. 5Зу

Имевшиеся в составе тральных сил КБФ катерные тральщики типа Р[7], несмотря на их тихоходность и ограниченную мореходность, хорошо зарекомендовали себя в период боевого траления в 1940 г. после войны с Финляндией. Катерные тральщики типа КМ и типа KЛT могли тралить только катерным тралом и только в тихую погоду. Находившиеся к началу войны в составе 2-го дивизиона катерные тральщики типа Р имели опытный личный состав, многие из которых с началом военных действий выделили для доукомплектования экипажей катерных тральщиков, поступивших от промышленности и по мобилизационному плану.

Реальная дислокация тральных сил флота в предвоенный период существенно отличалась от того, что предусматривалось планом, так как с началом летней кампании 1941 г. организовали повторное траление фарватеров и районов, уже очищенных от мин в период послевоенного траления 1940 г. Высокое качество произведенных тральных работ не вызывало сомнений, но тогда вытралили несколько мин, оказавшихся в стороне от официально показанных финнами заграждений. Уверенности в отсутствии других подобных мин не было, и поэтому приняли решение произвести в 1941 г. повторное траление, обратив главное внимание на фарватеры в Финском заливе. Эту задачу решили в период с 11 мая по 18 июня, причем обнаружили всего одну финскую мину, оказавшуюся в двух милях в стороне от официально заявленного района.

В повторном тралении в Финском заливе участвовали почти все тральные силы флота, включая отозванный из Лиепаи 1-й дивизион базовых тральщиков. 20 июня он вышел из Кронштадта для повторного траления в районе вытраленного в 1940 г. финского минного заграждения северо-восточнее Гогланда. Однако в связи с обострением обстановки траление прервали, и дивизион вернулся в Кронштадт для пополнения запасов.

В течение зимы 1940–1941 гг. командование ВМБ Лиепаи держало свои корабли в боевой готовности, поэтому тральщики 1-го дивизиона не прошли планово-предупредительного ремонта, а с весны 1941 г., как уже сказано, они приняли участие в повторном тралении. Вызванное этим ухудшение технического состояния механизмов кораблей сказалось сразу после начала войны. Но еще до этого, пришлось отправить на ремонт Т-204. В ночь на 22 июня, за два часа до первой бомбардировки, он пришел в Лиепаю.

К концу суток 21 июня тральные силы КБФ, в основном, находились в Кронштадте. В Риге стояли три тихоходных тральщика «Вирсайтис», «Вистурс» и «Иманта», а в Таллине — Т-208, Т-212, Т-213 и Т-218. В устье Финского залива нес дозор Т-216, который на следующий день, 22 июня, должен был сменить Т-218. Один тихоходный тральщик, «Мороз», случайно оказался в бухте Хара-Лахт.

Развернувшееся в предвоенные годы строительство флота позволило значительно усилить его корабельный состав. Однако к началу военных действий соединения флота, пополненные новыми кораблями, только что приступили к боевой подготовке.

Эскадренные миноносцы 4-го и 5-го дивизионов эскадры и канонерская лодка «Красное знамя» проходили заводские и государственные испытания. К стрельбам эти корабли не приступали, и только часть из них произвела отстрел материальной части. На боевой подготовке флота в предвоенные месяцы также отрицательно сказалась поздняя и холодная весна. Основные силы флота начали летнюю кампанию только в середине мая. Вообще боевая подготовка флота оказалась не на высоте. Так, по состоянию на 10 июня 1941 г. из проверенных 31 соединения и корабля КБФ на «хорошо» оценивались только две бригады торпедных катеров, береговая оборона Кронштадтской ВМБ и 2-й дивизион тральщиков ОВР Главной базы. Из 65 подводных лодок в первой линии официально числились только две «малютки». Еще 46 подлодок относилось ко второй линии, то есть они имели существенный перерыв в плановой боевой подготовке или значительную смену экипажа.

Несмотря на все официальные заявления советского правительства о дружественных отношениях с Германией, Военный совет КБФ действовал достаточно предусмотрительно, правда, заручившись официальным согласием наркома ВМФ. В частности, Отряд легких сил и два дивизиона подводных лодок 1-й бригады с их плавучими базами, «Смольный» и «Иртыш», переводятся из Лиепаи в Усть-Двинск, а ремонтирующийся там же минный заградитель «Марти» срочно отбуксировали в Таллин. В начале мая в устье Финского залива, Ирбенском проливе, у Лиепаи и на подходах к проливу Соэлозунд выставили корабельные дозоры. Кроме того, авиация ежедневно просматривала по несколько раз прибрежные районы, среднюю часть Балтийского моря, Данцигскую бухту и Ботнический залив. В мае и июне проверили боевую готовность к боевым действиям Лиепайской ВМБ и 1-й бригады подводных лодок, а также провели тактическое учение по обороне базы совместными силами Лиепайской ВМБ и 67-й стрелковой дивизии. По согласованию с наркомом ВМФ Военный совет КБФ 19 июня 1941 г. ввел по флоту оперативную готовность № 2[8].

Дислокация сил и действия Краснознаменного Балтийского флота с 22 июня по 10 июля 1941 г.

Теперь посмотрим, кто противостоял Краснознаменному Балтийскому флоту. В директиве Гитлера № 21 (план «Барбаросса») предусматривалось уничтожение его корабельного состава путем захвата ВМБ сухопутными силами во взаимодействии с авиацией и при поддержке легких сил флота. Только в самый последний момент, когда советские корабли, потеряв базы, станут небоеспособными и предпримут попытку прорыва в нейтральные порты, предполагалось привлечь основные силы германского флота.

4 февраля 1941 г. на совещании у Гитлера при рассмотрении плана «Барбаросса» указывалось, что все минные заградители и торпедные катера вместе с частью противолодочных и тральных кораблей должны действовать на Балтике, в том числе из финляндских портов. Предлагалось выделить двадцать восемь торпедных катеров, пять подводных лодок, десять минных заградителей, три флотилии тральщиков специальной постройки, семь флотилий переоборудованных тральщиков и сторожевиков, три прорывателя магнитных минных заграждений и два тральщика с мотоботами на борту. Из этого количества пять флотилий: 5-я флотилия катерных тральщиков, 1-я, 2-я и 5-я флотилии торпедных катеров — 18 единиц и минная флотилия, шесть надводных заградителей, — предназначались для действий из финских шхер.

Основной задачей этой группировки являлась постановка минных заграждений с целью затруднить деятельность КБФ. Остальным силам ставились задачи защиты своих морских сообщений и нарушение советских морских коммуникаций подводными лодками и торпедными катерами. Минные заграждения намечалось поставить в устье Финского залива, у Кольберга и в Балтийском море, в районе южная оконечность о. Эланд, Восточная Пруссия. Захват военно-морской базы Ханко возлагался на финские вооруженные силы. Силы ВМС с воздуха поддерживала специально созданная группировка люфтваффе. Кроме морских разведчиков, в ее состав входила бомбардировочная группа KGr.806 в составе 26 Ju-88A-5.

Теперь, зная, какие силы германского флота выделялись для действий против Краснознаменного Балтийского флота, посмотрим, чем их могли усилить. Положение ВМФ Германии в июне 1941 г. было не из лучших. Буквально месяц назад потоплен линкор «Bismarck». Однотипный с ним «Тирпиц» еще не закончил курса боевой подготовки после вступления в строй и являлся не боеготовым. Линкоры «Scharnhorst» и «Gneisenau» вместе с тяжелым крейсером «Prinz Eugen» блокированы в Бресте. Тяжелые крейсера «Lutzow», «Admiral Scheer» и «Admiral Hipper» находились в ремонте: первый — после попадания торпеды, а «адмиралы» — после рейдерства. Все четыре легких крейсера, «Emden», «Кöln», «Leipzig» и «Nurnberg», являлись учебными, то есть большая часть их экипажа состояла из новобранцев, а потому корабли фактически были не боеготовы. Из имеющихся тринадцати эсминцев пять ушли на Север для действий против советского Северного флота, пять несли службу во Франции и на Северном море и только три находились на Балтике, где решали небоевые задачи: в основном, обеспечивали боевую подготовку вновь вступающих в строй подлодок.

Что касается германских подводных сил, то их полностью задействовали на британских коммуникациях и вопрос о перенацеливании на Балтику даже не поднимался. Для действий против КБФ выделялись пять учебных малюток IID серии. В отличие от учебных крейсеров они имели полноценные экипажи, фактически состоявшие из инструкторов, то есть эти корабли являлись вполне боеготовыми. Имеемые в наличие два десятка миноносцев с трудом справлялись с эскортными задачами в Атлантике. Таким образом, можно сказать, что выделенные силы для боевых действий на Балтике — это, собственно, все, чем располагал германский флот к июню 1941 г. Единственное на что могло рассчитывать германское командование, так это на ограниченное использование хотя бы трех легких крейсеров да нескольких эсминцев и миноносцев. Теоретически силы тоже не малые, но, согласитесь, не идут ни в какое сравнение с численностью корабельного состава советского Краснознаменного Балтийского флота.

На военно-морские силы Финляндии возлагались две основные задачи — обеспечение своего судоходства в северной части Балтийского моря, а также ведение активных действий на сообщениях советского флота в Финском заливе и в районе Аландских островов.

Выполнение первой задачи финское командование предполагало достигнуть путем введения конвоев, захвата Аландских островов и советской ВМБ Ханко, создания минно-артиллерийских позиций в районе Аландских островов и на подходах к шхерной коммуникации Финского залива, организации дозоров и траления мин в этих районах. Все это должно было исключить проникновение наших кораблей, особенно подводных лодок, в Ботнический залив. Вторую задачу намечалось выполнить путем уничтожения кораблей и судов подводными лодками и катерами, а также постановкой активных минных заграждений.

Финское командование планировало поставить 79 активных и оборонительных минных заграждений общей численностью 1898 мин, что составляло около 80 % от их общего запаса. Из этого количества в первые два дня после начала военных действий предусматривалось выставить в Финском заливе и в районе Аландских островов 38 заграждений — всего 1002 мины, на третий день — четыре заграждения, 170 мин, а остальные — по особому указанию. Минное оружие предполагалось использовать, главным образом, в оборонительных целях для создания минно-артиллерийских позиций. Для прикрытия побережья планировалось ставить минные заграждения с большой плотностью, а в радиусе наиболее эффективного действия огня своей береговой артиллерии — с малой.

С 10 июня под видом подготовки к предстоящим крупным маневрам с участием резервистов в Финляндии началась мобилизация, о которой официально объявили лишь через десять дней. Военно-морские силы в первой половине июня привели в боевую готовность и в соответствии с поставленными задачами 16 июня разделили на две группировки.

В группировку А (шхерный флот) вошли: броненосная флотилия (два броненосца береговой обороны); охранная флотилия, состоявшая из: 1-й полуфлотилии канонерских лодок (четыре единицы) и 2-й полуфлотилии сторожевых катеров (6 единиц); минная флотилия (шесть надводных заградителей); флотилия тральщиков в составе: 1-й и 2-й полуфлотилий (7 и 8 единиц). В шхерный флот также включался конвойный отряд, в который входили: конвойная флотилия сторожевых катеров (5 единиц), 1-я и 2-я флотилии ледоколов (по четыре вооруженных ледокола) и подвижная база снабжения (три плавучие базы и семь других судов). Эти силы, базируясь на военно-морскую базу Турку, должны были действовать на операционном направлении Ботнический залив — северо-восточная часть Балтийского моря. Руководство боевыми действиями шхерного флота возлагалось на командующего флотом, капитана 1-го ранга Е. Рахола и его штаб, расположенный в Турку; материально-техническое обеспечение — на командира ВМБ Турку. Командующему флотом подчинялись 4-я, 5-я, 6-я и 7-я береговые бригады, 14-й пехотный полк и 14-й легкий артиллерийский дивизион.

Главной задачей шхерного флота являлась защита судоходства и действий из Ботнического залива против советского флота. С этой целью за три дня до начала войны он должен был силами 4-й береговой бригады и 14-го пехотного полка, усиленного 14-м легким артиллерийским дивизионом, захватить Аландские острова и в дальнейшем не допустить проникновение кораблей, особенно подводных лодок, в Ботнический залив. Одновременно систематическим обстрелом ВМБ Ханко затруднить ее усиление и снабжение. Кроме того, шхерный флот должен был оказать содействие войскам «ударной группы Ханко» в захвате базы. На время выполнения этой задачи планировалось усиление шхерного флота подводными лодками и торпедными катерами.

Первоначально захват ВМБ Ханко предполагалось осуществить шхерным флотом совместно с 17-й пехотной дивизией усиленной артиллерийскими и саперными частями. Однако 17 июня большая часть сил дивизии отозвали из района Ханко и вместо нее создали «Ударную группу Ханко». В состав последней вошли 55-й пехотный полк 17-й дивизии, пехотные, артиллерийские и инженерные части со средствами усиления 1-й, 3-й и 5-й бригад береговой обороны общей численностью более одной пехотной дивизии. Артиллерия ударной группы располагалась на островах и материке и состояла из двух 305-мм, тридцати одного — 152-мм, двадцати трех — 120-122-мм, двадцати восьми 84-мм орудий береговой и полевой артиллерии, пятнадцати зенитных батарей и значительного числа крупнокалиберных зенитных пулеметных установок.

В группировку Б (отдельный отряд флота) вошли: 1-я полуфлотилия торпедных катеров (5 единиц), 2-я полуфлотилия сторожевых катеров (5 единиц); флотилия подводных лодок (5 единиц); группа надводных минных заградителей (2 единицы); группа тральщиков (10 единиц); группа минных катеров (4 единиц); группа сторожевых катеров (4 единицы); группа кораблей связи (2 единицы) и две плавучие базы. Руководство боевыми действиями отдельного отряда флота командующий ВМС Финляндии генерал-лейтенант В. Вальве принял непосредственно на себя. Ответственность за боевую подготовку возлагалась на командующего флотом. Корабли базировались на ВМБ Хельсинки и порты Финского залива, снабжение обеспечивали военно-морские базы Хельсинки и Турку. Основными задачами отдельного отряда флота являлись защита шхерной коммуникации и ведение активных действий на сообщениях советского флота в Финском заливе.

Состав своей береговой обороны финны довели до 7 бригад, из них одна бригада (6-я) обороняла побережье Ботнического залива, три бригады (4-я, 5-я и 7-я) — район Аландских островов и три бригады (1-я, 2-я и 3-я) — Финского залива. Каждой бригаде для траления и охраны фарватеров придавались сторожевые корабли, катера и вспомогательные суда. Всего в береговых бригадах насчитывались 18 сторожевых кораблей и 87 катеров, из которых только 4 сторожевых корабля и 15 катеров находились в составе 6-й береговой бригады, оборонявшей Ботнический залив. Все береговые бригады, кроме 5-й и 7-й, подчинялись непосредственно командующему военно-морскими силами.

Военно-воздушные силы Финляндии к началу войны имели 307 боевых самолетов, в том числе: 230 истребителей и более 30 бомбардировщиков. Командующему флотом предоставлялось право ставить задачи на авиационную разведку морских районов.

16-19 июня 1941 г. отряд кораблей германского флота, предназначенный для действий из финских военно-морских баз, прибыл в Хельсинки и Турку. Командующие германскими и финскими силами действовали самостоятельно и не были подчинены друг другу. Взаимодействие для достижения единой оперативной цели обеспечивалось путем их договоренности между собой. На основании согласованных решений своих командующих штабы разрабатывали соответствующие оперативные документы. Обмен ими производился только лишь по вопросам, касавшимся безопасности плавания (границ минированных районов, опознавательных сигналов, навигационных знаков и др.).

Районы действий финских и германских подводных лодок разделялись 26-м меридианом: к востоку от него действуют финские подлодки, а к западу — германские.

Усилия разведывательных служб Германии и Финляндии накануне войны целиком подчинялись интересам предстоящих военных действий. Их самолеты в разведывательных целях преднамеренно нарушали советские границы. Германская авиационная разведка с весны 1941 г. приняла систематический характер. Она велась в зоне до 15 км от береговой черты восточного побережья Балтийского моря. Действия авиационной разведки дополнялись аналогичными действиями подводных лодок и надводных кораблей, которые часто наблюдались в наших территориальных водах у Таллина, Лиепаи, Виндавы и Моонзундских островов. Правда, до сих пор нет уверенности, что все факты обнаружения являлись достоверными.

Какие основные выводы можно сделать из «предыстории»? Во-первых, задачи поставленные наркомом ВМФ Краснознаменному Балтийскому флоту носили исключительно оборонительный характер. Если их выполнять пунктуально, то нужно было создать минно-артиллерийские позиции на подходах к Финскому и Рижскому заливам и укрыться за ними. Все! Никакой борьбы на коммуникациях противника, никаких активных действий против сил его флота. Правда, вспомним, что именно эти две задачи КБФ так и не решил в ходе советско-финляндской войны. Возможно, что между этими двумя фактами имеется некая взаимосвязь.

Во-вторых, несмотря на осознание уязвимости коммуникаций в Финском заливе, в плане действий сил КБФ этой угрозой фактически пренебрегли. По-видимому, сочли, что если советский флот, реально мало в чем уступавший германскому, планирует отсидеться за минными полями, то мизерный по сравнению с КБФ финский флот вообще должен из баз не выходить.

В-третьих, одной из особенностей подготовки Краснознаменного Балтийского флота к отражению нападения явилось то, что она велась только из предположения благоприятного для нас развития хода военных действий на сухопутном направлении. По этому поводу возникает противоречивое чувство. С одной стороны, данное положение являлось нормой для того времени, как бы аксиомой. С другой стороны, военное искусство требует многовариантности разрабатываемых планов. Существует несколько типовых факторов, изначально влияющих на количество этих вариантов. Для тактического масштаба, например, таковым является возможное состояние погоды. В планах оперативно-стратегического масштаба, тем более связанных с началом военных действий на закрытом морском театре, ведущими становятся такие факторы, как начальное соотношение сил на основных операционных направлениях и успешность решения поставленных задач соседями, в нашем случае войсками ПрибОВО.

Таким образом, по крайней мере теоретически, Военный совет КБФ должен был иметь варианты действий сил флота в случае неуспешности наступления РККА или даже ее отступления. Но здесь возникает другой вопрос: насколько можно было себе представить масштабы оставления своей территории? То, что наши войска отступят не то что до Ленинграда, но даже до Риги, казалось совершенно невероятным. Что касается, например, угрозы передовой Лиепайской ВМБ с суши, то здесь командование КБФ в чем-либо упрекнуть трудно. Положение этой базы вызывало постоянную озабоченность у Военного совета флота. Оперативная игра, проводившаяся в Риге под руководством командующего Прибалтийским ОВО с участием высшего командования, наглядно подтвердила эти опасения. Поэтому по настоянию командующего флотом вскоре для обороны Лиепаи прибыла 67-я стрелковая дивизия. Ее укомплектованность к началу войны составляла около 75 %. Но все равно с объявлением по флоту боевой готовности № 2 из Лиепаи убрали не только Отряд легких сил, но и увели на буксирах очень ценный для флота минный заградитель «Марти». Как мы узнаем позже, предпринимались шаги по вывозу из этой базы запасов топлива.

Минный заградитель «Марти»

В-четвертых, уровень боевой подготовки сил флота, особенно корабельных соединений, был невысок. По этому поводу обычно ссылаются на холодную затяжную весну, из-за чего корабли поздно начали отрабатывать учебные задачи в море. На самом деле это, скорее, не аргумент, а не очень компетентная попытка оправдаться и ввести в заблуждение. Начнем с того, что практически все акты проверки сил флота отмечают низкий уровень оперативно-тактической подготовки офицерского состава. Это может быть мало актуально, например, для командиров боевых частей — но претензии прежде всего предъявлялись к командирам кораблей и соединений, а также офицерам штабов всех уровней. А для командирской подготовки стоянка в базе — самое продуктивное время, когда есть возможность всех собрать в нужном месте, каждого проконтролировать, провести хорошо подготовленный, полноценный разбор каждого мероприятия. Кроме того, качественная базовая подготовка, отработка у причала организации всех боевых упражнений позволяют значительно сократить сроки подготовки корабля непосредственно в море.

Естественно, никакая теория не заменит практики, корабль сможет стать полноценной боевой единицей только в море, а тем более соединение кораблей. Однако без качественной базовой подготовки обучение превращается в натаскивание, и все равно такие корабли за учебный год так и не успевают достигнуть требуемого уровня боеготовности.

Что же касается непосредственно отработки в море, то в последнюю мирную зиму КБФ располагал не только замерзающим Кронштадтом, но и незамерзающей Лиепаей. Например, там стоял Отряд легких сил, но почему-то он не получил хорошей оценки при проверке флота в июне 1941 г. Тогда в лучшую сторону отмечались бригады торпедных катеров — те, что, уж точно, должны были ждать полного освобождения ото льда Финского залива.

Скажете, катерам легче восстановить свою боеготовность после зимнего перерыва? А кто мешал тем же малым охотникам ОВР проявить себя с лучшей стороны? Кстати, из ОВР хорошую оценку получил 2-й дивизион тральщиков, базировавшийся на Таллин, где все же льды были, а не 1-й дивизион, всю зиму проведший в незамерзающей Лиепаи. Так что низкий уровень боевой подготовки сил флота к лету 1941 г. можно объяснить халатным отношением к своим служебным обязанностям целого ряда должностных лиц, и прежде всего членов Военного совета, командиров объединений и соединений, а также отдела боевой подготовки штаба флота во главе с капитаном 1-го ранга С.В. Кудрявцевым.

Однако, скорее всего, дело тут в другом: все указанные должностные лица наверняка являлись добросовестными и исполнительными людьми, но сами оказались слабо подготовлены и просто не справились с организацией оперативной и боевой подготовки вверенных им сил.

Каждый из перечисленных выше выводов самым непосредственным образом повлиял на последующие трагические события, произошедшие в Финском заливе.

Трагедия первая, неосознанная

Отечественная литература, посвященная началу Великой Отечественной войны, изобилует описаниями последних мирных дней. В них для контраста с последующими событиями показывается почти идеалистическая картина беззаботной жизни советских людей в преддверии наступающих выходных, выпускных вечеров в школах, сборов в летние отпуска… Все так, в основном, наверно, и было. Однако тысячи людей в силу своих служебных обязанностей должны были думать отнюдь не о выходных и отпусках. Не надо забывать, что тот же Краснознаменный Балтийский флот находился в готовности № 2. А значит, у всех баз выставлены корабельные дозоры и ведется систематическая воздушная разведка в море.

Здесь как раз надо остановиться на деятельности разведывательного отдела КБФ, который до 6 июня возглавлял капитан 2-го ранга А.А. Филипповский, а с началом войны фактически подполковник Н.С. Фрумкин. Этот отдел, как и на других флотах, не входил в состав штаба флота, то есть как бы подчинялся непосредственно Военному совету флота. Здесь мы видим некий аналог политорганов в том смысле, что, занимаясь главным образом агентурной разведкой под руководством наркомата ВМФ, разведотделы флотов превратились в своего рода филиалы центральных органов стратегической разведки. То есть для начальника разведывательного отдела флота реальным непосредственным руководителем являлся не командующий флотом, а начальник 1-го Управления ВМФ (разведывательного) и, естественно, он прежде всего заботился о выполнении всех указаний Москвы. В этих условиях разведывательный отдел КБФ морской разведкой занимался мало, и его авторитет на флоте был не высок. Подобная ситуация в конечном итоге привела к отрыву разведчиков от насущных проблем флота. Планируя разведку на театре, разведотделы часто не знали потребностей штабов флотов и поэтому нередко организовывали разведку ради разведки. Сам отдел территориально размещался сразу в нескольких базах. Например, оперативные отделения имелись в Таллине, Риге и на Ханко. Агентурное и отделение спецслужб находились в Ленинграде. Так что в Главной базе, кроме оперативного, имелось только информационное отделение[9].

Основные подразделения радиоразведки — береговые радиоотряды — также подчинялись в предвоенный период непосредственно Военному совету флота, минуя даже разведывательный отдел, не говоря уже о штабе флота. Хотя радиоразведка взаимодействовала с разведотделами, но все же единый центр сбора и обработки разведданных, действующий непосредственно в интересах штаба флота, как главного потенциального потребителя информации отсутствовал. Все это сказалось самым негативным образом на развитии событий в первые же часы войны.

Для вскрытия обстановки разведывательный отдел использовал информацию, поступающую главным образом от агентурных источников, частей радиоразведки и наблюдательных постов СНиС, береговой обороны и ПВО. Суда гражданского флота привлекались весьма ограниченно.

С мая 1941 г. оперативную авиационную разведку в средней части Балтийского моря и в Ботническом заливе вел 15-й разведывательный авиационный полк под командованием полковника Д.Ф. Бартновского. Тактическую воздушную разведку на театре организовывали командиры ВМБ приданными им отдельными разведывательными авиаэскадрильями (ораэ). Разведка осуществлялась ежедневно различными эскадрильями в разное время. Например, в интересах Лиепайской ВМБ осуществляла разведку с 7:00 до 10:30 43 ораэ под командованием капитана И.Я. Вахтермана. Ей вменялось наблюдение за коммуникациями и акваторией средней части Балтийского моря с целью обнаружения присутствия в районе разведки кораблей и судов, определение характера их деятельности. Частными задачами являлось определение элементов движения целей, их построение, признаки маскировки, вооружение транспортов и так далее. В интересах Прибалтийской ВМБ в районе Ирбенского пролива действовала 41 ораэ под командованием майора В.М. Баканова (с 7:00 до 10:30), а в районе устья Финского залива — 44 ораэ под командованием майора В.И. Мухина; в интересах ВМБ Ханко — 81 ораэ под командованием капитана В.Н. Каштанкина (с 5:00 до 8:30); в интересах Береговой обороны Балтийского района, то есть Моонзундских островов — 15-я ораэ под командованием капитана А.Г. Крошенкова (с 16:00 до 19:30). Центральную часть Финского залива в интересах Кронштадской ВМБ «обслуживал» 15 рап. Все эти авиационные части имели на вооружении гидросамолеты МБР-2. При обнаружении целей экипаж должен был донести об этом на КП эскадрильи по радио. С возвращением на аэродром о выполнении задания шифровкой сообщалось в штаб ВВС, в копии — командиру базы. Так же в недельный срок составлялся письменный отчет, который направлялся в штаб ВВС флота. При ведении разведки экипажи допускали большие ошибки в определении координат и элементов движения цели, а особенно типов кораблей. Из-за слабой специальной подготовки и низкой надежности радиоаппаратуры донесения по радио производились редко и с большими искажениями. В итоге разведывательный отдел и штаб флота о результатах вылетов узнавали с большой задержкой, часто, когда информация уже теряла всякую ценность.

Особый интерес представляют результаты работы в предвоенные месяцы радиоразведки. В первой половине 1941 г. она добыла весьма ценные данные, непосредственно или косвенно характеризовавшие мероприятия Германии по подготовке агрессии против СССР. Так, в январе — феврале радиоразведка выявила развертывание новых радиосетей германского флота, в частности, ранее не существовавших радиосетей подводных лодок, торпедных катеров и надводных кораблей в восточной части Балтики, германских ВМС в Финляндии и 16 германских армейских радиостанций вблизи советско-финской границы. Начиная с марта 1941 г., около побережья Советской Латвии радиоразведка систематически обнаруживала работу радиосредств подводных лодок. С апреля и до начала войны регулярно пеленговались радиопередачи гидросамолетов, совершавших разведывательные полеты в средней и северной частях Балтийского моря и в устье Финского залива. В мае радиоразведка установила резкое возрастание интенсивности морских перевозок из Германии в Финляндию. В мае — июне, по данным радиоперехвата и пеленгования, было отмечено прибытие на аэродромы Северной Норвегии германской авиации. Радиопеленгованием установили факт ввода германских подводных лодок в устье Финского залива. В течение января — июня поток передаваемых радиограмм в радиосетях ВМС и ВВС Германии и ее союзников непрерывно нарастал. Однако за несколько суток до нападения интенсивность радиообмена снизилась.

Чтобы как-то подытожить работу информационных органов флота в последние предвоенные дни, приведем выписки из ежедневных оперативных сводок Главного штаба ВМФ по Балтике.

20 июня 1941 г. на 20:00

Корабельные дозоры: Ирбенский пролив — подлодка С-9, тральщик Т-297 («Вирсайтис»); Устье финского залива — подлодка М-96, тральщик Т-216; на подходах к Таллину — сторожевой катер № 131, к Кронштадту — сторожевые катера № 123 и № 124, к Лиепае — сторожевые катера № 214 и № 216.

Воздушная разведка средней части Балтийского моря — 43-я авиационная эскадрилья.

19:06 пять тральщиков на ФВК-12[10] тралили пропуски, из-за плохой видимости в 16:00 траление прекратили.

Линкор «Марат» в охранении сторожевых кораблей «Туча» и «Снег» на переходе Таллин — Кронштадт. 2-й дбтщ[11] перешел из Таллина в Кронштадт. Подлодка М-95 пришла в Ханко. 5-й дивизион миноносцев, подлодка М-90 — боевая подготовка в районе Главной базы. Учебный дивизион подлодок, канонерская лодка «Красное знамя» — боевая подготовка в районе Кронштадта.

Отряд легких сил, 2-й и 6-й дивизионы подлодок — боевая подготовка в Рижском заливе.

Эсминцы «Свирепый» и «Страшный» в обеспечении эсминца «Володарский» — испытания в районе Главной базы.

В иностранных портах 15 судов, на переходе морем 10 советских судов.

Иностранные суда в советских портах: финское в Ленинграде, германское в Вентспилсе.

Погода: ветер норд-вест 3–4 балла, море 2 балла, облачно, температура воздуха +76°.

В дополнительной сводке на 8:00 21 июня сообщается об окончании траления ФВК-12 и о задержании немцами в Данциге парохода «Магнитогорск».

21 июня 1941 г. на 20:00

Корабельные дозоры: Ирбенский пролив — подлодка С-7, тральщик Т-297 («Вирсайтис»); Устье финского залива — подлодка М-99, тральщик Т-216; на подходах к Таллину — сторожевой катер № 141 и тральщик Т-213[12], к Кронштадту — сторожевые катера № 223 и № 224, к Лиепая — сторожевые катера № 214 и № 212.

Воздушная разведка средней части Балтийского моря — 43-я и 15-я авиационные эскадрильи.

Поврежден кабель Шепелевской акустической станции.

Линкор «Марат»; сторожевые корабли «Туча», «Снег», «Штиль»; тральщики Т-203, Т-205 и Т-201 прибыли в Кронштадт.

Тральщик Т-204 на переходе Таллин — Лиепая.

Линкор «Октябрьская революция», эсминцы «К. Маркс» и «Володарский», 2-й дивизион тральщиков — боевая подготовка в районе Главной базы.

Подлодка Л-3 — боевая подготовка в районе Лиепая.

Отряд легких сил в Усть-Двинске.

В иностранных порах 20 судов, на переходе морем 7 советских судов.

Иностранные суда в советских портах: датское в Ленинграде, германское в Вентспилсе[13].

Погода: ветер норд-вест 7 баллов, море 2 балла, облачно, температура воздуха +12°, видимость — 12 миль.

Если судить по количеству иностранных судов в советских портах, обстановка явно не нормальная, но в приведенных оперативных сводках это совершенно не чувствуется. Да, собственно, тут и операторов винить не в чем. Ни воздушная разведка, ни корабельные дозоры ничего подозрительного не заметили, во всяком случае, таких фактов в доступных документах не обнаружено. В эти дни даже не было нарушений нашего воздушного пространства германской авиацией, что ранее случалось неоднократно. И интенсивность радиообмена снизилась. Можно было бы привести разведсводки за последние мирные дни, но и там ничего конкретно настораживающего.

Однако все-таки у Военного совета КБФ явно существовало какое-то предчувствие, а может даже, уверенность в скором начале военных действий. В современной литературе это связывают с обнаружением в ночь на 22 июня постом наблюдения острова Найссар пяти неопознанных целей, шедших из Хельсинки на юго-запад. Время обнаружения в имеющихся документах не зафиксировано, но по косвенным признакам можно считать, что это произошло в районе полуночи. Были и другие обнаружения, о них чуть позже, но все они относятся уже к 22 июня. А оперативную готовность № 1 по устному распоряжению наркома объявили в 23:37 21 июня. Так что вряд ли это напрямую связано с обнаружением неопознанных целей, тем более что информация об этом до Военного совета наверняка дошла только минимум через час, а то и вообще утром.

Но вот что интересно: уже в 0:12 22 июня командующий КБФ срочной радиограммой просит разрешения наркома ВМФ выслать из Кронштадта в Таллин танкер № 11 с 11 000 т мазута из мобзапаса, а также загрузить из мобзапаса находившийся в Лиепае танкер «Железнодорожник» и срочно убрать его оттуда в Усть-Двинск. Такое разрешение было получено в 2:00. Отсюда видно, что и нарком, и командующий КБФ степень угрозы оценивали высоко и принимали явно неординарные решения, за которые в тех условиях можно было понести суровое наказание. Иначе получается, что в ту ночь со стороны некоторых руководителей государства и как минимум ВМФ существовал чуть ли не саботаж установкам партийной верхушки о неприятии каких-либо мер по подготовке к отражению реально существующей угрозы нападения со стороны Германии. Что-то в такое не верится!

А вот еще интересный штрих. Из сравнительно недавно опубликованных оперативных документов ПрибОВО за 18–21 июня 1941 г. выходит, что за четыре дня до начала военных действий войска округа начали развертывание из мест постоянной дислокации по плану прикрытия государственной границы[14]. 21 июня все основные силы ПрибОВО находились в назначенных районах или на подходах к ним, штабы — на замаскированных командных пунктах, как правило, в лесных массивах. Еще 15 июня командующий войсками округа приказал: установить проволочные заграждения перед передним краем полосы обороны; к исходу 19 июня привести в полную боевую готовность противовоздушную оборону округа; к утру 20 июня быть готовыми взять под свой контроль все гражданские узлы связи на территории округа; до 21 июня организовать затемнение Риги, Каунаса, Вильнюса, Лиепаи, Шауляя; самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать, и так далее, и тому подобное… Анализ документов прямо указывает на то, что, начиная с 18 июня, войска ПрибОВО округа планово готовились к отражению нападения германских войск, причем именно 22 июня. Все это как-то совсем не вяжется с привычным стереотипом застигнутых врасплох, мирно спящих в казармах солдат, разбуженных бомбами и снарядами противника.

Как же увязать вместе все эти факты? С одной стороны, целенаправленная деятельность командующих КБФ и ПрибОВО, а с другой — общепринятое мнение о внезапности нападения противника. Естественно, никакого саботажа указаний Политбюро отдельными советскими руководителями и быть не могло. По-видимому, все-таки постулат о внезапности нападения 22 июня 1941 г. на Советский Союз — это легенда. Она должна была появиться, поскольку очень устраивала всех высших руководителей государства и армии, так как во многом снимает с них ответственность за огромные потери в Великой Отечественной войне. Другое дело — то, о чем знали отдельные высшие партийцы, было совершенно неведомо всему остальному советскому народу. Для абсолютного большинства советских людей, в том числе военных, начало войны 22 июня действительно оказалось полной неожиданностью. Поэтому, что по отношению к одним истина, по отношению к другим — легенда, то есть вымысел.

Действительно, слишком много фактов указывает на то, что нападение Германии на Советский Союз 22 июня не было внезапным ни для руководства страны, ни для командования армией и флотом. И уж тем более сложно считать его неожиданным для Военного совета Краснознаменного Балтийского флота. Ведь еще 19 июня на КБФ вводится готовность № 2. В это же время начинается развертывание войск ПрибОВО, о чем командующий флотом не мог не знать. Буквально на следующий день начинаются вывод наиболее ценных боевых единиц из Лиепаи и даже эвакуация некоторого количества топлива из мобилизационного запаса. Трое суток — вполне достаточное время для усиления всех видов разведки, подготовки сил флота к проведению первоочередных операций, организации всех видов обороны ВМБ. Так что, когда в 23:37 21 июня пришло приказание перевести флот в готовность № 1, практически все уже должно было быть готовым к началу полномасштабных военных действий. И, как показывает анализ дальнейших событий, оно все так и произошло бы…

Войска, силы и средства Краснознаменного Балтийского флота начали организованно, в соответствии с планом вступать в войну. Однако вскоре все пошло не так. И дело тут не во внезапности или вероломстве. Просто противник в ночь на 22 июня нас переиграл. Причем не за счет количества — германо-финляндский флот значительно уступал советскому, и не за счет качества экипажей кораблей: в ту ночь они даже не сталкивались друг с другом, а исключительно за счет того, что германские флотоводцы оказались искуснее советских.

Что же, собственно, произошло с 21 на 22 июня 1941 г. на Балтике? Как уже говорилось, пост на острове Найссар, расположенный менее чем в 15 милях от Таллина, где-то в районе полуночи обнаружил группу из трех больших и двух малых кораблей, шедших по направлению из Хельсинки на юго-запад. В районе острова эта группа повернула на запад. Из-за отсутствия корабельного дозора (тральщик Т-213 появится только после часа ночи 22 июня) и воздушной разведки на ближних подходах к Главной базе КБФ характер действий кораблей остался невыясненным.

В 1:50 22 июня посты Тахкуна и Кыпу (на острове Даго) обнаружили шедшие без огней пять судов. По данным поста Кыпу, их было четыре, и они ходили переменными курсами. В 3:30 экипаж нашего самолета-разведчика в составе старшего лейтенанта Трупова и лейтенанта Пучкова из 44 ораэ обнаружили в 20 милях севернее маяка Тахкуна три миноносца и шесть катеров; с одного из миноносцев по ним открыли огонь. Немного позднее (время не указано) в 15 милях северо-западнее маяка Тахкуна тот же самолет вновь был обстрелян миноносцем, который в составе отряда из двух миноносцев и десяти сторожевых кораблей охранял транспорт, шедший курсом 330° со скоростью 8 узлов.

Ту же самую или другую группу кораблей (два миноносца, девять катеров и один транспорт) около 5 часов обнаружил наш самолет в восьми милях юго-западнее маяка Бенгтшер. В районе того же маяка в 5:05 с поста Ханко наблюдали два миноносца и легкий крейсер; через 20 минут эти корабли скрылись в шхерах в районе острова Эре. В 1:34 в районе поста Сырве (Церель) слышали работу радиостанции УКВ, передававшей на немецком языке отдельные слова, а с 2:03 эта станция работала непрерывно. Вероятно, эти переговоры велись германскими кораблями, но наши радисты немецкого языка не знали, и о чем шла речь, осталось загадкой. Что касается крейсеров и эсминцев, то естественно их там не было: здесь сказалось плохое знание наблюдателями кораблей потенциального противника.

Даже по этим фрагментам в случае оперативной обработки и анализе информации можно было бы сделать выводы о возникновении минной опасности в районах обнаружения неизвестных целей. Теперь на полученную мозаичную картину наложим ставшие известными по трофейным документам действия германских и финских сил. Уже начиная с 12 июня 1941 г., германские корабли, предназначенные для действий в Финском заливе и частично замаскированные под торговые суда, начали передислокацию в воды своего союзника, закончив ее к 18 июня. В шхерах у Або стояла группа минных заградителей «Норд» в составе заградителей «Тапnenberg», «Hansestadt Danzig» и «Brummer», 2-й флотилии торпедных катеров и половины 5-й флотилии катерных тральщиков. Западнее в шхерах у полуострова Порккала-Удд на хорошо замаскированной стоянке находилась группа «Кобра» в составе минных заградителей «Cobra», «Konigin Luise» и «Kaiser», 1-й флотилии торпедных катеров и части 5-й флотилии катерных тральщиков.

Несмотря на скрытность передислокации, германское командование не исключало того, что советская разведка разобралась в обстановке. Его очень нервировало, как ему казалась, повышенная активность КБФ в мае — июне, когда финские и германские наблюдательные посты регулярно видели советские военные корабли и самолеты.

Минные заградители получили приказ об окончательной подготовке к боевым действиям 19 июня, а 21 июня пришел условный сигнал на проведение активной минно-заградительной операции. Постановка мин началась в 23:30 21 июня. Группа минных заградителей «Норд» под охраной шести катерных тральщиков и четырех торпедных катеров поставила в несколько приемов заграждения И-12, И-13, И-14, И-15 и И-16[15] между островом Бенгтшер и мысом Тахкуна. При этом они заметили сначала один советский эсминец, а затем три сторожевых корабля; вслед за этим в условиях светлой белой ночи германские корабли прошли всего в 3500 м от берега острова Хиума на северо-восток для продолжения минных постановок. В 02:21 их атаковали пулеметным огнем два советских самолета[16]. Германские корабли открыли безрезультатный огонь, но одна летающая лодка продолжала преследовать соединение, которое близ Утё заметило еще один советский эсминец. В 03:00 соединение вошло в финские шхеры и стало на новой, хорошо замаскированной якорной стоянке.

Как мы уже знаем, никаких советских эсминцев и сторожевых кораблей в ту ночь в море не было. Здесь, как говорится, «у страха глаза велики»: по-видимому, уже повоевавшие германские моряки никак не рассчитывали на такую безнаказанность. Хотя, возможно, их сигнальщики так же «хорошо» знали силуэты советских кораблей, как наши — германских.

Минная группа «Кобра» под охраной пяти катерных тральщиков и шести торпедных катеров поставила заграждения И-17, И-57, И-58 и И-59 к северу от мыса Пакринем. 21 июня эта группа наблюдала советский линкор идущий на запад, и после выхода, около 21:40, заметила суда и по крайней мере три военных корабля. Во время постановки мин советские береговые наблюдательные посты несколько раз запрашивали германские корабли светом азбукой Морзе. Они не отвечали, но «Kaiser» зажег якорные огни. Ввиду движения советских судов заграждения поставили с некоторым отклонением от первоначального плана, после чего германские корабли без каких-либо помех вернулись в шхеры Финляндии.

Крейсер «Максим Горький»

Финны то же в ночь с 21 на 22 июня ставили минные заграждения в Финском заливе, но подводными лодками: И-74[17] — «Iku- Turso» и И-75 — «Vetehinen». Уже на рассвете 22 июня германская авиация сбросила 25 донных мин южнее маяка Толбухин, юго-восточнее Кронштадта и между Котлином и Ленинградом. Далее минные постановки продолжались еженочно. В частности, 24 июня постановкой донных мин севернее маяка Тахкуна (заграждение И-19) был перекрыт остававшийся еще свободным для больших кораблей проход вдоль северного берега острова Хиума (Даго). Финские подводные лодки 24 июня выставили заграждения И-77 и И-78 в районе маяка Родшер. Таким образом, противник в течение только первых трех дней войны создал минную угрозу у выходов из баз и на основных морских сообщениях КБФ, израсходовав в общей сложности 1060 якорных ударных и около 160 донных неконтактных мин. В последующем противник осуществлял усиление выставленных заграждений, особенно к северу от мыса Юминданина.

А как же развивались события на советской стороне? Прежде всего начались оборонительные минные заградительные действия согласно ранее утвержденному плану. В частности, первую линию 1-А, в устье Финского залива выставили рано утром 23 июня. Назначенный для этого отряд кораблей под флагом командующего эскадрой вышел из Таллина, а прикрывать минную постановку с запада приказали отряду под командованием начальника штаба Отряда легких сил в составе крейсера «Максим Горький» и эскадренных миноносцев «Гневный», «Гордый» и «Стерегущий», вышедших из Усть-Двинска в 17:15 22 июня. Ночное маневрирование неизвестных кораблей и судов, обнаруженных в ночь на 22 июня в районе острова Найссар и на линии Бенгтшер — Тахкуна, могло служить признаком постановки противником минных заграждений на подходах к Таллину и в устье Финского залива. Однако контрольное разведывательное траление на намеченном пути перехода кораблей, а также в районе предстоявшего маневрирования отряда прикрытия не производилось. Отчасти это вызвано предвоенной дислокацией тральных сил КБФ. Пришлось бы либо ждать прихода нескольких тральщиков из Кронштадта, либо выслать из Таллина находившиеся там четыре базовых тральщика, но в таком случае некому было бы осуществлять непосредственное противоминное обеспечение кораблей, назначенных для постановки заграждения 1-А.

Тот факт, что Германия не имела на Балтике боеготовых крупных артиллерийских кораблей, которые не то что прорваться в глубь Финского залива, но даже не могли реально помешать минным постановкам, силами советской разведки выявлено не было. Даже такой знаковый корабль, как линкор «Тирпиц» оказался вне поля зрения. Поэтому командующий КБФ не считал возможным допустить задержку в создании минно-артиллерийской позиции на линии Ханко — Осмуссар. Такой же точки зрения придерживался заместитель наркома ВМФ адмирал И.С. Исаков, приславший днем 22 июня телеграмму с приказанием «ставить мины круглосуточно, использовать миноносцы и лидеры». В тот же день вечером он ее повторил.

Эскадренный миноносец пр. 7

Что касается предполагаемой минной угрозы, которую, возможно, противник создал в западной части Финского залива в ночь на 22 июня, то командование КБФ не считало ее непреодолимой. Советские корабли-постановщики проводились за тралами и шли с поставленными параванными охранителями К-1, которые также имелись на кораблях отряда прикрытия. Уверенность в надежности действия охранителя К-1 была настолько велика, что разработанного днем 22 июня плана первых минных постановок не пересмотрели и после того, как от командира дозорного тральщика Т-216 поступило донесение об обнаружении им минного заграждения в районе маяка Тахкуна.

Какие-либо документы с Т-216 не сохранились, поэтому не известно, каков был его путь в ночные часы, когда противник ставил минные заграждения у входа в Финский залив. Никаких донесений об этой минной постановке или об обнаружении шедших без огней неизвестных кораблей от него не поступило. В это же время, опасаясь за судьбу тральщика, находящегося посреди залива без прикрытия, начальник штаба флота в 5:30 22 июня приказал кораблю возвратиться в базу. Однако до Т-216 эта радиограмма не дошла, и он, получив общее оповещение о начале войны, поставил параванный трал, чтобы одновременно нести дозор и производить разведывательное траление. В 9:40 командир Т-216 донес по радио, что одна мина взорвалась в трале, а другая подсечена. Поскольку описаний немецких якорных мин на корабли КБФ не поступало, а у подсеченной мины ЕМС имелось пять колпаков, что соответствовало давно имевшемуся на тральщиках КБФ описанию шведской мины «Мотала», то последняя и фигурировала в донесении. Позднее в штабе КБФ получили радио от командира Т-216 о том, что в девяти милях севернее маяка Тахкуна взрывом мины уничтожен трал. Наконец в 16:45 от тральщика пришло донесение, где прямо указывается, что в 9-12 милях северо-западнее маяка Тахкуна выявлена минная банка, поставленная, предположительно, минувшей ночью[18].

Эскадренный миноносец пр. 7у

В ответ на первое донесение начальник штаба КБФ в 10:25 приказал командиру Т-216 «протралить подозрительный район», а около 16 часов поступило второе приказание о немедленном возвращении в Таллин, что он и сделал в 23:30. На этом несение корабельного дозора в устье Финского залива прекратилось.

В тот же день в штабе КБФ выяснилось, что у командира ОВР Главной базы нет разработанного плана траления на случай войны. Однако и так стало ясно, что необходимо сразу же организовать разведывательное траление на всей сети фарватеров, но для этого просто не хватало тральщиков. Поэтому на первое время ограничились тем, что приказали протралить выходной фарватер от Таллинского рейда до маяка Сурупи. Тральщики Т-121 и Т-213 выполнили эту задачу и вечером вернулись в базу.

Координаты обнаруженной Т-216 минной банки немедленно по флоту не объявили. Одновременно в письменной директиве Военного совета КБФ командующему эскадрой на постановку заграждения 1-А по оплошности исполнителя документа указывалось, что обнаружена минная банка противника «в районе банки Глотова». Такие же неопределенные сведения сообщили по радио в Ригу командиру Отряда легких сил. Однако он уже знал место обнаруженной минной банки из проходящих радиограмм, благодаря чему и на крейсере «Максим Горький» также были в курсе. Но на сопровождавшие этот крейсер три эскадренных миноносца, по-видимому, об обнаружении мин в районе маяка Тахкуна не сообщили.

Уже 22 июня выяснилось, что война застала КБФ в состоянии неподготовленности по целому ряду вопросов, в частности, в отношении организации противоминной обороны (ПМО), которая существовала только в районе Кронштадтской ВМБ. Там сразу же начали систематическое разведывательное траление на имевшейся сети фарватеров. В западной части Финского залива и в районе Моонзунда наличными слабыми тральными силами можно было кое-как обеспечивать ПМО только в распорядительном порядке. Все это волей-неволей приводило к грубым нарушениям положений действовавшего в то время «Наставления по боевой деятельности тралящих кораблей» (НТЩ-40).

Недостаток тральщиков привел, например, к следующему инциденту. Днем 22 июня, когда потребовалось провести из Ханко в Таллин турбоэлектроход «Иосиф Сталин», принявший на борт эвакуируемые семьи военнослужащих. Эту задачу поручили эскадренному миноносцу «Смелый». В той ситуации не знали, чего бояться больше: мин или подлодок. Турбоэлектроход мог развить полный ход 20 узлов, что считалось лучшей защитой от возможных атак подводных лодок, но скорость не могла уберечь от мин. А в случае проводки судна базовым тральщиком за параван-тралом скорость хода не превышала бы 13–14 узлов, то есть от мин защитили бы, а от подлодок — нет.

Выйдя около 16 часов из Таллина, «Смелый» на пути в Ханко прошел через заграждение И-57, имея при этом 40 % вероятности встречи параванного охранителя с миной, но это произошло только на обратном пути, когда в кильватер миноносцу шел турбоэлектроход. Проводя его со скоростью около 20 узлов, «Смелый» в 20:20 в восьми милях северо-западнее маяка Пакри захватил параванным охранителем мину типа ЕМС, взорвавшуюся примерно в 15–20 м от борта корабля. Следовавший за миноносцем турбоэлектроход, не останавливаясь, прошел в протраленном проходе через заграждение. Силой взрыва правый параван эсминца оторвало, а левый — повредило; электронавигационные приборы, магнитные компасы и четыре турбинных вентилятора вышли из строя, в корпусе корабля появилась течь. Сообщенные координаты точки, в которой, таким образом, обнаружилось второе минное заграждение противника, в тот же день, 22 июня, объявили по флоту радиограммой начальника штаба КБФ.

Таким образом, уже в первые дни войны выявилась одна из главных угроз силам Краснознаменного Балтийского флота — мины. Причем наиболее сложная минная обстановка сложилась именно в Финском заливе. Противостоять этому можно было несколькими способами: недопущением новых постановок путем создания эффективной системы дозоров, организацией конвойной службы, а также систематическим тралением основных корабельных фарватеров.

План организации конвойной службы, разработанный в штабе КБФ незадолго до начала войны, утвердить не успели, в связи с чем проводка конвоев за тралами в первое время, вплоть до середины июля, обычно осуществлялась по мере надобности, в распорядительном порядке, без специальной приписки тральщиков к ВМБ. Все равно до вступления в строй мобилизованных кораблей имеемыми кадровыми тральщиками нельзя было организовать сколько-нибудь планомерную проводку конвоев на всех направлениях морских сообщений, общее протяжение которых даже после оставления Лиепаи, Вентспилса и Риги все равно достигало 770 миль[19].

По предвоенным взглядам на применение тральных сил для проводки за тралами линкоров и крейсеров с их непосредственным охранением предназначались эскадренные тральщики, но к началу войны они еще находились в постройке и поэтому их функции передали базовым. Основным назначением последних являлось обеспечение выхода и возвращения подводных лодок, а также проводка конвоев в районах военно-морских баз. Тихоходные и катерные тральщики планировалось использовать главным образом для разведывательного траления у выходов из баз и для уничтожения обнаруженных минных заграждений, но необходимость заставила привлекать их также и для проводки конвоев за тралами, то есть для выполнения одной из функций базовых тральщиков.

Первое сообщение о появлении минных заграждений в центральной части Финского залива поступило утром 24 июня от тральщиков Т-201, Т-203 и Т-205, конвоировавших транспорт «Казахстан». Они обнаружили в восьми милях юго-западнее маяка Вайндло шесть плавающих мин. В период послевоенного траления 1940–1941 гг. всем кораблям строжайше запрещалось оставлять подобные мины не уничтоженными. Поэтому Т-205, шедший без трала, занялся их расстрелом, а заодно решил разоружить и поднять одну из них. На все это потребовалось 2,5 часа, в течение которых стоявший на месте или маневрировавший малым ходом тральщик рисковал подвергнуться атаке подводной лодки противника. Правда, об обнаружении нашим самолетом утром 23 июня неизвестной подлодки севернее маяка Мохни он ничего не знал.

Все шесть мин находились в районе, где, согласно официальным данным, полученным в 1944 г. от финского командования, их подводная лодка 26 июня поставила заграждение И-3. То ли финны совершали какие-то типовые ошибки при подготовке своих подлодочных мин, то ли последние имели какие-то технические дефекты, но многие из них либо всплывали при постановке, либо срывались с якоря чуть позже. Действительно, если посмотреть таблицу в Приложении III, то мы увидим, что потери на минных заграждениях финских подводников сравнительно невелики и почти все их обнаружили благодаря всплывшим минам.

4 июля минный заградитель «Урал» и эсминец «Калинин» поставили в проходе между островами Вайндло и Родшер минное заграждение 14-А. В охранении находились сторожевой корабль «Пурга» и два катера МО. Впереди шли в строю уступа с параван- тралами базовые тральщики Т-210 и Т-214. За несколько минут до окончания минной постановки, когда отряд подходил к району неизвестного в то время финского заграждения И-78, впереди, слева и справа от курса, обнаружили пять всплывших мин противника, стоявших с интервалами от 3 до 5 кб. Пройдя в одном из таких интервалов, отряд повернул на юго-восток и пересек по диагонали район заграждения И-78, по-видимому, стоявшего по направлению 0°-180° вдоль западной границы показанного финнами района. При таких условиях обнаружили еще одно поставленное финской подводной лодкой заграждение. Обнаруженные мины расстреляли катерами МО, сопровождавшими отряд.

3 июля в 0:57 дозорный катер МО № 143 подорвался на мине и затонул в 8,5 мили юго-западнее маяка Вайндло, примерно в том же районе, где 24 июня обнаружили несколько плавающих мин. По донесению командира дозорного катера МО № 142, 1 июля также в 8,5 мили юго-западнее маяка Вайндло он обнаружил «на поверхности воды» пять мин. На катере не сумели уточнить неопределенное понятие о плавающих на поверхности моря минах (вероятнее всего, это были всплывшие мины), в связи с чем в штабе КБФ решили не объявлять по флоту опасный район. К тому же за последние дни прошло много донесений о плавающих минах и если бы все подобные районы объявлялись опасными, то вскоре пришлось бы закрыть для плавания кораблей чуть ли не половину Финского залива. Поступали также донесения постов СНиС о постановке единичных мин и небольших минных банок с самолетов противника; в редких случаях, когда имелись свободные тральщики, в таких районах производилось контрольное разведывательное траление подсекающими тралами, но при этом ни разу не было вытралено ни одной мины.

Все эти донесения о наличии мин в акватории Финского залива напрямую указывали на то, что противник пытается парализовать основную коммуникацию Таллин — Кронштадт. В этих условиях пошли по пути наименьшего сопротивления, проведя основной маршрут по прибрежным фарватерам 13 ТБ, 12 ТБ-б, 8 ТМ, 8 КМ и далее через узкость у Хайл оды, то есть как бы оставили срединную часть залива за противником. Осознавая важное значение организации противоминной обороны на этом фарватере, командование КБФ в начале июля приказало командиру Кронштадтской ВМБ тотчас по вступлении в строй мобилизованных тральщиков выслать один их дивизион в губу Кунда. Другой пункт стоянки оборудуется в заливе Хара-Лахт, в районе селения Локса.

2 июля в базу Локса перешли базовые тральщики Т-202 и Т-203, которым приказали встречать конвои и проводить их за тралами Шульца на участке прибрежного фарватера от мыса Юминданина до района селения Маху, предварительно протраливая этот фарватер змейковыми тралами. Для обеспечения противолодочной обороны конвоев на том же участке прибрежного фарватера выделили четыре катера МО и катера типа КМ. При выполнении непосильной для двух тральщиков задачи до них к тому же не всегда своевременно доходили извещения о предстоявшем проходе судов, что и привело 4 июля к подрыву на мине парохода «Раусма». Капитаны судов еще не научились ходить за тральщиками: либо отставали, либо, наоборот, налезали на трал. 7 июля шедший в голове большого конвоя пароход «Эвероланда», проводившийся за змейковыми тралами Т-202, Т-203 и Т-215, не успел отвернуть от одной из двух подсеченных мин и подорвался на ней, но смог самостоятельно дойти до губы Кунда, где и приткнулся носом к отмели.

В самом начале войны, когда не существовало сколько-нибудь четкой организации конвойной службы, случалось, что транспорты КБФ совершали переходы не только без противоминного, но и вообще без какого-либо охранения. Причем не только по сравнительно укрытому прибрежному фарватеру, но и открытым морем через Восточный и Западный Гогландские плесы. Естественно, долго это безнаказанным оставаться не могло, и 3 июля в 14:30 на Восточном Гогландском плесе финская подводная лодка «Vesikko» потопила шедший без охранения транспорт «Выборг» (4620 брт).

В период с 25 июня по 15 июля постепенно вступили в строй отмобилизованные в Кронштадтской ВМБ 38 тихоходных и одиннадцать «магнитных» тральщиков. Последние представляли из себя деревянные мотоботы и предназначались для траления магнитных мин. Однако из-за отсутствия соответствующих тралов по прямому предназначению практически не использовались. Также частично от промышленности, частично от военно-морских учебных заведений поступили 13 катерных тральщиков типа КМ.

Со всеми этими пополнениями списочный состав тральных сил флота к середине июля якобы возрос до 80 единиц, не считая катеров. В действительности их всегда было заметно меньше. И дело не только в отсутствии, например, электромагнитных тралов, но и в постоянном отвлечении кораблей этого класса для решения не свойственных им задач: несения дозорной и конвойной службы, перевозки войск и даже грузов, буксировки поврежденных судов, минных постановок и так далее. Например, тихоходные тральщики до конца кампании 1941 г. только 30 % времени занимались тралением, а остальное — решали иные задачи.

На тихоходных тральщиках отсутствовали средства самозащиты от подрыва на якорных и донных минах, гирокомпасы, электрические лаги и эхолоты. Но это не все. Только десять из них имели скорость хода от 10 до 14 узлов, а у остальных она не превышала 7,5–9 узлов, вследствие чего некоторые корабли, идя против свежего ветра и волны, не могли буксировать трал Шульца со скоростью свыше 3–4 узлов. А такие, как, например, «Шуя», при малой осадке (1,6 м) имели большую парусность и сильно рыскали на боковой волне, так что ветер силой 4 балла уже считался для них свежей погодой. Однажды «Шуя» и «Молотов», проводя транспорт «Казахстан» за тралом Шульца, при усилении ветра до 5 баллов начали до такой степени рыскать, что в конце концов растянули и порвали трал.

За исключением двух находящихся в строю тихоходных тральщиков специальной постройки, остальные представляли собой приспособленные для траления небольшие пароходы и буксиры водоизмещением от 140 т («ижорцы»[20]) до 467 т (типа «Краб»). Несмотря на свои малые размеры, «ижорцы» (осадка 2,2 м), не имевшие высоких надстроек, являлись сравнительно мореходными и удобоуправляемыми, но при перекладке руля девиация путевого компаса изменялась на величину до 5°. Ходовой мостик на этих тральщиках, по существу, отсутствовал, и штурману приходилось всячески изощряться, чтобы вести прокладку. Бытовые условия были крайне тяжелыми: команда помещалась в тесном низком кубрике на трехъярусных нарах, матросам приходилось с большими трудностями перелезать через спящих товарищей, чтобы выбраться из этой западни; для командира и комиссара корабля имелись две крохотные каютки, а то, что называлось кают-компанией, служило местом отдыха остальных офицеров и местом приема пищи. Немногим лучше оказались бытовые условия и на других мобилизованных кораблях этого класса.

На всех тральщиках, вооруженных контактными тралами, имелись радиостанции, но станции УКВ стояли только на базовых и на шести тихоходных тральщиках.

Так называемые магнитные тральщики представляли собой малые деревянные суда водоизмещением от 30 до 80 т со слабыми двигателями и низкими мореходными качествами. По существу, они являлись катерными тральщиками. Только «Сиг» имел водоизмещение 208 т. Первые единичные комплекты магнитного хвостового и электромагнитного петлевого трала начали поступать на КБФ в июле, тогда же несколько магнитных тральщиков приступили к освоению этого нового трального оружия в ходе систематического разведывательного траления на выходных кронштадтских фарватерах.

Установленные мобилизационным планом сроки переоборудования и вооружения призванных тральщиков, в общем, выдержали, однако оборудование этих кораблей отличалось невысоким качеством, не хватало запасных частей к механизмам и вооружению. Многие мобилизованные суда поступили в плохом техническом состоянии, из-за чего некоторые из них пришлось сразу же поставить в средний, а «Менжинский» — в капитальный ремонт. «Орджоникидзе», «Москва», «Балмашев» вышли из среднего ремонта и приступили к боевой подготовке только в середине июля.

Укомплектованность экипажей мобилизованных тральщиков составляла 20–40 %, в основном, это личный состав БЧ-5. Из командиров кораблей, их помощников и командиров боевых частей 80 % призвали из запаса, причем половина из них ранее на тральщиках не служили и в Финском заливе не плавали. Рядовой и старшинский состав, имевший опыт тральных действий в советско-финляндской войне и уволенный в запас осенью 1940 г., на 90 % обратно на тральщики не вернулся. Причина этому стала отвратительная работа военкоматов, а также Ленинградского флотского полуэкипажа, который в такие тонкости, как опыт службы на конкретных классах кораблей, не вникал. Абсолютное большинство матросов, прибывших на мобилизованные тральщики, на кораблях вообще ранее не служили, а проходили только сборы в период 1937–1939 гг. на сборных пунктах общей допризывной подготовки, около 40 % рядового состава и этого не имели. Особенно тяжелое положение сложилось с минерами, сигнальщиками, рулевыми, комендорами и радистами — этих специалистов за неделю не подготовишь.

А тут еще качество призывников… Например, одному из них записали военную специальность «сигнальщик» на том основании, что он «на гражданке» участвовал в постройке сигнальной вышки. И это не единичный случай. Благодаря кинофильмам и романам широко известна шутка, что подводник — это тот, кто ездит на подводе. Во время приема призванного личного состава на корабли подобных «шуточек» было с избытком. Пришлось до 40 % минеров, сигнальщиков, рулевых, комендоров, радистов и командиров отделений с тральщиков 5-го дивизиона перевести на мобилизованные корабли и столько же необученных — на этот дивизион. Боевая подготовка вновь вступающих кораблей ускорилась, зато ее уровень у тральщиков 5-го дивизиона заметно понизился.

При таких ненормальных условиях недельный срок, установленный мобилизационным планом на боевую подготовку призванных кораблей, оказался недостаточным. Тем не менее ввиду острой потребности в тральщиках приходилось высылать их на боевое траление даже до истечения упомянутого недельного срока, не считаясь с недостаточной отработкой боевой организации, некомплектом и слабой подготовкой личного состава.

Так, уже 5 июля из Кронштадта в губу Кунда пришел 4-й дивизион тихоходных тральщиков под командованием капитана 3-го ранга Н.Н. Рудовского, состоявший главным образом из мобилизованных тральщиков типа «ижорец» с недостаточно обученным личным составом. Этому дивизиону, поступившему в оперативное подчинение командиру ОВР Главной базы, приказали протралить на ширину в две мили введенный в действие в начале июля прибрежный фарватер на участке маяк Мохни — банка Диомид (фарватеры 8 ТМ-и, 8 ТМ-з, 8 ТМ-ж и западная часть фарватера 8 КМ-е). Траление надлежало произвести сначала подсекающими (змейковыми) тралами, затем буксирующими тралами (Шульца) с координированием траления определением места ведущего тральщика по двум углам, измеренным секстаном, то есть по всем правилам, применявшимся в период послевоенного траления 1940 г. В итоге предполагалось уничтожить в полосе фарватера минные заграждения противника, обнаруженные 27 июня у маяка Мохни и 2 июля в районе огня Летипеа.

Начав траление с восточной части порученного им района, тральщики 4-го дивизиона с 6 по 15 июля протралили не только полосу прибрежного фарватера, но и весь район заграждения И-75, вытралив при этом последние оставшиеся в этом заграждении восемь мин. Вначале работу осложняла не только необученность экипажей, но и то, что в губе Кунда отсутствовали средства материально-технического обеспечения кораблей. Поэтому тральщикам приходилось пополнять запасы топлива у острова Лавенсари, из-за чего они потеряли на переходы в общей сложности около пяти тральных дней.

Воздушная разведка противника выявила общее направление прибрежного фарватера и факт производившегося на нем траления, что повлекло за собой постановку противником еще трех минных заграждений. Одно из них, заграждение И-55, поставленное 11 июля финской подводной лодкой в нескольких милях восточнее маяка Мохни, своей южной частью прилегало к полосе фарватера 8 ТМ-з. Два других заграждения, И-56 и И-80, состоявшие каждое из шести германских донных магнитных мин типа RMA, поставили 9-10 июля, вероятнее всего, катера. Похоже, именно их в ночь на 8 июля дважды наблюдали с эскадренного миноносца «Сметливый», шедшего в районе Мохни. В первый раз, чтобы не обнаружить себя, эсминец не открывал огня, а во второй раз сделал по катерам четыре залпа, после чего они скрылись. Заграждениями И-56 и И-80 перекрыли весь проход по фарватеру 8 ТМ-ж между банкой Калькгрунд и маяком Верги. Заграждение И-56 оказалось севернее полосы фарватера 8 КМ-ж и поэтому ни разу не было пересечено нашими кораблями и судами, а заграждение И-80, наоборот, пересекалось ими на каждом переходе по фарватеру 8 ТМ-ж.

Вечером 13 июля из Таллина в Кронштадт вышли эскадренный миноносец «Сметливый» и четыре подводные лодки, для проводки которых за тралом удалось выделить всего один Т-205. Идя немного севернее оси фарватера 8 ТМ-и, тральщик в 23:30 подсек мину на заграждении И-74, а около полуночи 14 июля в пяти милях восточнее маяка Мохни, при пересечении южной части заграждения И-55 взрывом мин в трале оторвало левый параван. Чтобы не задеть правым параваном за грунт, тральщик, не уменьшая скорости хода, продолжал проводку кораблей за одним полутралом. В это же время в районе маяк Мохни — мыс Лобинем эсминец «Сметливый» артиллерийским огнем якобы дважды не давал торпедным катерам противника выйти в атаку. По трофейным документам, катеров в том районе не было. Зато около 3 часов 14 июля в районе маяка Пыхья Ухти эсминец «Артем», шедший в охранении трех подводных лодок, проводившихся за тралом Т-211, артиллерийским огнем помешал финским торпедным катерам высадить диверсионную группу на территорию Эстонии.

Встречный конвой в составе транспорта «Казахстан» и двух ледоколов, проводившихся из Кронштадта в Таллин за тралом Т-215, за время с 3:20 до 4:25 14 июля якобы дважды атаковался в районе маяк Мохни — мыс Юминданина шестью торпедными катерами противника. Несмотря на отсутствие кораблей охранения и сравнительно слабый артиллерийский огонь с тральщика, противник, «хотя и выпустил несколько торпед, но не добился успеха». При второй атаке на Т-215 пришлось обрубить трал, чтобы полным ходом уклониться от четырех торпед, из-за чего конвой в течение получаса шел без противоминного охранения. Но это произошло в районе мыса Юминданина, где в то время не было минных заграждений противника. За час до первой атаки торпедных катеров, когда на расстоянии около двух миль от маяка Мохни пересекалось минное заграждение И-74, с Т-215 якобы обнаружили вражескую подводную лодку, которая вскоре подорвалась на мине.

Никаких подлодок в том районе противник не терял, да и на атаки торпедными катерами никто не претендует. Можно предположить, что конвой оказался свидетелем постановки германскими катерами минного заграждения И-28, но, по трофейным документам это вроде бы произошло в предыдущую ночь.

Обратим внимание на факт целой серии докладов об атаках наших сил кораблями противника, то есть о возрастании его активности на коммуникации Таллин — Кронштадт. Все это в сочетании с возрастанием минной угрозы должно было заставить Военный совет КБФ всемерно укреплять свои позиции в Финском заливе, перехватить инициативу у противника. Однако этого не произошло, и в дальнейшем действия советских сил продолжали носить рефлексивный характер, то есть мы боролись с последствиями и не пытались предотвращать саму угрозу.

По приказанию командования КБФ 9 июля из Кронштадта в Таллин выслали 8-й дивизион мобилизованных тихоходных тральщиков под командованием капитана 3-го ранга П.М. Крастина и семь «рыбинцев». Тральщики 8-го дивизиона в период с 14-го по 21 июля с двухдневным перерывом, связанным с пополнением запасов топлива в Таллине, протралили на всю ширину фарватеры 8 ТМ-з и 8 ТМ-и, вытралив при этом шесть мин в южной части заграждения И-55 и три мины в заграждении И-74.

В то время как тральщики 4-го и 8-го дивизионов с большим напряжением и с постепенно возраставшим умением очищали от мин прибрежный фарватер, надводные корабли противника в период с 11-го по 21 июля продолжали ставить минные заграждения в средней части Финского залива, на предполагаемых путях наших кораблей на линии Таллин — Родшер.

В 23 часа 20 июля в 15 милях севернее мыса Юминданина обнаружили девять неопознанных судов. Как теперь известно, они шли для постановки заграждения И-29, но у командующего эскадрой, а затем и у командования КБФ возникло предположение, что это десантный отряд, намеревавшийся высадить войска в одной из бухт Эстонии. Уверенность в этом окрепла после того, как в 1:40 21 июля из базы Локса донесли, что наш эскадренный миноносец «ведет артиллерийский огонь по девяти транспортам». Только появление предполагаемого десантного отряда противника спровоцировало силы КБФ на активные действия. Из Таллина вышла ударная группа кораблей в составе двух лидеров, четырех эсминцев, шести торпедных катеров и четырех катеров МО, а часом раньше из той же базы вышли восемь базовых тральщиков из состава 1-го и 2-го дивизионов. Однако на всем пути, пройденном до восточной части Нарвского залива и обратно до Таллина, противника обнаружено не было.

В итоге траления тральщики 4-го и 8-го дивизионов в период с 6-го по 30 июля очистили от якорных мин противника прибрежный фарватер на всем участке от острова Мохни до Нарвского залива и, кроме того, протралили на ширину в две мили остальную часть прибрежного фарватера, от острова Мохни до острова Аэгна. Все это, конечно, не освобождало от необходимости проводки конвоев за тралами, так как надо было считаться с возможностью скрытной постановки противником новых минных заграждений. Но разница с существовавшим ранее положением заключалась в том, что борьба на этих фарватерах начиналась как бы с чистого листа — если надежно охранять коммуникацию, то и мин не будет.

Одновременно с принятием решительных мер по уничтожению обнаруженных на прибрежном фарватере минных заграждений противника разрабатывалась система планомерного порайонного траления, применение которой становилось более или менее возможным благодаря ускоренному вступлению в строй мобилизованных тихоходных тральщиков. Согласно этой системе для обеспечения безопасности плавания кораблей организовывались разведывательное траление и уничтожение минных заграждений, обнаруженных на действовавших фарватерах, а также проводка кораблей за тралами в трех основных районах театра, из которых II и III подразделялись на несколько участков.

I район включал фарватеры проложенные в Финском заливе и в районе островов пролива Муху-Вяйн между меридианами 21°30′ и 23°23′ (меридиан острова Осмуссар). Организация траления и конвойной службы в I районе возложили на командира Береговой обороны Балтийского района (БОБР) с передачей в его распоряжение одного базового и десяти тихоходных тральщиков, шести «рыбинцев» и семи катеров МО.

II район охватывал участок от острова Осмуссар до башни Вигрунд. Общая ответственность за организацию траления и конвойной службы во II районе возлагалась на командира ОВР Главной базы, в свою очередь назначавшего ответственных командиров каждого из трех участков: а) Осмуссар — Таллин, б) Таллин — Юминданина, в) Юминданина — Вигрунд. Выделенные в распоряжение командира ОВР Главной базы 13 базовых и И тихоходных тральщиков, 6 «рыбинцев» и 16 катеров МО распределили по участкам, смена конвойных кораблей производилась на границах смежных участков. Тральщики 7-го дивизиона, выделенные для обслуживания морских сообщений на линии Ханко — Таллин, за невозможностью базирования их в Ханко базировались в Таллине.

III район включал район Кронштадтской ВМБ с его разветвленной сетью фарватеров, проложенных от Кронштадта к Выборгу, к Гогланду, в Лужскую губу и через Хайлоду к Вигрунду. Общая ответственность за организацию траления и конвойной службы в районе возлагалась на командира Кронштадтской ВМБ, а выделенные в его распоряжение 22 тихоходных тральщика, 13 катеров типа КМ и 8 катеров МО распределялись между отдельными участками района.

Можно сказать, что проведенные в середине июля мероприятия по организации траления, конвойной службы и охраны морских сообщений по своей идее соответствовали обстановке. Однако наличных тральных сил для одновременного выполнения всех задач не хватало. В частности, только в районе Кронштадтской ВМБ, да и то с перебоями, производилось систематическое разведывательное траление на сети действовавших фарватеров, а в остальных районах театра разведывательное траление являлось редким эпизодическим явлением. Впрочем, на прибрежном фарватере Таллин — Хайлода уже в первых числах июля, когда началось почти ежедневное движение конвоев, надобность в разведывательном тралении отпала, поскольку каждая проводка конвоя за тралами одновременно представляла собой предварительное разведывательное траление по отношению к последующему конвою. При этом пути следования конвоев совпадали, так как они располагались по оси фарватера, что обеспечивалось наличием развитой сети береговых опорных пунктов, облегчавших частые навигационные определения места.

Как ни парадоксально, но «головной боли» с обеспечением противоминной обороны конвоев в июне-июле у нас стало бы гораздо больше, если бы в то время специалисты флота располагали более полными сведениями о тактико-технических характеристиках минного оружия противника. Вплоть до начала августа считалось, что он ставил только «шведские» якорные мины типа «Мотала», «антенные мины с буйками неустановленного образца» (в действительности мины типа ЕМС с трубками КА), «буйковые мины с защитными буйками М-65» (в действительности минные защитники) и якорные подлодочные мины.

Факт постановки магнитных мин все еще не был выявлен, хотя в единичных случаях и возникали некоторые сомнения — например, в отношении обстоятельств гибели Т-208. Тогда, утром 24 июня создалось впечатление, что мина взорвалась не непосредственно под полубаком, а немного в стороне от борта. Более того, тральщик продержался на плаву в течение 40 минут, следовательно, в корпусе корабля образовались трещины, но не пробоина, которая является неизбежным следствием подрыва на якорной ударной мине. В противном случае Т-208 с его маломощными водоотливными средствами, вероятно, затонул бы гораздо быстрее.

Только значительно позднее, зимой 1941–1942 гг., при составлении отчета о боевой деятельности кораблей ОВР впервые высказали предположение о том, что Т-208 погиб от подрыва на донной магнитной мине, а до тех пор в штабе КБФ считалось, что обнаруженное на фарватере № 20 заграждение состояло из якорных ударных мин.

Бывали также недоразумения диаметрально противоположного характера. Так, например, 22 июня, когда в районе с глубиной моря 80 м в параванном охранителе эсминца «Смелый» взорвалась мина типа ЕМС, то на эсминце, поскольку взрыв произошел в стороне от борта корабля, сначала предположили подрыв на магнитной мине. Наоборот, 7 июля, когда тральщик «Петрозаводск» подорвался на траверзе маяка Толбухин на донной магнитной мине, предположили, что это якорная. Просто со 2-го по 7 июля на створе кронштадтских маяков из-за отсутствия тральщиков не производилось разведывательного траления, а потому сочли вероятным скрытую постановку в этот период с подводной лодки или самолета. Фарватеры КБ 1-а и КБ 1–6 немедленно закрыли для плавания кораблей и разрешили проход только вечером 8 июля, после того как оба фарватера протралили тралами Шульца. Якорных мин не вытралили, но точка зрения командования Кронштадтской ВМБ от этого не изменилась и о донных минах не думали.

Впрочем, если бы до начала августа выявили, что противник действительно ставил магнитные мины как на Черном море, о чем командование КБФ уведомили в первой половине июля, то это мало бы чего изменило. На Балтике до середины июля отсутствовали подготовленные к неконтактному тралению тральщики, а на большинстве кораблей и на всех транспортах — размагничивающие устройства. Но поскольку дальше подозрений о применении противником магнитных мин дело не шло, то о них в круговерти событий тотчас забывали, а потому и оснований для тревог не было. Все тральные задачи — разведывательное траление, проводка кораблей и судов за тралами, уничтожение минных заграждений — выполнялись контактными тралами, и никто еще не осознал, что такое траление являлось полноценным не во всех районах.

Одновременно с новой системой траления 16 июля штаб КБФ вводит инструкцию по организации конвойной службы. Формирование конвоев возлагалось на командиров ОВР Главной базы и Кронштадтской ВМБ. Эти же командиры устанавливали пункты передачи конвоев командирам участков, назначали командиров конвоев и выделяли конвойные силы в зависимости от ценности транспортов и грузов, а также давали командирам конвоев указания о маршруте перехода и доводили до них обстановку в районе перехода. В состав конвоя должно было входить не более пяти-шести судов с примерно одинаковой скоростью хода. Связь осуществлялась по радио с помощью таблицы условных сигналов. Командиру конвоя предоставлялось право вызова истребительной авиации с ближайших аэродромов.

В случае нападения артиллерийских кораблей противника выделенные в охранение конвоя корабли, а это чаще всего были тральщики и катера МО, могли рассчитывать только на свои собственные силы, так как в план обеспечения переходов конвоев специальные отряды поддержки не выделялись. Впрочем, в этом не усматривалось особой необходимости, поскольку к середине июля уже выявили общий характер повседневной боевой деятельности противника, вся активность которого в Финском заливе выражалась в использовании разведывательной авиации, подводных лодок и торпедных катеров.

В районе Главной базы, где в первые две-три недели войны дозорная служба неслась с перебоями, с 15 июля вступил в силу новый план, согласно которому, для регулярного обслуживания существовавших ранее пяти линий корабельного дозора выделялись конкретные корабли. Так, для поочередного «обслуживания» линии Осмуссар — Найссар (протяженность 35 миль) назначались два базовых тральщика и сторожевой корабль «Чапаев»; линии Найссар — Аэгна сторожевые корабли «Аметист» и «Касатка»; линии Кери — Вайндло — пара малых охотников, но их не хватало, так что в дозор обычно посылался один катер. Отметим, что длина участка составляла 44 мили! Днем охотник стоял на якоре у Вайндло или у Кери, а ночью ходил в назначенном районе. В поддержке у дозорного катера должны были находиться эсминец «Яков Свердлов» и сторожевой корабль «Буря», но последний вскоре перенацелили на другой район и он ушел в Моонзунд. Эсминец стоял на якоре в бухте Хара-Лахт в темное время суток в часовой готовности, а днем — в двухчасовой.

На линии Вайндло — Кунда — Нарвский залив дозор осуществлял также один катер МО и сторожевой корабль ЛК-2. Их должны были поддерживать из бухты Кунда эсминец (двухчасовая готовность) и два торпедных катера (пятнадцатиминутная готовность). Планировалось, что ночью они будут выходить в Нарвский залив. Фактически эта группа отсутствовала.

В зоне ответственности Кронштадтской ВМБ силы поддержки дозора состояли также из трех групп, но только одна из них, базировавшаяся на остров Гогланд отвечала за коммуникацию с Таллиным, остальные были ориентированы на Выборгский залив. В состав первой группы поддержки входили четыре торпедных катера. После выхода 7 августа германских войск на южное побережье Финского залива группы поддержки от Главной базы сняли, но сначала погибли эсминец «Карл Маркс» и морской охотник МО № 229. 8 августа эсминец пришел в залив Хара-Лахт для поддержки дозора и пришвартовался к пристани поселка Локса. К этому времени советские войска уже покинули Локсу, и к ней приближалась разведывательная группа германских войск. Узнав это, командир начал сниматься со швартовых, но в это время его атаковали четыре самолета противника. В результате взрыва бомб вплотную у правого борта, а также взрыва глубинных бомб на стоявшем рядом катере МО № 229 вышли из строя три котла, и вода затопила обе машины. В 17:55 эсминец затонул на мелком месте. 11 августа окончательно уничтожен советскими торпедными катерами.

Фактически дозорная служба осталась только в зоне ответственности Кронштадтской ВМБ, то есть к востоку от меридиана острова Родшер. Участок коммуникации к западу от этого острова и по крайней мере до острова Кери полностью выпал из поля зрения командования КБФ.

А теперь сравните систему дозорной службы с динамикой усиления минной опасности на главной коммуникации флота. До 15 июля в центральной части Финского залива минные постановки осуществляют в основном финские подлодки и только дважды катера, то есть противник считал, что появление в этом районе сравнительно крупных минных заградителей будет выявлено советскими силами. С 15 июля по 8 августа, то есть до развала дозорной службы Главной базы, всего три минные постановки; с 8 августа мины ставятся ежедневно, а то и по несколько раз в сутки. Можно сказать, что именно в начале августа Краснознаменный Балтийский флот потерял не то что господство (он его реально и не имел), но и всякий контроль за центральной и западной частями Финского залива.

Для понимания, как это повлияло на функционирование главной жизненно-важной коммуникации КБФ, рассмотрим три примера. Для этого сначала как бы вернемся немного назад, к переводу 1 июля линкора «Октябрьская революция» в Кронштадт, затем рассмотрим условия перехода конвоев 5–7 августа, то есть на момент выхода германских войск к Финскому заливу, и, наконец, посмотрим, как происходила проводка конвоев в 20-х числах того же месяца.

Переходу линкора предшествовали следующие события. В 1:30 30 июня в районе залива Хара-Лахт обнаружили два сторожевых корабля и шесть катеров противника[21]. Вышедшие в 5 часов из Таллина на поиск противника миноносцы «Славный» под флагом командующего эскадрой контр-адмирала Д.Д. Вдовиченко и «Артём» не успели перехватить противника, но около 7:50 в восьми милях северо-западнее маяка Мохни на площади радиусом до полутора миль обнаружили 11 плавающих мин. На миноносцах застопорили машины, убрали параванные охранители и задним ходом отошли в сторону. В предположении, что мины были поставлены кораблями противника, обнаруженными ночью, командующий эскадрой донес по радио, что продолжать поиск без тральщиков опасно, и просил разрешения командования КБФ вернуться в базу. В ожидании ответа миноносцы, обойдя район обнаружения мин в нескольких милях с запада, а затем с севера, произвели все же дополнительный поиск противника, но, обнаружив еще одну плавающую мину в шести милях южнее места плавучего маяка Калбодагрунд, повернули в Таллин. Одновременно было получено «добро» от командования КБФ. То, что ночной поиск возглавил лично командующий эскадрой как раз было связано с предстоящим переходом в Кронштадт линкора.

Непосредственно проводкой «Октябрьской революции» руководил перешедший на нее с берегового ФКП начальник штаба КБФ контр-адмирал Ю.А. Пантелеев. В охранении линкора находились восемь эсминцев и восемь катеров МО. Проводка корабля за тралами осуществлялась пятью базовыми тральщиками, шедшими в строю двойного уступа с параван-тралами. Начатый в 4 часа 1 июля переход отряда от Таллина до Нарвского залива совершили прибрежными фарватерами по которому ранее провели поврежденный крейсер «Максим Горький», с той разницей, что в районе Мохни использовали обходный путь, а на участке мыс Лобинем — маяк Летипеа отряд шел еще ближе к берегу, и благодаря этому заграждение И-75 осталось к северу. Придерживаясь тактики уклонения от минной угрозы прокладкой курсов по мелководьям, на линейном корабле все же не рискнули идти через Хайлодскую узкость и обогнули остров Лавенсари с севера. В тот же день линкор благополучно завершил единственный за всю войну выход в море.

Таким образом, мы видим, что минная угроза на коммуникации Таллин — Кронштадт никаким образом на переход кораблей не повлияла. Более того, если бы переход совершался не южным маршрутом, а по центру Финского залива, результат был бы тот же. Кстати, в тот же день, 1 июля, из Таллина в Лужскую губу перешли прибрежным путем семь подводных лодок 2-й бригады, для проводки которых вообще не нашлось ни одного свободного тральщика. Через два дня пять других подводных лодок 2-й бригады также совершили переход из Таллина в Лужскую губу и опять шли без тральщиков, но их провел за параванным охранителем эсминец «Володарский». В обоих случаях минная опасность себя никак не проявила.

Теперь обратимся к началу августа. Еще до выхода германских войск на южное побережье Финского залива, днем 3 августа тральщики Т-204, Т-206 и Т-209 проводили за тралами из Кронштадта в Таллин подводные лодки С-4, С-5, С-6, «Калев» и «Лембит». В 2,5 мили северо-западнее маяка Мохни, близ поворота с фарватера 8 ТМ-и на фарватер 12 ТБ-б, с кораблей наблюдали как самолет противника, выйдя на линию пути конвоя, снизился и как предполагали, сбросил за кормой концевого корабля две мины. Донесение о замеченной минной постановке поступило в штаб КБФ в ночь на 4 августа, и около 11 часов 4 августа фарватер 8 ТМ-и закрыли для плавания кораблей, что было равносильно закрытию всего участка прибрежного фарватера от района маяка Мохни до района губы Кунда. Между тем из Таллина на восток предстояло спешно выслать два конвоя, а из Кронштадта в Таллин один уже вышел и готовился к выходу второй. Поэтому начальник штаба КБФ приказал принять меры для очистки фарватера 8 ТМ-и от мин, а впредь до этого направлять конвои по обходным фарватерам.

Что же послужило основанием для такого решения? Ведь на участке прибрежного фарватера маяк Мохни — губа Кунда и раньше обнаруживались мины, однако движение конвоев на этом участке ни на один день не прерывалось. Но теперь уже имелось устойчивое предположение о применении противником донных мин. А познания у минеров в этой области были самые скудные, часто на основании публикаций журнала «Морской сборник». Например, командир тральщика «Клюз» не знал, чем магнитная мина отличается от… антенной. Полученное в тот же день донесение о гибели Т-212 от подрыва, по всей вероятности, на донной магнитной мине сделало сомнительным возможность использования неразмагниченных тральщиков в районах авиационных минных постановок противника, а, следовательно, и возможность проводки кораблей за тралами в подобных районах. Это обстоятельство и послужило поводом для закрытия фарватера 8 ТМ-и. Вслед за этим днем 4 августа радиограммой начальника штаба КБФ объявили о закрытии для плавания кораблей фарватера 8 ТМ-ж, на котором, по донесению командира дивизиона сторожевых кораблей, около 20 часов 3 августа самолеты противника сбросили две мины в пяти милях юго-западнее знака Пыхья Ухти.

Бороться с предполагаемыми магнитными минами в районе маяка Мохни решили путем глубинного бомбометания. По состоянию погоды эту задачу удалось выполнить только 6 августа. Катер МО № 141 сбросил шесть малых глубинных бомб. При этом не произошло и не могло произойти посторонних взрывов, так как глубинные бомбы рвались в придонном слое воды и были безвредны для якорных мин, стоявших на высоте не менее 30 м от грунта[22]. А поскольку глубинные бомбы сбрасывались через полтора кабельтова, то и уничтожение донной мины являлось событием очень маловероятным. О результатах этого бомбометания, которое в то время представлялось действенным мероприятием, а в действительности в том виде, в каком его провели, являлось бесполезной тратой глубинных бомб, вечером 6 августа доложили в штаб КБФ. Оставалось еще пробомбить район минной банки, поставленной на фарватере 8 ТМ-ж, но к тому времени обстановка резко изменилась и это стало неактуальным.

В 23 часа 5 августа из Кронштадта вышел конвой в составе транспортов «Луга» и «Аксель Карл», гидрографического судна «Гидрограф» и ледокола «Октябрь» с баржой на буксире. На борту транспорта «Аксель Карл» находились несколько сот военнослужащих, а груз состоял из большого количества боеприпасов и вооружения. Не имея в своем распоряжении достаточных сил для обеспечения всех видов обороны конвоя, командир ОВР Кронштадтской ВМБ капитан 3-го ранга Л.Д. Антоневич выделил всего четыре тихоходных тральщика, причем 9-го дивизиона, который «обслуживал» Шхерный отряд в Выборгском заливе. Командир конвоя получил приказание использовать два тральщика в охранении (при наличие у каждого по одной 45-мм пушке!) и только два — для проводки судов за тралами. Кроме того, выделили пять катеров типа «рыбинец» из состава 12-го дивизиона катерных тральщиков, который в соответствии с новой организацией тральных сил подлежал перебазированию из Кронштадта в Таллин.

Ввиду неизвестности минной обстановки на обходных фарватерах конвою следовало пройти по ним в светлое время суток. Это объясняется тем, что ни тральщики, ни тем более проводившиеся за тралами суда не были подготовлены к форсированию минных заграждений в темноте, не говоря о том, что для решения подобной задачи не имелось простейшего и вместе с тем самого необходимого вспомогательного средства — светящихся тральных вех. Поэтому конвой должен был выйти из Кронштадта не позже 15 часов, но по ряду причин, отчасти из-за нераспорядительности штаба ОВР, выход задержался на восемь часов. Несмотря на это, командиру конвоя не дали возможности собрать на совещание комендантов и капитанов судов конвоя. Трудно сказать, как на этот раз инструктировал бы капитанов командир конвоя, но ранее все сводилось к тому, что они должны следовать точно в кильватер впереди идущему судну. При этом не учитывалось, что в случае сильного ветрового дрейфа концевые, проводившиеся за тралами суда могли выйти из протраленной полосы, — вопрос, которому в ОВР Кронштадтской ВМБ не уделялось должного внимания. Но, как бы то ни было, капитанов вообще не собирали.

Проводка конвоя осуществлялась за тралом Шульца, поставленным на тральщиках «Ижорец-93» и «Ижорец-25». Командир конвоя шел на ведущем тральщике «Киров», а тральщик «Ижорец-95» держался в охранении в хвосте колонны проводившихся судов.

Около 2 часов 7 августа при пересечении минного заграждения И-3 в семи милях западнее маяка Вайндло в трале взорвалось две мины, но так как трал уцелел, то тральщики, не останавливаясь, продолжали следовать за ведущим тральщиком «Киров». Капитан транспорта «Луга», шедшего в колонне судов головным, увидев впереди взрывы, от неожиданности растерялся и вместо того, чтобы поточнее держаться за серединой трала, дал машине задний ход. Чтобы избежать столкновения, на транспорте «Аксель Карл», шедшем в кильватер «Луге», застопорили машину. Через несколько минут «Луга» пошел наконец вслед за удалявшимися тральщиками, но за это время «Аксель Карл» уже успел сдрейфовать с тральной полосы и, выходя в кильватер «Луге», подорвался кормой на мине. Через четыре минуты транспорт «Аксель Карл» затонул, с ним погибли 289 человек (включая 9 человек из состава экипажа и конвойной команды). Катерам, которые тотчас после взрыва мины бросились на помощь судну, удалось спасти 350 (по другим данным, только 180) человек, что же касается тральщиков, то с них подрыва не видели и уже значительно позднее обнаружили, что за тралом шел только один транспорт, а остальной конвой сильно растянулся и отстал.

По всему видно, что этот первый случай массовой гибели людей на морских сообщениях КБФ не является следствием непреодолимых объективных обстоятельств. Тот, кто посылал конвой по неразведанному фарватеру ночью, в нарушение первоначального плана, — что, он не знал, чем все это может кончиться? Знал конечно, но… За истекшие полтора месяца войны при проводках за тралами многочисленных конвоев на всем протяжении морских сообщений от Кронштадта до Таллина не было потеряно ни одного корабля или судна ни от подрыва на минах, ни от атак подводных лодок, торпедных катеров и самолетов противника. Все свыклись, что конвои приходили по назначению в целости и сохранности.

7 августа из Кронштадта в Таллин вышла группа магнитных тральщиков в составе «Поводец», «Пикша», «Скат», «Волхов», «Смелый» и «Ястреб». Эти малые, деревянные, и по существу, беззащитные кораблики были плохо приспособлены для самостоятельного плавания в море. В частности, на трех из них основным прибором для кораблевождения служил шлюпочный компас, но это не все — тральщики только что вступили в строй, и вследствие спешности выхода в море на них не успели определить девиацию компасов. Поэтому в качестве навигационного лидера с ними послали тральщик «Ижорец-94». Командиры тральщиков просили дать время, чтобы опробовать пулеметы, но начальник штаба ОВР ответил: «Опробуете в море стрельбой по самолетам противника». Утром 7 августа в Кронштадте получили штормовое предупреждение, но это не повлияло на решение командования ОВР, слепо выполнившего приказание начальника штаба КБФ о немедленной высылке магнитных тральщиков в Таллин.

По приходе в район Лужской губы тральщик «Ижорец-94» получил другое назначение, а магнитным тральщикам приказали следовать по назначению. Тем временем ветер усилился до 8 баллов, в связи с чем вечером 8 августа, согласно полученным перед походом указаниям начальника штаба ОВР, тральщики решили укрыться в губе Кунда. Однако там их встретил пулеметно- артиллерийский огонь противника. При этом была повреждена машина тральщика «Скат», который взял на буксир «Смелый». При спешном выходе из губы Кунда в штормовую погоду и плохую видимость эти тральщики со своими шлюпочными компасами сбились с пути и в 0:30 9 августа оказались выброшенными волной на каменистый риф близ знака Пыхья Ухти. С огромным трудом и с риском самим оказаться на камнях остальные корабли к середине дня 10 августа сняли личный состав с «Ската» и «Смелого», которые пришлось затем покинуть, и на следующий день, 11 августа дошли наконец до Таллина, затратив на весь этот тяжелый переход в общей сложности 89 часов.

Так выход германских войск на побережье Финского залива заставил отказаться от прибрежных фарватеров. Поэтому 7 августа начальник штаба КБФ приказал спешно разработать директиву начальнику Минной обороны контр-адмиралу Ю.Ф. Раллю о подготовке нового обходного пути, который предполагалось проложить по указанным в лоции военного времени фарватерам 13 ТБ-а, ТБ-е, 10 ТБ-д, 10 КБ-г и 9 КБ-в. В ней приказывалось к 11 августа протралить на ширину в 10 кб фарватеры 13 ТБ-а, 10 ТБ-е и 10 ТБ-д общим протяжением в 46 миль. Для выполнения такой задачи при условии однократного покрытия всей площади фарватера параванными тралами требовалось выслать не менее пяти базовых тральщиков, а с учетом вероятного обнаружения минных заграждений и связанного с этим повторного траления — все шесть. Но из четырнадцати имевшихся в наличии базовых тральщиков семь занимались проводкой подводных лодок в устье Финского залива, тралением и несением дозора у южного выхода из пролива Муху-Вяйн, три тральщика находились в ремонте, а Т-206 и Т-209 еще не закончили проводки конвоя. В непосредственном распоряжении командира Минной обороны 7 августа в Таллине имелось всего два базовых тральщика, а в назначенный срок тихоходные тральщики решить эту задачу не могли.

Лично доложив 8 августа свои соображения начальнику штаба КБФ, командир Минной обороны убедил его в неосуществимости поставленной им задачи, которая к тому же, по его мнению, противоречила требованиям скрытности, поскольку предварительное траление неминуемо должно было повлечь за собой демаскирование новых фарватеров.

Действительно, разведывательная авиация противника легко обнаружила бы наши тральщики, прокладывающие путь примерно по оси Финского залива, но это не означало, что на этом основании следовало отказаться от предварительной минной разведки на фарватерах, по которым предстояло посылать конвои с воинскими частями, ранеными и с ценными грузами. С таким же успехом самолеты противника обнаружили бы этот новый путь и после того, как по нему началось движение конвоев. Но разница заключалась в том, что в случае выполнения директивы начальника штаба КБФ конвои могли совершать переходы по предварительно проверенным тралами фарватерам, а стоявшие на них минные заграждения оказались значительно разрежены. В то же время посылка конвоев по не проверенным тралами рекомендованным курсам представляла собой своего рода прыжок в неизвестность.

Совсем недавно, 7 августа, подобная ошибка привела к тяжелым последствиям с гибелью транспорта «Аксель Карл» с большим количеством личного состава. Тем не менее начальник штаба КБФ не счел возможным настаивать на выполнении своей директивы. Впрочем, в последующие три дня, 8-10 августа, наступившая свежая погода все равно не позволила проводить тральные работы. В эти же дни число тральщиков, которые можно использовать для разведывательного траления на новом обходном пути, увеличилось до пяти-шести. Однако уже и без того произошел трехдневный перерыв в движении конвоев, и ждать еще три-четыре дня, которые потребовались для проведения этой минной разведки, не могли. С 8 августа в штаб Минной обороны стали поступать указания штаба КБФ об организации проводки конвоев в Кронштадт по новому обходному пути.

10 августа Военный совет КБФ утвердил разработанные штабом флота «Мероприятия по организации коммуникаций Таллин — Кронштадт с 10.08.41 г.». Их сущность заключалась в том, что в связи с невозможностью сквозного движения по прибрежному фарватеру при наличии батарей противника в районе губы Кунда маршрут конвоев переносился на фарватер 13 ТБ и далее на восток, на морской фарватер 10 ТБ. Было решено не производить на фарватерах 13 ТБ-а, 10 ТБ-е и 10 ТБ-д предварительное разведывательное траление «с целью не рассекречивать их направление». Далее приказывалось совершать переходы кораблей и судов только в конвоях, за тралами и при этом на отрезке пути Таллин — Восточный Гогландский плес только в светлое время суток. На пути от Таллина до Гогланда особо ценные объекты должны прикрываться авиацией с Таллинского аэродромного узла, а к востоку от Гогланда — с восточных аэродромов. Организация и общее руководство движением конвоев, формировавшихся в Таллине, возлагались на штаб Минной обороны, а штаб флота оставлял за собой контрольные функции.

В Таллине конвои формировались на основе указаний начальника штаба КБФ, причем лично на начальника штаба Минной обороны капитана 1-го ранга В.П. Александрова возлагался инструктаж командиров конвоев и комендантов транспортов. В Кронштадте конвои формировал командир Кронштадтской ВМБ, а непосредственное руководство, инструктаж командиров конвоев и комендантов транспортов возлагались на штаб этой базы, но практически этими вопросами по-прежнему ведало командование ОВР. Во всех случаях командиры конвоев должны были получать письменные предписания в Таллине от командира Минной обороны, а в Кронштадте — от командира ВМБ.

11 августа новый обходный путь в западной его части изменили в том отношении, что для проводки быстроходных кораблей и судов за параван-тралами вместо ломаного пятиколенного фарватера 13 ТБ вводились в действие указанные в лоции военного времени фарватеры 10 ТБ-з и 10 ТБ-ж. Одновременно разрешили проводить тихоходные конвои как по фарватерам 13 ТБ и 10 ТБ-е, так и по фарватерам 12 ТБ-а и 12 ТБ-б, о чем объявили по флоту.

Согласно предположительным данным разведки, самолеты противника в начале августа поставили минную банку в 9,5-11,5 мили южнее банки Калбодагрунд, то есть непосредственно на фарватере 10 ТБ-е. В конце июля, как уже упоминалось, тихоходные тральщики 4-го дивизиона очистили от мин, поставленных противником северо-восточнее маяка Родшер, полосу фарватера 10 КБ-г, шириной более двух миль. Этим ограничивались имевшиеся у командования КБФ сведения о минной обстановке, существовавшей на новом рекомендованном пути на участке остров Аэгна — остров Гогланд. Восточнее Гогланда мин при тралении не обнаруживалось, и действительно, они там противником не ставились, если не считать района маяка Толбухин. В средней же части Финского залива минная обстановка оказалась сложнее, чем ее представляли себе в штабах КБФ и Минной обороны.

Из нескольких минных заграждений, поставленных противником в средней части Финского залива в июне-июле, только одно заграждение И-28 перекрывало фарватер 10 ТБ-е, а остальные находились южнее. Но после того как германские войска вышли на южное побережье Финского залива, и практически перестала существовать дозорная служба на участке от Кери до Вайндло, противник начал массированные минные постановки в центральной части Финского залива примерно между меридианами 25°15′ и 25°50′.

К 11 августа — ко дню, когда конвои впервые использовали морской путь Аэгна — Гогланд, — в полосе фарватера 10 ТБ-е 8 противник поставил две линии мин (заграждения И-6 и И-60) и одну линию минных защитников (заграждение И-61); линия И-60 также прикрывалась минными защитниками. Вместе с заграждением И-28 образовалось минное поле глубиной в 16 миль, с общей плотностью в 70 мин и 20 минных защитников на милю фронта заграждения. Минные постановки производились в свежую погоду и, может быть, по этой причине некоторые мины, как потом выяснилось, стали на углубление меньшее заданных трех метров.

Рано утром 11 августа из Таллина в Кронштадт вышел турбоэлектроход «В. Молотов», на борту которого находились более 2500 раненых бойцов и эвакуируемых граждан. Для обеспечения перехода этого ценного судна выделялись тральщики Т-213, Т-202 и Т-214, эсминец «Стерегущий», посланный в Кронштадт для ремонта, и четыре катера МО.

Тральщики шли в несколько видоизмененном строю уступа. Случалось, что при наличии в этом строю трех или четырех базовых тральщиков при попадании на минное заграждение взрывом мины перебивался параван-трал второго или третьего тральщика, вследствие чего в тральной полосе на время выхода тральщика из строя для замены трала и на время смыкания строя сзади идущими тральщиками неминуемо образовывался пропуск, что могло привести к подрыву на мине проводимого корабля. Следовательно, лучше всего было бы проводить корабли за двумя рядами тралов, как это делалось в августе при проводках подводных лодок в устье Финского залива. Но для этого надо было иметь в наличии пять или шесть тральщиков, а в данном случае их было всего три. Поэтому два Т-213 и Т-202 шли в строю уступа, а Т-214 держался в кильватер Т-202. Таким образом, проводимые корабли шедшие в кильватер концевому тральщику, прикрывались двумя рядами тралов, и, кроме того, на них поставили параванные охранители.

Проверить на опыте этой проводки преимущества нового строя не удалось, потому что в 7:30 незадолго до попадания конвоя на минное заграждение И-6 на Т-214 вследствие повреждения одной машины пришлось убрать трал, после чего он вступил в кильватер турбоэлектроходу. Вскоре начали происходить так называемые случайности проводки кораблей по не проверенному тралами рекомендованному пути.

В 8 часов при пересечении заграждения И-6 в трале Т-202 взорвалась мина, а незадолго до этого головной Т-213 подсек тралом мину, прошедшую близко к борту проводимых кораблей. В 8:13 трал Т-202 перебило взрывами минных защитников на линии И-61, а затем при уборке трала тралящая часть по оплошности командира корабля намоталась на винт, из-за чего пришлось остановиться для его очистки. Проводка продолжалась за тралом одного лишь Т-213, но в 8:22, пересекая южную часть заграждения И-60, он подорвался на мине и через четверть часа затонул. Катера МО и шлюпки, спущенные с турбоэлектрохода, спасли личный состав погибшего корабля. Тем временем «Стерегущий», обходя разломившийся пополам тральщик, в 8:27 подсек параваном мину ЕМС, от взрыва которой получил повреждения, не позволившие развивать скорость хода более 10 узлов. Эсминец пошел самым малым ходом, и на нем убрали параванный охранитель.

В результате всех этих происшествий впереди турбоэлектрохода не осталось ни одного корабля с поставленным тралом, и на нем решили самостоятельно выйти с минного поля. Случайно места взрывов мин совпали с местом выявленной разведкой авиационной минной постановки противника, в связи с чем командир «Стерегущего» счел необходимым обойти этот район с севера. Таково же было и намерение капитана турбоэлектрохода[23]. Однако находившийся на мостике «Стерегущего» командир конвоя капитан 2-го ранга И.Г. Святов отменил это решение, так как справедливо полагал, что, находясь уже в гуще минного поля, не следует бросаться из стороны в сторону в поисках воображаемого обходного пути, которого может и не оказаться. Именно по этой причине через две минуты после подрыва Т-213, командир конвоя, «не имея возможности отворачивать или стопорить», решил форсировать заграждение, для чего на «Стерегущем» все-таки увеличили ход до 13 узлов, а на турбоэлектроход передали приказание держать точно в кильватер эсминцу. На «В. Молотове» этого приказания не исполнили и занялись спасением личного состава подорвавшегося тральщика. Затем начались длительные переговоры с командиром конвоя, который, в конце концов, согласился с намерением капитана судна уклониться немного к северу от предполагаемого авиационного минного заграждения.

Только около 9:30 турбоэлектроход вступил, наконец, в кильватер «Стерегущему». К этому времени на Т-214 устранили повреждение в машине, зато на Т-202 оказалась поврежденной при взрыве мины лебедка параванного трала. По приказанию командира конвоя он пошел головным без трала. На Т-214 поставили параванный трал, а на «Стерегущем» — параванный охранитель.

Около 10 часов южный ветер начал свежеть, пошел дождь, видимость уменьшилась до нескольких кабельтовых. В 10:20 опять произошла задержка, вызванная взрывом мины в трале при пересечении заграждения И-28. Пришлось уменьшить ход, чтобы дать возможность Т-202 поставить змейковый трал. Через час с лишним на Т-214 снова поставили параванный трал, а на Т-202 убрали змейковый. Несколько ранее этого на «Стерегущем» ликвидировали повреждение, полученное при взрыве мины, что позволило увеличивать ход до 18 узлов.

Минное поле противника осталось позади, и на остальном пути мин не было, но произошла еще одна случайность, которой, может быть, удалось бы избежать. За время частых задержек и движения малым ходом при усилившемся южном ветре корабли сносились к северу от счислимого пути, но на «Стерегущем» почему-то не учитывали ветрового дрейфа и, кроме того, из-за неточности показания лага на малом ходу преуменьшили расстояние, пройденное от места гибели Т-213 до района маяка Родшер. На тральщиках прокладка вообще не велась — отчасти потому, что, по обыкновению, калька с маршрутом перехода была выдана только командиру головного тральщика. Когда после гибели Т-213 головным ненадолго стал Т-214, с него запросили семафором: «Каким курсом идти?»

Только около полудня перед поворотом на фарватер 10 ТБ-д посланный командиром конвоя катер МО доставил на головной Т-202 кальку с маршрутом перехода, в связи с чем поворот на этот фарватер сделали с опозданием на 15–20 минут. При подходе конвоя к району маяка Родшер, скрытого пеленой дождя, около 13 часов сделали поворот по счислению на курс 90°, на фарватер 10 КБ-г.

Точка поворота располагалась в 4,4 мили западнее маяка Родшер, а на самом деле конвой находился приблизительно на траверзе этого маяка и при этом примерно в двух милях севернее оси фарватера 10 КБ-г, то есть севернее района, протраленного в конце июля тральщиками 4-ш дивизиона. В 12:56 тотчас после поворота на курс 90° в трале Т-214 взорвалась мина и, кроме того, тралом подсекли три мины светло-шарового цвета[24]. «Стерегущий» при засвежевшем ветре, удерживаясь в протраленной полосе и управляясь машинами враздрай, с трудом проскочил в интервале между двумя подсеченными минами, из которых одна прошла близко к кормовому отводу. Большое искусство управления кораблем потребовалось и на сильно дрейфовавшем турбоэлектроходе, оставившем одну из подсеченных мин в трех-четырех метрах от борта.

Через несколько минут перебило минным защитником на линии 24-А трал Т-214, пришлось снова ставить змейковый на Т-202, скорость хода уменьшили до самого малого. Тем временем прояснило, и в 13:21 на «Стерегущем» поняли, что конвой находился в четырех милях северо-восточнее счислимого места. Из-за этого он пересек южную часть своего заграждения 24-А и северную непротраленную часть финского заграждения И-77. При этом в результате повреждения трала Т-214 в параванный охранитель турбоэлектрохода «В. Молотов» попала мина, а так как скорость хода судна была мала, то мина не подсеклась и застряла в левом параване.

На запрос капитана судна, как поступить, командир «Стерегущего» посоветовал повернуть влево на 90°, затем дать задний ход, остановить судно и обрубить тралящую часть охранителя. Командир конвоя со своей стороны сообщил на турбоэлектроход, что лучше спустить за борт беседку и обрубить тралящую часть на ходу. Но оказалось, что охранитель был установлен на шпироне, чего не знали на «Стерегущем», поэтому капитан судна применил другой способ. Прежде всего, как только выяснилось, что в параване мина, потравили оттяжку параван-выстрела. Затем взяли тралящую часть на кнехт и обрубили ее, но когда отдали ее с кнехта, под корпусом судна послышался глухой взрыв мины. Это произошло в 14:31 в полумиле южнее Южного Гогландского маяка.

Судно накренилось на 15–20°, начался неорганизованный спуск шлюпок, многие пассажиры, спускавшиеся по талям, падали в воду и около 40 человек утонуло. Со «Стерегущего» послали на турбоэлектроход аварийную партию. Командир конвоя также перешел на борт поврежденного судна и энергичными мерами при содействии личного состава судна восстановил порядок. Умело проведенная борьба за живучесть судна увенчалась успехом: крен выровняли, и к вечеру при помощи прибывшего к месту аварии тральщика № 121 («Ижорец-71») турбоэлектроход отбуксировали «Стерегущим» на рейд Сууркюля. Высланные из Лужской губы пять тихоходных тральщиков к утру 13 августа провели эсминец с турбоэлектроходом на буксире за тралом Шульца на Кронштадтский рейд. На этом переходе удалось избежать атаки пятнадцати самолетов Ju-88, утром 12 августа барражировавших над районом банки Русматала, где конвой отстаивался на якоре вследствие густого тумана. Самолеты противника летали над пеленой тумана и не обнаружили целей.

Вскрытая 11 августа сложная минная обстановка на фарватере 10 ТБ побудила начальника штаба флота представить 12 августа Военному совету КБФ доклад о необходимости немедленного перебазирования Отряда легких сил (крейсер «Киров», два лидера и новые эскадренные миноносцы) из Таллина в Лужскую губу или Кронштадт. Продолжавшийся отход 8-й армии, писал начальник штаба КБФ, уже привел к потере нами прибрежного фарватера и грозит дальнейшим ухудшением общей обстановки в операционной зоне КБФ. Противник, выходя ночью из финляндских шхер, имеет возможность безнаказанно (!) заграждать минами единственный оставшийся у нас морской путь (фарватер 10 ТБ), для охраны которого требуется иметь не менее 20 сторожевых кораблей. Из имевшихся двенадцати базовых тральщиков некоторые требуют серьезного ремонта, катеров МО не хватает.

Крейсер «Киров»

В то время как противник, располагая в Финском заливе закрытыми шхерными фарватерами, мог не опасаться потерь на минах, наши потери должны возрастать. «Беспорядочность и обилие минных заграждений в Финском заливе» показывали, что противник не намеревается высаживать десант; следовательно, для Отряда легких сил нет достойного объекта боевого применения. Между тем с постепенным уменьшением числа базовых тральщиков в результате дальнейших потерь на минах все менее обеспеченным становится в будущем «уход из Таллина крейсера и лидеров». Кроме того, в Таллине нет надежного ФКП и защищенного радиоцентра, вследствие чего с увеличением активности вражеской авиации в районе Таллина мы можем потерять управление флотом. Главные задачи КБФ заключаются в нарушении коммуникаций противника в Ирбене, в обороне островов пролива Муху-Вяйн, в поддержке фланга армии и в охранении коммуникаций Таллин — Кронштадт. Все эти задачи следовало возложить на старые миноносцы, сторожевые корабли, канонерские лодки и катера МО, а риск дальнейшего базирования отряда легких сил в Таллине, по мнению начальника штаба КБФ, не оправдывался.

Фактически это первое официальное признание того, что самый мощный из советских флотов — Краснознаменный Балтийский — не справился с задачей удержания господства в своем «домашнем» Финском заливе. И это при явном превосходстве в силах и средствах. Правда, здесь надо уточнить, что исключительно по идеологическим соображениям в отечественной военно-морской теории того времени понятия «господство на море» вообще не существовало[25]. Это уже после войны придет понимание, что господство на море может и должно завоевываться в конкретном районе на время проведения конкретной операции. Под ним понималась совокупность благоприятных условий обстановки, при которых одна сторона способна решать стоящие перед ней задачи, а вторая сторона не может сорвать выполнение этих задач, а также не способна решать свои.

Но руководящими документами в 1941 г. требовалось достигать «превосходства в силах и средствах», что как бы автоматически гарантировало успех в ведении военных действий. Поэтому считалось просто невероятным, что, безусловно, очень слабые по сравнению с КБФ германо-финские военно-морские силы могли завоевать и удерживать господство в районе деятельности советского флота. Однако наши противники с середины августа уже целеустремленно занимались установлением морской блокады изолированных на приморских направлениях группировок советских войск. Исходя из наличия сил и условий обстановки, в качестве главных блокадных сил и средств выбрали бомбардировочную авиацию и морские мины, а также торпедные катера в свободных от мин районах.

Для осуществления этих замыслов, в частности, постановки минных заграждений на возможных маршрутах движения советских конвоев, германо-финским союзникам достаточно было иметь господство в центральной части Финского залива, где предполагалось создать главную минно-артиллерийскую блокадную позицию. И это им удалось.

При этом надо понимать, что господство в районе может достигаться не только путем воздействия на противника, но и реализовываться за счет его пассивности. В данном случае мы имеем, скорее, второй случай, так как все минные постановки, за исключением буквально единичных случаев, противник производил без всякого противодействия со стороны сил и средств КБФ. Если бы командование флота поставило перед собой задачу не допустить установления морской блокады Главной базы, оно наверняка ее решило бы. Но вся беда в том, что замысел действий противника то ли не был разгадан, то ли предпочли сделать такой вид. Слишком много косвенных признаков последнего — возьмите хоть выше приведенный доклад начальника штаба флота. Похоже, Военный совет вполне осознавал складывающуюся обстановку. Но не знал как с этим бороться!

В отношении оценки минной обстановки на фарватере 10 ТБ и связанной с ней вероятности наших потерь на минах предвидение начальника штаба КБФ оказалось пророческими. Но в его докладе, целеустремленном на заботу о сохранении боевого ядра КБФ, совершенно не рассматривался вопрос о привлечении того же Отряда легких сил к защите главной коммуникации флота, с последующим обеспечением эвакуации войск из Таллина. Впрочем, поднятый в докладе вопрос отпал сам собой с получением через два дня, 14 августа, директивы наркома ВМФ требующей оставаться в Таллине[26]. Одновременно в руках командующего КБФ сосредоточили общее руководство сухопутными силами, оборонявшими подступы к району Таллина.

Между тем одновременно с усложнением минной обстановки противником на блокадном рубеже мы сами продолжали создавать предпосылки для потерь судов и кораблей.

В ночь на 13 августа погиб находившийся в дозоре тральщик № 41 (ЛВП-12), как предполагалось, от подрыва на мине в трех милях севернее мыса Юминданина[27]. Хотя и не было полной уверенности в том, что тральщик подорвался на мине, так в обрывках последних радиограмм расшифровали сочетания обозначающие «торпедные катера», командир Минной обороны все же решил отказаться от дальнейшего использования фарватера 13 ТБ и направлять все конвои, посылаемые из Таллина в Кронштадт, исключительно по морскому фарватеру 10 ТБ. Не зная этого, командование ОВР Кронштадтской ВМБ, получив 13 августа приказание срочно выслать в Таллин шесть транспортов, указало командиру этого конвоя путь по фарватерам 12 ТБ-а и 12 ТБ-б. Как теперь видно, на этом пути, кроме ранее поставленных минных заграждений И-27 и И-81, оказалось только что поставленное 13 августа финское заграждение И-8.

Для проводки конвоя за тралами пришлось выделить четыре тральщика «Ляпидевский», № 42 (ЛВП-13), № 46 («Ижорец-65»), а также тральщик № 22[28], из состава трех различных дивизионов. Командиром конвоя назначили командира 5-го дивизиона капитана 3-го ранга А.К. Момота, в распоряжение которого выделили базовый тральщик Т-202. В охранении находились четыре катера МО и два катера типа «рыбинец». По обыкновению конвой формировался в спешном порядке, и вся тактическая подготовка свелось к совещанию, — созванного командиром конвоя вечером 13 августа перед самым выходом из Кронштадта, на котором присутствовали даже не все командиры тральщиков, а капитаны и коменданты транспортов вообще не вызвались. Командир конвоя успел только сообщить, что согласно приказанию командования ОВР проводка транспортов на всем пути от буя Хайлода будет осуществляться за змейковыми тралами.

В наступившие темные августовские ночи в темное время суток следовало проводить конвои за тралом Шульца. Но в ОВР рассчитывали, что конвой засветло подойдет к району Таллина. На самом деле выход задержался на три часа, в связи с чем этот расчет не оправдался. Вообще на примере отправки этого конвоя создается впечатление, что командование ОВР волновала только одна проблема: как бы не проштрафиться перед вышестоящими начальниками. В данной ситуации главное было «выпихнуть» конвой, а там… Судите сами: на флагманский корабль забыли прислать… кальку перехода. По запросу командира конвоя ее доставили ему на катере МО, догнавшем конвой в районе буя Хайлода. Место флагманского тральщика Т-202 командир конвоя избрал в голове кильватерной колонны транспортов.

Благодаря ясной погоде, позволявшей часто определять место, конвой во второй половине дня 14 августа прошел точно по оси фарватеров 10 ТБ-д и 12 ТБ-а. При хорошей видимости не было обнаружено ни одного самолета, и единственное происшествие заключалось в подсечении мины змейковым тралом тральщика № 46 в 10 милях западнее маяка Вайндло (в заграждении И-27). Но вечером, когда конвой находился уже в западной части фарватера 12 ТБ-б, условия проводки резко ухудшились. Ввиду того, что по произведенному в штабе ОВР перерасчету конвой не мог засветло пройти через сомнительный в отношении наличия мин район, начальник штаба ОВР Кронштадтской ВМБ около 18 часов послал командиру конвоя радиограмму с приказанием в темное время суток идти с тралом Шульца. На Т-202 не было шифровальщика[29], вследствие чего радиограмму расшифровали только около 20 часов, примерно за час до захода солнца.

Командиру конвоя следовало, не ожидая напоминания, самому распорядиться о своевременной замене змейковых тралов на тралы Шульца. Но он рассчитал, что к наступлению полной темноты конвой уже повернет на фарватер 13 ТБ-б. Там с начала войны мин не обнаруживалось, поэтому и не надо терять времени на перестановку тралов. После же расшифрования радиограммы начальника штаба ОВР уже не приходилось долго рассуждать, поэтому на Т-202 подняли соответствующие сигналы. На тральщиках из-за большой дистанции их не поняли, и для передачи приказания о постановке тралов Шульца послали катер МО № 407, догнавший ведущий тральщик «Ляпидевский» в 21:05 в шести милях северо-западнее мыса Юминданина. Как раз в это время на «Ляпидевском» по трем пеленгам, пересекшимся в одной точке, определили ее координаты: Ш=59°42′,2 и Д=25°2′,2. Данные этой обсервации позволяют теперь в точности выявить изложенные ниже обстоятельства, при которых было пропущено минное заграждение противника.

Ранее этого, в 20:45–20:50 четыре тральщика, идя в строю уступа со змейковыми тралами, при ширине тральной полосы около 200 м прошли через заграждение И-8, не затралив ни одной мины, хотя минный интервал в этом заграждении составлял 50 м. Едва ли за сутки, прошедшие со времени их постановки, мины, которые должны были стоять на пути тральщиков, были сорваны волнением. Ясно, что корабли попали на то место, где мины стали на большое углубление, превышавшее углубление змейкового трала, — весьма вероятная случайность, объяснение которой можно найти в материалах послевоенного траления 1945–1953 гг. В данном случае этот вывод подтверждается тем, что в 1951 г. на линии И-8, точно в том месте, где 14 августа 1941 г. пролег путь четырех тральщиков, придонным тралом вытралили глубоко стоявшую мину типа S (МА) 35.

Игра случая заключалась еще в том, что Т-202, примерно на милю отставший от концевого тральщика и, видимо, снесенный засвежевшим юго-восточным ветром немного к северу от тральной полосы тральщиков, в 21 час подсек змейковым тралом две мины, углубление которых, следовательно, оказалось близким к заданному. Взрывом одной из этих мин трал получил повреждения, вследствие чего конвой остался без непосредственного противоминного охранения. На Т-202 уменьшили ход до двух узлов и приступили к замене трала.

На транспорты всеми способами, включая посылку катеров МО, передали приказание остановиться, но вследствие происшедшего вскоре резкого ухудшения видимости и при сильном ветровом дрейфе соблюдать должный порядок в колонне транспортов оказалось очень сложно. Тем более что капитанам никто раньше не объяснял, как следовало поступать в подобной сложной обстановке. Пока на вернувшихся тральщиках производилась постановка тралов Шульца, транспорт «Водник» сдрейфовало ветром на заграждение, в 21:50 он подорвался на мине и через две минуты затонул. В 22 часа такая же участь постигла транспорт «Утена». Личный состав погибших транспортов подобрали с воды катера МО.

В 22:10 на тральщиках закончили постановку тралов Шульца и по приказанию командира конвоя пошли самым малым ходом курсом 266° по фарватеру 12 ТБ-б. За ними шли Т-202 и три транспорта: «Папанин», «Вторая Пятилетка» и «Ярвамаа». Четвертый транспорт, «Кретинга», в темноте отстал и стал на якорь примерно в пяти милях севернее мыса Юминданина. Ночью Т-202 с транспортами, в свою очередь, отстал от тральщиков, которые легли затем в дрейф, удерживаясь машинами против сильного ветра. К рассвету 15 августа оказалось, что три транспорта стояли на якоре в четырех милях восточнее маяка Кери, а недалеко от них находился Т-202. Командир конвоя приказал тральщикам вести конвой в Таллин, а сам на Т-202 с катером МО № 141 пошел на поиски транспорта «Кретинга».

Минный заградитель «Урал»

Принятое командиром конвоя решение трудно считать правильным, поскольку для предстоящей проводки транспорта «Кретинга» через обнаруженное 14 августа заграждение (И-8) следовало выделить еще один или два тихоходных тральщика, иначе трудно рассчитывать, что при малой ширине захвата змейкового трала (70–75 м) и при свежем боковом ветре удастся благополучно провести транспорт через заграждение. Впрочем, проводка «Кретинга» все равно не состоялась, так как на пути к этому судну Т-202 еще раз попал на минное заграждение И-8 и в 6:05 15 августа подорвался на мине. Взрывом заклинило руль и разрушило одну машину. Корабль стал описывать циркуляцию, вторично подорвался на мине и быстро затонул. Уцелевший личный состав вместе с тяжелораненым командиром конвоя подобрали МО № 141 и подоспевший на помощь МО № 407. Транспорт «Кретинга» в течение дня потопила авиация противника.

Следующий крупный конвой в составе минного заградителя «Урал» и госпитального судна «Сибирь» вышел из Таллина в 3:30 18 августа. Его возглавил командир отряда заградителей, капитан 1-го ранга Г.Ю. Сарнович, находившийся на борту заградителя «Урал». Для проводки за тралами выделили тральщики Т-203, Т-205, «Клюз», «Осетр», «Мороз» и «Буек». Последние четыре являлись одними из лучших тихоходных тральщиков и могли буксировать змейковый трал со скоростью до 8 узлов. Однако командование Минной обороны вследствие отсутствия полной уверенности в надежности действия этого трала приказало на всем пути идти с тралом Шульца в особом уплотненном строю, в котором шедшие в уступе четыре тихоходных тральщика должны замыкаться двумя базовыми тральщиками с двойным тралом Шульца. При таких условиях продолжительность перехода от Таллина до банки Русматала, где змейковые тралы все равно пришлось бы заменить тралами Шульца, увеличивалась примерно на четыре часам, но зато, казалось бы, не должно вызывать сомнений надежность ПМО конвоя. Для обеспечения прочих видов обороны за отсутствием свободных сторожевых кораблей выделили только одни катера МО.

Как видно из таблицы Приложения III, за предшествующие три дня противник вновь усилил свое минное поле постановкой трех линий мин и четырех линий минных защитников. Из них только одна линия мин И-82 и три линии минных защитников — И-32, И-33 и И-34 — перекрыли ось фарватера, а четвертая линия минных защитников И-9 была близка к ней.

В первое время ведущий тральщик «Клюз» шел по оси фарватера 10 ТБ-ж, но затем по неизвестной причине около 9:20 курс был изменен на несколько градусов влево, что привело тральщики на южную часть финского заграждения И-9. На этой линии при ширине тральной полосы около 330 м и при интервале между минными защитниками в 100 м все три трала один за другим перебило взрывами четырех минных защитников.

Во время продолжавшегося от 30 до 45 минут маневра уборки поврежденных тралов и постановки запасных тралов Шульца заградитель «Урал» и госпитальное судно «Сибирь» при постепенно усиливавшемся юго-западном ветре удерживались на месте машинами, и так как ближайшая к ним линия мин находилась на расстоянии около мили, то создавшееся опасное положение не привело к возможным в подобных условиях тяжелым последствиям.

Около 11 часов движение конвоя возобновилось в прежнем походном порядке, но вскоре он снова оказался нарушен, так как тралы первой пары тральщиков получили повреждения взрывами двух мин, происшедшими при пересечении заграждения И-6. Одновременно впервые открыла огонь батарея противника, установленная на мысе Юминданина. Тральщики «Клюз» и «Осетр» вышли из строя, и ведущим стал тральщик «Мороз», командир которого, не имея маршрута перехода[30], решил лечь на первоначальный, показанный сигналом в 7:50 курс 77°. Т-203 и Т-206 при пересечении линии И-6, по-видимому, затралили своим широкозахватным тралом три финские мины, но они были обнаружены в трале только через полчаса, при пересечении южной части минного заграждения И-60; одновременно всплыла подсеченная на этом заграждении четвертая мина.

При уборке трала первой пары тральщиков обнаружили застрявшую в нем мину, поэтому трал отбуксировали на милю к северу от оси фарватера и обрубили. Не имея больше запасных тралов Шульца, на тральщиках «Клюз» и «Осетр» поставили змейковые тралы, после чего они догнали конвой, находившийся уже на меридиане маяка Мохни. Перед тем в трале тральщиков «Мороз» и «Буек» всплыла мина, затраленная на линии И-60 или еще раньше, на линии И-6.

Около 13:30 заметили самолет-разведчик, который вскоре скрылся. В отчетных материалах не сказано, по какой причине, но, по-видимому, для того, чтобы дезориентировать противника, в 14 часов по приказанию командира конвоя курс изменили на 15° вправо. Тем не менее через полчаса при низкой облачности и юго-западном ветре силой 5 баллов конвой неожиданно атаковали налетевшие с кормы два пикировщика, безуспешно сбросившие по четыре бомбы на «Урал» и «Сибирь». С шедших в концевой паре Т-203 и Т-206 открыли зенитный огонь по самолетам, но на качке стрельба оказалась неточной. Надо еще заметить, что заградитель «Урал» на основе указаний НТЩ-40 с самого начала этого похода держался в 12 кб от концевой пары тральщиков, вследствие чего общая глубина строя от головного тральщика до госпитального судна «Сибирь» растянулась на 2,5–3 мили. В этих условиях артиллерия тральщиков для обеспечения ПВО концевого судна оказалась бесполезна.

Все же зенитным огнем заградителя и тральщиков в 15:30 отбили вторую воздушную атаку. Но в 16:41 в 5,5 мили севернее острова Вайндло самолет противника добился попадания четырех бомб в госпитальное судно «Сибирь», на котором находились 890 раненых и 410 эвакуированных. На судне возник пожар, который разгорался все сильнее из-за усилившегося до 6 баллов ветра, появился большой крен, повалил густой дым. Все это спровоцировало панику среди пассажиров.

По приказанию командира конвоя тральщики «Патрон», «Верп», «Клюз» и «Осетр» убрали тралы и пошли к поврежденному судну для спасения людей. Они сняли до 700 человек. Командир конвоя решил, что при создавшихся условиях обстановки не оставалось ничего иного, как оставить горевшее судно на якоре, а заградителю продолжать движение в Кронштадт.

«Урал» в течение двух часов маневрировал поблизости от транспорта «Сибирь» без тральщиков, которые ходили в том же районе переменными курсами с тралом Шульца. При подходе тральщиков на сближение с заградителем в их трале взорвались две мины, явно затащенные с одного из пересеченных днем заграждений Юминданинского минного поля. Вечером 19 августа «Урал» и сопровождавшие его тральщики пришли в Кронштадт. Высланные спасательное судно, буксир и тральщики 3-го дивизиона повели госпитальное судно «Сибирь» из района острова Вайндло в Кронштадт. Но справиться с креном, достигшим 25°, не смогли, и вечером 20 августа судно затонуло в 10 милях западнее Шепелевского маяка, погибли 200 раненых и 9 членов экипажа.

Таким образом, в начале 20-х чисел августа полностью проявились все основные угрозы коммуникации Таллин — Кронштадт: мины, авиация и артиллерийская батарея на мысе Юминданина. Понятно, что авиация и береговая артиллерия противника находились как бы вневозможностей воздействия Военного совета Краснознаменного Балтийского флота, хотя при остром желании на короткий промежуток времени эти угрозы, по крайней мере, в отношении береговой батареи, можно было нейтрализовать.

С 19-го по 21 августа противник усилил западную часть минного поля примерно на меридиане мыса Юминданина, очевидно, с целью создания подобия минно-артиллерийской позиции. Установленная на этом мысе легкая батарея впервые проявила себя 18 августа, но так как ее огонь оказался недейственным, то в последующие дни немцы установили здесь 170-мм орудия. Но все равно эта батарея оставалась полевой, мало пригодной для ведения огня по подвижным морским целям на больших дальностях. Независимо от этого поставленные 19–21 августа две линии мин И-34 и И-38 и три линии минных защитников, И-36, И-37 и И-39, сами по себе послужили дополнительным препятствием для тральщиков КБФ.

Все это происходило в условиях резкого ухудшения качества дозорной службы. После гибели в ночь на 13 августа тральщика № 41 сторожевые корабли и тральщики больше не высылались в дозор в район Кери — Вайндло. Для усиления наблюдения за зоной фарватеров 10 ТБ-ж и 10 КБ-е с 14 августа в дозоры № 11 (Мохни — Вайндло) и № 12 (Кери — Мохни) высылалось в каждый район по два катера МО, которые в ночное время маневрировали совместно. В Главной базе для поддержки находились в пятнадцатиминутной готовности три катера МО.

Понятно, что два ходящих вместе катера на таких протяженных участках коммуникации, да еще в ночное время, обнаружить противника могли только случайно. И все же такая встреча произошла незадолго до полуночи 21 августа. Находившиеся в дозоре катера МО № 231 и МО № 407 в девяти милях восточнее острова Кери обнаружили два сторожевых корабля и семь катеров противника. Ввиду неравенства сил оба охотника, не отвечая на огонь, под прикрытием дымовой завесы отошли на юго-запад. Причем катера МО противник принял за два сторожевых корабля, якобы безуспешно атаковавших минный заградитель «Cobra», участвовавший в минной постановке. Этой единственной за весь месяц помехи минно-заградительным действиям противника оказалось достаточно для резкого ухудшения качества произведенной в ту же ночь постановки линии И-39, в которой все или почти все буйки минных защитников всплыли на поверхность.

Таков был в общих чертах ход проводок конвоев по морским фарватерам на участке Таллин — Гогланд в период до 20-х чисел августа. Прежде чем подвести некоторые итоги, надо упомянуть еще об одном факте, в определенной мере повлиявшем как на уже происходившие события, так и на последующие. Дело в том, что в связи с начавшимися в ночь на 8 августа по приказанию Верховного главнокомандования налетами дальних бомбардировщиков КБФ на Берлин потребовалась срочная доставка авиабомб из Ораниенбаума в Таллин и далее на Моонзундские острова. Для выполнения этой задачи, каждый раз носившей исключительно спешный характер, привлекались главным образом… базовые тральщики. Они принимали по 15–16 т авиабомб и совершали переходы в Таллин полным семнадцатиузловым ходом.

Опять мы сталкиваемся с, мягко говоря, формальным подходом к выполнению приказаний. Бомбардировки Берлина находились на контроле наркома ВМФ и Ставки. Естественно желание начальников все выполнять неукоснительно, так как в таких случаях спрашивали персонально и начиная «сверху» — то есть в данном случае за срыв налетов первыми отвечали бы члены Военного совета КБФ. Решение об использовании в качестве быстроходных транспортов базовых тральщиков как, говорится, лежало на поверхности, его и приняли. Да, командование флотом прекрасно осознавало, что эти корабли на вес золота, что от них во многом зависит будущее всего Балтийского флота, но… В тот момент главным было доложить, точнее не попасть в доклад за срыв удара по столице Германии. Была ли альтернатива тральщикам? Да, была.

Первая группа в составе Т-204 и Т-215 за отсутствием свободных катеров МО вышла в море без кораблей охранения, не подверглась атакам авиации и днем 19 августа благополучно прибыла в Таллин. Столь же успешным был переход Т-205, Т-210 и Т-217, совершенный 24 августа по фарватерам 10 ТБ-е и 10 ТБ-ж в ранние утренние часы, когда авиация противника еще не проявляла активности.

Третья группа в составе Т-209, Т-214 и Т-206, имея в охранении три катера МО, около 13 часов 24 августа без особых происшествий дошла до траверза мыса Юминданина. Но в 13:15 головной Т-209, шедший примерно в полутора-двух милях впереди двух других тральщиков, при пересечении последней остававшейся еще на пути линии И-82 подорвался на мине и через 3–4 минуты затонул. При взрыве погибли 14 человек. Остальной личный состав подобрали катера МО, из которых один, МО № 131, затем послали в Таллин для скорейшей доставки раненых. Два катера МО продолжали тщательный поиск людей.

Т-214 и Т-206 оставались на месте в течение трех часов, подвергаясь безуспешным налетам авиации противника. Только после встречи с шедшим из Таллина конвоем, в состав которого входил эсминец «Энгельс», движение возобновили, но через несколько минут головной Т-214, пройдя всего полмили, в 16:30 подорвался на мине линии И-38 и через 7–8 минут затонул. Личный состав подобрали катера МО. Оставшийся Т-206 с двумя катерами МО около 19 часов пришел на Таллинский рейд.

Последнюю, четвертую группу в составе Т-203 и «Вистурс» на переходе в Таллин днем 25 августа несколько раз атаковывала авиация противника. При этом из личного состава Т-203 два человека погибли и 10 ранены. Под конец налета в районе острова Кери от близкого взрыва авиабомбы котелки компасов вылетели из нактоузов, и остальную часть пути на Т-203 проделали, руководствуясь «очертаниями островов Аэгна и Найссар». Тральщик «Вистурс» из-за повреждения штуртроса сильно отстал и пришел в Таллин позже.

В общей сложности за период с 11 августа до утра 28 августа по морскому пути Гогланд — Таллин в полосе фарватера 10 ТБ во всех случаях по направлению из Кронштадта в Таллин прошли самостоятельно, без непосредственного противоминного охранения девять базовых и десять тихоходных тральщиков, два буксира и две нефтеналивные баржи — всего 23 корабля и судна, не считая катеров МО, торпедных катеров и проводившихся на буксире моторных ботов. Их осадка была меньше 3 м, то есть меньше заданного углубления мин в ряде заграждений, стоявших в восточной части Юминдского минного поля. Но почти во всех минных заграждениях, поставленных противником в западной его части, заданное углубление мин составляло 1–1,5 м, и именно там были потеряны на минах два базовых и один тихоходный тральщики, а также нефтеналивная баржа.

Вероятность встречи с миной в каждой линии мин в отдельности не превышала 4–9 %, в соответствии с чем во время походов перечисленных выше 23 кораблей и судов теоретически могло произойти не более двух встреч с минами. В действительности таких встреч было вдвое больше, что отчасти можно объяснить совпадением исключительно неблагоприятных случайностей, при котором 24 августа два тральщика, оба при вероятности встречи с миной в одной линии в 5 %, один за другим попали на мины при пересечении двух рядом стоявших заграждений.

Такой же случай произошел 15 августа, когда Т-202, имевший осадку 2,3 м, погиб от последовательных подрывов на двух минах на заграждении И-8, в котором мины ставились на заданное углубление в 3 м. Возможно, что мины, на которых произошли подрывы, действительно имели заданное углубление, но условия пересечения заграждения оказались опасными вследствие развившегося к утру 15 августа волнения. Не менее вероятно, что эти мины стали на углубление меньше заданного подобно тому, как другие мины в этой линии, как уже упоминалось, стали на углубление, по меньшей мере в десять раз превышавшее заданное.

Наличие мелко ставших мин на линии И-8 подтвердилось еще тем, что 23 августа на этой линии подорвался на мине и погиб дозорный катер МО № 203, имевший осадку около одного метра. И августа Т-213 (осадка 2,3 м) также подорвался на мине, углубление которой оказалось меньше заданного.

Здесь уместно сказать, что 17 августа командир бригады траления капитан 3-го ранга Н.А. Мамонтов представил командиру Минной обороны доклад, в котором он указал, что из погибших к тому времени шести базовых и двух тихоходных тральщиков два корабля — Т-212 и «Змей» — подорвались на магнитных минах, а остальные шесть — Т-201, Т-202, Т-208, Т-213, Т-216 и «Петрозаводск» — погибли от подрыва на якорных минах[31], причем, за исключением Т-208, попавшего на заграждение в тихую погоду, прочие пять кораблей подорвались на якорных минах при ветре и на волне свыше 3 баллов. Исходя из этих данных, командир бригады траления предложил:

1) уменьшить осадку базовых тральщиков с 2,5 м до 2,2 м, разгрузив их от запасных частей и излишнего шкиперского имущества, сократив автономность до пяти суток;

2) для уменьшения опасности от детонации погребов (предположительно, таких случаев было три) оставить по 100 выстрелов на 100-мм орудие;

3) во избежание подрыва неразмагниченных тральщиков на магнитных минах не использовать их для траления на мелководье;

4) не посылать базовые тральщики в дозоры и на минные постановки;

5) без крайней необходимости не начинать траление на волне свыше 3 баллов.

Кроме того, командир бригады траления предложил организовать аэрофотосъемку для поиска мелко поставленных минных заграждений и вооружить катера МО катерным параванным тралом для траления впереди базовых тральщиков.

На основе этого доклада, представленного командиром Минной обороны командованию флота, 18 августа Военный совет КБФ принял соответствующее решение, которым были одобрены все предложенные командиром бригады траления мероприятия. В частности, осадку всех базовых тральщиков уменьшили до 2,2 м — и возможно, что в некоторых исключительных случаях это принесло пользу. Но для предохранения базовых тральщиков от подрыва на минах с углублением менее 2,2 м помочь могло только использование катеров МО с тралами КПТ. К сожалению, этот трал не был доработан ни до войны, ни в 1941 г., и только в 1942 г., когда на КБФ своими силами добились устойчивости хода КПТ с осцилляторами, создались предпосылки для более широкого использования этого трального оружия.

Из общего числа проводившихся между Кронштадтом и Таллином за тралами 40 кораблей и судов четырнадцать (или 35 %) было потеряно и повреждено от подрыва на минах, а также от действий бомбардировочной авиации противника. Потерю четырех и повреждение трех судов от атак авиации обычно списывают на не поддающиеся влиянию факторы: превосходство противника в воздухе, отсутствие в составе ВВС КБФ истребителей дальнего действия, слабость ПВО конвоев. Вроде все правильно, но, повторимся еще раз, речь идет о самом мощном советском флоте, имевшем в своем составе наибольшее количество эсминцев и сторожевых кораблей. Так почему слабое ПВО конвоев? Да и по поводу истребительной авиации не совсем все было так безнадежно, как об этом сейчас иногда говорят. Достаточно взглянуть на карту и найти на ней, например, остров Гогланд, где так и не удосужились создать хотя бы временную авиабазу для истребительной авиации. Когда Ставка приказала, то на острове Эзель создали авиабазу для дальних бомбардировщиков, а тут никто не приказал…

Что касается господства противника в воздухе, то это не тема нашего исследования, но будем надеяться, что кто-то такие исследования проводил. Иначе какое основание делать подобные заявления. Кстати, вы обратили внимание, что мысль о господстве противника в воздухе в 1941–1942 гг. повсеместно тиражируется, а о чьем-либо господстве на море, будь то Балтика или Черное море, ни где, ни слова не сказано?

Возвращаясь к минной угрозе можно сразу сказать, что в основе большинства случаев потерь на минах лежит человеческий фактор, о чем достаточно подробно рассказано выше. Вспомним хотя бы «инструктажи» командования ОВР Кронштадтской ВМБ перед выходом в море, выход конвоев с расчетом преодоления минных полей в темное время суток, отсутствия полноценных документов на переход. Это не панацея, но одно из слагаемых успешности выполнения поставленной задачи и почему ими посмели пренебречь? Добавьте сюда прямые нарушения руководящих документов. Несмотря на наличие в действовавшем НТЩ-40 указаний об обязательном применении обвехования кромок тральной полосы при форсировании минных заграждений, этот простейший и не требующий пояснений тактический прием, позволявший проводившимся судам удерживаться в тральной полосе, ни разу не применялся. Вроде как боялись, что противник узнает наши рекомендованные курсы. Но, во-первых, движение конвоев все равно проходило на виду у береговых постов противника, не говоря о его авиации. Во-вторых, назначение всякого рода вех и буев известно тому, кто ставит их, а противнику, обнаружившему их, не так легко догадаться об этом назначении. Корабли КБФ, например, в июле и августе обнаруживали в Финском заливе поставленные противником буи и вешки с разноцветными флажками, но это не принесло нам пользы, поскольку не удалось выяснить цель постановки этого навигационного ограждения.

Путем обвехования кромки тральной полосы, несомненно, удалось бы избежать гибели на минах миноносца «Энгельс» и ледокола «Трувор», а также транспорта «Лени», если бы ему своевременно приказали остановиться. Другое дело, поскольку не существовало светящихся тральных вех, обвехование не помогло бы предотвратить гибель транспортов «Водник» и «Утена», попавших на минное заграждение в темноте, но они там в это время оказались опять же нашими «стараниями».

Таким образом, ко второй половине августа в результате так и не замеченной командованием КБФ борьбы за господство в Финском заливе противник смог создать мощную блокадную позицию к северу мыса Юминданина. Причем добился он этого при явном превосходстве сил и средств Краснознаменного Балтийского флота как на театре в целом, так тем более в Финском заливе. Почему это могло произойти?

Давайте перечислим наиболее укоренившиеся в общественном сознании типовые причины неудач советских Вооруженных сил в начальный период Великой Отечественной войны.

Итак, первое — внезапность нападения. Применительно к КБФ это не состоятельно: флот заблаговременно был переведен в боевую готовность № 2, а затем, упреждая первый удар, в готовность № 1. Почти классика вступления в войну!

Второе — неожиданно мощный первый удар, который наши войска и силы просто физически не могли выдержать. Где-нибудь под Брестом так оно, может, и было, но только не на Балтике. Ни массированных налетов на военно-морские базы, ни корабельных группировок противника у наших берегов, даже Ханко, наш анклав на территории Финляндии, не подвергся в первые сутки какому-либо ощутимому удару

Третье — пользуясь многократным превосходством в войсках, силах и средствах, противник захватил инициативу. Опять же, не будем говорить за весь советско-германский фронт: все везде было по-разному. Не надо забывать, что, например, Дунайская флотилия в первые сутки войны захватила плацдармы на территории Румынии. Что касается Балтийского театра, то никакого численного преимущества у германо-финляндского флота над советским не было ни 22 июня 1941 г., ни позже.

Четвертое — неблагоприятно складывающаяся обстановка на сухопутном фронте. Здесь не возразишь — по итогам нескольких первых месяцев войны Краснознаменный Балтийский флот оказался в Маркизовой луже. Однако до выхода в начале августа германских войск на побережье Эстонии восточнее Таллина, отступление советских войск на применение сил в Финском заливе влияния почти не оказывало. Морские коммуникации там и без того находились в зоне действия авиации противника с аэродромов Финляндии. Другое дело, когда войска вышли непосредственно на южное побережье залива, захватив всю территорию Эстонии, когда между Таллином и Кронштадтом не осталось ни одного аэродрома. Но при этом за нами оставались острова.

Безусловно, последний, четвертый фактор имел объективное негативное влияние на обстановку в Финском заливе. Но к этому времени господство в заливе так и не было завоевано, поэтому и удерживать было нечего, а значит, и этот фактор принципиального значения не имеет.

Причина произошедшего очень проста — противник в 1941 г. воевал лучше нас, причем воевал не числом, а уменьем. Выражение «воевал лучше» очень обтекаемое, но уже на данном этапе военных действий оно стало конкретизироваться. В целом советские моряки в достаточной степени владели свои оружием: срывы выполнения боевых задач по вине экипажей кораблей являлись делом исключительно редким, хотя качество подготовки личного состава, призванного из запаса, желало лучшего. Но в любом случае они-то, точно, воевали не хуже, чем их германские и финские «коллеги». В целом командиры плавающих соединений обеспечивали выполнение поставленных задач, что трудно сказать о штабах и командовании ОВР и Минной обороны, а также флота в целом. Вот, в основном, их-то противник и «переиграл», вот они-то и воевали хуже.

Трагедия вторая, спланированная

События, произошедшие в последние дни августа 1941 г. в Финском заливе, можно отнести к самым трагичным не только в Великой Отечественной войне на море, но и вообще в истории отечественного Военно-Морского флота. Даже с Цусимой сравнивать сложно: там все-таки погибал личный состав боевых кораблей, а здесь — в основном, эвакуируемые, доверившие свои жизни военным морякам.

Сложность анализа произошедшего начинается с… выяснения: а что, собственно, имело место, как это называется? В описаниях к картам «Морского атласа» это событие называется «Перебазирование Балтийского флота из Таллина в Кронштадт». В упоминавшемся уже в предисловии военно-историческом очерке «Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» — «Прорыв Балтийского флота…». Естественен вопрос: а какая разница? В том-то и дело, что есть, и немалая. Те люди, которые писали оба указанных труда, прекрасно себе это представляли и названия событию давали не в силу их звучности.

Независимо от названия сразу отметим, что в начавшейся войне советский ВМФ впервые столкнулся с необходимостью решения подобной задачи, да еще такого масштаба. Потом будет Одесса и не будет Севастополя, а пока все предстояло делать первый раз. Это очень важно, так как если нет аналога, то нет и соответствующих «домашних заготовок», а значит, в этом случае очень большое значение имеют личная образованность[32] и практическая оперативно-тактическая подготовка флотоводца, офицеров-операторов его штаба. Отметим, что в нашем случае все эти люди являлись профессиональными военными, они целенаправленно готовились к войне в благоприятных условиях мирного времени, то есть планово и по полной программе.

Уже в начале июля 1941 г., после форсирования германскими войсками реки Западная Двина и оставления советскими войсками Риги, Военному совету Краснознаменного Балтийского флота стало очевидно, что линия фронта может приблизиться непосредственно к Главной базе флота — Таллину. Однако этот город прежде всего являлся столицей Эстонской ССР со всеми вытекающими отсюда проблемами. Причем проблемы как бы возникали у правительства Эстонии, а решать их зачастую обязывали Балтийский флот. Так наряду с мероприятиями по созданию рубежа обороны с сухопутного направления пришлось заниматься вопросами вывоза из Таллина государственных ценностей, а также оборудования предприятий, запасов и товаров. Для перевозки грузов и ценностей наркоматов Эстонии задействовали чуть ли не весь тоннаж транспортов, осуществлявших плановые перевозки во второй половине июля и начале августа. На КБФ лежала ответственность за организацию и обеспечение этих морских перевозок.

14 июля Военный совет КБФ получил директиву № 16 от заместителя наркома ВМФ адмирала И.С. Исакова, где кроме оперативных задач, он указал порядок уничтожения объектов базы, которые нельзя было вывезти в случае вынужденного оставления Таллина. Хотя эту директиву Главком Северо-Западного направления 17 июля отменил, но мероприятия по ее реализации к тому времени уже успели, в основном, разработать и даже утвердить у Исакова.

Так, на основе разработанной штабом КБФ директивы Военного совета флота составили детальный план уничтожения объектов города и базы, согласованный с городскими властями. В полном объеме с этим планом ознакомили лишь начальника тыла флота, генерал-майора береговой службы М.И. Москаленко, командующего ВВС флота, генерал-майора авиации М.И. Самохина и начальников некоторых учреждений, широкой огласки план не получил. По каждому району и объекту назначили ответственного исполнителя от флота, в помощь им выделили специальные команды и представителей городской власти. Необходимый для разрушения боеприпас заложили либо непосредственно на объектах, либо вблизи их. Для управления всей операцией установили условные сигналы, четко определив, кто и в каких случаях может их подавать. Назначение времени начала подрывов оставалось только за Военным советом КБФ.

Руководство разрушением гаваней после ухода флота возлагалось на командира ОВР базы, капитана 3-го ранга М.М. Карпышева, по плану которого, утвержденному начальником штаба флота, предполагалось все входы в Купеческую и Минную гавань закрыть затоплением специально назначенных транспортов и выставлением в гаванях у причалов и на рейде минных банок. Суда, назначенные к затоплению, заблаговременно расставили на свои места.

Одновременно с этим составили план использования транспортов, их расстановки по гаваням, а также план погрузки учреждений, раненых и войсковых частей. Целиком эти планы, кроме членов Военного совета, знали только начальник тыла, начальник штаба флота и начальник организационно-мобилизационного отдела полковник А.С. Ильин. Для гарнизонов рядом расположенных островов транспорты поставили к причалам у Найссера и Аэгна, а так же в гавани Палдиски. Большая часть судов все время совершала перевозки из Таллина в Кронштадт и обратно по обеспечению текущих нужд обороны базы и флота, поэтому сам план использования транспортов ежедневно корректировался в зависимости от их местонахождения. На все суда назначили комендантов и комендантские команды, с которыми провели специальные занятия.

Так же был составлен и рассмотрен Военным советом КБФ план перехода флота в Кронштадт и его обеспечение, но документ этот ни до кого не доводили, он хранился в оперативном отделе штаба флота.

Для прикрытия посадки войск на транспорта и выхода сил флота и судов начальник штаба КБФ дал указания командующему эскадрой о подготовке кораблей к ведению огня по берегу. Для чего создали боевую организацию централизованного управления огнем кораблей с рейда Таллина, все цели и рубежи на берегу получили единую нумерацию по единой топографической карте, а на каждую позицию корабля для стрельбы с якоря составили специальные паспорта. В начале августа корабли провели ряд учебных артиллерийский стрельб по назначенным береговым объектам с целью отработки организации.

15 августа начальник штаба КБФ утвердил план распределения всех центральных учреждений по кораблям, этот документ по возможности также сохранялся в тайне.

С началом военных действий флагманский командный пункт флота развернули в заранее подготовленном для этих целей подвальном помещении здания штаба флота. Однако еще в начале войны стало ясно, что в случае бомбардировок ФКП может стать братской могилой, так как не обладал никакой взрывоустойчивостью. Поэтому в первые недели войны оборудовали запасной ФКП в оставшемся еще с царских времен бетонном блоке 9-дюймовой береговой батареи на мысе Сууропи, к западу от Таллина. Всем он оказался хорош, кроме надежности связи, так как она, в основном, была проводной и часто выводилась из строя. Кроме того, командование флота психологически тяготело к городу, где все находилось под рукой.

Приближение фронта к Таллину сделало запасной ФКП на мысе Сурропи бесполезным, а тут еще встал вопрос об эвакуации. Для походного штаба КП оборудовали на посыльном судне «Пиккер», штаб и политотдел флота заняли судно «Вирония». Однако отмена эвакуации, большая активность авиации противника и угроза артиллерийского обстрела заставили оборудовать береговой ФКП. Что и было сделано в середине августа прямо в Минной гавани. Для этого строительный батальон буквально в нескольких метрах от причалов, где стояли «Пиккер» и «Вирония», соорудил блиндаж, способный выдержать попадание 76-мм снаряда или 50-кг бомбы. Из этого примитивного ФКП со второй половины августа осуществлялось боевое управление войсками, силами и средствами КБФ до получения приказа об уходе флота в Кронштадт. Хотя к тому времени Военный совет реально управлял только тем, что находилось в Таллине. Для охранения Минной гавани от диверсий с берега организовали кольцевое охранение, установили пулеметные точки и дежурство двух танкеток от Морской бригады. Территория гавани, кроме того, контролировалась патрулями.

С 15 августа стала ощущаться нехватка топлива, особенно соляра и бензина. Поэтому резко ограничили выходы в море тральщиков и катеров МО. С одной стороны, это позволило им провести планово-предупредительные ремонты и тем самым подготовить корабли к предстоящей операции, а с другой — еще более ослабило корабельные дозоры и, естественно, контроль за коммуникациями.

Утром 20 августа противник после продолжительной артиллерийской подготовки перешел в наступление по всему фронту. К исходу 23 августа советские войска отошли на главный оборонительный рубеж на ближних подступах к городу. Весь Таллин и гавани оказались в досягаемости огня полевой артиллерии противника. Сценарий развития событий для Военного совета КБФ был ясен, и он не питал иллюзий: дни Главной базы флота были сочтены.

В этих условиях командование искало выход из создавшейся ситуации. Эвакуации не разрешали, тогда 21 августа Военный совет предложил снять войска с Моонзундских островов и Ханко, что позволит создать 10-тысячную группировку войск, и нанести удар вдоль Финского залива «в тыл противника, наступающего на Ленинград». В Таллине предполагалось оставить лишь небольшой гарнизон. По сути, это была слабо замаскированная попытка получить разрешение на выход из окружения по суши. Естественно, что, как только начнется выдвижение наших войск в сторону Ленинграда, корабли флота наверняка получат разрешение уйти в Кронштадт, но тогда количество вывозимых войск сократится до минимума и флот пойдет без обременительного конвоя гражданских судов. 23 августа Ставка приказала всем оставаться на месте.

Пользуясь тем, что на эвакуацию раненых, естественно, запрет не распространялся, и в предчувствии, что уходить все равно придется, 24 и 25 августа из Таллина отправляют два транспорта с ранеными, поскольку с ними сложилась катастрофическая ситуация. Таллин хоть и являлся Главной базой флота и столичным городом, но поток пораженных буквально захлестнул все медицинские учреждения: не хватало ни персонала, ни медикаментов, ни мест. Поэтому вывоз раненых являлся одной из самых актуальных проблем. До 23 июля их, главным образом из армейских частей, эвакуировали по железной дороге. 27 июля противник занял станцию Тапа, и, таким образом перерезал единственную магистраль на Ленинград, оставался только водный путь.

К этому времени в распоряжении КБФ имелся лишь один санитарный транспорт «А. Жданов», оборудованный для 700 раненых. Для перевозки пораженных подходили теплоходы «В. Молотов» и «Сибирь», которые с этой целью вызвали в Таллин. Остальные транспорта, назначенные для вывоза раненых, представляли собою товаропассажирские суда, в срочном порядке примитивно оборудованные по указаниям отдела воинских перевозок.

Сам процесс эвакуации испытывал большие трудности из-за нехватки медицинского имущества и медперсонала, который к тому же не возвращался вновь в базу после перехода в Ленинград. Первую партию раненых отправили 11 и 12 августа на судах «В. Молотов» и «Аурания», а затем 18 августа еще 890 человек на транспорте «Сибирь». Правда, не все места на этих судах занимали раненые и больные. Перевозились женщины и дети, в основном, семьи офицеров. Так на «Сибири» находились, кроме 900 пораженных, 400 гражданских лиц. Безусловно, отправка семей военнослужащих в Ленинград самым благоприятным образом сказалась на морально-психологическом состоянии офицеров. Однако в Таллине на 23 августа оставались еще более 5500 раненых.

Эвакуации раненых морским путем из г. Таллин с 12 по 28 августа

Примечание: 1. В отчете на этой позиции второй раз обозначен транспорт «Алев». Идентифицировать это судно не удалось.

В этих условиях и отправляются 24 и 25 августа два конвоя. На судах, кроме раненых и гражданских лиц, ушли 250 человек личного состава гидрографической службы флота, совершенно бесполезных при обороне Таллина. Переход этих госпитальных судов нам интересен тем, что это были последние конвои перед оставлением Таллина, и получилось что-то вроде разведки боем. Фактически они вскрыли минную обстановку на фарватерах буквально за несколько суток до выхода флота в Кронштадт.

В состав конвоя, вышедшего 24 августа из Таллина, вошли танкер № 11, транспорты «Аэгна» (с командиром конвоя), «А. Жданов» и «Эстиранд», гидрографическое судно «Гидрограф», ледокол «Октябрь» и поврежденный эсминец «Энгельс». Для проводки конвоя за тралами выделялись тральщики «Ударник», № 45 («Ижорец-39»), «Менжинский», № 46 («Ижорец-65»), «Антикайнен» и «Фурманов».

Опыт двух предыдущих проводок показал, что на тральщиках приходилось тратить много времени на замену поврежденных тралов Шульца, из-за чего движение конвоя задерживалось. На этот раз командиру «Ударника» как командиру группы тральщиков приказали вести конвой за тралами Шульца только в темное время суток, а в светлое — использовать змейковые тралы.

Тральщики шли со змейковыми тралами в строю уступа вправо со скоростью около 5,5 узла. С самого начала движения с поставленными тралами, с 10:50, колонны тральщиков и проводившихся кораблей сильно растянулись, так что общая глубина походного порядка от головного тральщика «Ударник» до концевого проводившегося эсминца «Энгельс» достигла четырех миль. При таких условиях выделенные в охранение два катера МО, конечно, не могли обеспечить сколько-нибудь надежную ПВО судов, а базировавшимся на таллинские аэродромы истребителям было уже не до конвоя: они оставались единственным родом авиации, которая реально могла действовать над Таллином. Потому истребители занимались разведкой, корректировкой огня артиллерии, штурмовкой позиций германских войск и т. д. Оставшиеся в Таллине летчики делали по 6–8 вылетов в сутки, причем под непосредственным огневым воздействием противника по аэродромам. По всем этим причинам начавшиеся во второй половине дня налеты авиации не встретили существенного противодействия.

В 14:04 группе из трех юнкерсов удалось повредить двумя бомбами транспорт «Эстиранд», на борту которого находились мобилизованные эстонцы; многие из них стали бросаться за борт. Ледокол «Октябрь» и гидрографическое судно «Гидрограф» застопорили ход, с ледокола спустили шлюпки для спасения людей, а поврежденный транспорт ушел к острову Кери и приткнулся к береговой отмели. «Гидрограф» вскоре присоединился к конвою, а ледокол еще долго оставался на месте и, догоняя затем конвой, трижды рисковал подорваться на мине при последовательном пересечении заграждений И-82, И-38 и И-40.

Через час после первого налета авиации противника тральщики подошли к западной кромке Юминдского минного поля. За время с 15:45 до 17:35 между меридианами 25°16′5 (заграждение И-82) и 25°35′ (заграждение И-60) они вытралили 11 мин и 4 минных защитника, причем десять мин подсекли, и только одна взорвалась в трале. За это же время с мыса Юминданина дважды открывался артиллерийский огонь по конвою (в 16:25 и 16:40), причем один снаряд разорвался у борта танкера № 11 — то есть маршрут находился в зоне огня береговой батареи, хотя его действенность была крайне низка.

Катер МО ставил с наветренного борта дымовую завесу, но она плохо прикрывала конвой от обстрела, так как ее быстро сносило южным ветром в направлении, перпендикулярном курсу конвоя. Зато дымовая завеса временами как бы рассекала конвой на части, затрудняя сзади идущим судам поддержание равнения в строю кильватерной колонны и своевременное обнаружение подсеченных мин. Поскольку даже при слабом волнении на пятиузловом ходу за кормой не оставалось сколько-нибудь четко выраженного кильватерного следа и вместе с тем заметно сказывался ветровой дрейф, движение судов, даже и без помех, создававшихся дымовой завесой, происходило по волнообразной кривой.

При подсечении мин с тральщиков всеми способами — гудками, подъемом условного сигнала, семафором — давалось предупреждение проводившимся судам. Уклоняясь от подсеченных мин, суда описывали коордонат[33]. За исключением одной мины, немного оттащенной тралом в сторону от линии И-8, остальные девять подсекли непосредственно на заграждениях, но катера успели расстрелять всего две из них, да и те позади, а не впереди конвоя. Поэтому при ширине тральной полосы всего около 2 кб упомянутый маневр уклонения не был безопасным для проводившихся судов, особенно для концевых. Это являлось полезным практическим опытом для будущего перехода флота.

Шедший концевым, если не считать отставший ледокол, эсминец «Энгельс» в 16:24 разошелся с Т-205 и Т-214, следовавшими в Таллин. Через несколько минут с него увидели за кормой подрыв на мине и гибель Т-214. Незадолго до этого «Энгельс» уклонился от двух мин, подсеченных тралом тральщика № 46. Около 17 часов на шедшем впереди транспорте «А. Жданов» обнаружили прямо по носу оборванный буек трала, а немного севернее его три мины, подсеченные тралами «Ударника» и «Менжинского». Уклоняясь от них, транспорт описал крутой коордонат вправо. Следуя в кильватер транспорту, «Энгельс» также отвернул вправо, то есть на непротраленную часть заграждения И-8, и в 17:05 подорвался на мине, случайно оставшейся в стороне от пути транспорта «А. Жданов». Эсминец потерял ход, и так как его начало сносить ветром на подсеченные мины, то он отдал якорь.

К этому времени концевым уже шел ледокол «Октябрь», незадолго до того благополучно догнавший конвой. В 17:30 он подал буксир на поврежденный эсминец и начал разворачивать его на протраленную полосу (условное понятие, поскольку кромка этой полосы не была обвехована), но через четыре минуты «Энгельс» вторично подорвался на мине, и одновременно сдетонировал боезапас в артиллерийском погребе. Подошедший к борту эсминца ледокол принял в первую очередь раненых, затем остальной личный состав. Командир, капитан 3-го ранга В.П. Васильев и военный комиссар корабля, старший политрук Д.И. Сахно сошли с него в 17:52 — за несколько секунд до того, как он лег на борт. Через минуту миноносец встал вертикально носом кверху и быстро скрылся под водой. До последнего момента на корабле гудела включившаяся при опрокидывании сирена.

На остальном пути от района мыса Юминданина до Гогланда в трале тральщика «Менжинский» застряла мина, захваченная, по- видимому, на заграждении И-27; так как от нее не удалось освободиться, то трал в семи милях севернее острова Вайндло обрубили. Это не вызвало задержки в движении конвоя, но зато вместо минной угрозы появилась угроза с воздуха.

За время с 16:45 до 19:30 авиация противника группами по два-четыре самолета пять раз атаковала конвой. Сброшенные бомбы в большинстве не попали в цель, но при третьей атаке в 18:07 был тяжело поврежден шедший в балласте танкер № 11. На судне находились несколько сот пассажиров, в связи с чем на тральщиках «Ударник» и № 45 убрали тралы и подошли к танкеру для снятия людей, а проводка конвоя продолжалась оставшимися четырьмя тральщиками. Транспорт «Аэгна» с командиром конвоя остался на месте для оказания помощи танкеру, прочие суда, огибая поврежденный танкер, выходили из узкой тральной полосы. К счастью, все эти нарушения походного порядка, как теперь видно, оказались безопасными, так как произошли в чистом от мин районе, в четырехмильном разрыве Юминдского минного поля, образовавшемся между заграждениями И-60 и И-81.

Около 19:40 танкер № 11 затонул кормой, но его носовая часть осталась высоко над водой. Личный состав судна и пассажиров приняли на транспорт «Аэгна», продолжавший затем движение без тральщиков, которые почему-то оторвались от него. В наступившей ночной темноте транспорт «А. Жданов» также потерял связь с тральщиками и в течение нескольких часов шел самостоятельно. Только утром 25 августа весь конвой соединился в районе Гогланда и к 9 часам пришел на рейд Сууркюля, где оставался до наступления темноты. 26 августа во время перехода судов в восточной части Финского залива над конвоем барражировали истребители КБФ.

В ночь на 25 августа из Таллина в Кронштадт вышел последний перед эвакуацией конвой в составе транспортов «Эвальд» и «Даугава», ледокола «Трувор», гидрографического судна «Рулевой» и одной шхуны. Проводка за тралами осуществлялась тральщиками № 42 (ЛВП-13), № 43 («Ижорец-17»), № 44 («Ижорец- 38») и № 47 («Ижорец-69»), в охранении шли сторожевые корабли «Уран» (с командиром конвоя), «Чапаев» и четыре катера МО.

Поскольку проводка конвоя началась за четыре часа до рассвета, были поставлены тралы Шульца. Затем, согласно указаниям командования Минной обороны, следовало идти со змейковыми тралами, но на тральщиках, видимо, решили не терять времени на их перестановку. Тем более что командир конвоя, со своей стороны, не поднял соответствующего сигнала, так как опасался, что при засвежевшем юго-западном ветре проводившиеся суда во время маневра замены тралов выйдут из тральной полосы.

Неизвестно, как сложились бы обстоятельства, если бы змейковые тралы все же поставили. В этом случае ширина тральной полосы уменьшалась на полкабельтова и составила бы всего около 1,25 кб, что уже само по себе при проводке пяти судов явно мало. С другой стороны, поврежденные взрывами мин или минных защитников змейковые тралы заменялись запасными примерно в три раза быстрее, чем тралы Шульца. Кроме этого, потеря трала Шульца вызывала необходимость выхода из строя обоих тральщиков данной пары. Этот недостаток в данном случае сказался почти тотчас после того, как тральщики подошли к западной кромке Юминдского минного поля.

Пересекая минное заграждение И-82, тральщики, по-видимому, попали в протраленный ранее узкий проход, но на линиях И-39 и И-38 тралы обеих пар тральщиков около 8:30 почти одновременно оказались перебиты взрывами одной мины и двух минных защитников. Замена тралов запасными тралами Шульца продолжалась свыше часа. Тем временем остановившиеся сторожевые корабли и суда конвоя, развернувшись носом против ветра, подрабатывали машинами, чтобы удерживаться в тральной полосе. Однако кромка этой полосы ничем не была обозначена, в связи с чем ледокол «Трувор», на котором, к тому же, недостаточно внимательно отнеслись к учету ветрового сноса, в 9:12 подорвался на мине и через полторы минуты затонул. Двадцать два человека из состава ледокола подобрали с воды катера МО.

На ведущем тральщике № 47 и шедшем с ним в паре тральщике № 44 запасный трал Шульца поставили в 9:45, но уже через минуту его опять перебило взрывом мины. Незадолго до этого батарея мыса Юминданина выпустила по конвою 12 снарядов, но не добилась попаданий и умолкла. В дальнейшем то у одной, то у другой пары тральщиков в тралах взрывались мины и минные защитники, что в большинстве случаев приводило к повреждению трала. Минеры сращивали тральные части, на что уходило много времени, но зато имевшиеся на тральщиках два комплекта трала Шульца выдержали в общей сложности одиннадцать взрывов мин и минных защитников. Последний взрыв произошел в 12:36 при уборке поврежденного трала тральщиками первой пары: не замеченная ранее мина взорвалась в нескольких метрах за кормой тральщика № 44, вследствие чего компасы вылетели из нактоузов и появилась течь в корпусе корабля.

Из-за этих происшествий, вызвавших длительные остановки конвоя, он почти не двигался с места и за пять часов, с 8:30 до 13:30, прошел всего около пяти миль. В конце концов на тральщиках все же поставили змейковые тралы, но произошла новая задержка, вызванная атакой конвоя с воздуха. Авиация противника в течение дня проявляла большую активность, однако ее действия были распылены по двум конвоям и отряду тральщиков, находившихся в этот день на коммуникации Таллин — Кронштадт, и повсюду встречали более или менее организованный отпор. Тем не менее во второй половине дня самолетам противника удалось повредить бомбами транспорт «Даугава», имевший на борту 506 раненых бойцов. Он лишился хода, его взяли на буксир тральщики № 44 и № 47 и к утру 26 августа привели на рейд Сууркюля. Пришедшие туда же остальные суда конвоя в тот же день, 26 августа, провели в Кронштадт группа тральщиков из состава ОВР Кронштадтской ВМБ.

Как мы уже отмечали, переход двух последних конвоев оказался сродни разведки боем: были довольно точно определены границы опасных от мин районов, подтвердилась необходимость обязательного обвехования протраленной полосы и создания специальной группы катеров для расстрела подсеченных тралами мин. Также подтвердилась низкая эффективность огня береговой батареи противника на мысе Юминданина. К сожалению, все указанные выводы сделали гораздо позже, а тогда ни кому до этого не было никакого дела.

Почему так произошло? Это вызвано, естественным, отсутствием боевого опыта штабов КБФ, Кронштадской ВМБ и его ОВР. Все начальники этих штабов отлично знали о необходимости проведения разборов проведенных мероприятий и доведения их результатов до всех заинтересованных лиц. Но и в условиях мирного времени подобные разборы часто носили формальный характер и проводились «для галочки». Поэтому с началом войны они как бы сами собой исчезли за ненадобностью и проводились в редких случаях исключительно по инициативе того или иного начальника. При этом разборы часто имели ярко выраженную форму «разносов» и мало что приносили полезного с точки зрения боевого опыта.

По-видимому, начальник отдела боевой подготовки флота, капитан 1-го ранга С.В. Кудрявцев, измотанный повседневными заботами (кстати, имеющими очень мало общего с боевой подготовкой), также просто не подумал о том, чтобы запросить из Кронштадта хоть какие то выводы из анализа перехода. Естественно, еще меньше об этом задумывался только что вступивший в должность командир Кронштадской ВМБ контр-адмирал К.Ю. Коренев. Но самое главное — результаты перехода последних конвоев, похоже, совершенно не заинтересовали начальника оперативного отдела флота Г.Е. Пилиповского, под непосредственным руководством которого исполнялся план операции по прорыву сил КБФ в Кронштадт.

По какой бы причине ни проигнорировали опыт перехода последних конвоев, сам этот частный случай демонстрирует отсутствие у штаба КБФ, и прежде всего его оперативного отдела, целеустремленности на обеспечение решения в тот момент самой главной задачи — операции по прорыву сил флота в Кронштадт.

Здесь бы в самый раз рассмотреть решение командующего КБФ на предстоящее покидание флотом Таллина. Однако, похоже, оно не сохранилось. Косвенно это подтверждается двумя моментами. Во-первых, об этом решении не упоминается ни в одном из послевоенных исследований, в том числе секретных. Во-вторых, оно отсутствует в подшивке документов «Отчет о переходе флота в Кронштадт и эвакуации Главной базы Таллин 28–29.08.1941 г.», утвержденный Военным советом КБФ 13 апреля 1942 г. Вот перечень включенных в отчет документов:

Боевой приказ командующего КБФ от 27.08.41 г.;

Плановая таблица перехода кораблей КБФ из Таллина в Кронштадт;

Плановая таблица перехода конвоев 27.08–28.08.41 г.;

Ведомость посадки на транспорта 27.08.1941 г.;

Приказание начальника штаба КБФ от 25.08.1941 г.;

Наставление на переход конвоя № 1 27–28.03.41 г.;

Походные ордера;

Краткий отчет по артиллерийской поддержке сухопутных частей при обороне г. Таллина;

Таблица расхода боезапаса при обороне г. Таллина;

Таблица состава кораблей участвовавших в переходе Таллин— Кронштадт;

Таблица общих потерь кораблей на переходе 28–30.08.41 г.;

Таблица потерь кораблей по типам и их причинам на переходе 28–30.08.41 г.;

Ведомость погибших и поврежденных кораблей;

Схема действий и отхода частей обороны г. Таллина с 25 по 28.08.41 г.;

Схема обстрела береговых рубежей флотом при обороне г. Таллина;

Схема перехода кораблей 28–30.08.41 г.

Почти ко всем из них мы еще обратимся, но какую ценность для нас представляет Решение командующего флотом? Отчасти это связано с тем, что в нем содержится его личный замысел на проведение операции. Подобные документы, исполненные на карте часто собственной рукой военачальника, как никакие другие, характеризуют его как флотоводца, дают возможность оценить уровень познания им военно-морского искусства, владение обстановкой, гибкость и, если хотите, коварство его оперативно-тактического мышления. Это тот редкий случай, когда командующий не утверждает документ, а ставит под ним свою подпись, тем самым полностью подтверждая свое личное авторство, а следовательно, берет на себя всю ответственность за результат. Тут впоследствии уже не скажешь, что подчиненный глуповат и что каждому свою голову не приделаешь…

Однако это не главное, хотя личности членов Военного совета имели самое непосредственное влияние на все происходившие события. Решение ложится в основу оперативной части плана операции. Дело в том, что подобный План — это не какой-то единичный документ, а комплекс документов, иногда несколько десятков, но все они вытекают из выполненной на карте оперативной части. Так вот, нигде об этой карте не упоминается. Все, что мы знаем о покидании Таллина, почерпнуто из отчета и вшитых в него карт, исполненных уже весной 1942 г. Именно поэтому очень трудно судить о том, почему, например, был выбран именно такой маршрут, а не иной или почему принят именно такой походный порядок. Неблагодарное это дело — додумывать за других.

И все-таки какое-то Решение наверняка было — иначе откуда взяться тем документам на переход, которые фактически были исполнены к его началу. Почему же его нет в архиве? Исходя из практического опыта такое может произойти в трех случаях.

Во-первых, например, уже после самого перехода выяснилось, что Решение оказалось примитивным и совершенно не отвечавшим реалиям сложившейся обстановки, что все на самом деле происходило не так, как задумывалось. Поскольку в таком виде документ не представлял никакой ценности даже просто для обобщения опыта, то его просто уничтожили. Кстати, такое вполне могло произойти, так как первичное Решение принималось, по-видимому, где-то числа 15 июля, а фактическая эвакуация началась только 27 августа. За это время обстановка настолько изменилась, что ранее принятое Решение ей, очевидно, не соответствовало. Одновременно тогда, во второй половине июля, разработали первый комплект документов на эвакуацию Главной базы, поэтому, когда получили «добро» на прорыв из-за жесткого лимита времени, нового Решения не принималось — просто скорректировали уже имеющиеся планы. А о первичном Решении просто забыли.

Во-вторых, Решение вообще могли разрабатывать офицеры штаба, такое в практике случается, а командующий лишь его утверждал. Поскольку, скорее всего, оно имело форму рабочей карты и на ней отсутствовали какие-либо, указания на то, что это именно Решение командующего, то ее просто со временем уничтожили при очередном расхламлении секретной части.

В-третьих, наконец, Решение или оперативная часть плана могли во время перехода оказаться не на крейсере «Киров» где находился командный пункт командующего, а на штабном судне «Вирония», которое до Кронштадта так и не дошло. Но в последнее не хочется верить, так как если на командном пункте командующего отсутствует оперативная часть плана проводимой операции, то это говорит или о крайне низкой организации штаба — или о том, что этим планом никто и не собирался руководствоваться.

Отсутствие Решения или оперативной части плана лишает нас возможности увидеть оценку командующим обстановки, и в частности противника. Не хотелось бы заниматься гаданием, но определенные, вполне обоснованные предположения можно сделать. Меньше всего командующий знал об авиации противника, но по опыту двух месяцев войны легко сделать вывод, что конвои атаковывались небольшими группами бомбардировщиков без истребительного прикрытия. Когда над судами появлялись советские истребители, противник отказывался от атак наших транспортов. Одновременно было очевидно, что при выходе в море большой массы кораблей и транспортов уже через 3–4 часа нужно ожидать массовые налеты германских бомбардировщиков, которые при необходимости могут обеспечиваться истребителями. Аэродромная сеть на южном и северном побережье Финского залива вполне это допускала. На большие знания и рассчитывать не приходилось, так как определить предполагаемый наряд авиации противника разведка просто физически не могла. Но и из имеемых данных необходимость организации действенной противовоздушной обороны сил флота на переходе морем наверняка не вызывала сомнения.

Вопрос состоял в том, как это сделать при таком огромном количестве обороняемых объектов, да еще с учетом того, что основным строем на переходе будет кильватерная колона. Естественно, прежде всего хорошо бы привлечь истребительную авиацию флота. На 22 августа в ее состав входили боеготовыми самолеты: Як-1 (6 машин), МиГ-1 (22 машины) и ЛаГГ-3 (3 машины), а также И-15 (21 машина), И-16 (63 машины) и И-153 (46 машин). То есть количественно машин было достаточно. Тем более что специально для прикрытия сил флота во время прорыва планировалось создать группировку истребителей из состава ВВС КБФ и Ленинградского фронта в количестве 65 машин, правда, неясно, каких типов. Новые истребители могли патрулировать на удалении 150 км 50 минут с резервом времени на 15-минутный воздушный бой, старые самолеты имели эти показатели приблизительно в два раза меньше. Одновременно на такое удаление они бы смогли реально сделать два, максимум, три вылета за весь день.

При первичном планировании перехода командующий флотом рассчитывал на аэродром Липово на Кургальском полуострове. Оттуда новые истребители доставали до меридиана о. Мохин, а старые — до Гогланда. Однако еще до оставления Таллина советские войска уже отступили за реку Луга и заняли оборону восточнее Копорья. Таким образом, вся авиация флота оказалась в районе Ленинграда, и ближайшим аэродромом стал Ораниенбаум. Отсюда и новейшие истребители могли надежно прикрыть суда и силы флота только от Гогланда, а старые находились бы над островом всего десяток минут. А ведь подготовь Военный совет флота хотя бы взлетно-посадочную площадку подскока на Гогланде или Лавенсари — и авиация противника получила бы достойный отпор. Это не из области фантастики, а вполне реальная вещь! Кстати, аэродром на Лавенсари появился уже менее чем через год. На сооружение подобной площадки силами флота, находящимися в Кронштадте, в тех условиях понадобилось бы несколько недель. Так что начнись сооружение посадочной полосы и создание запасов топлива хотя бы тогда, когда Таллин уже оказался в окружении, то к 28 августа, хоть какой-то примитивный аэродром уже функционировал бы. То есть его отсутствие — это банальный просчет командования флотом, отсутствие предвидения.

Параметр воздушной цели

В те годы зенитная артиллерия являлась вторым по эффективности средством борьбы с авиацией. Но чтобы лучше представить, чем располагал командующий флотом, разберемся с тем, что представляли из себя корабли в отношении ПВО. Так вот, все они, кроме крейсера и новых эсминцев, могли прикрыть суда только в том случае, если авиация будет прорываться к объектам удара через них. Существует у зенитчиков такое понятие, как «параметр воздушной цели», — наименьшее расстояние, на которое приближается пролетающая мимо воздушная цель, или, иначе, проекция на водной поверхности перпендикуляра от курса самолета на корабль. Он характеризует способность сбить воздушную цель, летящую не на тебя, а на другой корабль или судно.

Величина параметра воздушной цели всегда значительно меньше максимальной дальности стрельбы и сильно зависит от скорости цели. Например, 76-мм артиллерия эсминцев способна была поражать германские бомбардировщики, летящие с параметром 1–1,5 километра. Таким образом, в идеале эсминец мог держать оборону против воздушного противника «на фронте» не более двух-трех километров или несколько более одной мили. Получается, что для надежного прикрытия двух-трех транспортов нужно до четырех эсминцев; в крайнем случае, два — на левом и правом траверзах обороняемых объектов. Что касается крейсера, то он со своей 100-мм артиллерией мог удерживать «фронт» до 4–5 км.

Видимо, командующий мало что знал о береговой артиллерии на мысе Юминданина, хотя в его распоряжении имелись силы и средства которые можно было бы нацелить на разведку этих объектов. Но, по имеемым документам, создается впечатление, что выявлением фактической угрозы коммуникации со стороны береговой артиллерии никто не занимался. Отчасти это можно объяснить тем, что уже в середине августа приняли решение идти посредине Финского залива, а здесь эффективность огня артиллерийских батарей противника во всех случаях была мала.

Учитывая, что почти во всех описаниях Таллинского прорыва присутствует эпизод чуть ли не артиллерийской дуэли крейсера «Киров» с германской береговой батареей, требуется внести некоторую ясность. Чтобы вести прицельный огонь по кораблю, надо наблюдать его корпус, хотя бы верхнюю палубу, иначе почти невозможно определить курсовой угол. Но главное — нужно видеть всплески от падения собственных снарядов, в противном случае просто нельзя корректировать огонь.

Пускай наблюдатель на берегу находился на высоте 10 м, высоту борта крейсера примем за 6 м, в этих условиях дальность видимости составит 110 кб. Дальность стрельбы 170-мм германских орудий не превышала 20 км. Таким образом, все параметры, влияющие на точность стрельбы, находились на пределе, и по этой причине говорить о какой либо эффективности огня германских береговых батарей на дистанциях более 100 кб просто не приходится — попадание могло быть только случайным.

Теперь об эффективности стрельбы крейсера по батарее противника. Для кратковременного подавления стандартной полевой батареи требуется не менее 150 снарядов калибра 180 мм. Но это при условии знания ее местоположения с точностью до 10 м и всех прочих идеальных условий! Где на самом деле находилась батарея, никто не знал. В этих условиях все разговоры о том, что «Киров» заставил замолчать береговую батарею, — просто досужий вымысел: снаряд крейсера мог залететь на огневую позицию противника только случайно. А прекращала стрельбу германская артиллерия, скорее всего, потому, что просто не видела своих всплесков, чему, безусловно, способствовали ставившиеся дымовые завесы. Вообще германская береговая артиллерия действительно могла стать реальной угрозой только при следовании южным маршрутом.

Наибольшую опасность для сил флота все же представляли мины. Именно из-за высокой плотности минных заграждений противника в настоящее время многие упрекают Военный совет КБФ в том, что он выбрал для перехода средний маршрут, а, предположим, не южный. Однако при этом почему-то забывают, что сегодня мы знаем то, чего командующий флотом в 1941 г. не знал. На основании чего он мог считать, что за те двадцать дней, пока наши силы не пользовались прибрежным маршрутом, противник не поставил там еще более мощных минных заграждений, чем в центре залива? А по срединным коммуникациям последний конвой прошел буквально несколько дней назад.

Видимо, по той же причине отказались и от северного маршрута. Вспомните о том, как распорядился Военный совет КБФ своим минным запасом — мины пошли на создание мощных оборонительных заграждений против мифических крупных германских кораблей. Подобные заграждения предусматривались еще предвоенными планами, и это вполне соответствовало взглядам командования КБФ на ведение военных действий на море в тех условиях. Именно поэтому, если В.Ф. Трибуц мысленно поставил себя на место командующего ВМС Финляндии, то он посчитал бы, что вдоль опушки шхер выставлены оборонительные минные заграждения против, безусловно, более мощного советского флота. И выходит, что северный маршрут как раз проходит по этим самым заграждениям. Да и финская артиллерия береговой обороны — это не германская импровизация: там орудия калибром до 305 мм в бетонных блоках и специально предназначенные для поражения морских целей.

Так ли рассуждал командующий флотом, нам не известно, но в любом случае наибольшую угрозу он определил совершенно точно — мины и авиация противника. Да и маршрут, исходя из того, что он знал в то время об обстановке, был выбран, похоже, наиболее рационально.

Теперь посмотрим, как предполагалось нейтрализовать обрисованные угрозы. Но сначала, для более правильного восприятия всего того, о чем пойдет речь далее, как говорится, расставим все точки над «i».

Все, изложенное ниже, не является некими личными домыслами умника, который, сидя в уютном кресле и зная, чем все закончилось, более чем через полвека рассуждает о том, что могло бы быть, если бы… Все не так. Далее ответ на вопрос «Почему так произошло?» мы будем искать в том числе и в анализе выполнения своих прямых служебных обязанностей должностными лицами. Например, в какой мере и в каком объеме они реализовывали конкретные положения основных руководящих документов? Боевой устав или Наставление по ведению операций — это не благие пожелания, а руководство к действию. Их требования обязаны (!) выполнять все, кто планирует и управляет боевыми действиями. Конечно, эти документы — и не догма, но, чтобы вообще игнорировать какие-либо их положения, нужны весомые основания.

Вернемся к нашей теме. Основополагающим документом, на который ссылаются все послевоенные исследователи прорыва из Таллина в Кронштадт, является Боевой приказ от 27 августа[34]. Первое, что бросается в глаза — он написан с нарушением статьи 42 БУМС-37. В частности в нем полностью отсутствуют первые два пункта, да и третий усечен. Из этого приказа следует, что целью предстоящих действий является переход сил флота из Таллина в Кронштадт. Это очень важный момент, так как цель предстоящих действий предопределяет все остальное: построение сил, боевые задачи, организацию всех видов обеспечения и т. д. Все эти вопросы применительно к «переходу» в основном отражены в главе 5 БУМС-37. Однако под переходом там понимается выдвижение в район боевого предназначения — в то время он не ассоциировался с перебазированием сил флота. Подобное толкование перехода появилось после войны и в определенной степени именно по опыту эвакуации Таллина. До этого переход представлялся этапом какой-то операции. Поэтому даже с чисто формальной точки зрения цель действий сил флота определена неправильно. Гораздо ближе к сложившейся ситуации является «прорыв блокады». Действительно, силы противника, завоевав господство в Финском заливе, фактически блокировали коммуникацию Таллин — Кронштадт, о чем свидетельствуют обстоятельства проводок последних конвоев. Подобные действия предусмотрены главой 5 Временного наставления по ведению морских операций 1940 г. (НМО-40).

Такой, на первый взгляд чисто теоретический и формальный вопрос, как правильное определение целей предстоящих действий, позволил штабу КБФ «уйти» от полноценного планирования операции по прорыву флота, поскольку переход формально даже не является боевой операцией и требует разработки, в основном, организационных, а не боевых документов. Операция же, как форма применения войск, сил и средств, предусматривает планирование боевых действий; заблаговременную постановку задач силам; согласование по месту и времени основных усилий; планирование результатов. Подготовка операции это совершенно конкретный комплекс мероприятий, которые достаточно подробно описаны в соответствующих руководящих документах, например, в уже упоминавшемся НМО-40 и в Наставлении по боевой деятельности штабов соединений ВМФ, также 1940 г. издания. Теперь понимаете, почему в двух изданиях — «Морском атласе» и военно-историческом очерке «Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» — одно и тоже событие имеет два названия?

Исходя из целей предстоящих действий — переход, боевой приказ определял построение сил: три корабельных отряда (главных сил, прикрытия и арьергард), а также четыре конвоя, включающие в себя охраняемые суда, корабли непосредственного охранения и тральные группы, последних в конвое № 4 не было. Там же ставились боевые задачи корабельным отрядам:

«Главным силам — прикрыть на переходе от м. Юминданина до о. Гогланд первый и второй караваны транспортов. Отряду прикрытия — прикрыть на переходе от о. Кери до о. Вайндло второй и третий караваны транспортов. Арьергарду — прикрывать третий караван транспортов с тыла».

Таким образом, основная задача корабельных групп — прикрытие, то есть они выступают в качестве отрядов оперативного прикрытия. В те годы оно осуществлялось, в основном, при угрозе конвоям со стороны корабельной группировки противника. В отдельных очень специфических условиях оперативное прикрытие может решать задачи по недопущению к прикрываемым объектам подводных лодок (фактически подобные задачи стали решаться только на заключительном этапе Второй мировой войны) и подавлению береговых батарей.

Теперь посмотрим, зачем нужно было оперативное прикрытие в нашем случае. Теоретически существовала угроза со стороны финских броненосцев береговой обороны, а также германских легких крейсеров и эсминцев. Однако эти силы до сих пор в устье Финского залива не появлялись. Более того, они вообще оказались вне поля зрения советской разведки, хотя в то время разведывательная авиация флота регулярно осматривала почти всю акваторию Балтийского моря — во всяком случае, его восточную и центральную части. О чем это может говорить? Или крупных артиллерийских кораблей противника действительно не было ни в Финском заливе, ни на подходах к нему, или разведка велась плохо.

Из чего исходил командующий флотом? Выходит, он не верил своей разведке, раз все же выделил оперативное прикрытие. Но, похоже, дело не в этом. Действительно, в случае, если бы местоположение кораблей противника являлось критичным для построения своих сил, то командующий поставил бы конкретную задачу раведотделу и штабу ВВС флота — найти эти корабли, даже за счет некоторого ослабления разведдеятельности на других направлениях. Выявила бы разведка крейсера и броненосцы или нет, сейчас не суть важно — главное, что такой приказ в рамках предстоящей операции вообще не поступил. Значит, на самом деле не очень-то и верили в штабе КБФ, что в Финский залив могут войти крупные корабли противника.

Учитывая выставленные оборонительные минные поля, прикрытые крупнокалиберной артиллерией из района Таллина и с Ханко, такой вывод вполне логичен. Более того, посмотрите еще раз на боевые задачи корабельным отрядам. Самый мощный из них во главе с крейсером «Киров» должен прикрыть конвои восточнее мыса Юминданина — то есть там, где крупных кораблей противника уж точно быть не могло.

Таким образом, очевидно, что оперативное прикрытие не было ориентировано против группировки во главе с крейсерами или броненосцами. Кстати, среди главных угроз в боевом приказе эти силы также не указаны. Это все как бы с одной стороны, а с другой — отряды боевых кораблей в принципе не могут прикрыть от авиации и мин, то есть от главных угроз. Наконец, включение в состав групп оперативного прикрытия подводных лодок сразу указывает на то, что ни отряд главных сил, ни отряд прикрытия на самом деле никого ни от кого прикрывать и не собирались.

Таким образом, получается, что подобное построение сил флота не соответствует статье 90 БУМС-37, которая гласит, что: «Переход маневренного соединения флота должен совершаться для выполнения определенной боевой задачи, исходя из которой, строятся все расчеты по организации походного движения и его обеспечению», — то есть походный порядок должен соответствовать боевой задаче.

Чтобы уже больше не возвращаться к этому вопросу, рассмотрим, какие боевые задачи поставил командующий флотом своей авиации:

1. Вести разведку Финского залива, баз и аэродромов противника в прибрежной части Финляндии и Эстонии до меридиана 22°.

2. Нанести бомбардировочные удары по обнаруженным кораблям в базах, а также по аэродромам и батареям противника.

3. Осуществлять непосредственное прикрытие кораблей на переходе от меридиана 26°30′ до меридиана 28°30′ путем посменного патрулирования в воздухе групп истребителей.

При этом важнейшими объектами прикрытия объявлялись боевые корабли. Прикрытие судов предусматривалось только в случае отсутствия кораблей в районе, ограниченном меридианами 26°30′ — 28°30′.

Первый пункт приказа соответствовал повседневной деятельности разведывательной авиации флота в тот период, и таким образом никак не целеустремлял ее на обеспечение предстоящего прорыва флота в Кронштадт. Второй пункт, задача бомбардировочной авиации, похож на банальную отписку. Насчет кораблей куда ни шло, но по каким аэродромам и каким батареям противника наносить удары? Их несколько десятков вдоль маршрута прорыва, никакой авиации не хватит. Это если заставить их прекратить функционировать хотя бы на сутки. А если лишь на тот период, когда в радиусе их досягаемости будут проходить наши силы, то тогда нужно согласовывать удары авиации по месту и времени с динамикой перемещения этих сил. Ничего подобного в приказах нет. Последний пункт боевой задачи истребительной авиации, как мы уже знаем, просто не выполним.

Недаром военные говорят: «Как скомандовано, так и исполнено». В целом авиация действовала в соответствии с полученным приказанием: никаких сил противника не обнаружила, никаких ударов ни по кому не нанесла, никого с воздуха не прикрыла. Правда, справедливости ради надо отметить, что если 28 августа ВВС флота в интересах кораблей и судов совершили три самолето-вылета (!) общей продолжительностью 4 часа с целью «поиска эскадры КБФ», то 29 августа истребители 61-й авиабригады выполнили 59 самолето-вылетов для прикрытия кораблей и судов на участке Лавенсари — Кронштадт. При этом в районе Сескар лейтенант Максимов сбил Ju-88A-4 из KGr806. В этот же день получили повреждения от зенитной артиллерии два Не-111 из 3./KG4, один из них над о. Тютерс, а также Не-111Н-5 из 1./KG4. Последний вынужден был садиться на свой аэродром «на брюхо».

Зато 15-й авиаполк, решая задачи ПЛО, потерял два МБР-2, сбитые на взлете. Еще одна пара МБР-2 вела воздушный бой с Me-110. Всего же было выполнено шесть самолето-вылетов. 30 августа 61-я авиабригада совершила 54 самолето-вылета, еще десять 15-й авиаполк. Причем если МБР-2 не могли найти наши корабли и суда между Гогландом и Кронштадтом, то истребители не обнаружили воздушного противника к востоку от Лавенсари. А его там и не было. В это время германская авиация бомбила Гогланд. 31 августа истребители 61-й и 10-й авиабригад сделали по девять самолето-вылетов, но, опять же, противника не обнаружили.

Далее попытаемся разобраться, что предусматривалось сделать для нейтрализации угроз силам на переходе морем в соответствии с пунктом 5 статьи 195 НМО-40? Правда, сами угрозы хоть и определены правильно, но очень неконкретны. Действительно, что такое «переход будет происходить в условиях сильного воздействия авиации, мин, подлодок противника»? Где, какими силами будет воздействовать противник, а главное — кто и что должен делать с нашей стороны? Можно предположить, что командиры главных сил, сил прикрытия и арьергарда принимали свои Решения на выполнение боевой задачи, поставленной в боевом приказе. Но где эти Решения?

А что, согласно хотя бы действующим документам, не говоря уже о соответствующих разделах курса Военно-морского искусства или опыта первых лет Второй мировой войны, должны и могли предусмотреть офицеры-операторы? Пойдем в порядке, указанном в приказе.

Итак, угроза с воздуха. Для ее нейтрализации в те годы существовало четыре стандартных приема: прикрытие с воздуха своих сил истребительной авиацией, упреждающие удары по аэродромам противника, сокрытие от противника своих сил, применение зенитных огневых средств. О возможности привлечения истребительной авиации мы уже говорили — на нее надеяться не приходилось из-за просчетов в организации системы базирования. Скрыть от противника факт и маршрут перехода наших сил в тех условиях было практически невозможно.

Удары по аэродромам противника представляли большую сложность с мало предсказуемым результатом. Нельзя забывать о том, что аэродромы того времени не имели взлетно-посадочных полос с твердым покрытием, а являлись грунтовыми. Поэтому, чтобы затруднить взлет авиации, требовалось буквально перепахать все поле — но и тогда восстановительные работы зачастую занимали считанные часы. Сорвать удар авиации путем уничтожения ее на аэродроме, по опыту войны, можно было только в определенных условиях: внезапность удара, скученность стоянки самолетов, отсутствие эффективной ПВО и т. д. Кроме этого, нужно точно знать, с каких аэродромов будет наноситься удар, а вдоль коммуникации Таллин — Кронштадт их находилось сразу по нескольку как на финской, так и на эстонской территориях.

Существовала также одна особенность применения германской авиации, о которой мы тогда еще не знали, точнее, знали, но не сделали выводов из опыта боевых действий 1939–1940 гг. За счет создания оперативно-стратегических объединений авиации («воздушных флотов») немцами достигался высокий уровень централизации управления силами. Например, 1-й германский воздушный флот действовал на фронте от Валдайской возвышенности на юге до Финского залива на севере. Это позволяло достигать высокой концентрации усилий в нужном месте и в нужное время. Вот и получалось, что сегодня два десятка Ju- 87 поддерживали свои войска в районе станции Дно, а завтра они же атаковали советские суда между Таллином и Кронштадтом. Кстати, именно эта гибкость в управлении силами и высокая маневренность создавала у многих советских военачальников иллюзию того, что германской авиации просто «немеряно». Поэтому наличными силами при такой неопределенности в конкретных местах базирования германской авиации, нанесение предварительных ударов по аэродромам противника, скорее всего особого эффекта не принесло.

Оставался четвертый способ защиты от воздушного нападения — непосредственное отражение ударов авиации с помощью зенитных огневых средств кораблей. Для этого существуют известные каждому морскому офицеру с училищной скамьи так называемые ордера ПВО. Под ними в общем случае понимается точно определенное по направлениям и дистанциям расположение кораблей и судов, охраняемых сил и сил охранения, действующих совместно для наиболее эффективного применения зенитного оружия.

Причем если не в училище, то уже на офицерских классах всех будущих командиров учили, что такие ордера могут быть не только противовоздушными, но и ПЛО, ПМО, ПКО. Например, посмотрим в каком ордере предполагался переход конвоя № 1. Мы уже разбирались с противовоздушными возможностями эсминцев и крейсера. Очевидно, что их надо ставить в кильватерной колоне через 2–3 транспорта и тогда можно прикрыть все направления зонами обстрела зенитной артиллерии. Конечно, огонь получается жиденький, однослойный, но это лучше, чем вообще никакой реальной защиты, как это предусматривалось не только построением первого, но и других конвоев. В случае построения сил в комбинированный ордер ПМО — ПВО десять эсминцев и крейсер, а также сторожевые корабли специальной постройки вполне могли бы взять под свою непосредственную защиту не менее 30 судов, то есть все наиболее крупные из них. Во всяком случае, это, безусловно, более рациональное использование боевых кораблей, чем выделение их в силы оперативного прикрытия не известно от кого.

Следующая угроза, обозначенная в приказе — это мины. Не вдаваясь во все тонкости минно-трального дела можно сказать только одно: для тех конкретных условий обстановки согласно статей 623 и 661 Наставления тральщиков (НТЩ-40) разработчики плана прорыва флота обязаны (!) были предусмотреть обвехование кромок тральной полосы. Это в сочетании с движением всех корабельных групп строго по одному маршруту в значительной степени снижало вероятность гибели кораблей и судов на минах.

Угроза подводных лодок для прорывающихся в Кронштадт сил, теоретически, конечно, существовала. По способам борьбы эта угроза сродни воздушной. Но поскольку точные места базирования подводных лодок противника тогда известны не были, то и нанесение авиационных ударов по ним невозможно. Учитывая сложность маскировки прорыва, оставалось только непосредственное ПЛО сил флота. Отсутствие надежной радиосвязи почти исключало применение противолодочной авиации в походном порядке группировки, не говоря уже об ордерах. В этих условиях, как правило, летающие лодки МБР-2 осуществляли поиск подводных лодок согласно заданию, полученному еще на аэродроме. По причине громоздкости системы управления, авиационные начальники, чаще всего, очень приблизительно знали, где находятся силы флота и в чем сейчас они конкретно нуждаются[35]. Отсюда и боевые задач летчикам ставились очень неконкретно, а значит, многое здесь зависело от их инициативы и подготовленности.

Но в любой ситуации наличие в районе пускай и крайне не совершенной противолодочной, она же разведывательная, авиации в некоторой степени повышало боевую устойчивость корабельной группировки. Учитывая, что ВВС флота к 20 августа располагало 67 исправными самолетами МБР-2, а также пятью Че-2, дальность действия которых позволяла оперировать до мыса Юминданина даже из района Кронштадта, а также практическое отсутствие над Финским заливом истребителей противника, то вполне реально было организовать их постоянное патрулирование в районе конвоев.

Другим достаточно эффективным способом снижения угрозы подводных лодок является построение сил в ордера ПЛО. Но в отличие от комбинированного ордера ПМО — ПВО, ордера ПМО — ПЛО не существует. Это вызвано тем, что при тогдашнем уровне точности определения подводными лодками своего места, им не назначали боевых позиций в районе минных постановок — то есть на заведомо известных заграждениях противника угроза со стороны подводных лодок отсутствовала.

Ведя разговор о противолодочной обороне так же необходимо учитывать, что корабли КБФ практически не имели средств обнаружения объектов в подводной среде[36]. При этом для «реакции» на визуально наблюдаемый перископ или след торпеды наиболее подходили малые охотники, которые в силу своей малой осадки (1,25 м) и так достаточно безболезненно «гарцевали» на минных полях. Таким образом, гидросамолеты и сторожевые катера могли снизить угрозу со стороны подлодок, что и должно было найти свое отражение в плане на прорыв в Кронштадт.

Любопытно, но в боевом приказе не указаны в качестве угрозы торпедные катера противника, хотя о том, что они действуют против наших сил, в том числе и в Финском заливе, командование флотом знало. Вообще при рассмотрении документов иногда создается впечатление какой-то параллельности миров. Кажется, что война шла как бы сама по себе, а планирование прорыва — само по себе. Во всяком случае, разработчики плана были обязаны предусмотреть меры по снижению угрозы со стороны торпедных катеров.

Подводя итог анализу разработанных на операцию боевых документов, можно сказать, что на самом деле речь идет об организационном приказе с приложениями. Их совокупность нельзя рассматривать как комплект Плана операции, потому что в нем отсутствует целый ряд основополагающих документов — например, план разведки, план ПМО, план ПВО и т. д. В этих документах нет даже намека на организацию каких-то действий по введению противника в заблуждение, по снижению предполагаемых угроз.

Что касается отсутствующих важных документов, то сразу хочется упредить тех, кто во всем этом увидит элементарный формализм: подумаешь какой-то бумажки нет! На самом деле тот же план разведки или ПМО — это не «бумажки», а рабочие документы соответствующих штабных постов, которые должны отслеживать обстановку по своему направлению и если не управлять выделенными силами, то выдавать свои предложения начальнику штаба. Так что отсутствие подобных «бумажек» — верный признак, что отсутствовали и соответствующие органы управления, а значит, этими вопросами никто не руководил.

ФКП флота на переходе развернули в штурманской рубке крейсера «Киров». На практике это означало, что на самом деле не то что флагманского — никакого КП не было вообще. Здесь надо сделать небольшое пояснение: в данном контексте под командным пунктом понимается не помещение, а орган управления при командующем. Он должен состоять из различных специализированных штабных постов. Именно эти посты управляют в интересах всей группировки разведкой, всеми видами обороны, спасательными действиями и т. д. Учитывая особенности операции, начальник штаба флота должен был определить перечень этих постов и поставить им задачи. Но в нашем случае он вообще оказался в другом отряде, то есть на переходе штаб не имел своего начальника.

Одновременно на борту крейсера находился командир Отряда легких сил (OЛC) вместе со своим штабом с совершенно не определенным статусом. Почему не определенным? Потому что в боевом приказе он как командир отряда не упоминается, из него явно следует, что главными силами управляет лично комфлот. Одновременно в плановой таблице на переход указывается, что управляет движением этого отряда все же командир OЛC[37]. Такие разночтения в организации боевого управления говорят о крайне низком качестве разработанных документов, под которыми стоят в том числе подписи начальника штаба флота. Исходя из требований руководящих документов, командира отряда главных сил вместе с его штабом требовалось посадить на лидер «Ленинград», а крейсер оставить флагманским кораблем всей группировки, развернув в его кают-компании полноценный командный пункт флота.

Здесь опять-таки необходимо пояснить, что, как показала практика, совмещать два КП разных начальников нельзя. Иногда это правило частично нарушается — чаще всего из-за проблем с обеспечением связью, и два КП размещаются на одном корабле, но территориально раздельно, не зависимо друг от друга. Дело в том, что каждый командный пункт управляет строго определенными силами, причем через нижестоящие командные пункты, а не через головы промежуточных начальников.

Из практики следует (и подтверждено теоретически), что каждый орган управления должен иметь 5 ± 2 объекта управления: при меньшем количестве содержать промежуточное звено нецелесообразно, а при большем — орган управления начинает не справляться, «захлебываться». Конечно, это не догма, и многое зависит от конкретных условий обстановки, но в нашем случае все было корректно, построение группировки, во всяком случае, по количеству отрядов и конвоев вполне рационально.

Еще один важный момент. С командными пунктами органически связаны средства связи корабля, а их количество ограничено. Поэтому размещение командира отряда главных сил и его штаба на «Ленинграде» позволило бы за счет средств связи этого корабля организовать все необходимые радиосети[38]. Одновременно перенос КП на лидер не потребовал бы новых радиосетей для ФКП командующего флотом, так как все они и так должны были существовать для всех остальных отрядов и конвоев.

Однако командующий группировкой взял на себя управление одним из отдельных отрядов. По опыту — подобное сразу резко ослабляет усилия по управлению всей группировкой. Все это как-то можно объяснить при условии нехватки подготовленных штабов, то есть органов управления. Но на переходе в качестве пассажиров переезжал командир OЛC со своим штабом, а командир ОВР Главной базы вместе со своим штабом, исходя из задач арьергарда, вполне мог бы возглавить этот отряд. Да и офицерами штаба флота можно было укомплектовать несколько командных пунктов. Похоже, командующий флотом заранее сосредоточил все свои усилия на прорыве именно главных сил.

Вышеизложенные моменты далеко не охватывают всех требований руководящих документов, это самое элементарное, буквально лежащее на поверхности. Теперь осталось ответить на вопрос, в какой мере неполноценное планирование операции по прорыву сил флота повлияло на ход реальных событий.

25 августа своим приказанием начальник штаба определил старшинство флагманов на рейде и порядок их отхода. Последним с рейда должен был уходить командир Минной Обороны, по сигналу которого предполагалось осуществить закупорку и минирование гаваней силами ОВР.

Несмотря на мужество советских войск, 26 августа началась агония обороны города. Дальше все становилось бессмысленным, а главное — в ближайшие сутки могло быть потеряно управление войсками, и тогда начался бы хаос, нечто сродни тому, что менее чем через год произошло под Севастополем.

В этот день верховным командованием наконец-то дается разрешение на эвакуацию. Уже к вечеру подготовили исполнительные документы на прорыв, утром следующего дня их утвердил Военный совет КБФ и немедленно вручили исполнителям. В состав комплекта документов входили: Боевой приказ командующего с плановыми таблицами перехода отрядов боевых кораблей и конвоев. Каждый командир конвоя имел ордер движения и наставление на переход[39].

27 августа отдается приказ стрелковому корпусу о подготовке к отходу и порядке посадки на транспорта под прикрытием огня корабельной и береговой артиллерии. Непосредственно в частях этот приказ получили в 11:30–12:00 27 августа. В 21:00, прикрываясь арьергардами и огнем флота, войска начали отход для посадки на суда. Сама посадка началась в 22:30.

О ходе погрузки эвакуируемых сведения противоречивы, как и ее оценка: от «организована в соответствии с планом», до «проходила стихийно». Видимо истина где-то посредине. Это видно из сравнения плановой и фактической загрузки судов[40]. С одной стороны на борт приняли гораздо больше людей, чем это предусматривалось паном. С другой стороны в Таллине на причалах осталось более 5000 человек, причем целыми подразделениями. При этом несколько судов вообще ушли пустыми, а транспорты «Тобол» и «Вторая Пятилетка» приняли на борт 18 и 250 человек, соответственно, при вместимости 2000 каждый. Хотя здесь имеется объяснение. Эти два судна по плану должны были загружаться в Купеческой гавани, но она оказалась в зоне досягаемости огня полевой артиллерии противника, поэтому пункт погрузки перенесли в Беккеровскую гавань, однако информация об этом до войск своевременно не дошла.

Сетевые заградители «Онега» и «Вятка»

Более-менее вникнув в планирование операции по прорыву сил КБФ из Таллина в Кронштадт, а также в некоторые обстоятельства, ему предшествующие, проследим как развивались события в дальнейшем, тем более что их общедоступные описания очень поверхностные.

Как уже отмечалось, минная обстановка на предполагаемом маршруте перехода из Таллина в Кронштадт была известна сравнительно хорошо. По этой причине командование флотом решило все же приступить к протраливанию фарватера через Юминаданинское заграждение противника. Однако, боясь потерять последние мореходные тральщики, для выполнения поставленной задачи привлекли 12-й дивизион катерных тральщиков типа «рыбинец» в охранении сторожевого корабля «Аметист» с приказанием с утра 25 августа начать протраливание фарватера между меридианами 25°15′ и 25°40′ на всю его ширину, то есть одну милю.

Но по состоянию погоды «рыбинцы» не смогли выйти в море ни 25 августа, ни в следующие два дня, вследствие чего задачи предварительного траления на фарватерах 10 ТБ-ж и 10 ТБ-е так и не выполнили. Это означало, что флоту предстояло совершить переход за тралами с форсированием хотя и несколько разреженного, но все же очень плотного минного поля.

В состав отряда Главных сил вошли крейсер «Киров»; лидер «Ленинград»; эскадренные миноносцы «Сметливый», «Гордый» и «Яков Свердлов»; подводные лодки С-4, С-5, «Калев», «Лембит» и, наверно, Щ-405; ледокол «Суур Тылл»; торпедные катера № 37, 73, 74, 84, 103, 113 и 144; катера МО № 112, 131, 133, 142, 202 и 204; базовые тральщики Т-204, Т-205, Т-206, Т-207 и Т-217. На переходе от меридиана мыса Юминданина до острова Гогланд отряд Главных сил по плану должен был прикрывать конвои I и II.

В составе отряда прикрытия реально вошли: лидер «Минск»; эскадренные миноносцы «Славный» и «Скорый»; подводные лодки Щ-322, М-95; торпедные катера № 33, 53, 91 и 101; катера МО № 207, 212, 213 и 510; базовые тральщики Т-203, Т-210, Т-211, Т-215 и Т-218. Кроме этого, к отряду присоединилось задержавшиеся на рейде из-за приемки людей с берега посыльное судно «Пиккер» из состава Главных сил. Зато включенные в состав отряда подводные лодки М-98 и М-102 по приказанию Главкома Северо-западного направления в последний момент направили на позиции южнее Хельсинки, и они пришли в Кронштадт самостоятельно 6 сентября. На переходе от острова Кери до острова Вайндло отряд должен был прикрывать конвои II и III.

В состав Арьергарда вошли: эсминцы «Калинин», «Артем» и «Володарский»; сторожевые корабли «Снег», «Буря» и «Циклон»; торпедные катера № 51 и 61; катер МО № 5[41], 195, 197, 204, 210, 211, 232. Задача арьергарда заключалась в постановке минных заграждений на Таллинском рейде, на подходах к нему и в бухте Копли-Лахт, а затем в прикрытии перехода III и IV конвоев с тыла.

Перевозку эвакуируемого гарнизона Таллина и Палдиски осуществляли суда четырех конвоев, фактический состав которых по разным причинам несколько отличался от указанных в плановой таблице на переход.

Планировавший походный ордер конвоя № 1. (копия из подлинного документа)

Планировавший походный ордер конвоя № 2. (копия из подлинного документа)

Планировавший походный ордер конвоя № 3. (копия из подлинного документа)

В составе конвоя № 1 совершали переход: транспорта «Вирония», «Атис Кронвальдис», «Ярвамаа», «Колпакс», «Алев», «Элла», «Казахстан», «Иван Папанин»; плавбаза «Ленинградсовет»; ледокол «Кришьянис Вальдемарс»; плавмастерская «Серп и молот»; спасательное судно «Нептун»; буксир ОЛС-7; шхуна «Урме» (на буксире у транспорта); подводные лодки Щ-301, Щ-307, Щ-308, М-79. Непосредственное охранение конвоя включало эсминцы «Свирепый» и «Суровый»; сторожевые корабли «Аметист» и «Касатка»; сторожевые катера МО № 208 и 507; тихоходные тральщики «Буек», «Барометр», «Виестурс», «Краб», «Дзержинский», «Ляпидевский» и «Баян» (последний без трала); катерные тральщики № 1201, 1206, 1208, 1209, 1210 и 1211.

Состав конвоя № 2 был следующим: транспорты «Наисаар», «Вторая Пятилетка», «Эргонаутис», «Шауляй», «Эверита»; буксиры КП-12 с торпедным катером № 121 и «Тасуя» с тральщиком № 86 («Ижорец-33»); шхуна «Ата». Непосредственное охранение осуществляли сторожевой корабль «Щорс»; канонерская лодка «Москва»; сторожевой катер МО № 200; сетевые заградители «Онега», «Вятка» и «Азимут»; тихоходные тральщики № 43 (ЛВП-17), № 44 («Ижорец-38»), № 47 («Ижорец-69»), № 84 («Ижорец-28»), № 88 («Ижорец-31») и № 121 («Ижорец-71»); катерные тральщики № 1203,1204, 1205, 1509, 1510, 1511, 1512 и 1514.

Конвой № 3 включал: транспорты «Луга», «Тобол», «Лейк Люцерн», «Балхаш», «Аусма», «Кумари», «Скрунда»; танкер № 12; спасательное судно «Колывань». В непосредственном охранении находились: канонерская лодка «Амгунь»; сторожевые катера МО № 501 и 502; тихоходные тральщики «Олонка», «Шуя», «Осетер» и № 83 («Ижорец-25»); электромагнитный тральщик «Ястреб»; катерные тральщики № 1101, 1104, 1106, 1109.

Командиры первых трех конвоев должны были находиться на назначенных судах и кораблях своих конвоев «Лениградсовет», «Москва» и «Амгунь», но фактически они сразу перешли на морские охотники.

В составе конвоя № 4 совершали переход: спасательное судно «Сатурн», буксир КП-6, самоходная баржа ТТ-1. Непосредственное охранение осуществляли: сторожевые корабли «Ост» и «Разведчик»; канонерская лодка И-8; электромагнитные тральщики «Пикша» и «Поводец»; катерные тральщики № 1503, 1505 и 1506.

Кроме этого, как-то и где-то на переход ушли: сторожевой корабль «Топаз»; три бывших пограничных катера МО № 214,220 и 233; полтора десятка сторожевых катеров типа КМ, МКМ и Б-4; катерные тральщики № 1103, 1108, 1313 и 1501 («Вайндло»); транспорт «Вормси»; посыльное судно «Юпитер»; спасательное судно «Метеор»; водолазный бот ВРД-43; гидрографические суда «Восток» и «Лоод»; тринадцать буксиров; пять шхун, восемь катеров; несколько барж и шаланд.

Уже днем 27 августа вследствие продолжавшегося артиллерийского обстрела со стороны южной окраины Таллина стоянка кораблей и судов на его рейде стала опасной. К концу дня 27 августа боевые корабли перешли частью к острову Найссар, частью к острову Аэгна, а транспорты по мере готовности ночью и утром 28 августа сосредоточились в районе острова Аэгна. Последний катер МО ушел из Минной гавани около 8 часов утра 28 августа.

По замыслу, конвой I должен был выйти с Таллинского рейда в 22 часа 27 августа, имея в противоминном охранении шесть лучших тихоходных тральщиков, а вслед за ним в 23 часа — конвой IV (без тральщиков). То есть суда этих конвоев преодолевали бы минные заграждения за тралами в темное время суток. К решению такой задачи не только гражданские суда, но и боевые корабли были не готовы. Согласно плану начало движения конвоев II и III, в состав которых вошла основная масса (70 %) больших судов, назначили соответственно на 4 часа и 5 часов 28 августа. Предполагалось, что при таких условиях конвои II и III, идя со средней скоростью пять-шесть узлов, смогут засветло форсировать Юминдское минное поле и к вечеру выйти в район Вайндло — Гогланд, где минная опасность считалась незначительной, а фактически вовсе отсутствовала.

Отряд главных сил, отряд прикрытия и арьергард должны были начать движение с Таллинского рейда между 8:00 и 10:30 28 августа. Считалось, что при таком рассредоточенном движении конвоев и отрядов они не будут мешать друг другу. Вместе с тем путь, протраленный тральщиками впереди идущего конвоя или отряда, мог быть сравнительно безопасным для проводки сзади идущего конвоя или отряда.

Тральные силы распределили по отрядам неравномерно. Все десять базовых тральщиков выделили для проводки за тралами отрядов главных сил и прикрытия, то есть для арьергарда их не осталось, конвой IV также совершал переход самостоятельно, без тральщиков. Из семнадцати тихоходных тральщиков семь поступили в распоряжение командира I конвоя. Для проводки конвоев II и III выделено по четыре таких тральщика и, кроме того, в распоряжение командира конвоя II в последний момент передали еще три тральщика № 121, № 84 и № 88. Катерные тральщики 11-го и 12-го дивизионов распределили между всеми четырьмя конвоями, но, за исключением двух, они по прямому назначению не использовались.

Командиру Кронштадтской ВМБ заблаговременно в ночь на 25 августа поступило приказание от командующего флотом «все силы и средства бросить на обеспечение коммуникации», встречать конвои у острова Вайндло группой торпедных и сторожевых катеров, сосредоточить кронштадтские тральщики у Гогланда для встречи транспортов у Родшера, держать в гавани Сууркюля и у Лавенсари буксиры для оказания помощи поврежденным кораблям и судам.

В состав сформированного для этой цели специального отряда прикрытия, помимо четырех сторожевых кораблей, двух буксиров, спасательного судна и девятнадцати катеров, вошли девять тихоходных тральщиков; из них три тральщика — «Краб», «Ляпидевский» и № 121 — в ночь на 28 августа послали для встречи конвоя I, но так как выход задержался, то они, никого не встретив, в 11 часов 28 августа пришли к месту стоянки транспортных судов у острова Аэгна.

Первоначальному решению командования КБФ о совершении перехода от Таллина до Гогланда, в основном, в светлое время суток, за исключением конвоев I и IV, помешала неблагоприятная погода, наступившая во второй половине дня 27 августа, когда уже началась посадка войск на транспорта. Ветер, усилившийся до 7 баллов, сделал проблематичным переход маломореходных плавсредств, которых в составе конвоев было в избытке, а главное — тихоходные и катерные тральщики стали бесполезными. Во всяком случае, именно эта причина указывается в отчете за переход.

Но если бы не шторм, то время выхода все равно пришлось бы переносить. Дело в том, что к назначенному сроку не оказалось тральщиков № 42 (ЛВП-12), № 43, № 44 и № 47, которые предназначались для конвоя II. Когда эти корабли в ночь на 25 августа послали для проводки двух транспортов, ледокола и гидрографического судна, им приказали довести конвой только до Гогланда, после чего немедленно вернуться в Таллин. Утром 26 августа по приходе к Гогланду те же тральщики получили приказание провести в Таллин транспорты «Сигульда» и «Суале». По расчетам штаба КБФ, эта проводка должна была закончиться днем 27 августа, что и позволило бы обеспечить назначенный на 4 часа 28 августа выход из Таллина конвоя II.

Но проводка транспортов не удалась, тральщики вернулись к Гогланду и, не успев полностью допринять уголь, вечером 27 августа вышли в Таллин. Они прибыли (без погибшего тральщика № 42) в район сосредоточения судов между островами Найссар и Аэгна только в 11 часов 28 августа. Здесь физически измученному четырехдневным походом личному составу тральщиков пришлось спешно принимать уголь и продовольствие с канонерской лодки «Москва». В конечном итоге конвой II смог начать движение только в 15 часов 28 августа.

Согласно прогнозу погоды во второй половине дня 28 августа ожидалось ослабление ветра, и действительно к полудню сила ветра уменьшилась до 3 баллов, а затем до 2 баллов. В 11:35 28 августа Военный совет КБФ приказал выслать I конвой в море ровно в 12 часов.

Из-за свежей погоды и просчетов штаба КБФ конвои I, II, III и IV вышли в море между 12 часами и 15:20 28 августа, то есть на 10–14 часов позднее первоначально назначенного срока. Поэтому конвои II и III со своими сравнительно слабыми тральными силами, малопригодными для ночной проводки, уже не могли форсировать Юминдское минное поле засветло. Откладывать начало выхода до рассвета 29 августа посчитали рискованным, так как силы флота явно обозначили свое намерение идти в Кронштадт и любая задержка теоретически играла на руку противнику, который мог еще лучше подготовиться и создать более мощную группировку своих сил для противодействия эвакуации Таллина.

Но все это теория. Если бы разведка флота не работала столь отвратительно, то командующий бы знал, что за сутки группировка противника осталась неизменной: дополнительных надводных сил взять было не откуда, необходимое количество ударной авиации уже выделили и ее количество увеличивать не планировали, участие подводных лодок вообще не предусматривалось.

Однако попытки более полно учитывать реалии складывающейся обстановки были. В полдень, когда конвою I уже приказали идти в море, находившийся на лидере «Минск» начальник штаба КБФ доложил командующему флотом по радио, что, по его мнению, «караванам» следовало начать движение немедленно, а эскадре, то есть отряду главных сил и отряду прикрытия, сняться с таким расчетом, чтобы на рассвете 29 августа пройти район острова Кери, где начиналось Юминдское минное поле противника. Посылая эту радиограмму, начальник штаба КБФ, считавший минные заграждения противника главной опасностью, полагал, что оба отряда боевых кораблей, прикрывая ушедшие вперед четыре конвоя, могли бы, не уменьшая скорости хода, с параван-тралами форсировать Юминдское минное поле в светлое время суток вместе с транспортами.

Лидер «Минск»

Командующий флотом не согласился и решил, не задерживаясь до ночи, начать движение эскадры с таким расчетом, чтобы не обгонять конвои I и II прежде, чем они пройдут район мыса Юминданина. Обосновывалось это решение совершенно надуманной задачей подавления крейсером береговой батареи на мысе Юминданина для обеспечения беспрепятственного прохода транспортов. Предполагалось, что I и II конвои, идя шестиузловым ходом, дойдут до района мыса Юминданина не позднее 19 часов, соответственно, отряды главных сил и прикрытия, имея назначенный ход 12 узлов, должны начать движение от острова Найссар между 16 и 17 часами. Считалось, что так они прикроют конвои I и II «на наиболее опасном участке пути», а главное — сами смогут форсировать до наступления темноты все или почти все Юминданинское минное поле.

Однако уже тогда комфлота знал, что подобные расчеты верны только применительно к конвою I, так как конвой II не мог немедленно сниматься из-за неготовности тральщиков, которые все еще принимали уголь. Так оно и получилось: оба отряда боевых кораблей обогнали II конвой примерно в 15–20 милях западнее меридиана мыса Юминданина.

Таким образом, командующий флотом вторично отказался от точного выполнения поставленной отряду главных сил боевой задачи. Создается впечатление, что существовала какая-то другая главная задача, а все озвученные (прикрыть конвои на участке мыс Юминданина — остров Гогланд или подавить артиллерийскую батарею) — всего лишь формальные отписки.

Из выделенных для проводки конвоя I тральщиков, только «Ляпидевский» и «Виестурс» имели осадку 1,8–2 м, а остальные — от 2,6 до 4 м, в связи с чем впереди первой их пары по плану должны были идти два «рыбинца» с катерными тралами. Но этого не сделали. В первой паре шли с тралом Шульца «Дзержинский» и «Краб», за ними, почему-то со змейковыми тралами, — «Ляпидевский» и «Виестурс», а в третьей паре с тралом Шульца находились «Буёк» и «Барометр».

В самом начале с I конвоем произошла неожиданная задержка. Длинная кильватерная колонна проводившихся кораблей и судов еще не успела выстроиться на створе Екатеринентальских маяков, когда в 13:09 в четырех милях северо-западнее острова Аэгна в трале первой пары взорвалась мина. Взрывом перебило трал, и на его замену потратили около часа.

В 15 часов начались полеты разведчиков противника, а затем атаки бомбардировщиков, продолжавшиеся с небольшими перерывами до 19:30. Около 18:30 они потопили ледокол «Вольдемарс» и повредили транспорт «Вирония». Ранее этого, около 18 часов, тралы первой и третьей пар тральщиков перебило взрывами четырех мин, и почти одновременно юминданинская батарея открыла огонь по транспортам. С эскадренного миноносца «Свирепый» искусно поставили плотную дымовую завесу, обстрел прекратился. Как мы видим «Кирова» при этом рядом не оказалось.

Тот же эсминец в 18:35 объявил радиограммой по флоту об обнаружении вражеской подводной лодки в восьми милях северо- восточнее маяка Кери и «таранил» ее. При этом на корабле ощущался удар: был поврежден башмак параванного охранителя, на поверхность поднялись большие пузыри воздуха и масляные пятна. Считалось, что подлодка потоплена, однако в то время их в том районе просто не было.

Вызванная повреждением двух тралов и продолжавшаяся около 30 минут остановка конвоя произошла в западной, наиболее плотной части Юминданинского минного поля. В связи с тем, что кромка тральной полосы не обвеховывалась, транспорт «Элла», шедший в кильватерной колонне на восьмом или девятом месте, снесло к югу от тральной полосы, в 18:05 он подорвался на мине линии И-82 и через две-три минуты затонул. Из находившихся на транспорте 693 раненых спасли только 49 человек. Часть плавающих подобрал буксир ЛП-5 (С-101), но он сам через 15 минут подорвался и быстро затонул. В 20 часов с шедшего с конвоем IV сторожевого корабля «Щорс» обнаружили в полумиле южнее курса обломки транспорта «Элла» и сняли с них еще 74 человека. Через час на месте гибели ледокола «Вольдемарс» «Щорс» подобрал с воды 25 человек.

Согласно отчету командования КБФ, для оказания помощи лишившемуся хода судну «Вирония» послали транспорт «Алев», а для их охранения оставили эскадренный миноносец «Суровый» и катер МО № 208. В дальнейшем «Виронию» взяло на буксир спасательное судно «Сатурн» из состава конвоя IV.

Тем временем конвой I после замены поврежденных тралов продолжал движение по фарватеру 10 ТБ-е. В 19:20 снова начался обстрел транспортов с мыса Юминданина, и опять поставленная «Свирепым» дымовая завеса прикрыла транспорта. Одновременно с эсминца заметили якобы выпущенные подводной лодкой две торпеды, обогнавшие корабль в 25–30 м от борта.

Шедшие впереди «Дзержинский» и «Краб» в 19:40 пересекли поставленное 26 августа и, следовательно, не разреженное тралением минное заграждение И-66. При этом тральщик «Краб» подорвался на мине и через пять минут затонул. В трале всплыла мина с оборвавшимся минрепом, и так как там могли остаться другие мины, то «Дзержинский» вышел из строя для отбуксирования трала. Предварительно с него спустили шлюпку для спасения команды тральщика «Краб». С этой же целью послали шлюпку с тральщика «Виестурс».

Остальные тральщики продолжали проводку конвоя. Вскоре пришлось на несколько минут остановиться, чтобы пропустить обгонявший конвой отряд главных сил, который стал теперь головным, чем теоретически облегчалась задача тральщиков I конвоя. Командир конвоя стремился использовать создавшиеся условия, чтобы засветло продвинуться как можно дальше на восток, но времени оставалось немного: солнце зашло в 20:40, вскоре после 21 часа видимость уменьшилась до нескольких кабельтов, а к 22 часам — до 1 кб. Примерно в это же время на «Ленинградсовете» приняли посланную в 20:50 радиограмму командующего КБФ о его намерении стать на ночь на якорь в районе Родшера. Командир конвоя принял такое же решение. Имея всего два катера МО для связи, трудно было в темноте сохранить управление судами конвоя, поэтому одни из них стали на якорь, а другие продолжали следовать на восток. Дальше всех, почти до меридиана 26°, дошел транспорт «Казахстан», капитан которого, ни от кого не получая указаний, долго удерживал судно самым малым ходом против ветра и наконец в 1:00 29 августа приказал отдать якорь рядом с транспортом «Папанин», при таких же условиях оторвавшимся ночью от II конвоя.

Шедший одно время головным «Виестурс» около 22 часов оторвался от остальных тральщиков и в полночь стал на якорь в 10 милях западнее острова Вайндло. На следовавшем за ним тральщике «Ляпидевский», прикрывавшем змейковым тралом глубокосидящий «Барометр», в 22 часа по приказанию с флагманского корабля «Ленинградсовет», немного не доходя линии минного заграждения И-42, убрали трал. В 22:05 «Барометр» подорвался на мине и быстро затонул. Из личного состава погибшего тральщика, похоже, спасся только один человек, подобранный катерным тральщиком № 217.

О других потерях, а также о подробностях перехода, совершенного 28 августа прочими кораблями и судами конвоя I, имеются только отрывочные и не совсем проверенные данные. В частности, известно, что привлеченное для буксировки «Виронии» спасательное судно «Сатурн» около 20:20 подорвалось на мине — вероятно, на заграждении И-8, но долго оставалось на плаву. Проходивший мимо сетевой заградитель «Азимут» (из состава конвоя II) около 22:30 принял с «Сатурна» 131 человека. Оставшееся без буксира судно «Вирония» стало на якорь.

В 5:45 29 августа к борту эсминца «Славный» подошла шлюпка, в которой находились 20 человек с «Виронии», в том числе командир погибшей подводной лодки Щ-301 и не понятно, как оказавшийся на борту «Виронии» помощник капитана транспорта «Ярвамаа». С их слов, около 0:30 29 августа в судно попали две торпеды, через несколько минут под кормой взорвалась третья торпеда, и через пять минут транспорт затонул. Поскольку в том районе не было ни подлодок, ни торпедных катеров противника, скорее всего судно погибло от подрыва на минах. «Суровый», оставленный в 18:30 у «Виронии», в течение полутора часов маневрировал близ стоявшего без хода судна, а вскоре после 20 часов, когда с запада стали приближаться корабли отряда прикрытия, совместно с транспортом «Алев» пошел восьмиузловым ходом на восток.

Около 20:45 при пересечении минного заграждения И-60 к борту «Сурового» стала приближаться застрявшая в охранителе мина. На эсминце тотчас дали задний ход и, удерживаясь машинами на месте, через несколько минут отсоединили от башмака тралящую часть охранителя. С наступлением темноты эсминец вошел в район стоянки транспортов. Осторожно пробираясь между ними и удачно пройдя еще через три линии мин, «Суровый» в 23:40 стал на якорь в 15 милях западнее острова Вайндло рядом с поврежденным эсминцем «Славный». Эскадренный миноносец «Свирепый», с самого начала похода маневрировавший южнее конвоя с параванным охранителем, после вторичной постановки дымовой завесы подсек ими мину. Около 22:20 «Свирепый» взял на буксир поврежденный эсминец «Гордый». Ночью, вероятнее всего от подрыва на мине, погиб вооруженный буксир OЛC-7.

В итоге 28 августа конвой I, потеряв из своего состава два транспорта, ледокол и два тральщика, продвинулся дальше других конвоев, почти до восточной кромки Юминдского минного поля. К тому же он более других сохранил свою целость и управляемость.

Когда конвой I уже начал движение, назначенные для проводки конвоя II тральщики № 121 (брейд-вымпел командира 9-го дивизиона капитан-лейтенанта О.Ф. Дункер), № 43, № 44 и № 47 поочередно принимали с канонерской лодки «Москва» уголь и продовольствие. Тральщики № 43 и № 44 заканчивали приемку запасов уже на ходу, и отошли от бортов канонерской лодки только около 15:30, незадолго до поворота со створа Екатеринентальских маяков на фарватер 10 ТБ-з. Взамен погибшего утром 28 августа тральщика № 42 в распоряжение командира II конвоя поступили тральщики № 84 и № 88. Последний являлся запасным, а № 84 в паре с тральщиком № 47 шел с тралом Шульца. В первой паре также с тралом Шульца шли тральщики № 43 и № 44. Строй — уступ парами вправо. Тральщик № 121 шел ведущим без трала.

В районе поворота на фарватер 10 ТБ-ж (на курс 77°) между 17:30 и 18:30 конвой обогнали корабли отряда главных сил. С тральщиков в 18 часов открывали огонь по пяти «юнкерсам», пытавшимся атаковать боевые корабли. Через полчаса с тех же тральщиков видели на расстоянии 7-10 миль атаки трех самолетов, сбрасывавших бомбы на суда конвоя I. В районе острова Кери II конвой начали обгонять корабли отряда прикрытия. Когда с них открыли огонь по обнаруженным на севере торпедным катерам противника, канонерская лодка «Москва» также участвовала в отражении атаки. Пожалуй, это единственный случай, когда один из отрядов боевых кораблей прикрыл, хоть и случайно, конвой от ударов надводных сил противника и тем самым выполнил поставленную ему боевую задачу.

Около 20:15 тральщики конвоя II вошли в район Юминдского минного поля, и через час спокойная проводка нарушилась несколькими происшествиями.

Тральщики, проводившие конвой I, прошли по оси фарватеров 10 ТБ-ж и 10 ТБ-е. Около 18 часов они вытралили несколько мин — и если бы пройденный при этом путь обвеховали, то по крайней мере до наступления темноты, пока различались тральные вехи, это помогло бы тральщикам конвоя II избежать излишних встреч с минами. Возможно, что этого и так бы не произошло, если бы тральщики конвоя II также придерживались оси фарватера. Но на ведущем тральщике № 121 решили идти по северной кромке фарватера, то есть в пяти кабельтовых севернее его оси. Результат не заставил себя ждать: в трале второй пары тральщиков на линии И-38 взорвалась мина, трал получил повреждения, но его не стали заменять. В трал первой пары тральщиков незаметно попали мины, захваченные, по-видимому, на линии И-40. Кроме того, уклонение к северу от оси фарватера привело тральщики II конвоя на южную часть заграждения И-9, где взрывами минных защитников перебивает оба трала Шульца. При уборке трала на тральщике № 44 в тралящей части взорвалась мина, и поскольку там могли остаться и другие, то корабль отошел к северу от кромки фарватера и в 21:40 обрубил трал.

Командиры конвоев и командиры ведущих тральщиков имели о Юминдском минном поле только самые общие данные, так как опыт последних августовских проводок судов за тралами никем не обобщался и ни до кого не доводился. По этой причине информацию, причем иногда очень сомнительного характера, добывали кто и где мог. В частности, на тральщике № 121 находился флагманский штурман 9-го дивизиона, которому со слов спасенного 21 августа военного комиссара погибшего гидрографического судна «Норд» было известно, что в западной части минного поля обнаружили линию буйков минных защитников, протянувшуюся по направлению 0°–180° на 4–5 миль в каждую сторону от фарватера 10 ТБ. На этом основании дивизионный штурман предлагал вести конвой II примерно в пяти милях севернее оси фарватера 10 ТБ. Как теперь известно, на этом пути на каждом кабельтове тральной полосы их ожидало не менее девяти мин.

Поскольку всем отрядам и конвоям приказали идти точно по фарватеру 10 ТБ, командир 9-го дивизиона тральщиков, не возражая против доводов своего штурмана, не счел возможным нарушить полученные перед походом указания и согласился только на некоторый компромисс — движение по северной кромке фарватера 10 ТБ. В этом не было формального нарушения указаний командования, так как уступ выстроили вправо, следовательно, тральщики шли внутри официально объявленной одномильной полосы фарватера.

Командиру конвоя, подошедшему к тральщику № 121 на катере МО для выяснения причины уклонения к северу, доложили, что в случае движения по оси фарватера суда конвоя рискуют в темноте наскочить на мины, подсеченные обогнавшими II конвой базовыми тральщиками. Командир конвоя согласился с этими соображениями.

Все правильно — движением по северной кроме фарватера устранялась опасность со стороны подсеченных впереди мин. Однако следовало учесть, что таким образом конвой пошел по свежей, никем не протраленной ранее полосе. Это должно было привести к частому затраливанию мин и минных защитников — со всеми вытекавшими отсюда последствиями. В этом случае необходимо располагать большим запасом тралов, между тем на тральщике № 44, например, не было ни одного запасного трала Шульца. После того как трал первой пары тральщиков обрубили, пришлось принимать запасный трал Шульца с тральщика № 121. Почему-то трал сначала перегрузили на тральщик № 43, а затем уже передали с него на тральщик № 44. Со всеми этими задержками постановка трала началась только около 22:30, то есть почти через полтора часа после обрыва обоих тралов на линии И-9.

Столь длительная остановка конвоя II в темноте на минном поле долго не могла оставаться безнаказанной. С тральщика № 88, державшегося непосредственно за второй парой тральщиков, видели, что корабли и суда конвоя, не соблюдая равнения в строю, беспорядочно налезали один на другого. При таких условиях державшийся на одном из последних мест транспорт «Эверита» уклонился несколько к югу от протраленной полосы и в 22 часа погиб от подрыва на мине на линии И-40 или немного западнее, на линии И-38. Катер МО № 502 из состава конвоя III, который в это время обходил с юга остановившийся конвой II, полным ходом пошел к месту гибели транспорта, но не обнаружил на воде ни одного человека. Катер МО № 501 успел спасти 42 человека.

При слабом ветре и под действием дрейфового течения корабли и суда конвоя II медленно сносило к юго-западу, и, когда поставили тралы, тральщики оказались примерно на оси фарватера, немного западнее минного заграждения И-8. Около 22:45 в 1–2 кб севернее тральщиков первой пары проходили на восток три эсминца из состава арьергарда. С тральщика № 44 передали на миноносец «Калинин»: «Вы идете на минное поле, следуйте за нами, мы идем с тралом». Вслед за этим «Калинин» в 2 кб от тральщика № 44 подорвался на мине. Не убирая трала, тральщики № 43 и № 44 пошли к поврежденному эсминцу, но так как в трале одна за другой взорвались три мины, захваченные в северной части линии И-8, то пришлось заняться уборкой трала, а к эсминцу подошел тральщик № 47. В течение нескольких минут, с 22:52 до 22:59, с «Калинина» приняли 160 человек. На этом тральщике уже имелись 40 человек с подорвавшегося на мине гидрографического судна «Восток».

В темноте управление судами конвоя и обеспечивавшими его тральщиками оказалось потеряно. Канонерская лодка «Москва» в 22:35 стала на якорь в 9,5 мили севернее мыса Юминданина, поблизости от нее расположились сетевые заградители, гидрографическое судно «Лоод», тральщики № 84 и № 88. Транспорты вскоре после 22 часов начали становиться на якорь по способности в районе меридиана мыса Юминданина, и только транспорт «Папанин», оторвавшись от конвоя, самостоятельно прошел 17 миль на восток, благополучно пройдя через восемь линий мин.

Около полуночи трал тральщиков № 43 и № 44 опять перебило взрывом мины, и так как на тральщике № 43 заела лебедка, то трал обрубили. Оба эти корабля, а также тральщики № 121 и № 47 больше в проводке конвоя II не участвовали. Тральщик № 47, принявший на борт 200 человек с погибших кораблей, ушел к Гогланду, а остальные три корабля, не имея в запасе ни одного трала, стали на якорь и на следующий день оказывали помощь поврежденным судам.

В итоге проводки 28 августа конвой II, потерявший из своего состава один транспорт, застрял в западной части Юминдского минного поля и при этом остался всего с двумя тральщиками. А поскольку централизованное управление тральными силами с КП группировки отсутствовало, то не приходилось рассчитывать на какое-то перераспределение тральщиков в связи с меняющейся обстановкой.

Около 14:15 начал движение конвой IV. Кроме «плановых» судов и кораблей, к нему присоединился ряд «неучтенных» единиц. Достоверных сведений о переходе этого конвоя и о причинах понесенных им потерь сохранилось мало. Более-менее точно известно о гибели от подрыва на минах канонерской лодки И-8 и отставшей от конвоя I подводной лодки Щ-301. Оба корабля 28 августа при заходе солнца шли немного южнее обгонявших их тральщиков конвоя II. За несколько минут до происшедшего в 20:32 подрыва на мине канонерской лодки на тральщике № 43 определили свое место, и поэтому можно считать, И-8 попала на линию И-38, а подводная лодка Щ-301, подорвавшаяся в 20:48 — на линию И-40. Канонерская лодка И-8 затонула через полторы минуты. Подводная лодка Щ-301 подорвалась кормой. По мнению ее спасшегося командира, мина взорвалась от удара по ней гребным винтом. Буксиры и катера подобрали с воды 13 человек и пересадили их на поврежденный транспорт «Вирония», а ночью после гибели этого судна с него спаслись из личного состава Щ-301 только двое — командир лодки и один матрос. Согласно отчету командования КБФ, самоходная баржа ТТ-1 также погибла от подрыва на мине, но в архивных материалах не обнаружено каких-либо подробностей.

Из записей, сделанных в навигационном журнале сторожевого корабля «Разведчик», видно, что IV конвой шел со средней скоростью менее 4,5 узла. Следовательно, находившиеся в охранении конвоя четыре катерные тральщика типа «рыбинец» могли использовать для проводки судов за тралами хотя бы до наступления темноты. Тем более что эти катера больше ни для чего не были пригодны, но почему-то этой меры предосторожности не предприняли.

Транспорты «Балхаш» и «Кумари» из состава III конвоя, приняв на борт гарнизон Палдиски, вышли оттуда в охранении сторожевого корабля «Щорс» перед рассветом 28 августа и пришли на Таллинский рейд, по одним сведениям, в полдень, а по другим — около 14 часов. Следовательно, и в этом отношении первоначальный план перехода флота, предусматривавший выход конвоя III из Таллина в 5 часов 28 августа, срывался.

Естественно, при наличии полноценного КП группировки на крейсере «Киров» можно было приказать конвою III начать движение вслед за I конвоем ввиду неготовности к походу тральщиков конвоя II, и в случае опоздания транспортов из Палдиска включить их в состав II конвоя. Это позволило бы конвою III пройти 28 августа примерно на 12–15 миль дальше, чем он прошел в действительности. Но, по-видимому, командующий флотом уже начал терять управление группировкой, и конвой III начал движение только в 15:20.

Тральщики, выстроившись в строй уступа вправо, поставили тралы Шульца немного южнее точки поворота на фарватер 10 ТБ-з. Первая пара тральщиков шла непосредственно за концевым судном конвоя II. На фарватере 10 ТБ-з конвой III обогнали сначала корабли отряда главных сил, а затем его начали обгонять головные корабли отряда прикрытия. По тому же фарватеру шел впереди конвой IV, так что, в конце концов, образовался затор и порядок равнения в конвое III нарушился[42]. Тральщики второй пары отстали почти на милю, вследствие чего шедшим впереди «Осетру» и «Шуе» пришлось уменьшить ход до малого. Только на меридиане маяка Кери в 19:25, когда до наступления полной темноты оставалось всего около двух часов, дали назначенный шестиузловой ход.

Обогнавшие III конвой и уже скрывшиеся впереди базовые тральщики, проводившие отряд прикрытия, основательно расчистили путь, благодаря чему тральщики конвоя III без всякой задержки прошли в проходе, проложенном через четыре западные линии мин. Но в районе меридиана мыса Юминданина, где пути базовых тральщиков и тральщиков конвоя III немного разошлись, в течение менее получаса, с 21:43 до 22:10, на протяжении всего 2,7 мили в тралах обеих пар тральщиков конвоя III взорвалось шесть мин. У второй пары тральщиков, подорвавшей три мины, трал остался невредимым, но в 22:30 в девяти милях севернее мыса Юминданина трал пришлось обрубить, так как он, по-видимому, задел за мачты затонувшего корабля, вследствие чего тральщики не могли сдвинуться с места.

Около 22 часов тральщики первой пары отошли в сторону для замены перебитого взрывами мин трала, и проводка конвоя продолжалась с уменьшенной скоростью хода за тралом одной лишь второй пары тральщиков. Длина кильватерной колонны проводившихся судов составляла до 2,5 мили, что при ширине тральной полосы в 1–2 кб было чревато последствиями. Тем не менее вплоть до 23 часов ни один транспорт не подорвался. Возможно, помогло то обстоятельство, что перед походом 27 и 28 августа командир конвоя III посетив все транспорты, тщательно проинструктировал их капитанов и комендантов. Однако под конец все дело испортила обычная в темноте случайность. В 22:25 тральщики первой пары с вновь поставленным тралом Шульца вступили в голову конвоя III. Вскоре начали обрисовываться силуэты отдельных кораблей и судов конвоя II, становившихся на якорь прямо на фарватере. Чтобы обойти их, тральщики первой пары уклонились к северу и при этом потеряли из виду свой конвой, так как на шедшей за ними канонерской лодке «Амгунь» не заметили их поворота и поэтому продолжали идти прежним курсом (77°) — то есть по непротраленному пути. При таких обстоятельствах шедший непосредственно за канонерской лодкой транспорт «Луга» около 23 часов подорвался на мине на линии И-6.

Взрыв произошел под носом транспорта, но носовая переборка выдержала, и судно осталось на плаву. Это дало возможность пересадить находившихся на транспорте 1200 раненых на подошедший к борту транспорт «Скрунда». После этого капитан «Луги», «видя, что никто буксировать не будет», открыл кингстоны и с оставшейся командой перешел на шлюпке на транспорт «Вторая Пятилетка». Несмотря на наличие в составе конвоя спасательного судна «Колывань», командир конвоя команду на буксировку не отдал.

Транспорты III конвоя, по-видимому, между 23:00 и 23:30 без соблюдения какого-либо порядка стали на якорь примерно в том же районе, где стояли корабли и суда конвоя II, а также некоторые корабли и суда из состава конвоя IV и арьергарда.

Однотипные канонерские лодки «Москва» и «Амгунь»

Тральщики первой пары, «Осетр» и «Шуя», оторвавшиеся от своих судов, некоторое время продолжали идти вперед, а затем легли на обратный курс. Около 0:30 29 августа их трал также задел за подводное препятствие. Его пришлось обрубить, в результате чего единственный комплект трала Шульца остался только на тральщиках второй пары.

Вплоть до 2 часов 29 августа в районе ночной стоянки периодически раздавались взрывы мин. Тральщик «Шуя» подобрал с воды 44 человека. Тральщик № 46 по приказанию командира конвоя маневрировал в дозоре севернее района якорной стоянки кораблей и судов.

Таким образом, к концу 28 августа все четыре конвоя встали на якорь, причем только конвой № 1 сохранил свою целостность, а остальные как отряды перестали существовать. Впрочем, командиры II и III конвоев все же рассчитывали с рассветом восстановить управляемость своих групп.

Теперь посмотрим, как далеко продвинулись отряды боевых кораблей, а главное, насколько они выполнили поставленные перед ними задачи.

Корабли отряда главных сил, стоявшие близ восточного берега острова Найссар, по сигналу с крейсера «Киров» начали выстраиваться в походный порядок около 16 часов. Вскоре после поворота на фарватер 10 ТБ-з на базовых тральщиках поставили параван-тралы. Головным шел Т-207 (брейд-вымпел командира 1-го дивизиона тральщиков капитан-лейтенанта П.Т. Резванцева), за ним шли в строю уступа вправо Т-204, Т-205, Т-206 и Т-217. Отказ от применявшегося ранее строя двойного уступа был вызван, видимо, тем, что надо было в большей мере заботиться не о сокращении числа затраливаний мин, а об увеличении ширины тральной полосы. В первое время, пока не происходило случаев повреждения тралов, эта ширина достигала трех кабельтовых. Однако и тогда находившиеся в охранении крейсера эсминцы «Яков Свердлов» и «Гордый», которым приказали держаться соответственно на курсовых углах 60° левого и правого борта на расстоянии в 3–5 кб от крейсера, шли вне тральной полосы, прикрываясь лишь параванными охранителями[43]. На крейсере, лидере «Ленинград», шедшем концевым в кильватерной колонне проводившихся кораблей, и на эскадренном миноносце «Сметливый» (брейд-вымпел командира 1-го дивизиона эсминцев капитана 2-го ранга С.Д. Солоухина), державшемся в голове крейсера, также поставили параванные охранители.

Начавшиеся в районе фарватера 10 ТБ-з атаки авиации противника успешно отражались огнем зенитной артиллерии. Считается, что одновременно были прикрыты транспорты III и II конвоев, которых обгонял отряд главных сил. Следовательно, на этом отрезке пути примерно до меридиана маяка Кери задача отряда, заключавшаяся в прикрытии транспортов от атак противника, была формально выполнена. На самом деле это не так. Во-первых, боевая задача требовала от главных сил прикрытие конвоев до острова Гогланд, а не только в самом начале пути. Во-вторых, конвои находились вне зоны применения артиллерии крейсера и эсминцев, а потому корабли никаким образом не могли осуществлять ПВО конвоев. В данном случае можно было бы предположить, что отряд главных сил на какое то время отвлек на себя часть авиации противника — но, как мы уже знаем, в это время ударам подвергся I конвой, в результате чего оказались потоплен ледокол и повреждено судно «Вирония».

Между 19:00 и 19:30 юминданинская батарея с дистанции 115-95 кб дважды вела огонь по крейсеру «Киров», сделавшему в ответ шесть залпов из орудий главного калибра. После постановки эсминцами и катерами дымовой завесы огонь противника прекратился. В 19:07 с эскадренного миноносца «Сметливый» якобы обнаружили след торпеды. Это произошло в восьми милях северо-восточнее маяка Кери.

Путь головного Т-207 повернувшего на фарватер 10 ТБ-ж около 18 часов проходил по оси этого фарватера, в соответствии с чем тральная полоса пяти тральщиков в течение почти двух часов на протяжении 21 мили полностью или частично перекрывала тральную полосу шедших впереди тральщиков, проводивших конвой I за тралами Шульца. При таких условиях в параван-тралы базовых тральщиков могли попасть только единичные мины. Действительно на этом отрезке пути до места гибели тральщика «Краб» подсекли всего одну мину, углубление которой, очевидно, составляло 10–12 м, вследствие чего она и не могла быть вытралена тралом Шульца. По такой же причине тралы Шульца не захватили минный защитник на линии И-33, взрывом которого в 19:05 перебило трал Т-207.

Около 19:30 базовые тральщики начали обгонять концевые корабли конвоя I. Обходя затем с юга район, в котором близ места гибели «Краба» маневрировали пять тихоходных тральщиков, тральщики Т-204, Т-205 и Т-217 при пересечении линий И-67 и И-66 один за другим начиная с 19:50 в течение нескольких минут вытралили два минных защитника, взрывами которых перебило обе тралящие части у Т-205, и четыре мины, из которых одну подсекли, а три взорвались в тралах. Параванный охранитель эсминца «Сметливый» подсек минный защитник и, наконец, в 20:10 трал Т-217 оборвало взрывом мины на линии И-69.

Порядок равнения в строю уступа во время замены тралов нарушился, и так как остановившиеся и медленно дрейфовавшие на юг суда конвоя I несколько стесняли движение кораблей отряда главных сил, то одновременно нарушился и порядок равнения в кильватерной колонне этого отряда. При таких условиях неточно шедшая за крейсером «Киров» подводная лодка С-5, по-видимому, оказавшаяся в пропуске, образовавшемся в середине тральной полосы, в 20:11 подорвалась на мине на линии И-66 и через 40 секунд затонула. Из находившихся на мостике лодки пяти офицеров, сброшенных взрывом в воду, четыре, включая командира бригады подводных лодок, подобрали катера, остальной личный состав погиб. В связи с тем, что взрыв произошел с выбросом форса огня, предполагалось, что сдетонировали торпеды. После взрыва палуба находившейся рядом плавбазы «Ленинградсовет» оказалась занесенной слоем пепла.

На базовых тральщиках опытный личный состав принимал все меры к скорейшему смыканию строя уступа и замене тралов. Тем не менее, с крейсера «Киров» неоднократно передавали по УКВ, а когда стемнело, то и прожектором приказания командующего флотом «Исправить строй», «Ускорить постановку параван-тралов». В это время отряд главных сил, оставив позади конвой I, шел впереди всего флота, форсируя восточную часть Юминданинского минного поля, совсем недавно усиленную противником постановкой минных заграждений И-69 и И-42. При пересечении линии И-69 крейсер около 20:25 захватил правым параваном мину типа ЕМС. Благодаря неисправности трубки КА она не взорвалась, но через несколько минут параван всплыл и стал приближаться к борту крейсера. Тралящую часть охранителя срезали автогеном, и это помогло предотвратить подрыв на мине. В ходе десятиминутного маневра крейсер шел малым ходом и поэтому еще больше отстал от тральщиков хотя и до того дистанция до них, периодически колеблясь, составляла от полутора до двух миль.

Вообще строй ни одного другого отряда или конвоя не растягивался до такой степени, как строй отряда главных сил. Согласно записям в журнале боевых действий лидера «Ленинград», подводные лодки плохо держались в строю, часто уклонялись в сторону и уменьшали ход при обнаружении плавающих мин. Поэтому концевые лодки и лидер нередко шли в стороне от тральной полосы базовых тральщиков.

В начале похода, в 17:45, когда «Ленинград» находился в южной части фарватера 10 ТБ-з, в голову лидера вступила подводная лодка типа Щ. Что это была за подлодка — не ясно до сих пор, предположительно Щ-405. Причем с лидера на нее передали, что по плану перехода она не значится в составе отряда главных сил, но командир лодки ответил, что ему приказано идти именно с этим отрядом. Поворот на курс 77° на фарватер 10 ТБ-ж произвели в 18:30, следовательно, расстояние от лидера до головного Т-207, повернувшего на этот курс в 17:57, составляло в это время 6 миль; в дальнейшем оно увеличилось до 7 миль и более. В 19:40 на лидере пришлось уменьшить ход для замены правого паравана, оторванного взрывом минного защитника на линии И-32.

Вскоре после 20 часов, чтобы не наскочить на сильно отставшую лодку Щ-405, уменьшили ход до 8 узлов. Из-за этого две мины, попавшие в параванный охранитель при пересечении линии И-6 застряли в нем и стали приближаться к борту лидера. Отталкивая мины веслами, дали ход назад, благодаря чему мины выскользнули из охранителя, после чего запутавшиеся тралящие части охранителя очистили. Догоняя затем отряд, на линии И-63 опять подсекли мину. Из-за отставания подводных лодок на лидере еще несколько раз давали задний ход, что приводило к запутыванию параванов. Очищая их в пятый раз, в 21:55. обнаружили в них мину и, чтобы освободиться от нее, обрубили тралящую часть. Таким образом, лидер «Ленинград» в течение полутора часов на отрезке пути длиной в 9 миль без вреда для себя захватил параванным охранителем четыре мины.

Далеко не так удачно закончились встречи с минами происшедшие в голове отряда главных сил. В 20:32 почти одновременно с обнаружением мины в параванном охранителе крейсера «Киров», трал головного Т-207 на линии И-42 подсек одну мину, а взрывом другой мины правый параван оторвало вообще. К этому времени на Т-217 и Т-205 еще не успели заменить поврежденные тралы, в связи с чем ширина тральной полосы сократилась до 1,5 кб. С Т-207 предупредили эсминец «Яков Свердлов», что на его пути подсечена мина. Затем с эсминца обнаружили слева на траверзе «буек антенной мины» (в действительности буек минного защитника, всплывшего на линии И-41), а немного дальше, в 6-10 кб от корабля якобы заметили перископ, а затем еще и след торпеды.

В это время «Яков Свердлов» подходил к линии минного заграждения И-42, поэтому надо полагать, что с корабля обнаружили какой-то предмет ошибочно принятый за перископ.

Поскольку на крейсере «Киров» еще не закончили замену параванного охранителя, то он имел малый ход. Командир эсминца, приказав открыть огонь по перископу, уменьшил ход до самого малого, и начал уклонятся от подсеченной впереди мины и от обнаруженной слева «антенной мины». В результате этого маневра эсминец «прижался» к крейсеру и оказался у него немного позади траверза на расстоянии менее 1 кб. Параванный охранитель на малом ходу, конечно, не мог принести пользу. При таких условиях эсминец, пересекая линию И-42, в 20:50 подорвался на мине. Через пять-шесть минут корабль затонул. Из его экипажа и находившихся на борту пассажиров погибло 114 человек.

Здесь надо заметить, что в донесении командира эсминца «Яков Свердлов», составленном еще в 1941 г., ничего не говориться ни о торпеде, ни о решении прикрыть от нее флагман своим бортом. В отчете за переход, составленном уже в 1942 г., говорится, что эсминец погиб в результате попадания торпеды — но о героическом самопожертвовании не сказано ни слова. По-видимому, легенда о том как «Яков Свердлов» погиб, спасая крейсер «Киров» с командующим флотом на борту появилась уже после войны, и во многом благодаря командиру эсминца.

В 20:54 при пересечении линии И-42 в правом параване эскадренного миноносца «Гордый» взорвалась мина. При этом руль эсминца заклинило в положении «лево». Корабль описал циркуляцию и, пройдя под самой кормой «Сметливого», остановился на левой раковине крейсера «Киров». В корпусе «Гордого» появилась течь, корабль на некоторое время лишился хода.

Около 21 часа с крейсера вели огонь по якобы обнаруженному слева в 15 кб перископу. Незадолго до этого «Сметливому» приказали выйти в охранение крейсера на курсовой угол 60° левого борта на место погибшего «Якова Свердлова», то есть урок оказался не впрок. На «Сметливом» исполнили приказание, но одновременно доложили, что эсминец идет теперь по непротраленной полосе. Вслед затем взрывом мины перебило трал Т-206, а в параване крейсера обнаружили мину. Наконец в 21:17 артиллерийским огнем крейсер отбил атаку четырех торпедных катеров противника, скрывшихся под прикрытием дымовой завесы в 70–80 кб севернее отряда главных сил[44]. После этого в 21:25 «Сметливому» приказали занять прежнее место в голове крейсера. В это же время командующий флотом по радио приказал командиру Кронштадтской ВМБ выслать ледокол «Октябрь» для буксирования поврежденного эсминца «Гордый».

Не имея полной уверенности в отсутствии минных заграждений противника на Западном Гогландском плесе, командующий флотом еще до захода солнца принял решение не подвергать корабли отряда главных сил риску подрыва на не замеченных в темноте плавающих и подсеченных минах. Решили стать на якорь в районе маяка Родшер, о чем в 20:26 он оповестил начальника штаба флота на лидере «Минск» и командира Кронштадтской ВМБ. Этой же радиограммой, подписанной Военным советом КБФ, приказали сосредоточенным у Гогланда тральщикам протралить фарватер 10 КБ-г и к 4:30 29 августа подойти к крейсеру «Киров».

Все, что затем происходило в видимости крейсера и о чем доносилось на ФКП по радио, укрепило командование КБФ в его намерении, и ввиду быстрого сгущения темноты корабли отряда главных сил в 23:05 стали на якорь в восьми милях севернее маяка Вайндло, не дойдя нескольких миль до первоначально намеченного района. Пять базовых тральщиков расставили в круговом охранении отряда, сильно уменьшившегося в своем составе. В частности, отсутствовал лидер «Ленинград», с которым на крейсере уже давно потеряли зрительную связь и который в конце концов вошел в состав отряда прикрытия.

Приказание командующего флотом до командира гогландского отряда дошло только около 0:30 29 августа. Высланные им шесть тихоходных тральщиков протралили фарватер 10 КБ-г, около 6:40 встретились у Родшера с отрядом главных сил и получили приказание идти навстречу отряду прикрытия. В дальнейшем эти тральщики и другие корабли гогландского отряда занимались главным образом буксированием поврежденных транспортов и доставкой спасенных людей на остров Гогланд.

Корабли отряда прикрытия начали движение в 17 часов. В районе буя Аэгна подводные лодки М-98 и М-102 по сигналу с лидера «Минск» отделились от отряда и, погрузившись, пошли на назначенные им позиции. Также, как и при проводке отряда главных сил, базовые тральщики выстроились с параван-тралами в строй уступа вправо. Головным шел Т-210, на котором находился начальник штаба бригады траления капитан 3-го ранга В.П. Лихолетов; за ним шли Т-211, Т-218, Т-215 и Т-203. В кильватерной колонне проводившихся кораблей головным шел лидер «Минск», а концевым — эскадренный миноносец «Скорый». На лидере и обоих эсминцах поставили параванные охранители.

Идя со скоростью около 12 узлов отряд прикрытия в районе маяка Кери обогнал суда конвоя III. Несколько раз налетавшие перед тем самолеты противника отгонялись зенитным огнем. Атаку, предпринятую в 19:42 пятью торпедными катерами противника, также успешно отразили артиллерийским огнем лидера и эскадренного миноносца «Скорый», при этом считалось, что три катера потоплены. Безуспешной была и вторая атака, произведенная торпедными катерами противника в 21:10. Слабый артиллерийский обстрел с мыса Юминданина прекратился тотчас после постановки дымовой завесы.

Менее успешной оказалась борьба с минной угрозой. Широкий по фронту строй уступа с параван-тралами хорош до тех пор, пока они не перебивались взрывами мин или минных защитников. Если же приходилось заменять поврежденный трал, то сзади идущие тральщики смыкали строй; при этом бывало, что из пяти кораблей в строю оставалось с исправными тралами всего три, а иногда два. Маневр смыкания строя не мог быть автоматическим, мгновенным, и так как он осуществлялся непосредственно при пересечении линии минного заграждения, то неразрывность тральной полосы нарушалась именно в тот момент, когда это было особенно опасно для кораблей, проводившихся за тралами. При таких условиях, например, при проводке отряда главных сил, в образовавшихся в тральной полосе пропусках погибли на минах подводная лодка С-5 и эсминец «Яков Свердлов»; мины попали и в параванный охранитель крейсера «Киров».

При проводке кораблей отряда прикрытия первые же встречи с минами, начавшиеся в 19:33 в западной части Юминданинского минного поля, привели к повреждению сначала одного, а затем еще двух параван-тралов. Подсечения и взрывы мин в тралах следовали один за другим, и в течение двух часов вплоть до 21:39 пять тральщиков вытралили 21 мину и один минный защитник. Сколько мин взорвалось и сколько было подсечено — в точности сказать нельзя, так как отчетные документы Т-203, вытралившего 13 мин, погибли.

Ширина тральной полосы, составлявшая вначале 3 кб, чаще всего не превышала 1,5 кб, и при этом сама полоса не всегда была сплошной, первым показателем чего послужил взрыв мины, захваченной параванным охранителем эскадренного миноносца «Славный» при пересечении линии И-8. В результате взрыва вышли из строя навигационные приборы эсминца, но он продолжал идти в кильватер подводным лодкам. Оборванный взрывом правый параван заменили запасным, но через час, в 21:35, в нем опять взорвалась мина. Корабль на некоторое время лишился хода и появилась течь, была послана радиограмма с просьбой о помощи. После заводки пластыря основные повреждения устранили, но до рассвета пришлось стоять на якоре, так как компасы бездействовали.

Около полуночи со «Славного» обнаружили «Суровый», ставший рядом в темноте на якоре. Затем по носу заметили плавающую мину; ее отталкивали шестами, и она прошла по борту. После этого наблюдение за плавающими минами велось со спущенной шлюпки, державшейся впереди форштевня корабля. Подрыв «Славного» произошел на заграждении И-42, уже причинившем много вреда при проводке отряда главных сил.

Около 21:20 Т-210, на котором в это время убирали поврежденный взрывом мины трал, подошел к месту гибели эсминца «Яков Свердлов». Поблизости заметили отставшие от отряда главных сил две подводные лодки и отрабатывавший задним ходом лидер «Ленинград» (очередное распутывание параванов). Далее стоял эскадренный миноносец «Гордый» с поднятым сигналом «Терплю бедствие, требуется немедленная помощь». Командир «Гордого» капитан 3-го ранга Е.Б. Ефет также просил о помощи голосом в мегафон. Принимая во внимание, что на Т-210 трал мог быть поставлен только через 20–30 минут, начальник штаба бригады траления, получив разрешение командира отряда прикрытия, в 21:25 повернул к «Гордому», приказав находившемуся на Т-215 командиру 2-го дивизиона тральщиков старшему лейтенанту М.Д. Годяцкому продолжать проводку отряда прикрытия.

На «Гордом» преувеличили степень полученных повреждений и пересадили почти весь личный состав на Т-210, а также на подошедший позднее к борту тральщик «Ляпидевский». На эсминце оставили только офицеров, старшин групп, зенитчиков и личный состав аварийных партий. Через трещины поступило около 420 т воды, но вскоре ее поступление прекратилось. На Т-210 предприняли попытку взять эсминец на буксир, однако это оказалось тральщику не под силу, о чем донесли по радио на лидер «Минск».

По существу, особой необходимости в немедленном буксировании «Гордого» не было, тем не менее, вскоре после 22 часов, когда в темноте обрисовались контуры подошедшего с запада эсминца «Свирепый», начальник штаба бригады траления попросил его командира оказать помощь «Гордому». На «Свирепом», уже получившем перед этим аналогичное указание от находившегося на крейсере «Киров» командира Отряда легких сил[45], тотчас убрали параванный охранитель и стали подходить к «Гордому», но обнаружили по носу плавающую мину, от которой пришлось уклониться. Новое напоминание о том, что весь этот исключительно рискованный маневр осуществлялся на минном поле, казалось бы должно было заставить немедленно прекратить всякие попытки буксирования и приказать всем трем кораблям стать на якорь. Однако на Т-210 поставили параван-трал и повели за ним оба миноносца. Идя со скоростью 5 узлов, соответствовавшей скорости буксирования «Гордого», нельзя было обеспечить надежность действия параванов, но благодаря тому, что до начала буксировки миноносцы снесло ветром к югу от района заграждения И-28, новых встреч с минами не произошло.

Вскоре после полуночи буксиры лопнули, и это положило конец буксировке. «Свирепый» и «Гордый» почему-то не стали на якорь и до рассвета лежали в дрейфе. За ночь их снесло примерно на две мили к югу от того места, где стоял на якоре лидер «Минск». Если бы в том районе существовало минное поле, по-видимому, оба эсминца, скорее всего, погибли. Кто был бы в этом виноват?

После того как Т-210 в 21:25 повернул к «Гордому», ведущим должен был стать Т-211, но к этому времени на нем еще не успели заменить трал, перебитый взрывом мины на линии И-42. Трал Т-203, по-видимому, также был оторван взрывом мины, вследствие чего с исправными тралами шли только Т-215 и Т-218. Было уже довольно темно, стало трудно удерживать равнение в строю, в связи с чем лидер «Минск» уклонился немного к югу от тральной полосы, и в 21:40 в его правом параване взорвалась мина. Взрыв, происшедший в 10–12 м от борта, причинил серьезные повреждения кораблю: образовалась пробоина площадью в полтора квадратных метра, между 45-м и 75-м шпангоутами разошлись швы, во внутрь корпуса поступило свыше 500 т воды. Вслед за лидером корабли отряда прикрытия, отработав задним ходом, остановились на месте. Но на базовых тральщиках не видели взрыва мины в охранителе лидера и поэтому продолжали следовать назначенным курсом. После доклада концевого тральщика о том, что лидер сильно отстал и скрылся из виду, на всех четырех кораблях, не имея возможности останавливаться с поставленными параван-тралами, уменьшили ход, застопорив одну машину. Но и эта мера не помогла восстановить зрительную связь с лидером. Около 22:20 тральщики повернули на курс 57° (фарватер 10 ТБ-д), окончательно оторвавшись от отряда прикрытия, командир которого не передавал никаких указаний.

На лидере «Минск» якобы до такой степени были поглощены борьбой за живучесть корабля, что в первое время все позабыли о тральщиках, которые вскоре «ушли в темноту». На самом деле это говорит о крайне низкой организации главного командного пункта корабля. Вахтенный офицер, а тем более сигнальщики, никакого участия в борьбе за живучесть не принимают — если, конечно, мостик не горит, — а потому они были обязаны своевременно заметить уход тральщиков и доложить об этом командиру корабля и старшему на борту — начальнику штаба флота. Кстати, поскольку последний являлся командиром отряда, то при нем должен был находиться если не походный штаб, то как минимум оперативная группа с оперативным дежурным. Вот именно последний и должен был немедленно вернуть тральщики назад, вне всякой зависимости от борьбы за живучесть на лидере.

Схема разрушений эсминца «Скорый» 28 августа 1941 г.

Благодаря действиям личного состава, поступление воды на «Минске» прекратилось, начали ее откачку, но уверенности в исправности всех механизмов не было. Ночная стоянка на якоре не предусматривалась планом перехода флота, и командир отряда прикрытия не желал слишком долго задерживаться на месте. Кто-то подал мысль о буксировке лидера эскадренным миноносцем «Скорый». Флагман предложение утвердил, и «Скорому» приказали взять лидер на буксир. Вместе с тем начали пытаться вернуть ушедшие вперед тральщики — но пока на них передавали соответствующие радиограммы, пока эти радиограммы приняли и расшифровали, Т-211, Т-218, Т-215 и Т-203, уже подошедшие к району якорной стоянки отряда главных сил, по приказанию командующего флотом вступили в охранение крейсера «Киров». По-видимому, уже имеемых пяти базовых тральщиков командующему показалось мало, и тот факт, что он для собственной безопасности собрал около себя почти все тральщики специальной постройки, его не смущал. Надо напомнить, что к нему также шли шесть тихоходных тральщиков от Гогланда.

Командир «Скорого», капитан 3-го ранга А.Н. Баландин хотел буксировать лидер лагом, но с лидера приказали подойти с носа. Трудно сказать, почему никто, начиная с командира отряда прикрытия, не подумал о том, что не следует допускать всего этого маневрирования на минном поле, на котором, несомненно, находились оба корабля. Выполняя опасный маневр «Скорый», обойдя лидер с левого борта и подходя затем задним ходом к его носу, подорвался кормой на мине и через несколько минут затонул. Из личного состава корабля катерами МО и шлюпками, спущенными с посыльного судна «Пиккер», спасли всего 78 человек. Командир и военный комиссар эсминца не пожелали уйти со своего корабля: командир все время оставался на мостике, комиссара насильно заставили броситься в воду, но он не стал плыть. Было слышно два пистолетных выстрела, в связи с чем решили, что командир и комиссар корабля застрелились.

После гибели эсминца «Скорый» лидер «Минск» вместе с другими кораблями отряда прикрытия встал на якорь в 12 милях западнее маяка Вайндло, в восточной части Юминданинского минного поля. В том же районе остановились в темноте отдельные транспорты из состава конвоев I и II, четыре эскадренных миноносца и, наконец, лидер «Ленинград». Этот корабль в течение нескольких минут получил два противоречивых приказания. В 22:20 командир отряда прикрытия приказал ему взять на буксир эскадренный миноносец «Гордый». На лидере «Ленинград» только что привели в порядок параваны и немедленно пошли к «Гордому». Но через три минуты была получена запоздавшая на целый час радиограмма командующего КБФ с приказанием выйти на левый траверз крейсера «Киров» вместо «Сметливого», которому приказали идти в голове крейсера. На лидере «Ленинград» повернули на восток, но идти дальше в темноте среди скопления кораблей и судов оказалось невозможно. Около 23 часов лидер стал на якорь, по бортам расставили матросов с шестами и веслами для отталкивания плавающих мин. Незадолго до полуночи с какого-то из проходивших мимо тральщиков передали: «Идите за мной, я иду с тралом». Одновременно с лидера «Минск» пришло приказание командира отряда прикрытия: «Утром пойдете за тральщиком головным, за вами пойдет „Минск“, у него не действует компас».

Указанный командиром отряда прикрытия тральщик был Т-210, единственный из пяти базовых тральщиков, своевременно принявший приказание о возвращении к «Минску» и около 2 часов 29 августа ставший на якорь примерно в одной миле от лидера. Остальные четыре тральщика, задержанные командующим флотом для усиления противолодочной и противокатерной (!) обороны крейсера «Киров», не возвратились к отряду прикрытия, хотя его командир тремя радиограммами просил вернуть их для проводки семи кораблей отряда.

Последними из Таллина уходили корабли арьергарда. Сторожевой корабль «Буря» утром 28 августа поставил пять минных банок (всего 19 мин) в районах бухты Копли-Лахт и Суропского прохода. Позднее малый заградитель «Вайндло» поставил мины в Купеческой гавани и на Таллинском рейде. После ухода в море отрядов главных сил и прикрытия сторожевые корабли «Снег» и «Циклон» поставили банками около 90 мин в районе остров Аэгна — банка Лейтегрунд. На этом закончилось выполнение первой задачи арьергарда.

При выполнении второй и по существу основной задачи заключавшейся в прикрытии перехода двух последних конвоев, в светлое время суток надлежало впереди кильватерной колонны эсминцев иметь в строю уступа сторожевые корабли с поставленными параван-тралами. В темное время суток все шесть кораблей предполагалось построить в общую кильватерную колонну.

Сторожевой корабль «Буря»

Эсминцам и днем и в темноте надлежало идти с поставленными параванными охранителями. При таких условиях опасности подрыва на мине подвергался бы один только головной сторожевой корабль. Однако установленный походный ордер нарушился, но произошло ли это случайно или преднамеренно, не известно, так как командир арьергарда не представил отчета о своем походе.

В то время как отряды и конвои один за другим ложились на курс 77° (фарватер 10 ТБ-ж), корабли арьергарда продолжали маневрировать севернее острова Аэгна, подбирая с катеров и шхун отставших людей. Около 18:30 катеру МО № 5, шедшему в охранении миноносца «Калинин», приказали снять личный состав поста СНиС на острове Кери. Осмотр острова показал, что люди уже покинули пост, но почему-то командир МО № 5 не доложил об этом флагману, и около 20:30 катер снова вступил на свое место в строю. Пришлось подозвать катер к борту флагманского корабля для доклада, и со всеми этими задержками три эсминца арьергарда только в 21 час легли на фарватер 10 ТБ-ж.

Согласно составленному по памяти донесению командира эсминца «Артем», три сторожевых корабля арьергарда находились в это время не в голове, а позади миноносцев. Возможно, что в связи с этим эсминцы в первое время шли малым ходом, чтобы дать возможность сторожевым кораблям занять свое место в походном ордере. Но из-за сгущавшейся темноты или по каким-либо иным причинам пути миноносцев и сторожевых кораблей разошлись, и обе группы, идя параллельными курсами, больше уже не встретились.

Около 22:20 с головного эсминца «Калинин» обнаружили впереди силуэты концевых транспортов II или III конвоя. Миноносец уклонился на 3–4 кб к северу, и на нем увеличили ход до 12–14 узлов. Вскоре взрывом мины оборвало правый параван миноносца «Артем». На корабле на несколько минут уменьшили ход для устранения мелких повреждений, а затем полным ходом начали догонять ушедшие вперед два эсминца и одновременно готовили к постановке запасной правый параван.

Как уже сказано ранее, около 22:45 эсминец «Калинин» подорвался на мине в северной части заграждения И-8. Следовавший концевым «Артем» (брейд-вымпел командира 3-го дивизиона миноносцев) сразу же лег в дрейф, а «Володарский» прошел несколько вперед и также застопорил машины. Контуженный взрывом мины командир арьергарда ушел на катере МО к Гогланду. Командование отрядом перешло к командиру 3-го дивизиона миноносцев капитану 3-го ранга Л.H. Сидорову.

В первое время с «Калинина» не поступало тревожных известий, но минут через 20–30 с него передали: «Нуждаюсь в немедленной помощи». Ранее командир эсминца «Володарский» доложил по УКВ свое мнение о том, что целесообразно стать на якорь, чтобы не дрейфовать на минном поле. Командир дивизиона утвердил это предложение и «Артем» начал постановку на якорь. Неизвестно, сделали то же самое на «Володарском», или нет. После получения с «Калинина» сигнала о помощи «Артем» немедленно снялся с якоря. В это время эсминец «Володарский» подорвался на мине и очень быстро затонул. Командир дивизиона только успел крикнуть: «Идите к „Володарскому“ спасать людей», — как эсминец «Артем», на котором еще не успели поставить параванный охранитель, в свою очередь, подорвался на мине и через 40–50 секунд затонул. Катера МО № 5 и МО № 210 смогли спасти с обоих миноносцев всего 71 человека. Эсминец «Калинин» продержался на плаву в течение часа.

Сторожевые корабли «Снег» (брейд-вымпел командира дивизиона капитана 3-го ранга В.Н. Филиппова), «Буря» и «Циклон» около 22 часов подошли с запада к хвосту стоявшей без движения колонны транспортов конвоя II. В 21:58 в полумиле впереди раздался сильный взрыв под носовой частью транспорта «Эверита». Через две минуты транспорт стал вертикально кормой верх и исчез под водой. Сторожевые корабли застопорили машины, но в то время как спущенные с них шлюпки спасали людей, концевой сторожевой корабль «Циклон» в 22:15 сам подорвался на мине. Взрыв был большой силы, мгновенно возник пожар. Находившийся рядом катер МО № 501, подбиравший с воды людей, по донесению его командира, «еле вырвался из пламени».

По приказанию командира дивизиона на «Буре» подняли шлюпки, и пошли малым ходом в кильватер «Снегу». В полночь оба сторожевых корабля стали на якорь среди скопления кораблей и судов конвоя III.

Ночная стоянка отряда главных сил в районе маяка Вайндло прошла спокойно, без единого выстрела и без особой напряженности в радиотелеграфных переговорах, в ходе которых со стороны Военного совета КБФ не последовало никаких существенных указаний командирам отрядов и конвоев. Поскольку на «Кирове» абсолютно не владели обстановкой, то командованию флота приходилось просто надеяться на своих подчиненных. Одновременно командиры конвоев смутно себе представляли места стоянок некоторых своих кораблей и судов. В темноте они перемешались, порядок можно было навести только с рассветом.

Общая длина района ночной стоянки сил флота превышала 30 миль. Дальше всех на востоке оторвано от остальных сил стоял отряд во главе с «Кировым». В 14–20 милях западнее их, в 8-10 милях севернее маяка Мохни находилось место стоянки обоих лидеров, четырех эскадренных миноносцев, нескольких транспортов и отдельных кораблей конвоев I, II и IV. Основная масса транспортов конвоев II и III задержалась на ночь в западной части района в 8-10 милях севернее мыса Юминданина.

Положение этой группы судов оказалось самым невыгодным, так как она находилась в средней части минного поля, для форсирования которого имелись самые ограниченные тральные силы, и, что самое главное, этим судам оставалось не менее восьми-девяти часов хода до района Гогланда, где можно было надеяться на помощь наших истребителей. Не было существенной выгоды и в положении транспортов, которым удалось продвинуться дальше к востоку в район Мохни, так как до Гогланда им оставалось не менее 30 миль. Что день грядущий всем им готовил?

Ответ на этот вопрос для большинства был очевиден: удары авиации противника в условиях форсирования минных полей. Впрочем, после ночного кошмара мины казались вроде бы и не так страшны: многие капитаны считали, что были бы тральщики, а уж вчерашних ошибок они не допустят. Другое дело германские бомбардировщики. Многие надеялись на свои истребители, другие искали вокруг себя боевые корабли. Увы! Из десяти эсминцев, вышедших из Таллина, пять уже погибли. «Гордый» небоеспособен, «Славный» без исправных компасов нуждался в лидировании, «Сметливый» находился в охранении крейсера «Киров», а «Свирепый» занимался буксировкой. Остался один только «Суровый», но и ему приказали сопровождать поврежденный «Славный».

Таким образом, оба эскадренных миноносца, «Свирепый» и «Суровый», которые 28 августа находились в охранении конвоя I, оттуда изъяли. Причем кто? Командир Отряда легких сил — никакого права на это не имевший. Из двух лидеров один имел повреждения, а второй выполнял роль «поводыря», как будто для этих целей нельзя было использовать менее ценный корабль. Крейсер «Киров» со «Сметливым» и девятью базовыми тральщиками ушел далеко вперед от судов. Но самое главное — ни крейсер, ни эсминцы и не собирались заниматься эскортированием судов и защищать их от противника. Еще после постановки крейсера «Киров» на якорь В.Ф. Трибуц послал командующему ВВС флота радиограмму с приказанием с рассветом 29 августа прикрывать истребительной авиацией не менее трех групп кораблей растянувшихся вдоль Финского залива. Но даже если бы истребители сюда долетели, они имели приказание прикрывать боевые корабли и только в случае их отсутствия — транспортные суда. Следовательно, защитить конвои от атак авиации противника могли только находившиеся в их охранении сторожевые корабли, шедшие совместно с транспортами канонерские лодки и сетевые заградители. Кстати, забегая немного вперед, отметим, что 29 августа германская авиация по судам и кораблям в Финском заливе выполнила 137 самолето-вылетов бомбардировщиков, 16 — истребителей Ме-110 и три — разведчиков.

Еще одной радиограммой, посланной в 0:30 29 августа, командующему ВВС флота приказали с рассветом выслать самолеты МБР-2 для непрерывного поиска и уничтожения подводных лодок противника. Собственно этими двумя радиограммами — о нереалистичном истребительном прикрытии и о не актуальном противолодочном охранении — и ограничилось управляющая деятельность командующего флотом в области обеспечения вверенных ему сил. Но вернемся к рассвету.

Как только стало светлеть, на крейсере «Киров» подняли сигнал «Буки». Пять тральщиков отряда главных сил выстроились в строй уступа с параван-тралами, а четыре тральщика из состава отряда прикрытия заняли места в охранении по левому и правому борту, то есть для решения задач ПЛО и ПКО. И это в то время, когда десятки судов и кораблей вынуждены форсировать минные заграждения зачастую вообще без тральщиков.

С кораблей охранения «Кирова» так часто сбрасывали глубинные бомбы для «профилактического» бомбометания, что, в конце концов, израсходовали весь их запас. Германские самолеты, ища более легкой добычи, не слишком досаждали крейсеру. Все сброшенные авиабомбы падали от него в 100–200 м. Пройдя северным фарватером, в 16:40 отряд главных сил пришел на Кронштадтский рейд. Таким образом, по-настоящему главная задача флота — эвакуация из Таллина Военного совета Краснознаменного Балтийского флота — была благополучно выполнена.

Но еще с 8:30 на «Киров» стали поступать радиотелеграфные донесения о тяжелом положении судов. Командир дивизиона канонерских лодок капитан 2-го ранга Н.В. Антонов радиограммой по флоту сообщил, что самолеты противника бомбят транспорты в районе Мохни. «В 9 милях севернее Вайндло три транспорта нуждаются в немедленной помощи, помочь нечем», — доносил он же в 12:40. Командир сторожевого корабля «Буря» дважды просил выслать истребители для прикрытия конвоя от атак бомбардировщиков противника. Какова была реакция комфлота? Только около 13:15 он отдал приказание об оказании помощи транспортам… командиру арьергарда на миноносец «Калинин», который погиб более полусуток тому назад! Это лучшая характеристика качества управления силами с флагманского командного пункта флота.

В течение ночи на лидере «Минск» успешно боролись с боевыми повреждениями: вода больше не прибывала, машины были в исправности, но он так и оставался с неисправными компасами. Поэтому лидеру «Ленинград» приказали встать головным. С рассветом единственный оставшийся западнее главных сил базовый тральщик Т-210 подошел к «Минску» и по приказанию командира отряда прикрытия протралил параван-тралом район стоянки лидера, при этом в трале взорвались две мины. В 6:40 тральщик пошел с тралом во главе отряда, в состав которого кроме двух лидеров входили две подводные лодки и посыльное судно «Пиккер», а также эсминцы «Суровый» и «Славный», стоявшие ночью южнее лидеров.

Повреждения «Славного» в основном устранили, и его буксировка не понадобилась. Оба эсминца шли теперь сходящимся курсом на соединение с лидерами. Им повезло, и они удачно прошли через заграждение И-27, не захватив ни одной мины параванными охранителями. Не менее удачно, и при этом без всякого противоминного обеспечения, вышел с Юминдского минного поля эсминец «Свирепый», в 6 часов возобновивший буксирование «Гордого». Будучи плохо подготовленным для выполнения этой операций, «Свирепый» еще дважды оборвал буксиры, и только около 9 часов на нем наконец-то сумели по всем правилам морской практики выровнять концы. Это позволило безостановочно восьмиузловым ходом довести «Гордый» до Кронштадта, несмотря на несколько атак авиации противника.

Для сокращения пути на Т-210, не придерживаясь фарватера, пошли прямым курсом к Родшеру. Самолеты противника несколько раз атаковали отряд прикрытия, но не добились успеха. В частности, между 7:00 и 10:00 бомбардировщики, внезапно появляясь в разрывах облачности, трижды пытались атаковать «Славный», но благодаря точной стрельбе зенитной артиллерии этого корабля сбросили бомбы крайне беспорядочно.

В 10:20, когда отряд прикрытия, шедший северным фарватером, уже подходил к району острова Лавенсари, на лидере «Минск» наконец то получили радиотелеграфный ответ командующего флотом на одну из просьб о возвращении четырех базовых тральщиков. В ней, посланной с крейсера «Киров» только в 9:12, сообщалось, что в 6:45 навстречу отряду прикрытия направлены от Родшера семь тральщиков. Речь шла о шести тихоходных тральщиках и сторожевом корабле «Коралл» из состава гогландского отряда.

Приняв к сведению эту телеграмму, лишний раз характеризующую качество работы походного штаба командующего флотом, командир отряда прикрытия, не видел больше надобности в движении за тралом, стеснявшем свободу маневра при уклонении от атак пикировщиков. Поэтому он приказал Т-210 продолжать проводку подводных лодок и посыльного судна, а сам с обоими лидерами и эсминцем «Сметливый» двадцатиузловым ходом пошел в Кронштадт. Через два часа, около 12:30, лидер «Минск» вступил в кильватер крейсеру «Киров».

В течение ночи командир конвоя I с помощью катеров МО сумел восстановить связь со своими тральщиками и транспортами. К рассвету каждому судну указали его место в общем строю кильватерной колонны. Транспорт «Казахстан» поставили головным, приняв также под свое командование оказавшийся рядом «Папанин». Как только начало рассветать, тральщики «Дзержинский», «Буек», «Виестурс» и «Ляпидевский» вступили в голову конвоя и за отсутствием тралов Шульца поставили змейковые. Пересекая заграждение И-27, тральщики вытралили две мины — последние на этом переходе. Но, как выяснилось позже, худшее было еще впереди.

В течение почти часа одновременно с конвоем I несколько севернее его следовали на восток корабли отряда прикрытия, но они постепенно довели скорость хода до 12 узлов и быстро оставили позади конвой, шедший пятиузловой скоростью. Вечером 28 августа и вторично ранним утром 29 августа с транспортов видели, что боевые корабли обгоняли и «бросали их на произвол судьбы». Так писали потом в своих рейсовых донесениях некоторые капитаны погибших транспортов — знавшие, что истребительная авиация не могла прикрывать суда ни в районе минного поля противника, ни на Западном Гогландском плесе.

Один из первых же налетов германских пикировщиков привел в 7:15 к повреждению транспорта «Казахстан». Судно приткнулось к отмели у острова Вайндло. Ему оказывали помощь тральщик № 121, сторожевой корабль «Разведчик» и другие корабли. В конечном итоге его удалось 2 сентября привести в Кронштадт. Все остальные транспорты, входившие 29 августа в состав I конвоя, стали жертвами авиации противника. Два из них, «Папанин» и «Ярвамаа»? затонули на Западном Гогландском плесе, плавучая мастерская «Серп и молот» выбросилась на камни у южной оконечности Гогланда. Транспорт «Алев» затонул в нескольких милях западнее острова Лавенсари. Еще два транспорта, «Калпакс» и «Кронвальдис», погибли около 17 часов 29 августа в шести милях севернее башни Вигрунд на фарватере 9 КБ-в, по которому тральщики и плавбаза «Ленинградсовет» продолжали вести остатки конвоя I. К этому времени на тральщиках и кораблях охранения зенитный огонь заметно ослаб, так как уже израсходовали почти весь боеприпас. По той же причине подводная лодка Щ-308, не имея больше снарядов, легла на грунт. «Ленинградсовет», выдержавший много атак самолетов, успешно и умело уклонялся от них маневрированием. Тральщики также подвергались ожесточенным атакам с воздуха; в частности, на тральщике «Ляпидевский» для уклонения от атаки пикировщика пришлось обрубить трал.

Командиры конвоев II и III перед рассветом послали своих штурманов на катерах для выявления мест кораблей и судов и для установления порядка движения конвоев, которое планировали возобновить примерно за полчаса до восхода солнца. Транспорт «Луга» все еще оставался на плаву. В 6 часов к нему подошел катер МО № 502, принял на борт трех оставшихся раненых, а затем у ватерлинии подвесили на штормтрапе три подрывных патрона и малую глубинную бомбу. Их взрыв по времени совпал с начавшимся в 6:35 артиллерийским обстрелом с мыса Юминданина. Беспомощно стоявший на месте транспорт представлял собой отличную мишень для батареи. Он сильно накренился, из носовой части повалил густой дым, но еще и через два часа после начала обстрела покинутое всеми судно оставалось на поверхности моря, что подтверждает низкую эффективность артиллерийского огня противника.

Проводка II конвоя осуществлялась тральщиками № 84 и № 88, шедшими с тралом Шульца. За ними следовали канонерская лодка «Москва», транспорт «Шауляй», три сетевых заградителя, гидрографическое судно «Лоод», ледокол «Тазуя» с тральщиком № 86 на буксире и один или два транспорта.

Находившийся на тральщике № 88 дивизионный штурман 8-го дивизиона тральщиков, часто определяясь по пеленгам маяков, довольно точно вел конвой II по оси фарватера 10 ТБ-е. На этом пути в трале тральщиков № 84 и № 88 взорвались две мины, причем в одном случае перебитый взрывом трал пришлось заменять запасным. Но движение конвоя II, судя по всему, не приостанавливалось, так как, по не проверенным данным, некоторое время впереди тральщиков шли два «рыбинца» с поставленными катерными тралами. После замены трала Шульца в него попала захваченная на заграждении И-28 мина, но это обнаружилось только через три часа на повороте с фарватера 10 ТБ-д на фарватер 10 КБ-г. Трал с миной обрубили, и поскольку он оказался последним тралом Шульца, то тральщики поставили змейковые тралы.

Почти все остальные транспорты конвоев II и III, довольно беспорядочно выстраиваясь в кильватерную колонну, пошли за тральщиками конвоя III. При этом одно из судов, неизвестно какое именно, в 6:51 подорвалось на мине и затонуло. Проводившие конвой III тральщики «Осетр» и «Шуя» за неимением трала Шульца поставили змейковые, а за ними шли тральщики «Олонка» и № 46 с тралом Шульца. Начавшие движение немного позже конвоя II, тральщики конвоя III, имея небольшое преимущество в скорости хода, постепенно обогнали его, но в общем оба конвоя вплоть до района маяка Родшер в течение почти шести часов шли совместно приблизительно параллельными курсами. Путь конвоя III расположился в 3–5 кб южнее пути конвоя II.

Около 7 часов появился самолет-разведчик противника, и вскоре начались налеты пикировщиков. Во время воздушных атак внимание капитанов судов к соблюдению равнения в строю ослабевало, и, вероятно, по этой причине транспорты не всегда шли в протраленной полосе, тем более что ее ширина составляла всего 1 кб. Между тем, несмотря на то, что с утра установилась штилевая погода, продолжало действовать развившееся в предыдущие сутки заметное дрейфовое течение. Бывало, что на транспортах пытались уклоняться от атак самолетов противника маневрированием. Например, около 8:30 транспорт «Тобол» выкатился влево, загородив путь шедшим сзади транспортам и нарушив общий порядок равнения.

По всем этим причинам суда конвоя III понесли большие потери на минах. Тральщики «Осётр» и «Шуя» вытралили шесть мин; тем не менее, в результате выхода из тральной полосы в 7:43 подорвался на мине и через полчаса затонул присоединившийся к конвою III сторожевой корабль «Снег». В 8:39 и в 8:41 подорвались на минах и быстро затонули два судна и, наконец, в 9:06 подорвался на мине и через полторы-две минуты скрылся под водой транспорт «Балхаш», на борту которого находилось 2500 бойцов и командиров; из них спасли всего около 200 человек.

Названия судов подорвавшихся на минах в 8:39 и в 8:41,а также судна подорвавшегося на мине в 6:51, в отчетных документах не указаны. Предположительно это могли быть транспорты «Найссар» и «Эргонаутис» и спасательное судно «Колывань».

Из немногих подробностей известно, что после подрыва на мине одного из судов в 8:39 оно через две минуты затонуло, а шедший за ним транспорт остановился для спасения людей, но в 8:41 сам подорвался на мине и через полминуты затонул. Плававших людей спасали два транспорта и несколько катеров.

Атаки авиации противника продолжались в течение всего дня 29 августа. По пикировщикам открывался огонь из зенитных орудий и пулеметов, из армейских пулеметов Максима и винтовок. Тем не менее, убедившись в сравнительной слабости оказываемого ему противодействия, противник путем многократно повторявшихся налетов повредил и потопил авиабомбами одно за другим почти все суда II и III конвоев. Транспорты «Тобол», «Аусма», «Скрунда» и «Вторая Пятилетка» затонули на Западном Гогландском плесе, транспорт «Люцерн» выбросился на камни у южной оконечности Гогланда, поврежденный транспорт «Шауляй» с трудом прибуксировали ко входу в бухту Сууркюля, танкер № 12 затонул в пяти милях восточное Гогланда. Уцелел один лишь небольшой транспорт «Кумари», пришедший 30 августа в Кронштадт без всяких повреждений. Из кораблей охранения повреждения от атак самолетов противника получила одна только канонерская лодка «Амгунь».

Так в общих чертах развивались события. Пора подводить итоги. Сначала подсчитаем, во что обошлась операция по прорыву сил КБФ из Таллина. Кстати сделать это по сей день исключительно трудно. Но наиболее достоверно складывается следующая картина. Из Таллина в рамках операции флота вышло 153 боевых корабля и катера, а также 75 вспомогательных судов КБФ. Кроме этого вместе с силами флота находилось неустановленное количество малотоннажных гражданских судов и различных плавсредств. Последние никакому учету не поддаются, и поэтому далее будем говорить исключительно о силах и средствах, подчиненных Военному совету КБФ. До Кронштадта дошли крейсер (100 %), два лидера (100 %), пять эсминцев из десяти (50 %), шесть сторожевых кораблей из девяти (67 %), девять подводных лодок из одиннадцати (82 %), две канонерские лодки из трех (67 %), десять базовых тральщиков (100 %), шестнадцать тихоходных тральщиков из восемнадцати (89 %), три электромагнитных тральщика (100 %), двадцать шесть катерных тральщиков (100 %), тринадцать торпедных катеров из четырнадцати (93 %), двадцать три катера МО из двадцати пяти (92 %), три сетевых заградителя (100 %) и 32 судна из 75 (43 %)[46]. При этом из принятых на борт кораблей и судов 27 800 человек погибло около 11 000 человек, в том числе немногим более 3000 — гражданские лица. Это не считая моряков из составов экипажей погибших кораблей и судов. Учитывая временные рамки перехода, то есть самого события, это огромные потери.

Существуют такое понятие, как «степень поражения». Так вот потеря более 50 % транспортов в конвое характеризуется как его разгром. Наверно это и есть общий итог Таллинского перехода.

Каковы причины произошедшей трагедии? По-видимому, их не одна. Но главная — качество выполнения своих служебных обязанностей офицеров, прежде всего, управления и штаба Краснознаменного Балтийского флота. Здесь сразу хотелось бы упредить попытку все списать на специфические условия, необходимость работать в условиях воздействия противника. В отличие от своих сухопутных коллег, которые к середине августа уже прошагали тысячи километров по фронтовым дорогам под бомбами, сменили по несколько мест дислокации своих штабов, когда всю организацию управления войсками и силами приходилось начинать с нуля, штаб КБФ никуда не перемещался. До середины августа он практически не ощущал на себе непосредственного воздействия противника. То есть инфраструктура системы управления со всеми линиями связи создавалась в мирное время, для укомплектования подразделений штаба отбиралось лучшее кадры, отработка и сколачивание штабных коллективов проходила в плановом порядке и в полном объеме. Таким образом, по сравнению со штабами сухопутных объединений, органы управления КБФ находились в привилегированном положении.

Конечно, эвакуация Главной базы флота никакими предвоенными документами не предусматривалась, и «домашних заготовок» у оперативного отдела быть не могло. Но операция по прорыву блокады противника НМО-40 предусматривалась. Существует устоявшаяся штабная практика: если не знаешь, как делать — смотри букварь, то есть уставы и наставления. Действительно, не имея собственных наработок надо максимально выполнять требования руководящих документов, где сконцентрирован опыт не одного поколения. Причем, повторимся, это прямая служебная обязанность исполнителей. Даже не «вдохнув» в Решение высокое военно-морское искусство, элементарное выполнение азов прописанных в документах, дает основание рассчитывать на благоприятный исход планируемых действий.

Полученный на войне опыт подтвердил то, о чем было известно еще до ее начала: невыгодное для нас вероятное событие чаще всего происходило при наличии предпосылок, порожденных тактическими ошибками или простой непредусмотрительностью. Наоборот, хорошо продуманному и обоснованному Решению чаще всего сопутствовал элемент так называемой военной удачи.

На недостатках планирования операции мы уже останавливались — оно не выдерживает никакой критики. Именно заложенные в план предстоящих действий принципиальные ошибки (выделение отрядов оперативного прикрытия вместо усиления обороны непосредственно конвоев; невыполнение требований БУМС-37, НТЩ-40 и т. д.) во многом предопределили огромные потери. Но даже в этих условиях все могло развиваться по более благоприятному для нас сценарию — если бы после съемки с якоря не произошла утрата понимания обстановки и потеря управления силами со стороны командующего флотом и его походного штаба. Причем это, опять же, было запрограммировано самой организацией командного пункта на крейсере «Киров» — точнее, его отсутствием. Что являлось прямым нарушением требований основных руководящих документов.

Но и в этих условиях многого можно было бы избежать. Например, несмотря на все недостатки, присущие тралению катерными тралами, в случае широкого использования «рыбинцев» впереди тральщиков конвоя I не произошло бы ряда задержек, вызванных повреждениями тралов Шульца и гибелью тральщика «Краб». К наступлению темноты Юминданинское минное поле осталось бы позади конвоя I, и утром 29 августа он находился бы в районе буя Хайлода. Вообще в составе конвоев имелось 26 катерных тральщиков, вооруженных катерными тралами и облегченными тралами Шульца. Несколько катеров типов КМ и KЛT также имели катерные тралы. Катера всех типов могли буксировать свои тралы с наибольшей скоростью в 6 узлов, а конвои проводились тихоходными тральщиками со скоростью 5,5–6 узлов. То есть в отношении скорости хода катера не задержали бы движение конвоев.

В случае движения конвоев I, II и III, отрядов главных сил и прикрытия по оси фарватера 10 ТБ по одной и той же полосе шириной до 3 кб, тральщики должны были вытралить ориентировочно 45–48 мин и до 30 минных защитников. В связи с тем, что пути конвоев и отрядов более или менее совпали только на отдельных отрезках фарватера, число зарегистрированных мин вытраленных тральщиками 28–29 августа, увеличилось до 59. Кроме того, затралили еще 10–15 мин оставшихся в обрубленных тралах. Один такой трал Шульца, в котором насчитали четыре всплывшие мины, 28 августа оказался на пути Т-210, а другой трал Шульца с минами утром 29 августа обнаружил тральщик № 88. Таким образом, вместе с минами, попавшими в параванные охранители боевых кораблей, их общее количество превысило 100. То есть в два раза больше, чем их реально было на фарватере!

Именно порядок движения «одним и тем же курсом» и намечался планом перехода флота. Однако этим планом не предусматривалось никакого навигационного обеспечения. Следовательно, возможность совершения перехода одним и тем же курсом ставились в зависимость от точности счисления на кораблях и судах, от соблюдения равнения в строю кильватерной колонны. Но все это при форсировании плотного минного поля могло стать реальностью только с использованием плавучих ориентиров.

Об эти злополучные тральные вехи мы уже «спотыкаемся» не единожды. Что, о них опять забыли? Самое обидное в том, что это не так. Именно с предложением по обвехованию протраленной полосы около 11 часов 28 августа на миноносец «Калинин» к своему прямому начальнику прибыл флагманский минер Минной обороны. Командир Минной обороны, он же командир арьергарда, не стал возражать (!) против постановки тральных вех, но вот ведь какая неожиданность — не оказалось их на тральщиках. И это при том, что, кроме нескольких сотен обычных, на складе имелось еще полсотни святящихся тральных вех! Их специально изготовили по инициативе флагманского минера Минной обороны для обеспечения безопасной ночной проводки за тралами. Но все это бесценное для тех условий богатство погрузили с берегового склада на один из транспортов. А сколько бы жизней спасли эти самые вехи!

Специально назначенные катера должны были ставить тральные вехи на кромке тральной полосы тральщиков конвоя I, чем можно было предотвратить подрыв на мине транспорта «Элла». Те же тральные вехи вплоть до наступления темноты служили бы ориентирами для проводки конвоев II и III за тралами — следовательно, не произошло бы длительной задержки вызванной преднамеренным уклонением тральщиков конвоя II от оси фарватера, и суда этого конвоя не скучились бы в плотной части Юминданинского минного поля. Конвой III при условии высылки его вслед за конвоем I мог бы пройти по меньшей мере на 10–12 миль дальше на восток. Корабли и суда конвоя IV также могли бы руководствоваться линией тральных вех, ограждавших кромку тральной полосы.

Применением заранее продуманной системы расстановки близ поставленных тральных вех катеров (МО, KM, KЛT) с подачей с них сигналов, например, зеленым ратьером, можно было попытаться обеспечить ночной переход конвоев II, III и IV через восточную часть Юминданинского минного поля. Наверняка при этом не обошлось бы без единичных потерь на минах — но они уж точно не носили такого массового характера.

Все перечисленное — разрежение минных заграждений катерами, обеспечение безопасности тральщиков постановкой впереди них катеров с катерными тралами, обвехование кромок тральной полосы, использование брандвахтенных судов и иных плавучих ориентиров — предусматривалось действовавшим уставным документом НТЩ-40. Ни одно из этих мероприятий не выполнили. Этим самым не предприняли все возможное для того, чтобы довести влияние минной угрозы до минимума и тем самым создать условия, позволявшие транспортам к утру 29 августа прибыть на Восточный Гогландский плес, то есть в район, находившийся в радиусе действий истребительной авиации КБФ.

Другой вопрос — в какой мере успешное прибытие транспортного флота на Восточный Гогландский плес способствовало бы уменьшению 29 августа потерь от атак вражеской авиации. Все же отдельные суда — танкер и четыре транспорта, — несмотря на периодическое появление наших истребителей и разведчиков МБР-2 самолеты противника в этом районе потопили. Однако наличие на Восточном Гогландском плесе всех боевых кораблей могло бы значительно снизить эффективность атак вражеской авиации.

Обычно решение спасти во время прорыва сил флота из Таллина в Кронштадт, прежде всего крупные боевые корабли объясняют потребностью их артиллерии для обороны Ленинграда. Справедливо. Однако из 131 корабельного орудия калибром крупнее 100 мм, участвовавших в отражении решающего штурма Ленинграда 9-27 сентября, только 45 орудий принадлежали кораблям, пришедшим из Таллина. Это с одной стороны. С другой, из Таллина доставили около 13 000 военнослужащих. При этом погибло около 8000 — считай, две бригады морской пехоты. И неизвестно, что в тот момент было нужнее для защиты Ленинграда: 45 орудий или несколько стрелковых соединений.

Назвать трагедию Таллинского перехода спланированной нельзя, но то, что планирование этой операции и последующее управление силами в ней со стороны Военного совета Краснознаменного Балтийского флота предопределили огромные потери, не вызывает сомнения.

Трагедия третья, не состоявшаяся

К началу сентября 1941 г. Ленинград оказался окружен с суши, бои шли на ближних подступах к городу. Учитывая печальный опыт последних месяцев, никто не мог поручиться, что «колыбель Революции» выстоит. Но, как и в других подобных случаях, руководители страны ориентировали всех на оборону города до последней крайности — хотя и сами, по-видимому, смутно себе представляли, где он, этот «край». В отличие от других оставленных советских городов, применительно к Ленинграду, это означало только одно — сдача в плен всего Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского фронта, уже не говоря о населении самого города. О каком либо отводе войск или эвакуации не могло быть и речи — блокада. Позже в подобном положении окажется Севастополь. Одновременно вряд ли кто из руководителей задумывался о том, что делать дальше, если все же Ленинград выстоит под натиском врага, и будет продолжать обороняться: как сохранить такой огромный город в условиях почти полной блокады? И не мудрено, поскольку мировая практика такого опыта не имела.

Ну а пока, действуя почти уже по отработанной схеме, прифронтовой город Ленинград стали готовить к оставлению. Под этим понимался, прежде всего, вывоз всего наиболее ценного. Причем речь не шла о сокровищах Эрмитажа или других всемирно известных музеев — их бы, конечно, тоже эвакуировали, но в тот момент думали в первую очередь о промышленности и стратегических запасах сырья.

Вторым пунктом уже накатанной схемы оставления больших городов шло уничтожение всего того, что не смогли вывести. Но, как это отчасти случилось под Киевом, все эвакуировать не успели — город для многих неожиданно взяли в кольцо войска противника. Другой ленинградской особенностью стало то, что уничтожению подлежало имущество, которого хватило бы сразу на несколько Киевов. А тут еще флот, как военно-морской, так и морской, да и речной то же уйти не успел.

Все это привело к необходимости решать целый клубок проблем, впервые встретившийся в практике государства. В частности не было опыта уничтожения такого оперативно-стратегического объединения как флот. Однако соответствующий план создали и готовились к его реализации. Об этом в форме всяких недомолвок, а то и просто небылиц, уже писалось в отечественных изданиях. Здесь мы не будем домысливать, кто чего и кому сказал, кто о чем подумал, кто на кого и насколько глубокомысленно посмотрел, а просто рассмотрим документы и назовем главные действующие лица.

Учитывая статус Ленинграда как последнего пристанища Краснознаменного Балтийского флота, у Главнокомандующего войсками Северо-Западного направления Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова имелся заместитель по морской части, он же Член Военного совета Ленинградского фронта адмирал И.С. Исаков, в то время занимавший штатную должность заместителя народного комиссара ВМФ. В штабе главкома Северо-Западным направлением имелся морской отдел, который возглавлял вице-адмирал С.П. Ставицкий. Этот отдел ликвидировали в августе, а вот морская группа при штабе Ленинградского фронта сохранилась. Ее с июля по декабрь 1941 г. возглавлял капитан 2-го ранга В.И. Рутковский. 3 сентября Военный совет обороны Ленинграда под председательством Ворошилова принимает решение о минировании города. Сюда входили 58 500 городских объектов, весь подвижной состав, все электростанции, железнодорожные депо, телеграфные и телефонные станции, установки водоканала, мосты и так далее. В Ленинград прибыли представители всех наркоматов имевших свои интересы и объекты в городе. Естественно этот план автоматически распространялся на объекты Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота. Но оставались еще собственно корабли и суда, ответственность за уничтожение которых должны были нести наркоматы ВМФ, морского и речного флотов. Однако поскольку почти все суда оказались мобилизованными, то их уничтожение возлагалось на ВМФ.

Здесь хотелось бы сделать маленькое отступление. По воспоминаниям наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова, распоряжение о подготовке к уничтожению кораблей Балтийского флота Сталин отдал ему устно. Но мудрый нарком сразу заявил, что не может этого сделать, так как формально КБФ подчиняется не ему, а Ленинградскому фронту. Сталин «попался на удочку» и так появилась директива за подписью Шапошникова и Кузнецова от 13 сентября[47]. Этот документ интересен тем, что он не приказывал начать планирование работ — что было бы логичным, раз уж вопрос об уничтожении кораблей действительно поднимался впервые. Но нет, директива утверждала готовый план их уничтожения.

Как же это могло произойти, кто посмел? Дело в том, что в конце августа, буквально за сутки до захвата германскими войсками станции Мга, сначала по шпалам, а потом на дрезине в Ленинград из Москвы прорвался нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов. Как уже отмечалось, 3 сентября принимается санкционированное решение по подготовке к уничтожению основных объектов города. Нарком ВМФ, естественно знал об этом и отлично понимал, что аналогичную работу придется проводить и в отношении кораблей флота, причем делать все это надо срочно, так как обстановка стала критической. Согласовав этот вопрос с находившимися в Ленинграде представителями взаимодействующих наркоматов, Н.Г. Кузнецов приказал разрабатывать план уничтожения кораблей и судов КБФ. Но сам его не утвердил, предоставив это Исакову, и привез этот документ с собой, в Москву в форме «Доклада Заместителя Народного Комиссара ВМФ Верховному Главнокомандующему плана мероприятий на случай вынужденного отхода из Ленинграда (по кораблям и судам)»[48].

Так что все происходившее в кабинете Сталина 13 сентября — это просто хорошо разыгранная мудрым адмиралом сцена. И он как в воду глядел. Через несколько лет, на волне победной эйфории, все, что было связано с планами уничтожения Ленинграда, признали проявлением пораженчества и стали использовать при политических чистках. Так вот, именно наличие этой директивы за двумя подписями, да еще и с автографом самого вождя, не позволило сфабриковать одно из задуманных дел против наркома ВМФ.

Но вернемся в Ленинград. Непосредственным исполнителем плана мероприятий на случай оставления города по кораблям и судам, по-видимому, был Рутковский. К этому плану, подписанному Исаковым, по некоторым данным еще 6 сентября, прилагались перечень основных объектов и схема связи.

Вся акватория Невы и Невской губы делилась на четыре района. Первый — Кронштадтский. В нем основными объектами являлись линкор «Октябрьская революция», крейсера «Киров» и «Аврора», лидеры «Ленинград» и «Минск», эсминцы, подводные лодки, спасательное судно «Коммуна», канонерская лодка «Красное знамя», транспорта, два плавдока с подводными лодками из состава ЭОНа[49].

Второй район включал Ленинградский торговый порт, где находились линкор «Марат», крейсер «Максим Горький», учебный корабль «Комсомолец», ледокол «Ермак», транспорта. К этому же району относились достраивавшиеся на плаву купленный в Германии тяжелый крейсер «Петропавловск», легкий крейсер пр. 68 «Чапаев», эсминец пр. 45 «Опытный», эсминцы пр. 30 «Отличный», «Образцовый» и «Отважный», сторожевые корабли пр. 29 «Ястреб», «Орел», «Коршун» и «Зоркий», а также эсминец «Страшный» в плавдоке, ремонтирующийся сторожевой корабль «Тайфун» и еще один плавдок.

Третий район — это устье Невы, где находились спущенный 25 июня на воду недостроенный легкий крейсер пр. 68 «Железняков», ледокол «Молотов», подводные лодки, их плавбазы «Ока», «Полярная Звезда», «Смольный» и «Иртыш», плавбаза ЭОНа «Аэгна», эсминцы «Строгий» и «Стройный», подводные лодки Щ-250 и Щ-254[50].

Четвертый район включал в себя судостроительные заводы, где на стапелях находился в высокой степени готовности к спуску на воду легкий крейсер пр. 68 «Чкалов», а также корпуса линкора «Советский Союз» и тяжелого крейсера «Кронштадт». Уничтожению подлежали сами стапеля, краны. Кроме этого в районе станции Рыбацкое находились две подлодки в плавдоках из состава ЭОН.

Большую, Среднюю и Малую Невки с выходными фарватерами надлежало заградить затоплением специально заготовленных барж с камнями и цементом, мелкими плавучими средствами, находящимися в районе.

Схема связи включала в себя таблицу условных сигналов. В частности, общими для всех районов являлись: «Одуванчик» — вскрыть пакет №… «Резеда» — начать расстановку объектов, «Хризантема» — начать уничтожение и затопление объектов, «Тюльпан» — отменительный.

Как уже отмечалось, 13 сентября в Ленинград пришла Директива Ставки ВГК Военному совету Ленинградского фронта об утверждении плана мероприятий по уничтожению Балтийского флота, подписанная по поручению Ставки Верховного главнокомандования начальником Генерального штаба Б. Шапошниковым и наркомом ВМФ Н. Кузнецовым. Как бы в развитие уже утвержденного плана в единственном экземпляре появляется более детализированный план подписанный командующим КБФ Трибуцем, Членом Военного совета Смирновым и заместителем начальника штаба флота капитаном 1-го ранга Ф.В. Зозуля. Как бы потому, что Исаков его утвердил еще 12 сентября.

План «мероприятий по уничтожению кораблей военного и торгового флота и заграждению фарватеров и гаваней на случай отхода из Ленинграда» включал девять разделов. В первом формулировались задачи:

1. В случае вынужденного отхода из Ленинграда затопить все торговые и военные корабли с максимально возможными разрушениями.

2. Затопление кораблей производить на фарватерах, в узкостях, в гаванях, чем исключить возможность свободного плавания противнику в районах Кронштадта и использования им гаваней, каналов и фарватеров.

3. Уничтожение и затопление производить только по сигналу Главного командования строго по утвержденному им плану.

4. По окончанию операции по уничтожению и затоплению флота все плавучие батареи 2-го корпуса зенитной артиллерии отбуксировать в Кронштадт.

Второй раздел предписывал провести следующие подготовительные мероприятия:

1. Снять со всех транспортов и кораблей вооружение которое можно использовать на сухопутном фронте.

2. Расставить корабли по местам затопления согласно плану.

3. Сдать с транспортов всю секретную документацию в Ленинграде и Кронштадте соответственно в штаб Морской обороны и штаб КБФ.

4. Подать все необходимые подрывные средства к участкам уничтожения кораблей.

5. Подготовить и расставить по участкам основные подрывные партии.

6. Наметить и распределить по участкам обеспечивающие средства.

7. Разделить всю акваторию на районы, по которым ответственным командирам разработать исполнительные планы.

8. Наметить разделение районов по участкам, назначить ответственных командиров которым объяснить их задачу после получения на то разрешения Главного командования.

9. Все подготовительные мероприятия закончить к 12 сентября 1941 г., за исключением демонтажа вооружения с боевых кораблей, которое снимать по особому приказанию.

Третий раздел определял организацию уничтожения и затопления. В частности, в нем вся акватория делилась на четыре района, которые в свою очередь подразделялись на семь участков каждый. На последних имелись ответственные исполнители с представленными к ним комиссарами. Первый район, Кронштадский, включал, кроме собственно Кронштадта, военно-морской порт Ораниенбаум, Северный фарватер, Петергоф, морской канал от банки Олег до Петергофского буя. Ответственными за реализацию плана в районе назначены контр-адмирал Пантелеев и бригадный комиссар Серебренников. Первый участок — от банки Олег до развилки корабельного фарватера, вход на Большой Кронштадский рейд (капитан 2-го ранга Сухоруков, военком Столяров). Второй участок — узкость между Кроншлотом и Котлиным, выход на Ленинградский фарватер с Восточного рейда (контр-адмирал Дрозд, военком Смирнов). Третий участок — ворота гаваней Кронштадта (капитан 1-го ранга Птохов, бригадный комиссар Радун). Пятый участок — гавань Ораниенбаум (капитан 3-го ранга Саков, военком Филатов). Шестой участок — гавань Петергоф (капитан 3-го ранга Умовский, военком Николаев). Седьмой участок — гавани Кронштадта (капитан 1-го ранга Птохов, бригадный комиссар Радун).

Второй район растянулся от Петергофского буя до устья Невы, туда вошли Ленинградский торговый порт и акватория судостроительного завода им. Жданова (завод № 190). Возглавляли район капитан 1-го ранга Евдокимов, зам наркома Морского флота Кириченко, бригадный комиссар Мосолов. Первый участок — вход в огражденную часть канала до нефтебаков (капитан 3-го ранга Клитный, военком Рейзин). Второй участок — от Раздельной дамбы до входа в канал и Угольную гавань (капитан 2-го ранга Юрковский, военком Дандин). Третий участок — от 47-го причала до Гутуевского ковша (старший лейтенант Кирилов, военком Владимиров). Участок четвертый — от Гутуевского ковша до входа в

Неву и Большой корабельный фарватер (капитан 2-го ранга Смирнов, военком Новиков). Пятый участок — Мелководный фарватер к Гребному порту (капитан 3-го ранга Моторов, военком Лавров). Шестой участок — уничтожение и затопление судов оставшихся у стенок (капитан 3-го ранга Иванов). Седьмой участок — уничтожение барж с зенитной артиллерией и прожекторами (капитан 2-го ранга Чуфистов).

Третий район охватывал всю подконтрольную акваторию реки Нева. За него отвечали контр-адмирал Челпанов и бригадный комиссар Матушкин. Первый участок — от Кромчено до Уткиной заводи (капитан 1-го ранга Черков, полковой комиссар Малоглазов). Второй участок — от Уткиной заводи до Финляндского моста (капитан 2-го ранга Устинов). Третий участок — от Финляндского до Литейного моста (капитан 2-го ранга Зыков, полковой комиссар Отмалов). Четвертый участок — от Литейного до Троицкого моста (капитан 3-го ранга Егоров, военком Гранов). Пятый участок — от Троицкого до моста лейтенанта Шмидта (капитан-лейтенант Тархнишвили, военком Жуков). Шестой участок — от моста лейтенанта Шмидта до устья Невы (контр-адмирал Заостровцев, военком Жуков). Седьмой участок — Малая Нева; Большая, Средняя и Малая Невки (капитан 3-го ранга Тулумбасов, военком Федоров).

Четвертый район объединил все судостроительные заводы, то есть № 190, 189, 194, 196, 363, 370 и 5. Отвечали за него инженер-контр-адмирал Жуков, зам. наркома судостроительной промышленности Самарин и военком Каменский. Первый участок — Балтийский завод им. С Орджоникидзе № 189 (инженер-капитан 2-го ранга Гастев, главный инженер Боженко, военком Суровый). Второй участок — завод им. А.А. Жданова № 190 (инженер-капитан 2-го ранга Козлов, главный инженер Боголюбов, военком Васильев). Третий участок — завод им. А. Марти № 194 (инженер-капитан 2-го ранга Черняцкий, главный инженер Турунов, военком Боярин). Четвертый участок — завод «Судомех» № 196 (военинженер 2-го ранга Подалюк, главный инженер Мучнин, военком Круговой). Пятый участок — Усть-Ижорская верфь, завод № 363 (военинженер 3-го ранга Банник, директор завода Миронов, военком Михайлов). Шестой участок — Петрозавод, завод № 370 (военинженер 2-го ранга Городянко, главный инженер Вердликов, военком Ильин). Седьмой участок — Верфь Морпогранохраны НКВД, завод № 5 (инженер-капитан-лейтенант Жетецкий, директор завода Е.Я. Локшин, военком Барноковский).

Четвертый раздел Плана мероприятий определял порядок затопления кораблей. Там говорилось, что сигнал о затоплении, в зависимости от обстановки, может быть дан как общий, так и по отдельным районам. Одновременно с затоплением кораблей должны производиться постановка минных заграждений в узкостях и сниматься все штатные навигационные ограждения. Затопление кораблей находящихся в доках производится одновременно с уничтожением самих доков. Затопление кораблей в Морском канале и Ленинградском торговом порту производится согласовано с уничтожением портовых средств и хранилищ топлива. Уничтожение тыловых сооружений в Кронштадте производится по отдельному плану начальника тыла КБФ. По окончанию проведения операции во втором районе всем буксирным средствам перевести в Кронштадт плавучие зенитные батареи 2-го корпуса ПВО.

Пятый раздел отсылает к Приложению 2, где дается сводная таблица подлежащих уничтожению кораблей.

В шестом разделе «Средства обеспечения» расписываются буксиры и плавсредства по районам и участкам.

Раздел семь определял использование личного состава кораблей и не подлежащих уничтожению плавсредств. Впрочем, об экипажах там было сказано лишь то, что их надо снять с уничтожаемых кораблей. Что далее, не известно. До ледостава не подлежали уничтожению торпедные катера, малые охотники, катера типа Р и КМ, разъездные катера, находящиеся на ходу. Сначала они должны заниматься свозом личного состава с кораблей и судов, стоящих на рейде. В дальнейшем катерам по указанию Военного совета КБФ должны уходить на Запад (острова Финского залива, ВМБ Ханко) или на Восток — в Ладогу и далее на Волгу.

Восьмой раздел Плана определял организацию связи, а девятый — флагманский командный пункт КБФ в Военно-морской академии и запасной командный пункт в Кронштадте.

План имел несколько приложений, в том числе уже упоминавшаяся «Сводная таблица кораблей и судов, подлежащих уничтожению». Кроме этого имелась «Таблица по распределению корабельного состава по закупорке гаваней, фарватеров и рейдов». Согласно ей на подходах к Кронштадту с Запада предполагалось затопить на створе Кронштадтских маяков две группы кораблей: эсминцы «Стойкий» и «Сильный» у банки Олег, это приблизительно на меридиане западной оконечности острова Котлин, и крейсер «Киров» вместе с эсминцами «Сметливый» и «Стерегущий» на входе на Большой Кронштадский рейд. Линкор «Октябрьская революция», базовые тральщики и транспорт должны были перегородить проход между Котлином и Кроншлотом. В самом Кронштадте заградитель «Марти» топился поперек Лесных ворот (вход в Среднюю гавань), «Урал» — Западных (вход в Купеческую гавань), плавбаза «Иртыш» — Военно-почтовых (вход в Купеческую гавань), учебный корабль «Курсант» и транспорт «Леваневский» — Ряжевых. Аналогичную задачу на входе в гавань Ораниенбаума решали крейсер «Аврора» и гидрографическое судно «Базис». Лидер «Ленинград» и эсминец «Грозящий» планировали уничтожить у входных буев Ленинградского морского канала. Северо-восточнее Кронштадта, на Северном фарватере, между фортами № 4 и № 5 затапливались по плану транспорта «Берута», «Артуза», «Миина» и спасательное судно «Сигнал». Линейный корабль «Марат» планировалось затопить поперек огражденной части Морского канала. В средней части канала поперек должен был встать плавдок и далее транспорт «Иосиф Сталин». Непосредственно в районе нефтебаков имеются разрывы в дамбах ограждения канала, так вот на этом пяточке хотели положить на грунт транспорта «Нева», «Астра» и «Эвероланда». Крейсер «Максим Горький» должен был закончить свой век между Северной и Раздельной дамбами, закрыв вход в Морской канал. Недостроенный крейсер «Петропавловск» вместе с транспортом «Аурания» хотели затопить между Разделительной и Угольной дамбами. Корпус транспорта «Ото Шмидт» закупорил бы проход в акваторию завода им. Жданова. Учебное судно «Комсомолец» и транспорт «А. Жданов» уничтожались между Железной стенкой и Канонерским островом. Остальные корабли и суда подлежали затоплению там, где их застанет приказ, но поперек русла реки.

Следующее Приложение к Плану распределяло по районам подрывные партии. Проще всего обстояло дело с первым районом, где сосредоточились преимущественно боевые корабли, а они имели свои штатные подрывные команды. Причем линкоры, крейсера и минные заградители располагали такими командами I разряда, то есть наиболее многочисленными и обеспеченными имуществом. По этой причине, как видно из Сводной таблицы кораблей и судов, подлежащих уничтожений, на первый район совсем не выделялось дополнительного подрывного имущества. Недостающее для транспортов и кораблей, стоящих в ремонте без боезапаса полагалось получать непосредственно в Кронштадте. Таким образом, почти все боеспособные корабли собирались уничтожить путем подрыва штатного боезапаса — так что все разговоры о том, что, например, причиной гибели «Марата» стала детонация специально загруженных на него глубинных бомб — это, скорее всего, досужие домыслы.

Во втором районе кроме штатных подрывных партий линкора «Марат», крейсера «Максим Горький» и спасательного судна «Коммуна» дополнительно формировались пять партий численностью по пять человек во главе с главными старшинами. В третьем районе также создавали пять новых подрывных партий к имеемым на эсминцах «Строгий» и «Стройный», плавбазах «Ока», «Смольный» и «Полярная звезда», а также подводных лодках. Дополнительно в распоряжение ответственного за район выделялись два минера, лейтенанты Попов и Применко.

Сложнее всего обстояло дело в четвертом районе, где вообще не было боевых кораблей. Здесь формировались десять подрывных партий от Научно-исследовательского минно-торпедного института и три партии из экипажей строящихся кораблей. Кроме этого в распоряжение ответственного за район направили специалистов капитана 2-го ранга Ф.В. Сакун и капитана 3-го ранга Левицкого. Личный состав этих подрывных партий и являлся непосредственным исполнителем Плана уничтожения.

Последнее Приложение к Плану представляло из себя указания о расположении подрывных средств при уничтожении кораблей, утвержденных Трибуцем и Смирновым. Указания сводились к следующему.

1. При уничтожении кораблей торпедами надлежит стрелять в одни из бортов, чтобы корабль затонул с максимальным креном.

2. Глубинные бомбы и другие ВВ надлежит закладывать рядом с узлами сопряжения второго дна (днища) с главными водонепроницаемыми переборками, в междонных отделениях под котлами, турбинами, дизелями с целью подорвать одновременно корпус и механизмы и вызвать затопление не менее двух смежных отсеков.

3. При уничтожении крупных кораблей, разрушать взрывом не менее трех главных поперечных водонепроницаемых переборок, расположенных не смежено и отделяющих наиболее крупные отсеки.

4. Средства подрыва подводных лодок располагать в дизельном отсеке и в одном из аккумуляторных отсеков.

5. На транспортах средства подрыва располагать у переборок котельного и машинного отделений, граничащих с одним из грузовых трюмов.

6. На буксирах средства подрыва располагать у переборки котельного или машинного отделения со смежными отсеками.

7. Кроме уничтожения взрывчатыми веществами дополнительно открывать машинные кингстоны, со вскрытием крышек холодильников и других кингстонов.

8. При уничтожении кораблей выводить из строя оставшееся вооружение.

9. Плавучие доки обладают большой живучестью, поэтому надлежит подрывать не менее 25 % отделений одного борта, закладывая подрывные средства по днищу у продольной переборки, отделяющие днищевые отделения от бортовых с открыванием всех приемных кингстонов и магистральных клапанов. Обязательно должны быть подорваны машинные отделения с механизмами.

Указания подписали Зозуля и зам. начальника технического отдела КБФ, инженер-капитан 3-го ранга Гончаров.

Несмотря на то, что План мероприятий по уничтожению кораблей и судов вроде бы имелся в единственном экземпляре, сам факт его существования скрыть стало невозможно. По крайней мере, о нем знали в штабе КБФ, командиры объединений и соединений флота. Поскольку План невозможно было реализовать без довольно большого объема подготовительных мероприятий, то очень много людей, не ведая о существовании этого документа, отлично представляли себе что корабли и суда готовятся к уничтожению. Причем это в большей степени касалось личного состава береговых служб и гражданских специалистов, так как на боеготовых кораблях никаких специальных подготовительных мероприятий не проводилось. Но именно этот нюанс и делал возможную трагедию почти обыденной. В середине сентября весь Ленинград готовился превратиться в руины: к взрывам готовились не только промышленные предприятия, но и все объекты жизнеобеспечения города, мосты, железнодорожное хозяйство и так далее. На этом фоне минирование судостроительных заводов, недостроенных и ремонтирующихся кораблей да и стоящих судов не выглядело чем-то очень не ординарным. По воспоминаниям очевидцев, на причалах Ленинградского порта в районах стоянок судов складировали глубинные бомбы, и все знали для чего.

Не стоит думать, что все происходящее оставляло людей равнодушными. Ведь речь шла не просто об уничтожении кораблей и судов, а о вполне реальном собственном плене или гибели. Деваться из Ленинграда было некуда. Недаром в плане вспомнили даже о Ханко — хоть какой-то шанс, если не предотвратить, то хоть оттянуть неизбежный конец.

Были и другие более радикальные предложения. Например, прибыв 15 сентября на корабль после совещания-инструктажа в Военном совете флота, военком крейсера «Киров» полковой комиссар В.П. Столяров собрал командиров боевых частей. На повестке дня стоял один вопрос: о целесообразности прорыва «Кирова» к острову Эзель, а в дальнейшем, возможно, и в Атлантику для перехода на Север. Офицеры знали (!), что в случае оставления Ленинграда крейсер планируется уничтожить — однако все же высказались против безумного похода. Но сама идея вырваться из окружения через проливы между Данией и Швецией витала в головах и других начальников.

Ни для кого не секрет, что тысячи моряков бросили на сухопутный фронт в качестве пехоты. Конечно, военные моряки — это не гражданские ополченцы, но их полевая выучка была где-то равноценна: и те и другие общевойсковому бою обучены не были. Не обошла мобилизация на сухопутный фронт и подводников. Из них формировали батальоны и роты морской пехоты и под руководством своих же командиров-подводников буквально через день бросали в бой. При этом их потери сопоставимы с потерями дивизий народного ополчения. С плавучих и береговых баз подводных лодок изъяли до 70 % личного состава. Сняли значительную часть экипажей со строящихся подводных лодок. Все это сильно отразилось на готовности подводных лодок, а главное подводников к боевым действиям.

В связи с создавшейся обстановкой командир бригады подводных лодок капитан 1-го ранга Н.П. Египко и военком бригады Г.М. Обушенков предложили Военному совету флота идею прорыва наших подводных лодок из Балтийского моря на Северный морской театр. Военный совет, находясь под впечатлением создавшейся тяжелой обстановки и зная, что в случае сдачи города все равно и подлодки и их экипажи погибнут, 7 сентября обратился к наркому ВМФ с предложением: начать подготовку всех больших и средних подводных лодок для форсирования пролива Зунд и перехода их в состав Северного флота. Свои предложения Военный совет КБФ просил доложить Верховному главнокомандованию и в случае положительного решения сообщить все разведданные по обороне и заграждению проливов.

Приведенный факт наглядно иллюстрирует морально-психологическое состояние командования бригады подводных лодок и флота. Дело в том, что не надо быть опытным подводником или офицером-оператором штаба, чтобы не понять нереальность, фантастичность подобного плана. Это на школьной карте проливы, соединяющие Балтику с Атлантикой, представляют из себя обширные водные просторы. На самом деле они сродни нашей Маркизовой луже между Кронштадтом и Ленинградом: воды кругом много, а суда могут идти только по узким фарватерам. Никакая подводная лодка не сможет пройти эти проливы в подводном положении, а идти порядка 6 часов в надводном положении через узкость, берега которой полностью контролируются противником, через его дозоры и мимо его баз, можно только в плен. Это настолько очевидно, что почти наверняка «вырабатывая» свои предложения комбриг и комиссар не то что не сделали каких-либо предварительных расчетов, они смутно себе представляли условия плавания в проливе Зунд в тех конкретных военных условиях.

Получив предложения ВС КБФ, народный комиссар ВМФ на нем написал: «Пройдут ли?» — то есть он явно сомневался в реалистичности плана, но, посчитав, что балтийцы знают, о чем просят, 11 сентября доложил его Ставке… и получил «добро», нарком ВМФ, сообщая на КБФ о посылке материалов по проливам, предупреждал Военный совет флота о том, что проход труден. Рекомендовал посылать только командиров подводных лодок, добровольно идущих на этот прорыв.

По некоторым косвенным признаком можно судить, что, получив разрешение Сталина на прорыв в Атлантику, командование флота и бригады здорово пожалело о своей инициативе. Может, комбриг, выходя со своим предложением, в душе надеялся, что где-то наверху оно «затеряется» или его «тормознут». Но его одобрили.

Официально в первый эшелон включили подводные лодки С-7, С-8 и Л-3. Первые же проработки плана прорыва показали очевидное. Лодкам при проходе Зундом пришлось бы следовать в течение нескольких часов, на виду у противника по узкому фарватеру с глубинами 8–8,5 м в надводном положении. Ни миновать линии дозора, ни уклониться от сил ПЛО из-за малых глубин они не могли. Инициативу пришлось признать ошибочной, о чем доложили Военному совету флота. Тем ничего не оставалось делать, как докладывать выше. В Главном штабе это известие встретили… с облегчением и уже 3 октября нарком ВМФ дал «отбой»[51]. Провал операции, причем громкий, на виду у якобы нейтральной, а фактически антисоветской шведской прессы был гарантирован. Но Ленинград далеко и в блокаде — а Главный штаб рядом, и первым делом спросили бы с него.

К тому времени подлодки уже готовились к уничтожению. 13 сентября командир и военком бригады собрал командиров дивизионов, командиров подводных лодок и военкомов и поставил задачу по подготовке к выполнению этого решения. Таким образом, после 13 сентября подготовка уничтожения корабельного состава флота для большей части командного состава не являлась тайной. Естественно, все это налагало свой отпечаток на поведение и мысли людей. Донесения партийных органов и особых отделов тех дней изобилуют всевозможными фактами о низком морально-психологическом состоянии отдельных военнослужащих.

На самом деле, количество подлецов, скорее всего, не увеличилось — просто логика мышления у этих самых органов и отделов была какая-то своеобразная. Например, лектор Дома ВМФ военюрист 2-го ранга Н.И. Юдин 18 сентября выступал перед личным составом эсминца «Сильный», после чего собрал в кают-компании офицеров и партийно-комсомольский актив корабля, чтобы рассказать им о «стратегии войны». После доклада кто-то из присутствующих задал вопрос: «Мы все кричим, что победа будет за нами, а немец прет и прет, когда это прекратится?» Что ответил лектор — неизвестно, но вопрос ему очень не понравился, так как он считал, что уже все объяснил, да и сами слова о том, что победа будет за нами, принадлежат товарищу Сталину — какие могут быть тут вопросы. Дальше завязался разговор о войне вообще и о нашем противнике. В частности «механик корабля» высказался в том плане, что немецкая нация — носитель высокой культуры, она сделала большой вклад в мировую науку, а значит немцы как противники не дураки. Восхваление фашистской культуры — делает вывод лектор. Затем «какой-то лейтенант» высказался, что война по-своему прогрессивна, так идет бурное развитие науки и техники. Причем он говорил совершенно безотносительно, без какой-либо национальной привязки. Восхваление фашисткой науки и техники — делает вывод юрист. «Главный старшина, фамилию которого я не запомнил» заявил, что нужно говорить правду, а не лозунги. Это высказывание лектор оценил как паникерство.

Свои наблюдения Юдин оформил в виде докладной и отослал ее в Политуправление и Особый отдел флота для «тщательного разбирательства». Небезынтересно, почему в донесении отсутствуют фамилии высказывавшихся. Оказывается, в ходе самого разговора он их не запомнил или не расслышал — а когда беседа закончилась, прозвучал сигнал воздушной тревоги. Лектор решил, что ему не стоит задерживаться на эсминце и посмотреть на его экипаж в действии, а потому поспешил сойти с корабля.

Конечно, были случаи и явного нарушения дисциплины, в основном связанные с употреблением спиртных напитков и самовольными отлучками к семье. Например, командир Щ-406 капитан-лейтенант В.В. Максимов 22 сентября самовольно уехал в Ленинград попрощаться с эвакуирующейся сестрой. На прощание он сказал ей, что наверно они видятся в последний раз. К сожалению, пророчество сбылось. После возвращения 24 сентября на корабль его арестовали и расстреляли.

Иногда имели место случаи, трудно объяснимые, но, скорее всего связанные с желанием сохранить людей хотя бы и ценой кораблей, которые в тот момент многим казались обреченными. Например, 27 сентября севшая на мель у Кронштадта подлодка Щ-308 попала под артиллерийский обстрел с берега. Командир корабля капитан-лейтенант А.Ф. Маркелов подозвал к боту катер ОВРа, пересадил на него весь экипаж и свез на берег в безопасное место. Его сняли с должности. А вот командир крейсера «Аврора» капитан 3-го ранга И.А. Саков за аналогичное поплатился жизнью. 26 сентября, во время бомбежки и обстрела, при стоянке в Ораниенбауме уже разоруженного к тому времени корабля он увел экипаж в укрытие. Командира и политрука Н.Т. Филатова расстреляли. Тогда «Аврора» не пострадала, но 4 октября ее все равно потопили, при этом погибли люди.

Очень трудно оценить поступки этих командиров. Сейчас то мы знаем, чем все завершилось, а тогда корабли многим представлялись просто уже никому не нужным железом. Действительно, какой-толк от крейсера «Аврора» если с него сняли всю артиллерию? А что могла дать для обороны Ленинграда Щ-308?

Что касается спиртного, то пить, наверное, больше не стали — только меньше это скрывали. Причем «светились» прежде всего те, кто был вынужден сравнительно пассивно ожидать своей участи. Очень сильно это коснулось подводников, оставшихся на своих кораблях: и в море не выйти, и обороне города реально помочь нечем. Отсюда и такие эксцессы, как с командиром Щ-307 капитан- лейтенантом Н.И. Петровым. Тем самым, который 10 августа потопил германскую подлодку U144 — самая значительная победа советских подводников к тому времени[52]. Так вот, будучи не в трезвом состоянии при стоянке в Кронштадте он приказал сниматься для перехода в Ленинград, где подлодку затопить, а экипажу идти на фронт. Якобы за этот проступок его 21 октября осудили на 10 лет. Якобы — потому что, как следует из политдонесений, настоящей причиной явились его резкие критические высказывания в адрес командования КБФ и РККА, а также сомнения в возможности массового применения подводных лодок на Балтике в сложившихся условиях обстановки. Если бы не представился этот случай с попыткой увести экипаж на фронт, возможно, нашли бы какой-либо другой повод.

Судите сами. 6 сентября на плавбазе «Иртыш» в каюте капитана 2-го ранга А.Е. Орла[53] собрались вчерашний начальник штаба бригады, командир дивизиона подлодок и примкнувший к ним командир отряда канонерских лодок. Решили немного расслабиться, но развели их по своим каютам только через сутки. Ну и что? Естественно, поругали и даже наказали, но под суд их не отдали.

Можно было бы привести и другие примеры по этому поводу, но уж больно тема скользкая. Тем более что с 1 сентября на КБФ ввели «наркомовские сто грамм», таким образом узаконив употребление спиртного на кораблях и в служебное время. Однако вскоре пришлось вводить ограничения. Например, своим приказом от 4 октября командующий флотом разрешил выдавать водку только в дни фактических вылетов и выходов. Причем на кораблях только рядовому и старшинскому составу.

Работы по подготовке к уничтожению сил флота находились под пристальным вниманием особых отделов. Вот, например как выглядело одно из их донесений.

Командующему Ленинградским фронтом

генералу армии тов. Жукову

Совершенно секретно

Подготовка специальной операции по уничтожению плавсредств и боевых единиц проходит весьма неорганизованно.

Система сигналов, построенная порайонно, не отличается гибкостью и лишает права уничтожать объекты по участкам. Таким образом, может случиться, что взрывы и потери начнутся раньше, чем следует, в таких местах, где они не нужны, подвергая опасности прилегающие к этому району объекты (мосты, заводы, стройки).

Сама организация сигнализации создает предпосылку к помехе или преждевременному уничтожению боевых единиц.

Характерно, что 18 сентября с. г., неожиданно по флоту был дан сигнал «Тюльпан», что по ТУСу, установленному для спецоперации, означает — прекратить проведение мероприятий по уничтожению. Вскоре выяснилось, что этот сигнал был дан по таблице артиллерийских переговоров, означающий — немедленно прекратить огонь.

Мероприятия по подготовке спецоперации, с одной стороны, в большинстве случаев передоверены второстепенным людям; так, по отряду особого назначения их проводят т. т. Янсон, Клитный, командование же в лице командиров дивизионов капитанов 2-го ранга Маслова, Евдокимова предпочитает стоять в стороне, и с другой, — приняли широкую огласку.

В результате этого отмечено наличие отрицательных настроений, предрешающих печальный исход обороны Ленинграда.

Так, например:

Капитан 2-го ранга Маслов 16.09.41 г., будучи на эсминце «Строгий», заявил: «Да, я вам привез нехорошие вести. Ленинград готовят к сдаче германскому фашизму На эсминцах „Стройный“ и „Строгий“ уже положен крест. Большое начальство удирает из Ленинграда на самолетах».

Заместитель начальника штаба КБФ капитан 2-го ранга Зозуля пессимистически говорил: «Ждать нечего, остается пустить пулю в лоб».

Начальник 3-го отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев 20 сентября 1941 г.

Резолюции на документе:

Т. Исакову

Срочно расследовать, арестовать провокаторов.

Доложите, почему такая ответственная работа проходит преступно плохо.

Жуков

Военному совету КБФ

Произвести расследование.

Доложить ВС, что отмеченные недочеты и ошибки устранены в окончательной разработке.

Осиновец, 24.09.41 г.

Исаков

Рутковскому

Проследите за сменой условных сигналов. 28.09.41 г.

Исаков

ТУС заменен.

4.10.41 г.

Рутковский

Во второй половине сентября бои за Ленинград, казалось, достигли кульминации. Руководству города и фронта, а вместе с ними и КБФ, иногда казалось, что германские войска вот-вот перешагнут городскую черту. Вместе с сухопутными войсками оборону держали пять бригад морской пехоты, к которым уже в сентябре присоединилось еще две. Активную поддержку сухопутным войскам оказывала корабельная и, особенно, береговая артиллерия КБФ. Можно с полной уверенностью сказать, что Ораниенбаумский «пятачок» мы сохранили исключительно благодаря флотским артиллеристам фортов Красная горка и Кронштадской крепости. 4 сентября город впервые подвергся артиллерийскому обстрелу. Когда после 10 сентября германские войска вышли к Финскому заливу в районе Стрельня — Петергоф, под воздействие их артиллерии попал Морской канал — главная коммуникация между Кронштадтом и Ленинградом.

Ожесточенные бои шли не только на сухопутном фронте, но и в воздухе. Германская авиация сначала в основном наносила бомбовые удары по переднему краю обороны и лишь периодически по объектам в самом городе, а также кораблям поддерживающим войска из района Ленинградского порта. При этом до 19 сентября в Кронштадте обстановка была относительно спокойной. Но с этого дня начались систематические налеты авиации противника и на Главную базу КБФ о чем более подробно рассказано в следующей новелле.

Здесь же интересно другое: последний массированный удар германские самолеты нанесли 27 сентября — именно в этот день германское командование окончательно отказалось от штурма Ленинграда. Ставка делалась на блокаду города. Однако маленькая «щелочка» в кольце вражеских войск все же осталась — это Ладожское озеро. Чтобы и ее прикрыть, нужно было создать второе кольцо блокады, но уже восточнее озера, где планировалось соединение германских и финляндских войск.

Сначала наступление противника развивалось для него успешно, и вопрос о возможной потере Ленинграда вновь стал актуален. По этой причине реанимировали все уже начавшие забываться планы уничтожения основных объектов города, а вместе с ними и кораблей Балтийского флота. Но теперь делалось все это как бы на местном уровне. В частности, 13 ноября члены Военного совета КБФ подписывают директиву начальнику штаба флота вице адмиралу Раллю о подготовке к уничтожению кораблей и судов в случае сдачи Ленинграда противнику. В целом эта директива повторяла уже известный план от 12 сентября. Несколько изменились ответственные исполнители и расстановка кораблей и судов. В основном это было связано с учетом потерь понесенных флотом во время сентябрьских воздушных ударов, а также близившимся ледоставом, когда большинство кораблей и судов придется уничтожать там где они вмерзнут в лед. Так же в директиве уже не шла речь о прорыве катеров на запад, на Ханко или на восток, на Волгу.

В конце ноября советские войска перешли в контрнаступление на тихвинском участке фронта, а в начале декабря — на волховском. В конце концов к 28 декабря противника отбросили на те рубежи, с которых 16 октября он начинал свое наступление на Тихвин для создания второго кольца блокады. Таким образом, прямой захват Ленинграду уже не грозил, перестал быть актуальным план его уничтожения. Спрятали поглубже в сейф и последнюю директиву по взрыву и уничтожению кораблей Краснознаменного Балтийского флота.

Но началась блокада. Чтобы в ней выстоять, нужны были как минимум три вещи: боезапас, топливо и продовольствие. Первое у балтийцев было если не в достаточном количестве, то, по крайней мере, на первое время. Хуже обстояло дело с топливом и продовольствием. Но и их могло бы хватить по крайней мере до весны — если бы не пришлось делится… с Ленинградом и Ленинградским фронтом.

С 4 июля по 1 ноября 1941 г. тыл КБФ переработал 74 613 т жидкого топлива и масел, распределив 2599 железнодорожных цистерн и вагонов. За это время склад в Ораниенбауме принял 35 500 т, в Кронштадте — 24 700 т. После этого свободные емкости исчерпались. Предложили ленинградскому объединению Нефтесбыта заполнить их нефтебаки в городе, но они отказались. Тогда пришлось часть нефтепродуктов отгрузить на Северный флот.

Несмотря на все потери на 1 сентября КБФ имел в районе Кронштадт — Ленинград 51 832 т мазута, 4091 т соляра, 2124 т бензина, 24 373 т угля и 17 723 м³ дров. Всего этого могло хватить до весны. Однако поступило приказание 7000 т мазута и 2000 т соляра передать ленинградской промышленности. Причем все это пришлось переправлять из Кронштадта. В частности для перевозки соляра использовались подлодка П-2, а также корпуса недостроенных подлодок типа К.

Поскольку поставки жидкого топлива прекратились еще в первых числах сентября, а расход оставался значительным, то на 1 января 1942 г. флот имел 1872 т мазута (на 26 суток), 1090 т соляра (на 41 сутки), 165 т авиабензина (на 41 сутки), 23,9 т автомобильного бензина (на 12 суток), 2081 т угля (на 8 суток) и 7709 м³ дров. При этом приказали отдать Ленинграду еще 6298 т мазута и 495 т соляра. Емкости опустели, мазут уже доставали из хранилищ ведрами — насосы «не забирали». Только 23 февраля 1942 г. флот получил первые с начала блокады 170 т мазута, который прямо «с колес» пошел на корабли. Шуточное ли дело — на линкоре «Октябрьская революция» оставался лишь суточный запас топлива. Тогда же получили первые 250 т соляра. Дальше стало чуть легче. За месяц с 22 марта по 22 апреля получили 4852 т мазута, 2523 т. соляра, 153,4 т бензина II сорта, 282,4 т авиабензина, 10,2 т спирта, 190,2 т различных масел.

С продовольствием обстановка к началу блокады была хуже чем с топливом, но и здесь флот мог бы обеспечить моряков, без переданных в морскую пехоту, почти до весны. Естественно многое пришлось отдать, прежде всего фронту. Поэтому приказом командующего флотом 14 сентября вводятся сокращенные нормы суточного довольствия.

«Базовые» суточные продовольственные пайки после 14 сентября, граммов

На базе этих пайков, в основном за счет каких то дополнительных продуктов, формировались всякие специальные и временные пайки. Например, летному составу к пайку летно-технического состава полагалось в день дополнительно в граммах: пшеничного хлеба — 200, крупы — 20, макарон — 10, овощей разных — 200, мяса — 100, свежего молока — 100, масла коровьего — 30, сахара — 25 и кофе суррогатного — 3. Морской паек предназначался для рядового и старшинского состава плавающих кораблей и судов ВМФ. Офицеры получали дополнительный паек. После завершения кампании, когда корабли вмерзли в лед в Ленинграде и Кронштадте, морской паек сократился, причем на боевых кораблях он был один, на стоявших в длительном ремонте — другой, на вспомогательных судах — третий, но везде был богаче красноармейского.

20 ноября нормы выдачи продуктов уменьшили, и они стали самыми низкими за всю блокаду. В частности, по морскому пайку полагалось 500 г хлеба, столько же получали и бойцы на передовой, а по базовому красноармейскому — 300 г. В это же время рабочие получали 250, а все остальные гражданские лица — 125 г хлеба.

Справедливости ради надо отметить, что дифференцированная система питания существовала не только на флоте или в армии: все то же самое имелось в любом ленинградском учреждении и на любом заводе. Существовали дополнительные пайки для руководителей, внутризаводские столовые для отдельных категорий специалистов и так далее — но это уже тема отдельного исследования. Были там и свои «скрытые резервы». Во-первых, не думайте, что рабочие продовольственные карточки выдавались именно рабочим. Существовала специальная «Инструкция о разбивке контингентов населения по группам в зависимости от установленных норм снабжения». Так вот, кроме собственно рабочих, их продовольственные нормы получали еще девятнадцать категорий граждан, включая работников партийных, профсоюзных, комсомольских и советских организаций, работающих на освобожденных выборных должностях. Список служащих включал семь групп граждан. Причем по целому ряду позиций эти списки настолько сближались, что один и тот же человек вполне законно мог получать рабочую карточку, а мог — служащего. Например, продавец-хлеборез или продавец-мясник — это рабочий, а просто продавец — служащий.

Во-вторых, для целого ряда граждан существовали дополнительные пайки. Причем некоторые связывались с их производственной деятельностью: например, члены паровозных бригад обеспечивающих «дорогу жизни» внутри блокадного кольца получали дополнительно 125 г хлеба. Другие надбавки зависели от нормы выработки. В частности, так получали люди, занимавшиеся вывозом трупов умерших. Некоторые надбавки вообще с производством никак не связывались: например, дополнительный паек получали доноры за сданную кровь. В-третьих, по крайней мере в 1941 г. можно было получить продуктовые карточки взамен якобы утерянных. Например в октябре населению дополнительно выдали 4800 таких карточек, в ноябре — 13 000, а в декабре — 24 000.

Вернемся к нашей теме. Даже на кораблях, официально живших по одинаковому пайку, кормили по-разному: здесь очень много зависело от командира. И дело не только в элементарной порядочности, а иногда и чувстве меры. Например, на корабле имеются офицеры, которые в силу своих служебных обязанностей должны снимать пробу с приготовленной на камбузе пищи перед ее раздачей личному составу. Но ведь можно действительно «снять пробу» — а можно съесть полноценную порцию, а потом еще одну в кают-компании. Такое было, есть и будет, видимо, всегда — и об этом можно было и не упоминать, если бы разговор не шел о блокадном Ленинграде.

На кораблях и в частях имел место перерасход продуктов. С этим боролись, за это наказывали, но это существовало постоянно. Многие научились находить «скрытые резервы» и всякого рода «темные схемы» получения дополнительных продуктов. Например, офицеры корабля между собой договаривались служебным положением не злоупотреблять — и уж, конечно, не воровать. Более того, при наличии буфета кают-компании[54], отдельно пищу не готовить, а питаться с камбуза. Но на самом деле на камбуз постоянно что-то из офицерских норм в маленьких количествах не додавалось. Из этих продуктов формировался дополнительный паек, который по очередности выдавался офицерам и сверхсрочникам, у которых в городе остались близкие родные. Употреблять эти продукты на корабле категорически запрещалось, их обязательно надо было унести на берег. Конечно, прежде всего, это делалось для поддержания семей.

Некие подобия артели имелись и у рядового и старшинского состава. Прежде всего это «справедливое» выделение на работы связанные с получением продуктов. Периодически так называемый содержатель, а проще — баталер-продовольственный, занимался завозом на корабль продуктов. Для погрузки-разгрузки ему выделялись люди, которые не только добросовестно все таскали и катали, но и бдительно следили, чтобы кто-нибудь из соседней команды не прибрал к рукам чужое. За все это участники продовольственного каравана получали маленькое вознаграждение. Причем часто при хороших отношениях кладовщиков на складе и конкретного корабля эти дополнительные продукты шли сверх положенного довольствия.

Как ни парадоксально, но, несмотря на блокадный голод, почти всякая более-менее объективная проверка продскладов выявляла скорее излишки, а не недостачу. И не надо грешить на патологическое стремление любого снабженца чего-нибудь недодать. Во-первых, существовали сравнительно высокие нормы на «утруску и усушку», что объективно объяснялось большим количеством всевозможных перегрузок и перевалок при доставке грузов в Ленинград, а тем более в Кронштадт или Ораниенбаум. Во-вторых, на всех командных уровнях существовала тенденция с одной стороны завышать потери продуктов при транспортировке, а с другой — занижать потери в личном составе, что давало дополнительные пайки. Конечно, применительно к кораблю все это сделать почти невозможно, но вот в масштабах ВМБ уже получалось.

Что касается вскрытых резервов, то, прежде всего, в ход пошли всевозможные неприкосновенные запасы — тем более до весны никто в море не собирался, а зиму надо было еще пережить. Вот, например, выдержка из директивы начальника Главного политического управления ВМФ генерал-лейтенанта береговой службы И.В. Рогова № 13с от 16 марта 1942 г. о состоянии партийно-политической работы в бригаде подводных лодок КБФ[55]. В нем в частности говорится: «В течение декабря — января на подлодке К-51 разворовано и разбазарено 205 литров водки, около 16 кг масла, 23 кг молока, 115 кг консервов, 145 кг печенья и около 270 кг галет. Кроме того, списано актами (часть из которых сомнительна) — 261 литр водки, 214 кг копченостей и 4500 шт. яиц. Продукты расходовались на свадьбу одного из лейтенантов, растаскивались по квартирам…» Далее приводится еще ряд аналогичных примеров.

Хочется отметить, во-первых, что указанные продукты изъяты не за счет питания личного состава — люди все это время питались надлежащим образом. Речь идет о запасах на случай экстренного выхода в море. Во-вторых, в перечне перерасходованных продуктов отсутствует хлеб — его действительно не хватало. Что касается криминального аспекта Директивы, то здесь надо учитывать целый ряд фактов, о которых документ умалчивает. Указанные продукты пошли не только семьям подводников, в силу обстоятельств оставшихся в блокадном Ленинграде и получавшим действительно мизерный паек. Огромную помощь в проведении восстановительных ремонтов на кораблях оказывали рабочие судостроительных и судоремонтных предприятий города, паек которых также был весьма скудным. Кормить их на лодках запрещалось, но это повсеместно нарушалось. Кроме этого, нужно учитывать то, что подобных запасов не было у других, прежде всего береговых офицеров — но наивно думать, чтобы вышестоящие штабы и организации питались хуже подчиненных.

Таким образом, попавшие в директиву командиры и комиссары, скорее всего, просто были назначены «крайними». Кроме этого, необходимо иметь в виду, что речь идет о директиве ГлавПУ, а политработники в своем стремлении вскрыть негатив в отношении всех остальных смертных всегда проявляли завидное рвение.

Впрочем, этот «скрытый резерв» вскоре иссяк или чаще всего стал недоступен корабельному составу. Еще в середине декабря, когда из-за начавшегося ледостава на Ладоге подвозить продовольствие на судах стало невозможным, а автомобильная ледовая дорога еще не действовала, наступил кризис в снабжении горожан продовольствием. Например, с 23 ноября по 1 декабря удалось завести всего двухсуточную норму муки. В этих условиях решили изъять неприкосновенный запас сухарей из армейских частей и снять с кораблей неприкосновенный запас продовольствия. Начальник тыла КБФ сопротивлялся, как мог — но приказали. Дело в том, что сухари — это понятно: они на кораблях в НЗ тоже были, но это очень малая часть продовольственных запасов. Хлеб в море пекли лишь на некоторых больших кораблях, а потому на большинстве из них муки на борту вообще не было. Основу корабельных неприкосновенных запасов составляли высококалорийные продукты длительного хранения — что, кстати, хорошо видно по приведенному выше отрывку из директивы. Естественно все это на продпайки для голодающих все равно не пошло бы, так как весь запас «деликатесов» на кораблях для города просто мизер.

Одновременно начальник тыла знал, что зима обычно сменяется весной, значит, корабли снова станут ходить в море. А ведь все эти дефицитные продукты — не роскошь, а необходимость, и без них, например, подводную лодку в боевой поход на полную автономность не пошлешь. То есть потом, ближе к весне, придется выделять транспорт для восстановления всех этих корабельных неприкосновенных запасов с Большой земли. В общем, с кораблей НЗ сняли — но по-видимому, в город передали только частично. Во всяком случае как-то нигде в документах или воспоминаниях не встречалось, чтобы в декабре 1941 г. кто-то получил по карточке копченную колбасу или мясные консервы.

К сожалению, имело место и откровенное воровство. Так, командир канонерской лодки «Зея» старший лейтенант С.А. Таякин и военком корабля И.Д. Ларченков в сговоре с содержателем за сентябрь — октябрь 1941 г. украли масла 17 кг, сахара — 50, муки — 40, крупы — 174, макарон — 64, рыбы — 33, печенья — 24, хлеба — 88, овощей — 1124, да еще 38 л водки. Экипаж канонерской лодки составлял 90 человек, так что можете оценить, сколько суточных пайков эти «отцы-командиры» не додали своему личному составу.

Ко всему выше изложенному можно относиться по-разному, но, наверное, хорошо бы себе представить, что речь шла о выживании людей. А ведь у многих моряков в городе оставались родные и близкие. Очень и очень трудно нам сегодня судить о том времени. Но кое-какие обобщения сделать можно. Во-первых, случаи смерти военнослужащих от дистрофии были явлением крайне редким, а среди корабельного состава и вовсе исключительными. Причем чаще всего это происходило в командировках, то есть вне корабля. Хуже всего обстояли дела на судах вспомогательного флота и на малых кораблях. Но система полускрытых профилакториев[56], а иногда и поочередная покладка моряков в госпиталь без весомых на то оснований позволяли не доводить ситуацию до крайности.

Во-вторых, где только это было реально, моряки сами помогали блокадному городу и даже Ленинградскому фронту. Здесь и все те же продукты питания, топливо для городских электростанций, порох и взрывчатые вещества для изготовления боеприпасов для фронта и так далее.

В-третьих, в семье не без урода: находились среди моряков всевозможные негодяи. Но их было буквально десятки, а флотских офицеров осужденных военным трибуналом за хищение продуктов и схожие преступления вообще и десятка не набирается.

Вот так начиналась блокада для Краснознаменного Балтийского флота. Но он выстоял: его не уничтожил враг, его не пришлось уничтожать самим, он не вымерз и не погиб с голоду. Эту трагедию не допустили.

Трагедия четвертая, не допущенная впредь

Начиная с 8 сентября 1941 г., германская авиация стала наносить систематические удары по собственно Ленинграду. Несмотря на все усилия средств ПВО, предотвратить налеты противника она не могла. И дело тут даже не в недостатке зенитных огневых средств или истребительной авиации — когда, где и кому ее хватало, — а в системе своевременного оповещения средств ПВО. Фронт почти вплотную приблизился к Ленинграду и большинство постов ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения, связи) с южного направления оказались в черте города. Таким образом сигналы воздушной тревоги в лучшем случае звучали за несколько минут до появлением германских самолетов над объектами удара. В этих условиях приходилось постоянно осуществлять дежурство истребителей в воздухе, что в огромных объемах уменьшало и так не беспредельные запасы топлива и интенсивно «выбивало» моторесурс двигателей. В районе Ленинграда в первые месяцы войны развернули несколько РЛС обнаружения воздушных целей РУС-2 — но они только еще осваивались личным составом, да и на южном направлении их не было.

В отношении своевременности оповещения о воздушном противнике, Кронштадт находился несколько в более выгодном отношении. С наиболее угрожаемого южного направления его «прикрывали» водное пространство, а главное — Ораниенбаумский плацдарм, где имелись не только посты ВНОС, но и целый полк зенитной артиллерии в составе девяти четырехорудийных батарей. Таким образом, считалось, что добиться в Кронштадте такой внезапности, как в отношении Ленинграда, германская авиация не могла.

Кронштадт защищал 1-й полк зенитной артиллерии под командованием капитана С.А. Игнатовского в составе трех дивизионов, зенитные огневые средства которого располагались на самом Котлине и окружающих его фортах. По две четырехорудийные 76-мм зенитные батареи, объединенные в 1-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион (озадн) под командованием старшего лейтенанта Н.Д. Конопатского дислоцировались на фортах Обручев[57] (№ 413 и № 416) и Тотлебен (№ 412 и № 418). В состав 2-го озадн под командованием капитана П.И. Петрова входили четыре четырехорудийные 76-мм зенитные батареи (№ 414 — форт Комсомольский, № 421 — Беззаботное, № 422 — форт Константин, № 423 — форт Южный № 2), а также одна четырехорудийная 85-мм батарея № 420 на Мортирной. Такой же состав имел 3-й озадн под командованием старшего лейтенанта В.Е. Доронина. 76-мм батареи находились: № 431 — форт Северный № 5, № 432 — форт Северный № 1, № 433 — так называемый Военный угол (юго-восточная оконечность Котлина), № 435 — форт Северный № 3, а 85-мм № 424 располагалась на форте Южный № 1. Кроме этого имелась зенитно-пулеметная рота, дислоцировавшаяся на южной оконечности Усть-Рогатки. Итого 48 76-мм и восемь 85-мм орудий, а также три (по другим данным — шесть) 37-мм зенитных автомата, не считая корабельной артиллерии.

Теперь посмотрим, чем располагала на 20 сентября истребительная авиация КБФ. Всего в ее составе числилось 140 машин, однако боеготовыми были только 114: Як-1 — 4, МиГ-1 и МиГ-3 — 11, ЛаГГ-3 — 3, И-15 — 21, И-16 — 50, И-153 — 25. Естественно все эти самолеты применялись сразу на нескольких направлениях, а не только в районе Кронштадта. В частности на самом острове на аэродроме Бычье поле по разным данным находилось менее десяти машин.

Сразу после прорыва сил КБФ из Таллина в Кронштадт новая Главная база ежедневно «просматривалась» воздушной разведкой противника, а с 10 сентября такая разведка проводилась по несколько раз в день. Однако наступление германских войск на Ленинград проходило относительно успешно, падение города ожидалось в течение ближайшей недели, и отвлекать ударную авиацию на Кронштадт не имело смысла. Корабли иногда попадали под бомбардировки, но в основном случайно. Так 5 сентября одна авиабомба попала в канонерскую лодку «Селемджа», стоявшую на огневой позиции в верховьях Невы.

Однако постепенно крупные артиллерийские корабли стали «раздражать» германское командование своей активной огневой поддержкой обороняющихся войск. Первым почувствовал это не себе линкор «Марат», который с 9 сентября вел огонь главным калибром по позициям германских войск находясь у входа в закрытую часть морского канала. Стрельбы по наступающим войскам противника велись ежедневно, по нескольким целям, ежесуточный расход 305-мм выстрелов достигал 177. С 14 сентября корабль стал подвергаться артиллерийскому обстрелу, однако попадания первых девяти 150-мм снарядов противника существенных повреждений не нанесли. Спустя два дня десятый снаряд угодил в носовую автоматную площадку и вывел из строя сразу три орудия 70-К. Последнее обстоятельство имело для «Марата» тяжелые последствия, так как в тот же день он подвергся атаке пикирующих бомбардировщиков, которые атаковали двумя группами, заходя с носовых и кормовых курсовых углов. И если группу самолетов, заходивших с кормы, удалось рассеять зенитным огнем, то другая сумела сбросить свой смертоносный груз на корабль. В результате две 250-кг бомбы попали в правый шкафут в районе кают-компании, одна такая же бомба разорвалась на юте и последняя, срезав ствол 120-мм орудия № 13, взорвалась у борта.

Ни одна бомба в жизненно важные помещения не проникла, в основном оказались разрушенными салон кают-компании и каюты офицеров. Однако от мощного сотрясения и воздействия осколков оказались выведенными из строя кормовые 76,2-мм орудия, получили различные повреждения четвертая башня главного калибра, некоторые 120-мм орудия, а также электрооборудование и ряд вспомогательных механизмов. Погибло 25 человек.

Схема падений снарядов противника относительно линкора «Марат» 14–16 сентября 1941 г.

Сразу после окончания налета авиации «Марат», снявшись с бочек и якоря, своим ходом ушел на Малый Кронштадтский рейд, ведя огонь по видимым береговым целям противника на южном берегу Финского залива. На другой день линкор перешел на Большой Кронштадтский рейд, откуда 18 сентября с помощью буксиров его поставили в гавани у стенки Усть-Рогатки для исправления боевых повреждений и текущего ремонта.

Одновременно результаты этого воздушного удара анализировались и в штабе эскадры пикирующих бомбардировщиков StG2, где возглавлявший ударную группу обер-лейтенант Клаус доложил командиру 8-го авиационного корпуса генералу В. фон Рихтгофену, что не только 250-кг, но 500-кг авиабомбы для уничтожения советских линкоров малопригодны. Именно тогда командир корпуса приказал доставить на аэродром Городец под Лугой 1000-кг бомбы.

С уходом «Марата» в Кронштадт отряд кораблей огневой поддержки из района Ленинградского порта практически перестал существовать: недостроенный крейсер «Петропавловск» 18 сентября потопила германская артиллерия, а несколькими днями ранее она же повредила крейсер «Максим Горький» и эсминец «Опытный». Правда «Максим Горький», сменив позицию, продолжал обстреливать позиции противника. Одновременно другие советские корабли решали эту же задачу, но с Петергофского и Кронштадского рейдов. Теперь основой нового отряда артиллерийских кораблей стали линкор «Октябрьская революция» и крейсер «Киров». Поскольку их огонь на ближних подступах к Ленинграду становился все более ощутимым, германское командование приняло решение уничтожить наиболее крупные советские корабли, не дожидаясь падения Ленинграда.

Первый разведывательно-боевой налет на Кронштадт совершил 19 сентября отряд 5/KG4 самолетов Не-111. Было зафиксировано падение двух 500-кг бомб в районе Июльской улицы и Летнего сада. Серьезных повреждений в городе не было, корабли вообще не пострадали. Все это как бы подтверждало мнение командования флота и базы, что Кронштадт находится в относительной безопасности — тем более что один Не-111P-4 был поврежден. Однако на самом деле налет являлся своего рода прелюдией к последующим событиям. Он вскрыл всю систему ПВО базы, а также окончательно убедил германское командование о необходимости применения против кораблей именно пикирующих бомбардировщиков Ju-87. Дело в том, что они не были приспособлены для применения 1000-кг бомб, и сначала хотели решить эту задачу с помощью Ju-88 с горизонтального полета. Последний хотя формально мог бомбить с пикирования, но был гораздо менее эффективен по малоразмерным морским целям, чем Ju-87. Это подтвердил и опыт боевых действий в районе пролива Ла-Манш, а главное — у Крита, где именно Ju-87 добились впечатляющих результатов. Все это склонило германское командование применить и Ju-87 с нештатной бомбовой нагрузкой.

21 сентября первый налет начался в 11:44. Посты ВНОС зафиксировали в первом ударе 28 Ju-88, 7 Ju-87 и 10 Me-109. По германским данным первая группа состояла из 25 Ju-87 под прикрытием истребителей Me-109, позже подошли еще 15 Ju-88. Первоначально противник летел ставшим уже привычным маршрутом через Стрельну на Ленинград. Но на этот раз восточнее Петергофа самолеты резко изменили курс и сходу атаковали корабли на Восточном рейде и объекты в самом Кронштадте. К району цели противник подходил на высоте 1500–3000 м, в основном с одного направления. При входе в зону огня советских зенитных средств, строй противника рассыпался на группы, которые над объектами удара выстраивались в так называемую «карусель» из которой по одному или парами пикировали на цель. Всего зафиксировано свыше 160 сброшенных бомб калибром 250, 500 и 1000 кг, из которых 120 предназначались кораблям. Германские истребители занимали позицию метров на 500–800 выше «каруселей» бомбардировщиков.

Второй налет начался в 15:31 и в нем по данным постов ВНОС участвовало 42 Ju-88 и 8 Ме-109. В 17:14 в третьем налете удар наносили 35 Ju-88, а в четвертом в 18:25–46 Ju-88. На исходе дня германская авиация осуществила пятый налет — но бомбардировка производилась в основном через облака и поэтому посты ВНОС количество и тип бомбардировщиков не установили.

Схема зон поражения зенитный огневых средств 1-го полка зенитной артиллерии в Кронштадте по состоянию на 11 сентября (копия из подлинного документа)

Ввиду ограниченности истребителей, которые противник сумел связать боем, основная тяжесть отражения налета легла на зенитную артиллерию под общим руководством Начальника ПВО КБФ полковника М.П. Позднякова. Диспозиция зенитных батарей не обеспечивала одинаковой плотности огня со всех направлений. Наиболее надежно база прикрывалась с северо-запада, а с юго-востока наоборот — слабо. Не обеспечивались непосредственным прикрытием огнем места стоянок кораблей в гаванях Кронштадта, на рейдах, особенно на Восточном, где сосредоточились почти все боеспособные крупные надводные корабли. Фактически полноценно участвовали в отражении воздушных ударов противника до трех батарей зенитной артиллерии, да батарея 37-мм зенитных автоматов на Усть-Рогатке[58].

Именно воздушные удары 21 сентября балтийские зенитчики оценивают как наиболее тяжелые, ссылаясь прежде всего на фактор внезапности. Однако главное было не в этом. В условиях массированного налета с «проламыванием» системы ПВО в узком секторе, не то что командир полка, но и командиры дивизионов не могли централизованно управлять подчиненными силами и батареи самостоятельно выбирали цели для обстрела. В результате многие самолеты противника вообще действовали без противодействия. Не обошлось и без всякого рода непредвиденных обстоятельств. Например, командир располагавшейся почти на острие удара 433-й зенитной артиллерийской батареи лейтенант Ф.И. Дейнека, получив в 21:07 приказание на открытие огня, стал запрашивать по телефону разрешение не открывать огня, дабы не привлечь к себе внимание авиации противника. Пока ему объясняли, для чего он там находится, самолеты безнаказанно пролетели над батареей.

Схема падений авиабомб и артиллерийских снарядов относительно линкора «Октябрьская революция» 21 сентября 1941 г.

К ведению огня по воздушным целям в «карусели» зенитчики оказались не подготовлены, так как стрельба на сопровождении оказалась невозможной из-за постоянно меняющегося курса самолета[59]. По этой же причине не получалось ведение огня и способом постановки завес. Наконец, из-за большого удаления батарей от подвергшихся ударам объектов[60] они не могли вести огонь по пикирующим целям. Да и сам способ стрельбы по пикировщику был еще далек от совершенства и зенитчиками до конца не освоен.

Самое обидное, что германские пикировщики свой основной способ поражения целей продемонстрировали еще в сентябре 1939 г., после чего неоднократно применяли его в последующих военных действиях. Однако двух лет Второй мировой войны для выработки эффективных способов борьбы с ними нашим зенитчикам оказалось недостаточно.

В 11:25 Ju-87 добились трех попаданий в бак «Октябрьской революции», вывели из строя шпили, но борта, а главное носовой траверс выдержали. Однако линкор покинул огневую позицию на Петергофском рейде и ушел на Малый Кронштадский.

Чуть позже не менее десяти самолетов начали по очереди пикировать на эсминец «Стерегущий», который с Восточного рейда Кронштадта поддерживал огнем обороняющиеся войска. Из примерно 60 упавших поблизости авиабомб три попали в корабль: одна в районе помещения главстаршин, другая в районе машинного отделения № 1 и третья — в борт в районе кают-компании, после того как корабль накренился. Еще не менее трех бомб разорвалось в воде на расстоянии 1–5 м. От взрывов корабль сильно встряхнуло, в районе прямых попаданий имелись большие повреждения корпуса, затопило несколько главных отсеков и, кроме того, вода поступала в смежные с затопленными помещения. Вышла из строя машинно-котельная установка. Но корабль по предложению командира БЧ-5 смог толкнуться одной машиной в сторону отмели. Когда «Стерегущий» вышел на мелководье, командир корабля капитан 3-го ранга Е.П. Збрицкий отдал приказание личному составу покинуть аварийный эсминец. Предварительно вынесли на палубу койки и спасательные пояса; спущенные с левого борта шлюпки оказались пробитыми и затонули. В 12:00, через 15 минут после первых разрывов бомб, корабль лег на борт и затонул на глубине 5,5 м. Последним «Стерегущий» покинул командир[61].

Схема боевых повреждений эсминца «Стерегущий» 21 сентября 1941 г.

В этот же день от близких разрывов авиабомб получили различные повреждения крейсер «Киров», минный заградитель «Марти», эсминцы «Гордый» и «Славный», канонерская лодка «Пионер». В частности на «Марти», стоявшему у стенки дока Сургина, осколками пробило борт и вывело из строя три орудия, в результате повреждения кабеля возник пожар. Осколочные повреждения получил и стоявший в сухом доке «Гордый». Больше других досталось «Славному», который в это время вел огонь по позициям германских войск. От близкого разрыва одной бомбы он не только получил осколочные пробоины, но от сотрясения вышли из строя сразу два котла. Во время маневрирования в гаванях Кронштадта тральщик Т-217 столкнулся с буксиром КП-17, а тральщик Т-211 — с тральщиком № 68. Кроме боевых кораблей 21 сентября в Кронштадте и на его рейдах авиация потопила транспорты «Леваневский», «Барта» и «Мария» (в 15:40), в также три баржи. В Ораниенбауме погибли гидрографическое судно «Базис» и плавкран.

Пострадал и сам Кронштадт. Большие разрушения получил Морской госпиталь, в который попало несколько предположительно 500-кг бомб. В результате разрушено западное крыло главного корпуса, погибло 53 человека и 27 — ранено. Также большие потери понесла так называемая Артминтерритория — погибло 50 и ранено 20 человек. Шестнадцать авиабомб взорвалось на территории Морского завода: частично разрушен механический цех с восточной стороны, погибло 7 и ранено 18 человек. Сильно пострадал Артиллерийский ремонтный завод. Здесь в главном корпусе оказались полностью уничтожены мастерские телемеханики, гидроакустики, радиоаппаратуры, оптических приборов, приборов управления артиллерийским огнем. Погибло семеро и ранено двое. В городе и гавани оказались повреждены нефтебаки и склады; разрушено и повреждено шесть жилых домов, перебита в нескольких местах главная магистраль водопровода, электросеть и повреждена насосная станция дока. В городе погибло 18 и ранено 28 человек.

Схема падений авиабомб и артиллерийских снарядов относительно линкора «Октябрьская революция» 22 сентября 1941 г.

Согласно отчету по ПВО КБФ в отражении налетов 21 сентября участвовали 22 батареи зенитной артиллерии, израсходовавшие 3024 снаряда и сбившие семь самолетов противника. Потеря семи машин вроде бы не подтверждается противником — но два истребителя-бомбардировщика были сбиты точно, по-видимому, это работа зенитчиков с «Сильного» и «Славного». Оба летчика воспользовались парашютами и были спасены гидросамолетом Не-59.

22 сентября авиационные удары по Кронштадту и кораблям в его гаванях и на рейдах продолжились. На этот раз ссылаться на элемент внезапности советским зенитчикам не приходилось. Однако флот вновь понес потери. События развивались следующим образом. В 14:40 начался первый налет, в котором участвовало по данным постов ВНОС 17 Ju-88, 7 Ju-87 и 6 Me-109. Одновременно по Кронштадту вела огонь артиллерия противника. Первыми жертвами авиации в 15:00 стали ремонтировавшийся у заводской стенки сторожевой корабль «Вихрь» и эсминец «Сильный». Правда, если первый затонул, то второй остался на плаву.

К началу налета «Сильный» вел огонь по позициям германских войск с Восточного рейда. Авиабомба попала в кормовую надстройку, в результате чего возник пожар, пришлось затопить артиллерийский погреб. Другая бомба упала в десяти метрах от борта, в корпусе образовалось около 300 пробоин. К моменту налета авиации эсминец имел введенными два главных котла, по одному в каждом эшелоне. Поэтому хотя из-за выхода из строя электрооборудования корабль обесточился, но турбонасосы работали, а потому борьба за живучесть была обеспечена как пожарной водой, так и водоотливной системой.

Из-за опасения взрыва кормовых погребов от пожара, по приказанию командира БЧ-5 затопили погреба № 3, 4, 5 и 7. Чуть позже, по приказанию командира корабля, затопили также погреб № 2, в котором произошло возгорание пороха. Поскольку главную угрозу для эсминца представляли пожары, в том числе на верхней палубе, то весь 76-мм боезапас, находившийся в кранцах первых выстрелов и у орудий главного калибра, полетел за борт. По этой же причине по приказанию командира корабля произвели выстрелы торпедами из торпедных аппаратов и сбросили за борт глубинные бомбы. После локализации пожара эсминец отбуксировали в гавань, где окончательно осушили затопленные помещения.

В доке «Памяти трех эсминцев» находился эсминец «Грозящий». С небольшим промежутком одна бомба попала в сам корабль, а одна разорвалась в доке по корме эсминца. Также поблизости разорвались два артиллерийских снаряда. Естественно, корабль получил ряд повреждений. Но самое страшное, что в нарушение правил постановки кораблей в док, на «Грозящем» имелось порядка 200 т мазута. Его воспламенение повлекло за собой взрыв топливной цистерны и сильный пожар.

Осколочные повреждения от близких разрывов авиабомб и снарядов получили подводная лодка Щ-302, спасательное судно «Сигнал», тральщик Т-206. Опять досталось «Марти», у которого артиллерийскими осколками вывело из строя оба кормовых крана. Кроме этого, бомбы попали в корпусной цех Морского завода, а также разрушили по одной стенке в доках Сургина и «Трех эсминцев».

Схема падения авиабомб в районе эсминца «Грозящий»

Второй налет начался в 16:35. В нем участвовало по данным постов ВНОС 12 Ju-88 и 3 Ju-87. Барражировавшие над Кронштадтом девять советских истребителей воспользовались отсутствием истребительного прикрытия германских самолетов и совместно с зенитчиками бомбардировщики к кораблям не допустили. В этот день к 1-му полку зенитной артиллерии присоединился 82-й отдельный дивизион зенитной артиллерии. Всего 23 зенитные артиллерийские батареи израсходовали 1687 снарядов. Они претендуют на три уничтоженных Ju-88, еще два таких самолета и один Ju-87 якобы сбили истребители. По германским данным погиб лишь штурман одного Ju-88A-5 из состава 4/KG77.

В отличие от предыдущего дня, 23 сентября выдалось безоблачным. Поэтому 23 Ju-88 и 6 Me-109, появившиеся у Кронштадта в 11:45, заходили со стороны солнца, для чего им пришлось подняться до 4000–6000 м — это как раз высоты, на которых огонь нашей артиллерии был наиболее эффективным[62]. Затем последовали еще четыре налета: в 13:10 — 7 Ju-88, в 13:20–30 Ju-88 и 5 Ju-87, в 14:30–10 Ju-88, 8 Ju-87 и 4 Ме-109, в 17:45 — 9 Ju-88 и 3 Ме-109. Состав авиации дан по сообщениям постов ВНОС, но они часто путали не только Ju-87 и Ме-109, что как-то объяснимо, но и Ju-87 с Ju-88.

К моменту начала налета над Главной базой барражировало три истребителя И-153. При обнаружении противника с аэродрома Бычье поле поднялось еще пять машин. Германские истребители без труда связали их боем до израсходования ими боезапаса и топлива, то есть советские истребители фактически в отражении налета не участвовали. Поскольку диспозиция зенитной артиллерии не менялась, то все огрехи первого дня массированных налетов вновь проявились в полном объеме с той лишь разницей, что и противник теперь хорошо знал сравнительно безопасные сектора выхода на цель.

Накануне из Германии в Лугу по железной дороге доставили на специальной платформе 1000-кг авиабомбы. Поскольку нашлось лишь несколько пилотов способных применять столь тяжелые бомбы с Ju-87, то, начиная с 21 сентября они использовались буквально штучно, исключительно по линкорам и крейсерам. По счастливой случайности до сих пор ни одна из них в корабли не попала. Но однажды это должно было случиться…

В одиннадцатом часу с «Марата» на дистанции свыше 300 кабельтовых в направлении Петергофа обнаружили группу бомбардировщиков противника, за которой шли еще несколько волн «юнкерсов». По боевой тревоге линкор приготовили к бою, и дальномерные посты начали выдачу дистанции и курсового угла на орудия всех калибров. В 10:49 по первой группе самолетов произвели выстрел шрапнелью из носовой 305-мм башни. Снаряд разорвался с недолетом, но бомбардировщики противника сначала разделились на две группы, а затем, резко изменив курс, устремились на Кронштадт.

От строя пикировщиков отделились два самолета и почти отвесно понеслись к тому месту, где стоял «Марат». Первый Ju-87 пилотировал командир группы III/StG2 гауптман Э.З. Штеен, совершавший свой 300-й боевой вылет. Несомненно, он решил отметить это событие и «точно положить тонную бомбу на палубу русского линкора». Второй самолет, не отстававший от ведущего, вел обер- лейтенант Г.У. Рудель. Оба летчика на пикировании не выпускали тормозных щитков, скорости самолетов стремительно возрастали.

Обычно пикировщики освобождались от своего груза, находясь на высоте 1500–2000 м. Некоторые экипажи бомбили корабли в Кронштадте с высоты 1200 м. Теперь Штеен и Рудель сбросили свои 1000-кг бомбы всего с 300 м. Тем не менее командир якобы промахнулся, зато ведомый попал. Якобы потому, что до сих пор точно неизвестно, сколько бомб попало в «Марат». В то время считали, что две бомбы, предположительно, весом по 500 кг, разорвались с интервалом в доли секунды — одна несколько в нос, а другая в корму от фок-мачты. Бомбы вызвали детонацию боеприпаса первой башни главного калибра. В результате сама башня, подпрыгнув, рухнула в образовавшийся пролом палубы. Носовая надстройка вместе со всеми боевыми постами, приборами, зенитной артиллерией, носовой боевой рубкой и находившимися там людьми с оглушительным лязгом и грохотом приподнялась и завалилась на правый борт, обрушившись в воду. Туда же улетела носовая дымовая труба вместе с кожухами броневых колосников. Смертью храбрых погибли на своих командных пунктах и боевых постах командир корабля капитан 2-го ранга П.К. Иванов, старший помощник, капитан 3-го ранга B.C. Чуфистов и еще 324 человека. В командование кораблем вступил капитан 3-го ранга Л.E. Родичев.

Собственно в тот момент «Марата», как линкора, уже не существовало. Большую часть конструкций с 20 по 57 шпангоуты словно бы выдрало из корпуса. В районе взрыва, при высоте борта 14 м, осталось неповрежденных участков у днища с правого борта всего 4 м, а с левого — только 2,5 м. Носовая оконечность от форштевня до 20 шпангоута лежала на грунте с креном на левый борт, часть корабля в корму от 57 шпангоута находилась на плаву с креном на правый борт. Их соединяли между собой остатки набора корпуса от киля до уровня второго дна. Силой взрыва котлы второго котельного отделения в двух местах проломили водонепроницаемую переборку на 57 шпангоуте, отделявшую его от подбашенного отделения второй башни главного калибра, что привело к затоплению последнего.

От сотрясения повсеместно пострадали заклепочные соединения, в том числе и удаленные от места взрыва. Нарушению водонепроницаемости корпуса корабля и его переборок в значительной мере способствовали повреждения, полученные 16 сентября, и естественный износ корпусных конструкций. Из-за разрыва паровой магистрали уже через 3–4 минуты после взрыва давление пара упало до нуля, что привело к остановке турбогенераторов и обесточиванию корабля. Носовые дизельгенераторы, как и пост энергетики и живучести, уничтожило взрывом, а кормовые дизельгенераторы находились в ремонте.

Несмотря на столь тяжелейшие условия, сразу после взрыва началась борьба за живучесть корабля. Для выравнивания крена затопили некоторые помещения левого борта, но его удалось уменьшить с 5° лишь до 3,5° — дальнейшему спрямлению корабля мешала лежавшая на грунте скрученная носовая часть. Предпринималась попытка поднять пар в котельных отделениях № 4 и № 6, но к форсункам вместе с мазутом поступала вода, и разжечь топки котлов не удалось. Также потерпела неудачу попытка запустить не отремонтированные кормовые дизельгенераторы. Таким образом, действовало только аварийное освещение, использовать же водоотливные и противопожарные средства стало невозможно.

При свете ручных фонарей личный состав пытался бороться с поступлением воды путем заделки отверстий, конопатки швов и постановки подпор. Однако быстрое распространение воды по корпусу зачастую делало невозможным установить места пробоин, она заливала отсек за отсеком. После того как практически все помещения оказались затоплены, «Марат», приняв около 10 000 т воды, стал садиться уцелевшей кормовой частью на грунт, благо глубина в этом месте не превышала 11 м. Пришлось бороться и с пожаром в районе второй башни главного калибра, где горели обмундирование, отделка помещений и краска. Хотя с берега протянули пожарный шланг длиной около 300 м, в основном, с огнем справились с помощью огнетушителей.

Борьба за живучесть корабля продолжалась в течение двух часов, после чего, когда окончательно разрядились аккумуляторы аварийного освещения, была дана команда «покинуть корабль». К вечеру того же дня, когда организовали подачу электроэнергии с берега, часть экипажа вернулась на линкор и возобновила борьбу за живучесть. Впрочем, расчеты 76-мм зенитных артустановок, расположенных на крыше четвертой башни главного калибра так и не покинули корабль, продолжая отражать очередные атаки самолетов противника.

К сожалению, предпринятые меры не увенчались успехом и к утру 24 сентября «Марат» окончательно лег на грунт, при этом уровень воды во внутренних помещениях достиг примерно половины высоты пространства между средней и нижней палубами, то есть незатопленными оказались преимущественно жилые помещения[63].

Что касается германских пилотов Штеен и Рудель, то их судьба в это день своеобразно переплелась с судьбой крейсера «Киров». Приземлившись после атаки «Марата» летчики стали готовиться к повторному вылету. Командир гауптман Штеен и во второй раз собирался повести группу, однако при взлете шасси его машины попало в воронку, и она скапотировала. Экипаж не пострадал, но самолет получил повреждения. Тогда Штеен подбежал к пикировщику Руделя, который должен был стартовать последним, и приказал обер-лейтенанту покинуть кабину. Рудель подчинился, командир группы быстро занял место за штурвалом, взлетел, нагнал группу и повел ее в атаку на корабли. На это раз объектом его удара стал крейсер «Киров». Уже в ходе пикирования самолет подбила зенитка, но Штеен все же пытался завершить атаку, по германским данным он вообще хотел таранить крейсер. Однако справиться с подбитой машиной гауптман не смог: он сбросил 1000-кг бомбу, упавшую вблизи борта корабля, после чего сам врезался в воду и погиб вместе с самолетом.

Конечно, попади тонная бомба в «Киров», скорее всего мы бы его потеряли. Но крейсеру и так пришлось тяжело. Из 38 сброшенных на крейсер бомб две 250-кг все же попали в корабль, хотя к счастью взорвалась только одна, пробившая палубу и повредившая топливные цистерны. Кроме этого осколками оказались повреждены стабилизированный пост наводки, торпедный аппарат, а от сотрясения вышли из строя три дальномера и часть оптических приборов носовых башен главного калибра. Погибло шесть и ранено 17 человек.

Германские летчики добились также двух попаданий в линкор «Октябрьская революция», но 250-кг бомбами. Кстати одна из них пробила крышу башни главного калибра, а другая — палубу над казематом № 10, так что все могло закончиться очень плохо. Осколочные повреждения получили заградитель «Марти», эсминец «Сильный», подводная лодка Щ-305. Другая подлодка, П-3 получила повреждения в сухом доке, а в соседнем — прямым попаданием разрушило кормовую часть эсминца «Грозящий». Сильно пострадали 5 и 9-й цеха Морского завода. Имелись попадания бомб в госпиталь, в артиллерийский ремонтный завод и ремесленное училище. В Кронштадте погибли буксир КП-36 («Фигаро»), законсервированная подводная лодка М-74, тральщик № 31 («Озерный»).

Маневрирующий на Большом Кронштадском рейде лидер «Минск» получил попадания трех авиабомб по 100 кг. Две бомбы разорвались в районе кормовой надстройки, а одна о дежурную шлюпку, вываленную за борт. В результате лидер получил тяжелые повреждения, часть помещений, в том числе котельное отделение № 3, оказались затопленными, возник пожар, корабль обесточился, потерял ход и управление. Кроме этого пост энергетики и живучести, расположенный в кормовой надстройке на верхней палубе, посекло осколками, и все там находившиеся, включая командира БЧ-5, были ранены.

Ситуация усугубилась тем, что командир корабля почему-то позволил себе иметь в действии только один главный котел № 2 у которого в результате полученных повреждений вышли из строя оба турбовентилятора. Погибло семь человек, еще 35 было ранено. Дрейфуя в район Ленинградского маяка, «Минск» сел кормой на мель. Борьбу за живучесть возглавил командир машинной группы. Включили аварийное освещение и попытались запустить мотопомпу. Однако это сразу не удалось. Выход из строя турбовентиляторов заставил вывести из действия котел № 2, потому корабль остался без пара, а значит света и пожарных турбонасосов. Разжечь оставшийся в строю главный котел № 1 командир корабля запретил, боясь, что неизбежное при этом дымление привлечет к себе внимание германской авиации — как будто «Минск» находился не на крошечном рейде, а где-то в открытом море. В результате даже после запуска мотопомпы вода продолжала прибывать.

Подошедшие буксиры повели лидер в Военную гавань. На переходе наконец-то подняли пар в котле № 1. Были запущены вспомогательные механизмы главных турбин № 1 и № 3, турбопожарный насос и турбогенератор. На корабле появился свет, через 8-10 минут осушили машинные отделения, появилась уверенность, что корабль удастся спасти. Однако котел № 1 проработал всего 15 минут, так как поршневой питательный насос вдруг перестал подавать воду. В результате давление пара упало и корабль вновь погрузился во тьму, остановились турбонасосы и борьба за живучесть практически прекратилась. Лидер, уже стоя у причала, опять сел кормой на мель. В ходе очередного налета в 40 м от корабля взорвалась одна крупная авиабомба, вызвавшая большую волну, раскачавшую и залившую корабль. Вскоре «Минск» еще больше накренился и в 21:30 окончательно затонул на глубине 8 м, в 5 м от причала[64].

Всего 23 сентября 25 зенитных батарей израсходовали 7772 снаряда, записав на свой счет 10 самолетов противника, еще два якобы сбили советские истребители. Германскими источниками это не подтверждается. По-видимому, результативность ПВО Кронштадта явно завышена.

Схема разрушений линкора «Марат» 23 сентября 1941 г.

В последующие дни налеты продолжались, но уже почти безрезультатно. Тем более что 24 сентября на аэродром Бычье поле перелетел 71-й истребительный авиационный полк, а 25 сентября на Котлин прибыли из Ораниенбаума 6-й полк зенитной артиллерии, а также командный пункт начальника ПВО флота. 26 сентября противник предпринял попытку нанести удар с неожиданного направления. В 10:44 со стороны залива через Толбухин маяк на Кронштадт вышло двенадцать Ju-88 и два Me 109. Более неблагоприятного сектора подхода к цели трудно было себе представить: именно относительно западного направления изначально и строилась вся ПВО Кронштадта. В результате последовательно попадая под огонь 17 зенитных батарей, израсходовавших 338 снарядов, самолеты противника кое-как, безрезультатно отбомбившись, ушли на свой аэродром.

Поэтому на следующий день, 27 сентября, германская авиация вновь атаковала с южного направления. В 17:32 от Петергофа появились двенадцать Ju-88 и четыре Ju-87, а 17:35 еще двадцать Ju-88 и шесть Ju-87. Действовали они так же, как 23 сентября. В результате этих ударов получил очередные повреждения линкор «Октябрьская революция». Одна бомба, пробив мостик фок-мачты, взорвалась у второй башни главного калибра. Взрывом нарушило общее крепление брони башни, пробило верхнюю палубу и барбет.

Схема падений авиабомб и артиллерийских снарядов относительно линкора «Октябрьская революция» 23 сентября 1941 г.

Можно сказать, что на том и завершилась эта, «воздушная» трагедия. За эти дни Краснознаменный Балтийский флот лишился линкора «Марат», лидера «Минск», эскадренного миноносца «Стерегущий», сторожевого корабля «Вихрь», канонерской лодки «Пионер», подводной лодки М-74. Второй линкор («Октябрьская революция»), оба крейсера, три эсминца, минный заградитель и еще ряд кораблей получили повреждения. Из всех этих событий командование КБФ выводы сделало самые полные и глубокие. Действительно, за все оставшиеся годы блокады Ленинграда, на Неве и в Кронштадте ничего подобного советская ПВО противнику уже не позволит, хотя скученно стоящие без движения корабли представляли собой просто идеальные мишени. Недаром германские летчики считали самыми защищенными в мире «два Л и два М» — Лондон и Ленинград, Мальта и Мурманск.

Трагедия пятая, бессмысленная

12 сентября 1941 г. противник перерезал Балтийскую железную дорогу, а 14 сентября вышел на побережье Невской губы и занял Урицк, Стрельну, Новый Петергоф. Это привело к тому, что оборонявшие побережье части 8 армии оказались дважды блокированными. Их снабжение могло осуществляться только через Кронштадт. Но фарватер Кронштадт — Ленинград находился под обстрелом все тех же войск противника, установившего в районе Стрельны свою артиллерию. Восстановление сухопутной коммуникации вдоль южного побережья залива значительно улучшило бы положение советских войск, боевую устойчивость всей группировки обороняющих Ленинград с юго-западного направления. Поэтому командование Ленинградского фронта спланировало операцию по деблокированию 8-й армии путем нанесения ударов ее войсками из района Петергофа и войсками 42-й армии им навстречу от Лигова. В рамках этой операции предполагалось осуществить два морских десанта.

3 октября части 42-й армии перешли в наступление в направлении на Урицк — Стрельна с задачей, соединившись с наступающими с запада на Новый Петергоф частями 8-й армии, освободить от противника побережье Финского залива. Вечером 1 октября штаб Ленинградской ВМБ[65] получил приказание Военного совета Ленинградского фронта о срочной подготовке высадочных средств и об установлении связи со штабом 42-й армии на предмет организации и проведения десантной операции в ночь с 1 на 2 октября. Однако выделенная в качестве войск десанта рота 6-й бригады морской пехоты находилась на фронте и к месту посадки могла прибыть только к утру 2 октября. По этой причине операцию перенесли на сутки.

2 октября командующий 42 армией поставил перед Ленинградской ВМБ задачу: к началу наступления 42-й армии (04:20 3 октября) скрытно высадить восточнее завода пишущих машин (у будки рыбаков) морской десант в составе одной усиленной роты 6-й бригады морской пехоты, одновременно демонстрируя ложную высадку десанта в районе Стрельны. В связи с этим командир ВМБ контр-адмирал Ф.И. Челпанов принял следующее Решение.

В 04:20 3 октября высадить у будки рыбаков усиленную роту 6-й бригады морской пехоты в составе 225 человек с личным оружием с задачей уничтожать штабы и материальную часть артиллерии противника, после чего выйти на западную окраину Ивановки для соединения с наступающими с востока частями 42-й армии. Десантный отряд иметь в составе трех катеров МО, девяти катеров ЗИС, двух катеров типа Р и 22 весельных шлюпок и катеров.

Посадку войск осуществить в Торговом порту с 02:20 до 03:00. Точность перехода десантно-высадочных средств к месту высадки обеспечить выставлением на пути движения специальных катеров-маяков с огнями, освещающими определенные секторы. В целях скрытности перехода и внезапности высадки десанта, моторным катерам буксировать шлюпки с десантом только до местонахождения катера-маяка Р-16, после чего войскам следовать к берегу на шлюпках под веслами. Для введения противника в заблуждение относительно пункта высадки одновременно с высадкой войск десанта у будки рыбаков специально выделенным двум катерам МО, двум катерам КМ и двум катерам ЗИС маневрированием и стрельбой по берегу, а также постановкой дымовой завесы имитировать высадку ложного десанта в районе Стрельны. Огневое обеспечение высадки войск десанта и действий его на берегу осуществлять катерам МО и эскадренному миноносцу «Сметливый». После высадки войск катерам и шлюпкам отойти от берега и до 05:00 3 октября находиться в районе катера-маяка Р-24 в готовности по сигналу с берега снять высаженные войска.

Согласно боевому распоряжению командира Ленинградской ВМБ от 2 октября 1941 г., общее командование операцией возлагалось на капитан-лейтенанта Шавцова и военкома старшего политрука Киселева. Командиром отряда высадки назначили капитан-лейтенанта Крылова, военкомом старшего политрука Федорова.

Здесь надо сделать маленькое теоретическое отступление. Дело в том, что Советский Союз на то время располагал наиболее разработанной в мире теорией морских десантных действий. Она не только была подробно описана еще в середине 30-х годов в работах адмирала И.С. Исакова, изучалась в стенах Военно-морской академии, но и нашла отражение в основных руководящих документах. Относительно руководства в морских десантных операциях там определено следующее. Общее командование осуществляет командующий войсками, в интересах которого высаживаются войска — в нашем случае это был командующий 42-й армией.

Далее многое зависит от масштаба десантных действий. В общем случае назначается заместитель командующего армейской операцией по морской части. Одновременно он может де-факто являться командующим силами в морской десантной операции. Основная корабельная группировка флота называется силы высадки. Она предназначена для доставки войск морского десанта в район высадки и обеспечения собственно высадки с захватом плацдарма. В состав сил высадки могут входить десантные отряды, отряды кораблей огневого поражения (поддержки), тральные группы и так далее.

С момента посадки на корабли войск десанта и до захвата плацдарма высадки командир войск десанта также подчиняется командиру сил высадки, а после построения войск в боевой порядок на берегу и начала решения ими главной (дальнейшей) задачи командир войск десанта переходит в непосредственное подчинение командующего войсками в армейской операции.

Таким образом, общее командование всей операцией осуществлял командующий 42-й армией. Поскольку решение на высадку войск десанта принимал командир Ленинградской ВМБ, то он и является командующим силами в морской десантной операции. Командир сил высадки — капитан-лейтенанта Шавцов, а командир десантного отряда — капитан-лейтенант Крылов.

На самом деле получилось так, что единого командующего войсками в операции вообще не оказалось. Армейское командование ограничилось постановкой задач, а морское — высадкой десанта на берег. Дальше десант был предоставлен сам себе.

При подготовке операции штаб Ленинградской ВМБ разработал несколько документов. Первый, без названия, похож на боевое распоряжение капитан-лейтенанту Шавцову. Оно очень короткое, но интересно его начало: «По указанию офицера связи штаба 42-й армии капитана Ждан-Пушкина в 04:20 3.10.41 г. высадить одну усиленную роту…» Если бы в отчете отсутствовало Боевое распоряжение штаба 42-й армии, то можно было бы подумать, что военно-морской базой командует капитан соседней армии. Кстати, само боевое распоряжение занимает полстранички, где сказано только кого, где и когда высадить. В принципе это почти нормально — если, конечно, командир войск десанта так же получил бы боевой документ, где указывалась ближайшая и дальнейшая задачи войск, порядок переподчинения от командира сил высадки к командиру какой-то части армии, указания по связи, огневому обеспечению и так далее. Но ничего подобного не было. Собственно, командир войск десанта все указания получил устно. Документы же на операцию утвердили только в 21:20 2 октября, то есть за несколько часов до посадки войск.

Далее штаб Ленинградской ВМБ разработал очень важный для подобных операций документ — плановую таблицу действий войск, сил и средств. Поскольку участников операции было мало, то и таблица получилась коротенькой. Но дело не в ее объеме, а в качестве. Например, вот как там расписывались действия эсминца «Сметливый»: в ходе развертывания сил высадки в 03:25 открыть огонь по квадрату такому-то, а в 04:00 — по такому-то; в ходе боя за высадку огонь открывать по заявкам Шавцова через контрадмирала Грена. В руках последнего в годы блокады Ленинграда было сосредоточено управление всей корабельной и береговой артиллерией для наиболее эффективного ее применения. Связь в ходе этой операции работала хорошо и можно надеяться, что, несмотря на такой «окружной» путь, заявки на выполнение огневых задач выполнялись бы своевременно.

Здесь важно другое: плановая таблица вообще не предусматривала выполнение заявок… командира войск десанта. Как же так могло получиться? Отчасти в этом виноват командующий Ленинградским фронтом генерал армии Г.К. Жуков. Вызвав к себе командира ВМБ, он сразу заявил, чтобы никаких десантных операций не затевали, а просто перевезли роту моряков, высадили в указанном месте и все!

Теперь посмотрим, чем закончилась эта «не десантная операция».

В 01:15 3 октября рота моряков прибыла в район Торгового порта и в 01:55 закончила посадку на катера. По прибытии отряда в район нефтебаков десантников пересадили на 16 шлюпок и в 04:10 они на буксире у четырех катеров ЗИС совместно с отрядом поддержки (три катера МО) начал движение к месту высадки.

Ориентируясь по огням ранее выставленных двух катеров-маяков, отряд в 04:35 прибыл в район будки рыбаков, где и начал высадку войск. Демонстративный отряд к этому времени уже прибыл в район Стрельны, где стрельбой по берегу, постановкой дымовых завес и маневрированием катеров пытался создать у противника впечатление начала морской десантной операции в том районе.

Высадку войск основного десанта произвели незаметно и без противодействия. Только в 04:50, когда все войска уже находились на берегу, противник открыл беспорядочный пулеметный огонь по пляжу. Убедившись, что войска десанта ушли с уреза воды, и решив, что обратный их прием не потребуется, катера со шлюпками на буксире с рассветом 6 октября отошли от места высадки и в 07:00 прибыли в район нефтебаков.

После выхода войск десанта на берег связь с ними прекратилась, и дальнейшая судьба их осталась неизвестной. Таким образом, боевая задача оказалась не выполненной, вся рота погибла. При этом официально виноватых не было. Флот свою задачу выполнил и войска высадил, причем без потерь. Армия в управление ротой морской пехоты не вступила, а потому и ответственности за нее не несла. Да собственно никто и не пытался разбираться с этой ротой, так как наступление 42-й армии развития не получило, и там полегла не одна рота.

Операция по освобождению побережья Финского залива продолжалась, и в связи с этим было принято решение 5 октября провести сразу две морские десантные операции. Первая осуществлялась Кронштадтской ВМБ в интересах 8-й армии наступающей с запада, вторая — Ленинградской ВМБ в интересах 42-й армии, наступающей с востока.

Здесь сразу надо отметить, что пункты высадки войск обоих десантов отстояли друг от друга не более чем на 5 км. А с учетом единства замысла всей операции по деблокированию 8-й армии и задач войскам морского десанта разделение их на две самостоятельные операции, да еще планируемые и проводимые различными объединениями КБФ являлась изначальной ошибкой.

Первый морской десант высаживался в районе Петергофа. Его целью являлось содействие наступлению частей 8-й армии с задачей уничтожения новопетергофской группировки противника и очищения от него южного побережья Финского залива.

Войскам десанта в составе батальона морской пехоты (477 человек, 314 винтовок, 40 ручных и станковых пулеметов и 20 минометов калибром 50 мм) и разведывательного взвода разведывательного отдела КБФ (43 человека[66]) ставилась задача: высадившись на участке от Каменной стены до дома отдыха включительно (район нижнего Ново-Петергофского парка), прочно закрепиться по западному берегу безымянного ручья и тем самым прикрыть себя с востока и юго-востока; затем захватить узлы дорог восточнее Нового Петергофа и северо-западнее станции Новый Петергоф, после чего нанести удар во фланг и тыл противнику и во взаимодействии с частями 8-й армии окружить и уничтожить его группировку в районе Новый Петергоф, аэродром.

Исходя из цели действий войск десанта, их командир полковник Ворожилов поставил следующие задачи подчиненным силам:

Третьей роте — занять и оборонять рубеж южная окраина Знаменки, мост Ленинградского шоссе через безымянный ручей восточнее Знаменки и далее по западному берегу этого ручья до берега Финского залива. Прикрывая десант с востока и юго-востока, не допустить подхода резервов противника.

Второй роте — перехватить перекресток дорог восточнее Нового Петергофа и узел дорог северо-западнее станции Новый Петергоф; закрепиться на этих рубежах и, не допуская подхода противника из города Новый Петергоф, обеспечить действия десанта с юга и юго-востока.

Первой роте — во взаимодействии с четвертой ротой, быстрым движением вдоль побережья в направлении музея Монплезир, уничтожить живую силу и материальную часть противника. Иметь ближайшей задачей — овладеть музеем Монплезир, а дальнейшей — выйти на соединение с частями 19 стрелкового корпуса 8 армии.

Четвертой роте — наступать вдоль центральной аллеи парка в направлении церкви, что севернее фонтана «Самсон», имея ближайшей задачей во взаимодействии с первой ротой и наступающими с запада частями 8-й армии уничтожить группировку противника в Нижнем парке и овладеть западным берегом озера с отметкой 187. В дальнейшем выйти на северо-западный берег Ольгина пруда.

Пятой роте — наступать за четвертой ротой и быть готовой к действиям, для развития успеха, в обход Нового Петергофа с юга в направлении платформы Фонтаны с задачей совместно с частями 8-й армии уничтожить группировку противника и не допустить его отхода в южном направлении. Высадку произвести под прикрытием дымовых завес с 04:30 до 05:00 5 октября.

Силы высадки включали в себя десантный отряд, состоящий из бронекатера, пяти катеров МО, 20 катеров типа КМ и 12 шлюпок; отряд кораблей непосредственной огневой поддержки — два базовых тральщика, один бронекатер; демонстративный десантный отряд — пять катеров типа КМ, один катер МО и сторожевой корабль «Коралл». Задача последнего — имитация высадки десанта в районе Стрельны путем обстрела берега, постановки дымовых завес и маневрирования катеров без фактической высадки людей. Кроме сил высадки в распоряжении командующего войсками, силами и средствами в морской десантной операции имелась авиационная и артиллерийская группы поддержки.

В авиагруппу входили подразделения 15-го морского разведывательно-авиационного полка (24 самолета МБР-2); 61-й истребительной авиабригады (21 самолет И-153 и И-16); 57-го полка 8-й бомбардировочной бригады (восемь самолетов Ил-2 и И-16), а также 18 самолетов МиГ-3 и И-153 Ленинградского фронта. Всего 71 самолет. Эта авиагруппа имела задачей в ночь с 4 на 5 октября нанести бомбовые удары по живой силе и технике противника в районах Сашино, Низино, Новый Петергоф, развилка дорог у Шуваловки, район Луизино. С рассветом 5 октября штурмовыми и бомбардировочными действиями не допустить подхода резервов по дорогам из Сашино, Ольгано, Марьино, Коркули; прикрыть войска десанта от авиации противника; обеспечить операцию необходимыми разведывательными данными.

Артиллерийская группа включала три батареи по два 100-мм орудия Кронштадтского укрепленного сектора, двенадцать 305-мм орудий линейного корабля «Октябрьская революция», двенадцать 130-мм орудий двух эскадренных миноносцев и четырех канонерских лодок. Всего 48 орудий калибров 100–305 мм. Артиллерийская группа имела следующие задачи:

— подавить живую силу и огневые средства противника на участке дом отдыха, западная окраина Знаменки, каменная стена Нижнего парка;

— подготовить отсечный огонь по роте, что юго-западнее Знаменки, с целью воспрещения подхода резервов противника;

— с подходом десанта к каменной стене огонь перенести по южной окраине Петергофа.

План операции в основном сводился к следующему. К 20:00 4 октября войскам десанта и десантному отряду надлежало сосредоточиться в пункте посадки — Ленинградская пристань Кронштадта. Посадка войск планировалась с 01:30 до 03:40 5 октября, после чего вместе с отрядом кораблей огневой поддержки и отрядом демонстрации высадки десанта у Стрельны направиться в район высадки.

Строй на переходе — пять кильватерных колонн. Лидировать каждую колонну должны катера МО. Скорость на переходе 6 узлов. В точке развертывания отряд высадки производит перестроение и по сигналу командира высадки — включение красного ратьера — начинает движение к берегу. Высадке должны предшествовать артиллерийская и авиационная подготовка, а также нанесение ударов по объектам противника в глубине его обороны.

В отчете штаба КБФ указывается, что «командование операцией было поручено командиру ОВР ГБ капитану 2-го ранга т. Святову и военкому ОВР ГБ бригадному комиссару т. Радун». Одновременно действия авиационной и артиллерийской групп планировались по времени и возглавлялись командующим ВВС КБФ и начальником артиллерии ВМБ Кронштадт. Ну а кто же руководил всей морской десантной операцией? Как сказано в отчете:

«Ввиду того, что действия происходили в районе Кронштадт — Петергоф, непосредственного взаимодействия между капитаном 2-го ранга Святовым, с одной стороны, командующим ВВС КБФ и начальником артиллерии — с другой, не было, координировал действия всех сил Военный совет КБФ, находящийся в Кронштадте».

Таким образом очевидно, что юридически командующим операцией числился командир ОВР капитан 2-го ранга Святов, а фактически им был командующий флотом, ибо в распоряжении Святова ничего, кроме кораблей сил высадки, не было и поэтому управлять десантом на берегу и обеспечивать его действия артиллерией и авиацией он не мог. Кроме того, об этом же свидетельствует и факт подписания всех основных документов на операцию начальником штаба КБФ и утверждения их Военным советом флота. Капитан 2-го ранга Святов подписывал и утверждал документы либо как «командир высадки», либо как «командир отряда». Поэтому следует считать, что командовал операцией командующий КБФ, а капитан 2-го ранга Святов являлся командиром сил высадки.

На планирование морской десантной операции отводилось всего сутки, однако качество большинства боевых документов было достаточным или высоким. В их разработке принимали участие офицеры штаба КБФ, командир войск десанта, командир сил высадки, штаб ВВС, флагманский артиллерист штаба КБФ, начальник оперативного отдела штаба 8-й армии и начальник артиллерии этой армии. Они разработали: боевой приказ; план действия войск десанта на берегу; план разведки; плановую таблицу на операцию; плановую таблицу боевых действий ВВС; план обеспечения войск десанта артиллерийским огнем кораблей и береговых батарей КБФ; план посадки войск десанта; схему организации командования отряда высадки; указания и схему связи; схему высадки войск десанта и схему демонстративных действий.

Забегая вперед отметим, что последнюю схему можно было и не делать, как можно было и не формировать ложный десантный отряд. Дело в том, что имитация десантных действий планировалась как раз там, где в эту же ночь фактически высаживались войска морского десанта Ленинградской ВМБ. Совершенно случайно в район все же первыми пришли настоящие силы высадки, а не «имитаторы».

С 3-го по 5 октября войска отряда провели ряд тренировок, кроме этого соответствующим образом подготовили десантно- высадочные средства.

С 01:30 до 02:30 5 октября на Ленинградской пристани произвели посадку войск десанта на катера, после чего десантный отряд под командованием капитана 2-го ранга Абашвили направился в точку развертывания в район банки Каменная. Высадка началась в 04:30 и завершилась в 05:06. Подход катеров с десантом к берегу прикрывался дымовыми завесами катеров-дымзавесчиков и самолетов.

Первая рота высадилась по пояс в воду и без противодействия со стороны противника вышла на берег. Однако остальные роты противник встретил все усиливающимся огнем.

Катера МО открыли ответный огонь прямой наводкой по видимым огневым точкам противника. В результате боя за высадку сгорел от прямого попадания снаряда один катер типа КМ, а другой пропал без вести, при этом убито восемь и ранены три человека из состава экипажей.

Однако уже на данном этапе операции начались отклонения от ее плана. Например, намеченную огневую подготовку высадки отменил лично командующий Ленинградским фронтом генералом армии Г.К. Жуков, который счел, что она демаскирует наши намерения и сорвет внезапность операции. Поэтому артиллерия, минуя периоды огневой подготовки и поддержки высадки, сразу перешла к огневому сопровождению действий войск десанта на берегу. Она открыла огонь в 05:00, но вела его не по заявкам войск десанта, а «по пути их вероятного движения». Поскольку положение своих сил известно не было, то артиллерийский огонь искусственно относился в стороны от места предполагаемого нахождения десанта. Несмотря на то, что израсходовали 2571 снаряд калибром 100–305 мм, действенность такого огня из-за отсутствия связи с войсками и точного местоположения целей естественно была крайне низка. Ни о каком взаимодействии десанта с артиллерией и речи не шло. По не совсем понятным причинам отсутствовала и авиационная поддержка.

Ну а что войска десанта? После высадки на берег связь с ними прекратилась, и что точно произошло дальше — по сей день до конца остается неизвестным. И это при том, что десантники имели пять радиостанций с хорошо подготовленными и опытными радистами. Произойди подобное где-нибудь за десятки миль от своих баз — это одно, но тут, что называется под носом, да еще второй раз за несколько дней.

Все руководители этой операции прибывали в шоке, они были готовы к чему угодно — но не к тому, что почти полтысячи человек, сойдя не берег, просто растворятся в Петергофском парке. Поэтому до 9 октября предпринимались неоднократные попытки восстановить связь с войсками десанта. С 10:30 до 17:00 5 октября дважды к берегу пытались подойти катера с целью обнаружить десантников и доставить им боеприпасы. Однако из-за сильного артиллерийско-минометного огня противника катера к берегу подойти не смогли. При одной из попыток погиб МО-412. В ночь с 5 на 6 октября под прикрытием темноты с катеров высадили разведывательную группу в составе пяти человек, но она пропала без вести. Утром 6 октября три самолета И-153 и три И-16 произвели безрезультатный поиск десанта в районе Петергоф, Знаменка, а затем в районе Петергоф, Луизино, Марьино, Просвещение. В ходе следующею вылета разведчиков в 11:40 они обнаружили несколько трупов краснофлотцев на берегу Петергофского парка в районе пристани и до 15 моряков, передвигавшихся от Петергофа по направлению к Ораниенбауму[67].

С 22:15 7 октября до 06:00 8 октября два базовых тральщика, десять катеров типа КМ и пять катеров МО произвели имитацию высадки десанта с целью отвлечь войска противника к берегу и тем самым облегчить действия десантников южнее Петергофа. Одновременно через линию фронта перебросили группу в составе четырех человек с почтовыми голубями. Голуби вернулись без голубеграмм. Это означало, что группа попала в безвыходное положение.

В ночь с 8 на 9 октября предприняли попытку переправить через линию фронта одиннадцать групп по 2–3 человека. Семь групп перейти фронт не смогли, четыре хоть и проникли в расположение противника, но десантников не обнаружили. 7 октября наша авиация произвела три поисковых полета. В 17:35 в районе Новый Петергоф, Знаменка обнаружили несколько краснофлотцев, которым с самолетов сбросили почтовых голубей. На самом деле голубей сбросили над позицией минометной батареи 10-й сд. По приказанию штаба дивизии их выпустили — естественно, без сообщений. По-видимому, именно о них и идет речь ранее.

8 октября авиация не летала ввиду плохой погоды. 9 октября произвели три групповых вылета, однако десантников обнаружить не удалось. В ночь с 18 на 19 октября в районе Стрельна — Петергоф вновь провели демонстрацию высадки войск десанта. Но это, по-видимому, было совершенно бесполезно. Как не трудно догадаться войск десанта были уничтожены и частично пленены еще в ночь высадки. Просто командование флотом боялось само себе признаться в этом очевидном факте. Цена — жизни десятков разведчиков и бойцов 11-й стрелковой дивизии, которая еще несколько дней пыталась наступать на Петергоф навстречу уже не существовавшему десанту.

Как уже отмечалось выше, 5 октября высаживался морской десант в интересах 42-й армии. Приказ на проведение этой операции командир Ленинградской ВМБ, к тому времени им стал контрадмирал Ю.А. Пантелеев, получил в 15:45 4 октября. Цель высадки — отвлечь часть сил противника из района Петергофа, где высаживался морской десанта Кронштадской ВМБ, и Стрельны, тем самым способствовать разгрому войск противника и соединению частей 8-й и 42-й армий.

Войска десанта в составе батальона 20-й стрелковой дивизии войск НКВД (500 человек с личным оружием) планировалось в 04:50 5 октября высадить в районе Викколово с задачей развивать наступление на отметку 79, район Викколово, далее Новые Заводы и юго-западная окраина Стрельны, после чего батальону предстояло перейти в подчинение наступавшей 42-й армии.

Силы высадки включали десантный отряд в составе 14 моторных катеров различных типов, двух катеров МО и 25 гребных шлюпок, а также отряд кораблей непосредственной огневой поддержки в составе четырех катеров МО. Кроме этого в распоряжении командира сил высадки имелось семь катеров типа KM, НКЛ и УГ, два бронекатера. Они использовались для связи, а также доставки к берегу суточного пайка для войск и еще одного боекомплекта.

К обеспечению операции привлекались стоявшие на Неве эсминцы «Сметливый» и «Стойкий», 19-я железнодорожная батарея, ВВС КБФ. Последняя должна была обеспечить истребительное прикрытие кораблей и войск десанта на переходе и в районе высадки, а также бомбардировочной авиацией осуществлять огневое обеспечение высадки и действий десанта на берегу.

Общее руководство операцией, обеспечение артиллерийской и авиационной поддержкой командование ВМБ оставило за собой — что, безусловно, являлось правильным. Однако ни корабли эскадры, ни авиация командиру Ленинградской ВМБ не подчинялись, поэтому его роль в артиллерийско-авиационном обеспечении операции свелась к выдаче заявок в штаб начальника артиллерии и штаб командующего ВВС флота. То есть уже на этом этапе какое-либо взаимодействие огневых средств и войск десанта исключили.

Высадка войск морского десанта 5 октября

План операции в основном сводился к следующему. С наступлением темноты 4 октября войскам десанта и десантно-высадочным средствам надлежало сосредоточиться в двух пунктах: у Гутуевского ковша и Масляного ковша. С 23:30 4 октября до 01:30 5 октября планировалась посадка войск, после чего десантно-высадочные средства начинали движение в район высадки. Переход, как и в предыдущем случае, осуществлялся комбинированным способом: сначала на катерах, а затем на шлюпках под веслами. Высадка предусматривалась на три пункта и должна была претворятся артиллерийской и авиационной подготовкой.

В ходе подготовки к операции никаких мероприятий по организации взаимодействия между участвующими в ней войсками, силами и средствами не проводились. Разработанные штабом Ленинградской ВМБ достаточно качественные и полные боевые документы до всех исполнителей довести не удалось, некоторыми из них вообще не воспользовались.

Выполнение операции началось по плану сосредоточением кораблей и войск десанта в пункты посадки — Гутуевский и Масляный ковши Торгового порта. Однако завершилось оно только к 24:00 4 октября, то есть с задержкой на два часа. Войска десанта совершали марш из Новой деревни и также опоздали, в связи с чем посадка началась в 01:55 5 октября, то есть уже с запозданием против плана на два с половиной часа.

В 03:15 посадку закончили, и десантный отряд вышел к району высадки. Бой за высадку начался в 05:17 под интенсивным пулеметным огнем с берега, но в 05:55 войска относительно успешно вышли на берег, потеряв убитыми два человека. Подошедшие к этому времени три катера с боезапасом и продовольствием, ввиду наступления рассвета, усиления огня с берега и ухода батальона от уреза воды, разгрузить не удалось, и они ушли. После этого катера с высадочными средствами направились обратно в Торговый порт.

При возвращении отряда в районе завода пишущих машин («Пишмаш») заметили направляющийся к берегу катер ЗИС, имевший у себя на буксире гребной катер с десантниками. Выяснилось, что катер потерял ориентировку и запоздал с приходом на назначенный пункт высадки, поэтому решил произвести высадку людей по способности в районе, где осуществлялась высадка предыдущего десанта в надежде, что бойцы самостоятельно присоединятся к своему батальону. Командир высадки вернул этот катер и вместе с остальными в 08:20 возвратился в Торговый порт.

Не произвели высадку еще три катера ЗИС с семью шлюпками на буксире, которые первыми отошли от пунктов посадки и, имея указания находиться у разводящего боны буксира, простояли здесь до наступления рассвета, не зная, что делать. Таким образом, из 500 десантников фактически высадили только 365: 130 человек не было высажено совсем, два человека убиты при высадке и трое утонули, когда перевернулась одна из шлюпок в Морском канале на волне от прошедшего рядом малого охотника.

С момента высадки батальона на берег связь с ним прекратилась, и дальнейшая судьба его осталась неизвестной.

Артиллерийское и авиационное обеспечение высадки осуществлялось следующим образом. Непосредственно перед высадкой авиация флота произвела бомбоштурмовые действия по огневым средствам и живой силе противника на побережье на широком фронте. Затем удары перенесли в глубину, но опять не в районе высадки. Далее авиация действовала по плановым целям. Всего 5 октября авиация произвела 27 самолето-вылетов штурмовиков Ил-2 и 89 — истребителей. Кроме того, в этот же день и 6 октября по заявкам штаба 42-й армии нанесено ряд ударов по огневым точкам, скоплениям войск и автоколонне противника.

Артиллерийское обеспечение высадки началось с момента открытия огня противником с берега путем постановки намеченных по плану операции заградительных огней. В результате эсминец «Сметливый» израсходовал 24 снаряда, а железнодорожная батарея — 3 (!). Позже по заявкам штаба 42 армии артиллерия вела огонь по огневым точкам, автомашинам и скоплениям живой силы противника в глубине его обороны.

Таким образом, ни о каком либо обеспечении действий войск десанта на берегу не может идти и речи, так как отсутствовала какая либо связь командира войск десанта с командными пунктами артиллерии и авиации. Опять же, огневую подготовку высадки отменил Жуков. В результате все пошло точно так же, как и 3 октября, только на несколько километров западнее.

6 октября штаб Ленинградской ВМБ получил очередное приказание Военного совета Ленинградского фронта о высадке дополнительных войск в районе Викколово[68]. Пополнение состояло из не высаженных в прошлую ночь 130 бойцов 20-й СД войск НКВД и 17 связистов. Этому подразделению ставилась задача после высадки присоединиться к своему батальону и установить связь со штабом 42-й армии. Силы высадки включали в себя десантный отряд из шести катеров ЗИС, трех гребных катеров и девяти шлюпок, а также отряд кораблей непосредственной огневой поддержки из двух катеров МО. Кроме этого привлекалась авиация, артиллерия БО и два эскадренных миноносца.

Высадку намечалось осуществить на принципе скрытности. Вновь разработали только плановую таблицу, в остальном использовались документы, подготовленные на операцию 5 октября.

В ночь на 6 октября десантный отряд сосредоточился в Гутуевском ковше Торгового порта, где произвел посадку войск и в 01:30 начал движение к месту высадки. Переход совершили скрытно, а вот в ходе начавшейся в 03:25 высадки войск противник открыл интенсивный минометный и пулеметный огонь, в результате которого убило четырех бойцов, ранило двух офицеров, в том числе командира десантной роты, потоплены один катер ЗИС и одна шлюпка. В 03:50 высадку закончили и войска ушли от уреза воды.

Несмотря на то что для контроля за действиями войск на берегу выделялись специальные наблюдатели, а для связи с ним неслась радиовахта, с момента ухода десантников от береговой черты связь прекратилась и дальнейшая судьба десанта так же, как и ранее высаженных войск, осталась неизвестной.

Вечером 7 октября штаб Ленинградской ВМБ получил очередное приказание Военного совета Ленинградского фронта о высадке войск морского десанта. Задача десантникам — батальону 20-й стрелковой дивизии войск НКВД (431 человек) — оставалась прежней, то есть после высадки соединиться с ранее высаженными войсками и выходить на соединение с частями 42-й армии. В качестве десантно-высадочных средств использовались 22 моторных катера различных типов и восемь гребных шлюпок. В состав отряда кораблей непосредственной огневой поддержки вошли пять катеров МО. Кроме этого имелась артиллерийская группа в составе двух железнодорожных батарей, эсминца «Сметливый», а также выделялась авиация. Организация командования и обеспечения взаимодействия, схема связи, документы остались те же, что и в операции 5 октября. Высадку вновь предполагалось осуществить на принципе скрытности, а потому огневое обеспечение и огневая подготовка не предусматривались.

С 21:00 до 23:00 7 октября в районе Гутуевского ковша Торгового порта происходило сосредоточение высадочных средств. В 00:20 8 октября туда же прибыли и десантники, которые сразу начали посадку. В 01:50 десантный отряд начал движение в исходную точку для развертывания. При подходе к берегу десантно-высадочных средств противник встретил их сильным артиллерийско-минометным и пулеметным огнем, в 04:15 начали высадку…

До этого момента все шло в точности по сценариям предыдущих десантных действий, и чем все это закончится, догадаться было не трудно. И догадались — но не те, кто посылал людей на верную смерть, а сами десантники. Сначала почти все отказались прыгать в воду до тех пор, пока катера не уткнутся форштевнем в прибрежную отмель. В последующем разобраться трудно: где-то десантники, угрожая оружием, заставляли экипажи катеров поворачивать обратно, где-то экипажи катеров под угрозой применения оружия заставляли десантников прыгать в воду. Командиру батальона вроде как доложили, что никто высаживаться не стал, и он решил вернуться в порт «для розыска своих подчиненных». Однако 234 человека все же оказалось на берегу, а 182 возвратились в базу. В ходе всего, что происходило в районе высадки, четыре человека было убито, шестеро ранено и пятеро пропали без вести. Кроме этого потеряны два катера ЗИС и две шлюпки.

Артиллерийское сопровождение действий войск десанта, как и в предыдущий раз, проводилось формально в виде огня катеров МО по замеченным на берегу огневым точкам противника и постановкой плановых заградительных огней эсминцем «Сметливым» и железнодорожными батареями в период с 2:00 до 5:41, причем обстрел велся по площади без целеуказания и заявок десантников. Всего за это время эсминец израсходовал 15 снарядов, железнодорожная батарея № 14 произвела 27 выстрелов, а № 19–20. Авиация вылетов не производила, так как штаб ВВС КБФ просто не принял заявку штаба Ленинградской ВМБ. Фактически артиллерийское и авиационное обеспечение высадки и действий десанта на берегу отсутствовало.

С наступлением рассвета катера возвратились в базу. В районе высадки для наблюдения и связи с войсками десанта оставили катер МО-307. Как и в первых трех случаях, с момента высадки десантников на берег связь с ними прекратилась. Высланная днем 8 октября на их поиск воздушная разведка никого не обнаружила.

Необходимо отметить, что в эту же ночь корабли ОВР главной базы КБФ производили демонстрацию высадки десанта в районе Нового Петергофа. Никакой связи и взаимодействия между этими отрядами не было.

В результате проведения пяти морских десантных операций оказались потерянными все высаженные войска, то есть 1491 человек, гибель и пленение которых не принесли никакой пользы. Самое страшное, что после исчезновения войск первого десанта, точно по такому же сценарию высадили еще три, даже не попытавшись разобраться, что же все таки происходит. Приказали — высадили, приказали — высадили, приказали — высадили… А что же было делать, приказ не выполнять?

Безусловно, выполнять — но никто же не приказывал просто уничтожать собственные войска… Давайте разберемся по возможности с позиций той теории и тех руководящих документов, что действовали в то время.

В 1941 г. советский ВМФ провел 22 морские десантные операции, половина из которых оказалась неуспешными. Шесть неудач во многом связаны с недостаточностью сил и средств и, прежде всего, огневого поражения. В нашем случае войска морского десанта высаживались в зоне досягаемости нескольких десятков стволов корабельной и береговой артиллерии калибром 130–305 мм, способных надежно решить все стоявшие огневые задачи. Не говоря уже о том, что в нескольких минутах лета от районов высадки находилась почти вся авиация КБФ. Так в чем причина этой трагедии, когда советских воинов просто свезли противнику на расстрел?

Естественно, причин несколько. Например, мы уже отмечали некоторые издержки в организации управления морскими десантными действиями, на чем мы еще остановимся. Что представляли из себя войска высаженные под Новым Петергофом? Это комендоры, электрики, минеры с линкоров, инструкторы школ учебного отряда, курсанты — то есть люди, до этого ни когда не обучавшиеся ведению общевойскового боя. Их даже не переодели в защитную форму, и они так и воевали среди опавшей листвы в черных бушлатах.

Подобного нельзя сказать о десантниках из 20-й дивизии войск НКВД. Но они никогда не участвовали в морских десантных действиях и многие из них просто панически боялись прыгать ночью в черную воду, когда до суши оставалась еще добрая сотня метров. А так оно и было, поскольку район Стрельны исключительно мелководен и даже шлюпки не могли подойти непосредственно к урезу воды. Но все эти причины не являлись роковыми, людей сгубили три иных.

Здесь опять требуется небольшой экскурс в теорию морских десантных действий. Теоретически войска можно высаживать на принципе скрытности и на принципе силы. Первый способ применяется в трех случаях. Во-первых, при высадке всевозможных разведывательных и диверсионно-разведывательных групп — то есть тех, кто и далее должен решать свои основные задачи скрытно. Во-вторых, там, где в районе высадки отсутствует противник. В этих случаях войска скрытно высаживаются, совершают марш к назначенному объекту или рубежу и уже оттуда внезапно наносят удар. В-третьих, вынужденно, когда просто отсутствуют силы и средства для осуществления полноценной огневой подготовки и поддержки высадки войск десанта.

Причем здесь нужно понимать, что поражение противодесантной обороны противника со степенью ниже гарантированно необходимой может иметь отрицательный эффект. Попытка высаживать войска десанта на принципе силы при недостаточности этих самых сил и средств для осуществления огневой подготовки часто приводит к тому, что обстрел просто «будит» войска противника, тем самым в значительной степени осложняя десантные действия и приводя к большим потерям десантируемых войск.

Но в нашем случае о недостатке огневых средств речь не идет. Как мы видим, ни один из трех случаев не соответствует условиям высадки так называемых петергофских десантов, а значит войска должны были высаживаться на принципе силы с полноценным огневым обеспечением.

Теперь немного о самом огневом обеспечении. Существует вполне конкретное, теоретически обоснованное и практически проверенное, требуемое соотношение сил сторон, как в наступлении, так и в обороне. Это не панацея, иногда боевые задачи решались и при неблагоприятном соотношении. Но подобные случаи, если это не случайность, то результат руководства войсками, силами и средствами талантливых, выдающихся, очень опытных… Поскольку таких полководцев и флотоводцев вообще дефицит, то при планировании операций обычно рассчитывают на обычного, среднестатистического военачальника, а потому стараются обеспечить ему требуемое соотношение сил. Например, в морских десантных действиях для успешного решения задач на берегу требуется превосходство над противником в 3–5 раз. При соотношении 2:1 в пользу войск десанта — решение дальнейшей задачи войсками десанта затруднительно; при соотношении 1:1 и менее — задача не решается.

Обеспечить требуемое соотношение при высадке войск десанта на обороняемое побережье в годы Великой Отечественной войны было исключительно сложно. Мало того, что просто физически трудно перевести и высадить необходимое количество людей — они к тому же не имели тяжелого вооружения и средств борьбы, например, с танками. Но требуемого соотношения сил сторон можно добиться не только повышением собственного боевого потенциала, но понижением его у противника, например огневым поражением его войск, объектов противодесантной обороны. Вот именно эту задачу и должно решать огневое обеспечение как непосредственно высадки войск десанта, так и их действий на берегу.

Но чтобы артиллерийский огонь и удары авиации не превратились в громоподобную фикцию, требуется точное знание местоположения объектов поражения. Насколько точное? Судите сами. Зона сплошного поражения 130-мм осколочно-фугасного снаряда — до 8 м, а осколочного — до 35. Но если даже точка прицеливания точно ляжет на цель, то все равно в силу естественного рассеивания на дистанции, например, 60 кб (11 км) 50 % снарядов выпущенных из одного 130-мм орудия попадут не в точку, а в прямоугольник 88 × 6 м. А все снаряды разлетятся в пределах эллипса длиной 300 и шириной 25 м. При этих условиях для подавления пехоты требуется порядка 180 снарядов на 10 м окопа, а для приведения к молчанию четырехорудийной полевой батареи нужно произвести около 250 выстрелов. И все это при условии, если цель наблюдается корпостами или самолетом-корректировщиком, а на стреляющей корабль сообщают отклонение падений снарядов относительно цели. Если объект поражения не наблюдается, то расход боезапаса требуется увеличить минимум на четверть.

Немного разобравшись с теорией огневого обеспечения высадки войск десанта, мы видим, что 3–8 октября 1941 г. это самое огневое обеспечение не оказало никакого влияния на условия ведения боевых действий войск — во всяком случае, своего предназначения оно не выполнило. Вот вам и первая, по-настоящему роковая причина гибели десантников.

Однако в данной ситуации не стоит во всем винить артиллеристов. Все задачи поставленные перед ними они решили. Другое дело — как эти задачи ставились. Почти все цели представляли из себя всевозможные развилки дорог, предположительно (!), по которым в район боя должны были выдвигаться войска противника. Координаты нескольких выявленных батарей противника указывались по квадратам, то есть с точностью не менее 500 м. На самом деле обстановка в районе проведения морских десантных операций советской разведкой вскрыта не была, и планирующие их штабы просто не знали расположения войск и объектов противника на местности.

Следующая роковая причина — это связь. Ее отсутствие сразу лишило высадившиеся войска какой-либо поддержки и обеспечения. Дело в том, что привычная и отрабатываемая в мирное время связь с помощью сигнальных ракет разного цвета в данных условиях оказалась совершенно бесполезной, так как на фоне массового применения противником осветительных ракет и трассирующих боеприпасов они были слабо различимы.

Имевшиеся на вооружении частей ВМФ армейские переносные радиостанции РМ теоретически обеспечивали связь в режиме телеграфии до 12 км, а в режиме телефонии — до 8 км. Но они были малонадежны, громоздки, их переносили два матроса, они требовали много времени для развертывания. Поэтому не удивительно, что в условиях маневренного общевойскового боя ими не смогли воспользоваться — да скорее всего они вообще вышли из строя сразу после высадки. Так что отсутствие разведданных целей, связи с десантниками и стали первопричиной отсутствия результативного огневого обеспечения войск десанта.

Наконец, еще одна роковая ошибка относится к боевому применению самих войск десанта. Теорией в ходе морских десантных операций предусматривалось создание на захваченном плацдарме так называемой базы высадки. Не будем сейчас останавливаться на всех ее задачах, отметим лишь, что эта база является элементом боевой устойчивости войск десанта. Именно через нее осуществляется их связь с поддерживающими силами, все снабжение.

Как минимум в случаях с десантами Ленинградской ВМБ войска сразу уходили от уреза воды — и таким образом обрекались на дальнейшее ведение боевых действий в условиях полного окружения, без всяких шансов, в случаи необходимости, на обратную посадку на десантно-высадочные средства. И это все не удивительно. Во-первых, командиры высаживаемых подразделений 20-й дивизии войск НКВД, никакого понятия о тактике войск морского десанта не имели. Во-вторых, для обороны захваченного плацдарма нужно выделять войска, а их и так явно не хватало для решения поставленных задач, так как соотношение сил сторон было даже не 1:1, а вообще не в пользу войск десанта.

Нужно помнить, что все высадки осуществлялись в ближайшем тылу войск фронта, то есть прямо в расположении его вторых эшелонов и резервов. Районы высадки оказались насыщенны не выявленными разведкой инженерно-оборонительными сооружениями, живой силой и огневыми средствами противника. Поэтому, не имея собственных средств борьбы с этими сооружениями, танками, укрытыми огневыми средствами и живой силой противника, войска десанта успешно решить поставленные, ему задачи, естественно, не могли. Тем более что для противника только морской десант 3 октября являлся неожиданным, а все последующие они ждали и уничтожали их войска уже по отработанной схеме: давали возможность отойти от уреза воды, блокировали пути отступления к побережью, ну а дальше дело техники… А ведь поскольку войска фронта так и не смогли двинуться вперед, то единственной альтернативой гибели десантников мог стать только их съем с побережья-силами флота.

Таким образом, войска всех пяти морских десантов были обречены еще на этапе планирования морских десантных действий. Конечно, могло случиться чудо, и кто-то из них вышел бы к своим войскам, на войне такое случалось. Но нельзя планировать операции в расчете на чудо или русское «авось».

Трагедия шестая, обидная

Осень в 1941 г. выдалась короткой, и уже на Ноябрьские праздники молодой ледок затянул Маркизову лужу, а 13 ноября сплошной ледовый покров толщиной до 20 см распространился до Толбухина маяка, и далее до Шепелева залив покрыл крупнобитый лед. Совсем немного времени осталось до того, как весь Финский залив превратится в ледовое поле. А значит, военно-морская база Ханко будет обречена, так как даже теоретически снабжение ее морем станет невозможным.

Теоретически, потому что практически после оставления Таллина никто ее реально и так не снабжал — жила и воевала база почти исключительно за счет своих довоенных запасов. Кроме этого, в отличие от ситуации с Таллином, на Ханко находились хорошо подготовленные вполне боеспособные войска, которых в тот момент очень не хватало под Ленинградом и Тихвином. Все это вместе привело к тому, что Военный совет КБФ получил приказание Ставки Верховного главнокомандования об эвакуации ВМБ Ханко.

Военно-морская база Ханко, расположенная на одноименном полуострове в северной части устья Финского залива. К началу войны на полуострове создали мощную группировку береговой артиллерии, которая во взаимодействии с кораблями, авиацией и береговой артиллерией Береговой обороны Балтийского района (БОБР) преграждала вход в Финский залив. Таким образом, ВМБ Ханко являлась ключевым элементом в системе недопущения крупных артиллерийских кораблей противника в Финский залив. После постановки оборонительных минных заграждений, беспрепятственно в залив проникнуть не могли не то что броненосцы или крейсера, но эсминцы и канлодки.

К сожалению, реально система Ханко — минные позиции — БОБР при поддержке Отряда легких сил свою задачу не выполнила. И не потому, что какие-то крупные корабли противника до эвакуации Таллина проникли в Финский залив — таких попыток даже не было. Подобные оборонительные позиции имеют своей целью не только противостоять конкретным ударам, но и создать под их прикрытием благоприятный режим для действий своих сил между этими ударами. Однако, как видно из планирования прорыва сил флота из Таллина в Кронштадт, командование КБФ не верило в «непроницаемость» оборонительной позиции — а значит, она оказалась бесполезной.

Отличительной чертой ВМБ Ханко являлось то, что она единственная из всех баз советского флота обладала полноценной сухопутной обороной. Кроме Сектора береговой обороны, в ее составе находились 8-я отдельная стрелковая бригада, участок ПВО и эскадрилья самолетов-истребителей. Командиру базы генерал-майору С.И. Кабанову, кроме того, подчинялись погранотряд и инженерно-строительные части.

Общая численность гарнизона составляла 25 300 человек. Артиллерия базы насчитывала более 100 орудий разных калибров. В июне с Ханко убрали 1-ю бригаду торпедных катеров и 8-й дивизион подводных лодок. Так что корабельный состав базы включал всего семь малых охотников ОВР базы, погранотряд и несколько малых катеров.

По плану обороны силы базы развернули на двух оборонительных участках. На первом (от госграницы до линии мыс Копнессудд — о. Тальхольмарне) занимали оборону 8-я стрелковая бригада, пограничный отряд, саперный и два строительных батальона, три железнодорожные и одна строительная роты. Кроме того, на островах, расположенных к востоку и западу от участка, находились в обороне семь стрелковых рот 8-й бригады и пулеметная рота сектора береговой обороны. Силам, развернутым на первом участке, ставилась задача: во взаимодействии с береговой артиллерией не допустить вторжения и прорыва противника с материка, моря и воздуха на полуостров Ханко и прилегающие к нему острова. Командиром участка являлся командир 8-й стрелковой бригады полковник Н.П. Симоняк.

Второй участок (территория базы к югу от первого участка) обороняли Сектор береговой обороны; стрелковая, танковая и саперная роты 8-й бригады; два строительных и инженерный батальоны, а также несколько других более мелких подразделений. Этому участку ставились задачи: артиллерийским огнем береговой артиллерии прикрыть северный фланг центральной минно-артиллерийской позиции; не допустить высадки морского и воздушного десантов, а также вторжения войск противника на территорию своего участка. Командиром участка являлся комендант Сектора береговой обороны базы генерал-майор И.Н. Дмитриев.

Командиры оборонительных участков, корабельный состав, пограничные войска, средства ПВО, строительные и инженерные части во всех отношениях подчинялись командиру базы. Этим было достигнуто единство командования и облегчено управление.

Силы противника, сосредоточенные у границ базы и на прилегавших к ней островах, были сведены в так называемую «ударную группу Ханко», основу которой составлял 55-й полк, а также отдельные пехотные, артиллерийские и инженерно-строительные части со средствами усиления. Кроме этого в августе в эту группу вошел шведский добровольческий батальон. Финская авиация не представляла серьезной опасности для базы, но наличие в близлежащих районах значительного числа аэродромов и посадочных площадок, которые использовала германская авиация, создавали угрозу ВМБ и заставляли держать средства ПВО в постоянной готовности.

Активность противника, особенно его артиллерии, резко возросла с конца июня. Финны начали вести интенсивный артиллерийский и минометный обстрел. Одновременно в течение июля предпринимались несколько попыток прорвать оборону частей 8-й стрелковой бригады, но каждый раз, встречая сильное огневое противодействие, финны отходили на исходные позиции. Успешному отражению атак в большой степени содействовала береговая артиллерия. Имея хорошую связь с частями бригады и заранее пристрелянные рубежи на вероятных направлениях наступления противника, артиллерия оказывала эффективную поддержку сухопутным войскам.

Оборона военно-морской базы Ханко

Финские броненосцы береговой обороны предприняли несколько ночных артиллерийских обстрелов объектов базы с моря. Это происходило в ночь на 2, 12 и 14 июля, а также 2 сентября и 15 ноября. Береговые батареи их не наблюдали и поэтому противодействия не оказали. Торпедные катера к тому времени ВМБ покинули.

Оборона базы позволила не только отразить все удары противника, но в течение июля-августа захватить 19 финских островов. Однако после эвакуации Таллина положение военно-морской базы Ханко значительно осложнилось. Она оказалась в глубоком тылу противника, изолированной от главных сил флота. Организация сообщений с базами восточной части Финского залива, побережье которого почти на всем протяжении находилось в руках противника, в условиях большой минной опасности представляла исключительные трудности. Попытка снабжать ВМБ подводными лодками не увенчались успехом. Вышедшая 9 сентября в Ханко подводная лодка П-1 с грузом снарядов, медикаментов и продовольствия до места назначения не дошла — по-видимому, погибла от подрыва на минах.

В связи с изменением обстановки командование ВМБ перешло от активной обороны к жесткой. При дальнейшем укреплении оборонительных сооружений, вводился режим жесткой экономии всех запасов с расчетом обеспечить оборону базы до летней кампании 1942 г. своими собственными силами.

После оставления нашими войсками Таллина финны заметно активизировались, особенно их авиация и артиллерия. Ежедневно объекты ВМБ подвергались шести — восьми налетам, а артиллерия выпускала до 7000 снарядов и мин. Особенно сильному воздействию артиллерии подвергался аэродром. Для сохранения материальной части вокруг него построили подземные ангары, что позволило избежать потерь самолетов. Контрбатарейная борьба осложнялась необходимостью лимитировать артиллерийский боезапас. Но, несмотря на все ограничения, было ясно, что запасов до весны не хватит. Если угля имелось на год, то жидкого топлива — только на пять месяцев, продовольствия и дров — на четыре, а вот боезапас мог закончиться уже к новому году. К тому же, как отмечалось, с ледоставом база становилась крайне уязвима «с тыла», со стороны моря.

Все это было предсказуемо, и поэтому впервые об эвакуации базы заговорили еще в начале августа, но тогда хотели прежде всего воспользоваться войсками с Ханко для усиления обороны Таллина. Однако своими директивами от 13 и 14 августа нарком запретил эвакуацию. Позже, 21 августа Военный Совет КБФ вновь вернулся к идее эвакуации ВМБ Ханко, на этот раз ее войска хотели использовать для прорыва из Таллина в район Ленинграда по суше. И опять Ставка и нарком приказали всем оставаться на местах. Только 28 августа, когда силы КБФ уже двигались в Кронштадт, Главком Северо-Западного направления опять запросил у Ставки разрешение на эвакуацию ВМБ Ханко, но при этом сразу оговаривался, что это возможно только после завершения прорыва сил флота из Таллина. В этот же день разрешение получили, но стало уже не до Ханко: начался непосредственный штурм Ленинграда. Вновь об оставшейся далеко на западе базе вспомнили уже с началом ледостава.

В Финском заливе противник в то время ограничивался главным образом ведением систематической воздушной разведки в нашем островном районе и атаками с воздуха дозорных кораблей, его надводные и подводные силы большой активности не проявляли. В частности, за весь осенний период финские подводные лодки не поставили в районе Гогланд — Кронштадт ни одного минного заграждения, а надводные корабли поставили всего два заграждения: И-45 (8 сентября в нескольких милях северо-восточнее Сескара) и И-46 (11 сентября восточнее Гогланда). Оба эти заграждения оказались в стороне от действовавших фарватеров, и никакого влияния на последующие действия не оказали, причем И-46 вообще не было обнаружено.

Финны явно не стремились заграждать минами восточную часть Финского залива, так как надеялись, что вскоре она станет их внутренними водами. Так или иначе, несмотря на опасения, что противник постарается широко использовать минное оружие для заблокирования сил КБФ в Кронштадте, к зиме минная обстановка в восточной части Финского залива оставалась такой же благоприятной, как и в начале войны. Это обстоятельство значительно облегчало задачу по эвакуации гарнизона ВМБ Ханко.

По имевшимся данным разведки, финские броненосцы береговой обороны держались в Або-Оландском шхерном районе на рейде Люм (у острова Корпо), а канонерские лодки, катера и подводные лодки, выходя из шхерных баз, несли дозор и проявляли некоторую активность в восточной части Финского залива.

Менее всего известной оставалась обстановка, сложившаяся в западной части Финского залива, в районе между меридианами Хельсинки и Ханко. Чтобы выявить характер противодействия, которое противник мог оказать проведению операции по эвакуации гарнизона ВМБ, было принято решение провести разведку боем небольшим отрядом кораблей. Сначала хотели выделить для этой цели группу базовых тральщиков, придав им в прикрытие один или два эсминца — но в таком случае пришлось бы проводить миноносцы за тралами, на что при расстоянии от Гогланда до Ханко в 160 миль не хватило бы темного времени суток. Поэтому командование КБФ склонилось к посылке одних базовых тральщиков без непосредственного прикрытия, поручив им доставку в Ханко груза продовольствия, бензина и боеприпасов, а на обратном пути — вывоз раненых.

Получив 23 октября соответствующую директиву начальника штаба КБФ, командование ОВР приказало командиру отряда траления капитану 3-го ранга В.П. Лихолетову разработать план этой операции и лично возглавить группу тральщиков. После проведенного совещания с участием командира 2-го дивизиона старшего лейтенанта М.Д. Годяцкого и командиров кораблей, командир отряда траления решил переход совершить ночью полным семнадцатиузловым ходом в строю кильватерной колонны, поставив впереди груженных запасами Т-215, Т-218 и Т-210 два тральщика Т-203 и Т-217 в виде прорывателей минных заграждений. Эта мера предосторожности предусматривалась только на время перехода по фарватеру 10 ТБ, то есть на случай уклонения от протраленной на этом фарватере полосы. В районе маяка Кери Т-203 и Т-217 планировали повернуть на обратный курс, так как на дальнейшем пути остальных трех тральщиков не предполагалось встречи с минными заграждениями противника.

Сосредоточившись 24 октября у острова Лавенсари, группа тральщиков в тот же день вечером при слабом ветре и в плохую видимость вышла по назначению. Около полуночи, когда до меридиана маяка Кери оставалось пройти семь миль, под средней частью корпуса Т-203, шедшего головным, взорвалась мина. Корабль лег на борт, потом стал вертикально и в таком положении через четверть часа затонул. Т-217 и один из двух находившихся в охранении катеров МО подобрали с воды личный состав. Не досчитались тринадцать человек, поэтому на Т-217 продолжали поиски еще в течение 40 минут, после чего пошли к Гогланду.

Т-215 с командиром отряда траления и два оставшихся корабля, обойдя малым ходом тонувший Т-203, продолжали следовать по назначению с несколько уменьшенной скоростью 15,5 узла, чтобы не подойти к Ханко в полной темноте. Предполагалось, что группа тральщиков сразу же будет встречена лоцманским судном, однако из-за тумана и небольшой неточности счисления эта встреча сильно задержалась, вследствие чего три тральщика пришли на рейд Ханко только в 11 часов 25 октября. Благодаря плохой видимости они не были обнаружены наблюдательными постами противника. Согласно полученному по радио новому распоряжению вместо раненых на борт приняли стрелковый батальон, благополучно доставленный в Кронштадт к вечеру 27 октября. На обратном пути от Ханко до Гогланда в ночь на 27 октября из-за плохой видимости ни кораблей, ни самолетов противника не наблюдали.

Даже с учетом потери одного тральщика вся операция прошла так легко, что командование КБФ сразу вышло на Военный совет Ленинградского фронта с предложением немедленно начать полномасштабную эвакуацию ВМБ Ханко. Несмотря на то, что соответствующая директива Ставки пришла только 7 ноября, уже 31 октября ВС фронта приказал приступить, прежде всего, к вывозу в Ленинград боеспособных войск.

По расчетам штаба КБФ, эвакуацию гарнизона Ханко предполагалось осуществить в течение примерно одной недели кораблями трех отрядов, в соответствии с чем подводным лодкам, посылавшимся в оперативное прикрытие, приказали оставаться на позициях у входа в Финский залив до 8 ноября.

Штаб флота старался учесть ошибки, допущенные при планировании прорыва сил флота из Таллина — однако просчеты прошлого постоянно давали о себе знать. Например, отсутствие 22 июня корабельного дозора на ближних подступах к тогдашней Главной базе флота Таллин, так и оставило нас в неведении о минной обстановке в проходе между маяком Порккала и островом Найссар. С того времени вплоть до начала осенних походов в ВМБ Ханко не представилось случая выявить наличие минного заграждения И-17, выставленного еще в ту первую военную ночь. Из-за этого рекомендованный 31 октября штабом КБФ путь в обход с севера своего минного заграждения 12-А, случайно почти совпал с направлением заграждения И-17. Далее на запад рекомендованный курс для сокращения пути проложили по не проверявшемуся тралами фарватеру 16 ТБ-г.

Общая длина маршрута от рейда Сууркюля, служившего промежуточным пунктом развертывания отрядов, до Ханко составила 151 милю, причем на протяжении 62 миль от района маяка Кери до начала входного фарватера на рейд Ханко путь с начала войны не проверялся тралами. Кроме этого, в штабе не насторожились, что первая группа тральщиков шла на Ханко и обратно без тралов и в условиях плохой видимости. А значит, нет гарантии, что на этом маршруте нет якорных мин, опасных для кораблей с осадкой большей, чем у тральщиков. Кроме этого, эвакуировать целую военно-морскую базу и в дальнейшем на принципе скрытности было нереально, а какие силы противника могли активно нам противодействовать, оставалось неизвестным. Все это привело к тому, что, как и при эвакуации Таллина все планирование операции практически свелось к разработке маршрутов перехода.

Командование операций по эвакуации гарнизона Ханко возложили на командующего эскадрой вице-адмирала В.П. Дрозда. Чтобы ознакомиться с условиями проведения операции он лично возглавил первый отряд в составе минного заградителя «Марти», эскадренных миноносцев «Стойкий» (флаг командующего эскадрой) и «Славный», базовых тральщиков Т-210, Т-218, Т-207, Т-217, Т-215 и шести катеров МО. В отряд также включили торпедные катера № 72, 82 и 102, на которые погрузили бочки с бензином. Они шли из Кронштадта на Гогланд самостоятельно, их атаковала авиация противника и сожгла. Чуть позже в том же районе получил повреждения малый охотник, и его вернули на Лавенсари, так что катеров МО осталось пять.

Первый отряд совершил переход от Гогланда в Ханко в ночь на 2 ноября при ветре силой от 2 до 4 баллов, при лунном свете, в хорошую видимость, достигавшую девяти-десяти миль. Условия кораблевождения являлись благоприятными, но скрытность перехода, естественно, обеспечить не представлялось возможным.

Руководивший действиями базовых тральщиков командир отряда траления решил с одобрения командующего эскадрой испытать новый походный ордер. Вместо применявшегося ранее строя двойного уступа с параван-тралами применили строй свернутого уступа, потом условно именовавшийся «минным». Этот уступ был «свернут» до такой степени, что по существу мало отличался от строя кильватерной колонны, вследствие чего общая ширина тральной полосы пяти базовых тральщиков не превышала полутора кабельтовых. Зато в случае попадания на плотное заграждение из германских якорных мин ожидалось, что «минный» уступ сократит расход параван-тралов и обеспечит неразрывность тральной полосы в случае потери трала одним из тральщиков, так как перекрывался бы не менее чем одним тралом сзади идущего. Кроме того, уменьшалась опасность от подсеченных мин, так как в общем случае они должны всплывать на кромках или близко к кромкам тральной полосы, тогда как проводившиеся за тралами корабли шли примерно по ее центру.

Однако «минный» уступ обеспечивал безопасную проводку лишь при небольшой длине кильватерной колонны обеспечиваемых кораблей. В данном случае эта длина не должна была превышать семи кабельтовых при общей глубине проходного ордера 19 кб. Фактически, как видно из записанных в навигационных журналах моментов изменения курса, общая глубина строя на переходе колебалась в пределах от 18 до 22 кб. Быстроходность проводившихся кораблей позволила базовым тральщикам идти с наибольшей возможной скоростью с параван-тралами, составившей около 13,5 узлов. При таких условиях ветровой снос почти отсутствовал, так что, хотя кромка протраленной полосы, по обыкновению, ничем не обозначалась, новый походный ордер вроде бы себя оправдывал.

Несмотря на то, что отряд кораблей уже в 20:30 1 ноября обнаружил финский пост на острове Вайндло, до 23:24 ничто не нарушало спокойствие. Однако именно в это время произошел взрыв мины в параван-трале головного Т-210. Через четверть часа в восьми милях северо-восточнее маяка Кери на заграждении И-47 трал того же тральщика повреждается взрывом еще одной мины. За этот промежуток времени тралами двух других тральщиков подсекаются две мины заграждения И-38, прошедшие потом в нескольких метрах от обоих бортов заградителя и эсминцев.

Видимость в ту ночь была настолько хороша, что финны наблюдали наши корабли на расстоянии около 10 миль, в частности в 23:30 с острова Кери. Курс отряда явно указывал на вероятную цель похода — однако противник, получив донесения от своих постов, проявил пассивность. По-видимому, события застали его врасплох.

Около 1:40 2 ноября, когда корабли первого отряда последовательно повернули на курс 225°, никто на них не мог подозревать, что их путь пролег немного восточнее линии минного заграждения И-17 по касательной к ней. «Минный» уступ выстроили вправо, в связи с чем первый взрыв мины произошел в 2:02 в трале концевого Т-215. Затем на протяжении трех миль в течение пятнадцатиминутного промежутка времени произошло еще четыре взрыва, в результате чего перебило тралы Т-207 и Т-217, и с исправным тралом остался один только Т-215.

В этих условиях проводившимся за одним тралом корабли с трудом удерживались в узкой тральной полосе, и в 2:22 при пересечении крайней северной части минного заграждения И-57 в параванный охранитель заградителя «Марти» попала мина. Ее взрывом, происшедшим в семи-восьми метрах от борта корабля, оторвало правый параван и повредило рулевое устройство. Заградитель на несколько минут остановился, походный ордер отряда нарушился. После исправления неисправности на «Марти» дали ход и заменили правый параван. Одновременно поставили новый параван-трал на Т-210.

Около 7 часов отряд, своевременно встреченный военным лоцманом, пришел в ВМБ Ханко. В тот же день, 2 ноября, на корабли приняли свыше 4000 человек из состава войск гарнизона Ханко, и уже вечером первый отряд вышел в море обратными рекомендованными курсами. Исключительно хорошая видимость позволяла проверять счисление по пеленгам на незажженный маяк Юссаре вплоть до 22:20 на расстоянии до 13 миль. Около 22:08 на Т-210 якобы наблюдали две торпеды, прошедшие по носу. Однако по иностранным источникам германские торпедные катера конвой не нашли, а финские подлодки в атаку не выходили.

Пересекая на курсе 45° северную часть заграждения И-57, три тральщика за пятиминутный промежуток времени вытралили несколько мин и при этом потеряли тралы от их взрывов. Кроме этого не менее четырех мин оказались подсеченными, одна из которых прошла потом близко к борту заградителя, а две другие — одновременно немного дальше от другого борта этого корабля. О подсечении мин на тральщиках не знали, так как не заметили их в темноте. А на Т-217, в трале которого в 23:29 взорвалась мина, только около часа ночи 3 ноября при осмотре трала обнаружили, что правый параван отсутствует.

Проводившиеся корабли на этом переходе почему-то растянули строй, так что общая глубина походного ордера, от головного Т-218 до концевого эскадренного миноносца «Славный», достигала трех миль. Несмотря на это, опасный участок, когда с исправными тралами шли только Т-218 и Т-215, миновали благополучно, поскольку заграждение И-17 осталось в стороне от пути отряда. Ко времени поворота на фарватер 10 ТБ-ж поврежденные тралы уже заменили запасными, и все пять тральщиков снова выстроились в «минный» уступ.

На переходе по фарватеру 10 ТБ опять не обошлось без затраливания мин и повреждения тралов. Кроме того, батарея противника, вероятно, получившая с острова Кери сообщение о возвращении отряда, в 2:40 начала обстрел с дистанции около 95 кб, но попаданий не добилась. В это время Т-218, выйдя из колонны, прикрыл заградитель «Марти» дымовой завесой. В 3:37 обстрел прекратился.

В восточной часта Юминданинского минного поля на заграждении И-69 за кормой Т-210 взорвалась мина, захваченная буксиром трала. От близкого взрыва деформировалась кормовая часть корпуса корабля, рулевое устройство получило повреждения, а также сорвался стопор якоря, вследствие чего корабль остался стоять на месте. Подошедший на помощь Т-218 взял Т-210 на буксир, и так как трал Т-207 перед тем был поврежден взрывами двух мин, то проводку кораблей опять продолжали только Т-217 и Т-215. Но их путь пролег в протраленной ранее полосе, и около 8 часов отряд без дальнейших происшествий пришел на рейд Сууркюля. К тому же времени подошли догнавшие отряд Т-218 и Т-210, на котором перешли на ручное управление рулем.

В ночь на 4 ноября первый эшелон гарнизона Ханко доставили в Ленинград. Т-210 остался там в ремонте до 21 ноября, а минный заградитель «Марти» вообще больше не участвовал в походах на Ханко, так как в результате близкого взрыва мины, происшедшего в ночь на 2 ноября в параванном охранителе, сдвинулись с места главные котлы.

Таким образом, поход первого отряда на Ханко прошел успешно — чему, безусловно, способствовала высокая выучка экипажей базовых тральщиков.

Около 0:20 3 ноября, когда возвращавшийся из Ханко первый отряд находился еще в районе маяка Порккала, из Кронштадта к Гогланду вышел второй отряд в составе эскадренных миноносцев «Суровый» и «Сметливый», ледокола «Суур Тылл», базовых тральщиков Т-205, Т-206 и Т-211, а также четырех катеров МО. Вследствие спешной подготовки к походу, на тральщиках не успели принять вторые запасные комплекты параванов и тралящих частей, а на Т-205, на котором перед походом срубили мачты, не оказалось времени для уничтожения и определения девиации магнитных компасов. Сколько бед принесла эта самая спешка в период проводки конвоев между Таллином и Кронштадтом! И вот снова она — как будто только вчера приняли решение на эвакуацию…

На переходе к Гогланду ледокол из-за плохого качества угля сильно отстал, и так как он не мог развивать необходимую для проводки за параван-тралами минимальную двенадцатиузловую скорость, то его от похода отставили. Никакого резерва предусмотрено не было, и таким образом количество возможных эвакуируемых сразу сократилось в несколько раз. В этой ситуации, когда поход становился не только рискованным (запасных тралов нет), но и малоэффективным, его никто не отменил.

В течение дня 3 ноября оба отряда — первый и второй — стояли на якоре на рейде Сууркюля. По приказанию командующего эскадрой Т-207 включили в состав второго отряда в качестве ведущего тральщика, хотя все три комплекта параван-тралов на нем потеряли при проводке первого отряда. Командиру тральщика старшему лейтенанту Шумакову, как старшему в группе, сообщили подробные данные об обстановке — мало прибавившие, впрочем, к тому, что ему самому было известно из личного опыта. Со своей стороны, командир второго отряда, только недавно назначенный начальник штаба эскадры капитан 2-го ранга В.М. Нарыков, инструктируя Шумакова на переход, не дал никаких указаний относительно обхода обнаруженного в районе маяка Порккала минного заграждения И-17.

Около 19 часов 3 ноября корабли второго отряда начали движение от Гогланда. Головным шел Т-207, за ним в строю «минного» уступа — Т-206, Т-205 и Т-211. Эскадренный миноносец «Суровый» (брейд-вымпел командира 4-го дивизиона эсминцев капитана 1-го ранга А.И. Заяц) держался в кильватер среднему Т-205, концевым шел эсминец «Сметливый» с командиром второго отряда на борту. Катера МО, как обычно, находились в охранении миноносцев на курсовых углах 60° правого и левого бортов; один катер шел впереди «Сурового» для указания плавающих и подсеченных мин.

Погода стояла тихая и ясная, видимость после восхода луны временами достигала 13–15 миль. Тем не менее противник никак себя не проявлял. На фарватере 10 ТБ-е в тралах взорвались две мины. Через 10–12 минут, около 3:30 4 ноября два залпа на дистанции 140 кб произвела тяжелая батарея Мякилуото. Снаряды упали с большими недолетами.

Придя утром 4 ноября в Ханко, корабли второго отряда приняли из состава гарнизона базы около 2070 человек и в 19 часов вышли в обратный путь. Вследствие неисправности гирокомпаса на «Сметливом» командир отряда перенес свой командный пункт на «Суровый», поменявшись местами с командиром дивизиона, перешедшим на «Сметливый». Походный ордер остался без изменений, условия погоды были те же, что и в предыдущую ночь.

Примерно до 22 часов, пока второй отряд лежал на курсе 106° (фарватер 16 ТБ-г), между кораблями выдерживалось положенное расстояние, в соответствии с чем общая глубина строя от головного Т-207 до концевого эсминца «Сметливый» составляла 13–14 кб. Но на курсе 45° из-за неопытности вступившего в 22 часа на вахту молодого лейтенанта «Сметливый» заметно отстал, и расстояние до «Сурового», шедшего впереди, возросло примерно до 10 кб. Около 23 часов, когда сменившийся в 22 часа с вахты командир БЧ-3 старший лейтенант П.И. Иванов вышел на мостик, «Суровый» еле наблюдался, а его кильватерной струи вовсе не было видно, поэтому рулевому приходилось править преимущественно по компасу. Командир БЧ-3 тотчас посоветовал вахтенному офицеру «нагонять звонками».

Естественно возникает вопрос — а почему в такой сложной ситуации понадобилось увеличивать ход на 10 оборотов звонками машинной группы? Ведь проще было бы сразу изменить скорость корабля на ступень посредством машинного телеграфа — то есть дать, например, кратковременно «полный ход»[69]. Дело в том, что согласно существовавшей организации курс и скорость задает командир корабля, и только он или лицо его замещающее может их изменить. Но при совместном плавании для точного удержания своего места в строю вахтенный офицер имел право самостоятельно увеличивать или уменьшать обороты главных машин подачей необходимого количества звонков в машинное отделение. В той ситуации не могли воспользоваться машинным телеграфом потому, что командир корабля на мостике отсутствовал. В принципе он был рядом, в ходовой рубке, но спал.

Теперь немного об организации службы на корабле, регламентировавшейся действующим в то время Корабельным уставом издания 1939 г. В походе кораблем управляет командир, а в его отсутствии старший помощник, допущенный к самостоятельному управлению. Был ли допущен к самостоятельному управлению командир эсминца капитан 2-го ранга В.И. Маслов, неизвестно. Дело в том, что последний приказ комфлота по этому поводу издали 8 июня, а командир принял «Сметливый» 28 октября — кстати, сменив на этой должности нынешнего командира отряда Нарыкова. Но поскольку до этого он был командиром сначала 4-го, а потом 3-го дивизионов эсминцев, то будем надеяться, что допуск к управлению, если не эсминца пр. 7, то корабля пр. 7у у него имелся.

А вот старпом допуска точно не имел. В подобных ситуациях при длительных или очень напряженных выходах по возможности на корабле в море шел командир или начальник штаба соединения. Время от времени он подменял на мостике командира, давая возможность ему отдохнуть. В данном случае на корабле находился командир 2-го дивизиона, но здесь имеется одна пикантная деталь: «Сметливый» входил в состава 1-го дивизиона и Заяц, перейдя со «своего» «Сурового» на чужой корабль, оказался в роли пассажира.

Вне всякого сомнения, попроси командир «чужого» комдива побыть на мостике вместе с не допущенным старпом, тот наверняка не отказался бы. Но по неизвестным причинам этого сделано не было. В результате командир через четыре часа после выхода в море спал в ходовой рубке, комдив — в каюте, а на ходовом мостике в боевом походе кораблем фактически управлял молодой лейтенант.

В 23 часа впереди взорвалась мина в трале Т-206, а через минуту — еще две в трале Т-205, но трал уцелел. Догоняя «Сурового», «Сметливый», явно вышедший из тральной полосы, ширина которой в «минном» уступе лишь немногим превышала 1 кб, захватил параванным охранителем мину, в 23:10 взорвавшуюся в 15–20 м от борта. Корабль не получил видимых повреждений, и если бы он продолжал идти прежним ходом, то все могло закончится благополучно, так как линия И-57, на которой произошли все эти четыре взрыва мин, уже осталась позади. Но на беду командир «Сметливого», разбуженный взрывом, выбежал на мостик и, не разобравшись в обстановке, перевел ручки машинного телеграфа на «полный назад». Корма эсминца на заднем ходу круто покатилась в сторону, и корабль снова попал на линию мин.

Через несколько минут Маслов приказал дать малый ход вперед и убрать параванный охранитель для осмотра. Прежде чем его убрали, он захватил вторую мину и на малом ходу подтянул ее к борту. Далее — в 23:18 взрыв мины и детонация боеприпасов в погребе № 3. Оторванная до 61-го шпангоута носовая часть эсминца продержалась на плаву около четверти часа, а остановившаяся часть корпуса под воздействием ветра сдрейфовала и в 23:39 подорвалась на третьей мине. В результате на плаву осталась только кормовая часть, включая 1-е машинное отделение.

Схема разрушений эсминца «Сметливый» 4 ноября 1941 г.

Как и во время похода первого отряда, на кораблях второго отсутствовала таблица условных сигналов и никаких сигналов, за исключением ратьером о плавающих и подсеченных минах, светом не подавалось. Все управление осуществлялось открытым текстом по УКВ. Противник прослушивал оживленные переговоры, возникающие при всякого рода происшествиях, и пытался дезориентировать наши корабли. После первого взрыва мины в параванном охранителе «Сметливого» командир отряда приказал всем кораблям уменьшить ход, что и было исполнено. После второго взрыва он приказал Т-205, Т-211 и трем катерам МО идти на помощь эсминцу. Но на Т-211 не приняли этого распоряжения, так как противник в это время вызывал его по УКВ от имени сначала Т-215, а затем минного заградителя «Марти». Командир Т-211, зная, что оба эти корабля находились в районе Кронштадта, понял обман и не ответил на вызовы противника — но приказание командира отряда не услышал.

На Т-205 убрали трал и около 0:20 5 ноября подошли скулой к тому, что осталось от «Сметливого». Вместо погибшего командира эсминца в командование кораблем вступил командир БЧ-3, под руководством которого в течение 25 минут на тральщик пересадили всех уцелевших людей. П.И. Иванов спустился вниз чтобы убедиться в том, что в помещениях не осталось ни одного человека, и когда он вышел на верхнюю палубу, на Т-205 уже дали ход. Командир БЧ-3 прыгнул, успел ухватиться руками за кормовой отвод, и его вытащили на борт тральщика. Через несколько минут, в 0:50, кормовая часть «Сметливого», скрылась под водой. Но она затонула прежде всего от того, что к окончанию пересадки людей открыли кингстоны.

В то время как Т-205 с тремя катерами МО шел на помощь эсминцу, остальные корабли второго отряда продолжали следовать по назначению и вскоре после полуночи скрылись из виду. На борту тральщика, уже принявшего в Ханко 249 пассажиров, оказалось теперь еще около 370 человек (92 человека из экипажа «Сметливого», а остальные — эвакуируемые). Между тем юго-западный ветер усилился до 4 баллов, а до Гогланда оставалось пройти 100 миль, не имея при этом уверенности в надежности показании магнитных компасов, так как гирокомпаса на корабле не было. При таких условиях командир Т-205 решил вернуться с катерами МО на Ханко, расстояние до которого было вдвое меньше, чем до Гогланда.

Адресованная командиру ОВР Главной базы радиограмма с просьбой обеспечить встречу Т-205 военным лоцманом кронштадтская радиостанция не приняла. Одновременно тральщик не мог сам связаться с Ханко, так как на нем отсутствовал четырехзначный радиокод, которым пользовались в этой ВМБ — а в Ханко не было трехзначного радиокода, выдававшегося на корабли ОВР Главной базы. Из-за этого Т-205, подойдя около 4 часов ко входу в Ханко, простоял в течение четырех часов на якоре, и только около 8 часов к нему подошла канонерская лодка «Лайне» с лоцманом. В данном случае ее выслали после того, как с наступлением рассвета тральщик обнаружил пост СНиС.

Т-205 доставил обратно в Ханко 530 человек. В результате двух взрывов мин, повлекших за собой отрыв и гибель носовой части «Сметливого» до 97-го шпангоута, погибло около половины его личного состава и 233 человека из числа 560 пассажиров, принятых на борт эсминца в Ханко[70]. Таковы последствия неисполнения командиром корабля положений Корабельного устава.

В 23:37 батарея Мякилуото открыла огонь с дистанции около 100 кб по эскадренному миноносцу «Суровый», который продолжал в это время идти малым ходом и находился в пяти-шести милях от «Сметливого». Финская батарея через несколько минут пристрелялась, поэтому на «Суровом», постепенно увеличив скорость хода до 20 узлов, стали уходить на противоартиллерийском зигзаге на восток, не считаясь с расположением рекомендованных курсов. Базовым тральщикам приказали убрать тралы и дать полный ход. На Т-211 не приняли это передававшееся по УКВ приказание, продолжали идти рекомендованными курсами и поэтому отстали от отряда.

В 0:30 5 ноября безуспешный для противника обстрел с батареи Мякилуото прекратился, но прошло больше часа, прежде чем нарушенный им походный порядок отряда частично восстановили. Пройдя около 30 миль под прикрытием одного лишь параванного охранителя, «Суровый» около 1:30 в семи милях северо-восточнее острова Кери вступил в кильватер Т-206. На шедшем впереди Т-207, как уже упоминалось, вообще не было трала, а на Т-211, пытаясь догнать отряд, где-то в районе меридиана мыса Юминданина потеряли оба паравана от взрывов минных защитников и присоединились к отряду только в районе острова Вайндло перед поворотом на фарватер 10 ТБ-д. До тех пор «Суровый» проводился за тралом одного только Т-206.

На пути отряда, расположившемся примерно в 5–8 кб южнее рекомендованного курса, не оказалось ни одной мины, что явилось просто счастливой случайностью. К рассвету корабли второго отряда пришли на рейд Сууркюля, а на следующий день, 6 ноября, они доставили в Ленинград 1263 пассажира — на 800 человек меньше, чем было принято 4 ноября в Ханко и прочти в три раза меньше, чем доставил первый отряд. Даже поверхностный анализ показывает, что если бы не элементарное везение, все могло закончиться еще хуже.

Выход третьего отряда несколько задержался, и только 9 ноября он прибыл на Гогланд. В его состав вошли лидер «Ленинград», эскадренный миноносец «Стойкий», минный заградитель «Урал», госпитальное судно «А. Жданов», пять базовых тральщиков, четыре катера МО и один торпедный катер. Возглавивший отряд командир линейного корабля «Октябрьская революция» контр-адмирал М.З. Москаленко не успел провести совещание командиров кораблей перед выходом отряда из Кронштадта, а после его прихода около 11 часов 9 ноября на рейд Сууркюля, сообщение между кораблями затруднил свежий северо-западный ветер. К тому же вышел из строя Т-207.

Уже на переходе из Кронштадта к Гогланду выяснилось, что разнотипные корабли, особенно лидер и госпитальное судно, плохо держались в темноте в совместном строю: либо налезали на переднего мателота, либо сильно отставали. Например, командир госпитального судна, престарелый мобилизованный торговый моряк, получивший воинское звание капитан-лейтенанта, но не ставший от этого военным, признавал только две крайности: в случае отставания — самый полный ход вперед, а в случае обнаружения под носом затемненного кильватерного огня — «стоп», «право на борт» или «лево на борт».

Несмотря на то, что ветер усилился до пяти-шести баллов, а видимость продолжала ухудшаться, третий отряд с присоединившимися к нему подводными лодками Щ-309 и Щ-311 вечером 9 ноября вышел от Гогланда в Ханко. Когда стало темнеть, приказали включить кильватерные огни и уменьшить расстояние между проводившимися кораблями. Но и это не помогло избежать нарушения порядка равнения в строю: корабли часто теряли друг друга из виду, и в довершение всего Т-204 и Т-218 столкнулись, причем первый получил повреждения, требовавшие заводского ремонта. Ветер усилился до семи баллов, и все это вынудило командира отряда отказаться от продолжения похода. Корабли стали на якорь в районе маяка Родшер и утром 10 ноября вернулись на рейд Сууркюля.

Получив донесение о возвращении отряда к Гогланду и считая основной причиной неудачи слишком свежую погоду, находившийся в Кронштадте начальник штаба КБФ приказал командиру отряда не выходить по назначению при ветре свыше четырех баллов. Такие условия наступили только к вечеру 11 ноября. За истекшие двое суток свежий ветер, переменивший направление с северо-западного на северо-восточное, успел развить попутное дрейфовое течение, оказавшее потом неблагоприятное влияние на точность счисления ведущего тральщика.

Вечером 11 ноября третий отряд вторично пошел в Ханко. В группе базовых тральщиков ведущим шел Т-211, имевший гирокомпас, а за ним следовали в строю «минного уступа» оставшиеся Т-218 и Т-215. Ширина протраленной полосы не превышала 1,5 кб. В кильватерной колонне проводившихся за тралами кораблей головным шел «Стойкий» с командиром отряда, затем — заградитель «Урал», лидер «Ленинград» и госпитальное судно «А. Жданов». При таком порядке следования поставленные на «Стойком» и на «Ленинграде» параванные охранители должны были служить дополнительным средством защиты от мин для заградителя и госпитального судна. Их наибольшая скорость хода не превышала 12,5-13 узлов, в связи с чем они не имели своих параванных охранителей. Один катер МО и торпедный катер шли впереди Т-211 для оповещения о плавающих минах, а остальным трем катерам МО приказали держаться в хвосте колонны за госпитальным судном.

Как это иногда бывает при попутном ветре, да еще в соединении с попутным поверхностным течением, пройденное расстояние преуменьшалось, вследствие чего ведущий Т-211 продержался на курсе 238° дольше, чем следовало. Поэтому на участке Вайндло — Кери отряд пошел никем ранее не хоженым путем, расположенным примерно в полутора-двух милях южнее рекомендованного 31 октября курса. Новый курс привел отряд на не разреженное тралением Юминданинское минное поле, где его плотность составляла, вероятно, не менее 140 мин и 40 минных защитников на милю фронта. Естественно, уже через несколько минут после поворота на курс 257,5° (направление рекомендованного пути I) левый параван плохо державшегося в тральной полосе лидера «Ленинград» оторвало взрывом мины. Затем в течение часа с четвертью взорвались пять мин в тралах всех трех тральщиков. Каждый из них потерял по одному полутралу, вследствие чего тральщики вступили друг другу в кильватер, ширина тральной полосы сократилась до полукабельтова.

На лидере «Ленинград» от взрыва мины в охранителе появилась течь в районе 1-го котельного отделения. Ее классифицировали как подводную пробоину, о чем в 22:55 донесли по радио командиру отряда. Тогда же или несколько позже «Ленинград» начал отставать, и вскоре с заградителя «Урал» не стало видно ни лидера, ни шедшего за ним госпитального судна.

Потеряв из виду передний мателот, но не имея возможности увеличить скорость хода, так как госпитальное судно осталось бы без ПМО, на лидере сочли необходимым заменить левый параван. В ходе этой операции, закончившейся в 0:22 12 ноября, лидер отстал от заградителя «Урал» уже примерно на три мили, попал на не разреженную тралением часть заграждения И-8, и в 0:24 в восьми милях севернее мыса Юминданина в только что поставленном левом параване корабля опять взорвалась мина. В результате взрыва вышел из строя гирокомпас и появилась течь еще в трех или четырех местах. В 0:45 «Ленинград» застопорил ход, а затем стал на якорь примерно в десяти милях восточное маяка Кери на глубине места в 86 м. Следовавшее за лидером госпитальное судно «А. Жданов» также стало на якорь.

В 1:05 командир лидера Г.М. Горбачев донес по радио:

«Дважды подорвался на мине. Пробоины в первом котельном отделении, провизионке, в центральном и гиропостах, в четвертом погребе. Компас и лаги вышли из строя, с трудом справляюсь с откачкой воды. Самостоятельно идти не могу, нуждаюсь в помощи. Стал на якорь».

Следующей радиограммой, посланной в 1:25, командир «Ленинграда» просил прислать тральщик и два катера МО, хотя шедшие за госпитальным судном три катера МО так и остались при нем. Еще одной радиограммой, посланной в 2:20, командир лидера просил срочно прислать тральщик для сопровождения в базу.

Сложность правил шифрованных радиопереговоров привела к тому, что командиру третьего отряда стало известно о бедственном положении лидера «Ленинград» только около 2:30. Еще позднее, на рассвете из посланной около 6 часов радиограммы, о повреждении лидера узнал командир ОВР КБФ, который с самого начала операции по эвакуации гарнизона Ханко перешел к Гогланду с несколькими тихоходными тральщиками и буксирами специально для оказания помощи аварийным кораблям. Командир ОВР выслал к лидеру три тихоходных тральщика, но по расчету времени они могли подойти к нему не ранее 18 часов.

Ни на одном из кораблей третьего отряда, даже на концевом «Урале» не заметили взрыва, происшедшего в охранителе лидера. Флагманский эсминец шел точно в кильватер концевому Т-215, и так же точно в кильватер «Стойкому» шел заградитель «Урал». Следовательно, дело совсем не в плохой видимости, а в подготовке личного состава лидера «Ленинград», совершившем в июне-августе всего три выхода в море. Именно виляние на руле и неумение держать заданный ход привело к первому взрыву мины в охранителе. После этого, находясь в западной, наиболее плотной, части Юминданинского минного поля, на лидере совсем не вовремя занялись заменой паравана — чего не пришлось бы делать, если бы с самого начала похода не нарушались Правила совместного плавания.

Известие о последствиях второго взрыва в охранителе лидера повлекло за собой срыв похода всего отряда. По счислению до Ханко оставалось пройти всего 55 миль; тем не менее командир отряда, имея в своем распоряжении всего три тральщика и исходя из информации командира «Ленинграда» о бедственном состояния корабля, приказал в 2:31 повернуть обратно на помощь лидеру, о чем его командира известили по радио.

На отряде определяли свое место севернее ранее известного опасного от мин района, но в результате плохо учтенного на ведущем тральщике сноса оказались примерно в трех милях юго-западнее счислимого пути и поэтому прошли через свое заграждение 12-А. При этом на флагманском эсминце по непонятным причинам ошибку не заметили! Пересекая заграждение, Т-211 в 3:20 подсек тралом мину. Сначала считали, что корабли находятся на минном заграждении противника, но в начале пятого часа слева по носу неожиданно показался маяк Кери.

За время ночного маневрирования западнее Юминданинского минного поля на базовых тральщиках заменили поврежденные параван-тралы и теперь около 4:30, выйдя во всеоружии на фарватер 10 ТБ, снова шли в строю «минного» уступа. Путь расположился на этот раз ближе к оси фарватера, в связи с чем число взрывавшихся в тралах и подсекавшихся мин стало меньше, чем на пути на запад. Заградитель «Урал» с его наибольшей тринадцатиузловой скоростью и высокими бортами и надстройками при противном ветре несколько отстал от «Стойкого», но через полтора часа догнал флагмана.

Тем временем обстановка значительно изменилась. На лидере «Ленинград» около 3 часов завели пластырь, но поступление забортной воды не прекратилось. Не получив еще радиограммы флагмана о повороте отряда на обратный курс и не зная, когда придет и придет ли вообще запрошенная помощь, командир лидера решили самостоятельно возвращаться к Гогланду. Гирокомпас бездействовал, а показания магнитных компасов после взрывов мин в охранителе стали неточными, поэтому госпитальному судну приказали идти впереди лидера. Около 3:40 «А. Жданов» вышел в голову лидеру и начал движение фактически в качестве прорывателя минных заграждений. Радиограммой, посланной в 3:55 на «Стойкий», Горбачев донес: «Иду за „Ждановым“ с тремя МО».

Радиограмму доложили командиру отряда в 4:35. Следовало немедленно приказать «Ленинграду» стать на якорь, но флагман этого не сделал. Однако еще раньше, в 4:15 командир госпитального судна, сознавая опасность положения, сообщил по УКВ на лидер, что необходимо ждать прихода тральщиков, но ответа не получил.

Последствия такого оригинального решения командира лидера не заставили себя долго ждать. В 4:49 уже при пересечении третьей по счету линии (И-6) госпитальное судно подорвалось на мине и через несколько минут затонуло. Экипаж, за исключением семерых погибших, успел пересесть на спасательные шлюпки, а затем его приняли на катера МО. Лидер «Ленинград» встал на якорь.

Можно было сделать все наоборот, то есть «Ленинграду», после определения поправки магнитных компасов по сличению с показаниями компаса госпитального судна идти с параванами головным. Но в этом случае в его охранитель, вероятно, попали бы несколько мин, что только при маловероятной удаче не привело к новым повреждениям лидера или к потере всех параванов. То есть тоже не самое удачное решение. Таким образом, уже зная к тому времени, что отряд возвращается, наиболее рациональным нужно признать решение оставаться на якоре. Но в любом случае посылать впереди себя беззащитный транспорт, хоть и без пассажиров, было как-то недостойно командира боевого корабля. Однако по-видимому, это тот случай, когда не следует осуждать принятое решение, так как любое из них могло иметь роковые последствия.

Между 5:40 и 5:50 корабли третьего отряда, не уменьшая скорости хода, прошли примерно в полумиле севернее стоявшего на якоре лидера «Ленинград»[71]. На приказание сняться с якоря и занять место в кильватер, с лидера ответили, что не могут идти без тральщиков. В 6:50, когда до меридиана 26°, считавшегося восточной границей Юминданинского минного поля, оставалось пройти не более двух-трех миль, командир Т-211 получил приказание командира отряда повернуть к лидеру и провести его за тралом. Час спустя, когда минное поле уже осталось позади, и отряд подходил к траверзу маяка Вайндло, в помощь Т-211 послали также Т-218, но оказалось, что оба имевшихся на этом тральщике комплекта параван-трала уже потеряны от взрывов мин, поэтому его возвратили назад.

Тем временем Т-211 около 7:50 подошел к лидеру «Ленинград». Надо было торопиться, потому что видимость быстро улучшалась, местами уже начинали обрисовываться в утренней мгле очертания южного берега. Потребовалось все же около получаса времени, чтобы поставить параван-трал и протралить район стоянки лидера. Проводя затем «Ленинград» рекомендованным курсом, тральщик подсек каждым параваном по одной мине (на линии И-66), а через минуту в трале взорвались еще две мины, вероятно, затащенные с одной из линий мин, пересеченных ранее на неполном ходу. Почти одновременно, в 8:47, на юге показался маяк Мохни, а в 8:53 с дистанции около 120 кб открыла огонь артиллерийская батарея противника. Скорость хода с параван-тралом довели до максимально возможной, и обстрел через полчаса прекратился.

На Т-211, после того как он прошел перед рассветом мимо стоявшего на якоре лидера, недоумевали, почему командир отряда тотчас же не послал к нему хотя бы один тральщик, а сделал это только через час в 6:50. Из-за этого было потеряно в общей сложности около двух часов. Но согласно отчету командира третьего отряда, заметив «Ленинград» в 6:20, он приказал Т-211 «идти к лидеру и выводить его на курс отряда». Возможно, что это приказание было получено на тральщике с запозданием. Возможно также, что командир отряда не торопился ослабить ПМО отряда, пока не было пройдено почти все Юминданинское минное поле. И в самом деле, едва Т-211 успел повернуть к лидеру, как тут же взрывами двух мин оторвало последний трал Т-218, после чего проводка «Стойкого» и заградителя «Урал» продолжалась только за тралом одного Т-215. Но зачем тогда делался «широкий жест» с посылкой к лидеру Т-218 без тралов? Как бы там ни было, но к 11 часам эсминец и заградитель прибыли в район Сууркюля.

Начало проводки лидера «Ленинград», ознаменовавшееся залповым вытраливанием четырех мин, не предвещало ничего хорошего. Но на Т-211 оторвало только один полутрал, и еще большая удача заключалась в том, что путь проводки в восточной части Юминданинского минного поля случайно расположился непосредственно по оси фарватера 10 ТБ-е, то есть в полосе, надежно очищенной от мин во время памятного перехода флота 28–29 августа.

Как выяснилось позже, на «Ленинграде» преувеличили характер полученных им повреждений. При осмотре лидера в доке обнаружили восемь мелких пробоин, вмятины и небольшую трещину, вылетели 30 заклепок. Корабль мог идти со скоростью до 16 узлов, о чем его командир донес с запозданием, после того как флагман уже отказался от продолжения похода в Ханко. Кстати, контр-адмирала Москаленко впоследствии многие резко критиковали за возвращение к «Ленинграду» — хотя нельзя забывать, что он ориентировался на доклад командира лидера. Кроме этого рядом с «Ленинградом» находилось госпитальное судно, и своевременно помочь им никто кроме третьего отряда реально не мог. Короче, флагман не бросил на произвол судьбы два своих корабля, что, кстати, составляло как раз 50 % от его основного состава.

Эскадренный миноносец «Стойкий» и поврежденный лидер «Ленинград» днем 12 ноября ушли в Кронштадт, а минный заградитель «Урал» оставили на рейде Сууркюля. На следующее утро, 13 ноября, к нему присоединились эскадренные миноносцы «Суровый» и «Гордый». Командование этим отрядом снова поручили начальнику штаба эскадры капитану 2-го ранга В.М Нарыкову.

Положение с базовыми тральщиками к этому времени стало критическим. Один из них, Т-205, остался в Ханко, а Т-204, Т-207, Т-210 и Т-218 ремонтировались. Для проводки отряда за тралами остались Т-206, Т-211, Т-215 и Т-217. Кроме этого, в отряд включили шесть катеров МО.

На корабли отряда выдали новые курсы. Рекомендованный 31 октября путь в районе Кери — Вайндло почему-то был смещен немного к северу от оси фарватера 10 ТБ. Исправляя эту ошибку, в штабе КБФ 10 ноября проложили рекомендованный курс в нескольких кабельтовых южнее этой оси потому направлению, на котором 5 ноября при проводке эскадренного миноносца «Суровый» за тралом Т-206 не вытралили ни одной мины.

Далее ввиду обнаружения 2–4 ноября в 7-11 милях южнее маяка Порккала неизвестного ранее минного заграждения противника (южная часть заграждения И-17 и северная часть заграждения И-57) в штабе КБФ тогда же, 10 ноября, разработали обходный путь. Вместо прежнего прямого курса 225° от точки «А» был проложен ломаный путь, который стал называться «проходом» между своими заграждениями (11-А и 12-А) и новым заграждением противника, получившим наименование «немецкого наргенского заграждения». В действительности такого «прохода» не получилось, чего в штабе флота не знали. Все равно в штабе КБФ не проявили должной оперативности, и необходимое изменение рекомендованного пути произвели уже после выхода из Кронштадта кораблей третьего отряда. Причем новые кальки с маршрутом движения не были присланы на отряд и за время его вынужденной стоянки 10 и 11 ноября у Гогланда.

С проведением обходного пути и без того большое число поворотных точек еще больше возросло. Условия кораблевождения стали сложнее, поскольку изменять курс почти всюду приходилось по счислению — а чем чаще это делалось, тем больше становилась вероятность отклонения кораблей от рекомендованного пути. Одновременно, как выяснилось на совещании командиров, проведенном командиром отряда днем 13 ноября на Гогланде, почти на всех кораблях компасы и лаги находились в неудовлетворительном состоянии. Отчасти это объяснялось спецификой выхода кораблей из Кронштадта в ночное время из-за противодействия противника. По этой причине они не могли определить девиацию магнитных компасов и поправок электронавигационных приборов. Приходилось использовать для этой цели время стоянки кораблей у Гогланда, но по состоянию погоды это редко удавалось. Только на Т-215 гирокомпас и лаг находились в полной исправности, поэтому его поставили головным[72]. По совету командира этого тральщика решили чаще сличать по УКВ показания компасов с показаниями гирокомпаса Т-215. Имевшиеся в ограниченном количестве запасные части параван-тралов приказали поделить поровну между всеми тральщиками.

На том же совещании обсудили некоторые меры по устранению недостатков предыдущих походов на Ханко. Например, рассматривался вопрос о необходимости точного соблюдения расстояния между кораблями при движении их в узкой полосе, протраливаемой базовыми тральщиками в строю «минного» уступа. В частности подтвердили указание о том, что в случае взрыва мин в трале проводившиеся за тралами корабли должны продолжать движение прежним курсом с прежней скоростью. Само собой подразумевалось, что в случае выхода какого-либо тральщика из строя остальные должны смыкать строй согласно действовавшего НТЩ-41. Однако, как вскоре подтвердилось, очень трудно заранее предусмотреть все возможные случайности ночной проводки кораблей за тралами — особенно в условиях, когда кромки тральной полосы ничем не обозначались. Несмотря на все это, подобное совещание-инструктаж, безусловно, позволило избежать многих бед.

Вечером 13 ноября корабли отряда отошли от Гогланда и выстроились в походный ордер. Головным шел Т-215, за ним в строю «минного» уступа влево Т-211, Т-206 и Т-217. В кильватерной колонне проводившихся кораблей головным был «Суровый» с командиром отряда на борту, за ним следовали заградитель «Урал», эскадренный миноносец «Гордый» и посланные на позиции подводные лодки Л-2 и М-98, которым приказали идти совместно с отрядом до района острова Найссар.

В шести милях западнее Родшера с Т-211 и Т-217, а затем с заградителя «Урал» якобы заметили прошедшие справа поперек курса следы торпед, выпущенных, как считалось, с находившейся в этом районе на позиции подводной лодки противника. Подтверждение этот факт не получил.

Может быть, случайно но, вероятнее всего, не очень доверяя новому рекомендованному пути II, на Т-215 около 22:30 повернули на курс 257,5° немного раньше с расчетом пройти по протраленной 28 августа оси фарватера 10 ТБ-е. К этому времени видимость не превышала 5–6 кб, температура воздуха упала до 5° мороза. При юго-западном ветре силой в 3 балла снос на двенадцатиузловом ходу был незначительным. Но в сочетании со слабым дрейфовым течением этого оказалось достаточным для того, чтобы примерно на меридиане мыса Юминданина отряд начал постепенно уклоняться к северу от оси фарватера 10 ТБ-е в непротраленную ранее полосу.

В 0:14 14 ноября в трале Т-215 взорвалась первая мина. После безвредных взрывов, происшедших в 0:35 и в 0:40 в тралах Т-215 и Т-217, в 0:44 взрывом мины оторвало левый параван Т-217, вследствие чего этот тральщик вступил в кильватер Т-206. Эскадренный миноносец «Суровый», на котором перед тем равнялись по Т-206, шел теперь непосредственно в кильватер Т-217 на расстоянии 3–4 кб от него.

В 0:44 подорвался катер МО № 301, шедший в охранении на правом траверзе в удалении 5 кб от эскадренного миноносца «Гордый». Из поднявшегося высокого столба воды во все стороны с крутыми траекториями разлетелись разноцветные следы трассирующих снарядов. Весь личный состав катера погиб.

Во время походов второго и третьего отрядов минное заграждение И-54, поставленное противником 3 ноября в шести-девяти милях северо-восточнее острова Кери, каждый раз случайно оставлялось на небольшом расстоянии к северу. Теперь же крайняя южная часть этого заграждения с его малыми минными интервалами (50 м) оказалась прямо на пути отряда. На Т-206 не заметили мину, по всей вероятности, подсеченную тралом головного тральщика, и в 0:54 подорвались на ней. Взрыв, происшедший у носовой части корабля, вызвал детонацию снарядов в носовом погребе, а затем взорвалась цистерна с топливом. Поднялся огромный столб пламени, корабль окутался клубами пара и дыма и через пять-шесть минут затонул. Из личного состава погибли 32 человека, остальных подобрали катера МО. На воде на месте гибели тральщика еще долго догорали плававшие в соляре деревянные обломки, спасательные круги и нагрудники.

Неожиданный подрыв Т-206 повлек за собой полное расстройство походного ордера и потерю управления со стороны командира отряда. Началось с того, что временно исполняющий обязанности командира помощник Т-217, опасаясь столкновения с подорвавшимся кораблем, тотчас перевел ручки машинного телеграфа на «стоп», а затем на «самый малый назад», из-за чего корма покатилась влево и корабль, развернувшись носом на 20–30° вправо, остановился примерно в 2 кб от Т-206. Свой маневр командир Т-217 объяснил потом в докладе тем, что, как ему было известно, базовые тральщики после подрыва на мине обычно «по инерции уклоняются вправо или влево»; поэтому в данном случае, когда положение усложнялось темнотой, нельзя было смыкать строй, пока не рассеялся дым.

После подрыва на мине Т-206 «выкатился вправо», так что в этом отношении действия ВРИО командира Т-217 нашли себе некоторое оправдание. Но он забыл, что сзади шли пять кораблей, вследствие чего ни в коем случае нельзя было давать задний ход. Если же, вопреки строгому запрету, такое грубое нарушение правил проводки все же было допущено, то согласно Правил совместного плавания, требовалось всеми способами (ратьером, гудками) дать сигнал «имею задний ход» — однако на Т-217 этого не сделали.

Как только выяснилось, что Т-206 находился слева по носу, на Т-217 дали малый ход вперед с намерением обойти тонувший корабль справа и вступить в кильватер Т-211. Но прежде чем корабль начал набирать скорость, из темноты показался эскадренный миноносец «Суровый».

Схема боевых повреждений эсминца «Суровый» 14 ноября 1941 г.

На флагманском корабле по характеру происшедшего впереди взрыва поняли, что Т-206 подорвался на мине, и из осторожности уменьшили ход, предупредив об этом по линии шедшие сзади корабли. Обнаружив впереди развернувшийся вправо Т-217, на «Суровом» вынуждено круто отвернули влево и остановили машины. Несмотря на принятые меры, эсминец ударил правой скулой в транец тральщика и получили рваную надводную пробоину. Затем, вместо того чтобы развернуться на месте вправо, в протраленную базовыми тральщиками сторону и тем самым восстановить порядок равнения в кильватер Т-217, на «Суровом» решили самым малым ходом обойти слева горящие обломки Т-206 и затем уже вступить в голову заградителю «Урал», видневшемуся в это время на правом траверзе эсминца.

В то время как «Суровый», пересекая линию И-54, медленно поворачивал вправо (левая машина имела 50 оборотов, правая — «стоп»), захваченная при таких невыгодных условиях мина в 1:05 взорвалась в левом параване в 4–5 м от борта миноносца против 1-го машинного отделения. Корабль получил тяжелые повреждения и остановился, а через две минуты рядом с ним подорвалась на мине подводная лодка Л-2 и также легла в дрейф, так как повредила винты. Несколько позднее Л-2 вторично подорвалась кормой на мине, после чего появился большой дифферент на корму.

В первое время после подрыва Т-206 на мине заградитель «Урал» продолжал идти прежним курсом в кильватер «Суровому». Когда же флагманский корабль начал катиться влево, командир заградителя, считая такой маневр опасным, приказал держать прямо на место подрыва тральщика. Пришлось все же остановиться, из-за чего одновинтовой корабль с его высоким бортом развернуло лагом к ветру, и командиру заградителя капитану 1-го ранга И.Г. Карпову потребовалось немало искусства в управлении кораблем, чтобы удержать его в тральной полосе.

В момент взрыва мины в параванном охранителе «Сурового» шедший самым малым ходом заградитель находился примерно в полукабельтове севернее места гибели Т-206. В кильватер «Уралу» шел эскадренный миноносец «Гордый», и, таким образом, оба корабля благополучно прошли в проходе, протраленном в заграждении И-54 базовыми тральщиками Т-215 и Т-211.

Тотчас после подрыва Т-206 на Т-215 и на шедшем за ним Т-211 уменьшили ход до 8 узлов. Но из-за последовавшей затем задержки в движении отряда тральщики все же оторвались от него, и поэтому не видели, что «Суровый» поврежден взрывом мины в охранителе. Незамеченным остался этот взрыв и на Т-217.

Схема боевых повреждений эсминца «Гордый» 14 ноября 1941

Он в это время в полутора милях западнее повернул на следующий курс 292°, быстро догоняя два головных тральщика. Во второй раз ВРИО командира Т-217 не проявил ни малейшей заботы об обеспечении безопасности проводившихся за тралами кораблей.

Не видя впереди ни одного базового тральщика, с «Урала», не имевшего параванного охранителя, в 1:09 приказали эскадренному миноносцу «Гордый» выйти в голову заградителю, что тот через несколько минут исполнил. При этом правильные до тех пор действия командира заградителя стали в корне ошибочными. Вместо того чтобы продолжать движение прежним курсом (257,5°), то есть по тому направлению, по которому скрылись впереди базовые тральщики, он решил отойти «от опасного района» к северу и поэтому приказал повернуть почти на 90° вправо на курс 345°. Благодаря тому, что заграждение И-54 уже осталось позади, «Урал» и «Гордый» действительно отошли от опасного района и, пройдя полторы мили на север, в 1:27 последовательно повернули на запад.

Если даже применить в данном случае поговорку «победителя не судят», то все же следует признать, что ничем не оправданный маневр командира заградителя послужил основной причиной, помешавшей скорейшему восстановлению походного ордера — а это повлекло за собой ряд происшествий. В частности отряд, уклонившись на три мили к северо-западу от рекомендованного пути III, попал на среднюю часть минного заграждения И-17. В 3:22, при пересечении этого заграждения под углом встречи около 40°, в левом параване «Гордого» произошел глухой подводный взрыв, вызванный встречей охранителя с минным защитником. Осмотр охранителя после этого не был произведен, но, несомненно, что левый параван оборвало, вследствие чего эсминец не прикрывался от мин с левого борта и «Урал» шел под прикрытием одной лишь правой тралящей части охранителя «Гордого», захватывавшей полосу шириной в 28 м.

Через три минуты, благополучно пройдя через оба ряда мин, эсминец и заградитель последовательно повернули (в точке «Б») влево на курс 216°. В 3:32 у левого борта «Гордого» взорвалась мина непосредственно в районе 1-го машинного отделения. Оно быстро заполнилось водой, образовался сильный крен, нормальное освещение погасло; на верхней палубе лопнул старый гофр, вода стала заливать 5-й кормовой кубрик и 3-е котельное отделение. Борьба за непотопляемость корабля с самого начала стала бесполезной.

Двигаясь вперед по инерции «Гордый» через 5–6 минут вторично подорвался кормой на соседней мине и быстро пошел ко дну. Катер МО № 306, сразу же после взрыва подошедший к правому борту эсминца, снял с него 73 человека. Чуть позже к гибнущему кораблю опасливо приблизился МО № 108 и принял только трех человек.

С эсминца удалось еще спустить шестивесельный ял, на котором вместе с девятью подобранными из ледяной воды моряками разместились двенадцать матросов и командир БЧ-2, в большинстве своем без бушлатов и головных уборов. Ориентируясь по небесным светилам, они совершили труднейший 85-мильный переход при попутном ветре и большой волне, идя под парусом и правя веслом (руль был сорван). Утром, когда показались финляндские шхеры, отвернули от них к югу и «замаскировались под рыбачью лодку». Пролетавший в полдень Ju-88 не обстрелял одинокую шлюпку. Около 17 часов видели вдали еще один самолет. Вскоре один окоченевший от холода матрос умер. На ногах держались только четверо: управлявший шлюпкой командир БЧ-2 и три матроса, поочередно правившие веслом и исполнявшие обязанности впередсмотрящего. Продолжавшийся в течение двадцати томительных часов поход закончился незадолго до полуночи у южной оконечности Гогланда. Команда маяка гостеприимно приняла измученных, голодных, полузамерзших моряков.

Из трех кораблей отряда в ВМБ Ханко дошел один только заградитель «Урал», но и его участь одно время висела на волоске. После взрыва минного защитника в левом параване «Гордого» командир заградителя застопорил ход, однако, убедившись в том, что эсминец продолжал движение, пошел за ним, придерживаясь правой кромки кильватерной струи. После первого подрыва «Гордого» Карпов сначала остановил машину, а затем стал медленно обходить эсминца справа. Когда оба корабля поравнялись, расстояние между их бортами не превышало 30 м. Стоявший на полубаке командир «Гордого» капитан 3-го ранга Е.Б. Ефет просил командира отряда заградителей капитана 1-го ранга Н.И. Мещерского подойти к борту и снять личный состав. В том же духе высказал свое мнение находившийся на мостике заградителя военный комиссар отряда заградителей полковой комиссар И.В. Колузаев. Но командир заградителя счел этот маневр невозможным, так как между кораблями обнаружили плавающую мину, на которую заградитель неминуемо нанесло бы при маневрировании переменными ходами. Мещерский также не согласился с предложением военного комиссара, тем более что катерам МО уже приказали снять личный состав эсминца.

Обстоятельства гибели эсминца «Гордый» 14 ноября. 1 — в 3.22 левый параван эсминца оборван взрывом мины; 2 — в 3.32 эсминец подорвался на мине левым бортом; 3 — в 3.38 эсминец вторично подорвался на мине и через несколько минут затонул

«Урал» прошел мимо накренившегося на левый борт «Гордого». Одновременно слева обнаружили силуэт шедшего самым малым ходом Т-215. Теперь все заботы командира заградителя свелись к вступлению в кильватер тральщику. К большому счастью, это удалось осуществить, благополучно пройдя между двумя рядами мин, имевшими опасное для заградителя заданное углубление. Пересекая затем заграждение И-57, Т-215 случайно попал в проход, очищенный от мин 4 ноября в районе гибели эскадренного миноносца «Сметливый». К рассвету проводка заградителя за тралом закончилась с ошибкой в счислении в полмили к северо-востоку.

Т-211 и Т-217 около 5 часов подошли к месту якорной стоянки «Сурового». В то время как личный состав эсминца пересаживался на Т-211, ВРИО командира Т-217, которому приказали снять личный состав Л-2, с трудом подошел на волне к стоявшей в полузатопленном состоянии подлодке, однако ни один человек не вышел наверх, чтобы принять бросательный конец. ВРИО командира Т-217 пытался подойти к Л-2 во второй раз, но не сумел развернуться на усилившейся пятибалльной волне и, не донеся на Т-211 о невыполнении приказания, запросил указаний. Ошибочно поняв, что личный состав подлодки снят, но не убедившись в правильности этого предположения, командир отряда, уже перешедший к тому времени на Т-211, приказал Т-217 вступить в кильватер флагманскому тральщику, в 5:42 направившемуся шестнадцатиузловым ходом к Гогланду.

На «Суровом» в последний момент открыли кингстоны и заложили глубинные бомбы. В 5:50. бомбы взорвались, после чего корабль быстро затонул. Все еще не решаясь уйти и в то же время не желая остаться в одиночестве, слабовольный ВРИО командира Т-217 через несколько минут решил догонять Т-211, бросив подлодку на произвол судьбы. В 6:15, когда Т-217 уже отошел от Л-2 на пять миль, за кормой послышался отдаленный взрыв. Можно предполагать, что на лодку нанесло плавающую мину, взрыв которой положил конец агонии личного состава. Из всего экипажа подводной лодки Л-2 спаслись только три матроса, случайно оказавшиеся на «Суровом» еще в то время, когда подлодка стала на якорь рядом с эсминцем, и ее корму при разворачивании по ветру навалило на корму миноносца. Затем подводники перешли на Т-211.

Около 10 часов Т-211 и Т-217 с катерами МО № 402 и МО № 409 вернулись к Гогланду, а в ночь на 15 ноября они перешли в Кронштадт для ремонта механизмов. Т-217 вошел в строй 18 ноября, а Т-211 — 25 ноября. Во временное командование Т-217 вступил командир ремонтировавшегося Т-204.

Чтобы ускорить проведение сильно затянувшейся операции по эвакуации гарнизона ВМБ Ханко, Военный совет КБФ 13 ноября приказал командиру ОВР сосредоточить у Гогланда сторожевые корабли, мореходные тихоходные тральщики и два-три транспорта, обладающие восьми-девятиузловым ходом с целью использования их для перевозки воинских частей из Ханко. Ранее выявленная пассивность надводных кораблей противника позволяло посылать слабо вооруженные малые корабли в наступавший период новолуния при условии, что среднюю часть маршрута они будут проходить в темное время суток.

В виду отсутствия угля на Гогланде и в Кронштадте, его пришлось доставлять из Ленинграда, для чего каждый раз требовалась помощь ледокола, так как Нева уже замерзла. Уголь перегружался с одного корабля на другой, некоторые корабли во время стоянки у Гогланда для экономии топлива переводились на дровяное отопление, дрова заготовлялись личным составом там же, на Гогланде. Поэтому только 18 ноября удалось сосредоточить у Гогланда первую группу тихоходных кораблей в составе сторожевого корабля «Вирсайтис», гидрографического судна «Азимут» и тральщиков «Дзержинский», «Менжинский», «Орджоникидзе», «Клюз» и «Волнорез». Командиром первой группы назначили командира 3-го дивизиона тральщиков капитана 3-го ранга Д.М. Белкова.

В то время когда корабли первой группы готовились к походу, в штабе КБФ обсуждался вопрос о причинах больших потерь, понесенных на минах при плавании в полосе фарватеров 10 ТБ-е и 10 ТБ-ж. На этом отрезке пути за время с 12 октября по 14 ноября вытралили параван-тралами, взорвалось в параванных охранителях и непосредственно под кораблями не менее 42 мин, причем от их взрывов семь кораблей погибли и один вышел из строя.

Такое большое количество встреч с минами, в основном, объяснялось тем, что корабли по различным причинам уклонялись в сторону от протраленной оси фарватера. Несмотря на то, что в наступившие осенние непогоды стало еще труднее попадать на эту ось при плавании по счислению, в штабе КБФ полагали, что противник ставит все новые минные заграждения на участке Кери — Вайндло, а потому целесообразно разведать возможность форсирования северной части Юминдского минного поля.

Находившийся на Гогланде командир ОВР Главной базы, получив распоряжение о подготовке к походу тихоходных кораблей, со своей стороны также предложил направлять их вдоль опушки финляндских шхер, где, судя по опыту сентябрьских и октябрьских походов подводных лодок, минная опасность была меньше, чем в полосе фарватера 10 ТБ.

Сторожевой корабль «Вирсайтис»

16 ноября в штабе КБФ разработали соответствующие новые рекомендованные курсы. Маршрут на участке Вайндло — Кери, рекомендованный 10 ноября, упразднили и вместо него предложили новый путь, почти совпавший с осью фарватеров 10 ТБ-е к 10 ТБ-ж. Он получил наименование маршрута № 1 или «южного фарватера». Еще один маршрут, проведенный непосредственно от Родшера (курсом 265°), стал называться маршрутом № 2 или «северным фарватером». На западе, на меридиане Хельсинки, оба эти пути сводились в общий узел, где начинался оставшийся в силе старый обходный маршрут.

По приказанию начальника штаба КБФ командир ОВР Главной базы 16 ноября поставил командиру 3-го дивизиона тральщиков задачу проведения минной разведки на маршруте № 2. Планом предусматривалось основную часть пути после острова Родшер пройти ночью, чтобы не демаскировать новый маршрут. Немедленно по приходе в Ханко следовало донести результаты разведывательного траления с указанием числа вытраленных мин и меридиана, до которого прошли с тралами. В случае обнаружения минных заграждений приказано возвращаться из Ханко по маршруту № 1 и произвести при этом траление между меридианами 25°00′ и 25°27′. Если же мин на маршруте № 2 не окажется, то предполагалось возвращение этим маршрутом, пройдя с тралами между меридианами 25°40′ и 26°20′.

Выйдя с рейда Сууркюля около 14 часов 19 ноября, первая группа тихоходных кораблей совершила переход в ВМБ Ханко в течение около 22 часов со средней скоростью в 6,5 узлов. Поставленную задачу разведывательного траления командир группы не выполнил из-за свежего юго-восточного ветра, а также вследствие ухудшения видимости, одно время не превышавшей 0,25 кб. Вскоре небо прояснилось, и на шедшем головном сторожевом корабле «Вирсайтис» (с командиром группы) определялись по зажженным финским маякам Седершер, Хармайя, Порккала и Юссарё; при этом каждый раз обнаруживался снос к северу.

Переход, совершенный с отклонением от рекомендованных курсов и без траления, нельзя было считать разведкой нового маршрута. Но поскольку все-таки встреч с минами не было, то командиру первой группы приказали возвращаться тем же маршрутом.

Приняв около 2060 человек из состава гарнизона Ханко, первая группа тихоходных кораблей с присоединившимся к ней транспортом «Вахур» в 16 часов 21 ноября вышла к Гогланду. В кильватерной колонне головным шел «Вирсайтис» с командиром группы, за ним гидрографическое судно «Азимут», транспорт «Вахур», тральщики «Клюз», «Волнорез», «Менжинский», «Орджоникидзе» и «Дзержинский». Судя по назначенному походному ордеру, в котором транспорт находился впереди тральщиков, командир группы ввиду наличия пассажиров, частью теснившихся на загроможденной воинскими грузами верхней палубе, не собирался ставить тралы — хотя сила юго-западного ветра, вначале достигавшая пяти-шести баллов, к ночи несколько уменьшилась. Но одновременно начался снегопад, вследствие чего с самого начала плохая видимость временами сокращалась до полукабельтова.

Транспорт «Вахур», у которого что-то не ладилось в машине, еще до выхода из шхер начал отставать, шедшие за ним тральщики обогнали его, и он вплоть до полудня 22 ноября шел рекомендованными курсами самостоятельно без всякого охранения. Между тем командир группы, периодически запрашивая «Азимут» о месте транспорта, неизменно получал ответ: «Все в порядке, транспорт идет нормально». Очевидно, на гидрографическом судне в темноте и в пургу принимали за транспорт какой-либо из тральщиков — «Клюз» или «Волнорез».

Из кратких и частью ошибочных записей, сделанных в навигационных журналах тральщиков «Дзержинский», «Орджоникидзе» и «Волнорез», а также из других отрывочных данных видно, что корабли первой группы, имея среднюю скорость около семи узлов, сначала шли довольно точно по рекомендованному пути, а затем начали постепенно уклоняться к югу от него. Ночью с ухудшением видимости, несмотря на включение кильватерных огней, строй начал растягиваться, корабли либо отставали, либо перегоняли один другого. Из шедших в хвосте колонны трех кораблей тральщик «Менжинский» в 3:50 (22 ноября) приблизительно в девяти милях севернее маяка Кери подорвался на плавающей мине. При ветре силой 4 балла и состоянии моря 3 балла шлюпки, спущенные с сзади идущего тральщика «Орджоникидзе», в темноте потеряли ориентировку и не спасли ни одного человека. Только девять (по другим сведениям, одиннадцать) человек приняли на борт со шлюпки, которую успели спустить с подорвавшегося корабля.

По донесению командира «Орджоникидзе», тральщик «Менжинский» в 4 часа затонул. С концевого «Дзержинского», проходившего в 4:05 немного восточное «Орджоникидзе», не ответили на окрики и не видели гибели тральщика. Подрыв на мине тральщика «Менжинский» заметили с шедшего впереди тральщика «Клюз», на который приняли 13 человек из личного состава погибшего корабля и 31 пассажира. Общее число погибших достигло 290 человек.

Из шедших головными двух кораблей гидрографическое судно «Азимут» в 5:45 в двух — трех милях юго-западнее банки Калбодагрунд подорвалось на мине, очевидно на заграждении И-7, и затонуло со всем личным составом и перевозимой воинской частью (288 человек).

Шедший в кильватерной колонне на третьем месте тральщик «Волнорез» в 5:03 примерно в 11 милях южнее маяка Седершер ударился форштевнем, затем средней частью корпуса и, наконец, лопастью винта о какой-то металлический предмет. На корабле, державшемся в это время на расстоянии 0,5 кб от «Азимута», полагали, что произошло столкновение с находившейся в подводном положении подводной лодкой противника; возможно также, что это была безопасная на поверхности плавающая мина. В 5:45 с «Волнореза» увидели сильный взрыв по носу, однако не пошли на помощь гидрографическому судну и стали на якорь. Когда совсем рассвело, «Волнорез» снялся с якоря и, продолжая путь на восток, около 12 часов, милях в пятнадцати западнее Родшера сблизился с обнаруженным за кормой транспортом «Вахур», с которым и пришел к 17 часам на рейд Сууркюля.

Сторожевой корабль «Вирсайтис» около 11 часов соединился в районе Родшера с тральщиками «Орджоникидзе» и «Дзержинский», за два часа до этого обнаружившими друг друга в 12 милях западнее Родшера. На запрос командира группы, имеются ли спасенные с «Азимута», с «Дзержинского» ответили, что шли самостоятельно, никого не встречали, а с «Орджоникидзе» доложили о гибели «Менжинского» — о чем командир группы до тех пор не знал.

Имелось намерение по возвращении кораблей первой группы в тот же день, 22 ноября, снова послать их в Ханко. Но они только в 13 часов начали один за другим подходить к Гогланду, требовалось время на разгрузку и на устранение мелких неисправностей, а тральщики «Волнорез» и «Дзержинский» пришлось отправить в Кронштадт в ремонт.

Получив донесение о том, что командир 3-го дивизиона не выполнил поставленной ему тральной задачи, начальник штаба КБФ 20 ноября еще раз приказал произвести эту разведку, совместив ее с проводкой за тралами транспорта «Минна». Скорость хода этого транспорта, по данным пароходства, не превышала 8,5 узлов, но по имевшимся у начальника штаба КБФ сведениям она на самом деле достигала 13 узлов; поэтому для проводки транспорта за параван-тралами выделили недавно вышедшие из ремонта Т-217 и Т-218.

В 17 часов 21 ноября оба тральщика, транспорт «Минна» и два катера МО вышли с рейда Сууркюля в Ханко. Сначала транспорт довольно хорошо держался за тралом, но около 20 часов из-за плохой видимости отстал и вместе с катерами МО вернулся на рейд Сууркюля. Потеряв из виду судно, старший группы — командир Т-217, очевидно, из-за нечеткости поставленной ему задачи решил продолжать путь в Ханко; посланная в его адрес шифрограмма с приказанием вернуться к Гогланду не дошла.

Рассудив, что вследствие усиления волнения и плохой видимости факт подсечения мин все равно останется незамеченным, а значит минная разведка даст неопределенные результаты, командир Т-217 приказал убрать тралы. Чтобы в темноте не столкнуться, корабли пошли раздельно на расстоянии четырех миль один от другого. Между 1:00 и 1:30 (22 ноября) в нескольких милях юго-восточнее маяка Порккала они в темноте разошлись на контркурсе с шедшими, вероятно, несколько южнее кораблями первой группы. Не был обнаружен также и отставший от кораблей первой группы транспорт «Вахур». На рассвете оба тральщика встретил военный лоцман и провел в Ханко.

С приходом еще двух базовых тральщиков стало возможным возвращение к Гогланду минного заградителя «Урал», находившегося в Ханко уже восемь суток. Решили проводку заградителя за тралами осуществлять в строю кильватера. Сужение тральной полосы до одного кабельтова не смущало командира заградителя, так как он намеревался держаться на расстоянии не более 3 кб от концевого тральщика.

Приняв из состава гарнизона Ханко 3330 человек на заградитель «Урал» и в среднем по 300 человек на каждый базовый тральщик, отряд под командованием командира отряда заградителей капитана 1-го ранга Н.И. Мещерского около 17 часов 22 ноября вышел из ВМБ Ханко к Гогланду. Головной Т-218 почему-то шел без трала, за ним в строю кильватера следовали Т-215, Т-205 и Т-217. В голове Т-218 шел катер МО № 306, четыре малых охотника держались в охранении справа и слева от заградителя, и еще одному катеру МО приказали идти в кильватер заградителю.

Плохая видимость благоприятствовала скрытности перехода. Дул слабый северо-восточный ветер, море было спокойное. При таких условиях «Урал» легко держался в пределах узкой тральной полосы даже в тех случаях, когда тральщики выходили из строя для замены поврежденных тралов. Впервые при пересечении минного заграждения И-58, где минные интервалы достигали 650 м, затралили мину, которая с некоторой затяжкой взорвалась в трале Т-205. В 22 часа трал Т-217 повредил взрыв другой мины, после чего проводка заградителя в течение часа продолжалась за тралом одного только Т-215.

Около 0:20 23 ноября отряд разошелся на контркурсе с шедшей в Ханко второй группой тихоходных кораблей под командованием капитан-лейтенанта Г.С. Дуся. В ее состав входили все тот же транспорт «Минна», сторожевой корабль «Коралл», тральщик «Ударник» и два катера МО. Эта группа кораблей, прибывшая в Ханко утром 23 ноября, совершила переход от Гогланда без происшествий. В районе банки Калбодагрунд транспорт «Минна» проводился за змейковым тралом тральщика «Ударник».

Вследствие небольшой ошибки в счислении на головном Т-218 путь базовых тральщиков, проводивших заградитель «Урал», расположился несколько в стороне от маршрута № 2, что привело к попаданию на заграждение И-84. В 0:45 взрывом мины в трале Т-215 повредило рулевое устройство корабля, кроме того, показания компасов стали ненадежными, поэтому Т-215 вышел из строя, стал концевым и больше не участвовал в проводке заградителя. Но число рядов тралов не уменьшилось, так как через полчаса после этого происшествия поставили трал на Т-218. Около 5 часов отряд, оказавшийся в полутора милях южнее рекомендованного пути, в густом тумане, попал на отмель, окаймляющую северный берег острова Родшер. Когда совсем близко обрисовались контуры маяка, на базовых тральщиках во избежание обрыва тралов застопорили машины. На заградителе опоздали дать ход назад, положили руль «лево на борт», но все же наскочили на корму концевого Т-217, повредив ему кран и тральную лебедку, а затем коснулись килем грунта.

Простояв у Родшера на якоре, отряд с улучшением видимости к 11 часам перешел к Гогланду. На следующий день, 24 ноября, заградитель «Урал» с двумя базовыми тральщиками пришел в Кронштадт, а два других корабля — Т-205 и Т-218, проводив заградитель до Шепелевского маяка, вернулись к Гогланду.

Днем 23 ноября, вскоре после возвращения заградителя, с рейда Сууркюля вышла в Ханко третья группа тихоходных кораблей, командиром которой назначили командира 3-го дивизиона тральщиков. В состав группы вошли сторожевые корабли «Вирсайтис» (с командиром группы) и ЛК-2, тральщики «Клюз» и «Орджоникидзе», два катера МО. Сравнительно тихая и в то же время обеспечивавшая скрытность пасмурная погода позволила, наконец, произвести разведывательное траление на всем протяжении маршрута № 2 между меридианами 26°20′ и 25°00′.

Корабли третьей группы, встреченные канонерской лодкой «Лайне», провели на рейд Ханко к 12 часам 24 ноября. В тот же день вечером в обратном направлении вышли сторожевой корабль «Вирсайтис», тральщики «Клюз» и «Орджоникидзе» из состава третьей группы с присоединившимися к ним тральщиком «Ударник» и транспортом «Минна» из состава второй группы. В охранении находились четыре катера МО из состава второй и третьей групп. На транспорт и на корабли приняли свыше 2700 защитников Ханко.

Головным шел сторожевой корабль «Вирсайтис» с командиром 3-го дивизиона, за ним в кильватерной колонне три тральщика и транспорт «Минна». Катера МО держались в охранении транспорта. Видимость была средняя, ветер — умеренный, юго-западной четверти. Ввиду того, что 22 ноября при проводке заградителя «Урал» вытралили мины в районе старого обходного пути и западнее его, проводку транспорта «Минна» за тралами начали заблаговременно на меридиане маяка Юссарё. Вопреки требованиям действовавшего наставления, согласно которому змейковый трал должен ставиться с наветренного борта, командир 3-го дивизиона, желая расширить тральную полосу, но нечетко представляя себе влияние сноса на ее неразрывность, приказал поставить тралы на тральщике «Ударник» на правый борт, а на шедшем за ним тральщике «Клюз» — на левый. При таких условиях, ввиду наличия сноса влево примерно посредине тральной полосы оставался небольшой пропуск, а тральщик «Клюз», если он шел точно в кильватер «Ударнику», не прикрывался его тралом.

Корабли сносило к северо-востоку неучтенным на головном корабле «Вирсайтис» поверхностным течением в совокупности с ветровым дрейфом, и утром 25 ноября они подошли к району банки Калбодагрунд с ошибкой в счислении около четырех миль.

В 9:15, а по другим сведениям в 9:44, под тральщиком «Клюз» взорвалась мина, в результате чего кораблю оторвало носовую часть по дымовую трубку включительно. Шедший сзади тральщик «Орджоникидзе» сблизился почти вплотную, и с него спустили шлюпки. Всего подняли 35 человек, из них 11 — членов экипажа подорвавшегося корабля. Продержавшись на воде в течение шести минут, «Клюз» перевернулся, разбив при этом одну из шлюпок тральщика «Орджоникидзе». Погибли 26 человек из личного состава подорвавшегося корабля и около 150 пассажиров. Транспорт «Минна», очевидно, прошедший в образовавшемся расширенном минном интервале, вступил в кильватер сторожевому кораблю «Вирсайтис», а тральщик «Ударник» по приказанию командира 3-го дивизиона вышел со змейковым тралом в голову флагманскому кораблю.

Днем 28 ноября на рейд Сууркюля пришла шхуна «Эрна», доставившая с Ханко 22 человека и 450 т груза. При попутном юго-западном ветре шхуна без всякого охранения совершила переход под мотором и парусами со скоростью 9 узлов. На следующий день, 29 ноября, из Ханко возвратились сторожевые корабли ЛK-2 и «Коралл» доставившие 400 эвакуированных и около 60 т угля, который тотчас перегрузили на готовившиеся к походу корабли четвертой группы.

К концу ноября в ВМБ Ханко продолжали находиться около 11 800 человек. Поскольку сроки эвакуации явно затянулись, ледовая обстановка ухудшалась, а также из-за тактических соображений решили всех оставшихся эвакуировать одновременно одним отрядом кораблей и судов. Около 2700 человек могли принять тихоходные корабли четвертой группы, а основную массу — свыше 9000 человек — турбоэлектроход «Иосиф Сталин», два обеспечивающих его переход эскадренных миноносца «Стойкий» и «Славный», семь базовых тральщиков, а также катера и буксиры эвакуируемой базы.

Операцию возглавил лично командующий КБФ перешедший для этого из Ленинграда в Кронштадт. Командование отрядом, в состав которого вошли транспорт «Иосиф Сталин», эсминцы и базовые тральщики, возложили на командующего эскадрой КБФ. Общее управление обоими дивизионами базовых тральщиков поручили командиру отряда траления капитану 3-го ранга В.П. Лихолетову.

Отряд под флагом командующего эскадрой КБФ с 26 ноября находился на рейде Сууркюля, но в течение трех дней пришлось ждать благоприятной погоды, и за все эти дни из-за свежего ветра не удалось уточнить поправки компасов и лагов. В наилучшем состоянии, как обычно, находились навигационные приборы на Т-210, на котором к тому же привыкли ходить головным. Но на переходе из Кронштадта к Гогланду (в ночь на 26 ноября) выяснилось, что во время производившегося в Ленинграде ремонта не удалось полностью устранить полученные 3 ноября повреждения, вследствие чего тральщик из-за вибрации корпуса не мог ходить с параван-тралом со скоростью свыше 10 узлов. Командир отряда траления сначала хотел использовать этот корабль в качестве обеспечивающего корабля без трала, но затем включил его в состав четвертой группы тихоходных кораблей.

На всех базовых тральщиках, участвовавших в походе 29 ноября — 4 декабря, имелись те или иные неисправности материальной части. Два корабля повредили корпуса и винты из-за посадки на мель, а три в штормовую погоду потеряли якоря. На Т-217 не удалось починить тральную лебедку и кран, вследствие чего скорость хода с параван-тралом была меньше, чем требовалось для траления в совместном строю. На Т-207 только что установили гирокомпас, но не успели отрегулировать его, а девиация магнитных компасов давно не проверялась. Прежде чем ветер засвежел, только на Т-205 и Т-218 25 ноября смогли уничтожить и определить девиацию компасов у восточного берега Гогланда. На все базовые тральщики приняли по четыре комплекта параван-тралов.

В связи с тем, что за последнее время произошли случаи подрыва кораблей на подсеченных или плавающих минах, на базовые тральщики и катера МО приняли светящиеся поплавки в виде стеклянной колбы со смесью фосфористого кальция с песком. На походе такие поплавки сбрасывались с борта в сторону обнаруженной плавающей или подсеченной мины и по линии передавалось: мина справа или мина слева. Сброшенная смесь в течение нескольких минут горела тусклым огнем.

Во второй половине дня 29 ноября ветер ослаб до 4 баллов, к 17:30 отряд выстроился в походный ордер и пошел в Ханко. Пять базовых тральщиков шли в строю двойного «минного» уступа двумя группами: первая — Т-218, Т-211 и Т-215 (брейд-вымпел командира 2-го дивизиона); вторая — Т-207 (с командиром отряда траления) и Т-205. Расстояние между группами — 3 кб, так что общая глубина строя двойного уступа по плану не должна была превышать 12 кб. В кильватерной колонне проводившихся кораблей головным шел «Стойкий» (флаг командующего эскадрой), который должен был держаться в 3 кб от концевого Т-205. Далее с интервалами в 2 кб следовали транспорт «Иосиф Сталин» и эскадренный миноносец «Славный», а за ним в качестве обеспечивающего корабля без трала Т-217. Один катер МО шел в голове «Стойкого», а остальные охотники как обычно, держались на дистанции 5 кб по обе стороны от проводившихся кораблей.

При принятых расстояниях между кораблями походный ордер уплотнили до предела, так что по плану общая его глубина не должна была превышать 25 кб, но из-за неожиданно частых встреч с минами практически она составляла от 30 до 38 кб.

В 22:15 при пересечении финского заграждения И-50 в шести милях юго-восточнее банки Калбодагрунд в трале ведущего Т-218 взорвалась мина, а затем были вытралены еще три мины; из них одна всплыла, а две взорвались в тралах Т-215 и Т-207. Ввиду обнаружения неисправности электрического управления рулевого устройства на Т-218 уменьшили скорость хода на три узла и перешли на ручное управление рулем. Около 3 часов, когда выяснилось, что для устранения неисправности потребуется много времени, Т-218 по приказанию командира отряда траления вышел из строя и вступил без трала в кильватер Т-217. Теперь с тралами шли только четыре тральщика. Пересекая на уменьшенном ходу финское заграждение И-7, они незаметно захватили тралами четыре мины и в течение нескольких минут буксировали их, пока мины не подсеклись.

Под северным берегом волна была небольшая, а взошедшая вечером луна светила слева по носу, давая отблеск впереди по курсу, поэтому плавающие и подсеченные мины своевременно обнаруживались и корабли легко уклонялись от них. Наоборот, по отношению к маяку Порккала и батареям Мякилуото, корабли отряда находились в затемненной части горизонта и, вероятно, по этой причине не были обнаружены противником.

Внимательное наблюдение за окружающей обстановкой, чем не могли похвалиться на других кораблях, позволило штурману эскадренного миноносца «Славный» около 23 часов определить свое место по крюйс-пеленгу на полузатонувший танкер № 11. Место оказалось в одной миле южнее рекомендованного курса, что не стало неожиданностью на эсминце, так как на нем с самого начала заметили, что ведущий Т-218 шел от Родшера на градус левее, чем следовало. Неизвестно, сообщили ли командиру отряда траления данные обсервации «Славного», но курс остался прежним. После того как Т-218 вышел из строя и ведущим стал Т-211 с его ненадежной девиацией компасов и непроверенной поправкой лага, на Т-207 взялись командовать временем изменения курса, но и на этом корабле не были уверены в достаточной точности своего счисления.

В конечном итоге поворот на курс 235° сделали в 23:33 в двух милях юго-восточнее расчетного места, что привело отряд на заграждение И-84. Две подсеченные мины всплыли, а две другие взорвались в тралах первой группы тральщиков.

Ко времени поворота на следующий курс (263,5°) ошибка в счислении в том же юго-восточном направлении достигла уже трех миль, из-за чего отряд прошел с востока на запад через все четыре колена зигзагообразной линии своего минного заграждения 12-А. С начала войны это был уже шестой и вместе с тем наиболее ярко выраженный случай попадания кораблей КБФ на свое минное поле. За короткий, двадцатиминутный промежуток времени, с 1:01 до 1:21 30 ноября, базовые тральщики вытралили 12 мин, из которых четыре взорвалось в тралах, а остальные восемь подсеклось.

Чтобы выйти из опасного района на рекомендованный курс, на ведущем Т-211 в 1:20 уклонились к северу по направлению к точке «Б». Но из-за незнания точного места не дошли до нее и в 1:32 повернули на курс 225°, находясь примерно в двух милях восточнее рекомендованного обходного пути. Только на «Славном», находясь в 1:38 на траверзе острова Найссар, сумели запеленговать его, но было уже поздно, так как корабли отряда ворочали последовательно влево. Уклонившись на повороте в сторону от тральной полосы «Славный» захватил параванным охранителем одну за другой две наши мины, из которых одна подсеклась сразу же, а другая была предварительно затащена на две мили к югу.

В общей сложности на своем заграждении 12-А вытралили 14 мин обр. 1926 г., поставленных на заданное углубление в 3 м. Несмотря на то, что мины этого образца легко вытраливались подсекающими тралами и параванными охранителями, а также ставились безопасными на поверхности, лучше было не проверять все это на собственном опыте[73].

Вскоре корабли отряда попали на следующее свое минное заграждение 11-А. Две мины, незаметно подсеченные на нем около 2:20 тралами, уже потом обнаружили проводившиеся корабли. Еще одна мина попала в параванный охранитель «Славного», почему-то опять вышедшего из тральной полосы. Опять же произошло затяжное подсечение мины, оттащенной на две мили в сторону от заграждения.

Закончились передряги этой довольно беспокойной ночи взрывами двух мин на линии И-57, происшедшими в 2:41 в трале Т-215 с потерей обоих параванов примерно в 2,5 мили южнее рекомендованного обходного пути III. Около 4:30 далеко на юго-западе обнаружили возвращавшуюся от острова Осмуссар канонерскую лодку «Лайне» с военным лоцманом, который и провел отряд к 7:30 на рейд Ханко.

27 ноября от Гогланда в Ханко вышла четвертая тихоходная группа в составе сторожевого корабля «Вирсайтис», канонерской лодки «Волга», двух тральщиков, транспорта «Майа» и двух катеров МО под командованием капитан-лейтенанта П.В. Шевцова. Имевшийся на этот день благоприятный прогноз погоды не оправдался, в связи с чем из-за сильного юго-западного ветра отряд вскоре вернулся к Гогланду. Особенно трудно приходилось канонерской лодке, представлявшей собой вооруженную шаланду, имевшую плохое навигационное оборудование и рыскавшую на попутной волне на 20° в обе стороны от курса. Против крутой волны она не выгребала, а при боковом ветре ее сильно сносило, причем крен достигал 40°. Но зато «Волга» могла принять не менее 500 пассажиров, да и не было других готовых транспортных средств.

Ввиду ограниченности имевшихся на кораблях запасов угля, которого могло хватить только на переход в Ханко, решили не высылать отряд в море впредь до ослабления ветра хотя бы до 4 баллов. Такие условия наступили только к вечеру 29 ноября, но тихоходным кораблям выходить в этот день было уже слишком поздно, в противном случае им пришлось бы форсировать «немецкое наргенское заграждение» в светлое время суток под огнем батарей Мякилуото. На следующий день, 30 ноября, ветер снова усилился до 6 баллов, но, несмотря на это, откладывать поход стало невозможно, так как накануне вечером уже ушел отряд командующего эскадрой, который нельзя было долго задерживать в Ханко.

Канонерская лодка «Волга»

Около 13 часов 30 ноября несколько измененная в своем составе четвертая группа тихоходных кораблей вышла по назначению. Головным шел «Вирсайтис», за ним следовали тральщики Т-210 и «Ударник», транспорт «Майа», канонерская лодка «Волга», катера МО № 405 и МО № 406. В районе Родшера северо-западный ветер усилился до 7 баллов, так что при эскадренной скорости хода около 7,5 узла, поправка на снос достигала 12–15°. В том же районе в 15:40 артиллерийским огнем отбили атаку двух самолетов противника.

В районе банки Калбодагрунд Т-210 шел со змейковым тралом. На всем остальном пути транспорт «Майа» за тралом не проводился. Не сделали исключение и для района «немецкого наргенского заграждения», где тихоходные корабли, начиная с 19 ноября, с тралами и без тралов всегда ходили обходным путем и ни разу не встречались с минами. Так и в данном случае, пересекая вскоре после 2 часов 1 декабря заграждение И-57, корабли попали или в его разреженную часть или в сравнительно широкий 125-метровый минный интервал.

Хорошая видимость позволила около 20 часов 30 ноября уточнить место по пеленгам на маяк Седершер на расстоянии до 13 миль. При таких же благоприятных навигационных условиях определяясь по маяку Порккала, корабли четвертой группы прошли ночью по рекомендованному обходному пути. Одновременно из-за хорошей видимости финны обнаружили наши силы и в течение почти целого часа, с 0:30 до 1:20 1 декабря обстреливали их с дистанции 100–115 кб из 305-мм орудий батареи Мякилуото, сделав 27 залпов. Катера МО прикрывали транспорт дымовой завесой, но временами противнику удавалось осветить его прожекторами. Попаданий в советские корабли не было.

Кроме этого, впервые противник предпринял попытку навязать морской бой. В 4:20 две финские канонерские лодки типа «Uusimaaа» в сопровождении четырех сторожевых катеров типа VMV и во взаимодействии с двумя германскими сторожевыми кораблями открыли довольно точный, но безрезультативный артиллерийский огонь. Позднее на меридиане маяка Юссарё противник лег на параллельный курс и в течение получаса вел артиллерийскую перестрелку с нашими кораблями. При этом «Вирсайтис» выходил из строя и прикрывал транспорт дымовой завесой. К 9 часам военный лоцман провел корабли четвертой группы на рейд Ханко.

В 17 часов 2 декабря корабли четвертой группы вышли с рейда Ханко. На этот раз головным шел Т-210, а за ним в кильватер тральщик «Ударник»; на обоих поставили змейковые тралы сразу же после выхода из шхер. Далее следовали сторожевой корабль «Вирсайтис», транспорт «Майа», канонерские лодки «Волга» и «Лайне», за ними буксиры. Два катера МО держались в охранении транспорта по правому и левому бортам. Как и на переходе в Ханко, видимость была отличная (ночью 12–16 миль, полнолуние), а ветер того же северо-западного направления, сначала относительно слабый, ночью опять усилился до 5–6 баллов.

Около 23 часов на курсе 90° без происшествий пересекли минное заграждение И-57. По расчету времени шедшие со скоростью около 8 узлов корабли четвертой группы вскоре могли оказаться на пути догонявших кораблей эскадры; поэтому чтобы не помешать им и вместе с тем пройти подальше от батареи Мякилуото, находившийся на Т-210 командир четвертой группы приказал продержаться на курсе 90° подольше. Уклонившись таким образом от рекомендованного пути на полторы мили к востоку, корабли не избежали все же обстрела с батареи Мякилуото, начавшегося в 0:15 3 декабря с дистанции 120 кб. Снаряды в большинстве падали с недолетами в 3–5 кб, но некоторые ложились очень точно, в 15–20 м от борта тральщика «Ударник». Стремясь поскорее выйти из-под обстрела, на Т-210, уклонившись к югу от рекомендованного курса, прошли вплотную к своему минному заграждению 12-А. В 1:20, когда расстояние до батареи Мякилуото увеличилось до 135 кб, она прекратила огонь.

В результате уклонения к югу от маршрута № 2 корабли четвертой группы попали на крайнюю северную часть минного заграждения И-84. Трал Т-210 или тральщика «Ударник» подсек мину. На шедшем в кильватер сторожевом корабле «Вирсайтис» ее заметили, пытались уклониться, но из-за свежести ветра не смогли, и в 3:49 мина взорвалась под кормой корабля. Командир группы тотчас приказал тральщику «Ударник», канонерской лодке «Лайне» и катерам МО подойти к подорвавшемуся кораблю.

В первое время на сторожевом корабле надеялись удержаться на плаву, и «Вирсайтис», выпуская клубы пара, в течение восьми минут шел прежним курсом. Внезапно он накренился, и одновременно к нему подошел «Ударник», на котором уже успели обрубить трал и развернуться. Вместе с двумя катерами МО он принял с гибнувшего корабля около 70 человек из его личного состава и 96 пассажиров, пересаженных затем на канонерскую лодку «Волга». Остальных эвакуируемых (около 130 человек) спасти не удалось. В 4:06 «Вирсайтис», опрокидываясь, навалился дымовой трубой и надстройками на корпус «Ударника», и его командиру пришлось дать самый полный ход назад, чтобы вывести свой корабль из опасного положения. Шлюпки канонерской лодки «Лайне» подобрали с воды 20 человек, включая командира погибшего корабля.

Как уже сказано, «Вирсайтис» после подрыва на мине в течение нескольких минут продолжал идти вперед, благодаря чему транспорт «Майа», обе канонерские лодки и буксиры успели пройти в протраленном проходе через мелко поставленное заграждение И-84. Затем они остановились, и их понесло ветром на юго-восток. После того как «Вирсайтис» остановился, на Т-210 дали самый малый ход, и так как, несмотря на ряд приказаний, другие корабли не шли вперед, то тральщик лег на обратный курс и, в конце концов, ввиду сильного дрейфа стал на якорь. По приказанию с флагманского корабля «Ударник» привел к нему за тралом остальные корабли, и в 5:30 движение отряда возобновилось. Через несколько минут Т-210, пересекая мелко поставленное заграждение И-47, на малом ходу захватил тралом мину, очистив таким образом проход для следовавших за ним кораблей. Минут через десять мина взорвалась, но трал уцелел.

Около 7 часов отряд попал на минное заграждение И-7. На Т-210 заметили за кормой одну подсеченную тралом мину и сделали предупреждающий сигнал, но на шедшем сзади «Ударнике» обнаружили сразу четыре мины, из которых одна прошла в одном метре, а три — в 20 м от борта. На транспорте «Майа», следовавшем в кильватер «Ударнику», начали давать предупреждающие короткие гудки и уклонились от замеченных слева мин. На шедшей за транспортом канонерской лодке «Волга» также начали описывать коордонат вправо и, выйдя при этом из узкой тральной полосы, подорвались на мине. Возник большой крен, уменьшившийся потом до 10°, появилась сильная течь в грузовом трюме, но котлы и машины остались в исправности.

На канонерской лодке «Волга» под командованием А.Е. Шомракова соблюдался полный порядок, начали выравнивать крен и во избежание дрейфа на минное поле отдали оба якоря. Из принятых в Ханко 517 пассажиров и 96 человек, спасенных с «Вирсайтиса», 530 человек пересадили на подошедшие к борту «Лайне» и катера МО. Остальные остались на борту из-за усилившегося волнения моря.

На Т-210 тотчас после подрыва канонерской лодки уменьшили ход до самого малого, а транспорт «Майа» после выхода из строя тральщика «Ударник» вступил в кильватер флагманскому кораблю. Командир группы, правильно оценив обстановку и поручив заботы об остальных кораблях командиру тральщика «Ударник», решил, что нельзя долго подвергать транспорт риску атак вражеской авиации, и поэтому приказал продолжать путь на восток. Около 8 часов на Т-210 определились по полузатонувшему танкеру № 11, и только тогда выяснилось, что отряд шел значительно южнее рекомендованного курса, из-за чего, может быть, и попал на неизвестные ранее минные заграждения противника.

Ветер, усилившись до 7–8 баллов, переменил направление на северо-восточное. Шедший вместе с Т-210 катер МО сильно обледенел и начал терять остойчивость. На крупной волне плавающие мины обнаруживались только в последний момент, и одна из них в 11 часов прошла совсем рядом с бортом тральщика. Несколько позднее огнем Т-210 отразили атаку самолетов противника. Проводка транспорта «Майа» на рейд Сууркюля закончилась только в 17 часов, ровно через сутки после выхода его из Ханко. Остальные корабли четвертой группы вернулись к Гогланду еще позже, между 19 и 21 часами.

На канонерской лодке «Волга» к 8:45 справились с течью и выровняли крен, после чего «Ударник» повел корабли за змейковым тралом. Тральщик вскоре обледенел, размахи качки стали угрожающими, поэтому ввиду наличия на корабле около 400 пассажиров пришлось для увеличения остойчивости выбросить за борт часть находившегося на верхней палубе ценного груза. Меньше всего страдали от холода пассажиры, пересаженные в море на канонерскую лодку «Лайне», так как из Ханко этот корабль вышел без пассажиров, и помещения оставались свободными. Около 19 часов, когда корабли обходили южную оконечность Гогланда, волнение настолько усилилось, что поврежденная канонерская лодка «Волга» потеряла ход и, не добравшись до рейда Сууркюля, стала на оба якоря.

За время двухдневной стоянки в Ханко отряда под командованием командующего эскадрой, никто при планировании обратного перехода не учел, что транспорт «Иосиф Сталин» с его высокими надстройками (их высота вместе с высотой борта более чем в два раза превышала величину осадки судна) на среднем ходу в 12 узлов сносился ветром значительно сильнее, чем эскадренные миноносцы. Поэтому при следовании точно в кильватер «Стойкому» транспорт уже при угле сноса в 4–5° мог выйти из тральной полосы. Поскольку на судах вообще не умели ходить в строю уступа, следовало поставить транспорт в голове колонны проводившихся кораблей, то есть он должен был идти непосредственно в кильватер концевому Т-205. Однако этого сделано не было.

В 21 час 2 декабря отряд вышел из Ханко в прежнем порядке: впереди пять тральщиков в измененном «минном уступе», за ними в кильватерной колонне «Стойкий» (флаг командующего эскадрой), «Иосиф Сталин», «Славный» и Т-217 без трала. На корабли приняли более 8600 эвакуируемых, из них около 5600 человек на транспорт, до 600 на каждый из эскадренных миноносцев и по 300–340 человек на каждый из шести тральщиков.

На инструктаже перед выходом командир отряда траления особо указал на необходимость максимально точного выхода на обходный путь. Поэтому всем командирам тральщиков приказали после поворота с курса 106° на курс 45°, донести по УКВ счислимую широту точки пересечения меридиана 24°. Рекомендованный курс пересекал этот меридиан по параллели 59°35,9′, но все корабли, за исключением головного Т-218, считавшего себя точно в заданной точке, около 0:30 3 декабря показали счислимую широту около 59°36,5′. Отсюда следовало, что поворот произвели несколько преждевременно. Однако командир отряда траления не придал существенного значения этому небольшому уклонению от рекомендованного пути, и не подправили курс головного Т-218. Находившийся на Т-215 командир 2-го дивизиона, видя, что Т-218 в 0:59 опять преждевременно повернул с курса 90° на курс 45°, по своей инициативе приказал ему уклониться на 3° вправо. Но это не помогло избежать попадания на «немецкое наргенское заграждение» в невыгодных условиях под углом встречи около 30°.

Как и на переходе в Ханко, не на всех кораблях соблюдалось положенная дистанция, вследствие чего общая глубина походного ордера колебалась в пределах от 30 до 34 кб. После поворота с курса 90° на курс 45° строй в целом выровнялся, и один только транспорт шел, несколько оторвавшись от «Стойкого». Но даже если бы не было этого небольшого нарушения порядка равнения, то все равно при боковом сносе в 3–4°, образовавшемся под влиянием дрейфового течения и усилившегося до 5 баллов северо-западного ветра, правый параван транспорта шел бы близко к подветренной кромке тральной полосы. Именно здесь, при приближении к заграждению И-57, сказались неправильные построение ордера и порядок равнения в нем, при котором проводившиеся корабли должны были придерживаться подветренной, а не наветренной кромки тральной полосы.

В 1:09 взрывами двух мин один за другим оторвало оба паравана головного Т-218. Поняв, что отряд попал на «немецкое наргенское заграждение», на флагманском Т-207 спохватились и приказали Т-218 изменить курс на 5° вправо. Но такое незначительное уклонение в сторону от опасности ничем помочь не могло, а круто менять курс на заграждении недопустимо. Попавшими в трал Т-211 минными защитниками оторвало оба полутрала, таков же был результат пересечения линии мин Т-215, и, наконец, взрыв одной мины лишил Т-207 правого паравана. Таким образом, в течение четырех минут у трех тральщиков перебило шесть тралящих частей, а у четвертого вышел из действия один полутрал. На первых трех кораблях пришлось перематывать тралящие части, а на Т-207 тралящая часть уцелела, поэтому потребовалось всего около получаса времени для замены потерянного паравана запасным.

Несмотря на эти тяжелые потери в тральном оружии, базовые тральщики выполнили задачу очистки от мин прохода через заграждение И-57, ширина тральной полосы сократилась менее чем на одну треть, и впереди проводившихся кораблей остался один Т-205 с исправным тралом. Расстояние до ближайшего минного заграждения, на которое мог попасть отряд, составляло свыше 30 миль, следовательно, имелся достаточный запас времени для замены поврежденных тралов. Но все эти выгодные для дальнейшей проводки условия практически реализовал только флагманский эсминец.

Идя в кильватер базовому тральщику Т-205, «Стойкий» держался примерно в шестидесяти метрах от подветренной кромки тральной полосы, а транспорт «Иосиф Сталин», сносившийся ветром сильнее эсминца и имевший малую поворотливость, шел по волнообразной кривой, периодически выходя за подветренную кромку тральной полосы Т-205. Около 1:15 со «Стойкого» передали: «Мина слева», вследствие чего на транспорте уклонились вправо. Не обнаружив мину, о которой сообщили с эсминца, на транспорте положили «лево руля», чтоб снова выйти в кильватер флагманскому кораблю. Примерно в 1:17 при пересечении заграждения И-57 в левом (по другим сведениям правом) параване транспорта без существенного вреда для судна взорвалась мина, стоявшая, очевидно, близ подветренной кромки тральной полосы. Другая мина, захваченная правым (по другим сведениям левым) параваном транспорта, по-видимому, взорвалась с некоторой затяжкой, около 1:18 или минутой позже[74].

В момент, когда взорвалась вторая мина, транспорт медленно катился влево, а затем так и продолжил циркуляцию. Дело в том, что от сотрясения, вызванного близким взрывом, выбило электрические автоматы, электрическое управление рулем выключилось, и руль оказался заклиненным в положении «лево». Вместе с тем в машинном и котельном отделениях остановились электрические вспомогательные механизмы, из-за чего одна за другой замерли главные и вспомогательные турбины.

Теряя ход, «Иосиф Сталин» все же прошел по инерции около 3 кб, из-за чего вышел за наветренную кромку тральной полосы и примерно в 1:22 подорвался кормой на мине, получив при этом тяжелые повреждения. Предполагалось, что оторвало руль и гребные винты. Взрывом сбросило за борт много ящиков и других предметов, которые при лунном свете принимались потом за плавающие мины. Но они и на самом деле обнаруживались в районе аварии транспорта, и одну из мин пришлось отталкивать шестами от борта эскадренного миноносца «Славный», уклонившегося вслед за транспортом влево от курса. Т-217 и три катера МО повернули на помощь транспорту, а флагманский эсминец с пятью тральщиками, как ни в чем не бывало, продолжал следовать рекомендованным курсом на северо-восток.

В 1:26, в то время как на «Славном» готовились взять поврежденный транспорт «Иосиф Сталин» на буксир, он подорвался носовой частью — вероятнее всего, на плавающей мине. При этом погибло много людей, находившихся в каютах III класса. Силой взрыва сорвало брашпиль. Отдался правый якорь на глубине моря около 70 м — но никто не знал, сколько вытравилось якорь-цепи, так как носовой отсек затопило водой и проникнуть в цепной ящик стало невозможно. Предполагалось, что якорь зацепился за дно — но на самом деле он либо не дошел до него, либо полз по грунту, и судно медленно дрейфовало на юго-восток. «Славный», командир которого не счел возможным продолжать маневрирование на минном поле, в 1:27 стал на якорь.

Проводка 3 декабря транспорта «Иосиф Сталин» за тралами через минное заграждение И-57

Получив по УКВ донесение о подрывах транспорта «Иосиф Сталин» на минах, командир отряда около 1:30 приказал «Славному» взять транспорт на буксир, а командиру отряда траления — послать в распоряжение командира «Славного» один тральщик. Последний, исходя из своей оценки обстановки, возвратил к транспорту Т-205, как единственный шедший в то время с исправным тралом. Подойдя около 2 часов к «Славному», тральщик получил приказание протралить район вокруг эсминца, а затем провести его за тралом к транспорту. При выполнении этого задания правый параван Т-205 в 2:16 оторвало взрывом мины происшедшим на расстоянии около 1 кб от борта эсминца, после чего траление продолжалось одним только левым полутралом.

Тем временем на поврежденном судне велась энергичная борьба за его живучесть: появившийся крен выровняли, запустили один турбогенератор и главную турбину правого борта. Судовая трансляционная сеть была повреждена, но находившийся на судне комиссар отряда транспортов организовал с помощью личного состава судна информацию многочисленных пассажиров о принимавшихся командованием мерах, что способствовало поддержанию порядка и сохранению спокойствия. Матросы, электрики, машинисты находились на своих постах. Чтобы отдавшийся якорь не помешал предстоявшей буксировке, начали перепиливать якорь-цепь ножовками, так как агрегат для электросварки погиб во время взрыва в носовой части судна. К 3:30 ползвена перепилили, а остальное собирались обломать после подачи буксиров на эскадренный миноносец «Славный».

После того как Т-205 дважды обошел с тралом сначала вокруг «Славного», а затем вокруг дрейфовавшего «Иосифа Сталин», снявшийся с якоря эсминец около 3:20 подошел к транспорту, находившемуся в это время примерно в 2,5 мили юго-восточнее места подрыва близ северной части нашего минного заграждения 11-А. Подача буксиров на несколько минут задержалась, так как пришлось уклоняться от обнаруженной вблизи транспорта плавающей мины. За это время, в 3:25 на расстоянии около полутора кабельтовых, заметили всплески двух снарядов. В 3:30 удалось наконец подать буксиры на «Иосиф Сталин», но через минуту их оборвало мощным взрывом, происшедшим в районе 2-го трюма транспорта, где сдетонировал находившийся в этом трюме груз артиллерийских боеприпасов.

Детонацию вызвало либо попадание артиллерийского снаряда, либо подрыв судна на мине. Трудно сказать с полной уверенностью, какая из этих причин имела место — но поскольку никто больше всплесков от падения снарядов не наблюдал, то скорее всего «Иосиф Сталин» в очередной раз подорвался на мине.

В 3:44 «Славный», не отходивший перед тем от транспорта, стал рядом с ним на якорь в определенной потом по пеленгам на береговые предметы точке Ш = 59°38′,8 и Д = 24°16′,7. Это место находилась в 2 кб к востоку от линии минного заграждения 11-А, в котором минные интервалы составляли 60 м. Между тем транспорт дрейфовал лагом к ветру, и поэтому имелась большая вероятность попадания его на мину даже в разреженной части заграждения.

В результате происшедшего в 3:31 взрыва транспорт «Иосиф Сталин» сильно погрузился носом, так что полубак ушел под воду, но и кормовая часть выступала над водой не более чем на 3 м. При таких условиях буксировка стала невозможна. По приказанию капитана на воду спустили шлюпки и несколько десятков заблаговременно заготовленных плотов, а командир «Славного» приказал обоим тральщикам и катерам МО снимать с транспорта людей. Сильное волнение крайне затрудняло подход кораблей к борту судна. Среди пассажиров поднялась паника. Многие из них, пытаясь спрыгнуть на палубу тральщиков или катеров, падали в воду и тонули.

В 4:40 к месту якорной стоянки эскадренного миноносца «Славный» подошли с севера Т-211 и Т-215, которые по приказанию вице-адмирала В.П. Дрозда повернули на обратный курс около 3 часов, когда отряд в составе эскадренного миноносца «Стойкий» и четырех тральщиков находился уже в 15 милях восточнее маяка Порккала. Получив от командира «Славного» приказание снять с транспорта как можно больше людей, Т-215 и Т-211 пошли к видневшемуся на юго-востоке судну, причем Т-211 поблизости от «Славного» подсек на заграждении И-А две наши мины.

Этот факт служит еще одним подтверждением, что наиболее вероятной причиной происшедшего в 3:31 катастрофического взрыва является мина, причем советская.

Приняв с транспорта «Иосиф Сталин» около 250 человек, Т-215 в 5:34 отошел от него. Произведенное на Т-215 определение места показало, что транспорт в 5:34 находился на параллели северной оконечности острова Найссар, на расстоянии в 6,2 мили к западу от Наргенского маяка. Следовательно, за четыре часа дрейфующее судно снесло на пять миль к юго-востоку по направлению к Сурупскому проходу. При не ослабевавшем северо-западном ветре направление дрейфа оставалось прежним и в последующие часы.

Эскадренный миноносец «Славный», принявший в Ханко почти 600 пассажиров и поэтому не участвовавший в снятии людей с транспорта, простоял на якоре в течение 3,5 часа. Ввиду приближения рассвета командир эсминца около 6 часов приказал по УКВ базовым тральщикам присоединиться к нему. В 7:05 «Славный» снялся с якоря и пошел к Гогланду за тралами Т-205 и Т-215. Двум другим тральщикам только теперь удалось, наконец, подойти одному за другим к борту транспорта. Т-211, уже имевший на борту 311 бойцов, принял еще 220 человек и в 7:17 отошел от борта. Получасом позднее то же самое сделал Т-217, вместе с принятыми в Ханко 309 эвакуируемыми на этом небольшом корабле оказалось 740 пассажиров. Оба тральщика, не обнаружив при ухудшившейся видимости уже ушедшего ранее эсминца, вскоре после 17 часов, самостоятельно порознь вернулись к Гогланду.

В этой ситуации произошла еще одна трагедия. Шедший от Гогланда на помощь гибнущему транспорту «Иосиф Сталин» малый охотник МО № 112, в темноте не дал светом своих опознавательных и был обстрелян эсминцем «Славный». Попаданием снаряда разрушило носовую часть, погибли пять и ранены три человека. Катер с большим трудом задним ходом дошел до Гогланда, на затем был там затоплен из-за невозможности перевода в Кронштадт.

Согласно отчету командования КБФ базовые тральщики и катера МО к рассвету 3 декабря сняли с транспорта «Иосиф Сталин», с плотов и шлюпок 1740 эвакуируемых, а также часть экипажа транспорта. Согласно донесению командира МО № 237 этот катер, имея на борту комиссара отряда транспортов, в 8:30 в третий раз подошел к дрейфовавшему судну, с которого сообщили, что оно может еще долго продержаться на плаву, и просили поскорее прислать от Гогланда корабли для снятия людей, а также авиацию для прикрытия с воздуха. В 8:50 катер МО № 237 отошел от транспорта, и с этого времени связь с судном была потеряна.

Группу кораблей, во главе со «Стойким», в 2:09 обстреляла с дистанции в 90 кб 305-мм батареей Мякилуото. Снаряды падали в 20-100 м от эсминца. Катера МО искусно прикрыли его дымовой завесой, что заставило батарею в 2:23 прекратить огонь. В 3:32 далеко за кормой «Стойкого» послышался сильный взрыв (детонация боеприпасов на транспорте), а в 3:49 заметили взрыв справа по курсу (подрыв на мине сторожевого корабля «Вирсайтис»). При пересечении одного из финских минных заграждений, поставленных в северной части Юминдского минного поля, в трал Т-218 незаметно попала мина, обнаруженная только утром при уборке трала в районе Родшера. Пришлось обрубить трал вместе с застрявшей в нем миной. Около 14 часов «Стойкий» стал на якорь на рейде Сууркюля.

Менее гладко прошло возвращение остальных кораблей отряда командующего эскадрой. В 8:18 в восьми милях юго-восточнее маяка Порккала на «Славном» заклинило руль в положении «право на борт». Пришлось уменьшить ход до 3–4 узлов, обрубить перепутавшиеся тралящие части параванного охранителя и идти, управляясь машинами. Две попытки Т-205 взять эсминец на буксир из-за большой волны не увенчались успехом. Начавшийся в 9:06 обстрел с батареи Мякилуото благодаря поставленной катерами МО дымовой завесе вскоре прекратился. В 10:25 артиллерийским огнем отогнали самолет противника. Немного позднее привели руль в положение «прямо», что позволило увеличить ход до 8-10 узлов и поставить запасный параванный охранитель.

Между 12:36 и 13:40 «Славный» находился под артиллерийским обстрелом сначала с батареи Хармайя (южнее Хельсинки), а затем с батареи Седершер. Некоторые снаряды падали так близко к борту, что осколки летели через палубу. Дымовая завеса катеров плохо прикрывала эсминец, так как дымовые шашки у них заканчивались. Между 13:30 и 14:10 при пересечении финских минных заграждений подсекли пять мин, из них две — параванным охранителем «Славного». Переход к Гогланду закончился около 18 часов.

После получения сообщения о подрыве транспорта «Иосиф Сталин» были предприняты попытки организовать помощь гибнущему судну. Однако все очень осложнялось удаленностью района катастрофы от рейда Сууркюля, где стояли корабли аварийно-спасательного отряда. Своевременно подойти к транспорту и снять с него еще несколько сот людей смог бы только эскадренный миноносец «Свирепый», стоявший там же. Но для этого ему пришлось бы идти со скоростью не менее 16 узлов, то есть без прикрытия тралами базовых тральщиков, и, кроме того, в светлое время суток в течение нескольких часов находиться в зонах артиллерийского обстрела с четырех тяжелых батарей противника.

«Свирепый» все же вышел под флагом командира ОВР с рейда Сууркюля в 4 часа 3 декабря. Около 7 часов он встретился западнее Родшера с возвращающимися с моря «Стойким» и двумя тральщиками. По приказанию командующего эскадрой Т-207, на котором находился командир отряда траления, отделился от «Стойкого» и в 8:30 вступил в голову «Свирепому» для проводки его за тралом по маршруту № 2 на запад. Но эту операцию около 11 часов пришлось прервать, так как взрывом минного защитника оторвало последний, оставшийся еще на тральщике правый параван. Со встреченных вскоре Т-217, а затем Т-211 долго принимали на волне запасные тралы, но, в конце концов, на Т-207 отказала тральная лебедка, из-за чего «Свирепый» повернул с ним к Гогланду.

Вследствие усиления ветра и обледенения кораблей, а также из-за тесноты гавани Сууркюля вернувшиеся с моря тральщики только поздно ночью смогли поочередно закончить высадку людей на Гогланд. Поэтому намеченный командиром ОВР вторичный поход к транспорту «Иосиф Сталин», который предполагалось совершить в ночной темноте, начался только под утро 4 декабря, причем пришлось еще затратить много времени на перегрузку параван-тралов с Т-210 и Т-215 из-за неисправности их тральных лебедок на Т-211 и Т-218, не имевших запасных тралов.

В 15:30 эскадренный миноносец «Свирепый» с командиром ОВР в ожидании темноты стал на якорь примерно в пяти милях восточное банки Калбодагрунд. В то время как сопровождавшие его базовые тральщики становились к нему на бакштов, при уборке трала на Т-218 произошел взрыв мины, захваченной, очевидно, на заграждении И-50. Корабль получил повреждения, после осмотра и частичного устранения которых его вернули к Гогланду. В 17:58 эсминец с тремя тральщиками пошел далее на запад, но через несколько минут принял радиограмму командующего КБФ с приказанием вернуться к Гогланду, что и было выполнено, в 23:30 отряд встал на рейде.

К тому времени транспорт «Иосиф Стали» приткнулся к мели у мыса Лохусалу между Таллином и Палдиски, и к полудню 4 декабря немцы начали пленение советских людей оставшихся на борту судна. Таким образом спасти людей можно было только еще третьего числа, а четвертого — поздно. В этом отношении приказ командующего вполне разумен. Вот только не знал он, где находится «Иосиф Сталин»! Авиаразведка 4 декабря обнаружила лишь одно судно на камнях у острова Прангли, причем с него обстреляли наши самолеты. На самом деле это был не «Сталин», а «Эстиранд» выбросившийся туда еще 25 августа[75]. Но и в этом случае, несмотря на то что остров Прангли находится намного восточнее истинного места посадки на мель транспорта «Иосиф Сталин», снять с него людей наверно было уже невозможно — все таки это глубокий тыл противника и даже советская истребительная авиация в том районе помочь ни чем не могла. Так что решение командующего о возвращении эсминца «Свирепый» совершенно верно.

А вот следующее — спорно. Он приказал всем исправным торпедным катерам на Гогланде, а также авиации из Ленинграда нести удар по транспорту «Иосиф Сталин» с целью его окончательного уничтожения. Трудно сказать какую ценность для противника представлял изуродованный остов судна, но при выполнении этого приказа должны были погибнуть все оставшиеся на нем советские люди. Вылет авиации по погоде не состоялся, торпедные катера из-за обледенения также вернулись назад.

«Стойкий» и «Славный» с тремя тральщиками и несколькими катерами 5 декабря пришли в Кронштадт. Туда же 6 декабря вернулись «Свирепый» и два оставшихся тральщика, доставившие высаженных на Гогланд в ночь на 4 декабря 1600 эвакуированных.

Около 15 часов 2 декабря с Ханко улетели последние восемь истребителей. Шесть из них, несмотря на туман и ранние сумерки, приземлились в Кронштадте на аэродроме «Бычье поле». Один летчик заблудился и на последних литрах бензина благополучно совершил вынужденную посадку на южном берегу Финского залива в расположении наших частей. А вот шестая машина разбилась при попытке сесть на лед, летчик погиб.

На этом закончилась операция по эвакуации гарнизона блокированной с суши военно-морской базы Ханко, расположенной в глубоком финском тылу, на расстоянии суточного перехода через контролировавшиеся противником морские районы, насыщенные минными заграждениями и находившимися под артиллерийским обстрелом нескольких береговых батарей.

Продолжавшаяся в течение полутора месяцев операция проводилась по большей части в свежую погоду, крайне затруднявшую ведение счисления, особенно на тихоходных тральщиках, канонерских лодках и сторожевых кораблях. В целях скрытности переходы совершались в темное время суток, но из-за плохой видимости не сплававшиеся корабли и суда теряли друг друга из виду, тихоходные транспорты отставали от отрядов. В периоды новолуния корабли и суда обнаруживались противником, попадая под огонь его береговых батарей. Сюда нужно добавить раннее наступление зимних холодов, от которых особенно жестоко страдал личный состав малых кораблей и катеров, принимавших пассажиров без всяких норм.

Несмотря на то что на переходах морем были потеряны около 18 % эвакуируемых, Военный совет Ленинградского фронта дал высокую оценку итогам проведенной операции. Это не удивительно, так как фронт получил в свое распоряжение 23 000 закаленных в боях бойцов и командиров, перевезенных из Ханко с вооружением, боеприпасами и продовольствием.

Эта справедливая оценка, сделанная исключительно по конечному результату, особенно на фоне еще свежих воспоминаний об эвакуации Таллина, так и вошла в историю Великой Отечественной войны. Однако из приведенного выше быть может даже чересчур подробного описания событий очевидно, что потерь могло, а главное — должно было быть гораздо меньше.

В отличие от прорыва из Таллина противник фактически не оказал активного противодействия эвакуации ВМБ Ханко, единственной реальной угрозой являлись мины. Это свело до минимума влияние на ход операции штабов КБФ, его объединений и соединений. Одновременно первостепенное значение приобрели решения командиров отрядов и групп кораблей, профессионализм командиров кораблей и капитанов судов, а также подготовленность их экипажей.

Как и в случае с оставлением Таллина, точного количества вывезенных и погибших в ходе эвакуации ВМБ Ханко нет. Хотя сравнивать эти два события нельзя. Организация погрузки, учет перевозимых людей и грузов при уходе с этой базы были на порядок выше и «погрешность» подсчетов результатов операции, по-видимому, не превысит несколько десятков человек. Единственное, что вызывает большую обеспокоенность, так это то, насколько правильно фиксировалось гражданское население, поскольку его в июне-июле вывезли не полностью.

Корабли и суда принявшие непосредственное участие в эвакуации ВМБ Ханко

Если подытожить эти данные, то корабли и суда взяли на борт 27 535 человек, плюс еще 280 шли на малых охотниках и 80 — на буксирах. Всего получается 27 895. При этом потери составили 4890 человек. С учетом возвращения 523 эвакуированных с борта эсминец «Сметливый» обратно на Ханко, на Гогланд доставлено 22 482.

27 октября три тральщика доставили с Ханко 500 человек.

3 ноября первый отряд без потерь вывез 4231 человека, в том числе пять катеров МО — 50.

5 ноября второй отряд переправил 1263 человека из 1496, при этом 233 погибли, а 523 эвакуируемых возвратились на Т-205 обратно на Ханко.

22 ноября группа тихоходных кораблей доставила с Ханко 1479 человек из 2057 взятых на борт, то есть погибли 578 человек.

23 ноября группа во главе с заградителем «Урал» вывезла 4588 человека, из которых 10 шли на шести катерах МО.

25 ноября группа тихоходных кораблей переправила 2556 человек из взятых на борт 2706, в том числе 20 эвакуируемых шли на четырех малых охотниках, погибло 150 человек.

28 и 29 ноября до Гогланда дошли парусная шхуна «Эрна», сторожевые корабли ЛK-2 и «Коралл», доставившие 399 человек.

Наконец 3 декабря корабли доставили 7794 человека из 11 820 взятых на борт, причем на четырех катерах МО шло 200 человек, а на четырех буксирах — 80. Погибло и взято в плен 4026 человек.

Таким образом, по частным отчетам командиров отрядов получается, что всего на Ханко приняли 27 797 человек, доставили до Гогланда — 22810, потеряно — 4987. Из итогового отчета, утвержденного Военным советом КБФ 14 января 1942 г., следует, что эвакуации подлежало 27 809 человек, доставлено 22 822, потеряно 4987. Как мы видим, цифры, в основном, совпадают.

Кроме того, с Ханко было вывезено: танков Т-26 — 26; бронемашин — 2; легковых автомобилей — 2; орудий 45-мм морских — 20, 45-мм противотанковых — 13, 76-мм полевых — 22, 76-мм зенитных — 5, 122-мм полевых — 12; минометов 122-мм — 8, 82-мм — 12, 50-мм — 36; пулеметов М-1 — 188, М-4 — 26, ДП — 362, ШКАС — 10, ДШК — 4; ППД — 233; винтовок — 15 754; выстрелов 45-мм — 53840, 76-мм — 24200, 130-мм — 400; мин 120-мм — 1920, 82-мм — 6400, 50-мм — 22 775; патронов — 22 544 тыс. штук; различных радиостанций — 111, а также 1200 т продовольствия.

Причем надо иметь в виду, что полевые войска прибыли с Ханко, в основном, без потерь, цельными формированиями, полностью экипированными, хорошо обученными и, что очень важно, не деморализованными. Если учесть ту обстановку, которая сложилась в ноябре на Ленинградском фронте, то переоценить такое усиление просто невозможно. Именно в свете этого эвакуация ВМБ сначала получила высокую оценку командования, а затем со временем, безусловно справедливо, ее отнесли к наиболее удачным операциям Краснознаменного Балтийского флота в годы войны.

Однако давайте посмотрим на потери и оценим их с точки зрения неотвратимости. Всего в ходе эвакуации погибли на минах эсминцы «Сметливый», «Суровый» и «Гордый»; сторожевой корабль «Вирсайтис»; тральщики Т-203, Т-206, «Менжинский» и «Клюз»; транспорта «А. Жданов» и «Иосиф Сталин»; малый охотник МО № 301, гидрографическое судно «Азимут». Кроме этого несколько кораблей и судов, а также три торпедных катера погибли между Гогландом и Кронштадтом от ударов авиации. Там же раздавило льдом при уходе с Гогланда два торпедных катера и семь морских охотников. МО № 310 столкнулся в бухте Сууркюля с подлодкой, в результате чего затонул. Его подняли, но потом опять затопили из-за невозможности буксировки в Кронштадт. Так же поступили с уже известным нам МО № 112.

Что касается катеров, раздавленных льдом, то тут, наверно, действительно непреодолимые силы природы. С МО № 310 и № 112 тоже пока разбираться не будем — тем более что первый прямого отношения к эвакуации Ханко не имеет. Сосредоточимся на кораблях погибших непосредственно в ходе эвакуации Ханко, то есть между полуостровом и Гогландом.

Потери тральщиков, к сожалению, в таких операциях почти неизбежны, так как они не идут за тралами, а ведут других. Каждый моряк должен испытывать глубочайшее уважение к этим «пахарям моря». По-видимому, гибель эсминцев «Суровый» и «Гордый», сторожевого корабля «Вирсайтис», гидрографического судна «Азимут» также можно отнести к превратностям войны. Хотя некоторые специалисты трального дела считают, что гибель обоих эсминцев является следствием ошибок их командиров. А вот в случае с эсминцем «Сметливый» это очевидно. Хоть подводная лодка Л-2 не являлась участником эвакуации Ханко, но она шла в составе отряда и ее экипаж, хотя бы частично можно было спасти. Транспорт «А. Жданов» (слава богу, без пассажиров) «подставил» командир лидера «Ленинград». А ведь это судно свободно принимало на борт более 2000 человек. Останься оно целым — возможно, в последнем походе не пришлось бы боевым кораблям перевозить эвакуируемых, а значит они смогли бы больше снять пассажиров с гибнущего транспорта «Иосиф Сталин».

Потеря последнего во многом связана с неправильным построением командиром отряда походного ордера, когда транспорт следовало ставить сразу за тральщиками, а не занимать самому это наиболее безопасное место. Тем более имелись малые охотники, которым можно было поручить следить за подсеченными минами перед судном. Конечно, это не значит, что в этом случае все прошло бы гладко — но вероятность этого достаточно высока. Сам же подрыв транспорта произошел из-за общего недостатка, который, как отметил в своем отчете командир ОВР КБФ, заключался в том, что «концевые мателоты, стараясь держаться в кильватер головному проводимому кораблю, при ветровом дрейфе оказывались вне протраленной полосы».

Раз уж коснулись деятельности вице-адмирала В.П. Дрозда, то нужно отметить, что его поведение в этом походе сродни поведению командующего флотом во время прорыва из Таллина. Вместо того чтобы перейти на тральщик или морской охотник и идти к гибнущему транспорту (где, кстати, находился почти весь подчиненный ему отряд), он продолжает уходить на Гогланд. И это притом, что на судне находится более 5,5 тыс. человек, то есть почти численность личного состава эскадры.

Но это отчасти эмоционально-этическая оценка, а давайте взглянем на деятельность Дрозда с точки зрения выполнения им своих функциональных обязанностей. К сожалению, опять немного теории. Флагманский корабль — это не тот, где развевается должностной флаг командира объединения или соединения, а тот, где развернут его командный пункт. Он включает в себя ряд штабных постов, перечень которых определяется, исходя из конкретных условий обстановки и поставленной задачи. Но основу любого командного пункта флагмана всегда составляют отдельные или совмещенные штабные посты: оперативный (ведения обстановки), боевого управления, управления связью.

В условиях, когда для советских сил эвакуации практически единственным «противостоящим противником» являлись мины, наиболее приоритетным становилось обеспечение точности кораблевождения, так как совершение переходов строго рекомендованными маршрутами сводило к минимуму вероятность встречи с минами. По этой причине в составе командного пункта командующего эскадрой обязан был быть пост кораблевождения и управления маневрами соединения, или как его в то время называли, штурманский. Тем более что флагманский корабль, коим являлся эскадренный миноносец «Стойкий», имел наиболее совершенное по тем временам штурманское вооружение, да и отличную оптику и дальномеры, что очень немаловажно. Во всяком случае, тральщики явно в этом смысле эсминцу уступали.

Учитывая должность командира отряда, логично было рассчитывать, что рядом с ним будет находиться флагманский штурман эскадры. Таким образом флагман постоянно контролировал бы место отряда и не допустил тех отклонений от рекомендованного пути которые имели место в последнем походе. Более того, утвердив план перехода, командир отряда обязан добиться его реализации.

А что произошло на самом деле? Флагман гордо шел на своем флагманском корабле туда, куда его вели, в надежде, что все же его приведут туда, куда он указал. Ни в одном документе нет ни единого намека на то, что Дрозд как-либо корректировал курс отряда, что он вообще управлял им в процессе перехода — за исключением тех случаев, когда требовалось перенацеливание тральщиков, как это было в случае с подрывом на минах транспорта «Иосиф Сталин».

Капитан 2-го ранга В.М. Нарыков дважды возглавлял походы отрядов на Ханко. С его стороны явно имели место не совсем продуманные решения, да и вел он себя в походах не лучшим образом.

Что касается роли в этой операции командующего флотом, который на заключительном этапе возглавил ее лично, перейдя для этого из Ленинграда в Кронштадт (!), то с таким же успехом он мог в это время улететь в Москву: реально из Главной базы никакого тактического влияния на ход операции он оказать не мог. В тех условиях все зависело от командиров отрядов и групп, а то и отдельных кораблей. Непосредственное участие командующего прослеживается только в эпизоде с попыткой добить транспорт «Иосиф Сталин».

Несмотря на относительную успешность операции по эвакуации гарнизона ВМБ Ханко, обидно за ее результаты. Ведь, в отличие от того же прорыва из Таллина, по большому счету между Гогландом и Ханко советским кораблям никто активно не противодействовал. Единственный враг — мина. Но и здесь обстановку не сравнить с августовской. Имелся реальный шанс выбрать маршруты в обход многих минных заграждений, учитывать ранее проделанные проходы. И это офицерам штаба КБФ во многом удалось. Но одновременно некачественная и спешная подготовка сил при заблаговременном планировании (вспомните выход второго отряда), отсутствие резерва транспортных средств, отправка заведомо «маловместительных» отрядов… Все-таки наибольшие потери в людях понесли по причине элементарного невыполнения основополагающих требований основных руководящих документов. Вот за это и обидно.

Заключение

Более 60 лет минуло со времени трагедий, разыгравшихся в Финском заливе летом-осенью 1941 г. К сожалению, среди нас уже нет большинства участников тех событий, доживших до дня Победы в 1945 г. С одной стороны это как бы само по себе подталкивает к тому, чтобы не ворошить прошлое — а уж тем более преподносить его в ином свете, нежели это отложилось в сознании большинства советских людей. С другой стороны, не зная ошибок прошлого, мы обречены повторять их в будущем. Это история не повторяется, а вот ошибки…

Вспомним о гораздо более близкой нам по времени первой Чеченской кампании. Сколько раз нам с экранов телевизоров объясняли, что те огромные потери, которые несли федеральные силы, связаны, прежде всего, с особенностями партизанской войны и физико-географических условий региона. Но ведь до этого, совсем недавно, была война в Афганистане, где мы очень даже неплохо научились воевать именно в этих самых условиях. Так в чем же дело? А в том, что опыт той войны остался лишь в секретных учебниках — да в памяти тех, кто воевал тогда, но в большинстве своем уже покинул Вооруженные силы.

Вот и получилось, что опыт вроде есть, и учебники есть, и научные работы писались, а мало кто реально этим боевым опытом владел. Причем не просто знал какие-то боевые примеры, а именно владел опытом, то есть мог опосредованно применять его в конкретных условиях обстановки. И пошли наши солдаты тем же путем по тем же граблям…

Военно-Морской флот, за исключением морской пехоты, после Великой Отечественной войны фактически в реальных боевых действиях не участвовал. А потому можно было безапелляционно заявлять, что отечественный ВМФ ко всему готов, всех и всему учат правильно и качественно. А как проверить? Устроить маленькую войну? А если получится флотская Чечня?

Есть другой путь, гораздо менее затратный, но и гораздо более сложный, в том числе для восприятия многих флотских военачальников-практиков. Нужно сначала действительно разобраться с первопричинами каждой трагедии очень большой Великой Отечественной войны. Зная их, можно посмотреть, имеются ли сегодня предпосылки для повторения ошибок. Но для этого, повторимся, нужен очень скрупулезный анализ, причем критический анализ, всей Великой Отечественной войны на море. И здесь важно не оказаться в плену иллюзий, что все про ту войну мы уже знаем, все уже описано, проанализировано и выводы реализованы.

Увы, из официального описания событий, данного в том же «Морском атласе», практически невозможно сделать те выводы, которые сделаны в этой книге. И дело не в том, что описание очень сжатое — есть и другие, более пространные. Просто по неписаным законом нашей недавней жизни нельзя было даже сомневаться в плохой обученности любых начальников, в том числе военных. Тем более что по формальным признакам этого и не должно было быть. Многие из них заканчивали Академию, Офицерские классы, имели богатый опыт службы. И уж совсем никто не пытался разобраться в качестве самого высшего военного образования: в какой степени в той же Военно-морской академии учили в конце 30-х годов тому, что потом понадобилось на войне.

Это отдельная тема, но, уже зная ее суть можно сказать, что самое негативное влияние на освоение военно-морского искусства советскими офицерами 30-х годов оказала система идеологического воспитания. Вспомним недавнее прошлое, как мы изучали марксизм-ленинизм. Требовалось законспектировать работы классиков и основополагающие партийные документы, затем все это на политзанятиях изложить по возможности близко к тексту, а впоследствии как можно чаще вставлять цитаты в любые готовящиеся документы и выступления. При этом требовалось чутко прислушиваться к новым постановлениям ЦК КПСС и, хотя бы совершенно формально на бумаге, претворять их в жизнь. Кто так делал, считался отличником политической подготовки.

Причем все, что законспектировано, совсем не обязательно было понимать, а главное — выполнять. Подобную систему подготовки перенесли на все гуманитарное образование, в том числе военное. Это повлияло и на изучение военно-морского искусства — было много идеологии и начетничества. Часто от слушателя в Академии требовалось просто механическое запоминание материала с последующим его озвучиванием на экзамене. Причинно-следственные связи и глубинные теоретические истоки изучаемых процессов как бы оставались за рамками учебного процесса.

К сожалению, и сам перечень тем учебных занятий только в небольшой степени соответствовал тому, чем фактически пришлось заниматься советским военно-морским начальникам в ходе войны. А тут еще так называемая революционная целесообразность: нельзя, но если очень надо, то можно. Мы знаем много примеров когда в народном хозяйстве в угоду этой целесообразности и стахановскому движению нарушались технологии, игнорировались нормативные акты и принимались волюнтаристические решения. Нечто подобное происходило и на флоте. Отсюда невыполнение руководящих боевых документов, идея о прорыве подлодок через Балтийские проливы на Север…

В силу выше сказанного нельзя рассматривать события, описанные в этой книге, как нечто уникальное — подобное происходило и на других флотах. Таким образом, можно сказать, что в Финском заливе просто, как в капле воды, отразились все те изъяны в подготовке сил флота, которые привели к типовым для всего советского ВМФ ошибкам, многие из которых, в свою очередь, повлекли за собой трагедии, унесшие тысячи жизней.

Но искать причины и искать виноватых — это не одно и то же. Поэтому в книге довольно редко упоминаются фамилии должностных лиц. Они приводятся, скорее, для того, чтобы можно было в Приложении I ознакомиться с их послужными списками и, таким образом, хотя бы по формальным признакам оценить, насколько эти люди соответствовали своим должностям по опыту службы и образованности.

Хотелось, чтобы ошибки конкретных должностных лиц не персонализировались с конкретными людьми — они хоть и индивидуально, но совершали типичные для того времени ошибки. Дело не в Иванове, Петрове или Сидорове. Если мы акцентируемся на этом, то опять попадем в порочный круг пусть несколько более углубленного, но все же поверхностного анализа произошедших трагедий. Первопричина лежит глубже, в самой системе подготовки кадров и боевой подготовке флота. Вот эту бы трагедию не повторить!

Список основных источников описания событий

Журнал учета боевой работы частей ВВС КБФ за 1941 г.

Итоги боевых действий частей Ленинградской армии ПВО с 22.06.41 г. по 22:06.42 г.

Итоговый отчет о боевой деятельности Краснознаменного Балтийского флота за время Отечественной войны 1941–1945 гг., раздел I.

Краткий обзор боевых действий Краснознаменного Балтийского флота за период с 22.06 по 31.12 41 г.

Минные заграждения, выставленные на Балтийском, Северном и Западном морских театрах в период 2-й мировой войны (1939–1945 гг.) — РУ ГМШ ВМФ, 1946 г.

Отчет начальника штаба КБФ по десантным операциям Ленинградской ВМБ с 3 по 8 октября 1941 г.

Отчет начальника штаба КБФ по десантным операциям Ленинградской ВМБ с 3 по 8 октября 1941 г.

Отчет начальника штаба КБФ по проведению десантной операции отряда моряков в районе Новый Петергоф 5.10.41 г.

Отчет о боевой деятельности кораблей Охраны водного района Краснознаменного Балтийского флота за период с 22.06 по 31.1241 г.

Отчет о боевой деятельности кораблей эскадры Краснознаменного Балтийского флота с 22.06 по 31.12 41 г.

Отчет о боевых действиях ВВС Краснознаменного Балтийского флота с 22.06 по 22.10.41 г.

Отчет о выполнении операции по эвакуации гарнизона военно-морской базы Ханко.

Отчет о миннозаградительных операциях КБФ в 1941 г.

Отчет о переходе флота и эвакуации главной базы Таллин 28–29.08 41 г.

Отчет об использовании минно-торпедного оружия на КБФ в 1941 г.

Отчет по тралению на КБФ в кампанию 1941 г.

Отчет штаба Кронштадтской военно-морской крепости о боевой деятельности с 22 июня по 31 декабря 1941 г.

Отчеты штаба Минной обороны.

Приказы и директивы Ставки Верховного главнокомандования, наркома ВМФ, командующего и Военного совета КБФ за 1941 г.

Сборник материалов по опыту боевой деятельности Военно-Морских сил Союза ССР № 41.

Справочник потерь военно-морского и торгового флотов. Германии и ее союзников, понесенных от ВМФ СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Москва: ГШ, 1957.

Сборник указов, постановлений, решений, распоряжений и приказов военного времени 1941–1942 гг. Лениздат, 1942.

Хроника Великой Отечественной войны Советского Союза на Балтийском море и Ладожском озере, Выпуск 1 с 22 июня по 31 декабря 1941 г. Москва: НК ВМФ, 1945.

Кроме указанных архивных документов, в работе использовались материалы из монографий и исследований:

Богатырев С.В., Ларинцев Р.И., Овчаренко А.В. Морская война на Балтике 1941–1945 гг. Справочник-хроника. Часть I. Потери флота противника на Балтийском море в 1941–1943 гг.

Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Военно-исторический очерк. Том III. Краснознаменный Балтийский и Тихоокеанские флоты. Под общей редакцией адмирала Л.А. Владимирского. Москва, 1962.

Киреев И.А. Влияние миннозаградительных действий противника на условия боевой деятельности Военно-Морских сил СССР в Великую Отечественную войну 1941–1945 гг. Часть третья. Балтийский театр. Книга 1. Кампания 1941 г. Москва: Воениздат, 1960.

Морозов М.Э. «Шнельботы». Германские торпедные катера во Второй мировой войне. Москва, 1999.

Салагин Я. Т. Опыт десантных операций в Отечественную войну. Москва: Воениздат, 1947.

Приложения

Приложение I

1. Что такое военно-морское искусство

На первый взгляд вопрос может показаться чисто формальным — откройте солидное энциклопедическое издание и почти наверняка найдете там соответствующее определение. Если убрать некоторые разночтения, то все сходятся в том, что военно-морское искусство есть теория и практика подготовки и ведения военных действий на море[76]. Единственное, что здесь может вызвать вопрос, это почему «теория и практика»? Ответ обычно заключается в том, что военно-морское искусство, с одной стороны, имеет свою теорию, а с другой стороны имеет прикладной характер, то есть практическую направленность.

Со всем вышеизложенным можно и нужно согласиться, однако почему больше ни одна наука из тех, что мы изучали в школе или вузе в своем определении не несла этого словосочетания — «теория и практика». Почему военное искусство — это теория и практика, а математика или химия не «теория и практика»? Что, последние не имеют практической направленности?

Но сначала, не получив пока ответа на первый вопрос, давайте параллельно задумаемся: почему столь серьезное дело, как война, отнесено к искусству наравне с живописью, балетом и уж совсем не серьезной эстрадой? Великий Клаузевиц так и писал: «Война — это искусство, а не математика!».

По-видимому, не ответив сразу на два эти вопроса мы не сможем разобраться, что представляет из себя военно-морское искусство.

Давайте начнем с понятия «искусство». Обобщая различные формулировки можно сказать, что искусство — это, прежде всего, творчество, которое заключается в индивидуальном (субъективном) осознании какого-либо явления, в создании своего индивидуального мысленного образа этого явления, в своем индивидуальном выражении этого образа в свойственных данному искусству формах. Например, нам предложили решить какую-то математическую задачу. Даже если мы не будем переписывать ее решение друг у друга, если даже мы в ее решении пойдем различными путями, правильный ответ у всех будет один. При этом правила математики мы все равно будем выполнять одинаково. В любом искусстве (не только в военном, а в любом другом — живопись, музыка, театр и т. д.) тоже есть свои правила и они вполне конкретны, зачастую не менее конкретны, чем математические. Однако если мы все будем рисовать один и тот же стол или писать сочинение на одну и ту же тему, то у всех нас будет свой, индивидуальный результат. Вряд ли у кого возникнут возражения по этому поводу применительно к художественному творчеству, но все это в равной мере относится к искусству военному. Именно в силу того, что основа любого Решения на применение сил флота в военных действиях является исключительно продуктом индивидуального творчества, эта деятельность и отнесена к искусству[77].

Отсюда напрашивается два вывода. Во-первых, военным, как и любым другим, искусством овладеть может не каждый, а только лишь «осененный искрой божьей». Во-вторых, любое произведение искусства, в том числе военного, всегда имеет конкретного автора[78]. Последний вывод важен для того, что бы в будущем не дать себя убедить, с одной стороны, в том, что тот или иной благоприятный исход из тяжелейшей ситуации — это везение, а с другой стороны — что причиной поражения стало просто роковое стечение обстоятельств.

А теперь вернемся к вопросу, почему военное искусство (как, кстати, и любое другое) — это «теория и практика». Дело в том, что в искусстве невозможно стать великим, будучи или теоретиком, или практиком. В математике, физике, химии это возможно, а в искусстве — нет. Если человек в совершенстве познал теорию военного искусства, но не имеет практического опыта управления силами, из него получается профессор — которому, естественно, нельзя доверить ведение реальных военных действий. Да они, обычно, в полководцы и не стремились, хотя многие из них свои знания реализовали в штабах. Как пример можно вспомнить таких военных теоретиков, как все тот же К. Клаузевиц, американец А. Мэхэн или наш соотечественник Николай Лаврентьевич Кладо.

Если человек имеет колоссальный опыт службы, но слабо подготовлен теоретически, то из него получится военачальник, который будет наилучшим образом управлять вверенными ему силами в повседневной жизни вдали от противника, но в боевой обстановке может бездарно загубить десятки тысяч человеческих душ и не выполнит поставленной задачи.

И только из человека, в равной мере обладающего глубокими теоретическими знаниями и огромным практическим опытом, может получиться полководец или флотоводец. Весь опыт прошедших войн полностью это подтверждает, так как почти все общепризнанные полководцы и флотоводцы являлись и авторами военно-теоретических трудов. Например «Наука побеждать» А.В. Суворова или «Рассуждение по вопросам морской тактики» С.О. Макарова.

Если заглянуть в Военный энциклопедический словарь, то мы найдем там, что «военачальник — это войсковой или флотский начальник, занимающий высокую командную или штабную должность в вооруженных силах государства. Понятие „военачальник“ является обобщающим, в том числе для флотоводцев и полководцев». Таким образом, флотоводец или полководец обязательно является военачальником, но последний совсем не обязательно будет флотоводцем или полководцем. Под «полководцем» в Словаре понимается «военный деятель, военачальник, умело руководящий вооруженными силами государства или крупными воинскими формированиями (как правило, оперативно-стратегическими объединениями) во время войны, владеющий искусством подготовки и ведения военных действий». Аналогичное определение в словаре дано флотоводцу.

Здесь для нас является очень важным понять, что подразумевается под «владеющий искусством подготовки и ведения военных действий». Почему вообще возник этот вопрос? Да потому, что если речь идет о полководцах, то там, как правило, все понятно, там всегда указываются конкретные военные действия, которые они подготовили и провели. Такими действиями являлись операции различного масштаба, которыми лично руководили полководцы на основании принятых ими лично Решений. Сказанное легко проследить на примере Великой Отечественной войны, где, с одной стороны, все известные полководцы имели свои операции, а с другой стороны, все операции имели своих авторов (они же исполнители).

Совсем другая картина получается с флотоводцами Великой Отечественной войны. Например, общепризнанный флотоводец Н.Г. Кузнецов лично не провел ни одной операции. Да в силу своей должности нарком ВМФ и не мог их проводить, так как Военно-Морской флот является видом Вооруженных сил, а они операций не проводят. Таким образом, с точки зрения военно-морского искусства Н.Г. Кузнецов является военачальником — но не является флотоводцем. Причем его потенциальные флотоводческие способности просто не могли быть реализованы и мы не можем знать, состоялся бы этот военачальник как флотоводец.

В отличие от Н.Г. Кузнецова все командующие флотами проводили свои операции, и по формальному признаку могут относиться к флотоводцам — однако в определении сказано, что таковым может считаться только «владеющий искусством подготовки и ведения военных действий». Таким образом, мало лично подготовить и провести операцию, нужно чтобы эта операция была проведена искусно или, как минимум, успешно (что далеко не одно и тоже). Например, командующий Краснознаменным Балтийским флотом В.Ф. Трибуц, безусловно, являлся военачальником — восемь лет командовал самым мощным флотом страны! Во время войны лично подготовил и провел как минимум одну операцию по прорыву сил флота из Таллина в Кронштадт. Оценки этой операции противоречивы, но именно они дают право отнести или не отнести В.Ф. Трибуца к флотоводцам.

А вот З.П. Рожественского обычно однозначно лишают звания флотоводца за разгром возглавляемой им эскадры в Цусимском проливе, хотя анализ его послужного списка дает все основания отнести его к военачальникам. С точки зрения военно-морского искусства подобное отстранение З.П. Рожественского от высокого звания может быть корректно только в том случае, если мы точно знаем, что на его месте другой флагман это сражение мог не проиграть.

В России принято считать, что военное (военно-морское) искусство является составной частью военной науки. Если обобщить несколько энциклопедических определений, то военная наука — это система знаний о законах и военно-стратегическом характере войны, путях ее предотвращения, строительстве и подготовке вооруженных сил и страны к войне, способах ведения вооруженной борьбы. Обратите внимание на словосочетание «система знаний». Физическими носителями системы знаний являются научные труды, научно-исследовательские работы, таковыми же могут быть (а могут и не быть) учебники, учебные пособия, лекции и так далее.

Одновременно объективно всегда существует еще одна система, которую применительно к нашей теме «возглавляет» военная доктрина. В общем случае под ней понимается система принятых в государстве взглядов на сущность, цели, характер возможностей будущей войны, на подготовку вооруженных сил и страны к войне, способах ведения вооруженной борьбы. Здесь обратите внимание на словосочетание «система принятых в государстве взглядов». Физическими носителями системы принятых в государстве взглядов, кроме текста самой военной доктрины, являются боевые руководящие документы — в том числе, например, «Наставление по ведению морских операций» (НМО-40) с которым отечественный ВМФ вступил в Великую Отечественную войну, Боевые уставы, различные Тактические руководства и так далее.

В повседневной жизни мы часто пользуемся одновременно как системой знаний, так и принятых взглядов. Например, вы едете летом в отпуск на поезде отходящем в 23:00. И есть все основания надеяться, что в 23:00 поезд тронется и унесет вас к теплому морю, так как по всей стране в данном часовом поясе 23:00 — это одиннадцать часов вечера. В это же время штурман на корабле, находясь на нашем меридиане, решив определить свое место по небесным светилам, для расчетов примет не 23:00, а 21:00. Почему? Потому что для определения своего места штурману необходимо фактическое время соответствующее положению конкретной точки на Земле в пространстве. Это время существует объективно, и мы его знаем благодаря системе научных знаний. Одновременно в нашей стране в 1930 года ввели так называемый декретный час, а с 1981 года весной мы стали переводить стрелки еще на час вперед переходя на так называемое летнее время. Вот и получилось, что, согласно системе знаний, ваш поезд тронулся в 21:00, а согласно принятым в государстве взглядам — в 23:00.

Обе эти системы — научных знаний и принятых в государстве взглядов — существуют объективно и в любой стране. Это вполне естественно, так как не всегда можно воспользоваться системой научных знаний «в чистом виде» для практической деятельности, поскольку она не может учитывать национальных, экономических, физико-географических и других существенных особенностей конкретного государства.

Одновременно, чем система принятых в государстве взглядов ближе к системе научных знаний, тем в большей мере можно воспользоваться наработанным человечеством опытом, прогнозировать исход тех или иных событий. Причем зачастую не важно, насколько одна система расходится с другой, а важно знать конкретную величину расхождений. Именно знание этого зазора позволит и на поезд не опоздать, и точно определить свое место в море.

Кроме этого, чтобы знать, насколько система принятых взглядов по данному вопросу отличается от научных знаний, надо быть уверенным, что мы владеем именно научными, а не квазинаучными знаниями. Это очень важный момент. Если какая либо область знания подменена принятыми в государстве взглядами, то такая страна обречена на провал в данной области. Это в полной мере относится и к военно-морскому искусству.

2. Анализ командного состава Краснознаменного Балтийского флота

Провести анализ командного состава на основании лишь личных дел можно только формально. Например, если человек закончил Военно-морскую академию, то будем считать, что он в полном объеме усвоил ее курс. Если человека назначают с повышением, то будем считать, что предыдущую должность он полностью освоил. Но прежде рассмотрим основные «действующие лица» данной книги.

Командиры и офицеры штаба флота и объединений

Вице-адмирал В.Ф. Трибуц — командующий Краснознаменным Балтийским флотом (4.1939-3.1946).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (10.1922-10.1926), ВМА им. К.Е. Ворошилова (9.1929-4.1932).

С 1926 по 1935 гг. последовательно прошел все корабельные должности и стал командиром эсминца, причем уже имея академическое образование. Явление для того времени исключительно редкое. Затем за 2,5 года (1937–1939) становится командующим флотом. Нельзя сказать, что Трибуц был не готов к этой должности: в течение двух лет он являлся начальником штаба флота, да и до начала войны командовал флотом уже более двух лет.

Дивизионный комиссар М.Г. Яковенко — Член Военного совета КБФ (6.1939-7.1941).

Окончил Курсы политруков в Севастополе (3–6.1931), Высшие военно-политические курсы (10.1938-4.1939).

Политработник, не имевший ни фундаментального профессионального, ни реального военно-морского образования, а значит не способный принимать какие-либо обоснованные решения по управлению силами флота. Впрочем, уже через несколько недель после начала войны он снят с должности, так что его роль как члена Военного совета была минимальна.

Дивизионный комиссар Н.К. Смирнов — Член Военного совета КБФ (7.1941-6.1945).

Окончил Военно-политическую школу им. Энгельса (1923–1924), ВПА (1933–1934), Институт красной профессуры (9.1936-9.1938).

С 1924 на партийной работе в армии и на флоте, где прошел путь от политбойца до заместителя начальника ВМУЗ по политчасти. Всю войну являлся членом ВС КБФ. Безусловно, опытный и высоко профессиональный политработник. Учитывая содержание учебных программ в ВПА, по крайней мере формально, по уровню военных знаний он должен соответствовать занимаемой должности.

А.Д. Вербицкий — Член Военного совета КБФ (6.1941-7.1945).

Окончил военно-химический факультет Ленинградского химико-технологического института (1931–1935). После чего находился на партийной работе в Ленинграде. Естественно, никакими военными знаниями не располагал. Занимался вопросами тыла флота.

Генерал-майор М.И. Самохин — командующий ВВС КБФ (7.1941-2.1946).

Окончил Военно-теоретическую школу ВВС РККА в Ленинграде (12.1928-12.1929), 1-ю воен. школу летчиков им. Мясникова (12.1929-12.1930).

Военное образование только первичное, опыт командования соединениями не велик — около трех лет, почти отсутствует практика штабной работы. Однако почти два года являлся заместителем командующего ВВС КБФ, так что, по крайней мере, был полностью в курсе состояния дел и решаемых задач.

Контр-адмирал Ю.А. Пантелеев — начальник штаба КБФ (10.1939-9.1941), затем командир ЛенВМБ (10.1941-4.1942).

Окончил штурманский класс СККС (12.1923-2.1925) и ВМА им. К.Е. Ворошилова (10.1930-4.1933).

До 1928 служил на кораблях, в основном на штурманских должностях, затем 8 лет в штабах и в течение двух лет командир бригады. Таким образом, по образованию и по прохождению службы можно признать, что этот человек стал начальником штаба флота вполне обосновано, тем более что до начала войны он уже успел пробыть в этой должности более полутора лет.

Капитан 1-го ранга Ф.В. Зозуля — начальник штаба Кронштадтской ВМБ (7.1940-8.1941), зам. НШ КБФ (8-12.1941).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (10.1925-5.1928), ВМА им. К.Е. Ворошилова (12.1931-11.1934).

Семь предвоенных лет прослужил в штабах, в том числе полгода был начальником штаба флотилии. Так что, несмотря на отсутствие опыта командования, не то что соединениями, но и кораблем, занимаемой должности соответствовал.

Капитан 1-го ранга Г.Е. Пилиповский — начальник Оперативного отдела штаба КБФ (9.1938-8.1941).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (11.1923-10.1926), штурманский класс СККС ВМС РККА (10.1928-10.1929), ВМА им. К.Е.Ворошилова (12.1931-11.1934).

Семь лет прослужил в оперативном отделе, в том числе почти три из них, последних предвоенных, его начальником. С учетом полученного образования даже трудно себе представить, кто мог бы лучше справиться с обязанностями начопера в начале войны.

Капитан 1-го ранга С.В. Кудрявцев — начальник Отдела боевой подготовки штаба КБФ (5.1940-12.1942).

Окончил ВМУ (2.1922-5.1925), арт. класс СККС ВМС РККА (10.1926-10.1927), ВМА им. К.Е. Ворошилова (12.1934-5.1937).

Имел полноценное военно-морское образование, в течение 16 лет занимал как командные, так и штабные должности. Кроме этого, к началу войны уже год возглавлял Отдел БП. Таким образом явно соответствовал занимаемой должности.

Капитан 2-го ранга А.А. Филипповский — начальник Разведывательного отдела КБФ (12.1937-6.1941).

Окончил ВМУ (9.1925-5.1928), КУКС при Разведуправлении РККА (1–5.1931), два курса ВМА им. Ворошилова (11.1933-10.1935).

В разведке с декабря 1931 г., причем все время на Балтике. Перед самой войной назначен в Москву — но даже не начальником одного из отделов в Разведуправлении, а только его заместителем. С одной стороны, если только попасть в Москву не являлось самоцелью, то это понижение. С другой стороны, он пробыл начальником Разведотдела КБФ три с половиной года, и если им были недовольны, то сняли бы по итогам советско-финляндской войны.

Капитан 3-го ранга С.Е. Иванов — врио начальника разведывательного отдела КБФ (6.6–5.8.1941).

Окончил ВМА им Ворошилова (11.1936-11.1937), КУКС по разведке при Разведуправлении РККА (1.1938).

В разведке с 1938. С мая 1940 и по июль 1942 занимал должность командира по оперативной части Разведотдела КБФ, то есть являлся наиболее информированным человеком относительно потенциальных противников. Своей должности он, возможно, соответствовал, но начальником Разведотдела не стал.

Подполковник Н.С. Фрумкин — начальник разведывательного отдела КБФ (17.7.1941-30.9.1942).

Окончил 4-е Могилевские пехотные командные курсы (1923–1924), Киевскую военную школу связи им. Калинина (1925–1929), Курсы усовершенствования комсостава по разведке при РУ штаба РККА (1932), специальное (агентурное) отделение Разведывательных курсов усовершенствования комсостава (1934). Владел немецким языком.

В разведке с 1932-го, а с 1937-го работал на Балтийском ТВД. Казалось бы, должен быть специалистом по этому региону. С 1939 он служил в Москве в Разведуправлении направленцем по Западу — то есть опять же по Балтике, но по некоторым косвенным данным война застала его в Таллине (или он прибыл туда в первые дни войны) где его оставили исполнять обязанности начальника Разведотдела сначала де-факто, а затем и де-юре.

Полковник А.С. Ильин — начальник организационно-мобилизационного отдела КБФ (8.1940-4.1947).

Окончил 1-е Московские командные артиллерийские курсы (11.1918-3.1920), 4-е Киевские повторные арт. курсы (12.1920-5.1921), курсы усовершенствования артиллерии (10.1923–1924).

До 1931-го служил в Береговой артиллерии, а затем в штабах в организационно-мобилизационных отделах, в последней должности почти год.

Вице-адмирал С.П. Ставицкий — зам. заместителя по морской части при главнокомандующем войсками Северо-Западного направления (7–9.1941).

Окончил Тифлисский кадетский корпус (9.1897-5.1901), Морской корпус (9.1901-5.1907), Артиллерийские офицерский класс (9.1911-9.1912), Морскую академию (2-11.1920).

Имел уникальный опыт как командно-штабной, так и научной деятельности. По-видимому, к началу Великой Отечественной войны являлся ведущим отечественным специалистом в области военно-морского искусства и своей должности соответствовал полностью.

Капитан 1-го ранга В.И. Рутковский — начальник морской группы при Главнокомандующем войсками Северо-Западного направления (7-11.1941), начальник морского отдела штаба Ленинградского фронта (11–12.1941).

Окончил Школу рулевых в Кронштадте экстерном (1920), ВМУ (9.1920-6.1924), ВМА. (8.1927-4.1930).

Имел опыт как корабельной, так и штабной службы и, кроме этого, в течение двух с половиной лет занимался преподаванием оперативно-тактических дисциплин. Таким образом своей должности полностью соответствовал.

Контр-адмирал Ю.Ф. Ралль — командир минной обороны (7–9.1941), начальник штаба КБФ (9.1941-1.1943).

Окончил Морской корпус (5.1909-12.1912), штурманский офицерский класс (1915), курсы траления (1917), академические курсы при ВМА (11.1925-4.1926).

Имел богатый командный и штабной опыт, что даже при отсутствии полноценного академического образования делало его вполне соответствующим занимаемым должностям, по крайней мере, командира минной обороны

Капитан 1-го ранга В.П. Александров — начальник штаба минной обороны с 10.7.1941.

Окончил 1-й кадетский корпус в С.-Петербурге (1909–1913), Морской корпус (1913–1918).

До 1926 служил на кораблях, а затем 15 лет на преподавательской работе, причем читал дисциплины непосредственно не связанные с военно-морским искусством или организацией штабной службы. Таким образом, целесообразность назначение его начальником штаба одного из активно действующего объединения флота вызывает сомнение.

Контр-адмирал Д.Д. Вдовиченко — командующий эскадрой кораблей КБФ (3–7.1941).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (9.1922-5.1926), Спец. курсы усовершенствования комсостава ВМС (1931), ВМА им. К.Е. Ворошилова (12.1933-5.1937).

Последовательно прошел все предшествующие командные должности, имел академическое образование, да и эскадрой командовал уже не менее трех месяцев. Нет оснований сомневаться в его компетентности.

Вице-адмирал В.П. Дрозд — командующий эскадрой кораблей КБФ (9.1941-1.1943).

Окончил ВМУ им. М.В.Фрунзе (11.1925-10.1928), учился в школе морских летчиков в Севастополе (1929), минный класс СККС ВМС РККА (10.1930-5.1931).

До 1938 достаточно ровно, хоть и энергично прошел почти все командные ступеньки до командира дивизиона эсминцев включительно. Затем сразу стал командующим Северным флотом. По итогам двух лет боевой подготовки и советско-финляндской войны становится начальником ВМУ, но в феврале 1941 года ему доверяют Отряд легких сил КБФ. На Балтике в отличие от Черного моря это было самостоятельное объединение, подчинявшееся непосредственно ВС КБФ.

Деятельность OЛC требует отдельного исследования, но по ее результатам можно сделать вывод, что Дрозд обладал недостаточными теоретическими знаниями, а потому его практическая деятельность во многом носила волюнтаристический характер. С учетом образования можно предположить, что назначение его командиром эскадры было преждевременным.

Капитан 1-го ранга П.А. Евдокимов — начальник штаба эскадры КБФ (7-10.41).

Окончил Морской корпус (11.1914), Штурманский класс (1917), курсы старшего комсостава при ВМА (1924).

Фактически не имел опыта штабной работы, так как должность начальника штаба Отряда учебных кораблей ВВМУ им. М.В.Фрунзе, конечно, практики подготовки Решений и управления силами не дала. В целом целесообразность назначения на такую должность вызывает большие сомнения.

Капитан 2-го ранга В.М. Нарыков — начальник штаба эскадры (10.1941-5.1942).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (11.1925-9.1928), ВМА им. К.Е. Ворошилова (12.1932-4.1936).

Несмотря на то, что назначен с должности командира эсминца, имел опыт штабной работы, так что к должности начальника штаба эскадры должен был быть подготовлен.

Капитан 2-го ранга И.Г. Святов — начальник штаба Отряда легких сил КБФ (2–9.1941), командир ОВР КВМБ (9-12.1941).

Окончил Военно-морское подготовительное училище (11.1922-10.1924), ВМУ им. М.В. Фрунзе (10.1924-4.1927), ВМА им. К.Е. Ворошилова (11.1932-4.1936).

До 1938 служил в морских погранотрядах НКВД, затем полтора года командовал соединениями и с марта 1940 стал начальником штаба OЛC, то есть к началу войны находился в должности уже более года. Таким образом, по всем формальным признакам полностью соответствовал занимаемой должности.

Генерал-майор С.И. Кабанов — командир ВМБ Ханко КБФ (3-12.1941).

Окончил Петроградские арт. курсы (8.1919-9.1920), 3-ю артшколу комсостава РККА (3.1921-9.1923), класс береговой обороны СККС ВМС РККА (10.1927-10.1928), курсы высшего комсостава при ВМА им. К.Е. Ворошилова (11.1940-3.1941).

Всей своей предшествующей службой как бы готовился возглавить такую ВМБ, как Ханко. Можно считать, что идеально соответствовал своей должности.

Контр-адмирал К.Ю. Коренев — командир Кронштадтской ВМБ (8–9.1941).

Окончил ВМУ (8.1920-5.1924), ВМА (9.1927-4.1930).

До 1933 г. служил на кораблях, где дошел до командира дивизиона эсминцев. Затем служил в военно-морских учебных заведениях на административных должностях. Несмотря на академическое образование и адмиральское звание, назначение его командиром такой активно действующей ВМБ, как Кронштадская, мало объяснимо.

Контр-адмирал Ф.И. Челпанов — командующий морской обороной Ленинграда и Озерного района, читай, Ленинградской ВМБ (7-10.1941).

Окончил ВМУ (10.1921-5.1925), арт. класс СККС ВМС РККА (10.1926-10.1927), одновременно факультеты оружия и командный ВМА им. К.Е. Ворошилова (12.1932-5.1937).

В целом имел достаточно разносторонний опыт службы, но больше года ни где не задерживался, то есть не организовал полного годичного цикла боевой подготовки. Впрочем, и базой он командовал недолго.

Капитан 1-го ранга М.С. Клевенский — начальник штаба ПрибВМБ и пом. по морской части командира БОБР (27.6-10.7.1941), начальник штаба КБФ (10.07–12.08.1941). Снят с должности. Командир дивизиона катеров МО (8-10.1941), командир ОВР ЛВФл (10.1941-2.1942).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (9.1924-5.1927), ВМА им. К.Е. Ворошилова с отличием (11.1930-5.1933).

До 1938 служил на кораблях, причем после окончания академии командовал подводными лодками. С 1938 служил в штабах объединений, а затем командовал Лиепайской ВМБ, где его и застала война. Таким образом можно считать, что к исполнению должностей начального периода войны был подготовлен.

Капитан 3-го ранга М.М. Карпышев — начальник штаба и исполняющий должность командира ОВР ГБ флота (6-10.1941).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (10.1925-5.1928), разведывательные курсы усовершенствования комсостава РУ РККА (12.1932-7.1933).

Несмотря на то, что последние два предвоенных года так или иначе был связан с ОВР или ее задачами, вряд ли был хорошо подготовлен к должности начальника штаба ОВР.

Капитан 2-го ранга А.А. Милешкин — командир ОВР ГБ флота (4–8.1941).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (4.1925-4.1928), штурманский класс СККС УМС РККА (10.1930-5.1931).

По образованию и прохождению службы должности соответствовал.

Капитан 3-го ранга Л.Д. Антоневич — командир ОВР Кронштадской ВМБ (4.1940-9.1941), помощник начальника штаба ОВР КБФ (9-11.1941).

Окончил минно-артиллерийскую группу подводного сектора параллельного курса ВМУ им. М.В. Фрунзе (10.1930-11.1933).

Несмотря на то что в штабе ОВР служил с 1938 г., образование и прохождение службы до 1938 дают основание считать, что к выполнению своих обязанностей в военное время, тем более на одну ступень выше, подготовлен был слабо.

Рассмотрев ведущих офицеров штаба флота можно сразу отметить, что всех их назначили до начала войны, причем многих за год и более; за редким исключением у них полноценное академическое военно-морское образование. Таким образом, если они не справлялись со своими обязанностями, то причины этому нужно искать в низком качестве командирской подготовки в самом штабе КБФ.

Меньше «повезло» эскадре, Отряду легких сил, Кронштадской и Ленинградской ВМБ: здесь ряд назначений вызывают определенное недоумение.

Командиры и офицеры штабов соединений

Капитан 1-го ранга Г.С. Абашвили — командир 2 днэм КБФ (2.1940-9.1941), зам. начальника штаба ОВР (9-10.1941), командир ЗМ «Марти» (10.1941-1.1942).

Окончил штурманский класс ВМУ им. М.В.Фрунзе (8.1927-10.1931), курсы командиров миноносцев (1936–1937).

Исходя из практического опыта командования кораблями и дивизионами сторожевых кораблей и эсминцев, можно считать, что к началу войны Абашвили вполне соответствовал своей должности. При этом все же его деятельность в Рижском заливе вызывает некоторые нарекания. Впрочем, в последующим он в основном командовал кораблями, а не соединениями.

Капитан 1-го ранга А.И. Заяц — командир сначала 5-го (6.1940-9.1941), а затем 3-го днэм (9-11.1941).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (9.1921-11.1925), штурманский класс СККС УВМС РККА (11.1927-11.1928).

Имел большой опыт командования эсминцами и весь предвоенный год командовал дивизионом.

Капитан-лейтенант В.Н. Филиппов — командир днскр ОВР БФ (2.1940-9.1941).

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (6.1932-6.1936).

Послужной список и более чем годовое пребывание в должности, дают основания считать, что к моменту начала войны это был подготовленный командир дивизиона.

Капитан 2-го ранга Н.А. Мамонтов — командир днктщ (6–8.1941), а затем бригады траления (8-10.1941).

Окончил Морской корпус (1915), штурманский класс (1918).

Имел опыт штабной работы, командовал дивизионом тральщиков (5.1926-2.1932), но главное в 1940 являлся ответственным руководитель боевого траления ОВР ГБ КБФ после завершения Советско-финляндской войны. Таким образом, можно считать, что Мамонтов являлся подготовленным командиром соединения тральщиков.

Капитан 3-го ранга В.П. Лихолетов — начальник штаба бригады траления (7–9.1941), командир отряда траления (9.1941- 4.1942).

Окончил Курсы ком-ров запаса (1933), ВМУ им. М.В. Фрунзе (10.1933-12.1934), ВМА им. К.Е. Ворошилова (10.1938-6.1941)

Вся служба прошла на торпедных катерах, естественно, никаких углубленных знаний трального дела или практического опыта тральных действий не имел.

Капитан 3-го ранга П.Т. Резванцев — командир днбтщ (2.1939-10.1941).

Окончил СККС ВМС РККА (10.1933-6.1934).

Несмотря на ущербность военно-морского образования, почти всю службу провел на тральщиках и к исполнению обязанностей по должности практически должен был быть готов. Тем более к началу войны командовал дивизионом уже более двух лет.

Старший лейтенант М.Д. Годяцкий — командир ТЩ «Бугель» (1.1939-7.1941), а затем командир днтщ (8.1941-1.1942).

Окончил Ускоренные курсы комсостава ЧФ (11.1933-12.1935).

Имел богатый опыт службы на тральщиках, что дает основание считать его подготовленным командиром дивизиона.

Капитан-лейтенант О.Ф. Дункер — командир днтщ (3.1940-4.1942).

Окончил С.-Петербургский электронно-механический институт (1912), Офицерский минный класс (1916).

С 1922-го по 1940 год находился в запасе, где естественно потерял все навыки и знания, к тому же до этого на тральщиках не служил. Правда, в последний предвоенный год командовал дивизионом, а потому практический опыт уже имел.

Капитан 3-го ранга П.М. Крастин — командир днтщ (8-12.1941).

Окончил курсы комиссаров в Кронштадте (1924), параллельные классы при ВМУ им. М.В.Фрунзе (1925–1928).

Шесть лет (3.1932—5.1938) являлся командиром днтщ. Учитывая, что 8-й дивизион состоял из мобилизованный «ижорцев», а сам Крастин также был призван из запаса, то такое назначение можно признать вполне естественным.

Капитан 3-го ранга А.П. Момот — командир днтщ (10.1939-9.1941).

Окончил ВМУ им. М.В.Фрунзе (10.1927-2.1931), штурманский класс СККС ВМС РККА (12.1934-4.1935).

До своего назначения почти не имел опыта службы на тральщиках. К тому же большая часть времени предвоенного командования дивизионом пришлась на зимний период, когда корабли стояли в базе. Возможно, Момот и считался подготовленным к своей должности, но, по-видимому, ему было очень трудно.

Капитан 1-го ранга Г.Ю. Сарнович — командир Отряда минных заградителей (8–9.1941).

Окончил Морской корпус (1915), штурманский класс (1918), Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при ВМА (1930).

Предшествующие войне 10 лет находился на преподавательской работе в ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Правда, перед этим почти три года командовал дивизионом эсминцев. Основания для назначения командиром отряда не ясны.

Капитан 1-го ранга Н.И. Мещерский — командир ЗМ «Марти» (3.1938-9.1941), а затем отряда заградителей (9.1941-5.1942).

Окончил Гардемаринские классы при Морском училище (6.1916-3.1918), минный класс СККС ВМС РККА (6.1920-11.1921 и 12.1923-2.1925).

Всем прохождением своей службы соответствовал занимаемой должности.

Контр-адмирал М.З. Москаленко — командир третьего отряда при эвакуации ВМБ Ханко.

Окончил школу юнг (10.1914-5.1915), Минную школу (6.1915-1.1916) в Севастополе, Курсы командного состава Астрахано- Каспийской военной флотилии (1919), штурманский класс СККС ВМС РККА (10.1926-12.1927); тактические курсы (1932), курсы усовершенствования командного (1938) и высшего начальствующего состава (12.1940-4.1941) при ВМА им. К.Е.Ворошилова.

Несмотря на то что во время эвакуации Ханко по штату являлся командиром линкора, до этого он целый год был начальником штаба эскадры. Так что опыт управления силами имел. Другое дело, почему вообще на него пал выбор — на Балтике имелось достаточное количество штатных командиров соединений.

Капитан-лейтенант П.В. Шевцов — офицер оперативного отделения штаба ОВР флота (9.1941-1.1942), он же командир четвертой тихоходной группы кораблей при эвакуации ВМБ Ханко.

Окончил ВМУ им. М.В. Фрунзе (1926–1930), подводный класс СККС ВМС РККА (1931–1932), ВМА им. К.Е. Ворошилова (1938-6.1941).

Не имел практического опыта командования не то что соединением, но и кораблем.

Капитан-лейтенант Д.С. Шавцов — командир разведывательной части Оперативного отдела штаба ЛенВМБ (7-10.1941), он же командир сил высадки десантов ЛенВМБ.

Окончил 4-ю Киевскую арт. школу (6.1931-1.1933), ВМА им. К.Е. Ворошилова (1.1935-2.1939).

Никакого практического опыта корабельной службы или проведения морских десантных действий не имел.

Полковник А.Т. Ворожилов — инспектор строевой и стрелковой подготовки учебного отряда КБФ (3-10.1941), он же командир войск десанта высаженных в Петергофе.

Окончил Харьковские повторные курсы старшего комначсостава (5.1923-8.1924), Курсы «Выстрел» (11.1929-7.1930).

Имел опыт командования стрелковыми частями до дивизии включительно, но с 1933 являлся начальником различных школ, то есть восемь лет не имел ни какой практики управления войсками в боевых условиях. Естественно с морскими десантными действиями он ранее не сталкивался.

Полковник Н.П. Симоняк — командир 8-й сбр ВМБ Ханко).

Окончил командные курсы (1922), курсы усовершенствования начсостава (1929), Военную академию им. М.В. Фрунзе (4.1932-4.1936).

Во всех отношениях подготовлен к исполнению своей должности.

Анализ командиров соединений, деятельность которых описана в данной книге, дает основание считать, что среди них имелись слабо подготовленные люди, но все же большинство, по крайней мере формально, соответствовали тем должностям, на которых их застала война. Таким образом недостатки в организации военных действий в 1941 года, нужно искать прежде всего в качестве и организации предвоенной боевой подготовки.

3. Извлечения из Отчета по боевому управлению Краснознаменного Балтийского флота в кампанию 1941 года

Оперативная разведка

Главная задача:

«Главной задачей оперативной разведки является не допустить внезапного появление флота противника в средней и северной частях Балтийского моря и устья Финского залива» («Наставление к ведению оперативной разведки на КБФ»).

Частные задачи:

1. Выявить состав и дислокацию сил противника, степень их подготовленности к войне, наличие резервов и сроки введения их в действие.

2. Выявить оборону баз, систему ДОЗК, районы минных заграждений, коммуникаций и их охрану.

Исходя из этих задач, оперативная разведка была построена следующим образом:

а) организация и руководство оперативной разведкой на театре возлагалось на начальника Штаба КБФ, который осуществлял свое руководство через начальника Разведотдела.

б) Весь театр Балтийского мора был разбит на районы. Районы были распределены между военно-морскими базами, авиасоединениями ВВС КБФ и бригадами подводных лодок. Дополнительно на всем театре Балтийского моря велась разведка силами радиоотряда и агентуры.

Разведка в районах, закрепленных за базами велась силами кораблей ОВРа и постами СНиС, БО, ПВО по указаниям начальников штабов баз.

В результате развернутой и приведенной в действие оперативной разведки на театре, перед началом военных действий было установлено:

1. Усиление воинских перевозок из Германии в Финляндию, начиная с середины мая. Особой интенсивности перевозки достигли в первой половине июня.

2. Активизация разведки силами надводных и подводных кораблей противника в районах островов: Эзель, Даго и восточной части Финского залива с задачей выявления системы ДОЗК, коммуникаций и БО побережья и островов.

3. Передислокация части немецких кораблей в порты Финляндии.

4. По данным АГ, в конце апреля 1941 г. стадо известно о подготовке Германии к войне против СССР.

Основываясь на вышеприведенных данных разведки, командование КБФ приняло ряд решений о развертывании флота, в частности, 19.06.41 на флоте была введена готовность № 2.

Ведение оперативной разведки в первый период войны с 22.06.41 г. по 30.08.41 г

Обстановка.

Весь первый период войны характеризуется, тем, что противник активных боевых действий самим флотом не проводил, а ограничился:

1) активной минной войной на всем Балтийском театре, стремясь максимально парализовать деятельность нашего флота, воспрепятствовать воинским перевозкам путем закупорки фарватеров минными постановками с пл, катеров, транспортов, и авиации;

2) обеспечением интенсивных воинских перевозок, тралением и охраной ФВК, эскортированием транспортов и разведкой на театре;

3) проведением десантных операций против опорных пунктов о-ва Эзель, Даго, препятствующих воинским перевозкам противника.

Исходя из обстановки, оперативная разведка на Балтийском военно-морском театре велась во взаимодействии авиации, подводных лодок, радиоразведки, агентурной разведки и надводных кораблей и постов СНиС. Все виды разведки были направлены на обеспечение выполнения флотом задач, поставленных командованием КБФ, фактическими примерами деятельности разведки по обеспечению проводимых операций кораблями флота, береговой обороны, сухопутных частей и авиации могут служить:

а) Перновская операция. В начале августа м-ца 1941 г. были получены достоверные АГД о наличие штаба, танков и скопления войск в гор. Пярну. На основании данных Военный Совет КБФ принял решение произвести воздушный налет на Пярну. В результате налета отмечены прямые попадания в скопления, танков, жилые помещения офицерского состава и личного состава, что нарушило план наступления левофланговой группировки войск противника.

б) По данным радиоразведки и подтвержденных данных постов СНиС было установлено включение манипуляторннх огней на маяке Поркаланд-Калбода с целью приема ПЛ для зарядки аккумуляторных батарей. 17.08 нашими ТКА была проведена успешная операция, в результате которой была потоплена ПЛ противника.

в) Воздушной, корабельной и агентурной разведками было установлено, что Мемель, Виндава и Либава являются портами формирования транспортов для перевозки и питания сухопутного фронта боеприпасами, живой силой и боевой техникой через Рижский залив в порта Рига и Пярну. Первые караваны транспортов под охраной легких надводных сил и авиации были обнаружены на подходах к Рижскому заливу 13.07.41 г. Для воспрепятствования перевозкам противника и нарушения его коммуникаций в районах Ирбенского прохода и Рижского залива была усилена разведывательная авиация и легкие силы БОБРа, а так же по указаниям Военного Совета КБФ в распоряжение командира БОБРа была выслана оперативная группа РО КБФ и подвижная РПС. Активное взаимодействие всех видов разведки и сил, находящихся в распоряжении штаба БОБРа, дало возможность нанести противнику значительные потери в корабельном составе и перевозимых грузах. Так, за период с 12.07 по 15.09 было обнаружено семь караванов, в составе 106 транспортов в сопровождении ММ, СКР СКР, ТКА ТКА в прикрытии авиации. Благодаря своевременному обнаружению было потоплено: один ЭМ, четыре М, один СКР, два ТКА, шестнадцать TP, баржа с танками, один танкер; повреждены один М и тринадцать ТР.

В ходе боевых действий, наряду с положительными действиями организации оперативной разведки, выявились следующие недостатки, которые влияли на успешное выполнение операции, проводимых командованием:

1. РО КБФ слабо занимался вопросом планирования разведки, постановкой задач, руководством и подготовкой исполнителей.

2. Слабая подготовка разведывательных органов в штабах соединении, в организации и ведения разведки на море. Отсутствие должного руководства начальников штабов.

3. В частях и соединениям флота, где отсутствовали штатные BP, вопросами организация разведки занимались недостаточно.

4. Отсутствовала четкая система разведдонесений, в связи с чем данные о противнике приходили в штаб с большим опозданием и страдали целым рядом неточностей.

5. ВВС КБФ в значительной степени использовались на сухопутных фронтах, что резко сказалось на ведении систематической разведки. (Так, 13.07.41 г. караван из 42 транспортов противника в сопровождении эсминцев подошел незамеченным к Ирбенскому проходу). Этот факт послушал основанием к пересмотру организации воздушной разведки и подчинению районов разведки и усилению контроля за штабом ВВС в деле ведения разведки со стороны Штаба КБФ.

6. В связи с недостаточной тральной разведкой на театре и незначительным количеством данных о минной обстановке, полученных через другие виды разведки, Разведотдел КБФ не сумел вскрыть систему минных постановок, в результате чего наш флот понес значительные потери в корабельном составе.

7. Быстрый отход наших сухопутных сил на восток сократил возможности ведения разведки силами радиоотряда РО КБФ и наблюдательных постов.

Приложение II. Документы

1. Боевые готовности ВМФ

23 июня 1939 г, директивой наркома ВМФ № 9760 Военным Советам флотов, командующим флотилиями установлены для всего ВМФ три оперативные готовности:

Оперативная готовность № 3 (повседневная):

— боевое ядро в готовности согласно директиве;

— состав флота мирного времени в готовности к мобилизационному развертыванию по схеме;

— базовый надзор несется у главной базы;

— воздушная разведка в море производится периодически;

— ремонт кораблей производится по плану.

Оперативная готовность № 2:

— боевое ядро в 4-х часовой готовности к выходу в море;

— состав флота в строю по мирному времени в 6-ти часовой готовности к вступлению в боевые действия;

— форсируется ремонт кораблей;

— дозор несется у всех баз и ведется систематическая воздушная разведка в море;

— авиация рассредоточена на оперативных аэродромах.

Оперативная готовность № 1:

— боевое ядро флота в одночасовой готовности к выходу в море;

— весь состав флота в 4-часовой готовности к вступлению в боевые действия;

— зенитная артиллерия изготовлена в бою;

— усиливаются ведение воздушной разведки и дозорная служба;

— подводные лодки рассредоточены и готовы к немедленному выходу в море;

— авиация в готовности к действию, рассредоточена по оперативным аэродромам;

— форсированно заканчивается ремонт кораблей;

— войсковые тылы развёрнуты.

По оперативным готовностям № 1,2, и 3 никакие военные действия не начинаются. Дальнейшее развёртывание может производиться либо по мобилизации, либо по распоряжению наркома ВМФ по установленным сигналам. Военным советам флотов, командующим флотилиями приказано:

— разработать подробные расписания действий всех частей флота, береговой обороны и авиации и 6 августа 1939 г. представить в ГМШ;

— каждый месяц к 1-у числу доносить состояние и дислокацию кораблей, частей БО и авиации;

— ежедневно доносить об изменениях в этом за сутки.

2. Директива Военному Совету КБФ об отводе боевых кораблей на восток

№ 8/124

30 июня 1941 г.

11:45

Предлагаю боевые корабли, не могущие быть полезными в обороне островов и защите территории Эстонии, вывести на восток. Решение согласовать с Исаковым и доложить.

КУЗНЕЦОВ

3. Директива Военному Совету КБФ, командующему Кронштадтской ВМБ, командующему силами морской обороны Ленинграда и озерного района о необходимости усиления борьбы с фактами проявлений трусости и паникерства

№ 315/ш

9 июля 1941 г.

20:15

Наблюдаются случаи, когда целые группы краснофлотцев и даже некоторые командиры самостоятельно «эвакуируются» с фронта и из прифронтовой полосы, захватывая иногда автомашины, на которых беспрепятственно и бесконтрольно приезжают прямо в Ленинград, где безнаказанно распространяют ложные, явно провокационные слухи. Отдельные «командиры» даже переодеваются в краснофлотскую форму, уничтожая личные документы. Эти позорные случаи предательства своих товарищей, оставшихся на фронте и, сеяние панических слухов не встречают решительного воздействия ни со стороны органов прокуратуры, ни со стороны органов командования.

Приказываю: Немедленно и самым решительным образом ударить по дезорганизаторам фронта и тыла, строжайше, по законам военного времени, судить каждого покинувшего свой боевой пост командира и краснофлотца, а также тех начальников, которые потворствуют им, не ведут беспощадной борьбы с дезертирами и паникерами.

КУЗНЕЦОВ

4. Директива ГУПП ВМФ Военным Советам и начальникам политуправлений флотов и флотилий о мероприятиях политорганов в связи с введением института военных комиссаров

№ 1414с

17 июля 1941 г.

В соответствии с приказом народного комиссара № 367[79] заместителям командиров по политчасти кораблей (частей) и соединений предлагаю немедленно вступить в исполнение обязанностей военных комиссаров, руководствуясь в своей деятельности положением о военкомах РККА.

Потребовать от каждого военкома и политработника знания и точного исполнения Указа Президиума ВС СССР о реорганизации органов политпропаганды и введении института военкомов. Комиссары и политработники обязаны знать, что они — глаза и уши ленинско-сталинской партии и Советского правительства, что они должны носителями духа партии Ленина — Сталина, ее дисциплины, ее твердости и мужества в борьбе с врагами нашей Родины. Развернуть устную и печатную пропаганду и агитацию по разъяснению Указа о введении института военкомов. Командирам разъяснить, что введение института военкомов облегчает их боевую деятельность. В пропаганде и агитации подчеркнуть роль и значение политработы и военкомов. Члены военсоветов и начальники ПУ флотов обязаны систематически контролировать исполнение Указа о введении института военкомов.

Членам военсоветов и начальникам ПУ флотов проинструктировать комиссаров соединений и начальников политорганов по Указу и положению о военкомах.

Там, где позволит обстановка, на партийных и комсомольских собраниях активах поставить краткий доклад об Указе о реорганизации органов политпропаганды и введении института военкомов, остановившись на задачах парткомсомольских организаций. Начальникам политуправлений флотов ежедневно письменно доносить о реагировании со стороны бойцов и командиров на Указ и как он осуществляется.

Начальник Политуправления ВМФ армейский комиссар 2-го ранга РОГОВ

5. Директива ГЛАВПУ РКВМФ членам Военных Советов и начальникам политуправлений флотов, военкомам и начальникам политотделов флотилий, соединений, учебных заведений и спецучреждений о повышении передовой роли коммунистов и комсомольцев в боях с врагом и усилении борьбы против трусов и паникеров.

51сс

8 августа 1941 г.

Истекшие полтора месяца боев кораблей и частей Рабоче-Крестьянского Военно-Морского флота с фашистскими захватчиками показали, что абсолютное большинство командиров, политработников и краснофлотцев мужественно, храбро и стойко сражаются с заклятым врагом и, преодолевая трудности и лишения, самоотверженно, не щадя своих сил и самой жизни, бьются за каждую пядь советской земли и ее морских границ. Ширятся и становятся подлинно массовыми образцы героизма и боевых подвигов командиров, политработников и краснофлотцев во славу Советской Родины.

Однако наряду с этим имели, а на некоторых кораблях и в частях продолжают иметь место позорные случаи оставления своих боевых постов, трусости, панического бегства с корабля и со своих позиций отдельных командиров, политработников и краснофлотцев, в том числе коммунистов и комсомольцев, забывших свой долг перед Родиной, данную ими перед лицом народа Советского Союза священную клятву — военную присягу.

Бывший командир Либавской ВМБ контр-адмирал Трайнин, бывший Начальник штаба Либавской ВМБ капитан 1-го ранга Клевенский и командир Виндавского укрепсектора полковник Герасимов проявили позорящую звание Командира трусость и паникерство, преступное бездействие власти, допустили развал управления частями базы. Трайнин, Клевенский и Герасимов отданы под суд военного трибунала.

Бывший начальник Пинского морского гарнизона, командир порта капитан Королев и старший политработник гарнизона батальонный комиссар Ершов с начала военных действий проявили позорную трусость, отсутствие распорядительности, допустили поспешное уничтожение важнейших документов штаба и политотдела и ценного военного имущества, часть которого осталась врагу, и самовольную эвакуацию, паническое бегство. Королев расстрелян. Ершов отдан под суд военного трибунала.

Командир подлодки Щ-205 ЧФ капитан-лейтенант Дронин проявил позорную трусость и не выполнил боевого приказа. Дронин расстрелян.

Уже после исторического выступления по радио товарища Сталина в некоторых соединениях продолжают иметь место позорные случаи трусости и паникерства.

Командир дивизиона подлодок КБФ капитан 2-го ранга Федотов, член партии, неоднократно проявлял трусость и растерянность. Недавно был даже такой случай: возвращаясь ночью с позиции и увидев подлодку противника в момент ее погружения, Федотов вместо того, чтобы атаковать или таранить подлодку врага, скомандовал к погружению. Федотов отдан под суд военного трибунала.

Летчик 1-го авиаполка КБФ лейтенант Русаков, проявляя трусость, систематически уклонялся от боевых вылетов или возвращался, не доходя до цели, якобы по неисправности матчасти, сбрасывал боезапас в свои озера. Русаков отдан под суд военного трибунала.

16 июля с. г. командир эсминца «Энгельс» КБФ капитан 3-го ранга Васильев, сопровождая эсминец «Страшный», нарушил из-за трусости правила плавания по фарватеру. Когда вследствие этого «Страшный» подорвался на мине, Васильев ушел от него, не оказав помощи. Васильев отдан под суд военного трибунала.

26 июля с.г. командир десантного батальона ЛВФ подполковник Петров и военком батальонный комиссар Гуральник во время десантной операции по белофинскому острову проявили трусость и преступное бездействие, позорно бросили на занятом острове свой батальон, в результате чего батальон был дезорганизован и понес тяжелые потери в личном составе, оружии и материальной части. Петров и Гуральник отданы под суд военного трибунала.

За трусость в подобных же условиях и за паническое бегство расстреляны командир батальона морской пехоты КБФ Илкатин и военком Шкинчик.

Трусы и паникеры с партийным или комсомольским билетами — самые худшие враги, изменники Родины и делу Коммунистической партии.

Беспощадная борьба и расправа со всякими дезорганизаторами — с паникерами, трусами, дезертирами и распространителями слухов и восстановление железной воинской дисциплины — священный долг политорганов и военных комиссаров, каждого командира, политработника и краснофлотца, каждого коммуниста и комсомольца.

Приказываю:

1. Начальникам политуправлений флотов и военным комиссарам соединений проверить, что сделано политотделами, военкомами кораблей и частей, партийными и комсомольскими организациями в целях повышения передовой роли коммунистов и комсомольцев в борьбе с врагом, как они борются с теми, кто не оправдывает высокого звания коммуниста и комсомольца в боевой обстановке.

2. Потребовать от всех политорганов, военкомов кораблей и частей, партийных и комсомольских организаций особой ответственности за состояние и боеспособность корабля, части. Добиться, чтобы все коммунисты и комсомольцы были бесстрашными в бою, свободными от всякого подобия паники, всегда, и особенно в сложной обстановке, выступали организующей силой, своим личным примером цементировали бойцов и увлекали их на выполнение боевых задач.

3. Каждый корабль, часть и соединение, весь Военно-Морской флот и вся Советская страна должны знать героев Отечественной войны.

В боевой агитации и пропаганде, устной и печатной, широко использовать примеры героизма и боевых подвигов бойцов Великой Отечественной войны; повседневно разъяснять, что в момент серьезной опасности, когда решается вопрос о жизни и смерти нашей Родины, коммунисты и комсомольцы, все непартийные большевики должны биться с врагом, не щадя ни своих сил, ни самой жизни; воодушевлять и ободрять личный состав, всемерно укреплять в нем уверенность, что враг будет разбит, победа будет за нами.

4. Политорганам, военным комиссарам, политработникам, партийным и комсомольским организациям вести беспощадную борьбу с паникерами, трусами, шкурниками и пораженцами невзирая на лица. На каждом корабле, в части, в каждом их подразделении создать совершенно нетерпимые условия для всех тех, кто своим паникерством и трусостью, шкурничеством и легким отношением к провокационным слухам мешает делу укрепления боеспособности корабля, части.

Паникеров, трусов, шкурников, дезертиров и пораженцев немедленно изгонять из партии и комсомола и предавать суду военного трибунала.

5. С настоящей директивой ознакомить весь начальствующий состав, всех коммунистов и комсомольцев.

Начальникам политуправлений флотов командировать на корабли и в части лучших политработников для оказания помощи и проверки выполнения настоящей директивы.

6. О ходе работы и достигнутых результатах докладывать мне в очередных политдонесениях.

Первое донесение выслать к 25 августа.

Начальник Главного политического управления РКВМФ армейский комиссар 2-го ранга РОГОВ

6. Директива Военному Совету КБФ о действиях флота

№ 440/ш

13 августа 1941 г.

15:30

Ваши последние телеграммы по обстановке в конце сводятся к желанию перебраться на восток. Буду докладывать ваши телеграммы т. Сталину, но я лично против этого. Потому противник не идет в Финский залив, что в Таллине стоят наши силы, но стоит на несколько дней уйти оттуда, как войти туда снова будет уже невозможно. Корабли надо беречь, но превращать это в самоцель неправильно. Решать такие вопросы может только Главком, которому вы подчинены.

КУЗНЕЦОВ

7. Директива Военному Совету КБФ о ведении боевых действий на Ханко

№ 443/ш

14 августа 1941 г.

05:00

Переброска частей с Ханко признана неправильной, предложено обеспечить запасы продовольствия и боеприпасов и драться.

КУЗНЕЦОВ

8. Документы по организации перехода флота из Таллина в Кронштадт

8.1. Боевой приказ №…

Штаб КБФ

г. Таллин

27.08.41 г.

Карта…

1. Во исполнение приказа Главного командования Северо-Западного фронта, Краснознаменному Балтийскому флоту перейти из Таллина в Кронштадт.

2. Переход совершить в составе:

Главные силы:

КР «Киров» (флаг командующего КБФ), ЛД «Ленинград», ЭМ «Гордый», «Сметливый», «Яков Свердлов».

ПЛ С-4, С-5, «Калев», «Лембит».

БТЩ 217, 207, 204, 206, 205.

ТКА № 74, 84, 103,73, 113.

СКА МО № 133, 142, 112, 202, 208 и 131. ПС «Пиккер» и ледокол «Сууртыль».

Отряд прикрытия (флаг НШ КБФ):

ЛД «Минск», ЭМ «Скорый», «Славный».

ПЛ Щ-322, М-98, М-95, М-102.

БТЩ-203, 210, 211, 215, 218.

ТКА № 91, 53, 101,33.

СКА МО № 510, 207, 212, 213, и СС «Нептун».

Арьергард:

ЭМ «Калинин» (флаг К-ра Минной обороны), «Суровый», «Артем», «Володарский»; СКР «Снег», «Буря», «Циклон», «Аметист», ТКА № 51, 61, МО № 5, 195, 205, 210.

3. Артиллерийским огнем по наземным и воздушным целям прикрыть отход, посадку и уход из Таллина наших сухопутных сил и тыла флота.

Главным силам — прикрыть на переходе от м. Юминда до о. Гогланд, первый и второй караваны транспортов.

Отряду прикрытия — прикрыть на переходе от о. Кери до о. Вайндло второй и третий караваны транспортов.

Арьергарду — прикрывать третий караван транспортов с тыла.

Командующему ВВС задача указана в специальном приказе.

4. Переход будет происходить в условиях сильного воздействия авиации, мин, подлодок противника. Командирам отрядов обратить особое внимание на ПВО, ПМО и ПЛО и организацию живучести на кораблях.

5. ФКП крейсер «Киров».

Второй заместитель — командир Минной обороны

ЭМ «Калинин».

ПРИЛОЖЕНИЕ: Плановая таблица на 6-ти листах.

Подписи командующего флотом Трибуца,

члена Военного Совета Смирнова,

начальника штаба флота Пантелеева.

Плановая таблица перехода из г. Таллин в Кронштадт

Примечание: Все корабли несут ПМО, ПЛО, ПВО, ПТО.

Подписи начальника и комиссара штаба флота

Пантелеева и Серебренникова.

Утверждаю:

Трибуц, Смирнов, Вербицкий

Плановая таблица Перехода конвоев Таллин — Кронштадт 27.08–28.08.1941

Примечание: Командиры конвоя проверяют обеспеченность кораблей кальками перехода, проводят инструктаж и составляют походные ордера и наставление на переход.

Начало движения по сигналу командира конвоя; номера катеров МО и ТКА будут сообщены Штабом дополнительно.

Для оповещения командиров кораблей и катеров командиры конвоев имеют право использовать приданные в их распоряжение катера.

Подписи начальника и комиссара штаба флота

Пантелеева и Серебренникова

УТВЕРЖДАЮ:

командир конвоя № 1 капитан 2-го ранга Богданов

27 августа 1941 г.

Секретно

Наставление на переход конвоя № 1 27–28.08.1941 г. Таллин — Кронштадт

1. Выход конвоя № 1 за ворота бона 22.00.27.08.41 г.

2. Походный ордер и состав согласно прилагаемой кальки. При изменении курса не выкатываться из протраленной полосы.

3. Скорость на переходе 5–5,5 узлов. Кораблям иметь запас скорости в 2 узла.

4. С наступлением темноты иметь включенными затемненные кильватерные огни.

5. Расстрел обнаруженных мин производят СКА МО № 507 и 208.

6. Кораблям охранения — КТЩ т. «Р» и СКА МО иметь наготове МДК для постановки ДЗ от стрельбы береговой артиллерии.

7. Наблюдение за водой и горизонтом круговое.

8. Всем кораблям быть полностью затемненными.

9. В случае тумана корабли уменьшают дистанцию до предела видимости и включают прожектора (люстры) точно по направлению на свою корму.

10. Оказание помощи пострадавшим кораблям занимаются корабли охраны.

Начальник штаба конвоя капитан 3-го ранга Макеев

8.2. Плановая и фактическая загрузка судов и кораблей, человек

9. Доклад командующего войсками Ленинградского фронта Начальнику Генерального штаба о необходимости эвакуации войск с островов Балтийского моря

№ 00103/кв

28 августа 1941 г.

04:22

Мы полагаем необходимым все войсковые части и вооружение с Эзеля, Даго и Ханко эвакуировать. О способах этой операции договоримся с Кузнецовым, который ожидается сюда через несколько часов. Наличные транспортные средства и охранные корабли не позволяют приступить к эвакуации островов одновременно с эвакуацией Таллина; придется эту операцию произвести после окончания Таллинской.

Просим указаний.

ВОРОШИЛОВ ЖДАНОВ

10. Директива Ставки ВГК Венному Совету Северо-Западного направления об эвакуации войск с островов Эзель, Даго и полуострова Ханко

№ 001383

28 августа 1941 г

23:25

Верховный Главнокомандующий разрешил эвакуировать все войсковые части и вооружение с островов Эзель и Даго и с полуострова Ханко. Получение подтвердить.

По поручению Ставки Верховного Главнокомандования Начальник Генерального штаба Б. ШАПОШНИКОВ

11. Доклад Заместителя Народного Комиссара ВМФ Верховному Главнокомандующему плана мероприятий на случай вынужденного отхода из Ленинграда (по кораблям и судам)

Совершенно секретно

Особой важности

I. Общие положения

1. В случае вынужденного отхода из Ленинграда все корабли военного флота, торговые, промысловые и технические суда подлежат уничтожению путем взрыва.

2. Уничтожение производится с целью:

а) не дать возможность использования их противником;

б) исключить возможность плавания противнику в районе Кронштадт — Ленинград и использования им фарватеров, рейдов, гаваней, каналов и ковшей.

3. Уничтожение производится с максимально возможными разрушениями на возможно длительный период, т. е. объекты и корабли взрываются и топятся.

4. Уничтожение производится по строго последовательному плану с момента дачи сигнала Главным Командованием.

II. Организация подготовки

1. Подготовка к уничтожению и уничтожение производятся по районам:

а) Кронштадтский район (включая собственно Кронштадт, военный порт, Ораниенбаум, Северный фарватер, Морской канал до Петергофского буя включительно).

б) Ленинградский торговый порт (включая Морской канал от Петергофского буя, огражденная часть Морского канала, акваторий верфи зав. им. Жданова, Гутуевский и Канонерский, острова до устья реки Невы).

в) Устье реки Невы (включая Елагинский, Петровский и Корабельный фарватеры, Большую Неву, Малую Неву, Большую, Среднюю и Малую Невки).

г) Судостроительные заводы (№№ 190, 189, 196, 194, 5, 205, 273 и 270).

2. Уничтожению подлежат все суда, независимо от ведомственной принадлежности.

3. Уничтожение береговых сооружений (краны, причалы, доки, элеваторы, подъездные пути и т. д.) производится соответствующими ведомствами по указанию и плану городского Комитета ВКП(б).

4. В зависимости от оперативной обстановки уничтожение и затопление производятся в том районе, которому грозит непосредственная угроза захвата противником, при этом должен быть разработан вариант увода кораблей из опасного района в более безопасный, а также увода кораблей в Кронштадт в случае невозможности нахождения их в Ленинграде.

5. Вся подготовка по уничтожению разрабатывается штабом КБФ совместно со штабом морской обороны гор. Ленинград (конспиративно).

III. Ответственные исполнители

Ответственность и общее руководство за потопление и уничтожение кораблей, а также разрушение кораблей на судостроительных заводах несет командующий КБФ вице-адмирал Трибуц.

Ответственными за потопление всех кораблей в районах и закупорку фарватеров, рейдов, гаваней и ковшей, а также разрушение кораблей на судостроительных заводах по районам назначаются:

а) Кронштадтский район (1-й район) — контр-адмирал Пантелеев, бригадный комиссар Серебренников;

б) Ленинградский торговый порт (2-й район) — капитан 1-го ранга Евдокимов, бригадный комиссар Мосолов, капитан 2-го ранга Янсон — корабли ЭОНа, и батальонный комиссар Чепик, зам. наркома Морского Флота СССР Кириченко;

в) устье реки Нева (3-й район) — контр-адмирал Челпанов, дивизионный комиссар Лебедев;

г) судостроительные заводы (4-й район) — инженер контр-адмирал Жуков, инженер капитан 1-го ранга Якимов, инженер капитан 2-го ранга Каменский, военный инженер 2-го ранга Пушкин, зам. наркома судостроит. пром-ти СССР Самарин.

IV. Техника уничтожения

При уничтожении и затоплении кораблей использовать способы открытия кингстонов, подрыва корпуса, порчи механизмов и котлов подрывом, поджог корабля и уничтожение ценной и радиоаппаратуры.

Разрушение кораблей и корпусов на стапелях судостроительных заводов производить подрывом.

V. Предварительные распоряжения

Состоят в:

а) заготовке и доставке взрывчатых веществ на объекты или в район расположения объектов — производится по расчетам ответственных исполнителей районов;

б) в расстановке объектов буксирами;

в) обеспечении буксирами для расстановки объектов;

г) отработке расписания (составление списков специалистов минеров подрывников);

д) мероприятий по свозу личного состава — своз основной команды и снятие с объектов подрывных команд;

е) обеспечении подрывных команд необходимым количеством моторных и паровых катеров.

VI. Порядок оповещения и связь

По получении сигнала Главного Командования приказания передаются:

а) по телефону условным сигналом с обратной проверкой;

б) дублированием по радио;

в) дублированием по телеграфу;

г) дублированием нарочным — делегатом.

Заместитель народного комиссара ВМФ адмирал ИСАКОВ

12. Директива Ставки ВГК Военному Совету Ленинградского фронта об утверждении плана мероприятий по уничтожению Балтийского флота

№ 001931

сентября 1941 г.

План мероприятий по уничтожению флота на случай вынужденного отвода из Ленинграда Ставкой утвержден.

Сигнал к выполнению подается командующим Ленинградским фронтом. Получение подтвердить.

По поручению Ставки Верховного Главнокомандования Начальник Генерального штаба Б. ШАПОШНИКОВ Народный комиссар ВМФ Н. КУЗНЕЦОВ

13. Директива Ленинград тов. Исакову И.С. (лично) о плане действий в случае оставления Ленинграда

№ 570/ш

сентября 1941 г.

01:32

Подтвердите получение утвержденного Ставкой намеченного плана по флоту в случае оставления Ленинграда. Подтверждаю, что этот план нужно провести в случае необходимости во что бы то ни стало.

КУЗНЕЦОВ

14. Директива Военному Совету КБФ о мерах по усилению ПВО

№зн/514

23 сентября 1941 г.

00:30

Донести мероприятия по усилению ПВО кораблей. Не считаете ли целесообразным:

1. Маневрировать зенитными батареями, сосредоточивая их на основном направлении налетов за счет второстепенных и неработающих направлений, в частности, за счет северных от Котлина.

2. Использование «Фрунзе»[80] как платформы для зенитных орудий, с одновременным камуфлированием его под действующий линкор в целях разрядки по нему авиации противника.

3. Поставить вопрос о сдвиге к Кронштадту плавучих зенитных батарей и аэростатов заграждения.

КУЗНЕЦОВ

15. Директива Военному Совету КБФ о мероприятиях в связи с возможной операцией немецкого флота

№ зн/526

24 сентября 1941 г.

23:50

В связи с ожидаемой операцией германского флота против Кронштадта — Ленинграда:

1. Предупредите батареи Ханко, Даго, Оденсхольма, Гогландского рубежа.

2. Сосредоточить возможно большее число подлодок в устье Финского залива и малюток на Гогландском рубеже и в Нарвском заливе.

3. Подготовить всю артиллерию береговую и корабельную в Кронштадте.

4. Быть готовому к артиллерийскому, торпедному и бомбовому ударам на Шепелевском рубеже, в частности, подготовить самолеты-торпедоносцы и предусмотреть выход «Октябрьской революции» к Шепелевскому рубежу. Усилить радиоразведку и установить авиационную разведку.

КУЗНЕЦОВ

16. Директива Зам. НК ВМФ тов. Исакову И. С., Военному Совету КБФ об оставлении подводных лодок для обороны Ленинграда

№ 635/ш

3 октября 1941 г.

00:39

Подлодки по просьбе Военного совета фронта через проливы не посылать, оставить для обороны Ленинграда.

КУЗНЕЦОВ

17. Директива Ставки ВГК Военному Совету Ленинградского фронта о выводе войск с о. Ханко

№ 004436

7 ноября 1941 г.

01 ч 00 мин

Копия: народному комиссару Военно-Морского Флота

Требуем от вас вывоза всех войск сухопутных и морских и материальной части с Ханко, пока Финский залив еще не замерз. Получение подтвердить.

Ставка Верховного Главнокомандования И. СТАЛИН Б. ШАПОШНИКОВ

18. Директива ГЛАВПУ РКВМФ членам Военных Советов и начальникам политических управлений флотов и флотилий, начальникам политотделов соединений РКВМФ об использовании в пропагандистской работе информации о потерях немецко-фашистского ВМФ за 5 месяцев войны

№ 41

25 ноября 1941 г.

За истекшие пять месяцев войны Советского Союза с фашистской Германией РКВМФ не только оказывает серьезное сопротивление немецким захватчикам, но и нанес врагу серьезные удары, от которых враг понес большие потери:

Потери противника за 5 мес. по Балтийскому театру в результате боевых действий КБФ

Крейсеры — 1

Подводные лодки — 20

Эсминцы — 15

Броненосцы берег, обороны — 1

Прочие военные суда — 29

Транспорты, танкеры и прочие вспомогательные суда — 183

Самолеты — 431

Танки, танкетки и бронемашины — 369

Артиллерийские и зенитные батареи — 49

Автомашины — 1125

Общий тоннаж потерь противника составляет 253 709 тонн, из них тоннаж потерь военных кораблей — 37 100 тонн и тоннаж потерь невоенных кораблей — 216 600 тонн.

Начальник Главного политического управления РКВМФ армейский комиссар 2-го ранга РОГОВ

19. Приказ об изучении боевого опыта и его реализации

№ 0110

10 февраля 1942 г.

Изучение опыта войны и его реализация до сего времени идет неудовлетворительно.

В первую очередь сюда относится составление отчетов по операциям, по итогам боевой деятельности отдельных классов кораблей и по использованию различных родов оружия и техники.

Отчетов составляется мало, а качество представленных — невысокое. Наибольшее понимание вопроса проявляет Северный флот, по операциям которого разработано и уже представлено значительное количество материалов. Командование и штаб КБФ до сего времени не проанализировали своей боевой работы и ограничились только представлением отчета по обороне Ханко, если не считать отчета бригады ТК, присланного мне без утверждения Военным Советом. Исключительная пассивность и бездеятельность в закреплении боевого опыта проявлена Черноморским флотом, который до сего времени, несмотря на специально дававшиеся указания, не прислал ни одного отчета или материала.

Приказываю:

1. Штабам флотов и соединений разработать и представить:

а) отчеты по отдельным операциям;

б) обзорные отчеты, обнимающие оперативную деятельность флота, с начала войны;

в) отчеты по боевой деятельности соединений флота и отдельных классов кораблей;

г) отчеты по использованию оружия и техники;

д) отчеты по работе органов тыла и других органов, обеспечивающих боевую работу флота.

2. Отчеты составлять за периоды времени по своему усмотрению, но с тем, чтобы они были закончены и представлены в ГМШ не позже 1.4.42 г.

В дальнейшем к составлению отчетов приступать по завершению каждой операции.

3. Отчеты составлять в произвольной форме, избирая в каждом случае форму наиболее соответствующую содержанию.

К отчетам обязательно прилагать схемы, чертежи, рисунки, фотографии и необходимые документы.

4. Отчеты представлять:

По боевой деятельности флота, соединений, а также по операциям — начальнику Главного морского штаба в двух экземплярах.

По использованию оружия, техники — начальнику управления боевой подготовки в 1 экземпляре и соответствующему начальнику центральных управлений.

Все отчеты — начальнику исторического отдела Главного морского штаба (г. Астрахань) в 1-м экземпляре, за исключением отчетов ВС флотов, имеющихся гриф «Особой важности».

5. Каждый представленный отчет должен утверждаться Военным Советом.

КУЗНЕЦОВ

20. Директива ГЛАВПУ РКВМФ Военному совету и начальнику Политуправления КБФ, военкому и начполитотдела бригады подводных лодок КБФ о состоянии партийно-политической работы в бригаде подводных лодок КБФ

№ 13с

16 марта 1942 г.

Главное политическое управление РКВМФ проверило в феврале месяце состояние партийно-политической работы на бригаде подлодок КБФ. Проверкой установлено, что в обстановке исключительных трудностей, созданных длительной блокадой г. Ленинграда, политработники, партийные и комсомольские организации бригады подводных лодок сумели сохранить у большинства личного состава крепкий боевой дух. Ярким выражением политического подъема является успешный ход ремонта, проводимого силами почти исключительно личного состава бригады. Вместе с тем проверка вскрыла наличие ряда крупных недостатков, свидетельствующих о неудовлетворительном выполнении некоторыми комиссарами и политотделом требований директив Главного политуправления РКВМФ. Основными недостатками являются:

1) Воинская дисциплина на ряде подводных лодок продолжает оставаться неудовлетворительной. По-прежнему велико количество случаев грубейшего нарушения воинской дисциплины: сон на вахте, оскорбления, грубость и пререкания, особенно с младшим начсоставом, небрежное отношение к оружию.

Характерным в состоянии дисциплины является то, что командный состав менее дисциплинирован, чем рядовой. В бригаде развито пьянство, особенно среди начальствующего состава.

В результате пьянства и разложения в бригаде произошел такой дикий случай. 29 января старший краснофлотец Трофимов, комсомолец, зарубил топором мичмана Сидоренко и глав. старшину Никонова, а затем и сам застрелился. Вся эта группа, работая в торпедном кабинете бригады, систематически пьянствовала, ходила в город по поддельным увольнительным. Группа была подчинена флагману Иодковскому, который интересовался только техникой, а не людьми. О пьянстве этой группы было известно военкому бригады тов. Майорову, который ограничился арестом Трофимова, но не заинтересовался этой группой.

2) Воровство, случаи хищения и разбазаривания продуктов и личных вещей командиров и краснофлотцев стали в бригаде массовым явлением, при этом воровством занимаются не только краснофлотцы, но и некоторые командиры.

В течение декабря-января на подлодке К-51 разворовано и разбазарено 205 литров водки, около 16 кг масла, 23 кг молока, 115 кг консервов, 145 кг печенья и около 270 кг галет. Кроме того, списано актами (часть из которых сомнительна) — 261 литр водки, 214 кг копченостей и 4500 шт. яиц. Продукты расходовались на свадьбу одного из лейтенантов, растаскивались по квартирам. Никаких норм снабжения не было — военком Рацуцкий с воровством и разбазариванием борьбы не вел.

Еще осенью 1941 г. на этой же лодке было массовое хищение продуктов. Для отчетности за продукты фабриковались фиктивные акты, которые утверждались командованием подлодки и дивизиона. Это позорное явление могло иметь место потому, что командование бригады решительных мер по искоренению воровства не принимало. Военком бригады тов. Майоров, знавший о неблагополучии на подлодке К-51 и др., писавший громкие резолюции на актах этой подлодки, дальше резолюции не пошел, никаких мер не принял и до последних дней считал Рацуцкого хорошим комиссаром.

Аналогичное, разбазаривание и воровство было допущено на подлодке Щ-304, где разворовано 32-суточный автономный паек на групповые пьянки и банкеты с участием командира дивизиона Червинского. Пьянство на лодке началось еще в октябре, бывало и в боевых походах. Однажды командир подлодки Афанасьев напился до того, что не мог вести корабль, в другой раз он не мог отличить южную часть Гогланда от северной. Военком подлодки Быко-Янко вместо борьбы с расхитителями потворствовал им, участвуя в пьянках на подлодке, одна из которых была устроена по случаю дня его рождения.

Военкому бригады Майорову было известно о неблагополучии и на этой подлодке. Больше того, посланный на нее инструктор политотдела Гапон обнаружил недостачу пайка на 28 суток еще в декабре месяце. Однако тов. Майоров не дал делу должный ход и вновь послал комиссию на лодку. До февраля месяца так и тянулось это дело. Военком подлодки Щ-304 Быко-Янко считается также хорошим комиссаром. Его работу в январе месяце проверяло ПУ КБФ и ничего серьезного не обнаружило.

Крупное воровство обнаружено и на базе учебного дивизиона бригады, на плавбазе «Смольный», где украдены вещи погибших командиров; много мелких краж и на других подлодках. За один только январь месяц военным трибуналом осуждено 17 чел., в том числе за кражу продуктов — 16 чел.

Однако сурово судили в бригаде за мелкое воровство, а крупные воры и их покровители оставались безнаказанными.

Основными причинами такого состояния дисциплины и широкого распространения в бригаде позорного явления воровства являются:

а) низкая требовательность всех звеньев начсостава, широко распространенное панибратство, увещевания и либерализм к нарушителям дисциплины и к жуликам; отсутствие примерности некоторых командиров и комиссаров их личная распущенность и моральная невыдержанность;

б) ослабление, а в ряде случаев отход партийных и комсомольских организаций от борьбы за укрепление воинского порядка и дисциплины. Не обеспечивая судоремонт, парторганизации ряда подлодок запустили внутрипартийную работу: ослабла партийная дисциплина, по два-три месяца не проводились партийные собрания, а там, где созывались, готовились плохо. Самым же серьезным упущением является разрыв между большим ростом парторганизаций и работой по большевистскому воспитания молодых коммунистов, которая находится на крайне низком уровне и даже вовсе отсутствует (Щ-318); вместе с тем есть подлодки, парторганизации которых за все время войны не приняли в кандидаты партии ни одного человека (Щ-306, М-95);

в) неудовлетворительность агитационно-пропагандистской работы; плохое качество политинформаций и политбесед, запущенность работы с агитаторами, забыты в пропаганде такие вопросы, как военная присяга, закон об ответственности за измену Родине и др.; слабая воспитательная работа с начальствующим составом. Политотдел БПЛ, привлекая из местных партийных организаций докладчиков по вопросам военного положения, не проверял их конспекты (тезисы) и в результате некоторые из этих докладчиков фантазировали, врали и разбалтывали военные секреты, нанося тем самым ущерб делу агитации и пропаганды;

д) ряд военкомов подлодок плохо выполняют основные требования «Положения о военных комиссарах».

Будучи слабо подготовленными в военном отношении, некоторые военкомы подлодок оказались неспособными преодолеть пассивность действий, явную растерянность некоторых командиров в первые месяцы войны и мало что делают сейчас для повышения своей военно-морской подготовки.

Не у всех военкомов проявляется большевистская бдительность, что подтверждается наличием массового воровства, пьянства, а также отдельных случаями недостаточно активной борьбы с носителями антисоветских высказываний, не всегда военкомы организуют активное разоблачение и изоляцию антисоветских элементов.

29 января на подлодке С-9 рабочий завода вел в отсеке махровою контрреволюционную пропаганду. Военкому подлодки тов. Селезневу этот случай стал известен только к исходу следующего дня и то благодаря партийному собранию. Тов. Селезнев на другой день пришел сам поговорить с рабочим, который опять повел контрреволюционную агитацию. Вместо того чтобы пресечь агитацию, тов. Селезнев вступил в длительную полемику с рабочим в присутствии краснофлотцев, после чего ограничился сообщением в Особый отдел. До 12 февраля, когда прибыл представитель Главного ПУ РКВМФ, тов. Селезнев никаких других мер по этому случаю не принял;

е) неудовлетворительное руководство политотдела бригады работой военкомов подлодок и поверхностный контроль за состоянием партийно-политической работы на подводных лодках. Политотдел бригады занимался болтовней, обследованием, нежели кропотливой организаторской и агитационно- пропагандистской работой на каждой подлодке; слабо требовал с опытных военкомов, мало помогал молодым комиссарам, плохо учил их практике партийной и политической работы. Политотдел бригады представил в ГлавПУ РКВМФ за декабрь — февраль месяцы до 20 политдонесений, но ни в одном из них не вскрыл действительного состояния бригады, ограничиваясь фиксацией отдельных явлений, отдельных случаев мелкого воровства;

ж) неудовлетворительная работа военкома бригады полкового комиссара Майорова, который сжился с безобразиями на подлодках и в бригаде, примиренчески относился к грубейшим проступкам и воинским преступлениям отдельных командиров и комиссаров подлодок, смазывал, скрывал от внестоящих политорганов действительное положение дел в бригаде. Во взаимоотношениях с военкомами подлодок и дивизионов проявлял грубость, плохо руководил ими и политотделом бригады;

з) слабое руководство политуправления КБФ работой политотдела бригады и недостаточный контроль за практической деятельностью военкомов, плохое знание кадров военкомов важнейшего соединения флота[81].

Начальник Главного политического управления РКВМФ армейский комиссар 2-го ранга РОГОВ

Приложение III. Минная война

1. Тральное вооружение Балтийского флота

Делая основную ставку на минное оружие, противник применил в Финском заливе почти весь имеемый арсенал морских мин: от якорных контактных периода Первой мировой войны до донных не контактных, практически не известных нашим минерам. Проще всего было бороться с минами типа S/30 и S/36, которые ставили финские подводные лодки и не имевшие индивидуальной противотральной защиты. Эти мины применялись германскими подлодками типов UC–I и UC–II в Первую мировую войну, имели вес заряда (тротил) 100 и 200 кг, четыре колпака (верхний пятый колпак заглушался пробкой), двойной минреп, якорь в виде круглой плиты с четырьмя откидывавшимися стойками, между которыми в собранном виде помещалась мина. К тому же качество первых, как, впрочем, и некоторых последующих, минных постановок финскими подводными лодками оказалось невысоким. Из 78 поставленных ими мин до двух десятков в первые же дни сорвались с якорей и их расстреляли советские корабли.

Значительно труднее было бороться с германскими якорными гальваноударными минами типа ЕМС, точнее с EMC II образца 1937 г. Вес их заряда составлял 285 кг ТГА, что соответствовало приблизительно 450 кг тротила. Якорная система позволяла применять эти мины на всей акватории Балтийского моря с минимальными глубинами до 6,5 м. Установка на заданное углубление осуществлялась автоматически с поверхности, штерто-грузовым способом. Углубление мины могло составлять от 60 до 0,5 м, то есть они могли применяться против мелкосидящих тральщиков. Минимальный минный интервал 130 м, время приведения в боевое состояние 10–15 минут. Существовало несколько модификаций мин типа ЕМС, в том числе антенные и с индивидуальной противотральной защитой. Последняя представляла из себя стальную гофрированную трубку КА длиной 27,3 м, насаженную на верхнюю часть минрепа. При захвате резаком трала трубка не перерезалась им, а силой трения смещалась кверху, вследствие чего замыкался контакт, соединенный с запальным стаканом, и мина взрывалась электрическим током, поступавшим от специальной батареи. Трубка КА могла срабатывать также и при встрече с параванным охранителем. В этом случае смещение трубки кверху происходило либо при пересучивании ее поперек тралящей части охранителя, либо при попадании ее в резак паравана. Как выяснилось вскоре после начала войны, взрыв мины, захваченной параванным охранителем, мог произойти на различном расстоянии от борта корабля: от самого малого до 15–20 м. Иногда трубка КА срабатывала с некоторой затяжкой или же застревала в резаке паравана и вовсе не срабатывала, вследствие чего мина подтягивалась близко к борту корабля. В таких случаях ввиду отсутствия приспособления, которое позволило бы быстро отсоединить от башмака коренной конец тралящей части охранителя, приходилось либо очищать охранитель на заднем ходу, либо обрубать тралящую часть. Взрыв мины в параванном охранителе в зависимости от удаления центра взрыва причинял кораблю существенные повреждения. Опыт войны показал, что это расстояние даже при самых выгодных для нас условиях никогда не было вполне безопасным для наших кораблей. Взрыв мины ЕМС приводил к повреждению параванного охранителя, и корабль на время его замены лишался средства самозащиты от якорных ударных мин. В общем, если трубка КА была технически исправна, что бывало не всегда, и если не разрядилась батарея (срок ее живучести составлял от 6 до 15 месяцев, а иногда и больше), то эта трубка представляла собой очень серьезное как противотральное, так и противопараванное приспособление.

Параванный охранитель K-1: 1 — параваны, 2 — буксиры

Между тем на флотах, и прежде всего на КБФ, сложилась твердая уверенность в надежности действия параванного охранителя К-1. Эта уверенность была основана на опыте их успешного использования эскадренными миноносцами КБФ в декабре 1939 г. во время войны с Финляндией. Тогда при выполнении боевого задания в районе Гогланда миноносцы попали на неизвестное ранее финское минное заграждение, но захваченные охранителями якорные мины подсекались и всплывали на достаточном расстоянии от борта корабля, что в точности соответствовало тактико-техническим требованиям, предъявлявшимся к параванному охранителю К-1.

Его разработка относится к середине двадцатых годов. На вооружение флота приняли три типа параванных охранителей: А-1 — для линкоров, К-1 — для крейсеров и миноносцев, Т-1 — для тихоходных кораблей и транспортов. Назначением паравана[82]является отведение затраленной мины на безопасное расстояние (30–35 метров) от борта корабля и ее подсечение. Их недостатком было то, что они действовали нормально, то есть отводили мины к резаку паравана только при движении корабля скоростями от 14 до 18 узлов. На меньших скоростях хода параваны шли неустойчиво, натяжение тралящей части оказывалось недостаточным для отведения минрепа мины к резаку, мина захватывалась параваном и подводилась к борту корабля. На скоростях свыше 18 узлов мины также не отводились — минреп мин просто перебивался тросом тралящей части и мина всплывала у борта корабля. Однако в целом, считалось, что параванные охранители К-1 к концу 30-х годов соответствовали своему предназначению.

К 1940 г. ситуация в принципе изменилась: стало очевидным, что К-1 это далеко не панацея. Во-первых, он не предохранял корабль от подрыва на антенной мине. Во-вторых, его коренные концы крепились к форштевню корабля, и поэтому он не предохранял от подрыва на якорной мине, оказавшейся непосредственно перед форштевнем. В-третьих, что самое главное — в декабре 1939 г. параванным охранителем К-1 подсекались только финские якорные мины, не имевшие противотральных приспособлений.

Трал Шульца: 1 — минреп, 2 — мина, 3 — оттяжка, 4 — буй, 5 — тралящая часть, 6 — трехлапная кошка, 7— груз, 8 — цепочка груза, 9 — буксир

О наличии таких приспособлений в новейших немецких якорных минах стало известно в 1940 г., когда в Германии закупили несколько комплектов якорных мин и минных защитников различных образцов. В подчиненном Минно-торпедному управлению ВМФ Научно-исследовательском минно-торпедном институте подготовили описания этих образцов, переведенные с немецкого языка, но их не разослали на флоты. Эти же мины, включая антенные, и минные защитники изучались в январе-марте 1941 г. на сборе флагманских минеров флотов и соединений. Но ни на этом сборе, ни в институте, ни кто не высказался о том, что наличие противотральных приспособлений в германских якорных минах вызывает необходимость модернизации параванного охранителя К-1. Имелось лишь намерение облегчить условия пересучивания минрепа по направлению к резаку паравана, для чего решили снабжать тралящие части охранителя металлическими трубками КШ. На самом деле такие работы не проводились и лишь после начала Великой Отечественной войны тралящие части параванных охранителей начали снабжать пластмассовыми (текстолитовыми) трубками КШП, позволившими использовать параванный охранитель на повышенных скоростях до 20 узлов без преждевременного подсечения мины.

Таким образом к началу войны с фашистской Германией наши корабли не имели надежных средств самозащиты от подрыва на антенных минах и новейших германских якорных ударных минах, снабженных трубкой КА, а также от подрыва на любых якорных минах, стоявших непосредственно на пути форштевня корабля. Основным и по существу единственным надежным средством противоминного охранения кораблей и судов в условиях, когда существовала возможность встречи с якорными минами противника, могло служить только траление имевшимися тогда на вооружении ВМФ подсекающими и буксирующими тралами.

Но и здесь картина была безрадостной. Ко времени окончания Первой мировой войны на вооружении ВМФ имелось несколько типов тралов, предназначенных для борьбы с якорными минами: морской трал Шульца, щитовой трал, катерный трал, змейковый трал[83], фор-трал[84].

Змейковый трал: 1 — буй, 2 — оттяжка, 3 — «змей», 4 — щит углубления, 5 — мина, 6 — минреп, 7 — тралящая часть, 8 — щит углубления, 9 — буксир

В 1924 г. по принципу гайдропного трала[85] разработали и в 1925 г. приняли на вооружение гайдропный придонный трал. Его создание вызвала необходимость выполнять траление якорных противолодочных мин, выставленных с небольшим отстоянием от грунта. В этом трале тралящая часть шла не на постоянном углублении от поверхности моря, а на постоянном расстоянии от дна. Однако боевое траление, выполнявшееся в 1939–1940 гг. на Балтике, показало его ненадежность в условиях каменистого грунта.

В 1925–1926 гг. создаются параванные тралы для сторожевых кораблей, снабженных параванно-тральными лебедками. В 1931 г. разрабатываются механические резаки для змейкового трала, которые принимаются на вооружение взамен подрывных патронов. В 1938 г. проводятся контрольные морские испытания всех тралов, состоящих на вооружении ВМФ. В результате устранения дефектов, обнаруженных при испытании тралов, и введения некоторых конструктивных улучшений, их тактико-технические данные повысились, и они стали более надежными в работе. В 1939 г. силами ЦКБ-36 модернизируется облегченный трал Шульца, который с новыми тактико-техническими данными принимается на вооружение под маркой ОТШ-I и предназначается для использования на море и на глубоких реках. Старый вариант облегченного трала стал именоваться ОТШ — II и служил для траления мин на мелководных реках. В 1941 г. подвергается модернизации щитовой трал, который собирался из элементов параванного трала с депрессорами[86] вместо ведущих щитов и позволял изменять глубину хода трала без его выборки на корабль. Ему присвоили новое обозначение МЩТ-2. В период 1939–1940 гг. разрабатываются новые тралы: каменистого грунта ТКГ, катерный параванный КПТ, сетевые СТ и ПСТ, а также глубоководный параван-трал ГПТ-1, быстроходный параван-охранитель со специальными обтекателями на тралящей части и тихоходный охранитель кораблей ТОК-1, имевший отводящие аппараты типа полиплана.

Параванный трал: 1 — тралящая часть, 2 — параваны с резаками, 3 — ведущий аппарат, 4 — буксир

Однако, к сожалению, все эти тралы фактически стали поступать от промышленности уже после начала Великой Отечественной войны. Например, ТКГ после испытаний в море первых опытовых образцов находился в стадии конструктивных доработок. Поверхностный сетевой трал ПСТ, хотя и был отработан к началу войны, но боевого использования не имел. Официально его приняли на вооружение лишь в 1944 г. В начале войны, в 1941 г., на вооружение принимается катерный параванный трал КПТ, который использовался на скорости хода до 9 узлов. Этот трал проходил испытания и окончательную доводку в 1940 г. на Балтике, причем делалось это в условиях боевого траления мин, оставшихся после Советско-финляндской войны 1939 г. Но только после создания в 1942 г. осциллятора этот трал использовался с катеров типа МО на скоростях до 12 узлов. Тихоходный охранитель ТОК-1 приняли на вооружение 15 июля 1941 г. без проведения государственных испытаний, но им оснастили только несколько транспортов и траулеров на Северном флоте. Глубоководный параванный трал ГПТ-1 приняли на вооружение лишь в 1942 г. В итоге Краснознаменный балтийский флот вступил в войну имея всего 761 комплект тралов и 110 параванных охранителей К-1 что составило порядка 40 % от штатного количества.

Наличие тралов и тральных вех на КБФ в 1941 году

Примечания:

1. МТУ — минно-торпедное управление.

2. Почему наличие тралов на 31.12.1941 г. не соответствует приходу и расходу, из документов не понятно.

Состоящие на вооружении ВМФ тралы позволяли производить траление только обычных якорных мин в светлое время суток. Средств борьбы с неконтактными минами и приспособлений для ночного траления не имелось. Все существующие образцы тралов не обеспечивали надежную проводку кораблей на скоростях свыше 6 узлов. Это вызвано тем, что буксирующие тралы (придонный, Шульца) имели малые скорости траления, а проводка за подсекающими тралами (змейковым, катерным, параванным) была сопряжена с риском всплытия подсеченной мины перед проводимым кораблем, который имел ограниченные возможности по уклонению. Глубина хода существующих тралов не позволяла вытраливать противолодочные мины, поставленные с большим углублением. Тихоходные корабли (канонерские лодки, тральщики и др.) за редким исключением не имели охранителей. Не было на флоте и трала многократного действия для борьбы с минами, имеющими противотральные устройства и цепные минрепы.

Но если с контактными минами имелись хоть какие-то средства борьбы, то перед-неконтактными советский ВМФ оказался полностью безоружным. К нашему счастью, постановки донных мин не носили массового характера, да и применялись они в основном с самыми простейшими магнитными взрывателями. Причем мины типа ТМВ предназначались для применения с подводных лодок, но ставились в основном с боевых катеров (что технически было возможно), а вот мины типа RMA, которые предназначались для постановок с надводных катеров, в заграждениях И-56 и И-80 якобы ставились финскими подводными лодками — что теоретически невозможно. По-видимому, здесь какие то ошибки и подлодки все же использовали мины типа ТМВ.

Тактико-технические характеристики контактных тралов

Примечания:

1. h — углубление тралящей части.

2. ПКТ-2 можно применять до температуры наружного воздуха -2 °C, остальные тралы до температуры -4 °C.

3. Для МПТ наибольшая глубина моря составляла 45 м, для остальных — не ограничена.

4. Продолжительность непрерывной работы для морского трала Шульца, МПТ составляла 1 час, для ПКТ-2 — 20 мин.

Мины типа RMA образца 1929 г. имели диаметр 1,35 м и высоту 0,9 м, но их агрегат имел длину 1,45, ширину — 1,35 и высоту — 1,23 м. Время перехода в боевое состояние от 15 минут до 6 суток, имели прибор кратности равный 12. Вес заряда 825 кг, глубина постановки от 30 до 5 м. Подлодочные мины типа ТМВ образца 1936 г. имели диаметр торпеды — 533 мм, но длину только 2,32 м. Они оснащались приборами срочности и кратности, как у RMA. Вес взрывчатки — 560 кг, глубина постановки от 90 до 5 м. Обе донные мины в то время снабжались простейшими магнитными взрывателями М-1 с чувствительностью 15–30 мЭ. Есть данные, что эти мины применяла и авиация, но непонятно как это происходило, а главное, зачем это было нужно.

Еще в 1934 г. создается авиационная донная парашютная мина LMA, а в 1937 принимается на вооружение новый образец — LMB. Вот ее и ставили у острова Мохнин в ночь с 1 на 2 сентября. Мина имела длину 3,04 м, диаметр — 0,66 м, общий вес — 1000 кг, а вес заряда — 700 кг. Переход ее в боевое положение занимал 30 мин. При этом LMB имела прибор срочности до 6 суток; прибор кратности на 6, 12 и 15 фиксированных безопасных проходов цели; прибор ликвидации на 200 суток. Высота сброса 200-1500 м. Акустический взрыватель А-1 позволял ставить мину на глубинах от 5 до 75 м.

Более совершенная авиационная беспарашютная донная мина ВМ1000 имела 700 кг взрывчатки и более совершенные взрыватели М-101 и МА-101. Первый являлся магнитным с чувствительностью 15–40 мЭ, а второй — магнитно-акустическим. Его чувствительность по магнитному каналу составляла 2-50 мЭ, а по акустическому — 50 бар в диапазоне 50-600 Гц. ВМ1000 можно было ставить на глубинах от 7 до 120 м. Какие взрыватели стояли на минах сброшенных у Кронштадта не известно.

Магнитные мины типа MB-1000 снабжались взрывателем, для срабатывания которого требовалось воздействие магнитного поля трала продолжительностью не менее 10 секунд, в связи с чем хвостовой магнитный трал оказался непригоден для их вытраливания, а при использовании электромагнитного петлевого трала пришлось бы применять специальный режим, который еще не был нам известен. Таким образом, даже при наличии в начале войны на вооружении тральщиков КБФ хвостового и петлевого тралов, они все равно были бы не пригодны против авиационных мин, поставленных 22 июня в районе маяка Толбухин. Но эта минная постановка не носила массового характера, причем из шестнадцати сброшенных мин MB-1000, по-видимому, ни одна не упала точно на выходном створе Кронштадтских маяков. Именно по этому до конца кампании 1941 г. через опасный район благополучно совершили переходы несколько сот кораблей и судов, в большинстве неразмагниченных, и только при некотором уклонении от створа подорвались на минах и затонули тральщик «Петрозаводск» (7 июля) и портовая плавучая мастерская № 107 (18 августа). Впрочем, и размагничивание не предохранило бы их от подрыва на донных магнитных минах на сравнительно мелководном створе Кронштадтских маяков.

На КБФ, как и на других наших флотах, к началу войны отсутствовали акустические тралы, но это не имело существенного значения, так как германские акустические мины вследствие их чрезмерно высокой чувствительности взрывались от шумов движущегося корабля на безопасном для него расстоянии. Магнитные мины могли вытраливаться любым магнитным или электромагнитным тралом, но такие тралы — магнитный хвостовой и электромагнитный петлевой — находились еще в стадии испытаний.

В 1939 г. разработали противоминную обмотку ЛИФТИ, как тогда называлось размагничивающее устройство, но к началу войны ее смонтировали лишь на отдельных базовых тральщиках, а на кораблях других классов КБФ это устройство появилось только в июле — августе 1941 г. Применение способа безобмоточного размагничивания кораблей и судов стало возможным только поздней осенью 1941 г., в связи, с чем подводные лодки до конца кампании первого года войны выходили в море не размагниченными. Таким образом, начало войны застало Краснознаменный Балтийский флот в состоянии неподготовленности к немедленному использованию средств самозащиты кораблей от подрыва на донных магнитных минах противника.

2. Изменение состава минно-тральных и эскортных сил Балтийского флота

Организация соединений минно-тральных и эскортных кораблей на КБФ неоднократно менялась и что самое не удобное, вместе с ней менялись буквенно-цифровые или цифровые наименования кораблей и катеров. Уже после нескольких месяцев войны все так в них запутались, что по отношению к призванным кораблям повсеместно неофициально употреблялись их «гражданские» наименования. Для облегчения усвоения материала применительно к мобилизованным тральщикам в данной книге сделано также.

Перед началом Великой Отечественной войны в состав Прибалтийской ВМБ входил 1-й дивизион базовых тральщиков (днбтщ) под командованием капитан-лейтенанта П.Т. Резванцева в составе шести кораблей: Т-201, Т-203—Т-207, с местом базирования Лиепая. В той же ВМБ, но с базированием на Ригу числились бывшие латвийские тральщики «Вирсайтис», «Виестурс» и «Иманта». В состав Главной базы флота входил 2-й дивизион базовых тральщиков под командованием капитан-лейтенанта И.С. Сидорова в составе восьми кораблей: Т-208, Т-209, Т-211—Т-214, Т-216 и Т-218 с базированием на Таллин. Последние три корабля еще проходили курс боевой подготовки. Базовый тральщик Т-217 проходил заводские испытания в Ленинграде, Т-202 находился в распоряжении Военно-морской академии, а Т-215 — в распоряжении Научно-исследовательского минно-торпедного института. Кроме этого Т-210 готовился в Ленинграде к переходу по Беломорско-Балтийскому каналу на Северный флот. Кронштадская ВМБ имела 5-й дивизион тихоходных тральщиков (днттщ) под командованием капитана 3-го ранга А.К. Момот. В состав этого дивизиона наряду с кораблями специальной постройки периода Первой мировой войны, «Клюз» и «Ударник», входили тральщики переоборудованные из гражданских судов «Змей», «Краб», «Буек», «Мороз», «Сом» и «Барометр». Но их призвали в основном еще в 30-е годы, почти все они участвовали в боевом тралении после советско-финляндской войны, а потому являлись вполне боеготовыми кораблями. В той же базе имелся 3-й дивизион тихоходных тральщиков под командованием капитан-лейтенанта Д.М. Белкова. В него входили четыре отмобилизованные в тральщики буксира типа «ижорец» № 20, 21, 82 и 83. Эти корабли вместе с экипажами с 15 мая проходили мобилизационную предподготовку. После ее завершения буксиры должны были вернуться своим прежним владельцам.

В составе ОВР Главной базы имелись сторожевые корабли «Аметист» и «Уран». К ним иногда относили посыльное судно «Пиккер» и «Лайне»[87]. Кроме этого имелось три дивизиона малых охотников (МО). На Таллин базировался 1-й дивизион сторожевых катеров (днска) в составе МО № 112, ИЗ, 132, 133, 141, 142, 143, 131. В ОВР ВМБ Ханко входил 3-й дивизион, где имелись катера МО № 311,312,313. В Кронштадтской ВМБ имелся 5-й дивизион в который входили МО № 121, 122, 123, 511, 512, 513 и стальной МО № 211[88].

С началом военных действий началась мобилизация судов гражданских наркоматов, что позволило к 15 августа сформировать сразу семь дивизионов тральщиков и дивизион катерных тральщиков (днкатщ).

Новоиспеченные тральщики «Сиговец», «Менжинский», «Дзержинский» и «ижорцы» № 26, 38, 39, 65 образовали новый 4-й дивизион. В 6-й дивизион вошли «Петрозаводск», «Видлица», «Москва», «Олонка» и «Ижорцы» № 29, 33, 34. Сформировали 7-й дивизион в составе «Балмашов», «Боевой», «Антикайнен» и «ижорцев» № 69 и 31. В 8-й дивизион вошли «Осетр», «Ляпидевский», «Молотов», «Тюлень», «Фурманов», «Шуя» и «Озерный». Тральщики «Киров», «Орджоникидзе», «ижорцы» № 25, 93 (ЛВП-12), 94 (ЛВАП-13) и 95 (ЛВП-17) образовали 9-й дивизион. Наконец сформировали 12-й дивизион из одних «ижорцев»: № 71, 64, 75, 66, 32, 30. Кроме этого, имелся дивизион так называемых магнитных тральщиков куда вошли вчерашние мотоботы «Скат», «Поводец», «Пикша», «Свирь», «Сиг», «Воронин», «Касатка», ГС-1 и ГС-2. По некоторым данным, туда же включили «Смелый» и «Ястреб». Все эти «магнитные» тральщики представляли из себя деревянные мотоботы и в перспективе их хотели использовать для борьбы с магнитными минами. Но поскольку первые соответствующие тралы только начали поступать, то эти «кораблики» сначала выполняли всякие вспомогательные задачи. Из бывших посыльных судов и буксиров «Разведчик», «Ост», «Касатка», «Степан Разин», «Щорс», «Чапаев», ЛК-1 и ЛК-2 сформировали отдельный дивизион сторожевых кораблей. Новые катерные тральщики типа КМ в количестве 13 единиц свели в 14-й дивизион катерных тральщиков, они получили номера 1401–1413.

Состав морских охотников пополнился прежде всего за счет пограничных катеров. В состав КБФ вошли 1-й и 2-й Балтийские морские пограничные отряды НКВД. Первый из них базировался на Выборгский залив и имел два дивизиона. Один состоял из семи катеров МО: ПК № 171–177, а другой из семи катеров типа ЗК. Оттуда дополнительно передали 14 катеров типа КМ. Второй отряд также имел два дивизиона, но только катеров типа МО. На Таллин базировались ПК № 200–211; на Лиепаю — ПК № 212–219, 221 и 222; на Ручьи и Усть-Нарву ПК № 224–231; на Ханко — ПК № 236–239. Кроме этого пограничники передали ВМФ сторожевой корабль «Коралл». В июле 17 катеров типа МО IV и один МО V КБФ получил от промышленности. Из девятнадцати катеров типа КМ сформировали 6-й дивизион сторожевых катеров с присвоением им номеров с 601 по 619.

В результате всех первичных мобмероприятий Краснознаменный Балтийский флот пополнился тридцатью восемью тихоходными тральщиками и еще одиннадцатью «магнитными». Правда, последние по прямому назначению практически не использовались.

В связи с организацией Минной обороны и вступлением в состав КБФ мобилизованных судов на 1 августа 1941 г. существовала следующая организация тральных и эскортных сил.

В состав Минной обороны, базировавшейся на Главную базу Таллин, кроме отряда заграждения («Марти» и «Урал»), также входила бригада траления. Эта бригада имела в своем составе два дивизиона базовых и один тихоходных тральщиков, а также два дивизиона катерных тральщиков:

— 1-й днбтщ включал Т-201 — Т-207, Т-209 и Т-210;

— 2-й днбтщ включал Т-211 —Т-215, Т-217 и Т-218;

— 5-й днттщ включал «Змей», «Буек», «Ударник», «Клюз», «Мороз», «Барометр», «Виестурс», «Осетр», «Фурманов», получивших номера соответственно с 51 по 59 включительно, а также «магнитные» тральщики «Скат» (5М1), «Поводец» (5М2) и плавбазу «Марс»;

— 11-й днкатщ включал катера типа Р № 31, 32, 33, 35, 36, 41, 42, 43 и 47 получившие номера соответственно с 1101 по 1110;

— 12 днкатщ включал катера типа Р номер 211, 212, 215, 312, 313,314,322,323, 324, а также два катера типа KЛT и катера МО с минными скатами — заводские № 193, 197, 199, 200, 210. Этот дивизион официально относился к ОВР Кронштадской ВМБ, но базировался на Палдиски.

ОВР ВМБ Ханко имел в своем составе 3-й диска, включавшего МО № 311–313; переданных из Главной базы, а также бывшие пограничные ПК № 236–239, получивших новые номера с 301 по 307 включительно. Кроме этого официально база имела 7-й днттщ включавший тральщики «Краб» (№ 71), «Дзержинский» (№ 72), «Менжинский» (№ 73), «Киров» (№ 74), «Орджоникидзе» (№ 75), «Пярну», «Рулевой» и «Волнорез» (№ 79), а также «магнитные» «Пикша» и «Воронин». Но этот дивизион фактически базировался в Таллине.

ОВР Кронштадской ВМБ имел в своем составе два дивизиона тральщиков и дивизион катерных тральщиков, два дивизиона сторожевых катеров и охрану рейдов:

— 3-й днттщ включал тральщики «Озерный», «Олонка», «Видлица», «Шуя», «Молотов», «Боевой», «Тюлень», «Сиговец» получившие номера соответственно с 32 по 39 включительно;

— дивизион резервных тральщиков включал «ижорцы» № 30, 53,64, 66,71 и 75;

— 14-й днкатщ включал 13 катеров типа КМ получивших номера с 1401 по 1413 включительно;

— 5-й диска включал катера МО № 131,132,133,198,201,202, 203, 205, 206, 207 и 211 получившие номера с 501 по 511 включительно;

— 6-й диска включал 19 катеров типа КМ получивших номера с 601 по 619 включительно;

— охрана рейдов включала сетевые заградители № 101, «Онега», «Гарибальди» и 5 буксиров.

ОВР Главной базы имел в своем составе дивизион тральщиков, три дивизиона сторожевых катеров, дивизион базовых СКР, базовые заградители «Ристна», «Суроп» и «Азимут», а также 15 катерных тральщиков типа КМ и 8 мотоботов:

— 4-й днттщ включал «ижорцы» № 12, 13, 17, 38, 39, 65, 69, «Антикайнен» и тральщик «Лайне» получившие номера с 41 по 49 включительно;

— 1-й диска включал катера МО № 112, ИЗ, 131, 132, 133, 141,142,195,206,208–211,227,292 получивших номера с 101 по 115 включительно;

— 2-й диска включал катера МО № 201–205, 207–209, 220, 221, 225 получивших номера с 201 по 211 включительно;

— 7-й диска имел своим предназначением конвоирование кораблей и судов на коммуникации Таллин — Кронштадт и включал катера МО № 174–177,228,230,231 получивших номера с 701 по 707 включительно;

— дивизион базовых СКР включал сторожевые корабли «Буря», «Циклон», «Аметист», «Разведчик», «Ост», ЛK-1, ЛK-2, «Касатка», «Щорс» и «Чапаев».

ОВР Береговой обороны Балтийского района (БОБР), а фактически Моонзундских островов, имел в своем составе по дивизиону тральщиков и катерных тральщиков, а также группу сторожевых кораблей:

— 8-й днттщ включал «ижорцы» № 21,22,23,25,26,29,33,34, 31, 83, получивших номера с 80 по 89 и судно «Гидрограф»;

— 13-й днкатщ имел в своем составе 13 катеров типа КМ;

— группа сторожевых кораблей включала «Снег», «Тучу» и «Вирсайтис».

В составе Шхерного отряда имелся 9-й днттщ, состоявший из тральщиков «Ляпидевский», «Инженер», «Сом», «Ижорец-20» получивших номера с 91 по 94 включительно, а также две группы боевых катеров: катерных тральщиков и сторожевых. Группа катерных тральщиков включала 6 катеров типа Р и 4 катера типа «Ярославец». В группу сторожевых катеров входили катера МО № 121, 122, 123, 171, 172, 173 получившие номера с 931 по 936 включительно.

В связи с произведенной в начале сентября общей реорганизацией КБФ все тральные, заградительные и противолодочные силы, ранее входившие в составы Минной обороны, ОВР главной базы (Таллин) и ОВР Кронштадтской ВМБ, свели в единое соединение — ОВР КБФ. В состав этого соединения вошли: отряд заграждения, отряд траления, истребительный отряд, отдельный дивизион базовых сторожевых кораблей и охрана рейдов.

Отряд траления насчитывал в своем составе: десять базовых тральщиков (1-й и 2-й дивизионы), 34 тихоходных тральщика (3-й, 4-й, 5-й и 6-й дивизионы), 46 катерных тральщиков, из них 28 типа «рыбинец» и 18 типа КМ (7-й, 8-й и 9-й дивизионы) и семь электромагнитных тральщиков, сведенных в дивизион магнитных тральщиков — всего 97 вымпелов:

— 1-й днбтщ включал Т-203 — Т-207;

— 2-й днбтщ включал Т-210, Т-211, Т-215, Т-217 и Т-218;

— 3-й днттщ включал «Озерный», «Шуя», «Молотов», «Дзержинский», «Менжинский», «Москва», «Тюлень», «Ижорец-44» получившие номера с 31 по 38 включительно);

— 4-й днттщ включал «Киров», «Орджоникидзе», «ижорцы» № 65,69, «Антикайнен», 25,26, 33,31 получившие номера с 41 по 49 включительно;

— 5-й днттщ включал «Виестурс», «ижорцы» № 43 и 45, «Мороз», «Буек», «Клюз», «Ударник», «Волнорез» получившие номера с 51 по 58 включительно;

— 6-й днттщ включал «Ляпидевский», «Инженер», «Сом», «ижорцы» № 71, 53, 64, 66, 30, 35 получившие номера с 61 по 69 включительно;

— 7-й днкатщ включал катера типа Р с 701 по 715;

— 8-й днкатщ включал катера типа Р с 801 по 815;

— 9-й днкатщ (бывший 14-й днкатщ) включал катера с 901 по 916;

— дивизион «магнитных» тральщиков включал «Сиг», «Касатка», «Воронин», «Свирь», «Поводец», ГС-1 и ГС-2.

— Многие корабли отряда траления находились в ремонте.

Истребительный отряд имел в своем составе пять дивизионов сторожевых катеров и плавбазу «Ленинградсовет»[89]:

— 1-й диска включал катера МО № 131,132,133,141,142,106, 225,108,231,176,172,217 и МО № 5 получившие номера с 101 по 113 включительно;

— 2-й диска включал катера МО № 201,227,232,204,193,206, 195,214 (быв. МО), 204,210,211,221,213 (Н) получившие номера с 201 по 213 включительно;

— 3-й диска включал катера МО № 501, 502, 503, 507, 508, 510, 221,217,218,219,331, 511 получившие номера с 301 по 312 включительно;

— 4-й диска включал катера МО № 228,202,200,220,212,213, 207, 208, 209, 214 (быв. ПК), 224, 226, 230 получившие номера с 401 по 413 включительно;

— дивизион катеров типа ЗК и КМ (бывший 8-й диска) включал катера И-21 — И-33 и еще два катера типа МКМ И-50 и И-51.

Отдельный дивизион базовых СКР имел в своем составе сторожевые корабли «Туча», «Буря», «Аметист», «Разведчик», «Ост», ЛK-1, ЛK-2, «Степан Разин», «Коралл», «Чапаев», «Щорс», «Касатка», «Уран».

3. Активные минные заграждения, выставленные противником в кампанию 1941 г.

Примечания:

1. За основу таблицы взяты данные из монографии И. А. Киреева «Влияние минно-заградительных действий противника на условия боевой деятельности ВМС СССР в Великую Отечественную войну». Буква «Р» означает, что в графах 4 и 5 показаны координаты загражденного минами района, а в графе 10 — длина того же района.

2. Все линии заграждений состояли из одного ряда мин (или из одного ряда минных защитников), за исключением заграждений И-17 и И-25, линии которых состояли из двух рядов мин. По отношению к этим двум минным заграждениям в графе «минный интервал» показан сдвиг мин, принятый равным половине минного интервала.

3. В германскую корабельную группу «Норд» входили вспомогательные минные заградители «Tannenberg», «Hansestadt Danzig» и «Brummer».

4. В германскую корабельную группу «Кобра» входили вспомогательные минные заградители «Cobra», «Konigin Luise» и «Kaiser».

5. В состав германской 1-й флотилии торпедных катеров входили S-26, S27, S-39, S-40 и S-101 — S-103 с плавбазой. Район базирования — шхеры близ Хельсинки.

6. В состав германской 2-й флотилии торпедных катеров входили S-42 — S-44, S-104 — S-106 с плавбазой. Район базирования — шхеры близ Турку.

7. В германских источниках заграждения И-23 и И-24 объединены в одно. Предположительно, кроме указанных мин четыре ТКА 2-й флотилии выставили шесть донных мин RMA.

8. По финским данным в ночь с 28 на 29 июня минные заградители «Ruotsinsalmi» и «Riilahti» выставили севернее полуострова Пакри минное заграждение «Valkjarvi» из 200 мин S/40 с интервалом 100 м.

9. В отечественных документах проходят минные защитники типа А периода окончания Первой мировой войны, но тогда получается, что чуть ли не весь их запас немцы специально берегли для нас. По-видимому, наряду с защитниками типа А применялись и типа С образца 1926 г. Их можно было ставить на глубинах моря от 6,5 до 100 м. Углубление от 3 до 50 м. В качестве противотрального приспособления использовался подрывной патрон с зарядом 0,8 кг тротила. Минимальный интервал 10 м, время прихода в боевое состояние — 1,5 минуты.

10. В 1944 г. финны явно не указали все свои минные заграждения. Но не по злому умыслу. Дело в том, что еще в период послевоенного траления 1940 г. балтийские тральщики вытралили несколько финских мин вне показанных финнами районов. На одной из таких мин, обнаруженной точно на нашем фарватере в районе Лужской губы, стояла написанная мелом фамилия — Рюти. В ответ на сделанный финскому командованию запрос оно ответило, что некоторые командиры шюцкоровских катеров в декабре 1939 г. ставили мины «в порядке частной инициативы», без ведома и разрешения своего командования. Нечто подобное имело место и в годы Великой Отечественной войны.

Приложение IV. Корабельный состав Краснознаменного Балтийского флота в 1941 году

Примечания:

1. Мобилизации, наряду с судами народного хозяйства, подлежали корабли и катера Морских погранотрядов НКВД.

2. В состав погибших кораблей также включены и взорванные личным составом из-за невозможности эвакуации из передовых ВМБ.

3. По две подводные лодки типа К и C–IX бис за этот период перевели по Беломорско-Балтийскому каналу на Северный флот.

4. Пять подводных лодок типа M-VI бис и одна типа Л — II, находившиеся в ремонте, законсервированы, а впоследствии выедены из состава флота по техническому состоянию.

6. Сетевой заградитель «Азимут» 18 октября 1941 года переклассифицирован в гидрографическое судно и погиб уже в этом качестве.

Приложение V. Потери кораблей и судов противника на Балтике в 1941 году

Примечания: Кроме указанных кораблей, на германских и шведских минах подорвались и погибли три тральщика, три минных заградителя и 14 судов.

Схеме проводки конвоя 24–25 августа. 1 — поврежденный взрывами двух авиабомб транспорт «Эстиранд» отвернул к острову Кери в 14.45; 2 — взрыв мины в трале тральщика № 45 в 15.45; 3 — подсечена мина тралом тральщика «Менжинский» в 15.50; 4 — подсечены две мины тралом тральщика № 46 в 16.10; 5—артиллерийский обстрел конвоя с мыса Юминданина с 16.25до 16.40; 6 — тралами тральщиков «Ударник» и «Менжинский» подсечены три мины с 16.45до 16.50, эсминец «Энгельс» подорвался на мине в 17.05 и взят на буксир ледоколом «Октябрь» в 17.30; 7 — открыт огонь по катерам противника в 17.30; 8 — в тралах всплыли четыре мины и четыре минных защитника в 17.35; 9 — танкер № 11 тяжело поврежден авиабомбами в 18.07; 10 — место гибели танкера № 11 в 19.40; 11 — отбита атака катеров противника с 18.25 по 18.33; 12 — обрублен трал тральщика «Менжинский» с застрявшей миной

Схема проводки конвоя 25–26 августа. 1 — взрывы мины и минного защитника в трале первой пары тральщиков в 8.28, взрывом минного защитника перебит трал второй пары тральщиков в 8.30, подорвался на мине в 9.12 и затону в 9.15 ледокол «Трувор»; 2 — артиллерийский обстрел с мыса Юминданина в 9.30; 3 — перебит трал первой пары тральщиков в 9.46, перебит трал второй пары тральщиков в 9.50, открыт огонь по самолету-разведчику в 10.10; 4 — взрыв мины в трале первой пары тральщиков в 10.54, взрывом иного защитника перебит трал первой пары тральщиков в 10.57, над конвоем пролетели пять советских истребителей; 5 — два самолета противника на курсе конвоя сбросили предположительно мины в 11.40, взрывом минного защитника перебит трал второй пары тральщиков в 11.45; 6 — взрывом мины перебит трал первой пары тральщиков в 12.22, взрывом мины перебит трал второй пары тральщиков в 12.30, взрыв мины в трале первой пары тральщиков при его уборке в 12.36; 7 — поврежден двумя авиабомбами транспорт «Даугава» в 12. 45; 8 — огонь по самолетам противника в 14.30 и 15.10; 9 — расстреляна плавающая мина в 15.37; 10 — в 15.45 южнее прошли тральщики Т-203 и «Вистуро»; 11 — вторично поврежден авиабомбами транспорт «Даугава» в 16.05; 12 — транспорт «Даугава» взят на буксир тральщиками первой пары в 17.57; 13 — разошлись с конвоем из Кронштадта в 18.10; 14 — огонь по самолету противника

Схема проводки конвоя № 1 28–29 августа. 1 — взрывом мины перебит трал первой пары тральщиков в 13.09 28 августа; 2 — эсминец «Свирепый» якобы обнаружил подлодку противника в 18.30; 3 — транспорт «Эма» погиб от подрыва на мине в 18.08; 4 — германской авиацией потоплен ледокол «Вольдемарс» в 18.30 и поврежден авиабомбой транспорт «Вирония» в 18.30; 5 — взрывами трех мин повреждены тралы первой пары тральщиков в 17.53 и 17.58, поврежден взрывом мины трал третьей пары тральщиков в 18.07; 6 — артиллерийский обстрел с мыса Юминданина в 19.20; 7 — подорвался на мине в 19.40 тральщик «Краб» и через пять минут затонул, тралом тральщика «Ляпидевский» подсечена мина в 19.55; 8 — артиллерийский обстрел с мыса Юминданина а в 20.12, а в 20.20 южнее обгоняют корабли отряда главных сил; 9 — подорвался на мине и затонул в 22.05 тральщик «Барометр»; 10 — район ночной стоянки кораблей и судов I конвоя; 11 — взрыв мины в трале тральщика «Буек» в 6.31 29 августа; 12 — подсечена мина тралом тральщика «Дзержинский» в 6.45; 13 — поврежден взрывом авиабомб транспорт «Казахстан» в 7.15; 14 — поврежден взрывом авиабомб транспорт «Папанин» в 9.40; 15 — район гибели транспорта «Ярвамаа» около 17 часов; уклоняясь от атаки бомбардировщика на тральщике «Ляпидевский» в 13.18 обрубили трал

Схема проводки конвоя № 2 28–29 августа. 1 — канонерская лодка «Москва» открыла огонь по катерам противника в 19.51 28 августа; 2 — канонерская лодка И-8 подорвалась на мине и затонула в 20.32, а в 20.35 поврежден трал второй пары тральщиков; 3 — подорвались на минах и затонули подлодка Щ-301 в 20.48, транспорт «Эверита» в 21.57 и сторожевой корабль «Циклон» в 22.15; 4 — перебиты тралы первой пары тральщиков в 21.09, а второй — в 21.14, подорвались на минах и затонули эсминцы «Калинин» около 22.45 и «Артем» около 23.05, взрыв трех мин в трале второй пары тральщиков; 5 — подорвался на мине около 23.00 и погиб эсминец «Володарский»; 6 — район ночной стоянки кораблей и судов II конвоя; 7 — взрыв мины в трале тральщиков № 84 и № 88 в 6.30 29 августа; 8 — взрывом мины перебит трал тральщиков № 84 и № 88 в 8.57 и в 9.15 заменен запасным тралом Шульца; 9 — в трале тральщиков № 84 и № 88 всплыла мина, трал обрублен и заменен змейковым

Схема проводки конвоя № 3 28–29 августа. 1 — взрыв мины в трале второй пары тральщиков в 21.43 28 августа; 2 — взрывы мин в тралах первой пары тральщиков в 21.48, второй — в 21.54, около 23.00 взрывом мины поврежден транспорт «Луга»;3 — в 21.58 в трале первой пары тральщиков взорвались две мины, трал обрублен; 4 — взрыв мины в трале второй пары тральщиков в 22.10, а в 22.30 трал зацепился за мачты затонувшего судна и обрублен; 5 — район ночной стоянки кораблей и судов III конвоя; 6 —подрыв судна на мине в 6.51 29августа; 7 — в 1.4З подорвался на мине и в 8.16 затонул сторожевой корабль «Снег»; 8 — подсечена мина тралом тральщика «Осетер» в 7.00 и в 7.04 трал перебит взрывом мины; 9 — подсечены две мины тралом тральщика «Шуя» в 7.25; 10 — подсечена мина тралом тральщика «Шуя», в 8.39 и 8.41 подорвались на минах и затонули два судна; 11 — в 9.06 подорвался на мине и через полторы минуты затонул транспорт «Балхаш»; 12 — подсечена мина тралом тральщика «Осетер» в 9.00; 13 — авиабомбами потоплен транспорт «Тобол», шедший на помощь транспорту «Казахстан»; 14 — в 13.05 потоплен авиабомбами транспорт «Аусма»; 15 — поврежденный авиабомбами транспорт «Люцерн» выбросился на южную оконечность острова Гогланд; 16 — в 18.27 потоплен авиабомбами танкер № 12; 17 — место гибели транспорта «Скрунда» 30 августа

Схема проводки отряда прикрытия 28–29 августа. 1 — отражение атаки германских торпедных катеров с 19.42 до 19.48 28августа; 2 — взрывом двух мин поврежден левый полутрал тральщика Т-210 в 19.33 и в 19.38 Т-203 вытралил мину; 3 — Т-203 вытралил мину в 19.48; 4 — в 19.51 Т-210 правым полутралом подсек мину и захватил брошенный трал Шульца с двумя минами — тралящая часть обрублена, в 19.56 тральщик Т-203 вытралил мину, в 19.58 взрывом мины отрывает трал тральщика Т-215; 5 — Т-203 вытралил мину в 20.05; 6 — взрыв мины в параваном охранителе эсминца «Славный»; 7 — Т-203 вытралил две мины в 20.14; 8 — Т-203 вытралил мину в 20.28; 9 — Т-218 подсек мину в 20.31; 10 — Т-203 вытралил мину; 11 — в 20.49 у Т-210 взрывом мины оторвало трал, в 20.51 Т-211 подсек мину, в 20.53 Т-218 подсек мину, в 20.57 Т-203 вытралил мину; 12 — в 21.10 открыт огонь по катерам противника; 13 — взрыв мины в трале Т-203 в 21.10; 14 — в 21.13 взрывом мины поврежден трал у Т-211, в 21.18 Т-20З вытралил мину; в 21.35 взрывом мины в параванном охранители поврежден эсминец «Славный»; 15 — Т-203 вытралил мину в 21.39; 16 — в 21.40 взрывом в параванном охранителе поврежден лидер «Минск»; 17 — в 22.30 подорвался на мине эсминец «Скорый» и через несколько минут затонул, в 22.45 лидер «Минск» встал на якорь, в 6.3129 августа в трале Т-210 взорвались две мины, в 6.40 корабли отряда прикрытия снялись с якоря

Схема похода отряда базовых тральщиков на Ханко 24–27 октября. 1 — в 23.58 24 октября тральщик Т-203 подорвался на мине и в 0.12 25 октября затонул, Т-217 с личным составом Т-203 в 0.55 пошел к острову Гогланд; 2 — место стоянки Т-217 в ожидании рассвета с 3.30 до 7.09; 3 — место стоянки трех тральщиков в ожидании улучшения видимости с 5.45 до 7.37; 4 — место стоянки трех тральщиков в ожидании улучшения видимости с 6.29 до 7.57 27 октября

Рекомендованные штабом КБФ маршруты кораблей в ходе операции по эвакуации ВМБ Ханко. I — маршрут разработанный 31 октября; II — южный маршрут разработанный 10 ноября; III — обходной маршрут проложенный 10 ноября; IV — южный маршрут № 1 разработанный 16 ноября; V — северный маршрут № 2 разработанный 16 ноября

Схема похода первого отряда кораблей для эвакуации ВМБ Ханко 1–3 ноября 1 — в 23.341 ноября Т-210 подсекает две мины и одна взрывается у него в трале; 2 — в 23.39 взрывом мины поврежден трал на Т-210, а в 23.40 Т-207 подсек еще одну мину; 3 — в 2.022 ноября взрыв мины в трале Т-215, а через минуту взрывом мины перебит трал у Т-207; 4 — в 2.10 взрывом минного защитника перебит правый полутрал у Т-207; 5 — в 2.15 взрыв мины в трале Т-215, в 2.17 взрывом мины поврежден трал у Т-217, в 2.22 взрывом мины оторван параванный охранитель минного заградителя «Марти»; 6 — в 23.24 Т-210 подсекает мину и взрывом другой у него поврежден трал, в 23.25 последовательными взрывами двух мин поврежден трал у Т-207, около 23.25 тральщики подсекают две мины, в 23.39 Т-217 подсекает мину и взрывом другой у него поврежден трал; 7 — в 2.23 3 ноября взрывом мины поврежден трал у Т-207, в 2.25 взрыв мины в трале Т-217; 8 — артиллерийский обстрел с мыса Юминданина в 2.40; 9 — в 3.24 взрывом двух мин оборван трал и выведено из строя рулевой устройство на Т-210, в 3.25 взрывом двух мин поврежден трал на Т-207 и он пошел головным без трала, в 3.56 поврежденный Т-210 взят на буксир Т-218

Схема похода второго отряда кораблей для эвакуации ВМБ Ханко 3–5 ноября 1 — в 23.19 3 ноября взрыв мины в трале Т-206; 2 — в 23.45 взрыв мины в трале Т-205; 3 — в 0.13 4 ноября по правому борту эсминца «Суровый» прошла плавающая мина; 4 — в 3.14 Т-205 подсекает мину и вторая взрывается у него в трале, в 3.16 Т-211 подсекает мину и взрывом другой у него перебит трал; 5 — в 23.00 взрыв мины в трале Т-206, в 23.01 взрыв двух мин в трале Т-205, в 23.10 взрыв мины в параваном охранителе эсминца «Сметливый», в 23.18 второй взрыв в параваном охранители эсминца «Сметливый» и он теряет ход, в 23.39 эсминец «Сметливый» получает тяжелое повреждение в результате взрыва мины; 6 — в 23.04 взрыв мины в трале тральщика по данным финского наблюдательного поста Порркала, в 23.14 гибель эсминца «Сметливый» по данным финского наблюдательного поста Порркала; 7–8 — обстрел эсминца «Суровый» батареей Мякилуото с 23.37 4 ноября до 0.30 5 ноября; 9 — в 0.30 советские корабли скрылись из видимости финского наблюдательного поста Порркала; 10–11 — артиллерийский обстрел с мыса Юминиданина с 1.30 до 2.40

Схема затопления кораблей и судов в районе Кронштадтских рейдов и гаваней

Схема затопления кораблей с судов в районе Ленинградского порта красным цветом указаны места предполагаемого уничтожения кораблей и судов, черным — места стоянки некоторых кораблей и судов на момент утверждения плана

Примечания

1

Поскольку в данном контексте слово «Решения» обозначает конкретный комплекс действий и процедур, то в этом значении оно пишется с прописной буквы.

(обратно)

2

Из Директивы ГУ ГШ ВМФ № 1414с от 17 июля 1941 г. Полностью приводится в Приложении II.

(обратно)

3

Состав КБФ и основные тактико-технические элементы кораблей приведены в Приложении IV.

(обратно)

4

Из них Як-1 — 8, МиГ-1 — 37, И-15 — 29, И-16 — 132 и И-153 — 96.

(обратно)

5

Из них СБ — 66, ДБ-3 — 90, Ар-2 — 17

(обратно)

6

СНиС — служба наблюдения и связи.

(обратно)

7

Р («рыбинец») — обобщенное название стальных разъездных катеров постройки Рыбинского катеростроительного завода.

(обратно)

8

Содержание оперативных готовностей ВМФ раскрыто в Приложении II.

(обратно)

9

ЦВМА. Ф. 161, оп. 7, д. 26.

(обратно)

10

ФВК-12 — фарватер корабельный № 12.

(обратно)

11

Дивизион базовых тральщиков.

(обратно)

12

Яркий пример, как нельзя безоглядно верить каждому архивному документу и одновременно, что все документы исполняли реальные живые люди. Дело в том, что, когда писалась эта оперативная сводка, тральщик Т-213 находился в базе. О его выходе начальник штаба КБФ принял решение в связи с объявлением готовности № 1 по флоту, так что на линию дозора раньше 1:00 22 июня он попасть не мог. А как о будущем внеплановом выделении в дозор Т-213 мог узнать оперативный дежурный ВМФ в Москве? Да никак! Скорее всего, само донесение писалось не к 20:00, а гораздо позже — может, к утреннему докладу, а может, к смене с дежурства. По-видимому, запутавшись в своих черновых записях (что не мудрено было в ту ночь), дежурный вписал в донесение на 20:00 21 июня событие, произошедшее уже 22 июня.

(обратно)

13

Речь идет о пароходе «Claus Rikmers» (1924 г., 5165 брт) с грузом сои. Он не мог покинуть советский порт из-за неисправности машины. 27 июня был затоплен на рейде перед оставлением города.

(обратно)

14

«Независимое военное обозрение» № 40, 2002.

(обратно)

15

Здесь и далее даются советские обозначения минных заграждений противника. Таблица иностранных активных минных заграждений в Финском заливе приведена в Приложении III.

(обратно)

16

Если это действительно так, то экипажи этих самолетов первыми начали Великую Отечественную войну на море. Однако в донесениях и отчетах подобный факт пока не нашел своего подтверждения.

(обратно)

17

По поводу И-74 существует разночтение: некоторые источники указывают, что оно выставлено в ночь с 22 на 23 июня.

(обратно)

18

Т-216 обнаружил южную часть заграждения И-14 и северную часть заграждения И-15.

(обратно)

19

Длина отдельных участков коммуникаций составляла на линиях Кронштадт — Выборг 80 миль, Кронштадт — Гогланд 100 миль, Кронштадт— Лужская губа 60 миль. Кронштадт — Таллин (морской путь) 170 миль, Кронштадт — Таллин (по прибрежному фарватеру) 180 миль, Таллин — Ханко 70 миль, Таллин — пролив Муху-Вяйн 110 миль.

(обратно)

20

«Ижорцы» — это общее название семейства буксиров, построенных на Ижорском заводе по схожим проектам.

(обратно)

21

Что это были за катера, не понятно, но, по финским данным, в ночь с 28 на 29 июня минные заградители «Ruotsinsalmi» и «Riilahti» в охранении катеров выставили севернее мыса Пурикаринеем минное заграждение «Valkjarvi» из 200 мин S/40.

(обратно)

22

Германские якорные магнитные мины типа LMF могли ставиться с самолетов на глубинах моря от 50 до 320 м на углубление до 30 м.

(обратно)

23

Хотя было не принято выдавать карту обстановки и маршрут перехода на проводимые за тралами суда, но на этот раз, видимо, в виде исключения, все необходимые документы перед выходом в море сообщили коменданту и капитану турбоэлектрохода.

(обратно)

24

Судя по окраске, это были финские мины, явно затраленные ранее и утерянные при повороте на новый тральный галс.

(обратно)

25

Как ни парадоксально, но одним из условий успешности проведения операций на море официально считалось «господство в воздухе». То есть такое понятие существовало.

(обратно)

26

Полный текст директивы приводится в приложении II.

(обратно)

27

На самом деле тральщик № 41 потопили германские торпедные катера S-26 и S-39. При этом последний получил повреждения.

(обратно)

28

Поскольку тральщика № 22 в составе КБФ не было, можно предположить, что речь идет об «Ижорце-22», имевшем после мобилизации номер 81.

(обратно)

29

Кстати, на корабле также отсутствовали штурман и минер, которые не успели вернуться на борт ко времени выхода тральщика в море.

(обратно)

30

Все указания на переход, включая кальки маршрута, были выданы только на тральщик «Клюз» и заградитель «Урал».

(обратно)

31

В действительности Т-201, Т-208, Т-216 и «Петрозаводск», подорвались на донных магнитных минах.

(обратно)

32

Здесь в отличие от понятия «образование», то есть наличия у человека соответствующих аттестатов и дипломов, образованность подразумевает наличие у человека соответствующих реальных знаний и навыков.

(обратно)

33

Коордонат — маневр, при котором корабль последовательно описывает две дуги циркуляции, равные по длине и симметрично расположенные в разные стороны от линии пути.

(обратно)

34

Полностью приказ приведен в Приложении II.

(обратно)

35

С 19 по 27 августа по воздуху из Таллина эвакуировалось несколько сот человек, в том числе командование ВВС. Новый командный пункт авиации флота развернули в Петергофе. Имеемые там средства радиосвязи не позволяли организовать непосредственную связь ФКП флота на «Кирове» и штаба ВВС КБФ. Поэтому все приказания авиации шли по радио на узел связи Кронштадской ВМБ, а оттуда по проводной связи в Петергоф, в штаб ВВС. По этой же причине обратная связь вообще отсутствовала.

(обратно)

36

К началу войны на КБФ имели шумопеленгаторы «Цефей-2» и гидролокаторы «Тамир-1» только шесть катеров МО: № 511, 512, 513, 131, 132 и 133. Еще четыре катера с такой аппаратурой вступило в строй в первые месяцы войны. Существовал так же шумопеленгатор «Посейдон», но говорить о нем, как о работоспособном гидроакустическом средстве обнаружения подводных лодок, несерьезно.

(обратно)

37

Плановая таблица полностью приводится в Приложении II, раздел 8.

(обратно)

38

Радиосеть — это способ организации радиосвязи, при котором старшая радиостанция может осуществлять связь на заданной частоте одновременно со всеми подчиненными радиостанциями (циркулярно) или с каждой поочередно. Обычно такая организация применяется для управления силами. Например, в интересах командира отряда организуется специальная командная радиосеть в которой находятся все командиры кораблей. В это же время командир отряда являться одним из абонентов другой радиосети — командира группировки.

(обратно)

39

В качестве примера в Приложении II (раздел 8) приводится наставление для конвоя № 1.

(обратно)

40

Таблица плановой и фактической загрузки судов приводится в Приложении II, раздел 8.

(обратно)

41

Здесь МО № 5 (или МО-5) — это единственный на флоте морской охотник типа MO-V, с 7 ноября он имел номер 113.

(обратно)

42

Это еще один пример потери управления группировкой.

(обратно)

43

Пример явно бездумного построения ордера отряда главных сил. Эсминцы осуществляли противолодочную оборону крейсера, то имела место попытка создать бессмысленный в этих условиях ордер ПЛО — ПМО. Одновременно в состав отряда входило шесть малых «охотников».

(обратно)

44

Вечером 28 августа против советских кораблей и судов действовала 1-я флотилия германских торпедных катеров в составе S-26, S-17, S-39, S-40 и S-101. Они предприняли три попытки выйти в атаку, но каждый раз вынуждены были отворачивать из-за точного огня кораблей. Потерь германские катера не имели.

(обратно)

45

Знаковый момент. «Свирепый» входил в состав конвоя № 1, «Гордый» — в состав отряда прикрытия. У обеих этих групп имелись свои командиры. Одновременно командир ОЛС в данной ситуации вообще выступал в роли пассажира. Но, даже если бы он командовал главными силами, подобное приказание «Свирепому» мог отдать только командующий флотом, так как именно ему подчиняются и непосредственный начальник «Свирепого», и непосредственный начальник «Гордого». Это на первый взгляд почти не заметное событие указывает на то, что к этому времени организация боевого управления группировки оказалась нарушена.

(обратно)

46

Кроме этого, в Таллине оставлено около 50 судов и различных плавсредств. Какая-то часть из почти 70 различных судов, ушедших в 1941 г. в Швецию, также пришла из Таллина.

(обратно)

47

Полностью директива приведена в Приложении II.

(обратно)

48

Полностью документ приводится в Приложении II.

(обратно)

49

ЭОН — экспедиция особого назначения созданная для перевода на Северный флот по Беломорско-Балтийскому каналу кораблей, построенных в Ленинграде.

(обратно)

50

Так в документе; здесь какая-то ошибка — подводных лодок Щ-250 и Щ-254 не существовало.

(обратно)

51

Полностью директива приведена в Приложении II.

(обратно)

52

За всю Великую Отечественную войну советские подводники потопили всего две подводные лодки противника, так что заслуга Петрова очень значима.

(обратно)

53

До 1 сентября он командовал 2-й бригадой подводных лодок, которую расформировали в связи с реорганизацией сил флота.

(обратно)

54

Имеются в виду надводные корабли 1-го и 2-го ранга, где для кают-компании пища готовится в так называемом буфете, а фактически — маленьком камбузе.

(обратно)

55

Полностью документ приводится в Приложении II.

(обратно)

56

В осажденном Ленинграде находилось несколько официальных профилакториев, но даже на них в первую блокадную зиму, как правило, централизованно продуктов или вообще не выдавали, или выдавали очень мало. Поэтому большинство подобных заведений снабжалось все из тех же «скрытых резервов», а значит, существовало нелегально.

(обратно)

57

В то время форт Обручев назывался Красноармейский, Тотлебин — Первомайский, Константин — Рошаль.

(обратно)

58

Для отражения удара воздушного противника батарея зенитной артиллерии среднего калибра должна находиться от обороняемого объекта на удалении 2500–3500 м, а батарея 37-мм зенитных автоматов — 200 м.

(обратно)

59

Приборы управления артиллерийским зенитным огнем (ПУАЗО) вырабатывали углы наведения орудий исходя из гипотезы горизонтального движения цели для ПУАЗО-2 или ее движения в любой плоскости для ПУАЗО-З, но обязательно прямолинейного и равномерного.

(обратно)

60

Для борьбы с пикировщиками батарея зенитной артиллерии среднего калибра должна отстоять от обороняемого объекта на удалении не более 200–300 м.

(обратно)

61

В течение октября при помощи водолазов со «Стерегущего» демонтировали одно 130-мм орудие и якорное устройство для восстановления эсминца «Страшный».

(обратно)

62

Германские летчики по опыту борьбы с британскими кораблями больше всего боялись высот порядка 3000 м, где английские зенитчики добивались наилучшего результата. Для советских артиллеристов более благоприятной оказалась высота порядка 5000 м. Дело в том, что при одинаковом параметре, чем меньше высота полета, тем больше угловая скорость цели, а именно этого очень «не любили» отечественные ПУАЗО.

(обратно)

63

Впоследствии на «Марате» по очереди ввели в строй все оставшиеся три башни главного калибра, и до конца блокады Ленинграда корабль использовался как несамоходная плавучая батарея.

(обратно)

64

В августе 1942 г. «Минск» подняли и поставили в Кронштадский морской завод. 5 ноября на лидере вновь поднят Военно-морской флаг, а 9 ноября он своим ходом перешел в Ленинград для завершения ремонта. 22 июня 1943 г. корабль принят в эксплуатацию, но официально ремонт завершен 28 августа 1944 г.

(обратно)

65

Ленинградская ВМБ сформирована 1 октября 1941 г.

(обратно)

66

На самом деле точная численность войск десанта не известна. По различным подсчетам, всего могли быть высажены до 550 человек.

(обратно)

67

Это уже в нашем тылу.

(обратно)

68

В документах эти войска назывались пополнением — как будто кто-то знал, где находятся десантники, высадившиеся накануне.

(обратно)

69

Полный ход корабля назначается командиром корабля еще в базе при приготовлении корабля к бою и походу. После проверки средств управления машинами дается команда: «Назначенный ход столько-то узлов. Исполнять приказания основного машинного телеграфа». Так вот, назначенный ход и будет полным. А назначить могут любой, исходя из условий обстановки и удобства управления кораблем. «Самый полный ход» — это на 4 узла больше назначенного, а «средний ход» — 0,75 от назначенного, малый — 0,5. И только самый малый ход имеет другую природу и зависит от ходовых качеств корабля. Как правило, за него принимают наименьшую скорость корабля при которой он еще может управляться с помощью руля (удерживаться на курсе).

(обратно)

70

На «Сметливом» находились 500 военнослужащих и 60 женщин.

(обратно)

71

Время указано по отчету командира Т-211, но, по данным «Стойкого», он прошел траверз лидера в 6:35. Можете себе представить, какие расхождения и ошибки в местоположении отряда имелись на кораблях. Поэтому схема похода третьего отряда является ориентировочной.

(обратно)

72

Гирокомпасы из тральщиков КБФ имели только Т-211 и Т-215.

(обратно)

73

Как показала практика, в подобных условиях на германском заграждении повреждения кораблей или как минимум потери тралов были бы неизбежны. В целом это говорит о сравнительно низком качестве отечественных мин.

(обратно)

74

Записи моментов разного рода происшествий этой ночи на различных кораблях расходились на несколько минут. Кроме того, в отчетных документах, а также всевозможных донесениях имеются расхождения в изложении самих событий.

(обратно)

75

Очередной раз диву даешься качеству видения обстановки в оперативном отделе флота, если там не знали, что за судно находится у острова Прангли!

(обратно)

76

Здесь имеет смысл сделать оговорку. ВМФ — единственный вид Вооруженных сил который действует во всех трех сферах — на море, на суше и в околоземном пространстве. По этой причине под «военными действиями на море» в дальнейшем будем понимать военные действия, которые ведут войска, силы и средства ВМФ независимо от сферы.

(обратно)

77

Вообще словосочетание «военно-морское искусство» (или «военное искусство») — это во многом случайное название искусства Победы. Причем не важно, в чем: в вооруженном противоборстве, в завоевании сердца дамы, в политике, в бизнесе… По сути, речь идет, о наработанных человечеством за всю его вековую историю, правилах достижения успеха. Просто в древние времена своего зарождения это искусство прежде всего было востребовано в военной сфере и по этой причине изначально стало адаптироваться именно к этим целям.

(обратно)

78

Именно в силу этого само слово «Решение», если речь идет о соответствующим образом оформленном замысле на ведение конкретных военных действий, всегда пишется с заглавной буквы — Решение.

(обратно)

79

Приказ НК ВМФ 20.07.1941 г. «О реорганизации органов политпропаганды и введении института военных комиссаров в РК ВМФ».

(обратно)

80

Корпус выгоревшего линкора «Полтава» (типа «Гангут»), еще в 20-х годах запланированного для так и не состоявшейся перестройки в авианосец «Фрунзе». (Прим. ред.)

(обратно)

81

Приказная часть Директивы не приводится ввиду малозначимости для понимания сущности рассматриваемых вопросов. По этой же причине фамилии некоторых отмеченных в директиве лиц не указываются.

(обратно)

82

Параван — буксируемый подводный аппарат, представляющий собой обтекаемый металлический корпус с отводящим крылом, снабженный стабилизатором глубины, рулевым устройством и резаком.

(обратно)

83

Змейковый трал — трал, в котором для разведения тралящих частей использовался отводящий аппарат в виде плоской пластины, по внешнему виду и принципу действия напоминавший воздушного змея.

(обратно)

84

Фор-трал — двусторонний змейковый трал, который ставился в носовой части корабля с помощью специальной стрелы, опущенной перед форштевнем ниже киля корабля.

(обратно)

85

Гайдроп — тросовая снасть, соединяющая тралящую часть придонного трала с ползунком (несколько звеньев якорь-цепи, волочащихся по грунту), который с помощью этой снасти удерживает при работе тралящую часть на заданном расстоянии от грунта. Гайдроп изготовлялся из стального троса длиной от 2 до 50 м.

(обратно)

86

Депрессор — углубляющий аппарат, предназначенный для удержания на заданной глубине коренного конца тралящей части.

(обратно)

87

«Лайне» 25 июля 1941 г. переклассифицировали в тральщик, а 19 декабря — в сторожевой корабль. Однако в большинстве документов того времени этот корабль называют канонерской лодкой.

(обратно)

88

МО-211 — это так называемая газолинка Никсона 1905 г. постройки.

(обратно)

89

Наличие одинаковых номеров катеров МО объясняется тем, что некоторые ранее были в составе ВМФ и носили обозначение МО, а другие в морпогранохране и носили обозначения ПК. Кроме этого, вновь вступившим катерам (Н) иногда присваивали номера уже имеющихся катеров.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Предыстория

Трагедия первая, неосознанная

Трагедия вторая, спланированная

Трагедия третья, не состоявшаяся

Трагедия четвертая, не допущенная впредь

Трагедия пятая, бессмысленная

Трагедия шестая, обидная

Заключение

Список основных источников описания событий

Приложения

  Приложение I

  Приложение II. Документы

  Приложение III. Минная война

  Приложение IV. Корабельный состав Краснознаменного Балтийского флота в 1941 году

  Приложение V. Потери кораблей и судов противника на Балтике в 1941 году . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте