«Осколки Бога»

Скотт Адамс ОСКОЛКИ БОГА Мысленный эксперимент

От переводчика

Важное замечание: не надо относиться к этой книге через чур уж серьезно. А то есть такие люди, которые после просмотра «Кин-дза-дзы» начинают возмущаться, что, мол, пепелац так летать не может, и что в респираторах они бы все на Хануте задохнулись.

Эта книга не попытка навязать вам новую религию, не очередная «теория всего», не сборник высшей мудрости. Она вообще ценна не столько своими ответами, сколько вопросами. Ответы же, по большей части, заведомо ложные.

Эта книга позволяет взглянуть на многие вещи под необычным углом, заставляет задуматься, заставляет со скрипом проворачиваться заржавевшие шестеренки в голове.

Помните высказывание Аристотеля:

«It is the mark of an educated mind to be able to entertain a thought without accepting it».

«Признаком образованного ума является способность забавляться мыслью, не соглашаясь с ней».

Почему «осколки»? На мой взгляд, более поэтично, чем «обломки». Особенно учитывая, что второе значение слова «облом» получило у нас сейчас такое широкое распространение. Название «Обломки Бога» многие молодые люди восприняли бы как «список вещей, которые у Бога не получились». Где он, типа, обломился. Всемогущий и Всевидящий.

Поэтому, после непродолжительных колебаний, остановился, все-таки, на осколках.

Другое замечание касается слова «паттерн». Я не смог подобрать подходящее русское слово, которое бы в точности передавало смысл и оттенки английского слова «pattern». Согласно Google «паттерны» встречаются довольно часто в русском языке, хотя официально такого слова пока и нет. Паттерн — это повторяющийся во времени или в пространстве «узор» или сочетание признаков. Во времени это получается закономерность — звенит звонок, значит, сейчас дадут есть. Или «если подбросить мячик, то он снова упадет на землю». В пространстве это может быть узнавание места по нескольким ориентирам или порядок нумерации домов.

На распознавании паттернов основывается умственная деятельность животных и, частично, человека. Когда мы играем в Тетрис, мы занимаемся распознаванием паттернов — как выглядит фигурка и где есть свободное для нее место. Когда мы читаем, мы распознаем паттерны букв и превращаем их в слова. Наша животная тяга к распознаванию паттернов настолько сильна, что мы постоянно находим закономерности и связи там, где их нет и быть не может. Подавляющее большинство людей уверено, что если «орел» выпал 20 раз подряд, то вероятность выпадения «решки» значительно увеличилась. Или что если черная кошка перебежит дорогу, то обязательно случится что-нибудь неприятное.

Alex Saveliev

Введение

Это книга не про Дилберта. В ней нет ничего смешного. Я бы называл ее «132-х страничный мысленный эксперимент в обертке из выдуманной истории».

Осколки Бога не удается «втиснуть» ни в один из привычных литературных жанров. Некоторые даже спорят о том фантастика или нет. Я думаю, что фантастика, потому что действующих лиц в реальной жизни не существует. Многие считают, что нет, так как мнения и философия персонажей могут оказать серьезное влияние на читателя.

В этой книге нет насилия, секса или нецензурной лексики, но идеи, высказываемые героями, опасны для неокрепшей психики. Лицам до 14 лет читать не рекомендуется.

Осколки Бога написаны для людей, которым нравится рассуждать и ломать голову. Люди старше определенного возраста негативно относятся ко всему новому. Этот возраст для каждого человека свой, но если вы старшее пятидесяти пяти (умственно), то вам этот мысленный эксперимент, скорее всего, не понравится. Если же вам двадцать три, то весьма вероятно, что эта книга придется вам в самый раз.

Главный герой в книге свободно рассуждает о Боге, и его рассуждения, мягко говоря, весьма нестандартны. Вряд ли вы когда-нибудь слышали что-либо подобное. Так что если вы опасаетесь, что вас могут оскорбить необычные рассуждения вымышленного персонажа, то не читайте дальше.

Мыли и идеи, изложенные в этой книге не мои, за исключением нескольких мест, совпавших по чистой случайности, которые даже и не стоит упоминать. Поэтому, пожалуйста, не присылайте мне пространных объяснений и доказательств, почему мои доводы не верны. Вы не узнаете мое мнение, читая мою фантастику.

Главный герой Осколков Бога знает все. То есть, буквально все. И это, естественно, очень сильно затрудняло мне, как автору, работу над книгой. По сравнению с тем, что вообще, в принципе, можно узнать, я не знаю ничего. Для создания умно-звучащих ответов я использовал кредо скептиков:

Простейшее объяснение, как правило, верно.

Весь мой жизненный опыт свидетельствует, правда, как раз об обратном — в этом сложном мире простейшее объяснение, как правило, всегда совершенно ошибочно. Но я заметил, что простейшее объяснение обычно выглядит правильным и намного более убедительно, чем любое сложное объяснение могло бы быть. В самый раз для моих целей.

Однако такой подход оказался глубже, чем я ожидал. Простые ответы на Вечные Вопросы, в конце концов, стали связывать те области, которые обычно не связываются. Описание реальности в Осколках Бога, насколько мне известно, не верно, но, тем не менее, странно притягательно.

И тут мы подходим собственно к мысленному эксперименту:

Попытаться выяснить, что же не в порядке с простейшими объяснениями.

Главный герой ссылается на несколько научных «фактов». Некоторые из его самых странных заявлений являются общепризнанными в науке. Другие же напротив, полный бред, написанный так, чтобы умно и правдоподобно выглядеть. Посмотрим, сумеете ли вы их различить.

Эту книгу можно или любить, или ненавидеть, но вряд ли она оставит вас равнодушным.

В любом случае, вы не сможете легко выкинуть ее из головы. Для получения максимального удовольствия, дайте почитать Осколки Бога друзьям, а затем обсудите с ними прочитанное.

Посылка

Дождь заставил все в мире звучать по другому — мотор моего фургона, машины, катящиеся по тонкому слою упавших облаков, случайные, унылые гудки. Водитель почтового фургона — не самая престижная работа в мире, но и не самая худшая. Голова для моей работы не нужна — если знаешь город, как свои пять пальцев, то можешь спокойно колесить по улицам, думая в то же время о чем-нибудь своем. Когда ты целиком погружен в собственные мысли, долгие переезды попросту испаряются. Словно исчезаешь в одном месте и тут же появляешься в другом.

В тот день мне нужно было доставить посылку туда, где я еще ни разу не был. Это всегда интересно — есть в этом некоторый спортивный интерес. Особое удовольствие получаешь, если сумеешь найти адрес, не пользуясь картой. Только новички пользуются картой.

Если ты изо дня в день мотаешься по городу, то невольно начинаешь относиться к нему, как к человеку. Подмечаешь настроение его улиц. Иногда кажется, что светофоры к тебе благосклонны. Иногда — что они тебя ненавидят. Когда охотишься за новым зданием, всегда надеешься, что город на твоей стороне. Тут нужно думать — в основном методом исключения — и нужен инстинкт, но ни того, ни другого не должно быть слишком много. Если думать слишком усердно, то можно промахнуться и оказаться где-нибудь на Пирсе или в Злачном квартале. Нужно просто расслабиться и позволить городу тебе помочь, тогда нужное место само себя выдаст. Это был как раз один из таких случаев.

Удивительно, как часто можно ездить по одной и той же дороге, не замечая какого-нибудь знака. А когда его ищешь — бац — вот он! Улица Вселенной. Я мог бы поклясться, что такой улицы не было всего день назад, но я хорошо знал, как это бывает.

Посылка была неряшливо упакована, совсем не по стандартам нашей компании. Я прикинул расстояние от грузовика до входной двери и решил, что упаковка выдержит такое количество дождя. От имени посылки и самого себя я отдался на волю дождю.

Эта посылка требовала подписи. Такие посылки самые лучшие. Я мог спокойно побеседовать с человеком без лишней неловкости и напряженных пауз в разговоре. Я люблю разговаривать с людьми, но мне это тяжело дается если нет уважительной причины. Доставка и подпись — вполне достаточные причины для короткого разговора. Люди, обычно, рады вас видеть и не нужно подыскивать никаких слов. Я говорю «Распишитесь здесь» и они говорят «Спасибо». Мы обменяемся парой ничего не значащих фраз, и я еду дальше. Вот как это обычно бывает.

Я поднялся по четырем ступенькам к украшенной резьбой деревянной двери и позвонил. Приглушенный динь-дон заполнил прихожую и просочился сквозь щели наружу.

Курьеры не любят оставлять маленькие желтые листочки с записками — признание свого поражения. Они означают, что придется ехать еще раз. Я люблю все делать за один раз. Я люблю, когда мои задания имеют четко определенное начало и конец. Как правило, за одну минуту любой клиент успевает добраться до двери. Но я обычно жду две, на случай если человек болен или плохо ходит. Две минуты — это вечность, если вы стоите в середине дня в Сан-Франциско под дождем.

Только новички носят куртки.

Две минуты истекли. По правилам компании я не могу самостоятельно пробовать открыть дверь. Они особенно на это налегали.

Только новички следуют правилам.

Старик

Огромная дверная ручка повернулась безо всяких усилий. Я давно уже не удивляюсь, обнаруживая незапертые двери в этом городе. Возможно, где-то на подсознательном уровне мы не верим, что нужно защищаться от представителей собственного вида.

Я решил, что оставлю посылку за дверью и сам распишусь за получателя. Я делал так и раньше, и никто до сих пор не жаловался. Такой поступок, конечно же, повод для немедленного увольнения, но это только если тебя поймают.

Сразу за дверью начинался длинный коридор, отделанный красным и увешанный большими, подсвеченными картинами. В конце коридора я увидел приоткрытую дверь с дрожащими отсветами. Кто-то был дома и должен был услышать мой звонок. Мне это не понравилось. То и дело натыкаешься в газетах на заметки об одиноких стариках, умерших в своих квартирах, которых находят только через несколько недель. Воображение сразу же нарисовало неприятную картину.

Я ступил внутрь и закрыл дверь, наслаждаясь теплом и раздумывая, что же делать дальше.

— Есть кто-нибудь дома? — громко спросил я официальным голосом, надеясь, что никого не напугаю. Не спеша, я двинулся вдоль коридора, рассматривая по пути картины. Похоже на подлинники. У кого-то водились деньги. И немало.

Источником дрожащих отсветов оказался огромный камин. Я вошел в комнату, не понимая, почему веду себя так тихо. Комната одновременно была и простой и потрясающей. Наполовину она была освещена огненно-красным светом от камина, другая же половина была погружена в темноту. Со вкусом расставленная деревянная, антикварная мебель, искусно украшенные резьбой стены, деревянные полы. Мои зрачки расширились, привыкая к полутьме.

Из ниоткуда возник старческий голос: «Я ждал тебя».

Я вздрогнул и почувствовал себя немного виноватым за самовольное вторжение. Я не сразу увидел говорившего. Казалось, что голос исходит от самой комнаты. Но что-то вдруг зашевелилось, и я заметил в дальнем углу комнаты небольшого человека в кресле-качалке, выглядящего в своем красном пледе как наспех свернутая сигара. Его маленькие руки в веснушках держали плед как две прищепки. Две маленькие ноги в тряпичных тапочках высовывались из-под пледа.

— Дверь была не заперта, — пояснил я, как будто уже одного этого было достаточно, чтобы я зашел. — Я доставил посылку.

Все, что я услышал в ответ, был треск поленьев в камине. А я, вообще-то, ожидал ответа. Обычно люди отвечают. Когда кто-то что-то говорит, то другой обычно говорит что-то в ответ. Старик, похоже, не разделял такого подхода.

Он смотрел на меня и раскачивался, то ли оценивая, то ли вспоминая былые дни. Я уже сказал все, что нужно было сказать, поэтому просто стоял и ждал. Мне показалось, что слабая улыбка промелькнула на его лице, хотя возможно это был просто старческий тик. Затем он заговорил голосом человека, давно не использовавшего свои голосовые связки и задал странный вопрос:

— Если подбросить монетку тысячу раз, сколько раз она выпадет «орлом»?

Немного жутко, когда старые люди с головой уходят в воспоминания своей молодости. Они говорят вещи, которые правильны с точки зрения грамматики, но не всегда соотносятся с реальностью. Я вспомнил своего деда, когда он стал совсем уже старым — с ним лучше было не связываться.

— Приблизительно в половине случаев, — ответил я, прежде чем сменить тему. — Мне нужно, чтобы вы расписались.

— Почему?

— Ну, — начал я, прикидывая, сколько информации вложить в свой ответ, — человек, приславший эту посылку, затребовал подпись получателя. Ему нужно подтверждение того, что посылка доставлена.

— Я имел в виду, почему «орел» выпадает в половине случаев?

— Ну, наверное, потому, что монетка весит примерно одинаково с каждой стороны, поэтому шансы выпадения одной из сторон — пятьдесят на пятьдесят, — я попытался, чтобы мой ответ не прозвучал снисходительно. Не знаю, удалось ли мне это.

— Ты не ответил почему. Ты просто изложил кое-какие факты.

Я догадался, к чему он клонит. Он наверняка знает какой-нибудь забавный или смешной ответ и задает это вопрос всем, кого увидит. Поэтому я решил ему подыграть.

— Ну и какой же будет правильный ответ? — спросил я, пытаясь изобразить интерес.

— Правильный ответ, — сказал он, — таков: в этом случае не имеет смысла спрашивать «почему».

— Ну, так можно ответить на любой вопрос…

— Вовсе нет, — ответил он поучительно. — О любом другом явлении можно задать вопрос «Почему?». И только для вероятности такой вопрос не имеет смысла.

Я подождал продолжения, но его не было.

— И это все? — переспросил я.

— Это сложнее, чем кажется.

— Мне нужна ваша подпись, — я подошел к старику и протянул ему бланк, но он не сдвинулся с места. Теперь я мог разглядеть его получше. Морщинистая кожа была покрыта веснушками, но глаза казались на удивление ясными. Седые пряди торчали над ушами в разные стороны. Тело было сгорбленно постоянным спором с гравитацией. Он был не старым. Он был древним.

Старик кивнул в сторону бланка:

— Можешь расписаться.

Расписываться за стариков для меня было обычным делом, поэтому я не возражал. Скорее всего, его руки и глаза работали уже далеко не так, как ему хотелось бы, и я мог избавить его от мучительных попыток воспользоваться авторучкой.

Перед тем, как заняться подделкой, я прочел его имя.

Аватар. А-в-а-т-а-р.

— Это для тебя, — сказал он.

— Что для меня?

— Посылка.

— Да нет, я ее просто доставил, — попытался объяснить я. — Это моя работа — доставлять посылки. Так что это ваша посылка.

— Нет, это твоя посылка.

— Э… Хорошо. — Ответил я, одновременно думая, как бы мне побыстрее улизнуть. Я решил, что оставлю посылку где-нибудь в коридоре и кто-нибудь из прислуги или родственников наткнется на нее.

— Что в посылке? — Спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Там ответ на твой вопрос.

— Не ожидал никаких ответов.

— Я понимаю, — сказал старик.

Я не знал, что на это сказать, поэтому просто промолчал.

Он тем временем продолжал:

— Позволь задать тебе один простой вопрос: это ты доставил сюда посылку, или посылка доставила тебя?

Меня немного раздражала его манера говорить, но, надо признаться, я был заинтригован. Я ничего не знал о состоянии старика, но, по всей видимости, он был не таким уж слабоумным, каким показался вначале. Я взглянул на часы. Почти обеденный перерыв. И я решил посмотреть, что будет дальше.

— Я доставил посылку, — ответил я. Ответ казался очевидным.

— Если бы на посылке не было адреса, ты по-прежнему привез бы ее сюда?

Я сказал, что нет.

— Тогда ты согласишься, что доставка посылки требует участия самой посылки. Посылка сообщила тебе, куда нужно ехать.

— Ну, в каком-то смысле это так. Но это детали. Я проделал всю основную работу — довез, поднял и принес ее сюда. Вот что на самом деле важно.

— Как может быть важной какая-либо часть, если любая часть совершенно необходима? — спросил он.

— Вот смотрите, я держу эту посылку, и я хожу с ней. Это и называется доставка. Я доставляю посылки. Это моя работа.

— Это с одной стороны. А с другой стороны, и ты, и посылка попали сюда в одно и то же время. И оба были необходимы для этого. Я бы сказал, что это посылка доставила тебя.

В этом что-то было, но я не собирался сдаваться.

— Разница в намерении. Если я сейчас положу эту посылку на пол и уйду, думаю, это снимет вопрос о том, кто кого доставил?

— Возможно, — сказал он и повернулся к огню. — Подбрось-ка, пожалуйста, дров в огонь.

Я выбрал полено побольше. Взметнулся сноп искр, словно радуясь его прибытию. Мне даже показалось, словно полено было довольно, что его бросили в огонь, будто бы оно было радо помочь старику согреться. Глупая мысль. Я отряхнул ладони и повернулся, чтобы уйти.

— Это кресло — для тебя, — сказал он и указал на деревянное кресло-качалку, стоявшее рядом с ним. Раньше я его не заметил.

Что-то промелькнуло в лице старика, и я подумал, что ему, должно быть, не часто удается с кем-нибудь поболтать. Я решил хоть немного скрасить его одиночество.

Я мог бы, конечно, вместо этого отправиться обедать… А может быть, у меня и не было никакого выбора.

Я уселся в кресло и стал неторопливо раскачиваться. Это расслабляло. Глаза привыкли к полутьме, и я мог теперь лучше рассмотреть комнату. В ней чувствовалась индивидуальность хозяина. Мебель была создана для комфорта. Все было сделано или из камня, или из дерева, в основном осенних цветов. Такое впечатление, что эта комната выросла прямиком из-под земли в самом центре Сан-Франциско.

Свобода воли человека

— Ты веришь в Бога? — спросил старик, как будто мы знали друг друга уже целую вечность, и только один этот маленький вопрос остался невыясненным. Я подумал, что, наверное, ему нужна уверенность, что после смерти он отправится в лучший мир.

Я постарался его обнадежить:

— Бог должен быть, — произнес я, — иначе нас бы здесь не было.

Не очень логичный ответ, но мне казалось ему и не нужно ничего большего.

— Веришь ли ты, что Бог всемогущ, а люди имеют свободу воли? — спросил он.

— Ну да, обычное дело для Бога. Так что — верю.

— Если Бог всемогущ, то он должен знать будущее, не так ли?

— Конечно.

— Если Бог знает будущее, то все наши решения и поступки уже известны и предрешены, так? Свобода воли, должно быть, всего лишь иллюзия.

Он был умен, но я не собирался попадаться в эту ловушку.

— Бог позволяет нам определить собственное будущее самим, с помощью нашей свободной воли, — объяснил я.

— Тогда ты веришь, что Бог не знает будущего?

— Ну, получается, что не знает, — признался я. — Но он должен предпочитать его не знать.

— То есть ты согласен, что для Бога невозможно одновременно знать будущее и дать человеку свободу воли?

— Я не думал об этом раньше, но мне кажется, что именно так. Он хочет, чтобы мы сами выбрали свой путь, поэтому сознательно не смотрит в будущее.

— И ради этого Бог удерживает себя от формирования будущего? — спросил он.

— Ну, ради своей собственной выгоды, и нашей тоже. Он бы не стал довольствоваться меньшим.

Старик продолжал наступать.

— А не мог ли Бог дать людям иллюзию свободной воли? Мы бы были по-прежнему довольны, а Богу не нужно было бы воздерживаться от чтения будущего. Не лучше ли такое решение, чем, то, которое ты предложил?

— Зачем же Богу нас обманывать?

— Если Бог существует, то пути его, естественно, неисповедимы. Никто не знает, зачем он дал людям свободу воли, или почему он беспокоится о наших душах, или почему боль и страдание есть необходимые составляющие нашей жизни.

— Единственное, что я знаю о Боге, это то, что он должен любить нас, верно? — я не был в этом так уж уверен, учитывая все проблемы в нашем мире, но мне было интересно, что на это ответит старик.

— Любить? Ты имеешь в виду, любить так, как мы понимаем это слово?

— Ну, может быть не совсем так, но, в общем, похоже. Я имею в виду, любовь есть любовь.

— Нейрохирург может показать тебе отдельный участок мозга, который управляет твоей способностью любить. Если он поврежден, человек теряет способность любить, теряет способность заботиться о других.

— И?

— И неужели ты думаешь, что любовь, генерируемая нашим маленьким мозгом сравнима с любовью всемогущего Бога? Если ты всемогущ, стал бы ты ограничивать себя тем, что может быть воспроизведено кучкой нейронов?

Я немного изменил свою позицию, чтобы иметь возможность лучше защищать ее:

— Мы должны чувствовать нечто похожее на любовь Бога, но не точно так же, как это чувствует Бог.

— А что значит чувствовать что-то подобно тому, как это чувствует Бог? То есть это точно так же, как говорить, что апельсин похож на солнце, потому что оба круглые?

— Возможно, Бог сконструировал наш мозг таким образом, чтобы мы могли чувствовать любовь, так же как и он. Он мог бы это сделать, если бы захотел.

— То есть ты веришь, что Бог может хотеть чего-либо. И, что он любит так же, как люди. По-твоему, Бог может гневаться и прощать?

— Да, это неотъемлемо, — продолжал я защищаться.

— То есть, ты думаешь, что Бог похож на человека?

— По-видимому, да.

— Насколько же высокомерным и самонадеянным нужно быть, чтобы приписывать Богу человеческие качества? — спросил он.

— Хорошо, я могу согласиться, что Бог не совсем похож на человека. Может быть, мы просто предполагаем, что он похож на нас, потому что так легче о нем говорить. Но самое важное, кто-то ведь должен был создать реальность. Она слишком продумана, чтобы быть случайностью.

— То есть ты веришь в Бога, потому что нет больше других объяснений? — спросил он.

— Большей частью, да.

— Если фокусник заставит тигра на сцене исчезнуть, и ты не понимаешь, как можно такое сделать без настоящей магии, означает ли это, что фокусник — настоящий маг?

— Нет, здесь есть разница. Фокусник знает, как он это сделал, и другие фокусники знают секрет фокуса. Даже помощник фокусника и тот, знает, как это было сделано, — ответил я. — Пока хоть кто-то знает, как это было сделано, я могу быть уверенным, что это не магия. Мне не обязательно самому знать, как это было сделано.

— Если бы кто-то очень умный знал бы, как этот мир был создан без привлечения божьего промысла, сумел бы он убедить тебя, что Бога нет?

— Теоретически, да. Но такого человека не существует.

— Строго говоря, ты можешь быть только уверен, что не знаешь, существует ли он или нет.

Свобода воли Бога

— Обладает ли Бог свободой воли? — спросил он.

— Естественно, — ответил я. Более уверенно я не чувствовал себя за все время нашей беседы. — Я согласен, что со свободой воли у людей не совсем ясно, но Бог всемогущ. Всемогущество в частности означает, что ты можешь делать все, что захочешь. Если бы у Бога не было свободы воли, он не был бы всемогущ.

— Несомненно. И будучи всемогущим, он, конечно же, знает свое собственное будущее до мельчайших подробностей?

— Ага, я догадываюсь, куда вы клоните. Вы собираетесь сказать, что если он знает свое будущее, значит, его решения предопределены. Или, если он не знает своего будущего, значит, он не всемогущ.

— Всемогущество оказывается на проверку сложнее, чем кажется на первый взгляд, — сказал он.

Наука

— Ясно. Вы — атеист, — сказал я. — Вы думаете, что наука может объяснить всё, и что все верующие заблуждаются.

— Давай поговорим немного о науке, — предложил он.

Я вздохнул с облегчением. Я люблю науку. Естественные науки были моими самыми любимыми предметами в школе. В области религиозных рассуждений я чувствую себя не вполне уютно. О религии лучше много не размышлять, а вот наука как раз и создана для размышлений. Она основывается на фактах.

— Вы много знаете о науке? — спросил я его.

— Практически ничего, — ответил он.

«Похоже, беседа будет недолгой, — подумал я. — Ну и хорошо, а то мой обеденный перерыв уже почти закончился».

— Возьмем, к примеру, магниты, — начал старик. — Если ты поднесешь два магнита друг к другу, они начнут притягиваться. И в то же время, нет ничего материального между ними.

— На самом деле есть, — поправил я его. — Между ними есть магнитное поле. Его можно увидеть, если насыпать железные опилки на лист бумаги и поднести снизу магнит. Опилки выстроятся вдоль силовых линий. Это и есть магнитное поле.

— Хорошо, теперь у тебя есть для этого слово, ну и что? Вот ты говоришь «поле». Но ты не можешь потрогать это поле, для которого у тебя есть теперь название. Ты не можешь наполнить полем контейнер и унести его с собой. Ты не можешь разрезать его на кусочки. Ты не можешь заэкранировать его.

— Не могу заэкранировать? Я этого не знал.

— Ты можешь изменить магнитное поле путем добавления другого магнитного материала, но не существует немагнитного материала, который мог бы запретить магнитам взаимодействовать, если его поставить между ними. Это твое «поле» — очень странная штука. Мы можем видеть его влияние, мы можем придумать для него название, но оно не существует в физической форме. Как может что-то нереальное влиять на реальные вещи?

— Может быть, у поля есть физическая основа, но она настолько мала, что мы не можем ее видеть. Такое вполне может быть. Возможно, существуют какие-нибудь магнионы, — сказал я, выдумывая на ходу новое слово.

— Возьмем гравитацию, — продолжал старик, не обращая на мое замечание никакого внимания. — Гравитацию также ничем невозможно заэкранировать. Ее действие простирается на всю Вселенную, и она влияет на все объекты. И в то же время не имеет никакой физической формы.

— Насколько я помню, Эйнштейн сказал, что гравитация — это искривление пространства-времени массивными объектами, — вставил я, пытаясь вспомнить детали той статьи в журнале, которую я читал несколько лет назад.

— Все верно, Эйнштейн так и сказал. И что это значит?

— Это значит, что пространство изогнуто, поэтому, когда нам кажется, что объекты притягиваются, на самом деле они просто движутся по кратчайшему пути через изогнутое пространство.

— Ты можешь себе представить изогнутое пространство?

— Не могу, но это еще не значит, что оно действительно не изогнуто! Не будете же вы спорить с Эйнштейном.

Он отвернулся в сторону. Я подумал, что он либо недоволен моим ответом, либо просто отдыхает. Оказалось, что он собирался с силами для нового наступления. Он набрал в легкие воздуха и начал:

— Ученые постоянно выдумывают слова, чтобы заткнуть дыры в своем понимании. Эти слова предназначены для удобства, временно, до тех пор, пока ученые не поймут, как все работает на самом деле. Иногда понимание приходит, и временные слова заменяются другими, имеющими больше смысла. Но чаще всего, эти слова приживаются, и никто уже не вспоминает, что изначально они были выдуманы только для удобства. Например, некоторые физики описывают гравитацию в терминах искривленного пространства десяти измерений. Но эти десять измерений — просто слова для временного употребления, как замена частям абстрактных математических формул. Даже если эти формулы окажутся полезными, это вовсе не будет означать, что все десять измерений действительно существуют. Такие слова, как измерение, поле, бесконечность есть не что иное, как удобные термины для математиков и физиков. Они не описывают реальность, однако мы все принимаем на веру, что эти вещи существуют, надеясь, что кто-то все-таки понимает, что они значат.

Я слушал, раскачиваясь в кресле, несколько озадаченный.

— Ты слышал о теории струн? — спросил он.

— Кое-что.

— Теория струн утверждает, что всю нашу реальность — гравитацию, магнетизм, свет — можно объяснить в рамках одной общей теории, которая оперирует крошечными, похожими на струны, вибрирующими объектами. Теория струн пока не дала никаких практических результатов. Ее еще никто не доказал экспериментально, тем не менее тысячи физиков посвящают ей свои карьеры, на том основании, что она правдоподобно выглядит.

— Может быть, она на самом деле верна, — настала моя очередь что-то сказать.

— Каждое поколение людей верило в то, что у него есть все необходимые ему ответы, за исключением нескольких мелочей, которые вот-вот должны разрешиться. И все они верили, что их предшественники были толпой заблуждающихся простаков. Каковы шансы, что мы и есть то самое поколение, которое наконец-то целиком постигнет реальность?

— Мне кажется шансы не такие уж и плохие. Всё когда-нибудь случается в первый раз. На вашем веку изобрели компьютер и отправили человека на Луну. Возможно, что мы будем первыми свидетелями подтверждения теории струн!

— Компьютеры и космические корабли — это примеры изобретений, а не понимания, — ответил он. — Все, что нужно для того, чтобы строить машины, это знание, что когда происходит одно событие, следом за ним происходит другое. Это всего лишь набор подмеченных закономерностей, умение распознавать паттерны. Даже собака умеет подмечать закономерности — если звенит звонок, значит, сейчас дадут есть. В приведенных тобой примерах нет «почему?». Мы не понимаем, почему движется электричество. Мы не понимаем, почему свет может бесконечно двигаться с постоянной скоростью. Все, что мы можем — это наблюдать и подмечать закономерности.

Где находится свободная воля?

— Где находится твоя свободная воля? — спросил старик. — Это часть твоего мозга или она проникает в тебя откуда-то снаружи и влияет на твои поступки?

— Несколько минут назад я бы сказал, что знаю ответ на этот вопрос. Но вы заставляете меня сомневаться даже в очевидных, казалось бы, вещах.

— Сомнения — это хорошо, — сказал он. — Но, все-таки, откуда исходит твоя свободная воля?

— Ну, я думаю, что моя свободная воля находится у меня в голове. В смысле, это функция моего мозга. Ничего лучше я придумать не могу.

— Твой мозг во многом напоминает машину, не так ли? — спросил он.

В этом вопросе чувствовался подвох, поэтому я попытался оставить себе место для маневров:

— Ну, мозг не совсем машина…

— Мозг состоит из клеток, нейронов, химических веществ, сигнальных путей и электричества. Все это подчиняется физическим законам. Когда одну из частей твоего мозга стимулируют, может ли она ответить совершенно произвольно, как захочет или она всегда отвечает только одним способом?

— Нет никакой возможности это проверить. Никто этого не знает.

— Ты считаешь, мы можем знать только те вещи, которые мы проверили на опыте?

— Я этого не говорил.

— В таком случае, ты вообще ничего не говоришь, не так ли?

В чем-то он был прав.

— Ну так где же находится свободная воля? — спросил он снова.

— Это должно быть как-то связано с душой… — У меня не было лучшего ответа.

— С душой? А где находится душа?

— Она нигде не находится. Она просто есть.

— По-твоему получается, что душа — это нечто не принадлежащее нашему материальному миру, так?

— Скорее всего, да. Иначе, кто-нибудь бы ее уже обнаружил, — сказал я.

— То есть, ты считаешь, что душа, которая не является материальной, влияет на мозг, который материален.

— Ну, в таком смысле я никогда об этом не думал, но мне кажется, что так оно и есть.

— Веришь ли ты также, что душа может влиять и на другие материальные вещи, такие как автомобили или часы?

— Н-нет… Я думаю, что душа может воздействовать только на мозг, — я пытался всеми силами отстоять свою позицию. Я словно полз на животе со свинцовым грузом, привязанным к поясу.

— Может ли твоя душа влиять на мозг другого человека или она знает, который мозг твой?

— Моя душа должна знать, который мозг мой, иначе на меня бы воздействовали другие души, и я не имел бы свободы воли.

Он помолчал.

— По-твоему выходит, что твоя душа знает разницу между твоим мозгом и всем остальным, что не является твоим мозгом. И никогда в этом плане не ошибается. Это значит, что твоя душа имеет структуру и подчиняется правилам. Как машина.

— Должно быть, — согласился я.

— Если душа — источник свободной воли, значит, она должна взвешивать варианты и принимать решения.

— Так она и работает.

— Но ведь это именно то, что делает мозг! Зачем тебе нужна душа, если мозг может делать то же самое?

— Может быть потому, что душа имеет свободу воли, а мозг — нет? — предположил я. — Или душа дает мозгу способность действовать свободно. Или душа более умна или более нравственна, чем мозг… Я не знаю.

Я попытался одним махом заткнуть как можно больше дыр в своей позиции.

— Если душа не подчиняется правилам, это может только означать, что она действует случайным образом. С другой стороны, если твоя душа все-таки подчиняется правилам, и затем управляет тобой, то у тебя нет никакой свободы воли. Тебя программируют, как робота. Третьего не дано — либо твоя жизнь управляется случайным образом, либо она полностью и жестко предопределена. Что ты предпочитаешь?

Я не готов был поверить, что не управляю собственной жизнью.

— Возможно, Бог направляет мою душу, — сказал я.

— Если Бог направляет твою душу, а твоя душа в свою очередь направляет твой мозг, то ты просто марионетка в руках Господа. В таком случае, у тебя уж точно нет никакой свободы воли, так ведь?

Я попытался снова:

— Возможно, Бог только слегка направляет мою душу, указывает ей путь, а то, как я пройду этот путь, оставляет на мое усмотрение.

— Это выглядит как экзамен. Как будто Бог решил устроить тебе проверку на сообразительность — если будешь принимать верные решения, то с твой душой все будет в порядке. Я правильно тебя понимаю?

— Это не проверка на сообразительность, это проверка на нравственность, — сказал я.

— Нравственность?

— Да, нравственность, — мне показалось, что я привел хороший довод, хотя и не понимал до конца почему.

— Как ты думаешь, твой мозг ответственен за моральные решения или они приходят откуда-то извне? — спросил он.

Я застонал.

Истинная вера

Мне нужны были подкрепления.

— Послушайте, четыре миллиарда людей в той или иной степени верят в Бога и свободу воли. Не могут же все они ошибаться!

— Очень мало людей верят в Бога, — ответил он.

Я не понимал, как он собирается опровергнуть мое очевидно верное утверждение.

— Ничего подобного! Миллиарды людей верят в Бога.

Старик подался вперед, облокотившись на ручку кресла:

— Четыре миллиарда людей говорят, что верят в Бога, но очень мало кто верит в него на самом деле. Если бы люди действительно верили в Бога, они бы каждую минуту своей жизни подтверждали эту веру своими действиями. Богачи отдали бы свои богатства нищим. Каждый был бы неутомим и неистов, в попытках выяснить, чья вера подлинная и единственно правильная. Никто не был бы полностью уверен, что не принял по ошибке неправильную веру, и что он теперь не проклят на веки вечные, или не переселится в следующей жизни во что-нибудь нехорошее, или не произойдут с ним еще какие-нибудь, более страшные неприятности. Люди бы тратили всю свою жизнь в попытках навязать другим людям свою веру. Истинная вера в Бога требовала бы стопроцентной страстной приверженности, пропитывающей каждое мгновение нашей короткой жизни на Земле. Но эти четыре миллиарда, за исключением нескольких людей, не живут такой жизнью. Большинство верит в практическую пригодность своей веры — реальную и земную выгоду — но они не верят в то, что находится глубже.

Я не мог поверить своим ушам:

— Если бы вы их спросили, они бы сказали, что верят.

— Они бы сказали, что верят, потому что говорить, что ты веришь необходимо, чтобы получить практическую пользу от религии. Они говорят другим людям, что верят, и они ведут себя как верующие — молятся и читают священные книги. Но они не делают тех вещей, которые настоящий верующий не мог бы не делать. Если ты веришь, что на тебя едет грузовик, ты отпрыгнешь в сторону. Вот это — вера в реальность грузовика. Если ты будешь говорить людям, что ты боишься грузовика, но не будешь ничего делать, чтобы избежать столкновения, это не вера. Точно так же, это не вера, если ты говоришь, что веришь в существование Бога, а сам продолжаешь грешить и загребать под себя богатства, в то время как другие люди умирают от голода. Если твоя вера не влияет на твои самые важные решения, это не вера в реальность Бога, это вера в пользу веры.

— Вы хотите сказать, что Бог не существует? — спросил я, чтобы понять к чему он клонит.

— Я говорю, что люди утверждают, будто они верят в Бога, хотя на самом деле это не так. Они делают вид, что верят, потому что существуют вполне определенные, земные выгоды от этого. Хотя бы для того, чтобы создать иллюзию для самих себя. Это делает их счастливыми.

— Вы думаете, что только атеисты по настоящему верят в свои убеждения? — спросил я.

— Нет. Атеисты тоже предпочитают иллюзии, — ответил он.

— Тогда, по-вашему, выходит, что никто на самом деле не верит в то, во что он верит.

— Самое лучшее, что может сделать человек, это выбрать иллюзию, которая поможет ему жить. Именно поэтому люди разных религий могут уживаться друг с другом. Где-то глубоко в подсознании мы подозреваем, что другие люди верят в своего Бога ничуть не больше, чем мы верим в своего.

Я не мог с этим согласиться.

— Может быть, мы терпимо относимся к другим религиям потому, что основные вещи остаются неизменными? Отличаются только детали.

— Евреи и мусульмане верят, что Иисус не является Сыном Господа, — возразил он. — Если они правы, то христиане заблуждаются относительно основы своей религии. А если евреи, или мусульмане, или христиане правы, то заблуждаются буддисты и индусы, которые верят в реинкарнацию. Это, по-твоему, детали?

— Наверное, нет, — признался я.

— Осознанно или не осознанно, но каждый знает, что шансы выбрать правильную религию — если она существует — равны нулю.

Дорожные карты

Я чувствовал себя одноногим калекой, балансирующим на верхушке высокого забора. Я мог бы скакать по забору и дальше в поисках легкого способа спуститься, или же набраться храбрости, прыгнуть с самого верха и получить причитающиеся мне синяки.

— А во что верите вы, мистер Аватар?

Старик качнулся в кресле несколько раз, прежде чем ответить.

— Представь себе, что ты и я отправимся в путешествие в одно и то же место. У тебя будет синяя карта, а у меня — зеленая. Ни на одной из этих карт не указаны все возможные пути, на каждой карте отмечен только один какой-нибудь маршрут. Если мы оба благополучно доберемся до места, мы начнем рассказывать всем, что наша карта верна. Я буду с полным убеждением утверждать, что моя зеленая карта лучше всех, и я буду предупреждать людей не пользоваться другими картами. Ты будешь настолько же уверен в своей синей карте. Религии — как карты, чьи маршруты ведут к общему благу общества. Одни карты ведут своих владельцев через тернистую местность. Другие указывают более легкие пути. Некоторые из путешественников будут назначены хранителями карты. Они будут учить молодых уважать эту карту и с подозрением относиться ко всем другим картам.

— Хорошо, — сказал я. — Но кто создал сами карты?

— Карты были созданы теми первопроходцами, которые выжили. Те карты, которые выжили — это карты, которые работают.

По крайней мере, он дал мне цель для атак.

— По-вашему все религии работают? А как насчет всех тех людей, которые были убиты в религиозных войнах?

— Нельзя судить о ценности вещи по ее стоимости. Во многих странах больше людей погибает от ошибок врачей, но никто не утверждает, что больницы — это зло. По сравнению с неверующими, верующие люди счастливее, живут дольше, избегают неприятностей, с ними случается меньше несчастных случаев. С точки зрения общества, религия работает.

Генераторы иллюзий

Так как мой обеденный перерыв давно уже закончился, то, по сути, я устроил себе прогул. Но мне было все равно. Время, проведенное со стариком, того стоило. Я не во всем соглашался с ним, но мой мозг давно уже не был настолько «живым», с тех самых пор как я был ребенком. Я чувствовал себя так, словно я проснулся на другой планете, где все выглядело точно так же, но все правила изменились. Старик был загадкой, но я уже начал привыкать к его вопросам, возникающим из ниоткуда.

— Кто-нибудь когда-нибудь советовал тебе «быть самим собой»?

Я сказал, что постоянно это слышу.

— А что это означает — «быть самим собой»? — спросил он. — Если это значит делать то, что ты считаешь нужным, то ты и так это делаешь. Если это значит, что нужно поступать так, словно общество не влияет на тебя, то это худший совет, который можно было бы дать; скорее всего, ты перестал бы мыться и носить одежду. Совет «быть самим собой» — очевидная бессмыслица. Но наш мозг принимает эту чушь за мудрость, потому что нам приятнее думать, что у нас есть стратегия в жизни, чем то, что мы понятия не имеем, что нам делать.

— Выглядит так, словно наш мозг создан специально, чтобы нас дурачить, — сказал я.

— В одном наперстке реальности содержится столько информации, что ее не сможет понять целая галактика человеческих мозгов. Мозг не в состоянии понять этот мир, поэтому он придумывает простые и понятные иллюзии, которые заменяют настоящее понимание. Если иллюзии работают хорошо и человек выживает, то он передает эти иллюзии следующему поколению. Человеческий мозг — это генератор иллюзий. Иллюзии эти подпитываются высокомерным убеждением, что люди — это центр мира, что мы одни наделены волшебными свойствами души, нравственностью, свободой воли, любовью и так далее. Мы полагаем, что всемогущий Бог особенно интересуется нашей деятельностью и развитием, предоставляя нам весь остальной мир как песочницу. Мы верим, что интересны Богу (потому что он думает так же, как мы) больше, чем камни, деревья, растения и животные.

— Ну, я не думаю, что камни так уж интересны Богу, — сказал я. — Все, что они делают, это лежат на земле и постепенно превращаются в пыль.

— Ты так думаешь только потому, что не можешь видеть бурю активности на молекулярном уровне, на уровне глубже и так далее. И ты ограничен в своем восприятии времени. Если бы ты наблюдал за камнем всю свою жизнь, то никогда не заметил бы в нем перемен. Но если бы ты был Богом и мог наблюдать этот камень на протяжении пятнадцати миллиардов лет так, словно прошла всего лишь секунда, камень был бы неистово активен. Он бы уменьшался и рос, обменивался бы молекулами со своим окружением. Его молекулы путешествовали бы по Вселенной и становились частями удивительных вещей, которых мы никогда не сможем себе представить. По сравнению с этим, тот случайный набор молекул, которые составляют человеческое тело, будет составлять одно целое всего лишь мгновение, за которое Вселенная успеет только моргнуть. Наша заносчивость заставляет нас наделять особым смыслом это случайное собрание молекул. Почему нам кажется, что сумма частей нашего тела обладает большей духовной ценностью, чем отдельно взятая клетка? Поему мы не устраиваем похорон, когда умирают клетки нашей кожи?

— Это было бы непрактично, — сказал я. Я не был уверен, что его вопрос требовал ответа, но я хотел показать, что слушаю.

— Именно, — согласился он. — Практичность правит нашим восприятием. Чтобы выжить, наши крошечные мозги должны приручить море информации, которое угрожает захлестнуть нас. Наше восприятие удивительно гибко, трансформируя наше мировоззрение автоматически и непрерывно пока мы не найдем себе безопасную гавань комфортабельной иллюзии. Для Бога же, не связанного ограничениями человеческой практичности, каждая мельчайшая частица твоего тела была бы наполнена движением и смыслом, точно так же, как частицы камней, деревьев или насекомых. И сумма наших частей, которая и составляет нашу индивидуальность, такая замечательная и поразительная для нас, вовсе не показалась бы всемогущему существу ни такой уж замечательной, ни, тем более, поразительной. Абсурд — наделять Бога всемогуществом, чтобы затем обременять его нашими же собственными близорукими предрассудками о какой-то особенной значимости человеческих существ. Что может быть особенного или интересного для Бога, который знает абсолютно всё, может создать всё что угодно, и может уничтожить всё что угодно. Само понятие важности рождено человеком из-за потребности принимать решения, влияющие на его выживание. Всемогущему существу не нужно соотносить вещи. Для Бога ничто во Вселенной не может быть более интересным, более полезным, более угрожающим или более важным, чем что-либо другое.

— Я по прежнему думаю, что люди более важны для Бога, чем животные, растения или камни. Мне кажется, это очевидно, — возразил я.

— Что более важно для машины — руль или двигатель? — спросил он.

— Двигатель более важен, потому что без него не возникло бы потребности в управлении, — предположил я.

— Но до тех пор, пока ты не имеешь и руль, и двигатель вместе, машина бесполезна, не так ли?

— В общем, да. Наверное, это так, — признал я.

— И руль, и двигатель обладают одинаковой важностью. Это человеческая потребность (состоящая из равных частей инстинкта и высокомерия) верить, что мы можем ранжировать всё в нашем окружении. Важность не является неотъемлемым свойством Вселенной. Она существует только в наших головах, доверху забитых иллюзиями. Могу тебя уверить, люди, ни в коей мере не являются более важными, чем камни, рули или двигатели.

Реинкарнация, НЛО и Бог

Я не знал, сколько из того, что говорит старик, было правдой. Все, о чем он говорил, было вроде бы логичным, но есть много вещей, которые выглядят логично и в то же время являются полной чепухой. Я решил, что лучше всего просто слушать. Все это было очень необычно, а я люблю необычное.

Он начал снова.

— Если ты хочешь понять реинкарнацию, НЛО или Бога, не изучай реинкарнацию, НЛО или Бога. Изучай людей.

— Вы хотите сказать эти вещи не реальны? — меня покоробила его уверенность, особенно учитывая, что найдутся тысячи свидетелей каждой из них.

— Нет, — сказал он. — Я говорю, что реинкарнация, НЛО или Бог одинаковы в своей реальности.

— Вы имеете в виду, одинаково реальны или одинаково вымышлены?

— Твой вопрос говорит о твоем пристрастии к двоичному миру, где все или реально или вымышлено. Это различие в твоем восприятии, а не во Вселенной. Твоя неспособность видеть другие возможности и нехватка слов — это ограничения твоего мозга, а не Вселенной.

— Должна же быть разница между вымышленными и реальными вещами, — возразил я. — Мой грузовик реален. А Санта-Клаус — нет. Это не одно и то же.

— Пока ты сидишь здесь, твой грузовик существует только в твоей памяти, то есть у тебя в голове. Санта-Клаус обитает там же. Так что, по сути, это одно и то же.

— Да, но я могу выйти на улицу, сесть в грузовик и поехать. Я не могу прокатиться на оленях с Санта-Клаусом.

— Был ли утренний дождь реальным?

— Конечно.

— Но ты не можешь сейчас ни увидеть, ни потрогать этот дождь, верно?

— Не могу.

— Как и Санта-Клаус, прошлое существует только в твоей голове, — сказал он. — Аналогично, и будущее существует только в твоей голове, потому что оно еще не случилось.

— Но я могу найти следы прошлого, я могу узнать у синоптиков, был ли этим утром дождь.

— И когда ты получишь от них подтверждение, оно тут же само станет прошлым. Значит, на деле, ты будешь использовать прошлое, которое не существует, чтобы подтвердить что-то еще из этого прошлого.

— Это просто умственная гимнастика. Игра слов, — сказал я.

— Сумасшедший человек верит, что его мир непротиворечив. Если он верит, что правительство пытается убить его, он будет встречать достаточно доказательств этому в так называемом «реальном» мире. Он будет не прав, но его доказательства ничем не лучше и не хуже, чем доказательства того, что сегодня утром шел дождь. Оба вы будете преобразовывать факты настоящего в воспоминания, хранящиеся в вашей памяти, и оба будете уверены, что ваши доказательства прочны и неопровержимы. Твой мозг будет тасовать факты и выводы, пока они не выстроятся так, как тебе нужно.

— Может быть у сумасшедших все именно так и происходит, но у нормальных людей — нет.

— Клинические психологи доказали, что обычные люди изменяют воспоминания о прошлом, чтобы подогнать их под свое восприятие. Так работает любой мозг, причем в самых обыденных обстоятельствах.

— Я этого не знал.

— Теперь знаешь, — ответил он.

Мотивы Бога

— Если бы ты был Богом, чего бы ты хотел?

— Не знаю. Я толком не знаю, чего я сам хочу, не говоря уж о Боге…

— Представь себе, что ты всемогущ. Ты можешь делать все что угодно, можешь создать все что угодно, можешь быть чем угодно. Как только ты решишь, что хочешь чего-то, оно тут же становится реальностью.

Я ждал, зная, что последует продолжение.

Он продолжил:

— Имеет ли смысл вообще думать, что Бог чего-то хочет? Бог не имел бы ни эмоций, ни страха, ни желаний, ни любопытства, ни голода. Все это изъяны человека, совсем не то, что можно найти во всемогущем существе. Что же тогда будет мотивировать Бога?

— Может быть, вызов? Интеллектуальный стимул создания различных вещей? — предположил я.

— Всемогущество означает, что ничто не является вызовом. И ни о каком интеллектуальном стимуле не может быть и речи, так как Бог знает все.

— Ужасно скучно, получается, быть Господом Богом. Но я догадываюсь, что вы скажете. Что скука — это удел человека.

— Все, что мотивирует живых существ, основывается либо на слабости, либо на изъяне. Голод мотивирует животных. Похоть мотивирует животных. Страх и боль мотивируют животных. Бог не имел бы ни одного из этих импульсов. Люди управляются своими животными страстями, плюс более возвышенно звучащими словами, такими как «самореализация», «творчество», «свобода» и «любовь». Но Бог не стал бы интересоваться всем этим, или, если бы заинтересовался, то уже имел бы все это в неограниченном количестве. Так что эти мотивы мы можем отбросить.

— Так что же мотивирует Бога? — спросил я. — Вы знаете ответ или просто дразните меня?

— Я могу представить себе только одну цель, достойную Бога — попытаться уничтожить самого себя.

— Вы полагаете, что Бог — самоубийца? — спросил я.

— Не совсем. Я просто считаю, что это для него единственный вызов.

— Мне кажется, Бог предпочел бы существовать, чем не существовать.

— Ты думаешь, как человек, а не как Бог. Ты боишься смерти, и поэтому предполагаешь, что Бог разделяет твои предпочтения. Но у Бога не было бы страхов. Существование было бы всего лишь делом выбора. И не было бы ни боли, ни чувства вины, ни раскаяния или чувства потери. Все это человеческие чувства. Бог мог бы просто выбрать прекратить существовать.

— Тут есть одна логическая загвоздка, согласно вашей манере рассуждать, — сказал я. — Если Бог знает будущее, то он уже знает, выберет ли он закончить свое существование, и если он знает, что сможет это сделать, значит, в этом не будет никакого вызова.

— Ты начинаешь мыслить яснее, — сказал он. — Да, Бог будет знать будущее своего собственного существования в нормальных условиях. Но будет ли его всемогущество включать в себя знание о том, что случится после того, как он потеряет свое всемогущество, или его знание о будущем прекратится в этой точке?

— Звучит как вопрос, который невозможно разрешить в принципе. Похоже, вы зашли в тупик, — сказал я.

— Возможно. Но смотри, Бог, знающий ответ на этот вопрос знает на самом деле все и имеет все. Ему нет никакой необходимости что-то делать или создавать. Для него не было бы цели. Но Бог, которого мучает один маленький, невыясненный вопрос — что случится, если я перестану существовать? — мог бы быть в достаточной степени мотивирован для того, чтобы найти ответ на этот вопрос, чтобы дополнить свои знания. И не имея страха или причины продолжать свое существование, он мог бы попытаться это сделать.

— Да, но могли бы мы узнать, какой путь он выбрал?

— А мы уже знаем. Тот факт, что мы существуем, доказывает, что Бог мотивирован что-то делать. И поскольку вызов самоуничтожения есть единственное, что может заинтересовать его, это объясняет, почему мы…

Я прервал его на середине фразы и резко поднялся из кресла. Казалось, импульс энергии пробежал по моему позвоночнику, сжал легкие, наэлектризовал кожу, поднял дыбом волосы. Я пододвинулся ближе к камину, не чувствуя его жара.

— Имеете ли вы в виду, то, что я думаю, вы имеете в виду?

В мою голову за один раз загрузили слишком много знаний. Она переполнилась, и мне нужно было срочно избавиться от излишков.

Старик посмотрел в никуда и произнес:

— Мы — осколки Бога.

Осколки Бога

— Вы хотите сказать, что Бог взорвал сам себя и мы — то, что от него осталось? — спросил я.

— Не совсем, — ответил он.

— Тогда что же?

— Осколки Бога делятся на две части. Во-первых, это мельчайшие элементы материи, во много раз меньше тех элементов, которые до сих пор смогли обнаружить ученые.

— Меньше, чем кварки? Я не знаю, правда, что такое кварки, но, по-моему, это одни из самых маленьких частиц.

— Все сделано из чего-то. И это что-то в свою очередь тоже сделано из чего-то. На протяжении следующей сотни лет, ученые будут все так же открывать новые и новые уровни строительных блоков материи, каждый меньше предыдущего. И на каждом уровне разница между типами материи будет становиться все меньше. На самом же нижнем уровне не останется вообще никаких различий. Материя однородна. То из чего она состоит и есть частицы Бога.

— А вторая часть? — спросил я.

— Вероятность.

— То есть, вы утверждаете, что Бог — всесильное существо с сознанием, охватывающим все сущее в прошлом, настоящем и будущем — состоит только из пыли и вероятности?

— На надо недооценивать это. Вероятность гораздо более мощная сила. Помнишь мой первый вопрос о монетке?

— Да. Вы спросили, почему монетка выпадает «орлом» в половине случаев.

— Вероятность — это всемогущество и вездесущность. Она влияет на каждую монетку в любое время в любом месте, мгновенно. Ее нельзя заэкранировать или изменить. Исход одного подбрасывания случаен, но по мере того, как количество попыток увеличивается, вероятность обретает все больший контроль над общим исходом. И вероятность не ограничивается монетками, игральными костями или игровыми автоматами. Вероятность — это направляющая сила всего во Вселенной, живого и неживого, близкого или далекого, большого или маленького, сейчас или в любое другое время.

— Осколки Бога… — Пробормотал я. Это была восхитительная идея, но слишком странная, чтобы охватить ее с первого взгляда. — Раньше вы говорили, что не верите в Бога. Теперь говорите, что верите. А на самом деле?

— Я отбрасываю твое слишком сложное определение Бога — то, которое наделяет его желаниями, потребностями и эмоциями человеческих существ, и в то же время — бесконечным могуществом. И я отбрасываю твое запутанное понятие о пространстве, как о чем-то неизменном, что человеческий мозг — по счастливой случайности — может охватить.

— Как же вы можете отбрасывать идею неизменной реальности, — возразил я, — если вы говорите, что Вселенная состоит из осколков Бога? Разве это не есть неизменная, стационарная реальность.

— Наш язык и наш мозг слишком ограничены, чтобы иметь дело с чем-либо, кроме стационарной реальности, независимо от того, существует ли такая штука на самом деле или нет. Самое большое, что мы можем — это обновлять иногда наши иллюзии, чтобы они лучше соответствовали потребностям времени. Мы живем во все более рациональном, основанном на научном подходе обществе. Старые религиозные метафоры нас больше не устраивают — наука нападет на них со всех сторон. Человечеству нужна новая метафора на следующую тысячу лет, которая позволит Богу и науке сосуществовать, по крайней мере, в наших головах.

— Если ваш Бог всего лишь метафора, почему я должен относиться к нему серьезно? — спросил я.

— Потому что все, что ты воспринимаешь, является метафорой чего-то, что твой мозг не в состоянии полностью понять. Бог реален точно так же, как одежда, которую ты носишь и кресло, в котором ты сидишь. Все это метафоры для чего-то, что ты никогда не сможешь понять.

— Это смешно! Если все, что мы воспринимаем — обман, всего лишь метафора, то как же мы смогли хоть чего-то достичь?

— Представь себе, что тебя воспитали так, что ты веришь, что морковь — это капуста, а капуста — это морковь. И представь себе, что ты живешь в мире, где все знают правду об этих продуктах, кроме тебя. Когда ты думал, что ешь капусту, ты ел морковь, и наоборот. Если твоя общая диета была достаточно сбалансирована, то это бы никак не отразилось на твоем здоровье, за исключением постоянных пререканий с другими людьми об истинной природе моркови и капусты. Дальше, предположим, что вы все были неправы, и что и морковь, и капуста — это что-то совершенно другое. Скажем, на самом деле они были яблоками и свеклой. Что-то изменилось бы?

— Вы меня совсем запутали. Выходит, Бог — это кочан капусты? — попробовал пошутить я.

— Независимо от того, понимаешь ли ты истинную природу продуктов или нет, тебе нужно есть. И в моем примере практически никакой разницы не будет, если ты не можешь отличить морковь от капусты. Мы можем действовать только основываясь на нашем восприятии, независимо от того, насколько оно несовершенно. Лучшее, что мы можем сделать, это периодически подправлять наше восприятие — наши иллюзии, если хочешь, — чтобы они соответствовали нашей логике и здравому смыслу.

Сознание Бога

— Что заставляет вещи делать то, что они делают? — спросил он. — Что заставляет собак лаять, кошек — мяукать, а деревья — расти?

— До сегодняшнего дня я бы сказал — эволюция заставляет вещи делать то, что они делают. Теперь я уже и не знаю, что думать.

— Эволюция не причина; это просто наше наблюдение, способ разложить вещи по полочкам. Эволюция ничего не говорит про причины.

— По-моему, эволюция это все-таки причина, — возразил я. — Если бы не эволюция, я был бы одноклеточным организмом на дне какого-нибудь болота.

— Но что заставляет существ эволюционировать? — спросил он. — Откуда берется вся энергия и почему все так удивительно хорошо организованно?

Это был хороший вопрос.

— Я всегда удивлялся, как из кучки мечущихся по Вселенной молекул, могло сложиться что-нибудь вроде зебры. Мне кажется, что со временем Вселенная должна становиться все более беспорядочной и случайной — недостаточно организованной, чтобы создавать зебр, монорельсовые дороги и печенья в шоколаде. Я имею в виду, если взять ящик бананов и трясти его триллион лет, сумеют ли атомы когда-нибудь собраться телевизором или, к примеру, белкой? Я догадываюсь, что это возможно при наличии достаточного количества бананов и ящиков, но я никак не могу это осознать.

— А с тем, что из человеческого эмбриона может вырасти только взрослый человек и никогда яблоко или голубь, проблем у тебя не возникает? — спросил он.

— Это я понимаю. Люди имеют ДНК, которое отличается от ДНК яблока или голубя. Но в моем примере с ящиком и бананами нет никакого плана, сообщающего молекулам как стать чем-то. Если атомы бананов как-то и умудрятся перестроиться и сложиться в электрический фонарик или меховую шапку, то это будет удивительная случайность, а никакой не план.

— Значит, ты веришь, что ДНК принципиально отличается от случайности?

— Они прямо противоположны, — сказал я. — ДНК это что-то вроде точного плана. Случайность же означает, что все что угодно может произойти.

Старик посмотрел на меня с таким видом, который обещал, что скоро я буду сомневаться в том, что только что сказал. Он меня не разочаровал. Начал он, как обычно, с вопроса:

— Если бы Вселенная создавалась заново, с нуля, и все условия, необходимые для зарождения жизни оказались бы такими же, зародилась бы жизнь снова?

— Конечно, — сказал я, снова обретая уверенность. — Если все то, что вызвало жизнь в первый раз, в точности повторится, то результат должен быть тот же самый. Не понимаю, куда вы клоните.

— Давай-ка отмотаем нашу воображаемую Вселенную на пятнадцать миллиардов лет назад, задолго до того времени, когда появилась жизнь. Если бы начало этой Вселенной было бы точно такое же, как и начало нашей Вселенной, развернулась бы она в точно такую же Вселенную, в которой мы сейчас живем, включая и эту беседу?

— Полагаю, что да. Если все начнется точно так же, и ничто не изменится по пути, то, в конце концов, все окажется в точности таким же, — моя уверенность испарялась на глазах.

— Все верно. Наше существование было заложено во Вселенной с самого начала, гарантированное могуществом вероятности. Время и место нашего существования были бы разными, но итог всегда был бы один, потому что рано или поздно жизнь зародилась бы снова. Мы бы сидели в этих креслах-качалках и вели ту же самую беседу. Ты веришь, что ДНК и случайность, это противоположные вещи. Но обе они заставляют определенные вещи случаться. ДНК работает по более четкому расписанию, чем вероятность, но в долговременной перспективе — в очень долговременной перспективе — вероятность также стационарна и неизменна, как и ДНК. Вероятность заставляет монетку выпадать точно пятьдесят на пятьдесят, если продолжать бросать вечно. Точно так же, силы вероятности заставляют нас быть такими, какие мы есть. Только время может быть другим.

— Мне нужно подумать. Звучит логично, но все это очень странно, — сказал я.

— Подумай об этом, — продолжал он. — Пока мы разговариваем, инженеры развивают Интернет, чтобы связать между собой любые уголки мира, точно так же как зародыш создает свою центральную нервную систему. Практически никто не сомневается в том, что Интернет нужен. Такое впечатление, что во всех нас живет некий инстинкт, требующий создать всемирную глобальную сеть как часть нашего общества. Инстинкт бобров — строить плотины; инстинкт человека — строить коммуникационные системы.

— Я не думаю, что это инстинкт заставляет нас создавать Интернет. Мне кажется, люди пытаются заработать на этом деньги. Это просто капитализм, — ответил я.

— Капитализм, это только одна часть, — возразил он. — В 90-х годах инвесторы забрасывали деньгами любую Интернет-компанию, только попроси. Естественно, экономика рухнула. Рационально невозможно объяснить наше увлечение Интернетом. Наша потребность создать Интернет — это что-то запрограммированное, что-то, с чем мы не можем бороться.

Он был прав насчет того, что Интернет — это что-то иррациональное. Я вряд ли бы выиграл этот спор, и это был неподходящий момент его начинать. Старик продолжал.

— Человечество создает что-то вроде глобального поля зрения, по мере того, как все больше камер на спутниках, компьютерах, улицах подключается к Интернету. Еще при твоей жизни станет возможным увидеть практически всё на нашей планете не вставая из-за компьютера. С помощью Интернета знания и умения людей объединяются в один глобальный разум, гораздо более мощный, чем разум отдельного человека. В конце концов, все, что знает один человек, будет доступно всем остальным. Коллективный разум сможет принимать решения как одно целое и мгновенно передавать их телу общества.

— В отдаленном будущем люди научатся управлять погодой, изменять ДНК и создавать новые миры из элементарной материи. Нет логического предела росту наших коллективных сил. Если посетитель из другого измерения посмотрит на человечество через миллиард лет, возможно, он увидит его как одно единое целое со своим сознанием и целью, а не как набор отдельных, относительно неинтересных индивидуумов.

— Вы хотите сказать, мы эволюционируем в Бога?

— Я хочу сказать, что мы — строительные блоки Бога на ранних стадиях его сборки.

— Думаю, я почувствовал бы, если бы оказался частью всемогущего существа, — сказал я.

— Почувствовал бы? Клетки твоей кожи не знают, что они часть человека. Эти клетки не оснащены ничем для такого знания. Они оснащены только тем, что необходимо для выполнения их конкретных функций и ничем больше. Аналогично и мы, люди — а также все растения, животные, земля и камни — не могли бы знать, если были бы частью Бога.

— Значит, вы считаете, что Бог взорвал сам себя — я так полагаю, это и был Большой Взрыв — и теперь собирает себя по кусочкам обратно? — спросил я.

— Он пытается найти ответ на свой единственный вопрос.

— Хм. А обладает ли уже Бог сознанием? Знает ли он, что заново собирает себя?

— Он знает. Иначе ты не мог бы задать этот вопрос, и я бы не мог на него ответить.

Физика Божественной пыли

— Если во Вселенной нет ничего кроме пыли и вероятности, как же хоть что-то происходит? — спросил я. — Как вы объясните гравитацию и движение? Почему все не остается неподвижным?

— Я могу ответить на эти вопросы, ответив сначала на другие, — сказал он.

— Как вам удобнее. Главное, чтобы я понял.

— Наука основывается на предположениях. Ученые предполагают, что электричество будет вести себя завтра так же, как и сегодня. Они предполагают, что законы физики, применимые здесь, на Земле, так же применимы и на других планетах. Обычно эти предположения верны, или достаточно верны, чтобы быть полезными.

— Но иногда предположения ведут нас по неправильному пути. Например, мы полагаем, что время непрерывно — то есть, что между любыми двумя моментами, не важно насколько короткими, всегда есть еще чуть-чуть времени. Но если это верно, то минута длилась бы вечно, потому что она состояла бы из бесконечного числа мельчайших кусочков времени, а бесконечность означает, что они никогда бы не кончились.

— Это старый трюк, я проходил его еще в школе, — сказал я. — Я думаю, он называется «парадокс Зенона», по имени одного старого грека, который первым его придумал.

— И какое же решение у этого парадокса? — спросил он.

— Решение такое: каждый бесконечный кусочек времени бесконечно мал, поэтому математически все срабатывает. Время может быть непрерывно, и при этом минута не будет длиться вечно.

— Да, математически это все работает. И поскольку минута не длится вечно, мы полагаем, что парадокс Зенона не является на самом деле парадоксом. К сожалению, это решение неверно. Бесконечность — удобный инструмент для математики, но это просто абстрактная концепция. Это не свойство нашей физической реальности.

— Разве Вселенная не бесконечно большая? — спросил я.

— Большинство ученых соглашаются, что Вселенная огромна, но конечна.

— Это не имеет смысла. Что если я долечу на ракете до конца Вселенной и не остановлюсь? Разве я не смогу лететь вечно? Где же я буду, если не во Вселенной?

— Ты всегда являешься частью Вселенной, по определению. А значит, когда твоя ракета пересечет текущую границу Вселенной, граница начнет двигаться вместе с тобой. Ты станешь новой, внешней границей Вселенной в этом направлении. Но Вселенная, по-прежнему, будет иметь определенный размер, вовсе не бесконечный.

— Хорошо, Вселенная может быть конечной, но всё то «ничто» вокруг нее бесконечно, так? — спросил я.

— Не имеет смысла говорить, что у тебя есть бесконечное количество ничего.

— Да, наверное. Но вернемся к теме, — сказал я. — Как вы объясняете парадокс Зенона?

— Представь себе, что все сущее исчезнет и затем снова появится. Сколько времени пройдет, пока ничего нет?

— Откуда я знаю? Вы придумали этот пример. Сколько?

— Нисколько. Время не может пройти, потому что время — это человеческая концепция о том, как меняются вещи по отношению к другим вещам. Если все во Вселенной исчезнет, то не останется ничего, что могло бы изменяться по отношению к другим вещам, поэтому на самом деле времени не существует.

— Что если исчезнет все за исключением меня и моих часов? — спросил я.

— В таком случае ты будешь ощущать воздействие времени по отношению к самому себе и своим часам. И когда остальной мир вернется, ты мог бы сравнить, сколько времени прошло, согласно твоим часам. Но люди в оставшейся Вселенной не изменялись бы во времени, пока они не существовали. Для них бы ты мгновенно состарился. Их и твое время отличаются, потому что ты изменялся, а они нет. Не существует общего времени; у каждого наблюдателя свое время.

— Хорошо, думаю, это я понял. Но как все это относится к моему первоначальному вопросу о гравитации и о том, что заставляет вещи двигаться?

— Видел ли ты когда-нибудь график распределения вероятности? — спросил он.

— Видел. Набор точек. Там где точек больше, там наибольшая вероятность, — ответил я, довольный, что сумел вспомнить хоть что-то из занятий по статистике.

— Вселенная выглядит как график вероятностей. Места скопления точек — это галактики и планеты, те места, где гравитация наибольшая. Но гравитация — это не притягивающая сила. Гравитация — это результат вероятности.

— Вы опять меня запутали.

— Реальность имеет пульс, ритм, за неимением лучшего слова. Божественная пыль исчезает на один удар и появляется на другой в новом месте в зависимости от вероятности. Если кусочек божественной пыли исчезает вблизи какой-нибудь большой массы, скажем планеты, то вероятность заставляет его на следующем ударе появиться ближе к планете. Наибольшая вероятность рядом с массивными объектами. Или, если перефразировать, масса — это физическое проявление вероятности.

— Кажется, я понял. Вроде бы, — соврал я.

— Если бы ты понаблюдал за Божественной пылью около Земли, все выглядело бы так, словно ее притягивает к планете. Но не существует движения через пространство в том смысле, в котором мы его понимаем. Эта пыль постоянно исчезает из одного места и появляется в другом, с каждым новым появлением все ближе к Земле.

— Я предпочитаю существующую теорию гравитации, — сказал я. — Ньютон и Эйнштейн практически все выяснили. Их теории работают. Относительно же вашей я не уверен.

— Обычные формулы для гравитации работают замечательно и с моим описанием реальности, — ответил он. — Все, что я сделал, это добавил еще один уровень понимания. Ньютон и Эйнштейн дали нам формулы для гравитации, но никто из них не ответил на вопрос, почему объекты притягиваются друг к другу.

— Эйнштейн объяснил и это, — сказал я. — Помните, мы уже говорили об этом? Он сказал, что пространство искривляется материей, поэтому гравитация — это просто кратчайший путь объектов в искривленном пространстве.

Старик молча продолжал смотреть на меня.

— Хорошо, — сказал я. — Я признаю, что не понимаю, что это значит. Звучит как полная бессмыслица.

— Язык Эйнштейна об искривленном пространстве и мое описание Божественной пыли не что иное, как умственные модели. Если они помогают нам справляться с нашим окружением, то они полезны. Мое описание гравитации легче понять, чем модель Эйнштейна. В этом смысле, моя модель лучше.

Я усмехнулся. Никогда раньше я не слышал, чтобы кто-нибудь сравнивал себе с Эйнштейном. Самомнение старика меня впечатлило, но не убедило.

— Вы не объяснили происхождение орбит. Как ваша теория объясняет, что Луна обращается вокруг Земли и не падает на нее? Ваша Божественная пыль появлялась бы каждый раз все ближе к Земле, до тех пор, пока не врезалась бы в ее поверхность.

— Ты созрел для второго закона гравитации.

— По всей видимости.

— Существует еще один фактор, который влияет на положение вещества, когда оно снова появляется. Это инерция, за неимением лучшего слова. Хотя Божественная пыль невообразимо мала, она имеет некоторую вероятность появления точно там же, где уже существует другой кусочек пыли Бога. Когда такое случается, одна из частиц должна найти новое положение и изменить свою вероятность. Для наблюдателя, если бы он мог видеть такие крошечные события, это выглядело бы так, словно две частицы столкнулись и затем изменили свои скорости и направления. Новая скорость определяется тем, насколько далеко от изначальной точки появляется Божественная пыль с каждым новым тиком Вселенной. Если это расстояние велико, то нам кажется, что объект движется быстро.

Он продолжил:

— Поэтому на каждую частицу Божественной скорости всегда влияют две вероятности. Одна вероятность заставляет пыль Бога появиться все ближе друг к другу. Другая вероятность такова, что пыль будет появляться вдоль прямой линии, начерченной из ее прошлого. Все видимое движение во Вселенной основано на этих двух противоборствующих вероятностях.

— Луна, например, имеет определенную вероятность приближения к Земле и определенную вероятность движения по прямой линии. Эти две вероятности, по чистой случайности, уравновешены. Если бы гравитация действительно была притягивающей силой, как мы обычно думаем о ней, то существовала бы какая-то разновидность трения, замедляющая Луну и в результате приближающая ее к Земле. Но поскольку гравитация есть не что иное, как вероятность, но никакого трения нет, и Луна может обращаться вокруг Земли практически вечно.

— Что если вся пыль, составляющая Луну, вдруг не появится рядом со своим предыдущим положением? — спросил я. — Вы говорите, что это только дело вероятности, где пыль появится в следующий раз, поэтому, не может ли Луна внезапно исчезнуть, если вся ее пыль исчезнет в одном месте, и появиться на другой стороне солнечной системы?

— Да, может. Но вероятность этого смехотворно мала.

— Проблема с вашей теорией, — сказал я, — в том, что вещество не исчезает и не появляется постоянно. Ученые бы это заметили.

— Вообще-то, они это заметили. Материя исчезает и появляется все время. Это и есть квантовый переход. Возможно, ты слышал этот термин, но не знал его происхождения.

— Будь я проклят!

Свободная воля монетки

— Объясните свободу воли, — попросил я.

— Представь себе медную монетку, точно такую же, как и обычная монетка, за исключением того, что ради нашей беседы она обрела сознание. Она знает, что она монетка и что иногда ее подбрасывают. И она знает, что никакая внешняя сила не говорит ей, выпадать ли ей орлом или решкой в каждом конкретном подбрасывании.

— Если бы у монетки было человеческое сознание, то она бы проанализировала ситуацию и заключила бы, что у нее есть свобода воли. Когда она захочет выпасть орлом и в результате действительно выпадает орел, уверенность в своей свободе воли у монетки возрастает. Если же выпала решка, монетка обвинила бы себя в недостаточном упорстве, или предположила бы, что тут не обошлось без Бога. Воображаемая монетка верила бы, что вещи не просто «случаются» сами по себе, без причин. Если ничто внешнее не управляет результатом подбрасывания, здравомыслящая монетка предположила бы, что управляет ее воля, на которую, возможно, влияет воля Бога (если предположить, что это верующая монетка).

Он продолжил:

— Вера монетки в свою собственную роль была бы ошибочной, а вот вера монетки в Бога оказалась бы правильной. Вероятность — сущность влияния Бога — диктует, что иногда монетка должна выпасть орлом, а иногда — решкой, даже если монетка решит по-другому.

— Но люди не монетки, — сказал я. — У нас есть голова на плечах. У нас есть мозг. И когда наш мозг принимает решение, он приводит в движение наши руки, ноги, рот и мы осуществляем задуманное. Монетка не имеет средств, позволяющих воплощать в жизнь свои решения, а люди имеют.

— Мы верим, что имеем, — сказал старик. — Но мы также верим и в научный принцип, в то, что любое событие, не важно насколько сложное, должно иметь определенные причины. Следовательно, мы верим в две реальности, которые не могут быть правильными одновременно. Если верно одно, то другое обязательно должно быть ложно.

— Я потерял нить, — признался я.

— Мозг это по существу машина. Органическая машина с химическими и электрическими элементами. Когда электрический сигнал запущен, он может произвести одно определенное действие. Он не может выбирать, не может сегодня заставить тебя подумать о корове, а завтра — безоглядно влюбиться. Этот отдельный электрический импульс в одном конкретном месте твоего мозга может иметь одно и только одно влияние на твои действия.

— Мы уже через это проходили. Возможно, мозг является исключением из обычных правил, потому что имеет свободу воли или душу. Я знаю, что я не могу определить эти вещи, но вы не можете исключить, что они существуют.

— Нельзя полностью исключить вероятность существования чего-либо. Но аналогия с монеткой — это простое объяснение свободы воли, которое имеет смысл и не нуждается ни в каких дополнительных концепциях.

— То, что оно простое, не делает его автоматически верным, — указал я. Мне просто необходимо было сказать что-нибудь умно звучащее для поднятия собственной самооценки.

— Верно, простота сама по себе не является доказательством. Но поскольку мы никогда не сможем до конца понять настоящую реальность, то если две модели объясняют одни и те же факты, более рациональным будет использование простейшей. Ради удобства.

Эволюция

— Давайте вернемся к эволюции, — сказал я. — Как вы думаете, это дело рук Бога? Или он создал все виды за раз, несколько тысяч лет назад, как верят креационисты?

— Теория эволюции не столько неверна, сколько неполна и бесполезна.

— Как вы можете называть ее бесполезной?

— Теория эволюции не привела ни к каким практическим результатам. Это концепция, которая не имеет применения.

— Но вы должны согласиться, — возразил я, — что ископаемые останки различных существ выглядят как неоспоримое доказательство. Налицо очевидное, постепенное превращение старых видов в новые. Как можно это игнорировать?

— Представь себе, что на Землю падает астероид и приносит с собой экзотические бактерии, которые убивают все живое и сами исчезают без следа. Миллион лет спустя, разумные пришельцы находят Землю и начинают изучать наши кости и имущество, пытаясь по кусочкам воссоздать нашу историю. Они могут заметить, что вся наша бытовая утварь — горшки, кастрюли, сковородки и чашки — выглядит так, словно ее представители связаны между собой. И более молодые значительно отличаются от старых. Самые старые из них — топорные кувшины, все чем-то похожие друг на друга, обычно сделанные из глины или камня. Со временем эти кувшины «эволюционируют» в тарелки, кофейные чашки и нержавеющие сковородки.

Он продолжил:

— Пришельцы начертили бы очень правдоподобные графики, наглядно демонстрирующие, как эволюционировали тарелки. Семейство чайных чашек выглядело бы как отдельный вид, тесно связанный с пивными кружками и стаканами. Наблюдатель, который посмотрел бы на эти графики, ясно увидел бы закономерности, которые не могли быть случайными. Причина эволюции кухонной посуды была бы спорной и вызывала бы горячие дискуссии, так же как мы спорим о причинах человеческой эволюции, но наблюдаемый факт эволюции кухонной посуды не подвергался бы сомнению инопланетными учеными. Некоторых ученых беспокоило бы отсутствие промежуточных особей — скажем, сковородок с ручками от пивных кружек — но они предположили бы, что такие особи остались пока еще необнаруженными.

— Это, наверное, самая плохая аналогия, когда-либо придуманная кем-либо, — сказал я. — Сравнить людей с тарелками!

Старик громко рассмеялся, первый раз за все это время. Он явно развеселился.

— Это не аналогия, — сказал он со смехом. — Это точка зрения. Эволюция выглядит неоспоримой не из-за качества фактов, а из-за их количества и разнообразия. Инопланетяне столкнулись бы с точно такой же дилеммой. Они обнаружили бы такое огромное количество доказательств своей теории посудной эволюции, что противники были бы полностью разгромлены. Инопланетные ученые выдвигали бы гипотезы о том, что вилки произошли от ложек, которые в свою очередь произошли от ножей. Кастрюли бы произошли от кувшинов. Тарелки эволюционировали бы из разделочных досок. Объем и разнообразие данных был бы ошеломляющий. В скором времени они прекратили бы называть это теорией и стали бы называть фактом. Только сумасшедший стал бы публично подвергать сомнению такое обилие доказательств.

— Существует большая разница между тарелками и животными, — сказал я. — Тарелки не могут эволюционировать. Логика подсказала бы инопланетянам, что неживая тарелка не смогла бы произвести на свет потомство, не говоря уж о мутировавшем потомстве.

— Это не совсем верно, — возразил он. — Можно было бы сказать, что тарелки находились в симбиозе с людьми, убеждая нас посредством своей полезности, создавать новые тарелки. Таким способом тарелки преуспели в размножении и эволюции. Каждый вид использует другие живые организмы для своей пользы, для обеспечения собственного выживания. Это обычный способ размножения живых существ.

Он продолжил:

— Ты веришь, безосновательно, что инопланетные ученые увидят разницу между живыми существами и неживыми тарелками, и классифицируют тарелки как простые инструменты. Но это человеческий взгляд на вещи. Люди верят, что органические вещи более важны, чем неорганические, потому что мы сами органические. Инопланетяне не имели бы такой склонности. Для них тарелки выглядели бы как неподвижные существа, нашедшие способ эволюционировать, размножаться и процветать, несмотря на то, что у них нет органических частей.

— Но у тарелок нет индивидуальности, нет мыслей, эмоций, нет желаний, — возразил я.

— Точно так же, как их нет и у устриц. Не кажется ли тебе странным, что в наше время мы не находим мутаций, необходимых для эволюции? — спросил он.

— Например?

— Не должны ли мы наблюдать в современных живых существах зачатки следующего миллиона лет эволюции? Почему мы не встречаем двухголовых людей, которые станут господствовать над одноголовыми? Рыб с неопределенными органами, которые эволюционируют во что-то полезное через миллион лет? Кошек, отращивающих жабры? Большинство мутаций, которые мы находим в наши дни — тривиальны, не такие радикальные мутации, которые были когда-то в прошлом, те, что стали родоначальниками мозга, глаз, крыльев, внутренних органов.

Он помолчал и продолжил:

— И почему эволюция движется только в одном направлении, от простого к сложному? Почему нигде нет сложных видов, эволюционировавших в более простые и выносливые существа? Если мутации случайны, можно было бы ожидать эволюцию в обоих направлениях. Но она работает только в одном — от простого к сложному. И почему количество видов на Земле уменьшалось в последний миллион лет? Скорость образования новых видов была когда-то выше скорости вымирания старых, но теперь ситуация обратная. Почему? Может ли все это быть списано только на метеориты и влияние людей? А как первый представитель нового вида находил партнера для спаривания? Если ты уже принадлежишь к новому виду, это означает, что ты не можешь спариваться с представителями старого вида. Если мутации — основа эволюции, то они должны происходить регулярно и таким образом, чтобы мутанты смогли найти друг друга для продолжения рода. Надо думать, мы замечали бы больше мутаций, если они происходили бы так часто.

— У меня точно такая же проблема с религией, — сказал я. — Такое впечатление, что в старину происходило огромное количество самых разнообразных чудес, теперь же они никогда не случаются. С эволюцией все выглядит так, словно большинство мутаций улетучилось, как только мы стали достаточно разумными, чтобы изучать их. Это выглядит немного подозрительно, будто бы они должны были закончиться в определенный момент, и мы как раз приближаемся к этому моменту.

— Вернемся на минуту к монетке, — предложил он. — Если ты подбросишь монетку сто раз, и все сто раз выпадет орел, каковы шансы, что в следующий раз тоже выпадет орел?

— С этим я знаком. Шансы по-прежнему пятьдесят на пятьдесят, хотя кажется, что монетка «задолжала» решек. Я этого не понимаю, но так меня учили в школе.

— Все верно, — сказал он. — Или, если перефразировать, прошлое монетки не влияет на ее будущее. Не существует связи между предыдущими исходами бросаний и вероятностью новых. Вся остальная Вселенная — как монетка. События прошлого выглядят так, словно являются причинами настоящего, но каждый раз, когда мы появляемся в нашей реальности, мы подвергаемся новому набору вероятностей. Все что угодно может случиться.

Он пододвинулся поближе и начал снова.

— Каждое существо имеет крошечную вероятность стать другим видом с каждым тиком Вселенной. Утка может быть целиком заменена белкой. Шансы этого настолько малы, что такое никогда не случалось и не случится, но это не запрещено природой Вселенной. Это просто маловероятно. Более вероятно, что молекула ДНК получит некоторую крошечную вибрацию, потому что две Божественные пылинки попытались появиться в одном и том же месте и должны были сделать поправку. Эта поправка запустила цепную реакцию вероятностей, которые повлияли на судьбу существа. Когда ты подбрасываешь монетку, она почти всегда приземляется либо орлом, либо решкой, даже если в принципе может стоять на ребре. Если бы мы не экспериментировали с монетками, мы могли бы подумать, что монетки регулярно приземляются и на ребра. Ребро монетки составляет, пожалуй, десять процентов от поверхности каждой стороны, поэтому можно ожидать, что монетка будет регулярно выпадать «ребром».

Он продолжил:

— Но вероятность избегает промежуточных состояний. Она предпочитает или орла, или решку. Эволюция также избегает промежуточных состояний. Что-то в природе Божественной пыли сделало вырастание двух глаз более вероятным, а вырастание двух голов — нет. Более того, есть что-то такое в глазах, что говорит в пользу неизбежной пересборки Бога.

Зараза скептицизма

— У меня есть несколько друзей, — сказал я, — они состоят в Обществе Скептиков. Я думаю, они разнесли бы ваши теории в пух и прах.

— Скептики, — сказал он, — страдают от заразы скептицизма — они оказываются правы слишком часто.

— И что в этом плохого? — спросил я.

— Если ты оказываешься прав сто раз подряд, никакое количество фактов не убедит тебя, что ты ошибаешься в сто первый. Ты будешь одурманен своей собственной непогрешимостью. Не забывай, что все научные эксперименты проводятся людьми и результаты подвергаются человеческой интерпретации. Человеческий мозг — это генератор иллюзий, а не источник абсолютной истины. Каждый человек создает для себя иллюзии, совпадающие с его позицией. Это принцип работы нормального, здорового мозга. Скептики не исключение.

— Скептики знают, что человеческое восприятие несовершенно, — возразил я. — Именно поэтому они используют научный подход и настаивают на воспроизводимости результатов, чтобы убедиться, что полученным данным можно верить. Научный подход практически полностью устраняет субъективность.

— Научный подход также заставляет людей думать и действовать коллективно, — продолжал он. — Они образовывают общества скептиков и печатают скептические статьи. Они варятся в собственном соку и очерняют тех, кто не разделяет их методов. Поскольку мнение скептиков, как правило, не совпадает с мнением большинства, они становятся эмоционально и интеллектуально изолированными. Такое окружение — рецепт для культового образа мыслей и поведения. Скептики не освобождены от принципов нормального функционирования человеческого мозга. Это человеческая тенденция — становиться тем, что ты атакуешь. Скептики атакуют иррациональных мыслителей и в процессе сами становятся иррациональными.

ЭСВ и удача

— Верите ли вы в экстрасенсорное восприятие — ЭСВ? — спросил я.

— Это зависит от того, как ты его определяешь, — ответил он. — Скептики пытаются избавиться от ЭСВ, определяя его настолько узко, что оно не может быть продемонстрировано в контролируемом эксперименте. Те, кто в него верит, имеют более широкий взгляд на ЭСВ, делая основной упор на его применимости в обычной жизни.

— Значит, вы верите?

По выражению его лица, я понял, что нет.

— На Земле миллиарды людей. Многие из них будут влачить жалкое существование с момента рождения и до самого дня смерти. Другим же всю жизнь будет сопутствовать удача. У них будут любящие и богатые родители, здоровое и совершенное тело, высокий интеллект. Для них не будет разочарований в любви. Они никогда не будут стесняться или бояться чего-либо без причины. Некоторые из них обязательно выиграют в лотерее. Одним словом, по сравнению с другими они будут чрезвычайно удачливы на протяжении всей своей жизни.

Немного помолчав, он продолжил:

— Удача согласуется с нормальными кривыми распределения вероятности. Большинство будет довольствоваться среднестатистическим везеньем. Какая-то часть людей окажется постоянными везунчиками или полными неудачниками. А несколько человек вообще заполучат настолько экстраординарную удачливость, что это будет выглядеть как чудо. Законы вероятности гарантируют, что такие люди существуют.

Он стал развивать свою мысль дальше:

— Некоторым людям будет везти только в одной какой-то области — в картах, в бизнесе, в любви… Теперь представь себе, что ты нашел одного человека на Земле, удача которого выражается в поразительном умении предсказывать исход случайных событий. Вполне вероятно, что такой человек где-то существует. И как ты думаешь, какое заключение вынесут скептики по поводу его ЭСВ?

— Ну, если они сумеют получить воспроизводимые результаты в контролируемом эксперименте, то, я думаю, они согласятся, что этот человек обладает экстрасенсорным восприятием, — сказал я.

— Ты ошибаешься. Они скажут, что не смогли добиться необходимой чистоты эксперимента и нужно провести дополнительные исследования. Они скажут, что экстраординарные явления требуют экстраординарных доказательств. И они будут продолжать тестирование пока не получат отрицательный результат или не потеряют интерес. Никакой скептик не возьмет на себя риск объявить, что кто-то обладает ЭСВ, если существует хоть малейшая возможность ошибки. Их культ такого не позволяет.

Он продолжил:

— Надо отдать скептикам должное — по всей вероятности они еще ни разу не ошиблись, разоблачая заявления об экстрасенсорных способностях. Они верят в свои методы, потому что насколько известно, их методы никогда не приводили к неверному результату (исключая ошибки в единичных тестах). Но тот факт, что их результаты всегда оказывались верными еще не доказательство того, что этот метод подходит для всех случаев.

— Значит, вы утверждаете, что ЭСВ это то же самое, что и удача? — спросил я.

— Я утверждаю, что результаты неотличимы.

— Но это разные вещи, потому что ЭСВ вызывается мыслями, действующими на расстоянии, или чем-то вроде этого. ЭСВ должно иметь какие-то причины.

— Если ты определишь ЭСВ только как чтение мыслей на расстоянии, то скептики никогда не обнаружат его, — сказал он. — Но если ты приравняешь ЭСВ к удаче, тогда ЭСВ существует и может быть полезным, хотя и очень ненадежным инструментом, поскольку удача может измениться в одно мгновение.

— Насколько я знаю, ученые доказали, что мысли не передаются по воздуху, так как им не удалось обнаружить никакого излучения, исходящего из головы человека в тот момент, когда он концентрируется, — сказал я, пытаясь согласиться. Мне следовало бы знать, что это будет напрасная трата времени.

— Но твои мысли действительно путешествуют через пространство! — возразил он. — Вопрос в том, может ли другой человек уловить их и декодировать.

— Как это они путешествуют через пространство?

— Когда что-нибудь физическое движется, оно оказывает гравитационное воздействие на каждый объект во Вселенной, мгновенно и на любом расстоянии. Это воздействие фантастически мало, но оно реально. Твой мыслительный процесс сопровождается конкретными физическими изменениями в клетках мозга, поэтому твои мысли порождают моментальный волновой эффект, распространяющийся на всю Вселенную. Могут ли люди декодировать эти фантастически слабые сигналы, смешанные с невероятным количеством другого гравитационного шума? Нет. Но сигналы-то существуют.

ЭСВ и распознавание паттернов

— А как насчет зрения на расстоянии? — спросил я. — Вы наверняка слышали об этом. Это когда экстрасенс описывает какое-нибудь отдаленное место, ни разу там не быв. Как это делается? Тоже удача?

— Иногда. Но распознавание паттернов также играет большую роль.

— Как? Какие могут быть паттерны, если вы сидите в закрытой комнате, а объект находится на огромном расстоянии от нее.

— Каждый человек имеет разные способности по распознаванию паттернов в своем окружении, — сказал он. — Это такой же навык, как музыка, математика или спорт. Немногочисленные гении в этой области выглядят совершенно сверхъестественно. Как будто они обладают особыми силами. В некотором смысле, так оно и есть, но более корректно описывать их навык как избыток естественного, чем как нечто сверхъестественное. Возьми, к примеру, типичного математического гения. Великие математики часто утверждают, что решение задачи само вдруг возникает у них в голове в виде готового ответа, без всяких сложных и запутанных вычислений. То же самое описывают и гении в других областях. На высшем уровне совершенства люди не осознают процессы, которыми пользуются.

Он продолжал:

— Нельзя называть способности гениев мистическими или сверхъестественными только на том основании, что они не могут объяснить, как они это делают. Подсознательные вычисления в их голове выполняются настолько быстро, что не регистрируются как воспоминания. Такое впечатление, что ответы просто возникают в готовом виде сами по себе. Некоторые видные экстрасенсы — те, кто не являются сознательными жуликами — это гении в распознавании паттернов, но вовсе не обязательно, что они знают об источнике своих способностей. Как и математические гении, экстрасенсы не знают, как они это делают. Они просто знают, что это работает.

— Допустим, — сказал я, временно принимая его объяснение, чтобы иметь возможность проверить его на прочность. — Как распознавание паттернов объясняет предсказания экстрасенса о том, где будет найден труп жертвы? Где здесь паттерны?

— Большинство заявлений об экстрасенсах, нашедших тело жертвы — ложны. Репортеры обычно получают информацию из разговоров с людьми и записывают все, что те им скажут, так что такие истории правдивы настолько, насколько правдивы сами рассказчики. Экстрасенсы могут делать очень расплывчатые предсказания и позднее утверждать, что они имели в виду именно это событие, если оно хоть чуть-чуть подходит под их предсказание. Средства массовой информации растрезвонивают истории об удивительных успехах и игнорируют неудачи, как не стоящие упоминания. У читателей создается впечатление, что экстрасенсы могут запросто находить трупы убитых чуть ли ни каждый день. На самом деле, такие случаи очень редки и, скорее всего, являются следствием гениального распознавания паттернов, удачи или просто преувеличения. Например, полиция получает сообщение, что ребенок был похищен. Полицейские детективы хорошо натренированы распознавать паттерны, поэтому они могут тут же указать, что преступник вероятно мужчина, и вероятно тот, кого ребенок знал. И они могут предсказать, что ребенок скорее всего мертв, если его не нашли за сорок восемь часов, что тело скорее всего спрятано где-нибудь на открытом воздухе в радиусе пятидесяти миль от места преступления. Допустим дальше, что полиция вызывает агента ФБР, более опытного в обнаружении криминальных паттернов, чем обычные полицейские. Основываясь на своем опыте и статистике подобных случаев, агент может предсказать определенные детали биографии преступника, его воспитание и характер. Эта информация от полицейских детективов и агента ФБР показалась бы вам экстраординарной, если бы вы не знали, что она основывается на простых паттернах. Теперь, допустим, полицейские связываются с так называемым экстрасенсом, который является гением в распознавании паттернов. На уровне гения, гораздо более тонкие паттерны включаются в игру.

Он продолжил:

— Развлекательные программы и выпуски новостей постоянно создают паттерны в головах людей. Скажем, несколько фильмов и телевизионных шоу о похищениях за последний год создали паттерн о наилучшем способе избавляться от трупов. Этот паттерн мог повлиять на выбор преступником канализационного люка вместо заброшенных развалин. Экстрасенс неосознанно распознал этот паттерн и «почувствовал», что ребенок будет найден в канализационном люке. Поиск по канализационным люкам покажет, что экстрасенс был прав. В подобных случаях, так называемые экстрасенсорные силы будут полезны и в некотором смысле реальны, но их невозможно будет воспроизвести в контролируемом эксперименте. В лабораторных условиях все паттерны устранены.

— А как насчет тех экстрасенсов, которые «разговаривают» с умершими родственниками? — спросил я. — Они обычно столько всего знают и о вас, и об умершем, что это не может быть простым совпадением. Как это делается?

— Это тоже распознавание паттернов, плюс умение произвести эффект и несколько несложных трюков. Кое-что из того, что выдается за экстрасенсорные способности, есть не что иное, как игра на вероятности. Медиум может сказать, например, что умерший муж видел во сне, как вдова целовала его фотографию. Большинство вдов целуют фотографии своих умерших мужей. Или он может сказать, что умерший муж любил работать по дому своими руками. Это применительно практически ко всем мужчинам. Медиум может уловить множество паттернов по голосу, акценту, одежде, возрасту, имени, здоровью, национальности клиента. Допустим, что клиент имеет желтые, прокуренные зубы. Курильщики зачастую живут вместе с другими курильщиками. Медиум может предположить, что любимый человек недавно умер от сердца или проблем с легкими. Это будет не такое уж и плохое предположение.

— Хорошо, а что вы скажете о теле-докторах, которые лечат людей через телевизор? Многие вроде бы действительно излечиваются. Это что, обман?

Вместо ответа старик просто рассмеялся.

Свет

— Возьмем, к примеру, свет, — начал старик. — Наш мир просто переполнен световой энергией. Но что это такое — свет?

— Свет состоит из фотонов, — сказал я, думая, что это неплохое начало. Но к тому времени я уже должен был бы знать лучше. Он проигнорировал мой ответ.

— Если бы ты погнался за лучом света на космическом корабле, и двигался бы со скоростью 99 % от световой, насколько быстрее двигался бы свет?

— Приблизительно на один процент скорости света, очевидно. Не знаю, сколько это будет километров в час.

— Только не согласно Эйнштейну. Он доказал, что световой луч будет ровно на скорость света быстрее, чем твой корабль, независимо от того, насколько быстро ты летишь.

— Это не имеет смысла. Но звучит знакомо. Он действительно это доказал?

— Да, и сейчас это считается фактом в мире физики.

— Это смешно, — сказал я. — Если я двигаюсь со скоростью 99 % от скорости света в том же самом направлении, то световой луч не может быть быстрее меня на ту же самую величину, как если бы я не двигался совсем.

— Да, звучит нелепо. Но ученые заявляют, что это доказанный факт.

— А что если два космических корабля гнались бы за лучом света, и один из них двигался бы со скоростью 99 % от световой, а другой — со скоростью 50 % от световой. Свет не может быть быстрее обоих кораблей на одну и ту же величину!

— И, тем не менее, так оно и будет.

— Ну, знаете ли, это уж совсем бред, — ответил я. — Свет должен уходить от более медленного корабля быстрее, чем от более быстрого. Это просто здравый смысл.

— Да, это здравый смысл и он неверен, согласно научным экспериментам, — возразил он. — Получается, что время, движение и скорость света различны для разных наблюдателей. Мы не замечаем этого в обычной жизни потому, что для медленно движущихся объектов разница очень мала. Но по мере приближения к скорости света разница становится все более и более ощутимой.

Он продолжил:

— У каждого наблюдателя — своя реальность. Эйнштейн доказал, что реальность не является чем-то фиксированным. Вместо этого, существует бесконечное число уникальных реальностей, в зависимости от того, где ты находишься и насколько быстро движешься. Если бы я был пассажиром в медленной ракете из твоего предыдущего примера, я бы наблюдал, что ты удаляешься от меня на большой скорости. Но с точки зрения луча света ни один из нас вообще бы не двигался. Обе версии реальности верны, это может быть проверено в экспериментах, и, тем не менее, они абсурдны, когда рассматриваются вместе.

— Так что же такое свет? — спросил я.

— Свет, это верхний предел того, что возможно. Это не материальная вещь; это граница. Ученые соглашаются, что свет не имеет массы. По аналогии, представь себе земной горизонт. Горизонт не является реальной вещью. Это концепция. Если ты попытаешься набрать немного горизонта в ведро, то не сможешь этого сделать.

Он помолчал и продолжил:

— И в то же время горизонт наблюдаем и понимаем. Он выглядит реальным и имеет форму. Но как бы быстро ты не гнался за ним, он постоянно будет оставаться впереди на одном и том же расстоянии. Ты никогда не сможешь его достичь, независимо от того, насколько быстро движешься.

Старик продолжил:

— Свет аналогичен горизонту. Это граница, которая дает иллюзию материальной вещи. Как и горизонт, она движется от тебя с постоянной скоростью, не важно как быстро двигаешься ты сам. Мы наблюдаем разные явления, которые считаем светом, как, например, луч прожектора в ночном небе или огненно-красный закат. Но эти вещи не свет; они просто границы между различными вероятностями. Возьмем, к примеру, два растения. Одно постоянно освещено солнцем, а другое постоянно находится в тени. Освещенное растение имеет больше возможностей, потому что живет дольше и вырастает больше и сильнее. В конце концов, оно погибнет, но перед этим использует гораздо больше возможностей, чем его затененный двойник.

— Мне трудно представить себе, что свет нематериален, — сказал я. — Как же он тогда может влиять на материальные вещи, если сам нематериален?

— Существует множество нематериальных вещей, которые влияют на мир, — сказал он. — Гравитация нематериальна, тем не менее, она не дает тебе уплыть с Земли в космос. Вероятность нематериальна, но она влияет на подбрасывание монетки в любом уголке Вселенной. Идея нематериальна, но при этом может изменить цивилизацию.

— Я не думаю, что идея — это пример чего-то нематериального. Мозг людей материален и он влияет на наши тела, которые тоже материальны. Идеи просто определяют, как мы называем вещи. Идеи не плавают вокруг в пространстве сами по себе. Они всегда ассоциированы с чем-нибудь материальным внутри мозга.

— Представь себе, что я написал на клочке бумаги обидное оскорбление и вручил его тебе, — ответил он. — Записка материальна, но когда ты смотришь на нее, информация входит в твой мозг с помощью света. Помни, что свет не имеет массы. Как и магнитное поле, свет существует в нематериальной форме. Когда оскорбление на записке путешествует на лучах света от записки в твои глаза, оно полностью нематериально в течение всей поездки. Оскорбление, закодированное в свете не более реально, чем горизонт. Это простая передача вероятности от меня к тебе. Когда оскорбление достигнет твоего мозга, начнутся материальные процессы. Ты можешь разозлиться, и твоя шея и лоб покраснеют. Ты даже можешь ударить меня. Свет — это курьер вероятности, но ни свет, ни сообщение не имеют массы. Когда мы чувствуем тепло солнечного света, мы чувствуем эффект увеличившихся вероятностей и, следовательно, увеличившуюся активность клеток кожи, а не эффект от ударов фотонов о нашу кожу. Фотоны не имеют массы, ученые говорят нам. Это другой способ сказать, что они не существуют иначе как концепция.

Он продолжал:

— Ты, возможно, слышал, что свет это одновременно и частица, и волна, иногда проявляя себя как одно, иногда как другое, в зависимости от обстоятельств. Это все равно, что говорить, что иногда твоя тень длинная, а иногда короткая. Твоя тень — не реальная вещь; это просто впечатление, восприятие, оставленное физическими вещами. Это граница, а не объект. О свете можно думать как о зонах вероятности, которые окружают все вещи. В звездах, из-за их плотности, велика вероятность того, что две частички Бога вернутся в реальность в одном и том же месте. Это заставит одну из них изменить свое положение и создать всплеск вероятности. Постоянное изменение положения и вероятности это то, что мы воспринимаем как энергию.

Старик сделал паузу и продолжил:

— Ты не можешь догнать световой луч, независимо от того, насколько быстро движешься, потому что зона вероятности движется как твоя тень. Попытка догнать свет, это как попытка убежать от собственных мыслей. Так называемая скорость света это просто предел того, насколько далеко частица может вернуться в реальность от своего первоначального положения. Если частица появляется на близком расстоянии от своей первоначальной позиции, мы говорим, что она движется с маленькой скоростью. Если на большом расстоянии, то мы говорим, что она движется с большой скоростью. Существует максимальный предел того, насколько далеко от начальной точки может появиться данная частица. Этот предел дает нам максимально возможную скорость.

— Мой мозг сейчас вскипит, — признался я.

Любопытные пчелы

— Почему существуют различные религии? — спросил я. — Мне кажется, что рано или поздно самая лучшая религия победила бы, и мы все верили бы в одно и то же.

Старик молчал, покачиваясь в кресле. Он спрятал обе руки под плед.

— Представь себе, что группа любопытных пчел опустилась на наружную сторону церковного окна. Каждая пчела смотрит на интерьер через свой кусок цветного стекла. Для одной пчелы, интерьер церкви красный. Для другой — желтый, и так далее. Пчелы не могут воспринимать интерьер церкви напрямую; они могут его только видеть. Они не могут потрогать интерьер или понюхать его, не могут взаимодействовать с ним как-то еще. Если пчелы могли бы говорить, они наверняка принялись бы спорить о цвете интерьера. Каждая пчела придерживалась бы своей версии, будучи не в состоянии понять, что другие пчелы смотрят через куски стекла другого цвета. Не смогут они понять и назначение церкви или как она возникла, или хоть что-нибудь, связанное с ней. Мозг пчелы не способен на такое.

Он продолжил:

— Но это любопытные пчелы. Когда они не понимают чего-нибудь, они становятся беспокойными и несчастными. В долговременной перспективе пчелы должны будут выбрать между постоянным любопытством — некомфортным умственным состоянием — и иллюзией. Пчелы не любят этого выбора. Они предпочли бы знать настоящий цвет церковного интерьера и его назначение, но пчелиный мозг не создан для такого уровня понимания. Они должны выбрать из того, что возможно: или дискомфорт, или самообман. Пчел, которые выберут дискомфорт, будет неприятно терпеть рядом и они будут подвергнуты остракизму. Пчелы, которые выберут самообман, будут собираться вместе, чтобы укрепить свое видение красного или желтого интерьера и так далее.

— Значит, по-вашему, мы похожи на безмозглых пчел? — спросил я, пытаясь немного развеять настроение.

— Хуже. Мы любопытны.

Сила воли

— Ты в хорошей форме, — заметил старик.

— Я занимаюсь четыре раза в неделю.

— Когда ты видишь толстого человека, что ты думаешь о его силе воли?

— Я думаю, что у него ее немного, — ответил я.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, неужели так тяжело отказаться от второй порции? Я в хорошей форме потому, что занимаюсь спортом и правильно питаюсь. Это нелегко, но у меня есть сила воли. А у некоторых людей ее нет.

— Если бы ты умирал с голоду, смог бы ты отказаться от еды?

— Сомневаюсь. В любом случае, не очень долго.

— Но если твой желудок набит, ты мог бы воздержаться с легкость, я полагаю.

— Конечно.

— Такое впечатление, что это голод определят твои действия, а не, так называемая, сила воли.

— Нет, вы выбрали две крайности: голод и сытость, — сказал я. — Чаще всего я нахожусь где-то посередине. Я могу есть в меру или объедаться, но все это зависит от меня.

— Был ли ты когда-нибудь настолько голодным — не умирал с голоду, а просто очень, очень голодным — что незаметно объедался до предела?

— Да, но в среднем я не ем много. Иногда я бываю занят и пропускаю обед или ужин. Так что все выравнивается.

— Я не понимаю, где тут сила воли — сказал он. — В одном случае ты переедаешь, в другом случае просто забываешь поесть. Не вижу никакой силы воли.

— Я не переедаю каждый раз, когда я ем. Чаще всего у меня средний голод и я ем среднее количество пищи. Я бы хотел съесть больше, но я не ем. Это и есть сила воли.

— И, по-твоему, у полных людей меньше этой самой силы воли? — спросил он.

— Естественно. Иначе бы они тоже ели меньше.

— Не может ли быть так, что у толстых людей такая же сила воли, но значительно более сильный голод?

— Я думаю, что все равно люди должны заботиться о своем собственном теле, — ответил я.

— Должны заботиться? Выглядит так, словно ты пытаешься заменить силу воли двумя новыми словами, в надежде на то, что я подумаю, будто это новая мысль.

Я рассмеялся. Старик подловил меня.

— Хорошо, просто скажите мне ответ, — сказал я, зная, что за его чередой вопросов стоит более глубокая мысль.

— Нам нравится верить, что другие люди имеют такой же уровень потребностей, как и мы, несмотря на все факты, говорящие об обратном. Мы убеждаем себя, что люди отличаются только степенью нравственности и силой воли. Но наши потребности реальны и они существенно отличаются для каждого индивидуума. Нравственность и сила воли это просто иллюзии. Для любого человека, сильнейшее желание всегда побеждает и сила воли тут ни при чем. Сила воли — это фикция.

— Ваша интерпретация опасна, — сказал я. — Вы говорите, что это нормально, потакать своим желаниям, независимо от того, что хорошо, а что плохо, потому что мы не можем ничего сделать все равно. Мы можем с таким же успехом распустить тюрьмы, поскольку люди не могут не совершать преступлений. По-вашему выходит, что на самом деле это не их вина.

— Для общества выгодно, что наши желания усмиряются стыдом, порицанием и угрозой наказания, — сказал он. — Удобное заблуждение — винить во всем штуку, называемую сила воли и делать вид, будто индивидуум каким-то образом может пересилить свои желания с помощью этой магической и невидимой силы. Без этой выдумки, не могло бы быть осуждения, негодования и не могло бы быть общего соглашения, о том, что некоторые действия должны быть наказуемы. И без этих очень реальных ограничивающих сил, наши желания были бы менее сдержанными и более разрушительными, чем сейчас. Иллюзия силы воли это очень практичная выдумка.

— Я никогда больше не буду смотреть на торт теми же глазами — сказал я. — Но как насчет людей с замедленным метаболизмом? Они становятся толстыми независимо от того, как мало они едят.

— Ты когда-нибудь видел фотографии голодающих людей? — спросил он.

— Да.

— Сколько из них были толстыми?

— Нисколько, они всегда были «кожа и кости». Но это другое.

— Другое, но, тем не менее, согласно твоей теории, некоторые из этих людей должны были бы умереть с голоду, так и оставаясь толстыми.

У меня не было ответа на это. Я был рад, когда он сменил тему.

Священные Земли

— Что делает Священную Землю священной? — спросил он.

— Ну, как я понимаю, произошедшее там когда-то важное религиозное событие.

— Как можно утверждать, что нечто произошло в определенном месте, когда мы знаем, что Земля постоянно движется, вращаясь вокруг собственной оси и вокруг солнца? А солнечная система находится в движущейся галактике, которая в свою очередь является частью расширяющейся вселенной. Даже если бы ты имел космический корабль и мог летать где угодно, ты никогда не смог бы вернутся на место прошлого события. Не было бы эквивалента прошлого места, потому что местоположение зависит от твоего расстояния до других объектов, а все объекты во вселенной к тому времени бы уже значительно сдвинулись.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, но на Земле, священные места остаются на одном и том же расстоянии от других объектов, и эти объекты практически не движутся, — сказал я.

— Допустим, ты выкопал всю почву, камни, растительность на священном месте и перенес все это куда-нибудь еще, оставив на прежнем месте только дыру в милю глубиной. Что теперь будет священным — новое место, куда ты перенес всю землю, камни и растения или старое место с дырой?

— Я думаю, оба буду считаться священными, — сказал я, упрочняя свои позиции.

— Предположим, что ты взял только самый верхний слой почвы и растений со священного места, все новое, что нанесло или выросло уже после религиозного события, которое случилось тысячи лет назад. Станет ли то место, куда ты ссыплешь весь этот мусор священным?

— Это несколько сложнее, — сказал я. — Я сказал бы, что новое место не священное, потому что верхний слой земли, который мы туда перенесли не священный сам по себе, он был просто в контакте со священным местом. Если бы священное место могло делать священным все, что к нему прилегает, то вся планета была бы уже священной.

Старик усмехнулся.

— Концепция места — это очень полезная иллюзия, когда применяется к выяснению собственности недвижимости, или когда указываешь кому-нибудь дорогу. Но если посмотреть на нее глазами всемогущего Бога, то понятие места становится абсурдным. Пока мы беседуем, нации вооружаются, чтобы сражаться за контроль над землями, которые они считают священными. Они — пленники иллюзии, что места являются чем-то реальным, а не просто выдумкой разума. Многие люди погибнут из-за этого…

Сражаясь с Богом

— Так что же хорошего во всем этом? — спросил я. — Допустим, вы убедили меня, что вероятность это лучший способ понять Вселенную и что вероятность есть сущность Бога. Как мне это поможет? Должен ли я молиться этому вашему Богу? Должен ли я ублажать его каким-то другим способом?

— Вероятность — это проявление воли Бога. В твоих же интересах подчиняться ей.

— Как можно подчиняться вероятности?

— Пересборка Бога требует людей — живых, здоровых людей, — сказал он. — Когда ты пристегиваешься ремнем безопасности, ты увеличиваешь свои шансы остаться в живых. Это подчинение вероятности. Если ты напьешься и поедешь не пристегнувшись, ты будешь противостоять вероятности.

— Не вижу, как я могу помочь в пересборке Бога, — сказал я. — Я просто доставляю посылки. Я не создаю Интернет или что-то в этом роде.

— Любая экономическая деятельность идет на пользу. Программируешь ли ты компьютеры, выращиваешь ли еду, воспитываешь ли детей, подметаешь ли улицы, ты вносишь свой вклад в осуществление сознания Бога. Ни одно из этих действий не является более важным, чем другое.

— А как же добро и зло? Они существуют в вашей модели? — спросил я.

— Зло — это действия, способные причинить вред людям. Вероятность обычно наказывает злодеев. Так как большинство преступников рано или поздно оказываются за решеткой, то в среднем, они получают по заслугам. Поэтому зло действительно существует и в среднем, наказывается. Обычно ты чувствуешь инстинктивно, когда содействуешь вероятности и когда борешься с ней. Когда ты серьезно занимаешься своим образованием, например, то сильно увеличиваешь свою вероятность вложить что-то в пересборку Бога. Когда ты любишь и уважаешь других, и ответственно относишься к делам, ты живешь внутри безопасного конуса вероятности. Ты, в некотором смысле, выполняешь волю Бога.

— Звучит как карма, — сказал я. — Когда совершаешь добрые поступки, добро возвращается обратно к тебе.

— Да, но добрые дела не возвращаются в соотношении один к одному. Отдельные действия не вознаграждаются непосредственно. Только в среднем добрые дела улучшают качество жизни для тебя и окружающих тебя людей.

— Прощает ли бог людей, в том смысле, как мы привыкли это понимать?

— Да, в основном, путем оценки среднего уровня деятельности человека, а не по отдельным поступкам. Каждый человек имеет возможность улучшить свой средний вклад в общество независимо от того, что он делал в прошлом.

— А как насчет жизни после смерти? Где вознаграждение? В чем разница для меня вкладываю ли я в общество или нет? Я все равно умру, в конце концов. Почему это я должен заботиться обретет ли Бог сознание или нет? — спросил я.

— Бог обретет сознание независимо от того в гармонии ли ты с вероятностью или нет. Бог управляет средними величинами, а не отдельными индивидуумами. Твоя краткосрочная выгода от вклада в сознание Бога — это меньше проблем в твоей повседневной жизни, меньше стрессов, больше счастья. Стресс это причина всех неблагоприятностей. Он проявляется по-разному, но всегда имеет одну общую причину. Стресс это результат борьбы с вероятностью и трение между тем, что ты делаешь, и тем, что ты знаешь, ты должен делать, чтобы жить счастливо внутри вероятности.

— Это слишком упрощенно, — сказал я. — Иногда причиной стресса является просто то, что ты оказываешься в неправильном месте в неправильное время. Скажем, член семьи умер от старости. Это стресс, но ты ничего не можешь с этим поделать.

— Стресс не может быть исключен из твоей жизни. Но ты можешь уменьшить его количество путем соблюдения гармонии с вероятностью. Ты можешь переживать смерть любимых более легко, если правильно распорядился имуществом и осознанно готов к неизбежному. Если ты был для многих хорошим другом и оставался близок свой семье, потеря будет смягчена. Если ты позволишь себе забыть прошлое вместо того, чтобы пытаться вернуть умершего к жизни или сожалеть, что мог бы сделать многое по-другому, тогда твой стресс будет меньше.

— А есть ли жизнь после смерти? Все ли выгоды находятся только здесь и сейчас или будет что-то позже? — спросил я.

— Со временем все, что возможно, случится. Это фундаментальное качество вероятности. Если ты будешь подбрасывать монетку достаточно долго, в конце концов выпадет тысяча орлов подряд. Так что все возможное будет происходить снова и снова пока осколки Бога существуют. Куча осколков, которые составляют твое тело и разум, однажды распадется и разложится, но твоя версия появится снова в будущем, по чистой случайности.

— Вы хотите сказать, я реинкарнирую?

— Не совсем. Я говорю, что копия твоего разума и тела случайно возникнет в отдаленном будущем. И то, что ты делаешь сейчас, может сделать жизнь твоей копии или более приятной, или более трудной.

— А почему это я должен заботиться о своей копии? Это будет уже другой человек.

— Эта разница — всего лишь иллюзия. В твоей текущей жизни, каждая клетка твоего тела уже много раз умирала и была заменена новой. Нет ничего в твоем теле, с чем бы ты родился. В тебе нет ничего первоначального, одни установленные запчасти, поэтому по всем практическим меркам, ты уже являешься копией своей предыдущей версии.

— Да, но мои воспоминания остаются со мной. Моя копия в отдаленном будущем не будет иметь моих воспоминаний и чувств, которые составляют мою жизнь, — сказал я.

— В будущем будет много твоих копий, не только одна. Жизни некоторых будут схожи с твоей, с похожими воспоминаниями и чувствами. Копии будут отличаться от тебя только теоретически, а не практически.

— Одна вещь, которая мне нравится в вашем подходе к Богу это легкость следования правилам. Все, что я должен делать это способствовать вероятности.

— Иногда это легко, — сказал он. — А иногда будет тяжело выделить правильные вероятности. Сегодня, в новостях рассказывали, что подростки, которые публично заявляют об отказе от секса, имеют больше успеха в воздержании, по сравнению с теми, кто не заявлял об этом. Что бы ты заключил о вероятностях из этой истории?

— Очевидно, публичное заявление помогает. Оно увеличивает твои шансы.

— Возможно. Или может быть те подростки, которые хотели воздержаться, были единственными, кто был согласен публично признать это. Или может быть подростки, которые сделали публичное заявление с большей вероятностью потом врали о частоте своего секса. Вероятность простая, но не всегда очевидная штука.

Взаимоотношения

Некоторое время старик молча раскачивался в кресле. Затем посмотрел на меня и улыбнулся.

— Большую часть времени ты одинок.

Он был прав. Мне нравилось быть одному. У меня были друзья, но я всегда был счастлив вернуться домой.

— Как вы об этом догадались? — спросил я.

— Твои зрачки расширяются, когда я говорю об идеях.

— Да?

— Есть два типа людей в этом мире, мой юный друг. Один тип интересуется людьми. Когда они беседуют, то говорят о людях — что люди делают, что кто-то сказал, или что кто-то чувствует. Другая группа интересуется идеями. Когда они беседуют, то говорят об идеях и концепциях.

— Я должно быть человек идей.

— Да, это так. И это создает проблемы в твоей личной жизни, но ты не понимаешь почему.

— Это очень самоуверенное заявление. Что заставляет вас думать, что у меня проблемы в личной жизни? — должен признать, он был прав. У всех есть какой-нибудь изъян в личной жизни, но для меня этот изъян стал практически определяющим принципом.

Он продолжал:

— Люди идей, как ты, скучны, даже для других людей того же типа.

— Эй, я оскорблен, — сказал я, впрочем, не очень-то чувствуя себя оскорбленным на самом деле. — Я признаю, что не являюсь «душой» любой вечеринки. Когда бы я ни попытался вставить что-то интересное в разговор, все затихают, пока кто-нибудь не сменит тему. Я думаю, что я довольно-таки интересный человек, но почему-то никто больше так не считает. Все популярные люди обычно болтают ни о чем, а у меня, как правило, есть, что сказать интересного. Казалось бы, людям такое должно нравиться.

— На самом деле, только кажется, что популярные люди болтают ни о чем, — возразил он. — На самом деле, они говорят на тему, которая интересна каждому; они говорят о людях. Когда человек говорит о людях, это близко каждому слушателю. Ты автоматически «примеряешь» это историю на себя, думая, как бы ты поступил на месте того человека, о том, чем ваши жизни схожи. С другой стороны, если ты расскажешь историю о новом инструменте, который ты нашел в хозяйственном магазине, никто не сможет «примерить» этот инструмент. Это просто объект, не важно как он полезен или нов.

— Хорошо, как же мне стать более интересным?

— Если я дам тебе совет, будешь ли ты ему следовать?

— Может быть. Это зависит от совета.

— Нет, ты не будешь ему следовать. Никто никогда не следует совету другого человека.

— Вы возражаете только чтобы поспорить! — воскликнул я. — Очевидно, люди постоянно следуют советам других. Это не заблуждение.

— Люди думают, что они следуют совету, хотя на самом деле это не так. Они способны только получать информацию. Они создают свои собственные советы. Если ты хочешь повлиять на кого-то, не трать время, давая советы. Ты можешь изменить только то, что человек знает, а не то, что он делает.

— Хорошо. В таком случае не могли бы дать мне немного информации, которая помогла бы мне в личной жизни?

— Возможно, — сказал он, укутывая свое крошечное тело получше в свой красный плед. — Что интересует тебя больше всего на свете?

— Я сам, полагаю, — признался я.

— Да, это неотъемлемое свойство человека. Любой, кого ты встретишь на вечеринке, будет заинтересован в своей собственной персоне больше, чем в чем-либо другом. От неловкого молчания в разговоре можно избавиться, задавая простые вопросы о собеседнике.

— Это будет ненатурально, — сказал я. — Во-первых, это будет похоже на допрос. Во-вторых, я не смог бы притвориться, что меня интересуют его ответы. Если выяснится, что он какой-нибудь продавец обуви, живущий со своей матерью в какой-нибудь захолустной дыре, мои глаза быстро осоловеют и выдадут полное отсутствие интереса.

— Это будет казаться ненатуральным только тебе, пока ты задаешь свои вопросы, но не твоему собеседнику. Для него это будет неожиданный подарок, возможность насладиться одним из величайших наслаждений жизни: разговором о себе. Он сразу же оживился бы, и ты тут же завоевал бы его расположение. Ты показался бы ему замечательным и интересным собеседником, даже если твой единственный вклад в разговор был — задавать вопросы и молча слушать. И ты избавил бы незнакомца от страха перед неловким молчанием. За это он будет тебе благодарен.

Он продолжил:

— Твои вопросы к незнакомцу это только начальная точка. Оттуда ты сможешь направить разговор к тому, что больше всего интересует тебя — к своей собственной персоне.

— Разве он не предпочтет говорить о себе, вместо того, чтобы говорить обо мне?

— Когда ты слушаешь о том, как кто-то другой решает свои проблемы это автоматически относится и к тебе, — сказал он. — Между вашими жизнями всегда будут параллели. Сначала выясни, какие проблемы у вас общие. Затем спроси, как он к этому относится, как он пытается их решить, и нет ли у него каких-нибудь интересных решений. Возможно, вам обоим приходится долго добираться до работы, или вы оба катаетесь на лыжах, или ваши матери названивают вам слишком часто. Найди общие интересы, и вы оба будете говорить о себе, но при этом доставляя удовольствие и своему собеседнику.

— А как высказывать свое мнение по важным вопросам? — спросил я. — Мне постоянно приходится спорить с людьми. Мне кажется, что я имею более продуманную точку зрения на вещи, и я чувствую необходимость поправлять других людей. Иногда я, правда, жалею, что не могу просто промолчать. Но когда слышишь разные бредовые мнения, которые высказывают другие люди — на самом деле, большинство людей — как можно оставить это без внимания?

— Тебе не приходилось оказываться в такой ситуации, когда ты останавливаешься на светофоре и машина перед тобой не трогается с места после того как загорелся зеленый? Ты сигналишь вовсю, а потом понимаешь, что машина заглохла или сломалась и водитель ничего не может с этим сделать?

— Да, приходилось. Чувствуешь себя потом полным идиотом, — сказал я.

— То же самое с большинством разногласий. Два человека обладают разной информацией, но думают, что причина их разногласий в том, что другой человек туп или плохо воспитан. На деле, большинство людей согласилось бы с твоим мнением, если бы они обладали той же информацией, что и ты. Если ты будешь спорить об ошибочности мнения другого человека, ты потратишь и свое время и его. Единственная вещь, которая может быть полезна это выяснение различий в ваших предположениях и обмен недостающей информацией. Иногда этого достаточно, чтобы мнения постепенно сошлись.

— Эй, если бы вы еще научили меня обходиться с женщинами, это было бы совсем здорово!

— Ну, я могу рассказать тебе несколько вещей…

— Согласен на любую помощь.

— Женщины верят, что мужчины, в каком-то смысле, являются дефектными версиями женщин, — начал он. — Мужчины верят, что женщины — это дефектные версии мужчин. Оба пола застряли в ловушке иллюзии, что их персональные точки зрения универсальны. И эта точка зрения — что каждый пол является дефектной версией противоположного — и есть причина всего непонимания.

— И как это может мне помочь? — спросил я.

— Женщины характеризуются своими отношениям, а мужчины характеризуются тем, кому они помогают. Женщины верят, что ценности создаются жертвами. Если ты готов отказаться от своих любимых занятий ради нее, она будет тебе доверять. Если быть с ней для тебя не составляет труда, она не будет доверять тебе. Сначала можешь начать с чисто символических жертв, например, уйти с работы пораньше, чтобы купить цветов, или отмены футбольного матча ради свидания, такого рода жертвы.

— Такое впечатление, что богатые и знаменитые мужчины получают всех женщин. Почему так? — спросил я.

— Частично потому что богатые и знаменитые способны на большие жертвы. Обычный мужчина может пожертвовать вечером с телевизором, чтобы быть с женщиной. Богатый и известный мужчина может пожертвовать неделей на Таити. Можно много говорить о привлекательности власти и уверенности в себе, которой обладают богатые и влиятельные люди, но способность на жертвы является самой важной.

— А что ценят мужчины? — спросил я.

— Мужчины верят, что ценности создаются путем жизненных достижений, и они имеют список требований для спутниц. Если женщина удовлетворяет этим требованиям, мужчина полагает, что она любит его. Если она не удовлетворяет этим требованиям, он будет считать, что она не любит его. Мужчина полагает, что если бы женщина его любила, то прилагала бы больше усилий, чтобы соответствовать его требованиям. И он всегда уверен, что его требования к ней вполне разумные.

— Какие требования?

— Требования индивидуальны для каждого мужчины. Мужчины редко делятся своими требованными, потому что это рецепт провала. Никакая женщина не потерпит, чтобы ей давали набор требований для соответствия.

— Так что должен делать мужчина, если женщина в его жизни не удовлетворяет этим секретным требованиям? Как он может заставить ее измениться?

— Никак, — ответил он. — Люди не меняются, чтобы соответствовать требованиям других людей. Мужчин еще можно немного изменить — в одежде, прическе и манерах — потому как эти вещи большинству мужчин безразличны. Женщин же нельзя изменить вообще.

— Не вижу в этом ничего полезного для себя.

— Лучшее, на что ты можешь надеяться в отношениях — это найти ту, чьи недостатки тебя не раздражают. Бесполезно искать человека без недостатков, или того, кто может сильно измениться; такие люди существуют только в нашем воображении.

— Скажем, я нашел женщину, чьи недостатки меня не раздражают, — сказал я. — Вопрос в том, как ее удержать. По этой части у меня не было особых успехов.

— Женщине нужно говорить, что ты пожертвуешь все ради нее. Мужчине нужно говорить, что он полезен. Когда мужчина или женщина отклоняется от этой формулы, партнер теряет доверие. Когда доверие потеряно, общение разваливается.

— Я не думаю, что нужно верить кому-то для того, чтобы общаться. Я могу говорить с тем, кому я не доверяю так же легко, как и с тем, кому я доверяю.

— Без доверия, ты можешь общаться только на тривиальные темы. Если ты попытаешься донести до собеседника что-либо важное, то без основания для доверия будешь заподозрен в скрытых намерениях. Твои слова будут анализироваться на предмет наличия скрытого смысла, и даже самые простые замечания будут окружены подозрениями.

— Мне кажется, я понимаю. Как же я могу сделать так, чтобы мне больше доверяли?

— Обманывай.

— Вы шутите? — спросил я.

— Вовсе нет. Ты должен врать про свои таланты и достижения, описывать свои победы небрежно, словно они дались тебе в результате удачи. И ты должен преувеличивать свои недостатки.

— С какой же стати я должен говорить людям, что я неудачник и идиот? Не лучше ли быть честным в этом вопросе?

— Честность как еда. Она необходима, но ее избыток создает дискомфорт. Когда ты преувеличиваешь собственные недостатки, ты возвышаешь людей в их собственных глазах. Это нечестно, но мило.

— Это полезные вещи. Какие еще будут советы?

— Ты думаешь, обычные разговоры — это пустая трата времени.

— Естественно. Я не понимаю, как люди могут болтать ни о чем.

— Твоя проблема в том, что ты смотришь на разговор, как на способ обмена информацией, — сказал он.

— Так это и есть способ обмена информацией! — воскликнул я, полагая, что это очевидно.

— Разговор это больше, чем просто набор слов. Это также и способ показать важность другого человека путем твоей готовности отдать этому человеку свой самый ценный ресурс: время. Это способ продемонстрировать уважение. Разговор напоминает нам, что мы часть чего-то большего. Что мы можем быть связаны не только обязанностями, кровным родством или коммерцией. Разговор может быть многими вещами, но он никогда не может быть бесполезным.

В течение следующих нескольких часов старик рассказал мне о других ингредиентах успешной жизни в обществе. Выражай признательность. Давай больше, чем ожидают. Говори оптимистично. Трогай людей. Помни имена. Не путай гибкость со слабостью. Не суди людей по их ошибкам; лучше, суди их по тому, как они реагируют на свои ошибки. Помни, что твой внешний вид существует на благо других людей. Уделяй внимание своим основным потребностям в первую очередь; иначе ты не сможешь быть полезным для кого-то еще.

Я не знал, смогу ли я следовать всем его советам, но это выглядело вполне возможным.

Манифесты

— Я слышал о такой штуке, которую называют «манифест», — сказал я. — Ты пишешь на бумаге свои цели по пятнадцать раз на дню, и они каким-то чудесным образом осуществляются. Я знаю людей, которые в это верят. Это работает на самом деле?

— Ответ не так прост.

— У меня есть время, — сказал я.

— Люди, которые используют манифесты, знают, чего они хотят и готовы работать ради этого; иначе у них не хватило бы энтузиазма записывать свои цели по пятнадцать раз в день. Не удивительно, что они добиваются больше успеха, чем среднестатистический человек.

— Потому что они работают усерднее?

— Потому что они знают, чего хотят, — сказал он. — Способность упорно работать и совершать жертвы приходит к тем, кто точно знает, чего он хочет. Большинство людей думают, что у них есть цели, хотя на самом деле у них есть всего лишь желания. Они могут сказать тебе, что их цель — стать богатым без того, чтобы упорно работать, без жертв и риска. Это не цель, это фантазия. Такие люди вряд ли будут писать манифесты каждый день, потому что для них это было бы слишком большим усилием. И они вряд ли добьются большого успеха.

— Так можно обойтись без манифестов?

— У манифестов есть назначение. Записывание собственных целей каждый день позволяет тебе сфокусироваться на них. Это настраивает твой мозг на лучшее распознавание возможностей в твоем окружении.

— Что вы подразумеваете под настраиванием моего мозга?

— С тобой когда-нибудь случалось, что ты слышишь какое-нибудь странное слово в первый раз, а затем, вскоре после этого, слышишь то же самое слово еще раз?

— Постоянно случается, — сказал я. — И это очень странно. Как будто бы факт того, что я услышал это слово в первый раз, заставляет его вдруг появиться повсюду. Как овсяница. Я никогда не встречал это слово до тех пор, пока не увидел его на прошлой неделе, на упаковке семян травы в магазине. Той же ночью я был на вечеринке, и какой-то парень произнес это слово. Я точно уверен, что никогда не слышал его прежде за всю свою жизнь, и при этом я слышу его дважды в течение всего лишь нескольких часов! Какова вероятность этого? А прошлой ночью я был в гостях у знакомого, который живет недалеко от меня, и играл в бильярд на его новом столе. Я спросил его, играл ли он когда-нибудь в игру, называемую «фусбол». Это «настольный футбол», на специальном игровом столе, в котором фигурки футболистов закреплены на длинных стальных осях, расположенных поперек поля, по несколько «футболистов» на каждой, и игроки должны закатить шарик в ворота противника используя только рукоятки на осях.

По выражению его лица я понял, что детали дизайна стола для фусбола его не интересуют.

— Как бы то ни было, — продолжал я. — Мы разговорились о фусболе на целых двадцать минут, как мы оба играли в него в школе, но не видели фусбольных столов уже много лет, и так далее. Я даже не помню, когда я последний раз произносил слово фусбол. Пятнадцать минут позже, я иду домой, и что-то привлекает мое внимание в окне верхнего этажа соседского дома. Будь я проклят, если это не кучка детей, играющих в фусбол! Я ходил мимо этого дома тысячу раз и никогда до этого не видел этот фусбольный стол в окне.

— Дело в том, что твой мозг может обработать только крошечную долю информации из окружающей среды, — сказал старик. — Он рискует переполниться информацией, которая бомбардирует его каждый момент бодрствования. Твой мозг компенсирует это путем отфильтровывания 99,9 % информации, которая для тебя не важна. Когда ты заметил слово овсяница в первый раз и «повертел» его в голове, твой мозг «настроил» себя под это слово. Вот поэтому-то ты и услышал его вскоре снова.

— Мне все равно кажется, что это совпадение. Я не думаю, что люди говорят овсяница вокруг меня каждый день.

— Да, вероятность тоже играет какую-то роль. Но овсяница и фусбол это только небольшое количество необычных слов и идей, на которые ты настроил свой мозг на этой неделе. Другие не повстречались тебе снова, поэтому ты их не заметил. Когда рассмотришь все совпадения, которые возможны, то не удивишься, что с тобой случается только одно или два в день.

Он продолжал:

— Человек, который пишет манифесты, производит настройку собственного мозга. Процесс концентрации на цели каждый день очень сильно увеличивает вероятность того, что ты начнешь замечать возможности в своем окружении. Совпадения будут создавать иллюзию, что записывание целей на бумаге заставляет судьбу изменять обстоятельства в твою пользу. Но в реальности единственная вещь, которая меняется — это способность человека подмечать возможности. Я не стараюсь принизить выгоду манифестов, потому что способность распознавать возможности очень важна для успеха.

— Ну, может быть частично это и так, — сказал я. — Но я слышал о некоторых просто потрясающих совпадениях, которые случались с людьми, использующими манифесты. Один мой друг писал манифесты, чтобы удвоить свой доход и ему позвонили средь бела дня из агентства по найму. Две недели позже у него была новая работа, а зарплата выросла вдвое. Как вы можете объяснить это?

— Твой друг имел четкую цель и был готов изменить свою жизнь, чтобы достичь этого, — ответил он. — Его готовность писать манифесты была хорошим предсказателем успеха, но не обязательно его причиной. Агентство в твоем примере увеличило зарплату многим людям в том месяце. Твой друг был одним из них. Людям, которые пишут манифесты, будет казаться, что они заставляют обстоятельства подчиняться их воле. Это очень радостное чувство, потому что иллюзия контроля это самая лучшая иллюзия, которую ты только можешь иметь.

Он продолжил:

— Манифесты еще можно рассматривать как канал связи между твоим сознанием и подсознанием. Твое подсознание обычно лучше, чем твой рациональный мозг, может предсказывать будущее. Если твое подсознание позволяет тебе записывать «я буду известной балериной» пятнадцать раз в день в течение года, оно явно пытается тебе что-то сказать. Твое подсознание говорит, что ему нравятся твои шансы, что оно позволит тебе совершать жертвы, что оно даст тебе удовлетворение, которое необходимо, чтобы выдержать предстоящую упорную работу. С другой стороны, если ты пытаешься записывать манифест на протяжении всего нескольких дней и обнаруживаешь, что это слишком скучно, твое подсознание дает тебе четкое сообщение, что ему не нравятся твои шансы.

— Я не вижу, почему мое подсознание может быть лучше в предсказании будущего, чем мое сознание. Я думал, что подсознание иррационально, — сказал я.

— Подсознание — это машина вычисления шансов. Это то, чем оно обычно занимается, правда, не всегда эффективно. Если твое подсознание замечает, что ты потерял деньги в своих последних бизнес сделках с людьми, которые носят шляпы, ты никогда больше не будешь доверять людям в шляпах снова. Твое подсознание не всегда право; это зависит от качества информации, которую ты поставляешь в «шансевычислительную машину». К счастью, тема, в которой твое подсознание разбирается лучше всего, это ты сам, потому что оно знает тебя с того самого времени, как ты был в утробе. Если твое подсознание позволяет тебе тратить десять минут из каждого занятого дня, записывая «я удвою свой доход», то это означает, что ему нравятся твои шансы и оно вполне компетентно для такого предсказания.

— А не могут ли манифесты быть чем-то большим? — спросил я. — Вы много говорили о том, что вещи — не всегда то, чем они кажутся, но кто сказал, что концентрация на своих целях не изменяет вероятности?

— Продолжай, — сказал он.

— Хорошо, представьте себе, что вы — капитан в море, но слепой и глухой капитан. Вы выкрикиваете приказания своей команде, но не знаете наверняка, слышали ли они их и стали ли выполнять. Все, что вы знаете, это что когда вы отдаете приказ плыть в теплый порт, через несколько дней вы оказываетесь в теплом месте. Вы не можете быть уверенным, что команда вас слушалась, или что она ни привезла вас в другое теплое место, или что вы никуда на самом деле не приплыли, а просто погода улучшилась. Если, как вы говорите, наш мозг это генератор иллюзий, то тогда все мы — как слепые и глухие капитаны в море, выкрикивающие команды во Вселенную и надеющиеся, что это что-нибудь изменит. У нас нет возможности узнать, действительно ли они работают или нам это только кажется. Поэтому, не имеет ли смысла пробовать все вещи, которые выглядят работающими?

— У тебя есть потенциал, — сказал он.

Я не понял, что он имеет в виду.

Пятый уровень

— Кто вы такой? — спросил я. Я не знал, как лучше задать этот вопрос. Старик, несомненно, был необычный.

— Я — Аватар.

— Это что-то вроде должности? Я думал, это ваше имя.

— И то, и то.

— Извините, что спрашиваю. Я не знаю, как лучше выразиться, поэтому просто скажу…

— Ты хочешь спросить, человек ли я?

— Да. Извиняюсь, если это звучит дико. Просто…

Старик не дал мне закончить.

— Я понимаю. Да, я человек. Я человек пятого уровня — Аватар.

— Пятого уровня?

— Люди существуют на разных уровнях осознания. Аватар, это тот, кто живет на пятом уровне.

— Осознание это интеллект? — спросил я.

— Нет. Интеллект это мера того, как хорошо ты функционируешь в рамках своего уровня осознания. Твой интеллект остается приблизительно постоянным на протяжении жизни. Осознание совершенно отличается от интеллекта; осознание включает в себя распознавание твоих заблуждений и иллюзий. Осознание большинства людей продвинется за всю жизнь на один-два уровня.

— Что значит «распознавать иллюзии»?

— Когда ты был ребенком, твои родители рассказывали тебе про Санта Клауса, который приносит подарки на Рождество?

— Да, — сказал я. — Я верил в Санту до детского сада, пока не стал общаться с остальными детьми. Затем я осознал, что Санта не мог обойти все дома за одну ночь.

— Твой интеллект не изменился в тот момент, когда ты осознал, что Санта Клаус был всего лишь безвредной фантазией. Твои математические и вербальные способности остались теми же, но твое осознание увеличилось. Ты внезапно осознал, что истории из достоверных источников — в этом случае, твоих родителей — могут быть, тем не менее, полностью недостоверными. И с этого момента, ты больше не мог видеть мир таким же, потому что твоя осознанная реальность изменилась.

— Думаю, да.

— И в школе, не говорили ли вам, что коренные жители Америки и пилигримы собирались вместе, чтобы отпраздновать то, что стало затем Днем Благодарения в Соединенных Штатах?

— Говорили.

— Ты подумал, что это, должно быть, правда, потому что так было написано в книге, и твой учитель сказал, что так и было. Ты был в школе ради конкретной цели — изучать истины. Было разумным верить, что так оно и есть. Но ученые теперь говорят нам, что первый День Благодарения с пилигримами и коренными жителями Америки никогда не происходил на самом деле. Как и Санта Клаус, многое из того, что мы считаем историей просто выдумано.

— В ваших примерах всегда есть обучение. Похоже на интеллект, а не на осознание.

— Осознание есть «разобучение». Это распознавание того, что ты не знаешь настолько много, насколько ты думал, что знаешь.

Он описал пять уровней осознания и сказал, что все люди получают первый уровень от рождения. То есть первый раз, когда ты осознаешь, что существуешь.

На втором уровне осознания ты понимаешь, что существуют и другие люди. Ты веришь в большинство из того, что тебе говорят авторитетные фигуры. Ты принимаешь веру, в которой тебя вырастили.

На третьем уровне ты постигаешь, что люди часто неправы в отношении вещей, в которые они верят. Ты чувствуешь, что можешь быть неправ в некоторых собственных убеждениях, но не знаешь в каких именно. Несмотря на твои сомнения, ты по-прежнему находишь комфорт в своих убеждениях.

Четвертый уровень — скептицизм. Ты веришь, что научный подход является наилучшим критерием того, что есть правда, и ты веришь, что имеешь достаточно неплохо работающую картину мира, благодаря науке, твоей логике и органам чувств. Ты высокомерен, когда имеешь дело с людьми на втором или третьем уровне.

Пятый уровень осознания это Аватар. Аватар понимает, что мозг — это генератор иллюзий, а не окно в реальность. Аватар осознает науку как систему веры, хотя и полезную. Аватар знает о влиянии Бога через вероятности и о неизбежной пересборке Божественного Сознания.

— Я думаю, я на четвертом уровне, — сказал я. — По крайней мере, согласно вашему определению.

— Да, это так, — подтвердил он.

— Но теперь, когда вы рассказали мне все свои секреты с пятого уровня, может быть, я перейду на следующий уровень. Так это работает?

— Нет, — сказал он. — Осознание не приходит от получения новой информации. Оно происходит от отрицания старой информации. Ты все еще цепляешься за свои иллюзии четвертого уровня.

— Я смутно чувствую себя оскорбленным, — пошутил я.

— Ты не должен. Нет ничего заведомо хорошего или плохого в чьем-то уровне осознания. Никакой уровень не лучше и не хуже любого другого. Люди наслаждаются счастьем и вносят свой вклад в общество на каждом уровне.

— Это звучит очень щедро, — сказал я. — Но я заметил, что ваш уровень имеет наивысший номер. Этот уровень очевидно хороший. Вы, должно быть, чувствуете небольшое самодовольство.

— Нет ничего хорошего или плохого в чем угодно, просто разница в полезности. Люди на всех уровнях имеют одинаковый потенциал быть полезными.

— Но вы, должно быть, рады, что вы не на одном из других уровней.

— Наоборот. Счастье достигается более легко на других уровнях. Осознание имеет свою цену. Аватар может найти счастье только в служении.

— В каком служении?

— Иногда социальные иллюзии выходят из равновесия, конфликтуют, и эмоции вырываются из-под контроля. Люди умирают. Если достаточно много людей умирает, пересборка Бога срывается. Когда такое случается, в игру вступает Аватар.

— Как?

— Ты не можешь разбудить сам себя ото сна. Тебе нужен кто-то уже проснувшийся, чтобы мягко тебя потрясти и прошептать несколько слов в ухо. В некотором смысле, это то, что я делаю.

— Как обычно, я не уверен, что вы имеете в виду.

Он объяснил:

— Великие лидеры в мире всегда наименее рациональные люди среди нас. Они существуют на втором уровне осознания. Харизматичные лидеры имеют природную способность навязывать людям свои заблуждения. Они убеждают людей действовать вопреки собственным интересам и преследовать идеи лидера ради всеобщего блага. Лидеры заставляют граждан идти на войну, чтобы захватить землю, на которой они никогда не будут жить, и убивать людей, которые верят в другого Бога.

— Не все лидеры иррациональны, — возразил я.

— Наиболее эффективные из них. Не часто увидишь математического гения или профессора логики в качестве великого лидера. Логика только вредит лидерству.

— Ну, в таком случае, иррациональное лидерство должно работать. Мир вроде совсем не плохо работает, в целом.

— Он работает, потому что людские иллюзии, в среднем, находятся в равновесии. Аватар поддерживает их в таком состоянии путем введения в оборот новых, необходимых идей.

— Вы думаете, идея может настолько сильно изменить мир? — спросил я.

— Идеи это единственное, что может изменить мир. Остальное — детали.

Домой

Время и необходимость растворялись в присутствии старика. Мы говорили на протяжении того, что могло быть несколькими днями. Я помню один восход, но, скорее всего, их было больше. Я никогда не чувствовал себя усталым в его присутствии. Как будто энергия окружала его как невидимым полем, подпитывая все, что находится рядом. Он был восхитителен и замечателен и, в конечном счете, за пределом слов.

Мы говорили еще о жизни, энергии и вероятности. Временами я терял ощущение принадлежности к собственному телу. Как будто мое сознание расширялось, чтобы включить в себя все предметы в комнате. Я смотрел на свою руку и видел отчетливо как различия между деревом, воздухом и рукой исчезали. Временами я чувствовал себя как котенок, которого за шкирку переносит в пасти кошка-мать — беспомощный, но в безопасности.

Не помню, как я покидал его дом или как шел к грузовику, но помню, как все выглядело. Город имел яркие грани. Звук был четкий. Цвета — насыщенными. Объекты казались более объемными, как если бы я мог видеть любую сторону с любого угла. Я слышал телефонный разговор за квартал от меня и знал о чем идет речь. Я мог уловить мельчайшие изменения в потоке воздуха.

Я ехал домой по дороге, по которой обычно не езжу. Я скользил сквозь зеленые сигналы светофоров, даже не дотрагиваясь до тормозов. Прохожие оставались на тротуарах, а полицейский взмахом руки показал мне объехать место аварии. Я знал, что все пострадавшие вне опасности.

Вставляя ключ в замок, я видел одновременно все такие же замки в городе, и все ключи, совпадающие с моим. Я мог видеть внутренний механизм замка, как он поворачивался, словно я был маленьким наблюдателем внутри, смотрящим на огромное заводское оборудование.

Всё в моей квартире казалось уменьшенным. Она навевала клаустрофобию.

Я сел за кухонный стол, положил на него посылку, которую Аватар так и не согласился принять, и некоторое время смотрел на нее, размышляя о содержимом. Я хотел открыть ее, но не хотел ничего, что разрушило бы мое прекрасное настроение. Через некоторое время, однако, любопытство пересилило.

Небольшой лист бумаги вывалился из коробки мне на колени. Я развернул его и с трудом прочел. Там было только одно предложение, но оно включало в себя так много, что я перечитывал его снова и снова. Я так и не заснул в ту ночь, сидя закутанным в красный плед, который тоже был в посылке, непрерывно перечитывая послание.

«Не может быть двух Аватаров одновременно».

После войны

— Мне нравится это кресло-качалка, — сказал молодой человек. — Насколько оно старое? Выглядит антикварным.

— Я получил его за год до Великой Религиозной Войны, — сказал я.

— Я рад, что война закончилась прежде, чем я родился, — молодой человек вздохнул. — Не могу представить, каково было жить в то время.

— Тебе повезло, что ты в ней не участвовал.

— Вы были на той войне?

— Все были на той войне.

— Позвольте мне спросить кое-что, — сказал он. — Почему, вы думаете, война закончилась? Мы проходили в школе, что все просто перестали сражаться. Никто не знает почему. Хотя есть много теорий на этот счет, о секретных пактах между мировыми лидерами, но никто точно не знает. Вы были там. Почему, вы думаете, все вдруг перестали воевать?

— Подбрось, пожалуйста, дров в огонь, и я тебе скажу.

Молодой человек посмотрел на свои часы и заколебался. Ему нужно было сделать еще много остановок до обеда. Затем он повернулся к камину и выбрал полено побольше.

— Если подбросить монетку тысячу раз, — спросил я, — сколько раз она выпадет «орлом»?

КОНЕЦ

Оглавление

.

От переводчика

Введение

Посылка

Старик

Свобода воли человека

Свобода воли Бога

Наука

Где находится свободная воля?

Истинная вера

Дорожные карты

Генераторы иллюзий

Реинкарнация, НЛО и Бог

Мотивы Бога

Осколки Бога

Сознание Бога

Физика Божественной пыли

Свободная воля монетки

Эволюция

Зараза скептицизма

ЭСВ и удача

ЭСВ и распознавание паттернов

Свет

Любопытные пчелы

Сила воли

Священные Земли

Сражаясь с Богом

Взаимоотношения

Манифесты

Пятый уровень

Домой

После войны

Реклама на сайте