Лучик солнца на тюле Наталья Чуркова
Автор предисловия Марина Евгеньевна Ланцбург
Редактор Ольга Рыбина
Корректор Мария Устюжанина
Иллюстратор Марина Шатуленко
Дизайнер обложки Тая Королькова
© Наталья Чуркова, 2020
© Марина Шатуленко, иллюстрации, 2020
© Тая Королькова, дизайн обложки, 2020
ISBN 978-5-4498-1394-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Испытав утрату, человек зачастую остается один на один со своими переживаниями. Культура обращения к специалисту пока не вошла в привычку. Между тем событие, воспринимаемое как потеря чего-либо значимого, запускает цикл горя.
Я более двадцати лет сопровождаю матерей и отцов после потери ребенка в беременности, родах и раннем детстве и хорошо знаю, сколько сложных и самых противоречивых чувств испытывают родители, узнающие о замершей беременности, патологии плода или смерти ребенка после родов.
Вначале люди испытывают шок, им трудно принять событие, которое противоречит самой логике развития беременности, в то время как они уже строили образ будущего, готовились к жизни с малышом. Нередко в родильном доме мать встречается с повторной травматизацией, вызванной неосторожным словом врачей, отсутствием выражения сочувствия, жесткостью действий. Бывает, что женщина, потерявшая ребенка в беременности, оказывается в отделении рядом с теми, кто идет на аборт, а мать ребенка, умершего в родах, – рядом с кормящими матерями. Не отработан и ритуал прощания с ребенком в этом случае, и, таким образом, с самого начала создаются препятствия для решения главной задачи первого этапа горевания – признания факта утраты.
В дальнейшем на стадии глубокого горя родителям необходимо время для того, чтобы погрузиться в свои переживания, говорить о них, возвращаться к ним вновь и вновь, прочувствовать в полной мере боль, которая неизбежна в случае, если уже была установлена связь с желанным ребенком. В резкий диссонанс с этой необходимостью вступают рекомендации не плакать, не проявлять эмоции, разговоры о том, что у них еще будут дети. А если на протяжении года наступает следующая беременность, то будущим родителям могут категорически запретить возвращаться к мыслям об утраченном малыше, мотивируя это тем, что горевание повредит вынашиваемому ребенку.
Следствием непрожитой боли, не интегрированного опыта утраты является невозможность включиться во взаимодействие с новым ребенком, поскольку оно воспринимается как предательство по отношению к умершему в предыдущей беременности. Пережившая травму мать боится и ждет новую утрату на том же сроке беременности, оказывается неготовой формировать привязанность к малышу, опасаясь вновь пережить боль потери. Запертые чувства разрушают организм и душевное равновесие женщины, приводят к напряженной обстановке в семье, разрыву социальных связей. Пока не будет найдено место ушедшему ребенку, материнское сердце не сможет в полной мере открыться ребенку, родившемуся впоследствии.
Наташа Чуркова, мать, потерявшая ребенка на 22-й неделе беременности, описывает свой опыт, свои чувства и то, как они менялись, с удивительной открытостью, искренностью и честностью, что, несомненно, поможет другим, столкнувшимся с подобным в своей жизни, признать ценность и важность своих переживаний. Никогда не поздно вернуться к гореванию, чтобы прожить цикл горя до конца, чтобы осмыслить его и дать возможность этому непрошенному, но ворвавшемуся в нашу жизнь опыту, изменившему нас самих, занять свое особое место в нашей жизни. Пройдя подготовку в моем Центре перинатальной психологии на авторском семинаре по сопровождению утрат перинатального периода, психолог Наталья Чуркова смогла осознанно отнестись к тому, через что ей пришлось пройти, и мужественно открыть свое сердце другим матерям и отцам. Написанная ею книга способна оказать целительное воздействие на тех, кому пришлось в своей жизни пережить подобное.
Книга будет полезна родителям, переживающим утрату или встретившимся с ней в прошлом, а также специалистам, сопровождающим женщин, потерявших своих детей в беременности и родах.
Марина Ланцбург, кандидат биологических наук, одна из основателей перинатальной психологии в России, руководитель Школы для Пап и Мам и Центра перинатальной психологии для специалистовБлагодарность
Прежде чем я начну писать… А пока у меня еще нет уверенности, что сил хватит на то, чтобы закончить эту книгу… но есть огромное желание это сделать… И раз вы сейчас держите ее в руках – значит, у меня получилось!
Получилось благодаря тем людям, которым я хочу выразить огромную благодарность! Все они сыграли в моей истории очень важную роль. Кто-то дал мне сил жить после того, что случилось. Кто-то помог понять, что это случилось не просто так, а в этом есть смысл, и этот смысл стал мне понятен многими годами позже… Кто-то подсказал, как использовать этот полученный тяжелый опыт во благо.
Однажды в телефонном разговоре с Алиной Н. она предложила мне написать о том, что со мной произошло, поделиться этим с другими, и это было так неожиданно… спустя почти 20 лет вернуться к этим воспоминаниям. «То, что случилось с тобой, очень нужно перечитать многим женщинам, многим, кто сейчас в самом начале этого тяжелого пути», – сказала она.
Прошло два дня, мысль о книге не покидала меня… И поскольку это мой первый авторский опыт, я прошу не судить строго, это просто история о том, как я потеряла свою девочку, своего маленького ангелочка, это память о ней. Этой памятью я хочу поделиться с вами.
Спасибо Марине Евгеньевне Ланцбург за ту колоссальную работу, которую она ведет в области перинатальной психологии. К сожалению, когда я оказалась в этой ситуации, перинатальной психологии в России можно сказать не было… Двадцать лет назад, в конце 90-х, людям просто было не до этого… И мы оставались выживать в этой адски тяжелой ситуации так, как могли, как умели, и некому было подставить плечо и подсказать, как можно сделать эту боль легче, терпимее, как не застрять в этой боли, как научиться после случившегося жить и, главное, как научиться радоваться жизни и верить, что все будет! Все будет хорошо!
Введение
Я буду двигаться от главы к главе, заново проходя весь этот путь… день за днем… год за годом. Это мой опыт, мои воспоминания… это то, чем я хочу с вами поделиться…
Только задумайтесь, по статистике около 20% беременностей сроком до 12 недель и около 8% сроком более 12 недель прерываются самопроизвольно. Некоторым женщинам приходится пройти через это неоднократно… Практически каждая пятая женщина имеет такой печальный опыт. Почему же так мало говорится об этом? Почему, когда это происходит с тобой, ты оказываешься, по сути, в информационном вакууме? Врачи немногословны, порой даже жестоко молчаливы. В лучшем случае можно услышать: «Восстановитесь и попробуете еще раз. Такое бывает. Нечего плакать, будете только хуже восстанавливаться. Быстрее успокоитесь, быстрее наступит следующая беременность».
А как же мое БОЛЬШОЕ ГОРЕ?! Огромное, всепоглощающее, душащее и разрывающее мое сердце!!! Хочется кричать, выть, а надо молчать…
В нашем обществе не принято открыто говорить о перинатальных потерях, как и о многих других темах, которые давно не табуированы в Европе или США, таких как усыновление, дети с ОВЗ… У нас пока все это вызывает публичное формальное одобрение и «видимость» поддержки, а по факту перешептывания за спиной и избегание. Но это отдельная большая тема…
Может быть, когда-то я напишу и про своего «особенного» ребенка… но не сейчас, не в этой книге… Эта книга посвящается моему ангелочку, моей Ангелине…
Перинатальная потеря – это все, что мы теряем вместе с неродившимся ребенком, все, что связано с нашими ожиданиями от материнства. Это не просто смерть маленького человечка, которому мы хотели дать жизнь, это крушение надежд, крушение планов… ожидания, которым не суждено больше свершиться. Это рухнувший в одночасье мир. И это страшно, это пронзительно, это исступляюще больно… и слезы, их так много, они становятся постоянным спутником, они накатываются практически при каждом слове, упоминании, мысли, связанной с малышом, материнством, беременностью… Это называется ГОРЕ. Да, именно ГОРЕ.
Когда из жизни уходит близкий человек, всем понятно, все осознают, что такое ГОРЕ. Человек, потерявший близкого, ИМЕЕТ ПРАВО на ГОРЕ. А женщина, чья беременность прервалась?! Ведь может быть и так, что об этой беременности вообще никто и не знал… или знал только будущий отец (я не говорю муж… именно отец, ведь часто беременность бывает незапланированной, но желанной для женщины и менее желанной для мужчины, в этой ситуации гибель ребенка будет вызывать, мягко говоря, разные эмоции у матери и отца). Может ли женщина в такой ситуации рассчитывать на поддержку? А ведь она так остро ей необходима! А если потеря случилась на большом сроке, когда все уже знали и видели… предстоит неоднократное объяснение со всеми родными и знакомыми… это мучительно, многие женщины испытывают в такой ситуации чувство вины, стыд, досаду, раздражение от того, что все эти «сопереживательные» разговоры тех, кто через это не прошел, фальшивы… им не понять мою боль, и я не хочу им о ней рассказывать. И женщина замыкается, остается одна в своей боли… и не может и не хочет публично горевать… а ГОРЕ остается ВНУТРИ, разъедает ее, изматывает, выжигает… Его нельзя прятать! У ГОРЯ есть свои задачи, надо дать ему их выполнить, иначе оно будет работать против нас. Об этом мы будем говорить с вами дальше на страницах этой книги.
Глава 1. Накануне…
Шла 22-я неделя моей долгожданной беременности. Позади остались волнительные семь месяцев в попытках забеременеть… Ежемесячные ожидания «ненаступления месячных»… Тестов на овуляцию в том далеком 1999 году еще не было, ну может, и были, но до аптек еще не дошли. Интернета с сообществами «овуляшек» и «пузожителей» тоже не было. Был только переданный из уст в уста опыт мам и подруг. Ожидание и целая пачка, наверное, тестов на беременность с одной полоской… разочарованно выброшенных в мусорное ведро…
Мне было 19 лет. Ого, скажут многие читательницы, не рано ли? Ну вот так сложилось… влюбилась в мальчика из соседнего подъезда… песни под гитару… клятвы вечной любви… свадьба… все как в хорошем правильном кино. И вот мы семья. И вот мы ждем эти заветные две полоски…
Так получилось, что такая желанная беременность наступила именно в день моего рождения… узнала я, конечно, об этом чуть позже благодаря тем самым двум полоскам в начале мая… Все было как в сказке. В шесть недель первое УЗИ, на котором уже был слышен стук крохотного сердечка. Потом пролетела сессия, я так ждала, когда она наконец закончится, чтобы все свое время можно было посвятить ожиданию Маленького Счастья. Токсикоз был едва заметным, пару раз организм отказался принять предложенный ему завтрак, а на легкие головокружения в девятнадцать просто не обращаешь внимания… и потом я была так счастлива, я просто летала. Легкий дискомфорт внизу живота, теперь понимаю, что это был тонус матки, но тогда я и об этом не задумывалась… Ну кольнет чуть, ну потянет, так и должно быть… растет же мой пузожитель.
Наступила осень, третий курс института, надо было планировать переход на заочное. Так получилось, что в моей группе одновременно почти на одном сроке со мной была еще одна девочка. Она, кстати, благополучно стала мамой и у нее прекрасная, теперь уже 20-летняя, дочь.
Ах да, чуть не забыла! Первое шевеление! Этот момент я помню пронзительно и отчетливо до мелочей. Срок был 16 недель. Я сидела на корточках и наводила порядок в тумбочке, и в этот момент внутри словно всплеснулась рыбка, это невозможно перепутать ни с чем, это было совершенно новое ощущение, легкий толчок-перекат. Я была на седьмом небе! Моя кроха, теперь мы могли общаться через эти прекрасные маленькие толчки. Я стала замечать их все чаще. Особенно вечером, когда ложишься на спину и замираешь… ждешь, положив руку на живот, и в какой-то момент «тук!». «Привет! Мой хороший! Я здесь! Мамочка рада тебя слышать!» Это был ежевечерний ритуал нашего общения. Я с нетерпением ждала 24-х недель, чтобы сделать очередное УЗИ, тогда, в 1999 году, еще не было обязательного скрининга в 12 недель, и я еще пребывала в неведении относительно того, как идет развитие и относительно пола моего малыша… но почему-то мне казалось, что там девочка.
В тот день накануне все шло как обычно, «мы» сходили в парк, я прогуливалась медленно и гордо, не скрывая свой уже заметно округлившийся животик от посторонних взглядов, рассказывала малышке о том, что мы будем делать и как будем здесь гулять следующим летом уже вместе… Вечером я также лежала и ждала заветный «тук». И вот он «тук!» – такой сильный, как будто сильнее, чем обычно. «Ух! – подумала я. – А мы уже такие большие и сильные… Так толкаемся…» Потом была целая серия активных толчков… я помню даже сказала мужу: «Ого, наша кроха сегодня такая активная!» Теперь можно только гадать, было ли это совпадением, было ли моему малышу там некомфортно, и поэтому он так активно подавал мне сигналы о том, что что-то не так… или же просто так совпало… Или же она прощалась со мной… Я запомнила эти толчки. Эти последние толчки, которые я ощутила, которые связывали нас невидимой ниточкой, давая почувствовать друг друга. Больше ничего особенного, никаких воспоминаний об этом дне не сохранилось в моей памяти. Не помню, как уснула, и как закончился этот наш последний день вместе.
Глава 2. Тот самый день
Это была суббота. Я помню, что проснулась утром и лежала и ждала «тук»… а его не было. Но с утра такое уже бывало, малыш всегда активничал ближе к вечеру. Однако какое-то небольшое беспокойство внутри начало точить меня червячком… Я позвонила маме (она гинеколог), к слову сказать, мне кажется, моя печальная история перевернула ее профессиональную деятельность с ног на голову. С тех пор она спасает в каждой женщине свою дочь от этой боли, она посвятила себя работе с самыми сложными случаями невынашивания и бесплодия, и благодаря ее упорству на свет появляются долгожданные малыши, которых аисты не приносили по 12—15 лет… Все в нашей жизни, даже самое трудное и болезненное, происходит не зря… иногда просто сразу за болью мы не можем этого понять и осознать. Но на тот момент она не задумывалась, как и я, не была готова к такому… Ничто не предвещало беды. Она успокоила меня и предложила приехать к ней на обед. Я помню, как шла на маршрутку и все ловила себя на мысли, что чувствую матку, но не ощущаю толчков. Потом, когда маршрутка подпрыгивала на кочках, я с надеждой ловила каждое внутренне ощущение тела, напоминающее мне заветный, долгожданный толчок… Порой мне казалось, что он был, но едва уловимый, какой-то совсем легкий, как прикосновение изнутри, а не как толчок. Дома мы сидели на кровати, рассуждали о том, что все беременные иногда паникуют, что повода для беспокойства нет, и в таком сроке – на 22-й неделе – малыш еще совсем маленький и может просто спать весь день. Мама даже слушала фонендоскопом мой живот, и ей слышался шум крови в плаценте, которая пульсировала от ударов моего сердца, и мы принимали это за подтверждение того, что жизнь внутри меня все еще течет и развивается.
Но волнение нарастало с приходом вечера… Толчков не было. Не помню, как уснула, но ощущение тревоги не покидало и сковывало меня. Я всеми силами гнала от себя плохие мысли, чтобы не навредить малышу. Начала волноваться и мама. Я видела, что она старалась не показывать мне свое беспокойство, и от этого мне было только хуже, я понимала, что что-то не так. Я практически не упоминаю в моем рассказе мужа. На это есть несколько причин. Его почти не было рядом, он работал помощником машиниста и был часто в поездках, да и отношения наши с наступлением долгожданной беременности перестали быть радужными, он все больше раздражался и злился, предвкушая грядущие финансовые проблемы. Я студентка, он тоже учился платно и работал… Поэтому расходы на ребенка его очевидно не вдохновляли, более того, он стал проявлять грубость ко мне. Не хочу говорить об этом, наверное, потому что на тот момент для меня это было очень малозначимо, я была готова все терпеть ради благополучного рождения малыша. Сейчас понимаю, насколько это была неправильная позиция… Но сейчас речь не об этом. Скажу просто: на поддержку этого человека я уже не рассчитывала. Поэтому упоминать его я не буду. К тому же через четыре года мы расстались, пройдя через ад замерших беременностей, попыток забеременеть, домашнее насилие, унижение, алкоголь и много всего, о чем не очень хочется вспоминать.
Хотела бы я связать всю свою жизнь с этим человеком? Однозначно нет. Если бы у меня был тогда шанс спасти его ребенка, даже зная, что меня ждет с этим человеком впереди? Однозначно да. В тот момент да. Не задумываясь, я бы отдала все: почку, руку, да что там, – сердце, чтобы сердце моей малышки снова забилось.
Утром следующего дня мама договорилась в роддоме (так как платных кабинетов УЗИ еще не было), что меня примет врач, сказала, не будем ждать 24-й недели, сделаем сейчас, чтобы ты не волновалась, и это лишнее волнение не вредило малышу.
Всю дорогу, пока мы ехали, я отчаянно вслушивалась в свой организм: где же он, ну где он этот «контакт», этот «тук»?.. Cердце бешено колотилось, а во рту пересыхало от волнения. Ну почему он не отвечает, мой малыш? И снова на кочках, когда машина подпрыгивала, мне казалось, что вот оно, вот заветное прикосновение… или нет… или показалось.
Врач, известный в гинекологических кругах специалист по УЗИ, не буду писать его фамилию, для него это был рядовой случай, поэтому ждать от него какого-то глобального сочувствия и понимания было бы неоправданно. Он просто сделал свою работу. Сделал профессионально, как специалист… как человек… Многие люди, с которыми я столкнулась потом, не проявили ни малейшего сожаления или сочувствия, видимо, они «зачерствели». Сейчас, как психолог, я понимаю, что это защитный механизм. Тогда ведь в России «не было психологии», не то что перинатальной, вообще… не до нее было всем. Никто не учил медперсонал, как во многих местах не учат и по сей день, как работать с женщинами с перинатальной утратой. Как произнести эти слова. Что сказать, чтобы поддержать, помочь пережить этот ШОК. Тогда не было ничего, совсем.
Я легла на кушетку… холодный гель, скользнул по животу датчик… напряженная тишина. В кабинете я, врач и моя мама, они напряженно вглядываются в экран. Смотрят… я лежу, сердце колотится как сумасшедшее… водит датчиком по животу, переглядываются, кивают… как-то непонятно, непонятно, то ли все хорошо, то ли все плохо… Что же они так тянут? Что там? Почти срывается с моего языка немой вопрос… но я боюсь разорвать им эту напряженную тишину, как будто боюсь, и правда боюсь услышать вердикт этого сурового холодного датчика…
Глава 3. Сердцебиения нет
– Да… – говорит он, кивая головой, – сердцебиения нет.
Эта фраза, такая короткая, как удар тока, пронзает все мое напряженное тело. Что значит «нет»? Это то, что я думаю… или это еще не совсем ТО. Может быть, нет?..
– Что это значит? – спрашиваю я. – Как нет?
– Плод замер, – говорит врач, они озабоченно смотрят с мамой на экран, он хмурится, водит датчиком… Зачем? Что он там смотрит, что еще может быть важно, кроме этого «СЕРДЦЕБИЕНИЯ НЕТ»…Что?!
– Сердце остановилось? – уточняю я.
Я начинаю мгновенно лихорадочно прокручивать в мозгу, что делают в такие минуты… что делают?! Реанимация! Он же там внутри, мой малыш, там все на месте, там все хорошо, можно просто завести сердце заново… Подумаешь, несколько минут оно не билось, ничего же страшного… Может, всего час, а может, и меньше… Мы же не знаем, надо его просто завести…
– НАДО ЗАВЕСТИ СЕРДЦЕ! – я вскакиваю с кушетки и говорю это вслух.
Мама заливается слезами и пытается меня обнять… Я отталкиваю ее руки и не понимаю, к чему эти объятия, когда на счету каждая минута! Чего мы ждем?!! Где этот чертов реаниматолог. Человек умер! Здесь остановилось сердце! Почему все так спокойно стоят и никто ничего не делает?! Я плачу от досады, от бессилия, я не могу доказать им, что я мама, я знаю лучше своего ребенка, чем они все, я могу его спасти, я точно знаю, что его можно спасти!
Можно завести это маленькое сердечко!
Мое маленькое сердечко!
Мою маленькую жизнь!
Я не могу вот так ее отпустить и даже не попытаться!
– Спасите ее! Колите мне что-нибудь! Колите мне адреналин! Реанимируйте ее! Надо попытаться! – уже умоляю я рыдая. – Спасите мою девочку. (Это девочка, он сказал, что «ее» сердце остановилось, это девочка, моя доченька, моя любимая малышка, которая толкалась во мне своими крохотными ножками…) Моя девочка умерла… УМЕРЛА!
Я, бессильно рыдая, опускаюсь, сползаю по стене на пол… мама подхватывает меня, они что-то обсуждают с врачом… что-то, наверное, о том, что делать дальше… мне уже ВСЕ РАВНО… МОЯ ЖИЗНЬ ЗАКОНЧИЛАСЬ. Она остановилась вместе с этим маленьким сердечком внутри меня. Меня тоже больше нет. Я тоже умерла вместе с ней, с моей доченькой. Здесь и сейчас.
Глава 4. Не хочу жить!
Дальше все как в тумане… едем, дом… постель… слезы, они беспрерывно текут… текут не переставая, от этого беспрерывного горячего соленого потока выжигает глаза, болят, физически болят глаза, веки отекли настолько, что едва возможно их открыть… Голова тяжелая, болезненно пульсирующая…
Я лежу лицом к стене, я не хочу никого видеть, не хочу слышать, не хочу разговаривать… Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ! Я хочу, чтобы мое сердце тоже перестало биться, и я перестала испытывать эту жгучую нестерпимою боль, щемящую в груди… Досада! Это острое чувство досады. Как же так? Почему именно со мной? За что? Я же всегда была такой «правильной», я же все делала верно! Ела полезную пищу, не пила алкоголь, не курила никогда, много гуляла, я разговаривала с малышом… Заливаюсь слезами при одном упоминании в мыслях этого «внутреннего общения с моей крошкой»… Ведь она там внутри… но я больше не слышу ее… я знаю, что она там, этот заметно округлившийся живот, матка, которая так же напрягается, как и раньше, я чувствую ее, все как раньше, я беременна, моя девочка там внутри… но ОНА МЕРТВАЯ… Я на доли секунды позволяю своему сознанию представить этот образ «холодного неподвижного тельца в околоплодных водах»… И новый горючий поток с содроганием охватывает все мое тело… рыдаю, хотя уже нет сил даже рыдать…
Проходят, наверное, сутки… я не ем, почти не пью, ничего не хочу слышать, видеть, повторяю: «Почему я не умерла вместе с ней? Я хочу к ней. Я хочу умереть вместе с ней! Меня не должно здесь быть без нее! Почему ОН (Бог) забрал ее у меня?!.» Я представляю ее пухленьким розовощеким малышом с голубыми глазами, представляю, как она гулит, как улыбается, перебирает свои крошечные пальчики… на ней розовая кофточка и ползунки… И снова реальность пронзает все мое измученное тело… Этого никогда уже не будет! Никогда я не увижу ее, не возьму на руки, не буду баюкать и петь ей те песни, что я напевала перед сном последние дни… ведь дети же все слышат, поэтому я так много с ней разговаривала…
Как, оказывается, глубоко я сейчас копнула… наворачиваются все-таки слезы, не те жгучие и выжигающие глаза, нет, мягкие… просто слезы, больше похожие на легкую грусть, легкую, едва заметную… Смотрю в зеркало, прошло 20 лет… у меня трое детей, и теперь мне приходится решать совсем другие проблемы, и есть поводы для радости и для слез, не без этого, жизнь продолжается и преподносит свои сюрпризы, но главное, что я жива, что я здесь и сейчас понимаю, как хорошо, что я осталась жить, как важно было научиться жить после этого, и как много случилось в моей жизни за эти 20 лет, как много хорошего и светлого!..
Если бы сейчас вы могли, как и я, вырваться из этой раздирающей душу реальности, вы бы также смотрели в зеркало, улыбались себе, улыбались солнцу за окном… Это прошло, это осталось в памяти, как светлые блики солнечных лучей, играющих на тюле… остался светлый мягкий свет… спокойный и ровный… светлая память… Так будет!
Глава 5. Приемное отделение. Палата
Не помню, как я оказалась в приемном отделении… Это не сохранилось в моей памяти, как незначимая информация. На фоне всего, что происходило, этим деталям просто, видимо, не нашлось в моей памяти места.
Меня принимает какая-то акушерка, бесцеремонно. Мне кажется, она вообще и не знает, зачем я здесь. Да ей, наверное, и все равно, и никто не сказал. Для нее я обычная беременная, поступившая в роддом… Она кладет меня на кушетку, делает то, что делает всегда: «замеряет мой живот», комментируя при этом вслух свои впечатления. «Где там твой ребенок? Какой срок-то? Господи, сама еще ребенок! Куда тебе рожать?..» У меня нет ни сил, ни желания что-то отвечать этой бесцеремонной женщине, я просто говорю: «Двадцать две…» Она качает головой, давая всем видом мне понять, что я какая-то ущербная, на ее взгляд… Потом обращает внимание на то, что я не побрита, и начинает возмущаться. «Вас что не предупреждали? Надо было побриться! Мне теперь тебя брить? Или сама будешь?» (Обращение на «ТЫ» звучит от всего медперсонала, санитарок и акушерок как некое пренебрежение к тебе… т.е. мы тут свою работу делаем, нам тут не до деликатностей… всяким тут «выкать»… еще чего… Ты знай, куда попала, и знай свое место… Не перечь, не ной, не стони. Нам тут с «вашими» соплями-слезами разбираться некогда, у нас РОЖАЮТ!)
Бреюсь тупой бритвой с куском мыла… в холодном (сентябрь, начало, роддом без отопления) туалете с ржавым бачком… Не плачу. Слезы, кажется, кончились. Ощущение, что я в концентрационном лагере, меня ждет какая-то страшная экзекуция, меня к ней готовят, надевают разорванную от подмышки до бедра застиранную ночную рубашку на пять размеров больше моего… Я чувствую себя полным ничтожеством, убогим созданием в этой огромной рваной рубашке… с этой тупой бритвой, с куском мыла, на холодном кафеле ржавого туалета… Свои вещи надевать нельзя, таковы правила. А правила нарушать нельзя, иначе… Мне по большому счету вообще все равно, что там будет иначе, но просто никто не даст нарушить тебе эти правила – это лагерь. Это система, ей не до каждого из нас. Она выполняет свои показатели, сдает свои отчеты в Росздравнадзор… Ей не до тебя. И уж точно не до того, что там творится у тебя на душе… Не до того.
Меня заводят в палату. Солнечно. Три кровати, моя слева, а справа сидит девушка месяце на седьмом. Здороваюсь. Ее зовут, кажется, Оля, пусть будет Оля.
Она лежит на сохранении. Сохраняет своего семимесячного мальчика. Жалуется на невкусную еду и папаверин… Она сохраняет здесь, напротив меня. Я каждую минуту все эти дни буду теперь смотреть на ее живот, как она гладит его, как она разговаривает со своим малышом, спрашивает врачей о том, как скоро уже их выпишут… жалуется, что он пинается сильно, и ей неудобно спать… Я содрогаюсь при одной мысли, что она будет здесь рядом все это время со своим малышом… Выдержу ли я?! Эта пытка хуже, чем в любом концентрационном лагере. Я бы предпочла полную изоляцию, одиночную камеру с голым полом без кровати, что угодно, но только не это соседство… Это слишком жестоко, это БЕСЧЕЛОВЕЧНО!
«Как тебя зовут?» – спрашивает она. «Наташа», – я пытаюсь улыбаться… пытаюсь быть вежливой, мне же нельзя расстраивать беременную… Но я чувствую, как зависть, ненависть, раздражение все вскипает во мне, подкатывает к горлу комом… но я улыбаюсь, вымученной улыбкой… ложусь на кровать, лицом к стене, говорю, что устала, хочу поспать… Потому что просто не могу на нее смотреть, слышать ее голос… Слышу, как приносят обед, и она что-то говорит санитарке про невкусный суп, что она не может его есть… Жри ты свой суп! Хочется заорать мне! И вылить ей эту тарелку на голову! Жри! И не ной! У ТЕБЯ ВСЕ ХОРОШО! Ты носишь своего живого ребенка! Ты СЧАСТИВА! А я НЕТ! Жри это чертов суп и радуйся!
Глава 6. Без названия
Не знаю, как назвать это время… эти два или три дня, пока я нахожусь в роддоме в ожидании родов, жду, пока из Москвы перешлют какой-то редкий препарат (мама договорилась), чтобы стимулировать родовую деятельность, ребенка надо из меня как-то извлечь, и, конечно, желательно без кесарево… Я не вникаю во все это… мне все равно… рожать, резать… мне все это кажется таким малозначимым, эти попытки сохранить матку… для «будущих детей»… каких будущих? Она еще здесь во мне, моя девочка. Вот уже три или четыре дня во мне моя мертвая малышка. Я привыкаю к этой мысли. Я больше не разговариваю с ней. Я испытываю вину от того, что мой организм живет при этом своей жизнью и иногда, когда я лежу на кровати, в мою голову начинают пробираться какие-то эротические фантазии… Мой насыщенный эстрогенами организм требует разрядки, и я ненавижу его за это, ненавижу себя за то, что мой организм позволяет себе возбуждаться тогда, когда внутри меня мертвый ребенок! Как?! Это несовместимо!!! Это противоестественно! Но это возбуждение нарастает, и с ним ничего невозможно сделать, приходится подчиниться, и это так унизительно, так кощунственно… брезгливо. Я ненавижу себя еще больше! Но где-то в глубине души я ловлю себя на мысли, что эти минуты вырывают меня из жестокой реальности в мир фантазий… Это несколько минут без боли, без отчаянья, без страдания. И тут же мысль: я не имею права на эту минутную слабость, не имею права на удовольствие, я не состоялась как мать, я не уберегла свое дитя… Я ничтожество! Я жалкая похотливая тварь, которая не может даже справиться со своими низменными инстинктами… Какая же я после этого мать?! Я ничтожество!
Роддом живет своей жизнью… Периодически слышны крики рожениц в родовой. Моя палата крайняя и как раз ближе всех к родильному блоку… По стечению обстоятельств, видимо, неумышленно, конечно. Меня не пугают эти крики, я не ассоциирую их со своими предстоящими родами… мне не страшно, совсем не страшно рожать мертвую малышку, я знаю, что она маленькая, я знаю, что мне не будет больно… Я так думаю, по крайней мере. Я уверена, что они кричат от боли, потому что их большие живые дети разрывают их, а со мной все будет иначе… Мне сделают укол… шейка раскроется, и выйдет ребенок… и все. Я практически и не думаю об этом. Это не значимо. Неважно, как пройдут эти роды, мне даже как-то стыдно называть их родами. Какие ж это роды? Так, цирк, да и только… Рожать 300—400 граммов… (примерно так сказали вес по УЗИ). И кричать я, конечно, не буду, роженицы имеют право кричать, им действительно больно, а мне-то, мне стыдно, смешно даже со стороны, наверное, будет, если я вдруг заору, рожая эту кроху…
Привозят какую-то женщину, чудесно родившую дома, она вечером идет со всеми нами на уколы и рассказывает, как думала, что в 48 лет у нее климакс, а потом, как она поправилась (она грузная) и как пошла в туалет, и начала рожать… и как родила дома до приезда скорой восьмимесячного мальчика, и приняла его ее взросла дочь… и он жив и здоров, лежит в отделении недоношенных… а она вот теперь в растерянности, не знает, куда его деть… Господи! Ну почему так? Зачем ей этот ребенок? Ну почему ты забрал мою девочку у меня, а ей послал этого малыша, который ей не нужен, она даже не знала, что он в ней все восемь месяцев! Как такое можно было не заметить? Что же это за мать? Не то что я! Почему со мной так?
Много раз позже я буду задавать этот вопрос, почему женщины рожают и оставляют детей, я видела их в отделении недоношенных, почему рожают те, кто пьют, употребляют наркотики, а те, кто хотят, ждут, лечатся годами – нет… На него нет однозначного ответа… Но сейчас я уже смотрю на многие вещи иначе и понимаю, вижу те ошибки, которые мы допускаем, когда слишком сильном хотим родить, когда беременность становится самоцелью, когда мы становимся похожи на зашоренную лошадь, несущуюся по кругу анализов, врачей, тестов на овуляцию… ЭКО… Мы перестаем видеть жизнь, перестаем жить вообще, мы ждем, что жизнь наступит вместе с долгожданной беременностью, а потом не радуемся ей, а ждем благополучного рождения, потому что радоваться страшно, что-то может пойти не так, у нас пока нет права на радость, мы еще не родили… И наш измученный организм находится в постоянном беспрерывном стрессе от ТРЕВОГИ. Эти женщины, которые не ждут, не хотят детей, они живут другими проблемами, им не до этой беременности, а мы ТРЕВОЖИМСЯ, и эта тревога нас губит, подрывает наше здоровье, и наш организм дает очередной сбой…
Из этого порочного круга есть выход! Его можно и нужно разорвать! Но без сторонней помощи специалиста это сделать очень трудно, едва ли возможно… Все будет хорошо… Все это останется светлым солнечным лучиком на тюле… Все останется в памяти… Светлой памяти. И будут совсем другие проблемы, такие сейчас желанные бессонные ночи, колики и температура на зубки… все будет… Все будет хорошо.
А пока я снова там в коридоре родильного отделения… Слушаю эти истории о чудесном рождении, жалобы беременных на уколы папаверина и поздний токсикоз, все это как будто не со мной… как в долгом кошмаре, от которого я никак не могу проснуться… Плачу, бесшумно, чтоб не жалели и не задавали лишних вопросов, на которые я не хочу отвечать. Научилась плакать так, чтобы незаметно смахивать слезы. Опухшие глаза и тяжелая голова в тумане – это теперь мое постоянное состояние… Что-то ем, пью (мне все равно что), жду… Почти не сплю, нет сил ни спать, ни говорить, ничего не хочу. Слушаю, как щебечет по телефону соседка, смотрю, как гладит свой живот, как пинается ее малыш… Хочу его потрогать, ощутить эти толчки, вспомнить, как это было, но боюсь напугать ее своей просьбой, беременные суеверные, а я как бы прокаженная, со мной что-то не так… Вижу, что ей и так не очень комфортно, что я рядом и все время плачу. Испытываю к ней абсолютно противоположные чувства одновременно, от заботы о ней и ее ребенке до ненависти и зависти, черной зависти!
Глава 7. Роды
Наступает день Х. Волнуюсь ли я? Нет, мне все равно, чем там все закончится, мне хочется и не хочется одновременно, чтобы это уже наконец случилось, потому что, с одной стороны, это, наверное, уже становится опасно для моего здоровья, где-то в глубине я начинаю думать, а что там происходит с ребенком… Идут четвертые сутки… он разлагается? Может быть, он там гниет внутри меня… Это страшные, неприятные и жуткие мысли, я гоню их. С другой стороны, это будет конец, полный конец моей долгожданной беременности, я снова стану как все… Да, точно. Это состояние беременности со всем этим набором: токсикоз, округляющийся живот, напряжение в матке, а и даже эта боль и онемение в ноге (матка ущемила нерв, и периодами жгучая боль растекалась по правому бедру), все это доставляло мне удовольствие, подтверждало развитие беременности, и я ощущала себя такой значимой во время этой миссии по вынашиванию ребенка, такой нужной и важной… а что я без него? Когда мою малышку вынут, что буду делать я? Как себя ощущать? Как пустое место… пустой невостребованный сосуд… НИЧТО. Все это крутилось в моем измученном воспаленном мозгу… в пелене тумана и в ощущении какой-то тяжкой нереальности происходящего… Каждый раз, просыпаясь, я не хотела открывать глаза, чтобы реальность не обрушилась на меня тяжким грузом… Пусть все это будет сон, не со мной, просто сон, он затянулся, но ведь он кончится… и все будет хорошо… но нет. Это не сон.
Приезжает мама, приходит в палату врач, мне что-то поясняют, как все будет происходить, мне все равно, я не слышу, не слушаю… не вникаю.
Идем в смотровую, прокалывают пузырь, не больно, выливаются околоплодные воды… началось. Затем в шейку вводят большой шприц с каким-то гелем (для стимуляции родовой деятельности). И начинаем ждать… Я снова в палате. День. Кажется, даже за окном солнце. Ничего не происходит… Я не волнуюсь, не думаю о родах, я просто жду, когда что-то в моем организме начнет происходить… Вот начинает потягивать низ живота так, как это бывает перед месячными, или когда хочешь в туалет по-большому, но не сильно… Первые схватки, едва заметные, я думаю, ну вот оно, я же так и предполагала, что больно не будет, с чего там быть боли, это не роды, это так, жалкое подобие. Не подаю вида. Лежу, периодически встаю, прохаживаюсь по палате, сажусь на кровать и жду… Так проходят несколько часов… Моя соседка за всем этим наблюдает, не думаю, что для нее это было комфортно, и персоналу, наверное, стоило разделить таких пациентов ради гуманного обращения с обоими, но мы были в одной палате все это время.
Схватки становятся интенсивными и болезненными, я корчусь от боли, но не кричу, не издаю ни звука, потому что мне стыдно. СТЫДНО. Я не рожаю, я просто выталкиваю из себя мертвого ребенка ради спасения собственной жизни, своего здоровья, так я это чувствую, и мне ОЧЕНЬ СТЫДНО. Я не имею права кричать, рыдать. Я не хочу привлекать к себе внимание персонала. Боль становится едва переносимой, распирает меня, мне кажется, я чувствую, как что-то твердое упирается во влагалище изнутри… И тут я осознаю, что это головка ребенка… «Он выходит!» – кричу я, меня ведут под руки в родовую, потому что ноги передвигать больно, между ними я уже чувствую твердую болезненно давящую головку.
Врач сморит на меня. «Да, раскрытие шесть пальцев! Рожаем!..» Боль адская, я корчусь, извиваюсь, кусаю губы…
– Почему ты не кричишь? – спрашивает врач.
– Потому что это же не роды, – говорю ему я.
Он качает головой, и это тот самый момент, когда я наконец вижу хоть какое-то сострадание и сочувствие от медперсонала. Может быть, мужчины более чувствительны к женской боли. Женщины вели себя гораздо жестче и циничнее.
– Ты что! Не надо терпеть! Кричи, будет легче. Это такие же роды, раскрывается шейка, ты ощущаешь такие же схватки, как все роженицы. Тебе так же больно!
Он как будто дал мне разрешение на то, что я могу открыто выражать свою боль. Я безумно благодарна ему за это! Безумно! Это такое облегчение, в моем воспаленном измученном мозгу растекается мысль: я так же имею право, как и все эти полноценные роженицы, мне так же больно, все так же, как у них! Но кричать я по-прежнему не могу, в горле крик как будто застревает. Я начинаю стонать. Так действительно легче…
Врач сжимает мне мочку уху.
– Это поможет снять острую боль, так будет легче…
И то ли от этого, то ли просто от ощущения, что о тебе кто-то заботится и ему не все равно, становится легче… Мы перебираемся на родильный стол… я едва взбираюсь, так как головка уже практически вышла и болезненно давит на промежность.
– Тужься! Тужься! Давай! Выходит!
Я делаю буквально две или три потуги, и что-то теплое и влажное соскальзывает из меня в лоток или в руки акушерки. Больше ничего не давит. Чувствуется облегчение… Все…
Я не вижу ребенка, мне его не показывают, и мне даже не приходит в голову, что мне можно на него посмотреть, что я имею право, мне кажется это очевидным запретом, который нельзя нарушать… и я даже не пытаюсь. Я полностью обессилена… Не знаю, что происходит дальше… Я хочу отключиться. Анестезиолог вводит спасительный наркоз для чистки… Я отключаюсь, я так рада, что покидаю эту реальность… Я хочу покинуть ее совсем, и где-то в глубине души я мечтаю, чтобы он переборщил с наркозом, и мое сердце успокоилось насовсем. Вот так легко, просто заснуть и все…
Глава 8. Пустота
Дальше мои воспоминания сводятся к ощущению пустоты…
Пустота внутри. Физически ощутимая пуста, пустота душевная. Я просто бледная копия меня. Меня нет, я мираж, прозрачна…
Я ем, пью, хожу в туалет, на уколы, выполняю предписания врачей… выглядываю в окно, когда приходят родственники «поддержать меня», хотя меня это раздражает. Я злюсь на сестру мужа, которая всегда мечтала о девочке, и открыто завидовала моей беременности, и почему-то была уверена, что там девочка… и мне кажется, ее слезы фальшивы, ее приход ко мне под окно это наслаждение моим материнским поражением. Я так это ощущаю, мне плохо.
Я не хочу обсуждать это с близкими, они не поймут. Я не хочу, чтоб все об этом узнали, хотя понимаю, что это неизбежно. Не хочу никому ничего объяснять. Я замыкаюсь в себе, мне так жалко себя, чувство досады и злости на себя, на этих счастливых людей вокруг, не переживших такое, сменяется стыдом, виной, что я что-то сделала не так, что-то упустила, не обратила на что-то внимание, что не сделала раньше УЗИ, вдруг можно было бы что-то изменить…
Грудь предательски наполняется молоком от каждого глотка чая, изливается горячими струйками по телу, как жестокое напоминание о том, что это молоко некому пить.
Тело малышки отвозят на вскрытие. Есть какая-то внутриутробная инфекция. Отек плаценты спровоцировал нарушение в кровоснабжении плода. Было ли ей там плохо, чувствовала ли она это, когда так активно шевелилась в тот последний вечер… или это было совпадение? Я думаю об этом. Есть ли в этом моя вина? Могла ли я что-то изменить? Мне не с кем поговорить об этому, некому задать эти вопросы. Потому что я не хочу говорить об этом с близкими, не хочу и не буду.
Чего бы мне хотелось в тот момент, это быть в палате или в окружении женщин с похожей ситуацией, поплакать с ними вместе, оплакать наших неродившихся малышей, наших ангелочков… Только они могли бы меня понять и разделить мои чувства… Про профессиональную психологическую поддержку я тогда точно не думала и не знала. О том, что как раз в 1999 году в США вышла книга о сопровождении женщин и семей после перинатальной утраты (Chambers H.M., Chan F.Y. Support for women/families after perinatal death // Cochrane Review/ The Cochrane Library. Issue 1. – Oxford: Update Software, 1999), даже не подозревала.
В России тогда, повторюсь, этому вопросу уделялось крайне мало внимания, точнее, его не уделялось вообще. Мы выживали как могли. Травмированные, запихивали свое горе куда подальше и выживали, оно отравляло нас изнутри, а мы не позволяли ему вырваться наружу, видимо, еще годы советского воспитания накладывали свой отпечаток. Будь стойкой, мужественно выноси потери. Не плачь! Запрет на горе. Запрет на слезы. Запрет на открытое выражение переживаний.
Я не знаю, что стало с телом малышки… Я спросила, помню, что будет. Его дадут похоронить? На что все в один голос мне сказали, что, конечно, нет, если ребенку было бы более 30 недель, то дали бы, а так это всего лишь плод, который был вскрыт, изучен и утилизирован. Как? Об этом у меня не было сил думать.
Прошло две недели. Мне пришлось вернуться в институт.
– Ты лежала на сохранении? – интересовалась моя одногруппница с уже заметно подросшим животиком.
– Нет… я потеряла ребенка.
Я знала, что эти вопросы будут неизбежны, но так не хотела на них отвечать, так хотелось стать невидимой и просто проскользнуть между людей и также незаметно выскользнуть обратно… Но нет, они охали, вздыхали, перешептывались, для них это был повод к обсуждению нестандартной жизненной ситуации, а для меня – БОЛЬ, СТЫД, ДОСАДА и ощущение ПУТОТЫ и НИКЧЕМНОСТИ существования. Все эти мелкие бытовые проблемы, сессии, готовка еды… все это делалось на автопилоте, между мыслями о потерянном счастье, которое уже не вернуть…
Я не могла смотреть на беременных, на этих так откровенно счастливых женщин! На милых малышей в колясках, на рекламу памперсов и детского питания. Ком в горле и жалость к себе, разрывающая сердце жалость. Апатия. Безразличие. Жизнь на автопилоте. Жизнь, которая живется сама по себе отдельно от тебя… тебя в ней нет. Ты осталась там, в этом последнем дне, в этих последних «туках», застряла в этом калейдоскопе счастливых умилительных воспоминаниях и сменяющих их пронзающих болью реальности моментов тех дней от «тук» до «все». И это как клетка, из которой нет выхода. Черно-белая жизнь. Жалкая копия той, что могла быть, если бы не… Пустая.
Глава 9. Жизнь после
А, собственно, ее не было. Нет, я училась, окончила институт с отличием, ездила отдыхать, решала вопросы со своим браком… Даже влюблялась! Но все это было как бы фоном… фоном, который был за одной большой ЦЕЛЬЮ – выносить беременность. Стать матерью. Зачем? Почему мне было это так нужно? Теперь я это понимаю, тогда, разумеется, нет. Я попала в ловушку. Каждая новая перинатальная утрата приносила дополнительную травму, рана зияла и не затягивалась. Я измучила свое тело попытками забеременеть и выносить ребенка и свою душу воспоминаниями о моей первой самой БОЛЬШОЙ БЕРЕМЕННОСТИ. Остальные прерывались на более ранних сроках – пять – семь недель. Потом были повторные чистки, после не всегда удачных выскабливаний… потом эпизод с анембрионией, когда я ходила и боялась до восьми недель делать УЗИ и на кушетке в кабинете УЗИ узнала, что у меня восемь недель растет пустое плодное яйцо, в котором вообще нет эмбриона. За это время я стала экспертом в области гинекологии. Вокруг рожали подруги, близкие мне подруги, это приносило нестерпимую боль.
Каждая годовщина отзывалась во мне недельным, как минимум, депрессивным эпизодом… Я ненавидела сентябрь.
Я вела дневник, подробно, почти ежедневно, все эти годы, пока не появились на свет двойняшки. Это помогало снять постоянную тревогу и напряжение, я разговаривала с собой как могла, как умела, подсказать мне было некому, о психотерапии речи не шло.
Шесть лет. Четыре неудачные беременности. Семь операций. Жизнь – боль, тревога и ожидание.
Мне было абсолютно не до мыслей о том, что ПОТОМ… о, собственно, МАТЕРИНСТВЕ, потому что было так безумно СТРАШНО, что этого ПОТОМ НЕ СЛУЧИТСЯ… и все мысли, все внимание были сосредоточены на процессе. Беременность с рождением стали самоцелью. Я стала той самой зашоренной лошадью, бегущей к этой цели.
__________________
…Когда я оказалась дома с двумя новорожденными младенцами на руках, минуты счастья сменились ужасом осознания реальности. Я не представляла, что дальше и как. Я достигла цели. Я мама. Вот мои дети. Они плачут. Их надо кормить 12 раз в сутки, их двое, на третий день без сна и отдыха я получила послеродовую депрессию во всей красе… Жизнь остановилась! Я была привязана к этим малышам, и я осознала, как много времени я упустила ДО, я ведь так многое могла успеть сделать, пока была свободна, но я не была тогда к этому готова, не была готова ЖИТЬ полной жизнью, а теперь поздно. Я все свое время привязана к ним. Это день сурка. Один за другим. Никто не говорил, не предупреждал, что будет так тяжело! Все казалось радужным, розовым и мимимишным, как сейчас принято писать на сайтах «овуляшек» и «пузожителей»… А оказалось не мимимишно, а реально тяжело, физически ОЧЕНЬ тяжело. И у меня не было ресурсов на это, мой организм был измотан. Моя нервная система истощена. Я все силы отдала этой борьбе, этой цели… и не оставила их на собственных детей…
Если бы я знала!
___________________________________
Все мое существование в промежутке между прервавшейся беременностью и появлением на свет двойняшек – именно существование, потому что жизнью это назвать можно с очень сильной натяжкой, – было сфокусировано на одной единственной цели – завершить беременность рождением. Именно завершить!
После того как меня выписали из роддома, я продолжила общение с моей соседкой по палате, мы созванивались до самых ее родов. Где-то в глубине души позже я поняла, зачем мне это было нужно: ее вопросы ко мне о том, как ей лучше себя вести в родах (ведь я рожала на ее глазах тогда в палате, рядом с ней), переживания о самочувствии ее и ребенка, позволяли мне как бы присоединиться к ее беременности и таким образом завершить вместе с ней свою, прерванную так внезапно… Мы общались и после рождения, ровно до того момента, как ее выписали, и я в первый и последний раз приехала к ней в гости. Я помню, как брала на руки ее малыша… как мы пили чай, помню, мы о чем-то говорили, но мне все это было абсолютно безразлично, это был фон… Я формально поддерживала этот диалог, который был мне совершенно неинтересен, все, что было после рождения, все, что она говорила о ребенке, мне было не интересно, кроме самого факта – увидеть его, прикоснуться к нему, увидеть его живого, завершить беременность.
Наверное, уже тогда это был тревожный звоночек о том, что я не готова к самому материнству, что фокус внимания сместился, что есть проблема и с ней надо разобраться до рождения детей… Но тогда мне, естественно, было не до того… До рождения двойняшек я упорно избегала литературы и упоминаний о воспитании детей. Это была защитная реакция, я боялась. Боялась, что могу снова поверить в то, что все будет хорошо, начать готовиться, осознанно готовиться к материнству и… его не случится. Я боялась, что, если поверю и потеряю снова, не переживу. И запрещала себе думать об этом. В итоге… я не была готова совсем. Послеродовая депрессия, в которую я попала как в капкан, сжигала меня изнутри, я не могла есть, я не могла отдыхать… я мучительно училась жить заново, осознав, что я мама и это мои дети, они живы и это только начало. Беременность завершилась… А материнство только началось! И оно на всю жизнь…
Самым тяжелым было то, что я не могла просить никого о помощи, в которой так остро физически нуждалась, не могла, потому что чувствовала себя виноватой, что мои близкие – муж, мама – прошли со мной эти круги ада… и, как мне казалось, выполнили свою миссию поддержки, а дальше я должна сама, должна все сама, ведь я так этого хотела… Это тоже было большой ошибкой. Это отнимало так много сил и времени, что я просто не успевала и не могла растворяться в любви к своим детям… меня на это уже не хватало.
Как много я недодала им, мне стало понятно гораздо позже… только после рождения третьего ребенка… Я была мамой ответственной, кормящей всех по расписанию, четко следящей за здоровьем и развитием… но так мало их обнимала, так часто уходила с головой в работу, чтобы отдохнуть от них (сбегала в работу, в командировки), потому что мне было непонятно, как правильно себя с ними вести, когда они растут, когда они плачут, когда они капризничают… Мне хотелось, чтобы они поскорее выросли… Как же много я упустила…
Только следующая беременность, которая проходила уже совершенно иначе, не то чтобы не было тревог и волнений, нет, не было этой зацикленности на цели… и было желание именно ощутить и насладиться процессом этого материнства, бессонными ночами, грудным кормлением, потому что, возможно, в жизни этого больше не будет… И только с появлением на свет третьего ребенка я полностью окунулась в этот процесс, осознанно, с удовольствием, наслаждаясь… не торопя события, а именно наслаждаясь каждым мигом во всех его проявлениях… И именно в этот момент я поняла, как много не дала своим старшим детям. Они вылечили мою зияющую рану, но я так исстрадалась, что во мне не оставалось тогда сил любить их, ласкать, баловать… Но именно они напитали меня этой любовью, которой теперь хватает всем троим. Именно сейчас, когда они уже такие взрослые, я люблю их как не могла любить тогда, когда они так в этом нуждались…
Эпилог
Что я чувствую сейчас, вспоминая события тех дней… Какой моя малышка всплывает в моих воспоминаниях? Светлая, легкая грусть… как прощание с уходящим днем, потому что он принес что-то в твою жизнь, но его надо отпустить, иначе не наступит новый день и не принесет что-то новое, необыкновенное и еще неизведанное. Она была со мной не так долго, но я отпустила ее теперь, спустя время отпустила с легким сердцем, я все сделала, чтобы там со мной ей было хорошо, и теперь она мой ангел. Я МАМА АНГЕЛА. Это светлый образ. Это солнечный лучик на тюле… Как жаль, что я так измучила себя, не отпуская ее, как много других потерь последовало за этой, именно потому, что я не была готова ее отпустить, я пыталась заместить ее другим ребенком… а так не должно быть. Я бежала по кругу от беременности к беременности, я не жила… я пропустила жизнь мимо… Потому что не отплакала тогда в роддоме и после, не отгоревала. Не дала ГОРЮ вырваться из меня наружу, не дала ему сделать свою работу. Не завершила цикл горевания… И он продолжался и продолжался, как застрявшая на месте пластинка, изматывая меня.
У горя есть свои этапы. Их нельзя игнорировать и подавлять. Мы отчетливо понимаем это, когда уходят из жизни близкие люди, но не понимаем, когда происходят перинатальные потери. С перинатальной потерей связано не столько физическое расставание, сколько потеря социального статуса, материнства, крушение надежд, фантазий на тему, каким бы замечательным вырос малыш… Это не имеет ничего общего с реальностью, но фантазии куда сильнее, они крепко держат нас в своих тисках, изматывают, мучат. Позвольте себе горевать. Позвольте горю сделать свою работу, освободите себя от него, выпустите наружу, не замыкайте его в себе!
Если хочется плакать – плачьте. Сохраните вещи, которые напомнят о реальности малыша, чтобы по-настоящему отпустить его. Ведь отпустить можно того, кто реален, а не нашу фантазию о нем. Фантазия – это всего лишь плод нашего воображения. Оплакать и отпустить, туда, где ему так же рады, как были бы рады вы здесь при его рождении. Ему было хорошо с вами, а теперь ему хорошо, легко и спокойно там, и он был бы рад видеть, что вы больше не плачете, не скорбите, что вы научились радоваться жизни. Вы не забыли о нем, нет. Если вы перестали плакать, это не забвение… это просто время отпустить. Чтобы следующая беременность, если она планируется, не была замещающей…
Говорите о вашей боли, говорите с тем, кто может вас выслушать, понять и поддержать. Не требуйте этого от ваших близких или друзей, они могут быть просто не готовы принять в себя столько вашей боли, для этого требуется специальная подготовка, поэтому не сердитесь, если чувствуете, что они вас не слышат или не понимают, им тяжело. Если они действительно любят вас, то ваша боль становится и их болью тоже. Но говорить нужно, и нужно так много, пока вы не устанете, пока детали вашего повествования не начнут сокращаться, и слезы будут все реже наворачиваться при воспоминании о случившемся, пока вы не станете рассказывать это как отрывок из прочитанной вами книги или просмотренного фильма, как воспоминание, но не как острую боль здесь и сейчас в вашем сердце… Как только этот момент наступит – вы готовы к следующему шагу…
Вы освободили место для радости, для улыбок, для того, что приносит вам положительные эмоции, что доставляет удовольствие. Впустите все это в свою жизнь. Представьте, что вы батарейка, которая сейчас почти израсходовала весь свой заряд, вам нужно его восстановить. Наполнить себя, максимально наполнить радостью, спокойствием, уверенностью, счастьем, любовью… Все это – ваши резервы! Они понадобятся для благополучного течения следующей беременности, и это запас сил, которые будут нужны в период материнства. Много сил. Поэтому чем больше вы изучите себя, чем больше найдете того, что вас радует, тем лучше, тем надежнее ваш заряд, тем больше у вас его будет, и вы сможете им делиться с вашим малышом.
Прежде чем стать мамой, научитесь быть счастливой, не только ради себя, но и ради ваших будущих детей. Им так нужна будет ваша уверенность в себе, забота, поддержка и много-много положительных эмоций. Чтобы все это дать им, вам нужно сначала все это накопить, как самое большое и ценное богатство внутри себя! Пусть этот опыт, непростой опыт, станет фундаментом в новом понимании жизни, новом отношении к себе. Счастье, оно ведь так близко, если присмотреться… оно почти рядом, оно спрятано в нас самих. Нужно просто хорошенько его поискать.
Комментарии к книге «Лучик солнца на тюле», Наталья Чуркова
Всего 0 комментариев